«Головоломка»

Глава 1

Детектив Артур Браун не любил, когда его называли “черным”.

Возможно, из-за того, что он был вовсе не черным, а коричневым. А может быть, эта неприязнь возникла еще в те времена, когда совсем мальчишкой он за словом “черный” неминуемо слышал “ублюдок”. И теперь, в свои 34 года, он по-прежнему был уверен, что подобное обращение не перестало быть унизительным. Однако ни цвет кожи, ни характер в общем-то не имели в его жизни большого значения. Главным было то, что он привык полагаться только на самого себя, и обычно этот расчет оправдывался.

При росте в шесть футов четыре дюйма он весил 220 фунтов без одежды, имел мощное телосложение, могучие мышцы борца-тяжеловеса и аккуратную внешность, подчеркиваемую манерой причесываться: его приглаженные волосы лежали наподобие мягкой черной шапочки — стиль, который он полюбил еще до того, как стало модным выглядеть “естественно”. У него были карие глаза, широкие ноздри, толстые губы, и в наплечной кобуре под пиджаком он носил “смит-и-вессон” 38-го калибра.

Двое мужчин, которые лежали на полу у ног Артура Брауна, были белыми. И мертвыми.

На одном из них были черные ботинки, синие носки, темно-синие брюки, бледно-голубая рубашка, рыжевато-коричневая куртка на “молнии”. Под шеей — “звезда Давида” на тонкой золотой цепочке. На груди из-за распахнутой рубахи виднелись два пулевых отверстия. Второй был одет элегантнее — коричневые ботинки, брюки и носки, белая рубашка, зеленый галстук, клетчатый спортивный пиджак. Обломившееся лезвие пружинного ножа едва заметно торчало в его горле чуть пониже кадыка. На полу возле его правой руки валялся “люгер”.

Квартира была похожа на поле битвы.

Расположенная на третьем этаже многоквартирного дома на Калвер-авеню, она была не самой шикарной: две комнаты и ванная. Брауну доводилось видеть квартиры и получше, даже в гетто, где он провел первые двадцать два года своей жизни. Окна выходили на задний двор, где на веревках хлопало на ветру белье. Было около десяти часов вечера. Прошло всего шесть минут после того, как хозяйка дома остановила на улице патрульного полисмена и сказала, что слышала наверху выстрелы: через четыре минуты после этого, полицейский, высадив дверь, обнаружил трупы и позвонил в участок. Браун, дежуривший в это время, отправился на место происшествия.

Детективы из отдела убийства еще не прибыли, что было неплохо. Браун никак не мог понять ведомственные инструкции, согласно которым отдел убийств должен был регистрировать каждое убийство, совершенное в городе, даже если дело наверняка будет поручено полицейскому участку, принявшему вызов. Он считал, что большинство детективов из отдела убийств — люди неприятные и начисто лишенные чувства юмора. Его жена Кэролайн частенько говорила ему, что у самого Брауна дела с юмором обстоят далеко не лучшим образом, но сам-то он был уверен, что порой бывает просто уморителен. Как, например, сейчас, когда он, повернувшись к полицейскому фотографу, сказал:

— Интересно, что за декоратор поработал здесь над интерьером?

Однако фотограф явно разделял мнение Кэролайн Браун. Без малейшего намека на улыбку он продолжал крутиться около трупов, щелкая камерой, выбирая подходящий ракурс для съемки, заходя то с одной, то с другой стороны, пока Браун ждал, когда же тот засмеется.

— Я говорю... — продолжал Браун.

— Я слышал, Арти, — ответил фотограф и снова щелкнул камерой.

— Это, конечно, не Тадж Махал.

— Да уж, это точно.

— Что это ты сегодня такой раздраженный?

— Я? Раздраженный? Кто раздраженный?

— Никто, — сказал Браун. Он снова посмотрел на трупы и направился в дальний конец комнаты к двум окнам, выходившим во двор. Одно из них было распахнуто настежь. Браун осмотрел задвижку и увидел, что она взломана. Вот так один из них и проник в квартиру, — подумал он, — интересно, который? И зачем? Что он рассчитывал украсть из этой мусорной кучи?

Браун перегнулся через подоконник. На нем ничего не было, кроме пустой картонки из-под молока и скомканного листа пергаментной бумаги. На ступеньке пожарной лестницы, проходившей рядом с окном, стоял цветочный горшок с засохшим растением. Браун окинул взглядом двор. Какая-то женщина вытряхивала мусорное ведро в один из стоящих у стены баков. Уронив крышку от ведра, она четко и громко произнесла:

— О, черт! — и наклонилась, чтобы поднять ее. Браун отвернулся.

В этот момент Моноган и Монро, детективы из отдела убийств, вошли в комнату. Одеты они были почти одинаково: оба в синих саржевых костюмах, коричневых ботинках и серых шляпах. На Монро был коричневый галстук-плетенка, на Моногане — желтый шелковый. Их полицейские значки были приколоты к нагрудным карманам пиджаков. Монро недавно начал отращивать усы, и было похоже, что жиденькая грядочка волос на верхней губе немало его смущает. Хотя он не был простужен, он все время сморкался в платок, пытаясь спрятать свою неприглядную щеточку за белым квадратом ткани. Казалось, что Моногана эти усы смущают еще больше, чем самого Монро. Он считал, что после пятнадцати лет совместной работы нельзя вот так взять да и начать отращивать усы, даже не посоветовавшись для начала со своим партнером. Моноган ненавидел усы Монро. Он считал их неэстетичными. Они приводили его в замешательство и оскорбляли его, кололи ему глаза. И именно поэтому он постоянно на них поглядывал. И чем чаще он это делал, тем чаще Монро вытаскивал платок и сморкался, пряча свои усы.

— Ну, что тут у нас? — сказал Монро, сморкаясь. — Привет, Браун.

— Привет, Браун, — повторил Моноган.

— Это как раз то, что я называю основательной работой, — сказал Монро, запихивая платок в карман. — Кто бы это ни сделал, это настоящий спец.

— Профессионал, — добавил Моноган.

— Такое впечатление, будто здесь побывала полиция.

— Или пожарные, — сказал Моноган и снова посмотрел на усы своего партнера. Монро опять достал платок.

— Должно быть, что-то очень тщательно искали, — сказал он и высморкался.

— Что можно найти в такой дыре? — недоумевал Моноган. И вдруг воскликнул: — А знаешь что?

— Что? — спросил Браун.

— Тараканов, — сказал Моноган.

— И блох, — добавил Монро.

— Тараканов и блох, — подытожил Моноган. — Ты только посмотри на этот гадюшник. — Он покачал головой.

Браун еще раз обвел взглядом “этот гадюшник”. Кто-то содрал все белье с постели, вспорол матрац с обеих сторон и разбросал клочья ватина по полу. Такая же основательная работа была проделана с подушками и пуфом, а также с подлокотниками и спинкой единственного кресла. Выцветшие контуры на стене указывали те места, где висело несколько эстампов в рамках, прежде чем их сорвали, осмотрели тыльную сторону и швырнули на пол. Содержимое ящиков туалетного столика было разбросано по всей комнате, а сами ящики отброшены в сторону. Абажур с торшера сорван, торшер — перевернут. Через распахнутую дверь ванной Браун увидел раскрытую аптечку, содержимое которой было вывалено в раковину. Со смывного бачка была снята крышка, и даже туалетная бумага размотана. На кухне то же самое — дверца холодильника открыта, продукты разбросаны по полу. Содержимое одного из ящиков кухонного стола высыпано на столешницу, везде раскидана посуда. Как правильно заметил Монро, кто-то что-то очень искал.

— Ты не знаешь, кто эти покойники? — спросил Брауна Моноган.

— Нет еще.

— Ты считаешь, что один из них застукал другого во время ограбления?

— Точно.

— Как он сюда попал?

— Через окно рядом с пожарной лестницей. На раме есть следы отмычки.

— А второй парень неожиданно вернулся домой — и в дамки!

— Как ты думаешь, он заполучил то, за чем пришел?

— Я их еще не обыскивал, — сказал Браун.

— Чего же ты ждешь?

— Лу до сих пор делает снимки. И эксперты еще не приехали.

— Кто сообщил о преступлении? — спросил Монро.

— Хозяйка дома. Она услышала выстрелы и остановила Кили во время обхода.

— Приведи ее сюда, — попросил Моноган.

— Хорошо. — Браун вышел из комнаты, попросил полицейского привести хозяйку и увидел Маршалла Дэвиса, спешившего по коридору ему навстречу.

— Извини за опоздание, Арти, — сказал он. — Проклятая шина спустила.

— Тебе уже звонили, — сказал Браун.

— Кто?

— Лейтенант Гроссман.

— Что ему нужно?

— Он сказал, чтобы ты, как только появишься, ехал назад в лабораторию.

— В лабораторию? Зачем? А кто останется здесь, если я уеду в лабораторию?

— Понятия не имею.

— Знаешь, что он, скорее всего, приготовил для меня? Какой-нибудь маленький сюрприз! Какую-нибудь жертву ограбления! Или какого-нибудь малого, который попал под грузовик, и я буду всю ночь выковыривать осколки фар из его задницы. Ох, парень, ну и денек!

— Да он только начался!

— Для меня он начался в семь утра, — вздохнул Дэвис. — О'кей, я возвращаюсь. Если он опять позвонит, скажи ему, что я уже выехал. Не знаю, кто здесь на тебя поработает, Арти. Экспертиза уже была?

— Нет еще.

— Обычная ситуация, — сказал Дэвис и вышел.

Минут через пять в комнату вошли полицейский и хозяйка дома. К этому времени медицинские эксперты уже прибыли и начали осмотр трупов. Браун и оба детектива из отдела убийств прошли с нею на кухню, где они могли спокойно поговорить, и где их не отвлекал бы вид двух окровавленных тел. Хозяйка была женщиной лет сорока, не потерявшей привлекательности, ее светлые волосы были стянуты в пучок на затылке. У нее были огромные зеленые глаза, говорила она с легким ирландским акцентом. Звали ее миссис Уолтер Бернс.

— Серьезно? — удивился Моноган. — Вы, случайно, не родственница лейтенанта?

— Какого лейтенанта?

— Главного детектива 87-го участка, — сказал Монро.

— У меня нет родственников среди полицейских, — холодно произнесла миссис Бернс.

— Он очень хороший полицейский, — сказал Моноган.

— Это не мой родственник, — твердо повторила миссис Бернс.

— Не расскажете ли нам, как все произошло, миссис Бернс, — попросил Монро.

— Я услышала выстрелы, сразу же выбежала на улицу и стала звать полицию.

— А сюда вы не заходили?

— Нет.

— Почему?

— А вы бы пошли?

— Миссис Бернс, — сказал Браун, — когда вы только что сюда входили, вы заметили трупы в соседней комнате?

— Я должна быть глухой, слепой и немой, чтобы их не заметить.

— Вы кого-нибудь из них знаете?

— Только одного.

— Которого?

— Того, который в спортивном пиджаке, — сказала она и добавила, — у которого нож в горле.

— И кто же это, миссис Бернс?

— Дональд Реннинджер. Он жил в этом доме больше двух лет.

— А второй?

— Никогда в жизни его не видела.

— Думаю, это он сюда и забрался, — сказал Монро.

— У нас в округе часто бывают ограбления, — миссис Бернс укоризненно посмотрела на детективов.

— Мы делаем все, что в наших силах, — сухо сказал Моноган.

— Я в этом уверена, — еще суше сказала миссис Бернс.

— Как по-вашему, на что жил Реннинджер? — спросил Браун.

— Он работал на заправочной станции.

— Вы не знаете, где?

— Где-то в Риверхеде. Точно не знаю.

— Он женат?

— Нет.

— Значит, он был холостяком, так? — спросил Монро.

— Если он не был женат, почему бы ему не быть холостяком? — саркастически произнесла миссис Бернс и посмотрела на его усы.

Монро вытащил свой платок, с извиняющимся видом высморкался и сказал:

— Он ведь мог и развестись.

— Точно, — поддержал своего партнера Моноган.

Монро улыбнулся ему и спрятал платок.

— Но второго вы никогда не видели? — спросил Браун.

— Никогда.

— Ни в этом доме...

— Нет.

— ...ни где-либо по соседству?

— Нигде и никогда.

— Спасибо, миссис Бернс.

Хозяйка направилась к двери. Перед тем как выйти, она обернулась и спросила:

— Как его имя?

— Чье?

— Вашего лейтенанта.

— Питер.

— В нашей семье нет никакого Питера Бернса, — сказала она и, довольная собой, удалилась.

Медицинский эксперт закончил осмотр трупов. Подойдя к детективам, он сказал:

— Мы пришлем вам докладную, как только сделают вскрытие. Хотите несколько предположений, прямо сейчас?

— Ну, конечно, — сказал Браун.

— Похоже на то, что первая пуля попала в парня в поплиновом пиджаке слишком низко, возможно срикошетила от ребра. Так или иначе, сразу она его не остановила. Левый кулак сжат — возможно, он нанес удар, и у него еще хватило времени всадить нож в горло второму парню, может быть, как раз перед тем, как тот выстрелил еще раз. Думаю, что вторая пуля попала прямо в сердце. Человек в поплиновом пиджаке начал падать, и лезвие ножа сломалось при падении. Второй тоже упал, не исключено, что он умер только через несколько минут. Мне кажется, нож задел ему яремную вену. Чертовски много крови. Ну, как?

— О'кей, спасибо, — поблагодарил Браун.

— Это дело поручили тебе, Арти?

— Да уж, похоже, что мне от него не отвертеться.

— Ну, считай, что оно открыто и закрыто в один день. Я пришлю тебе отчет завтра утром. Это достаточно быстро?

— Конечно, никто никуда не денется.

— Тогда пока, — сказал эксперт и вышел.

— Так что же искал взломщик? — спросил Моноган.

— Может быть, вот это? — сказал Монро. Он склонился над трупом в поплиновом пиджаке и, с трудом разжав его левую руку, высвободил нечто похожее на обрезок фотографии. Он поднял его и протянул Брауну. — Взгляни-ка, — сказал он.

Глава 2

— Что это такое? — спросил Брауна его коллега по участку Стив Карелла.

— Фрагмент фотографии, — ответил тот. И подумал: “Именно “фрагмент”, так надо будет зафиксировать в протоколе”.

Они расположились в углу дежурки — Браун за своим столом, Карелла примостился на краешке. В это раннее июньское утро комната была залита лучами солнца. Мягкий ветерок пробивался сквозь решетки, закрывающие распахнутые окна. Карелла вздохнул и подумал, что хорошо бы сейчас подремать на солнышке где-нибудь в парке. Высокий, жилистый, с широкими плечами и узкими бедрами, он производил впечатление тренированного атлета, хотя в последний раз занимался спортом лишь во время отпуска в Пуэрто-Рико, ныряя с маской и ластами. Если, конечно, не считать соревнований по бегу с преступниками всевозможных сортов и мастей. Он мог бы сбиться со счета, уже только вспоминая все эти забеги. Смахнув со лба длинную прядь каштановых волос, он покосился на клочок фотографии и подумал — а не нужны ли ему очки?

— Как по-твоему, на что это похоже? — спросил он.

— На танцовщицу в трико, — ответил Браун.

— По-моему, больше похоже на бутылку “Хэйн энд Хэйг”, — сказал Карелла. — Как ты думаешь, что здесь изображено? Что-то похожее на мех...

— Что еще за мохнатая поверхность?

— Да вот эта чертовщина...

— Может быть, грязь?

— Или кусок стены. Оштукатуренной. — Карелла пожал плечами и бросил кусочек фото на стол. — Ты и в самом деле думаешь, что из-за этого... как его зовут?

— По документам, найденным у него в бумажнике, его имя Юджин Эдвард Эрбах.

— Эрбах. У нас есть на него что-нибудь?

— Я только что послал запрос в картотеку. На обоих.

— Ты и в самом деле думаешь, что Эрбах полез в квартиру вот за этим? — Карелла постучал по фотографии кончиком карандаша.

— Ну, а как это могло оказаться у него в руке, Стив? Я не очень-то представляю его раз1уливающим по квартире с зажатым в кулаке обрывком фотографии. А ты?

— Думаю, что нет.

— Впрочем, по правде говоря, я не вижу здесь большой разницы. Медики сказали, что это дело “открыто и закрыто”, и я склонен с ними согласиться. Эрбах залез в квартиру, Реннинджер неожиданно вернулся домой, немножко удивился, и вот у нас на руках два свеженьких покойника.

— А фотография?

— Ну, допустим, что Эрбах за ней охотился. Ну и что? Точно так же его могли интересовать часы Реннинджера. В любом случае: оба они мертвы. Фотография дела не меняет.

— Верно, не меняет.

— Поэтому как только мы получим отчет о вскрытии, я собираюсь оформить это дело как закрытое. У тебя есть другое мнение?

— Да нет, все и так ясно.

— Обещали прислать сегодня утром. — Браун посмотрел на часы. — Еще рановато.

— Удивительно, с какими только клиентами нам не приходится иметь дело, — сказал Карелла.

— Что ты имеешь в виду?

— Два обыкновенных симпатичных джентльмена — у одного в кармане “люгер”, у другого — пружинный нож с восьмидюймовым лезвием.

— Кем бы этот Эрбах ни был, окно он взломал как профессионал.

— А Реннинджер?

— Хозяйка говорит, что он работал на заправочной станции.

— А я бы хотел, чтобы картотека выдала на него хоть какой-нибудь материал.

— Почему?

— Просто интересно.

— Допустим, что у них есть на него данные, — сказал Браун. — Но ведь это ничего не меняет, правда?

— Похоже, тебя очень волнует, как бы закрыть это дело поскорее, — сказал Карелла.

— Дел у меня по горло, но я вовсе не потому хочу закрыть его как можно быстрее. Просто нет никаких причин держать его открытым.

— Если только в квартире не было кого-то третьего.

— Там не было никаких следов, указывающих на это, Стив!

— Или если не...

— Если что?

— Не знаю. Но зачем кому-то надо было лезть в квартиру, идти на риск, чтобы только заполучить кусочек фотографии?

— Простите... — послышался чей-то голос.

Оба детектива одновременно повернулись к двери в дальнем конце комнаты. На пороге стоял высокий человек в сером костюме, без шляпы: лет тридцати пяти. У него были густые черные волосы и толстые черные усы, способные вызвать приступ зависти у кого-нибудь вроде Монро. Вопросительно подняв брови (такие же густые и черные), он смотрел на детективов удивительно голубыми глазами, в которых, казалось, отражалась вся комната. Его речь выдавала в нем уроженца этого города.

— Дежурный сержант сказал, что мне надо подняться прямо сюда, — сказал он. — Я ищу детектива Брауна.

— Это я.

— Можно войти?

— Прошу вас.

Человек открыл щеколду на внутренней стороне барьера и подошел к полицейским. Это был крупный плечистый мужчина, в левой руке он крепко сжимал ручку чемоданчика, в каких обычно носят документы. У Брауна возникло ощущение, что чемоданчик прикреплен цепочкой к его запястью. Приятно улыбаясь, мужчина протянул руку и сказал:

— Ирвинг Кратч. Рад с вами познакомиться.

У него были ослепительно блестящие зубы, ямочки в углах рта, крутые скулы и ровный прямой нос; вообще он походил на главного героя итальянского вестерна. Единственное, что ему нужно было сделать для мгновенного успеха на экране, так это сменить имя. Имя Ирвинг Кратч не годилось для создания имиджа. Стив Станкинг, Хэл Хэндсам, Джефф Джорджес или нечто подобное подошло бы ему гораздо больше.

— Здравствуйте, — сказал Браун, пожимая ему руку. Он не стал никого утруждать, представляя посетителя Карелле; полицейские редко соблюдают подобные формальности на службе.

— Могу я сесть? — спросил Кратч.

— Пожалуйста, — Браун указал на стул справа от стола. Кратч сел. Тщательно оберегая острые как нож складки брюк, он закинул ногу на ногу и снова расцвел своей ослепительной улыбкой.

— Итак, — сказал он, — похоже, что у вас на руках имеется маленькое убийство.

Никто из полицейских ему не ответил. У них всегда на руках были убийства, но у них не было привычки обсуждать их с гражданскими лицами, которые вторгаются в дежурное помещение.

— Двое парней на Калвер-авеню, — пояснил Кратч. — Сегодня утром я прочитал об этом в газете.

— И что же? — спросил Браун.

— Должен вам сказать, что я работаю инспектором в страховой компании, — продолжал Кратч. — “Трансамериканская страховая компания”.

— Угу, — пробурчал Браун.

— Вы знаете эту компанию?

— Название знакомое.

— Я работаю там уже двенадцать лет, с тех пор, как окончил колледж. — Он сделал паузу. — Принстон. — Он подождал ответной реакции, но, увидев, что упоминание его прославленной “альма матер” не вызывает бури восторгов, сказал: — Я сотрудничал с вашим участком раньше. С детективом по имени Мейер Мейер. Он еще у вас работает?

— Да, он по-прежнему у нас, — кивнул Браун. Карелла, до сих пор молчавший, спросил:

— По какому делу вы работали?

— По делу об ограблении “Национальной ассоциации сбережений и кредитов”, — сказал Кратч. — Шесть лет назад.

— В качестве кого?

— Я же уже сказал, я — страховой инспектор. Национальная ассоциация — один из наших клиентов. — Он улыбнулся. — Это обошлось нам тогда в кругленькую сумму.

Наступила пауза.

— Итак? — спросил, наконец, Браун.

— А потом я прочитал в газете о двух ваших покойниках и подумал, что мне лучше сразу же прийти к вам.

— Зачем?

— Чтобы протянуть вам руку помощи, — улыбнулся Кратч. — Или наоборот, попросить помощи у вас.

— Вам что-то известно об этих убийствах? — спросил Браун.

— Да.

— Что именно?

— В газете было написано, что вы нашли в руке Эрбаха фрагмент фотографии, — сказал Кратч. Его взгляд остановился на фото, лежавшем на столе Брауна. — Это он и есть?

— И что же? — сказал Браун.

— У меня есть еще один фрагмент. А если вы обыщите квартиру Эрбаха, то я абсолютно убежден, что найдете и третий.

— Слушайте, вы будете рассказывать, или из вас надо вытягивать каждое слово?

— Я готов рассказать все.

— Ну так рассказывайте.

— Конечно. Вы мне поможете?

— В чем?

— Во-первых, изъять третью часть фотографии из квартиры Эрбаха.

— Зачем она вам?

— Три фрагмента лучше, чем один, не так ли?

— Послушайте, мистер Кратч, — сказал Браун, — если у вас есть, что сказать, говорите. В противном случае — мне было приятно с вами познакомиться, и я надеюсь, что вы продадите много страховых полисов.

— Я не занимаюсь страховкой, я расследую дела о возмещении убытков.

— Прекрасно. Желаю вам удачи. Да или нет? Выкладывайте все начистоту или до свидания.

Кратч улыбнулся Карелле, как бы приглашая его разделить свое неодобрение подобной невежливости, но тот оставил его улыбку без ответа. Он был полностью согласен с Брауном, так как ненавидел застенчивых доносчиков. С этой целью 87-й полицейский участок содержал маленькую квартирку на втором этаже этого же дома, так что единственное, что делал Кратч, так это тратил время. Их время.

Чувствуя нетерпение детективов, Кратч сказал:

— Позвольте ввести вас в курс дела.

— Пожалуйста, — сказал Браун.

— Кадр первый, — сказал Кратч. — Шесть лет назад...

— Что? — спросил Браун.

— Так говорят киношники. “Кадр первый”.

— Вы связаны с кино? — спросил Браун, готовый получить подтверждение своим подозрениям, возникшим с момента появления Кратча.

— Нет.

— Тогда откуда у вас это выражение?

— Да все так говорят, — объяснил Кратч.

— Я так не говорю, — сказал Браун.

— О'кей, тогда мы не будем так говорить, — пожал плечами Кратч. — Шесть лет назад, в этом самом городе, в дождливый августовский день четыре человека средь бела дня ограбили филиал “Национальной ассоциации сбережений и кредитов” на Калвер-авеню и исчезли, прихватив, как они выражаются, много “капусты” — 750 тысяч долларов. Между прочим, этот филиал находится на территории вашего участка.

— Дальше, — сказал Карелла.

— Теперь вы вспомнили это дело? — спросил Кратч. — Над ним работали Мейер и О'Брайен.

— Я помню это дело, — сказал Карелла. — Давайте дальше.

— А вы, детектив Браун, вспомнили это дело?

— Да.

— Мне кажется, нас не представили, — Кратч повернулся к Карелле.

— Карелла.

— Рад познакомиться. Вы итальянец?

— Да.

— Главарь банды тоже был итальянец. Парень по имени Кармине Бонамико с длиннющим списком преступлений. В то время он только что вышел из тюрьмы, где отсидел пять лет и десять месяцев. Первое, что он сделал, так это ограбил банк. Вы что-нибудь об этом помните?

— Я все об этом помню, — сказал Карелла.

— Мои сведения достаточно точны.

— Да.

— Мои сведения всегда верные, — Кратч улыбнулся. Никто не ответил на его улыбку. — Шофером был совсем молодой парнишка по имени Джерри Стайн из Риверхеда, это было его первое дело. Само ограбление совершали два рецидивиста — Лу Д'Амур из Маджесты и Пит Райан, тоже из Риверхеда — в общем, пестрая компания. Они вошли в банк перед самым закрытием, забрали все, что было в сейфе, застрелили одного из кассиров и уехали, предположительно в Калмз-Пойнт, где Бонамико жил вместе с женой. Шел дождь, я говорил, что шел дождь?

— Да, говорили.

— Они выехали на Ривер-роуд и почти добрались до Калмз-пойнтского моста, когда машину вдруг занесло на мокром шоссе. Она столкнулась с другой машиной, образовалась пробка. Двое полицейских из 36-го участка подъехали на патрульной машине, и Бонамико с дружками открыли огонь. Все четверо были убиты в машине через пять минут. Самое непонятное — зачем они начали стрелять? В машине все было чисто. Ее потом обыскивали сверху донизу, но денег так и не нашли. Ни цента. — Кратч сделал паузу. — Конец.

Браун посмотрел на него.

— Звонят в “Трансамериканскую страховую компанию”, Ирвинг Кратч начинает расследование. — Он ухмыльнулся. — Это я. Результат? Два года напряженнейших поисков и ни малейшего следа денег. В конце концов, мы удовлетворили иск полностью, выплатив из нашей казны “Национальной ассоциации сбережений и кредитов”, — Кратч опять сделал паузу, — 750 тысяч долларов. Это плохо. Страшно сказать, насколько это плохо.

— Насколько же это плохо? — спросил Браун.

— Плохо. Плохо для компании, но особенно плохо для Ирвинга Кратча, который так и не смог найти эти деньги. Со временем Ирвинг Кратч рассчитывал на продвижение по службе, а вместо этого Ирвинг Кратч теперь занимается мелкими исками и получает то же самое жалованье, что и шесть лет назад. Но у Кратча есть амбиции. Он не любит бесперспективную работу.

— Тогда почему бы Кратчу не сменить работу? — подсказал Карелла.

— Потому что поле деятельности слишком узкое, и слухи о потере такой суммы расходятся слишком быстро. Кроме того, Кратч необычайно самолюбив во всем, что касается его работы.

— Вы всегда говорите о себе в третьем лице? — спросил Карелла. — Как свой собственный биограф?

— Это помогает мне оставаться объективным. Хотя это трудно после потери 750 тысяч, принадлежавших твоей компании, особенно, когда дело было официально закрыто вашим участком.

— Кто это вам сказал? — спросил Карелла.

— Но ведь вы же заполучили грабителей?

— Это дело до сих пор числится открытым.

— Как так?

— Ну, допустим, мы тоже необычайно самолюбивы в своей работе, — сказал Карелла. — В машине денег не оказалось. О'кей. Ривер-роуд находится милях в трех от банка. Это означает, что где-то на этом отрезке пути деньги были переданы другим людям. Если это так, то остальная часть банды все еще на свободе, и у них руки чешутся истратить эти деньги. Вот тогда-то мы их и сцапаем.

— Забудьте об этом.

— Что вы хотите этим сказать?

— Деньги никому не были переданы. Если вы не закрываете это дело только в надежде на то, что найдете остальных членов банды, забудьте об этом. Их было только четверо, и все они мертвы.

— Вы точно это знаете?

— Да. Я узнал это у невестки Бонамико. — Кратч замолчал. — Вы не возражаете, если я расскажу все по порядку?

— В любом порядке, в каком только пожелаете, — сказал Браун, — пока у вас есть, что сказать.

— О'кей. Кратч до сих пор сходит с ума из-за этих денег. Он не спит по ночам. Его компания удовлетворила иск, но это до сих пор сводит его с ума. Где могут быть эти деньги? У кого они? Бонамико не был крупным преступником, но не настолько же он глуп, чтобы выкинуть столько денег из машины! Так где же они, черт возьми?! Кратч продолжает ломать над этим голову. Кратч продолжает ворочаться по ночам...

— Кратчу надо бы писать детективы, — вставил Карелла.

— ...обуреваемый мыслью найти эти деньги и снова стать полноценным бойцом.

— Бойцом?

— В “Трансамериканской страховой”.

— О, а я подумал — не боксируете ли вы где-то на стороне, — сказал Браун.

— А я и в самом деле занимался боксом на флоте, — ответил Кратч. — Средний вес. — Он пронизывающе посмотрел на них. — Похоже, я не очень-то нравлюсь вам, ребята?

— Мы — государственные служащие, — сказал Браун, — получающие информацию от частных лиц, которые могут иметь сведения о преступлениях. Мы терпеливо ждем. Еще немного, и мы заставим вас арендовать это помещение.

— Мне нравится ваше чувство юмора, — улыбнулся Кратч.

— А моей жене — нет, — ответил Браун. — Мы ждем, мистер Кратч. Мы седеем и стареем.

— О'кей. Два месяца назад мне здорово повезло.

— Вы хотите сказать, что до сих пор работаете над этим делом?

— Неофициально. Только в свободное время. Чувство собственного достоинства, припоминаете? Амбиции. Упорство. Кратч вполне способен быть бойцом. Однажды утром два месяца назад я раскрыл газету и прочитал, что в Калмз-Пойнте умерла в больнице от рака женщина по имени Элис Бонамико. Конечно, никто и не заметил бы ее кончины: не будь она вдовой Кармине Бонамико, который шесть лет назад ограбил банк, но все награбленное таинственно исчезло. Я знал эту леди, поскольку мне часто приходилось беседовать с ней, во время расследования. Очень милая, спокойная, симпатичная, в том смысле, в каком это понимают на Сицилии, никогда не подумаешь, что она была замужем за дешевым гангстером. В газете было написано, что ее содержала сестра, Лючия Ферольо. Я взял ее на заметку, а потом узнал, что она старая дева и тоже жила в Калмз-Пойнте.

— Когда вы об этом узнали?

— Через неделю или около того, как только завещание Элис Бонамико было передано в суд для получения наследства. Это очень интересное завещание. Помимо того, что она оставила все состояние своей сестре Лючии, она завещала ей — цитирую — “различные памятные вещи, документы, фотографии и фрагменты фотографий, представлявшие ценность для покойной”. Я тут же поехал в Калмз-Пойнт к Лючии Ферольо.

— Это было два месяца назад?

— Точно. Третьего апреля. В пятницу. Лючия Ферольо — пожилая женщина, ей за семьдесят, она страдает склерозом, может объясниться по-английски, наполовину глухая. Вы когда-нибудь пробовали разговаривать с глухой женщиной?

Карелла промолчал.

— Во всяком случае, я с ней говорил. Я убедил ее, что ее зять застраховал свою жену на небольшую сумму, которая по завещанию должна достаться Лючии Ферольо, и что чек на тысячу долларов будет ей выслан сразу же после того, как будут выполнены условия страхового полиса. Конечно, я сам придумал эти условия.

— В чем они заключались?

— В том, что она удовлетворит требования моей компании, предоставив в ее распоряжение “различные памятные вещи, документы, фотографии и фрагменты фотографий, представлявшие ценность для покойной”. Даже глухая старая леди, которая едва говорит по-английски, в состоянии понять, что такое тысяча долларов. Она терпеливо разобрала всю эту чепуху, которую оставила ей сестра — семейные фотографии, свидетельства о рождении, даже “сорочку”, в которой родилась Элис — считается, что это к счастью, если ты родился в “сорочке”. И среди всего этого хлама нашлось именно то, что я рассчитывал найти.

— Что именно?

— Список имен. Или часть его. И обрывок фотографии, — Кратч сделал паузу. — Не желаете взглянуть?

— Да, — сказал Карелла.

Кратч открыл свой чемоданчик. Поверх пачки бланков “Транс-американской страховой компании” лежал обыкновенный белый конверт, из которого Кратч вытащил клочок бумаги. Он положил его на стол, чтобы оба детектива могли его рассмотреть.

— Это написано рукой Кармине Бонамико. Я довольно хорошо изучил его почерк.

— Всего семеро, — сказал Карелла.

— А может быть, и больше, — ответил Кратч. — Видите, лист оборван.

— Как это произошло?

— Не знаю. В таком виде мне его дала Лючия. Он мог быть оборван случайно или вторая его половина находится еще в чьих-то руках. Если принять во внимание то, что Бонамико сделал с фотографией, это вполне возможно.

— Позвольте взглянуть на фотографию, — сказал Карелла.

Кратч снова полез в конверт, вытащил кусочек глянцевой фотографии и положил его на стол рядом с фрагментом, найденным в руке Эрбаха.

— Откуда нам знать, что это части одной и той же фотографии? — спросил Карелла.

— Они обе вырезаны наподобие головоломки, — сказал Кратч. — Это не может быть случайным совпадением. Как не может быть случайным и то, что вы нашли свою часть у одного из тех, чье имя фигурирует в списке Бонамико. И то, что имя второго покойника тоже есть в списке. — Кратч сделал паузу. — Эрбах был более удачливым грабителем, чем я. Я обыскивал квартиру Реннинджера раз десять, но так ничего и не нашел.

— Вы признаете себя виновным во взломе с проникновением?

— Я могу позвонить своему адвокату? — с ухмылкой спросил Кратч.

— Точно так же вы прочесали квартиру Эрбаха?

— Да. И ничего не нашел. Скорее всего его часть была спрятана так же надежно, как и у Реннинджера.

Карелла снова заглянул в список.

— Кто такой Альберт Вейнберг?

— Один из близких друзей Стайна. Джерри Стайна, того парня, что вел машину гангстеров. Ну как, начинает проясняться?

— Не очень-то.

— Вейнберг — отпетый тип. Как и двое других, если вы этого еще не знаете.

— Какие двое других?

— Реннинджер и Эрбах. Реннинджер был осужден восемь лет назад за торговлю наркотиками. Во время ограбления он сидел в Карамуре и вышел из тюрьмы только два года назад. Эрбах однажды сидел за грабеж, попадись он еще раз, и ему грозило бы пожизненное заключение. У него были все шансы попасться в третий раз, и за что? Если эта фотография не содержит ничего важного, то он просто дурак, что полез в квартиру Реннинджера.

— А вы почище любой картотеки, — сказал Браун. — Если, конечно, все эти факты соответствуют действительности.

— Как я уже говорил, — заметил Кратч с улыбкой, — мои факты всегда верные.

— А как насчет других имен в списке?

— Я просмотрел телефонный справочник раз сто. Знаете, сколько там Джеральдин? Не спрашивайте. То же самое с Дороги, это может быть какая угодно Дороти. А Роб? Это может быть и Роберт, и Роберта, и Робин, и даже Робеспьер, кто знает? Было очень легко угадать фамилию Реннинджер, потому что она сохранилась почти полностью. И я вычислил Эрбаха из-за “Юджин Э.”. Оба они значатся в телефонном справочнике Айсолы. Элис — это, конечно же, Элис Бонамико. Но я понятия не имею, кто остальные и сколько их — семеро или больше... Надеюсь, что нет. Семь частей головоломки — это более чем достаточно.

— И что произойдет, мистер Кратч, когда вы соберете эту головоломку?

— Тогда я буду знать точное местонахождение 750 тысяч долларов, украденных из банка шесть лет назад.

— С чего вы взяли?

— Так мне сказала Лючия Ферольо. О, поверьте, мне понадобилось время, чтобы вытащить это из нее. Как я уже сказал, память ее слабеет, она наполовину глухая, и ее английский находится на уровне “мама миа”. Но она все-таки вспомнила: сестра говорила ей, что на фотографии указано место, где спрятано сокровище. Она употребила именно слово сокровище.

— Она сказала это по-английски? — спросил Карелла.

— Нет, она сказала “Левого”. По-итальянски.

— Может быть, она просто назвала вас “дорогой мой”?

— Сомневаюсь.

— Вы говорите по-итальянски?

— Одна моя знакомая девушка сказала мне, что это означает. “Текого”. Сокровище.

— Теперь у нас есть две части фотографии, — сказал Браун. — Чего вы хотите от нас?

— Я хочу, чтобы вы помогли мне найти остальные части, сколько бы их там ни было. — Кратч улыбнулся. — Видите ли, я становлюсь слишком известным. Под конец и Реннинджер, и Эрбах знали, что я слежу за ними. Я не удивлюсь, если узнаю, что Эрбах вышел на Реннинджера, просто следя за мной.

— Судя по вашим словам, дело довольно запутанное, мистер Кратч.

— Да, запутанное. Я уверен, что и Вейнберг знает, что я следил за ним. И, честное слово, я не могу больше рисковать. Если я буду продолжать шарить по квартирам, то просто попаду за решетку. — Он снова улыбнулся ослепительно.

— Так значит, вы хотите, чтобы мы шарили по квартирам за вас, так что ли?

— Такое случалось и раньше.

— Это незаконно, даже для полицейских.

— Есть много незаконных вещей. Но ведь речь идет о 750 тысячах! Я уверен, что 87-й участок не будет против, если их удастся обнаружить. И это после стольких-то лет.

— Да, вполне возможно, — произнес Карелла.

— Так сделайте это, — просто сказал Кратч.

— Что именно? — спросил Браун.

— Прежде всего обыщите квартиру Эрбаха. Вы вполне можете сделать это на законных основаниях. Он — жертва преступления, а вы проводите расследование.

— О'кей, допустим мы обыщем квартиру Эрбаха сверху донизу...

— И найдете третью часть фотографии.

— Допустим, мы нашли ее. Что дальше?

— А дальше вы займетесь Вейнбергом.

— Каким образом? Для этого есть законные основания, Кратч?

— У вас их нет. Во всяком случае, вы не сможете подойти к нему, как полицейский. У него уже были неприятности, и он не очень-то настроен сотрудничать с законом.

— Какие неприятности?

— Забил жену до полусмерти кулаками. Это здоровенный малый, весит фунтов двести пятьдесят. Способен переломить любого из вас одним своим взглядом, поверьте. — Кратч выжидающе замолчал. — Ну, что скажете?

— Это может занять много времени, — сказал Карелла.

— Мы должны обсудить это с лейтенантом.

— Да-да, обсудите все с ним хорошенько. Думаю, он-то способен понять, насколько выгодно найти эти деньги. — Кратч снова улыбнулся. — Вот так. Я оставлю вам список и фотографию.

— А вам они не понадобятся?

— У меня есть копии.

— И как это такому ловкачу, как вы, могла понадобиться наша помощь? — спросил Карелла.

— Не такой уж я и ловкач, — возразил Кратч. Он достал из бумажника визитную карточку и положил ее на стол. — Здесь номер моего домашнего телефона. На службу звонить не надо. Дайте мне знать о вашем решении.

— Непременно, — пообещал Карелла.

— Спасибо, — Кратч протянул руку Брауну. — Детектив Браун. — Потом пожал руку Карелле. — Детектив Карелла. — Потом расцвел своей ослепительной улыбкой и вышел из комнаты.

— Что ты обо всем этом думаешь? — спросил Браун.

— Не знаю, а ты?

— Тоже не знаю. Посмотрим, что скажет лейтенант.

Глава 3

Дочитав список, лейтенант Бернс уставился на оба фрагмента фотографии.

— Непохоже, чтобы они были как-то связаны между собой, — пробормотал он.

Детективы пересказали ему историю Кратча. Он внимательно слушал, слегка склонив голову на бок, его серые глаза перебегали с Кареллы на Брауна и обратно, по мере того, как они по очереди продолжали повествование. Бернс — плотный мужчина, с тяжелыми руками, тыльные стороны которых были усеяны коричневыми пятнышками. Он уже начал седеть, и если посмотреть на его сзади, можно разглядеть намечающуюся лысину. Он создавал вокруг себя атмосферу скрытой силы, возникала уверенность, что он успел перебить носы многим преступникам, прежде чем был переведен на сидячую работу. Он снова нетерпеливо посмотрел на части фотографии, повертел их на столе, пытаясь совместить, но потом бросил это занятие.

— Этот парень приходит сюда со своей историей, — сказал Бернс, — и чего он ждет от нас? Чтобы мы бросили ради него все дела и занялись этой дурацкой охотой за сокровищами?

— Тем не менее, — возразил Карелла, — существует вероятность, что он прав.

— Довольно слабая, если хочешь знать. У кого он все это узнал? У старухи, которая почти не говорит по-английски, так?

— Так.

— Но она сказала ему по-итальянски, — вмешался Браун. — Она сказала, что на фотографии показано, где зарыто “il tresoro”.

— “il tesoro”, — поправил Карелла.

— Она так и сказала? Зарыто?

— Нет. Не знаю. Мне кажется, она сказала “спрятано”. Что она сказала, Стив?

— По-моему, только то, что на фотографии показано место, где находится сокровище. И все.

— Но она не сказала “зарыто”?

— Не уверен.

— Ну хорошо. Допустим, мы обыскали квартиру Эрбаха, — сказал Бернс. — И даже нашли там третью часть фотографии. И что?

— Тогда история Кратча будет выглядеть более правдоподобно, — сказал Карелла.

— Да, но дальше-то что? — спросил Бернс. — Я готов поручить вам это... Если мы даже ничего не находим, то теряем только один день. Но, предположим, мы что-то нашли, что тогда? Этот тип... как его зовут? — Бернс заглянул в список. — Вейнберг. Альберт Вейнберг. По логике — он — наш следующий ход. Но Кратч говорит, что он уже сидел, а это означает, что он учует Закон за шесть кварталов. Кого бы мы к нему ни послали, ему понадобится “легенда” и второй человек для контакта и прикрытия. Эти двое смогут заниматься только Вейнбергом, и, может быть, совершенно впустую. — Он покачал головой. — Не знаю. — Он снова посмотрел на фрагменты фотографии, потом перевел взгляд на Кареллу. — Какие у тебя сейчас дела, Стив?

— У меня? Ограбление химчистки и ограбление на Эйнсли-авеню... шестое за последние две недели. Еще у меня появилась возможность выйти на торговца наркотиками, который действует в начальной шкоде на Семнадцатой авеню. И еще два дела в суде в этом месяце. Так или иначе, я должен быть в суде в этот четверг.

— А у тебя, Арти?

— Я еще забыл сказать... — перебил Карелла.

— Да?

— Пара квартирных краж в районе Смоук-Райза. Над этим придется поработать очень серьезно, потому что по соседству живет сестра городского судьи.

— Да? Ну так пусть сам Хиззонер и поищет взломщика, — сухо сказал Бернс. — Арти?

— Наезд, потом... ограбление ювелирного магазина и нанесение ножевых ранений. Я собираюсь в суд как раз по этому поводу. Это будет быстрый процесс — муж ударил ножом жену, когда застал ее в постели с другим.

— А ты не хотел бы попробовать с этим Вейнбергом? Если, конечно, мы найдем что-нибудь у Эрбаха?

— Разумеется.

— Вейнберг живет на территории нашего участка? Тогда есть вероятность, что он легко тебя раскусит.

— Не знаю.

— Узнай в картотеке, есть ли у них адрес Вейнберга.

— Хорошо.

— Будет лучше всего, если для начала ты узнаешь, где он орудует, в каких городах бывал — соответственно придумывай и легенду. Не надо ничего слишком солидного, Арти, не вздумай ляпнуть, что ты член какой-нибудь крупной чикагской банды или еще что-нибудь в этом роде. Он легко сможет это проверить, если у него есть хоть какие-то связи. Пусть это будет подпольный “лотерейщик” или мелкий “толкач”, — что-нибудь не особенно важное. Ты застрял со своей частью фотографии, думаешь, что у Вейнберга есть другая часть и хочешь с ним объединиться. Короче, как можно проще.

— Хорошо.

— Стив, ты будешь поддерживать с ним связь и помогать в случае необходимости.

— О'кей.

— Продумайте все как следует и сократите контакты до минимума. Этот Вейнберг не из тех, с кем можно валять дурака. И давайте не будем глубоко влезать в это дело, о'кей? Посмотрим, как пойдут дела на первой стадии. Если мы ничего не найдем у Эрбаха, то ничего не поделаешь, возвращаемся к своим делам. Но если нам повезет, то мы займемся Вейнбергом. Если будет похоже, что у него есть третья часть фото, мы вцепимся в него мертвой хваткой. В противном случае, мы благодарим Кратча за информацию и плюем на это чертово дело. — Он посмотрел на детективов.

— Вопросы есть?

— Только один, — сказал Карелла. — Несколько минут назад звонили из картотеки и подтвердили все, что Кратч рассказывал о двух наших покойниках.

— И что?

— Так, может быть, он прав и насчет всего остального?

— Вполне возможно, — пожал плечами Бернс.

Судя по квартире Юджина Эдварда Эрбаха, он был весьма удачливым взломщиком. Хотя, конечно, кое-кто мог бы и возразить, что взломщик, уже дважды побывавший в тюрьме, вряд ли может считаться удачливым. Но факт оставался фактом — Эрбах жил в шикарной квартире неподалеку от Сильвермайн Овал; никто из детективов, пришедших делать обыск, на свое жалованье не мог позволить себе ничего даже отдаленно похожего.

Швейцар встретил их без всякого удовольствия. Его работа в том и заключалась, чтобы проверять всех посторонних, входящих в дом, и не допустить, чтобы потом кого-то из жильцов нашли в лифте ограбленным и задушенным. И для него не имело значения, что двое посторонних представились детективами из 87-го участка. Швейцар любил полицию ничуть не больше, чем взломщиков и грабителей. Откуда ему было знать, что Юджин Эдвард Эрбах был взломщиком и, несомненно, очень удачливым. Он заявил детективам, что должен сообщить об их визите управляющему домами и настоял на телефонном звонке. Положив трубку, он сказал:

— О'кей, но только чтобы не было беспорядка.

Но именно это детективы и собирались устроить. Квартира Эрбаха находилась на десятом этаже, в самом конце коридора. Кроме нее на этаже было еще три квартиры. Эрбах выбрал апартаменты с видом на реку Харб. Одну из двух рек, опоясывающих Айсолу — Харб с севера и Дикс с юга. Квартиры, из которых открывался вид на обе реки, считались наиболее популярными, несмотря на то, что со стороны Харб окна выходили на большой жилой массив и аттракционы парка развлечений, находившиеся уже в соседнем штате, а со стороны Дикс — на серое здание больницы, расположенное на острове посреди реки, серию ощетинившихся мостов, ведущих в Калмз-Пойнт и Сэндс-Спит, и на тюрьму на соседнем острове. Из окна гостиной Эрбаха (помимо аттракционов и настойчиво мигающей рекламы) была видна вся дорога в верхнюю часть города — до самого моста Хэмильтон-бридж.

Карелла и Браун открыли дверь ключом, который им дал швейцар, вошли в квартиру и оказались в застеленной ковром прихожей. Напротив двери висело зеркало в позолоченной раме. Под зеркалом у стены стоял длинный узкий столик. Двери по обеим сторонам прихожей вели в комнаты. Детективы произвели поверхностный осмотр и установили, что всего в квартире четыре комнаты — гостиная, кухня, кабинет и спальня. Одна маленькая ванная находилась рядом с прихожей, другая примыкала к спальне. Они разделили квартиру на две половины — Карелле досталась прихожая, маленькая ванная, кухня и кабинет, Брауну — спальня, гостиная и вторая ванная. Приступили они к поискам части фотографии в полдень — в полночь все еще продолжали искать.

Они дважды спускались вниз за сэндвичами и кофе, Карелла в два часа, Браун — в семь. Проделали весьма тщательную и аккуратную работу, но так ничего и не нашли. Теперь же, вконец вымотанные, оба сидели в гостиной, Браун, — в кресле под торшером, Карелла — на вращающемся стуле от пианино. Мягкий свет торшера падал на огромный ковер зеленовато-мшистого цвета.

— Может нам скатать эту штуку? — сказал Браун.

— Какую еще штуку? — спросил Карелла.

— Ковер.

— Это солидная работа.

— Вообще-то это делается довольно просто, — сказал Браун. — Сначала кладут на ковер паркетины с гвоздями. Потом вбивают их в пол по всей комнате и цепляют на них весь ковер. Ты когда-нибудь видел, как работают эти ребята?

— Да, — сказал Карелла.

— У тебя дома есть ковер от стены до стены? — спросил Браун.

— Нет.

— И у меня тоже нет. Все, что есть у меня — это десять на двенадцать футов в гостиной. А у такого типа, как Эрбах — ковер от стены до стены. Как тебе это нравится?

— Предположим, мы не там ищем, — сказал Карелла. — Ты проверил книги?

— Каждую страницу.

— А выключатели? Ты их отвинчивал?

— Угу.

— С обратной стороны ничего не приклеено липкой лентой?

— Ничего.

Карелла посмотрел на торшер. — Абажур снимал?

— Да, и ничего. Да это и так видно, когда горит свет.

— Да, действительно.

— А как насчет поплавка в туалетном бачке? — спросил Браун. — Они ведь пустые внутри. Он мог...

— Я смотрел там, — сказал Карелла. — Ничего.

— Может быть нам все-таки скатать этот чертов ковер? — предложил Браун.

— Работа на всю ночь, — сказал Карелла. — Если уж этим заниматься, то лучше вызвать на завтра всю команду. А ты не заглядывал в пианино?

— Да, и в стул, на котором ты сидишь.

— А как насчет радиоприемника в спальне?

— Отвинчивал заднюю стенку — ничего нет. А телевизор в кабинете?

— То же самое, — Карелла улыбнулся. — Может быть, нам поступить так же, как делает мой сын, когда теряет какую-нибудь игрушку?

— А как он поступает?

— Он начинает рассуждать так: “Где бы ты был, если бы был пожарной машиной?”

— О'кей, где бы ты был, если бы ты был фотографией?

— В альбоме, — сказал Карелла.

— Тебе не попадался альбом с фотографиями?

— Нет.

— А где еще ты мог быть?

— Мы ищем клочок бумаги приблизительно вот такого размера, — показал Карелла, складывая большой и указательный пальцы в колечко размером около двух дюймов. — А может, и меньше. Он может быть спрятан где угодно.

— Угу, — кивнул Браун. — Вот только где?

— Ты не смотрел на кухне в банках?

— Смотрел. Он наверняка любил кукурузные хлопья.

— Может быть, фото действительно под ковром? — сказал Карелла.

— А ты бы его там спрятал?

— Нет. Слишком много хлопот проверять — на месте ли оно?

— Вот и я так думаю. Передвигать всю мебель и сворачивать весь этот чертов ковер каждый раз, когда хочешь убедиться, что фотография на месте?

— Ну, а где бы ты был на ее месте? — спросил Карелла.

— Спал бы дома.

— О'кей, а где бы тебя не было?

— Я бы не торчал под носом у двух полицейских, пришедших меня искать.

— Ясное дело, — сказал Карелла.

— Хотя вполне возможно, что она прямо у нас под носом, и мы до сих пор ее не нашли, — сказал Браун. — Может быть, нам включить свет поярче? — Он кивнул, встал с кресла и подошел к пианино. На его массивной крышке из орехового дерева стояла лампа на медной подставке. Браун включил ее. — Вот. Ну как?

— Тебя стало лучше видно, дорогой мой.

— Ну что, поищем еще и вернемся завтра утром и отдерем ковер?

— Давай сделаем еще один круг, — предложил Карелла. — Он поднялся, вышел на середину комнаты, огляделся и сказал: — Ну и где же она, черт побери?!

— Как ты думаешь, не мог он свернуть ее в трубочку и засунуть в сигарету или куда-нибудь еще в том же духе? — спросил Браун.

— Почему бы и нет? Ты смотрел в этой сигаретнице?

— Я заглядывал внутрь, но в самих сигаретах не смотрел.

— Попробуй, — посоветовал Карелла. — Может, нам повезет. — Он подошел к торшеру и начал отвинчивать абажур.

— Я уже это проделывал, — предупредил Браун.

— Ладно, я становлюсь занудой, — сказал Карелла. Он заглянул в торшер. — Одна лампа не горит, — отметил он и направился через комнату к Брауну, который вскрывал сигареты ногтем большого пальца.

— То, что этот тип был взломщиком, еще не означает, что он воровал еще и лампочки, — сказал Браун.

— Конечно, нет, — отозвался Карелла. — Как у нас дела?

— Я могу заработать рак большого пальца, — пожаловался Браун.

Он посмотрел на Кареллу. Их глаза встретились, и мгновенная догадка в один и тот же миг промелькнула на лицах обоих подобно молнии.

— Есть! — воскликнул Карелла и пошел назад к торшеру.

— Ты думаешь то же, что и я? — спросил Браун, не отставая от него ни на шаг.

— Ты тоже догадался?

В торшере было три лампочки. Из них горели только две. Карелла просунул руку в открытую верхушку абажура и вывинтил лампочку, которая не горела.

— Вот она, — сказал он. Выдерни эту проклятую штуковину из розетки, пока нас не шарахнуло током!

— В таких случаях говорят: “Как будто лампочка вспыхнула у него в голове”, — заметил Браун, выдергивая шнур из розетки.

Карелла полез в открытый патрон большим и указательным пальцем. Аккуратно сложенная вчетверо, на дне патрона лежала фотография, которую, как и предсказывал Кратч, они должны были найти у Эрбаха.

Глава 4

Бюро идентификации преступников находилось в Главном полицейском управлении в центре города на Хай-стрит. Оно работало 24 часа в сутки, и единственной его целью было накопление, классификация и каталогизация всевозможной информации, касающейся различных представителей преступного мира. Здесь, в обширной картотеке, содержались данные об отпечатках пальцев, описания разыскиваемых лиц, о преступниках-маньяках, об освобожденных условно и вышедших из заключения, а также об известных полиции шулерах, насильниках, грабителях и так далее. В распоряжении Бюро имелось более 100 тысяч фотографий известных полиции нарушителей закона. И поскольку у всех обвиняемых и осужденных снимали отпечатки пальцев, а также делались их фотографии, картотека постоянно росла и совершенствовалась. Бюро идентификации получало и классифицировало около 206 тысяч наборов отпечатков пальцев ежегодно и отвечало более чем на 250 тысяч запросов от полицейских участков всей страны. Одним из них стал запрос Артура Брауна о преступном прошлом Альберта Вейнберга. Пакет из Бюро уже дожидался его на столе, когда утром в пятницу он пришел на работу.

Как верно сообщил Кратч, несколько лет назад Вейнберг был приговорен к тюремному заключению. Согласно дополнительной информации, полученной из Бюро, он затеял драку в баре, а потом без видимых причин напал на маленькую пожилую женщину, сидевшую на табурете в конце бара, избил ее до потери сознания и вытащил из ее сумочки семнадцать долларов 34 цента. Он был признан виновным по всем пунктам и отсидел положенный срок в тюрьме Каслвью, откуда вышел два года назад. С тех пор у него не было никаких неприятностей с законом.

Браун внимательно изучил информацию, посмотрел на часы и решил, что ему пора в суд. Он сказал Карелле, что попробует вступить в контакт с Вейнбергом и покинул участок.

Всю дорогу он думал о фотографии. Теперь у него были три части: та, которую они нашли в сжатом кулаке мертвого Эрбаха, и которая своими очертаниями напоминала танцующую девушку; та, которую Ирвинг Кратч добровольно принес в участок и которая явно была угловым фрагментом фотографии; и, наконец, та, которую они нашли в торшере Эрбаха, и которая походила на пьяную амебу. Он продолжал думать о них и во время всего судебного заседания по делу о попытке убийства.

Показания Брауна были просты. Он объяснил помощнику прокурора, что во время ареста обвиняемый Майкл Ллойд был обнаружен сидящим на кухне с окровавленным хлебным ножом в руке. Жена Ллойда, раненная в плечо, находилась в спальне. Ее любовника на месте не оказалось, по-видимому, он покинул квартиру в большой спешке, так как оставил свои ботинки и носки. Браун также показал, что Майкл Ллойд не оказал сопротивления при аресте; он заявил полицейским, что пытался убить свою жену и надеется, что эта шлюха мертва. На основании этого заявления, наличия в его руке окровавленного ножа, и раненой женщины в спальне, он был обвинен в попытке убийства. На перекрестном допросе адвокат обвиняемого засыпал Брауна вопросами о “достоверности” утверждений Ллойда во время ареста, желал знать, был ли арестованный ознакомлен со своими правами, и Браун под присягой показал, что все было проведено согласно закону. Адвокат отпустил его и вызвал следующего свидетеля — полицейского, находившегося в квартире в тот момент, когда Ллойд сделал заявление о том, что хотел убить жену. В три часа Браун вышел из здания суда.

В шесть часов вечера он сидел за столиком у самой витрины кафетерия под названием “Ар энд Ар”, зная, что снаружи за ним наблюдает ни кто иной как Альберт Вейнберг. Он оказался даже больше, чем описывал его Кратч, и уж, конечно, куда больше, чем выглядел на снимке в полицейском досье, ростом, по крайней мере, не ниже Брауна, но гораздо массивнее, с широкими плечами, бочкообразной грудью и могучими ручищами. Вейнберг прошел мимо витрины четыре раза, прежде чем решился войти в ресторан. На нем была клетчатая спортивная рубаха с засученными рукавами. Длинные курчавые рыжеватые волосы и огромные зеленые глаза придавали ему вид херувима, заставляя забывать о его животной силе. Он подошел к столу Брауна той уверенной походкой, какой ходят очень сильные люди, остановился и, глядя на него сверху вниз, сказал.

— Ты похож на легавого.

— Как и ты, — ответил Браун.

— А откуда мне знать, что ты не легавый?

— А мне откуда знать, что ты не легавый? — сказал Браун. — Может присядешь?

— Ладно, — ответил Вейнберг. Он отодвинул стул, уселся поудобнее и сложил свои огромные руки на столе. — Давай-ка послушаем все еще разок.

— С самого начала?

— Да, с самого начала, — сказал Вейнберг. — Во-первых, как тебя зовут?

— Арти Стокс. Я из Солт-Лейк-Сити. Бывал там когда-нибудь?

— Нет.

— Приятный город, — сказал Браун. — Ты катаешься на лыжах? Говорят, в Альте этой зимой будет шикарный снег.

— Ты что, пригласил меня поговорить об Олимпийских играх?

— Я подумал, может ты катаешься на лыжах... — А ты? — Ты видел хоть одного негра на лыжах?

— И я к лыжам и близко не подходил.

— Но ты понял, о чем я говорю?

— Я все еще жду твоей истории, Стокс.

— Я ведь уже рассказал тебе все по телефону.

— Допустим, слышимость была неважная.

— О'кей, — кивнул Браун. — Пару недель назад я купил часть фотографии и пару имен у одного парня в Солт-Лейке. Заплатил две тысячи. Парень, который мне все это передал, только что приехал из Юты, и ему были нужны деньги.

— Как его зовут?

— Дэнни Фирт. Он отсидел восемь лет за вооруженное ограбление, вышел в апреле и нуждался в деньгах, чтобы подготовить следующее дело. Вот потому-то и захотел расстаться с тем, что имел.

— Это с чем же?

— Я только что сказал. Два имени и часть фотографии.

— И ты согласился заплатить за это две тысячи?

— Точно.

— Почему?

— Потому что Фирт сказал, что я смогу заполучить 750 тысяч, просто сложив из таких частей целую картинку.

— Он тебе так сказал, да?

— За то, что он мне сказал.

— Странно, что он еще не продал тебе Калмз-пойнтский мост!

— Это получше, чем Калмз-пойнтский мост, Вейнберг, и ты это прекрасно знаешь!

Вейнберг замолчал. Некоторое время он молча разглядывал свои ручищи, потом посмотрел Брауну прямо в глаза и сказал:

— У тебя есть часть фотографии?

— Да, есть.

— И два имени, так?

— Да.

— И что это за имена?

— Одно из них — твое.

— А второе?

— Я назову его только после того, как мы договоримся.

— Что же, по-твоему, означают эти имена?

— Мне кажется, это имена двух человек, у которых тоже есть части этой фотографии.

— И я — один из них, так что ли?

— Точно.

— Чушь собачья, — фыркнул Вейнберг.

— Я уже рассказал тебе большую часть этой истории по телефону, — сказал Браун. — Если ты так уверен, что это — чушь собачья, то что ты тогда здесь делаешь?

Вейнберг снова его оглядел. Он достал из кармана пачку сигарет, угостил Брауна и щелкнул зажигалкой, Потом откинулся на спинку стула, выпустил струю дыма и спросил:

— А твой дружок Дэнни Фирт сказал, каким образом ты сможешь получить эти 750 тысяч, сложив из этих кусочков целую картинку?

— Сказал.

— Как?

— Вейнберг... ты знаешь, и я знаю, что на фотографии показано место, где Кармине Бонамико спрятал награбленные деньги.

— Не понимаю, о чем ты говоришь!

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Ну так как? Ты будешь продолжать строить из себя умника, или мы придем к соглашению?

— Мне нужна еще кое-какая информация.

— Какая?

— Откуда у твоего приятеля Дэнни взялась часть фото?

— Он получил ее от одного малого в Юте, которого приговорили к пожизненному заключению. У него не было никаких шансов выбраться, кроме побега, а бежать он не собирался. Дэнни обещал позаботиться о его жене и детях, если он отыщет эти деньги.

— Стало быть, Дэнни вышел, тут же передумал и решил продать свою картинку тебе?

— Так оно и есть.

— Какой честный парень этот твой Дэнни!

— А ты что хотел? — с улыбкой спросил Браун. — Честность среди воров.

— Это и приводит нас к тебе, — сказал Вейнберг, улыбнувшись в ответ. — А что числится за тобой?

— За мной много разного.

— Например?

— Последний раз я сидел в Сан-Квентине, — сказал Браун и снова улыбнулся. — Получил пять лет за подделку кое-каких документов. Но это было подстроенное обвинение.

— Подстроить можно все, что угодно, — кивнул Вейнберг. — Давай-ка вернемся к фотографии. Ты знаешь, из скольких частей она состоит?

— Я надеялся, что ты знаешь.

— Нет.

— Тем не менее мы могли бы прийти к соглашению.

— Может быть, — сказал Вейнберг. — Кто-нибудь еще знает об этом?

— Нет, никто не знает.

— Ты уверен, что не проболтался об этом своему братцу? Или какой-нибудь подружке?

— Нет у меня никакого братца. И я ничего не рассказываю подружкам, — Браун сделал паузу. — А что? Ты кому-нибудь рассказал об этом?

— Ни одной живой душе. Ты думаешь, я спятил? Ведь речь идет о таких деньгах...

— Ага, оказывается, ты знаешь, что это пахнет большими деньгами...

— Какое второе имя в твоем списке?

— Так мы договорились?

— Если только это не то имя, которое я уже знаю.

— А сколько имен ты вообще знаешь?

— Всего одно.

— Ну что же, мы в одинаковом положении.

— Если только это не одно и то же имя.

— В этом случае никто из нас ничего не теряет. Вот такое предложение, Вейнберг, хочешь — соглашайся, хочешь — нет. Я выкладываю свои фотографии и имя, ты — свои. Если мы найдем эти деньги, поделим их пополам, учитывая расходы. Ты ведь знаешь, я уже выложил две тысячи.

— Ну уж нет, пусть у тебя об этом голова болит, — сказал Вейнберг. — Я буду считать расходы только с этой минуты, но не рассчитывай, что я буду платить по твоим старым счетам.

— О'кей, забудем про эти две тысячи. Ну так как, договорились?

— Договорились, — сказал Вейнберг и протянул руку. Браун пожал ее. — Давай-ка глянем на твою часть фото.

— Не считай меня дурачком, — покачал головой Браун. — Ты ведь не думаешь, что она и в самом деле у меня при себе?

— Попробовать никогда не вредно, — ухмыляясь сказал Вейнберг. — Встретимся сегодня вечером. Тогда и выложим все на стол.

— Где?

— У меня.

— Это где?

— Саут Кирби, 220. Квартира 36.

— Когда?

— Одиннадцать вечера тебя устроит?

— Я приду, — сказал Браун.

Дом 220 по Саут Кирби находился в трущобе, сравнимой разве что с выгребной ямой. Артур Браун хорошо знал подобные трущобы. Переполненные мусорные баки прямо на тротуарах — тоже знакомая картина. И крыльцо его не удивило — потрескавшиеся цементные ступени, на которых белой краской выведено “НА ЛЕСТНИЦЕ НЕ СИДЕТЬ”, ржавые перила из кованого железа, во входной двери выбиты стекла. Замки на почтовых ящиках в вестибюле, куда обычно опускают чеки на пособие по безработице, сломаны. Свет не горел, и только единственная лампочка слабо освещала площадку первого этажа. Коридор пропах запахами кухни, пота и человеческих испражнений. Это зловоние, окутывавшее Брауна, пока он карабкался на третий этаж, напомнило ему о детстве. Он вспомнил себя, маленького, лежащего в постели и прислушивающегося к звукам, доносившимся с кухни, где ночью хозяйничали крысы. В той же комнате спят его родители, сестра шепчет в темноте с соседней кровати: “Они опять здесь, Арти?”, а он кивает с широко открытыми глазами и уверенно говорит:

— Они уйдут, Пенни.

Однажды ночью Пенни спросила:

— Арти, а если они не уйдут?

Он не знал, что ответить. Ясно представил себе, как утром заходит на кухню и видит, что комната кишит длиннохвостыми крысами, с острых клыков которых стекает кровь.

Даже сейчас его передернуло от этой мысли. “Арти, а что если они не уйдут?”.

Когда Пенни было семнадцать лет, она умерла от сверхдозы героина, впрыснутого ей в подвале другой девчонкой, которая, как и она, была новенькой в уличной шайке под названием “Принцы-воители”. Он вспомнил, как кто-то из ребят написал название шайки четырехфутовыми буквами на кирпичной стене — “ПРИНЦЫ-ВАИТЕЛИ”.

Поднявшись на темную площадку третьего этажа, Браун постучал в дверь квартиры 36 и услышал, как Вейнберг отозвался из-за двери:

— Да, кто там?

— Это я, — ответил он. — Стокс.

— Открыто, входи, — сказал Вейнберг.

Открыв дверь, Браун увидел коридор, ведущий на кухню, но самого Вейнберга не было. Только сейчас он сообразил, что голос Вейнберга прозвучал где-то совсем рядом с дверью, и это его насторожило. Он повернул вправо, вскинул руку для защиты от удара, но опоздал буквально на секунду. Что-то тяжелое ударило его по голове чуть пониже виска. Почти оглушенный, он упал на бок, попытался встать на колени, поднял голову и увидел прямо перед собой дуло револьвера 38-го калибра.

— Привет, Стокс, — сказал Вейнберг и ухмыльнулся. — Руки на пол, не двигаться или заработаешь пулю. Вот так-то.

Он осторожно обошел Брауна, сунул руку к нему под пиджак и вытащил его револьвер из наплечной кобуры.

— Надеюсь, у тебя есть на него разрешение? — с усмешкой спросил он, засовывая револьвер за пояс. — А теперь вставай!

— Что ты задумал? — спросил Браун.

— Я задумал получить то, что мне нужно, без всяких дурацких сделок.

— А когда получишь? Что тогда?

— Тогда я займусь разными интересными делами. Но уже без тебя.

— Тогда тебе лучше двигать отсюда подальше, и чем скорее, тем лучше, — сказал Браун. — Я уверен на все сто, что найду тебя.

— Нет. Мертвец никого не сможет найти.

— Ты собираешься пристрелить меня в своей собственной квартире? Кому ты это говоришь?

— А это не моя квартира, — усмехнулся Вейнберг.

— Я проверил адрес в... — начал Браун и осекся, потому что чуть было не сказал: “В Бюро идентификации”.

— Да, где?

— В телефонной книге. Не пытайся меня надуть, Вейнберг. Это твоя нора.

— Была, только была! Я переехал два месяца назад, оставив тот же телефон.

— Тогда как же ты сюда залез сегодня?

— Здешний сторож — пьянчуга. Бутылка “Тэндерберда”, и он закроет глаза на все.

— А как быть с тем, кто живет здесь сейчас?

— Он работает ночным охранником. С десяти вечера до шести утра он на работе. Есть еще вопросы?

— Есть, — сказал Браун. — Почему ты так уверен, что я занимаюсь этим делом в одиночку?

— А какая разница?

— Я скажу тебе, какая разница. Конечно, ты можешь отобрать у меня свою картинку, она у меня с собой. Но если у меня есть партнер, или два партнера, или дюжина, то можно поспорить на что угодно, что у них у всех есть копии. Что тогда получается? Я мертв, ты получил мою картинку, но и у них она есть! Так что ты возвращаешься к самому началу.

— Если только у тебя и в самом деле есть дружки!

— Правильно. Если они у меня есть, то они знают, кто ты такой, приятель, поверь мне. И если ты нажмешь на курок, тебе придется сматываться отсюда. И побыстрее.

— Ты же сказал, что больше никто об этом не знает!

— Конечно, ты мне сказал, что у нас уговор.

— Может, ты и на этот раз врешь!

— А может и нет. Ты готов это проверить? Ты отдаешь себе отчет, на какие неприятности ты напрашиваешься? Не только со стороны полиции — ведь убийство, знаешь ли, до сих пор незаконно. Но также...

— Полиция меня не волнует. Они начнут искать парня, который здесь живет.

— Если только один из моих дружков не шепнет им, что мы с тобой сегодня здесь встречаемся.

— Звучит очень неплохо, Стокс. Если у тебя и в самом деле есть компаньоны. В противном случае, вся твоя болтовня не стоит и цента.

— Тогда посмотрим на это с другой стороны. Ты убиваешь меня и получаешь мою часть фото, все это так. Но ты не получишь имени владельца еще одной части. Оно здесь, Вейнберг, — он постучал пальцем себя по виску.

— Об этом я не подумал, — сказал Вейнберг.

— Подумай об этом сейчас, — сказал Браун. — Даю тебе пять минут.

— Ты даешь мне пять минут? — рассмеялся Вейнберг. — У меня в руках револьвер, и ты даешь мне пять минут?

— Всегда играй по правилам так, как ты их понимаешь, — любил говорить мой папаша, — сказал Браун и улыбнулся.

— А в твоего папашу выпускали когда-нибудь пулю из револьвера 38-го калибра?

— Нет, но однажды стукнули бейсбольной битой, — сказал Браун.

— В конце концов, может быть, ты будешь неплохим партнером, — Вейнберг снова рассмеялся.

— Так что ты решил?

— Еще не знаю.

— Спрячь револьвер и верни мой, и мы снова будем на равных. Давай прекратим дурить друг друга и займемся этим проклятым делом.

— Откуда мне знать, что ты не пытаешься меня надуть?

— А может, у тебя, как и у меня, есть компаньоны?

— Играй по правилам так, как ты их понимаешь, — повторил Вейнберг и ухмыльнулся.

— Так да или нет?

— Конечно, — сказал Вейнберг. Он вытащил из-за пояса револьвер Брауна и протянул его дулом вперед. Браун сразу же спрятал его в кобуру. После минутного колебания и Вейнберг сунул свой револьвер в кобуру на правом бедре.

— О'кей, — сказал он. — Снова пожмем друг другу руки?

— Согласен, — сказал Браун.

Они обменялись рукопожатиями.

— Ну что же, давай глянем на твою часть фото, — предложил Вейнберг.

— Давай глянем и на твою.

— У нас с тобой прямо-таки “Общество Честности и Взаимного Доверия”, о'кей, сделаем это одновременно.

Оба одновременно вытащили бумажники, одновременно достали из целлофановых отделений фрагменты глянцевой фотографии. Тот, которой выложил на стол Браун, был найден им и Кареллой в торшере Эрбаха. Фрагмент, который Вейнберг положил рядом, был еще одной угловой частью фотографии и не походил ни на один из тех фрагментов, которые имелись в распоряжении полиции.

Вейнберг начал передвигать их по поверхности стола. На его лице появилась улыбка.

— Мы будем хорошими партнерами! Посмотри, они совпадают!

Браун посмотрел и тоже улыбнулся. Линии разреза фрагментов совпадали точь-в-точь. Он улыбался еще и потому, что его “достойному” новому партнеру было неизвестно, что еще два фрагмента находятся в верхнем ящике его стола в участке. Всего получалось четыре фрагмента, а то, что эти два совпадали, могло дать ценное что-то, кто знает? Так что Браун и Вейнберг улыбались и были довольны друг другом.

— Теперь имена, — сказал Вейнберг масляным голосом.

— Юджин Эдвард Эрбах, — улыбаясь сказал Браун.

— Джеральдина Фергюсон, — улыбнулся в ответ Вейнберг.

— Эрбах мертв, — сказал Браун, и улыбка исчезла с лица Вейнберга.

— Что?! — закричал он. — Какого черта...

— Он был убит в среду вечером. Полиция обнаружила...

— Мертв?! — заорал Вейнберг. — Мертв?!

— Мертв, — подтвердил Браун. — Но полицейские нашли...

— Это надувательство? Что происходит? Что еще за хитрости?

— Тебе надо слегка остыть, — сказал Браун.

— Остыть?! Да я сейчас разнесу твою башку на миллион кусков, вот что я сделаю!

— У него была часть фотографии, — тихо произнес Браун.

— Что? У кого?

— У Эрбаха.

— Часть нашей фотографии?

— Вот именно.

— Почему же ты сразу не сказал? Где она?

— Ее забрали полицейские.

— Полицейские? Господи боже, Стокс...

— Их можно подкупить, — сказал Браун. — Точно так же, как и всех остальных. Эрбах мертв, и все, что они у него нашли, скорее всего, лежит в бумажном пакете под присмотром какого-нибудь полицейского клерка. Все, что нам надо, — это выяснить — где? А потом сунуть кому-нибудь в лапу.

— Не люблю иметь дел с легавыми, — буркнул Вейнберг.

— А кто любит? Но для того, чтобы выжить в этом городе, время от времени приходится это делать.

— Самые отъявленные воры на свете, — убежденно сказал Вейнберг.

— Послушай, — сказал Браун, — если даже мокрое дело можно замять за пару банкнот, то мы вполне можем получить фрагмент Эрбаха, может быть, всего за какие-нибудь полсотни долларов. Все, что нам надо, это узнать, где он?

— А как мы это сделаем? Позвоним в полицию и спросим?

— Может быть. Мне надо немного подумать над этим. Теперь, как насчет этой Джеральдины... как ее там?

— Фергюсон. Она держит картинную галерею на Джефферсон-авеню. Я перерыл ее квартиру уже шесть или семь раз, но фото так и не нашел. Не удивлюсь, если она прячет его в одном интересном месте, — сказал Вейнберг и захохотал. Браун рассмеялся вместе с ним. Они по-прежнему были добрыми старыми приятелями и по-прежнему взволнованы и обрадованы тем, что их фрагменты совпали.

— У тебя есть копия этой штуки? — спросил Браун.

— Естественно. А у тебя?

— Естественно.

— Ты хочешь поменяться, так что ли?

— Ну да.

— Сделано, — сказал Вейнберг и взял со стола фрагмент Брауна. Тот взял оставшуюся часть, и оба довольно улыбнулись.

— А теперь выпьем, — предложил Вейнберг. — Нам надо разработать стратегию.

— Правильно, — поддержал его Браун. Пока они шли к двери, он как бы невзначай спросил:

— Между прочим, как тебе удалось раздобыть свою часть снимка?

— Буду счастлив тебе рассказать, — ответил Вейнберг.

— Отлично!

— Как только ты мне расскажешь, как на самом деле раздобыл свою, — прибавил Вейнберг и засмеялся.

Браун вдруг подумал, кто же из них двоих более искренен?

Глава 5

Все происходило слишком быстро и легко.

Если добыть 750 тысяч долларов было всегда так просто, то Браун определенно занимался не своим делом. Он почти желал, чтобы они с Вейнбергом на самом деле были партнерами. В этом большом человеке, несмотря на то, что он был уголовником, было что-то такое, что импонировало Брауну. Они не расставались до двух часов ночи. Прикончив большую бутылку шотландского виски и называя друг друга Арти и Эл, они решили, что теперь Браун предпримет попытку договориться с Джеральдиной Фергюсон. Вейнберг уже несколько раз побывал в галерее с предложением купить фрагмент фотографии, который, как он был уверен, находится у нее, но каждый раз она делала вид, что понятия не имеет ни о каких фотографиях и фрагментах. Вейнберг сказал, что он точно знает, что у девушки есть то, за чем они охотятся, но не объяснил, как он это узнал. Браун заметил, что это чертовски неудачный способ начинать партнерство, а Вейнберг ответил, что сам Браун начал его еще хуже, неся всю эту чушь о заключенном из Юты — это прямо из мультфильма о Микки Маусе. Неужели Браун думает, что он во все это поверит?

Браун сказал:

— Ладно, думаю, что у нас обоих есть свои причины скрывать источники информации.

А Вейнберг ответил:

— Может быть, когда мы узнаем друг друга получше, но я никогда не думал, что моим партнером будет черномазый.

Браун посмотрел на него.

Для белых было обычным называть негров черномазыми, но для Брауна это слово всегда было и продолжало оставаться унизительным. Вейнберг улыбался счастливой пьяной улыбкой, и оскорбление скорее всего было непреднамеренным.

— Тебе это не нравится? — спросил Браун.

— Что?

— То, что я черномазый, — сказал Браун, сделав ударение на последнем слове.

Вейнберг уставился на него квадратными глазами.

— Неужели я так сказал? Я так тебя назвал?!

Браун кивнул.

— Тогда извини! Я не хотел! — Он протянул руку через стол. — Прости, Арти!

— Забудем об этом.

Но Вейнберга понесло.

— Может, я самый гнусный тип, каких только земля носит, может, я и способен на разные мерзости, но уж чего я не сделаю, так это не назову тебя черномазым. Если бы я так не надрался, я бы не сказал ничего такого..., что могло бы обидеть моего доброго друга, да к тому же еще и партнера.

— О'кей, — сказал Браун.

— О'кей, прости меня, Арти, прости.

— О'кей.

— О'кей, — сказал Вейнберг. — Пойдем домой, Арти. Арти, я думаю, нам пора домой. Меня в барах вечно тянет в драку, а я не могу позволить себе никаких неприятностей, пока мы не обтяпаем наше дельце, а? — Он подмигнул. — О'кей? — Он снова подмигнул. — А завтра утром ты навестишь эту малышку, Джеральдину Фергюсон. Ты ей скажи, что если она не отдаст нам картинку, мы заявимся к ней и сотворим с ней что-нибудь жуткое, о'кей? — Вейнберг ухмыльнулся. — Я не могу придумать ничего такого прямо сейчас, но утром что-нибудь придумаю, о'кей?

В субботу утром Браун запечатал в конверт, полученный у Вейнберга, фрагмент фотографии, имя и адрес Джеральдины Фергюсон, и опустил его в почтовый ящик у ворот дома № 1134 на Калвер-авеню, в трех кварталах от 87-го участка. На почтовом ящике стояло имя “Кара Бинери” — маленькая шутка Стива Кареллы — “карабинеры” по-итальянски означает “полиция”. Было решено, что Браун должен держаться подальше от участка. Но ему хотелось, чтобы Карелла смог получить всю информацию уже по дороге на работу.

У самого Брауна рабочий день начался, можно сказать, совершенно очаровательно. Впрочем, и закончился он довольно “очаровательным” образом.

Джеральдина Фергюсон оказалась невысокой белой женщиной лет тридцати, с длинными прямыми волосами, карими глазами и полными чувственными губами. Она была одета в лиловые расклешенные спортивные брюки и мужскую рубашку из бледно-лилового атласа. В ушах были большие золотые серьги в форме колец.

— Доброе утро, — встретила она Брауна ослепительной улыбкой. — Чудесное утро, не правда ли?

— Замечательное, — отозвался Браун.

— Вы пришли по поводу Гонзаго?

— Думаю, что нет, — ответил Браун. — А что такое “гонзаго”?

— Луис Гонзаго, — сказала она и снова улыбнулась. — Это художник. Я думала, вы хотите посмотреть его картины, но мы их уже сняли. Вы поедете в Лос-Анджелес?

— Да нет, как-то не собирался.

— Со следующего вторника там начнется его выставка в “Хэррон-гэллери”. На Сепульведа.

— Нет, я не поеду в Лос-Анджелес.

— Очень жаль, — снова улыбнулась она.

Прекрасно сложенная, ростом около пяти футов девяти дюймов, она была быстра и грациозна, что очень понравилось Брауну. В ее карих глазах отражался солнечный свет, проникавший сквозь витрину, на губах время от времени мелькала быстрая улыбка. Она широко раскинула руки и добавила:

— Но у нас полно и других картин, так что если хотите, буду рада вам помочь. А хотите, можете посмотреть сами. Что вас интересует? Живопись или скульптура?

— Ну... — замялся Браун, думая, как бы ему получше соврать. — Это ваша собственная галерея? — спросил он, уклоняясь от прямого ответа.

— Да.

— Значит, вы и есть мисс Фергюсон? Я хотел сказать, это ведь Фергюсон-гэллери, так что я подумал...

— Вообще-то миссис Фергюсон. Но на самом деле уже нет, — добавила она, и опять быстро и открыто улыбнулась. — Я была замужем за мистером Фергюсоном, мистером Гарольдом Фергюсоном, но мы больше не делим хлеб и постель, так что хотя я — по-прежнему Джеральдина Фергюсон, но больше не миссис Фергюсон. О, черт! — сказала она. — Почему бы вам не называть меня просто Джерри? А вас как зовут?

— Артур Стокс.

— Вы полицейский, Артур? — решительно сказала она.

— Нет. С чего вы взяли?

— Вы большой как полицейский, — она пожала плечами. — К тому же у вас с собой револьвер.

— Разве?

— Да. Вот здесь, — сказала она и показала, где именно.

— Я думал, его не видно.

— Гарольд работал с бриллиантами, и у него было разрешение на ношение оружия. Он носил здоровенный револьвер в наплечной кобуре, точно там же, где и вы. Сами понимаете, если ваш муж постоянно ходит с револьвером, то вы привыкаете к тому, как это выглядит. Поэтому я заметила ваш револьвер сразу же. Зачем вам револьвер, Артур? Вы тоже занимаетесь бриллиантовым бизнесом?

— Нет. Я работаю по части страховки.

Он подумал, что для начала это достаточно честно, даже если он и “одолжил” это занятие у Ирвинга Кратча, хотя тот, насколько ему было известно, револьвера не носил.

— Разве страховые агенты ходят с оружием? — спросила Джерри. — А я и не знала.

— Да, если они занимаются расследованиями по страховому иску.

— Неужели у кого-то украли картину! — воскликнула она. — И вы пришли сюда, чтобы проверить подлинность...

— Нет. Не совсем.

— Артур, — сказала она. — Я думаю, вы полицейский. Я и в самом деле так думаю.

— Зачем полицейскому приходить к вам, мисс Фергюсон?

— Джерри. Может быть потому, что я запрашиваю за картины такие непомерные цены? — улыбнулась она. — Я не делаю этого. Хотя, если честно, то — да. Не хотите ли взглянуть на какие-нибудь картины, пока вы решите — полицейский вы или нет?

Она провела его по галерее. Стены были выкрашены в белый цвет, в нишах висели светильники, освещавшие картины и скульптуры. Ее вкусы в области живописи несколько отличались от вкусов Брауна — дикие цветовые сочетания, нереальные геометрические фигуры подавляли и не поддавались описанию. Материал для создания скульптур собирали, наверное, на свалке — автомобильные фары, приваренные к гаечным ключам; выкрашенная в красный цвет прокачка водопроводчика, прикрученная проволокой к вытертой щетке от швабры, и так далее в том же духе...

— Я полагаю, что вы вряд ли придете в дикий восторг, — улыбнулась Джерри. — Какой вид искусства вы предпочитаете?

— Э... я имел в виду совершенно особенную картину.

— Кто-нибудь видел ее здесь? — спросила она. — А это не могло быть на выставке Гонзаго?

— Не думаю.

— А что это за картина?

— Это не картина. Это фотография.

Джерри покачала головой.

— Здесь этого не могло быть. Мы никогда не устраивали фотовыставок с тех самых пор, как я владею галереей, то есть около пяти лет.

— Это даже не целая фотография, — сказал Браун, пристально глядя на нее.

— Ого! — на этот раз Джерри не улыбнулась. — А что случилось с тем парнем?

— С каким?

— С тем, что побывал здесь три или четыре тысячи раз за последние два месяца. Довольно высокий, с длинными светлыми волосами. В первый раз он сказал, что его зовут Эл Рейнольд, а потом забыл и во второй раз представился Элом Рэндольфом. Он тоже из полиции?

— Никто из нас не работает в полиции.

— Мистер Старк...

— Стокс, — поправил Браун.

— Маленькая проверка, — улыбнулась Джерри. — Мистер Стокс...

— Артур.

— Артур, у меня нет того, что вы ищите. Поверьте. Если бы было, то я бы продала это вам. За хорошую цену, конечно.

— Цену можно назначить хорошую.

— Что значит “хорошую”?

— Назовите сами, — предложил Браун.

— Ну хорошо, вы видите ту картину Олбрайта, вон на той стене? Размером она приблизительно в четыре квадратных фута, и галерея получит за нее 10 тысяч долларов. Рядом с ней картина поменьше, это Сандрович, стоит пять тысяч. А вон та крошечная гуашь на дальней стене стоит три тысячи. Какого размера ваша фотография, Артур?

— Понятия не имею. Мы говорим о целой фотографии или о той части, которая есть у вас?

— Обо всей фотографии.

— Пять на семь? Шесть на восемь? Я только прикидываю.

— Значит, вы никогда не видели фотографию целиком?

— А вы?

— Я никогда не видела даже того крошечного кусочка, который вы ищите.

— Тогда откуда вы знаете, что он крошечный? — спросил Браун.

— Во сколько вы с вашим приятелем его цените, Артур? Крошечный или какой-нибудь еще?

— А он у вас есть?

— Если я сказала “нет” ему, то почему я должна сказать “да” вам?

— Может быть, я внушаю больше доверия?

— Конечно, вы только посмотрите на него — вот он, черный супермен. — Джерри улыбнулась. — Быстрый, как катящийся арбуз, и способный одним махом перепрыгнуть самого здоровенного громилу...

— ...который в обычной жизни, — продолжил Браун, — скромный Артур Стокс из журнала “Эбони”.

— Кто вы на самом деле, Артур, в обычной жизни?

— Страховой инспектор, я ведь уже сказал вам.

— Ваш приятель Рейнольдс или Рэндольф, или как его там, совсем не похож на страхового инспектора.

— На свете нет двух одинаковых страховых инспекторов.

— Верно. Только полицейские и воры выглядят и разговаривают одинаково. Вы и ваш дружок — полицейские, Артур? Или воры? Кто?

— Может быть, один из нас полицейский, а другой — вор.

— Кем бы вы ни были, но у меня нет того, что вам нужно.

— Думаю, что есть.

— Вы правы, — произнес чей-то голос сзади. — Есть.

Браун обернулся. Дверь в противоположной стене была распахнута, а на пороге стоял блондин в коричневом костюме, положив руку на дверную ручку. Рост — около пяти футов десяти дюймов, жилет под пиджаком, очки в золотой оправе, галстук в коричневую и золотую полоску. Он быстро подошел к ним, протянул Брауну руку и представился:

— Брэмли Кан. Как поживаете?

— Брэм, какого черта ты во все суешь нос? — сказала Джерри.

— Артур Стокс, — сказал Браун. — Рад с вами познакомиться.

— Если мы собираемся поговорить о деле...

— Мы не собираемся ни о чем говорить, — перебила его Джерри.

— ...то мне кажется, — продолжил Кан своим мягким голосом, что нам лучше перейти в офис. — Он сделал паузу, посмотрел на Джерри, потом снова на Брауна. — Ну, так что скажете?

— Почему бы и нет? — сказал Браун.

Они направились в дальний конец галереи. Офис оказался маленьким и просто обставленным — модернистский стол датского дизайна, на противоположной стене — единственная в комнате картина (обнаженная женщина, написанная в натуралистической манере), толстый серый ковер, белые стены, белый светильник в виде шара и нескольких легких стульев. Джерри Фергюсон с недовольной гримаской уселась неподалеку от Кана, подобрав ноги и подперев подбородок ладонью. Кан расположился за столом в старомодном вращающемся кресле, которое казалось совершенно неуместным в такой стильной обстановке.

— Я партнер Джерри, — объяснил Кан.

— Только в галерее, — огрызнулась Джерри.

— А также ее деловой советник.

— Это у меня есть для тебя один совет, — запальчиво сказала Джерри. — Держи свой нос...

— У Джерри характер, — сказал Кан.

— У Джерри партнер — ничтожество, — сказала Джерри.

— О, боже! — мотнул головой Кан.

Браун наблюдал за ними, пытаясь определить — “голубой” он или нет. Его манеры были жеманными, но в то же время и не женственными, у него был мягкий голос, но в нем отсутствовали женские интонации, столь характерные для гомосексуалистов, его движения были легкими и экономными, но не напоминали движений танцора. Браун так ничего и не решил. Самый отъявленный гомосексуалист, какой только попадался Брауну, имел борцовское сложение и двигался непринужденно с грацией грузчика.

— Та что там насчет фотографии? — спросил Браун.

— Она у нее есть, — сказал Кан.

— У меня ее нет, — сказала Джерри.

— Может быть, мне оставить вас вдвоем ненадолго? — предложил Браун.

— Сколько вы собираетесь заплатить за нее, мистер Стокс? — спросил Кан.

— Это зависит...

— От чего?

Браун промолчал.

— От того, есть ли у вас другой фрагмент — таков ответ!

Браун опять промолчал.

— У вас ведь уже есть какая-то часть, не так ли? Или несколько?

— Так она продается или нет? — спросил Браун.

— Нет! — сказала Джерри.

— Да, — сказал Кан. — Но вы еще не сделали никаких предложений, мистер Стокс.

— Сначала я хотел бы взглянуть на нее.

— Нет! — сказал Кан.

— Нет! — сказала Джерри на секунду раньше Кана.

— Сколько частей у вас уже есть, мистер Стокс?

Нет ответа.

— Является ли второй джентльмен вашим партнером? Имеется ли у вас больше, чем один фрагмент?

Нет ответа.

— Вы знаете, что должно быть изображено на целой фотографии?

— Теперь позвольте мне, — здесь Браун сделал ударение, — немного поспрашивать.

— Пожалуйста, — Кан сделал приглашающий жест.

— Мисс Фергюсон...

— Я думала — Джерри.

— Джерри, откуда у вас эта картинка?

— Да все это вам обоим приснилось. Я не знаю, о чем вы говорите.

— Мой клиент...

— Ваш клиент, господи боже мой! Вы полицейский. Кого вы хотите провести, Артур?

— Вы полицейский, мистер Стокс? — спросил Кан.

— Нет.

— Да от него на милю несет легавым, — сказала Джерри.

— Откуда вам так хорошо знаком этот запах? — спросил Браун.

— Можно я отвечу на этот вопрос? — спросил Кан.

— Заткни пасть, Брэм! — предупредила Джерри.

— У мисс Фергюсон есть сестра, которую зовут Пэтти Д'Амур. Это вам о чем-нибудь говорит?

— Абсолютно ни о чем.

— Она была замужем за дешевым гангстером по имени Лу Д'Амур. Его убили шесть лет назад вскоре после ограбления банка.

— Я не интересуюсь подобными вещами.

— Нет, я готова поспорить, что интересуетесь, — сказала Джерри. — Он полицейский, Брэм. А ты дурак.

— Сицилийская кровь закипает гораздо быстрее воды, — сказал Кан и усмехнулся. — Представляю, сколько разговоров о “запахе легавых” ты слышала в детстве, пока на кухне готовили лазанью, а, Джеральдина?

— Хочешь услышать отборное сицилийское ругательство?

— С удовольствием.

— Va fon goo.

— Даже я знаю, что это означает, — сказал Браун.

— Похоже на китайский, — сказал Кан.

— Ну, так как же насчет этой картинки?..

— Она у нас есть, и мы продадим ее, — сказал Кан. — Ведь это наш бизнес — продавать картины.

— У вас есть покупатели, способные купить картину, если они ее в глаза не видели? — спросил Браун.

— А у вас есть охотники до картины, которой вообще не существует? — переспросила Джеральдина.

— Ну, хорошо, — сказал Браун, — почему бы вам не позвонить мне после того, как вы договоритесь между собой?

— Где вас можно найти, мистер Стокс?

— Я остановился в “Сэлби Армс”. Это такой клоповник на Норт-Фаундерс, чуть подальше Байрэм-лэйн.

— Вы приезжий, мистер Стокс?

— Комната 502, — сказал Браун.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Как и вы не ответили ни на один из моих. — Браун улыбнулся, встал и повернулся к Джерри:

— Надеюсь, вы пересмотрите ваше решение, мисс Фергюсон.

На этот раз она не просила называть ее Джерри.

Выйдя на улицу, Браун направился к телефонной будке. Первый телефон, который ему попался, не имел наборного диска. В следующей будке трубка была вырвана из аппарата — похоже, кусачками. Третья будка на первый взгляд казалась совершенно нормальной. Он опустил десятицентовую монету в прорезь и не услышал ничего — ни гудков, ни потрескивания — вообще ничего. Подергал за рычаг. Монета обратно не выскакивала. Повесил трубку. То же самое. Ударил по аппарату кулаком. Ничего. Он вышел из будки, ругаясь на чем свет стоит, и удивляясь, когда же, наконец, городские власти покончат с этими незарегистрированными игральными автоматами, которые телефонная компания расставила по всему городу под видом телефонов. Он представил себе, как какой-нибудь заядлый игрок наслаждался бы подобной ситуацией — вы опускаете деньги и либо теряете их, либо выигрываете, и тогда из автомата высыпается дождь монет, — но все, что хотел Браун — это позвонить, и “лас-вегасовские” аспекты этой проблемы оставляли его абсолютно равнодушным. Наконец, он обнаружил исправный телефон в ресторанчике неподалеку от Тайлер-авеню. Призвав небеса на помощь, он опустил в прорезь десять центов и сразу услышал гудок. Он набрал номер Альберта Вейнберга. Прошлым вечером Вейнберг дал ему свой новый адрес на Норт-Колман неподалеку от Байрэм-лэйн, поэтому Браун выбрал для себя отель “Сэлби Армс”, расположенный всего в трех кварталах от Вейнберга. Когда Вейнберг снял трубку, Браун рассказал о своей стычке с владельцами “Фергюсон-гэллери” и сказал, что надеется получить от них ответ сегодня же, поэтому сейчас отправляется к себе в отель.

— Это “Сэлби Армс”, так? — спросил Вейнберг.

— Да, на Норт-Фаундерс. Ты что-нибудь узнал?

— Я тут немного порасспрашивал, — сказал Вейнберг, — и, насколько я понимаю, если кого-нибудь пристукнут, полиция забирает его одежду и все вещи в такое место, которое называется “Охрана собственности потерпевших”. Эти вещи могут быть получены родственниками после того, как их осмотрят медики, обследуют в лаборатории, и когда дело будет вообще закрыто. Как ты думаешь, сойду я за брата Эрбаха?

— Черт побери, уверен.

— Может, стоить попробовать сберечь нам несколько долларов?

— Дать взятку куда надежнее.

— Ладно, дай мне побольше времени, попробую разузнать, кто руководит этим самым офисом.

— О'кей, ты знаешь, где меня найти.

— Дай знать, если позвонит Фергюсон или ее партнер.

— Договорились, — сказал Браун и повесил трубку.

В “монастырской тишине” дежурки (телефоны трезвонят, печатные машинки трещат, телетайпы щелкают, арестованный надрывается за решеткой в дальнем конце комнаты) Стив Карелла разложил на столе четыре фрагмента фотографии и пытался их сложить.

Он был не особенно силен в разгадывании головоломок.

С его точки зрения было совершенно очевидно, что фрагменты с прямыми углами — угловые, а значит каждый из них можно поместить в любую из четырех точек — ведь большинство прямоугольников имеют четыре и только четыре угла (блестящие дедуктивные способности!). На одном из угловых фрагментов была изображена некая темная шероховатая поверхность, в которую что-то было вдавлено — сверху или снизу — в зависимости от места фрагмента в целой фотографии. Это “что-то” очень походило на фаллос, перетянутый бечевкой. (Карелла сильно сомневался, что это фаллос — если так, то у них на руках дело совсем иного рода). Второй угловой фрагмент с волнистыми краями показывал нечто, похожее на кусок стены, здания, или площадки для гандбола.

На двух других фрагментах было изображено то же самое — какая-то мелкая серая рябь. Эта самая рябь очень беспокоила Кареллу. Чем больше он в нее вглядывался, тем больше она напоминала ему поверхность воды, — но как тогда это могло быть связано со стеной или с домом, или с гандбольной площадкой на угловом фрагменте?

Да, он не особенно был силен в разгадывании головоломок.

Минут через десять Карелла, наконец, ухитрился сложить два фрагмента; с этой задачей Альберт Вейнберг справился за тридцать секунд. Еще через десять минут ему удалось найти место в головоломке для третьего фрагмента. Еще через двадцать минут он пришел к выводу, что четвертый фрагмент не подходит ни к одному из трех других. Он внимательно рассмотрел то, что у него получилось.

Это могло быть чем угодно, и где угодно.

Июньский субботний полдень наполнял улицы города магической атмосферой.

На углу Третьей авеню и Фоглер-стрит двое семнадцатилетних подростков остановили мальчишку и спросили, есть ли у него деньги. Была суббота, занятий в школе не было, и у мальчишки не было денег даже на завтрак. Все, что у него было — это панический страх, который подростки почуяли тут же. Когда они поняли, в каком состоянии он находится, они избили его, оставив в бессознательном состоянии, сломав ему нос и выбив четыре зуба. Все, что они взяли, это значок с надписью “Долой бомбу”, приколотый к лацкану курточки. После этого они отправились в кино на “Зеленые береты” с Джоном Уэйном в главной роли.

Июнь.

Пожилая леди в платье в цветочек и шерстяной шали сидела на скамейке в Гровер-парке, кормила голубей и что-то ласково им нашептывала. Ее раскрытая сумочка лежала рядом на скамейке. Из нее высовывался наполовину законченный серый свитер и пара вязальных спиц. Какой-то длинноволосый студент с окладистой бородой подошел к скамейке и сел рядом. На нем были синие Джинсы, майка и стоптанные армейские ботинки. Он открыл “Республику” Платона и погрузился в чтение.

Пожилая леди посмотрела в его сторону.

Она бросила пригоршню хлебных крошек голубям, пробормотала им что-то ласковое и снова взглянула на парня, который был всецело поглощен книгой.

— Не смотри на меня так, — неожиданно сказала она. Парень быстро глянул в ее сторону, не будучи уверенным, что она обращается именно к нему.

— Ты слышал, что я сказала, дерьмо! — повторила она. — Не смотри на меня так, ты, подонок!

Молодой человек посмотрел на нее, решил, что она сумасшедшая, закрыл книгу и уже поднимался со скамейки, когда она потянулась к сумочке, схватила спицу и воткнула ее прямо ему в глаз. Острие спицы вышло наружу в районе затылка.

Воркующие голуби у ее ног продолжали клевать крошки.

Июнь, жара...

В нескольких милях отсюда на крыше дома, где от невыносимой жары плавился гудрон, четверо подростков прижали к крыше двенадцатилетнюю девочку, в то время как пятый сорвал с нее трусики и затолкал их в рот, чтобы она не смогла закричать. Девочка не могла не то что кричать, но и шелохнуться, потому что ее руки и ноги крепко прижали к поверхности крыши. Шестой подросток, карауливший у двери, ведущей на лестницу, прошептал: “Поторопись, Док!”, и парень по кличке Док, тот самый, который срывал с девочки трусики, поиграл своими мужскими достоинствами перед полным ужаса девичьими глазами и рухнул на нее.

Подросток, стоявший на страже, нетерпеливо топтался, пока его приятели по очереди получали свое. К тому времени, когда настал его черед, они решили, что лучше поскорее убраться отсюда, пока их не застали за таким делом. Девочка, потерявшая сознание, так и осталась лежать на плавящемся гудроне с кляпом во рту.

Пока они мчались вниз по лестнице, стоявший на стреме парень возмущенно кричал: “Вы, подонки! Вы и мне ее обещали, вы обещали, обещали!..”

Июнь, жаркий месяц, жестокий месяц...

Начало смеркаться, легкий освежающий бриз подул с реки Харб, неся прохладу в узкие лабиринты городских улиц. Солнце опускалось за горизонт, дневной гул начал сменяться звуками приближающейся ночи. Небо на западе стало кроваво-красным, затем синим и, наконец, черным. Тонкий серп луны светился на фоне звезд, как бледная долька лимона. В одной из квартир, в доме неподалеку от реки, сидел мужчина в майке и смотрел телевизор. Его жена в комбинации и лифчике вышла из кухни, неся две открытые бутылки пива и два стакана. Одну бутылку она поставила перед мужчиной, а из другой налила себе. Бледный свет луны проникал в открытое окно. Женщина посмотрела на экран телевизора и сказала:

— Опять эта гадость?

— Да, опять, — ответил мужчина и потянулся за бутылкой.

— Ненавижу это шоу, — сказала она.

— А мне нравится.

Не говоря ни слова, женщина подошла к телевизору и переключила на другую программу. Так же молча ее муж поднялся со стула, быстро подошел к ней, и одиннадцать раз ударил ее пивной бутылкой: дважды, когда она стояла, дважды, когда она падала, и еще семь раз, когда она уже лежала на полу, потеряв сознание и истекая кровью. Он переключил телевизор на прежнюю программу и вызвал полицию только после того, как шоу закончилось, то есть через сорок пять минут...

Жаркий июнь, что же ты делаешь с людьми?

Отель “Сэлби Армс” находился в шестнадцати кварталах к западу от места супружеской ссоры. Вернувшись в свой номер, Артур Браун сделал три телефонных звонка и уселся в кресло в ожидании ответа от Фергюсон или Кана.

До этого он позвонил своей жене Кэролайн, которая посетовала на то, что им пришлось отменить обед в ресторане. Она сообщила Брауну, что соскучилась по нему, и что их дочь Конни простудилась. Браун сказал, что он тоже соскучился.

Оба повесили трубки, наговорив друг другу всяких июньских нежностей.

Затем Браун открыл блокнот на странице с адресом и телефоном Вейнберга. Тот снял трубку после третьего звонка. После обмена приветствиями, он спросил:

— Ну как, есть что-нибудь новенькое?

— Пока еще нет.

— Думаешь, они попытаются связаться с тобой?

— Надеюсь.

— Мне тоже не очень-то везет, — сказал Вейнберг. — Помнишь, я говорил тебе об этом офисе... ну, который называется “Охрана собственности потерпевших”?

— Да, а что?

— Во-первых, там работает человек сорок-пятьдесят, большинство из них гражданские, но есть и полицейские, потому что там полно оружия, сечешь? Они собирают по всему городу разное барахло, связанное с несчастными случаями и преступлениями, все, на что полиция не предъявляет прав. Какой-то сарай, а не контора.

— Да ты что, серьезно? — изумился Браун, как будто раньше этого не знал.

— Серьезно. Чтобы предъявить свои права на какую-либо вещь, надо быть близким родственником хозяина этой вещи. Неважно, кто ты, хоть троюродный брат, главное, чтобы ты был ближайшим родственником, понятно?

— По-моему, для нас это неплохо, — сказал Браун. — Ты легко можешь выдать себя за...

— Секундочку! Сперва тебе надо будет предъявить разрешение прокурора, а для этого тебе придется прийти к нему и получить это чертово разрешение.

— А вот это плохо, — сказал Браун.

— Да это просто хреново!

— Кто заправляет всем этим шоу?

— Пока еще не знаю.

— Попробуй выяснить. Это и есть тот человек, который нам нужен. — Браун сделал паузу. — Разве что тебе не захочется как-нибудь ночью взломать эту контору.

— Ха! — сказал Вейнберг. — Позвони мне попозже, ладно? Дай знать, если у тебя что-то выяснится.

— Ты всю ночь будешь на месте?

— Всю ночь. У меня есть симпатичная бутылочка бурбона, и я собираюсь ее прикончить.

— Не дай ей прикончить тебя, — сказал Браун и повесил трубку.

Следующим, кому позвонил Браун, был Ирвинг Кратч.

— О! — сказал Кратч, — приятный сюрприз!

— Мы решили провести расследование.

— Я так и подумал. Вы нашли что-нибудь в квартире Эрбаха?

— Да. И даже кое-что получше.

— Что вы имеете в виду?

— Мы пошли на контакт с Вейнбергом. У него есть еще одна часть фотографии, и я получил у него копию.

— Это потрясающе! — воскликнул Кратч. — Когда я смогу ее увидеть?

— Сейчас вряд ли. Вы не могли бы приехать в участок завтра утром?

— В участок?

— Да. А что? Чем вам не нравится участок?

— Никаких возражений. Просто забыл, что вы работаете и по воскресеньям.

— Приезжайте к десяти или около того, — сказал Браун. — Меня не будет, но Карелла может показать вам все эти штуки.

— Прекрасно, — сказал Кратч. — Где я смогу вас найти, если вы мне понадобитесь?

— Я в “Сэлби Армс”, комната 502.

— Позвольте я запишу на всякий случай... “Сэлби Армс”... — повторил Кратч, записывая, — ...комната 502, отлично... Итак, мы сделали хороший старт. Не могу выразить, что для меня это значит.

— Мы все в выигрыше, — сказал Браун. — Мне надо заканчивать разговор. Я жду звонка.

— О? Еще одна нить?

— Да. “Джеральдина” из вашего списка — это Джеральдина Фергюсон, родственница покойного Лу Д'Амура. Она держит картинную галерею на Джефферсон-авеню.

— Кто вам это сказал?

— Вейнберг.

— У нее есть что-нибудь?

— Думаю, да, но не уверен. Это как раз то, что я надеюсь услышать.

— Вы мне дадите знать?

— Сразу же, как только что-нибудь выяснится.

— Отлично! Огромное вам спасибо за звонок. Это великолепная новость.

— Ну ладно, до скорого, — сказал Браун и повесил трубку.

В этот вечер телефон больше не звонил, а незадолго до полуночи суббота закончилась для Брауна совершенно “очаровательным” образом. Он задремал в кресле рядом с телефоном, когда раздался стук в дверь. Он сразу же проснулся.

— Да? — спросил он.

— Мистер Стокс?

— Да.

— Это ночной портье. Там внизу какая-то женщина хочет передать вам сообщение.

— Одну секунду. — Сняв ботинки и носки, Браун на цыпочках подкрался к двери и слегка ее приоткрыл. И тут началась самая “очаровательная” часть субботнего вечера.

На пороге стоял “гость”, лицо которого было затянуто черным нейлоновым чулком, делавшим его неузнаваемым. В руке он держал “очаровательный” черный пистолет. Распахнув дверь плечом, он взмахнул пистолетом и двинул им Брауна в надбровье, послав его на пол в нокдаун. На ногах у него были отлично начищенные ботинки, одним из которых он сразу же саданул Брауна в висок, едва тот упал. Фантастическая россыпь ракет взорвалась в голове Артура Брауна, и он потерял сознание.

Глава 6

Он очнулся минут через двадцать и поплелся в ванную, где его вырвало. Комната была в ужасном состоянии. Тот, кто нокаутировал Брауна, перетряхнул гостиничный номер также основательно, как Юджин Эдвард Эрбах перетряхнул квартиру Дональда Реннинджера. Но в данный момент Брауна не волновал нанесенный гостинице ущерб. Он больше был озабочен тем, как справиться с телефоном и телефонной трубкой, которые ходили ходуном в его руках. Он продиктовал портье домашний телефон Стива Кареллы в Риверхеде, подождал, пока телефон прозвонит шесть раз, и поговорил с Фанни, домоправительницей Кареллы. Фанни сказала, что мистер Карелла с супругой сейчас находятся в Айсоле и будут дома не раньше часа ночи. Браун попросил передать, чтобы Карелла позвонил ему в “Сэлби Армс”, повесил трубку, подумал, что надо позвонить в участок, и попытался связаться с портье, но новый приступ головокружения заставил его доковылять до постели. Немного погодя он встал и дотащился до ванной, где его снова вырвало. Вернувшись в комнату, он лег, закрыл глаза и через минуту погрузился в состояние, колеблющееся между сном и беспамятством.

Стив Карелла обнаружил его через полчаса. Он постучал в дверь 502 номера и, не получив ответа, немедленно открыл ее отмычкой. Перешагивая через обломки, он подошел к кровати, где на вспоротом и разворошенном матрасе лежал Браун, увидел огромную шишку на лбу своего партнера, тихонько позвал: “Арти!”, и, когда тот не отреагировал, направился к телефону. Дожидаясь ответа коммутатора, Карелла услышал, как Браун пробормотал:

— Со мной все в порядке.

— Черта с два, — сказал Карелла и нетерпеливо постучал по рычажкам телефона.

— Остынь, Стив. Со мной все о'кей.

Карелла положил трубку и присел на край кровати.

— Я хочу вызвать “скорую”, — сказал он.

— И на неделю вывести меня из игры?

— Да у тебя на лбу шишка размером с твою голову.

— Я ненавижу больницы.

— А как тебе нравится кома?

— Я не в коме. Разве это похоже на кому?

— Давай-ка я положу немного льда на твою шишку. Господи, ну и отделал он тебя!

— Этот малый стукнул меня на совесть.

Карелла снова побарабанил по рычажкам телефона. Когда портье снял трубку, он спросил:

— Я вас не разбудил?

— Что?

— Пришлите сюда льда, и в темпе. Номер 502.

— Гостиничная служба уже закрыта.

— Ну так откройте ее. Это полиция.

— Сию минуту, — сказал портье и повесил трубку.

— Кое-кто влип в хорошенькую историю, — сказал Карелла.

— Кое-кому понадобилось хорошенькое алиби, — сказал Браун, пытаясь улыбнуться. Это не получилось. Он скривился от боли и снова закрыл глаза.

— Ты видел того, кто это сделал?

— Видеть-то видел, но у него был чулок на физиономии.

Карелла покачал головой:

— С тех пор, как появился первый фильм, где бандит натягивает чулок на физиономию, у нас не придумали ничего нового. — Он оглядел комнату. — Он и над комнатой славно поработал.

— Да уж, постарался, — подтвердил Браун.

— Нам повезло, что ты вообще остался жив.

— А зачем ему меня убивать? Он охотился не за мной, а за фотографией.

— Как ты думаешь, Арти, кто это был?

— Мой партнер, — сказал Браун. — Альберт Вейнберг. В дверь постучали, и Карелла пошел открывать. На пороге стоял портье без пиджака, в руках он держал тарелку, наполненную кубиками льда. — Мне пришлось бежать за этим в ресторан в квартале отсюда, — пожаловался он.

— Прекрасно, большое спасибо, — сказал Карелла.

Портье не двинулся с места. Карелла сунул руку в карман и дал ему 25 центов.

— Спасибо, — недовольно пробормотал портье. Карелла закрыл дверь, зашел в ванную, завернул лед в полотенце и вернулся к Брауну. — Держи, — сказал он, — приложи к шишке.

Браун кивнул, взял сверток, прижал его к своему распухшему глазу и опять скривился.

— Откуда ты знаешь, что это был Вейнберг?

— Ну... с полной уверенностью я не могу утверждать...

— Это был здоровый мужик?

— Все они выглядят здоровыми, когда собираются тебя стукнуть.

— Я имею в виду, ты хорошо его рассмотрел?

— Нет, все произошло...

— ...в полсекунды, — подхватил Карелла, — и оба рассмеялись. Браун снова скривился. — Но тогда с чего ты взял, что это был Вейнберг?

— Я звонил ему сегодня вечером. Сказал ему, что наши дела пошли на лад.

— Еще с кем-нибудь ты разговаривал?

— С Ирвингом Кратчем.

— Значит, это мог быть и Ирвинг Кратч.

— Ну, конечно. Тогда это еще могла быть моя жена Кэролайн. Я и ей звонил.

— А что, она хорошо управляется с тупыми предметами?

— Как и большинство жен.

— Как твой глаз?

— Ужасно.

— Я думаю, все-таки лучше вызвать “скорую”.

— Нет, не надо, — покачал головой Браун. — У нас еще осталась кое-какая работа.

— Ты не единственный полицейский в этом городе, — сказал Карелла.

— Зато я единственный, кого сегодня вырубили в этом номере.

Карелла кивнул.

— Есть только одно утешение.

— Какое?

— Он не получил того, за чем пришел. “Это” находится в ящике моего стола, на работе.

Несмотря на протесты Брауна, Карелла решил доставить его в больницу Святой Екатерины в десяти кварталах отсюда для осмотра и оказания первой помощи. Карелла оставил его там в два часа ночи, по-прежнему брюзжащего и недовольного, поймал такси и поехал к Вейнбергу на Норт-Колман-авеню. В это время суток окрестности напоминали лунный ландшафт.

Дом, в котором жил Вейнберг, был единственным зданием на этой улице, еще не оставленном его владельцами. Они пришли к выводу, что ремонтировать дома слишком дорого — и эти жулики просто смотали удочки, оставив квартал покинутых зданий в подарок городу, этому счастливому городу...

Еще не так давно были времена, когда хиппи и дезертиры сотнями въезжали в эти дома, раскрашивали яркими разноцветными рисунками их кирпичные фасады, спали на матрасах, расстеленных на полу от стены к стене, курили “травку”, кололись и жили счастливой беззаботной коммуной. Постоянные обитатели этих заброшенных трущоб; вынужденные ютиться здесь из-за различных языковых и расовых барьеров, которые город наставил перед частью своих граждан, просто не могли понять, как кто-то может селиться здесь по собственному желанию — и уж конечно они без труда распознавали чужаков.

Хиппи, беглые преступники и счастливые беззаботные коммунары не нуждались в телефонах для общения. Изобретение мистера Белла могло понадобиться им только в тех случаях, когда постоянные обитатели гетто врывались в квартиры, избивая ребят и насилуя девушек, и забирали все, что имело хоть какую-то ценность. И тут хиппи и дезертиры начали задумываться — а вдруг эта покинутая территория вовсе не для них? Становилось все труднее повторять слово “любовь”, когда тебя бьют кулаком по зубам или в соседней комнате твоя девушка визжит на матрасе.

Так обитатели гетто давали сдачи обществу, вынуждавшему их жить в подобных условиях. Хотя отчасти и понимали, что люди, которым они не дают покоя, сломлены тем же самым обществом, тем самым, раз оно способно допустить существование подобных гетто. Это был тот самый случай, когда бедняк бьет бедняка, в то время как всего в пяти кварталах отсюда в модной дискотеке под названием “Рембрандт” ревет рок-н-ролл, и беззаботные леди и джентльмены веселятся всю ночь напролет.

Ныне хиппи уже ушли, изображения цветов на фасадах домов потускнели от солнца и дождей. Обитатели трущоб восстановили свой потревоженный покой, и теперь их единственными врагами были крысы, поселившиеся в заброшенных подвалах.

Вейнберг жил в многоквартирном доме на улице, выглядевшей так, словно она перенесла ядерную атаку. Несмотря на обшарпанность, дом горделиво стоял в середине квартала; свет горел только в одном окне на втором этаже. Карелла поднялся на верхний этаж, стараясь не обращать внимания на шуршание крысиных лап на лестничной клетке. На площадке четвертого этажа он зажег спичку, нашел квартиру 40 в дальнем конце коридора и прижался ухом к двери, прислушиваясь. Проработав в полиции много лет, Карелла никогда не стучал сразу в дверь, за которой мог скрываться преступник. Он прислушивался минут пять, так ничего и не услышал, и только тогда постучал. Никто не отозвался.

Они с Брауном решили, что визит Кареллы к Вейнбергу не должен быть визитом полицейского. Наоборот, он должен был изобразить одного из друзей Брауна, который пришел рассчитаться за избиение своего партнера, совершенное, возможно, Вейнбергом.

Единственная проблема заключалась в том, что никто не открывал дверь. Карелла постучал снова. Вейнберг говорил Брауну, что собирался засесть здесь с бутылкой “бурбона”. Возможно ли было, чтобы он приехал в “Сэлби Армс”, стукнул Брауна по голове, разгромил гостиничный номер, а потом вернулся домой, чтобы хлопнуть бутылочку на радостях? Карелла стукнул в дверь в третий раз.

В противоположном конце коридора приоткрылась дверь.

— Кто здесь? — спросил женский голос.

— Друг Эла.

— Что это вы тут шумите среди ночи?

— Он срочно нужен мне по одному делу.

На лестнице было темно, а в квартире женщины свет не горел. Он прищурился, пытаясь рассмотреть ее в темноте, но увидел в дверном проеме лишь неясный белый силуэт. На женщине было что-то вроде ночной рубашки или халата.

— Наверное, он спит, — сказала она. — Как и все вокруг.

— Ну так почему бы и вам не заняться тем же самым? — предложил Карелла.

— Шпана! — воскликнула женщина и хлопнула дверью. Карелла услышал щелчок замка, а потом — скрежет тяжелой щеколды. Он сунул руку в карман, вытащил фонарик-авторучку, посветил на замок Вейнберга и достал кольцо с ключами. Он опробовал пять ключей, пока не нашел подходящий. Вытащив ключ из замочной скважины, Карелла спрятал связку в карман, тихонько открыл дверь, вошел в квартиру, закрыл за собой дверь и, затаив дыхание, прислушался.

В комнате было так же темно, как и на лестнице. Где-то слева из крана капала вода. На улице завывала пожарная сирена. Он снова прислушался. Ничего не видно и не слышно. Включив фонарик, он двинулся вперед, смутно различая в темноте стул, диван, телевизор... В дальнем конце комнаты виднелась закрытая дверь, ведущая, скорее всего, в спальню. Он выключил фонарик, подождал несколько секунд, пока глаза привыкнут к темноте, и сделал шаг в сторону спальни. Не успев пройти и четырех футов, он споткнулся и упал. Падая, Карелла инстинктивно выбросил руки вперед, чтобы смягчить падение, и почувствовал, что его правая рука по запястье погрузилась во что-то влажное и липкое.

Он тут же отдернул руку и включил фонарик. Прямо на него смотрели широко открытые глаза Альберта Вейнберга. “Что-то влажное и липкое” было большой кровавой дырой в его груди.

Карелла поднялся на ноги, включил свет и вышел из кухни в ванную. Когда он щелкнул выключателем, целая армия тараканов бросилась врассыпную. Борясь с тошнотой, Карелла вымыл окровавленную руку, вытер ее грубым полотенцем, висевшим на перекладине над раковиной, и пошел звонить в участок.

Патрульная машина с радиопередатчиком прибыла минут через пять. Карелла ввел полицейских в курс дела, сказал им, что скоро вернется, вышел на улицу и поехал к Ирвингу Кратчу. Он прибыл туда в четверть четвертого.

Кратч открыл дверь сразу же, как только Карелла назвал свое имя. Он был в пижаме, волосы всклокочены, даже усы выглядели так, словно он неожиданно пробудился от глубокого сна.

— Что случилось? — спросил он.

— Несколько вопросов, мистер Кратч, — сказал Карелла.

— В три часа ночи?

— Но ведь мы оба не спим, правда?

— Две минуты назад я еще спал, — выразительно сказал Кратч. — Кроме того...

— Это не займет много времени, — перебил Карелла. — Вы разговаривали сегодня вечером с Артуром Брауном?

— Да. А что? В чем, собственно...

— Во сколько это было?

— Должно быть где-то около... восьми... восьми тридцати? Правда, я не могу сказать наверняка.

— О чем вы говорили, мистер Кратч?

— Браун сказал, что вы нашли часть той фотографии в квартире Эрбаха, и что вы получили еще один фрагмент от Вейнберга. Я собирался зайти к вам в участок завтра утром и взглянуть на них. Вы же собирались мне их показать?

— Но вы никак не могли утерпеть, да?

— Что вы имеете в виду — “я не мог”...

— Куда вы направились после того, как поговорили с Брауном?

— Обедать.

— Куда?

— В “Рэмс-Хэд”. Это на Джефферсон-авеню, дом 777.

— С вами кто-нибудь был?

— Да.

— Кто?

— Мой друг.

— Мужчина или женщина?

— Девушка.

— Во сколько вы вышли из ресторана?

— Примерно в половине одиннадцатого.

— Что вы делали после этого?

— Гуляли по Холл-авеню. Поглазели на витрины магазинов, была прекрасная ночь...

— Где вы были после полуночи, мистер Кратч?

— Здесь.

— Один?

— Нет.

— Девушка вернулась сюда вместе с вами?

— Да.

— С какого часа и до какого часа она здесь находилась?

— Она была здесь, когда звонил Браун. В восемь или когда там он звонил? — Кратч сделал паузу. — Она и сейчас здесь.

— Здесь — это где?

— В постели.

— Приведите ее сюда.

— Зачем?

— На одного человека совершено нападение, другой убит, — сказал Карелла. — Я хочу, чтобы она рассказала, где вы были, когда все это произошло. Надеюсь, вы не возражаете?

— Кто убит?

— Вы спрашиваете так, как будто знаете, на кого было совершено нападение, — быстро сказал Карелла.

— Нет. Нет, не знаю.

— Тогда почему вы спрашиваете только про того, кто был убит? Вас не интересует, на кого напали?

— Я... — замялся Кратч. — Давайте я ее приведу. Она может прояснить все за одну минуту.

— Надеюсь, что так.

Кратч ушел в спальню. Карелла услышал голоса за дверью, потом заскрипели пружины кровати. Послышались шаги, и дверь распахнулась. Девушка оказалась молодой блондинкой с длинными волосами, стянутыми за спиной в виде конского хвоста, и с расширенными от испуга карими глазами. На ней был мужской халат, туго затянутый на талии. Ее руки заметно дрожали.

— Это детектив Карелла, — сказал Кратч. — Он хочет знать...

— Я сам ее спрошу, — перебил Карелла. — Как вас зовут мисс?

— Сю... Сю... Сюзи, — пролепетала она.

— Сюзи, а дальше как?

— Сюзи Эндикотт.

— Во сколько вы пришли сюда вечером, мисс Эндикотт?

— Около... семи тридцати, — сказала она. — Ведь это было в семь тридцать, Ирвинг?

— Около того, — подтвердил Кратч.

— Во сколько вы пошли обедать, мисс Эндикотт?

— Примерно в восемь — в полдевятого.

— Где вы обедали?

— В “Рэмс-Хэд”.

— Что вы делали после этого?

— Мы немножко погуляли, а потом пришли сюда.

— Когда?

— По-моему, часов в одиннадцать.

— И с тех пор вы были здесь?

— Да.

— И все это время мистер Кратч был с вами? Он никуда не выходил?

— Да, выходил. В туалет в ресторане.

— Ну что, теперь вы счастливы? — спросил Кратч.

— Просто переполнен счастьем, — сказал Карелла. — Вы знаете, что такое график, мистер Кратч?

— Что вы имеете в виду? График движения поездов?

— Нет, график расследования. Вы же страховой инспектор и, мне кажется, могли бы...

— Не уверен, что понимаю вас...

— Я хочу, чтобы вы составили для меня такой график: написали бы обо всем, что вы делали, и точное время, когда вы это делали — с шести часов вечера до этой самой минуты, — сказал Карелла и добавил: — Я подожду.

Глава 7

Ничто не может так подтолкнуть расследование, как убийство.

Альберт Вейнберг был застрелен в грудь с близкого расстояния из пистолета 32-го калибра. Это событие послужило причиной горячего спора Брауна с молодым врачом, который настаивал на госпитализации и отказался вернуть ему брюки. Тогда Браун позвонил Карелле и тот привез своему партнеру брюки, чистую рубашку и свой личный револьвер. Пока Браун одевался, они провели короткое совещание и решили, что Карелла, знающий итальянский, должен ехать в Калмз-Пойнт для встречи с Лючией Ферольо, невесткой покойного Кармине Бонамико. А Браун отправится в “Фергюсон-гэллери”, скорее всего, закрытую в воскресенье, проникнет туда (незаконно, но какого черта!) и немножко пошарит в офисе Кана. Медсестра вошла в палату как раз в тот момент, когда Браун застегивал брюки.

— Почему вы не в постели?! — накинулась она на Брауна.

— Я охотно вернусь туда, если вы составите мне компанию, — бесстыдно ухмыльнулся тот, и медсестра помчалась по коридору, зовя врача. Когда врач вошел в палату, детективы были уже в вестибюле и договаривались, каким образом будут поддерживать связь. Они коротко кивнули друг другу, вышли на июньское солнце и направились каждый по своим делам.

Целью Кареллы была церковь Святого Духа на Эйнхарт-бульвар в Калмз-Пойнте. Сначала он заехал на квартиру Лючии Ферольо, но соседи сказали, что старая леди каждое воскресенье посещает девятичасовую мессу. Когда он подъехал к церкви, месса уже началась. Карелла спросил у сторожа, не знает ли он Лючию Ферольо и сможет ли показать ее, когда верующие начнут расходиться? Казалось, что сторож ни слова не понимает по-английски, но стоило Карелле опустить пять долларов в ящик для пожертвований, как тут же выяснилось, что сторож очень хорошо знает Лючию Ферольо и будет счастлив показать ее, как только она выйдет из церкви.

Сторож кивнул на нее, когда она спускалась по залитым солнцем ступеням. Карелла быстро подошел к ней и сказал по-итальянски:

— Простите, синьорина Ферольо?

В молодости Лючия, похоже, была настоящей красавицей; Карелла не мог понять, почему она осталась старой девой. Хотя ей было уже за семьдесят, она по-прежнему сохранила твердую походку, преисполненную чувства собственного достоинства. В ее внешности было что-то от старинной римской знати — снежно-белые волосы, орлиный нос, полные чувственные губы, высокие брови и миндалевидные глаза.

Женщина обернулась с легкой улыбкой на губах, вопросительно приподняв брови.

— Да, это я. В чем дело?

— Меня зовут Стив Карелла. Я детектив из 87-го участка. — Он открыл бумажник и показал ей свой значок. — Мы не могли бы немного побеседовать?

— Конечно, — кивнула Лючия, и они пошли рядом.

Похоже было, что Лючию вовсе не раздражает беседа с полицейским; она говорила на сицилийском диалекте, который Карелла понимал лишь отчасти, и обещала рассказать все, что ей известно о фрагменте фотографии, полученном в наследство от сестры. Хотя, как вскоре выяснилось, она совсем ничего о нем не знала.

— Я не понимаю, — нахмурился Карелла. — Разве вы не говорили страховому инспектору, что на целой фотографии показано место, где спрятано сокровище?

— Какое сокровище? — удивилась Лючия.

— Сокровище, — повторил Карелла. — Разве вы не говорили мистеру Кратчу о сокровище? Когда передавали ему список и фотографию?

— Я ничего не знаю ни о каком сокровище, — сказала Лючия. — И что еще за список? Я отдала ему только маленький кусочек фотографии.

— И вы не давали ему списка с именами?

— Нет. Кстати, мистер Кратч так и не заплатил мне обещанную тысячу долларов. Вы знаете этого человека?

— Да, знаю.

— Не могли бы вы попросить его прислать мне эти деньги? Я отдала ему фотографию, и со своей стороны вправе ожидать, что он расплатится со мной по справедливости. Я женщина небогатая.

— Дайте подумать, мисс Ферольо, — озадаченно произнес Карелла. — Так вы не давали Кратчу никакого списка имен?

— Никогда.

— И вы ничего не говорили мистеру Кратчу о сокровище?

— Если я ничего не знаю, то о чем же я могла ему рассказать?

Она неожиданно повернулась к Карелле, улыбнувшись весьма соблазнительно для женщины ее возраста. — А там действительно есть какое-то сокровище, синьор?

— Это одному богу известно, синьорина, — улыбнулся в ответ Карелла.

Самые лучшие взломщики на свете — это полицейские. В основном используются три различные системы сигнализации. На служебном входе Фергюсон-гэллери стояла замкнутая система. Это означало, что ее нельзя вывести из строя, просто перерезав провода, как это обычно бывает с самыми дешевыми системами. Слабый ток постоянно проходит по проводам замкнутой системы; если вы их перережете, нарушив тем самым подачу тока, зазвучит сирена. Поэтому Браун замкнул провода кусочком проволоки, а затем открыл дверь с помощью полоски целлулоида. Это оказалось очень просто и заняло не более десяти минут. Средь бела дня.

В галерее было тихо и пусто.

Солнечные лучи пробивались сквозь широкие застекленные витрины, выходившие на Джефферсон-авеню. Белые стены были чистыми и безмолвными. Только картины “кричали” своими яркими красками. Браун направился к голубой двери в дальней стене, открыл ее и вошел в офис Брэмли Кана.

Он начал с письменного стола. Там он нашел письма художникам и ответы на них, письма Кана клиентам, макет брошюры, анонсирующей выставку какого-то художника, запланированную галереей на август, какие-то заметки, письмо из одного филадельфийского музея, еще одно — от музея Гуггенхейма в Нью-Йорке, роман “История О” в твердой обложке (Браун перелистал несколько первых страниц и так увлекся, что чуть не забыл, зачем он сюда пришел); несколько красных и синих карандашей. В нижнем ящике лежали запертая металлическая коробка для хранения денег и “смит-и-вессон” 32-го калибра. Браун обернул револьвер платком, взял за рукоятку и понюхал дуло. Несмотря на то, что Альберт Вейнберг, его покойный партнер, был застрелен из оружия 32-го калибра, не было похоже, чтобы из этого револьвера недавно стреляли. Браун открыл барабан револьвера — все шесть патроном были на месте. Он закрыл револьвер, положил его в ящик и потянулся к коробке, как вдруг зазвонил телефон. От неожиданности Браун чуть не выпрыгнул из брюк, одолженных у Стива Кареллы. Телефон прозвонил раз, другой, еще, еще, еще... и умолк.

Браун продолжал смотреть на аппарат.

Телефон зазвонил снова — на этот раз было восемь звонков.

Браун подождал еще, но больше телефон не звонил.

Тогда он вытащил серую металлическую коробку из нижнего ящика стола. Замок был очень простой; он открыл коробку секунд за тридцать. В ней было все, что угодно, кроме денег. Браун обнаружил копию делового соглашения между Каном и Джеральдиной Фергюсон, сертификат на двести акций компании “Ай-би-эм”, завещание Кана, три пятидесятидолларовые облигации и маленький белый ненадписанный и незапечатанный конверт.

Браун открыл конверт. Там был обрывок белой бумаги.

Каким бы неудачливым грабителем ни был Кармине Бонамико, он определенно хорошо придумывал головоломки. Если эта бумажка не была второй половиной списка, который Кратч принес в участок, то Браун был готов съесть список, фотографию, первую главу “Истории О” и, может быть, даже и саму “О”. Он быстро переписал имена в блокнот, сунул обрывок обратно в конверт, спрятал конверт и все остальное в коробку, запер ее и положил в нижний ящик стола. Его внимание привлекла картина на противоположной стене. Он подошел к ней, приподнял ее за один край и заглянул за полотно. Взявшись за картину обеими руками, он снял ее со стены и увидел маленький черный сейф. Браун знал, что люди, постоянно пользующиеся сейфами или замками с шифрами, часто оставляют наборный диск всего в одном-двух делениях слева или справа от последнего номера комбинации. Это значительно облегчает дело — все, что нужно, это повернуть диск на одно деление; это лучше — чем потом каждый раз набирать всю комбинацию заново.

Он уже собрался было повернуть диск влево, как вдруг услышал, что кто-то открывает дверь черного хода галереи. Браун проворно и бесшумно спрятался за дверью офиса и откинул полу пиджака. Рукоятка одолженного у Кареллы револьвера торчала из кобуры на поясе. Он вытащил револьвер и прислушался к шагам — посетитель явно направлялся к офису Кана. Шаги замерли прямо у открытой двери. Браун затаил дыхание. Человек стоял на пороге, его тень падала на ковер. Больше всего на свете Браун не хотел, чтобы этот человек оказался Брэмли Каном. Взлом и проникновение — это все-таки взлом и проникновение, и Браун не хотел судебного иска против полиции; Браун не хотел вылететь с работы и возвращаться в гетто, откуда он сумел выбраться.

Первое, что он увидел, были толстые черные усы и сияющие голубые глаза.

— Привет, Кратч, — сказал Браун.

Ирвинг Кратч резко обернулся.

— Фу, — с облегчением выдохнул он. — Привет.

— Вы что, не видели объявления на двери? Это помещение охраняется “Сигнализационной системой Бакли”.

— А я замкнул провода, — сказал Кратч.

— Как и я. Это вы звонили минут десять назад?

— Да. Хотел убедиться, что здесь никого нет.

— Кое-кто здесь уже был.

— Да уж вижу.

— Вам что здесь понадобилось, Кратч?

— То же, что и вам. Мы ведь вместе этим занимаемся, припоминаете?

— Мне казалось, что вы решили положиться на нас.

— Я подумал, что вам может понадобиться рука помощи.

Браун сунул револьвер в кобуру, подошел к сейфу, и передвинул наборный диск на одно деление влево, потом на два, потом на три, пробуя открыть сейф после каждой попытки, но это не дало никаких результатов. Он попробовал делать то же самое, поворачивая диск вправо, и когда опять ничего не получилось, повернулся к Кратчу и сказал:

— Вот теперь мне нужна рука помощи. Возьмите картину за этот край.

— Нашли что-нибудь? — спросил Кратч.

Браун заколебался.

— Нет.

Они подняли картину и повесили ее на место. Браун отступил на шаг, потом подошел и поправил угол.

— И немного с другой стороны, — подсказал Кратч.

— Как теперь?

— Отлично.

— Ну ладно, пошли отсюда, — сказал Браун.

— Мне бы очень хотелось знать, что в этом сейфе.

— Мне бы тоже. Какие у вас предположения?

— Маленький кусочек фотографии.

— Вы как насчет открывания сейфов?

— Никак.

— Вот и я тоже. Давайте, пошли отсюда.

— Куда вы собираетесь? — спросил Кратч.

— Вы сейчас пойдете и приведете в порядок сигнализацию, а я поеду к Джеральдине Фергюсон.

— Сигнализацию?! Да меня могут арестовать, если застукают за этим делом!

— Кстати, и я могу вас арестовать. Вы здесь незаконно.

— Вы тоже.

— Полицейский на обходе. Шел мимо, увидел открытую дверь, вошел — и пожалуйста — ограбление в самом разгаре.

— Но я же ваш партнер, — запротестовал Кратч.

— У меня уже был один партнер, Альберт Вейнберг; сейчас он в морге.

— Я здесь ни при чем.

— А кто говорит, что вы при чем?

— Карелла.

— Ну, может быть, он просто очень подозрительный человек...

— А вы? Вы что думаете?

— Я думаю, что вы проводили время в компании молодой леди по имени Сюзи Эндикотт с семи тридцати до тех пор, пока к вам не пришел Карелла. Ведь вы ему именно это сказали, правда?

— Да.

— Ну, а почему я должен сомневаться?

— Послушайте, Браун...

— Слушаю.

— Я хочу найти пропавшие деньги, очень хочу. Но не настолько, чтобы из-за этого убивать. Это слишком высокая цена. Даже для моей карьеры.

— О'кей.

— Я просто хочу, чтобы между нами все было ясно.

— Лично мне все ясно, — сказал Браун. — А теперь давайте выметаться отсюда к чертовой матери!

Джеральдина Фергюсон была еще в пижаме, когда открыла дверь и увидела Брауна.

— Черт побери! — выругалась она.

— Именно так, мисс Фергюсон, — отозвался Браун. — К вам пожаловал легавый.

— И он это признает?! — удивленно улыбнулась она. — Входите. Люблю честных людей.

Ее гостиная представляла собой продолжение галереи — белые стены, неброская мебель, огромные яркие полотна, изогнутые скульптурные формы на подставках. Джерри прошлась по ковру походкой танцовщицы, покачивая плотно обтянутыми голубой пижамой крепкими бедрами и собранными в хвост волосами.

— Хотите выпить? — спросила она. — Или еще слишком рано?

— Уже почти час дня, — сказал Браун.

— Что вам налить?

— Я на работе.

— Ну и что? С каких это пор полицейские стали такими неженками, простите за выражение.

— Когда я на работе, то предпочитаю иметь ясную голову.

— О'кей, имейте ясную голову, — пожала плечами Джерри. — А я выпью, если не возражаете. Воскресенье — такой скучный день... Тем более, что я уже прочитала комиксы и статью Мартина Левина, а заняться больше нечем.

— Кто такой Мартин Левин?

Джерри подошла к бару, над которым висела картина (белое полотно, заляпанное извилистыми потеками черной краски), щедро плеснула себе виски, положила лед, подняла стакан и со словами: “За улучшение расовых отношений” выпила, неотрывно глядя на Брауна поверх стакана.

— Мисс Фергюсон...

— Джерри, — поправила она.

— Джерри, сегодня ночью был убит человек...

— Кто? — резко спросила она и поставила стакан на крышку бара.

— Человек, который приходил к вам несколько раз.

Тот самый, который назвался Элом Рейнольдсом. Или Элом Рэндольфом.

— Как его звали на самом деле?

— Альберт Вейнберг. — Браун сделал паузу. — Вы когда-нибудь слышали о нем?

— Нет, — покачала головой Джерри и снова взяла стакан. — А как ваше настоящее имя?

— Артур Браун.

— Вы меня разыгрываете, — улыбнулась Джерри.

— Нет, это так. Детектив второго класса, 87-й участок. Хотите покажу свой значок?

— Зачем?

— Вообще-то я ждал, что вы попросите мое удостоверение.

— Не люблю делать того, чего от меня ждут.

— В среду вечером...

— Как это мы вдруг перескочили на среду?

— Просто я взял, да и перенес вас туда, — примирительно сказал Браун. — В среду вечером два человека убили друг друга в драке...

— Кто?

— Это неважно, Джерри. Важно то, что в кулаке одного из них нашли клочок фотографии...

— Опять все по новой? Я уже сказала...

— Мисс Фергюсон, — перебил Браун, — я хочу задать вам несколько вопросов, касающихся убийства и вооруженного ограбления. Предпочел бы задать эти вопросы здесь, в приятной обстановке, но с такой же легкостью я могу задать их вам в участке.

— Это что, угроза?

— Нет, это реальное положение дел.

— И это после того, как я так любезно предложила вам выпить? — с улыбкой сказала Джерри. — Давайте дальше, обещаю вести себя спокойно.

— Спасибо. У нас есть веские основания считать, что фрагмент в руке убитого был частью большой фотографии, на которой указано местонахождение денег, украденных у “Национальной ассоциации сбережений и кредитов” шесть лет назад. Кроме того, есть основания считать, что у вас имеется еще один фрагмент, и он нам нужен. Все очень просто.

— Интересно, что это выкурило вас наружу, Артур? — спросила она. — Что вас заставило отказаться от фальшивой маски? Вы боитесь, что могут убить еще кого-нибудь?

— Да, это возможно.

— Меня?

— Не исключено. Все, у кого есть части фотографии — в опасности. Для вашей собственной безопасности...

— Чушь! — сказала Джерри.

— Прошу прощения?

— День, когда полиция начинает беспокоиться о чьей-нибудь безопасности, это... — Джерри со стуком поставила стакан. — Кого вы думаете провести, Артур?

— Мисс Фергюсон, я не...

— И остановитесь на чем-нибудь одном, черт возьми! Или мисс Фергюсон, или Джерри! Или так, или этак.

— Мне кажется, я бы предпочел “мисс Фергюсон”.

— А что так? Вы меня боитесь? Большой сильный черный супермен боится маленькой девушки?!

— Слушайте, давайте оставим в покое всю эту чушь про черных суперменов! — сказал Браун.

— Вы когда-нибудь были в постели с белой девушкой? — неожиданно спросила Джерри.

— Нет.

— Хотите попробовать?

— Нет.

— Почему нет?

— Хотите верьте, хотите нет, мисс Фергюсон, но в мои фантазии не входят большой черный “кадиллак” и маленькая белая блондинка.

— Я не блондинка.

— Знаю. Просто я...

— Перестаньте нервничать. Готова поспорить, что у вас ладони вспотели.

— Мои ладони сухие, — спокойно сказал Браун.

— А мои — нет, — сказала Джерри и отвернулась, чтобы налить себе еще. В комнате наступила тишина. — Вы женаты? — спросила она.

— Да.

— Тогда все о'кей. Я уже была в постели с женатыми черномазыми.

— Мне не нравится это выражение, мисс Фергюсон.

— Какое выражение? “Женатые”? — спросила она и обернулась к нему, облокотившись на бар. — Пора подрасти, Артур.

Браун поднялся с дивана.

— Мне кажется, нам и в самом деле будет лучше проехаться до участка, — сказал он. — Будьте добры, оденьтесь.

— И не подумаю, — нахально улыбнулась Джерри, отхлебывая виски. — В чем вы собираетесь меня обвинить? В попытке изнасилования?

— А я и не обязан предъявлять вам никаких обвинений, мисс Фергюсон. Я провожу расследование убийства и уполномочен...

— Ну ладно, ладно, не лезьте в бутылку. Сядьте, Артур. Ох, да сядьте же вы! Лучше я поговорю с вами здесь, чем в каком-то дурацком участке.

Браун сел.

— Ну вот, разве так не лучше? Теперь — что вы хотите узнать?

— У вас есть часть фотографии?

— Да.

— Откуда она у вас?

— Мне дал ее мой зять.

— Лу Д'Амур?

— Да.

— Когда?

— Перед самым ограблением.

— Что он вам сказал об этой штуке?

— Только то, что я не должна с ней расставаться.

— А как получилось, что он дал ее вам, а не вашей сестре?

— Моя сестра порядочная бестолочь, всегда была такой. Уж Лу-то знал, у кого из нас двоих есть мозги.

— Он также дал вам и список?

— Какой список?

— Список имен.

— Я ничего не знаю, ни о каком списке.

— Это ложь, Джерри.

— Нет, клянусь! Какой еще список?

— Список, в котором среди других есть и ваше имя.

— Никогда его не видела.

— Вы лжете, Джерри. У вашего партнера есть половина этого списка. Где он мог его взять?

— Говорю вам, я ничего не знаю ни о каком списке. Что он должен означать?

— Ладно, забудем об этом, — сказал Браун. — Где ваша часть фотографии?

— В галерее в сейфе.

— Вы нам ее дадите?

— Нет.

— По-моему, вы сказали...

— Я сказала, что отвечу на ваши вопросы. О'кей. Я это сделала. Нет такого закона, по которому я должна отдавать свое личное имущество полиции.

— Один закон я могу напомнить.

— Да? Интересно, какой?

— Как насчет параграфа 1308 Уголовного законодательства? “Персона, которая укрывает, утаивает или содействует укрытию или утаиванию какого-либо имущества, зная, что оно является краденым...”

— Это фотография — украденное имущество?

— На ней показано, где находится украденное имущество!

— Откуда мне это знать? Лу дал мне крошечный кусочек фотографии и попросил сохранить его. Это все, что я знаю.

— О'кей, я говорю вам, что на фотографии показано, где спрятаны украденные деньги. Теперь вы в курсе.

— И вы можете это доказать? — улыбнулась Джерри. — Не думаю, Артур. До тех пор, пока вы не найдете деньги, вы даже не можете сказать наверняка, существуют ли они на самом деле! А вы не сможете их найти, пока не сложите всю фотографию целиком. Да, ну и проблема! Почему бы нам не пойти в соседнюю комнату и не поразвлечься немного?

— Спасибо, не стоит.

— Я сведу вас с ума, Артур.

— Вы уже это сделали, — мрачно сказал Браун, направляясь к выходу.

Глава 8

Ситуация была не настолько уж сложной, как предполагала Джеральдина Фергюсон. Все, что надо было сделать Брауну, это явиться в суд и заявить под присягой, что по полученным им лично сведениям, существует вероятность того, что в сейфе в Фергюсон-гэллери по адресу Джефферсон-авеню, 568, хранится улика, которая может помочь раскрытию преступления, и попросить у судьи ордер на обыск этого сейфа. Потом прийти в галерею, открыть сейф, обыскать его и забрать эту улику. Но он не мог сделать этого сегодня, потому что было воскресенье, и даже судьи имеют право на выходной день. Только крайняя необходимость могла заставить Брауна поднять человека с постели и потребовать ордер на обыск. Впрочем, он был уверен, что Джерри не кинется сломя голову в галерею, чтобы взять фотографию из сейфа. Во всяком случае, Браун не сделал ничего такого, что навело бы ее на мысль, что он способен заставить ее открыть сейф на законных основаниях. Он не сомневался, что фото будет по-прежнему в сейфе, когда он вернется на следующее утро со всеми необходимыми документами, и потребует у нее предъявить фрагмент фотографии.

В три часа он встретился с Кареллой в участке, чтобы обсудить полученные результаты. Сложив две половины списка — половину, предоставленную им Кратчем (которую, по его словам, он раздобыл у Лючии Ферольо, которая, в свою очередь, это отрицала) и половину, найденную Брауном в столе Кана (и о которой Джеральдина Фергюсон якобы ничего не знала), — они получили семь имен:

Альберт Вейнберг

Дональд Реннинджер

Юджин Э. Эрбах

Элис Бонамико

Джеральдина Фергюсон

Доротея Макнелли

Роберт Кумбс

Первые четверо из этого списка были уже мертвы. Пятая признавала, что у нее есть часть фотографии, которую они надеялись получить не позднее следующего утра. И вот теперь, положив перед собой телефонные справочники всех пяти районов города, они начали искать двух оставшихся.

Один Роберт Кумбс жил в Риверхеде, другой — в Беттауне.

По всему городу было разбросано сто шестьдесят четыре человека по фамилии Макнелли, но не было никого по имени Доротея. Только у одного из них полное имя было не указано — вместо этого в книге значилось “Макнелли, Д.” — Адрес был: Саут-Хомстед, неподалеку от Скид-Роу.

— С кого начнем? — спросил Карелла.

— Давай отложим Беттаун до завтрашнего утра. Чтобы туда добраться, нужно садиться на паром, а бог знает, как они ходят по воскресеньям.

— О'кей, — согласился Карелла. — Тогда почему бы мне не взять на себя Кумбса из Риверхеда, а оттуда не поехать домой?

— Прекрасно. А я займусь Макнелли.

— Как это получается, что в последнее время тебе достаются одни женщины?

— Справедливость торжествует, — сказал Браун. — В кино они нам никогда не достаются.

Это был город контрастов.

Пройдите по Эспланэйд-авеню до того места, где из туннеля на поверхность выходят поезда Центральной и Северо-восточной линий, и всего через квартал местность изменится на ваших глазах — здания с балкончиками и швейцарами у подъездов уступают место мрачным кирпичным коробкам, а хорошо одетые обеспеченные прохожие таинственным образом превращаются в оборванных и голодных нищих.

Пройдите по любой из улиц 87-го округа, пересекающих Мэйсон-стрит, Калвер-авеню и Эйнсли-авеню, и вы окажитесь в трущобах, которые расползаются по городу подобно раковой опухоли. Однако и они неожиданно заканчиваются, и вы попадаете в респектабельный район Сильвермайн Овал, центральная часть которого — Смоук Райз — застроена шикарными деревянными виллами, — хотя до трущоб отсюда рукой подать.

А если пересечь деловую часть города, то вы окажитесь в Куортере — в шумном мире богемы с его магазинчиками, торгующими антиквариатом, маленькими театрами; аллеями, мощенными камнем, отремонтированными старинными домами из бурого камня с фасадами, начищенными песком, свежепокрашенными балюстрадами и зарешеченными окнами, с ярко раскрашенными цветочными горшками над арочными дверями со сверкающими медными рукоятками и дверными молотками.

Сверните на запад — и вот вы уже в “Маленькой Италии” — гетто, таком же мрачном, как и в верхней части города. Принюхайтесь к запаху кафе “эспрессо”, к густым ароматам неаполитанской кухни, смешанным с запахом жареной свинины, принесенным из Чайнатауна, который находится всего в квартале отсюда. Здесь телефонные будки похожи на миниатюрные пагоды, но где телефоны, как и их собратья во всем городе, редко работают. (Вам здорово повезет, если вы найдете исправным аппарат, когда срочно понадобится помощь полиции.)

Потом пройдите несколько кварталов к югу, пересеките широкую авеню, где когда-то пролегала железная дорога (теперь от нее не осталось и следа), походите мимо ночлежек и забегаловок, мимо обшарпанных винных лавочек и магазинчиков, торгующих всем, чем угодно, начиная с конторского оборудования и кончая списанными электронными деталями...

Д. Макнелли жила в двух кварталах к югу от Скид-Роу — широкой улицы, протянувшейся почти на полмили. Здесь было раздолье для бродяг и пьяниц и прекрасные охотничьи угодья для полицейских. Если уж начальству приспичивало похвастаться “статистикой по искоренению преступности”, то полиции ничего не стоило наскоро сцапать тут нескольких оборванцев за бродяжничество или за хулиганство. Пусть посидит в кутузке, а потом их снова вышвырнут на улицу — всегда найдутся более достойные клиенты.

Браун прошел мимо двух пьяниц, тупо сидевших на крыльце. Ни один не обратил на него внимания. На мостовой перед домом, свесив ноги в канаву, сидел третий. Сняв рубашку, черную от вшей, он тщательно выискивал паразитов в своем одеянии и давил их ногтем большого пальца на мостовой. Кожа его была бледная, нездорового вида, спина и руки покрыты язвами.

Свет в вестибюле не горел; после ярко освещенной солнцем улицы, темнота казалась непроглядной. Наконец, Браун рассмотрел ряд сломанных почтовых ящиков и на одном из них обнаружил надписанную от руки карточку, на которой значилось “Д. Макнелли, кв. 2А”. Он поднялся по лестнице, постоял, прислушиваясь, и постучал.

— Да? — отозвался женский голос.

— Мисс Макнелли?

— Да, — сказала она. И прежде чем Браун успел возвестить, что вот, дескать, к вам пожаловал Закон, дверь открылась.

Стоявшей на пороге женщине, полной и коренастой, было под пятьдесят. Ее непричесанные и торчавшие в разные стороны волосы, выкрашенные в ярко-оранжевый цвет на фоне мертвенно-бледного лица напоминали праздничный фейерверк; поблекшие голубые глаза были подкрашены толстыми мазками черной туши, брови подведены карандашом, на губах — помада кровавого цвета. На ней был шелковый халат в цветочек, неплотно стянутый на талии, в глубоком вырезе которого торчали дряблые белые груди. На одной из грудей возле соска виднелся след укуса, лиловый цвет которого резко контрастировал с ее очень бледной кожей. Было похоже, что женщина играет роль увядшей старой шлюхи в любительском спектакле.

— Я не обслуживаю ниггеров! — выпалила она и попыталась закрыть дверь, но Браун успел сунуть ногу между дверью и косяком, так что теперь закрыть дверь было невозможно. Через узкую щель Д. Макнелли повторила на этот раз более выразительно: — “Говорят тебе, я с неграми не путаюсь!” — Браун не знал — смеяться ему или возмутиться. Перед ним стояла опустившаяся проститутка, скорее всего, готовая лечь с кем угодно за бутылку дешевого вина, но она, видите ли, не обслуживает ниггеров! Это показалось ему забавным.

— Да мне нужно-то всего ничего, — сказал он.

— Нет! — встревоженно ответила Д. Макнелли. — Нет. Пошел вон!

— Меня мой друг сюда послал.

— Какой еще друг? — подозрительно спросила Д. Макнелли. — Я с ниггерами не путаюсь!

— Лейтенант Бернс.

— Солдат?

— Нет, полицейский, — сказал Браун, решив покончить с этой игрой. — Я детектив, леди, откройте-ка дверь!

— Ты не детектив, — неуверенно возразила она.

Браун лениво сунул руку в карман и показал в щель свой значок.

— Чего ж вы сразу не сказали? — бросила Д. Макнелли.

— А что? Ниггеров-детективов вы обслуживаете?

— Я не хотела вас обидеть, — она открыла дверь. — Заходите.

Браун вошел. В квартире было всего две комнаты — кухня и спальня. На кухне лежала гора грязной посуды, кровать была не застелена, комната пропахла застоялым запахом пота, дешевой выпивки и еще более дешевых духов.

— Вы из полиции нравов?

— Нет.

— Я этим делом больше не занимаюсь. Потому-то я сразу велела вам убираться. Вот уже шесть-семь месяцев, как я в эти игры не играю.

— Ну, конечно, — сказал Браун. — Ваше имя Доротея Макнелли?

— Да, верно. Вы знаете, я нарочно поставила в телефонную книгу и на почтовый ящик “Д. Макнелли”, потому что в этом городе полно разных психов, которые звонят и говорят разные гадости. Терпеть не могу всяких сальностей!

— Ручаюсь, что так.

— Когда я занималась проституцией, у меня была прекрасная клиентура.

— Угу.

— Джентльмены.

— Но не ниггеры?

— Вы уж не обижайтесь, а?

— Нет, конечно, нет. Почему я должен обижаться на такое безобидное замечание?

— Если вы собираетесь втравливать меня в неприятности только потому, что я сказала...

— Леди, я не собираюсь доставлять вам никаких неприятностей.

— ...потому что, если собираетесь, послушайте... я согласна, хоть сейчас. Мужик есть мужик, белый он или черный.

— Или даже фиолетовый, — сказал Браун.

— Ну да, хоть фиолетовый. Только не делайте мне ничего такого, и все. — Она сделала паузу. — Хотите?

— Нет. Большое спасибо.

— Ну, — она пожала плечами, — если вы все-таки передумаете...

— То я дам вам знать. Между прочим, я пришел, чтобы поговорить о фотографии.

— Да вы проходите, — сказала она, указывая на спальню. — Что толку стоять здесь в этой грязи?

Они прошли в другую комнату. Доротея села на кровать и скрестила ноги. Браун встал рядом с кроватью, глядя на Доротею сверху вниз. Она позволила халату сползти чуть пониже, и след укуса на ее отвисшей груди стал особенно заметен.

— Фотография, да? — переспросила Доротея.

— Именно.

— Слушайте, ребята, уж кто-кто, а вы умеете откапывать давние истории, — покачала головой Доротея. — Я-то думала, что вы обещали не делать мне никаких неприятностей.

— Так оно и есть.

— Да я позировала для этих карточек лет двадцать назад! Вы хотите сказать, что они до сих пор еще попадаются? — Она изумленно тряхнула головой. — Да-а, в те времена я действительно кое-что представляла! Мужики приезжали посмотреть на меня аж из Сан-Франциско. Приезжают в город и сразу за телефон: “Алло, Доротея, это старина Брюс. Ты готова, крошка?” В те дни я всегда была готова и знала, как сделать мужчине хорошо. Я и сейчас еще не старая карга. Хотя, как я сказала, этим уже не занимаюсь.

— Когда вас в последний раз арестовали за проституцию? — спросил Браун.

— Я же сказала, шесть-семь...

— Да бросьте вы! Я в любой момент могу это проверить...

— Ну ладно, в прошлом месяце. Но с тех пор чиста. Для такого человека, как я, такая жизнь не годится. И тут вы приходите насчет этих карточек... Господи, да за такие дела я могу влипнуть в серьезную историю, правда? — Она неожиданно улыбнулась. — Почему бы тебе не подойти ко мне поближе, приятель, и мы забудем об этих карточках, о'кей?

— Карточка, о которой я говорю — не порнография.

— Нет? Тогда что?

— Это фотография, которая могла попасть к вам шесть лет назад.

— Господи Иисусе, да кто же помнит, что было шесть лет назад.

— Только что вы запросто вспомнили, что было двадцать лет назад.

— Да, но это было... ну, вы знаете, девушки помнят такие вещи. Это было всего один раз, когда я делала что-то подобное... ну, позировала для этих картинок с каким-то парнем. Я позволила снять только один ролик, и все, только один, и получила за это пятьдесят долларов, это даже больше, чем мне платили... ну, сами знаете, за что. Безо всяких фотографий.

— Понятно, — кивнул Браун. — Что вам известно об ограблении “Национальной ассоциации сбережений и кредитов” шесть лет назад?

— Послушайте, вы что-то слишком быстро перескакиваете с одного на другое, — сказала Доротея. — Сперва проституция, потом — грязные картинки, теперь — вооруженное ограбление... Ставки все время повышаются.

— Что вы знаете об этом ограблении?

— Кажется, я припоминаю... я где-то читала об этом.

— И что вы вспоминаете?

— Слушайте... вы даете слово, что все обойдется без неприятностей?

— Даю слово.

— Мой племянник был одним из тех ребят, кто провернул это дело.

— Как его звали?

— Питер Райан. Его убили. Их всех убили во время этого дела... тоже мне, гангстеры нашлись! — с недовольной гримасой сказала она.

— А фотография?

— Какая фотография? Что-то я вас не пойму, мистер...

— Кусочек фотографии. Судя по тому, что вы мне тут только что сказали, ваш племянник вполне мог дать ее вам. Еще до дела. Ничего такого не припоминаете?

— Господи Иисусе, это ж было шесть лет назад!

— Постарайтесь припомнить.

— Когда было ограбление? Вы не помните, какой это был месяц?

— Август.

— Август. Шесть лет назад. Дайте подумать... — Она скорчила гримасу. — Я даже не жила здесь в то время. Черт его знает, где я тогда жила...

— Подумайте, Доротея.

— Вообще-то мне лучше думается, если я выпью, — сказала она и хитро посмотрела на Брауна.

— У вас есть что-нибудь дома?

— Да, но это как бы моя страховка, ясно? В наше время щедрые кавалеры попадаются нечасто.

Браун полез в бумажник. — Вот десять долларов. Выпейте свою страховку, а потом купите себе другую.

— А если я вспомню насчет фотографии?

— Не понял.

— Сколько это будет стоить?

— Еще двадцать.

— Пусть будет пятьдесят. Вы отнимаете у меня много времени.

— Что-то я не заметил очереди перед дверью.

— Ну... они приходят и уходят, приходят и уходят, — сказала Доротея. — Я не хочу упускать клиентов из-за того, что болтаю тут с полицейским. — Она замолчала, потом улыбнулась. — Пятьдесят?

— Тридцать пять.

— Договорились. — Она вышла на кухню, достала с полки бутылку дешевого виски, налила себе полстакана и спросила:

— Хочешь этой мочи? Вмиг окосеешь!

— Нет, спасибо.

— Ну, как хочешь. За твое здоровье, — сказала Доротея и залпом осушила стакан. — Фу, отрава, чистая отрава! — Она вновь наполнила стакан до краев и перенесла его в спальню.

— Не помню я никакой фотографии, — тряхнула она головой.

— Где вы жили в то время?

— Вроде бы в Норт-сайде. Кажется, я снимала комнату в отеле. — Она задумчиво отхлебнула виски. — Шесть лет назад. Да это как целое столетие.

— Подумайте.

— Помолчи, я думаю. Мой племянник все время то приезжал, то уезжал. Черт его знает, давал он мне этот снимок или нет?

— Это должна быть только часть снимка. Не целая фотография.

— Еще лучше, — хмыкнула Доротея. — Даже если он мне ее и давал, знаешь, сколько раз я переезжала за последние шесть лет? Не спрашивай. То, знаешь ли, закон, то налоговый инспектор... Я очень занятая леди...

— Где вы храните свои ценности?

— Какие еще ценности?

— Где вы храните важные документы?

— Ты что, шутишь, что ли?

— Ну, такие вещи, как свидетельство о рождении, карточка социального страхования...

— А, да, где-то они есть, — сказала Доротея и снова отхлебнула.

— Где?

— Я не храню разное барахло. Не люблю воспоминаний, этих проклятых воспоминаний, — она сделала хороший глоток, опустошив стакан до дна, встала с кровати, вышла на кухню и налила еще.

— Ты когда-нибудь слыхал о боксере Тигре Виллисе? — спросила Доротея, возвращаясь в спальню.

— Нет.

— Ну да, ты тогда еще пешком под стол ходил. Лет двадцать пять назад, а может, и больше. Он был в среднем весе.

— А что с ним такое?

— Жила я с ним. У него был настоящий шланг, наверное с ярд длиной, — покачала головой Доротея. — Его убили на ринге. Этот малый из Буэнос-Айреса... ударил его так сильно... он... я была в тот вечер там, в зале... Фредди — это было его настоящее имя, Фредди Виллис, “Тигр” это было для ринга — Фредди всегда устраивал мне местечко у самого ринга, когда он выступал, я ведь в те дни была лакомым кусочком... Этот тип из Буэнос-Айреса, он ударил снизу, почти снес Фредди голову. И Фредди упал, упал как камень, он так сильно ударился... — Она отхлебнула еще и отвернулась. — Ну, ладно, это было так давно.

— Ну, а как насчет фотографии? — мягко спросил Браун.

— Да-да, эта чертова фотография. Дай-ка глянуть, что там в шкафу?

Она пересекла комнату и открыла шкаф. На проволочной вешалке висели черное пальто и голубое атласное платье — больше ничего; на полу стояли две пары туфель на высоких каблуках. На верхней полке — картонная коробка и жестянка из-под леденцов. Доротея сняла с полки жестянку, поставила ее на кровать и сняла крышку.

Там было свидетельство о рождении, свидетельство о браке (Доротея Пайэрс и Ричард Макнелли), фотография молоденькой девушки в кресле-качалке перед старым деревянным домом, прядь волос в дешевом позолоченном медальоне, театральная программка давней премьеры, пожелтевшая поздравительная открытка и номер журнала “Ринг” с изображением Тигра Виллиса на обложке.

— Это все, — сказала Доротея.

— Почему бы нам не вытряхнуть все это на кровать? — предложил Браун. — То, что мы ищем, очень маленького размера. — Он взял программку и потряс ее над кроватью. Ничего. Он взял номер “Ринга”.

— Поосторожнее с ним, — предупредила Доротея.

Он тряхнул журнал только один раз. Страницы с мягким шелестом разошлись, и глянцевый фрагмент черно-белой фотографии упал на грязные простыни.

— Это и есть то, что ты ищешь? — спросила Доротея.

— Как раз то самое, — подтвердил Браун.

— Похоже на Утенка Дональда, — сказала она.

— Или на вымершую птицу додо, — добавил Браун.

— Не помню, чтобы Пит мне ее давал, — тряхнула головой Доротея. — Наверное так оно и было, но я и вправду не помню. — Ее взгляд стал жестче. Она протянула руку к Брауну и сказала:

— Это стоит тридцать пять долларов, мистер!

Роберт Кумбс из Риверхеда жил по адресу Эйвондэйл, 6451, всего в двух милях от дома Кареллы. В половине пятого Карелла въехал на улицу вслед за грузовичком с мороженым, первым в этом сезоне. Большинство домов в этом квартале представляли собой коттеджи на две семьи. Небогатым представителям среднего класса это придавало ощущение пусть скромной, но респектабельности. Был воскресный день, и риверхедские бюргеры сидели на крылечках своих домов, читая газеты и слушая транзисторы. Карелла пока ехал вдоль улицы, насчитал двенадцать ребятишек на велосипедах.

Дом 6451, большой деревянный коттедж с кирпичным фундаментом, был удобно расположен на углу Эйвондэйл и Берч-стрит. Выйдя из машины, Карелла сразу же почувствовал запах жарящегося бифштекса. Утром он съел только гамбургер и был голоден как черт. На газоне перед домом торчала маленькая черная табличка с надписью “Р. КУМБС”. Карелла подошел к парадному и позвонил. Ответа не последовало. Он позвонил еще раз. Подождав какое-то время, он двинулся в обход дома. В нескольких футах от задней двери на огне жарилось мясо, рядом стоял мужчина в белом фартуке с длинной вилкой в правой руке. Еще один мужчина и две женщины сидели напротив за столиком из красного дерева. Все четверо были заняты беседой, но при появлении Кареллы замолчали.

— Добрый день, я ищу Роберта Кумбса, — сказал Карелла.

— Кумбс — это я, — отозвался жаривший мясо мужчина.

Карелла подошел к нему поближе.

— Простите за вторжение, мистер Кумбс. Я детектив Карелла из 87-го участка. Не могли бы мы с вами побеседовать наедине?

— В чем дело, Бобби? — спросила одна из женщин, встав из-за стола и направляясь к нам. На ней был курчавый светлый парик, синий кашемировый свитер и узкие брюки цвета морской волны. Она смотрела подозрительно, если не сказать — неприязненно. — Я — миссис Кумбс, — сказала она так, словно показывая, кто здесь хозяин. — Что вам угодно?

— Дорогая, это детектив, — пояснил Кумбс.

— Детектив? Ну и что? В чем дело?

— Все в порядке, миссис Кумбс, — сказал Карелла. — Я просто хотел задать вашему мужу несколько вопросов.

— О чем? У тебя какие-то неприятности, Бобби?

— Нет-нет, дорогая, я...

— У него нет никаких неприятностей, миссис Кумбс. Это связано с...

— Тогда это может подождать, — не терпящим возражений тоном перебила миссис Кумбс. — Жаркое почти готово. Приходите попозже, детектив...

— Коппола, — подсказал Кумбс.

— Карелла, — поправил Карелла.

— Мы собирались пообедать, — сказала миссис Кумбс. — Приходите попозже, слышите?

— Вы не могли бы прийти через час? — вежливо спросил Кумбс.

— Через полтора! — огрызнулась миссис Кумбс.

— Дорогая, часа более чем...

— Я не хочу торопиться и портить себе воскресный обед, — решительно заявила миссис Кумбс. — Полтора часа, детектив Коппола.

— Карелла, — еще раз поправил он. — Приятного аппетита! — и вышел на улицу; запах жаркого сводил его с ума. Он нашел открытый кафетерий на Берч-стрит, заказал булку с сыром и чашку кофе, а потом пошел прогуляться по окрестностям. Четыре девочки прыгали через скакалку, выкрикивая слова считалки, со спортивной площадки на углу послышался шлепок бейсбольной биты и одобрительный возглас мужчины средних лет, наблюдавшего за игрой своих сыновей. Небо, весь день изумительно голубое и безоблачное, постепенно начало приобретать бледно-фиолетовый оттенок. Мягкий дневной ветерок стал чуть прохладнее. На улице послышались голоса женщин, зовущих детей обедать. Это было такое время дня, когда человеку больше всего на свете хочется быть дома с семьей. Карелла посмотрел на часы и вздохнул.

Миссис Кумбс была изрядной стервой, в этом Карелла не сомневался.

Через полтора часа гости Кумбсов вошли в дом в тот самый момент, когда Карелла обогнул угол дома. Он видел их сквозь стеклянную дверь — они стояли у проигрывателя и копались в пачке пластинок. Карелла сел рядом с четой Кумбсов за столик красного дерева. И хотя Роберт Кумбс время от времени пытался отвечать на вопросы, на самом деле в этой сцене он играл роль болванчика, в основном говорила Изабель Кумбс.

— Мистер Кумбс, — сказал Карелла, — я постараюсь быть краток, насколько это возможно. Мы нашли ваше имя в списке, который...

— Его имя? — перебила Изабель. — Вы нашли имя Бобби в каком-то списке?

— Да, мэм, этот список...

— Его имени нет ни в каких списках.

— Дорогая, ну, а вдруг есть, кто знает? — вставил Роберт.

— Быть этого не может, — возразила Изабель. — Детектив Каретта...

— Карелла.

— Да-да... Может быть, прежде чем продолжить этот разговор, нам лучше пригласить адвоката?

— Ну, разумеется, это зависит только от вас, — пожал плечами Карелла, — но я не собираюсь обвинять вашего мужа в каких-то преступлениях. Просто нам нужна информация о...

— Тогда почему его имя внесено в какой-то список? — подозрительно спросила Изабель.

Жена Кареллы была глухонемой. Он мысленно сравнил Изабель Кумбс с ее париком и металлическим голосом со своей дорогой Тедди — черноволосой и кареглазой красавицей с мягким характером.

— Итак? — сверкнула своими голубыми глазами миссис Кумбс.

— Миссис Кумбс, — терпеливо сказал Карелла, — наверное будет лучше, если вы позволите мне задать несколько вопросов вместо того, чтобы гадать, какими они будут?

— Что вы имеете в виду?

— Я хочу сказать, что это дело может занять у нас десять минут, а может и десять часов. Мы можем покончить с ним прямо сейчас, у вас во дворе, или же я предложу вашему супругу сопровождать меня в участок.

— Вы собираетесь его арестовать?

— Нет, мэм, я всего-навсего собираюсь задать ему несколько вопросов.

— Тогда почему вы этого не делаете?

Карелла на мгновение умолк. Потом сказал:

— Да, мэм, — и снова замолчал, собираясь с мыслями. На секунду он забыл, о чем собирался спросить у Кумбса. Он думал о Тедди и о том, как ему хочется поскорее домой. — Итак, — сказал он, — мистер Кумбс, известно ли вам что-либо об ограблении, имевшем место...

— По-моему, вы сказали, что не расследуете никаких преступлений, — тут же вмешалась Изабель.

— Я этого не говорил. Я сказал, что не собираюсь предъявлять вашему мужу никаких обвинений.

— Но вы только что упомянули ограбление!

— Да, но оно было шесть лет назад. — Он повернулся к Роберту. — Вам что-нибудь известно об этом ограблении, мистер Кумбс?

— Нет, ничего такого не знаю, — ответил Кумбс. — А кого ограбили?

— “Национальную ассоциацию сбережений и кредитов”.

— Что это такое?

— Банк.

— Где?

— Здесь, в нашем городе.

— Шесть лет назад, — запальчиво сказала Изабель, — мы жили в Детройте.

— Понятно, — кивнул Карелла. — А когда вы сюда переехали?

— Перед самым рождеством, — сказал Роберт.

— Это значит... месяцев шесть назад?

— Сегодня как раз шесть месяцев.

— Мистер Кумбс, скажите, пожалуйста, не давал ли вам кто-нибудь на хранение...

— Это как-то связано с ограблением? — злобно спросила Изабель.

— ...фрагмент фотографии? — продолжал Карелла, не обращая на нее внимания.

— Что-что? Как вы сказали? — переспросил Роберт.

— Фрагмент фотографии.

— Фотографии чего? — спросила Изабель.

— Мы сами точно не знаем. Точнее, не уверены.

— Тогда откуда моему мужу знать, получал он ее или нет?

— Если получал, то мне кажется, он должен знать об этом, — пожал плечами Карелла. — У вас есть такой фрагмент?

— Нет, — твердо ответил Роберт.

— Говорят ли вам что-нибудь следующие имена: Кармине Бонамико, Лу Д'Амур...

— Нет.

— Джерри Стайн...

— Нет.

— Пит Райан?

— Нет.

— И вы никогда не слышали ни о ком из них?

— Нет. Кто все эти люди?

— А как насчет таких имен — Альберт Вейнберг, Дональд Реннинджер, Элис Бонамико...

— Нет, никого из них не знаю.

— Доротея Макнелли? Джеральдина Фергюсон?

Роберт отрицательно покачал головой.

— Юджин Эрбах?

— К сожалению, нет.

— Ну ладно, — сказал Карелла. — Вот и все вопросы. Большое спасибо за то, что уделили мне столько времени. — Он поднялся, сухо кивнул Изабель Кумбс и направился к выходу.

За его спиной Изабель удивленно произнесла:

— И это все?

Похоже было, что она сильно разочарована.

Карелла приехал домой только к восьми вечера.

Тедди сидела на кухне с Артуром Брауном. Когда Карелла вошел, она смахнула с лица своей тонкой рукой прядь черных волос, улыбнулась, и он как будто утонул в ее огромных карих глазах.

— Эге, какой сюрприз! — сказал он Брауну. — Привет, дорогая, — он поцеловал Тедди.

— Как съездил? — спросил Браун.

— Это не наш клиент. Переехал сюда из Детройта полгода назад, ничего не знает ни о каких фотографиях и даже не слышал о “Национальных сбережениях и кредитах”. — Карелла с виноватым видом обернулся к жене. —

Прости, дорогая, я забыл, что стоял к тебе спиной. — Он повторил ей то, что сказал Брауну, глядя Тедди в глаза, чтобы убедиться, что она прочла все по губам. Когда он закончил, она кивнула и быстро задвигала пальцами, говоря ему на языке глухонемых, что Браун раздобыл еще один фрагмент.

— Это правда? — Карелла обернулся к Брауну. — Ты достал еще один фрагмент?

— Потому-то я здесь, беби, — улыбнулся Браун. Из внутреннего кармана пиджака он вытащил глянцевый конверт и высыпал на стол пять частей фотографии. Мужчины озадаченно уставились на головоломку. Тедди Карелла, для которой зрение и осязание играли исключительно важную роль, некоторое время внимательно разглядывала кусочки на столе, а потом ее руки пришли в движение. Очень быстро, гораздо быстрее, чем Карелла сложил четыре фрагмента вчера, она совместила все пять частей фотографии.

— Эй! — воскликнул Браун. — Это уже кое-что!

— Да, — вздохнул Карелла. — Вот только что именно?

Глава 9

Ни в коем случае не верьте, если вам скажут, что полиция уделит меньше времени и энергии тому, чтобы найти убийцу уголовника. Отбросьте эти мысли! В этой свободной и демократической стране богач и бедняк, сильный и слабый, честный гражданин и жулик — все они в равной степени находятся под защитой закона, даже если они уже мертвы. Так что будьте уверены, детективы из 87-го участка работали с полной отдачей, чтобы установить, кто сделал дыру в груди Альберта Вейнберга.

Начать с того, что есть много людей, которых необходимо поставить в известность о случившемся. Уже только для этого требуется изрядное количество времени. Посудите сами — нужно позвонить комиссару полиции, командиру отряда детективов, шефу районного сыскного отдела, в отдел по расследованию убийств, начальнику участка, на территории которого было обнаружено тело, а также медицинскому эксперту, прокурору, в Бюро рассылки информации Главного полицейского управления, в полицейскую лабораторию, не говоря уже о фотографах и стенографистках, — один лишь этот список длиннее, чем перечень услуг прачечной средних размеров (попробуйте-ка сунуться в местную прачечную с таким количеством “грязного белья”!). Весь этот огромный правоохранительный механизм пришел в действие в тот момент, когда было точно установлено, что в груди Альберта Вейнберга появилась кровавая дыра. В дело включились неутомимые стражи порядка, обладающие смелостью, выносливостью, умом, опытом и даже талантом — и все это ради того, чтобы узнать, кто застрелил человека, который однажды избил старушку из-за каких-то семнадцати долларов тридцати четырех центов.

Можно было с уверенностью сказать, что вышеперечисленные качества были в полной мере присущи детективам 87-го участка Мейеру Мейеру и Коттону Хейзу. Обыск квартиры Вейнберга не доставил Мейеру и Хейзу особых хлопот — убийца изрядно поработал над ней еще до них. Тщательно прочесав всю квартиру и не найдя фото, они пришли к выводу, что предположение Брауна было правильным — убийца охотился за фрагментом фотографии, принадлежавшим Вейнбергу, и было совершенно очевидно, что его усилия не пропали даром. Мейер и Хейз опросили всех жильцов дома и установили, что трое из них вскоре после полуночи слышали “очень громкий шум”, но никому из них и в голову не пришло позвонить в полицию. В этом районе жители не считали полицейских своими благодетелями, а кроме того, они привыкли к выстрелам в любое время суток. Так что детективы были вынуждены вернуться в участок, чтобы еще раз изучить график педантично напечатанный Ирвингом Кратчем для Стива Кареллы.

18.00 — Пришел домой с работы. Поговорил со швейцаром о погоде.

18.05 — Вошел в квартиру. Позвонил Сюзи Эндикотт, напомнил ей о предстоящем свидании.

18.15 — Пустил воду в ванной, смешал мартини, посмотрел окончание шестичасовых новостей по телевизору, пока ждал когда наполнится ванна.

18.30 — Принимал ванну, брился, смешал еще один мартини.

19.30 — Сюзи в квартире. Выпили по два мартини.

20.00 — Позвонил Артур Браун и рассказал о том, что дело успешно продвигается.

20.25 — Позвонил вниз и попросил швейцара вызвать такси.

20.30 — Спустились вниз. Такси уже было на месте. Поехали в “Рэмс-Хэд”, Джефферсон-авеню, 777 (места зарезервированы на 20.45 моей секретаршей Донной Хоган).

20.45 — Обед в “Рэмс-Хэд”. Метрдотель Морис предложил бутылочку “Шато Буско” 1964-го года.

22.30 — Гуляли по Холл-авеню, разглядывая витрины, потом

23.30 — взяли такси.

23.45 — Приехали домой, поднялись наверх, немного выпили, я — коньяку, Сюзи — мятного ликера со льдом. Примерно полчаса смотрели “Шоу Джонни Карсона”. Гость программы — Бадди Хэккет.

00.15 — Легли спать.

3.15 — Проснулся от стука в дверь. На пороге — детектив Стив Карелла.

3.15 — Беседовал с детективом Кареллой.

3.25 — Печатал это расписание для детектива Кареллы.

3.30 — Детектив Карелла ушел. Я снова лег в постель.

Швейцар, дежуривший днем у подъезда, подтвердил, что Кратч вернулся домой с работы около шести вечера, и они перекинулись парой фраз о хорошей погоде. Он помог Мейеру и Хейзу связаться с ночным дежурным, и тот в свою очередь подтвердил, что приблизительно в половине девятого Кратч звонил с просьбой заказать такси, вскоре после этого спустился вниз с молодой леди и уехал. Он лично передал заказ Кратча шоферу такси — ресторан “Рэмс-Хэд” по адресу Джефферсон-авеню, 777. Далее он сообщил, что Кратч и молодая леди вернулись вскоре после полуночи, и он больше никого из них не видел до самого окончания дежурства, то есть до восьми утра. Тем не менее, Мейер и Хейз очень внимательно осмотрели выходы из здания и обнаружили, что любому, кому не хотелось попадаться на глаза швейцару или лифтеру, достаточно было воспользоваться служебным входом и покинуть здание через дверь, выходившую на соседнюю улицу.

В книге заказов в “Рэмс-Хэд” значилось: “Ирвинг Кратч, 2 места” — на 20.45 в тот самый вечер, когда был убит Альберт Вейнберг. Метрдотель Морис Дюшен вспомнил, что мистер Кратч был здесь вместе с молодой леди, и он рекомендовал им “Шато Буско” 1964-го года. Дюшен сказал, что мистер Кратч попросил принести одну бутылку и отметил, что вино превосходное. И что мистер Кратч дал ему на чай три доллара, когда около половины одиннадцатого уходил из ресторана.

Звонок в местное отделение “Эн-Би-Си”[1]подтвердил тот факт, что одним из гостей “Шоу Джонни Карсона” в ту ночь действительно был Бадди Хэккет, и что он появился где-то перед самой полуночью.

Не оставалось ничего другого, как поговорить с Сюзанной Эндикотт. Спросите у любого полицейского: кого бы он предпочел допрашивать — восьмидесятилетнюю леди с варикозными венами на ногах иди двадцатидвухлетнюю блондиночку в прозрачной блузке? Попробуйте спросите?..

Сюзанна Эндикотт работала в магазине модной одежды под названием “Никл Бэг” и была одета в кожаную мини-юбку и блузку, сквозь которую была отчетливо видна ее грудь. Ее наряд мог привести в замешательство кого угодно, особенно полицейских, которым куда чаще приходится беседовать с восьмидесятилетними леди с варикозными венами на ногах. Детектив Мейер Мейер был женат. Коттон Хейз был холостяком, но и ему было трудно сосредоточиться на вопросах. Вместо этого он думал — а не пригласить ли ему Сюзанну Эндикотт в кино? Или еще куда-нибудь. Магазин был переполнен девушками, одетыми очень похоже, хотя и не одинаково: мини-юбки и колготки, ленты в волосах и блестящие блузки — одним словом, настоящий птичник с чирикающими молодыми пташками.

Сюзанна Эндикотт сновала туда-сюда, помогая одной клиентке с брючным костюмом, другой — с вязаным платьем, еще одной — с жилетом, расшитым блестками. В такой нервозной для мужчин обстановке детективы и попытались задать свои вопросы.

— Расскажите поподробнее, что произошло в ту ночь? — попросил Мейер.

— Ну, конечно, буду рада вам помочь, — ответила Сюзи. Хейз отметил в ее голосе легкий южный акцент.

— Откуда вы родом? — спросил он, надеясь таким образом облегчить общение и окончательно решив пригласить ее в кино или еще куда-нибудь.

— Неужели мой акцент до сих пор еще заметен?

— Совсем чуть-чуть, — Хейз улыбнулся мягкой понимающей улыбкой, которая совсем не подходила ни к его огромному росту, ни к огненно-рыжей шевелюре с белой полосой на левом виске — результатом давнего ножевого ранения.

— Я из Джорджии.

— У вас там, в Джорджии, должно быть очень здорово, — сказал Хейз.

— О да, просто прекрасно, — улыбнулась Сюзи. — Извините, я на минуточку, ладно? — и она поспешила к примерочной кабинке, из которой только что вышла эффектная брюнетка в ярко-красных бархатных брюках. Хейз подумал, что он мог бы пригласить в кино и брюнетку.

— Я чувствую себя так, словно я за кулисами “Фоли-Бержер”[2], — прошептал Мейер.

— А ты когда-нибудь был за кулисами “Фоли-Бержер”? — спросил Хейз.

— Нет, но уверен, что там точно так же.

— Лучше.

— Ты что, бывал в Париже?

— Никогда.

— Вот и я, — улыбнулась Сюзи, откидывая назад свои длинные светлые волосы. — Мне кажется, они были несколько тесноваты, как вы считаете?

— Это вы о чем? — спросил Мейер.

— О ее брюках.

— А, конечно, слишком тесные, — согласился Мейер. — Так вот, мисс Эндикотт, в ту ночь, когда был убит Вейнберг...

— О, это было просто ужасно, правда? — перебила его Сюзи.

— Да, — мягко сказал Хейз.

— Хотя, насколько я понимаю, он был преступником. Я имею в виду этого Вейнберга...

— Кто вам это сказал?

— Ирвинг. Ведь он был преступником?

— Он заплатил свой долг обществу, — мягко и проникновенно сказал Хейз.

— Да, наверное, так, — пожала плечами Сюзи. — Но все-таки...

— Но все-таки, — подхватил Мейер, поглаживая свою лысую макушку и закатывая глаза, — он был убит, и мы проводим расследование этого убийства. Если не возражаете, мисс Эндикотт, мы зададим вам несколько вопросов.

— О, нет... Извините, я буквально на секунду, — сказала Сюзи и подошла к кассе, перед которой стояла рыжеволосая длинноногая девушка с несколькими свитерами в руках, желая за них расплатиться.

— Мы никогда отсюда не выберемся, — простонал Мейер.

— Это было бы неплохо, — мечтательно сказал Хейз.

— Для тебя может и неплохо. Что же касается меня, то Сара меня убьет, если я опоздаю к обеду.

— Тогда почему бы тебе не отправиться домой? — с усмешкой предложил Хейз. — Я и сам справлюсь.

— Ну, конечно, уж ты-то справишься, — хмыкнул Мейер. — Да только все дело в том, что мы ищем убийцу Вейнберга.

— Ну, вот, наконец-то я освободилась, — прощебетала Сюзи. — Я попросила Мишель подменить меня, так что нас больше не будут отвлекать.

— Очень любезно с вашей стороны, Сюзи, — улыбнулся Хейз.

— Ну, что вы, все в порядке, — улыбнулась она в ответ.

— Так вот, насчет той ночи...

— Да? — подобралась Сюзи, всем своим видом выражая готовность помочь. — Что вы хотите узнать?

— Во-первых, во сколько вы приехали к Ирвингу Кратчу?

— Где-то около семи тридцати вечера.

— Сколько времени вы знакомы с Ирвингом Кратчем? — спросил Хейз.

— Практически мы живем вместе четыре года, — округлив глаза с готовностью ответила Сюзи.

— О, — протянул Хейз.

— Да.

— Понятно.

— Но мы, конечно, живем в разных квартирах.

— Конечно.

Мейер откашлялся.

— Что... э... что я хотел сказать? — повернулся он к Хейзу.

— Ты хотел знать, во сколько она туда приехала, — подсказал тот.

— А, да. Семь тридцать, правильно?

— Совершенно верно, — кивнула Сюзи.

— Что вы делали после того, как приехали туда?

— Ирвинг угостил меня мартини. Вообще-то двумя мартини. Я обожаю мартини. Вы любите мартини? — обратилась она к Хейзу.

— Гм.

— Кто-нибудь заходил, пока вы там были?

— Нет.

— Телефонные звонки?

— Да, один раз звонили.

— Вы не знаете, кто?

— Какой-то детектив. Ирвинг был очень доволен, когда повесил трубку.

— Вы помолвлены? — спросил Хейз.

— Вы хотите знать, собираемся ли мы пожениться?

— Ну да, пожениться?

— Не говорите глупостей. Конечно, нет.

Мейер снова откашлялся.

— Когда вы вышли из квартиры?

— Примерно в половине девятого. Может, чуть раньше, может, чуть позже. Но я думаю, приблизительно в восемь тридцать.

— Куда вы направились?

— В “Рэмс-Хэд”. — Она улыбнулась Хейзу. — Это такой ресторан. Вы никогда там не были?

— К сожалению, нет.

— Жаль. Очень приятное место.

— Во сколько вы вышли из ресторана? А, мисс Эндикотт?

— Приблизительно в половине одиннадцатого. Опять же, как я уже сказала, это могло быть чуть раньше...

— Понятно. Но это было около половины одиннадцатого?

— Да.

— Что вы делали после этого?

— Гуляли по Холл-авеню, разглядывали витрины. Нам попались просто потрясающие пижамы на витрине “Килкенни”. Кажется, итальянские... таких расцветок, просто прелесть!

— И как долго вы гуляли, по Холл-авеню?

— Мне кажется, час или около того.

— А потом?

— Вернулись в квартиру Ирвинга. Обычно мы идем к нему, или ко мне. Я живу в Куортере, — добавила она, глядя на Хейза. — Вы знаете Челси-стрит?

— Да, знаю.

— Дом 12 1/2, Челси-стрит, квартира 6Б. Это из-за суеверий.

— Что?

— Вообще-то это дом номер 13, но хозяин дома очень суеверный, поэтому 12 1/2.

— Ну как же, в городе полно таких домов, — кивнул Хейз.

— Во многих домах даже нет тринадцатого этажа, — сказала Сюзи. — Конечно, там есть тринадцатый этаж, но он считается четырнадцатым.

— Да, я знаю.

— Ну так вот, Челси-стрит, дом 12 1/2, квартира 6Б, Хэмтон-4-8100. — Она сделала паузу. — Это номер моего телефона.

— Стало быть, вы вернулись в квартиру мистера Кратча около половины двенадцатого, — сказал Мейер. — Чем вы занимались?

— Немножко посмотрели телевизор. Там выступал Бадди Хэккет. Я просто обожаю Бадди... А вы? — спросила она Хейза.

— Да, он мне очень нравится, — сказал Хейз, и Мейер подозрительно посмотрел на него. — Он ужасно смешной, — добавил Хейз, не обращая внимания на Мейера.

— По-моему, он просто душка.

— Что вы делали после того, как посмотрели телевизор? — деревянным голосом спросил Мейер.

— Мы занимались любовью.

Мейер закашлялся.

— Дважды, — добавила Сюзи.

Мейер закашлялся еще пуще.

— Потом мы легли спать, — продолжала она, — и посреди ночи этот детектив-итальянец начал стучать в дверь и задавать кучу вопросов о том, где мы были да что делали. Он имеет право делать такие вещи — являться среди ночи, ломиться в дверь, и задавать дурацкие вопросы?

— Вообще-то да, — ответил Хейз.

— По-моему, это ужасно. А вам это не кажется ужасным? — обратилась она к Хейзу.

— Ну, работа у нас такая, — слабо улыбнулся Хейз, старательно избегая взгляда Мейера.

— Кто-нибудь из вас выходил из квартиры между половиной двенадцатого и тремя часами ночи? — спросил Мейер.

— О, нет. Я же вам сказала. Сначала мы смотрели телевизор, потом занимались любовью, а потом легли спать.

— Значит, вы все время находились в квартире?

— Да.

— Оба?

— Да.

— И мистер Кратч не выходил из квартиры?

— Нет.

— Но если вы спали, то откуда вы знаете, выходил он или нет?

— Ну, видите ли, мы заснули только часа в два. Эти вещи требуют известного времени, сами знаете.

— И вы не спали до двух ночи?

— Ну да.

— И мистер Кратч никуда не выходил?

— Нет.

— За всю ночь ни разу?

— Ни разу.

— О'кей, — сказал Мейер. — У тебя есть еще вопросы, Коттон?

— Это вас так зовут? — удивилась Сюзи. — Моего дядю тоже зовут Коттон!

— Да, это мое имя, — сказал Хейз.

— Это от Коттон Матер?

— Именно так.

— Ну, разве это не совпадение? — рассмеялась Сюзи. — По-моему, это замечательное совпадение!

— Ты еще что-нибудь хотел спросить? — переспросил Мейер.

— Хм... да, — Хейз выразительно посмотрел на Мейера.

— Я подожду снаружи.

— О'кей.

Хейз подождал, пока Мейер проберется через толпу девушек, откроет дверь и выйдет на тротуар.

— У меня к вам еще один вопрос, Сюзи.

— Да, какой?

— Сюзи, вы не согласились бы сходить со мной в кино? Или еще куда-нибудь?

— О, нет, — покачала головой Сюзи. — Ирвингу это не понравится. Она с улыбкой взглянула на него. — Мне ужасно жаль, честное слово, но Ирвингу это не понравится.

— Гм... ну ладно, большое спасибо за содействие, мисс Эндикотт. Большое спасибо, и извините, что мы... гм... отняли у вас столько времени, благодарю вас.

— Не за что, — ответила Сюзи и направилась к очередной покупательнице — красавице-брюнетке, которая только что вышла из примерочной кабинки.

Хейз внимательно посмотрел на брюнетку, решил не рисковать нарваться еще на один отказ и вышел на улицу, где его дожидался Мейер.

— Ну как, получилось? — спросил Мейер.

— Нет.

— Что так? Мне показалось, это беспроигрышный вариант.

— Мне тоже. Наверное, она думает, что Кратч просто душка.

— Это ты у нас душка.

— Пошел ты, — ответил Хейз, и они вернулись в участок.

Хейз отпечатал рапорт и поехал в продовольственный магазин, хозяин которого жаловался, что кто-то ворует у него бутылки с молоком с заднего двора еще до открытия магазина. Мейер направился к человеку, которого недавно ограбили, чтобы показать ему несколько фотографий с целью возможного опознания. Они достаточно долго работали над делом Вейнберга; оно осталось открытым — в ожидании поступления новой информации.

А тем временем двое других детективов плыли на пароме в Беттаун, вдыхая мягкий июньский ветерок, налетевший со стороны реки Харб. Карелла и Браун стояли у поручней и наблюдали за удаляющимся берегом Айсолы и за движением транспорта в порту — буксиры и океанские лайнеры, эскадра миноносцев, баржи и моторные лодки — все это издавало гудки, свистки, звонки и вспенивало винтами пространство бухты.

— Это по-прежнему самое дешевое место для свиданий во всем городе, — сказал Браун. — Пять центов за сорокапятиминутную речную прогулку, — что может быть дешевле?

— Кто бы мне дал пять центов за все то время, которое я прошастал на этом пароме с Тедди. Еще до того, как мы поженились, — сказал Карелла.

— И Кэролайн тоже любила кататься. Она никогда не хотела сидеть внутри, ни зимой ни летом, мы всегда стояли на носу, даже если была угроза кое-что себе отморозить.

— Океанский круиз для бедных, — сказал Карелла.

— Лунный свет и морской бриз...

— Концертина наяривает...

— Буксиры надрываются...

— Прямо как в фильме “Уорнер Бразерс”.

— Мне иногда кажется, что так оно и было, — задумчиво произнес Браун. — Знаешь, Стив, в этом городе было слишком много мест, куда я не мог пойти. Либо я не мог себе этого позволить, либо мне давали понять, что мое присутствие там нежелательно. А на этом пароме я мог быть как герой из фильма: мог вывести девушку на палубу, мы чувствовали ветер на наших лицах, я мог поцеловать ее как Хэмфри Богарт. Люблю я этот чертов паром, ей-богу!

Карелла кивнул.

— Все верно, — сказал Роберт Кумбс, — была у меня часть такой фотографии.

— Была? — переспросил Браун.

— Да, — подтвердил Кумбс и сплюнул на тротуар перед тележкой с горячими сосисками. Это был человек лет шестидесяти с обветренным лицом и волосами соломенного цвета, торчавшими во все стороны и напоминавшими высохшие кукурузные стебли. У него были светло-голубые глаза, окаймленные выцветшими ресницами, и кустистые брови. Сидя на стуле возле тележки перед своим заведением, “Придорожная закусочная Боба”, он разговаривал с детективами. Закусочная находилась на шоссе № 24, проходившем вдали от оживленных магистралей. Не верилось, что за день в обоих направлениях здесь проезжает хотя бы дюжина машин.

— Откуда она у вас взялась? — спросил Карелла.

— Пит Райан дал мне ее перед самым ограблением, — осклабился Кумбс. Зубы у него были такого же цвета, что и волосы. Он снова сплюнул на тротуар. Браун невольно представил, что это такое — есть пищу, приготовленную в “Придорожной закусочной Боба”.

— А почему Райан дал ее вам? — спросил Карелла.

— Мы были друзьями.

— Расскажите поподробнее, — попросил Браун.

— Это еще зачем? Я же сказал, у меня нет больше этой фотографии.

— Где она теперь?

— А бог ее знает, — пожал плечами Кумбс и опять сплюнул.

— Когда он вам ее дал?

— Дня за три до дела.

— Пит приехал к вам...

— Верно.

— И дал вам часть снимка...

— Верно.

— И что он при этом сказал?

— Сказал, чтобы я сохранил его, пока они не провернут это дело.

— А потом?

— А потом он приедет и заберет его.

— Он не сказал вам, зачем все это надо?

— На тот случай, если его накроют.

— То есть он не хотел иметь при себе фотографию, если его арестует полиция, так?

— Точно.

— Что вы обо всем этом подумали?

— А чего тут думать? Мой хороший друг просит оказать ему небольшую любезность, я ее оказываю. Чего тут думать-то?

— У вас были какие-нибудь мысли насчет того, что изображено на этой фотографии?

— Конечно.

— И что же?

— На ней было показано, где они спрятали добычу. Что я, по-вашему, совсем дурак.

— А Пит не говорил, из скольких частей состоит вся фотография?

— Не-а.

— Просто попросил сохранить этот маленький кусочек, пока он его не заберет?

— Ну да.

— О'кей, где он сейчас?

— А я его выбросил на помойку.

— Почему?

— Пита убили. Ясное дело, что он не придет за ним. Вот я его и выбросил.

— Даже несмотря на то, что вы знали, что это — часть большей фотографии? На которой показано, где спрятана куча денег?

— Правильно.

— Когда вы его выбросили?

— На следующий день, как только прочел в газете, что Пита убили.

— Похоже, вы очень торопились избавиться от него, а?

— Ну да, торопился.

— А что так?

— Не хотел впутываться в это дело с ограблением. Я так понял, что эту картинку будут искать, и мне не нужна была даже маленькая ее часть.

— Но сначала-то вы взяли ее у Пита, ведь так?

— Ну, так.

— Хотя знали, что на ней показано, где они собирались спрятать награбленное?

— Я это только предположил. Наверняка-то я не знал.

— Когда вы узнали наверняка?

— Ну, наверняка я и сейчас не знаю.

— Но вы были настолько напуганы после ограбления, что выкинули тот кусочек, что вам дал Пит?

— Так и есть.

— Это было шесть лет назад, верно, мистер Кумбс?

— Верно.

— И вы выбросили фото на помойку?

— Ну.

— Где была эта помойка?

— На заднем дворе.

— Этого дома?

— Да.

— Будьте добры, пройдемте туда, и вы покажете, куда именно вы ее выбросили.

— Пожалуйста, — Кумбс поднялся со стула, сплюнул и провел детективов вокруг закусочной. — Прямо сюда, — сказал он, указывая место. — В один из этих баков.

— Стало быть, вы принесли сюда крошечный кусочек фотографии, подняли крышку бака и бросили его туда, так?

— Так.

— Покажите, как вы это сделали, — попросил Браун.

Кумбс удивленно уставился на него. Потом пожал плечами, взял воображаемый фрагмент фотографии большим и указательным пальцами, поднес его к ближайшему баку, поднял крышку, бросил туда этот несуществующий кусок фото, опустил крышку и повернулся к детективам.

— Вот так я и сделал.

— Вы врете, — скучным голосом сказал Браун.

Разумеется, оба детектива не знали, лжет Кумбс или нет, как и то, доказывает ли хоть что-нибудь эта комедия с мусорным баком. Но расследуя преступления, надо уметь общаться с самой разной публикой. К тому же любой гражданин США знает из многочисленных фильмов, что полицейские всегда задают вопросы с подначкой, чтобы уличить человека во лжи. На своем веку Кумбс видел достаточно фильмов, и теперь он был убежден, что сделал что-то не так, когда подошел к мусорному баку и бросил туда воображаемый клочок фотографии, что-то такое, что мгновенно подсказало этим двум легавым, что он лжет.

— Вру? — вскинулся он. — Я? Вру? — Он попытался сплюнуть, но мышцы горла не повиновались, он поперхнулся слюной и начал яростно кашлять.

— Хотите с нами пройти? — суровым и самым официальным тоном спросил Карелла.

— Что... что? — кашляя, выдавил Кумбс, лицо его покраснело, он оперся рукой о край тележки, мотая головой и стараясь перевести дыхание и скрыть свое замешательство. Он не мог понять, на чем он засыпался, и теперь пытался выиграть время. Но тут этот здоровенный негр-детектив сунул руку в задний карман и вытащил пару наручников с жуткими зазубренными краями. — О, Господи, — подумал Кумбс, — они меня свинтили. Но за что?

— В чем я виноват? — прохрипел он, — что я... что я такое сделал?

— Сами знаете, мистер Кумбс, — холодно отчеканил Карелла. — Вы уничтожили важную улику.

— А это серьезное преступление, — солгал Браун.

— Параграф 812 Уголовного законодательства, — добавил Карелла.

— Послушайте, я...

— Прошу вас, мистер Кумбс, — не терпящим возражений тоном сказал Браун, раскрыв наручники и протягивая их в сторону Кумбса.

— А что, если я... что, если я не выбрасывал эту штуку... эту карточку? — промямлил Кумбс.

— А вы не выбрасывали?

— Нет! Она у меня! И я вам ее отдам! Клянусь богом, отдам!

— Давайте, — кивнул Браун.

Паром — вполне подходящее место, чтобы спокойно обменяться мыслями и высказать разного рода предположения. Так что на обратном пути в Айсолу Карелла и Браун занимались и тем, и другим.

— В ограблении участвовало четверо, — сказал Браун. — Кармине Бонамико возглавил дело...

— Да уж, возглавил, — вставил Карелла.

— ...Джерри Стайн — вел машину. Пит Райан и Лу Д'Амур — непосредственно занимались ограблением. Всего четверо.

— И что?

— Давай подсчитаем. Пит Райан дал один фрагмент фото своей тетке Доротее Макнелли, другой — своему доброму старому приятелю Роберту Кумбсу...

— Из “Знаменитой Придорожной Обжорки Боба”.

— Правильно, — кивнул Браун. — Согласно методу, известному как арифметическая дедукция, это означает, что Райан имел в своем распоряжении целых два фрагмента.

— Правильно, — согласился Карелла.

— Тогда разве не логично предположить, что у каждого члена банды было по два фрагмента?

— Логично, но вовсе не обязательно.

— Что вы имеете в виду, Холмс?

— Элементарно, Ватсон. Конечно, можно допустить, что фотография состоит из восьми частей. Однако, учитывая, что бандитов было четверо, с такой же легкостью можно допустить, что она состоит из любого количества частей — лишь бы оно делилось на четыре, — скажем, из двенадцати фрагментов, или из шестнадцати, или даже...

— Лично я считаю, что из восьми, — сказал Браун.

— Откуда это магическое слово восемь?

— Если бы ты планировал ограбление, ты бы разрезал фотографию на двенадцать частей? Или на шестнадцать?

— По-моему, это с самого начала была дурацкая идея. Я бы вообще не стал ее резать.

— Мне кажется, что фрагментов все-таки восемь. Четыре человека, по два каждому. Сейчас у нас шесть. И я уверен, что мы найдем седьмой в сейфе Джерри Фергюсон. Тогда останется найти только один! Один, беби! Всего один фрагмент, и дело в шляпе!

Но, как однажды заметил мудрый шотландский поэт Роберт Бернс, самые тщательно разработанные планы...

В тот же день они приехали в “Фергюсон-гэллери” с ордером на обыск. И хотя они обшарили его сверху донизу и нашли много ценного и интересного, фрагмента фотографии там не оказалось. В понедельник вечером у них по-прежнему было только шесть.

Шесть.

Только шесть.

Когда они изучали эти сложенные фрагменты в полуночной тишине дежурной комнаты, у них возникло ощущение, что здесь что-то не так. На фотографии не было неба.

А раз так, то не могло быть ни верха, ни низа. Перед ними был какой-то непонятный ландшафт без перспективы. Что не имело никакого смысла.

Глава 10

Нейлоновый чулок, туго натянутый на ее горле, так глубоко врезался в кожу, что был почти незаметен. Выкатив глаза, она лежала на пестром ковре спальни. На ней был халат и узкие трусики. Простыня сползла с кровати, обвившись вокруг ее ноги.

Джеральдина Фергюсон больше никогда не будет ругаться по-итальянски, никогда не будет соблазнять “женатых черномазых”, никогда не будет запрашивать непомерные цены за картины и скульптуры. Джеральдина Фергюсон лежала мертвая в такой же неестественной позе, как геометрические узоры на картинах, развешанных по стенам ее галереи. Ее спальня представляла собой настоящий бедлам — почти точную копию разгрома, учиненного в квартире Дональда Реннинджера и Альберта Вейнберга. Складывалось впечатление, что желание добраться поскорее до 750 тысяч долларов того, кто искал, достигло высшей точки. Детективы не нашли фрагмента фотографии в сейфе Джеральдины и теперь они думали — что, если убийце повезло больше?

Артур Браун вышел в прихожую и, как ни странно, подумал, каталась ли когда-нибудь Джерри на роликовых коньках по тротуарам этого города?

Той же ночью они нашли Брэмли Кана в баре гомосексуалистов.

Он был одет в парчовую куртку восточного покроя и белые брюки в полоску. Одной рукой он обнимал за плечи курчавого молодого человека в кожаной куртке. Левый мизинец Кана украшал массивный золотой перстень с серой жемчужиной.

Он был слегка пьян и весьма удивился, увидев здесь полицию.

Вокруг него мужчины танцевали с мужчинами, перешептывались и обнимались друг с другом, и Кан был удивлен появлением полиции, потому что это был город, где царила полная вседозволенность, где частные клубы гомосексуалистов могли запросто запретить вход полиции (если, конечно, полицейские не были членами клуба), и где никому не было дела до других. Это был самый обыкновенный бар “голубых” — никогда никаких неприятностей, никаких скандалов и сцен ревности — только взрослые люди, спокойно занимающиеся своими делами. Да, Кан был очень удивлен, увидев здесь полицию.

Но еще больше он удивился, когда узнал, что Джеральдина Фергюсон мертва.

Сегодня вторник, говорил он детективам, а обычно по вторникам у Джерри выходной, у него — по средам. И нет ничего удивительного в том, что ее сегодня не было на работе. Он закрыл галерею в шесть, спокойно пообедал с близким другом, а потом зашел в этот самый бар выпить стаканчик перед сном. Артур Браун спросил, не возражает ли он, если они съездят в участок, и Кан ответил, что не возражает, хотя, возможно, сначала стоило бы посоветоваться с адвокатом. Браун ознакомил Кана с его правами, подтвердив, что тот, разумеется, имеет право вызвать адвоката и, если не хочет, может не отвечать ни на какие вопросы, с адвокатом или без. Кан внимательно его выслушал и решил все-таки позвонить адвокату, чтобы он приехал в участок и присутствовал при допросе. Убийство, все-таки, — дело серьезное, даже в таком распущенном городе, как этот.

Адвоката звали Анатоль Петипа. В его присутствии Браун еще раз терпеливо разъяснил конституционные права Кану, и тот сказал, что все понятно. Да и Петипа, казалось, был доволен тем, что следствие ведется по закону. Позволил задавать его клиенту любые вопросы. Четверо детективов окружили Кана, но их численное превосходство компенсировалось присутствием Петипа, который был готов полезть в драку, если вопросы станут слишком щекотливыми. Речь шла об убийстве и никто не хотел рисковать.

Они задали все обычные вопросы (от которых сами чуть не заснули), такие, как “Где Вы Были Вчера В 2 Часа Ночи?” (по оценкам экспертов, это было наиболее вероятное время смерти Джерри) и “Кто С Вами Был?”, и “Что Вы Делали?” — и “Видел Ли Вас Кто-Нибудь?” — всю эту обычную полицейскую тягомотину. Вопросы задавались по очереди Брауном, Кареллой, Мейером и Хейзом, которые вместе обычно работали очень продуктивно. Затем они вернулись к фотографии, поскольку каждому полицейскому в участке было ясно, что четверо убитых были обладателями фрагмента или фрагментов фотографии, показывающей, где спрятаны деньги. Других мотивов убийства пока что не было.

— Когда мы беседовали с вами в субботу в галерее, — сказал Браун, — вы утверждали, что у Джерри Фергюсон есть какая-то часть фотографии. Когда вы это сказали, были ли вы...

— Минуточку, — перебил Петипа, — вы уже говорили с моим клиентом до этого?

— Да, говорил.

— Он был ознакомлен со своими правами?

— Я проводил предварительное расследование, — устало сказал Браун.

— Но он не сказал мне, что он полицейский, — предупредил Кан.

— Это правда? — спросил Петипа.

— Правда.

— Это может иметь большое значение.

— Не обязательно, — улыбнулся Браун. Заулыбались и другие детективы. Все они думали о тысячах стандартных докладов в трех экземплярах, где, например, говорилось о каком-нибудь молодом человеке, арестованном в четырнадцать лет за хранение наркотиков, в шестнадцать — за хранение с целью сбыта, и в восемнадцать — за контрабанду двенадцати килограммов героина — и всю эту криминальную историю могла сопровождать фраза, напечатанная на самом первом листе дела:

ОСОБОГО ЗНАЧЕНИЯ НЕ ИМЕЕТ

— Продолжайте, — кивнул Петипа.

— Я хотел спросить вашего клиента, насколько точно он знал, что у мисс Фергюсон есть фрагмент этой фотографии?

— Знал наверняка, — сказал Кан.

— Мисс Фергюсон говорила нам, что он находится в сейфе в галерее, — сказал Карелла. — Вы предполагали то же самое?

— Да, то же самое.

— Однако, как вам известно, когда мы открыли сейф, то фотографии в нем не было.

— Знаю.

— В таком случае, как по-вашему, где еще она может быть? — спросил Хейз.

— Не понимаю вопроса.

— Вчера мы открыли сейф. Фотографии там не оказалось. Когда вы узнали, что в сейфе ее нет, где, вы подумали, она еще могла быть?

— Понятия не имею, где она может быть.

— А вы не подумали, что она могла находиться в квартире мисс Фергюсон? — спросил Мейер.

— Он уже сказал вам, что понятия не имел, где она могла быть, — вмешался Петипа. — Вы хотите, чтобы он предположил...

— Давайте оставим это для зала суда, — перебил Карелла. — В этом нет ничего необычного, и вы это знаете. Убита женщина. Если ваш клиент сможет ответить на наши вопросы, он выйдет отсюда через десять минут. Если нет...

— Да, мистер Канелла?

— Карелла. Если нет, то мне кажется, что у вас могли бы возникнуть такие же предположения, что и у нас.

— Вы собираетесь обвинить его в убийстве?

— Разве кто-нибудь говорил об обвинении в убийстве?

— Намек был ясен.

— Как и вопрос детектива Мейера. Мистер Кан, предполагали ли вы, что фотография может быть в квартире мисс Фергюсон?

— Можно я отвечу? — спросил Кан своего адвоката.

— Да, отвечайте, отвечайте, — раздраженно сказал Петипа.

— Да, я подумал, что она может быть там.

— Вы приходили туда ее искать? — спросил Браун.

— Это уже слишком! — вскипел Петипа. — Я должен посоветовать моему клиенту, что в данном случае не в его интересах отвечать на любые дальнейшие вопросы!

— Вы что, хотите, чтобы мы арестовали его?

— Делайте, что хотите. Не мне говорить вам, что убийство — это серьезное...

— О, черт! Что за чушь! — воскликнул Браун. — Почему вы не хотите нам помочь, Петипа? Потому что у вашего клиента есть, что скрывать?

— Мне нечего скрывать, Анатоль, — сказал Кан.

— Тогда позвольте ответить ему на эти чертовы вопросы, — сказал Карелла.

— Я могу ответить на эти вопросы, — Кан посмотрел на Петипа.

— Очень хорошо, прошу вас, — вздохнул тот.

— Я не убивал ее, Анатоль.

— Давайте, давайте.

— Правда, не убивал. Мне скрывать нечего.

— О'кей, мистер Петипа?

— Я уже сказал, что он может отвечать на ваши вопросы!

— Спасибо. Вы были прошлой ночью в квартире Джерри Фергюсон?

— Нет.

— Или в любое время вечера?

— Нет.

— Вчера вы ее видели?

— Да, в галерее. Я ушел раньше ее. Это было почти сразу же после того, как вы открыли сейф.

— И почти сразу же после того, как вы узнали, что в сейфе фотографии нет?

— Да, это так.

— И приблизительно где-то в это же время вы подумали, что она может находиться в квартире мисс Фергюсон?

— Да.

— Хорошо, мистер Кан, теперь давайте поговорим о списке.

— Что?

— О списке.

— О каком еще списке?

— О разорванном пополам списке имен, который хранится у вас в офисе в маленькой коробке в нижнем ящике стола.

— Я... я не понимаю, о чем вы говорите.

— Мистер Кан, четверо из этого списка уже убиты.

— О каком списке он говорит, Брэм? — спросил Петипа.

— Не знаю.

— Это список имен тех людей, — пояснил Браун, — которые скорее всего обладают или обладали фрагментами фотографии, на которой по идее указано местонахождение денег, украденных у “Национальной ассоциации сбережений и кредитов” шесть лет назад. Я достаточно ясно объяснил, мистер Кан?

Петипа потрясенно уставился на своего клиента. Кан ответил ему тем же.

— Ну, отвечайте, — сказал Петипа.

— Да, вы достаточно ясно объяснили, что это за список, — пробормотал Кан.

— Значит такой список существует?

— Да, существует.

— И половина этого списка действительно в вашей коробочке?

— Да, она там, но откуда вы...

— Неважно, откуда. Как она к вам попала?

— Мне ее дала Джерри. На хранение.

— Где она ее взяла?

— Не знаю.

— Мистер Кан, постарайтесь нам помочь, — мягко сказал Мейер.

— Я не убивал ее! — встрепенулся Кан.

— Но кто-то же убил! — воскликнул Карелла.

— Это не я!

— А мы и не говорим, что вы.

— Ну, хорошо. Я вам поверю.

— Кто дал ей этот список?

— Кармине.

— Бонамико?

— Да, Кармине Бонамико. Одну половину списка он дал своей жене; другую — Джеральдине.

— Почему Джеральдине?

— У них были свои дела.

— Они были любовниками?

— Да.

— И кроме того, он дал ей фрагмент фотографии?

— Нет. Она получила его от своего зятя Лу Д'Амура. В налете на банк участвовало четверо. Бонамико разрезал фотографию на восемь частей — одна волнистая линия по горизонтали, три линии по вертикали — всего восемь фрагментов. Каждому сообщнику он вручил по две части, а две оставил себе. Он попросил отдать фрагменты на хранение людям, которым они доверяли. Это был, так сказать, страховой полис. Наследниками были люди, у которых хранились части фотографии. Опекунами наследства были Элис Бонамико и Джеральдина Фергюсон — единственные, кто мог сложить список, собрать фотографию целиком и найти деньги.

— Кто вам это рассказал?

— Джерри.

— А она где все это узнала?

— В постели. Бонамико рассказал ей все. Не думаю, что его жена знала, у кого вторая половина списка. Но уж Джеральдина-то знала, будьте уверены.

— Стало быть, у Джерри была вторая половина списка и один фрагмент?

— Да.

— Тогда почему она не сложила список и не раздобыла остальные фрагменты?

— Она пыталась.

— Что ей помешало?

— Элис. — Кан сделал паузу. — Сами подумайте, стала бы ваша жена о чем-то договариваться с вашей любовницей?

— У меня нет любовницы, — отрезал Карелла.

— Вот машинописная копия списка, — сказал Браун. — Взгляните.

— Ничего, если я посмотрю? — спросил Кан у своего адвоката.

— Да, — кивнул Петипа. Он повернулся к полицейскому-стенографисту. — Прошу отметить в протоколе, что мистеру Кану предъявлен список с такими-то именами и запишите эти имена в том же порядке.

— Могу я взглянуть на список? — попросил стенографист.

Браун протянул ему листок. Стенографист прочитал его, переписал всё имена и вернул Брауну.

— Итак, мистер Кан, а теперь будьте любезны взглянуть на список.

Кан взял список.

Альберт Вейнберг

Дональд Реннинджер

Юджин Э. Эрбах

Элис Бонамико

Джеральдина Фергюсон

Доротея Макнелли

Роберт Кумбс

— Прочитал, — сказал он, возвращая список Брауну.

— Какие из этих имен вам знакомы?

— Только три.

— Какие?

— Джерри, конечно, Элис Бонамико и Дональд Реннинджер. Это второй человек, получивший фрагмент от Лу Д'Амура.

— С чего вы взяли?

— Они сидели в одной камере в Карамуре. Во время ограбления он еще сидел за решеткой. Лу отправил ему туда фрагмент по почте.

— А как насчет других имен?

— Больше никого не знаю.

— Роберт Кумбс?

— Не знаю такого.

— Это имя было на вашей половине списка. Неужели вы не пытались вступить с ним в контакт?

— Может быть, Джерри и пыталась. Я — нет.

— Вам это было совершенно неинтересно, так?

— О, мне было интересно, но не настолько, чтобы тащиться в такую даль... — Кан неожиданно запнулся.

— Это куда же? Мистер Кан? В какую такую даль?

— Ну ладно! В Беттаун. Я ездил туда повидаться с ним. Но ничего не вышло. Я предложил ему тысячу долларов, и все впустую.

— А другие люди из этого списка? С кем-нибудь из них вы не пробовали договориться?

— Каким образом? Ведь у меня была только половина списка.

— В этом списке только семь имен, мистер Кан.

— Да, я это заметил.

— А вы говорите, что фотография была разрезана на восемь частей.

— Джерри мне так сказала.

— У кого восьмой фрагмент?

— Не знаю.

— Что вы скажете относительно первого имени в списке? Мистер Кан? Имени Альберт Вейнберг? Вы что, никогда о нем не слышали?

— Никогда.

— Вы газеты читаете?

— А, вы имеете в виду это убийство? Да, конечно, я читал, что его убили. Я думал, вы имеете в виду...

— Да?

— ...знал ли я его до этого.

— Это случайно не вы убили Альберта Вейнберга?

— Минуточку, мистер Браун...

— Все в порядке, Анатоль, — отозвался Кан. — Нет, я не убивал его, мистер Браун. Честно говоря, до той ночи, когда его убили, я даже не подозревал о его существовании.

— Понятно, — кивнул Браун. — Хотя он несколько раз бывал в галерее и расспрашивал о фотографии?

— Да, но он всегда пользовался вымышленным именем.

— Ясно.

— Я абсолютно непричастен к этому убийству.

— А к моему избиению?

— Уверяю вас, нет!

— Где вы были в то время?

— Дома в постели!

— Это когда?

— В ту ночь, когда вас избили!

— Откуда вам известно, что это было ночью?

— Минуточку, мистер Браун...

— Нет, все в порядке, — Анатоль, — сказал Кан. — Мне рассказала Джерри.

— А Джерри кто рассказал?

— Ну... не знаю, наверное, вы.

— Нет, я ничего ей не рассказывал.

— Значит, она еще откуда-то узнала. Возможно, она как-то замешана в этом? Может быть, она наняла кого-нибудь, кто пришел к вам в отель?..

— А откуда вы знаете, где это произошло?

— Она... она так сказала.

— Она сказал, что на меня напали двое мужчин в номере отеля?

— Да, она рассказала мне об этом на следующий день.

— Она не могла сказать, что их было двое, мистер Кан, потому что я только что это придумал. Там был один мужчина, и на лице у него был чулок.

— Это был не я! — закричал Кан.

— Тогда кто это был? — крикнул Браун в ответ. — Вы только что сказали, что узнали об Альберте Вейнберге в ту ночь, когда он был убит! Откуда?

— Я хотел сказать, на следующее утро. Из газет.

— Вы сказали “в ту ночь, когда его убили!”. Вы сказали, что до той ночи даже не подозревали о его существовании. Как вы узнали о его существовании, мистер Кан? Не из моей ли записной книжки, которая лежала открытой рядом с телефоном?

— Минутку, минутку, — перебил Петипа.

— Я не убивал его! — взвизгнул Кан.

— Как вы это сделали? Пошли убивать его сразу же после того, как разделались со мной?

— Нет!

— Одну минуту!

— Вам понадобилось пройти всего три квартала до его дома...

— Нет!

— Признайтесь, Кан, вы убили его!

— Нет!

— Вы напали на меня!

— Да... то есть нет. НЕТ!

— Да или нет?

Кан, вскочивший было, упал на стул и заплакал.

— Да или нет, мистер Кан? — мягко спросил Браун.

— Я не хотел... бить вас, я ненавижу насилие, — всхлипнул Кан, не глядя на Брауна. — Я только собирался... заставить вас отдать фотографию, угрожая пистолетом. А потом... когда вы открыли дверь, я... вы показались мне таким огромным... и... и в эту секунду я решил ударить вас. Я был очень испуган... очень... Я... я боялся, что вы ударите меня.

— Арестуйте его, — сказал Браун. — За умышленное применение насилия.

— Минуточку, — прохрипел Петипа.

— Арестуйте, — решительно повторил Браун.

Глава 11

Пришло время сесть, как следует подумать, и на основании имеющихся фактов сделать ряд выводов.

Ничто не может озадачить больше человека (в том числе и полицейского), чем наличие в деле множества имен, каких-то фрагментов и трупов. Остановите на улице любого добропорядочного и законопослушного гражданина и спросите, что он предпочтет, множество имен, фотофрагментов и трупов или простое убийство топориком? В пяти из шести случаев он предпочтет убийство топориком по голове в любой день недели, включая и четверг, если только это не будет День благодарения.[3]

Вот как полиция представляла события.

Факт: Реннинджер убил Эрбаха и Эрбах убил Реннинджера — простое взаимоуничтожение.

Факт: Брэмли Кан нокаутировал Артура Брауна в первом же раунде с помощью “смит-и-вессона” 32-го калибра (который Браун позже обнаружил в нижнем ящике его стола) и собственные ноги — недаром Кан слыл одним из лучших танцоров в известных барах гомосексуалистов на Кабленц-сквер.

Факт: Кто-то убил Альберта Вейнберга.

ОСОБОГО ЗНАЧЕНИЯ НЕ ИМЕЕТ Факт: Кто-то убил Джеральдину Фергюсон. ОСОБОГО ЗНАЧЕНИЯ НЕ ИМЕЕТ

(Как это было решено после интенсивного допроса, этот “кто-то” не был Брэмли Каном, который, оставив Брауна в бессознательном состоянии, отправился домой прямо в объятия своего 44-летнего “близкого друга”.)

Факт(ы): В списке, написанным почерком Кармине Бонамико, было семь имен. Кармине разорвал список, вручив одну его половину своей жене Элис Бонамико, а вторую — своей любовнице — Джеральдине Фергюсон. Заботливый муж и любовник, он поделил между двумя “лучшими цветами своей жизни” не только постель и стол, но и предполагаемую добычу. Более чем обидно, что две его подруги не сумели договориться и сложить вместе свои половинки списка, поскольку с этого момента им пришлось пожинать плоды профессиональной хитрости Кармине. Да, преступление не окупается, если мужчина водит шашни с кем-то на стороне.

Факт(ы): Фотография, на которой было указано местонахождение денег из “Национальной ассоциации сбережений и кредитов”, состояла из восьми частей. Каждому своему сообщнику Кармине дал по два фрагмента, и, скорее всего, два оставил себе, будучи основателем и уважаемым лидером этой бандитской шайки.

Факт: Пит Райан, “артиллерист” со злополучного пиратского корабля, вручил один из фрагментов Доротее Макнелли — женщине, принадлежавшей всему городу, а второй — Роберту Кумбсу — этому весьма оригинальному ресторатору.

Факт: Лу Д'Амур, второй “артиллерист”, дал один из фрагментов Джеральдине Фергюсон, тонкой ценительнице искусства, а второй — своему бывшему сокамернику Дональду Реннинджеру.

Факт: Кармине Бонамико, главарь банды, вручил один из двух своих фрагментов Элис, своей жене.

Теория: Возможно ли было, что Джерри Стайн, водитель гангстерской машины, дал один фрагмент Альберту Вейнбергу, а другой — Юджину Эдварду Эрбаху?

ОСОБОГО ЗНАЧЕНИЯ НЕ ИМЕЕТ

Вопрос: Кому Кармине Бонамико отдал восьмой фрагмент фотографии — тот самый, имени владельца которого в списке не было?

Или: (если изложить все дело в форме списка, тщательно составленного Брауном и Кареллой):

ПИТ РАЙАН — Доротея Макнелли (1)

Роберт Кумбс (2)

ЛУ Д'АМУР — Джеральдина Фергюсон (3)

Дональд Реннинджер (4)

ДЖЕРРИ СТАЙН — Альберт Вейнберг — ? (5)

Юджин Э. Эрбах — ? (6)

КАРМИНЕ БОНАМИКО — Элис Бонамико (7)

В этом деле было гораздо больше вопросов, на которые полиция не могла ответить. Да, доля полицейского не самая счастливая. Например, разве не заваривший всю эту кашу Ирвинг Кратч сказал полиции, что Элис Бонамико завещала фрагмент фотографии и половину списка своей сестре Лючии Ферольо, у которой он их и выманил, нахально пообещав этой доверчивой леди тысячу долларов? И разве не он утверждал, что Лючия сообщила ему, что на целой фотографии должно быть показано место, где спрятано “il tesoro”, и разве Лючия не отрицала, что вообще говорила что-нибудь подобное? Ах, так? И если он получил эту информацию не от Лючии, то тогда от кого? От обладателя восьмого фрагмента, не внесенного Кармине Бонамико в список?

В ту ночь, когда был убит Вейнберг, Браун разговаривал по телефону с тремя людьми: со своей женой Кэролайн (ее он мог спокойно исключить из списка подозреваемых), с Вейнбергом, которого самого вскоре отправили на тот свет, и с Ирвингом Кратчем, которому он рассказал о своих успешных контактах с Вейнбергом.

Похоже было на то, что пришло время снова потолковать с Ирвингом Кратчем.

Если Крат лгал, что он получил список от Лючии Ферольо, то точно так же он мог лгать и насчет того, что провел ночь убийства в своей квартире с Сюзанной Эндикотт. Попробовать стоило. Когда вам некого подозревать, то стоит допросить даже соседского терьера. Готовясь встретить ослепительную улыбку страхового инспектора, Браун надел темные очки.

Но Кратч и не думал улыбаться.

— Это старая задница врет! — сказал он. — Все очень просто.

— А может быть, вы врете.

— Мне-то зачем? Боже мой, да ведь это я пришел к вам со всеми этими делами. Я точно так же заинтересован найти эти деньги, как и вы. Ведь это моя карьера поставлена на карту. Вы что, не понимаете?

— О'кей, я еще раз спрашиваю, — терпеливо сказал Браун, — с чего бы это милой пожилой глуховатой леди, которая едва говорит по-английски, и которая до сих пор ждет, что вы ей заплатите тысячу долларов...

— Да заплачу я ей, не беспокойтесь! Кратч своих долгов не забывает.

— И почему эта милая старушка отрицает, что она говорила вам о каком-то сокровище? Или то, что она давала вам список?

— Откуда я знаю? Спросите ее. Говорю вам, это она дала мне список и фотографию и сказала, что они связаны между собой.

— А она утверждает, что дала вам только фотографию.

— Она лжет. Сицилийцы все лгуны.

— О'кей, Кратч, — кивнул Браун. — Я хочу знать еще кое-что.

— Что?

— Я хочу знать, где вы были в ночь с понедельника на вторник, когда была убита Джеральдина Фергюсон?

— Что? За каким чертом вам это понадобилось?

— Потому что к тому времени мы уже сказали вам, что в ее сейфе ничего не оказалось. И может быть, вам взбрело в голову немножко поискать в ее квартире, точно так же, как вы шарили по другим квартирам.

— Нет, — покачал головой Кратч. — Вы не там ищите.

— О'кей, тогда скажите, где вы были в то время?

— В постели с Сюзанной Эндикотт.

— Похоже, что вы не вылезаете из ее постели.

— А вы бы отказались? — ослепительно улыбнулся Кратч.

— И, конечно, она это подтвердит.

— Пойдите, спросите у нее. Мне скрывать нечего.

— Спасибо за сотрудничество, — с иронией сказал Браун.

Вернувшись в участок, он узнал от Кареллы, что звонил Брэмли Кан, который был выпущен под залог и в ожидании суда по-прежнему занимался торговлей произведениями искусства на старом месте. Браун сразу же набрал номер Кана.

— Я хочу обсудить одну сделку, — сказал Кан.

— Сейчас приеду, — ответил Браун.

Когда он приехал в галерею, Кан дожидался его в офисе, сидя за столом в своем старомодном вращающемся кресле и мрачно разглядывая картину с обнаженной женщиной на противоположной стене. Браун уселся на один из обитых кожей стульев и выжидающе посмотрел на Кана.

Тот долго собирался, прежде чем начать. Браун ждал. Наконец, Кан произнес:

— Предположим... — и снова замолчал.

— Да? Что предположим?

— Предположим, я знаю, где находится фрагмент фотографии, принадлежащей Джерри?

— А вы знаете?

— Я сказал — предположим.

— О'кей, предположим, что знаете.

— Предположим, что я не сказал вам всего, что я знаю об этой фотографии?

— О'кей, продолжайте, продолжайте, мы все еще только предполагаем.

— Хорошо, на что в этом случае я могу рассчитывать?

— Я не могу давать никаких обещаний, — сказал Браун.

— Понимаю. Но вы могли бы поговорить с прокурором?

— О, конечно. Он очень приятный малый, этот прокурор, всегда готов немного поболтать.

— Я слышал, что с прокурором можно обговорить все, что угодно, — сказал Кан. — Ну так вот, я хочу заключить сделку.

— Ваш адвокат утверждает, что вы невиновны, хотя вы совершили нападение с применением насилия, так?

— Да, так.

— О'кей, давайте предположим, что вы хотите нам помочь, и предположим, что я могу шепнуть пару словечек прокурору, а также предположим, что он согласится признать вас невиновным по другой, более мягкой статье. Как это для вас звучит?

— По другой статье? Например?

— Например, неумышленное применение насилия?

— Какое за это наказание?

— Самое большее пять лет тюрьмы или штраф в тысячу долларов. Или и то, и другое.

— Это слишком круто, — сказал Кан.

— Наказание по вашей статье еще круче.

— Сколько?

— Максимум десять лет.

— Да, но Анатоль говорит, что я могу выиграть это дело.

— Ваш Анатоль мечтает. Вы признали себя виновным в присутствии вашего собственного адвоката, четырех детективов и полицейского стенографиста. У вас нет ни малейшего шанса выкрутиться, Кан.

— Тем не менее, он говорит, что мы можем это сделать.

— В таком случае я бы посоветовал вам сменить адвоката.

— А как насчет чего-нибудь помягче? Есть такая статья?

— Да, есть, но только вы о ней забудьте. Прокурор и слушать не станет о таких предложениях.

— Почему?

— Потому что обвинительное заключение по вашему делу у него в кармане. Он может даже вообще отказаться снизить вам наказание. Все зависит от того, насколько ценна ваша информация. И от того, хорошо ли он позавтракает в то утро, когда я буду с ним разговаривать.

— Думаю, что моя информация очень ценная, — сказал Кан.

— Как только я ее услышу, я скажу, насколько она ценная.

— Сначала скажите, на каких условиях мы договорились.

— Говорят вам, я ничего не обещаю. Если я решу, что ваша информация того стоит, я поговорю с прокурором и послушаю, что он скажет. Он может согласиться снизить вам срок.

— Звучит очень расплывчато.

— Это все, что я могу предложить, — пожал плечами Браун. — Да или нет?

— Предположим, я скажу вам... — начал Кан и замолчал.

— Я слушаю.

— Давайте начнем с фотографии.

— О'кей, с фотографии, так с фотографии.

— В ней восемь частей, так?

— Так.

— Но в списке только семь имен?

— Так.

— Предположим, я знаю, к кому попал восьмой фрагмент?

— Давайте кончать с предположениями, — сказал Браун. — Вы знаете?

— Да.

— О'кей, к кому он попал?

— К Элис Бонамико.

— Это мы и без вас знаем, Кан. Ее муж оставил ей половину списка и фрагмент фотографии. Если это все, что вы собирались...

— Нет, он оставил ей два фрагмента.

— Два? — переспросил Браун.

— Два, — кивнул Кан.

— Откуда вы знаете?

— Джерри пыталась договориться с ней, помните? Но Элис задумала выступить с позиции силы. Ну как же, ее муж дал любовнице всего-навсего половину списка, а Элис, своей законной супруге, не только половину списка, но и два фрагмента этой фотографии. А это может заставить женщину почувствовать себя важной персоной.

— Да, это было весьма заботливо с его стороны, — сказал Браун. Он вспомнил, как Ирвинг Кратч клялся, что получил половину списка и всего один фрагмент от Лючии Ферольо. Если у Элис Бонамико и в самом деле было два фрагмента, то почему она завещала сестре только один? И где теперь этот недостающий фрагмент, восьмой по счету? Он решил спросить у Кана.

— Где сейчас находится этот восьмой фрагмент?

— Не знаю, — ответил Кан.

— М-да, это действительно ценная информация, — саркастически хмыкнул Браун. — Когда я буду говорить с прокурором, он может даже свести все обвинение к плевкам на тротуар, что является всего лишь мелким хулиганством.

— Но зато я знаю, где находится фрагмент Джерри, — невозмутимо произнес Кан. — И поверьте, это ключевой фрагмент. Не думаю, что Бонамико понимал, насколько это важный фрагмент, иначе он не доверил бы его такому болвану, как Д'Амур.

— О'кей, — сказал Браун. — И где он?

— Прямо за вашей спиной.

Браун обернулся и посмотрел на стену.

— Сейф мы уже обыскивали.

— Он не в сейфе.

— А где?

— Помогите мне, пожалуйста, — попросил Кан и подошел к картине. Вдвоем они сняли картину со стены и положили на ковер изображением вниз. Сзади она была обклеена коричневой бумагой, похожей на оберточную. Кан ногтем поддел один из углов и вытащил блестящий черно-белый фрагмент, зажатый между рамой и холстом.

— Voila, — сказал он, протягивая фрагмент Брауну.

— Ну, — сказал Кан, — что вы теперь скажете?

— Я думаю, вы правы, — кивнул Браун. — Это ключевой фрагмент.

Это действительно был ключевой фрагмент, поскольку он давал перспективу всей фотографии. Теперь они поняли, почему там не было неба — снимок был сделан сверху. Направив камеру вниз, фотограф заснял то, что теперь оказалось дорогой и частью тротуара. Установив перспективу, детективы увидели, что на фрагменте в форме головы Утенка Дональда были изображены: три скамейки (в районе затылка), провалившаяся цементная заплата на асфальте (образовывавшая глаз птицы) и ряд из пяти столбиков для ограды (проходивший вертикально через клюв). Клюв, выступающий в...

Не в грязь, не в асфальт, не в штукатурку, а в воду.

Холодную чистую воду.

Если учесть тот факт, что Кармине Бонамико и его бестолковая команда пыталась уйти от погони по Ривер-роуд, то, возможно, вода была не такой уж чистой, возможно, вода была слегка загрязнена, но то, что это была вода реки Дикс, омывающей южную конечность Айсолы, не вызывало сомнений. Быстро посовещавшись в участке, Карелла и Браун пришли к выводу, что фрагмент с Утенком Доналдом можно будет легко распознать с воздуха.

Но это оказалось не так-то просто.

Они вызвали полицейский вертолет и почти три часа летали взад-вперед над рекой, снижаясь в тех местах, где боковые улицы выходили на шоссе. Одна такая улица была изображена в верхнем левом углу фотографии, и они рассчитывали найти неуловимого утенка с его “глазом” чуть пониже пересечения улицы и шоссе. Тротуар со скамейками и оградой тянулся вдоль всей реки. Карелла и Браун насчитали тридцать четыре улицы, выходящие на шоссе и разделенные интервалами в десять кварталов. Единственная их надежда обнаружить нужный перекресток — найти цементную заплату на асфальте.

Но ограбление было совершено шесть лет назад.

И какими бы медлительными не были городские ремонтники, за это время они проделали чертовски хорошую работу над “глазом Утенка Дональда”.

Без восьмого фрагмента найти нужное место было просто невозможно.

Глава 12

Иногда можно раскрыть преступление, действуя простым методом исключения, который, как известно, является наименее захватывающим из всех возможных. Где это сказано, что полицейских можно бить по голове каждый день? Полицейские могут быть туповатыми, но не настолько же? Когда дело близится к завершению, когда почти все, бывшие на подозрении, либо мертвы, либо невиновны, появляется повод определить, кто лжет и почему. Есть много вещей, которые полицейские не понимают, но зато они очень хорошо понимают, когда человек лжет.

Например, им непонятно, зачем воры тратят столько времени и сил на подготовку и совершение преступления (что само по себе сопровождается немалым риском), когда то же количество времени и сил, потраченное на какое-нибудь легальное занятие, в конце концов, может принести куда большую прибыль. Детективы 87-го участка, все как один, были убеждены, что подлинным мотивом, по крайней мере, половины всех преступлений, совершенных в этом городе, было удовольствие — все очень просто — удовольствие от игры в Сыщиков и Воров. Забудьте о таких мотивах, как стремление к наживе, забудьте о страстях, о ненависти и о бунтарском духе — все сводится к игре в Сыщиков и Воров.

А чем еще занимался Кармине Бонамико, как не играл в эту игру? Этот умник взял фотоаппарат, сфотографировал Ривер-роуд с самолета или откуда-то еще, потом быстренько прочертил несколько линий на снимке, порезал его на кусочки, раздал их своим ребятишкам и все: полная тишина, никому ни слова, совершенно секретно — чистой воды игра в Сыщиков и Воров. Какого черта он просто не шепнул на ушко каждому из них, где находятся деньги, и не попросил их сделать то же самое со своими друзьями и любовницами? Э, нет. Тогда это лишило бы преступление Игрового Аспекта. Уберите элемент удовольствия из преступной деятельности, и все тюрьмы на свете опустеют. Кто может постичь психологию вора? Уж конечно не полицейские. Они даже не могли понять, откуда у Ирвинга Кратча взялось столько наглости, чтобы явиться к ним в участок и попросить помочь найти деньги. Разве только это не было связано с Игровым Аспектом, с острым удовольствием от игры в Сыщиков и Воров?

Однако они все же поняли, что Кратч не сказал им всей правды о том, где он находился во время убийства Альберта Вейнберга и Джеральдины Фергюсон; когда человек лжет, это становится ясно с такой же быстротой, с какой сверхзвуковая ракета проходит сквозь атмосферу, и не надо работать в НАСА, чтобы это понять. Ведь алиби Кратча подтверждалось лишь девушкой, с которой он спал с незапамятных времен — вряд ли это самый надежный свидетель защиты. И тем не менее показания Сюзанны Эндикотт, пока их никто не опроверг, имели юридическую силу и не позволяли посадить; Кратча на скамью подсудимых. В наше время становится все труднее арестовать человека, даже если вы застали его над окровавленным трупом с ножом в руке. А как вы арестуете усатого ловкача, у которого есть алиби размером с полуостров?

Действительно, как?

Карелле первому в голову пришла эта идея.

Он обсудил ее с Хейзом, и тот сказал, что это слишком рискованно. Но Карелла продолжал настаивать, что это отличная идея, особенно если учесть, что Сюзи Эндикотт родом из Джорджии[4]. Хейз высказал мнение, что Браун может обидеться, даже если они просто намекнут на это, но Карелла был уверен, что Браун воспримет эту идею всем сердцем. Хейз возразил, что, мол, идейка-то не ахти какая — Сюзи живет на Севере уже, по крайней мере, четыре года и по ее же словам провела половину этого времени в постели с Кратчем. Карелла настаивал, что старые предрассудки и стереотипы умирают не так уж легко, о чем свидетельствует нежелание самого Хейза даже заикнуться Брауну насчет этой идеи.

Хейз обиделся и заявил, что он самый терпимый человек на свете, и что именно это его качество не позволяет ему обидеть Брауна, да еще предложив ему идею, которая, скорее всего, просто не сработает. Карелла раздраженным тоном поинтересовался, как в таком случае им расколоть Сюзи: и он, и Хейз, безуспешно пытались это сделать, так что единственно возможный способ заставить Сюзи заговорить — это напугать ее так, чтобы у нее поджилки затряслись. Хейз крикнул в ответ, что чувства Брауна и добрые отношения с коллегами для него куда важнее, чем какое-то там убийство, а Карелла заорал, что предрассудки — это, конечно, прекрасно, особенно если белый не может даже поделиться превосходной идеей с негром только потому, что боится ранить его чувства.

— О'кей, ты сам его об этом попросишь, — раздраженно сказал Хейз.

— И попрошу, — заверил Карелла.

Они вышли из комнаты для допросов и подошли к Брауну, который, сидя за столом, в тысячный раз изучал фотографию.

— Арти, у нас есть одна идея, — сказал Карелла.

— Это у него есть идея, — поправил Хейз. — Это его идея, Арти.

— Что за идея? — поинтересовался Браун.

— Ну, видишь ли, — сказал Карелла, — у нас у всех сложилось одинаковое мнение, насчет Кратча, верно?

— Верно.

— Он так хочет зацапать эти 750 тысяч, что у него аж руки позеленели. И никто меня не убедит, что его карьера имеет к этому какое-то отношение.

— Меня тоже, — согласился Браун.

— Он хочет эти деньги, и все тут. В ту самую минуту, как он их получит, он, скорее всего, рванет куда-нибудь в Бразилию вместе со своей Сюзи.

— О'кей, и как нам до него добраться? — спросил Браун.

— Мы должны пойти к Сюзи.

— Но ведь мы уже были у Сюзи! — удивился Браун. — Ты говорил с ней, Мейер говорил, Коттон говорил... Она четко покрывает Кратча.

— Еще бы, она спит с этим парнем целых четыре года, — проворчал Хейз, которого до сих пор раздражала эта мысль.

— Еще три года, и они будут мужем и женой в глазах закона, — сказал Карелла. — Что же по-твоему, она не будет его выгораживать?

— О'кей, допустим, она врет, — сказал Браун.

— Да, давай допустим, что она врет. И допустим, что Кратч все же выходил из квартиры — первый раз, чтобы убить Вейнберга, и еще раз — чтобы убить Джеральдину Фергюсон.

— О'кей, предположим, так оно и было. Как мы это докажем?

— Ну, скажем сегодня ночью мы заявимся к Кратчу и начнем задавать ему кучу вопросов. Просто для того, чтобы отвлечь его, понимаешь? Чтобы точно знать, что он не залег в постель с крошкой Сюзи.

— Да?

— И, скажем, часа в два ночи кто-то начнет ломиться в дверь к крошке Сюзи и возьмет ее в оборот.

— Брось, Стив, мы не можем это сделать, — неуверенно произнес Браун.

— Я же не говорю, что мы и в самом деле грубо с ней обойдемся, — успокоил его Карелла.

— Говорил я тебе, он на это не пойдет, — сказал Хейз.

— Я имею в виду, мы только заставим ее так подумать. Ну, что мы круто с ней обойдемся.

— Ас чего ты взял, что она так подумает? — недоумевающе спросил Браун. — Если мы не собираемся грубо с ней обходиться...

— Она из Джорджии, — сказал Карелла.

В комнате стало тихо. Хейз уставился на свои ботинки.

— Кто пойдет к Кратчу? — спросил Браун.

— Мне кажется, что Коттон и я вполне могли бы это сделать.

— А кто пойдет пугать Сюзи?

В комнате снова наступила тишина. Стало отчетливо слышно, как тикают часы на стене.

— Понял! — Браун широко улыбнулся. — Слушай, мне это нравится!

Хейз неуверенно покосился на Кареллу.

— Ты это сделаешь? — спросил тот.

— Говорю тебе, мне это нравится, — засмеялся Браун, и тут же перешел на грубый южный диалект. — Мы пошлем большого черного Ниггера напугать до смерти нашего персика из Джорджии, да, сэр... Ребята, мне это по вкусу!

Предрассудки — это замечательно, стереотипы — просто великолепно...

В два часа ночи Сюзи Эндикотт открыла дверь и остолбенела от ужаса — перед ней материализовался самый жуткий кошмар, который только способен прийти в голову девушке из южного штата — огромный Ниггер явился посреди ночи, чтобы изнасиловать — об этом не раз предупреждала Сюзи ее мать. Она попробовала закрыть дверь, но насильник неожиданно закричал:

— Вы попридержите дверь-то, мисси. Тут закон! Детектив Артур Браун из 87-го участка. У меня есть кой-какие вопросики!

— Но... почему ночью? — пролепетала Сюзи.

Браун ухмыльнулся и взмахнул своим значком.

— Эту жестянку здесь положено уважать в любое время дня и ночи! Вы меня впустите или мне тут устроить небольшой тарарам?

Сюзи заколебалась. Браун подумал, не слишком ли он переигрывает, но решил, что пока все идет как надо. Не дожидаясь ответа, он прошел мимо нее в квартиру, швырнул шляпу на столик в прихожей, огляделся и одобрительно присвистнул. — Ого, да у тебя здесь шикарное гнездышко. Никогда не бывал в таких.

— Что... что вы хотели спросить? — испуганно произнесла Сюзи. Поверх ночной рубашки на ней был халат, и теперь ее правая рука была крепко сжата на воротнике халата.

— Ну-ну, куда это мы так торопимся, а? — игриво хохотнул Браун.

— Мне... мне утром на ра... работу. Я... я должна немного поспать, — сказала Сюзи и вдруг поняла, что допустила ужасную ошибку, упомянув что-либо, что могло даже отдаленно навести на мысль о постели. — То есть, я хотела сказать...

— О, я знаю, что ты хотела сказать, — мерзко ухмыльнулся Браун. — Присядем.

— О... о чем вы хотели спросить?

— Я сказал — присядем! Ты будешь делать то, что я говорю, и все будет отлично, о'кей? Если нет, то...

Сюзи тут же села, поспешно подобрав полы халата.

— Какие клевые ножки, — заметил Браун, откровенно ее разглядывая. — У тебя отличные стройные белые ножки, доложу тебе, крошка.

Сюзи облизнула губы и нервно сглотнула. Браун неожиданно испугался, что она сумеет преодолеть страх, прежде чем он подойдет к финалу своего спектакля. Он решил нажать на нее покрепче.

— Полчаса назад мы взяли твоего дружка, — сказал он. — Так что если ты думаешь, что он тебе поможет, забудь об этом!

— Что? Кого? О ком вы говорите?

— Об Ирвинге Кратче, твоем любовничке. Вам не стоит заливать нам, мисси. Прокурору это не понравится.

— Я никому... никогда не лгала, — прошептала Сюзи.

— Это про то, что ты с ним в койке все время валялась? Про то, как вы с ним любились, когда пришили этих двоих? — Браун прищелкнул языком. — Будет врать-то. Ты меня оч-чень удивляешь.

— Да, мы занимались этим, честное слово... мы, — начала Сюзи и, внезапно осознав, что они говорят о сексе, посмотрела Брауну в глаза, натолкнулась на застывший похотливый взгляд сексуального маньяка и подумала, удастся ли ей выбраться живой из этой переделки? Она вспомнила, как мать предупреждала ее никогда не одевать узкую юбку в присутствии чернокожих, потому что в этих людях легко пробуждается животное начало.

— Ты в серьезной беде, — сказал Браун.

— Я не...

— В очень серьезной беде.

— ...лгала никому, клянусь.

— Есть только один способ выпутаться из этого.

— Но я не...

— Только один способ, мисси.

— ...лгала, правда. Честное слово. Честно, офицер, — она услышала в своем голосе заискивающие нотки. — Офицер, это правда, клянусь вам. Я не знаю, что вам сказал Ирвинг, но поверьте, я не лгу. Честное слово, офицер, если хотите, можете проверить. Разумеется, я не стала бы лгать ни полиции, ни тем симпатичным детективам, которые...

— У тебя есть только один способ спасти свою маленькую задницу, — повторил Браун и заметил, как побледнело ее лицо.

— Что... что такое? — пискнула Сюзи. — Какой способ?

— Ты должна выложить все начистоту! — рявкнул Браун и встал во весь свой огромный рост — мышцы перекатываются, глаза злобно горят, голова опущена, руки свисают по бокам, как у огромной черной гориллы и шагнув к ней, скорчившейся от страха на краешке стула, он проревел свирепым голосом Ниггера из Темного Переулка:

— Ты выложишь все сейчас же, или я поговорю с тобой по-другому!

— О, боженька милый! — ломая руки, воскликнула Сюзи, — да, да, он выходил из квартиры, оба раза выходил, я не знаю, где он был, я больше ничего не знаю! Если он убил этих людей, то я здесь ни при чем!

— Благодарю вас, мисс Эндикотт, — сказал Браун своим обычным голосом. — А теперь будьте любезны одеться и проследовать со мной в участок.

Сюзи уставилась на него, не веря своим глазам. Куда подевался жуткий насильник? И кто такой этот вежливый джентльмен, неизвестно как оказавшийся на его месте? Когда же до нее наконец дошло, как просто ее провели, она опустила глаза, закусила губу и произнесла:

— Слушай, говори мне “пожалуйста”, когда просишь меня куда-нибудь пойти.

— Идите к черту! — сказал Браун. — Пожалуйста.

— Проклятая тварь! — злобно выдохнул Кратч.

Он мог говорить о Сюзи Эндикотт, но нет, это относилось к покойной Элис Бонамико, жене покойного гангстера, как оказалось, сумевшей перехитрить самого Кратча. Расследуя ограбление банка, он узнал от вдовы Кармине, что у нее имеются “различные документы и фрагменты фотографий”, указывающие место, где спрятаны деньги “Национальной ассоциации сбережений и кредитов”. Он торговался с ней несколько месяцев, пока они не сошлись на подходящей цене. Она отдала ему половину списка и фрагмент фотографии, которые он и показал полиции.

— Но я не знал, что у нее есть еще один фрагмент, — сказал Кратч. — Я не знал об этом до тех пор, пока не прочитал завещание и не поговорил с ее сестрой. Тогда-то я и получил этот фрагмент. Восьмую часть головоломки. Самую важную. Которую эта сука скрыла от меня.

— И которую вы, естественно, нам не дали, — добавил Браун.

— Естественно. На ней показано точное местонахождение этих денег. Вы что думаете, я полный идиот?

— Почему вы пришли к нам?

— Я ведь уже сказал, почему. Кратчу была нужна помощь. Кратч больше не мог справиться с этим делом в одиночку. Кратч прикинул, что может быть лучше расследования, чем обратиться в полицию.

— Да, внакладе вы не остались.

— Зато меня надула эта сука, Элис Бонамико. Я заплатил ей десять тысяч долларов за половину списка и ничего не значащий клочок фотографии. Десять тысяч долларов! Все, что у меня было, до последнего цента!

— Но вы, конечно, нацелились на еще большие деньги?

— Это была инвестиция, — пояснил он. — Кратч рассматривал свою сделку с Элис Бонамико как вложение капитала под будущий дивиденд.

— Ну, хорошо, — сказал Браун, — теперь Кратч может рассматривать это как потерю капитала. Зачем вы убили Вейнберга?

— Потому что вы сказали мне, что у него есть другой фрагмент, и он мне был нужен. Послушайте, ребята, мы бежали с вами наперегонки. Я знал, что опережаю вас, потому что у меня уже был фрагмент с крестом, но, предположим, вы бы вдруг заартачились и отказались показать мне все остальное? Вы же знаете, я занимаюсь страховым бизнесом. Фрагмент Вейнберга мне был нужен для страховки, вот и все.

— А Джерри Фергюсон?

— То же самое. Страховка. Я пришел к ней искать этот фрагмент, потому что узнал от вас, что в сейфе его нет. Где еще он мог быть? Только у нее дома, верно? Я не собирался убивать ее, но она начала кричать сразу же, как только я вошел. Я был слишком близко к цели, чтобы позволить кому-то остановить меня. Вы не представляете, как близко я был к тому, чтобы сложить полную картину. Вы, ребята, помогли мне даже больше, чем думаете. Я почти завершил ее.

— Да, что ни говори, а котелок у вас варит, — покачал головой Браун. — Вы обратились за помощью к полиции, чтобы с ее помощью обнаружить, где спрятано награбленное. Для этого нужна голова на плечах.

— Хорошая голова, — поправил Кратч.

— О, да, — согласился Браун.

— Было нелегко придумать все это.

— Теперь у вас будет много времени, чтобы подумать еще больше.

— В тюрьме, вы хотите сказать? — спросил Кратч.

— Вот теперь у вас сложилась полная картина, — кивнул Браун.

На этот раз полет на вертолете завершился успешно. Хотя на Ривер-роуд выходило тридцать четыре улицы, только одна из них была расположена напротив двух групп торчащих из воды камней. По совпадению эти валуны находились чуть западнее моста, ведущего в Калмз-Пойнт, с которого, по-видимому, Бонамико и сделал этот снимок, стоя на мосту в пятидесяти футах над поверхностью воды. Они посадили вертолет примерно там, где должен был находиться “глаз Утенка Дональда” до того, как его зацементировали городские ремонтники, потом подошли к берегу, глянули на мутные воды реки Дикс и ничего не увидели. Крест Кармине Бонамико несомненно отмечал нужное место, но грязная вода не позволяла разглядеть желанного сокровища. Они не обнаружили денег, пока с помощью драги не вычерпали грунт в прибрежной полосе в районе отметки. Только тогда они нашли старый кожаный саквояж, набухший от воды и позеленевший от плесени, в котором было 750 тысяч долларов в твердой американской валюте, слегка отсыревших, но вполне пригодных к обращению.

Это была хорошая награда за трудный день.

Артур Браун успел домой как раз к обеду. Жена встретила его в прихожей и сказала:

— У Конни лихорадка. Полчаса назад был доктор.

— Что он сказал?

— Он считает, что у нее обычный грипп. Но ей так нехорошо, Арти.

— Он дал ей какое-нибудь лекарство?

— Я как раз жду его. В аптеке сказали, что принесут.

— Она не спит?

— Нет.

— Пойду поговорю с ней. А ты как? — спросил Браун целуя ее.

— Уже забыла, как ты выглядишь, — ответила Кэролайн.

— Ну, полюбуйся, вот он я, — засмеялся Браун.

— Такой же симпатичный черт!

— Это я и есть, — сказал он и прошел в спальню.

Конни лежала в постели, подложив под спину подушку, глаза ее слезились, из носа текло.

— Привет, папочка, — сказала она жалобным голоском.

— А я-то подумал, что ты и вправду больна.

— Да, больна.

— Ты не можешь болеть, — сказал он, — ты такая красивая. — Он подошел к дочери и поцеловал ее в лоб.

— О, папочка, будь осторожнее, — сказала Конни, — а то подхватишь какого-нибудь микроба.

— Я поймаю его и прихлопну, — улыбнулся Браун.

Конни захихикала.

— Хочешь, я что-нибудь тебе почитаю?

— Да, пожалуйста.

— Что тебе больше всего хочется послушать?

— Хороший детектив, — сказала Конни. — Что-нибудь про Нэнси Дрю.

— Что-нибудь про Нэнси Дрю, — повторил Браун и подошел к книжному шкафу. Он наклонился, отыскивая полку с любимыми книгами Конни, когда с улицы донесся вой полицейской сирены.

— Па, а тебе нравятся детективы? — спросила Конни.

Браун ответил не сразу. Звук сирены растворился в городском шуме. Он вернулся к кровати, нежно погладил дочь по голове и, как ни странно, вновь подумал — каталась ли когда-нибудь Джеральдина Фергюсон на роликовых коньках по городским тротуарам? Потом сказал:

— Нет, детка, я не очень люблю детективы, — присел на край кровати, открыл книгу и начал читать.

Примечания

1

NBC — “Нэшнл Бродкастинг Корпорейшн” — одна из трек крупнейших радиовещательных и телевизионных компаний США.

(обратно)

2

“Фоли-Бержер” — известный ресторан с варьете в Париже.

(обратно)

3

День благодарения — религиозный и общественный общенациональный праздник, проводимый в США ежегодно в последний четверг ноября.

(обратно)

4

Джорджия — один из бывших рабовладельческих штатов южной части США, где еще бытуют расистские предубеждения и предрассудки.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12 . . . . .