«Испытательный срок»

Испытательный срок (fb2) - Испытательный срок (Зона личной безопасности - 3) 990K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Владимирович Кивинов

Андрей Кивинов ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ СРОК

Автор выражает глубокую признательность Игорю Галанову, Алексею Редозубову и Петру Соколову.

Уважаемый читатель! Если по какой-либо причине вы не смогли прочитать книгу первую «Идеальный охотник» и вторую «Тревожная кнопка» трилогии «Зона личной безопасности», ниже приводится список и краткие тактико-технические характеристики основных действующих лиц.

Бойков Николай Васильевич — 33 года, майор полиции, старший оперуполномоченный отдела собственной безопасности полиции города Юрьевска. Человек со скачущим либидо и смещенным центром тяжести, говоря проще — ортодоксальный бабник, не желающий связывать свою счастливую жизнь с постоянной спутницей. В оперативной работе любит нестандартные комбинации, несмотря на то что те иногда приводят к нестандартным последствиям.

Горина Ольга Андреевна — 30 лет, майор полиции, старший оперуполномоченный отдела собственной безопасности. Женщина непростого характера и как следствие сложной судьбы. В полицейских кругах имеет прозвище Графиня от слова «полиграф». Сотрудники, которых она курирует, воспринимают ее исключительно в негативном свете. Все, кроме Копейкина (см. ниже).

Родионова Светлана Юрьевна — 28 лет, оперативник отдела специальных операций ОСБ города Юрьевска, выпускница Средней специальной школы милиции. Имея симпатичную внешность, нагло пользуется этим в ходе проведения разовых внедрений и оперативных установок. Вынуждена жить двойной жизнью — по приказу никто, кроме самых близких родственников и коллег, не должен знать о месте ее работы. В силу чего — полная личная неустроенность.

Царев Борис Дмитриевич — 47 лет, полковник полиции, начальник отдела собственной безопасности города Юрьевска. Имеет массу заслуг перед отечеством и еще большую массу прозвищ. Самые популярные Царь Борис, БиДе, Царь-пушка или просто Боря. Непримиримый борец с оборотнями, старается жить по совести, поэтому до сих пор не приобрел личную машину. Крепкий семьянин из двухкомнатной квартиры. Жена, дочь, больная спина.

Копейкин Кирилл Павлович — 32 года, капитан полиции, старший оперуполномоченный уголовного розыска территориального (Северного) отдела полиции. Бывший мотогонщик, в разводе, есть сын. Подозревается в ликвидации преступных лидеров, а в целом неплохой специалист, но слишком эмоционален, поэтому втихаря жрет антидепрессанты. Имеет нетрадиционные отношения с Гориной и традиционные с Бойковым. Последний мечтает его посадить, поквитавшись за личную обиду.

Чистов Антон Иванович — 50 лет, кандидат технических наук, мастер-умелец, отвечающий за шпионскую технику в ОСБ. В широких научных кругах известен тем, что подключил к Интернету утюг и обновил его до последней версии.

Слепнев Виктор Михайлович — 35 лет, майор полиции, оперативник отдела по раскрытию убийств при Управлении внутренних дел города Юрьевска. Сам ничего давно не раскрывал, но курирует раскрытие другими резонансных убийств. Любит творчество Михаила Круга, особенно песню про централ. Кругл лицом и животом. Одним словом — эталон.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Ящерка пулей промчалась через песчаную дорожку, скрылась в мокрой траве и через пару секунд вынырнула возле покосившейся бетонной балки, вкопанной в землю. Подняла головку, осмотрелась и вскарабкалась по ней на полутораметровую высоту, словно человек-паук на небоскреб. Балка служила опорой стенда «Лучшие по профессии», сохранившегося со времен неразвитого социализма. Заголовок походил на древние письмена майя, а с обрамляющих его чугунных веток то ли пальмы, то ли чертополоха давно осыпалась бронзовка. Ящерка пересекла стенд по диагонали, оставив едва заметные мокрые следы на ликах лучших профессионалов, после чего замерла на вершине, наслаждаясь выглянувшим из-за тучки кавказским солнышком.

Наверное, бедняга стенд давным-давно превратился бы в мусор и пошел на дрова, если б не контртеррористическая операция, вдохнувшая в подгнившие доски и бетонную балку новую жизнь. Правда, назначение его теперь коренным образом изменилось. Ныне со стенда сурово глядели в мир бородатые физиономии объявленных в федеральный розыск так называемых повстанцев местного розлива. Анфас и в профиль, как и полагается в особо тяжких случаях. Под снимками содержался краткий перечень героических деяний, благодаря которым каждый из них имел полные основания считаться лучшим в своей профессиональной области, — заголовок стенда отрядные юмористы решили не менять. И за каждое деяние можно смело ставить профессионалов к стенке.

Ночью прошел дождь, и лица на ориентировках осунулись от пропитавшей их влаги. Казалось, ударники террористического труда наелись лимонов. Мысль о том, что они способны морщиться от стыда за содеянное, в голову никому не приходила.

Рома улыбнулся. Он уже второй месяц здесь, на Северном Кавказе, в лагере сводного отряда УВД города Юрьевска, и брутальные физиономии лесных братьев успели осточертеть. А сейчас они трансформировались и напоминали страдальцев, клянчивших милостыню.

Он размял кисти рук, сделал пару приседаний и наклонов. Выпустил тельняшку поверх спортивных штанов. Поднял с травы ракетку и принялся набивать шарик.

Глеб закончил вытирать ветошью сооруженный из подручных материалов теннисный стол и тоже принялся разминаться, только более обстоятельно, словно готовился к районному турниру. Упражнения на растяжку, на пресс…

Зрителей на поединке не будет. Среди всего отряда только Рома и Глеб играли в настольный теннис. Последний, собственно, их познакомил и сблизил. Еще там, в Юрьевске. Встретились год назад в зале при милицейской спортивной базе. Приходили два раза в неделю и рубились до синевы в глазах. Иногда принимали участие в ведомственных турнирах. Сближению способствовали и профессиональные интересы — оба работали операми криминальной полиции, хотя и в разных отделах. Иногда пересекались по службе — районы соседние, волей-неволей столкнешься. Близкими друзьями их назвать было нельзя, но дни рождения отмечали вместе.

— Ну зачнем, пожалуй… — кровожадно улыбнулся Глеб, сбросив с широких плеч камуфляжную куртку и тоже оставшись в тельняшке.

Рома в который раз с завистью оценил рельефную мускулатуру приятеля, получившего в отряде прозвище Халк. Популярные Рэмбо, Рокки, Гоблин и Шварц оказались заняты. Халк — приклеилось, но употреблялось только здесь. В мирной жизни его звали либо по имени, либо Туманом, от фамилии Туманов. Отрядное прозвище отражало не только некую внешнюю схожесть с героем комикса. Глеб и по натуре походил на зеленого монстра. Неразговорчивый, с постоянным угрюмым выражением лица, словно у шахтера, пятый месяц сидящего без зарплаты. При этом типичный холерик — порой взрывался по совершеннейшим пустякам. Видимо, характер повлиял и на отношения с женщинами. Глеб находился в глубоком разводе, детей не имел, а от разговоров на любовную тематику старался уходить. С алкоголем тесную дружбу не водил и спортивный режим не нарушал. Если выпивал, то всегда знал меру. Привезенная с собой «читалка» с сотней серьезных книг намекала, что с интеллектом у Глеба полный порядок. «Неотесанный болван» — это не про него.

Роман астеничным юношей тоже не был. С пяти лет секция плавания, потом вольной борьбы. Но борьба длилась недолго — отчислили за то, что сломал сопернику ключицу. Вины его никакой — чисто спортивная травма, но соперник приходился внуком крупному чиновнику, поэтому на ковер Рому больше не пускали. Несколько лет назад, во время учебы в Питере, в электротехническом, увлекался греблей и настольным теннисом. И сегодня старался поддерживать форму, регулярно выбираясь в тренажерный зал. Но рядом с Глебом все равно проигрывал. Как качок-самоучка рядом с чемпионом мира по бодибилдингу. И ведь никаких биостимуляторов, только натура. Рома вообще понять не мог, зачем Глеб в свое время подался в менты. С его данными вполне можно сделать карьеру в более приличном месте. В кино, например, — если, разумеется, кино считать более приличным местом. Или в охранном предприятии. А так — обычный опер.

Рома никакого звонкого прозвища не имел, только банальное Фока, производное от фамилии Фокин.

— Доска промокла, — заметил экс-борец, поправляя сетку, — отскока не будет.

— Плохому танцору — собачья смерть…

Глеб привычным жестом прокатал шарик ракеткой по столу и, послушав звук, удовлетворенно кивнул.

— На подачу!

Ящерка со стенда наблюдала за шариком, в результате у нее закружилась голова, и она грохнулась в траву, зацепив в полете хвостом бороду одного из находящихся во всероссийском розыске «профессионалов».

Игра в настольный теннис на самодельном столе, поверхность которого ведет свою родословную от двери полусгнившего сарая, а рельефом местами напоминает морду шарпея, требовала от участников максимальной концентрации. Шарик проявлял порой подлинные чудеса изобретательности, отскакивая совершенно непредсказуемо и хитроумно уворачиваясь от вроде бы правильно подставленной ракетки. Сэр Исаак Ньютон, наблюдай он за поединком, ни за что бы не поверил, что угол падения может быть равен углу отражения. Хотя бы приблизительно. Так что реакция — реакцией, но и везение в такой игре не последнее дело.

Фортуна же, женщина хоть и капризная, но — женщина, а потому благоволит, в первую очередь, к мужчинам сильным. Рома с огромным трудом отбивался от настойчивых атак друга. Халк-Туманов дубасил по шарику почти с детским азартом, рычащими воплями приветствуя каждый удачный удар и отчаянно ругаясь, угодив в сетку или мимо стола. Вопли раздавались значительно чаще ругательств.

— Жестче ракетку ставь! Жестче! — командным тоном подсказывал Глеб. — Шарик не женщина, гладить не надо! Соберись, салабон!

Совет не помогал. Спасти Рому могло только чудо или купленный судья. Но рубились без судейства.

И чудо свершилось. Вернее, явилось. В миру это чудо именовалось Лехой Котовым, а в отряде служило инспектором спецсвязи. По должности ему был положен оперативный псевдоним Музыкант, но жизнь, как часто бывает, внесла в типовые рекомендации неизбежные коррективы. Высокого и тучного Котова бойцы сразу прозвали Хатхи — по имени известного киплинговского персонажа. Ассоциация со слоном льстила инспектору. Леха даже не подозревал, что громкому прозвищу обязан отнюдь не богатырской комплекции, как он сам искренне полагал, а двум огромным, малиновым от соответствующих злоупотреблений ушам, торчавшим по обе стороны непропорционально маленькой, наголо обритой головы.

Выйдя из персонального вагончика, инспектор привычным маршрутом, по деревянным мосткам двинулся в сторону сортира, продолжая при этом разговаривать по мобильнику:

— Врежь ему с оттяжечкой по затылочку… А я тебе говорю, есть такой педагогический прием!.. Ничего страшного, от подзатыльников еще никто не умирал… А ты скажи: пусть радуется, что ты его лупишь, а не батя. Батя приедет… В какой суд?.. Че-го?! Я ему, засранцу, покажу суд!

Крак!.. Шарик, неудачно отскочив от Роминой ракетки, плюхнулся точно под ноги Лехе и в следующее мгновение был безжалостно придавлен к доске берцем сорок шестого размера. Шансов выжить у него было не больше, чем у лягушки, угодившей под валик асфальтоукладчика.

Неприличное слово женского рода из пяти букв синхронно вырвалось из уст теннисистов и так же синхронно достигло гигантских локаторов Хатхи.

Котов замер, словно наступил на мину-лягушку, после осторожно опустил голову. Убедившись, что мины под берцем нет, лениво приподнял ногу. Бесформенный кусок целлулоида, прилипший к подошве, впредь нельзя было именовать шариком даже из вежливости. И старый детский способ — опускание в кипяток — ему не поможет.

— Последний… — констатировал Глеб. — Что ж ты наделал, убийца?

— Не хрен разбрасывать где попало! — бесстрастно парировал истребитель спортивного инвентаря и тут же, спохватившись, вернулся к прерванному разговору с супругой: — Не, Люд, это я не тебе… Это про шарик… Ты что, очумела — какие бабы?! Нет у нас никаких баб!

— Есть! — мстительно повысил голос Туманов. — Повариха и медсестра! Симпатишные!

Котов испуганно зажал мобильник ладонью, затем вовсе отключил связь.

— Сдурел?! Вы со своим долбаным пинг-понгом меня под развод подведете.

— Пинг-понг тут ни при чем, — заступился за любимый вид спорта Рома, — настоящее чувство должно быть выше мелких подозрений.

— Вот на своей жене и проверяй!

— Ты от темы-то не уходи, — перебил Глеб, возвращая разговор к истокам. — Сорвал, можно сказать, спортивное мероприятие, а на роже — ни грамма покаяния… Ты хоть понимаешь, что, лишившись культурного досуга, мы вынуждены будем компенсировать духовный вакуум алкогольным интерактивом. И успех контртеррористической операции окажется под угрозой срыва.

— Ни хрена с твоим контртеррористическим досугом не случится.

— Уже случилось! Давай ремонтируй!

Инспектор снисходительно поморщился.

— Короче, надень курточку и сходи к Винскому…[1] Ты памятник дедушке Ленину на центральной площади видел?.. Так вот: протянутой рукой Владимир Ильич указывает аккурат на лавку под названием «Спортивный супермаркет». Не заплутаешь. Ассортимент там, врать не стану, скудноват, но ваши дурацкие шарики должны быть. Заодно и на рынок загляните — там же, на площади. Возьмете мне литровочку коньячку для заполнения духовного вакуума. Только у Исмаила! Слева от входа сидит, в футболке с совдеповским серпом и в каракулевой папахе. Скажете, от Алексея Сергеевича — он гадости не нальет.

Котов находился в лагере уже пятый месяц и по праву считался непререкаемым авторитетом по части контактов с местным населением. Отдав неотложные распоряжения, он торопливо продолжил путь к месту общественного пользования.

— Встреча прервана по техническим причинам, — развел руками лишившийся заслуженной победы Туманов, — о дате переигровки будет объявлено дополнительно.

— Да уж… Повезло тебе.

— Мне? Пятнадцать-шесть в мою, а повезло — мне?!

— Это было тактическое отступление с целью выравнивания линии фронта и концентрации резервов, — пояснил Рома, — между прочим, наш травоядный друг дело говорит. Давай и вправду до магазина прошвырнемся, а? И на рынок. У меня паста зубная заканчивается.

— Мне тоже курева надо прикупить… Только в следующий раз с «пятнадцать-шесть» начинаем! То есть с «шесть-пятнадцать». Подачи твои.

Для своего лагеря юрьевские полицейские облюбовали заброшенную автобазу в полукилометре от райцентра, куда вела некогда полностью, а ныне лишь местами асфальтированная дорога, соединявшая его с махачкалинской трассой. Халк и человек без звонкого прозвища в полном боевом облачении, как того требовали высочайшие указания (контртеррористическая операция — не вздохи на скамейке…), неспешно шагали по обочине в сторону поселка. Думал каждый о низменном, которое выражалось емким словом: «За-дол-ба-ло». До окончания командировки — или до дембеля, как говорили в отряде, — как на карачках до Юпитера, что серьезно огорчало. И дело совсем не в том, что находились они в «горячей точке», где рисковали своими жизнями во имя торжества одного маразма над другим. Маразм является естественной средой обитания отечественного полицейского, и к этому привыкаешь. Да и точка, по совести, была не слишком-то горячей. Рисковали они здесь не столько жизнью, сколько здоровьем, а если конкретизировать — печенью… Дело было в изначальной бестолковости процесса в целом и в той неповторимой неразберихе, коей в их замечательном министерстве неизбежно сопровождается любое мероприятие. Никто толком не понимал, для чего их вообще сюда привезли, и что конкретно он тут должен делать. Но ехали, ибо государеву человеку забивать себе голову подобными пустяками не положено. «Maul halten und weiter dienen!» — как сказал товарищ Бисмарк. А может, и не Бисмарк, а кто-то другой… Неважно. Главное, что правильно сказал: закрой рот и служи.

Движение по дороге в этот ранний час было оживленным. Основной парк колесного имущества местного населения, не избалованного переизбытком дензнаков, составляли ветераны советского автопрома. Старенькие колымаги медленно объезжали многочисленные колдобины, поднимая в воздух клубы пыли и распространяя вокруг себя неповторимый аромат доморощенного бензина. Бензин этот производили здесь же, в селе, — самодельные ректификационные колонны, в просторечии «самовары», стояли в каждом третьем дворе. И продавали его здесь же, вдоль дорог, в трехлитровых банках из-под соков. Цвет самопального горючего варьировался от нежного бирюзового до насыщенного коричневого. Разнообразие оттенков зависело от химического состава того загадочного вещества, с помощью которого местные Абрамовичи неустанно боролись за повышение октанового числа своей продукции. А паленка — она паленка и есть. «Дольче Габбаной» пахнуть не может.

Очередной тарантас, предупреждающе рявкнув клаксоном, объехал двух участников контртеррористической операции, издевательски окутав их густым облаком смеси пыли и выхлопных газов.

— Достали пипилаксы! — закашлялся Туманов. — Где молоко за вредность?

Дождавшись, пока облако немного осядет, он стащил с головы бандану и, тщательно отряхнув, повязал на лицо на манер гангстера из американского вестерна. Выглядело забавно, но давало хоть какую-то защиту. Роман, оценив изобретательность друга, тут же последовал его примеру.

Некоторое время новоявленные гангстеры шагали молча, но вскоре Глебу вновь захотелось пообщаться.

— Ром, ты это… Насчет собственной безопасности не передумал?

Фокин отрицательно мотнул головой.

— И когда переходишь?

— После командировки. Правда, с испытательным сроком. Сразу туда никого не берут.

— Все-таки зря. Там упыри одни… Меня как-то дергали, не помню уж по какой ерунде. Только работать мешают. Или ты за льготами?

— Да какие там льготы? — усмехнулся Роман. — Работа, говорят, поспокойней. А упырей и у нас хватает.

— Ну не знаю… — Туманов поправил сползший с плеча ремень автомата. — Я б не смог. Одно дело у́рок сажать, другое — своих… Сегодня водку с человеком пьешь, а завтра на нары волочешь. Поэзия, блин.

— Иной свой — сволочь похуже урки. У урки хоть ксивы нет. Дочка недавно спрашивает: «Папа, а почему меня в садике дразнят, что я ментовская дочка? Ментовская — это значит плохая, да?» Что я ей должен отвечать?!

— Тоже — нашел аргумент… Дети всегда дразнятся.

— А если бы я врачом был? Или водителем автобуса? Дразнили бы?

— Ну нет.

— Потому что у нас мент — ругательство, как бы мы ни старались… И в ближайшем будущем никаких перемен не предвидится. Даже если нас переименуют еще во что-нибудь.

Туманов, никогда не замечавший за другом склонности к патетике, остановился.

— Да-а-а… Не хреново, однако, тебе твои новые друзья чердак проветрили! Заставки для министерского сайта сочинять можешь. В свободное от охоты на оборотней время…

Никто Роману Даниловичу чердак не проветривал. Выбор был самостоятельным, осознанным, и на то имелись причины. И когда приятель — Гриша Жуков, работавший в ОСБ, предложил перейти, пообещав замолвить словечко перед своим шефом Царевым, Рома особо не раздумывал. Написал рапорт. Начальник отдела согласился отпустить и даже дать положительную характеристику. Но с одним условием. Съездить напоследок в командировку в Дагестан. Иначе характеристика будет недостаточно положительная.

— А вот без дураков ответь, идейный ты мой, — не унимался Глеб, — если, допустим, на меня компромат будет — посадишь?

Рома обернулся и одарил соратника по борьбе с терроризмом обезоруживающей улыбкой.

— Без дураков не могу, Глеб Павлович, ибо ты точно — дурак… Пошли, чего встал? Брат Хатхи помирает — коньяку просит…

Спасителя Исмаила, торговавшего качественным алкоголем, сегодня слева от входа не было. И вообще не было. Видать, не успел набодяжить. «Супермаркет» действительно не отличался богатством ассортимента, вывеска откровенно противоречила содержанию. Основную часть товаров спортивного профиля составляли почему-то ножи, причем китайского производства. Видимо, с учетом популярных в регионе видов спорта и покупательной способности населения. В углу прилавка сиротливо притулилось несколько рыболовных наборов, бейсбольная бита, пара теннисных мячей, шахматная доска и сувенирная коробка с нардами. Там же пылилась неизвестно каким ветром сюда занесенная хоккейная шайба. Спортивный инвентарь дополняли пара велосипедов, прислоненных к стене, пяток мячей разного калибра на самодельной полке и несколько удилищ, засунутых за водопроводную трубу. Стену украшала желтая футболка махачкалинского «Анжи» с фамилией камерунца Это'о на спине и портрет Сулеймана Керимова, объявленного Белоруссией в международный розыск.

По причине того, что магазин не торговал спиртным и табаком, он не пользовался у населения авторитетом. В основном сюда захаживали детишки да приезжие. Продавщица Диля встречала каждого, как дорогого гостя, однако ее трогательные попытки навязать европейский уровень сервиса в сельском магазине не в состоянии были изменить один из важнейших законов рыночной экономики — спрос рождает предложения. Бизнес устойчиво загибался.

Тем не менее девушка считала, что ей неимоверно повезло, поскольку найти работу в их захолустье — большая удача. Хозяин магазина приходился двоюродным братом ее матери и, когда предшественница Дили вышла замуж, предложил вакансию родственнице. Платил копейки, но в семье радовались и этому. А отсутствие ярких впечатлений на рабочем месте одинокой продавщице компенсировал спрятанный под прилавком переносной телевизор, ловил он всего один федеральный канал, но, слава богу, — «Первый». И еще пару местных — дециметровых.

Сейчас один из местных транслировал старый голливудский боевик. Боевики Диле нравились жутко. Особенно американские. Затаив дыхание, она следила за тем, как симпатичный главный герой, повязав лицо шейным платком, гнался на лошади за железнодорожным составом, увозившим его любимую, похищенную врагами. Пули свистели над головой, но он мчался и мчался. И очарованной Диле в голову не приходил вопрос — а чем же он дышит? Ведь через минуту после такого положения на лице ковбоя платок можно отжимать от соплей, которые не пропускают воздух.

Но при этом любительница Голливуда не забывала о конспирации. Услышав, как хлопнула входная дверь, она привычным жестом убавила звук и оторвала взор от экрана…

А в следующую секунду, громко вскрикнув, вскочила и испуганно прижалась к двери подсобки, а рука потянулась к бейсбольной бите. Потому что ковбой с экрана каким-то образом оказался в магазине. Причем в двух экземплярах сразу.

Ковбои, слегка удивленные странной реакцией на свое появление, настороженно уставились на продавщицу, чьи переполненные ужасом черные глаза казались неправдоподобно большими на фоне смертельно бледного круглого личика.

Затем перевели непонимающие взгляды друг на друга.

И только тогда догадались стащить с физиономий промокшие банданы.

— Извини, красавица! — располагающе улыбнулся Глеб. — В отряде эпидемия холеры, доктор заставляет ходить в масках.

Из груди девушки вырвался вздох облегчения, а рука отпустила биту.

— Здравствуйте… Что желаете?

— Врачи утверждают, что лучшая профилактика инфекционных заболеваний — это занятия спортом. А посему ответь мне, та, чей лик подобен луне, а стан — Анджелине Джоли: у тебя шарики для пинг-понга есть?

Замысловатый комплимент зажег нежный румянец на щеках продавщицы.

— Сейчас посмотрю, — луноликая исчезла в подсобке, откуда спустя полминуты послышался ее расстроенный голосок: — Отдельно шариков нет, только вот…

Выйдя в зал, Диля положила перед оперативниками покрытую слоем пыли красочную упаковку из прозрачного пластика. Внутри упаковки находились две теннисные ракетки-бутерброда и три оранжевых шарика.

— Китай, — виновато пояснила луноликая. — И тот единственный.

— И почем удовольствие? — поинтересовался хозяйственный Фокин.

— Сто пятьдесят.

— Итого по полтиннику за шарик… — Рома повернулся к приятелю: — Ну что? Берем с нагрузкой?

— Валяй, — милостиво согласился Туманов, — можно будет два на два резаться. Надоело мне в одиночку маленьких обижать… Правда, у меня последняя сотня тысяч баксов осталась, и та в офшорах. Одна надежда на скорую получку.

Расплатившись, друзья исполнили Диле куплет про черные глаза и откланялись.

Ковбой на экране попал в традиционную переделку. Злодей, прикрываясь его любимой женщиной, велел положить револьвер и убираться. Но меткий выстрел с бедра в лоб поставил счастливую точку.

В дверях джентльмены столкнулись с новым покупателем — средних лет бородачом в светлой футболке и джинсах. Козырек серой бейсболки отбрасывал на лицо загадочную тень. Синяя спортивная сумка на плече. Явно из местных. Скосив на людей в форме равнодушный взгляд, он уступил им дорогу.

Пройдя несколько шагов, оперативники одновременно, как по команде, остановились и обменялись взглядами, словно покупатели, забывшие в магазине купленный товар, сдачу и ключи от машины.

— Похож? — возбужденно шепнул Рома.

— Вроде… Если бороду убрать… Получше бы разглядеть. Без бейсболки. Может, на базу позвонить?

— Долго. Пока расчухаются, пока приедут… Сами проверим. Не велика проблема.

Расслабленное отношение приятеля к вопросам личной безопасности Рому не радовало. Здесь не город, они чужие. И не просто чужие. А те, которых местные не встречают хлебом-солью. И если они угадали, если это Гаджи Исмагилов, надо быть предельно внимательным. Обычных жуликов на доску «Лучший по профессии» не вешают. Да еще по инициативе ФСБ.

Глеб принялся шарить по карманам, словно отыскивая что-то.

— Интересно, там из подсобки на улицу выход есть?

— Есть. Я видел дверь, когда продавщица в подсобку выходила.

— Давай прямиком туда, а я через парадный вход вернусь.

— И?..

— Что «и»? Как сказал малютка Наполеон, сначала надо ввязаться в бой, а там видно будет… Но пути отхода лучше перекрыть.

Рома, кивнув, исчез за углом, на ходу снимая с плеча верный автомат, заскучавший без доброго дела.

Халк-Туманов еще раз демонстративно хлопнул по карману разгрузки и, деловито развернувшись, двинулся обратно в магазин.

Мужчина стоял спиной ко входу и вертел в руках нож, примеряя его к ладони, словно бывалый палач. Еще несколько ножей разного калибра лежали перед ним на прилавке. Туманов прикинул, что оптимальным вариантом было бы по-простому, без прелюдий, врезать ему прикладом по черепушке. Но без прелюдий нельзя. Вдруг человек окажется не бандитом, а добропорядочным дехканином. Моментальная статья о превышении, моментальные стенания либеральной общественности. Войны сейчас нет, на нее не спишешь. И нет даже захудалого режима контртеррористической операции. Сплошной мир.

— Эй, уважаемый! — негромко окликнул любителя холодного оружия Глеб, встав в дверном проеме и как бы невзначай направив на него дуло автомата. — Документы покажем.

Тот не отреагировал. Казалось, не слышит. Или действительно не слышит. Инвалид по слуху, к примеру.

— Алло, дружище! — продублировал Туманов, сделав шаг вовнутрь и для убедительности передернув затвор. — Я что, два раза повторять…

Да… Проклятый гуманизм… Надо было все-таки по черепушке инвалиду. Предупреждала же мама перед командировкой — с бандитами никаких переговоров.

Бородач с кошачьей ловкостью перемахнул через прилавок и, оказавшись возле продавщицы, обхватил ее сзади за шею. Схватив другой рукой один из ножей, он приставил его к лицу любительницы боевиков.

— Не шевелись!

— Ай-ай-ай… — криво улыбнулся Глеб, не опуская автомата, — не джигит… Засранец. За юбку прячешься.

— Автомат положи, — осклабился бородач в ответ, глядя на опера, как президент на оппозицию, — за джигита как-нибудь потом побазарим.

Они не ошиблись. Это был Гаджи Исмагилов. Бороду отрастить можно, но горбатый нос не загримируешь, если, конечно, не участвуешь в шоу «Один на один».

А в телевизоре герой бесшумно поражал из револьвера врагов. Звук был предусмотрительно отключен Дилей. И враги мгновенно умирали. Где ж ты, далекий американский друг? Выстрели хоть раз в настоящего козла.

Продолжая удерживать нож у лица онемевшей от впечатлений Дили, «лучший по профессии» стал осторожно пятиться в сторону подсобки, не спуская при этом глаз с противника. Диля не пыталась вырваться, не кричала, понимая, что захватили ее не для того, чтобы сделать эротический массаж. И, помня о Голливуде, ждала, когда меткий герой выпустит пулю в лоб захватчику. Мешать герою не следует.

Но герой не стрелял. Правда, и автомат на пол не клал. Без автомата-то совсем грустно. Он, как мог, старался сохранять спокойствие, чтобы не спровоцировать джигита на резню, и прикидывал, успел ли Ромка перекрыть запасной выход. По времени вроде должен. А с другой стороны, если даже и перекрыл, то черт знает как он себя поведет… Вдруг сдрейфит? Нет, по жизни Ромка — мужик вроде нормальный, но одно дело в теннис играть и водку бухать, другое — заложников освобождать.

Между тем Исмагилов с пленницей скрылся в подсобке, не став повторять просьбу положить автомат. Глеб, не сводя прицела с двери, осторожно, словно по минному полю, сделал пару шагов вперед. Через несколько секунд из помещения донесся лязг отодвигаемого засова, а еще через мгновение — глухой удар, громкий стон и звук падения тела. Не исключено, что двух тел…

Туманов метнулся вперед, надеясь, что передовик не успел воспользоваться ножом.

Продавщица лежала на полу без движения, словно нокаутированный боксер. Ее обидчик скорчился на траве за порогом запасного выхода и выразительно стонал, обхватив курчавую башку руками. Между пальцами сочилась кровь. Бейсболка и сумка валялись рядом. Над ним с видом рыболова-новичка, с первого заброса вытащившего, сам того не ожидая, десятикилограммовую щуку, возвышался Ромка. Только вместо удочки он сжимал хоккейную клюшку. Видимо, понятие гуманизма было ему чуждо, и действовал он прямолинейно, не оглядываясь на правозащитников.

— В магазин его! Быстро! — крикнул Туманов, оглядываясь по сторонам и не опуская автомата.

Если Гаджи не один, то и из любой припаркованной машины его коллеги-бандиты могли открыть огонь.

Роман Данилович бросил клюшку, защелкнул наручники на запястьях Гаджи, после чего за шиворот оттащил его внутрь подсобки. Глеб, подняв сумку, прыгнул следом, лязгнул задвижкой и только после этого опустил автомат.

— Да ты тафгай…[2] Где клюшку взял?

— Трус не играет в бейсбол, — Ромка перевернул задержанного вверх лицом, — на улице, возле двери, стояла. Ею тут пол мыли… Представляешь? Клюшкой — пол!

— А автомат тебе на что?

— Из него еще попасть надо. И бить неудобно. Не то, что клюшечкой по головушке из-за угла… Опять-таки, если обознались — извиниться можно.

— Соглашусь, — еще раз улыбнулся Глеб, склоняясь над Исмагиловым, — барышней займись, легенда номер семнадцать! Только аккуратно. Ей за две минуты столько счастья привалило, что Хичкок от зависти лопнет.

Луноликая продавщица по-прежнему пребывала в нокауте. Но никаких внешних повреждений Рома на ней не обнаружил. По крайней мере на голове и шее. Он осторожно похлопал ее по щекам. Ресницы девушки дрогнули, глазки открылись. Обморок. Пустяки. Переволновалась. Не Голливуд, чай. А так, обыкновенный терроризм.

— Давай, милая, вставай!

Он осторожно помог Диле подняться и, придерживая под локоть, подвел к стулу.

— Посиди тут, хорошо? Магазин мы сейчас закроем, а ты отдохни. Телевизор вон посмотри… Водички хочешь?

Продавщица чуть заметно кивнула и послушно уставилась в экран. Герой боевика опять скакал на лошади в поисках новых приключений. И опять дышал через сопливую бандану. Увидев его мужественные глаза, Диля согнулась в поясе, закашлялась и издала сдавленный звук, характерный для пассажиров, страдающих от морской болезни.

— Не стесняйся, — поддержал Рома, — меня тоже иногда от телика тошнит.

Туманов закончил обыск Исмагилова и его сумки, объяснил, что тот имеет право на авокадо, потом достал из кармана мобильник. Исмагилов не вырывался, видимо опасаясь, что его просто пристрелят.

— Хатхи, ты?.. Срочно стаю поддержки к спорттоварам… Пока ничего, но, если ты будешь соображать с той же скоростью, что и всегда, то очень может случиться… Бандерлоги нас сожрут, вот что!.. Я серьезно говорю… Блин, Леха, кончай тупить! И шум пока не поднимай, Митричу не докладывай. Давай, ждем.

Помещение для задержанных, в просторечии «зиндан», оборудовали в одноэтажном кирпичном домике. Никто уже не помнил, что именно размещалось здесь в автобазовую эпоху. Зато единственное окошко домика украшала внушительная решетка, а массивная дощатая дверь имела прочную задвижку снаружи. Советские строители обладали даром предвидения. Новым хозяевам оставалось только вкопать в земляной пол высокий, под потолок, деревянный столб и расписать его под гжель для создания видимости домашнего уюта.

Зиндан основную часть времени пустовал, и практичный Хатхи предлагал начальству устроить здесь гостиницу и получать доход. Но сегодня, по случаю появления долгожданного посетителя, у дверей выставили почетный караул из одного бойца с автоматом, а вовнутрь внесли пару стульев. Стулья предназначались для оперативников, Гаджи с перевязанной головой сидел прямо на земле, прислонившись спиной к расписному столбу. Руки его по-прежнему были скованы наручниками за спиной, только теперь цепочка проходила вокруг росписи. К ране на затылке добавились кровоподтеки на скулах и легкая синева под глазом, навевая мысли о работе профессионального гримера. Но над новым образом задержанного трудился не гример. Инициативу проявили те, кто был по другую сторону барьера и мечтал приобщиться к задержанию опасного бандита, дабы попасть в приказ. В ФСБ, ловившую Исмагилова, опера пока не сообщали, памятуя о старом правиле разведки — сначала получи информацию сам, проверь, потом разреши получить другому. А информация нужна не столько для реализации, сколько для бумаг. Даже в командировке их никто не отменял. Тем более что у задержанного в сумке оказалось полкило отборного героина, и в случае его откровенности бумаг можно написать целый том. Да и вообще — доложишь «старшим братьям», так про тебя потом никто и не вспомнит. А слава, хоть и скромная, не помешает. Опять же — будет во что внуков бестолковых носом тыкнуть.

За что конкретно Гаджи разыскивали «комитетчики», они не знали, ориентировка доносила стандартную информацию — участие в бандформированиях. Но, судя по тому, что джигит взял в заложники продавщицу, сие участие не ограничивалось танцами лезгинки вокруг бандитского костра. Заложница, к слову, оказалась девушкой тонкой и чуткой, сразу заявила, что никаких претензий к джигиту не имеет, заяву писать не будет и вообще ничего не помнит по причине солнечного удара. Стокгольмский синдром, блин.

Для оживления беседы перед ее началом некоторые пособия по тактике допроса рекомендуют подогреть подозреваемого хорошим ударом по-михалковски. В челюсть с мыска. Благо что бандит оказывал активное сопротивление, угрожал жизни и здоровью окружающих, и его задержание сопровождалось причинением определенного вреда здоровью сотрудникам правоохранительных органов.

Согласно пособию, Глеб Павлович уже занес было тяжелый берц, но великодушный Роман Данилович остановил его, напомнив, что с выбитыми зубами давать показания, даже правдивые, очень неудобно. Да и вообще, наше оружие — гуманизм.

Пустого словоблудия не устраивали и в остроумии не соревновались. Туманов сразу сделал короткое предложение по существу дела:

— Короче, если не хочешь попасть на суд инвалидом, толкуешь, в каком магазине купил героин, кому вез, и осталось ли где-нибудь еще.

Ответ не удивил, потому что был предсказуем, как предвыборная речь.

— На дороге нашел.

Вот тут удар сапогом пришелся бы очень кстати. Но Глеб Павлович уже понял, что Исмагилов из той породы господ, которые с каждой полученной зуботычиной уходят в себя еще глубже. И не хочется лишний раз отписываться во всяких надзирающих инстанциях и давать информационный повод западным некоммерческим организациям. Таких соперников надо брать их же оружием.

— На дороге так на дороге, нам без разницы, — улыбнулся опер, словно портье гостиницы новым постояльцам, — мы протокол изъятия пока не составляли.

— И что? — хмуро уронил Гаджи.

— Думай, уважаемый… Куда тебе так много дури? — Туманов выдержал паузу и добавил: — Одному?..

Гаджи, как любой грамотный бандит, красивым словам спецслужб не верил, особенно когда те банковали. Скорее всего, менты над ним просто измываются. От скуки, видать. Перед пленным в блиндаже выделываться — не по «зеленке» с автоматом шастать… Но не исключено, что действительно хотят сделать свой маленький бизнес, о чем и намекают. Сейчас порядочных среди них нет. И если предположение верно, тогда появляется маленький шансик вернуться к привычному укладу жизни в горах.

Он поднял глаза на опера.

— Чего ты хочешь?

— Много ли надо простому русскому человеку? Домик в Испании, «Ленд крузер» и пенсию в десять тысяч долларов. Ежемесячно. Всего-то…

Исмагилов криво улыбнулся.

— Это не ко мне… Мне — что есть дурь, что нет… Больше большего не дадут.

— А что ты в спорттоварах забыл, кстати?

— Ножик хотел купить. В подарок.

— О’кей, как говорят в Америке, подарок так подарок, — снова улыбнулся Глеб Павлович, — о том, что ты здесь, наши коллеги из ФСБ пока не в курсе… А введем ли мы их в курс, зависит только от тебя.

Фокин, пока не вступавший в разговор, конечно, понимал, куда клонит коллега. И как опер, наверно, должен был ему подыграть. Глеб не для себя старается и никакой особой выгоды не получит. И уж тем более бизнес с героином мутить не будет. Он просто выжмет из Гаджи все, что можно, обещая взамен свободу.

Не сказать что подобный метод Роман Данилович осуждал. Но и не очень приветствовал. Да, будь у Исмагилова хоть малейший шанс выйти, можно устраивать торги. Но обещать то, что заведомо не сможешь выполнить, пускай даже последнему бандиту, пускай даже с благими намерениями, как-то неправильно. Можно спорить, можно прикрываться высокими целями, но… Неправильно.

Глеба же подобные переживания не беспокоили совершенно. Фокин уже достаточно его изучил — Туманов был из тех, кто легко закрывал глаза на порочность средств ради достижения цели. И если бы сейчас шла настоящая война, пленных бы наверняка не брал.

Бандит же ожесточенно кусал нижнюю губу, размышляя над намеком. Наверно, он тоже не верил ментам, но не хотел расставаться с надеждой на коммерческое чудо.

— Героин не мой, хотите — забирайте.

— Уже забрали… Но этого маловато. Абонентская плата возросла.

Гаджи еще немного покусал губу, после спросил, глядя в глаза Туманову:

— Вы хотите взять Бараева?

Приятели переглянулись, но со стульев от радости не вскочили.

Иса Бараев значился в ориентировках как руководитель одного из самых опасных бандформирований, действующих на территории Чечни и Дагестана. Ему приписывалась организация серии взрывов в Махачкале и Кизляре летом прошлого года. Эти теракты проводились по практически идентичной схеме. Сначала срабатывало взрывное устройство, заложенное где-либо вблизи блокпостов, отделов полиции, административных зданий, автостанций и тому подобных объектов. Потом, когда к месту происшествия стягивались дополнительные силы полиции, срабатывало второе взрывное устройство, еще большей мощности… И недавний обстрел колонны внутренних войск, унесший жизнь шести пацанов, по оперативным данным, — тоже дело рук Бараева. Повязать такого орла — большая удача. Как режиссеру «Оскара» получить.

Но плясать пока рано. Гаджи, чтобы со статьи соскочить, и Доку Умарова сдать пообещает. Они почти все обещают.

— Допустим.

— Он сейчас в селе. Отпустите — дам адрес.

— А просто так не дашь? Чтобы не было мучительно больно?.. Вас, таких договорщиков, каждый первый.

Пленник не отреагировал.

— Предложение, конечно, интересное… Только если поменять местами слова «отпустите» и «дам». Усекаешь?

Пленник по-прежнему молчал.

— Вот то-то и оно… — Туманов разочарованно выдохнул, — такой хоккей нам не нужен. И не только хоккей.

— Откуда про Бараева знаешь? — спросил Рома, прикинув, что Гаджи, возможно, и не блефует.

— Какая разница?.. Он в селе сегодня. За едой приехал. Завтра уйдет.

— Подозрительная осведомленность… А не боишься своего сдать?

— Он мне не свой… Короче: освободите — скажу адрес. Иначе — никаких базаров. Хоть стреляйте, — мрачно процедил Исмагилов и еще раз взглянул Туманову прямо в глаза. — Думай, уважаемый.

Дельный совет, между прочим. В соседнем отряде один деятель точно так же в обмен на свободу интересный адресок выложил. Ему поверили. А когда группа захвата в дом вломилась, так бабахнуло, что крышу на несколько десятков метров отнесло. Шутнику потом толовую шашку между ног привязали — и к Аллаху, на очную ставку, но ребят-то не вернешь… Пять цинковых гробов на родину отправилось, не считая раненых.

С другой стороны, Иса — фигура серьезная, в рейтинге зеленых братьев на одном из первых мест. И сдать его Гаджи действительно может без всяких угрызений — между тейпами иногда война идет покруче, чем в Сицилии между кланами. А Исмагилов с Бараевым, похоже, из разных тейпов. Но выпускать Исмагилова, поверив на слово, так же неразумно, как верить на слово нефтяному магнату, что он в два раза опустит цены на бензин.

Туманов решительно хлопнул себя ладонями по коленям и поднялся со стула.

— Добро! Будем считать первый раунд переговоров успешным. Но такие вопросы, сам понимаешь, надо с начальством согласовывать. Посиди пока…

Коллеги отошли подальше от самодельной тюрьмы и остановились в тени тополя. Туманов достал из пачки сигарету и крутанул колесико бензиновой «Зиппо» китайского производства. Пламя метнулось ввысь, едва не опалив ему брови. Слава богу — по территории отряда не гуляли постовые с дружинниками и не штрафовали за курение в общественном месте.

— Ну, что думаешь? — Глеб максимально глубоко затянулся, жестоко отравляя организм отходами горения и стронцием.

— Возможно, не врет.

— Да, я тоже думаю… Но он же понимает, что без доказательств никто его не отпустит. А доказательство может быть только одно — сам Бараев. Так что врать в этой ситуации — себе дороже.

— Ну допустим… — кивнул Фокин, — только ведь никто Исмагилова не выпустит.

— Ерунда, договоримся. Не конченые же идиоты в руководстве… Вариант серьезный. Бараева поймать — не корову найти. Когда еще такой случай представится?

— А героин?

— Не смеши, — поморщился Туманов, — кто его видел, тот героин, кроме нас с тобой? А понятыми контрактники из взвода охраны были. Им тем более наплевать и забыть.

— Ладно. Пошли, доложим Митричу.

— И что ты собираешься ему докладывать?

— Про Исмагилова, про Бараева…

— Ага… Чтоб сюда через час прилетели старшие братья, забрали Исмагилова к себе, а потом устроили в селе показательную зачистку с пленением невиновных и расстрелом непричастных?.. Нет уж! Обойдемся без их чуткого руководства. Упустят Ису, а потом на нас же всех собак и повесят. За некачественную информацию. Первый раз, что ли?

Фокин собрался возразить, но приятель оборвал его на полуслове:

— Погоди, не пыли! Сейчас докурю, и пойдем клиента дожимать. Пусть сперва даст адресок Бараева, а потом уже и Митричу доложим.

Возвращению оперов пленник не обрадовался — лезгинку не сплясал, даже головы не повернул. По-прежнему сидел у расписного столба с тем же отстраненным выражением на бородатом лице.

— Начальство дало добро, — не покраснев, соврал Глеб Павлович, — но сам понимаешь, — нужны гарантии. Поэтому ты выйдешь только тогда, когда на твоем месте будет сидеть или лежать Бараев. И, само собой, без глупых розыгрышей. Ежели что — мы тебя сами разыграем по полной… Итак?

— Мне тоже нужны гарантии, — довольно твердо потребовал Исмагилов.

— Письменные или устные? Какие тут вообще могут быть гарантии, кроме взаимного доверия? А? Ну хочешь, дам слово.

— Дайте позвонить брату. Это не сложно. Он в селе живет.

— Хорошо, — подумав, ответил Туманов, — у тебя будет тридцать секунд, как в одной телевикторине. Звонок, само собой, в нашем присутствии. И по-русски.

Он достал мобильник.

— Номер?

Гаджи продиктовал. Глеб набрал и поднес трубку к уху Исмагилова. Он не боялся, что потом враги установят его номер. Симка куплена здесь — так дешевле. И куплена не на свой паспорт.

— Ахмед… Это Гаджи. Я в милиции, на автобазе. Я оказал им услугу, меня обещали завтра выпустить. Встреть… Они дали слово. Если не выпустят, будет обида. Нет, не надо… Просто встреть. Маму успокой.

— Время! — Туманов отключил связь и убрал трубку. — Адрес?

* * *

Командир отряда подполковник Евгений Дмитриевич Миронов имел официальный оперативный псевдоним Гром, но бойцы уважительно звали шефа просто Шкафыч. Прозвище не было оскорбительным, им, как и в большинстве подобных случаев, Миронова наградили после забавных событий, а не от сходства с предметом мебели. События те случились в конце девяностых и вызывали у всех слушателей добрую улыбку.

В то лихое бандитское время возглавлял Евгений Дмитриевич юрьевский отдел по борьбе с организованной преступностью. Рубил врагов-бандитов шашкой без устали и передыху. И однажды нагрянул к нему в отдел проверяющий из Москвы, из самого министерства. Обычная плановая проверка, без установок «накопать и слить». Так — оперативные разработки, агентура. Проверяющий оказался нормальным мужиком, к запятым не цеплялся и справку по итогам написал положительную. И решил Миронов сделать ему приятное. С прицелом на будущее, да и вообще — из благодарности. Но в бане водкой поить и девок подсовывать — это пошло и аморально. Думал-думал и придумал.

Открылся в то славное время в Юрьевске цех по производству мелкой бытовой техники на бывшем станкостроительном заводе, благо в стране объявили экономическую реформу, руководство завода, не располагавшее инвестиционными средствами, пошло по проторенному китайскими коммунистами пути. Закупали по дешевке устаревшие кухонные комбайны у одной немецкой фирмы, заменяли пару мелких узлов, вешали новый лейбл и выкидывали на юрьевский рынок. И надо сказать, товар пользовался спросом и даже шел на экспорт. «Научились, наконец, и наши делать!» — поговаривали в народе. Увы, кроме знаменитых юрьевских семечек и упомянутых комбайнов, никаких других собственных брендов у города не имелось. Семечки, даже элитные, дарить представителю центра несолидно, поэтому Евгений Дмитриевич остановил свой выбор на комбайне. И вещь в хозяйстве нужная, и с местным колоритом. Из оперативных денег выделил необходимую сумму и купил агрегат. Размещался последний в двух больших коробках. В одной сам комбайн, во второй — насадки.

Проверяющий остался доволен, поесть он любил, а без комбайна — что за еда? Опять же — жене приятное сделать. Мол, и в отъезде о тебе, любимая, думаю непрестанно. Накануне вылета они с Мироновым хорошо посидели в рабочем кабинете, поднимая тосты за родную милицию и женщин. Вследствие чего ревизор немного расслабился, потерял контроль и забыл коробку с насадками и инструкцией по эксплуатации. Вспомнил о ней лишь в Москве, в рабочем кабинете, когда рассматривал презент.

Тут же позвонил по министерскому телефону в Юрьевск, объяснил ситуацию.

— Ничего страшного. Пал Борисыч, — успокоил Миронов, — у меня зам через неделю летит в Москву на учебу, он захватит. Конечно — комбайн без насадок все равно, что бригадир без бойцов.

Но случилась на следующий день у Евгения Дмитриевича жестокая ангина от холодной водки. Слег он с температурой дома, однако про долг не забывал. Позвонил заместителю и нашептал — так и так, не в службу, а в дружбу, возьми у секретаря ключ от кабинета, зайди и забери картонную коробку возле стола. Захвати с собой в Москву и передай Павлу Борисовичу из министерства.

Зам не возражал — задача несложная. Утром в день вылета взял ключ, зашел в кабинет, увидел возле стола коробку и озадачился. Размер коробки был примерно метр на метр, и весила она под пятьдесят кило. Однако…

Все объяснялось просто. Дело в том, что накануне привезли рабочие в кабинет Евгения Дмитриевича новую мебель. И собрали все, кроме маленького шкафчика, решив доделать работу завтра. Именно шкафчик и находился в картонной коробке. Зам понятия не имел, что там. Ему велели просто забрать ее и захватить в Москву. Но пятьдесят кило — это не мелочь, в ручную кладь не возьмешь.

Секретарша как назло выскочила в магазин, домашний телефон Миронова не отвечал — тот выключил его, чтобы не доставали и не беспокоили больное горло. Мобильная связь в те реформаторские времена имелась только у братвы, а самолет ждать не будет. Махнул зам рукой, позвал водителя, перегрузили они коробку в «козлика» и помчались в областной центр, в аэропорт. Приказы, как говорится, не обсуждаются.

При регистрации, понятное дело, возникла заминка. Во-первых, вес багажа превышал халявные двадцать кило, во-вторых, его надо сдавать в специальный грузовой терминал. И все, разумеется, за деньги. Пришлось заместителю раскошелиться, оставив в аэропорту четверть командировочных.

Но и в «Шереметьево» на ленте выдачи багажа коробочки не оказалось. Ибо ее тоже необходимо получить в специальном терминале и тащить до стоянки такси самому — у грузчиков разрешенная санитарными нормами нагрузка — тридцать два кило.

С задорными матюгами зам затолкал коробочку на тележку, вывез на стоянку такси и вскинул руку. Но не тут-то… Никто из нелегальных и легальных перевозчиков везти посылку не взялся — она не помещалась в салон. Пришлось заказывать грузовой таксомотор и грузчиков. Еще четверть командировочных исчезло из кошелька. Ни хрена себе — «Не в службу, а в дружбу».

Доехали до министерства, зам позвонил с проходной Павлу Борисовичу, но того на месте не оказалось — выехал на происшествие. Гость сообщил сотруднику, снявшему трубку, что привез для Павла Борисовича коробочку из Юрьевска. Сотрудник спустился, выписал пропуск, вдвоем они отволокли гостинец в кабинет. После чего, вздохнув, наконец, свободно, добросовестный зам отбыл на курсы повышения квалификации, обещая себе никогда больше не выполнять просьбы втемную.

Пал Борисович, вернувшись и обнаружив в кабинете здоровенную коробку, присланную из Юрьевска, призадумался. Насадки для комбайна, по его разумению, не должны столько весить и занимать такой объем. На всякий случай позвонил Миронову, уже включившему телефон. Тот подтвердил — коробку отправил. Правда, без инструкции по сборке. Но ничего страшного, у него есть точно такой же комбайн, и он может объяснить по телефону — что куда насаживать, если вдруг возникнут проблемы.

Проблемы, естественно, возникли. Скрестить кухонный комбайн со шкафом не сумели бы даже Кулибин и Леонардо да Винчи. Да и немецкие инженеры вряд ли бы смогли. Что уж говорить о сотруднике органов внутренних дел. Последний попытался, конечно, но быстро понял, что ему слабо. Снова связался с Мироновым по межгороду. Выручай, брат.

Брат выручил. Достал инструкцию. «Присоединяем деталь 1-а к детали 1-б». Ага. Створку шкафа к редуктору.

И ведь вроде бы стало получаться! По крайней мере в первые пятнадцать минут. Но потом поняли, что все-таки что-то не стыкуется. Миронов взял паузу, позвонил секретарше, попросил посмотреть, стоит ли коробка с насадками в кабинете.

— Нет, — сразу ответила та, — я ее утром к себе убрала. На всякий случай. Чтобы не пропала. А вот коробки со шкафом не вижу, хотя утром точно была.

Евгений Дмитриевич все понял без уточняющих вопросов. Выругался и снова позвонил в Москву:

— Накладочка вышла. Пал Борисович. Но не переживайте. Я позвоню заму, он на обратном пути шкафчик захватит, а насадки мы с первой оказией переправим.

Самым счастливым в этой истории оказался заместитель…

После этой истории, увидев Миронова, коллеги шептали: «Вам славянский шкаф не нужен?» А к самому Евгению Дмитриевичу намертво прицепилось прозвище Шкаф, трансформировавшееся позже в более нежное Шкафыч. Потому что был начальник ОБОП мужиком не злым, справедливым и ни на кого не повышал голос.

А еще уважали его за то, что имел за плечами опыт первой чеченской кампании, а потому философски относился к царящему вокруг бардаку и не стремился, подобно некоторым другим, выиграть войну силами одного лишь возглавляемого им подразделения. Да и что значит в этой войне «выиграть»? Или «проиграть»? Те, кто весной девяносто пятого в Грозном стреляли в спину Миронову и его бойцам, сегодня разъезжают на представительских машинах и под объективами телекамер ручкаются с первыми лицами государства. Выиграли, выходит? А кто ж тогда проиграл? Он, подполковник Миронов со товарищи?.. И кто после этого может дать гарантию, что герои дней сегодняшних, чьи портреты постоянно печатают в ориентировках, завтра не окажутся союзниками федеральных властей? А тебе, вместо ранее отданной команды «Фас!», высочайше предпишут денно и нощно охранять их сон и покой. Диалектика, однако…

И все же до тех пор, пока бандит не избран президентом автономии или депутатом Государственной думы, он официально считается бандитом. А потому, как говорили древние римляне, делай что должен, и будь что будет.

По-наполеоновски склонившись над картой, разложенной на столе в штабной палатке, командир отряда уточнял со старшими групп детали предстоящей операции.

— Значит, так, мужички, главное — быстрота и видение поля. У них тут информация поставлена не в пример нам. Стоит бэтээру из ворот выехать — через пять минут все село об этом знает… Поэтому завтра ровно в шесть ноль-ноль все должны сидеть на броне и ждать команду. Отлучаться запрещаю категорически! И чтоб бронежилеты и шлемы все до единого надели! Не на танцы идем. Найду хоть одного гусара — весь отряд до конца командировки в брониках ходить будет. Даже в баню… По команде на максимальной скорости идем в село и сразу встаем на позиции. Сразу! Водителям маршрут знать назубок… Виталя, ты со своими бойцами блокируешь возможный отход… Да ты сюда смотри, а не «косынку» раскладывай!

Отрядный балагур Виталий Шевченко, командир взвода юрьевского ОМОНа, тут же убрал мобильник и послушно скосил глаза на карту.

— Броню ставишь здесь… — Миронов ткнул карандашом в нужный участок. — Задача — перекрыть отход к реке. Рассредоточиваетесь и действуете по обстановке. Понятно?

— Так точно…

Шевченко действительно все понял с первого раза. За прошедшие четыре месяца он со своим взводом успел облазить село вдоль и поперек, а потому и без карты давно сообразил, о каком именно доме идет речь. У него в голове своя карта. В формате 3D.

— Я с группой Борщова беру под контроль вход со стороны улицы. Бэтээр ставим мордой к воротам. Улицу перекрываем: здесь… и… здесь! Потом начинаем. Сначала предложим сдаться добровольно, а там, если откажутся… Посмотрим, короче. — Миронов бросил карандаш на стол. — Запомните: в доме могут быть женщины и дети. Упаси Господь, хоть один волос упадет! И еще запомните: Бараева, конечно, лучше взять живым. Но уйти он не должен ни при каких обстоятельствах… Вопросы?

— Если он там, конечно, есть, — подал голос Рома.

Шкафыч посмотрел на него, словно врач на симулянта.

— Надо верить в лучшее.

— А нам что делать? — уточнил «симулянт».

— Ждать на базе. У вас, у сыскарей, свои задачи, а у нас — свои. Возьмем Бараева — будет и вам чем заняться.

— Тема-то наша, — напомнил бдительный Туманов, — опять-таки, соскучились руки по настоящему беспределу.

— Я те дам беспредел. Действуем в условиях, максимально приближенных к мирным… Ладно, — командир опустил глаза на карту — сядете… Вот здесь, внизу, на склоне оврага. Берете под контроль гору и серпантин. Он отсюда хорошо просматривается. Не исключено, подмога подойдет. Бинокли не забудьте. Но в дом без команды не соваться! Еще вопросы?

— А может, пораньше выступим? Футбол завтра. Наши с Португалией. Боюсь, не успеем…

* * *

Иса не верил в приметы, не слушал внутренний голос и не полагался на чутье. Вся эта мистика — прямой путь к Аллаху. Он всегда полагался на реальную информацию, наблюдения и анализ ситуации, поэтому до сих пор жив. А сегодняшний анализ указывал, что надо срочно валить. Вчера он засветился в селе. Случайно, буквально на несколько секунд, но его узнали. А стало быть, слушок может долететь и до федералов. И не исключено, те захотят наведаться сюда. Проверить паспортный режим у хозяев.

Он чуть отодвинул тяжелую коричневую штору и выглянул на улицу. Вроде все спокойно. Даже слишком спокойно. Словно комендантский час объявили… Не к добру.

— Может, в вещмешки переложить? — Рамзан, муж двоюродной сестры, поднял коробку с говяжьей тушенкой. — Удобнее будет.

— Не надо… Патруль остановит — как объяснишь? А так скажешь, что на рынок везешь.

Рамзан послушно исчез в гараже вместе с коробкой.

Бараев поглядел на часы. Без десяти семь. Время «Ч» — через сорок минут. В это время движения на дорогах много, и их машина легко растворится в общем потоке. Рамзан вывезет его из села и высадит в условленном месте. Там Ису встретят, и дальше группа двинется пешком. До вечера им предстоит пройти через перевал, а к ночи они должны быть уже во Введено. Продукты Рамзан отвезет в другое условленное место, в двадцати километрах отсюда. Его будут ждать люди Бараева, которые заберут машину и сами доставят продукты к схрону. Шурин вернется домой на попутках.

Еще сорок минут… Целая вечность.

Он снова выглянул на улицу. Затем окинул взором склон горы, возвышавшейся за оврагом с неглубокой речушкой.

Ох, тихо… Слишком тихо. Словно перед грозой.

Оторвавшись от прицела снайперской винтовки, боец в маскировочном комбинезоне осторожно отполз чуть назад, в кусты, и прильнул к рации.

— «Гром» — «Филину»!

— «Гром» на связи.

— Наблюдаю движуху во дворе. Как поняли?

— Объект там?

— Вроде…

— Что значит «вроде»?!

— Блин, Митрич, у меня же обычная оптика, а не «Хаббл»! А клиент — не Месси, у него на спине фамилии нет.

— Выглядит как?

— Среднего роста, плотного телосложения, с бородой. А рожу отсюда толком не разглядеть. С ним еще один. Коробки какие-то из дома в гараж переносят. Похоже, провиант подтягивают для лесных братьев.

— Ясно. Продолжай наблюдение…

Все произошло быстро. Очень быстро. Обычно они опаздывают, а здесь не опоздали.

Иса метнулся к противоположному окну, выходящему во двор. Со стороны «зеленки» на грунтовку медленно выползал второй бронетранспортер. Сидевшие на нем бойцы на ходу спрыгивали на землю и занимали позиции вокруг дома.

Да, волновался не зря… Вчерашняя засветка все-таки аукнулась. У федералов было время подготовиться. Впрочем, на данный момент это неважно. Сейчас главное — уйти. С тем, кто его выдал, можно посчитаться позже. Он никуда не денется.

— Внимание! — донесся с главной улицы усиленный мегафоном голос. — Дом окружен. Во избежание ненужных жертв предлагаю всем выйти во двор с поднятыми руками. В случае сопротивления или попытки к бегству открываем огонь на поражение. Повторяю! Дом окружен… Именем тарабарского короля…

Вытащив из-под матраца автомат с укороченным стволом, Иса быстро спустился по лестнице со второго этажа в зал. Туда же вбежали со двора растерянные Рамзан и сестренка Султанат.

— Иса, что делать?!

— Спокойно… Вас не тронут. А я разберусь.

— Повторяю! — чуть строже просипел в мегафон Миронов. — Всем находящимся в доме выйти во двор с поднятыми руками. В случае сопротивления открываем огонь на поражение. На по-ра-же-ни-е!

Никто ниоткуда не вышел. Ни с поднятыми руками, ни с опущенными. Впрочем, особо на это и не рассчитывали. Какой смысл собственными ногами идти на пожизненное?

— Глянь, чего там? — велел командир Витьке Борщову, второму взводному.

Тот приподнялся, намереваясь осмотреть двор. Тут же раздался звон разбитого стекла, и из окна второго этажа коротко рявкнула автоматная очередь. Пули звонко забарабанили по броне.

Борщов моментально юркнул под колесо бэтээра, а по дому в ответ с разных сторон дружно застрочило сразу с десяток «калашей». Воевать мужики любили и никогда не упускали повода дать рукам почувствовать сладостную дрожь плюющейся огнем стали. Будет о чем вспоминать в семейном кругу возле камина долгими зимними вечерами.

— Прекратить огонь, растудыт вашу каракатицу! — заорал Миронов. — Я кому сказал?! Группа дебилов, а не банда миротворцев… Мирное же время!

Бойцы нехотя подчинились. Шкафыч снова взялся за мегафон.

— Даю три минуты на раздумье! Потом начинаем штурм. Все жертвы будут на вашей совести. Время пошло!

И снова никаких конструктивных действий с бандитской стороны.

Секунды тянулись долго, словно рекламная пауза во время захватывающего фильма. С десяток пар глаз напряженно всматривались в торчавшую из-за высокого кирпичного забора крышу, покрытую ядовито-зеленой металлочерепицей. Так всматривались русские воины на Чудском озере в приближающуюся немецкую «свинью» в старинном боевике «Александр Невский».

— Не стреляйте! — раздался вдруг со стороны дома женский крик с нотками истерики. — Он его убьет!!! Не стреляйте!!!

— Началось… — страдальчески поморщился руководитель операции, — надо было без мегафона. Хрен с ними, с правами человека…

Со двора донесся звук шагов, затем отворилась калитка, и на улицу выскочила перепуганная женщина в домашнем халате и калошах на босу ногу.

— Не стреляйте!!!

— Куда, едрит твою?! — Борщов, выскочив из-за бронетранспортера, бросился навстречу и, схватив ее за руку, затащил под защиту борта.

Беглянка обессиленно опустилась на землю и всхлипнула.

— Он его убьет…

— Тихо, без соплей! — властно повысил голос Миронов, присаживаясь перед ней на корточки. — Кто убьет? Иса?

Та, снова всхлипнув, кивнула.

— Там Рамзан… Муж… Иса связал его, убить грозится. Не стреляйте!

— Черт… А ты-то как ушла?

— Иса — мой брат. Двоюродный. Меня не тронет.

Евгений Дмитриевич вытащил из автомата шомпол, сапогом разровнял песок.

— Вот твой дом… — Он начертил на земле прямоугольник. — Вот… входная дверь. Как комнаты расположены?.. И где Иса?

— Иса там… — Султанат махнула рукой в направлении калитки. — Это он в вас стрелял.

— Понятно, что не собачка… Ты тут, на плане, покажи!

Дама опять не поняла, что от нее хотят.

— Рамзан тоже в доме… Иса его связал и…

— Не фиг пускать было. Кто еще внутри, кроме мужа и Кады… тьфу — Бараева? — перебил Миронов, помянув про себя добрым словом систему школьного образования в национальных автономиях.

— Никого.

— Точно никого?

— Точно.

— Ну, свободная женщина Востока, смотри, если что… Сиди здесь!

Любители настольного тенниса, заварившие сегодняшнюю кашу, устроились на пологом склоне оврага в тени кустов терновника. Погода огорчала — ни тебе ливня с градом, ни ураганного ветра, ни камнепада. Так — скучное солнечное утро. Хоть на рыбалку иди, а не бандитов лови.

Опустив бинокль, Туманов откинулся на спину, подложив под голову руки. Со стороны села́ мелодично завыла собака.

— Воет… Добрая примета, — подметил Ромка.

— А что ж ей, рэп читать?.. Я бы никаких переговоров не вел. Это все равно, что позвонить наркодилеру и предупредить — завтра мы придем с обыском, сиди дома, жди и ничего не выбрасывай… То ли дело — раньше. Штык на ружье и в атаку, безо всякой ненужной болтовни с врагом… Был такой полковник Карягин. Пал Михайлович. В начале девятнадцатого века. Как раз в здешних краях воевал. Пока русская армия бодалась в Европе с Наполеоном, персы решили оттяпать кусок нашей территории и отомстить за прошлые обиды. Ну или наши сами спровоцировали, как всегда. Не суть. Двинули персы сорокатысячную бригаду во главе с наследным принцем. А нам и послать на защиту рубежей некого. Известная песня — генералы намухлюют, а расхлебывать простому солдату. Кинули клич. Набралось пятьсот егерей и две пушки. Но зато командовал нормальный мужик. Умел настроить бойцов на нужную волну. Ты себе можешь представить? Пятьсот против сорока тысяч?

— Что, правда?

— В отличие от трехсот спартанцев — все честно. Четыреста девяносто три человека. Со спартанцами еще вопрос — не легенда ли? А тут — реально, документы есть. Короче, бились эти чокнутые мужички тринадцать дней и ночей, расхерачили персов и по ходу дела взяли пару их крепостей. Причем первую чисто на понтах. Разбили пушечным выстрелом ворота, зашли внутрь и просто спросили: «Вы верите, что нам нечего терять?» Персы поверили и крепость оставили без боя. Потом полегли егеря почти все, конечно. Но Карягин выжил. Получил из рук царя золотое оружие… Вот это ребята! Куда там французам или амерекосам с их «железными людьми» и «суперменами»… Обидно.

— Что обидно?

— Что не знает про это никто сейчас. А подвиг-то сродни Бородинской битве. Про каждого бойца книгу написать можно… Не умеем мы поднимать престиж… А уж про сегодняшнее мероприятие и вообще через три дня забудут.

— Скорей всего, — подтвердил Ромка, сунув в рот травинку.

Вообще-то, в отличие от приятеля, он чувствовал себя не очень спокойно. И даже пожалел, что согласился на командировку. Одно дело — город, оперативная работа, другое — прямые боевые действия. Он ведь не военный, даже окопаться толком не умеет, не говоря уже про всякие специальные навыки. А тут — бросили — выплывай. Еще бы мандраж не бил. И, видимо, Туманов, заметив это, рассказал о Карягине, чтобы поднять товарищу боевой дух.

— А ты… Стрелял в людей? — спросил Рома.

— Увы, не довелось. Только вверх. Но еще не вечер. Надеюсь пару раз нажать на гашетку.

Возможно, Глеб бравировал, но произнес он это абсолютно спокойно.

Со стороны села, словно поддерживая кровожадные надежды Туманова, раздалась беспорядочная стрельба.

— Похоже, не договорились. Не нравится мне такое начало, — он перевернулся на живот и подтянул автомат.

Оба замерли в ожидании. Стрельба быстро прекратилась. Ветер донес до них лишь отрывочные и неразборчивые фразы, раздававшиеся, судя по всему, из мегафона.

Туманов приподнялся с травы.

— Ты как хочешь, а я терпеть не могу, когда самое интересное в жизни проходит мимо. Чувствуешь себя неполноценным. Будто в электричке, где у всех корзины доверху набиты белыми, а в твоей — лишь несколько жухлых сыроежек на донышке…

Бронетранспортер, взревев многолошадным двигателем, легко, словно это был лист картона, высадил металлические ворота и вкатился во двор. Бойцы, прикрываясь броней и прицельно паля из автоматов по окнам, мгновенно рассыпались, прижавшись к стенам дома. Крупнокалиберный пулемет короткой очередью высадил входную дверь, после чего в проем и в окна одна за другой влетело несколько светошумовых гранат — крайне полезного изобретения человечества. Грохот сопровождали слившиеся в одну ослепительные вспышки — казалось, в зале взорвалась миниатюрная нейтронная бомба, — и следом в дом ворвались бойцы без криков «Ура!». Яркий свет сменился не менее яркой лексикой, неизбежным атрибутом любых спецопераций.

Едва дым и мат рассеялись, взору милиционеров предстал лишь перепуганный мужчина, лежавший на полу под окном со связанными за спиной руками.

— Рамзан? — ткнул его носком берца Бортов, вместо того чтобы справиться о самочувствии и избавить от пут.

— Да… Я не впускал его… Он сам…

— Рассказывай легенды… Коробки он тоже один таскал… Где Бараев?

— Я… Не знаю. Ушел…

— Куда, на хрен, ушел? — Взводный сунул дуло автомата под нос связанному. — Это ты сейчас уйдешь насовсем. Где Бараев, спрашиваю?!

— Не знаю… — Рамзан испуганно откинул голову назад, продемонстрировав острый кадык. — Он меня ударил, я не видел…

— Витяня, здесь, под половиком, люк в подвал! — раздался голос из коридора. — Я посмотрю?..

Иса ползком продвигался по трубе. Ливневый водосток добрые люди соорудили почти полвека тому назад, еще при советской власти. За двадцать лет, прошедшие с момента ее кончины, бедняга постарел, осунулся, и о его существовании позабыли, как о позорном наследии социализма. Но не все. Основной ствол коллектора тянулся вдоль главной улицы, а боковое ответвление, выходившее в овраг, находилось как раз за домом Султанат. Год назад Бараев со своими людьми обследовал сток и проделал из подвала до него хорошо замаскированный лаз. А дальше уходи по коллектору хоть налево, в другой конец села, хоть направо — в пролегавший за домами овраг.

Иса выбрал ближний путь. Ползти через главный ствол в дальние ответвления — значит потерять много времени. Федералы очень скоро ворвутся в дом и, не обнаружив его, перевернут все вверх дном. Наверняка найдут и лаз, а дальше у них схема отработана. Газ пустят — сам выскочишь. Если успеешь… Так что из коллектора надо выбираться как можно быстрее. До оврага же ползти минут десять. И вряд ли его там ждут — выход из трубы хорошо замаскирован. Дом оцеплен плотным кольцом, а он окажется за пределами этого кольца, в низине.

И десять минут у него есть.

Рамзан все правильно сделал. Закрепляя растяжку на крышке люка, ведущего в подвал, Иса слышал, как шурин взбежал по лестнице наверх, в спальню, дал по бронетранспортеру очередь и кубарем скатился обратно. Эти глупцы сразу начали палить в ответ по окнам. Отлично! Минуты две минимум он на этом выиграет.

Потом настанет очередь сестры. Султанат хоть и женщина, но умом ее Аллах не обделил. Тоже все правильно сделает. Свяжет мужа и с криками выбежит на улицу. Пока с ней поговорят, пока разберутся. Это еще минуты три, не меньше.

После этого они войдут в дом, развяжут Рамзана, допросят, обнаружат вход в подвал, где их ждет сюрприз…

Словом, если сестра с мужем разыграют все, как оговорено, у него будет достаточно времени. Правда, с собой нельзя брать оружие, поскольку придется идти через село. Причем прямо сейчас, средь бела дня, вернее утра. И у него не должно быть ничего, что бросится в глаза посторонним, а уж тем более — федералам. Единственную гранату, которую прихватил с собой на всякий случай, он выбросит в кусты, когда выберется из оцепления.

В ограниченном пространстве коридора взрыв может оказать на неокрепшую психику серьезное влияние. И оказал. Шандарахнуло так, что оконное стекло в конце коридора улетело в кругосветное путешествие, а крышка люка, прикрывавшего вход в подвал, сорвалась с петель и чуть не пробила потолок.

Борщов обернулся к стоявшему у него за спиной бойцу, чья неокрепшая психика подверглась взрывному испытанию.

— Понял теперь, что бывает с первооткрывателями?

— Так точно.

— Вот и хорошо. А то — «Люк под половиком… Я посмотрю…». Смотрел бы сейчас с высоты птичьего полета… Словом, сегодня у тебя второй день рождения, так что вечером задуваем свечки на тортике.

— Я хоть сейчас…

В коридор с улицы вбежал Миронов и пара бойцов.

— Что случилось?!

— Все в порядке, Митрич, — успокоил Борщов, словно речь шла о коротком замыкании, а не взрыве, — растяжку, гад, на люке поставил. Но я его веревкой из-за угла, как положено.

— Предупреждать надо… Подвал осмотрели?

— Когда? Только собираемся.

Короткая автоматная очередь, раздавшаяся откуда-то снаружи, не дала ему договорить.

— Виталий, что у вас там? — выпалил в рацию Миронов.

— Это не у нас! — возразил динамик голосом Шевченко. — Это в овраге, где сыскари сидят…

Командир чертыхнулся.

— Давай быстро туда!

Рев мотора и последовавшие за ним взрывы и стрельба — верный признак начала штурма, к попу не ходи. И умные люди, догадавшись об этом, немедленно убегают в безопасное место. Кроме тех, конечно, кто выполняет свои профессиональные обязанности, хотя им убежать тоже хочется, чего уж лукавить.

Глеб поднялся в полный рост.

— Пойду-ка я тоже кого-нибудь убью. А то здесь скучновато.

— А если с горы попрут? — Роман остался на траве.

— Да кто с этой горы придет? Только козы. Пошли… Не дрейфь.

— Обойдутся там без нас.

Но Туманов уже не слушал, быстро карабкаясь вверх по склону.

Рома, полежав еще немного, выплюнул травинку, приподнялся на колени и замер. Куст, возле которого они прятались, мелко затрясся и стал заваливаться вниз. А из образовавшейся дыры на свет божий вылез…

Фокин в первую секунду был готов поверить, что сам черт. Во всяком случае, он был грязный и с бородой, хотя и без рогов. Но в следующую секунду опер вспомнил, что, как-никак, имеет среднее специальное образование, звание старшего лейтенанта полиции, а потому верить в чертей ему по статусу и зарплате не положено. А если даже и черт — что с того? Автомат, хоть не крест животворящий, но против нечистой силы очень даже эффективен.

Не исключено, конечно, — это мирный дехканин, прочищающий ливневые стоки. Но почему нет таблички о проведении работ? И почему он без спецодежды?

О-о-о! Не мирный, не дехканин. Товарищ Бараев. Самый лучший по профессии. Не спутаешь. Образ въелся в память на долгие годы.

Опер передернул затвор и постарался проорать как можно громче. Не столько для психологического эффекта, сколько для привлечения внимания покинувшего пост приятеля.

— Не двигаться!

Горло, однако, от волнения перехватило, и окрик вышел совершенно не впечатляющим. Не левитановским. Сиплым каким-то, как у простывшего Винни-Пуха из старого советского мультика.

Но в планы пришельца из преисподней «не двигаться» не входило. Он резко качнулся в сторону, одновременно выхватывая что-то из кармана. Но точно не горшочек с медом. В подобных ситуациях достают какую-нибудь гадость, типа пистолета или финки. И звук вырванной чеки подтвердил опасения.

Все-таки либеральные ценности не очень уместны в некоторых житейских моментах. Вместо того чтобы спокойно, без паники, спустить крючок, Ромка отшвырнул автомат и вцепился в руку противника. А может, сработал защитный рефлекс. Такое случается. Когда на героя боевика несется авто, он, вместо того чтобы отскочить в сторону, прыгает на лобовое стекло.

Удивительное дело, но мандраж пропал. И Ромка даже боли не почувствовал, получив по лицу кулаком. Перстень на пальце бородача рассек бровь, залившая глаза кровь моментально окрасила светлый мир в багровые тона.

Но, возможно, боль осталась в тени, уступив место отчаянию. А какие еще эмоции может вызвать ручная граната, находящаяся в полуметре от твоей физиономии? Да еще в чужой руке, в любую секунду готовой разжаться? Уж точно не оргазм.

И инстинкт, а также житейский опыт подсказал, что руке нельзя дать совершить упомянутое движение. Пускай даже ценой потери лица.

Туманов услышал сиплый голосок коллеги, уже достигнув вершины. И по интонации понял, что придется спускаться. Визуальный ряд подтвердил опасения. Какое-то чмо сидело верхом на Ромке и левой рукой самым вульгарным образом колошматило его по физиономии. Сам же напарник, вместо того чтобы всеми имеющимися средствами воспрепятствовать столь недостойному поведению, обеими руками вцепился в правую кисть незнакомца и, что удивительно, не звал на помощь, хотя имел на это полное моральное право.

Дорога вниз заняла гораздо меньше времени, чем наверх.

— Глеб, не подходи, у него граната… — прохрипел Фокин, чей несчастный лик заливала кровь, — не могу больше держать…

Теперь понятно, почему он не звал на помощь. Гранате все равно, сколько вокруг людей. Зачем лишние жертвы? А в новостях сообщат: «В ходе операции погиб один сотрудник спецподразделений». И всё.

Благородно. Но неразумно.

И еще неразумней вырубать Бараева, потому что Ромка разжал пальцы… И через четыре или пять секунд осколки и взрывная волна уничтожат все живое в радиусе, зависящем от боевых характеристик гранаты.

Если не спрятаться за камешком. Времени, в принципе, хватит.

Но его хватит и на другое.

Точка принятия решения. Точка невозврата. Доля секунды на выбор. Выбор сделан.

Туманов спикировал на руку басмача и подхватил упавшее знамя. А точнее, обхватил обеими руками кисти Ромки и снова сжал его пальцы на гранате и пальцах соперника. Наверно, со стороны это смотрелось забавно. Три здоровых мужика, лежа на земле, сжимают какую-то хреновину, словно футболисты Кубок чемпионов.

Но преимущество по-прежнему оставалось на стороне басмачества. Ведь у Бараева, в отличие от оперов, оставалась свободной левая рука. И она потянулась к отброшенному Фокиным автомату.

Руки то руками, но есть у человека еще одно серьезное оружие. Голова. А точнее — зубы. Пускай даже и с кариесом.

Ими и воспользовался Глеб Павлович. По-волчьи впился в щеку гаду и оторвал кусок плоти вместе с частью бороды. Глотать не стал, просто выплюнул.

Такой боли не вытерпел бы и Терминатор. Бараев взревел, оставив затею с автоматом, и протянул руку к Туманову. При этом расслабил пальцы на гранате.

— Держу, — прохрипел Ромка, получивший небольшую передышку.

Туманов тут же вскочил и коленом нанес страшный удар в челюсть противника. Бараев, хоть и отличался крепостью здоровья и духа, но подобное унижение пережить не смог. Моментальный нокаут. Не пришлось даже добивать. Пять минут кайфа гарантировано.

Глеб же, помня о главном, тут же снова сжал пальцы Фокина на гранате.

Они осторожно поднялись, словно на голове у каждого стояло по хрустальной вазе.

— Сможешь кинуть? — тяжело дыша, спросил Глеб.

— Смогу…

— Давай, брат. Вот туда, за камни.

Туманов отпустил руки и упал на землю. Ромка как-то по-женски не столько метнул, сколько толкнул гранату в направлении гряды белых валунов. И тут же упал рядом с другом.

Взрыв не заставил себя ждать. Свиста осколков над головами никто не услышал. Грохот пощекотал барабанные перепонки так сильно, что еще несколько минут в башке монотонно звенела песенка «Я маленькая гранатка, и мне живется несладко…». Бараев очухался, снова потянул руку к автомату. Трава под его головой из зеленой превратилась в бурую, но басмача это не тревожило. Глеб поднялся, уже без лишней суеты ткнул ему берцем под ребро, затем защелкнул на запястьях врага браслеты. Вынул из разноски медицинский пакет и залепил ему пластырем рану на щеке.

— Кровью изойдет, а нам отвечать… С-сука…

Куском бинта вытер губы, сплюнул. Протянул Ромке оставшийся бинт.

— Бровь зажми…

— Я в ручье вымою, — Фокин взял бинт и, кое-как поднявшись, двинул к канаве, наполненной не чистой горной водой, а какой-то мутной жижей с запахом бензина.

— Не советую… Там зараза одна. Даже овцы не пьют. Просто зажми.

Туманов достал сигареты, присел на валун. Ромка вернулся и опустился рядом на траву, прижимая окровавленный бинт к глазу.

— Будешь? — Глеб протянул ему пачку.

— Давай.

«Зиппо» по обыкновению выплюнуло пламя размером с олимпийский факел.

— Чего ты ее не настроишь? Морду спалить можно.

— Привык…

Оба одновременно затянулись и выпустили в утреннее небо ядовитый дым. Чемпионат по синхронному курению. Первое место.

— Спасибо, — сделав еще пару затяжек, негромко пробормотал Фокин, морщась от боли.

— Все нормально, брат…

Разумеется, благодарил некурящий Ромка не за сигарету.

* * *

Шкафыч-Миронов не скрывал радости. ФСБ Бараева третий год ловит, да не выловит, а парни его взяли, да еще живым. Это как олимпийское золото получить. Но горький опыт подсказывал, что расслабляться нельзя. В доме могут ждать сюрпризы.

Заперев басмача в БТР, Митрич подозвал к себе оперативников и старших групп.

— Борщов — дом. Шевченко — двор и сарай. По огороду с миноискателем пройдись обязательно… Сыскари — гараж. Оружие, боеприпасы и все такое… Ром, как сам?

— Терпимо.

Ромке уже оказали относительно квалифицированную помощь, обработав бровь перекисью и стянув рану пластырем. Швы отрядный врач наложит на базе.

— Короче! На все — полчаса. Крот с Маймуном — на чердак. Начнет собираться толпа — сразу сигнальте. Все, работаем! Следаки с комитетчиками выехали.

Бойцы рассыпались по двору.

Конечно, лучше, чтобы в гараже прятался нелегальный танк, но, увы. Всего лишь отечественная жутко грязная «Нива».

— Простенько и со вкусом, как говорила товарищ управдом, — прокомментировал Туманов, потирая подвернутую во время схватки ногу, — зато в глаза не бросается… Поглядим…

Двери салона оказались не заперты. Заднее сиденье и багажник были забиты картонными коробками. Пришлось выгружать и открывать каждую, однако этикетки не соврали — в коробках действительно находились металлические банки с тушенкой. Под ковриком в багажнике тоже не нашлось ничего интересного, кроме инструментов. Зато под задним сиденьем ждал сюрприз, гарантировавший небольшие, но премиальные. Тайничок. А в нем сокровища — четыре ручных гранаты и сверток из ткани с орнаментом. Разворачиваем, смотрим, радуемся.

— Блин, да это же «винторез»! Новенький, еще в смазке…

Туманов аккуратно поднял винтовку.

— «Винторез» — это кличка?

— Нет, официальное название. Отличный аппарат! Применяется в войсках спецназначения. Говоря проще, диверсантами. Бесшумная стрельба, бронебойный патрон. Калибр девять миллиметров. Дальность поражения четыреста метров…

— Откуда знаешь?

— Полгода в оружейном отделе не прошли даром для мозгов и печени.

Глеб отсоединил магазин, внутри которого блестели несколько патронов.

— Оба… Ну чего? Постреляем? Порадуем душу и глаз?

Напарник вместо ответа слегка поморщился. Он еще не отошел от приключения в овраге.

— Сразу в себя придешь. Как говорится, клин клином. Нет лучшей терапии, чем выпустить пару-другую пуль в воображаемого противника, — давай! Не дрейфь, он с глушителем, никто не прибежит.

Открыв небольшое окошко, Туманов окинул взором берег оврага, недалеко от того места, где они еще недавно сидели.

— О! Видишь котейку бездомного?.. Метров сто пятьдесят. На — попробуй! Представь, что это Бараев. Удивительно успокаивает. В башку целься.

— Сдурел? Это ж тварь божья…

— Ой, извини, обознался! Не котейка это, а ворона поганая на сосне. Вот в нее и стреляй. В сосну.

Ромка взял винтовку в руки, приложил к плечу, но потом отрицательно мотнул головой и протянул оружие обратно.

— Я лучше еще покурю.

— Ну как хочешь…

Эффектно передернув затвор, Глеб Павлович высунул ствол в оконный проем и прицелился в сосну. Выстрел прозвучал негромко — будто из мелкашки. Ворона даже ничего не почувствовала. И не улетела. Хотя пуля вошла в ствол буквально в полуметре от нее.

— Есть! Точно в лоб… Нет больше Бараева. Не дожил до суда. Как говорил Спартак — смерть легату от ножа… Славный аппарат.

Он повернулся и посмотрел на напарника. Тот по-прежнему пребывал в состоянии вялотекущего восприятия окружающей действительности, словно после затяжного запоя.

Туманов завернул винтовку обратно в тряпку.

— Ладно, закончили… Перетаскивай тушенку в бэтээр, а я тут еще пороюсь. «Винтарь» и гранаты пускай следователь с понятыми изымает.

— Зачем тушенка? У нас своей полно…

— Чтоб врагу не досталась. И не была бы утрачена в ходе следственных действий. Второе — реальней.

Ромка сделал шаг к машине, но вдруг закашлялся и согнулся в поясе. Выпитая только что водичка оказалась на гаражном полу. Рвота — защитная реакция.

— О-о-о, как вас развезло, милостивый государь… Сотрясение мозгов, похоже… Ладно. Я сам перетаскаю. Ступайте в дом, полежите где-нибудь. А то совсем укачает.

Улов оказался внушительным. В огороде саперы откопали пару «калашниковых» и четыре цинка с патронами, в подвале, в небольшом тайничке, нашли ящик гранат, в сарае под полом притаился еще один цинк — с гранатами для подствольника. Полный ваххабитский набор.

Изъятое сложили во дворе, тушенку же Глеб спрятал в БТР. Бараева перегрузили в свою машину прибывшие эфэсбэшники. Бригада Следственного комитета приступила к составлению протокола и допросам свидетелей. Ромку по причине сотрясения оставили на потом, отпустив на базу.

После обеда пионерский отряд погрузился в заслуженный расслабон. Бойцы отсыпались, и по лагерю разносился совершенно неприличный для контртеррористических времен храп.

Ромке наложили пару швов на бровь, перевязали голову, дали спирта. Помимо брови, Бараев успел серьезно повредить ушную раковину и правую скулу, которая сильно распухла и делала Фокина похожим на Рокки Бальбоа в пятнадцатом раунде. Он сфоткался на мобильник и отправил портрет по ММС в родной мирный Юрьевск. Жене и дочке. Чтобы показывали всем и гордились. Жена не очень обрадовалась.

Он сидел на лавочке перед санчастью и оттаивал под лучами солнышка. Спирт сгладил острые углы, и утреннее происшествие не казалось таким серьезным. Ну подумаешь, граната… Зато теперь он герой.

А Глеб — отличный мужик. Настоящий. Не убежал, не спрятался. И принял единственно верное решение. Ромка бы так, наверно, не смог. Это не в пинг-понг играть. А может, смог… Тут не угадаешь.

Туманов остался возле дома Рамзана со следственной бригадой. Должен уже скоро вернуться.

И точно, отрядный «УАЗ» въехал во двор, остановился. Глеб выскочил из машины, увидел Ромку, быстро подошел, присел рядом, прикурил от своей огнедышащей игрушки.

— Ну как ты? Отошел?

— Башка трещит. Спирта дернул.

— Правильно… Слушай, у нас проблемы.

— Бараев загнулся?

— Да все б только обрадовались, — Туманов ругнулся, потом по-партизански огляделся, — там эти черти из «следствия» прицепились — где тушенка, где тушенка? Мол, Рамзан говорит, что было двенадцать коробок, а осталось три. Козлячество натуральное… Мы им Бараева добыли, а они с какими-то консервами… Разорались, мол, это улики, мы проверку проведем… В ОСБ материал отправим.

Глеб еще раз разбавил родную речь запрещенными в СМИ оборотами.

— Улики, блин… Я ж не для себя эту тушенку загрузил, для всех.

— А Митрич что?

— А что Митрич? Я ж ему не докладывал… Какая разница, сколько коробок? Можно подумать, от этого уголовное дело развалится и Бараева отпускать придется… Короче, Ром… Я показания дал, что никаких коробок не видел. Зашли в гараж, тебя развезло, блевать начал. Сразу и свалили, не успев обыскать.

— А «винторез» с гранатами?

— Они уже сами изъяли… Обидно, палку не срубим, да чего уж тут… Тебя допрашивать завтра будут, так что, если речь о тушенке зайдет, ты уж подтверди. А не зайдет, и слава богу. Лады? Тем более, ты действительно коробки эти долбаные не грузил.

— А здесь-то не найдут?

— Банки стандартные, как патроны. На них не написано, откуда они. А коробки сожжем.

— Ладно… Скажу, не жалко. Не велик грех… С Гаджи что делать? Он так в зиндане и сидит.

О задержании Исмагилова, кроме Миронова, никому не докладывали.

Глеб потер подбородок и скривился. Словно заемщик, которому неожиданно напомнили про долг.

— Не получится его выпустить… Я следакам рассказал, откуда инфа на Бараева, они уперлись — никаких договоров, Исмагилова завтра к ним вместе с героином.

— Я ж тебе сразу говорил! — Ромка, несмотря на боль в челюсти, высказался довольно эмоционально. — Мы ж ему обещали!

— Да ладно… Пусть спасибо скажет, что почки не опустили и вообще не хлопнули… Куда его отпускать? Чтоб завтра он снова басмачил? Ну на хрен… Ничего, за Бараева пару годков скостят. Так что все по-честному.

— По-честному, да не совсем, — не унимался Ромка, — Гаджи в зоне и трех дней не протянет. Бараевской братве уж всяко шепнут, кто настучал…

— Да и черт-то с ним, — Туманов раздраженно пнул камень ногой. Тот долетел аж до общежития, находившегося метрах в сорока. — Рано или поздно все равно завалят. Пусть радуется, что ему захват заложника не вешаем… Если один бандит другого укокошил или, допустим, нам сдал, крылышки у него от этого не вырастут. Он бандитом был и останется.

Рома покосился на коллегу-миротворца. Тот курил слишком нервно, не как обычно. По тому, как человек обращается с сигаретой, иногда можно сделать выводы о психологическом состоянии.

— Погоди… А зачем ты вообще следакам о нем сказал? Отпустили бы по-тихому.

— Ну на фиг такие амнистии. Парня ФСБ разыскивает, проведают, что он у нас сидел, измену родине пришьют. А они точно проведают.

— Да ничего нам не пришьют… Ты понимаешь, что это… это, — Рома запнулся, подыскивая нужное слово.

— Ну что это, что?

— Свинство это сказочное. Если не сволочизм…

Туманов затушил окурок о подошву, резко поднялся со скамейки.

— Ром, ты чего — дурак? Демократов наслушался? Про либеральные ценности? Парень, здесь война, хотя и мир. А на войне одно правило — если не ты, то тебя! Врубаешься? Ставь жестче ракетку! Соберись, салабон!

— При чем здесь демократы? Либо ты порядочный, либо нет.

— Ты это Бараеву расскажи. Если не мой сволочизм, он бы еще три года смертников засылал! Успокойся. Цель оправдывает средства… А с Гаджи мы в расчете… Он бы с тобой в такой ситуации торговаться не стал… Про тушенку не забудь.

Туманов, прихрамывая на левую ногу, направился в здание штаба.

Рома перевел взгляд на зиндан.

«Черт его знает… Может, Глеб и прав».

* * *

Транспортировка задержанных боевиков — штука засекреченная. Чтобы соратники не отбили по дороге. Но все равно время от времени отбивают, что напоминает о старой истине — секрет остается секретом до тех пор, пока он никому не нужен.

Гаджи увезли на следующий день. Старшие братья не присылали за ним транспорт, доверив, а точнее переложив эту почетную миссию на бойцов отряда. К зиндану подогнали «УАЗ» с бронежилетами на боковых окнах, сунули в «стакан» задержанного и рванули с максимальной скоростью в районный центр. Рядом с водителем сел Фокин, сзади Глеб. Их собирались допросить об обстоятельствах задержания, поэтому пришлось ехать. Договорились, что эпизод с Дилей они озвучивать не будут.

Накануне Ромку допросили. Он, как и обещал, подтвердил слова Туманова, что «Ниву» они досмотреть не успели по причине приступа рвоты. Уточняющих вопросов о тушенке ему не задавали. Просто записали показания.

Гаджи, понятное дело, возмущался непорядочным поведением подлых оперов, кричал, что за него отомстят, и все такое прочее, но Глеб коротко велел заткнуться.

Когда выезжали с территории отряда, Гаджи заорал кому-то по-дагестански, рассчитывая, что его крик пробьет стекло «стакана». Ромка по инерции выглянул из-за висящего броника на улицу. И пересекся взглядом с малопривлекательной личностью, торчавшей метрах в десяти от шлагбаума. Выражение лица незнакомца не радовало окружающий мир позитивом. Скорее, наоборот — с таким обычно встречают идущую в атаку толпу футбольных хулиганов. Личность была не одна. Еще несколько местных парней характерной наружности сидели на травке.

— Чего он проорал? — спросил Ромка у водителя, немного понимающего местные диалекты.

— Что-то про месть. Они все время орут про месть. Не обращай внимания.

В дороге и райцентре никаких происшествий не случилось. Гаджи с героином передали из рук в руки, следователь допросил оперов по обстоятельствам задержания и отпустил с миром. Исмагилов еще раз пригрозил последствиями и еще раз получил от Туманова рекомендацию заткнуться и радоваться, что не убили.

В отряд вернулись после шести. Фокин отправился на доклад к Миронову о выполнении задачи. Упомянул о незнакомце и звонке Гаджиева брату. Шкафыч встретил известие без восторженных криков радости.

— Скорей всего это и был брат. Встречал… Он вас видел?

— Меня точно.

— Плохо… Как бы пакость не сделал, тут народ горячий, им до наших комбинаций дела нет… Вот что… Собирайтесь с Тумановым на дембель. От греха подальше. Я договорюсь в штабе о подмене. План по подвигам вы и так выполнили. Хотя поимку Бараева ФСБ на себя запишет. Уже намекнули. Ну да шут с ними… Мы ж не за медали. Да, и давайте без отвальной.

— Конечно… Мы ж понимаем. Люди взрослые.

Отвальная проводилась в точном соответствии с давно устаканившимся ритуалом. Первый стакан всем отрядом — по поводу, второй — быстренько, чтоб пуля не пролетела — дабы повод был всегда, а чуть погодя — молча! — и третий… После третьего основательно закусили, а после четвертого мероприятие постепенно приобрело свободный характер. Под потолком повис густой табачный туман, окурки тушили уже не в консервных банках, а прямо в тарелках, и пили не из своего стакана, а из того, который ближе. Фальшиво забренчала расстроенная гитара. Собравшиеся разбились на небольшие группы, где, независимо от их состава, разговоры неизбежно скатывались к самому главному в их жизни — к работе. И лишь изредка к искусству.

— …Прикинь? Сама, стерва, мужа сдала, и сама же потом на следака жалобы катает! Мало он ее валтохал.

— Это что… — по-дирижерски взмахнул рукой Шевченко, — в Южном районе прошлой весной вообще улет был. Мужик — слепой! — жену свою в измене заподозрил. Решил проверить… Вернулся домой раньше обычного и в шкаф залез. И действительно — его благоверная с хахалем заявляется. Приняли они, стало быть, горизонтальное положение и приступили к процессу. Тут слепой из шкафа и вывалился… Уж не знаю, каким макаром, но он этого любовника поймал и придушил. В своей-то квартире на ощупь мог пройти, а здоровьем Бог не обидел. Ручища такая, что в браслет не влезает… Точно говорю! Мы, когда его в изолятор отвозили, две пары наручников надевали… Ну, стало быть, встал вопрос: что делать с трупом? Сначала они вдвоем с супружницей заволокли его в ванную, перерезали горло и кровку спустили. А потом мужик заперся с трупом в туалете, отрезал ножом по кусочку и спускал в унитаз… Больше суток просидел за работой, прикиньте? Вслепую. Потом кости покрошил топором, сложил в мешок, туда — гантельку десятикилограммовую и ночью — в реку с железнодорожного моста… Криминальное чтиво!

— И как раскрыли? — спросил кто-то из мужиков.

— Сам поутру с повинной пришел. Крыша, наверное, поехала… Так я к чему? Жена его не выдала! Не знаю ничего, и баста… У нас с мужем, типа, любовь, а потому в семье все тип-топ. Полный абажур, как говорят французы… Только когда им очняк устроили, раскололась. Вот и пойми этих баб, да?

— Очняк со слепым? Это сильно…

Выслушав очередную любовную историю, Глеб заметно помрачнел, словно и был тем самым слепым мужем. Поискал глазами Ромку.

Тот сидел отдельно от всех и тоже не веселился, хотя дембель — это всегда праздник. Тарелка перед ним была пустой, что во время поголовной пьянки считается моветоном.

Туманов подсел к нему.

— Ну что? Голова обвязана, кровь на рукаве…

Роман лениво покосился на рукав тельняшки, запачканный маслом от шпрот.

— Ты из-за Гаджи, что ли?.. Понимаю. Будущий борец за чистоту рядов не способен на бесчестный поступок.

— При чем здесь чистота рядов? Иногда палачи бывают порядочней врачей.

— А давай вон у мужиков спросим… Или у женщин, которых Бараев вдовами сделал. Как думаешь, что скажут?.. Не хочешь? То-то и оно…

— Мужики, есть дело! — раздалось над головами приятелей.

Уши Хатхи под воздействием алкоголя приобрели не просто малиновый, а ярко-малиновый оттенок. Хоть прикуривай. Да и самого инспектора при его габаритах уже пошатывало. Но он держал равновесие и даже сохранял некоторые коммуникативные способности. Сказывался богатый опыт подготовки и проведения протокольных мероприятий в полевых условиях.

Он протянул длинную ручищу, взял с противоположной стороны стола бутылку и разлил коньяк по кружкам.

— Давайте чтобы… как говорится!..

Чокнулись, выпили. Глеб закурил, поднялся с лавки и, хлопнув Фокина по плечу, вернулся к сгрудившимся вокруг Шевченко бойцам. Последний вполголоса читал рассказ собственного сочинения. Любил он писательство, особенно в скучных командировках. Свежее творение посвящалось ракам-мутантам, которые наловили людей, сварили живьем и со смаком ели под пивко, обсуждая, что в человеке съедобно, а что лучше выбросить. И какие люди вкусней — белые, черные или голубые. Оказывается, черные и голубые, и их надо есть в первую очередь. Фантазер-извращенец-расист-гомофоб. Народ смеялся. Потому что ловля и поедание раков было одним из любимых развлечений «сводников». А расизм и гомофобия вошли в привычку.

Хатхи же подсел к героическому «своднику» Фокину.

— Ромыч… — воровато оглянувшись, наклонился к будущему борцу с оборотнями инспектор очень специальной связи, — тебе ничего переправить не надо? В Юрьевск?

— В смысле? Что переправить?

— Ну… Мало ли… Фельдъегерской почтой хоть пулемет отправить можно — ее не досматривают… Не, ты не думай! Я не того… Так, по мелочи. Сувениры всякие, наборы натовские, ракетницы… На Новый год запустить. Это же все отбирают… Тебе, как своему, скидка будет.

— А-а-а… Не, Лех, не надо, спасибо… Погоди, как это — отбирают? Нас чего, обыскивать будут?!

— А ты как думал… Ребятки из местной собственной безопасности. Твои, можно сказать, новые коллеги. Здесь-то их не видать. На блокпостах, где безопаснее, палки делают… — Хатхи тряхнул головой и с трудом поднялся с лавки. — Ну, если что — обращайся!

Ромка проводил его взглядом, потом плеснул себе полкружки самодельного коньяку и с видом человека, глотающего яд, влил в себя коричневую жидкость. Обожгло, но веселей не стало. Наоборот, алкоголь, как ни странно, действовал отрезвляюще. Слишком много навалилось на него за последние дни…

Краем глаза он засек, как контрабандист от спецсвязи подсел к Глебу и принялся что-то нашептывать. До Романа доносились лишь отдельные слова — «натовские наборы», «по мелочи», «скидка». Туманов сначала слушал вполуха, но затем затушил в консервной банке сигарету и подбородком показал Котову в сторону выхода из барака.

В вагончике, установленном рядом с постом ГИБДД, было до отвращения чисто. Операционная прямо, а не помещение для досмотра. Сотрудник в столь же чистеньком камуфляже с погонами капитана без стеснения раскрыл чемодан Фокина и натренированными движениями стал прощупывать содержимое.

Стоявший рядом Глеб, чей багаж ожидал очереди, несильно толкнул напарника в бок и презрительно усмехнулся.

— Нравится? И работа не пыльная, и боевые платят.

Капитан слышал это каждый день, потому научился не реагировать на едкие комментарии. Хотя имел право учинить досмотр с пристрастием.

— Командировочное… — коротко бросил он Роману.

Тот достал из кармана и протянул бумагу. Капитан шлепнул штампом, вернул удостоверение Фокину, а затем так же быстро и невозмутимо осмотрел сумку Туманова.

— Командировочное…

Глеб раскрыл бумажник, вытащил командировочные документы, выронив при этом небольшое фото. Оно спланировало точно между берцев Ромки.

Туманов быстро подобрал карточку и засунул обратно в бумажник, словно это была шпионская шифровка. Рома все же успел разглядеть на ней лицо миловидной, лет тридцати, брюнетки с роскошными миндалевидными глазами. Снимок был явно не любительским, а студийным. Дама показалась Роману знакомой. Не в смысле лично, а в смысле видел ее уже где-то.

— Кто это?

— Так… Знакомая одна, — Глеб явно огорчился чему-то.

Рома, конечно, знал, что он разведен, и даже как-то забирал на машине из больницы его бывшую жену. Глеб попросил. Но о его личной жизни имел довольно смутное представление. Они никогда об этом не говорили. Нет, понятно, что при таких внешних данных этой самой личной жизни у Туманова не может не быть по определению. Причем довольно насыщенной. Обычно, пока они в спортзале занимаются, на его мобильнике пять-шесть непринятых вызовов повисает — от страждущих внимания и мужской ласки представительниц прекрасного пола. Но это все так — оздоровительные мероприятия, чтобы квалификацию не потерять. А что у Глебушки на сердце, и кто эта дама, чью фотографию он взял с собой даже сюда?.. Впрочем, это его личное дело.

— Алло, гараж!

Туманов уже стоял на ступеньках, придерживая открытую дверь.

— Прошу! На свободу — с чистыми руками и досмотренными вещами!

Подхватив свой чемодан и кивнув на прощание невозмутимому капитану, Фокин вышел из вагончика и направился к поджидавшей их машине.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Он всегда мечтал, что в его собственном доме будет много ярких, красивых вещей и много вкусной еды. И когда пропойца-отец, отбиваясь от орущей матери, тащил на барахолку его единственное зимнее пальтишко. И когда во дворе его ровесники хвастались навороченным плеером или новыми кроссовками, с презрением глядя на отирающегося возле них бедно одетого парнишку. И когда ночами ворочался на нарах, отбывая свой первый срок в колонии для малолеток.

Повзрослев, мечту свою не забыл. И, как только в стране стало возможным делать большие деньги, с головой окунулся в ее реализацию. Это стало главной целью его жизни, и во имя ее он с легкостью пренебрегал заповедями, изложенными в уголовном кодексе. Мечта важнее каких-то там условностей. Собственный дом, в котором много красивых вещей и много вкусной еды.

Тогдашний лозунг не врал. Россия действительно — страна возможностей. Особенно для тех, кто не особо стесняется в средствах. Правда, с разбега сияющие вершины покорить не удалось. Он взял слишком быстрый темп и в двухтысячном снова угодил на зону за вымогательство и разбой в составе группы романтиков. Но то была его последняя ходка. Поумнел. Понял, что, идя напролом, можно легко обломать рога о бетонную стену. А потому надо уметь иногда и маневрировать.

Вернувшись из мест таежных и возобновив прерванное дело, собственный дом он построил быстро. Это были апартаменты в элитной многоэтажке, шикарно обставленные и снабженные всевозможными прибамбасами вроде массажного кресла и полутораметрового телевизора. Понятие красоты у всех разное. Кто-то плюется от Рубенса, а кто-то от «Черного квадрата». Для него красивым было все то, что блестело. И хотя золотой унитаз еще не украшал санитарный узел, но на позолоченной ручке смыва стояли три цифры — 585, означающие пробу. Потом появилась навороченная машина. Потом — загородный дом с фешенебельной баней на берегу чистого и прозрачного лесного озера. Потом — красивая жена в блестящем платье. Потом — почти сразу — не столь эффектная, но довольно смазливая домработница Рита. Она не только вела хозяйство и вкусно готовила, но иногда выполняла и некоторые деликатные прихоти хозяина, когда красавицы-жены не было дома. А именно — в нижнем белье пела караоке, потому что имела добротную фигуру и неплохой голос. В отличие от голоса жены, считавшей себя великой певицей и до караоке не снисходившей. Теперь он мог позволить себе все это. А те, кто двадцать лет назад пренебрежительно протягивал ему недокуренную цигарку, не упускали возможности прихвастнуть где-нибудь в компании, что дружны с ним с самого детства…

Стоя перед стилизованным под ампир зеркалом, Андрей Якубовский толстыми пальцами безуспешно пытался вставить золотую запонку в накрахмаленный манжет. Бляха-муха, какой урод придумал галстуки, запонки и прочую лабуду?! А другой урод с какого-то перепоя решил, что всю эту хрень надо непременно надевать, если идешь на переговоры… И в чем понт? Если удавку не нацепил, так и рулить не можешь? Да он большую часть жизни робу арестантскую носил, а бабла у него больше, чем у всех этих мудозвонов в запонках, вместе взятых. А туда же — этикет! Козлы, мать их…

Мобильник, запиликав «Владимирский централ», отвлек Андрея Николаевича от размышлений на темы делового этикета.

— Да?.. И чего?.. Да мне плевать, что у него проблемы! Когда бабки брал, проблем не было… Да ну?.. Я сказал — мне до фонаря! Пускай почку продает. Или мозжечок, если он у него есть… Да, так и передай! А не поймет, будем базарить по-другому.

Якубовский отключил телефон, со злостью швырнул его на кресло. Запонка, выскочив из манжеты, упала и закатилась под трюмо.

— Твою мать!..

А что еще можно сказать в такой ситуации? Елки-палки? Ха-ха. И Ритку не позовешь, чтоб достала.

Придется вставать на карачки, что для ортодоксального бизнесмена хуже карцера. Хорошо, не видит никто. Хотя, говорят, при желании можно следить за человеком через объектив собственного мобильника. Поэтому Андрей Николаевич на всякий случай перевернул мобильник камерой вниз и только после этого встал на колени.

Первая попытка достать запонку завершилась крайне неудачно — густой слой пыли бахромой повис на манжете рубашки. Надо будет Ритку вздрючить, совсем обленилась, только прибавки к жалованью просит. Пришлось нагнуться совсем непристойно и заглянуть под трюмо, чтобы действовать наверняка.

Блин, а это еще что?!

Буквально в паре сантиметров от края лежала серебристая зажигалка марки «Зиппо». Якубовский достал ее, осмотрел, отодвинув от глаз, начинавших давать возрастные сбои.

Гравировка… «Плебу»… Тьфу — «Глебу»! Срочно нужны плюсовые очки.

Да какие очки? Что это еще за «Глеб»?!!!

Пару лет назад он принял решение коренным образом изменить имидж, в связи с чем стал тщательно заботиться о собственном здоровье и даже бросил курить. С тех пор на сигареты и все, что с ними связано, в его окружении было наложено строжайшее табу безо всяких законов Госдумы. Откуда тогда здесь зажигалка, да еще мужского рода?

Он вжикнул колесиком. Из сопла вырвался высокий столб пламени, едва не опалив ему брови. И в третий раз пришлось высказаться языком великого певца Шнура. После чего прокричать в открытую дверь:

— Виолка!.. Виолка, подь сюды!

На вопль в спальню вошла жена, облаченная в подаренный им дорогущий пеньюар, напоминающий вечернее платье.

— Ну? — Тон спутницы жизни был чуть раздраженным, словно у продавщицы времен социализма, двадцатый раз подряд отвечающей, что туалетной бумаги нет.

— Это чего? — Муж сунул находку ей под нос.

— Зажигалка, — равнодушно-спокойно ответила Виола, — кажется, «Зиппо».

Но от опытного мужа, прошедшего через допросы в следственных изоляторах, не укрылись едва заметные перемены в личике супруги.

— Вижу, что не вертолет. Откуда она здесь? У нас вроде курящих нету.

— Не знаю… Может, сантехник потерял, когда батареи смотрел.

— Кончай херню пороть! Сантехник аж весной приходил. Бензин бы давно высох. А это — свежак! Ритка тоже не курит.

— Значит, кто-то из твоих друзей обронил.

— В спальне? — Якубовский почувствовал, как изнутри поднимается волна бешенства. — Ты думай, что говоришь!.. Погоди-ка… Ты чего, опять с кем-то… дуэты поешь?! Чего это за Плеб, тьфу ты — Глеб?! Что за таракан?

— Андрей, прекрати! Не знаю я никакого Глеба… Спроси у Риты, может, приводила кого-то.

— Нет… Ритка не идиотка, в нашу спальню е… хахалей приводить. Я предупредил…

Виола явно подрастерялась, что давало повод к более серьезным подозрениям.

— Андрей, что с тобой?

— Это с тобой что-то… Совсем страх потеряла, шалава?!

— Смени тон, — сверкнула глазами Виола. — Я тебе не шпана лагерная! И не девочка по вызову. Со мной изволь разговаривать нормально.

Развернувшись, она направилась к двери. В спину ей ударила брошенная вслед зажигалка.

— Псих… — прошептала жена, не оборачиваясь, после чего хлопнула дверью, отчего гипсовый ангел оторвался от стены.

— Ах ты сучка! — заревел муж, ощутивший на лысой голове присутствие посторонних ветвистых предметов. — Порву, на хрен…

* * *

Начальник отдела собственной безопасности города Юрьевска Борис Дмитриевич Царев по прозвищу Царь Борис, или БиДе, стоял на распутье, аки древний богатырь. В переносном смысле, конечно. Выбор предстояло сделать серьезный, если не сказать — крайне серьезный. С одной стороны — принципы, с другой — родственные чувства. А эти вещи, как известно, не всегда совместимы.

И почему это случилось именно с ним? В его благополучном семействе? И что теперь делать?

Вчера утром Коля Бойков, один из лучших его подчиненных, почти не знавший промахов в оперативных разработках, доложил, что готов реализовать очередную. На одного шустрого опера из отдела по борьбе с экономическими преступлениями. Тот в рабочее время подрабатывал коллектором, помогая кредиторам выбивать долги. Естественно, используя служебное положение. За услугу брал примерно пятнадцать процентов от суммы долга. Обычный, в общем-то, бизнес. И на днях отступник напряг очередного должника. Должник же обратился в ОСБ. И даже предъявил негласно сделанную на мобильник видеозапись. Бойков быстренько завел дело оперативной разработки, подготовил задержание и потирал руки в предвкушении. Царев одобрил. Реализация была бы очень кстати — в текущем квартале с показателями беда. Договорились с местным телеканалом — осветить событие, чтобы другие халтурщики призадумались. На всякий случай решили задействовать СОБР. В общем, крупная операция, только что без вертолетов.

А накануне любимая и единственная доченька Вера вернулась домой не одна, а с юношей, учившимся с ней в институте на заочке. «Папа, мама, разрешите представить — это мой молодой человек. Звать Антоном. И у нас с ним самые серьезные намерения, вплоть до…» Молодой человек непринужденно улыбнулся, поцеловал руку Вериной маме, самостоятельно представился, потом перевел взгляд на Царева.

У Бориса Дмитриевича так прихватило спину, что он еле поднялся из-за стола. Ее всегда прихватывало, когда он переживал тяжелые эмоциональные перегрузки.

— Здравствуй, Антон… Очень приятно.

Нет, совсем не приятно. И не из-за спины. Чего уж тут приятного, когда доченьку угораздило влюбиться в парнишку, которого завтра Коля Бойков должен заковать в наручники за злоупотребление служебным положением. В того самого, с видеозаписи.

Руку Борис Дмитриевич не протянул, благо подвернулся повод — спина. Антон этому вроде бы не придал значения. Свою тоже не протягивал.

Увы, целиком отдаваясь работе, папочка не всегда успевал следить за тем, что у него происходит дома и с кем гуляет его дочь. Нет, он, конечно, слышал, что у нее легкий роман с парнем из института, и даже обрадовался, что дочь не одинока. И даже знал, что бойфренда зовут Антоном, но никак не предполагал, что это тот самый Антон! Вера же не торопила знакомить последнего с родителями, проверяя, по всей видимости, чувства. Знакомить желательно, когда все решено и проверено. Значит — решено.

— Проблемы со спиной, Борис Дмитриевич? Могу договориться с отличным остеопатом, — предложил оборотень, ставя на стол бутылку дорогущего «Хеннесси».

— Спасибо, пока не надо…

После традиционных фраз о погоде, футболе и политике сели за стол. Жена Тамара напротив дочери, Борис Дмитриевич супротив молодого человека. Выпили за знакомство. Борис Дмитриевич, дожив до седых волос, так и не научился отличать плохой алкоголь от хорошего, зато Тамара сразу подтвердила — коньяк превосходный.

О чем разговаривать с молодым человеком, суровый папа не представлял совершенно. Не о службе же и не анекдоты же травить. И не в города играть. Нет, будь на месте Антона другой юноша, можно и анекдоты. Но с Антоном как-то не хотелось. Хорошо, инициативу на себя взяла Тамара, легко и изящно произведя разведопрос. Что у Антона за семья, откуда он, где живет и к чему склонен?

Оборотень не маскировался, довольно уверенно подхватил игривый тон. Сообщил, что родители — обычные пролетарии из глубинки, но зато старший брат-спортсмен выбился в люди и сейчас живет в Москве, занимая хорошую должность в спорткомитете. Благодаря ему и Антон попал на должность опера ОБЭП, не имея высшего образования. Но не собирается всю жизнь зависеть от брата, поэтому поступил на заочный в юридический, где, кстати, и познакомился с Верой. В армии служил, сейчас живет на съемной квартире, прописан в полицейской общаге. Мечтает сделать карьеру в полиции, а не рвануть после получения диплома в адвокаты, как большинство студентов.

Все это Борис Дмитриевич знал от Бойкова, но для конспирации покачивал головой — мол, надо же, как интересно…

«Лучше бы ты, парень, рассказал, как молодцы из вашего отдела нагрянули в издательство успешного коммерческого журнала и учинили обыск под предлогом плагиата в одной из статей. И пригрозили большими проблемами. Хотя плагиат — это гражданско-правовые отношения. Но руководство журнала предпочло на всякий случай откупиться, заслав пятьдесят тысяч налом. Не рублей. Причем торг шел до последней капли евро…»

Информация попала к Цареву много позже, никаких заявлений издательство не писало, поэтому обэповцам все сошло с рук. Собственно, после получения информации Коля Бойков и занялся этим геройским отделом. И первым, кого зацепил в сети, оказался Антоша Шатунов, сидящий сейчас напротив Бориса Дмитриевича, попивающий коньячок и закусывающий селедочкой под шубой.

Тамара оперативной информацией не располагала, поэтому заботливо подкладывала Вериному воздыхателю закуски и отпускала незамысловатые шуточки. Мало того, предложила сделать семейное фото на память о дне знакомства. Все-таки это важное событие. Поставила фотоаппарат на автоспуск, приобняла почему-то Антона, а не законного, блин, мужа, с которым прожила без малого тридцать лет.

— Боря, ну что ты такой смурной?! Словно помирать собрался, — Тамара оценила снимок, — давай еще раз!

А чему радоваться?

Пришлось лыбиться.

Потом пили чаек с принесенным молодыми тортиком. Тамара, под воздействием дорогого коньяка, совершенно расслабилась, смеялась по каждой ерунде, во всем поддакивала Антоше, который, тоже разомлев, острил и вел себя так, словно прожил здесь пару лет. Вера тоже веселилась, почувствовав, что мамочке нравится ее избранник. Во время чаепития мамочка продемонстрировала альбом с семейными фото. «А это мы на море! По министерской путевке. Верочка еще совсем маленькая, а наш папа нарядился в индейца. Но больше похож на пещерного человека. Правда?»

«Кривда!!! Спасибо, любимая! Сама, можно подумать, на фиалку похожа…»

…Но самый неприятный сюрприз, как оказалось, ждал впереди. Вера, допив свой чай, по очереди посмотрела на отца с матерью и задала крайне неудобный вопрос. Причем именно отцу, как главе семейства:

— Папа, Антон собирается взять ипотеку на покупку квартиры, а пока можно — он у нас поживет? Недолго. Ну зачем ему за съемную площадь платить?

Папа не успел ответить. Ответила мама, которой оборотень явно пришелся по сердцу:

— Ой, да, конечно! Слава богу, у нас не однокомнатная квартира! Вы в спальне, мы в гостиной… Поместимся! Антоша, ты прямо сегодня останешься?..

— Ну если можно…

— Конечно, можно.

До пяти утра Борис Дмитриевич не мог заснуть. Какой уж тут сон, когда в твоей кровати лежит реальный оборотень, да еще с единственной дочкой. А ты сам в гостиной на раскладном диване. Намекнул Тамаре, что женишок с душком. Но встретил яростное сопротивление жены.

— Да у тебя все с душком! А парень отличный, сразу видно!

— Что тебе видно?

— Всего сам добивается. Из глухомани выбился, в институт поступил. Хоть и заочный, но институт. Симпатичный. И главное, Вере нравится.

— Как понравится, так и разонравится.

— Э-э… Ты что это задумал, старый? А? Не смей палки в колеса вставлять. Вон Людмила у нас с работы довставлялась, чуть дочку не потеряла.

— А что с дочкой?

— Та тоже привела, а парень наркоманом оказался. Вещи стал воровать. Людмила заявление написала.

— Правильно сделала.

— Ага… Правильно. Парня посадили, а дочка в отместку таблеток наглоталась. Еле откачали. У них же еще не мозги в головах, а сплошные крайности. Спи давай!

Да как тут уснешь? Конечно, если Вера его действительно любит, никаких вариантов не остается. Она в отца, такая же вспыльчивая. Но он человек взрослый, с опытом, подумает и взвесит, прежде чем принять решение. А она? Объяснять, что Антоша — преступник, бесполезно. Любовь слепа, а женская любовь еще и глуха. Он самый лучший — и все! Бывали в практике случаи, когда дамочки до последнего защищали уродов, убивших по несколько человек. Впрочем, почему только женская любовь? Мужики порой теряют голову, словно на гильотине.

Скажи ему, к примеру, двадцать семь лет назад отец или мачеха, что Тамара, по их сведениям, не является эталоном добродетели, он бы поверил? И отказался бы? Да никогда! Конечно, по прошествии лет у любимой выявился ряд недостатков. Но у кого их нет? Главное, чтобы юношеская влюбленность дала такой мощный пинок, от которого совместный полет по жизни продолжался бы максимально долго. И сохранилась теплота отношений.

К бате в поселок, кстати, надо бы съездить, навестить. Обрадовать, что любимая внучка нашла оборотистого женишка. Уж три месяца не навещал, только созваниваются.

В восемь утра Борис Дмитриевич поднялся с дивана, по-партизански пробрался на балкон и позвонил Бойкову, говоря по мобильнику как можно тише:

— Николай, по сегодняшнему мероприятию отбой… Звонили из министерства, приказали орла не трогать. Видно, крыша у него серьезная.

— А как они узнали-то?!

— Ты же дело регистрировал… А на дворе двадцать первый век. Видимо, кому надо, узнал.

Конечно, это было дешевой отмазкой. И теперь предстояло открыть истинную причину распоряжения.

После утренней сходки Царев велел Бойкову и Ольге Гориной — Колиной соседке по кабинету — задержаться. Но к основной проблеме перешел не сразу, решив подготовить почву.

— Николай Васильевич, игровые аппараты долго у нас стоять будут?

— До суда… А куда мы их денем? Склад вещдоков забит.

— Ну тогда накрой их чем-нибудь… Весь вид портят.

— Хорошо, накрою…

Речь шла об «одноруких бандитах», изъятых в подпольном казино. Казино организовал начальник районной разрешительной системы, прекрасный семьянин и убежденный пацифист, очень любивший материальные ценности.

Царев немного помолчал, постукивая кончиком авторучки по столу. Явка с повинной, как известно, штука добровольная. Если, конечно, не припрет.

— В общем… Хм… Никто по поводу Шатунова из Москвы не звонил. Это моя инициатива.

Подчиненные тревожно переглянулись.

— Почему? — осторожно спросил застрельщик разработки.

Царев ответил не сразу. Встал из-за стола, зачем-то подошел к окну и задернул штору, словно опасаясь шпионажа.

— Прошу понять меня правильно. И оставить разговор между нами… Одним словом, Антон… То есть Шатунов… Встречается с моей дочерью.

Несколько секунд прошло в тишине. А чего тут говорить? Не «гол» же кричать. Дело житейское.

— И что, у них — серьезно? — уточнила Ольга.

— Со слов Веры — да. Пока они собираются жить у нас… Коля… По разработке сроки есть, не торопись… А там видно будет.

— А вы говорили Вере, что у нас на него разработка?

— Нет… Все равно не поверит, а отношения испортим.

— Ха! — развел руками Бойков. — Так, может, он специально ее охмурил? Представляете, какая у него теперь крыша, то есть… Я хотел сказать…

— Я понял, — не дал закончить Царев.

— Коль, у тебя точно профессиональная деформация, — возразила Ольга, — нельзя же всех подозревать? Вдруг там действительно любовь?

— Уж больно вовремя!

— Тихо, — остановил спор Борис Дмитриевич, — все может быть. Но подстраховаться стоит. У меня просьба. Понаблюдайте за ним. Будет прикрываться моим именем, слухи пойдут.

— Если хотите знать мое мнение, — заявила Горина, — я бы не стала этого делать.

— Почему?

— Это их личные отношения. Мы не знаем, что их связывает.

Царев вернулся к столу, сел в кресло, посмотрел на фото под стеклом. Он, Тамара и Вера. В обнимку. Да, наверно, Ольга права. Ничего это не даст.

— Хорошо… Ничего не надо… Ольга Андреевна, как там новенький?

— Рома? Пока не знаю, он только из Дагестана.

— Помогай ему на первых порах. У него сейчас испытательный срок. Служба для него новая, наверняка будут проблемы.

— Хорошо.

— Пригласи его, пожалуйста…

Рома явился через пару минут. Он уже снял повязку. Бровь зашили не очень удачно, шрам может остаться до конца дней, если, конечно, не накопить на пластическую операцию. О его поединке с Бараевым знали уже многие, в том числе и Царев.

— Вызывали?

— Заходи, Рома, заходи… Садись. Ну как? Обживаешься?

— Да. Вещи перевез.

— Вещи — это не главное… Ладно. У меня к тебе просьба… Вот, почитай.

Царев протянул телефонограмму, полученную сегодня утром.

— «В связи с весенним обострением угрозы террористических актов, приказываю установить круглосуточный автомобильный пост на двадцать втором километре Приморского шоссе возле развилки на дачный поселок. Начальник УВД города Юрьевска генерал-майор полиции Моржов…» — Рома оторвал глаза от телеграммы, — там что, теракт готовится?

— Нет, — поморщился Борис Дмитриевич, — там дача у него. И обострение немножко другое.

Он покрутил пальцем у виска.

— Чтоб всякая шушера туда не совалась, приказывает охрану выставить.

— А почему мы? Это же пэпээсников[3] работа.

— Не только… Защита сотрудников от преступных посягательств входит в наши служебные обязанности.

— Да, если сотрудник при исполнении.

— А генерал всегда при исполнении! Двадцать пять часов в сутки не спит, с террористами борется.

— Так что — мне самому туда вставать?

— Нет, я не это имел в виду, — Царев немного помялся, словно девочка, которую мальчик в первый раз пригласил на чай, — я, конечно, могу лично, но как-то… Несолидно, словом. Будешь человеку вроде как обязан… Поговори в своем бывшем отделе, а? Может, дадут кого?

— Борис Дмитриевич, вы же знаете — людей лишних ни у кого нет. А машин и подавно.

— Знаю, Ром. Но он же идиот — не успокоится… Я почему именно тебя прошу. Все остальные в отделе давно работают, на них уже клеймо. Вряд ли кто поможет… Известно ведь, как к нам коллеги на земле относятся. А ты — свеженький еще и контакты не утратил. Выручи.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Он приехал минута в минуту. Остановил машину, отрыл пассажирскую дверь. Виола осмотрелась — нет ли поблизости знакомых, затем быстро перебежала через дорогу и шмыгнула в салон.

— Привет!

Она привычно подставила для поцелуя щеку, но Глеб молча обнял ее и поцеловал в губы.

— Сумасшедший… — улыбнулась Виола, оторвавшись от него, — а вдруг за нами?

— И что?.. Это он тебя?! — оборвал Глеб, разглядев под глазом у любовницы свежий кровоподтек, тщательно закамуфлированный французским тональным кремом.

— Да ничего… — Она отвернулась, чтобы скрыть мгновенно выступившие в уголках глаз слезы. — Сволочь… Из-за зажигалки какой-то…

— Какой зажигалки?

— Той… Которую тебе подарила. Под трюмо нашел.

— Я думал, в кафе забыл… А как она там оказалась?

— Понятия не имею. Может, из сумочки выпала?

— А в сумочке-то откуда?

— Я помню, что ли? — Виола поморщилась, словно выпила скисшего молока. — На автомате, наверно, сунула… Он в последнее время совсем сорвался. К каждой ерунде ревнует. Словно чувствует… Представляешь, я тут спела в клубе по старой памяти. Парень какой-то цветы подарил, так потом его на выходе встретили. До сих пор, наверно, в больнице…

Глеб включил передачу, нажал на педаль газа, крутанул рулем, чуть не бортанув объезжавшую его «тойоту».

— Куда едем?

— Мне все равно… Хотя нет! К маме. Сегодня врач должен прийти.

Туманов выехал на полосу.

— Надо решать что-то… Виол, ты определись, пожалуйста, а? Или дай мне самому разобраться.

— Разобраться… И что ты сделаешь? Посадишь?.. Так это он тебя скорее посадит. Недаром каждую субботу с прокурором в бане парится.

Про дружбу городского прокурора с мужем Виолы Глеб знал. Примерно полгода назад он попытался деликатно навести в ОБЭПе справки об Андрее Якубовском, но там ему не менее деликатно намекнули, что дорожат честью мундира и не слишком жаждут сменить его на ватник. И ему того же желают. В список влиятельных друзей ортодоксального бизнесмена входил не только городской прокурор, но и начальник юрьевского УВД, генерал-майор Моржов.

— Ну и сколько мы так еще будем?

— Я уже сто раз тебе объясняла: пока маме нужны деньги на лечение, я связана по рукам.

— Деньги будут! — раздраженно пообещал Глеб. — Надеюсь, скоро…

— Двадцать тысяч долларов?.. Да здесь не только деньги… Думаешь, он так просто меня отпустит?

— А у нас что — крепостное право? Он тебя купил?! Выменял?.. Сотни людей разводятся каждый день. Мы вон с Юлькой… Тоже, конечно, не без проблем, но ведь развелись!

Виола с грустной улыбкой посмотрела на любовника.

— Он не будет разводиться. Он просто меня убьет… Вот и вся проблема.

Глеб не ответил — лишь крепче сжал руль, чтобы унять мелкую дрожь в руках. Он, здоровый мужик, в эту минуту люто ненавидел себя за эту отвратительную тупую беспомощность. А ненависть, как известно, советчик сомнительный.

Ничего… Прокурор — не панацея…

* * *

Просьбу своего бывшего подчиненного начальник отдела Сергей Михайлович Викторов встретил сардоническим смехом. Такой обычно бывает у персонажа оперы, только что отправившего на тот свет соперника. Викторов любил оперу, имел халявный абонемент в юрьевский театр имени Шостаковича, частенько вставлял в речь обороты из арий, а иногда не брезговал и отборным ямбом. Подчиненные привыкли и не удивлялись. Мало того, отчеты, а то и протоколы он писал в стихотворной форме, в основном греческим гекзаметром. «Ударил брата я ножом, но не со зла, а по веленью Диониса! Потом на свалку тело вывез и побежал в ментовку, чтоб заявленье сделать о пропаже… Но там засомневались, и теперь я здесь, на шконке. Прошу смягчить вину и дать условно, ведь человек я неплохой по жизни…»

И сейчас попер гекзаметр:

— Ты издеваешься, мой друг?! Машину? Ты сказал — машину?! Взгляни — смеются даже стены над просьбою твоей сумбурной! Вот весь наш парк! Не единицей больше!

Викторов кивнул на стоявшие посреди двора традиционной канареечной раскраски «уазик» и бордовую «Ладу» с проржавевшими порогами.

На отдельно припаркованные иномарки подчиненных, местами довольно дорогие, кивать не стал.

— А про людей вообще молчу! Нехватка кадров, хоть убейся! Ужель не слышал про отток? Как аттестацию припомню, так хочется рыдать в подушку! Где рядовых набрать, где — офицеров? Хоть из Ростова вызывай, того, что на Дону, ей-богу! Картонки, блин, на пост придется ставить, что от гаишников остались!

Речь в стихах шла о картонных муляжах, устанавливаемых на скоростных трассах. Фото дорожного инспектора в полный рост с радаром или автоматом в руке. Чтобы лихачи, заметив его, сбрасывали скорость. Затея, впрочем, не сработала. Через пару дней водители врубились, что их разводят, и стали глумиться над невинными муляжами, пририсовывая непристойные вещи, в основном между ног. А иногда и втыкая.

Теперь пара таких картонок валялась за гаражом.

— И ты вон тоже убежал во враждебные нам структуры!

— Это не побег, а развитие, — лениво возразил в прозе Рома.

— Подумать можно — здесь тебе с развитием мешали! Вон, Прохоров собрался в бизнес к брату, так с богом — на его бы место!

— А там что? — Перст опера указал на закрытую брезентом легковушку.

— «Шестерка» ветхая, и даже без движка. Списали той зимой, а вывезти не можем! Увы, за все приходится платить, а денег нет у министерства.

Рома подошел к машине, приподнял чехол. Поэт бессовестно лгал либо не смог подобрать нужных слов: «жигули» были не только без движка, но еще и без руля, и без кресел. И без колес — кузов покоился на кирпичах.

— Жаль, — он опустил брезент, — жаль, что не художник я, в натуре…

* * *

Офис шараги, проходившей в учетных документах налоговой инспекции под громким названием «холдинг», Андрей Николаевич Якубовский считал вторым домом. Поэтому красивых вещей здесь тоже было до дури — начиная от письменного прибора из яшмы и кончая кожаной мебелью «Бакстер». Письменным прибором владелец кабинета не пользовался, но мечта детства — это святое, ее руками трогать особо и не полагается. Пусть себе стоит. А вот огромный диван эксплуатировался весьма активно. Практически весь женский персонал офиса, подбиравшийся по принципу «Требуется референт с опытом диванной работы» и тоже входивший в понятие «красивые вещи», принимал в этом самое непосредственное участие. Генеральный директор холдинга, случайно услышав где-то умную фразу о том, что связи между отдельными элементами системы способствуют стабилизации системы в целом, воплощал этот полезный принцип на практике.

Шесть человек, сидевших за роскошным совещательным столом, привезенным из Бирмы, покорно ждали своей участи, склонив головы, словно вассалы перед японским императором. И дождались. Первым попал под раздачу компаньон и заместитель Константин Эдуардович Никитский, чьи физические кондиции серьезно уступали умственным. При росте в сто восемьдесят сантиметров он весил всего семьдесят килограммов и носил сказочную кличку Кощей, а не Циолковский, как напрашивалось. Обидно, что не Бессмертный.

— Ты зачем это подписал? — Якубовский оторвался от чтения документа. — Я ж сказал, пока они не отдадут долг, никаких дел!

— Андрей… — робко возразил Кощеюшка, — там неплохие перспективы. Качественный бизнес-план — я сам смотрел… Им нужны деньги на раскрутку проекта, а у нас все равно лежат без движения.

— Это мои деньги! — повысил голос император. — И не тебе решать — есть движение, нет движения… Или тебе откатили?

— Андрей Николаевич прав, — поспешно вставила главбух, дама с четвертым размером бюста и вторым размером души. — Деньги вот-вот понадобятся. И вообще, мы не банк.

Но Никитский неожиданно дал сдачи:

— Во-первых, Андрей, деньги не твои, а компании… А во-вторых…

Да это бунт! Бунт в империи!

— А во-вторых, рот закрой… — перебил глава холдинга, — компании деньги… С какого перепугу? Если ты в уставе намухлевал, это не значит, что имеешь право вякать!

За три года совместной работы Константин Эдуардович привык к нестандартной манере общения шефа, обучавшегося политесам на нарах. Поэтому включал защитный рефлекс. Но сейчас это уже явный перебор. Тем более при коллегах. Вон эта змея, главбухша, чуть из лифчика не выпрыгнула от удовольствия. Между ними давно непримиримая дружба установилась… И ведь как преподнесла! «Андрей Николаевич прав…» Попробовала бы сказать, что не прав… Кто тебя на работу возьмет в полтинник, воблу старую?.. Да и остальные тоже не рыпаются. Муравьи.

— Мои права и полномочия, между прочим, ничем не отличаются от твоих, — нарочито спокойно произнес Константин Эдуардович, — у нас равные доли.

— Пошел на хер отсюда со своей долей! — по-жириновски рявкнул Якубовский и, смяв договор, швырнул его в лицо заместителю: — А этим подотрись!

— Тебе, Андрюша, к врачу надо, — по-прежнему спокойно отреагировал тот, поднимаясь с места.

— Это тебе надо! С самого рождения!

Новичок играл на уровне пионерского лагеря. Может, когда-то в детстве он и занимался пинг-понгом, однако с тех пор прошло много времени, и навыки утратились. Реакция вроде есть, но ракеткой не владеет абсолютно. Лупит по шарику, словно лопатой по снеговику. Ленька на подаче элементарной подкруткой у него пять из пяти берет. Это не игра — это избиение младенца. Правда, этот младенец — майор Слепнев из городского убойного отдела и курирует отдел, где работает Туманов. Поэтому и взяли. Но на этом поблажки закончились. В спортзале, как в бане, — чинов нет… Он же пояснил, что пришел в секцию не ради побед, а чтобы скинуть пару-тройку килограммов и по возможности уменьшить окружность талии.

Ромка вытер вспотевший после разминки лоб полотенцем, испил водички, посмотрел на часы. Ого! Почти половина. Где же Глеб? Он никогда не опаздывал, особенно на турниры.

Он поднялся с лавочки, отошел в сторонку и набрал номер.

— Привет! Чего опаздываешь? Все уже собрались… Здрасте! Сегодня же турнир на интерес… Да? А где ты умудрился?.. А-а-а… Ну давай лечись! Будут нужны лекарства, звони… Хорошо, выздоравливай! Пока…

Спрятав мобильник, Роман вернулся к мастерам малой ракетки.

— Сегодня Глеба не будет. Спину прихватило. Застудил.

— Дешевые отговорки! — откликнулся Леня, мощным накатом справа выигрывая у Слепнева очередное очко. — Сказал бы просто — сдрейфил.

— Он не сдрейфил, даже если бы подавал гранатой, — вступился за честь друга Ромка, — как играть будем?

— Становись с Серегой.

— Да вы что, мужики? — смутился представитель убойного отдела. — Я вам всю игру сломаю. Мне еще до вашего уровня пыхтеть и пыхтеть.

— Вот и начинай пыхтеть! Чтобы стать мастером, надо играть с мастерами. Другого пути нет. А зачем ты сюда пришел? Курировать?

Ритуал был давно отработан. Из дверей офиса выплывали два здоровяка телохранителя, не очень вежливо расчищая проход от любой помехи, будь то пенсионер или ребенок. Один из бодигардов давно забыл свое настоящее имя, так как последний десяток лет находился во всероссийском розыске и вынужден был менять установочные данные. Сейчас он звался Толяном. По рации передавалась команда «Выход чист!», и только тогда на сцене появлялся главный герой.

Все его движения были словно отрепетированы. Якубовский спускался по лестнице быстро, но не суетливо, как человек дела, привыкший дорожить своим временем. Но при этом деловой человек никогда и никуда не торопится. Те, кто в нем заинтересован, — подождут. Столько, сколько потребуется. Это было частью игры, в которую он играл с того самого момента, когда взял в руки первую в своей жизни, еще пахнувшую краской визитную карточку с надписью «Якубовский Андрей Николаевич. Генеральный директор».

Третий телохранитель двигался следом за боссом и прикрывал спину. Только перед самым автомобилем он выскакивал чуть вперед и услужливо распахивал дверцу.

Так было и в этот раз. Дверца машины отворилась, и Якубовский чуть пригнулся, забираясь в салон. И вдруг странно дернулся и завалился на асфальт, словно внезапно уснувший медведь. Стоявший рядом Толян не сразу сообразил, что произошло, но, увидев кровавый сгусток на внутренней обшивке двери джипа, догадался, что дело пахнет поминками, выхватил из-под пиджака пистолет, грохнулся возле колеса и прикрыл оружием макушку, как подсказывал богатый жизненный опыт. Шефу уже не помочь, а самому пожить еще хотелось.

— Шухер! — крикнул третий и тут же прошмыгнул в здание, тоже прислушиваясь к инстинкту самосохранения.

«Скорую» можно уже и не вызывать. Разве что для констатации смерти казненного. Лицо Андрея Николаевича побледнело, черты заострились, взгляд остекленел, а кровь уже начинала густеть вокруг страшной раны, зияющей в затылке. В каком-нибудь малобюджетном криминальном сериале все выглядело бы еще кровавей. А сериал «Кровь и песок» из жизни гладиаторов лучше вообще не поминать.

Убедившись, что контрольного выстрела не последовало, Толян осторожно выглянул из-за колеса и оглядел окрестности. Стрелять могли только из одного места — новой высотки, сданной в эксплуатацию полгода назад. Но бежать на поиски киллера он не бросался. В его контракте такого пункта не имелось. Только охрана живых тел.

И еще раз вспомнил аксиому, что для хорошего снайпера количество охранников у цели значения не имеет.

А со снайпером, судя по затылку, Андрею Николаевичу сегодня повезло. Хорош, чертяка! Даже очень. И стрелял из дорогого и красивого оружия, что могло бы служить хоть каким-то утешением для жертвы.

Вечером Бориса Дмитриевича Царева, о бескомпромиссности и неподкупности которого в народе слагались красивые легенды, ждал сюрприз от оборотня. От семейного, мать вашу, оборотня. Женишка единственной дочери Антоши Шатунова. Однофамильца солиста «Ласкового мая». Сюрприз состоял из нескольких пунктов. Первый пункт — паровые батареи. Старые чугунные, грозящие прорывом, были заменены на современные секционные. В обеих комнатах, на кухне и в ванной. У хозяина все не доходили руки заменить их самому. А теперь получается, он уже не совсем и хозяин. Нет, ничего против новых батарей он не имел и даже предложил заплатить за установку, но осадочек остался. Учитывая, что денег Антоша категорически не взял.

— Ну какие деньги, Борис Дмитриевич? Я ж от чистого сердца.

Хорошо, не папа…

Пункт второй — ужин. Сегодня на столе возлежали свежая заливная осетринка, карпаччо из телятины, икорка красная, картофель айдахо с укропчиком, салатик греческий и отбивные из отборной свининки. Сопровождали указанную снедь пара бутылочек белого сухого вина французского разлива и апельсиново-грейпфрутовый фреш. И естественно — все тоже от чистого сердца.

«Доченька, разуй глазки!»

Царица Тамара не скрывала радости, раскладывая приборы. Просто светилась, словно ядерный реактор на закате, чего не замечалось за ней последние лет десять.

— Ты посмотри! Посмотри! Как Вере повезло! Какой парень! Самостоятельный, не жадный! Обещал балкон застеклить. И телевизор новый.

— Мне и со старым неплохо… Машина, съемная квартира, деликатесы, — Борис Дмитриевич с открытой неприязнью посмотрел на карпаччо, — ты понимаешь, что на зарплату опера этого не купить?

— Ну и плохо, что не купить… Почему мы не имеем права на нормальную жизнь? Ты отдал этой службе почти двадцать лет, а не можешь позволить себе даже «жигули»! Это справедливо?.. И потом, он же не каждый день будет это покупать.

— Том, давай без демагогии и двойных стандартов. Да, это несправедливо, но я согласился на правила и играю по ним. К тому же нам прибавили.

— Прибавили… Ты, между прочим, не один живешь. Не хочешь есть, не надо. Вон макароны по-флотски в холодильнике и пельмени в морозилке. Приятного аппетита, — супруга отодвинула от спутника жизни тарелку с карпаччо.

— Ты же умная женщина! Должна понимать, что все это только начало! — Он обвел кухонный стол руками!

— Тише ты! — Тамара покосилась на коридор и дверь в комнату, где резвились молодые и, возможно, счастливые дети. — Вон генералы миллионами воруют, и ничего. А ты из-за какой-то рыбы трагедию устраиваешь! Купил бы сам лучше!

Борис Дмитриевич опять почувствовал боль в спине, что не укрылось от супруги.

— Что, опять? Между прочим, Антон договорился с остеопатом. Тот завтра ждет. К нему даже из Москвы пациенты приезжают. Светило!

— У меня денег на светило нет.

— У тебя ни на что денег нет… Не волнуйся, он примет бесплатно, все оговорено.

Борис Дмитриевич понял, что силы в споре не равны. Да и спор бесполезен. Против него — осетрина, икра, новые батареи, телевизор… А за него слова о порядочности. Словами же, как известно, сыт не будешь.

Правда, поспорить и не удалось. Из комнаты раздался звон разбитого фарфора. Такой обычно бывает, когда бьются семейные реликвии, например вазы, подаренные на годовщину свадьбы.

И точно! Ваза восстановлению не подлежала. Зато на кровати лежал раскрытый чемодан оборотня, из которого тот перевешивал свои поганые фирменные шмотки в шкаф. Дочка Верочка на папин хмурый взгляд отреагировала крайне толерантно:

— Все в порядке… Антон вещи перевешивал, зацепил нечаянно. А ваза все равно старая. Мы новую купим.

— Ничего-ничего! — поддержала Тамара. — Посуда бьется на счастье! В Греции, например, специально тарелки бьют.

— Ну и жила бы в Греции, — буркнул Борис Дмитриевич.

Выйдя на балкон, он плотно запер за собой дверь и посмотрел вниз, на асфальтовую дорожку, ведущую из подъезда. Пятый этаж. Лететь недолго. Пять секунд — и вечный покой. Никаких проблем, никакой нервотрепки, больной спины. Никаких показателей и семейных разборок.

Достал мобильник, набрал номер:

— Николай… Царев. Не отвлекаю?.. Помнишь наш разговор про Шатунова?.. Да, да… Понаблюдай за ним. Только без рекламы… И завтра подготовь «корки», я посмотрю.

Разумеется, дело было не в разбитой вазе. Кусок глины… Он заботился, прежде всего, о Вере. Не исключено, Бойков прав — Шатунов сошелся с ней только для того, чтобы обеспечить себе зону личной безопасности. Кто его тронет при таком-то тесте? И Вера должна это знать.

Но для начала надо убедиться в этом самому.

Примерно в то же самое время человек, чей охотничий стаж исчислялся днями, тоже сидел за семейным столом и ужинал. Здесь все было скромнее, но зато с душой. Что Рома очень ценил. И не забывал говорить заботливой жене спасибо, в отличие от тех, кто прекращал это делать на второй день после ЗАГСа.

— Еще хочешь? — спросила Юля, приподняв крышку кастрюли, где дымилась солянка.

— Давай. Немного.

В каждой семье есть традиции. Кто-то за ужином пьет алкоголь, кто-то — курит кальян. Кто-то сплетничает про друзей. В семье Фокиных любили обсудить кровавые криминальные новости, случившиеся за сутки в родном городе. Это несколько скрашивало устоявшийся быт и не давало угасать любовным чувствам.

— Сегодня убили президента холдинга, — с улыбкой, но по-военному четко доложила Юлия, переворачивая котлету на сковородке, — по телику уже показывали. Снайпер, выстрел в голову, смерть на месте, привет из девяностых.

— Бывает, — несколько лениво отозвался Рома, — меня это теперь не очень волнует. Слава богу, в ОСБ с этим поспокойней.

— Тебя не волнует… А как же я? Разве не интересно, за что человеку пулю в затылок вогнали.

— Значит, было за что… Пойду, гляну…

Шестилетняя доченька Женька, еще не умевшая толком писать и читать, сидела за отцовским компьютером и жестоко рубилась в онлайновую стратегию, в правилах которой не разобрался бы и доктор наук. Зато доченька разобралась быстро. И при каждом удобном случае требовала подарить ей планшетник с мобильным Интернетом.

— Так, Евгения Романовна! — наигранно строгим голосом вопросил папаша. — А почему мы еще не в кровати?

— Папочка, ну, пожалуйста! Оборотни атакуют!

— Если ты убьешь всех оборотней, папа останется без работы.

— Мне мама разрешила…

— Компьютерная зависимость — тяжелая болезнь, передающаяся по наследству. Поэтому чистить зубы и на боковую.

— Не-е-е-е-т!!! Пусти-и-и-и!!! А-а-а!!!

Схватив Женьку за руку и не обращая внимания на конвульсии и вопли, Рома оттащил ее в ванную комнату, запер, после чего вернулся к компьютеру, вытерев платком руку от детских слюней. (Больно кусается!) Из ванной доносились страшные угрозы и проклятия, но отец давно привык к ним. Пора, пора вести чадо к психотерапевту. Не уберегли от компьютерного сглаза.

Местный новостной портал, казалось, вот-вот лопнет от переизбытка эмоций. Заголовок «Девяностые возвращаются!!! Глава холдинга застрелен при выходе из офиса!» был оформлен в зловещих черно-красных тонах, а текст, состоявший большей частью из восклицательных знаков, сопровождался подробнейшими фотографиями с места происшествия в высоком разрешении. Похоже, их автор успел побывать здесь до приезда полиции, а возможно, знал о покушении заранее и ждал с фотокамерой наготове, чтобы добыть эксклюзив. Тут же, прямо из текста выскакивали окна, где предлагались пилюли от ожирения и средства, повышающие потенцию. Актуальней были бы ритуальные услуги.

На основной странице сообщалось, что известный в городе предприниматель Андрей Якубовский был застрелен в тот момент, когда садился в машину возле здания бизнес-центра, в котором располагался его офис. Приводились некоторые пикантные детали биографии покойного — в частности сведения о судимостях, а также о том, с каким размахом проводились корпоративы в принадлежащем ему холдинге, и кто из влиятельных городских персон принимал в них участие. Высказывались, как водится, самые разные версии убийства, но при этом все сходились во мнении, что работал профессионал. Единственный выстрел был произведен точно в голову. Жертва скончалась мгновенно.

Словом, ничего интересного… Все стандартно и скучно, как жизнь бактерий.

Рома собирался уже закрыть страницу и доиграть за дочку, как вдруг одна из фотографий на информационной ленте привлекла его внимание. Он кликнул по кадру, укрупнив картинку.

На снимке, сделанном, вероятно, на какой-либо тусовке или презентации, убитый был изображен под руку с эффектной женщиной. «Со своей второй женой Андрей Якубовский познакомился в ночном клубе. Виола Цагаева, профессиональная певица, подрабатывала там, исполняя джазовые композиции».

Так-так-так…

И где я мог видеть это милое личико? Причем совсем недавно. Не помню… Тоже пора к психотерапевту.

Но, слава богу, есть верный старичок-поисковичок.

Он с максимально возможной скоростью забарабанил по клавиатуре.

— Рома… Ром!.. — раздалось из кухни.

Он не отреагировал, продолжая докапываться до истины.

— Ты чего — оглох? — В комнату заглянула преданная домохозяйка Юлия. — Котлетосы готовы.

— Что?

— Второй раз подогревать не буду. Газ денег стоит. Газпром жжет.

— А… Спасибо, сейчас приду.

Щелкнув по клавишам еще пару раз, Рома нашел, наконец, то, что искал. Нет, он не обознался. Среди фотографий, размещенных на сайте певицы Виолы Цагаевой-Якубовской, была и точь-в-точь такая, которую он видел у Глеба на блокпосту. Пару лет назад клип с ее участием активно крутили на местном музыкальном канале. Но вряд ли Глеб являлся фанатом джаза.

Плакат «Помни! У стен есть уши», висевший на стене в кабинете бывшего мотогонщика, а ныне оперативника Северного отдела полиции города Юрьевска Копейкина, был слегка доработан. Вместо второй буквы «У» кто-то вклеил эмблему собственной безопасности. Не так давно Рома пришивал на рукав форменного кителя новый шеврон с точно такой же эмблемой. Серебряная перчатка и меч.

Хозяин кабинета не вскакивал и не пытался оторвать наклейку при виде представителя упомянутого подразделения. У него с ОСБ свои злокачественные отношения. Одного из охотников — Бойкова совсем недавно он даже удачно подстрелил.[4] Нечаянно, конечно, но тому от этого не легче.

Рома тоже не пытался сорвать плакат. В новейшей истории он сам не упускал момента поглумиться над будущими коллегами.

— Привет… Это я звонил.

— Я догадался, — протянул руку Кирилл Павлович Копейкин, — присаживайся…

Рома опустился на предложенный стул. Кнопки на стуле не было.

— Эх, везет мне в последнее время на заказухи. Сглазил кто, что ли?.. — Копейкин открыл сайт ближайшей церкви. — Думаю даже батюшку пригласить — кабинет окропить святой водицей и кадилом пусть помашет.

— Не поможет. Не дьявол жмет на крючок.

— Это верно. Ну что интересует борцов со скверной?

— Что-то конкретное уже есть?

— Да у меня все конкретное. С учетом того, что раскрытием занимаюсь не я, а оркестр под управлением Слепнева. А я как всегда на подхвате. Только у меня встречный вопрос. Тебе это на хрена?

— Шеф дело на контроль взял. Почему-то считает, что стрелять мог кто-то из наших. Либо бывших, либо действующих.

— Предупреждаю сразу — это не я. Так лично Борису Дмитриевичу и передай. Слово в слово. Чтоб не грешил напрасно.

Копейкин развернул монитор в сторону гостя. Церковный сайт исчез, вместо него появилась фотография пули.

— Самое главное, что имеем на сегодняшний день, — это вот… Пулька, с помощью которой господина Якубовского вычеркнули из списка земных грешников. Прошла навылет и застряла в сиденье. Очень интересная штучка.

— Чем?

— Такие используют в специальных патронах СП-5, предназначенных в основном для диверсионных снайперских винтовок…

Кирилл Павлович щелкнул клавишей, и на экране возникла новая фотография.

Рома ощутил учащение пульса, словно пробежал стометровку. Еще бы не почувствовать? Винтовка на снимке была точь-в-точь такой, какую они с Глебом нашли в машине террориста Бараева.

— Это — «винторез», — прокомментировал Копейкин, подтвердив его худшие опасения, — винтовка, предназначенная для спецназовцев. По записям камер наблюдения удалось определить сектор, откуда могли стрелять. Мы там все обшарили, нашли несколько точек. Но люди поблизости ничего не слышали. А «винторез», как видишь, с глушителем. И именно под такой патрон… Между прочим, для работы в городе — самое то! Дальность не слишком высокая, но зато пуля тяжелая. При попадании в цель вероятность летального исхода выше, чем при прыжке с самолета без парашюта.

— Пулю по учетам проверяли?

— Отправили, но ответ не раньше чем через месяц. Москва одна, а субъектов Федерации — восемьдесят три… Правда, эксперт сказал, что на ней имеются следы смазки. Не исключено, ствол совсем новый и еще нигде не засветился.

И снова Ромин пульс участился на пяток ударов. Слишком уж все сходилось. Только совсем не туда, куда хотелось бы…

— А потерпевший по жизни — кто?

— Якубовский-то? — с некоторым удивлением (страна вроде бы должна знать своих героев…) переспросил Копейкин. — Ну как же… «Вышли мы все из бригады — дети семьи…» В двухтысячном получил очередной срок за вымогательство. Освободился досрочно, в две тысячи пятом, и сразу учредил коллекторскую фирму. Практически по профилю. Бизнес пошел в гору. Услуги оказались востребованы, да и сами «братья-коллекторы» тоже только-только откинулись и были переполнены трудового энтузиазма… Одного вида достаточно, чтобы им все отдавали без раздумий. Затем расширился — недвижимость, охранное предприятие, реклама и прочее. Обозвал все это модным словом холдинг, а себя — генеральным директором. Но повадки бычьи как были, так и остались. По единодушному отзыву тех, кто его знает… то есть теперь уже знал! — на башку реально пробитый.

— Значит, заморочек много?

— Думаю, в список объемом пару мегабайт уложатся. При его бабках и при его биографии это исторически неизбежно.

Но Рому на самом деле интересовал совсем не покойный.

— А… жена? Она вроде певица… Я в Сети читал.

— Да, певица, опца-дрица. Три года назад Якубовский ее в кабаке подцепил, в свет вывел. Даже альбом ей проплатил, клип записал, но дальше Юрьевска дело не пошло. Говорят, поколачивал. Ревнивый… Пока еще с ней не говорили. Завтра в себя придет — потолкуем… Чего ты взволнованный какой-то?

— Нет-нет… Гульнули вчера по-взрослому… Отходняк.

— Бывает… Водички? — Копейкин улыбнулся, сверкнув своей знаменитой фиксой.

— Нет, спасибо… В общем, глухо пока, да?

— Точно. Явку с повинной еще никто не прислал, хотя в душе я надеялся и верил.

— Держи меня в курсе. Мой телефон высветился.

— Конечно, — простодушно откликнулся Кирилл Павлович, — хотя тебе лучше к Слепневу.

Да, со Слепневым потолковать можно и нужно, принимая во внимание, что он теперь теннисный напарник. Так, якобы между партиями, не выказывая признаков заинтересованности.

— Пока…

Рома поднялся и протянул хозяину кабинета руку. Копейкин ответил на рукопожатие с джокондовской улыбкой. Но, едва за гостем захлопнулась дверь, улыбка моментально исчезла с его лица. Он по-ковбойски выхватил из-за пояса мобильник и нажал на крючок… В смысле — на кнопку вызова.

Никакого отходняка у гостя не было, но волновался он изрядно. Стало быть — темнит. Эх, надо было ему кнопочку под задницу подложить.

«Мало мне семейных проблем…»

Примерно такая мысль, только дополненная неопределенным артиклем на букву «б», посетила Бориса Дмитриевича, едва Горина закончила доклад.

— Что за бред? Я никуда его не посылал. Копейкин опять там не фантазирует?

— Нет, — без тени сомнения ответила Ольга, имевшая с опером Северного райотдела отношения, не подпадавшие под определение «служебные».[5]

— И он точно сослался на меня?

— Да… Кирилла тоже удивило. С чего вдруг наш отдел интересуется заказными убийствами.

«Попробуй тут спину вылечи… Может, правда сходить к остеопату?»

— Выходит, попросили проконтролировать? Не осталось ли следов? Кирилл ему что-нибудь рассказал?

— То, что знают все, — оружие стрелка, личность убитого.

— Кто его рекомендовал?

— Жуков. Да и мы проверяли. Никаких проблем у парня. Не считая вынужденных — зажатые материалы, просроченные материалы, мелкие жалобы. Но это у всех.

— Все проверить невозможно, — Борис Дмитриевич бросил хмурый взгляд под стекло на семейное фото.

Скоро, возможно, на нем появится еще один субъект Федерации. Если Верка не одумается.

— Хорошо, я поговорю с ним.

— Может, лучше я?

— Почему?

Ольга откровенно смутилась, после напомнила шефу начало разговора.

— Борис Дмитриевич, мы ж договорились, все между нами… Не хотелось бы подставлять Копейкина. Лучше поддержать игру и понаблюдать.

— Резон есть, конечно… А что, у тебя, кстати, с Копейкиным? Вы ж вроде как собака с кошкой, извини за метафору… Почему он тебе вдруг позвонил?

— Ну… Мы уже не как кошка с собакой. Скорее как Цекало с Ургантом.

— Да? Ладно… Только в эфир не попадайте.

Ольга покинула кабинет. Борис Дмитриевич еще раз поморщился от боли в спине. Так пойдет — брюки сможет надевать только лежа. Не выдержал, достал из пиджака телефон остеопата, записанный заботливой Тамарой. В конце концов, принципы пока не задеваются.

Через полчаса он в трусах лежал на массажном столе в уютном кабинете звездного остеопата лицом в дырку. Цветастые труханы, подаренные женой, не очень соответствовали царскому имиджу. Мануал слегка пощипывал позвоночник пальцами, сыпал медицинскими терминами, после забрался на Царева верхом и резко даванул на копчик. Боль ослепила, но тут же прошла.

— Ну вот… Одну грыжу убрали…

Он еще немного помял пациента, заставив сделать упражнения из области йоги. Потом предложил подняться и дотянуться кончиками пальцев до пола. Борис Дмитриевич, до сего дня сгибавшийся только при помощи опоры, легко просьбу выполнил. Никакой боли больше не было.

— Слушайте… Чудеса…

— Всего лишь опыт. Одевайтесь. Через неделю на контрольный осмотр.

Облачившись, пациент полез за бумажником.

— Сколько я вам должен?

Мануал с улыбкой развел руками.

— Ну что вы Борис Дмитриевич… Мы с Антоном Сергеевичем обо всем договорились… Такой уважаемый пациент — честь для меня.

— Спасибо, конечно… Только один не менее уважаемый человек сказал — не дьявол виноват, что искушает нас, а мы, что поддаемся искушению… Так сколько?

Борис Дмитриевич искренне верил в озвученный тезис. К большому неудовольствию некоторых близких людей.

* * *

Динамик уже по третьему кругу играл «Наша служба и опасна и трудна», а трубку так никто и не брал. Но Рома терпеливо ждал. Он знал привычку Шкафыча не отвлекаться на телефон во время разговора с людьми. А людей в отряде много.

— Да! — раздалось, наконец, из мобильника.

— Здравия желаю, Евгений Дмитриевич! Фокин беспокоит.

— А-а-а, Рома… Ну привет, герой! Медаль уже получил? Документы я отправил.

— Нет еще, но готовимся.

Рома перекинулся еще парой общих фраз о тяжелом положении на Северном Кавказе, о новом месте работы, после перешел к делу:

— Митрич, у меня просьба… У тебя список изъятого при обыске в доме, где Бараева брали, остался? Или все в следствии?

— А в чем проблема?

— Проверяем кое-что… Нужно уточнить, есть ли среди изъятого винтовка «винторез». Только без рекламы, хорошо? Тут серьезный вариант. И, если можно, побыстрее.

— Вообще-то, мы все в следствие передали, надо им звонить… Но я что-то не помню никакого «винтореза». Могу уточнить.

— Да, спасибо. Я буду ждать.

— Перезвоню…

Миронов вышел на связь примерно через четверть часа. Выслушав, Рома еще раз поблагодарил Шкафыча и раздраженно отшвырнул мобильник на старенький диван, стоявший в кабинете у противоположной стены. В кабинете он находился один, и можно дать выход эмоциям.

Снайперская винтовка «винторез», найденная в доме сестры Бараева, не фигурировала ни в одном из документов. То есть никто ее официальным порядком не изымал.

Рома вспомнил недавние события. Они с Глебом зашли в гараж, нашли ящики с консервами, винтовку и гранаты. Глеб увидел «винторез», выстрелил в птичку, предложил Роме. Рома отказался и ушел в автобус по предложению Глеба. Тот сказал, что сам перетаскает тушенку в БТР, а винтовку изымут следаки. Потом Глеба допрашивали и якобы прицепились к тушенке… И он попросил Рому не говорить, что они что-то нашли в машине… Рома и не сказал… А его, кстати, и не спрашивали… Ни про тушенку, ни про винтовку.

«Черт! Как дешево меня развели…»

Никто Глебу кражу тушенки не вменял… Тот просто опасался, что напарник вспомнит про винтовку и расскажет о ней следователю…

Рома покосился на фотографию, висевшую на стене кабинета справа от его стола. На снимке они с Тумановым в камуфляжах и с автоматами наперевес стояли, обнявшись, на фоне Кавказских гор. «Два-Рембо-два».

И опять непроизвольно вырвался ямб.

Нет, нет… Этого просто не может быть, потому что не может быть никогда!

Или может?

* * *

Хозяйка принимала гостя в черном брючном костюме. Элегантная гостиная была ей под стать. Все здесь буквально кричало о произошедшем печальном событии. Огромные окна плотно занавешены портьерами из темного бархата — только приглушенный свет торшера в виде цветка на бронзовой ножке не давал комнате погрузиться во тьму. Огромное зеркало в бронзовой же раме аккуратно прикрыто черной накидкой. На каминной полке возле рамки с фотографией Якубовского в изящной вазе стояли белые розы — штук двенадцать, не меньше, а уголок самой фотографии, как и положено, опоясывала траурная ленточка. Копейкина такая нарочитость поначалу немного покоробила, но покрасневшие глаза и вспухшие веки на лице Виолы заставили его устыдиться нелепых подозрений. В образ скорбящей вдовы вносил некий диссонанс только синяк на скуле, тщательно замазанный тональным кремом. Поначалу Кирилл Павлович не планировал визита в квартиру Якубовского. Не хотел перебегать дорогу Слепневу, который возглавлял бригаду по раскрытию убийства директора и жаждал сам пообщаться с его вдовой. Но после загадочного визита Фокина Кирилл Павлович прикинул, что личная встреча с Виолой лишней не будет. Слепневу о визите опера ОСБ он пока не сообщал. Только Ольге. Благо повод подвернулся. Отношения они окончательно не выяснили, а совместные трудности сближают, как говорил незабвенный кот Матроскин.

Он начал с соболезнований, но Виола перебила:

— Можно без предисловий… Зачем вы пришли? Что хотите выяснить?

— Программа максимум — кто убил вашего мужа, программа минимум — нюансы вашей семейной жизни. Ходят слухи, что не все у вас гладко было в этой сфере… Ругались, скандалили… В последний раз — буквально на днях.

— С чего вы взяли?

— Добрые соседи, социальные сети…

Кирилл Павлович не блефовал. Кое-кто из добрых соседей действительно на прошлой неделе слышал вопли, в основном Якубовского. И видели Виолу, выбежавшую из дома. При этом она зажимала скулу платочком. И, возможно, даже окровавленным. Особо терпеливые наблюдатели даже успели заметить, что она поймала машину и укатила на ней в неизвестном направлении.

Данную информацию надыбал Виктор Михайлович Слепнев со своими орлами, поэтому и мечтал пообщаться с Виолой лично. И не исключено — с последующим задержанием на пару суток. Поэтому самодеятельность Копейкина могла сильно повредить расследованию.

— Извините, в какой семье скандалов не бывает? У Андрея нервная работа, и он, понятно, иногда срывался.

— Сильно срывался? До кулаков?

— Глупости… Нет, у нас все было нормально. Он помогал моей маме, ей нужно дорогое лечение. И вообще… Это мой муж!

Якубовская всхлипнула и, отвернувшись, прикрыла лицо платочком. Именно то место, где остались следы «мирного» разговора с мужем.

— Да, конечно, ваш… Но… Вы — интересная женщина, можете нравиться не только мужу… Я ни в чем вас не обвиняю, но в жизни всякое бывает. Кто-то, к примеру, оказал вам повышенные знаки внимания, муж приревновал… Возник треугольник. А теперь на один угол меньше. А вы, возможно, даже и не в курсе…

— Никаких треугольников у нас не было! — с максимальной твердостью заявила Виола. С чересчур максимальной. Словно плохой актер, считающий, что, чем больше кривляться, тем смешнее.

— Хорошо, хорошо, не было, так не было… Простите, если мой следующий вопрос тоже не очень тактичен… — Кирилл обвел взглядом гостиную, — вот это все: акции, машины… Кому достанется?

— Думаете — я его? — Голос прозвучал глухо, но Копейкин не услышал в нем возмущения. Только усталость с примесью горечи.

— Я же заранее извинился. По нашим временам версия не самая фантастическая.

— В таком случае отвечаю прямо. Да — я буду претендовать на часть имущества. Разумеется, что-то отойдет сыну Андрея от первого брака, что-то — родителям, но значительная часть — мне. А насчет холдинга беседуйте с Константином Никитским, его деловым партнером. Я не очень разбираюсь в этих вопросах, но полагаю, что имею право и на определенную долю собственности компании… Что дальше?

— Ничего… Я просто спросил.

— Еще есть вопросы? — выпрямилась Виола.

— Конечно, — подтвердил Копейкин. — И не один. Но задам я их чуть позже. Когда вы немного успокоитесь. Еще раз мои соболезнования.

Виола вышла из дома спустя пятнадцать минут после ухода опера. Поспешила в сторону расположенного в соседнем квартале торгового центра. Через пять минут она говорила по телефону-автомату, вставив в него давно купленную карточку. Андрей, чья ревность стремилась к бесконечности, время от времени получал распечатки с ее мобильника. Поэтому и пришлось завести секретную карточку.

Одно время они использовали в качестве связи обычный мобильный спам. Вернее, маскировались под спам. Например, фраза «С сегодняшнего дня магазин „Дамский угодник“ объявляет скидку в двадцать процентов на всю прошлогоднюю коллекцию» означала: «Встречаемся сегодня в 20 часов у памятника Ленину». Но потом отказались от затеи — опытный муженек мог просечь тему.

— Глеб… Это я. Меня только что допрашивали.

— Не волнуйся, малыш… Это нормально. Странно было бы, если б не допрашивали.

— Намекнули, что у меня есть отношения на стороне. Мне кажется, они знают про тебя.

— Кто приходил?

— Какой-то Копейкин.

— Есть такой…

— Он сказал, что разговор не закончен.

— Слушай, самое разумное — куда-нибудь на время уехать. Сразу после похорон. Формально тебя никто не имеет права задерживать. А ты хочешь восстановиться после потрясения. Лети в Таиланд или Индию. Недельки на две, пока тут все не устаканится. Поверь моему опыту — активно копают первые пару недель, если нет реальных зацепок.

— Я и сама думала… А то с ума сойду… Улететь можно, но маму как оставишь?

— Найми круглосуточную сиделку. И мобильник отключи, чтоб не доставали… Купайся, загорай, читай детективы. А когда вернешься — организуем наше с тобой знакомство.

— Да… Глеб… Так и сделаю… Я люблю тебя!

— Я тоже… Родная, потерпи, нам осталось ждать совсем немного…

Повесив трубку, она вышла из торгового центра, перебежала дорогу и поспешила обратно к дому. Кирилла Павловича Копейкина, который выскользнул вслед за ней, она не заметила.

Нырнув в свою «девятку», опер нажал кнопку на мобильнике.

— Оль… Наши опасения подтверждаются. После моего ухода она рысью побежала в торговый центр к телефону-автомату. Это в век мобильных, «Скайпа» и электронной почты… Нет, разговор не слышал, она бы меня увидела. Где-то минуту болтали… В принципе, можно добыть номерок, если поторопиться… И вообще, хорошо бы встретиться, составить план, спланировать мероприятия, выпить, закусить… Я сейчас на фирму покойного, пообщаюсь с трудовым коллективом, потом перезвоню… Да?.. Ну не хочешь пить — не надо, я на всякий случай спросил.

О, женщины! Вам имя — непредсказуемость. Вроде все выяснили, обо всем договорились, а нет, опять разворот в обратную сторону…

Он взял курс на офис убиенного Якубовского и причалил возле него буквально через тридцать минут, благо Юрьевск — не Нью-Йорк.

В кабинете генерального директора практически ничего не изменилось: вот только в начальственном кресле восседал теперь Константин Эдуардович Никитский по прозвищу Кощей. Старые предметы теперь служили новому хозяину: и прибор из яшмы, и многострадальный диван. Принцип новой метлы, разумеется, никто не отменял, но ломать старое надо постепенно. Новый генеральный поспешных решений принимать не стал. Даже главбухша, первые три дня не просыхавшая от валерьянки, понемногу успокоилась и вернулась к своим обязанностям.

— У вас курить можно? — для начала поинтересовался некурящий Копейкин, усаживаясь в предложенное новым хозяином кресло.

— Конечно!

— А пить?..

Шутка не прокатила. Константин Эдуардович достал из офисного шкафа, выполнявшего функцию бара, початую бутылку виски «Гленфиддик», соответствующую рюмку и хрустальную пепельницу. Поставил перед гостем.

— Слушаю вас.

— Да мне пока особо сказать нечего, я ж тут не работаю. Это я хотел бы вас послушать…

— И что конкретно вас интересует?

— Как что? Кто застрелил вашего компаньона. И кто заказал.

— Честно говоря — понятия не имею.

— Ладно, даю подсказку. С кем конфликтовал покойный? Уверен, недругов у него хватало.

— Да не то слово, — охотно подтвердил Кощеюшка, — Андрей, чего уж там таить, — человек жесткий, со своеобразной манерой общения и ведения дел. Случались и конфликты, и судебные иски. Впрочем, вы наверняка изучили его биографию… Я тоже не всегда разделял его методы. Но он — партнер, приходилось смиряться.

— И как долго вы смирялись?

— Вы, конечно, можете меня подозревать, — спокойно пояснил Никитский, — но… Понимаете, формально у нас равные доли и равные права, но фактически здесь все держалось на Андрее. Точнее, на его связях и на его авторитете в мире бизнеса. Договора, кредиты, заказы… Я чисто технический партнер, а он — креативщик. Мозг. И теперь, в связи с его гибелью, у нас очень туманные перспективы. Словом, мне совершенно не выгодна его смерть.

— А кому достанутся его активы?

— Формально — наследникам. Сыну, жене, матери… Если они потребуют — я передам. Захотят оставить в деле — будут получать дивиденды.

— Кстати, о жене, — Кирилл кивнул на фотографию Виолы на краю стола, — по нашим данным, семья не была образцово-показательной.

Константин Эдуардович сразу согласился, не став выдавать черное за белое, а голубое за розовое.

— Вы правы. Если откровенно — брак странный. Это не только мое мнение. Да, симпатичная девочка, да — песни неплохо пела. Но таких — в каждом ресторане… Понятно, почему она уцепилась за него, Но почему Андрей связался с ней? Загадка.

— Любовь, например? Говорят, ревновал до крови.

— Может, и любовь. Ревность, по крайней мере, действительно имела место.

— Беспочвенная или действительно Виола не без греха?

— Никогда бы не подумал, что мне выпадет роль старушки, дежурящей на лавочке возле подъезда, — поморщился Кощеюшка, — вы ж понимаете, я за ней не следил… Не мое это. Но вот Маша, наш секретарь, обмолвилась как-то, что видела ее однажды с довольно эффектным мужчиной. Месяца три назад или около того. Хотя, возможно, это была чисто деловая встреча. Виола — певица, мало ли какие проблемы у нее в профессии…

— Она знает этого мужчину? — перебил Кирилл Павлович.

— Нет, но предполагает, что он милиционер. То есть — простите великодушно! — полицейский.

— Почему?

Никитский слегка наклонился в сторону собеседника и, понизив голос, полушутя-полусерьезно пояснил:

— Потому что он сидел за рулем полицейской машины… А что вы не пьете? Это очень хорошее виски. Первое виски, которое начали продавать за пределы Шотландии с маркировкой «односолодовое». Аж в 60-годы XX века.

* * *

— И вот я, человек со смещенным центром тяжести и высокими моральными принципами, решил противостоять этому беспределу. Часов в семь утра поставил машину рядом с блошиным рынком. Знаешь, где пасутся молодцы с табличками «Куплю», а говоря нашим юридическим языком — скупщики краденого. Включил видеокамеру на запись и стал ждать. И теперь слушай внимательно. К восьми утра у рынка выстроилась очередь из пятнадцати-двадцати милицейских машин. Вневедомственная охрана, ППС, ДПС и прочие, прочие… Иногда возникали конфликты из серии «Вы здесь не стояли, а я занимал». Защитники населения сбывали отнятое за сутки у этого самого населения имущество — мобильники, золото, ценные вещички типа авторучек и ноутбуков. Всю эту красоту я записал и предоставил уважаемому Борису Дмитриевичу. А он, соответственно, прокрутил на совещании руководителей подразделений в присутствии Моржова. И как думаешь, чем закончился просмотр? Уволили одного водителя, и то потому, что у него имелась выслуга. Потому что денежный ручеек, начинавшийся на блошином рынке, достигал начальственных кабинетов бурной рекой. Запись же бесследно исчезла в кабинетах Управления. Ни я, ни Царев копии сделать не догадались. Моржов же тонко намекнул шефу на его больную спину. Мол, не пора ли на пенсию? Царя такими дешевыми намеками не испугаешь, но, не имея записи, не о чем и говорить. Очередь же больше не выстраивалась, но это не значит, что грабежи и кражи мирного имущества закончились. Мне было очень обидно. Но, если ты изучила мой непростой характер, я не из тех, кто просто мелет языком. И придумал кое-что пооригинальней. И надеюсь, ты мне в этом поможешь.

Николай Васильевич Бойков приобнял Светлану Юрьевну Родионову, храбрую сотрудницу отдела специальных разработок, до недавнего прошлого влачившую жалкое одинокое существование, но теперь заполучившую в кавалеры одного из самых харизматичных и симпатичных мужчин отдела.[6]

— И в чем должна заключаться моя помощь? — Она не сопротивлялась объятиям, потому что Николай Васильевич и был тем самым мужчиной.

— Свет, это детали… Мне важна принципиальная позиция. Насколько далеко ты можешь зайти, доказывая свою любовь?

— Хорошо, я согласна.

— Тогда завтра в семь на аэродроме. Кстати, ты когда-нибудь прыгала с парашютом?

— Нет… А зачем парашют?

— Я договорился с пилотом, он выкинет нас с пятикилометровой высоты. С видеокамерами. Ты будешь снимать юг города, а я север. И мы запишем всех упырей, сбывающих краденое. И запись сразу выложим в Сеть. А потом посмотрим, кому пора на пенсию.

— Бойков, хватит придуривать…

— Но ты бы прыгнула?

— Нет. Доказывать любовь надо по-другому. Например, помыть окно, особенно если не хочется.

— Намек понял… А насчет помощи я не шучу. Есть одна креативная идейка. Только, Свет, никому ни слова. Ни Цареву, ни замам, ни подружке Гориной. Иначе нет никакого смысла.

— Коля, не томи… У меня работы много.

— Хорошо, пойдем.

Бойков огляделся, убедился, что их во дворе никто не видит, переложил руку с плеча Светланы Юрьевны на ее осиную талию и повел к изъятым «одноруким бандитам», накрытым старинным фамильным брезентом. Света его руку не сбрасывала.

* * *

Ближе к концу рабочего дня Ольга пригласила Рому в свой кабинет. Формально она являлась наставницей новичка, и от ее решения во многом зависело — останется он в коллективе или вернется обратно. Визит к Копейкину настораживал. Но она не стала играть с ним в кошки-мышки. Решила сразить прямым вопросом. И считать реакцию.

— Рома, зачем ты приезжал к Копейкину?

Новичок мрачновато ухмыльнулся.

— Доложили уже… Ладно. Работа у нас такая. Спишем на профдеформацию. У меня есть версия по Якубовскому… Я с ним когда-то сталкивался.

— Что за версия?

— Пока не могу сказать. Сначала проверить надо.

— Ну и проверяй на здоровье… А шифроваться зачем? И Царева приплетать?

Рома ответил не сразу. То ли не привык быть в роли подозреваемого, то ли придумывал правдоподобную версию.

— Есть причины… Но… Оль. Давай так. Мне надо кое-куда съездить. Дня на три. Если моя версия подтвердится, я тебе первой расскажу. А если не подтвердится — смогу человека от неприятностей оградить. Зачем волну раньше времени поднимать?

— На три дня? Не слишком ли много? И для командировки нужны основания.

— Не надо никакой командировки. Напишу рапорт по семейным обстоятельствам… Сначала сам убедиться хочу.

Когда человек готов ехать за свой счет по служебным делам — значит, никакого служебного интереса здесь нет. Только личный.

— Рома… Я похожа на идиотку? Если человек не при делах, никаких неприятностей у него не возникнет. Давай выкладывай свои тайны Мадридского двора. Не хватало еще тебя колоть.

— Оль, да какие тайны… Через три дня все узнаешь. Обещаю. Только пока не говори никому.

* * *

На знакомой улице ничего не изменилось. Та же назойливая пыль, те же однообразные кирпичные домики за одинаковыми заборами и тот же отмеченный голубями дедушка Ленин, с маниакальным упорством указывающий на магазинчик «Спорттовары». Вернее, уже не на «Спорттовары». В торговой точке шла перестройка, а новая вывеска «Напитки» красноречиво гласила, что спорт в очередной раз предсказуемо проиграл алкоголю.

Перемены Рому не обрадовали — он планировал купить здесь стремянку, а не бутылку. Когда они с Глебом крутили Гаджи, он заметил ее среди товаров.

Дили тоже не было. Двое местных мужичков монтировали в углу холодильник. И никаких клюшек, мячей, теннисных ракеток и стремянок. Жаль. Как сказали бы каламбуристы — без стремянки стремнее стремного. Но можно и попросить у добрых людей.

— Привет, мужики.

Работяги кивнули в ответ.

— Тут девчонка работала. Диля… Не знаете, где живет?

— Не… А зачем тебе?

— Да какая разница, если не знаете… А у вас лестницы нет случайно? Или стремянки? Напрокат. Мне буквально на час… Я заплачу за аренду.

Один из парней оторвался от работы, скрылся в подсобке и вернулся со старой, запачканной краской двухметровой лестницей.

— Двести рублей.

— Не вопрос.

Пока Фокин извлекал нужную сумму, второй очень внимательно его изучал, словно опасаясь, что деньги фальшивые.

В джинсовом костюме было жарковато, Рома снял куртку, оставшись в футболке с динамовской символикой. Лестницу он повесил на плечо, в руке держал спортивную сумку и со стороны напоминал электрика, идущего на заявку. После бессонной ночи в поезде гудела голова. Обычно он нормально спал в поездах, даже если попутчиками оказывались злостные храпуны. Но сегодня заснуть не мог — одолевали думы тяжкие и тревожные. Словно участника шоу «Кто хочет стать миллионером?», выбирающего правильный ответ из двух вариантов. «А что делать, если все подтвердится? Рассказать Гориной? Она же не отцепится… Может, зря я поехал? Пускай бы разбирались те, кому положено… А кому положено? Теперь тебе, дураку, и положено…»

Вскоре он свернул на боковую улочку и, двинувшись вдоль оврага, вышел со стороны огородов к знакомому дому под зеленой металлочерепицей. Остановившись позади гаража, достал из сумки небольшой бинокль и принялся осматривать противоположный склон оврага.

Вон она, эта сосна, с веткой, изогнутой, как доллар… Да, метров сто пятьдесят, не больше. Но это по прямой, для пули. А ему придется через овраг топать.

Еще десять минут ушло на дорогу.

Сосна росла у обочины старой грунтовки, усеянной коровьими лепешками и собачьими кучками. Метрах в ста — рядок домов. С той стороны домов — улица.

Хорошо, что он взял лестницу. До ближайшей нижней ветки метра три, не меньше. Пуля может находиться на любой высоте.

Рома дошел до сосны, приставил лестницу, повесил на плечо сумку, залез на последнюю ступеньку, дотянулся до ветки, проверил на прочность, без труда подтянулся и вскарабкался на нее. Обследовал ствол, подсвечивая фонариком. Входное отверстие найти на такой поверхности не простое дело. Но он сумеет.

Ага, вот она, родимая. Точно по центру вошла. Он вскарабкался еще выше, расположился поудобнее, повесил сумку на сучок, достал из нее небольшую ножовку. Помимо нее, в сумке лежали долото и молоток.

Сначала придется выпилить фрагмент ствола, дабы не повредить главное. А уже саму пулю придется извлекать позже, в менее экстремальных условиях. По крайней мере так советуют учебники криминалистики.

Он так увлекся, что не замечал ничего вокруг, словно Данила-мастер, вырубающий из камня цветок. Вниз тонкой струйкой сыпались опилки и падали капельки пота. Извини, зеленый друг, что делаю больно. Сделав надпилы, выдолбил кусок сосны.

— Не устал?

Рома вздрогнул, чуть не выронив долото.

Под сосной стояли пятеро бородатых парней. Местные. «Тоже россияне». Подошли тихо, скорей всего, со стороны домов. И вряд ли случайно. Двоих из них он узнал. Первый — тот, что был в магазине «Напитки». А второй…

Все непристойности, которые Рома знал с младых ногтей, промелькнули в голове за секунду. Похоже, он серьезно влип. Очень серьезно. Опять напрашивался ямб. А то и дактиль.

Второй — тот самый хмурый малый, с которым он пересекся взглядами, когда вывозил Гаджи из отдела, и которому последний кричал прекрасные слова про кровавую месть. Брат. Тоже Исмагилов. И наверняка не с пустыми руками. Здравствуйте, ребята.

«Они дали слово. Если не выпустят, будет обида». Не выпустили.

— Спускайся, мент, разговор есть.

И чтобы ускорить спуск, Исмагилов-старший ударом ноги сбил лестницу.

Прыгать не хотелось. Но придется. Потому что в руках одного из милых джентльменов появился старинный охотничий обрез достойного калибра. И судя по направлению его ствола, выпущенная пуля попадет точно в голову. Либо картечь, что не принципиально.

Рома сунул за пояс долото, положил выдолбленный кусок сосны в сумку, сбросил ее вниз, потом опустился на нижнюю ветку, повис на руках и спрыгнул на землю.

* * *

Генно-модифицированные продукты, о которых вещал весь мир, нашли дорогу и в супермаркеты славного города Юрьевска, названного, по слухам, в честь первого космонавта. Вернее, переименованного в 1961 году, когда он улетел на орбиту. Но продукты бы добрались сюда при любом названии. Юрьевск — не космос.

Тамара попросила Веру прочитать состав колбасы, потому что без очков видела уже плохо, а очки на людях надевать стеснялась — по ее мнению, они сразу превращали ее в пенсионерку. Дочь поведала, что в колбасе присутствуют заменители мяса, масса полезных химических добавок, и Тамара, как поклонница программы «Среда обитания», тут же бросила колбасу на полку.

— Ищи с мясом.

— Тут все с заменителем. Может, купить настоящего мяса? У меня есть деньги.

— Откуда?

— Дурью торгую в институте, — Вера продемонстрировала пять тысячных купюр, — неплохо идет, кстати, особенно на юридическом… Не волнуйся, мам, шутка, Антон дал. Это его лепта в семейный бюджет.

— Что ж… Пошли, купим.

В очереди в мясной отдел снова заговорили о потенциальном женихе.

— Ма, а папа не говорил, как он к Антону? По-моему, не очень.

— Да это характер, — поморщилась Тамара, — весь в отца своего. Тот меня тоже не сразу принял. Как так — два месяца знакомы, и в ЗАГС. Так что Антон — не Антон. Дело не в нем. Семейные стереотипы. Ничего — стерпится, слюбится. А вы… Не планируете?

— Что?

— Расписаться?

— Это же условности, — отмахнулась Вера, высматривая кусочек поаппетитней, — сначала институт закончу. Ну и… На Антона посмотрю. Одно дело встречаться, другое жить вместе.

— То есть — испытательный срок?

— Что-то вроде.

— Погоди… А любовь?

— Одно другому не мешает. Вон Катька через месяц совместной жизни все поняла. А Пашка ей тоже в любви клялся.

Тамара не очень ожидала услышать подобное от дочери, которую старалась воспитывать в духе искренней и бескорыстной любви к ближнему.

— Ну не знаю… Все-таки это не наемный работник, чтоб проверки устраивать. А семейная жизнь не бизнес-план. Ты его резюме не просила, случайно, прислать?

— Мам, не говори ерунды. Лучше испытательный срок, чем потом по судам ходить и детей делить. Мы, если распишемся, брачный контракт составим.

— И в кого ты такая расчетливая?

— Не расчетливая, а предусмотрительная. Время такое. Летнее. Давай лучше подумаем, как папу к Антошке расположить.

* * *

Долото Роме не пригодилось. Он, конечно, продемонстрировал его, но после того, как сзади ударили кипарисовым колом по спине (хорошо не голове!), оно выпало из руки и больше не отвлекало.

На ногах, однако, он устоял. Сказались упорные теннисные тренировки. Там, бывало, шариком так засадят, синяк неделю не проходит. Ну и гребля выручила. Нечаянным веслом тоже доставалось.

Господа даже не спрашивали, что он делал на сосне. Мало ли… Но сумку проверили — нет ли ценного имущества? Это святое.

Рома сразу понял, что атаковать не имеет смысла. Он не Джеки Чан и не гладиатор Спартак. Самое разумное — бежать. Но у джигитов есть обрез. Да и ногу подвернул при прыжке с сосны. Далеко не убежишь. Остается одно — уклоняться от ударов, попутно предлагая сесть за стол мирных переговоров. Джигиты, с детских лет отдающиеся занятиям борьбой, на уговоры не велись. От первых атак Рома кое-как увернулся, но нарвался на удар ногой в живот. Не успел выдохнуть, боль заставила согнуться. Но помня, что следом последует щелчок по носу, отклонился влево. И не напрасно — вражеская кроссовка зацепила ухо.

Он упал на бок, рассчитывая докатиться до оврага и сигануть вниз. Упасть-то упал, но дальше…

Еще один удар ногой. И еще, и еще…

И ладно бы за свой косяк получал… Спасибо, Глеб… Оперативный, блин, подход… Да нет, не Глеб, не надо перед собой лукавить… Ты тоже прекрасно понимал, что никто Гаджи не отпустит. Просто немножко поиграл в либерала.

Рома свято помнил, что главное правило в драке — спасти башку. Кости срастутся, раны заживут, а на мозги гипс не наложишь. Поэтому закрыл сжатыми кулаками виски и прижал коленки к подбородку. (Динамовцы не сдаются!)

Черт! Да они не собираются его калечить! Они собираются его убить! Потом выкинут тело в овраг и отвалят. Камер наблюдения тут нет. А наши, возможно, и искать не станут. Спишут на нечаянное падение, чтоб «глухаря» не возбуждать и статистику не портить. Он бы так и сделал.

Подниматься надо и бежать к домам! Даже с подвернутой ногой!

Удар кулака пробил защитный блок. Бровь… Брызнули веселые искорки.

Суки!

Теперь в ухо. Но вместо ожидаемого звона — собачий лай. Все, это глюки. «Мое сердце остановилось…»

Нет, не глюки… Лай. Отчетливый лай. Разговоры на дагестанском. Даже не разговоры, а крики. Женские и мужские.

Рома убрал сжатый кулак от лица, чтобы узнать, кто это там гавкает, и тут же пропустил очередной удар ногой. Хороший такой, добрый.

После которого оставалось лишь расслабиться и потерять сознание.

Последняя, кого он увидел, была Диля. Не, ну а кто еще привидится в такой ситуации? Только женщина. Свободная женщина демократического Кавказа.

Сознание, в отличие от совести, теряется не навсегда. В зависимости от полученных увечий и оказанной первой помощи. Кому как повезет. Роме повезло, в предбаннике Аида он находился минут пять, не больше. Ничего интересного там не увидел. Ни лодочника с веслом, перевозящего души через Стикс за деньги, ни трубы со светящимся концом. Зато, очнувшись, обнаружил перед лицом собачью морду. Здоровенная восточно-европейская овчарка с добрыми глазами. Пес несколько раз моргнул, после чего приятным женским голосом поздоровался:

— Здравствуйте… Вы меня не узнаете?

Да как не узнать? Комиссар Рекс. Или Мухтар? Дай-ка приглядеться получше… Больше все-таки на Мухтарку похож.

— Я Диля… Вы с другом у меня шарики покупали.

Рома, наконец, вспомнил, что собаки не разговаривают. Повернул голову. Рядом справа сидела на корточках знакомая продавщица спорттоваров. С другой стороны расположился мужичок чуть за пятьдесят. У его ног валялся обрез ружья со следами зубов на прикладе.

— У вас крови много, — как-то по-детски сообщила Диля, — надо умыться и заклеить. Вы можете встать?

Хороший вопрос. Но ответ, слава богу, оказался положительным.

Рома оперся о землю-матушку, попробовал сесть. Получилось с первой попытки. Колючая боль стрельнула куда-то в поясницу. Но, судя по ее характеру, ничего страшного — просто сильный ушиб. Голова еще кружилась. Он дотронулся до брови, сморщился от боли. Пальцы в крови, значит, рассечение. Ноги, руки вроде целы. Ощупал самое главное — голову и зубы. Пробоин не обнаружил. Побаливал живот — только бы не разрыв какой-нибудь брыжейки или селезенки.

— Пойдемте, умоетесь, — продолжала хлопотать бывшая продавщица, — вон наш дом.

— Да, — выдавил Рома, — сейчас… Спасибо…

Мужчина ничего не говорил. Комиссар Рекс тоже.

«А что я, вообще, тут делаю? Нас же отправили домой… Довезли до вокзала, посадили в поезд. Потом мы пили… Глеб выпил больше… Глеб… Черт!.. Пуля!»

Сознание вернулось окончательно. Лестница валялась под сосной. Рома огляделся в поисках сумки. Заметил ее на краю оврага. Дохромал, раскрыл.

Твою мать!!! Извините, но по-другому и не скажешь!

Сосны не было. Как не было и финской дрели, захваченной из Юрьевска на всякий случай. Также отсутствовали бритвенный станок, пенка, лосьон. Хотя, судя по бородам, данным имуществом никто из отроков не пользуется. Но оно представляет материальную ценность. Но дрель-то ладно, а сосна…

— Вы не брали?

— Что? — уточнила Диля.

— Тут… Кусок дерева.

— Нет… Мы, вообще, к сумке не подходили. А это ваша?

Рома не ответил, пригнулся и стал осматривать склон оврага. Вряд ли эти головорезы захватили сосну с собой. Но если захватили, придется их искать и жестко беседовать. Для компьютерной игры хороший поворот сюжета, но для жизни не очень. Но ему повезло. Заветная деревяшка валялась возле куста дикой бузины, растущей на склоне оврага. Ее выкинули, не обнаружив в ней ничего ценного, но бузина помешала улететь вниз. Не обращая внимания на публику, он встал на карачки. Опасался, что потеряет равновесие — голова еще кружилась. Дополз до бузины и поднял добытую в нечестном бою улику. Все-таки есть справедливость. Если это можно назвать справедливостью.

Теперь можно умыться и зализать раны.

По дороге к дому Диля поведала, что произошло.

— Я шум услышала, выглянула. Вас сразу узнала. У меня зрение — две единицы… Это Ильяс вас бил, брат Гаджи, который меня там, в магазине… Я позвала отца… Они сказали, что это их дела, но Туман им все объяснил. Убежали.

— Кто?

— Туман, — Диля кивнула на собаку, — он сильный, с ним даже волки не связываются.

Любопытное совпадение. С псевдонимом приятеля, из-за которого он сюда притащился.

— Да… Спасибо… Вы очень кстати… Проблем не будет?

— Нет… Я без Тумана никуда не хожу.

Дилин батя, тащивший стремянку, не говорил ничего. В отличие от дочери он не был уверен в спокойном будущем. Но не оказать помощь человеку, спасшему его дочь от международного терроризма, не мог. Как тут оказался Рома, и за каким шайтаном его понесло на дерево, тоже не спрашивал. Раз оказался, значит, надо было.

— Что, закрыли магазин?

— Да… Невыгодно, — ответила девушка, — теперь там водкой торговать будут. А меня не берут — двадцати одного нет. Обидно. Я ж не собираюсь ее пить.

В доме он умылся, Диля помогла заклеить пластырем ссадины и перевязала голову. В принципе, он отделался легко. Как ему повезло, что дом продавщицы оказался рядом, и что она услышала шум!

— Диля… Ты не можешь помочь мне еще разок? Это абсолютно безопасно. Кое-куда съездить на вашей машинке.

— Хорошо… Хотя я люблю, когда опасно.

Просмотр голливудских вестернов все-таки накладывает на девичью психику определенный отпечаток.

* * *

— Хатхи, кончай дрыхнуть! — забарабанили снаружи в вагончик спецсвязи.

Вечно спящий красавец Котов лениво поднялся с койки и распахнул дверь. На ступеньках стоял Виталя Шевченко.

— Чего надо? — Леха с трудом подавил зевок.

— Там на КП тебя какая-то дамочка спрашивает.

— Какая еще дамочка?

— Тебе же ясно говорят: ка-ка-я-то… — ухмыльнулся взводный, — местная, похоже. Молодая и симпатичная. Мне бы такое счастье привалило, я б процессором не щелкал.

— А у меня и жена целлюлитом не испорчена, — похвастался инспектор, уселся на койку и, сбросив домашние тапочки, стал натягивать берцы.

— Уши причесать не забудь! — бросил Виталий, прикрывая дверь.

Завязав шнурки, Леха накинул куртку, прихватил кобуру и неторопливо побрел на КП, по дороге ожидая какого-нибудь подвоха. Шевченко — есть Шевченко. Любит пошутить над ближним. Один раз на унитаз пленку оберточную натянул, невидимую. В результате струя пошла не вниз, а в стороны — на только что заботливо постиранные брюки. Хорошо еще, по-большому не присел.

Однако возле шлагбаума действительно стояла молодая и вполне красивая девушка, не похожая на унитаз. Инспектор узнал ее. Продавщица из недавно закрывшихся «Спорттоваров».

— Слушаю…

— С вами поговорить хотят. Там… — Диля кивнула на «пятерку» с тонированными стеклами, стоявшую метрах в двадцати от поста, — пойдемте!

— Погоди! Кто поговорить хочет? — Котов ни на секунду не расслаблялся, когда дело касалось личной безопасности. — О чем?

— Ваш друг. По поводу посылки.

— Какой посылки?

— Пойдемте… — поманила она вместо ответа, — он просил, чтобы вы пришли один.

Вот это уже было похоже на засаду. С другой стороны, если бы хотели напасть, не присылали бы гонцов в юбке. Хотя кто их, врагов, знает.

Котов двинулся следом, на ходу расстегивая кобуру. Что там еще за посылка? Пятьдесят кило тротила?

— Э, подожди! Ты не шахидка часом?

— Нет, Лех, она не шахидка, — раздался откуда-то сбоку насмешливый, очень знакомый голос.

Котов обернулся. Из-за валуна вышел Рома Фокин. Голова повязана, кровь на рукаве. След кровавый стелется по сырой траве.

— О! Ромка! — обалдел Котов, подходя ближе и пряча пистолет в кобуру. — Ты чего вернулся? И что за конспирация?

— Скучаю я по тебе.

— Блин, а кто это тебя так раскрасил?

— Оборотни.

Рома подошел к машине и приоткрыл дверь.

— Садись!

— На хрена? Пошли к нам!

— Лучше здесь. Для тебя, Леш, лучше!

— Не понял, — инспектор по очереди посмотрел на Дилю и коллегу.

— Ты ж знаешь, где я нынче работаю. Отдел собственной безопасности. Собственной. Садись-садись… Диля, погуляй немножко. Не стреляй только ни в кого.

Котов забрался на переднее сиденье. Рома сел назад, а не рядом.

— Скажи-ка, Хатхи, ведь не даром?

— Что — не даром?

— Не даром ты переправил посылку Глеба? За сколько, если не секрет?

— Какую посылку?

По интонации инспектора даже пионер из детского лагеря понял бы, что тот прекрасно знает, о чем идет речь. А уж человек, пять лет отработавший в уголовном розыске…

— Леш… Вот как ты думаешь, мне больше делать нечего, как сюда из Юрьевска тащиться? Позвонить можно было — двадцать первый век на улице. А я приехал. Значит, вариант серьезный. Очень серьезный… Врубаешься?

— Да не передавал он ничего, — упрямо повторил Котов, — чего случилось, Ром?

— У тебя вроде контузии, не было… А с памятью — беда. Ладно!

Рома демонстративно распахнул дверцу и сделал вид, что выходит.

— Может, фельдпочту пойдем глянем? Полномочия есть. Шкафыча пригласим, для объективности… Он возражать не станет. А?!

— Быстро же ты скурвился, Рома… — процедил инспектор спецсвязи сквозь зубы, — мы ж на соседних койках спали, из одного котелка… А тут — полномочия вспомнил… Чего таким козлом-то стал?

— Можешь считать, что я им и был… — спокойно ответил опер, поправляя повязку, — я ведь, Леш, тебя подписывать ничего не прошу. Мне нужна только информация. Между нами. В противном случае твой маленький бизнес превратится в большой геморрой… Ну так что? Остаемся в машине или идем к вам?

Котов посмотрел на Рому, словно злостный алиментщик на судебного пристава, но из машины не вышел. Что означало — своя рубашка ближе к пузу.

— Так что насчет Глеба?

— Ну… Переправлял он кое-что…

— «Винторез»?

Леха молча кивнул.

— Зачем, не сказал?

— Я не спрашивал. Но догадываюсь. Такая штучка на черном рынке тонн на двадцать потянет, если не больше. Комнату можно купить.

— А кроме «винтореза»?

— Ничего…

— Леша!.. Если хочешь обмануть, замени уши. Эти слишком красные.

— Гранаты еще были. Три штуки, кажется, — Хатхи потер пунцовые ушные раковины, отчего они побагровели еще сильнее.

— Тоже на продажу?

— Не знаю, наверно. Не рыбу же глушить?

— И главный вопрос. Чем он с тобой расплатился?

Уши из пунцовых превратились в темно-синие. Прям не уши, а полиграф.

— Деньгами…

— Ой, да прекрати… Он шарики теннисные на последнюю сотню купил, а Шкафыч нам только проездные выписал. А за так ты и пальцем не пошевелишь, деловой человек.

Хатхи очень не хотелось отвечать. И он, как бизнесмен, взвешивал, что перетянет. Упакованные в фельдпочте фейерверки или… За фейерверки максимум — увольнение, а за… Ну на хрен. А то, чем расплатился Глеб, спрятано в надежном месте, не найдут… Черт, зря он про «винторез» колонулся. Как детсадовец…

— Говорю, деньгами. Пятерку дал. Может, занял у кого? Он тебе тоже не обо всем докладывал.

— Нет, Леш, не деньгами. Героином. Немножко отсыпал у Гаджи. Верно? А ты его на коньячок меняешь. И на прочие товары инородного потребления. Круговорот дури в природе.

— Да пошел ты…

— Посылают, когда нечем крыть. Значит, я угадал. Не бзди, Леша! Договорились же, что все сугубо между нами… — Рома потянулся и тут же, поморщившись, схватился за бок, — словом, так… Никому рассказывать о нашей теплой беседе не стоит. И звонить никому не надо. Его слушают. А ты, Алексей Сергеевич, больше других заинтересован в том, чтобы эта история никогда не попала в прессу. Усек?

Молчание было ему ответом. Но иногда молчание красноречивей предвыборной речи.

— И с посылками заканчивай, контрабандист. Все, не кашляй. О том, что меня здесь видел, тоже никому ни слова. Большой брат следит за тобой. Ступай с миром, Хатхи.

* * *

С экспертом-криминалистом из городского УВД Сашей Крыловым Рома познакомился, как ни странно, не в родном городе, а в Кисловодске. В прошлом году в санатории МВД. Их посадили за один столик в столовой. Смеялись еще потом, что в Юрьевске, может, судьба бы и не свела.

Сойдя с поезда, он сразу помчался к Крылову.

Роме всегда казалось, что эксперты чем-то походят на шаманов. Сидит себе за столом, колдует над микроскопом, а потом — бац! — клиенту десятка с конфискацией. Без всяких запросов, допросов, очных ставок и прочей суеты. Можно сказать, сыск на диване. А сейчас и колдовать особо не надо. Загнал отпечаток в компьютер и жди совпадений. Если, конечно, есть отпечаток. И есть компьютер. И есть голова. Но главное в работе криминалиста — никогда не надевать белый халат. Моветон. Потому что в белых халатах ходят только персонажи сериала «Отпечаток».

Крылов, правда, специализировался не на отпечатках, а на оружии. Холодном и горячем. Причем первого было гораздо больше. Народ активно гулял с ножами, полиция изымала и направляла Саше — установить, являются ли они холодным оружием? Или так — кухонно-бытовым? Поэтому Ромин визит внес разнообразие и приподнял настроение. Опять-таки вспомнился Кисловодск, где были не только кислые воды.

Экспертизу криминалист провел прямо при инициаторе. И она оказалась положительной. Но Рому это обрадовало, как десятиклассницу положительный тест на беременность. Несмотря на то что морально он был готов к такому ответу.

— С тебя простава. Эта пуля и пуля, которой был убит Якубовский, выпущены из одного ствола.

— Точно?

— Нет. Приблизительно! Баллистика — наука хоть и милицейская, но трактовок не допускает. Сам посмотри, если не веришь…

Роман Данилович из вежливости уставился в экран, прекрасно понимая, что от этого ничего не изменится.

— Слева — макроснимки полей нарезов, сделанных с пули, изъятой с места убийства. Она, правда, сильно деформирована, но по трем полям из шести работать можно. А справа — снимки с твоей пули. Как видишь… — эксперт чуть поправил настройку, совмещая рисунки, — … один в один. По всем трем полям! Ошибка абсолютно исключена. Винтовочка свеженькая, поэтому рельеф — хоть в учебник… Кстати, откуда у тебя эта пуля?

— Из дерева.

— Из какого дерева?

— Из сосны, — хмуро уточнил Рома, — там пристрелка была… Сань, только ты пока про это никому, ладно? А то киллера спугнем.

— Как скажешь…

«Шаман» вынул пулю из зажима микроскопа и протянул ее Роману.

— Держи! Фото распечатать?

— Фото?.. А-а-а… Нет, не надо. Мне результат важен.

Попрощавшись с экспертом, Рома вышел из здания и не торопясь побрел к «Мосту любви», прозванному так за то, что с него любили прыгать самоубийцы, страдающие от неразделенных чувств. А куда теперь торопиться? Нет, нет, топиться он не планировал.

Да, задачка, однако… Глеб валит мужа своей любовницы. Скорей всего, любовницы. Вряд ли он поклонник ее джазового пения. Валит из винтовки, привезенной контрабандой из командировки. Про винтовку знают двое — я и Котов. Но Котов будет помалкивать, он себе не враг.

…А вот буду ли помалкивать я? С одной стороны, испытательный срок, и раскрытие убийства, да еще совершенное сотрудником, — это зачет в ведомости и перспектива роста. Но с другой — это не просто левый сотрудник, а друг Глеб, спасший, на минуточку, мою не сказать что несчастную жизнь. И, возможно, у Глеба есть смягчающие вину обстоятельства. Кто такой этот потерпевший? Законопослушный гражданин? Ни фига. Козел, по которому последних лет пять точно стенка плакала.

«Ну и работку я себе выбрал… Нашел где поспокойней… А если завтра снова какой-нибудь друг-приятель влетит? Их прилично за пять лет накопилось».

Подойдя к невысокому парапету с предупреждающей табличной «Прыгать и кидать стеклотару категорически запрещено», Рома долго смотрел мрачным взором на бегущую внизу воду, словно Петр Первый на невские болота. Только вместо думы — заложить ли город, думал другую — заложить ли друга. И надумал.

Да, выбор очевиден…

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто его не видит, он достал из кармана добытую с риском для здоровья улику и, размахнувшись, зашвырнул ее далеко в реку. Это не стеклотара, значит, можно. Как сказали бы плохие литераторы и моряки — концы в воду.

Однако нельзя забывать и про профессиональный долг.

Рома доехал на маршрутке до дома. Жены и дочки не было, первая на работе, вторая в школе. Стикер на компьютере с надписью «Игру не удалять! Убью!» означал, что в семье порядок и никаких перемен.

Он по-быстрому принял душ, сменил повязку и пластырь, перекусил, выпил чашечку турецкого кофе. Ушибы еще беспокоили, и неплохо бы заглянуть в поликлинику. Но пока не до того.

Надо решить еще одну проблему — что сказать Гориной. Спасибо стукачу Копейкину. Пока в голову ничего вменяемого и достоверного не приходило.

Машину, слава богу, не угнали. Стекло старенькой «Дэу Матис» покрылось плотным слоем липкой пыльцы с деревьев. Еле отмыл. Пора бы сменить аппарат. Не пристало борцу с оборотнями ездить на живопырке. Купить, к примеру, «рендж ровер». Новый. В дорогой комплектации. В салоне. Эх!

Дорога отняла пятьдесят минут драгоценной жизни. Свернув с шоссе на грунтовку и проехав метров тридцать, Рома остановился. Достал с заднего сиденья тяжелую спортивную сумку и потащился обратно к перекрестку. Ничего не поделать — конспирация.

Фанерный гаишник по-прежнему торчал на своем посту и пугал радаром лихачей. Списанный «жигуль» продолжал верой и правдой служить людям. Плотные кусты скрывали кирпичи, на которых он стоял. Если смотреть на инсталляцию со стороны трассы, даже у самого придирчивого критика не останется сомнений — перед вами настоящий полицейский пост. И уж тем более у генерала Моржова. К сожалению, аккумулятор садился быстро, раз в два дня приходилось его менять, чтобы мигалка исправно крутилась, распугивая своим светом хулиганствующий элемент. Именно свежий аккумулятор и привез добросовестный Роман Данилович.

— Привет, Васисуалий, — поздоровался он с фанерным другом, окрещенным так из-за любви к ильфо-петровской классике, — не скучал? Я вот тоже развлекся. Дилемму, блин, решал. Или мокруху раскрыть, или друга сдать. Ты б что выбрал?

— Ну я б напился, наверно… — ответил Васисуалий.

Рома вздрогнул, чуть не выронив сумку, затем осторожно заглянул в салон «жигуля» через приспущенное стекло. Днище кузова было устлано соломой, на которой, подложив под голову засаленную матерчатую сумку, уютно устроился бомжеватого прикида мужичок в давно вышедшем из употребления пиджаке. Сбоку от него стоял невысокий дощатый ящик, накрытый куском картона. На импровизированном столе — темная бутылка с ободранной этикеткой, заткнутая пробкой, и пластиковый стакан. Аромат прелости и пота убивал все живое в радиусе пяти метров. Даже слепней и комаров.

— Ни хрена себе… Ты чего тут делаешь?

— Живу, — простодушно ответил бомж. — А что? Лучше, чем в подвале-то. Сквозняков нет… И охрана, опять же. Не обидит никто.

— А дверь как открыл?

— Ну ты спросил… Чего проще-то?

— Понятно, — Рома решительно распахнул дверцу. — Давай отсюда! И поживей… Давай-давай!

Мужичонка загрустил.

— А чего, жалко? Мешаю, что ли? Я ж не свинячу, не ломаю ничего, аккуратно живу…

Рома не ответил, лишь кивком головы категорично указал на выход. Бомж встал на карачки и, ворча, принялся собирать свои нехитрые пожитки.

— Только и слышно: давай отсюда, давай отсюда… Все кому не лень. Власть хотят показать. Хоть в лес иди, к зверям… Эх, люди!..

Выбравшись наружу, он, прихрамывая, двинулся в сторону проселка. Жуткая повязка на ноге больше походила на паклю, обмотанную вокруг палки.

— Эй!.. Ладно. Живи пока… Заодно последишь, чтоб аккумулятор не стырили. В порядке квартплаты. Только компании не води! И помойся где-нибудь… И шмотки постирай. Вонь, хоть топись.

— Да какие компании? — обрадованно засуетился бомж, возвращаясь к машине. — Один я.

Он достал из котомки бутылку и торжественно водрузил ее на капот.

— Будешь портвешка?

Фокин, занимавшийся заменой аккумулятора, отрицательно мотнул головой.

— Как знаешь… Хорошее вино. Не бодяга. Меня, между прочим, Вовой кличут. Как президента.

— Роман.

— А его, значит, Васисуалий, — бомж кивнул на картонного мента, — что ж… Тогда за знакомство…

Мужичок налил себе полстаканчика мутной жидкости, неторопливо, со смаком, заглотил ее и громко, с поистине русским размахом, рыгнул.

— Я гляжу, ты тоже один.

— С чего ты взял?

— Ну раз с чучелом за жизнь советуешься. Выходит, не с кем больше… Слушай, а то, что ты ему рассказывал, — правда? Про мокруху.

— Нет.

— Да-а-а… — не поверил новоиспеченный квартирант. — Ситуация… У меня была похожая. С брательником, со старшим. Набедокурил он как-то, ножичком помахал до крови. Не со зла — оборону держал. А я присутствовал. В ментовке потом правду сказал — так и так, они первые начали… «А брат ножом их тыкал?» — спрашивают. «Тыкал», — отвечаю. Врать-то какой смысл? В итоге брательнику — восемь лет… А на зоне тоже с кем-то повздорил, ну и отколошматили его. Капитально отколошматили… Помер, в общем. И меня родня — за порог. Иуду, типа, воспитали, брата родного продал… Прикинь, а? Продал… Ну и все! С тех самых пор, считай, и бомжую.

— Ерунду не говори. Только за это не выгоняют. Бухал небось?

— Не без этого. Так поэтому и бухал, что брата погубил…

— Угол всегда найти можно. И работу.

— Вот — нашел… Так и отсюда гонишь.

— Сказал же — живи! — поморщился от портяночной вони Рома.

— Ну раз так… — тезка президента вылил в стакан остатки содержимого бутылки, — тогда — твое здоровье! И за жизнь без подлостей…

Отточенным за годы движением он опрокинул стакан, занюхал засаленным рукавом пиджака, кивнув на Васисуалия.

— А на хрена вам это все, ежели не военная тайна?

— Реформа в органах идет. Борьба за чистоту рядов… Всех запятнанных вычистили, и теперь работать некому. Приходится изыскивать внутренние резервы.

— Понимаю… Сам делал?

— На шоколадной фабрике… Слушай, Вова! Раз уж ты тут обосновался, то и о нем позаботься, ладно? Ну там, если дождь пойдет — спрячь под машину. А то намокнет и облезет до срока… И переставляй иногда с места на место, чтоб не примелькался.

— Не вопрос, — ухмыльнулся бомж, — он меня охранять будет, а я — его. Плохо только, что не пьющий. Но хорошо, что не жрущий.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В отличие от своего великого тезки Гоголя, Николай Васильевич Бойков писать не любил. Да что там не любил. Ненавидел. Поэтому предпочитал не безликие справки, а живое общение. Даже с руководством.

Фотографии на мониторе служебного ноутбука служили прекрасными иллюстрациями к страшному рассказу.

— Какой русский не любит быстрой езды? Еле поспевал. Вот… Это они у ресторана «Эллада». Греческая кухня. Дзадзыки, сиртаки, сувлаки, сузуки… Шатунов остался в машине, Звонарев беседовал в зале с хозяином, беженцем с кризисного Кипра.

На мониторе появилась фотография шатуновской машины возле упомянутого ресторана. Кто такой Звонарев, Царев не уточнял. Прекрасно знал. Непосредственный шеф Шатунова. Когда-то служил в спецуре, недавно перебрался в ОБЭП. Еще тот ухарь. Это он организовал наезд на издательство журнала.

— Я прикинулся голодным, сел за соседний столик. Удалось подслушать часть разговора. Так вот. Звонарев объяснял хозяину, что теперь тариф на лояльность увеличился, потому что придется делиться с… — Коля умолк, обдумывая, как бы потактичней сообщить Царю-батюшке об измене.

— С кем?

— С вами, Борис Дмитриевич. И в качестве аргумента он продемонстрировал фото на смартфоне. Я, конечно, вижу хуже африканских аборигенов, но разглядел, что на фото были вы, так сказать, в семейном кругу.

Спасибо, Тамара! Приспичило тебе… Фото в день знакомства. А оно теперь во где всплывает.

— Поганец!

— Потом они поехали в… Казино… Вот, беседуют с администратором. Есть запись разговора, если хотите — поставлю.

Коля щелкнул мышкой, на экране появилась небольшая комната. Перед блондинкой, сидящей за столом, — упомянутый Звонарев.

— Погоди… Это же…

— Да. Светка… Извините, что не поставили вас в известность, но… Скорей всего, вы бы не одобрили.

— Что ты тут удумал?! Какое казино?! — Царь Борис походил на другого царя — своего тезку Ельцина, — что за бред?!

— Никакого бреда. Исключительно реализм. Не волнуйтесь так, Борис Дмитриевич. Гнев везде неуместен, а больше всего в деле правом, потому что затмевает и мутит его. Это из Гоголя… Все просчитано с психологической точки зрения. В районе открылось новое подпольное казино, в котором есть даже игровые автоматы. Об этом тут же становится известно полиции, ибо шила в мешке не утаишь, особенно когда рекламу разместить в Интернете. И что в таких случаях предпринимают настоящие полицейские?

— Накрывают…

— Это киношные полицейские. А настоящие идут ставить крышу, говоря бандитским языком. И, увы, наши юрьевские — настоящие.

— Вы что, казино подставное открыли?

— Ничего сложного. Договорились с чистовской сестрой. Она заведующая в Доме культуры. Сейчас каникулы, места полно. Перевезли за пару часов изъятые автоматы. Светка за администратора, Гриша за крупье… Формально — танцевальная студия. А неформально — блек-джек, рулетка и покер.

— А… Играете по-настоящему?

— Не… Массовка из народа. Да там и надо человек пять…

— И что?

— Только за сегодня наведалось четверо. Участковый, вневедомственная охрана, разрешительная система и Звонарев с Шатуновым. Предлагали примерно одно и то же. Платить подоходный налог. Светка поясняла, что денег пока не наиграли, и всем предлагала прийти ровно через десять дней, к четырем часам. Чтобы накрыть, так сказать, оптом…

— Коля, вы в своем уме? Это же в чистом виде провокация!

— Не соглашусь… Провокация, это когда я говорю вам — давайте пойдем, ограбим ювелирный магазин. Вы идете, а вас ловят. А здесь никто никого не подначивает. Наоборот. Создаем условия для раскрытия преступления! И то, что вы моральный урод, пардон, не вы лично, а эти, в том нашей вины нет.

— А если кто-то действительно накроет?! Ты представляешь, как прогремим?! Отдел собственной безопасности организовал подпольное казино! Никто же операцию не санкционировал!

— Это никогда не поздно. Вон, под любую разработку обставить можно. Но могу побиться об заклад, никто наше маленькое предприятие не накроет, пока будем обещать долю. Если, конечно, информация о подставе не просочится от нас самих. Ничего не поделать. О, как отвратительна действительность! Что она против мечты? Это тоже Гоголь.

— Заканчивай с Гоголем… Подготовь документы, я подпишу у Моржова. Хоть какое-то прикрытие.

Царев хотел по привычке потереть больную спину, но она не болела. Не врал остеопат.

— Да, так что там Шатунов?

— Звонарев его снова до разговора не допустил, оставил в предбаннике. И опять демонстрировал фото на смартфоне. Мол, если собираетесь жаловаться, то не имеет смысла. С ОСБ родственные связи.

— Вот прохиндей! — Борис Дмитриевич не удержался и заехал кулаком по столешнице. — Я говорил, говорил, что никакой любви там и в помине нет. Я ему нужен, а не Вера! А она и слушать не хочет! Я про Тамару.

— Не переживайте так… Не исключено, Шатунова используют втемную. Оба раза его не было при разговоре.

— А фото?

— Перекачать — дело пяти секунд. Шатунов мог оставить где-нибудь мобильник, кто-то воспользовался. А что за Верой ухаживает, он и не скрывает.

— Мне от этого не легче… Завтра весь город будет говорить, что Царев ставит крыши! Царев! Который ни копейки за двадцать лет не взял!

«Так возьмите», — хотел сострить Николай Васильевич, но удержался. Осторожно уточнил:

— Мне продолжать?

— Да!!! И еще… Пусти среди наших слух, что я ухожу на пенсию. Мол, нечаянно видел рапорт.

— А вы на самом деле уходите?

— Нет, но ты дезу пусти… И в отделах тоже. Посмотрим, как он отреагирует. Прохвост.

* * *

Что сказать Гориной, Рома так и не решил. Заменив аккумулятор, сразу вернулся в отдел и спрятался в кабинете, благо соседа — Гриши Жукова на месте не было. Но недолго прятался. Через пять минут Ольга Андреевна уже стучала в дверь.

— Открывай-открывай, Ром… Ты же здесь.

Пришлось открыть. Горина еще и заявилась не одна. А с этим стукачом Копейкиным. Блин, совсем не комильфо.

— Да я и не прячусь. Дверь захлопнулась… Привет.

— Здравствуй.

Ольга прошла в кабинет и уселась за Гришин стол. Копейкин остался стоять в дверях.

— Ну как съездил? — спросила она. — Рассказывай.

«Так откуда, Штирлиц, в чемодане русской пианистки могли взяться ваши трусы?..»

— Нечего рассказывать. Не он это… Ну в смысле, не тот человек, на которого думал. Пустышка.

— Уверен?

— Абсолютно…

— Так, может, расскажешь тогда, кого подозревал и почему?

— Оль… Я же объяснил. Вышла ошибка. Человек даже не знает, что я на него думал. И зачем ему нервы портить?

— Тогда придется портить тебе, — ответил за Ольгу Копейкин, — потому что пулю ты привез…

«Вот система! Никому нельзя верить. Кругом стукачи! Просил же Крылова помалкивать!»

— На том стоит и стоять будет русская земля, — прокомментировал, угадав мысли Ромы, Кирилл Павлович, — эксперт себе не враг. Ладно б там хулиганство было. А то мокруха. Штука серьезная. С огнем лучше не играть… Время пожароопасное. Пуля-то где?

Рома решил держаться до последнего патрона. Сдаться никогда не поздно.

— А может, это я Якубовского и хлопнул?..

— Нет, — спокойно ответил Копейкин, — во-первых, незачем было бы тогда пулю на проверку тащить. Это все равно, что обворовать, а потом прийти к потерпевшему сбывать краденное. А во-вторых, ты в тот вечер играл в теннис. Проверили.

— Не знаю я ничего про пулю. Крылов напутал что-то.

— Рома, у него в компьютере остались фотографии, — холодно напомнила Ольга Андреевна тем тоном, от которого даже честные сотрудники вжимали голову в плечи, — ты прекрасно понимаешь, что варианты «ничего не знаю» или «эксперт напутал» не пройдут. Давай не будем усугублять ситуацию.

«Сам знаю, что не пройдут. Придумайте что-нибудь получше…»

— Ладно… Мне нужно еще три дня.

— Нет! — отрезала Ольга. — У тебя уже было три дня. И судя по твоему виду, не очень простых.

— Оступился… Короче… Я Якубовского не убивал. И действительно играл в тот вечер в теннис. Фотографии из компьютера эксперта — это ни о чем. Вы прекрасно понимаете, что предъявить следствию можно только саму пулю. Или ствол. Ни того ни другого у вас нет. А слова — это только слова.

— Ну допустим, — осторожно согласился Кирилл, прикинув, что резон в словах новобранца есть, — и что за три дня изменится?

— Пока не знаю… Но обещаю, если не изменится ничего — я дам расклад.

Копейкин переглянулся с Ольгой. Та еле заметно кивнула. Конечно, можно было упереться, доложить Цареву, вызвать Слепнева, следователя. Как минимум на обыск парнишка заработал. Но опыт подсказывал, что его не сломать. Скорей всего, здесь что-то личное. И она догадывалась — что. Копейкин установил, кому звонила Виола из автомата. Это оказалось несложно — в автомате установлен обычный сотовый телефон на дешевом тарифе, только большинство граждан об этом не догадываются. А с учетом показаний секретарши о незнакомце в полицейской машине окончательно становилось понятным, что номером певица не ошиблась. Из незнакомого полицейского тот превратился в Туманова. И, если бы не Фокин, за ним бы уже ходила «наружка» и телефон стоял бы на «кнопке».

— Хорошо, подождем, — согласился он, — Якубовскому все равно спешить некуда. Три дня.

Они вышли из кабинета.

— Ну что? — спросила Ольга.

— Сам нахал, поэтому люблю нахалов… Но ноги за ним поставить все равно не помешает. Завтра закажем, а сегодня придется самим. Кто-то за ним, кто-то за приятелем. Выбирай.

— Я попрошу Чистова с Колькой. Мы посмотрим за Тумановым. Это важнее. Они, кстати, сегодня играют. В теннис.

— Не вопрос… Между прочим, есть старая кавказская притча. Хозяин виноградников заметил однажды, что вино из бочек в его подвале потихонечку убывает, а работник постоянно навеселе. Он быстро смекнул, в чем дело, и нанял охранника — следить, чтобы работник не прикладывался к бочкам. Первое время все было нормально, а потом хозяин обнаружил, что вино убывает в два раза быстрее, а навеселе пребывают уже двое — и работник, и охранник.

— Это ты к чему?

— Да как тебе сказать, Оль, чтоб не соврать, но и не обидеть… Вот вы оборотней в погонах ловите. А кто ловит… вас?

* * *

Долгожданное появление Фокина в клубе было восторженно встречено коллегами — любителями настольного тенниса. Но крики и веселый мат быстро смолки, потому что выглядел Рома так, словно вернулся с похорон близкого родственника. Да и бинтовая повязка на голове — не нимб. На вопросы: где его носило и кто повредил черепок — он лишь скромно потупился. Глеб сегодня пришел раньше него и разминал кисть, постукивая шариком о стенку. Витя Слепнев делал общефизические упражнения на шведской стенке.

— Золотая пара, наконец, в сборе… — констатировал Леня. — На интерес готовы сыграть? Или опять на щелбаны?

— Готовы, Лень, — невесело улыбнулся Фокин, — только дай минут десять — разомнемся один на один.

— Извольте… А мы пока разработаем новую тактику. Вас измором не возьмешь, только техникой.

Рома с Глебом отошли в дальний угол зала за свободный стол. Принялись разминаться.

— Что все-таки стряслось? — Туманов показал на повязку.

— Привет от Гаджи… Вернее, его брата, — сдержанно пояснил Рома, вяло отбиваясь.

— Что, он сюда приезжал?

— Нет… Я туда ездил. В командировку. Нарвался случайно.

Глеб сделал несложную подрезку, и шарик от ракетки Ромы угодил в сетку.

— На допрос вызывали? По Бараеву? — Туманов сильным ударом справа выиграл еще одно очко, хотя очки они пока не считали.

— Нет… Пулю доставал из сосны.

— Какую пулю?

— Которую ты из «винтореза» выпустил. В птичку. Помнишь?

— Зачем? — Рука у Глеба дрогнула, и он отбил шарик не совсем удачно.

Рома, не ответив, нанес удар справа — точь-в-точь такой, как его соперник несколько секунд назад. Тот не успел среагировать, и шарик, отлетев к стене, отскочил от нее и вернулся к его ногам.

— А ты не догадываешься? Продолжаем, чего встал…

— Ну, видимо, делать нечего, — настороженно предположил Туманов, поднимая шарик с пола и делая подачу.

— Да нет, Глеб… Есть чего. Недавно точно такой же пулей был убит некий Андрей Якубовский… Слыхал, наверно?

Да как не слыхать? Муж любимой женщины. На сей раз Туманов даже не пытался отбить удар. Он застыл возле стола, ошарашенно глядя на друга и не обращая внимания на вновь подкатившийся к ногам шарик. Обычно так смотрят дети, которых родители застукали за просмотром файлов с секретным домашним видео.

— Ты даже не представляешь! Якубовского шлепнули из той самой винтовки, которую мы с тобой нашли в гараже Бараева, — продолжал Роман, не отрывая взгляда от друга. — Ты ведь не сдал ее следователю… А Котов переправил ее фельдпочтой. За героин, изъятый у Гаджи. Продолжать?

— Да я же ее… — растерянно пробормотал Глеб, — блин…

— И еще одно любопытное совпадение. В тот день, а точнее, вечер, когда был убит Якубовский, ты не пришел в зал. У тебя заболела спина… Что характерно, раньше на спину ты не жаловался…

— Да она у меня правда заболела! На сквознячке после парилки посидел. Еле распрямился! Весь вечер дома валялся с грелкой и мазями.

— И кто-то это может подтвердить?

— В отделе мужики видели, как в раскоряку уходил…

— А дома?

— «Скорую» не вызывал. Соседку тоже.

— То-то и оно… Ничего не хочешь рассказать?! Может, пойдем, пошепчемся…

Туманов, положив ракетку на стол, словно сомнамбула, послушно побрел к выходу из спортзала.

— Леня, отбой! — крикнул Рома, направляясь следом. — У нас дела срочные. Играйте пока без нас.

* * *

В раздевалке Глеб подошел к своему шкафчику, опустился на скамью. Попыток достать пистолет не предпринимал. Хотя пистолет имелся — висел в поясной сумке. Там же лежало удостоверение и бумажник. Только идиот оставлял бы табельное оружие в шкафчике — раздевалка не запиралась. Ценное имущество физкультурники всегда забирали с собой.

— Ты уже с группой захвата? — Туманов не торопился падать в ноги с повинной. Правда, и адвоката не требовал, хотя имел полное право.

— Может быть… Так как ты это все объяснишь?

— Я не убивал его. Клянусь.

— Глеб, ты же опер. Клятвы к делу не пришьешь. В отличие от пули.

— Черт!.. — процедил сквозь зубы Туманов и саданул мощной рукой по скамейке, чуть не проломив ее. — Ладно… Я продал винтовку.

— Да? Надеюсь, знакомому?

Глеб с мрачностью Вельзевула посмотрел на приятеля.

— Знакомому…

— И он это подтвердит?

— Если я поговорю — да. Один на один поговорю.

Несколько секунд они не моргая смотрели друг на друга, точно профессиональные игроки в покер, пытающиеся уличить соперника в блефе.

— Что, не веришь? — первым вышел из паузы Глеб.

— Один раз я тебе уже поверил.

Туманов попытался понять, на что это намекает Рома, а когда понял, искренне возмутился:

— Это ты про Гаджи, что ли?!

— Что ли…

— Да там же другая ситуация!

— Ситуация другая. Мы те же…

— Черт!

Вообще-то, Рома не решил, что сделает, если Глеб признается. Наручники наденет? Или Слепнева из зала позовет? Нет, не наденет. И не позовет… В отмазку с продажей винтовки он не поверил — это детский сад какой-то. Поэтому пускай Глеб решает сам.

— Хорошо. У тебя один день.

— А потом? Сдашь?

Он смотрел Ромке прямо в глаза, не моргая и поигрывая желваками. Ну прям вылитый Халк, в честь которого получил прозвище в отряде.

— Убийство совершить — не корову украсть. Чьи слова?

— Ну ты и…

— А что бы ты на моем месте сделал?

— Знаешь, я на твое место не претендую… Только кое у кого память короткая! Без дураков…

Рома вздрогнул, словно хлыстом стеганули.

— У тебя один день… — бросил он глухо.

* * *

— Знаешь, у меня мать старые журналы не выбрасывает. Хранит в кладовке. Десятилетней давности, а то и больше. Я, когда приезжаю к ней, люблю полистать. Читаешь интервью с какой-нибудь звездой, артистом там или певцом. Он творческими планами делится, личными. Так и так — планирую записать новый альбом, сняться в кино, достроить дом… И он еще не знает, что через год разобьется в автокатастрофе. А я уже знаю… Даже как-то неловко, словно богом себя чувствуешь. Так и хочется найти номер звезды и скинуть СМС — не садись за руль тогда-то… Потом вспоминаешь, что журнал-то старый. И ничего уже не изменишь… У меня сок есть. Будешь?

Копейкин достал из дверного кармана машины упаковку с апельсиновым соком.

— Нет, спасибо…

На самом деле ей хотелось пить. Почему ж она отказалась? Не яду же он туда накапал. Или снотворного. Почему она по-прежнему не доверяет ему? Ведь вроде бы они все выяснили. Ну да, обида еще осталась, но нельзя же вечно припоминать прошлые грехи, тем более что это и не грех, а так — грешок. В чем дело?

Она же хочет быть с ним. И сейчас именно она составила ему пару, хотя могла бы поехать с Чистовым. Но почему нет полного и окончательного доверия?

Может, из-за того старого, не раскрытого до сих пор убийства Алиева?[7] С Копейкина пока не сняты подозрения. И что у него на самом деле в голове?

Зачем он завел разговор про старые журналы? На что-то намекает?

Или она просто себя накручивает?

— К чему ты рассказал про журналы?

— Мы вот тоже планы строим всякие… Ты бы согласилась, если бы тебе СМС из будущего приходила? Туда не ходи, сюда не садись, с таким-то не общайся?

— Заманчиво… Но неправильно. Никаких эмоций. Все предсказуемо.

— Да, согласен… Хотя для работы это не помешало бы. Мы бы уже знали, кто убил Якубовского.

— Мы узнаем и так.

— Тоже верно… А вот и наши друзья. Какие-то они возбужденные.

Копейкин приставил к очам бинокль. Сзади, на сиденье, лежал еще один — ночного видения, но пока на улице еще не стемнело.

Первым из спорткомплекса вышел Фокин. Следом Туманов. Они действительно выглядели словно фанаты разных команд. О чем-то перебросились, причем явно не дружески, не пожав друг другу рук, разошлись по своим машинам. Что тоже не очень характерно для близких друзей, воевавших и регулярно играющих вместе в теннис.

Ольга нажала кнопочку рации.

— Тридцать второй. Малиновки заслышав голосок, припомню я забытые свидания. Как понял?

— Две жердочки, березовый мосток. Понял, тридцать первый.

Конечно, это была художественная самодеятельность. Никто из участников мероприятия никогда не служил профессиональным филером. Чистов в качестве шифра предложил цитаты из песен. Ибо их переговоры по открытым каналам могли слышать сотни радиолюбителей страны. И прикалываться от души.

Фраза Ольги означала — видим объекты, действуем по плану. Отзыв подтвердил, что все услышано.

Копейкин завел двигатель. Им предстояло кататься за Тумановым.

А тот сразу включил форсаж на своей «киа», с характерным посвистом стартовав с парковки.

— Ого… Да он «стрелку положил», — прокомментировал Копейкин, давя на газ.

— Что сделал? — не поняла Ольга.

— А… Гоночный термин. Положить стрелку спидометра горизонтально. Иными словами — разогнаться до ста пятидесяти… И нам придется сделать то же самое… Пристегнись.

* * *

Санитар городского морга Паша Галкин по прозвищу Мистер Зорг не только внешность, но и хобби имел никак не вяжущееся с миром криминала. Он обожал готовить. Причем не шашлык или барбекю, где особого ума не надо, а блюда неординарные, по большей части даже изысканные, благо средства позволяли. Рецепты таковых повар-любитель с упорством золотоискателя выуживал на просторах Интернета, став завсегдатаем многочисленных форумов для домохозяек, предпочитал кулинарные телепередачи всем прочим и доводил до умиления своих многочисленных тетушек, выпытывая секреты их фирменных блюд. А уж когда приносил свои шедевры в прозекторскую… Сбегались все, кроме покойников.

Продукты он покупал только на рынке, у проверенных поставщиков. Магазин «Мое прекрасное мясо», находящийся по дороге к даче, обходил стороной. Если люди не могут придумать оригинальное название, а переделывают чужое, стало быть, и товар у них тоже переделанный.

Пасту «Ля Корона» с сыром, острым соусом с базиликом и чесноком для сегодняшнего ужина кулинар готовил по рецепту, опубликованному на сайте итальянского ресторана «Дольче Вита». Правда, сыр «Фонтина» пришлось заменить «Свалей». «Фонтина» из местного супермаркета натурально отдавал свинарником, а на рынке его не имелось.

Разложив свежеприготовленный шедевр на тарелке, Паша вынес его на дачную веранду и водрузил на стол. Он любил трапезничать именно на веранде — это создавало ощущение некоего празднества. Почти пикник на природе. Посидеть, послушать стрекот кузнечиков и цикад, посмотреть на звездное небо, помечтать. Потом включить на маленьком телике криминальные новости и узнать, где, кого убили, ограбили и изнасиловали. С некоторыми жертвами он завтра столкнется лицом к лицу. Работа с людьми, как он любил говаривать.

И сегодня он останется верен традициям. Удобно усевшись, гурман из морга чуть наклонился над тарелкой, вкушая аромат чужеземного блюда, приготовленного собственными талантливыми руками. Кайф…

Но в следующую секунду кайф сломался. И сломались традиции.

Чья-то сильная длань схватила его за волосы, а еще через мгновение физиономия трепетного санитара оказалась погруженной в горячую пасту. Он попробовал вырваться, но тем лишь усугубил свое положение. Лицо обожгло, дыхание сперло. Паша благоразумно сосредоточился на том, чтобы не захлебнуться в остром соусе. И не стал растрачивать жизненные силы на решение вопроса — кто это мог быть? Ибо ответов насчитывалось не меньше десятка. И это по самым беглым подсчетам.

Наконец та же длань оторвала его от тарелки, и Галкин смог краем глаза лицезреть часть окружающего пространства. Блин! Не самый лучший вариант. И как он подобрался незаметно? Видать, запах пасты затмил все остальные органы чувств.

— Глеб Палыч, за что?!

— Было бы за что — в толчке бы утопил, — мрачно заметил Туманов. — А это так — для осознания и просветления…

— В чем осознание?

— Ты кому винтарь продал, служитель царства теней?

— А что — какие-то проблемы? Мы ж договорились: вы — товар, я — деньги… Что, деньги фальшивые?

Вместо ответа визитер снова макнул мистера Зорга в «Ла Корону».

— Вопрос повторить?!

— Я не знаю адрес… — прошамкал Паша, выплевывая макаронину уголком рта. — Мы по телефону связывались.

— Номер?!

— Я же подставлюсь…

Глеб, продолжая удерживать хозяина дома за волосы, резким движением развернул его к себе и угрожающе прошипел:

— Подставишься? Да ты, почитай, уже неделю минимум жив исключительно по недоразумению… Винтарь этот заговорил. Здесь, в Юрьевске. И громко заговорил! В Москве услышали… Так что ты теперь — лишнее звено. Есть реальный шанс приехать к себе на работу в качестве клиента. Усекаешь?

Галкин согласно моргнул глазами. Туманов разжал руку.

— Короче, Паша! Ты влип по самые макароны. Не хочешь проблем, скинь с себя информацию. Иначе похоронят вместе с ней.

— Так меня еще быстрее похоронят.

— Не бзди… Мы возьмет тебя под надежное крыло. Круче президента. Слушаю!

Глеб разжал пальцы.

Мистер Зорг нарочито не торопясь подошел к висевшему на стене рукомойнику и тщательно смыл с лица остатки острого соуса с базиликом и чесноком.

— Блин… А чего макать-то? Просто спросить нельзя?.. Сами ко мне, между прочим, обратились. Винтовка — не тачка, криминал голимый. Но я же к вам по-людски… А теперь меня же крайним и делаете. Винтарь заговорил… Понятно, что его не для охоты покупали…

— Не строй из себя девицу, обманутую заезжим гусаром. Ты свое тоже получил. Не хотел бы связываться — не стал бы… Короче! Давай быстро и четко, как на вскрытии.

— Лехе-морпеху продал, — нехотя выдавил из себя Паша, выдержав для приличия небольшую паузу.

— Кто такой?

— Так… Пересекались пару раз. В морской пехоте служил, если не врет. Как-то насчет винтовки снайперской спрашивал. На медведя, сказал, сходить хочет.

— А ружье купить в магазине слабо?

— Не догадался спросить! — язвительно пояснил Галкин.

— Ты на виражах-то полегче! Там макароны еще остались… И что — Леша так сразу выложил пятнадцать штук зеленых?

— Поторговались, конечно… Не, но вы ж сами говорили, что остальное вас не интересует. Поэтому я и…

— То есть Леха — человек не бедный? — не дослушал Глеб.

— Ну, наверное… Джип-то у него точно не хилый — «лексус». Четыре ляма тянет. Болтают, будто он на братву работает. Киллер… Но это сугубо между нами!

— Что и требовалось доказать, как говорила товарищ Алла Петровна, преподававшая нам в пятом классе геометрию… — пробормотал Туманов себе под нос.

— Чего? — не понял Паша.

— Ничего… Телефон морпеха вспоминай!

Копейкин передал бинокль Ольге. Это был уже другой бинокль. С ночным видением. Тяжелый и неудобный.

— Красиво. Ну прям Бельмондо. Тот тоже любил всех в тарелку макать.

Ольга прильнула к окулярам, но красота закончилась. Господа уже просто беседовали. Увы, слышать бинокль не мог, а сюда на дорожку звуки с веранды дома не долетали.

Хорошо, что им вообще удалось пропасти Туманова. Поначалу они его потеряли, но Копейкин нагнал. Прижиматься нельзя — машин на трассе не так много, а здесь, в дачном поселке, и подавно.

— Послушать бы… Может, я по-партизански?

— Поздно… Он уходит. Звонит кому-то… Заводи.

— Черепашки идут по следу, — пробурчал Кирилл, поворачивая ключ зажигания.

Дождавшись, пока тумановский «киа» отъедет на безопасное расстояние, он плавно тронулся следом. Некоторое время они медленно тащились по раздолбанной грунтовке мимо дачных домиков, стараясь выдерживать приличествующую случаю дистанцию.

Перед бетонкой «киа» резко прибавил скорость.

Копейкин придавил педаль газа, и машина тут же заглохла. Он на автомате матюгнулся.

— Что такое?

— Карбюратор… — Кирилл со злостью саданул обеими руками по рулю, — залило.

— Как тогда?

— Тогда он не ломался! Я же говорил! И извинился, между прочим.

— Лучше бы он тогда сломался…[8]

— Вылезай, поможешь…

Ольга схватила рацию.

— Тридцать второй! Тридцать второй! Ветер с моря дул, ветер с моря дул! Нагонял беду!

Что означало «У нас проблемы».

— Понял, тридцать первый. Ты не верь, что стерпится, ты не верь, что слюбится, кроме сердца своего, никого не слушай.

«Извините, мы далеко, разбирайтесь сами».

Глеб гнал машину, одновременно ухом прижимая мобильник к плечу.

— Понял… Записать не могу, диктуй, запомню… Так… Это ближе к Садовой или к Уборевича?.. Понял… Да, знаю… Все, спасибо за помощь! Буду должен по бартеру…

«Черт! Это ж надо так подфартить! Продал винтовку, а из нее хлопнули мужа любовницы. И не просто любовницы, а действительно любимой женщины с перспективой. Впрочем, Юрьевск город маленький, черный рынок оружия тоже невелик… С одной стороны, повезло, что муженек теперь на дороге не стоит, с другой — как доказать, что ушел в мир иной он без моей помощи? Действительно, слишком много совпадений. А если Ромка пулю выдаст — арест в одну калитку. А он, похоже, может. Хорошо хоть, срок дал. И теперь, чтобы отмыться, надо срочно найти исполнителя, а еще лучше — заказчика. И действовать придется максимально жестко».

Он убрал телефон и, сориентировавшись, перестроился в правый ряд. Остановившись на светофоре, посмотрел в зеркало. Той «девятки», у которой правая фара ярче левой и которая заставила его понервничать по пути к дому Галкина, не приметил. Значит, почудилось. Бывает, когда на нервах…

Громадный «лексус», как и положено машинам соответствующей ценовой категории, ночевал на газоне в центре двора. Других «лексусов» не паслось, камер наблюдения не висело, значит, можно действовать смело. По старинной оперской схеме, бережно передаваемой из поколения в поколение, от старого к малому. Схема ни разу не подводила, потому что была основана на знании человеческой психологии.

Глеб кое-как взлохматил отросшие после командировки волосы, вытащил рубашку из джинсов, подошел к джипу. От удара кулаком по капоту тот возмущенно заморгал габаритами и зашелся сиренами на разные лады, выказывая неуважение к отдыхающим гражданам. Начинаем нашу дискотеку!

Ждать пришлось совсем недолго.

— Слышь, урод… — раздался из отворившегося на предпоследнем этаже окна мужской голос. — Отойди от машины!

— А че на газон поставил? — пьяным голосом возмутился опер, еще раз демонстративно ударяя по машине. — Тут дети играют! И собаки писают.

— Ну молись… — прорычал хозяин.

Из подъезда он вылетел спустя десять секунд. В спортивных штанах, футболке, шлепанцах на босу ногу и с обязательным крестом на груди. Уверовал. Хотя гламурней бы смотрелся в шортиках, маечке на бретельках, сланцах и с борсеткой в руке.

— Ну, пидор!.. Сейчас…

Бум-м-м…

Фраза осталась незаконченной, и никто не узнал, что «Сейчас». Рукоятка пистолета — прекрасное средство для снятия стресса. Удар в темечко — и полное успокоение.

Леша-морпех, а это наверняка был он, осел на асфальт, словно скошенный борщевик.

Наверняка?!. А если?.. Что-то не очень он похож на морпеха… Там ребята пообъемней, а этот какой-то дохловатый.

Увы, ошибки за долгую практику случались. Выбегает хозяин на защиту машинки, получает по головушке, а потом выясняется, что и машинка не та, да и хозяин не при делах. Не очень красиво. Извинения, жалобы, совместное распитие с последующим братанием и пением песен. Или разборки в прокуратуре.

Хорошо бы уточнить, что сегодня — работа без ошибок. Но сначала зафиксировать наручниками упавшего. Тот попытался подняться, но тут же получил коленом под ребра. Дыхание, таким образом, было благополучно сбито, а браслеты подошли по размеру.

— Сука… — окольцованный попытался повернуть голову, — ты кто такой?

— Тихо, Леша! Будешь рыпаться — завалю…

Возражений или опровержений по поводу имени не последовало, значит, из подъезда вышел правильный товарищ. Леша-морпех.

Глеб продемонстрировал последнему пистолет, после упер ствол в его спину и обшарил карманы спортивных штанов. Отыскал ключи с брелком сигнализации.

— На твоей и поедем. А то в моей тесновато.

Леша заорал, пытаясь привлечь внимание сознательных граждан, но никто на зов не отозвался, а оравший получил еще один жесткий тычок в бок, после которого крик захлебнулся.

— Пошел в тачку! Убью!

Багажник открывался с брелка. Высокие технологии — забота о потребителе.

Глеб подтолкнул задержанного. Леша нехотя подчинился. Опыт подсказывал — раз не вальнули сразу, значит, хотят поговорить. Но, если сопротивляться, можно получить пулю прямо здесь. А жить хотелось. Несмотря на статус. Киллеры — они тоже люди.

Эх, сколько прекрасных сцен из жизни братвы видели эти стены! Особенно в славные девяностые. Сколько заблудившихся по жизни путников нашли здесь последнее пристанище. Сколько голов разбито спортивным инвентарем, сколько произведено дознаний с помощью подручных средств. А уж сколько начинающих бизнесменов — сегодняшней гордости России — наложили здесь в штаны! Хоть мемориал открывай. Одним словом — «Детский мир»!

Точнее, недостроенный «Детский мир». Возводить универмаг принялись в начале перестройки, но закружилась демократическая карусель, и всем стало не до детей. И потом, когда капитализм победил окончательно, никто не спешил инвестировать средства в эти старые стены. Уж в очень непопулярном у народа месте стояли они. И открой здесь супермаркет или фитнес-центр, можно прогореть с инвестициями. Кому хочется заниматься аквааэробикой или покупать колбасу на бывшем кладбище? При социализме на предрассудки не обращали внимания, но сейчас народ прозрел.

Поэтому полная луна высвечивала лишь голые стены с зияющими пустотой проемами вместо окон и дверей, напоминавшие локацию из компьютерной стрелялки «Call of Duty».

Под оконными проемами по недосмотру местных бомжей сохранилось несколько нетронутых ржавых радиаторов парового отопления.

И как раз к одному из них и был прикован наручниками бывший морской пехотинец, а ныне криминальный элемент Леша Зубов, если верить автомобильной страховке, обнаруженной в бардачке «лексуса».

Глеб проверил прочность крепления, присел на корточки, достал сигарету и мобильный телефон.

— Значит, так, Алексей! — спокойно, если не сказать дружелюбно, произнес он, переключая мобильник в режим диктофона. — Думаю, ты уже догадался, о чем будет разговор. Сейчас ты подробно рассказываешь, как валил Якубовского, по чьему заказу и куда дел винтовку.

— Вежливые люди представляются, — ядовито улыбнулся морпех.

— Зови меня просто Халк.

— Слышь, Халк… В жопу иди, понял?

— Понял… Всего доброго. Извини за беспокойство.

Глеб похлопал пленника по плечу, поднялся и спокойно направился к выходу из «Детского мира».

Леха проводил его ненавидящим взглядом, и, как только тот исчез в дверном проеме, попытался высвободиться. Куда там… Батарея была чугунной, к тому же отлитой и смонтированной еще при советской власти. Сдохнешь тут, прежде чем найдут… Ну и дальше что? Что это за представление?

— Не бойся, я с тобой! — раздалось откуда-то сверху. — Русские своих на войне не бросают.

Киллер поднял голову. Туманов мило улыбался, просунувшись с улицы в оконный проем. Правда, в руке он держал не плакат с надписью «Желаю счастья», а ручную гранату, которая не слишком гармонировала с милой улыбкой.

— Что это за игрушка, надеюсь, объяснять не надо. Поэтому не получится разговора — асталависта, бэби… А винтовку я и сам найду.

— Щас в штаны наложу, — презрительно сплюнул Зубов. — Да давай! Мне, что так, что этак. Или пожизненное, или сразу… Так лучше сразу!

— Ну насчет пожизненного — это еще вопрос… Я ж не собираюсь тебя ментам сдавать… Впрочем — хозяин-барин.

Глеб демонстративно выдернул чеку.

— У тебя четыре секунды. Или пять. Передумаешь — зови, не стесняйся!

Граната легла на подоконник, Халк исчез в темноте. А пленник призадумался. С одной стороны, игрушка может быть пустышкой, но с другой… Проверять не очень хотелось. Девяностые хоть и ушли в историю, но люди-то остались.

А секунды бегут, торопятся. Три всего осталось. До гранаты не достать, да и толку… В конце концов, можно время потянуть.

— Эй!!! Убери! Я согласен!

Халк успел вовремя. Появился в окне, схватил гранату и услужливо отшвырнул ее подальше. Сам же укрылся за брошенной бетонной секцией. Шарахнуло не по-детски. Осколки потревожили старые стены, в ушах зазвенела мелодия из фильма «Спасение рядового Райана». На лбу у бывшего морпеха выступили крупные капли пота. Он обессиленно привалился спиной к радиатору. Интуиция не подвела. Машинка не пустая.

— Ну как? — раздался дружеский голос со стороны дверного проема. Таким голосом радушный хозяин спрашивает у гостей, понравилось ли им угощение.

Туманов подошел и снова присел на корточки.

— Не волнуйся, тут полигон рядом.

— Чего?! — проорал пленник, оглушенный взрывом.

— Говорю — не прибежит никто! Полигон здесь! Штаны-то сухие? Шта-ны!!!

— Понты, блин, дешевые… — огрызнулся пришедший в себя Зубов, но уже без прежнего энтузиазма.

— Нет, милой… Это у тебя понты… А я человек ответственный и конкретный.

В доказательство своих слов Халк извлек из кармана новую гранату. Тоже явно не учебную. Леха опасливо отодвинулся. Теперь игрушка легла между ног киллера.

— Как ты понимаешь, второй попытки не будет. Гранат у меня много, но тратить их в разъяснительных целях я больше не намерен. Они денег стоят. Хватит.

Пальцы взялись за чеку. Мобильник лежал рядом.

— Понимаешь… Дело ведь не в том, что ты сейчас сдохнешь… Одним мудаком меньше, одним больше… «Лексус» жалко… Разворуют на запчасти. Такая хорошая тачка без хозяина останется. А машины, они ведь как собаки… Преданные.

— Ладно, сука, — скривился Леша, — банкуй пока… Заказ это.

— Я догадался, что не несчастный случай, — Халк убрал гранату и поднес мобильник поближе к лицу киллера, — кто заказчик?

— Жена его. Виолка.

Даже в темноте Леха заметил, что новость произвела на похитителя не очень приятное впечатление. Такое бывает у людей, узнавших, что банк, в который они вкладывали деньги, потерял лицензию.

— Жена?.. Что, лично заказала?

— Нет, блин, через посредника… То-то и оно, что лично. Разборки там у нее с ним какие-то. Двадцать тонн положила без вопросов…

Глеб действительно подрастерялся. Он готов был услышать все что угодно, но не такое… Виолка заказала мужа… Двадцать тысяч… Пятнадцать из которых дал он сам. Те, что выручил за винтовку. Она просила на мать, мол, если получится ее обеспечить, она порвет с Якубовским. Но, видимо, поняла, что с миром тот ее не отпустит. У муженька в башке полный компот. И изуродовать мог, да и просто притопить, а потом заявить, что пропала без вести. И Виолка решилась… Ради него, Глеба, решилась.

— Как она вышла на тебя?

— Не знаю… Позвонила, забила стрелку, сказала, что телефон нашла у мужа. Я с ним действительно дело имел. Встретились, договорились. Аванс сразу дала, остальное через два дня. Квитанцию и гарантийный талон, сам понимаешь, я не выписывал. Работу сделал.

— А что там за дела у тебя с Якубовским были?

— Да так… В баньке пару раз парились.

Сейчас абсолютно неважно, что у них за дела. Абсолютно!

— Где винтарь?

— Какая разница?

Глеб никогда не бил задержанных. Сегодняшний вечер был счастливым исключением. И то, до того момента, пока Леша был на улице и без наручников.

— Раз спрашиваю, значит, есть разница. Где?

— В гараже, под полом, — нехотя ответил меткий стрелок.

— Покажешь. И заодно откуда стрелял. Поднимайся.

ГЛАВА ПЯТАЯ

— Папа, а давай убивать вместе?

— Чего?

— Мне уровень не пройти. Пальцев не хватает. А они прут и прут, блин, сволочи.

Доченька Женечка, стоя в дверях кухни, массировала кисти рук. Причем некоторые пальчики дергались, словно в судорогах. Покрасневшие глазки слезились, а с губок были готовы сорваться злобные проклятия.

— Нет… Сегодня я никого убивать не буду… Я в плохой спортивной форме.

— Женя, папа выпил, ступай спать. Завтра доиграешь.

— Пить вредно.

— Убивать людей еще вреднее.

— Я не людей убиваю, а монстров.

Евгения скрылась в комнате, откуда через секунду донеслись «смертеутверждающие» вопли компьютерных персонажей. Рома налил себе еще граммов пятьдесят водки.

— Ром, правда хватит…

Он согласно кивнул и выпил.

— Юль… Ты Юрку Ермакова помнишь? Из нашей школы?

— Который жену?

— Да.

— И что?

— Понимаешь… Его за месяц до этого задержали. Так, мелочевка. Свистнул кое-что в супермаркете. Я разбирался по дежурству. Отпустил, материал не штамповал. А как иначе? В одной футбольной команде играли, в одной песочнице росли. Я ж не сволочь. А потом это убийство.

— И что? При чем здесь ты?

— Как при чем? — Рома потянулся к бутылке, но потом передумал. — Не отпусти я его тогда, Ирка жива бы была! Я и в ОСБ перешел, чтоб больше таких тем не возникало. Так тут опять.

— По-моему, ты себя накручиваешь. И не пей больше, — Юля убрала бутылку в кухонный шкаф, — иди спать лучше.

— Глеб же тогда с гранатой… Убежать мог… А он остался! Ты не врубаешься? А я его… — Язык заплетался, что являлось признаком опьянения средней тяжести.

— Не переживай. У него был просто защитный рефлекс.

Зазвонивший мобильник жены прервал дискуссию.

— Привет, Кать… Да, могу… Да ты что?! И когда? Давай рассказывай.

Юлька тоже ушла с кухни, и Рома понял, что до его проблем членам семьи нет никакого дела. И рука снова потянулась к верному шкафу.

Соберись! Жестче ставь ракетку, тряпка!

Утром он заехал к картонному другу Васисуалию, поменял в «жигулях» аккумулятор. Бомж готовил в котелке завтрак из ворованной капусты, предложил составить компанию, но опер отказался. В одиннадцать он был в отделе. По дороге несколько раз звонил Глебу. Тот трубку отключил. Рабочий телефон никто не снимал.

Эх, Глеб… А ведь не урони ты тогда, на блокпосту, фотку своей зазнобы — и не было бы сейчас этих дурацких самокопаний. Друг — не друг, предал — не предал… Если друг оказался вдруг… Не знал бы ничего, блин, так и черт бы с ним! А главное, о чем переживать?! Как там Копейкин об убиенном отозвался?.. На башку реально пробитый… Стало быть, туда ему и дорога. Как в анекдоте: кого надо — того и убили. Каждый сам кузнец своих наручников.

«Если один бандит другого укокошил, крылышки у него от этого не вырастут. Он бандитом был и останется…» — всплыли вдруг в памяти слова Глеба. И тут ты прав. Крылышки у тебя не выросли…

Ну и что же нам с тобой теперь делать?

Впрочем, вопрос запоздал. Он, Роман Данилович, свой выбор уже сделал. Когда пулю в реку выкинул. Концы в воду. Все правильно — друзей не сдают, особенно тех, кто сам за тебя под пулю готов. А он другу дал шанс. Но предстояло решить самый главный вопрос. Что будет через три дня? Если Глеб придет и признается — да, это я. Что тогда? Хлопнуть по плечу и сказать: «Да никаких проблем, старик! Стреляй дальше! Забыли!»

Нет, не забудешь… И даже не в пресловутом чувстве долга дело. Просто сломается внутри что-то.

— Ты где был? — раздалось за спиной.

Рома обернулся. Горина. Вид, как у учительницы, которая застукала детишек за распитием пива на перемене.

— Профилактику обеспечивал, Оль. На шестнадцатом километре. Царев в курсе.

— Ты знаешь Туманова?

Оба! Отрицать глупо — совместное фото висит в кабинете. Видимо, на слово Роме коллеги не поверили.

— Конечно… А что случилось?

— Он явку с повинной написал!

— Что???

Информация претендовала на первое место в рейтинге утренних новостей. И даже события в революционном Египте и очередное падение курса рубля отошли на второй план.

— Кир… Копейкин, в смысле, звонил. Туманов пришел к нему сегодня. Сам. И дал полный расклад по убийству Якубовского — где, что и как.

— Бред какой-то…

— Бред — не бред, а все совпадает. Указал чердак, там нашли гильзу. Винтовку якобы выбросил в реку, Копейкин сейчас там, на мосту. Со следователем и водолазами… И сдается мне, Ром, что ты был в курсе. А?

* * *

Профилактическо-разъяснительную беседу с дочерью Борис Дмитриевич предпочел провести на службе. Чтобы продемонстрировать, в случае надобности, вещественные доказательства. На слово Вера может не поверить. Позвонил ей на мобильный.

— Вер, ты не могла бы ко мне приехать? Прямо сейчас. Это очень важно.

— Что-то случилось?

— Нет, но может. Это не телефонный разговор.

— Хорошо, но мне придется уйти с лекции.

— Ничего, я выпишу повестку.

— А можешь тогда и на Лену? Мы на ее машине приедем.

— Могу. Только не на всю группу. Это покажется подозрительным.

Ради беседы с дочерью он отказался от поездки в Северный отдел, где Туманов признался в заказном убийстве. В другой ситуации он бы уже мчался в машине с мигалкой. Скорей всего, эта история ударит и по ним. Проворонили оборотня. Да еще какого!

Вера приехала через полчаса. Села напротив на стул, а не на диван. Явное волнение, как у тяжелобольного, ожидающего окончательный диагноз.

Борис Дмитриевич тоже не источал спокойствие. Может, зря он это все затеял? Может, права Ольга — пускай сами разбираются. Или подождать месяц-другой. Что-то типа испытательного срока. Поживут вместе да разбегутся.

— Па, что случилось?

— Хм… Вера, я не хотел вмешиваться в ваши с Антоном отношения, но ты должна кое-что знать. Я не собираюсь тебя ни в чем убеждать, просто изложу факты. Ты взрослый человек, решай сама. Но сначала ответь на несколько вопросов.

От волнения Борис Дмитриевич направил в лицо дочери лампу, но, спохватившись, быстро отвернул.

— Извини… Как и когда вы познакомились с Антоном?

— Это что, допрос? — без злобы уточнила Вера. — Тогда мне нужно знать свои права и адвоката.

— Прекрати… Я ж серьезно… Где вы познакомились?

— Ну хорошо… В институте. В кафе. Я взяла обед, пошла за приборами, заболталась с Ленкой… А когда вернулась, он сидел за моим столиком. И ел мой обед. Перепутал. Его поднос стоял на соседнем. Посмеялись, потом познакомились.

— Он же учится на заочном. Что он делал в столовой днем?

— Это было в зимнюю сессию, папа. В феврале. Он сдавал экзамены.

Слово «папа» было произнесено с явным оттенком неприязни.

— Очень любопытно. То есть инициатором знакомства был Антон?

— Пап, ты можешь объяснить, что стряслось? Я, между прочим, пропускаю уголовный процесс.

Царев повернул к ней экран ноутбука.

— Вера, то, что я тебе сейчас покажу, является государственной тайной. Попрошу тебя не делиться этим с Леной и остальными. Вот, смотри… В конце января Бойков завел на Антона оперативную разработку. Антон оказывал фирмам посреднические услуги при возврате НДС. Это незаконно. И если разработка была бы реализована, Антон мог заработать статью. А в феврале он якобы случайно знакомится с тобой.

— Но это действительно была случайность! У нас в кафе все столики одинаковые! И обеды тоже! Любой ошибется! И потом, как Антон мог узнать, что на него заведена ваша дурацкая разработка? Это же секрет!

— К сожалению, в нашей системе тоже есть предатели. Возможно, кто-то поделился с ним информацией.

— Так вы сначала свою систему почините… Папа, включи логику! Если он узнал, что на него разработка, проще на время остановиться!

— Не всегда… В цепи задействован не он один, так просто не остановишься.

— То есть ты хочешь сказать, что он специально познакомился со мной, чтобы не сесть в тюрьму?! По-моему, ты сошел с ума!

— Я же предупредил, что просто излагаю факты. Выводы делай сама.

— Это и все факты?

— Нет… Ты не интересовалась случайно, откуда у него такие деньги? Машина… И не простая машина. Первый взнос на ипотеку. Да и сама ипотека.

— Интересовалась! Да! Антон не скрывает — он живет не только на зарплату! Но он не крышует фирмы, не берет взяток. Он помогает людям, и те его благодарят! Сами! По-моему, это справедливо! Что тут такого? Сейчас все так живут, иначе никак.

— Ну, допустим, не все…

— Это ты про себя? Ну и что хорошего? Батареи десять лет поменять не могли, пока Антон…

Царев, как человек, о прямолинейности которого можно было писать песни, не выдержал:

— Твой Антон на днях приходил в подпольное казино. Знаешь зачем? Крышу ставить! Это к вопросу, что он фирмы не крышует! И при этом показывал наше фото! Где мы вместе, на диванчике. Мол, жаловаться бесполезно. Это к вопросу — зачем ты ему нужна!

Вера несколько секунд смотрела на монитор, на фотографию своего жениха, сделанную из-под полы в липовом казино. А потом задала совсем неожиданный вопрос. Совершенно не агрессивным тоном, но каким-то подавленным:

— Это правда, что ты на пенсию уходишь?

— Откуда ты знаешь?

— Антон сказал. Слухи якобы ходят.

— Возможно…

— Давно пора… Повестки выпиши…

…На обратном пути она столкнулась с Бойковым, которого знала. Тот несколько раз приезжал к ним домой по каким-то срочным служебным вариантам.

— Николай Васильевич… А можно спросить?

— Да, Вер.

— Я с парнем одним встречаюсь. Антоном Шатуновым из ОБЭП.

— И что?

— Отец сказал, его посадить могли… Не знаете, это правда? Просто у папы с ним не очень.

Коля, конечно, знал. Он и должен был сажать.

— Вера… Не буду скрывать. У Шатунова действительно были проблемы. Но Борис Дмитриевич попросил его не трогать. Так что, не волнуйся.

* * *

Поиск подводных сокровищ приносит не только положительные эмоции, но и выгоден с практической точки зрения. Потому что, помимо самих сокровищ, на дне можно найти массу полезных предметов. Как-то: кузов старинного затонувшего автомобиля со следами пуль, остов пиратского трактора «Беларусь», пустые, хорошо сохранившиеся стеклянные сосуды из-под пива, рыбацкие сети и бетонные плиты с древними письменами типа «Динамо — чемпион 1978». Не говоря уже о мелочевке вроде бутылочных пробок, шампуров, одноразовых зажигалок и битых разноцветных стеклышек, из которых при желании можно собрать бусы.

И даже опытному водолазу МЧС крайне затруднительно отыскать на дне среди всего этого богатства какой-то «винторез», упакованный в желтый полиэтиленовый пакет. О чем он и сообщил, в очередной раз вынырнув на мутную поверхность.

— Тут течение сильное! Могло унести!

— Таки не говорите ерунды, Ихтиандр! — возмутился железнозубый Кирилл Павлович Копейкин, свесившись через перила моста. — Какое течение, право, если здесь изгиб? Ищите лучше! Вы же в маске! Напоминаю — большой желтый пакет! Ныряйте, ныряйте, ради бога!

Водолаз, уже извлекший со дна старый «калаш» и пару покрытых улитками пистолетов «ТТ», скрылся под водой. Видимо, это место пользовалось у киллеров популярностью. Оружие сбрасывалось с моста достаточно интенсивно.

Копейкин вернулся к Фокину и Гориной, притулившимся на травянистом берегу. Следователь, раньше работавший в прокуратуре, а ныне в следственном комитете, втихаря дымил за валунами, боясь, что его заметят и оштрафуют за курение на рабочем месте. Начинающий настольный теннисист Слепнев, тоже прибывший к раздаче призов, что-то докладывал руководству из салона машины. Фразы типа «На хер прессу!» долетали до противоположного берега. Логично — по новому положению в случае провинности подчиненного достаться по шапке могло и руководству. Особенно если о провинности узнает возмущенная общественность и поднимет хай на всю страну.

Рома не стал больше играть в шпионов и все честно поведал, стараясь не дышать на Ольгу перегаром. Про фото, винтовку, Дагестан и больную спину. Теперь это не предательство.

— А почему сразу не рассказал?

— Он, вообще-то, мне жизнь спас…

Но здесь, на берегу, после спокойного безалкогольного анализа ситуации у него появились сомнения в виновности Глеба. О чем он и поспешил поделиться с наставницей.

— Не пойму, зачем винтовку в полиэтилен заворачивать? Да еще такой яркий?

— Кто его знает, — Копейкин тоже опустился на травку, — возможно, пиетет к оружию имеет. Есть такие мужики. При одной мысли, что ружье может заржаветь, начинают плакать и стрелять по прохожим из окна. А тут вещь новая, дорогая. Можно выловить через пару годков и продать.

— Тогда проще в землю зарыть.

— Тоже верно… Вообще, тут как-то все нелогично. Я его спрашиваю: Глеб, а чего ты вдруг сдаться решил? Сам — опер, и понимаешь, что «глухарь» капитальный. Свидетелей нет, улик — еще меньше… Только, говорю, насчет мук совести не надо. С этим к Достоевскому.

— А он?

— Говорит, считайте, что Достоевский…

Нет, не Достоевский. Роман Данилович Фокин. Человек с обостренным чувством справедливости.

— Здесь, как подсказывает научный подход, может быть только одно из трех, — продолжал Копейкин, — либо холодный расчет, либо страх, либо…

— Что? — не дождавшись конца реплики, спросила Ольга.

— Любовь… Не к месту будет сказано.

— У него с Виолой действительно серьезно?

— Да, похоже, не шутки. Уж больно активно он ее от убийства отставляет. Ничего, дескать, она не знала, он сам все задумал и воплотил в смерть. Но потом понял, что жить с этим не сможет, и сдался. Не, всякое, конечно, случается. У нас, помню, убийство было. Муж уперся: уйдешь — убью обоих. А убить мог. В результате был зарезан соперником, поделен на сорок частей и раскидан по помойкам и водоемам в разных частях города. Тоже потом ныряли. Так что Туманова я понимаю.

— Не вяжется, — опять засомневался Рома, — позавчера он клялся, что не при делах. Чуть ли не со слезами в глазах… Что просто продал винтовку. И вдруг — явка с повинной. С чего?!

— Смотри первую причину. Холодный расчет. Прикинул, взвесил… За явку с повинной пару лет скостят. С учетом былых заслуг и обстоятельств дела получит пятихатку. Через три года выйдет по УДО. Так что резон прямой… Между прочим, подозреваю, у него имелся помощник.

— Помощник?

— Некто Павел Сергеевич Галкин. Санитар городского морга. После вашей беседы в теннисном клубе Глеб помчался к нему и макнул мордой в тарелку… Вряд ли это простое совпадение. Особенно тарелка.

— Галкин, Галкин… — пробормотал Рома и вдруг взглянул на Копейкина, словно официант на гостя, не знающего слово «чаевые», — погоди! А откуда… Вы чего — нас пасли?

— Извини, Ром, — заступилась за Кирилла Горина. — Это я попросила. Так надо было. Ты же явно что-то скрывал, мог наделать глупостей. Это не более чем страховка.

— На черном «шевроле» катались?

— Нет… Мы наблюдали за Глебом…

Она не стала сообщать, что на «шевроле» ездили Чистов с Жуковым, топтуны-самоучки. Дилетанты.

Счастливый голос аквалангиста испугал даже привыкших к шуму речных уток, а несколько оглушенных рыбок всплыло кверху брюхом.

— Есть!!!

Все поднялись с травы, Слепнев выскочил из машины, а следователь из-за камней.

Аквалангист держал в поднятой руке обмотанный скотчем желтый пакет, в котором угадывался очень знакомый контур.

— А вы говорите, не он, — констатировал Копейкин, — успокойся, Роман Данилович. С доказательствами теперь полный порядок.

* * *

Сегодня у Паши пропало желание. И не только основное. Но и сопутствующие, в том числе аппетит. И не факт, что они вернутся в ближайшее время. Ладно, лицом в макароны макнули, это обидно, но не смертельно. А вот Витя-морпех — это уже смертельно. Хоть бросай любимую работу, друзей, дом и проси политического убежища где-нибудь в Венесуэле.

Поэтому сегодня с ужином он решил не мудрить. Достал из морозилки пачку пельменей и, пока те кувыркались в кипятке, по-быстрому сварганил соус из майонеза, лимонного сока, чеснока и рубленой зелени. Простенько, из серии «Готовим в походе». И никаких звезд, криминальных новостей и цикад.

Красиво разложив пельмени на тарелке, Паша аккуратно полил их соусом, включил на веранде торшер и приступил к трапезе. Вернее сказать, собрался приступить, поскольку донести пельмешку до рта он не успел. Вновь, как и накануне, чья-то длань ухватила его за ухоженные волосы и с силой впечатала в блюдо. Назвать манеры гостя учтивыми было бы некоторым преувеличением, но Галкин, уже имея определенный опыт в этой деликатной сфере, сразу предпочел не дергаться. Потому что как-то сразу понял, кто это. Витя. Здравствуй, смерть, здравствуй, морг, здравствуй, батюшка Аид.

Визитер оценил примерное поведение хозяина и разжал руку. Паша поднял голову и чуть ли не с восторгом уставился на незнакомого парня. Потому что это был не Витя! А ради такого и пельмени на лице все равно, что укус комара во время танкового боя. Но через секунду он взял себя в руки. Не достойно подобное поведение для человека, каждый день имеющего дело со смертью.

— Чо за пенки?.. Ты ваще кто?!

— Меня зовут Роман Данилович. Тебе привет от Глеба Павловича. А это… — парень кивнул на пельмени, — навроде пароля.

— Тьфу ты…

Галкин вылез из-за стола, ополоснул физиономию в рукомойнике. Не возмущался и не протестовал. Лишь недовольно попросил:

— Блин… Пароль смените…

— Не вопрос. Хотя пароль хороший. Такой не забудешь.

— Чего надо-то? — Хозяин дачи вернулся за стол.

— Глеб Павлович попросил повторить мне вчерашний разговор. Только более обстоятельно. К сожалению, позвонить тебе он не успел. Срочная командировка. Но я надеюсь, ты не сомневаешься в правдивости моих слов.

Глаза вечернего гостя еще раз скосились на тарелку.

— И поторопись. Пельмени стынут.

* * *

Свет резанул по глазам. Борис Дмитриевич зажмурился, потом протянул руку к настольной лампе.

— Не трогать! Прямо смотреть!

Он отдернул руку, словно от акульей пасти.

— Тамар, ну ты что?

— Здесь я вопросы задаю. Ясно? И не увиливай, все равно дознаюсь. Лучше сразу признайся, что натворил. Чистосердечно.

Тон дражайшей женушки не оставлял сомнений. Выпытает, даром что работает администратором на вокзале. Может, адвоката попросить? Или на Конституцию сослаться? Черт, какой адвокат? Какая Конституция?

— Том, да что случилось-то? Объясни по-человечески! Без этих глупостей, — Борис Дмитриевич прикрыл глаза ладонью.

— Да уж случилось! Вера вернулась из института, собрала вещи Антона, сказала, что он пока поживет у себя, и пропала! Ни трубку не берет, ни сама не звонит! Антон тоже не понимает ничего! Они якобы сегодня собирались в банк за кредитом, но он попросил ее пару месяцев подождать, у него там сложности какие-то. Я Ленке позвонила, подруге ее. Та тоже ничего не знает. Где ребенка искать?! А вдруг она, как Людмилы дочь?

— Типун тебе… Что ты панику разводишь раньше времени? Ничего я не творил… Вера была у меня. И я рассказал, что ее славный Антоша — оборотень! И что он бы сейчас сидел! Если б не я… Лучше горькая, но правда…

Тамара всплеснула руками.

— Ну не идиот ли, люди добрые? Что ж ты наделал, старый?! Кто тебя просил! Твое какое дело?

— Да самое прямое! Потому что я — отец!

— Им друг с другом жить, а не тебе! А я-то думаю… Спрашиваю Веру — а что Антон сам вещи не заберет? А она — ему некогда, он вопросы решает! Вот оно в чем дело! Ну, старый, готовься…

Звонок мобильного отсрочил расправу. Тамара положила скалку, взяла трубку.

— Да!.. Нет, Антон, не появлялась… Хорошо-хорошо, конечно, передам. И ты сразу звони.

Она швырнула трубку на стол и продолжила допрос с пристрастием:

— Вот! Хоть в морг звони! Ты понимаешь, что натворил?! Ты обвинил человека в том, что он встречается с нашей дочерью по расчету! Толком его не зная!

— Боюсь, что знаю, — мрачно парировал Борис Дмитриевич, — а вот тебя он чем зацепил? Уж и не представляю.

— Никто меня не цеплял, — Тамара натянула резиновые перчатки для мытья посуды, которые, к слову, защищали и от брызг крови. — Боря! Ну нельзя быть таким железным дровосеком! Надо же! Выстроил логическую цепочку! Раз я большой начальник, то к дочке никакой любви быть не может! Ага! К тебе зато любовь! У тебя не деформация, у тебя деградация профессиональная! Нормальными глазами на людей смотреть не можешь! Одни оборотни мерещатся! Я тоже оборотень?!

Вообще-то в желтых резиновых перчатках, с зеленой косметической маской на лице и скалкой в руке Тамара действительно напоминала персонаж сериала «Ходячие мертвецы», который они любили посмотреть в семейном кругу за чашкой чая. Если выдавался свободный вечерок.

— Заварил кашу, теперь расхлебывай, если не хочешь дочь потерять! Короче, так. Иди к Антону и что хочешь ему, то и объясняй. Иначе я пойду. Срок один день! А сейчас бери телефон и обзванивай больницы и бюро несчастных случаев.

— Тамар, ну что за ерунду ты городишь?!

— Звони, я сказала! И чтоб завтра же был у Антона с повинной!

Жена бросила скалку, повернулась к раковине и принялась мыть посуду.

Ничего ж себе! К Антону с повинной! Щас! Чтобы он, начальник самого грозного подразделения в УВД, которого боялись все, от сержанта до генерала, шел к какому-то мелкому оборотню и извинялся не пойми в чем! Вернее, в том, что сказал про него правду! Это как, вообще, будет выглядеть?! «Ах, Антошенька, прости меня, дурака неразумного, не держи обиды…» Позор несмываемый! Не бывать такому! Никогда не бывать!

Борис Дмитриевич о чем-то вспомнил. Вернее, не о чем-то, а конкретно о свете, по-прежнему бившем в глаза. Поднялся с табурета, чтобы выключить лампу, но скривился от боли. Предательский удар в поясницу намекнул, что грыжа никуда не делась, а осталась с хозяином.

— Шарлатан… Светило грешное…

* * *

Прошло минут сорок с тех самых пор, как доблестная разведчица Светочка Родионова скрылась в подъезде. И у Ромы закралась мысль — а не пора ли ее спасать? Не пора ли вызывать подмогу? Ведь на разведку она отправилась не к мелкому наркодилеру, а к серьезному человеку, убивавшему по заказу. Не выдержав, он поделился опасениями с наставницей, сидевшей на пассажирском кресле его великолепного болида «Дэу Матис», прозванного в народе «Красной смертью» за то, что Рома как-то сбил на нем голубя. Цвет болида, как следовало из прозвища, был красным.

Горина посмотрела на него и успокаивающе улыбнулась.

— Не волнуйся. Светка справится сама. Профессионал.

— Леша тоже профессионал. И живет один. Мало ли что…

— Ну не дикий же зверь… Она рассказывала, что у них в школе экзамен такой был. Вывозят вечером в жилой район и выбирают наугад дом и квартиру, где свет горит. Ну чтоб в адресе кто-то был. Задача экзаменуемого сделать так, чтоб тебя туда впустили, и продержаться в квартире не меньше десяти минут. А заодно выяснить, кто в этой квартире в данный момент находится, живут или снимают, сколько там комнат, ну и прочее… Абсолютно незнакомые люди! Так вот: у женщин это гораздо лучше получается. Мужчинам доверия меньше, потому что они мужчины. Светка как-то на реального разведчика нарвалась. Правда, поддатого. Мозги так запудрила, что он ей чуть ли не агентов сдавать начал. Выгнали потом. Разведчика, не ее.

— Хорошо, а если не впустят? Бабушка старенькая, допустим, и открывать боится?

— С бабушками как раз проще всего. Бабушке ведь поговорить хочется. Сложнее с творческой интеллигенцией и правозащитниками.

— Идет! — перебил Рома.

Фея оперативной установки вышла из подъезда. На ней был легкий плащик, из-под которого выглядывал белый медицинский халат. Видимо, Светочка предпочла на сей раз образ доктора, хотя представления о медицине у нее ограничивались курсами доврачебной помощи и программой «Жить здорово». Она процокала мимо «Красной смерти» и скрылась в арке.

Выждав пару минут, Рома завел двигатель и двинулся следом. «Доктора» они подобрали за перекрестком, метрах в двухстах от дома.

— Что так долго? — спросила Ольга.

— Да бабуля прицепилась, не посмотрю ли я ее варикоз? Мол, участкового врача не дождаться. Пришлось смотреть, — Светочка сняла с шеи стетоскоп и спрятала в сумку.

— И как?

— Ну есть небольшой, но не запущенный… Я ей траксивазин прописала.

— Откуда ты знаешь?

— Это любой ребенок знает. От варикоза — троксевазин, от простатита — простамол, от грибков — лоцерил, от простуды — колдрекс… Реклама — двигатель леченья. В принципе, можно и к врачам не ходить… Короче, похоже, удрал ваш морской пехотинец. Бабуля видела, как вечером спускался по лестнице с сумками. С тех пор в квартире тишина, и джипа во дворе нет.

— Интересно девки пляшут… — блеснул афоризмом Рома, — смотрите, что получается. Глеб через Галкина сбыл «винторез». Сразу после нашего разговора в клубе прижимает Пашу, и тот сдает покупателя. И вдруг, вместо того чтобы взять Зубова тепленьким, Глеб сам приходит с повинной. При этом точно показывает место, откуда был сделан выстрел и куда сбросил ружье. А Зубов исчезает… Почему он его не задержал?

— Значит, были причины, — предположила Ольга, — и думаю, они напрямую связаны с Виолой… Надо ее с курорта доставать! Займись этим прямо сейчас. Уточни, через какую турфирму она брала путевку… Параллельно будем искать Зубова. Хорошо бы границы перекрыть. Но это только в кино. Боюсь, он уже за пределами великой родины. У такой публики всегда есть местечко, где можно залечь на дно.

— А Глеб?

— А что Глеб? Как говорил Жеглов, наказания без вины не бывает. Надо было вовремя с женщинами разбираться и стволы бандитские не перепродавать. Посидит, не растает.

* * *

Гений инженерной мысли и по совместительству техник отдела собственной безопасности Антон Иванович Чистов давно заслужил почетный отдых, а потому мог позволить себе определенные вольности. В частности, используя в личных целях специальные познания в области тайных операций, а также казенную технику, он установил на дверь своей кельи электронный замок с видеоглазком. И теперь никто, включая начальство, ни при каких обстоятельствах не мог застать его врасплох — даже в те дни, когда он получал на складе технический спирт, предназначенный для обслуживания дорогостоящего оборудования. Тратить драгоценную жидкость на указанные цели Чистов считал варварством в особо циничной форме. Железо — оно железо и есть. Что с ним станется? А вот организм не железный и остро требует регулярной очистки и обслуживания. В том числе и в рабочее время.

Коллеги знали маленькую слабость ветерана и именовали соответствующие периоды в его биографии «синими днями календаря» либо «критическими днями». Справедливости ради надо отметить, что ни профессиональных, ни коммуникативных навыков Иваныч в «синие» периоды не терял. Напротив, становился на редкость щедрым, общительным и как никогда готовым к великим трудовым свершениям на ниве борьбы за чистоту рядов.

Рома про данные особенности мастера пока еще не знал.

Нажав кнопку, он послушно застыл перед пуговичкой объектива, всем своим видом демонстрируя почтение к старшим по званию и положению. Спустя пару секунд электронный замок милостиво отворился. Искорки в глазах Чистова и слегка покрасневший нос говорили, что рабочее время для него понятие относительное.

— Не помешаю?

— Мне никто никогда не может помешать. Только навредить. Проходи. Будешь?

Рома без уточнений понял, о чем идет речь. Все-таки русский язык действительно могуч. Одно слово — и полная ясность.

— Не, спасибо. Я за рулем.

— Так и я за рулем.

— Не боитесь?

— Рома… Лет десять тому назад я решил уйти на гражданку. Повздорил с тогдашним начальством. А уйти по собственному не мог — контракт не отпускал. Только по компрометирующим. Самый простой вариант — влететь по пьяни. Так и решил. Пару дней не брился, нарядился в самое жуткое, что нашел, вмазал граммов двести и двинул на наш вокзал. Думал, менты вокзальные обратят внимание, предъявят претензии, я грубо отвечу, а дальше как в песне. «Любовь, похожая на сон…» Захожу, короче, мимо ментов туда-сюда, туда-сюда, а они и фуражками не ведут. Потом присмотрелся, а на вокзале половина таких, как я! Еще и хуже. Я просто Бред Питт среди них. Что оставалось? Самому на грубость нарваться. Подошел к ним, демонстративно приложился к бутылке. И опять ноль на фазе! Во блин! За что ж вам, дармоеды, деньги платят?

И тут, Рома, меня развезло. Все-таки непривычный я был к таким ненаучным экспериментам. Извини, но из песни слов не выкинешь. Блеванул я, можно сказать, фонтаном. Прямо на брюки и сапоги милицейские. Тут они, конечно, на меня внимание обратили. Дубинкой для порядка, потом под руки и в пикет.

Пришел я в себя часа через два, когда проснулся. Глаза открываю и не понимаю ни хрена. Сижу не в аквариуме, а за столом. Передом мной поднос с кофе заварным, бутербродами колбасными, рассолом огуречным и водичкой родниковой. Полотенчико влажное — руки обтереть. Цветочки в вазе. В общем, все, как в бузинес-классе. Менты — напротив. На лавочке сидят и улыбаются. С ними капитан. Тоже лыбится. «Угощайтесь, — говорят, — Антон Иванович. От чистого сердца. И не обессудьте, коли что не так». И тут до меня дошло, в чем была ошибка. Собираясь на вокзал, я не выложил удостоверение. Взял по привычке. А кому охота связываться с отделом собственной безопасности? Ну, подумаешь, форму заблевал? Так это экологически чистый продукт, отстирывается без проблем. Вернулся я домой и понял, что погорячился с увольнением. Дураком буду, если от таких благ откажусь. Не стал больше экспериментировать. А вскоре и Бориска на царство пришел. С ним никаких проблем. Душный иногда бывает, но кто ж из нас не без греха?.. А ты говоришь, не боишься… Кого?

— Я не то имел в виду… Сшибешь кого-нибудь.

— Сплюнь… Я даже бухой правил не нарушаю… Чего хотел?

Рома поведал о проблеме. Установить местонахождение человека по его мобильнику. Скорей всего, отключенному и даже выброшенному. Чистов не чесал лоб, не ходил по келье и не изображал тяжелый мыслительный процесс.

— Мой богатый жизненный опыт подсказывает, что у людей, работающих киллерами на постоянной основе, как правило, не одна трубка. Есть официальная для бытовых вопросов. А есть еще специальная труба для интимных разговоров. Возможно, даже не одна. Оформленная, как водится, на левый паспорт. От этого и будем танцевать.

— И что?

— Но носят-то их одновременно. Только в разных карманах. Совершенно не подозревая, что мобильный телефон можно запеленговать, даже если по нему не говорят.

— Та-а-ак…

— В принципе, ничего сложного… Надо ретропсет… рертоспет… ре-тро-спек-тив-но — о!.. отследить географию известного нам телефона, а затем посмотреть, какие номера находились рядом. Проанализировав относительно небольшой промежуток времени, путем нехитрых математических вычислений получаем номер второй трубки. И, если он еще актуален — а интимный номер, как правило, клиент не меняет, — то дальше просто пеленгуем его текущие координаты.

— И вы сможете это сделать?

— Ром, переходим на «ты»… Всего-то на пять лет старше.

Большинство, кому за сорок, стесняются своего возраста. Антон Иванович не исключение.

— Я, конечно, не волшебник… Но связи в сотовых компаниях помогают нам творить настоящие чудеса. Следуем, так сказать, рекомендациям древних лекарей — лечить подобное подобным. Сиречь боремся с коррупцией с помощью коррупционных схем… Дня через три сделаю… Да, вот, Ольге передай.

«Не волшебник» протянул распечатку.

— Биллинг мобильника твоего друга. Накануне своей явки с повинной он раз десять пытался дозвониться до Якубовской. Но безуспешно. Либо она отключила телефон, либо утонула вместе с ним, ха-ха-ха…

* * *

Вскрывать себе вены из-за разбитой любви Вера, конечно, не собиралась. Да и другими популярными способами, типа прыжка с «Моста любви», лишать себя жизни не планировала. Домой вернулась накануне за полночь. Со следами алкоголя на лице, если выражаться неграмотно. А если грамотно — просто была бухая. Заперлась в комнате и до утра не выходила, отравляя окружающую среду выхлопами спирта. Тамара позвонила Антону, сообщила, что дочь нашлась целой и пьяной. Он попросил позвать ее к трубке, но сбежавшая невеста не подошла. Сказала, что перезвонит сама. Звонила или нет — неизвестно. Утром ушла в институт.

Тамара, воспитанная на лучших шпионских сериалах, решила задействовать агентуру. В полдень позвонила ближайшей Вериной подруге Ленке и осторожно, под легендой, спросила — что произошло между дочерью и Антоном? Ленка, потерявшая бдительность, все выложила. Якобы после того, как Антон узнал, что Борис Дмитриевич уходит на пенсию, он резко отказался брать деньги в банке на ипотеку, хотя имелась железная договоренность. И банк даже делал приличную скидку. Потом был разговор Веры с отцом, после она задала какие-то контрольные вопросы Антону и наконец — выставила его за порог. Сама Лена считает, что это надо было сделать давным-давно, ибо никакой любви со стороны Антона нет и в помине, а есть откровенный расчет. О чем, кстати, она Вере неоднократно говорила. Но Вера, оболваненная светлыми чувствами, до поры до времени подруге не верила. Но сейчас, слава богу, образумилась.

Тамара, конечно, расстроилась, позвонила мужу и извинилась за вчерашнее. «Можешь с Антоном не объясняться… Он, похоже, действительно с Верой из-за тебя. Да и у нее непонятно что в голове. После одного разговора — вещи за дверь. Да если любишь — плевать кто он. Хоть убийца мирного населения. Любовь не читает резюме».

Борис Дмитриевич вроде бы успокоился, однако маленький червячок сомнения закопошился под коркой. И вскоре превратился в огромного червя.

Нет, не у Веры был испытательный срок, не у Антона… А у него. И он его не выдержал. Даже не попытался выдержать. Конечно, хваленый жизненный опыт, знание людей подсказывали, что он трижды прав. И никаких сомнений быть не может. И вроде бы все улики налицо.

Только не замылился ли глаз? Как у старого судьи, видящего только сухие протокольные фразы и считающего набор типовых доказательств достаточным для того, чтобы признать человека виновным? Не слишком ли он профессионально сдеформировался, как говорит Тамара? И не погорячился ли он, выложив Вере свои соображения?

И если уж совсем по совести, то выкладывать это надо было при Антоне, а не втихаря, подобно стукачку позорному. И это глодало еще сильнее. И будет, будет, будет глодать.

Поэтому в час дня он сел в служебный «форд» и попросил водителя отвезти его в районный отдел по борьбе с экономическими преступлениями, предварительно позвонив Антону по служебному телефону.

И звонок этот добавил сомнений. Антон сообщил, что утром, после разговора с Верой в институте, написал рапорт на увольнение из органов…

Борис Дмитриевич не любил носить форму, предпочитая кителю старенький костюм-двойку. Сегодня он тоже был в нем. Из аксессуаров добавилась тросточка — спина не проходила. Постовой на дверях отдела, тем не менее, узнал его и даже проводил до кабинета.

Антон подшивал дела, выложив их из сейфа. Обстановка явно чемоданная. Значит, с рапортом не шутил. Царев протянул руку, он пожал. Предложил сесть на диванчик, но Борис Дмитриевич предпочел стул. Несостоявшийся жених выглядел как персонаж фильма «Зловещие мертвецы».

Несостоявшийся тесть не представлял, с чего начать разговор. «Извини, Антон, но я тебя заложил…» С минуту ерзал на стуле, словно выбирая наиболее удобную позицию для позвоночника.

— Опять? — догадался насчет спины жених дочери.

— Застудил где-то, — Борис Дмитриевич не стал предъявлять претензии по поводу остеопата, — ты серьезно рапорт написал?

— Да… Вот, дела подшиваю.

— И почему?

— Не мое это… К брату поеду. В Москву. Он давно зовет.

Да, точно — старший брат Антона устроился в Москве в Федерацию борьбы на хорошую должность. Может, действительно разрыв с Верой ни при чем? Он действительно написал рапорт из-за перспективной должности? Впрочем, это ничего не меняет. Антон все должен знать.

— Хм… Я… В общем, к тебе не по службе… Вера не рассказывала случайно, как я в милицию попал?

— Нет.

— Я ж дворовым был, отец в разъездах, у Лидии Сергеевны — мачехи, своих двое — попробуй уследи. Ну и попал в компанию… Даже гордился этим — с крутыми пацанами гуляю. Только крутые отрабатывать заставили. Магазин подломили… Сошло с рук. А потом на танцах драку устроили. Задержали всех, в камеру посадили… Опер один со мной разбирался, покойный ныне, царство небесное… Погиб в девяносто третьем… Он, видать, знал, что я к магазину причастен. Но то ли пожалел, то ли доказательств не было… Но мозги мне прочистил капитально, я на всю жизнь запомнил. Перспективу нарисовал… Два пути у тебя отсюда, Боря… В общем, с крутыми я порвал, выбили они мне зуб, но отстали… А вот окажись на месте того опера кто другой, может, сейчас лес валил или вообще… И знаешь, мне тоже так захотелось… Людей направлять… Заявление в школу милиции подал. Не все, конечно, гладко было, да гладко нигде и не бывает… А потом вся эта коммерция полезла, крыши, отмазки, халтуры… Словно опять в блатную компанию попал! А не будешь по их правилам играть — сожрут или подставят! А я так думаю — или ты там, или здесь. Нельзя быть немножко беременным… В ОСБ и перешел…

— Это вы к чему, Борис Дмитриевич?

— Хм… Да так, к слову… Ты мне как мужик скажи — что у тебя с Верой? Она вроде выставила тебя…

— Да… Считает, что я с ней из-за вас замутил.

Антон сказал это с определенной долей неприязни, словно клиент парикмахерской, которому не понравилась работа мастера.

— А ты?

— Да я люблю ее… Безо всякой выгоды… Просто люблю.

— Поэтому и рапорт написал?

Шатунов не ответил, но все было ясно и без слов.

— Антон… В общем, пойми меня правильно… Я виноват перед тобой… Но я отец, хотел предостеречь.

— От чего?

— На тебя была разработка. Я сказал ей об этом…

* * *

…Заглянувший в кабинет десять минут спустя начальник ОБЭП Звонарев, тот самый, что ездил с Шатуновым в казино и прочие прибыльные места, замер на пороге, не в силах логически объяснить происходящее. Его молоденький подчиненный и грозный полковник Царев спорили друг с другом таким тоном, который не позволили бы себе и фанаты вражеских команд. Причем Шатунов, как минимум, не уступал.

— Нет, парень! Или ты берешь, или не берешь! Среднего не дано! По четным — я честный, по нечетным — балую!

— Это я уже слышал! А при чем здесь Вера?! Вы мне объясните! Просто и доходчиво! А не смешивайте в кучу!

Начальник ОБЭП поспешил закрыть дверь, извинившись. Кажется, речь в споре шла не только о личной жизни, но и о коррупционной составляющей, а с этим у него был полный порядок. В том смысле, что она присутствовала в полной мере.

— Откуда вы знаете, что и как у меня с ней? — не успокаивался Антон. — Да, там, в кафе, я действительно не случайно перепутал столики! Просто потому, что мне понравилась симпатичная девушка и я искал повод познакомиться! И никакого другого умысла у меня не было. Я понятия не имел, кто ее отец! Не интересовало меня это абсолютно! Почему во всем надо видеть расчет?!.

Борис Дмитриевич чувствовал себя как пионер-отличник, которого вожатый клеймит за подглядывание в женский туалет.

— А насчет оборотней не надо! Сами хороши! Без вашей визы ни на одну серьезную должность не назначат, а виза не бесплатная! Что, не так?

У Царева перехватило дыхание и стрельнуло в спине. Таких обвинений он никак не ожидал. Действительно, без визы на должность не ставили, но он лично ничего не визировал, это делали замы. Неужели проглядел?

— Чушь!

— Да все говорят!

— Кто конкретно берет?! Назови, не бойся! Ну?!

— Сами узнавайте!

Борис Дмитриевич перевел дух, поднялся со стула, опираясь на трость.

— Жаль, Антон, что ты ничего не понял… До свидания.

— До свидания, — холодно попрощался жених, — мне тоже жаль, что вы не поняли.

Во дворе Царев не направился к машине, а доковылял до скамеечки, опираясь на трость, присел и уставился в рекламный плакат, висящий рядом с отделом. «Хотите жить достойно и помогать людям? Приглашаем на службу!»

* * *

— Что за странное имя? Виола. Или это сценический псевдоним?

— Нет, родное. Наверно, родители любили одноименный сыр. Финский. С блондинкой на этикетке, — предположил Рома.

Они с Гориной стояли на перроне возле локомотива вместе с бомбилами-таксистами и фильтровали прибывших. Именно на этом поезде должна вернуться в родной город девушка с сырным именем. Аэропорта в Юрьевске не было — все, кто прилетал из-за рубежа, вынуждены добираться сюда наземным транспортом.

Выйти на связь с ней не получилось. Телефон, как заведенный, отвечал знакомой фразой «Абонент вне зоны…» Через турфирму удалось выяснить номер поезда. Плохо, если Виола останется в Таиланде навсегда. Обратится в буддизм и полюбит слонов. СМС Глебу она не присылала.

Нет, не останется. Не нужны ей слоны.

— Вон она…

Как говорит народная мудрость — в одежде даже самой порядочной женщины должна быть деталь, привлекающая непристойные взгляды. Одежда Виолы изобиловала упомянутыми деталями — и глубокое декольте на облегающей блузочке, и джинсы с низкой талией, и туфельки на шпильке. Даже белая бейсболка с длинным козырьком, украшенным стразами, заставляла мужские головы автоматически поворачиваться, словно локаторы. Плюс аппетитный загар, плюс игривый макияж, плюс неподдельная ювелирка. Словом, все для любимого. В одной руке чемодан на колесиках, в другой — пакет с дьюти-фри. Что бы ни случилось, какие бы камни ни лежали на душе, но о дешевом и относительно качественным алкоголе наш человек, даже с финским именем, не забывает.

— Такси, такси… Дешево и быстро, — Рома замаскировался под наглого бомбилу.

— Спасибо, меня встречают…

Но никто ее не встречал. Глеб не приехал бы на вокзал, даже если бы оставался на свободе. Конспирация. Ведь они должны «познакомиться» только сейчас. Виола миновала зал ожидания, подошла к стоянке фирменного такси. Связываться с бомбилами не позволял статус.

— Виола, здравствуйте… С приездом.

Она обернулась, но не испугалась. Лицо парня, стоявшего перед ней, показалось знакомым. Ах да, это же тот самый, с фотографии, которую Глеб показывал, вернувшись из Дагестана.

— Здравствуйте… Спасибо.

— Вы не волнуйтесь… Меня звать Роман. Я друг Глеба. Он наверняка обо мне рассказывал. Он попросил вас встретить.

— Какой Глеб?

— Туманов. Вот… Это вроде пароля, — парень достал фото Виолы.

Певица бегло, по-шпионски, огляделась по сторонам, поняла, что ничего не высмотрит, и негромко спросила:

— А где он сам?

— Ну, во-первых, вам пока рано встречаться, а во-вторых… Глеб задержан по подозрению в убийстве вашего мужа. Вернее, уже арестован.

— Что?!

Пакет с беспошлинным алкоголем чуть не выпал из рук.

— У нас машина, мы вас отвезем. Не бойтесь.

— Мы?

К ним подошла Ольга, поздоровалась, представилась. Виола по-прежнему походила на девочку, у которой сломалась любимая кукла. И даже без слов можно было понять, что она не верит в новость.

— Мы тоже не верим, — поспешила успокоить ее Ольга, — вернее, очень сомневаемся… И думаем, что лично вам угрожает серьезная опасность.

— Я-то тут при чем?

— Поехали.

— Подождите, я только с дороги, дайте в себя прийти. Хоть душ принять!

— К вам и поедем.

Рома забрал у Виолы чемодан и покатил к шикарному лимузину под названием «Дэу Матис», или «Красная смерть». Но не сделал и пары шагов, как его догнал невысокий мужичок в бравой разноске и лихой кепочке.

— Слышь, друг… Ты чего творишь? Ты кто такой?

— Не понял.

— Чего ты не понял? Это твое место? Чего клиентов отбиваешь? Давно колеса не прокалывали?

Увы, даже фирменные таксисты жили по не «фирменным» законам.

— Я похож на бомбилу? — спокойно, без грубости уточнил Рома.

— А чего хамишь-то? Хочешь с Ашотом дело иметь? Я устрою…

— До свидания.

Рома не вступал больше в споры, погрузил чемодан в багажник, который не удалось закрыть. Маловата «Красная смерть». Мужичок не успокоился, переписал на бумажку номер машины. Пообещал ее взорвать, если «борзый» появится здесь еще раз, потом стал названивать упомянутому Ашоту и жаловаться на беспредел козла на «Матисе».

Виола села на переднее пассажирское кресло, Ольга — назад.

Наверно, опытный разведчик, пользуясь благоприятной ситуацией, продолжал бы игру «в друга» и выжал бы из «объекта» максимум информации. Но Роме надоели эти шпионские игрища. Тем более что реакция Виолы на известие о задержании Глеба была очень естественной, в смысле — не сериально-показушной. «Ах, что за чепуху вы несете?!» Хотя от успокоительной сигареты она не отказалась.

— Глеб написал явку с повинной. Якобы убил Якубовского на почве ревности из винтовки, которую привез с Кавказа. Показал, куда ее выбросил. Мы нашли. Ревность же связана с вами. Муж не давал вам развода, угрожал. Пришлось прибегнуть к радикальным мерам. Хотелось бы услышать вашу точку зрения на все это.

— Подождите, подождите… Бред какой-то… Мы же все решили. Он дал мне деньги для мамы, пятнадцать тысяч долларов, я собиралась поговорить с Андреем. Предложить расстаться цивилизованно. Ничего бы муж мне не сделал. Да, он был не очень сдержанным человеком, но поверьте…

— Он знал о ваших отношениях? — перебила Ольга.

— Нет, разумеется. Но… Возможно, догадывался. Незадолго до того, как… В общем, нашел у нас дома зажигалку Глеба. Скандал устроил.

— Глеб был у вас дома? — уточнил Рома.

— Что вы?! У нас консьержка, это сразу стало бы известно… Наверно, я случайно сунула зажигалку в сумочку, а потом выронила.

— А сам Глеб не хотел пообщаться с вашим мужем?

— Он предлагал, но я отговорила… — Виола по очереди посмотрела на ее добровольных извозчиков, — послушайте, Глеб что — сам, лично пришел и признался?

— Это и удивительно, — ответил Рома, — вряд ли он хотел повысить раскрываемость убийств в Северном отделе. Кстати, откуда у Глеба пятнадцать тысяч для вашей мамы? Сумма-то нехилая. Даже для меня…

— Он сказал, что заработал на Кавказе… В командировке.

— В командировке… — медленно, с расстановкой повторил Рома, доставая из кармана фотографию, — этого товарища не знаете?

Это было фото Леши-морпеха, взятое в паспортном столе. Леша в костюме и галстуке. Очень интеллигентно. Ольга буквально впилась взглядом в Виолу, наблюдая за реакцией. Ноль на фазе. Даже не моргнула.

— Нет… Никогда не видела. Кто это?

— Неважно… Не знаете, и хорошо…

Они остановились на светофоре, Рома вышел, посмотрел, как чувствует себя чемодан. Не готов ли к прыжку? Чемодан вел себя благоразумно. Опер вернулся в салон.

— Еще один вопрос… Акции и прочее деловое наследство мужа… Что вы собираетесь с ним делать?

Виола снова не смутилась.

— Я была у Никитского… Честно говоря, ничего в этом не поняла. Потом разберусь… Вы сказали, мне грозит опасность.

— Не исключено.

— И от кого?

— От того, кто на самом деле убил вашего мужа… Виола, вы хотите помочь Глебу?

— Конечно.

— В таком случае мы устроим свидание. Завтра. В тюрьме. Но при одном условии: говорить надо то, что попросим мы. Согласны?

Певица молча кивнула.

— Отлично… Дома я продиктую список продуктов, которые принимают в передачках. Вы не возражаете, если Ольга Андреевна останется сегодня с вами? На всякий случай…

* * *

Тюремная комната для свиданий напоминала переговорный пункт на центральном телеграфе недавних времен. На стене — кабинки с номером. В каждой — полочка с обшарпанным телефонным аппаратом без циферблата. Все просто, без высоких технологий: «Магадан — вторая кабина…» Только здесь, в отличие от переговорного пункта, стена была из толстого прозрачного оргстекла, за которым, буквально в метре, виднелось точно такое же стекло с точно такими же аппаратами. Два параллельных мира на дистанции вытянутой руки. И на расстоянии нескольких лет… Стекло, к слову, должно быть пуленепробиваемым, но прежнее руководство следственного изолятора сэкономило, а разницу расписало в преферанс. За это и за то, что вывозило наиболее романтичных арестантов в элитный ресторан с варьете, теперь находилось под домашним арестом. Ибо поместить даже в милицейскую камеру бывшего хозяина тюрьмы санкционировал бы только законченный циник, не знакомый со словом добродетель.

Виола присела на металлический табурет. По совету Ольги, она не делала яркий макияж и надела строгий костюм. Глеба уже привели. Она подалась вперед и по инерции прошептала его имя. Тот улыбнулся, махнул рукой в ответ и, взяв трубку, жестом показал ей сделать то же самое. Свидание было краткосрочным. Пять минут по таймеру.

— Привет… — его голос звучал спокойно-буднично, словно они встретились в кафе, — ты хорошо загорела. Как слетала? Как погода?

— Господи, Глеб, какая погода?.. Зачем ты это сделал?

— Все нормально, родная… Ты хотела помочь мне. А я помог тебе. Не переживай. Он же не отпустил бы тебя, верно?

— В чем помочь? Я ничего не понимаю.

Глеб перевел глаза вправо вверх. Нацарапанная гвоздиком надпись «Тебя слушают» предупреждала о соблюдении конспирации.

— Ты, главное, ничего не бойся… Расскажи лучше, как Таиланд? В Бангкоке была?

— Да, была… Хорошо в Бангкоке… Глеб, кого я должна бояться?!. Да, Андрей сложный человек, но я бы что-нибудь придумала… А теперь?! Какая же это помощь? Мне-то что теперь делать?! Ты обо мне подумал?

А вот и первая влага на глазах. Не Виола, а просто вылитая Эдит Пиаф. Только тушь не течет. Туманов ободряюще улыбнулся.

— Я думал и думаю только о тебе. Теперь ты свободна… Никто не будет следить и ревновать.

— Дальше-то что? Ведь все можно было решить по-другому!

Она заплакала теперь по-настоящему. Пришлось воспользоваться платком. Глеб, не отрываясь, смотрел на нее. Как она достает из кармашка платочек, как стеснительно вытирает слезы, не пытается найти зеркальце… Взгляд при этом был немного удивленный, словно у сбитого в штрафной площадке футболиста и не услышавшего заветный свисток судьи.

А время бежало, таймер тикал.

— Малыш, помнишь, я купил твое любимое вино и мы пили его в машине? Как пионеры. Боялись, что за моей квартирой наблюдают…

— Помню… — Виола сквозь слезу улыбнулась в ответ и убрала платочек.

— Ну вот! А теперь не надо бояться! Кстати, я потом купил еще бутылку! В секретере стоит. Хотел распить по твоем возвращении…

— Глеб… Глеб, ну зачем ты это сделал?!

Речь, конечно, шла не о купленном вине, а об убитом Якубовском. Но Туманов словно не слышал вопроса.

— Так я думаю — чего вину пропадать? У тебя же есть ключи, съезди — забери… А лучше прямо там выпей. Представь, что я дома, просто вышел покурить на балкон… Нет, правда! Мне будет приятно… Фужеры в серванте, штопор в ящике. Который ты на 23 февраля подарила… Помнишь?

Он смотрел ей прямо в глаза.

— Помнишь?

Виола кивнула головой.

— Выпей, послушай хороший джаз… Ты же любишь джаз… И все развеется, как дымок над твоим кофе.

— Да… Глеб, я принесла тебе кое-что. Фрукты, конфеты, галеты…

— Спасибо! Здесь действительно не очень высокая кухня… Давай, давай рассказывай про Таиланд. Минута осталась… Как там слоны? Не скучают?

Надпись на стекле не пугала. Разговоры слушались. И не надо быть американцем Сноуденом, чтобы раскрывать общественности этот секрет. Это даже слоны знают. Извините — оперативная работа.

Сегодняшнюю беседу слушали и писали сразу двое. А может, и больше. Кирилл Павлович Копейкин и Роман Данилович Фокин. Делали они это негласно не только от Туманова, но и от Слепнева, курировавшего раскрытие убийства Якубовского. Потому что любое сомнение в виновности Глеба могло обернуться «глухарем», и не исключено, куратор начнет вставлять палки в колеса. Ибо в Москву доложено, в СМИ передано, ручки для подписи в премиальной ведомости приготовлены. И не надо нам тут никаких гениальных версий. Тем более что Лешу-морпеха еще отловить и расколоть надо.

Разрешение на свидание для Виолы Ольга выпросила у следователя на личном контакте.

— Какой, однако, странный у них базар, — прокомментировал Кирилл Павлович запись, — ему десяточка светит, а он про вино и джаз. И про дымок над кофе. Поэт, а не опер, обвиненный в убийстве. Вывода два: либо съехала крыша, либо злой умысел. Мне больше нравится второй.

— Мне тоже. Глеб не тот человек, чтобы сбрендить от тюремной жизни. Надеюсь, Виола поняла, что он хотел ей сказать.

— Лишь бы она это понимание нам озвучила.

— А вместо конфет лучше б колбасы принесла.

* * *

Тяжелый запах табачного перегара в квартире одинокого рейнджера Халка навевал воспоминания о тех славных временах, когда курение было разрешено в общественных местах. Так пахли пивные после закрытия, лестничные площадки и полицейские кабинеты. Рома даже чихнул.

Странно. Глеб, конечно, курил в собственной квартире, но редко, и только на балконе. Зимой — на кухне, но всегда включал вытяжку. А тут амброзия на всю квартиру, будто не жилье, а общежитие железобетонного завода.

Причина обнаружилась довольно быстро. Переполненная пепельница благоухала в комнате на полу, возле дивана. Рядом с пустой бутылкой. Он не выкинул ее перед тем, как сдаться. И не прибирал комнату. Видимо, потому, что мысли были заняты другим.

Обыск в квартире не делали, хотя формально имели полное право. Но Рома убедил следователя, ведущего дело Глеба, что в этом нет необходимости.

Он сходил на кухню, выкинул бутылку и пепельницу вместе с окурками в ведро. Надо отучать людей от вредных привычек. В ведре заметил практически новый тюбик финалгона — мази для спины. Глеб не врал — нерв действительно застудил. А мазь выкинул, чтобы «избавить» себя даже от такого простенького алиби. Рома вернулся в комнату с веником, распахнул окно, украдкой посмотрел на отражение Виолы в зеркале серванта. Да, у Глеба есть вкус. Из-за таких ножек можно и на каторгу.

Виола смотрела на собственную фотографию, оставленную на столе. Та была вставлена в новенькую рамку.

— Надо же… Обычно он прятал. Даже дома. Не хотел, чтобы у меня были проблемы.

— И давно вы на конспиративном положении?

— Я же уже рассказывала вашей коллеге, — она присела на диван.

— Она мне не передавала, — Рома принялся подметать палас, хотя мог этого не делать. Не за этим сюда пришли. Но даже оперативные мероприятия лучше проводить в чистоте.

— Уже больше года. У меня как-то сумочку украли из машины… В принципе, никакой трагедии, но там был загранпаспорт. Пришлось писать заявление в полицию. Так и познакомились…

— А кто был первым?

— В смысле? — не поняла Виола.

— Кто первым проявил инициативу? Ножки поднимите…

— А-а-а… — Виола сдвинулась, освобождая место для веника. — Глеб. Я сначала не очень серьезно отнеслась, за мной многие пытаются ухаживать… Хотя понравился он мне сразу. А потом оказалось, что не шутит…

— Якубовский вам тоже сразу понравился? Если не секрет?

— Представьте себе — да. Все, конечно, говорили, что я с ним из-за денег, особенно когда он проплатил мне запись клипа и альбома. Хотите верьте, хотите нет, деньги меня интересовали в последнюю очередь. Тот же Глеб нищий по сравнению с Андреем, но я хочу быть с ним.

— И чем вас муж не устраивал?

— Тем, что я оказалась для него просто красивой, статусной вещью. Да, он помогал моей маме, но… Это было похоже на оплату услуг.

Чувствовалось, что Виола не очень хочет говорить на заданную тему. И действительно, она сменила тему, перейдя к главному вопросу:

— Да, так по поводу джаза! — Певица поднялась, подошла к серванту и открыла ящик. — Вот…

С виду это был обычный штопор с двумя рычагами. Только из корпуса вместо витого жала выдвигалась флешка.

— Я хотела подарить что-нибудь оригинальное… — с грустной улыбкой пояснила Якубовская. — Там мои песни. Альбом называется «Дымок над твоим кофе». Глеб, очевидно, это и имел в виду. Только я не понимаю, какое отношение…

— Разберемся.

Туманов не позаботился о пароле на домашнем компьютере. Заходите, люди добрые, смотрите, что нравится! Не от кого паролиться честному человеку! Особенно когда хакеры свободно гуляют по просторам Сети. От них никакие пароли не спасут.

Рома вставил флешку-штопор в разъем и вывел на экран меню.

— Вот… — Виола ткнула пальцем в монитор, — это все мои песни… Погодите… А этого файла раньше не было…

— Видимо, это и есть дымок над вашим кофе.

Двойной щелчок мышки. Из динамика послышались неясные шумы, а затем голос Глеба отчетливо произнес:

«— Ну что, пишем?

— Ладно… Это заказ.

— Я догадался, что не несчастный случай… Если не секрет, кто заказчик? Так, факультативно.

— Жена его. Виолка…»

Рома дослушал разговор до конца, остановил воспроизведение и посмотрел на Якубовскую взглядом пристава, обнаружившего в шкафу у должника-алиментщика золотые слитки.

— Сдается мне, это и есть Леша-морпех. Вот почему Глеб взял убийство на себя… И вот почему сказал, что вам не надо больше бояться. Действительно, теперь бояться не стоит.

Виола же выглядела как упомянутый должник, обалдевший не меньше пристава.

— Но я… Я не заказывала Андрея! — Ее связки вот-вот готовы были сорваться на фальцет. — Это… Бред! Я первый раз слышу этот голос… Клянусь вам!!!

Связки не выдержали, она разрыдалась круче героинь мыльных сериалов.

Рома принес из кухни стакан нефильтрованной воды из-под крана и нетерпеливо ждал, поигрывая специально припасенными наручниками. «Зачем вы, девушки, супругов мочите? Одни страдания от тех мокрух…» Нарыдавшись вдоволь и сделав пару глотков, Виола вспомнила, что она не в общественном месте.

— У вас закурить нет?

— Не курю.

— Тогда посмотрите в серванте, внизу… Глеб обычно держал там запас. Нет, ниже… Спасибо. Зажигалка в верхнем ящике… И уберите наручники, я же сказала, что ни при чем.

— Не поверите, Виола, но так говорят практически все подозреваемые.

— Прекратите.

Прикурив, подозреваемая закашлялась, живописно, в форме сердечек, выплевывая сгустки сизого дыма.

— Вы не курите, да?

— Очень редко. Голос… Да и Андрей не разрешал. Извините.

— Но в таком случае вы вряд ли автоматически сунули бы зажигалку Глеба в свою сумку. У вас этого автоматизма попросту не могло быть… К тому же прикуривать от его зажигалочки не всякий сможет. Тут трехмесячные курсы требуются.

Рома показал пальцем на ресницы, намекая — мол, можно опалить.

— Так каким же образом она оказалась в вашей квартире? Да еще так вовремя?

— Не знаю… — устало ответила Виола, — я ничего уже не знаю…

— Да что тут знать? Раз не вы уронили, значит, ее подкинули, чтобы спровоцировать у мужа приступ жад… то есть — ревности. Да такой, чтобы услышали соседи. И чтобы соседи потом дали нужные показания. Если б вы действительно заказали супруга, вам бы такая реклама совсем ни к чему.

Рома убрал наручники.

— А Глеб этот момент не уловил… Либо уловил, но просто подстраховался. Потому что вот это, — он ткнул в экран компьютера, — перетянет все наши детские рассуждения про зажигалки. И попади флешка к кому-нибудь другому, а не к нему — он бы вам сейчас носил передачки, а не вы ему.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Не прошедший испытательного срока и профессионально сдеформированный Борис Дмитриевич Царев делал все возможное, чтобы семейные проблемы не влияли на службу. Но не получалось. В голове перманентно всплывали разговоры с Тамарой и Антоном. Может, и правда он видит в каждом оборотня? Да и как не видеть? Если уже на полицейской учебной скамье процветает коррупция! И чтобы чада стали борцами с преступностью, родители платят немалые взятки. И дети про это прекрасно знают. И понимают, что инвестиции придется отрабатывать! Как не видеть, если должности продаются за серьезные деньги, а даже мелкие начальники подразделений устраивают на юбилеи такие банкеты, которым позавидовал бы и «Газпром». Да что там «Газпром»? Не так давно милицейский пенсионер, трудившийся в упомянутой организации менеджером, восстановился в органах. Не без помощи Моржова. И теперь возглавлял территориальное подразделение. Наверно, блин, из-за любви к профессии.

Тут, если и не захочешь, будешь всех подозревать! А теперь еще и своих придется, хотя вроде бы лично отбирал, лично проверял и лично настраивал. Надо же — за визу на должность мзду берут! Интересно, сколько? И кто? Слухи на пустом месте не рождаются. Значит, хоть разок, но было.

Кому верить, если верить некому? На кого положиться?! Продлевать испытательный срок? Так потерпят, а потом… Точно — скоро сам себя подозревать начнешь!

Что делать, если над честностью и порядочностью тихонько посмеиваются? И считают тебя лохом и лузером (идиотские словечки!), если ты до сих пор не прикупил джип и не построил домик в пригороде или в Марбелье. А про твои моральные принципы рассказывают анекдоты, покручивая пальцем у виска! Что остается? Либо уйти, либо смириться.

Может, действительно написать рапорт на пенсию?

Вчера он попытался поговорить с Верой. Та второй день не выходит из комнаты. Он рассказал, что приезжал к Антону, что тот клялся в любви к Вере, что собрался в Москву.

— Ну и пусть катится, — был категоричный ответ.

— Погоди… Ты буквально несколько дней назад обвиняла меня в предвзятости. И слушать ничего не хотела про его корыстные помыслы. А теперь, когда я встаю на его защиту, снова не хочешь слушать! Вера, что происходит? Что он еще натворил? Может, я чего-то не знаю? Вы же собирались пожениться! Это, между прочим, не на танцы сходить.

Вера ничего не ответила, забравшись под плед. Да, дочка вся в него. Может рубануть сгоряча. Только он-то уже с опытом жизненным, а она налегке.

Борис Дмитриевич не успокоился и полез с расспросами к Тамаре, которая могла знать больше него.

— Я тебя предупреждала, не лезь в их отношения! — затянула старую песню жена. — Вера еще глупая, но вся в тебя. И очень легко поддается чужому влиянию. Антон почему-то отказался от ипотеки, а она напрямую связала это с твоим липовым уходом на пенсию.

— Кстати, не липовым. Я подумываю…

— Я те подумаю… И куда ты пойдешь со своими принципами? Охранником в супермаркет? Работай, пока не турнули… А потом, чувствую, еще Ленка напела. Она-то без парня, вот и завидует. Я таких подруг знаю. Сами не устроятся, так и остальным жизнь отравляют, чтоб не скучно было.

В общем, ничего выяснить не удалось. Но пускать ситуацию на самотек тоже неправильно.

Борис Дмитриевич нажал кнопку дежурного.

— Сергей, Бойков здесь?

— Да, был.

— Пригласи, пожалуйста.

Бойков как всегда выглядел романтично. И дело не только касательно гардероба. Глаза блестели, как у мушкетера, зарезавшего на поединке сотого юбилейного гвардейца кардинала.

— Коля… Что там с казино?

— Процветает, — Бойков заглянул в смартфон, — ни одной попытки прикрыть заведение, как я и предполагал. За истекший период к нам заглядывало четырнадцать руководителей полицейских подразделений, трое представителей прокуратуры, двое из администрации и один из жилкомсервиса.

— А этому-то что надо?

— Заявил, что кондиционер на фасаде установлен без согласования, нарушает архитектурный облик, но за долю малую он готов закрыть на это глаза.

— Кондиционер тоже вы ставили?

— Нет, он стоял и раньше. Но жилкомсервис тогда не приходил.

— Понятно, — обреченно вздохнул Царев, — и что дальше думаешь делать?

— То же самое. Не волнуйтесь, Борис Дмитриевич. Все идет по плану. Пятнадцатого — день первой выплаты. Коллективное, так сказать, счастье.

— Не волнуйтесь… Чувствую, нам самим будет счастье за такие эксперименты… Ну да ладно…

Борис Дмитриевич помешал ложечкой чай в стакане.

— Вы уже выпили.

— Что?

— Стакан пустой.

— Ах да… Коль. У меня к тебе еще одно дело… Личное. Надеюсь, ты поймешь меня правильно.

— Я все всегда понимаю правильно…

* * *

Антон Иванович Чистов, техник-очумелец, не обманул: коррупционные схемы в России работали безупречно. Спустя неделю вручил Роме интимный номер бывшего морского пехотинца Зубова по прозвищу Леша-морпех.

— Ну, что я говорил? Вот он, телефончик. А вот его последние пеленги… Звонит практически из одного места.

— Откуда?! — Рома, словно гончая, почуял добычу.

— Из «Огородов». А точнее… — Техник приблизился к раритетной карте города, висевшей на стене его кельи в качестве декорации, и ткнул пальцем в нужное место: — Где-то здесь! Удачной охоты, братья и сестры.

В первые послевоенные годы, когда голод гнал народ в поля, жители Юрьевска приспособились выращивать овощи на бесхозных землях в низине, за городской чертой. Вернее, они были государственными, но плохо учтенными. Самодеятельное движение огородников началось с отдельных энтузиастов, но вскоре овладело широкими массами. Район этот так и прозвали «Огороды», а занимаемая им территория росла со скоростью эпидемии гриппа. В конце концов самозахват земель привлек внимание властей, которые тоже нуждались в провианте. Пока те решали, нужно ли принимать меры, и если нужно, то какие, время было упущено окончательно, и теперь уже никакие организационные меры не в состоянии были остановить стихийную тягу юрьевцев к сельскому хозяйству.

Власти, однако, не успокаивались. В последующие периоды, в зависимости от колебаний руководящей и направляющей линии, «Огороды» грозились то снести, построив на их месте предприятие по производству неважно чего, лишь бы крупнейшего в Европе, то, напротив, хвалили людей за инициативу и личный вклад в дело повышения всеобщего благосостояния. Однако ни в том, ни в другом варианте дальше лозунгов дело не шло. Горожане под этот шум упрямо продолжали развивать территорию. Постепенно на месте хлипких будочек для хранения садового инвентаря на участках появились сначала времянки, где можно было переждать непогоду, а затем уже пусть и небольшие, но вполне приспособленные для жилья домики. Одним словом — самозахват.

К настоящему моменту времени между сторонами в отношении статуса «Огородов» установилось шаткое равновесие. Власти отказывались оформить земли в собственность обитателей — слишком уж лакомый был кусок, но и изгнать их оттуда судебно-волевым решением побаивались. Огородники, в свою очередь, уходить с освоенных территорий не собирались, устраивая пикеты при виде подъезжающей тяжелой строительной техники. Но и возводить на участках капитальные строения и заборы не решались, памятуя о том, в какой стране имеют счастье жить. Но некоторые, состоящие при власти, все же возводили, стараясь переплюнуть друг друга в крутизне и понтах. Они строились на отшибе, на так называемой юрьевской Рублевке, и, разумеется, никакую капусту или огурцы не выращивали. Они выращивали этажи.

Вот в такой сложный исторический момент в «Огороды» нагрянули борцы с оборотнями и приданные силы в лице Копейкина и его машины.

Еще пару месяцев назад Кирилл Павлович ни за что не вписался бы в подобную авантюру. И наверняка занял бы позицию начинающего теннисиста Слепнева. «Глухарь» раскрыт, подозреваемый признался. Точка. Безо всяких запятых. Но сейчас рядом присутствовала Ольга Андреевна, и именно ее тлетворное влияние заставляло гнать машину по жуткой грунтовке, опоясывающей огороды и получившей в народе название «ОКАД». Что означало «Огородная кольцевая дорога».

Помимо Копейкина, на свидание с Витей-морпехом отправились Рома и Бойков. Хотели припахать Чистова, но тот уже успел принять дозу. Увы, больше никого в планы не посвящали, за исключением Царева. Слепневу надо докладывать, когда Зубов будет сидеть в камере с признательными показаниями в зубах.

Но, прежде чем крутить бывшему морскому пехотинцу руки, хорошо бы его найти. Радиус пеленга метров сто — сто пятьдесят, а дачных домиков понатыкано, как столов на коммунальной кухне. И спрашивать опасно, дачный телеграф слухов работает надежней любого сотового оператора.

Оставался старый проверенный индейский способ. Копейкин забрался на самую высокую точку кольцевой, а Рома припал к окулярам бинокля. Высматривал, конечно, не самого Лешу, а его великолепный джип. В этих местах он смотрелся бы как бизнесмен Прохоров среди электората.

— Есть! — после трехминутных поисков воскликнул «Зоркий Сокол». — «Леха»!

Все-таки есть что-то душевное и теплое в наших прозвищах дорогих авто. Как-то ближе становятся они народу. «Лексус» — «леха», «ягуар» — «егорыч», «мерседес» — «мерин»…

— Дай мне, дай мне посмотреть! — Оба потянули руку к биноклю, словно рассматривать предстоит не машину, а голую огородницу. Первым успел Рома.

— «Леха», точно… Похоже, в цвет! Номер не видать, но два «лексуса» для такой местности неуместны, простите за тавтологию.

Они съехали с кольцевой и, немного поплутав в паутине узеньких дачных проездов, остановились метрах в пятидесяти от нужного участка, предусмотрительно спрятавшись за кустами смородины.

— Я схожу на разведку, — добровольно вызвался Кирилл Павлович, — прикинусь дураком. Если он дома — позвоню.

— Тебе и прикидываться не надо, — подколол Бойков, правда, без той интонации, с которой подкалывал совсем недавно.

— Смешно, — согласился Копейкин, открывая дверь и хмуро глядя на небо.

Дождь, моросивший с самого утра, перестал, но дело свое мокрое сделал. Хоть грязевые ванны устраивай. В итоге дорога к участку заняла на три минуты больше, чем планировалось, а на подошвах ботинок образовались тяжелые наросты.

Домик не отличался роскошью и дизайном. Обычная сборная двухэтажка, обитая не модным сайдингом, а родной вагонкой, покрытой облупившейся краской. Никаких парников и грядок. Турник между двух берез, место под мангал, небольшой надувной бассейн без воды. Клумба с цветочками. Травка, однако, аккуратно подстрижена, что говорило о наличии у хозяев газонокосилки и чувства прекрасного. Три семерки на номере «лехи» подтверждали научный метод Чистова. Леша прятался здесь. Оставалось выяснить, в домике ли он? И не ушел ли, к примеру, по грибы или на рыбалку.

Беглый визуальный осмотр ничего не дал. На окнах тюль, на пороге веранды никакой обуви. На веревке сушится исключительно дамское нижнее бельишко. А атаковать дом человека, за которым, возможно, не один мертвяк, все равно, что садиться за руль экскаватора, выпив литр водки. Да и просто за руль.

И даже выйди сейчас Леша на крыльцо, Кирилл Павлович не выхватывал бы пистолет, не кричал бы глупости, а, извинившись, отвалил. Немотивированный героизм хорош для комикса и неорганизованного сериального движения. Зубов не тот человек, кто до сих пор спит с плюшевыми игрушками.

— Хозяева! Ау!..

На зов не откликнулись. Копейкин повторил. На сей раз дверь приоткрылась на три пальца, осторожный глаз рассмотрел гостя. «Зоркий Сокол» без труда определил, что глаз принадлежит девице лет двадцати пяти. Вряд ли Леша носит мелированную челку.

— Че надо?

О-о-о… Манеры выпускницы лицея.

— Здрасте… — улыбнулся Кирилл Павлович улыбкой выпускника Гарварда, — простите, к вам кот не забегал? Черный такой, с белой мордочкой. Минут десять назад. Бойкой звать.

Копейкин не упускал возможности даже заочно подколоть Бойкова.

— Не видела, — буркнула выпускница лицея.

— Вот, зараза… Это я не вам… От жены влетит, что не углядел… Не представляете, какая сволочь. Не жена, кот. Хотя жена, в общем, тоже. А вы посмотрите на всякий случай: может, через форточку в дом запрыгнул? Он любит… Спрячется, а потом по ночам орет, чтоб выпустили.

— Говорю же, нет тут никакого кота! Ходят тут…

Дверь захлопнулась.

Кирилл демонстративно огорчился, разведя руками, заглянул для конспирации на соседний участок, хозяйка которого копалась на грядке. Словоохотливая женщина выразила ему искреннее сочувствие и клятвенно пообещала сообщить, если увидит черного кота с белой мордой и со странной кличкой Бойка. Заодно пожаловалась на актив кооператива, собравший деньги на ремонт дороги, но вместо ремонта сваливший на Кипр, а также на пацанов, ворующих ее белый налив. Потом, ради все той же конспирации, опер добросовестно «покыс-кыс-кал» по округе, продвигаясь при этом в сторону своих.

Отойдя на приличествующее случаю расстояние, достал мобильник, набрал Бойкова.

— Он в доме… Точно говорю! Занавеска дрогнула… Это у тебя ветер в голове. Сам бы и проверял… Сейчас подойду, и решим.

Но недолго радовался Кирилл Павлович, недолго представлял, как команда собровцев будет штурмовать дачу Зубова, стирая ее с лица земли. Как макнут злодея мордой в дачную грязь, как оставят на ней неизгладимый след от приклада…

Подозрительный шум за спиной оторвал его от сих приятных мечтаний. Да нет, не подозрительный. А обыкновенный шум турбированного двухсотсильного двигателя «лехи». И «леха» мчался прямо на него, обдавая грязью дачные участки и не жалея собственной подвески.

Понятно, что на предложение остановиться, даже подкрепленное демонстрацией оружия, морпех не отреагирует. Лобовое стекло, хоть и бликовало, но у Копейкина не было сомнений, что за рулем именно он, а не лицеистка с челкой. И уж тем более пехотинец не остановится, если просто перегородить дорогу собственным телом. Тело улетит на один участок, а ботинки на другой. Прыгать же на капот, как советуют учебники по охранной деятельности, все равно, что бодаться лбом с белым носорогом. Или с черным, что в данном случае не так принципиально.

Поэтому оставался только один вариант. «Молотов-коктейль». Но на его производство требовалось время, а времени не было. И Кирилл Павлович просто отошел в сторону. Позорно, обидно, но зато надежно. «Не мужик», — подметил бы Бойков, окажись он рядом.

«Леха» окатил «не мужика» славной порцией грязи и помчался в сторону кольцевой.

И если его не догнать, розыск может затянуться. Да что там затянуться… Если он уйдет, это навсегда. Значит, надо не дать ему уйти. И да поможет нам ямб.

— Блин, да ты параноик! — взвизгнула лицеистка, ударившись головой о крышу джипа, когда тот подпрыгнул на очередном ухабе. — С чего ты ваще решил, что он — мент?! Говорю ж — кота искал…

— Ага! — криво улыбнулся Зубов, вцепившись в руль. — В полуботиночках… Я их, козлов, печенкой чую. А также ребрами, мочевым пузырем и почками. Ты пристегнись на всякий пожарный…

— Сам пристегивайся! Все цветы мне помял! Нельзя было через ворота выехать, а не через клумбу?!

— Некогда…

— Не, ну нормально! Ну и катился бы один!

— Не верещи…

Разумеется, Леша не оставил бы Люську, как звали лицеистку, на даче. Слишком много знает. Нет, нет, убивать он ее не собирался, все ж не маньяк. Просто отсидится с недельку где-нибудь у подружек, а потом его уже здесь не будет. За бугор он не помчится, спалят на границе. Да и что там делать? Есть и на родине заветные места. Сразу туда не подался, решил отсидеться поблизости, чтобы понаблюдать за развитием событий. Верный друг Интернет сообщил, что некий Туманов взял на себя убийство Якубовского. В Туманове Леша без труда узнал того перца, что прессовал его в «Детском мире». А значит, через некоторое время можно вернуться к мирной спокойной жизни.

Но, видимо, что-то пошло не так. И не ментовские ли это игрища? Закрыли показательно мужичка, а на самом деле Лешу обкладывают. И похоже, он не ошибся. Как чувствовал, что у Люськи отсидеться надо.

Интересно, как его нашли? Ни одна живая сволочь, кроме Люськи конечно, не знала, что он тут. Мобильник он утопил, в сеть выходил с ее ноута… Был еще второй телефон, но про него тоже не знает ни одна сволочь. Теоретически могли слушать и Люську.

— Ты никому не брякнула, что я здесь?

— Нет! Я из-за тебя вааще ни с кем не базарю! Как декабристка ссыльная!

— А кто это?

— Историю родную знать надо! Декабристы с Лениным Зимний брали… В декабре. Поэтому и декабристы. А потом Ленин новый календарь ввел, в ноябре революцию отмечали.

— А-а-а, — Леша с уважением посмотрел на подкованную подругу, — а может, все-таки болтанула? Вчера с кем трепалась?

— С мамой! Это, на минуточку, ее дача!

— И что ты ей сказала?

— То и сказала! Живу, как дура, одна! Цветочки поливаю!

— Слушали тебя, Люсенька, слушали…

Преодолев последние метры грунтовки, «лексус» вырвался на асфальт. Леша бросил взгляд в зеркало заднего вида.

— Все, асталависта. Теперь пусть попробуют догнать…

Преследователи на «девятке» заметно отстали. Он засек их тачку еще там, в «Огородах». Но расслабляться не стоит. Козлы наверняка успели заметить, в какую сторону он ушел по трассе. Да и по следам грязи видно будет. Лишь бы дотянуть до леса, а там через каждые два километра — отвороты в сторону дачных поселков. Нырнуть в любой — и хрен его кто отыщет. А колеса на мокром асфальте быстро очистятся, и по следам они его не вычислят.

Зубов крепче вцепился в руль и придавил педаль газа.

Преследователи же тем временем, вместо того чтобы сосредоточиться на погоне, искали виноватого в провале.

— Какой кот?! — рвал и метал Николай Васильевич. — Тут дачники всех котов знают! И в лицо друг друга! Ты б еще спросил, где живет Иван Иванович Распердуев!

— Вот, блин, и спрашивал бы!

— Так ты сам напросился! Пойду, дурачком прикинусь! Доприкидывался! Много мы на твоем инвалиде карбюраторном за «лексусом» нагоняем! Рома, звони в дежурку, пусть гаишники трассу перекроют.

— Да меня дежурка в жопу пошлет… Кто я такой? Цареву звонить надо. Чтоб команду дал!

— Звони!

Рома, упираясь одной рукой в низкий потолок «жигулей», пытался набрать номер. Машину нещадно кидало из стороны в сторону, и палец никак не мог попасть в нужные клавиши.

— Потом Чистова набери! Пусть попробует засечь трубу!

— Нереально. Он же не из кабинета засекает!

— Тьфу! Уходит, уходит!

«Девятка», наконец, тоже вырулила на трассу. Копейкин сразу «положил стрелку», но толку это не принесло. Куда отечественному автопрому до японского. Да и технические характеристики машин несопоставимы. Оставалась одна надежда. На громовержца Зевса, который молнией поразит «леху». Но Зевс спал после сытного обеда на Олимпе.

Автомобильная погоня — обязательный элемент правильного боевика. Свистят колеса на заносах, ревут моторы, плавится асфальт, бьются стекла. Красотища! Втыкают режиссеры погони куда надо и куда не надо, жмурится зритель от спецэффектов, потирают руки продюсеры в предвкушении кассовых сборов!

А у нас никаких спецэффектов. Две полосы, канавы и лес. Чуть вильнул рулем — конец фильма и никаких сборов. В лучшем случае для тебя. Так еще и левых зрителей на тот свет утащишь. Будет тебе потом и «Форсаж-1», и «Форсаж-2». А точнее, «Форсаж-9» и «Форсаж-40». А потом годовщина.

Поэтому Кирилл Павлович хоть и гонял когда-то на профессиональном мототреке, сейчас в раж не входил. В конце концов, рано или поздно Леша влетит. И стоит ли рисковать своей и чужими жизнями из-за какого-то козла?

— Вон он, вон!

— Вижу… Толку-то…

За пятнадцатым километром дорога стала дугой уходить влево, а там уже начиналась юрьевская Рублевка. Еще немного…

Леша снова посмотрел в зеркало. Мусорки отстали. Даже если они выжмут из своей колымаги максимум возможного, у него, по всем прикидкам, уже не меньше километра форы. А это — полминуты минимум. Так что дело, можно сказать, сделано. Ни черта у вас, граждане полицаи, не…

— Леша, менты!!!

Зубов вздрогнул, словно от укуса пчелы, дернул рулем. Точно, не ошиблась Люська! Впереди, метрах в ста, возле поворота на «Рублевку» тачка с мигалкой! Рядом ментяра. С автоматом! К дороге идет! И хрен проскочишь! Огонь откроет. Видимо, те, что сзади, успели передать по рации.

— Обложили, с-суки!!!

Времени на раздумье не оставалось. Выход был теперь только один: по боковой дороге — в поселок, а там бросать машину и уходить лесом.

Бывший морской пехотинец вывернул руль вправо, но сделал это слишком резко, не учитывая скорости. На мокром после дождя асфальте машину занесло, и джип боком заскользил к обочине… Даже японский автопром бессилен против законов физики.

Реле конструкции Фокина чуть слышно клацнуло, и на крыше с негромким жужжанием заработала мигалка. Бомж Володя, привыкший за долгие годы спать чутко, моментально открыл глаза и прислушался. Но, кроме привычного уже жужжания, снаружи доносился лишь веселый щебет птиц. Он приподнялся и, опустив стекло, осторожно выглянул наружу. Пернатые не обманули — дождь действительно кончился.

Потянувшись, он вылез из салона и стал вытаскивать из-под кузова машины фанерного стража порядка.

— Вылазь, не хрен сачковать! Дождь кончился. На работу пора…

Наскоро обтерев постового от налипшей на него травы, Вова достал из салона пластмассовый автомат, привезенный Ромой, и водрузил его на шею фанерному другу. Автомат Рома якобы попросил напрокат у дочки. В куклы та не играла принципиально.

— Вот теперь порядок. По-взрослому.

Выпрямившись и выпятив грудь, Володя, высокопарно глядя на муляж, шутливо произнес:

— Приказываю выступить на охрану меня!

Сержант возражений не имел. Вова приподнял его и потащил ближе к дороге.

Все остальное произошло в считаные секунды. Со стороны города с огромной скоростью летел большой черный внедорожник, разметая по обочинам еще не просохшие лужи. Внезапно он резко повернул вправо. Раздался визг тормозов, джип вынесло на обочину, он опрокинулся, перевернулся пару раз через крышу и завалился в кювет колесами вверх… Потрясенный бомж Володя несколько секунд, не двигаясь, таращился на великолепное, живописное зрелище, но затем приобретенные инстинкты взяли верх, главный из которых гласил: прежде чем оказать кому-то помощь, подумай, не навредит ли это тебе? А навредить могло. Швырнув постового в траву, Вова бросился обратно к машине, служившей ему временным пристанищем, схватил сумку и, пригибаясь, словно от огня, побежал в сторону леса. Но, вспомнив о втором главном, вернулся, извлек из бардачка бутылку, на донышке которой еще оставалось, и теперь уже без оглядки поспешил в лес…

* * *

Даже с пробитой головой и разноцветными гематомами Леша Зубов держался молодцом. Героически, словно раненый, но не сдающийся на корриде бык. А что еще оставалось делать, если имидж подпорчен так серьезно, что впору думать о веревке с мылом. Или нанимать самого крутого имиджмейкера. Так дешево купиться на фанерку с игрушечным автоматом! Если братва узнает… Люська, дура, — заорала под руку. Да и машину жалко не меньше имиджа. Новая совсем.

Поэтому, чтобы окончательно не подпортить реноме, он решил молчать, благо имел на это законное право. Конституция. Да и вообще — меньше скажешь, меньше вопросов.

Копейкин, уловив Лешин настрой, не стал словоблудить, а сразу перешел к вещественным уликам. Нажал клавишу. (И замкнулась цепь! И побежал ток через гнилой организм, так что пластыри с морды послетали… Эх, мечты, мечты…)

«— Ладно, сука… Банкуй пока. Заказ это.

— Я догадался, что не несчастный случай… Кто заказчик?

— Жена его. Виолка…»

— Хватит или продолжить? — Кирилл Павлович нажал на паузу.

— Порожняк голимый… — презрительно усмехнулась жертва визуального обмана, поправив бинт, — под гранатой не то скажешь. А подписи моей нигде нет.

— Под какой гранатой? — не понял Копейкин, переглянувшись с находившимся в кабинете Фокиным.

— Короче… Статья 51-я Конституции. Имею право молчать. Будет что предъявлять — предъявляйте. И Люську выпустите — она ваще не при делах.

— В больнице твоя Люська. В гипс упакована, до бровей.

— Вот дурочка! Велел же пристегнуться… Чего — сильно поломалась?

— Жить будет. В отличие от тебя.

— Не пугай — пуганый.

— Так кто ж тебя гранатой застращал? — уточнил Рома.

— Сказал же, никаких базаров, — Зубов демонстративно отвернулся к стене, — а сейчас — адвоката!

— А также судью, палача и могильщика… Пошли, — Копейкин на всякий случай пристегнул Лешу к себе.

Были случаи, когда несознательные граждане, пользуясь добротой и гуманизмом сотрудников, удирали по пути «кабинет — камера».

Проводив Зубова в «закрома» и вернувшись в кабинет, Кирилл Павлович развел руки и подвел безрадостную черту:

— Ну вот и все! Заезд прерван по техническим причинам! На одной этой записи его никто не закроет. На Глеба улик побольше наберется… А колоть бесполезно даже с применением новейших компьютерных технологий.

— Это как?

— Монитором по башке. Или по пальцам… Товарищ патологически грамотен и аморально устойчив. Конституцию чтит.

— Заезд не закончен. Надо искать подлинного заказчика.

— Если откровенно, то я бы не торопился сбрасывать со счетов прекрасную певицу и женщину Виолу с ее актерскими способностями. Да и с чего бы Леше под гранатой врать? Кстати, какой гранатой?

— Да, это способ такой, — пояснил опытный Рома, — в Дагестане научились. Тоже что-то вроде компьютерных технологий. Вырываешь чеку, кладешь гранату между ног ваххабита и уходишь в укрытие. У него пять секунд на размышления. Если признается, возвращаешься и кидаешь гранату в сторону.

— Погоди… А если не успеешь? Пять секунд…

— Так ты между ног холостую кладешь, а кидаешь настоящую. Если человек передумал признаваться, кладешь снова. Но, как правило, не передумывают. Жаль, нельзя с Лешей фокус повторить.

— Беспредел… Надо запомнить… Пригодится.

— Тут главное, гранаты не перепутать. Случаи были… Хорошо, — Рома вернулся к главному вопросу, — кто-то ведь подбросил зажигалку Виоле?

— Да сама и подбросила.

— Ага. Очень тонкий ход. Тоньше некуда. Зачем ей это надо? Если бы Виола заказала мужа, то не стала бы провоцировать его на семейные сцены. Ей, наоборот, выгодно было бы показать, что у них в семье полный… абажур.

— Значит, действительно обронила.

— Нет, — не сдавался Рома, — тут явно кто-то еще маячит.

— А вот скажи мне тоже откровенно. Ты ведь Глеба хорошо знаешь…

— Ну боле-мене.

— Мог он соперника вальнуть при заданных обстоятельствах?

Что мог ответить Рома на такой замечательный вопрос? Вальнуть Глеб мог. Но не мог сдаться без причины.

— Без понятия… Короче, для начала еще раз поговорим с Виолой, потом с консьержкой, узнаем, кто приходил к Якубовским.

— Хорошо бы… Только времени нет. Зубова выпускать надо через… — Копейкин взглянул на хронометр, — через полтора часа! Либо искать основания.

— Может, за нарушение правил? Подруга-то его реально поломалась. Тяжкие последствия. Никто его так гнать не заставлял. Сейчас с этим строго. С гаишниками договоримся.

— Вряд ли закроют, — усомнился Копейкин, — за такое на подписке оставят. И потом, не очень я гаишникам доверяю… Перекупить их могут. Может, по старинке? На пятнадцать суток?

— За неповиновение?

— Лучше за политику. Участие в митинге оппозиции. Тут как раз был очередной. Упакуют в одну калитку.

— Беспредел… Надо запомнить.

Консьержка дома Якубовских, милая дама лет шестидесяти, тоже использовала компьютерные технологии. Заносила данные гостей не в допотопный гроссбух, а в планшетник с монитором высокой четкости «Ретина». Жильцы скинулись, купили. Благо не бедные. На квартиру наворовали и на планшетник найдут. Зато теперь — как в приемной Кремля. «Кто? Когда? К кому?» Только металлоискателя не хватает и детектора для сканирования сетчатки.

Удостоверение, показанное Ромой, не произвело на нее никакого впечатления.

— Сначала подпишите запрос у председателя жилищного товарищества, а потом приходите.

— Какой запрос, женщина?!

— А вдруг вы — оборотень? На мафию работаете.

— А вы уверены, что ваш председатель тоже не работает на мафию?.. Перестаньте капризничать, а то я вернусь с постановлением и изыму ваш планшет вместе с «Косынкой» и «Сердитыми птичками».

Выручила Виола, спустившаяся с этажа.

— Раиса Геннадьевна, молодой человек действительно может.

— Нашли чем пугать, — проворчала консьержка, запуская планшетник, — какое число вам надо?

— Сейчас, — прикинула Виола, — зажигалку он нашел дня за три до убийства… Кажется, двадцатого… Да, точно! Я в салон была с утра записана и не поехала.

Раиса Геннадьевна поводила пальчиком по «Ретине», открывая таблицу.

— Вот, пожалуйста, любуйтесь…

Якубовская развернула планшетник, вгляделась в записи.

— Это Саша — водитель Андрея. Он какие-то бумаги привозил… Это курьер из интернет-магазина, но он в квартиру не заходил… Рита, уборщица… Никитский, партнер Андрея… Все!

— Получается трое, — подытожил Рома. — И то если зажигалку в тот день подкинули, а не раньше.

— Нет, раньше вряд ли. Понимаете, Рита у нас очень аккуратная, убирает тщательно и через день. Зажигалку бы нашла.

— Если сама не подкинула…

— Нет, нет! Она давно у нас.

— Это не аргумент. В нашей системе тоже многие давно, а сами знаете, что творится. Люди покупаются и продаются. Хоть в супермаркет на прилавок выставляй… Так… После нее из посторонних был только Никитский.

— Да, я это хорошо помню. Они еще ругались с Андреем… Потом Андрей ненадолго ушел в кабинет и с кем-то говорил по телефону. Костя оставался в гостиной один.

— Из гостиной можно пройти в спальню?

— Конечно, дверь туда выходит. А вы думаете, что… Но у Константина не могло быть зажигалки Глеба. Они не знакомы…

— Кстати, а где она сейчас?

— Ой… Андрей тогда швырнул ее в меня… И я ее больше не видела. Наверно, так и лежит где-нибудь. За кроватью или…

— Пойдемте, поищем.

Они направились к лифту, но грозный окрик заставил их остановиться:

— Молодые люди! Вы кое-что забыли.

Вахтенная дама показала на небольшое объявление, приклеенное на стекло ее каморки: «Информация о визитах платная. Справка — 100 руб.».

Каждый зарабатывал как мог.

— Капитализм, — с легким акцентом прокомментировал Рома, подражая герою Шварценеггера из «Красной жары».

Но денег не дал из принципа, а не из-за жадности.

* * *

Вера Борисовна Царева, девушка тонкой душевной организации, переживавшая сложный период в личной жизни, предпочитала получать информацию из проверенных источников. Интернет к последним она не относила. Читальный зал институтской библиотеки надежней. Да и уютней здесь. Зеленое сукно на столах, мягкий свет лампы. Гарри Поттера только не хватает за соседним столом.

Правда, мысли ее сейчас были заняты не подготовкой к семинару по гражданскому процессу. Антон… Неужели все мужики одинаковые? Господи… Как жить после такого?

Он звонит, но она не берет трубку. Подкараулил возле института, кричал, что к нему приходил его отец, что любит ее… Что написал рапорт и уезжает в Москву… Пустые слова. Теперь можно кричать все что угодно.

Она заподозрила неладное, когда он отказался от ипотеки. Все вроде бы решили, дом выбрали, квартиру застолбили. И вдруг — полный назад. С чего? Он объяснял, что все не так просто, что ипотека — это на долгие годы. Интересно, а с ней он планировал пару месяцев пожить? В аренду взять? Или в лизинг, прости господи?

Потом узнала, что отец собрался на пенсию. Тогда не усмотрела никакой связи. Но после разговора с родителем призадумалась. А не так ли уж папа не прав? Бойков подтвердил опасения. На Антона была разработка. И теоретически Антон мог… Но она гнала эту мысль. Нет, он не такой, он добрый, честный, единственный. Что бы там все ни говорили.

А потом тот нечаянно подслушанный разговор в институтском коридоре. Они с Ленкой болтали возле окна. Рядышком пристроились два заочника. Кажется, Вера видела их в группе Антона. Обычный мужской треп — кто с кем. Впрочем, почему мужской?

Они говорили об Антоне. Длинный сказал, что «Тоха реально попал. Закадрил дочку начальника ОСБ, а тот на пенсию собрался. Теперь не знает, как соскочить. Второй засомневался, но первый поклялся, что сам с Тохой базарил…»

Мир перевернулся. «Хочет соскочить…» А как он ухаживал, как объяснялся в любви. Они шли мимо театра, он подбежал к клумбе и вырвал розу. А в розе оказалось колечко… Оказывается, он заранее воткнул розу в клумбу. Да, с розыгрышами у него полный порядок. Что тогда в кафе с перепутанным обедом, что потом. Комбинатор.

И все просто потому, чтобы спокойно крышевать, брать взятки, фабриковать дела, рассчитывая, что Верин папа в нужный момент прикроет.

Скотина! Сволочь! Еще прибегал, в грудку кулачком бил. «Я тебя люблю, я тебя люблю…»

— Верочка, у тебя все в порядке?

Вера вздрогнула. Рядом стояла Анна Кирилловна, библиотекарь.

— Ой… Да… Все нормально… А почему вы спрашиваете?

— Просто я никогда не видела, чтобы на чтение одной страницы уходило две секунды.

Дверь не скрипнула как в сказке — вдруг. Она скрипнула предсказуемо и громко, потому что была металлической. Рома, стоявший у небольшого зарешеченного оконца с тяжелыми жалюзи-ресничками, повернулся. Конвоир назвал фамилию доставленного, кивнул тому на табурет и удалился.

Роме повезло — тюремный кабинет для допросов, рассчитанный на восемь посадочных мест, сегодня пустовал — никто не будет лезть с расспросами. Мало того, в кабинете недавно провели косметический ремонт, удалив со стен позорящие органы и партию власти надписи. Правда, придется терпеть запах дешевой краски.

Глеб заметно сдулся и прозвищу Халк не очень соответствовал. И не потому, что сидел на казенных харчах. С провизией проблем, кстати, не было — передачки шли косяком и от Виолы, и от сослуживцев. Старая истина — можно заключить в каземат стены, но не дух — не работала. Сейчас был заключен именно дух. Уж побриться ему и сменить грязную футболку ничто не мешает.

— Привет, — Рома протянул руку.

Туманов сделал вид, что не заметил ее, просто прислонившись спиной к стене и закрыв глаза.

— Плохо выглядишь.

— Что хотел?

— Покурить принес.

Рома достал из пиджака пачку сигарет, вынул одну и протянул Туманову. Тот взял ее, сунул в рот, по привычке полез в карман, потом, вспомнив, что зажигалка осталась в камере, посмотрел на приятеля. Рома поднес руку с зажигалкой к сигарете, крутанул колесиком. Вместо огонька вырвалось высокое пламя, словно на эмблеме народного достояния «Газпрома». Глеб на пару секунд притормозил, затем прикурил. Рома положил зажигалку на стол рядом с пепельницей, предусмотрительно сделанной из кусочка фольги.

— Откуда она у тебя?

— Нашел. В квартире Якубовского. Искали вместе с Виолой.

— Я ж тебе сказал — не трогайте ее, — голос Халка остался по-прежнему жестким, — я здесь, что еще надо? А если передо мной оправдаться хочешь, так не стоит. Я не девочка инженю, не сержусь. Успокойся.

— Мне не нужна Виола. Это ты успокойся. Она с нами.

И Рома извлек еще один предмет. Музыкальный штопор.

— Слушали? — чуть презрительно усмехнулся Туманов.

— Ну мы ж тоже не пацаны… Убийство раскрыть — не корову найти. Цель оправдывает средства. Чьи слова?

— Быстро схватываешь…

— Глеб… С чего ты взял, что Виола заказала мужа? Только потому, что Зубов колонулся?

Туманов сверкнул глазами, что говорило о правильности предположения.

— Ты показал ему фокус с гранатой, он и сдал Виолу. Да, согласен, все вроде бы логично. Резон у нее был. И ты, не сомневаясь в том, что это она, решил сесть вместо нее. Чтобы я дальше не копался. Благородно, понимаю… Любовь, обратно… Только хорошо б голову при этом включать… Зубов, кстати, у нас. С винтовкой я пока не могу разобраться… Как она у него оказалась, а потом снова у тебя… Это ведь ты упаковал ее в яркий пакет. Чтоб наверняка нашли в реке. И спина у тебя на самом деле болела.

Посетитель положил на стол тюбик финалгона.

— Ну кто же выкидывает улики в мусорное ведро?

Глеб молчал, жадно глотая дым. Раздумья тяжкие застыли на челе. Кто знает, что у Ромы в башке? И не заливает ли он красиво?

— Ну вот ты сам подумай, — продолжал Фокин, — Якубовский находит дома твою зажигалку, устраивает скандал. Через три дня его валят. Ну не дура ли Виола, если это сделала она? Могла бы повременить. Человек, на самом деле заказавший Якубовского, на это и рассчитывал. Все стрелки на жену. Имела мотив. Я не знаю, почему Зубов назвал тебе ее как заказчицу. Но есть одна мысль. Такие ребята, как Леша, никогда не работают с заказчиками напрямую. Только через посредника, а то и через двух-трех. Усекаешь? Кто-то из этих посредников и намекнул ему, что заказчица — Виола. Но ты, блин, со своею любовью, ничего не хочешь слушать!

— Для следственного комитета и Слепнева — я более надежный кандидат.

Фраза означала, что Глеб не исключает подобной версии, но сдался, реально опасаясь за судьбу Виолы.

— Ты идиот? Да хрен-то с комитетом и со Слепневым! Ты подумал хоть на секунду, что если это не Виола, то человек, заказавший Якубовского, рано или поздно закажет и ее! И твое нахождение в тюрьме вовсе не гарантия ее безопасности! Кто знает, пойдешь ты, к примеру, завтра в отказ, поймают Лешу, и закрутится все по новой. Поэтому сейчас Ольга ни на шаг от нее не отходит! А ты играешь в какое-то странное, тупое рыцарство, вместо того чтобы трезво оценить ситуацию! И дуешься, что я тебя сдал! Ты же опер! Соберись! Жестче ставь ракетку!

Глеб не реагировал.

— И кстати, не сдал, — продолжал оппонент, — пули, между прочим, в деле нет… Выбросил я ее с «Моста влюбленных» в мутные воды. Поэтому, если бы ты не притащился со своей явкой, никто ничего бы не узнал.

«Кроме, конечно, Гориной и компании, но сейчас об этом лучше не говорить. Главное, расшевелить героя-одиночку».

Для героя сия новость была примерно такой же, как для Рэмбо положительный тест на беременность. Еще бы…

— И ты что?.. Никому бы не слил?

— Я унес бы эту страшную тайну в могилу.

«Лучше в чужую».

— Ладно, — Туманов затушил окурок о фольгу сигаретной пачки, — винтарь я действительно переправил через Хатхи… Толкнул здесь одному…

— Галкину? Из морга?

— Откуда знаешь? — Глеб посмотрел Роме в глаза. — Пас меня?

— Неважно… Большой брат знает все. То есть — ему?

— А говоришь, не сдал бы… Да. За пятнаху… Вернее, Галкин посредник, покупателя нашел… Он на связи у меня был когда-то. Еще тот пряник. И вашим и нашим… Деньги отдал Виоле. Для матери.

— Дальнейшее понятно. Галкин продал ствол Леше. А кому еще нужна такая игрушка? Ты колонул Галкина, поймал Лешу, выпотрошил его, отобрал винтовку. Потом его выпустил, винтовку скинул в реку и пришел к Копейкину сдаваться. Сомнений, что это Виола заказала мужа, у тебя не было. Деньгами, которые ты ей отдал, она могла рассчитаться с Зубовым. Так?

— Да… Она хотела остаться со мной… И заказала ради нас…

— И ты это оценил. Что ж… Твой мотив понятен. Теперь давай вернемся к зажигалке… Где у тебя могли ее украсть?

— Не знаю. В принципе, нигде… Она все время со мной. В пиджаке или брюках.

— Кабинет? Баня? Кабак?

— Нет. Я не оставлял ее на столе. Там гравировка, могли увидеть.

— Блин, ну где-то ты раздеваешься?.. Кроме дома?!

Глеб потер ладонью небритый подбородок, потом поднял глаза на Рому.

— Погоди… Я раздеваюсь только в одном месте… Там же, где и ты…

* * *

— Бойков, ты конченая скотина! Подонок, каких не видел белый свет. Кто дал тебе право вмешиваться в судьбы людей?

— Я делал это из благих побуждений! Я хотел помочь Цареву. И его дочке. И потом, мне просто обидно! Почему ухарь, место которого на нарах, спокойно разгуливает по городу? Я его для этого разрабатывал, разрабатывал и не смог разработать?! И ладно бы он действительно любил Веру! Но там же все белыми нитками шито! Слепому видно, что никакой любви нет и в помине!

— Кому видно?! Тебе?! Ты что, держал свечку или слушал их разговоры?!

— Нет! Я жизнь знаю… К тому же Царев дал отмашку! Посмотреть за ним.

— Так посмотреть, а не влезать, куда не надо! А теперь ты двум людям жизнь сломал! А может, и не двум!

— Я сломал, я и исправлю…

— Очень сомнительно! Сломать легко, починить непросто! И, даже если починишь, трещинка останется! Дурак ты, Бойков, а не знаток жизни! Сволочь и подлец! А про благие намерения не надо. Сам знаешь, куда ими вымощена дорога!

— Отвали! Дай поспать!

— Нет, Коленька! Не будешь ты теперь нормально спать до конца дней! Не дам я тебе! Принимай снотворное, не принимай. Чистая совесть — лучшее снотворное. А у тебя ее нет!

Сей незатейливый диалог происходил между одним человеком. Вернее, между человеком и его внутренним голосом. Между Николаем Васильевичем Бойковым и Николаем Васильевичем Бойковым. Происходил он в три часа ночи в его квартире. И происходил, черт побери, третий раз подряд. В силу чего днем Коленька походил на привидение без мотора. Светка сразу обратила на это внимание, посчитав, что любимый не спит по ночам совсем по другой причине. То есть взялся за старое. Но он поклялся, что посторонние женщины его не волнуют, и все связано с переутомлением и нервной обстановкой в коллективе. Таблетки, которые она порекомендовала, не помогали. Потому что совесть нельзя заглушить химией. И тем более гомеопатией. Она все равно вылезает и устраивает диспуты.

Коля встал с тахты, прошел на кухню, проглотил двойную порцию лекарств. Запил старым коньяком. Нет, не поможет. Заплати налоги и спи спокойно.

Ладно, завтра он постарается все исправить. А что сделано, то сделано. В конце концов, идеальных нет. И каждый имеет право на ошибку. Не такой уж и грех, по сравнению с теми грехами, что творились и творятся на земле русской. Да и вообще — земле.

Вера никого не хотела видеть. Даже Ленку. Начнет опять зудеть — правильно сделала, правильно сделала. Снова предложит забыть Антона и искать нового кавалера. Да, рецепт хорош, если не учитывать одну маленькую деталь. Вера по-настоящему любила Антона. Еще до всех этих разоблачений. И была абсолютно счастлива, когда он сделал ей предложение. А не так-то просто вычеркнуть из памяти человека, с которым мечтала связать всю оставшуюся жизнь. Да, таких, как она — несчастных обманутых дурочек, наверно, миллионы, но это слабое утешение.

После лекций опять спряталась в читальном зале. Отключила телефон. Пыталась сосредоточиться на гражданском процессе. Истец, ответчик, ходатайство… Интересно, а кто она с юридической точки зрения? Потерпевшая? Наверно, хотя в суде доказать это невозможно, даже если представить, что Антон признается. Как оценить степень ее моральных страданий? В какой валюте? И чем доказывать? Приложить чеки из аптеки на купленные успокоительные? Бред какой-то…

Шепот за спиной оторвал от раздумий. Где-то она уже слышала эти голоса. Вера обернулась. Черт! Два заочника. Длинный и недлинный. Те, что сплетничали про Антона возле окна. Опять шепчутся.

У Веры закололо под сердцем. Больно закололо. Но то была не физическая боль. Она аж сжала зубы, чтобы не закричать. При этом невольно прислушиваясь к разговору за спиной.

— Прикинь, Тоха Шатунов рапорт написал. На гражданку.

— С чего вдруг?

— Говорит, из-за этой своей… Дочки царевской. Короче, он в нее реально втюрился, даже жениться хотел. А все думают из-за папаши. И она в том числе. Бортанула. Теперь бедняга не знает что и делать. Аж отит на нервной почве заработал. Как бы не застрелился. Дубова помнишь из охраны? Тоже из-за любви из табельного «макарыча» вальнулся.

— Ты ж сам говорил, что из-за папаши. Плакался, что тот на пенсию уходит.

— Да не понял я его… Он просто сказал, что Царев уходит на пенсию, теперь придется соскакивать с доходной темы.

— То есть он все-таки из-за папаши?

— Да нет же! Втрескался он в нее реально! А папаша так — удачный бонус. Почему бы не воспользоваться? Ну вот ты бы отказался, если бы твоим тестем стал Моржов?

— Если дочка у него ничего, то нет.

— Вот и он нет.

Вера уже не слушала последние реплики. Заталкивала в сумку конспект. Отит обострился… Да, у Антошки слабые уши, любой сквозняк, и греть надо…

Ничего… Она купит самое дорогое, самое хорошее лекарство…

Как хорошо, что она пошла сегодня в библиотеку. И как плохо, что она такая дура. Вечно слушает других. И рубит сплеча.

Спустя двадцать минут оба студента-заочника вышли из здания института, обогнули его, свернули на небольшую улочку, примыкающую к территории, и сели в красную «девятку».

— Все, пошептались, — доложил длинный проснувшемуся Николаю Васильевичу.

— Все как надо сказали? Ничего не перепутали?

— Мы ж по бумажке…

— А услышала?

— Да там и глухой услышит, — заверил второй, — Николай Васильевич, а зачем вам все это?

— Запомни, юноша… Самый хороший комплимент — это комплимент, сказанный за глаза. И еще! Правда, замаскированная под ложь, лучше, чем ложь, замаскированная под правду. Все! Благодарю за службу!

* * *

— Ракетку жестче ставь! Жестче! И кистью, кистью работай!

В спортзале, как и в бане, чинов нет. И умный человек не обидится, если тот, кого он строит в кабинете, строит его здесь. Особенно если играет с ним в паре, да еще в туре межведомственного турнира.

Виктор Михайлович Слепнев был умным человеком. И не обижался на подсказки Ромы, порой довольно эмоциональные. Впрочем, и там, на службе, Рому Фокина не очень-то теперь построишь. В отдел собственной безопасности перешел.

— Я стараюсь.

— Третью партию горим. Соберись!

Не собрался. Четыре подряд проигранные подачи сделали счет на табло «три-ноль» в пользу команды пожарной охраны. Они уступили место следующей паре, присев на лавочку. Третий участник команды Леня, сливший игру в одиночном разряде, отдыхал рядом.

— Сглупили… Надо было нам, Ром, с тобой играть, а Витьке одному. У пожарников пара не очень. Хоть очко бы взяли. И так в самом низу таблицы.

— Ничего… В следующий раз отыграемся.

— Без Глеба вряд ли…

— А он будет в следующий раз.

— Да ладно… На подписку отпустят или под залог?

— Нет… Просто выпустят. За невиновностью.

Слепнев вытирал вспотевшие ладони и лицо полотенцем. После последней фразы покосился на Рому. Он, как человек, отвечающий за раскрытие убийства Якубовского, подобные смелые заявления мимо своих управленческих ушей пропустить не мог.

— Да куда там… Меня, конечно, тоже смущает его признание, но с доказухой там порядок. На три посадки хватит.

Управленец приложился к бутылке с водой.

— С доказухой там непорядок.

— Не понял… Рома… Что за художественная самодеятельность? — Слепнев чуть не выплюнул набранную в рот водицу.

— Вить… Все в порядке… У нас еще одна партия. Давай после.

— Ни хрена себе… Вы там сейчас намудрите, а мне расхлебывать. Выкладывай, что там?

— Ладно-ладно, успокойся… Запись разговорчика одного я надыбал сегодня. Секретного. На флешке у меня. Очень любопытный разговорчик. Завтра дам послушать. И тебе, и всем остальным. Вот тогда и поговорим насчет железной доказухи.

Леня тоже не смог остаться в стороне от такого серьезного разговора.

— Ты что, еще не докладывал?

— Когда? Сразу сюда поехал. Между теннисом и работой я всегда выбираю теннис. Вон флешка в куртке…

— Ты не разводишь? — засомневался Слепнев.

— Хорошо… Доиграем, дам послушать. Ноут надо только найти.

— Что за разговор? Между кем? — не успокаивался луноликий майор.

— Блин, между людьми, естественно… Вить, не волнуйся. «Глухаря» не будет. Отвечаю. Кисть лучше разминай. И к столу нагибайся. Это прогиб не позорный. Стоишь на прямых ногах как столб… Ты глянь, пожарники на «длинных» режутся.

Слепнев допил воду из бутылки, поднялся со скамьи.

— Лень, за водой не сходишь?

— Витя, здесь подчиненных нет.

— Ладно… Ключ где?

Леня кинул ему ключ от раздевалки, Слепнев по периметру обошел зал и скрылся в коридоре, ведущем в раздевалки.

Там он быстро открыл небольшой навесной замок на двери, бросил в корзину бутылку, пробежался взглядом по спортивным сумкам, лежащим возле шкафчиков. Сумка Ромы была приметной — черная с красной полосой. Замер, прислушался, после распахнул дверцу. Да, он не ошибся — куртка и джинсы Фокина. Профессиональными движениями ощупал куртку. Удостоверения и деньги, несмотря на замок, никто не рисковал оставлять в раздевалке. А флешка, пускай даже с важной информацией, вряд ли заинтересует случайного воришку.

Виктор Михайлович не очень беспокоился, что его заподозрят. Не он один уходил в раздевалку, и до конца матча кто-нибудь точно еще сходит. Пожарники те же. И он тоже после игры «обнаружит» пропавшие личные вещи. И не только он, кстати. Предупреждают же, что в раздевалках воруют. Нечего ценное имущество оставлять.

Оба! Есть! Что это? Штопор? Тьфу ты! В виде чего только не делают карты памяти. Ему как-то подарили флешку в виде пистолета. Жмешь на спусковой крючок, выскакивает разъем.

Теперь надо перепрятать ее в укромное место, а потом вернуться и забрать. Сегодня он честно предложит обыскать себя, если до этого дойдет. Спрятать есть куда. Вон хотя бы под дырявый линолеум.

Он нагнулся, повернувшись спиной к двери.

— А что это вы подлили в бокальчик, леди Винтер?

Виктор Михайлович едва устоял на ногах. Так и инфаркт заработать можно, тем более что с давлением перебои в последнее время.

На пороге раздевалки улыбался опер из отдела собственной безопасности. Кажется, Бойков. В своей обычной попугайской одежде. За его спиной маячил Фокин.

Суки!!! Как дешево! Он чувствовал, что здесь что-то не так, чувствовал. Ну какая, в принципе, могла быть запись? Да даже если и была… Ничего… Выкрутимся.

— В чем дело?

— Дело в том, коллега, что есть у нас на твой счет кое-какие сомнения. Нехорошо по карманам тырить. Сперва зажигалки, теперь флешка. Гляди, втянешься.

Штопор по-прежнему находился в руке. Он отшвырнул его в сторону.

— Зря. Все записывается, — Коля кивнул в угол раздевалки, где была спрятана видеокамера, — в HD-качестве.

— Пошел в жопку. Какая зажигалка?

— Хреново играешь, — ответил Рома, — сказали же — кисть жестче ставь.

— Слышь, мастера…

— Привет тебе. От Леши-морпеха, — не дал закончить фразу Фокин.

Это было уже серьезно. Если Зубов у них, возможен провал, как говаривал Штирлиц. Со всеми правовыми последствиями типа обысков и ареста счетов. А кое-что найти могут. И даже не кое-что, а что надо. Но ничего, есть вариант на экстренный случай. Пути отхода продуманы заранее. Завтра он будет в Украине, а послезавтра во Франции. И никто его оттуда не достанет. Никакой Интерпол и никакой ОСБ. Он жертва путинского режима, отстаивающий права однополых. Ресурсы готовы. Да, обидно, но рано или поздно это должно было случиться. Главное — выскочить сейчас.

Оэсбэшников двое. У Бойкова наверняка ствол, но вряд ли он рискнет стрелять. У Фокина ничего, кроме ракетки. Его собственный ствол остался в рабочем сейфе. Не исключено, на улице ждут остальные. Но выбирать не приходится. Бойков дохляк, Фокин покрепче.

Он поднял брошенный штопор, благо тот отскочил от стены и упал возле ног.

— Какого еще Леши? Кончайте туман напускать.

Одновременно с последним словом рука выпрямилась, и штопор полетел в голову Бойкову. Тот автоматически увернулся, но этого хватило, чтобы броситься вперед и сбить его с ног. Упал Коля не очень удачно, прямо на Рому. Слепнев прыгнул в образовавшийся просвет и, несмотря на тяжелый живот, довольно резво помчался по коридору к дверям. На крики «Стоять!» он не обращал никакого внимания.

Во дворе клуба его никто не встречал. Жаль, нельзя уйти на тачке — ключи остались в зале. Путь отступления один — через прилегающий парк. На другой его окраине оживленная трасса, поймать машину — дело одной минуты. С учетом, что на улице стемнело, шансы на успех увеличивались.

И Виктор Михайлович побежал. Красиво, словно олимпиец, правильно ставя ноги и грамотно дыша. Вдох-выдох, вдох-выдох. Встречный ветер обдувал щеки, остатки волос на голове развевались, точно полковое знамя. Все было гармонично в Вите. И спортивная форма, и осанка, и движения рук. Прохожие восхищенно смотрели ему вслед, а родители ставили его детям в пример. «Смотри, сынок, на дядю. Хоть и пузатый, а не сдается, борется с лишним весом. Учись!»

А сзади, совершенно неправильно, можно сказать — неумело, некрасиво бежал оперуполномоченный отдела собственной безопасности Роман Данилович Фокин. Уже через минуту у него стал заканчиваться запас кислорода, и он жадно разевал рот, словно рыбка, выброшенная на берег. Нет, не так должны бегать настоящие ловцы оборотней.

Со стороны погоня напоминала обычные легкоатлетические соревнования на приз газеты «Юрьевская правда», поэтому не вызывала у народа ажиотажа и не провоцировала зрительскую давку. Ну бегут и бегут. Оба в футболке и трусах. Вот если бы с пистолетами хотя бы…

Витя периодически поглядывал назад и, видя, что отрыв увеличивается, добавил газку. Сошел с песчаной дорожки и помчался по травушке, срезая путь к свободе. Конечно, ему тоже не хватало воздуха, но он, в отличие от преследователей, имел прекрасную мотивацию. А при прочих равных условиях именно психология дает преимущество, и слабый побеждает сильного, а медленный обгоняет быстрого. Ему надо потерпеть всего пять минут. Или меньше.

Легко, по-оленьи, преодолел овражек с водой, с быстротой пузатого зайца взобрался на косогор! Ловкой змейкой проскочил между деревьев, ушел в темноту, словно крот. Улететь бы как голубю, да крылышек Бог не дал. Жаль, нельзя зафиксировать результат, а потом поместить его в таблицу спортивных достижений личного состава.

Вон уже и спасительный проспект виден, мелькают фары и подфарники. А где там соперник? О-о-о… Застрял в овраге. Отлично!

Витя вылетел на окраину парка, колобком скатился по склону к трассе, перепрыгнул через отбойник, взмахнул рукой. И точно! Первая же машина включила поворотник и затормозила, съезжая на обочину.

Спортсмен бросил контрольный взгляд на парк. Никто не появился следом. А значит, никто не увидит, как он садится в тачку! Ура! Он — чемпион! Он смог!

Не стоит торговаться — сколько спросят, столько и заплатит. Сейчас главное — время. Открыл дверцу, запрыгнул на сиденье.

За рулем девчонка. Вернее, девушка. Блондинка.

— Прямо!

— Куда?

— Сказал же, прямо!

Говорить тяжело, не хватает воздуха, надо отдышаться. Пальцем показал на ближайшую высотку.

— Туда!

— Пристегнитесь.

— Тьфу ты! Быстрей, быстрей…

Витек нащупал пряжку ремня, сунул в замок. Девушка, вместо того чтобы включить передачу, заблокировала двери и включила «аварийку». В ту же секунду в широкий затылок Вите уперлось что-то узкое, холодное и твердое, а ремень резко сдавил грудь.

— Так и сиди, физкультурник.

Голос не принадлежал блондинке. Потому что был мужским. Блондинка же выскочила из салона, обежала машину и встала возле правой двери. При всем желании и всей спортивной сноровке Витя не смог бы выскочить на улицу. Но сдаваться позорно тоже не собирался. Ведь он решил, что это банальный грабеж.

— У меня нет бабок. Приедем — расплачусь.

— Ты не расплатишься, а расплачешься… Хорошо вы, управленцы, бегаете. Загляденье! Руки положи на торпеду.

Все! Это не грабители. Это свои. А со своими шансы договориться есть всегда.

Он левой рукой повернул зеркало заднего вида.

Черт! Копейкин! А по голосу и не узнать!

— Копейка, что за шутки?

— О, сколько нам раскрытий чудный готовит агентуры дух… Александр Сергеевич Пушкин. Дыши спокойно, Витек… Конец фильма… Свет, вон Фокин бежит наконец. Помахай ему ручкой, а то проскочит.

* * *

Тезка великого основоположника теоретической космонавтики Константин Эдуардович Никитский имел все основания быть довольным собой. И вовсе не из-за последнего факта. Если не считать обострения язвы, жизнь явно налаживалась. Он сумел сделать то, о чем мечтал последние два года. Во-первых, досмотрел сериал «Lost». Во-вторых, стал полновластным хозяином фирмы. И уже успел оценить качество дивана от итальянского производителя «Бакстер», стоявшего в его новом кабинете. Секс на нем великолепен — как и предшественник, новый глава холдинга прекрасно осознавал важность выстраивания прочных взаимоотношений внутри коллектива и собирался продолжать корпоративные традиции.

В это прекрасное летнее утро Константин Эдуардович размышлял о том, как бы, наконец, приступить к дальнейшей реализации упомянутых деликатных планов, но был прерван секретаршей Машенькой, как всегда без стука вошедшей в кабинет. Она имела на это право, потому что полностью соответствовала производственным нормативам «90-60-90» и четко отслеживала информацию с межбанковской биржи. Ее строгий костюм соответствовал солидности учреждения и возбуждал социальную активность. А Никитский всегда был социально озабочен.

— Извините, Константин Эдуардович, вам депеша. Курьер привез.

— Оставь в папке.

— Говорят, срочно. Ответ ждут.

— Ладно, давай… И просьба… Пошли Володю в аптеку, пусть купит «Гевискон». Изжога. Пару упаковок. Деньги возьми у Екатерины Михайловны, у нее есть на общие расходы.

— Конечно.

Маша оставила депешу и профессиональной походкой, которой обучалась два года на специальных секретарских курсах, покинула кабинет.

Вскрыв конверт и пробежав глазами текст депеши, которая почему-то называлась «Постановление», Никитский от изумления привстал с места. Потом снова опустился. Изжога моментально прошла безо всякого «Гевискона».

«Я, следователь следственного отдела… рассмотрев материалы уголовного дела номер… произвести обыск в кабинете по месту работы… гражданина Никитского Константина Эдуардовича…»

Чьи это дебильные шутки?!

— Маша!.. Оглохла, что ли… Маша!!!

Но секретарша, вопреки обыкновению, не откликнулась. Ну да, он же послал ее искать Володю.

Глава холдинга вскочил с кресла и выглянул в приемную.

— И снова здравствуйте!

Знакомая физиономия. Ах да… Мент, приходивший в офис. С денежной фамилией. Копейкин, кажется. Сидит на Машкином кресле. Что ему еще надо? Слепнев гарантировал, что волноваться не о чем.

— Здрасте… Это ваши шуточки? — Никитский показал постановление.

— Наши… Только не шуточки… А с «Гевисконом» вы поосторожней, Константин Эдуардович. Привыкнете, а аптеки не везде есть. Кстати! — Мент поднялся. — Один мой знакомый вылечил тяжелейшую язву простым голоданием. Серьезно! В тюрьме же никаких вредных деликатесов и излишеств! Жесткая диета! Попробуйте. А мы поможем.

После таких подлых намеков рука автоматически потянулась к мобильнику. Но он остался в кабинете на столе.

— Послушайте. Я занят. Если у вас вопросы, присылайте повестку.

— Да к чему эти формальности? Господа, прошу!

В приемную зашли сразу четверо. Два незнакомых мужика и две дамы. Последние трудились в фирме, арендующей помещения в соседнем крыле здания. Весьма привлекательные. Константин Эдуардович давно искал повод познакомиться с обеими. Теперь это сделал Копейкин.

— Познакомьтесь! Маргарита Олеговна и Кира Борисовна! Сегодня они будут вашими понятыми. Вернее, нашими. А молодые люди будут вас обыскивать. Постановление вы уже читали. Оно подлинное. С печатями и подписями…

— Но… Почему? На каком основании?!

— Там же все написано. Но можете прочитать еще раз… Времени у нас много. И помните, Константин Эдуардович. Если вы будете нам мешать, мы вас свяжем.

— Я могу позвонить?

— Адвокату? Без проблем. Если Слепневу — вряд ли. Виктор Михайлович не снимет трубку. Даже не тратьте время. Очень занят. Кстати, а с какого телефона вы ему звонили? Просто в распечатке с вашей «родной» трубки его номера нет. А вы же старые приятели! Даже странно.

Как все-таки хорошо, что он успел досмотреть сериал!

Все остальное — плохо.

* * *

«…И потом был суд, и каждый из преступников получил по заслугам. С конфискацией имущества. Так добро в очередной раз победило зло… Тут и следствию конец…»

Примерно так должно заканчиваться расследование любого преступления в нормальном правовом государстве, соблюдающем принцип неотвратимости наказания. И так должно быть в качественном сериале, чтобы удовлетворенный зритель ложился спать с чувством глубокого морального удовлетворения. И чтобы завтра он снова включил нужный канал. А если показать, что в суде все на хрен развалилось, и ничего не конфисковали, то канал он включит другой. А оно надо? Поэтому на экране злодеи гибнут в основном при задержании. Баба с возу — кобыле легче. Что можно вменить Степлтону из «Собаки Баскервилей», не утони он при попытке к бегству в Гримпенской трясине? Да ничего! Какая-то собака, какая-то краска, какая-то легенда… Да вы сумасшедшие здесь все! Вызовите лучше адвоката! А так — и ему хорошо, и правосудию — хорошо, а читателю — лучше всех!

Увы, пристрелить или придушить никого во время задержания не удалось. И теперь предстояла долгая, нудная, совершенно лишенная зрелищности работа. Которая совершенно неизвестно чем закончится. Не факт, что счастливым концом.

Очередное совещание началось в атмосфере недоверия. Какое доверие может быть к маляру с фамилией Таджимухтаров, нанятому завхозом для покраски стен в кабинете Бориса Дмитриевича Царева? Он хоть и не говорит по-русски, но все, что надо, понимает. Да и дышать парами растворителя не самое полезное для здоровья дело. Потому что собеседник может незаметно превратиться в собаку с покрашенной мордой. А Таджимухтаров — в доктора Ватсона.

Поэтому все участники летучки, захватив стулья, переместились во двор, к курилке, обозначенной на карте «Google» как «Место для самоубийц». А с Таджимухтаровом оставили завхоза. Караулить, чтоб не закрасил что-нибудь ценное.

В мероприятии принимали участие упомянутый Борис Дмитриевич, его верные приспешники Бойков и Горина, начинающий охотник Фокин, а также специально приглашенный независимый эксперт Копейкин. Вернее, уже зависимый, ибо на сто процентов зависел от настроения Ольги Андреевны.

Царев уже выплеснул на окружающих порцию негативных эмоций, связанных с задержанием Слепнева, но полностью успокоиться по-прежнему не мог.

— Вы понимаете, что это такое, ек-макарек? Это даже не ЧП! Это похлеще, чем история с тем идиотом, что в магазине народ пострелял! Тот хоть по пьяни… А здесь! Опер убойного отдела Управления — организатор заказных убийств!

Если б не присутствие Ольги Андреевны, Царь Борис выразился бы по-царски. А так ограничился невинным «ек-макарек».

Незадолго до этого Николай Васильевич, лично побывавший на обыске у Слепнева, поведал информацию, способную взорвать медиапространство региона. Да что там региона…

Начать с того, что в компьютере Виктора Михайловича, взломанном профессиональными хакерами из ОСБ, нашлись фотографии Кирилла Павловича Копейкина. И это были не снимки с совместных праздничных пьянок или банных помывок, а вполне качественное наружное наблюдение. Тут же прятались и видеофайлы. И вся эта красота оказалась связана с цыганским поселком, который обслуживал оперуполномоченный. В следующей папке находились фото взорванных в джипе цыганских наркодилеров Рамира и Бузы. С распорядком дня, описанием привычек и прочей полезной для киллера информацией.[9] Взорвал несчастных, судя по всему, тот же Леша-морпех, потому что у него на обыске нашли мотоциклетный шлем, происхождение которого он никак не мог объяснить. Вернее, не объяснял вовсе, по-прежнему ссылаясь на великую российскую Конституцию. Виктор Михайлович, вероятно, настолько был уверен в собственной неуязвимости, что не удалял опасные файлы с жесткого диска, а просто прятал под пароль.

— Вот! — Услышав данную новость, Борис Дмитриевич зачем-то показал пальцем в небо. — Я чувствовал, чувствовал, что за всей этой инсценировкой стоит кто-то еще! Куратор! Уж точно — куратор! Вот тебе и переаттестация! Позор! Позор нам всем!

— Почему позор? — не согласился Бойков. — Мы ж его поймали? Поймали. Вот не поймали бы — был бы позор.

К слову сказать, с юридической точки зрения, серьезных обвинений Слепневу пока не предъявляли. Поэтому задерживать его пришлось на основании заявления Ромы о пропаже флешки, изъятой у гражданки Якубовской. Здесь все было железно — отпечатки пальцев, видеозапись… И даже оправдания Виктора Михайловича, что им двигал не злой умысел, а чисто служебное рвение, не помогли. Ну не терпится тебе узнать, что за информация на носителе, позови коллегу, а не тырь по карманам, как последний щипач. И не устраивай забегов олимпийских.

Но этого вполне хватило, чтобы поместить Слепнева в изолятор и получить от следователя постановление на обыск. Рома, устроивший всю эту потеху с флешкой, никак не рассчитывал, что в такую простенькую ловушку попадется майор Управления. Он грешил на теннисиста Леню.

А уж материалы обыска давали обильную пищу для размышлений. Да и Никитский недолго упирался. Тем более, в отличие от Леши-морпеха, у него имелся выбор. Сделка со следствием и минимальный срок либо никаких сделок, но зато долгоиграющая перспектива.

— Странно, что Батраков его не назвал, — рассуждал Борис Дмитриевич, переваривая информацию.

— А кто это? — не понял Рома.

— Да есть один такой, — пояснил Копейкин, — напарник мой бывший. Подставить хотел. А что не назвал — ничего странного. Видать, боялся Витеньку реально. Понимал, что язык отрежут.

— Возможно, возможно… И все равно, в голове не укладывается! А что Никитский?

— Тут все проще, — доложил Николай Васильевич, — оказывается, они со Слепневым старые приятели. Тот как-то намекнул, что генеральный сильно мешает жить, бизнес страдает… Слепнев и предложил закрыть вопрос. Провел подготовительную работу, узнав, что у Якубовского нелады с женой, и решил перевести стрелки на нее. Некоторое время следил за Виолой. А когда понял, что у нее роман с Тумановым, план созрел окончательно. Даже в клуб теннисный пришел, чтоб к Глебу поближе быть… Украл зажигалку, передал Никитскому. Тот в нужный момент подбросил ее в квартире Якубовских, спровоцировав скандал. А потом в дело вступил Зубов…

— Но Зубов на записи говорит, что мужа заказала Виола.

— Слепнев не дурак называть киллеру истинного заказчика. Вдруг Лешу поймают. На деле или после. Проще вообще промолчать, но он пошел дальше — упомянул жену. Зубов под гранатой ее и сдал. Даже деньги якобы она лично передала. А про Слепнева и не заикнулся — чувствую, за этой сладкой парочкой подвигов, что у меня подружек. Ой! — Коля спохватился, оглянувшись — не притаилась ли за спиной Родионова? — Это я нечаянно… Вы ничего не слышали.

— Допустим… А что с винтовкой?

— Тут стечение обстоятельств, — вступил в разговор испытуемый Фокин, — Глеб привез «винторез» из Дагестана, продал винтовку через Галкина. Но никак не мог предположить, что из нее застрелят Якубовского. Юрьевск город маленький, киллеров раз-два и обчелся. А когда Зубов признался, что заказ идет от Якубовской, Глеб взял убийство на себя. Тут ничего не поделать. Любовь. Он же посчитал, что она — из-за него…

— Да, сюжетец… И что теперь с Тумановым делать?

Рома, конечно, знал, что делать, но не решался озвучивать идею Цареву.

— Не каждый пойдет на плаху из-за любимой женщины… — с выразительным вздохом молвила Ольга Андреевна, бросив красноречивый взгляд на Копейкина.

— Ну да — не каждый!.. — вскинулся было тот, но тут же смутился. — Я бы вот… Ну в смысле… Тоже пошел! И не думал бы ни секунды… Это ж женщина, а не зарплата.

Горина улыбнулась. На обыске у Слепнева нашли еще кое-что. Интересное, прежде всего, ей. Данные наблюдения за одним ныне покойным гражданином. Алиевым. Тем самым, в убийстве которого она подозревала Копейкина. И что теперь получалось? Что никакой Кирилл Павлович не идеальный охотник. Никакой он не Бэтмен. Никого не убивает и справедливость не восстанавливает. Но, с другой стороны, может, и к лучшему. Теперь она со спокойной душой может пригласить его домой на ужин. И не только на ужин.

— Все это хорошо, — подытожил Царев, вставая со скамейки для самоубийц, — но сидеть Туманову все равно придется. Статью за торговлю оружием пока не отменили.

Рома все-таки решился озвучить свою идею:

— Вообще-то, Борис Дмитриевич, про винтовку знаем только мы. Ну еще Галкин… Нет, нет, не волнуйтесь. Я не предлагаю его убивать… Есть масса других праведных способов.

* * *

Сегодня на ужин был приготовлен омлет с кинзой и сыром по рецепту тети Саиды из Владикавказа. Будучи личностью творческой, вместо молока Паша использовал сливки, и омлет получился на редкость сочным и пышным. Такого не получалось даже у тетушки. А один только вид ярко-желтой сырной корочки с зелеными прожилками травки вызывал обильное слюноотделение. В качестве музыкального сопровождения сегодня был выбран Шопен.

Галкин осторожно, дабы не нарушить форму кулинарного шедевра, переложил его со сковороды на большую тарелку. Затем нарезал тонкими полукружиями помидоры и разложил их вокруг омлета. Посыпал кунжутом, содержавшим кальций. Получился фантастический цветок наподобие подсолнуха, только с красными лепестками. Красота! Оставалось только…

— Приятного аппетита!

Паша вздрогнул, обернулся. В последнее время он постоянно вздрагивал от малейшего шороха. Даже на рабочем месте, в родном морге. Так недалеко и до неврастении. За спиной, опираясь на балясину веранды и спрятав правую руку в карман брюк, стоял Шопен. Тьфу ты! Чертов опер Фокин! Принесла нелегкая!

Санитар испуганно шарахнулся в сторону, с грохотом опрокинув стул.

— Чего такое? — усмехнулся Роман Данилович, не вынимая руки из кармана, — я же сменил пароль.

Паша посмотрел на омлет. Да, мордой в такую прелесть, все равно, что могилу копать айпадом последнего поколения.

— Ага… Пароль-то сменить можно… А манеры? Здороваться сначала надо.

Рома отошел от балясины, поднял упавший стул и присел на него.

— Это — да… Ничего не поделаешь: тяжелое детство, деревянные игрушки, паровоз впервые увидел в шестнадцать лет и страшно перепугался… Здравствуй, Павел.

— Здрасте…

— Классная яичница… Дашь рецепт?

— Это омлет, — санитар не уходил за вторым стулом.

— Да, конечно… Можно попробовать?

Паша очень любил фильм «Криминальное чтиво». И прекрасно помнил сцену, где герои Джексона и Траволты приходят в общагу к наркодилерам. Тоже поначалу незатейливые разговоры про гамбургеры. Зато потом… У этого бойца рука по-прежнему в кармане…

Дьявол!

— Пробуйте…

— Спасибо.

Опер, наконец, вынул руку из кармана, взял вилочку и ножик, отрезал кусочек омлета, проглотил.

— Отлично! На сливках?

— Да…

— Я запью?

Он протянул руку к бутылочке «колы», которую Паша обожал, несмотря на вредность и содержание ортофосфорной кислоты.

Ну точно «Криминальное чтиво»! Сейчас процитирует Святое Писание и…

— Ты помнишь, Павел, что сказано в Святом Писании?

От страха санитар забыл даже мат. А хороший матерок сейчас бы совсем не помешал. И то только Шопен.

— Нет… Я не читал.

— Плохо… Есть вещи обязательные для чтения культурному человеку. «Дядя Степа», «Горе от ума», тоже Писание… Так вот, Иисус сказал — возлюби ближнего своего, как самого себя…

Рука мента снова потянулась в карман…

— Честно говоря, — продолжал он, — мне не совсем понятен смысл этой фразы. А если я не люблю себя? Вот я лично себя не люблю. Просто ненавижу! Иногда убить готов! А ты, Павел?

— Лю…блю…

— Тебе проще. Значит, ты и ближнего должен любить. О нем сейчас разговор и пойдет.

— О ком? — едва слышно прошептал окаменевший санитар.

Опер достал из кармана платок и вытер губы.

— О ближнем! А кто тебе сейчас наиболее близок?

— Мама?

— Смешно… Нет. Мама на втором месте. Потому что у мамы ты на агентурной связи не состоял. И мама, в случае чего, врагам тебя не сдаст. Подписку о негласном сотрудничестве нечаянно не потеряет. Понял, наконец, о каком ближнем идет речь?

Паша, конечно, понял… Но настроение данное обстоятельство ему не подняло. Ему бы сейчас не поднял настроение и весь «Comedy Club» в классическом составе.

— Глеб Павлович?

— Именно! Во-первых, надо помочь ему и автоматически помочь себе! То есть достичь полной гармонии с Писанием!

— И… Как помочь?

— Ты же хочешь, чтобы твой реальный срок за продажу оружия превратился в условный?

Паша опустился прямо на пол. Стоять в такой ситуации мог только памятник. И то конный.

— Вообще-то, у меня нет никакого срока.

Незваный гость аккуратно положил приборы рядом с тарелкой.

— А здесь ты глубоко заблуждаешься. Как в кино. «Видишь срок?» — «Нет». — «А он — есть». Павел, не волнуйся так. Ничего особенного делать не придется. Просто сказать несколько простых и понятных слов. И немножечко волшебных.

— Каких слов? — недоверчиво поинтересовался хозяин дома, все еще опасливо посматривая на карман брюк.

— Вот ответь мне, к примеру… Откуда у тебя взялась винтовка?

— Я уже говорил вам — Глеб Павлович принес.

Опер посмотрел на него, как персонаж Джексона на наркодилера после того, как пристрелил его приятеля, лежащего на койке.

— Паша, сосредоточься! Разве ж это волшебные слова? Ты их действительно уже говорил, а чуда не произошло. Значит, слова были неправильные, так ведь?.. Думай лучше! Чтобы получить условный срок, надо постараться… Итак. Попытка номер два: откуда у тебя винтовка?

— Так это… Правда Глеб Павлович… Нет?

— Нет! — подтвердил Фокин и вдруг, жахнув кулаком по столу так, что омлет перевернулся на блюде, рявкнул: — А ну быстро отвечай: откуда ствол, паскудник?!

— Мне его продали… — послушно пробормотал Галкин. — Кажется… Мужик какой-то продал…

И, заметив, что лицо оперуполномоченного озарила располагающая улыбка, с видимым облегчением продолжил:

— Кавказской внешности… Назвался Самедом. Или Мамедом… Точно не помню. Я его раньше никогда не видел и…

— …и опознать его… — в тон, словно учитель, подсказывающий троечнику урок в надежде вытянуть того на четверку, продолжил опер.

— …смогу?.. — вопросительно посмотрел ему в глаза Паша, наморщив лоб.

По выражению лица собеседника понял, что не угадал.

— …то есть это… Не смогу! — моментально сориентировался служитель царства теней. — Мы по телефону договаривались, а когда встретились, то в машине сидели. Там темно было… Больше с ним никогда не встречались.

Гость еще раз улыбнулся и убрал платочек в карман.

— Правильно. После чего продал винтовку кому?

— Другому черному…

— Ответ неправильный. Нам нужна только правда.

— Леше-морпеху? Так он же меня…

— Не переживай. Не убьет… Вот видишь? Горы свернешь, когда припрет. И запомни крепко-накрепко: это магическое заклинание ты должен произнести и на следствии, и на суде. Без запинки, без слов «кажется». Тогда точно получишь условно. Или не точно… Но получишь.

Опер поднялся со стула и аккуратно задвинул его под стол.

— Приятного аппетита.

Едва он скрылся в темноте, Паша схватил с любовью приготовленный омлет и с яростью зашвырнул его в ближайшие кусты вместе с блюдом. Потом опустился на стул и горько загрустил.

* * *

Начальник юрьевского УВД генерал-майор Моржов — человек, никогда не споривший с внутренним голосом, с одной стороны, был возмущен фактом присутствия в рядах его подразделения организатора заказных убийств — теперь придется отдуваться за нерадивого подчиненного. Но с другой — не скрывал радости, что благодаря его личной прозорливости негодяя изобличили.

— Чья идея была на развилке у «Огородов» пост установить, а? Чья?!

— Ваша, Антон Сергеевич, — спокойно, без льстивого придыхания ответил сидящий напротив генерала Царев.

— То-то! — Начальник Управления не без удовольствия взглянул на зеркало, висящее на стене. — Как в воду глядел! Я знаю, что делаю… Я всегда знаю, что делаю! Кто в тот день дежурил?

— Не помню.

— А тут и помнить нечего! У вас там постоянно один и тот же сержант службу несет. Я уже и в лицо его знаю… Сегодня же уточнить данные и наградной — мне на стол. Лично подпишу! И в Москве договорюсь, чтоб не волокитили. Медаль, как минимум! Вручать будем торжественно, с телевидением. Пусть люди видят, что реформа не прошла мимо!

Царев кашлянул в кулак.

— Антон Сергеевич… Но тогда в прессу попадет информация о Слепневе… А вы же сами этого не хотели.

Моржов наморщил лоб и потер ладонью подбородок. Действительно. Пока информация не дошла до СМИ, есть шанс отделаться выговором или неполным служебным соответствием. Но если про Слепнева узнают широкие массы, это отставка. Никакие связи не помогут. Нынешний министр крут — за пьяную езду сотрудников увольняет, невзирая на их заслуги, связи и регалии. А уж тут.

— Да… Вы правы, Борис Дмитриевич… В прессу это давать нельзя… Хорошо! Наградим в узком кругу, но с телевидением. Просто не станем раскрывать фабулу. Так и так — с риском для жизни задержал опасного преступника, находящегося в розыске. Но наградим обязательно! Потому что минус на плюс — что дает?

— Минус.

— Это если умножать. А если складывать — ноль. Один оборотень против одного героя… Сегодня же данные мне на стол. Награжу лично.

— Хорошо, — кивнул Царев, не представляя, где возьмет данные. Да и самого героя. Не фанерку же Моржову привозить. Было бы забавно. Не исключено, придется признаться в подделке.

— Теперь второе. Более серьезное, — Моржов для вида заглянул в планшетник, на экране которого застыл симулятор гонок «Real Racing», нажатый на паузу, — мне тут доложили…

— Что?

— Будто вы казино открыли. Подставное. И на тринадцатое планируете задержание.

— Кто доложил? — искренне удивился Царев, считавший, что информация о казино не могла покинуть пределов его отдела.

— У тебя своя разведка, у меня своя… Так как? Планируете?

— Да… Оптом, так сказать…

Моржов захлопнул планшетник, вылез из-за стола. Выражение лица подсказывало, что генерал совсем не рад упомянутому плану. С таким видом операционист смотрит на вошедших в банк странных подозрительных людей в масочках-балаклавах и с автоматами в руках.

— Борь, — он перешел с официального на приятельский тон, — а как это называется в законе?

— Злоупотребление служебным положением.

— Нет, Борь. В законе это называется уголовная провокация. Недопустимые методы. И в суде все развалится, уж поверь.

— Мы не собираемся доводить до суда. Выявим и выбросим.

— Ага! И шумиха на всю страну. Плюс еще этот мудак… Слепнев. Ты представляешь, что после такого со всеми нами сделают?

— Что-то, когда крышу ставят, никто из них на закон не ссылается.

— Боря… Ну что ты как с другой планеты! Вы бы еще пункт выдачи взяток открыли! Тут даже самый честный не устоит!

— Пока мы подобным образом рассуждаем, не покончим ни с какой коррупцией.

Генерал отхлебнул из графина воды, прямо из горлышка, не наливая в стакан.

— Да никто с ней и не собирается кончать, Боря! Она в нашей крови! В плоти! В генах! И она всем выгодна, а значит, нужна! Ты представь, что будет, если завтра она исчезнет! Хаос и голод! Разбегутся все с государевой службы! Она кормит нас, поит и одевает! Она делает популярными политиков, потому что все обещают с ней покончить! Только ту же сраную статью о конфискате не примут никогда! Жизнь без коррупции — это утопия. Все равно, что водка без градусов! Особенно наша жизнь! Это, можно сказать, наша национальная идея!

Моржов перевел дух, явно довольный красочным выступлением. Особенно последней фразой про национальную идею.

«И какой только мути не наговоришь, чтобы прикрыть собственную задницу», — читалось в глазах Бориса Дмитриевича.

— Да уж, — буркнул он, — идея.

— Между прочим, у тебя ведь тоже не полицейская должность. А политическая. Должен последствия просчитывать. Хоть на шаги вперед.

— И что теперь? Глаза закрывать? Сами же показатели требуете, — начальник ОСБ решил не сдаваться, напомнив про больной вопрос.

— Ну так показатели показателям рознь! Вот, Слепнева упаковали — я хоть слово сказал? Молодцы! А здесь немножко иная ситуация… Ты подумай, не торопись.

— Ситуация другая — люди одинаковые… Предлагаете все оставить как есть?

— Почему? Проведем совещание руководящего состава, объясним о недопустимости… Кого-нибудь уволим. Но без помпы. Безо всех ваших комбинаций.

И видя, что в лобовую атаку против Царева идти не имеет смысла, Моржов зашел с фланга:

— Ты, слышал, на пенсию собрался? Со спиной якобы проблемы?

Да, определенно в собственных рядах завелся стукачок. Впрочем, ничего удивительного. Контрразведку еще никто не отменял.

— Нет пока… Это слухи.

— Ну со здоровьем-то не шути… Давай-ка завтра же на комиссию. Проверься на всякий случай.

— Я недавно проходил профосмотр.

— А ты еще разок пройди. Не помешает.

* * *

«Google» отказался помочь. Как и другие поисковые системы. Никто не выдавал установочные данные на фанерного человека Васисуалия. Вернее, его прототипа. Как только Рома не пытался, подбирая слова. Через пятнадцать минут даже нашел своего друга. Но только картинку. Без фамилии, имени, звания, должности. Друг, к слову, был круглолиц, пузат и улыбчив, то есть полностью соответствовал сложившемуся в народе стереотипу о сотрудниках ДПС. Не хватало только оттопыренных карманов.

Муляж сразу после задержания Рома убрал. Во-первых, бомж Вова не уберег своего сожителя от глумления. Кто-то из автолюбителей все-таки подрисовал сержанту фаллический символ на носу. А во-вторых, генерал мог лично поздравить героя. Машину пока оставил, но аккумулятор больше не менял.

Но приказ надо выполнять. Хотя бы для того, чтобы не подставить Царева. Велели доставить — доставим. Муляж не нарисован, а сделан из фотографии реального человека. А нет такого человека, которого бы не разыскало управление кадров.

Именно туда и поехал Рома, плюнув на хваленые поисковики, на все запросы, выдававшие только «Купить дешево» и «Скачать бесплатно». И не ошибся. Кадровичка Нина Степановна, женщина, начинавшая службу еще при министре Щелокове, выдала информацию, едва взглянув на фото сержанта в Ромином мобильнике.

— Так это ж Кривопальцев! Из второго батальона. Постовой.

— Точно?

Нина Степановна с легкой обидой посмотрела на борца с оборотнями.

— Я, по-твоему, настолько стара, что теряю оперативную память? Кривопальцев Андрей Вениаминович, принят на службу в августе 2010-го, два выговора и неполное служебное.

— За что?

— Так ваши постарались, — кадровичка понизила голос, — записывали, как наши вещи отобранные после смены сбывают. Наши, ваши, тьфу ты… Он в первых рядах был. Шумиху не поднимали, одного уволили, а Кривопальцеву — неполное служебное за нечуткое отношение к гражданам.

— А-а… Я тогда еще не работал. И где он сейчас?

— Если не на халтуре, то дома. Смена-то у них с четырех. Адрес дать домашний? Он где-то на Кржижановского живет.

— Да. И телефон, если есть.

— У нас все есть, кроме национальной идеи.

— А почему его на муляж сфотографировали?

— Фотограф выбрал. Лик добрый. Брат милосердия.

В коридоре Рома нарвался на своего бывшего начальника Викторова, давно разучившегося говорить прозой.

— О! Рома! Здравствуй, здравствуй! Не вижу счастья на лице — неужто хворь? Или проблемы?

— Здравствуйте, Сергей Михайлович. Нет, со здоровьем порядок, а проблемы есть у любого.

— Согласен, друг мой, — это правда. Ну как тебе на новом месте, как коллектив, как руководство? Слыхал, что испытание проходишь. А то гляди — коли душа не ляжет, то милости прошу обратно. В родные, так сказать, пенаты.

— Спасибо, я еще подумаю… Дело не в коллективе, Сергей Михайлович… Там другое.

— Чтоб ни случилось там, ты помни — вакансии всегда найдутся. Сказать по правде, я б туда за два оклада не пошел работать. Сажать своих же — хуже, чем гангрена. Пускай и тех, кто отклонился. Тебя не эти думы гложут?

— Примерно.

— Вот и прикинь. Но без бутылки. Она неправильный советчик.

Распрощавшись с Викторовым, Рома поспешил на улицу Кржижановского, на которой изволил обитать сержант патрульно-постовой службы Кривопальцев с добрым ликом, представленный к награде за поимку опасного преступника. И последнюю новость предстояло до него донести. Но аккуратно, чтобы «Васисуалий» не забаррикадировался в адресе, узнав, что в гости прибыл опер ОСБ. Какой мент поверит, что собственная безопасность разносит наградные? Ага. Они только постановления на обыск разносят. Поэтому Рома даже не звонил. Человек запросто мог податься в бега. И в розыск не объявишь.

Стихотворный разговор с Викторовым напомнил про ноющую царапину. Хорошо, с Глебом все разрешилось. А что потом? Если завтра прикажут завести разработку на того же Викторова? Или Копейкина? Приказать могут — кто знает, не перешли ли они кому-нибудь дорогу? Или даже на самом деле «отклонятся», как говорит Сергей Михайлович. И что он будет делать?

Еще неизвестно, что с Глебом. Позавчера его выпустили из изолятора, но на связь он с Ромой не выходил. Понять можно… Похоже, дружбе конец.

Даже в такой жестокой игре, как настольный теннис, есть правила. Нельзя, например, добивать сраженного шариком соперника, нельзя кидать ракетку ниже пояса. И уж тем более играть одному против двоих. Но сегодня придется. Слишком много потерь. Сразу двое выбыли из команды. И чтобы не прерывать тренировочный процесс в игре пара на пару, Роме предстояло отбиваться в одиночку. Может, это и лучше. Определенное преимущество. Никто тебе не мешает, не крутится под ногами. Не надо уступать место для удара.

Он слегка размялся, занял позицию возле своей половины стола. Леня и еще один боец встали напротив, разрабатывая кисти рук.

— Кажется, это игра пара на пару?

Глеб в новой футболке с надписью «Кто в тюрьме не бывал, тот жизни не видал» набивал шарик ракеткой с улыбкой вернувшегося Терминатора.

— Я еще в команде?

— Конечно! — ответил за всех Леня.

Туманов не протягивал Роме руки. Просто встал рядом и негромко сказал:

— Продолжаем, напарник… Соберись.

* * *

— Антон! Привет!

На зов они обернулись вместе. И Вера, и Антон.

Из серебристого «ауди» выскочил улыбчивый рыжеволосый молодец в костюме от репрессированных Дольче и Габбаны, протянул Антону руку, чуть поклонился Вере и поцеловал ей кисть, как требует этикет. Сразу чувствовалось, что он из интеллигентной семьи и в жопу всех подряд не посылает. На автомате представился, протянув визитку:

— Евгений.

— Вера.

— Еду, а тут ты идешь! — Он улыбнулся Антону, словно рекламный агент по продаже зубных протезов. — Вернее, вы идете. А я тебе как раз звонить собирался…

— Что-то случилось?

— Нет, но может… Опять помощь нужна. Надо на одного партнера положительно повлиять. По договору деньги не переводит. Месяц мозги парит. И ладно бы пришел и честно сказал — извини, брат, с финансами туго, потерпи чуток. Так он бегать задумал. Телефон не снимает, дверь не открывает. Офис на замке… Не братву ж нанимать, — молодой человек мило улыбнулся Вере, словно объяснял все это ей, — мы ж люди законопослушные. Поспособствуй, а? Процент, как всегда, твой.

Антон несколько секунд раздумывал, потом посмотрел на витрину магазина, в которой были выставлены крутые детские коляски, стоившие как хороший холодильник, потом согласно кивнул головой:

— Не вопрос, Жень.

— Отлично! — Рыжеволосый достал из «Дольче и Габбаны» еще одну визитку. — Вот его данные. Он по жизни дохляк, любой проверки боится. Там и напрягать особо не надо.

— Ну и хорошо. Пиши заявление и иди в местный отдел. По месту заключения договора. Или лучше сразу в суд. Так, как я понял, гражданско-правовые…

— Да, но… Ты чего, наши суды не знаешь? Старик, не волнуйся. Хочешь, я вперед заплачу. Хоть сейчас.

Антон переглянулся с Верой. «Решать тебе», — прочитал он в ее глазах.

— Жень… А если у твоего партнера тоже знакомый мент? Какой-нибудь генерал?

— Да нет у него никого!

— Уверен?

Бизнесмен секунду-другую размышлял, затем посмотрел на «ауди».

— И где ты тогда окажешься? А, Жень?

— Не, Тох, ты что, серьезно? Или бабки не нужны? Пардон, деньги?

— Иди, пиши заявление.

Обладатель итальянского костюма по-поросячьи шмыгнул носом и, не попрощавшись, покатил дальше.

— Он бы действительно заплатил? — спросила Вера.

— Да… Я ему уже помогал.

— И почему же ты отказался? Тут же ничего такого.

— На визитку его посмотри.

Вера вспомнила, что так и держит в руке кусочек картона. Поднесла к глазам.

— Сергей Валентинович… Погоди, он же — Женя.

— На самом деле — Леша. И то не факт. Просто у него очень много недовольных кредиторов. Бизнес, — Антон забрал у нее визитку, выбросил в урну и улыбнулся, — на меня же разработка, лишний свидетель… А ты думала, я такой честный? Нет, Вер. Оборотень я. Хочешь, принимай, хочешь, нет, но — оборотень. Твой папа прав.

— Ладно, оборотень так оборотень… Куда сегодня пойдем? К нам или…

— Или… Я не хочу мешать спокойствию твоих родителей.

* * *

Царев стоял у окна апартаментов и умиротворенно смотрел на побережье Марбельи. Море здесь особенного цвета, совсем другое, чем на остальных курортах Испании, в том же Аликанте или на Каталонщине. Какое-то темно-бирюзовое с золотым оттенком. А воздух? Опытный нос уловит аромат хвои и запах свежей жареной рыбы. Дух легкого средиземноморского бриза и туалетной воды «Кензо». Песчаный пляж, обрамленный с двух сторон каменистой грядой и усеянный зонтиками-грибками, начинался прямо у апартаментов. Пятьдесят шагов — и ты в теплых объятиях ласкового моря. Тень от пальм, вытянувшихся вдоль побережья, защищала от яркого солнца, хотя солнце в этом году не такое свирепое, как обычно. Слева, возле каменной гряды, небольшой пирс с привязанными катерами и лодками. Всего пятьдесят евро, и пожалуйста — рыбалка. Еще недавно половить рыбку стоило сотню. Кризис.

Две стройные красотки в ярких купальниках и золотых украшениях жарятся на лежаках, а местный негр предлагает им паленые часы. Но бесполезно — обе девушки из интеллигентных семей. У них есть фирменные хронометры швейцарского производства. И Борису Дмитриевичу не помешало бы пожариться на солнышке, погреть больную спину.

Ветерок доносит старинную испанскую гитарную мелодию с набережной, пение птиц, смех туристов и крики балканских гастарбайтеров, заманивающих народ в таверны. Их в городе много. И таверн, и гастарбайтеров.

Ах, Марбелья, Марбелья! Ах, Испания! Как я люблю тебя! Как здесь спокойно. Гарантированная зона личной безопасности.

Кто-то сочинил легенду, что когда-то в Марбелье, у подножия старинной крепости, осели беглые преступники из разных стран. Якобы воспользовались испанским законом, запрещающим экстрадицию. И с тех пор и прячутся по виллам. Ерунда. Никто уже не прячется — живут совершенно открыто. И нет в Марбелье никаких преступников.

Вот, сидя на шезлонгах, мило беседует парочка загорелых толстячков в шляпах. О! Да это же наши! Русские! Родная речь. И можно даже разобрать некоторые слова и обороты!

— Михалыч, вы там совсем в Думе сбрендили? На хрена закон о декларациях приняли?

— Так как не принять, если старший велел? А тебе есть что скрывать?

— А тебе, можно подумать, нечего.

— Уже нечего. Потому что я всю недвижимость продал и тут же взял ее в аренду на сто пятьдесят лет. Теперь никто не придерется. Формально я — нищий. Арендованное имущество указывать необязательно… Тебе, кстати, тоже советую, дорогой.

— Да? Хорошая мысль. Дорогая!

Вот козлы!!! Какую мечту обосрали!!!

Борис Дмитриевич вздрогнул и вышел из светлой сказки. И вместо моря увидел унылый двор отдела собственной безопасности полиции. «Место для самоубийц» и спортплощадка пустовали — долгожданный дождь, сменивший засуху, всех загнал в кабинеты.

Настроение Царева соответствовало погоде. Утром снова прихватило спину. Опять на нервной почве. Позвонила Вера и объявила, что они будут жить у Антона. Помогать им не надо, справятся сами. Сразу представилась одинокая старость, формальные звонки в дни рождения и редкие визиты. Хорошо, если не в больницу. А какие еще мысли придут в голову после таких звонков? Только про испанские курорты, на которых никогда не был, и неизвестно — будешь ли.

На работу Борис Дмитриевич все же поехал, хотя Тамара предложила не маяться дурью и взять больничный. А тут еще этот звонок из управления кадров… Вот ведь! Как там, в «Крестном отце»? Бухгалтер одним росчерком пера способен украсть больше, чем целая банда хорошо вооруженных гангстеров?.. Во-во! Так и здесь: руководящий идиот одним росчерком пера способен принести больше неприятностей, чем вся организованная преступность города. Не говоря уже про неорганизованную.

Ну и дождь к тому же до кучи.

— Разрешите, Борис Дмитриевич?

Он обернулся. Новобранец Фокин. Тоже не очень радостный.

— Да, Ром, проходи… Я тебе как раз звонить хотел. Тут такое дело… Да ты присядь, не стой.

Фокин опустился на стул, Борис Дмитриевич вернулся на свое место. Разговор начал не сразу, словно муж, не знающий, как сообщить жене, что у него на стороне родился ребенок.

— Хм… Я насчет вашего с Тумановым награждения… Понимаешь, в министерстве по ходатайству Миронова на Юрьевск две медали выделили. За Бараева. Ну а потом… Туманов-то сам виноват. В общем, пока Зубову со Слепневым обвинения не предъявили, он формально был обвиняемым. Какая уж тут награда? Его медаль Кривопальцеву и перешла.

Последнего, к слову, как и предполагал Рома, обрадовать оказалось непросто. Дверь он без вопроса «Кто там?» не открыл. Рома объяснил ситуацию. После чего никто никаких вопросов больше не задавал и, само собой, дверь не отворял. Звонки вхолостую растворялись в пространстве. Постояв минут пять на коврике с надписью «WELLCOME», вестник вышел из подъезда и увидел доброликого постового, спускавшегося по водосточной трубе с рюкзачком на спине. Лик у него был совсем не добрый. А заметив опера ОСБ, он полез обратно, прокричав: «Не возьмете, сволочи!» Но лезть вверх оказалось гораздо труднее, чем вниз.

— Ты только заложников не бери! — предупредил Роман Данилович.

В результате, не справившись с земным притяжением (живот перевесил), Кривопальцев безвольно сполз по трубе, грохнулся на асфальт, подвернул ногу и протянул руки со словами: «Ладно, козлы… Повезло вам. Банкуйте». Ну точно урки, а не менты.

Потом, уже в отделе, Рома пробил Кривопальцева по базе. По оперативной информации, тот подрабатывал сутенером, развозя во время службы ночных бабочек по клиентам. Но с поличным его пока не брали, разрабатывая командира батальона ППС, крышевавшего древнейший бизнес. Что по нынешним временам не самый большой грех.

— И второе, — продолжил Царев, понаблюдав за реакцией Ромы, — Моржов, оказывается, на себя тоже представление послал. Подстраховался на случай проблем из-за Слепнева. Сейчас же круговая ответственность — провинился подчиненный, виноват и начальник… Якобы лично возглавлял операцию по задержанию особо опасного преступника. Умело, ек-макарек, координировал работу служб, руководил расстановкой личного состава, оперативно принимал решения… Ну и так далее… И попробуй возрази… Действительно, ведь велел там пост поставить. Так что твоя медаль генералу досталась… Сволочизм, конечно… Ты только не переживай… Мы тебе грамоту от министерства выпишем. Вручим торжественно в присутствии всего личного состава.

— Да ладно, не надо, Борис Дмитриевич…

— В каком смысле?

Рома достал из папки лист бумаги с рукописным текстом и положил перед шефом. Тот, держа его на расстоянии вытянутой руки, прочитал. Поднести лист ближе уже не позволяли годы.

— Это ты из-за медали?

— Про медаль, вообще-то, я узнал от вас.

— Ах, ну да…

Борис Дмитриевич дотянулся до трости и, опираясь на нее, поднялся. Сидеть было еще больнее, чем стоять. Лучше всего лечь на пол.

— И почему, если не секрет? Все ж вроде получается. Или, может, я чего-то не знаю?

— Почему? Не сошелся с коллективом.

— Да? С кем? С Ольгой? Или Бойковым?

— Я ж говорю — с коллективом. Считайте — не прошел испытательного срока.

Царев вздохнул, словно рыбак, упустивший десятикилограммовую щуку, положил рапорт на стол.

— В том-то и дело, что прошел… Знаешь, Ром, я вот недавно понял, что не существует никаких испытательных сроков. Вся наша жизнь — это сплошной испытательный срок. Все время на что-то испытывает. Поэтому, если ты думаешь, что в другом месте будет не так, то напрасно… Не торопись.

Да, в чем-то Царев был прав. Не бывает мест, где все спокойно и где можно не искать компромиссов с собственной совестью. И никаких гарантий, что завтра снова не встанет вопрос — кого миловать, кого казнить… С кем пить, а с кем не пить, кому протягивать руку для пожатия, а кому нет.

Но сегодня он уже принял решение.

— На земле спокойней. Викторов место для меня держит.

— К Викторову тоже, кстати, есть вопросы… Но это другой разговор…

Борис Дмитриевич, поморщившись, нагнулся к столу, взял ручку и подписал рапорт.

Фокин вышел. Царев снова переместился к окну.

Испытательный срок… Да, верно он подметил, тут каждый день — испытательный срок. Попробуй пройди… Вон с теми же медалями. Мог бы протест заявить. А не заявил. Или про фанерного гаишника Моржову рассказать. Ну что б ему Моржов сделал? Да ничего! А он промолчал. Зато теперь расхлебывает. Где ж твоя хваленая принципиальность? Чего ты испугался? А, Борис Дмитриевич? Отставки или неудобств? Испугался, испугался… А сам жизни учишь. Царь Борис. Не царь ты, а так — при троне. Вот и бегут из твоего царства все. И из семейного, и из рабочего. Или того хуже — сами «отклоняются».

Нет уж… Посмотрим, кто при троне… Как сказал один философ — хочешь узнать, чего боится человек, посмотри на его подвиги.

Он поставил трость, решительно вернулся к столу и нажал кнопку селектора:

— Саша, Бойкова ко мне!

Николай Васильевич не заставил себя ждать.

— Вызывали, Борис Дмитриевич?

— Что у тебя по казино?

— Работаем. Светка так вжилась, что закрывать не хочет.

— Имей в виду, Моржов про комбинацию знает. Я пообещал ему, что все отменю.

— Блин…

Коля походил на глубоко верующего человека, которому предъявили неопровержимые доказательства того, что Бога нет.

— Опять все на тормозах?

— Не волнуйся. Это для конспирации, чтоб он не дергался. Готовь задержание. И по полной программе.

— Сделаю в лучшем виде. Сядут все!

— И еще. Слухи ходят, что наши деньги берут за визы на должности. Надо бы поработать в этом направлении. Только своих оборотней не хватало.

* * *

Интервью с героем записывали в генеральской приемной, на фоне развернутого знамени УВД города Юрьевска. Запись прошла блестяще. То ли репетиции сказались, то ли у сержанта Кривопальцева и вправду обнаружились скрытые таланты. Перед камерой он особо не тушевался и о подвиге своем рассказывал как и полагается настоящему герою: кратко, но обстоятельно и с непременным оттенком легкого смущения. Опирался на тросточку — ногу подвернул при задержании. И любой посторонний человек ни на секунду не усомнился бы в искренности его слов. Генерал Моржов стоял в сторонке и, словно опытный режиссер, жестами подсказывал правильную интонацию.

Вечером запись пошла в эфир.

— В тот день я дежурил на трассе, возле развилки на дачные участки. Этот район считается у нас неблагополучным, поэтому по личному приказу начальника управления там был организован постоянный пост. В нашей работе профилактике правонарушений придается огромное значение…

Ольга дотянулась до «лентяйки» и убавила звук.

— Кирилл… Скажи, только честно… Механику, из-за которого пострадал твой друг, ты сломал челюсть?[10]

Копейкин оторвался от тайского салата с креветками, приготовленного им по-пиратски скачанному в Сети рецепту.

— Это служебный интерес или личный?

— Личный.

— Ну тогда пусть буду я. В любом случае посадишь. А почему ты спросила?

— Просто я должна знать. Просто. Должна. Знать.

— И теперь что-то изменится?

— Ничего. Абсолютно ничего.

— А как вы поняли, что в машине — преступник? — Девушка-корреспондент очень умело играла неподдельное удивление. — Говорят, у сотрудников полиции с годами появляется что-то вроде шестого чувства… Это так?

— Ну не знаю… — смущенно опустил глаза Кривопалъцев, словно участница конкурса красоты, не знающая ответа на вопрос «Кто такой Пушкин?», — может, и появляется… Но я об этом никогда не думаю, все делаю на автомате. Это результат постоянных учений… А машина ехала слишком быстро. Мне показалось это подозрительным, и я принял решение остановить ее и проверить… И не ошибся.

— Коль, а у тебя есть шестое чувство?

— Нет, Свет. Не повезло мне с этим. Иначе сейчас бы тоже интервью давал. Зато у меня масса других положительных качеств, как то: человеколюбие, верность долгу, манеры и отличный вкус.

— Вкус к чему?

— Ко всему, особенно к жареной картошке. И я бы, при всей бездарности, никогда не написал бы такой дебильный текст. Выруби эту хер… Ерунду… И пожалуйста, не жми на тревожную кнопку, когда надо и когда не надо![11]

Светочка выключила телевизор. Грустно. Недолго Колька продержался, быстро романтика закончилась. Но ничего. У нее в запасе есть еще пара оперативных комбинаций. Реализуем. Никуда он не денется.

— А что вы чувствовали в тот момент, когда машина, не реагируя на сигналы, неслась прямо на вас? Вам было страшно?

Кривопальцев широко — точь-в-точь как его фанерный двойник, улыбнулся.

— Если честно, то было. Но не за себя… Я боялся за тех, кто мог пострадать от действий преступника. И понимал, что машину надо остановить любой ценой. А за себя… Нет, за себя никакого страха не было!

— Конечно, не было страха… — мрачно подтвердил Царев, ужинавший в гостиной на пару с Тамарой, — он, паршивец, в тот день в борделе халтурил.

— Так чего ж вы его не турнете?

— Не успели. А теперь турнешь, как же… Герой! Моржов собирается его в академию послать на учебу. Смену готовит… У нас выпить нету?

— Коньяк остался… Тот, Антона.

— Принеси… Выпьем, что ли, хоть…

— Нет уж, милый… Сам сходи. Я теперь, как ты, — принципиальной буду.

Борис Дмитриевич с раздражением бросил вилку, опираясь на трость, отправился на кухню. Если так пойдет дальше, медкомиссию он не пройдет и без «помощи» Моржова.

И что теперь? Тоскливые вечера возле телевизора? Что дала ему эта пресловутая принципиальность? Даже жена не хочет разговаривать. Он действительно — Железный Дровосек. Может, махнуть на все рукой и улететь в Испанию? Насовсем. Там спокойно, там зона личной безопасности.

Нет, не существует такой зоны. Потому что это не место. А это близкие люди, которые тебя окружают, которым ты можешь доверять, с которыми тебе комфортно и спокойно. Именно они и создают тебе самую настоящую зону безопасности. И что ты будешь делать без них и в Испании, и даже в самом райском уголке планеты? Ничего ты не сможешь сделать. Простая вроде бы истина, а доходит не сразу. Иногда на пятом десятке, а бывает, что и никогда.

Царев достал коньяк, рюмку, налил граммов пятьдесят… Здравствуй, пьянство. Хороший коньяк. Франция.

Нет! Что теперь, грязью умываться? Смириться, махнуть рукой и на все смотреть сквозь бутылку? Внушать самому себе, что не я один такой, все такие? Что черное — это белое? Тогда точно из грязи не вылезем… И самое главное — от тебя самого тоже зависит чья-то личная безопасность. По-другому никак.

Он выплеснул коньяк в раковину, поставил бутылку в шкаф, присел на табурет.

Звонок… Послышалось? Вроде никто прийти не должен. Сосед, может? Опять звонок. Нет, не послышалось. Тамара не откроет, она переключила телевизор на «Большой базар».

Грозный Царь Борис, от упоминания имени которого вздрагивали даже честные сотрудники, кое-как, опираясь на стену коридора, дотащился до дверей, не поглядев в глазок, повернул колесико замка.

— Привет, пап… Мы тебе мазь принесли. Для спины. Очень хорошая… Антон достал…

— В последнее время очень часто критикуют полицейских. Забывая, что в случае беды мы все равно набираем «02», забывая, что среди них есть немало тех, кто честно выполняют свой долг, готовы в любой момент пожертвовать своей жизнью ради нашего спокойствия.

— А ты готов в любой момент пожертвовать жизнью ради нашего спокойствия?

— Нет, Юль… Пока нет. Но постоянно тренируюсь, — Рома еще раз полюбовался на созданного им героя, застывшего на экране телевизора, — вот он готов. Чуть с водосточной трубы не сорвался… Глеба медаль, между прочим, прибрал. Ничего, Глеб еще получит.

— Может, зря уходишь? Я как представлю эти твои дежурства, эти вызовы ночные…

— А кто тебе сказал, что я ухожу? Просто теперь буду работать под прикрытием. Оборотень нынче хитрый пошел, голыми руками не возьмешь… Ладно, пора на войну. Я один уже не справляюсь. Пошли.

Рома поднялся с дивана, снял с ремня наручники.

— Операция по отрыву кровинушки от компьютера начинается. Да простит нас Павел Астахов.[12]

* * *

— Еще парочка, — Антон Иванович Чистов нажал на спусковой крючок своего фоторужья, зафиксировав на карту памяти двух очередных господ в полицейской форме, зашедших в Дом культуры, — чудеса. Уже во всех отделах знают, что это подстава, а все равно притащились.

— Иваныч, там же обещают дать живые деньги. Надежда на халяву умирает последней… Помнишь Азаряна из Южного? Ему лично гад Моржов позвонил и предупредил, что завтра его будут брать с поличным за взятку, что деньги будут помечены, и все такое. Но когда тот увидал четыреста тысяч наличкой, удержаться не смог. Взял… Получил восемь лет, жаль, без конфискации. Так что ничего удивительного.

Николай Васильевич нажал кнопочку на мобильнике.

— Свет, сколько пришло?

— Четырнадцать человек. В зале ждут…

— А Шатунов есть?

— Нет.

— Ладно, мы выдвигаемся… Встречай.

Коля отключил связь, повернулся к сидящим в автобусе собровцам.

— Пошли, джентльмены… Бить никого не надо — свои все-таки.

Антон Иванович опустил флажок фоторужья, переведя его в режим стрельбы очередью, или, говоря мирным языком, — в режим видеозаписи.

— Не знаю, посадим или нет, но пару миллионов просмотров в Сети гарантирую.

Примечания

1

«Надень курточку и сходи к Винскому» — цитата из фильма «Адъютант его превосходительства».

(обратно)

2

Тафгай — игрок хоккейной команды, задача которого — устрашение противника.

(обратно)

3

Пэпээсники — сотрудники патрульно-постовой службы.

(обратно)

4

Речь идет о событиях, описанных в книге «Тревожная кнопка».

(обратно)

5

Речь идет о событиях, описанных в книге «Идеальный охотник».

(обратно)

6

Речь идет о событиях, описанных в книге «Тревожная кнопка».

(обратно)

7

Речь идет о событиях, описанных в книге «Идеальный охотник».

(обратно)

8

Речь идет о событиях, описанных в книге «Идеальный охотник».

(обратно)

9

Речь идет о событиях, описанных в книге «Идеальный охотник».

(обратно)

10

Речь идет о событиях, описанных в книге «Идеальный охотник».

(обратно)

11

Речь идет о событиях, описанных в книге «Тревожная кнопка».

(обратно)

12

Павел Астахов — уполномоченный по правам ребенка при президенте России.

(обратно)

Оглавление

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg