![Дело без свидетелей [журнальный вариант]](https://www.4italka.su/images/articles/527616/primary-large.jpg)
Леонид Словин ДЕЛО БЕЗ СВИДЕТЕЛЕЙ
Рассказ
Шагалова Денисов застал в его кабинете на Петровке, на четвертом этаже.
Здесь было, как всегда, по–казенному чисто и пусто. Чуть пузырилась в графине на столике вода.
Капитан милиции Шагалов сидел в кабинете один за своим старым столом и читал какие–то бумаги. Увидев Денисова, он прищурил и место приветствия один глаз и снова углубился в документы. Денисов осторожно вздохнул, сел в кресло у окна и стал ждать. Время от времени в комнату без стука входили незнакомые Денисову сотрудники, брали со стола отпечатанные на ротаторе бумаги, читали и расписывались. Потом так же молча уходили.
Коротко остриженная, круглая голова Шагалова покоилась на подставленных к подбородку кулаках. Это была его обычная рабочая поза, и Шагалов рассказывал как–то, что в школе ему часто попадало за нее от старого чудаковатого математика.
Почувствовав на себе пристальный взгляд Денисова, капитан поднял голову и снова прищурил глаз, словно подмигивая. Лицо у Шагалова было смуглое, живое, с тонкой смешинкой, как будто он непрерывно вел какие–то веселые, известные ему одному наблюдения.
Пока Денисов ждал, вошел лейтенант Губенко. Он ничуть не изменился за то время, пока Денисов его не видел, и выглядел все таким же костлявым и угловатым.
— Денисов?! — удивился Губенко. — Каким ветром?! Ты где сейчас? — Он обычно ревниво следил за продвижением по службе своих знакомых и, встречаясь с ними после долгого перерыва, заметно волновался.
— Все там же. На вокзале.
— Перешел в уголовный розыск?
— Нет, стою на посту.
— Но ты ведь на юрфак поступил? — Губенко успокоился. — Почему тебя все еще держат на посту?.. Ты Сапожникова не знаешь? Он из вашего управления, инспектор по кадрам. Я, между прочим, хотел его о тебе спросить… Двенадцатого мы вместе зачет сдавали, и я не успел. Понимаешь, понедельник, летучка, тут мне еще взносы собирать…
— Четверг, — уточнил Денисов, — двенадцатого в том месяце был четверг.
— Правильно, в понедельник я теорию сдавал. — Губенко недоверчиво покосился в его сторону. — Все равно не успел поговорить о тебе.
— Это вовсе не обязательно.
— Все! — сказал Шагалов, подымаясь. — Можно отдавать печатать. — Он вышел из–за стола и остановился напротив Денисова. — Ну, что нового? Дал тебе Блохин какое–нибудь запутанное преступление?
— Дал! — Это и было тем главным, что привело Денисова в эту комнату. — Сначала не хотел давать, говорил: постовому не положено. А потом дал — кражу чемодана у билетной кассы, с прошлого лета…
Губенко присвистнул.
— Подозреваемый есть?
— Никого, даже свидетелей. Потерпевшая ждала очереди за билетами, чемодан стоял сбоку… В деле только один допрос и три постановления.
Врожденная тактичность не разрешала Денисову прямо попросить о помощи.
— Как ты собираешься поступить? — спросил Губенко.
Денисов пожал плечами.
— Я бы отказался от такого добра. — Губенко поднял руку, и тонкий золотой поплавок на его пальце запрыгал по вьющейся шевелюре, как по волнам.
Зазвонил телефон.
— Вы ошиблись, — сказал Шагалов. Он положил трубку. — Эту кражу мог совершить и вокзальный вор, и просто карманник. Мы, между прочим, взяли в том году одного очень интересного типа. Ты помнишь тот случай — по–моему, пятнадцатого сентября в ГУМе.
— Это было в субботу, — подсчитал Денисов и неожиданно покраснел.
Шагалов внимательно посмотрел на него.
— Это трудно? Вот так, за прошлый год?
— Система, Пустяки.
— Денисов в своем репертуаре! — рассмеялся Губенко. — Ну что? Пора, пожалуй, бежать. Ты заходи, может, что–нибудь придумаем!
— Я дам тебе адрес Дмитрия Ивановича, — сказал Шагалов, когда они остались одни, — в психологии карманного вора он разбирается отлично.
— Может быть, зря я попросил это дело? Рано мне?
— Ничего не рано! С нераскрытым делом всегда так, поэтому оно и нераскрытое!..
До начала зимней сессии Денисов не успел заняться нераскрытым делом — не хватало времени. Положенное число часов складывалось в сутки, а там уже — не успеешь заметить — проходили недели.
С восьми до шестнадцати он нес службу в залах вокзала или на платформах — смотрел за порядком, не разрешал распивать водку в буфетах, объяснял как проехать в ГУМ, ЦУМ, и на Красную площадь, приводил к родителям заблудившихся детей, выслушивал, советовал, рапортовал. Сдав смену, тут же наскоро перекусив, ехал в читалку на улицу Герцена, переписывал конспекты, зубрил немецкий, мчался на семинарские занятия, а всю обратную дорогу домой, в электричке, читал учебник и только в самом конце пути, топая пешком от Бирюлева к поселку, мысленно возвращался к нераскрытому преступлению.
Тут он начинал идти медленнее и тщательно контролировать мысли, которые никак не могли замкнуться в ограниченном Денисовым кругу скучных фактов. Только увидев издалека за деревьями два ярко освещенных окна, Денисов давал себе команду «отбой» и с облегчением ускорял шаг.
Несколько раз, стоя на посту, он видел старшего инспектора Блохина. Маленький, неразговорчивый, в коротком осеннем пальто и финской меховой кепке, с газетой в руках, Блохин каждый раз внезапно появлялся в проходе между скамьями, развертывал газету и поверх нее сосредоточенно–тяжело осматривал зал. Постояв минут пятнадцать, он исчезал так же внезапно, как и появлялся.
С Денисовым Блохин не заговаривал и никогда не напоминал о нераскрытом преступлении, словно ожидая того дня, когда Денисов сам подойдет к нему и беспомощно разведет руками. В том, что такой день наступит, Блохин, вероятно, не сомневался, и, чувствуя это, Денисов нервничал и злился.
Несколько раз, улучив свободное время, Денисов подходил к кассе, у которой была совершена кража Становился в очередь и внимательно приглядывался к окружающему. Поверх голов ему был виден все тот же огромный непроветренный зал для транзитных пассажиров, глухие стенки выстроенных буквой «П» автоматических камер хранения, остроконечные галстуки–регата на прилавках киосков и люди, сидящие, как на стадионе, ровными рядами.
Сбоку от кассы, у колонны, обязательно стояли оставленные кем–то чемоданы: и каждый, кто, получив билет, пробирался спиною вперед из очереди, толкал их то в одну, то в другую сторону. Когда до окошечка оставалось человек пять, Денисов выходил из очереди и узким проходом, стараясь никого не задеть, шел к тяжелым стеклянным дверям, от которых тянуло морозным воздухом улицы.
Денисов заметно побледнел и осунулся. Впрочем, свою первую в жизни сессию он сдал на «отлично».
…Дмитрий Иванович, рекомендованный Шагаловым как специалист по карманникам, жил в Химках — Ховрино, недалеко от метро, в одном из блочных домов.
Дверь Денисову открыл худенький мальчик с белой, почти седой челкой и розовыми, как у поросенка, ушами. Он тут же молча ушел в кухню.
Через минуту оттуда появился маленький пожилой угрюмый человечек в пальто и шапке–ушанке. В руке — бидон из полиэтилена с красной крышечкой.
Денисов поспешил представиться
— А-а!.. — беззвучно засмеялся Дмитрий Иванович. — Шагалова я давно знаю! — Он коротко кольнул Денисова в упор маленькими светлыми глазками. — Сейчас поговорим. Я, правда, за молоком собрался. Может, проводишь? А ну, пострел! — Это уже относилось к мальчику.
Дверь в кухню захлопнулась.
— Пошли!
Морозный день колол глаза ярким холодным светом.
— Ух ты! — зажмурился Дмитрий Иванович. — Как сверкает! Я ведь сегодня на улицу еще не выходил! Вот как отпуск догуливаю!
Денисов в нескольких словах рассказал о своем деле. Они шли гуськом по тропинке между домами: впереди Дмитрий Иванович, за ним Денисов. Дмитрию Ивановичу заметно льстил выбор Шагалова, он поминутно останавливался, подробно расспрашивая Денисова.
— У нее, у потерпевшей, кроме чемодана, наверное, еще сумочка была? Так?
— Была. Там двести рублей лежало.
— А как она ее держала, не расспрашивали? Какой стороной?
— Нет, это не спрашивали…
Дмитрий Иванович чертыхнулся.
— Так… Теперь скажи мне, когда он чемодан взял, то как пошел от очереди — по ходу или назад вернулся? — Разговаривая, Дмитрий Иванович, как–то стран но жестикулировал двумя длинными, торчащими, как клешня, пальцами — указательным и средним, — и Денисов, уже смутно догадывавшийся о чем–то, никак не мог заставить себя не смотреть в их сторону.
— Пассажиры говорили, что назад никто не возвращался.
— Значит по ходу. Ну, а, когда из очереди она выходила с билетами, никто в это время к кассе не лез, чтобы спросить что–нибудь или деньги разменять?
— Этого не было.
Незаметно для себя Денисов оказался в пустоватом помещении нового магазина. Не переставая разговаривать с ним, Дмитрий Иванович встал к кассе, потом подал продавщице бидон. Купив молоко, они повернули к дому.
Заключение было категорическим.
— Это взял не карманник. Тот бы в первую очередь сумочкой интересовался, а не чемоданом. Опять же, конечно, в какую сторону сумочка откидывается, когда замок бьешь, на тебя или на потерпевшую? От этого многое зависит. И был он один! Может, даже не воровать приходил на вокзал, а по своим делам, и польстился! — По лицу Дмитрия Ивановича бродила нагловатая непонятная ухмылочка. — Он двести бумаг, что в сумочке лежали, прямо из рук выпустил. Теплыми! А чемодан с тряпками взял. Поинтересуйся, не из пригорода ли кто работает?..
— Вы уверены? — спросил Денисов; злорадство и два бесстыдно выставленных вперед негнущихся пальца старого карманного вора вызвали вдруг острую неприязнь.
— Новичок, точно. — Лицо Дмитрия Ивановича вдруг как–то сразу сникло и приобрело совершенно иное, суховатое выражение. — Я‑то давно уж другой. Работаю. Тебе и Шагалов может сказать — он меня три раза сажал, пока я сам к нему не пришел. «Хватит, — говорю, — начальник! Больше не ворую». Сейчас уже пять лет на свободе.
Говорил в основном Шагалов. Он приехал на вокзал под вечер вместе с Губенко и был какой–то особенно возбужденный и отчаянно насмешливый.
— А мы в кино были! — еще здороваясь, объявил Шагалов. — Знаешь, что смотрели? «Василису Прекрасную»! Не видел? Как там показан розыск Горыныча! Участие общественности, мероприятия инициативного розыска, задержание! Советую!
— Вы мне локтем чуть ребро не сломали во время сеанса, — улыбнулся Губенко
— Боялся, что опять что–нибудь упустишь — беззлобно сказал Шагалов и поднял глаза на Денисова — Ну, как с твоим делом?
— Немного. Понимаете — преступник не вышел сразу из зала Сейчас вы со мной согласитесь. — Денисов взял Шагалова за рукав. — Видите: у нас из этого зала два выхода, но преступник мог выйти только в тот, через багажный двор, потому что здесь, у киоска, стоял командир отделения, а милиционер ему сразу крикнул про кражу. Понимаете? Но и через двор вор не выходил. Туда побежала потерпевшая — во двор, а за нею милиционер, как только командиру крикнул. Они бы его обязательно увидели. Далеко тот уйти не мог.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Губенко.
— Из зала вор с вещами не выходил.
Губенко издал короткий смешок.
— Он пошел с вещами в автоматическую камеру хранения. У него не было другого выхода Когда его искали на улице, он был еще здесь, — Денисов кивнул на прямоугольник из стальных ящиков в средине зала, — а потом, когда все улеглось, ушел… Повезло! Рассказать, так не поверят.
— Разве у вас никто здесь не дежурит?
— Дежурный мог какое–то время быть в глубине камеры и не знать еще о краже.
Все помолчали.
— Не так давно прочитал я одну книжку, — сказал Шагалов, — и удивился: историк устанавливает факты двухсотлетней давности с потрясающей точностью. Он использует для этого такие документы о которых никакой следователь не вспомнит. Например, то, что Радищев мог присутствовать на казни Пугачева, в Москве, он доказывает хозяйственным документом на выдачу подвод и лошадей. По другим фактам подымает архивы монахов, разыскивает описание личных библиотек, семейную переписку…
Шагалов умолк на полуслове, потом продолжал:
— Нужно искать архивы, Денисов! Я, правда, не знаю, есть ли «архивы» у этих ящиков. Ну что–то должно же быть! Начни с работников камеры хранения. — Шагалов обернулся, уже уходя. — Там всегда сидят очень симпатичные люди.
Особой расположенности к себе со стороны работников камеры хранения Денисов не почувствовал и потому вначале стеснялся, но ему вежливо ответили на все интересовавшие его вопросы, а потом заведующая, запахнув на себе широкое пальто, повела Денисова на склад, где лежали невостребованные вещи. У заведующей были прямые, жесткие волосы, падавшие по обе стороны веснушчатого, без бровей лица. Она разговаривала с Денисовым, еле разжимая губы.
— Пожалуйста, проверяйте.
На длинных деревянных стеллажах лежали вещи, а сбоку, прямо на полу, — документация. Денисову раньше и в голову не приходило, что на вокзале скапливается так много утерянных вещей. Здесь были часы, фотоаппараты, сумочки и даже такие предметы, которые, казалось бы, вовсе трудно потерять — велосипеды, аккордеоны и даже один стол — новый, полированный, с густой паутиной черных прожилок.
— Неужели это все забытые?
— Других здесь не бывает.
Первая версия Денисова была простой и весьма логичной: забежав в автоматическую камеру хранения, преступник положил чемодан в одну из свободных ячеек, а потом, когда все успокоилось, взял его оттуда. В камере хранения почти всегда есть несколько пассажиров, что забыли номер ячейки или набранный шифр. Они пишут заявления и ждут, пока им откроют ячейку ключом. Такие пассажиры могли обратить внимание на вбежавшего, а может, даже запомнить его. Оставалось только установить, кто обращался девятого июли прошлого года к дежурным по автокамере.
Теперь, глядя на все это оставленное владельцами богатство, Денисов подумал, что преступник мог тоже в спешке забыть набранный шифр, а потом не рискнуть прийти с заявлением. Тогда вещи потерпевшей должны быть здесь же, на стеллажах.
Спросив разрешения у заведующей, Денисов подошел к полкам. Он искал красный фибровый чемодан с черной кожаной ручкой.
— Ваши товарищи все это осматривали по мере доставления!
— Да? — Денисов смутился. — Тогда я посмотрю заявления за девятое июля прошлого года.
Заявлений было восемнадцать; все они начинались со стандартной отпечатанной жирным шрифтом фразы: «ПРОШУ ВЫДАТЬ ВЕЩИ». В конце шла приписка: «ВЕЩИ ПОЛУЧИЛ СПОЛНА». Денисов аккуратно переписал фамилии заявителей, подумал, на всякий случай записал номера и серии паспортов. Потом вышел на платформу.
В привычной вокзальной суете он чувствовал себя свободнее, и она давно не казалась ему беспорядочной и бессмысленной, как в первые месяцы работы. На восьмой путь осаживали фирменный скорый, и с другого конца станции к нему уже тащился заснеженный электрокар с длинным хвостом почтовых контейнеров. За ним должны были подать другой — поменьше — для вагона–ресторана. К отправлявшейся электричке быстро, по морозцу, спешили женщины с ближайшей обувной фабрики. Весело перекликались мороженщицы.
Блохин сидел у себя в кабинете и что–то писал мелким неровным почерком, часто царапая бумагу. Увидев Денисова, он понимающе улыбнулся и поднял авторучку.
— Ну, как дела, рассказывай…
— Надо запросы написать. Может, кто–нибудь из них видел его…
— Какие запросы?
Денисов, запинаясь, стал излагать свою версию как можно короче и объективнее, чтобы старший инспектор не подумал, что Денисов не замечает всех ее слабых сторон. Блохин понял все сразу, но перебивать не стал, хотя лицо его стало скучным, и он с тоской поглядывал на отложенный листок с маленькими угловатыми буквами.
Наконец его терпение иссякло.
— Теперь ты убедился, Денисов, что раскрыть преступление во много раз труднее, чем его не допустить? Если каждый милиционер поймет эту простую истину, знаешь, как мы профилактику поднимем! А запросы… — Блохин усмехнулся. — Ты думаешь, кто–нибудь через полтора года вспомнит, кого он на вокзале видел? Да и клал ли преступник вещи в автокамеру? Это же одни догадки… Нет, я с такими запросами к начальству не пойду. От своего имени — берись, пожалуйста! А теперь иди — мне спецсообщение надо писать. — Он снова придвинул к себе исписанный листок. — Будь здоров, заходи!
После ужина Денисов не спеша промыл в теплой воде авторучку, аккуратно расшил общую тетрадь, припасенную для конспектов, и взялся за запросы.
Писал он долго, пока не приехала из техникума жена, и потом, когда она легла спать, поставив будильник на полшестого. Денисов. написал всем восемнадцати пассажирам. От письма к письму стиль изложения улучшался сам собой, и два последних запроса он сочинил так здорово, что пришлось первые переписать заново. Подписывал свои запросы Денисов одной фамилией, без должности и звания, и просил ответить на отдел милиции.
Рано утром, опуская письма в почтовый ящик на вокзале, он почувствовал себя легко и празднично, как будто с этой минуты всем его заботам мгновенно приходил конец.
Первый ответ пришел из Донецка уже через неделю.
«Уважаемый товарищ, — писал незнакомый корреспондент — прямо–таки по Блохину! — как видно из Вашего письма, Вы считаете, что для каждого пассажира, прибывающего на столичный вокзал, нет там ничего более интересного, как подсматривать за другими людьми…
Однако если вам это так нужно, сообщаю, что свои вещи я клал примерно в 17 часов и получил в 21.45 и, конечно, никого не запомнил. С уважением…»
Денисов сам удивился тому, что тон письма его совсем не задел, тем более жаждал он теперь получить ответы на остальные запросы.
Несколько дней писем не было совсем, и Денисову все труднее было находить повод для посещения канцелярии. Потом пришло еще одно письмо, а вслед за ним сразу три. В течение недели Денисов получил девять писем, на остальные ответа он так и не дождался и решил написать еще раз.
В одном письме девушка из Риги прислала адрес своей подруги со станции Баскунчак, которая вместе с ней приходила получать вещи. Этой подруге Денисов послал запрос в тот, же вечер. Почти все корреспонденты никого из находившихся с ними в камере хранения людей не запомнили, а пожилая женщина, ездившая к внуку в Старый Оскол, посочувствовав Денисову, попросила узнать, можно ли в Москве купить готовальню У 15-Л из латуни.
Все эти дни, пока он ждал писем и пока они приходили — заполненные незнакомыми почерками, со штемпелями далеких городов, — были для Денисова особенно радостными, и Денисов мешался, пытаясь объяснить дома жене причину этой радости.
— Дело, видимо, в том, — по–женски ставила все на свои полочки Лина, — что ты сейчас участвуешь в противоборстве с преступником. Между вами идет борьба…
— Какая же сейчас борьба? — недоумевал Денисов. — Он ничего не делает, пьет, гуляет, делаю только я.
— Преступник сделал свой ход, теперь очередь твоя, как в шахматах.
Еще до того, как пришел ответ на последний запрос, Денисов, поразмыслив, решил написать всем пассажирам, которые получали свое имущество по заявлениям от девятого до тринадцатого числа, — ведь в ячейке камеры хранения вещи могут находиться пять дней и преступник мог прийти за ними и на другой день, и на третий, и на пятый.
Письма приходили теперь каждый день, и кое–кто в отделе сострил, что Денисову пора уже обзавестись личным секретарем. А он ломал голову над тем, как еще расширить поиск лиц, находившихся на вокзале девятого июля.
Однажды ему в голову пришла счастливая мысль — в Комнате матери и ребенка имеется книга с адресами всех пассажиров, ночевавших в ней. Медицинская комната ведет свою регистрацию, записывают и тех, кто возвращает в кассу билеты, да мало ли других мест на вокзале, где аккуратно регистрируют всех, кто обращается туда за помощью! Должен же был кто–нибудь видеть преступника!
«Когда я получал двенадцатого июля свой рюкзак в автокамере, — писал преподаватель труда в школе из Жданова, — то вместе со мной писал заявление незнакомый молодой парень, на которого я обратил внимание. Ему выдавали вещи передо мной — сумку и чемодан красного цвета, примерно такой, о каком Вы пишете. В сумке я видел несколько микрометров, штангель, резцы и что–то еще. В чемодане было дамское белье. Парень был выпивши и заявление написал так грязно и неразборчиво, что дежурный предложил ему написать новое. Парень отказался, говорил, что лучше не сможет. Дежурный пытался на него воздействовать, но многие из тех, что ждали своей очереди, поддержали парня — всем было некогда. Второй работник автокамеры тоже заступился за него, и между дежурными произошла небольшая ссора. В конце концов первый дежурный сказал: «Я такой документ подшивать в папку не буду!» Второй выдал вещи, а заявление парень бросил под стол и ушел. Парень был лет двадцати пяти, одежды, конечно, не помню, черненький, со шрамом на шее».
Денисов хорошо знал обоих работников камеры хранения. Он мысленно представлял себе, как маленький дотошный Хорев, медлительный и вязкий, с вечно недокуренной дешевой сигарой в руке, требует переписать заявление, а ленивый, горластый Горелов с крошечными белыми пятнышками на лице, которые он называет болезнью Витилиго, отмахивается от напарника длинной рукой: «Некогда бюрократизм разводить, пассажирам уезжать надо. Вот о ком думай!»
Денисов решил, что разговаривать с ними должен человек вовсе не известный, так будет лучше.
Несколько раз Денисов звонил Шагалову, но никак не мог застать его на месте, не было Шагалова и в конце рабочего дня, поздно вечером, когда Денисов наконец, сдал смену.
В электричке, по дороге домой, Денисов снова прочитал письмо; теперь оно только тревожило его, не вызывая особого удовлетворения. «Почему я решил, что речь идет именно о том чемодане? И как найти человека по шраму на шее?»
Приехав на станцию, Денисов не удержался и зашел в проходную кирпичного завода, чтобы еще раз позвонить Шагалову. Было уже начало первого часа.
— Сейчас, телефон освободится, и звони, сколько надо, — махнул рукой вахтер, старый милицейский капитан–отставник в синей шинели.
За столом, склонившись к самому аппарату, сидела молоденькая женщина в черном халате. Свободной рукой она скручивала и тут же выпрямляла телефонный шнур.
— …Так вы всю свою жизнь проспите. — Разговор шел, видимо, давно, и все точки над «i» были уже поставлены, — в пятницу тоже никуда не ходили? Не может быть!
— Ты, девушка, бери быка за рога, — посоветовал ей бывший капитан, — а то человеку позвонить надо!
— …Товарищи ваши были в клубе… Рыженький такой был, который тогда в гармошку играл… Он почему–то холода не боится. А в крайнем случае я могу вам валенки принесть.
— Вот уже сорок минут разговаривает! Мне что! По мне хоть всю ночь звони, но когда человек по делу должен!
Денисов дернул вахтера за шинель, и тот умолк.
Ровно гудел за стеной кирпичный завод, чуть жужжали под потолком лампы дневного света, и молоденькая работница в сапогах на босу ногу и в испачканном цементной мукой халате неумело расставляла с*вои нехитрые сети. Денисов; не заметил, как задремал.
— Звони, — разбудил его вахтер.
Позади громко хлопнула входная дверь.
— Как у нее? Договорилась?
— Второе уж дежурство звонит, да все глухо. Без пользы делу.
Денисов без особой надежды набрал номер и на секунду затаил дыхание. Внезапно очень близко он услышал знакомый громкий голос:
— Слушает Шагалов.
— Алло? Шагалов? — еще не веря, закричал в трубку Денисов. — У меня интересные новости! Алло! Это Шагалов?
— По–моему, это я.
Перебивая сам себя, Денисов стал рассказывать о полученном письме, о дежурных; кончил он тем, что полностью зачитал письмо учителя из Жданова вслух.
— Хорошо. На Хорева мы напустим Губенко. Они найдут общий язык. А сейчас давай домой и ни о чем не думай!
— Спокойной ночи!
Через лес к поселку Денисов шел не торопясь, заложив руки в карманы, как на прогулке, полностью отдавшись вдруг возникшему в нем чувству спокойной уверенности.
Денисов увидел Губенко на крыльце. Лейтенант стоял, как всегда, независимый, худой. В руке он держал тоненький, словно сейчас из магазина, импортный саквояж.
— Здравствуй, Денисов! — Он подал горстку длинных холодных пальцев. — Где здесь у вас можно переговорить? Теснота такая! Как вы тут работаете! — Губенко не умел быть приятным.
— Пойдем к носильщикам. Здесь рядом.
Они вошли в небольшую комнату с геранью на подоконниках и длинными скамьями вдоль стен. Губенко достал из кармана старую газету, постелил на скамью, и они селя.
— Ну вот, — сказал Губенко, — я уже разговаривал с Хоревым. Кстати, я не нашел его нудным. Спокойный человек — может, чересчур педантичен…
— Что он тебе сказал?
— Он вспомнил все обстоятельства того дня. Как я понял из его рассказа, второй ваш дежурный… Горелов? Безответственная личность.
— Хорев помнит приметы преступника?
— Он в тот же день написал служебную записку об этом случае. Там есть фамилия и имя этого парня. Отчества нет.
— Не Смирнов Николай? — спросил Денисов, леденея при мысли о сотнях людей, среди которых придется искать нужного им.
— Николай. Но не Смирнов, а Суждин. — Разговаривая, Губенко вынул из кармана капроновую щеточку и стал не спеша протирать свой и без того чистый саквояж.
— Сколько же их в Москве, Суждиных?
— По адресному бюро, всего двое, но один уже отпал. А второй живет по вашей дороге. Мы можем к нему поехать. Я разговаривал с полковником и просил дать тебя мне в помощь. Правда, я не сказал, что еду по вашему делу. Ничего? Так что иди переодевайся.
— Ты… Ты… — не находя слов, схватил его Денисов за руку. — Ты просто молодец!
— Ерунда. — Губенко чуть покраснел. — Тебе сколько нужно времени, чтобы переодеться?
— В общежитие побегу… Ну, минут десять.
Районный поселок, куда они приехали через несколько часов, москвичи обычно вспоминают, лишь когда наступает грибной сезон. Денисова, как и Губенко, так и подмывало расспросить о грибах инспектора местного отделения милиции, молодого подтянутого лейтенанта, по всей вероятности недавно вернувшегося из армии, но они удерживались, может быть, потому, что разговаривал с ними он сдержанно и чуть–чуть свысока.
— Суждин? — удивился инспектор — Знаю такого. Ничего особенного за ним раньше не замечалось.
— Не помните, у него шрамика нет на шее? — спросил Денисов.
— Это можно узнать. Он здесь рядом живет. Мне все равно на их улице паспортный режим проверять! — Лейтенант поправил галстук и провел рукой по значкам на кителе.
Перед тем как зайти к Суждиным, инспектор решил проверить паспортный режим по всей улице, втроем это делалось веселее и спорее, чем одному, а отказаться Денисову и Губенко было нельзя. Поэтому к Суждиным они попали только через час.
Дверь открыл темноволосый мальчуган лет двенадцати, и тут же, вслед за ним, в дверях показалась его бабка — высокая старуха с поджатыми синими губами и острым взглядом. Ей было не меньше семидесяти.
— Кто, значит, еще здесь живет? — нарочито бодро спросил инспектор, беря домовую книгу.
— Внук, Николай, он в райцентре работает, на предприятии…
— Слесарем, — вклинился в разговор мальчуган, — а раньше в Москве работал…
— Что–то я его не помню! — в тон лейтенанту сказал Губенко. — Какой он из себя? У вас фотокарточки нет?
— Витя, — скомандовала старая женщина, — где у нас Колины фотографии? Кажись, в комоде…
Внук вытащил на стол большой черный конверт с фотографиями и выгреб их оттуда на стол.
— А-а!.. — сказал наобум инспектор. — Знаю его. У него еще шрамик вот здесь, — он провел рукой по шее.
— Это у него от ожога, — кивнула старуха.
— Так–так… А участковый часто к вам заходит? — Под пристальным, проницательным взглядом старухи приглядываться к фотографиям было неудобно, да и не имело особого смысла.
Внезапно Денисов почувствовал, что Губенко тихо постукивает его носком ботинка по ноге, обращая внимание на что–то, чего он, Денисов, пока не замечает. Денисов осмотрелся, но ничего не увидел. Губенко продолжал свое тихое постукивание, пока Денисов не заметил маленькую фотографию, белевшую на полу около стола. Улучив минуту, Денисов поднял ее и положил в карман. Потом они распрощались с хозяевами и, не переводя дыхания, ничего не говоря друг другу, прошли шесть домов до конца улицы.
Завернув за угол, они наконец остановились.
— Он, — сказал Губенко, — все подходит: шрамик, слесарь, в Москве работал…
— Когда брать будете? — спросил инспектор.
— Сначала предъявим фотокарточку.
Инспектор долго молчал, а когда подошли к автобусной станции, сказал на прощанье:
— Давайте в конце лета к нам за грибами. У нас их пропасть!
— Предварительно созвонимся, — пообещал Губенко и вынул толстую, изрядно потрепанную записную книжку, долго искал свободное место, наконец, записал лейтенанта на «Г» — «Грибы».
На этом они распрощались и еще долго ждали автобуса на Москву.
Денисов вынул фотографию и показал Губенко: с маленького квадратика блестящей бумаги уверенно смотрел их противник — прилизанный молодой человек с удлиненным разрезом глаз и пробивающимися редкими черными усиками.
Старший инспектор Блохин выслушал Денисова, не перебивая, отложив напрочь в сторону все другие дела. Потом вызвал фотографа.
— Десяток репродукций вот с этой фотокарточки, срочно…
— У меня, товарищ капитан, пленка только заряжена…
— Ничего, отрежешь! — Маленькие черные брови Блохина сошлись углом. — Ты, Денисов, сейчас иди на пост, а когда я вызову, придешь с дежурным по автокамере. Учителю мы направим фото на опознание по телеграфу.
Денисов хотел еще что–то спросить, но Блохин загремел ключами, готовясь уходить.
Примерно в двадцать часов динамики разнесли по всем платформам и залам:
«Сержант Денисов, зайдите в отдел милиции! Повторяю…»
А через несколько минут Денисов, Горелов и Хорев уже были у кабинета Блохина.
— Разрешите?
Кроме Блохина, в кабинете находился следователь Матилов, молодой, но уже оплывший жирком человек с редкими рыжеватыми волосами и большим лбом. Сбоку сидели понятые.
— Сейчас предъявим фотографии на опознание. Давай сначала Хорева.
На плотном листе бумаги были приклеены три фотографии, украшенные по углам круглыми сургучными печатями. Фотография Суждина была в ряду третьей.
— Товарищ Хорев, — Матилов сложил короткие руки на животе, — я вас предупреждаю об ответственности… Говорить нужно правду…
Маленький Хорев дрожащими руками достал очки, надел их, потом вытащил из кармана носовой платок и шумно высморкался. После этого он склонился над протоколом. Денисов отвернулся к окну и так, стоя почти спиной к Хореву, услышал его ответ:
— Здесь нету!
— Посмотрите получше, — строго попросил Блохин, но Хорев уже прятал очки в карман.
— Горелов!
— Здравствуйте, товарищи начальники! — развязно гаркнул Горелов и скользнул глазами по протоколу. На этом бланке фотокарточка Суждина была первой.
— Ну? — спросил Блохин. Горелов покачал головой.
— Не в цвет! Ни один не похож!
Следователь отпустил обоих дежурных, простился с понятыми и, складывая протоколы в папку, стал расспрашивать Блохина о последнем оперативном совещании, на которое сам он не смог попасть.
Блохин рассказывал сначала скупо и нехотя, потом все более и более увлекаясь своим повествованием.
Денисов ждал нареканий по поводу напрасно затраченного времени, но их не было, и самого Денисова словно не было тоже.
Денисов тихо прикрыл за собою дверь и медленно побрел на платформу. В руке он сжимал неизвестно как вернувшуюся к нему фотокарточку Суждина. Темнело. Шел мокрый снег и тут же таял на платформе. У табло с расписанием поездов чернела толпа пассажиров, со скребками и лопатами в руках тянулись к раздевалке чистильщики.
От девушек из справочного бюро Денисов позвонил Шагалову и как можно спокойнее объяснил, что произошло.
Шагалов помолчал немного на другом конце провода, потом спросил:
— Ты в субботу не работаешь?
— Выходной.
— Можешь со мной подъехать в одно место? Да? Тогда будь в девять на Кольцевой. Там, куда я однажды тебя подвозил. Помнишь?
День обещал быть солнечным, и, несмотря на утренний мороз, в воздухе ощущалась тонкая свежесть приближающейся весны.
Ждать пришлось недолго. Шагалов сидел за рулем без шапки, в очках с дымчатыми стеклами, как всегда чуть–чуть щеголеватый. Подъезжая, он приветственно махнул Денисову рукой в кожаной перчатке.
— Прошу!
— Спасибо! Здравствуйте.
— Сначала о твоем деле, Денисов, — он плавно тронул машину, езда доставляла Шагалову огромное удовольствие, он радовался ей, как мальчишка, впервые севший за руль, — я думал так и этак, если Хорев не спутал фамилию, то вы с Губенко установили, видимо, того самого единственного Суждина, который получил из автокамеры чемодан. Но тогда я не понимаю, почему дежурные его не опознали…
— Ну вот! И шрам на шее, с той же стороны! — обрадовался Денисов. — Заметьте, жил в Москве на квартире и поэтому взял вещи из автокамеры в пятницу, когда уезжал на выходные дни в поселок прямо с работы. А инструменты? Это же по его специальности!
— Выходит, что кражу совершил не гастролёр и не рецидивист?
— А мне ваш консультант — помните? — сразу сказал, что это новичок.
— Посмотрим. Мы правильно едем?
— К Суждину?
— Да, в поселок, но сначала в отделение милиции.
— Правильно. — Денисов погладил ладонью брошенную на сиденье мохнатую пыжиковую шапку Шагалова. — Что бы я делал без вас!
— Не надо.
— Нет, я серьезно.
Завидев машину с московским номером, подъезжающую к отделению, дежурный вышел на крыльцо и откозырял Шагалову.
— Начальник у себя? — спросил Шагалов, показывая удостоверение.
— Начальник отделения в районе, — ответил дежурный.
— Ладно. Если сейчас с товарищем привезем к вам одного человека, кабинет для нас найдется?
— Места хватит.
— Денисов, — сказал Шагалов, садясь в машину, — показывай дорогу к Суждину.
Проехали они немного; машину вскоре пришлось оставить на шоссе и дальше идти пешком.
— Вон их дом, — кивнул Денисов.
Во дворе, перед террасой колол дрова молодой высокий парень в телогрейке, наброшенной поверх нейлоновой сорочки. Он оглянулся на прохожих и снова принялся за топор. Денисов только заметил, что в жизни Суждин был моложе и тоньше, чем на фотографии, и носил другую прическу. Уже знакомые Денисову бабка с мальчишкой носили колотые дрова на террасу.
Поравнявшись с невысоким дощатым заборчиком, Шагалов остановился, положил локти на штакетник и, не говоря ни слова, стал наблюдать за работой. Парень снова оглянулся, но ничего не сказал. И это было странно.
Суждин колол дрова, а Шагалов и Денисов наблюдали за ним. Когда был разрублен последний кряж, Шагалов сказал:
— Суждин? Николай? Нам с тобою нужно поговорить. Иди сюда.
Суждин ни о чем не спросил, положил топор и вышел за калитку. Старуха посмотрела ему вслед, потом подняла топор и внесла на террасу. Она узнала Денисова, но не показала виду. Шагалов, не оборачиваясь, пошел к машине, за ним так же молча потянулись Суждин и Денисов.
— Тишина здесь такая! — сказал, наконец, Шагалов, садясь за руль. — Только на санях и ездить.
— Далеко поедем? — спросил Суждин.
— В отделение.
В милицейском доме было все так же тихо и пустынно. Дежурный провел их через полутемный коридор в небольшую, жарко натопленную комнату за деревянной перегородкой. Денисов нервничал. Суждин ждал.
— Вы поговорите здесь, — сказал Шагалов. — Я хочу кое–что узнать у дежурного.
Секунды потянулись мучительно долго.
— Ты в армии был? — спросил Денисов.
— Был.
— Так… — Он вынул из кармана конверт, в котором носил записи, относящиеся к краже, затем вытащил смятую бумажку — бланк заявления на имя заведующего автокамерой. Суждин покраснел: издалека он не мог разобрать, чьей рукой заполнен бланк, но набранные типографским шрифтом слова «ЗАЯВЛЕНИЕ» и «ВЕЩИ ПОЛУЧИЛ СПОЛНА» он видел.
— Как же так? — спросил Денисов. — Как же это получилось?
Суждин сидел не шелохнувшись.
Вошел Шагалов, по–хозяйски переставил стул ближе к Суждину, шумно сел.
— Как это получилось? — повторил Денисов для Шагалова.
Суждин молчал, но для опытного Шагалова такое молчание было красноречивее слов.
— Можешь все отрицать, сказал Шагалов, — я знал людей, которые этим гордились в тюрьме. А потом в колонии. Это не очень умные люди…
При упоминании о колонии Суждин сделал нетерпеливое движение рукой.
— …Бабка мне сказала, что вы к нам приезжали… Я знал. — Суждин совсем не напоминал прилизанного молодого юнца, изображенного на фотографии. У него было бледное, чуть асимметричное лицо и больные, тоскливые глаза. — Я увольнялся с завода… Приехал перед тем на вокзал, чтобы положить сумку в автокамеру. Сумку на завод нести было нельзя — там у меня резцы лежали, штангели… Я их с работы увез. А когда сумку сдал, время еще было, идти некуда. Выпил там, на вокзале, с одним и пошел бродить по залу… Этот чемодан — будь он проклят! — он ведь с полчаса стоял ничейный.
— А зачем тебе были резцы? — спросил Денисов.
Суждин поднял на него тоскливые глаза.
— Я сюда в РТС переходил, тут с инструментами туго.
— Герой! Вещи продал?
— Я ничего себе не взял, все цело. Там, в чемодане, и лежат, вы увидите!
— Зачем же ты пришел за вещами на четвертый день?
— Хотел отослать. Думал — адрес в чемодане.
— Пиши, — вздохнул Шагалов, пододвигая стопку белой бумаги. — «Заявление. Хочу рассказать органам милиции…» Дальше сам изложишь: решил, мол, признаться и добровольно выдать вещи… Чудак ты, чудак!..
Суждин странно зашмыгал носом, пододвинулся ближе к столу и взялся за перо. Шагалов с Денисовым вышли в соседнюю комнату.
Шагалов курил, присев на подоконник, а Денисов просто так смотрел в окно. Продуктовая палатка напротив отделения закрылась на обед. Дежурный переговаривался с кем–то по телефону.
— Надо же! — вдруг сказал Шагалов, улыбнувшись. — Среди ста двадцати тысяч пассажиров, бывших в тот день на вокзале, найти одного! Ничем не приметного. Больше чем через год. Ты везучий человек, Денисов, и упорный. Так бывает не с каждым. Это я тебе говорю!
На гулкой деревянной лестнице внизу послышались шаги. Потом громко заскрипели в коридоре половицы.
Вошли двое.
— МУР есть МУР! МУР зря не приедет! — провозгласил еще с порога шедший впереди — полный, страдающий одышкой, в форме майора. Он словно обращался к большой невидимой аудитории. — Не та фирма! Вот у кого следует учиться! Слышишь, заместитель по оперативной части?
Шагалов поспешно поправил кашне и стал застегивать пальто.
Второй, худощавый, в штатском спросил:
— Как вы его нашли?
— Это не секрет…
Денисов вышел в кабинет, где писал объяснение задержанный, взял со стола забытый конверт со своими записями. Суждин на минуту поднял голову, увидел выпавшую фотографию.
— Как к вам эта фотография попала? — удивился он. — Это ведь мой друг, мы с ним вместе в армии служили!
Денисов смутился.
А разговор двух оперативников в соседней комнате становился все громче и оживленнее, и он был приятен Денисову, как мастеру, представившему на суд знатоков свою первую серьезную работу.
журнал «Вокруг света», № 3, 1970 год
Комментарии к книге «Дело без свидетелей [журнальный вариант]», Леонид Семёнович Словин
Всего 0 комментариев