«Стеклянные дома»

Стеклянные дома (fb2) - Стеклянные дома [Glass Houses - ru] (пер. unz) (Старший инспектор Гамаш - 13) 835K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Луиза Пенни

ЛУИЗА  ПЕННИ   СТЕКЛЯННЫЕ  ДОМА 

Лизе Дерозье, которую я нашла в своем саду, и которая теперь поселилась в моем сердце.

Глава 1

-Назовите ваше имя, пожалуйста.

- Арман Гамаш

- Вы глава Сюртэ-дю-Квебек?

- Я шеф-суперинтендант, oui.

Гамаш очень прямо сидел на деревянной скамье. Было душно. Точнее, этим июльским утром стояла настоящая жара. Он чувствовал испарину над верхней губой, а ведь всего лишь десять утра. И это только начало.

Он не особенно любил сидеть на скамье для свидетелей. Он не любил свидетельствовать против других представителей рода человеческого. За всю карьеру лишь несколько раз подобная роль приносила ему удовлетворение, почти удовольствие, но сейчас был не тот случай.

Сидя на неудобной жесткой скамье, находящийся под присягой Арман Гамаш отдавал себе отчет в том, что всю жизнь строил свою профессиональную карьеру, опираясь на закон и правосудие, но сейчас ответ придется держать прежде всего перед собственной совестью.

И судьей она оказалась довольно суровым.

- Я так понимаю, что и арест производили вы?

- Я.

- Вам не кажется странным, что шеф-суперинтендант сам производит арест?

- Я в этой должности совсем недавно, как вы знаете. Для меня необычным является все. Но это конкретное дело особенно.

Генеральный прокурор улыбнулся. Он стоял спиной к суду и присяжным, улыбку никто бы не увидел. За исключением судьи, мало что пропускавшей.

То, что увидела судья Кориво, не выглядело приятной улыбкой. Скорее, ухмылкой. Это озадачивало, учитывая, что генеральныйпрокурор и шеф-суперинтендант находились на одной стороне закона.

Конечно, как она понимала, это не гарантия взаимной симпатии или уважения. Судья сама не испытывала уважения к некоторым из своих коллег, но сомневалась, что хоть раз смотрела на кого-то из них с подобным выражением на лице.

Пока судья оценивала их, Гамаш присматривался к ней. Пытался её читать.

Выбор конкретного судьи для любого судебного разбирательства жизненно важен, может повлиять на результат. И никогда этот выбор не играл такой роли, как в нынешнем деле. Речь шла не только об интерпретации закона, но в целом об атмосфере в зале суда. Насколько аккуратными им придется быть? Насколько осторожными в словах?

Бдителен ли судья? Или думает только о предстоящей скорой пенсии? Отбывает ли время до коктейля? Или может быть, не столько отбывает, сколько с удовольствием тратит?

Эта судья была не такой.

Морин Кориво была новичком. Насколько знал Гамаш, это её первое дело об убийстве. Она ему нравилась. И даже не догадывалась, что вытянула несчастливый билет. Что её ждет масса неприятностей.

Дама средних лет, не стесняется седины в волосах, демонстрирует их как знак авторитета или, возможно, зрелости. Или потому, что ей не нужно больше никого впечатлять. Известный адвокат в прошлом, она была партнером в одной из юридических фирм Монреаля. Блондинка. До того, как продвинулась вверх по карьерной лестнице. «Взяла шелк», как сказали бы в Англии.

Интересно, что таким же термином парашютисты описывают прыжок из самолета.

Судья Кориво повернулась к Гамашу. Проницательные, внимательные глаза. Как многое она замечает. И как многое остается вне ее внимания.

Судья выглядела спокойной. Но это не означало ничего. Он тоже, возможно, выглядит расслабленно.

Гамаш окинул взглядом заполненный народом зал Дворца правосудия в Старом Монреале. Большинство людей, которые, возможно, могли бы тут присутствовать, решили остаться дома. Некоторые, такие, как Мирна, Клара и Рейн-Мари, будут вызваны в качестве свидетелей, поэтому не желают тут появляться до момента, когда это станет неизбежно. Остальные - Оливье, Габри, Рут - просто не захотели покидать Три Сосны ради поездки в душный город и повторного переживания трагедии.

Но заместитель Гамаша, Жан-Ги Бовуар, был тут, как и шеф-инспектор Изабель Лакост - глава убойного отдела.

Вскоре наступит их черед давать показания. А может, подумал Гамаш, до этого не дойдет.

Он снова перевел взгляд на Генерального прокурора, Барри Залмановица. Но по пути перехватил взгляд судьи Кориво. К его досаде, она слегка склонила голову. И еле заметно прищурилась.

Что она разглядела в его глазах? Неужели судья-новичок ухватила самую суть, то, что он пытался спрятать? Отчаянно желал скрыть.

Но даже если она что-то заметила, то наверняка истолкует неправильно. Решит, что он беспокоится за надежностьулик против подсудимого.

Насчет улик Арман Гамаш не имел сомнений. Он отлично знал, кто убийца. Однако слегка опасался - вдруг что-то пойдет не так. И чрезвычайно хитрый душегуб останется безнаказанным.

Тем временем прокурор театральной походкой проследовал к своему столу, надел очки и очень внимательно, даже можно сказать, с особым значением стал изучать клочок бумаги.

Пустая бумажка, решил Гамаш. Или список покупок. Наверняка лежала на столе в качестве реквизита. Струйка дыма. Зеркала осколок.

Суд, как и месса - всегда спектакль. Он уже чувствовал аромат ладана и почти слышал отдаленный звон колоколов.

Присяжные, еще не вполне разморенные жарой, следили за каждым красноречивым, намеренно выверенным прокурорским жестом. Как им и положено. Но в этой постановке ведущим актером был не прокурор. Эта роль досталась кое-кому вне сцены, тому, кто почти наверняка не проронит ни слова.

Генеральный прокурор сдвинул очки на кончик носа, и Гамаш расслышал легкое шуршание шелковой судейской мантии - судья не скрывала нетерпения. Присяжные, может быть, и захвачены спектаклем, но только не судья. Да и присяжные недолго пробудут в этом состоянии. Они для подобного достаточно умны.

- Насколько я знаю, обвиняемая персона сделала признание. Это так? – спросил прокурор, в профессорской манере посмотрев поверх очков на главу Сюртэ.

- Да, признание имело место.

- При проведении допроса, шеф-суперинтендант?

Прокурор не упускал возможности повторить должность Гамаша, чтобы обозначить - тот, кто занимает такой высокий пост, не имеет права на ошибку.

- Нет. Признание состоялось у меня дома, и было добровольным.

- Протестую! – Защитник вскочил с места, может быть чуть-чуть запоздало, решил для себя Гамаш. – К делу не относится! Признания в убийстве не было!

- Верно. Признание, о котором я говорю, не признание в убийстве, - согласился обвинитель короны. – Но оно привело к обвинению непосредственно, не так ли, шеф-суперинтендант?

Гамаш посмотрел на судью Кориво, в ожидании ее решения насчет протеста.

Судья колебалась.

- Отклоняется, - наконец сказала та. – Можете ответить.

- Ко мне пришли по своей воле, - ответил Гамаш. – И да, признание стало ключом, с помощью которого было построено обвинение.

- Удивило ли вас, что персона, подозреваемая в преступлении, появилась у вас дома?

- Ваша честь, - вступила защита, снова поднявшись на ноги. - Протестую. Субъективно и к делу не относится. Какое значение имеет – удивился месье Гамаш или нет?

- Поддерживаю. – Судья Кориво повернулась к Гамашу. – На это не отвечайте.

У Гамаша и не было особого желания отвечать на этот вопрос. Судья была права. Субъективно. Хотя он был не согласен, что к делу это не относится.

Был ли он удивлен?

Конечно, когда он увидел, кто стоит на крыльце его дома в крохотной квебекской деревушке, он удивился. Сначала было сложно сразу определить, кто там, в тяжелом пальто, с капюшоном на голове. Мужчина или женщина? Молодой, старый? Гамаш до сих пор слышал шуршание льдинок по оконному стеклу - затяжной ноябрьский дождь перешел в снегопад.

Вспомнив о том вечере сегодня, в июльскую жару, он почувствовал озноб.

Да. Это стало для него сюрпризом. Он этого визита не ожидал.

Хотя вряд ли назовешь сюрпризом то, что случилось потом.

- Не желаю, чтобы мое первое дело об убийстве оказалосьв апелляционном суде, - тихо проговорила судья Кориво, так, что услышал только Гамаш.

- Для этого слишком поздно, Ваша честь. Это дело началось в Высоком суде, тут и закончится.

Судья Кориво поерзала в кресле. Попыталась снова усесться удобнее. Но после этого странного тайного обмена репликами что-то изменилось.

Она привыкла к словам, как загадочным, так и любым другим. Ее равновесие пошатнуло выражение его глаз. Сам-то он знает, что выражает его взгляд?

И хотя судья Кориво не могла точно определить, что это было, она знала, что шеф-суперинтендант Сюртэ не должен так смотреть. Тем более, сидя на месте свидетеля, на суде по делу об убийстве.

Морин Кориво знала Армана Гамаша не очень хорошо. Но знала его репутацию. Они встречались в залах Дворца правосудия несколько раз в год.

Она приготовилась невзлюбить этого человека. Охотника за людьми. Того, кто обязан своим существованием самой смерти. Кто не просто отправляет правосудие, но зарабатывает на этом.

Нет убийства – нет Гамаша.

Ей вспомнилась одна случайная встреча в суде. Он тогда еще был главой отдела убийств Сюртэ, а она адвокатом защиты. Они встретились в коридорах, и в тот раз она точно так же поймала его взгляд. Острый, настороженный, задумчивый. Но было в его глазах что-то еще.

А потом Гамаш склонился к своему спутнику, что-то ему говорившему. Молодому мужчине, его заместителю, как она знала. Тот сейчас тоже был в зале.

До нее донесся легкий, еле уловимый аромат сандалового дерева и розовой воды. Вернувшись домой, Морин Кориво рассказала об этом своей жене:

- Я пошла за ним и просидела в суде какое-то время, чтобы послушать его показания.

- Зачем?

- Из любопытства. Я никогда не выступала против него, но подумала, что если такое случится, то лучше потренироваться заранее. Ну и чтобы убить время.

- И как он? Погоди, дай угадаю. - Джоан сморщилась, сдвинула рот набок и проговорила: - «Дак, сопляк вырубил парнягу. И что нам виснуть в суде, вы, желтопузые педикулёзины? Вздернем его!»

- Поразительно! - восхитилась Морин. – Ты там была?! Да, он вылитый Эдвард Робинсон.

- Ну, Джимми Стюарту и Грегори Пеку не суждено было стать начальниками убойных отделов, - рассмеялась Джоан.

- Это точно… Он цитировал сестру Прежан* (*католическая монахиня, член Конгрегации Святого Иосифа, активная сторонница отмены смертной казни).

Джоан отложила книгу, которую читала.

- На суде?

- Да, в своих показаниях.

Гамаш тогда тоже сидел на месте свидетеля, был сдержан, спокоен, но отнюдь не небрежен. Он выглядел изысканно, хотя красавцем в общем понимании не был. Крупный мужчина в отлично подогнанном костюме. Сидел прямо, смотрел внимательно, был почтителен к суду.

Его волосы, почти седые, были подстрижены. Лицо чисто выбрито. И даже с возвышенности, на которой сидела Морин Кориво, был заметен шрам на виске.

И тут он произнес: «Нет ни одного человека, настолько же плохого, как самое наихудшее дело, им совершенное».

- К чему он цитировал эту монахиню, защитницу смертников? – удивилась Джоан. – Тем более, именно эти ее слова?

- Полагаю, как намек на снисхождение.

- Ха! – выдала Джоан, а потом задумалась. - Конечно, и обратное правильно - нет никого, настолько же хорошего, как наилучший из поступков, совершенныхим.

А теперь судья Кориво, облаченная в мантию,  сидела на судейской скамье, вершила правосудие. И пыталась понять, что есть шеф-суперинтендант Гамаш.

На этот раз она находилась к нему ближе, чем когда-либо, и была рядом гораздо дольше по времени. Глубокий шрам на виске все еще на месте, он, конечно, никуда не делся. Словно сама профессия поставила на Гамаше клеймо. Вблизи Морин разглядела морщины, лучиками расходящиеся от его рта и глаз. Линии жизни. Это от смеха, догадалась она. У нее такие же.

Человек на пике своей карьеры. Спокойный. В мире со всем, что уже совершил, и с тем, что ему еще предстоит совершить.

Но эти глаза!

Тот взгляд, пойманный ею тогда, давно, был так неожиданен, что Морин Кориво пошла за Гамашем следом, и слушала его показания.

Тогда в нем была доброта.

А сегодня она усмотрела другое. Беспокойство. Не сомнения, нет. Но он беспокоился.

Теперь она тоже беспокоилась, хотя не могла сказать, почему.

Она отвернулась, и теперь оба они переключили внимание на прокурора. Тот вертел в пальцах шариковую ручку, а когда прильнул к собственному столу, судья Кориво одарила его таким суровым взглядом, что тот моментально выпрямился. Отложил ручку.

- Попробую переформулировать вопрос, - продолжил он. – Когда у вас впервые появились подозрения?

- Как и в большинстве случаев с убийствами, - ответил Гамаш, - они появились задолго до самого акта убийства.

- Так вы знали, что произойдет убийство, еще до факта смерти?

- Non. Не совсем так.

А разве нет, спросил себя Гамаш. Об этом он спрашивал себя ежедневно со дня обнаружения тела. Но по сути его вопрос означал - как же он мог не знать?

- И всё-таки, снова спрошу вас, шеф-суперинтендант, когда вы узнали? – в голосе Залмановица сейчас слышалась нотка раздражения.

- Я сразу понял - что-то случится, как только фигура в черной мантии появилась на деревенском лугу.

По залу прокатился гул голосов. Репортеры, сидящие в стороне, склонились над электронными девайсами. Было слышно, как щелкают клавиши. Современная морзянка, сигнализировала о срочных новостях.

- Под деревенским лугом вы подразумеваете лужайку в Трех Соснах? – уточнил прокурор, посмотрев на журналистов, словно намекая, что знание представителем короны названия деревни, где живет Гамаш, и где обнаружили тело, заслуживает особого внимания. - Южнее Монреаля, возле границы с Вермонтом, правильно?

- Oui.

- Деревенька небольшая, насколько я знаю.

- Oui.

- Милое местечко. И даже где-то умиротворяющее.

Залмановиц умудрился проговорить «милое» скучно, а «умиротворяющее» у него прозвучало устало. Хотя Три Сосны были очень далеки от обоих понятий.

Гамаш кивнул.

- Да, достаточно симпатичное место.

- И удаленное.

В устах обвинителя «удаленное» прозвучало неприятно, как будто чем дальше удаляешься от большого города, тем менее цивилизованная жизнь тебя ожидает. Хотя и такое бывает, решил Гамаш. Но ему доводилось видеть результаты так называемой цивилизации, и он знал, что в городах обитает не меньше зверей, чем в лесах.

- Оно не столько удаленное, сколько лишено подъездных путей, - объяснил Гамаш. - И люди чаще всего набредают на Три Сосны, заблудившись. Деревня не из тех, куда попадаешь по пути из одного места в другое.

- Она на дороге в никуда?

Гамаш улыбнулся. То, что должно было звучать, как оскорбление, было истинной правдой.

Они с Рейн-Мари решили переехать в Три Сосны, потому что там было очень красиво. А еще Три Сосны очень сложно было найти. Деревня стала приютом, буфером, отделяющим от забот и жестокости внешнего мира, с которым они имели дело ежедневно. С миром по ту сторону леса.

Здесь они обрели дом. Они его сами себе устроили, среди сосен, садов, деревенских магазинов. И деревенских жителей, ставших сначала друзьями, потом семьей.

Именно поэтому темная фигура, возникшая на ухоженном и мирном деревенском лугу, вытеснившая собой играющих деревенских ребятишек, показалась даже не странностью. Хуже, чем незваный гость. Она была сродни насилию.

Гамаш почувствовал неладное накануне вечером. Когда облаченное в черную накидку существо появилось на ежегодной вечеринке по случаю Хэллоуина, проходившей в бистро.

Но настоящий сигнал тревоги прозвучал лишь тогда, когда Гамаш, выглянув поутру в окно спальни, увидел, что существо все еще здесь. Стоит на деревенском лугу. Смотрит на бистро.

Просто стоит и смотрит.

Сейчас, много месяцев спустя, Арман Гамаш смотрел на Генерального прокурора, облаченного в черную мантию. На тех, кто сидел за столом защиты. На их черные мантии. И на судью на возвышении рядом с ним, в черных одеждах.

Смотрящих на него в ответ.

Кажется, подумал Гамаш, от черных мантий нет спасения.

- Это началось, - он решил внести уточнение в свои показания, - за сутки до того. На вечеринке по случаю Хэллоуина.

- Все были в костюмах?

- Не все. Только кто хотел.

- А вы? – спросил прокурор.

Гамаш уставился на него. Вопрос был неуместен. Но придуман специально, чтобы слегка унизить свидетеля.

- Мы решили переодеться в других жителей деревни.

- Вы и ваша жена? Вы переоделись в женщину, шеф-суперинтендант?

- Не совсем так. Мы тянули бумажки с именами из шляпы. Я вытянул «Габри Дабо», это владелец B&B, он управляет им совместно со своим партнером Оливье.

Арман, не без помощи Оливье, добыл розовые пушистые тапочки Габри и его кимоно - очень простой и чрезвычайно удобный костюм.

Рейн-Мари изображала их соседку, Клару Морроу. Клара была исключительно успешной портретисткой, хотя временами казалось, что она разрисовывает только себя.

Рейн-Мари начесала волосы, пока те не встали дыбом, и разместила в прическе печенье и бутерброды с ореховой пастой. Затем разрисовала всю себя краской.

В свою очередь, Кларе досталось изображать свою лучшую подругу, Мирну Ландерс. Все немного расстроились, что она намазала черным только лицо, хотя Мирна говорила, что ничуточки не обидится, если Клара покрасит всё тело в черный цвет.

Клара не стала краситься. Вместо этого она надела на себя кафтан из суперобложек старых книг.

Когда-то Мирна была практикующим психологом в Монреале, а теперь владела магазинчиком «Новые и подержанные книги Мирны» рядом с бистро. У Клары имелась теория, что местные жители придумывают себе проблемы, лишь бы проконсультироваться у Мирны.

- Придумывают? – старая поэтесса Рут посмотрела на Клару. – Да у тебя целый вагон проблем. Ты можешь монополизировать проблемный рынок.

- Ничего подобного! - возмущалась Клара.

- Правда? Грядет твоя персональная выставка, а у тебя один шлак вместо картин. Если уж это не проблема, то я тогда не знаю.

- Это не шлак!

Однако никто из друзей не кинулся ее разуверять.

Габри отправился на вечеринку в костюме Рут. Натянул седой парик и разрисовал лицо до степени схожести со злодеем из фильма ужасов. Напялил старый изъеденный молью свитер и прихватил фаршированную утку.

Весь вечер он потягивал скотч и бормотал стихи.

- Раскрыты двери, дом стоит,

Заброшен на холме -

Ни лая собаки, ни стука копыт…

Лишь голос свиней звучит. * (* Сара Бинкс «Ode to a Deserted Farm»)

- Это не мои, мешок ты с дерьмом, - бурчала Рут. Она была одета в старый, траченный молью свитер и таскала в руках живую утку.

- Вижу травки стебелек, - продолжал Габри. – Он свободен, одинок.

- Заткнись, - говорила Рут, затыкая уши. – Ты убиваешь мою музу.

- Скоро ли наступит срок, - заторопился закончить Габри. – И вырастет из него лучок?

Последнее слово он пропел как «луч-и-ё-о-о-о-к».

Даже Рут рассмеялась, а утка Роза в ее руках проворчала: «фак, фак, фак».

- Весь день над этим работал, - заявил Габри. – Вся эта поэтическая фигня не такая уж и сложная.

- Итак, это было тридцать первое октября прошлого года? – спросил прокурор короны.

- Non. Первое ноября. В настоящую ночь Хэллоуина  мы все сидели по домам, выдавали конфеты за «сладость или гадость». А эта вечеринка у нас всегда на следующий день.

- Первое ноября. Кто там присутствовал еще, помимо местных жителей? – спросил прокурор.

- Матео Биссонетт и его жена Лея Ру.

- Мадам Ру, политик? - уточнил прокурор. – Восходящая звезда в своей партии.

Месье Залмановиц расслышал, как позади него снова защелкали клавиши. Как песня сирен. Как доказательство, что он создает новости.

- Да, - подтвердил Гамаш.

- Они ваши приятели? Остановились у вас?

Конечно, прокурор отлично знал ответы на свои вопросы. Спрошено было ради присяжных и судьи. И репортеров.

- Non. Мы не знакомы близко. Они были там со своими друзьями Патриком и Кати Эвансами.

- Ах, да! Эвансы. - Прокурор повернулся к столу защиты, потом обратно к Гамашу. – Подрядчик и его жена-архитектор. Строители стеклянных домов, насколько я знаю. Тоже ваши друзья?

- Тоже знакомые, - поправил Гамаш твердым голосом. Он не любил инсинуаций.

- Конечно, - сказал Залмановиц. – А что они делали в деревне?

- Они приезжали на ежегодную встречу однокурсников. Учились вместе в университете Монреаля.

- Им всем сейчас около тридцати?

- Oui.

- Как давно они приезжают в Три Сосны?

- На протяжении четырех лет. Всегда в одну и ту же неделю в конце лета.

- В виде исключения, в этом году они приехали в конце октября?

- Oui.

- Странное время для визита. Листопад закончился, а на лыжах кататься еще рано, мало снега. Как-то мрачновато, нет?

- Возможно, дело в скидках B&B, - сказал Гамаш, стараясь делать вид, что желает помочь. – Очень приятное место.

Когда сегодня утром Гамаш собирался ехать из Трех Сосен в Монреаль, Габри, владелец « Bed & Breakfast», забежал к нему со свертком коричневой оберточной бумаги и термосом.

- Если тебе придется упоминать B&B, не мог бы ты сказать что-то типа «прекрасное B&B»? Или можешь назвать его «чудесным». - Он взмахнул рукой в сторону B&B.

Ложью это не стало бы - старая почтовая гостиница с просторной верандой и фронтонами, расположенная на той стороне луга, была чудесной. Особенно в летнее время. Как и остальные дома в деревне, B&B имела палисад со старинными многолетниками. Розами и лавандой, стрелками наперстянки и душистыми флоксами.

- Только не используй «ошеломительное», - посоветовал Габри. – Прозвучит уж слишком напыщенно.

- А нам такого не надо, - резюмировал Гамаш. - Ты же помнишь, что это суд по делу об убийстве?

- Помню, - серьезно ответил Габри, вручая Арману круассаны и кофе.

И вот Гамаш сидел на суде и слушал Генерального прокурора.

- Как эти сокурсники изначально попали в Три Сосны? – задал следующий вопрос месье Залмановиц. - Заблудились?

- Нет. Лея Ру и доктор Ландерс давно знакомы. Мирна Ландерс была ее нянькой. Лея и Матео приезжали к Мирне несколько раз, им очень понравилась деревня. Они рассказали о ней друзьям. Так деревня стала местом их ежегодной встречи.

- Понимаю. То есть, Лея Ру и ее муж были инициаторами встреч? - Он сделал так, чтобы это прозвучало подозрительно. – При помощи мадам Ландерс?

- Доктора Ландерс. И там не было подстрекательства. Обычная встреча выпускников.

- Неужели? Вы называете обычным то, что произошло?

- До событий прошедшего ноября? Да.

Главный прокурор кивнул на манер мудреца, не вполне доверяющего шефу-суперинтенданту Гамашу.

Это просто смешно, подумала судья Кориво. Но отметила, что присяжные впечатлены.

И снова она задумалась, зачем он проделывает эти трюки со своим собственным свидетелем. Да к тому же - боже милостивый - с главой Сюртэ.

День становился жарче, в зале суда температура повышалась. Она взглянула на старый кондиционер, провалившийся в оконную раму. Выключен, конечно же. Слишком шумный. Может отвлекать.

Но и жара отвлекает. А ведь еще даже не полдень.

- И когда, наконец, до вас, шеф-суперинтендант, дошло, что это ненормально? - поинтересовался Залмановиц.

Снова была подчеркнута должность Гамаша, но в этот раз тон прокурор подразумевал некомпетентность.

- На самом деле все началось на вечеринке в бистро, - ответил Гамаш, игнорируя провокацию. - Некоторые гости были в масках, хотя большинство узнаваемы, особенно когда заговаривали. Но только не этот гость. Он был одет в глухую черную мантию до пола, черную маску. Перчатки, сапоги. На голове капюшон.

- Похоже на Дарта Вейдера, - сказал прокурор, и с галереи послышались смешки.

- Мы тоже так сначала подумали. Но он не был персонажем из «Звездных Войн».

- Кем же он мог быть? Что вы предположили?

- Рейн-Мари, - Гамаш развернулся к присяжным для пояснения, – моя жена, - присяжные кивнули, - предположила, что это отец из фильма «Амадей». Но у того была специфическая шляпа. У этого же просто капюшон. Мирна подумала, что так можт выглядеть иезуит, но тогда не хватает креста. А потом, его поведение - вокруг него люди перемещались, он же стоял абсолютно неподвижно.

Сначала люди перестали заговаривать с ним. Пытаться узнать про костюм. Выяснить, кто это может быть. Потом к нему перестали приближаться. Вокруг темной фигуры образовалось пустое место. Как будто он принадлежал своему собственному миру. Собственной вселенной. В той вселенной не бывает вечеринок и Хэллоуина. Нет ребятишек, ходящих по домам за конфетами, нет смеха, дружбы.

- И что вы подумали?

- Я подумал, что это Смерть, - ответил Арман Гамаш.

В зале суда повисла тишина.

- И что вы предприняли?

- Ничего.

- Вот как? Пришла Смерть, а глава Сюртэ, бывший шеф-инспектор отдела убийств, не предпринял ничего?

- Это был всего лишь человек в костюме, - терпеливо пояснил Гамаш.

- Вероятно, так вы себя и успокаивали тем вечером, - заключил прокурор. – Когда вы наконец поняли, что это самая настоящая Смерть? Дайте угадать. Когда оказались рядом с телом? 

Глава 2

Нет. Фигура на вечеринке приводила в замешательство, но подозревать плохое Гамаш начал лишь на следующее утро, когда выглянул в окно спальни, в тусклый ноябрьский день. 

 - На что ты смотришь, Арман? – спросила Рейн-Мари, выйдя из душа и подойдя к мужу.

Проследив за его взглядом, она нахмурила брови.

  - Что он там делает? – понизив голос, спросила она.

Когда все разошлись по домам, отправившись спать, фигура в темном плаще осталась. И стояла до сих пор. Торчала на деревенском лугу в своей шерстяной мантии и капюшоне. Смотрела.

С этого ракурса было не видно, но Гамаш предположил, что и маска тоже на месте.

 - Не знаю, - ответил Арман.

Было субботнее утро. Он надел брюки, рубашку и толстый свитер. Начало ноября – погода не давала забыть о себе.

Рассвет случился пасмурным, как обычно и бывает в ноябре после солнечного и полного ярких осенних красок октября.

Ноябрь - переходный месяц. Своего рода чистилище. Как холодный прощальный вздох между умиранием и смертью. Между осенью и мертвой зимой.

Никто не любит этот месяц.

Надев резиновые сапоги, Гамаш вышел из дому, оставив немецкую овчарку Анри и крохотную Грейси в недоумении. Они не привыкли, чтобы их не брали на прогулку.

На улице было холоднее, чем он ожидал. Гораздо холоднее, чем в предшествующую ночь.

Руки замерзли, прежде чем он добрался до луга, и Гамаш пожалел, что оставил перчатки и шапку дома.

Арман остановился прямо перед темной фигурой.

Маска была на месте. Кроме глаз, ничего не видно. Да и глаза за слоем кисеи виделись нечетко.

 - Кто вы? – спросил Гамаш.

Спросил спокойно, по-доброму. Словно завел дружескую беседу. Словно случай для беседы представился обычный.

Нет необходимости нагнетать обстановку. Для этого будет время позже, если потребуется.

Но фигура оставалась молчаливой и недвижимой. Не по стойке смирно, настолько деревянной она не была. Но была в ней какая-то уверенность, чувство превосходства. Словно незнакомец не просто принадлежал этому месту, но и владел им.

Гамаш подозревал, что эта авторитарность проистекала, скорее, от черной мантии и молчания, а не от самого человека.

И снова его поразило, насколько молчание эффективнее слов. Если цель - сбить человека с толку. Но он не мог позволить себе роскоши молчания.

 - Зачем вы здесь? – спросил Гамаш. Сначала по-французски, потом по-английски.

Подождал. Десять секунд. Двадцать. Четверть минуты.

*   *   *

В бистро Мирна и Габри наблюдали сквозь окно, как двое на лугу смотрят друг на друга.

 - Хорошо, - сказал Габри. – Арман от него отделается.

 - Кто это такой? – спросила Мирна. – Он был на вашей вчерашней вечеринке.

 - Знаю, но понятия не имею, кто он. Оливье тоже не знает.

 - Закончили? – спросил Антон, новый мойщик посуды и помощник официанта.

Он потянулся за тарелкой Мирны, на которой оставались лишь крошки. Но рука его замерла. Как и все остальные, он уставился в окно.

Мирна посмотрела на Антона. Тот был новеньким, но очень быстро освоился. Оливье нанял его для мытья посуды и обслуживания клиентов, но Антон дал понять, что надеется получить место шеф-повара. 

 - Есть только один шеф, - поделился с Мирной Антон однажды, покупая в ее магазине старинные кулинарные книги.  – Но Оливье нравится представлять все так, словно их может быть целая прорва.

Мирна рассмеялась. Очень похоже на Оливье. Всегда старается произвести впечатление, даже на тех, кто его отлично знает.

 - А предпочтения у тебя есть? – спросила она, выбивая чек на старом кассовом аппарате.

 - Мне нравится канадская кухня.

Она внимательно посмотрела на его. Около тридцати, решила она. Не в том возрасте, и чересчур амбициозен, чтобы быть просто помощником официанта. Кажется, хорошо образован, а еще отлично одет. Атлетически сложен. Темные волосы коротко стрижены по бокам и длиннее на макушке, а челка падает на лоб, что делает парня значительно моложе, чем он есть на самом деле. 

Определенно, красавчик. И к тому же начинающий шеф-повар.

Будь она на двадцать лет моложе…

Девчонкам свойственно мечтать. Она и мечтает.

 - Канадская кухня? Что это такое?

 - В точку! – улыбнулся Антон. – Никто точно не знает. Думаю, что это нечто, рожденное именно на этой земле. И на этих реках. Тут так много всего. Мне нравится кормить.

Он произнес это с интонацией вуайериста, сознавшегося: «Мне нравится наблюдать».

Мирна рассмеялась, зарделась и запросила доллар за обе книги.

И теперь Антон, ссутулившийся над их столиком в бистро, уставился в окно.

 - Что это такое? – шепотом спросил он.

 - Ты не был вчера на вечеринке? 

- Был, но проторчал весь вечер на кухне. Не выходил.

Мирна перевела взгляд с темной фигуры за окном на молодого человека. Вечеринка буквально за дверью, а он застрял на кухне, моя посуду. Сюжет словно из викторианской мелодрамы.

Как будто прочитав ее мысли, он улыбнулся.

 - Я мог бы выйти, но не особо понимаю в вечеринках. А вот кухня – это как раз по мне.

Мирна кивнула. Она понимала. У каждого из нас есть место, где не просто комфортно, но там чувствуешь себя на своем месте. Для нее это книжный магазин. У Оливье есть бистро. У Клары – ее мастерская.

У Сары - пекарня. А у Антона - кухня.

Но иногда этот комфорт иллюзорен. Маскируется под убежище, в то время как является тюрьмой.

 - Что он говорит? – спросил Антон, сев за стол и показав в сторону Гамаша и темной фигуры.

*   *   *

 - Может быть, я чем-то могу вам помочь? – спросил Арман. – Или вы с кем-то хотите поговорить?

Ответа не последовало. Ни ответа, ни жеста. Только легкий парок от дыхания.

Признак жизни.

Существо было устойчивым, как длинный шлейф дымка из трубы паровоза, мчащегося вперед.

 - Меня зовут Гамаш. Арман Гамаш, – он помолчал мгновение. – Я глава Сюртэ-дю-Квебек.

Ему показалось или взгляд дернулся? Существо взглянуло на него и моментально отвело глаза к бистро?

 - Здесь холодно, - продолжил Арман, потирая руки. – Идемте ко мне. Выпьем кофе и, может быть, съедим по яичнице с беконом. Я живу вот там.

Он указал на свой дом, решив показать, где живет, но понял, что незнакомцу это известно. Ведь он только что оттуда вышел. Так что это не секрет.

Он подождал ответа на свое предложение позавтракать, параллельно представляя, что скажет Рейн-Мари, когда он приведет домой «нового друга».

 Ответа не последовало. Арман потянулся, чтобы ухватить незнакомца за руку, попробовать уговорить его.

*   *   *

В бистро все разговоры умолкли, утренний сервис сошел на нет.

Все посетители и официанты как один уставились на двоих, стоящих на деревенском лугу.

 - Он решил утянуть парня прочь, - заключил подошедший к ним Оливье.

Антон собирался вскочить, но Оливье жестом дал понять, чтобы он остался на месте. Никто никуда больше не торопился.

Они увидели, как Арман опускает руку, так и не дотронувшись до человека в черном.

*   *   *

Теперь и сам Гамаш стоял неподвижно. И пока человек в плаще смотрел на бистро, книжную лавку, бакалею и магазин месье Беливо, Гамаш смотрел на человека.

 - Будьте осторожны, - наконец прошептал Арман.

Повернулся и пошел домой.

*   *   *

К обеду незнакомец все еще стоял на лугу.

Арман и Рейн-Мари прошли мимо него по пути к дому Клары, на другую сторону луга.

Вокруг человека в черном образовался невидимый ров. Деревенские жители отважились заняться своими обычными делами. Фигура стояла посреди широкого круга, который никто не решался пресечь.

На траве больше не играли дети, и люди, отводя взгляды, шли мимо быстрее обычного.

Анри, натянув поводок, зарычал и метнулся в дальнюю от Армана сторону. Шерсть на загривке встала дыбом. Пес насторожил огромные уши, затем прижал их - надо признать - к довольно легкомысленной голове.

Анри хранил все самое важное в своем сердце. А голова ему была дана в основном для того, чтобы лакомиться печеньем.

Но он был достаточно умен, чтобы не приближаться к облаченной в плащ фигуре.

Грейси, которую нашли в мусорном баке несколько месяцев назад, как и ее братца Лео, тоже шла на поводке.

Она, словно завороженная, загляделась на человека в черном и отказывалась идти дальше. Рейн-Мари пришлось взять ее на руки.

 - Может, надо что-то сказать? – спросила Рейн-Мари.

 - Оставим все как есть, - ответил Арман. – Вероятно, он желает внимания. И может быть, исчезнет, если мы этого внимания ему не окажем.

Но Рейн-Мари показалось, что не это главная причина, по которой Арман решил игнорировать пришельца. Просто он не хотел, чтобы жена приближалась к фигуре. И, честно говоря, у нее самой такого желания не возникало.

Утро перетекало в день, и Рейн-Мари ловила себя на том, что постоянно бросает взгляд в окно. Надеется, что фигура исчезнет. Но та оставалась на лугу. Неизменно неподвижная.

Рейн-Мари не помнила точно, когда это произошло, но в какой-то момент она перестала думать о нем как о «нем». В фигуре не было ничего человеческого. И тогда фигура превратилась в «оно».  В нелюдя.

 - Входите, - предложила Клара. – Вижу, наш визитер все еще здесь.

Она старалась говорить весело, но было ясно, что происходящее ее расстраивает. Как и остальных.

 - Есть соображения, кто бы это мог быть, Арман?

 - None. Хотел бы я знать. Сомневаюсь, что он там долго простоит. Это, должно быть, какая-то шутка.

 - Должно быть, - Клара повернулась к Рейн-Мари. – Я приготовила несколько новых коробок в гостиной возле камина. Думала, мы их просмотрим.

«Новые» было не совсем верным определением.

Клара помогала Рейн-Мари с тем, что превратилось в бесконечную сортировку так называемых архивов исторического общества. Горы коробок с фотографиями, документами, одеждой. Все, что копилось более сотни лет, хранилось в подвалах и на чердаках. Приобреталось на гаражных распродажах,  извлекалось на свет из церковных подземелий.

Рейн-Мари добровольно вызвалась разобрать эти залежи. Надеялась отыскать хоть что-то ценное в этой куче старого хлама. Такая работа была ей по душе. Рейн-Мари сделала карьеру на посту главного библиотекаря и архивариуса в Национальной Библиотеке и Архиве Квебека и, как и ее муж, имела страсть к истории. В особенности, истории провинции Квебек.

 - Пообедаешь с нами, Арман? – спросила Клара. В кухне витал аппетитный аромат супа. – Я прихватила багет из бакалеи.

 - Non, merci. Я иду в бистро, – он показал книжку, которую держал в руке. Это был его субботний ритуал - обед, пиво и книга у камелька в бистро.

 - Не из тех, что печет Жаклин? – спросила Рейн-Мари, ткнув в багет.

 - Нет, это Сара пекла. Я проверяла. Хотя я купила немного шоколадных пирожных Жаклин. Все-таки, как это важно, – заметила Клара, нарезая хрустящий багет, – чтобы пекарь умел испечь багет?

 - Здесь, у нас? Жизненно важно, - подтвердила Рейн-Мари.

 - Да-а-а, - протянула Клара. – Я тоже так думаю. Бедняжка Сара. Она мечтает оставить пекарню на Жаклин, но не знаю…

 - Ну, может быть, шоколадных пирожных в данном случае будет достаточно, - сказал Арман.  – Думаю, я мог бы научиться намазывать бри на них.

Клара усмехнулась, а потом задумалась. Может быть…

 - Жаклин тут всего лишь несколько месяцев, - заметила Рейн-Мари. – Есть шанс, что она еще научится.

 - Сара говорит, что в случае с багетом тебе это или дано, или не дано, - сказала Клара. – Что-то насчет замешивания теста и температуры рук.

 - В смысле, холодные руки или горячие? – поинтересовался Арман.

 - Вот не знаю, - ответила Клара. – Слишком много разной информации. Хочется просто верить, что багеты - это результат волшебства, а не дело случая, – она отложила хлебный нож. – Суп почти готов. Пока он настаивается, не желаете ли взглянуть на мою последнюю работу?

Клара нечасто приглашала на просмотр своих картин, особенно незавершенных. По крайней мере, Арману и Рейн-Мари, неохотно идущим в сторону мастерской, хотелось считать эти картины незавершенными.

Обычно они не упускали любой возможности посмотреть на то, что рисовала Клара – из-под ее кисти выходили прекрасные портреты. Но совсем недавно стало понятно, что «законченное» в ее понимании не совпадает с представлением остальных.

Арман спрашивал себя, что же такого там видит Клара, чего не видят они.

Мастерская была погружена в темноту, сквозь северное окно всегда проникало мало света, а в холодный ноябрьский день его было еще меньше.

 - Эти готовы, - сказала Клара, махнув в сторону прятавшихся во мраке холстов, расставленных вдоль стен. Зажгла свет.

У Рейн-Мари едва не вырвалось: «Ты уверена?»

Некоторые портреты казались почти дорисованными, но либо прически изображаемых были пока лишь карандашными набросками, либо руки их скрывались под штрихами, мазками краски.

По большей части лица были узнаваемы: Мирна, Оливье.

Арман подошел к портрету Сары, прислоненному к стене.

Этот портрет был ближе всего к завершению. На морщинистом лице Сары застыло знакомое Арману выражение желания быть полезной. И благородство, почти надменность. Но Кларе удалось отразить и ранимость Сары. Словно та опасалась, что покупатель запросит того, чего у нее нет.

Да, ее лицо, руки, поза - все было выписано превосходно. И все же... Ее рабочий халат заштрихован, скрывая все детали. Словно Клара в какой-то момент потеряла к этому портрету интерес.

Грейси и ее братец Лео устроили возню на бетонном полу, Рейн-Мари наклонилась, чтобы погладить их.

 - Что это?!

Услышав этот хриплый вопль, все слегка вздрогнули.

Рут, державшая в руках Розу, тыкала пальцем внутрь мастерской.

 - Иисус! Это отвратительно, - произнесла старая поэтесса. – Вот же дрянь! Не опишешь даже словом «уродство».

 - Рут, - начала Рейн-Мари, – тебе как никому другому должно быть понятно, что творчество - это процесс.

 - И не всегда удачный. Я серьезно. Что это такое?!

 - Это искусство, - сказал Арман. – И оно не обязательно должно тебе нравиться.

 - Искусство? – взгляд Рут выражал сомнение. – Правда? – наклонившись, она позвала:  - Ко мне, Исскуство! Ко мне!

Народ запереглядывался. Даже для старой маразматичной Рут это было слишком.

А потом Клара начала хохотать:

 - Она про Грейси!

И показала на малышку, кувыркавшуюся по полу вместе с Лео.

Оба были найдены в мусорном баке, но Лео вырастал в красивого пса, с золотистым  коротким подшерстком на стройном тельце, с пушистой гривой вокруг мордочки. Долговязый и пока нескладный, Лео уже сейчас был царственным.

А Грейси нет. Она была, прямо скажем, выродком из выродков. Буквально. И может быть, даже не была собакой.

Когда Рейн-Мари несколько месяцев назад принесла малышку в дом, мало кто верил, что это щенок. И со временем ничего не прояснилось.

Грейси была почти полностью лысой, если не считать нескольких клоков шерсти разного цвета там и сям. Одно ухо торчало, другое висело. Голова, казалось, увеличивалась не по дням, а по часам, тельце же почти не прибавляло в размере. Бывали дни, когда Рейн-Мари казалось, что Грейси усыхает.

Но глазки у Грейси сияли. И она, кажется, понимала, что спасена. Ее любовь к Рейн-Мари не знала границ.

 - Ко мне, Искусство! - позвала Рут снова. – Не только страшненькое, но и глупое. Не откликается на собственное имя.

 - Грейси, - сказал Арман. – Ее зовут Грейси.

 - Ради всего святого, зачем ты сказал, что ее зовут Искусство?! – Рут  так посмотрела на Армана, словно это он впал в маразм.

Все вернулись на кухню.  Клара стала помешивать суп. Арман, поцеловав Рейн-Мари, направился к выходу.

 - Не торопись, Тинтин, - удержала его Рут. – Ты ничего не сказал нам про ту штуку, что стоит посреди луга. Я видела, как ты с ним говорил. Что он тебе ответил?

 - Ничего.

 - Ничего?

Рут была чужда идея, что рот можно держать на замке.

 - Но почему он все еще там? – спросила Клара, больше не притворяясь, что эта тема ее не заботит. – Чего он хочет? Он что, стоял там всю ночь? Может, что-нибудь сделаешь?

 - Почему небо голубое? – спросила Рут. – А пицца точно итальянская? Вы когда-нибудь ели цветные мелки?

Все уставились на нее.

 - Продолжим задавать тупые вопросы? Если уж на то пошло, то ответы на твои вопросы будут такие: «не знаю», «не знаю» и «Эдмонтон».

 - На парне маска, - напомнила Клара Арману, игнорируя Рут. – Так нельзя. Может, с ним не все в порядке. С головой, например, - Клара покрутила пальцем у виска.

 - Я не могу ничего сделать, -  ответил Арман. – Это не противоречит законам Квебека - закрывать лицо.

 - Но это же не паранджа, - возразила Клара.

 - Бога ради, - вступила Рут. – Большое дело! Ты что, ни разу не видела Фантома Оперы? Он кидается петь по любому поводу, а у нас места в партере.

 - Ты не принимаешь это всерьез, - упрекнула ее Клара.

 - Принимаю. Просто не боюсь. А вот невежество меня очень пугает.

 - Прошу прощения? – переспросила Клара.

 - Невежество, - повторила Рут, не заметив или притворившись, что не заметила предостерегающие нотки в голосе Клары. – Встретив что-то необычное, чего не понимаешь, ты тут же начинаешь воспринимать это как угрозу.

 - А ты, конечно же, олицетворение толерантности? – спросила ее Клара.

 - Да ладно, - сказала Рут. – Между чем-то пугающим и настоящей угрозой есть разница. Согласна, он пугает. Но он же ничего такого не делает. А если собирался, то уже сделал бы.

Рут повернулась к Гамашу в ожидании поддержки, но тот промолчал.

 - Кто-то в качестве шутки напялил на Хэллоуин костюм, - продолжала поэтесса. – Средь бела дня. А вы испугались. Пф-ф-ф... В Салем бы вас.

 - Ты подходил к нему ближе всех, - обратилась Рейн-Мари мужу. – Кто он, как ты думаешь?

Гамаш посмотрел на щенков, валяющих друг дружку по полу, перед носом Анри, ворчащего на них время от времени. Арман не раз завидовал Анри. До тех пор, пока корм Анри не ставился рядом с его же поилкой. На этом зависть обычно заканчивалась.

 - Не важно, что думаю я, - ответил он. – Уверен, он скоро исчезнет.

 - Не надо снисхождения, - попросила Клара, ее улыбка лишь слегка смягчила досаду в голосе. – Я тебе показала все, - она махнула рукой в сторону мастерской. – Теперь твоя очередь.

 - У меня одни лишь впечатления, - сказал Арман. - Бессмысленные. Я понятия не имею, кто он или что оно.

 - Арман! -  настаивала Клара.

И Арман сдался.

 - Смерть, - сказал он и посмотрел на Рейн-Мари. – Это то, что я о нем думаю.

 - Смерть с косой? – спросила Рут и присвистнула. – Он уже грозил тебе костлявым пальцем?

Она простерла свой узловатый перст и направила его на Армана.

 - Я не имею в виду, что это настоящая Смерть, - ответил тот. – Но полагаю, что тот, кто облачен в такой костюм, хочет, чтобы мы так думали. Хочет, чтобы мы боялись.

 - Прикинь, - проговорила Клара.

 - Что ж, все вы не правы, - заявила Рут. – Смерть выглядит совсем иначе.

 - Откуда ты знаешь? – поинтересовалась Клара.

 - А мы с ней старые друзья. Она почти каждую ночь приходит ко мне. Мы сидим на кухне и болтаем. Ее зовут Михаилом.

 - Как архангела? – спросила Рейн-Мари.

 - Да. Все считают Смерть ужасным созданием, но в Библии именно Михаил посещал умирающих и помогал им в последний час. Он прекрасен, и крылья плотно прижимает к спине, чтобы не задевать мебель.

 - Так. Еще раз, для ясности. Тебя посещает архангел Михаил? – спросила Рейн-Мари.

 - Еще раз, для ясности, - вступила Клара. – Ты читаешь Библию?

 - Я читаю всякое, - ответила Рут Кларе и повернулась к Рейн-Мари. – Да, посещает. Но надолго не остается. Он очень занят. Но всегда рад выпить и посплетничать о других ангелах. Вот Рафаил, например, та еще штучка, доложу я вам. Отвратительный, злой и старый.

Послышалось чье-то «хм-м-м».

 - И что ты ему рассказываешь? – спросил Арман.

 - Арман! -  Рейн-Мари не желала, чтобы он провоцировал старуху. Но Арман и не думал, ему действительно было любопытно.

 - Я рассказываю ему обо всех вас. Показываю на ваши дома и делаю всякие предположения. Иногда читаю ему стихи. «От школы обычной до личного ада, ряженого под семью», - стала цитировать она, воздев глаза к потолку, стараясь припомнить, что дальше. – «Куда мальчишке на велике  мчаться надо, когда прямая дорога ведет в колею».

Все на миг замерли, впитывая строчки, от которых перехватывало дыхание.

 - Твои? – спросила Клара.

Рут кивнула и улыбнулась.

 - Я знаю, что это процесс. Если честно, Михаил мне почти не помогал. Он предпочитает лимерики.

Арман не смог удержать хохота.

 - А перед рассветом он уходит, - продолжила Рут.

 - А тебя с собой не берет? – спросила Клара. – Как-то это неправильно, нет?

 - Подумай об этом, - прошептала Рейн-Мари.

 - Мое время еще не пришло. До этого еще далеко. Просто ему нравится моя компания, потому что я не боюсь.

 - Ну, мы все чего-то да боимся, - возразил Арман.

 - Я имею в виду, что не боюсь смерти, - пояснила Рут.

 - Наверное, потому что Смерть боится ее, - предположила Клара.

*   *   *

 - Мне вот эти два, пожалуйста, - попросила Кати Эванс, указывая на шоколадные пирожные с тающим на макушке зефиром.

Эти пирожные ей запомнились еще с прошлых лет.

 - А вам, мадам? – обратилась Жаклин к другой покупательнице, Лее Ру.

Она ее узнала. Впрочем, ее все узнавали. Она была членом Национальной ассамблеи, часто мелькала в новостях. То и дело, появлялась во франкоязычных и англоязычных ток-шоу, по всей провинции, в качестве политика. Она умела четко обозначить свою мысль, не будучи напыщенной. Рассмешить, избежав сарказма. Быть теплой, без навязчивости. Она была новой любимицей СМИ.

И теперь она тут. В пекарне. Большая, как жизнь.

На самом деле, обе женщины были крупными. Точнее, высокими. Дамы были очень представительны. Легко заполнили собой маленькую пекарню. Но, несмотря на их представительность, Жаклин решила, что раз уж она тут пекарь и умеет готовить, то в данном случае она и важнее.

 - Думаю, - начала Лея, обозревая витрину за стеклом, - я возьму лимонный торт и слоеные пирожные.

 - Довольно странно, - сказала Кати, подойдя к Саре, владелице булочной, сейчас пополнявшей запасы бисквитов на витрине.

То, что имела в виду Кати, пояснений не требовало.

Сара вытерла руки передником и, кивнув, посмотрела в окно.

 - Хотела бы я, чтобы оно исчезло, - сказала она.

 - Кто-нибудь знает, что это такое? – спросила Лея сначала у Сары, в ответ отрицательно помотавшей головой, потом у Жаклин, которая тоже качнула головой и отвела взгляд.

 - Это так огорчает, - вздохнула Сара. – Не понимаю, почему никто ничего не сделает. Арман должен предпринять хоть что-нибудь.

 - Сомневаюсь, что кто-то может что-то сделать. Даже месье Гамаш.

Лея Ру входила в комитет, утвердивший Гамаша на должность главы Сюртэ. Она призналась, что знакома с ним немного. Встречались всего пару раз.

Но, опять же, почти в любом двухпартийном комитете знали Армана Гамаша. Будучи много лет высокопоставленным офицером Сюртэ, он участвовал в разоблачении коррупционных скандалов. 

Поэтому обсуждение кандидатуры свели к минимуму, еще меньше времени потратили на прения.

И два месяца спустя Арман Гамаш стал шефом-суперинтендантом самой мощной полицейской организации Квебека. Возможно, самой мощной в Канаде.

Но, невзирая на всю его власть, Лея Ру это понимала, нельзя было ничего поделать с созданием, стоявшим на деревенском лугу.

 - Знаете, вы всегда можете заказать их в бистро, - Сара показала на маленькие коробочки в руках покидающих пекарню покупательниц. - Мы снабжаем ими Оливье и Габри.

 - Merci, - поблагодарила Кати. – Эти мы отнесем в книжный магазин, поделимся с Мирной.

 - Она любит шоколадные пирожные, - покивала Сара. – Они стали популярны с момента приезда сюда Жаклин.

Сара посмотрела на молодую помощницу, как гордая мать на дочь.

И не будь недоразумения с багетами, приезд Жаклин стал бы ответом на молитвы, вознесенные Сарой. Ей было за шестьдесят, она каждое утро поднималась в пять, чтобы испечь хлеб, была на ногах круглый день и очень уставала.

Закрыть бакалею не выход. Да ей и не хотелось совсем уходить на покой. Но повседневные заботы она хотела бы переложить на чьи-нибудь плечи.

И вот, три месяца назад, сюда приехала Жаклин.

И если бы она еще научилась печь багеты...

*   *   *

 - О, выглядит аппетитно, - заметила Мирна, разливая чай по чашкам и разглядывая выпечку, принесенную Леей.

Потом все трое расположились возле камина в книжной лавке, на диване и креслах в эркере. Отсюда была хорошо видна фигура в плаще.

После непродолжительной дискуссии, не приведшей ни к чему, они переключились на свежий проект Кати - стеклянный дом на одном из островов Мадлен.

 - Неужели?! – воскликнула Мирна, ее восторг слегка приглушили шоколадные пирожные во рту. - На Мэгги?

 - Да, сейчас там крутятся немалые деньги. Отлично идет бизнес по отлову лобстеров.

Лея удивленно вздернула брови, но промолчала.

Появилось множество разных продуктов, на которых теперь делались деньги, там, где раньше царила трудолюбивая бедность.

 - Непросто, наверное, построить дом из стекла на острове, - заметила Мирна.

Следующие полчаса они обсуждали погоду, географию, дизайн и разные проекты. Проблема постройки жилья, а не просто здания, полностью захватила Мирну, и она с удовольствием слушала двух молодых женщин.

Кати была ей интересна. Она ей нравилась. Но именно с Леей Мирна чувствовала связь, потому что долгие годы была ее нянькой.

Ей тогда исполнилось двадцать шесть, она только что закончила учебу и копила каждый заработанный цент, чтобы покрыть студенческий долг. Лее было шесть. Крохотная, как мышка. Ее родители разводились, и Лея - единственный ребенок в семье - почти не покидала стен дома из-за страха и неопределенности.

Мирна стала ей старшей сестрой, матерью, товарищем, защитницей и покровительницей. Лея была для нее младшей сестричкой, дочерью, подругой.

 - Вам надо познакомиться с Антоном, - сказала Мирна, с удовольствием наблюдая, как Лея с аппетитом уплетает выпечку.

 - С Антоном?

 - У Оливье новый мойщик посуды.

 - Он дал имя своей посудомоечной машине? – с улыбкой спросила Кати. – Я свою зову Бош.

 - Правда? – сказала Лея. – А у меня Густав. Он о-о-очень плохой мальчишка.

 - Ха-ха, - выдала Мирна. – Антон - молодой мужчина, как вам прекрасно известно. Мечтает стать шеф-поваром. И он особо интересуется кухней, в основе которой будет лежать что-то, свойственное исключительно нашей местности.

 - Деревья, - сказала Кати. – И трава.

 - И англо* (*англофоны – местное название англоговорящих жителей), - добавила Лея. – Ням! Хочу с ним познакомиться. Думаю, есть специальные социальные программы, которые могут ему помочь.

 - Извини, - сказала Мирна. – Тебя, должно быть, все время о таком спрашивают.

 - А я люблю помогать, - уверила ее Лея. – А уж если за бесплатную еду, то еще лучше.

 - Великолепно. Как насчет сегодняшнего вечера?

 - Сегодня не могу. Ужинаем в Кноультоне. Но мы что-нибудь придумаем перед отъездом.

 - Когда уезжаете?

 - Через пару дней, - сказала Кати.

Странно расплывчато, подумала Мирна, особенно для людей с жестким расписанием.

*   *   *

Когда пекарня наконец опустела, а выпечку отправили в духовые шкафы, Жаклин запустила таймер.

 - Вы не против, если я…

 - Конечно нет. Ступай, - разрешила Сара.

Жаклин не надо было сообщать, куда она направляется. Сара и так знала. И желала Жаклин удачи. Если они с парнем-мойщиком посуды поженятся и тот станет шеф-поваром, тогда Жаклин точно останется.

Сара стыдилась своих эгоистичных мыслей, но, в конце-то концов, она же не желает Жаклин проблем. Бывают вещи и похуже, чем выйти замуж за Антона.

Если бы Антон еще отвечал Жаклин взаимностью. И если бы та умела печь багеты, подумала Сара, отскребая прилавок. Да. Тогда все бы стало, как надо.

Во вселенной Сары хороший багет был сродни волшебной палочке, решающей все проблемы. 

Жаклин прошмыгнула в соседнюю дверь, на кухню бистро. Полдень. Персонал готовится к обеду, но для мойщика посуды наступило самое спокойное время дня.

 - Я только что хотел пойти повидать тебя, - сообщил Антон. – Видела?

 - Такое сложно не заметить.

Она расцеловала его в обе щеки, он поцеловал ее в ответ. Так он мог бы целовать Сару, например.

 - Может, нам стоит рассказать? – спросила Жаклин.

 - Что мы можем рассказать? – возразил он, стараясь говорить тише. – Да и кому?

 – Месье Гамашу, конечно, - ответила Жаклин.

 - Нет, - отрезал Антон. – Обещай, что не станешь этого делать. Мы же не знаем, что это такое…

 - Но у нас есть отличная версия, - настаивала она.

 - Но мы не знаем наверняка, – Антон понизил голос, когда на него воззрился шеф-повар. – Может быть, оно исчезнет.

У Жаклин были свои причины беспокоиться, но в этот момент она полностью сосредоточилась на том, как реагирует на незнакомца в черном Антон.

*   *   *

Арман сидел с книжкой в бистро.

Он чувствовал на себе взгляды. Все с одинаковым посылом: «сделай что-нибудь с этой штукой на деревенском лугу. Заставь ее исчезнуть. Какая польза от того, что сосед руководит Сюртэ, если он не способен нас защитить»?

Закинув ногу на ногу, Гамаш прислушался к шепоту огня в камине. Ощущал тепло, аромат дыма и сверлящие спину взгляды соседей.

Возле очага имелось очень удобное кресло, но он сел возле окна. Отсюда он мог видеть фигуру на лугу.

Как и Рейн-Мари, Арман заметил, что к обеду постепенно перестал думать о незнакомце как о «нем». Существо превратилось в «это».

Гамаш лучше всех понимал, насколько это опасно. Насколько опасно лишать человека человеческой сущности.  Потому что при всей странности поведения, под плащом находился именно человек.

Гамашу заинтересовала его собственная реакция – он желал, чтобы оно куда-нибудь делось. Хотелось пойти и арестовать это. Его.

За что?

За нарушение его, Гамаша, душевного равновесия.

Невозможно без конца повторять каждому, что тут нет угрозы.  Потому что он сам в этом не уверен. Он знал лишь, что не может ничего сделать. Тот факт, что он глава Сюртэ, делал это невозможным.

*   *   *

На присяге Рейн-Мари стояла рядом с ним. Гамаш в офицерской форме – золотые эполеты, золотая тесьма и золотая пряжка на поясе. И награды, которые он надевал редко и неохотно. Каждая награда напоминала ему о событии, которого не должно было случиться. Однако оно случилось.

Гамаш стоял твердо, непоколебимо.

Сын и дочь наблюдали за ним. Его внуки видели, как он, воздев руку, клянется защищать Служение, Честь, Правосудие.

В полном зрителей зале Национальной ассамблеи присутствовали друзья и соседи.

Жан-Ги Бовуар, его давний помощник, а теперь и зять, держал на руках собственного сына.

Гамаш предложил Бовуару присоединиться к нему в главном управлении Сюртэ. Снова в роли заместителя.

 - Кумовство? – спросил Бовуар. – Нерушимая квебекская традиция.

 - Ты же знаешь, как я чту традиции, - улыбнулся Гамаш. – Но ты заставляешь меня признаться, что ты самая лучшая кандидатура на эту должность, Жан-Ги, и комитет по этике со мной согласен.

 - А тебе неловко?

 - Oui. В Сюртэ нынче меритократия. Так что давай не…

 - «Не облажайся»?

 - Я хотел сказать, не забудь круассаны, но и это тоже.

И Жан-Ги ответил: «Oui. Merci». И смотрел, как шеф-суперинтендант Гамаш пожимает руку главному судье Квебека, потом поворачивается к переполненному залу.

Он возглавил организацию из нескольких тысяч людей, ответственных за защиту провинции, любимой Гамашем всем сердцем. Население провинции он воспринимал не как потенциальных  жертв и преступников, а как братьев и сестер. Равных себе, требовавших уважения и защиты. И лишь иногда попадавших под арест.

 - Видимо, работа, - сказал он как-то Мирне, - это не только коктейльные вечеринки и обеденные клубы.

Фактически, за последние пару месяцев он провел множество встреч с главами  различных департаментов, входил в курс дела, узнавал, какова ситуация с организованной преступностью, с наркоторговлей, убийствами, киберпреступлениями, отмыванием денег, поджогами и кучей всего остального.

Стало моментально понятно, что градус преступности гораздо выше, чем он мог себе представить. И повышается с каждым днем. А основное, что влечет за собой хаос – торговля наркотиками.

Картели.

Они - источник большинства болезней: убийств, бандитизма, отмывания денег, вымогательства. Грабежей, изнасилований. Бессмысленной жестокости, проявляемой молодыми мужчинами и женщинами от отчаянья. Старые города уже заражены. Но тем не ограничилось. Гниль распространилась на провинцию.

Гамаш знал, проблемы растут, но масштаба бедствия себе даже не представлял.

До сего дня.

Шеф-суперинтендант Гамаш проводил свои дни, погрузившись в гнусность, скверну, печаль, ужас. А потом возвращался домой. В Три Сосны. В убежище. Чтобы посидеть у камина бистро в компании друзей или уюте своей гостиной с Рейн-Мари. С Анри и смешной маленькой Грейси, вертящейся у ног.

Он оставался цел и невредим.

До той поры, пока не появился темный незнакомец. И отказался уходить.

*   *   *

 - Вы пытались еще раз с ним поговорить? – спросил прокурор.

 - О чем? – вопросом ответил шеф-суперинтендант Гамаш, сидя на скамье свидетеля. Отсюда он видел людей на галерее, обмахивающихся листками бумаги в попытке сотворить хотя бы легкое дуновение свежего воздуха, побороть ужасную жару.

 - Ну, например, спросить, зачем он здесь стоит.

 - Я спрашивал. И при любых других обстоятельствах вы задали бы мне вопрос  - почему я, офицер полиции, преследую гражданина, просто стоящего посреди парка и занятого каким-то своим делом.

 - Гражданина в маске, - заметил прокурор.

 - Повторяю, - настаивал Гамаш, – носить маску не преступление. Это определенно странно. И я не утверждаю, что мне нравилось это зрелище. Нет. Но поделать с этим я ничего не мог.

В зале поднялся шум. Кто-то был согласен с Гамашем. Кому-то казалось, что в подобной ситуации он бы поступил иначе. И, уж конечно, глава Сюртэ должен был что-то предпринять.

Гамаш почувствовал в реакции зала осуждение. Он мог понять причины. Но сейчас все они, находящиеся в зале суда, уже знали, чем тогда все закончилось.

И, тем не менее, даже сейчас он был уверен, что не смог бы никак повлиять на ситуацию.

Очень сложно остановить Смерть, когда Всадник покинул конюшню.

 - Что вы делали тем вечером?

 - После ужина я засиделся допоздна, смотрел телевизор, а мадам Гамаш отправилась спать.

 - А вы?

 - Я сварил себе кофе и отправился в кабинет.

 - Чтобы поработать?

 - Света я не зажигал. Я сидел в темноте и наблюдал.

*   *   *

Одна темная фигура наблюдала за другой.

Сидя там, Арман Гамаш почувствовал, как что-то изменилось.

Незнакомец на лугу шевельнулся, немного сдвинулся.

И теперь смотрел на Гамаша.

*   *   *

 - Как долго вы там сидели?

 - Час, может чуть больше. Очень плохо было видно. Темная фигура в темноте. Когда я вывел собак на ночную прогулку, его уже не было.

 - То есть, уйти он мог в любое время? Даже сразу после того, как вы стали за ним наблюдать? Вы пропустили тот момент, когда он уходил?

 - Да.

 - Может быть, вы задремали?

 - Возможно. Но вообще-то, я привык к длительному наблюдению.

 - Наблюдению за другими? Это у вас с ним общее, - сказал Залмановиц.

Комментарий удивил шефа-суперинтенданта Гамаша, и он вскинул брови, однако согласно кивнул:

 - Полагаю, что так.

 - А на следующее утро?

 - Он вернулся.

Глава 3

Судья Кориво решила, что настал подходящий момент для перерыва на обед.

Потому что шеф-суперинтендант просидит на скамье свидетеля много дней. Даст показания и пройдет через перекрестный допрос.

В зале суда было душно, и, уходя, она попросила охрану включить кондиционер, хотя бы на время перерыва.  

Садясь сегодня утром в судейское кресло, Морин Кориво благодарила судьбу за то, что ее первое дело об убийстве настолько простое. Но сейчас она задумалась, так ли это.

Не было никаких сложностей по части законности. С этой стороны все было просто. Даже появление фигуры в плаще на лугу деревни, само по себе странное, легко определялось рамками закона.

Что заставляло ее потеть - и виной тому была не только жара - так это необъяснимое противостояние, столь быстро возникшее между обвинителем и его же собственным свидетелем.

И не просто свидетелем. И даже не просто офицером, производившим арест. Главой Сюртэ, шут бы его побрал.

Генеральный прокурор не просто язвил при допросе шефа-суперинтенданта, он то и дело щелкал того по носу. Месье Гамашу это не нравилось.

Морин была пока неопытным судьей, но как адвокат защиты, имела огромный опыт в оценке человеческих действий и реакций. И человеческой натуры.

В зале суда, на ее процессе, что-то происходило, и судья Кориво решила во что бы то ни стало выяснить, что именно.

*   *   *

 - Это только мне кажется, или  данное судебное разбирательство сошло с рельсов? – спросил Жан-Ги Бовуар, присоединившись к шефу в холле Дворца правосудия.

 - Ничего подобного, - ответил Гамаш, утирая лицо носовым платком. – Все идет отлично.

Бовуар засмеялся:

 - Имеется в виду, что всё - merde?

 - Именно. Где Изабель?

 - Она ушла в контору, - сказал Бовуар. – Проследить, чтобы там все было в порядке.

 - Хорошо.

Изабель Лакост являлась начальником отдела по расследованию убийств, на эту должность ее выбрал Гамаш, когда покидал Сюртэ. Случилось много шума, когда он назвал имя своего преемника. Его тут же обвинили в фаворитизме.

Эту историю знали все. Гамаш принял Лакост на работу несколько лет назад, в тот самый момент, когда та решила уйти из Сюртэ. Слишком непохожей на остальных она была – не умела бравировать на месте преступления. Пыталась понять подозреваемых, а не просто сломать их.  

Она могла склониться возле тела убитой женщины и дать обещание – в присутствии остальных агентов - помочь жертве обрести покой.

Офицера Лакост высмеивали, оскорбляли, подвергали дисциплинарному воздействию, и в итоге вызвали в офис начальника, где она лицом к лицу встретилась с Арманом Гамашем. Он был наслышан о странностях молодого агента, над которой все смеялись, и пришел сюда познакомиться с ней.

Вместо того, чтобы уволить, Гамаш забрал ее к себе, в самое престижное подразделение Сюртэ-дю-Квебек. К вящему огорчению ее бывших коллег.

Их злоба лишь усилилась,  когда Лакост продолжила расти в званиях и должностях, заняла место шефа-инспектора. Но вместо того, чтобы «реагировать на критику», как советовали ей поступить некоторые из подразделения, Лакост просто стала делать свою работу.

А работа эта - Лакост понимала с кристальной ясностью - была обычной, хоть и нелегкой.

Искать убийц. Остальное - суета.

Закончив рабочий день, шеф-инспектор Лакост возвращалась домой, к мужу и детям-подросткам. Но всегда уносила с собой часть работы, не переставая думать о жертвах и их убийцах. Точно так же она брала с собой на работу частичку своей семьи. Волнуясь, в какое окружение, в какое общество попадают ее родные, покидая безопасный дом.

 - Я только что получил сообщение, - сказал Бовуар. – Изабель собрала всех в конференц-зале. Организовала бутерброды.

Кажется, обоим пунктам он уделял одинаковое внимание.

 - Merci, - поблагодарил Гамаш.

По коридорам сновали судебные клерки, свидетели и просто зрители - залы Дворца правосудия в обеденный перерыв пустели.

То там, то тут мелькали фигуры в черных мантиях – барристеры, судьи. Все торопились на обед.

И всё же, их вид, такой знакомый, теперь напрягал Гамаша.

Инспектор Бовуар не промолвил больше ни слова об утренней даче показаний. Выражение холодной решимости на лице начальника говорило, что все идет по плану. Или не по плану.

Шеф-суперинтендант Гамаш был настороже. Воздвиг вокруг себя высокую, толстую стену вежливости, которую даже его зятю пробить было не под силу.

Бовуар точно знал, что за этой стеной, что когтями прорывает дорогу наружу. И он понимал – Генеральному прокурору вряд ли захочется с этим встретиться.

Они торопливо шагали по знакомым вымощенным булыжником улицам Старого Монреаля, по исхоженному ими маршруту от офиса до здания суда. Мимо сверкающих витрин ресторанов, заполненных жаждущими пообедать людьми.

Жан-Ги заглядывал в витрины, но не сбавлял шагу.

Впереди высилась громада штаб-квартиры Сюртэ, вырастающая из старого города. Нависающая над ним.

Не особо симпатичное здание, решил Бовуар. Но очень рациональное. Там, по крайней мере, есть кондиционеры.

Мужчины вышли по узкой улочке на открытую площадь перед базиликой Нотр-Дам. Фланирующие повсюду туристы не уставали фотографировать себя на фоне собора.

И если бы они могли взглянуть сквозь годы, их взору представало бы великолепное здание базилики, и толпы потных людей в шортах и сарафанах, вянущие от зноя, исходящего от нагретых солнцем булыжников мостовой.

*   *   *

Как только они вступили в штаб-квартиру Сюртэ, их ударило волной охлажденного воздуха. То, что должно было принести удовольствие, освежить и облегчить жизнь, воспринялось, как снежный ком, брошенный прямо в лицо.

Агент в вестибюле поприветствовал начальство, и двое мужчин сели в лифт. К тому моменту, когда они достигли верхнего этажа, Бовуар с Гамашем истекали потом. Как ни парадоксально, кондиционированный воздух словно открыл потовые шлюзы.

Они вошли в головной офис, из панорамных окон которого открывался вид на Монреаль, от самой реки Святого Лаврения  до тучных равнин и горных вершин на горизонте. За горами лежал Вермонт.

Ворота в Соединенные Штаты.

Гамаш на секунду замер, уставившись на стену гор. Более проницаемую, чем та виделась издали.

Открыв шкаф, Гамаш достал чистую рубашку и протянул ее Бовуару.

- Я в порядке, - отказался от рубашки Бовуар. - Я же не сидел на свидетельском месте. – Он проследовал к двери. – Буду в конференц-зале.

Спешно переодевшись, Гамаш присоединился к Бовуару, Лакост и остальным.

Его приветствовали стоя, и прежде чем занять свое место, Гамаш жестом попросил всех сесть.

 - Рассказывайте все, что известно.

Следующие полчаса он внимательно слушал, кивал. Задавал вопросы. Вникал в суть.

Эти мужчины и женщины, собранные им из разных департаментов, выбирались особо тщательно. И они сами об этом знали.

Наступила новая эра. Эра нового Сюртэ. Их задача не в том, чтобы соблюсти статус-кво. И не в том, чтобы исправить неправильное.

Их задача в том, чтобы выстроить все заново. Институциональная память и опыт, конечно, очень важны, но еще важнее крепкий фундамент.

Выбранные Гамашем офицеры и были тем фундаментом, на котором вырастет новое Сюртэ-дю-Квебек.  Крепкое, открытое, ответственное. Достойное.

Гамаш был архитектором, вовлеченным в процесс гораздо сильнее, чем любой из его предшественников. При некоторых из них в Сюртэ расцвела коррупция, а остальные позволили этому случиться, равнодушно промолчав. Либо побоявшись сказать слово против.

Гамаш был предельно сосредоточен. И от своих офицеров требовал того же.

Он требовал от офицеров смелости задавать вопросы. Не нужно бояться спрашивать у него, Гамаша. Не нужно бояться обсуждать планы. Задавать вопросы друг другу. И самим себе. И действительно,  многие с пристрастием допросили шефа, когда после вступления в должность, изучив досье и проведя нескольких летучек, он собрал их и ознакомил с реальным положением дел.

 - Все очень плохо, - сообщил он им. – И становится хуже.

Это случилось около года назад. В этом самом конференц-зале.

Они смотрели на него, а он детально объяснял, что значит это самое «и становится хуже». До некоторых дошло не сразу. До некоторых, наоборот, очень быстро. Выражение недоверия на лицах сменилось потрясением.

Он выслушал их возражения, их аргументы. А потом рассказал им о том, о чем рассказывать не хотел и надеялся, что не потребуется. Он не желал поколебать их веру, потратить их силы. Или подорвать их решимость.

Но, как он теперь видел, им необходимо было знать. Они заслуживали знать.

 - Мы проиграли, - сказал им он.

Сначала они непонимающе уставились на него. Затем лица особо понятливых покрыла бледность.

 - Мы проиграли, - повторил он будничным тоном. Спокойно. Однозначно.  - Война с наркоторговцами проиграна много лет назад. Это само по себе плохо, но существует еще и эффект домино. Когда наркотрафик бесконтролен, остается лишь шаг до момента, когда мы потеряем контроль над остальной преступностью. Этого еще не случилось. Но  случится. Судя по тому, как идут дела, как все усугубляется, нас накроет через пару лет.

Они с ним, конечно, спорили. Они не желали видеть. Не принимали. Так вел себя и он сам, сразу, как только проанализировал все данные. Сложил два и два. В прошлом, привязанные каждый к своей территории,  департаменты конкурировали. Не торопились делиться информацией  и статистикой. Особенно той, что говорила не в их пользу.

Оказалось, что Гамаш первый, кто собрал всю информацию воедино.

Тогда он подумал, что чувствует себя, как капитан большого корабля, когда только ему одному известно, что в трюме течь. Остальные думали - все нормально. Движемся дальше, как обычно.

Но он-то знал, что ледяная вода, пока еще невидимая, прибывает.

Сначала он ушел в отрицание. Все просматривал и просматривал файлы. Изучал диаграммы, прогнозы.

И вот, в один из дней ранней осени, будучи дома, в Трех Соснах, он опустил ладонь на папку с последним досье, поднялся из кресла, что стояло у очага, и отправился на прогулку.

Один. Без Рейн-Мари. Без Грейси. Без Анри, оставшегося обиженно ждать у двери с мячиком в зубах.

Прогулка Гамаша затянулась. Наконец он сел на скамейку на холме и окинул взглядом долину. Леса. Горы, часть из которых принадлежала Квебеку. А часть находилась в Вермонте.

Граница, невидимая отсюда.

Он обхватил голову руками, в попытке удержать в себе, скрыв от мира, знание, только что обретенное.

Поднявшись, он продолжил прогулку. Бродил еще несколько часов.

Пытался найти решение.

Предположим, они добьются увеличения бюджета? Умножат количество агентов? Кинут на разрешение кризиса максимальное количество ресурсов?

Ведь можно же что-то сделать. Ситуация не может быть полностью безнадежной.

Он остановился лишь тогда,  когда столкнулся с самим собой. С Арманом, стоящим на обочине тихой дороги, посреди неизвестности, в ожидании. На перекрестке правды и беспочвенных надежд.

Когда прямая дорога ведет в колею.

Теперь все стало очевидно. Они идут ко дну. Не только Сюртэ, но и вся провинция. Не только их поколение. Но и последующие. Вплоть до внуков.

Волна преступности достигла горла. Скоро накроет с головой.

И еще кое-что, чего не хотелось бы знать, но отрицать теперь не имеет смысла.

Сделать ничего нельзя. Они перешли черту невозврата. Ни одной спасительной шлюпки в поле зрения. Лишь десятилетия коррупции, без какого-либо вмешательства со стороны правительства и полиции.

 - Что же нам делать? – спросил один из старших офицеров. - Сдаться?

 - Non. Решения у меня нет. Пока нет. Мы поднатужимся, будем делать нашу работу, будем взаимодействовать. Собирать информацию и делиться ею.

Он строго взглянул в глаза каждому.

 - Мы постараемся найти нетрадиционное  решение. Жду вас у себя, с любыми соображениями. И не важно, насколько сумасшедше это будет звучать.

То, что он чувствовал, покидая конференц-зал, отчаяньем не было. Не было паникой, лишь ее предвестием.

*   *   *

А сегодня, много месяцев спустя, они снова собрались в том же конференц-зале.

Все были так же мрачны, как и тогда. Сегодня они были ближе, чем когда-либо, к своей первой крупной победе.

Но все зависело от этого суда. И от вердикта, и от того, что к этому вердикту приведет.

Вопреки всему, когда наступили тяжелые времена, все стало просто отлично - Сюртэ функционировало как должно.

Теперь же, когда появился отсвет надежды, события, казалось, стали выходить из-под контроля.

Ведущие политики и некоторые средства массовой информации отметили позже, что виной тому ловкость рук со стороны руководителя Сюртэ.

Выросло число арестов. Какое-то время это вызывало ликование со стороны политиков и избирателей.

Пока тв-шоу Радио Канады  «Enquête» не провело расследование и не обнаружило, что арестовывали либо мелких преступников, либо преступников средней руки.

 - Объяснитесь! - требовал премьер-министр Квебека, вызвав шефа-суперинтенданта Гамаша в свой офис в Квебек-сити на следующий день после выхода передачи в эфир.

Премьер бухнул толстой кипой файлов по столу. Даже находясь на другом конце комнаты, Гамаш разглядел, из чего состоит эта куча бумаг.

Распечатки последнего ежемесячного отчета о деятельности Сюртэ.

 - Я проверял. Долбаные Enquête правы, Арман. Да, количество арестов возросло, и, слава богу, ты все еще ловишь убийц.  Но как насчет остальных? Ни единого значительного ареста по другим отделам, с того самого дня, как ты вступил в должность. Ни одного главаря банды байкеров, ни одной хоть сколько-нибудь значимой фигуры из организованных группировок. Ни одного торговца наркотиками, я уж молчу про изъятия. Одни мелкие пушеры, и не более. Чем ты, черт возьми, занимаешься?!

 - Вы лучше других знаете, что статистика, - Гамаш мотнул головой в сторону стопки файлов, - не отражает всей картины.

 - То есть, ты заявляешь, - премьер оперся рукой о стопку, - что это ложь?!

 - Non, не ложь. Просто не вся правда.

 - Ты что, политиком заделался?! Что это за чушь? Ни разу не слышал, чтобы ты говорил настолько уклончиво.

Он впился глазами в Гамаша, тот выдержал взгляд. Но не сказал больше ни слова.

 - Что ты задумал, Арман? Боже всемилостивый, только не говори мне, что «Enquête» правы.

В программе намекали, однако, не опускаясь до клеветы, что Гамаш либо некомпетентен, либо, как и его предшественники, вовлечен в организованную преступность.

 - Нет, - сказал Гамаш. - Могу понять, как они пришли к такому заключению, к таким подозрениям. Но «Enquête» не правы.

 - Тогда что же это? Я умоляю тебя объяснить! Дай мне какой-нибудь ответ. Хоть что-нибудь. Кроме этой кучи дерьма! – Он пихнул стопку бумаги через стол с такой силой, что та каскадом свалилась с края. – Ты преднамеренно напустил этого тумана арестов, чтобы выглядеть хорошо, пока кто-то не заметил их незначительности. Пока гребаные «Enquête» не поняли этого.

 - Мы арестовываем убийц.

 - Поздравляю! – сказал премьер-министр.

Они знали друг друга очень давно. Гамаш тогда был молодым агентом, а нынешний премьер стажировался в бюро юридических консультаций.

 - Они назвали тебя самым худшим шефом-суперинтендантом Сюртэ за долгое время. Это надо было постараться так ославиться.

 - Согласен, - сказал Гамаш. – Но поверь мне, я кое-что делаю. Правда.

Премьер внимательно посмотрел на него, пытаясь поймать на лицемерии.

Гамаш наклонился, собрал с пола бумаги, вернул их премьеру. Тот принял обратно этот груз, переполненный статистикой, и обделенный реальными фактами.

 - Моя партия берет меня в осаду, почуяв кровь, - сказал премьер. - Твою или мою, по большому счету, им все равно. Они жаждут действия, или жертвы. Ты должен что-то сделать, Арман. Дай им то, чего они хотят. Дай им первостатейный арест.

 - Я кое-что предпринимаю.

 - Это, - премьер с удивительной нежностью накрыл ладонью водруженную на стол кипу страниц - не «кое-что». Даже близко не оно. Пожалуйста. Я тебя очень прошу.

 - А я прошу тебя. Верь мне, - тихо попросил Арман. – Ты должен помочь мне дойти до финиша.

 - И что это значит? – так же шепотом, спросил премьер-министр.

 - Ты знаешь.

И премьер, любивший власть не меньше, чем Квебек, побледнел. Он знал, что, возможно, придется отказаться от одного в пользу другого.

Арман Гамаш смотрел на сидящего напротив него хорошего человека и спрашивал себя: буду ли они живы через несколько месяцев. Недель. Дней. Когда в конце июня зажгутся огни фейерверков на День Иоанна-крестителя, кто из них пойдет на праздник, чтобы посмотреть на сияющие небеса?

Кто из них выстоит?

Шеф-суперинтендант Гамаш вернулся на поезде в Монреаль, от станции прогулялся по старому городу до штаб-квартиры. Прохожие оглядывались ему в след, узнавая его по злосчастному тв-шоу, показанному прошлым вечером.

А может быть, они знали его из предыдущих выступлений в СМИ.

Ведь до того, как стать самым высокопоставленным офицером Сюртэ, Арман Гамаш был самым известным полицейским в Квебеке.

Но если раньше на него смотрели с уважение, сегодня во взглядах читалось подозрение. И насмешка. Еще чуть-чуть, и он станет притчей во языцех.

Арман Гамаш видел дальше этих взглядов.  Он видел финишную черту.

*   *   *

Все это случилось в середине июня. Месяц назад, почти день в день.

Гамаш посмотрел на часы и поднялся на ноги.

 - Пора в суд.

 - Как там обстоят дела, патрон? – спросила Мадлен Туссен, руководитель отдела серийных убийств.

 - Как и ожидалось.

 - Настолько плохо?

 - Настолько хорошо, - улыбнулся Гамаш.

Они посмотрели друг на друга, и она кивнула.

 - У тебя то донесение от осведомителя с островов Мадлен? -  спросил он, стараясь, чтобы в голосе было не слишком много надежды. Хотя слово «отчаянье» подошло бы больше.

Она упоминала об этом донесении на оперативном собрании. Информация была интересной, но ничего экстраординарного в себе не несла. И лишь немногие могли оценить истинную суть этого донесения.

 - К вечернему совещанию уже будешь знать? – спросил Бовуар.

 - Надеюсь. Все отчасти зависит от того, как пойдут дела на суде, разве нет? – спросила Туссен.

Гамаш кивнул. Да, так и есть.

Суперинтендант Туссен вернулась в свой офис, Бовуар и шеф-инспектор Лакост остались с Гамашем.

 - Кстати, о суде, - начала Лакост, собирая свои бумаги. - Не уверена, но, кажется, я ни разу не видела, чтобы прокурор так обращался со своим собственным свидетелем. И судья такого не видела ни разу. Она хоть и новичок для судейского кресла, но недооценивать ее не стоит.

 - Non, - согласился Гамаш, вспомнивший цепкий взгляд судьи Кориво.

Они зашагали по коридору к лифту. Лакост выходила на своем этаже.

 - Удачи, - пожелала она Гамашу.

 - И тебе удачи, - ответил он.

 - Мы почти у цели, патрон, - ободрила его Изабель, когда двери лифта закрывались.

Почти у цели, подумал Гамаш. Ему, лучше чем кому-либо, было известно, что большинство несчастных случаев происходили на подходе к дому.

*   *   *

 - Шеф-суперинтендант Гамаш, как вы свидетельствовали сегодня утром, неизвестный, стоявший на лугу Трех Сосен, на следующий день вернулся. Как это событие повлияло на ваши чувства?

 - Протестую, не имеет касательства к делу.

Судья Кориво поразмышляла.

  - Склонна разрешить вопрос. Суду необходимы факты, но чувства это тоже факты.

Шеф-суперинтендант Гамаш помедлил, прежде чем ответил.

 Я разозлился, что мир нашей тихой деревушки грубо нарушен. Что нам мешают жить.

 - И, тем не менее, он просто стоял там.

 - Верно. Вы спросили про мои чувства, и я вам ответил.

 - Вы его боялись?

 - Может немного. В нас так крепко засели суеверия. Он выглядел как Смерть. Умом я понимал, что это не так, но внутри все при этом холодело. Такая… - он поискал подходящее слово, - инстинктивная реакция.

 - И все же вы ничего не предпринимали.

 - Как я уже говорил вам до перерыва, я не мог с этим ничего поделать, кроме как попытаться договориться. Если бы я мог сделать что-то большее, я бы сделал.

 - Неужели? Судя по прежним достижениям Сюртэ, это не вполне правда.

Это заявление вызвало в зале откровенный смех.

 - Довольно, - сказала судья Кориво. – Подойдите ко мне.

Генеральный прокурор подчинился.

 - В моем суде подобное обращение с людьми неприемлемо, понятно? Это позор - для вас, для вашего офиса, и для этого судебного процесса. Принесите шефу-суперинтенданту извинения.

 - Извините, - сказал прокурор и развернулся к Гамашу. – Прошу прощения. Я пошел на поводу у любопытства.

Судья досадливо вздохнула, но оставила все как есть.

 - Merci. Принимаю ваши извинения, - ответил Гамаш.

И все же, Гамаш посмотрел на прокурора так пристально, что тому пришлось отступить. Взгляд Гамаша, и реакции на него прокурора остались вне поля зрения присяжных и зрителей.

Бовуар на галерее одобрительно кивнул.

 - Итак, вы заговорили с ним снова, на следующее утро? – продолжил Залмановиц. – Что вы ему сказали?

 - Я опять попросил его быть осторожнее.

 - Под угрозой вы подразумевали не себя лично? – уточнил прокурор.

 - Нет. Опасаться стоило того, на кого незнакомец нацеливался.

 - То есть, вы уже не воспринимали все как розыгрыш?

 - Будь это розыгрыш, не думаю, что этот человек вернулся бы. Он испугал деревню своим первым появлением. Чего для шутки или даже мести вполне достаточно. Нет, все зашло слишком далеко. Тут имела место готовность к чему-то большему. Была какая-то цель.

 - Полагаете, что он мог причинить кому-то вред? – спросил прокурор.

Это был непростой вопрос, и шеф-суперинтендант Гамаш обдумал его. И медленно покачал головой.

 - На самом деле, я не знаю, что он планировал. Возможно, какого-то рода ущерб. Определенно, он воплощал угрозу. Но задумывал ли насилие?..   Если так, то зачем об этом предупреждать? К чему этот костюм? Почему просто не совершить задуманное под покровом ночи? Навредить кому-то или даже убить? Для чего просто стоять там, на всеобщем обозрении?

Гамаш, устремив взгляд в пустоту, погрузился в раздумья.

Прокурор, казалось, был озадачен. Такая редкость, когда сидящий на скамье свидетеля действительно задумывается над вопросами. Чаще ответы на прямые вопросы отрепетированы  - правда или подготовленная лож.

Но очень редко свидетель по-настоящему задумывается.

 - Естественно, существуют разные пути причинения ущерба, не так ли? – наконец заключил Гамаш, скорее для себя, чем для прокурора.

 - Но каким бы ни было первоначальное намерение, - вступил месье Залмановиц, - оно привело к убийству.

Теперь Гамаш сконцентрировал внимание, но не на стороне обвинения. Он повернулся к скамье защиты, и взглянул на человека, обвиняемого в преступлении.

 - Да, совершенно верно.

Быть может, подумал он про себя, простого убийства было недостаточно. Может быть, сначала нужно было напугать. Так поступали шотландцы перед битвой, играя на вопящих волынках. Или маори, танцуя хака.

«Это смерть. Это смерть», - пели они. Чтобы противник испугался и окаменел от ужаса.

Темная фигура не была предупреждением. Она была предвестием.

 - Вы, как я знаю, сфотографировали его, - сказал прокурор, шагнув к свидетелю, поместив себя между Гамашем и обвиняемым. Умышленно прерывая контакт между ними.

 - Да, - подтвердил Гамаш, переведя взгляд на прокурора. - Я отправил фото своему заместителю. Инспектору Бовуару.

Прокурор обратился к секретарю:

 - Фотография №1.

На большом экране возникло изображение.

Если прокурор ожидал возгласов зрителей как реакцию на снимок, то его постигло разочарование.

Позади прокурора повисла всепоглощающая тишина, словно вся галерея разом исчезла. Тишина была абсолютной. Ему пришлось повернуться, дабы убедиться, что все на своих местах.

И все ошеломленно смотрят на экран. Некоторые – открыв рот.

Там, на экране, их взгляду представала маленькая деревенька. Листа облетела с деревьев, и те стояли, похожие на скелеты. В центре деревенского луга - три высоченные сосны.

В контраст к яркому, солнечному летнему дню за окнами зала суда, день на фото был пасмурным. Серым, тусклым. Что придавало домам из камня, дерева и розового кирпича, их приветливо освещенным окнам, вид еще более манящий.

Деревня смотрелась воплощением величайшей умиротворенности. Безопасности. Так должно было быть.  Но так не было.

В центре фотографии помещалась черная дыра. Как если бы из снимка вырезали часть изображения, нечто, этому миру не принадлежащее.

Зрители за спиной прокурора шумно выдохнули. Выдох получился протяжным, словно сама жизнь вытекла из присутствующих.

Большинство из них впервые увидело темного незнакомца.

Глава 4

 - Сейчас? – спросил Матео Биссонетт, отвернувшись от окна к жене Лее. Они только что закончили завтрак в B&B и теперь отдыхали в гостиной, возле камина.

Несмотря на огонь в очаге и теплый свитер, Матео было холодно.

 - Он только что его сфотографировал, - сообщил Матео. - Если мы еще немного промедлим, станет худо.

 - Худо? - переспросила Лея. – Ты хотел сказать, хуже некуда?

 - Нам надо было еще вчера что-нибудь сказать, - проныл Патрик. Его голос, обычно плаксивый, сегодня звучал особенно по-детски. - Они удивляются, почему мы молчим.

 - Ладно, - сказал Матео, стараясь не сорваться на Патрика. - Договорились. Сейчас самое время.

Не то, чтобы Патрик говорил какую-то чушь. Дело было в том, как он это говорил. Он был самым слабым из них, и все-таки, каким-то образом, Патрик всегда получал желаемое. Может быть, им просто хотелось прекратить его нытье, подумал Матео. Оно ведь как камнем по стеклу. Поэтому они Патрику уступали.

С годами все только усугубилось. Сейчас Матео не просто хотелось наорать на парня, сейчас хотелось отвесить ему пинка.

Вошел Габри, принес френч-пресс со свежезаваренным кофе.

 - Где Кати? – спросил он.

 - Тут рядом есть стеклянный дом, - начал объяснять Патрик. - Не в классическом стиле, не такой, какие строим мы, но интересный. Она захотела его посмотреть. Это может оказаться полезным в строительстве того, что мы делаем на островах Мадлен.  

Габри, спросивший исключительно из вежливости, ретировался обратно в кухню.

Матео перевел взгляд с жены на друга. Оба они его одногодки, тридцати трех лет, но выглядят старше. Морщины. Седина. Неужели они всегда были такими? Или стали такими с момента появления фигуры в плаще?

Лея, высокая и гибкая, как ива, во времена их университетской дружбы, теперь была менее грациозна. Сейчас она была похожа на клен. Округлая, мощная. Ему это нравилось. Она стала солиднее. Менее склонна к слезам.

У них двое детей, сейчас они дома, с родителями Леи. Он знал, что когда они вернутся, то словно влезут в нору хорька. Дети, под сомнительным влиянием бабушки, одичают.

Хотя, справедливости ради надо сказать, что для этого не требуется многого.

 - Гамаш в бистро со своей женой. Там полно ушей, - заметил Патрик. – Может, стоит подождать?

 - Нужно, чтобы все услышали, - возразила Лея, поднимаясь.  - Правильно? Разве не это цель?

Разговаривая, друзья не смотрели друг другу в глаза. Или на завораживающую игру пламени в камине. Все трое смотрели в окно B&B. На деревенский луг. Пустынный, если не считать…

 - Почему бы тебе не остаться? – спросила Лея Патрика. – А мы пойдем.

Патрик кивнул. Он вчера простудился, и теперь у него ломило каждую косточку. Подтянув кресло к камину, он налил себе крепкий горячий кофе.

*   *   *

Арман Гамаш не видел завораживающей игры пламени в большом открытом очаге бистро. Он смотрел в окно. Оконное стекло в свинцовых рамах слегка искажало обзор. Холодный ноябрьский день и темную фигуру на лугу.

Было похоже на стеклянный колпак, какими прикрывают чучела мертвых животных. Фигура в плаще стояла одиноко, изолировано, а вокруг нее жила своей жизнью деревня. Местные жители двигались скованно, словно темная фигура влияла на них. Будто они ходили по острому краю. Бросали на незнакомца взгляды и отводили глаза прочь.

Посмотрев в сторону, Гамаш увидел, как Лея Ру и ее муж, Матео Биссонетт, покидают B&B, и в свете холодного утра торопливо шагают к бистро. Их дыхание превращается в облака пара.

Прибыли они в некотором смятении, растирая замерзшие руки. Подходящей одежды они с собой не захватили, не ожидая такой погоды, суровой  даже для холодного ноября.

 - Bonjour, - поздоровалась Лея, подойдя к столику Гамашей.

Арман поднялся навстречу, Рейн-Мари с улыбкой кивнула.

 - Не против, если мы к вам присоединимся? – спросил Матео.

 - Пожалуйста, садитесь, - Рейн-Мари указала на свободные стулья.  

 - Вообще-то, - начала Лея, слегка смутившись, - я хотела бы попросить Мирну разрешить нам поговорить в ее лавке. Вы не против?

Арман посмотрел на Рейн-Мари, обоих предложение удивило. Рейн-Мари поднялась.

 - Если Мирна не против, я тоже не против, - ответила она.  - Только, может быть…

Она показала на Армана, намекая, что, возможно, они желают говорить с ним наедине. Она к такому привыкла. Иногда люди хотят поделиться чем-то с копом, но не хотят, чтобы при этом присутствовала «мадам коп».

 - Non, non, - уверила ее Лея. – Идемте  с нами, прошу вас. Нам бы хотелось, чтобы вы тоже услышали. Хотим узнать ваше мнение.

С кофе в руках, озадаченные, Гамаши последовали за Леей и Матео в книжный магазин.

Мирна не возражала.

 - Сегодня утром тут тихо, - сказала она. – Видимо, Смерть, стоящая на посту посреди деревни - совсем не двигатель торговли. Пойду, пожалуюсь в торгово-промышленную палату.

 - Не уходи, - попросила Лея. – Нам нужно и твое мнение. Верно, Матео?

Это был не вопрос. Матео выглядел не столь уверенным, но быстро взял себя в руки и кивнул.

 - Мнение о чем? – поинтересовалась Мирна.

Лея жестом попросила всех сесть, словно была тут хозяйкой. Мирна не обиделась, ей очень нравилось, что Лея чувствует себя здесь как дома. Да и в жесте не было ничего официозного, он был просящим, а не требовательным.

Когда все расселись, Матео положил на кофейный столик стопку бумаги.

Гамаш взглянул на страницы, в большинстве своем бывшие статьями из испанских газет, напечатанных на испанском.

 - О чем эти статьи?

 - Простите, - Матео порылся в стопке. - Нужно было положить вот эту на самый верх.

Розовая газетная бумага - несомненно «The Financial Times».

Заглавная статья авторства Матео Биссонетта. Гамаш обратил внимание на дату.

Восемнадцать месяцев назад.

Статью сопровождала фотография. На ней был запечатлен мужчина в шляпе-цилиндре и черном фраке с фалдами, держащий в руках портфель с надписью. Человек выглядел одновременно щеголевато и потрепанно.

Гамаш надел очки, и, как и Мирна с Рейн-Мари, склонился над фотографией.

 - Что написано на портфеле? – спросила Мирна.

 - Thecobradordelfrac. Кобрадор во фраке, - ответил Матео. - Означает «сборщик долгов».

Гамаш читал статью, но тут остановился и посмотрел на Матео поверх своих очков в форме полумесяцев.

 - Продолжайте, - попросил он.

 - Мои родители живут в Мадриде. Примерно полтора года назад мой отец отправил мне эту статью по электронной почте. - Матео покопался в отпечатках и нашел статью из другой газеты. - Он всегда выискивает вещи, которые могут меня заинтересовать. Я журналист-фрилансер, как вы знаете.

Гамаш кивнул, все его внимание приковала статья на испанском, в которой также имелось фото облаченного в цилиндр и фрак коллектора.

 - Я предложил статью в разные газеты, и «Financial Times» купила у меня эту историю. Поэтому я отправился в Испанию и провел кое-какие расследования. Кобрадор во фраке прежде всего испанский феномен, получивший широкое распространение во время мирового экономического кризиса.

 - Этот человек - долговой коллектор? – уточнила Рейн-Мари.

 - Oui.

 - Ну, он гораздо приятнее на вид, чем коллекторы из Северной Америки, - заметила Мирна.

 - Они не то, чем кажутся, - заметил Матео. - Совсем не такие воспитанные и благородные, как можно подумать. Это скорее маскировка, чем костюм.

 - И что же они маскируют? – спросил Гамаш.

 - То, что собирают, - ответил Матео. - Типичные коллекторские агентства конфискуют машину, квартиру или мебель. А кобрадор во фраке лишает вас кое-чего другого.

 - Чего же? – спросил Арман.

 - Вашей репутации. Доброго имени.

 - И как он это делает? – спросила Рейн-Мари.

 - Его нанимают для того, чтобы он повсюду преследовал должника. Строго сохранял дистанцию, не вступал в разговоры с преследуемым, но всегда быть рядом.

 - Всегда? – уточнила Рейн-Мари, пока Арман слушал, сурово нахмурившись.

 - Всегда, - подтвердила Лея. – Он стоит снаружи вашего дома, провожает вас до работы. Стоит возле вашего офиса. Идете ли вы на вечеринку, в ресторан – он окажется там.

 - Но зачем? Наверняка есть более легкие пути для возврата долгов? – удивилась Рейн-Мари. – Письмо от адвоката? Судебное разбирательство?

 - Это требует времени, испанские же суды забиты делами, начатыми с момента кризиса, - ответил Матео. – И могут пройти годы, пока и если кто-то не заплатит. Некоторым с рук сходили ужасные вещи - увод клиентов, партнеров, супругов - тех, кто более всего нужен. И, почти наверняка, никто не заставит их за это заплатить. Мошенничество процветало. Пока кое-кто не вспомнил…

Он посмотрел на фотографию. На мужчину в цилиндре и фраке. Лишь теперь Гамаш заметил человека в толпе, в отдалении, спешащего убраться подальше и оглядывающегося с ужасом во взгляде.

Его и преследует кобрадор во фраке. Лицо кобрадора непроницаемо, безэмоционально. И беспощадно.

Толпа расступается, чтобы пропустить его.

 - Он позорит людей, что не платят по долгам, - продолжал Матео. - И это страшное зрелище. Сначала все довольно комично, но потом кровь стынет в жилах. Недавно я с родителями был в ресторане в Мадриде. Очень милом ресторане. Льняные скатерти и столовое серебро. Умиротворяющие цвета. Место, где незаметно вершится крупный бизнес. А снаружи стоял кобрадор. Сначала метрдотель, потом владелец,  выходили и прогоняли его. Пытались даже вытолкать силой. Но он не сдвинулся с места. Держал свой портфель. И смотрел сквозь окно в ресторан.

 - Вы узнали, на кого он смотрел? – спросила Рейн-Мари.

 - Сначала нет, но мужик в конце концов себя выдал. Стал весь красный и сердитый. Выйдя из ресторана, он наорал на кобрадора. Кобрадор никак не отреагировал. А когда мужик затопал прочь, кобрадор просто повернулся и молча отправился следом. Не знаю уж, почему, но это было ужасное зрелище. Мне этого парня стало почти жалко.

 - А зря, - сказала Лея. – Они заслуживают то, что получают. Кобрадоров во фраке используют лишь в самых безнадежных случаях. Надо совершить что-то поистине ужасное, чтобы навлечь на себя кобрадора.

 - А кобрадора можно нанять? – спросила Мирна. – Я имею в виду, как узнаешь, обоснованно ли обвиняют в неоплате долга? Может просто хотят унизить.

 - Компания осуществляет проверку, - объяснил Матео. – Уверен, что были и злоупотребления, но по большей части, если тебя преследует кобрадор, значит, на это есть веская причина.

 - Арман? – проговорила Рейн-Мари.

Он покачал головой и прищурился.

 - Это смахивает на самосуд, - заключил он. - Кто-то взял на себя функцию правосудия. Осудил другого.

 - Но здесь нет насилия, - возразила Лея.

 - О, насилие есть, - уверил ее Арман. И ткнул пальцем в наполненные ужасом глаза преследуемого мужчины. - Просто оно не физическое.

Матео согласно кивнул.

 - Дело в том, - сказал он, - что это очень эффективно. Должники почти всегда платят, и довольно быстро. И вам надо помнить - невинные никогда не становятся целью кобрадора. Его появление – крайняя мера. К этому прибегают в последнюю очередь, когда все остальные методы терпят неудачу.

 - Итак, - сказал Гамаш, смотря на Матео, - вы решили использовать кобрадора во фраке в Квебеке? И спрашиваете меня, не противоречит ли это закону?

Матео и Лея уставились на Гамаша, потом Матео расхохотался.

 - О боже, конечно нет! Я показал вам это, потому что мы с Леей думаем, что вот это,  - он махнул в сторону окна, - и есть кобрадор во фраке.

 - Сборщик долгов? - переспросил Гамаш и почувствовал легкий озноб. Как дрожь земли,  предвестие землетрясения.

Лея теперь смотрела во все глаза, переводя взгляд с Армана на Рейн-Мари, с нее на Мирну и обратно. Искала в их лицах малейший намек на иронию. Или понимание. Хоть что-нибудь. Но их лица остались совершенно невозмутимыми. Такими же пустыми, как та штука на лугу.

Арман откинулся на спинку кресла и собрался что-то сказать, но потом передумал. Рейн-Мари посмотрела на Мирну.

Наконец Арман подался к Матео.

 - Знаете, вон то, - он указал подбородком на фигуру в окне, - ни капли не похоже на это. - Он кивнул на фотографию.

 - Знаю, - согласился Матео. – Когда я проводил исследования для статьи, до меня дошли кое-какие слухи. Про кое-что древнее, зародившееся, может быть, несколько веков назад. -  Он бросил взгляд в окно, потом отвернулся, как будто долго смотреть на темную фигуру было безрассудством. - Про предка нынешнего кобрадора. Мне по секрету рассказывали, что он еще существует в отдаленных деревнях. В горных селениях. Но ни один мне не попадался, как не встречал я и тех, кто сознался бы в том, что нанимал такого.

 - А оригинальный кобрадор другой? – спросила Рейн-Мари.

 - Он по-прежнему сборщик, только других долгов.

 - Очень крупных долгов? – уточнил Гамаш.

 - Другого типа долгов. Есть долги денежные, зачастую непомерные, - сказал Матео, посмотрев на фотографию в газете.

 - А есть моральные долги, - проговорила Лея.

Матео кивнул.

  - Один из стариков, с которыми я говорил,  живущий в деревеньке под Гранадой, наблюдал такое. Правда, лишь раз, будучи ребенком, да и то издалека. Существо преследовало старуху. Они скрылись за углом, и он никогда ни одного из них больше не видел. Он не хотел, чтобы я делал запись нашей с ним беседы, но показал мне вот что.

Матео достал из кармана размытую фотокопию тусклой фотографии.  

 - Он сфотографировал это своей кодаковской Брауни* (*название семейства дешёвых фотоаппаратов простейшего типа, выпускавшихся компанией Eastman Kodak в течение нескольких десятилетий, начиная с 1900 года).

Снимок был зернистым. Черно-белым.

Крутая узкая улочка, каменные стены, подступающие прямо к дороге. Лошадь, впряженная в телегу. А в отдалении, на углу, кто-то.

Гамаш снова надел очки и поднес листок ближе к глазам, почти уткнувшись в него носом. Потом протянул фото Рейн-Мари.

Снял очки, медленно сложил их. Все это время он не сводил глаз с Матео.

На фото была запечатлена фигура в плаще и маске. С капюшоном на голове. А напротив темной фигуры  что-то серое и туманное. Серый призрак, торопливо убегающий прочь.

 - Фото сделано незадолго до конца гражданской войны в Испании, - сообщил Матео. – Страшно подумать…

Никаких сомнений. На старом, почти в сотню лет, фото было запечатлено существо, стоящее сейчас посредине Трех Сосен.

*   *   *

 - И вы в это поверили, шеф-суперинтендант? – спросил прокурор.

В устах представителя обвинения должность Гамаша прозвучала насмешкой, а не преимущество высокого положения.

 - В тот момент сложно было определить, во что можно верить. Это казалось не просто необычным, оно казалось невероятным. Вроде как древний испанский сборщик долгов возник посреди маленькой квебекской деревни. И я бы не поверил, если бы не увидел сам. Не сравнил фотографию с реальным персонажем.

 - Я так понимаю, вы забрали у Матео Биссонетта этот листок газеты, который он вам показал.

 - Я снял с него копию.

Прокурор обратился к секретарю.

 - Фотография №2.

Изображение Трех Сосен в пасмурный ноябрьский день сменило то, что на первый взгляд выглядело как тест Роршаха. Черные и серые кляксы. Границы текучи, края размыты.

А потом все объединилось в фотографию.

 - Это оно?

 - Оно, - подтвердил Гамаш.

 - И это то, что было на вашем деревенском лугу?

Гамаш пристально посмотрел на фото, на сборщика моральных долгов, и его зазнобило.

 - Да, это он.

Глава 5

Жаклин, склонившись над столом, месила тесно. Руками ощущала одновременно его мягкость и упругость. Процесс был медитативным, чувственным. Жаклин медленно раскачивалась вперед-назад, вперед-назад.

Закрыть глаза.

Смять, перевернуть. Смять, перевернуть.

Чьи-то ладони, старше, холоднее, пухлее, легли на ее руки.

 - Думаю, достаточно, mabelle, - сказала Сара.

 - Oui, madam.

Жаклин покраснела, поняв, что с тестом на багет снова перестаралась.

Если она не научится, то потеряет работу. Неважно, как хорошо она умеет печь шоколадные торты, пироги и слоеные пирожные.  Если ты в Квебеке и не умеешь выпекать багет, ты бесполезен для маленькой пекарни. Сара не хочет ее отпускать, но у нее просто не будет выбора.

От этого зависит все. А она все портит.

 - Ты научишься, - успокаивала ее Сара. – Почему бы тебе не доделать свои пирожные? Мадам Морроу заказала две дюжины. Она сказала, что это для гостей, но… - Сара рассмеялась. Ее искренний, от всего сердца, смех был антидотом для страхов Жаклин.

Она подумала, что Антон сейчас за соседней дверью. Может быть, что-то готовит. Пытается придумать блюдо, чтобы впечатлить Оливье. Побудить хозяина бистро повысить его до шеф-повара. Или хотя бы до су-шефа. Или до коренщика.

Лишь бы не быть мойщиком посуды.

Но она подозревала, что голова его занята не только готовкой. По крайней мере, с того момента, как появилась это фигура в плаще.

Живи она до ста лет, Жаклин не забудет взгляд на лице Антона, когда они рассуждали насчет незнакомца на деревенском лугу. Тогда она предложила обратиться к Гамашу. Рассказать офицеру Сюртэ, что им известно, кто это.

 - У тебя все в порядке? – спросила Сара.

 - Просто задумалась, - объяснила Жаклин.

 - Может, проблема именно в этом? Когда ты занимаешься багетом, ты должна очистить сознание. Открыть его. Удивишься, сколько приятных вещей приходит на ум, когда ты отпускаешь сознание.

 - Имеется  в виду, когда ты без сознания? – уточнила Жаклин.

Сара секунду смотрела на нее, потом снова расхохоталась.

Не так часто ее серьезная, зачастую мрачная молодая помощница шутила.

Может, она не настолько серьезная, как казалось, подумала Сара. Иногда в ее глазах она ловила отблески чего-то, схожего с легкомыслием. К тому же Жаклин не так уж молода. Моложе Сары, конечно, но ее младшей ученице уже за тридцать.

Все же, в этом и есть прелесть пекарского дела - чем ты старше, тем лучше. Терпение приходит с годами.

 - Чтобы управлять пекарней, определенно нужно быть вне себя, - согласилась Сара. – Если нужна помощь, mabelle, просто спроси у тёти Сары.

И Сара отправилась проверять пироги в духовке.

Жаклин не могла сдержать улыбки.

Сара, конечно, не приходилась ей тетей, в прямом смысле. Но это стало их взаимной шуткой, в которой имелась доля правды. Обоим нравилась мысль, что они семья.

В этом смехе, в самом этом моменте не было места незнакомцу в темном плаще. Но когда туман веселья рассеялся, темная фигура возникла вновь.

Мысли Жаклин вернулись к Антону.

Даже будь Сара ей тётей - если Жаклин не научится печь багеты, ее выгонят пинком под зад. На ее место найдется тот, у кого багет получится.

И тогда она потеряет Антона.

Жаклин выбросила испорченное тесто и начала все сначала. Четвертая попытка за сегодня, а ведь еще даже не полдень.

*   *   *

Арман и Рейн-Мари вернулись домой.

Рейн-мари уселась в гостиной, перебирать содержимое коробки из архива.

Арман сосканировал фото с изображения истинного кобрадора, отправил по почте Жану-Ги. И получил в ответ достаточно бесцеремонный вопрос - не заскучал ли шеф? Не выпил ли лишнего?

Гамаш взял трубку и набрал номер. Ответила Анни, потом позвала Жана-Ги.

 - Что за странные фото, патрон? – спросил тот.

Зять что-то жевал, и Гамаш явственно представил себе Жана-Ги с огромным, как «Дагвуд»* (* «Дагвуд» - сэндвич огромного размера, изобретение, которое было внедрено в один из известных Американских комиксов под названием "Blondie", выпускаемый с 1939 года), сэндвичем. Впрочем, зять вряд ли знает, что такое «Дагвуд».

Гамаш рассказал про фотографии, Жан-Ги, прекратив жевать, выпалил:

 - Сейчас приеду!

Гамаш знал, что Жан-Ги не шутит.

Он познакомился с Жаном-Ги задолго до того, как тот стал его зятем. Гамаш вызволил  агента Бовуара из отдела вещдоков, с опостылевшей тому работы. Он взял молодого человека, который ни с кем не мог сработаться, к себе, и сделал из него  инспектора отдела по раскрытию убийств, удивив своим выбором всех.

Для Гамаша это было обычным делом. Он едва ли долго обдумывал свой шаг.

Они стали шефом и агентом. Патроном и протеже. Стали головой  и сердцем. А теперь тестем и зятем. Отцом и сыном.

Они соединились, сошлись вместе и в этой реальности, и, как казалось, в прошлых жизнях тоже.

Однажды вечером, посреди ужина у Клары, случился разговор о жизни и смерти. И о жизни после смерти.

 - Это теория, - рассказывала Мирна. – Не знаю точно, даосистская или буддистская, или еще какая, но в ней говорится, что из жизни в жизнь мы встречаем всегда одних и тех же людей.

 - Считаю, это просто смешно, - заявила Рут.

 - Что-то около десятка тех же самых людей, - продолжила Мирна, перепрыгнув через словесного «лежачего полицейского», каковым была старая поэтесса. – Меняются только взаимоотношения. Например, в этой жизни вы пара, - она посмотрела на Габри и Оливье, - а в прошлой жизни вы были братьями, или супругами, или отцом и сыном.

 - Погоди-ка, - вступил Габри. – Ты говоришь, что в прошлой жизни Оливье мог быть моим отцом?

 - Или твоей матерью.

Оба партнера поморщились.

 - Меняются лишь роли, но что остается неизменным, так это любовь, - продолжила Мирна. - Она абсолютна и безгранична.

 - Совсем охренели, - заключила Рут, поглаживая Розу. «Фак, фак, фак», - согласилась утка.

Между Рут и Розой сходство неуклонно росло. У обоих были тощие шеи. Седые головы. Глаза бусинками. И ходили обе вперевалку. К тому же, у них был общий словарный запас.

И если бы не трость в руке Рут, они были бы неотличимы.

Арман посмотрел на Рейн-Мари. На лице жены играли отсветы от огня в очаге. Она слушала, улыбаясь. Внимала.

Если то, что говорит Мирна, правда, значит, он знал всех этих людей раньше. Что объяснило бы моментально возникшую у него симпатию и к ним, и к деревне. То спокойствие и комфорт, которые он ощущает в их компании. Даже к старой сумасшедшей Рут. И к ее доппельгангеру - утке, которая, возможно, в прошлой жизни была ее ребенком. А может, все было как раз наоборот.

Но Рейн-Мари? Его дочь, мать или брат?

Non!

Она всегда была ему женой. Он знал это с самого первого мгновения, как увидел ее. В тот миг он ее узнал. Пусть пройдут века. Череда жизней. Любые другие отношения могут измениться, превратиться в нечто иное. Но их с Рейн-Мари связь абсолютна и бесконечна.

Она была его женой. А он - ее мужем. Всегда.

Вот Жан-Ги - другое дело. У Армана всегда было ощущение, что тут что-то из глубины веков. Какое-то древнее товарищество. Узы, которые не просто связывали, но крепли. Рейн-Мари это тоже видит. Именно поэтому она согласилась, с его решением стать самым главным полицейским Квебека. С единственным условием.

Жан-Ги присоединится к нему. Как это и было во все времена.

И теперь Арман ждал решения от Жана-Ги.  И смотрел в окно на нечто, что, кажется, тоже шагнуло к ним из далекого прошлого.  

И если любовь ведет их сквозь века, подумал он, следует ли за ней ненависть?

*   *   *

 - Антон?

Нет ответа.

 - Антон!

Оливье выключил воду. Мыльная пена переливалась из глубокой раковины на пол.

 - Тут народ заказал особый суп, - сообщил Оливье. - Нам нужны еще кастрюли. Эй, все нормально?

 - Désolé, патрон. Просто задумался.

Догадывается ли Оливье и остальные, что же именно возникло на их милом деревенском лужку?

 - Пожалуйста, - Оливье жестом попросил поторапливаться. - А когда закончишь с этим, не унесешь ли пару мисок столику номер три?

 - Oui.

Посуда была вымыта, быстро высушена и вручена шефу. Антон наполнил две миски супом из сельдерея и айвы, сдобрил сметаной и укропом, отнес все столику номер три.

 - Merci, - поблагодарила посетительница.

 - Unplaisir, madam, - вежливо ответил Антон, взглянув на даму, прежде чем перевел взгляд в окно.

Его посетило смутное ощущение, что он знает эту женщину. Видел раньше. Она не из местных, приезжая. Но все его внимание уже было приковано к деревенскому лугу.

И тут фигура шевельнулась. Совсем незаметно. Возможно, сдвинулась лишь на дюйм. На миллиметр.

Развернулась к нему.

*   *   *

 - Мне не показалось, оно только что развернулось? – спросила Рейн-Мари.

Она вошла в кабинет за книгой, и сейчас стояла за спинкой кресла Армана и смотрела в окно.

 - Возможно, - сказал Арман. – А может просто ветром качнуло полу плаща.

Но оба знали, что фигура пошевелилась. Чуть-чуть. Едва заметно.  Заметил лишь тот, кому случилось наблюдать, и кто делал это уже какое-то время.

Эта штука повернулась в сторону бистро.

*   *   *

 - И вы тогда поняли, на кого он смотрит? - предположил прокурор.

 - Non. Он мог смотреть на кого угодно, там было человек десять. Или даже больше.

 - Но более вероятно, что смотрел он на кого-то за столиком у окна, non?

 - Протестую. Наведение свидетеля на ответ.

 - Поддерживаю.

 - Что произошло потом? - задал следующий вопрос прокурор.

Глава 6

 - Кому еще вы рассказали о кобрадоре? - спросил Арман у Матео.

Дело было сразу после обеда, и гости пригласили кое-кого из местных на чай в B&B. Гамаш отвел журналиста в угол, где они могли перекинуться парой слов в тишине.

 - Ни душе. Я хотел рассказать вам первому.

 - Bon. Пусть пока так и останется.

 - Почему?

 - Особого повода нет. Я просто хочу проверить факты, пока не поползли слухи.

 - Это и есть факты, - уверил Матео слегка раздосадовано. - Я же вам говорил.

 - К сожалению, месье, ваше слово, как и мое, требует проверки.

 - И как вы станете проверять?

 - Один из моих агентов проверяет то, что вы нам рассказали. Я оправил ему скан фотографии. Скоро мы получим подтверждение. И сможем об этом рассказать.

 - Отлично.

 - Merci.

 - А побыстрее можно?! – прокричала Рут с дивана. - В горле пересохло.

 - Да ты не просыхаешь с 1968, - заметил Габри, наливая ей скотч прямо в тонкостенную фарфоровую чайную чашку.

 - Выборы Никсона, - вспомнила Рут. – Очень отрезвляющие.

 - Заметили, что фигура вся обсижена птицами? - поинтересовалась Клара.

 - Словно статуя, - подтвердила Рейн-Мари.

 - Надеюсь, там все обгажено, - сказал Матео.

С птицами на голове и плечах, фигура должна была смотреться комично, тем не менее, воробьи лишь добавили ей мрачности. Теперь фигура приобрела сходство с черной кладбищенской статуей.

 - Ты в порядке? – спросила Рейн-Мари.

Как и все остальные, Арман следил за незнакомцем на лугу. Погрузился в своего рода транс.

 - У меня очень странное чувство, - прошептал он. – На мгновение мне показалось, что все мы неправы, и оно тут не для того, чтобы причинить неприятности, а чтобы помочь.

 - Вы не первый, кто воспринимает кобрадора как героя, - заметил Матео, стоящий рядом с Гамашем. - Этакий Робин гуд, восстанавливающий справедливость. Но вот это… – он дернул подбородком в строну окна, - совершенно другое. Разве вы не чувствуете вонь разложения?

 - Это навоз, - сообщил Габри, доливая Матео вина. - Месье Лего вывалил его на своем поле. - Он сделал глубокий вдох и выдохнул с явным наслаждением. - Ах! Воняет как дерьмо. Как вы его назвали? Кобрадор?

 - Это лишь слово, - сказал Матео. - Прозвище.

И отошел в сторону, пока Габри не начал задавать новых вопросов.

 - Он дал этой штуке прозвище? – спросил Габри у Гамаша.

Арман пожал плечами и посмотрел на Матео, беседующего теперь с Кларой. И подумал – может Матео специально назвал фигуру кобрадором при Габри и остальных? Сразу после того, как Гамаш попросил его не распространяться на эту тему.

Просто оплошность? Или сделано это умышленно, продуманно?

 - А где Кати? – спросила Мирна.

 - Только что была тут, - Патрик покрутил головой.

 - Она сказала, что направляется в пивоварню в Саттоне, за пивом, - сказала Лея, поднимая свой стакан. - Пиво это доказательство, что бог нас любит, и хочет, чтобы мы были счастливы. Бенджамин Франклин.

Гамаш взглянул на Лею Ру и подумал - не за горами тот день, когда он станет на нее работать. Как только она займет пост премьер-министра Квебека.

Габри, следующий за Рут с бутылкой скотча, как какой-нибудь викторианский слуга, выдал:

 - Ненавижу пиво. В доме его не держу. Оно всему помеха.

 - А утка - нет? – поинтересовался Патрик, не сводя глаз с Розы.

 - Мы сделали исключение, - сказал Габри. – Вдвоем эти утка и старая малютка - семья.

 - Вообще-то, нам нравится, когда тут Роза и Рут. На их фоне мы все выглядим нормальными, - объяснила Клара.

 - Что же… - проговорила Лея.

 - Стеклянные дома, - сказала Рут, прижав к себе Розу и уставившись на Лею.

Она рассеянно опустила испещренную венами руку на плотно прижатые к спинке крылышки Розы. Роза напоминала маленького архангела. Роза и была никем иным как архангелом./Rosa was nothing if not arch.

Лея вздохнула и с улыбкой проговорила:

 - Вы правы. Прошу прощения.

 - И ты совершенно неправа.

 - Простите?

 - Бенджамин Франклин не говорил такого о пиве, - сказала Рут.

 - А кто тогда? – спросила Мирна.

 - Франклин, - ответила Рут.

 - Но вы же сами только что сказали... – начал Патрик.

 - Это не о пиве, - перебила его Рут. - Он писал другу о вине. Цитату переврали люди,  решившие, что интеллектуалов и дипломатов лучше изображать выходцами из народа.  Теми, кто отдает предпочтение пиву, а не вину. Такова политика, non? – она снова повернулась к Лее. – Сплошная иллюзия.

 - Вы правильно говорите, - заметила Лея и отсалютовала старой женщине стаканом с пивом.

Но, судя по выражению глаз, разговор ее больше не забавлял.

«Да, - подумал Гамаш, держа принесенный Габри скотч, и не отпив ни глотка, - здесь что-то гораздо большее, чем кажется на первый взгляд».

 - Он вам никого не напоминает? - проговорила Рейн-Мари.

Никто не уточнил у нее, кого она имеет в виду.

 - Ну, он стоит там уже больше суток, так что да, он выглядит знакомо, - согласилась Клара.

 - Нет, посмотри еще раз.

В тишине они созерцали фигуру в плаще, одиноко стоящую под серым ноябрьским небом на лугу.

Тишина, казалось, простерлась за пределы комнаты. За стены B&B. Заполнила всю деревню. Словно стеклянный купол вырос, захватив в себя большую часть Трех Сосен.

Двумя днями ранее, на лугу играли дети, хохотали и шумели. Теперь луг опустел. Ни шума, ни гама. Даже птицы на плечах незнакомца оставались недвижны. Как будто, коснувшись фигуры, они превратились в камень.

 - Он похож на Франциска Ассизского, - заключила Клара.

 - Именно так я и подумала,- согласилась Рейн-Мари. – Еще эти птицы.

 - Не обманывайтесь, - сказала Лея.  – Оно не святое.

 - Ты спрашивала архангела Михаила о нашем визитере? – спросил Гамаш.

Рейн-Мари удивленно посмотрела на мужа. И в то же время ей было любопытно узнать ответ.

Никто всерьез не верил в посещения архангелом старой сумасшедшей поэтессы, совсем нет. Они сомневались, что и сама она в это верит.  Конечно же, нет.

Но всем было интересно, что она ответит.

 - Спрашивала.

 - И?

И тут на вершине холма, ведущего в Три Сосны, появился автомобиль.

 - Должно быть, Кати, - сказал Патрик. – А, нет. Не наша машина.

Автомобиль притормозил возле незнакомца в черном. Каменные птицы взлетели, но фигура в плаще не пошевелилась.

Тогда машина двинулась дальше.

Приехал Жан-Ги с новостями.

*   *   *

 - Что удалось выяснить инспектору Бовуару? – спросил Генеральный прокурор.

День близился к концу, и обвинитель подталкивал, торопил шефа-суперинтенданта. Нужно вытянуть эту часть информации прежде, чем судья прервет заседание до следующего дня.  

Нужно вложить эту информацию в головы присяжных, прежде чем те разойдутся по ресторанчикам и пивным, чтобы скрасить остаток жаркого дня.

Прокурор кивнул секретарю:

 - Еще раз фотография №1, s’ilvousplaît.

Перед зрителями снова возникла деревня с темной отметиной посередине луга. На этот раз, вместо тишины, или громкого выдоха по залу прокатился возбужденный гул узнавания.

На место шоку пришло будоражащее знание. Словно опасность миновала. Сидящие в зале ощутили чувство сродни спокойствию, и гордились, что так быстро свыклись со столь странным зрелищем.

Конечно, это был просто фотоснимок, не настоящий человек в черном.

Так что их бравада была фальшивой. Не настоящей.

Опасное заблуждение, знал Гамаш, и подозревал, что зрители это тоже понимают. Нельзя привыкать к подобным зрелищам. Даже если это всего лишь фотография.

 - Итак? – торопил Гамаша прокурор.

Гамаш разделял стратегию прокурора, осознавал необходимость спешить.  Но из многолетнего опыта дачи показаний в высоком суде он знал, что ужасной ошибкой было бы в спешке оставлять вопросы без ответов. Открывать лазейки для защиты, сквозь которые обвиняемый может ускользнуть от правосудия.

И Арман Гамаш поймал себя на том, что готов выполнить этот не самый безопасный трюк - пройти по канату с предельной точностью и на максимальной скорости.

Ведь были кое-какие вещи, неизвестные даже генеральному прокурору. То, что должно остаться в тайне.

 - Инспектор Бовуар провел всю субботу, изучая факт существования кобрадора во фраке. И когда решил, что информации достаточно, приехал ко мне.

 - Но зачем приезжать? Почему просто не позвонить или не отправить сообщение?

 - Он хотел увидеть человека в черном собственными глазами. Чтобы не было сомнений. Он же основывался на том фото, что я ему отправил. Ему необходимо было лично убедиться.

Чего Гамаша не упомянул, так это что Жан-Ги считал необходимым донести информацию непосредственно до слушателя. Чтобы увидеть реакцию.

 - И?

*   *   *

 - Как много вам известно, патрон? – спросил Бовуар.

Они сидели в гостиной Гамашей, в Трех Соснах. Рейн-Мари, Жан-Ги и сам Гамаш.

 - Только то, что рассказал нам Биссонетт, а я перенаправил это тебе, - ответил Арман.  – Про кобрадора во фраке.

 - Сборщика долгов, - кивнул Бовуар. - Oui. Но не про истинного кобрадора?

Он отставил в сторону кружку с горячим шоколадом и вынул из портфеля папку с файлами. Из папки вытянул несколько страниц, фотографий, по большей части. Разложил на кофейном столике, немного перетасовал - походило на то, как уличный зазывала крутит наперстки.

Когда он закончил, перед Гамашами на столе предстал веер из фотографий.

 - Это, - Бовуар подхватил одну из фотографий, - кобрадор во фраке.

На фото был запечатлен уже знакомый им человек в цилиндре и фраке с фалдами.  Белые перчатки, портфель с надписью «Кобрадор во фраке».

 - Но я хотел показать вам вот что, - сказал Жан-Ги.

Он подвинул первую в ряду фотографию ближе к Гамашу.

 - Датируется 1841 годом. Это деревенька в Пиренеях. Один из ранних сохранившихся снимков. Дагерротип.

Изображение было серым и зернистым. Узкая мощеная улочка зажата между каменных зданий. В просвете, вдали, можно было рассмотреть горы.

 - Людей и животных не видно, -  объяснил Бовуар.  - Экспозиция была выставлена на 10 минут. Все, что передвигалось в это время, с фотографии исчезло.

Арман надел очки и склонился к фото. И замер. Если бы месье Дагерр сфотографировал его сейчас, Арман Гамаш вышел бы отлично.

Наконец он поднял голову, посмотрел поверх очков на Жана-Ги.

Бовуар кивнул.

 - Его называют кобрадором, - подтвердил Жан-Ги шепотом. - «Во фраке» добавлено значительно позже каким-то сообразительным маркетологом. Вот это вот первоначальная штука. Оригинальный кобрадор.

Рейн-Мари склонилась ниже. Увидела дома, улицу, пейзаж, простирающийся вдаль. И ничего больше. Глазами быстро пробежала изображение.

И только замедлившись, рассмотрела его.

Он возникал перед ней, проявляясь сквозь изображение. Медленно. Неуклонно. Становился яснее и четче.

Темнее, темнее.

Пока не отпали все сомнения.

Там, возле одной из стен, стоял человек. Стоял так неподвижно, что экспозиция в десять минут смогла его запечатлеть. Только его.

Все живое – лошади, собаки, кошки, люди исчезли, словно покинули свою деревню. Оставляя лишь существо в темной накидке с капюшоном, с черным, ничего не выражающим лицом.

Было похоже на один из тех жутких снимков Хиросимы после бомбежки, где уже не было людей, лишь их тени на стенах. Вечные тени. Но уже не люди.

Там, в маленькой испанской деревушке, стояла тень. Ни злости, ни сожаления, ни радости, ни жалости, ни торжества. Ни осуждения. Суд уже свершился. Сборщик. Он здесь для сбора.

 - Только недавно, на выставке, посвященной Луи Дегарру, в Париже, обнаружили это фото, - объяснил Бовуар. - А вот это, - он показал на следующую фотографию, несколько более четкую, - 1920-е. А это, - он взял в руки следующую, - 1945-й. Сделана через неделю после окончания войны в Европе.

На фото человек в плаще стоял напротив мужчины средних лет, явно яростно протестующего, пока все остальные просто наблюдали.

 - Мужчину силой увели и повесили как предателя, - сказал Жан-Ги. – Он стучал на друзей и соседей. Доносил, где укрывают евреев, в обмен на благосклонность нацистов.

Глядя на ужас, написанный на лице мужчины, его дряблые, небритые щеки, умоляющие глаза, растрепанные волосы и мятую одежду, невозможно было не почувствовать к нему жалость. Пока не вспомнишь про его жертвы. Мужчин и женщин, мальчиков и девочек, преданных смерти. По его вине.

Кобрадор его нашел. Пошел за ним по следу. И шел за ним до самой смерти.

 - Его повесил кобрадор? – спросила Рейн-Мари.

 - Нет. Он просто послужил указующим перстом, - объяснил Жан-Ги. - Остальное сделали другие.

Костлявый указующий перст, подумал Гамаш. Может быть, Рут права.

- В Испании после войны случился всплеск явлений кобрадоров, - сказал Жан-Ги. - А потом тишина на долгое время.

 - Матео рассказывал, что когда проводил расследование, не мог найти никого, кто бы собственными глазами видел оригинального кобрадора, - сказал Арман. - И не нашел ни одного фото.

 - Может, он искал не очень тщательно? - предположила Рейн-Мари. - По моему опыту работы в архиве, свободные журналисты имеют очень плотный график и сконцентрированы на чем-то одном. Его статья была о кобрадоре во фраке, а не о старом кобрадоре.

 - Может и так, - согласился Арман.

 - Но еще есть свидетельство несколько недавних появлений, - сказал Бовуар, - истинных кобрадоров.

 - Как у нас? - спросила Рейн-Мари.

Кобрадор из старого света переместился в новый. В их мир. Запах разложения уже можно было почувствовать. Гниль. Хотя было у Гамаша предположение, что вонь идет совсем не от кобрадора. От кого-то другого рядом. От того, за кем пришло темное создание.

 - Итак, все это началось в девятнадцатом веке, - сказала Рейн-Мари, вновь посмотрев на дагерротип. – С чего бы?

 - Non, - сказал Бовуар. - Non, non, non. Не в девятнадцатом, а в четырнадцатом.

 - Семьсот лет назад? – переспросила Рейн-Мари.

 - Да. У вас же есть атлас?

Арман подошел к одной из полок в гостиной и вернулся с толстой книгой.

 - У побережья Испании, между Испанией и Марокко, есть остров, - продолжил Бовуар, листая страницы, пока не нашел то, что нужно. - Остров под названием Кобрадор.

Гамаш склонился над картой.

 - Тут нет названия «Кобрадор».

 - Нет, название изменили. Но тогда он именно так и назывался. Туда отправляли зараженных чумой. И не только чумой, но и проказой, сумасшедших, детей с недостатками развития. Тех, кого подозревали в ведовстве, отправляла туда инквизиция. Ссылка на LaIsladelCobrador считалась наказанием страшнее, чем быть сожжённым на костре. Последнее было делом нескольких минут, этих людей церковь прокляла навечно. Но вот это, - Жан-Ги постучал по карте, - было сущим адом.

Гамаш нахмурился.

 - Разве что…?

Жан-Ги кивнул.

 - Разве что, некоторые не читают написанное мелким шрифтом. Увы, не все они умирали. Церковь и официальная власть решили, что либо чума их выкосит, либо они перебьют друг друга. Такое, конечно, имело место. Но потом что-то произошло. Все началось с женщин. Некоторые из них принялись заботиться о детях. Лечили их. Растили.

 - Ведьмы принялись совершать мицву* (*мицва (евр.) - доброе дело, похвальный поступок), - проговорил Арман.

 - Это привело инквизицию в негодование, - догадалась Рейн-Мари.

 - Взаимное уничтожение прекратилось, и они стали помогать друг другу, - сказал Жан-Ги. - Стали строить дома, засеивать поля. Вдали от городов-клоак, многие жертвы чумы излечивались.

 - Замечательно, - заключил Гамаш. – На самом деле, прекрасно. На свой манер. Но что общего у этой истории с кобрадором? - Он махнул рукой в сторону окна.

Оно стояло там уже почти 48 часов, и местные жители, так и не привыкнув, все больше и больше нервничали. Нервы постепенно приводили их в боевой настрой. Возникали споры. В бистро вспыхивали ссоры между старыми друзьями, по совершенно пустым поводам.

А может быть, виной тому послужило отсутствие солнечных дней. Складывалось ощущение, что миновали недели, целая вечность - ноябрьское небо оставалось облачным. Время от времени шел дождь со снегом. Он проникал сквозь одежду прямо в кожу, пробирал до костей.

Но корень проблем обретался посреди деревенского луга.

Так долог путь с испанского острова, из четырнадцатого столетия. Так далеко от дома.

Стеклянный колпак снова увеличился, вселенная, в которой находился кобрадор, распухла.  Его власть разрослась, в то время как их пространство, казалось, сжалось.

Как долго они смогут продержаться, подумал Арман, пока не случится что-нибудь ужасное.

 - Те из них, кто достаточно окреп, вернулись на материк, - продолжал Жан-Ги. - Но поскольку они были искалечены болезнью, они надевали маски на лица и перчатки на руки. И длинные накидки с капюшонами.

 - Зачем они возвращались? – спросила Рейн-Мари.

 - Ради мести, - проговорил Гамаш. Жажда мести, он знал, очень мощная сила. Зачастую подавляет здравый смысл.

 - Я тоже так сначала подумал, - согласился Жан-Ги, повернувшись к шефу. - Но нет. Они возвращались, чтобы отыскать людей, которые вычеркнули их из жизни, прокляли их. В основном, они искали священников или высокого сана церковников. Судей, и даже правителей. И невероятно! Когда они их находили, то не делали ничего. Просто ходили за ними следом. Такого, естественно, никто не ожидал.

 - Что же произошло? – спросил Гамаш.

 - Думаю, вы догадываетесь. Думаю, они тоже это понимали, - сказал Бовуар.

Ему не потребовалось сверяться с записями. Он сомневался, что когда-нибудь забудет о прочитанном.

 - С первыми вернувшимися расправилась толпа, люди считали пришельцев воплощением Черной Смерти. Те гибли, но на их место приходили другие. Мало-помалу, народ стал замечать, что пришельцы в черных масках и плащах не причиняют никому вреда. В них даже угадывалось некое достоинство. Под угрозой неминуемой смерти они молча стояли. Не пытались как-то защититься. Не отвечали на удары. Просто не отрывали взгляда от персоны, которую преследовали, пока их не избивали до смерти.

Гамаш повернулся в кресле и посмотрел за плечо, на деревенский луг.

Такая преданность идее заслуживала восхищения. Что не отменяло некоторой сумасшедшинки.

 - Священничество и власть не могли допустить подобного, - рассказывал Бовуар. - Они выяснили, кто эти люди и откуда пришли. На LaIsladel Cobrador отправили солдат, и вырезали там всех - мужчин, женщин, детей.

Гамаш резко втянул воздух. Даже издали, сквозь время и пространство, он мог почувствовать это насилие, эту боль.

 - Когда об этом узнал народ, разразился ураган дерьма, - сказал Бовуар.

Гамаш взглянул на распечатки, понимая, что «ураган дерьма» слабо описывал то, что произошло тогда.

 - Фигура в плаще стала частью мифологии, - сказал Жан-Ги. - Их назвали кобрадорами, по имени острова. Но все это было пустяком по сравнению с тем, что творилось тогда в Европе. И поэтому кобрадоров быстро позабыли.

 - Но они не исчезли, - сказала Рейн-Мари.

 - Non. Так получилось, что не всех с LaIsladelCobrador убили. Кому-то удалось спастись. Рассказывали, что им помогли солдаты, которые не могли заставить себя выполнить приказ. Время от времени кобрадоров замечали, очень часто это происходило в горных деревеньках.

 - И они продолжали преследовать людей, совершивших что-то ужасное? - спросил Гамаш. - Что-то такое, за что их не могли привлечь к ответственности?

 - Именно так и обстояло дело.

- И так кобрадоры превратились в сборщиков долгов?

 - Нет, в том-то и дело. Это лишь осовремененная интерпретация. Кобрадор буквально означает «сборщик». Они таковыми и являются - сборщиками долгов. Но в деревнях, их знают под другим именем. Их там называют Совестью.

*   *   *

Часы в зале суда показывали начало шестого.

Остальные слушанья были отложены на следующий день. В коридорах слышались шаги, негромкие голоса и редкие выкрики. Барристеры, недавно дравшиеся в суде, зазывали друг друга в ближайшие ресторанчики, чтобы выпить пива.

В зале судьи Кориво, атмосфера была напряжена. Жара удушала. Каждому хотелось выйти, наконец, на свежий воздух и солнечный свет. Покинуть атмосферу суда и оставить позади саму клаустрофобическую историю.

Но оставался вопрос, на который необходимо было получить ответ.

 - Шеф-суперинтендант Гамаш, - выговорил прокурор. Внезапно он перестал звучать самоуверенно и напыщенно. Впервые за весь день он не ерничал и не играл. Его голос был тих, мрачен. - Из того, что инспектору Бовуару удалось выяснить о кобрадоре, вы сделали какие-то заключения?

 - Сделал.

 - И каковы они?

 - Что кто-то в деревне совершил что-то настолько ужасное, что требовалось воззвать к его совести.

Глава 7

 - Не приедешь сегодня? - спросила Рейн-Мари у мужа, когда тот позвонил ей вечером.

 - Боюсь, что нет. Останусь в монреальской квартире. Надо многое сделать, а слушанье завтра начнется рано.

 - Хочешь, я приеду к тебе? Могу захватить ужин из бистро.

 - Нет, не нужно. Боюсь, сегодня я не самая лучшая компания. И мне нужно поработать.

 - Перед слушаньем?

 - Oui.

 - Дела идут, как ты планировал?

Он потер лоб и обдумал вопрос жены.

  - Сложно сказать. Так много всего должно сойтись вместе. Слишком тонка грань между тем, когда головоломка складывается и тем, когда все разваливается на части.

Рейн-Мари и раньше видела его озабоченным ходом судебных дел, в особенности, обеспокоенным показаниями некоторых свидетелей. Но в этом деле он до сих пор выступал единственным свидетелем. Что может его волновать на данном этапе?

 - Ты добьешься обвинения?

 - Да.

Но его ответ был слишком скорым, слишком уверенным для человека, всегда все тщательно взвешивающего и обдумывающего.

 - Что у тебя на ужин? - спросила она.

 - Перехвачу что-нибудь здесь, в офисе.

 - В одиночестве?

Арман бросил взгляд через приоткрытую дверь в конференц-зал, где Жан-Ги, Изабель и остальные офицеры склонились над картами. Кружки с кофе и тарелки с сэндвичами из соседней закусочной стояли на длинном столе рядом с бутылками воды, ноутбуками и документами. А чуть дальше, за окном, сияли огни Монреаля.

 - Oui.

*   *   *

Шеф-суперинтендант Гамаш присоединился к команде, и, надев очки, склонился над огромной картой Квебека.

Сверху на карту положили листы прозрачной пленки. Каждый слой со своим рисунком, отличным по цвету.

Толстые линии красного, синего, зеленого цвета или черные полосы «волшебным» маркером. Хотя волшебства, изучив схемы, Гамаш не почувствовал.

Сам по себе, каждый слой линий был бессмысленным. Но уложенные поверх друг друга, а главное - поверх карты Квебека, линий объединялись в целое. Посторонний наблюдатель мог бы подумать, что это схема метрополитена, очень большого, со сверхплотным трафиком.

И был бы не так уж неправ.

Это и была, по сути, карта подземного мира.

Линии змеились вдоль реки Св. Лаврентия. Некоторые тянулись с севера. Многие ответвлялись от Монреаля и Квебек-Сити. Но все они вели к границе с США.

Суперинтендант Туссен, новый руководитель отдела серийных убийств, взяла из стаканчика синий маркер.

Некоторым молодым членам этого узкого кружка казалось, что в руках у них молотки и зубила - настолько грубым был выбранный метод нанесения меток на карту. Они привыкли к  ноутбукам и более точным, более мощным  инструментам.

Но бумажная карта и прозрачные пленки имели одно огромное преимущество. Их никто не мог взломать. А по отдельности, сами по себе, они не несли никакого смысла.

Что в данной ситуации являлось жизненно-важным условием.

 - Вот самая свежая информация, - сказала Мадлен Туссен. - Наш информатор на островах Мадлен сообщил, что груз прибыл два дня назад на борту грузового судна из Китая.

 - Два дня назад? - переспросил один из офицеров. - Почему так долго шла информация?

 - Хорошо, что она вообще дошла, - ответила Туссен. - Нам всем хорошо известно, что произойдет, если они вычислят  информатора. Он это тоже хорошо понимает.

Синим маркером она поставила точку на острове, торчащем рядом с заливом Св. Лаврентия.

 - Нам известно, сколько там? – спросил Бовуар.

 - Восемьдесят килограммов.

Они молча уставились на нее.

 - Фентанила? – уточнила Изабель Лакост.

 - Oui. - Туссен помаячила маркером. Синий, для фентанила.

Народ переглянулся. Восемьдесят килограммов.

Это, должно быть, самая крупная отправка в Северную Америку. Она почти вдвое больше тех, про которые они слышали до сих пор.

Картели стали наглее.

А почему бы и нет? С ними почти не борются.

Все, находившиеся в комнате, повернулись к шефу-суперинтенданту Гамашу, смотревшему на крошечную группку островов в соленых водах между Гаспе и Ньюфаундлендом. Приятнее местечка вряд ли сыщешь. И удобнее для торговли наркотой.

Открытое всем ветрам, уединенное, малонаселенное место. И в то же время на основном торговом пути для грузовых судов, откуда доступ по всему белому свету.

Это ворота в Квебек. В Канаду. Черный ход. Вращающиеся двери. Пренебрегаемые властями, которые заняты проверками основных портов, воздушных и морских.

Но крохотные, до боли прекрасные острова Мадлен были завидной целью.

И оттуда…

Гамаш смотрел на многообразие разноцветных  жирных линий, прочерченных разными маркерами. Исходящие из разных точек Квебека, все они вели в одном направлении.

К границе. К lafrontière.

К США.

Почти все линии, все цвета совмещались, и проходили через маленькую деревню, которой и на карте-то не было. Гамашу пришлось нанести ее самому.

Три Сосны.

Но теперь ее полностью скрыла линия, сделанная «волшебным» маркером и ведущая к границе.

Наркотики текут в США через эту дыру в границе, обратно через нее же текут деньги.

Кокаин тоннами, метамфетамин, героин шел тут через границу. Это длилось годами.

Когда Гамаш стал во главе Сюртэ и осознал степень проблемы наркооборота в границах Квебека, до него дошло и кое-что еще. Только малую часть трафика можно отследить по  традиционному пути.

Так как же переправляется остальное?

Арман Гамаш, новый шеф-суперинтендант Сюртэ-дю-Квебек, распорядился создать команды для изучения движения наркотиков, произведенных в Квебеке и ввозимых сюда. Тех, что употребятся здесь, и тех, что предназначены для более прибыльного рынка.

Создали несколько групп. Для этого нанимались ученые, хакеры, бывшие заключенные, информаторы, эксперты по морской среде и авиа-эксперты, внедренные в байкерские банды агенты, рабочие доков, представители профсоюзов, упаковщики, и даже маркетологи. Большинство не имело представления ни о конечной цели предприятия, ни на кого они работают. Из них формировались обособленные ячейки, призванные решать лишь одну задачу.

И подобно наркотикам, направляющимся к одной точке, вся информация стекалась к одному человеку. Шефу-суперинтенданту Гамашу.

Нужно обрушить решающий удар. Не серию незначительных раздражающих выпадов, но твердый, быстрый, эффективный удар. В самое сердце.

Спустя год тщательного расследования, количество линий на прозрачных слоях увеличилось. Они пересекались, сплетались. Появлялась схема.

Но шеф-суперинтендант Гамаш продолжал бездействовать.

Несмотря на требования некоторых своих старших офицеров, Арман Гамаш продолжал ждать. Принял на себя основную тяжесть частной, профессиональной и политической критики со стороны общественности и коллег, которые видели лишь рост преступности и бездействие со стороны Сюртэ.

И вот, наконец, его команде удалось обнаружить то, что они так долго искали. Человека, ответственного за все происходящее.

Прорыв случился благодаря взаимодействию, интеллекту, смелости агентов под прикрытием и информаторов.

И появлению темной фигуры на покрытой мокрым снегом деревенской поляне.

Мало кто знал, что это был ключевой момент, и Гамаш изо всех сил стремился сохранить такое положение вещей.

Офицеры смотрели на шефа-суперинтенданта Гамаша. Ждали от него каких-то слов. Каких-то действий.

Суперинтендант Туссен протянула руку с ярко-синим «волшебным» маркером и прочертила на пленке линию, начавшуюся от гавани на островах Мадлен и огибающую полуостров Гаспе. Фломастер заскрипел, медленно ползя вниз по великой реке Св. Лаврентия. Наконец повернул вглубь страны. И вниз, вниз.

Пока синяя линия не уперлась в границу.

Здесь рука Туссен остановилась.

Мадлен посмотрела на Гамаша. Тот смотрел на карту. На отметку.

Затем он поднял взгляд, посмотрел поверх очков. На стену за спинами офицеров, на диаграмму.

На карту другого сорта. Та демонстрировала отнюдь не направления наркотрафика или потоки денег и насилия, но реку власти.

К диаграмме были прикреплены фотографии. Некоторые ориентировки, в основном тайные, делались при помощи мощных объективов.

Мужчины и женщины, живущие своей жизнью. Обычной, на первый взгляд. Но это лишь снаружи. А внутри их оболочки разверзлась пустота.

А на вершине, где сходились все линии и фотографии, находился простой темный силуэт. Там фотографии не было.

Существо без лица. Невзрачное. Недочеловек.

Арман Гамаш знал, кто это. Даже мог поместить туда фото. Но сознательно не делал этого. На всякий случай. Некоторое время он смотрел на темное пустое очертание лица, затем обратил свое внимание на суперинтенданта Туссена. И кивнул.

Она помедлила, возможно, чтобы дать ему время передумать.

В комнате повисла абсолютная тишина.

 - Так нельзя, - тихо проговорила Туссен. - Восемьдесят килограммов, сэр. Они уже в пути, наверное. Я больше не получала от нашего информатора вестей. Разрешите, хотя бы, направить туда людей.

Шеф-суперинтендант Гамаш вынул маркер из ее руки, и без промедления провел единственную последнюю черту.

Прореху в границе, где опиаты перетекут из Квебека в США.

Арман Гамаш с громким щелчком одел на маркер колпачок и посмотрел в глаза своим особо доверенным офицерам.  И разглядел все то же выражение на лицах. Все были потрясены.

 - Вы должны положить этому конец, - потребовала Туссен, повысив голос, но потом смогла взять себя в руки. - Нельзя пропускать этот груз через границу. 80 кило! - напомнила она, снова рискуя сорваться. - И если вы не…

Гамаш резко выпрямился.

 - Продолжай.

Но она умолкла.

Он изучающе оглядел остальных, ему не требовалось спрашивать, кто еще с ней согласен. Очевидно, она выражала общее мнение.

Из чего не следовало, что мнение это верное.

 - Мы будем придерживаться курса, - сказал он. - Я это четко обозначил, когда год назад мы начали операцию. У нас есть план, и мы будем ему следовать.

 - Невзирая на последствия? – возмущенно поинтересовался еще один офицер. - Да, у нас план. Но нужно же быть гибкими. Все меняется. Это безумие - следовать плану лишь потому, что тот у нас есть.

Гамаш вскинул брови, но ничего не ответил.

 - Прошу прощения, патрон, - извинился офицер. - Я не имел в виду «безумие».

 - Я знаю, что вы имели в виду, - сказал Гамаш. - План мы приняли до того, как у нас появилась вся информация. - Офицер кивнул. - Мы его принимали в холодной, стерильной, логической среде. - Еще больше согласно закивавших.

 - Зачем мы рисковали жизнями, чтобы добыть эту информацию, - еще один офицер махнул в сторону карты. - Если не собираемся ею воспользоваться?

 - Мы и воспользуемся, - сказал Гамаш. - Просто не так, как предполагает картель. Поверьте, я хочу остановить поставки. Но наша операция рассчитана на перспективу. И мы будем держаться. D’accord?

Он заглянул в глаза каждому. Он их сам выбрал. Не потому, что они подчинились его воле и приспособились, но потому что они были умны и опытны, изобретательны и имели творческий подход. И у них хватало смелости высказывать собственное мнение.

И они его высказывали. Но сейчас наступила его очередь.

Гамаш, прежде чем заговорить, обдумал свои слова.

 - Когда мы отправляемся в рейд, когда вокруг нас свистят пули и царит хаос, как мы поступаем? - Он окинул взглядом своих офицеров - каждый из них попадал в описанную им ситуацию. Как и Гамаш. - Мы стараемся не терять голову и сохранять спокойствие. Сохранить контроль над ситуацией. Мы концентрируемся. Не отвлекаемся.

 - Не отвлекаемся?! - переспросила Туссен. - Вы говорите так, словно речь о каком-то раздражающем шуме.

 - Я не отнюдь не считаю эту поставку, решение и его последствия чем-то заурядным, суперинтендант.

Он кинул взгляд на схему на стене. На притягивающий внимание темный абрис лица.

 - Никогда не теряйте из виду цель, - сказал он, обернувшись к подчиненным. - Никогда. - Он сделал паузу, чтобы они запомнили и повторил: - Никогда.

Офицеры зашевелились, выпрямились.

 - Любой другой офицер в вашем положении отказался бы от ранее выбранной стратегии, - продолжил Гамаш. – Пошел бы на попятный. Не потому кишка тонка, а потому, что последствия так тяжелы. Настала критическая необходимость действовать. Вопиющая необходимость. - Он уткнул палец в свежую метку. – Вот эта необходимость - 80 кило фентанила.  Нам требуется это остановить.

Все закивали.

 - Но мы не можем.

Он глубоко вдохнул  и бросил короткий взгляд на огни города за окном, за спинами стоящих пред ним офицеров. Где-то там за огнями, вдалеке, горы. И долина. И деревня.

И их цель.

Затем он мыслями и взором вернулся обратно в конференц-зал.

 - Мы продолжаем наблюдать, - сказал шеф-суперинтендант Гамаш, на этот раз добавив в голос бодрости. - Издалека. Не вмешиваемся. Не прерываем поставки. D’accord?

Лишь секунду помедлив, все ответили: «D’accord».

Согласились. Не без недовольства, но приказ будет выполнен.

Гамаш повернулся к суперинтенданту Туссен,  которая единственная не ответила на его просьбу. Та разглядывала карту. Затем посмотрела на диаграмму на стене. Затем на босса.

 - D’accord, патрон.

Гамаш коротко кивнул, и обратился к Бовуару:

  - На пару слов.

Вернувшись в свой офис, плотно прикрыв за собой дверь, он развернулся прямо к Бовуару.

 - Сэр? - спросил молодой человек.

 - Ты согласен с суперинтендантом Туссен, не так ли?

Это был не вопрос.

 - Думаю, есть способ остановить эту поставку без того, чтобы дать им знать, что мы их разрабатываем.

 - Может и есть, - согласился Гамаш.

 - Мы захватывали партии поменьше, - продолжил Бовуар. Ему показалось, что шеф смягчил позицию, и он не преминул этим воспользоваться.

 - Верно. Но те поставки шли традиционным путем, пересекали границу в предсказуемых местах. Если все поставки прекратятся, картель поймет, что что-то затевается. Такая  гигантская поставка почти наверняка следует в то место, о котором, как думает картель, нам ничего не известно. Если они шлют такое количество фентанила этим путем, значит, что они уверены в его безопасности, Жан-Ги. Но все сработает только в том случае, если мы позволим им и дальше в это верить.

 - Только не говори, что новость хорошая.

 - Мы надеялись, что это случится, ты же знаешь. Слушай, я понимаю, что для тебя особенно трудно…

 - Почему все наши разговоры в итоге сходят на эту тему? - возмутился Бовуар.

 - Потому что мы не можем разделить личные переживания и профессиональный выбор, - ответил Гамаш. - А если думаем, что можем, то заблуждаемся. Нужно это признать, изучить свои мотивы и принять рациональное решение.

 - Думаешь, я иррационален? Ты же сам все время обвиняешь меня в том, что я не полагаюсь на свои инстинкты. Что ж, послушай, что они мне говорят сейчас? И не только инстинкты, но и весь мой опыт?

Бовуар почти орал на Гамаша.

 - Это чудовищная ошибка, - почти рычал Бовуар. - Пропустить такую большую партию фентанила в США - значит поменять жизнь целого поколения. Ты хотели узнать о моем личном интересе? Вот, слушай. Ты никогда не страдал зависимостью. И понятия не имеешь, на что это похоже. А опиаты? А кустарные наркотики? Они попадают прямо в тебя. Меняют тебя. Превращают тебя в нечто ужасное. Все повторяют «восемьдесят кило». -  Он махнул рукой в сторону двери в конференц-зал. -  То, что движется к границе, не просто масса, не просто какой-то объем. Нет той меры, которой можно измерить страдания, что нас ожидают. Медленная и жалкая смерть. И не только наркоманов, которых ты готов сотворить! Как насчет всех остальных, жизни которых ты готов разрушить? Как много людей, живущих сегодня, здоровых сегодня, умрут, сэр, или будут убиты? И все из-за твоего рационального решения!

 - Ты прав, - согласился Гамаш. - Ты абсолютно прав.

Он предложил Бовуару сесть. Секунду поразмышляв, словно его заманивают в ловушку, Жан-Ги сел на свой привычный стул, на самый краешек.

Гамаш последовал его примеру, но попытался устроиться поудобнее. Попытка не увенчалась успехом, и Гамаш склонился вперед.

 - Есть мнение, что Уинстон Черчилль  знал о немецкой бомбардировке Ковентри еще до бомбежки, - начал он. - И не сделал ничего, чтобы ее предотвратить. В той бомбежке погибли сотни мужчин, женщин и детей.

Бовуар расправил нахмуренные брови. Но он ни слова не сказал.

 - Британцы взломали немецкий код, - объяснял Гамаш. – Но если бы что-то предприняли, то тем самым бы дали немцам понять, что тех раскрыли. Ковентри можно было спасти. Сохранить сотни живых людей. Но Германия тогда изменила бы код и союзники потеряли бы свое преимущество.

 - Скольких спасли благодаря этому решению? - спросил Бовуар.

Это было ужасное исчисление.

Гамаш раскрыл было рот, но передумал отвечать. Уставился на свои руки.

 - Не знаю, - наконец сознался он.

Потом поднял глаза и встретился с решительным взглядом Бовуара.

 - Есть предположение, что англичане ни разу не воспользовались своим знанием. Чтобы не потерять свое преимущество.

 - Ты шутишь?!

Очевидно, Гамаш не шутил.

 - В чем же преимущество, если ты его не используешь? - спросил Бовуар. Он был скорее изумлен, чем зол. - И если они допустили бомбежку того города…

 - Ковентри.

 - … то что же еще они могли себе позволить?

Гамаш покачал головой.

 - Хороший вопрос. Ты готов потратить все свои денежные средства. У тебя есть стратегия но ты остаешься скрягой, накапливая добро. Чем дольше ты с ним не расстаешься, тем труднее сделать это в будущем. Если бы тебе полагался только один выстрел, Жан-Ги, когда бы ты его сделал? И как бы ты узнал, что это время наступило?

 - Может статься,  когда ты решишься на выстрел, будет уже поздно. Ты слишком долго  ждал, - сказал Бовуар. - Нанесенный ущерб намного больше того добра, на которое ты рассчитывал.

Вся ярость Бовуара рассеялась при одном взгляд на шефа-суперинтенданта Гамаша, пока тот пытался найти ответ на заданный вопрос.

 - Люди начнут умирать, Жан-Ги, когда фентанил хлынет на улицы. Молодежь. Те, кто постарше. Дети, возможно. Это будет подобно огненной буре.

Гамаш вспомнил о своем посещении Ковентри с Рейн-Мари, много лет спустя после той бомбежки. Город отстроили заново, но руины собора сохранили, как символ.

Они с Рейн-Мари долго стояли возле алтаря разрушенного собора.

Несколько дней спустя после бомбежки, Кто-то нацарапал на стене слова: «Отче, прости».

Простить кого? Люфтваффе? Геринга, пославшего бомбардировщики, или Черчилля, ничего не сделавшего, чтобы остановить их?

Был ли это смелый поступок или чудовищная ошибка со стороны британского правительства, прятавшегося в своих безопасных домах, офисах или бункерах, за сотни миль оттуда?  

Так и он был в безопасности, тут, высоко над улицами Монреаля. Вдали от огненного шторма, который собирался развязать. Святой Михаил, вспомнил он. Собор Ковентри был назван в честь архангела. Самого кроткого, что приходит за душами умирающих.

Он посмотрел на свой указательный палец и удивился, заметив яркую синюю линию.  Словно 80 килограммов фентанила в своем пути на юг проследовали прямо через него.

Арман Гамаш стоял на пути наркотика от острова Мадлен к американской границе. На линии, проходящей сквозь ничтожную деревеньку в долине.

Теперь у него был шанс остановить это.

Гамаш понимал,  что отметина за принятое этим вечером решение останется на нем до конца его жизни.

 - Разве нет ничего, что бы ты мог сделать? - глухо проговорил Жан-Ги.

Гамаш ничего не ответил.

 - Шепнуть УБН? Предупредить их? – предлагал Жан-Ги.

Но знал, что этого не случится.

Гамаш сжал зубы, сглотнул, но ничего не сказал. Молча смотрел внимательными карими глазами на своего заместителя. Своего зятя.

 - Сколько времени понадобится, чтобы фентанил пересек границу, как думаешь? - наконец спросил Гамаш.

 - Если его прямо сейчас отправить? Тогда он пересечет границу завтра ночью. Может, чуть раньше. Вполне возможно, он уже в пути.

Гамаш кивнул.

 - Но пока еще есть время для перехвата, - сказал Бовуар, понимая, что намекает на время, которое есть у Гамаша для отмены решения.

Но знал, что это тоже не случится. А в глубине души Жан-Ги понимал, что и не должно случиться.

Фентанил должен пересечь границу. Их секрет нужно сохранить.

Чтобы использовать преимущество позже. В финальном coupdegrâce.

Арман Гамаш кивнул и, поднявшись, последовал к двери. Когда он ночью покинет свой офис, чтобы вернуться в небольшую квартирку, которую они с Рейн-Мари оставили за собой в Монреале, вполне возможно, что из сумрака возникнет темная фигура и последует за ним.

Последует, чтобы взыскать с него долг, который шеф-суперинтендант Гамаш будет не в силах уплатить.

Все, на что он мог надеяться - на прощение.

Глава 8

 - Я помню, ты говорила, что этот суд будет быстрым, - заметила жена судьи Кориво, Джоан. - На эти выходные мы сможем уехать?

Морин Кориво пробубнила:

 - Не знаю. Мы можем отменить бронь, если понадобится?

 - Позвоню в гостиницу и узнаю. Не волнуйся, можем поехать на следующие выходные. Вермонт никуда не денется.

Морин схватила кусок тоста, поцеловала Джоан, и шепнула:

  - Спасибо.

 - Марш отсюда и веди себя хорошо, - напутствовала ее Джоан.

 - Это ж моя песочница, и мне не обязательно вести себя хорошо.

Она выглянула наружу. Еще нет и семи утра, а солнце уже жарит вовсю.

Усевшись в машину, она ойкнула и вскочила с нагревшегося сиденья.

 - Вот же зараза, - бурчала она, включив кондиционер и осторожно опустившись на водительское место.

Жара плавила асфальт перед капотом машины, и Морин представила себе, каково будет в зале суда.

Но судья Кориво знала, что даже безотносительно жары, атмосфера будет удушающей.

*   *   *

 - Всем встать, - услышала она.

Охрана открыла дверь, и судья Кориво шагнула за порог.

Послышался гомон поднявшегося зала. Она села, остальные последовали ее примеру.

Все выглядели слегка растрепанными. А еще только утро.

Она кивнула прокурору, тот пригласил своего свидетеля, на ком остановилось вчерашнее заседание.

Шеф-суперинтендант Гамаш прошествовал к свидетельской скамье. Судья Кориво отметила, что он собран, облачен в отлично сидящий на нем костюм, который к концу дня станет, возможно, не таким уж презентабельным.

Кондиционер выключили, и в зале тут же стало душно.

А еще, когда свидетель сел, она уловила легкий аромат сандала.

Нежный запах был с ней всего лишь мгновение, прежде чем рассеялся. Затем взгляд судьи Кориво сместился на скамью подсудимых, откуда за шефом-суперинтендантом Гамашем неотрывно следили.

Долгий, пристальный взгляд, в глазах мольба. И только двое в зале замечали его. Она сама. И шеф-суперинтендант.

О чем молили эти глаза? О милосердии? Нет, оно не в компетенции Гамаша.

Взгляд же был обращен только к Гамашу, в нем выражалось отчаянное желание получить что-то именно от него.

Прощение? Но, опять же, у Гамаша нет на это полномочий.

Что мог дать шеф-суперинтендант Гамаш человеку, им арестованному, прямо сейчас?

Только одно, понимала судья Кориво.

Молчание.

Гамаш мог сохранить кое-что в секрете.

Судья Кориво перевела взгляд на шефа-суперинтенданта. Они что, заключили сделку? А она не в курсе.

И снова на экране возникла фотография кобрадора на деревенском лугу. Она останется там на протяжении всего заседания.

Казалось, он наблюдает за ними.

 - Помните, что вы все еще под присягой, шеф-суперинтендант? - спросила она.

 - Помню, Ваша честь.

 - Bon, - начал прокурор. - Вчера, перед концом заседания, вы говорили нам, что пришли к заключению - кто-то в деревне Три Сосны совершил что-то настолько ужасное, поэтому,  - прокурор указал на кобрадора, - пришлось вызвать вот это. Кто же, как вы думали, это был?

 - Я правда не знаю.

 - Я понимаю, что вы не знаете. Я спрашиваю, на кого вы подумали? У вас же были какие-то подозрения?

 - Протестую, - вступил адвокат.

Судья Кориво с сожалением поддержала его. Ей бы хотелось услышать ответ.

*   *   *

 - Совесть?! - удивилась Рут. Позади нее, за окном, стоял тоскливый ноябрьское вечер.  Холодное небо проливалось дождем. Он хлестал по стеклам, не вполне жидкий, не вполне замерзший. - Так вот что это! И за кем же она пришла?

Рут обвела присутствующих изучающим взглядом. Она сидела в одном из глубоких кресел в гостиной Гамашей. Усевшись в это кресло, она не могла подняться без посторонней помощи. Именно такой ее предпочитали видеть соседи. Комфортно устроившейся и ограниченной в действиях.

На ее коленях расположилась Роза и крутила головой по сторонам, в зависимости от того, кто в данный момент разговаривает. Вела себя как чокнутая утка.

 - Кто это сделал? - спросил Оливье, стоя в проходе между кухней и гостиной. В руке он держал багет.

 - Жаклин, - ответила Клара. - Прости. Это все, что осталось в пекарне. Она так и не научилась?

В другой руке Оливье был зажат хлебный нож с косыми зубцами. Оливье вышел через заднюю дверь и выкинул батон, в пользу какого-нибудь бобра, пожелай тот наточить зубы. Хотя предполагал, что батон так и проваляется там, пока его не обнаружит какой-нибудь археолог из будущего.  И он, как Стоунхендж, станет загадкой.

Мирна поднялась, и, с бокалом красного в руке подойдя к окну, посмотрела в сумерки.

 - «Мир, что превыше всех земных блаженств», - процитировала она. Отвернувшись от окна, продолжила: - «Спокойная, утихнувшая совесть»* (* перевод В.Томашевского).

 - Шекспир, - сказала Рейн-Мари. - Что-то все совсем не так мирно.

 - Мы еще не достигли этого состояния, - сказала Мирна. - Та штука появилась, потому что у кого-то в деревне совсем не спокойная, утихнувшая совесть.

 - Это просто человек в костюме, - возразил Арман. - И он с кем-то ведет игры разума.

 - Но не с нами, - заметил Габри.

 - Правда? - спросила Рут. - Не с нами? У нас иммунитет? Твоя совесть совершенно спокойна?

Габри замялся.

 - И у всех остальных? - не унималась Рут, окинув их взглядом и остановившись на Армане.

В этот самый момент он обнаружил себя стоящим перед дверью, которую в своих воспоминаниях старался оставить закрытой.

Он протянул правую руку. Та слегка дрожала.

Открыл дверь.

Дверь оказалась не заперта. Он не мог запереть ее, но, видит бог, пытался. Временами она сама распахивалась, открывая обзору то, что внутри.

Нет, не какой-то грязный, зловонный позор.

Перед ним возникал молодой мужчина, совсем еще мальчик. Улыбался. Был полон надежд, радости и амбиций, смягченных добротой. Худой, даже тощий, так что униформа Сюртэ висела на нем мешком.

 - Он дорастет до нее, - уверял Гамаш мать мальчишки на приеме в честь новобранцев.

Но, конечно же, этому не суждено было случиться.

Мальчик теперь стоял там, улыбался Арману. Ожидал очередного приказа. Доверял ему полностью.

Я найду тебя. Все будет хорошо.

Но этого, конечно же, не случилось.

Уйди прочь, хотел сказать Арман. Оставь меня с миром. Я так сожалею о том, что произошло, но я не в силах ничего изменить.

Он так никогда этого и не сказал. Арман знал, что если мальчишка когда-нибудь уйдет, Гамаш будет по нему скучать. Не по той невыносимой боли, которую всегда испытывает, когда дверь распахивается, но по его компании.

Это был особенный юноша.

И Арман Гамаш убил его.

Тогда случилась досадная ошибка, говорил он себе. Неверное решение, принятое в кризисной ситуации.

Это случилось ненамеренно.

Ошибка была такая глупая. Ее можно было избежать.

В тот жуткий миг он должен был свернуть направо, а не налево, и юноша был бы жив. Женился бы. Сейчас, возможно, у него были бы дети.

«Да будут ваши дни благополучными и долгими на земле».* (* Apache Marriage Blessing)

Но этому, конечно же, не суждено было сбыться.

Теперь совесть Армана восставала. И совесть эта вовсе не была похожа на фигуру в темном. Она походила на субтильного мальчишку, который никогда не обвинял, лишь улыбался.

Арман поднял руку к виску и привычно потрогал шрам. Словно печать Каина.

Рут, склонив голову, следила за Арманом. Знала, как и все они, о чем он думает сейчас. О ком он сейчас вспоминает.

Старуха перевела взгляд на свой опустевший стакан, потом на Розу, словно подозревала, что это утка все выпила.

Не впервой. Роза могла быть пьяницей. Но вообще-то, она же могла быть и трезвенницей. Всем же очевидно - очень сложно понять, когда утка пьяна.

 - А может она пришла за мной? - сказала Рут. - Более чем вероятно, не так ли?

Она улыбнулась Арману. Точно так же, как ему улыбался мальчик. В улыбке была нежность.

 - О некоторых моих проступках вам известно, - сказала она. - Я их признала и исправилась.

Клара посмотрела на Габри и переспросила:

 - Исправилась?!

 - Но есть еще один…

 - Ты не обязана нам рассказывать, - предупредила  Рейн-Мари, положив ладонь на руку Рут.

 - И что, теперь эта штука, - поэтесса ткнула пустым стаканом в сторону деревенского луга, - будет преследовать меня до скончания моих дней? Нет уж, благодарю.

 - Ты правда думаешь, что он тут из-за тебя?

 - Вполне возможно. Знаете, почему мы переехали в Три Сосны, когда я была ребенком?

 - Твой отец получил место на фабрике, кажется? - вспомнил Габри.

 - Так и было. Но известно ли вам, почему он захотел у них работать? У него была отличная работа в Монреале в CanadaSteamshipLines.* (*Канадские судоходные линии)  Он любил свою работу.

Рут гладила Розу, а та гнула свою длинную шею то ли от удовольствия, то ли от пьяного угара.

Старая поэтесса сделала глубокий вдох, как это свойственно ныряльщику перед прыжком со скалы.

 - Я каталась на льду пруда в Мон-Руаяле. Дело было в конце марта, и мама просила меня не кататься там, но я ее не послушала. Со мной отправился мой двоюродный брат. Он не хотел кататься, но я его заставила. Я же прирожденный лидер.

Друзья переглянулись, но никто ничего не сказал.

 - Мы опоздали на обед, и мама пришла, чтобы позвать нас. Увидев нас на пруду, она закричала, и я покатила к берегу, стараясь прибежать первой, чтобы свалить всю вину на кузена. Иногда я еще тот манипулятор.

Брови слушателей поползли вверх, но все опять промолчали.

 - Мой кузен маму не заметил. Думаю, ее крики заглушала его шапочка.  Или, может быть, я была настроена на мамин голос. До сих пор его слышу.

Старая женщина склонила голову. Словно прислушивалась.

 - Думаю, вы сам можете угадать, что  случилось дальше, - сказала она.

 - Он провалился под лед? – тихо спросила Рейн-Мари.

 - Провалилась я. Вдоль берега лед подтаивал быстрее. И когда ты уверен, что в полной безопасности, тут-то тебя и настигает настоящая беда. Лед хрустнул. До сих пор помню тот момент. Словно время остановилось. Я смотрела на маму, которая все еще была далеко. Помню каждый цвет, каждое дерево, солнце на снегу. Выражение маминого лица. Я ушла под воду.

 - О боже, Рут, - прошептал Габри.

 - Знаете, вода была такой ледяной, что показалась кипятком, - она обвела слушателей взглядом.

Каждый в комнате хоть раз в жизни ощущал на себе стужу в минус сорок, слышал завывания ветра, и обжигающий холод на щеках.

Но чтобы все тело разом ошпарило ледяной водой!

 - И что было дальше? - шепотом спросил Габри.

 - Я умерла, - коротко бросила Рут, возвращаясь к жизни. - А ты что думал, дурья твоя башка?

 - Что же произошло, Рут? - спросила Рейн-Мари.

 - Кузен подскочил ко мне, чтобы помочь, и провалился сам. А моя мать могла спасти лишь одного.

 - Тебя? - спросил Оливье, и приготовился к язвительной отповеди. Но ее не последовало.

Вместо этого старая женщина кивнула, глаза ее смотрели вдаль.

Она снова глубоко вдохнула.

 - Она меня так и не простила. Давно умершая, схоронена в другом краю,Со мною мать моя не провела расчет, - процитировала она свое собственное стихотворение. - И я себя никогда не прощу.

 - Увы, - проговорил Арман.

Рут кивнула. И Роза кивнула.

 - Нам пришлось перебраться сюда, - сказала Рут. - Оставить семью и друзей, тоже меня обвинявших. И ее. За то, что спасла не того ребенка.

Сидящий рядом с ней Оливье глухо простонал и обнял поэтессу за сухонькие плечики.

Рут поникла головой. Собралась сказать еще что-то. Напоследок.

Но не смогла. Как не смогла и забыть.

 - Я расстался с другом, когда он сообщил мне, что ВИЧ-инфицирован, - сказал Габри. - Я был молод и боязлив.

 - Я выписала пациентке лекарство, - сказала Мирна. – Одной молодой матери. Та страдала депрессией. Реакция на препарат была негативной, и она позвонила мне. А я попросила ее прийти ко мне утром. Но она покончила с собой ночью.

Клара взяла подругу за руку.

 - Я не послушалась тебя, - сказала Клара, посмотрев на Армана. - Отправилась искать тебя и Питера, в тот день, в рыбацкой деревне. Ты просил меня не делать этого.  Если бы я тебя послушалась, то…

Габри взял ее руку в свои.

 - Я врал и обманывал стариков и старух с их антиквариатом, - сказал Оливье. - Выплачивал им лишь часть от реальной стоимости вещей. Я больше так не поступаю. Но раньше так делал.

Он выглядел ошеломленным, словно описывал совершенно незнакомого человека.

 - Мы знаем об этом, monbeau, - сказала Рут, поглаживая его ладошку. - Ты такой говнюк.

Оливье почти весело хмыкнул.

Отдаленный, неясный поначалу шум донесся с деревенского луга. Гул голосов, становящийся громче. Перешедший в крик.

Друзья удивленно переглянулись. Арман вскочил из кресла. Бросился к двери, распахнул ее.

На деревенском лугу собралась толпа, из-за которой видна была лишь макушка кобрадора.

Незнакомца окружили.

Арман выскочил за дверь, остальные бросились за ним. Все, кроме Рут, тщетно пытавшейся выбраться из кресла.

 - Не бросайте меня!

Но ее бросили.

И снова она увидела руку матери, погруженную в ледяную воду. Протянутую вниз. Безнадежно шарящую под водой.

Ищущую ее кузена.

Но за руку ухватилась Рут. И воскресла. Лишняя, ненужная.

Простим ли, и прощенье встретим вновь, Иль будет, как обычно, слишком поздно?

 - Увы, - пробормотала она.

 - Пошли уже, старая карга.

Клара вернулась за ней, протянула ей руку. Рут посмотрела на эту руку, и крепко ухватилась за нее.

И ее вытащили.

Они бросились по тропинке к деревенскому лугу.

Глава 9

 - Ты долб**б!  - орал здоровяк.

Он стоял в центре круга и сжимал железный прут, готовый ударить.

 - Стойте! - крикнул Гамаш, продираясь сквозь толпу.

Он узнал в здоровяке нового члена дорожной бригады Билли Вильямса, но не помнил, как того зовут.

Мужик или не слышал, или плевал на услышанное, все внимание его было приковано к цели. К кобрадору. А тот просто стоял, не шевелясь. Ни на шаг не отступив. Не выказывал страха. Не защищался.

 - Давай! - подначивал кто-то.

Толпа превратилась в злобную стаю.

Арман выскочил из дома без свитера или пальто, и теперь стоял в рубашке на ледяном ветру. А вокруг них - вокруг кобрадора - толпились молодые родители, старики, соседи. Знакомые ему мужчины и женщины. Никого из них он не мог бы назвать хулиганом или смутьяном. Но всех их поразил страх. Страх их изменил.

Гамаш осторожно зашел сбоку. Проделал путь сквозь стеклянный колпак.

Он не хотел застать здоровяка врасплох, опасался, что тот среагирует. Нападет на кобрадора, находящегося в радиусе действия железного прута.

 - Пошел нахер отсюда! - визжал на кобрадора мужик. - Или выбью из тебя все говно. Клянусь богом, выбью!

Толпа подзадоривала его, и мужик крепче сжимал и поднимал выше то, что Арман определил как каминную кочергу.

У прута был отвратительный крюк, которым цепляют поленья в камине. Таким можно легко убить.

 - Тише, тише, - сказал Гамаш спокойным, но твердым голосом, шагнув ближе. - Не делай этого.

Тут он заметил движение. Кто-то отделился от толпы.

Лея Ру. Женщина шагнула между кобрадором и здоровяком.

Нападающий удивился и заколебался.

Гамаш быстро встал рядом с Леей, напротив кобрадора.

Мужик задрал кочергу и помахал ею перед ними.

 - С дороги! Ему тут не рады.

 - Почему это? - спросила Лея. - Он никому не причинил зла.

 - Шутишь что ли?! - проорал кто-то. - Да ты только посмотри на него!

 - Он пугает моих детей! - раздался еще один крик. - Разве это не зло?

 - А чья в том вина? - спросила Лея, обведя толпу взглядом. - Вы учите своих детей бояться. Он вам ничего не сделал. Он стоит тут два дня и ничего плохого не случилось. Если не считать вот этого.

 - Да ты же не местная! - проорал мужик. - Тут тебе не дом. Прочь с дороги!

 - Чтобы вы выбили из него все говно? - Лея посмотрела в толпу. - Хотите, чтобы ваши дети играли на залитой кровью траве?

 - Лучше уж пусть это будет его кровь, чем наших детей, - сказала какая-то женщина. Но она говорила уже не так громко, не так уверенно.

 - Ну, тогда тут прольется и моя кровь тоже, - уверила их Лея.

 - И моя, - добавил Арман.

 - И моя.

Кто-то еще отделился от толпы. Это был мойщик посуды Антон. Он выглядел испуганным,  становясь рядом с Гамашем. Уставился на здоровяка с кочергой.  

Клара, Мирна, Габри и Оливье присоединились к ним. Рут сунула Розу в руки какого-то зеваки и шагнула в круг.

 - Мы хотя бы на нужной стороне? - шепнула она Кларе.

 - Молчи и сделайся решительной.

Но у старой поэтессы лучше получалось выглядеть сумасшедшей.

Арман шагнул вперед и протянул руку за кочергой.

А мужик снова задрал ее.

Позади послышался шепот Рейн-Мари:

  - Арман.

Но он остался стоять, протянув руку. Смотрел здоровяку в глаза. А тот не спускал глаз с кобрадора. Наконец медленно опустил оружие, и Гамаш забрал у него кочергу.

 - Если что-то случится, - кто-то крикнул из толпы, - то вина на тебе.

Стая снова превратилась в обыкновенную толпу. Недовольные, неуспокоенные, они в конце концов стали расходиться.

 - А ты останься, - приказал Гамаш, схватив мужика за локоть, когда тот сделал шаг в сторону. - Как зовут?

 - Поль Маршан.

 - Что ж, месье Маршан, - Гамаш похлопал здоровяка по карманам в поиске какого-нибудь оружия. С холма спускалась машина Сюртэ. - У вас неприятности.

Из кармана Маршана Гамаш извлек небольшой пакетик с парой таблеток.

Арман узнал их.

 - Где вы это взяли? - он показал на таблетки.

 - Это лекарство.

 - Это фентанил.

 - Правильно. Обезболивающее.

Припарковав автомобиль, агенты Сюртэ спокойно шагали теперь по деревенскому лугу.

Направлялись прямиком к кобрадору.

 - Сюда, - позвал их Гамаш. - Вас вызвали по поводу вот этого человека.

 - Секунду, сэр, - сказал один из агентов. Для него Гамаш был всего лишь мужчиной в мокрой от дождя рубашке.

Перед новоприбывшими офицерами предстал избыток странностей, на выбор. Начиная с фигуры в темном плаще и маске.

 - Нет, я серьезно, - сказал Гамаш, добавив в голос властности.

К тому моменту почти стемнело, и полицейские развернулись, чтобы лучше рассмотреть говорящего с ними. Подошли ближе и выражение их лиц сменилось с хмурого на изумленное.

 - Блин, - проворчал один.

 - Простите, патрон, - сказал офицер постарше, приветствуя Гамаша. - Я не узнал вас.

 - Да и не удивительно.

Гамаш обрисовал ситуацию.

 - Подержите его ночь. Понаблюдайте за ним. Не знаю, может он принял вот это. - Он отдал им пакетик. - Отправьте в лабораторию.

Гамаш проводил глазами полицейских, увозящих Маршана. Что-то вывело человека из себя. Возможно, в начале вечера в пакетике было гораздо больше таблеток.  

Рут, вновь заключившая Розу в свои объятия, вернулась к кобрадору и прошептала:

 - Оставишь меня теперь в покое?

Не оставит, поняла она, возвращаясь с остальными к Гамашам.

Арман, дрожащий от холода, шагнул к кобрадору и говорил с ним.  

*   *   *

 - Что ты ему сказал? - спросила Рейн-Мари у Армана, когда тот переоделся в теплую сухую одежду.  

 - Что мне известно - он кобрадор, Совесть. Я спросил, за кем он пришел.

 - Что он ответил?

 - Ничего.

 - Спокойная, утихнувшая совесть, - проговорила Рейн-Мари.

 - Еще я попросил его покинуть Три Сосны. Слишком далеко все зашло. Тут много хороших людей, которых он пугает. Страх превращает их в ужасных созданий. Я спросил, готов ли он принять такой грех на душу.

 - Он не ушел, - констатировала Рейн-Мари.

 - Non, - ответил муж. - Он тут не закончил.

Гамаш кинул взгляд в окно. В темноте кобрадор казался еще одной сосной. Четвертой. Ставшая частью их жизни, темная фигура глубоко укоренилась в их небольшом сообществе.

Гамаш проследил глазами за направлением взгляда кобрадора. Взгляда, который незнакомец не опустил, даже находясь под угрозой избиения. А возможно и смерти.

Там, в свинцовой раме окна, виднелся силуэт одного из тех немногих, кто не вышел к толпе на луг. Не примкнул ни к защитникам, ни к нападающим.

Отвернувшись от окна, Жаклин продолжила месить тесто.

Глава 10

 - Вы попросили его уйти. Вы, должно быть, догадывались, что произойдет дальше, - сказал генеральный прокурор. - Появилась реальная угроза жизни.

 - Человек был в ярости, его спровоцировали, - ответил шеф-суперинтендант Гамаш. - Люди иногда говорят вещи, которых совсем не имеют в виду.

 - Люди совершают поступки, о которых позже сожалеют, - возразил прокурор. - Когда они в ярости. Но совершенного не изменишь. Убийство может быть непредумышленным, но все равно человека лишили жизни. Наверняка, будучи главой убойного отдела, вы усвоили эту истине.

 - Это так, - согласился Гамаш.

 - И все же вы продолжали бездействовать. Если не тогда, то когда же? Чего вы ждали?

Гамаш посмотрел в лицо прокурору, затем на публику, заполнявшую душный зал суда. Он знал, как это прозвучало. Как бы оно прозвучало для него самого.

Но он не мог предпринять ничего, по крайней мере, ничего законного. Или действенного.

То, что случилось в тот ноябрьский вечер, доказывало, что кобрадор преуспел.

Шеф-суперинтендант Гамаш сомневался, что произошедшее было идеей Маршана. В деревне он жил совсем недавно и никогда не попадал в неприятности, до этой ночи. Значит, кто-то над ним поработал. Уговорил его, прямо или косвенно, напасть на кобрадора.

Гамаш также сомневался, что целью было убийство Совести. Скорее всего, нужно было припугнуть ее как следует. В конце концов, кто угодно бросится наутек от вооруженного кочергой сумасшедшего мужика?

Несмотря на расхожее мнение, мертвые не молчат. Они все время нам что-то рассказывают. Если бы кобрадора убили, то сняли бы с его лица маску, и выяснили, кто им был. И наверняка узнали бы, ради кого он приходил.

А вот если кобрадор просто убежит, никто не узнает, кто он, или зачем появился однажды в Трех Соснах.

Или за кем он приходил.

Тогда-то Гамаш и начал догадываться.  Первая догадка пришла к нему в виде маленького пластикового пакетика. С чумой.

Но план провалился. Совесть не сдвинулась с места. Не дрогнула. Готова была рискнуть жизнью во благо дела.

Совесть кое-что знала о ком-то в деревне. И этот кто-то уже порядком напуган.

Но на суде об этом не говорили. Генеральный прокурор не спрашивал, а Арман Гамаш не делился информацией.

 - Мистер Залмановиц, - позвала судья, и генеральный прокурор подошел к судейской скамье. - Месье Гамаш не под судом. Следите за речью.

 - Да, Ваша честь.

Однако прокурор смотрел так, словно Гамаш был для него очередным обвиняемым, а не свидетелем обвинения.

Сидящие за скамьей Залмановица репортеры бешено стучали по клавишам.

Судья Кориво знала - есть множество путей, ведущих к осуждению. Есть разные виды судов.

И шеф-суперинтендант Гамаш будет признан виновным.

Она переключила внимание на прокурора. На эту лошадиную задницу.

Судья Кориво уже не пыталась подавлять эмоции. Она лишь изо всех сил старалась, чтобы те не проникли в ее высказывания. Иначе не миновать судебной ошибки. И тогда разбирательство действительно переместится в апелляционный суд.

 - Вас поразило, - продолжил прокурор, - что Лея Ру вышла на защиту кобрадора?

 - Я бы удивился, увидев любого, стоящего между мужчиной, размахивающим кочергой, и его жертвой.

 - И, тем не менее, именно так вы и планировали поступить?

 - У меня специальная подготовка.

 - О, да, я постоянно забываю.

По залу прокатилась волна смешков, прерванная стуком молотка судьи Кориво. Жаль, что она не может постучать прямо по прокурорской макушке.

 - Я был знаком с мадам Ру, - сказал Гамаш. - Знал про ее успехи в политике. Жестокое поприще, особенно в Квебеке.

 - Вы считаете, что с ее стороны это была уловка? Она так поступила, чтобы заработать политический капитал?

 - Если так, то она бы приняла сторону толпы, вам не кажется? - спросил Гамаш. - Зарабатывая электорат, популисты охотнее подпитывают злость и страх. Будь она сторонницей такого подхода, вряд ли стала бы защищать постороннего, чужака.

Это заткнуло рот прокурору, и слева от Гамаша, с возвышения, фыркнули.

 - Я хочу сказать, что мне известна репутация мадам Ру. По долгу службы я часто общаюсь с высокопоставленными членами правительства, избранными или назначенными. Приходится слышать разное в залах Национального собрания и в кулуарах, перед заседаниями комитетов. У Леи Ру репутация жесткого, но принципиального политика. Мощное сочетание качеств. Она протолкнула множество прогрессивных законов в Национальном собрании, часто действуя против воли лидеров партии.

 - То есть, она ставит свои принципы выше своей карьеры? - уточнил прокурор.

 - Видимо, так.

И все же, работа в убойном отделе научила Гамаша совсем другому - нельзя доверять внешним проявлениям.

*   *   *

 - Вы поступили очень смело! - восхитилась Клара, когда они вернулись к Гамашам.

 - Можете поверить, что это сработало?! - Лея округлила глаза, раскраснелась. Даром, что пришла с холода.

Рейн-Мари пригласила Лею и Матео разделить с ними ужин.

Лея испытывала воодушевления после усмирения толпы. Адреналин зашкаливал. Гамаш знал об этом не понаслышке.

Сердце бухает. Всеми силами стараешься не выдать страха. Отстоять свою позицию. Тело в напряжении, в голове шум.

А потом все заканчивается. И лишь адреналин, как наркотик, бежит по венам. Все они это испытывали, но вряд ли сильнее Леи, осмелившейся выйти первой.

 - Жалко, что Патрик и Кати не с нами, - сказала Рейн-Мари, провожая гостей на кухню. - Я видела, как они уезжали в начале вечера.

 - Они ужинают в Кноультоне в Ле Реле, - сообщила Лея. - Ночь стейка с картофелем. Пропустили все веселье.

 - Что-то я сомневаюсь, что Патрик был бы чем-то полезен, - буркнул Матео.

Скорее всего, он прав, подумал Гамаш, который тоже обратил внимание на боязливость Патрика. Но решил ничего не говорить, тем более его друзьям.

А может, Патрик не такой уж и друг? Особенно теперь. Кажется, в этот раз они проводят с ним времени меньше, чем в предыдущие приезды.

 - Выглядит аппетитно, - сказала Рейн-Мари, раскладывая по тарелкам запеканку, принесенную Оливье. - Merci.

 - Всегда пожалуйста.

 - Давай же, скажи им правду, - начал Габри, беря теплую булку, заменяющую багет. - Это готовил не он, а Антон.

 - Мойщик посуды? - удивился Матео, смотря на запеканку теперь с некоторым сомнением.

Курица была нежной, тонко приправленной. Сложная запеканка. Знакомая, но экзотическая в то же время.

 - Это все разные коренья, которые он собирает в лесу, - объяснила Мирна. - NouveauQuébeccuisine.* (* новая кухня Квебека).  Именно ее он хочет создавать.

 - Мойщик посуды?! – переспросил Матео.

 - Все мы кем-то начинали, - заметила Мирна.

 - Давно он тут? - спросила Лея. - Не помню, чтобы видела его, когда мы приезжали прошлый раз.

 - А он запоминающийся, - заметила Клара, представив  стройного молодого мужчину с растрепанными волосами, всегда готового улыбнуться.

 - Он приехал пару месяцев назад, - ответил Габри. – Они с Жаклин вместе работали в каком-то доме, и одновременно остались без работы.

- В доме? В смысле, в доме престарелых? - переспросила Лея.

 - Нет, - ответил Оливье.- В доме, в частном владении. Она была няней, полагаю, а он -  личным поваром.

 - В каком-то доме, - повторил Матео.

 - Вам нравится ваша новая работа, Арман? – сменила тему Лея.

 - «Нравится» не совсем верное слово, - ответил Гамаш. - Я пока просто пытаюсь не утонуть. Позвольте-ка спросить кое о чем? Когда два года назад вас впервые избрали, вы инициировали законопроект, о котором очень беспокоились, помнится мне.

 - Верно. У большинства новичков имеются законопроекты, судьбу которых они принимают близко к сердцу. Такие чаще всего терпят поражение.

 - А ваш законопроект? - поинтересовалась Клара.

 - И мой. Билль о решении проблемы переполненности отделений скорой помощи.

 - Вообще-то, речь шла о борьбе с наркотиками, - поправил ее Арман.

 - А, да, верно.

 - Я внимательно читал ваш законопроект, - сказал Гамаш. - В то время я руководил убойным отделом, и могу сказать, что огромный процент преступлений, убийств, в частности, в Квебеке связан с торговлей наркотиками.

  - И как вам законопроект?

 - Я подумал, что он предлагает неординарные решения в провальной ситуации.

 - Тогда почему этот законопроект провалился? - спросил Габри.

 - По нескольким причинам, - сказал Гамаш.

Высокопоставленные офицеры Сюртэ брали взятки. Коррупция добралась до правительства. Картели приобретали все больше власти и диктовали условия.

Ничего этого он им не сказал. Но одну тему он мог поднять для обсуждения.

 - Может показаться незначительным, но одной из причин стало то, что вы назвали законопроект в честь кого-то. Не помню имени, к сожалению.

 - Эдуар, - ответила Лея. - А в чем проблема?

 - Это сделало законопроект похожим на ваш личный крестовый поход. Его целью мог быть пиар, а не на радикальное решение растущей социальной угрозы.

 - И другие законы называют именами людей, - заметила Клара. - Таких множество.

 - Совершенно верно, но те, что успешны, изначально имели колоссальную поддержку со стороны общественности. Их авторы уже сделали свою работу. На их стороне СМИ, общество и коллеги-политики. У вас же, - он обратился к Лее, - всего этого не было.

 - Это так. Если политика искусство, то я пока рисую пальцем.

 - Итак, кто это - Эдуар? - спросила Рейн-Мари.

 - Он был нашим соседом по комнате в Университете Монреаля, - сказал Матео.

 - Мы там все тусовались вместе, - добавила Лея. - Эдуар был одним из компании.

 - Он был чуть больше чем один из компании, не так ли? - проговорил Матео.

Даже при свете свечей все заметили, как Лея покраснела.

 - Я всегда к нему нежно относилась, - созналась Лея. - Да и все мы. Даже ты, думаю.

Матео рассмеялся, вздохнул:

  - Он был чертовски привлекательным.

 - И что с ним случилось? - поинтересовалась Мирна.

- Не догадываетесь? - спросил Матео.

Возникла пауза.

 - Он, должно быть, был очень юн, - предположила наконец Клара.

 - Не исполнилось и двадцати, - ответила Лея. - Он спрыгнул с крыши. С высоты  пятнадцати этажей. Был под кайфом. Это случилось давно.

 - Не так уж и давно, - возразил Матео. - И мы все очень гордимся, что первым законопроектом Леи после ее избрания стал LaloiEdouard.

Закон Эдуара.

 - Он провалился, - напомнила Лея.

 - Вы хотя бы попытались, - сказал Гамаш. - Теперь вы знаете гораздо больше о процедуре. Не думали предложить свой законопроект повторно? Может, мы смогли бы совместно поработать над написанием жизнеспособного билля?

 - С нетерпением жду этого, - уверила его Лея.

Гамаш помолчал, откинулся на спинку кресла. Задумался.

Лея Ру проявила вежливость, но не выглядела слишком заинтересованной в совместной работе с главой Сюртэ над прекращением наркотрафика.

С чего бы это, подумал он. И почему она вдруг запамятовала, что первым ее законопроектом, ее приоритетом, был закон Эдуара?

Опять одна видимость? Как и незнакомец на деревенском лугу, скрывающий то, что под маской.

Глава 11

Утром оно исчезло.

Арман стоял на веранде в пальто, кепке и перчатках, с Анри и Грейси на поводках. Издалека казалось, что на поводке сам Гамаш.

Все трое неотрывно смотрели на опустевший луг, окутанный утренним туманом.

Арман огляделся. Окинул взглядом дома, сады, пустынную грунтовую дорогу, ведущую в Три Сосны, указывающую, как стрелка компаса, главное направление.

Ничто не нарушало покоя. Лишь пение птиц да несколько голубых соек, сидящих на спинке скамейки.

 - Гулять, - скомандовал он собакам, спуская их с поводков.

Анри и Грейси помчались вниз по ступенькам, вдоль по тропе, по тихой дороге и прямо на луг, а там стали играть в догонялки, нарезая круги вокруг трех высоких сосен.  

Грейси, как заяц, передвигалась скачками.

«Не может быть…» - подумал Арман, наблюдая за ней.

Задние ее лапки были крупнее передних, это правда. И ушки становились все длиннее и длиннее.

Но никакой ясности в том, кто она, пока так и не появилось. Лишь одна вещь была несомненна.

Кем бы она не была, она принадлежит им.

Он заметил движение слева и повернулся. В окна верхнего этажа виднелась большая темная фигура.

Арман впился в нее глазами, напрягся.

Но фигура шагнула назад, на нее упал свет лампы, и Гамаш понял, что это Мирна.

Она махнула ему рукой и через минуту вышла в теплом шерстяном пальто и ярко-розовой шапочке с помпоном, а в руке вынесла самую большую чашку кофе, какую ему когда-либо доводилось видеть. Чашка больше смахивала на ведро.

 - Наш друг исчез, - заметила она, шагая рядом. Ее резиновые сапоги чавкали по грязи при каждом шаге.

 - Oui.

 - Видимо, Поль Маршан все-таки напугал его.

 - Видимо.

Гамаш чувствовал облегчение. Но любопытство не оставило его, и медленно шагая по лугу, он размышлял - узнают ли они когда-нибудь, к кому приходил кобрадор. И почему исчез.

Вся деревня казалась теперь светлее, оживленнее. Даже солнце пыталось прорваться сквозь холодный туман.

Они уже почти свыклись с присутствием фигуры на лугу, как человек привыкает к запаху навоза на поле. Это неизбежно. И может быть даже полезно. Но вряд ли приятно.

И вот кобрадор - Совесть - исчез. Обвиняющий перст пропал из центра их мироздания. Их маленькая деревенька снова принадлежала им самим.

Мирна, стоящая за его спиной, облегченно вздохнула. Теплое облачко ее дыхания взлетело в свежий утренний воздух.

Арман улыбнулся. Он чувствовал то же самое. Впервые за несколько последних дней расслабился.

 - Как думаешь, добился он того, за чем приходил? - спросила Мирна.

 - Должно быть. Иначе, почему ушел? Если уж он рискнул быть избитым месье Маршаном, то не представляю, что побудило его внезапно сдаться.  

 - Интересно, как выглядит для кобрадора успешное выполнение задуманного? - задалась вопросом Мирна.

 - Тоже об этом подумал, - сознался Арман. - Для современного типа, того, что в цилиндре, результатом является оплата долгов. Денежная транзакция. Тут же совершенно другой случай.

Мирна кивнула.

  - Окей, что меня на самом деле интересует, так это к кому он приходил, и что натворил тот человек. Вот. Я созналась.

 - Что ж, это так ненормально, - сказал он с улыбкой.

 - А ты?

 - Может быть, чуть-чуть любопытствую.

Некоторое время они шли молча.

 - Это не просто любопытство, Арман. Кое-что другое. Совесть ушла.

 - Это значит, что тут остался кто-то без совести. Вполне возможно.

Дальше в рассуждениях никто из них пойти не пожелал. Обоим просто хотелось насладиться настоящим моментом. По-особому свежим ноябрьским утром,  запахом дымка, витающим в воздухе. Мягким солнцем, холодным туманом с нотками мускуса, ароматом земли и сладким запахом сосен.

 - «И за яблоневой листвою, детей, которых не видно», - произнесла Мирна, наблюдая за Анри и Грейси, резвящимися под соснами. – «Лишь слышно их, полуслышно в тиши меж двумя волнами».* (*перевод А. Сергеева)

 - Хм, - хмыкнул Арман. Ее чавкающие шаги позади совсем не раздражали, отбивали ритм. Как убаюкивающий метроном. - Т.С. Элиот.

Все больше и больше птиц возвращалось на луг.  Анри валял Грейси по мокрой траве, ее хвост яростно вертелся, и она делала вид, что толкает его своими маленькими лапками.

 - Литтл Гиддинг* (*Местечко в графстве Хантингдоншир, оплот англиканства и роялизма во время  гражданской  войны  1641-1649  гг.), - сказала Мирна.

На секунду ему показалось, она сказала «легкомысленный» * (*giddy). Что Грейси слегка легкомысленна, каковой она и была. Но потом он понял, что Мирна говорит о стихотворении, которое только что процитировала.

 - Я там был, знаешь ли, - сказал он.

 - В Литтл Гиддинге? - уточнила Мирна. - Это реальное место? Я думала, Элиот его выдумал.

 - Non. Это недалеко от Кембриджа. Ха! - Гамаш улыбнулся.

 - Что такое?

 - Население Литтл Гиддинга составляет что-то около 25 человек. Напоминает нашу деревню.

Они сделали еще несколько шагов сквозь мирное утро.

 - «И все разрешится», - продекламировал он. – «И сделается хорошо»* (*перевод А. Сергеева).

 - Ты в это веришь? – спросила Мирна.

Стихотворение, как она знала, об обретение мира, гармонии и простоты.

 - Верю, - ответил Арман.

 - Знаешь, первой это сказала Юлиана Норвичская* (*английская духовная писательница, автор первой книги, написанной женщиной на английском языке), - заметила Мирна. – «Все должно быть хорошо, и все будет хорошо, и все, что ни произойдет, будет во благо».

Ее резиновые сапоги продолжали хлюпать ритмично и успокаивающе, поэтому ее слова и мир вокруг слились воедино.

 - Я тоже в это верю, - сказала она. - Сложно не верить в такой день, как сегодня.

 - Весь фокус в том, чтобы сохранить веру в самый разгар бури, - проговорил Арман.

И Мирна вспомнила, что хотя стихотворение было про обретение мира, но наступил он только после пожарища. После ужасающего очищения.

 Еще в «Литтл Гиддинге» говорилось о поверженном короле. Она взглянула на своего спутника, и вспомнила их разговор, состоявшийся прошлым вечером. Насчет совести.

У них был поверженный король. По сути, все они были повержены.

 - Думаю, всякий в этой деревне верит, что все станет хорошо, - сказал Арман. - Поэтому-то мы и здесь. Нас всех постигли неудачи. А потом мы все приехали сюда.

Слова в его устах звучали так просто и разумно - логический ход волшебных событий.

 - Пепел, пепел, - промурлыкала Мирна,  - Все умрут * (* Слова детской считалки).

Гамаш улыбнулся.

 - Мои внучки играли в эту игру в прошлый свой приезд. Прямо тут.

Он показал на деревенский луг. На то самое место, где еще недавно стоял кобрадор.

Он так и видел Флоранс и ее сестричку Зору, взявшихся за руки и крутящихся на лугу, напевающих старую народную песенку. Песня казалась невинной, но в ее древнем ритме звучало что-то тревожное.

Он представил, как дети хохочут. А потом падают на землю. И там замирают неподвижно.

Ему это виделось одновременно смешным и огорчительным. Видеть тех, кого любишь, лежащими, словно мертвые, на лужайке. Рейн-Мари говорила, что этой песенке несколько сотен лет и возникла она в темные века. Во время чумы.

 - Что? - спросила Мирна, увидев выражение его лица.

 - Просто подумал о кобрадоре.

Это было не вполне правдой. Он подумал о маленьком пластиковом пакетике, вынутом из кармана Маршана.  

Раз кобрадор ушел, Арман может отправляться на работу. Позвонит в лабораторию - узнает, что было внутри пакета. Хотя ответ и так известен.

Фентанил. Чума.

Пепел, пепел, подумал он. Мы все умрем.

 - Все будет хорошо, - успокоила его Мирна.

 - Хорошо, хорошо, - послышался позади знакомый голос, и обернувшись, они увидели Рут и Розу, ковылявших с холма, от церкви Св. Томаса.

 - Ты сегодня рано, - заметил Арман, когда старая поэтесса присоединилась к ним.

 - Не спалось.

Арман с Мирной переглянулись. По опыту они знали, что Рут по большей части либо спит, либо в отключке. Пробуждается раз в час, говорит что-нибудь неприятное и снова засыпает, словно часы с кукушкой.

 - Пошла в церковь, чтобы посидеть в тишине и покое, - объяснила Рут.

И снова Арман с Мирной переглянулись, представляя, что же такого могло произойти у нее дома, а еще вернее, в ее голове, что Рут потребовалось искать убежища.

 - Его уже не было, когда ты вышла? - спросил Арман.

 - Кого?

 - Сама знаешь, - подхватила Мирна.

 - Вы имеете в виду тореадора?

 - Да, - сказала Мирна, не удосужившись поправить старушку, так как подозревала, что Рут отлично известно, что ни одного укротителя быков в деревню не приходило. Хотя, Господь ведает, им бы не помешала помощь в борьбе со всякими быками.

 - Он ушел, - ответила Рут. - Но Михаил крутился рядом. Выводил из себя.

 - Архангел? - уточнил Арман.

 - Кто ж еще? И я доложу тебе, этого ангела не переслушаешь. Бог то, Бог се. Потому я и пошла в церковь, чтобы быть подальше.

 - От Бога? - спросила Мирна, разглядывая помятую старушку. - И что ты там делала?

 - Молилась.

 - Молилась?! - Мирна, раскрыв рот, посмотрела на Армана, потом растопырила пальцы, изображая птичьи когти.

Арман сжал губы, чтобы не рассмеяться.

 - За кого молилась? - спросил он старую поэтессу.

 - Ну, начала я с просьбы, чтобы всякого, кто меня взбесит, ждал бы ужасный конец. Потом я помолилась о мире во всем мире. А напоследок помолилась за Люцифера.

 - Ты сказала, за Люцифера? - переспросила Мирна.

 - А чего так удивленно? - спросила Рут, переводя взгляд с одного на другого. - Кто же больше него нуждается в молитве?

 - Мне на ум приходят те немногие, кто заслуживает молитвы гораздо больше, чем он, - ответила Мирна.

 - И кто ты, чтобы судить? - спросила Рут без тени недоброжелательности. Хотя теперь Мирна слегка побаивалась, что была добавлена в список лиц, за которых молилась Рут.  - Величайший грешник. Самая потерянная душа. Ангел, не просто упавший на землю, а ударившийся так сильно, что провалился сквозь землю.

 - Ты молилась за Сатану? - снова спросила Мирна, не желая уходить от темы, и надеясь на помощь Армана. Но тот лишь пожал плечами, как бы давая понять: «Она в твоем распоряжении».

 - Засранец, - буркнула Мирна.

И тут до нее дошло.

  - За него? Или ему?

 - За него. За него. За него. Боже, и эти люди называют меня слабоумной. Он был лучшим другом Михаила. Пока не попал в неприятности.

 - Под неприятностями ты понимаешь войну на небесах, когда Люцифер пытался свергнуть Бога? - уточнила Мирна.

 - О, так ты в курсе той истории?

 - Да, тот еще блокбастер.

 - Что ж, никто из нас не совершенен, - заметила Рут. - Все мы совершаем ошибки.

 - Его ошибки покруче всех остальных, -  сказала Мирна.  - Особенно учитывая, что Люцифер так и не раскаялся.

 - А это повод не прощать? - спросила Рут. Казалось, она искренне ошеломлена. Даже потерялась на секунду. - Михаил сказал, Люцифер был самым красивым и самым умным из всех них. Они называли его Сыном Зари. Он был сияющим.

Рут оглянулась на домики, на сады и лес. Их окружал душистый туман, сквозь который пробивалось солнце.

 - Глупый, глупый ангел, - прошептала она, потом повернулась к ним. - Обычно считается, что советь это хорошо, но позвольте поинтересоваться: сколько ужасных поступков совершено во имя совести? Она отличный предлог для отвратительных дел.

 - Это тебе твой друг Люцифер сказал? - спросила Мирна.

 - Нет, мне об этом поведал архангел Михаил. Перед тем, как попросил молиться за самого большого грешника.

 - У которого нет совести, - заметила Мирна.

 - Или она изувечена. Совесть не всегда к добру. Сколько народу погублено, сколько абортариев взорвано, сколько чернокожих линчевано, сколько евреев убито людьми, действующими по зову совести?

 - Так ты думаешь, именно это к нам и приходило? - спросил Арман. - Совесть, сбившаяся с пути?

 - Откуда мне знать? Я старая сумасшедшая женщина, которая молится за Сатану и воспитывает утку. Было бы глупостью слушать меня, не так ли? Пошли, Роза, пора завтракать.

И обе они поковыляли к дому Гамашей.

  - Совесть ведет нас, - прокричала им вслед Мирна, - чтобы мы поступали правильно. Были храбрыми. Самоотверженными и бесстрашными. Противостояли тиранам, чего бы это ни стоило.

Рут остановилась, обернулась.

 - Ты даже можешь сказать, что она сияющая, - проговорила поэтесса, задержавшись на ступенях крыльца и смотря Мирне прямо в глаза. - Иногда все не к добру.

Глава 12

Когда Совесть исчезла, шеф-суперинтендант Гамаш решил, что теперь можно вернуться в Монреаль, к работе.  Ведя машину сквозь ноябрьский туман, не желавший рассеиваться,  он добрался до штаб-квартиры Сюртэ и провел весь день за бумажной работой и встречами, которые откладывал, пока в Трех Соснах находился кобрадор.

Обедал он с новой главой отдела серийных убийств в одном из бистро Старого Монреаля. За супом и поджаренными сэндвичами они обсудили организованную преступность, картели, наркотики, отмывание денег, угрозу терроризма, банды байкеров.

Самые актуальные темы.

Гамаш отложил свой бутерброд и заказал экспрессо, пока суперинтендант Туссен приканчивала кубинский сэндвич.

 - Нам нужны еще ресурсы, патрон, - сказала она.

 - Non. Нам нужно эффективнее использовать то, что имеем.

 - Мы делаем все, что в наших силах, - сказала Туссен, склонившись ближе к шефу-суперинтенданту. - Но мы зашиваемся.

 - Вы недавно в должности…

 - Я в отделе серийных убийств пятнадцать лет.

 - Но отвечать за все - это нечто другое, non?

Она положила свой сэндвич, вытерла руки, кивнула.

 - Вам поручили сложную задачу. Но это же и прекрасная возможность, - продолжил шеф. - Вы можете перестроить весь департамент. Организовать его, переформировать по своему усмотрению. Отбросить старые идеи, начать все заново. Я выбрал вас, потому что вы боролись с коррупцией и заплатили за это.

Мадлен Туссен кивнула. Она была на пути к увольнению, когда Арман Гамаш вернул ее обратно.

Она не была уверена, что должна благодарить его за это.

К ней теперь были прикованы все взгляды.

Впервые женщина у руля отдела по расследованию серийных убийств. Впервые гаитянка возглавляет департамент.

Это, как считает ее муж, непосильная задача. Как если бы корабль, полный дерьма, тонул в океане мочи.

А она только что приняла на себя капитанство.

 - Они выбрали тебя, потому что ты чернокожая, - говорил ее муж.  - Ты - расходный материал. Если облажаешься - нормально. Ты сделаешь за них грязную работу, отмоешь их дом, как это десятилетиями делали гаитянки. И знаешь, что получишь в награду?

 - Нет. Что же? - Хотя она понимала, куда он клонит.

 - Еще больше дерьма. Вокруг тебя сплошь merde, а ты коза отпущения, жертвенный агнец…

 - Что-то ты все о животноводческой ферме, Андрэ. У тебя есть, что мне сказать?

Он еще сильнее разозлился. Хотя, он часто бывал зол. Никаких оскорблений, никакого насилия, нет. Но он был тридцатидевятилетним чернокожим мужчиной. Его так часто останавливала полиция, он сбился со счета. Они вынуждены были тренировать своего четырнадцатилетнего сына с пеленок, учить его, как вести себя, если тебя остановил полицейский.  Если тебя преследуют. Преследуют целенаправленно. Если толкают и провоцируют.

Не спорить. Двигаться медленно. Показать руки. Быть вежливым, делать, что просят. Не спорить.

Андрэ имел право на гнев, на долю цинизма.

Она тоже часто злилась, временами выходила из себя. Но хотела дать им еще один шанс, последний. Раз уж и ей дали последний шанс.

 - Может ты и прав, - сказала она мужу. - Но я должна попробовать.

 - Гамаш такой же, как остальные, - говорил муж. - Вот подожди. Полетит говно, он шагнет в сторону, и под огнем окажешься ты. Для этого он тебя и выбрал.

 - Он меня выбрал, потому что я отлично делаю свою работу, - разозлилась Мадлен. - И если ты этого не видишь, тогда у нас будет другой разговор.

Она впилась в него глазами, ее злость усилилась от предположения, что муж прав.  

И вот она сидела с шефом-суперинтендантом Гамашем за маленьким деревянным столиком, в окружении смеющихся и болтающих посетителей закусочной.

Он просил ее взять на себя постройку корабля посреди океана. Корабль с дерьмом зачерпнул мочи, а шеф желает, чтобы она не просто залатала течь, но и перестроила все судно?

Мадлен Туссен посмотрела в его утомленное лицо. Если бы это было все, что она видит, то надо было признать, что он просто выдохся, а его последователи обречены. Но ей были видны и морщинки вокруг глаз и губ, говорившие о веселом нраве больше, чем об усталости. А глубоко карие глаза не просто полны ума, они полны чуткости.

В них доброта.

И решимость.

Перед ней сидел человек во всей силе своей власти. Он снизошел до того, чтобы пошарить в навозе и вытянуть ее наверх. Наделил ее полномочиями за пределами воображения. Попросил встать с ним рядом. Бороться вместе с ним.

Возглавить отдел серийных убийств.

 - Когда ваши силы будут на исходе, приходите, поговорим, - предложил он ей. - Я знаю, каково это. Я чувствовал себя так же.

 - С кем говорили вы, сэр?

Он улыбнулся, и морщинки сделались глубже.

 - С моей женой. Я рассказываю ей все.

 - Все?!

 - Ну, почти. Очень важно, Мадлен, не изолироваться от людей. Изоляция не прибавит толку в нашей работе. Она сделает нас слабее, ранимее.

Та кивнула. Об этом стоило задуматься.

 - Мой муж говорит, что вы делаете меня капитаном тонущего корабля. Что ситуация безнадежна.

Гамаш задумчиво кивнул, и сделал глубокий вдох.

  - Он прав. Частично. Ситуация в нынешнем ее состоянии безнадежная. Как я сказал на собрании, война с наркотиками проиграна. И что же нам делать?

Туссен покачала головой.

 - Подумай, - настаивал Гамаш.

Она так и сделала. Что делать, когда ты проигрываешь?

Сдаться, или…

 - Мы изменимся.

Он с улыбкой кивнул ей.

  - Изменимся. И не слегка. Нам требуются радикальные перемены, и этого, к сожалению, невозможно ожидать со стороны старой гвардии. Перемены требуют смелого и творческого мышления. И храброго сердца.

 - Но вы-то сами…

Она остановилась как раз вовремя. Или не вполне вовремя, как знать.

Шеф-суперинтендант Гамаш весело взглянул на нее.

 - Старый?

 - Э...

 - Э? - переспросил он.

 - Старше, - проговорила она. - Désolé.

 - Не за что. Это же правда. Но кто-то должен взять на себя ответственность. Кто-то должен стать крайним.

Мадлен Туссен поняла, что во многом ее муж был прав. Но он ошибался в главном - не она будет козленком, привязанным к колышку для приманки хищника.

Этим козленком станет Гамаш.

 - У нас есть огромное преимущество, суперинтендант, - продолжал Гамаш, на этот раз жестким и деловым тоном. - Вообще-то, даже несколько. Наши предшественники большую часть сил тратили на нарушение собственных законов и укрывательство. А большую часть времени - на междоусобные войны. Палили друг по другу, временами в буквальном смысле. Преступность вышла из-под контроля, частично потому, что внимание старших офицеров Сюртэ было приковано к их собственной продажности, отчасти потому что картели платили большие деньги за то, чтобы на их деятельность прикрывали глаза.

 - Они добровольно ослепли, -  сказала Туссен. -  В обмен на деньги и власть.

 - Да. Очень по-гречески.

Но шеф не выглядел веселым. И Мадлен подумала, что это или шутка, или он и впрямь воспринимает все как древнюю трагедию,  разыгрываемую в декорациях Квебека.

 - А сейчас? - спросила она.

 - Как вы и сказали, мы изменимся. Поменяем все. Но будем делать вид, что не изменилось ничего, - он изучающе посмотрел на нее. - Единственная причина того, что мы вот такая полиция, какая мы есть, это потому что кто-то сотню лет назад организовал нас таким образом. Но то, что работало тогда, не работает сейчас. Вы молоды. Используйте это как преимущество. Наши же противники ожидают от нас старой тактики.

Он склонился к ней ближе, понизил голос. Но тон его был энергичным и почтительным.

 - Переустрой все, Мадлен. Сделай нас новыми и сильными. Это наш шанс. Пока все думают, что мы на такое не способны. Пока никто за нами не смотрит. Твой муж не одинок в своих суждениях. Все поголовно считают, что Сюртэ непоправимо загублено. Речь не только о репутации, мы тут гнием. Еле держимся, настолько все шатко. И знаешь, что? Все они правы. Мы можем потратить время, энергию и ресурсы для поддержания смертельно поверженной структуры, а можем начать все сначала.

 - И что же нам делать? – ей передалось его волнение.

Он откинулся на спинку стула.

 - Не знаю.

Мадлен почувствовала себя слегка вымотанной. Но, в какой-то мере, она была рада услышать подобный ответ. Это означало, что она сможет внести свой вклад, а не просто реализовать чужую идею.

 - Я жду предложений, - сказал Гамаш. - От тебя. От остальных. Я их обдумаю.

Как много утренних и вечерних часов этой осени он провел в компании Анри и Грейси, сидя на скамейке на холме над Тремя Соснами. Однажды с экземпляром «Настигнутого радостью», в другой раз, читая про «храброго человек в храброй стране».

Он смотрел на крохотную деревушку, живущую своей жизнью, на горы и леса за ней, на позолоченную ленту реки. И думал. Думал.

Он дважды отклонял предложение стать шефом-суперинтендантом Сюртэ, главным полицейским Квебека. Отчасти потому, что ему не хотелось стоять на мосту, когда корабль, так им когда-то любимый, потонет на его глазах. А он не видел способа спасти его.

Но когда его попросили в третий раз, он снова уселся на скамейку и стал размышлять. О коррупции. О понесенном ими ущербе.

Размышлял об Академии Сюртэ, о ее новобранцах. Размышлял о мирной жизни. О покое. Здесь, в Трех Соснах. Вне карт и радаров.

О жизни в безопасности.

Часто к нему присоединялась Рейн-Мари. Они молча сидели рядышком. Пока однажды вечером она не сказала ему:

 - Я тут думала об Одиссее.

 - Странно,  - он повернулся к жене. - А я нет.

Рейн-Мари рассмеялась.

  - Я думала о его уходе от дел.

 - Одиссей вышел на пенсию?

 - Именно. Он состарился и устал от войны. Устал даже от моря. И тогда он взял весло и ушел в лес. Он шел и шел, пока не повстречал людей, которые понятия не имели, что такое весло. И там он построил себе дом. Там, где никто не слышал про Одиссея. Где никто не слышал о Троянской войне. Где он мог прожить остаток жизни анонимно. И мирно.

Арман долгое время сидел неподвижно и тихо, обозревая Три Сосны.

Потом поднялся и отправился домой. Там снял трубку телефона и набрал номер.

Война Одиссея завершена. Он выиграл.

Гамаш же пока не победил. И не проиграл. Осталась еще одна, последняя битва.

И вот они в бистро, в Старом Монреале, ведут с молодым суперинтендантом беседу о кораблях.

 - Мой муж прав насчет корабля с течью. Но он ошибается насчет другого - я не одинока.

 - Нет, ты не одинока.

Мадлен кивнула. Она так долго ощущала одиночество, что даже не заметила, как все изменилось. У нее появились соратники. Люди, стоящие не возле нее, но рядом с ней.

 - Нам нужно решиться на немыслимое, - заявила она. - Сжечь наши корабли. Отрезать себе путь назад.

Гамаш уставился на нее, откинулся на спинку стула.

 - Патрон? - она испугалась, что его хватил легкий удар. Или даже - секунды текли - сильный приступ.

 - Простите, - наконец сказал он и потянулся за салфеткой.

Достав из внутреннего кармана ручку, он написал на салфетке несколько слов, поднял глаза и улыбнулся ей сияющей улыбкой. Свернул салфетку и убрал в карман. И снова склонился через стол.

 - Вот так и поступим. Мы не станем чинить корабль. Мы его сожжем.

Он еще раз уверенно кивнул.

Когда суперинтендант Туссен вернулась с обеда, то была полна энергии. Его слова придали ей сил. При этом, она старалась не думать об оттенке сумасшедшинки, прозвучавшем в тоне шефа-суперинтенданта Гамаша.

Может, Мадлен Туссен и первая, но далеко не последняя из тех, кто считает, что глава Сюртэ сошел с ума. 

Глава 13

Первое совещание второй половины дня состоялось с инспектором Бовуаром, желавшим обсудить предложение сформировать в Сюртэ показательные войска.

 - Как в армии, - объяснил Бовуар. - Знаешь, строевые марши, все такое.

Шеф-суперинтендант Гамаш слушал с сомнением.

 - Что это нам даст?

 - Ну, короче, это не моя идея, с нею ко мне пришел один из старших офицеров. Когда я перестал хохотать, то начал обдумывать его предложение.

Он строго взглянул на шефа, предостерегая от того, чтобы тот не начинал умничать раньше времени. Гамаш жестом дал понять, что сдается.

 - Все началось с Академии, с тренировок, - продолжил Бовуар. - Считаю, это отличный путь к объединению команды. Но кроме всего прочего, мы могли бы привнести это в сообщество. Ты всегда говорил, что нам нужно восстановить доверие населения. Мы можем пойти в школы и общественные центры и дать показательные выступления. Так можно собирать средства для местных продовольственных банков и реабилитационных центров.

На этот раз Гамаш, склонившись к нему, согласно кивнул.

 - Знаешь, а это потрясающая идея.

Они обсуждали идею еще несколько минут.

Когда закончили, Гамаш поднялся. У него появилось искушение показать Жану-Ги салфетку, принесенную с обеда. Слова, написанные на ней.

Но он удержался.

Еще не время. Надо посидеть, подумать.

 - Рад, что эта штука убралась с луга, - сказал Бовуар, шагая к двери. - Но ты все еще не представляешь, зачем она приходила?

 - None. Я и так потратил на нее более чем достаточно своего времени.

Жан-Ги поправил очки на носу. Они были ему внове.  Молодой человек считал свою потребность в них унизительной, как первый признак дряхлости.

Не утешал и тот факт, что шеф, на добрые двадцать лет старше Бовуара, нуждается в очках лишь при чтении, в то время как Жану-Ги рекомендовали носить их постоянно.

 - Вчера Оноре схватил их, когда я его купал, - сообщил Жан-Ги, снял очки и изучающе их осмотрел. - Уронил их прямо в воду. Эти детки такие сильные!

 - Ты уверен, что именно Оноре уронил их в воду? - уточнил Арман, забрал у Бовуара очки и быстро починил их.

Он имел многолетний опыт исправления погнутых или сломанных оправ.

Вернул очки владельцу.

 - Merci, патрон. На что ты намекаешь?

 - На саботаж, сэр, - ответил Гамаш мелодраматично. - И вы еще имеете смелость обвинять своего малолетнего сына? Вы подлец!

 - Боже, Анни говорит то же самое. Вы в сговоре?

 - Да. Мы без конца обсуждаем твои очки.

И тут ноутбук Гамаша издал тихий сигнал.

Основная часть корреспонденции проходила через мадам Кларк, та сортировала почту и расставляла приоритеты. Писем было огромное количество, но Джина Кларк доказала, что справляется с задачей, и много еще с чем. Например, могла организовать самого шефа-суперинтенданта, словно тот был всего лишь очередным е-мейлом, на который нужно ответить, который требуется переслать, а иногда и удалить.

Жан-Ги часто сидел в приемной Гамаша, только ради того, чтобы понаблюдать, как шефом помыкает молодая женщина с пирсингом в носу и розовой прической. Словно Тинкер Белл вернулась.

Но это письмо пришло на персональный рабочий аккаунт Гамаша.

Гамаш прошествовал к рабочему столу.

  - Не против подождать немного?

 - Совершенно не против, патрон.

Жан-Ги остался у двери и стал проверять собственную почту.

Гамаш кликнул на письмо. Это был рапорт из лаборатории по содержимому пакетика, изъятого у Поля Маршана прошлым вечером. Но шефа тут же отвлек звонок на мобильный.

 - Oui, allô, - сказал он в трубку, с мрачным выражением лица изучая экран монитора.

 - Арман?

Звонила Рейн-Мари.

Что-то случилось.

*   *   *

 - Итак, она позвонила вам первому, перед тем как набрать 911? - уточнил прокурор.

 - Именно так, - ответил Гамаш. Кажется, или в зале суда стало жарче? Рубашка под пиджаком прилипла к телу.

 - И что она вам сказала?

*   *   *

Быстро, инстинктивно, словно пытался дотянуться до самой женщины, Арман дотронулся до кнопки громкой связи. Жан-Ги у двери повернулся к нему.

 - Ты в порядке? - спросил Арман в трубку.

 - Я нашла кобрадора.

Последовала секундная пауза, и мир пошатнулся. И ее слова, и оба мужчины словно повисли в воздухе.

 - Говори, - велел Гамаш, поднимаясь на ноги и смотря на Жана-Ги.

 - Он в подвале церкви. Я спустилась в погреб, чтобы найти вазу для свежих цветов, а он там.

 - Он тебя ранил?

 - Non. Он мертв. Там кровь, Арман.

 - Ты сейчас где?

 - Дома. Я заперла церковь и вернулась домой позвонить.

 - Хорошо. Оставайся там.

 - Я еще не звонила в 911…

 - Я сейчас сам позвоню, - Он посмотрел на Бовуара, который набирал на своем мобильном номер.

 - На тебе есть кровь?

 - Да. На руках. Я наклонилась и потрогала его шею. Он все еще в маске, но очень холодный. Мне, наверное, не надо было его трогать…

 - Ты должна была убедиться. Прости меня…

 - Это не твоя вина.

 - Non, я прошу прощения за то, что сейчас скажу. Я собираюсь попросить тебя не мыть руки.

Пока Рейн-Мари осознавала сказанное, в трубке висела тишина. Почему, хотела она спросить. Она хотела поспорить с ним. Упросить его. На секунду, на один краткий миг, она даже успела на него разозлиться. За то, что обращается с ней, как с обычным свидетелем.

Но это быстро прошло. Она осознала, что и есть самый обычный свидетель. А он - полицейский.

 - Я понимаю, - наконец сказала она. И она на самом деле понимала. - Только приезжай скорее.

Он был уже в дверях, и Бовуар рядом с ним.

 - Я уезжаю. Отмените назначенные встречи, - бросил он, промчавшись по приемной мимо мадам Кларк.

Та не стала задавать вопросов, не смутилась.

 - Есть, сэр.

Гамаш с Бовуаром торопливо прошагали по длинному коридору к лифту.

 - Жан-Ги позвонил 911, агенты подъедут в течение минуты. Попроси Клару с Мирной побыть с тобой. Я приеду так быстро, как только смогу. Хочешь, я останусь на связи, пока буду ехать?

 - Нет, мне нужно позвонить Кларе и Мирне. Поторопись, Арман.

 - Еду. - Повесив трубку, он велел Бовуару: - Звони Лакост.

 - Уже. Она отправила опергруппу.

Бовуар старался не отставать от Гамаша.

Он провел со старшим товарищем бок о бок множество расследований. Был рядом на арестах, допросах и во время перестрелок. Когда случались ужасные события, и когда праздновались торжества.

На похоронах, на свадьбах.

Жан-Ги видел шефа и радостным, и опустошенным. И злым, и испуганным.

Но ни разу он не видел Гамаша в отчаянии.

До сегодняшнего дня.

К отчаянью примешивался гнев.

Из-за того, что Рейн-Мари случилось испачкать руки кровью.

Они мчались в Три Сосны с включенной сиреной, переговариваясь с местным подразделением полиции. Инструктировали их, просили не заходить в церковь, лишь охранят вход.

 - И я бы хотел, чтобы рядом с моим домом поставили агента, - попросил Гамаш, описав, как выглядит его дом.

Бовуар выключил сирену, когда они свернули с  второстепенной дороги на грунтовку. Он сбросил скорость из-за выбоин, а так же из-за оленей, которые любили выскакивать прямо под колеса проезжающих автомобилей.

 - Быстрее, - попросил Гамаш.

 - Но, патрон…

 - Быстрее.

 - С мадам Гамаш все хорошо, - сказал Жан-Ги.  - Она в безопасности. Никто не причинит ей вреда.

 - Говорил бы ты так, Жан-Ги, если бы тело нашла Анни, и на руках у нее осталась бы кровь? Кровь, которую ты бы попросил ее не смывать?

Жан-Ги ударил по газам. Казалось, он чувствуя, как выскакивают из зубов пломбы и очки спрыгивают с носа.

*   *   *

 - То есть, тело обнаружила ваша собственная жена? - уточнил прокурор.

 - Oui.

 - И она его трогала.

 - Oui.

 - Ваша жена совершенно не похожа на мою, месье. Не могу себе представить мою жену трогающей мертвое тело. Не говоря уж про то, что вокруг натекла лужа крови. Было сразу понятно, что этот убийство, так ведь?

В и без того душном зале стало еще жарче, Гамаш почувствовал, как кровь прилила к шее, потом к щекам, но он постарался, чтобы голос и взгляд остались спокойными.

 - Так. И вы правы, мадам Гамаш исключительная женщина. Она чувствовала себя обязанной удостовериться, не нужна ли ее помощь. И ушла, когда стало ясно, что тут ничем не поможешь. Подозреваю, что ваша жена может быть такой же мужественной и сострадательной.

Прокурор продолжал пялиться на Гамаша. На него же смотрела и судья. И все в зале. Лишь репортеры строчили заметки.

 - Вы попросили ее не смывать кровь с рук, верно?

 - Да.

 - Почему?

 - Большинство тех, кто обнаруживал убитого, непреднамеренно привносили беспорядок на месте преступления…

 - Трогая тело, например?

 - Или что-то передвигая. Или пытаясь навести порядок. Люди становятся сами не свои, когда сталкиваются с подобными шокирующими вещами. Обычно, к моменту нашего прибытия, ущерб уже нанесен.

 - Как и в этом случае.

 - Non. Мадам Гамаш дотронулась до тела, но у нее хватило присутствия духа, чтобы больше ничего не тронуть и запереть церковь. И позвонить мне.

 - И не снять маски, чтобы узнать, кто же под ней?

 - Совершенно верно.

 - Она не любопытна?

 - Не думаю, что в тот момент любопытство превалировало.

 - И вы попросили ее не смывать кровь с рук и обуви.

 - Чтобы мы могли взять образцы и быть уверенными насчет того, где следы, оставленные ею, а где те, что принадлежат кому-то другому.  

 - Изумительно! - восхитился прокурор. - У вас жена в таком ужасном положении, тем не менее, вы ставите свою работу важнее ее комфорта. Не только ваша жена исключительная личность, но и вы, похоже, тоже.

Гамаш ничего не ответил, лишь сильнее покраснел.

Мужчины сверлили друг друга взглядами. Взаимное их отвращение уже не ставилось под вопрос.

 - Я, без сомнения, вызову мадам Гамаш в качестве свидетеля позже, но вы точно уверены, что она ни до чего больше не дотрагивалась? И помните, вы под присягой.

 - Помню, - рыкнул Гамаш, потом взял себя в руки. - Merci. И да, я уверен.

За столом защиты, недоверчиво переглянулись адвокаты. Кажется, месье Залмановиц делал их работу. Уничтожал если не авторитет главного свидетеля, то уж точно симпатию к нему.

 - Тем временем, - произнес прокурор, - может, поведаете нам, что же вы обнаружили, когда, наконец, добрались до места преступления?  

*   *   *

Они миновали автомобиль Сюртэ, припаркованный возле церкви. Обратили внимание на полицейского, стоящего у ступенек лестницы, ведущей ко входу.

Проезжая мимо бистро, Жан-Ги заметил посетителей, выглядывавших в окно.

Бовуар не успел затормозить, Гамаш выскочил из машины и побежал по тропинке мимо полицейского, к дому.

То, что начиналось как туманный, но вселяющий надежду день,  заканчивалось мрачно. Облака скрыли робкое солнце. Сырость сползла с холма и заполнила собой деревню.

Рейн-Мари ждала на кухне в компании Клары и Мирны. Очаг распространял вокруг себя тепло. На столе стояли кружки с чаем.

 - Прости, moncoeur, - произнес Арман, когда жена поднялась ему навстречу, а он шагнул назад, выставив руки перед собой, словно отгораживаясь от нее. - Мне нельзя …

Рейн-Мари медленно опустила протянутые к нему руки.

Клара, стоящая в нескольких шагах за ее спиной, гладя на Гамаша, подумала, что никогда ей не доводилось видеть такую тоску в мужских глазах.  

Жан-Ги подскочил к шефу, и, проскользнув по пропасти, разверзшейся между мужем и женой, быстро и умело взял образцы и сделал фотографии.

Никто не заговорил, пока он не закончил и не отошел в сторону.

Тогда Арман шагнул вперед, обнял Рейн-Мари, крепко прижал ее к себе.

 - Ты в порядке?

 - Буду, - пообещала она.

 - Полиция приехала где-то с полчаса назад, - сообщила Клара. - А до того момента Мирна стояла на крыльце, чтобы никто не пробрался в церковь.

 - Хорошо, - одобрил Жан-Ги. - А кто-то пытался пройти?

 - Нет, - признала Мирна.

Арман увел Рейн-Мари в уборную, и вместе они отмыли большую часть бурых пятен с ее рук. Мягкими пальцами он осторожно оттирал успевшую засохнуть кровь на ее коже.

Закончив, он отвел ее наверх, в их спальню.

Пока она раздевалась, он включил душ, сделав так, чтобы вода была не слишком горячей.

 - Я вернусь, ты не успеешь оглянуться.

 - Ты уходишь? Прости, конечно же, ты должен.

Он обнял ее, потом, отступив, взял ее руки в свои и стал их рассматривать. Под обручальным кольцом осталась запекшаяся кровь. Было сложно не заметить символичности.

Это то, что он привнес в их брак. Кровь текла сквозь их совместную жизнь. Как река, рано или поздно подтачивающая берега. Портящая и пятнающая их.

Какой могла бы стать их жизнь,  выбери Гамаш стезю юриста, вместо того, чтобы пойти в Сюртэ? Он мог бы остаться в Кембридже. Мог бы стать профессором.

Он был уверен, что не стоял бы сейчас тут и не  пытался оттереть последнее пятнышко крови с руки своей жены.

 - Мне так жаль, - тихо проговорил он.

 - В этом виноват не ты, Арман. Ты тут, чтобы помочь.

Он поцеловал ее, кивнул на душ.

 - Иди.

Рейн-Мари указала головой на дверь спальни.

  - Иди. Ой, подожди, это тебе понадобится.

Она достала ключ от церкви из кармана кофты. На нем тоже была кровь.

Арман вытянул салфетку и взял ключ ею.

Тем временем внизу Бовуар беседовал с Кларой и Мирной.

 - Кто еще в курсе?

 - Рейн-Мари сказала нам, конечно. О кобрадоре, я имею в виду, - сообщила Клара. - Но никому больше. Очевидно, все понимают, что что-то произошло, особенно когда вокруг столько полиции. Но не знают, что именно, и полицейские им ничего не говорят.

 - Потому, что они тоже не знают, - сказал Бовуар. Он знал, насколько важно придерживать информацию. Иногда даже от собственных подчиненных.

 - Все собрались в бистро, - заявила Мирна. - Ждут новостей. Ждут тебя. Некоторые приходили сюда, но агент у входа их разворачивал.

 - Кто приходил?

 - Естественно, Габри, - сказала Клара. - Но если честно, то почти все приходили.

Присоединившийся к ним Гамаш спросил у дам, смогут ли они остаться с Рейн-Мари, пока он не вернется.

 - Конечно, - успокоила его Клара.

Гамаш с Бовуаром заторопились по тропинке от крыльца к грунтовке, ненадолго притормозив, чтобы перекинуться парой слов с полицейским на посту.

 - Оставайтесь здесь, пожалуйста.

 - Oui, патрон, - ответил агент, один из тех, кого вызывали в Три Сосны вчерашним вечером.

 - Как вы поступили с месье Маршаном, человеком, которого увезли вчера?

 - Как вы и просили. Оставили его на ночь. К утру он поостыл. Отвезли его домой.

 - В каком часу?

 - В десять. Он отказался сообщить нам, где взял пакетик со снадобьем. Что там у него было?

Гамаш вспомнил е-мейл, отчет лаборатории, который читал, когда позвонила Рейн-Мари. - Фентанил, - ответил он.

 - Фе.., - начал было агент, но замолчал.

Шеф-суперинтендант Гамаш кивнул и направился дальше. Заметил, как от бистро к ним навстречу, широко шагая, спешит Габри. Почти бежит. Хотя, Габри бегать не умеет. Габри тяжело переваливается.

Все еще сжимая в руке посудное полотенце, он перехватил Гамаша с Бовуаром.

  - Что случилось?! Полицейские нам ничего не говорят, - Габри с укором посмотрел на агента, сделавшего вид, что ничего не слышит.

 - Я тоже не могу ничего сказать, - ответил Гамаш.

 - Это как-то связано с Рейн-Мари? - волновался Габри. - С ней все в порядке?

 - Да.

 - Что ж, слава богу. Но с кем-то что-то… - Габри показал на церковь, и на полицейского рядом с ней.

Гамаш покачал головой, заметил, что к ним направляется группа человек под предводительством Леи Ру и неотстающего от нее Матео.

 - Идите. Я с ними сам разберусь, - велел Габри.  Он развернулся, перекрыв собой путь, позволяя Арману и Жану-Ги ретироваться.

Полицейский агент у церкви дожидалась их прихода. Позади нее высилась крохотная каменная часовня. Прекрасная. Безобидная. Как тысячи подобных ей в деревнях по всему Квебеку.

Только эта не хранила в своих недрах мощей вроде святого пальца или коренного зуба. В этой лежало целое тело.

Мертвое создание из иного времени.

Глава 14

Изабель Лакост, руководитель убойного отдела Сюртэ, прибыла к моменту, когда Гамаш с Бовуаром подошли к церкви. Ее машина, сопровождаемая фургоном с командой криминалистов, припарковалась за автомобилем, на котором прибыли местные полицейские.

Криминалисты выгружали оборудование, пока Гамаш, Бовуар и Лакост обменивались информацией.

 - Не могли бы вы взять пробу и снять отпечатки с этого? - Гамаш протянул агенту ключ, завернутый в салфетку.

 - Рассказывайте все, что знаете, - обратилась Лакост к Гамашу.

Бовуар сдержал улыбку, и задался вопросом, понимают ли эти двое, что именно такие слова говорил обычно Гамаш, когда стоял у руля убойного отдела.  

 - Мы еще не заходили внутрь, - начал шеф-суперинтендант. - Мадам Гамаш нашла тело в погребе и сразу заперла церковь. Похоже, это кобрадор.

 - Кто-кто? - переспросила Лакост.

Гамаш, свыкшийся с присутствием незнакомца, совершенно забыл, что Изабель Лакост о кобрадоре ничего не слышала.

 - Сама увидишь, - сказал он.

 - Готово. - Один из криминалистов вернул большой ключ Гамашу, а тот передал его Лакост.

На верхней ступени крыльца Гамаш отошел в сторону, Изабель отперла дверь и вошла внутрь, за ней проследовали оперативная группа и криминалисты. Когда все они пронеслись мимо Гамаша, тот обернулся и обвел взглядом деревню и ее жителей.

Народ стоял полукругом возле бистро. С крыльца, откуда смотрел Гамаш, столпотворение смахивало на нахмуренную бровь.

Пошел не то снег, не то ледяной дождь. А они все стояли там и смотрели. Скопление темных фигур в отдалении. Недвижимых. Не отводящих от него глаз.

Гамаш вошел в церковь. В убежище, призванное дарить мир и покой, даже старой женщине, молящейся за сына зари.

Он спустился по лестнице в темноту.

*   *   *

Подвал церкви представлял собой просторную комнату, с потертым, волнистым линолеумом на полу, потолком, зашитым звукоизолирующими плитками в потеках воды, стенами, покрытыми искусственным деревом. Вдоль стен хранились стулья и длинные столы, перевернутые кверху ножками, составленные друг на друга.

Изабель Лакост осмотрелась, ее острый взгляд отметил отсутствие второго выхода. Окна имелись, но их покрывал толстый слой грязи. Солнечному свету, как и злоумышленнику, проще проникнуть сквозь стены.

Но, если не считать окон, в помещении было чисто. Аккуратно. Ни намека на запах плесени.

В одном краю располагалась кухня, оборудованная техникой цвета авокадо. И открытая дверь, в стороне.

Она обернулась, услышав на лестнице знакомые шаги, и увидела входящего в комнату Гамаша.

Он показал на открытую дверь.

 - Погреб, - сказал он, когда они пересекли цоколь. - Мадам Гамаш спустилась поискать вазу. Тогда и нашла его.

 - В котором часу?

 - Примерно без четверти два. Она заперла церковь и позвонила мне, сразу же, как пришла домой, а инспектор Бовуар позвонил тебе.

Оба инстинктивно посмотрели на наручные часы. Пятнадцать минут четвертого. Полтора часа.

Арману подвал церкви был хорошо знаком. Тут справляли поминки. Тут часто готовились к свадебным торжествам. Тут же случались посиделки бридж-клуба и спортивные классы,  проводились «сладкие базары».

В те времена эта комната была приветливой, и эта аура все еще оставалась.

Но Арман никогда не был в погребе, он даже не знал о его существовании.  

Шеф-суперинтендант Гамаш стоял в дверном проеме, но внутрь не проходил. Места едва хватало для следственной бригады.

Искусственная флуоресцентная лампа - единственный источник света в маленькой комнате - оставлена Рейн-Мари включенной. Окон нет. Пол земляной.

Пространство расчерчивали грубо сколоченные деревянные полки с несколькими вазами, ржавыми старыми жестянками, и консервами в стеклянных банках.

Он все это отметил для себя, но его внимание, да и внимание любого здесь присутствующего, приковала черная груда, как опухоль, в углу. Складывалось впечатление, что нечто, возникшее под землей, выдернули на поверхность.

Большой черный камень.

К Гамашу повернулась озадаченная Изабель Лакост:

  - Кобрадор?

 - Oui.

В проходе рядом с Гамашем стоял Бовуар, сгорая от нетерпения. Хотел войти и присоединиться к остальным. Но Гамаш не входил, и Бовуар следовал его примеру.

Прибыла коронер. Поздоровавшись с Гамашем, она бросила взгляд на Бовуара.

 - Симпатичные очки.

Сказав это, доктор Шэрон Харрис проследовала мимо них к двери погреба.

 - Что она хотела этим сказать? - спросил Жан-Ги, поправляя очки.

 - Очки ей понравились, - ответил Гамаш на автомате. - Они нам всем нравятся.

Бовуар отошел. Не умея просто стоять и наблюдать, он начал мерить просторную комнату шагами, мечась взад-вперед, как зверь в клетке. Как хищник, почуявший кровь.

Когда закончили видео и фотосъемку, взяли все образцы, доктор Харрис склонилась над телом.

 - На нем маска, - констатировала она.

Лакост склонилась ниже, чтобы лучше все рассмотреть, агент с видеокамерой встал рядом.

*   *   *

 - Предупреждаю, - проговорил генеральный прокурор, - следующая часть достаточно страшна. Кому-то, возможно, захочется отвернуться.

Все присутствующие в зале суда подались вперед.

Видео, не вполне устойчивое, но достаточно четкое. Изабель Лакост, ее заместитель и доктор Харрис склонились над чем-то, смахивающим на темный курган.

Шеф-суперинтендант Гамаш делает шаг вперед и приседает рядом с Лакост. В кадр попадает еще чья-то тень, вероятно, инспектора Бовуара.

Зум срабатывает на приближение, фокусируясь на черной массе.

Затруднительно определить очертания, пока камера не увеличивает изображение еще сильнее, фокусируясь на маске.

Та проломлена.

Кое-кто из зрителей опускает глаза.

 - Я собираюсь снять маску, - комментирует свои действия шеф-инспектор Лакост.

Еще больше народу отводят глаза от экрана. Но это не так-то просто, и зрители успевают заметить участки голой плоти.

Большая часть зрителей отворачивается. Некоторые зажмуривают глаза.

К моменту, когда маску снимают, никто в зале суда не смотрит на экран. За исключением судебных работников.

Судья Кориво заставила себя смотреть. Быстро окинула взглядом присяжных и посочувствовав бедолагам, которые в начале процесса были радостно возбуждены собственным участием в разбирательстве дела об убийстве. Теперь, в финале,  их психика травмирована, или того хуже - они просто ошалели от увиденного.

Прокурор, которому довелось посмотреть это видео не раз, стоял возле своего стола, плотно сжав губы и кулаки.

Шеф-инспектор Гамаш сощурился. Так было чуть легче смотреть на экран.

Бовуар, сидящий в зале, надел свою собственную маску - профессиональной беспристрастности.

Один из адвокатов защиты бросил короткий взгляд на подсудимого. Отвернулся, надеясь, что никто из присяжных не заметил отвращения на его лице при виде человека, интересы которого он должен был отстаивать.  

На человека, который, по личному мнению адвоката, виновен в произошедшем.

Зум камеры сработал еще раз, сделав изображение беспощадно близким.

Тут даже Гамаш отвел взгляд, однако заставил себя снова посмотреть на гигантское лицо, заполнившее собой весь экран.

*   *   *

Изабель Лакост передала маску руководителю криминалистической группы, и обратилась к Гамашу:

 - Удивлены?

Тот кивнул.

Лицо жертвы изуродовали, но его можно было узнать.

Не мужчина. Женщина.

 - Она вам знаком? - спросила Лакост.

 - Oui. Это Кати Эванс. Она остановилась в B&B.

Лакост поднялась на ноги, Гамаш - за ней следом.

Изабель окинула профессиональным взглядом погреб, направилась к выходу.

 - Оставляю на вас, - коротко бросила она коронеру и своему заместителю. Возле двери остановилась. - Я так понимаю, причина смерти очевидна.

Все посмотрели на окровавленную биту, обыденно приткнувшуюся к одному из стеллажей, рядом с покрытой рыжими пятнами банкой консервированных персиков.

 - Дам знать, если обнаружится что-то иное, - уверила ее доктор Харрис. - А что с…

Она показала на костюм.

 - Думаю, скоро узнаю, - сказала Лакост, и последовала за Гамашем и Бовуаром в большее по размерам помещение погреба.

*   *   *

На огромном экране в зале суда старшие офицеры покидали погреб. Перед тем, как вернуться обратно к телу, объектив камеры зафиксировал шефа-суперинтенданта Гамаша. Тот оглянулся, посмотрел назад.

На лице его застыло выражение крайнего замешательства.

Глава 15

Они установили один из длинных столов посередине подвала церкви, так, чтобы в поле зрения попадал погреб.

 - Кто такая Кати Эванс? - спросила Лакост.

 - Она приезжая, - ответил Гамаш. - Из Монреаля. Архитектор. Остановилась в B&B с мужем и парой друзей.

Лакост делала заметки. Официальное заключение будет позже. Пока ей нужно просто слушать. Слушать очень внимательно.

 - А маска и накидка, надетые на нее? Вы назвали это …

 - Кобрадором, - ответил Гамаш.

Они с Бовуаром переглянулись. Как объяснить?

 - Это по-испански. Своего рода сборщик долгов, - сказал Гамаш.

 - Мы только что нашли тело, - заметила Лакост. - Откуда вы все узнали?

 - Потому что кобрадор уже некоторое время был тут, - ответил Гамаш.

 - Некоторое время? Как долго?

 - Несколько дней.

 - Вам придется мне все объяснить, - настаивала Лакост. - Эта Кати Эванс была сборщицей долгов? И носила такой вот костюм?

И снова Гамаш с Бовуаром посмотрели друг на друга. Объяснить будет гораздо сложнее, чем им казалось. В основном потому, что они сами не имели понятия о том, что же произошло.

 - Нет, - ответил Гамаш. - Она не была сборщицей долгов. Она была архитектором.

 - Тогда почему она в таком наряде?

Мужчины покачали головами.

Лакост уставилась на них, на секунду растерявшись:

  - Окей, давайте все сначала. Рассказывайте по порядку.

 - Впервые кобрадор появился на следующий после Хэллоуина вечер, - начал Гамаш. - На ежегодной костюмированной вечеринке тут, в Трех Соснах. Тогда мы еще ничего о нем не знали. Ни кто он, ни кем может быть. Просто появилось общее ощущение неловкости, и ничего более. А на следующее утро мы проснулись и обнаружили его на деревенском лугу.

 - Он был в отключке? - предположила Лакост. - Слишком много впил?

Гамаш покачал головой и, засунув руку в карман, вытащил айфон. На линолеумный пол что-то выпало.

Салфетка с сегодняшнего обеда.

Они с Бовуаром наклонились одновременно, Жан-Ги успел первым, поднял и протянул салфетку Гамашу. Но перед этим успел прочесть несколько слов, написанных знакомым почерком шефа.

 - Merci, - поблагодарил Гамаш, приняв салфетку. Бережно свернул ее и спрятал в карман. Затем занялся айфоном.

 - Я сделал это фото субботним утром и отправил Жану-Ги.  Попросил его выяснить все, что он сможет.

Он продемонстрировал фотографию Лакост.

Ее учили не выказывать реакции на взгляды, звуки, слова. Принимать вещи  во внимание, но оставаться бесстрастной. Большинство народу, доведись им наблюдать за ней, пока она изучала фотографию, не заметили бы каких-то явных изменений.

Но Гамаш с Бовуаром слишком хорошо ее знали.

Глаза Лакост едва заметно расширились. И чуть крепче сжались губы.

Для высококвалифицированного следователя, занимающегося расследованием убийств, это было равносильно воплю.

Она отняла глаза от айфона, ее взгляд метался между Гамашем и Бовуаром.

 - Это выглядит как Смерть, - произнесла она ровно, почти сухо.

 - Oui, - подтвердил Гамаш. - Именно так мы тогда и решили.

Фигура на фотографии излучала силу, опасность. Было в ней нечто величественное. Спокойствие, уверенность. Неотвратимость.

Разительный контраст с темным курганом, наваленным сейчас в углу погреба. На фото фигура смотрелась как Смерть. Здесь она смертью и обернулась.

 - И что вы сделали? - спросила Лакост.

Гамаш попытался удобнее устроиться на жестком стуле. Он впервые должен был дать официальный ответ на этот вопрос, хотя, как он подозревал, не в последний раз. И он уже предвидел всеобщие ожидания - шеф-суперинтендант Сюртэ должен был что-то предпринять. Что угодно, чтобы предотвратить случившееся.

 - Я поговорил с ним. Спросил, кто он и чего хочет. Но он не ответил. Просто продолжал стоять там. И смотреть.

 - На что смотреть?

 - На магазины. Не знаю точно, на какой из них, конкретно.

 - И что случилось потом?

 - Ничего. Он просто стоял.

 - Два дня, - добавил Бовуар.

 - Pardon? - переспросила Лакост.

 - Он стоял там два дня, - повторил Бовуар.

 - В этом наряде?

 - Ну, вообще-то, он стоял не все время, - сказал Гамаш. - Я в тот первый вечер наблюдал за ним. Где-то посреди ночи он исчез, но было слишком темно, чтобы разглядеть, как он уходит. Я пошел спать. А утром он вернулся.

Лакост сделала глубокий вдох, бросила взгляд назад, на уродливую глыбу на полу погреба, на коронера, склонившуюся над телом. Над ним… над ней.

Вид кобрадора был жалкий, вся жизнь вытекла из него. Исчезла любая угроза, когда-либо исходившая от него. Он походил на животное, свернувшееся в углу, издохшее там.

Отличие было лишь в том, что в этом сломленном существе не было ничего естественного.

 - Вы назвали ее кобрадором, - сказала Лакост. - Никогда не слышала о нем. По-испански, вы сказали?

 Гамаш поведал ей о кобрадоре во фраке. Про испанского сборщика долгов, преследующего и пристыжающего людей, вынуждая их выплачивать долги.  

Лакост внимала, озабоченно хмуря брови.

Когда Гамаш закончил, она спросила:

 - То есть, кобрадор появился здесь, чтобы пристыдить кого-то и заставить его заплатить долг?

 - Не совсем так, - сказал Гамаш. - Современный вариант кобрадора немного отличается от прежнего. У нас тут старый вариант. Прародитель. Оригинальная версия.

 - И что же он такое?

Гамаш повернулся к Жану-Ги, тот продолжил объяснения. Рассказал Лакост о том, что выяснил. Об острове. О жертвах чумы, проказы, о детях с врожденными пороками, о ведьмах. И о Совести, порожденной властями.

 - Кобрадоров брали под стражу, - сказал Гамаш. - И подвергали пыткам, заставляя сознаваться,  кто они и откуда пришли. Не один не заговорил. Тех, кто не умер под пытками, казнили. Но им на смену приходили другие. Наконец властям удалось выяснить, откуда они, и тогда на остров отправили солдат. Солдаты убили всех.

 - Всех? - переспросила Лакост.

Чтобы представить эту сцену - мужчин, женщин, детей - не хватало воображения.

 - Но случилось так, что некоторые уцелели, - продолжил Гамаш. - Может быть, на помощь им пришли сами солдаты, которым было отвратительно выполнять приказ.

Их мучила, подумал Гамаш, их же собственная совесть.

 - Только не говорите мне, что повстречали на деревенском лугу разновидность древнего мстителя, - попросила Лакост. - Пришельца из темных веков.

 - Тебе в это не верится? -  спросил Гамаш, и прежде чем Лакост успела ответить, улыбнулся. - Non. Я этого не утверждаю. Я просто говорю, что кто-то узнал о древнем кобрадоре и решил использовать идею для того, чтобы добиться желаемого.

 - Этим кем-то была Кати Эванс, - напомнила Лакост.

 - Нет, - сказал Гамаш. - Это не могла быть она. Я видел ее в бакалее, и в книжном,  в то время, как кобрадор уже стоял на лугу. А Рейн-Мари видела, как Кати с мужем вчера вечером отправлялись на ужин в Кноультон.

 - Тогда, раз Кати Эванс не кобрадор, то кто же им был?

На этот вопрос в данный момент ответить было невозможно.

 - И если она не кобрадор, - продолжила рассуждать Лакост, - тогда она могла быть его целью. Но почему же она в его наряде?

Гамаш с Бовуаром покачали головами.

 - Кто бы это не сотворил, он давно уже скрылся, - заметил Бовуар.

 - Боюсь, что так, - согласился Гамаш. - От коронера узнаем точнее, но, по всей видимости, это случилось где-то среди ночи. Когда утром я вывел Анри с Грейси на прогулку, кобрадора на лугу не было.  

 - В котором часу? - спросила Лакост.

 - В начале восьмого.

 - А когда вы в последний раз его видели?

Гамаш задумался.

  - Прошлой ночью, но в котором часу он исчез, не могу сказать.

 - Но утром его уже не было? - спросила Лакост. - Что же произошло, как вы думаете?

 - Думаю, он ушел, потому что добился того, чего хотел.

 - И то, чего он хотел, была Кати Эванс? - заключила Лакост.

 - По всей вероятности, так.

 - Что же она такого совершила, - задумалась Лакост, - такого ужасного.

Взгляд Гамаша застыл. Но смотрел он не в сторону погреба. В пустоту.

 - Что такое? - спросил его Жан-Ги.

 - В этом нет никакого смысла.

 - Правда? Чувак в черном плаще и маске не имеет смысла?

Гамаш строго посмотрел на Бовуара, повернулся к Изабель Лакост.

  - Современный кобрадор это коллектор долгов, а не убийца. И оригинальный кобрадор, тот, что действовал во времена чумы, был совестью. Не убийцей. Даже когда его провоцировали, даже ради спасения собственной жизни, он не прибегал к насилию. Наш кобрадор вел себя прошлым вечером так же.

Он рассказал им о вчерашней попытке самосуда.

 - Почему же он совершил убийство? - спросил Бовуар.

Его вопрос был встречен молчанием.

Глава 16

Оливье стоял у окна бистро и наблюдал за офицерами Сюртэ, идущими по дороге от церкви.

Он был не один. Остальные жители деревни, а также обитатели соседних ферм собрались в бистро, в координационном пункте местного сообщества. Как поступали всегда и в хорошие, и в дурные времена.

Никто не сомневался в том, какие времена наступили сейчас.

Они молча смотрели, как Арман Гамаш, Жан-Ги Бовуар и Изабель Лакост шагают в их сторону под промозглым ноябрьским дождем, время от времени переходящим в мокрый снег, потом снова в дождь.

Оливье с Габри раздавали кофе и чай, соки, Фрэш, теплую выпечку из бакалеи Сары. Все, кроме алкоголя. И без того эмоции зашкаливали.

Дождь сопровождался сырым туманом, Три Сосны промокли насквозь.

В бистро пылали оба камина по обе стороны зала. И сейчас единственным звуком, если не считать тяжелого дыхания некоторых посетителей, было веселое потрескивание поленьев в огне.

Пахло дымом и крепким кофе. Мокрой шерстью тянуло от прибывших позже, в сырой полдень.

В любой другой день, при любых других обстоятельствах, в бистро было бы уютно, безопасно и  комфортно. Бистро было убежищем. Но не сегодня.

Они смотрели в окно, на троицу полицейских, и у них было ощущение, что сквозь туман проступают дурные вести.

Отвернувшись от окна, Оливье бросил взгляд на Патрика Эванса.

Тот сидел. Ноги не держали его. Лея, сидевшая с ним рядом, держала Патрика за руку.  Матео стоял, положив руку товарищу на плечо.

Кого-то не хватало. Всего лишь одного человека.

Кати.

Хотя они были уверены, что знают, где она.

Сейчас, в этот самый момент, она все еще была жива.

Но как только появятся офицеры Сюртэ, и заговорят, она умрет. Все они понимали - что бы ни произошло, как бы это ни произошло -  не оставалось никакого сомнения насчет того, с «кем» это произошло.

Патрик дышал часто и неглубоко. Руки его заледенели. Глаза расширились.

Он ждал.

*   *   *

 - Когда вы вошли в ресторан, шеф-суперинтендант, у вас не появилось ощущения, что все уже всё знают? - спросил прокурор.

 - Появилось.

 - Но откуда? Им рассказала мадам Гамаш?

 - Нет, она ничего не рассказывала.

 - Откуда же они узнали? Все, что они увидели - лишь несколько полицейских автомобилей. Почему сразу решили, что это убийство?

Он определенно не ведает, что такое Три Сосны, подумал про себя Гамаш.

 - Когда появились местные агенты Сюртэ и расположились возле входа в церковь и около моего дома, всем деревенским сразу стало ясно, что что-то произошло. Они уже знали, что пропала мадам Эванс. Когда появился я в сопровождении шефа-инспектора Лакост, что ж… их страхи подтвердились.

 - А! Конечно. Какой я глупый, - проговорил прокурор. Развернулся к присяжными, изо всех сил демонстрируя смирение. - На секунду я позабыл, как хорошо деревенские знают вас, вашу работу и ваших коллег. Они даже знают, что шеф-инспектор Лакост теперь возглавляет отдел убийств. Ну, раз они знают вас, шеф-суперинтендант, вы наверняка так же хорошо знаете их.

Говорил он это, стоя спиной к Гамашу, но посыл был очевиден.

Естественная, правильная и необходимая граница между полицейскими и подозреваемыми размывалась, если не стиралась полностью. А это, как намекал прокурор, крайне непрофессионально, возможно, даже подозрительно.

 - Совершенно верно подмечено, - проговорил Гамаш. - И в этом, как оказалось, огромное преимущество. Убийство можно продумать, просчитать. Но нельзя исчислить. Оно вовсе не сумма улик, подсказывающая, что кто-то замешан в убийстве.

Сейчас Арман Гамаш обращался напрямую к присяжным, и те переключили внимание с прокурора на шефа-суперинтенданта.

Месье Залмановиц, уловив перемену настроения публики, развернулся и уставился на Гамаша.

 - Убить заставляет не наличие подходящей возможности, а эмоции, - тихо, проникновенно начал Гамаш. Будто доверялся близкому другу. - Одна человеческая особь убивает другую. Иногда это происходит из-за вспышки неконтролируемого гнева. Иногда это тщательно подготовленный, рассчитанный план. Но общее у них - эмоции, вышедшие из-под контроля. Зачастую те, что сдерживались. Были похоронены, отсечены от личности.

Мужчины и женщины на скамье присяжных согласно закивали.

 - Всем нам знакомо чувство обиды, - продолжал Гамаш. - Большинство из нас хотя бы раз в жизни испытывал неподдельное желание кого-нибудь убить. Как минимум, мы желали кому-то смерти. И что же нас останавливало?

 - Совесть? - предположила молодая женщина во втором ряду присяжных.

 - Совесть, - повторил шеф-суперинтендант Гамаш, посмотрев на нее и отметив ее легкую улыбку.  - А может, трусость. Некоторые полагают, что это одно и то же. Что единственной причиной, не позволяющей нам делать что-то ужасное, является страх быть пойманными. Как бы мы себя повели, в конце концов, если бы имели гарантии того, что не попадемся? Если бы знали, что последствий не будет. Или, если бы нам было все равно. Если бы мы верили, что действуем во имя справедливости. Если бы мы верили - как в это верил Ганди - что есть суд превыше обычного земного суда.

 - Протестую, - выдал прокурор.

 - Основание? - поинтересовалась судья Кориво.

 - Неуместность.

 - Это ваш собственный свидетель, месье Залмановиц, - напомнила судья. - И он отвечает на вами же заданный вопрос.

 - Я не просил лекции о природе убийства и совести.

 - А может, стоило бы, - проговорила судья, бросив взгляд на часы, встроенные в ее стол. - Сейчас самое время прерваться на обед. Продолжим через час.

Она поднялась, и, под скрип отодвигаемых стульев, шепнула Гамашу:

 - Я предоставила вам достаточно свободы действий. Следите за собой.

Он еле заметно кивнул, дав понять, что услышал, и тут же поймал взгляд прокурора, яростно запихивающего бумаги в портфель.

Когда судья ушла, а присяжные стали понемногу покидать места,  месье Залмановиц, наконец дозрев, промчался по залу к Гамашу, спускающемуся по ступеням со свидетельской скамьи.

 - Что, к чертям, происходит?! - вскричал прокурор. - Что, нахрен, ты делаешь?!

Гамаш покосился в сторону присяжных, последние из которых просачивались в двери из зала, и наверняка все слышали.

 - Не здесь, - сказал он прокурору.

 - Нет, именно здесь!

Гамаш повернулся и шагнул мимо прокурора, но тот успел схватить его за руку.

 - О, нет, так не пойдет!

Выдернув руку, Гамаш развернулся к прокурору.

Журналисты, оставшиеся в зале, не спускали с них глаз. Им, бывшим завсегдатаями судебных заседаний, не приходилось видеть ничего подобного.

 - Зачем ты саботируешь мою линию?! - прокричал Залмановиц.

 - Не здесь. Хочешь поговорить - ступай за мной.

Повернувшись к Бовуару, Гамаш начал:

 - Найди, пожалуйста…

 - Я найду свободную комнату, патрон, - заверил Бовуар, и поторопился на выход. Гамаш отправился за Бовуаром, не удосужившись убедиться, что прокурор идет следом.

Месье Залмановиц, глядя в спину Гамашу, прошептал «урод», достаточно громко, чтобы репортеры услышали.

Затем схватил свой портфель и отправился за остальными.

*   *   *

В комнате мужчины остались наедине.

Генеральный прокурор и шеф-суперинтендант Сюртэ. Союзники, согласно приказу и штатному расписанию. Но не согласно зову сердца.

Когда дверь закрылась, Гамаш шагнул к ней и запер на ключ. Повернулся к Залмановицу.

 - Пообедаем, Барри?

Он показал на кофейном столике, где располагался поднос с сэндвичами и прохладительными  напитками.

Залмановиц удивленно вскинул брови. Потом улыбнулся. Улыбка вышла далеко не дружеской.

Он взял сэндвич с лососем, укропом и сливочным сыром.

 - Как ты узнал, что я начну заварушку? - спросил он.

 - Я не знал, - ответил Гамаш, потянувшись за копченым мясом из «Деликатесов Шварца». - Но если бы ты не начал, ее начал бы я.

Он с аппетитом откусил от сэндвича добрый кусок и запил его чаем со льдом.

 - Что ж, - проговорил Залмановиц, расправившись с половиной сэндвича. - Ты перехреначиваешь это дело вдоль и поперек.

 - Уверяю, ты делаешь свое работу даже лучше, чем я.

 - Merci. Делаю самое худшее, что в моих силах.

Гамаш прокурора широкой улыбкой, и откинувшись на спинку дивана, закинул ногу на ногу.

 - Мне кажется, судья Кориво начинает что-то подозревать, - заметил он.

Залмановиц промокнул рот тонкой бумажной салфеткой и покачал головой.

  - Ей ни за что не догадаться. Слишком уж все возмутительно. Нам обоим повезло, что у нас есть пенсии. Похоже, они нам пригодятся.

Взяв свой запотевший стакан, он отсалютовал им в сторону шефа-суперинтенданта Гамаша. - За высший суд.

Гамаш поднял свой стакан.

 - За сожженные корабли.

*   *   *

За ланчем, в кафе по соседству, найдя затененный уголок открытой террасы, Морин Кориво делилась со своей партнершей:

 - Думаю, что-то затевается.

 - Что-то затевается? -  весело переспросила Джоан. - Типа, танцы-шманцы?

 - Если бы, - сказала Морин. - Это бы означало, что я в курсе происходящего.

Лицо Джоан помрачнело.

 - О чем ты? Ты запуталась? Слишком сложное дело?

 - Как ты можешь такое спрашивать?! - возмутилась искренне уязвленная Морин, -Думаешь, дело об убийстве мне не по зубам?

 - Да нет же!  Но разве не ты только что заявила, что не в курсе происходящего. Окей, давай сначала. Что тебя беспокоит?

 - Генеральный прокурор - глава прокуратуры целой провинции, совершил выпад в отношении шефа-суперинтенданта Сюртэ, выступающего в качестве свидетеля. А как только начался перерыв и дверь за мной закрылась, я слышала, как он оскорбил того прилюдно.

 - Собственного свидетеля? Но это же нелогично.

 - И что еще хуже, это может привести к пересмотру дела. Думаю, кое-кто из присяжных тоже все слышал. Вот о чем я. Оба достаточно опытны, чтобы быть умнее, и уже не молоды, могли бы держать свои чувства в узде. Да они же на одной стороне, в конце-то концов! И я никак не могу уловить, что же происходит, и почему. Особенно в деле, обещавшем стать таким простым. Глава Сюртэ практически очевидец преступления. И, ради всего святого, именно его жена обнаружила тело!

Она покачала головой и оттолкнула тарелку с салатом.

 - Может, они просто не любят друг друга, - предположила Джоан. - Такое случается. Два слона, два альфа-самца. Должно быть, они и раньше ругались. Множество раз.

Морин рассеянно кивнула.

 - До меня доходили слухи, что они не в ладах. Копы и обвинители часто не ладят. Но тут что-то большее. Не могу объяснить. Они перешли черту. Они оба знают, где пролегает эта черта. И я даже.., -  она поводила пальцем по запотевшему стакану ледяной воды.

 - Что?

 - Это просто смешно, но когда я шла сюда, меня не оставляла мысль, что они делают это намеренно.

 - Чтобы слить процесс? - догадалась Джоан. - Тут не просто танцы-шманцы, тут имеет место сговор?

 - Крутая ты дамочка, - хохотнула Морин.

 - Прости, я и не думала глумиться. Просто это слишком неправдоподобно, тебе не кажется? С чего бы им сговариваться? Если ты права, то они на самом деле пытаются повредить процессу. Гамаш производил арест. Прокурор выдвигал обвинение. И теперь эти двое, которые терпеть друг друга не могут, стараются все запутать?

Морин задумчиво покачала головой, потом кивнула.

 - Согласна. Это глупо. Просто мимолетная фантазия.

Она впала в раздумья, а Джоан стала наблюдать за гуляющими по рю Сент-Поль людьми.

Все они, Морин была уверена, начали день свежими и аккуратно одетыми. Но теперь большинство увяли от жары. Судья Кориво чувствовала испарину на шее, липкие подмышки.

Она не горела желанием возвращаться в свой офис, переодеваться в мантию, и потом весь день сидеть в духовке зала суда. Но, по крайней мере, поджаривали не ее.

 - Сегодня утром месье Гамаш процитировал Ганди, - сказала она. - Что-то о высшем суде.

Джоан поискала в своем айфоне.

 - Нашла. «Есть суд выше земного правосудия, и это суд совести.  Он заменить все другие суды».

Морин Кориво резко выдохнула.

  - У меня просто мурашки по спине.

 - Почему?

 - Глава Сюртэ заявляет, что его совесть превыше закона. Разве тебя это не пугает?

 - Не уверена, что именно это он имел в виду, - сказала Джоан, стараясь успокоить партнершу. - Это всего лишь общая фраза, а не персональное кредо.

 - Думаешь, не будет такого заголовка в новостях: «Глава Сюртэ следует своей совести, а не закону»?

 - Так же, как не будет и «Судьи, превратившейся в берсерка в зале суда».

Морин засмеялась и, поднявшись, проговорила:

 - Мне пора. Спасибо за ланч.

Но сделав шаг от столика, она вернулась.

 - Ты в это веришь?

 - Что совесть индивидуума отменяет общественный закон? - уточнила Джоан. - Разве наши законы проистекают не из чистой совести? Не из библейских заповедей?

 - Типа той, что запрещает гомосексуализм?

 - Ну, это когда было, - протянула Джоан.

 - Этот закон все еще в силе кое-где. А он ведь бессовестный.

 - То есть, ты согласна с месье Гамашем? - спросила Джоан.

 - Если я с кем и соглашусь, то с Ганди, а не с Гамашем. Но может ли судья искренне верить в суд совести? В то, что он заменяет все остальные? Звучит анархически.

 - Прогрессивно звучит, - не согласилась Джоан.

 - Звучит как конец многообещающей карьеры судьи, - улыбнулась Морин. Она поцеловала Джоан, затем склонилась чуть ниже и поцеловала ее еще раз, прошептав:

 - А это за Ганди.

Глава 17

Двое мужчин снова схлестнулись.

И без того внимательные, зрители сейчас подались вперед,  не сводя глаз с квадрата в передней части зала суда, как с боксерского ринга, где протекала битва по делу об убийстве.

В зале судьи Кориво атмосфера наэлектризовалась. Подобное она не приветствовала. И так уже было достаточно жарко. И по ее мнению, электричество и правосудие  - две вещи не совместные.

Но теперь она хотя бы могла отследить первопричину. Эти двое лопались от антагонизма.

Пара слонов, как назвала их Джоан.

Вернее было бы сказать, пара диких слонов, решила судья Кориво. Обгадили ее первое серьезное дело.

Но даже это было неправильно.

Генеральный прокурор, месье Залмановиц, двигался с выразительной грацией и гибкостью пантеры. Он рассекал по своей территории, время от времени делая набеги в сторону стола защиты, но при этом не спускал глаз с человека на скамье свидетеля.  

Так хищник оценивает свою жертву.

А Гамаш? Сидел спокойно, словно у себя дома. Словно был хозяином этого кресла и свидетельского места, да и всего зала целиком. Вежлив, предупредителен, внимателен.

Его вопиющий покой резко контрастировал с вечным движением прокурора.

Гамаш был терпелив. У него хватало здравого смысла выжидать, пока нападающий противник не выкажет слабость.

Слоном он не был. Не был и пантерой.

Это был хищник высшего порядка, поняла она. Вершина пищевой цепочки.

Судья Кориво наблюдала, как месье Залмановиц сужает круги, окружает Гамаша, и она сама уже готова была замахать на прокурора, отогнать прочь.

Предупредить его, что подобное хладнокровие и самообладание, какие выказывает  шеф-суперинтендант Арман Гамаш, проявляются лишь у тех, кто не имеет природных врагов. И было бы фатальной ошибкой принимать его спокойствие за летаргию.

Сверххищник, цитирующий Ганди, восхитилась судья. И задумалась, делает ли это месье Гамаша менее или более опасным.

И решила, что единственным настоящим врагом такому человеку будет он сам.

Морин Кориво припомнила свою мимолетную фантазию, пришедшую ей на ум, когда она шагала по жаркой мостовой на обед с Джоан. О том, что эти противники на самом деле союзники, и лишь делают вид, что готовы вцепиться друг другу в глотки.

Но что заставляет их поступать подобным образом?

Конечно же, она знала ответ. Есть лишь одна причина, по которой они так себя ведут - хотят поймать хищника еще более крупного.

Судья Кориво взглянула на того, кто сидел на месте обвиняемого.

Возможно ли, чтобы кто-то выглядел настолько слабым, сломленным, а на самом деле был кем-то совершенно иным?

 - Перед перерывом на ланч вы рассказывали нам, шеф-суперинтендант, как сообщили новость о гибели Кати Эванс ее мужу, - говорил прокурор. - Дело было в ресторане.

 - В бистро, oui, - поправил прокурора Гамаш, и с удовольствием отметил, как Залмановиц ощетинился на его крохотное замечание.

В свою очередь, Барри Залмановиц смотрел на главу Сюртэ, удобно расположившегося на месте свидетеля и благодарил случай за то, что нанести удар этому человеку не составит особого труда.

Их совместный задушевный обед ничего не менял. Прокурору не нужно было притворяться, что он ненавидит Гамаша. Ненависть была искренней. Застарелой. Много раз они спорили по поводу судебных решений. Иногда прокурор отказывался выдвигать обвинение против того, кого Гамаш считал убийцей. Залмановиц утверждал, что улик мало, что они недостаточно убедительны.

«По вашей вине», - обвинял он Гамаша.

А шеф-инспектор Гамаш, тогдашний глава убойного, готов был назвать прокурора трусом, рискующим выдвинуть обвинение лишь в том случае, когда нет ни шанса на проигрыш.

Ирония состояла в том, что весь план строился на всеобщей уверенности в их взаимной ненависти. А красота плана заключалась в искренности этой самой ненависти.

Вышагивая по залу суда и поглядывая на спокойного человека на свидетельской скамье, прокурор ощущал неприкрытую злобу со стороны Гамаша. Хотя, там же присутствовала и настороженность.

Так велика была угроза, что Арман Гамаш заставил себя обратиться за помощью к человеку, обладающему исключительной возможностью эту помощь оказать. К человеку, которого он не любил и которому не доверял.

Это были самые необычные переговоры за всю карьеру Залмановица.

Гамаш вылетел в Монктон, потом добрался на машине до Галифакса, а Залмановиц прилетел прямо туда.

Они расположились в закусочной на набережной.  Закусочная была дешевой, даже по сомнительным стандартам докеров и рыбаков, и прочих завсегдатаев.

Там-то, в тени кораблей, приписанных к разным портам мира, шеф-суперинтендант Сюртэ и обрисовал свой план государственному прокурору.

Закончив, полностью и абсолютно открывшись, Арман Гамаш стал ждать. И только легкий тремор правой руки выдавал его волнение.

Глава прокуратуры сидел, ошеломленный. Высокомерием просителя. Масштабами изложенного плана. Глупостью, граничащей с гениальностью решения обратиться к последнему человеку на земле, желающему помочь. И не просто помочь.

 - Ты просишь меня покончить с моей карьерой!

 - Почти наверняка. Как и я покончу со своей.

 - Да твоя-то едва началась, - напомнил Гамашу Залмановиц. - Ты только что вернулся на работу. Ты в должности шефа-суперинтенданта наносекунды. Сомневаюсь, что тебе известно, где на твоем этаже туалет. Я же в прокуратуре тридцать лет. Руковожу всей этой долбаной хренью. А ты предлагаешь мне не только пустить все коту под хвост, но и подвергнуться риску быть посаженным в тюрьму? Как минимум, подвергнуться унижению? Хочешь, чтобы позор лег на мою профессию и на мою семью?

 - Да. Смиренно прошу об этом.

Гамаш выглядел так искренне, когда говорил это. Но потом заулыбался. На мгновение Залмановиц решил, что разработана какая-то сложная схема, чтобы избавиться от него. Заставить его самоликвидироваться. Соблазнить его совершить нечто если не откровенно незаконное, то безусловно неэтичное.

После чего его не просто уволят, его уничтожат.

Но заглянув в эти глаза, изучив это лицо, Залмановиц осознал, что Гамаш какой угодно, только не безжалостный. В то время как сделанное им предложение было жестоким.

Арман Гамаш оставался серьезен.

 - Мне надо проветриться, - заявил прокурор, и когда Гамаш начал подниматься, Залмановиц усадил его обратно. - Я пойду один.

Он принялся бродить вдоль пирса. Мимо крупных контейнеровозов. Пахло водорослями, ржавчиной, рыбой.

Вверх и вниз по пирсу.

Если он сделает, как просят, то не сможет никому об этом рассказать. Даже жене. До тех пор, пока все не закончится.

И кто знает? Может его поймут. Увидят, что цель оправдывала средства.

Но прогуливаясь, он, как ни старался, не мог сбежать от реальности. Если он согласится, если пойдет на это вместе с Гамашем, это означает конец. Его пригвоздят к позорному столбу. И поделом.

Это шло вразрез со всем, во что он верил. За что он боролся. И со всем, во что верил Гамаш, если уже честно.

Угроза была настолько велика, что оба они готовы были пойти на компромисс со своими глубокими убеждениями.

Пожалеет ли он о том, что присоединился к Гамашу? Или пожалеет, что отказался от этого альянса?

Каков шанс на успех? Минимален, он знал. Но сведется к нулю, если он не попробует.

А у Гамаша вообще нет вариантов. Таков уж он, понимал Залмановиц. Из-за своей должности. Из-за уважения, которого он добился в своей профессии. Гамаш использует все, исчерпает колодец доброго к нему отношения. Совершив один этот шаг.

Залмановиц остановился и посмотрел на в гавани Галифакса, ощутил бодрящий морской ветер на лице.  

Шарлотта любила ходить в старый порт Монреаля, смотреть на корабли. Широко распахивала глаза от удивления. Всегда спрашивала отца, куда идет тот или другой корабль и откуда приплыл. Барри, естественно, не знал ответов, поэтому придумывал их. Выбирал самые экзотические названия.

Занзибар. Мадагаскар. Северный полюс. Атлантида. Сэнт-Сливочномороженная-Картошка-фри.

 - Ты это выдумал! – до слез хохотала Шарлотта.

Что ж, подумал он, если он придумал историю для своей маленькой девочки, то сможет придумать ее и для всего остального Квебека.

 - Помчались, - прошептал он. - Отправляемся в путешествие.

Он вернулся в закусочную, где его ждал Гамаш. И пара пышных, хрупких ломтиков лимонного пирога с безе для каждого.

Залмановиц сел.

И хотя Арман Гамаш ни разу не упомянул Шарлотту, Залмановиц подозревал, что тот все знает. Он одновременно ненавидел сидящего напротив него человека, за то, что тот осмелился просить его о подобном. И почти уже любил, за эту же самую просьбу.

 - Я согласен.

Гамаш кивнул, и, смотря ему в глаза, проговорил:

 - Надо действовать быстро.

Так они и поступили.

Это случилось несколько месяцев назад, в ноябре.

Обвинения были выдвинуты, предварительные слушанья проведены.

Наступил июль, сегодня второй день слушаний по делу об убийстве.

Невозможно было утверждать, что все идет согласно их плану. Казалось, шансов мало. Тем не менее, они зашли так далеко. И все же, план мог провалиться. Земля могла уйти из-под их ног.

Случись это, оба они упадут. Единственным утешением Залмановицу служила уверенность, что он сможет придушить Гамаша сразу, как только они ударятся о дно.

 - Как Патрик Эванс воспринял известие о смерти своей жены? - спросил он у шефа-суперинтенданта.

Глава 18

 - Говорите здесь, - попросил Патрик Эванс, друзья встали с ним рядышком, плечом к плечу.

Совсем так же, подумал Гамаш, как они это делали прошлым вечером, защищая кобрадора.

 - Non, месье, - мягко, но настойчиво проговорила шеф-инспектор Лакост. - Пожалуйста, пройдемте с нами.

Показала на заднюю комнату, предназначенную, насколько ей было известно, для проведения частных мероприятий. Празднования дней рождения. Или расследования убийств.

 - Можно нам с вами? - спросила Лея.

 - Да, конечно, - разрешила Лакост, решив позволить Матео с Леей остаться рядом с другом.

Как только все вошли в комнату, Бовуар закрыл дверь.

Камин отсутствовал, нечему было распространять тепло и радость.  Французские окна выходили на мрачный задний двор и берег полноводной Белла-Беллы.

Воздух снаружи, казалось, застыл, наполненный тяжелым туманом, почти заслоняющим  лес позади реки.

Бовуар зажег свет, включил отопление, чтобы изгнать холод из комнаты.

Лакост взглянула на Патрика Эванса и поняла, что тот собирается с силами. Как и Матео Биссонетт. Как и Лея Ру. Словно сама Лакост в расстрельной команде, а эти трое - мишени.

Изабель без всяких вступлений сообщила им новость. Спокойно, мягко, с состраданием, и в то же время доходчиво:

 - Мне очень жаль, сэр, но ваша жена мертва.

Лакост давно усвоила,  что простота - самое лучшее. Краткость, четкое изложение фактов. Чтобы не оставалось сомнений, не оставалось лазейки, сквозь которую могло проскользнуть отрицание.

Не существует легкого способа приносить такие вести, разбивать сердца. Делая это медленно, вы лишь причиняете дополнительную боль.

Матео шагнул к другу, положил ладони ему на плечи, сжал их.

Несмотря на то, что Патрик Эванс догадывался о подобном исходе, новость, очевидно, шокировала его.

Он медленно сел, ссутулившись, открыв рот.

В дверь постучали. Оливье принес поднос с бутылкой виски и несколькими стаканами. И упаковку бумажных носовых  платков.

 - Merci, - шепотом поблагодарил Жан-Ги, и, забрав поднос, снова закрыл дверь.

Лакост выдвинула стул и уселась прямо напротив Патрика,  их коленки почти соприкасались.

Темноволосый, коротко стриженный на манер более взрослого мужчины, чисто выбритый, Патрик был довольно симпатичным, но не обладал сильным характером. Даже будучи в горе, некоторые люди излучают уверенность. Или, хотя бы, не теряют внутреннего стержня. Этот же человек казался пустым. Бледным во всех смыслах.

 - Ее обнаружили в церкви, - продолжила Лакост, смотря прямо в его голубые глаза. Пыталась понять, усваивает ли он услышанное.

 - Как…? - спросил он.

 - Коронер еще разбирается, но по всем признакам, она была избита.

- О, Господи.

Патрик опустил глаза, снова поднял их. Но посмотрел уже не на Лакост.

 - Как это могло произойти? - спросил он у Матео.

 - Не знаю, - Биссонетт покачал головой и посмотрел недоуменно.

Лея, стоящая рядом с ним, выглядела больной. Ей было физически плохо.

Губы Патрика зашевелились. У него или было слишком много слов, и те, в попытке вырваться наружу, сталкивались друг с другом.  Или слов не было вовсе. Лишь пустая бездна в этом и без того опустевшем человеке.

 - Когда вы видели жену в последний раз? - поинтересовалась шеф-инспектор Лакост.

 - Прошлой ночью, - ответил он. - На улице.

 - На улице? - переспросила Лакост. - Она не ложилась спать?

 - Я думал, что ляжет. Когда я отправился в постель, то просто предположил, что она вернется.

 - Но она не вернулась, - сказала Лакост, и Патрик кивнул.

 - А что она делала снаружи? - спросила Лакост.

 - Кати любила прогуливаться вечером, - объяснила Лея.

 - В котором часу вы вернулись с ужина? - спросила Лакост.

 - Не знаю, - ответил Патрик.

 - Они вернулись к тому моменту, когда мы от вас ушли, - Матео повернулся к Гамашу. - Около десяти вечера, верно?

Гамаш кивнул.

 - Вы видели, как она оправляется на прогулку? - задала следующий вопрос Лакост.

Матео с Леей отрицательно покачали головами.

 - Кобрадор был на месте, когда вы возвращались в B&B?

 - Кобрадор? - проговорил Патрик, наконец, очнувшись. - О боже, это из-за кобрадора, так ведь?

Он повернулся к Матео, потом к Лее. Глаза его расширились от ужаса.

 - Я не знаю, - ответила Лея, склонившись к нему. Неловко обняла его. Руки Патрика безвольно повисли, он не отвечал на объятья.

 - Как же это случилось? - бормотал он глухо, уткнувшись носом в крупное плечо Леи. - Не понимаю.

Подняв голову, он посмотрел на Изабель Лакост.

Здесь многое непонятно, решила Изабель, наблюдая за ним. Но прежде чем все закончится, она получит ответы.

Лакост посмотрела на Бовуара, внимательно следящего за Патриком Эвансом. Перевела взгляд на месье Гамаша.

Сцепив руки за спиной, тот смотрел в окно. Менее проницательный наблюдатель мог бы решить, что Гамаш потерял интерес к беседе. Но Лакост, видя лишь его профиль, не сомневалась, что все внимание Гамаша обращено к мужчине. Он вслушивается в каждое слово, в каждую интонацию.

Гамаш часто повторял, что слова сообщают о мыслях человека, в то время как интонация говорит об испытываемых в этот момент чувствах.

И то и другое жизненно важно.

Да, факты необходимы. Но по сути, любого можно научить собирать образцы волос и крови. Или обнаружить интрижку.  Или отыскать несоответствия в бухгалтерском балансе.

Но чувства? Лишь самые смелые готовы шагнуть в это огненное царство.

Вот что исследовал шеф - неуловимые, неустойчивые, непредсказуемые, часто опасные чувства. Разбирал сырые, неприкрытые эмоции. Иногда приводящие к убийству.

И ее он учил действовать так же.

Гамаш оторвал взгляд от дремучего леса за окном, и посмотрела на Патрика, Матео и Лею, стоящих в передней части комнаты.

И темно-карие задумчивые глаза его задержались на Матео Биссонетте.

 - Где вы ужинали прошлым вечером? - спросил Гамаш у Патрика.

Тот пожал плечами, его энергии хватило лишь на это.

 - Это где-то в Кноультоне, - ответил за него Матео. - LeRelais, так?

Патрик не реагировал.

 - Вы забеспокоились, не обнаружив утром жену? - спросила Лакост.

Патрик очнулся.

 - Не особенно. Я думал, что она с ней. - Он показал на Лею.

С ней.

Слова он выговаривал медленно, невнятно.

 - А мы думали, что она с Патриком, - сказал Матео.

 - И только когда появилась полиция, мы поняли, что никто за все утро не видел Кати, - объяснила Лея.

Лакост склонилась ближе к Патрику Эвансу.

 - У вас есть предположение, кто мог сделать это с вашей женой?

 - Нет. - Он посмотрел на нее так, как посмотрел бы ребенок.

 - Сбавьте-ка обороты? - попросила Лея. - Разве не видите, он в шоке?

Она налила ему виски, и Патрик осушил стакан одним залпом.

Лакост секунду изучала его. С ним определенно что-то не так. Он словно в ватном коконе. Оглушен. Это может быть шок, усиленный природной апатией.

Но судя по его зрачкам, тут что-то еще.

 - Что вы можете рассказать мне о кобрадоре? - спросила она.

Патрик уставился на нее.

 - Совесть, правильно?

Перевел взгляд на Матео, но не смог сфокусироваться, и стал раскачиваться из стороны в сторону.

Бовуар наклонился и заглянул ему в глаза. Патрик смотрел в ответ, раскрыв рот. На губах блестела слюна.

 - Вы что-то приняли? - спросил Боувар, стараясь говорить медленно, четко, обращаясь непосредственно к Патрику, который продолжал молча смотреть.

 - Это он сделал, - наконец невнятно пробормотал Патрик. - Мы все знаем, кто это сделал.

 - Кто? - спросил Бовуар.

 - Он про кобрадора, конечно, - сказал Матео, склонившись над Патриком. - Так ведь? Кто же еще?

 - Месье Эванс, посмотрите на меня, - приказала Лакост громко и четко. - Как ваша жена оказалась в церкви?

 - Никто больше не ходит в церковь, - ответил он, и она едва разобрала слова.

Бовуар повернулся к делавшему заметки агенту.

 - Пригласите доктора Харрис, коронера. Быстро.

Как только он это произнес, Патрик повалился набок.  Бовуар поймал его, и с помощью Лакост уложил на пол.

 - Что он принимал? - спросил Бовуар, и, не поднимая глаз, стал торопливо проверять жизненные показатели Патрика.

Гамаш снял пальто, свернул его, подложил Патрику под голову.

 - Я дала ему таблетку Ативана, - созналась Лея, округлив глаза. - С ним все в порядке?

 - Когда? - настойчиво допытывался Бовуар.

 - Прямо перед вашим приходом. У него случились гипервентиляция и паника. Я хотела его успокоить.

 - Только одну таблетку? - уточнил Бовуар, переводя взгляд с впавшего в бессознательное состояние мужчины на его друзей.

 - Одну. - Лея пошарила в недрах большой сумки, оставленной ею на полу, и достала  оттуда флакончик с таблетками.

 - Но вы же только что дали ему виски, - напомнила ей Лакост.

 - Черт! - ругнулась Лея. – Бл**, бл**, бл**! Я не подумала.

Появилась Шерон Харрис и сменила Бовуара, сев рядом с мужчиной.

Остальные расступились, чтобы не мешать, пока она осматривает Патрика.

 - Кто это? - между делом поинтересовалась коронер.

 - Муж Кати Эванс, Патрик, - сообщила Лакост, и удостоилась короткого взгляда от доктора Харрис. - Мы полагаем, это Ативан плюс виски.

Уточнение не ускользнуло от доктора и офицеров.

 - Где флакончик?

Лея протянула ей бутылочку с таблетками. Коронер осмотрела ее, открыла крышку и высыпала на ладонь несколько таблеток. Вернула таблетки во флакон и отдала его Лее. Без каких-либо комментариев.

 - Он просто в обмороке. Наверное, не привык к транквилизаторам. Да и скотч не особенно помог. Надо уложить его в кровать. Месье Эванс? - Доктор Харис наклонилась и проговорила ему прямо в ухо. - Патрик. Очнитесь. Мы собираемся уложить вас в постель.

Она ущипнула его за мочку уха, он распахнул глаза, хотя все еще не мог сфокусировать взгляд.

 - Он может стоять на ногах?

Бовуар с Матео потянули Патрика вверх, поддерживая его, тот выглядел пьяным. Голова болталась, он часто моргал. Было понятно, что он пытается вынырнуть на поверхность, пока безуспешно.

Доктор Харрис повела их обратно сквозь толпу, собравшуюся в бистро.

Лея хотела пойти следом, но Гамаш окликнул ее.

 - Он что-нибудь употребляет? - спросил он, внимательно изучая ее лицо.

 - Нет.

 - Сейчас самое время рассказать нам.

 - Да говорю вам! Патрик самый порядочный из нас всех. Он даже почти не пьет. - Она досадливо покачала головой. - Это я виновата. Было глупо давать ему Ативан.

И виски, подумал Гамаш, продолжая изучающе смотреть на женщину. Та выглядела искренне расстроенной.

 - Все нормально? - спросил Оливье, всунув голову в дверной проем и озабоченно оглядывая их.

 - Oui. Месье Эванс пережил стресс, - ответил Гамаш. - Ему нужен отдых.

 - Если я чем-то могу быть полезен, просто скажите.

 - Merci, патрон, - сказал Гамаш, и когда Оливье удалился, попросил Лею сесть.

Та исполнила просьбу и Гамаш с Лакост присоединились к ней.

 - Знаете ли вы кого-то, кто желал бы зла Кати? - спросил Гамаш.

 - Честно, не знаю, - ответила она.

У Лакост, лишенной цинизма, всегда срабатывал сигнал тревоги, когда кто-то произносил «честно» на допросах. Однако Лея Ру выглядела искренней и искренне потрясенной.

Но вообще-то, напомнила себе Лакост, она политик. А политика это театр.

Настал черед Леи изучать их. Ее острые глаза впились в старших офицеров Сюртэ.

 - Вы думаете, что Кати убил кобрадор, не так ли? - она переводила взгляд с одного на другого.

 - Как и месье Эванс, и ваш муж. А вы так не думаете?

 - Не вижу причин, зачем ему ее убивать, - сказала Лея. - Это означало бы, что кобрадор прибыл сюда ради Кати. Что все это время именно она была его целью.

 - Может быть, - согласилась Лакост. - Нам известно только, что мужчина в костюме исчез, а мадам Эванс убита. Слишком много совпадений, вам не кажется?

Лея Ру обдумала услышанное.

  - Но это не означает, что именно она была его целью. Может быть, он просто на нее набросился, когда она гуляла ночью.

 - Она не ходила на прогулку, так ведь? - произнесла Лакост. - Она была в церкви. Зачем?

Лея отстранилась. Задумалась.

 - Во время наших путешествий Кати часто посещала церкви. Они вдохновляли ее, как архитектора. Контрфорсы, выступы, -  она улыбнулась. - Это все, что я могу вспомнить, да и то лишь потому, что это была наша шутка. «Великий большой выступ».

Она очнулась, вернувшись в реальность.

 - Тогда это были парижский Нотр-Дам, Шартрский собор, Мон-Сен-Мише́ль, а совсем не ваша деревенская часовенка.

Гамаш забросил ногу на ногу, кивнул. В Сент-Томасе точно не имелось контрфорсов, хотя находиться там было намного приятнее, чем в Нотр-Даме. Опять же, все зависит, конечно, от того, зачем ты туда пришел.

 - Итак, почему она оказалась там, по вашему мнению? - спросил он, перефразировав вопрос Лакост.

Лея покачала головой.

  - Может быть, ей просто захотелось посидеть в тишине. Может, ей стало холодно, и она зашла погреться. Честно, я не знаю.

Гамаш отметил для себя - Изабель не упоминала, что Кати нашли в подвале.  И что на ней был костюм кобрадора.

Костюм крайне символичный. Говорящий о грехе, о невыплаченном долге. О непорядочности. О мести и стыде. Он был символом обвинения.

И в этот костюм одели мертвую женщину.

Не по ошибке, а намеренно. С определенной целью.

Да, решил Гамаш, мадам Эванс и кобрадор были как-то связаны.

Вопрос в том, известно ли ее друзьям, какого рода эта связь?

 - Это моя вина, - повторила Лея. - Если б я не защитила его прошлой ночью, он бы, возможно, испугался. Может, его бы даже побили. Тогда Кати осталась бы жива. - Она повернулась к Гамашу. - В этом есть и ваша вина. Вы должны были что-то сделать. А вы лишь поговорили с ним. И продолжали повторять, что он не делает ничего предосудительного. А он все-таки сделал. Если бы вы вмешались, она была бы жива.

Гамаш ничего не ответил, потому что сказать было нечего. Он уже много раз объяснял деревенским, что не мог ничего сделать. Даже учитывая случившееся,  он повторял это раз за разом. Задумываясь, так ли уж он прав.

Он так же понимал, что ее ярость на самом деле направлена на того, кто взял в руки биту и убил ее подругу. Просто сейчас Гамаш оказался самой подходящей мишенью для выплескивания гнева.

Он ей это позволил. Не нападал в ответ. Не защищался. Когда она закончила, он не сказал ни слова.

Лея Ру расплакалась, дав выход своему гневу, своей печали.

 - Ох, дерьмо, - наконец всхлипнула она, попытавшись взять себя в руки, словно плакать над мертвой подругой было чем-то постыдным. - Что мы наделали?!

 - Вы не сделали ничего дурного, - попыталась утешить ее Лакост. - Как и шеф-суперинтендант Гамаш. Виноват тот, кто это совершил.

Лея взяла протянутый Лаксот бумажный платок, поблагодарила, вытерла слезы и высморкалась. Но все равно продолжала плакать. Теперь уже не так горько. Теперь в слезах ее было больше печали, чем ярости.

 - Вы не можете всерьез думать, что кобрадор приходил за Кати, - сказала Лея.

 - У вас есть другая версия? - спросила Лакост.

 - Нет, - призналась Лея. - Может это и кобрадор сделал, но не намеренно. Может быть, Кати следила за ним и выяснила, кто это. А он убил ее.

Гамаш неторопливо кивнул. Подобная мысль и ему приходила на ум.

И все-таки, зачем надевать на нее костюм?

Зачем вообще ее убивать? Это какая-то гиперреакция на то, что тебя раскрыли.

Но это может означать, что она его узнала.

Гамаш снова обратил свой взор на туман за окном. Туман совсем не угнетал, даже успокаивал. Обволакивал, а не удушал.

Была ли Кати Эванс убита умышленно? Она ли была конечной целью? Или это импульсивный поступок  человека, боящегося разоблачения, загнанного в угол церковного подавала?

 - То есть, вы не припомните никого, кто бы мог желать зла вашей подруге? - уточнила Лакост.

 - Я таких не знаю. Он же была архитектором. Она всего лишь строила дома.

 - Не был ли какой-нибудь из ее проектов плохо рассчитан? Может быть, случался какой-то несчастный случай? Обрушение?

 - Нет, никогда.

 - Ее брак с Патриком, - вступил Гамаш. - Они были счастливы?

 - Думаю, да. Она хотела детей, а он нет. Вы могли заметить, он сам как ребенок. Не в смысле шалостей, а в бытовом смысле. Ему необходима материнская забота. Кати ему ее обеспечивала. Она обо всех нас заботится. В ней сильно чувство материнства. Из нее получилась бы замечательная мать. Она крестная нашего старшего. Никогда не забывает о его дне рождения.

Лея уставилась на бумажный носовой платочек в руках, истерзанный в клочья.

 - Думаю, у них были хорошие отношения, - добавила она. - Я сама не понимала, почему. Особенно когда… - она посмотрела на Лакост, потом на Гамаша.

Те молчали, ожидая окончания фразы.

 - Когда у нее мог быть Эдуар.

 - Ваш друг по колледжу, - проговорил Гамаш. - Тот, что покончил с собой.

 - Или просто упал, - сказала Лея. Это то, во что она должна была верить. Старалась верить. Лея тяжело вздохнула. - Любовь. Что тут поделаешь.

Гамаш кивнул. Что тут можно было поделать.

Вернулись Бовуар, Маттео и доктор Харрис.

 - С ним все будет хорошо, - заверила Шерон Харрис. - Ему просто нужно выспаться.

 - Я провожу тебя, - сказал Гамаш, надевая пальто.

Вместо того чтобы пойти через забитый народом бистро, они воспользовался выходом на патио, и прошли с задней стороны магазинов.

В соседней бакалее, сквозь окно, они увидели беседующих Антона и Жаклин.

  - Подруга месье Эванса, - начала коронер, - эта женщина та самая Лея Ру? Политик?

 - Она самая.

 - Она говорила, что дала ему одну таблетку Ативана. Ни разу не видела, чтобы взрослый человек впадал в такую невменяемость после одной таблетки.

 - Думаешь, она дала ему больше?

 - Минимум две. Конечно, ей стыдно в этом признаться.  Или она дала ему всю бутылочку, и он принимал таблетки сам.

 - Сомневаюсь в этом. А ты? Какова вероятность того, что это не Ативан, а что-то другое?

Она остановилась в задумчивости.

Гамаш чувствовал, как туман заползает ему за шиворот и в рукава пальто.  

 - Все может быть, - наконец ответила Харрис. - Думаешь, какой-то препарат, опиат? Без анализа крови сказать не смогу. А что, есть подозрение?

 - Не то чтобы.  Просто такое сплошь и рядом сейчас.

 - Ты даже не представляешь себе, - проговорила коронер, каждый день видящая тела жертв на своем прозекторском столе.

Гамаш промолчал, хотя представлял себе картину намного лучше доктора Харрис.

Он проводил ее до машины. Перед тем, как сесть в нее, коронер повернулась к Гамашу:

  - Месье Эванс все время повторял что-то насчет нечистой совести. Это существенно, Арман?

 - Наряд жертвы имеет некоторое отношение к понятию совести, - коротко ответил Гамаш, и коронер поняла - это все, что ей, по его мнению, надо знать.

Не было ни времени, ни необходимости сообщать доктору Харрис о кобрадоре.

То, что со стороны Патрика Эванса звучало как признание, почти наверняка являлось предупреждением. Тут поработала чья-то очень нечистая совесть.

 - Merci, - поблагодарил он ее за работу. – А твой отчет?

 - Как только будет готов. Надеюсь, что у меня для тебя что-то появится к утру.

Когда он вернулся в заднюю комнату бистро, то нашел Матео и Лею сидящими напротив Лакост и Бовуара. Нет, это не выглядело как недвусмысленное противостояние. Но очень на него смахивало.

Разделительная черта была проведена.

Он присоединился к Лакост и Бовуару.

 - Мы тут предполагали, что Кати убил кобрадор, - сообщил Матео. - А может и нет.

 - Продолжайте, - попросила шеф-инспектор Лакост.

 - Кобрадор пришел сюда за кем-то. За кем-то, кто совершил что-то ужасное. Разве нет такой вероятности, что он убил Кати?

 - Зачем ему это? - спросила Лакост. - Разве не логичнее было бы убить как раз парня в костюме?

 - Может и его он тоже убил, - предположила Лея. - А Кати видела, как это произошло.

 - Тогда где он? - спросила Лакост. - Парень в костюме? Зачем оставлять тело Кати на виду, но прятать тело парня?

 - Может на самом деле его и не прятали, - сказал Матео. - Может вы просто его еще не обнаружили.

Лакост вскинула брови. На самом деле, она старалась быть на шаг впереди, отдав распоряжение прочесать леса вокруг деревни.

 - Что вы можете рассказать нам о мадам Эванс? - спросила Лакост.

 - Про ее детство рассказать многое не могу, - ответил Матео. - Знаю только, что она выросла в Монреале. У нее есть сестра. Ее родители… Ох! - простонал он, осознав, что придется сообщить новость родителям Кати.

 - У вас есть их адрес? - спросил Гамаш, и получил его от Леи.

 - Мы встретились, как уже рассказывали вам вчера вечером, - продолжил Матео, - в университете. У нас были разные учебные курсы, но жили мы в одном общежитии. Дикое место. Бог мой, не верится, что мы выжили.

Не всем из вас это удалось, подумал Гамаш.

 - Впервые вдали от дома, - вел рассказ Матео. - Юные. Ни правил. Ни границ. Все стопоры отключены, ну вы понимаете? Мы одичали. Но Кати оставалась спокойной. Она всегда была готова замутить, но обладала самоконтролем. И это было не ханжество, скорее здравомыслие. А остальные из нас  как бы потеряли разум.

 - Кати была нашей тихой гаванью, - согласилась Лея.

Гамаш кинул. Они описывали как раз те качества, которые он обожал в Рейн-Мари.

Неизменная сердечность, постоянство без чопорности. Спокойствие в вихре, каковым является юность. А у некоторых и зрелость.

 - Какой только дряни мы не вытворяли, - рассказывал Матео, вспоминая прошедшие дни. - Никто не останавливал нас. Как в «Повелителе мух».

 - И кто из вас был Ральфом, а кто Джеком? - поинтересовался Гамаш.

 - И кто был несчастным Хрюшей? - подхватил тему Маттео.

 - О чем вы? - непонимающе спросила Лея.

 - Простите, - извинился Гамаш. - Это отступление. Моя вина.

Но Бовуар, кому отсылка тоже не была ясна, понял лишь одно. Месье Гамаш никогда не делает отступлений без умысла.

Он мысленно добавил «Повелителя мух» в список того, с чем необходимо познакомиться.

 - Наркотики имели место, конечно же? - спросил Гамаш.

 - О, да, наркотики. Сначала довольно много, но со временем это прошло. Вроде как изжило себя,  если вы понимаете, о чем я.

Гамаш понимал. По собственному опыту, и по опыту своих детей. Особенно Даниеля, старшего.

Университетское время - время учебы, и не всегда эта учеба протекает в классах. Это время экспериментов. Время жить полной жизнью. Пробовать все без разбора, словно ты впервые у шведского стола. А затем, когда накроет с головой и станет тошно, очнуться от дурмана. И понять, что заплатить по счетам ты не в состоянии.

Они прошли через наркотики, пьянки, случайный секс, а понятие последствий в их системе координат отсутствовало. Позже  они начали делать более продуманный выбор.

Но некоторым так и не удалось отойти от шведского стола.

Каковы были шансы, что сначала все четверо пустятся во все тяжкие, а потом все четверо же вернутся в цивилизованное состояние?

Разве не высока была вероятность того, что хотя бы один из них не сможет вернуться?

И тут Гамаш вспомнил. Был же еще один. Пятый.

 - Расскажите нам об Эдуаре.

 - Что? - удивился Матео. - Зачем?

 - Это была трагедия, - ответил ему Гамаш. - И она на вас отразилась.

 - Но то была не вина Кати, - уверила Лея. - Когда он упал, ее там даже не было. Они с Патриком тогда улизнули в его комнату. Если в том и была чья-то вина, то только дилера, снабжавшего Эдуара наркотиками.

 - И кто этот дилер? - спросила Лакост.

 - Вы шутите что ли? - возмутился Матео. - Это случилось пятнадцать лет назад. Я уже не помню имен моих преподавателей. И тот парень исчез сразу после гибели Эдуара. Как только копы стали задавать вопросы.

 - То есть, имени его вы не знаете? - уточнил Бовуар.

 - Нет. Слушайте, Эдуар погиб много лет назад. Это никак не может быть связано с тем, что случилось с Кати сегодня.

 - Вы удивитесь, - заметил Гамаш, - как много убийств берет начало в отдаленном прошлом. Долгие годы преступления набухают, как гнойники. Приобретают гротескную, мерзкую форму. Подобно мужчинам и женщинам, брошенным на том испанском острове, они всегда возвращаются.

Его голос звучал в тишине комнаты. Единственным звуком, сопровождавшим его слова, было шлепанье мокрого снега по стеклу.

 - Где вы были прошлой ночью? - спросила Лакост.

 - На ужине у Гамашей, - ответил Матео. - Потом отправились спать.

 - Не слышали, как мадам Эванс покидает B&B или как она возвращается?

 - Non, я ничего не слышал, - уверил ее Матео, Лея согласно кивнула.

Офицеры Сюртэ проводили Матео и Лею до двери.

Когда те ушли, Лакост с Бовуаром обернулись к Гамашу.

 - Думаете, убийца уже далеко? - спросила Лакост.

 - Non. Думаю, убийца Кати Эванс все еще здесь. И наблюдает за нами.

Глава 19

 - Что они сейчас делают? - поинтересовалась Жаклин.

 - Все еще стоят там.

Антон смотрел из эркерного окна в булочной Сары на церковь Святого Томаса, Жаклин за прилавком месила тесто. Вернее, мутузила его.

 - Ее уже унесли, - сообщил Антон, обернувшись. - Скорая уехала.

Он явился в пекарню с новостью, что в часовне обнаружили тело. Что это одна из приезжих. Кати Эванс.

К тому времени новостью это уже не было, но подтверждение все же шокировало.

Антон присел, но понял, что никак не может усидеть, и стал расхаживать по бакалее, старясь делать вид, что спокоен.

Когда, проснувшись утром, он обнаружил, что кобрадора нет, то решил, что все образуется. Что Гамашу не нужно ничего рассказывать. Но теперь…

Убили женщину. Повсюду копы.

Хуже и быть не может.

 - Мы должны им рассказать, - сказала Жаклин, отлепляя тесто от пальцев.

 - О том, что мы знаем, что это кобрадор? Думаешь, это как-то связано с произошедшим?

 - Конечно, связано! - воскликнула Жаклин и стала соскребать тесто с прилавка, потом шлепнула им о столешницу с такой силой, что месиво расплющилось. Выбила из него весь воздух, всю жизнь. Теперь ему не подняться. - Не будь ты таким идиотом!

Антон взглянул на Жаклин так, словно это его только что помяли и избили. И выбили весь дух.

 - Вот честно, Антон! В прошлом году нам рассказывали о кобрадоре. А теперь он тут? Разве тебе не приходило в голову, что он здесь из-за нас?

 - Да с чего вдруг?! - возмутился он.

 - Не знаю, - ответила Жаклин. - Потому что мы работали на мадам?

 - Тогда виноваты те, кто остался, - возразил Антон, - а не мы. К тому же, нам ничего не известно.

 - Нам известно достаточно. Может он отправил кобрадора, как предупреждение. Чтобы мы держали рты на замке.

Но если кобрадор пришел за ними, почему мертва мадам Эванс?

Полиция не рассказала им до сих пор, что там произошло, но все и так ясно. Мадам Эванс не просто мертва. Судя по активности возле церкви, смерть ее не была естественной, как не являлась и результатом несчастного случая.

 - Уже поздно что-то рассказывать, - решил Антон.

 - Может быть нет. -  Жаклин стукнула по куску теста. - Но будет выглядеть подозрительно. Они задумаются, почему мы не рассказали раньше.

 - И почему мы не рассказали?

Но Антон все отлично сам понимал.

Он припомнил лицо в черной маске, пялившееся на бистро. Смотревшее на него. Взгляд, проникающий сквозь окна и стены, на кухню, где он мыл посуду.

Совесть. Угрожавшая всему, чего добился Антон.

Да. Именно поэтому он не хотел ничего рассказывать этому мужику, Гамашу. Начальнику целого Сюртэ. Вдруг тот станет копать. И узнает, кто Антон на самом деле.

Этого даже Жаклин не знала.

Он взглянул на нее. Длинные пальцы, такие чувственные временами, вязли в тесте как когти, выдирая жизнь из багета.

Он знал, почему он сам молчит о кобрадоре. Но теперь задумался - почему же молчит она.

Дверь между пекарней и бистро распахнулась с такой силой,  что стукнула о стену. Антон с Жаклин вздрогнули.

Вошла Лея Ру, за ней Матео.

 - Нам нужно… - начала Лея, но резко замолчала, увидев Антона.

Они уставились друг на друга. Антон и раньше их видел, но мельком. Приезжие, это все, что он о них знает. Однако теперь ему показалось, что он мог встречать их раньше? По крайней мере, ее.

 - Вот ты где, - проговорил вошедший следом за ними Оливье. Вежливо кивнул Матео и Лее. Он уже успел поговорить с ними в бистро и выразить соболезнования.

Сейчас внимание его было направлено на мойщика посуды.

 - Я тебя уже обыскался. - В его официально-вежливом тоне все же слышалось раздражение. - Ты нужен мне на кухне. Там аврал.

Оливье напряженно улыбнулся. Стало ясно, что если бы не посторонние, он позволил бы себе еще кое-какие высказывания.

 - Простите, - извинился Антон. Он заторопился к выходу, но притормозил у двери и посмотрел на Жаклин. - Ты в порядке?

Та кивнула, и Антон обратился к Лее с Матео:

 - Désolé. Это так ужасно.

Было видно, что Лея плакала, ее глаза опухли и покраснели.

Сквозь толкотню в бистро, где слышались лишь разговоры об убийстве, Антон проследовал за Оливье на кухню, полную запаха трав и умиротворяющих ароматов насыщенных соусов, звяканьем кастрюль, чайников и тарелок.

Для остальных это звучало как хаос звуков. Для Антона - как симфония. Опера. Так звучало творческое начало, драматическое напряжение. Конкуренция. Соперничество примадонн. Состязание вкусов, состязание поваров. Иногда так звучало горе от подгоревшего блюда, от опавшего суфле.

Но чаще из этих шумов, из этой великой суматохи рождалось нечто волшебное. Прекрасное. Волнующее и утешительное.

Однажды в Италии, Антон расплакался, когда ему довелось попробовать великолепное мороженое. А еще раз, в Ранти, во Франции, когда он откусил кусочек от багета. Вкус выпечки был настолько возвышенным, что люди тратили несколько часов на дорогу, ради его покупки.

Да. Да, для кого-то кухня была местом заработка. Или случайным местом работы. Но для немногих индивидуумов кухня была целым миром. Суматошным прекрасным миром. Кухня стала его миром. Его убежищем. И он всегда стремился туда вернуться. Укрыться там. И надеяться, что Сюртэ не узнает, кто он такой.

 - Пошли, - скомандовал Оливье, придерживая дверь кухни. - У нас много работы. И не только здесь. Агентам Сюртэ понадобятся сэндвичи и напитки.

 - Я позабочусь об этом, - заверил его Антон.

Оливье чуть-чуть расслабился.

 - Merci.

*   *   *

Вернувшись в часовню, Изабель Лакост отправила агента в Кноультон, узнать у работников ресторана, запомнили ли они Эвансов. Еще один полицейский был послан по деревне со списком тех, кого нужно опросить.

Гамаш отклонил приглашение Изабель присесть.

 - Если только во мне будет крайняя необходимость, Изабель.

Секунду она раздумывала:

 - Ладно. Они конечно охотнее будут говорить правду, понимая, что тебе известно про них и их действия за последние несколько дней. Но, - она улыбнулась и пожала плечами, - если уж решат врать, то соврут.

Все обстояло не настолько гладко, насколько прозвучало, знал Гамаш.

 - Придешь к нам на ужин и останешься на ночлег, я надеюсь? - поинтересовался он. - Может, удастся обменяться мнениями.

Если бы он присутствовал на допросах, опрашиваемые  старались бы изо всех сил говорить правду. Что чрезвычайно полезно в расследовании убийств.

Но, может быть, не настолько полезно, как явная ложь.

Ложь не обязательно означает, что произнесший ее и есть убийца. Но это ускорит процесс сортировки. Тех, кому можно верить от тех, кому верить нельзя. Тех, кому нечего скрывать от тех, у кого есть секрет.

Ложь это свет. И этот свет превратится в луч прожектора, который в конечном итоге высветит среди них лишь одного единственного человека с самым большим секретом. Секретом, который сильнее всего оберегают.

*   *   *

Жан-Ги Бовуар, удобно устроившись в кабинете Гамаша, ожидал интернет-соединения.

Мало кому удавалось обнаружить Три Сосны, спрятанные в долине. Не обнаруживали ее и спутники связи, сетью покрывающие поверхность планеты. Деревня была словно за бортом цивилизации. Информационная суперскоростная магистраль разрослась над их головами, в космосе. А Три Сосны так и оставались на ней колдобиной.

Но, видя невообразимую жестокость, процветавшую в городах и поселках, Жан-Ги Бовуар начинал верить, что роль цивилизации переоценена. Исключение составляла только доставка пиццы.

Зато всегда можно было взять в магазинчике у Мирны книгу, прихватить ее с собой в бистро Оливье, и читать там в покое, попивая вкуснейший кофе с молоком и поедая сливочный круассан из пекарни Сары.

Компенсировало ли это бесполезность айфонов и доставку пиццы?

 - Non, - ответил он сам себе, нетерпеливо поерзав на стуле и затосковав по высокоскоростному беспроводному подключению и большущей пицце.

Примитивный диал-ап, сводящий с ума, пискливый и ненадежный, вышел на визжащую ноту, как будто боялся соединиться с внешним миром.

 - Это все же лучше, чем то, с чем иногда приходится работать, - не уставал напоминать Бовуару шеф, когда тот ворчал о допотопности модема.

Бовуар ждал соединения и смотрел в окно. Там техники вытаскивали оборудование из автофургонов и переносили в церковь. Он дивился удачливости Лакост. Иметь такой оперативный штаб прямо возле места преступления. Тепло, сухо, вода из крана, холодильник. Туалет.

 - Даже кофемашина, боже мой, - буркнул он.

Ей даже не нужно никуда выходить, что по мнению Бовуара, всегда являлось преимуществом.

На этот раз оперативный штаб сильно отличался о некоторых мест, где им с тестем приходилось работать во время расследований в Квебеке.

Палатки. Подпрыгивающие на волнах и крутящиеся в водоворотах рыбацкие лодки. Хибарки. Пещеры.

Он как-то поведал Анни об одном сортире, где располагался их штаб, но та отказалась ему верить.

 - Спроси своего отца, - предложил он.

 - Не буду, - Анни засмеялась, как умела только она. - Ты просто подкалываешь меня. Это провокация, месье. Я привлеку вас к ответственности.

 - Накажешь меня? - спросил он насмешливо-надеющимся тоном. - Я плохой, плохой мальчик.

 - Нет. Ты глупый, глупый мальчишка. И, помоги нам боже, ты теперь еще и отец. И для тебя приготовлено много новых разных наказаний. Я впервые дала Оноре чернослив. Он ему понравился.

Но Бовуар говорил правду. Они с Гамашем, тогда шефом-инспектором, расследовали убийство сурвивалиста в Сагенее. Тело обнаружили в сгоревшей хижине, единственным, что уцелело, была будка туалета.

 - На два очка, - восхитился Гамаш, словно это была роскошь.

 - Я уж лучше тут посижу, - сказал тогда Бовуар, установив вместо стола камень и выложив на него свой блокнот.

В два часа ночи пошел дождь, и Бовуар постучал в дверь сортира.

 - Кто там? - вежливо поинтересовался Гамаш.

Жан-Ги заглянул в вырезанное полумесяцем отверстие в шаткой двери.

 - Впусти меня.

 - Не заперто. Только вытри ноги.

Они провели там полтора дня, просеивая обуглившиеся остатки в попытке обнаружить улики. Опрашивали  “соседей”,  разбросанных по всему лесу. Основную часть составляли охотники или такие же сурвивалисты. Следователи пытались найти хоть кого-то, кто бы знал жертву. Но эти люди едва ли знали самих себя.

Там совсем не было интернета. Ни ноутбуков. Ни диал-апа. Ни телефонов. Ничего. Разве что - и на том спасибо - туалетной бумаги было в достатке. Были спальные мешки, вода, продовольственные пакеты и спички, привезенные ими с собой.

Они прикрепили бумагу для заметок на попорченные непогодой стены туалета и рисовали схемы с подозреваемыми. Стало почти уютно.

 - Вы узнали, кто совершил преступление? - спросила Анни. История ее увлекла, а ее адвокатская натура подсказывала ей, что муж рассказывает правду.

И она слушала в восхищении. Так же, как и он, восхищаясь, выслушивал ее истории.

 - Узнали.  Благодаря хитрости, остро отточенной логике, животному…

 - Он сдался, да?

 - Нет. - Хотя Жан-Ги не мог удержаться от улыбки, вспоминая. - Он вернулся, чтобы найти систему фильтрации воды, которая имелась у убитого.  Видела бы ты его лицо, когда мы с твоим отцом появились из сортира.

Анни хохотала так, что чуть не описалась.

Интернет заработал, и Жан-Ги отвернулся от окна, пальцы его замелькали по клавиатуре.

Сложно было расставить приоритеты. Но первейшая задача очевидна.

Он отправил короткое письмо Анни, дал ей знать, что произошло, и предупредил, что как минимум ночь, а то и больше, проведет в доме ее родителей.

Он писал ей письмо и скучал по ней. Скучал по Оноре. Ему хотелось дотронуться до них, вдохнуть их запах.

 - Скучаю по тебе, - ответила Анни. - Надеюсь, на этот раз у вас не двухочковый туалет.

Это стало их кодовым выражением для определения «большого дерьма».

А потом Бовуар набрал в строке поиска «Повелитель мух», и нажал Enter.

*   *   *

 - Клара! - позвала Мирна.

Коттедж был погружен в темноту, горела лишь лампа в гостиной.

Мирна включила свет - взору предстала уютная кухня. Пусто.

Ей не хотелось нарушать покой подруги, особенно если та спит. Но, как подозревала Мирна, после случившегося сегодня днем у них всех будут проблемы со сном.

Они ушли от Гамашей, когда Арман вернулся домой. Знали, что этим двоим нужно побыть наедине.

 - Боже, ты разбудила меня, огромная ты куча…  одежды!

Мирна, как только оправилась от испуга, заглянула в гостиную. Там, обрамленная прямоугольником дверного проема,  обнаружилась сумасшедшая дряхлая поэтесса. А так же ее утка. Со взъерошенными перьями.

 - Одежды?

 - Ладно, я имела в виду «дерьма», но Михаил попросил меня быть повежливее. Поэтому буду тебе признательна, если ты, когда я к тебе обращусь, самостоятельно заменишь нужное слово на «дерьмо».

Мирна шумно втянула воздух носом, выдохнула через рот. И начала беспокоиться, что  Рут на самом деле удастся прошкандыбать прямиком в рай при посредничестве обведенного вокруг пальца архангела. В таком случае…

 - Где Клара?

 - Откуда мне, на хрен знать, придурочная?

 - А тут какое слово я должна заменить?

 - Хм, дай-ка подумаю.

На самом деле, Клара могла находиться лишь в одном месте. Туда она неизменно удалялась, когда вокруг становилось плохо.

 - Вот ты где, - проговорила Мирна, тихо постучав в дверь Клариной студии.

В мастерской горел свет. Не яркий. Ровно такой, чтобы создавался эффект мягкого утреннего солнца.

Клара развернулась на табуретке - в руке тонкая кисть, на мольберте портрет.  

Мирне был виден только краешек картины. Остальное закрывала собой Клара.

Холсты стояли прислоненными к стенам студии. Должно быть, дюжина портретов. Некоторые почти завершены. Но большинству до готовности было далеко.

Походило на комнату, в которой собрали покинутых людей.

Мирна отвернулась, не в силах смотреть им в глаза. Боясь мольбы, которую могла в них разглядеть.

 - Как движется? - спросила она , мотнув головой в сторону мольберта.

 - Вот ты и скажи мне.

Клара слезла с табурета и отошла в сторону.

Мирна округлила глаза.

Обычно Клара писала портреты - незаурядные лица во весь холст. Некоторые вызывали улыбку. Некоторые одаривали зрителя необъяснимой меланхолией, или неловкостью, или радостью.

Некоторые провоцировали стойкое чувство ностальгии  без очевидной причины, если только Клара не была алхимиком, способным запечатлевать эмоции, или даже воспоминания, при помощи красок. Ископаемые эмоции превращались в краски, а затем, обрамленные, возвращались к человеку.

Но эта работа была иной. Это был совсем не портрет. По крайней мере, не портрет человека.

На нем были запечатлены питомец Клары Лео и Грейси - его сестричка по помету, взятый Гамашами щенок… или не щенок.

Лео гордо восседал, величественный, красивый, уверенный. А коротышка Грейси стояла рядом с ним, по обыкновению вскинув мордочку. Комичная. Тощая. Страшненькая. Взгляд ее глазок был направлен куда-то за спину зрителю.

Мирна готова была обернуться, чтобы самой увидеть, на что же смотрит Грейси.

Собаки не были прелестными. Не было в них и ничего трогательного. Напротив, них ощущалось что-то дикое, первородное.

Кларе удалось запечатлеть, какими бы стали эти двое домашних питомцев, останься они брошенными на улице. Если бы их не подобрали и не одомашнили. Она изобразила то, что до сих пор хранилось в их ДНК.

Мирна невольно потянулась к холсту, но поймав себя на этом, отдернула руку.

Она была уверена, что услышала рычание.

 - Прости, - сказала она Кларе. - Я не должна была тебя отвлекать. Я пошла в бистро, но там все только и говорят про убийство, а мне захотелось куда-то сбежать, но оставаться одной не хочется.

 - Мне тоже. Бедная Рейн-Мари, - вздохнула Клара и села рядом с Мирной на продавленный диван. Их окружал знакомый умиротворяющий запах масляных красок и залежалых бананов.

 - Я пыталась выкачать из Армана информацию, - сообщила Мирна. - Но он лишь одарил меня таким взглядом и ушел.

Им всем был знаком такой взгляд. Им и раньше доводилось его видеть. Чаще, чем можно представить.

В нем не было осуждения. Не было и предупреждения, что не следует задавать вопросы - Гамаш удивился бы, если бы они не спрашивали. А они бы удивились, если бы он им ответил.

В таком взгляде явственнее всего остального читалась решимость.

А на этот раз к ней прибавился гнев. И шок. Хотя Гамаш старался скрыть оба чувства.

Мирну всегда поражало, что человек, охотящийся за убийцами всю сознательную жизнь и ставший в итоге руководителем Сюртэ, до сих пор способен удивляться убийству.

И, тем не менее, он удивлялся. Она это видела.

Он рассказал ей о своем решении не просто вернуться в Сюртэ, но встать у руля.

 - Ты думаешь, что можешь что-то изменить? - спросила она тогда, и увидела улыбку на его лице. Морщинки разбежались от уголков рта.

 - В твоем голосе я слышу сомнение, - заметил он.

 - Я просто пытаюсь понять, зачем тебе это.

 - Ты боишься, что это высокомерие? Или гордыня? - догадался он.

 - Мне интересно, Арман, не эго ли движет твоим решением занять высший пост.

Этот разговор случился на одной из их неформальных встреч, где ушедшая от дел психотерапевт выслушивала отставного копа и ковырялась в ранах, оставленных другими без внимания. Искала следы инфекции.

 - Любовь к власти, - произнесла она. - Как звучит? Знакомо?

Чтобы смягчить выпад, она говорила с легкой улыбкой.

 - Я не люблю власть, - ответил он тепло, но твердо. - Однако я не боюсь, когда мне ее предлагают. У нас у всех есть способности, то, что мы делаем лучше всего. Я, как оказалось, отлично ловлю преступников.

 - Тут для тебя все сложнее, Арман. Речь скорее о защите невинных, чем о поимке виновных. Отлично иметь миссию в жизни, смысл. Нехорошо быть одержимым.

Гамаш подался вперед, и Мирна ощутила мощь авторитета этого человека. Чувство это не удушало и не угрожало. Напротив, удивительным образом успокаивало.

 - Это не хобби и не просто времяпрепровождение. Это даже не работа. Если я дам согласие занять пост шефа-суперинтенданта Сюртэ, я приму его со всеми обязательствами. Там большие проблемы. Огромные. И я верю, что смогу с ними справиться, в противном случае, зачем вообще браться?

Он пристально посмотрел на нее задумчивыми темно-карими глазами. В них не было и тени одержимости. Не было лихорадочного эгоизма. Лишь сила. И уверенность.

На следующий день он принял предложение работы. А теперь, месяцы спустя, снова расследовал преступление. Убийство, совершенное прямо у его собственного порога.

Мирна сидела рядом с Кларой на диване, словно в ожидании автобуса, и размышляла.

Да, для гнева Армана была причина. Мирна и сама сердилась. А еще ей было страшно, и она задавалась вопросом, может Арман тоже боится?

Мирна посмотрела под ноги, где на полу, на замызганном обрывке коврика, служащем игрушкой для жевания,  свернулся калачиком Лео. Не было зрелища трогательнее.

Она перевела взгляд на другого Лео, на того, что изображен Кларой. И на нарисованную Грейси. Какими дикими они могли остаться. Может, они скрывают эту дикость в себе. И она поняла, что это не просто портреты щенков.

 - Bonjour? - послышался незнакомый голос.

 Женщины с трудом поднялись с низкого дивана и отправились на кухню, там их взору предстал молодой человек в форме агента Сюртэ.

 - У вас нет звонка, - словно оправдываясь, сообщил он. - Я стучал.

 - Это ничего, все обычно просто входят, - сказала Клара. - Вы тут из-за Кати? Чем мы можем вам помочь?

 - Господи, теперь Гамаш берет на работу эмбрионов?!

Юный полицейский обернулся к высокой, тощей старой развалине, появившейся в дверном проеме. С уткой в руках.

 - Шеф-инспектор Лакост попросила меня найти Рут Зардо, - объяснил он, сверившись с промокшим клочком бумаги в своей руке. - Ее нет ни дома, ни в бистро. Сказали, что я могу найти ее тут. Сказали, что нужно искать сумасшедшую старуху.

Он рассмотрел всех трех дам. С высоты его двадцати пяти, все три для него выглядели одинаково старыми. И чуток сумасшедшими. Да и чего ожидать, подумал он. Бедняжки. Прозябают в этой глухой деревушке. Ему бы стоило пересчитать их пальцы и посмотреть, не завалялось ли поблизости банджо.

 - Фак, фак, фак, - сказала утка. Три дамы молча смотрели на визитера, как будто именно он тут был со странностями.

*   *   *

Жан-Ги набрал номер книжного магазина Мирны и оставил сообщение с просьбой отыскать, если таковой имеется, экземпляр «Повелителя мух».

Затем вернулся к изучению содержания книги в интернете.

Он читал о мальчишках, застрявших на необитаемом острове. Читал как счастливые, здоровые, добрые ребята вдали от правил и авторитетов медленно превращаются в дикарей.

Он подумал о сыне, об Оноре, и о том, как бы он поступил в подобной ситуации.

Но в основном Жан-Ги вспоминал слова Матео Биссонетта. О том, что их первый год в университете Монреаля был похож на «Повелителя мух».

Бовуар читал про жестокого охотника Джека. Разумного, дисциплинированного Ральфа. Про «малышей» - самых маленьких. Они подпитывали свои страхи. Создавали чудовищ там, где их нет.

Жан-Ги читал про Хрюшу, чьей единственной ценностью для стаи были очки, линзами которых можно было зажигать огонь.

Поправив свои собственные очки, Бовуар стал читать дальше. Чем дальше он продвигался, тем напряженнее, тяжелее становилось.

Он читал о растущей в мальчишках уверенности, что на острове зверь. Они должны загнать его и прикончить.

Сняв очки, Жан-Ги потер глаза.

Матео Биссонет сравнил жизнь в университете с «Повелителем мух», но в его устах это прозвучало, как что-то веселое и суматошно-шумное.

Неужели эти четверо, пятеро, с учетом несчастного Эдуара, превращались в дикарей? И, в пределах университета, словно острова, обратились друг против друга?

А что насчет Трех Сосен? Это тоже своего рода остров.

И вот теперь один из них мертв. А кто-то из них убийца.

И нигде не видно Совести.

Бовуар вздохнул, посмеялся над своим бурно разыгравшимся воображением.

Он решил на время отложить чтение «Повелителя мух», вбив в поисковик слова, которые прочел на салфетке, выпавшей сегодня днем из кармана Гамаша.

Сожжем наши корабли.

*   *   *

 - Можно посидеть рядышком? - спросил Арман, жестом показав на крышку унитаза, словно на мягкое кресло.

 - Конечно, - разрешила Рейн-Мари, и приняла из его рук бокал красного вина.  Сталактит мыльной пены из ванны, в которой она отмокала, свисал с ее руки. - Себе не нальешь?

 - Боюсь, я все еще на работе, - объяснил он, закинул ногу на ногу и устроился основательнее.

 - Хоть как-то приблизились к разгадке того, что произошло?

 - Изабель сейчас опрашивает людей. Придет к нам позже, на ужин. Я пригласил ее и Жана-Ги остаться у нас на ночь.

 - Тогда нужно все приготовить. - Рейн-Мари отставила бокал в сторону и сделала попытку выбраться из ванны, но Арман жестом остановил ее.

 - Оливье принесет что-нибудь на ужин, я об этом позабочусь. Кровати уже застелены, полотенца приготовлены.

 - Гостиница «Гамаш» ждет посетителей? - улыбнулась Рейн-Мари, соскользнув обратно в ванну, погрузившись глубже в пену.

Розовая пена для ванной смешивалась с паром, и у Армана возникло стойкое ощущение,  что туман снаружи пропитал их дом. Но так же, как и тогда, когда он шел, окутанный туманом, это чувство принесло покой.

 - Как ты? - спросил он.

 - С такой-то помощью, - ответила она. Было понятно, что она имеет в виду его компанию, а не пузырьки пены. Или, к примеру, вино.

 - Хочешь поговорить об этом?

 - Это было отвратительно, Арман. Повсюду кровь.

Она старалась не заплакать, но слезы потекли по щекам, поэтому он опустился рядом с ванной на колени и взял жену за руки, а та снова стала описывать увиденное.

Ей требовалось выговориться. Ему нужно было ее выслушать. Ради спокойствия.

 - Кто убил ее, Арман? Неужели кобрадор?

Она знала, что у него нет ответа. Но, в интимном уединении ванной, надеялась, что у него есть какие-то мысли на этот счет, и он ими поделится.

 - Полагаю, без его участия здесь не обошлось, да. Вот только не уверен, сам ли он это совершил.

Она посмотрела мужу в глаза.

 - Ты ничего не мог с этим поделать.

 - Именно это я и сделал. Ничего! Но я здесь не для того, чтобы говорить о себе. Я тут ради тебя.

Он погладил большим пальцем кожу ее руки.

 - Кое-что ты сделал, - возразила она, не согласная со сказанным только что. - Ты его предостерег. Слава богу, ты не можешь арестовывать всякого, кто стоит на деревенском лугу.

 - Слава богу, - шепотом повторил за ней Арман.

Она была права. Но его мучала собственная совесть. Обвиняла его в том, что он четко следует букве закона и марширует мимо здравого смысла.

Кати Эванс была мертва. Кобрадор пропал. А Рейн-Мари мокла в ванне, кровь с ее рук давно смылась, но на душе осталось пятно.

 - Закон временами такая задница, - сказал он, сжимая ее теплую руку.

 - Ты так не думаешь.

 - Именно так я и думаю. Есть такие законы, которые просто преступно соблюдать.

 - Но не ты решаешь, - сказала она, выпрямив спину и посмотрев в глаза мужу. - Ты руководишь Сюртэ. Ты должен следовать закону, даже если тебе это не нравится. - Она смотрела ему в глаза и говорила тихо и четко. - Нельзя выгнать кого-то из общественного парка напротив собственного дома, Арман, только потому, что тебе это не нравится.

В ее устах все звучало так просто и понятно.

 - А вот чего я не могу понять, так это как убийца узнал о существовании погреба, -  задумчиво проговорила Рейн-Мари.  - Туда едва кто заходил.

 - А ты зачем зашла?

 - У меня были такие, знаешь, цветы на длинных стеблях, физалисы. Я подумала, вдруг в погребе есть для них подходящая ваза, даже пусть с отбитыми краями. - Она секунду поразмышляла. - Думаешь, именно туда уходил кобрадор, когда исчезал на ночь?

 - Это возможно. Очень вероятно. Отчет криминалистов расскажет нам больше, но в твоей версии есть смысл. Это подходящее место для укрытия. Там ванная, кухня. И никаких окон, в этом маленьком погребке.

 - Ты нашел оружие?

Он в недоумении посмотрел на жену.

  - Что ты имеешь в виду?

Теперь и она смутилась.

  - Ну, ты узнал, чем убили Кати?

 - Битой, конечно же.

 - Как это «конечно же»?

Он изучающе заглянул в лицо жене, и его глаза округлились.

 - Можешь еще раз описать, что увидела, когда обнаружила тело?

Уловив перемену в его тоне, она выпрямилась в ванне. Постаралась припомнить.

 - Когда я включила свет, то увидела что-то темное, похожее на тень в углу. Оно выглядело как куча темной одежды. А потом я заметила кровь.

Он сжал ее ладонь, отпустил руку.

 - Что еще было в погребе? - Гамаш ненавидел то, что сейчас делал, но долг превыше всего.

Рейн-Мари нахмурилась.

  - Банки консервов на полках. Какие-то вазы, в основном битые или с трещинами. Несколько сломанных подсвечников. Такое вряд ли продашь на церковной распродаже.

 - Что-то еще? Может что-то на полу? - Большего он не имел права произносить. Или она скажет ему сама, или не скажет.

Мысленно она снова осмотрела подвал.

 - Non. А что? Что я должна была увидеть? Я что-то упустила?

 - Non, это мы, скорее всего, упустили. Ты не против, если я пойду? - Он поднялся на ноги.

 - Иди.

Арман наклонился и поцеловал ее.

 - Это не твоя вина, - прошептала она.

Уходя, он подумал, сколько раз слышал эту  фразу от других.

«Это не моя вина».  Хотя чаще всего это была именно их вина.

Глава 20

 - Что ищешь? - спросил Гамаш, задержавшись у дверей в свой кабинет.

 - Властелина колец, - ответил Бовуар.

Он прекратил поиск и закрыл страничку.

 - Наверное, мух? - подсказал Гамаш.

 - Правильно, правильно, «Повелителя мух». Я только что добрался до той части, где Фродо и Ральф нашли волшебное кольцо в голове у свиньи. Но не понял, зачем на острове священник.

 - Википедия, - намекнул Гамаш, направляясь к выходу. - Надо еще раз взглянуть на погреб.

 - Зачем? - поинтересовался Бовуар, шагая следом.

 - Рейн-Мари мне сейчас кое-что рассказала.

 - Что именно?

Жан-Ги выслушал Гамаша.

 - Шутишь? - сказал он наконец, хотя было очевидно, что Гамаш не шутил. - Я с тобой.

 - Сестра и родители мадам Эванс не знают о произошедшем. Кроме того, полезно будет взглянуть на дом Эвансов в Монреале.

Бовуар помедлил, потом согласно кивнул.

 - Сделаю. Тебе надо остаться здесь, с мадам Гамаш.

 - Merci, Жан-Ги. Возможно, нам понадобится ордер на осмотр дома. Подозреваю, месье Эванс до сих пор спит.

 - Ты имел в виду, в отключке? - сказал Бовуар, когда они надели куртки.  - Там же не просто успокоительное. Он далек от происходящего. Самоустранился.

 - Доктор Харрис полагает, что там как минимум две таблетки. И не обязательно Ативана.

 - Опиат?

 - Не знаю.

 - Лея Ру дала ему больше одной таблетки из каких-то соображений? Или по ошибке? - спросил Бовуар.

Да, это был вопрос вопросов.

Двое мужчин зашагали по тропинке, подняв воротники, отгораживаясь ими от сырости и мокрого снега.

 - Оставьте мне чего-нибудь на ужин, - попросил Бовуар.

По пути в Монреаль Жан-Ги размышлял, зачем он соврал Гамашу о своем поиске в интернете.

Он читал «Повелителя мух», да. Но это было чуть раньше. А от шефа он скрыл, что искал  фразу, записанную на салфетке, упавшей на пол.

Сожжем наши корабли.

Теперь он знал, что означало это высказывание. Дело совсем не в том, что фраза до такой степени впечатлила шефа-суперинтенданта Гамаша, что тот записал ее. И сохранил.

Должно быть, это было на ланче в то  последний обеденный перерыв. С кем там у шефа был обед?

С Туссен. С Мадлен Туссен. С новым руководителем отдела серийных убийств.

Сожжем наши корабли…

*   *   *

Араман Гамаш шагал сквозь ранние послеобеденные сумерки. Свет из окон домов смягчался сырой взвесью тумана, все еще нависающего над деревней. Три Сосны были слегка не в фокусе. Чуть-чуть не от мира сего.

Он слышал, как капли срываются с листьев и стучат по веткам деревьев.  Казалось, идет дождь, а его не было. То был искусственный дождь. Не вполне настоящий. Как и многое другое в этой деревне. Как и многое другое в этом убийстве. Одной ногой здесь и сейчас, другой - в каком-то ином мире. В мире Совести, которая способна ходить. И убивать.

В воздухе пахло мокрой землей,  холодная сырость проникала под куртку.

В церкви горел свет и Арману был виден подсвеченный витраж, запечатленные на нем деревенские мальчишки-солдаты. Продолжающие свой путь на поле битвы, давно выигранного сражения. Или проигранного. Они ушли так далеко вперед, что уже никогда не вернутся.

Гамаш тоже шагал вперед.

Оказавшись в Св. Томасе, он сразу же спустился по лестнице в подвал.

На одном конце комнаты был установлен длинный стол, посередине разместили столы поменьше. Техники прокладывали телефонные кабели, устанавливали компьютеры и  остальное оснащение.

Шеф-инспектор Лакост с помощником расположились за конференц-столом и опрашивали свидетелей. Гамаш поймал взгляд Изабель и она незаметно кивнула ему.

 - Кто там? - спросила Рут, с трудом разворачиваясь на стуле.

Старая поэтесса часто упускала очевидное, но всегда замечала незначительное.

 - А, это всего лишь ты.

Агент, делающий заметки, поднялся, техники Сюртэ прервали работу, во все глаза рассматривая нового шефа-суперинтенданта.

 - Патрон, - поприветствовали Гамаша некоторые из давнишних, опытных агентов.

Те, что моложе, включая и полицейского, сопровождавшего Рут в оперативный штаб, просто молча разглядывали шефа.

Бывалые ветераны знали Гамаша еще главой убойного. Они помнили те времена, когда он, ценой личных потерь, очищал Сюртэ от коррупции.

И теперь он вернулся, но уже как руководитель всего Сюртэ.

Многие с огромным облегчением вздохнули, когда он вызвался принять эту должность.

Его часто видели идущим по коридорам штаб-квартиры Сюртэ, обычно в окружении подчинённых, совещавшихся с ним на ходу, между летучками.

Вернулась атмосфера срочности, целеустремленности, отсутствовавших в этих стенах долгие годы.

Но временами шефа-суперинтенданта Гамаша встречали в коридоре, или в лифте, или в кафетерии,  в одиночестве. Погруженного в изучение досье. Как какого-нибудь профессора колледжа, поглощенного чтением неясного и увлекательного текста. Непонятным образом утешающее зрелище, для мужчин и женщин, ежедневно имеющих дело с жестокостью. Носивших оружие с большей гордостью, чем значки полицейских.

Человек с книгой, не с оружием. И не требуется никому доказывать свою смелость. Или опускаться до дикости.

Стала нормой борьба с развязностью и издевательствами, признанными в свое время способами обхождения с населением.

Они снова могли быть человечными.

Этот шеф не скрывался, интригуя и стравливая. Шеф-суперинтендант Гамаша был у всех на виду.

Хотя никто не ожидал встретить его в подвале церкви в этой глухой деревушке, где GPS неустанно предупреждал, что они буквально посреди пустоты, и женским голосом, тоном строгой мамочки предлагал пересмотреть свое местоположение.

Гамаш кивнул подчинённым и жестом предложил продолжить начатое. Он не собирался нарушать процесса, но понимал, что каждый раз появление босса вызывает неизбежный перерыв в работе.

  S’ilvousplaît. - Изабель Лакост указала на свободный стул, в голосе ее слышалось отчаянье. - Присоединяйтесь. Вы как раз вовремя.

 - Привет, Клюзо, - поздоровалась Рут, достаточно громко, стало слышно всем, находившимся в помещении. - Я сказала ей, что не убивала ту женщину, -  тут она понизила голос, склонилась к агентам Сюртэ и заговорщицки скривила рот, как гангстер: - Но за утку поручиться не могу.

Откинувшись на спинку стула, она одарила их многозначительным взглядом. Роза переводила свои глазки-бусинки с хозяйки на полицейских.

Все знали - если что, Роза всегда готова взять вину Рут на себя. Хотя, вряд ли за Рут было много вины.

 - Утром вы были в церкви, как я понимаю, - сказала Лакост. Рут кивнула. - Спускались сюда?

 - Нет.

 - Не заметили в церкви ничего необычного? - поинтересовалась Лакост.

Рут задумалась. Медленно покачала головой.

 - Нет. Все было как обычно. Церковь была отперта, как всегда. Я включила свет, потом села на скамью рядом с мальчиками.

Они отлично понимали, о каких - умных и ранимых - мальчиках она говорит.

 - Никаких посторонних звуков? - продолжала Лакост, мысленно готовясь к язвительной, саркастической отповеди. Типа: «Вы про убийство, произошедшее снизу»?

Сарказма не последовало. Старая женщина еще раз подумала, и снова покачала головой.

 - Было тихо. Как и всегда.

Опершись локтями на стол, она положила подбородок на сцепленные кисти рук, и пристально посмотрела на Изабель Лакост.

 - Она уже тогда лежала там, так ведь? Мертвая?

Лакост кивнула.

 - У нас была такая мысль. Вы знали о погребе?

 - Конечно. Я же одна из церковных старост. Знаете, церковь когда-то использовали контрабандисты. Во времена сухого закона. Переправляли выпивку через границу.

Гамаш не знал подобного факта о церкви, зато это объясняло, почему Рут считает церквушку исключительно священным местом.

Рут окинула взглядом маленькую комнату с земляным полом и желтой оградительной лентой.

- Так ужасно, когда забирают чужую жизнь. Еще хуже, когда такое случается в церкви. Я вот думаю, как же так?

Ее морщинистое лицо стало таким беззащитным, Рут искренне пыталась найти ответ.

 - Потому что здесь мы чувствуем себя в безопасности, - заключила Лакост. - Чувствуем, как Бог или нравственность защищают нас.

 - Думаю, ты права, - согласилась Рут. - И, возможно, Он защищал.

 - Он не защитил Кати Эванс, - проговорила Лакост.

 - Нет. Но, может быть, Он защищал нас от нее.

 - Что вы имеете в виду? - удивилась Лакост.

 - Слушайте, я с ней не знакома, но та штука, Совесть, была здесь по какой-то причине.

 - Вы имеете в виду кобрадора? - уточнила Лакост. - Думаете, его целью была мадам Эванс?

 - Думаю. И ты так думаешь.

Она посмотрела на Гамаша. Шеф-суперинтендант выдержал взгляд ее колючих глаз, но не ответил даже кивком. Ни незаметным, ни каким другим.

 - Думаете, человек в костюме убил ее из-за того, что она что-то натворила? - спросила Лакост.

 - Было бы смешно так не думать. Он исчез, а она мертва. Значит, она совершила что-то ужасное, и должна была заплатить за это собственной жизнью. А он приходил за долгом. Поэтому, либо она на самом деле что-то натворила, либо он был сумасшедшим, что совсем другое дело. Надо думать, если кто-то надевает на себя такой наряд, то у него не все дома.

Лакост стоило большого труда удержаться и не намекнуть Рут, что не ей судить обо «всех дома».

 - Если мадам Эванс все время была его целью, почему просто не убить ее? - спросила Лакост. - Зачем костюм?

 - Никогда не смотрели фильмы ужасов? - поинтересовалась Рут. - «Хэллоуин», к примеру?

 - А вы? - спросила Лакост.

 - Вообще-то не смотрела, - созналась Рут. - После смерти Винсента Прайса кино перестало меня забавлять. Но представление об этих фильмах я имею.

 - Что ж, я годами расследую убийства, - сказала Лакост. - И ни разу за всю жизнь не встречала убийцы, сначала надевающего костюм, привлекающего к себе внимание, и лишь потом совершающего преступление. А вы? - она обратилась к Гамашу, который отрицательно покачал головой.

  - Может быть, сначала не требовалось ее убивать, - размышляла Рут. - Что предполагает такая манера одеваться? Какова цель?

 - Унизить, - предположила Лакост.

Рук покачала головой:

 - Нет, это вы о современном кобрадоре. О коллекторе долгов. Это он унижает. А тот, который старый? Настоящий? Что делает он?

Лакост припомнила рассказы о людях в темных плащах из темных веков. О тех, кто преследовал мучителей.

 - Они вселяют ужас, - ответила она.

Рут согласно кивнула.

Ужас.

Полицейским и старой поэтессе, а возможно и утке, было понятно, что ужас - не действие, но угроза действия. Его предчувствие.

Закрытая дверь. Шорох в ночи. Темная фигура в тумане.

Настоящий акт террора приносит с собой ужас, боль, горе, ярость, желание мстить. Но сам по себе ужас приходит от мысли о том, что же грядет дальше.

Наблюдать, ожидать, волноваться. Гадать. Представлять себе что-то.  И каждый раз самое худшее.

Террорист вскармливает страхи охотнее, чем готовит реальные действия. Главное оружие террориста - ужас. Иногда они одинокие волки, иногда - организованные группировки. Но бывает и террор, исходящий от правительства.

Такова и Совесть. Она объединилась с людским воображением, и вместе они выплавили  страх. А преуспев, подняли его на ступень выше, превратив в ужас.

 - Просто убить ее было недостаточно, - тихо сказала Рут. - Сначала он хотел ее напугать. Дать ей понять, что он знает. Что пришел по ее душу.

 - А она не могла никому рассказать. Попросить помощи, - согласилась Лакост. - Если верно то, что вы говорите, то секрет этот она хранила долгие годы.

 - Секрет буквально не дал ей покоя, - сказала Рут.

Гамаш слушал их и с легким удивлением  отмечал, что Лакост обсуждает вопрос с Рут, словно с коллегой. Словно старая сумасшедшая поэтесса замещает Бовуара.

Жан-Ги и Рут вообще-то были очень схожи, хотя он никогда бы не сказал своему зятю, что тот напоминает ему пьяную старуху.

Несмотря на видимую вражду, в их отношениях царило понимание. Привязанность, и, возможно, даже любовь. Разумеется, невозможно откреститься от необычного давнего родства, невозможно его избежать.

Гамаш подумал - может быть, Бовуар и Рут были связаны раньше, в прошлой жизни. Как мать и сын. Отец и дочь.

И с ними утка в неизменном виде.

Гамаш с Изабель поднялись, Лакост поблагодарила Рут. Та всем видом показывала, что ее выставляют. Прижимая Розу к своему свитеру в катышках, она направилась через подвал, а агенты-новички и бывалые полицейские бросались перед ней врассыпную.

Лакост и Гамаш вернулись за стол. Юного агента отправили за следующим в списке, тем временем старшие офицеры погрузились в раздумья.

 - Если кобрадор приходил именно за ней, почему мадам Эванс просто не уехала? - спросила Лакост.

 - Может, решила, что это привлечет к ней внимание, - ответил Гамаш. - А может поняла, что если Советь нашла ее здесь, то найдет где угодно.

 - Как он ее здесь нашел?

 - Должно быть, следил за ней.

 - Должно быть. - Лакост задумалась. - Как он заманил ее в церковь?

 - Предположим, он ее не заманивал,  -  сказал Гамаш. - Может он просто последовал туда за ней.

 - Продолжайте.

 - Предположим, она зашла в церковь, чтобы побыть одной, - продолжил Гамаш. - Думала, что в безопасности.

 - Есть еще один вариант. Еще одна причина, по которой Кати Эванс пришла сюда.

 - Oui?

Он ждал, а Лакост, сощурив глаза, попыталась представить себе, что женщина на грани срыва могла делать той ночью. Прошлой ночью.

 - Может, она назначила ему здесь встречу, - сказала Лакост, мысленно представив это. Испуганная женщина, уставшая, измученная. Узнавшая, что ее секрет стал кому-то известен.

 - Предположим, она пригласила его сюда. Тихое место. Тут их никто нее побеспокоит. Как там говорил месье Эванс? Никто больше не ходит в церковь. Может, она хотела поговорить с кобрадором. И даже попытаться откупиться. Убедить его отступить, уйти.

 - В противном случае, - продолжил ее мысль Гамаш, - она приступила бы к плану Б.

Бита.

Лакост откинулась на стуле и задумчиво постучала по губам кончиком карандаша. Снова склонилась вперед.

 - Значит, по данному сценарию, Кати Эванс назначила прошлой ночью здесь, в подвале церкви,  rendezvous. Надеялась дать кобрадору то, что он хочет. Принести извинения. И тогда он уйдет. А на случай, если это не сработает, она приготовила биту. Но битой воспользовался кобрадор, и убил Кати. Затем скрылся.

 - Зачем переодевать ее в свой костюм? - спросил Гамаш.

Они снова вернулись к этому вопросу.

Костюм. Зачем самому надевать его, и тем более, зачем убийце облачать в него жертву?

 - И еще, - добавил Гамаш. - Я пришел сюда не для того, чтобы послушать, как ты опрашиваешь свидетелей. Мадам Гамаш мне кое-что рассказала только что, тебе необходимо знать.

 - Что?

 - Она сказала, что в тот момент, когда она обнаружила тело, в погребе не было биты.

Шеф-инспектор Лакост обдумала услышанное, позвала фотографа-криминалиста.

 - Найдите нам фото и видео места преступления.

 - Oui, патрон, - ответил он и отправился за ноутбуком.

 - Могла она просто не заметить? - спросила Лакост.

 - Такое возможно, - согласился Гамаш.

 - Но маловероятно?

 - Если она наклонялась к Кати Эванс, чтобы проверить пульс, то, предполагаю, должна была заметить и окровавленную биту. Ты так не думаешь? Помещение не слишком большое.

 - Вот, смотрите, - фотограф вернулся к конференц-столу с ноутбуком.

Снимки были четкими.

Рейн-Мари Гамаш не могла не заметить биту у стены. Та была похожа на кровавый восклицательный знак.

И тем не менее…

Тем не менее, мадам Гамаш не упоминала про биту.

 - Что означает, - произнесла Лакост, - вероятно, биты здесь не было, когда она нашла тело.

Это «вероятно» не ускользнуло от Гамаша, но он подобные сомнения понимал.

 - Бита была тут, когда через полтора часа мы с Бовуаром пришли сюда.

 - Мадам Гамаш запирала церковь, - сказала Лакост. - И здесь лишь один выход. Главная дверь. Ключ был у кого-то еще.

 - Уверен, в округе этих ключей обнаружится немало, - заметил Гамаш. - Но в церковь никто не входил, и не выходил из нее. На крыльце стояла Мирна, пока не приехали полицейские местного отделения Сюртэ.

 - Но был краткий промежуток во времени, - напомнила Лакост. - Сколько? Десять минут? Между тем, как мадам Гамаш заперла дверь и пошла звонить вам, и тем, как Мирна встала на крыльце.

 - Верно. Но дело было среди бела дня. Чтобы у кто-то хватило духу прогуливаться по деревне с окровавленным орудием убийства…  Для этого надо иметь …

- Железные яйца?

- И очень большую биту, - заключил Гамаш.

Глава 21

Шеф-суперинтендант Гамаш не сходил со свидетельского места целый день, его пребывание там становилось похоже, без преувеличения, на поджаривание на гриле.

В удушающей июльской жаре зала Дворца правосудия не потел бы разве что суперчеловек. Гамаш исходил потом, но не позволял себе достать платок, чтобы утереть лицо. Он понимал - жест этот может представить его как нервного свидетеля. А еще он понимал, что решающий момент дачи показаний близок.

Гамаш не мог рисковать, демонстрируя что-то, схожее со слабостью и уязвимостью.

Но в какой-то момент надо было выбирать - или он промокнет лицо, или предстанет перед залом с залитыми потом глазами, словно плачет.

Гамаш слышал шум вентилятора, но тот находился под столом судьи Кориво и был направлен исключительно на нее. Ей вентилятор требовался больше, чем Гамашу. Если только она не оголилась под своей судейской мантией. Иначе увянет от жары.

И все же, шум вентилятора дразнил, как обещание освежающего бриза, пока недостижимого.

Где-то рядом, увязнув в густом воздухе, гудела одинокая муха.

Зрители в зале обмахивались любыми попавшими под руку или позаимствованными у кого-нибудь листками бумаги. Им отчаянно хотелось ледяного пива в прохладной атмосфере бара, но покидать зал никто не спешил. Их приклеивали к месту звучавшие  свидетельские показания и вспотевшая кожа на ногах.

Даже измотанные журналисты внимательно вслушивались, пот капал на их планшеты, пока они делали записи.

Текли минуты, температура повышалась, муха жужжала, допрос продолжался.

Охране дали разрешение сесть возле выхода, присяжным позволили избавиться от лишних слоев одежды. Ровно настолько, чтобы соблюсти приличия.

Адвокат, облаченный в черную мантию, сидел неподвижно.

Генеральный прокурор, Барри Залмановиц, снял пиджак, надетый под мантию, хотя, по мнению Гамаша, все рано должен был чувствовать себя словно в сауне.

Его собственные пиджак и галстук оставались на месте.

Между шефом-суперинтендантом и Генеральным прокурором разыгрывалась своего рода игра-испытание. Кто сдастся первым. Зрители и присяжные с интересом следили, как исходят потом оба мужчины, но не пасуют перед температурой, градус которой оба помогли поднять.

Однако это была не просто игра.

Гамаш вытер глаза, промокнул лоб, глотнул успевшей согреться воды со льдом,  предложенной ему судьей Кориво чуть раньше.

Итак, допрос продолжался.

Расположившись прямо перед свидетелем, слегка покачиваясь на носках, Генеральный прокурор отмахнулся от мухи, собрался с мыслями:

 - Орудием убийства являлась бита, верно?

 - Oui.

 - Это она? - прокурор подхватил со стола с уликами биту и протянул Гамашу, который пару секунд изучающе осматривал улику.

 - Oui.

 - Я представил ее в качестве доказательства, - заявил Залмановиц, продемонстрировав биту сначала судье, затем скамье защиты, и лишь потом вернул на стол для улик.

На галерее, за спиной Генерального прокурора, подобрался Жан-Ги Бовуар. И без того ни на секунду не расслабляясь, он теперь сидел неподвижно, приготовившись. Внимал и сиял от пота.

 - Ее обнаружили в погребе прислоненной к стене, рядом с телом? - уточнил прокурор.

 - Именно так.

 - Как-то слишком обыденно, вам не кажется?

Бовуару казалось, что всем слышно, как он дышит. Сам он воспринимал собственное дыхание как шум от раздувающихся мехов. Дышал часто, хрипло. Ненароком раздувая угли собственной панки.

Но сильнее чем шум мехов в груди, заглушая его, колотилось сердце. Отдавалось в ушах.

Они приближались к моменту, которого он так страшился. Бросив украдкой взгляд по сторонам, Бовуар не впервые подумал, как странно, что наиболее отвратительные события воспринимаются остальными почти нормально.

А ведь это был переломный момент. Он мог изменить ход событий и судьбу каждого в этом зале суда, а также тех, кто вне пределов этого зала.

Для кого-то - к лучшему, а для кого - к худшему.

А никто даже не догадывается.

Дыши глубже, приказывал он себе. Дыши глубже.

Сейчас он сожалел, что не умеет медитировать. Он слышал, что мантры бывают полезны. Ты повторяешь слова снова и снова. Убаюкиваешь себя.

 «Б*ь, б*ь, б*ская б*ь», - повторял он мысленно. Не помогало.

Он почувствовал головокружение.

 - Убийца не предпринял никаких усилий, чтобы скрыть орудие убийства? - спросил прокурор.

 - Очевидно, нет.

 - То есть, она стояла там, на виду у всех?

Жан-Ги Бовуар поднялся. В животе стало нехорошо, как будто его сейчас стошнит. Чтобы не упасть, он схватился за деревянные перила.

Торопливо, на цыпочках, он пробирался по ряду к выходу, на его раздраженно шикали и бросали осуждающие взгляды.

 - Pardon. Pardon. Désolé, - то и дело шептал он. Его продвижение сопровождалось недовольными гримасами и брюзжанием.

Оказавшись в проходе, он устремился к большим двустворчатым дверям, на выход. Запертые, эти двери словно отдалялись при его приближении.

 - Шеф-суперинтендант, я задал вам вопрос.

Позади Бовуара повисла тишина.

Он хотел остановиться. Повернуться. Остаться тут, на виду  у всех, посередине прохода. Посередине котла, в который превратился зал суда. Чтобы шеф-суперинтендант… чтобы Арман Гамаш мог его видеть. Видеть, что не одинок. Что его поддерживают. Какой бы ни сделал выбор. Какой бы ни дал ответ.

Всем им было понятно, что вопрос этот будет задан. Никто из остальных членов их узкого круга в Сюртэ не набрался смелости спросить шефа-суперинтенданта Гамаша,  что тот намеревается сделать, когда вопрос прозвучит.

Они предпочли остаться в неведении, а шеф-суперинтендант Гамаш предпочел хранить молчание. И уж конечно, ни с кем из них не совещался. Так, чтобы, при проведении неизбежного следствия, это решение посчитали  лишь его и только его решением.

Но Жан-Ги должен был спросить.

Был солнечный летний полдень, суд был в самом начале. Они с Гамашем возились в заднем дворике дома в Трех Соснах.

Розы вошли в цветение, их аромат наполнял воздух, смешиваясь с легким нотками лаванды, хотя Жан-Ги вряд ли смог бы дать им названия. Но пахло приятно. Знакомо, однако не надоедливо. Вспоминались ленивые дни его детства. Недели, проведенные в доме дедушки и бабушки, в деревне. Вдали от ссорящихся родителей, братьев-задир, угрюмых сестриц, вдали от учителей с их контрольными и домашними заданиями.

Если умиротворение как-то пахло, то именно его запах он сейчас вдыхал.

Стоя на коленях в траве, Жан-Ги пытался продернуть толстую веревку сквозь отверстие в деревянной доске. Они с тестем мастерили качели, чтобы повесить их на ветку дуба в дальнем конце сада.

С ними был Оноре, сидел на траве рядом с отцом. Его дед то и дело подхватывал малыша на руки и раскачивал, что-то приговаривая.

 - Нет, правда, сдается мне, что помощь тебе не требуется, - проговорил Жан-Ги.  

 - У меня есть помощник, - улыбнулся Арман. - Правда же? - спросил он у Оноре, которого их разговор совершенно не волновал.

Гамаш прогуливался, нашептывая что-то внуку.

 - Что ты ему шепчешь? - поинтересовался тогда Жан-Ги. - Боже, только не говори мне, что это стихи Рут.

 - Non. Алан Милн.

 - Винни-Пух?

Бабушка Рейн-Мари читала Оноре перед сном истории про Кристофера Робина, Пуха, Пятачка и Чудесный лес.

 - Типа того. Это стихи Милна, - сказал Гамаш. И снова зашептал внуку: - Когда мы были очень маленькими…

Жан-Ги прервал свое занятие по впихиванию очень толстой веревки в очень узкое отверстие и посмотрел на Гамаша.

 - Что ты собираешься говорить, как свидетель?

 - О чем?

 - Сам знаешь, о чем.

В том, что он осмелился спросить, виновата лаванда. Она сделала его чрезмерно спокойным, удовлетворенным, придала ему храбрости. Или безрассудства.

Бовуар поднялся, утер рукавом лоб, взял со стола стакан с лимонадом. Гамаш не отвечал и Бовуар кинул быстрый взгляд в сторону дома. На заднем крыльце сидели его жена Анни со своей матерью Рейн-Мари, пили лимонад и разговаривали.

Он знал, что они не могут его слышать, но все равно понизил голос:

 - Про погреб. Про биту. О том, что мы обнаружили.

Арман помедлил, потом вручил Оноре отцу.

 - Я скажу им правду, - ответил он.

 - Но ты не можешь! Это сорвет весь замысел. Не только шанс на обвинительный приговор в деле Кати Эванс, но и всю проделанную за последние восемь месяцев подготовительную работу. Мы все на нее поставили. Все!

Он заметил, что Анни на него смотрит, и понял, что почти кричит.

Понизив голос, он зашипел:

 - Если ты скажешь правду, они поймут, что мы знаем. А это конец. Мы же так близки к финалу. От этого зависит все. Вся наша работа пойдет прахом, если сказать правду.

Жан-Ги знал, что говорить этого Гамашу не было никакой необходимости. В конце, концов, тот был архитектором всего плана.

Бовуар почувствовал, как маленькая ручка Оноре схватилась за его футболку и сжалась в кулачок. Он вдохнул запах детской присыпки, почувствовал мягкость кожи своего сына. Это пьянящее чувство было посильнее действия лаванды.

Жан-Ги понял, почему Гамаш отдал ему сына. Чтобы дитя, его внука, не затронула ложь, которую Гамаш только что заставил себя произнести.

 - Все будет хорошо, Жан-Ги, - проговорил Арман, смотря зятю в лицо. Потом перевел взгляд на Оноре и глаза его потеплели. Он склонился к малышу:

 - «Где же я? Наверно, где-то? Или где-нибудь нигде?» * (*перевод Нонна Слепакова)  Как это верно, правда?

 - Но здесь и сейчас, - голос раздался из-за забора, потом оттуда же показалась голова. Седые волосы, морщинистое лицо, глаза при этом ясные. - Темнота рядом с нами.

 - Да ты не шутишь, - буркнул Бовуар, потом сказал Оноре: - Это слонопотам.

Двое мужчин и ребенок уставились на старую поэтессу.

 - Больше похоже на ослика Иа, тебе не кажется? - заметил Гамаш. - С некоторой примесью Винии-Пуха.

 - Зависит от того, как это пишется, - ответил Жан-Ги и заметил, как Рут скривила губы в подобие улыбки.

Она слышала их разговор, это ясно. А сейчас пялилась на них, словно старая ведьма из Чудесного леса, собиравшая секреты, как горшочки с медом.

Ради Оноре они делали вид, что им весело. Правда состояла в том, что это был самый наихудший исход событий.  Рут была из тех немногих, кто мог сложить два и два. Кто был способен выяснить, что они нашли в подвале церкви. В конце концов, именно она одной своей фразой на первом же допросе, случившемся сразу после убийства, навела их на мысль следовать по этому пути.

К счастью, даже если бы она угадала, то все равно не поняла бы, почему так важно хранить эту информацию в секрете.

Она переводила взгляд с одного на другого, наконец, ее глаза замерли на ребенке, которого она звала Ри-Ри.  Рэй-Рэй * (*анг. Лучик).

К видимому раздражению Жана-Ги - хотя, на самом деле, он чувствовал облегчение - прозвище прижилось, и большинство обитателей Трех Сосен стали называть малыша Рэй-Рэем. Имя Оноре было слишком официальным. Слишком, для ребенка.

А Рэй-Рэй в самый раз. Он таким и был. Ярким солнечным лучом в их жизни. И то, что прозвище придумала мрачная, полусумасшедшая старая поэтесса, лишь добавляло имени совершенства.

- О чем вы говорили? - потребовала она ответа.- Что-то насчет Кати Эванс. Скоро суд, так?

 - Так, - подтвердил Гамаш дружеским тоном. - Жан-Ги просто хотел определиться со стратегией.

 - А-а-а.., - протянула Рут. - А мне показалось, я слышала смех. Да и вообще, чего тут обсуждать? Ты же скажешь правду, да?

Она склонила голову набок, и улыбка Гамаша застыла на лице.

 - А ты думаешь, ему не надо говорить правду, - обратилась Рут к Бовуару. - Итак, о чем мы не должны узнать? Ну-ка, посмотрим. - Она вскинула глаза к небу и задумалась. - Что ты арестовал не того? Нет, это вряд ли. Я не утверждаю, что ты на такое не способен, но думаю, что в данном случае ты арестовал кого надо. Может, у тебя недостаточно улик для осуждения подозреваемого? Я права?

 - Он сказал, что не будет лгать, - напомнил Жан-Ги.

 - А я думаю, что это одно сплошное жирное вранье, правда Рэй-Рэй? -  засюсюкала она, наклонившись к малышу. - Так-так, что же заставляет твоего отца прикрывать ложь, а твоего дедушку врать?

 - Хватит, Рут, - попросил Гамаш.

Она скосила на Гамаша острые, проницательные глаза. Готовые препарировать его.

 - И правда сделает вас свободными, как говорится.  Или ты в это не веришь, Арман? Думаю, веришь. - Казалось, ее глаза, как скальпель, снимали с него кожу слой за слоем. - Так я права? Ты боишься освобождения. Не своего, освобождения убийцы. И соврешь, чтобы его осудили?

 - Рут! - начал предостерегающе Жан-Ги, но понял, что оказался вне мира, в котором вели беседу Арман Гамаш и Рут Зардо.

 - Ты нравишься мне все больше и больше, - говорила Рут, не отрывая взгляда от Армана.  - Нет, правда. Это же явное усовершенствование Святого Армана. Но ты, когда падал на грешную землю, слегка запачкал свои крылья грязью. Или это дерьмо?

Она принюхалась.

 - Рут! - воскликнул Бовуар.

 - Простите. Pardon мой французский, - сказала она Рэй-Рэю, и снова обратилась к Гамашу. - Похоже, ты оказался между молотом и кучей дерьма.

 - Рут, - повторил Жан-Ги. Теперь ее имя прозвучало как проклятие. Ее именем он заменил все ругательства, которые мог бы бросить ей в лицо.

Он уже не пытался остановить ее. Но из чувства противоречия она прекратила атаку сама. Мгновение раздумывала:

 - Может, это все темное дело. Сраное шоу, что вы зовете судом.

 - Все будет во благо, - процитировал Арман и Рут улыбнулась.

 - Ну, ты хотя бы талантливый лжец. Это должно помочь.

И ее голова скрылась за изгородью, словно чертик вернулся обратно в табакерку.

 - Когда закончим, - Жан-Ги показал на качели, - надо построить забор повыше.

 - Значение имеет не длина, - послышался голос из соседского сада, - А лишь обхват.

Жан-Ги встретился глазами с Арманом, вскинул брови.

Мужчины промолчали, да и что тут скажешь. Но обдумать стоило многое.

Жан-Ги вернул Оноре деду, вложив в это простое действие больший смысл.

Когда наступит срок, сможет ли он соврать, раздумывал Бовуар, вернувшись к так и не законченным  качелям.

Солгать под присягой?

Если он на такое решится, то станет лжесвидетелем. Но если шеф-инспектор Гамаш скажет правду, все их расследование будет сведено на нет, что подвергнет всех агентов и информаторов риску и лишит Сюртэ единственного шанса остановить одного из крупнейших наркоторговцев в Квебеке. Шанса обрушить, по сути дела, торговлю наркотиками. Шанса выиграть заведомо проигранную войну.

Бовуар был абсолютно уверен в том, что знает, как поступит Гамаш.

 И вот, в этот теплый солнечный полдень, мастеря вместе с Гамашем качели, которые послужат нескольким поколениям, качели, на которых Оноре однажды будет качать своих собственных детей, Жан-Ги дал себе зарок находиться в зале суда в момент, когда будет задан тот вопрос. И когда прозвучит ответ.

Чтобы каждому была очевидна его преданность Гамашу. И не важно, какой ответ выберет шеф-суперинтендант. Арман Гамаш должен видеть, что он не одинок.

А вместо этого Бовуар оставлял его одного. Не просто убегал. Сбегал.

Охрана распахнула перед ним двери.

 - Мы ждем ответа, шеф-суперинтендант. Это же такой простой вопрос. Орудие убийства, бита,  просто стояла прислоненной к стене? У всех на виду?

Когда за Бовуаром закрывались тяжелые створки, сквозь них успел просочиться и неотвязно устремился по мраморному холлу вслед за Жаном-Ги голос шефа.  

Была ли бита там, спросил прокурор, у всех на виду?

 - Oui.

Это случилось.

Шеф-суперинтендант Гамаш солгал под присягой.

До того как это случилось, Жану-Ги не верилось, что шеф решится на ложь. Станет лжесвидетелем. Совершит профессиональное самоубийство. Хуже того, предаст все, во что верил. Чтобы добиться обвинительного приговора.

С другой стороны, Бовуар никогда не верил и в то, что сможет вот так бросить шефа, совершить подобный акт личной измены.

Жан-Ги прислонился к стене, разгоряченным лбом почувствовал холод мрамора. Закрыв глаза, попытался взять себя в руки.

Ему хотелось вернуться. Но было слишком поздно.

Тяжело вздохнув и выпрямившись, он побрел сквозь душный воздух коридора. Отмахнулся от мухи, летевшей следом.

Инстинктивно оглянулся, на случай, если кто-то за ним следит. Идет по его следам. Но там не было никого. Коридор был на удивление пуст. Ни души. Все оставались на заседаниях.

Выйдя из Дворца правосудия, Бовуар остановился на ступенях, под ярким солнцем, промокнул пот, ненадолго зарывшись лицом в носовой платок.  

Быстро утерся, вскинул голову и выдохнул.

Что-то защекотало кожу на руке, и он хлопнул по ней ладонью - на землю упала муха, сверкая на солнце нежными крылышками, словно витражными стеклышками. Крылья слегка испачкались в грязи.

 - Прости, - прошептал Бовуар.

Он действовал инстинктивно, но сделанного уже не исправишь.

Хотя кое-чем он может быть полезен, раз уж он снаружи, пока Гамаш внутри. Нужно удостовериться, что ложь была не напрасна. Что при помощи лжи они достигнут желаемого.

Что Сюртэ под руководством шефа-суперинтенданта Гамаша нанесет мощный, быстрый и решительный удар. Их мишень даже не заметит приближающейся угрозы, успокоенная привычными враньем и очевидным непрофессионализмом. И нити ведут к жуткому убийству в крохотной деревеньке на границе.

К погребу с секретом.

Однако, шагая в одиночестве по мостовым Старого Монреаля в штаб квартиру Сюртэ, Жан-Ги не мог отделаться от мысли, что они рискуют всем, полагаясь на этот единственный маневр. На этот coupdegrâce. А если не сработает?

Не было никакого запасного плана, альтернативного пути.

Ни для Гамаша, ни для Бовуара, ни для кого из них.

Шеф-суперинтендант Гамаш только что подпалил их корабли. Отступать больше некуда.

Глава 22

Шеф-суперинтендант Гамаш взглянул на закрывшиеся двери зала суда, еще раз вытер глаза и переключил внимание на Генерального прокурора.

Он наблюдал за Залмановицем, и полагал, что видит сейчас едва заметное проявление признательности.

Оба мужчины понимали значение только что совершенного Гамашем. Того, что Залмановиц помог организовать.

Возможно, то был гигантский шаг к их цели. И почти наверняка конец их профессиональной карьеры. Тем не менее, размахивание бумагами в зале суда продолжалось. Продолжал шуметь вентилятор. Присяжные слушали вполуха, совершенно не понимая, свидетелями чего только что стали. Что вообще только что произошло.

На западном фронте без перемен, подумал Гамаш.

 - Таким образом, обвиняемое лицо несет ответственность за то, что Кати Эванс была облачена в костюм?

 - Да.

 - Это акт мести?

 - Да.

 - Как и ее убийство?

 - Да.

 - Зачем?

 - Что «зачем»?

 - Зачем все это? Костюм? Погреб? Зачем травить и мучать? Зачем ее убивать? Уверен, вы слышали о таком понятии, как мотив преступления. Вы его что, даже не пытались найти?

 - Следите за речью, пожалуйста, - сделала замечание судья Кориво.

Ей не показалось? Она только что видела взаимопонимание во взглядах, которыми обменялись эти двое? И тут же последовал несомненный выпад со стороны прокурора. Ее чувства вступали в конфликт.

 - Прошу прощения. - В голосе Залмановица не было и тени раскаянья.

 - Мы искали, - ответил Гамаш. - Все, что вы перечислили, имеет место быть, и все же ведет по ошибочному пути. Очень легко в расследовании убийства сбиться с курса. Легко последовать за вопиющими уликами и упустить мелкие, более тонкие подсказки. То, что выглядело как преследование и, в конечном итоге, убийство мадам Эванс, лишь усилило ужас, потому что было нам непонятным. Но как только все прояснилось, все сомнения отпали. Это все внешние атрибуты убийства. Само же по себе убийство достаточно примитивно. Большинство убийств таковы. Все они совершены людьми. По совершенно обычным для человека причинам.

 - Каковы же причины данного конкретного убийства? Прошу, только не упоминайте про семь смертных грехов.

Гамаш улыбнулся, ручейки пота потекли по морщинкам.

 - О, это один из них.

 - Ладно,- смирился Залмановиц, по-видимому, слишком уставший, чтобы вести дальнейшую пикировку. - Который из них? Алчность? Похоть? Гнев?

Гамаш воздел палец вверх.

Вот.

Гнев, обернувшийся призраком. Поглотивший человеческое существо и вышедший в мир. Чтобы убить.

Все началось, по обыкновению, вполне естественно. Как этап скорбных переживаний по умершему.

Но там, где в норме последним шагом бывает принятие истины, все закончилось деформацией личности. Человек сошел с пути и все глубже погружался в горе и ярость. А те, в свою очередь, подпитывались чувством вины. Пока все не извратилось. Когда ориентиры были напрочь забыты, нашлась отдушина. Отмщение.

Очень утешительно. Долгие годы они грелись в этом огне.

Праведная злость выстрелила прямиком вслед за яростью, и превратилась в гнев, породивший месть. И побудила совершить не имеющий оправдания поступок. Что и привело их туда, где они сейчас. В адово жерло зала суда, на слушанье дела об убийстве Кати Эванс.

И даже больше того. Гамаш знал это. Истекающий потом прокурор знал это.

Гамаш окинул взглядом аудиторию. Он молился, чтобы никто в зале не догадался, что обнаружила полиция в подвале церкви.

И что только что сотворил шеф-суперинтендант Гамаш.

Он знал, кое-кто слушает очень и очень внимательно, не упускает ни единого его слова. И не устает сообщать, кому надо.

*   *   *

 - Нужно поговорить, - заявил Бовуар,  стоя в дверях офиса штаб-квартиры Сюртэ.

 - Bon, - проговорила суперинтендант Туссен, поднимаясь ему навстречу. Остальные последовали ее примеру. - Собрание закончено.

 - Но…

 - Мы обсудим это позже, Франсуа, - сказала Мадлен, кивнув на свой планшет, и по-товарищески похлопала Франсуа по плечу.

 - Слово даешь? - спросил он, потом понизил голос: - Мы будем что-то делать?

 - Даю слово.

Она проводила подчиненных до двери, Бовуар отступил в сторону, чтобы пропустить их.  

 - Патрон, - приветствовали они его, проходя мимо, внимательно всматриваясь в его лицо, в надежде понять цель его появления. И почему их босс из-за Бовуара прервала собрание.

Все знали, что Жан-Ги Бовуар является заместителем главы Сюртэ. Все так же знали, что он отличный следователь, а не просто адъюнкт шефа-суперинтенданта.

Инспектору Бовуару было предложено стать шефом-инспектором, но тот отказался, сказав, что быть просто инспектором для него - в самый раз. Он гордился, что является одним из бойцов.

Все агенты и инспекторы Сюртэ, услышав об этом, не просто зауважали его еще сильнее, а стали боготворить. Его начали называть патроном.

Хотя Бовуар себя таковым не чувствовал.

Эти мужчины и женщины, его коллеги, понятия не имели, что он сделал. А чего сделать не смог. Они шли мимо него, и каждое их «патрон» было для Бовуара подобно удару под дых.

 - Патрон, - проговорил последний уходящий.

Бовуар закрыл за ним дверь.

 - Заседание перенесли? - поинтересовалась Туссен, взглянув на часы. Не было и четырех. Бовуар промолчал, и она указала ему на кресло. - Как продвигается?

Бовуар сел, но снова ничего не ответил.

 - Все настолько плохо? - спросила она, и вздохнула. В ее вздохе слышалась усталось. - Как он держится?

 - Он делает то, что должен.

Туссен отвела глаза, не желая встречаться взглядом с Бовуаром.

Коротко кивнув, она набрала что-то на планшете и развернула экран к Бовуару:

 - Я получила отчет по той поставке, о которой рассказывала.

 - Насколько она большая?

 - Большая. Мой осведомитель говорит, что ее переправляют в Штаты. Восемьдесят килограмм фентанила.

 - Ясно, - Бовуар почувствовал, как давний ком в животе растет и твердеет. - Там, где ожидалось?

 - Да, - жестко, почти горько ответила Мадлен. - Именно там, где ожидалось. Мы наблюдали эту чертову штуку. - Ее глаза расширились от гнева. - Да, все в точности, как мы и ожидали. Если не считать неожиданностью то, что мы ничего не делаем. Даже не знаю, кто больше удивлен. Перевозчик, что все так легко удалось, или наш информатор, что в нашем поле зрения оказался настолько огромный груз фентанила. Почти в наших руках. А мы ничего не делаем. Просто, - она скривилась и безнадежно махнула рукой, - смотрим, как она уходит в Штаты.

Даже произнося эти слова, она не верила, что все сказанное ею правда.

Бовуар смотрел на Туссен спокойным, ничего не выражающим взглядом.

Случилось то, чего они так ждали и так боялись. Огромная поставка благополучно пересекла границу, а Сюртэ как-будто ни сном, ни духом. Потому что, знай они об этом, наверняка помешали бы.

Если Сюртэ, во главе с новым руководителем, готовило ловушку картелю, просто притворяясь некомпетентным, то подобный шаг насторожит. Никакая полиция не способна игнорировать поставку опиатов такого масштаба.

Это была проверка.

И Сюртэ, под руководством исполненного благих намерений, но перегоревшего шефа-суперинтенданта Гамаша, эту проверку провалила.

Теперь квебекский картель может тащить контейнер с героином прямо по монреальской рю Сэнт-Катрин, а идиоты из Сюртэ так ничего и не заметят.

Гамаш, Бовуар, Туссен и остальные из узкого круга посвященных ждали этого дня.  Но победителями себя не чувствовали. Событие это никак не праздновали. Все чувствовали себя подавленными.

Нет, радости по этому поводу не ощущалось.

 - Вы отслеживаете ее перемещение?

 - Non. Шеф-суперинтендант Гамаш отдал приказ не отслеживать, если помнишь?

Ей сложно было скрыть отвращение:

 - Мы просто ушли в сторону. Даже американцев не предупредили. О, я же не сказала тебе главного! Дилеры настолько щедры, что оставили несколько кило по эту сторону границы. Для местного потребления. Эти килограммы мы тоже не отслеживаем.

 - Merde.

Бовуар произвел мысленный подсчет. Гамаш с самого начала санкционировал внутреннее, силами Сюртэ, изыскание, согласно результатам которого - все они теперь четко понимали последствия - из-за каждого килограмм кокаина, попавшего на улицы, умрет шесть человек. Еще больше - от героина.

И в разы больше - от фентанила.

Ничего не предпринимая, они тем самым убивают сотни людей.  Возможно, даже тысячи.

Еще больше бомб на Ковентри...

 - Знаешь, по какому поводу было собрание? - она махнула головой в сторону опустевших сейчас стульев вокруг стола переговоров. - Они не знают о поставке, но им известно, что уже почти год не проводилось ни одного ареста перевозчиков наркотиков. Они раздражены, и я их не виню. К счастью, ты появился до того, как мне пришлось бы придумать для них какое-то разумное объяснение. Но, Жан-Ги, ты должен знать. Пошли слухи. Ты наверное в курсе.

 - В курсе.

 - Им хочется верить Гамашу. Доверять ему. Но он эту задачу им не облегчает. Да и не только Гамаш. Все мы - каждый суперинтендант, каждый шеф-инспектор - стоим на пороге бунта. Будет мятеж. Думаешь, это смешно? - спросила она, увидев выражение его лица.

 - Нет, просто слово навеяло. Представил тебя с повязкой на глазу и попугаем.

 - Ты спутал его с «пиратами». Это меня кинули в Тихий океан, это мне приходится пить собственную мочу и на ужин закусывать ногтями. - Она продемонстрировала ему свои на самом деле обгрызенные ногти.- В моем подразделении несколько месяцев не производилось никаких значительных арестов. Ни единого. Такое впечатление, что не случалось ни одного серьезного преступления. Большинство моих ребят переведено в охрану общественного порядка…

 - Это тоже важно.

 - Согласна. Но не за счет пренебрежения настоящими преступлениями. Это как поручить медикам раздавать витамины и забыть о лечении рака.  Мы-то с тобой понимаем, чем сейчас занимаемся. Мы-то с тобой знаем, ради чего это делаем. Но они-то не знают. Для рядовых, со стороны, мы сидим и ковыряемся в задницах. И это мнение тех, кто нас поддерживает. Если бы Гамаш узнал, что думают агенты и инспекторы…

Бовуар хохотнул.

 - Думаешь, он не знает? Конечно, знает. Он отлично знает, что они говоря, и почему. -  Жан-Ги склонился к Мадлен и тихо, заставив ее подвинуться ближе, сказал:  - Гамаш был достаточно прямолинеен. Он сразу предупредил нас. Мы все вскочили на борт, все обрадовались, воодушевились от одной мысли, что перекроем основную нарко-реку в Квебеке единым мощным ударом. Не просто выиграем мелкую стычку, или даже битву, но целую войну. И он нам сразу сказал, что придется заплатить страшную цену. А теперь, когда ад так близок и настало время платить, ты жалуешься?

Туссен поерзала на стуле.

 - Знаешь, их вера в него не бесконечна. У нас почти не осталось времени.

 - Их вера или твоя?

 - Всему есть предел.

 - Хочешь выйти из игры?

Они молча сверлили друг друга глазами. Мадлен Туссен была старше Бовуара по званию. Но его звание было следствием его выбора, а не его профессионализма.

В приватной обстановке они относились друг к другу, как равные, каковыми и были.

 - Как мы можем просто сидеть, сложа руки, Жан-Ги? - ее тон сделался мягче. - Это против всех моих инстинктов, в разрез со всем, чему меня учили. Мы просто позволяем людям умирать, когда можем их спасти?

 - Знаю, - ответил Бовуар. - Я чувствую то же самое. Но если нам удастся…

 - Да, да, это все понятно. Именно поэтому мы поддержали его план. Но…?

 - Что, если у нас не получится? - закончил за нее Бовуар. Мадлен кивнула. - Мы проиграем. Но мы хотя бы попробуем.

 - Ты же сейчас не речь толкаешь, Жан-Ги. Ты же со мной говоришь. Я достаточно долго в окопах, чтобы держать себя в руках.

 - Ладно, я скажу тебе, что будет. В столе шефа-суперинтенданта Гамаша есть блокнот. И в нем он записал свое виденье того, что будет, если мы потерпим неудачу. Желаешь взглянуть?

 - Он говорил нам, - ответила Мадлен. - Он изложил свои соображения на первом же собрании, в первый же день. Все риски и преимущества.

 - Верно. То, что он говорил, было очень верно на тот момент. Но это был прогноз. Вероятное развитие событий.  Сейчас, с течением времени, через столько месяцев, все стало яснее.

 - Дела хуже, чем мы думали? - Туссен боялась спрашивать, но все равно спросила.

 - Пока мы прикидывались слабыми, организованная преступность, банды и наркодилеры стали сильнее. Осмелели.

 - На это мы и рассчитывали.

 - Oui. Потому что они стали менее осмотрительны. Это то самое слабое звено, что мы искали.

 - Образно говоря, - проговорила Мадлен и впервые по-настоящему улыбнулась.

Красивое лицо Бовуара, наоборот, сделалось еще строже.

 - Будет хуже, чем кто-либо из нас предполагал, Мадлен. Если мы провалим операцию, случится вторая катастрофа, которая ударит по Сюртэ, а заодно и по правительству Квебека. Сначала коррупционный скандал, а теперь вот эта очевидная всем, вопиющая некомпетентность…

 - Граничащая с преступной деятельностью, - дополнила его формулировку суперинтендант Туссен, и только Бовуар знал, что ни о чем «граничащем» уже речи не идет. Сегодняшние показания шефа-суперинтенданта Гамаша перешли эту границу.

 - Ты сравнила это с лечением рака, - сказал Бовуар. - Очень показательно. И корректно. Опиаты сродни раку. Знаешь, как врач лечит опухоль?

 - Химиотерапией.

 - Да. Травит пациента, зачастую приводя его на край гибели, прежде чем тот излечится. Иногда химиотерапия работает. Иногда нет. Хочешь знать, как месье Гамаш представляет последствия нашего провала?

Суперинтендант Туссен сжала челюсти, желваки заиграли.

 - Не хочу, - наконец выговорила она.

Бовуар кивнул:

  - И я тебя не виню. Но кое-что все же скажу. Если мы облажаемся, мы лишь приблизим неизбежное. Война с наркотиками проиграна много лет назад. Новые синтезированные опиаты бомбардируют наши улицы каждый день. Это была и есть наша единственная надежда. Наше последнее великое противостояние. Однако…

 - Говори.

 - Еще шеф-суперинтендант написал в своем блокноте, что будет, если мы победим. - Он улыбнулся. - Мы почти у цели, Мадлен.

Туссен, посмотрев на столешницу, постучала по ней несколько раз. Помедлила, словно взвешивая свое решение.

Бовуар заметил, что суперинтендант Туссен так и не задала вопроса, солгал ли Гамаш под присягой. Хотя все они понимали, что этот момент наступит, и вероятнее всего именно сегодня. Бовуар знал, почему она не спросила.

Вскоре будет проведено еще одно расследование, и вопросы будут заданы уже суперинтенданту Туссен: знала ли она, что шеф-суперинтендант намеревался сказать неправду? И если знала, что он лжесвидетельствовал, то доложила ли об этом?

И если сегодня она не спросит, то впоследствии с чистой совестью может ответить на оба вопроса отрицательно.

Неосведомленность предпочтительнее вины.

Она дистанцировалась от шефа-суперинтенданта. Впрочем, как и он от нее.

Туссен сделала это в фигуральном смысле. Бовуар совершил это в буквальном. Исчез из зала суда. Отступил. Сбежал. Проложил дистанцию между собой и Гамашем. Между собой и ложью.

У него до сих пор не было четкого понимания, почему он так поступил. Ведь они всегда стояли бок о бок, даже под шквальным огнем. Всегда вместе преследовали и ловили самых отъявленных убийц, каких мог породить Квебек. Всегда вместе.

А сегодня он сбежал?

«Но здесь и сейчас, - подумал он. - Темнота рядом с нами».

Он не оглянулся. Не было нужды. Он и так знал, что стоит там, в углу залитого солнечным светом кабинета. Наблюдает за ним, не сводя глаз. И когда Бовуар поднимется, чтобы уйти, оно последует за ним. Будет неотступно, если понадобится.

Темнота рядом с нами. Как демон острова в «Повелителе мух», созданный мальчишками из воздуха и страха.

Демоном, темной фигурой, был он сам.

Мадлен Туссен написала что-то на клочке бумаги, переписав это со своего планшета.

 - Плохие новости, боюсь. Речь про еще один груз.

Бовуар вздохнул. А чего еще он ждал?

 - Инспектор, давший мне эту информацию…

 - Франсуа Гоген? Видел, как он что-то говорил тебе, когда я вошел. Он хороший парень.

 - Он верный. Предан Сюртэ, - согласилась Туссен.

 - Что не означает верности напрямую руководству Сюртэ?

 - Он просил никому не показывать. Умолял позволить ему самому разобраться. Провести аресты. Я дала ему слово.

Бовуар взглянул Мадлен в глаза и кивнул. Что ж, такой день. День, когда слова, обещания и клятвы нарушаются.

Лучше бы оно того стоило, подумал он.

 - Это маленький груз, ничтожный, по сравнению с тем, который мы только что отследили. - Мадлен подтолкнула клочок бумаги к Бовуару.

Важный момент, даже безотносительно того, что было написано на бумаге. Это как канарейка в угольной шахте - предупреждение: если им не доверяют такие люди, как инспектор Гоген, то дело плохо.  

Есть вероятность, что шеф-суперинтендант Гамаш разрушит наркокартель. А заодно и Сюртэ.

Бовуар поправил очки и стал читать.

 - Хлорокодид. Никогда не слышал о таком. Новый наркотик?

 - Это для нас он новый.

«Дерьмо», - ругнулся про себя Бовуар. Еще один наркотик, еще одна чума. Еще одна бомба на бедный Ковентри.

 - Производное кодеина, - объяснила Туссен. - Популярен в России. Этот груз из Владивостока. Прибыл в Мирабель внутри контейнеров из матрешек. Пока осел на складе. -  Склонившись к Жану-Ги, она с нетерпением в голосе произнесла: - Конфискуем его. Сделаем хотя бы такую малость. Это очень скромный груз. Для картеля ущерб будет невелик, зато операция поднимет боевой дух в подразделении. Да и в других тоже.

 - Он просто лежит на складе, ты сказала? - уточнил Бовуар.

 - Oui. Могу я позвонить Гогену и дать распоряжение?

 - Non, - тоном, не терпящим возражений, произнес Жан-Ги. - Не делаем ничего.

 - Ой, да чтоб тебя! Это не может быть важным, просто позволь моим людям провести несколько арестов. Не отказывай им в этом, умоляю тебя!

 - Мадлен, как ты думаешь, почему оно там все еще лежит? Большой груз или маленький, не важно. Разве обычно они не стараются пристроить его, пока он еще в пути? Чего они ждут?

Мадлен задумалась:

 - Ты спрашиваешь, потому что знаешь ответ?

 - Нет, но некоторые соображения у меня на этот счет появились.

 - Какие?

Бовуар замер, глаза его забегали, рот чуть приоткрылся.

 - Расскажи мне об этом хлорокодиде.

 - Ну, насколько мне известно, это первая поставка в Квебек, возможно, первая в Канаду. Не уверена насчет Штатов, но если он там появлялся, то в малых количествах. Уличное название - «русская магия». Еще его называют «крокодилом».

 - Похоже на средство для разгона?

Мадлен безрадостно улыбнулась:

 - Можно сказать и так. С него начинают, повышают аппетит. Они эстеты, эти торговцы.

 - Они еще и великолепные маркетологи, - заметил Бовуар. - Назвать что-либо «крокодилом». Даже ребятишки заинтересуются. И звучит так по-городскому. Так завлекательно.

 - Его назвали так еще и потому, что у потребителя кожа покрывается чешуей. Прямо как у «крокодила».

 - О, Господи… - выдохнул Бовуар.

Ему, лучше чем Туссен, лучше чем кому либо, была известна одержимость наркомана. Он отлично знал, насколько поведение наркомана отличается от поведения нормального человека. Зависимый человек и чувствует, и действует, как недочеловек. Почему бы и не выглядеть сообразно?

Обычно никому до этого не было дела.

Бовуару же было не все равно.

 - Так это и начинается, - сказал он, сняв очки и постучав пальцем по клочку бумаги. Сейчас он был очень похож на Гамаша, но не осознавал этого. - Они вбрасывают небольшую партию, для стимуляции. Таким образом, повышают спрос - препарат особенно желанен, когда его сложно заполучить.

Он отлично знал механику этого процесса. Дилеры разбирались в наркотиках так же хорошо, как и в человеческой природе.

 - Так зачем оставлять его на складе в Мирабель? - задал он вопрос. - Чего они ждут?

 - Большой поставки фентанила, чтобы отправить сначала ее? - сделала предположение Туссен.

 - Да, почти наверняка! Но та уже пересекла границу. Что останавливает их теперь?

Они смотрели друг на друга, надеясь, что ответ даст другой.

Бовуар улыбнулся. Улыбка была слабой, едва заметной. Но это была улыбка.

 - Они ждут, чем закончится суд, - произнес он.

Выражение крайнего изумления появилось на лице Мадлен Туссен. Затем она тоже улыбнулась.

 - Мой Бог! Думаю, ты прав.

Бовуар поднялся и, показав ей клочок бумаги, спросил:  

- Я заберу?

Мадлен поднялась следом, чуть поколебавшись, наконец согласно кивнула.

Бовуар свернул записку и спрятал ее в карман.

 - Что ты собираешься делать? - спросила Мадлен, провожая его к двери.

 - Покажу это шефу-суперинтенданту Гамашу, как только он покинет здание суда.  

 - А он что будет делать?

 - Не знаю.

 - Подтолкни его, Жан-Ги. Заставь действовать, - попросила она. - Он должен отдать приказ.

 - Слушай, никто не поставил на карту больше, чем он, - напомнил Бовуар.

 - Неправда. Он не потеряет сына или дочь из-за наркотиков. И очень мала вероятность того, что он пострадает от ворвавшегося в его дом накачанного наркотой сумасшедшего, или что его подстрелят на улице в разборке за наркоманские деньги. Вот у тебя маленький сын.

 - Оноре, oui.

 - У меня сын-старшеклассник и две дочки вскоре перейдут в старшие классы. Мы ставим на карту больше. Нам есть что терять. Мы не можем потерпеть неудачу, Жан-Ги.

 - Знаю.

Он правда знал.

 - Подожди, -Туссен втянула Бовуара обратно в кабинет, закрыла дверь. - Он сделал это?

 - Что именно?

 - Хочешь, чтобы я произнесла вслух?

 - Хочу.

 - Решился ли шеф-суперинтендант Гамаш сегодня на лжесвидетельство? Солгал насчет биты и потайной двери в подвал?

 - Да.

Она замерла, потом бросила взгляд на карман, в котором была спрятана свернутая записка.

 - Стало быть, у нас есть шанс. Что мне сказать моим ребятам?

 - Придумай что-нибудь. Мы начинали это вместе, Мадлен. Ты не можешь самоустраниться, даже если бы захотела.

 - Несправедливо меня в подобном обвинять, - Мадлен снова приняла оборонительную позицию.

 - Я тебя не обвиняю. Однажды ты, может быть, даже получишь заслуженную награду. Ты помогла шефу-суперинтенданту придумать этот план. Он сохранил ту салфетку, если помнишь. С вашего совместного ланча. Она в ящике его стола, рядом с блокнотом.

Туссен кивнула. Бовуар был прав. Все началось в тот день, несколько месяцев назад, на обеде, где она использовала расхожее выражение. Шеф-суперинтендант Гамаш записал его на единственном доступном тогда клочке бумаги.

И выражение было на самом деле настолько расхожим, что Мадлен сама затруднялась уловить смысл, в нем заложенный. И уж точно, не могла предвидеть, какой смысл вложит в него Гамаш. И каким образом использует.

 - Сожжем наши корабли, - произнесла она, припомнив тот момент в закусочной, когда  шеф-суперинтендант Гамаш взглянул на нее с радостным блеском, с отсветами зарождающейся идеи в глазах.

 - Сожжем наши корабли, - повторил Бовуар. - Знаешь, откуда выражение?

Мадлен кивнула. Она уже выяснила. Дни шли за днями, проходили месяцы, дела становились хуже и хуже, вместо того, чтобы улучшаться, и Мадлен Туссен задумалась, что же она натворила.

То, что она выяснила для себя, утешения не принесло.

 - Так сказал Кортес, - ответила она. - Пятьсот лет назад. Когда испанцы высадились на побережье нынешней Мексики.

Бовуар согласно кивнул.

 - И вот, они стояли на берегу, и Кортес приказал своим людям сжечь корабли.

 - Чтобы отрезать себе путь назад.

Два старших офицера Сюртэ, стоя в дверях, представляли себе ту давнюю картину. Что было делать солдатам Кортеса? Спорить с капитаном? Умолять его? Начать мятеж?

Или они смиренно сделали, как им велели, потому что обязаны были следовать приказу?

Конкистадоры отправились в Новый Свет, чтобы покорить его. За какие-то несколько лет они разрушат великую цивилизацию ацтеков. А взамен обретут несметные богатства. Однако... Большинство из них так и не покинут этих берегов.

Что они чувствовали, стоя там? Перед ними простирался неизведанный континент.  Дом, семья и спокойная жизнь остались позади. А осередине - лишь горящие корабли.

Ни Бовуару, ни Туссен не требовалось особых усилий, чтобы представить, как чувствовали себя конкистадоры.

Для них тоже не было пути назад.

Они уже вдыхали запах горелых мачт.

 - Дам тебе знать, как все пройдет, - бросил Бовуар, похлопав себя по карману с запиской. Уходя, он чувствовал, как следом за ним на яркий солнечный свет выбирается темная фигура.

Закрыв за Бовуаром дверь, Мадлен Туссен вернулась к столу. Тяжело опустившись в кресло, она нажала кнопку интеркома и попросила пригласить к ней инспектора Гогена. Уставившись в окно, она стала придумывать, как объяснит ему свое решение.

Темная фигура, словно обуглившийся остов, тихо стояла в углу и наблюдала за ней.

*   *   *

 - Обвиняемый лично посетил вас? Это так, шеф-суперинтендант?

 - Так. Я был дома, в Трех, Соснах, со своей женой…

 - Рейн-Мари Гамаш, - напомнил Залмановиц присяжным. - Именно она чуть раньше днем обнаружила тело Кати Эванс.

 - Именно так. Шеф-инспектор Лакост, глава отдела по расследованию убийств, была вместе с нами, как и инспектор Бовуар, мой заместитель.

 - Они сейчас в зале?

 - Non.

Прокурор оглянулся, посмотрел на галерею, удивленно повернулся к Гамашу. Снова они обменялись взглядами.

Судья Кориво взяла это себе на заметку.

В их переглядывании судья Кориво увидела, помимо взаимопонимания, еще кое-что, совершенно неожиданное. Симпатию.

Глаза Морин Кориво сузились от досады. Она подумывала пораньше окончить сегодняшнее слушание и пригласить обоих мужчин к себе на переговоры. Выяснить, наконец, правду.

Но поскольку она была женщиной терпеливой, то понимала, что если предоставит им время и свободу, эти двое, в конце концов, проявят себя, и тем самым дадут ей больше информации для понимания, что же на самом деле происходит.

 - Тогда уже наступило время обеда?

 - Вообще-то,  дело было уже после обеда. Гораздо позже.

 - Вас удивило то, что сообщил ваш обвиняемый?

 - Я был поражен. Мы, в конечном счете, дошли бы до этого сами. Выводы криминалистов подтвердили признание. На тот момент мы были уверены, что убийство мадам Эванс преднамеренно.

 - Почему?

 - Из-за костюма кобрадора. Костюм говорил нам, что убийство совершил кто-то близкий к жертве, кто-то обладающий знанием. Кто-то, кто знал секрет, который она считала хорошо спрятанным.

 - Но ведь костюм кобрадора и само присутствие кобрадора, говорило о другом? - возразил Залмановиц. - Не просто о секрете, но о вине настолько глубокой, что требовалось отмщение?

Гамаш покачал головой:

 - В том-то и странность. Истинные кобрадоры не практиковали месть. Никогда не оказывали физического воздействия на свои жертвы. Их миссией было обвинить и разоблачить. Воззвать к совести.

 - А наказание оставить высшему суду? - спросил Залмановиц.

 - Высшему суду? - переспросила судья Кориво. - Уже второй раз я слышу это выражение. Что же оно означает?

Барри Залмановиц выглядел так, словно с него только что свалились штаны.

 - Месье Залмановиц? - напомнила о себе судья.

Наконец-то она зацепила его, и, похоже, за самое живое. За то, чем она не особенно интересовалась, но что упало прямо к ее ногам.

 - Это цитата, - послышался спокойный, глубокий голос шефа-суперинтенданта Гамаша.

Судья Кориво ждала продолжения. Эта цитата, конечно, была ей знакома. Сам Гамаш использовал ее раньше. Да и Джоан провела изыскания в интернете. Но прокурор только что процитировал высказывание, давая понять, что это не просто слова. Что эти двое обсуждали их друг с другом.

 - Один из вас должен просветить меня, - предложила она.

 - Это слова Махатмы Ганди. - Гамаш развернулся к судье и она отметила, что его лицо блестит от пота.

 - Продолжайте, - попросила она.

 - «Есть суд выше суда земного, и это суд совести.  Он заменит все другие суды».

Морин слышала, как бешено клацают клавиши - пресса записывает.

 - Вы просто цитируете? - спросила она. - Или отстаиваете эту мысль?

Потому что высказывание прозвучало так, словно это были его, Гамаша, слова. Его мысли. Его убеждения.

И тут Морин Кориво поняла, что у нее в руках не просто кусочек к решению головоломки. Она получила ключ к разгадке всего гребанного дела. Она председательствовала на одном суде, в то время как эти двое присутствовали совершенно на другом. На высшем суде.

Знание это одновременно и разозлило ее, и потрясло. И сильно напугало. Морин боялась того, о чем только что узнала. И того, что оставалось по-прежнему неизвестным. Например, что заставило двух этих высокопоставленных чиновников обдумывать возможность нарушения закона, который они клялись защищать?

А может, они его уже нарушили?

 - Цитирую, - ответил Гамаш. В его глазах она прочла просьбу и предостережение: не заостряй внимания.

Гамаш снова повернулся к генеральному прокурору, оставив судье Кориво размышлять на тему - что же она только что услышала. И увидела. С чем, фактически, только что согласилась. И что ей делать дальше.

 - Итак, вы уже подозревали, что Кати Эванс убита кем-то, кто ее знал? - спросил Залмановиц, успевший взять себя в руки и способный двигаться дальше. Да и назад, что ни говори, пути уже не было.

 - Oui. Это преступление очень долго планировали, поэтому убийцей мог быть лишь тот, кто давно с ней знаком.

 - И этот кто-то знал ее настолько хорошо, что решил убить? Это значительно сузило круг подозреваемых.

 - Именно так.

Глава 23

 - У меня есть к вам вопросы, - тихо, но по-деловому проговорил Бовуар.

Он проделал путь до Монреаля, сквозь мокрый снег, чтобы сообщить страшную новость сестре Кати, Бет. Ему нужно было, чтобы она сосредоточилась, а не впадала в горе. Горевать она будет позже. А сейчас ему нужны были ответы.

 - Кати когда-нибудь рассказывала про кобрадора?

Бет посмотрела на мужа, сидящего рядом с ней на диване. Снизу раздавались крики детей, дерущихся за обладание ноутбуком.

 - Что? Нет.

 - Она шила?

Они посмотрели на следователя, словно на сумасшедшего. Бовуар их не винил. Вопрос даже для него самого звучал нелепо.

 - Шила? Э… чт… -  Бет пыталась собраться с мыслями.

 - На ней был надет плащ, и мы подумали, может она его сшила сама.

 - Нет, она не рукодельница. Но готовить умеет, - сообщила Бет, в голосе ее послышались нотки надежды на то, что она своим ответом хоть как-то помогла.

 - Merci. - Бовуар улыбнулся ей. И сделав необязательную запись в блокноте, заметил, как Бет посмотрела на мужа и напряженно улыбнулась ему.

 - Вы с сестрой были близки?

 - Да. Мы и порознь-то живем всего полтора года. Она младше. Я всегда защищала ее, хотя ей моя защита не требовалась. Мы всегда шутили по этому поводу. Она живет в паре улиц от нас, а мама с папой всего в паре кварталов. О, Господи…

Бет снова повернулась к мужу, тот обнял ее за плечи.

 - Мама с папой.

 - Я сообщу им, - сказал Бовуар. - Но если вы будете рядом, будет лучше.

 - Да, да, конечно. Ох, боже мой…

 - Вы с Кати рассказывали друг другу обо всем? - задал следующий вопрос Бовуар.

 - Думаю, да. Я ей обо всем рассказывала.

Муж Бет едва заметно повел бровью. Но этого было достаточно, чтобы понять - он удивлен. И ему не по себе.

 - Простите, но вы должны рассказать мне о чём-то, чем она поделилась с вами, и что могло быть для нее компрометирующим.

 - Что вы имеете в виду?

 - Нарушала ли она когда-нибудь закон? Делала ли что-то, чего стыдилась, о чем никому бы не рассказала? Что-то, что можно было использовать против нее?

  - Нет, конечно!

 - Подумайте хорошенько, пожалуйста.

Бет задумалась.

Бовуар следил за ее бледным, покрытым пятнами лицом. Видел, как напряжено ее тело, как она старается сдержать боль. Пытается взять себя в руки.

 - Кати раньше стягивала деньги из маминого кошелька. И я тоже. Думаю, мама знала. Мы брали понемногу, всего по 25 или 50 центов. А однажды она сжульничала на экзамене. Списала у соседки. Географию. Ей никогда не давалась география.

 - Что-нибудь еще?

Бет подумала еще и покачала головой.

 - Нет.

 - Ее брак был удачным?

 - Кажется, да. Они даже работают вместе, Кати и Патрик.

И снова ее муж, Ивон, шевельнулся. Бовуар стал наблюдать за ним.

Заметив изучающий взгляд инспектора,  Ивон сказал:

 - Мы… я никогда его особо не любил. Мне всегда казалось, что он ее использует.

 - Как это?

 - Она однозначно была в их паре мозговым центром, именно она решала все вопросы. Но она… как бы это сказать?

 - Старалась угодить? - предположила Бет. - Не то чтобы она уступала ему во всем, но если Патрик что-то захочет, то непременно добьется своего.

 - Он манипулятор, - заключил Ивон. - Но с нами это не срабатывало.

 - Оно не срабатывало почти ни с кем, - добавила Бет. - Только с Кати. Это больная тема. Мы любим ее, и не особенно любим его. Но она с ним счастлива, и поэтому мы смирились.

Бовуар понимающе кивнул. Пары, где один из супругов главенствует, не так уж и редки, хотя зачастую это не тот из двоих, на которого все думают. Со стороны должно было казаться, что именно Кати, архитектор, успешная женщина, была главной в семье. А на самом деле им был Патрик.

 - Тирания слабых, - сказал Ивон. - Я где-то читал об этом. Точно про Патрика сказано.

 - Тирания, - записал Бовуар. Очень мощное слово.

 - Что-нибудь еще припомните?

Они снова задумались.

Было ясно, что Бет изо всех сил старается справиться с горем, совладать с потрясением и не плакать. Она изо всех сил старается быть полезной.

Бовуару она понравилась. Они оба ему понравились. Он подозревал, что и Кати ему понравилась бы. За исключением хранимой ею тайны.

У них у всех есть секреты. Но только некоторые из этих секретов воняют сильнее остальных.

 - У меня ордер на обыск дома Кати. Не могли бы вы пойти со мной?

Ивон остался присматривать за детьми, а Бовуар с Бет проехали на машине короткое расстояние до дома Патрика и Кати.

Оставшись с Бет наедине, Бовуар спросил:

 - Точно больше ничего не было?

Бет хранила молчание, когда они усаживались в машину. Снаружи было темно, шел холодный дождь.

 Дом Эвансов оказался просторным, гораздо менее скромным, чем дом Бет, но его сложно было назвать так называемым трофейным домом* (* Трофейная недвижимость - пентхаусы, квартиры в исторических домах или зданиях, построенных признанными во всем мире архитекторами, объекты с захватывающими природными видами или панорамой на общеизвестные достопримечательности. Сюда же причисляют и особняки в центральных районах мегаполисов.) Нигде не горело ни огонька.

 - Пожалуйста, не рассказывайте никому.

 - Не могу этого обещать, - сказал ей Бовуар. - Но вы должны мне рассказать.

 - Кати сделала аборт. Она тогда училась в школе, и ей пришлось его сделать. Я ходила с ней.

 - Она жалела о сделанном? – спросил Бовуар. - Стыдилась?

 - Нет, что вы. В тот момент это было самым правильным решением. Она сожалела о необходимости аборта, но не о самом решении. Только вот наши родители такого не поняли бы. Ей не хотелось их расстраивать.

 - Вы удивились бы, узнав, на какое понимание способны родители, - заметил Бовуар. Посмотрел на нее. - А дальше?

Он чувствовал, что это еще не вся история.

 - И мой муж не понял бы.

 - Почему?

 - Это был его ребенок. Они встречались несколько недель, когда учились в школе. Думаю, он до сих пор не знает, что мне известно про них. И уж точно он не знает, что Кати была беременна и сделала аборт. Мы с ним стали встречаться спустя много лет после школы. К тому времени Кати и Патрик были женаты.

 - Как бы ваш муж повел себя, если бы узнал?

Она обдумала вопрос.

  - Не знаю. Думаю, слишком много воды утекло, чтобы это его как-то затронуло. И если честно, будь он школьником, его привела бы в ужас новость, что только что брошенная им подружка беременна. Это было правильное решение, и Кати не жалела о нем. Но и гордости не испытывала. И, естественно, не изъявляла желания выносить тему на всеобщее обсуждение. Думаю, именно поэтому она после окончания школы отправилась в Питсбург. Чтобы начать все с чистого листа.

 - Почему именно в Питсбург? - поинтересовался Бовуар.

 - Летом она училась изобразительному искусству в университете Карнеги-Меллона, но очень быстро поняла, что хочет стать архитектором. Перевестись ей не позволили, поэтому она подала заявку в университет Монреаля и ее приняли.

 - Какой была ваша сестра? Как вы ее на самом деле оценили бы теперь. Подумайте, это важно.

Утерев слезы и высморкавшись, Бет задумалась.

 - Она была доброй. По-матерински заботливой. Может именно поэтому она так привязалась к Патрику. Если кто и хотел материнской заботы, так именно он. Хотя, думаю, этим она ему лишь вредила. Потому что, если кому-то и надо было  повзрослеть, то как раз ему.

 - Почему у них с Патриком не было детей?

 - Ну, у них еще было время, - не задумываясь, ответила Бет.

Сидя в темноте салона, Бовуар слушал, как дождь ледяными каплями долбил по крыше машины, как внутри салона разрасталась тишина. А потом послышались рыдания.

Он подождал, пока Бет закончит плакать.

 - Она планировал, она надеялась, что как только поставит бизнес на колеса, тогда и наступит время заводить детей. Ей же еще нет… не было и тридцати пяти. Уйма времени впереди, - шептала Бет.

Они вошли в дом, Бет зажгла свет.

Удивительно - снаружи этот дом выглядел, как и все остальные дома на их улице. Ничем не примечательный, изнутри он был полностью перестроен. Приглушенные цвета, но при этом не блеклые. Спокойные и теплые оттенки. Почти пастельные, но они не придавали интерьеру излишней женственности.

Жизнерадостно - самое подходящее слово. Уютно. На книжных полках книги. Гардероб с ящиками для вещей, все на своих местах. Кухня полна запаха трав и специй, кухонная утварь на специальных подставочках, тут же кофе-машина и электрический чайник. Только необходимое, ничего напоказ.

Этой кухней пользовались.

Кухня была объединена с гостиной, потолок в которой подсвечивался.

В этом доме, по ощущению Жана-Ги, он сам легко и с удовольствием согласился бы поселить свою семью.

На осмотр потребовалось полчаса. Не нашлось ничего, что бы кричало, или хотя бы намекало на тайну или какую-то двойную жизнь. Немножко эротической литературы. Немножко сигарет. Жан-Ги понюхал, чтобы убедиться - обычные сигареты. Они пахли и выглядели залежалыми.

На комоде в спальне он нашел фотографию. Четверо из присутствующих на фото были ему знакомы. А пятый - нет.

 - Университет Монреаля, - объяснила Бет. - Пятый курс. Друзья навеки. Сложно поверить, что она встретила Патрика так давно. Такие молодые.

 - Можно, я возьму это фото? - спросил Бовуар.

Он написал расписку. Фотография была единственным, что он прихватил с собой.

Медленно подъехали они к дому родителей Кати и Бет. Бовуар готов был сам им все рассказать, но Бет его опередила. Сообщила новость. И когда ему там делать стало нечего, а для остальных все еще только начиналось, он покинул их дом. Чтобы обнять Анни и поцеловать Оноре, почитать ему на ночь, и только потом вернуться в Три Сосны.

Глава 24

Патрик Эванс не мог найти себе места. Сидя на диване в B&B, он раскачивался из стороны в сторону.

То, что начиналось как промозглый ноябрьский день, превратилось в холодную ноябрьскую ночь.

 - Не понимаю, - не уставал повторять Патрик. - Я не понимаю.

Сначала его слова звучали как призыв, как мольба. Но время шло, ответа не находилось, и все попытки успокоить его заканчивались провалом. Его покачивания стали чисто механическими, а слова - примитивным лепетом.

Матео старался облегчить страдания Патрика. Намерения его были благими, но методы оставляли желать лучшего.

 - Отодвинься от него, - приказала Лея. - У него горе, а не газы. А ты как будто пытаешься выдавить из него отрыжку.

Матео похлопывал Патрика по спине и приговаривал:

 - Все будет хорошо.

 - К тому же, - Лея склонилась к мужу и понизила голос, - хорошо уже не будет.

Матео смотрел, как его жена берет Патрика за руку. Тот взглянул на Лею, взгляд все еще был расфокусирован - после таблеток и сна.

Матео ощутил укол застарелой ревности.

Что же есть такого в Патрике, что пробуждает в любой женщине материнский инстинкт? Что бы это ни было, оно пробуждало в Матео злость. Чего ему сейчас хотелось, так это отвесить парню доброго пинка.

Даже сейчас. Ясно, что это было неразумно, жестоко, но Матео хотелось наорать на Патрика, чтобы тот взял себя в руки. Сел прямо. Делал что-нибудь, помимо раскачивания и нытья. Им надо все обсудить. Принять какое-то решение. А Патрик, как обычно, бесполезен.

Матео поднялся и подошел к камину - выместить свою злость на поленьях. Растолкать их кочергой.

Как будто снова оказался на первом курсе университета. Снова как в Повелителе мух.

Тогда их жизни тесно переплелись. Да так и не распутались.

В тот первый год, когда они повстречались,  все и началось. События, приведшие их в итоге к столь ужасному положению в столь прекрасном антураже.  

 - Я подумал, может быть, вы захотите чего-нибудь съесть,- предложил Габри, появившийся в арочном проеме между столовой и гостевой. В руках он держал поднос с чайником. - Обед будет скоро готов. Не думаю, что вы захотите пойти в бистро.

 - Merci, - поблагодарил Матео, принял из рук Габри поднос и поставил его на кофейный столик, где уже лежали шоколадные пирожные, купленные ими с Леей в пекарне.

Минутой позже Габри вернулся с новым подносом. С выпивкой. Оставил все на буфете возле потрескивающего дровами камина.

Потом, склонившись к горюющему мужчине, тихо проговорил:

 - Я так же ничего не понимаю, но точно знаю, что они отыщут виновного.

Но его слова не утешили Патрика. Казалось, тот еще больше замкнулся в себе.

 - Вы так думаете? - пробормотал Патрик.

 - Я верю в это.

Выпрямившись, Габри задался вопросом, что если плач «я не понимаю» - не просто слезы по убитой жене.

А еще он подумал, что у него откуда-то появилось острое желание врезать этому мужчине.

Габри вернулся на кухню и налил себе пузатый бокал красного вина. Уселся на табурет  у стойки и уставился в окно, в темноту.

Собираясь готовить запеканку в качестве утешительного ужина, Габри подозревал, что его гости вряд ли обрадуются результатам следствия, которое проведет Гамаш. И вряд ли утешатся вкусным ужином.

Кухня наполнялась ароматами жареного чеснока, лука, подливки и мясной начинки, а Габри размышлял о четырех друзьях и тесных узах, которые их связывали. Он заметил это сразу, с самого первого их сюда визита, несколько лет назад.

Их дружба всегда представлялась чем-то прекрасным. Там был дух товарищества. И полное доверие.

И вот они приехали снова.

С самого начала было ясно - чего-то не хватает. И не только потому, что они приехали не в обычное для них время. Поздний октябрь вместо августа, что само по себе необъяснимо. Зачем приезжать, когда холодно и серо, а мир вокруг словно засыпает или вообще собирается умирать?

Почему они приехали сейчас?

Темнота и холод ноября не остались снаружи. Проникнув в B&B, они охватили и постояльцев. Этих вот друзей.

Нет, они по-прежнему были друзьями. Но только дружелюбия стало меньше, что ли. И они казались счастливыми. Но гораздо менее счастливыми, чем раньше. Они наслаждались компанией друг друга. Но в меньшей степени. Они проводили меньше времени вместе. Несмотря на приглашения, меньше времени проводили с Габри, Оливье, и остальными в бистро.  

Потом пришел кобрадор, и холод накрыл всю деревню целиком.

А теперь вот это. Кати мертва. Кто-то отнял у нее жизнь.

 - Сгинула, - громко проговорил Габри, в надежде, что сказанное вслух как-то поможет осознать ситуацию.

Но вместе с Кати исчезло что-то большее. Он почувствовал это еще в гостиной. Ощутил безошибочно.

Они все еще оставались членами узкого кружка. Старинного кружка, что очевидно. Если бы камни Стоунхэнджа могли дышать, они бы были такими друзьями. Но сейчас Габри, сливая воду из кастрюли с картофелем, поймал себя на мысли, что пытается понять, чем же, учитывая все прошедшие годы, спустя целую жизнь, были их отношения на самом деле.

Может быть, они стали братьями по оружию? Защитниками друг друга? Или как сестры с братьями из одного детсада? Мужьями, женами, любовниками? Друзьями навек?

Или чем-то совершенно иным. Да, они были узким кружком, и так, скорее всего, было всегда. Но теперь на свет выплыло что-то, доселе спрятанное.

Он словно воочию увидел валуны Стоунхэнджа, склоненные друг к другу. Обращенные друг к другу.

Но та же сила, что притягивает их друг к другу, их и опрокинула.

А потом пыль улеглась, и вот они уже на земле, уже рухнули. То, что когда-то представало могучим, великолепным зрелищем, теперь уничтожено.

 - Сгинуло, - пробормотал Габри.

Добавив сливки в исходящую паром Yukon Golds* (*сорт картофеля), он взбил пюре вместе с маслом, и уставился в кастрюлю.

 - Ох, какого черта!

Подойдя к холодильнику, Габри достал кусок грюйера, отрезал от сыра несколько кусочков, и стал наблюдать, как тот тает на горячем картофеле.

Потом Габри стал размешивать. Раскачиваясь туда-сюда, он прилагал свой немалый вес, чтобы разбить каждый комочек в пюре.

 - Не понимаю, - приговаривал он.

*   *   *

 - Как такое могло произойти? - шепотом спросил Матео у Леи, вставшей рядом с ним у камина, чтобы согреться.

Это с самого начала было плохой идеей. Слава богу, идея была не его. Мысль эта дарила покой и чувство безопасности.

Но вот прямо сейчас он начинал волноваться. Все можно подать так, слово идея исходила именно от него. Легче легкого.

Не составит никакой сложности убедить Гамаша в том, что зачинщиком был именно Матео. А оттуда лишь шаг до того, чтобы тебя заподозрили в убийстве.

Может план и был таким с самого начала, подумал Матео. Может, нужно было не только получить на руки правдоподобное отрицание* (*поведение, при котором лицо, совершившее действие или отдавшее распоряжение, сохраняет возможность в дальнейшем отрицать свою вовлеченность без большого риска быть уличённым во лжи.), но и иметь возможность повесить вину на кого-то подходящего.

Но это означало, что на подготовку плана ушло немало времени. Больше, чем он мог предположить. К тому же, требовалось пособничество остальных. И Леи.

Возможно ли такое?

Матео поставил свой стакан на каминную полку.

 - В чем дело? - спросила его Лея. От нее не укрылась его тревога.

  - Будет легко обвинить одного из нас, - склонив голову, тихо сказал он.

 - В убийстве Кати?

 - Во всем. Думала ли ты над этим?

Фактически, Лея только что пришла к такому же выводу. Тот, кто первым успеет к Гамашу, будет иметь преимущество, представив свою версию случившегося. И свой взгляд на всех них.

По оконным стеклам тихо шлепал не то дождь, не то снег. Нечто среднее.

Мир снаружи изменился. И не к лучшему.

И они там. Повсюду. Куда ни повернись. Полиция. Снуют. Шныряют вокруг. Рыщут по темным углам. Открывают запертые двери. Тянут наружу все, что должно быть скрыто.

Ее с Матео уже допрашивали, пока Патрик спал. Они были в замешательстве - что же рассказать? А потому не рассказали ничего.

 - В конце концов, они узнают, - Лея кивнула в сторону Патрика. - Больше чем уверена, он им все расскажет, когда они ему сообщат.

 - Я тоже так думал, но мне кажется, он слишком потрясен. Да еще Ативан. Это была хорошая мысль.

 - Одна таблетка, - заметила Лея.

 - Конечно. Кто же в здравом уме даст такому больше?

В его тоне Лея расслышала обвинение. Нет, она его не боялась. Почти не боялась. Обычно не боялась. Но в нынешней ситуации не было ничего обычного.

 - Так почему же ты это сделала? - спросил он.

 - Я не делала ничего.

 - Я же не Гамаш. Не полицейские, - напомнил Матео. - Мне-то зачем врать? Ты же понимаешь, что мне известно. Или, - он наклонился к жене, - тебе известно больше?

 - Как. Ты. Смеешь, - прошипела Лея.

Они были одного роста. Она вряд ли могла противостоять ему физически, но всегда интеллектуально брала над ним верх. Дело не в том, что Матео был туп, дело в том, что Лея была умной. Она была умнее. Все они это знали. И она это знала.

Ей всегда удавалось контролировать его. В основном, потому что в отличие от Матео, она умела контролировать себя.

Хотя вот сейчас лея чувствовала, как теряет контроль. Все как будто ускользало из рук. Словно их догнал оползень и накрыл своей массой.

Они врали полиции. Они врали, что ничего не знают, в то время как знали почти все.

 - Мы в полной заднице, - заключил Матео.

 - Кати мертва, - вспыхнула Лея. - А ты считаешь себя в заднице?! Так вынь свою голову из собственной задницы, наконец.  Прекрати думать только о себе!

 - Ой, а ты сама не такая же?

Лея выдержала его взгляд, стараясь не доставлять ему удовольствия понять, что он прав. Лея Ру узнала в этот день о себе много нового.

Когда тебя уносит оползнем, единственным твоим желанием становится желание спастись.

«Господи, помоги мне», - подумала Лея. Она всегда надеялась, что будет вести себя, как музыканты оркестра на Титанике. Или как немец, прячущий еврея на чердаке.

Но сейчас ей стало ясно, что все может быть по-другому. Когда судно налетело на айсберг, она стала выкидывать детей из спасательной шлюпки. Когда в ночи раздался стук в дверь, она указала на потайной ход.

Все так, подумала она. В этот день не только Кати умерла. В этот же день обнаружился хладный остов женщины, которой когда-то - как она сама про себя думала и надеялась - была Лея.

Но, быть может, все не так плохо? Быть может, внутри еще бьется живое сердце?

Ей требовалось некоторое время, чтобы все обдумать.

Матео был прав в одном. Тот, кто опередит остальных, получит преимущество.

Она взглянула на дорожные часы на каминной полке. Сейчас начало седьмого. Из кухни пахнет чем-то вкусным.

 - Пойду прогуляюсь, - сообщила она.

 - Там дождь, или снег, что-то такое, - предупредил Матео. - Или ты собираешься на очень короткую прогулку?

Он показал подбородком на дом Гамашей, расположенный как раз через дорогу от B&B.

По его тону она поняла его настрой.

 - Никуда ты не пойдешь, - заключил Матео. - И я не пойду. Мы должны держаться вместе.

Он изучающе посмотрел на жену. Иллюзий он не питал. Все было понятно с первого дня, со дня их встречи в университете Монреаля.

Она эффекта. Умна и трезво мыслит. Но есть в ней еще одна черта.

Лея Ру безжалостна.

Да и он сам такой же. Это и привело их к ситуации, в какой они оказались теперь.

Глава 25

 - Только что звонила Мирна, - сообщила Рейн-Мари. - Она зовет нас выпить и поделиться информацией.

 - У нее есть информация?

Сидя на диване, Арман посмотрел на жену поверх очков. Вокруг него были разложены досье. Каждый файл содержал краткий отчет по отдельно взятому ведомству.

 - Ну, не то чтобы. У нее есть выпивка, у тебя информация, monbeau.

 - А-а-а, - протянул Гамаш, улыбнувшись.

 - Она считает это честной сделкой, но я сказала ей, что мы не сможем. Скоро на ужин приедут Изабель и Жан-Ги.

Арман посмотрел на часы. Начало седьмого, солнце садится все раньше и раньше, поэтому кажется, что уже поздно. Он переоделся в домашние брюки, рубашку и свитер, и теперь, сидя у камина, делал пометки на полях досье.

Сняв очки, он уложил их дужками вниз.

Сделанные им заметки не имели касательства к убийству. Изабель и ее команда обо всем позаботились сами. Его участия не требовалось.

Поэтому его мысли сейчас занимал совершено другой вопрос.

На диване рядом с Гамашем лежала смятая салфетка. Та самая, с совместного обеда с Мадлен Туссен, где они обсудили несостоятельность Сюртэ, да и полиции в целом, в деле борьбы с наркотрафиком. По сути, чем больше они старались контролировать наркоторговлю, тем хуже становилось. Подобно путам, которые туже затягиваются, если встречают сопротивление.

И все-таки …

Он уставился на пламя в очаге, гипнотизирующее своим  плавным, почти текучим танцем, освобождающим сознание.

Предположим, стоит перестать сопротивляться? Предположим, стоит плыть по течению. Что тогда произойдет?

Он больше не видел пламени. По крайней мере, не того пламени, что в камине.

Он взглянул на салфетку.

Это смешно. Да просто невозможно.

Но они проигрывали войну, он это понимал. И все-таки они продолжали бороться, потому что сдаться было бы гораздо хуже. Сдаться было бы немыслимо.

А теперь...

Предположим …

Предположим.

Они сделали это. Сдались.

Он думал об Оноре. Мальчику от роду всего несколько месяцев. Если картели сейчас так могущественны, что же будет, когда ему исполнится тринадцать? Что будет твориться в школьных дворах, на улицах? К тому времени Гамашу будет глубоко за семьдесят, он будет на пенсии.

Гамаш подумал о своих внучках в Париже. О маленьких Флоранс и Зоре. Одна  дошкольница, вторая в яслях.

Словно какую-нибудь анимацию на канале History, он представил себе карту Европы, меняющую цвета областей, по мере продвижения по ним чумы, пробирающейся в их сторону. Ползущей, всепроникающей, приближающейся к его внучкам.

Ее не остановить. Она пересекает границы, ей они не страшны. Ни границы территорий, ни границы приличий. Ничто не остановит опиаты, попавшие на рынок.

Ничто.

Пепел, пепел. Мы все умрем.

И вот он наконец имеет возможность что-то сделать. Он шеф-суперинтендант Сюртэ-дю-Квебек. Но предпринять-то ничего нельзя. Перепробовано все. И закончилось ничем.

Вот разве что... Он еще раз взглянул на пламя.

Сожжем наши корабли.

Он снова надел очки и вернулся к записям. Он записывал, записывал.

Десятью минутами позже, подняв глаза, он понял, что Рейн-Мари сидит рядом с ним, придерживая рукой страницу открытой на коленях книги. Вместо того, чтобы читать, она смотрит в пространство. Гамаш догадывался, о чем она думает. Что чувствует. И что предстает перед ее мысленным взором.

Темная фигура в церковном погребе.

Он взял жену за руку. Ее рука была холодной.

 - Прости. Мне не нужно было так погружаться в работу.

 - Конечно же, ты должен работать. Со мной все в порядке.

 - А может даже ОТЛИЧНО?

Она засмеялась.

  - Именно.

Отвратительно. Тошнотворно. Лейкозно. Истерично. Чахоточно. Нудно. Омерзительно.

Их соседка Рут дала название своей новой книге стихов «У меня все ОТЛИЧНО». Было продано около пятидесяти экземпляров, в основном друзьям, способным оценить всю гениальность стихов и их правоту.

У Рут все было на самом деле ОТЛИЧНО. Как и у них.

 - Позвоню Мирне, - сказал Гамаш, поднимаясь и направляясь к телефону в кабинете, - Узнаю, в силе ли еще приглашение. Нам не помешает ни выпивка, ни компания.

 - А как же Жан-Ги и Изабель? - спросила Рейн-Мари.

 - Оставим им записку.

Уже в кабинете, Арман убрал салфетку и блокнот в стол и запер ящик. Запирал не от Рейн-Мари, Жана-Ги или Изабели. Он просто был осторожным человеком, на горьком опыте знающим, как случается непредвиденное. Было бы катастрофой, если бы его записи увидел тот, для кого они не предназначены. Прочел ты то, о чем Гамаш думает.

Перед тем, как задвинуть ящичек, он задумчиво побарабанил кончиками пальцев по обложке блокнота. Словно осторожно будил кого-то. Похлопал странную, возможно нелепую идею по плечику,  в надежде, что та обернется. А если обернется, то каким будет ее лицо? Это будет лицо чудовища? Или спасителя? Или обоих сразу?

Заперев ящик стола на ключ, он набрал телефонный номер.

 - Все в силе, - сообщил Арман жене, снимая ее пальто с вешалки у входа.

Тяжелый туман обернулся моросью, та превратилась в мокрый снег, а теперь и метель.

«Такой изменчивый мир, - подумал Гамаш. - Приспосабливайся к нему или умри».

*   *   *

Жан-Ги откинулся в кресле, снял очки и уставился на экран.

Вернувшись из Монреаля, он отправился в оперативный штаб, где поведал Изабель о своей беседе с сестрой Кати и об осмотре дома.

 - Не нашел ничего, кроме этого. - Он протянул ей фотографию.

 - Это тот, другой парень, Эдуар? - догадалась Лакост. - Который погиб?

 - Oui.

Юноша на фото был нестерпимо молод. Блондин с широкой улыбкой и сияющими глазами. Его тонкая загорелая рука обнимала Кати за плечи.

Остальные тоже улыбались. Юные. Всемогущие. Но ярче всех был Эдуар.

 - Вот как, - тихо заключила Лакост. Некоторое время молча рассматривала фотографию. - Представляю, что чувствовал Патрик.

 - Ты о чем?

 - О том, что Кати хранила эту старую фотографию. Фото из тех времен, когда они с Эдуаром были очень близки.

Более чем очевидно. Даже на старом фото ясно видна их связь.

 - Ну, в итоге победил Патрик, - заметил Бовуар. - А это фото для него как напоминание о победе. Может, фотографию хранит именно он?

 - Может быть.

Они вернулись к своим столам, и Бовуар, приступив к очередному поиску, выстучал что-то на клавиатуре. Выпрямился на кресле, дожидаясь ответа.

Вокруг щелкали клавишами и переговаривались по телефону другие агенты.

Изабель Лакост, сидя за столом в центре комнаты, закинув ноги на столешницу, грызла колпачок ручки и в задумчивости читала записи допросов.

Агент, вернувшийся из Кноультона, доложил, что в ресторане тогда был вечер steak-frites - стейков с картофелем, и официантка была настолько перегружена, что не заметила бы родную мать, приди та на ужин в тот вечер, не говоря уж о Патрике и Кати.

Оплаты по кредиткам не проходило, так что если они там были, то платили наличными. Странно, подумал Бовуар. Он уже не помнил, когда в последний раз платил за еду наличными.

Он повернулся к своему компьютеру. Бовуар понимал, что должен был получить у Лакост разрешение занять какой-нибудь стол. В конце концов, это совсем не его расследование. Нужно смириться с этим фактом. Он больше не является заместителем начальника отдела по расследованию убийств. Теперь он заместитель начальника всего Сюртэ в целом.

Жан-Ги решил для себя - в то время, как он не принадлежит ни к одному из подразделений, он принадлежит им всем в совокупности. Он был в достаточной степени реалистом, и понимал, что подобное мнение не разделяет в Сюртэ никто. Включая Гамаша.

Поэтому, пока она не выгонит его, он побудет здесь. И поможет чем сможет. Хочется того Лакост или нет.

Итак, он выбрал место, провозгласил его своим и остался там.

Ноутбук его был подключен к интернету. Здесь нет wi-fi. Но спутниковую тарелку прикрепили к шпилю церкви, и технические специалисты Сюртэ сигнал с нее усилили.

Не в силах больше бездействовать, Бовуар снял очки, бросил их на столешницу, поднялся и стал кружить по комнате. И думать, думать.

Вышагивая, он сцепил руки за спиной. И на каждый шаг слегка кивал головой. Получалась шагательная медитация, хотя Жан-Ги Бовуар отмахнулся бы от любого, даже самого подходящего, определения.  

В деле убийства Кати Эванс было много раздражающих факторов. Кобрадор. Мотив. Куда делся убийца.

Кобрадор ли совершил преступление, или он очередная жертва? В деревне ли до сих пор убийца? Может, прямо сейчас наслаждается пивом или горячим шоколадом у камина. Сидит в тепле. Свою работу он уже сделал.

Это основные вопросы, но чтобы добраться до ответов на них, нужно сначала разгрести кучу вопросов поменьше.

Например, откуда взялась бита?

Жан-Ги все еще не мог отделаться от мысли, что мадам Гамаша из-за шока, такого понятного в данной ситуации,  просто не заметила ее сразу.

В погребе было темно. А найденное тело само по себе вытеснило все остальное из поля зрения.

Это казалось ему гораздо правдоподобнее, чем исчезнувшая и снова появившаяся после обнаружения тела, бита.

Его рациональный, все контролирующий рассудок говорил ему, что это просто смешно.

Но его интуиция, усилившаяся и тем самым причиняющая некоторые неудобства Жану-Ги, заставляла сомневаться.

Он по опыту знал, что Рейн-Мари Гамаш, еще недавно заведовавшая архивами Национальных Библиотек и Архивов Квебека, не упускала ничего. Она была уравновешена. Она была проницательна. И она была достаточно великодушна, чтобы держать при себе основную часть замеченного.

Его интуиция говорила ему, что если бы в погребе была бита, Рейн-Мари увидела бы ее.

Между его рациональным мозгом и интуитивным «я» образовался комок. И застрял в горле.

Бовуар перестал кружить по комнате и направился прямиком  к лестнице в погреб. Остановившись у ограничительной ленты, он всмотрелся в темноту маленького помещения.

Почему убийца, если он забрал биту, просто не расколол ее и не сжег? Такое сложно провернуть в городе. А в деревне-то? У каждого в доме есть очаг. Чаще это дровяная печь, в которой орудие убийства превратится в пепел за считанные минуты.

Зачем биту вернули?

 - О чем задумался?

Жан-Ги вздрогнул.

  - Чтоб тебя, Изабель! - Схватившись за сердце, он поднял на нее глаза. - Я чуть не умер.

 - А я всегда говорила тебе, - продолжала она, склонившись к нему, чтобы никто больше не услышал, - слова пострашнее пули.

Бовуар, не желающий становиться жертвой слова, даже самого меткого, уставился на Изабель:

 - Я спросил сестру мадам Эванс о кобрадоре. Очевидно, она никогда раньше не слышала этого слова.

 - Думаю, тут как-то замешан Матео Биссонетт. Он единственный, кто знал о кобрадоре. Без объяснений Матео, кобрадор так и остался бы глупым персонажем в старом хэллоуинском наряде. Дартом Вейдером на деревенском лугу.

 - И все-таки, - задумчиво сказал Бовуар. - До меня не доходит. Какой убийца, если он конечно не из книжки комиксов, станет наряжаться в костюмы и дефилировать в них на публике? На публике! - подчеркнул он. - Привлекать к себе внимание. А потом убивать намеченную жертву?

 - Но именно так он и поступил, - сказала Лакост. - Вот только, может быть, кобрадор не имеет отношения к убийству.

 - Что ты имеешь в виду?

 - Предположим, он появился для устрашения кого-то совершенно другого? Целью его является воззвать к совести, так? Он не убийца. Но кто-то использовал эту ситуацию как шанс убить Кати Эванс.

 - И тем самым свалил вину на кобрадора, - догадался Бовуар. - Но это означает, что тот, кто был в костюме, тоже мертв.  

 - Или мертв, или напуган до смерти и в бегах, - заключила Лакост. - Понимает, что он - основной подозреваемый.

 - Или следующий подозреваемый. Когда ты ждешь отчет по анализу ДНК на костюме?

 - Я поставила его в приоритет, но костюм попал в лабораторию лишь пару часов назад.

Бовуар кивнул. Они брали ДНК-пробы у всех, кого опрашивали, никто от процедуры не отказался. Эти образцы могут многое рассказать. Или ничего не расскажут. Чего он больше всего хотел, так это узнать, кто был в костюме сразу перед тем, как его надели на мадам Эванс. Хотя личность эта, может быть, давно покинула как деревню, так, возможно, и этот мир.

 - Я тут пробежалась по записям допросов, которые проводились сегодня днем, - начала Лакост. - Не нашла ничего полезного. Почти никто из деревенских ее не знал, а те, кто знал, такие, как Лея Ру и Матео Биссонетт, не могут вспомнить ничего, что бы она могла скрывать.

 - Они могут лгать, - заметил Бовуар.

 - Да что ты?! - картинно удивилась Лакост. - Ее сестра рассказала тебе про аборт, но что-то я не могу представить себе никого, кто мог бы ее за это убить. А ты?

 - Да мало ли сумасшедших, - отмахнулся Бовуар. - Нет. Мы до сих пор не обнаружили ничего в ее прошлом, что могло бы привлечь кобрадора.

 - Так может быть, он приходил не ради нее? - повторила Лакост. - Есть же вероятность, что он появился из-за кого-то другого. В деревне двое новеньких. Антон Лебрен, мойщик посуды в бистро. И Жаклин Марку…

 - Кондитер, - закончил за нее Бовуар.

Изабель совсем не удивило, что мужчина с «растущей интуицией» знает женщину, пекущую эклеры.

 - Насколько нам известно, перед тем, как приехать сюда, они работали вместе. Их нанимало одно семейство.

 - А как так получилось, что они закончили как мойщик посуды и помощница в пекарне? Их уволили?

 - Семья переехала, - сказала Лакост, сверившись с записями. - И что занятно - ни Антон, ни Жаклин не желают говорить о своем бывшем нанимателе. Повторяют, что подписали документ о неразглашении. Оба кажутся запуганными своим бывшим боссом. Боятся судебного преследования. Пришлось объяснить им, что расследование убийства отменяет любые соглашения о конфиденциальности, и что меня не интересует, что ели их наниматели или с кем они спали. Мне нужны всего лишь их имена, для подтверждения истории о найме.

 - Упорствуют? - удивился Бовуар. - Кажется, это уже за гранью обычного страха. Они так запуганы? А кто их наниматель?

Лакост прокрутила экран вниз.

 - Руисы. Антонио и Мария Селеста.

Бовуар замер. Как охотник в засаде, услышавший треск веток.

Антонио и Мария Селеста Руисы.

 - Ты говоришь, они переехали? - переспросил Бовуар. - И куда же?

 - Вернулись домой. В Испанию.

 - Ха, - слабо выдохнул Бовуар.

 - В Барселону, - добавила Лакост, заметив его реакцию.

 - Может это совпадение, - задумчиво проговорил Бовуар. - Должно быть, совпадение. Не понимаю, как это связать…

Он оставался задумчив и неподвижен. Боялся спугнуть догадку.

Испания. Родина кобрадора. Именно там их было больше всего. Современных версий в цилиндрах. А в последнее время появился и оригинальный вариант - Совесть.

 - Они ничего не говорили про кобрадора? Руис никогда про него не упоминал?

 - Насчет кобрадора я спрашивала, но оба отрицают, что им что-либо известно, - сказала Лакост.

 - А этот Антонио Руис, он чем занимается? - спросил Бовуар.

 - Они не сказали.

Бовуар разозлился.

 - Да ладно!  Даже этого они не сказали?

 - Ну, это же легко можно узнать самим, - пожала плечами Лакост. - Должно быть, какой-нибудь бизнесмен.

 - Возможно, - проговорил Бовуар. - Бизнесмены - основная цель испанских кобрадоров в цилиндрах.  Руис должен был о них знать, даже если сам не был ни разу их целью, наверняка он встречал людей, которые преследовались кобрадорами. И уж точно видел кобрадоров на улицах.

 - Или читал про них в газетах, - согласилась Лакост. - Наверняка, он читал розовую газету* (* возможно речь идет о Financial Times). Думаешь, он говорил об этом, а Антон с Жаклин подслушали?

 - Думаю, такое возможно. И все же, - задумчиво сказал Бовуар, - Отсюда слишком далеко до убийства мадам Эванс.

Лакост кивнула. Иногда ей казалось, что убийство схоже с переходом Ганнибала через Альпы. Как человек может совершить путь отсюда до убийства? От момента, когда он расстроен, когда ему больно, когда он зол, и даже когда уже замышляет месть, до момента, когда он отнимает у кого-то жизнь.

Как у них получилось дойти от семьи, наслаждающейся воскресным ужином и обсуждающей  странный феномен, имеющий место в Испании, до погреба в Квебеке, где свалены в угол безжизненные останки?

Но именно это произошло. Альпы перейдены.

И, как внушал Гамаш каждому из своих агентов, когда те вливались в ряды убойного -  убийство неизменно трагично и почти всегда примитивно. И зачастую, именно они сами усложняют ситуацию.

А нынешнее убийство?  Словно ты потерялся где-то в тумане. И каков же простой ответ?

 - Дай-ка я позвоню в Гражданскую Гвардию Испании, - предложил Бовуар. - Узнаю, есть ли у них что-то на Антонио Руиса.

 - Хорошо. - Лакост вернулась к своему ноутбуку, но когда заметила, что Бовуар не двинулся с места, снова повернулась к нему.  - Что-то еще?

 - Полагаю, да.

Бовуар направился к своему столу, и вернулся оттуда уже с ноутбуком.

 - Возьму вот это.

*   *   *

 - Мы наверху! - Голос Мирны прокатился вниз по лестнице прямо в книжную лавку.

Она расслышала перезвон колокольчика от двери и шаги на лестнице к мансарде.

Клара уже налила красного вина для Рейн-Мари и скотча для Армана.

 - Боже, какой холод, - пожаловалась Рейн-Мари, стряхивая ледяные сосульки с пальто, прежде чем повесить его на вешалку. - Merci.

Она приняла бокал у Клары и пошла вслед за остальными в гостиную. Мирна предложила гостям кресла рядом с камином, а сами они с Кларой расположились на диване напротив.

 - Ладно, - начала Клара, взгромоздив ноги на банкетку. - Выпивку вы получили. Долг платежом красен. Выпивка в обмен на информацию.

Сделав глоток скотча, Арман вздохнул.

 - Изабель все еще опрашивает народ, - сказал он. - С вами уже побеседовали, верно?

Обе подруги согласно кивнули.

 - Но, боюсь, мы не сильно помогли следствию, - созналась Клара. - По крайней мере, я. Я же ничего не видела. Не видела, как Кати туда зашла, не видела, как кобрадор за ней последовал.

 - Как вам показалась Кати в этот раз, в этот приезд? - спросил Арман.

 - Да как обычно, - ответила Мирна. - Может быть, чуть рассеяна, но скорее всего это мое воображение, учитывая случившееся.

 - Ну же, Арман! - настаивала Клара. - Расскажи хоть что-нибудь. Это же не просто любопытство, пойми. Тут у нас убийство, и, если четно, мне страшно.

 - Да, я понимаю, - сказал Арман. - Это одна из причин, по которой я сейчас здесь. Я не могу рассказать вам многого, отчасти потому, что нам многое не известно. Но могу сказать, что убили Кати Эванс не случайно.

 - Что ты имеешь в виду? - спросила Мирна. - Что она и была целью с самого начала? Это сделал кобрадор?  Должно быть, он.

 - Похоже, что так, - согласился Арман, стараясь понять, заметили ли они его оговорку.

 - Но зачем было играть с ней в игры? - возмутилась Клара. - Это так жестоко.

 - Из того, что ты нам рассказывал, истинные кобрадоры не проявляли жестокости, - заметила Мирна. - Они практически бездействовали.  Просто совершали акт гражданского неповиновения.

 - Это не первый случай, когда что-то хорошее изменяется на противоположное, согласно изменившимся условиям, - заметила Рейн-Мари.

 - И все же, вспомните, что на самом деле делал кобрадор, - напомнила Клара. - Он два дня просто стоял. Никому не причинил зла.

 - Пока не убил Кати, - вклинилась Мирна. Но тут же покачала головой. - Все равно не срастается. Если ты желаешь кого-то запугать, зачем делать это при помощи какого-то призрачного испанского феномена, о котором никто не ведает? Да, к тому же, декларирующего на протяжении веков отказ от насилия.

Арман закивал - они снова вернулись к этой теме. Если уж чем и славились кобрадоры, то экстраординарной храбростью.

 - Он не делал ничего дурного, - сказала Клара, - а мы его возненавидели.

 - Вы встали на его защиту, - напомнил Арман. - Когда на него напали.

 - Нам не хотелось, чтобы его убили, - сказала Мирна. - Но Клара права. Мы хотели, чтобы он исчез. Ты тоже этого хотел, я думаю.

Арман медленно кивнул. Это правда. Кобрадор был чем-то чуждым, нежданным, нежеланным. Он играл не по правилам цивилизованного общества.

Его появление вытащило на свет неудобные, неприятные вопросы. Может быть даже некую правду.

 - Ты права, - признался Арман. - Но не будем его романтизировать. Очень велик шанс, что он убил Кати Эванс.

 - А может…  - начала Клара, но остановилась.

 - Продолжай, - скомандовала Мирна. - Скажи это.

 - Может она это заслужила? Простите. Я сказала ужасную вещь. Никто подобного не заслуживает.

 - Конечно нет, - согласилась Рейн-Мари. - Но мы понимаем, о чем ты. Возможно, Кати Эванс совершила что-то такое, что повлекло последствия.

 - Должно быть, так, - проговорила Мирна. - Если все, что ты сказал, правда. О том, что кобрадор это воплощение совести.

 - Но совесть не убивает, - возмутилась Клара. - Разве нет?

 - Конечно, убивает, - возразила Мирна. - Чтобы остановить большее зло.

 - Поэтому убийство иногда оправдано? - поинтересовалась Рейн-Мари.

 - Не оправдано, но объяснимо, - ответила Мирна, заполняя своим ответом пустоту. - Даже зверства. Объяснение нам может не понравиться, но мы не можем этого отрицать. Взять, к примеру, Нюрнберг. Почему случился холокост?

 - Потому что потерявшим ориентиры, дорвавшимся до власти лидерам понадобился общий враг, - сказала Клара.

 - Нет, - возразила Мирна. - Это случилось, потому что их никто не остановил. Слишком мало людей решилось противостоять этому злу, да и те раздумывали слишком долго. А все почему?

 - Из-за страха? - спросила Клара.

 - Отчасти да. А отчасти это было запрограммировано. Уважаемые граждане Германии видели, как повсеместно жестоко обращаются с теми, кого они считали чужаками – с евреями, цыганами, геями. Такое поведение стало нормой и приветствовалось. Никто не говорил им, что происходящее дурно. Фактически, им говорилось обратное.

 - Да никто и не должен был им ничего говорить, - бросила Рейн-Мари.

 - Мирна права, - сказал Арман, молчавший до этого. - То, что она описала, мы наблюдаем каждый день. Я видел это в академии Сюртэ. Я видел это в жестокости самого Сюртэ. Мы наблюдали это, когда к власти пришли бандиты. Это стало частью культуры учреждений, семей, этнических групп, страны. Это стало не просто приемлемым, но ожидаемым. Проходило под аплодисменты.

 - Но это же разновидность подмены совести, - заметила Рейн-Мари. - Что-то, что выглядит правильным, а на самом деле плохо. Никто с чистой совестью не поддержит подобное.

 - А я вот сомневаюсь, так ли это, - сказала Мирна. - Известно, что проводился один эксперимент, по сути, тест. Его придумали в ответ на суд над нацистами, для их защиты и объяснения, что их совесть была чиста. Мол, шла война, и они поступали, как им приказывали. На этом строилась защита Эйхмана, когда его поймали, годы спустя. Общественность была в ярости, говорилось, что ни один нормальный человек не совершил бы того, что делали нацисты, и ни одно цивилизованное сообщество никогда бы не позволило подобному произойти. Вот тогда социологами был проведен этот тест.

 - Погоди, - прервала ее Клара. - Прежде чем ты о нем нам расскажешь, мне нужно выпить. Кто-нибудь еще будет?

 - Позволь мне, - поднялся Арман.

Они с Мирной унесли бокалы на кухню и заново наполнили их вином.

 - А себе ничего? - спросила Мирна, предложив ему Гленфиддик.* (*сорт виски)

 - Non, merci. Мне сегодня еще нужно поработать. Это исследование, о котором ты говоришь - эксперимент Мильграма в Йелле?

 - Да, - Мирна оглянулась на Рейн-Мари и Клару, тихо разговаривающих у камина. - Они бы это сделали, как думаешь?

 - Вопрос, скорее в том, сделала бы это ты? Или я?

 - А ответ?

 - Может быть, мы делаем это прямо сейчас, просто не отдаем себе отчета, - ответил Гамаш, подумав о блокноте, запертом в ящике стола в его кабинете. И о том, что содержит этот блокнот. И о том, что Гамаш задумал.

Но, не в пример нацистам, он не просто следует приказам. Он приказы отдает.

Почти наверняка погибнут сотни, а может быть тысячи.

Сможет ли он оправдаться?

Глава 26

Изабель Лакост придвинулась к ноутбуку.

Флуоресцентные лампы подвала церкви не были снисходительны к экрану компьютера. Впрочем, как и к лицу, которое в этом экране отражалось.

«Когда я успела так постареть, - подумала женщина. - Когда стала такой напуганной, такой позеленевшей?».

Загрузка фотографии, которую ожидал Бовуар, наконец завершилась, и он направился со своим ноутбуком к столу Лакост. Сел рядом.

На экран он не смотрел. Слишком хорошо знал, что там увидит.

Он посмотрел на Изабель.

Та, упершись локтем о столешницу, наманекюренными пальцами выстукивала на губах ритм. Не отрывала взгляда от экрана. От женщины на экране.

 - Это не мадам Эванс, - наконец заключила она.

 - Нет. Это фото сделали полтора года назад, в Питтсбурге. Я искал информацию о Кати Эванс. Она соответствует тому, что о ней говорят. Подающий надежды архитектор. Защитила диссертацию на тему строительства стеклянных домов. Адаптировала их к суровому климату, таком, как наш. Как нам известно, окончила Университет Монреаля.

 - Там все они и встретились.

 - Oui. Но одно лето, после окончания школы и перед поступлением в университет, она провела в университете Карнеги - Меллона.

 - В Питтсбурге, - кивнула Лакост, снова посмотрев на экран.

Фото было одновременно и банальным, и отвратительным. Возможно, из-за абсолютной нормальности девяноста процентов изображения и ужасающих десяти.

 - Месье Гамаш попросил меня пару дней назад провести исследование на тему кобрадора, как раз, когда тот появился в деревне. И среди прочего, я обнаружил это фото.

Лакост оказалась права. На фото не Кати Эванс, хотя женщина на экране была того же возраста - чуть за тридцать. Хорошо одета. Руководящий работник. Идет на работу, или домой. Торопится, как и все вокруг.

Обыденный сюжет на любой из улиц в час пик.

Но что-то привлекло взгляд женщины. Она только что это заметила.

Изабель ощутила, как кровь стынет в жилах.

Выражение на лице женщины ничем не отличалось от выражений лиц окружающих. Но выражение глаз начинало меняться. В них появился тот ужас, что возникает в глазах испуганной лошади перед тем, как та понесет.

Вот он, на самом краешке фотографии. На само краю ее периферического зрения. Только что вышел на ее орбиту. Кобрадор.

Река вечно занятых обывателей, уставившихся в экраны смартфонов, текла мимо, а посреди этой реки черной скалой возвышался призрак, явившийся из забытых времен.

И смотрел.

Женщина еще не понимала природы этого явления, но точно знала, что он тут по ее душу.

 - И кто она?

 - Коллин Симпсон. Владелица сети детских садов. Ее обвиняли в злоупотреблении, но оправдали.

Лакост кивнула. Естественно, женщину оправдали. Если бы ее признали виновной, в кобрадоре не было бы необходимости.

 - Кое-кто не верил в ее невиновность, - выговорила Лакост.

 - Ну, ее оправдали технически, из-за нарушения процедуры, - заметил Бовуар. - Один из полицейских облажался.

Этот страх знаком любому следователю. Совершишь ошибку, и хищник снова на свободе, среди беззащитных жертв.

Лакост снова развернулась к экрану. Чудовище претерпело изменения. Теперь им был не кобрадор. Теперь им стала хорошо одетая женщина, такая же, как большинство окружавших ее пешеходов.

Лакост перевела взгляд на опустевший погреб.

Думаешь, Кати Эванс была с ней знакома? - спросила Лакост. - И, может быть, они встречались в Карнеги-Меллоне?

 - Это всего лишь догадка, - Бовуар развел руками, мол, попытка - не пытка. - Если мадам Эванс знала эту женщину, есть вероятность, что кобрадор приходил за ними обоими. Сначала за одной, потом за другой.

 - Посмотрим, что ты накопаешь.

 - Oui, патрон.

Шеф-инспектор Изабель Лакост вернулась к ноутбуку и протоколам опросов, проведенных за день. Открыв очередной файл, она тихо простонала.

Рут Зардо.

Изабель захлопнула крышку ноутбука. Опрашивать старую умалишённую поэтессу было тяжело. Перечитывать протокол с ее ответами было и того тяжелее, даже для главы убойного. Да и не было там ничего важного. Усевшись удобнее и подвинув к себе кофе, Лакост перешла к следующему файлу.

 - О, merde, - вздохнула она, закрыла файл и, улыбнувшись своим мыслям, вернулась к протоколу опроса Рут Зардо.

Рут определенно упоминала о чем-то знакомом.

*   *   *

Клара и Рейн-Мари увлеченно беседовали, пока Арман с Мирной ходили за вином и хлебом для сырных бутербродов.

А, merci, - поблагодарила Рейн-Мари, потянувшись за принесенным хлебом.

 - О чем вы разговаривали? - поинтересовалась Мирна. - О нацистах?

 - О Пиноккио, - ответила ей Клара.

 - Ну конечно. - Мирна повернулась к Арману. - Вижу, мы как раз вовремя, чтобы поднять тему про начальную школу.

 - Разговаривая о нацистах? - удивилась Клара. - Это не подъем, это спуск.

 - Нет, если поговорим об эксперименте, - сказала Мирна.- Защита Эйхмана основывалась на том, что он просто следовал приказам,  правильно?

Обе дамы кивнули. Они об этом слышали. То была классическая линия защиты для тех, кого нельзя оправдать.

 - Обвинители и представители общественности заявили, что это абсурд. Что любой порядочный человек отказался бы участвовать в холокосте. Это на долгое время стало темой для разговоров в кулуарах и на коктейльных вечеринках - разве человек порядочный не отказался бы? Именно на этот вопрос и должен был ответить эксперимент.

 - Но как вообще можно проверить вещи подобного рода? - удивилась Рейн-Мари.

 - Что ж, некоторые детали я подзабыла, но суть в том, что исследуемого помещали в комнате с двумя другими лицами. Одного из них представляли как руководителя эксперимента. Ученого. Весьма опытного и уважаемого. Целью эксперимента, говорили испытуемому, станет попытка заставить третьего участника эксперимента быстрее обучаться. Исследуемого уверяли, что результаты эксперимента пойдут на пользу не только третьему человеку - обучаемому. Но и принесут неоценимую пользу обществу.  

Арман откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу и уставился на огонь в камине. Голос Мирны действовал на нихумиротворяюще. История ее звучала как сказка на ночь, хотя, понимал Арман,  это скорее была сказка братьев Гримм, а не Алана Милна.

 - Далее, обучаемого привязывали к стулу, - продолжала Мирна.

 - Привязывали? - переспросила Рейн-Мари.

 - Да. Исследуемому объясняли, что кое-кто из обучаемых намеревался покинуть стул и прервать эксперимент, когда начинались сложности, поэтому теперь их привязывают. Это что-то вроде ремня безопасности в автомобиле, просто слегка сдерживающие путы. Обучаемым платят за участие в эксперименте, объясняли они, поэтому нужно довести дело до конца.

Мирна обвела взглядом компанию, дабы убедиться, что ее внимательно слушают. Рейн-Мари и Клара покивали. До сих пор - хотя описывались не совсем обычные вещи - не происходило ничего из ряда вон выходящего.

Пока они могли бы согласиться со всеми условиями. Но это пока.

 - Исследуемому сообщали,  что за каждый неправильный ответ,  данный  обучаемым, он - исследуемый - должен ударить того небольшим разрядом электрического тока.

 - Как в невидимом поводке у собаки, - вспомнила Клара. - Легкий удар током - и собака знает, что границу пересекать нельзя.

 - Верно. Мы применяем такое постоянно. Аверсивная терапия, - согласилась Мирна.  - Далее, чего не знает исследуемый, так это того, что и ученый, и обучаемый заодно.

 - Нет никакого электрошока? - спросила Рейн-Мари.

 - Нет. Обучаемый - актер. Он просто притворяется, что получил разряд. Первый раз, когда он дает неправильный ответ,  удар легкий, и исследуемый легко соглашается продолжить эксперимент. Но сила тока увеличивается с каждым последующим неправильным ответом. По мере продолжения эксперимента неправильных ответов становится все больше и все хуже чувствует себя обучаемый. Электрошок причиняет ему, по всей видимости, настоящую боль. Он просит завершить эксперимент, но руководитель уверяет, что это невозможно и эксперимент продолжается.

 - Это его огорчает? - спросила Клара. - Исследуемого, имею я в виду.

 - А вот это интересный вопрос, - тихо сказала Мирна. - Насколько я помню, он обычно смущается, ему не по себе, но ученый его убеждает, что не он первый, через это многие прошли, так что и он сможет.

 - И он продолжает? - удивилась Клара.

 - Да. Наконец, обучаемый начинает плакать и умолять, визжать и вырываться из пут. Ученый отдает приказ еще раз ударить обучаемого током. Этот удар, понимает исследуемый, может оказаться мучительным. И даже смертельным. Ученый уверяет его, что они не делают ничего дурного. Напоминает, что куча народу перед ними прошла через это.

В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь треском дров в камине.

 - И он продолжает, - тихо закончила Мирна.

Рейн-Мари и Клара смотрели на нее, не отрываясь. Позабыв о вине и сыре. Исчез очаг. Уютный лофт домика в красивой деревеньке сменился на стерильный бункер, в котором находились ученый, обучаемый и исследуемый. И отвратительная правда.

 - Но такое делали всего раз, верно же? - с надеждой спросила Клара.

 - Нет, - ответила Мирна. - Они проводили эксперимент сотни раз. Не все исследуемые перешли критическую черту, но большинство. Больше, чем мы могли предположить.

 - И чем надеялись, - добавила Рейн-Мари.

 - Они просто следовали приказам, - повторила Клара. Она повернулась к Рейн-Мари. - Ты бы решилась нанести тот, последний удар?

 - Спроси ты меня пять минут назад, я бы с уверенностью сказала нет. Но сейчас… - Она вздохнула. - Не уверена.

Арман кивнул. Ужасное признание. Но на него требуется храбрость. Признать, значит сделать первый шаг к несовершению ошибки.

Заглянуть в глаза чудовищу. Узнать его. Понять, что нет никакого гнусного меньшинства. Что нет никаких «они». А есть мы.  

Суд над Эйхманом стал одним из ужасов Нюренбергского процесса. Практически преданным забвению в наши дни.

Зло банально.

Нет никаких безумцев с пеной у рта. Есть лишь сознательные мы.

 - «Пусть совесть будет твоим вожатым», - тонким голоском пропела Клара, слова эти повисли в воздухе и словно сгорели в огне камина. - Не так-то это просто, оказывается.

 - А почему вы говорили про Пиноккио? - поинтересовался Арман.

Он подозревал, что речь шла не только о ежевечернем ритуале чтения сказки Оноре.

 - Ой, это такая глупость, - начала Рейн-Мари. - Особенно сейчас, после того, о чем мы только что говорили. Не обращай внимания.

 - Нет, а все-таки? - настаивал Арман.

Рейн-Мари посмотрела на Клару, та вскинула бровь.

 - Рассказывай, - решила Клара, и получила от Рейн-Мари взгляд «ну спасибо тебе огромное».

 - Помните, почему Пиноккио не мог стать настоящим мальчиком? - Рейн-Мари задала вопрос Арману и Мирне.

 - Потому что был сделан из дерева? - предположила Мирна.

 - И это тоже, - согласилась Рейн-Мари. - Но основное, что мешало ему стать человеком -  отсутствие совести. Ее роль в фильме играл сверчок Джимини Крикет. Учил отличать добро от зла.

 - Крикет это кобрадор, - вступила в разговор Клара. - Поющая и танцующая его разновидность, но тем не менее.

 - Есть большая разница между хилой совестью, совестью, которая выбрала неправильное направление, - заметил Арман, - и отсутствием совести как таковой.

 - Знаете, как психологи называют явление отсутствия у пациента совести? - спросила Мирна.

 - Антисоциальное расстройство личности? - выказала знание Рейн-Мари.

 - Умная ты задница! - восхитилась Мирна. - Окей, да, официально. А неофициально мы называем такого человека психопатом.

 - Ты же не хочешь сказать, что Пиноккио был психопатом? - спросила Рейн-Мари. Обернулась к Арману. - Надо бы внести поправки в список вечернего чтения для Рэй-Рэя.

 - Но эти сцены наверняка не вошли в фильм, - успокоила Клара. - Там, где Пиноккио вырезает деревенских жителей. Интересно, что бы Джимини пел в этой сцене?

 - Видите, в этом-то и проблема, - проговорила Мирна. - Мы привыкли к киношным версиям психопатов. Те поголовно явно чокнутые. Но большинство психопатов умны. Иначе нельзя - им приходится притворяться нормальными людьми. Как притвориться заботливым, когда не чувствуешь ничего кроме злости и всепоглощающей, бескрайней веры в то, что тебе все должны? Что тебя обидели. Поэтому психопаты добиваются желаемого посредством манипулирования.  Большинству из них не требуется прибегать к насилию.

 - Мы все когда-то кем-то манипулируем, - заявил Арман. - Мы можем этого не замечать, но так и есть.

Он указал на вино, посредством которого Мирна заманила их всех к себе. Мирна вскинула свой бокал в знак согласия. И без тени раскаянья.

 - Большинство из нас стремится к открытости, прозрачности, но вы никогда не рассмотрите, что внутри психопата, - заявила она. - Он виртуозно притворяется. Ему хочется верить и доверять. Его даже хочется полюбить. В этом его основной талант. Убедить всех, что его точка зрения верна и законна, в то время как все говорит об обратном. Таким был Яго. Это своего рода магия.

 - Окей, я запуталась, - выдала Клара. - Кто из них психопат - кобрадор или Кати Эванс?

Все посмотрели на Армана, тот всплеснул руками:

 - Если б я мог вам ответить.

Он уже начал подумывать, что в данном преступлении не настолько узкий круг подозреваемых. Кобрадор, Кати Эванс…  Возможно, есть некто третий, манипулировавший двумя оставшимися.

А теперь манипулировавший и следователями.

Это значит, что в деревне есть кто-то, кто выглядит как человек, но таковым не является.

Глава 27

Молоток грохнул с такой силой,  что некоторые из зрителей подпрыгнули на своих местах.

Кое-кто из них дремал, борясь с навалившейся апатией, вызванной небывалой жарой.

Большинство, однако, справилось с дремотой, желая услышать, что шеф-суперинтендант скажет дальше.

И как поступит при этом Генеральный прокурор.

Для зрителей все выглядело, как битва умов. Выпад, отражение удара, ответный выпад. Атака.

Но для судьи Кориво, сидевшей близко и видевшей то, что было недоступно остальным, происходящее перестало выглядеть битвой и превратилось в эстафету. Один человек пасовал другому, тот возвращал подачу.

Словно они по очереди несли, перекидывая друг другу на плечи, тяжелую ношу.

Они друг друга терпеть не могут, знала судья. Это было очевидно с самого начала. Между ними не просто шуточная вражда, а вполне искренняя нелюбовь. Таким образом, что бы ни происходило сейчас на их глазах, оно смогло пересилить вражду.

И даже - она это уже поняла - может изменить ход судебного процесса.

С нее хватит!

 - Заседание откладывается на день, - провозгласила она. - Вернемся к этому завтра утром, к восьми. - По залу прокатился недовольный рокот, уж слишком ранним был назначенный час для заседания. - Пока не так жарко.

Это объяснение встретили с понимание, и когда судья поднялась со своего места, ей закивали в знак одобрения.

 - Господа, - обратилась судья к Гамашу и Залмановицу. - Жду вас обоих у себя в офисе.

 - Хорошо, ваша честь, - ответили оба, и слегка поклонились, когда она выходила.

 - О, господи, - проговорил Залмановиц, сев, наконец, и промокнув мокрое от пота лицо. Подняв глаза на стоявшего в ожидании Гамаша, он добавил: - Извини. Облажался.

 - Это может быть даже хорошо, - ответил Гамаш.

 - Верно. - Генпрокурор засунул документы в портфель. - Несколько лет в тюрьме - просто отпуск, так мне необходимый. Я подумывал о доме престарелых в Аризоне, но так я тоже переквалифицируюсь. Интересно, есть у них в тюрьме курсы иностранных языков. Всегда хотел выучить итальянский. - Он глянул на Гамаша. - Тебе не кажется верхом иронии, что мы окажемся в каталажке благодаря Ганди?

Шеф-суперинтендант Гамаш улыбнулся. Улыбка оказалась слабой и натянутой.

 - Ты не сделал ничего дурного, - сказал он. - Ложные показания давал я.

 - А я тебе позволил. Зная правду, не уличил тебя во лжи. Это делает меня соучастником. Мы оба это знаем. И боюсь, она тоже это знает. Может, не в деталях, но что-то она определенно пронюхала.

Залмановиц вернулся к упихиванию бумаг в портфель, потом, подняв голову, увидел, как Гамаш обозревает опустевший зал суда.

Впрочем, один человек там все же присутствовал.

Жан-Ги Бовуар неуверенно помахал Гамашу.

Он поторопился вернуться во Дворец правосудия, чтобы сообщить Гамашу о новостях от Туссен. Но теперь, оказавшись здесь, не знал, как быть. Между двумя мужчинами пролегла пропасть, там, где когда-то были доверие, близость и дружба. Все растворилось в пустоте из-за единственного шага. Простого шага - Бовуар покинул зал суда. Неспособный быть свидетелем, не желающий видеть, как Арман Гамаш предает все, во что верил.

Гамаш сделал это, отринув сомнения. А Бовуар сбежал.

 - А вот и он, - буркнул Залмановиц. - Сбежавший.

Гамаш в сердцах развернулся к нему.

  - Жан-Ги Бовуар оставался со мной рядом в таких переделках, какие тебе представить будет сложно!

 - А сегодня - исключение?

Жестоко с его стороны, понимал Залмановиц. Это как провернуть нож в ране. Зато правда. Сегодня не тот день, не то время, чтобы избегать смотреть неприятным фактам в лицо. Кроме того, он вымотан жарой, он устал, да еще грядет выговор от судьи.

Барри Залмановиц находился не в самом лучшем настроении.

 - Джентльмены. - У открытой двери появился судебный клерк. - Судья Кориво желает видеть вас у себя.

Королевский прокурор вздохнул, поднял свой распухший от бумаг портфель, и в который раз утерев потное лицо, засунул мокрый платок в карман и направился к двери. Виновный должен быть осужден.

Но шеф-суперинтендант Гамаш с места не сдвинулся.  Очевидно, пока не решил, что важнее - сообщение Бовуара или приглашение судьи Кориво.

Гамаш помедлил и обратился к клерку.

 - Присоединюсь к вам через минуту.

 - Сию секунду же, monsieur, - настаивал тот.

 - Минуту, - повторил Гамаш. - S’ilvousplaît.

Повернувшись к двери спиной, он направился к Бовуару.

Барри Залмановиц остановился. Стал ждать, стараясь не обращать внимания на все возрастающую досаду на лице судебного клерка.

Ох, вот же черт, подумал он, снова опуская портфель. Куда уж хуже, казалось бы?

Еще и обвинение в неуважении к суду, помимо всего прочего. Еще пара месяцев к сроку.  Еще один шанс выучить причастия прошедшего времени в итальянском.

«Parlato, - зашептал он, наблюдая, как Гамаш шагает к Бовуару. - Amato».

Да, решил Залмановиц. Так многому нужно научиться.

 - Патрон, - начал Бовуар. Резко, сухо. Как любой другой агент, рапортующий вышестоящему начальству.

Ничего не произошло, повторял себе Бовуар. Ничего из ряда вон не произошло. Ничего не изменилось.

 - Жан-Ги, - проговорил Гамаш.

Арман смотрел в такое знакомое лицо. Но видел стену, которую возвел между ними Бовуар. Не из камня. Не из дерева. Цельнометаллическую стену. Без всяких строителей. Без заклепок, без швов. Нерушимую.

Давно Бовуар не прибегал к ее защите. По факту, Гамаш уже несколько лет не испытывал ее воздействие на себе.

Он знал достаточно, чтобы не пытаться преодолеть эту преграду. Барьер был непреодолим. Но это не только защита. Это и тюрьма. И запер себя в этих стенах прекрасный человек. И прятался он не столько от Гамаша, сколько от себя самого.

В этих стенах Жан-Ги прятал врага, живущего внутри себя.

 - Я только что говорил с суперинтендантом Туссен, - сообщил Бовуар. - Поэтому я уходил.

Гамаш смотрел ему в глаза. Не произнес ни слова.

 - Все, как мы и думали, - продолжал Бовуар, и запнулся под пристальным взглядом, но потом взял себя в руки. Когда он снова заговорил, его голос звучал по-деловому. - Груз фентанила пересек границу.

 - Там, где мы и ожидали?

 - Именно там, - подтвердил Бовуар. - Наши осведомители наблюдали за ним.

 - А УБН* (*управление по борьбе с наркотиками)?

 - Ничего не знает. Сейчас уже и мы потеряли след. Следуя вашим инструкциям.

Жан-Ги понятия не имел, зачем он произнес эту последнюю фразу. Ну, разве что кроме детского желания причинить боль. Просверлить дыру в доме, построенном этим человеком, что уж точно гораздо хуже всего, что он сам когда-либо творил.

Бовуар был уверен, что давно перерос детские заскоки, но, очевидно, это было не так. Детскость вернулась, укоренилась и стала еще сильнее, чем раньше. Он приготовился защищаться, надеясь, что ответ будет не менее жесток.  Это оправдало бы его злой выпад.

Он ждал острого словца.

Но ответом ему было молчание.

Взгляд, просил Бовуар. Почти умолял. Всего один самодовольный, убийственный взгляд. Что-то. Хоть что-нибудь! Ничего... Лишь эти задумчивые глаза, смотрящие почти с нежностью.

 - Мы этого ожидали, - снова заговорил Бовуар. - Но случилось и кое-что неожиданное.

 - Продолжай, - попросил Гамаш.

 - Они перевезли через границу не всё. Оставили после себя немного фентанила. Чтобы продать его здесь.

Вот теперь последовала реакция. Глаза шефа-суперинтенданта Гамаша расширились:

 - Сколько?

 - Около десяти кило. Их след мы тоже потеряли.

Не говори этого, приказал себе Бовуар. Нет необходимости такое говорить.

 - Конечно же. - Все же произнес он.

Гамаш сжался и резко выдохнул, когда еще один удар попал точно под дых.

 - Конечно же, - прошептал он. И медленно осел на скамейку для публики.

Он сидел и подсчитывал в уме. Согласно полученной им статистике, от килограмма фентанила умрет, по меньшей мере, пятьдесят человек. Остальное сосчитать не сложно.

Семьдесят килограмм фентанила сейчас в Штатах.

Более трех тысяч смертей.

А в Квебеке? Пять сотен ныне живущих умрут. Потому что он решил действовать именно так. Точнее, не действовать вовсе. Но, скорее всего, смертей будет куда больше. Смертей, санкционированных лично им, Арманом  Гамашем.

 - Monsieur, - позвал клерк.

Гамаш повернулся к нему, и настроение клерка тут же изменилось. От крайней официозности до страха. Он испугался не Гамаша, а того, что было написано на лице шефа-суперинтенданта.

Не укрылось оно и от Залмановица. Тот задумался, о чем же Гамашу только что сообщили.

И почувствовал одновременно дурноту и ликование. Облегчение и ужас. Что-то изменилось. Сдвинулось с мертвой точки.

Может быть, наконец, что-то пошло согласно их плану? Боже, помоги!

 - Merci. - Гамаш поднялся. - Мне нужно идти. Судья желает видеть месье Залмановица и меня. Много времени это не займет.

Бовуар мог лишь догадываться о причине их вызова.

 - Кое-что еще, - добавил Бовуар.

 - Oui?

 - Небольшое количество нового наркотика осталась на складе в Мирабеле. Пару дней назад он приплыл внутри партии матрешек.

Он достал клочок бумаги из кармана и вручил его Гамашу, тот надел очки.

 - Тот же картель? - спросил Гамаш, не поднимая глаз.

 - Oui.

Шеф все еще был в пиджаке, Бовуару была видна сорочка, пропитанная потом.

 - Хлорокодид? - прочел Гамаш, посмотрел на Бовуара.

 - Производное кодеина. Популярен в России, но, насколько нам известно, нам еще незнакомый. Эта партия станет первой. В народе его называют «крокодилом». Сильнодействующий и очень токсичный.

 - И он просто лежит там? - спросил Гамаш. - В течение двух дней, ты говоришь?

- Oui.

 - Два дня, - тихо проговорил Гамаш, прищурившись, словно высматривая какую-то отдаленную цель. - Возможно ли?

Бовуар наблюдал, как шеф-суперинтендант Гамаш закрыл глаза, уронил голову. Его плечи поникли. Что это - еще одно бремя? Или, наоборот, камень с плеч?

Гамаш протянул дрожащую руку, ухватился за спинку скамьи, стоящей перед ним, оперся на нее. Жану-Ги на мгновение показалось, что Гамаш потеряет сознание. От жары, стресса и смога в воздухе.

Выдохнув со звуком, напоминающим: «О-о-о-о-х»,  Гамаш сжал ладонь, смял записку. Поднял голову.

 - Мне нужно увидеть судью, - сказал он, сняв очки и промокнув глаза платком. Это из-за пота, подумал Бовуар. - Я пришлю тебе сообщение, когда освобожусь. Собери народ в конференц-зале.

 - Кого именно?

 - Зови всех. - Гамаш вернул записку Бовуару, потом направился к Залмановицу и клерку. Но вдруг остановился и изучающе посмотрел на Бовуара. - Понимаешь, что это значит?

Он указал на бумагу в руке Бовуара.

 - Это значит, что у нас появился шанс.

Бовуар почувствовал знакомое волнение в груди и прилив адреналина в крови.

Гамаш коротко кивнул:

 - Скоро узнаем.

И зашагал к двери, открытой клерком.

 - Патрон, - проговорил  вслед ему Бовуар.

Но сказал он это слишком тихо, а Гамаш был уже слишком далеко. И возможно, подумал Жан-Ги, уже слишком поздно.

*   *   *

Судья Кориво подалась вперед в кресле и посмотрела на двух своих собеседников.

Несколько минут, что она провела в своем кабинете в одиночестве, судья потратила на то, чтобы протереть подмышки салфеткой, смоченной в холодной воде, побрызгать в лицо и выработать стратегию.

Пожалуй, она останется в мантии. Чтобы эти двое не забывали, что они на аудиенции не  просто у женщины. Не просто у человека. Но у человека, занимающего высокий пост. Можно сказать, у символа. Символа правосудия.

Мантия придавала ей властности и защищала. А так же скрывала пятна пота. И воду, пропитавшую блузку.

А еще она применит стратегию действия. Вернее, бездействия:  не предложит им сесть, оставит стоять на ногах.

В ее офисе работал вентилятор.  Их обдувало теплым воздухом, отчего мантия судьи раздувалась, что производило нежелательный эффект - полы мантии высоко задирались и хлопали. Совсем не так ей хотелось предстать перед ними.

Кроме того, когда вентилятор поворачивал в ее сторону, то задувал слипшиеся теперь пряди волос ей прямо в лицо, и она то и дело смахивала их с глаз и выплёвывала изо рта.

Двое мужчин стояли молча, волосы их лишь слегка шевелились под легким бризом вентилятора.

Судья поднялась, выключила вентилятор, стянула мантию, прошлась пятерней по волосам, и предложила мужчинам кресла:

 - Садитесь.

И когда они сели, продолжила:

 - Итак. Здесь только мы трое. Насколько я знаю, комната не прослушивается. - Она посмотрела на собеседников и вопросительно вскинула брови.

Те переглянулись и пожали плечами - если в комнате есть жучки, то они тут ни при чем.

 - Хорошо. - Морин сделала паузу. Все прекрасные речи, заготовленные ею, все мудрые аргументы, весь праведный гнев, вложенный в емкие фразы, был позабыт, когда она увидела выражения лиц Барри Залмановица и Армана Гамаша.

Вот два человека, служившие правосудию гораздо дольше нее. Служившие провинции. Служившие на совесть. Зачастую ценой личного риска.

 - Что происходит? - спросила она, спокойно встретив их взгляды. И когда никто не ответил, добавила: - Мне вы можете сказать.

Воздух в комнате был тяжелым. Влажным, липким, душным. Сквозь него медленно текли минуты.

Залмановиц открыл было рот, губы его старались оформить в слова сентенции, неоспоримые аргументы. Потом он скосил взгляд вправо, на Гамаша. И тут же пожалел.  Этим инстинктивным порывом он выдал что-то жизненно важное. То, чего не смогла не заметить проницательная судья.

Что бы там ни было, идея принадлежала шефу-суперинтенданту Гамашу.

Гамаш смотрел вниз, на свои руки, сложенные на коленях, и некоторое время собирался с мыслями. Существовало множество плохих способов справится с ситуацией. И, возможно, ни одного способа сделать все правильно.

Он не осмеливался посмотреть на наручные часы, или просто бросить взгляд на дорожные часы на столе судьи.

Но он чувствовал, как течет время. Течет мимо офицеров, собравшихся в конференц-зале штаб-квартиры Сюртэ.  Мимо матрешек в Мирабеле, мимо того, что спрятано у кукол внутри.

А может они уже отправились в дальнейший путь, эти веселые маленькие игрушки, наполненные отвратительным содержимым.

Как только он прочел написанное на бумажке, переданной ему Бовуаром, он тут же понял - это то, ради чего они работали. Они принудили картель совершить единственную грандиозную, роковую ошибку.

 - Более пятнадцати тысяч погибло в Канаде от нелегальных наркотиков, - заговорил Гамаш, снова встретившись глазами с судьей. Говорил он спокойно и уверенно. Словно в его распоряжении все время мира. - За год. Этой статистике десятки лет. И, речь лишь о тех, о ком нам известно. Но жертв наверняка гораздо больше. Более точной информации у нас нет, как раз сейчас мы вместе собираем ее, но нам известно, что употребление опиатов резко возросло. Возросла и смертность. Героин, кокаин, фентанил. И прочее. Ничто не остановит поток этих наркотиков на улицы городов. Они убивают по большей части юных ребят, и этому тоже не помешать. Это если не брать во внимание остальные преступления на почве наркомании.

Гамаш подался вперед, понизил голос, словно собирался сообщить судье что-то конфиденциальное:

 - Мы проиграли войну с наркотиками несколько лет назад, а сейчас просто плывем по течению, потому что не знаем, что делать.

Глаза судьи Кориво чуть расширились. Было ясно, что она шокирована статистикой. Но отнюдь не его заявлением.

Она знала, что он прав. Они проиграли. Морин и сама каждый день видела тому свидетельства. В прошлой своей юридической практике. В нынешнем своем судействе. В залах дворца правосудия. Вереница заблудших юношей и девушек, осужденных. И это еще счастливцы. Они остались живы. Пока, по крайней мере.

Они, по большей части были жертвами. Те, кого действительно нужно отдать под суд, оставались на свободе, ели в дорогих ресторанах, жили в просторных домах самых респектабельных районов.

Сказанное только что Гамашем было правдой и шокировало. И все же…

 - Какова связь между рассказанным вами и нашим делом об убийстве?

 - Нам известно, что за торговлей наркотиками стоят преступные синдикаты, - сказал Гамаш.

 - Картели, - добавил Залмановиц, чувствующий, что обязан внести свой вклад в беседу.

 - Спасибо, месье Залмановиц, - проговорила судья Кориво.

 - По взаимному согласию синдикатов, Квебек разделен на зоны. Каждая управляется отдельной организацией. Но стало очевидно, что всеми ими руководит одна, основная, - продолжил Залмановиц, игнорируя предупреждающее выражение на лице судьи. - Мы стараемся внести раскол в их ряды, но пока без видимого эффекта.

 - Скорее это не раскол, - поправил его Гамаш. - Больше смахивает на комариный укус для слона. Не способствует успеху и то, что высокопоставленные офицеры Сюртэ находятся на оплате у картелей.

Он сказал это без иронии. Никто и не улыбнулся.

 - Но теперь вы во главе Сюртэ, - заметила Кориво.

Вот теперь он улыбнулся:

  - Мне льстит, что вы считаете меня способным переломить ситуацию, и я старался ее переломить. - Гамаш выдержал ее взгляд. - Но, год назад, как только я взял руководство на себя, я пришел к выводу, что тут ничего сделать нельзя.

 - Ничего? - переспросила судья. - Но, как вы сказали, большая часть преступлений в Квебеке проистекает от наркотиков. Не только бандитские погромы, но и кражи, вооруженные ограбления, драки. Убийства. Сексуальное насилие. Домашнее насилие. Если остановить поток наркотиков…

 - Это не вопрос остановки наркотрафика, - перебил судью Гамаш. - Мы даже не способны его притормозить. Трафик растет. Мы миновали точку невозврата. Пока незаметно, и люди пока живут своей обычной жизнью. Но…

 - То есть, шеф-суперинтендант, не только оборот наркотиков вышел из под контроля, но и вся преступность в целом угрожающе растет?

 - Все еще хуже, - вклинился прокурор.

 - Спасибо, месье Залмановиц. - Судья снова повернулась к Гамашу. - Вы сказали, что ничего сделать нельзя. По крайней мере, ничего эффективного. - Она изучающе смотрела на Гамаша. - Но это не вполне правда, так ведь? Кое-что вы предприняли, и это имеет какое-то отношение к сегодняшнему суду.

 - Господин прокурор прав, - произнес Гамаш. - Один из картелей управляет остальными. Долгое время мы этого не понимали. Мы думали, между ними война, надеялись на это, на то, что они проделают нашу работу за нас. Но присмотревшись, поняли, что все это симуляция войны. Остальные организации  -  сателлиты, кружащие вокруг основного, защищающие его и заманивающие к нему жертв.

 - Самому крупному из картелей? - уточнила судья.

 - Non, и это с их стороны очень умно, потому что в этом вопросе мы тоже заблуждались, - ответил Гамаш. - Вот почему так много времени ушло, чтобы идентифицировать его. Он, фактически, один из самых мелких картелей. Это просто очередная группировка, не самая оборотистая к тому же. Они малоподвижные и закосневшие.  Не развиваются и не отличаются разнообразием деятельности, как остальные. И настолько малочисленные, что едва заслуживают нашего внимания. Мы же искали именно такой, как вы и сказали: огромный мощный синдикат. Я совершил ошибку, приравняв размер организации к  размеру ее власти.

Судья обдумала сказанное.

  - Ядерная бомба, - наконец проговорила она.

 - Меньше автомобиля, но может стереть с лица Земли целый город, - согласился с ней Гамаш.

 - Не только может, но и стирает, - добавил прокурор.

 - Спасибо, месье Залмановиц! - судья была меньше каждого из мужчин, но легко могла смести обоих. И сметет, если понадобится. - Но вы его отыскали, верно? - спросила она у Гамаша. - В конечном итоге?

 - Oui. На это потребовалось некоторое время. Мы понимали, что слишком распылены, слишком рассредоточили свои силы, ища по разным картелям. И в разных преступлениях. Нужно было сфокусироваться, искать самое сердце. Но внимание наше было приковано не к тем вещам и смотрели мы не в нужную сторону. Мы искали самый большой преступный синдикат Монреаля.

Судья кивнула. То было разумное предположение.

 - И где вы его обнаружили?

 - Сейчас это кажется таким очевидным, - покачал головой Гамаш. - Куда течет основной поток наркотиков?

 - В Монреаль, - ответила судья Кориво, хотя ее ответ больше походил на вопрос.

 - Партии, предназначенные для Квебека, определенно, - согласился Гамаш. - Но наша провинция не является основным потребителем.  Для нас проблема достаточно велика, и достаточно трагична, но по стандартам картелей мы лишь капля в море. Всего лишь перевалочный пункт. Некоторые посылки падают с грузовиков и оседают здесь. Основной же груз направляется к границе.

 - В Штаты. - Секунду судья молчала. - Солидный рынок.

 - Сотни миллионов людей. Объем потребляемых опиатов, объем вовлеченных денежных средств, последствия в виде людских страданий и разгула преступности неисчислимы.

 - Но разве основная часть нелегальных наркотиков поступает в США не из Мексики? - удивилась судья.

 - Так было раньше. Но теперь все больше их попадает из Канады, - ответил Гамаш. - На мексиканской границе очень тщательный досмотр и внимание УБН сфокусировано именно на Мексике, поэтому глава картеля решил попытать счастья здесь.

 - Перенес дела туда, где нет надзора, - задумчиво проговорила судья.

 - В страну с самыми протяженными незащищенными границами в мире, - согласно кивнул Гамаш. - Тысячи миль лесов, и никакой охраны. Никаких свидетелей. Контрабандисты во времена сухого закона этим пользовались. И наживались на том, что переправляли контрабандную выпивку из Канады в США.

Правда, подумала судья Кориво. Многие знаменитые семейства имели возможность - конечно, если у них доставало на это смелости - проследить путь нажитых семейных состояний, восходящий именно к тем временам.

Сначала это были так называемые «бароны-разбойники», потом настало время торговцев спиртным.

У Канады отличная репутация страны, чтущей закон и порядок, если не изучить подноготную.

 - Как вам удалось все это узнать? - спросила судья.

Гамаш собрался уже было ответить, но решил сначала собраться с мыслями.

 - Причина, по которой этот маленький картель управляет остальными, в том,  что персона, руководящая картелем, предприняла все возможное, чтобы сделать картель невидимым. А если кто его и заметит, то отвергнет, по причине его незначительности. Как сначала отвергли его и мы, - признал он. - Эта структура создавалась долгие годы. Простенький. Небогатый. Он тщательно выстроен и настолько прозрачен, что практически незаметен.

 - Как стеклянный дом, шеф-суперинтендант? - спросила судья, но Гамаш не разделил иронии.

 - Да. Вот он, вроде бы есть. И вот его уже нет. Он почти неприступен. Основным его свойством является умение прятаться. И отнюдь не в сигаретном дыму какого-нибудь грязного притона или укрепленного поместья. Он у всех на виду. Никем не узнанный.

 - Дьявол среди нас, - вставил Залмановиц.

Кориво бросила на прокурора мрачный взгляд, оставив без внимания его романтическое, но бесполезное замечание. А потом вспомнила фотографию, показанную в суде. Изображение, увеличенное в два раза.

Смутные очертания фигуры в плаще. На лице маска. Неподвижный. Наблюдающий. Стоит на мирном деревенском лугу.

Дьявол среди нас. Может быть, эта фраза не такая уж и нелепая, в конце концов.

Судья Кориво мгновение помолчала, нахмурившись, покачала головой.

 - Вы так и не сказали мне, как их обнаружили. Картель и его главаря. И какое отношение это все имеет к суду. - И тут ее лицо осветила догадка: - Обвиняемый?! Только не говорите мне, что это и есть глава картеля! - Мысли закружились в ее голове. - Но это лицо обвиняется в убийстве, не в наркоторговле. В убийстве Кати Эванс. А обвиняемый знает, что вам известно и другое? Подождите минутку…

Как эти двое оказались вовлеченными в это - чем бы «это» не оказалось - вместе? Полицейский и главный обвинитель?

Идея шефа-суперинтенданта Гамаша, его план. Зачем он втянул в него прокурора? Зачем ему Барри Залмановиц?

И если тот, кого сегодня судят, на самом деле глава картеля, почему шеф-суперинтендант Сюртэ скрыл этот факт? Несомненно, арест квебекского эквивалента наркобарона стал бы достойным поводом для празднования. Особенно во времена, как правительство, пресса, да и его собственные коллеги, обвиняют Гамаша и Сюртэ в некомпетентности.

Сюртэ стал национальной притчей во языцех. Всеобщим посмешищем.

 Огласка определенно могла бы оправдать их.  Ведь об этом не стыдно говорить вслух. Это же значительная победа.

А вместо этого тайный сговор двух мужчин, которые к тому же  терпеть друг друга не могут.

Почему?

Потому что … потому что …

Судья Кориво постаралась успокоить мысли, и выстроить логическую цепочку.

Шефу-суперинтенданту требуется помощь прокурора. Его порука.

И есть лишь одна вещь, которую Генеральный прокурор может предложить. Обвинительный приговор.

 - Вы не хотите, чтобы обвиняемый догадался, что вы про него знаете, - заключила она. - Поэтому вы сфабриковали обвинение, чтобы выиграть время. - Она пристально посмотрела на Гамаша. - Вы намеренно арестовали и обвинили в убийстве Кати Эванс не того человека, чтобы удалить его от дел, пока вы собираете улики. - Потом ее взгляд остановился на Залмановице. - А вы обвиняете в убийстве, зная точно, что обвиняемый не виноват. По крайней мере, не в этом конкретном убийстве. - Судья не сводила с них глаз. - Это значит, что виновный в убийстве Кати Эванс все еще на свободе?

Прищурившись, она изучающе смотрела на мужчин. Перевела взгляд с Гамаша на Залмановица.

Прокурор, при том, что был опытным обвинителем, никогда не умел блефовать.

Он моргнул.

Она снова повернулась к Гамашу. Этот бы смог сколотить состояние на игре в покер.

 - Нет, нет, - прошептала она. - Все не так, правда же? Я что-то упустила. Тут что-то большее. Рассказывайте, сейчас же!

Гамаш молчал.

 - Вы пришли в эту комнату, зная, что вам придется рассказать, шеф-суперинтендант. И чтобы никакого вранья больше. Мне жарко, я устала, а теперь еще и напугана. Не самая приятная комбинация для меня. Или для вас.

Гамаш решительно кивнул, затем бросил взгляд на буфет, где на подносе в графине с водой таял лед.

 - Можно?

 - Извольте.

Гамаш поднялся, наполнил каждому из них по высокому стакану, вернулся, сел, выпил свой стакан залпом. Он очень хотел пить, к тому же, это действие давало ему возможность незаметно посмотреть на часы.

Четверть пятого. Сегодня судебное заседание завершилось рано. Он посмотрел в окно. Солнце высоко в небе.

И пока оно не сядет, новая партия не двинется из Квебека. Но он понимал - чем ближе солнце к горизонту, тем ближе наркотики к границе.

Однако у него все еще есть время. Все еще есть.

 - В день, когда тело Кати Эванс нашли в погребе церкви, мы с суперинтендантом Туссен обедали в Монреале. Она  руководит отделом серийных убийств.

 - Я ее знаю, oui, - кивнула судья.

 - Я только вступил в должность, впрочем, как и она, - продолжил Гамаш. - Мы просматривали наши заметки, разбирали беспорядок, доставшийся нам в наследство. Мы оба уже тогда знали, конечно, что ситуация с наркотиками вышла из-под нашего контроля. Точнее, давно за его пределами. Мы обсуждали варианты, что же делать дальше. Ни одна идея, по сути, не могла считаться действенной или хотя бы полезной. Наступила пора пробовать что-то новое. Что-то смелое и неожиданное. И тут суперинтендант Туссен произнесла  некую фразу. По факту, просто клише. Сожжем наши корабли, сказала она.

Гамаш взглянул на судью Кориво - говорит ли ей эта фраза о чем-нибудь?

Судья слушала внимательно. Фраза была знакома, но не несла какого-то особого значения.

 - Она означает некое действие, после которого не будет пути назад, - подсказал Гамаш.

 - Я знаю, что она означает, месье Гамаш.

Но он дал ей обдумать сказанное еще раз. Все знают значение этой фразы. Но точно ли понимают ее истинный смысл?

К чести судьи, та тщательно все обдумала. Заглянула за завесу клише, за звучание слов, в самую суть - в действие, которое в ней подразумевалось.

 - Рассказывайте, - велела она.

 - Методы борьбы с преступностью по всем направлениям одновременно не работали. Это было очевидно. И если это не срабатывало, тогда что могло?

Судья слушала, не перебивая. Ясно, что на поставленный вопрос ответа у нее не было, да он и не ждал от нее ответа.

 - Фокусировка, - продолжал он. - Узкая направленность. Я подумывал выбрать две-три области, особо неблагоприятные, чтобы совершить прорыв там. Но то была бы полумера. Как если бы мы сожгли лишь половину наших кораблей. Нам же нужно было сжечь их все.

 - И что это значит?

 - Мы… точнее, я выбрал одну область. Одну единственную точку. Из которой, как вы заметили, проистекает большинство других преступлений. Первоисточник.

Наркотики.

 - И как вы поступили? - спросила она едва слышно.

 - Я отдал приказ все наши усилия и ресурсы направить на поиск источника и разрушить его.  

 - Все?

 - Практически все.

 - Но это же означает, - мысли судьи Кориво снова заметались. - что остальные ведомства остались без средств. Оказались беспомощными.

- По сути, oui.

Она смотрела на него и не верила своим ушам:

 - Вы сделали это? Зная, сколько будет человеческих жертв?

Он сидел неподвижно.

 - И что? Торговля наркотиками прекратилась?

 - За последний год она выросла, - ответил Гамаш. - Как я и предвидел. Должна была вырасти. Мы позволили ей вырасти.

 - Вы позволили? - закричала судья, но тут же взяла себя в руки. Пару раз глубоко вздохнув, она выставила ладони перед собой, как фальшборт от дополнительной информации. Потом уронила руки,  сцепила пальцы. Склонилась вперед.

 - Зачем? - выговорила она, стараясь контролировать свой голос.

 - Потому что нужно, чтобы картель верил в нашу некомпетентность. Неэффективность. В то, что мы не представляем для них абсолютно никакой угрозы. Их нужно принудить к действию. Невидимый картель, такой защищенный и скрытый, должен знать, быть уверенным, что можно без боязни проявить себя. И нужно сделать это как можно ненавязчивее. Лишь тогда они станут уязвимы.

 - И чтобы убедить их, вы позволили им все, что они пожелают?

 - Но мы не бездействовали, - уверил Гамаш. - Мы работали в поте лица, с информаторами, агентами под прикрытием, отслеживали переписку в онлайн-чатах. Следили за отправкой грузов, разведывали маршруты и узнавали распорядок. Прошел год, они становились все смелее и смелее. Грузы становились все объемнее…

 - Вы так говорите, словно они пересылали цветы или посуду, - заметила судья. - Это были грузы наркотиков, некоторые, по-видимому, довольно крупные.

 - Oui.

 - И вы просто смотрели, как они их перевозят?

- Oui.

Атмосфера в кабинете накалилась.

Судья Кориво сощурилась, плотнее сжала губы. Костяшки ее пальцев побелели.

 - Вы начали с оглашения статистических данных, месье Гамаш. За год от наркотиков погибают десятки тысяч людей, в основном молодежи. Сколько еще этих смертей нужно бросить к вашим ногам?

 - Постойте-ка! - вступил Барри Залманович, но взгляд судьи его остановил.

Снова повернувшись к Гамашу, она впилась в того глазами. Гамаш выдержал ее взгляд. Медленно кивнул и подумал о блокноте в своем столе, о записях, которые начал делать в ночь, когда обнаружили тело Кати Эванс.

В тот ноябрьский вечер он грелся у камина в их доме в Трех Соснах. За окном валил мокрый снег. Рядом с ним была Рейн-Мари. Анри и Грейси свернулись калачиком на коврике.

Он писал о грядущем ужасе. О последствиях решений, которые он примет.

То и дело он останавливался, борясь с желанием придать словам не такой ужасающий смысл, каким они наполнялись. Если он действительно решится , если на самом деле стянет все ресурсы Сюртэ, все силы на расследование одного единственного преступления. На единственную битву, выиграв которую, они выиграют всю войну.

 - В течение прошедшего года, с момента, как я принял на себя руководство и отдал то распоряжение, совершено несколько тысяч преступлений и, да, множество со смертельным исходом, - ответил он судье Кориво. - И тысячи других, пострашнее обычной резни. Брошенные, как вы выразились, к моим ногам. И не только те, что в  Квебеке, но и по ту сторону границы. Из-за грузов, отправленных туда при нашем попустительстве.

 - Мне бы надо арестовать вас здесь и сейчас, - заявила судья, посмотрев на закрытую дверь, за которой оставался клерк. И остальные работники суда. Одно ее слово - и они войдут сюда. И уведут этого человека. И обвинять в убийстве.

Потому что, как все они понимали, именно убийство он и совершил.

Преднамеренное. Взвешенное убийство.

 - А если это сработает? - вступил Залмановиц.

 - А если нет?! - перебила его Кориво. - Вы взяли чудовище, кормили его и взращивали целый год. А потом отпустили. Ходячий кошмар!

 - Non, - возразил Гамаш. - Оно уже гуляло на свободе, откормленное,  и успело опустошить все вокруг задолго до того. И становится только хуже. Оно стало пожирать Квебек, а мы бессильны, чтобы остановить его. В течение года мы готовили капкан. И мы очень аккуратно, очень ласково, почти незаметно загоняли в него чудовище.

Гамаш склонился к судье.

 - Можете арестовать меня. Это ваш долг, понимаю. Но знайте - тем самым вы лишите нас последнего шанса. -  Он воздел палец вверх. Потом опустил его, сжал ладонь в кулак.

Когда он заговорил снова, слова его звучали очень взвешенно:

 - Риск немыслимо велик. Тут я с вами согласен. Один из нас точно потерпит неудачу. Но поймите, у нас нет выбора. У меня нет выбора. Мы проиграли. И даже секунды не думайте, что я не осознаю, какую цену заплатили другие за принятое мной решение.

 - Но если это сработает… -  снова попробовал вступить в разговор Залмановиц и замер в ожидании, что судья Кориво снова его перебьет. Удивился, что ему позволили говорить дальше: - Если это сработает, то картеля не станет. Это ослабит наркотрафик, а может и остановит его совсем. Мы должны выиграть.

Судья Кориво повернулась к прокурору. Она решила игнорировать его. Не считаться с ним в сегодняшней беседе. Но тут словно взглянула на прокурора свежим взглядом.

Он был прав.

Более того, прокурор настолько был обеспокоен судьбой их провинции, судьбами мужчин, женщин, детей, рожденных и нерожденных пока, что поставил на карту собственную карьеру. И собственную свободу.

То есть, сделал больше, чем она.

Чем дольше она на него смотрела, тем неуютнее чувствовал себя Залмановиц.  Он заерзал в кресле под ее неумолимым взглядом. Но потом разглядел выражение ее глаз. Мягкое, даже доброжелательное.

Судья развернулась к Гамашу, и перед ее взором предстали заголовки в прессе, один противней другого. Телерепортажи «Расследования» Enquête. Выкрики в адрес шефа-суперинтенданта от кружащих, как стервятники, журналистов, привлеченных запахом крови и кишок. Надеющихся своими острыми вопросами и намеками подтолкнуть его к краю.

Новый глава Сюртэ, кричали они, вылез из своей норы. Некомпетентен. Человек хороший, но лучшее у него давно позади. А может быть, как стали они предполагать недавно, не настолько уж он и хороший. Раз допустил такой разгул преступности. Может быть он, как и его предшественники, замешан во всем этом.

Гамаш принимал их слова, и многое другое. По сути, он надеялся, что так и будет. Он пестовал этот образ себя и всего Сюртэ в целом. Нужно, чтобы картель не принимал его личность всерьез.

Квебек превратился в Додж-Сити, а Маршалл Диллон дремлет.

Но он не дремал. Он ждал. Ждал. Копил силы.

И не только шеф-суперинтендант, понимала судья. Такое невозможно без вовлечения хотя бы части высокопоставленных офицеров. Небольшой группы мужчин и женщин.

Небольшой, но могущественной.

 - Вам известно, кто он - этот глава картеля? - судья Кориво изучающе смотрела на Гамаша. - Конечно, известно. Это обвиняемый? - Она задумалась на секунду и покачала головой. - Но это же бессмысленно… К вам пришли и во всем признались, так? Если только вы не лжете.

Она перевела взгляд с Гамаша на Залмановица.

 - О, тот, кого мы обвиняем и есть убийца Кати Эванс, - уверил ее Гамаш. На этот раз Барри Залмановицу удалось не посмотреть на своего собрата по заговору. Но прокурор был удивлен.

Прозвучала еще одна ложь. Хотя теперь это уже не имело значения. Так много дерьма разлилось вокруг. Но зачем об этом врать? Он припомнил недавнее перешептывание между Гамашем и его заместителем.

И как Гамаш упал на жесткую скамью, уронив голову.

До конца еще далеко. А он был тут. Дьявол был среди них.

Теперь все в руках судьи Кориво. Она знает, понял Залмановиц, что ей солгали. И не только в ее кабинете, но и там, в зале суда. Что гораздо серьёзнее. Дача ложных показаний. Искажение правосудия. Никто не понимает этого лучше трех человек, сидящих сейчас в ее кабинете. И неважно, что она грозилась арестовать Гамаша за убийство. Всем им ясно, что за этим обвинением ничего не последует.

Его намерением, пусть даже ошибочным, являлось спасение жизней, а не лишение их.

Но лжесвидетельство?  Этого простить нельзя.

Они сидели молча. Морин Кориво решала, как поступить. Отдать их под арест? Отправить дело на пересмотр? Отпустить обвиняемого на свободу? Именно этого требовал от нее долг. И никто не понимал всего лучше трех человек в кабинете.

Морин сидела, не шевелясь. Но они слышали ее дыхание, как у человека, только что преодолевшего крутой лестничный марш.

 - Мне нужно время, - наконец сказала она. - Чтобы обдумать услышанное.

Судья поднялась, мужчины последовали ее примеру.

 - Я вернусь к нашему вопросу и приму решение до начала завтрашнего утреннего заседания. К восьми. Думаю, вы понимаете, каким будет мое решение. Подготовьтесь.

 - Да, Ваша честь, - ответил Гамаш. - Спасибо, что выслушали нас.

Судья Кориво пожала протянутую Гамашем руку, потом ее взгляд переместился на Генпрокурора:

 - Извините.

Когда дверь за ними закрылась, Гамаш взглянул на часы на запястье, и торопливо зашагал по коридору. Залмановиц старался от него не отставать.

 - Звучало не особо обнадеживающе, - заметил он. - Она придет за нами, как думаете?

 - Думаю, да, - ответил Гамаш. - Выбора у нее нет. Мы отдавали себе отчет в том, что может произойти, когда брались за это дело. Но мы не знали, что судья Кориво способна поступить так, как только что поступила.

 - Вздернуть нас? - уточнил Залмановиц.

 - Нет. - Гамаш остановился, и провернулся к прокурору. - Отпустить нас. - Он протянул прокурору руку. - Здесь я тебя покину.

 - Можно и мне пойти?

 - Вы, месье, сделали более чем достаточно. Скоро на вашу голову польется презрение, независимо от того, чем все закончится, от людей, вам небезразличных. От коллег. Друзей. Даже может быть от семьи. Надеюсь, что глубоко в душе вы знаете, что поступили правильно.

Барри Залмановиц постоял,  улыбался.

  - Знаю. И, может быть, перед другими мне будет сложно держать ответ, но зато перед своей большой вонючей совестью я чист.

Он протянул руку Гамашу и почувствовал легкое пожатие.

 - Это случится сегодня ночью, верно?

Гамаш не ответил и Залманович, крепче сжав его руку, произнес:

 - Удачи! - Потом добавил, - Merde.

 - Спасибо, месье Залмановиц, - поблагодарил Гамаш в ответ, на удивление точно сымитировав интонации судьи Кориво. А потом уже от себя: - Merci.

*   *   *

Оставшись одна, Морин Кориво откинулась на спинку кресла и уставилась перед собой.  Что же она только что сделала?

Тому, в чем признались Гамаш и Залмановиц, не было оправдания. Подрыв правосудия. И где?! Во Дворце правосудия! Но может быть, как сказал Ганди, есть высший суд...

О чем не упоминал Ганди, и что было бы полезно помнить - не только суд бывает высшим, высокой может быть и цена. Иногда гораздо выше, чем предполагалось.

Морин задумалась об истинных кобрадорах прежних времен, сожженных на кострах за то, что искали справедливости.

Был ли кобрадор, появившейся в крохотной деревеньке Три Сосны, всего лишь пародией на отвагу? Или ее олицетворением?

Были ли коп и прокурор ряжеными, или служили примером гражданской позиции?

Имеет ли это значение? Ее работа не в написании законов, но в их защите. И выполняя свою работу, сдерживала ли она тем самым в узде самоуправство и хаос? Или всего лишь следовала предписаниям?

 - О, боже, - прошептала Морин. - Почему все так сложно?

 - На сегодня вы закончили, Ваша честь? - постучав в дверь и просунув голову в комнату, поинтересовался клерк.

 - Не совсем, - ответила она. - Но вы свободны. Какие планы на вечер?

 - Пиво, гамбургеры и установка спринклеров для ребятишек. Кстати, это напомнило мне: если услышите стук и брань - там чинят кондиционер.

 - Отлично, - улыбнулась она.

Отлично, подумала она, когда дверь закрылась.

Откинувшись на спинку кресла, она постаралась обдумать то, что только что произошло, то, о чем ей рассказали шеф-суперинтендант и главный прокурор.

Морин Кориво чувствовала, что ложь копошится вокруг, как орда гоблинов. Берет в осаду все, что было так знакомо. И так удобно.

Закон. Суд. Порядок. Справедливость.

Она бросила взгляд на старинные дорожные часы на столе. Подарок от коллег-адвокатов в день, когда Морин села в судейское кресло.

Стрелки на часах приближались к пяти. Она дала Гамашу время до утра. Пятнадцать часов.

Достаточно ли? Или слишком много? Завтра, в это же время, может быть, их арестуют? Останутся ли они к этому времени в живых?

И, может быть, когда сегодня вечером она пойдет домой к Джоан, вслед за ней по длинному, душному коридору отправится кобрадор? За то, что позволила слишком много? Или наоборот, сделала слишком мало?

Хотелось бы ей сейчас, чтобы этого сегодняшнего разговора в ее кабинете не было. Тогда бы она не услышала этой вынужденно правды. И лжи. Как ей хотелось остаться в счастливом неведенье. Отправиться домой, к пиву и гамбургерам.

А на вопрос, кто же обвиняемый, шеф-суперинтендант Гамаш так и не ответил. Как и на вопрос о связи убийства Кати Эванс с их делом.

Впрочем, скоро она узнает все ответы.

Глава 28

Внизу, в книжной лавке, что-то вдруг загремело, и по лестнице в мансарду поднялся, топая, ругаясь и отряхивая на ходу снег с ботинок и пальто, Жан-Ги Бовуар.

За ним, тряся головой, следовала Изабель Лакост. Словно каждый ноябрь был для них сюрпризом. Ох уж эти следователи.

 - Там так противно, - пожаловался Бовуар, когда они с Лакост наконец освободились от верхней одежды.

Мирна наблюдала за ними с улыбкой. У Гамаша, конечно, есть двое родных детей, но эти двое тоже стали его сыном и дочерью. Всегда были. И всегда ими останутся.

 - Как дела в Монреале? - спросил Гамаш, поднимаясь с дивана.

 - Все сделано, - ответил Бовуар, не желая распространяться о визите к сестре и родителям Кати Эванс. - Подробнее расскажу за ужином. Ведь у нас будет ужин, да?

 - Я попросил Оливье приготовить запеканку, - сообщил Гамаш. - Сейчас узнаю, на каком она этапе.

Бовуар сунул ломтик булки с горкой бри и спелой груши в рот, и, пробубнив что-то похожее на «я схожу», схватил пальто и удалился.

Изабель, наполнив бокал красным вином,  расположилась на диване между Мирной и Кларой.

 - Трудный день? - посочувствовала Мирна.

 - И он еще не закончился. Я рада, что вы здесь, - сказала Изабель Гамашу. - Я так или иначе собиралась сюда.

 - Правда? - удивилась Клара. - Зачем?

 - Мне нужно поговорить с кем-то, кто знал мадам Эванс и ее друзей. Я тут читала протоколы опросов. На данном этапе трудно понять, что важно, но пока ничего не бросается в глаза. Знаете, понимаешь, что у тебя не все гладко, когда единственную интересную вещь тебе сообщает Рут.

 - Правда? - удивился Гамаш. Он присутствовал при большинстве опросов, но не мог припомнить ничего дельного.

 - Вещь интересная, но уже не актуальная. - Изабель повернулась к Рейн-Мари: - Вы знали, что церковь использовали во времена сухого закона контрабандисты?

 - Разве? - спросила Рейн-Мари.

 - Правда? - удивилась Клара. - Это для меня новость.

 - А я знала, - сказала Мирна. - Мне Рут рассказывала.

 - Ничего себе, - удивилась Клара. - Когда это? Пока ты мыла ей посуду?

Насколько им было известно, Рут все еще не знала, как зовут Мирну или чем она занимается. Старуха пребывала в перманентной уверенности, что та заведует библиотекой, ссужая всех книгами, и служит у кого-то горничной.

 - Она сообщила мне иносказательно, - призналась Мирна.

Поскольку Рут не отличалась утонченностью, все посмотрели на Мирну с недоверием.

Я молилась, чтобы стать доброй, сильной и мудрой,

За насущный мой хлеб, за спасение

От грехов, в коих - сказано - мы рождены,

За избавление от застарелой вины.

 - Это стихи Рут? - уточнила Рейн-Мари, когда Мирна закончила декламировать. - Я таких не помню.

 - Из неизданного, - коротко бросила Мирна. - Нашла их в одном из блокнотов, когда…

Все снова удивленно на нее уставились.

 - Когда что? - наконец проговорила Клара. - Когда ты рылась в ее вещах?

 - Хуже, - созналась Мирна. - По утрам каждую среду я убираюсь  в ее доме.

Слушатели засмеялись было, но притихли, увидев выражение лица Мирны, сконфуженное, неуверенное.

 - Погоди-ка, - выговорила Клара. - Ты не шутишь? Ты ходишь к ней каждую неделю…

 - Вообще-то, через неделю.

 - И проводишь уборку?

 - Она одинокая старая женщина, ей нужна помощь, - объяснила Мирна. - Наступит день, мы тоже станем такими же.

 - Ага. И знаешь, что? - сказала Клара. - В тот день Рут будет жива. Она неистребима. Уж я-то знаю. Я проверяла. Она еще похоронит нас всех.

 - Ну, это слишком поспешный вывод, не так ли? - проговорила Рейн-Мари. - Даже для такой прыткой, как ты, mabelle. А как ты связала прекрасные поэтические строки и сухой закон?

 - Я спросила ее про эти стихи. Что они означают для нее. Это случилось пару лет назад…

 - Ты занимаешься этим так давно? - Клара одновременно удивлялась и негодовала, что подруга не поделилась с ней. Но тут ей кое-что пришло в голову, и она спросила:  - Что ты натворила?!

 - В смысле?

 - Ты, должно быть, нагрешила в этой жизни, или в предыдущей, раз  решила носить  власяницу.

 - Нет, это не покаяние. Может быть, я просто претендую на святость, - придав взгляду одухотворенность, Мирна с блаженным выражением лица уставилась вдаль. - Святая Мирна…

 - Эклерская, - закончила за нее Клара.

 - Хотела бы я быть прихожанкой в такой церкви, - улыбнулась Рейн-Мари.

 - Так о чем вы говорили? - Изабель, хотя и разделяла мнение Рейн-Мари, решила вернуть тему разговора на грешную землю.

 - Странная беседа у нас с Рут получилась. О церкви. Она рассказала, что, будучи ребенком, ходила в церковь Святого Томаса, молилась, чтобы стать нормальной. Молилась, чтобы ее признали своей.

 - Иногда волшебство срабатывает… - сказала Клара.

Арман припомнил признание Рут прошлым вечером.

О тонком льде. О кузене.

Застарелая вина.

 - Церковный староста взял над ней опеку и поведал об истории этого места, - продолжала Мирна.

 - Так она узнала о сухом законе, - сделала вывод Изабель. - А я уж было подумала, что Рут была контрабандисткой.

Мирна засмеялась.

 - Мне бы хотелось узнать больше, - созналась Рейн-Мари. - Для архивов. Это ведь не единственная церковь в приграничной зоне, которую использовали подобным образом. Церкви пользовались у бутлегеров спросом.

 - Потому что в них безопасно, - предположила Клара. - Кому придет в голову устраивать облаву в доме божьем?

 - Мы романтизируем те времена, - заметила Рейн-Мари. - «Спикизи»* (*питейное заведение), «Кейстоунские копы»* (*черно-белый немой комедийный сериал о полностью некомпетентных полицейских, демонстрировавшийся в США в 1912–1917 гг.). Но времена были жестокими. Делались большие деньги. Но наживались только самые злые. Сухой закон, возможно, и не был причиной рождения мафии, но уж точно послужил ее росту и могуществу.

Гамаш слушал жену, и понимал, что она права. Сегодняшняя контрабанда наркотиков - то же самое, что и ее предшественница - контрабанда спиртным почти сотню лет назад. Синдикаты, механизмы и методы их работы были заложены еще тогда.

 - Ты же проводила исследования Святого Томаса? - спросил он. - Не было найдено ничего, что подтверждало бы слова Рут.

 - Сомневаюсь, что в церкви хранились бы книги учета ящиков с выпивкой в подвале, - заметила Рейн-Мари.

 - Верно, - Гамаш замолчал.

И задумался о бутылках. И битах, которые то исчезают, то появляются снова.

*   *   *

Бовуар подошел к сияющей полированным деревом барной стойке, уселся и поманил Оливье.

 - Как там насчет запеканки, заказанной шефом?

 - Пойду, проверю. Сегодня за ужин отвечает Антон.

 - Мойщик посуды?

 - Он самый.

Ничего хорошего это не сулило, но Жан-Ги был голоден, и ему было все равно, из чего приготовят запеканку. Хоть из старых посудных тряпок и остатков еды из сливного отверстия.

 - Можно мне горячего шоколада, пока я жду?

 - Biensûr, - проговорил Оливье и удалился на кухню.

Бовуар осмотрелся. Народу в бистро было полно, и конечно, все разговоры были на одну тему - обнаружение тела Кати Эванс всего несколько часов назад.

Он поискал глазами мужа убитой и ее друзей, но те, очевидно, предпочли отсиживаться в  B&B.

Жан-Ги нашел свободное кресло в тихом уголке зала и устроился в нем.

Пару минут спустя на столике перед ним оказалась кружка горячего шоколада с горкой свежевзбитых сливок и ярко-розовой мараскинской вишенкой на самом верху.

 - Я думал, что несу это ребенку, - раздался голос над ухом, и Бовуар поднял глаза.

Перед ним стоял Антон, облаченный в голубой передник в тонкую белую полосочку.

 - Запеканка на подходе. Могу принести ее минут через пять.

 - Жду тут. - Бовуар снял вишенку с горки сливок. - С моим коктейлем. Дайте знать, когда все будет готов. Я помогу отнести.

 - Спасибо. - Антон замялся. Посмотрел на только что принесенную кружку с горячим шоколадом. - Не желаете ничего покрепче?

 - Non, - Бовуар положил вишенку в рот.

Антон постоял еще немного, но Бовуар не желал поддерживать беседу, и тот удалился.

Несколько минут спустя, по деревенскому лугу осторожно шагали двое мужчин, под их ногами хрустел снежный наст. Мужчины старались не уронить свою ношу. Бовуар двигался особенно медленно, сквозь ткань перчаток ощущая тепло ароматного драгоценного груза.

*   *   *

 - Итак, - Изабель повернулась к Мирне, которая даже в сидячем положении возвышалась над ней. - Давайте на время забудем про сухой закон. Я пришла сюда, чтобы спросить вас о друзьях мадам Эванс. Они и ваши друзья. Опросы опросами, но мне бы хотелось поговорить с кем-то, кто хорошо знает их.

 - Я знакома с ними несколько лет. Дольше всех - с Леей, - ответила Мирна. - Но не стала бы говорить, что хорошо их знаю. Я и вижу-то их раз в год. Как и все остальные.

Мирна чувствовала некоторую вину, словно, говоря так, она предает их, дистанцируется от них. Но слова ее были правдой. Она плохо их знала. И, вероятно, одного из них не знала совсем.

 - Но Лею Ру вы знаете с того самого момента, как ей исполнилось четыре.

 - Да. И вы теперь думаете, что она может быть убийцей?

 - Не думаю, что они обвинят в этом тебя, - успокоила подругу Клара.

 - Все убийцы когда-то были детьми, - сказала Изабель.

 - Даже Эйхман, - добавила Клара.

 - Эйхман? - переспросила Изабель.

 - Нацистский преступник, - пояснила Клара.

Изабель секунду смотрела на нее, совершенно не понимая, с какой стати Клара упомянула нацистского военного преступника.

 - Да. Даже Эйхман был ребенком, - согласилась она, сбитая с толку, но пообещавшая себе, что больше не сойдет с лыжни основной темы. Она обернулась к Мирне. - Позвольте, я начну с простого вопроса. Обычно они приезжали летом. Есть у вас версия, почему в этот раз они сменили дату встречи?

 - Я спросила Лею, она ответила, что сложно подстроиться под расписание каждого. И это единственное время в этом году, когда все они смогли приехать.

 - Они решили это в последний момент?

Подумав, Мирна покачала головой:

 - Нет. Лея написала мне в мае, что они приедут на Хэллоуин.

Изабель кивнула.

 - Она когда-нибудь рассказывала о Кати?

Мирна слегка переменила позу. Неприятно делиться деталями явно приватного разговора. Но она понимала, что это не сплетен ради, а ради расследования убийства.

 - Она говорила сразу обо всех, но о Кати отдельно не рассказывала.

 - Кати ей нравилась?

 - Хм, что ж... она полюбила ее не сразу. Никто ее сначала не любил. Как мы слышали вчера вечером, думаю, они пытались защитить одного из них, который погиб. Эдуара.

 - Они винили Кати в том, что случилось? - спросила Изабель.

 - Немного, поначалу, полагаю. Кати бросила Эдуара ради Патрика, а вскоре затем он покончил с собой.  Им всем хочется верить, что это был несчастный случай. Он потерял равновесие и упал с крыши, но Лея созналась, что ни один из них в это не верит. Они думают, он спрыгнул. Он был под кайфом. - Мирна покачала головой. - Сомневаюсь, что он задумывал самоубийство. Видимо, то было сиюминутное помутнение рассудка. И наркотики сняли последний барьер, сдерживавший его. Проклятая наркота!

В стороне от всех, у камина, Гамаш с шумом втянул в себя воздух,  чем вызвал вопросительный взгляд Рейн-Мари. Подобный вдох делает человек, собравшийся прыгнуть вниз головой в ледяную воду.

 - Кого они действительно винили, так это дилера, но никто не смог отыскать его после смерти Эдуара, - сказала Мирна. - Тот смылся.

 - Лея рассказывала вчера, что семья мальчика пыталась найти дилера, даже наняла частного детектива, - сообщила Клара. - Но парень словно сквозь землю провалился.

 - Разве это не кажется вам странным? - обратилась Лакост к Гамашу.

 - Что именно?

 - Ну, это всегда звучит так простенько - сквозь землю провалился.  Но мы же с вами знаем, так не бывает. И хороший детектив наверняка напал бы на его след.

Гамаш кинул. Она права.

 - Может быть, он был не очень хорошим детективом, - предположила Мирна.

 - А может быть, - вступила Рейн-Мари, - дело не в наркотиках,  и это не несчастный случай. - Она повернулась к Арману. - Может, его столкнули. Ты же так и подумал прошлым вечером, разве нет?

 - Я всегда именно так и думаю, - улыбнулся он. Но жену не обманул. Эта мысль все еще не покидала его голову.

Да, к сожалению, очень легко представить, как слетевший с катушек слабый юноша под дозой прыгает с крыши в разгаре вечеринки.

Но еще проще предположить, как кто-то посреди шума и рева танцующей толпы слегка толкает его.

 - Нам нужно связаться с семьей этого юноши, - заключила Лакост. - Как его звали? Эдуар, а дальше?

 - Валькур, - сказал Гамаш. - И думаю, это хорошая мысль.

 - Но это не объяснит смерти Кати Эванс, - заметила Рейн-Мари.

 - Non, - согласилась с ней Изабель. Она снова повернулась к Мирне. - Что, никто из них никогда не говорил ничего о Кати? О чем-то, что она могла совершить, и что повлекло за собой...

 - Убийство? - закончила за нее Мирна.

 - И кобрадора. Если он был тут из-за нее, то должна быть причина. Возможно, какое-то событие в давнем прошлом.

 - А если он был тут не из-за нее? Допускаете вы такое? - спросила Клара. - Ведь единственное, почему мы так подумали, это потому что ее убили.

 - Довольно красноречивый знак, - отметила Мирна.

Она посмотрела на Армана, но тот не выказал согласия. Или несогласия.

Он не мог избавиться от ощущения, что все гораздо проще, чем представляется, и все остальные обстоятельства попросту вносят путаницу.

Произошло нечто, возможно в далеком прошлом, что создало мотив. Чтобы заставить кого-то убить Кати Эванс.

Застарелая вина.

*   *   *

 - Прочь с дороги, ты, скотинка! - приказал Жан-Ги, стараясь перешагнуть порог дома Гамашей. Маленькая Грейси пыталась ему помешать.

 - Кто это? - шепотом, словно боясь обидеть зверька, спросил Антон. - Видел, как месье и мадам Гамаш выгуливают двоих. - Он посмотрел на Анри, яростно размахивающего хвостом, да так, что все его тело раскачивалось. - Это же овчарка, я знаю. -  Антон на всякий случай внимательнее рассмотрел Анри. Судя по ушам, с собакой в комплекте должна была идти спутниковая антенна. Антон перевел взгляд на Грейси и сказал еще тише:  - Это поросенок?

 - Мы понятия не имеем, кто это. Щен, мопс, свин. Росомаха. Главное, мы уверены, что это девица, - сообщил Жан-Ги, когда они добрались с едой до кухни.

 - Что ж, не все сразу. Но прогресс на лицо, - одобрил Антон. Жан-Ги, помедлив, включил духовку.

Распаковывая принесенное, Антон осматривался, заметил потертый разделочный стол, открытые полки с тарелками и бокалами.

В дальнем конце кухни, рядом с окном, выходившим на деревенский луг, располагался камин и два кресла по обе стороны от него. Журнальные столики завалены книгами, газетами и журналами. Не беспорядочно, но и не слишком аккуратно.

Комната была уютной и приветливой. Как и гостиная, через которую они проходили.

Кинув в камин небольшое полено, чтобы угли снова загорелись, Бовуар присоединился к Антону.

 - Ты только что произнес фразу, - заметил Бовуар, доставая салфетки и стараясь не наступить на Грейси, вертящуюся под ногами.  

 - Да? - Антон вслед за ним шел вокруг соснового стола, красиво раскладывая салфетки.

 - Про «прогресс на лицо». Мне она знакома. -  Жан-Ги посмотрел на Антона. - Ты из «Друзей Билла»?* (* «Анонимных алкоголиков»)

 - Я про тебя подумал то же самое, - улыбнулся Антон. - Горячий шоколад в бистро? Когда все остальные пьют вино и скотч.  Шесть лет воздержания. А ты?

 - Два года и три месяца.

 - Неплохо. Выпивка?

 - И препараты, - сказал Бовуар. - Обезболивающие.

Об этом он не любил говорить, разве что с другими «анонимщиками», или близкими людьми. Такими как Анни и Гамаш.

Фраза «Друзья Билла» служила паролем. Для членов АА. И Антон был совершенно точно одним из них. Это как неожиданно встретить кого-то из своего племени.

Двое мужчин стояли в теплой кухне, за окнами которой шуршал мокрый снег, и понимали, что, хотя и не знают друг о друге ничего, в то же время они знают друг друга лучше, чем кого-либо на земле.

 - Таблетки были и моей проблемой, - сознался Антон. - Колеса. Почти прикончили меня. Одной ногой я стоял в могиле, а другой - на банановой кожуре, как мне сказали. Закончилось все больницей, и тогда, покончив с колесами, я принялся за выпивку. Тогда это казалось разумной заменой.

Жан-Ги засмеялся. Логика наркомана как она есть.

 - Потом бросил и выпивку, - сказал Антон, отправив кастрюльку с запеканкой в духовой шкаф, чтобы та оставалась теплой.

 - Поговорим? - Бовуар указал на кресла у камина.

Одной из сложностей, возникших из-за нынешнего следственного процесса, стало его временное отдаление от поручителя и собраний. А поговорить с таким же, как он, членом сообщества АА было бы полезно. С тем, кто был в теме.

 - Когда ты начал? - спросил Бовуар, усевшись в кресло. Подняв Грейси, он усадил ее на колени и завернул в свой свитер, чтобы той было тепло.

 - Принимать? Еще в старшей школе, но контроль потерял уж в университете. Не уверен, что вообще был создан для высшего образования, но наркота приблизила неизбежное.

 - Тебя отчислили?

 - Сам ушел, прежде чем меня выперли. - Антон покачал головой. - Знаешь, некоторым ребятам с этим удается справиться, а некоторым, таким, как я, словно азот в кровь впрыснули.

 - А ты когда-нибудь торговал? - спросил Бовуар.

Не сводя глаз с Бовуара, Антон потянул руку ко рту и стал грызть ногти.

 - Я не арестую тебя, - улыбнулся Жан-Ги. - Да и было это, вероятно, в незапамятные времена.

 - Ну, не настолько незапамятные, - запротестовал Антон, затем улыбнулся. - Да, торговал. Но не по-крупному, как некоторые. Кончилось тем, что основную часть я употреблял сам. Большая ошибка. Дерьмово. - Антон покачал головой, припоминая. - Отчисление стало наименьшей из моих бед. Знаешь же, как поставщики поступают с дилерами, ставшими наркоманами?

 - Приходилось видеть.

 - И мне. Вот поэтому я и ушел. Сбежал и спрятался. Остался с этим дерьмом в носу и головой в собственной заднице. И надеялся, что меня не найдут.

 - И как ты выбрался?

 - Семья отправила меня на лечение. Я их достал.

Он взглянул на огонь и положил свои разутые ноги на пуф, предварительно убрав с него книгу.

Открыв ее, он перелистнул несколько страниц, фыркнул и посмотрел на Бовуара:

 - Ты это читал?

Жан-Ги вздохнул:

 - Читал.

 - Не фанат?

 - Между нами? - Бовуар склонился к Антону. - Фанат. Только никому не говори.

Антон снова раскрыл книгу и стал читать вслух:

От школы обычной до личного ада,

Ряженого под семью,

Куда мальчишке на велике мчаться надо,

Когда прямая дорога ведет в колею?

Бовуар улыбнулся. Он узнал эти строчки, и ему теперь было ведомо, как прямая дорога может петлять.

 - Рут Зардо, - произнес он, нежно укачивая Грейси, как будто она Оноре.

Было так приятно чувствовать рядом это маленькое тельце, маленькое сердечко.

 - Oui. Мадам Зардо, - сказал Антон, закрыв книгу,  и посмотрел на оборот, где размещалось фото автора, схожее с чем-то, что Антону доводилось видеть, когда его голова была засунута в его собственную задницу. - Кто бы мог подумать, что восьмидесятилетней сумасшедшей старухе дано понять чувства маленького мальчика.

 - Боль - явление универсальное, - проговорил Бовуар.

Антон кивнул:

 - Потому что ей знакома боль.

 - Потому что она является ее первопричиной, - сказал Жан-Ги и Антон искренне расхохотался.

 - Итак, твоя семья поместила тебя в лечебницу? - спросил Бовуар.

Антон бросил книгу обратно на пуф.

 - Ага. Долго ненавидел их из-за этого, но каковы бы ни были их мотивы, они оказали мне большую услугу. Я очистился и стал трезв, но случилось еще кое-что. После лечебницы я жил в реабилитационном центре. Домашним хозяйством мы занимались по очереди. Когда пришло мое время готовить, я понял, что обожаю это дело. Я даже не подозревал. Все, что я ел в университете - макароны с сыром. Было так классно обнаружить в себе страсть к готовке. Тем более, страсть легальную.

Он усмехнулся.

Кухня была полна доказательствами страсти Антона. Тонкий аромат запеканки, которую он приготовил для них - запах чеснока, лука, трав, лесных грибов и говядины - смешивался с дымком от кленовых поленьев в камине.

Если Гамаш с Изабель не поторопятся, решил Бовуар, то он начнет без них.

 - Так ты стал шеф-поваром? - спросил он Антона.

 - Oui. В ресторанах работу найти не мог, но нашел ее в той семье.

 - Их не волновало твое прошлое?

 - А я их не посвящал в него, - ответил Антон. - Если вы делаете работу как надо, и согласны на оплату наличными, то люди вас ни о чем не спрашивают.

 - Каково этобыло, работать на Руисов?

 - Да нормально. Он немного странный. Очень осторожный, словно имел дело с государственными секретами.

 - А он имел с ними дело?

- Куда там, - ухмыльнулся Антон. - Он руководил предприятием по изготовлению дешевых игрушек. Может даже поддельные.

Он помолчал, потом посмотрел на Бовуара:

 - Я не должен тебе об этом рассказывать. Я подписал соглашение о неразглашении.

 - Об игрушках и готовке? Об этом нельзя говорить? Там ты и встретил Жаклин?

 - Да.

 - Вы подружились?

 - Ну, вроде того. Никого ж больше не было.

 - И вы стали больше чем друзья? - спросил Жан-Ги.

Антон засмеялся.

 - Почему все поголовно так решили? Она мне как сестра, не больше. Она великий кондитер. Пробовал ты ее шоколадные кексы? Это же бог мой что такое!

Бедная Жаклин, подумал Бовуар. Знает ли она, что любима только за свои шоколадные кексы? Однако вот эта любовь, кажется, самая настоящая.

 - Было хорошо, когда месье Руис уезжал. Менее нервно.

 - Он много разъезжал? - спросил Бовуар.

 - К счастью, да. Его территорией была Северная Америка и вся центральная часть. Думаю, он нашел работу из-за знания испанского языка. Вряд ли из-за своего неотразимого обаяния.

 - Он испанец, не так ли?

 - Верно.

Бовуар рассматривал своего собеседника. Поленья потрескивали, от чугунной решетки распространялось ласковое тепло, окутывая обоих мужчин чувством благополучия. Замыкая их в собственном маленьком мирке.

Бовуар поглаживал Грейси, посапывавшую на его руках. Ожидая, когда его собеседник снова заговорит, Жан-Ги постукивал пальцами, считая про себя: два, три....

…Семь, восемь. Потом, решил, что Антону нужно помочь. Подтолкнуть.

 - Ты знал, что оно такое, да? - спросил Бовуар. - Та штука, что стояла на деревенском лугу?  Раз ты служил в той семье. Ты знал, что такое кобрадор?

Антон сжал губы.

 - Я пообещал Жаклин ничего не рассказывать. Она сама хотела сказать вам. Но мы оба боялись. - Он произнес это так тихо, что было бы даже смешно, если бы не отчаянье в его глазах. - Ты не представляешь, что это за человек.

 - Руис? Вы его боитесь? Но он же вернулся в Испанию, разве нет?

 - Так-то оно так…

 - Кто он?

Антон огляделся.

 - Да нет его здесь, - уверил его Бовуар.

 - Я ищу не его. Я ищу компьютер. У месье Гамаша есть компьютер?

 - Есть. В кабинете.

Бовуар аккуратно уложил Грейси под  бочок спящему Анри, свернувшемуся калачиком напротив камина.

 - Пойдем.

Они прошли через кухню и гостиную в кабинет.

Антон остался в дверях, а Жан-Ги разбудил монитор, попутно убедился, что на экране нет ничего личного и щекотливого.

Антон подошел только тогда, когда был запущен поисковик.

Он сел, нажал пару клавиш, кликнул пару ссылок. Стал ждать. Отодвинулся на стуле, чтобы не мешать Бовуару.

На экране шел репортаж какой-то испанской новостной программы. На ступенях здания, очень смахивающего на здание суда, что-то кричал мужчина.

 - Это Антонио Руис? - спросил Бовуар.

 - Нет. Его адвокат. Сеньор Руис позади него. Вот он.

Антон указал на стильно одетого мужчину в отлично сшитом костюме. Чуть старше сорока, а может под пятьдесят. Довольного и уверенного в себе.

 - О чем они говорят?

 - Не знаю, но могу предположить. Сеньора Руиса арестовали за отмывание денег. Под следствием была вся компания, но всех оправдали.

 - Их отпустили?

- Вердикт сопровождался публичными извинениями. - Антон посмотрел на экран. - Видимо, на кого-то надавили.

Бовуар прикусил губу. Там, где грязные деньги, всегда организованная преступность. А где синдикат, там и наркотики.  Много наркотиков.

Известно ли об этом Антону...

Тем временем на экране события развивались. Адвокат ответил на вопросы, жестом отогнал журналистов, и, взяв Руиса за руку, повел сквозь бурлящую толпу.

На этом репортаж закончился.

 - Ты это видел? - спросил Антон.

 - Что именно?

Антон передвинул ползунок плеера. Нажал на паузу.

Как только изображение стало меркнуть, а чернота - просачиваться на экран, появился он.

На самом верху лестницы здания суда.

 - Кобрадор… - проговорил Бовуар.

Этот экземпляр был отнюдь не в шляпе-цилиндре и фраке с фалдами, на манер Фреда Астера.

Этот был курьером совести.

 - Откуда у тебя этот репортаж? - спросил Бовуар.

 - Как-то на обед к нам пришел человек, приехавший из Испании, - объяснил Антон. - Коллега сеньора Руиса. Я подавал, поэтому слышал, как человек этот использовал слово «кобрадор».  Руис  тут же заставил его замолчать. Человек побледнел, а я решил узнать, что это слово означает. Вот это я и нашел.

 - Ты рассказал Жаклин?

 - Да.

 - Что случилось с Руисом? Его семья на самом деле вернулась в Испанию?

 - Так нам сказали, но на самом деле я не знаю, да и какая разница. - Антон вздохнул. – Зато когда кобрадор появился здесь, я чуть не обделался. Испугался до усрачки.

 - Ты решил, что он пришел за тобой?

Антон открыл было рот, потом передумал и покачал головой:

 - Я решил, что его отправил Руис, чтобы припугнуть нас. Или что похуже.

 - Но зачем ему вас пугать? Вы что-то про него знаете?

 - Нет.

 - А об убийстве Кати Эванс? Если ты что-то знаешь, Антон, ты должен рассказать мне.

 - Не знаю, честно.

 - Но что-то же есть, так ведь? - настаивал Жан-Ги. - Ты должен рассказать.

 - Строго между нами?

 - Зависит от того, что именно ты мне расскажешь, ты же понимаешь. Это как-то связано с Антонио Руисом?

 - Пообещай никому не рассказывать.

 - Не могу. Давай, Антон, говори. Я же вижу, что тебе хочется рассказать.

*   *   *

Мирна покачала головой:

 - Хотела бы я знать Кати лучше и чем-то помочь. Но я знаю лишь, что друзья  на самом деле любили друг друга. Не притворялись. Просто не могу представить, что один из них замышлял ее убить. Кати была умной и доброй. Матерью-наседкой для всех остальных. Совсем не тот одичавший ребенок, каким она когда-то была. Мы все взрослеем.

Не все, подумал Гамаш. Некоторые, как Эдуар, падают в пропасть. Никогда уже не поднимутся. Никогда не повзрослеют.

Мысль его, покинув тепло уютной мансарды, оставив тихий гул беседы позади, полетела через застывший деревенский луг, сквозь снег со льдом, в сторону дома. К книге на столе. К записям, сделанным черными, словно уголь, чернилами.

К его дневнику чумных времен.

Пепел, пепел, мы все умрем.

 - А кобрадор? - голос Клары прервал размышления Гамаша и вернул его обратно на мансарду. - Кто же, черт подери, это был? Какое он имеет ко всему отношение?

 - Ну, это точно не один из них, - заявила Изабель. - И не кто-то из деревни, потому что никто из местных не пропадал.

 - Тогда кто он? - спросила Рейн-Мари.

 - Есть несколько вариантов, - ответила Лакост. - Он мог последовать за мадам Эванс сюда, разыгрывая какую-нибудь застарелую обиду. Или был нанят кем-то из местных. Кем-то, кому известно, что Маттео Биссонетт в своем время писал о феномене кобрадора и наверняка поймет, что это такое.  

 - Это, конечно, слишком простой ответ, - заметила Рейн-Мари.

 - Или Матео Биссонетт лично нанял кобрадора, - продолжила Изабель. - А потом объяснил всем, включая мадам Эванс, что это за явление. Да, мы об этом думали. Чтобы подобное сработало, Кати нужно было знать о кобрадоре. Хотя все еще непонятно, почему он, или кто-то другой, так поступили.

Все посмотрели на Мирну.

 - Я не знаю, почему. Лея не приходила ко мне и не сообщала, что Матео планирует убить Кати. По крайней мере, я такого не припоминаю.

 - Может это не он, - предположил Арман. - Может, кобрадор должен был просто устыдить ее. И убийство не планировалось. Но кто-то усмотрел такую возможность и воспользовался ситуацией. И ты права, - сказал он Кларе. - Есть вероятность, что целью кобрадора был кто-то совершенно другой. Прошу прощения, - он поднялся и повернулся к Рейн-Мари, та последовала его примеру, удивившись, что муж внезапно решил уйти. - Попроси Жана-Ги присоединиться к нам в следственном участке, пожалуйста? Изабель, можно пригласить тебя пойти со мной?

Попрощавшись с Кларой и Мирной, они ушли.

 - Боже, - проговорила Клара, наблюдая в окно за ушедшими. - Как-будто ему кто-то пинка под зад дал. Значит, мы все-таки сообщили что-то важное?

 - Если и так, то не представляю, что именно.

 - Может,  просто у нас закончился сыр? - Клара обернулась к столу, и удостоверилась, что сыра достаточно.

И две женщины остались наблюдать из тепла мансарды, как Арман, Рейн-Мари и Изабель остановились на деревенском лугу, около того места, где еще недавно стоял на своем посту кобрадор.

Вечер был гадким, снег сменялся ледяным дождем. Наидерьмовейшая погода.

Изабель направилась к B&B. Арман, опустив голову, зашагал прямо, сквозь снег, а Рейн-Мари пошла к дому, слабо светившему окнами сквозь пелену снегопада.

 - Я возвращаюсь в свою мастерскую, - заявила Клара.

 - Чтобы завершить картину? - уточнила Мирна.

 - Она закончена. Я собираюсь начать новую.

 - Клара, - начала было Мирна. - Твой вернисаж на подходе. И я просто...

Она не могла подобрать нужных слов.

 - Ты настоящая подруга, - посмотрела на нее Клара. - И знаю, что ты желаешь мне добра. Но лишь расстраиваешь. Заставляешь сомневаться в себе. Пожалуйста, - она взяла широкие ладони Мирны в свои, - ничего больше не говори. Доверься мне. Уж я-то знаю, когда картина завершена. А когда нет.

Мирна проводила подругу до лестницы, расслышала нежный звон колокольчика, когда за Кларой закрылась дверь.

А может быть, Клара права? Некоторые вещи кажутся завершенными. Но на самом деле, они неокончены.

*   *   *

На крыльце церкви Арман Гамаш остановился.

Вместо того, чтобы войти внутрь, он направился за угол.

Оказавшись на заднем дворе, где его никто не мог видеть, Гамаш запустил режим фонарика на телефоне и направил луч света себе под ноги.

Снежный покров был нетронут. Ни следа. Да и откуда бы ему взяться - свежевыпавший снег стер любые следы, оставленные прошлой ночью. И команда Лакост наверняка уже все осмотрела.

Но они не нашли бы то, что искал он.

Луч света на задней стене церкви осветил ветхие белые доски.

Гамаш шагнул ближе. Отошел подальше. Затем снова вернулся. Зажмурил один глаз, когда ветер бросил ему в лицо пригоршню снега. Обернулся и вгляделся в темнеющий лес.

*   *   *

Гости B&B только что приступили к ужину, когда вошла Изабель Лакост.

 - Извините, что прерываю, - попросила она прощения.

Но на самом деле там нечего было прерывать - кусочки пастушьего пирога нетронутыми лежали на тарелках.

 - Присоединяйтесь, - предложил Матео. - Тут довольно много.

Изабель поняла сразу - приглашение неискреннее. Подумала - что будет, если она его примет.

Для них прошедший день был тяжелым. По крайней мере, дли большинства из них.

Они смотрели на нее, шеф-инспектор Лакост изучающе разглядывала их в ответ, предполагая, что один из присутствующих убийца. Просто она пока не знает, кто именно.

 - Merci. У меня имеется небольшой вопрос. Кое-что, что необходимо выяснить сразу. - Она обратилась к Патрику. - Я так понимаю, вы поддерживали отношения с семьей Эдуара Валькура. Это так?

 - Так.

 - Мне бы хотелось с ними переговорить, нужен их адрес или номер телефона, все, что у вас есть.

 - Но зачем? - удивилась Лея.

Лакост повернулась к ней с улыбкой:

 - Я совсем забыла, что именно вы продвигали законопроект в его честь, не так ли? Вы тоже должны быть на связи с его семьей. Знаете, как с ними связаться?

 - Конечно, знаю, - ответила Лея. - Не лично я, конечно, но я могу узнать у своего помощника в Национальной ассамблее и сообщить вам. Ваш электронный адрес у меня уже есть.

Лакост вручила каждому из них по визитной карточке еще при первом опросе.

 - Merci. Я бы хотела попытаться связаться с ними сегодня же вечером. - Она снова обернулась к Патрику. - Может у вас в контактах есть их данные?

 - Кажется, я их удалил, когда устанавливал обновление, - ответил тот.

 - Зачем вам нужно говорить с Валькурами? - снова вступила Лея. - Вы думаете, что они как-то замешаны в смерти Кати?

 - Нет, - уверила ее Лакост. - Не думаю. Но нам необходимо изучить прошлое мадам Эванс, и одним из невыясненных моментов является смерть вашего друга Эдуара.

 - Ничего невыясненного в нем нет, - отрезал Матео. - Он перебрал с дозой и упал с крыши. Кати тут ни при чем. Ее там даже не было. Как и Патрика. - Он повернулся к Патрику, но тот молча смотрел в пустоту.

Матео подавил в себе всепоглощающее желание дать ему подзатыльник, стереть с его лица это жалкое щенячье выражение.

 - Я без проблем найду для вас номер их телефона и адрес, - уверила Лея. - Но придется подождать до утра. Договорились?

 - Если не сможете раньше, то конечно.

И Лакост оставила их наедине с ужином, а сама снова вышла под ночной снегопад.

Возвращалась она без координат Валькуров, но получила кое-что другое - уверенность: что бы там ни произошло, Лея Ру в центре всего. Она за главного.

И Лакост вспомнила совет, который дают агентам Моссада. Совет, который Лакост нашла отвратительным, неверным по всем статьям. Пока ей не объяснили суть.

Инструкция, выдаваемая израильским агентам, гласит: если встречаешь сопротивление во время атаки, убей первым делом женщину.

Потому что если женщина зашла так далеко с оружием в руках, то она наиболее предана делу, менее всего склонна сдаться.

Убей женщину первой.

Лакост все еще ненавидела этот совет. Его простоту. Его примитивизм. Но больше всего она ненавидела истинность стоящей за всем этим философии.

*   *   *

Гамаш сделал несколько шагов по направлению к лесу. Прошел не очень далеко.

Развернулся лицом к задней стене церкви и осветил фонариком землю под ногами. Снежинки сверкали в луче света.

Он постоял так немного, запоминая увиденное.  Достаточно яркий образ. Затем развернулся и посмотрел в сторону мрачного леса.

В последний раз кинув озадаченный взгляд на заднюю стену, Гамаш вернулся к крыльцу, взошел по ступеням, вошел в тепло церкви, где Жан-Ги обстукивал перчатками пальто от снега.

 - Мадам Гамаш сказала, что вы ждете меня здесь. - В желудке у Бовуара заурчало, он прижал к животу ладонь, с укором посмотрел на Гамаша. Вместо того чтобы торчать в выстуженной церкви, они могли бы сейчас ужинать. - Зачем ты бродил снаружи? Что ты ищешь?

 - Контрабандистов.

 - Они пошли туда, - Жан-Ги ткнул пальцем в сторону кладбища.

Повернувшись в указанном направлении, Гамаш нахмурился, задумавшись. Снег на его макушке таял, стекал по лицу и затылку, как-будто растапливала его интенсивность размышлений Гамаша. Ручеек пробрался за воротник и тек теперь по спине.

Гамаш, передернув плечами, стал спускаться по ступеням в оперативный штаб.

Глава 29

Тонкая струйка пота скатилась по шее шефа-суперинтенданта Гамаша и впитывалась в ворот рубашки.

В сильно охлажденной атмосфере штаб-квартиры Сюртэ особенно чувствовалось, как промокшая рубашка липнет к телу.

Гамашу так хотелось быстро принять душ и переодеться, но он решил, что это подождет до окончания оперативного собрания.

Когда он вошел в конференц-зал, офицеры поднялись ему навстречу, но он жестом попросил их вернуться на места, сам же сел во главе стола.

Гамаш смотрел на каждого из них, мужчин и женщин всех возрастов и званий. На тех, кто сиживал вокруг этого стола в том же составе, по крайней мере, раз в неделю, в течение года.

Он припомнил личную беседу с каждым, когда выбирал, кто войдет в этот узкий круг. Из тысяч офицеров он выбрал лишь горстку, за их интеллект и решительность. За их умение работать в команде. За талант вести за собой, равно как и подчиняться приказам. За их мужество, отвагу и преданность.

Не Гамашу. Не Сюртэ. Даже не Квебеку. Но квебекцам. Готовность защищать граждан провинции, иногда ценою жизни.

Он взял самых перспективных, и предложил им вероятный, почти неизбежный крах их карьеры. А те согласились.

Без споров, надо признать, не обходилось. Случалось это, когда далекая их цель скрывалась за суетой и шумом ежедневных насущных проблем. Или когда от них требовалось что-то, противоречащее их личной подготовке и морали. Оставаться в стороне, не реагировать на совершенные преступления - такое разрушало душу.

Но они все-таки держались друг друга.

И вот снова собрались вместе.

Почти год они трудились над разработкой плана. Были настолько же собраны, целеустремлены, так же незаметны, как и картель, за которым они охотились.  

Дом из стекла, как назвала его судья Кориво. Невидимый в своей прозрачности.

Вот чем они стали. Чем были сейчас.

Хороший охотник, знал Гамаш, учится у своей жертвы. И он учился у картеля умению казаться неопасным. Умению сфокусироваться. Стать невидимым.

Притвориться слабым, накапливая силу.

Но настало время выйти из укрытия, для обеих сторон. К исходу этой ночи один победит. А другой будет разбит.

Схватив салфетку, он утер с лица пот, не беспокоясь больше, какое впечатление произведет.

 - Расскажите мне все, что знаете.

Глаза его, пробежав по лицам, остановились на суперинтенданте Туссен. Той было явно не по себе.

 - Кажется, мы ошиблись, патрон.

 - Вот как? Насчет чего же?

Он понимал, как важно сохранить спокойствие и контроль над ситуацией, даже если сердце бухает в груди.

 - Насчет матрешек. Было две партии, как выяснилось. Одна с хлорокодидом, а одна - без.

 - Ясно.  И что?

 - Та, что с наркотиком, покинула Мирабель прошлой ночью. Сразу, как только та огромная партия фентанила пересекла границу.

 - Она тоже пересекла границу? - спросил Гамаш. Голос его оставался ровным, хотя все теперь зависело от ответа на поставленный вопрос.

Казалось, комната их балансирует на краю обрыва.

 - Мы так не думаем. Мы считаем, она в зоне ожидания.

 - Вы считаете? - переспросил Бовуар, пытаясь, как и шеф-суперинтендант, сохранять спокойствие, хоть и с меньшим успехом.

 - Да, - ответила Туссен с резкой ноткой в голосе. - Считаем. - Она повернулась к Гамашу. - Насколько известно нашим информаторам, она все еще в Квебеке. Есть некие признаки, что он прав.

 - Правда? Это не тот же самый информатор, который сообщил чуть раньше днем, что эта дрянь - «крокодил» - все еще на складе? - уточнил Бовуар.

 - Тот же. Он ошибся. - В голосе суперинтенданта Туссен появился лед. - Вы же слышали. Но он вернулся, чтобы перепроверить, а это рискованно. А потом связался со мной.

Туссен и Бовуар сверлили друг друга взглядом.

 - У нас нет возможности убедиться? - переспросил Гамаш.

 - Так, чтобы не выдать себя - нет, - ответила Туссен.

 - То есть, мы не знаем точно, где наркотики? - заключил Бовуар. - Знаем только, что на складе их нет.

 - Верно.

 - Вы говорили, что у вас есть некие признаки, - сказал Гамаш. - Какие именно?

 - Глава синдиката восточного побережья сейчас с Вермонте. В Берлингтоне.

Офицеры запереглядывались между собой, потом посмотрели на Гамаша.

 - Он может находиться там по ряду причин, - продолжила Туссен. - Мы не знаем наверняка…

 - Оттуда до границы рукой подать, - перебил ее Бовуар, его волнение пересилило досаду.  - Одной из причин может быть встреча груза.

 - Не только груза, - заметила Туссен. Она посмотрела на Гамаша. - Это может означать, что они проглотили нашу наживку. И сидят на крючке крепче, чем мы могли рассчитывать.

 - Продолжайте, - попросил Гамаш. Он думал о том же, но Туссен дольше занималась этим вопросом, и ему нужно было услышать ее доводы.

 - Думаю, глава синдиката восточного побережья прибыл в Вермонт отнюдь не за стаканчиком «Бена и Джерри»* (*сорт мороженого). И даже не за «крокодилом».

Гамаш медленно кивнул. Обдумал. Нельзя допустить, чтобы ликование в нем задавило здравый смысл. Нельзя очертя голову бежать к такому желаемому умозаключению.

Бовуару выпало озвучить мысли Гамаша. Мысли каждого в этой комнате:

 - Они забили стрелку. Когда сделка состоится, - Жан-Ги понизил голос почти до шепота, - главы обоих картелей сойдутся. В одном месте.

 - Срань господня, - долетело от кого-то из офицеров.

 - Но по какую сторону границы? - спросил кто-то. - Они сойдутся в Квебеке? Они посмеют?

 - А что их остановит? - послышалось в ответ.  - Уж точно не Сюртэ.

Слова эти вызвали взрыв смеха, граничащего с истерикой.

Шеф-суперинтендант Гамаш чувствовал то же возбуждение, но еще он был осторожен - именно в такие моменты важно не наделать ошибок.

В то время как он был уверен, что заманил их в ловушку, они, быть может, заманивали в ловушку его. Основное, что они поняли о картелях - те крайне умны. Они могут становиться невидимыми, но это не означает, что сами они не видят происходящего вокруг.

Гамаш не стал мешать коллегам торжествовать. За последние месяцы было так мало поводов для радости. Пусть насладятся моментом. В итоге радостное возбуждение само сошло на нет.

 - Изложи-ка свои соображения, Мадлен, - попросил Гамаш.

 - Это первая поставка хлорокодида через границу. Он грозит превратиться в основной наркотик, приносящий баснословный доход. Он дешевый в производстве, и его легко толкать населению, жаждущему новых впечатлений.

 - Он превратит их кожу в чешую, - заметил один из агентов, ознакомившись с информационным бюллетенем по «крокодилу».

 - Верно. А их мозги - в кашу, что приведет к ранней смерти, - заключила Туссен. - Когда это останавливало наркоманов? Они же не разумные люди, делающие рациональный выбор. - Она снова повернулась к Гамашу. - Хотите мои соображения? Я думаю, они встретятся для дележа территорий. Границы для политиков, не для торговцев наркотой. Но еще, думаю, они желают оценить друг друга. И это прямое указание на то, насколько крутым стал квебекский картель. Что еще могло привести главу крупнейшего синдиката Штатов в леса Вермонта?

 - Думаешь, он почувствовал угрозу? - спросил Бовуар.

 - Думаю, такое возможно.

 - Значит, он планирует устранить главу квебекского картеля? - спросил один из агентов.

Туссен помолчала.

 - Нет, - наконец сказала она. - Я думаю, он и к этому тоже готов, но поскольку все они деловые люди, то понимают, что убивать своего поставщика значит вредить бизнесу, разве что когда нет другого выхода. Полагаю, они хотят достичь взаимопонимания.

 - Глава картеля Квебека достаточно умен, чтобы прийти к тем же выводам, - согласился Бовуар.

 - Oui, определенно, - подтвердила Туссен. - И достаточно сообразителен, чтобы подготовиться к удару первым.

 - Адское tête-à-tête, - проговорил один из присутствующих.

 - Думаю, пора поставить в известность УБН, - решила Туссен. - События могут быстро выти из-под контроля, и нам понадобится помощь.

 - Когда, ты думаешь, произойдет встреча? - спросил Гамаш.

 - Уверена, что сегодня вечером. Вероятнее, сразу после заката. До полуночи. Им нужно завершить сделку.

 - И ты думаешь, они назначили встречу на границе? - поинтересовался Бовуар.

 - Именно. Самое безопасное место. Мы убедили их в том, что не знаем, как они используют его. «Крокодил» передадут американскому синдикату. Деньги перекочуют в квебекский картель. А руководство обоих картелей, наконец, приступит к переговорам.

Все, кроме Гамаша, посмотрели на настенные часы. Он прекрасно знал, что время идет, но понимал, как важно принять решение не под гнетом паники.

 - Сообщать УБН мы не станем, - наконец сказал он.

Все заговорили одновременно.  Со всех сторон посыпались возражения. Гамаш подождал, пока все успокоятся. И когда наступила тишина, заговорил:

 - Скажи мы им, что двое главных членов крупнейших синдикатов Северной Америки встречаются в открытую, и что встреча эта состоится сегодня, одновременно с наркосделкой, как они поступят?

Он дал офицерам время подумать.

 - Они мобилизуются, - ответил Гамаш на свой вопрос. - Это их долг. Да и наш, если уж на то пошло. Даже если УБН позволит нам руководить операцией, начнется такая активность, что синдикат не сможет ее не заметить. Нет. Риск остается в любом случае, но мое решение прежнее. Мы сделаем это сами. Будем придерживаться плана, которому следовали так долго.

 - А что, если они  назначили встречу по ту сторону границы, сэр? Это не наша юрисдикция.

 - Мы можем обоих упустить.

 - Давайте, я об этом позабочусь сам, - сказал Гамаш. - Сегодня сконцентрируйтесь на собственных обязанностях, а я сосредоточусь на своих.

Он не позволит такому случиться, понял Жан-Ги. Так или иначе, глава одного из картелей, или даже обоих, предстанет перед судом, Арман Гамаш вернет их на нужную сторону границы, притащив, если потребуется, за волосы.

 - Шеф-инспектор Лакост уже на месте? - спросил Гамаш.

 - Она следит за боссом квебекского картеля, и даст знать о любых его передвижениях,  - ответила Туссен.

 - Bon. Инспектор Бовуар, у вас есть тактический план?

 - Так точно. – Жан-Ги указал на карту, где отметил местоположение каждого из агентов и их цели. План, с которым каждый в этой комнате был отлично знаком.

Их собственные жизни, жизни их соратников зависели от того, как каждый выполнит возложенные на него задачи. Какими будут эти цели и задачи. И главные, и второстепенные.

Их мало, поэтому каждого агента необходимо использовать максимально эффективно. Каждый человек, каждое действие ценны.

Группу захвата оповестили и проинструктировали  несколько недель назад, не уточняя, кто будет целью операции.

Сюртэ обладало двумя явными громадными преимуществами. Первое - слежка велась месяцами, и они точно знали, где наркотики пересекут границу. И второе - синдикат  пребывал в приятном неведении, считая агентов Сюртэ никуда не годными.

Но, по мнению Бовуара, существовало и еще одно преимущество. Возможно, менее очевидное. Мотивация. Отчаянное желание взять верх. Их приперли к стенке, пути назад не было - впереди лишь океан. Это должно было сработать.

И тут к ситуации добавилось нечто неожиданное, хотя  нельзя сказать, чтобы не желанное.

Глава синдиката восточного побережья объявился собственной персоной, и без сомнения привел с собой свою собственную маленькую армию.

Таким образом, в их тщательно разработанный план вброшены новые действующие лица.

Ставки тут же подросли, а размер выигрыша теперь трудно вообразить. Как и просчитать риски.

 - Может быть, это уже не актуально, - предупредил Бовуар, кивнув в сторону карты.

 - Глава американской стороны может изменить место встречи, - согласилась Туссен. - Может быть, у них есть запасная точка выгрузки.

Гамаш чувствовал, как растет напряжение. Он буквально ощущал, какие титанические усилия предпринимают агенты, чтобы держать себя в руках.

 - Может быть. А может и нет. Мы не сможем узнать. Все, что нам остается - следовать заранее разработанному плану, и быть готовыми к изменениям. D’accord?

 - D’accord, патрон, - ответили офицеры хором.

Гамаш помедлил, еще раз проанализировал стратегию, изложенную в плане. Затем обратился к Бовуару:

- Думаешь, есть способ лучше?

Бовуар тоже пробежал план глазами, хотя тот неумолимо запечатлелся в его памяти.

 - Мне нужно его подкорректировать, - решил он. - Раз там глава американского синдиката, значит, они увеличат охрану. И усилят бдительность. Но, - задумчиво добавил он, - думаю, план все еще состоятельный. По крайней мере, если не возникнут новые обстоятельства.

 - Ваш осведомитель там, с ними? - спросил Гамаш у Туссен, и та кивнула.

 - Bon, - сказал Гамаш, поднимаясь из-за стола, и остальные тоже поднялись на ноги. - Нам не впервой вносить изменения по ходу операции, не так ли?

Послышался смех, народ одобрительно закивал. Хотя самые опытные члены команды теперь смеялись не часто.

 - Я буду у себя в офисе, если понадоблюсь.

Как только шеф-суперинтендант отбыл, Бовуар склонился над схемой, которую разрабатывал дома долгие месяцы, дожидаясь сегодняшнего дня.

Когда Оноре просыпался ночью, Жан-Ги кормил и убаюкивал его, позволяя Анни не вставать. Нежно укачивая сына, он рассматривал карту, и вместо колыбельной проговаривал вслух план нападения.

Как поймать, взять под арест, а если понадобится, то и убить.

Совсем не Винни-Пух, не Пиноккио, не сказки на ночь нужны его сыну. Если они победят, это увеличит шансы Рей-Рея на то, что вырастет он здоровым и невредимым. И никогда не узнает, что же делать, когда прямая дорога ведет в колею.

 - Ладно, - Бовуар привлек внимание собравшихся агентов. - Давайте это сделаем.

Он снова бросил взгляд на большие настенные часы.

Без двадцати шесть.

Посмотрел на закрытую дверь. Нужно поговорить с Гамашем.  До того, как произойдет то, что должно произойти сегодня. Между ними не должно быть недомолвок.

*   *   *

Арман Гамаш ослабил галстук и вытянул мокрую от пота рубашку из-под ремня брюк. Подойдя к столу, он протянул руку к ящику, где хранил смену белья. Но передумал, и, вынув из кармана ключ, отпер верхний ящик. Выдвинув его, о посмотрел на лежащие там блокнот и салфетку.

Как давно - фактически несколько месяцев - он сюда не заглядывал.

Как давно - множество жизней назад - он написал эти слова на мятой салфетке.

Сколько жизней оборвалось из-за этого? Из-за него? Он не закрывал глаза на наркоторговлю и насилие. Он прекрасно видел, что происходит. Запрашивал сводки ежедневно. Подсчитывал цену испорченных судеб, потерянных жизней. Все из-за того, чему он позволил случиться.

Ничего не предпринимал.

Но теперь настала пора.

Отложив салфетку, Арман открыл блокнот и заставил себя прочесть написанное, начатое им в тот холодный ноябрьский вечер, когда Анри с Грейси свернулись калачиком у огня, а Рейн-Мари сидела рядом с ним на диване.

Он тогда смотрел на огонь и обдумывал совершить немыслимое.

Занимался ли тем же самым испанский конкистадор Кортес в своем долгом путешествии к Новому свету, размышлял Гамаш. Когда эти мысли впервые посетили Кортеса? Думал ли он о последствиях, когда отдавал тот роковой приказ - сжечь свои корабли? Знал ли он, какая бойня ждет впереди его солдат, моряков, ацтеков, чью цивилизацию они сотрут с лица земли?

И Гамаш решил, что в тот день, когда стопы конкистадоров коснулись песчаного побережья и в воздухе повис запах гари, вместе с ними на берег выбралось еще одно существо.

Заметили ли конкистадоры темную фигуру, идущую следом? Ужасного свидетеля жутких деяний?

Но, конечно же, дела их не признавались жуткими еще несколько сотен лет. Кортес был героем для всех, кроме ацтеков.

Позже, в более спокойные времена, перед приближением своей собственной смерти, думал ли Кортес о совершенном? Допускал ли сомнения в душу? Стоял ли нестареющий кобрадор у изножья его смертного одра?  

А Черчилль? Лишился ли он сна в ночь бомбежки Ковентри? Или в ночь, когда в отместку за чужую вину бомбили великий Дрезден?

Гамаш взял ручку, перевернул страницу, и начал писать.

Он писал о громадном грузе наркотиков, которому позволил пересечь границу прошлой ночью. В то время, когда должен был его остановить.

Он писал о жизнях, которые прервутся из-за его решения. О своем Ковентри. О своем Дрездене.

Он писал о месье Залмановице, и его загубленной карьере. О судье Кориво и осуждении, которое та понесет за то, что позволила им уйти, вместо того, чтобы задержать их. Как и должна была по закону.

Он писал о мужчинах, женщинах и детях, которые пострадали из-за его приказа свести борьбу с преступностью до минимума. Собрать все силы, сфокусироваться лишь на одной цели, одновременно создавая впечатление абсолютной, не вызывающей сомнений некомпетентности.

Арман Гамаш все это записал. Не утаил ничего. И когда описал то, что уже произошло, продолжил. Стал писать, о том, что случится сегодня.

Закончив, Гамаш отложил ручку, закрыл блокнот. Бережно уложил сверху салфетку.

Затем отправился в душ, смыть с себя пот и грязь. Вода была соленой на вкус. От пота. И от того, что стекало по его щекам.

*   *   *

 - Патрон?

Бовуар заглянул в офис шефа-суперинтенданта. Там было пусто. Он услышал шум в воды в ванной.

Жан-Ги не знал, как поступить. Остаться? Уйти?

Он не хотел стать свидетелем, как его начальник, его тесть выходит из душа завернутым в полотенце. Или того хуже.

Но и уйти, не сказав того, что собирался, он не мог.

Бовуар шагнул в комнату, закрыл за собой дверь и уже собирался сесть,  когда заметил на столе блокнот.

Озадаченный, он подошел к столу. Душ шумел. Ободренный этим, Бовуар открыл блокнот и стал читать. Когда воду в ванной выключили, он быстро захлопнул обложку, вернул на место салфетку и сел в кресло по другую сторону стола.

Появился шеф, облаченный в чистое, вытиравший голову полотенцем.

Он стал как вкопанный, увидев вскочившего на ноги Бовуара.

 - Жан-Ги.

 - Патрон. - Бовуар стоял, расправив худые плечи. - Извините меня за то, что я покинул сегодня зал суда. - Его голос был ровным, словно он рапортовал, или повторял заученное. - Это было непростительно.

Затем он оставил формальный тон и поник плечами.

 - Я не знаю, почему так вышло. Мы  проходили и через худшее. Я просто…

Арман стоял и слушал. Не пытался перебить. Не стал упрекать или разуверять, что все в порядке.

Он дал Жану-Ги возможность сказать то, что тому требуется. Пусть выговорится и потратит на это столько времени, сколько нужно.

 - Я испугался.

Вот оно. Взрослый человек, старший офицер Сюртэ-дю-Квебек сознается, что испугался. Подобное признание требует смелости, знал Гамаш.

 - Чего ты испугался? - спросил он.

 - Я боялся, что выкрикну: «Не делай этого!».  До того момента я знал, что есть путь назад. Черта проведена, но не пересечена. Ты открыто соврал в суде, нарушив клятву, а подобное не может быть отменено. Я понимаю, что выбора не было, но смотреть на это я не мог.

Гамаш кивнул, подумал, прежде чем произнести:

  - Я думаю, есть и другая причина.

 - Может быть, - согласился Бовуар, чувствуя себя неуютно под пристальным взглядом.

 - Думаю, сегодня ты потерял ко мне уважение. Думаю, ты до конца не верил, что я сделаю это. Я, по твоему мнению, не мог солгать под присягой ни при каких обстоятельствах. Это подрыв нашей с тобой веры в закон. Это делает меня лицемером.

Так ли это, спросил себя Бовуар. Разве это все объясняет? По правде говоря, он не мог разобраться в своих чувствах. Даже объяснение про невозможность смотреть, как Гамаш рушит свою карьеру, не оправдывало Бовуара. Шеф-суперинтендант никогда не ставил карьеру на первое место.

Так в чем же дело?

И в этот момент он осознал, что Гамаш прав. Он ушел, потому что не мог смотреть на его схождение с пьедестала. Как тот, кто всю жизнь был наставником и примером, кто всегда держался своих принципов, держался буквы закона даже тогда,  когда прочие склонялись к соблюдению собственной выгоды, очерняет себя.

Но сегодня Гамаш поступил, как прочие. Не просто извратил закон, он его подмял под себя.

Бовуару не верилось до сего дня, что этот мужчина, как и прочие, способен лгать под присягой. В зале суда. Не важно, какова причина. И когда дело стало принимать подобный оборот, Жан-Ги всерьез полагал, что найдется какой-то другой выход. Волшебным образом возникнут маунти* (*конная полиция Канады), и всех спасут.

А вместо этого, в адской жаре зала суда Арман Гамаш лжесвидетельствовал.

Гамаш, наблюдавший за Жаном-Ги, понял, что попал в самую точку. Он не желал этого, он хотел ошибиться. И теперь видел, что есть еще одна жертва, еще одно тело среди руин - уважение, которое Жан-Ги к нему питал. Не самая страшная из потерь, что, впрочем, не отменяло той боли, которую вызвало это обстоятельство.

В глазах Жана-Ги он стал продажным. Теперь он не отличался от множества других офицеров Сюртэ, клявшихся блюсти закон, а вместо этого подмявших его под себя.

Тот факт, что остальные поступали так для личной выгоды, а Гамаш - для того, чтобы повергнуть наркоторговлю ниц, особой роли не играл. Факт в том, что Гамаш не отличается от других.

Продажность начинается с малого, зачастую вполне легального. Со лжи во благо. С легкого нарушения закона во имя чего-то хорошего. А затем продажность, как вирус, распространяется.

 - Не хочу тебя расстраивать, Жан-Ги, но я перешел черту, когда впервые отдал приказ держаться в стороне и никого не арестовывать. Мне платят за соблюдение закона. Я давал присягу, у меня есть долг. Но я выбрал ему не следовать. Сегодня, в суде, я лишь подтвердил свои прегрешения.

 - Судья Кориво знает? Поэтому она вызывала вас к себе?

 - У нее есть подозрения. Она спросила, не на свободе ли до сих пор настоящий убийца…

 - И что вы ответили?

 - Я заверил ее, что ответчик действительно виновен в убийстве, но подозреваю, что она не поверила. Она взяла время на размышления до утра, и тогда решит, что делать с месье Залмановицем и мной.

 - Но она вас отпустила, - проговорил Бовуар, до него стало доходить, что же на самом деле произошло.

Нахмурив брови, он обдумал слова шефа. Почувствовал тяжесть в груди. И тут кое-что понял.

 - Если вы переступили черту, когда отдали те приказы, то я перешел ее вслед за вами, когда подчинился им.

Гамаш, конечно, понимал, что это правда, но предпочел промолчать. Ночь обещала быть очень долгой, тяжелой. Довольно с Жана-Ги и одной тяжкой ноши.

Однако младший коллега пришел сюда сам. И Гамаш узрел кое-что неожиданное - к грузу на душе Бовуара не добавилось веса. Напротив, Гамаш почувствовал, что Бовуару стало легче.

 - Я в равной степени виновен, - сказал Жан-Ги, лицо его разгладилось, не осталось ни следа горя.

И Арман Гамаш понял, что проблема не столько в том, что он пал в глазах Бовуара, сколько в том, что между ними раскрылась пропасть. А сейчас выяснилось, что несмотря ни на что они вместе. В одном сортире.  На два очка.

 - Мы по уши в дерьме! - Жан-Ги чувствовал головокружительное облегчение.

 - По самое не могу, - подтвердил Гамаш, взмахом ладони над головой дав понять, что их почти скрыло. Он вернулся в ванную расчесать волосы, повязать галстук. - Все готово?

 - Oui. Изабель еще не звонила, но нам пора выдвигаться. Остальная часть команды получает экипировку. Твой жилет у меня.

 - Merci. - Гамаш подошел к столу, открыл ящик, кобуру с пистолетом  закрепил на поясе, надел пиджак. Пиджак был помятый, но хотя бы сухой.

Штурмовой фургон должен ехать отдельно, и с наступлением темноты агенты займут позиции.

И станут ждать.

Возвращая блокнот и салфетку в стол, Гамаш, немного подумав, запер ящик. Но понял, что теперь это уже не важно. Если что-то случится, и все полетит к чертям, блокнот поможет следователям понять его мотивы. А может и принять их.

Двое мужчин прошагали по длинному коридору к лифту. Пистолет на бедре шефа-суперинтенданта казался чужеродным, неудобным предметом. Гамаш ненавидел оружие. Единственное его назначение - убивать людей. А он повидал на своем веку достаточно смертей.

 - Я должен был остаться в зале суда вместе с тобой, - сказал Жан-Ги, нажимая кнопку лифта. Повернулся к Гамашу. - Ну что, мир?

 - Иначе и быть не может, Жан-Ги. - Двери лифта открылись. Никого. Они вошли.  - Я никогда не рассказывал тебе о своем первом штурме?

 - Не припоминаю такого. Ты же не описал все это в поэме, я надеюсь?

 - В эпических строфах, - Гамаш прочистил горло. Улыбнулся. - Non. Слишком все прозаично. Я уже был агентом, не новобранцем. Пару лет в Сюртэ. Мы ловили уличную банду, тяжело вооруженную. Предприняли штурм их бункера.

Рассказывая, Гамаш сцепил руки за спиной и не отводил глаз от индикатора этажей над дверью лифта.

 - Я отключился.

 - Pardon?

 - Да, как только раздались первые выстрелы. Очнулся, когда медики били меня по щекам.

 - Pardon? - повторил Бовуар, уставившись на Гамаша, а тот продолжал смотреть на индикатор смены этажей.

 - Я списал все на жару. На тяжесть обмундирования, на долгое ожидание, на то, что солнце нещадно палило. Но это все чушь. Причиной был ужас. Я был так испуган, что упал в обморок. -  Он помолчал. - Хотя «отключился» звучит чуть лучше.

Он повернулся, взглянул на Жана-Ги, недоверчиво смотревшего в ответ.

 - Только Рейн-Мари рассказывал. Только она знает правду.

Жан-Ги продолжал смотреть на него, открыв рот.

 - Этот эпизод заставил меня пристальнее присмотреться к себе, - сказал Гамаш. - На то, создан ли я для того, чтобы быть полицейским, или мои страхи будут всегда брать надо мной верх, ставя под удар окружающих. Но работу свою я любил и верил в то, что делаю. И понял, что не могу одновременно бояться и делать то, что должен делать. И стал бороться со своим страхом.

 - Страх исчез?

 - Думаю, ответ тебе известен.

Да, Жан-Ги знал ответ.

Страх никогда не исчезает полностью. Даже будь ты  шефом-суперинтендантом.

Когда лифт остановился на нижнем этаже, Бовуар вспомнил про блокнот с предсказаниями, и салфетку, аккуратно лежащую сверху.

На салфетке веселыми красными буквами было напечатано название ресторана.

«SansSouci». Без забот.

А ниже, черными чернилами: «Сожжем наши корабли».

Он вышел из лифта вслед за Гамашем.

Дело не в меньшем страхе, понимал он. Дело в большем мужестве.

Глава 30

На взгляд Изабель Лакост, в бистро Трех Сосен было прохладнее и спокойнее, чем на пышущей жаром террасе, где отдыхали посетители, попивая пиво и лимонад.

Сняв солнцезащитные очки, Изабель подождала, когда ее глаза привыкнут к полумраку. Она предпочитала находиться внутри, по ряду причин.

 - Мне чего-нибудь покрепче, - крикнула она Оливье, шагая прямиком к деревянной стойке бара. - Джин с тоником, например. О, сделай двойной! Я не на работе.

 - Тяжелый день? - поинтересовался Оливье, заливая кубики льда Танкереем* (*сорт джина).

Добравшись до стойки, Изабель кивнула, открыла банку с карамельками и достала оттуда лакричную трубочку. Первым делом откусила красные цукаты, как ее учили дети, которых научил этому месье Гамаш.

 - Как протекает суд? - поинтересовался Оливье.

Лакост неопределенно повела ладонью. Commeci, commeça.

Покачав головой, Оливье  отрезал лимон, свежий аромат моментально наполнил воздух.

 - Печально, - сказал Оливье и ткнул кончиком ножа в сторону церкви Св.Томаса. - Но, в конце концов, будет возмездие за смерть Кати.

Повернувшись, Изабель посмотрела в окно, на раскаленное, как сковорода, патио, где посетители потягивали прохладительные напитки. На ребятишек, играющих на ярко-зеленом деревенском лугу, бегающих туда-сюда вокруг трех огромных сосен, как-будто сосны были их друзьями по играм. На каменные и дощатые домики с клумбами многолетних синих дельфиниумов, старыми розовыми садами, мальвой и лавандой. Эти сады были посажены еще прадедами и теперь с заботой взращивались.

Взгляд Изабель Лакост охватил старую деревушку и остановился на маленькой белой каменной церкви на холме, месте убийства Кати Эванс. Церквушка оказалась и кое-чем большим. Все это приходило на ум сегодняшним вечером.

Возмездие, подумалось ей. Еще несколько месяцев назад она понимала, что это слово означает. Сейчас она не была так уверена.

 - Кто это? - спросила Лакост у Оливье.

Двое мужчин сидели у незажженного камина и наслаждались ужином. Рядом с ними стоял Антон, вероятно, рассказывал о составе блюда, им приготовленного.

Гости перехватили ее взгляд, и Лакост улыбнулась, поприветствовав Антона поднятым стаканом. Тот отсалютовал ей в ответ.

 - Не знаю, - сказал Оливье. - Какие-то проезжие, думаю. В B&B  не останавливались. Ты же знаешь Габри. Одного комплекта постояльцев ему более чем достаточно.

 - Значит, в B&B есть постояльцы? - спросила Изабель, вдыхая свежий запах тоника, лимона и джина.

 - Oui. Там Лея и Маттео.

 - Правда? А зачем они приехали, не сказали? - Лакост старалась, чтобы ее голос звучал как обычно, чтобы Оливье не заметил, как гудят ее мысли.

 - Я не спрашивал, но это наверняка как-то связано с судом. Мы читаем репортажи. Похоже, у Армана тяжелые времена. Лея и Маттео, возможно, хотят перекинуться с ним парой слов. Кажется, они нервичают.

Да, подумала Лакост. Это одно из объяснений.

В зале стоял гул голосов. Некоторые посетители уже поняли, что на террасе довольно жарко, и укрылись в прохладе бистро. Все разговаривали, но никто не смеялся. Так или иначе, суд очень сильно влиял на настроение в деревне. Некоторых из местных вызовут в качестве свидетелей. К счастью, следователи отклонили попытку Генерального прокурора вызвать на свидетельскую скамью Рут Зардо.

Согласно расписанию, Лакост должна была давать показания завтра, хотя она понимала, что до этого не дойдет. Не после того, что случится сегодня ночью.

На сегодняшнем заседании шеф-инспектор Лакост отсутствовала и не слышала показаний Гамаша. Зато она слышала рассказы об этом. От коллег, из новостей.

Слышала она и о растущей неприязни между прокурором и шефом-суперинтендантом.  По этой причине их обоих вызвали в кабинет судьи.

Что там произошло? Что сказал Гамаш?

Рассказал ли он судье Кориво правду о той ноябрьской ночи, когда вернулся в церковь?

Поведал ли он судье секрет, который они все так отчаянно скрывали, из-за чего Гамашу пришлось солгать под присягой?

Все началось с мимолетного замечания старой сумасшедшей поэтессы и переросло в подозрение за выпивкой в мансарде Мирны. А потом они стали действовать.

*   *   *

Спустившись в подвал церкви, Гамаш снял пальто, покрытое снегом, бросил его на стул. Затем повел Бовуара в церковный погреб.

 - Захвати пакет для улик, пожалуйста. И две пары перчаток.

Пока Жан-Ги выполнял просьбу, Гамаш включил техническое освещение, установленное криминалистической бригадой. Остановился на пороге помещения.

Все места преступлений всегда выглядят достаточно серьезно и торжественно, что зачастую вступает в противоречие с окружением. Жестокое убийство среди мирного антуража выглядит особенно жутко.

Эта крохотная комнатка без окон, с земляным полом, с полками, прогнувшимися под тяжестью позабытых банок с заготовками и паутиной от давно почивших пауков, никогда не была радостным местом. Погребам положено быть холодными. Но убийство Кати Эванс сделало его особенно стылым.

В подобном месте даже искушенные следователи отдела убийств не желали оставаться дольше необходимого.

Гамаш смотрел на участок пола, где обнаружили поверженное тело одетой в костюм кобрадора Кати Эванс. Бывший глава отдела по раскрытию убийств Сюртэ никогда не забывал, что это не просто работа. Не просто головоломка, тренировка логики и ума.

Здесь у молодой женщины отняли жизнь, тут она сделала последний вздох. Осталась лежать в темноте и холоде, на земляном полу. А не в кровати, окруженная родными людьми, дожив до девяноста лет, как надеется большинство из нас.

 - Мадам Гамаш не видела биту, когда обнаружила тело Кати Эванс. Но бита оказалась здесь, когда приехала Лакост. Это значит, что ее принесли, так, чтобы никто не видел. Вот задняя стена церкви. - Гамаш подошел к стене. - Это где-то здесь.

 - Что именно?

Гамаш повернулся к Бовуару.

 - Во времена сухого закона церковь использовали для контрабанды спиртного. И вносили его не через главный вход.

Глаза Бовуара расширились, когда он понял, к чему клонит Гамаш.

 - Черт!

Оба стали тщательно осматривать полки.

 - Есть! - воскликнул Жан-Ги.

 - Подожди, - попросил Гамаш. Он включил камеру и стал снимать, как инспектор Бовуар наклоняет стеллаж, затем толкает его.

Низкая дверца, встроенная в стену, открывается.

Встав на колени, Бовуар выглянул наружу через открывшийся лаз. Ветер бросил ему в лицо снегом. Присмотревшись, Жан-Ги всего в нескольких шагах разглядел лес.

По лесу до американской границы совсем недалеко. Мечта контрабандиста.

 - Этим путем биту вынесли, а потом вернули назад, - заключил Бовуар.

Гамаш остановил запись и передал камеру Жану-Ги, тот начал документировать обнаруженное.

 - Удобное место, - тихо произнес Гамаш, осмотрев пространство, лишенное окон.

И для кобрадора, и для убийства.

 - Патрон? - из оперативного штаба послышался голос Лакост.

 - Мы здесь! - крикнул ей Жан-Ги.

 - Я только запущу компьютер и загружу почту, - прокричала Изабель. - И сразу спущусь.

Гамаш обернулся и увидел, как маленькая дверца закрывается. Как только это произошло, стеллаж с полками плавно и беззвучно вернулся на место.

Гамаш склонился ниже и осмотрел петли.

В верхнем помещении Лакост сняла пальто, кликнула на значок почты и, расслышав какой-то звук, посмотрела на лестницу.

В тишине церкви шаги, раздававшиеся на крыльце, звучали жутким набатом. Ту-дум. Ту-дум. Словно приближающееся сердцебиение.

А потом в дверях возник Бовуар.

Глаза Изабель округлились, она так комично дернула головой, что Жан-Ги расхохотался.

 - Désolé, - извинился он.

Изабель посмотрела на Гамаша, стоящего в проеме входа в погреб. Тот развел руками, как бы уверяя, что он тут ни при чем.

 - Он был тут, - сообщил Гамаш.

 - А теперь я здесь, - сказал Бовуар.

Лакост переводила взгляд с Гамаша на Бовуара, потом поднялась и потребовала у Жана-Ги:

 - Рассказывай, как так получилось!

 - Я покажу тебе. - Бовуар повел ее через комнату, мимо Гамаша, и дальше, в погреб. - Это все шеф, он нашел.

 - Хотя я никакого отношения не имел к… - Гамаш пошевелил пальцами в сторону Бовуара и вокруг него.

В чем Лакост сильно сомневалась. Если кто и рожден для сговора, то именно эти двое. Они сообщники.

 - Так, - проговорила она, когда ей показали потайную дверцу.  - Так, так. Вы взяли образцы?

Бовуар кивнув, показал ей пакет для улик.

В полном молчании они поднялись в штаб. Повернувшись, Лакост сказала:

- Лаз сделали контрабандисты, как и говорила нам Мирна.

 - Именно, - подтвердил Гамаш.

 - Но использовал его убийца.

 - А так же кобрадор, - сказал Гамаш.

 - Скорее всего, это один и тот же человек, - задумчиво проговорила Лакост. - Но как он узнал про потайную дверь? Даже вы не знали. Никто не знал, кроме Рут и Мирны.

 - Про дверь и они не знали, - заметил Гамаш. - Только про контрабандистов времен сухого закона. Для них это интересный момент истории и не более.

 - Должно быть, Мирна и Рут рассказали кому-то еще, - предположила Лакост. - Этот кто-то сложил два плюс два и нашел дверь. Но зачем кому-то искать потайную дверь в погребе церкви?

Гамаш думал о том же.

Иногда кто-то случайно натыкается на какие-то вещи. Как те люди, кто наткнулся на Три Сосны.

Но чаще что-то находится, когда это ищут. Вот и они нашли дверь, потому что в том была нужда. Открытиями движет необходимость.

И до Гамаша стало медленно доходить, что за необходимость это была.

Когда отменили сухой закон, все потайные комнаты были заброшены. Позабыты. Те, кто их создал, давно почили в бозе, а нажитые ими состояния остались. Впрочем, как и тайники.

Расположенные прямо возле границы, они ждали своего часа. Ждали новой необходимости ими воспользоваться.

Границы были проницаемы. Как и всегда. И то, что сегодня сквозь них проникало, было гораздо мощнее и прибыльнее, чем выпивка.

Бовуар направился к своему столу, чтобы скачать почту.

 - Антонио Руис вернулся в Испанию, - доложил он. - Гражданская гвардия только что подтвердила.

Он поднялся и присоединился к коллегам за столом переговоров, захватив с собой фото из дома Эвансов.

Гамаш изучил снимок. Улыбчивые лица. Несомненно, узнаваемые. Конечно, моложе, чем сейчас. Счастливее.

Его взгляд задержался на Эдуаре. Призраке, яркой тени, преследующей друзей.

Жан-Ги пересказал им разговор с сестрой Кати Эванс.

 - Ничего, что могло бы объяснить появление кобрадора, - заключил Гамаш. Снова посмотрел на фото. На этот раз взгляд переместился с лица Эдуара на его руку, обнимающую Кати. - Все думаю, почему она сохранила это фото? На нем они смотрятся парой.

 - А мне интересно, почему Патрик на это согласился, - добавил Жан-Ги. - Наверняка же существуют и другие фотографии, где они вместе, но менее…

 - Менее близки? - понимающе кивнул  Гамаш. Почему именно эта фотография, думал он.

 - Я только что разговаривал с Антоном, мойщиком посуды, - сообщил Бовуар. - Он принес ужин. И признался, что знал про кобрадора.

 - То есть? - удивилась Лакост.

 - За Антонио Руисом один такой ходил в Испании.

Бовуар рассказал им о видео и пересказал историю Антона.

 - Отмывание денег? - предположил Гамаш.

Это совершенно определённо означает организованную преступность. Рэкет. Игорный бизнес. Наркотики.

 - И Жаклин тоже знала? - поинтересовалась Лакост.

 - Oui. Она обещала Антону никому не рассказывать, иначе возникнет вопрос, откуда они узнали, и им придется упомянуть про Руиса, - ответил Бовуар. - Кажется, они его боятся, и не только из-за подписки о неразглашении.

 - Если он связан с организованной преступностью, у них есть причина бояться, - согласился Гамаш.

 - Антон упомянул еще кое о чем, - сказал Бовуар. - Он думал, что кобрадор пришел за ним.

 - Ну, это не удивительно. Каждый в деревне решил, что Совесть пришла именно к нему, - заметил Гамаш. - Я не исключение.

 - Но у Антона была на то веская причина. - Бовуар навалился на стол, чтобы быть ближе к коллегам. - Он знал Кати Эванс.

 - Откуда? - поинтересовалась Лакост.

 - Они познакомились много лет назад, - сообщил Бовуар. - Он знал их всех. Сначала он не был уверен, поскольку, работая на кухне, видел их лишь издалека. Да и было все так давно.  Но когда услышал разговоры про университет Монреаля, то узнал их. Он тоже был студентом, когда они учились. И когда появился кобрадор, Антон решил, что попал в неприятности. Решил, что эти четверо послали кобрадора за ним. Чтобы он заплатил долг.

 - Что за долг? - спросила Лакост, затем резко вскинула руку. - Погоди, дай угадаю.

Она немного подумала, затем оперлась локтями о стол. Глаза ее засияли.

 - Именно он продавал Эдуару наркотики, - наконец сказала она.

Бовуар кивнул.

 - Когда Эдуар погиб и начались расспросы, Антон сбежал, - рассказывал Жан-Ги. - Попал в лечебницу.

 - Мадам Эванс и остальные его узнали? - спросил Гамаш.

 - Если и так, то ни словом ему не обмолвились, - ответил Бовуар.

 - И нам не сказали, - заметила Лакост. - И зачем они держат это в секрете?

 - Может они так и не поняли, кто он такой? - предположил Бовуар.

 - Выглядит, как случайное совпадение, да? - сказал Гамаш. - Мы в крохотной деревушке, про которую мало кто знает. И кто же сюда приезжает? Именно те четверо, единственные на всей земле, кто способен связать Антона со смертью Эдуара.

Лакост и Бовуар закивали. Совпадения при расследовании убийств не редки. Так же, как они не редки в жизни. Глупо было бы видеть в них большее. Но еще глупее было бы не обращать на них внимания.

 - Нам надо вернуться в B&B и выяснить, узнали ли они Антона, - решила Лакост.

 - Хотя это не делает их причастными к появлению кобрадора, - подчеркнул Гамаш. - Кобрадор не просто возник ниоткуда. Его появление должно было планироваться несколько месяцев, если не дольше. Мадам же Эванс и остальные могли узнать Антона лишь в несколько последних дней.

 - И как в это вписывается убийство Кати Эванс? - спросила Лакост.

Кобрадор, Совесть, вырвал у Антона давний секрет про его роль в гибели Эдуара пятнадцать лет назад? Но есть вероятность, что у кого-то в деревне имеется тайна грандиознее и отвратительнее.

Лакост посмотрела в сторону погреба.

 - Нужно опечатать потайную дверь, чтобы никто не смог ею воспользоваться.

Глубоко погруженный в свои мысли, Гамаш взглядом проводил коллег,  направившихся к двери.

  - Погодите! - крикнул он им вслед. - Давайте оставим все как есть.

 - Но тот, кто ею пользуется, может вернуться, - обеспокоилась Лакост.

 - И что он сделает? - спросил Гамаш, присоединившись к коллегам у входа в погреб.

 - Ладно, - смирилась Лакост, хотя ее инстинкты говорили, что злоумышленник непременно должен навредить. Но теперь, немного подумав, она не смогла придумать ни одного способа нанесения вреда. По крайней мере, ни одного серьезного.

Они собрали все образцы, сфотографировали все, что нужно.

 - А наши компьютеры? - напомнил Бовуар.

 - Там есть пароли, - ответил Гамаш. - И даже если убийца вернется, то наверняка ничего не тронет. Не станет подвергаться риску быть пойманным с компьютером Сюртэ в руках.

Ему, случалось встречать очень глупых убийц, но, к сожалению, такое бывало крайне редко.

 - Давайте хотя бы унесем записи и сотрем информацию с доски, - предложила Лакост, показывая на доску для записей, заполненную блок-схемами, подозреваемыми и версиями.

 - Нет, это тоже оставь.

 - Но тогда он узнает, насколько мы продвинулись, - возразил Бовуар.

 - Он узнает, что у нас нет версий, - сказал Гамаш.

 - Но у нас есть версия!

 - Да. Но он об этом не узнает, прочитав твой отчет, или посмотрев сюда. - Гамаш ткнул в доску.

 - Non, - согласилась Лакост.

 - Нужно, чтобы все выглядело так, словно мы растерялись, - говорил Гамаш, в основном для себя. - Чтобы выглядеть несведущими. Или даже так, словно мы сдались. Нужно внушить преступникам, что бояться нечего. Тем самым ослабить их бдительность. Повысить их самоуверенность. - Он посмотрел на коллег с оттенком изумления во взгляде. - И тогда они начнут совершать ошибки.

 - Вы же не предлагаете нам сдаться, патрон? - уточнила для себя Лакост.

 - Как раз наоборот, - рассеянно ответил он, - Я думаю.

И он действительно что-то основательно обдумывал.

Бовуар поймал вопросительный взгляд Лакост.

 - Я думаю, - наконец продолжил Гамаш, повернувшись к собеседникам, - что нам нужно держать обнаруженное сегодня строго между нами. Точнее, я уверен в этом. О потайной двери мы никому не расскажем. Даже остальным членам команды.

 - Pardon? - в один голос переспросили Бовуар с Лакост. Беспрецедентно - скрывать от собственной следственной  бригады ценную улику.

 - Хотя бы на сегодня, - попросил Гамаш. - Дайте мне время до утра. Мне нужно немного поразмыслить.

 - Я собираюсь повесить камеру на углу погреба, - сообщил Бовуар. - Если кто-то туда проникнет, мы сразу увидим - кто именно.

Пока Бовуар занимался камерой, Лакост просматривала почту.

 - Из лаборатории сообщили, что результаты по костюму кобрадора мы получим не раньше завтрашнего утра. На нем множество следов ДНК.

 - Скорее всего, брали в прокат, - донесся голос Бовуара из погреба. - Бог знает, когда его последний раз стирали. - В голосе его звучало отвращение, свойственное мужчинам, тщательно следящим за собой.

 - Но, - продолжила Лакост, продолжая просматривать отчеты, - у нас есть результат по бите.

Говорила она медленно, одновременно читая.

Гамаш стоял рядом с ней, опытным глазом выхватывая из отчета нужные строки, затерявшиеся среди обилия научных терминов.

Лакост крутнулась в кресле и посмотрела на Гамаша.

 - Что вы об этом думаете? - спросила она.

 - Что такое? - поинтересовался Жан-Ги. Он торопливо пересек пространство оперативного штаба и присоединился к коллегам. Молча прочитал отчет, после чего весь подобрался, нахмурился.

 - Для ордера на арест этого недостаточно, - сказала Лакост. - Пока нет. Но, по крайней мере, мы теперь знаем, кто держал в руках орудие убийства, и кто почти наверняка является убийцей Кати Эванс.

 - А что ты думаешь вот об этом? - Гамаш указал ей на еще одну строчку в отчете.

 - Тут всего лишь следы, - ответила Лакост. - В лаборатории говорят, что они, очевидно, попали туда случайно.

 - Тут чуть больше, чем следы, - возразил Гамаш.

Чуть больше, хотя и не намного. И Лакост права - специалисты сделали вывод, что этот след ДНК попал сюда посредством убийцы, но самому убийце не принадлежал.

Остальные два результата совершенно определенные. Один принадлежит Кати Эванс. Второй - ее убийце.

И все же...

 - Зачем биту убирали с места преступления? - спросил он. - А потом вернули? Это же рискованно.

Этот вопрос их преследовал.

Могло быть несколько причин, почему убийца на это пошел. Он запаниковал. Или растерялся. Так люди иногда выходят из магазина с неоплаченным товаром в руках. По ошибке.

И когда убийца понял, что бита может его изобличить, он вернул ее обратно.

Это была самая вероятная причина.

И, все же, почему бы просто не сжечь ее? Зачем рисковать и возвращать?

Что приводит их к следующему выводу: убийце нужно было, чтобы биту нашли.

 - Чтобы манипулировать результатом, - предположил Бовуар. - Сфабриковать  ДНК-улики.

 - Возможно, - согласился Гамаш. - Если все так, то полезно оставить убийцу с ощущением, что он нас облапошил.

 - Подбавить непрофессионализма, патрон? - спросил Бовуар. Гамаш улыбнулся.

И все же Бовуара не покидало гадкое ощущение, что они не просто притворяются неумехами, а таковыми и являются. И что подобное решение уведет их в неправильном направлении, и убийца останется на свободе.

 - Нам нужно больше улик, - сказал он.

Гамаш кивнул. Мало понять, кто убил Кати Эванс. Нужно получить доказательства.

 - Какой долгий день, - произнес он. - Нам нужно поесть.

По крайней мере, последнее предложение возражений не вызвало.

*   *   *

Антон не солгал о своих кулинарных способностях.

Говяжья запеканка, с ароматом трав, дикого чеснока, с лесными грибами, собранными и высушенными осенью, отличалась от всего, что они когда-либо пробовали.

 - Оливье вообще понимает, кого он приобрел в лице Антона? - поинтересовалась Рейн-Мари.

Она пыталась выглядеть жизнерадостной, но была явно вымотана событиями прошедшего дня.

 - Сомневаюсь в этом, - ответил Арман, убирая со стола, пока Жан-Ги разбирался с десертом.

 - «Панна котта с малиновым пюре», - прочитал Бовуар на этикетке, прикрепленной к рамекину. - Антон сказал мне, что научился готовить, когда лежал в клинике. Очевидно, я выбрал не ту программу реабилитации.

 - Ничего подобного, - возразил Гамаш. - Нам очень нравятся твои цветочные кашпо из макраме.

 - Это хорошо, тем более что близится Рождество.

 - Давай, - Арман посмотрел на уставшую Рейн-Мари, у которой под глазами залегли темные тени. - Ступай в постель. Мы оставим для тебя десерт.

 - Я в порядке, - ответила та.

 - Я и не сомневаюсь.

Он помог жене подняться, и когда Изабель с Жаном Ги пожелали им спокойной ночи, повел ее по лестнице наверх. Но прежде отвел Жана-Ги и Изабель в сторонку.

 - Позвоните Мирне и Рут. Узнайте, кому еще они рассказывали про историю с контрабандой. И попробуйте узнать что-нибудь про Антона.

Шеф-повар-посудомойщик признался во многом, включая знакомство с жертвой и знание о кобрадоре. Но не сказал ничего такого, что следствие не установило бы самостоятельно.

Расценить его признание как действие невиновного, чтобы очистить совесть? Или как упреждающий ход убийцы?

 - Я спущусь, и мы пойдем в B&B.

 - Oui, патрон.

Уложив Рейн-Мари в постель, несколько минут спустя он вернулся и нашел ее крепко спящей. Засунув бутылку с горячей водой ей под одеяло, он нежно поцеловал жену, чтобы не разбудить ее, и оставил на прикроватной тумбочке чашку чая. Аромат ромашки, как знал Гамаш, успокаивал.

Спускаясь, он услышал, как Жан-Ги говорит по телефону:

 - Слушай, старая перечница, это же простой вопрос.

Гамаш даже смог расслышать саркастический ответ Рут.

 - Ты звонишь посреди ночи, чтобы поговорить про сухой закон, идиотина? Не слишком ли поздно, во всех смыслах?

 - Еще только половина десятого, и мне необходимо знать.

 - На дворе 2017 год, сухой закон отменен, или ты не слышал, чудило?

 - Я не просил тебя читать мне лекцию по истории.

Их беседа, если ее можно было так назвать, продолжалась, когда Гамаш, заглянув в свой кабинет, увидел, как Лакост, сидя за его столом, набирает имя Антона в поисковике Сюртэ.

 - Это займет некоторое время. Я выведу Анри и Грейси на прогулку. Хочешь подышать свежим воздухом? - спросил он, краем уха различая, как из соседней комнаты продолжает литься потоком ругань.

 - Неплохая мысль.

Оказавшись снаружи, они посмотрели на B&B. В окнах горел свет.

Они шагали, склоняясь под порывами ветра, пока собаки играли и делали свои дела, не обращая внимания на мокрый снег.

 - Патрон, я о погребе. Почему вы не хотите, чтобы мы…, - начала Лакост, но Гамаш прервал ее, предостерегающе остановив жестом руки.

 - Но мы же одни, - прокричала она ему, перекрикивая ветер.

Не произнеся ни слова, он показал ей в сторону магазинов.

На мансарде над магазинчиком Мирны зажегся свет - Жан-Ги, должно быть, приступил к следующему пункту своего опросного списка. Несомненно, это будет более приятная беседа.

Но Гамаш показывал не на книжный магазин.

Сквозь переплетчатые окна бистро было видно, как посетители болтают под кофе и десерты у камина, не торопясь домой.

Вдоль окон проследовала темная фигура. Закутана так, что не разобрать - мужчина это или женщина.

Гамаш с Лакост видели, как человек подошел прямо к B&B.

И продолжил идти дальше.

К дому Гамашей.

Арман сгреб Грейси в охапку и поторопился в том же направлении. Следом помчался Анри, подскочил прямо к темной фигурой, успевшей добраться до крыльца.

Незнакомец замер, увидев у ног овчарку Гамашей. То ли не заметил яростно виляющий хвост и мячик в зубах, то ли предпочел не рисковать.

Секунду спустя подоспел Арман. Взяв визитера за руку,  он повернул человека лицом к свету.

Рассмотрев гостя, проговорил:

 - Вам нужно мне что-то сообщить?

 - Да, - сказала Жаклин. - Я хочу сделать признание.

*   *   *

Изабель Лакост оторвалась от созерцания Оливье, смешивающего кувшин сангрии в баре, и посмотрела в окно.

Лея Ру в сарафане и сандалиях и Матео Биссонетт в слаксах и легкой рубахе спустились по широким ступеням B&B, и направились в сторону бистро.

 - Вы их ждали? - поинтересовалась Лакост.

 - Non. Они позвонили сегодня после обеда и только что приехали.

Двое гостей у камина - молодой и постарше - снова посмотрели в сторону Лакост. Наверное, Антон сказал им, что она руководит убойным отделом Сюртэ. Это всегда вызывало неподдельный интерес.

Изабель снова отсалютовала им стаканом, они подняли свои в ответных жестах, Лакост отпила джин, надеясь, что с такого расстояния незаметно, что они лишь намочила губы.

Но Оливье все видел. Нахмурился, но промолчал.

Отвернувшись, Лакост облокотилась о стойку бара. Рассеянно стала рассматривать сквозь окно бурно цветущие сады.

Лицо ее выражало спокойствие, даже в какой-то мере безучастность, в то время как мозг работал напропалую.

Когда Оливье отошел, чтобы доставить сангрию заказавшему ее столику, она потянулась через стойку и утащила еще одну лакричную трубочку. Мужчина постарше, увидев это, вскинул брови.

Лакост ухмыльнулась и приложила палец к губам. Мужчина улыбнулся и понимающе кивнул ей.

Покинув бар, Лакост направилась к туалетам, аккуратно пряча в ладони телефон, вынутый  из-под стойки.

Глава 31

Гамаш с Бовуаром находились на полпути к месту назначения, а от Лакост не было ни слова.

Зато они получили сообщение от суперинтенданта Туссен.

Снаряжение собрано, фургон загружен. Группа захвата готова.

 «Если ничего не изменится, - писала Туссен, - мы через 10 минут выдвинемся из Монреаля и будем на позиции прямо перед закатом».

 «Merde», - написал ей Гамаш. Это был квебекский эквивалент «удачи»,  внутренний сигнал Сюртэ, что все идет по плану.

 «Merde», - ответила Туссен. И умолкла.

Они не увидятся до начала операции.

Гамаш посмотрел на часы на приборной панели. Половина седьмого. К половине девятого стемнеет. Суперинтендант Туссен все отлично рассчитала.

 - Что же ей мешает? - спросил Жан-Ги, не отрывая взгляда от дороги.

Было очевидно, кого он имеет в виду.

 - Не знаю.

Вынув айфон, Гамаш позвонил домой. В трубке раздались гудки, никто не отвечал. Затем автоответчик заговорил голосом Рейн-Мари.

Гамаш оставил  бодрое послание, сообщив, что уже едет, и с ним Жан-Ги.

 - Не отвечает? - поинтересовался Жан-Ги. - Наверное, она у Клары или Мирны.

 - Наверное.

*   *   *

Закрывшись в туалете, Лакост нажал зеленую кнопку вызова, очень надеясь, что старый телефон сможет поймать слабый сигнал.

Услышав гудок, она быстро набрала номер.

 - Шеф? - прошептала она в трубку, когда после первого же гудка вызов приняли.

 - Изабель, где ты была?

 - Вот только что смогла уйти. Я в бистро. Он здесь.

 - Кто именно?

 - Глава картеля. Здесь, в Трех Соснах.

 - Мы знаем, - в трубке раздался голос Бовуара. - Именно поэтому ты там, верно? Чтобы следить?

 - Нет, я имею в виду главу американского картеля.

Гамаш с Бовуаром переглянулись.

 - Уверена? - уточнил Гамаш.

Задай ей этот вопрос кто другой, в любой другой обстановке, Лакост бы рассвирепела. Но сейчас она понимала желание шефа иметь твердую уверенность.

 - Да. Американского картеля.- Настойчивость в ее тоне превратила ее шепот в подобие шипения.

 - Черт, - выругался Бовуар. - Он тебя узнал?

 - Не знаю. С ним еще один человек, телохранитель или советник, долго рассматривал меня. Думаю, Антом рассказал им, кто я.

 - Охренительно, - проворчал Бовуар.

 - Но я заказала выпивку и даже помахала им.

 - Помахала? Ты помахала главе наркокартеля? - переспросил Бовуар.

 - Ну, я же не размахивала пистолетом, - ответила Лакост. - Мне нужно было убедить его в том, что я понятия не имею, кто он такой. Просто небольшой дружеский жест. Никогда не слышал о таких?

Гамаш задумчиво кивнул. Мало кто обладал таким умом и так владел собой, как Лакост. Она правильно поступила. И если у американского картеля были сомнения в некомпетентности Сюртэ, то теперь они окончательно развеялись - одна из старших офицеров не опознала одного из крупнейших преступников Северной Америки.

 - Как поступим? - прошептала она.

Дверная ручка туалета завертелась - кто-то желал войти.

 - Секундочку, - крикнула лакост, и ручка успокоилась.

 - Много их? - спросил Гамаш.

 - Американцев? Никого, кроме тех двоих в бистро. - Лакост еще сильнее понизила голос. - Глава картеля и мужчина постарше. Тот, который меня рассматривал.

Да, подумал Гамаш. Как и в Канаде. С новыми опиатами, новой теневой экономикой, новыми технологиями, должно возникнуть новое руководство. Иногда оно приходит к власти через кровопролитие, как в Штатах, иногда передает эстафету новому поколению, как в Канаде.

Теперь настало время молодых. И мало кто был так жесток, как молодые. Мужчины они или женщины, они еще не устали от кровавой резни, не приобрели  к ней отвращение. По факту, они ею наслаждаются. Они способны как заказать убийство, так и исполнить его. Похищать, пытать и возвращать своих врагов их родственникам по кусочкам.

Испытывали к этому абсурдную зависимость.

От них не найти защиты никому. Полицейские, судьи, прокуроры, дети, матери, отцы -  для убийц они все лишь мишени.

Освобожденные от совести, палачи всемогущи. Бессмертны. Они уже не какие-нибудь богохульники, они боги.

Если операция Сюртэ сегодня ночью провалится, начнется сумасшествие. Придется платить плотью и кровью. Им и их семьям.

Гамаш не питал иллюзий насчет того, что поставлено на карту.

 - Как только прибудете, можем их сразу взять, - прошептала Лакост. - Я уверена. Вы еще далеко?

 - Будем через двадцать минут, - сообщил Бовуар и прибавил скорости. - Через пятнадцать.

 - А мне что делать?

Гамаш прикинул в уме несколько вариантов.

Он предполагал, что операция пройдет ночью в лесу.  Не в бистро.

Но в каком-то смысле так даже лучше. Значит, Туссен права - картели у них на крючке. Они настолько уверены, что Сюртэ не представляет опасности, что осмелели и встречаются в открытую.

Такое случалось редко, было почти неслыханно, чтобы глава синдиката лично присутствовал на криминальной сделке. Обычно туда шлют помощников. Для этого они и существуют.

А уж чтобы присутствовали оба главаря - случай исключительный.

Да, все намного лучше, чем они смели надеяться. И одновременно хуже.

Их план основывался на встрече в лесу, в окружении деревьев, а не в бистро, в окружении друзей и родных.

 - Мы не можем их пока арестовать, - заключил Гамаш твердо и спокойно. - У нас нет доказательства их вины. В этом проблема. Другое дело - их боевики, но и они наверняка побеспокоились, чтобы оставаться чистыми. Нам нужно поймать их на чем-то незаконном. А сидение в бистро таковым не является.

 - Бл**ь, бл**ь, бл**ская бл**ь, - пробубнил Бовуар. Мантра его не успокоила.

Шеф был прав.

Вся операция зависела от того, поймают они их в момент сделки, на месте, где «крокодил» пересечет границу или не поймают. Пока этого не произошло, у полиции нет неоспоримых улик против глав картелей. Да, они сейчас вдвоем, но в неправильном месте.

И если сделка совершится в лесу, пока главари мирно беседуют в бистро, то это означает провал. Все потеряно. Буквально все.

Бовуар уставился на Гамаша широко раскрытыми, полными вопроса глазами.

Лакост ожидала ответа на другом конце линии. Им было слышно, как она дышит. А потом раздался дробный стук в дверь туалета.

 - Хэллоу?! - мужской голос, спрашивает по-английски.

 - Tabernac, - выругалась Лакост. - Думаю, это телохранитель. Уже выхожу! - бодро крикнула она.

Гамаш понимал, что как только повесит трубу, не сможет связаться с Лакост снова. Его распоряжения должны быть четкими, окончательными. И быстрыми. Как выстрел.

 - Тут еще вот что, - послышался шепот Лакост, такой тихий, что они его едва расслышали. - Мадам Гамаш в бистро. С Анни и Оноре.

Кровь отхлынула от лица Гамаша, он бросил взгляд на Бовуара, а тот крепче схватился за руль. Мотор машины взревел, скорость возросла.

 - Их надо оттуда увести, - сказал Жан-Ги.

 - Нет, погоди, - перебил его Гамаш. - Погоди.

Секунду они ждали его решения.

 - Мы будем через пятнадцать минут…

 - Через десять, - уточнил Бовуар.

 - Пусть они там остаются. И позовите к себе Рут.

 - Ты шутишь? - выпалил Бовуар.

Лакост нажала кнопку на сливном бачке, чтобы телохранитель не услышал голоса Бовуара, почти кричавшего.

 - Там же Оноре! - яростно вопил тот, словно до Гамаша не доходило. Потом снова, чуть тише: - Оноре.

Словно весь мир для Бовуара сжался в одно единственное слово.

 - Анни, - прошептал он.

Два слова.

Рейн-Мари, подумал Гамаш.

 - Им нужно остаться. Это безопасно. Те двое встречаются в бистро, чтобы поговорить, а не перестрелять друг друга.

 - Откуда нам знать? - спросил Бовуар неестественно взлетевшим голосом. - Разве не было такого ни разу, чтобы parlez превращались в кровавую баню?

 - Non. Если бы у одного из них такое было на уме, то они встречались бы в лесу, в сопровождении боевиков. Не в бистро. Они жестокие, но не тупые.

Гамаш говорил твердо, хотя не чувствовал себя уверенным. Но шеф-суперинтендант понимал, что, будучи старшим, не может позволить себе выказывать истинные эмоции. Не может требовать смелости от других, пока сам дрожит от страха.

 - Если мы не смогли предвидеть этого, - сказал Бовуар, - то и последствия не просчитаем. Они могут провернуть сделку прямо в бистро. На глазах у всех. Мы же сами сделали все возможное, чтобы они поверили в свою безнаказанность. Мы сами!

 - Он прав, - согласилась Лакост, включив воду. - Что мне делать тогда? Я должна буду их арестовать. Хотя бы попытаюсь. В помещении, полном людей.

Оноре, подумал Гамаш. Анни. Рейн-Мари. Это не просто люди.

Бовуар сильнее надавил на газ. Машина летела со скоростью 140 километров в час, и продолжала набирать обороты. Они съехали с шоссе и оказались на второстепенной дороге. На ней трудно было сохранять скорость. Машина, ударившись о корни, перелетела на асфальт.

Но Гамаш не просил ехать помедленнее. На самом деле, он еле сдерживался, чтобы не наорать на Бовуара за то, что тот едет недостаточно быстро.

 - Приведи в бистро Рут, - тихо повторил Гамаш. - И сама присоединяйся к Рейн-Мари и Анни. Американец может и не в курсе, кто они, но канадец точно знает. Они никогда не поверят, что  мы можем рискнуть их жизнью.

Повисла тишина.

Сами они в такое тоже не могли поверить. Особенно Гамаш.

Но выбора не было. Уведи Изабель Рейн-Мари и Анни из бистро - это почти наверняка встревожит картели, а они и так настороже, не упускают ни одной необычной детали.

Они могут быть убеждены, что опасности нет, но все равно остаются бдительны. Это животный инстинкт. Тем более что эти люди - звери по своей сути.

 - Уверены? - прошептала Лакост.

Задай ему кто-нибудь этот вопрос вместо выполнения приказа, в любой другой обстановке, Гамаш бы рассердился. Но сейчас он понимал, насколько важно ей быть уверенной в правильности его решения.

 - Oui.

 - Ладно, - шепнула Изабель в ответ. Прямо перед тем, как она повесила трубку, они услышали от нее еще одно слово: - Merde.

Merde, согласился Гамаш.

На этот раз слово не было кодом к тому, что все хорошо. На этот раз это было просто  merde.

Лакост положила трубку в карман и отперла дверь.

 - Désolé, - извинилась Лакост перед мужчиной в возрасте, внимательно изучавшем ее. - Простите. Такой день месяца.

Она прижала ладонь к низу живота, и он моментально дал задний ход, не желая выслушивать от нее дальнейшие подробности. Но Лакост на всякий случай добавила:

 - Колики.

*   *   *

Как только Лакост отключилась, Гамаш перезвонил Туссен и сообщил ей свежую информацию. На том конце линии повисла тишина.

 - Bon, - наконец произнесла Мадлен бодрым голосом. Ни тени паники. - Что нам делать? Мы нужны в деревне?

 - Нет, будьте на границе, согласно плану. Что бы ни случилось, хлорокодид должен попасть в Штаты, и единственное, что мы знаем - место, где это произойдет. Твой осведомитель следит за церковью?

 - Да. Мы, по крайней мере, знаем, когда наркотики будут перемещены. А если они не станут использовать привычный маршрут? - спросила Туссен.

 - Тогда вы в лесу напрасно, и мы с Бовуаром и Лакост сами тут все решим.

Он говорил так обыденно, словно речь шла о починке забора.

На линии снова повисла тишина.

 - В любой операции присутствует доля везения, - напомнил он ей. - Кроме того, мы все в одной лодке. В этом большое преимущество.

 - За спиной лишь океан. Да, патрон. Это сработает, иначе никак. - Мадлен тихо рассмеялась, ей захотелось, чтобы все на самом деле стало настолько же просто, насколько прозвучало. - Удачи, - сказала она им на прощание, забыв про merde, или не желая, чтобы слово это было последним, сказанным ими друг другу.

 - Oui. Удачи тебе, Мадлен.

*   *   *

Когда Лакост вернулась в зал бистро, Лея и Матео сидели за столиком в дальнем углу. Обособленно от остальных. Но близко к двум американцам.

Изабель аккуратно, так, чтобы никто не заметил, вернула телефон на место и отправилась на кухню поприветствовать Антона. И предостеречь его.

 - Bonjour, - поздоровался он с ней. - Я думал, вы в городе.

 - А я и была там. Просто решила, что мне необходимо на несколько часов развеяться. Слишком жарко. Да я не одна такая.

 - Даже не сомневаюсь, - ответил Антон, вернувшись к работе.

Изабель промолчала, и он снова поднял на нее глаза.

 - Здесь Матео с Леей, - проговорила Лакост. - А может и Патрик, хотя его я не видела.

Антон положил нож и уставился на нее.

 - Зачем они приехали?

 - Не знаю, но решила тебя предупредить.

Лакост немного слукавила. У нее имелась отличная версия, зачем Матео и Лея сегодня в бистро, но ей не хотелось впутывать в это Антона.

 - Merci. - Он помрачнел и вздохнул. - Мне в ближайшие дни давать показания. Я так боюсь. Слышал, они были суровы с месье Гамашем.

 - Ну, так обычно и бывает.

 - Даже с прокурором и судьей? Разве они не на одной стороне?

 - Суд - зачастую забавная история, - сказала Лакост, стараясь представить произошедшее на суде делом обычным. - Завтра моя очередь давать показания.

 - А где они сидят? - вернулся к предыдущей теме разговора Антон. - Чтобы я мог обойти их стороной.

 - В углу.

 - Возле пары американцев?

 - Ты их знаешь?

 - Никогда раньше не видел, но один считает себя шеф-поваром. Попробовав суп,  - Антон кивнул на тарелку, - попросил дать ему рецепт.

Лакост посмотрела на страницу в блокноте, озаглавленную «Арбузный гаспачо с мятой и манго».

Даже эту страницу она готова была съесть.

 - Я заметила, что Рут не пришла. Не возражаешь, если я ей позвоню?

 - Да пожалуйста. Ее телефон, небось, зазвонит впервые. Не удивлюсь, если она вообще не представляет, что это такое.

Изабель улыбнулась, зная, что между старой поэтессой и молодым поваром установилась своего рода дружба. Он снабжал ее бесплатной едой, а та его всячески доставала. Оба знали, что бывает, когда прямая дорога заводит в колею.

Лакост подошла к телефонному аппарату на стене и набрала номер. После примерно десяти гудков, за которые Изабель успела нарисовать себе картину, как Рут бродит по дому и ищет источник звона, трубку подняли.

 - Алло, - послышалось из динамика.

 - Рут, это Изабель Лакост. Я в бистро. Мы тут выпива…

 - Сейчас буду, - проорала Рут и бросила трубку.

Повернувшись, Лакост увидела, как Антон улыбается. Он все слышал. Изабель подозревала, что в Квебеке слышали все.

Она вернулась в бистро. Клара и Мирна сидели в компании Рейн-Мари и Анни. Поприветствовав компанию, Изабель уселась рядом.

Она расположилась спиной к двум американцам и Матео с Леей, хотя ей были видны их искаженные отражения в оконном стекле.

 - С вами не сели? - поинтересовалась Изабель, качнув головой в сторону Матео и Леи.

 - О, они избегают совсем не нас.

 - Меня, - догадалась Лакост.

Причину она, конечно, знала. Суд. Как и она, Матео с Леей были свидетелями обвинения. Но в отличие от нее они свидетельствовать не желали.

Лакост знала, о чем первым делом спросит их прокурор. Да и они это знали, как она подозревала. Прозвучит тот самый вопрос, что был задан шефом-суперинтендантом  Гамашем в ноябрьский вечер, когда они сквозь мокрый снег отправились в B&B.

*   *   *

 - Который час? - возмущался сонный Габри, слушая непрекращающийся стук в дверь. - Кто-то забыл ключи?

 - Все постояльцы у себя, - пробурчал Оливье, пытаясь проснуться. - Какие еще ключи?

 - Полина второго? - Габри прогнал сон, скинул ноги с кровати и потянулся за домашним халатом. - Что-то случилось. Что-то плохое. Вот, держи. - Он сунул в руки Оливье дубинку.

 - Зачем? - спросил тот.

 - Это наша охранная сигнализация против воров.

 - Воры не стучат в дверь.

 - Хочешь рискнуть?

Они шли на цыпочках, чтобы не разбудить постояльцев, хотя вряд ли кто-то из них сейчас спал. Особенно Патрик, выглядевший одновременно измученным и вполне очнувшимся, когда друзья вели его в кровать.

Оливье с Габри зажгли фонарь на крыльце и выглянули в окно. А потом торопливо отперли входную дверь.

*   *   *

Патрик слышал, как в дверь стучат.

Вряд ли это хорошие новости, если будят в такой час. Хотя, Патрик не спал.

Когда наступило время ложиться спать, Габри предложил переселить его в другую комнату, но Патрик предпочел вернуться в ту, что делил с Кати. Там оставались ее одежда, украшения, туалетные принадлежности.

Все вещи осмотрели и сфотографировали криминалисты. И вернули именно туда, где их оставила Кати перед уходом.

На стуле ее сумочка. Ее очки рядом с книгой на прикроватном столике.

Он укладывался в постель, слушая, как поскрипывает старая гостиница, как другие ложатся спать, и все человеческие звуки умирают в тишине. И он остался наедине с Кати. Он мог закрыть глаза и представить ее тут, рядом с собой, дышащую так тихо, что ему едва слышно.

Патрик вдохнул ее запах. Вот же она, здесь. Как ее может не быть? Как она могла исчезнуть?

Она не исчезла, торопливо говорил он себе, боясь сорваться в пропасть. Она здесь. Рядом с ним. Дышит тихо, почти неслышно.

А потом, среди ночи этот стук в дверь. А затем стук в дверь его комнаты.

 - Патрик?

 - Oui?

 - Спуститесь, пожалуйста, в холл, - попросил Габри.

*   *   *

Патрик, Лея и Матео вошли в гостиную. И встали как вкопанные, встретившись лицом к лицу с шефом-суперинтендантом Гамашем, шефом-инспектором Лакост и инспектором Бовуаром. И Жаклин, кондитером.

Поворошив угли в камине, Габри подкинул туда пару поленьев. Древесина занялась, затрещала, заглушив на время шуршание мокрого снега за окном.

 - Что происходит? - шепотом поинтересовался Оливье, когда Габри присоединился к нему на кухне.

 - Просто стоят и смотрят друг на друга, - Габри достал сдобную булку и включил духовку, а Оливье стал варить кофе. - Что здесь делает Жаклин?

 - Может, она что-то знает, - предположил Оливье. - Может, она что-то видела.

 - Но зачем им понадобилось разговаривать с Патриком и остальными? - спросил Габри. - Да еще посреди ночи. Что такое срочное?

Был лишь один вопрос, не терпящий отлагательства до утра. И обоим он был известен.

*   *   *

 - Давайте присядем, - предложил Гамаш, указав рукой на кресла и диван.

Бовуар остался стоять, расположившись возле камина. Не случайно, потому что перегораживал путь к двери. Было бы глупо кому-то из них пытаться бежать, но загнанные в угол люди иногда совершают отчаянные поступки.

Заговорила лишь Лея. Завидев полицию, она прошептала: «Наконец-то». Хотя смотрела при этом на Жаклин.

Начала Лакост:

 - Жаклин пришла к нам сегодня ночью и поведала необычную историю. - Изабель посмотрела на кондитера, сидевшую так, словно та лом проглотила, и вызывающе смотревшую на остальных. - Странную для нас, по крайней мере. Но не для вас, как мне кажется.

И все же, подумал Гамаш, не такая уж странная история. Как только он ее выслушал, тут же спросил себя, как мог не заметить всего раньше.

Так же, как и сегодняшнее признание Антона Бовуару, визит Жаклин нес упреждающий характер. Когда она закончила рассказ, Гамаш понял, что женщина не поведала ничего такого, что не всплыло бы само по мере расследования. И ей тоже это прекрасно известно.

 - Она вам рассказала все? - спросил Матео, переводя взгляд с Жаклин на Лакост.

 - Да, она сделала признание, - ответила Лакост.

 - В убийстве? - спросил Патрик, очумело уставившись на кондитера. - Вы убили Кати?

 - Она рассказала нам о кобрадоре, - сообщила Лакост. - А теперь ваша очередь. Расскажите нам все, что знаете.

Друзья переглянулись, заговорила Лея:

 - Жаклин пришла к нам с этой идеей. - Лея повернулась к мужу, который согласно кивнул. - Она слышала о кобрадоре, пока работала на того испанца. Сначала мы решили, что она шутит. Потому что звучало это нелепо. Парень смотрит на кого-либо, и тут же совершается волшебство?

 - Никто не принял всерьез предложение Жаклин, - вступил Матео. - Désolé, но ты знала, что это так.

Жаклин холодно кивнула.

 - Однако это послужило для меня идеей, - продолжил Матео. - И я написал ту статью про кобрадора во фраке, сборщика долгов в цилиндре и с фалдами.  И поблагодарил за идею Жаклин. И вот тогда она сказала, что имела в виду совсем не этого кобрадора. А оригинальный его вариант.

 - Она прислала нам ссылку из испанских источников, - снова заговорила Лея. - Этот кобрадор очень отличался. Этот был ужасающим.

 - И все-таки, - перебила Лакост, - когда вы впервые заговорили об этом с месье Гамашем, то сообщили, что узнали об оригинале только из той фотографии. Сказали, что явление это редкое.

 - Так и есть, - уверил Матео. - Но…

 - Мы не желали вам все разжевывать, - перебила мужа Лея, обращаясь исключительно к Гамашу. - Мы знали, что вы проведете расследование и выясните все, что нужно. И выложитесь по-полной, если будете до всего доходить самостоятельно.

Стоящий у камина Жан-Ги ощетинился. Никому не понравится, когда им манипулируют. А Лея Ру была мастером манипуляции. Она была искушена в науке контроля и маневрирования. И Бовуар задумался, как много из своего арсенала она сейчас задействовала.

А вот Гамаш ни рассерженным, ни расстроенным не выглядел. Всего лишь согласно кивнул. И продолжил смотреть на Лею задумчиво.

 - Именно тогда мы и решили рассмотреть предложение Жаклин, - сказал Матео. - Мы пробовали многое. Нам нечего было терять.

 - На подготовку ушло больше времени, чем мы предполагали, - сказала Лея. - Во-первых, нам нужно было найти костюм. В итоге мы решили его изготовить. Жаклин вам об этом не рассказывала?

Она посмотрела на кондитера, бледную и скованную, сидевшую на диване между Гамашем и Лакост.

 - Рассказывала. Но нам нужно услышать это от вас, - настаивала Лакост. - Кто изготовил костюм?

 - Жаклин, - ответила Лея. - И даже когда он был готов, не все из нас решились действовать. Затея казалась довольно глупой. Именно Кати убедила нас в обратном. Они с Эдуаром были близки. Кати хотела, чтобы за его смерть заплатили.

 - Даже спустя столько времени? - спросила Лакост. - Эдуар погиб без малого пятнадцать лет назад.

 - Если ты видел, как твой лучший друг прыгает с крыши, то не забудешь такое никогда, - уверил ее Матео. - Особенно если виновный не заплатил ни гроша. Даже не извинился.

 - Именно этого вы и хотели? - спросил Гамаш. - Извинений?

Друзья переглянулись. Похоже, они никогда не обсуждали, чего же действительно хотят. Чего было бы достаточно.

 - Думаю, да, - проговорила Лея. - Мы бы его поимели, припугнули слегка, и продолжали бы жить дальше своей жизнью. Что еще мы могли сделать?

 - Вы сказали «его»? - заметила Лакост. - Кто он?

 - Она вам не сказала? - спросил Матео.

 - Повторяю, нам нужно это услышать от вас.

 - Антон, - ответила Лея. - Мы умоляли его прекратить снабжать Эдуара, и он пообещал, но, дерьмо такое, солгал нам. Продолжил продавать ему наркоту. Да позабористей, чем прежде.

 - Мы сначала не знали, - сказал Матео. - До тех пор, пока…

Матео посмотрел на Лакост, и увидел понимание в ее взгляде.

То был не несчастный случай. Человек не оступился. Эдуар стоял на самом краю, вокруг него шумела вечеринка. А где-то там, внизу, в одной из комнат, его любимая Кати и его друг Патрик занимались сексом.

А вокруг неистовствовали молодость и свобода, секс и любовь.

Эдуар же словно оказался на острове, как в «Повелителе мух». И ненасытный зверь выгрызал его изнутри.

Эдуар медленно развел в стороны руки, как волшебные крылья. И на глазах у ошеломленных Матео и Леи, стоявших слишком далеко, чтобы как-то ему помешать, прыгнул.

Бовуар прикрыл веки.  Он не был знаком с Эдуаром, зато был хорошо знаком с отчаяньем. И с чувством благословенного избавления от наркотиков. А еще он знал, как легко перепутать падение с полетом.

Эдуар покинул край крыши, остров. Своих друзей. Семью. Но они его не покинули.

Лея взглянула на сидевшую молча Жаклин.

 - Его убил Антон, - обратилась Лея к ней. - Как если бы толкнул Эдуара в спину. Мы все это знали.

Жаклин, согласно кивнула, смотря прямо в глаза Лее.

 - Полиция сообщила нам, что смерть Эдуара признали несчастным случаем, - продолжил Матео. - Если бы даже Антона нашли, ему не смогли бы предъявить ничего кроме торговли наркотой. И даже тогда обошлось бы без приговора, или бы ему дали условно. Первый привод, студент первокурсник…

 - Семья наняла частного детектива, чтобы отыскать Антона, - сказала Лея. - Для этого потребовалось много времени. Немного поболтавшись, он попал в лечебницу, потом нашел работу в испанском семействе. Получал наличными. Но детектив в конечном итоге выследил его.

Стоящий у камина Жан-Ги кивнул.

Все это было в рассказе Антона. Сейчас он носит фамилию Лебрен, но его настоящая фамилия Буше.

Мясник* (*Boucher фр.).

Отличная фамилия для убийцы, решил Бовуар. Смешно, конечно, подозревать кого бы то ни было из-за значения его фамилии. И все же…

 - Тогда-то на нас и вышла Жаклин, - Лея снова посмотрела на напряженно сидящую на диване женщину. - Сказала, что Антона нашли, и что та испанская семья ищет няню и наставницу, чтобы обучить детей французскому.

 - Она хотела, чтобы мы дали ей рекомендации, - добавил Матео. - Мы согласились, и когда мадам Руис нам позвонила, мы поручились за Жаклин.

А кто-то поручился за Антона, мимоходом подумал Бовуар.

Это и было камнем преткновения. Единственным, что не прозвучало искренне в сегодняшнем рассказе Антона. Он во всем сознался. Исповедал грехи. Выказал раскаянье.

И лишь вот эта малость: почему семья Руис, Антонио Руис в особенности, не проверили прошлое Антона перед тем, как нанять того? Как, например, они поступили, когда нанимали Жаклин.

Вместо этого Руис, всех и вся подозревающий, в чем-то даже параноик, нанял какого-то незнакомца поработать и пожить в его семье.

С чего бы? Почему не сделал ни единого звонка?

 - Что было дальше? - спросила Лакост.

 - Проработав несколько месяцев у Руисов, Жаклин услышала о кобрадоре и вышла с нами на связь, - продолжила Лея. - Мы решились, нам оставалось лишь разработать детали. Где и когда натравить на него кобрадора.

 - Мы не могли поставить кобрадора возле его дома, - объяснил Матео. - Руис просто подстрелил бы его. Наверняка, как и Антон, решил бы, что тот пришел по его душу. Для задуманного нам требовалось другое место.

 - Потом  Руисы вернулись в Испанию, и казалось, наш план разваливается, - сказала Лея. - И вдруг Антон получает работу мойщиком посуды здесь. Мы и раньше бывали в Трех Соснах, съезжались на наши встречи. Место было идеальным. Здесь даже были вы.

 - Я? - удивился Гамаш.

 - Мы хотели гарантий, что кобрадору ничего не будет грозить, - объяснил Матео. - Что никто не причинит ему вреда.

 - Мы понимали - вы такого не допустите, - сказала Лея.

 - Вы использовали меня? - спросил Гамаш.

 - Мы вам доверяли, - возразила Лея. - Верили, что вы будете на стороне закона, как бы лично вас эта ситуация не затронула.

Гамаш медленно вдохнул. Сплошное манипулирование. Но оно его не раздражало, напротив, давало пищу для ума. Проливало свет на Лею Ру, на ее способности стратега.

А начинала она, как молодой избранник народа, с законопроекта имени Эдуара.

 - Жаклин устроилась в пекарню, и тогда наш план сложился.

 - А каков был ваш план? - поинтересовалась Лакост.

 - Он был прост, - ответила Лея. - Появится кобрадор, и Антон навалит в штаны.

 - А дальше? - спросила Лакост. - Разве этого достаточно? Напугать его?

Матео хотел ей ответить, но плотно сжал губы и посмотрел на Лею, перевел взгляд на Патрика, на Жаклин.

Вопрос их смутил, и Изабель показалось, что она знает причину.

То, что задумывалось, как попытка вырвать извинения, превратилось в нечто иное.

Как часто благородные начинания деформируются, искажаются и начинают жить сами по себе. Становятся существом в черном капюшоне. Мертвым телом в погребе.

Вот в чем вопрос. И ответ Лакост хотела получить сегодня же.

 - Все случилось весной, - проговорила Лея. - Мы собирались провести здесь встречу летом, и все было бы превосходно, если бы не…

 - Долгий световой день, - закончил за жену Матео.

Гамаш хмыкнул, услышав это.

Световой день.

Это ответ на множество вопросов.

Почему встречу перенесли на конец октября. И как кобрадор умудрялся простаивать на лугу дни напролет.

А ответ был просто - потому что ночь наступала рано.

Летом солнце светит без конца. А неослабевающая жара беспощадна. Никто долго не выстоит в таких условиях. Но в конце октября, или начале ноября, дни коротки и холодны. Кобрадор под покровом тьмы может уйти.

Световой день. Так просто.

Просто, как и большинство преступлений. И вот они подобрались к преступлению.

 - Мирна говорила, что рассказывала вам про церковь и сухой закон, - обратился к Лее Бовуар, и та кивнула.

 - Рассказывала. В самый мой первый приезд. Еще до того, как мы начали устраивать встречи. Она даже показала мне маленькую комнатку, погреб. Я вспомнила об этом, когда мы пытались решить некоторые вопросы передвижения.

 - Вот где скрывался кобрадор, - заключила Лакост. - Кто им был? Вы нанимали кого-то? Что с ним произошло?

И снова ее вопрос поверг их в смущение.

Лея посмотрела на Жаклин:

  - Ты им не сказала?

 - Я сказала, что ответственна за кобрадора. Я все сделала сама.

 - Думала, что они не узнают? - спросил Матео.

 - Узнают о чем? - спросила Лакост. - Где кобрадор?

 - Вы на него смотрите.

Офицеры Сюртэ уставились на Матео. А тот указал на Патрика. На Лею. На себя самого.

 - Кобрадором были мы, - сказал он.

Закрыв глаза и опустив голову, Гамаш секунду обдумывал услышанное.

Так же, как и на острове больных, проклятых и обездоленных, кобрадор Трех Сосен не являлся одним единственным человеком. Он был идеей. Сообществом совести.

Они все были кобрадором.

 - А Кати? - спросил Гамаш.

 - Она была им вчера, - ответила Лея. - Мы решили назвать это финальным выходом, после недавнего ночного нападения. Становилось опасно. Так что, как только Кати закончит свою вахту, мы все отправимся по домам, независимо от того, сломим мы Антона или нет. Но, как вы знаете…

Как были наивны эти четверо, подумал Гамаш. Они решили, что могут угрожать кому-то без последствий. Притащив сюда кобрадора, они разбудили нечто большее, чем совесть.

Да и историю оригинальных кобрадоров они плохо исследовали. Те публично обвиняли своих мучителей в моральных преступлениях, но платить за это приходилось отнюдь не сильным мира сего. Именно кобрадоров хватали и убивали.

Как убили и Кати.

Гамаш посмотрел на Лакост и Бовуара. Те смотрели на него. Все подумали об одном и том же.

Бита. На ней три отчетливых следа ДНК. Кати Эванс. Небольшой, почти незаметный след Жаклин. И след Антона Буше.

Бита буквально покрыта следами его ДНК.

Бита рассказывала ту же историю, что и компания друзей.

Антон Буше сорвался. Прошлой ночью он пробрался вслед за кобрадором сквозь темноту и снежный шторм к задней стене церкви, в подвал. И расправился с ним. Даже маску не снял. Так и не узнал, кого убил только что.

Хотя, это странно само по себе. Разве Антону не хотелось узнать, кто так неустанно его преследовал?

 - Как вы попадали и выбирались из подвала? - спросил Гамаш.

 - Через дверь, естественно, - ответил Матео.

Гамаш кивнул. С этого момента надо быть исключительно осторожным.

  - Вы не боялись, что вас могут увидеть?

 - Да кто смотрит в ту сторону после наступления темноты? - спросил в свою очередь Матео. - В церковь больше никто не ходит. По нашим данным, это самое безопасное место. Гораздо лучше, чем если бы кобрадор снял комнату в B&B.

 - Мы снимали костюм, - объясняла Лея, - и оставляли его там для следующего участника. И если бы нас кто-то увидел, мы бы просто сознались во всем. В любом случае, Антона мы довели до ручки. Да и ничего незаконного мы не делали.

 - Или аморального, - добавил Матео.

 - До сегодняшнего вечера, - возразил Гамаш.

 - Но не мы же убивали Кати, - возразила Лея. - Уж это-то очевидно.

 - Но мы ее убили, - проговорила Жаклин. - Если бы мы не создали кобрадора, она была бы жива. Если бы я не захотела, чтобы Антон заплатил, она была бы жива. Я знаю Антона лучше, чем кто-либо. Знаю его характер. Если что-то не по нему, он становится злым. Но я не думала, что он пойдет на убийство. Такого я не предполагала.

Жаклин взглянула на Патрика.

 - Мне так жаль. Я должна была предвидеть, что он нанесет удар. Он убил Кати и в этом моя вина.

 - Зачем он ее убил? - спросил Гамаш.

 - Ну, вообще-то он же не знал, что убивает Кати, - заметил Матео. - Он убивал кобрадора, который, очевидно, знал его тайну.

 - И что это за тайна? - спросил Гамаш.

 - Эдуар, конечно, - ответила Лея.

Гамаш снова кивнул. Но потом покачал головой:

 - Это бессмысленно. Видите ли, он вас всех сразу узнал. Знал вас, как друзей Эдуара. И если подозревал, что костюм кобрадора скрывает одного из вас, то не мог не понимать, что убив одного из вас, оставляет в живых еще троих.

 - И к тому же, - вступил Бовуар, - он мне обо всем рассказал.

 - Обо всем? - спросила Лея.

 - Oui. О продаже наркотиков и смерти Эдуара. Если Антон был готов во всем сознаться, зачем убивать, чтобы это не всплыло наружу?

Гамаш обернулся к Жаклин.

 - Единственный человек, которого он не узнал - вы. Но опять же, он никогда раньше вас не встречал. По крайней мере, не в университете. Ваш брат никогда не брал вас с собой, когда покупал наркотики. Знал, как вы к этому относитесь.

Жаклин, сестра Эдуара, кивнула.

 - Я должен вас арестовать, - сказал ей Гамаш, и та снова согласно кивнула.

 - За кобрадора, - проговорила она.

 - За убийство Кати Эванс.

 - Но это какое-то безумие! - возмутилась Лея. - Ее убил Антон. Вы же знаете. И если он все вам рассказал сегодня днем, то лишь для того, чтобы прикрыть свою задницу. Скорее всего, он и узнал нас только после убийства. Сегодня, когда мы все ждали в бистро. И про Эдуара рассказал затем, что понимал - вы и так дознаетесь.

 - Снова манипуляции? - спросил Гамаш, сурово взглянув на нее.

 - Он умен, - вступил Матео. - Ради бога, не дайте себя обдурить. Вы не представляете, что он за человек. Он не такой, каким кажется.

 - А вы? - спросил их Гамаш.

Лея Ру посмотрела прямо в глаза Гамашу. Ей не понравилось то, что она там увидела.

 - Простите, - сказал тот, поднимаясь. - Понимаю, вы хотели, как лучше. Все начиналось так невинно. Никто не должен был пострадать, даже Антон. Вам просто хотелось справедливости для Эдуара. Вы хотели, чтобы наркодилер знал, что вы знаете. Но вы не понимали, что вас используют. Не видели, что в действительности происходит.

 - А вы? - повторила его вопрос Лея.

- Что происходит? - заговорил Патрик, заметив, что офицеры Сюртэ уводят Жаклин. - Что это все значит? Она убила Кати? Я не понимаю.

Покидая бистро, Гамаш сказал Жаклин:

 - Вам потребуется основательная защита.

 - О чем вы? Вы что, правд, арестуете меня?

 - Арестую. По обвинению в убийстве Кати Эванс.

Даже Лакост с Бовуаром  удивились, но Жаклин буквально пребывала в шоке:

 - Вы же знаете, что это Антон! Знаете, что я не убивала Кати, и все равно меня арестуете? - возмутилась она. - Зачем?! - И тут ее паника перешла в прозрение: - Я поняла. Потому что у вас нет достаточных улик против него. Вы хотите, чтобы он думал, что избежит наказания. Теперь моя очередь становится кобрадором. Постоят за то, во что я верю, не смотря на риск. Вы об этом меня просите?

 - Ваша совесть чиста? - спросил ее Гамаш.

 - Чиста.

Он ей поверил. Про свою совесть он того же самого сказать не мог.

*   *   *

Шеф-инспектор Изабель Лакост сидела спиной к Матео Биссонетту и Лее Ру. Избегала их взглядов. Отчасти из-за обвинения, читавшегося в их глазах. Потому что невинную женщину судят за то, чего она не совершала. И Лакост это прекрасно известно.

Да, в их взглядах безошибочно читался гнев.

Еще одной причиной была необходимость сосредоточиться на американце и его помощнике, так уверенно чувствующих себя на виду у всех.

Неужели они здесь лишь для дружеского parlez? Делять территорию с коллегой из Квебека, особенно теперь, когда Сюртэ выведены за рамки уравнения? Празднуют отправку в путь своего нового товара - «крокодила»?

Или затеиваются разборки? Зачем делиться, если можно получить все?

Это встреча соратников, или начало жесточайшей, короткой, но кровавой войны?

И все они теперь посреди поля битвы за сферы влияния?

Изабель посмотрела на мадам Гамаш, Анни и Оноре. И поняла то, что, должно быть, сразу понял шеф-суперинтендант Гамаш, как только она ему сообщила, что здесь, в Трех Соснах, находится глава американского картеля.

Если бы битва велась в этой крохотной пограничной деревушке, кто бы из картелей ни победил, результат будет показательным для местных жителей. В особенности, для месье Гамаша и его семьи.

Три Сосны сотрут с лица земли, чтобы жители других маленьких деревень приграничья не сомневались  -  с ними будет то же самое, если они откажутся плясать под дудку картелей. Картели никогда не управляют, руководствуясь преданностью и расположением. Их сила - террор.

Лакост почувствовала, как по позвоночнику медленно стекает струйка пота.

Глава 32

 - Что ты делаешь? - спросил Бовуар.

Впрочем, то, чем занимался Гамаш, было очевидно. На самом деле Жан-Ги имел в виду «зачем».

Как только автомобиль сбросил скорость и замедлился, чтобы спуститься с холма в Три Сосны, Гамаш повернулся на сидении и стал снимать пояс с кобурой. Открыв бардачок, он переложил туда пистолет, предварительно вынув из него патроны.

 - Тебе можно появляться с оружием, - сказал Гамаш, запирая бардачок и убирая ключ в карман брюк. - А мне нельзя. Рейн-Мари и Анни заметят, начнут спрашивать. Нам это не нужно.

Солнце висело высоко, хотя безжалостное сияние летнего дня смягчилось. Никогда еще деревенька не выглядела такой прекрасной. Такой мирной. Сады были полны цветения. Ребятишки, поужинав, играли на деревенском лугу. Наслаждались каждым оставшимся мгновением летнего дня.

 - А что, если обмен произойдет в бистро, а у тебя в руках ничего, кроме ложки?

 - Надеюсь, успею схватить хотя бы вилку, - попробовал пошутить Гамаш, Бовуар не улыбнулся.

 - Возьму это. - Снова став серьезным, Гамаш показал Жану-Ги то, что вынул из бардачка взамен пистолета.

В его ладони лежало нечто, похожее на кусочек дерева. Но Бовуар знал, что это. Швейцарский армейский нож, для охотников. Его выкидное лезвие предназначалось для вспарывания брюха зверю.

Жан-Ги перевел взгляд с твердой руки Гамаша на его решительные глаза.

Одно дело - выстрелить в человека. Жестокое деяние, которое никогда не забудется. Да и не надо такое забывать. Бовуар отлично понимал это. И совсем другое дело - ударить кого-то ножом. Вонзить лезвие в тело.

Жан-Ги никогда над этим не задумывался.

В отличие от Гамаша. Тому приходилось. И придется еще, если понадобится.

*   *   *

 - Великолепно, - буркнула Рут, когда Гамаш с Бовуаром вошли в бистро. - Рокки и Бу-Бу.

Гамаш посмотрел на Бовуара и сокрушенно покачал головой.

 - Может, Рокки и Бульвинкль? - переспросил Габри, поставив напротив Клары пиво.

Бовуар поцеловал Анни и взял Оноре на руки.

 - Лось и белка. - Клара закивала и сделала глоток холодного Фарнем блонд эля.

 - Есть еще Йоги и Бу-бу, - вспомнила Рейн-Мари, обнимая Армана.

 - Ettu, Brute? - укорил ее Гамаш, и Рейн-Мари засмеялась.

 - Оноре, - зашептал Жан-Ги на ушко малышу, и вдохнул запах детского тела - сочетание детской присыпки и аромата Анни.

И Бовуар понял, для чего Арман попросил к их приезду привести Рут. Чтобы та прилюдно над ними насмехалась. Маленькая, но красноречивая деталь. Как в портретах Клары - каждый штрих и пятнышко на своем, заранее определенном месте. Для особого эффекта.

Для посвященных, нападки Рут - обычный ритуал. Своего рода визитная карточка. Но для посторонних все звучало как издевка над двумя настолько бестолковыми людьми, что даже старуха смогла это заметить. И посмела высказать вслух.

Что добавляло к портрету Гамаша дружелюбия, теплоты и покладистости. Мягкости. Этому мужчине больше подходили насмешки в деревенской гостинице, чем холодные зазубренные грани полицейской работы.

Бовуар видел Матео Биссонетта и Лею Ру, сидящих в углу. Те прислушивались. Лея улыбалась, крепко сжав губы, отчего приобретала сходство с гадюкой.

Американцы откровенно разглядывали пришедших. Даже вида не делали, что им не интересно.

Они, конечно, знают, кто такой Гамаш. Это определяющий момент. Могут встать и уйти, опасаясь, что Сюртэ помешает их планам. Или достанут пушки и откроют стрельбу по полицейским и остальным в бистро?

Не впервые картели позволяют себе подобное.

Но эти двое просто сидели, как-будто наблюдая не особо захватывающее ток-шоу.

 - Я не знал, что ты здесь, - сказал Жан-Ги жене, удивившись и порадовавшись тому, что смог произнести это спокойным тоном.

 - Я оставила тебе сообщение, - заметила Анни. - Мы решили приехать, чтобы отдохнуть от городской жары.

Впрочем, за городом было не лучше. Воздух был плотным от влажности. Казалось, еще немного и он превратится в воду. Ни ветерка, ни намека на грядущую прохладу. Люди спасались в тени, молясь, чтобы солнце поскорее зашло.

И лишь детвора на лугу устроила хоровод, взявшись за руки, да двое мальчишек отбирали друг у друга мяч.

Бистро постепенно заполнялось, почти все столики были уже заняты.

Гамаш подошел к столику американцев. Послышался скрип дерева по дереву - мужчина постарше отодвинулся на стуле и опустил ладонь на бедро.  

Каждый волосок на затылке и шее Бовуара вздыбился, кожу закололо иголками. Словно ноябрьский сквозняк пронесся по залу. Но в руках его был Оноре, и Бовуар не мог ничего поделать, даже если мужчина достанет пистолет. И выстрелит в шефа.

Бовуар заставил себя отвернуться. Заслонив Оноре своим телом, он встал перед Анни.

Остальные продолжали разговор, темой которого была грядущая выставка Клары в музее изящных искусств Монреаля. До выставки оставалась всего неделя. Рут посмотрела на Жана-Ги. В ее удивленных глазах читался вопрос.

Гамаш улыбнулся американцам.

 - Вы позволите? - проговорил он по-французски. Когда ответа не последовало, спросил: - Anglais? По-английски?

 - Да.

 - Эти стулья не заняты?

 - Нет, берите, не стесняйтесь.

Гамаш ухватил за спинки пару свободных стула, затем с сомнением посмотрел на мужчин:

 - Вы мне откуда-то знакомы. Мы не встречались?

На другом конце зала Бовуар чуть не рухнул в обморок. Вернув Оноре на руки Анни, он приготовился выхватить пистолет, если потребуется.

Вокруг него текла беседа, слова не имели смысла, хотя он и прилагал усилия, пытаясь вникнуть в суть разговора. Жан-Ги боялся посмотреть на Гамаша, дружески беседующего с главой американского картеля. Но слышал каждое слово.

«Если они его не пристрелят, то это сделаю я», - решил Бовуар.

Изабель Лакост сидела рядом с Кларой, улыбка гримасой застыла у нее на лице. Бовуар видел, как она уронила руку под столешницу.

Сердце Жана-Ги билось так громко - он едва слышал, о чем они говорят.

 - Не думаю, что мы встречались, - ответил мужчина помоложе. - Мы только что приехали.

 - А! -  произнес Гамаш. Его английский приобрел британский акцент. - Счастливчики. Мало кто набредает на нашу деревню, или на бистро. У нас новый шеф-повар. Попробуйте его форель на гриле, очень вкусно.

 - Мы уже пробовали, - уверил молодой. - Великолепно. Мы приедем еще.

 - Очень на это надеюсь, - сказал Гамаш. - Спасибо за стулья.

Кивнув американцам напоследок, шеф-суперинтендант подхватил стулья, один пихнул Бовуару, второй поставил рядом с Рейн-Мари.

 - Они кажутся приветливыми, - сказал ему Жан-Ги, когда Гамаш сел.

 - Американцы. Они всегда такие.

Сняв пиджак, Арман аккуратно повесил его на спинку стула. Продемонстрировал всем, кому интересно, что у него нет оружия. Шеф-суперинтендант безоружен, и, очевидно, не в курсе, кого только что приглашал отужинать. Или что должно вскоре произойти.

Еще один штрих к портрету.

 - Что тебе принести, патрон? - спросил у него Оливье. - Виски?

 - Ой, слишком жарко, monvieux. - Гамаш расслабил галстук. - Я буду пиво. На твой выбор.

 - У нас есть свежайший лимонад, - обратился Оливье к Жану-Ги.

 - Отлично, merci.

 - Ну, как там суд? - спросила Рут. - Ты уже соврал?

 - Каждым словом, - ответил ей Гамаш.

Основной проблемой при общении с Рут, как с опозданием вспомнил Гамаш, была невозможность ее контролировать. К счастью, большинство тех, кто ее слышит, считают, что она слабоумная. Или шутит.

Это как играть с чёртиком в табакерке. На первый взгляд обычная коробочка, пока оттуда не выскочит сумасшедшая бабка.

Через окно за спиной Рут Гамаш смотрел, как дети перестали кружиться в хороводе и, хохоча, повалились на траву. Пепел, пепел....

Битву за мяч уже выиграли. Один из мальчишек теперь отбивал его коленками, второй со слезами на чумазом лице, взобравшись на велосипед, поехал прочь.

Куда мальчишке на велике  мчаться надо,

Когда прямая дорога ведет в колею?

В отражении оконного стекла Гамаш видела американцев. Призрачный образ молодого накладывался на силуэт мальчика, уезжающего на вихляющем велике. Как картинки «До» и «После». Вот кем становятся мальчики на великах, подумал Гамаш.

Потом снова переключился на детей. Уходите, мысленно просил он их. Идите по домам.

Но дети продолжали играть, а мальчик на велосипеде продолжал крутить худенькими ножками педали, пока совсем не скрылся из виду. Оставив после себя лишь призрак мужчины на оконном стекле.

Гамаш откинулся на спинку стула, удовлетворенно выдохнул. Напоказ, стараясь не переигрывать. Он сдерживался, чтобы не смотреть в лес, заполненный берущими деревню в оцепление бойцами.

Даже глаза могут выдать, знал Гамаш. Он подозревал, что каждый его жест внимательно отслеживается. Каждое слово выслушивается и оценивается приезжими. В себе они были уверены, но бдительности не теряли.

Он не имел права на ошибку.

 - Мне здесь дадут еды? - поинтересовался Гамаш. - Очень хочется есть.

 - Ладно, Оноре пора кормить, потом купать, - объявила Анни, поднимаясь.

 - А мне пора возвращаться в город, - сказала Лакост. - Не могу сказать, что с нетерпением жду завтрашнего дня.

 - Ой, не было времени сообщить тебе. Судья назначила заседание на ранний час. На восемь.

 - Утра?! - возмутилась Лакост, Мирну с Кларой рассмешил ее тон.

 - Прости, - сказал Гамаш. - Она хочет успеть как можно больше до наступления дневной жары.

 - Тогда мне тем более пора. Вы останетесь тут на ночь?

 - Наверное. Еще не решил, - ответил Гамаш.

 - Тебе нужна моя помощь? - Жан-Ги поднялся вслед за Анни.

 - Я помогу ей, - вызвалась Рейн-Мари. - Вы оба оставайтесь. Выпейте чего-нибудь. Ужин минут через сорок пять. Форель на гриле. Не хотите пойти с нами? - спросила она Мирну с Кларой.

 - Звучит неплохо, - ответила Мирна. - Разве что ты предпочтешь вернуться в мастерскую и закончить те картины, - многозначительно добавила она, обращаясь к Кларе.

 - Мва-ха-ха, - саркастически выдала Клара, хотя шутка была не нова. - Ужин это хорошо. Пойдем, поможем.

Перед тем как им уйти, Арман обнял Рейн-Мари. Он надеялся, не слишком крепко. На секунду закрыв глаза, вдохнул ее запах - аромат садовой розы. И Оноре.

Жан-Ги поцеловал Анни и Рей-Рея.

Он еле сдерживался, чтобы не прошептать жене на ухо, чтобы та хватала Оноре и мчалась с ним обратно, в Монреаль. Но знал, что если сделает так, а глава картеля заметит. И это станет той самой искрой, от которой они все погибнут.

За их столиком остались только Рут и Роза. Старушка припала к стакану с виски. Роза поднялась и заковыляла по поверхности стола к Бовуару. Тот хмыкнул, когда утка спрыгнула ему на колени. И угнездилась там.

Потягивая пиво, Арман видел, как уезжает Лакост. Рейн-Мари, Анни, Мирне и Кларе, несущей Оноре на руках, осталось всего несколько шагов до крыльца дома Гамашей. С неба лился золотистый вечерний свет. Рейн-Мари остановилась, наклонилась и вырвала сорняк из своего палисада. Показала его Мирне, та захлопала в ладоши.

Это стало давней шуткой, родившейся в первые годы их проживания в деревне, когда Рейн-Мари с Арманом, пропалывая весенний сад, обнаружили, что оставили исключительно сорняки, выдрав все многолетники.

Мирна превратилась в их «садового гуру».

Наблюдая за дамами, Арман улыбался.

 - Вижу, мадам политик с мужем вернулись, - заметила Рут. - Она сегодня днем приходила ко мне.

 - Правда? - удивился Жан-Ги. - Зачем?

Из кухни вышел Антон и о чем-то заговорил с американцами. Положил что-то на столик перед ними. Записку на клочке бумаги.

 - Сообщила, что они сделают меня шевалье ордена Квебека.

 - Это же прекрасно, Рут! - воскликнул Арман. - Félicitations.

Молодой глава картеля жестом пригласила Антона присоединиться к ним. Повар выглядел удивленным и качал головой, давая понять, что у него есть работа на кухне. Но взгляд американца заставил повара передумать. Тот сел.

 - Шевалье? - переспросил Жан-Ги. - Рыцарем или лошадью? Ты уверена, что они не имели в виду cheval* (*лошадь – фр.)? Потому как ты уже на полпути к этому.

Гамаш мог видеть, как Матео и Лея тоже наблюдают за столиком с Антоном и американцами. Повернувшись к Матео, Лея что-то ему сказала. Матео отрицательно помотал головой.

И тут Лея посмотрела прямо на Гамаша. Так неожиданно, что у него не осталось времени отвести глаза. Если он сейчас их отведет,  то это будет выглядеть именно так, как есть на самом деле. Как попытка что-то скрыть.

Вместо этого он выдержал ее взгляд и улыбнулся.

Лея не улыбнулась в ответ.

Жан-Ги и Рут обменивались колкостями, однако слезящиеся глаза старой поэтессы смотрели при этом не на Бовуара, а на Гамаша.

Арман удобнее устроился на стуле, закинул ногу на ногу, вслушался в окружающие его голоса. Человек просто потягивал холодное пиво после трудного дня, проведенного на скамье свидетеля. Очевидно, находился в гармонии с собой и со всем миром. Но Бовуар видел, что Рут чувствует иное - вокруг Гамаша наэлектризовывалось пространство.

Может, это ярость, которую Жан-Ги почувствовал в шефе? Но это точно не страх.

Скорее всего, понял Бовуар, это сверхчеловеческое спокойствие.

Словно Гамаш стал единым на всё бистро источником гравитации.

Каким бы ни был исход, сегодня ночью бомбардировки прекратятся. Сегодня ночью войне конец.

Глава 33

Лакост выехала на старую лесовозную дорогу в километре от деревни. Дорога эта годами не использовалась, и подлесок уже разросся. Ветви деревьев скребли и хлестали по кузову машины.

Выбравшись из машины, Лакост открыла багажник и облачилась в тактическое снаряжение. Надела тяжелые ботинки и шлем с камерой. Закрепила пистолет на липучку, застегнула на поясе ремень с патронами. Кисти рук ее привычно скользили по экипировке, щелкали, крепили, проверяли. Перепроверяли.

Она позвонила мужу в Монреаль, поговорила с детьми. Пожелала спокойной ночи, сказала, что любит их.

Дети были в том возрасте, когда стесняются признаваться в любви в ответ. И они не стали.

Когда трубку снова взял муж, Лакост сказала, что задержится допоздна, но обещала вернуться как можно скорее - он даже оглянуться не успеет.

 - У нас есть «Пиноккио»? - спросила она.

 - Книга? Наверное. А что?

 - Как думаешь, если почитать ее сегодня детям на ночь? Им понравится?

 - Нашим детям? Они слегка переросли эту книгу, тебе не кажется? И хотят смотреть «Ходячих мертвецов».

 - Не разрешай, - приказала Изабель, и услышала его мужа.

 - Я дождусь тебя, - сказал наконец он. Всякий раз она просила ее не ждать, но он всегда ждал.

 - Люблю тебя, - сказал он ей.

 - И я люблю тебя, - ответила она. Ее слова были однозначными, обдуманными.

Лакост отключилась и заперла личный телефон в бардачке, а в один из карманов на липучке опустила свой служебный.

Тот завибрировал сразу, как только она переехала через холм, на выезд из Трех Сосен.

Доставлено одно сообщение. От Туссен.

 Бойцы заняли позиции.

Лакост написала ответное сообщение:

«Г&Б в бистро. Я на пути к месту».

Продвигаясь по лесу, Лакост почувствовала, как телефон снова завибрировал.

«Посылка покинула церковь и двигается в деревню».

Лакост торопливо написала: «В деревню? подтверди».

«В деревню», - пришел ответ.

Изабель обернулась и посмотрела в сторону Трех Сосен, но видела лишь деревья.

 - Господи, - прошептала она и на мгновение замерла, прокручивая в уме открывшиеся ей варианты.

Изабель Лакост развернулась и помчалась в противоположном направлении. Прочь от церкви. От границы.

Прямо к деревне.

На грунтовке она притормозила, проверила, всё ли чисто, затем пересекла грунтовку и вступила в лес. Сбежала вниз по холму, прижимая штурмовую винтовку, висящую через плечо.

Она проскользнула мимо старой школы. Пригнувшись к земле, миновала дом Рут. Пробегая мимо заднего дворика Гамашей, услышала обрывки беседы - разговаривали мадам Гамаш, Мирна и Клара. Кто-то что-то сказал, послышался смех.

А потом Лакост скрылась из виду. Пересекла сельскую дорогу и проникла в лес с другой стороны. Оказавшись позади B&B, она свернула за угол и остановилась. Выравнивая дыхание, стала высматривать возможный патруль наркокартеля.

Ее зоркие глаза внимательно ощупали дома, дорогу, деревенский луг. Играющих детей.

Идите домой, мысленно попросила их она. По домам!

Лакост увидела, как дверь в бистро захлопывается.

*   *  *

В бистро вошли двое крепких парней, каждый нес по ящику. Опустили свою ношу на пол возле стула главы американского картеля.

Антон вскочил на ноги, американец кивнул двум вошедшим.

Один переместился ближе к Антону, второй встал рядом с американцем.

Остальные в бистро открыто наблюдали за сценой. На ящиках по-английски и на кириллице было выведено: «Матрёшки». Интересно, но не настолько, чтобы отставить выпивку и прервать разговоры. Которые тут же и возобновились.

Большинству не были видны мелкие красные капли, которыми были забрызганы надписи.

*   *   *

Изабель Лакост осторожно приоткрыла дверь, соединяющую книжную лавку и бистро.

Сквозь образовавшуюся щель разглядела шефа, расслабленно откинувшегося на спинку стула с порцией пива в руке. В стороне от него глава американского картеля жестом приглашал Антона сесть.

Антон был другим.

Он больше не был мойщиком посуды. Не был он и поваром.

Теперь он должен понять, решила Лакост, если не понял этого раньше, что тут происходит не дружеский tête-à-tête для переделки территории. Тут враждебное поглощение. По крайней мере, об этом свидетельствовали красные брызги на ящиках с игрушками. Это все, что сталось от курьеров.

Лакост осторожно сняла с плеча винтовку.

Мимо нее прошагал Оливье, остановился возле столика, в прямой зоне видимости. Четко на линии огня. Боковым зрением Лакост засекла Бовуара, тот начал подниматься из-за стола.

Боевики на него посмотрели. Лакост подняла винтовку. Сквозь прицел увидела, как мужчины ухмыляются.

Жан-Ги держал в руках утку.  Под улыбки охранников он снял утку с колен и передал древней, похожей на мумию, старухе.

Похоже, они осаждали Хоттервилль* (*вымышленное фермерское сообщество, которое является местом для комедий американской комедии «Петтикоат Джанкшн» и «Зеленых акров»). Рут, прижав Розу к груди, поднялась на ноги.

 - Сам ты дол***б! - проорала она Бовуару. - Идиотина!

Фраза вызвала дикий хохот у боевиков, тут же оборвавшийся под фирменным взглядом Рут «идите вы в жопу».

 - Ради всего святого, - зашептала Лакост, когда старуха захромала в сторону двух здоровяков. - Уходи.

Теперь и Рут загораживала ей линию огня.

 - Ох, ну же, Рут, - начал Гамаш, поднявшись и потянув старуху в сторону. - Оставь этих бедных мужчин в покое. Они просто пытаются поужинать. И тебе уже пора. Пойдем, мы тебя проводим. - Он легонько подтолкнул ее к двери. - Оливье? Счет, пожалуйста.

 - Конечно, патрон. - Оливье направился к стойке.

 - Жан-Ги? - позвал Гамаш, маяча, что Бовуару нужно присмотреть за Рут.

Молодой американец наблюдал за спектаклем, не скрывая веселья, улыбка так и сияла на его лице. Подобный поворот событий слегка выбил его из колеи. Но ничуть не встревожил. Или Йоги и Бу-бу не понимают, что тут происходит, или начальник Сюртэ все отлично понял, и решил сбежать. Уступает им территорию.

Но если бы глава американского картеля оторвал взгляд от Гамаша и посмотрел на выражение лица Антона, то не был бы столь спокоен.

Лицо Антона приобрело звериное выражение. Стало диким. Антон совсем не походил сейчас на загнанное в угол животное. Более напоминал зверя, ухватившего жертву в когти и собиравшегося вспороть ей брюхо.

Лакост, наблюдавшая из книжной лавки, благодарила шефа за то, что могла теперь произвести точный выстрел. Но выражение лица Антона ее встревожило. Как такое возможно? Очевидно же, что его противник превосходит его по численности. Они же его обхитрили. Или это не так? Может быть…

Движение она заметила слишком поздно.

 - Bonjour, - шепнул мужской голос. Лакост затылком почувствовала дуло пистолета.

Антон был не один. Конечно же, он держал поблизости телохранителя.

И тот теперь, прижимая свой пистолет к ее затылку, забирал у нее винтовку.

В следующий миг Изабель Лакост поняла, что мертва.

*   *   *

Слева от Гамаша послышался шум. Повернувшись на звук, Гамаш увидел, как сквозь дверь из книжной лавки в бистро толкнули Изабель Лакост, мужчина за ее спиной прижимал к ее голове пистолет.

Гамаш тут же узнал парня, он видел его в день нападения на кобрадора. Тот самый, с кочергой. Маршан. Гамаш решил тогда, что тот просто пьяный хулиган, но теперь видел, как ошибался. Маршан был человеком Антона. Боевиком картеля.

Гамаш моментально это усвоил. Мир перестал вертеться, все стало очень четким, ярким и многоцветным. Время замедлилось.

Лакост не успела перешагнуть порог, когда Гамаш начал действовать.

*   *   *

Единственным преимуществом того, что ты уже мертв, решила Изабель, является один момент - тебе нечего больше терять.

Как только ее впихнули в дверь, она оттолкнулась ногами и ударила головой назад, метя в своего захватчика.

*   *   *

Бовуар отставал лишь на миллисекунду. Он видел, как Гамаш бросился к телохранителю американца. Видел, как Лакост и вооруженный человек позади нее стали заваливаться назад. Зависли в воздухе, как показалось Бовуару, поскольку его чувства были обострены.

Его рука метнулась к кобуре, он бросился вперед.

*   *   *

Гамаш ударил.

Все без исключения в бистро, в том числе Антон и глава американского картеля были отвлечены Лакост.

Всего лишь на мгновение.

Именно оно и требовалось Гамашу.

Он не мог видеть, что делает Бовуар. Или Лакост, хотя он заметил ее бросок, и сразу понял, чего она добивается.

Все его внимание сейчас было сосредоточенно на ближайшем охраннике, который только еще начал поворачиваться, только еще заметил движение со стороны Гамаша. Выражение удивления возникло на его лице. Он не ожидал от пожилого, благодушного, заправившегося пивом мужчины подобной прыти. И решительности.

Охранник успел лишь положить руку на оружие, когда Гамаш ударил его, толкнув на Антона. Сбил обоих с ног. Все трое рухнули на пол. Антон взревел, когда на него приземлились двое.

Гамаш потянулся к горлу первого мужчины, запрокинул его голову назад, и без колебаний выхватил из кармана охотничий нож. Щелкнуло выкидное лезвие, погрузилось в тело противника.

Началась пальба.

*   *   *

Бах-Бах-Бах! Оглушительно. Не одиночные выстрелы из пистолета, а грохот штурмовой винтовки. Автоматные очереди. Дерево разлеталось в щепки, люди вопили. Столы и стулья опрокидывались. Разбивалось стекло.

Гамаш карабкался по умирающему охраннику, пытаясь дотянуться до его пистолета, так и оставшегося в кобуре. Антон изворачивался, корчился в попытке освободиться из-под тяжести навалившегося на него тела.

*   *   *

Жан-Ги врезался в стол, разметав посуду, «крокодила» и наркоторговцев.

В течение нескольких мгновений царил хаос, слышались только вопли, визг, выстрелы.

Бовуар больше не видел Гамаша, но, словно в мерцании стробоскопов, он видел, как оседает Лакост.

А потом время помчалось очень быстро, словно на перемотке. Бовуар не был, подобно шефу, крупным мужчиной, но, как и Гамаш, он умел использовать элемент внезапности. И он его использовал.

Бросившись на пол, он перекатился, выхватил пистолет, и выстрелил второму охраннику прямо в грудь в тот самый момент, когда боевик направил оружие на Бовуара.

*   *   *

 - Что это? - спросила Анни, побледнев.

 - Выстрелы, - ответила Мирна. - Со стороны бистро.

Они смотрели друг на друга мгновение, показавшееся им вечностью. А потом Рей-Мари, схватила Анни, которая здесь же, на террасе, кормила Оноре, и затолкала ее в дом. Следом вбежали Мирна с Кларой.

 - Звони 911! - приказала Рейн-Мари дочери. - И запри за нами дверь.

 - Я пойду с вами!

 - Ты останешься с Рей-Реем, - отрезала мать.

 - У Армана есть оружие? - спросила, широко распахнув глаза, Клара. Руки у нее дрожали, однако голос звучал спокойно.

 - Non, - Рейн-Мари огляделась и схватила кочергу. Последовав ее примеру, Мирна вооружилась штукой, напоминающей топор, а Клара - металлической щеткой для камина.

 - Бл**ь, - выругалась она тихо.

Стрельба не стихала, лаяли собаки. Анни кричала в трубку, дозвонившись диспетчеру 911. Сердца женщин бухали, когда они, оставив дом, бежали по тропинке к дороге.

 - О, Господи, - выдохнула Мирна.

На лугу лежало с полдюжины ребятишек. Мертвы.

Но вот они зашевелились, повставали. Разинув рты, уставились на бистро.

 - Бегите сюда, - прокричала им Клара, поманив рукой к себе. Побежала им навстречу, когда они рванули к ней. Кто-то плакал, остальные просто растерялись. Всем было ясно, что самое безопасное место в мире отныне таковым не является.

Клара повела детей по тропинке к дому, где у открытой двери, поторапливая их, ожидала Анни. В это самый момент окно в бистро разлетелось градом осколков.

Без промедления, Рейн-Мари, Мирна и Клара помчались в направлении бистро.

*   *   *

Рут ползла по полу к Розе. Та сидела под опрокинутым столом и выглядела одуревшей более обычного.

Воздухом почти невозможно было дышать - каменная крошка и пыль от штукатурки висели столбом.

Доползя до Розы, Рут свернулась вокруг утиного тельца.

Только тогда она заметила Изабель Лакост, лежавшую на полу, широко распахнутыми глазами смотревшую в потолок.

*   *   *

Гамаш ухватился за рукоятку пистолета в кобуре убитого боевика, но не успел вытащить оружие. В лицо ему прилетел чей-то ботинок. Мир побледнел, стал размытым.

Еще удар.

Антон бил нещадно. Злобно, зверски наносил удары по голове, рукам. Извивался, бил единственной свободной ногой.  Молотил Гамаша, который сгорбившись под ударами,  сконцентрировался лишь на оружии в кобуре.

Наконец рука его крепко сжала рукоять, и он высвободил пистолет.

Получив желаемое, Гамаш развернулся и выстрелил - бах-бах-бах! Прямо в Маршана, который, стоя в стороне, сжимал винтовку Лакост. Успев удивиться, Маршан завалился назад. Замертво.

Гамаш развернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Антон исчезает сквозь заднюю дверь бистро.

*   *   *

 - Патрон, - Жан-Ги протянул руку Гамашу, помог ему подняться на ноги.

 - Антон сбежал, - сообщил Гамаш и, пошатываясь, направился к распахнутой двери.

 - Oui. Американец с помощником снялись за ним следом, - сказал Бовуар.

Сумятица, царившая в бистро, обрушилась на Гамаша.

Лакост на полу, рядом с ней сидит Рут. Держит за руку. Что-то шепчет.

Габри склонился над Оливье.

Посетители, минуту назад попивавшие напитки, плакали, обнимались или кричали, прося помощи.

Но он не мог оставаться.

 - Арман, - прокричала Рейн-Мари, когда они с Мирной и Кларой ворвались в этот хаос.

Но было поздно. Гамаша и след простыл.

*   *   *

 - Ты за Антоном, - скомандовал Гамаш. - Я за американцем.

 - Американцев двое! - прокричал Бовуар ему вслед.

Он не знал, услышал его Гамаш или нет, а время поджимало.

У картелей была фора. Но у Гамаша с Бовуаром имелось преимущество, они знали местность. Знали эти леса, их тропы и дорогу к границе. Отчасти, потому что ходили этими маршрутами в процессе подготовки. Отчасти потому, что провели множество часов в доме Гамашей за изучением детальных карт приграничной области. Говорили с охотниками и путешественниками. Геологами и туристами. С теми, кто валил лес и теми, кто ловил рыбу в реках.

Обнаружив восемь месяцев назад потайную дверь со свежесмазанными петлями в погребе церкви, и догадавшись о ее назначении, они обязаны были изучить каждый дюйм местности.

У наркоторговцев этих знаний не было. Они нашли самый простой путь от норы контрабандистов до границы, только им и пользовались.

 - Мы изучаем ситуацию, - твердил Гамаш с невозмутимостью, граничащей, казалось, с тупоумием, когда ему в лицо направляли свет камер, микрофоны и задавали неприятные вопросы о росте уровня преступности.

Как ни странно, это было правдой. Частью правды.

Он изучал ситуацию. Просто ситуация была не совсем той, о которой писали журналисты.

Гамаш инициировал обыски во всех хижинах, сараях, школах и церквушках, расположенных вдоль протяженной границы с Соединёнными Штатами, использовавшихся контрабандистами почти сотню лет назад.

Обнаружились прорехи, которые так и не были заткнуты. Прорехи в сторожевой башне. В его башне, под его охраной.

И тогда он приказал вести повсеместное наблюдение.

Выяснилось, что синдикат Квебека пользуется по очереди всеми норами и убежищами. Но чаще всего церковью Святого Томаса, в тихой уютной глухой деревушке Три Сосны.

Там очень удобно переходить границу. Там за всеми сделками наблюдал сам босс, прямо с кухни, где он подвизался сначала мыть посуду посуды, а позже стал поваром.

Антон набирался опыта у своих отца и дяди, учился у лучшего друга отца, его доверенного лица. Антонио Руиса. В честь которого был назван. И вот настал момент, когда он смог возглавить дело.

Далеко впереди слышались голоса. Преследователи ориентировались по ним. Наркоторговцы устроили дикую гонку. Один догонял другого. Американец должен был прикончить главаря канадского картеля. Забрать территорию себе.

Антону же нужно было скрыться, собраться с силами, перегруппироваться, и отстоять право на территорию.

А Гамашу с Бовуаром требовалось остановить обоих. Если они не преуспеют, их ждет кровавая бойня.

Им нельзя провалить операцию.

Гамаш видл, как бежавший впереди Жан-Ги сменил направление и помчался на восток. Гамаш, оценив его маневр, повернул к западу.

Они вели свою добычу, загоняли ее туда, где их должны были встретить Туссен с группой захвата.

*   *   *

Мадлен Туссен появилась у бистро в сопровождении своего основательно вооруженного отряда бойцов. Они приближались стремительно, но осторожно, не зная, чего ожидать.

Появление «крокодила» в деревне стало неожиданностью, но Мадлен понимала, что даже если сделка состоится в Трех Соснах, им все равно придется пересечь границу. И она приказала команде оставаться на месте, согласно плану.

Пока не услышала выстрелы. Тогда она отправила своих людей в деревню. В помощь оставшимся там офицерам.

Даже бегом, они потратили массу драгоценного времени. Соскользнув с холма, они продирались сквозь лес, а канонада становилась все громче и продолжительнее.

И вдруг все закончилось. Наступила тишина.

А потом они услышали это. Крики. Вопли. Зов о помощи. А потом и эти звуки стихли.

Суперинтендант Туссен повела своих людей в деревню. Ее внимательные глаза осматривали все вокруг. Штурмовики, пригнувшись к земле с оружием наготове, сканировали дома, окна, сады.

На краю деревенского луга валялся велосипед. Рядом лежал брошенный мячик.

Нигде не было ни души. Ни собак, ни кошек. Не было даже птиц.

И тут из дверей бистро показалась женщина с кочергой в руке.  Из-за ее спины послышался звук, безошибочно распознанный Туссен - кто-то перезаряжал винтовку.

Она подала знак - подняла сжатую в кулак руку. Стоп.

Это мадам Гамаш. Бежит к ним, просит помощи.

Жестом приказав отряду патрулировать, Туссен направилась к мадам Гамаш.

 - Внутри есть цели? - спросила она.

 - Цели? Не знаю, - смутилась Рейн-Мари. - Там люди ранены. Есть убитые, я думаю. Мы вызвали помощь.

 - Оставайтесь здесь, - попросила Туссен, и повела бойцов в бистро, с оружием наизготовку.

Но Рейн-Мари не осталась, побежала следом.

Туссен увидела перевернутые стулья и столы. Вдохнула горький запах пороха.

Никогда она не забудет то, что услышала в тот момент.

Пустоту.

Почти всеохватную тишину. И глаза, испуганно смотрящие на нее.

 - Вы должны помочь Арману, - нарушила молчание мадам Гамаш.

 - Где он?

Окинув взглядом помещение, Туссен заметила Лакост на полу, старуху и еще пару человек возле тела. Одна из женщин, отметила Туссен, держала в руках каминную щетку. А другая - живую утку.

Шефа-суперинтенданта Гамаша нигде не было. Не было и Бовуара.

Значит, они живы. Как и главари картелей.

 - Они выбежали туда. Побежали в лес. - Мадам Гамаш показала в сторону задней двери бистро.

 - Сколько их было? - уточнила Туссен.

 - Не знаю.

 - Трое, - сообщил худой блондин с кухонным полотенцем, туго обмотанным вокруг руки, опиравшийся на грузного мужчину. Голос его был слабым, но говорил он разборчиво.

 - Антон и еще двое, - сказал Оливье.

Туссен вывела отряд из бистро. Вместо того, чтобы уходить через бистро, они двинулись тем же путем, каким они пришли - мимо церкви, вверх по холму и в лес.

Если бы она была Гамашем, размышляла Мадлен на бегу, она бы погнала наркоторговцев к границе. Где должна ждать штурмовая группа Сюртэ, чтобы закончить работу.

Разве что, теперь они находились не на границе, а здесь, в деревне. Отклонились от плана.

Черт, черт, черт.

*   *   *

Легкие Гамаша горели, он чувствовал вкус крови во рту, но не замедлялся. Заставлял себя бежать как можно быстрее.

Он уже видел за деревьями впереди себя американца и его помощника.

Хорошо, хорошо, думал он. Уже совсем близко. Прямо в руки Туссен.

Но тут ему в голову пришла другая мысль.

Что бы он сделал, если бы узнал, что опиат направляется в деревню? А потом услышал выстрелы?

«Господи! - подумал он. - Она отступила от плана. Должна была. Увела команду в деревню, на помощь».

Ее нет на границе.

Туссен там нет. Зато там боевики синдикатов. И теперь они бегут прямо в лапы обоих картелей.

Но уже слишком поздно. Слишком далеко они зашли, чтобы останавливаться. Им нужно довести дело до конца.

*   *   *

Антон знал эту часть леса.

Прямо перед ним лежала граница. Там ожидали его люди. Готовые и во всеоружии.

Гамаш его поразил. Похоже, шеф-суперинтендант давно знал, кто такой Антон, и чем он занимается. И почти наверняка знал про погреб и потайную дверь.

Американцы догоняли его. Он уже слышал их. Словно табун несется сквозь лес. Антон прибавил скорости.

Но тут же притормозил.

Кое-что дошло до него. Он не бежит к границе, его туда загоняют.

Вот она, граница, впереди. Своих людей он еще не видел, однако точно знал, что они там. Но, жив Гамаш или мертв, он без сомнения разместил там же своих штурмовиков. Да и у американцев там есть свои люди.

Он бежал в ловушку.

Антон остановился. Решил, что будет драться прямо здесь. Развернувшись, он направил пистолет в сторону леса, откуда доносился шум погони.

Выстрелил.

*   *   *

Пуля задела ногу Жана-Ги, тот упал.

Секунду лежал, осознавая, что случилось. Что происходило.

По какой-то причине Антон остановился и занял боевую позицию. Пули из его пистолета прошли по дуге, вдали от Бовуара, словно Антон пытался обстрелять весь лес.

Бовуар двинулся вперед, игнорируя боль в ноге.

Цель не поменялась. Чтобы выиграть войну, им нужно было одно - поймать главарей.

Антон из-за деревьев прицелился в американцев. Снова стал стрелять, полетели гильзы.

Жан-Ги обошел его стороной. Шум, который он производил, маскировал грохот выстрелов.

Бовуар поднял руку и приставил дуло пистолета к затылку Антона.

*   *   *

Боевики синдикатов ждали своих хозяев на границе. Услышав стрельбу, они вскинули автоматы.

Канадцы решительно направили оружие на американцев.

Американцы не менее решительно взяли на прицел канадцев.

Ничья.  Пока один из юнцов не запаниковал.

И тогда начался бедлам.

*   *   *

Поняв, что происходит, Туссен отдала приказ расположиться между дерущимися синдикатами, где, как она подозревала, Гамаш с Бовуаром устроили погоню за главарями.

Помочь она им вряд ли сможет, но, по крайней мере, остановит оставшихся в живых боевиков, чтобы те не кинулись на подмогу своему командиру.

*   *   *

Глава американского картеля услышал выстрелы впереди и догадался, что это может означать.  

Его охранник мертв, срезан первыми же очередями.

Помощи ждать неоткуда. Надо искать путь через границу. Рванув с места, словно под ногами горела земля, он побежал. Вперед, вперед. Через леса, к Вермонту. К безопасности.

Сзади слышался треск деревьев. Кто-то шел по его следу.

Впереди он уже видел столб, отмечающий границу. Все ближе, ближе.

И вот он уже на другой стороне.

*   *   *

Американец все сильнее отрывался от Гамаша. Молодой и рьяный, главарь картеля ускользал из рук.

И вот оба они пересекли границу. Гамаш не стал раздумывать. Продолжил погоню. Увидел, как американец остановился. Развернулся. И, пока Гамаш пытался справиться с инерцией, тот достал пистолет.

Гамаш чувствовал, как его заносит. Он терял равновесие. Земля уходила из-под ног. Он падал.

*   *   *

Американец остановился, развернулся, заметил темную фигуру, приближающуюся к нему из леса. Черты лица не разглядеть, только силуэт.

Подняв пистолет, он выстрелил.

*   *   *

Гамаш оказался на коленях в тот самый миг, когда пули врезались в ствол дерева в миллиметре над его головой.

Вынув пистолет, он прицелился. И нажал на спусковой крючок.

Глава 34

В кабинете, где сидели Арман Гамаш и Морин Кориво, стояла тишина.

Часы на столе тикали, отсчитывая время.

Было это ранним утром, в начале девятого, через неделю после событий на границе.

Человек, сидевший за столом, выглядел гораздо старше Гамаша. Он переводил взгляд с судьи на руководителя Сюртэ.

Лицо Гамаша покрывали рубцы и синяки, но отек уже спал.

 - Как шеф-инспектор Лакост? - поинтересовался премьер-министр Квебека.

 - Скоро узнаем, - ответил Гамаш. - Они погрузили ее в искусственную кому. Пуля повредила мозг, но пока не ясно, насколько серьезно.

 - Мне жаль, - посочувствовал премьер-министр. - А жители деревни? Три Сосны, кажется?

 - Oui.

 - Забавно, никогда о ней не слышал. Я бы хотел туда съездить, когда все прояснится.

 - Думаю, это их порадует, сэр. Они… мы…  стараемся вернуться к нормальной жизни.

Он решил не упоминать, что даже в лучшие времена в Трех Соснах жизнь трудно было назвать нормальной, и последние события отнюдь не улучшили ситуацию. Но знал он и то, что на деревню снизошел, наконец, своего рода мир. Покой.

Никогда деревня не ощущалась домом сильнее, чем сейчас. И никогда местные жители не становились Гамашу ближе и роднее, чем сейчас.

 - Я слышал, там были раненные, - сказал премьер.

 - Владелец бистро Оливье Брюле был ранен в руку, но его партнер действовал быстро, и кровотечение удалось остановить. Остальные получили царапины от осколков стекла и щепок. Всех уже выписали из больницы. Самое серьезное ранение получила шеф-инспектор Лакост.

 - Несколько месяцев назад я просил вас, Арман, рассказать мне, что происходит. Вы отказались. Просили меня довериться вам. Я так и сделал.- Некоторое время премьер молча смотрел на Гамаша. - И я этому рад.

Гамаш кивнул, выражая благодарность.

 - Но теперь время пришло. Расскажите мне обо всем.

Когда Гамаш закончил, премьер-министр не нашел слов.

Он, естественно, читал отчеты. И опубликованные в СМИ, и конфиденциальные, попадающие прямо к нему на стол. Смотрел видео, снятое камерой, прикрепленной на шлеме Лакост. С ее угла обзора, даже когда та упала.

Это видео оставило его опустошенным. Он не думал, что когда-нибудь сможет взглянуть на этого человека снова, и не вспомнить, как Арманд Гамаш делает выпад. Бросается на двух противников.

И его нож. Эту картину, это знание премьер никогда не сможет стереть из памяти. То, на что способен этот чуткий, спокойный, добрейший человек. То, что он совершил.

 - Прошу прощения, но вынужден задать это вопрос.

 - Я понимаю.

 - Вы уже пересекли границу, Арман, когда убили американца?

 - Полагаю, что так. Сложно сказать, потому что граница проходит по лесу. Там есть указатель, установленный еще во времена сухого закона, но сомневаюсь, что контрабандистов волновало точное соблюдение границ. Однако думаю, что черту я пересек, да.

Премьер-министр покачал головой и невесело улыбнулся:

 - Вы предпочитаете не говорить правды?

Он удержался и не добавил, что Гамаш действительно перешел черту. Фактически, неоднократно. Так много раз, что политик сбился со счету, и ему стало все равно. В отличие от департаментов юстиции обеих держав.

 - И вы сделали это, понимая, что переходите границы своей юрисдикции?

 - В тот момент я даже не думал о юрисдикции, да если бы и подумал, поступил бы так же.

 - Вы не облегчаете мне задачу, Арман.

Гамаш на это ничего не ответил. Хотя сочувствовал премьеру, который, как он подозревал, старался помочь.

*   *   *

Он потащил тело главаря картеля назад, мимо указателя границы. Тянул за собой мертвый вес, шаг за шагом. Его собственное тело стремилось вперед, в сторону Квебека, в сторону дома.

Перестрелка впереди прекратилась, и он услышал, как Жан-Ги зовет его.

Все закончилось.

Но в сердце Гамаша не было торжества. Он был разбит.

Когда он убедился, что вернулся на землю Квебека, Гамаш упал на колени в изнеможении. И когда Бовуар его обнаружил, то увидел окровавленного человека, молившегося над мертвецом, причиной смерти которого являлся.

При помощи Жана-Ги они дотянули мертвого американца до места, где Туссен пыталась превратить хаос в подобие порядка.  

Жан-Ги получил ранение в ногу, но оно оказалось легким и рану быстро перевязали. Он был единственным из команды Сюртэ, кого ранили. Конечно, за исключением Изабель.

Члены картелей, с обеих сторон, почти уничтожили друг друга. На тех, кто выжил, надели наручники. Остальных отсортировывали парамедики.

Посреди старой чащи леса все выглядело тем, чем и являлось. Полем битвы. Слышались приближающиеся сирены дополнительных сил полиции и скорой помощи.

Антону руки сковали за спиной.

 - Ты сделал всю работу за меня, Арман, - Антон мотнул головой в сторону мертвого тела. - Думаешь, что выиграл эту провинцию? Еще посмотрим.

 - Мне надо было его убить, - сказал Жан-Ги, когда они возвращались в Три Сосны.

Гамаш протер глаза от начавшей подсыхать крови. Ничего не ответил. В этот момент он был согласен с Жаном-Ги. Так было бы лучше, гораздо лучше.

*   *   *

 - Какая жалость, - сказал премьер-министр Квебека, когда Арман закончил свой рассказ,  - что этот Антон Буше остался жив.

Это замечание, произнесенное так сухо, так обыденно, удивило Гамаша. Удивляло не то, что премьер мог так думать, а то, что озвучил свою мысль.

 - Есть границы, - ответил Гамаш. - Которые нельзя нарушать. Иначе пути назад не будет.

 - Например, убийство, - сказал премьер. - Что подводит меня к следующему вопросу.

Судья Кориво едва заметно пошевелилась в своем кресле, понимая, что пришла ее очередь. Понимая, о чем он сейчас спросит.

 - Расскажите мне об убийства мадам Кэтлин Эванс.

*   *   *

Этот разговор повторял беседу, состоявшуюся между шефом-суперинтендантом Гамашем и судьей Кориво через несколько дней после операции.

Судебное разбирательство, конечно же, было отложено. Морин Кориво вместе с Барри Залмановицем отправилась в апартаменты Гамаша, чтобы обсудить дело и то, что должно произойти после.

Когда они постучали в дверь квартиры на втором этаже в монреальском квартале Утрмон, Гамаш открыл дверь лично.

 - Bonjour, - поздоровался он им. - Спасибо, что приехали.

Гамаш повел их в гостиную, визитеры за его спиной переглянулись. Они слышали о серьезном ранении шефа-инспектора Лакост. И читали предварительные отчеты, составленные старшими офицерами. Включая рапорт шефа-суперинтенданта Гамаша.

Из слухов, которыми полнились кулуары правительственных зданий, они знали, что и сам Гамаш получил некоторые ранения. Но они не были готовы увидеть лицо, сплошь покрытое кровоподтеками, едва открывающийся глаз. Раны, оставленные ботинками, содравшими плоть с костей.

Когда Гамаш открыл им дверь, судья Кориво заглянула ему в глаза, опасаясь, что те стали пустыми и холодными из-за событий, произошедших в деревне, в лесу. Что теплоту вытеснила горечь. А доброту жестокость.

И что из них полностью исчезла учтивость.

Боль, которую она увидела в его взгляде, новой не была, как не была она и физической. Она всегда присутствовала в глазах Гамаша, как астигматизм, означающий, что тот видит вещи немного не так, как все остальные.

Он видел худшее из проявлений человеческой природы. Но видел и лучшее. И Морин Кориво с облегчением поняла, что порядочность никуда не делась. И стала гораздо сильнее боли. Сильнее, чем прежде.

 - Спасибо за цветы, - Арман указал на жизнерадостный букет в вазе на столике.

 - Всегда пожалуйста, - ответила судья Кориво.

Карточка содержала лишь одно слово. «Merci».  Подпись:  «Морин Кориво и Джоан Бланшетт».

Судья Кориво никогда не обсуждала ни с кем свою личную жизнь, но посчитала необходимым позволить Гамашу узнать о ней хотя бы это. Да и Джоан настаивала.

Она осмотрела комнату, в которой оказалась. Это была pied-à-terre* (*второе жилье), как она знала. Их настоящий дом располагался в маленькой деревеньке. Квартира с одной спальней была в классическом стиле утрмонских двухэтажек. Высокие потолки, комната просторная, светлая и приятная, с книгами на полках и столиках. Повсюду разложены «La Presse», «Le Devoir», «The Gazette», но они не создают беспорядка.

Обжитая гостиная с уютными креслами и диваном. В мягких теплых тонах. В такой комнате они с Джоан с радостью смогли бы жить.

В гостиной находился еще один человек, опиравшийся на трость.

 - Полагаю, вы знакомы с инспектором Бовуаром, - представил гостя Гамаш, и они обменялись рукопожатиями.

 - Как себя чувствуете? - обеспокоенно спросил Барри Залмановиц.

 - Это больше для эффекта, - уверил его Жан-Ги, помахав тростью перед собой.  Как - он миллион раз это видел - делала Рут. И мимолетом подумал, что будет, если он назовет Генерального прокурора идиотиной.

 - Как там шеф-инспектор Лакост? - поинтересовался прокурор.

 - Мы отправимся в больницу сразу же, как только закончим наш разговор, - ответил Гамаш. - Утром я говорил с ее мужем, и тот сказал, что в ее мозге регистрируют активность.

Гости кивнули. Это была хорошая новость, что тут еще скажешь.

 - Думаю, с моей женой вы не встречались? - спросил Гамаш, когда из кухни с подносом с прохладительными напитками вышла Рейн-Мари.

Забрав у нее поднос, он представил жену судье Кориво.

 - А со мной вы уже встречались, конечно, - проговорил месье Залмановиц. - Я допрашивал вас, как одну из свидетелей. Именно вы обнаружили тело Кати Эванс.

 - Oui, - подтвердила Рей-Мари. - Не будете возражать, если я присоединюсь к вашей компании?

 - Конечно нет, - уверила ее судья Кориво, все время обдумывавшая - стоит ли, на самом деле, возражать, и нужно ли пригласить судебного секретаря, чтобы застенографировать всю беседу.

Хотя, уже слишком поздно. В общем водовороте необычных событий данное отступление от нормы простительно,  его вообще можно игнорировать.

Судья Кориво повернулась к шефу-суперинтенданту Гамашу и генеральному прокурору Залмановицу.

 - Эту встречу я назначила вам два дня назад, в моем офисе. Но, естественно, было бы глупо не понимать, что за это время многое изменилось. Однако есть неизменные вещи. Под судом по-прежнему женщина, обвиняемая в убийстве Кати Эванс. Мне нужно знать, на самом ли деле вы считаете ее виновной, или это часть долгосрочной и детально проработанной схемы.

Она переводила взгляд с одного на другого, потом остановила его на Гамаше. Архитектору. Лидеру, приведшему их всех к нынешнему положению вещей.

 - Расскажите мне, - попросила судья Кориво, - об убийстве Кати Эванс.

 - Все началось, - начал Гамаш, - как и большинство других убийств. Давным давно. Хотя и недалеко отсюда. - Он взглянул в окно. - В нескольких кварталах отсюда. В университете Монреаля. Когда один из студентов покончил с жизнью. Он был под дозой, не в себе от наркотиков, поставляемых ему студентом-политологом, третьекурсником. Антоном Буше.

Судье Кориво было хорошо знакомо это имя.

В досудебных отчетах фигурировал некий Антон Буше, мойщик посуды в бистро.

А в тех отчетах, которые она только что прочитала, Антон буше значился главарем квебекского синдиката.

 - Его дядя Морис Буше, - заявила Кориво, показывая, что она проделала подготовительные изыскания. - Он был главарем «Ангелов Ада» у нас, в Монреале. Сейчас сидит за убийство и торговлю наркотиками.

 - Верно, - кивнул Бовуар. - Когда его статус подрос, племянник занял это место. Он делал то, что было не по силам Мамаше Буше.

Бовуар использовал прозвище старшего Буше. Данное тому, по-видимому, потому что он по-матерински опекал членов своей банды. Но это никак не препятствовало ему резать чужих детей.

 - Антон - шустрый малый, - продолжал Жан-Ги. - Он назван в честь лучшего друга дяди, Антонио Руиса, который  ввел его в объединение из  трех картелей. Антон мог воочию видеть, куда движется организованная преступность.

 - И куда же? - спросила Кориво.

 - К той черте, за которой становится крупнее, богаче и мощнее, чем все, ранее известное, - ответил Гамаш. - Катализатором стали опиаты.

 - Например, фентанил, - вклинился Залмановиц. - Я о нем знаю все. У моей дочери зависимость. Мы отправили ее на принудительное лечение, но… - Он горько махнул рукой. - И это не родительская чрезмерная реакция на веселящий наркотик, - продолжил он. - Кое-что другое. Этот наркотик жесток. Он их меняет. Он изменил ее. И это ей еще посчастливилось. Она осталась в живых.

 - Фентанил одним из первых стал распространяться на улицах, - продолжил Гамаш. - Но были и другие. Теперь их синтезируют и ввозят быстрее, чем мы сможем отреагировать. Мы даже не успеваем вносить их в списки запрещенных препаратов. Чуть подправь формулу - и она читается уже по-другому, а препарат больше не в списке запрещенных. Пока мы поймем, что к чему.

 - Прореха в законе, - согласилась судья. - Химические соединения должны быть четко описаны. Даже легкое изменение означает, что мы ничего не сможем поделать и должны отпустить торговца.

 - Это Черная Смерть наших дней, - заключил Залмановиц. - А синдикаты - ее чумные крысы.

 - Антон Буше все это понимал, - проговорил Гамаш. - И действовал быстро и грубо, чтобы взять контроль в свои руки.

 - Преступник нового сорта, - сказала Кориво. - Работает с новым поколением наркотиков.

 - Oui, - согласился Гамаш.

 - Кати Эванс была частью картеля? - спросила Кориво.

 - Non. Единственная ее вина в том, что она училась вместе с парнем, убившим себя. Несколько месяцев они были любовниками, потом порвали. Его звали Эдуар Валькур. Он был братом Жаклин.

 - Помню его имя из предварительных отчетов.

 - Мадам Эванс, ее муж Патрик, а так же Матео Биссонетт и Лея Ру были друзьями Эдуара. Одногруппниками, - объяснил Бовуар. - Лея и Матео присутствовали на той вечеринке, когда он спрыгнул с крыши.

Морин Кориво промолчала, а вот Барри Залмановиц уставился на свои руки. Это был его кошмар. Что, если они не спасли свою дочь вовремя? Что, если они вообще ее не спасли? Если этот химикат сильнее, что даже отец не сможет ничего сделать?

 - Антон был их поставщиком, но допустил ошибку, - продолжил Бовуар. - Крупную ошибку. Он решил сам попробовать наркоту. Он подсел на нее, и, как большинство наркоманов, стал небрежен. Когда Эдуар убил себя, и начали задавать вопросы, Антон пустился в бега. В конце концов попал в лечебницу. Там он излечился, но там же познакомился с группой людей. Некоторые из них жаждали начать все с чистого листа, а другие - наоборот. Эти и стали подручными Антону. У них, как и у него самого было преимущество - они теперь были чистыми. И не понаслышке знали, на что способны наркотики.

 - Это было несколько лет назад, - сказал Гамаш. - Наркотики становились сильнее, безжалостнее, а с ними вместе и картели.

 - Так и как мадам Эванс с этим связана? - уточнила судья Кориво. - Ну, знала она Эдуара, учась в университете, и, по-видимому, знала Антона Буше.

 - Именно, - подтвердил Гамаш. - Все они его знали. Он всего на два года старше их. И все они покупали у него наркотики. Чаще траву, реже кокаин. Никакой синтетики. Только Эдуар покупал ее.

 - Вы хотите сказать, что мадам Эванс убили из-за чего-то, произошедшего так давно?

 - Да, - сказал Гамаш. - Большинство убийств просты. Мотивы очевидны, хотя очень часто трудно понять, что они стары как мир. Кати Эванс была убита из-за случившегося в университете. Тот долг не был уплачен. И вот тут появляется кобрадор. У Жаклин, сестры Эдуара, возникла идея, но воплотили эту идею ее друзья.

 - Они по очереди становились Совестью, - сказал Бовуар. - Стоя на деревенском лугу, обличали Антона. На этом бы все и закончилось. Они бы постояли там пару-тройку дней, испугали бы до чертиков мойщика посуды, и отправились бы по домам.

 - Что же пошло не так? - спросила Морин Кориво.

Ей нужны были подробности, не только потому, что это  было ее дело, но и потому, что от этого зависела ее карьера.

Этим утром ей позвонили, пригласив на следующей неделе в офис премьер-министра. И не затем, как она догадывалась, чтобы поблагодарить за ее роль в «этом деле».

Перед аудиенцией ей необходимо знать, в чем же заключалось «это дело».

 - Погодите, - вдруг сказала она. - Дайте угадать. Они не догадывались, что Антон там совсем не для того, чтобы мыть посуду. А он был в Трех Соснах для наблюдения за передвижением наркотиков.

 - Они понятия не имели, с кем имеют дело, - подтвердил Залмановиц.

 - Они думали лишь о самоубийстве своего товарища. Ни о чем больше, - сказал Гамаш. -  Частный детектив, нанятый семьей, долго искал след, и наконец, обнаружил его ведущим в дом Антонио Руиса.

 - И этот Руис тоже вовлечен в организованную преступность? - уточнила судья Кориво.

 - В Европе. Он обосновался в Испании, - подтвердил Гамаш. - Хотя обвинение ему предъявить трудно.

 - Еще одно дело для кобрадора, - проговорил Залмановиц.

 - Сделаю вид, что не слышала, - сказала судья Кориво. - А детектив не выяснил, что Антон - родственник Мамаши Буше? Как-то не верится, что такое можно пропустить.

 - Это распространенная фамилия, - заметил Гамаш. - Да и записи по их делу были намеренно скрыты. Нам известно про коррупцию в Сюртэ. Должностные лица всех уровней и рангов в полиции и правительстве были скомпрометированы. Имелась причина, по которой мы не могли справиться с организованной преступностью.

 - Они организованы лучше, - сказал Бовуар.

Кориво улыбнулась, потом снова стала серьезной.

 - Откуда вы знали, что я не куплена?

 - Мы не знали. Если честно, мы придерживались версии, что куплены все.

Они уставились друг на друга, глаза судьи смотрели теперь не так любезно.

 - А прокурор? - спросила она, повернувшись к месье Залмановицу.

 - Наше расследование показало, что офис Генерального прокурора может быть скомпрометирован, - ответил Гамаш.

Залмановиц повернулся к Гамашу.

  - Ты меня проверял?

 - Конечно, проверял. Я должен был убедиться, прежде чем приблизиться к тебе.

Вот они и подошли к главному, поняла Кориво. К самому сердцу проблемы.

 - И как же это, - она жестом указала на обоих мужчин, - случилось?

 - Мне нужна была помощь, - стал объяснять Гамаш. - Поэтому я попросил Генерального прокурора о встрече.

 - В Галифаксе, - добавил Залмановиц.

Чтобы удивить Морин Кориво, требовалось немало. Но это сообщение ее удивило.

 - В Новой Шотландии?

 - Да. Мы прилетели туда по отдельности и встретились в одной из пивнушек на набережной, - сказал Залмановиц. - Хотя пирог из лимонных меренг у них отменный.

 - Серьезно? - удивилась Кориво. - Это то, что вам запомнилось?

 - Он был очень хорош, - мягко улыбнулся прокурор в ответ на ее досаду. - Мне месье Гамаш никогда не нравился. Не в профессиональном смысле. В личном.

 - И это чувство взаимно, - поддержал прокурора Гамаш. - Я считал его напыщенным трусом…

  - А я думал, что он высокомерный говнюк. Désolé, - извинился прокурор перед мадам Гамаш.

 - Но вам обоим понравился пирог, - отметила та.

 - На самом деле, это было первое, в чем вы были единодушны, - сказал Гамаш с улыбкой, от которой трещинка на губе снова грозила разойтись. - Я изложил ему свои мысли, и то, что необходимо сделать, и что конкретно требуется от него лично.

 - И чего он от вас хотел? - спросила судья у прокурора.

 - Полагаю, вы знаете, - сказал Залмановиц.

 - А я полагаю, вы знаете, что я должна услышать это от вас.

 - Он попросил меня придержать важные доказательства, которые могут поставить под угрозу их расследование в картеле. Ему требовалось время и что-то, отвлекающее общее внимание. Ему нужно было, чтобы Антон Буше верил в свою неограниченную свободу и непогрешимость перед следствием, и что Сюртэ под руководством Гамаша совершенно несведущи в ситуации.

Барри Залмановиц откинулся в кресле, сложил руки на подлокотники,  как памятник Линкольну в мемориале:

 - И я согласился.

Вот оно. Но не в пример Аврааму Линкольну, прокурор сейчас совершал самоубийство. И не предусматривалось никаких памятников, символизирующих эту жертву.

Барри Залмановиц знал - то, что он сделал, имеет четкое определение, и вероятнее всего, он сам бы упрятал себя за решетку. Определенно, он разрушил свою карьеру. Причинил боль семье.

Но его действия помогли расправиться с картелем. В итоге, они сломали хребет наркоторговцам. Пришлось провести зачистку, но война с наркотиками была выиграна.

Если он, его карьера и его честное имя пострадали… что же, люди иногда жертвуют большим. Зато сволочи, продававшие наркоту его дочери, не искалечат больше ничьей молодости.

Сидящий напротив Гамаш кивнул, затем сделал нечто, сбившее Залмановица с толку.

Он посмотрел на свои руки, тоже покрытые синяками. Следами на опухших костяшках, оставленными подошвой ботинка.

Гамаш вздохнул. Потом поднял глаза на Залмановица и произнес:

 - Désolé.

В наступившей тишине прокурор ощутил, как его щеки покалывает, заливая румянцем, затем кровь отливает от них, и румянец сменяет бледность.

 - За что? - тихо спросил он.

 - Я не все тебе рассказал.

Барри Залмановиц превратился в камень.

 - Что?

 - Антон Буше не убивал Кати Эванс.

Залмановиц судорожно схватился за подлокотники кресла.

 - Что ты сейчас сказал?

 - Я тебе солгал. Я прошу прощения.

 - Повтори-ка еще раз.

 - На скамье подсудимых правильный человек. Кати Эванс убила Жаклин.

Разум Залмановица одновременно застыл и вскипел. Как автомобиль, прикованный к стене. Колеса прокручивались.

Он пытался осмыслить услышанное. Пытался понять, хорошая это новость или новое бедствие.

 - Почему ты мне не рассказал? - наконец выдал он. Не самый неотложный вопрос, просто первое, что он смог выговорить.

 - Потому что полностью я доверился лишь маленькой группе моих офицеров, - ответил Гамаш. – Впрочем, я бы и близко к тебе не подошел, если бы у меня были хотя бы малые сомнения.

 - Но ты сомневался! - возмутился Залмановиц.

 - Да. У меня не было доказательств, что тебя подкупили. Но и в обратном я был не уверен.

 - И что заставило тебя обратиться ко мне?

 - Кроме отчаянья? Твоя дочь.

 - В каком смысле? - в голосе и всей позе прокурора появилась угроза.

 - Наш сын Даниель имел опыт употребления тяжелых наркотиков, - сообщил Гамаш. Залмановиц прищурился. Он впервые об этом слышал.

 - Я тоже, - сказал Бовуар. - Они почти прикончили меня. Почти уничтожили людей, которые мне дороже всего на свете.

 - Нам известно, каково это для семьи, - тихо сказал Гамаш. - И я решил, что если кто и способен сделать что угодно для остановки наркоторговли, то это ты. И я рискнул, и обратился к тебе. Но я понимал, что если сам ты чист, то это не означает, что и весь твой департамент тоже.

 - Ты высокомерный говнюк!

Гамаш не отвел взгляда.

 - Если тебе станет легче, я не доверял даже собственной службе. Вот почему только горстка офицеров знала, что я делаю. Весь Сюртэ был вовлечен в дело, но каждому ведомству, каждому отделению отводилась лишь малая роль. Настолько незначительная, что никто не мог точно сообразить, что же происходит на самом деле. Насколько тебе известно, все закончилось открытым мятежом. Все посчитали меня бесполезным, и не стеснялись говорить это вслух. И лишь единицы видели картину в целом.

Это как картины Клары, подумал Бовуар. Мелкие штришки, сами по себе ничего не значащие. Но  когда они сливаются, то объединяются во что-то совершенно неожиданное.

 - Ты думаешь, что это тебя оправдывает? - спросил Залмановиц. - Знаешь, что ты сделал? Ты заставил меня предать все, чему меня учили, во что я верил. Ты заставил меня лгать и скрывать улики. Ты заставил меня поверить, что я пытаюсь осудить невинного человека в тяжком преступлении. Ты знаешь, как подобное влияет на человека? На меня?

Он с такой силой ударил кулаком по груди, что по комнате прокатился глухой гул.

 - Ты жалеешь о сделанном? - спросил Гамаш.

 - Речь не об этом.

 - Сегодня речь именно об этом, - отрезал Гамаш. - Да, я заставил тебя поверить во все это, и да, ты так и сделал. И из-за того, что ты так поступил, крупнейшие картели страны сейчас в бегах. Не только тут, но и по всей стране. Один глава крупнейшего синдиката Северной Америки мертв,  другой в тюрьме.

 - Ты использовал меня, держал за дурака.

 - Нет. Я понял, что ты не трус. Отнюдь. Ты очень храбрый человек.

 - Ты думаешь, мне не безразлично, кем  ты меня считаешь? - возмутился Залмановиц.

 - Мне так же неважно, что ты думаешь обо мне. Мне важен результат на сегодняшний день. Я не сожалею о содеянном. Я всем сердцем бы желал, чтобы этого всего не потребовалось. Чтобы был иной выход. Но если и был другой вариант, я не мог подумать о нем. Ты об этом жалеешь? - шеф-суперинтендант Гамаш спросил снова. - О том, что мы сожгли наши корабли?

Генеральный прокурор Залмановиц втянул воздух сквозь зубы, взял себя в руки:

 - Нет.

 - Я тоже.

 - Это тебя не оправдывает. И не значит, что я тебя прощу. Ты должен был сказать мне.

 - Ты прав. Теперь я это знаю. Я совершил ошибку. Ты смелый и самоотверженный,  а я относился к тебе как к аутсайдеру. Прости меня. Я ошибался.

 - Придурок, - буркнул Залмановиц, но это прозвучало неискренне. - Что ты утаил от меня? Что-то важное?

 - Биту.

 - Орудие убийства? - уточнила судья.

 - Да. Помните, в показаниях Рейн-Мари, она говорила, что не заметила биту, когда обнаружила тело?

 - Помню. Но бита оказалась там к приходу шефа-инспектора Лакост, - сказал Залмановиц.  - Вы свидетельствовали, что мадам Гамаш могла ошибиться.

 - Я соврал.

Он посмотрел на Рейн-Мари, та кивнула.

Морин Кориво пожалела, что не успела сбежать до этого момента в ванную комнату.  Было слишком поздно. Она услышала.

И, если уж на чистоту, в то время как эта конкретная ложь была новостью для нее, она знала, что весь процесс изобилует полуправдой и откровенной ложью.

 - Ну, что тогда случилось? - спросил прокурор, привычно переключившись на профессиональный прокурорский тон, какой употреблял на перекрестных допросах потенциальных свидетелей противной стороны. - Я помню, как Рейн-Мари четко описала то, что там было, когда она нашла тело. И чего там не было. Итак, как бита вернулась? Да так, что никто не заметил?

 - Я заперла дверь в церковь. Это единственный вход, - сказала Рейн-Мари.

 - И? - Залмановиц воздел руки. - Как вы это объясните?

 - Я не могла это объяснить. Но в тот же вечер состоялась небольшая беседа с друзьями. Там было упомянуто, что у церковного подвала богатое криминальное прошлое. Его использовали контрабандисты во времена сухого закона.

Судья с прокурором согласно кивнули. Это достаточно известная глава истории Квебека, которую немало знаменитых династий желало бы забыть.

 - Тогда картина и стала вырисовываться, - сказал Гамаш. - Контрабандисты никогда бы не стали носить запрещенные напитки через переднюю дверь церкви. Так я понял, что должна быть еще одна дверь. Потайная дверь в погребе церкви.

 - Так орудие убийства вернули на место преступления, - догадалась судья. - Убийца воспользовалась потайной дверью. Но как она о ней узнала?

 - Жаклин последовала за Антоном в дом Руисов, - сказал Бовуар. - Получила там работу, чтобы быть ближе к нему, наблюдать за ним. Потом, когда Руис вернулся в Испанию, она последовала за Антоном в Три Сосны. Жаклин внимательно за ним следила, и однажды ночью видела, как он пользуется потайной дверью.

 - Ладно, а как он узнал про дверь?

 - Антон вырос в семействе, где из уст в уста передавались истории про дележ территорий, подпольные кабаки, контрабанду, - ответил Гамаш. - Рассказы про пересылку спиртного через границу. Как это делалось. Где это делалось. Его отец, дядя, лучший друг дяди - все они воспринимали это как часть фольклора, как историю, почти мифическую, неактуальную в наши дни. Что отличало Антона от остальной части семьи, от остальной части руководства картелей, так это то, что он ничего не упускал из внимания, ничем не пренебрегал. Если что-то и стало историей, то это не означает, что оно стало бесполезно. Он все брал во внимание. Что-то отодвигал в сторону, что-то откладывал в уме для последующего использования. А что-то тут же приспосабливал для своих нужд. Для кого-то сказки о сухом законе это способ скоротать долгие зимние вечера. Для Антона же они стали откровением.

 - Он отлично подготовился, - сказал Бовуар. - Узнал местоположение всех перевалочных пунктов, всех потайных комнат и тайных проходов, используемых контрабандистами. Он попробовал их все, но в качестве основного перевалочного пункта он стал использовать потайную комнатку в затерянной деревеньке.

 - Место было идеальным, - добавил Гамаш.

 - То есть, вы выяснили, как бита - орудие убийства - появилась и потом исчезла, или сначала исчезла, потом появилась, - сказала судья Кориво. - Но как вы поняли, что тем же путем пользуются наркоторговцы?

 - Дверные петли, - произнес Бовуар. - Они были смазаны. И совсем недавно. Комната, и дверь, начали использоваться задолго до появления кобрадора.

 - И никто из знакомых не сознался, что использует дверцу. Они понятия не имели о ее существовании, - сказал Гамаш. - Значит, петли смазали для какой-то неведомой цели. О ней я, конечно, не сразу догадался. Но я начал подозревать, что контрабандисты вернулись. Нас слегка озадачивало, как через границу попадает такое огромное количество наркотиков. Они текут старыми тропами, известными нам, да. Но переправлялось слишком большое количество, и мы не могли этого объяснить.

 - Погодите-ка, - встрял прокурор. - Все, о чем вы сообщили, указывает на Антона, как на убийцу. Как вы узнали, что это Жаклин?

 - Если бы Антон Буше хотел кого-то убить, разве бы он сделал это собственными руками? - спросил Бовуар. - А даже если и так, запаниковал бы он, сначала спрятав, потом вернув орудие убийства? Почему бы его просто не сжечь? И именно тогда к нам пришла Жаклин и сделала признание насчет кобрадора.

Жан-Ги припомнил тот горький стылый ноябрьский вечер,  когда Гамаш с Лакост в сопровождении собак ворвались обратно в дом, пока он говорил по телефону с Мирной и Рут. Обе тогда сознались, что в курсе про комнатку. Рут рассказала Мирне, а та после раздумий вспомнила, что рассказывала Лее. Он расспрашивал их очень осторожно, и, кажется, ни одной из них про потайную дверь не было известно.

 - Она не призналась в убийстве Кати Эванс, - сказал Гамаш. - Ее признание касалось лишь кобрадора. Но бита продолжала нас беспокоить. Я понимал, что единственным предназначением биты, после убийства Кати Эванс, было указать на убийцу. И конечно же, не на настоящего убийцу.

 - Она хотела, чтобы в преступлении обвинили Антона Буше, - догадался Залмановиц.

 - Oui. Таким был план Жаклин. Очень простой, как видите. Убить Кати, обвинить Антона. Обоих она обвиняла в смерти собственного брата. Совесть предъявила счет более чем на один долг. Эдуар спрыгнул с крыши под воздействием наркотиков, проданных ему Антоном. Но разрыв с Кати подтолкнул его к краю крыши. Это разбило ему сердце, а наркотики искорежили его сознание. Он был, если верить отчетам, нежным, чувствительным юношей, очень сильно любившим Кати. А Кати Эванс была нежной, доброй девушкой, единственным преступлением которой было то, что она не отвечала ему взаимностью.

 - Эдуар рассказал сестре все, - сказал Бовуар. - Он был в ярости. Представил Кати жестокой. Бессердечной. Он, конечно же, говорил не серьезно. За него говорила ревность и наркотики, изменившие сознание. Уж я-то знаю, как они действуют. Как начинаешь отворачиваться от самых дорогих тебе людей.

 - А потом, излив всю свою желчь сестре, он совершил самоубийство, - заканчивал свой рассказ Гамаш. - Оставив Жаклин презирать Кати. Ни Кати, ни наркоторговец не заплатили за смерть ее брата. Но она об этом позаботилась сама.

Барри Залмановиц понимающе кивнул. Он, как никто, понимал подобную одержимость. Если бы умерла его дочь, он бы всю жизнь положил на поиски справедливости. Какую бы форму та ни приняла.

*   *   *

Премьер-министр Квебека выслушал объяснения, не комментируя, не задавая вопросов.

Потом обратился к судье Кориво:

 - Сколькое из сказанного было вам известно?

Вот и пришло время. Время  взявшись с Гамашем за руки, перейти по мосту в Сельму.

Встать перед домом, перекрыв путь тем, кто собирается депортировать, вешать, бить и запугивать. Стук в дверь. На чердаке евреи.

Наступило ее время, ее очередь. Очередь проявить себя.

 - Я ничего не знала, - услышала она собственный голос.

Сидевший рядом с ней Гамаш промолчал.

 - Это все вы, Арман? - спросил премьер.

 - Oui.

 - Но ваши люди в этом участвовали. В этом участвовал генеральный прокурор.

 - Да.

Упоминать, что все они следовали его приказам, необходимости не было. Гамаш не на допросе.

 - Вы знаете, что я должен сделать, - объявил премьер-министр. - Попрание закона, лжесвидетельство, нарушение границы и убийство гражданина другой страны, не имеет значение, заслужил он смерть или нет - все это не может остаться без ответа.

 - Я понимаю.

 - Вы, конечно, станете…

 - Я все знала, - перебила премьер-министра Морин Кориво. Повернулась к Гамашу. - Простите меня, я должна была признать это раньше.

 - Я понимаю, - ответил ей Гамаш. А потом, очень тихо добавил: - Вы не одна.

 - Объяснитесь, - попросил ее премьер-министр.

 - Деталей я не знала, но понимала, что на суде что-то происходит. Что-то необычное. Я заподозрила сговор и пригласила месье Гамаша и месье Залмановица в свой офис. Они сознались во всем. Этого было достаточно, чтобы арестовать их, как минимум задержать. Но я их отпустила.

 - Почему?

 - Потому что понимала - должна быть какая-то очень веская причина. И если они пошли на такой риск, то наименьшее, что я могла сделать - не задерживать их.

 - Спасибо за это, - кивнул ей премьер. - Вы понимали, что если бы задержали месье Гамаша, весь план бы рассыпался. И картель окончательно выиграл бы.

 - Я понимала.

Премьер обратился к Гамашу:

 - Вы будете освобождены от должности. Отстранены на время проведения расследования. Как и ваш заместитель, инспектор Жан-Ги Бовуар. Я так понимаю, именно вы зачинщики?

 - Да.

 - Суперинтендант Мадлен Туссен будет назначена исполняющей обязанности руководителя Сюртэ. Она тоже была замешана и так же подвергнется расследованию, но кому-то же надо руководить, а благодаря вам, Арман, все старшие офицеры скомпрометированы. Значит, либо я назначу Туссен, либо уборщика.

 - А шеф-инспектор Лакост? - спросил Гамаш.

 - Она остается главой убойного.

Арман с благодарностью кивнул. За Изабель он был готов сражаться, но с облегчением понял, что не придется.

 - А я? - спросила судья Кориво.

 - Вы же судья, - сказал ей премьер. - Как считаете, что я должен сделать?

Морин Кориво немного подумала и заключила:

 - Ничего.

Премьер развел руками.

 - Звучит разумно. Значит, ничего.

 - Pardon? – переспросила Кориво. Говоря «ничего», она шутила.

 - Вчера я говорил с председателем верховного суда и рассказал ему, что, по моему мнению, может произойти.  Он согласился, что, в то время как технически вы действовали ненадлежащим образом,  одновременно с этим вы приняли самое верное  решение, в интересах провинции. В интересах людей. Вы великолепный судья.

Премьер-министр Квебека поднялся и протянул руку, которую судья Кориво пожала.

 - Merci, - поблагодарил премьер.

Он повернулся к поднявшемуся за ними следом Гамашу.

 - Дорогой друг, прошу простить за всякое взыскание, которое последует в вашем отношении. Нам бы надо наградить вас медалью…

Гамаш отмахнулся от такого предложения.

 - … Но я не имею права, - продолжил премьер. - Могу лишь твердо пообещать вам с инспектором Бовуаром справедливое расследование.

Проводив посетителей, премьер сначала закрыл за ними дверь, потом закрыл глаза. И как воочию увидел прелестное бистро, и милого человека с ножом в руке.

Глава 35

 - Ну? - проговорила Клара. - Что думаешь?

После случившегося в деревне она отменила свой вернисаж. Он должен был состояться в тот самый день, в музее изящных искусств Монреаля. Вместо этого она развесила свои новые работы по стенам бистро.

 - Дыры замечательно прикрывают, - оценил Габри.

Это было лучшее, что можно было сказать о картинах. Те не могли скрыть все оспины, оставленные пулями в штукатурке, но самые жуткие из дыр теперь прикрывали странные портреты.

Габри до сих пор сомневался, что вид бистро от этого выиграл.

С разрухой справились. Битое стекло и щепки от мебели собрали в мусорные ящики.

Раны залечили.

Оливье стоял рядом с Габри, держа забинтованную руку на перевязи.

Страховые агенты все приходили и уходили. Снова и снова. Им не верилось, что весь ущерб причинен, как было заявлено, автоматическим оружием. Пока собственными глазами не увидели. И все же, им нужно было вернуться снова.

Они никуда не девались - дыры от пуль в стенах. Старое окно разбилось, местный подрядчик произвел временную замену.

Из соседних деревень приходили люди, чтобы помочь. И теперь, если не присматриваться, бистро могло показаться нормальным.

Рут стояла напротив портрета Жана-Ги.

Картина была наполнена светом и воздухом. Вероятно, потому что холст не отяжеляло разнообразие красок. На самом деле, красок там было совсем мало.

 - Он раздет, - констатировала Рут. - Отвратительно.

Это была не совсем правда. На теле Бовуара имелась одежда. Но это был лишь намек на тело, намек на одежду. Детально выписанным было лишь его красивое лицо. Однако на портрете он выглядел старше себя настоящего.

Клара изобразила Жана-Ги таким, каким он мог бы стать лет через тридцать. Лицо его дышало покоем, и в глазах его, на самой глубине, что-то светилось.

Народ ходил вокруг с напитками в руках, разглядывал картины на стенах. Рассматривал самих себя.

На протяжении всего года Клара рисовала их всех. Большинство из них.

Мирну, Оливье, бакалейщицу Сару, Жана-Ги. Лео с Грейси.

Она нарисовала и себя, это был долгожданный автопортрет - чокнутая женщина средних лет смотрится в зеркало. Держит в руках кисть. Пытается нарисовать автопортрет.

Габри повесил ее рядом с туалетами.

 - Там же нет дырок, - указала ему на это Клара.

 - Это ли не счастье? - коротко бросил ей Габри и ретировался.

Клара улыбнулась, последовала за ним в бистро, заняла позицию у стойки бара и стала потягивать холодную сангрию.

Она наблюдала. Впитывала впечатления. Когда же они заметят. Когда увидят.

Неоконченные на первый взгляд портреты на самом деле были закончены. Может не в традиционном смысле, но в каждом она запечатлела то, что больше всего хотела.

И достигнув цели, останавливалась.

Одежда Жана-Ги не выглядела совершенной, но разве это важно?

Руки Мирны не были прорисованы, но кого это волнует?

Волосы Оливье больше походили на обещание волос, чем на реальную прическу, но какая разница? Его волосы, как любил повторять Габри, с каждым днем все больше обещают.

Рут смотрела на портрет Розы, а в руках держала настоящую утку.

Роза на картине Клары вышла властной. Официозной. Если бы Наполеон был уткой, то выглядел бы как Роза. Клара ничего не приукрасила.

Рут тихо хрюкнула. И перебралась к следующей картине. Портрет Оливье. Затем еще один портрет. Еще один.

К тому моменту, как она замкнула круг, все смотрели лишь на нее. Ждали взрыва.

Но Рут подошла к Кларе, поцеловала ее в щеку, потом вернулась к портрету Розы, да так там и осталась.

Друзья запереглядывались, потом один за другим присоединились к Рут.

Рейн-Мари была следующей на очереди. Она переходила от картины к картине, следуя по маршруту, проложенному Рут.

Затем настала очередь Мирны. И она следовала за Рейн-Мари, обходя бистро. Затем это увидел Оливье.

На самом дне надменных глаз Розы  размещался еще один крошечный законченный портрет. Там была изображена Рут. Она склонялась к Розе. Предлагала гнездо из старых лоскутков. Предлагала дом.

Эта картина была воплощением обожания. Милосердия. Близости. Это был момент такой нежности, такой ранимости, что Рейн-Мари, Мирна и Оливье почувствовали себя вуайеристами. Словно они подглядывали сквозь стены стеклянного дома. Однако вины за это они не чувствовали. А чувствовали счастье. Счастье быть свидетелями подобной любви.

Они переходили от картины к картине.

И там, в глазах каждого из них помещались отражения любимых.

Мирна посмотрела на Клару, находившуюся на другом конце комнаты. На другом конце порушенного, искореженного бистро. На другом конце их дружбы длиною в жизнь.

На Клару, постигшую истину: тела не вечны. В отличие от любви.

*   *   *

Арман созвонился с Рейн-Мари и Жаном-Ги, рассказал им о решении премьер-министра.

Отстранены, с сохранением зарплаты Бовуару, и без сохранения Гамашу. Ожидают расследования. Он надеялся, что все будет без спешки, потому что у Армана было незавершенное дело.

Он должен был отыскать фентанил.

Что касается Барри Залмановица, коллегия адвокатов Квебека проведет расследование в отношении Генерального прокурора. А пока его дела будут переданы другим обвинителям. Но должность он сохранит.

Это лучшее, на что они могли рассчитывать, и Гамаш знал, что премьер  лично окажется под огнем критики от оппозиции, за то, что не предпринял более радикальных мер.

 - А Изабель? - спросил Жан-Ги.

 - Она останется во главе отдела, - ответил Гамаш.

Этот момент, очевидно, даже не обсуждался.

 - Я сейчас отправляюсь в больницу, - сообщил Арман. - Увидимся позже.

Повесив трубку, Жан-Ги направился на задний дворик, где с кувшином ледяного чая сидела Анни. Оноре спал наверху, остальные ушли в бистро. Можно тихонько посидеть вдвоем.

С ногой дело обстояло получше и Жан-Ги с некоторым сожалением отложил трость в строну. Ему очень нравилась эта штука.

Он открыл книгу, взятую в кабинете тестя, но вскоре опустил ее на колени, и уставился вдаль.

Анни заметила, но ничего не сказала. Оставила его наедине с мыслями. Было понятно, о чем он думает. О ком.

*   *   *

Они с Гамашем спустились с холма, Бовуар хромал, а шеф несколько раз споткнулся.

Тела их молили об отдыхе. Но они продолжали идти, отчаянно желая вернуться в деревню. К семьям. К Изабель.

Навстречу им, вверх по дороге бежали Рейн-Мари и Анни.

 - Ох, слава Богу, - прошептала Рейн-Мари, прижавшись к Арману. Он крепко обнял ее, прильнул разбитой щекой к макушке. Вдохнул аромат садовых роз. Запах Оноре.

Объятия размыкать не хотелось, но приходилось. Он должен был увидеть Изабель.

 - Ты ранен, - сказала Анни, отстраняясь от Жана-Ги.  Дотронулась до ноги, забинтованной временной повязкой.

 - И ты тоже, - сказала Рейн-Мари мужу, сделав шаг назад.

Перед белой сорочки Армана был залит красным, ткань прилипла к груди. Словно по ужасному стечению обстоятельств, пот превратился в кровь.

 - Кровь не моя, - поторопился успокоить жену Арман.

Рейн-Мари потянулась к окровавленному лицу мужа. Поцеловала в разбитые, сочащиеся кровью губы.

 - А Изабель? - спросил Арман.

 - С ней парамедики.

 - Она жива? - спросил Жан-Ги, не отпуская от себя Анни.

Рейн-Мари кивнула, посмотрела на Армана. И тот увидел в ее глазах правду.

Жива. Но…

 - А остальные?

 - Оливье прострелили руку, но Габри позаботился о нем. Говорят, с ним все будет в порядке. Многие пострадали от осколков стекла и щепок, но никто не получил тяжелых травм. Только Изабель.

Гамаш с Бовуаром быстро пошагали к бистро, оказавшись ближе, перешли на бег.

Деревенский луг окружали экипажи скорой помощи и машины отрядов быстрого реагирования. Когда Гамаш с Бовуаром приблизились, из дверей бистро выкатили каталку, обвешанную медицинским оборудованием. Внутри, как в гнездышке, лежала Изабель.

Рядом шла Рут. Она не оставляла Изабель с того самого момента, как подползла к ней под градом осколков. Она держала ее за руку и шептала ей, что Изабель не одна.

Следом шла Клара, продолжая сжимать в руке каминную щетку, а Мирна несла Розу.

Они уже подошли к карете скорой помощи, когда появились Гамаш с Бовуаром.

Сейчас глаза Лакост были закрыты, лицо оставалось пепельно-бледным.

Пепел, пепел. Мы все умрем.

Арман дотронулся до ее щеки. Все еще теплая.

Старший парамедик, торопливо работавший с Изабель, вскинул глаза на Гамаша, и на мгновение опешил. Перед ним стоял не руководитель Сюртэ. Перед ним был мужчина, с ног до головы залитый кровью.

 - Гамаш, Сюртэ, - назвался Арман. - Могу я сопровождать?

 - Возьмем только одного, - ответил парамедик. - Может быть ее бабушка...?

Рут вскинулась, плотнее сжала тонкие губы. Ее слезящиеся глаза еще больше повлажнели.

 - Она твое дитя, Арман, - сказала Рут тихо, лишь Арман и услышал. И вложила руку Изабель в ладонь Гамаша. - Всегда была твоей.

 - Merci, - поблагодарил тот, и быстро забрался в машину.

 - Мы поедем следом, - крикнула Рейн-Мари вслед закрывшейся двери уезжавшей машины.

Арман уселся поближе к голове Изабель, убедившись, что не мешает. Врачи работали, а Гамаш стать шептать Изабель на ухо:

 - Мы тебя любим. Ты смелая и добрая. Ты всех нас спасла. Спасибо тебе, Изабель. Ты любима. Твои дети любят тебя. Твой муж и родители любят тебя…

И так всю дорогу до больницы.

Ты храбрая и сильная.

Ты не одна.

Тебя любят.

Тебя любят.

Ее губы дрогнули лишь однажды. Гамаш склонился ниже, но так и не расслышал то, что она пыталась сказать. Хотя, он мог угадать.

 - Я им передам, - прошептал он. - И они тебя тоже любят.

*   *   *

Приехав в больницу после встречи с премьер-министром, Гамаш застал у постели Изабель ее мужа.

Дыхательные трубки делали свое дело, аппараты контролировали биение сердца и мозговую деятельность.

Играла музыка. «Unpeuplushaut, unpeuplusloin»  Гинетт Рино.

Робер читал вслух книгу.

 - Есть кое-какие изменения, Арман, - сообщил он, поднимаясь. Увидев страх в глазах Гамаша, поторопился успокоить:  - Изменения к лучшему. Смотри.

Импульсы мозга на мониторах, казалось, стали сильнее. Мощнее и ритмичнее.

 - Она реагирует на раздражители, - сказал Робер, сжав руку жены в своих ладонях и опустив глаза, чтобы Гамаш не смог в них заглянуть. - Врачи считают, что чтение вслух может помочь. Нужен звук знакомого голоса, я думаю. - Он показал на книгу на кровати. - Дети дали мне ее. Она спрашивала про эту книгу той ночью.

 - Сходи, купи себе сэндвич и чего-нибудь прохладительного, - предложил Арман. - Подыши свежим воздухом. Я посижу с ней.

Когда Робер ушел, Арман опустился в кресло, которое не пустовало ни разу, с момента, когда все произошло неделю назад. Он потянулся и взял Изабель за руку. И прошептал ей в ухо:

 - Ты молодец. Сильная и смелая. Ты спасла нам жизнь, Изабель. Ты в безопасности, и любима. Тебя любит семья. И все мы. Ты молодец…

А Гинетт Рино все пела: «Unpeuplushaut».

Немного выше.

«Unpeuplusloin».

Немного дальше.

Гамаш раскрыл книгу и стал читать для Изабель. О маленьком деревянном мальчишке и о совести, сделавшей его человеком.

От  Автора

Перед тем как мы с вами пойдем дальше, хочу предупредить - если вы еще не прочитали книгу, то может быть стоит сделать это сейчас. Боюсь, перечень моих благодарностей содержит спойлеры,  где я описываю некоторые моменты, являющиеся правдивыми, некоторые - частично основаны на фактах, а остальные полностью вымышлены (в этом суть художественной литературы).

Как бы мне хотелось, чтобы мое следующее сообщение было вымыслом, но это правда.

Мой муж Майкл умер 18 сентября 2016 года. Я вернулась из укороченного книжного тура, и через несколько дней стало ясно, что он угасает. Кто-то предположил, что он ждал моего возвращения. Не знаю, так ли это. Не знаю, хочу ли, чтобы это было так.

Когда пробил его час, Майкл мирно ушел. Он умер дома. Окруженный, как это было всю его жизнь, любовью.

Я рассказывала о его деменции в послесловии к предыдущей книге, «Часу расплаты», и многие из вас написали мне, чтобы рассказать о собственном опыте борьбы с недугом. С потерями. Хочу поблагодарить вас, искренне и глубоко, что доверили мне эти очень личные переживания.

Это одновременно и грустно и ободряюще - понимать, что мы с Майклом были далеко не одиноки в своем горе.

*   *   *

«Стеклянные дома» писались, пока Майкл ослабевал, и уже после его смерти. Это стало моей защитной гаванью, моим спасением в темные утренние часы. Я могла укрыться в Трех Соснах и на несколько драгоценных часов ежедневно входить в мир Гамаша, Клары, Мирны и остальных.

Ни мое писательство, ни сама книга не были бы возможны без моего помощника, и большого друга, Лиз Дерозье. Спасибо тебе, дорогая Лиз. Эта книга посвящена тебе не случайно.

Также я признательна мужу Лиз, нашему другу, Дэлу Пейджу. Нашим близким друзьям  Кирку и Уолтеру, которые поддерживали с нами связь каждый день. Годами. И которые стали еще ближе, когда Майкл начал слабеть. Вот истинная дружба.

Безграничная благодарность Ким, Роуз и Даниэлю, опекунам Майкла. И доктору Джаннанджело. И всем друзьям, которых поразительно много, всех имен не перечислить, кто поддерживала нас в беде. И был с нами в радости.

Спасибо вам за то, что морально поддерживали, а временами и подставляли плечо.  

Хочу поблагодарить моих замечательных редакторов Хоуп Деллон, из Minotaur Books и St. Martin’s Press в США, Люси Малагони  из  Little, Brown в Великобритании, кто сделал эту и остальные книги лучше благодаря своим мудрым правкам.

Спасибо моему американскому издателю Энди Мартину, и всей команде издательства Minotaur. Хоуп Деллон, конечно, Саре Мельник, Полу Хочмену, Мартину Куинну, Салли Ричардсон  и Дженнифер Эндерлин из SMP, а также Дону Уэйсбергу из Macmillan.

Спасибо моему агенту Терезе Крис, интересовавшейся сначала моим состоянием и лишь потом состоянием книги. Для агента это необычно!

Линда Лайалл была рядом со мной и Майклом, вела веб-сайт, разрабатывала вестник новостей и делала миллион других вещей, о которых я понятия не имею, еще в те времена, когда не была опубликована «Тихая жизнь». Спасибо, Линда!

Все названные мной люди стали мне больше чем коллегами. Мы стали настоящими друзьями. Многие приехали на похороны Майкла.

Хочу поблагодарить своего брата Роба, поспешившего в Кноультон из Эдмонтона сразу, как только услышал новости о Майкле. Он крепко обнял меня, и я поняла, что все будет в порядке. Я буду в порядке. Спасибо его жене, Оди, и их детям, Ким, Адаму и Саре, любившим своего дядю Майкла.

Спасибо Мэри, моей невестке, прервавшей отпуск, чтобы со своей дочерью Рослин поспешить ко мне. Спасибо Дагу, Брайану и Чарли.

*   *   *

А теперь, как обещано, короткое объяснение - что в книге правда, а что вымысел. Я, естественно, опущу некоторые детали, но основной темой будет кобрадор.

О кобрадоре во фраке я впервые услышала несколько лет назад  от нашего друга Ричарда Оливера, работавшего в Мадриде в Financial Times.

Кобрадор во фраке существует. В цилиндре, во фраке с фалдами, он преследует должников. Чтобы они, пристыженные, заплатили. Это так удивительно, что я сохранила для себя эту информацию и этот образ на долгие годы. Ждала, когда подвернётся подходящий момент, чтобы его использовать. «Стеклянные дома» стали таким моментом.

Но все остальное - вымысел. История кобрадора. Чума, остров, укутанная в плащ фигура, играющая роль совести для тех, кто таковой не имеет. Принуждение к выплате морального долга. Все это придумала я, во благо сюжету.

Я считаю, важно, что это выдумка. И полагаю, что если у вас возникнут сомнения по какому-то вопросу, вы можете провести собственное расследование.  В этом половина удовольствия, не так ли?

Кто-нибудь скажет, что Три Сосны сами по себе - выдуманная деревня, и будут правы, но эти люди ограниченны собственными взглядами. Физически, деревни не существует. Но я считаю, что она существует в более важном и значимом виде. Три Сосны - это состояние ума. Это когда выбираешь терпимость вместо ненависти. Милосердие вместо грубости. Доброту вместо жестокости. Когда мы выбираем надежду вместо цинизма. Вот тогда мы живем в Трех Соснах.

Я не всегда делаю выбор, но всегда знаю, когда я в дикой глуши, а когда в бистро. Я знаю, где хочу быть, и знаю, как туда попасть. Да и вы тоже, иначе вы бы не были тут вместе со мной, не читали это.

Поэтому в заключение моя благодарность тебе, мой друг, мой читатель.  За то, что был со мной. Мир ярче от твоего присутствия.

Все будет хорошо.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

От  Автора Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg