«Все оттенки тьмы»

Питер Робинсон Все оттенки тьмы

Моему папе и Эйврил

Мир полон боли, но полон он и примеров победы над болью.

Хелен Келлер

Да если б я попробовал открыть

Все, что таится в сердце, — я ходил бы

С душою нараспашку, и глупцы

Ее бы мне в два счета расклевали.

Нет, я не тот, кем выгляжу, синьор![1]

Вильям Шекспир, «Отелло»

Яд подействовал!

Пуччини, «Тоска»

1

Инспектору Энни Кэббот было как-то даже неловко, что в один из самых прекрасных дней в году ей приходится торчать на месте преступления у черта на рогах. К тому же труп оказался висельником, а Энни терпеть не могла таких дел. Особенно накануне выходных.

Позвонили в полицию школьники, проводившие последний день коротеньких каникул на реке Свейн, сказали, что нашли труп. Энни вместе с сержантом Джекмен отправилась в Хиндсвелский лес. Это к югу от Иствейлского замка.

Широкая и мелкая на этом отрезке река цвета свежего пива стремительно неслась вперед, изредка спотыкаясь о поросшие мхом камни. Вдоль русла, в тени ясеней, вязов и ольхи бежала тропинка. Полупрозрачная листва деревьев едва заметно дрожала на ветру. В воздухе витал аромат дикого чеснока, над водой жужжали мошки и комары, а луг за рекой пестрел цветами: лютики, дикая герань, белые метелки тмина. Встревоженные чибисы беспокойно кружили над своими гнездами, оберегая птенцов. По небу плыли пушистые облака.

У реки на больших валунах сидели, скукожившись, четыре мальчишки лет одиннадцати. Завернутые наспех, кто в полотенца, кто в мокрые футболки, из-под которых виднелись худые, бледные до синевы тела. Дрожали от холода и страха. От былого веселья не осталось и следа. Ребята рассказали, как, играя в салки, забежали в лесок и там на одном из старых дубов обнаружили висельника. Тут же набрали на мобильнике «999» и — бегом обратно к реке, дожидаться полицейских. Врачи, прибывшие вместе с полицией, осмотрев тело, пришли к однозначному заключению — им тут уже делать нечего. Они-то и вызвали тяжелую артиллерию в лице Энни. Теперь ей предстояло решить, как быть дальше.

Велев Уинсом взять показания у мальчишек, Энни вслед за констеблем зашла в лес. Слева сквозь деревья виднелся холм с развалинами Иствейлского замка. Едва они преодолели небольшой пригорок, Энни увидела труп. Он висел на желтой бельевой веревке, привязанной к длинному суку, примерно в полуметре от земли. На покойнике или покойнице — Энни пока не поняла, женщина это или мужчина, — были оранжевая рубашка и черные брюки, весьма приметные на фоне нежно-зеленой листвы, они сразу же бросались в глаза.

Старый покореженный дуб с толстым стволом и сучковатыми ветвями в гордом одиночестве стоял посреди молодой рощицы, поодаль от немногих своих собратьев. Энни не раз гуляла по этому лесу и давно приметила это дерево. Сделала даже несколько набросков величественного дуба, но в полноценную картину они так и не превратились.

Полицейские размотали оградительную ленту и обнесли ею территорию вокруг дуба.

— Признаков жизни нет, верно? — спросила Энни сопровождавшего ее молодого констебля.

— Да, мэм, медики его уже осмотрели, — ответил он. — Ну, аккуратно, чтобы не наследить. — Он сделал паузу. — Да и так видно, что мертвый.

Значит, мужчина. Энни нагнулась и пролезла под лентой. Под ногами захрустели ветки и палая осенняя листва. Энни не стала подходить близко, чтобы не уничтожить возможные улики. Но осмотреться следовало — надо же знать, с чем имеешь дело. Энни остановилась в трех метрах от тела. Неподалеку запела золотистая ржанка, а где-то выше, в вересковых полях, скорбно закричал кроншнеп. Энни сделала еще несколько шагов вперед. Позади нее все никак не мог отдышаться полицейский, вместе с ней взобравшийся на этот небольшой холм. Подул легкий ветерок, и листья зашелестели, еле слышно, потому что были совсем молоденькими и влажными.

Мертвое тело не шелохнулось.

Энни теперь и сама видела, что покойник — мужчина с очень коротко стриженными осветленными волосами. Он не вращался, как висельники в фильмах, а увесистой гирей застыл на своей туго натянутой желтой удавке. Удавка глубоко врезалась в синюшную шею. Губы и уши посерели, в выпученных глазах полопались сосуды, издалека они казались просто красными. Окинув мужчину взглядом, Энни решила, что ему от сорока до сорока пяти лет, хотя она могла ошибиться. Ногти были то ли обкусаны, то ли коротко обстрижены и уже успели посинеть. Для повешенного на нем было многовато кровавых пятен.

Чаще всего удавленники оказывались самоубийцами, что в принципе логично — не так-то просто затянуть веревку на шее человека, который все еще жив и отчаянно сопротивляется. Если только это не коллективная расправа или если он не одурманен.

Даже если это и самоубийство, размышляла Энни, почему он выбрал именно это место? И это дерево. Может, с этим дубом были связаны какие-то воспоминания? Или оно просто показалось ему удобным? Понимал ли он, что его могут найти дети и как это на них подействует? Едва ли. Когда кто-то решается на самоубийство, чувства других уже не волнуют. Суицид — наивысшее проявление эгоизма.

Чем раньше сюда доберутся криминалисты, тем лучше, подумала Энни. Случай весьма подозрительный, и уж лучше перестраховаться, чем убеждать себя, что тут практически уже ничего не выяснишь. Вытащив мобильник, она позвонила Стефану Новаку, координатору криминалистов, и тот пообещал вскоре выехать с одной из групп. Потом Энни отправила сообщение суперинтенданту Кэтрин Жервез, начальница ее сейчас на совещании в главном штабе графства, в Нортхэллертоне. Пока еще непонятно, насколько трудоемким окажется расследование. Однако суперинтенданта уведомить все же надо.

А как же Бэнкс? Старший инспектор Алан Бэнкс, ее непосредственный начальник? Обычно он ведет подобные дела. Стоит ли ему звонить? Он еще днем укатил на все выходные к своей подружке в Лондон. Энни не возражала — Бэнкс и так все время торчал на работе, да она и сама только из отпуска, на две недели ездила к отцу в Сент-Ивс. Там она в основном рисовала и валялась на пляже, потихоньку приходя в себя после весьма непростого периода своей жизни.

Рассудив, что Бэнкса дергать не стоит, Энни направилась обратно к реке, посмотреть, удалось ли Уинсом разговорить ребят. Вот не повезло мальчишкам, посочувствовала Энни, осторожно спускаясь с холма вслед за полицейским. Впрочем, у детей на редкость гибкая психика, и в понедельник они станут самыми настоящими звездами в своей школе. Интересно, пишут ли дети до сих пор сочинения на тему «Как я провел каникулы»? Если да, учителей этих ребят ждет большой сюрприз.

Детей отправили по домам, а полицейские отбыли на парковку на другом берегу реки проверить, не оставил ли там погибший машину. Энни устало прислонилась к дереву. Вдвоем с Уинсом они молча наблюдали за работой криминалистов в одноразовых белых комбинезонах, судмедэксперта доктора Бернса и полицейского фотографа Питера Дарби. Как только с фотографиями и осмотром тела на месте было закончено, веревку обрезали, бережно сохранив узел, и труп уложили на носилки коронера — офицера-следователя.

Было что-то противоестественное во всей этой суете вокруг трупа в такой чудесный день. Как будто тут учения или выездной семинар для судмедэкспертов. Но мертвец был, увы, всамделишный, не муляж. Слава богу, хотя бы репортеры и телевизионщики об этом не пронюхали, порадовалась Энни.

Ребята, нашедшие тело, ничего существенного не рассказали. Но хорошо, что Уинсом удалось их разговорить — оказывается, примерно в час дня, сразу после обеда, они гуляли в том же самом месте и даже пробегали мимо того дуба. Тогда никто там не висел. О трупе они сообщили в три часа семнадцать минут, то есть он здесь появился в этот двухчасовой промежуток. Если повезет, криминалисты и доктор Гленденинг, патологоанатом, быстро установят причину смерти, и Энни не придется работать в выходные, как частенько случалось.

Не то чтобы у нее были какие-то грандиозные планы. Хотела прибраться дома, а в субботу пообедать со старым коллегой из Харксайда. За последние месяцы Энни стала куда ответственнее и серьезнее относиться к собственной жизни и очень ценила редкие часы одиночества. Она прекратила пить и начала заниматься спортом. Даже записалась в спортивный клуб. А помимо клуба — йога и медитации, все это пошло ей на пользу.

Стефан Новак стянул с лица маску и очки и, поднырнув под ленту, пошел к Энни и Уинсом по выложенной плитами дорожке, которую соорудили, чтобы ненароком не уничтожить важные улики. Новак вышагивал важно и неторопливо, как и всегда. Недавно его повысили до инспектора и назначили координатором группы криминалистов. Энни искренне за него радовалась. Ее слегка раздражала тяга полицейских бюрократов к словечкам торгашей и банкиров — куда ни глянь, повсюду координаторы да менеджеры. Но она признавала, что место преступления — это своего рода бизнес-сфера, так что действия криминалистов, несомненно, надо координировать.

Уинсом, ухмыльнувшись, просвистела несколько тактов песенки «Кто ты такой» из сериала про криминалистов.

Новак закатил глаза, но комментировать ее выходку не стал.

— Вам повезло, — сказал он.

— Что, суицид?

— Вскрытие внесет определенность, но, судя по тому, что мы с доктором Бернсом увидели, это было самоубийство — на шее лишь одна рана, от веревки, которая, кстати, находилась именно там, где и должна была оказаться в результате самоубийства. Конечно, его могли отравить заранее. Так что попросим лабораторию сделать полную токсикологию, но видимых травм и повреждений нет, за исключением тех, что относятся непосредственно к самому процессу повешения. Я так понимаю, этим займется Гленденинг?

— Да, — кивнула Энни, — он как раз вернулся к работе. А откуда столько крови? Если, конечно, это кровь.

— Она самая. Мы взяли образцы. Вот только… — Новак нахмурился.

— Что?

— Он ободрался до крови, влезая на дерево. Кстати, судя по состоянию почвы и коры, влезал он туда один, без чьей-либо «помощи». Но все же царапины не настолько глубоки, чтобы кровить так сильно. Группу крови мы определим быстро, а вот ДНК и токсикологию вам придется подождать.

— Разумеется, — ответила Энни. — А что с веревкой?

— Обычная дешевая нейлоновая веревка для белья. Продается почти в каждом магазине.

— А узел?

— Именно такие обычно завязывают самоубийцы. И уж точно его сделал не профессиональный палач. В общем, ничего особенного, любой бы справился, даже если никогда не был бойскаутом. Узел, кстати, на левую сторону, то есть его завязал левша. А часы у погибшего были надеты на правую руку… в общем, все указывает на самоубийство.

— Удалось выяснить, кто он такой?

— Нет, — покачал головой Новак. — Бумажника у него при себе не оказалось.

— Может, ключи?

— Нет. Мне кажется, он приехал сюда на машине и оставил все в салоне. Может, в куртке. Не нужны человеку ключи и бумажник, если он собрался вешаться, верно?

— Верно. Значит, придется самим разыскивать его наследников. Записки он тоже не оставил?

— Нет, ни в карманах, ни рядом — ничего. Опять-таки, он мог бросить ее в машине.

— Как только найдем его тачку, поищем записку, — решила Энни. — Хорошо бы еще узнать, что он делал сегодня утром. Судя по всему, он убил себя где-то между часом и тремя. Даже если это суицид, прежде чем разойтись, надо попытаться заполнить некоторые пробелы. Правда, для этого нам надо выяснить, кто же он такой.

— Ну, это как раз просто, — сказал один из криминалистов, эксперт по почвам, Тим Мэллори.

Энни не заметила, как он подошел к их группе.

— Правда, что ли? — спросила она.

— Ага. Фамилии его я не знаю, но вообще-то все звали его Марком.

— Все?

— Ну, все в Иствейлском театре. Он там работал. В отреставрированном георгианском театре на Маркет-стрит.

— Да-да, понимаю, — пробормотала Энни.

Долгие годы местные любительские труппы и оперные студии играли свои постановки Теренса Реттигена или Гильберта и Салливана в прицерковных залах по всей долине. Но недавно в городке восстановили старый театр георгианской эпохи, который когда-то переделали под склад, а потом и вовсе забросили. Реставрацию удалось провести благодаря усилиям муниципалитета и местных бизнесменов и гранту Совета по искусствам Великобритании. Театр открылся полтора года назад, сделавшись центром всех здешних театральных опытов и начинаний. Там же устраивали концерты народной и камерной музыки.

— А ты уверен, что это он? — спросила Энни.

— Абсолютно, — кивнул Мэллори.

— Кем он у них работал?

— Кем — не знаю. Но вроде бы занимался реквизитом и декорациями. В общем, трудился за кулисами. Я в курсе, потому что у меня жена — член общества любителей оперы, — добавил Мэллори.

— Это все, что тебе о нем известно?

— В общем-то да. — Мэллори глубокомысленно потер запястье. — Но знаю, что человек он был своеобразный.

— Гей?

— Да, и не скрывал этого.

— А ты знаешь, где он жил?

— Нет. Но наверняка кто-нибудь из театра скажет.

— Семья у него была?

— Понятия не имею.

— Полагаю, по поводу его машины тебе тоже ничего не известно?

— Ничего.

— Ладно. Спасибо.

После рассказов Мэллори и Новака дело перестало казаться Энни столь пугающе сложным. Может, они с Уинсом даже попадут домой до темноты. Энни пихнула Уинсом локтем.

— Поехали в театр, — сказала она. — Все равно тут нам уже делать нечего.

Как только она произнесла эти слова, к ним, тяжело дыша, подбежал молодой полицейский.

— Простите, мэм, — выдохнул он. — Кажется, мы нашли его машину. Хотите взглянуть?

Потрепанная темно-зеленая «тойота» старой модели — даже старше фиолетовой «тойоты-астры», какая была у самой Энни. Автомобиль стоял на бетонированной парковке позади кемпинга, между рекой и магистральной дорогой Свейнсдейла. Помимо «тойоты», на парковке было всего три машины — поэтому полицейским и удалось так быстро вычислить искомую. Конечно, полной уверенности в том, что это машина погибшего, пока не было, но, увидев на заднем сиденье облезлую игрушку, «Джека из коробочки», и подставку под зонтик в виде слоновьей ноги, Энни сразу поняла, что это театральный реквизит.

Дверь со стороны водителя оказалась не заперта, а ключ все еще торчал в зажигании — именно это и привлекло внимание полицейских. Внутри царил беспорядок, впрочем, совершенно нормальный — в автомобиле Энни тоже творилось нечто несусветное. На пассажирском сиденье валялись карты, чеки с заправок, обертки от шоколадок и коробки из-под дисков, в основном с оперной музыкой. Бэнксу бы это понравилось, подумала Энни. А еще она увидела сломанный «дворник», запечатанный пакет со свиными шкварками и рулон пищевой пленки. И черную ветровку.

Бумажник лежал в одном из карманов ветровки, вместе с ключами. В бумажнике оказалось сорок пять фунтов банкнотами, кредитные карточки на имя Марка Джея Хардкасла, визитки местных краснодеревщиков и поставщиков реквизита, водительские права, на которых был указан домашний адрес (жил неподалеку от центра) и возраст — сорок шесть лет. Прощальной записки Энни так и не нашла. Она снова просмотрела содержимое бумажника, порылась в куче вещей на пассажирском сиденье и на полу, приподняла сиденья. Безуспешно. В багажнике она обнаружила лишь коробку со старыми журналами и газетами, спущенную шину и несколько пластиковых банок с антифризом и стеклоочистителем.

Энни глубоко вздохнула.

— Ну как? — спросила Уинсом.

— Какова вероятность того, что у него совершенно случайно оказалась при себе веревка нужной длины? — задумчиво спросила Энни.

— Это вряд ли, — ответила Уинсом и просунула голову в салон. — Хотя… ты посмотри, что у него тут творится. Может, у него и веревка была с собой. Какой-нибудь реквизит.

— Тоже верно, — согласилась Энни. — Мне кажется, у него должен был остаться чек. Если он задумал покончить с собой, а подходящей веревки под рукой не было, пришлось бы ее купить. Согласна? Попросим Гарри Поттера проверить местные магазины. Думаю, особых проблем с этим не возникнет. — Энни помахала пачкой чеков, извлеченных из бумажника Хардкасла. — Тут три лондонских чека — из «Уотерстоуна», «ХМВ» и ресторана «Зиззи». Все пробиты в прошлую среду. А вот этот чек, с заправки у Уотфорда, датирован утром вторника.

— Мобильник? — спросила Уинсом.

— Не нашла.

— Ну и что будем делать?

Энни перевела взгляд на лес за рекой:

— Надо бы поговорить с кем-нибудь из театра. Если, конечно, кого-нибудь там сейчас застанем. Впрочем, теперь у нас есть его адрес, сперва придется заехать к нему домой. Надеюсь, его там не ждет любящая семья.

Брэнвелл-корт отходила от Маркет-стрит всего в сотне метров от площади. Это оказалась широкая, мощенная булыжником улица, с двух сторон обсаженная платанами. Основными ее достопримечательностями были паб под названием «Петух и бык» и католическая церковь. Дома из известняка с черепичными крышами — чуть ли не самые старые в Иствейле — разные по высоте и ширине, стояли впритык друг к другу. Лишь изредка их разделяли узкие проходы. Почти все были отреставрированы и разбиты на квартиры.

В дом номер двадцать шесть вела фиолетовая дверь. Рядом со звонком на второй этаж поблескивала латунная табличка с выгравированной надписью «Марк Джей Хардкасл». Энни позвонила в дверь — вдруг в квартире кто-то есть? По зданию прокатилось эхо, но и только. По лестнице к ним так никто и не спустился.

Энни принялась перебирать ключи из ветровки Марка Хардкасла. Третий комплект из связки подошел, и вскоре они увидели выбеленный холл с неровной деревянной лестницей. На крючке рядом с входом висел дождевик. На полу валялось несколько писем. Энни подобрала их, надо будет потом просмотреть. По узкой скрипучей лестнице они с Уинсом поднялись на второй этаж.

Квартира, когда-то бывшая вторым этажом маленького коттеджа, оказалась просто крошечной. Там едва хватало места для телевизора и дивана, а обеденный стол еле втиснулся в проход между гостиной и кухней — застеленным линолеумом пятачком с парой шкафчиков, плитой и холодильником. Уборная — что-то вроде голубятни, пристроенной к дому сзади, — помещалась за кухней. Из «столовой» вела лестница на антресоль, где все пространство под скосами массивных стропил занимала двуспальная кровать. Энни поднялась туда. К кровати жались маленькая тумбочка и комод. «Обворожительно, конечно, но жить тут совершенно невозможно», — подумала Энни. На фоне этой квартирки ее скромный коттедж в Харксайде — самый настоящий замок.

— Странную он выбрал себе квартирку, — заметила Уинсом, поднимаясь вслед за Энни. Ей пришлось склонить голову, но не из почтения к дому умершего, а из-за своего роста — больше ста восьмидесяти сантиметров.

— Крохотулька, — согласилась Энни.

— Хорошо хоть его тут никто не ждал, — сказала Уинсом.

— Да сюда бы никто и не поместился, — фыркнула Энни.

На неубранной постели лежало скомканное одеяло в цветочек и две подушки, но понять, один человек там спал ночью или двое, было невозможно. В ящиках шкафа они нашли носки, трусы и несколько сложенных футболок. На прикроватном столике у лампы примостился потрепанный сборник пьес Теннесси Уильямса.

Спустившись вниз, Энни и Уинсом приступили к осмотру кухонных шкафчиков — пара кастрюлек и сковородок, консервные банки с грибным супом, лососем и тунцом, приправы. В холодильнике вместе с увядшим салатом нашли приют пачка маргарина, нарезанная ломтиками ветчина с давно истекшим сроком годности и полупустая бутылка обезжиренного молока. Открыв морозилку, они обнаружили две котлеты по-киевски, с чесноком, и пиццу «Маргарита». В крошечном буфете рядом с обеденным столом хранились ножи, вилки, ложки и комплект простых белых тарелок и мисок. На буфете пылились три бутылки дешевого вина и несколько кулинарных книг. В хлебнице лежала половинка зачерствевшей пеклеванной буханки.

На каминной полке — ни единой фотографии, и (как ни надеялась Энни) они так и не нашли прощальной записки. В книжном шкафу рядом с телевизором хранились популярные романы в мягких обложках, французско-английский словарь, несколько учебников по истории костюма и дешевое собрание сочинений Шекспира. Судя по подбору дисков, фильмами Марк Хардкасл не увлекался, а смотрел лишь комедийные, драматические и научно-фантастические сериалы — «Шоу Кэтрин Тейт», «Тот взгляд Митчелла и Вебба», «Доктор Кто» и «Жизнь на Марсе». Парочка фривольных фильмов и много старых вестернов с Джоном Уэйном. А вот оперу и мюзиклы Хардкасл любил: «На юге Тихого океана», «Чикаго», «Оклахома». Перевернув диванные подушки, Энни нашла белую пуговицу и монетку в двадцать пенсов. Над камином висела старая афишка спектакля «Оглянись во гневе» с Марком Хардкаслом в списке действующих лиц.

Энни просмотрела письма, которые пока положила на журнальный столик. Счета и реклама. Самое старое из писем датировалось прошлой неделей. Ничего личного, что объяснимо. Теперь все пользуются электронной почтой, а обычные письма на бумаге… эпистолярный жанр почти умер. Люди просто перестали писать, тюкают по клавиатуре. А ведь когда-то в глубокой юности и у самой Энни была подружка по переписке из Австралии. Как же здорово было получать письма с отметкой «Сидней», с удивительными марками, читать про пляжи Бонди и Рок. Наверное, теперь никто не пишет друг другу пространных писем, подумала Энни. Интересно, чем сейчас занимается та ее австралийская подружка?

— О чем размышляешь? — поинтересовалась Уинсом.

— В этой квартире нет никаких его личных вещей, заметила? — ответила Энни. — И ни ежедневника, ни записок. Даже компьютера с телефоном и тех нет. Такое ощущение, как будто он появлялся тут лишь время от времени и проводил здесь совсем незначительную часть своей жизни.

— Вполне возможно, — кивнула Уинсом.

— Тогда надо узнать, где он действительно жил, — решила Энни. — Ну как, не хочешь сходить со мной в театр?

Энни всегда считала, что театр Иствейла — настоящий шедевр реставрации. Чего им только не удалось впихнуть в двухэтажное здание десятиметровой ширины! При создании проекта никто и не думал, что театру понадобятся кафе и винные бары, и потому позднее их пришлось втиснуть в пристройку, из такого же камня и в том же стиле. Лишь большие, не разделенные на квадратики стекла окон выдавали младенческий возраст пристройки. Рядом с входом в театр висели афиши «Отелло» — в постановке иствейлского Общества любителей театра.

Внутри оказалось куда больше народа, чем Энни ожидала увидеть средь бела дня. Объяснялось это просто: только-только закончился детский музыкальный спектакль «Джейн-катастрофа».[2]

Энни и Уинсом подошли к кассе, где восседала чересчур ярко накрашенная дама, болтавшая по мобильному телефону.

Девушки показали ей удостоверения:

— Простите, вы не позовете директора?

— Директора? — прижав трубку к внушительному бюсту, переспросила кассирша. — Может быть, вам требуется режиссер, милочка?

— Нет. Мне нужен кто-то из руководства, — ответила Энни.

Появилась стайка детей, распевающих песенку про Дикий Запад и перестреливающихся из воображаемых револьверов. Проносясь мимо, они чуть не сбили Энни с ног. Один из мальчишек, обернувшись, извинился, а другие побежали дальше, как будто вовсе ее не видели. Заметив Уинсом, какой-то малец восхищенно присвистнул.

Кассирша улыбнулась:

— Ох уж эти дети. Видели бы вы, во что превращается зал после детских спектаклей. Нашим уборщикам и жвачку приходится отдирать, и пятна от пролитой газировки отмывать, и фантики подбирать. Просто ужас.

Прямо как та киношка в Сент-Ивс, куда Энни ходила со своим бывшим.

— Так что насчет директора? — повторила она.

Извинившись, женщина быстро завершила беседу по телефону и нажала на «отбой».

— Честно говоря, у нас его нет, — призналась она. — Конечно, есть главный режиссер, но он все-таки не…

— А главный по реквизиту у вас кто? — перебила ее Энни.

— Вернон Росс. Он руководит всем нашим техническим персоналом. — Женщина искоса глянула на Энни: — А что случилось-то?

— Может, подскажете, как пройти? Мы очень торопимся.

— По-вашему, я не тороплюсь? Я тут целый день просидела!

— Вы просто покажите нам, куда идти, и отправляйтесь себе спокойно домой, — с улыбкой сказала ей Уинсом.

— Ладно. — Женщина хмуро глянула на Уинсом и кивнула в сторону входа: — Заходите внутрь и идите прямо к сцене. Вернон наверняка там. А если нет, то загляните в дверь позади сцены. Они сейчас как раз убираются и готовятся к вечернему представлению.

— Ясно. Спасибо, — поблагодарила Энни, и они направились к двойным дверям, ведущим в зал.

И в партере, и на балконе стояли узкие скамьи, похожие на церковные, бережно отреставрированные. Рядом со сценой — несколько ящиков для сбора пожертвований. Уж лучше бы заменили тут всю мебель, подумала Энни. Но, понятное дело, реставраторам хотелось сохранить интерьер времен Георгов, хотя сидеть на этих жестких деревянных скамьях было неудобно. Вскоре после торжественного открытия театра Энни решила купить билет на «Микадо». Бедняга-мэр, сидевший в ложе, непрерывно вертелся, пытаясь устроиться получше, жена поедала беднягу возмущенным взглядом. У Энни же еще неделю после спектакля болела спина и ныла задница.

А вот Бэнкс регулярно водил Софию на местные концерты, хотя та, как догадывалась Энни, вовсе не была большой поклонницей фолка. Они уже насладились тут выступлениями Кэтрин Тикелл, Кейт Расби и Элизы Карти, и Бэнкс никогда не жаловался. У него-то зад после театра не болит — еще бы, он небось весь концерт парит над жестким сиденьем, восседая на облаке любви.

В зрительном зале горел свет. Несколько человек в джинсах и старых футболках перетаскивали на сцену мебель и меняли задники. Энни и Уинсом подошли поближе, и к ним обратилась молодая женщина:

— Простите, но спектакль окончен. Посторонним сюда нельзя.

— Знаю, — ответила Энни. — Мы хотели бы поговорить с Верноном Россом.

Со сцены к ним спустился мужчина, кудрявый, седой и раскрасневшийся, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и комбинезоне цвета хаки.

На волосатых руках виднелись следы порезов.

— Вернон Росс, — представился он, пожимая обеим руку. — Чем могу помочь?

Девушка вернулась к работе, но поглядывала на посетительниц. Энни не сомневалась, что она старательно напрягает слух, чтобы ни слова не упустить.

— Инспектор Энни Кэббот. А это сержант Уинсом Джекмен. Мы из отдела особо тяжких преступлений.

— Ничего себе, — нахмурился Росс. — Насколько мне известно, у нас поблизости никаких преступлений не происходило.

— Нет, — улыбнулась ему Энни. — Во всяком случае, мы очень на это надеемся.

— Так в чем же тогда дело?

— Скажите, вы были дружны с неким Марком Хардкаслом?

— Был? Мы все его друзья. А что? — забеспокоился Росс. — С ним что-то случилось? Марк попал в аварию?

Энни заметила, что деловитая суета вокруг внезапно прекратилась. Люди побросали стулья, столы и прочий реквизит и смотрели теперь на нее и на Росса.

Уинсом вытащила блокнот.

— А вы не знаете, как можно связаться с ближайшими родственниками мистера Хардкасла?

— О боже, — ахнул Росс, — какая-то беда?

— Сэр?

— Нет, не знаю. Родители у него умерли. Он однажды обмолвился, что у него где-то в Австралии есть тетка, но, по-моему, они не общались. А что? Что с ним такое?..

Энни повернулась лицом к сцене:

— Крайне неприятно об этом сообщать, но никуда не денешься… Сегодня днем в Хиндсвелском лесу было обнаружено тело Марка Хардкасла. — Она вновь взглянула на Росса: — Может, вы опознаете его тело, сэр? И я бы хотела задать вам еще несколько вопросов.

Как Энни и ожидала, услышав ее объявление, все дружно ахнули. Вернон Росс заметно побледнел.

— Марк… — пробормотал он. — Но как? Почему?

— Пока мы ничего не знаем, — помотала головой Энни. — Собственно, потому мы сюда и приехали. Кто-нибудь из вас видел сегодня мистера Хардкасла?

— Нет, он не пришел на работу, — ответил Росс. — Я… ох, простите. Я что-то никак не могу прийти в себя.

— Конечно, сэр, это понятно, — кивнула Энни. — Может, присядете?

— Нет-нет. Все в порядке. — Росс потер ладонями лицо и прислонился к краю сцены. — Задавайте свои вопросы, и покончим с этим.

— Хорошо. Заранее прошу извинить, если вопросы вдруг покажутся вам глупыми. Но у нас ведь пока нет никакой информации. Мистер Хардкасл должен был сегодня прийти на работу?

— Сказал, что постарается успеть, — ответил Росс. — Он на пару дней ездил в Лондон, вместе с Дереком Вайменом, нашим режиссером.

— А мистер Ваймен сейчас здесь?

— Нет, он все еще в Лондоне, но завтра должен вернуться.

— Разве режиссер не должен присутствовать на каждом представлении? У вас ведь сегодня и дневной спектакль, да?

— Да, но «Джейн-катастрофу» играли ребята из Сообщества любителей оперы, а у них свои собственные актеры и режиссеры. Они к нам не имеют особого отношения. — Росс кивнул в сторону своих коллег: — По сути, наемными служащими театра являемся только мы, Марк и кассиры, разумеется. Единственная константа, так сказать. А для сегодняшнего спектакля у нас уже все готово, так что пару дней без Дерека мы спокойно проживем.

— Значит, Дерек Ваймен в театре не работает? В отличие от мистера Хардкасла.

— Верно. Дерек преподает драматическое искусство в колледже Иствейла. Так что такие постановки для него хобби. А Марк профессиональный костюмер и сценограф.

— А актеры тоже работают где-то еще, помимо театра?

— Конечно. Это же любительский театр.

— Как только мистер Ваймен вернется, нам надо будет с ним поговорить.

— Разумеется. Салли — дама, которая сидит у нас на кассе, — даст вам его адрес и телефон.

— Когда Марк Хардкасл уехал в Лондон?

— В среду.

— И вернуться должен был сегодня утром, верно?

— Когда мы разговаривали с ним, это было во вторник днем, он уже ехал домой.

— А вас не обеспокоило, что сегодня утром он не пришел на работу?

— Не особенно. Как я уже сказал, Марк был костюмером и сценографом. К моменту премьеры делать ему уже особенно нечего. А всякой черной работой занимаемся мы — перетаскиваем по сцене лампы да книжные шкафы. Правда, к чести Марка стоит отметить, что он всегда нам помогал. А вообще он отвечал за визуальный ряд — прорабатывал каждую сцену, придумывал все костюмы. Разумеется, сообща с режиссером.

— То есть с Дереком Вайменом?

— Для этой постановки — да. Они почему-то решили использовать для «Отелло» декорации в стиле немецкого экспрессионизма — всякие крупные предметы необычной формы, игру света и тени, много странных ракурсов и все такое прочее. В духе немого фильма «Носферату». Собственно, именно поэтому они и поехали в Лондон, и именно поэтому Дерек до сих пор там. В Национальном доме кино бенефис фильмов немецких экспрессионистов.

— Был ли у Марка Хардкасла мобильный телефон?

— Нет, он их терпеть не мог. Когда во время представления у кого-нибудь из зрителей звенел мобильник, он просто сходил с ума. И хотя мы просим отключать телефоны, происходило это довольно часто. Но что все-таки с ним случилось? Никак не могу понять. Вы сказали, его нашли мертвым. Его сбила машина? Или его убили?

Коллеги Росса внимательно следили за их разговором.

— С чего вы это взяли? — поинтересовалась Уинсом.

— Ну, а что я должен был подумать? — взглянул на нее Росс. — Вы же из отдела особо тяжких преступлений.

— Пока мы еще точно не знаем, что произошло, — ответила Уинсом. — Когда обстоятельства смерти наводят хоть на малейшие подозрения, полиция обязана следовать определенному протоколу.

— Значит, он не от инфаркта помер, нет?

— А у него было больное сердце?

— Да я просто так сказал. Образно.

— Нет, он умер не от инфаркта. Мистер Хардкасл чем-нибудь болел?

— Насколько нам известно, нет, — ответил Росс. — Он всегда казался вполне бодрым, веселым и полным энергии. Марк очень любил жизнь.

— А наркотики он любил? — спросила Энни.

— Я о таком никогда не слышал.

— А вы? — Энни повернулась к остальным работникам.

Те покачали головами. Энни их пересчитала — на сцене шестеро, значит, вместе с Россом их всего семь.

— В скором времени мы побеседуем с каждым отдельно, — сказала она. — Но, может, кто-нибудь из вас знает, в каком настроении в последнее время находился мистер Хардкасл?

— Он что, совершил самоубийство? — спросила та, самая любопытная, девушка. Хорошенькая, с личиком сердечком, без косметики, светло-каштановые волосы небрежно стянуты в хвост. Тоже в джинсах и футболке, как все.

— Простите, как вас зовут? — вопросительно взглянула на нее Энни.

— Мария. Мария Уолси.

— Почему вы об этом спросили, Мария?

— Не знаю. Просто так. Раз уж это не инфаркт и не убийство…

— Мы не отметаем версию самоубийства, — ответила Энни. — Марка, случайно, не мучила депрессия? Может, его что-то беспокоило?

— Да вроде нет. Правда, в последнее время он стал какой-то нервный, — пожала плечами Мария.

— Нервный? А из-за чего он нервничал?

— Не знаю. Но мне казалось, его что-то тревожит.

— Если я правильно поняла, мистер Хардкасл был геем? — поменяла тему Энни.

— Марк этого и не скрывал, — ответил Вернон Росс. — Но отнюдь не бравировал своей гомосексуальностью, ну, вы понимаете, о чем я.

— Эта поездка в Лондон с Дереком Вайменом была чисто деловой? Или не только?

— Господи, конечно, исключительно деловой, — покачал головой Росс. — У Дерека прекрасная жена и чудесные дети. Он уже много лет женат. С Марком их объединял лишь интерес к театру и кино, вот и все.

— Ну а вообще партнер у Марка был?

— Кажется, да, — немало смутившись, ответил Росс.

— Мария, может, вы знаете точно?

— Да, у него был возлюбленный. Лоуренс.

— А фамилии его вы, случайно, не помните?

— Нет, он ни разу не упоминал его полного имени.

— Вы были дружны с Марком? — поинтересовалась у девушки Энни.

— Да. Во всяком случае, мне так казалось. Он был не из тех людей, что раскрывают первому встречному душу. Он с трудом шел на контакт. Вообще-то у него была очень непростая судьба, но Марк — он замечательный, такие люди встречаются редко. Неужели он умер? Никак не могу в это поверить, — покачала головой Мария.

— Долго у них с Лоуренсом был роман?

— Не очень. Около полугода. Кажется, они познакомились перед Рождеством. Марк тогда прямо весь лучился от радости.

— А до сближения с Лоуренсом?

— Ну, не то чтобы он был прямо таким уж несчастным, — помолчав, ответила Мария. — Скорее каким-то беспокойным, дерганым. Жил только своей работой. Конечно, иногда встречался с кем-то, но у меня сложилось впечатление, что это ради секса. Не поймите меня превратно. На первый взгляд Марк казался веселым и жизнерадостным, у него для каждого находилось доброе слово, но в глубине души он страдал от одиночества. Его жизнь не была полной, пока он не познакомился с Лоуренсом.

— О боже, — закатил глаза Росс и повернулся к Энни: — Вы простите Марию, она у нас неисправимый романтик.

Мария вспыхнула — и от злости, и от смущения, заметила Энни.

— Ничего страшного, — улыбнулась она и взглянула на девушку: — Он обсуждал с вами свои отношения с Лоуренсом?

— Нет. Просто Марк стал более спокойным… расслабленным. Я никогда его таким раньше не видела.

— Но недавно все вновь изменилось?

— Да.

— А с Лоуренсом вы знакомы?

— Он пару раз приходил к нам в театр.

— Опишите его, пожалуйста.

— Рост примерно метр восемьдесят, симпатичный, в нем чувствовалась порода. Темные волосы, на висках легкая седина. Худощавый, довольно мускулистый. Обаятельный, но не душа нараспашку. Чуть-чуть сноб. Типичный выпускник закрытой частной школы для мальчиков.

— А где он работает? Чем занимается? — сыпала вопросами Энни.

— Не знаю. Марк никогда об этом не говорил. Но мне кажется, Лоуренс отставник. А занимается… коллекционер антиквариата. В общем, что-то в таком духе.

— А возраст?

— Немного за пятьдесят, впрочем, точно не скажу.

— Вы знаете, где он живет? Мы бы очень хотели с ним побеседовать.

— Извините, — пожала плечами Мария. — Могу только предположить, что дом у него шикарный, он весьма состоятельный мужчина. Во всяком случае, мать у него точно богатая. С какого-то момента Марк с ним почти не расставался, практически переехал к нему, — добавила девушка.

Уинсом сделала пометку в своем блокноте.

— Вы сказали, что в последнее время мистер Хардкасл переменился, — продолжила Энни. — А в чем именно это проявлялось?

— Да ни в чем особенно. Просто в последние две недели у него было паршивое настроение. Однажды даже наорал на меня за то, что я не туда поставила стол. А это на него совсем не похоже.

— Когда это случилось?

— Не могу вам точно сказать. Дней десять назад.

Вернон Росс так посмотрел на Марию, словно она разгласила государственную тайну.

— Думаю, они просто поругались с Лоуренсом, вот и все, — сказал он.

— Что, целых две недели ругались без перерыва? — усомнилась Энни.

Росс снова сурово глянул на Марию.

— Весь этот инцидент яйца выеденного не стоил. Ну да. А Мария и впрямь поставила стол не туда, куда надо было. Глупая ошибка, из-за которой актер мог растеряться — такие перемены здорово сбивают с ритма. Но ничего страшного не произошло. Марк просто был не в духе. С кем не бывает. Ничего такого, что подтолкнуло бы его к самоубийству, это уж точно.

— Предположим, Марк и впрямь покончил с собой. Что его могло на это толкнуть? Есть какие-нибудь предположения, мистер Росс?

— Нет. Никаких.

— Может, кто-то из вас знает людей, с которыми мистер Хардкасл близко общался за пределами театра? С кем мог говорить по душам, делиться своими проблемами? Не считая Дерека Ваймена. — Энни вопросительно окинула всех взглядом.

Все молчали.

— Тогда следующий вопрос: кто-нибудь в курсе, откуда родом был Марк?

— Из Барнсли, — ответила Мария.

— Откуда вам это известно?

— Он по этому поводу как-то пошутил. Сказал, что в юности вынужден был изображать из себя фаната местной футбольной команды, чтобы его не дразнили гомиком. Тогда команда Барнсли как раз вышла в полуфинал, побив Ливерпуль и Челси, и все только про них и говорили. Тут Марк и упомянул, что вырос в Барнсли. К слову. Отец у него работал на шахте. В общем, не лучший город для гомосексуалиста.

— Могу себе представить, — кивнула Энни.

Она в глаза не видела Барнсли — лишь знала, что в этом городке Южного Йоркшира когда-то было множество угольных шахт. Вряд ли шахтеры симпатизировали геям.

— Помимо мисс Уолси и мистера Росса, кто-нибудь из вас дружил с Марком Хардкаслом? — обратилась Энни к людям на сцене.

— Мы все с ним дружили, — заговорила одна из девушек. — С ним было так легко! Можно было говорить с ним о чем угодно, а уж человека щедрее я просто не знаю.

— А свои проблемы он с вами не обсуждал?

— Нет, но всегда готов был выслушать и дать совет, если я в нем нуждалась. Но он никогда не поучал и был таким мудрым, таким добрым. Поверить не могу, что его больше нет. — Расплакавшись, девушка вытянула из кармана платок.

Энни взглянула на Уинсом и легким кивком дала ей понять, что им пора. Вытащив из портфеля пачку визиток, Энни раздала их каждому.

— Если вы вдруг что-нибудь вспомните, пожалуйста, немедленно с нами свяжитесь. — Она перевела взгляд на Вернона Росса: — Мистер Росс, если вы сейчас свободны, прошу вас проехать с нами в морг.

2

— Нашла! — торжествующе вскричала Энни.

В это субботнее утро они с Уинсом и констеблем Дагом Уилсоном сидели в конференц-зале штаба полиции Западного района. Вчера вечером они закончили работу около семи, после того, как Вернон Росс опознал тело Марка Хардкасла. Забежав в бар выпить по стаканчику, они разошлись по домам.

Обойдя окрестные магазины, Уинсом выяснила, что Марк Хардкасл купил желтый шпагат в пятницу днем в скобяной лавке мистера Оливера Грейнджера. Мистер Грейнджер заметил на ладонях и лице Хардкасла следы крови — он тогда еще подумал, что покупатель, наверное, порезался во время ремонта. Грейнджер поинтересовался у Хардкасла, что с ним случилось, тот отшутился. Черная ветровка была наглухо застегнута, и хозяин лавки не мог видеть, была ли кровь где-нибудь еще. От Хардкасла сильно пахло виски, хотя, судя по поведению, он был трезв. Согласно показаниям Грейнджера, Марк показался ему неестественно спокойным и даже каким-то заторможенным-.

Просматривая отчеты криминалистов, Энни узнала, что при обыске машины среди газет и журналов в багажнике было обнаружено письмо. Само по себе оно особого интереса не представляло — обычная реклама винного магазина, — но внимание Энни привлек адресат: Лоуренс Сильберт, проживающий в доме номер пятнадцать по Каслвью-Хайтс. Район, считающийся весьма престижным.

— Что нашла-то? — спросила Уинсом.

— Любовника. Его зовут Лоуренс Сильберт, живет в Каслвью. — Вскочив на ноги, Энни сняла со спинки куртку. — Уинсом, побудь тут за главную, ладно? Если я вовремя не вернусь, займись допросами сама. Хорошо?

— Конечно, — кивнула Уинсом.

Энни повернулась к Дагу Уилсону. Молодой, с мальчишеским лицом, в очках — благодаря всему этому его и наградили прозвищем «Гарри Поттер». Даг не отличался терпением и в стрессовых ситуациях начинал заикаться. Не самый лучший работник для ведения допросов. Впрочем, Энни считала, что ему просто не хватает уверенности в себе, это пройдет, когда он наберется опыта.

— Хочешь со мной, Даг? — спросила она.

Уинсом ему кивнула — мол, не беспокойся, я справлюсь.

— Конечно, — обрадовался Даг. — С удовольствием.

— А вы не хотите прежде разведать обстановку? — поинтересовалась Уинсом.

— В каком смысле? — спросила Энни, уже стоявшая в дверях вместе с Уилсоном.

— Ну, ты же понимаешь, райончик там довольно крутой. Может, выяснится, что Сильберт женат? Нельзя же вот так бросаться туда, не прощупав предварительно почву. Вдруг у него дома супруга сидит с детьми?

— Вряд ли. Помнишь, Мария Уолси ведь сказала, что они с Марком чуть ли не жили вместе, — ответила Энни. — Но даже если у Лоуренса Сильберта имеются жена и дети — что с того? Разве им не надо знать про Марка Хардкасла?

— Тоже верно, — согласилась Уинсом. — Просто вы там поосторожнее на поворотах. Поделикатней. Между прочим, в этом элитном квартале у начальника полиции и его зама куча друзей, — напомнила она. — Вы там как разберетесь, звякните мне, ладно?

— Хорошо, мамочка, — улыбнулась Энни. — Как только, так сразу. Пока!

Констебль Уилсон нацепил на нос очки и вышел вслед за Энни.

М-да, Уинсом явно недооценила крутизну этого «райончика». Вот о чем подумала Энни, пока констебль Уилсон парковался возле дома номер пятнадцать. Самый что ни на есть шикарный, любимое место всех богатеев Иствейла. Дома тут стоят около миллиона фунтов, и в продаже их почти не бывает. Ну а если кто и решится сюда переехать, без одобрения домовладельцев и соседей у него ничего не выйдет. Раз уж они приняли в свой круг Лоуренса Сильберта, значит, он богат и достаточно уважаем. К геям тут относились вполне терпимо, если, конечно, те не особо выпячивали свои любовные пристрастия и не закатывали шумные вечеринки с мальчиками по вызову.

Вылезая из машины, Энни огляделась. Понятно, почему местные так тщательно подходили к выбору своих соседей и до трясучки боялись разновсяческого быдла. За все время, пока она живет в Иствейле, Энни была тут всего пару раз и почти забыла, какой же чудесный отсюда открывается вид.

К югу, если взглянуть поверх крытых шифером крыш с изогнутыми трубами, ярким пятном сияла рыночная площадь, полная резво снующих туда-сюда букашек, хлопочущих в своих лавках. Слева от норманнской церкви, сразу за кварталом, прозванным «лабиринтом», на холме возвышались руины старого замка. Чуть ниже, под живописными садами на склоне, извивалась река Свейн с каскадом маленьких водопадов — вода, обрушиваясь вниз, поднимала в воздух облака брызг. Вдоль реки тянулись георгианские особняки со старыми величественными дубами во дворах. Дальше вид уже не так радовал глаз: сквозь зеленые насаждения просматривался жилой массив Истсайд-Истейт с его домами из красного кирпича, двухэтажными многоквартирными бараками и железной дорогой. Ну а за ним, до крутого берега реки Саттон, простиралась Йоркская долина.

К югу, сразу за площадью и замком, на левом берегу реки начинался лес. Правда, лужайку, где нашли тело Марка Хардкасла, отсюда было не разглядеть — она скрывалась за крутой излучиной реки.

Энни глубоко вздохнула. Еще один чудесный день — тихий, полный чарующих ароматов. Констебль Уилсон стоял рядом, засунув руки в карманы, и терпеливо дожидался от Энни инструкций. Наконец она направилась к дому. За коваными черными воротами скрывался сад, окружающий особняк из желтого кирпича, с остроконечной крышей и большими многостворчатыми окнами. Плющ и клематисы завитками покрывали стены дома.

От ворот к входной двери вела гравийная дорожка. Справа располагалась бывшая конюшня, первый этаж которой переоборудовали под гараж. В проеме раскрытой нараспашку двери виднелся серебристый «ягуар» — невероятно стильный и дорогой. А гараж вместительный, подумала Энни, сюда легко вошла бы и старая «тойота» Хардкасла. Соседи бы не обрадовались, увидев такое старье припаркованным на своей улице. Впрочем, дома, окруженные высокими стенами и разделенные широкими лужайками, стояли на приличном расстоянии друг от друга, чтобы жильцы как можно реже сталкивались со своими соседями.

Выходит, Марку Хардкаслу повезло не только в любви; он умудрился найти себе друга еще и богатого. Интересно, насколько важно это было для Марка? Непростая выдалась судьба у сына простого шахтера из Барнсли. Энни поймала себя на мысли, что ей уже не терпится познакомиться с загадочным Лоуренсом Сильбертом.

Схватившись за дверной молоток в форме льва, Энни постучала. Звук разлетелся по всему району, где тишину нарушали лишь отдаленный шум машин и жизнерадостное чириканье птиц. Из дома не доносилось ни звука. Энни постучала еще раз. Ничего. Она нажала на ручку — дверь оказалась закрыта.

— Может, попробуем черный вход? — спросил Уилсон.

— Давай, — согласилась Энни, вглядываясь в окна. Ничего, кроме темных и пустых комнат, она не увидела.

Дорожка, проложенная между особняком и гаражом, вывела их в просторный сад с идеально подстриженной лужайкой, зеленой изгородью, цветочными клумбами и деревянным сараем. Проходя мимо гаража, Энни прижала ладонь к капоту «ягуара» — он оказался холодным. В саду под зонтиком стоял белый металлический столик в окружении четырех стульев.

— Похоже, дома никого нет, — сказал Уилсон. — Может, этот Сильберт уехал на выходные?

— Но машина-то в гараже, — напомнила ему Энни.

— Ну и что? Может, у него их несколько. Он же богатый, у него наверняка еще какой-нибудь «ренджровер» есть. Может, поехал проведать свое деревенское имение?

Чего-чего, а воображения Уилсону не занимать, подумала Энни. Сзади к дому была пристроена оранжерея. За ее стеклянными стенами виднелся деревянный стол со стульями. Энни решила попытать счастья и не прогадала — дверь оказалась открытой. На столе она нашла стопку газет, датированных прошлым воскресеньем.

Дверь из сада в сам дом была заперта, тем не менее Энни постучала и громко позвала Сильберта. Ответом ей была лишь тишина, от которой у нее вдруг побежали по спине мурашки. Чутье и опыт подсказывали ей — что-то тут не так. Может, вломиться в дом без ордера? Простят ли ей потом такое поведение? Скорее всего, да. В конце концов, недавно ведь погиб человек, в бумагах которого обнаружено письмо, и оно напрямую отсылало полицию к этому дому.

Обернув руку газетой, Энни разбила стеклянную дверь прямо над замком. Ей повезло — в замочной скважине торчал большой ключ. Отперев дверь, они вошли внутрь.

После пронизанной солнцем оранжереи дом показался им мрачным и холодным. Но как только глаза Энни привыкли к темноте и она лучше разглядела гостиную, все оказалось не таким уж и печальным — на выкрашенных в светлые цвета стенах висели яркие и жизнерадостные копии полотен Шагала и Кандинского. В комнату просто не попадало достаточно света, вот она и производила поначалу такое гнетущее впечатление. Мебели в ней было немного — всего пара кресел, диван, большой черный рояль и книжные полки, заполненные старыми книгами в кожаных переплетах.

Энни и Уилсон прошли в кухню, шикарную, идеально чистую, без единого пятнышка, со сверкающими стальными столешницами и таким набором утвари, какому позавидовал бы любой шеф-повар. Кухонную зону от столовой отделяла длинная барная стойка. Видимо, Хардкасл и Сильберт предпочитали проводить время дома, и как минимум один из них очень любил готовить.

Из холла на второй этаж вела лестница, широкая, отделанная деревянными панелями, с ковровой дорожкой и начищенными до блеска набалдашниками. Пока они поднимались наверх, Энни то и дело выкрикивала имя Сильберта, на случай, если тот засел где-нибудь в глубине дома и не слышал, как они вошли. Но ответом ей была все та же пугающая тишина. Они двинулись по коридору, бесшумно ступая по толстому ковру и заглядывая в комнаты.

Лоуренса Сильберта они нашли в третьей по счету.

К счастью, им не пришлось заходить внутрь — они сразу же увидели его на ковре из овечьей шерсти возле камина. Сильберт — Энни предположила, что это он, — лежал, раскинув в стороны руки, словно Иисус на распятии. Его голова представляла собой сплошное кровавое месиво, и ковер вокруг нее весь пропитался кровью, как и рубашка, превратившаяся из белой в темно-бордовую. Промежность Сильберта тоже была в крови — то ли натекла из ран на голове, то ли из каких-то еще.

С трудом оторвав взгляд от трупа, Энни огляделась. Как и везде в доме, в этой гостиной с изящным камином причудливо смешивались старина и современность. Над пустой каминной полкой висела картина, напомнившая Энни работы Джексона Поллока. Впрочем, может, это и был Поллок? Свет, пробивавшийся сквозь высокие окна, падал на персидские ковры, старинный стол и обтянутый коричневой кожей диван.

Краем уха Энни слышала, как выворачивало наизнанку Уилсона — тот не успел добежать до ванной и теперь стоял, сложившись пополам, в коридоре.

Изрядно побледневшая Энни вытянула из кармана мобильник и дрожащими пальцами набрала домашний номер суперинтенданта Жервез. Она подробно изложила начальнице ситуацию. Энни, конечно, знала, что нужно делать. Просто о столь серьезном происшествии шефу лучше сообщать незамедлительно — иначе в будущем это может выйти тебе боком. Разумеется, Жервез велела ей вызвать криминалистов, фотографа и судмедэксперта.

— И вот еще что, инспектор Кэббот, — добавила она.

— Да?

— Думаю, пора инспектору Бэнксу возвращаться на работу, — сказала Жервез. — Знаю, он собирался отдохнуть, но все складывается препаршиво. Труп нашли не где-нибудь, а в Каслвью. Это расследование надо поручить опытному оперативнику с полномочиями. Вы уж не обижайтесь.

— И не думала, мэм, — ответила Энни, искренне считавшая, что с помощью Уинсом и Дага Уилсона прекрасно справится и сама. — Как скажете.

Энни прислонилась к стене. Серый, как пепел, Уилсон сидел на лестнице, обхватив голову руками. Раскрыв свой мобильный «блэкберри», Энни нашла в адресной книге номер Бэнкса. Да, после такого известия сладостный субботний перепихон ему уже не светит, злорадно подумала Энни, впрочем, тут же устыдившись столь недобрых мыслей.

Алан Бэнкс потянулся и, взяв с тумбочки чашку чая, чуть не заурчал от удовольствия. Сияло яркое солнце, сквозь приоткрытое окно в комнату дул теплый ветерок, слегка потрепывая занавески. Будильник на айподе завел «Клер-Ашель» группы «Тинаривен», электрогитара выдавала аккорды в стиле Бо Диддли, и жизнь представлялась Бэнксу чертовски замечательной штукой. Над окном маленьким полукругом сиял витраж из зеленого, золотистого и красного стекла. В то давнее утро, когда он после жуткой вечеринки впервые проснулся в этой комнате, ему с похмелья причудилось, будто он уже умер и очнулся в раю.

Жаль только, что Софии надо сегодня на работу. Правда, только часика на два. Они уже договорились пообедать в их любимом пабе «Йоркширская лошадь» на Грейт-Портленд-стрит. А вечером же собирались закатить вечеринку. Значит, день они проведут на рынке, скорее всего в Ноттинг-Хилле, закупая продукты для ужина. Бэнкс уже заранее знал, как все это будет происходить. Много раз сопровождал Софию в таких походах и обожал наблюдать, как придирчиво она выбирает овощи и фрукты самых разных форм и оттенков. На лице ее появлялось выражение детского восторга, и, взвешивая в руке какой-нибудь плод, щупая его и оглаживая, она сосредоточенно высовывала кончик языка. София болтала с продавцами, донимала их расспросами и вечно накупала куда больше продуктов, чем намеревалась.

Потом Бэнкс, как всегда, предложит свою помощь, и, как всегда, она прогонит его из кухни. В лучшем случае ему доверят нашинковать пару морковок да сделать салат, а потом усадят в саду с книжкой и бокалом вина. Колдовать на кухне позволялось лишь Софии, и, надо признать, удавалось ей это просто блестяще. Бэнкса уже давно так вкусно не кормили. Нет, поправил он сам себя, его никогда так вкусно не кормили.

А потом гости уйдут, и пока он будет собирать со стола посуду, София, прислонившись к холодильнику с бокалом вина в руке, будет выпытывать его мнение о каждом блюде, требуя абсолютной честности.

Отставив чашку, Бэнкс вновь плюхнулся в постель. От соседней подушки пахло Софией — вдыхая аромат ее волос, Бэнкс всегда вспоминал один погожий осенний день, когда он, еще совсем малец, отправился с отцом в сад рвать яблоки. На кончиках пальцев все еще жило воспоминание о нежной коже Софии, но Бэнкс вдруг нахмурился.

Вчера, разомлев от любовной неги, он восхитился безупречной шелковой кожей Софии. И в ответ она рассмеялась и похвасталась:

— Ну да, мне это уже говорили!

Его задело не ее тщеславие, не то, что она знает цену своей красоте — это Бэнкса даже заводило, — а то, что в ее жизни были другие мужчины, которые нашептывали ей такие же интимные признания. Но лучше об этом не думать, твердил он себе. Тут либо сойдешь с ума от ревности, либо замучаешь и себя, и Софию. Стоит только дать волю фантазии и представить Софию — обнаженную! — в объятиях другого, счастливую и довольную, и все — прощай, рассудок!

Не важно, сколько любовников было у Софии раньше. И для него и для нее такое было впервые. По-другому об этом и думать нельзя. Джон и Йоко все правильно сказали: они — две девственных души.

Впрочем, довольно уже валяться и терзать себя мрачными мыслями. На часах уже девять. Пора вставать.

Приняв душ и одевшись, он направился вниз. Сегодня Бэнкс решил позавтракать в итальянском кафе. Почитать газеты, поглазеть на прохожих. Ну а потом по пути в Фицровию можно заехать в музыкальный магазинчик на Оксфорд-стрит и поглядеть, не вышел ли новый диск Изабель Кэмпбелл и Марка Ланегана.

Дом Софии выходил на узкую улочку рядом с Кингс-роуд. Бывший муж оставил ей этот дом после развода, сама она никогда бы не смогла позволить себе такой дорогой район. Сейчас ее особнячок стоил целое состояние. Бледно-голубой фасад с белой окантовкой и белыми деревянными ставнями почему-то сразу вызывал в памяти дома на острове Санторини. София ведь наполовину гречанка, наверное, потому и выбрала такую цветовую гамму. Хоть перед домом, со стороны фасада, и не было садика, от улицы его отделяла полоска земли в пару метров шириной, огороженная низкой кирпичной стеной с небольшой калиткой. Снаружи дом казался довольно узким, но стоило зайти внутрь, и впечатление это мигом рассеивалось: справа располагалась просторная гостиная, слева — лестница на второй этаж, в конце холла — столовая, кухня и выход в небольшой сад, где София выращивала травы и цветы и где так приятно нежиться в тенечке.

На втором этаже — две спальни. К одной из них примыкала ванная с туалетом. Французские окна выходили на крошечный кованый балкончик с парой стульев, круглым металлическим столом, там имелись и несколько огромных горшков с цветами. Впрочем, цветы в них жили недолго — то ли из-за частых дождей, то ли из-за непрекращающегося ремонта у соседей. Над спальнями располагался переоборудованный в кабинет чердак.

Дом был битком набит всевозможными безделушками. Столики на тонких изогнутых ножках, инкрустированные перламутром и слоновой костью, служили своеобразными стендами для искусно размещенной коллекции. Экспозиция была весьма разнообразна. Окаменелости, каменные чаши, амфоры, викторианские шкатулки, отделанные ракушками, вазочки из лиможского фарфора. Ну и сугубо природные сувениры: друзы хрусталя и других кристаллов, агаты, гладкие камушки с пляжей и причудливые раковины. В общем, трофеи со всего света. София точно помнила, что откуда привезено, где найдено и как называется. На стенах висели картины, в основном абстрактные пейзажи ее знакомых художников, и еще множество статуэток на полках и полочках, в каждом углу. В современном стиле, сделанные из самых разных материалов, начиная с мыльного камня и заканчивая латунью.

Еще София обожала маски. Маски висели между картин — темного дерева из Африки, крошечные и яркие из Южной Америки, разрисованные керамические — из дальневосточных стран. И еще повсюду были разложены перья, сухие пучки папоротника и цветов, крошечные черепа каких-то мелких животных из пустыни Невада. Среди прочего — чей-то позвонок из Перу, кусок Берлинской стены и разноцветные четки из Стамбула, которые София повесила над каминной доской. София обожала все эти штучки и чувствовала себя ответственной за их судьбу — постоянно ухаживала за ними, полагая, что они должны «прожить» куда дольше ее самой.

Бэнкс считал, что она слишком серьезно к ним относится, однако именно благодаря «штучкам» София установила-таки в доме современную сигнализацию. Правда, иногда Бэнксу казалось, будто он попал в музей, а София — смотритель. Может, он и сам — выставочный экземпляр? Домашний, совершенно ручной детектив, которого не стыдно продемонстрировать друзьям-художникам. Впрочем, с чего он это взял? София никогда не давала ему ни малейшего повода так думать. Хорошо бы, конечно, знать, что творится у Софии в голове. Что для нее важно, что ее вдохновляет. Бэнкс как-то вдруг понял, что почти ничего о ней не знает. Скрытная оказалась женщина, нарочно окружала себя большим количеством людей, ведь в толпе проще затеряться.

Перед уходом Бэнкс включил сигнализацию. Если бы он забыл это сделать и в дом залезли грабители, София никогда бы его не простила. И даже выплаченная страховка ее бы не задобрила. Вообще-то воровать у нее было нечего, за исключением нескольких картин и скульптурок. Но для Софии все трофеи были бесценны. Имелась и другая опасность: разочарованный грабитель мог выместить злобу на ее милых находках.

Остановившись у газетного киоска, Бэнкс купил «Гардиан» — у них самый лучший субботний обзор культурных событий, — и направился в итальянское кафе выпить чашку эспрессо с шоколадным круассаном. Не самый полезный завтрак, зато чрезвычайно вкусный. С весом у Бэнкса проблем не было. Беспокойство у врачей вызывал его уровень холестерина — доктор Бэнкса даже выписал ему начальную дозу какого-то статина. Бэнкс тут же вообразил, что проблема с холестерином решена и ему можно есть все. В конце концов, чего волноваться — он ведь пьет таблетки!

Буквально через минуту получив кофе и круассан, Бэнкс уселся за столик у окошка, приготовившись изучить рецензии на новые фильмы и альбомы. И тут раздался телефонный звонок. Бэнкс нажал кнопку и поднес мобильник к уху.

— Бэнкс, — сказал он.

— Алан, — послышался голос Энни, — извини, что тревожу тебя в выходной, но у нас тут возник некоторый напряг. Суперинтендант велела тебя вызвать.

— С чего это? Что у вас там произошло? — спросил Бэнкс, и Энни ввела его в курс дела. — Похоже на убийство, повлекшее суицид убийцы, — заключил Бэнкс. — Энни, ну неужели вы с Уинсом не справитесь? У Софии сегодня вечером гости.

Он услышал неодобрительный вздох. Повисло тягостное молчание. Бэнкс знал, что Энни недолюбливает Софию, и списывал это на обычную ревность отвергнутой женщины. Не то чтобы он когда-нибудь отвергал Энни — если не считать того случая, когда она заявилась к нему пьяная, настроенная на любовь, а он отправил ее восвояси. В общем, если кто кого и отверг, так это она его. А сейчас все радовались за Бэнкса — и его сын Брайан со своей подружкой Эмилией, и его дочь Трейси, и Уинсом Джекмен, и экс-суперинтендант Гристорп, его лучший друг. Но только не Энни.

— Я тут ни при чем, — наконец прервала молчание Энни. — С чего ты взял, что это моя идея? Ужасно не хочется портить Софии вечеринку, срывать тебя. Но приказ есть приказ, и ослушаться начальство я не могу. Сам знаешь, что с кадрами у нас туго. К тому же сильно попахивает скандалом. Покойный был не из бедных — труп нашли в Каслвью, — да еще и гей! Я и сама думаю, что тут убийство, ставшее причиной суицида, но пока у нас еще нет отчета криминалистов, и про эту мертвую парочку мы ничего толком не знаем.

— Ты же понимаешь, что отчет мы получим не раньше середины следующей недели? — спросил Бэнкс. — Может, надо было его дождаться, а уж потом меня теребить?

— Ой, Алан, брось. Не надо на меня наскакивать, я передала что было велено. В общем, приезжай и впрягайся, а если тебя что-то не устраивает, звони начальнице и сам все выясняй, — отрезала Энни и отключилась.

Бэнкс так и застыл, не донеся до рта шоколадный круассан.

Энни стояла за оградительной лентой, зигзагом преграждающей вход в гостиную, и уже второй раз за эти два дня наблюдала за их фотографом Питером Дарби. Вид у Энни был невозмутимый и деловитый, но внутри нее все кипело от возмущения. Она и так разнервничалась, наткнувшись в доме на второй труп, а Бэнкс ее просто доконал. Кем он себя возомнил? Как он смеет ею распоряжаться? Что ей делать, чего не делать!

Пока всем тут заправлял Стефан Новак. Он стоял рядом с Энни, отмечал на планшетке галочками необходимые этапы работы. Его криминалисты уже переоделись и были готовы исполнять приказы шефа. Двоих Новак отправил в коридор, обследовать кровавые следы на ковре и пятна на обоях — похоже, убегая, убийца случайно задел стенку.

Гостиная тесновата, заявил Новак, так что чем меньше там крутится народу, тем лучше. Он ограничил проход на место преступления и пускал туда лишь строго по необходимости. Разумеется, каждый допущенный должен был напялить на себя защитный комбинезон и вписать свое имя в специальную тетрадочку. Это распространялось даже на Энни с Уилсоном. Судмедэксперт Бернс подтвердил факт смерти и собрался выжимать максимум информации из мертвого тела.

Местом преступления объявили весь дом, включая сады, но центром событий была гостиная, и Новак над ней просто трясся. Никому не позволялось переступать порог комнаты без его разрешения. Порадовался, что Энни и Уилсон, обнаружив тело, не стали заходить внутрь и в кои-то веки обеспечили криминалистам вполне «чистое» место преступления.

Энни подошла к Уилсону, который, надев белый комбинезон, снова уселся на лестницу, видимо еще не совсем оправившись.

— Ты как, оклемался? — Она положила ему на плечо руку.

Уилсон кивнул, теребя пальцами очки:

— Вы уж простите, шеф. Вы, наверное, думаете, что я жуткий хлюпик.

— Ничего подобного, — улыбнулась Энни. — Принести тебе воды? Или чего покрепче?

— И сам справлюсь, — с трудом поднявшись на ноги, сказал он. — Хватит уже рассиживаться, — добавил он и неверной походкой направился вниз.

На первом этаже тоже работали криминалисты, и Энни могла не волноваться, что Уилсон схватится там за какую-нибудь потенциально важную улику или забредет куда не следует.

Доктор Бернс как раз заканчивал осмотр тела, когда Энни вернулась к гостиной. Как только Бернс вышел в коридор, Новак отправил в комнату криминалистов, отыскивать на месте преступления следы крови, волоски и прочие вещдоки, и по конфигурации и характеру брызг они должны были определить, как произошло убийство. Обычный человек, глядя на эту гостиную, видел лишь страшный бардак, а вот для профессионалов вроде Ральфа Тонкса это была карта, по которой можно прочитать — кто кому нанес удар, где он это сделал и при помощи чего.

Решив поближе взглянуть на тело, Энни прошла в комнату вместе с группой криминалистов. Неудивительно, что Уилсона стошнило. Энни часто выезжала на кровавые убийства, но увиденное пробрало даже ее: повсюду лужи крови, ошметки мозгов, прилипшие к стенам. Чудовищная, оголтелая жестокость. Повсюду валялись куски разлетевшихся на части антикварных тумбочек, расколоченные вдребезги зеркала, фарфоровые и хрустальные вазы. На полу блестели осколки бутылки из-под солодового виски и графина с портвейном; ковер покрывал слой битого стекла; то тут, то там темнели липкие пятна и пестрели цветы из разбитых ваз. Среди всего этого хаоса Энни высмотрела фотографию в рамке, всю покрытую паутиной трещин. На снимке Марк Хардкасл обнимал за плечи покойника из гостиной. Оба счастливо улыбались, глядя в объектив.

А сейчас Сильберт лежал на полу с выбитыми зубами, разорванной губой и с вывалившимся из глазницы глазом. Его все еще можно было узнать, но Энни не хотелось просить кого-нибудь из родственников приехать на опознание. Уж лучше провести экспертизу ДНК.

Энни присмотрелась к забрызганному кровью пейзажу на стене, который она сперва приняла за полотно Джексона Поллока. На самом деле это была вовсе не картина, а увеличенная фотография — скорее всего, цифровая. Если Энни ничего не напутала, то сделали этот снимок в Хиндсвелском лесу, и в его левом углу виднелся тот самый дуб, на котором повесился Марк Хардкасл. Энни прошиб озноб.

Поднырнув под ленту, она вышла в коридор к доктору Бернсу. Тот сосредоточенно строчил что-то в записной книжке, и Энни терпеливо ждала, пока он освободится.

— Господи, — выдохнул Бернс, отложив ручку в сторону. — Не часто мне выпадало видеть такую чудовищную расправу.

— Что-нибудь выяснили? — спросила Энни.

Бернс, бледный, как и Уилсон, ответил:

— Судя по степени окоченения и температуре тела, он умер часов двадцать назад. Может, сутки.

— То есть вчера между девятью утра и часом дня, верно? — подсчитала в уме Энни.

— Примерно так.

— Причина смерти?

— Да это и так видно. — Доктор Бернс вновь перевел взгляд на тело. — Множественные удары тупым предметом по голове. Какой из них оказался смертельным, сказать пока не могу. Возможно, удар по шее… у него наверняка перебиты и гортань, и дыхательное горло. Уточните у доктора Гленденинга на вскрытии. А может, роковым был удар по затылку. Предположим, он стоял к убийце спиной и тот напал на него сзади, застав беднягу врасплох. Падая, тот развернулся, пытаясь устоять на ногах, и следующие удары пришлись уже по лицу и горлу.

— То есть убийца избивал Сильберта, уже лежавшего на полу?

— Да.

— Вот ведь как… — покачала головой Энни. — Извините, что прервала.

— На ладонях я нашел царапины — скорее всего, Сильберт защищался. Кроме того, у него повреждены костяшки пальцев. Вероятно, он прикрывал руками лицо.

— А поза, в которой он лежит? Она не кажется вам несколько искусственной?

— Нет. Что, думаете, его специально крестом разложили, как на распятии?

— Ну да.

— Вряд ли. Вполне естественное положение рук, как мне кажется. Просто он в какой-то момент потерял сознание, вот и раскинул их так. Если бы специально, руки лежали бы более симметрично, видите, правая рука неестественно согнута? Значит, сломана.

— А что насчет орудия убийства?

— Это к криминалистам, — кивнул в их сторону Бернс. — Они нашли крикетную биту. — Он невесело усмехнулся. — Представляете, вся в автографах английской сборной, той самой, что выиграла кубок в две тысячи пятом году. И как это понимать?

Энни не знала, что ему на это ответить. Может, бита просто подвернулась убийце под руку? Или он принес ее с собой? Может, это был разобиженный фанат проигравшей австралийской сборной, тщательно спланировавший преступление? Непонятно. Ну да ладно, все это выяснится чуть позже.

— А откуда кровь в промежности? — спросила она.

— Как мне кажется, его били по гениталиям битой, уже испачканной кровью из ран на голове.

— То есть к тому моменту он уже был мертв?

— Может, еще и цеплялся за жизнь, я пока не могу сказать. Но по голове его били раньше — это точно. Скорее всего, у него и внутренние органы повреждены. Ну да это вы узнаете на вскрытии.

— Так что же, выходит, это преступление на сексуальной почве? — поинтересовалась Энни.

— Это уж вам решать. Я бы сказал, что на это многое указывает. Иначе зачем было бить его по гениталиям, уже размолотив голову?

— Возможно, убийца ненавидел геев, — предположила Энни.

— Не спорю, — кивнул Бернс. — Или этот Сильберт ранил его в самое сердце. Такое частенько случается. Да и погром говорит в пользу этой версии. В общем, что бы ни произошло, ясно одно — эмоции тут зашкаливали. Признаться, я не могу припомнить столь безжалостного и яростного убийства в своей практике.

Это точно, подумала Энни.

— А следы сексуального насилия есть?

— Я не нашел следов ни орального, ни анального полового акта, как и следов спермы на теле или рядом с ним. Но сами видите, какой тут разгром, утверждать ничего не буду. Прежде чем делать какие-либо выводы, давайте дождемся отчета криминалистов и результатов вскрытия.

— Спасибо, доктор, — сказала Энни.

Доктор Бернс кивнул и направился к лестнице.

Энни собралась проследовать за ним, но к ней подошел Стефан Новак. В обтянутой латексной перчаткой руке он держал маленький кожаный блокнот.

— Вот, подумал, захотите взглянуть. — Он протянул его Энни. — Лежал на столе.

Энни заглянула внутрь блокнотика, который оказался записной книжкой, довольно пустой. Правда, две записи ее заинтересовали: адрес Марка Хардкасла на Брэнвелл-корт и телефон и адрес матери Сильберта, проживавшей, судя по всему, в Лонгборо в Глостершире.

— Спасибо, — поблагодарила она Стефана. — Я свяжусь с местной полицией и попрошу там кого-нибудь сходить к его матери.

Энни припомнила слова Марии Уолси: та говорила, что мать Сильберта очень богата. Занятно. Надо будет изучить это поподробнее, а заодно взглянуть на счета Сильберта. Деньги во все времена часто становились причиной убийства.

Убрав книжку в сумку, Энни еще несколько минут смотрела, как работают криминалисты, а потом вышла за дверь. Доктор Бернс и Даг Уилсон уже ушли. Закончат криминалисты еще не скоро, а Энни почувствовала, что ей необходимо выйти на свежий воздух. В саду на заднем дворе она обнаружила не только Уилсона, попивающего водичку и ведущего беседу с суперинтендантом Жервез, но и начальника полиции Реджинальда Мюррея. Вот это да…

— Добрый день, — поздоровалась Энни.

— Инспектор Кэббот, — кивнула Жервез. — Начальник полиции решил к нам присоединиться, так как погибший был его другом, — объяснила она.

— Ну, не то чтобы другом, — поправил ее Мюррей, оттягивая воротничок рубашки. — Мы были в одном гольф-клубе. Иногда играли вместе и пару раз встречались на клубных собраниях. Нет, вы только подумайте, убийство в Каслвью! Ужасно, инспектор Кэббот, скандал. Надо разделаться с этим делом пошустрее. Вы связались со старшим инспектором Бэнксом?

— Да, он уже едет, — ответила Энни.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул Мюррей. — Вот и славно. Заместитель мой, констебль Маклафлин, крайне высоко его ценит. М-да, чем быстрее мы это дело раскроем, тем лучше. — Он бросил быстрый взгляд на Жервез: — Вы поговорите с Бэнксом?

— Разумеется, сэр, — сказала Жервез. — Буду держать его на коротком поводке.

Энни мысленно улыбнулась. Бэнкс славился своей неприязнью к богатеям и знаменитостям.

— Раз уж вы приехали, сэр, может, осмотрите место преступления? — предложила она.

— Нет-нет, не стоит, инспектор Кэббот. — Мюррей побледнел. — Я полностью доверяю своим подчиненным.

— Конечно, сэр, как скажете, — кивнула Энни.

Мюррей же, у которого вообще были нелады с желудком, сцепил за спиной руки и направился в сад, вдруг живо заинтересовавшись розовыми кустами.

— Вовсе не обязательно было это предлагать, — неодобрительно взглянула на Энни Жервез. — Но к делу. Какие там у вас новости? Что-нибудь уже выяснили?

Энни отдала Дагу Уилсону найденную в доме записную книжку и отправила его в участок, разговаривать с полицией Глостершира. Даг, похоже, был рад возможности уехать куда-нибудь подальше от Каслвью. Затем Энни повернулась к Жервез.

— Нет, мэм, пока ничего особенного не узнали, — сказала она и вкратце изложила полученные от доктора Бернса сведения. — Время смерти вполне вписывается в схему с убийством и самоубийством, — добавила она.

— Значит, его убил Марк Хардкасл?

— Вполне вероятно, — подтвердила Энни. — Насколько мы знаем, в четверг он вернулся в Иствейл из Лондона. У него в центре города квартира, но, судя по всему, бывал он там лишь наездами. Мария Уолси из театра говорила, что Марк с Лоуренсом Сильбертом практически жили вместе. То есть Хардкасл мог переночевать на Брэнвелл-корт и приехать сюда в пятницу утром, а мог вернуться прямо сюда в четверг вечером. Нам известно только то, что Сильберта убили между девятью утра и часом дня в пятницу. Хардкасл повесился между часом и тремя дня, в тот же самый день. Кроме того, количество кровавых пятен на теле Хардкасла не соответствует тем повреждениям, которые он получил, взбираясь на дерево. Грейнджер, тот человек, что продал ему веревку, засвидетельствовал, что Хардкасл появился у него в магазине, перепачканный кровью. От него сильно пахло алкоголем, и он был чем-то весьма подавлен.

— Значит, он все подготовил заранее, — задумчиво пробормотала Жервез. — Ну, будем надеяться, что мы не зря лишили главного инспектора Бэнкса выходного, — поднялась она.

— Конечно, мэм, — сквозь стиснутые зубы ответила Энни. — Будем надеяться.

На выезде из Лондона, как всегда, были пробки, но на шоссе М1 ситуация оказалась еще хуже. Около Ньюпорт-Пагнелл из-за ремонта дорогу на целых три километра сузили до одной полосы. При этом рабочих там никаких и в помине не было. К северу от Лестера две полосы оказались перекрытыми из-за аварии. Иногда пробка чуть рассасывалась, и тогда «порше» Бэнкса шустро лавировал между других машин. «Хорошо, что я его все-таки не продал», — подумал Бэнкс. Марка, конечно, шикарная, но сам автомобиль был таким потрепанным и старым, что Бэнкс чувствовал себя в нем весьма комфортно. И аудиосистема не подкачала, без помех и шумов проигрывала в данный момент «Длинноногую девчонку» Ника Лоу.

Бэнкс все еще злился из-за того, что суперинтендант Жервез вытащила его. На Энни он не обижался, она лишь передала приказ начальницы, впрочем, с нескрываемым удовольствием. И потом, у них и впрямь катастрофически не хватало персонала. Это правда. До сих пор не нашли замены Кевину Темплтону, а он уволился еще в марте! Не спорил Бэнкс и с тем, что две смерти подряд вызовут живейший интерес у журналюг и полиции придется отвечать на кучу неудобных вопросов. Юный «Гарри Поттер» казался Бэнксу вполне перспективным копом, но он ведь еще неопытный! Такое серьезное дело ему пока доверять рано. Раз тут замешано иствейлское гей-сообщество, лучше привлечь к расследованию сержанта Хэтчли. Ник Лоу тем временем умолк, и в машине зазвучал голос Дэвида Боуи.

Бэнкс вдруг осознал, что в их отношения с Софией впервые вторгся срочный вызов на работу. Впервые, хотя познакомились они во время расследования одного очень запутанного убийства. А ведь раньше, когда он еще был женат, его регулярно выдергивали из дома. Сандра, бывшая жена, постоянно на это жаловалась. И в конце концов ушла. Даже дети не раз говорили ему, что выросли, не видя своего отца.

Но в последнее время наступило какое-то затишье. С тех пор как он познакомился с Софией, не произошло ни одного убийства. Да что уж там, даже ограблений и изнасилований не было. Обычные рутинные дела, вроде краж оранжевых парковочных конусов. В кои-то веки жители Иствейла вели себя прилично. Вплоть до сегодняшнего дня. Вплоть до выходных, которые он хотел провести с Софией.

Пробка все же потихоньку рассосалась, и Бэнкс уже проезжал мимо башен шеффилдской электростанции, когда подал голос мобильник. Выключив музыку, Бэнкс взглянул на экран — звонила София.

— Ты где? — спросила она. — Что-то случилось? Я только вернулась из студии, извини, что задержалась. Мне звонила Тана, велела с тобой связаться. Куда ты делся?

— В данный момент я около Шеффилда, — ответил Бэнкс.

— Где-где?

— Да не беспокойся. Все в порядке. Просто попросили срочно приехать на работу, вот и все.

— Вот и все? Не понимаю. У тебя же выходной!

— К сожалению, это еще ничего не значит. Такая уж у меня работа.

— А как же вечеринка? Ужин?

— Прости, мне ужасно жаль. Я обещаю, что постараюсь…

— Ну, это уж слишком! Я ведь не могу вот так взять и все отменить! Да и Гюнтер с Кларой всего на выходные из Милана смогли вырваться…

— И не отменяй ничего, зачем? Повеселись там хорошенько. Уверен, у меня еще будет возможность с ними познакомиться. В общем, передай всем мои искренние извинения.

— Ох, Алан… Я так ждала этого вечера!

— Я тоже, — сказал Бэнкс. — Мне и самому очень жаль.

— Ну а что там у тебя случилось? — помолчав, спросила София. — Неужели что-то настолько важное?

— Как тебе сказать. Пока неясно, — ответил Бэнкс. — Но два трупа уже есть.

— Значит, дело серьезное?

— Возможно.

— Будь проклята твоя работа.

— Я понимаю твой гнев. Но что же делать? Такая уж у меня служба. И, кстати, я тебя предупреждал.

— А ты не мог отказаться?

— Я пытался.

— Видимо, плоховато. Кто тебе звонил?

— Энни.

Еще одна пауза.

— Ты же там у них не один! Да хоть та же Энни, она что, не справится? Ты, конечно, отличный сыщик, но не один-единственный на весь Йоркшир, верно? Неужели Энни не справилась бы без тебя?

— Справилась бы, разумеется. Но мы ведь работаем в команде. А людей у нас не хватает. В общем, Энни и так старается изо всех сил.

— Не надо ее защищать.

— Я просто пытаюсь тебе все объяснить.

— И надолго это?

— Понятия не имею. Ты ведь приедешь на следующие выходные, как собиралась? — уточнил Бэнкс.

— Чтобы провести их в гордом одиночестве? Не лучший вариант.

— У тебя же здесь полно знакомых. Да хоть та же Харриет! И твои родители собирались приехать, помнишь? Мы ведь договорились в воскресенье устроить торжественный обед. К тому же у меня уже на руках билеты в театр.

— Все ясно. Выходные я проведу в обществе тетушки Харриет и своих родителей. А потом одна отправлюсь в театр. Не так я представляла себе эти выходные.

— Обещаю, что на обед и в театр мы пойдем вместе. София, я ведь не виноват, что меня вызвали. По-твоему, мне очень приятно тащиться черт знает куда сквозь пробки, вместо того чтобы быть с тобой?

— Это вряд ли, конечно, — помолчав, все еще обиженно ответила София.

— Так что, вечеринку отменять не будешь?

— А разве у меня есть выбор? Но буду по тебе скучать. Все-таки без тебя — совсем не то.

— Я тоже буду скучать. Позвонишь мне еще вечерком?

— Если будет время. Ладно, что-то я заболталась. Еще до черта всего надо успеть сделать. Теперь ведь мне придется все делать самой.

— София! — воскликнул Бэнкс, но она уже нажала на отбой.

Бэнкс выругался. Наверняка София винит во всем его, что бы она там ни говорила. Бэнкса охватила до ужаса знакомая тоска — ему вспомнились бесчисленные скандалы и ссоры с бывшей женой. Он предупреждал Софию насчет своей работенки, о том, сколько времени она сжирает, но кто же принимает такие предостережения всерьез, когда все замечательно? Может, и хорошо, что София столкнулась с издержками его профессии. Уж лучше раньше, чем всякие претензии потом.

Бэнкс вновь включил Боуи. Зазвучала песня «Куда ушли хорошие деньки?». Бэнкс надеялся, что это не пророчество.

3

До конференц-зала главного полицейского управления Бэнкс добрался к пяти часам вечера и обнаружил там накрытый стол: чай и печенье. При виде еды он тут же подумал о так и не случившемся обеде в «Йоркширской лошади», которым он должен был наслаждаться вместе с Софией. Впрочем, он был рад и чаю с печеньем, хоть что-то.

Бэнкс, Энни, Стефан Новак и суперинтендант Жервез расселись в конце длинного овального стола, поближе к белой доске с фломастерами. Бэнкса ввели в курс дела, быстро пройдясь по всем событиям в Хиндсвелском лесу и особняке в Каслвью. Пока Бэнкс торчал в пробках, Энни с коллегами успела много чего сделать: вся доска была исчеркана именами, кружочками и соединяющими их линиями.

— Мне кажется, — заговорил Бэнкс, — прежде всего нам необходимо узнать результаты анализа той крови, которую криминалисты обнаружили на теле Хардкасла.

— Почему? — поинтересовалась Энни.

— Если выяснится, что кровь эта — Лоуренса Сильберта, получим мощный аргумент в пользу версии убийства и последующего самоубийства.

— Это еще не факт, — возразила Энни. — Предположим, Хардкасл обнаружил Сильберта мертвым. Вполне естественно, что он бросился к своему любовнику, возможно, попытался его поднять, сделал искусственное дыхание. В общем, что-то в таком духе. Потому на нем и оказалось столько крови. А раз так, то это значит, что у нас на руках дело об убийстве и самоубийстве, вот только убийца спокойно гуляет на свободе.

— Логично, инспектор Кэббот, — согласилась Жервез. — Что скажете, инспектор Бэнкс?

— Мне все-таки кажется, что тут решающее слово будет за криминалистами. Верно, Стефан?

— Верно, — кивнул Новак. — Трудимся изо всех сил. Постараемся обработать образцы крови как можно скорее, но сами знаете, какой завал у лабораторий по выходным.

— А что насчет отпечатков? — поинтересовался Бэнкс.

— Вик Мэнсон обработал крикетную биту и обнаружил на ней отпечатки одного лишь Марка Хардкасла. Кстати, биту убийца точно не приносил — рядом с шкафом имелась для нее специальная стойка, даже с латунной табличкой. Еще удалось снять отпечатки в гостиной и еще в двух комнатах, но на их идентификацию понадобится целая вечность. А что делать? Будем прогонять их через базу данных. — Новак сделал паузу. — Не знаю, стоит ли мне об этом упоминать, но все-таки… едва ли это убийство совершил какой-нибудь взломщик. Ограбления, судя по всему, не было. В доме навалом ценного антиквариата: картины и статуэтки разные, бутылки довольно дорогого вина — «Шато д’Икем», например, — но убийца, похоже, ничего даже не прихватил. Разумеется, без полного списка вещей наверняка утверждать нельзя, но все равно… К тому же характер таков, что очевидно: нападение совершено в состоянии аффекта, человеком близким для погибшего. И разгром был учинен только в той комнате, где мы обнаружили труп, в гостиной. Скорее всего, нападение не было запланированным, все произошло внезапно.

— А следы взлома есть? — спросил Бэнкс у Энни.

— Нет. — Она покачала головой. — Вернее, есть — моего взлома. Нам с Дагом пришлось разбить стекло на задней двери, чтобы попасть в дом.

— Ну а соседи? Никто ничего не видел и не слышал?

— Патрульные за сегодняшний день опросили почти всех жителей Каслвью, — ответила Энни. — Пока что все помалкивают. Ну да это и неудивительно. Дома тут окружены высокими стенами, далеко друг от друга. В таких местах живут люди скрытные и замкнутые. Это вам не густо заселенный район, где соседи всё друг про друга знают. Когда денег много, можно позволить себе приятное уединение.

— Можно, разумеется. Однако же они всегда настороже, верно? — заметил Бэнкс. — Устраивают соседские дозоры и вообще всячески бдят, как бы чего не вышло.

— Но в нашем случае — ничего подобного, — покачала головой Энни. — Правда, если бы вокруг дома Сильберта слонялся кто-нибудь подозрительный, соседи наверняка бы это заметили.

— Значит, прикончил его кто-то, кто не смотрелся чужаком в этом благополучном местечке.

— Видимо, так.

— Как я понимаю, никто не видел, чтобы из дома пятнадцать по Каслвью-Хайтс в пятницу утром выходил окровавленный мужчина в оранжевой рубашке и садился за руль темно-зеленой «тойоты»? — спросила суперинтендант Жервез.

— Нет, — ответила Энни. — Никто ничего не видел. Соседи не хотят иметь хоть какое-то отношение к этой истории.

— Что, думаете, кто-то предпочел соврать?

— Не удивлюсь, если так, — сказала Энни. — Мы еще раз всех опросим. К тому же с одной парой мы еще не разговаривали — они куда-то отбыли на эти выходные. Правда, я бы особенно на них не надеялась в смысле показаний. И все-таки не будем отчаиваться — на некоторых домах установлены внешние камеры наблюдения. Хорошо бы затребовать у жильцов все записи. Кстати, — добавила она, — днем там уже крутились два репортера, так что вскоре дело прогремит на всю страну. Мы пытались их утихомирить, говорили, что не можем раскрыть личность погибшего, пока не уведомим о его гибели ближайших родственников — что, кстати, мы уже должны были сделать, — но они и без нас вмиг вычислили, чей это дом. В общем, мы на всякий случай оставили у ворот двух патрульных. И еще одного в самом доме.

— Вот это правильно, — сказала Жервез. — Прессой я займусь. О матери Сильберта что-нибудь узнали?

— Пока нет. Даже имени ее не знаем, — призналась Энни. — Гарри Поттер звонил в Глостер примерно в обеденное время, и ребята из местной полиции обещали сразу же к ней отправиться.

— А кого-нибудь, кто хорошо знал и Сильберта, и Хардкасла, вы нашли?

— Нет, но и над этим мы работаем, — с трудом скрывая раздражение, ответила Энни. — Пока что никого из тех, с кем мы говорили, нельзя причислить к друзьям погибших. Вернон Росс и Мария Уолси больше других общались с Хардкаслом, но с Сильбертом даже не были знакомы. Судя по убранству кухни и столовой дома в Каслвью, Сильберт иногда устраивал небольшие вечеринки. Он был образованным человеком, с тонким вкусом и, скажем так, бывалым. И вполне себе богатым. Правда, весьма вероятно, что жил он за счет матери. А вот Марк Хардкасл вырос в иных условиях, в семье шахтера. И, насколько нам удалось выяснить, своих сексуальных предпочтений не скрывал. — Энни взглянула на Жервез: — А начальник полиции, Мюррей, ничего не поведал о Лоуренсе Сильберте? Может, во время игры в гольф они болтали по душам?

— Не особенно. — Та поджала свои идеально очерченные губы. — Мюррей сказал, что Сильберт был довольно чопорным и замкнутым. Они не приятельствовали, только играли вместе в гольф, когда не оказывалось других партнеров, и иногда выпивали в клубе. Думаю, начальник полиции не горит желанием вникать во всю эту историю. Но у него есть много друзей среди здешней элитной публики, и, разумеется, он будет следить за ходом расследования. Ну а вы, инспектор Бэнкс, — повернулась к нему Жервез, — что вы обо всем этом думаете? У вас взгляд еще не замылен, в отличие от нас.

Бэнкс постучал по доске кончиком желтого фломастера:

— Пока ждем результатов от криминалистов, будем опрашивать и опрашивать. Всех. Чтобы яснее представлять себе жизнь Сильберта и Хардкасла. И надо бы разузнать, что они делали в последние два-три дня, с точностью до минуты.

— Мы поговорили с соседкой Хардкасла снизу, — добавила Энни, — и она подтвердила, что Марк появлялся в квартире редко, подолгу отсутствовал. Тогда как соседка Сильберта утверждает, что в последнее время зеленая «тойота» то и дело заезжала в ворота Лоуренса. То есть факт совместного проживания можно считать доказанным. Кстати, соседка этим была очень недовольна. В смысле появлением «тойоты».

— Еще бы, — хмыкнул Бэнкс. — Не того класса машинка для их шикарного района.

— Владелец «порше» изволит ехидничать, — ввернула Энни.

Бэнкс улыбнулся:

— Значит, думаешь, они все-таки жили вместе, да?

Энни кивнула:

— Ну, более или менее. Я быстренько пробежалась по дому и наткнулась на некоторые вещи Хардкасла. В шкафу вместе с костюмами Сильберта висела и одежда Марка; потом еще книги, ноутбук, записные книжки и альбомы. Одну из комнат наверху Хардкасл явно использовал как свой кабинет.

— А зачем ему тогда квартира? — удивился Бэнкс. — В театре Хардкасл не очень-то много зарабатывал. Зачем тратиться на квартиру, которой он почти не пользовался? Кстати, и почта ему приходила все еще на старый адрес. Почему он не написал заявление, чтобы ему его поменяли?

— Да мало ли… причин могло быть сколько угодно. Например, был не уверен в этих отношениях. Хотел, чтобы у него был запасной вариант. Место, где он мог ото всех скрыться. Ну а что касается почты, как мне кажется, ничего, кроме рекламы да счетов, ему туда не приходило. Разумеется, надо более основательно осмотреть оба дома. И начать, как мне кажется, надо с Каслвью.

— Хорошо, — кивнула Жервез. — Завтра с утра отправляйтесь с Бэнксом в Каслвью и хорошенько там поройтесь. С разрешения инспектора Новака, разумеется.

— Я не против, — махнул рукой Новак. — У меня там еще останется пара ребят, но если вы не будете им мешать, ройтесь на здоровье.

— Ищите любую информацию, — продолжила Жервез. — Особенно нам важны личные бумаги, чековые книжки и прочие документы. Вы сказали, что источник доходов Сильберта нам до сих пор неизвестен. А что насчет Хардкасла? У него были родственники?

— Только тетка, да и та в Австралии, — ответила Энни. — Вряд ли она посылала ему что-то, разве что десять фунтов на Рождество.

— Что скажете о телефонных звонках?

— Работаем над этим, — сказала Энни. — У Марка Хардкасла мобильного не было — он их терпеть не мог. А вот телефон Сильберта лежал у него в кармане, вместе с бумажником. Правда, пока мы ничего выдающегося в нем не обнаружили. Собственно, мы вообще в нем ничего не обнаружили.

— Что, ни сообщений, ни списка набранных телефонов и вызовов? Ничего? — удивился Бэнкс.

— Не-а.

— Ну хоть список контактов есть?

— Да. Но там всего пара имен.

— Довольно странно, правда? — заметила Жервез. — С уборщицей вы уже поговорили, верно?

— Поговорили, — кивнула Энни. — Миссис Блеквелл. В Каслвью ее весьма ценят. Правда, нам толку от нее никакого. Довольно невнятно все. Вроде бы мистер Хардкасл в последнее время чаще стал появляться в Каслвью; во всяком случае, когда там находился мистер Сильберт, который вообще-то много путешествует. Они казались ей очень милой парой, никогда не задерживали зарплату, иногда баловали ее милыми подарочками и так далее, тому подобное. На время уборки они, как правило, уезжали, так что никаких разговоров она не слышала. Если ей и известны какие-то их тайны, нам она о них не поведала. Впрочем, мы можем потолковать с ней еще раз, если понадобится.

— Интересно, с чего они вообще начали встречаться? — задумчиво протянул Бэнкс. — Как познакомились? Что между ними было общего?

Энни одарила его ледяным взглядом:

— Знаешь, как говорят — любовь слепа.

— Может, их связал театр? — спросил Бэнкс, словно бы не услышав ее. — На первый взгляд Сильберт не очень-то похож на театрала, но вдруг. Или все дело в деньгах? Нам известно, насколько Сильберт был богат?

— Пока нет. Мы еще не успели изучить его счета и вклады, — ответила Энни. — Сейчас же выходные. Может, в понедельник что-нибудь прояснится. Или вызнаем все у его матери, когда она отойдет от шока. Но денежки у него явно водились, иначе он не жил бы в таком районе в окружении дорогущих картин и безделушек. Да и машина у него, прямо скажем, не какая-нибудь развалюха. Кстати, — вспомнила Энни и вытащила из папки листок бумаги, — вот это мы нашли в бардачке машины Сильберта. Чек с парковки Дарэмского аэропорта, пробитый в девять часов двадцать пять минут утра в пятницу. Согласно ему, машина простояла там три дня.

— Значит, если он куда и улетал, то во вторник? — уточнил Бэнкс.

— Получается, что так.

— Ты еще не смотрела, что за самолеты приземлялись в пятницу утром?

— Пока нет, не было времени. Но у него в бумажнике нашли чеки из ресторанов. Судя по ним, он был в Амстердаме.

— Занятно, — пробормотал Бэнкс. — Думаю, со списком пассажиров у нас проблем не возникнет. Пусть этим займется Даг. Интересно, что же такое стряслось с Сильбертом, когда он наконец добрался до дома в пятницу? От аэропорта до Каслвью ведь ехать недолго? Примерно час?

— Минут сорок пять, если на шоссе нет серьезных пробок, — ответила Энни. — Насколько мне известно, через Дарэмский аэропорт мало кто летает, он ведь довольно маленький.

— Да-да, я в курсе, — кивнул Бэнкс. — Недавно летал оттуда в Дублин. Кстати, мне почему-то казалось, что «Британские авиалинии» летают через Хитроу. Ну да не важно. Короче говоря, в Каслвью он прибыл в промежутке от десяти с четвертью до десяти тридцати.

— А к часу дня уже был мертв, — добавила суперинтендант Жервез, и все примолкли, осмысливая ее замечание.

— А Марк Хардкасл точно был в Лондоне в среду и четверг? — нарушил молчание Бэнкс.

— Ну да. Он ездил не один, а с Дереком Вайменом, постановщиком «Отелло». Мы нашли у Хардкасла чек из ресторана от вечера среды и еще один, с заправки, — тот был пробит в четверг днем, в два часа двадцать шесть минут. Заправка «Нортбаунд-сервис», рядом с Ветфордом.

— Ага, это по пути домой, — отметил Бэнкс. — Если он был возле Ветфорда в два двадцать шесть и оттуда поехал прямо домой, то добраться туда он должен был к половине шестого вечера, может, даже чуть раньше. В какой ресторан он ходил в среду?

— В итальянский «Зиззи». На Шарлотт-стрит. Заказал пиццу-трентино и бокал «Монтепульчано д’Абруццо». Судя по цене — большой бокал.

Бэнкс хмыкнул:

— Похоже, ел он там один. Или они с Вайменом решили сэкономить и заказали одну пиццу на двоих. Почему Хардкасл решил остаться в Лондоне до четверга, пока непонятно?

— Пока да. Очень надеемся, что об этом нам расскажет Дерек Ваймен. Но он пока еще не вернулся. Собираюсь допрашивать его завтра утром.

— А чем занимался Хардкасл в четверг, уже после того, как вернулся в Иствейл? — спросил Бэнкс.

— Почем же я знаю? — пожала плечами Энни. — Скорее всего, он поехал в Каслвью. Соседка с Брэнвелл-корт сказала, что за последнюю неделю ни разу его не видела. И самая старая почта у него там — недельной давности. Мало того, нам не удалось выяснить, видел ли кто-нибудь Хардкасла в четверг. В театре он не появлялся. И только в пятницу днем он, дыша перегаром, ввалился в магазин Грейнджера, купил там веревку и направился в Хиндсвелский лес вешаться. Ну а в промежутке между днем четверга и утром пятницы он успел хорошо выпить — короче, надраться — и убить Лоуренса Сильберта. Возможно.

— Больше ничего интересного в бумажнике Сильберта не нашли? — поинтересовался Бэнкс.

— Кредитки, наличность, визитку, чеки, водительские права, — перечислила Энни. — Родился он в сорок шестом, то есть на момент смерти ему было шестьдесят два. Никаких документов или вещей, благодаря которым можно было бы понять, чем он занимался, мы не нашли.

— А визитка чья? Его собственная?

— Нет, — покачала головой Энни и протянула карточку Бэнксу.

— «Джулиан Феннер. Экспорт и импорт», — прочел Бэнкс. — За такой ширмой каких только грязных делишек не спрячешь. Телефон лондонский, — продолжил он изучать визитку. — Адреса нет. Ничего, если я пока ее себе оставлю?

— Да ради бога, — ответила Энни. — Может, этот Джулиан тоже был его любовником?

— Это все предположения, — заявила Жервез. — А нам нужны факты. — Она оперлась обеими ладонями о стол, будто собираясь подняться, но все же осталась сидеть. — Так. Расслабляться не будем. Нам еще слишком много вопросов предстоит задать, прежде чем мы сможем с чистой совестью закрыть это дело. У вас в отделе какие-нибудь еще срочные дела сейчас есть?

— Не особенно, — ответила Энни. — Парочка разборок местных истсайдских банд, всплеск магазинных краж в торговом центре Свейнсдейла — судя по всему, кражи тщательно организованные, и взлом магазина подарков. Ну и дорожные парковочные конусы, разумеется. Их крадут и крадут. Думаю, сержант Хэтчли и уголовный отдел со всем этим справятся.

— Вот и хорошо, — кивнула Жервез. — Пусть конусами и кражами занимается сержант Хэтчли. Стефан, как вы думаете, сколько лаборатории понадобится времени на образцы крови?

— Думаю, к завтрашнему дню основные параметры будут нам известны, — подумав, сказал Новак. — Вот результатов анализа на ДНК и токсины придется ждать дольше. Конечно, если их поторопить и подмазать, зашевелятся. Но все равно, раньше середины недели никак.

— А когда доктор Гленденинг собирается проводить вскрытие, не знаете?

— Я с ним говорила, — ответила Энни. — Как выяснилось, он не в гольф отправился играть, как все подумали. Он поехал в иствейлскую больницу, работать с документами. По-моему, он умирает от скуки. И будет рад приступить к вскрытиям, как только ему дадут на это добро.

— Чудненько, — обрадовалась Жервез. — Считайте, это уже сделано.

— Но раньше понедельника это все равно не получится, — предупредила Энни, — ведь остальные сотрудники морга отдыхают.

— Да я никого не тороплю, — сказала Жервез. — К тому же завтра шабат. Если получится все провернуть утром в понедельник, будет здорово.

— Только надо решить, — встрял Бэнкс, — кого доктору Гленденингу вскрывать первым: Лоуренса Сильберта или Марка Хардкасла? По-моему, все практически уверены, что Хардкасл повесился, и нет никаких улик, которые бы подтверждали, что в момент смерти с ним кто-то был. Правильно я понял, Стефан?

— Совершенно верно, — кивнул Новак. — Да и вообще, вид места преступления, отметки на веревке и узел — все это в параметрах классического самоубийства. Прямо по учебнику. Трудно, знаете ли, повесить кого-то против его желания. На единственный, еще оставшийся в этом деле вопрос ответят токсикологи.

— В смысле не было ли тут воздействия какого-нибудь лекарства?

— Не исключено. Помните, владелец магазина сказал, что Хардкасл был спокоен и даже подавлен? Это вполне вероятное поведение для человека, который решил проститься с жизнью. Не говоря уж о том, что он был пьян. Мог и каких-нибудь таблеток наглотаться. В общем, надо внимательно изучить анализ его крови.

— Ясно, — понял Бэнкс. — То есть пока мы разрабатываем такую версию: Хардкасл сам не убивал Сильберта. Это сделал кто-то другой, а Хардкасл только обнаружил тело и, обезумев от горя, решил покончить с собой.

— Звучит разумно, — заметила Жервез. — Возражения против такой рабочей гипотезы есть?

Возражений не оказалось.

— Тогда, — продолжила Жервез, — как и предложил инспектор Бэнкс, будем расспрашивать, задавать вопросы. Надо разузнать все об их передвижениях незадолго до смерти, с точностью до минут. Кроме того, надо изучить их биографии, составить список друзей, врагов и бывших любовников. Узнать, где они работали, сколько зарабатывали, куда ездили отдыхать. Задача ясна?

Все кивнули. Суперинтендант Жервез собрала бумаги и пошла к выходу.

— Я постараюсь усмирить журналистов, — с порога бросила она, — раз уж они успели все пронюхать. А вы не забывайте, в каком районе работаете. Не злите местных жителей. И держите меня в курсе.

Совещание закончилось, и Бэнкс устроился в своем кабинете. Включив Элгара, «Концерт для виолончели», в исполнении Натали Клейн, он изучал копии документов, изъятых из бумажника Сильберта и машины Хардкасла. Ничего примечательного не попалось. Бэнкс бросил взгляд на часы — четверть седьмого. Позвонить бы Софии, узнать, простила ли она его, но сейчас его звонок будет весьма некстати. Гости должны подойти к половине седьмого, и в данный момент София наверняка носится как угорелая, готовясь к ужину.

Бэнкс со скучающим видом набрал номер Джулиана Феннера, экспортера-импортера с визитки, найденной в кошельке Сильберта. После пары гудков и щелчков женский голос вежливо сказал, что данный номер больше не обслуживается. Бэнкс сделал вторую попытку, на сей раз аккуратнее тыкая в кнопки, но ответ прозвучал тот же. Тогда он заглянул в базу данных, чтобы проверить, не привязан ли к номеру какой-нибудь адрес. Ничего. Видимо, номер и впрямь уже не существовал. Позвонив в комнату для заседаний, он попросил Энни к нему заглянуть.

Бэнкс подошел к открытому окну и задумчиво посмотрел на рыночную площадь. Вечер только начинался, и на улице было пока тихо и спокойно. Тени потихоньку вытягивались в длину, но Бэнкс знал, что светло будет до десяти вечера. Торговцы закрыли свои палатки и уехали два часа назад, оставив после себя едва уловимый запах подгнивших овощей. Магазины уже закрыли ставни, работали только супермаркет «Сомерфильд» да книжный «Смит». Изредка по булыжной площади брели прохожие, которым уже не терпелось опрокинуть стаканчик и перекусить.

Энни вошла в кабинет, и Бэнкс, усадив ее напротив, повернул монитор так, чтобы ей все было видно. Энни, в своей темно-красной футболке и короткой джинсовой юбке, без колготок, с растрепанными каштановыми волосами, казалась спокойной и уверенной в себе. Гладкая кожа, почти без косметики, сияла. С тех пор как Бэнкс сошелся с Софией, они почти не общались. Ей нелегко далось их недавнее совместное расследование. Бэнкс не очень-то помогал ей прийти в себя, но ему казалось, что она вполне оправилась. Те две недели, что Энни провела в отцовском доме, в Корнуолле, определенно пошли ей на пользу.

Бэнкс протянул Энни визитку.

— Ты ведь ему еще не звонила? — спросил он.

— Некогда было, — ответила Энни. — Я только приехала из Каслвью, и суперинтендант Жервез сразу вызвала меня на совещание. А потом эту визитку забрал ты.

— Энни, не надо оправдываться, я задал этот вопрос без всяких задних мыслей, честно.

Энни приподняла брови, но ничего не сказала.

— Он не обслуживается, — добавил Бэнкс, плюхаясь в кресло.

— В смысле?

— Да номер этого Джулиана Феннера, импорта-экспорта. Такого номера больше не существует, он уже не обслуживается. И адрес к нему никакой не привязан.

— С каких пор?

— Неизвестно. Думаю, надо подкинуть эту задачку нашей техслужбе.

— Хорошая мысль. Может, это чья-то старая визитка? — предположила Энни.

— А почему тогда Сильберт ее не выкинул? Других визиток у него, кстати, не было.

— А ты сам часто наводишь порядок в своем бумажнике? Неужели каждый день? Или, может, раз в неделю? Или раз в месяц?

— Примерно с той же частотой, как ты опустошаешь свою сумочку, — парировал Бэнкс.

— То есть никогда, — кивнула Энни. — Я даже боюсь представить, что творится в недрах моей сумки. Хорошо, что у меня нет времени ее разбирать.

— Может, ты и права. Может, это действительно очередная маленькая причуда. Но все-таки это странно, как и то, что оба одновременно уехали из дома, но в разные места. Хардкасл был в Лондоне с Вайменом, а Сильберт…

— …в Амстердаме, — закончила за него фразу Энни. — Даг проверил. Сильберт три дня, со вторника по четверг, провел в отеле «Амбассад» на канале Херенграхт. Съехал он утром в пятницу, вылетел из аэропорта Схипхол и приземлился дома десять минут десятого. Вылет не задерживали, так что самолет прибыл вовремя. А улетел он во вторник, в девять часов пятьдесят пять минут.

— Слушай, а район Херенграхта, случайно, не рядом с кварталом красных фонарей?

— Понятия не имею. Проверить?

— Попозже. Но почему они все-таки поехали в разные места? Почему не отправились вместе?

— Видимо, разные у них были цели поездки, — пожала плечами Энни. — Да и вообще, они оба были довольно независимыми. Вспомни, Хардкасл ведь даже сохранил за собой старую квартиру.

— Тоже верно, — сказал Бэнкс, массируя виски. — Извини. Что-то я никак не могу настроиться на работу.

— Что, мысли не о работе?

Бэнкс холодно глянул на Энни.

— Послушай, Алан, — помявшись, сказала она. — Мне жаль, что тебя вызвали из Лондона. Но мы ведь раньше так хорошо работали! Помнишь? Мы были отличной командой.

— Мы и до сих пор команда.

— Разве?

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю. Это у тебя надо спросить. Просто в последнее время все идет не так. После того дела с Карен Дрю я рассчитывала на тебя… на твою поддержку, на твою дружбу. Но тебе было не до меня.

— Ты поэтому так на Софию взъелась?

— Я ничего не имею против Софии. Речь вообще не о ней.

— Да брось, она же тебе не нравится.

— Алан, — наклонившись вперед, сказала Энни. — Клянусь, я не испытываю к Софии никакой неприязни. Правда. Она мне совершенно безразлична. А вот ты — нет. Ты мой друг. Не слишком ли ты вокруг нее прыгаешь? Ей это не нужно, поверь мне. Она из породы непотопляемых.

— Что ты имеешь в виду? Разве это плохо?

— Нет, конечно. Оставь.

— Ты сказала, что София из породы непотопляемых. Я не понял, что ты имела в виду.

— А вот что: не забывайся ты так. Не теряй голову.

— По-твоему, я теряю голову? Потому что…

Бэнкса прервал телефонный звонок. Еще пару секунд они с Энни упрямо буравили друг друга взглядами. Потом Бэнкс поднес телефон к уху.

— Задержите ее, — сказал он и положил трубку. — Звонил Уолтерс из Каслвью, — повернулся он к Энни. — Говорит, к ним приехала женщина, якобы мать Лоуренса Сильберта. Поедешь на нее посмотреть?

— Разумеется. — Энни поднялась. — Я поеду за тобой на машине. Но мы не закончили, верно?

— Что именно?

— Наш разговор.

— Если ты считаешь, что он того стоит, — пожал плечами Бэнкс и, схватив со стола ключи от машины, вышел за дверь.

Когда спустя несколько минут Энни с Бэнксом приехали на место преступления, мать Лоуренса Сильберта сидела в зеленом автомобиле, припаркованном напротив дома номер пятнадцать по Каслвью-Хайтс, спортивном, марки «MG». Она курила, попутно беседуя с констеблем Уолтерсом. После непродолжительного дождика выглянуло предзакатное солнце, окрасив черепичные крыши нежным, приглушенным золотом. В голубом небе еще остались грязноватые серые облачка, иногда на минуту закрывавшие солнце. У дома бродили репортеры. Их напор сдерживал полицейский кордон. Увидев Бэнкса и Энни, журналисты бросились к ним, требуя комментариев, но те молча направились прямиком к зеленой машине.

Женщина, выбравшаяся им навстречу, когда-то была ростом с Бэнкса, но годы легли ей на плечи тяжелым грузом. Однако, несмотря на согбенные плечи, она все еще производила впечатление властной женщины. Седые волосы, убранные в пучок, не скрывали лоб, высокие скулы, подчеркнутые румянами, окруженный морщинками, но прелестный рот и сверкающие серо-голубые глаза — все это говорило о том, какой красавицей она была когда-то. Собственно говоря, она до сих пор оставалась красивой женщиной. Бэнксу показалось, что он ее уже где-то видел.

— Добрый вечер, — поздоровалась она, протягивая ему руку. — Эдвина Сильберт, мать Лоуренса.

— Та самая Эдвина Сильберт? — От удивления Бэнкс даже споткнулся.

— В свое время я и впрямь была кем-то вроде знаменитости, — признала пожилая дама и, бросив сигарету на асфальт, раздавила окурок высоким каблуком черных туфель. — Но это было очень давно.

Энни непонимающе взглянула на Бэнкса.

— В начале шестидесятых миссис Сильберт открыла торговую линию бутиков «Вива», — объяснил ей Бэнкс. — Очень успешное было предприятие.

— Да оно и до сих пор такое, — ответила Энни. — Я туда иногда заглядываю. Но нечасто — мне это не очень-то по карману. Очень рада с вами познакомиться.

— Когда-то цены там были не такими высокими, — улыбнулась ей Эдвина. — Мы мечтали о равноправии для всех. Чтобы любая женщина могла позволить себе платье не хуже, чем у какой-нибудь светской дамы. Мы совершили настоящий прорыв, для того-то времени.

— Позвольте выразить вам наши соболезнования в связи с гибелью сына, — сказал Бэнкс.

— Бедный Лоуренс. — Эдвина наклонила голову. — Пока ехала, все думала о нем. Никак не могу поверить, что его больше нет. Мне можно его увидеть?

— Боюсь, нет, — покачал головой Бэнкс.

— Что, все так ужасно?

Бэнкс промолчал.

— Я ведь не из робких, — заметила Эдвина. — Я за свою жизнь повидала много такого, от чего вас бы мигом стошнило. Во время войны я работала медсестрой.

— И все же… — замялся Бэнкс.

— Но я ведь имею право с ним попрощаться? Он же мой сын! — прервала его Эдвина.

Формально тело до сих пор «принадлежало» следователю, коронеру, и Эдвина не имела пока ни малейшего права его осмотреть — во всяком случае, без разрешения коронера. Но обычно этим правилом пренебрегали, особенно если родственники нужны были для опознания тела. Впрочем, это дело обычным не было.

— Миссис Сильберт… — начал Бэнкс.

— Пожалуйста, называйте меня Эдвиной.

— Эдвина. Я буду с вами откровенен. Боюсь, при взгляде на тело вы даже не поймете, ваш ли сын перед вами. У нас достаточно улик, чтобы считать погибшего вашим сыном, но поверьте, вам не стоит его видеть — это зрелище не принесет вам ничего, кроме горя. Мне кажется, вам стоит запомнить его таким, каким он был при жизни.

Эдвина задумалась.

— Хорошо, — наконец сказала она. — Кстати, я должна вам сказать, что у Лоуренса было родимое пятно на левой руке, чуть повыше локтя. — Эдвина показала на себе, где именно. — Темно-красное, в форме капли.

— Спасибо, — поблагодарил ее Бэнкс. — Потом, когда вы придете в себя, мы бы хотели взять у вас образец ДНК. Ничего сложного, никаких иголок и шприцов, просто обычный мазок из полости рта.

— Иголки меня никогда не пугали, — ответила Эдвина. — Так что берите свой образец, когда хотите и как хотите. Слушайте, — добавила она, — я не знаю, какие у вас в полиции правила на этот счет, но я так устала после дороги, что жизнь готова отдать за стаканчик джина. Тут поблизости есть один замечательный паб. Может, присоединитесь?

Энни взглянула на Бэнкса. Тот, в свою очередь, повернулся к констеблю Уолтерсу.

— Фил, — сказал он и ткнул пальцем в фалангу репортеров, — проследи, чтобы никто из этих паразитов нам не помешал.

Уолтерс слегка побледнел и нервно дернулся. Можно было подумать, что его попросили сдержать целую орду гуннов.

— Я постараюсь, сэр, — слабым голосом ответил он.

«Черный лебедь» и впрямь оказался неподалеку — на углу соседней улицы. Особой популярностью у субботних гуляк он не пользовался — собственно говоря, кроме местных жителей, туда никто не забредал. Слишком уж трудно было заметить вывеску паба с улицы, да и цены высокие, не по карману студентам и туристам. Хотя Бэнкс сюда раньше и не заглядывал, его не удивила шикарная обстановка паба: повсюду начищенные медные бляхи, репродукции картин Джорджа Стаббса в рамках. Барную стойку окаймлял блестящий медный поручень. Никакой громкой музыки и стрекота игровых автоматов. Мало того, тут и традиционный «пивной сад»[3] называли вовсе не садом, а «патио».

Недурно, конечно, что правительство запретило курение в барах, думал Бэнкс, пробираясь по залу, но почему бы им не запретить еще и вход с собаками? Здесь у ног чуть ли не каждого посетителя возлежали четвероногие друзья. У Бэнкса тут же страшно зачесался нос.

— Может, сядем на улице? — предложила Эдвина. — Я бы с удовольствием выкурила сейчас сигаретку.

— Хорошая мысль, — обрадовался Бэнкс. Сигаретный дым он еще переживет, но не собак.

Отыскав свободный столик, они расположились в патио, откуда открывался прекрасный вид на город. Вечерело, холмы на горизонте отливали темной зеленью, и даже в тонкой куртке Бэнксу было тепло. Он предложил дамам присесть, а сам тем временем вернулся в бар за напитками. Эдвина попросила принести ей джин с тоником, а Энни — диетическую колу. Бэнкс же, внимательно изучив ассортимент разливного пива, заказал пинту «Тимоти Тейлора». Цены в «Лебеде» зашкаливали, и Бэнкс даже подумал, не попросить ли у них накладную, чтобы ее потом оплатили в бухгалтерии полиции. Правда, представив, как отреагирует на это суперинтендант Жервез, он передумал.

Загрузив поднос стаканами, он пробрался обратно к столику. Эдвина Сильберт уже курила и, увидев Бэнкса, жадно потянулась к стакану с джином.

— Вам вовсе не обязательно было сюда к нам ехать, — заметил Бэнкс. — Путь все же не близкий. Мы бы сами к вам прикатили.

— Глупости, — фыркнула Эдвина. — Я еще в состоянии проехать пару километров. Как только наш местный констебль сообщил мне о смерти Лоуренса, я тут же села за руль. А что мне оставалось делать? Не томиться же дома?

Если Сильберту было шестьдесят два, занялся мысленными подсчетами Бэнкс, то Эдвине сейчас за восемьдесят. А до Лонгборо километров триста, не меньше. Эдвина не выглядела на свой возраст. Собственно, как и ее сын, — Энни говорила, что, по мнению Марии Уолси из театра, Сильберту было пятьдесят с небольшим хвостиком. Видимо, моложавость у них в роду.

— Вы уже решили, где будете ночевать? — спросил Бэнкс.

— У Лоуренса, разумеется, — удивленно посмотрела на него Эдвина.

— Боюсь, это совершенно невозможно, — покачал головой Бэнкс. — Его дом сейчас — место преступления.

Эдвина едва заметно покачала головой. На ее глаза навернулись слезы.

— Простите, — сказала она. — Это все так для меня непривычно. Тут есть один неплохой отель, я однажды там останавливалась. Когда у Лоуренса шел ремонт.

— В «Бургундии»?

— Да-да, точно. Как думаете, у них остались свободные номера?

— Я сейчас проверю. — Энни вытащила мобильник и отошла в сторонку, чтобы позвонить.

— Какая милая девушка, — заметила Эдвина. — Я бы на вашем месте держалась за нее обеими руками.

— Она не… то есть мы вовсе не… — замямлил Бэнкс и наконец просто кивнул. Он не хотел вдаваться в подробности их отношений с Энни. — Вы с Лоуренсом были близки? — спросил вместо этого он.

— Да, — ответила Эдвина. — Вернее, надеюсь, что были. Я всегда хотела быть ему не просто матерью, но и другом. Его отец погиб в автокатастрофе. Лоуренсу тогда только что исполнилось девять. Он единственный наш ребенок. Я замуж потом так и не вышла… Когда Лоуренс отучился в университете, он, естественно, отправился путешествовать, и иногда мы не виделись целыми месяцами.

— Когда вы поняли, что он гомосексуалист?

— Я знала это с самой его юности. Сложно было не заметить. Не то чтобы он вел себя по-женски, — спохватилась Эдвина. — Нет, наоборот. Он был таким мужественным и сильным, обожал заниматься спортом. Прямо юный греческий бог. Но я по всяким мелочам давно все поняла. Он тщательно скрывал свои наклонности. Во время учебы в школе и Кембридже он изредка куролесил, но вообще-то я практически уверена, что до двадцати с лишним лет любовников у него не было. То есть никаких проблем с законом тут быть не могло. Он же был совершеннолетним.

— А вас его ориентация никогда не смущала? — поинтересовался Бэнкс.

— Нет, конечно! С чего бы это?

— Ну, иногда родителям сложно с этим смириться, — заметил Бэнкс, вспомнив отца Марка Хардкасла.

— Возможно, — пожала плечами Эдвина. — Но раз уж человек таким уродился, зачем пытаться его переделать? Это же бесполезно. С зебры полоски не смоешь. Это ведь тоже часть личности моего Лоуренса, его крест, его выбор. Его путь к любви. Я очень надеюсь, что он прошел его до конца.

— Не знаю, имеет ли это теперь значение, но мне кажется, что он нашел свою любовь, — попытался утешить ее Бэнкс. — Похоже, последние несколько месяцев он был совершенно счастлив.

— Да, когда появился Марк. Мне тоже так показалось. Ох, бедный Марк. Он с ума сойдет от горя. А где он? Вы с ним уже связались?

— Вы знали Марка? — пришел черед Бэнкса удивиться.

— Знала? О господи! Неужели и с ним что-то стряслось?

— Извините, я почему-то решил, что вам уже сообщили. Простите.

Бэнкс и сам не понимал, с чего бы глостерским копам рассказывать ей про Марка Хардкасла. Если бы Даг Уилсон их попросил, то они бы согласились, но он этого точно не сделал.

— Что с ним случилось?

— Мне очень жаль, но Марк тоже погиб. Судя по всему, покончил с собой.

Эдвина громко вздохнула и съежилась в кресле.

— Но почему? — печально произнесла она. — Из-за Лоуренса?

— Возможно, из-за него, — признался Бэнкс.

Энни вернулась и кивнула Бэнксу.

— Миссис Сильберт, мы заказали для вас номер в «Бургундии», — доложила она.

— Спасибо, милая, — ответила Эдвина, вытаскивая из сумочки носовой платок. — Вы уж простите меня, — сказала она, промокая глаза. — Реву тут как дурочка. Просто это уже как-то слишком. Неужели и Марка теперь тоже нет?

— Да. Простите. Он вам нравился?

Убрав платок, Эдвина отхлебнула джина и зажгла очередную сигарету.

— Да, очень. Он так хорошо относился к Лоуренсу. У них было совершенно разное детство, но, несмотря на это, оказалось столько общего!

— Например, любовь к театру? — уточнил Бэнкс.

— Мне приятно думать, что Лоуренс полюбил театр благодаря мне. Если бы я не стала торговать тряпками, подалась бы в актрисы. Он целыми часами торчал со мной за кулисами самых разных театров.

— Значит, его тянуло в театр?

— Да, верно. Там-то они с Марком и познакомились. Вы разве этого не знали?

— Мы вообще пока мало что знаем, — признался Бэнкс. — Расскажите, пожалуйста, про их знакомство.

— Перед Рождеством я приехала навестить Лоуренса, и он отвел меня в местный театр. Такое старомодное, но обворожительное местечко.

— Точно, — согласился Бэнкс.

— У них там как раз шла пантомима. Кажется, по «Золушке». В антракте мы спустились в буфет, и там Лоуренс разговорился с Марком. Я сразу заметила, что между ними пробежала искра, и решила оставить их на пять минут одних. Заявила, что мне нужно попудрить носик, и ушла, чтобы они могли спокойно обменяться телефонами. С этого все и началось.

— Вы после этого часто виделись с Марком?

— Да, каждый раз, когда приезжала в гости. Да и они иногда навещали меня в Лонгборо. У нас в Котсуолде так красиво. Жаль, что они так и не смогли провести там лето. — Эдвина вновь достала платок. — Вот ведь старая дура, расчувствовалась. — Шмыгнув носом, она вздернула плечи и выпрямилась. — Знаете, я бы еще выпила.

На этот раз за напитками отправилась Энни.

— Как бы вы описали их отношения? — спросил Бэнкс, когда перед Эдвиной появился полный стакан джина.

— Они были влюблены друг в друга и не сомневались в искренности своих чувств, но осторожничали и не торопились. Вы не забывайте, что Лоуренсу было шестьдесят два, а Марку — сорок шесть. У обоих за плечами был опыт неудачных отношений и болезненных расставаний. Их влекло друг к другу, однако они не собирались ввязываться в новое любовное приключение, предварительно все не взвесив.

— Марк так и не съехал со своей квартиры, — сказал Бэнкс, — несмотря на то, что фактически жил вместе с вашим сыном в Каслвью. Вы об этом?

— Да. Думаю, рано или поздно он переехал бы к Лоуренсу, но пока они оба с этим не спешили. Кроме того, у Лоуренса в Блумсбери была квартирка, в которую он время от времени наезжал, и, наверное, Марку не хотелось от него в этом смысле отставать.

— Он болезненно относился к таким вещам?

— Марк ведь пробился с самого низа, — напомнила Эдвина. — И был очень самолюбив. Мне кажется, материальное благополучие значило для него куда больше, чем для многих других людей. Вещи служили показателями его успеха. Но это не мешало ему быть чудесным, щедрым и добрым человеком.

— Значит, у Лоуренса была еще одна квартира. А если Марк приезжал в Лондон, он мог там остановиться?

— Думаю, да. Почему нет?

— А вы, случайно, не помните адрес этой квартиры?

Эдвина продиктовала адрес дома неподалеку от Рассел-сквер.

— Квартирка крошечная, — добавила она. — Не представляю, чтобы они могли там жить вдвоем. Они бы с ума друг друга свели. Но для одного человека она просто идеальна.

— Они при вас никогда не ссорились? Может, Лоуренс жаловался на что-то? Ругал Марка?

— Нет, ничего подобного, — покачала головой Эдвина. — Они иногда ссорились, конечно, но это со всеми случается. Обычно они отлично ладили и постоянно над чем-то хохотали. — Она помолчала. — А почему вы спрашиваете? Вы что, думаете, что он…

— Мы пока ничего точно не знаем, миссис Сильберт, — быстро вставила Энни. — Никто не знает, что именно произошло, но мы пытаемся это выяснить.

— Но вы же не думаете, что Марк мог… вот так поступить?

— Видите ли, мы не имеем права исключать такую возможность, — осторожно сказал Бэнкс. — Но не более того. Энни верно заметила, пока мы не знаем, как все произошло. Уверены только в том, что вашего сына убили у него дома, а вскоре после этого Марк Хардкасл поехал в Хиндсвелский лес и повесился.

— В лес? Какой кошмар! Ох, бедняжка Марк. Это ведь было их любимое место. Как-то в апреле они даже отвезли туда меня, полюбоваться распустившимися колокольчиками. Такая красота. Какой все-таки ужас… наверное, потому он себя и убил. Не перенес такого горя.

— Да, эта мысль приходила нам в голову. Как вы думаете, что случилось с вашим сыном?

Эдвина замялась, и Бэнкс догадался, что ее озарила какая-то мысль, делиться которой ей пока не хочется.

— Может, к нему залез грабитель? — предположила она. — У них район богатый, есть чем поживиться.

— Мы отрабатываем эту версию. Но главная наша задача — узнать как можно больше о вашем сыне и Марке. Нам ведь почти ничего не известно. Как они жили, где работали, с кем встречались. Надеемся в этом на вашу помощь.

— Сделаю все, что в моих силах, — кивнула Эдвина. — И подпишу любые бумаги, вы только скажите. Но нельзя ли подождать с этим до завтра? Я что-то вдруг устала, ужасно.

— Конечно, спешить нам некуда. — Бэнкс расстроился, но не показал вида. В конце концов, она уже старый человек. На время забыла про свой возраст и заставила забыть о нем и их, но надолго ее не хватило. Бэнкс и сам не прочь был оказаться дома, так что с легкой душой перенес разговор на завтра. Как раз к этому времени Стефан пришлет результаты анализа крови, и они успеют проверить наличие родимого пятна у погибшего, и, быть может, Дереку Ваймену даже удастся припомнить какие-нибудь эпизоды из жизни Марка.

Эдвина поднялась со стула.

— Хотите, я вас отвезу? — предложила Энни. — Мне не трудно, честное слово.

— Все нормально, дорогуша, — мягко сказала Эдвина, тронув Энни за плечо. — И потом, мне еще надо отогнать машину к отелю, так чего тянуть волынку? Дорогу я знаю. Да и сил должно хватить. — Улыбнувшись, она развернулась и ушла.

— Ее за руль-то можно пускать? — спросила Энни.

— Не думаю, — ответил Бэнкс. — Но я бы на твоем месте не стал бы ей мешать. Со слабым характером миллионный бизнес не раскрутишь. Так что сядь и спокойно допей свою колу.

— Наверное, ты прав. В конце концов, она почти не притронулась ко второму стакану.

Энни поежилась, и Бэнкс протянул ей свою куртку. К его удивлению, Энни с радостью накинула ее на плечи. Наверное, из вежливости. Правда, Бэнкс знал, что она реагирует на холод совсем не так, как он сам.

В пабе вовсю хохотали и болтали посетители. За низкой стеной, на городской площади, бродили крошечные человечки — совсем как в любимом фильме Бэнкса «Третий человек», когда Джозеф Коттен и Орсон Уэллс забрались на гигантское колесо обозрения.

— Что думаешь по поводу лондонской квартиры? — спросил Бэнкс.

— Пока не знаю, — ответила Энни. — Наверное, он мог себе ее позволить, да и приезжал туда довольно часто — иначе зачем еще она ему?

— Надо будет ее проверить. Возможно, что именно там Хардкасл переночевал в четверг. Может, остались какие-нибудь улики.

— Да, взглянуть стоит.

— А как тебе мысль Эдвины насчет того, почему Хардкасл не съехал со своей квартиры?

— Здравое зерно тут есть. Правда, сама я склоняюсь к версии проверки отношений, а не соперничества с Лоуренсом. «Раз у него квартира, то и у меня пусть будет квартира. Хотя это и неподъемно».

— Честно говоря, я встречал таких гордецов, — заметил Бэнкс.

— В любом случае ничего необычного в этом нет, — пожала плечами Энни. — Вот у Софии до сих пор тут есть коттедж, несмотря на то что живет она в своем лондонском доме.

— Этот коттедж принадлежит ее родителям, — поправил ее Бэнкс.

— Может, лондонскую квартиру подарила Сильберту мать? — предположила Энни. — Надо будет завтра расспросить ее поподробнее по поводу его финансовых дел. Интересная она дама, правда? Наверняка постоянная гостья твоих подростковых фантазий, наряду с Марианной Фейтфул и Джулией Кристи. Угадала?

— Угадала, — улыбнулся Бэнкс. — Она в свое время была просто красавицей, хоть и чуть постарше остальных. Помню, в свое время читал про нее в газетах и всегда любовался фотографиями. Все-таки в работе разносчика газет есть свои плюсы. Если мне не изменяет память, первую «Виву» она открыла в шестьдесят пятом году, на Портобелло-роуд. Цены не задирала, тем не менее у нее всегда отоваривались самые популярные звезды. Мик Джаггер, Марианна Фейтфул, Пол Маккартни, Джейн Эшер, Джулия Кристи, Терри Стэмп. Она со всеми звездами водила дружбу.

— Надо же. Я и не знала, что они любили сэкономить.

— Дело было не в ценах. Там витал аромат элитарности. Эдвина всегда была в гуще событий, устраивала шумные вечеринки с самыми известными людьми города, отрывалась в модных клубах. Да-да. Представь. И героином баловалась, и романы со звездами крутила. Я даже не знал, что у нее есть сын. Видимо, не хотела привлекать к нему внимание.

Энни зевнула.

— Тебе скучно? Заболтал, да?

— Просто устала.

— Тогда давай по домам. Завтра опять тяжелый день.

— Хорошая мысль, — согласилась Энни, протягивая Бэнксу куртку.

— Слушай, — добавил он, — насчет того разговора… гм… что я не пришел тебе на помощь, когда ты в этом нуждалась…

— Ну да, было такое. Я просто… ох, Алан, давай забудем об этом. Не обращай на меня внимания.

— Просто ты тогда как-то отдалилась. Я не знал, как до тебя достучаться.

— Наверное, ты прав, — сказала Энни и похлопала его по руке. — Я была не в лучшей форме. Ну и хватит об этом. Теперь все позади. Давай забудем обо всем и сконцентрируемся на работе. Хорошо бы поскорее расколоть это дельце.

— Хорошо бы, — кивнул Бэнкс, допивая пиво.

Они дошли до своих машин, припаркованных напротив дома Лоуренса Сильберта, где до сих пор бродили несколько самых выносливых и терпеливых репортеров, попрощались с констеблем Уолтерсом и друг с другом. Бэнкс смотрел, как Энни, забравшись в свою старенькую «астру», уезжает прочь, затем включил двигатель и направился в Гретли. В зеркале заднего вида засверкали вспышками фотоаппараты репортеров.

Бэнксу казалось, что он не был дома месяц, хотя на самом деле прошло два дня. Собственно говоря, и того меньше. Всего одна ночь. Единственная ночь, которую он провел у Софии. Но все равно дом встретил его еще более многозначительной и гнетущей тишиной, чем обычно.

Пройдя в гостиную, он включил лампу под оранжевым абажуром. Проверил телефон: всего одно послание, от Брайана. Сын сообщал, что на пару недель вернулся в Лондон и будет рад видеть отца, если у того найдется свободная минутка. Недавно Брайан со своей подружкой Эмилией, актрисой, переехал в очень маленькую и миленькую квартирку на Тафнелл-Парк-роуд. Бэнкс, навещая в Лондоне Софию, частенько к ним заглядывал. Однажды даже взял с собой к ним на ужин Софию, и они сразу нашли общий язык. В основном потому, что она слушала ту же музыку, что и они. Бэнкс и сам любил многие современные группы, однако почувствовал себя безнадежно старым и полным лопухом. В глубине души он считал, что со времен Хендрикса, Дилана, «Пинк Флойд», «Лед Зеппелин», «Стоунс» и «Ху» не было создано ничего стоящего.

За окном над протокой Гретли-Бек и долиной расцветал бирюзово-золотой закат. Минуту-другую Бэнкс смотрел на него, наслаждаясь видом, затем задернул занавески и отправился на кухню, налить бокал вина. Бэнкс вдруг понял, что страшно голоден: не ел с самого утра. Те печенюшки на совещании, разумеется, не в счет. В полупустом холодильнике за еду могли сойти лишь открытая пачка карри с козлятиной из местной забегаловки да остатки индийских лепешек, завернутые в фольгу Вот только красное вино, которое пил Бэнкс, никак не подходило к карри. Не говоря уж о том, что он даже не помнил, когда карри появилось в его холодильнике. В конце концов Бэнкс выудил из глубины кусок пожилого чеддера, скрупулезно осмотрел батон хлеба на наличие плесени и, убедившись в его относительной свежести, сделал себе горячий бутерброд с сыром. Прихватив бокал и сэндвич, Бэнкс пошел в гостиную.

Надо бы включить что-нибудь ненавязчивое, но мелодичное, подумал он и, вспомнив о сыне, о его фанатическом увлечении новыми группами, решил поставить диск Керен Анн. Комнату заполнили таинственные звуки песни «Все это ложь» — приглушенный голос Керен Анн, тихие плавные гитарные аккорды. Это было самое оно. Блаженно откинувшись в кресле, Бэнкс водрузил ноги на подлокотник и принялся перебирать в уме все известные ему подробности дела Хардкасла — Сильберта.

На первый взгляд — типичное преступление на почве ревности. Невообразимо жестокое убийство, глубокое раскаяние и следующее за ним самоубийство — все прямо как в учебнике. В «Практике расследования убийств» Геберта Бэнкс вычитал, что для преступлений с гомосексуальной подоплекой характерно большое количество ранений в области горла, груди и живота. Все сходилось — убийца мощным ударом сломал Сильберту гортань, которую Геберт ассоциировал с важным для гомосексуальных пар оральным сексом. Повышенную жестокость он объяснял тем, что оба партнера в таких отношениях являются сексуальными агрессорами. Бэнксу последнее утверждение казалось не совсем корректным. Впрочем, не он же изобрел эту теорию, так что плевать.

Интересно, что Лоуренс Сильберт делал в Амстердаме — городе с пресловутым кварталом красных фонарей, где к любым сексуальным отклонениям относятся весьма снисходительно? Может, Эдвина знала? Бэнксу ее горе показалось вполне искренним, как и шок, вызванный известием, что, возможно, убил Марк.

А поездка Марка в Лондон с этим Вайменом? Не могла ли эта совершенно невинная командировка послужить толчком? И так ли уж там все было невинно? Может, Лоуренс Сильберт узнал о ней и обезумел от ревности? Слово за слово, и обычная ссора переросла в драку, результатом которой явились два трупа. Вполне возможно. Надо будет завтра утром поговорить с Дереком Вайменом, задать несколько вопросов, решил Бэнкс. Несмотря на воскресный день, Бэнкс не собирался отдыхать — раз уж выходной с Софией сорвался, чего уж теперь расслабляться? Надо работать. Ни ему, ни Энни за внеурочную работу не заплатят, но, может, хоть отгулы дадут? Тогда они с Софией могли бы смотаться на пару дней в Рим или Лиссабон. Может, хоть это немного ее утешит.

Стрелки часов показывали половину двенадцатого, и Керен Анн давно уступила сцену Ричарду Хоули, еще одному любимчику Бэнкса. Вот тут-то и раздался телефонный звонок.

Бэнкс поднял трубку параллельного телефона. Звонила София, судя по голосу — немного подшофе.

— Ну, как все прошло? — спросил Бэнкс.

— Отлично! Приготовила тайский ужин, всем очень понравилось. Только что всех проводила. Но посуду мыть не буду — ужасно устала.

— Жаль, что я не рядом и не могу ее, проклятую, помыть, — сказал Бэнкс.

— Мне тоже жаль. В смысле, что тебя рядом нет. Ты там Ричарда Хоули слушаешь?

— Ага.

— Фу. Вот, значит, чем ты занимаешься в мое отсутствие?

София терпеть не могла Ричарда Хоули и называла его не иначе как «шеффилдский молокосос, не умеющий ни петь, ни играть». Бэнкс в отместку окрестил ее последнюю находку — Ноа Леннокса по прозвищу Панда — слабым подобием Брайана Уилсона, да еще и в гнусной дешевой обработке.

— Должны же у человека быть какие-то грешки, — возразил он.

— Но не пристрастие же к Ричарду Хоули!

— Зато перед ним у меня пела Керен Анн.

— Уже лучше.

— И я, кажется, в нее влюбился.

— Мне что, ревновать?

— Не стоит. Правда, сегодня вечером я встречался с Эдвиной Сильберт, — похвастался Бэнкс.

— Эдвиной Сильберт? Из «Вивы»?

— Да, той самой.

— Ого. Ну и как она тебе?

— Очень занятная дама. Обаятельная и, несмотря на возраст, очень красивая.

— То есть мне теперь еще и к ней ревновать?

— Ей, на минуточку, восемьдесят лет, — напомнил Бэнкс.

— Ну да, ты предпочитаешь девушек помоложе, я помню, — хихикнула София. — Как ты умудрился с ней познакомиться?

— Она мать Лоуренса Сильберта, убийство которого мы сейчас расследуем.

— Какой кошмар, — ахнула София. — Бедная женщина. Она, наверное, сама не своя от горя.

— Ну, на какое-то время ей удалось убедить нас, что она ничего, держится. Но вообще-то для нее это страшный удар.

— А как расследование продвигается? — поинтересовалась София.

— Потихоньку. Но кое-какие результаты имеются, — ответил Бэнкс. — Похоже, нам придется ехать в Лондон.

— Когда именно? Я на неделе буду занята.

— Пока не знаю. Я еще не уверен, но, возможно, приеду в Блумсбери, осмотреть квартиру погибшего. При самом неудачном раскладе успеем вместе пообедать. Но ты мне лучше скажи, что там у тебя со следующими выходными? Приедешь?

— Разумеется. Только обещай, что снова меня не кинешь.

— Обещаю. Не забывай, у меня на следующую субботу уже билеты на «Отелло» куплены. Постановка иствейлского Общества любителей театра. — Бэнкс не стал говорить Софии, что убийство напрямую связано с театром; он-то купил билеты задолго до самоубийства Марка Хардкасла. Собственно, он тогда ни о каком Марке Хардкасле вообще не слыхал.

— Любительская постановка «Отелло»! — ахнув, восхитилась София. — Это надо же! Жду не дождусь! А вы, инспектор Бэнкс, знаете, как угодить девушке.

Бэнкс рассмеялся:

— Разумеется, перед спектаклем тебя ждет ужин в самом изысканном ресторане Иствейла.

— Это в пиццерии или закусочной, где делают рыбу с картошкой? — уточнила София.

— Выбор за тобой.

— Ну а потом?

— Хм-м-м. Посмотрим.

— Уверена, мы придумаем, чем заняться. Не забудь захватить наручники.

— Рад, что ты позвонила, — улыбнулся Бэнкс.

— И я тоже, — ответила София. — Мне правда жаль, что тебя нет рядом. Как-то это нечестно — ты там, я тут…

— Знаю, знаю. Ну да ничего. В следующий раз все пройдет как надо. И я даже готов сам приготовить ужин!

— Что, неужели пожаришь яичницу и картошку? — рассмеялась София.

— А с чего ты взяла, что я умею делать яичницу? Или жарить картошку?

— Значит, какое-нибудь экзотическое блюдо?

— Как тебе спагетти болоньезе?

— Я пойду, — сказала София, — а не то упаду тут в безудержном припадке хохота. Или лучше сказать — в припадке безудержного хохота? В общем, я устала. Скучаю по тебе. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — сказал Бэнкс, и София, все еще смеясь, положила трубку.

Ричард Хоули умолк. Бэнкс допил вино. Музыку слушать больше не хотелось. Оказывается, он жутко устал. Тихо жужжал музыкальный центр. В дымоходе завывал ветер. Бэнкс почувствовал себя несчастным и одиноким — куда сильнее, чем до разговора с Софией. Но с телефоном так всегда — сближает людей на несколько минут, только чтобы потом стало еще гаже. Бэнкс не успел сказать Софии, что тоже по ней скучает, и теперь об этом жалел. Ну да ладно. Уже слишком поздно, подумал он и, отставив бокал, отправился в постель.

4

В половине одиннадцатого воскресного утра они прибыли в дом Дерека Ваймена. Дом этот очень напоминал старый дом Бэнкса, где они с Сандрой и детьми обитали до развода. Ваймены жили на Маркет-стрит, в километре от центра, южное направление. Отсюда до бывшего пристанища Бэнкса можно было дойти за пятнадцать минут.

В просторной гостиной надрывалось радио, исторгая какой-то поп-хит. На полу перед телевизором лежал с игровым пультом в руках парнишка и неистово расстреливал футуристического вида солдат, которые отправлялись на свет иной с громкими криками, заливая весь экран кровью. Его застенчивая худенькая сестра разговаривала по телефону, полностью укрывшись за пеленой длинных волос. Только что закончили завтрак: пахло жареным беконом, а миссис Ваймен убирала тарелки со стола у эркерного окна. На улице гудел ветер, обрушивая на землю потоки дождя. У противоположной стены возвышался книжный шкаф, там стояли: полное собрание сочинений Шекспира в издании Королевского Шекспировского общества, сборник сценариев Британского института кино и переводные книги в бумажных обложках — Чехов, Толстой, Гоголь, Достоевский, Золя, Сартр, Бальзак.

Дерек Ваймен сидел в кресле (вероятно, его любимом) и читал изъятый из «Санди таймс» листок с разделом культурных новостей. Интересно, как он еще может читать в таком гвалте? Впрочем, Бэнкс мигом вспомнил, что в бытность семейным человеком тоже умел это делать. Сама газета лежала у Ваймена на подлокотнике, раскрытая на статье об убийстве и самоубийстве в Иствейле. Писать журналистам пока еще было особо не о чем. Бэнкс знал, что до официального опознания тела имя Лоуренса Сильберта в прессе не появится, в отличие от имени Марка Хардкасла, которого опознал Вернон Росс. Хорошо хоть Эдвина рассказала о родимом пятне, а то Бэнкс до сих пор пребывал бы в сомнениях.

— И куда, спрашивается, делась хорошая погода? — спросил Ваймен, после того как Бэнкс и Энни представились. — Я так понимаю, вы по поводу Марка? — кивнул он в сторону статьи.

— Да, — ответил Бэнкс.

— Только вернулся, а тут такие новости. Кошмар. Я прямо поверить не могу. Кто бы мог подумать. Не ожидал я такого от Марка. Вы присаживайтесь. — Ваймен сбросил с дивана журналы и одежду. — Дин, Чарли, идите-ка к себе, поиграйте. Нам надо поговорить. И выключите, ради бога, эту проклятую музыку!

Дети медленно, словно зомби, поднялись с насиженных мест и, взглянув на отца полными безмерного страдания глазами, потащились наверх. По пути к лестнице Дин выключил стерео.

— Ох-хо-хо, эти подростки. — Ваймен потер затылок. — И на что они мне сдались? В школе целый день с ними кручусь, а прихожу домой — тут эти двое. Наверное, я мазохист. Или просто сумасшедший.

Бэнкс давно заметил, что учителя обожают жаловаться на свою жизнь и делать вид, будто ненавидят свою работу, и потому вполне заслуженно получают длинные отпуска. Однако вид у Ваймена был бодрый и невозмутимый, ему точно хватало сил и терпения на укрощение резвых питомцев. Высокий, худой, даже тощий, лоб низкий, лицо вытянутое и костлявое, глубоко посаженные внимательные глаза. Преподавал он им не только драматическое искусство, но и физкультуру. Бэнкс вспомнил, что его учитель английского тоже вел в их классе физкультуру и постоянно носил с собой пару парусиновых туфель. Он все время вертел их в руках, держа за шнурки, и частенько бил ими своих учеников. Хорошо хоть не твердил при этом: «Поверь, мне сейчас больнее, чем тебе», как их богослов. Тот тоже любил задать хорошую порку. Впрочем, сейчас в школах уже никого не бьют.

Каминную полку украшали несколько фотографий Ваймена с женой и детьми, пара школьных снимков и еще одно фото, заинтересовавшее Бэнкса. Ваймен на железнодорожной платформе рядом с мужчиной в форме, который приобнимал его за плечи.

— Кто это? — спросил Бэнкс.

Ваймен проследил за его взглядом:

— Это мы с братом Риком. Он служил в армии.

— А где он сейчас работает?

— Нигде. Он умер. Находился на борту рухнувшего вертолета во время боевых действий в две тысячи втором году.

— Где это случилось?

— В Афганистане.

— Вы с ним были близки?

— А вы как думаете? — Ваймен глянул на Бэнкса. — Он был моим старшим братом.

— Простите, — извинился Бэнкс. Ему со старшим братом удалось наладить отношения, пожалуй, слишком поздно, но он понял чувства Ваймена.

— Ну, что уж тут поделаешь. Подписывая контракт, надо держать в уме возможность и такого исхода, — заметил Ваймен.

Его жена закончила мыть посуду и подсела к ним. Симпатичная брюнетка около сорока, со вздернутым носиком. Выглядела немного усталой, но было очевидно, что она следит за фигурой и ухаживает за кожей.

— Не помешаю? — спросила она.

— Ни в коем случае, — ответил Бэнкс. — Вы хорошо знали Марка Хардкасла?

— Видела его несколько раз, но не скажу, что знала. И однако же меня это потрясло, ну… то, что с ним случилось… Ужасная история.

— Да уж, — отозвался Бэнкс и повернулся к ее мужу: — Вы ведь на прошлой неделе ездили с Марком в Лондон, верно?

— Точно, — кивнул Ваймен.

— Вы там часто бываете?

— При каждом удобном случае. Обожаю театр и кино, а места лучше Лондона для театрала и киномана не найти. И еще там много хороших книжных магазинов.

— А вы, миссис Ваймен?

— Я больше люблю посидеть дома с интересной книжкой, — сказала она и снисходительно улыбнулась мужу, радуясь, что тот все еще не остыл к своим увлечениям. — Обожаю романы Джейн Остен и Элизабет Гаскелл. Признаться, запах грима и лучи прожекторов меня совсем не привлекают.

— Кэрол у нас мещанка, — улыбнулся Ваймен, — правда, очень образованная, — добавил он. В речи Ваймена отчетливо слышался йоркширский акцент, но никаких типичных для Йоркшира словечек он не использовал. Наверное, сказывалось то, что он окончил университет и много времени проводил вдали от родного графства.

— А вы тоже преподаете, миссис Ваймен? — поинтересовался Бэнкс.

— Господи, нет! Мне хватает своих трудных подростков, — воскликнула она. — Ну а за маленькими детьми вообще глаз да глаз. Нет, я работаю на полставки секретарем в медицинском центре. Кстати, не хотите ли чаю? — предложила она.

Бэнкс и Ваймен были не прочь попить чайку, и она, обрадовавшись, что ей нашлось дело, упорхнула на кухню.

— Вы часто ездили в Лондон с Марком Хардкаслом? — спросил Бэнкс.

— Нет, что вы! Эта поездка была первой, да и то не могу сказать, чтобы мы были там вместе.

— Как так? Я что-то не совсем вас понял.

— Спрашивайте, что хотите, все вам расскажу.

— Когда вы уехали?

— В среду утром. Поезд отправился из Йорка в двенадцать тридцать, а прибыл в четверть третьего. И даже, в кои-то веки, не опоздал.

— Марк ехал с вами?

— Нет, он решил доехать на машине.

— Почему вы решили добираться до Лондона порознь?

— Я люблю поезд, — ответил Ваймен, — к тому же выехать мы собирались в разное время. Кроме того, я подозреваю, что у Марка были еще какие-то дела, и я не хотел обременять его своим присутствием. Я, знаете ли, с удовольствием пользуюсь лондонским метро и автобусами. По-моему, там можно и почитать спокойно, и в окно поглазеть. Я даже не очень злюсь, когда автобусы и поезда опаздывают. Просто читаю себе спокойно, и все.

— Вам бы «Национальный экспресс» рекламировать, — заметил Бэнкс.

— Ну, это было бы уже слишком, — рассмеялся Ваймен. — Но как подумаю, что надо катить в машине по магистральному шоссе, меня прямо в дрожь бросает, честно говоря. Там столько грузовиков! А уж в самом Лондоне водить вообще страшно.

Бэнкс и сам не любил ездить по Лондону. Правда, с тех пор, как у него начался роман с Софией, он уже немного привык к безумному движению в столице. Иногда для разнообразия Бэнкс приезжал на поезде, как, впрочем, и сама София, хотя у нее есть маленький «форд-фокус», на котором она повсюду гоняла.

— Цель вашей поездки? — спросил Бэнкс.

— В Национальном доме кино шла ретроспектива фильмов немецких экспрессионистов.

— Марк тоже отправился в Лондон смотреть немецкое кино?

— Ну, мы оба интересовались этим предметом, но, повторюсь, возможно, у Марка были в Лондоне какие-то еще дела. Точно сказать не могу. Мы не очень-то много времени провели вместе.

— Но вы там все-таки виделись?

— Разумеется. В первый же вечер пошли поужинать в «Зиззи» на Шарлотт-стрит, около шести, прямо перед началом сеанса. Погода была чудесная, и нам удалось получить столик на открытой террасе.

— И что вы заказали? — спросил Бэнкс. Ваймена, похоже, этот странный вопрос не смутил.

— Пиццу.

— Кто платил?

— Мы оба.

— У вас сохранился чек?

— Может, завалялся где-нибудь в бумажнике, не знаю, — нахмурился Ваймен. — Если хотите, могу проверить.

— Это потом. И что вы делали после ужина?

— Пошли в кино. Посмотрели «Кабинет доктора Калигари», потом «Отелло» Дмитрия Буковецкого — взгляд немецкого экспрессиониста на классическую пьесу Шекспира. Очень интересно, хотя и не лучшая постановка… понимаете, я ведь режиссер…

— Да-да, это нам известно, — прервал его Бэнкс. — А после кино?

Ваймен, не получив возможности высказать свои взгляды на режиссуру, заметно помрачнел.

— После кино мы пропустили по стаканчику в баре и разошлись.

— А вы разве не в одном отеле остановились?

— Нет. У друга Марка есть квартира в Блумсбери. Насколько я понял, туда он и отправился.

— Он вам это сказал?

— Нет. Но какой смысл платить бешеные деньги за отель, когда можно пожить в хорошей квартире, да еще и бесплатно?

— Действительно, никакого, — согласился Бэнкс. — Ну а вы?

— А я, как и всегда, остановился в маленькой гостинице у вокзала Виктория. Там дешево, но довольно мило. Комнатка, конечно, не самая просторная, только мне больше и не надо.

— Вы не могли бы сообщить нам адрес этого отеля? — попросил Бэнкс.

Ваймен удивился, но послушно продиктовал ему адрес на Уорик-стрит.

— Вы упомянули друга Марка, — включилась в разговор Энни. — Вы были знакомы с Лоуренсом Сильбертом?

— Да, но так, мельком. Встречались пару раз. Однажды мы пригласили их на ужин. Они потом, как водится, в ответ пригласили нас к себе. В общем, ничего особенного.

— Когда это было?

— Два месяца назад.

— Как вам показалось, тогда мистер Хардкасл уже жил в доме Сильберта? — спросил Бэнкс.

— В общем, да, — кивнул Ваймен. — Собственно, насколько мне известно, фактически он жил там с самого первого дня их знакомства. И кто его осудит? Отличный домина, да еще и на холме.

— То есть вы считаете, что Хардкаслу показалась привлекательной возможность переехать в дом побогаче?

— Нет, что вы. Это я так сказал, шутя. Марк, конечно, ценил хорошие, дорогие вещи. Он ведь родом из очень простой семьи, но сумел здорово подняться и изменить свою жизнь. Он из тех, кто в баре вместо пинты пива и пакета чипсов заказывает вино марки «Шато Марго» и камамбер. Они с Сильбертом оказались отличной парой, несмотря на разное социальное происхождение, — добавил Ваймен.

Держа поднос с чаем и неизбежным печеньем, в комнату вошла миссис Ваймен. Ее супруг, Бэнкс и Энни взяли себе по чашке. Поблагодарив, Бэнкс вернулся к допросу:

— Ну а что насчет четверга?

— В каком смысле? — не понял Ваймен.

— Вы видели Марка?

— Нет, он сказал, что ему надо домой. Я же, как вы знаете, остался в Лондоне до субботы. Хотелось прошвырнуться по выставкам, раз уж приехал. Сходил в Тейт и Национальную портретную галерею. Прошелся по книжным магазинам. И посмотрел еще пару фильмов в Национальном доме кино — «Черную лестницу» и «Носферату». Могу рассказать сюжет, если хотите.

— А корешки от билетов у вас не сохранились?

— Скорее всего. — Ваймен нахмурился. — Позвольте, вы меня допрашиваете так, будто я у вас подозреваемый. Я думал, что…

— Мы просто хотим все прояснить, — прервал его Бэнкс. — Пока что мы вообще никого не подозреваем. Так когда вы уехали из Лондона?

— Вчера, — после паузы ответил Ваймен. — В полдень съехал из гостиницы, зашел в паб пообедать, купил несколько книг, посетил Национальную галерею и в пять часов вечера сел на поезд до Йорка. Ну а домой добрался около… — Он вопрошающе взглянул на жену.

— Я встретила его на вокзале примерно в семь пятнадцать, — сказала она.

— Вы уверены, что после вечера среды вы с Марком Хардкаслом не встречались?

— Абсолютно.

— Из бара он уехал на машине?

— Нет. После ужина мы сели в метро на Гудж-стрит.

— И доехали до Ватерлоо?

— Да.

— А обратно?

— Ну, лично я прогулялся по набережной и Вестминстерскому мосту. Вечер стоял прекрасный, так что я полюбовался видом на реку. Ну а уж когда я увидел парламент в лучах заходящего солнца, у меня прямо дыхание перехватило. Я вообще-то не пламенный патриот, но от такого зрелища у меня всегда наворачиваются на глаза слезы.

— Ну а что же Марк?

— Думаю, он поехал на метро.

— Он не сказал, куда собирается?

— Наверное, обратно на Гудж-стрит. Оттуда до Блумсбери рукой подать.

— Вы уверены, что он поехал именно туда?

— Нет, просто предполагаю. Я же с ним не был, так что точно сказать ничего не могу.

— Во сколько вы ушли из бара?

— Примерно в половине десятого. Может, без пятнадцати одиннадцать.

— А где Марк оставил свою машину?

— Понятия не имею. Наверное, рядом с квартирой. Или в гараже, если он, конечно, там есть.

— О чем вы говорили, сидя в баре?

— Обсуждали кино. Ну и работу — костюмы, декорации и всякое такое.

— На ваш взгляд, какое настроение было у Марка в тот вечер?

— Обычное, — пожал плечами Ваймен. — Ничего особенного. Потому и не понимаю, с чего это он вдруг так…

— Он не показался вам расстроенным? — спросила Энни.

— Нет.

— Может, его что-то злило? Огорчало?

— Нет.

— Мы слышали, — вновь вступил в разговор Бэнкс, — что последние две недели Марк был в дурном расположении духа. Стал раздражительным, нервным. Вы этого не заметили?

— Нет. Может, это быстро прошло? Или поездка в Лондон его немного развеселила?

— Возможно. Но не будем забывать, что, вернувшись в Иствейл, он на следующий же день поехал в Хиндсвелский лес и повесился. Мы пытаемся понять, не подтолкнуло ли его что-то к самоубийству, не случилось ли чего? Или суицид стал логичным завершением его депрессии?

— Простите, но тут я вам не помощник, — снова пожал плечами Ваймен. — Я даже не знал, что у него была депрессия. Он очень хорошо это скрывал.

— А вам не показалось, что у них с Лоуренсом в последнее время начали портиться отношения?

— Во время поездки он о Лоуренсе не говорил. Собственно, он вообще о нем не говорил, только если я спрашивал сам. Марк был патологически скрытен, когда речь заходила о его личной жизни. Не об ориентации — ее он никогда не скрывал и не стеснялся, — а о том, с кем он живет, с кем встречается. Вероятно, предыдущий его роман был неудачным, и потому он стал немного суеверным. Боялся сглазить. Что, если он будет обсуждать эти отношения, они немедленно испортятся.

— Извините меня за такой вопрос, но все же… Марк никогда не проявлял к вам интереса как к мужчине? А не только как к коллеге или другу?

— Что вы, нет! Мы просто дружили. Он знал, что я женат, что я, так сказать, не по этой части. Марк с уважением относился к моей личной жизни.

— Вы часто с ним общались?

— Ну как вам сказать… не очень. Иногда пропускали по стаканчику вместе. В основном обсуждали театр и все, что с ним связано.

— Как вы думаете, Марк был ревнив?

— Порою у меня возникала мысль, что да, он не слишком-то уверен в себе.

— В каком смысле?

— У меня создалось впечатление, что он ревнивец. Разумеется, это всего лишь моя догадка. Иногда мне казалось, будто его гложет, что Лоуренс слишком для него хорош и что рано или поздно это все-таки скажется на их отношениях. Сами понимаете, сын шахтера из Барнсли — и лощеный образованный богач. Что у них общего? А мать Сильберта основала сеть модных бутиков «Вива», так что вообще звезда, знаменитость. Как ни крути, все равно некое неравенство имелось. В общем, я понимал, откуда у Марка берутся такие мысли. Я и сам из очень простой семьи. Такое никогда не забывается.

— Вы тоже из Барнсли?

— Нет. Из Понтефракта, есть у меня такой грех.

— Вы не знаете, ревновал ли Марк к кому-то конкретному?

— Никаких имен он не называл. Просто нервничал, если Лоуренс куда-то уезжал. А это случалось довольно часто.

— Во время вашей поездки в Лондон мистер Сильберт был в Амстердаме, верно?

— Да, так сказал мне Марк.

— А он не упоминал, зачем Лоуренс туда поехал?

— Нет. Наверное, по делам.

— А чем он занимался?

— Лоуренс — госчиновник на пенсии. Он работал в Министерстве иностранных дел, объездил весь мир. Может, встречался со старыми коллегами? Ну, из посольства. Или из консульства? Всегда их путаю. В общем, я знаю только то, что Лоуренс уехал в Амстердам, а Марк дергался, потому что там бурная ночная жизнь, квартал красных фонарей и все прочее. Сами знаете, какая у Амстердама репутация. Все дозволено, никаких запретов.

— Это точно. Значит, Марк все-таки нервничал?

— Ну, не то чтобы сильно. Побухтел немного, но скорее шутя. Это вообще в его характере. Я ему тогда еще сказал, что он и сам может отправиться в Сохо или Хэмпстед и здорово оттянуться, пока Лоуренса нет в городе.

— И как он на это отреагировал? — спросила Энни.

— Улыбнулся и сказал, что такие развлечения для него уже в прошлом.

— Значит, во время этой поездки с вами и Марком Хардкаслом не произошло ничего особенного? — уточнил Бэнкс.

— Нет. Все было точно так, как я описал.

— И никаких перемен в поведении Марка вы за последнее время не замечали?

— Нет.

— А вы, миссис Ваймен?

— И я не замечала. Правда, последний раз мы с ним виделись несколько недель назад, — ответила миссис Ваймен.

— А раньше у вас с Марком такое было? — спросила вдруг Энни.

— Какое «такое»?

— Ну, сами понимаете. Совместные поездки.

— Послушайте, — Ваймен наклонился вперед, — я не знаю, на что это вы намекаете. Между мной и Марком Хардкаслом не было никаких неподобающих отношений. И это была не «совместная поездка». Мы по отдельности приехали в Лондон и так же уехали. К тому же, насколько мне известно, Марк провел в Лондоне всего одну ночь. Господи, да мы всего лишь поужинали вместе и сходили в кино!

— Я просто спросила, ездили ли вы в командировки вместе раньше, — ответила Энни.

— Нет, это была первая такая поездка. Я же вам уже говорил.

— И в тот вечер не произошло ничего такого, что могло бы объяснить последовавшие в следующие два дня события? — спросил Бэнкс.

— Нет. Или я что-то упустил. Меня же рядом с ним не было. Кто знает, что он натворил после того, как уехал из бара.

— Натворил? — переспросил Бэнкс.

— Это я фигурально выражаюсь. Блумсбери недалеко от Сохо, а там полно гей-клубов. Может, он встретил там какого-нибудь знакомого? Может, у них с Лоуренсом был уговор, что на время поездок они совершенно свободны? Я не знаю. И не имею ни малейшего понятия, куда Марк направился после того, как мы с ним распрощались. Может, к себе в квартиру, а может, еще куда.

— Погодите-ка, он ведь вроде сказал, что такие развлечения для него уже в прошлом, — удивилась Энни. — Что, он раньше изменял Лоуренсу?

— Не знаю. Говорю же, Марк не распространялся про свою личную жизнь. Но мало ли… Лоуренс ведь был далеко, в Голландии. Честно говоря, мне не кажется, что Марк в Хэмпстеде крутил любовь, или как там это у них называется. И не развлекался в каком-нибудь клубе в Сохо. Потому я спокойно и шутил на эту тему. Но откуда мне знать наверняка? Я очень далек от этого мира.

— Не думаю, что их мир чем-то отличается от нашего, — заметил Бэнкс.

— Наверное, — согласился Ваймен. — Но суть от этого не меняется: я не знаю, чем он занимался или собирался заняться в тот вечер и с кем.

— Может, вы хотите рассказать нам что-нибудь еще? — предположил Бэнкс.

— Нет, пока в голову как-то ничего больше не приходит, — ответил Ваймен.

Его жена покачала головой. Во время разговора Бэнкс изредка поглядывал на Кэрол Ваймен, Пытаясь разглядеть на ее лице признаки обостренного интереса — вдруг муж что-то от нее утаил? Или, наоборот, признаки того, что она знает, чего он недоговаривает. Но лицо Кэрол не выражало ничего, кроме вежливого интереса к вопросам Бэнкса и подобающей случаю скорби. Видимо, она и не думала подозревать мужа в скандальной связи с Марком, а тем более беспокоиться из-за того, что он уехал в Лондон с другом-гомосексуалистом.

Бэнкс подумал, что больше из Дерека Ваймена им ничего не выжать, и они с Энни направились к выходу.

Бэнкс и Энни заскочили пообедать в «Герб королевы», где в это дождливое июньское воскресенье было полно посетителей в резиновых сапогах и дождевиках. Дождь кончился, как только Бэнкс с Энни вышли из дома Ваймена, и теперь сквозь облака пробивались солнечные лучи.

Бэнкс занял облицованный медью и исцарапанный множеством вилок столик на двоих в углу возле мужского туалета. Тем временем Энни отправилась к бару и заказала Бэнксу запеченную баранину и йоркширский пудинг, а себе — вегетарианскую пасту. В пабе стоял сильный галдеж, и хорошенькая официантка, совсем юная блондинка, сбивалась с ног, пытаясь всех обслужить. Школьница, подумал Бэнкс, подрабатывает на каникулах. Он с отвращением взглянул на свой стакан грейпфрутового сока и печально чокнулся с Энни, которая пила диетическую колу.

— Ну что, — вздохнул Бэнкс, — за работу по воскресеньям.

— Давненько у нас такого не было, а?

— Угу. Хорошего нам почина. Ну и что скажешь по поводу Дерека Ваймена?

— Редкий зануда. Подвинут на своем хобби.

— У тебя любой человек с хобби непременно зануда, — улыбнулся Бэнкс.

— А разве не так? Хобби — это такой примитив. И выпендреж.

— А когда я был маленьким, у всех имелось хобби. По-другому было нельзя. В школе устраивали клубы по интересам — коллекционировали марки, клеили модели самолетов, играли в шахматы, ловили головастиков, выращивали салат. Я тоже кое-чем увлекался.

— Это чем же?

— Да так. Собирал всякие штуки. Монетки, картинки-вкладыши, ну, которые суют в сигаретные пачки. Птичьи яйца. И еще записывал номера проезжающих машин.

— Ты серьезно? Номера чужих машин?

— Ага. Мы с ребятами усаживались возле дороги и переписывали номера, кто сколько успеет.

— Зачем?

— А просто так. Это же хобби. Какие тут могут быть причины?

— И что вы потом делали с этими номерами?

— Да ничего. Когда в тетрадке не оставалось места, я просто начинал новую. Иногда заносил туда марку машины, если успевал ее рассмотреть. Знаешь, если бы побольше чудиков занимались такой вот ерундой, наша с тобой работа была бы куда проще.

— Нет, сейчас это уже не нужно. Повсюду ведь камеры, — напомнила ему Энни.

— Какая ты не романтичная!

— А зачем ты птичьи яйца собирал?

— Ну-у… мы выдували из них содержимое. А то они быстро портятся и начинают ужасно вонять. На собственном опыте это знаю.

— Выдували? Правда, что ли?

— Истинная правда. Булавкой делаешь с обоих концов по крошечной дырочке, а потом…

— Фу, не хочу даже слушать, — прервала его Энни.

— Ты же сама спросила. — Бэнкс посмотрел на нее.

— Как бы то ни было, — отмахнулась она, — ты этим занимался лет в десять-одиннадцать. А Дереку Ваймену, между прочим, уже за сорок!

— Положим, театром увлекаться — это нормально. Все лучше, чем глазеть на поезда и записывать их номера, стоя на продуваемой ветрами платформе и отчаянно щурясь, чтобы их разглядеть. Есть ведь и такие любители.

— А что, весьма героическое хобби. Требует ловкости и выносливости. Разве нет? — с невинным видом спросила Энни.

— Издеваешься?

— Чуть-чуть. — Она улыбнулась.

— Очень весело. Хватит уже, лучше скажи, что на самом деле думаешь о Ваймене? Как считаешь, он врет?

— По-моему, врать ему ни к чему, — пожала плечами Энни. — Он ведь понимает, что мы можем проверить его алиби. К тому же он передал нам все чеки и корешки билетов из той поездки.

— Верно. Как кстати он их сохранил, а?

— Да просто завалялись в бумажнике, вот и все. Вечно там всякий хлам скапливается.

— Что, и корешки от билетов в кино?

— Наверное, некоторые их хранят.

— Ну да, конечно.

— Да что с тобой такое?

— Ничего. Просто даже мой старый шрам зазудел от нехорошего предчувствия.

— Какой еще шрам? Откуда?

— Может, между Вайменом и Хардкаслом и впрямь что-то было? — проигнорировал ее вопрос Бэнкс. — Как думаешь?

— Вряд ли. Мне кажется, он насчет него не врал. Да и жена никак не отреагировала на эту часть допроса. Если бы она его в чем-то подозревала, то вряд ли сумела бы это скрыть. К тому же не все гомосексуалисты неразборчивы в связях. Думаю, среди них распутников не больше, чем среди натуралов.

— Почти все мои знакомые частенько заглядываются на женщин, которые вовсе не являются их женами, — заметил Бэнкс.

— Это ничего не доказывает. Кроме того, что мужики — сволочи, а твои знакомые в своем развитии застряли на уровне средней школы.

— Да они ведь ничего не делают! — возмутился Бэнкс. — Просто смотрят. Что тут такого?

Энни отвернулась:

— Не знаю. Спроси Софию. Интересно, что она скажет.

Бэнкс на секунду умолк, но потом спросил:

— Ну а что насчет Дерека Ваймена и Лоуренса Сильберта?

— В смысле?

— Сама понимаешь.

— Сомневаюсь. Сильберт, похоже, был разборчив, да и слишком замкнутый был тип.

— Но что-то мы все-таки упустили. Вот только что? — задал риторический вопрос Бэнкс.

К их столику подошла официантка. Она так торопилась, что чуть не опрокинула тарелку Бэнксу на колени. Смутившись, девчушка покраснела и бросилась прочь. Бэнкс принялся счищать с брюк капли соуса.

— Что-то помощницы у Сирила с каждой неделей все моложе и моложе, — заметил он.

— Так у него же бешеная текучка. Кто же захочет, проторчав неделю в школе, в выходные еще и работать? Зарплата у новеньких мизерная, и чаевых им не дают. Неудивительно, что официантки тут не задерживаются.

— Это точно. Хватит о них. Вернемся к Дереку Ваймену.

— Мне он показался вполне нормальным. Не думаю, что мы упустили что-то важное. Он — обычный зануда, помешанный на своих увлечениях. Наверняка запросто легко назовет по именам всех осветителей и монтажеров в любом виденном им фильме, но убийцей это его еще не делает.

— Я и не говорил, что он убийца, — прожевав, возразил Бэнкс. — Но есть в этом деле что-то такое, что не дает мне покоя.

— Прекрати. Обычный суицид после совершенного убийства. Тебе не кажется, что мы чересчур серьезно ко всему относимся? Ты разозлился, что тебя вытащили с романтического свидания, вот и пытаешься выискать что-то особенное, несуществующую тайну. А то ведь обидно.

— И что, ты бы на моем месте не разозлилась? — Бэнкс холодно на нее глянул.

— Наверное, разозлилась бы, — пожала плечами Энни.

— Очень уж многое здесь неясно. Был Хардкасл расстроен чем-то или нет. Кто-то утверждает, что был. Например, Мария Уолси. А Ваймен с ней не согласен и при этом уверен, что Марк комплексовал и ревновал Сильберта. Не знаю, что и думать. Сплошные вопросы. — Бэнкс отложил в сторону нож с вилкой и принялся считать по пальцам: — Почему Сильберт, уже выйдя на пенсию, постоянно бывал в разъездах? Ссорились ли они с Хардкаслом или нет? Изменяли ли друг другу или нет? Кто такой Джулиан Феннер и почему у него отключен телефон? Зачем Сильберт поехал в Амстердам?

— Вопросов действительно многовато, — согласилась Энни. — Может, Эдвина ответит на часть из них?

— Не бывает такого, чтобы человек вот просто так, без малейшей причины, избил до смерти своего возлюбленного, а потом взял и повесился.

— Поводом мог послужить какой-нибудь пустяк, — заметила Энни. — Хардкасл мог убить его из-за ссоры, которая вспыхнула случайно, кто-нибудь из них что-то неосторожно ляпнул. Сам знаешь, какие пустяки способны разбудить в человеке зверя. Скажем, Хардкасл слишком много выпил, и Сильберт принялся его отчитывать… иногда и такой ерунды достаточно. Никто не любит, когда его называют пьяницей. Или это… Хардкасл был на взводе, разозлился, и вот Сильберт уже лежит на полу мертвый. Помнишь показания Грейнджера из магазина? Он сказал, что Хардкасл был пьян, когда покупал у него веревку.

— Или… или Сильберта убил кто-то еще.

— Это ты так считаешь.

— А ты вспомни, сколько ударов убийца нанес уже после смерти. Сколько там было кровищи!

— Хардкасл вошел в раж, совершенно потерял голову. А когда увидел, что натворил, пришел в ужас. Когда покупал веревку, он выглядел отстраненным и безразличным — потому что уже решил покончить с собой. Ну а потом поехал в лес и…

— А как же изуродованные гениталии? Тут же явно прослеживается сексуальная подоплека.

— Возможно. — Энни отставила полупустую тарелку в сторону. — Но опять-таки, мы такое и раньше видели, верно? Если мотив убийства — ревность, убийца часто концентрируется на части тела, символизирующей для него измену. Может, они поругались из-за того, что Хардкасл поехал в Лондон с Вайменом? Или из-за того, что Сильберт улетел в Амстердам? Возможно, мы никогда этого не узнаем. Но это еще не значит, что Хардкасл не убийца. Каким бы ни был мотив — ревность ли, измена, обвинение в пьянстве или какая-нибудь разбитая Хардкаслом антикварная ваза, — результат налицо: ссора перешла в драку, ставшую для Сильберта роковой. Тот же, кто вышел из драки живым, не выдержал мук совести и покончил с собой. Ничего странного или непонятного тут нет. Как ни печально, вполне распространенный сценарий.

— Наверное, ты права. — Вздохнув, Бэнкс снова отложил нож с вилкой. — Наверное, я и впрямь хочу убедить себя в том, что выходные пропали не зря. Или ты хочешь побыстрее закрыть дело, чтобы сконцентрироваться на расследованиях поважнее? Например, на пропаже парковочных конусов с рыночной площади.

— Знаешь, ты не так далек от правды, — рассмеялась Энни.

— Ладно, — решил Бэнкс, — поедем глянуть на дом Сильберта. Криминалисты там, наверное, уже закончили. А потом еще разок поговорим с Эдвиной. Есть у меня подозрение, что она не все нам рассказала. Посмотрим, удастся ли нам хоть немного разобраться во всей этой путанице.

— Что ж, отличный план, — одобрила Энни, и они пошли к выходу.

Когда Бэнкс и Энни добрались до особняка Сильберта, в гостиной на втором этаже еще хлопотали криминалисты, но в остальных комнатах было пусто.

— Мы тут все осмотрели, — сообщил им один из криминалистов, Тед Фергюсон, — но никаких спрятанных сейфов или скрытых шкафов не нашли. Документы и личные вещи были только в двух комнатах — в этой гостиной и в кабинете на первом этаже. — Порывшись в пакете с надписью «место преступления», стоявшем на полу около входа, он достал оттуда две пары латексных перчаток и протянул их Бэнксу и Энни. — Нам еще надо кое-что посмотреть внизу, а здесь мы уже закончили, работайте. Только про перчатки не забудьте.

— Спасибо, Тед, — поблагодарил его Бэнкс, вскрывая пакетик с перчатками.

Криминалисты отправились на первый этаж, а Бэнкс с Энни, остановившись на пороге, оглядели гостиную.

Тело и ковер из овечьей шерсти, на котором оно лежало, уже убрали, но кровавые пятна на стенах и рассыпанный повсюду порошок для выявления отпечатков не позволяли забыть о том, что эта комната — место преступления. Фотография в рамке за растрескавшимся стеклом все так же лежала на полу. На снимке Марк Хардкасл широко улыбался, стоя рядом с Сильбертом. Бэнкс осторожно поднял фотографию, стряхнул порошок и внимательно всмотрелся в лицо Сильберта. Красивый, подтянутый мужчина с волевым подбородком, высоким лбом и ясными голубыми глазами, он казался куда моложе своих шестидесяти двух лет. Еще в этих глазах отражался живой ум. Темные волосы, слегка поредевшие на висках, были чуть тронуты сединой, что ему очень шло. На снимке он был одет в голубой кашемировый свитер и темно-синие брюки.

Энни кивнула на фотографию Хиндсвелского леса, висевшую на стене. Кровь с нее стерли, осталось только несколько капель.

— Хороший снимок, — одобрил Бэнкс. — У человека, который его сделал, определенно есть талант — сумел передать всю красоту этого места. Смотри, как солнце пробивается сквозь листву. Правда, красиво?

— А на этом дереве повесился Марк Хардкасл, — прервала его излияния Энни, указывая пальцем на дуб. — Я его сразу узнала.

Пока они изучали снимок, Бэнкс вспоминал, как вчера Эдвина Сильберт рассказывала им о прогулке по лесу, полному цветущих колокольчиков.

Затем они приступили к осмотру дома.

Энни бегло проглядела содержимое компьютера Сильберта и не обнаружила ничего интересного. Конечно, если возникнет подозрение, что убийца вовсе не Марк Хардкасл, компьютерщики хорошенько все изучат. В ящиках стола обнаружились лишь канцелярские принадлежности, отпускные фотографии и несколько папок с чеками и счетами за телефон, воду и электричество.

В среднем ящике они нашли связку ключей, один из которых подошел к антикварному деревянному бюро, стоявшему рядом со столом. Внутри Бэнкс и Энни нашли документы на дом, выписки с банковского счета, чековые книжки и прочие бумаги, из которых стало ясно, что Сильберт и впрямь был миллионером. Основной его доход составляла не пенсия, а регулярные поступления из «Вивы» и ее дочерних компаний. Кроме того, несколько раз Сильберту переводили крупные суммы с зарубежных счетов в одном из швейцарских банков. Что за этими переводами скрывалось, пока оставалось неясным, но, в общем и целом, тайну несметного богатства Сильберта можно было считать раскрытой. Завещания Бэнкс и Энни не нашли. Либо Сильберт передал его на хранение своему адвокату, либо попросту его не составлял. В этом случае все состояние перейдет к его матери.

В нижнем ящике бюро Бэнкс нашел связку писем, перехваченную аптечной резинкой. Первое из них от седьмого сентября 1997 года. Отправителем значился некий Лео Вествуд из комплекса Свисс-Коттедж. Бэнкс и Энни, глядевшая поверх его плеча, просмотрели письмо. Оно было написано аккуратным почерком с легким наклоном. Судя по разной толщине линий, автор использовал перьевую ручку.

В письме шла речь о смерти принцессы Дианы и последовавшей за этим шумихе. Вествуда крайне разозлил брат Дианы, отчитавший на похоронах принцессы членов королевской семьи. Он счел его речь «неуместной и неблагоразумной». Еще Вествуда раздражала истерическая скорбь «простонародья, которое обожает такие инциденты — для них это что-то вроде очередного сюжетного поворота любимой мыльной оперы». Интересно, подумал Бэнкс, как бы отозвался этот Лео о недавних событиях и подозрениях относительно принца Чарльза, герцога Эдинбургского и разведслужбы МИ-6.

Кроме того, Вествуд упоминал в письме о недавнем походе по антикварным магазинам и карточном столике времен Георга Первого, от которого Сильберт «пришел бы в восторг». Писал он и о вкусном ужине, состоявшем из фуа-гра и потрошков, который он поглощал «в компании Грэйси и Севрона» в ресторане, награжденном мишленовскими звездами, где он увидел одного из министров кабинета Тони Блэра вместе с опальным коллегой.

Как и все остальные, это письмо было отправлено Сильберту на адрес британского посольства в Берлине, где он, видимо, работал. Интересно, читали ли такие письма цензоры? Несмотря на огромное количество сплетен, ничего, что могло бы возмутить спокойствие и навлечь на Сильберта или Вествуда гнев правительства, в этом послании не было. Вествуд лишь раз написал о политике, упомянув недавно вынесенный Эгону Кренцу приговор за причастность «к гибели людей у Берлинской стены». В остальном письмо было вполне обычным, написанным общительным, осведомленным, дружелюбным снобом. Вероятно, автор знал, что его послание будет прочитано не только Сильбертом. Даже если между ними и существовали любовные отношения, в письме на это не было даже намека. Когда Энни дочитала, Бэнкс вложил листок обратно в конверт и вернул в стопку.

— Как думаешь, может, они из-за них поссорились? — постучала Энни по пачке писем.

— Возможно. Но почему только сейчас? Скорее всего, эти письма лежат тут с конца девяностых, если только Сильберт не переложил их вдруг еще откуда-нибудь.

— А вдруг Хардкасл в четверг вечером или в пятницу утром решил порыться в вещах Сильберта, пока тот был в Амстердаме?

— Тоже возможно. Правда, Сильберт ведь и до этого частенько уезжал из дома. У Хардкасла было полно времени все тут изучить. Тогда почему он надумал устроить обыск сейчас?

— Потому что его одолела ревность.

— Хмм, — протянул Бэнкс. — Давай лучше посмотрим, что творится внизу, в кабинете.

Кабинетом явно пользовался Хардкасл — в отличие от гостиной наверху тут царил творческий беспорядок. Почти все, что обнаружили Бэнкс и Энни, имело отношение к театру, декорациям и костюмам. Повсюду валялись записки, наброски, книжки и сценарии с разноцветными пометками на полях. На ноутбуке стояла программа для сценариев, в которой Хардкасл работал над двумя пьесами. Кино Марк тоже не обошел вниманием: судя по первой странице текстового файла, он начал писать сценарий ужастика про привидения, из времен викторианский Англии.

В ящике стола, на последнем номере журнала «Свет и звук», лежала карточка памяти, какие стоят в цифровых фотоаппаратах.

— Странно, — заметила Энни, когда Бэнкс показал ей эту карточку.

— Почему?

— У Хардкасла есть цифровой фотоаппарат. Вот, лежит на нижней полке книжного шкафа. — Взяв ее, Энни подошла к Бэнксу.

— И что? — не понял он.

— Не изображай из себя деревенщину. И так все понятно.

— Ага, понятно. Цифровой фотоаппарат, карта памяти. Так чего такое-то? И, кстати говоря, я не деревенщина. У меня у самого есть цифровой аппарат, и я знаю, для чего нужны такие вот карточки.

Энни вздохнула.

— Это же «кэнон», — терпеливо, словно пятилетнему, объяснила она. Хотя пятилетний уже догадался бы, что она имеет в виду, подумал Бэнкс. — К нему подходит компактная флешка.

— Ага, кажется, я понял. Это не она.

— Умница! Это карта памяти.

— А что, она в «кэнон» не влезет?

— Нет. Такие — для цифровых аппаратов «сони».

— А адаптера к ним нет?

— Нет. К фотоаппаратам их не делают. То есть чисто технически это возможно, но вообще-то совершенно бессмысленно. Проще купить подходящую к твоему фотоаппарату карточку памяти. Выпускают специальные кард-ридеры, да и большинство компьютеров нормально взаимодействуют с разными видами карт, — как, например, ноутбук Хардкасла, — но карточка для «сони» в «кэноне» работать не будет.

— Может, она изначально предназначалась для компьютера, а не для фотоаппарата? Сама говоришь, что компьютеры их распознают.

— Это возможно, но очень маловероятно, — ответила Энни. — Для портативных компьютеров все покупают ю-эс-би-флешки. А вот эти малявки вставляют в фотоаппараты.

— Тогда что эта штука делает тут, в ящике?

— Вот именно. И откуда она взялась? У Сильберта тоже «сони» нет. Он пользовался старым «олимпиком», который лежит у него в кабинете.

— Занятно, — протянул Бэнкс, разглядывая тоненький квадратик. — Давай посмотрим, что на ней?

— А как же отпечатки?

— Черт, — ругнулся Бэнкс и, выйдя в коридор, позвал криминалиста. Тот обсыпал карту порошком, внимательно осмотрел и покачал головой:

— Слишком все смазано. С такими маленькими предметами всегда так бывает. Если повезет, можно найти что-нибудь на самой карте, хотя вряд ли — их всегда берут кончиками пальцев за края.

— А разве это не карта? — спросил озадаченный Бэнкс.

— Извини, я забыла объяснить. Смотри: сама карточка вложена в адаптер, своего рода чехол, в котором ее вставляют в разъем компьютера.

— Ага. Ясно. — Бэнкс поблагодарил криминалиста, и тот вновь ушел на первый этаж. — Ну, теперь уже можно, давай смотреть. Раз карта в чехле, мы не сможем ее повредить, верно?

— Думаю, да, — кивнула Энни и села перед компьютером.

Бэнкс смотрел, как она вставляет карточку в разъем на боку ноутбука. Раздался легкий щелчок, и на экране возникло несколько папок.

Спустя секунду Бэнкс и Энни уже смотрели на фотографию, на которой был изображен Лоуренс Сильберт. Он сидел на скамейке рядом с другим мужчиной. На заднем фоне виднелось красивое бежевое здание с двумя куполами. Бэнксу показалось, что место очень похоже на Риджентс-парк, но полной уверенности в этом у него не было.

На следующей фотографии мужчины были сняты сзади — они шли по узкой улице. Справа от них тянулся ряд гаражей, выкрашенных шашками, причем каждый — в свой цвет. Над гаражами располагались жилые помещения с оштукатуренными белыми стенами и остроконечными крышами.

На последнем снимке мужчины заходили в дверь между двумя гаражами, которая, видимо, вела в помещение наверху. Неизвестный спутник Сильберта был изображен в профиль. Его рука покоилась на плече Лоуренса — видимо, он просто из вежливости пропускал Сильберта в дом первым. Но ревнивый любовник мог истолковать этот жест совсем иначе, особенно если он не знал, что за отношения связывают Сильберта и его знакомого.

Кем бы ни был этот мужчина, он точно не походил на Марка Хардкасла. Может, это тот самый Лео Вествуд, решил Бэнкс. Такой же рослый, как и Сильберт, и вроде бы ровесник. Или чуть моложе, ведь Лоуренс не выглядел на свои годы. Судя по тому, как падал свет, и по расположению теней, снимали уже ближе к вечеру. За гаражами маячили другие дома — кирпичные, первые их этажи были покрыты штукатуркой кремового цвета, видны были ступеньки, ведущие в подвалы. Фотографии были сделаны почти неделю назад, в прошлую среду.

— Так, — произнес Бэнкс, — надо нам их распечатать. Может, отвезем их в участок?

— Это запросто, — ответила Энни. — Я сама этим займусь.

— Тогда давай прямо сейчас туда и съездим. Надо будет показать снимки всем тем, с кем мы уже говорили. Начнем с Эдвины Сильберт. У меня в техподдержке есть знакомый, я попрошу его увеличить эти фотографии. Может, удастся понять, что это за улица. Видишь, там, на заднем фоне на стене дома висит табличка? — показал он Энни. — И что-то мне подсказывает, что эта карточка памяти оказалась в ящике неспроста. Она не принадлежала ни Сильберту, ни Хардкаслу, да и в своих фотоаппаратах они ее использовать не могли. Не думаю, что это простое совпадение. Как считаешь?

— Вряд ли, — кивнула Энни.

Бэнкс забрал письма, Энни вытащила карточку и выключила ноутбук. Они собирались уходить, но зазвонил мобильный телефон Энни. Пока она говорила, Бэнкс еще раз осмотрел комнату, проверяя, не прохлопали ли они что-то существенное.

— Интересно, — протянула Энни, убирая мобильник.

— Кто это?

— Мария Уолси. Та, что работала в театре вместе с Марком Хардкаслом.

— Чего ей надо?

— Поговорить со мной.

— О чем?

— Не сказала. Заявила, что нам надо встретиться.

— И?

— Я сказала, что заеду к ней домой.

— Хорошо, — кивнул Бэнкс. — Давай сначала распечатаем снимки, а потом ты отправишься к Уолси, а я тем временем поговорю с Эдвиной Сильберт.

Энни улыбнулась:

— Алан Бэнкс, если бы я тебя не знала, то решила бы, что ты в нее влюбился.

5

Когда Бэнкс добрался до отеля «Бургундия», уже ничто не напоминало о прошедшем утром дожде. Эдвина Сильберт сидела в тихом садике на заднем дворе, где когда-то располагались конюшни, и, покуривая сигарету, пила джин с тоником. Бэнксу показалось, что это уже не первый бокал. Перед ней на столе лежало раскрытое воскресное приложение к газете. Страницы были заполнены фотографиями тощих моделек в нарядах, которые в реальной жизни никто не носит. Но в газету Эдвина не смотрела; ее взгляд застыл на далеких холмах, видневшихся между домами.

Бэнкс выдвинул стул и сел напротив Эдвины.

— Как прошла ночь? — спросил он.

— Довольно сносно, если учесть ситуацию, — ответила она. — Представляете, тут в отеле вообще нигде нельзя курить. Даже в своем собственном номере! Невероятно.

— Примета нашего времени, — вздохнул Бэнкс и заказал у подбежавшего официанта в белом костюме чай с лимоном. Сегодня Эдвина выглядела на свой возраст, с сожалением отметил Бэнкс. На плечах черная шерстяная шаль. Наверное, это по случаю траура, решил он. Или замерзла. Или и то и другое. Ее серебристо-белые волосы и бледная, сухая кожа резко контрастировали с чернотой шали.

— А где же ваша хорошенькая подружка? — спросила Эдвина.

— Между мною и инспектором Кэббот ничего нет, — смутился Бэнкс.

— Вот ведь дурочка! Будь я на ее месте да на двадцать лет моложе…

Бэнкс рассмеялся.

— Что, вы мне не верите?

— Еще как верю.

— Новостей никаких нет? — перестав улыбаться, спросила она.

— Пока маловато. Я только что звонил в участок, узнал, что у вашего сына была вторая положительная группа крови, как и у тридцати пяти процентов населения Земли. А на теле Марка оказались следы крови двух групп — второй положительной и третьей положительной — более редкой. Как выяснилось, эта группа и была у Марка.

— То есть все больше подтверждений тому, что Лоуренса убил Марк? Вы на это намекаете?

— Пока мы еще ни в чем не уверены, — ответил Бэнкс, — но результаты анализов крови определенно подтверждают эту версию.

Эдвина умолкла. Бэнксу показалось, что она хочет еще что-то сказать, но не решается. Однако прошла минута, другая, а Эдвина все молчала. Бэнкс протянул ей фотографии, которые Энни распечатала в участке:

— Мы нашли эти снимки в кабинете Марка. Вам знаком этот человек?

Эдвина вытащила из коричневого кожаного футляра очки и внимательно посмотрела на фотографии.

— Нет, — покачала головой она. — Никогда раньше его не видела.

— Это не Лео Вествуд?

— Лео? Нет, с чего вы взяли? Лео куда симпатичнее этого мужчины, да и не такой высокий. Он коренастый, с темными густыми кудрями. Похож на херувимчика. А откуда вы узнали про Лео?

— Из писем.

— Что еще за письма?

— Которые Лео посылал Лоуренсу. Ничего такого. Обычные письма.

— Это и неудивительно, — заметила Эдвина. — Лео всегда отличался сдержанностью.

— Когда они с Лоуренсом встречались, не помните?

— Они расстались почти десять лет назад. Были вместе с конца девяностых и до начала двухтысячных.

— А что произошло? Почему они разошлись?

— Ну что обычно происходит между людьми… — Эдвина перевела взгляд на стену. — Охлаждение? Появление кого-то другого? Лоуренс это со мной не обсуждал. Он, конечно, был страшно расстроен и долго страдал, но постепенно оправился и начал жить сам по себе. Как и Лео, наверное.

— Вы не знаете, где Лео живет сейчас?

— Тут я вам ничем не могу помочь. После их с Лоуренсом разрыва мы с ним не общались. Возможно, он и сейчас живет по тому же адресу, что и тогда. Это на Адамсон-роуд, комплекс Свисс-Коттедж. — Эдвина продиктовала Бэнксу точный адрес. — Я там с ними пару раз ужинала. Очень симпатичная квартира, в хорошем районе. Лео там нравилось, и он даже выкупил квартиру. Если ничего не стряслось, он, наверное, до сих пор там.

— У них с Лоуренсом было все серьезно?

— Да, насколько мне было известно.

— А другие мужчины в его жизни были?

— Просто любовники или близкие люди?

— Близкие люди.

— Мне кажется, до знакомства с Марком в жизни Лоуренса был один только Лео. Ну, если не считать его первой любви, имени его я уже не помню, слишком давно это было. Сам-то Лоуренс наверняка помнил, как звали того юношу. Первая любовь никогда не забывается, верно? Короче говоря, ни о ком, кроме Лео, я никогда не слышала. Это если говорить о серьезных отношениях. А просто любовники, конечно, были.

— Лоуренс никогда не упоминал мужчину по имени Джулиан Феннер? — спросил Бэнкс.

— Феннер? — нахмурилась Эдвина. — Нет, кажется, нет.

Официант поставил перед Бэнксом чай с лимоном. Поблагодарив его, Бэнкс глотнул бодрящего напитка. Эдвина, воспользовавшись появлением официанта, заказала еще один джин с тоником. В саду чирикали птички, солнце пригревало Бэнксу шею.

— Мы предполагаем, — продолжил он, — что Марк мог заподозрить Лоуренса в измене. Что Лоуренс завел роман на стороне. А Марк как-то об этом узнал.

— Жаль, что я ничем не могу вам помочь, — ответила Эдвина. — Понимаете, я никогда не лезла в личную жизнь Лоуренса. Хотя, вообще-то, я сомневаюсь, что он изменял Марку. Как и любой другой мужчина, он не отказывался от любовных приключений, но только если на тот момент был одинок. А стоило ему полюбить, все в его жизни становилось иным. Такими вещами он не шутил.

— А как же мужчина на фотографии? Он держит руку на плече Лоуренса, — заметил Бэнкс.

— Ну и что? По-моему, это ничего не значит. Обычный, вполне естественный жест — он просто пропускает его вперед. Никакого сексуального подтекста я тут не вижу.

— А человек, охваченный ревностью, вполне мог его увидеть.

— Верно. Люди иногда себе такого навоображают, уму непостижимо.

— Как думаете, мог Марк приревновать Лоуренса, увидев эти снимки?

— Наверное, — пожала плечами Эдвина. — Но все-таки он был не настолько ревнив. Разве что не очень уверен в себе. Понятно — отхватил такого друга, как Лоуренс. И потерять его ужасно обидно! Вы не подумайте, что меня неудержимо тянет хвалиться сыном. Просто мне кажется, сам Марк мог так рассуждать.

— Понятно, — кивнул Бэнкс, подумав, что напрасно социологи твердят, будто классовая иерархия себя изжила. Ерунда, никуда она не делась. — А что скажете насчет деловых партнеров Лоуренса? — спросил он. — Он ведь раньше был чиновником, верно?

— Да, — после небольшой паузы ответила Эдвина.

— И помогал вам с вашей сетью магазинов, да?

— Что? — Эдвина чуть не поперхнулась джином. — С чего вы это взяли?!

— Но Лоуренс ведь часто ездил в Лондон, вот я и подумал, что он был кем-то вроде бизнес-консультанта.

— Господи, нет, конечно. Вы заблуждаетесь!

— В самом деле?

— Аренда офиса в Лондоне кого угодно разорит. Поэтому наша штаб-квартира находится в Суиндоне, вернее, на его окраине. Кто же захочет торчать в самом Суиндоне, загазованном и вонючем.

Бэнкс про себя выругался. И почему он не посмотрел, где находится головной офис «Вивы»? Это ведь было элементарно.

— Когда я понял, что вы — та самая Эдвина Сильберт, то предположил, что Лоуренс ездил в Лондон по делам вашей фирмы, помогал «Виве» набирать обороты.

— Лоуренс? Помогал? Не смешите меня. Лоуренс был не в ладах как с математикой, так и с бизнесом. У него вообще отсутствовала деловая хватка. Лоуренс бизнесмен? Гм. Да он бы мигом нас всех разорил. Я выделила ему процент от прибылей фирмы. Собственно, эти деньги и составляли его основной доход. Но он никогда не имел никакого отношения к руководству компанией.

— Несколько раз на его счет приходили деньги из швейцарского банка, источник которых мы не смогли установить. Может, это как-то связано с вашей фирмой?

— Сомневаюсь, — пробубнила Эдвина, сжав губами сигарету и поднося к ней зажигалку. — Но он ведь много лет служил дипломатом. Наверняка за годы работы кое-что прикопил.

— Карманные деньги?

Эдвина опять устремила взгляд вдаль на холмы.

— Карманные деньги. Заначка. Резервный фонд. Подстраховка. Называйте это как хотите.

У Бэнкса начала кружиться голова. Эдвина в прямом и переносном смысле пускала ему дым в глаза. Бэнкс почувствовал, что упускает нить разговора.

— Хорошо. В таком случае, может, вы знаете, зачем он ездил в Лондон на самом деле?

— Должна вас огорчить, нет.

— А зачем он поехал в Амстердам? Он провел там четыре дня на прошлой неделе, со вторника по пятницу.

— Понятия не имею. Наверное, встречался с друзьями? У него знакомые по всему миру. В них была его жизнь.

— Что вы имеете в виду? Я не понимаю.

Эдвина перевела на него настороженный взгляд.

— По-моему, все совершенно ясно, — сказала она. — У Лоуренса не было никаких деловых партнеров. Чем бы он ни занимался в Лондоне, выйдя на пенсию, к бизнесу это не имело никакого отношения. Наверное, встречался со старыми коллегами, играл с ними в гольф, болтал. Может, в казино сидел или обедал в клубах. Откуда мне знать?

— Не было ли это как-то связано с его работой? С госслужбой?

— О, это вполне могло быть. С такой работы ведь невозможно уйти до конца, не правда ли? Особенно в наши времена.

— Понятия не имею, — сказал Бэнкс, чувствуя, как снова зазудел его старый шрам. — Что вы имеете в виду? Чем конкретно он занимался?

Эдвина отпила джин и жадно затянулась сигаретой.

— Эдвина, — раздраженно проговорил Бэнкс, — вы что-то скрываете. Я же вижу. Вы и вчера вечером что-то недоговаривали, и сейчас. Расскажите, наконец, в чем дело? Что за тайны?

— Ох, — вздохнула, помолчав, Эдвина. — Ладно. В конце концов, это и впрямь глупо и некрасиво. Все равно рано или поздно вы все узнаете. — Она затушила сигарету и посмотрела Бэнксу в глаза: — Он был шпионом. Мой сын, Лоуренс Сильберт, был шпионом.

Квартира Марии Уолси напомнила Энни ее собственное обиталище в общежитии, когда она училась в университете Эксетера. На полу спальни валялся матрас, а книжными полками в гостиной служили четыре доски, поддерживаемые кирпичами. Постеры «Арктик Манкис» и «Киллерс» были втиснуты между афиш Иствейлского театра и Королевского Шекспировского общества. Кресла отчаянно нуждались в новой обивке, а чашки, из которых они пили кофе, были покрыты несмываемым налетом и со сколами по краям.

Как выяснилось, Мария Уолси всего год назад окончила факультет драматического искусства в Бристольском университете. Театр в Иствейле стал ее первым местом работы, и она надеялась, что отсюда начнется ее бурный творческий рост, восхождение к вершинам мастерства. Как и Марк Хардкасл, она страстно увлекалась историей театра, ей нравилась работа с реквизитом, с костюмами и декорациями.

— Можно сказать, Марк был моим учителем, — говорила она, прижимая к груди чашку с кофе. В очках с темной оправой она выглядела старше и интеллектуальнее. Длинные каштановые волосы оттеняли бледную кожу. Она сидела, с ногами забравшись в кресло, в свободной, открывающей плечо майке. Из обмахрившихся джинсов торчали голые ступни. Тихо играла музыка в стереосистеме — какая-то девушка бренчала на гитаре и напевала тонким голоском.

— Вы много времени проводили вместе?

— Да, довольно много. Обычно после работы. Или во время перерыва. Мы часто вдвоем обедали или выпивали по коктейлю.

— Значит, вы с ним приятельствовали? Поэтому мне и позвонили?

Мария нахмурилась и поставила чашку на подлокотник кресла.

— Просто не хотела говорить на глазах у всех. Да еще Вернон вел себя будто он там начальник. Он меня все время притесняет. Мне кажется, он просто боится компетентных женщин.

— А компетентных геев?

— Не поняла?

— Я о Верноне. Как ему работалось с Марком?

— A-а, вы об этом. Ну, Вернон — как большинство мужчин. Думает, что вполне толерантный, а на самом деле — гомофоб. Сама мысль о гомосексуальности ужасает его. Оскорбляет его мужественность.

— Зачем он тогда торчит в театре? — удивилась Энни.

Мария рассмеялась:

— Другой работы не смог найти. Он неплохой столяр, но спроса на такую работу у нас в округе нет.

— Они с Марком находили общий язык?

— Вроде бы да. — Задумавшись, Мария принялась накручивать на палец прядь волос. — Обычно Вернон безмолвно делает, что ему велено, и не высовывается. Такой простой парень. Соль земли, как говорится. Но иногда он чувствовал себя не в своей тарелке.

— Марк его смущал?

— Не намеренно. Просто так получалось.

— Вы не приведете пример? Марк его подкалывал?

— Нет-нет, это никогда. Но понимаете, Марк кого угодно мог запросто изобразить. У него была богатейшая мимика. Вы не поверите, но все от смеха просто падали, когда он кого-то передразнивал. Как он пародировал Кеннета Уильямса! А как он представлял Джона Уэйна, но не в обычной его роли брутального ковбоя, а с повадками педика! Или женоподобного шахтера из Барнсли! Можно было сдохнуть от смеха!

— А Вернона эти сценки смешили?

— Нет. По-моему, его малость коробило, когда Марк начинал изображать из себя эдакого жеманного гея. Большую-то часть времени Марк был… ну, обычным. То есть не совсем обычным — человеком он был замечательным, правда, удивительным. Я имею в виду, что, как правило, в его поведении не замечалось ни аффектации, ни манерности.

— Кажется, я вас поняла, — кивнула Энни. — Скажите, а днем в пятницу Вернон был в театре?

— Да, как и все остальные.

— У вас ведь тогда шла репетиция мюзикла «Джейн-катастрофа»?

— Точно.

— Вы бы заметили, если бы во время репетиции кто-то из труппы ушел?

— Думаю, нет. Но мне кажется, такого просто не может быть.

— Чего именно не может быть?

— Я не верю, что Вернон мог причинить хоть какой-то вред Марку. Он, конечно, не любил находиться в компании геев, но это еще не значит, что он мог вот так пойти и убить одного из них.

Энни держала в уме вовсе не гибель Марка, но Марии этого говорить не стала.

— Мы его и не подозреваем, — сказала она. — Пока все свидетельствует о том, что Марк покончил с собой. Мы просто пытаемся расставить все по своим местам. Расскажите, пожалуйста, про утро пятницы. Где в это время находились вы и ваши коллеги?

— Репетиция началась только в двенадцать.

То есть теоретически Вернон Росс мог убить Лоуренса Сильберта, отметила Энни. Маловероятно, конечно, но все-таки не следует отбрасывать эту версию.

— А что вы скажете о Дереке Ваймене? На прошлой неделе они вместе с Марком поехали в Лондон, если я не ошибаюсь?

— Насколько я знаю, они были не то чтобы вместе, — ответила Мария. — Дерек говорил, что они решили там сходить вместе в кино на какие-то определенные фильмы. Он очень ждал этой поездки.

— А что по этому поводу говорил Марк?

— Мы с ним так и не успели это обсудить. Он был слишком занят.

— Вам никогда не казалось, что между Дереком Вайменом и Марком что-то есть?

— Конечно, нет. Дерек не голубой. Я в этом абсолютно уверена.

— Почему вы так думаете? — спросила Энни.

— Даже не знаю, как объяснить. Гей-радар не срабатывает, понимаете?

Энни подумала, что Мария совершенно права. Женщины и впрямь часто знают, кто гей, а кто нет.

— Они никогда раньше не ездили в такие поездки вдвоем?

— Нет. Честно говоря, я удивилась, узнав, что они вместе уехали в Лондон. Они вообще-то не были закадычными друзьями.

— Не ладили?

— Я не это имела в виду. Просто иногда Дерек здорово раздражал Марка.

— Почему?

— Ну… Дерек постоянно цеплялся, указывал Марку, что ему делать. Разумеется, он режиссер, но Марк был профессионалом. Он не какой-нибудь самоучка, а квалифицированный специалист. Вообще-то говоря, нам повезло, что он с нами работал.

— Как я поняла, они вдвоем собирались ставить спектакль в стилистике немецких экспрессионистов. Верно?

— Да. Изначально эта идея принадлежала Дереку. Марк пытался привнести в его задумку что-то новое, но Дереку это не нравилось. По-моему, он хотел, чтобы Марк безоговорочно ему подчинялся: точно следовал предварительному плану, строил декорации, шил костюмы. И чтобы молча. Но Марк так работать не привык. Он был творческим человеком и считал, что каждый член труппы должен вносить в постановку что-то свое. Он всегда интересовался нашим мнением, то и дело обсуждал что-то с актерами. А Дерек просто раздавал указания. Только не подумайте, будто они с Марком не ладили, это не так. Они даже иногда ездили друг к другу в гости.

— Значит, творческие разногласия?

— В общем, да. Кстати, оба родом из простых семей, из рабочих. Вот только Марк предпочитал об этом не вспоминать и даже говорил так, будто он аристократ, а Дерек, напротив, всячески бравирует своим происхождением. Он из тех, кто любит размахивать членской карточкой клуба рабочей партии, хотя в жизни там и не был. Понимаете, о чем я?

— Вполне, — кивнула Энни. — Марк часто рассказывал о себе?

— Не очень. Он предпочитал слушать. И отлично умел это делать. Ему можно было рассказать абсолютно все. Когда я в феврале рассталась со своим парнем, почти неделю изводила Марка своим нытьем, а он терпеливо слушал и даже не жаловался. Он здорово тогда мне помог.

— Вы говорили, что в последнее время он как-то странно себя вел. Не знаете, почему?

— Нет. Мы в эти несколько недель мало общались. Никак не могли выкроить свободную минуту, дел было по горло. Но он все равно бы мне ничего не рассказал.

— Марк вообще когда-нибудь делился своими проблемами?

— Редко, он был очень сдержанным человеком. Но иногда, — Мария поднесла руку к лицу, пряча улыбку, — когда мы чересчур уж напивались, он со мной откровенничал.

— Что вы с ним обсуждали?

— Да ничего особенного. Жизнь, какие-то его переживания, мечты, цели.

— Нельзя ли об этом поподробнее?

— Вы ведь знаете, откуда Марк родом? Из Барнсли. А его отец был шахтером.

— Да-да, это нам известно.

— Так вот, Марка это страшно угнетало. Он был единственным ребенком в семье и полным разочарованием для отца. Тот был шахтером, настоящим мачо. Играл в регби и все такое прочее. А Марк в спорте не преуспел. Он вообще был равнодушен ко всем этим играм и состязаниям. Зато неплохо учился.

— Что можете сказать о его матери?

— О, маму Марк обожал. Мог рассказывать о ней часами. Но вообще-то она его предала.

— Как?

— Марк говорил, что она была очень красивой, артистичной. Очень чуткой и восприимчивой. Выступала в любительском театре, читала стихи, водила Марка на концерты классической музыки. А отец над ними насмехался. Издевался над Марком, обзывал его маменькиным сынком. Похоже, папаша был запойным алкоголиком. В общем, в конце концов мать Марка этого не выдержала и сбежала. Марк, тогда десятилетний мальчишка, чуть с ума не сошел от горя. По-моему, он так и не оправился от этой потери. Рассказывая мне о том дне, когда она ушла, он не мог сдержать слез.

— Бросила сына, оставив его с жестоким и пьющим отцом? — не поверила своим ушам Энни.

— Ужас, правда? Но, видимо, она завела роман на стороне, и ее новый муж не пожелал видеть в своем доме чужих детей. Они сбежали в Лондон. Марк не все мне рассказал, но одно я знаю наверняка: эта история надолго выбила его из колеи. Он страшно любил свою мать и так ее и не разлюбил. Но вот за то, что она ушла, Марк ее возненавидел. Мне кажется, именно из-за нее он так тяжело сходился с людьми, никому не доверял. Боялся, что его опять вот так бросят, даже не попрощавшись. Тем радостнее было видеть, как хорошо у них все с Лоуренсом. Они осторожничали, это правда. Но точно души друг в друге не чаяли.

— Ясно, — произнесла Энни. — А что случилось потом, после исчезновения матери?

— Ну, Марк остался жить с отцом, который пил все больше и больше и постепенно превратился в озлобившегося садиста. Марк долго терпел, но, когда ему стукнуло шестнадцать, не выдержал, стукнул папашку по голове пепельницей и сбежал из дому.

— Он ударил его пепельницей?

— Да, защищаясь. Отец его постоянно избивал, порол толстым кожаным ремнем. Одноклассники над ним издевались — плевались и обзывали. В общем, не жизнь, а какой-то ад. Марк говорил мне, боль и унижение долго-долго копились. Но в один прекрасный день он не выдержал, взорвался. И словно с цепи сорвался.

— Его отец сильно пострадал?

— Марк этого так и не узнал. Он сразу же уехал.

— И больше не возвращался?

— Никогда.

Энни на минуту умолкла, осмысливая услышанное. Теперь ей стало понятно, почему Мария не хотела обсуждать Марка в присутствии других коллег. Получается, Марк Хардкасл был склонен к насилию и плохо контролировал свои эмоции. Это только подтверждало версию о том, что он, заподозрив Лоуренса Сильберта в неверности, впал в бешенство и убил его. А затем раскаялся и покончил с собой. В пользу этой гипотезы говорили и анализы крови, которые они с Бэнксом получили утром.

С другой стороны, по словам Марии, отношения Марка с Лоуренсом были похожи на идиллию, да и Эдвина не сомневалась в том, что они любили друг друга. Марк практически переехал к ее сыну, и все у них было замечательно. Энни прекрасно знала, что любовь вовсе не исключает убийства, но ей все-таки хотелось верить в лучшее.

— Он хорошо себя пообтесал, — заметила Энни. — Но, похоже, ему пришлось выдержать множество битв с внутренними демонами.

— И с предрассудками тоже. Считается, что мы живем в обществе, свободном от предрассудков, но зачастую это оказывается лишь видимостью. Люди, конечно, знают, как себя вести, что говорить и когда. Они затвердили наизусть все правильные лозунги, но это еще не значит, что они в них верят. Никто ведь не думает, что любой, кто ходит в церковь, искренне верит в Бога.

— Я вас понимаю, — сказала Энни. — Двуличных людей полно везде. Но мне не показалось, что Марк страдал от предрассудков в театре, по поводу его ориентации. Вы ведь сами сказали, что даже Вернон никогда не оскорблял и не унижал Марка, несмотря на всю свою неприязнь?

— Нет, конечно нет! Вы правы, театр был для Марка идеальным местом работы. У него было столько задумок! Он собирался здорово тут все поменять.

— В каком смысле?

— Ну, вы же понимаете, что это за театр. Он новый, и мы выкладываемся на все сто. У нас есть несколько неплохих пьес, но… строго между нами: «Сообщество любителей драмы» и «Сообщество любителей оперы» — это, прямо скажем, не фонтан.

— Что вы имеете в виду?

— Это же дилетанты. У них полно энтузиазма, попадаются даже по-настоящему талантливые, но и для них театр всего лишь хобби. Это для таких людей, как я и Марк, театр — смысл жизни.

— И что он собирался с вашим театром сделать?

— Он подумывал организовать что-то вроде иствейлского варианта театра «Плейерз».[4]

— Что, прямо полноценный репертуарный театр?

— Не совсем, — покачала головой Мария. — Лишь отчасти. Он хотел собрать самых талантливых местных актеров в труппу и иногда привлекать артистов со стороны. Он мечтал сделать Иствейл как бы театральной базой, откуда артисты отправлялись бы по другим городам. А мы, в свою очередь, принимали бы в гости их труппы. Сам Марк намеревался стать художественным руководителем. Обещал замолвить за меня словечко, чтобы я отвечала за декорации и костюмы. То есть выполняла бы его нынешнюю работу. Он бы помог мне. Разумеется, я дипломированный специалист, но ведь просто хорошего образования, без опыта работы, недостаточно.

— Значит, вы хотели создать профессиональный театр?

— Да. Все члены труппы получали бы зарплату. Никаких любителей.

— А как же Вернон?

— Продолжил бы работать, как работал.

— И он не расстроился бы, узнав, что вы стали начальницей по костюмам? Значит, заодно и его боссом.

— Не очень понимаю, с чего бы ему расстраиваться. Вернон человек без амбиций. Ему бы платили, как платят и сейчас. Ничего бы не изменилось, в смысле для него.

«Как же мало ты еще знаешь людей», — подумала Энни. Удивительная наивность, учитывая то, что пять минут назад Мария сама говорила, что Вернон недолюбливает специалистов женского пола. А если такая дама станет им руководить?

— А как же любительские труппы? — спросила Энни.

— У них тоже все осталось бы по-прежнему: играли бы себе в церковных да актовых залах, как раньше.

— А Дерек Ваймен?

— Продолжил бы работать у них режиссером.

— Для него это было бы шагом назад, разве нет? После того, как ему предоставили настоящий театр.

— Дереку это не особенно важно, понимаете? У него есть постоянная работа. Он учитель, и театр для него — всего лишь хобби.

«Попробуй-ка сказать это самому Дереку Ваймену в лицо», — подумала Энни, припомнив их утренний разговор.

— Откуда вы собирались взять деньги на всю эту затею?

— У Лоуренса Сильберта, он же близкий друг Марка. Вообще-то идея была в том, чтобы вывести театр на самоокупаемость. Может, иногда подавать на гранты в Совет по искусствам. Нам бы там не отказали. Лоуренс состоял в Совете, и он был уверен, что сможет убедить остальных членов выделить нам денег.

Вернон Росс об этом не упомянул, подумала про себя Энни. Впрочем, оно и понятно: кто станет говорить о чем-то, для него неприятном? И, возможно, даже унизительном?

— Интересно, — заметила она. — А на какой стадии находится сейчас ваш проект?

— Ну, мы только-только начали что-то планировать, — ответила Мария. — Поэтому смерть Марка вдвойне для нас трагична. Теперь конец всем мечтам! Теперь тут уже ничего не изменится, — вздохнула она. — Мне придется искать новую работу, тут карьеру не сделаешь. И вообще, едва ли я смогу работать здесь без Марка.

— Вы еще очень молоды, — утешила ее Энни. — И все у вас получится. Может, вы что-то еще хотели бы рассказать?

— Да вроде бы больше не о чем, — ответила Мария. — Еще по чашечке растворимого кофе? Хотите?

Энни взглянула на потрескавшуюся грязную кружку с серовато-бурой жижей на дне:

— Нет-нет, спасибо. — Она встала. — Мне пора бежать, писать отчеты. Огромное вам спасибо за помощь.

— Не стоит благодарности, — ответила Мария, провожая ее к двери. — Вы только не говорите Вернону, что я назвала его гомофобом. Сам-то он считает себя образцом толерантности.

— Не беспокойтесь, — заверила ее Энни, — я ничего не скажу.

Слова Эдвины повисли в тишине, словно перезревший плод, готовый с треском разорваться. Бэнкс и раньше чуял, что Сильберт ведет двойную жизнь, но думал, что это как-то связано с его интимной жизнью. Он даже допускал, что тот может быть преступником. Но шпионаж… полная неожиданность. Это полностью меняло всю картину, хотя пока Бэнкс и не очень понимал, как именно. Начинать надо было с Эдвины, срочно разузнать у нее все подробности. Тем более она сразу же пожалела, что проговорилась. Бэнкс это чувствовал.

— Не надо было мне вам говорить, — подтверждая догадку Бэнкса, сказала Эдвина. — Это только все запутает.

— Или, наоборот, многое разъяснит, — возразил Бэнкс. — Зря вы скрывали. Вы же не знаете, насколько это может быть важно. Долго это продолжалось?

— Что именно? — не поняла Эдвина.

— Шпионская деятельность.

— А-а-а. Собственно, всю его сознательную жизнь. Сразу после окончания университета это и началось. — Эдвина вздохнула, пригубила джин с тоником и зажгла очередную сигарету.

Бэнкс только сейчас заметил, какие желтые у нее пальцы.

— Его отец, Седрик, во время Второй мировой войны служил в военной разведке. По-моему, шпион из него был препаршивый, но он все-таки умудрился выжить. Он поддерживал контакт со многими своими сослуживцами.

— Он и после войны работал в разведке?

— Нет, что вы! Седрик был таким жутким эгоистом, он не посвятил бы Родине ни дня своей жизни, если бы его не призвали. Он постоянно устраивал какие-то аферы, пытался заниматься бизнесом. У него то и дело возникали довольно экзотические проекты, но, как это ни прискорбно, мой обворожительный и незабвенный супруг до самой своей смерти ни в чем так и не преуспел. В жизни его привлекали лишь быстрые машины и еще более резвые любовницы. В те годы разводы еще были редкостью, и мы продолжали жить вместе, пытаясь сохранить видимость благополучия. Но если бы не та авария, я бы все равно долго не выдержала. Когда он разбился, с ним была какая-то девица. На ней, кстати, не было ни царапины. — Эдвина взглянула на Бэнкса. — И за это я ее всегда ненавидела. Но я вовсе не хотела, чтобы она умерла, а он выжил. Меня вполне бы устроило, если бы погибли они оба. — Заметив удивленный и немного испуганный взгляд Бэнкса, она быстро добавила: — Нет-нет. Я к этой аварии не причастна. Даже при всем желании я бы не смогла сорвать тормоза, или что там обычно с ними делают. Я этого не умею. Короче, никого я не убивала. Просто смерть Седрика подвела черту под значительным периодом моей жизни, и эта черта была бы более жирной, если бы вместе с ним умерла и та глупая шлюха. Вы даже не представляете, какое унылое я тогда влачила существование. Седрик погиб в конце октября пятьдесят шестого, задолго до создания «Вивы» и «свингующих шестидесятых», в разгар Суэцкого кризиса. Седрик вложился в нефтедобычу, а Суэц был главным каналом, по которому возили нефть. Мой муж был верен себе — спустил все деньги в самый критический момент. В общем, не самые лучшие времена. Моей единственной отрадой был Лоуренс.

Бэнкс заметил, что на глаза Эдвины навернулись слезы, но невероятным усилием воли она взяла себя в руки.

Солнце припекало Бэнксу щеку, и рубашка противно липла к спине.

— А что насчет шпионской деятельности? — как можно мягче спросил он. — С чего это началось?

— Ах да. Однажды ко мне пришел бывший сослуживец Седрика, Дики Хоукинс, спросил, как я отнесусь к тому, что он завербует Лоуренса. Вы только представьте! На дворе шестьдесят седьмой год, а Лоуренс на последнем курсе в Кембридже. У моего сына выявились недюжинные способности к языкам, особенно к русскому и немецкому, и еще он живо интересовался политикой. И спортом, разумеется. «Битлз», марихуана и сексуальная революция прошли мимо Лоуренса. Он был таким консервативным, таким домашним! Пока другие ребята охотились за очередным битловским альбомом, он бегал по холмам, играл в военные игры с кадетами и собирал коллекцию орденов — вовсе не для того, чтобы потом продать их хиппарям на Карнаби-стрит. Каким-то чудом все сумасшествия того времени обошли Лоуренса стороной.

— Наверное, секретные службы не сразу решились привлечь Лоуренса, — заметил Бэнкс. — Учитывая ваш тогдашний образ жизни.

Эдвина рассмеялась:

— Ну, я тогда только начинала, но вообще-то вы правы, мне надо было завоевывать популярность. Знакомые у меня были самые разные. Все почему-то думают, что шестидесятые как эпоха свободы начались лишь в шестьдесят седьмом году, в «лето любви» с толпами хиппи, но мы — те, кто стоял у истоков, — знали, что к тому времени все уже на самом деле кончилось. А вот шестьдесят третий, шестьдесят четвертый, шестьдесят пятый… период бурления. Все, буквально все мечтали изменить мир. Кто-то собирался менять его изнутри, кто-то при помощи искусства или восточных религий, кто-то — посредством кровавых революций. Но это все как раз и было на руку тем, кто хотел завербовать Лоуренса.

— Вы хотите сказать, что он шпионил за вами и вашими друзьями?

— Наверняка он знал о нашей жизни все. Но вообще-то Дики и его сослуживцев не особо это интересовало. Они не воспринимали нас всерьез. Тогда ведь все пели и рассуждали про революцию, но никто ничего не делал. А парни вроде Дики прекрасно знали, где скрывается настоящая угроза. За границей, в других странах. В те времена континентальная Европа была настоящим рассадником терроризма, вернее, становилась им. Германия, Франция, Италия. Кон-Бендит будоражил студентов, Баадер и Майнхоф основали «Фракцию Красной Армии». Конечно, и в старой доброй Британии были свои буяны — те же ИРА или «Бригада озлобленных». Однако в сравнении с остальным миром у нас было тихое болото.

— Значит, вы сказали Дики Хоукинсу, что согласны, пусть берут Лоуренса к себе на работу. Так?

— Он поинтересовался моим мнением лишь из вежливости. Что бы я ни ответила, это было уже не важно. Разумеется, меня такой поворот событий не слишком обрадовал. Однако я сказала Дики, что препятствовать им не буду. В конце концов, Лоуренс был уже взрослым. Я думала, что подобного рода деятельность — не для него, но, как выяснилось, ошибалась. Короче говоря, не успела я опомниться, а Лоуренс уже отбыл куда-то на учебу, на целых два года. Кажется, его там учили скоростной езде по запруженным улицам столицы и еще многому в этом роде. В общем, виделись мы редко. А когда он вернулся, я поняла, что он сильно изменился.

— В чем?

— Мне все время казалось, будто он отщипнул от себя какой-то кусочек и спрятал глубоко-глубоко, чтобы никто не добрался. Это сложно описать, ну, вы понимаете. Тем более что на первый взгляд он остался таким же обворожительным и остроумным парнем, каким был всегда. Но я понимала, что он и под пыткой не расскажет мне, чем занимался все то время, что прошло с нашей последней встречи. И, честно говоря, я и сама не очень-то хотела это знать.

— И что же вы сделали?

— Ну, а что я могла поделать? Смирилась. Я потеряла не самого сына, а лишь его часть. Впрочем, что бы они там с ним ни делали, меня он любить не перестал.

— Вы не знаете, в каком подразделении он служил?

— Во внешней разведке. У него ведь были отличные способности к языкам. Он большую часть своей жизни провел, работая под прикрытием за границей. В Восточной Германии, России, Чехословакии. Помнится, на первое серьезное задание он отправился в Прагу. Это было в шестьдесят восьмом году. Я точно не знаю, что он там должен был делать, но, мне кажется, он поехал туда поддерживать протестное студенческое движение, чтобы насолить русским. Или, может, просто оценивал обстановку. Не знаю. Про последующие его задания мне вообще ничего не известно. Подозреваю, что иногда он сильно рисковал своей жизнью.

— В детали своей работы Лоуренс вас не посвящал?

— Вот что-что, а хранить тайны Лоуренс умел получше многих. — Заметив, что ее бокал почти пуст, Эдвина встряхнула остатки коктейля.

— Может, повторить? — предложил Бэнкс, заметив краем глаза официанта.

— Нет, мне хватит.

Бэнкс жестом показал официанту, что они не собираются повторять заказ, и тот испарился.

— А где в то время жил Лоуренс?

— Ох, где он только не жил. Вы ведь понимаете, что его служба длилась довольно долго, с шестьдесят седьмого по две тысячи четвертый год. Правда, как только Берлинская стена рухнула, он все меньше времени проводил за границей. У него был чудный дом в Кенсингтоне, в котором он жил на протяжении двадцати лет — конечно, когда возвращался в Англию.

— И что с этим домом?

— Лоуренс продал его, очень выгодно. На вырученные деньги он купил и большой дом в Йоркшире, и ту квартирку в Блумсбери.

— Погодите, вы ведь говорили, что Лоуренс полный профан в денежных вопросах, — удивился Бэнкс.

— Ну, — Эдвина едва заметно улыбнулась, — ему помогли.

— Кто? Вы?

— Он ведь мой единственный сын. Деньги очень скоро утратили для меня всякую привлекательность. Понимаю, что это звучит странно и глупо. Но они прибывали и прибывали, даже вне зависимости от того, работала я на износ или вполсилы. Куда мне было девать все эти прибыли? Вот и отдавала их Лоуренсу, хотя бы этим могла ему помочь.

— Ну а насчет швейцарских счетов вам что-нибудь известно?

— Я бы не придавала им особого значения. Не думаю, что там имеются солидные суммы. Конечно, я не знаю точно, откуда взялись эти деньги, но однажды Дики проговорился: у тех, кто проворачивает такие операции, какие проворачивал Лоуренс, всегда водятся свободные деньжата. На всякие взятки, подкупы, чаевые и тому подобное. Как правило, эти деньги не проходят ни по каким документам и не светятся в банках. В общем, они часто остаются неиспользованными, и никто ничего о них не знает. А поскольку разведчикам по окончании службы светит лишь скромная государственная пенсия, возникает неодолимый соблазн утащить перышко в свое гнездо, а не отдать его другим птичкам.

— Кому именно?

— Правительству, разумеется.

— Что ж, — улыбнулся Бэнкс, — я прекрасно понимаю, почему он не захотел делиться с нашим государством. Как бы то ни было, мы сильно сомневаемся, что вашего сына убили из-за денег. Мы просто не могли понять, что было источником его доходов.

— Ну, теперь вы знаете. Бывшая работа и моя помощь.

— А Марк знал о его прошлом?

— Думаю, да. Наверное, предварительно он прошел проверку на благонадежность.

— А остальные?

— Очень сомневаюсь. Я же говорю, Лоуренс умел хранить тайны. Все его знакомые были убеждены, что он всю жизнь проработал в Министерстве иностранных дел обычным скучным чиновником.

Бэнкс одним глотком допил чай с лимоном, холодный и горький.

— Что вы собираетесь делать? — поинтересовался он.

— Поживу тут еще немного. Разберусь с делами Лоуренса, а потом поеду к себе в Лонгборо. Кстати, вы не знаете, когда я смогу заняться организацией похорон?

— Простите, пока это невозможно, — ответил Бэнкс. — Все зависит от коронера. Иногда приходится откладывать похороны, особенно если начинается судебный процесс. Частенько защита требует проведения повторного вскрытия.

— Насколько это вероятно в данном случае?

— Честно говоря, не знаю, — признался Бэнкс. — Но я буду держать вас в курсе событий.

Эдвина взглянула на него. На ее губах блуждала улыбка.

— Лучше верните мне двадцать лет моей жизни, — сказала она.

— Почему вы не рассказали нам о службе Лоуренса раньше? — спросил Бэнкс.

— Не знаю. — Эдвина отвела взгляд. — Наверное, привыкла скрытничать. Или подумала, что это к делу не относится.

— Вы ведь сами понимаете, что лукавите. И знаете куда больше, чем говорите. Как только вам сообщили о смерти сына, вы сразу же подумали, не связано ли это с его работой. Разве не так?

— Так вы еще и мысли читать умеете? Может, вашей коллеге и впрямь будет лучше без вас. Не хотела бы я жить с мужчиной, который умеет читать мысли.

— Эдвина, прекратите нести чушь.

Она рассмеялась и допила остатки коктейля.

— А вы весьма прямолинейный юноша, не правда ли?

— Почему вы сразу мне все не рассказали?

— А зачем вы задаете мне вопрос, на который уже знаете ответ? — склонив голову, прошептала Эдвина.

— Потому что хочу услышать его от вас.

Эдвина оглядела двор, перегнулась через стол и схватилась за его край рукой, похожей на лапку хищной птицы.

— Потому что я до сих пор не знаю, уволился Лоуренс или нет, — сухим свистящим голосом произнесла она. — И не знаю, стоит ли доверять тем, на кого он работал. Ну что, довольны?

— Спасибо, — поблагодарил ее Бэнкс, поднимаясь.

— И вот еще что, — добавила Эдвина, устало откинувшись на спинку стула. — Если решите расследовать это дело, будьте очень осторожны. Не расслабляйтесь. Вам придется столкнуться с довольно неприятными людьми, которые играют по своим правилам. Уж поверьте мне, я знаю.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказал Бэнкс. — Я запомню ваши слова. — Пожав ее слабую руку, он попрощался и ушел, оставив Эдвину наедине с ее воспоминаниями.

6

Жилой массив Истсайд-Истейт был возведен в шестидесятых и с тех самых пор постепенно приходил в упадок Его вполне можно было сравнить с некоторыми районами Лидса или Ньюкасла. Часто попадались сожженные машины и брошенные тележки из супермаркетов. Вокруг бродили бездомные собаки, а местные жители настороженно относились к любым чужакам, а уж к полицейским — тем более. Энни Кэббот не раз встречала тут вполне обычных законопослушных тружеников, но чаще имела дело с другой публикой: бездельниками, наркоманами и заброшенными детьми, которые не появлялись в школе и не имели никаких шансов найти приличную работу. К тринадцати-четырнадцати годам такие детишки уже и не думали о своем будущем, они интересовались исключительно метамфетамином, экстази или каким-нибудь новеньким наркококтейлем, изобретенным очередным химиком-любителем. От героина они тоже не отказывались.

Была среда, вечер, часы показывали половину одиннадцатого. Ряд одетых в форму полицейских сдерживал толпу, впрочем, не особо беспокойную. Тут собрались любопытные прохожие да перепуганные соседи. Парочка буянов пыталась внести смуту, выкрикивая оскорбления в адрес полицейских, а кто-то даже швырнул во врачей половинку кирпича, но на них никто не обращал внимания. Все привыкли к таким выступлениям. В тумане переулка, окрещенного местными жителями «уголком токсикомана», рассыпался радужным сиянием свет фонарей. Мигалка скорой помощи прорезала влажный воздух синими огнями.

Энни с названием не соглашалась — скорее уж тут «клуб любителей денатурата» или «общество знатоков марихуаны». Наркоманы стали богаче, дешевые наркотики заполонили рынок и обрушили цены, и токсикоманские штучки окончательно вышли из моды.

На тележке скорой лежал, истекая кровью, один из авторитетных дилеров северного округа — пятнадцатилетний Дэнни Мур. Над ним суетились врачи. Энни и Уинсом приехали, чтобы оценить ситуацию и решить, забирать это дело в свой отдел или нет.

— Куда его ранили? — спросила Энни у главного медика, когда тот с коллегами запихивал носилки с пострадавшим в машину.

— Пока сложно сказать, — ответил он. — Три колотых точно есть. В грудь, в плечо и живот.

— Насколько это опасно?

— Колотые раны — это всегда опасно. Хотя, — он подошел поближе и понизил голос, — личное мое мнение, не для протокола, таково: малый выживет. Конечно, если только мы не найдем обширного внутреннего кровотечения. А пока вроде бы ясно, что крупные артерии и жизненно важные органы не задеты.

— Спасибо, — кивнула Энни. — И когда мы сможем с ним поговорить?

— Завтра утром, не раньше. Зависит от того, как скоро удастся стабилизировать его состояние. В общем, звоните в больницу. А мне пора, — сказал медик, забрался в машину и хлопнул дверцей.

Мужчина, заявивший о происшествии, нервно вышагивал вокруг своей скромной серой «хонды». Ему явно не терпелось уехать. Его жена сидела в машине, закрыв окна и двери, и тупо смотрела вперед, не обращая внимания на толпу и суету полицейских. Видимо, надеялась, что, если их не замечать, они куда-нибудь денутся.

— Я выполнил свой гражданский долг, — беспокойно оглядывая толпу, заявил Бенджамин Пакстон, когда Энни попросила его рассказать, что случилось. — Сообщил о произошедшем и дождался полиции, как мне и было велено. — Уинстон принялась записывать его показания. — Разве этого не достаточно? Моя супруга очень расстроилась. А ей вредно нервничать. Можно мы уже поедем домой?

— Где вы живете?

— Мы снимаем коттедж возле Линдгарта.

— То есть вы не местные?

— Боже упаси! Мы из района Саут-Шилдс. А сюда приехали просто прогуляться.

Энни оглядела замызганные дома из красного кирпича и припаркованные возле них проржавевшие машины:

— Не лучшее место для прогулок. Или вы фанаты деградирующих кварталов?

— Да нет, мы не здесь собирались гулять, а возле Линдгарта.

— Как же вас сюда занесло?

— Да заблудились. Поужинали в пабе, про который вычитали в путеводителе, а потом свернули не там. Мы уже ехали обратно в Линдгарт. Никогда бы не подумали, что в Йоркшире есть такие места.

— Как назывался паб, где вы ели?

— «Ангел». Это в Килнвике.

Энни там бывала. В «Ангеле» подавали хорошее пиво «Сэм Смит». Похоже, Пакстон не врал. Если едешь из Килнвика в Линдгарт через Иствейл, там и впрямь легко заблудиться и заехать в пределы Истсайда. В конце концов, доступ в этот район был свободный и колючей проволокой его еще никто не обнес. Хотя иногда Энни казалось, что это было бы вполне разумно, особенно когда в полицию являлся очередной ограбленный турист.

— Расскажите, пожалуйста, все по порядку, — попросила она Пакстона.

— Мы ехали по этой улице, и Оливия вдруг заметила, что в конце переулка вроде бы кто-то лежит. Ну а я… честно говоря, сначала не хотел притормаживать, район ведь отнюдь не из благополучных. Но Оливии не показалось, там и впрямь лежал человек. В белой футболке. И он корчился, словно ему было очень больно. Мы сначала подумали, что это девушка, на которую напали и изнасиловали — мы читали, тут часто такое случается.

— И остановились, чтобы помочь?

— Именно. Я вылез из машины и подошел. Смотрю — кровь, тут же назад к машине, вызвал по мобильнику полицию и скорую помощь.

— Вы никого не заметили?

— Я не уверен, — помявшись, ответил Пакстон. — Все-таки было уже темно.

— Но?

— В переулке вроде бы мелькнул темный человек в куртке с капюшоном.

— Темный, вы про цвет кожи? — поинтересовалась Уинсом.

— Нет-нет, я не то имел в виду Нет. Просто он был скрыт тенью.

— Мужчина или женщина? — спросила Энни.

— По-моему, мужчина.

— Вы могли бы его описать?

— Едва ли. Помнится, довольно крупный, но вполне возможно, что мне так показалось — просто потому, что проход тут очень узкий. Да еще и тени, ничего не разглядеть.

— Понятно, — кивнула Энни. — Кто-нибудь еще?

— По поперечной улице шли два человека, где-то в сотне метров отсюда. Еще мужчина, с собакой. И еще мне показалось, что… даже не знаю, как сказать. В общем, сразу перед тем, как мы заметили этого парня на земле, была какая-то суета, как будто кучка людей бросилась врассыпную.

— Разбежалась?

— Ну да, вмиг. По разным переулкам, растворилась на соседних улицах.

— Вы могли бы описать кого-нибудь из этих людей?

— Нет. Они держались в тени. Кроме того, они все были в капюшонах, которые сейчас носят — такие, чтобы лица не видно.

— Вы имеете в виду худи? Куртки с накладными карманами и капюшонами?

— А они так называются? Я не знал.

Насколько поняла Энни, в Истсайд-Истейте были две действующие группировки: одна на севере, базирующаяся возле двух многоквартирных домов, и вторая на юге, эти тусовались около «уголка токсикоманов». Общественное спокойствие они возмущали регулярно, но никаких серьезных правонарушений за ними не числилось — в основном раскрашивали стены граффити, устраивали потасовки, подворовывали по мелочам да непристойно ругались. Но в последнее время обстановка в квартале стала накаляться. В ход все чаще пускались ножи и бейсбольные биты; пошли слухи, что заработал канал доставки тяжелых наркотиков с юга и из Манчестера.

Описание, которое Пакстон дал «бросившейся врассыпную» компании, указывало на местных бандитов, в число которых и входил Дэнни Мур. Состав группировок не представлял для полиции тайны, так что найти их всех будет несложно. А вот удастся ли у них что-нибудь узнать — уже другой вопрос. Здешние обитатели славились своей неразговорчивостью, которая резко усугублялась при общении с полицией.

— Что-нибудь еще заметили? — спросила Энни.

— Нет, — покачал головой Пакстон. — Я сразу вернулся к машине. «Скорая» приехала через несколько минут. Парнишка все это время лежал и даже не двигался. Я думал, он уже умер.

— Больше вы никого не видели?

— Никого.

— Тогда все, — решила Энни. — Можете ехать домой. Оставьте сержанту Джекмен ваш адрес. Мы с вами еще свяжемся, когда придет время давать показания. Не волнуйтесь, это лишь формальность. — Обернувшись, она заговорила с полицейскими, сдерживающими толпу. Местные жители начали нервничать, обеспокоенные отсутствием информации.

— Спасибо, — поблагодарил ее Пакстон.

Уже отойдя в сторону, Энни услышала, что он обратился к Уинсом:

— Э-э-э, а вы не подскажите, как нам доехать отсюда до Линдгарта?

Энни невольно улыбнулась. Не знаешь дорогу? Спроси полисмена! Она подмигнула Уинсом, которая записывала адрес Пакстона, попутно объясняя ему, как туда добраться.

После разговора с Эдвиной прошло несколько дней, но Бэнкс постоянно ловил себя на мыслях о шпионской деятельности ее сына. Он мало что знал о работе разведки, в чем, по-видимому, и состояла их работа, но все-таки догадывался, что Сильберт мог перейти дорогу очень влиятельным людям. То есть убить его могли и без всяких ссор и разборок, просто из предосторожности.

Бэнкс понимал, что со времен холодной войны многое изменилось: нынче глава разведки в основном занимается тем, что рассылает управляющим банков и нефтяных компаний сообщения о китайцах, шпионящих за ними по Сети. Но ведь еще совсем недавно люди рисковали жизнью, пытаясь перебраться через Берлинскую стену. Эдвина сказала, что в последние десять-пятнадцать лет Лоуренс стал ездить за границу куда реже. Значит, большую часть операций он провел до развала СССР и объединения Германии.

Бэнкс решил разузнать об этом периоде жизни Лоуренса поподробнее. Во вторник он поехал в книжный магазин «Уотерстоун» и купил там «Все о разведке» Стивена Доррила и «Совершенно секретно» Питера Хеннесси. Несколько месяцев назад ему в руки попался роман Хеннесси «Все прекрасно», и Бэнксу он очень понравился.

В среду вечером Бэнкс сидел у себя на кухне в джинсах и старой футболке и пытался собрать шкаф из «Икеи». В последнее время его коллекция CD и DVD-дисков непомерно разрослась и грозила заполнить собой все его жилище. Бэнкс то и дело чертыхался — он перепутал этапы сборки и теперь сомневался, что ему вообще удастся собрать этот треклятый шкаф. Звучала Вторая симфония Стенфорда. Нервная, дерганая мелодия отлично отражала состояние Бэнкса, почти изнемогшего в борьбе с «Икеей».

В дверь постучали. Вскочив на ноги и направившись к входу, Бэнкс вдруг понял, что не слышал, чтобы к его дому подъезжала машина. Странно. Его коттедж стоял на самом краю деревни, практически на отшибе. К нему вела длинная дорога, а за домом начинался лес. Никто, кроме почтальона, пешком к нему не ходил. Да и музыка играла негромко, так что Бэнкс обязательно услышал бы, если бы к нему кто-нибудь приехал.

Открыв дверь, Бэнкс увидел сутулого мужчину лет шестидесяти, с редеющими седыми волосами и аккуратной бородкой. Солнце еще не село, и на улице было довольно тепло, но, несмотря на это, посетитель оделся в застегнутый на все пуговицы костюм и светло-бежевое пальто. Рубашка сияла безупречной белизной, а между бордово-желтыми полосками старомодного галстука виднелось множество крохотных замков, такой вот узор.

— Мистер Бэнкс? — осведомился гость. — Старший инспектор Бэнкс, — уточнил он.

— Да, это я.

— Извините за столь поздний визит. Меня зовут Броун, через «о». Вы позволите войти?

— Рискую показаться невежливым, — ответил Бэнкс, — но вообще-то я занят. У вас что-то срочное?

— Это касается Лоуренса Сильберта.

Поразмыслив секунду, Бэнкс отступил в сторону и жестом пригласил мистера Броуна войти. Оказавшись в прихожей, тот огляделся:

— А у вас уютно.

— Я там вожусь на кухне, — сказал Бэнкс.

— Ясно, — кивнул Броун и прошел вслед за ним.

На полу кухни лежал недособранный шкаф. Вместо гладкой верхушки красовалась белая фанерка.

— Вы панельку не той стороной установили, — заметил Броун.

— Сам вижу, — буркнул Бэнкс.

— Не самая легкая работа, — улыбнулся Броун. — Я и сам постоянно путаюсь. А задняя стенка — это вообще кошмар. Хлипкая очень. Впрочем, вы, наверное, и сами это уже поняли.

— Мистер Броун, — заговорил Бэнкс, — я, конечно, очень ценю ваши советы по сборке икеевской продукции, но, поверьте, я сам во всем разберусь. Вы лучше садитесь. — Он указал на диванчик в углу. — Выпьете чего-нибудь?

— Спасибо, — поблагодарил Броун, втискиваясь на диван. Пальто он так и не снял. — Виски с содовой был бы очень кстати.

Порывшись в шкафу с выпивкой, Бэнкс нашел бутылку «Беллс» и смешал Броуну коктейль. Плеснул себе «Макаллана» восемнадцатилетней выдержки, затем плеснул чуть-чуть воды. Раньше он был преданным фанатом «Лафройга», но несколько неудачных партий его разочаровали, и он лишь недавно начал вновь с удовольствием пить виски. Как выяснилось, виски из айлейского солода он больше пить не может из-за привкуса водорослей, йода и легкого торфяного аромата. Зато богатые карамельные оттенки старых хайлендских солодов пришлись ему по вкусу. Впрочем, виски Бэнкс все равно пил редко, отдавая предпочтение пиву и вину. Но сегодня без виски было никак не обойтись.

Бэнкс уселся напротив Броуна, и тот поднял бокал:

— Ваше здоровье.

— Ваше здоровье, — ответил Бэнкс.

— Смотрю, вы слушаете Стенфорда, — отметил Броун. — Я слышал, что вы большой любитель классики, но мне как-то казалось, что Стенфорд давно уже вышел из моды.

— Раз вы так много обо мне знаете, должны знать и то, что мне всегда было плевать на моду, — сказал в ответ Бэнкс. — Стенфорд — отличный композитор, и под него хорошо собирать мебель. — Пригубив виски, он вдруг страшно захотел курить, но, сжав зубы, отогнал от себя мысль о сигарете.

— Оно и видно, — кивнул Броун, многозначительно посмотрев на шкафчик с неправильной верхушкой.

— Приятно, конечно, поболтать о сборке шкафчика и о Чарльзе Вильерсе Стенфорде, но мне показалось, что вы хотели поговорить со мной о Лоуренсе Сильберте. Можно узнать, чьи интересы вы представляете? — Бэнкс прекрасно понимал, кто такой Броун, но хотел услышать это от него самого.

Броун задумчиво покрутил бокал, любуясь темно-янтарным виски.

— Скажем так, — наконец заговорил он. — Я представляю правительство Ее Величества. Да, — кивнул он, — полагаю, это наилучший вариант ответа.

— А есть и другие?

Броун рассмеялся:

— Ну, в нашей жизни на все можно посмотреть и с другой точки зрения, не так ли?

— То есть вы один из бывших начальников Лоуренса Сильберта? — уточнил Бэнкс.

— Мистер Бэнкс, умоляю вас! Вы ведь прекрасно знаете, что МИ-6[5] не работает на территории Великобритании. Вы что, сериал «Шпионы» никогда не смотрели?

— Значит, я прав. Стало быть, контрразведка. Как я понимаю, никакого удостоверения личности я от вас не дождусь?

— Нет, почему же? — удивился Броун и вытащил из бумажника заламинированную карточку с именем Клода Ф. Броуна, служащего Министерства внутренних дел. На фотографии был запечатлен мужчина, которого с одинаковым успехом можно было принять как за Броуна, так и за какого-нибудь другого пожилого джентльмена с довольно невыразительной внешностью.

— Так что вы хотели мне рассказать? — спросил Бэнкс, вернув визитку Броуну.

— Я? Рассказать вам? — Броун сделал глоток и нахмурился. — По-моему, я не обещал что-либо рассказывать.

— Тогда зачем пришли? Если вам нечего сказать по поводу проводимого расследования, не будем терять время.

— Ну что вы так нервничаете, мистер Бэнкс! Зачем же торопиться с выводами? Мы вполне можем сотрудничать.

— Тогда хватит юлить и вилять. Давайте ближе к делу.

— Понимаете, я просто хотел узнать, насколько глубоко вы вникли.

— Этого я вам сказать не могу, — отрезал Бэнкс. — Мы не имеем права обсуждать ход расследования с гражданскими лицами.

— Прекратите! Какой из меня гражданский? Мы с вами по одну сторону баррикад.

— Да неужели?

— Вы и сами это знаете. Нам очень важно знать, не грозит ли расследование этого дела неудобными ситуациями и прочими неприятностями.

— Что вы под этим понимаете?

— Все, что может представить в невыгодном свете наше правительство.

— Например, судебный процесс?

— Ну, должен признать, что в данном случае мы и впрямь не будем рады судебному процессу. Но это ведь крайне маловероятно. В общем, хотелось бы уточнить: надо ли нам опасаться возможных… мм… досадных последствий.

— Слушайте, да что же такое натворил Сильберт? — удивился Бэнкс. — Добавил стронций девяносто кому-то в чай?

— Очень смешно. К сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос. Сами понимаете, закрытая информация. Закон «О государственной тайне».

— Похоже, мы зашли в тупик, — заметил Бэнкс, откинувшись на спинку дивана и пригубив виски. — Вы мне ничего рассказать не можете, и я вам ничего рассказать не могу.

— Ох, — вздохнул Броун. — А я так надеялся, что мы поймем друг друга! Некоторые, наоборот, рады помочь разведке! Ведь мы с вами не враги. У нас общие задачи. Мы стоим на страже нашего государства. Разумеется, кое в чем наши методы различаются, но цель-то одна.

— Маленькое уточнение: вы работаете на организацию, в которой свято верят, что цель оправдывает средства. А полиция пытается работать, не обращая внимания на всякие трюки, которые выкидывает правительство, чтобы удержаться в седле и не потерять власть.

— Нелицеприятное заявление! — воскликнул Броун. — Но готов поспорить, что вы и сами иногда «срезали» длинный путь, только чтобы упрятать за решетку какого-нибудь типа, в виновности которого вы были уверены. Но это так, к слову. Мы, как и полицейские, — обычные чиновники, государевы слуги, которые служат во благо своих господ.

— Это ведь из сериала «Да, господин министр», верно? Я смотрел, — ответил Бэнкс.

— Точно, — рассмеялся Броун. — Помните серию про больницу без пациентов?

— Помню. Одна из моих любимых, — кивнул Бэнкс.

— Только представьте себе такой мир — школы без учеников, университеты без студентов, врачи без больных, полиция без преступников… Идеальный мир. Тогда бы все занимались настоящей работой.

— А как же разведка без шпионов?

— Да, без них нам жилось бы куда лучше. — Броун наклонился вперед: — Послушайте, мистер Бэнкс. Мы с вами не очень-то и разные, честное слово. — Броун махнул рукой в сторону музыкального центра: — Оба любим Стенфорда. Наверное, и Элгар вам тоже нравится, да? И Воан-Уильямс. И Бриттен — хотя привычки у него были довольно странные, да и в Штаты он уехал не в самое подходящее время. А еще «Битлз», даже с позиции сегодняшней музыки. И «Оазис», «Арктик Манкис». Не буду врать, что сам слушал все эти группы. Но я знаю, что вам нравится — немного эклектичная, стопроцентно британская музыка. Как бы вы ни относились к «Битлз», но даже они в свою лучшую пору служили олицетворением британских ценностей. Эти четыре парня с длинными патлами вместо нормальных стрижек! Иногда приходится защищать и такие ценности. Иногда человек вынужден идти на поступки, противные его природе.

— Это вы к тому, что я сказал насчет цели и средств? Стало быть, Сильберт был вне закона? Может, он даже был заказным убийцей? Или наводчиком, подставлял людей?

Опустошив стакан, Броун вылез из своего угла и встал у кухонной двери.

— У вас чересчур богатое воображение. На самом деле жизнь вовсе не похожа на шпионский роман.

— Разве? А я всегда думал, что Ян Флеминг стремился добиться максимально возможного реализма в своей бондиане.

— Вы не находите, что этот разговор лишен всякого смысла? — скривившись, спросил Броун. — Не знаю, с чего это вы вдруг вздумали проехаться тут на белом коне, словно романтический рыцарь без страха и упрека. А мы, знаете ли, решаем реальные проблемы. Возьмите хоть это дело с Литвиненко. Оно откинуло нас на несколько лет назад! Наши отношения с русскими резко испортились. Между прочим, сейчас в Британии действующих русских шпионов не меньше, чем во время холодной войны. Я пришел сюда, надеясь удостовериться, что ради блага отечества вы при расследовании смерти Лоуренса Сильберта постараетесь не допустить оплошностей, которые могли бы подпортить имидж правительства и разведки. Я надеялся, что это дело окажется для вас простым и легким, и вы, быстренько с ним расплевавшись, сможете с чистой совестью вернуться в Челси, к своей очаровательной юной подруге.

— Насколько я помню, — ответил Бэнкс, чувствуя, как по спине бегут мурашки, — Луговой отрицал свою причастность к смерти Литвиненко. По-моему, русские заявили, что его убийство — дело рук нашей разведки. Разве нет?

— Вот не думал, что вы любитель теорий заговора, — хохотнул Броун.

— Просто ходят такие слухи, — ответил Бэнкс.

— Надеюсь, вы понимаете, что это предположение столь же абсурдно, сколь и мысль о причастности разведки к смерти принцессы Дианы, — заметил Броун. — Не говоря уж о том, что это попросту наивно. Как заявил под присягой сэр Ричард Дирлав, разведка Британии никогда не имела никакого отношения к заказным убийствам. Разумеется, русские с этим не согласились и тут же выдвинули нам встречные обвинения. Они всегда так делают. А на самом деле Андрей Луговой оставил за собой жирнющий, сияющий в темноте след полония двести десять, который и привел к нему полицию.

— Полицию? Или разведку?

— Говорю же вам, мы с полицией всегда по одну сторону баррикад.

— Насколько я понял, — резюмировал Бэнкс, — вы намекаете, что Сильберт был как-то связан с Россией. Может, он был причастен и к делу Литвиненко? И вы считаете, что расследование его убийства негативно скажется на отношениях наших стран? А может, тут замешаны террористы? Или российская мафия? А может, Сильберт знал что-то о смерти принцессы Дианы? Или был двойным агентом? Видимо, поэтому ему приходили деньги со швейцарских счетов?

Броун холодно глядел на Бэнкса сузившимися от ярости глазами.

— Раз вы не можете оказать своей стране необходимую поддержку, придется мне искать ее в другом месте, — заявил он и направился к выходу.

Бэнкс проводил его через гостиную к входной двери.

— Насколько я знаю, больше всего это дело похоже на банальную ссору двух любовников, один из которых потом покончил с собой. Это случается куда чаще, чем можно подумать. Возлюбленный Сильберта, Марк Хардкасл, убил вашего агента, а потом с горя повесился на суку.

— Значит, — повернулся к нему Броун, — никакой необходимости в громком судебном процессе нет, правильно? И не придется шокировать общественность всякими ненужными подробностями?

— Скорее всего, — кивнул Бэнкс. — Во всяком случае, до вашего визита я был в этом уверен. Заметьте, я всего лишь высказал предположение. В смысле насчет любовной ссоры.

— До свидания, мистер Бэнкс, — попрощался Броун. — И перестаньте ребячиться, пора уже. — Выйдя, он аккуратно закрыл дверь.

Бэнкс постоял, дожидаясь шума мотора. Двигатель заурчал лишь через несколько минут. Видимо, Броун оставил машину в самом конце улицы.

Вернувшись на кухню, Бэнкс взглянул на раскуроченный шкаф. Он вдруг понял, что никаких сил на его сборку у него не осталось. Вместо этого он долил себе еще виски, попутно отметив дрожь в руках, и пошел со стаканом в гостиную. Изъяв диск Стенфорда, поставил Роберта Планта и Элисон Краусс. Выловив песню «Богатая дама», прибавил звук и принялся размышлять. Как же Броун узнал о существовании Софии?

Утром во вторник суперинтендант Жервез созвала совещание, пригласив на него Бэнкса, Уинсом, Энни и Стефана Новака. Перед летучкой Бэнкс рассказал ей про визит мистера Броуна, но Жервез эта новость не заинтересовала и, похоже, даже не удивила.

Запасшись чашками с кофе и чаем, все расселись и выжидательно посмотрели на Стефана Новака.

— Сегодня утром мы получили результаты анализа крови, — начал он, — мы сравнили их с ДНК Эдвины Сильберт, и, принимая во внимание это и ее показания о родимом пятне на руке жертвы, можно с уверенностью заявить, что тело мужчины, обнаруженное по адресу дом пятнадцать в Каслвью-Хайтс, принадлежит Лоуренсу Сильберту. Теперь о втором трупе. Согласно протоколу вскрытия, проведенного доктором Гленденингом, Хардкасл погиб в результате повешения. Он совершил самоубийство, использовав для этого желтую бельевую веревку. Тогда как Сильберт был умерщвлен: ему нанесли несколько ударов тупым предметом по затылку, преимущественно слева, что свидетельствует о том, что Сильберт пытался убежать.

— Резонно, — сказал Бэнкс. — Сильберт был спортивным мужчиной. Если бы нападение не было столь неожиданным, он бы наверняка поборолся за свою жизнь.

— Разве это не противоречит гипотезе о разъярившемся любовнике? — спросила Жервез.

— По-моему, нет, — ответил Бэнкс. — Во время ссоры вполне логично отвернуться от человека, с которым ругаешься. Скорее всего, Сильберт недооценил силу гнева, охватившего Хардкасла. А тому под руку как раз подвернулась крикетная бита. Впрочем, в другие гипотезы характер ран тоже вписывается.

— Другие гипотезы обсудим позднее, — сказала Жервез и повернулась к Новаку: — Продолжай, Стефан.

— После удара мистер Сильберт обернулся и упал на колени. Убийца ударил его по правому виску и горлу, сломав подъязычную кость и повредив гортань. Вот тогда Сильберт и упал на спину, приняв позу, в которой его и нашли. Смерть наступила в результате одного или нескольких ударов. Ну а потом убийца продолжил его избивать, несмотря на то что Сильберт уже скончался.

— Марк Хардкасл был левшой, так ведь? — уточнила Энни.

— Да, — взглянул на нее Новак. — Учитывая, что единственные обнаруженные нами на крикетной бите отпечатки принадлежат ему, отважусь предположить, что он — убийца. Определив тогда группу крови, обнаруженной на месте преступления, я сразу сказал, что почти наверняка это кровь Сильберта, и ничья больше. Анализ ДНК подтвердил мое предположение. То же относится и к следам на одежде Марка Хардкасла — это кровь Сильберта с небольшой примесью собственной крови Хардкасла. Скорее всего, он поцарапался, когда залезал на дерево.

— Ну что же, — произнесла Жервез, оглядывая своих подчиненных. — Похоже, тайну можно считать раскрытой. С ДНК не поспоришь. А что там насчет токсикологии?

— В крови Хардкасла ничего, кроме алкоголя, не обнаружено, — ответил Новак. — Мы не нашли никаких следов наркотических веществ ни у него, ни у Сильберта.

— А следов присутствия кого-нибудь еще на месте преступления не было? — спросил Бэнкс у Новака.

— В зоне убийства — нет. Во всяком случае, ничего экстраординарного. Сами знаете, что в любой комнате остается полно следов от любого посетителя — начиная с друзей и родственников и заканчивая уборщицами. Все они могли общаться с жертвой и оставить немало улик. Там во всем доме полно следов — вы не забывайте, что недавно оба погибших посещали крупные города — Лондон и Амстердам, а Сильберт к тому же добирался туда самолетами, значит, бывал и в аэропортах.

— Надеюсь, вы удовлетворили свое любопытство, — обратилась Жервез к Бэнксу. — Понятно же, что в гостиной у Сильберта бывали самые разные люди, как, собственно, и в моей или вашей. Сильберт и Хардкасл сталкивались с прохожими на улице, болтали с посетителями пабов и пассажирами в аэропорту. И каждый мог прикоснуться, задеть, в общем, оставить свой след. Сержант Новак ведь вполне ясно сказал — на месте преступления была обнаружена только кровь Сильберта.

— Прошу прощения, мэм, — заговорила Энни, — но это ведь ничего не доказывает, разве нет? Мы же знаем, что Сильберта забили до смерти крикетной битой. Ничего удивительного, что на месте преступления полно его крови. А вот то, что мы не нашли там следов крови Хардкасла, говорит лишь о том, что он ее там не проливал. А раз так…

— …то и любой другой убийца мог не оставить там следов своей крови, — закончила за нее Жервез. — Я понимаю, что вы хотите сказать, инспектор Кэббот. Но все это крайне неубедительно. Существует множество улик, свидетельствующих о том, что Лоуренса Сильберта убил впоследствии повесившийся Марк Хардкасл, и ни одной — против этой гипотезы. Никто не видел, чтобы в дом кто-то заходил или выходил, а никаких других подозреваемых у нас нет. Извините, конечно, но, на мой взгляд, дело пора закрывать.

— Возможно, у сослуживцев Хардкасла по театру был мотив, — предположила Энни. — Я же докладывала вам о разговоре с Марией Уолси. Она считает, что…

— Мы все в курсе, — оборвала ее Жервез. — Если бы Хардкасл и Сильберт осуществили эту свою идею с новым театром, у Вернона Росса или Дерека Ваймена мог возникнуть мотив для убийства. Я читала ваш отчет.

— И? — подняла бровь Энни.

— Что-то не верится, что у Ваймена или Росса была хоть малейшая возможность убить Сильберта и при этом представить все так, будто это сделал Хардкасл.

— Почему? — запротестовала Энни. — Они же артисты, творческие натуры! Они профессионально занимаются инсценировками.

— Резонно. Но вы уж извините, я в это поверить не могу. Их бы обязательно кто-то заметил. Да и потом, куда бы они дели окровавленную одежду? Концы не сходятся. А что там с камерами внешнего наблюдения? — спросила Жервез у Новака.

— Мы проверили все записи. Ничего интересного не нашли, — ответил тот. — Начать хотя бы с того, что там слишком много «слепых зон». Пятнадцатый дом вообще показан лишь частично.

— Там же элитный квартал, — заметил Бэнкс. — Но все это еще не значит, что в дом никто не заходил. Не сомневаюсь, что работники спецслужб умеют оставаться незаметными и даже не попадать в поле зрения видеокамер. Может, местные и обратили бы внимание на бродягу или парня в куртяшке с капюшоном… но на какого-нибудь представительного господина в дорогой машине? Я все-таки соглашусь с инспектором Кэббот. Возможно, Хардкасл навестил Сильберта и благополучно уехал, а убийца — Росс, Ваймен или какой-нибудь шпион, — появился уже после его визита. Вернувшись, Хардкасл обнаружил труп и, обезумев от горя, покончил с собой. Тогда же он мог взять в руки крикетную биту — уже после того, как настоящий убийца стер с нее свои отпечатки. А Хардкасл был в шоке, не понимал, что делает. Позвольте напомнить: недавно всплыла непонятно кем сделанная фотография с Лоуренсом Сильбертом в компании неизвестного мужчины, и, между прочим, Сильберт служил в разведке, а уж там умеют заметать следы…

— Все это к делу отношения не имеет, — отрезала Жервез. — Вы ведь не опознали этого загадочного незнакомца с фотографии?

Бэнкс посмотрел на Энни.

— Мы показали снимок нескольким людям, — сказала она, — но пока никто его не опознал.

— И отпечатков на карточке памяти тоже не было, — добавил Новак.

— Вам удалось выяснить, где была сделана фотография? — спросила Жервез у Бэнкса. Тот покачал головой:

— Нет, мэм, я почти уверен, что первые два снимка сделаны в Риджентс-парке, но остальные топографические точки оказались нашим компьютерщикам не по зубам. Как и странный телефонный номер Джулиана Феннера.

— Похоже, тут сплошные препоны, — заметила Жервез.

— Послушайте, нельзя же скидывать со счетов то, что Сильберт был шпионом, а мистер Броун — если это его настоящее имя, — нагрянул ко мне ради того, чтобы приструнить, дескать, прекратите копать слишком глубоко. Вы и сами прекрасно знаете: каждый раз, когда мы пытались выяснить что-либо о Сильберте, мы натыкались на глухую стену. Местные полицейские пообещали нам разведать все о квартире Сильберта в Блумсбери, и что же? Перезвонили на следующий же день и отрапортовали, что все просмотрели и не обнаружили ничего примечательного. И, по-вашему, им можно доверять? А вдруг там все-таки было нечто примечательное, но они это уничтожили? Все мы знаем, что в последнее время «Специальная служба»[6] и контрразведка на нас взъелись — в своей борьбе за передел сфер влияния они постоянно нас оттесняют! Под предлогом борьбы с терроризмом и организованной преступностью правительство получило отличную возможность делать все, что им заблагорассудится. А нами они манипулируют ради внедрения своих непопулярных законов и решений. В других странах такое тоже делали, и все мы знаем, чем это кончалось. Откуда мы можем знать, что полицейские, осматривавшие квартиру Сильберта, не принадлежат к специальной службе?

— У вас паранойя, — ответила Жервез. — Почему вы не признаете, что все кончено, и не успокоитесь?

— Потому что пока я не получил ответов на волнующие меня вопросы.

— Вот еще что, — откашлявшись, заговорил Новак. Он старательно не смотрел Бэнксу в глаза, и тот сразу понял — жди подвоха.

— Мм? — заинтересованно взглянула на него Жервез.

— В общем, надо было сделать это раньше, но… так уж вышло. Короче говоря, мы пробили Хардкасла и Сильберта по базе данных.

— И что? — спросила Жервез.

— Выяснилось, что за Хардкаслом числилась судимость, — глядя мимо Бэнкса, ответил Новак, — восьмилетней давности.

— Что за судимость?

— Э-э-э… бытовое насилие. Напал на своего сожителя. Видимо, приревновал и избил.

— Тот сильно пострадал?

— Могло быть и хуже. Вероятно, Хардкасл сумел вовремя остановиться. Правда, парня все равно пришлось положить в больницу на пару дней. А Хардкасл получил полгода условно.

Помолчав, Жервез смерила Бэнкса ледяным взглядом:

— Что вы на это скажете, инспектор?

— Вы сказали, что пробили по базе и отпечатки Сильберта тоже, — повернулся тот к Новаку. — Нашли что-нибудь?

— Нет, — покачал головой Новак. — Вы точно подметили: тут любые поиски упираются в глухую стену.

— Что вполне логично, не правда ли? Он же был шпионом. Наверное, официально его даже не существовало.

— Сейчас-то его точно уже не существует, — отрезала Жервез. — Все, слышать больше про это не могу. Я пойду побеседую с коронером. Дело закрыто. — Встав, она с шумом захлопнула папку «Сильберт — Хардкасл». — Старший инспектор Бэнкс, вы не уделите мне минуту?

Как только все остальные вышли, она вновь села за стол и, огладив юбку, с улыбкой пригласила Бэнкса сесть.

— Извините, что ради этого дела пришлось отозвать вас из отпуска, — сказала она. — К сожалению, никогда не угадаешь, что окажется пустой тратой времени, а что нет.

— Если можно было бы угадать, и впрямь работалось бы куда легче, — заметил Бэнкс. — Но при всем моем уважении, мэм, я…

— Не стоит. — Жервез прижала палец к губам. — Нет-нет-нет. Совещание окончено, и никакие версии мы обсуждать не будем. Все. Дело закрыто. — Она водрузила ладони на стол. — Лучше скажите, какие у вас планы на следующую неделю?

— Да особо никаких, — ответил Бэнкс, удивленный неожиданным вопросом. — Завтра приедет София. В субботу мы собирались сходить с ней на «Отелло», а в воскресенье — пообедать с ее родителями. Ничего масштабного.

— Понимаете, меня мучает совесть, я ведь лишила вас отдыха. А у вас ведь намечалась большая вечеринка, верно?

Господи, мысленно ужаснулся Бэнкс, уж не собирается ли она пригласить их с Софией к себе на ужин?

— Ну, вы же не просто так меня вызвали. Не берите в голову, я уже об этом забыл.

— Я ведь знаю, как наша работа корежит личную жизнь. Иногда бывает ужасно тяжело, особенно если встречаешься с человеком не так давно.

— Разумеется, мэм.

К чему это она клонит? Бэнкс давно уже уяснил, что Жервез не стоит задавать слишком много вопросов — пусть уж лучше сама окольными путями выйдет, куда ей надо. Если ее прижать к стенке, она тут же заюлит и свернет разговор.

— Надеюсь, мы не нанесли непоправимого ущерба вашим отношениям с обворожительной Софией, — продолжала вещать Жервез.

— Нет, что вы.

— Как, кстати, у нее дела?

— Чудесно, мэм.

— Хорошо, очень хорошо. Прекрасно. Вы, наверное, удивлены, зачем я вас задержала?

— Если только самую малость, мэм.

— Ах, вы всегда так остроумны, — восхитилась Жервез. — Но теперь я скажу серьезно… э-э-э… Алан… Я бы хотела искупить свою вину. Как вам это понравится?

— Искупить вину? За что, мэм? — Бэнкс нервно сглотнул.

— За то, что лишила вас части отпуска, разумеется. За что же еще?

— Благодарю вас, — кивнул Бэнкс, — но это совсем не обязательно. Все хорошо.

— Но нет предела совершенству, не так ли?

— Наверное.

— Точно-точно. Так вот, я бы хотела, чтобы вы продолжили свой заслуженный отдых. Как насчет недели?

— Что, вы отпускаете меня на всю следующую неделю?

— Да. Инспектор Кэббот и сержант Джекмен займутся той поножовщиной в Истсайд-Истейте. Я выделю им в подмогу Гарри Поттера. Мне кажется, он уже более-менее освоился. Как вы считаете?

— Из него выйдет хороший коп, — сказал Бэнкс. — Но…

— Никаких «но», — замахала руками Жервез. — Прошу вас. Даже настаиваю. Почему бы вам не насладиться остатком отпуска? В конце концов, вы его заслужили.

— Знаю, мэм, но…

— Никаких «но», — сказала Жервез, вставая. — Можете идти. Это приказ, — добавила она и вышла из конференц-зала. Оставшись в одиночестве за длинным блестящим столом, Бэнкс никак не мог осмыслить, что же, черт возьми, сейчас произошло.

7

— Ну, что скажешь?

В антракте в театральном буфете было жарко и шумно. Бэнкс почувствовал, что на затылке выступил пот. Они с Софией стояли у большого, до пола, окна и смотрели на Маркет-стрит, залитую светом фонарей. Вот прошла влюбленная парочка, держась за руки. За ними проследовал мужчина с таксой на поводке, остановившийся на секунду, чтобы собрать темную кучку в пакетик. Пробежали, цокая каблуками и держа в руках воздушные шарики, три девушки в мини-юбках и с ушками Микки-Мауса на головах — похоже, спешили на девичник. Бэнкс покосился на Софию. Сегодня она распустила волосы, и они волной легли ей на плечи, оттеняя мягкий овал лица, оливковую кожу и темные греческие глаза. «Как же мне повезло», — уже не первый раз за эти месяцы подумал Бэнкс.

— Хм, — хмыкнула София, пригубив красного вина, — скажу честно: это не Лоуренс Оливье.

— А чего ты от них ожидала?

— Ну, свет поставлен удачно, все эти световые контрасты вполне к месту. Но вообще мне не очень сама идея переложить Шекспира в духе немецкого экспрессионизма.

— Мне тоже, — согласился Бэнкс. — Я все жду, что из-за кулисы выпрыгнет Носферату и начнет размахивать длиннющими когтями.

София рассмеялась:

— А ведь в те времена все должны были быть крошечного росточка.

— И с пухлыми задами, судя по их одежде, — добавил Бэнкс.

— Наверное, забавно они смотрелись, ковыляя по дворцу. А если серьезно, мне все это даже нравится. Я уже давно не ходила на «Отелло». Если вдуматься, я вообще давно не видела шекспировских пьес на сцене. Прямо вспомнились студенческие годы.

— Ты изучала Шекспира?

— Да, и весьма усиленно.

— Помнится, мы читали «Отелло» на уроках английского в старших классах.

— Не самое легкое чтение в шестнадцать лет. Пьеса-то весьма взрослая, — заметила София.

— Ну, не знаю. По-моему, я даже тогда хорошо понимал, что такое ревность, — отозвался Бэнкс, вспомнив, как София сказала ему в ответ на восторженный комплимент: «Ну да, мне это говорили».

— Все равно это не одно и то же. Черт! — вскрикнула София, когда ее случайно толкнул проходящий мимо мужчина. Вино из бокала выплеснулось на кофточку. Хорошо хоть, она была темной.

— Извините, — обернувшись, мужчина улыбнулся. — Тут сегодня просто столпотворение, правда?

— Добрый вечер, мистер Ваймен, — поздоровался Бэнкс. — Давно не виделись.

Дерек Ваймен перевел взгляд на Бэнкса, очевидно только в этот момент его заметив. Бэнксу показалось, что Ваймен смотрит на него с опаской и немного настороженно. Впрочем, такое случалось и раньше, как только человек узнавал, где он работает. У всех есть свои маленькие тайны, в которые не хочется посвящать полицию: неоплаченные штрафы, марихуана в университете, недостоверные налоговые декларации, давние мальчишеские выходки в магазинах. Не важно, что именно, в любом случае человек чувствует себя виноватым. Интересно, что такого натворил Ваймен? Может, он содомит?

— Не волнуйтесь, все в порядке, — сказала София.

— Нет-нет, давайте принесу вам соду. Я настаиваю, — добавил он.

— Ну что вы, тут всего лишь капелька, да и ту уже не видно.

Все это время Ваймен бесил Бэнкса, поскольку пялился на грудь Софии. С таким видом, будто собрался вытащить из кармана платок, чтобы промокнуть едва заметное пятнышко.

— А я думал, вам некогда ходить во время спектакля по буфетам, — заметил Бэнкс. — Разве вы не должны сейчас быть за сценой, воодушевлять актеров?

— Знаете, у нас тут не так, как в футболе, — рассмеялся Ваймен. — Я не имею обыкновения в антракте вламываться в гримерку и орать на актеров. С какой стати? По-вашему, их нужно отчитать? А по-моему, они и так прекрасно справляются. — Он протянул руку Софии: — Я Дерек Ваймен, режиссер всего этого скромного действа. Мы, кажется, раньше не встречались.

— София Мортон, — ответила она. — А мы как раз хвалили ваш спектакль.

— Спасибо. Инспектор Бэнкс, почему же вы не сказали, что у вас такая обворожительная и прекрасная… э-э-э… подруга?

— Как-то к слову не пришлось, — ответил Бэнкс. — А как поживают ваша жена и детишки?

— Отлично, просто превосходно. Простите, но мне пора бежать. Я…

— Одну секунду, раз уж мы встретились. — Вытянув из кармана помятую фотографию, Бэнкс протянул ее Ваймену: — На этой неделе мы не смогли с вами связаться. Мне сказали, что вы плотно заняты в школе. Не знаете, кто этот мужчина, снятый вместе с Лоуренсом Сильбертом? Возможно, вы узнаете улицу, на которой был сделан этот снимок?

— Понятия не имею, — изучив фотографию, нахмурился Ваймен. — С чего это вы вдруг решили, что я могу это знать? — Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

— Ну, вы ведь ездили в Лондон с Марком, мало ли…

— Я уже рассказал вам все, что знал.

— А до этой поездки вы ездили туда? В смысле в Лондон? Когда это было?

— Примерно месяц назад. Школа, знаете ли… совершенно нет свободного времени. Послушайте, мне…

— А цифровой фотоаппарат у вас есть?

— Конечно.

— Какая модель?

— «Фуджи». А что?

— И компьютер есть?

— Да, небольшой. Настольный. К чему вдруг все эти вопросы?

— Вы знали, что Лоуренс Сильберт работал на разведку?

— Господи боже, нет! Нет, конечно. Марк никогда об этом не говорил. Извините, но мне действительно пора. Антракт через минуту закончится.

— Ясно, — кивнул Бэнкс и, отодвинувшись, насколько мог, пропустил Ваймена. — Все-таки решили поговорить с актерами по душам?

Ваймен, проигнорировав последнюю реплику, стремительно скрылся.

— Не очень-то мило с твоей стороны, — заметила София.

— О чем ты?

— Ну, бедняга всего лишь пытался быть вежливым. Вовсе не обязательно было допрашивать его прямо в буфете.

— Да разве же это допрос! Видела бы ты меня за настоящим допросом!

— Ты понял, что я имела в виду.

— Он с тобой флиртовал.

— Ну и что? А ты что, никогда не флиртуешь?

— Я как-то об этом не задумывался.

— Флиртуешь, еще как. Я сама видела.

— Это с кем же?

— Да хотя бы с барменшей-австралийкой. Блондинистой такой.

— Я с ней не флиртовал. Я просто заказывал у нее коктейли.

— Ага. И потратил на это кучу времени, ибо заодно вел с ней задушевную беседу и сально улыбался. И только не ври, что вы с ней обсуждали регби или крикет.

— Ты права, — рассмеялся Бэнкс. — Виноват. Ну… я насчет Ваймена.

— Ты, что ли, никогда не забываешь про работу?

— Такая работа, как у меня, крепко держит на крючке.

— А он симпатичный, — задумчиво произнесла София, глядя вслед уходящему Ваймену.

— Ты шутишь! Он носит серьгу в одном ухе, а на шею повязывает красную бандану!

— Ну и что…

— У него нет ни капли вкуса.

— Это точно. — Она взглянула на Бэнкса: — А ты считаешь, что он в чем-то замешан? Он что, убийца?

— Это вряд ли, — покачал головой Бэнкс. — Но не удивлюсь, если выяснится, что он в чем-то замешан.

— В чем? Дело же вроде как закрыли. Ты сам сказал, что тебя совершенно зря вытащили из Лондона, помнишь?

— Это мое начальство так говорит, — поправил ее Бэнкс. — Выдают желаемое за действительное. Вот только я не уверен, что в этом деле все так просто.

— Ну а каково официальное решение?

— Дело закрыто.

— Вот и славно. Будем надеяться, что ничего не изменится, — сказала София.

Прозвенел звонок, возвещающий конец антракта. Бэнкс и София допили вино и направились обратно в зал.

— Есть в твоем новом шкафу для дисков какая-то странность, — сказала София, сидя на диване в гостиной Бэнкса. А сам Бэнкс выбирал альбом, соответствовавший позднему часу и настроению, навеянному страданиями злосчастного Отелло.

У них с Софией было правило: когда она приходила в гости, музыку выбирал он, и наоборот. Пока это устраивало обоих. Бэнксу нравились пристрастия Софии, за время их романа он узнал много новых групп и исполнителей. Однако она была довольно привередливой меломанкой, и Бэнкс уже уяснил, что при ней не стоит включать Ричарда Хоули, Дилана, оперных певцов или фолк. Впрочем, иногда и София с удовольствием ходила на выступления местных фолк-групп в театре. Говорила, что любит экспериментальную, необычную музыку, но с удовольствием слушала музыку шестидесятых годов и почти всю классику. Софии нравились и Колтрейн, Майлс, Монк, Билл Эванс, так что, как правило, выбор диска не вызывал у Бэнкса долгих раздумий.

В конечном итоге он остановился на альбоме «Что я видел сегодня» рок-группы «Мэззи Стар». София никак не отреагировала, значит, музыка пришлась ей по вкусу.

— А, книжный шкаф, — он усмехнулся. — Я там все перепутал. Видишь верхушку? Я прибил ее не той стороной, а потом не смог отодрать чертову фанеру, был риск сломать, вот и решил оставить все как есть. Думал ее покрасить, но все руки никак не дойдут.

София прыснула в кулак.

— Чего это ты?

— Просто представила, как ты ползаешь тут на коленях с гаечным ключом в руках и изрыгаешь потоки проклятий, — улыбнулась она.

— Ага. Мистер Броун застал меня именно в таком виде.

— Этот твой загадочный незнакомец?

— Он самый.

— Да выкинь ты его из головы. Едва ли вы с ним еще когда-нибудь увидитесь. У тебя ведь полно работы с настоящими преступниками. Не все же гоняться за призраками и шпионами, а?

— Работы полно, — согласился Бэнкс, вспомнив про покушение в Истсайд-Истейте. — Проблема в том, что большинство этих моих преступников — малолетки. Лучше не будем об этом. Как тебе вечер?

— Чудесно. Но он ведь еще не кончился?

— Нет, конечно, — наклонившись, Бэнкс поцеловал ее.

Поняв, куда он клонит, София покачала пустым бокалом.

— Налей-ка мне еще «Вальполичеллы», — попросила она. — А потом пойдем в кроватку.

Бэнкс наполнил ее бокал из бутылки, стоявшей на журнальном столике.

— А ты есть не хочешь? — спросил он, протягивая ей вино.

— У тебя небось, кроме остатков куриного рагу «чау-мейн» из китайской забегаловки, ничего и нет.

— Есть хороший бри, — возразил Бэнкс. — И кусок деревенского чеддера, хорошего, выдержанного.

— Нет, спасибо, — отказалась София. — Уже слишком поздно для сыра. — София убрала с лица прядь волос. — Я все думаю о спектакле.

— А чего с ним такое? — удивился Бэнкс, наполнив свой бокал и устроившись рядом с Софией.

— Как думаешь, он вообще о чем? — повернувшись к нему, спросила она.

— Ну, как. Ревность, предательство, зависть, жадность, похоть, месть, амбиции. Обычный шекспировский набор. Все оттенки тьмы.

— Нет, — покачала головой Софией. — Конечно, там и это все есть, но ведь самое главное — подтекст. Другой уровень смыслов.

— Для меня это чересчур мудрено.

— Не прибедняйся. — Она шлепнула его по колену. — Ты только послушай. Помнишь, как в самом начале Яго и Родриго будят отца Дездемоны и рассказывают ему, что там происходит?

— Да, — кивнул Бэнкс.

— Ты никогда не обращал внимания, какими выражениями пользуется Яго?

— Ну, он очень груб, как и подобает солдату К тому же еще и расист — он там говорит что-то про черного барана, который кроет белую овцу, изображая чудище с двумя спинами. Кстати, об этом…

— Прекрати. — София сбросила его ладонь со своей ноги. — Замечал, какие он подбирает яркие, экспрессивные выражения? Насильственно внедряет в воображение собеседника нужные ему картинки. Помнишь, он описывает, как Дездемону дрючит берберийский жеребец? Только представь, какие образы возникли в мозгу ее отца, как невыносимы были для него подобные подробности!

— Таков уж Яго, — ответил Бэнкс. — Подбрасывает зернышко, и со временем оно прорастает. — Бэнкс опять вспомнил, как София сказала «Да, мне это говорили» и какие образы породили эти слова в его собственном мозгу.

— Точно. А зачем он это делает?

— Затем, что чувствует себя ущемленным и считает, будто Отелло спал с его женой.

— Весь его яд идет изнутри, от неудовлетворенных амбиций, от обид, от злости мужа-рогоносца, верно?

— Да. Вот только яд свой он выплескивает на окружающих.

— Каким образом?

— В основном вербально.

— Вот именно!

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, но не очень ясно, к чему ты ведешь, — заметил Бэнкс.

— Да к тому же, о чем мы говорили. Эта пьеса о силе слов, об образах, которые эти слова вызывают, о том, как они могут свести человека с ума. Дальше по ходу пьесы Яго делает с Отелло то же самое, что он проделал и с отцом Дездемоны. Он рисует ему невыносимую картину: Дездемона в объятиях другого. Он не подкидывает ему мысль об этом, нет. Он яркими красками рисует, как Кассио трахает Дездемону. А если вдуматься, были ли у Отелло вообще реальные доказательства ее неверности?

— Платок, — вспомнил Бэнкс. — Но и тот подкинули, так что не считается — сфабрикованная улика. Если помнишь, у Верди такой ход частенько встречается. Да и в «Тоске» Скарпио проделал то же самое.

София наградила его взглядом, ясно говорящим о том, что Верди и Пуччини в данный момент ее не интересуют.

— Ну а помимо этого проклятого платка?

— Яго сказал Отелло, что Кассио говорил во сне о Дездемоне. И не только говорил, — улыбнулся Бэнкс.

— Ну да, якобы бросился целовать Яго, закинул на него ногу, думая, что рядом с ним Дездемона. А ведь к тому времени Отелло и так уже почти помешался от ревности. Яго же подогревал его ревность, пока тот не выдержал. Убил ее в конце концов, бедняжку Дездемону.

— Положим, Отелло и сам хороший враль, вешал Дездемоне на уши лапшу, плел сказки об экзотических землях, о битвах со страшными чудовищами. Он и сам вкладывал ей в голову разные картинки: и каннибалов, и уродцев с головами ниже плеч. Настоящая душа общества этот Отелло.

— И это ведь сработало? — рассмеялась София. — Дездемона слушала его, затаив дыхание. Ты прав: он и впрямь использовал те же методы, что и Яго. Видимо, не самый худший способ завладеть вниманием девушки. Просто действует по-разному Словами легко задурить голову или разжечь чувства, в данном случае — ревность. Наверное, Отелло был по натуре собственником и к женщинам относился так же, как к вещам. В общем, на мой взгляд, эта пьеса в первую очередь о могуществе слов и о том, как влияет на нас живое воображение.

— И хорошо и плохо, — добавил Бэнкс.

— Да, это уж точно.

— Ну, зато Отелло затащил-таки ее в койку, — подвел итог Бэнкс.

Заиграла последняя песня альбома «Мэззи Стар» — тягучая, завораживающе медленная. Бэнкс допил шелковистый нежный амароне.

— А потом, — пробормотал он вроде бы самому себе, — Яго своими речами подбил Отелло убить Дездемону и покончить с собой.

— Да. Ты чего, Алан?

— Да так. — Он опустил бокал. — Просто мелькнула одна мысль, — Бэнкс придвинулся поближе, — но потом ее сменила другая, куда более привлекательная. Хочешь, расскажу, как однажды я раскрыл одно совершенно жуткое убийство?

— Умеешь ты настроить девушку на романтический лад, — пролепетала София, обнимая Бэнкса.

Воскресное утро выдалось на редкость ясным и солнечным. Сияло ярко-голубое небо, поблескивала зеленая травка. Словом, идеальный весенний денек. После раннего завтрака Бэнкс с Софией сели в «порше» и поехали в Рит. Оставив машину у парка, они двинулись в сторону старой школы, мимо местного паба и пекарни, к Скелгейту. Там они, отворив калитку в каменной стене, прошли на вересковую пустошь. Бэнкс и София гуляли по долине, а над ними возвышался Калверский холм. В небе, забавно курлыкая, парили кроншнепы. То и дело в траве мелькали серые кролики, с торфяников взлетали целые семейства куропаток. Дважды Бэнкс с Софией подходили слишком близко к гнезду чибисов, и птицы, бросившись защищать свою территорию, в панике со стрекотом взмывали вверх, шумно хлопая крыльями.

С другой стороны долины на зеленых склонах холмов извивались светло-серые каменные ограды. С высоты контуры оград напоминали гигантские бидоны или чашки. Местами на тропинке виднелись лужи, но под солнечными лучами земля быстро высыхала.

Сделав крутой поворот, Бэнкс и София, держась за руки, спустились с холма и прошли мимо деревушки Хилоу, с ее желтыми коттеджами и крошечными аккуратными садиками, полными красных, золотистых, фиолетовых и голубых цветов и лениво жужжащих пчел. Затем Бэнкс и София вернулись обратно к реке. Пройдя под сводом ольховых деревьев, они перешли маленький разводной мост и вновь побрели вдоль реки по старой «похоронной» дороге в сторону Гринтона.

До самой церкви Святого Андрея им не встретилось ни души. Лишь на кладбище они заметили женщину в красном платье в горошек и белой шляпке, которая украшала могилу цветами.

Бэнкса вдруг охватило жуткое предчувствие. Будто на них надвигается какая-то страшная беда, что после сегодняшнего дня их ждут одни несчастья и нужно немедленно вернуться в Рит и начать эту прогулку заново, чтобы сполна насладиться каждым моментом, каждой секундой, вобрать в себя красоту и безмятежность окружающего мира, защититься от грядущих горестей. Возможно, в будущем ему не раз вспомнится это утро, подумал Бэнкс. «Обломками сими подпер я руины свои». Кажется, это писал Элиот. Надо бы спросить у Софии, она наверняка знает.

Странное ощущение прошло, и они, перейдя дорогу, подошли к пабу «Мост».

Родители Софии уже ждали их. Они выбрали столик у окна и уселись на удобной, обитой тканью скамейке, а Бэнкс с Софией устроились напротив, на стульях с подушками. Сквозь низкое эркерное окно виднелась низенькая нормандская церковь Святого Андрея с квадратной башенкой и входом под небольшим арочным навесом. Из кладбищенских ворот вышла та самая женщина в шляпке. Бэнксу вдруг вспомнилось, что именно здесь заканчивается «похоронная» дорога. До того как в 1580 году в Мукере построили церковь, местное кладбище было единственным местом погребения на севере Свейлдейла. В те времена родственники погибших из Мукера и Келда частенько доставляли тела своих усопших в больших корзинах по «похоронной» дороге к Гринтону. По пути туда встречались мосты с плоскими валунами, на которые можно было опустить гроб, да и самим присесть, чтобы перекусить и выпить эля. Учитывая, сколько их тут, валунов, легко представить, что многие завершали это скорбное путешествие не в лучшем виде и добирались до Гринтона под хорошим градусом. Наверняка и бурные воды реки не единожды уносили с собой мертвецов, оброненных нетрезвыми курьерами. Бэнкс когда-то слышал о нашумевшем романе, где герои тоже путешествуют с гробом, но напрочь забыл, как он назывался. Наверное, София знает, привычно подумал Бэнкс и сразу ее спросил. Она и впрямь сразу назвала книжку: «Когда я умирала» Фолкнера. Бэнкс пообещал себе когда-нибудь ее прочесть. София и про ту фразу Элиота знала. Оказалось, это цитата из «Бесплодной земли». В университете она писала по этой поэме курсовую.

— Мы еще ничего не заказывали, — сказал отец Софии, Виктор Мортон. — Сами только что подошли и решили дождаться вас.

Виктору слегка за семьдесят, но он все еще подтянут и строен. Взглянув на раздвижные трекинговые палки Мортонов, очень похожие на лыжные, Бэнкс догадался, что супруги перед обедом тоже устроили себе прогулку. Глаза Виктора, большого любителя спорта, довольно сияли.

— Позвольте, я закажу. Все уже определились с выбором?

Выбор был предсказуемым. Типичное для деревенского паба воскресное меню. Бэнкс и Виктор решили взять запеченную говядину с йоркширским пудингом, София заказала филе ягненка, а ее мать, Елена, — свинину. Отправившись к барной стойке делать заказ, Бэнкс украдкой глянул на Елену. Ясно, в кого София такая красавица. Должно быть, в свое время Елена была просто сногсшибательна. А Виктор, тогда атташе в британском посольстве, тоже был хоть куда: обворожительный юноша, превосходно образованный. Интересно, сильно ли сопротивлялись этому браку их родители? Гречанка, работавшая в таверне официанткой, и молодой англичанин с отличными карьерными перспективами… да уж, скорее всего, им пришлось ой как нелегко.

Контакт с Еленой наладился сразу, но вот с Виктором… Бэнкс чувствовал, что потенциальный тесть относится к нему настороженно, не одобряет он выбор дочери. Бэнкс не очень понимал, что именно так раздражает Виктора. То, что он намного старше Софии? То, что он работает в полиции? Или его прошлое: разведен, дети. Возможно, Виктору в принципе не нравилось, что у его доченьки завелся очередной кавалер.

Напитки ему помогла отнести София. Бэнкс взял себе и Виктору по пинте пива, а дамам — бутылку белого вина. Наконец-то в «Мосту» появилось хорошее вино, радовался Бэнкс. К тому же молодой управляющий увлекся рыбалкой, и посетителям предлагали свежую рыбу.

Откинувшись на спинку стула, Бэнкс потягивал пиво и вел легкую, ни о чем, беседу. После долгой прогулки нет ничего лучше хорошей пинты выдержанного эля. Виктор и Елена до обеда прошли вдоль реки, добрели аж до монастыря Мэррик, нагуляв отличный аппетит.

Вскоре принесли заказ, и какое-то время был слышен лишь звон вилок и ножей.

— Очень вкусно, — заметил Виктор и взглянул на Бэнкса: — Слышал, тут в Хиндсвелском лесу и Каслвью произошла чудовищная история. Ты ведешь расследование?

— Уже нет, — ответил Бэнкс, искоса глянув на Софию, которая весьма четко дала ему понять, как оценивает бесконечные погони за химерами.

— Забавный парень был этот Лоуренс Сильберт.

— Вы его знали? — удивился Бэнкс, не донеся до губ кружку.

— Ну, в каком-то смысле. Но, разумеется, не здесь. Понятия не имел, что он жил в Иствейле. Мы познакомились в Бонне, очень давно. Еще до того, как рухнула Берлинская стена.

Он кивком указал на Софию.

— Она тогда еще ходила в школу, — сказал он и вновь повернулся к Бэнксу с таким видом, будто только что выдвинул ему серьезное обвинение.

Бэнкс промолчал.

София перевела взгляд на свою мать, и та сказала ей пару слов по-гречески, после чего они принялись что-то тихо обсуждать.

— Короче, — прокашлявшись, Виктор продолжил рассказ, время от времени отправляя в рот очередной кусочек. — Я его знал скорее понаслышке. А лично мы встречались всего один раз. Но слухи-то ходят, да и вообще, в те времена постоянно что-то происходило. Посольства и консульства для тех, кто работает вдали от родины, это же святая святых. Горстка земли в гробу вампира, так сказать.[7] И днем и ночью в посольство идут и идут самые разные люди. Причем некоторые являлись в ужасном состоянии. Я часто недоумевал, почему там не работал врач, причем на полную ставку, весьма бы пригодился. Мы, конечно, таких посетителей не жаловали. В конце концов, шпионам полагалось быть ниже травы, тише воды, а с ними вечно что-то случалось. Неожиданно, конечно, но все равно… и что тут поделаешь? Не откажешь ведь в помощи соотечественнику, попавшему в переделку? А у многих еще и документы были при себе — полные вализы бумаг. И иногда волей-неволей что-то да прочтешь. Я так и не понял, какого черта все эти люди хранили письменные подтверждения самых ужасных своих делишек. Впрочем, твоих коллег это, наверное, только радует. Верно? — ухмыльнувшись, Виктор вернулся к еде.

— Бывает, — признал Бэнкс. Он и сам не раз задумывался, почему люди далеко не всегда уничтожают всякий компромат. — А вы помните, когда познакомились с Сильбертом?

— Помню, конечно. Я, конечно, стал немного глуховат, но пока что еще не в маразме.

— Я вовсе не хотел…

— Это случилось в восьмидесятых годах, — перебил его, взмахнув вилкой, Виктор. — Восемьдесят шестой или восемьдесят седьмой. Незадолго до падения Стены. Посольство тогда находилось в Бонне, а не в Западном Берлине. Столицей был Бонн. Эх, те еще деньки! — понизив голос, Виктор нагнулся к Бэнксу, чтобы тот мог его расслышать.

Вряд ли кто-то сможет их подслушать, подумал про себя Бэнкс, — паб был переполнен. Кругом стук вилок и ножей, гул разговоров, смех и крики детей. Внимание Бэнкса привлек мужчина у барной стойки — он как-то не вписывался в общую картину и то и дело посматривал на их столик. Но человек этот стоял слишком далеко, так что никак не смог бы их услышать.

— Вы тоже имели отношение к разведке? — спросил Бэнкс.

— Нет, никакого. И не подумай, что я так говорю, потому что подписывал какую-нибудь писульку о неразглашении. У нас и помимо шпионов полно людей работало. Обычные чиновники — дипломаты, атташе, консулы, вице-консулы, их заместители. Не то что у русских — вот у тех все друг за другом шпионили. Честно говоря, я старался держаться подальше от всех этих тайных игр. Но время было такое, что хочешь не хочешь, а все равно что-то услышишь и увидишь. Мы же все-таки не слепые были и головы в песок не прятали. В общем, слухов разных хватало. Сплетни — вот благодаря чему существуют все дипломатические службы. Так мне иногда кажется.

Бэнкс вытащил из кармана фотографию и, прикрыв рукой, показал Виктору.

— Не узнаете этого мужчину? — спросил он. — Который рядом с Сильбертом?

София недовольно взглянула на Бэнкса, но он словно бы этого не заметил, и девушка продолжила разговор с матерью.

Виктор внимательно изучил снимок, наконец покачал головой:

— Нет, никогда его не видел.

Бэнкс и не ожидал другого ответа. Он вытащил фото чисто рефлекторно, без всякой надежды на успех.

— Ну и чем вам так запомнился Лоуренс Сильберт? — спросил он.

— Забавно, что ты об этом спросил. Запомнился благодаря его репутации. Когда недавно поднялся шум вокруг Литвиненко, я тут же вспомнил Сильберта. Что ж, ничего в нашем мире особо не меняется. Мы в шутку прозвали Сильберта «ноль-ноль-семь» — разумеется, в лицо ему такого никто не говорил. Он и впрямь походил на Джеймса Бонда, если исключить тягу к девушкам — они не по его части. Но тоже был красив, бесстрашен, безжалостен и с несгибаемой волей.

— Ему случалось кого-нибудь убивать?

— Уверен, что да. Конечно, доказательств у меня никаких — лишь слухи. Но он работал по ту сторону Стены, и нередко сталкивался и с опасностью, и… впрочем, что я тебе рассказываю, ты и сам хорошо это представляешь.

— Да, неплохо, — кивнул Бэнкс.

София искоса поглядывала на Бэнкса. По ее лицу было видно, что она и злится (в кои-то веки нормальный выходной, а он все про свои рабочие дела!), и радуется, что Бэнкс с Виктором нормально разговаривают, а не обмениваются односложными фразами, как это бывало до сих пор.

Пока Виктор отрезал себе очередной кусок пудинга, Бэнкс, повернувшись, улыбнулся Софии. Она улыбнулась в ответ:

— Может, выпьем еще?

— Пожалуй, еще пинта мне не повредит, — согласился Бэнкс. — А вы что скажете, Виктор?

— И мне принеси, душенька, — сказал Виктор, передавая дочери пустую кружку.

София отправилась к барной стойке. Проводив ее взглядом, Виктор перевел водянисто-серые глаза на Бэнкса. Похоже, он как раз надумал высказаться по поводу их романа, и Бэнкс поспешил его опередить:

— Долго вы общались с Сильбертом?

Виктор одарил Бэнкса взглядом, по которому было ясно: неприятный разговор все равно состоится, и скоро.

— Мы не то чтобы общались, — ответил он. — Я же говорю, я в эти их шпионские дела старался вообще не лезть. Когда Стена рухнула, все здорово изменилось. Во-первых, мы переехали в Берлин. Кажется, в девяносто первом году. Разумеется, с падением Стены ничего еще не закончилось, как некоторым хотелось бы думать. Это просто символ перемен. Символ, который продемонстрировали всему миру.

— А вы знали, в каких операциях принимал участие Сильберт? В чем заключалась его работа?

— Нет. Я уже говорил, помимо слухов, которые бродили по посольству, мне о нем мало что было известно.

К столику вернулась София с двумя пивными кружками. Бэнкс извинился, что не подошел ей помочь, но она, отмахнувшись, вернулась к стойке за остальными напитками.

К этому моменту все уже опустошили свои тарелки, и София с матерью принялись изучать карту десертов.

— Елена, милая, — сказал Виктор, — не передашь мне меню? Что-то мне тоже захотелось чего-нибудь сладкого, горячего, и непременно с заварным кремом!

Бэнкс намек понял: тема закрыта. Повернувшись к Софии, он спросил, понравилась ли ей баранина и собирается ли она заказывать десерт. К разговору подключилась Елена, обсуждали их с Виктором планы на зиму — они хотели поехать на три месяца в Австралию. День потихоньку перевалил за середину, и толпа едоков рассосалась. Пора было ехать и им. Софии этим вечером надо было возвращаться в Лондон: завтра ей на работу, а Елена с Виктором решили остаться на ночь в своем иствейлском жилище. У Бэнкса тоже особых планов не появилось — разве что побороться еще с верхушкой треклятого шкафа.

Виктор пообещал подвезти их до Рита, где Бэнкс с Софией оставили машину. Пока родители Софии забирали сумки и трекинговые палки, Бэнкс прокручивал в голове слова Виктора. Конечно, все это уже седая древность, про которую Бэнкс знал только по книжкам Ле Карре и Лена Дейтона. Но зато в этой седой древности жил и работал Лоуренс Сильберт. Джеймс Бонд. Агент 007. В общем-то, Виктор ничего и не знал. Жаль. Бэнкс вспомнил фразу загадочного мистера Броуна, мол, сейчас в Британии действующих русских шпионов не меньше, чем во времена холодной войны. Интересно, за кем они шпионят? Что хотят узнать? Разумеется, в Англии есть не только русские шпионы. Не стоит забывать и про американцев. В Файлингдейле, Менвит-Хилле и множестве других городков действуют системы раннего предупреждения и работают разведывательные спутники. Никто не сомневается и в том, что в Великобритании до сих пор существуют места вроде Портон-Дауна, где ученые ведут разработки химического и бактериологического оружия. Быть может, разгадка гибели Лоуренса Сильберта, а потом и Марка Хардкасла кроется в глубинах этого непонятного, засекреченного мира? Но даже если это так, то спрашивается, каким образом Бэнксу удастся узнать об этом хоть что-нибудь? Тут, надо полагать, придется противостоять не только британской разведке, но и собственному начальству.

Ясно ведь, что они добрались и до суперинтенданта Жервез.

Прежде чем выйти через заднюю дверь и пересечь лужайку по пути к парковке, Бэнкс еще раз взглянул на мужчину у барной стойки, который читал газету «Мейл он санди» и потягивал эль. Мужчина перехватил его взгляд и едва заметно улыбнулся.

Бэнкс частенько захаживал в «Мост» и знал почти всех завсегдатаев в лицо, но этого господина он тут раньше не встречал. Разумеется, это еще ничего не значило. По воскресеньям тут всегда бывали туристы, но они редко ходили по барам в одиночку, и уж тем более не щеголяли в костюмах. Что-то в этом человеке зацепило Бэнкса. Явно не из здешних фермеров, да и для прогулки у него не самый подходящий наряд. Бэнкс постарался выбросить его из головы.

Виктор подвез их до Рита. Бэнкс и София попрощались и забрались к себе в машину.

— Ну, ты и тип, — хмыкнула София, устраиваясь в «порше», — даже простой семейный обед превращаешь в нечто авантюрное.

— Я просто отвлек его, чтобы увильнуть от разговора насчет огромной разницы в возрасте и моих жалких карьерных перспектив.

— Я тогда сдавала выпускные.

— Не понял?

— В то время, о котором вы с папой говорили. Я ходила в английскую школу в Бонне, и как раз тогда у меня были экзамены. Иногда мы ездили в Берлин. Тогда я наряжалась во все черное и шлялась по запрещенным барам, тусовалась с трансвеститами и наркодилерами, которые слушали Дэвида Боуи и всякие похожие на «Нью ордер» роковые группки.

— Ничего себе у тебя биография, — удивился Бэнкс.

— О-о, ты и половины моей биографии не знаешь. — София чарующе улыбнулась.

Они ехали домой по сельским дорогам, пробираясь к югу через пустоши Гратли. «Черри Гост» пели «Жажду любви». Неогороженная дорога шла сквозь живописные высокие холмы, поросшие утесником и вереском. На склонах паслись овцы. И лишь встречающиеся изредка выжженные пятачки земли да знаки, призывавшие водителей обращать внимание на красные сигналы тревоги, и тихоходные танки напоминали Бэнксу о том, что этот чудесный пейзаж — часть огромного военного полигона.

8

В понедельник, в четыре часа дня, Энни Кэббот выходила из конференц-зала, раздумывая, зачем же ее вызвал Бэнкс. Она направлялась в паб «Лошадь и гончие», который стал тайным прибежищем всех ее коллег, желавших скрыться от суперинтенданта Жервез и спокойно выпить посреди рабочего дня пинту пива. Приближался вечер, и, если не случится ничего непредвиденного, скоро можно идти домой.

Энни довольно улыбалась — она отлично провела выходные. Не пила, перестирала уйму белья, помедитировала, съездила в тренажерный зал и несколько часов провела в Старботтоне: рисовала роскошно раскинувшуюся внизу долину Лангстротдейла.

И только в ночь с субботы на воскресенье она пережила несколько неприятных минут — ей вновь приснился кошмар про последнее дело. Перед глазами мелькали кровавые жуткие картины, сердце билось, словно обезумевшая птица, и давило страшное, невыносимо тяжелое чувство жалости и вины. Около половины третьего ночи Энни проснулась в слезах, вся мокрая от пота. Уснуть снова она не смогла.

Лишь уже на рассвете, выпив чаю и почитав под музыку по радио книжку Кристины Джонс, она наконец-то задремала.

На работе она в основном занималась покушением в Истсайд-Истейте. Суперинтендант Жервез, похоже, и впрямь решила убрать дело Сильберта — Хардкасла в долгий ящик.

В пятницу Энни удалось поговорить с Донни Муром, который все еще лежал в больнице, но жизни уже ничто не угрожало. Донни якобы ничего не помнил. Мол, просто прогуливался по улице, и к нему подошел какой-то бугай в куртке с капюшоном. Бенджамин Пакстон — человек, обнаруживший Мура, — тоже упоминал крупного мужчину, убегавшего по переулку. Стоило опираться на эту версию. Уинсом с Дагом Уилсоном проверили всех членов банды, которые могли иметь отношение к нападению, но ничего не выяснили. Этого и следовало ожидать. Все эти подростки никак не тянули на формат «крупного мужчины», но Уинсом все же отметила пару-тройку из них, досье которых стоило бы заново проверить. Энни как раз собиралась заняться этим на неделе.

В субботу она постриглась, непослушные густые кудри цвета осенней листвы сменила совсем короткая стрижка. Сидя в кресле у парикмахера, Энни с ужасом обнаружила у себя несколько серебристых прядей, но мастер быстро нанесла на них краску и — вуаля! — седины как не бывало. Энни пока не поняла, нравится ей новая прическа или нет. Тревожило, что теперь она выглядела несколько старше — стали видны морщинки в уголках глаз. Но стрижка придала ей более уверенный и деловой вид, а это детективу никогда не лишне. Энни подумывала сменить заодно и гардероб — избавиться от джинсов, красных ботинок и прочих несолидных вещей, но все не решалась. Слишком уж нравились ей именно такие вещички. Выкинуть их она всегда успеет.

Энни вошла в полутемный паб, твердо решив, что пить с Бэнксом не будет — что бы он ни заказал, она выберет апельсиновый сок. Как она и думала, Бэнкс дожидался ее в маленьком зале без окон — излюбленном своем уголке. На столике лежал выпуск «Индепендент». В руке Бэнкс держал пинтовую кружку горького пива «Черная овца».

Увидев Энни, он свернул газету.

— Ты одна? — спросил Бэнкс, поглядывая на дверь позади нее.

— Разумеется. А что? Ты кого-то еще ждешь?

— За тобой не следили?

— Прекрати нести чушь.

— Пить будешь? — спросил Бэнкс.

— Апельсиновый сок, — ответила Энни, присаживаясь на стул.

— Уверена?

— Абсолютно.

Бэнкс направился к барной стойке. Энни показалось, что он пошел туда не столько ради ее сока, сколько ради того, чтобы присмотреться к посетителям. Пока его не было, Энни изучала эстампы со сценами охоты на стене. Недурные картинки. Особенно если нравится такой стиль. Во всяком случае, лошадей автор изобразил довольно достоверно — ноги у них стояли твердо, а этого не так-то просто добиться. Обычно на картинах несчастные животные словно бы парят в пяти сантиметрах от земли, а ноги, того и гляди, отвалятся. Своей последней работой — пейзажем Лангстротдейла — Энни даже гордилась, хоть там и не было ни одной лошади. Пожалуй, лучшее ее творение за последние годы.

Вернулся Бэнкс, поставил перед ней стакан с соком и сел напротив.

— С чего это ты стал таким пугливым? — поинтересовалась Энни. — Спрашиваешь, не следит ли кто за мной…

— Это я на всякий случай, — ответил Бэнкс. — В наше время, знаешь ли, надо всегда быть настороже.

— Вдруг вспомнил, что и у стен есть уши?

— По-моему, ближе к теме плакат, который я увидел в какой-то книжке. Классный. С сексуальной блондиночкой и двумя военными, пожирающими ее взглядами.

— И чего?

— Надпись на нем была мудрая: «Не болтай! Не такая уж она и дура».

— Вот ведь ты свинья. Женофоб. Сексист.

— Никак нет. Я обожаю блондинок, — возразил Бэнкс.

— Так на черта тебе весь этот шпионский антураж?

— Ну-у… Лоуренс Сильберт работал на Секретную разведывательную службу, более известную как МИ-6. Так что определенный смысл в этом есть.

— Ты что, решил войти в роль? Вжиться в образ бравого шпиона? Алан, ужасно не хочется тебя расстраивать, но пора тебе признать — дело закрыто. Суперинтендант Жервез так прямо и сказала. Забыл? Ты вообще в отпуске, ты это хоть помнишь? Кем бы ни работал Лоуренс Сильберт, это не имеет ни малейшего отношения к его смерти. Его убил Марк Хардкасл, который потом покончил с собой. Все. Финал истории.

— Ну, это официальная версия, — пожал плечами Бэнкс. — А мне кажется, тут все не так уж и просто.

До них доносился гул разговоров. Вот расхохоталась барменша — в ответ на шуточку клиента.

— Ладно, — вздохнула Энни. — Давай рассказывай, что ты там себе надумал.

— Ты когда-нибудь читала «Отелло»? — откинувшись на спинку, спросил Бэнкс.

— Давно. Еще в школе. А что?

— А пьесу видела? Или фильм?

— Да, кино. С Лоуренсом Оливье. Тоже давно. А что ты…

— Погоди, — поднял руку Бэнкс. — Пожалуйста.

— Хорошо-хорошо. Продолжай.

— Помнишь, какой там сюжет?

— Довольно смутно. А у нас сегодня экзамен?

— Нет. Попробуй все-таки вспомнить.

— Ну, там был этот, как его… Мавр. Его звали Отелло. Он был женат на Дездемоне, приревновал, задушил ее, а потом покончил с собой.

— А почему он ее приревновал?

— Ему кто-то наплел, что у нее есть любовник. Яго, если не ошибаюсь. Оговорил Дездемону.

— Точно, — кивнул Бэнкс. — В субботу мы с Софией ходили на «Отелло» в Иствейлский театр. Постановщик — Дерек Ваймен, автор декораций в манере немецкого экспрессионизма — Марк Хардкасл.

— Ну и как?

— Декорации были просто ужасны. Было полное ощущение, будто действие происходит в каком-то ангаре для самолетов. Зато актеры играли очень неплохо. Видимо, Дерек Ваймен знает толк в драматургии, хоть он и редкий зануда. Но я не об этом. Мы потом с Софией обсуждали все это…

— Как водится, — вставила Энни.

— Вот именно, — глянул на нее Бэнкс. — Короче, — продолжил он, — она высказала такую мысль: эта пьеса скорее о силе воздействия слов и фантазий, чем о ревности и зависти. По-моему, очень здравое замечание.

— Вот что значит у человека диплом по английской литературе, — заметила Энни. — В моей школе мы дальше ревности и зависти даже и не заглядывали. Ой, им наверняка о роли животного начала в образах Шекспира рассказывали. Как пить дать.

— Ну, куда уж без этого, — согласился Бэнкс. — Но все же, если вдуматься… это многое объясняет. Тебе не кажется?

— В каком смысле?

— Погоди, сначала возьму себе еще пинту. В конце концов, у меня отпуск. Тебе взять?

— Нет, меня и сок устраивает. — Энни похлопала по стакану.

Бэнкс ушел, и Энни задумалась о его словах. Она пока не очень понимала, куда он клонит. Напрягшись, она припомнила фильм с Оливье — как же странно было видеть его загримированным под негра! Еще, кажется, там был какой-то переполох из-за носового платка, и юная Мэгги Смит в роли Дездемоны пела грустную песню об иве, прежде чем Отелло задушил ее. А настырного Яго играл Фрэнк Финлей. Вот и все, что запомнилось Энни.

Бэнкс вернулся с очередной пинтой, поставил кружку рядом с газетой. Он постарался скоро, буквально в двух словах, объяснить толкование пьесы, предложенное Софией. Об использовании речевых образов для манипуляции чужими мыслями.

— О’кей, — сказала Энни, — значит, София считает, что «Отелло» — про силу слова. Хорошо. Возможно, она права. Но с чего вдруг Отелло, мачо, бывалый воин, повелся на косвенную, откровенно слабую улику? Решил вдруг, что на и лучший выход из ситуации — задушить собственную жену?

— Сейчас не самый подходящий момент критиковать Шекспира с позиции фанаток феминизма, — ответил Бэнкс.

— Я не критикую. Я просто рассуждаю. Кстати, не только феминистки сочли бы убийство супруги грехом. Даже если бы она действительно завела любовника.

— В том-то и суть, что Дездемона была чиста перед Отелло.

— Алан, безусловно, весьма прикольно в понедельник вечерком пообсуждать классическую литературу, но у меня дома скопилась гора неглаженого белья. Прости, я не очень поняла, какое отношение «Отелло» имеет к нам.

— Просто спектакль заставил меня кое о чем задуматься, — ответил Бэнкс. — Это дело Сильберта и Хардкасла… Никто даже и не сомневается в том, что произошло. Никто не верит, что Сильберта мог убить кто-то другой, пока Хардкасл куда-нибудь вышел. Верно?

— В общем и целом — да.

— Но ты ведь сама тогда заметила, что хотя на месте преступления обнаружена только кровь Сильберта, это еще ничего не доказывает.

— Верно, — согласилась Энни.

Бэнкс откинулся на стуле, зажав в руке пиво.

— И мне кажется, что ты права. Вряд ли Хардкасл куда-то выходил, и вряд ли в дом к Сильберту вломился кто-то еще. Скорее всего, все произошло именно так, как считают суперинтендант Жервез и Стефан. Марк Хардкасл забил Сильберта крикетной битой до смерти, а потом уехал и повесился.

— То есть ты поддерживаешь официальную версию?

— Да. Но при этом считаю, что дело тут вовсе не в этом.

— А в чем же тогда?

— Послушай. — Бэнкс оперся локтями о стол. Пронзительные голубые глаза сияли, этот блеск всегда сопровождал его самые невероятные версии. Впрочем, Энни признавала, что Бэнкс частенько оказывался прав или довольно близок к истине. — Хардкасл с Сильбертом встречались не так уж и долго. Всего полгода. Согласно показаниям, у них все было хорошо, они фактически жили одной семьей. Однако отношения оставались пока довольно неопределенными, хрупкими. Ко всему прочему, мы знаем, что Марк Хардкасл был не особо уверен в себе, да и в партнере тоже. У обоих оставались в запасе и другие квартиры. И что сказал Стефан? Что в прошлом Хардкасл уже имел неприятности с полицией, избил как-то своего возлюбленного. Вероятно, он был человеком вспыльчивым. Так, может, его кто-то накрутил?

— Кого, Хардкасла? Как?

— А вот так же, как Яго обрабатывал Отелло. Например, морочил ему голову всякими россказнями об изменах Сильберта.

— То есть ты считаешь, что Марк решил убить Сильберта, поддавшись чужому влиянию?

— Я считаю, что такой вариант вполне вероятен. Но доказать это будет почти невозможно. Убийство чужими руками. Так сказать, убийство через посредника.

— Едва ли это можно назвать убийством, — покачала головой Энни. — Даже если все и впрямь произошло именно так, в чем я сильно сомневаюсь.

— Узнать бы, кто это сделал, а статью найти — не проблема.

— Но зачем кому-то понадобилось подстрекать Марка к убийству?

— Чтобы избавиться от Сильберта, — предположил Бэнкс.

— И кому это могло понадобиться?

Бэнкс отхлебнул пива.

— Ну, — продолжил он, — тут вариантов много. В этом деле средства и возможности для убийства даже не стоит обсуждать, с этим никаких затруднений. Так что сосредоточимся на мотиве. Его-то нам и надо поискать. Возможно, он был у кого-то, знавшего обоих. Скажем, у Вернона Росса или Дерека Ваймена. Даже у Марии Уолси мог быть какой-нибудь мотив, о котором она, разумеется, умолчала. Или у Кэрол, жены Ваймена. Вариантов — прорва, — повторил Бэнкс. — С другой стороны, тут может быть замешана разведка. Такие изощренные сюжеты как раз в их стиле.

— Ох, Алан, да сколько можно! Все это жутко притянуто за уши, тебе не кажется?

— Не так уж и жутко.

— Погоди ты. Эта твоя версия вызывает уйму вопросов, — не сдавалась Энни.

— Валяй, спрашивай.

— Кто мог узнать про шашни Сильберта на стороне, если бы таковые возникли?

— Это не важно. Может, до убийцы дошли какие-то слухи, а может, он вообще все выдумал. Именно так действовал Яго.

— А откуда он узнал о том, что Хардкасла обвиняли в нападении на его прежнего любовника?

— Возможно, тот сам проговорился. Или — что более вероятно — мы имеем дело с людьми, у которых есть доступ к любым базам данных. Уверен, в МИ-6 прекрасно знали, какие за Хардкаслом водятся грешки. Они же проверяли его на благонадежность. Ничего хорошего, что Марк попал у них в список, так сказать, неблагоразумных граждан, но вряд, ли это как-то повлияло на его жизнь. И уж наверняка они сообщили Сильберту о прошлом Марка, хотя этот Джеймс Бонд уже вышел в отставку. Ну… чтобы их бывший сотрудник вел себя осторожно.

— Видимо, он их совета не послушал. Хорошо, давай предположим, что твоя догадка верна. Возникает один крайне важный вопрос: как они могли рассчитывать на какой-либо результат своих манипуляций?

— Да, вопрос непростой, — почесал затылок Бэнкс. — Я уже над этим думал. Наверное, понадеялись, что Хардкасл поступит так же, как в прошлый раз — приревнует, разозлится и полезет в драку. Темперамент у него был взрывной.

— Но ведь тут не могло быть никаких гарантий! Может, человек остепенился, повзрослел. Наконец, отправился к психоаналитику, который научил его держать себя в руках.

— Ну, если человека методично и прицельно доводить, несложно угадать его реакцию. Люди вообще почти всегда ведут себя в соответствии с шаблонами из своего прошлого. Взять хоть насильников и их жертв.

— Да знаю я, — отмахнулась Энни. — Но все равно считаю, что такой план убийства — жуткая лажа.

— Это почему же?

— Потому что никакой уверенности в том, что план сработает. Даже если убийца точно вычислил, когда Хардкасл впадет в бешеную ярость, гарантии никакой, да-да. Марк прежде никого не убивал, и совсем не обязательно, что смог бы убить в этот раз. Поссориться, конечно, они могли, и крепко. Но как можно было всерьез рассчитывать на то, что Хардкасл убьет? Извини, Алан, но эта твоя версия не выдерживает критики. Очень уж это неправдоподобно.

— Сам вижу. Гипотеза не без огрехов. Но мне все-таки кажется, что тут можно многое нарыть.

— Ладно. Предположим, ты прав. Тогда сразу возникает вопрос мотива — почему его убили?

Бэнкс потянулся и поднес бокал к губам.

— Ну, это просто. «Почему», мы узнаем, как только поймем «кто».

— Я поняла, куда ты клонишь, но они бы не стали…

— Энни, послушай. Ко мне приходил их мистер Броун-через-букву-о и довольно грубо намекал, что дело лучше закрыть и не стоит привлекать к нему внимание общественности. Но почему? Почему они так всполошились? Да потому, что мы теперь знаем, что Сильберт был шпионом, и одному Господу было известно, какие делишки прокручивал во время своей службы. А ну как правительство решило от него избавиться? Может, он полез куда-то, куда лезть не стоило? Уверен, психологи на них работают отличные. Они могли смоделировать поведение Хардкасла, исходя из особенностей его характера, создать нужные раздражители. И я даже не сомневаюсь, что у них в арсенале есть такие наркотики, которые тебе не выявит никакая токсикология.

— Они могли опасаться Сильберта, только если бы тот начал болтать лишнее. Верно? Но нам об этом ничего не известно. Да и вообще шпионы, как правило, разговорчивостью не отличаются.

— Предположим, он начал им угрожать. Как и чем, я не знаю, — ответил Бэнкс.

— Слишком много у нас получается предположений.

— Ну, чисто гипотетически.

— Хорошо. Чисто гипотетически он начал угрожать разведке.

— Или подрывать доверие к правительству.

— Как будто ему еще хоть кто-то доверяет, — хмыкнула Энни.

— Не так уж все это маловероятно, Энни, — подвел итог Бэнкс. — Разведка — материя зыбкая. Люди, которые еще вчера были твоими врагами, сегодня — лучшие из друзей, и наоборот. Частенько единственное, что вас объединяет — общий враг. А с этим тоже держи ухо востро. Альянсы возникают, распадаются. Перемены чуть ли не каждый день. Германия. Россия. Ирак. Иран. Да хоть чертова Америка. В свое время все они вели немало грязных игр. Может, Сильберт узнал, что наше правительство организовало теракты, чтобы общественность поддержала войну в Ираке? Как знать. Все возможно. Я ничему не удивлюсь. Ну и хотел показать разведку, Британию или правительство дружественного государства в невыгодном свете. А учитывая, что у нас на носу выборы…

— Они бы ни перед чем не остановились, да?

— Скорее да. Если бы им кто-то осмелился угрожать.

— Перестань, Алан, — покачала головой Энни. — Все равно как-то малоубедительно. Ну хорошо, наш покойник был шпионом. Что делают в этом ведомстве, когда хотят избавиться от непокорного коллеги? Колют его отравленным зонтиком, подкидывают радиоактивные изотопы в кашу. Разве нет? Вряд ли они выберут такой ненадежный вариант: попытаться вызвать у любовника Сильберта ревность и тупо надеяться, что он сделает за них всю грязную работу Да они скорее бы просто толкнули его под автобус или сбросили с моста. Делов-то.

— Да, в этой версии есть прорехи, — вздохнул Бэнкс. — Но я над ней еще работаю.

Он, похоже, всерьез расстроился, но Энни не собиралась его жалеть:

— Еще какие прорехи, сквозь них запросто грузовик проедет. И вряд ли тебе удастся их залатать. Нет уж, извини, но на такое я никогда не куплюсь.

— С тобой что, кто-то связался? — спросил вдруг Бэнкс. — Они и до тебя добрались?

— Вот тебе на! — У Энни отвисла челюсть. — Я хоть раз давала тебе повод усомниться в моей дружбе? Разве раньше мы вот так же въедливо не критиковали версии друг друга, чтобы выявить в них все слабые звенья? Как ты мог такое обо мне подумать?

— Извини, — пробормотал Бэнкс. — Просто… что-то у меня начинается паранойя. Но ты сама посуди — сразу после визита мистера Броуна мадам Жервез заявила, что закрывает дело. Отправила меня в отпуск и велела держаться от работы подальше. Неужели ты скажешь, что это ее собственная инициатива? А еще мне кажется, что вчера во время обеда за мной следили. Да и вообще, последние несколько дней у меня четкое ощущение, что за мной хвост. Согласись, странно все это.

— Ну, раз уж тебе интересно — нет, со мной никто не связывался. Я просто пытаюсь здраво оценить твои малоубедительные доводы.

— Но ты можешь хотя бы признать, что все и впрямь могло быть так, как я описал?

— Не могу. С отелловской концепцией я еще соглашусь — может, кто-то и впрямь подталкивал Хардкасла к убийству. Мы не знаем, был ли у Сильберта роман на стороне. Это вполне возможно. Его могли начать шантажировать, а он послал шантажиста куда подальше и доказательства — на той самой флешке — оказались у Хардкасла. Но принимать всерьез всю эту шпионскую дребедень я отказываюсь, и вовсе не факт, что люди всегда ведут себя как когда-то раньше, по шаблону. Никто не знал, что так все выйдет. И не мог знать. Вот что я пытаюсь тебе объяснить.

— Никаких доказательств шантажа мы не нашли, — заметил Бэнкс.

— Мы вообще не нашли никаких доказательств, кроме тех, что поддерживают версию о банальном убийстве из ревности.

— Неправда. Мы же знаем, что Сильберт работал на разведку. Мы нашли флешку и визитку с несуществующим телефонным номером. Ко мне приходил мистер Броун и завуалированно пытался угрожать. Кстати, он чертовски много знал обо мне и моей личной жизни. И после всего этого дело вдруг начали считать раскрытым и более не достойным внимания. А я так не считаю. И вообще, не нравится мне все это. Очень не нравится.

— Да, какой-то резон в твоих словах есть. Но жутковато, знаешь ли. — Энни передернула плечами. — Лучше бы ты держал эти мысли при себе.

— Значит, ты мне веришь?

— А что, за тобой правда следят? — спросила в ответ Энни.

— По-моему, да. С того дня, когда ко мне заявился Броун.

— Видать, здорово ты его взбесил, — ухмыльнулась Энни. — Они, наверное, теперь считают тебя непредсказуемым субъектом.

— Что есть, то есть. Он даже про Софию знал.

— Кто, Броун?

— Угу. Знал, где она живет. Упомянул мою «обворожительную юную подругу из Челси».

Энни на минуту примолкла. Почему-то упоминание «обворожительной» Софии расстроило ее и сбило с толку. Она вдруг стала себе противна, сразу вспомнила про все свои недостатки, морщинки и лишний вес. И ведь Бэнкс даже не заметил, что у нее новая стрижка.

— Так что ты собираешься делать? — спросила наконец, она.

— Мне нужно кое-что еще разузнать, — ответил Бэнкс. — А потом я поеду в Лондон, сам осмотрю квартиру Сильберта. Да и вообще, покручусь там, повынюхиваю. Все равно у меня еще несколько дней отпуска осталось.

— Будешь гоняться за призраками и сражаться с ветряными мельницами?

— Возможно.

— Ну и ну, — протянула Энни. — Только учти: если они впрямь укокошили одного из своих агентов, что им стоит убрать вредного копа?

— Спасибо за напоминание. Я-то пытаюсь об этом не думать. Но что мне остается? Мадам Жервез закрыла дело. Здесь у меня никакой поддержки не будет.

— Ты уж там аккуратнее.

— Постараюсь.

— Остановишься у Софии?

— Наверное. Если она не слишком занята.

— Вряд ли она не найдет для тебя времени. Только…

— Что?

— Стоит ли ее в это втягивать?

— Я ее никуда не втягиваю. Да они и так уже про нее знают.

— Слушай, ты своей паранойей заразил и меня.

— Это не так уж и плохо, — улыбнулся Бэнкс. — Будешь настороже. Да ты не волнуйся, я буду начеку. И за Софией присмотрю.

Энни вонзила ногти в подставку для пива.

— А от меня ты чего хочешь?

— Чтобы ты, пока меня не будет, была тут моими глазами и ушами. Вдруг тебя что-то насторожит. Обращай внимание на все, что хоть немного выбивается за рамки нормы. Могу я на тебя рассчитывать, если мне понадобится пробить что-нибудь по базе, поговорить еще раз с Вайменом или кем-нибудь еще из театра, прогнать отпечатки? В общем, всякое такое.

— Двум смертям не бывать, а одной не миновать, — ответила Энни. — Что-нибудь еще?

— Да. Будешь поливать мои цветы?

Энни шлепнула его по руке.

— Как только приеду в Лондон, куплю себе новый мобильник, — продолжил Бэнкс. — Такой, одноразовый. Не хочу, чтобы кто-нибудь прослушивал мои разговоры. Я тебе позвоню, и ты запишешь новый номер.

— Ты прямо как преступник, — нахмурилась Энни. — Ты всерьез думаешь, что тут замешана разведка, да?

— Это ты просто мистера Броуна не видела. И вот еще что… — добавил Бэнкс.

— Что такое?

— Что это ты сотворила с волосами? Выглядишь — супер, отпад.

Бэнкс не думал, что к нему снова явится какой-нибудь еще незваный гость, коллега мистера Броуна, но на всякий случай запер дверь и включил сигнализацию. И вообще держал ушки на макушке. Разогрев телятину по-веллингтонски из универмага «Маркс и Спенсер», Бэнкс открыл бутылочку «8 песен Шираза» 1998 года. После ужина он, наплевав на недособранный шкаф, устроился в кресле с книгой Стивена Доррила о разведке. Тихо играл концерт Джона Гарта для виолончели.

Три с лишним года назад в доме Бэнкса произошел пожар, и почти весь прошедший год он занимался ремонтом. Пристроил еще одну гостиную, добавил ванную комнату и застекленную веранду. До ремонта он в основном жил на кухне или в передней гостиной или изредка коротал вечерок, усевшись на ограду у ручья. Теперь он постоянно торчал на веранде или в новой гостиной. Это было приятно. На кухню заходил, только чтобы приготовить поесть — вернее, разогреть что-нибудь, — а в передней гостиной устроил кабинет, перетащив туда компьютер и два потертых кресла.

История разведки оказалась не очень захватывающим чтивом. С романами Яна Флеминга и не сравнить, с грустью подумал Бэнкс, вспомнив, как зачитывался ими подростком. Он осилил несколько глав, но ничего нового пока не узнал. До описания работы нынешней разведки ему предстояло одолеть еще много-много страниц.

Около половины десятого задребезжал телефон. Звонила София. Бэнкс с облегчением отложил книгу в сторону.

— Хорошо добралась до дома? — спросил он.

— Да, нормально. Скучно только. В следующий раз поеду поездом. Тогда хоть поработать смогу в дороге или книжку почитать.

Бэнксу показалось, что она с трудом сдержала зевоту.

— Устала?

— Что-то долгий денек получился, — ответила София. — Все эти фестивали искусств уже начали сливаться в один.

— А какие у тебя планы на неделю?

— Да все те же. Куча интервью. Пятнадцатиминутный сюжет о новой книжке про Джеймса Бонда, которую Себастьян Фолкс написал. Даже Дэниел Крейг поучаствует.

— Неужели прямо к вам в студию явится? — удивился Бэнкс.

— Ага, как же. Размечтался.

— Хм. Ну ладно. Я завтра или послезавтра надеюсь выехать к тебе. Может, пошлешь актера Крейга куда подальше и найдешь для меня свободную минутку? Я, конечно, могу пожить и в отеле, если…

— Какой же ты глупый, — вздохнула София. — Разумеется, живи у меня. И приезжай поскорее. Я уже соскучилась. Даже если совсем замотаюсь, хоть ночью будем вместе.

Услышав, что София искренне обрадовалась, Бэнкс сразу растаял:

— Ура. Я тебе позвоню, как только доберусь до Лондона.

— А ты сюда по работе или просто так? — поинтересовалась София.

— И то и другое.

— Что у тебя тут за дела?

— Да все те же.

— То самое убийство и суицид?

— Ага.

— Это ты из-за этой истории подверг папу допросу? Про его знакомства со шпионами?

— Ну да. Просто один из погибших когда-то служил в разведке, вот какая штука.

— Здорово, — заметила София. — Кому нужен Дэниел Крейг, когда рядом есть ты? Ладно, пока!

И как всегда, в конце их разговора Бэнксу захотелось сказать «я люблю тебя». И как всегда, он промолчал. Слово «любовь» пока не проскакивало в их беседах, Бэнксу казалось, что на данном этапе развития отношений это только все усложнит. Уж лучше двигаться потихоньку, не торопиться. А там будет видно. В конце концов, у них вся жизнь впереди — успеют еще напризнаваться друг другу в любви.

Бэнкс долго не решался положить трубку, приготовившись услышать щелчок, по которому герои в шпионских фильмах понимают, что их прослушивали. Обозвав себя кретином, швырнул трубку. При нынешних-то технологиях наверняка телефоны на прослушке не щелкают. И вообще, надо было раньше осторожничать, а он разоткровенничался, совершенно забыв, что их разговор могли подслушивать.

Бэнкс сел перед телевизором, включил новости и, налив еще один бокал вина, выслушал череду банальных сообщений: алчные политики опять уличены в воровстве, в Америке грядут выборы. Пропала двенадцатилетняя девочка, не вернулась домой из музыкальной школы. В Африке голодали и убивали, на Ближнем Востоке воевали, в бывших советских республиках не могли справиться с бесконечными экономическими и бытовыми проблемами. Ведущий вдруг заговорил про дело Хардкасла — Сильберта. Ни слова о том, что Сильберт работал в разведке. Было сказано, что погибший — сын Эдвины Сильберт, служил чиновником, жил в «эксклюзивном и престижном» пригороде Иствейла со своим любовником, «сыном шахтера из Западного Йоркшира». Совсем безголовые эти журналюги! Можно подумать, будто в Иствейле есть пригороды. И Барнсли, между прочим, находится в Южном, а не Западном Йоркшире.

В новостях подчеркивалось, что у полиции никаких сомнений относительно мотива и обстоятельств преступления: убийство совершено в состоянии аффекта с последующим суицидом. Далее приводились примеры аналогичных трагедий, случившихся за последние двадцать лет. В конце сюжета показали суперинтенданта Жервез, очень строгую и важную. Она заверила репортера, что полиция полностью удовлетворена результатами расследования, криминалисты подтвердили версию детективов и дело можно считать закрытым. Больше нет никакой нужды мучить семьи погибших, добавила Жервез.

Вот ведь чушь, возмутился про себя Бэнкс. Эдвина Сильберт, как ему показалось, способна вынести абсолютно любые «мучения», а у Хардкасла вообще не было семьи, не считая какой-то четвероюродной тетки, с которой он и не общался. Ну, кто бы ни сочинил этот сюжетец, он проделал отличную работу. Теперь можно было не сомневаться — дело и впрямь окончательно закрыто. «Хотя насчет этого мы еще поглядим», — подумал Бэнкс.

После этих новостей ему вдруг захотелось выйти на улицу, включить какую-нибудь приятную музыку и забраться на ограду у ручья Гретли-Бек. Одно из самых любимых его мест, хоть он уже давненько туда не забирался. А ведь как приятно в теплую погоду посидеть на каменистой ограде, болтая ногами и любуясь окрестными красотами.

Коттедж Бэнкса стоял на отшибе, поэтому негромкая музыка (он не собирался врубать ее на полную мощность) не потревожит соседей, тем более еще не ночь, всего половина одиннадцатого. Но пока он рылся в дисках, зазвонил телефон. Бэнкс подумал, что это София, бросился к трубке.

— Инспектор Бэнкс? — спросил мужской голос.

— Да?

— Это Рави. Рави Капеш, из технического отдела.

— А, Рави, привет. Я тебя что-то не узнал. Ты что, до сих пор на работе? — удивился Бэнкс.

— Так ведь по-другому нынче нельзя, иначе не пробьешься и не видать тебе, парень, служебного роста, — отшутился Рави. — Я чего звоню — я тут кое-что для тебя нарыл. Ты ведь велел сразу звонить, если что-то прояснится.

— Точно. — Бэнкс вздрогнул от нетерпения. — Спасибо. Слушай, ты не удивляйся, пожалуйста, но ты можешь перезвонить мне на мобильный?

— Конечно. Когда?

— Прямо сейчас. Я вешаю трубку, — предупредил Бэнкс. Он не был уверен, что по сотовому говорить безопаснее, но как знать… все же спокойнее, чем по городскому. А как будет хорошо, когда он наконец купит мобильник без контракта! Тогда все, прощай, паранойя! Главное, тут же отключать его после разговора, иначе все это не будет иметь ни малейшего смысла. С тем же успехом можно залезть на ближайший высокий дом и орать «Ку-ку! Я тут!».

— Теперь говори, — сказал Бэнкс, отвечая на звонок мобильного.

— В общем, мне удалось увеличить фотографию и прочесть название улицы. Это Чарльз-лейн, небольшой переулок рядом с Хай-стрит в Сент-Джонс-Вудс. Тебе это о чем-нибудь говорит?

— Нет, но я на это и не рассчитывал, — ответил Бэнкс. — Спасибо большущее. А номер дома есть?

— Нет, извини. Но это не проблема, на фотографии дом хорошо виден.

— Ну конечно. Рави, ты самый настоящий гений.

— Да ладно тебе. Я еще позвоню, если что.

— Погоди, а насчет телефончика на визитке? Не удалось узнать, кто такой этот Феннер?

— Нет. Единственное, что я выяснил, так это то, что номер никогда не числился ни за кем в Великобритании. Может, он купил эту сим-карту за границей?

— Возможно, — протянул Бэнкс. — Но сомневаюсь. И вот еще что…

— Да?

— Не говори об этом никому, ладно?

— Буду нем как рыба, — пообещал Рави.

— Вот спасибо. Пока, — попрощался Бэнкс и нажал отбой.

Сент-Джонс-Вуд. Шикарное местечко. Что же там делал Сильберт? Встречался с любовником? Или посещал вечеринку Кейт Мосс? Продавал государственные тайны? В чем бы ни было дело, Бэнкс не сомневался, что именно на этом снимке — ключик к тайне смерти Сильберта.

Конечно, в чем-то Энни права, и «метод Яго» и впрямь не гарантирует никакого результата. Но даже если он не сработает, предполагаемый убийца всегда может испробовать какой-нибудь другой способ. А если сработает? Это ведь идеальное убийство! Подленькое, коварное — как раз такими методами и действуют скользкие типы из разведки. Кому еще, кроме сочинителей криминального чтива, придет в голову убивать кого-нибудь отравленным зонтиком или радиоактивным изотопом?

Взяв бокал с вином, Бэнкс поставил диск исландской группы «Сигур Рос» и вышел на улицу, приоткрыв дверь, чтобы слышать странные, волшебные звуки почти эльфийской музыки, идеально сочетавшейся с шумом ручья, бурливо обрушивающегося на камни, и с редкими вскриками совы. Казалось, музыканты специально оставили в нотах место для партии этой ночной птицы.

Солнце уже зашло, но до сих пор сохранялось его сияние, темно-оранжевое на фоне синего безоблачного неба. В воздухе пахло нагретой травой, навозом и чем-то сладким — наверное, цветами, которые распускаются лишь по ночам. Где-то вдалеке заржала лошадь. Камень, на который сел Бэнкс, сохранял тепло. Внизу в долине, между деревьями, мелькали огни Хелмторпа. На фоне неба темнела прямоугольная колокольня местной церкви со странной круглой башенкой наверху. Внизу, на линии горизонта, Бэнкс приметил звездочку. Наверное, это Венера. А выше ее, ближе к северу, поблескивает красноватым светом Марс. Еще выше уже стали видны созвездия, но Бэнкс в них никогда особо не разбирался. Навскидку Бэнкс вспомнил лишь созвездие Ориона и Большую Медведицу, но сегодня он их на небе не заметил.

Из леса вдруг донесся какой-то шорох, и Бэнксу вновь показалось, что за ним следят. Он одернул себя. Наверняка это какое-то зверье. В лесу ведь постоянно кто-то шумит. Там много барсуков, а кроликов и того больше. Нельзя поддаваться панике. Почувствовав, как по спине побежали мурашки, Бэнкс приказал себе успокоиться и сделал большой глоток. Ручей мерцающей серебристой лентой огибал камни и с шумом падал вниз, вздымая облако белой пены. Сгустилась иссиня-черная тьма.

Просто послышалось, убеждал себя Бэнкс. Это ветер шумит, только и всего. Да еще эта исландская музыка со спецэффектами. Заблеяла овца на отдаленном пастбище. Наверное, испугалась лисы или собаки. В лесах, как и на городских улицах, всегда полно странных теней и загадочных шепотков.

Но вскоре все звуки прекратились. Настала совершенная тишина, такая, что Бэнкс слышал лишь стук собственного сердца.

9

В среду ярко светило солнышко, и на Оксфорд-стрит было не протолкнуться. Улицу заполонили толпы туристов, уличных торговцев, местных служащих и промоутеров, раздающих бесплатные газеты и листовки с рекламой бесчисленных языковых курсов.

Бэнкс решил поехать к Софии не обычным, а довольно запутанным маршрутом и был почти уверен, что избавился от хвоста. Впрочем, это было не очень-то и важно. Мистер Броун и так уже знал о Софии практически все.

Припарковав свой «порше» — для Челси машина совершенно обычная и непримечательная, — Бэнкс забросил чемодан с вещами в дом и вышел на улицу. На метро он доехал до Тоттнем-Корт-роуд и, выбравшись наружу, с удовольствием прогулялся, часто останавливаясь поглазеть на витрины. Правда, вокруг было столько людей, что Бэнкс скоро сообразил: у него нет ни малейшего шанса вычислить, следят за ним или нет. Особенно если человек, которого к нему приставили, хорошо натаскан. Впрочем, осторожность лишней не бывает.

В молодости Бэнкс неоднократно работал под прикрытием и все еще помнил, как это делается. Он здорово справлялся с такой работой, в основном благодаря тому, что люди редко распознавали в нем полицейского. Бэнкс прекрасно умел сливаться с толпой.

Неподалеку от станции метро, в киоске «Уотерстоун», он, не желая доверять своей памяти, купил карту города. Затем заскочил в магазин электроники и за наличные купил дешевый мобильник с предоплатным тарифом. Его еще надо зарядить, но это потерпит. Пока Бэнксу спешить некуда.

Почти весь вторник Бэнкс собирал необходимые ему для поездки в Лондон сведения.

Он прогуливался по Тоттнем-Корт-роуд, и его невольно одолевали воспоминания. Последний раз Бэнкс в одиночку вел в Лондоне расследование в связи с исчезновением его брата Роя. И чем все это кончилось? Но вроде бы в теперешней истории никаких катастроф больше не предвидится. Сунув руку в карман, он нащупал ключи от квартиры Лоуренса Сильберта в Блумсбери. Он был уверен, что связка, которую он нашел утром в кабинете Сильберта, подойдет — на ней красовалась аккуратная бирка. Бэнкс припомнил, что во время обыска с Энни он уже видел эти ключи. По правилам Бэнкс должен был связаться с местной полицией, уведомить их о своем визите и попросить разрешения на осмотр квартиры, но ничего этого он делать не стал. Какой смысл? Только заморочит людям голову да прибавит лишней бумажной волокиты. Ко всему прочему, Бэнкс был в отпуске.

Он вышел на улочку Монтегю-плейс, она между Британским музеем и университетом, а напротив Рассел-сквер, рядом с Марчмонт-стрит, была нужная ему улица. Бэнкс очутился в самом сердце лондонского университетского городка, где частенько встречались и гостиницы. Нужный ему дом давно разделили на несколько квартир. На блестящих табличках с именами жильцов все еще значился Л. Сильберт. Ему принадлежала квартира ЗА. Дом показался Бэнксу очень ухоженным и совершенно не студенческим по виду, но, впрочем, подходящим человеку вроде Сильберта. На полу темные толстые ковры, на стенах — тисненые обои. Лестничные площадки украшали копии картин Джона Констебля. Всюду витал аромат лавандового освежителя воздуха.

Бэнкс и сам не знал, что рассчитывает тут найти, особенно после того, как здесь поработали местные копы и сотрудники спецслужб. Никаких посланий симпатическими чернилами или шифровок он тут не обнаружит, это точно. Бэнкс напомнил себе, что он приехал сюда ради того, чтобы понять, что за человек был Сильберт, в каких кругах вращался.

Открыв дверь, Бэнкс попал в крошечную прихожую, казалось, что он попал внутрь шкафа. Из прихожей вели три двери. За левой скрывалась маленькая спальня, где поместилась лишь двуспальная кровать, гардероб и тумбочка. За средней Бэнкс обнаружил новенькую душевую кабину, унитаз и раковину, на ней тюбик с пастой, крем для бритья и дезодорант «Олд Спайс». Распахнув последнюю дверь, он очутился в гостиной, где имелся закуток с небольшой кухонькой. Хотя бы тут было окно. Из небольшого подъемного окна можно было рассмотреть узкую улочку внизу. Дома напротив почти полностью закрывали пронизанное солнцем небо.

Бэнкс начал осмотр со спальни. Бело-голубое одеяло немного сбилось, а подушки были примяты. Подчинившись внезапному порыву, Бэнкс поднял одеяло. Простыня внизу оказалась чистой, но чуть перекошенной, как будто на ней недавно кто-то лежал. Видимо, Марк Хардкасл во время своей поездки в Лондон ночевал именно тут.

В шкафу Бэнкс нашел кое-какую одежду: куртки, костюмы, рубашки, галстуки. Кроме того, там обнаружился смокинг и пара дизайнерских джинсов с заглаженными стрелками. Бэнкс не нашел ничего примечательного ни на верху шкафа, ни за ним.

На тумбочке рядом с кроватью лежал роман «Ностромо» Джозефа Конрада с закладкой — кто-то уже почти дочитал его. В верхнем ящике — сложенные рубашки-поло и футболки. В среднем — разнообразный хлам. Бэнкс вдруг вспомнил, что у его бабушки был такой ящик со всякой всячиной, в котором та любила рыться. В хламе Сильберта тоже не было ничего примечательного: старые театральные билеты и программки, чеки из ресторанов и такси, сломанная поцарапанная зажигалка, несколько дешевых шариковых ручек. Ни дневника, ни ежедневника. Никаких визиток, никаких клочков бумаги с записанными наскоро телефонами. Вид у спальни был довольно спартанский, похоже, ею пользовались исключительно для того, чтобы изредка там переночевать. Судя по счетам из ресторанов, владелец квартиры любил изысканную кухню: «Линдсей-Хаус», «Арбутус», «Л’Отр Пье», «Конно», «Дж. Шики» и «Айви». Бэнкс предположил, что такие заведения скорее по вкусу Сильберту, чем Хардкаслу.

В нижнем ящике лежали носки и трусы; перерыв их, Бэнкс опять не нашел ничего зловещего.

Ванная его разочаровала. И гостиная — все было вылизанным и сверкающим, как в спальне. Там стоял небольшой книжный шкаф, заполненный романами Конрада, Во и Камю, имелось несколько книг Бернарда Корнвелла и Джорджа Фрейзера, мемуары и книжки по истории в твердых обложках. А еще последний выпуск «Уизден» — справочника по крикету. Судя по дискам на стойке, хозяин дома питал пристрастие к Баху, Моцарту и Гайдну, а журналы предпочитал специализированные, про антиквариат и международную политику. На кухне Бэнкс нашел пустую бутылку из-под виски «Беллс» и грязный стакан.

Услышав на улице какой-то шум, Бэнкс выглянул из окна. Внизу по переулку медленно тащились машины с щетками, подметали.

Бэнкс понял, что ничего здесь не найдет. Либо Сильберт был очень осторожен, либо отсюда уже убрали все, что могло вызвать хоть какой-то интерес.

Прежде чем уйти, Бэнкс взял телефон и нажал кнопку вызова последнего набранного номера. Тишина. Он попробовал еще раз — с тем же результатом. Одно из двух: либо аппарат сломался, либо кто-то стер все звонки. Скорее всего, второе.

В среду днем, когда в школах закончились последние уроки, Энни поехала беседовать с Ники Хаскеллом и прихватила с собой Уинсом. В Меткалф-Хаус можно было попасть по главной улице квартала, извилистой и длинной. Девушки ехали мимо нескольких более-менее ухоженных террасных домов этого неблагополучного квартала, и Энни никак не могла отделаться от ощущения, что буквально все вокруг провожают их машину взглядами.

Тут разрешили строительство лишь двух высотных домов, хоть местным чиновникам и предлагали сумасшедшие взятки и жирные откаты, если, конечно, верить слухам. Если бы Иствейл входил в границы национального парка Йоркшир-Дейлс, никто бы и не подумал строить тут высотные здания, пускай и всего лишь десятиэтажные. Но Иствейл был сам по себе, да и коттеджи, окружавшие две многоэтажки, почти не уступали им в уродстве.

Хаскеллы жили в Меткалф-Хаусе — самом одиозном местечке скандального Иствейла. Вышеупомянутый Ники Хаскелл давно прослыл хулиганом. Он не раз привлекался к ответственности за злостное нарушение общественного порядка, но в его компании это считалось геройством, а не позором.

Зачастую виноваты в этом были родители, которые совсем не уделяли своим чадам внимания — но не потому, что пропадали на работе. Папы и мамы предпочитали вместо воспитания заниматься примерно тем же, чем сейчас занимались их дети. Как правило, они принадлежали к поколению, выросшему в эпоху Тэтчер, всю жизнь страдали от безработицы и давно потеряли надежду на лучшую жизнь. То же отношение к миру унаследовали и их отпрыски. И пока никому еще не удалось придумать, как теперь все это исправить. На этих людей, как и на бездомных, проще вообще не обращать внимания. Бедолаги пытались забыться с помощью наркотиков, чем вызывали еще большее негодование приличных граждан.

И родители Ники Хаскелла были живым примером людей, оказавшихся на обочине жизни, о чем Энни прекрасно знала. Мать Ники работала кассиршей в местном супермаркете, а отец получал пособие по безработице — еще с тех пор, как его выгнали из школы за то, что он угрожал ножом учительнице. Не заполненные трудами дни он посвящал своим разнообразным хобби, в число которых входило поглощение в диких количествах крепкого лагера, курение крэка и посещение собачьих боев, где он спускал случайно оставшиеся у него деньги. Ну а жена на свою скудную зарплату обеспечивала семейство едой, покупала одежду и оплачивала счета.

Скоро Энни и Уинсом убедились, что могли бы и не дожидаться конца занятий в школе.

— Я заболел, понятно? — заявил им Ники, открыв дверь. Впустив девушек в дом, он тут же повернулся к ним спиной, махнув сальными длинными волосами.

— Неужели? — удивилась Энни, проходя вслед за ним в гостиную. — А по-моему, ты совершенно здоров.

Ники плюхнулся на продавленный диван, на котором и провел весь день, о чем свидетельствовали пакеты из-под чипсов, громко орущий телевизор, переполненная пепельница и банка пива. Запашок в комнате говорил о том же.

Похоже, здешнее яблочко и впрямь упало неподалеку от яблоньки.

— У меня горло болит, — сказал Ники. — И вообще всего ломает.

— Позвонить врачу? — предложила Энни.

— He-а. От них все равно никакого толку. — Выковыряв из упаковки пару каких-то таблеток, Ники запил их пивом.

Что это были за таблетки, Энни не знала и не желала знать. Может, парацетамол, а может, и кодеин. Нельзя сказать, что проблема наркомании ее не волновала. Но не бороться ведь с пороками общества в одиночку. И даже в компании верной Уинсом. Сегодня ее интересовала лишь информация.

Ники потянулся за пачкой сигарет.

— Лучше бы тебе не пить и не курить в нашем присутствии, — сказала Энни. — Ты ведь несовершеннолетний.

— Жду не дождусь, когда же вы свалите, — осклабился Хаскелл, положив сигареты на стол рядом с пивом.

— Ничего, если я телевизор убавлю? — вежливо поинтересовалась Энни.

— Валяй.

— «Убийства в Мидсомере»? Вот бы не подумала, что ты такое смотришь, — заметила Энни, выключая звук.

— А чё? Нормальный сериальчик. Прикольный.

Энни и сама любила «Убийства». Там все было настолько по-другому, так отличалось от настоящей полицейской рутины! Она с удовольствием смотрела сериал, прощая телевизионщикам очевидные ляпы.

Увидев грязные потеки на креслах, Энни и Уинсом предпочли расположиться на деревянных стульях.

— Где твои родители? — спросила Энни.

— Мама на работе, отец в пабе.

Вообще-то они не имели права беседовать с Ники в отсутствие родителей, так как парню было всего пятнадцать. Но Энни это не слишком беспокоило. Ведь Ники не был подозреваемым, просто он главарь банды, в которой состоял Донни. И едва ли он скажет им что-то, что пригодится в судебном разбирательстве.

— Меня уже про все спрашивали, — выдал Хаскелл прежде, чем Энни успела открыть рот. — Усекла? Так что проехали, едем дальше.

— Донни пырнули ножом, — напомнила Энни. — И пока мы не узнаем, кто это сделал, никто дальше не поедет. Ясно?

— А я-то чего? Это точняк не я. Мы с Донни друганы. Кстати, как он там?

— Ничего, помаленьку. Мы знаем, что вы с ним друганы. Потому и подумали, что ты нам поможешь. Ты ведь сам там был.

— Это кто вам такое сказал?

— Ники, нам известно, что на пустыре возле «уголка токсикомана» произошла какая-то потасовка. Вы там околачиваетесь каждый вечер, ты и твои приятели. И Донни, разумеется. Мы понимаем, что вторжение на эту территорию людей Джеки Биннса вам не очень-то приятно, но оно все же произошло. Не проще ли всем нам будет, если ты расскажешь, что тогда случилось?

Хаскелл молчал. Он, наверное, думал, что выглядит крутым пофигистом, но нижняя губа у него едва заметно дрожала от страха. Энни кивнула Уинсом, и та продолжила атаку. Иногда вопрос достаточно повторить. Но кому-то другому и другим тоном.

— Так что произошло тем вечером, Ники? — спросила Уинсом.

— Я ничего не видел, ясно вам? Темно было.

— Значит, ты все-таки был там?

— Ну, может, где-то рядом, — пробубнил Хаскелл. — Это еще не значит, что я что-то видел.

— Ники, — проникновенно сказала Уинсом, — чего ты так боишься?

— Ничего. Я ничего не боюсь.

— А ты не видел там крупного мужчину в капюшоне, который шел по переулку?

— Я ничего не видел.

— Если ты боишься нарушить ваш кодекс чести…

— Нет у нас никакого кодекса чести, черт. Я ничего и никого не боюсь. Я ничего не видел. Может, отвалите уже и оставите меня в покое?

Уинсом, переглянувшись с Энни, пожала плечами. Бесполезно. Как они и предполагали.

— Слышь, ты, я вообще не врубаюсь, какого хрена вы ко мне-то приперлись, — Хаскелл презрительно усмехнулся. — Ведь у вас там пригробили какого-то богатенького хмыря из Каслвью. Точняк? Все дерьмо от них, от таких вот козлов с баблом, все мокрушные дела. Вот чё я вам скажу.

— Ники, ты бы не косил под крутых черных, — посоветовала Уинсом. — Плоховато у тебя получается.

Как и многие его сверстники, Хаскелл старательно подражал говору чернокожих бандитов из фильмов вроде сериала «Прослушка», но это было довольно курьезно. Хаскелл какое-то мгновение смотрел на Уинсом в упор. Ему-то казалось, что он разговаривает как бывалый бандюга.

— А что ты знаешь про Каслвью? — спросила Энни.

— Кой-чего, — потерев кончик носа, Хаскелл заулыбался.

— Тогда давай рассказывай.

— Вы ж хотели послушать про Донни Мура и про придурка Джеки Биннса. А не про парочку пидоров из Каслвью. Мне-то что будет за эту инфу?

— Да погоди ты. Тебе действительно есть что рассказать про Лоуренса Сильберта и Марка Хардкасла? — поинтересовалась Энни, заинтригованная упоминанием Каслвью.

— Этот Хардкасл, он ведь из театра, верно?

— Да, — кивнула Энни.

— Я там был. Пару месяцев назад. Ездили со школой.

Ники вызывающе посмотрел на обеих собеседниц: дескать, ходит он в школу, когда есть настроение.

— На что-то из Шекспира. На «Макбета» вроде бы. Точно. Там еще все говорили на каком-то уродском языке и все время друг на друга орали. Так этот ваш Хардкасл после спектакля отвечал на всякие вопросы, вместе с мистером Вайменом и некоторыми актерами. Я потому и узнал его, когда потом увидел.

— Когда это «потом»? — встрепенулась Энни.

— Так чего мне за это будет, а?

Энни чуть не брякнула, что оттаскает его за уши, если он будет упираться, но сдержалась. Мальчишка только поднял бы ее на смех, да она и не решилась бы. В конечном итоге она открыла сумочку и вытащила пятифунтовую бумажку.

— Шутите? — загоготал Ники. — Да это же вообще не деньги!

Энни молча убрала пять и вынула десять фунтов.

— Вот это уже другой разговор, сучонка, — кивнул Ники и потянулся за банкнотой.

Энни отвела руку в сторону. Теперь Ники, чтобы заполучить деньги, пришлось бы оторвать зад от дивана. Как она и рассчитывала, парню было лень вставать, и он остался на насиженном месте.

— Получишь, если выполнишь два условия, — предупредила его Энни. — Во-первых, расскажешь, где и когда видел Марка Хардкасла во второй раз, уже после спектакля.

Хаскелл кивнул.

— А во-вторых, — продолжила Энни, — больше не смей называть меня «сучонкой». Собственно, при мне ты вообще это слово лучше не употребляй. Понятно?

Хаскелл бросил на нее сердитый взгляд, но потом расплылся в улыбке:

— Понятно. Договорились, милашка, — добавил он.

— Что ж, теперь рассказывай, — вздохнула Энни.

— Мы зависли в пабе.

— Ты ходил в паб? Тебе же всего пятнадцать.

— A-а, в «Красном петухе» на это всем плевать, — рассмеялся Хаскелл. — Если деньги есть, пей сколько влезет.

— «Красный петух», который в Медбурне?

— Он самый.

Деревенька Медбурн была километрах в трех к югу от Иствейла, неподалеку от шоссе А1 и Йорк-роуд. Она представляла собой сборище уродливых каменных домов с неухоженными садами. Этой дыре точно не светит награда «Лучшая деревушка Англии». «Красный петух» — единственный их паб. По выходным у них выступали музыканты, а по четвергам все орали в караоке. Заведение не могло похвастаться безупречной репутацией, там частенько вспыхивали драки, а в туалетах шла бойкая торговля наркотой. Особенно любили этот паб солдаты из соседнего военного лагеря в Кэттерике.

— Когда это было? — решила уточнить Энни.

— Не знаю. Может, недели за две до того, как он повесился. Я вчера видел репортаж про него, по телику.

— Чем он был занят, когда ты его там увидел?

— Я его потому и заметил, что там был, — начал объяснять Хаскелл. — Пили мы пивко с друзьями, тихо-мирно. Смотрю: мой школьный учитель. Ну, понятное дело, надо было срочно выметаться, иначе устроил бы мне скандалешник.

— Твой учитель? — недоуменно нахмурилась Энни.

— Ну да. Мистер Ваймен.

— Погоди-ка, — сказала Энни. — Я правильно тебя поняла: незадолго до смерти Марка Хардкасла ты видел его в «Красном петухе» в компании Дерека Ваймена?

— Точно. А вы соображаете! — восхитился Хаскелл и повернулся к Уинсом: — Выдайте ей там премию на работе.

Уинсом, тоже немало озадаченная, смотрела на Энни.

— Что же они там делали? — продолжила та.

— Ну, слюней не распускали, сами знаете, о чем я.

— А чем они все-таки занимались?

— Ну как чем… просто болтали. Пили. Отдыхали, короче.

— Кстати, мистер Ваймен ничего не передавал мистеру Хардкаслу?

— Типа?

— Ну, из рук в руки.

— He-а. Думаете, они там наркоту толкали? Ни хрена подобного.

— Может, они вместе смотрели какие-нибудь фотографии? Что-нибудь в таком духе?

— Чего, типа порнухи? Типа мужиков, сосущих друг другу…

— Ники!

— Не, никаких фоток они друг другу не показывали.

— На столе перед ними было что-нибудь, помимо стаканов?

— Нет.

— Они сидели вдвоем? Или с ними был кто-то еще?

— Никого. Может, отдадите мне уже деньги?

Энни протянула ему десятифунтовую банкноту. Она подумала спросить, не заметил ли Ники, как они общались — не прикасались ли они друг к другу, не шептались ли, не обменивались ли многозначительными взглядами. Впрочем, вряд ли Ники обратил бы внимание на подобные тонкости. Но на всякий случай Энни все-таки спросила.

— Не, ничего такого я не видел, — пожал плечами Ники. — Но этот Хардкасл прямо весь кипел от злобы. Мистер Ваймен его долго успокаивал.

— Ваймен его успокаивал?

— Ну да. А тот психовал.

— Ссорились они, что ли?

— Ссорились? — Ники задумался. — Нет. Он, по ходу, ему жаловался. Как друг.

— И что было потом?

— Слинял я, что же еще. Пока Ваймен меня не засек. А иначе он бы мне здорово подгадил. Это он умеет, наш Ваймен.

— Может, ты вспомнил что-нибудь еще?

Хаскелл помахал банкнотой:

— Это я уже отработал, сучо…

— Повторяю, — нарочито ласково процедила сквозь зубы Энни. — Что-нибудь еще?

— Эй! — Хаскелл поднял вверх руки. — Успокойся. Ничего я больше не помню. Мистер Ваймен чем-то расстроил Хардкасла, а потом его утешал.

— То есть Хардкасл разозлился из-за слов Ваймена? — уточнила Энни.

— Ну, так оно все выглядело. Они сидели в углу, так что вряд ли меня видели, но я решил не нарываться. В конце концов, на свете полно мест, где мне нальют. Зачем же тусить там, где тусит мой учитель?

— Ники, учитывая, сколько времени ты проводишь в школе, учитель твой вряд ли тебя бы узнал, — заметила Энни.

— Шутите? Зря паритесь. Нормально у меня все с учебой.

Энни рассмеялась, и Уинсом тоже не удержалась. Обе встали и направились к двери. Но на пороге Энни обернулась:

— Кстати, мы же здорово отвлеклись от Джеки Биннса и Донни Мура. Ты уверен, что все мне рассказал? Может, ты видел у Джеки Биннса нож?

— Нет у Джеки никакого ножа. Вы вообще ни хрена не поняли. Джеки ничего такого не делал. А я ничего не видел. — Отвернувшись, Ники схватил пульт и включил звук. — Ну вот, из-за вас я прохлопал, чё там было! Теперь ни хрена не смогу понять!

Когда Энни с Уинсом сюда приехали, лифты не работали. Не действовали они и сейчас. Спускаться с шестого этажа, конечно, проще, чем подниматься, но омерзительная вонь, к сожалению, так никуда и не делась. Пахло застоялой мочой и какой-то тухлятиной, которую побрезговали доесть местные коты и собаки.

На третьем этаже их нагнал мужчина в капюшоне и так грубо толкнул Энни плечом, что она отлетела к стенке, а он понесся дальше, даже не извинившись. Придя в себя, Энни проверила, целы ли карманы и на месте ли кошелек. Вроде бы да. И все же только выйдя из подъезда, она вздохнула с облегчением. В лестничном отсеке на нее почему-то накатил приступ клаустрофобии.

Они направились к машине. О радость, машина никуда не делась и даже не пострадала от вандалов с краской в баллончиках. Энни взглянула на часы — почти пять.

— Может, выпьем? — предложила она. — За мой счет. Уже, считай, вечер, можно и пропустить по стаканчику. Ужасно хочется.

— Я за, — поддержала ее Уинсом, — надо срочно перебить во рту привкус этой помойки.

— Ну как, ты не против «Красного петуха»? — улыбнулась Энни.

Вечер выдался прекрасный, и Бэнкс решил повторить маршрут Сильберта: пройтись от Риджентс-парка до Сент-Джонс-Вуд.

Для променада он выбрал гравийную дорожку вдоль южной границы парка. Людей вокруг было немного — несколько бегунов да старички с собаками. Вскоре Бэнкс добрался до скамейки напротив пруда с лодками, запечатленной на фотографии. Именно здесь Сильберт встречался с тем мужчиной — то ли своим любовником, то ли с секретным агентом.

Вскоре дорожка закончилась, и Бэнксу пришлось выйти на Парк-роуд, миновав центральную мечеть. Он шел против потока — к мечети стекались толпы людей, спешащих на вечернюю молитву. На круговом перекрестке напротив небольшой церквушки Бэнкс свернул на Принс-Альберт-роуд и пересек пешеходный переход, пройдя мимо школы. Потом вдоль ограды кладбища. Дома вокруг были шестиэтажными, из ярко-красного кирпича, украшенные белой отделкой, словно торт — глазурью. При взгляде на подобные дома Бэнксу всегда вспоминались кондитерские магазины. В некоторых квартирах имелись и небольшие балкончики, с которых свисали корзины и горшки с цветами.

Чарльз-лейн он нашел довольно быстро. Этот тихий переулок смутно походил на ту улицу в Южном Кенсингтоне, где жил когда-то брат Бэнкса. С Хай-стрит казалось, будто это тупик, который заканчивается кирпичным домом с узким белым фасадом, но на самом деле рядом с ним скрывался неприметный проход к тем самым гаражам с фотографии. Бэнкс вдруг понял, что, скорее всего, снимок сделали прямо там, где он стоит, просто максимально приблизив с помощью объектива изображение. Нужная ему дверь находилась между шестым гаражом, зеленым в белую полоску, и седьмым, белым с черной окантовкой.

Не желая привлекать к себе внимание, Бэнкс пошел дальше по улице. Подойдя к интересующему его дому, он взглянул на занавешенные окна, на ящики снаружи с ярко-красными и фиолетовыми цветами.

Бэнксу ничего больше не оставалось, как подойти к двери, сделать глубокий вздох и нажать на звонок.

Спустя несколько секунд дверь приоткрылась, и, не снимая цепочку, выглянула наружу пожилая дама. Бэнкс вытащил из кармана удостоверение, и она так долго и внимательно его изучала, что он решил, что внутрь так и не попадет. Наконец дверь захлопнулась, и через мгновение открылась уже нараспашку. На пороге стояла она же, аккуратная седая женщина шестидесяти с лишним лет.

— Далековато же вы забрались, молодой человек, — заметила она. — Заходите на чашечку чая, заодно и расскажете, зачем прибыли.

Дама провела его на второй этаж, в заставленную мебелью гостиную. Там в кресле сидел мужчина примерно ее же возраста и читал газету. На нем был костюм, белая рубашка и галстук. Это определенно не был мужчина с фотографии. Даже не обернувшись, джентльмен продолжил читать газету.

— Это полицейский, — сказала ему женщина. — Детектив.

— Извините, что помешал, — смущенно добавил Бэнкс.

— Да ничего, — махнула она рукой. — Я — миссис Таунсенд, но можете называть меня просто Эдит. А это мой муж, Лестер.

Лестер Таунсенд глянул на них поверх газеты и пробурчал «здрасте». Похоже, появление какого-то типа отнюдь его не обрадовало.

— Очень приятно, — сказал Бэнкс.

— Вы присаживайтесь, — пригласила Эдит. — А я поставлю чайник. Лестер, убери уже газету! Не смей за ней прятаться, когда у нас гости!

С этими словами Эдит вышла за дверь, а ее супруг, опустив газету, изучающе поглядел на Бэнкса и потянулся к столику за трубкой.

— Чему мы обязаны вашим визитам? — набив трубку, спросил Таунсенд.

— Позвольте дождаться вашу супругу, — усевшись, ответил Бэнкс. — Мне бы хотелось поговорить с вами обоими.

Таунсенд, покряхтев, стал раскуривать трубку. Бэнксу даже показалось, что он готов вновь уткнуться в газету, но Таунсенд просто с отсутствующим видом смотрел на стену, пока с кухни не вернулась его жена с подносом в руках.

— Гости к нам редко заглядывают, правда, Лестер? — сказала она.

— Почти никогда, — ответил ее супруг, не сводя глаз с Бэнкса. — Тем более полицейские.

У Бэнкса вдруг возникло ощущение, что он попал на съемочную площадку костюмной исторической драмы. Все вокруг было таким старомодным! И обои в мелкий цветочек, и медная подставка для дров перед камином, и чашечки с тоненькими ручками и золотыми ободками. Очень похожие стояли в серванте его бабушки. А ведь Таунсенды старше Бэнкса всего на десять-пятнадцать лет!

— Мне крайне неловко вас беспокоить, — начал Бэнкс, стараясь не опрокинуть с колен чашку с блюдцем, — но ваш адрес всплыл во время расследования одного дела в Северном Йоркшире.

Конечно, все было не совсем так, но откуда Таунсендам знать, что суперинтендант Жервез уже закрыла «одно дело» и отправила Бэнкса догуливать отпуск?

— Как интересно, — восхитилась Эдит. — В связи с чем, позвольте спросить?

— Скажите, вы давно живете в этом доме? — спросил Бэнкс.

— С тех самых пор, как поженились, — ответил мистер Таунсенд. — С тысяча девятьсот шестьдесят третьего года.

— Вы когда-нибудь сдавали дом в аренду?

— В аренду? — удивилась Эдит. — Нет, конечно.

— А часть дома или какие-то комнаты?

— Нет. Это же наш дом. Зачем нам его сдавать?

— Ну, некоторые так делают, — ответил Бэнкс. — Неплохая прибавка к доходам.

— Нам своих доходов и так хватает.

— А куда-нибудь на отдых в последнее время не уезжали? — продолжил Бэнкс.

— Прошлой зимой. В круиз по Карибским островам, — ответила Эдит.

— И все?

— Да, за последнее время все.

— У вас есть приходящая прислуга?

— Нет, но через день к нам обычно заезжает дочь, помогает прибраться. Она живет в Западном Килбурне, неподалеку отсюда.

— В этом месяце вы никуда не уезжали? Хотя бы на несколько дней?

— Нет, — повторила Эдит. — Лестер все еще работает. Конечно, ему давно пора на пенсию, но не отпускают, ценный работник.

— И чем вы занимаетесь, мистер Таунсенд? — спросил Бэнкс.

— Страхованием.

— А мог кто-нибудь воспользоваться вашим домом в ваше отсутствие? Например, вечером?

— Нам об этом ничего не известно, — пожала плечами Эдит. — По вечерам мы редко выходим. Слишком уж опасно стало на улицах.

Бэнкс поставил чашку с блюдцем на столик и достал из кармана конверт. Вытащив фотографии, протянул их Эдит.

— Никого не узнаете на этих снимках? — спросил он.

Эдит внимательно изучила фотографии и передала их мужу со словами:

— Нет. А должна?

— А вы, сэр? — спросил Бэнкс.

— Никогда не видел этих людей, — ответил он, протягивая снимки Бэнксу.

— Но вы ведь не будете отрицать, что это ваш дом на снимке?

— Безусловно, он похож на наш, — согласилась Эдит, еще раз осмотрев фотографии. — Но это ведь еще ничего не значит, верно?

Она вновь отдала снимки мужу, который, даже не взглянув на них, повернулся к Бэнксу:

— Что, черт возьми, все это значит? Ворвались к нам в дом, расстраиваете мою жену, показываете какие-то идиотские фото, задаете дурацкие вопросы. Что вообще происходит?

— Извините, сэр. Я не хотел вас расстраивать. Наш специалист сумел увеличить цифровые снимки, которые я вам только что показал, и разобрал название улицы. Вашей улицы. Как видите, фасад здания на снимке также крайне похож на ваш.

— Так, может, он ошибся? — предположил Таунсенд, отдавая снимки Бэнксу. — Между прочим, изображение нечеткое. И всем этим современным технологиям не стоит так уж доверять.

— Конечно, в любом деле ошибки неизбежны, — согласился Бэнкс. — Но не в этом случае.

— Тогда как вы все это объясните? — Таунсенд воинственно выставил подбородок. — А?

Бэнкс убрал снимки в конверт и поднялся на ноги.

— Пока никак, сэр, — ответил он. — Но я обязательно докопаюсь до истины.

— Не очень-то мы вам помогли, — сказала Эдит, провожая Бэнкса к выходу. — Вы уж извините.

— Вы никогда не слышали о некоем Джулиане Феннере? — наудачу спросил Бэнкс. — Он занимается импортом и экспортом.

— Нет.

— Лоуренс Сильберт? Марк Хардкасл?

— Нет. Сожалею, мне эти джентльмены незнакомы.

— А у вас есть сын? — спросил Бэнкс. — Или какой-нибудь еще родственник, который мог заехать к вам домой в ваше отсутствие?

— Ну, разве что наша дочь, — подумав, ответила Эдит. — Только она.

— Можно мне с ней связаться?

— Она сейчас в Америке. И потом, с какой стати ей было бы сюда приезжать, если мы не просили? Простите, но мы ничем не можем вам помочь, — с этими словами Эдит закрыла дверь, и Бэнкс очутился на крыльце, совершенно оторопевший. Постояв, он растерянно почесал затылок.

Медберн был построен после войны. Тут есть паб, почта и небольшой парк, окруженный гаражами. В парке сидели, развалившись на скамейках, скучающие подростки, отпугивая своим видом старичков, живущих поблизости.

Паб «Красный петух» возвели тут одним из первых. Это на редкость уродливое кирпичное здание, выложенное снаружи плиткой, недавно перекупила одна крупная пивоваренная сеть. Новые владельцы слегка изменили облик паба — там появилась длинная барная стойка и игровая комната для детей, а в саду возвышался надувной замок-батут. К каждому столу была привинчена медная табличка с номером — по задумке это должно было облегчить процедуру заказа. Но пеняйте на себя, если вдруг забыли или не обратили внимания на свой номер — простояв полчаса у барной стойки, уйдете ни с чем. Ведь в пабе всегда лишь один официант, и тот еле шевелится, будто это его первый рабочий день.

Судя по нашивке, сегодняшнего официанта звали Лиам, и, как показалось Энни, он был слишком молод для работы в пабе. К счастью, посетителей было не очень много. Среда, самое начало вечера, а в подобных заведениях по будням народ появляется после ужина, чтобы погорланить в караоке или поучаствовать в викторинах. Это по выходным все приходят сюда днем, на обед. Энни и Уинсом без особых проволочек заказали напитки на свой семнадцатый стол.

— Ну, так расскажешь, с чего вдруг все эти вопросы? — спросила Уинсом, как только они уселись. Энни взяла пинту эля «Эббот», а Уинсом — бокал красного вина. — Мне-то казалось, что дело Хардкасла уже в прошлом, и суперинтендант Жервез ясно дала это понять.

— Это так, — кивнула Энни. — Во всяком случае, официально. — Энни пока не решила, стоит ли рассказывать Уинсом о планах Бэнкса. Безусловно, Уинсом можно доверять, но иногда ее здорово заносит. Она иногда ханжит, любит осуждать других и всегда делает все исключительно по правилам. В конце концов Энни рискнула ей довериться. Даже если Уинсом возмутит самоуправство Бэнкса, доносить суперинтенданту Жервез она не станет.

— Значит, вместо отпуска Бэнкс поехал в Лондон продолжать расследование? — спросила Уинсом, прежде чем Энни успела закончить свой рассказ.

— Да. Ну, официально он все-таки в отпуске, но… в общем, он не считает это дело закрытым.

— А ты?

— Скажем так — меня он заинтриговал.

— И он хочет, чтобы ты ему тут помогала?

— Да.

— Поэтому мы и сидим в занюханном пабе гнусной деревеньки и ждем, когда же нам принесут какую-нибудь несъедобную дрянь?

— Ты все правильно поняла, — улыбнулась Энни.

Уинсом пробормотала что-то себе под нос.

— Что, хочешь в нашу веселую компанию? — спросила Энни.

— А у меня разве есть выбор? У тебя же ключи от машины.

— Ну, всегда можно сесть на автобус.

— Как же, размечталась. Они тут ходят в самом начале каждого часа. А сейчас уже пять минут седьмого.

— Так. Может, он опоздает.

— Ладно, ладно, — подняла вверх руки Уинсом. — Сдаюсь. Я с вами. Ну, если только вы не начнете переходить границы.

— Какие еще границы?

— Ну, те, про которые вы и сами знаете, что их не стоит переходить.

В этот момент им принесли заказ — бургер с картошкой для Уинсом и мини-пиццу «Маргарита» для Энни. В последнее время она перестала быть строгой вегетарианкой и позволяла себе иногда цыпленка в винном соусе или сэндвич с мясным паштетом. И стала есть больше рыбы. Конечно, она все же старалась держаться подальше от мяса, говядину и баранину вообще не брала в рот. Официант подал им приборы, туго завернутые в салфетки и обвязанные голубой бумажной ленточкой. Нож Уинсом, только что из посудомоечной машины, влажно поблескивал.

— Ну, как тебе сегодня Ники Хаскелл? — спросила Энни, беря кусок пиццы. — Мы ведь с ним в третий раз говорили, и он ни на йоту не отступил от своей старой истории. Единственное, что прозвучало впервые, — упоминание Хардкасла, но, скорее всего, он просто увидел сюжет насчет его смерти по телевизору. Уж точно не прочитал об этом в газете, — усмехнулась Энни.

— Не знаю, — пробурчала с набитым ртом Уинсом. — Про Сильберта и Хардкасла и впрямь рассказывали в позавчерашнем выпуске. — Она промокнула губы салфеткой. — Тебе не показалось, что он сегодня был сильнее напуган, чем в прежние наши встречи?

— Показалось, — кивнула Энни. — Учитывая, что Ники парень стойкий, едва ли он так уж боится Джеки Биннса с дружками.

— Тогда чего он упирается? Молчит, чтобы не обидеть кого-нибудь из своих корешей? Или ему просто «западло» разговаривать с копами?

— Возможно, и то и другое, — ответила Энни. — А еще его мог запугать кто-нибудь покруче Джеки Биннса.

— Интересное предположение, — заметила Уинсом.

Они некоторое время молча жевали, запивая еду пивом и вином.

— Уинсом, а ты сейчас с кем-нибудь встречаешься? — расправившись с половиной пиццы, спросила Энни.

— He-а. Был один парень из техподдержки, но… с нашими графиками работы особо не разгуляешься, так что ничего не вышло.

— Ты вообще подумываешь выйти замуж, завести детишек?

— Вот еще! Во всяком случае, не сейчас, и уж точно не в ближайшее время. Некогда мне. Ты сама, кстати, как к этому относишься?

— Да когда как, — ответила Энни. — Иногда мечтаю о нормальной семье, а иногда думаю совсем как ты. Но проблема в том, что у моих биологических часов завод скоро кончится, а у тебя впереди еще полно времени.

— А как же… — Уинсом замялась. — Как же инспектор Бэнкс?

— Он ведь влю-бле-е-ен! — закатила глаза Энни и громко расхохоталась. Уинсом тоже рассмеялась.

— Слушай, то, что ты рассказывала про его идеи по делу Хардкасла, это все всерьез? — спросила Уинсом.

— Ну да, — отставив вбок почти пустую тарелку, сказала Энни. — А что?

— Неужели инспектор Бэнкс и впрямь думает, будто спецслужбы натравливали Хардкасла на Сильберта ради какой-то совершенно непонятной правительственной цели?

— Ну, как мне кажется, логика нашего правительства вообще не всегда понятна. И вполне возможно, Бэнкс не так уж и не прав. Но ведь рассказ Ники Хаскелла совершенно меняет все дело.

— Что, правда? Это ты насчет Дерека Ваймена?

— Да. Ты сама подумай. Если он действовал так же, как шекспировский Яго, то служба Сильберта в разведке тут уже точно ни при чем. Скорее всего, Ваймен даже не знал, что Сильберт был шпионом, а если даже и знал, ему-то что с того? А вот если бы Хардкасл благодаря финансовой поддержке Сильберта собрал новую труппу, Ваймен был бы вынужден покинуть свой любимый театр.

— Тогда зачем к Бэнксу приезжал Броун?

— Возможно, на всякий случай? — предположила Энни. — Просто проверить, куда ветер дует. Не могут же они оставить без внимания тот факт, что одного из их людей кто-то прикончил. Наверняка Сильберт знал кучу всяких секретов и проделывал такие трюки, что, если бы это выплыло наружу, став достоянием общества, начальникам спецслужб, а то и кабинету министров, пришлось бы распрощаться со своими креслами. Они запаниковали. В общем-то, довольно естественная реакция.

— Но ты думаешь, что дело все-таки не в этом?

— Пока не знаю. Если именно Ваймен разворошил осиное гнездо, то мотивы у него были сугубо личные. Профессиональная зависть, например. Или месть.

— А может, они с ним… ну… понимаешь, о чем я?

Энни улыбнулась. Стоило разговору зайти о сексе, не важно, «голубом» или традиционном, Уинсом тут же начинала запинаться.

— Ты хочешь сказать, что у них был роман? Точнее, интрижка?

— Ну да, — кивнула Уинсом. — Ваймен и Хардкасл вместе ездили в Лондон. И Ники Хаскелл видел, как они сидели в пабе. Вдвоем.

— Он ведь еще сказал, что Ваймен тогда чем-то расстроил Хардкасла, а потом его утешал. Как раз приемчики из арсенала Яго.

— Они потом могли еще раз встретиться, и тогда-то Ваймен и передал ему флешку с фотками.

— А когда и как Ваймен заполучил фотографии? Он же не мог срываться в Лондон каждый раз, когда туда отправлялся Сильберт. Да и откуда он узнал, где их искать?

— Не представляю, — покачала головой Уинсом. — Все это — лишь предположения. Пытаюсь рассуждать. Ваймен дружил с Хардкаслом и знал, что у его дружка есть квартира в Лондоне. Может, он проследил за Сильбертом и ему повезло застать его с тем мужчиной?

— Ладно. Если Ваймен и Хардкасл были любовниками, то с какой стати Ваймену растравливать ревность Хардкасла, чтобы тот убил сначала Сильберта, а потом и себя?

— Ни с какой. Может, он не рассчитывал на такой исход. Просто надеялся, что Хардкасл бросит Сильберта и будет только с ним.

— Возможно, — согласилась Энни. — Наверное, он не ожидал, что Хардкасл так бурно отреагирует. Ты допила? — спросила она.

— Угу. — Уинсом осушила бокал.

— Давай тогда поболтаем с юным Лиамом. По-моему, он сейчас не очень занят.

Энни окликнула официанта, и тот обернулся. Как только она подошла и вытащила удостоверение, он принял важный вид, но при этом нет-нет да поглядывал на Уинсом. Лиам был застенчив и неловок, со слегка выпученными глазами и толстыми губами. На добродушной физиономии тут же отражались все его мысли. Из этого парня определенно не вышло бы хорошего игрока в покер.

— Давно ты тут? — спросила его Энни.

— С десяти утра, — ответил Лиам.

— Нет, я имею в виду, давно ты тут работаешь?

— А, вы в этом смысле. Извините. Не понял. Полгода. Примерно.

— Значит, это у тебя не первый рабочий день, — протянула Энни.

— Простите?

— Это не важно. — Энни положила на барную стойку снимки Хардкасла и Сильберта. Фотографии Ваймена у Энни не было, к великому ее сожалению. Надо будет потом добыть. — Узнаешь кого-нибудь из этих двух мужчин?

— Вот его. — Лиам тут же ткнул пальцем в снимок Марка Хардкасла. — Это который на днях повесился в лесу. Жуть. Я туда раньше гулять ходил. Там вообще-то здорово, тихо так, никакой суеты. — Он проникновенно глянул на Уинсом. — Можно посидеть спокойно в одиночестве, подумать. Но теперь… эх, теперь уже все не так. Испортил он этот лес. Все пропало.

— Да, жаль, — сказала Энни. — Самоубийцы вообще частенько ни с кем не считаются. — Лиам открыл было рот, чтобы что-то сказать, но она его опередила: — А сюда он не заходил?

— Да, иногда.

— Давно?

— Нет, в этом месяце. Или в конце прошлого, как-то так.

— И часто он сюда в этом месяце заглядывал?

— Я точно не знаю. Два-три раза.

— Один? Или с кем-то еще?

Лиам покраснел:

— С другим мужчиной. — И он довольно точно описал Дерека Ваймена. — Я знаю, что по телику о них говорят, но у нас в пабе ничего такого не бывает. Мы подобные развлечения не поощряем. — И он одарил Уинсом гордым взглядом настоящего альфа-самца. — Они тут ничего не делали.

— Рада слышать, — сказала Энни. — Значит, они просто сидели и пялились в стенку?

— Нет. Я не это хотел сказать. Они обычно заказывали по кружке, иногда две — но никогда больше, — и просто разговаривали.

— Ругались?

— Нет. Но этот, который повесился, Хардкасл, пару раз очень нервничал, а второй мужик его вроде как успокаивал.

То же самое сегодня говорил им с Уинсом Ники Хаскелл, заставший однажды Хардкасла и Ваймена вместе.

— Они всегда были вдвоем или к ним присоединялся кто-нибудь еще? — спросила Энни.

— Нет, в мою смену я никого с ними не замечал.

— Они передавали друг другу что-нибудь, все равно что?

Лиам, чуть наклонявшийся к барной стойке, выпрямился в полный рост, но все равно Уинсом была его выше.

— Никогда. Такое в нашем пабе тоже не приветствуется. Наркота! — Он буквально выплюнул это слово.

— Я в восторге, — заверила его Уинсом, и Лиам снова густо покраснел.

— А фотографии они никогда вдвоем не разглядывали? — спросила Энни, надеясь услышать что-то более существенное, чем от Ники.

— Нет, — ответил Лиам. — Правда, они обычно приходили, когда у нас полно народа, я же за ними специально не следил. Оно мне надо? — Он опять посмотрел на Уинсом засиявшим вдруг взглядом. — Но если понадобится, я буду держать уши на макушке. Ну, если они придут снова. То есть Хардкасл уже, конечно, не придет, он ведь того, помер, но второй, как его там, если придет, я обязательно…

— Все нормально, Лиам, — попыталась успокоить его Энни, хотя парень, похоже, уже забыл о ее существовании. — Едва ли он когда-либо сюда вернется. Большое спасибо тебе за помощь.

— Но ты бы мог еще кое в чем нам помочь. — Уинсом склонилась над барной стойкой, чтобы казаться поменьше ростом и очутиться ближе к Лиаму. — Присматривай, чтобы у вас тут не пили подростки. И чтобы наркотой не торговали. А то про ваш паб уже поступали сигналы. Вот бы нам была подмога… Правда, я бы очень не хотела, чтобы у тебя из-за нас возникли неприятности… — проникновенно произнесла она.

— Ох, нет. То есть да, разумеется. Конечно. Подростки. И наркотики. Я займусь этим, — выпалил Лиам.

Выйдя на улицу, Энни и Уинсом расхохотались.

— «Мы подобные развлечения не поощряем», — передразнила официанта Уинсом. — И откуда он такого набрался?

— А ты молодец, — одобрительно заметила Энни. — У него от одного взгляда на тебя мозги расплавились. Видно, очень ты ему понравилась. Смотри не зевай, не упусти свое счастье.

— Прекрати. — Уинсом ткнула Энни кулаком под ребра.

В восемь вечера Бэнкс встретился с Софией в винном баре на Кингс-роуд. Там уже было полно народа, но им удалось найти два свободных табурета у барной стойки.

Это место всегда напоминало Бэнксу об их первой с Софией ночи. Конечно, иствейлский винный бар был куда меньше, проще и дешевле, да и карта вин не впечатляла, но сходство с заведением на Кингс-роуд было все же значительным. Изогнутая стойка черного дерева, зеркало на заднике, бутылки на стеклянных полках, на фоне подсвеченного зеркала, приглушенный верхний свет, хромированные стулья, диваны с подушками, а на черных круглых столах — плавающие свечи в бокалах с лепестками роз.

В тот вечер Бэнкс не мог отвести глаз от оживленного лица Софии. Сам того не заметив, он позабыл про все свои проблемы и, несмотря на привычную настороженность, совершенно растаял. Ее темные глаза, голос, губы, дрожащий свет от свечек, падающий на гладкую кожу… Бэнкс потерял голову и, не утерпев, коснулся ее ладони. В этот же момент он понял, что нахлынувшее чувство останется с ним навсегда, что бы ни произошло. Сегодня он сидел рядом с ней, а не напротив, музыка вокруг гремела так, что они едва слышали друг друга, да и песня звучала другая, не «Не уходи, не оставляй меня одну» в исполнении Мадлен Пейру, но даже сейчас у Бэнкса перехватывало дыхание.

— В общем, он оказался просто чудищем, — сказала София, завершая свой рассказ о сегодняшнем интервью. — Большинство детективщиков — довольно милые ребята, но этот… Приперся с таким видом, будто он второй Толстой, игнорировал все вопросы, разглагольствовал о самобытной, «настоящей» литературе и ныл, что его не номинировали на Букеровскую премию. Ну а уж когда ему напомнили, что он вообще-то автор детективов, его чуть не хватил удар. А еще он постоянно сквернословил! И от него воняло. Бедняга Крис — парень, что брал интервью, — сидел там запертый с ним в крошечной студии.

— Ну и что вы сделали? — рассмеялся Бэнкс.

— Скажем так, — с загадочной улыбкой ответила София. — Хорошо, что один из звукорежиссеров — мой друг. И слава богу, что все это не шло в прямом эфире. И что по радио запахи не передаются, — добавила она и, сделав приличный глоток риохи, закашлялась и похлопала себя по груди. Щеки Софии раскраснелись — как и всегда, когда она была взволнованна. Она нежно ткнула Бэнкса в плечо: — Ну а вы, мистер Супершпион, чем сегодня занимались?

— Тсс, — поднес палец к губам Бэнкс, метнув взгляд на барменшу. — «Не болтай! Не такая уж она и дура!» — вспомнил он свой любимый плакат.

— Думаешь, в бутылке с риохой спрятан жучок? — прошептала София.

— Возможно. После сегодняшних событий я больше ничему не удивляюсь.

— А что у тебя сегодня случилось?

— Ой, да, собственно, ничего.

— Кстати, я хочу больше времени бывать с тобой, или ты весь остаток отпуска потратишь на поиски неведомых теней?

— Надеюсь, что нет.

— Но ведь ты собираешься вести свое таинственное расследование под покровом темноты?

— Обещать, что работать буду строго с девяти до пяти, не могу. Но к ночи все же постараюсь возвращаться.

— Хм-м. Ну ладно, расскажи, что сегодня с тобой стряслось.

— В общем, я поехал в Сент-Джонс-Вуд, в тот дом, возле которого засняли Лоуренса Сильберта в компании неизвестного мужчины всего за неделю до убийства…

Бэнкс подробно описал свой разговор с Эдит и Лестером.

— Честно говоря, у меня было ощущение, что я попал в какой-то затейливый фантастический роман. Или провалился в кроличью нору.

— Спорим, они клялись, что ни разу не уезжали из дома, никого к себе не пускали и знать не знают этих двух с фотографии? — предположила София.

— Точно.

— Типичные северяне. А ты уверен, что ваши компьютерщики не ошиблись, что это снято именно там?

— Абсолютно. Тот самый дом, я это сразу понял.

— Значит, они врут, — подвела итог София. — Это единственное логическое объяснение их поведению. Как ты считаешь?

— Похоже на то. Но почему они лгали?

— Может, их подкупили?

— Возможно, — согласился Бэнкс.

— Или у них там действует подпольный бордель для гомосексуалистов, — подкинула еще одну идею София.

— Это у такого-то божьего одуванчика, как Эдит Таунсенд? В Сент-Джонс-Вуд?

— Ну, всякое бывает.

— А может, они — часть большой схемы, — предположил Бэнкс.

— В каком смысле?

— Вполне возможно, они тоже участвуют в заговоре. В чем бы он ни состоял. — Бэнкс одним махом прикончил коктейль. — Идем где-нибудь поедим, заодно все это и обсудим. Я уже озверел от всех этих шпионов. Голова раскалывается. И жутко хочется есть.

— Кстати. — Отсмеявшись, София протянула руку за сумочкой. — В Брикстон-Академи сегодня играет квартет Уилко Джонсона. Можем пойти, проведу тебя по своему удостоверению.

— Ну что же, — поднявшись, Бэнкс протянул ей руку. — Чего мы ждем? Мы ведь успеем еще съесть по бургеру?

10

В четверг София ушла на работу рано, а Бэнкс все стоял под душем, пытаясь окончательно проснуться.

Вчерашний концерт прошел просто замечательно. После него они выпили по бокалу с друзьями Софии, засиделись за разговорами и домой вернулись поздно. Хорошо еще, Бэнкс не забыл поставить на зарядку новый мобильник. После душа он собирался одеться, выпить кофе и позвонить Энни, сообщить свой новый номер.

Бэнкс пока не решил, стоит ли ему снова ехать к Таунсендам. Наверное, нет. Какой смысл? Правда, сегодня молчаливый мистер Таунсенд будет на работе. И в отсутствие супруга Эдит может оказаться более разговорчивой. А может и полицию с испугу вызвать, увидев, что Бэнкс снова топчется у нее на крыльце.

Если Таунсенды причастны к этой истории, значит, они и сами имеют отношение к разведке. Вероятно, дом супругов — нечто вроде «явочного пункта», кого-то они там укрывают, за что им правительство, разумеется, платит. И значит, Бэнксу у них ничего не выведать. Ну а если у них устроен элитный бордель для гомосексуалистов (как предположила София), то — опять же — старики обязаны держать язык за зубами. Похоже, Чарльз-лейн и впрямь оказалась тупиком для расследования.

Бэнкса утешало лишь одно: скорее всего, то, что произошло в доме на Чарльз-лейн, не имело особого значения. Важно лишь то, что Сильберт встречался с тем мужчиной и их обоих запечатлели на фотографиях, которые потом оказались у Марка Хардкасла. И тут уже возможны два варианта: либо он все неправильно истолковал, либо попал в самую точку. В этом деле куда важнее было установить личность фотографа, чем таинственного спутника Сильберта.

Вытираясь и одеваясь, Бэнкс, сам не зная почему, принялся напевать битловское «Норвежское дерево». Ему вдруг послышалась какая-то возня у двери, но, распахнув ее, он никого не обнаружил. Озадаченный, Бэнкс вернулся на кухню. Слава богу, София оставила ему в кофейнике кофе! Он налил себе чашечку, забросил в тостер кусочек хлеба из непросеянной муки и устроился на барном табурете.

Кухня была маленькая, тем более для такой заядлой кулинарки, как София, но удобная и современная. С рейлингов над столешницами свисали разнообразные кастрюльки, сковородки и множество кухонных аксессуаров, начиная с набора ножей от «Хенкеля» и мощного миксера и заканчивая дешевым пластиковым пилером для чистки морковки — одним из тех, что надеваются на палец, как кольцо. Рядом тускло поблескивала газовая плита из матированной стали.

В тостере подпрыгнул кусочек хлеба, и Бэнкс, намазав его маслом и грейпфрутовым джемом, принялся просматривать утренний выпуск «Индепендент», который София оставила на столе. Дело Хардкасла — Сильберта даже не упоминалось и, судя по всему, уже не вызывало у газетчиков никакого интереса. Зато вот Эми Уайнхаус[8] опять вляпалась в историю с наркотиками. Бэнксу было ее жаль. Опять все будут говорить о ее зависимости, а не о потрясающем таланте. Зато так о ней узнает куда больше народу. У Билли Холлидей ведь были похожие проблемы. Правда, она все-таки лечилась. Но даже несмотря на зависимость, песни она писала удивительные, а как пела… Что и говорить, у музыкантов частенько возникают проблемы с наркотиками, поэтому Бэнкс очень боялся за своего сына Брайана, как бы не сорвался парень. Единственным же известным ему наркоманом среди детективов был Шерлок Холмс, и ведь здорово справлялся со своей работой. Жаль, что он всего лишь выдуманный персонаж.

Закрыв газету, Бэнкс отложил ее в сторонку. Надо прикинуть, чем сегодня заняться. Самое главное: ему необходимы любые сведения о Лоуренсе Сильберте, а их добыть совсем непросто. Отец Софии пересекался с Сильбертом в середине восьмидесятых в Бонне. Сильберту тогда было около сорока. Он и в шестьдесят был мужчина хоть куда, а тогда, вероятно, находился в самой лучшей своей поре. И чем он занимался в Германии? Наверное, тем же, чем тогда занимались все работники спецслужб, — помогал перебежчикам перебраться через Берлинскую стену, внедрялся в страны Восточного блока, вызнавал, какие достижения появились в науке, промышленности и военном оснащении, что изменилось в политике. Возможно, иногда он даже был тайным киллером. Тогда политика представляла собой спутанный клубок из шпионажа и контршпионажа, в котором барахтались агенты, иногда двойные, а то и тройные. Человек со стороны никогда не смог бы внедриться в эту веселую компанию — просто не понял бы, с чего начинать.

Кроме того, огромное количество тогдашних архивов утеряно и уничтожено. В наше время лишь немцы активно пытаются восстановить старые документы Штази. Они даже разработали компьютерную программу, которая в считаные секунды собирает головоломку из уничтоженных бумаг. А все остальные предпочли выкинуть из памяти прежние грязные делишки.

Поразмыслив, Бэнкс выбрал, с чего ему начать.

Помыв за собой посуду и убедившись, что кофеварка выключена, а в портфеле лежат все нужные ему документы, Бэнкс направился к выходу. Проверив сигнализацию, он вышел на улицу и, добравшись до Кингс-роуд, свернул налево, к Слоун-сквер и станции метро, в который уже раз разозлившись, что с нее можно попасть лишь на кольцевую и на линию Дистрикт. Значит, ему придется либо топать до самой Бейкер-стрит или делать две пересадки: на станции «Виктория» и на «Грин-парк».

Впрочем, спешить ему было некуда. Да и до Свисс-Коттеджа ехать недолго, так что вскоре он узнает, живет ли там еще Лео Вествуд, бывший возлюбленный Лоуренса Сильберта.

Энни нередко захаживала в кабинет суперинтенданта Жервез, и когда та пригласила ее на чашечку чая, немедленно согласилась. Последний раз, когда Энни сидела на стуле для посетителей, на нее лился нескончаемый поток одновременно лести и ругани — а все из-за финальной точки в ее последнем расследовании. Начальницу можно было понять. То, что дело раскрыли, — очень хорошо. То, что в качестве аргументов фигурировала парочка трупов, — очень нехорошо. В конечном итоге Энни повезло, и ей удалось закончить расследование, не получив серьезных обвинений в несостоятельности избранной версии. Возможно, Жервез просто пожалела едва оправившуюся от нервного срыва подчиненную. Правда, на Жервез это было совсем не похоже. В общем и целом Энни считала, что все по справедливости, что это не просто поблажка.

— Как дела? — спросила Жервез, пока они ждали чай. — Отличная прическа. Очень вам идет.

— Спасибо, мэм, — ответила Энни. — У меня все в порядке.

А что еще она могла ответить? Да у нее и впрямь все было нормально. Скучновато, но нормально.

— Очень хорошо. Прекрасно. Ужасная история у вас там в Истсайд-Истейте. Есть хоть какой-то просвет? Кстати, что вы думаете по поводу Джеки Биннса?

— Дремучий малый, — ответила Энни. — А вот Ники Хаскелл вообще-то довольно умный парень, это видно, когда пробьешься сквозь его выпендреж и наносную крутизну. Несмотря на отвращение к учебе, из него, может, что-нибудь да выйдет. В отличие от Биннса.

— Инспектор Кэббот, вам не кажется, что это не очень вежливо — так грубо отзываться об одном из жителей нашего округа? Тем более о том, кого так обидела жизнь?

— Грубость совершенно неприемлема, мэм, тут я с вами согласна, — с улыбкой ответила Энни. — Просто я полагаюсь на чутье, чутье опытного копа.

— Как думаете, это он причастен?

— К нападению на Донни Мура? — уточнила Энни.

— Именно это я имею в виду.

— Не уверена. Лично мне так не кажется. Мы обсудили это с сержантом Джекмен, и обе пришли к выводу, что Хаскелл чего-то боится. Вряд ли Биннс мог так его напугать. Они ведь давние знакомые. Относятся друг к другу без восторга, но с уважением. Бывали между ними стычки, но кидаться с ножом на парня вроде Донни Мура Биннс бы не стал. Не то чтобы он такой благородный, просто…

— …это не в его характере, — подсказала Жервез.

— Именно.

— А кто вообще говорит, что это сделал Биннс?

— Никто. В этом-то и закавыка. Мы пытаемся добиться хоть каких-то показаний, но все без толку. Но никто не сомневается, что именно Биннс — лидер южной банды. Возможно, Биннсу показалось, что Хаскелл и Мур пытаются занять его территорию, и он решил, что имеет полное право на ответные действия. Кстати, он мог приказать кому-нибудь из своих подопечных напасть на Мура. Но как бы то ни было, вроде никто ничего такого не видел в тот вечер.

— А если не Биннс, то кто?

— Понятия не имею, мэм. Но мы продолжаем расследование. Хорошо хоть пока других нападений не было.

— Это верно, — согласилась Жервез. — Туристов пугать нам совсем ни к чему, верно?

— Едва ли туристы что-то слышали о квартале Истсайд-Истейт, — заметила Энни. — Разве что попавшие туда по ошибке, вроде Пакстонов. А эти бедняги еще не скоро забудут свою поездку.

— Все равно, нельзя допускать, чтобы бандитские разборки докатились до центра города. У нас там и так уже хватает проблем — пьянство, к примеру. По выходным от алкашей просто спасу нет.

Спасу действительно не было никакого. Месяца три назад перебравшую здорово девушку изнасиловали и потом убили, но даже после этого кошмара пить меньше молодежь не стала. У подростков даже появился новый тест на крутость — пройти вечером по Лабиринту, по этим темным переулкам рядом с рыночной площадью. Именно там убили несчастную девчонку. К счастью, полиции удалось быстро задержать убийцу, и пока подобное не повторялось.

Им принесли чай и печенье. Жервез разлила чай по чашкам, добавила в свой молоко и сахар и передала чашку и молочник Энни. Та взяла себе еще и печенье.

— Это замечательно, что вы держите ситуацию под контролем, — отметила Жервез. — Но я хотела с вами поговорить о другом.

— Да, мэм?

— Как вы знаете, старший инспектор Бэнкс внял моему совету и взял несколько дней отпуска.

— Заслужённого отпуска.

— Безусловно. Но у меня такое ощущение, что стопроцентного понимания мы с ним так и не достигли. Я имею в виду предыдущее дело.

— По-моему, понять на сто процентов другого человека вообще невозможно, — заметила Энни.

— Ох, инспектор Кэббот, оставим философские рассуждения. Надеетесь, что сумеете таким образом перевести разговор?

— Извините, мэм.

— Не за что. — Оттопырив мизинец, Жервез подняла чашку и сделала крошечный глоток. — Вы ведь поняли, о чем я? — спросила она, ставя чашку на стол.

— О расследовании убийств Хардкасла и Сильберта.

— Верно. Именно об этих двух раскрытых убийствах я и говорю. Что может быть лучше для отчетности, чем два раскрытых убийства? Да и начальник полиции доволен.

— Мэм, что же вы хотите у меня узнать?

— Ваше мнение.

— По поводу чего? Дела?

— Нет. Никакого дела уже нет. Я про инспектора Бэнкса.

— Ну, — начала Энни, — у него новая возлюбленная, и в прошлые выходные его вызвали на работу. А у них сорвались совместные планы. Наверное, он хочет наверстать. Восполнить нанесенный ущерб, так сказать. Может, отвезет ее на денек-другой к морю или еще куда.

— К морю, говорите?

— Да, мэм.

— Чушь собачья, инспектор Кэббот. Между прочим, Бэнкс на днях расспрашивал пожилую пару. Вы, наверное, удивлены? Неких Таунсендов, живущих в Сент-Джонс-Вуд. Как только он отбыл, старички позвонили в полицию. Он их напугал до чертиков. Показал им удостоверение, и они запомнили, как его зовут. Местные копы в претензии — вообще-то Бэнкс обязан был уведомить их о своих намерениях.

— Нет, мэм, я не удивлена. Но я ничего этого не знала.

— Так что вы на это скажете, инспектор Кэббот? Насколько мне известно, рядом с Сент-Джонс-Вуд никакого моря нет.

— Я выражалась фигурально, мэм, — ответила Энни. — Подруга инспектора Бэнкса живет в Лондоне. Возможно, — начала она, но тут раздался звонок ее мобильного. Недавно она сменила сигнал — теперь вместо «Богемской рапсодии» группы «Квин» телефон издавал обычный звон. Энни, как никогда, обрадовалась, что ее прервали.

— Ответьте, — велела Жервез. — Вдруг что-то важное.

Энни подчинилась. В трубке раздался голос Бэнкса.

— Извини, — выпалила Энни, — я сейчас не могу говорить. У меня встреча.

— Жервез?

— Да, верно.

— Она что, в курсе?

— Думаю, я все успею, Уинсом. Пока! — Энни спешно свернула разговор.

— Сержант Джекмен? — уточнила Жервез.

— Да, мэм. Мы с ней собрались сходить в школу, поговорить с учителями Ники Хаскелла.

Они с Уинсом действительно собрались нанести туда визит, так что Энни не считала, что нагло врет. Просто немножко перетасовывает события. В школу ведь она точно отправится — сразу после беседы с Жервез.

— Надо же, а я подумала, это инспектор Бэнкс.

— Нет, мэм. Говорю же вам, он отдыхает.

— Странно он проводит отпуск. Рыщет всюду, допрашивает кого ни попадя. — Жервез положила на стол ладони. — Энни, инспектор Бэнкс очень мне симпатичен. Честно. Я очень уважаю его, прекрасный специалист, и мне будет чертовски жаль, если ему придется уйти. Мне сложновато порой налаживать с ним контакт, но вы-то — другое дело. Даже не знаю как, но вы всегда находите с ним общий язык.

— Я не…

Жервез махнула рукой:

— Пожалуйста, не перебивайте. Мне и самой сложившаяся ситуация весьма неприятна. Дело Хардкасла — Сильберта с точки зрения криминалистики оказалось элементарным. Один убил другого, потом покончил с собой. Однако не все так просто. Понимаете, тут замешаны определенные люди, которые тесно связаны со спецслужбами и, скажу прямо, с самим начальником полиции. Мне звонили с самого верха и настоятельно рекомендовали прекратить всякие расследования. Ни я, ни начальник полиции не можем ручаться за последствия, которые станут возможными, если кто-нибудь из наших подчиненных по глупости своей вздумает продолжить расследование. Вы понимаете, о чем я?

— И что они сделают? — поинтересовалась Энни. — Убьют его?

— Ведите себя прилично, инспектор Кэббот! — Жервез грохнула кулаком по столу. — Речь идет о делах государственной важности. Недопустимо совать туда нос из праздного любопытства. Нельзя. Ни вам, ни инспектору Бэнксу. Поймите, вы рискуете не только своими головами.

Такая вспышка эмоций поразила Энни. Она еще никогда не видела, чтобы суперинтендант Жервез теряла самообладание. Видимо, на нее здорово надавили.

— Ну и что же я могу с этим поделать, как вы думаете? — спросила Энни.

— Я думаю, вы можете держать меня в курсе. И если инспектор Бэнкс свяжется с вами и попросит вас о помощи… Мой вам совет: откажите ему и тут же доложите о разговоре мне. Дайте ему понять, что, если он надумал продолжить расследование, ему придется делать это в одиночку.

— Вы предлагаете мне стать доносчицей? — уточнила Энни.

— Я предлагаю вам поразмыслить над перспективами своей карьеры. И карьеры инспектора Бэнкса заодно. Лично я хочу, чтобы вы двигались выше. И хочу, чтобы вы не пачкали свои руки этим делом и о любых несанкционированных действиях докладывали мне. Справитесь?

Энни промолчала.

— Инспектор Кэббот?

— К этому расследованию я не имею никакого отношения, — соврала Энни.

— Вот и впредь держитесь от этого подальше, — сказала Жервез и жестом указала ей на дверь. Энни направилась к выходу, но Жервез окликнула ее: — И вот еще что, Кэббот. Если я узнаю, что вы втянули в эту историю сержанта Джекмен или еще кого-нибудь из наших офицеров, я вышвырну не только вас, но и их тоже. Ясно?

— Вполне, мэм, — сказала Энни и аккуратно закрыла за собой дверь. Сердце у нее колотилось как бешеное, руки дрожали.

Во время коротенького разговора по телефону Бэнкс сразу понял, что Энни у Жервез, поэтому ближайшие полчаса провел в «Старбаксе». Выпив кофе-латте двойной крепости, он снова позвонил. На этот раз Энни уже смогла с ним поговорить — как раз шла по Кинг-стрит на встречу с Уинсом, к школе.

— Ну, в чем там дело? — спросил Бэнкс.

— Тучи сгущаются, — ответила Энни. — Ты у нас теперь — персона нон грата.

— А заодно и все, кто посмеет со мной связаться?

— Именно, — сказала Энни каким-то перепуганным, прерывистым голосом. Она ведь идет в школу, вспомнил Бэнкс. Но на этом отрезке Кинг-стрит спускается, а не идет в горку, и вообще, Энни еще слишком молода, чтобы страдать одышкой. Бэнксу вдруг тоже стало как-то не по себе. Он оглянулся, однако на него никто не обращал внимания. Но, собственно, в спецслужбах работают не идиоты, они не станут явно демонстрировать свой к нему интерес. Стараясь держать паранойю под контролем, Бэнкс спросил:

— Так что случилось?

— Она знает, где ты вчера был и с кем разговаривал.

— Ты про Таунсендов?

— Да.

Это была полная неожиданность. Бэнкс никак не думал, что старички позвонят в полицию. Впрочем, это-то как раз совершенно естественно — если они и впрямь имеют отношение к разведке. Ну да, еще один способ отвадить его от дела, пока он не успел ничего натворить. Или Таунсенды просто доложили о его визите начальству, а уж начальники позвонили копам. Но это уже детали, главное, что полицию оповестили.

— В двух словах, в чем суть претензий? — спросил Бэнкс.

— А ты как думаешь? Если я дорожу работой, то должна держаться от тебя подальше и немедленно сообщить Жервез, если ты вдруг решишь меня задействовать. Ну а потом бросить тебя на произвол судьбы. Может, вам с Софией на пару дней уехать в Девон или Корнуэлл? Это всем облегчит жизнь, включая тебя самого.

— И твою тоже, Энни?

— Какой же ты идиот, — вздохнула Энни. — Я же не сказала, что буду выполнять приказы Жервез! Я просто намекнула тебе на существование вполне разумного решения проблемы. Ну а ты, как всегда, все принимаешь в штыки.

— Все-таки наша мадам Жервез — нехорошая, — сказал Бэнкс. — И, кстати, разумное решение — отнюдь не всегда лучшее.

— Эти слова выбьют у тебя на могиле. Слушай, я уже почти подошла. Мне надо тебе еще кое-что сообщить, пока я не передумала. Кое-что важное.

— Да? — Бэнкс навострил уши.

— Ники Хаскелл сказал, что пару недель назад видел Марка Хардкасла в «Красном петухе» в компании Дерека Ваймена.

— «Красный петух»? Любимое заведение всех местных подростков, да? Караоке и жалкие закосы под Эми Уайнхаус?

— Примерно, — подтвердила Энни.

— Что они там забыли?

— Понятия не имею. Может, считали, что в таком месте их будет сложнее заметить.

— Но Ваймен же сам признался, что иногда они с Хардкаслом вместе выпивали. В этом нет ничего странного, если не считать выбор питейного заведения.

— Это еще не все, — добавила Энни и рассказала Бэнксу, как Ваймен успокаивал огорченного чем-то Хардкасла.

— Но они ничего друг другу не передавали? Никаких фотографий, флешек или еще чего? — уточнил Бэнкс.

— Во всяком случае, Ники Хаскелл ничего такого не видел. И Лиам, официант, тоже.

— Может, спросить его еще разок? Попытайся выяснить, кто в тот вечер еще был в пабе. С кем пришел сам Ники?

— Со своими дружками, наверное. Которые обычно ходят в подозреваемых, — усмехнулась Энни.

— Поговори с ними. Может, кто-то из них что-нибудь приметил. А если тобой заинтересуется Жервез, скажешь, что просто расследуешь дело о нападении в Истсайд-Истейте.

— Я и так его расследую.

— Тем более. Что-нибудь уточнить никогда не лишне, верно?

— Ладно, я уже у входа в школу. Пока.

— Ну как, расспросишь дружков Хаскелла?

— Расспрошу, — пообещала Энни.

— И вот еще что, Энни…

— Да?

— Если будет возможность, постарайся разозлить чем-нибудь Ваймена, — попросил Бэнкс.

Со слов Эдвины Сильберт, Лео Вествуд жил на третьем этаже дома по Адамсон-роуд, рядом со станцией метро «Свисс-коттедж». В начале Итон-авеню, напротив театра Хэмпстед, выстроились в ряд палатки фермерского рынка. Бэнкс решил завернуть туда на обратном пути и купить кусочек сыра бри, паштет из оленины и колбаски чоризо. София будет рада. А уж в том, что она знает, как готовить чоризо, Бэнкс не сомневался. Сам-то он в лучшем случае соорудил бы из колбасок бутерброд и полил его острым соусом.

Он свернул с Адамсон-роуд налево. По правую руку Бэнкса возвышался отель «Бест вестерн». На зеленой, полной деревьев улице стояли солидные трехэтажные дома с оштукатуренными фасадами, портиками и колоннами. Похожие дома Бэнкс видел в районе Повис-Террас, что в Ноттинг-Хилле. И на улице, и на верандах — повсюду народ. Вполне оживленный квартал.

Судя по списку жильцов, Лео Вествуд до сих пор тут жил. Бэнкс нажал на звонок рядом с его фамилией, и спустя несколько секунд из домофона послышался голос. Представившись, Бэнкс объяснил причины своего визита. Зажужжав, дверь открылась.

Состояние подъезда и лестничных клеток говорило о том, что для дома настали не лучшие времена. Правда, ему удалось сохранить дух несколько потрепанной элегантности. Аксминстерские ковры на полу показались Бэнксу потертыми, но это были настоящие аксминстерские ковры.

Лео Вествуд стоял в дверях квартиры. Невысокий полный мужчина с седыми волосами и румянцем во всю щеку, одет он был в черную водолазку и в джинсы. Выглядел Лео на шестьдесят с небольшим. Бэнкс был уверен, что его квартира будет завалена антиквариатом, но, войдя внутрь, обнаружил ультрасовременную обстановку: полированные деревянные полы, хромированная сталь и стекло, большие открытые пространства, эркерные окна. В гостиной стоял навороченный музыкальный центр и телевизор. Наверное, когда Вествуд только купил эту квартиру, она обошлась ему не очень дорого. А сейчас, прикинул Бэнкс, она с легкостью уйдет за пятьсот тысяч фунтов. Правда, окончательная цена зависит от количества спален.

Вествуд усадил Бэнкса в удобное черное кожаное кресло и предложил кофе. Бэнкс с радостью согласился. Как только Вествуд скрылся на кухне, Бэнкс стал обстоятельно осматриваться. На стене висела всего одна картина в простой металлической рамке, она привлекла внимание Бэнкса. Абстрактная живопись. Геометрические фигуры разнообразных форм и расцветок. Картина отлично вписывалась в интерьер гостиной и показалась Бэнксу удивительно умиротворяющей. Рядом с музыкальным центром Бэнкс заметил небольшой шкафчик. На полках стояли книги — в основном по архитектуре и дизайну интерьеров — и несколько DVD-дисков с фильмами: «Искупление», «Жизнь в розовом цвете», классические ленты Трюффо, Куросавы, Антониони и Бергмана. Попадались среди дисков и оперы.

— Не люблю, когда вокруг много хлама, — раздался из-за спины Бэнкса голос Вествуда.

Поставив на журнальный столик серебряный поднос с кофейником и двумя белыми чашками, Лео уселся наискосок от Бэнкса. — Пускай пока заварится, хорошо? — сказал он слегка шепеляво и с несколько женственной интонацией. — Я очень расстроился, узнав про Лоуренса, — добавил он. — Но наша с ним история такая давняя… десять лет уже прошло.

— Но тогда вы были близки?

— О да. Очень. Целых три года. Это, конечно, не вся жизнь, но все же…

— Позвольте спросить. Почему же вы расстались?

Склонившись над столиком, Вествуд принялся разливать кофе:

— Вам с молоком? Сахар добавить?

— Спасибо, сахара не надо. И я пью черный, — ответил Бэнкс. — Я ведь не из простого любопытства спрашиваю.

— А я вот без сладенького никак, — передав ему чашку, улыбнулся Вествуд и насыпал себе сахар из розового пакетика. — Вы уж простите, — продолжил он, откидываясь на спинку кресла, — не подумайте, что я пытаюсь увильнуть от ответа. Просто если кофе перестоит, он делается слишком горьким. И уже никакой сахар не поможет.

— Не беспокойтесь, кофе у вас просто изумительный, — заверил Бэнкс, отпив глоток.

— Благодарю. Люблю, знаете ли, себя побаловать.

— Так что же развело вас с Лоуренсом?

— Ах да. Работа, вечно она, окаянная. Он постоянно уезжал и никогда не говорил, куда. А когда возвращался домой, все равно не говорил, где он был. Я понимал, что некоторые его задания очень опасны, но поделать ничего не мог. Переживал тут, беспокоился, а он мне почти никогда и не звонил. Ну и, в конце концов…

— То есть вы знали, чем он занимается?

— Ну, весьма относительно. Я знал, что он работает на разведку, но никаких подробностей он мне не сообщал.

— Он вам изменял?

Вествуд задумался.

— Нет, не думаю, — ответил он наконец. — Разумеется, этого я исключить не могу. Он ведь постоянно был в разъездах. Вполне могли возникать мимолетные романы, как говорится, на одну ночь. В Берлине, Праге или Санкт-Петербурге. Это он запросто, если бы возникло желание. Но, мне кажется, я бы об этом знал. И я верю, что Лоуренс действительно меня любил. Ну, настолько, насколько он вообще был в состоянии кого-либо любить.

— Что вы хотите этим сказать?

— Он скрывал от меня значительную часть своей жизни. Понятно, что такова уж была его работа — спецслужбы и все соответственно, но сути это не меняет. В конечном итоге мне оставались лишь крохи. А все остальное — тени, полумрак, дым и туманные зеркала. Понимаете, рано или поздно это становится совершенно невыносимым. Иногда мне казалось, что то, какой он со мной, — всего лишь маска, и я понятия не имею, кто за ней скрывается.

— То есть описать его как личность вы вряд ли сможете?

— Боюсь, я так и не узнал Лоуренса по-настоящему. Он был хамелеоном. Но со мной он был очаровательным. Такой заботливый, добрый. Такой утонченный, образованный. Умный, светский. Придерживался скорее правых взглядов, ценил хорошее искусство и вино, любил антиквариат… ох, я еще долго могу продолжать. Лоуренс был разносторонним, щедро одаренным человеком. Все это мне было прекрасно известно, но… почему-то казалось, что я так плохо его знаю. Каков он. Он был, как угорь, неуловимый, недостижимый. Понимаете, о чем я?

— Думаю, да, — кивнул Бэнкс. — Это дело вообще такое. И в особенности все эти люди.

— Какие именно?

— Да те самые, на которых работал Лоуренс. Такие же неуловимые.

— Ах, эти, — хмыкнул Вествуд. — Да, вы верно подметили.

— Когда вы в последний раз виделись с Лоуренсом?

— Много лет назад. Тогда же и расстались. Он уехал в очередную командировку, и больше мы уже не виделись.

— А с его коллегами вы не встречались?

— Нет. Эти ребята, знаете ли, офисными вечеринками не увлекаются. Ой, а ведь я вам соврал. Они ведь меня допрашивали. Пришли сюда два таких умника, проверяли меня на благонадежность.

— О чем вы с ними говорили?

— Уже и не помню. Ничего особенного. Тогда гомосексуальные союзы уже перестали вызывать острую реакцию. Случись наш роман несколькими годами ранее, этому быстро положили бы конец — слишком высок был риск шантажа. А так они ограничились тем, что расспросили меня про работу и коллег. Выпытывали, патриот ли я и как отношусь к США, демократии, коммунистам и все в таком же духе. Я так понимаю, они уже обо мне все знали из какого-то своего источника. Но обращались со мной вполне уважительно и вежливо. Так сказать, убийцы в бархатных перчатках. «Мы за тобой следим, дружок. Начнешь дурить — мигом подведем электроды к яйцам, не успеешь и пикнуть». — Вествуд рассмеялся. — Ну, или что-то в этом роде. В общем, я понял их намек.

Наверное, они и Хардкасла так же обрабатывали, подумал Бэнкс. Особенно после того, как узнали, что у того уже были проблемы с полицией.

— А чем вы занимаетесь?

— Я архитектор. В тот момент работал на небольшую фирму, сейчас — сам себе хозяин. Творю у себя дома, потому вам и удалось меня застать. Не то чтобы я был завален заказами. Я в последнее время очень разборчивый. Но вообще-то я счастливец — мне не нужно горбатиться в офисе с утра до вечера. К тому же я человек экономный, и за все эти годы мне удалось скопить солидную сумму, а часть доходов очень удачно вложить. В общем, несмотря на кризис, мне удается жить с комфортом.

— После расставания с Лоуренсом его коллеги больше к вам не захаживали?

— Нет. Видимо, более не был им интересен.

— Вы что-нибудь слышали о мужчине по имени Феннер? Джулиан Феннер.

— Нет, кажется, нет.

— А о супружеской чете по фамилии Таунсенд?

— Нет, их я тоже не знаю.

Бэнкс показал ему фотографию Сильберта и неизвестного мужчины возле дома на Чарльз-лейн, но Вествуд лишь ахнул, увидев свою старую любовь, и покачал головой — спутника Лоуренса он не знал.

— Вы можете ответить мне на один вопрос? — спросил Вествуд.

— Попробую.

— Откуда вы вообще обо мне узнали?

— Эдвина рассказала. К тому же в сейфе мистера Сильберта мы нашли ваши старые письма.

— О, понятно… гм… как вы думаете, после того, как все это закончится, можно я их…

— Я постараюсь, чтобы письма вернулись к вам, — сказал Бэнкс. В правом глазу Вествуда сверкнула слезинка. Бэнкс не думал, что сможет вытянуть из него что-нибудь еще. Если Вествуд и знал Феннера или Таунсендов, то, скорее всего, под другими именами. Такие люди меняют имена чаще, чем некоторые — нижнее белье.

Допив кофе, Бэнкс поблагодарил Вествуда и встал.

Чертовня какая-то. Каждый раз, когда он рассчитывал, что хоть на шажок приблизится к пониманию Лоуренса Сильберта или Марка Хардкасла, в результате оказывался все дальше. Он гонялся за неуловимыми тенями.

— Они ждут нас в учительской, — сообщила Уинсом, когда Энни подошла к главному входу в Иствейлскую школу.

Ученики, с воплями носившиеся по коридорам, притормаживали и с любопытством их разглядывали — в особенности Уинсом. Вслед неслись смешки и восхищенный свист.

Учительская находилась рядом с кабинетом директора. Трое учителей, в том числе и Дерек Ваймен, расположились на продавленных креслах и на диване. Журнальный столик был завален газетами. Раскрытая «Дейли мейл» демонстрировала решенный кроссворд и разгаданные судоку. Желтели по-детсадовски жизнерадостные стены, возле одной из них стояла большая доска из пробки, к которой были пришпилены кнопками бумажки с разными сообщениями. На маленькой кухоньке — холодильник, микроволновка, электрический чайник, кофеварка и раковина. Повсюду — желтые стикеры, призывающие мыть руки, не таскать из холодильника чужую еду, убирать за собой, не брать чужих чашек, не оставлять мусор, не забывать платить за кофе. Страшно представить, сколько ограничений и правил они вываливают на своих учеников, подумала Энни. Зато в комнате была полнейшая тишина. Видимо, стены здесь звуконепроницаемые, догадалась Энни. Пройдясь по школьным коридорам, она уже поняла, какое это благо.

— Что, раскрыли наше секретное убежище? — спросил Ваймен, поднимаясь на ноги.

— Я позвонила в секретариат, и мне сказали, что вы тут, — ответила Уинсом.

— Смотрите-ка, что значит хороший детектив, — подал голос другой учитель.

Уинсом и Энни обменялись непонимающими взглядами.

Заметив это, Ваймен сказал:

— Вы уж извините моего коллегу. Он провел все утро с десятилетками и до сих пор никак не придет в себя.

— Ничего, все нормально, — ответила Энни и устроилась так, чтобы видеть одновременно всех учителей и контролировать ход разговора. Уинсом присела рядом и вытащила блокнот. — Мы не отнимем у вас много времени, — начала Энни. — Не хотим отрывать вас от работы.

Все трое дружно рассмеялись.

— Вы все преподаете как минимум двум ученикам, которые, по нашим сведениям, могут иметь отношение к нападению на Донни Мура, произошедшему на прошлой неделе в Истсайд-Истейте. Мы пока еще надеемся воссоздать полную картину происшедшего, и очень рассчитываем на вашу помощь. Не могли бы вы представиться и рассказать, какие предметы вы преподаете?

— Ну, кто я такой, вы и так знаете, — заметил Ваймен. — Я веду уроки актерского мастерства, прости господи.

Сидящий рядом с ним мужчина (тот самый шутник) добавил:

— А меня зовут Барри Чаплин, я учитель физики и физкультуры.

— Джилл Дреслер, — представилась их коллега, — преподаю арифметику и алгебру. Но никакой физкультуры.

— Вы все знакомы с Ники Хаскеллом? — спросила Энни.

Они кивнули.

— Он не часто балует нас своими визитами, — добавила Джилл.

— Да, мы уже знаем, что отметки у него, мягко говоря, не очень. Но иногда он все-таки приходит на занятия?

— Только если ему уже грозит отчисление, — сказал Барри Чаплин.

— А что Джеки Биннс?

— Примерно та же история, — ответил Ваймен и взглянул на коллег, ища поддержки.

— Ну, Биннс, возможно, почаще приходит, — заметил Чаплин. — Но ненамного.

— А парень, на которого напали? Донни Мур? — продолжала Энни.

— Донни неплохо учился, — сказала Дреслер. — Он совсем не подстрекатель, не лидер. Полностью ведомый парнишка. Он и к шайке Хаскелла-то присоединился, просто чтобы не слишком выбиваться из толпы. Тихий такой, безобидный.

— И в драки не ввязывается?

— Никогда, — покачал головой Чаплин. — В отличие от Хаскелла.

— А Хаскелл что, задира?

— Скажем так, он сам редко лезет на рожон, однако дерется часто. Просто он пониже многих сверстников, и те недооценивают уровень его физической подготовки. Вот тогда-то он всех и удивляет.

— Значит, считают его слабаком?

— Ну да. Хотя по физкультуре у него только пятерки, — добавил Ваймен. — Он парень сильный, шустрый, сообразительный. И координация у него хорошая. Я даже вам так скажу: если бы он захотел, из него бы вышел отличный футболист.

— А ему это неинтересно?

— Ну почему же. Но одного интереса недостаточно. Надо еще и волю иметь, и большое желание. А Хаскелл немножко мечтатель.

— Ну, он пока еще очень молод, — заметила Энни.

— Как и Мэтью Бриггс, защитник «Фулхэма», — парировал Ваймен.

— Тоже верно. Как бы то ни было, мы считаем, что Хаскелл что-то видел, но не хочет говорить об этом с полицией.

— Неудивительно, — сказал Чаплин. — Что же он, дурак, что ли? Его дружки уважать перестанут. Эти ребята своих не выдают. Даже заклятых врагов.

— У нас сложилось впечатление, что он чего-то боится, — добавила Энни.

— Биннса, что ли? Не верю, — покачал головой Чаплин. — Они пару раз встречались во время матчей, и Хаскелл его ни капли не боится. А ты как считаешь, Дерек?

— Согласен. Хаскелл — парнишка с характером. И сильный. Помимо футбола, он еще и боксом увлекается. И рестлингом. В общем, талантов у него много, а вот дисциплина хромает.

— Вы не считаете, что он лжет из страха, что Джеки Биннс ему отомстит?

— Категорически нет. Биннс не настолько уж крут. Обычный хвастун.

— Хаскелл никогда не продаст своего, — добавил Ваймен. — Он знает цену верности.

Энни вспомнила, что говорил об этом сам Ники Хаскелл: мол, ему плевать на какой-то там код чести, он просто ничего не видел. Интересно, насколько это близко к истине. Не похоже, чтобы он молчал из страха перед Биннсом. Может, не хотел предавать Биннса? Тоже маловероятно. Видимо, имеется пока неведомая полиции причина. Надо бы еще раз поговорить со всеми опрошенными. Хаскелл и Биннс — оба лидеры местных банд. Оба приторговывают наркотиками — в основном экстази, травкой, метом и ЛСД. Все знают, что Биннс носит с собой кнопочный выкидной нож, хотя достает его, только когда хочет кого-нибудь запугать или просто повыпендриваться. Но Донни Мура ранили обычным, не выкидным, ножом.

— Может, вы хотите рассказать еще что-нибудь? — предложила Энни.

— Вряд ли мы сможем чем-нибудь помочь, — ответила Джилл Дреслер. — Я знаю, что вы о них думаете, но вообще-то они неплохие ребята. Почти все. Ну да, они нарушают закон и приторговывают наркотой. Но это не какие-нибудь серьезные дилеры. Да и банды у них — одно название. Чтобы попасть в их компанию, вовсе не обязательно кого-нибудь прибить.

— Я так понимаю, нам надо радоваться и малому, — заметила Энни, поднимаясь со стула.

— Звучит это все странно, — продолжила Дреслер, — но Биннс не убийца, ей-богу.

— Это счастливая случайность, что пока еще никто не умер, — напомнила ей Энни.

— Ну да, — кивнула Дреслер, проведя ладонью по идеально гладким волосам. — Разумеется. Просто… понимаете, они не монстры какие-нибудь. Честное слово. Вот и все…

— Согласна, — сказала Энни. — Очень здорово, что вы защищаете своих учеников. Я прекрасно знаю, что никакие они не чудовища. Но кто-то из них врет, и пока мы не добьемся всей правды, дело нам не закрыть. Обстановка в районе накаляется, как вы и сами отлично знаете. Люди уже боятся выходить на улицу. Чего вы от нас хотите? Ввода войск? Чтобы патрули по всему району, словно это зона боевых действий? У нас в Иствейле нет нежелательных для визита районов, и мы не хотим, чтобы они тут появились. Потому я и задаю всем так много вопросов. — Энни протянула руку к сумке и вытянула оттуда визитку. — Если вдруг что вспомните, звоните по этому номеру. Не стесняйтесь. Мистер Ваймен, можно вас на два слова?

— Разумеется. Я вас провожу.

Как только они вышли в шумный коридор, Энни, вспомнив угрозы Жервез отправить в отставку всех, кто окажется причастным к самовольному расследованию, замедлила шаг, пропуская Уинсом вперед.

— Вы не могли бы объяснить, что вы делали пару недель назад в пабе «Красный петух» в компании Марка Хардкасла?

Ваймен удивился, но ответил, ни секунды не мешкая:

— Пили. Я же вам говорил, что мы с ним иногда выбирались попить пива и обсудить театральные дела.

— Говорили, — согласилась Энни, — но «Красный петух» — не лучшее место для тихих посиделок. Да и добираться до него неудобно.

— Ну, во время нашего визита там было довольно тихо.

В этот момент в Энни врезался хохочущий мальчишка, убегавший от толпы таких же весельчаков.

— Сондерс, смотри, куда идешь! — прикрикнул на него Ваймен.

— Да, сэр. Прошу прощения, сэр, — ответил Сондерс и пустился наутек.

— И чего я с ними вожусь? — тяжело вздохнул Ваймен.

— Мистер Ваймен, так что насчет «Красного петуха»?

— Кормят там неплохо. Да и пиво хорошее.

— Послушайте, — сказала Энни, — начнем с того, что этот паб вам не по пути. Он как минимум в трех километрах от Иствейла, в котором полно отличных заведений. Не говоря уж о том, что в «Красном петухе» отрываются в основном подростки. Пиво там довольно сносное, но еда — жуткая гадость. И непонятно — то ли вы вдруг захотели еще раз пообщаться с детишками, то ли надеялись, что не встретите там никого из знакомых.

— Ну, честно говоря, — помявшись, ответил Ваймен, — учитывая, как люди любят сплетничать и как они относятся к тому, что Марк был… э-э-э… имел нетрадиционные сексуальные интересы… в общем, мне показалось, что паб на отшибе подойдет нам больше прочих.

— Дерек, прекратите. В этом пабе напиваются ваши ученики. И вы совершенно открыто ездили с Марком в Лондон. Сами говорили, что иногда встречались с ним, чтобы попить пива, и что вам наплевать, гомосексуалист человек или нет, и что вашу жену вовсе не напрягала дружба с Марком Хардкаслом. И после этого вы хотите, чтобы я поверила, будто вы…

— Это вы прекратите, — остановившись, Ваймен повернулся к Энни лицом. — Мне не нравится ваш тон. С какой стати я должен рассказывать, в какие пабы хожу и почему? И с кем. Я не собираюсь ни в чем оправдываться.

— Чем был расстроен Марк Хардкасл во время вашей встречи?

— Я не понимаю, о чем вы, — отвернувшись, Ваймен зашагал вперед.

— Его расстроили ваши слова. А потом вы его успокаивали. Помните? Так в чем было дело?

— Бред какой-то. Ничего такого я не помню. Не знаю, кто рассказал вам всю эту чушь. Какие-то грязные отвратительные сплетни.

— Что, правда не помните? — удивилась Энни. Они дошли до дверей на улицу, и Ваймен вновь остановился. Энни поняла, что он больше не сделает ни шагу. — Забавно, — заметила она. — Потому что другим людям это очень хорошо запомнилось. — И, открыв дверь, она вышла к Уинсом, которая уже ждала на ступеньках. — До свидания, мистер Ваймен, — бросила Энни через плечо. — До скорого свидания.

11

Бэнкс заскочил в «Старый добрый Свисс-коттедж» — шумный паб с деревянными балкончиками, больше похожий на просторное горное шале, непонятно как очутившееся на людном перекрестке Авеню-роуд и Финчли-роуд. Там он перекусил бургером с картошкой и запил все это элем пивоварни «Сэм Смит Олд Брюер».

Перекусив, Бэнкс зашел в метро. Надо было добираться до станции «Виктория». В душном переполненном вагоне со всех сторон напирали пассажиры. Запахи такие, будто толпы попутчиков душ принимали очень давно. Бэнксу сразу вспомнилось, как он ездил на работу в Лондон летом. Утром вокруг реяли ароматы духов и дезодорантов, а вечером усталые и угрюмые лондонцы пахли преимущественно потом. Выходя со станции, Бэнкс тайком понюхал свою подмышку — к счастью, его дезодорант пока действовал исправно.

Бэнкс без труда нашел гостиницу, в которой обычно останавливался Ваймен. В пяти минутах ходьбы от метро, в переулке рядом с Уоррик-Уэй.

Табличка в окне оповещала, что имеются свободные номера по тридцать пять фунтов за ночь. Удивительно дешево. У Ваймена, наверное, туговато с деньгами — жена работает на полставки, да и запросы у двух детей-подростков постоянно растут. Учителям сейчас платят прилично, но не более того. Понятно, почему Ваймен жил в подобных гостиницах и обедал в «Зиззи».

Впрочем, несмотря на дешевизну, тут было весьма уютно. Холл очень чистый, недавно отремонтированный. Впустил Бэнкса пухлый пакистанец с бородкой и блестящей лысиной. На нем был фартук, и он деловито пылесосил ковры, от этого занятия Бэнкс отвлек его своим звонком. Звали его Мохаммедом, он почтительно поинтересовался, что мистеру угодно. Из глубин гостиницы донесся аромат карри, и Бэнкс непроизвольно сглотнул слюну, хотя совсем недавно съел бургер. Решил, что надо будет сводить Софию в индийскую забегаловку поесть карри. Они и с собой дают, можно попросить, чтобы упаковали.

Бэнкс достал удостоверение, Мохаммед внимательно его изучил и обеспокоенно нахмурился:

— Надеюсь, никаких неприятностей?

— Не волнуйтесь, для вас — никаких. Просто хочу задать несколько вопросов, — успокоил его Бэнкс. Потом описал внешность Ваймена и сказал, когда тот приезжал в Лондон. Мохаммед мгновенно понял, о ком речь.

— А, мистер Ваймен! — радостно воскликнул он. — Да-да, один из моих постоянных клиентов. Очень хороший джентльмен. Образованный. Он ведь учитель, не абы кто.

Судя по акценту, Мохаммед рос в южной части Лондона.

— Да, это мне известно, — кивнул Бэнкс. — В те дни, которые я назвал, он у вас останавливался?

— Насколько я помню, да. Это ведь было недавно. Но на всякий случай проверю. — Мохаммед отошел за стойку и принялся перелистывать толстую тетрадь. — Да, точно. На позапрошлой неделе он заехал к нам в среду днем, а выехал в субботу.

— Вам не показалось, что он как-то изменился?

— В каком смысле?

— Я и сам не знаю, — улыбнулся Бэнкс. — Вам не показалось, что его что-то тревожит? Или, может, он был раздражительным? Веселым? Грустным?

— Нет-нет, такой же, как всегда. Я никаких перемен не заметил. Всем был доволен, в хорошем настроении.

— Во сколько он уехал?

— Утром, в одиннадцать.

Все это вполне соответствовало показаниям самого Ваймена. По его словам, съехав из гостиницы, он пообедал, успел до поезда пройтись по книжным магазинам и заглянуть в Национальную галерею. А в четверть восьмого вечером вернулся, его на вокзале встретила жена.

— Куда он ездил и чем занимался, пока жил у вас в гостинице? Не знаете?

— Я не шпионю за своими гостями, мистер Бэнкс, — нахмурился Мохаммед.

— Разумеется. Но вы ведь видели, когда он уходил и приходил. Он все ночи провел здесь?

— Как я понял, да. Каждое утро кровать у него выглядела так, будто в ней спали. И к завтраку он всегда спускается.

— Вы, наверное, не сможете сказать, в какие часы он уходил из гостиницы и возвращался?

— Нет. Но обычно он уезжает сразу после завтрака, примерно в девять утра. Иногда в середине дня заскакивает на часок. Наверное, отдыхнуть. Потом вечером опять уходит. У нас ведь нет ресторана, и гостям мы подаем только завтрак. Так что он вел себя точно так же, как остальные постояльцы.

— А когда он возвращался вечером? Поздно?

— Не так уж и поздно. Несколько раз я видел, как он входил в холл около одиннадцати вечера. Я в это время как раз заканчиваю уборку и проверяю, чтобы к утру все было готово.

— А гости к нему ходили?

— Мы не приветствуем посторонних в нашей гостинице. Опять-таки, я не слежу за своими клиентами и вовсе не всегда сижу тут, как на посту, так что ему ничего не стоило провести к себе в номер посетителя. Но это маловероятно. Не похоже на него.

— Мистер Ваймен наезжал к вам регулярно?

— Да. Рассказывал мне, что в Лондоне по театрам ходит, по галереям разным, кино смотрит. Жаловался, что редко удается к нам вырваться. У школьных учителей, конечно, много выходных и большой отпуск, но не всегда есть возможность провести их в свое удовольствие.

«Сейчас расплачусь», — подумал Бэнкс, который в этот момент тоже мог наслаждаться отпуском. И ведь сам виноват: никто не заставлял во все это ввязываться.

— Мистер Ваймен — образцовый клиент, — продолжал Мохаммед. — Он никогда не шумит, ни на что не жалуется. Очень вежливый человек.

— Это здорово, — согласился Бэнкс. — Моя просьба может показаться вам странной, но все же: вы позволите взглянуть на номер, в котором он останавливался в последний раз?

— Просьба и впрямь необычная, — почесал бороду Мохаммед. — Мистер Ваймен предпочитает останавливаться в одном и том же номере, если, конечно, там никто не заселен. Цены у нас разные, зависят от уровня комфорта и количества услуг. Но мистер Ваймен человек непривередливый, его не смущает то, что туалет и душ не в номере и что сильно слышен уличный шум.

— То есть он останавливается в самом дешевом номере?

— В общем, да.

— И он всегда свободен?

— Почти всегда. Вам, кстати, повезло. Сейчас он тоже пустует. Но что вы там надеетесь найти? Ведь после мистера Ваймена там уже жили другие постояльцы, и номер регулярно убирали. За это я ручаюсь. Готовкой занимается моя жена, а я уборкой.

— Когда вы прибирались в номере мистера Ваймена после его последнего визита, не попалось ли вам чего-нибудь приметного?

— Нет. Я… хотя погодите… — Мохаммед задумчиво погладил бороду. — Помнится, из-за батареи вывалилась какая-то бумажка. За ними всегда очень неудобно пылесосить, слишком мало места.

— Что за бумажка? — заинтересовался Бэнкс.

— Визитная карточка. Я бы и не заметил, но она оказалась слишком большой и застряла в хоботе у пылесоса. Пришлось хобот снимать и доставать эту карточку. Я еще тогда подумал, что она вылетела из кармана рубашки, когда мистер Ваймен раздевался. Вообще-то он человек аккуратный, ничего не разбрасывает.

— Вы ее, случайно, не сохранили?

— Нет. Выбросил вместе с остальным мусором.

— И, конечно же, не запомнили, что на ней было написано?

— Представьте, запомнил, — сказал Мохаммед. — Имя и фамилию.

— Ну и?

— Том Сэвидж. Вы бы и сами их запомнили. Правда?

— Правда, — согласился Бэнкс.

— Если бы увидели рядом с ними такие слова, — хитро улыбаясь, добавил Мохаммед, — «Том Сэвидж, частный детектив». Прямо как «Томас Магнум, частный детектив», ну тот, в сериале про сыщика, который вьетнамский ветеран. Или как Сэм Спейд из «Мальтийского сокола». Видите ли, я просто обожаю американские детективы.

— Может, эту карточку обронил кто-то еще? Например, предыдущий жилец?

— Нет, — помотал головой Мохаммед. — Я очень тщательно убираюсь, я бы заметил.

— Спасибо. Вы мне очень помогли, — поблагодарил Бэнкс. — Что-нибудь еще необычное в этой визитке было?

— Вмятина в левом верхнем углу, как от скрепки, — вспомнил Мохаммед.

— Ни адреса, ни номера телефона вы уж точно не запомнили?

— Нет, к сожалению.

— Не беда, — сказал Бэнкс. — Это не так сложно узнать.

— Вы все же будете осмотривать номер? — спросил Мохаммед.

— Да, если можно.

— Конечно. Пойдемте, я вас провожу.

Мохаммед снял ключи с крючка на стене и вышел из-за стойки. По застеленным коврами лестницам они с Бэнксом поднялись на третий этаж. Мохаммед открыл одну из дверей. Номер оказался крошечным, но чистеньким и каким-то жизнерадостным благодаря светлым, со светлыми же полосочками обоям. Между кроватью и батареей стоял стул с высокой спинкой, на которую так удобно вешать одежду. Визитка, забытая в кармане, легко могла выскользнуть и провалиться за батарею. Телевизора Бэнкс не заметил, кровать была узковата. Зато у окна, выходившего на дорогу, примостилось уютное кресло.

С улицы доносился шум машин. Наверное, тут никогда не бывало тихо, даже ночью. Окна в гостинице были одинарные, вполне звукопроницаемые. Видимо, сон у Ваймена крепкий.

Но в целом номер показался Бэнксу очень удобным и симпатичным, а цена просто смешная. Он и сам с радостью бы тут пожил. Большинство отелей возле Виктория, где ему доводилось останавливаться, не шли ни в какое сравнение с этой гостиницей.

— А тут у вас хорошо, — сказал он Мохаммеду. — Понятно, почему мистеру Ваймену так полюбился этот номер.

— Комната маленькая, но очень уютная, — согласился Мохаммед.

— А телефон имеется?

— Платный, в коридоре.

— Ничего, если я немного тут пошарю?

— Пожалуйста. Правда, едва ли что нашарите, — сказал Мохаммед.

Бэнкс был вынужден с ним согласиться. Заглянув под кровать, он не обнаружил там ровным счетом ничего. Даже пыли. Мохаммед и впрямь очень тщательно следил за своими номерами. В шкафу тоже ничего не оказалось, за исключением вешалок, которые загремели, стоило Бэнксу открыть дверцу. На тумбочке лежала распечатка с указанием времени завтрака, шариковая ручка и блокнот.

В верхнем ящике тумбочки обнаружилась вездесущая «Гидеоновская Библия».

— Извините, что побеспокоил, — сказал Бэнкс.

— Да ничего. Вы уже закончили?

— Думаю, да. Спасибо, что ответили на мои вопросы и позволили взглянуть на номер. — Вслед за Мохаммедом Бэнкс спустился по лестнице. Он остановился на лестничной площадке первого этажа, возле телефонного автомата. Ни справочника, ни нацарапанных или написанных на стене номеров.

— Вы не знаете, он звонил кому-нибудь, пока был тут? Или, может, кто-то звонил ему? — спросил Бэнкс.

— Вряд ли. Хотя я мог и не заметить. Надеюсь, с мистером Вайменом будет все в порядке.

— Я тоже, — сказал Бэнкс, взял визитку Мохаммеда и с улыбкой пожал ему руку. — Я тоже.

Детективное агентство, судя по всему состоявшее из одного человека, находилось в непримечательном офисном здании на Грейт-Мальборо-стрит, между Риджент-стрит и Сохо. Бэнкс узнал адрес из справочника «Желтые страницы». Перед входом в здание курили местные работники, одетые в джинсы, а вовсе не в костюмы, и болтали с курьерами. Ведь теперь офисному люду покурить можно только на улице, в здании — ни-ни.

Поднявшись на дребезжащем лифте на пятый этаж, Бэнкс нашел дверь с надписью «Том Сэвидж, детективные расследования. Прежде чем входить, пожалуйста, нажмите на звонок». Бэнкс, не вняв просьбе, сразу зашел внутрь. Он рассчитывал увидеть не совсем трезвого ражего детину, готового припечатать вас острым словцом и у которого среди ящиков с картотекой маячит полупустая бутылка виски.

Почему, спрашивается? Он ведь лично знал многих частных детективов, совершенно не похожих на экранных сыщиков. Как выяснилось, у Сэвиджа имелась секретарша, и она, между прочим, не ногти красила, а раскладывала по ящикам папки с документами. Для этого девушке в узких, с заниженной талией джинсах пришлось нагнуться, отчего часть ее прелестей утратили покров тайны, да и вообще покров.

Услышав шум шагов, она вскочила, подтянула джинсы и густо покраснела. Она не сомневалась, что Бэнкс смотрела именно туда, куда он смотрел.

— Да? — с вызовом сказала она. — Я что-то не слышала звонка. Чем могу помочь?

— А я и не звонил, — объяснил Бэнкс. — Мистер Сэвидж у себя?

— Вам назначено?

— Вообще-то нет.

— Извините, но…

Бэнкс предъявил ей удостоверение.

— Почему сразу-то не сказали, что из полиции? — нахмурилась она.

— Ну, вот сейчас говорю. Какая разница-то?

Девушка еще раз посмотрела на удостоверение:

— Алан Бэнкс… Вы, случайно, не отец Брайана Бэнкса?

— Да. А что?

— Ого! — Она прижала ладони к щекам, и Бэнксу показалось, что она готова прыгать от радости. — Надо же! Вы отец Брайана!

— Извините, я что-то не…

— Я обожаю «Голубые лампы». Обалдеть! Я всего полмесяца назад была на их концерте. Брайан просто супер! Я сама немножко играю на гитаре и пишу песни, для любительской группы, конечно, но все равно… А когда он начал играть? Он вообще много занимался?

— Еще подростком. На мой взгляд, он уделял гитаре даже слишком много внимания, в ущерб урокам, — ответил Бэнкс.

Девушка хихикнула. Улыбка очень шла этой длинноволосой блондинке — хорошенькое личико с высокими скулами, яркими зелеными глазами и россыпью веснушек сразу становилось необыкновенно обаятельным.

— Вы уж извините. Визжу тут, как школьница. — Она протянула ладонь: — Том Сэвидж. Очень рада с вами познакомиться. Вообще-то мое полное имя Томасина, но мне показалось, что с таким в этом бизнесе далеко не уедешь. Согласны?

Бэнкс постарался скрыть свое удивление:

— А Сэвидж?

— Нет, фамилия настоящая.

— Здорово. А как вы догадались, кто я? — полюбопытствовал Бэнкс.

— Прочла статью о группе вашего сына. В интервью он упомянул, что его отец — старший инспектор полиции Северного Йоркшира. Так что совпадением это быть не могло. Ох, извините, я вас совсем заболтала. Просто такая неожиданность…

— Да ничего. Мне приятно. Очень горжусь своим сыном, — улыбнулся Бэнкс.

— И правильно делаете. Пойдемте в кабинет, там будет удобнее разговаривать. — Она обвела рукой приемную. — Вот, пока приходится все делать самой. Даже возиться с бумагами. На сегодня у меня встреч не назначено, поэтому никакого дресс-кода. Решила устроить генеральную уборку.

— Понятно, — кивнул Бэнкс, заходя вслед за Томасиной в кабинет. Стены показались ему тонкими и хлипкими. Вид из окна тоже не поражал воображение — просто потому, что в кабинете не было окон. На чистом, незахламленном столе Бэнкс заметил тоненький «Мак-Эйр».

— Моя единственная блажь, — улыбнувшись, девушка похлопала по компьютеру. — Заметила, что вы обратили на него внимание.

— Это потому, что я о таком же мечтаю, — объяснил Бэнкс.

— Так чем я могу вам помочь? — положив руки на стол, спросила Томасина.

— Еще не знаю, сможете ли. Я нашел вашу визитку в номере отеля, где останавливался подозреваемый в убийстве.

Конечно, на самом деле все было не совсем так, но Бэнкс приврал, надеясь, что так будет проще развязать Томасине язык.

— И что? Вы подумали, что я… — Она, растерянно поморгав, ткнула в себя пальцем. — Что он нанял меня в качестве… исполнителя?

— Я не сомневаюсь, что он нанял вас, руководствуясь исключительно тем, как звучит ваше имя. Том Сэвидж. Сразу представляешь себе крепкого и умного пройдоху, которому любая задача по плечу.

— Ну да, а если бы он знал, что на самом деле Том — это Томасина…

— Вот именно. Как бы то ни было, я и не думал обвинять вас в убийстве.

— Слава тебе господи.

— Просто хотел узнать, не обращался ли к вам за помощью некий Дерек Ваймен, и если обращался, то в чем эта помощь заключалась.

— Понимаете, — взяв ручку, Томасина машинально принялась что-то рисовать, — это ведь конфиденциальная информация, — на Бэнкса она не глядела. — Я частный детектив, и ко мне приходят те, кто не желает, чтобы об их проблемах узнали окружающие. И полиция, разумеется.

— Это я отлично понимаю. И не собираюсь никому ничего сообщать.

— Все равно, — покачала головой Томасина. — Я не могу вот так взять и рассказать, кто мои клиенты и зачем они меня нанимают. Но поверьте, я действую исключительно в рамках закона.

— Я совершенно в этом не сомневаюсь. — Бэнкс сделал паузу. — Послушайте, мне нужна ваша помощь. Я здорово рискую, занимаясь этим расследованием, и мне необходимо знать, оправдан ли этот риск. Если я ошибаюсь, то… гм… даже не знаю, что мне будет. Но если я прав…

— Если вы правы, состоится суд, на котором вы обяжете меня выступить и дать свидетельские показания.

— Нет, такого не будет. Обещаю.

— Ну-ну, как же. И продажной шлюхой меня тоже потом считать не будут, да?

— А вы циничны, я бы сказал, не по возрасту, — заметил Бэнкс.

— Я просто защищаю свои интересы. — Томасина посмотрела Бэнксу в глаза. — Сами видите, клиенты у меня в приемной не толпятся — несмотря на стильное и крутое имечко. Если честно, я едва свожу концы с концами. И вы думаете, что я ради вас разрушу к чертям свою репутацию?

— Почему вы не найдете себе другую работу? Более доходную?

— Потому что мне нравится эта работа! И я с ней хорошо справляюсь. Сначала я нанялась в крупное агентство. Отучилась, получила диплом. И решила открыть свою контору. Я окончила кучу курсов, и все с отличными отметками. Мне двадцать семь лет, у меня за плечами юридическое и криминологическое образование и еще пять лет стажа в очень серьезной фирме. С какой стати я должна искать другую работу?

— Но у вас нет клиентов и едва хватает денег на аренду офиса…

Томасина отвела взгляд и покраснела:

— Клиенты появятся. Просто нужно немного подождать. Я ведь только начала.

— Извините, — сказал Бэнкс. — Не подумайте, что я пытаюсь вас запугать. Просто мне действительно нужна ваша помощь. Честно говоря, на расследование этого дела у меня столько же прав, сколько, например, и у вас.

— Вы ведете неофициальное расследование?

— В общем, да.

— То есть по собственной инициативе? Ничего себе! — Она отшвырнула ручку. — Мало того что пытаетесь выудить у меня конфиденциальную информацию, так у вас еще и расследование без санкций! Почему вы никак не оставите меня в покое и не прекратите отнимать у меня время?

— Потому что времени у вас — вагон и маленькая тележка. Или вам не терпится продолжить разборку папочек?

Бэнкс мог поклясться — в ее глазах блеснули слезы. Скверно. Он бы предпочел видеть ее счастливой и довольной. «Да уж, — подумал он. — Какая же ты скотина, обидел такую милую девушку». Но потом решил, что хватит уже угрызаться. Пусть не распускает нюни. Сыщик должен иметь стальные нервы. А если она такая неженка, пусть лучше поймет это побыстрее. Впрочем, Томасина все же не расплакалась. Выходит, она куда сильнее, чем кажется. Бэнкс порадовался и за нее, и за себя.

— Зачем? Чтобы вы смогли еще раз взглянуть на мою задницу? Не думайте, что я не заметила, как вы на меня пялились.

— Задница у вас чрезвычайно симпатичная, — честно сказал Бэнкс.

Томасина так на него глянула, что Бэнкс приготовился к атаке: сейчас она в него что-нибудь швырнет. Например, тяжелое стеклянное пресс-папье, прижимавшее к столу стопку счетов. Но ничего подобного — откинулась на спинку кресла, взъерошила пальцами волосы и расхохоталась.

— Ну вы и тип, — сказала она, — тот еще.

— Раз тот, значит, вы мне поможете?

— Я знаю закон. Он предписывает сотрудничать с полицией только в том случае, если того требует сложившаяся ситуация. Но я не знаю ничего о вашей ситуации.

— Это сложно объяснить, — сказал Бэнкс.

— И все же попытайтесь. Я не тупица и умею слушать.

— Вы слыхали о недавнем происшествии в Иствейле? Там погибли двое мужчины.

— Два гея? Конечно. Типичное убийство с последовавшим за ним суицидом.

— Да, очень на то похоже.

— А вы считаете, что все было не так?

— Нет-нет. Я верю, что Марк Хардкасл избил до смерти Лоуренса Сильберта крикетной битой, а потом повесился. Я просто не верю, что ему в этом никто не помогал. Если это можно назвать помощью.

— Я вся внимание.

Бэнкс стал излагать свою версию, подкрепленную сюжетом «Отелло». Каждый раз, когда ему приходилось ссылаться на козни Яго, он поражался, до чего глупо это все выглядит. Под конец рассказа он обычно и сам себе не верил. Но Томасина не подняла его на смех. Нахмурившись, сцепила пальцы и почти минуту молчала после того, как Бэнкс завершил свое повествование. А минута — это долго.

— Ну? — спросил Бэнкс, не в силах больше ждать. — Что скажете?

— Вы и правда думаете, что все так и было?

— Да, мне кажется, это вполне вероятно.

— И какие есть улики в пользу вашей версии?

— Никаких. — Бэнкс категорически не собирался рассказывать ей о встрече с господином из разведки.

— Мотив?

— Ничего определенного. Пока единственный более-менее приемлемый вариант — профессиональная зависть.

— То есть, по сути, вы опираетесь лишь на то, что Ваймен делал постановку «Отелло», встречался с Хардкаслом в Лондоне за день до его смерти, что у них были определенные разногласия и что они вместе пили пиво в пабе на отшибе, за три километра от города?

— И на то, что у него была флешка с фотографиями Сильберта и неизвестного мужчины. Ни у Хардкасла, ни у Сильберта не обнаружено фотоаппарата, к которому подошла бы такая флешка.

— А у Ваймена он есть?

— Тоже нет. У него «Фуджи».

— Получается, больше у вас никаких фактов нет?

— Нет. Но если взглянуть на все это с иной точки зрения…

— А что, есть и иная?

— Просто, сопоставив все факты, понимаешь, что картинка получается здорово подозрительная. Зачем тащиться за два километра в какой-то занюханный паб, когда в самом Иствейле полно отличных питейных точек? К тому же там, на отшибе, пасутся его собственные ученики, которым всего пятнадцать! Чем он огорчил Хардкасла и как ему удалось того успокоить?

— Но как можно было надеяться, что все эти штучки в духе Яго сработают?

— Вот-вот, Энни тоже меня об этом спрашивала.

— Энни?

— Инспектор Кэббот. Мы вместе работали над этим делом.

— Работали?

— Сейчас дело закрыто. Приказ сверху.

— А почему?

— Не знаю. Нам просто повелели прекратить расследование. Да и вообще, вроде бы я должен сейчас задавать вопросы?

Томасина ослепительно улыбнулась. Ради такой улыбки любой был бы на все готов, лишь бы она не погасла.

— Говорю же, я прирожденный сыщик. За отработку допросов мне всегда ставили пятерки. И за методики слежки и ведения расследования. Но ваша коллега все равно права.

— Знаю. Может, у них все просто пошло не так?

— Тогда это нельзя квалифицировать как преднамеренный умысел, повлекший убийство. Скорее уж розыгрыш, который зашел слишком далеко. Злая шутка. Но никак не расчет на убийство. Вы и сами это понимаете. В лучшем случае вам удастся обвинить его в преследовании или подстрекательстве. Это если сможете доказать, что он и впрямь подстрекал кого-либо к совершению преступления.

— Квалифицировать нельзя, — сказал Бэнкс. — А результат-то налицо. Два трупа. Два несчастных, умерших мучительной смертью. Одного превратили в кровавое месиво, а второго повесили в прекрасном лесочке, где так любили играть дети.

— Зря стараетесь давить мне на психику страшилками, — заметила Томасина. — Я трупов не боюсь. Достаточно повидала их в своей жизни. И в кино не меньше. Смотрела и «Пилу-четыре», и «Хостел-два».

— Как же мне вас убедить?

Томасина посмотрела на Бэнкса долгим, очень пытливым взглядом.

— Это я сделала эти снимки, — сказала она наконец.

— Что?

— Фотографии, которые вы нашли на флешке. Это я их сделала.

— Что, вот так просто? — От удивления Бэнкс чуть не упал со стула.

— Вообще-то не так уж и просто, — обиделась Томасина. — Ведь важно было, чтобы меня не заметили.

— Нет-нет, я не в том смысле. Удивился, что вы взяли и просто так все рассказали. Спасибо вам за это. Огромное спасибо.

— Ну, — пожала плечами Томасина, — не могу же я послать куда подальше симпатичного мужчину, к тому же и отца моего кумира. Который, ко всему прочему, считает, что у меня отличная задница.

— Извините. Это я нечаянно, вырвалось.

— Не переживайте, — рассмеялась девушка. — Шучу я. Но вы, вообще-то, поосторожнее. Не всем девушкам нравятся подобные комплименты.

— Знаю. Таких, как вы, — одна на миллион, — сказал Бэнкс.

Софии бы точно экспромт про задницу не понравился, хотя в ответ она могла бы сказать что-нибудь вроде «Я знаю» или «Мне говорили». А что Энни? Тоже фыркнула бы. Ну да, практически все знакомые Бэнксу дамы устроили бы ему разнос после такого комплимента.

О чем он вообще думал, открывая рот? Порою он, типичный благовоспитанный современный горожанин, вдруг превращается в первобытного дикаря, лишенного сдерживающих инстинктов. Наверное, сказывается возраст. Но он ведь не так уж еще и стар, поспешил напомнить себе Бэнкс. И, безусловно, привлекателен.

— Расскажете поподробнее? — попросил он.

— Да тут особо нечего и рассказывать.

— Значит, Дерек Ваймен к вам все-таки приходил?

— Да. Увидев вместо брутального бугая меня, удивился, конечно. Почти все удивляются. Но ему и не нужен был бугай. В конечном итоге я убедила его, что справлюсь.

— А что от вас требовалось?

— Простая слежка. Насколько она вообще может быть простой, если надо оставаться незамеченной. Ну да вы и сами знаете, что это такое.

За годы службы в полиции Бэнкс немало часов провел в машинах с выключенными двигателями, запасшись пустой бутылкой из-под воды — чтобы было куда пописать. Но долго такую нервотрепку не выдержать. И вообще, подобные операции — исключительно для молодежи. Сейчас ему не хватило бы терпения на слежку. Да и бутылка наполнилась бы куда быстрее.

— Вы помните, когда Ваймен впервые к вам пришел?

— Сейчас посмотрю. Подождите. — Томасина поднялась и вышла в приемную. Спустя секунду она вернулась с темно-желтой папкой.

— Первый визит — в начале мая.

— Давно, — задумчиво произнес Бэнкс. — С чем он тогда пожаловал?

— Сообщил адрес в Блумсбери, описал внешний вид объекта и спросил, не смогу ли я следить за домом, но только в определенные дни. Сказал, что будет заранее мне звонить. Я должна была следить за мужчиной после того, как он выходил из дома. Если он ехал с кем-то встречаться, я должна была заснять и его, и его спутника.

— Ваймен не говорил вам, зачем ему это?

— Нет.

— И вас это не насторожило?

— Нет. Он показался мне вполне адекватным. Я тогда еще подумала: может, он гей и подозревает своего дружка в измене? Такие клиенты у меня уже бывали.

Ему нужны были только фотографии. Никаких намеков на то, что хотел бы причинить боль, наказать.

Бэнкс тут же вспомнил трупы Сильберта и Хардкасла в морге.

— Знаете, — сказал он, — боль вовсе не обязательно причинять лично.

— Не делайте из меня злодейку! Не смейте обвинять меня в случившемся, — вспыхнула Томасина.

— Извините. Я вас не обвиняю. Я только хотел сказать, что иногда подобные снимки могут быть не менее опасны, чем ружье. Вы не подумали, что он собирался кого-нибудь шантажировать при помощи этих фотографий?

— Честно говоря, нет. Я просто выполняла заказ клиента. Говорю же, он показался мне нормальным, вполне приятным человеком.

— Резонно, — кивнул Бэнкс. — Вашей вины тут и впрямь нет. Вы делали свою работу, только и всего.

Томасина внимательно взглянула на Бэнкса, пытаясь понять, издевается он или говорит искренне. Вроде бы искренне, рассудила она и облегченно вздохнула.

— Задачка моя оказалась не такой уж и сложной, — сказала она. — Снимки я сделала примерно около семи вечера. Объект доходил до Юстон-роуд, потом по переходу — к Риджентс-парку. Там он всегда садился на одну и ту же скамейку возле пруда. Вскоре к нему присоединялся второй мужчина.

— Сколько раз вы вели слежку?

— Трижды.

— А мужчина был один и тот же?

— Да.

— Ясно. Продолжайте.

— Они никогда не разговаривали. Сразу вставали и шли к Сент-Джонс-Вуд. Это на Хай-стрит, рядом с кладбищем.

— Знаю, — сказал Бэнкс. — А потом поворачивали на Чарльз-лейн и вместе заходили в дом.

— Верно. Вы все это уже знаете? — удивилась Томасина.

— Мы смогли определить адрес дома по одной из ваших фотографий.

— А, конечно. Компьютерные спецы у вас клевые, как я посмотрю.

— Ну да, спасибо деньгам налогоплательщиков. Сколько времени они проводили в доме на Чарльз-лейн?

— Около двух часов.

— А потом?

— Потом расходились каждый в свою сторону. Мой объект обычно ехал на метро до Финчли-роуд.

— Обычно?

— Да. Однажды он отправился в Блумсбери пешком.

— А его спутник?

— За спутником я не следила. Меня об этом не просили.

— Но куда он шел, вы замечали? В какую хотя бы сторону?

— На север. По направлению к Хэмпстеду.

— Пешком?

— Да.

— Когда они вдвоем подходили к дому на Чарльз-лейн, кто доставал ключи?

— Никто, — ответила Томасина.

— То есть дверь была открыта? Они просто заходили внутрь?

— Нет. Они стучали, после чего их впускали.

— Вы видели, кто им открывал?

— Ну, довольно смутно. Она всегда стояла в тени от открытой двери, ее запечатлеть так и не удалось.

— Ее?

— Да-да, это точно была женщина. Довольно пожилая, седая. Слегка за шестьдесят. Больше я ничего не разглядела. То есть точно описать ее я не смогу. Я стояла на углу и снимала их, максимально увеличив изображение с помощью максимально выдвинутого объектива. Я ведь должна была оставаться незамеченной. Но мне показалось, что это довольно хрупкая старушка, со вкусом одетая.

— Эдит Таунсенд, — сказал Бэнкс.

— Вы ее знаете?

— Вроде того. А мужчина им никогда не открывал?

— Нет. Только женщина.

А Лестер в это время сидел в гостиной, уткнувшись в свою обожаемую «Дейли телеграф», подумал Бэнкс. Значит, они ему врали. Он сразу тогда это просек. Получается, они и впрямь имеют отношение к мистеру Броуну и разведке. Или к их противникам. Чем же занимался там Сильберт? Бэнкс был практически уверен, что к его личной жизни эти встречи отношения не имели. Но был ли так уверен в этом Марк Хардкасл? Может, увидев фотографию, где какой-то мужчина держит руку на плече Лоуренса, он поверил, что тот ему изменяет? А если к этому были добавлены комментарии, «дружеские» намеки в манере Яго? Хардкасл вообще был ревнив и страдал комплексом неполноценности, а тут еще и это…

Стоп. Сильберт мог работать над каким-то особым заданием, которым руководили Таунсенды. Мог ведь?

— Итак, вы отдали Ваймену флешку. Он просил вас о каких-нибудь еще услугах?

— Нет. Его интересовали только те снимки, на которых мой объект и тот мужчина были вдвоем. По-моему, Ваймена не волновало, чем они в доме занимались и почему вообще встречались.

— Когда вы отдали ему флешку?

— В среду вечером, в конце мая. То есть две недели назад.

— И распечатки снимков вы тоже ему передали?

— Да. А вы что-то знаете, да? Насчет того, что изображено на фото? — полюбопытствовала Томасина.

— Не особо, — покачал головой Бэнкс. — Кое-какие догадки имеются, но ничего определенного.

— Поделитесь? Или у нас тут игра в одни ворота?

— Пока что точно в одни, — улыбнулся Бэнкс.

— Вот так, да? Пришли, воспользовались мной, а теперь вали, больше не нужна?

— Каюсь. Только не расстраивайтесь, Томасина. Неблагодарная у нас с вами профессия, сами знаете. Зато вам есть чем гордиться: поступили благородно, помогли полиции.

— Не передергивайте. Помогла копу, которому запретили продолжать расследование. Ладно. Проехали. Сейчас уйдете, и все? И больше мы никогда не увидимся?

— Точно. — Бэнкс поднялся. — Но если вдруг понадоблюсь, звоните по этому номеру. — Он написал на своей визитке номер нового мобильного, отдав ее, пошел к двери.

— Погодите, — позвала его Томасина. — А можно одну просьбу, малюсенькую?

Бэнкс остановился:

— Смотря что вы попросите.

— Не достанете мне билет на следующий концерт «Голубых ламп»? А может, вы меня и Брайану представите?

Бэнкс поглядел на девушку:

— Посмотрим. Вдруг что и получится.

12

К концу четверга Иствейлская школа и Истсайд уже сидели у Энни в печенках. Напиваться она не хотела, а вот побыть одной в тишине и спокойствии просто мечтала. Зайдя в «Лошадь и гончих», она заказала стакан апельсинового сока и расположилась в дальнем зале паба. Как всегда, никого больше там не оказалось. В этом темном и прохладном зальчике ей всегда отлично думалось. Энни надеялась собраться с мыслями и, возможно, тихонько поговорить с Бэнксом по телефону.

Версии Бэнкса казались ей довольно дикими, и все же… в отношениях Дерека Ваймена и Марка Хардкасла действительно было что-то странное. С чего это они так подружились? Неужели эти встречи были всего лишь посиделками двух заядлых театралов? Общие интересы, и только? Или за всем этим скрывалось что-то менее безобидное? Если Ваймена так удручало, что Хардкасл задумал собрать профессиональную труппу, зачем делать вид, будто они друзья?

Надо будет поговорить с Кэрол Ваймен наедине, решила Энни. Только как бы не засветиться. Суперинтендант Жервез за помощь Бэнксу по головке не погладит, это уж точно, и Энни превратится в такую же персону нон грата. Если уже ею не стала. И ради чего? Ради ходульной какой-то версии, построенной на шекспировском сюжете? Даже если Бэнкс прав, никаких обвинений никому выдвинуть не удастся.

И все же надо признать — любопытная вырисовывается картина. Интригующие детали и несостыковки крутились в голове, не давали Энни покоя, и она решилась рискнуть.

Но сначала надо поговорить с Бэнксом — если удастся. Энни нашла его номер в списке звонков и нажала кнопку вызова. Поднесла телефон к уху. Вскоре послышался голос Бэнкса, на фоне отдаленного гула машин.

— Ты где? — спросила Энни. — За рулем? Можешь сейчас говорить?

— Могу, — ответил Бэнкс. — Как раз подхожу к площади Сохо. Погоди секунду, пока я усядусь на травку. — После короткой паузы он вновь заговорил: — Вот, так уже лучше. В чем дело?

— Да ни в чем. Просто хочу сообщить последние новости. Я поговорила с Дереком Вайменом, в школе. Мы в основном беседовали о Ники Хаскелле и о нападении на Мура. Но уже уходя, я выдала ему, что их с Марком Хардкаслом видели в «Красном петухе».

— И?

— Он сразу насупился и велел мне не лезть в чужие дела. Сказал, что имеет право пить где угодно и с кем угодно. Ну, не совсем так, но смысл примерно этот.

— То есть напрягся, да?

— По-моему, да. Если предположить, что ты прав насчет приемчиков, позаимствованных у Яго, и прочего… уточняю: только предположить! Если все и впрямь произошло примерно так, как ты сказал…

— Ну-ну. Я тебя слушаю.

— Ты не думал о том, что это все здорово меняет?

— В смысле?

— Если Дерек Ваймен натравил Марка Хардкасла на Лоуренса Сильберта… — начала Энни.

— Никаких «если», — прервал ее Бэнкс. — Я только что был у частного детектива, Ваймен нанял его следить за Сильбертом. Оттуда и фотографии.

— Что-что он сделал? — от удивления Энни чуть не выронила телефон.

— Нанял частного детектива, — повторил Бэнкс. — Довольно расточительно, учитывая, что денег у Ваймена в обрез. Ты бы видела гостиницу, в которой он останавливался. Дешево и сердито. Но, наверное, без детектива ему было никак не обойтись. Ведь он все время должен торчать в школе, не мог он часто кататься в Лондон, как бы ему ни хотелось. И потом, был риск, что Сильберт его засечет и тут же узнает. Они ведь знакомы, пару раз ужинали вместе.

— И что произошло?

— В общем, детектив, кстати девушка, проследила путь Сильберта от квартиры в Блумсбери до Риджентс-парка. Там он садился на скамейку и дожидался того, неизвестного нам господина, после чего они вдвоем отправлялись в дом на Чарльз-лейн. Девушка сказала, что Ваймена совершенно не интересовало, чем они там занимаются, ему нужны были только фотографии. Понимаешь, Энни? Только снимки Сильберта в компании другого мужчины. Доказательства его измены.

— Но свидания эти могли быть чисто дружескими.

— Сомневаюсь. Фотографии, мягко скажем, двусмысленные. Они вдвоем на скамейке в парке, вместе идут к дому. Правда, за руки не держатся. Единственный интимный жест подловлен у входа в дом, когда незнакомец пропускает Сильберта внутрь и кладет руку ему на плечо. Но если человек задумал интригу в стиле Яго, то он и из такой ерунды сделает козырь.

— Так чем там занимался Сильберт и этот его знакомый?

— Подозреваю, что это связано с работой. Наверное, какое-нибудь спецзадание. Я заходил в этот дом, там живет парочка старичков, и какие-то они… фальшивые. Милая пожилая леди пудрила мне мозги очень умело. Послушал я ее и еще больше уверовал, что там у них какая-то шпионская явка, а не подпольный бордель.

— Значит, Сильберт на самом деле не вышел на пенсию, а продолжал работать?

— Похоже на то. Или стал работать на своих бывших противников, кем бы они ни были. Но ты только представь, какие картинки Ваймен рисовал Хардкаслу, как смачно расписывал несуществующий адюльтер!

— Я вот к чему веду, — продолжила Энни. — Даже если Ваймен и настроил Хардкасла против Сильберта, то с чего мы решили, что он хотел убить именно Сильберта? Он ведь его едва знал. А вот с Хардкаслом они были достаточно близки.

— Ты считаешь, что он с самого начала нацелился на Хардкасла?

— Я считаю, что это возможно. И не забывай про одну маленькую, но очень важную деталь: Ваймен не мог предугадать, чем обернутся его интриги.

— Согласен. Ваймен не мог знать, что Хардкасл сначала убьет Сильберта, а потом пойдет вешаться.

— И слава тебе господи, что не мог.

— Но наверняка понимал, какую смуту вносит в их жизни, целенаправленно сеял раздор. Знал отлично, что в итоге кто-то от этого может и пострадать.

— Ну да, хотя бы психологически. Пусть даже он хотел лишь разлучить Сильберта и Марка.

— Думаешь, в этом все дело?

— Ну, это логично, разве нет? Если человека пытаются убедить, что ему изменяют, то скорее тут расчет на то, что он бросит своего партнера, чем на что-то кровавое. Не на то ведь, что ревнивец убьет его, а потом повесится сам. Да. Ваймен наверняка злился на Хардкасла — ведь тот покушался на его обожаемый театр. Недостаточно, чтобы убить, а вот чуть-чуть подгадить — вполне.

— Возможно, ты права.

— В таком случае все эти шпионские страсти тут вообще ни при чем, — продолжила Энни. — Получается, эта трагедия не имеет никакого отношения к защите отчизны, борьбе с террористами, к русской мафии и прочей набившей оскомину трескотне.

— А как же мистер Броун?

— Алан, пойми. Ты вторгся на его территорию. Представь, если бы кто-то из наших был изуверски уничтожен, мы бы тоже держали это на особом контроле, выясняли бы с пристрастием, что и как.

— А Джулиан Феннер и загадочный несуществующий телефонный номер? Он тут с какого боку?

— Может, это как-то связано с тем, чем Сильберт занимался в Лондоне? Или с тем мужчиной с фотографии? Я не знаю.

— Но наверняка дело не просто так закрыли, да еще так поспешно.

— Ну да. Они не хотят огласки. Так уж вышло, что Сильберт оказался работником разведки. Скорее всего, во время своей службы он не раз запачкал руки. Судя по твоим сведениям, он до сих пор был задействован. Боссы его не хотели рисковать. Боялись, что какая-нибудь нежелательная информация просочится в прессу. А зачем им обнародовать свои грешки? Потому дело быстренько и замяли. Убийство и суицид. Кровавый кошмар, зато все просто и понятно. И не надо больше никаких расследований. Но нет, тут появился ты, стал бить себя в грудь и размахивать кулаками, кричать, что все произвол и обман.

— Значит, вот я, по-твоему, какой, да? — обиделся Бэнкс.

— Отчасти, — рассмеялась Энни.

— Здорово. Я-то себя представлял рыцарем на белом коне, который сражается с ветряными мельницами и вставляет палки в колеса всяким мерзавцам.

— По-моему, ты смешал целых три поговорки в одну. Ах, Алан, ты же и так понял, о чем я. Это же типично мужское поведение. Выяснить, кто кого круче.

— Нет, меня ты не убедила.

— Ты хоть признаешь, что мое предположение правомочно? Что, возможно, главная жертва тут Хардкасл, а не Сильберт?

— Все может быть. Слушай, а поройся в их прошлом. И Ваймена, и Хардкасла, может, откопаешь чего? Вдруг тебе удастся найти недостающее в этой цепочке звено? Кстати, не исключено, что за Вайменом стоит и кто-то еще. Ему даже могли заплатить за всю эту аферу. Знаю, тебя раздражает моя шпиономания, но вдруг? Вдруг это кто-то из разведки сподвиг Ваймена на все эти шекспировские интриги? Бред, конечно, но вдруг…

— Давай пока лучше сосредоточимся на Ваймене и Хардкасле, чем… ох ты, черт! — вырвалось у Энни.

— Что с тобой, Энни? — забеспокоился Бэнкс.

Взгляду Энни предстала хрупкая, но от этого не менее властная и внушительная фигура суперинтенданта Жервез. Начальница стояла в дверном проеме с кружкой пива в руке.

— А, инспектор Кэббот, — сказала она. — Вот, значит, где вы у нас прячетесь. Не возражаете, если я к вам присоединюсь?

— Конечно нет, мэм, — громко, чтобы услышал Бэнкс, сказала Энни и отключилась.

Бэнкс встревожился. Интересно, как же Энни выкрутится? Мало того что Жервез застукала ее среди рабочего дня в пабе, так еще и наверняка слышала последнюю фразу о Ваймене и Хардкасле. Ну что ж теперь делать, перезвонит позже, как только появится возможность, решил Бэнкс. Поднявшись с газона, он отряхнул брюки. Вечер был упоительный, и маленький парк в центре Сохо постепенно заполнялся: неподалеку на лужайке миловались влюбленные; студентка, усевшись на рюкзак, читала книжку, потертого вида старичок ел сэндвичи, изымая их из бумажного сверточка. Офисные служащие, идущие с Оксфорд-стрит к метро, срезали через парк дорогу. На краю парка в ожидании концерта в «Астории» уже начали собираться молодые люди с прямыми обесцвеченными волосами, все в узких джинсах и в футболках с логотипом какой-то рок-группы. Бэнкс вспомнил, что и сам пару лет назад ходил в «Асторию», послушать выступление группы Брайана. Он тогда остро почувствовал себя старым, эдаким замшелым пнем. Вздохнув, Бэнкс прошел мимо странной беседки в центре парка и статуи короля Карла Второго, пересек Оксфорд-стрит и пошел дальше по Рэтбоун-стрит.

В пабах становилось людно, и у входных дверей толпились курильщики. На Шарлотт-стрит почти все заведения с террасами — «Берторелли», «Пицца экспресс», «Зиззи», — были набиты под завязку. По тротуарам рыскали прохожие, голодными глазами высматривая свободный столик. Рестораны высокого класса с неприметными фасадами, вроде «Пьед-а-терр», заполнятся чуть позже. А пока людям хотелось посидеть у всех на виду в патио, в лучах закатного солнца.

В основном здесь гуляли туристы — помимо американского акцента, Бэнкс расслышал еще и французскую и немецкую речь.

Бэнкс еще не решил, что же ему делать дальше. Но, увидев, что в «Зиззи» освободился столик, энергично ускорил шаг, опередив парочку американцев, тоже положивших на него глаз. Дама недружелюбно уставилась на Бэнкса, но муж потянул ее за рукав, и они удалились.

Бэнкс так пока и не договорился с Софией насчет ужина. Он не знал, во сколько она вернется домой, может, заскочит куда-нибудь перекусить, так что и сам решил подзаправиться. Отогнав мечты о карри, посетившие его несколько часов назад, Бэнкс заказал пиццу и бокал вина. Так как он занял всего лишь столик на двоих, официантка не очень-то и хмурилась, принимая у него заказ. Вскоре ему принесли большой бокал, и Бэнкс, пригубив вино, принялся разглядывать фланирующих мимо прохожих.

Наверное, такую же картину видели и Дерек Ваймен с Марком Хардкаслом, когда две недели назад обедали здесь, в «Зиззи». Обычные прохожие, раздумывающие, где бы поесть. Нарядная публика в вечерних платьях и смокингах. Эти немногие подъезжали на лимузинах и такси к соседнему клубу, что-то праздновать.

Бледные хорошенькие блондинки в джинсах и футболках, с рюкзачками. Седые джентльмены в голубых рубашках-поло и белых брюках, и их спутницы — тощие и загорелые, с перекроенными заново лицами, туго натянутой на скулах кожей и злыми, беспокойными глазами.

О чем же эти двое говорили? Наверное, именно тогда Дерек Ваймен достал флешку и распечатки снимков, которые ему отдала Том Сэвидж. Но показал ли он их Хардкаслу? Прямо за этим самым столом? И как на это отреагировал Хардкасл? Или они и впрямь отправились потом в кино, как и было запланировано?

Нет-нет. Наверное, Хардкасл в тот вечер страшно разозлился и ушел, оставив Ваймена одного. Бэнкс бы на его месте точно ушел. Марк ведь знал, что Сильберт не приедет из Амстердама раньше пятницы, потому и не торопился вернуться в Каслвью. Только на следующий же день он уехал из Лондона. Наверняка снова придирчиво изучил снимки. Наверняка напился. Снова разозлился. Когда Сильберт прибыл домой, Хардкасл уже довел себя до невменяемого состояния.

Том Сэвидж отдала Ваймену флешку в среду днем, около четырех часов. За два часа до ужина Ваймена и Хардкасла. Наверное, он открепил визитку Томасины, которую та, вероятно, прицепила к распечаткам, и сунул в карман рубашки. Возможно, Ваймен не хотел, чтобы Хардкасл узнал, откуда у него эти снимки, — из опасения, что тот попытается разнюхать все сам.

Когда официантка принесла Бэнксу пиццу, он попросил ее задержаться на несколько минут. Она стала твердить, что очень занята, и так оно и было. Однако как только Бэнкс тихонечко предъявил ей удостоверение, она, кивнув, подошла поближе к столику.

— Вы здесь постоянно работаете? — спросил Бэнкс.

— Да, каждый день.

— А две недели назад в среду вы в эту же смену выходили?

— В эту же. Я всегда работаю в эту смену.

— Вы тогда не обратили внимания на двух мужчин, которые пришли сюда около шести вечера?

— У нас полно посетителей, — сказала она. — Много-много. И это было давно.

Бэнкс уловил в ее речи восточноевропейский акцент. Девушка оглянулась, опасаясь начальственного гнева: заметит, что зависла у столика, отругает за болтовню на рабочем месте.

— Двое мужчин, сидели за столиком на двоих. Один передал что-то второму. Возможно, они ссорились, даже ругались.

— Ой, вы про того, который рвал фотографии? — Она прижала руку к губам.

— Как-как вы сказали?

— Я несла заказ к другому столику — вон туда, — и этот мужчина, такой крашеный блондин, взял посмотреть какие-то фотографии, а потом жутко разозлился и давай их рвать!

— Это было две недели назад?

— Этого я вам так точно сказать не могу. Возможно. Мне пора.

Вряд ли в течение полумесяца два подобных казуса могли произойти в одном и том же ресторане, рассудил Бэнкс.

— И потом они ушли? — спросил он.

— Заплатили мне. Раздельно, каждый сам за себя. Очень странно. А потом тот, что рвал снимки, ушел.

— А второй?

— Подобрал обрывки и еще у нас посидел. Извините, я спешу.

— Спасибо, — поблагодарил ее Бэнкс. — Огромное вам спасибо.

Официантка убежала, а Бэнкс, отпив еще вина, принялся за пиццу.

Значит, Ваймен отдал Хардкаслу фотографии прямо в ресторане, и тот порвал их на мелкие клочки. Вот почему этих снимков не оказалось в Каслвью.

Но флешку Хардкасл забрал с собой. А на раздельном счете наверняка настоял Ваймен — не хотел, наверное, чтобы кто-то подумал, будто он угощал Марка обедом. Пусть даже и в таком недорогом ресторане. Выходит, Ваймен все ему наплел. Бэнксу, прямо скажем, не верилось, что, насмотревшись на фотографии, Марк потом присоединился к Ваймену в кинотеатре. Скорее уж пошел заливать горе. Переночевал в Блумсбери. Тогда и прикончил бутылку виски. А наутро уехал домой и до самого возвращения Сильберта из Амстердама беспробудно пил.

Бэнкс еще раз обдумал свой последний разговор с Энни. А ведь она, скорее всего, права. Это Хардкасла наметили в жертвы, а не Сильберта. И спецслужбы тут — ни с какого боку.

И еще Бэнкс осознал, что ему очень уж хотелось, чтобы верной оказалась его версия. Видимо, так взбудоражили душу хитроумные проделки спецслужб, действующих с ведома — или без оного — властей. Наверное, перебрал с книжками про шпионов. Ну да, начитался Дэвида Моррелла, его «Шпиона, который явился на Рождество» и «Досье „Икпресс“» Лена Дейтона. Насмотрелся сериалов «Громилы», «Призраки». И прочих фильмов. Разумеется, и Джеймс Бонд не был забыт на этом интеллектуальном пиршестве. Только реальность оказалась весьма далека от книжек. Кто бы сомневался.

И все-таки… вокруг постоянно клубились разнообразные слухи. Шпионы действительно выступали в роли ликвидаторов, действительно вели подрывную деятельность и свергали чужие правительства, и это не только ЦРУ в Южной Америке. Шпионы убивали вражеских агентов и гибли сами. Когда Бэнкс рос, имена Филби, Маклина и Берджеса[9] были у всех на слуху. А вспомнить хотя бы скандал с Профьюмо и Ивановым, военно-морским атташе советского посольства. Вот тогда ветер холодной войны задул в полную силу, несмотря даже на участие в скандале приятных глазу Кристин Килер[10] и ее коллеги Мэнди Райс Дэвис. А потом, спустя пятнадцать лет, был заколот отравленным зонтиком болгарский диссидент, и уж совсем недавно Литвиненко, смертельно отравленный радиоактивным изотопом, след которого тянулся чуть ли не по всему Лондону.

Нет, все-таки этот загадочный, подпольный мир существовал. И с недавних пор его агенты узнали про существование Бэнкса, его запеленговал их радар.

Вот такая сложилась ситуация. Они могут вычислить ваше местонахождение в любой момент, а вам их никогда не найти. Вряд ли Бэнксу улыбнется удача, если он отправится в Темз-хаус[11] или на Воксхолл-Кросс[12] и будет спрашивать, не тут ли у них подвизается мистер Броун. Впрочем, есть один человек, с которым можно все это обсудить.

Суперинтендант Ричард Берджесс по прозвищу Грязный Дик уже давно работал в самых элитных частях антитеррористических подразделений. Он шутил, что даже сокращенные названия мест его службы до того секретны, что любого, кто их просто услышит, тут же убьют.

Берджесс — старый хитрюга, но их с Бэнксом связывала долгая дружба. Возможно, у него есть нужные Бэнксу сведения или хотя бы подбросит пару-тройку мыслишек.

В общем, позвонить ему будет нелишне.

Допив вино, Бэнкс не стал доедать последний кусочек пиццы. Он давно приметил на другой стороне улицы парочку, которая уже в шестой раз проходила мимо «Зиззи». Но даже на Шарлотт-стрит никому не приходится тратить целый час, чтобы найти свободный столик. Как там говорится? Если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами не следят.

Подозвав официантку, Бэнкс потянулся за кошельком.

— Выпьете со мной, инспектор Кэббот? — спросила Жервез, поставив свою пинту пива на стол Энни.

Энни мельком глянула на часы. Одна минута седьмого.

— Вы уже не на службе, это раз. И вам предлагает выпить не кто-нибудь, а старший по званию офицер. Это два.

— Хорошо. Спасибо, мэм, — сказала Энни. — Мне пинту «Черной овцы», пожалуйста.

— Отличный выбор, — оценила Жервез. — И прекратите звать меня «мэм». Мы с вами просто коллеги, которые решили выпить после работы.

Эта фраза показалась Энни куда более грозной, чем хотелось бы Жервез, хоть она пока не знала, что за ней последует. Энни так пока еще не поняла, что за человек Жервез. Хитрая, в этом никаких сомнений. Но в остальном… То Жервез держится накоротке, словно лучшая подруга, то внезапно строит из себя строгую начальницу. Однако только Энни окончательно решала, что Жервез — типичная карьеристка, со студенческих лет нацелившаяся на высокие посты, как та вдруг выдавала какую-нибудь пикантную байку из своего прошлого или вела себя как безрассудная школьница.

Разумнее всего было просто не высовываться, пусть руководит. А то ведь никогда не угадаешь, что она выкинет в следующую секунду Непредсказуемая дама. Некоторых женщин непредсказуемость даже красит, но не тех, кто служит в полиции суперинтендантом. Иногда Энни, выходя в коридор после разговора с Жервез, далеко не всегда могла точно сказать, на чем они в итоге остановились. И не очень понимала, что ей делать дальше.

Жервез принесла пинту «Черной овцы» и уселась напротив Энни. Чокнувшись с Энни, окинула взглядом маленький зал с темными дубовыми панелями.

— А тут мило, — отметила она. — В «Гербе королевы» в это время всегда такая толпа, просто ужас. Неудивительно, что вы сюда зачастили.

— Да, м… Да, — вовремя остановилась Энни. Они ведь просто коллеги, решившие смочить горло после работы. Значит, так тому и быть. Игра в прятки проиграна. Жервез узнала про «Лошадь и гончих». А жаль. Энни тут очень нравилось. Да и пиво здесь отличное. Даже апельсиновый сок в банках и тот вкусный.

— Вы ведь сейчас с инспектором Бэнксом разговаривали?

— Я… э-э-э… да, — призналась Энни.

— Ну и как он? Хорошо ему отдыхается?

— Говорит, неплохо.

— Не знаете, где он сейчас?

— Кажется, в Лондоне.

— До сих пор? Что, до Девона и Корнуэлла он так и не доехал?

— Видимо, нет.

— А мобильник он взял?

Энни пожала плечами.

— Я вот никак не могу до него дозвониться. Странно, да?

— Вряд ли он постоянно держит его включенным, — заметила Энни. — В конце концов, он же в отпуске.

— Ах да, наверное, вы правы. Но… я правильно расслышала, вы упомянули в разговоре что-то о Ваймене и Хардкасле?

— Да, вы правильно расслышали. Мы просто рассуждали вслух. Просто так.

— Но каков смысл? — озадаченно посмотрела на нее Жервез. — Насколько мне известно, никакого дела Хардкасла уже нет. А я вроде как у вас главная, мм? Вот и коронер решил, что там имело место самоубийство.

— Да, мэм.

— Говорю же, отставить субординацию. Я ведь зову тебя Энни, и ничего, верно?

На самом деле Энни это немало смущало, но она не стала возражать. Надо было узнать, к чему клонит суперинтендант, сразу просечь никогда не удавалось.

— Разумеется, — произнесла она вслух.

— Послушай, Энни, — продолжила Жервез. — Ты мне нравишься. Ты настоящий коп, и голова у тебя работает как надо. К тому же ты довольно амбициозна. Я права?

— Просто люблю делать свою работу хорошо и люблю, когда это ценят, — ответила Энни.

— Вот именно. И никто не винит тебя в том, как повернулись события во время твоего последнего дела. Кто-то скажет, что ты под конец заторопилась, действовала безрассудно и необдуманно, но ты никак не могла знать, чем все закончится. Ты отлично себя проявила. Да, пролилась кровь, и это ужасно, но если бы не твое здравомыслие, все могло обернуться еще ужасней.

Энни отнюдь не считала, что действовала тогда благоразумно. Но не спорить же с человеком, который так тебя хвалит? Тем более когда это — суперинтендант Жервез.

— Спасибо, — кивнула она. — Мне тогда пришлось пережить хорошую нервотрепку.

— Могу себе представить. К счастью, это уже позади. Как и дело Хардкасла и Сильберта. Во всяком случае, мне так казалось.

— Мы просто подчищали хвосты, — сказала Энни. — Так, мелкие огрехи.

— Ясно. Ну и на что все это в конечном итоге похоже, а? Без огрехов?

— На убийство и самоубийство.

— Вот именно! Теперь и начальник полиции озаботился этой историей. Он считает, что, так сказать, все стороны заинтересованы в том, чтобы поскорее забыть о ней и убрать папочку в шкафчик с закрытыми делами. Представляешь, он думает, что у нас есть специальный шкаф для раскрытых дел. Сказал, чтобы мы со всей ответственностью отнеслись к обстановке в районе Истсайд-Истейт, пока ситуация не вышла из-под контроля. Ведь начался туристический сезон.

— И не стоит забывать, что могут участиться хищения парковочных конусов, — напомнила Энни.

— Да-да, конечно, — с укоризной взглянула на нее Жервез. — Я вот хочу сказать. Если бы ты работала, не отвлекалась, следовала инструкциям и…

— Я и работаю — над делом Донни Мура, — напомнила Энни.

— Знаю. Но, на мой взгляд, оно заслуживает большего внимания. А я слышу, как вы с инспектором Бэнксом, который вообще-то в отпуске, обсуждаете дело, о котором вообще-то велено забыть. И это приказ не только мой, но и начальника полиции. И что я должна думать? А?

— Думайте что хотите, — ответила Энни. — Бэнкс просто хотел подчистить хвосты, вот и все.

— Да нет там никаких хвостов. Начальник полиции так и сказал.

— А кто сказал это начальнику полиции?

Жервез наградила Энни ледяным взглядом и, выдержав паузу, произнесла:

— Разумеется, кто-то еще более важный.

— А вам не противно, когда спецслужбы хозяйничают на нашей территории?

— Вот еще, — фыркнула Жервез. — Ты превратно все поняла. Абсолютно. Мы с ними сотрудничаем. Мы по одну сторону баррикад. Представляем собой единый фронт борьбы со злыми силами. И они вовсе не хозяйничают. Они делятся бесценным опытом и направляют нас на путь истинный. В данном случае они завели нас в тупик, мы уткнулись в кирпичную стену.

— Да, действуют прямо как навигатор в моей тачке, — заметила Энни.

Жервез рассмеялась, и они выпили еще пива.

— Дай-ка расскажу тебе одну историю, — продолжила она. — Несколько лет назад, когда я работала в столичной полиции, мы частенько — чаще, чем нам того хотелось, — сотрудничали с МИ-5 и Специальной службой. Ты, Энни, права. Они — наглые, надменные ублюдки, которые все свои поступки оправдывают безопасностью страны, талдычат нам об американском одиннадцатом сентября и июльских взрывах в лондонском метро. Против таких аргументов не попрешь, верно? Выпьешь еще?

— Пожалуй, не стоит, — замялась Энни.

— Да ладно тебе.

— Уговорили. Только теперь я угощаю. — Энни поднялась и пошла к барной стойке — заказать еще две пинты «Черной овцы». Куда же, черт побери, клонит Жервез?

Паб потихоньку заполнялся посетителями — местными и туристами. Некоторые, судя по их амуниции и большим рюкзакам, километров пятнадцать прошли по холмам и теперь наслаждались вожделенным пивом. В пабе играла песня «Я не влюблен» группы «Юсс». Энни всегда нравилась эта мелодия. Один из ее бывших кавалеров, аспирант-филолог, втолковывая ей, чем сарказм отличается от легкой иронии, всегда цитировал эту песню. Но Энни все равно не стала с ним спать. И когда она в ответ назвала ему песню Синатры «Без тебя мне очень хорошо», в этом не было ни иронии, ни сарказма.

Получив очередную порцию напитков, Энни потащила их в тихий темный зальчик.

После толкотни в людном и душном метро Бэнкс с облегчением вышел на Слоун-сквер. Уже при свете фонарей он направился вниз по Кингс-роуд, мимо унылого здания магазина «Питер Джонс» и мебельного «Хэбитат». Улица постепенно сужалась, и вот большие универсамы уступили место крошечным бутикам и ювелирным магазинчикам. Бэнкс то и дело замедлял шаг и смотрел в зеркальные витрины: не тащится ли кто за ним? На ходу обдумывал то, что удалось сегодня узнать. Рассказ Томасины. Странное поведение Хардкасла в «Зиззи». Энни со своим Ники Хаскеллом, который видел, как Ваймен спорил с Хардкаслом в «Красном петухе». И то, как отреагировал Ваймен, когда ему напомнили об этой встрече.

Хоть бы у Энни все обошлось, подумал Бэнкс. Конечно, у нее здорово подвешен язык, и она умеет вывернуться из любой ситуации, но Жервез и сама не промах. Хитрая дамочка, и хватка у нее бульдожья.

Пару раз Бэнкс едва сам не позвонил Жервез. Так и подмывало выдать ей, что новые факты подтверждают его версию в деле Хардкасла — Сильберта и что Дерек Ваймен завяз по самые уши. Но Бэнкс все ж таки не решился. Не решился он довериться суперинтенданту. По головке Бэнкса за эти открытия не погладят, это уж точно. Ему ясно дали понять — МИ-5, МИ-6 и Специальная служба не хотят, чтобы он занимался делом Сильберта.

Иногда Бэнкс очень скучал по «старым-добрым-денькам», когда его начальником был Гристорп, типичный йоркширец, нудный и предсказуемый. Вот Гристорп на месте Жервез все-таки возмутился бы произволу сильных мира сего. Почти наверняка. Гристорп никогда ни перед кем не выслуживался и на все имел собственную точку зрения. Наверное, потому и не продвинулся выше должности суперинтенданта. Кстати, вспомнил Бэнкс, давненько он не навещал своего старого наставника и начальника. Так-так, еще один пункт для списка неотложных дел.

Свернув на улицу, где жила София, Бэнкс постарался отбросить прочь мысли о делах. Если София уже пришла, они выпьют вина и сходят в кино или на концерт, как вчера вечером. Можно и дома посидеть, что тоже неплохо. А если она еще на работе, то наверняка оставила для Бэнкса сообщение на автоответчике, чтобы договориться о встрече. Поднявшись по ступенькам, Бэнкс заметил, что в гостиной горит свет. Значит, София уже пришла.

Они договорились: пусть каждый чувствует себя как дома (он — у нее, она — у него) — и обменялись ключами. Бэнкс вставил ключ в замок, но оказалось, дверь уже отперта. Странно. София всегда закрывает дверь. Бэнкс осмотрел ручку и замок, выискивая следы взлома. Нет, ни единой царапины. Впрочем, у Софии отличная сигнализация, спугнула бы самых ушлых грабителей.

Крикнув Софию, Бэнкс свернул из холла направо в гостиную и… остолбенел. София сидела неподвижно, уронив голову на грудь, в таком оцепенении, что он сначала испугался. Подумал, что она мертва. Бэнкс снова ее окликнул, и она подняла заплаканное лицо. Слава богу, живая, и никаких вроде бы ран.

София сидела на полу, прислонившись спиной к дивану и вытянув длинные ноги. Пятки ее упирались в огромную кучу поломанных вещей, сваленную в центре ковра. Ее вещей. Бэнкс даже не сразу понял, что там такое. Потом сообразил, что кто-то уничтожил выбранные наугад предметы из ее драгоценных коллекций. Пейзаж, висевший на стене над музыкальным центром, был разорван; разломаны изогнутые ножки у антикварного столика, на котором она хранила всякие мелочи, а перламутровая столешница разбита; эти варвары расколотили эскимосскую статуэтку из мыльного камня; превратили в осколки керамическую маску; расшвыряли бусины с порванных бус; разбили разрисованное пасхальное яйцо. По всей комнате были разбросаны сухие цветы и листья папоротника, словно в злой пародии на похороны.

София сжимала в руке кусочек изящного керамического блюда с золотым ободком. Сжимала так сильно, что из порезанной ладони постоянно сочилась кровь. Она протянула осколок Бэнксу:

— Оно принадлежала моей маме. А до этого — ее бабушке. И я не знаю, как долго оно было у нее и откуда взялось. — София швырнула осколок в Бэнкса, но он попал в дверной косяк. — Ублюдок! — закричала она. — Как ты мог?!

Бэнкс хотел подойти поближе, но она выставила вперед руки:

— Не смей ко мне приближаться, или я не знаю, что я сделаю!

Когда она злится, глаза у нее становятся совсем как у ее матери, отметил Бэнкс.

— София, в чем дело? Что произошло?

— Ты и сам прекрасно знаешь, что произошло! Не видишь, что ли? Ты забыл включить сигнализацию, вот что произошло! — Она обвела рукой комнату. — И вот что из этого вышло!

Бэнкс опустился на пол рядом с кучей мусора, его коленки хрустнули.

— Я не забыл включить сигнализацию, — сказал он. — Я всегда о ней помню.

— Значит, на этот раз забыл. Как еще это можно объяснить? Сигнализация не сработала. Я пришла домой, как обычно. Дверь была закрыта, и никто не пытался ее взломать. А тут такое. Как еще это могло произойти? Ты забыл включить сигнализацию, и кто-то запросто вторгся в мой дом.

Бэнкс не стал с ней спорить: как этот «кто-то» мог узнать, что он забыл включить сигнализацию? София была не в том состоянии, чтобы это обсуждать.

— Ты проверяла черный вход? — спросил он.

София покачала головой.

Из коридора Бэнкс вышел на кухню, где была задняя дверь, и ничего не обнаружил. Никаких следов взлома. На всякий случай вышел в сад, но и там все было в порядке. Задние ворота были закрыты на висячий замок. Конечно, через них можно перелезть, но сигнализация-то от этого никуда не денется. Она охватывала весь дом.

Бэнкс вернулся в гостиную. София сидела в прежней позе.

— Ты звонила в полицию? — спросил Бэнкс.

— Не нужна мне твоя полиция. Чем они мне помогут, твои проклятые копы? Ох, уйди, прошу тебя. Просто уйди с глаз моих долой!

— София, мне очень жаль. Но я не виноват. Я утром включал сигнализацию, как и всегда.

— Тогда как ты все это объяснишь?

— Из дома что-нибудь пропало?

— Откуда мне знать?

— Это может быть важно. Составь список, он пригодится полиции.

— Говорю тебе, никакую полицию я вызывать не буду. Зачем?

— Ну, страховая…

— К черту страховую компанию! Вещей-то они не вернут.

Бэнкс посмотрел на гору поломанных сокровищ. Она была права. Все эти дорогие сердцу Софии штучки не так уж много и стоили. Бэнкс знал, что нужно звонить в полицию, и понимал, что он этого делать не будет. И не только потому, что не велела София. Бэнксу было очевидно, что этому погрому есть только одно объяснение, то есть он отчасти все же виноват. Так что полицию вызывать действительно не имело смысла. Негодяи, разрушившие дом Софии, были неуловимы, словно блуждающие огоньки на болоте. Даже самая современная сигнализация таким не преграда. Мистер Броун и не скрывал, что знает, где живет София.

Встав на колени, Бэнкс склонился над обломками. Не хотел встречаться с Софией взглядом.

— Ну, — вздохнул он, — давай помогу тебе все это убрать.

— Спасибо, — сказала Жервез, когда Энни принесла бокалы с пивом. — Так на чем я остановилась?

— На терактах одиннадцатого сентября и лондонских взрывах, — напомнила Энни.

— А, точно. Это я как-то отошла от темы. Ну да ты меня поняла. Если довольно долго работаешь с такими людьми, начинаешь думать как они. Один из моих коллег — назовем его Азиз — был мусульманином. Его семья родом из Саудовской Аравии. Он вырос в Англии и говорит как типичный выходец из Ист-Энда, но все равно ходил в мечеть, совершал намаз, в общем, был правоверным мусульманином. А потом случились эти июльские взрывы и перестрелка в метро. Все тогда были на взводе, да ты и сама наверняка помнишь. Короче говоря, Азиз посмел покритиковать то, как отреагировали на ситуацию в мечети работники Специальной службы и МИ-5. Кажется, назвал их действия непродуманными. И не успели мы оглянуться, как на него завели дело — толстенную такую папку. Они быстренько сочинили ему боевитую биографию, приписали какие-то тренировочные лагеря в Пакистане, встречи с главами террористических группировок. Сопроводили все фотографиями и какими-то еще документами. Сделали из него ближайшего друга Усамы бен Ладена. В общем, можешь себе представить. В этом деле не было ни слова правды. Азиз никогда не выезжал за пределы Англии. Он из Лондона-то почти никуда не выбирался. Но они изобразили его злодейским террористом. Разумеется, все мы знали, что это полный бред. Собственно, и сами офицеры из МИ-5 знали, что это бред. Они просто хотели показать, на что способны. Намекнуть, к чему приводит критика. У них получилось. — Сделав паузу, Жервез пригубила пива. — Говорят, они всем своим действующим агентам сочиняют новые биографии, шпионские легенды. Дают новые имена, и все подтверждают документально, да так, что не подкопаться. Вот и с Азизом сотворили такую штуку. Только без его ведома и желания. Обыскали его квартиру, допросили, пообещали, что еще вернутся. Замучили и запугали его друзей и коллег. И такое могло случиться с любым из нас, если бы мы посмели переступить черту. Они сами так сказали. А бедняге Азизу еще подфартило родиться смуглым и мусульманином. Но и мы, белые копы, не чувствовали себя в безопасности. Ты, наверное, думаешь, что у меня мания преследования. Но ты бы видела, что они творили, Энни.

— И что дальше было с Азизом?

— Его карьере пришел конец. Конечно, они удалили из его дела упоминания о тренировочных лагерях и прочей дряни… они же просто его припугнули, чтобы знал, с кем посмел вступить в спор. А через неделю после всей этой истории Азиз спрыгнул с моста. Разумеется, я не виню в его гибели спецслужбы. Они не могли знать, что у него такая чувствительная нервная система. Или могли?

— На что вы намекаете?

— Я просто рассказываю тебе историю, Энни, вот и все. — Жервез отпила еще пива.

— Вы меня запугиваете.

— Почему же? Ты напрасно ищешь какие-то подтексты, Энни. Никаких намеков, я говорю прямо, что ты должна быть очень осторожна. И то же самое передай инспектору Бэнксу, когда в следующий раз будешь с ним говорить.

— Тут все-таки что-то не так, — возразила Энни. — Не знаю что. Неужели вам не кажется, что в деле Хардкасла — Сильберта есть что-то странное? Концы с концами не сходятся? Признайтесь, ведь вы тоже так думаете?

— Энни, ты и сама знаешь, что в любом деле что-то не сходится. Но позволь напомнить, что, какие бы безумные версии вы с инспектором Бэнксом ни навыдумывали, тщательно проведенное полицейское расследование и экспертизы криминалистов подтверждают: Марк Хардкасл убил Лоуренса Сильберта, а затем покончил с собой. С этим ты ведь спорить не будешь? С этими фактами?

— Нет. Я…

— Значит, расследовать тут больше нечего, — оборвала ее Жервез. — Ну, хочешь, в порядке бреда, предположим, что нелепые домыслы инспектора Бэнкса о том, что Хардкасла подговорили убить Сильберта, справедливы. Якобы ему показывали поддельные фотографии, намекали на измены Сильберта, накручивали и так далее. Я сама на днях ходила на «Отелло». Как я поняла, инспектор Бэнкс и его подруга тоже видели этот спектакль на прошлой неделе. Наверное, после него ему и пришла в голову эта идея, насчет методов Яго. Я в школе проходила эту пьесу, но вот на постановке давно не была. Впечатляющая история, конечно. Мощная. И весьма занятная, правда? В оригинале, конечно, Яго настроил мужа против его жены, но это не так уж сложно перенести и на гомосексуальный вариант отношений. В конце концов, именно в гомосексуальной среде происходят иногда наижесточайшие убийства.

— Что? — осторожно переспросила Энни. Она ступила на зыбкую почву. Она не хотела рассказывать Жервез об идеях Бэнкса, боясь насмешек, а теперь вот сидела и слушала, как сама суперинтендант рассказывает ей все подробности версии на основе сюжета «Отелло». Чтобы опровергнуть, конечно же.

Жервез искоса глянула на Энни и улыбнулась:

— Ох, Энни, ты все хитришь. А я ведь не такая уж тупица, какой кажусь тебе и остальным твоим коллегам. Ты можешь назвать иные доводы в пользу продолжения расследования, кроме этой вашей идеи о том, что Хардкасл решился на убийство с чьей-то подачи? Вы оба прекрасно знаете, что в наших спецслужбах работают отличные психологи, которые знают свое дело. Даже вы обычно не игнорируете улики и научно подтвержденные доказательства. У тебя, наверное, есть свои причины поступать так, как ты поступаешь. Ну а что касается инспектора Бэнкса… Ты, Энни, не хуже меня знаешь, что, если ему приказать сделать так-то и то-то, он сделает обратное. Я только надеюсь, что он понимает, какие опасности подстерегают разведчиков, работающих в тылу врага. Ну что, разве не так? А, Энни? Что с тобой? Голос пропал?

Выходя от Софии, Бэнкс пребывал в глубокой задумчивости. Что же ему делать? Он сел в свой «порше», припаркованный неподалеку. Руки тряслись, а сердце бешено колотилось. Наверное, можно было остаться у Софии, но после всего, что произошло, спать там, разумеется, придется одному. Это было бы невыносимо. Уже давно стемнело, но он мог бы уехать домой. За день он выпил всего один бокал вина, да и тот — за обедом, а это вполне в рамках закона. Бэнкс чувствовал в себе силы сесть за руль, хоть и понимал, что этого ему сейчас делать не стоит. Можно было переночевать у Брайана или, на худой конец, снять комнату в отеле.

А София была безутешна. Что бы Бэнкс ни говорил, она в ответ одно: он забыл включить сигнализацию, и какой-то хитроумный грабитель этим воспользовался. Ладно, грабитель так грабитель. Всяко лучше, чем знать правду — что к ней вломились работники спецслужб, чтобы припугнуть строптивого Бэнкса, который никак не прекращал что-то вынюхивать. А кстати, он ведь обсуждал убийство Сильберта с Виктором Мортоном, отцом Софии. А ведь тот большую часть жизни проработал в британских консульствах и посольствах по всему миру. Бэнксу вспомнился тот странный тип у барной стойки в пабе «Мост». В последнее время ему часто попадались на улице подозрительные прохожие. Может, у него паранойя? Вполне возможно. Но квартиру-то у Софии разнесли вдребезги. Какой-то спец по современным электронным устройствам запросто «обезвредил» сигнализацию и проник внутрь. Прицельно уничтожал то, чем люди обычно очень дорожат, завалил обломками и осколками всю гостиную. Трудно не понять такой намек. Бегло осмотрев дом, Бэнкс убедился, что в других помещениях все цело и на месте. Пострадала только гостиная. Но и этого было достаточно. Более чем.

Бэнкс очень не хотел, чтобы София оставалась в доме одна, однако она твердо стояла на своем и требовала, чтобы он ушел. В конце концов, Бэнкс убедил ее хотя бы сегодня переночевать у Эми. Это ее лучшая подруга. София с неохотой, но согласилась, и вскоре Эми приехала за ней на машине.

Бэнкс был доволен и этим. Если бы он усадил Софию в такси и ушел, она бы наверняка велела водителю поворачивать обратно. А Эми — девушка разумная и с характером. Пока София собирала сумку, Бэнкс успел пошептаться с Эми, вкратце разъяснить ситуацию.

Ну, хотя бы этой ночью София не натворит глупостей. И то хорошо. Теперь Бэнксу надо было решить, стоит ли ему остаться в Лондоне — на случай, если завтра утром София сменит гнев на милость. Пока что такая перспектива представлялась Бэнксу туманной. Крайне туманной.

Бэнкс вспомнил, что одна дама в доме напротив всегда проявляла живой интерес к тому, что происходит у соседей. Она все время торчала у окна, то распахнет его, то прикроет, попутно высматривая, что творится в домах по соседству. Бэнкс вылез из машины и, подойдя к двери, постучал. Если она на посту, то наверняка его уже заметила. Спустя несколько секунд дверь открылась.

— Кто там?

Дама оказалась куда моложе, чем ожидал Бэнкс, у окна она выглядела более солидно. Несмотря на теплую погоду, она куталась в бежевую бесформенную кофту. Вид у нее был очень одинокий.

— Извините, что помешал, — сказал Бэнкс. — Я из дома напротив. К нам сегодня должны были прийти из компьютерной фирмы, и мне хотелось узнать…

— Мужчина с женщиной? — перебила его женщина.

— Да, — кивнул Бэнкс.

— Приходили, точно могу сказать.

— А во сколько, вы, случайно, не заметили?

— В пятом часу. Я их раньше тут не видела, и это показалось мне подозрительным.

— Они постучались?

— Да. А потом мужчина вытащил ключ, и они зашли внутрь. Странно, конечно. Но они вели себя совершенно спокойно и уверенно. Просто открыли дверь и прошли в дом.

— Да-да, ничего страшного, — соврал Бэнкс. — Мы завезли ключ в их компанию, на случай, если нас не окажется дома. Очень уж надо было починить компьютер. Проблема в том, что они не оставили квитанции на оплату.

Женщина странно на него поглядела — видимо, подумала, что только сумасшедший доверит ключ совершенно незнакомым людям.

— Ну, может, они пришлют ее по почте?

— Наверное. А вы не могли бы их описать?

— Зачем?

— Просто интересно, это те же, что приходили ко мне раньше, или нет. — Бэнкс чувствовал, что с каждым словом врет все менее убедительно, и соседка смотрит на него все недоверчивее. — Если да, я позвоню в фирму и передам им благодарность.

— Обычные они были. Хорошо одетые. Из толпы не выбивались, у нас в районе такие люди частенько встречаются. Правда, мне показалось, что женщина привыкла к более интеллектуальному окружению. Не хочу сказать ничего плохого про вас, разумеется.

— Ничего-ничего, я не в обиде, — ответил Бэнкс. — Какого они были возраста?

— Молодые. Ну, моложавые. Около сорока, как мне показалось. Но я бы не сказала, что они были похожи на технарей. Скорее на сборщиков долгов. Или на бейлифов. А что, у вас что-то случилось?

— Нет-нет, все в порядке, — ответил Бэнкс, никогда в своей жизни не видевший бейлифа. Он даже не был уверен, что такая должность до сих пор существует. Значит, к Софии приходил не мистер Броун. Что разумно — зачем ему делать грязную работу своими руками? Конечно, он послал сюда своих подчиненных. — Просто переживаю… компьютер штука тонкая. А долго они у нас пробыли?

— И часу не пробыли, и пусть только попробуют выставить счет за полдня работы, как это у них водится. Надеюсь, они нормально вам все починили.

— И вы раньше, конечно же, их не видели? — напоследок спросил Бэнкс.

— Разумеется, нет. А что? Извините, мне надо идти — ужин в духовке, да и кошку пора кормить. — Женщина начала закрывать дверь. Бэнкс пожелал ей спокойной ночи и вернулся в машину.

Не успел он усесться, как раздался звонок мобильного. Этот номер Бэнкс сообщил только Энни, Томасине и Грязному Дику. Звонила Энни, и Бэнкс не мог ей не ответить. Он втянул ее в это дело, заставил рисковать карьерой ради непродуманного, откровенно авантюрного расследования.

— Алан? — раздался голос Энни.

— Да. Что-то случилось?

— Не спрашивай, как это вышло, но Жервез застукала меня в «Лошади и гончих».

— И чего сказала?

— Знаешь, я толком даже не поняла. Рассказала мне историю про молодого копа-мусульманина, которого вышибли из полиции после того, как он перешел дорогу спецслужбам. Еще сказала, что начальник полиции настаивает, чтобы мы прекратили расследование. Естественно, и сама Жервез считает, что расследовать нам нечего.

— Ну да, это все вполне ожидаемо, — ответил Бэнкс. — Чего-нибудь еще она тебе рассказала?

— О да. Оказывается, недавно она ходила на постановку «Отелло», и там ей пришла в голову мысль, что ты свою версию построил, посмотрев тот же спектакль.

— Что-что?

— Вот и я примерно так же отреагировала.

— Что ты ей рассказала?

— Ничего — она и без меня прекрасно осведомлена.

— Ты говорила ей что-нибудь про новые улики? Про Том Сэвидж? Про снимки, про «Красного петуха»?

— Разумеется, нет. Но она же не дура, Алан. Она обязательно все узнает. Чуть позже, но совсем чуть.

— Ей известно, где я?

— Я сказала, что ты в Лондоне. Между прочим, ее насторожило, что ты не отзываешься на звонки. По своему старому мобильному.

— Черт.

— Прости, Алан, но у меня не было выбора.

— Знаю, знаю. Тебе не в чем оправдываться. Я просто не ожидал, что мы так быстро окажемся в полной жопе.

— Ты о чем?

— Да так. Не важно. Ты, главное, будь осторожна. Ладно?

— Она то же самое мне сказала. И тебе велела передать. А, и еще. Жервез считает, что ты из тех, кто действуют наперекор любому приказу.

— Значит, она знала, что я в отпуске буду не отдыхать, а расследовать это дело. Да, знала все заранее.

— Ну, это уж ты загнул. Хотя удивления это у нее точно не вызвало.

— Не нравится мне все это… — пробормотал Бэнкс.

— И вот еще что.

— Да?

— Мне показалось, что Жервез и сама заинтересовалась нашими результатами. По-моему, она считает, что у нас и впрямь есть какие-то козыри в рукаве. Представляешь, она даже вскользь заметила, что в спецслужбах работают отличные психологи и манипуляторы.

— Ого. И велела тебе сидеть ниже травы тише воды?

— Ну, что-то вроде того. Сказала, что начальник полиции не хочет, чтобы мы высовывались. А в конце просто начала нести какую-то ахинею о разведчиках, которых ловят в тылу врага. Ну да ты и сам знаешь, какая она. В общем, у меня сложилось впечатление, что она хотела сказать что-то вроде «если вас поймают, пощады не ждите».

— Энни, если хочешь, можешь прямо сейчас забыть об этом деле, — сказал Бэнкс. — Я и сам справлюсь. А ты поднажми с расследованием нападения в Истсайд-Истейте.

— Шутишь, что ли?

— Никогда еще не был так серьезен.

— А ты что будешь делать?

— Пока не знаю. Может, поеду домой. Хотя больше всего мне сейчас хочется закурить.

— Ну, это не самая большая проблема, которая могла у тебя возникнуть, — рассмеялась Энни. — А я вот сижу в полном одиночестве в «Лошади» и приканчиваю уже третью пинту «Черной овцы».

— Не знаю, какие у тебя планы на вечер, но, может, позвонишь Уинсом? Переночуешь у нее.

— Знаешь, неплохая мысль, — оценила Энни. — За руль мне уже не стоит садиться, да и от компании я не откажусь. Если она, конечно, будет не против.

— Уверен, Уинсом только обрадуется. Позвони ей, — сказал Бэнкс.

— Слушаюсь, босс.

— Я серьезно. И будь осторожна. Спокойной ночи.

Энни начала было говорить что-то, но Бэнкс уже нажал на отбой. Он хотел выключить телефон, но, поразмыслив, решил, что для нового мобильного без контракта подобная перестраховка ни к чему. Собственно говоря, меры предосторожности вообще не имеют ни малейшего смысла. Если эти люди захотят его найти, они его найдут. Или не его, а кого-то из его знакомых и близких. Им известно, что он, вопреки приказу, продолжает копаться в деле. И разгром у Софии был всего лишь мягким предупреждением. Пока мягким.

Он даже не мог позвонить Брайану. Разумеется, они знают не только о Софии, но и о том, что у него есть сын, дочка и бывшая жена. Какой смысл втягивать во все это Брайана? А если Бэнкс решит проведать сегодня сына, лишний раз привлечет их внимание.

Бэнкс сидел, положив руки на руль. Ему еще никогда не было так одиноко. Даже музыка не могла ему помочь. Не было в мире песни, которая облегчила бы его страдания. А вот алкоголь бы помог. Напиться и забыться. Только какой смысл? В конце концов, Бэнкс завел двигатель и тронулся. Он не знал, куда едет и зачем. Знал лишь то, что должен, обязан двигаться. В этой игре нельзя слишком долго стоять на одном месте — есть риск получить по голове кирпичом.

13

Наутро, в пятницу, Бэнкс проснулся в девять, но состояние было по-прежнему паршивым. Заснуть удалось лишь минут двадцать четвертого. Вчера вечером он почти час ездил по округе, выглядывая в зеркале заднего вида своих преследователей. И в конце концов остановился у первого же более-менее приличного отеля. Отдав для оплаты кредитку, он вдруг осознал, что все его ухищрения и попытки избежать слежки жалки и смешны. Кому надо, тот мигом вычислит его по банковской транзакции. Но к тому моменту Бэнксу уже было на это наплевать.

Он подумывал было поехать в гостиницу Мохаммеда, но одна мысль о том, что ему придется проснуться в той же комнатушке, где останавливается во время своих наездов в Лондон Дерек Ваймен, вселяла в Бэнкса страшную тоску. Ему требовался номер с персональным, не в коридорчике, душем и каким-то пространством, с безопасной парковкой, приличным телевизором и набитым мини-баром, чтобы было чем заглушить все чувства и мысли. Выложив сто пятьдесят фунтов, он получил все это в небольшом отеле в Фицровии, рядом с Грейт-Портленд-стрит. Правда, учитывая цены напитков в мини-баре, назвать выгодной эту сделку у Бэнкса не повернулся бы язык. Зато хоть не напился, как свинья, и удалось избежать утреннего похмелья.

Приняв душ и выпив заказанную в номер чашку кофе, он более-менее пришел в себя.

Заглянув в кафе «Неро», неподалеку от отеля, Бэнкс выпил там еще кофе латте и съел кекс с клюквой. Потом прикинул, какие у него дела на сегодня. В Лондоне ему делать особо нечего. Разве что еще раз попытаться связаться с Грязным Диком и позвонить на домашний Софии. Проверить, не оттаяла ли…

Пожалуй, лучше сегодня поехать в Иствейл. Снова повидаться с Вайменом. Если бы суперинтендант Жервез знала о Ваймене то, что узнал Бэнкс… Этого было достаточно если не арестовать его за подстрекательство и преследование, то уж допросить — точно. Энни держала вчера язык за зубами, и молодец, но, возможно, сейчас как раз самый подходящий момент, чтобы рассказать все суперинтенданту Хорошо бы убедить Жервез, что Сильберт и разведка тут ни при чем, что все дело в отношениях Ваймена и Хардкасла! Может, тогда бы и она увидела смысл в дальнейшем расследовании.

Бэнкс собрался звонить Софии и Берджессу, но тут раздался рингтон его мобильного. Оказалось, это не Энни и не Грязный Дик.

— Мистер Бэнкс?

— Слушаю.

— Это Том. Том Сэвидж.

— Томасина! Что случилось?

— У меня тут были гости. Я пришла на работу, а они уже меня ждали. Они… Мистер Бэнкс, мне страшно.

Вспотевшей ладонью Бэнкс сжал телефон:

— Они еще у вас?

— Нет. Уже ушли. Они забрали мои вещи… я… — Девушка заплакала.

— Вы еще в офисе?

— Да.

— Вот и хорошо. Никуда не уходите. — Бэнкс взглянул на часы. Грейт-Мальборо-стрит отсюда недалеко; даже не придется брать такси. — Я буду через десять минут. Не уходите, — повторил он.

— Спасибо. Вы не думайте, я обычно не такая… плакса. Просто я не…

— Ничего-ничего, Томасина. Держитесь. Я скоро.

Выключив телефон, Бэнкс засунул его в карман и бросился на улицу, рыча и изрыгая вполголоса проклятия.

— Простите, что отрываю вас от работы, — сказала Энни. — Вы могли бы уделить мне несколько минут?

Кэрол Ваймен повернулась к девушке за стойкой:

— Сью, прикроешь меня? Я выйду попить кофе.

Сью, похоже, удивилась, но все же, улыбнувшись, кивнула. Они обе стояли за стойкой. Еще две женщины сидели за столом в небольшой прихожей, все стены которой были заставлены картотечными шкафами. Похоже, работы у них было невпроворот. Энни. Где еще увидишь такое, как не в Государственной службе здравоохранения: люди пытаются вывести минимальные средние показатели заболеваемости граждан, что не приносит гражданам никакого облегчения.

Схватив сумочку, Кэрол Ваймен поднырнула под стойку.

— Тут через дорогу есть хорошая кофейня. Если вы не возражаете, — посмотрела она на Энни.

— Отличная мысль.

Часы показывали девять утра, и Энни уже дозрела до второй чашки кофе. Наверняка и кофе там настоящий, не сравнить с пойлом, которое имеется у них в участке.

— А в чем, собственно, дело? — поинтересовалась Кэрол, пока они ждали на переходе, когда притормозят машины. Старое трехэтажное здание медцентра освещало утреннее солнышко. В викторианскую эпоху в этом доме из известняка и песчаника, под шиферной крышей, жил приходской священник. Широкие каменные ступени вели к солидной полированной деревянной двери. Медцентр стоял в дальнем конце Маркет-сквер, между двумя рядами магазинов. Перед ним раскинулся двор, который сотрудники использовали как парковку. До театра отсюда метров сто на север, прикинула Энни. Удобно, наверное. Кэрол после работы может встречаться с мужем. Впрочем, у них, наверное, не совпадают рабочие графики.

— Хочу задать вам несколько вопросов. Рутинная бюрократическая процедура, — улыбнулась Энни.

Они пересекли Маркет-стрит и зашли в кофейню «Свистящий монах». Посетителей тут почти не было — офисные служащие уже заглянули сюда по пути на работу, а автобусы с туристами еще не приехали. Дамы сели за маленький столик у окна. Энни отметила чистую, идеально отглаженную бело-голубую скатерть в клетку и меню, отпечатанное на искусственном пергаменте курсивом, втиснутое между солонкой и перечницей.

Молоденькая официантка записала их заказ и, извинившись, сообщила, что эспрессо-кофеварка не работает. Энни вполне устроила и чашка кофе американо. Кэрол заказала травяной чай. Обе взяли себе по булочке.

— А ведь еще недавно в Лондоне не подавали ничего, кроме «Нескафе», — заговорила Энни.

— Точно. Да и тот был только обычный растворимый. Никаких «Голд Блендов» или гранул, — поддакнула Кэрол.

— Если повезет, можно было найти «кону».

— Только вот стоил этот кофе целое состояние.

— Послушать со стороны, так мы просто две старушки, — улыбнулась Энни. — Еще немного, и начнем вспоминать продуктовые карточки.

— Ну, их-то я точно не смогу вспомнить, — сказала Кэрол, и они рассмеялись.

Официантка принесла заказ.

— А у нас дома вы были с другой прической, — заметила Кэрол. — Вам очень идет. Никогда не подумывали покраситься в блондинку?

— О нет, это для меня уже чересчур. Но я подумаю над этим. — Она подула на кофе и налила в чашку сливки. — Вообще-то я хотела поговорить о вашем муже.

— О Дереке? Он что-то натворил? — нахмурилась Кэрол.

— Нет-нет, мы ни в чем его не подозреваем, — соврала Энни. — Просто хотим подробнее знать о его отношениях с Марком Хардкаслом и Лоуренсом Сильбертом.

— Я думала, дело уже закрыли. Ваша суперинтендант в новостях так и сказала.

— Мы просто подчищаем хвосты, — улыбнулась Энни. — Это формальности, бумажная бюрократия.

— Как я вас понимаю, — кивнула Кэрол, наливая из розового чайника бледно-зеленый чай с ароматом мяты и ромашки. — У меня на работе то же самое. А некоторые врачи такие настырные, это что-то.

— Ага, еще и пишут небось как курица лапой, — поддержала ее Энни.

— Да, это вы угадали, — рассмеялась Кэрол.

— А ваш муж давно занимается постановками в театре?

— Уже много лет, — ответила Кэрол. — Вернее, в самом театре он не так долго работает, а вот в Сообществе любителей драмы состоит очень давно. До театра они ставили спектакли в местном клубе, а несколько раз даже в церкви, в их зале.

— Насколько я поняла, он очень увлечен театром.

— О да. Иногда мне даже кажется, что театр вызывает у него больше эмоций, чем я. Хотя что я такое говорю. Дерек — замечательный муж. И хороший отец. Просто он иногда взваливает на себя чересчур много. Одна только работа в школе чего стоит, и…

— А я думала, ему нравится преподавать, — вставила Энни.

— Нравится. Хоть какая-то возможность что-то изменить в окружающем мире. Вдохновлять будущие поколения. — Кэрол оглянулась и, наклонившись, зашептала: — Но деткам этим на все плевать. Некоторые вообще в школу не ходят. Представляете, каково Дереку? Он так переживает, хочет, как лучше, а все вокруг только подсмеиваются.

— Вот, значит, как он к этому относится.

— Да, бывает.

— Наверное, он отчасти разочарован в своей профессии, — предположила Энни.

— Ну, иногда он впадает в хандру, это уж точно. — Кэрол отпила глоточек горячего чая. — М-м-м, как здорово. То, что доктор прописал.

— А почему он не уйдет из школы?

— Это не так-то просто в сорок два года, из которых ты двадцать проработал учителем.

— Ясно.

— Если бы не театр, даже не знаю, что было бы. Это для него отдушина. Единственный способ не сойти с ума. Он обожает делать новые постановки. И он ужасно радовался, что ему больше не придется ставить спектакли в клубах и церквах, что теперь он в настоящем театре.

— Понимаю, — кивнула Энни. — Там он чувствует себя профессиональным режиссером.

— Да. И он так много работает! — Кэрол покачала головой. — Не будем об этом. Что вы хотели у меня узнать?

— Ваш муж никогда не бывал в пабе «Красный петух»?

— «Красный петух»? Это который в Медберне? Так это же сетевой дешевый паб. А Дерек пьет только качественный эль. Он даже был членом движения «За настоящий эль». Он бы и близко к такой помойке не подошел. А что?

— Ничего, это формальный вопрос, — помотала головой Энни, еще больше заинтригованная. — Я же говорю, просто подчищаем хвосты. При подобных расследованиях столько сваливается разной информации, что приходится долго все раскладывать по полочкам, чтобы отделить зерна от плевел.

— Наверное, — медленно сказала Кэрол.

Энни заметила, что ее дружелюбие потихоньку улетучивается. Еще парочка «формальных» вопросов, подразумевающих, что муж Кэрол что-то задумывал и затевал, и приятную беседу придется закончить.

Дверь открылась, внутрь заглянула пожилая пара. Видимо, все их устроило, и они вошли. Поздоровавшись, устроились за два столика от Энни.

— Дерек, наверное, очень переживал, когда умер его брат, — сменила тему Энни, вспомнив фотографию в гостиной у Вайменов.

— Ох, еще бы. Дерек обожал Рика. Брат был его героем, примером для подражания. Ему было очень тяжело. Нам всем было тяжело.

— А когда это произошло?

— Пятнадцатого октября две тясячи второго. Эту дату я никогда не забуду.

— Разумеется. А вы хорошо были с ним знакомы?

— С Риком-то? Конечно. Обаятельнейший был парень. Знаете, считается, будто все десантники — бесстрашные крутые парни из детективов Энди Макнаба, без всяких сантиментов, но это не всегда так. Рик обожал детей, возился с ними, играл. И был очень внимательным — всегда помнил, когда у кого день рождения или годовщина свадьбы.

— Так, значит, ваш деверь служил в десанте?

— Да. Я думала, Дерек вам говорил.

— Нет.

Энни знала, что десантники иногда выполняют секретные операции. Если Лоуренс Сильберт работал на МИ-6, то вполне мог пересечься с офицерами парашютно-десантных войск. Возможно, он даже руководил какими-то их миссиями или хотя бы просто надзирал за ходом проведения операций. Это снова подводило к той территории, на которой своевольничал Бэнкс. Как бы то ни было, Энни понимала, что нужно держать ухо востро. Энни не сомневалась, что кто-то — скорее всего Дерек Ваймен — подбил Хардкасла убить Сильберта и покончить с собой. Правда, вряд ли этот «кто-то» вынашивал план смерти обоих мужчин. Скорее это все же случайность. Но Энни никак не могла понять, каков мотив. Боялся потерять возможность работать в репертуарном театре? Или тут все глубже, замешан Сильберт с его загадочным и полным зловещих тайн прошлым?

— Рик был женат? — спросила Энни.

— Нет, официально нет. Но вообще-то они с Шарлотт уже очень давно жили вместе. Он как-то сказал мне, что не хочет произносить всяких клятв вроде «пока смерть не разлучит нас». Из-за его работы. Он почему-то думал, что этим он себя сглазит. Рик был немножко суеверным. Но у них была невероятная любовь. Вы бы только видели, как они друг на друга смотрели!

— А дети у них остались?

— Нет, — нахмурилась Кэрол. — Рик мне говорил, что Шарлотта хочет детей, а он нет — опять же из-за его работы. Боялся, что погибнет и оставит сирот в этом жестоком и несправедливом мире. Наверное, Шарлотта смирилась с его настроем. А что же ей было делать? Приходится идти и на такие жертвы ради любимого человека. Согласны?

Энни не могла ответить на этот вопрос; она никогда не любила настолько сильно.

— Вы помните, где они жили?

— Точного адреса не знаю. В долине Уайдин, кажется. Мы несколько раз ездили к ним в гости.

— А фамилию Шарлотты вы знаете?

— Да. Фостер, Шарлотта Фостер.

— Значит, Рик редко бывал дома?

— Я бы так не сказала. У них был замечательный дом в пригороде, рядом с Росс-он-Уай. Шарлотта до сих пор там живет. Рик много тренировался и время от времени выезжал на задания. Это-то его и погубило.

— Как? — удивилась Энни. — Я думала, он погиб при крушении вертолета.

— Ну, что-то же им надо было придумать, — вновь перешла на шепот Кэрол. — Назвать какую-то официальную причину. Ведь люди не должны знать, что происходит на самом деле. Все как на войне — от нас все скрывали, не хотели пугать. И штамповали пропагандистские фильмы.

— Верно. Но что же произошло? — спросила Энни.

— Я точно не знаю, — ответила Кэрол, и Энни поняла, что та опять отдаляется. Этого нельзя было допустить.

— А кто что может знать наверняка? Даже на нашей работе начальство всегда скрытничает, у них свои подковерные битвы. На допросах мы зачастую даже не знаем, почему задаем те или иные вопросы — что велено, то и спрашиваем. Совсем не похоже на сериалы про копов, если честно.

— Но я действительно не знаю. Слышала только, что у них была какая-то секретная операция и что-то пошло не так.

— А откуда вы это узнали, что не так пошло?

— Дерек мне сказал. После похорон он переговорил с парочкой друзей Рика. Они все тогда уже немножко выпили. А похоронили мы Рика здесь, в Понтефракте. Они ведь тут выросли. Как бы то ни было, ничего особенного коллеги Рика Дереку не рассказали, их здорово вымуштровали. Дереку тогда показалось, что им не хочется, чтобы он думал, будто брат его погиб в какой-то дурацкой катастрофе. Рик погиб во время важной операции, героической смертью.

Имело ли это какое-то отношение к их делу, Энни не знала. Но почему-то ведь Дерек Ваймен умолчал об этом во время их первого разговора. Может, Шарлотта тоже что-то знает? О том, чтобы поговорить с теми дружками-десантниками, можно было даже и не мечтать. Официально она уже не ведет это дело. Да и дела-то никакого и нет. Скорее уж десантники сами вломятся к ней ночью, перебьют все окна в доме и вывезут в Гуантанамо или что там у них еще имеется для подобных случаев. Вся надежда на Шарлотту Фостер, возможно, ей будет приятно рассказать о погибшем возлюбленном искренне заинтересованному в этом человеку. Да и найти ее куда проще.

— Заранее прошу извинить, — начала Энни, — поймите меня правильно, но все же… Вас никогда не беспокоило, что ваш муж дружит с гомосексуалистом?

— А почему это должно меня беспокоить?

— Ну, понимаете… некоторые люди…

— Если бы я сомневалась в Дереке, тогда да, я бы забеспокоилась, — признала Кэрол.

— И все-таки?

Кэрол покраснела и отвела взгляд:

— Нет-нет, он никогда не давал мне повода усомниться в его ориентации.

— Простите, ради бога. А как сейчас у Дерека дела?

— В общем, нормально. Он, конечно, пока еще в расстроенных чувствах из-за Марка. Это можно понять. Твой коллега и хороший друг бежит в лес и там сует голову в петлю, такое не часто случается. Это кошмар — он совсем недавно захаживал к нам на ужин, а тут такое…

— И как все обычно проходило?

— Отлично. Только я вечно пересушивала в духовке говядину Совсем как моя мама, когда к нам приходили гости.

— И моя такая же, — понимающе улыбнулась Энни, хотя не могла припомнить, чтобы ее мать хоть раз запекала мясо в духовке. — А о чем вы обычно разговаривали? Как общались между собой Марк с Лоуренсом?

— О, все было чудно. После двух бутылок вина все немного расслаблялись, и мы отлично проводили время. А мистер… а Лоуренс — изумительный рассказчик!

— И что же он вам рассказывал, если не секрет? — полюбопытствовала Энни.

— Конечно, никаких секретов. Только я не очень понимаю, зачем вам это. Он рассказывал о странах, в которых побывал. Я не очень-то много путешествовала, так, как все — Майорка, Бенидорм, Канарские острова. Однажды мы даже побывали в Тунисе. А Лоуренс объехал весь мир! Россия, Иран, Ирак, Чили, Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка. Ох, как же ему повезло, столько всего интересного!

— Да, я слышала, что он был заядлым путешественником, — кивнула Энни. — А в Афганистане он бывал?

— Да. Мы как раз говорили о Рике, когда это всплыло.

— Это понятно. И что он сказал?

— Что тоже бывал там. Только это.

— А когда?

— Он не сказал. Мне показалось, что Лоуренсу в Афганистане не очень-то понравилось.

— Там ведь очень опасно, — согласилась Энни. — А в остальном у вашего мужа все в порядке?

— Да, конечно. Правда, вся эта канитель с подростковыми бандами очень его расстраивает.

— Еще бы. Вчера я говорила с ним по поводу двух его учеников, причастных к нападению в Истсайд-Истейте.

— Правда? А он не сказал, что виделся с вами.

И неудивительно, подумала Энни.

— Ничего особо важного мы не обсуждали.

— Как бы то ни было, — продолжила Кэрол, — я вам уже говорила: так хочется верить, что ты можешь что-то поменять, но иногда… — Она провела пальцем по ободку чашки. Ногти у нее были обломанные и изгрызенные. — Не знаю. Иногда мне кажется, что Рик был прав. Ну, что боялся заводить детей, потому что боялся мира, в котором мы живем.

— Но с вашими-то детьми все в порядке?

— О да. — Кэрол просияла. — Забот, конечно, полно, это вы даже не сомневайтесь. Но вернись я в прошлое, ни за что не стала бы ничего менять. — Она глянула на часы: — Ой-ой. Извините, побегу, иначе Сью разорвет меня на части.

— Я вас провожу, — улыбнулась Энни.

Когда Бэнкс приехал, Томасина сидела за столом в кабинете, вся зареванная, но уже успокоившаяся. На столе лежала пачка бумажных носовых платков и стояла большая кружка чая с молоком. Кружка была белая, с маленькими красными сердечками.

Бегло осмотревшись, Бэнкс не заметил в кабинете никаких перемен. То ли Томасина уже прибралась, то ли ее посетители оказались редкими аккуратистами.

— Извините за звонок. Распустила нюни, — сказала она. — Я потом готова была себя придушить.

— Да ладно вам, — улыбнувшись, Бэнкс сел напротив.

— Нет, не ладно. Но вам не понять.

Сплошные противоречия, подумал Бэнкс. Юная красавица, а характер жесткий по-мужски, беззащитная и ранимая, однако внутри стальной стержень. Они знакомы меньше получаса, и столько граней и перемен настроения. М-да.

— Расскажете, что тут у вас стряслось?

Обхватив ладонями кружку, Томасина отхлебнула чаю. Руки у нее дрожали.

— Пожаловали они около девяти, я сама только-только вошла.

— Сколько их было?

— Четверо. Двое обыскивали офис, а еще двое… Они считали это «просто беседой».

— Они грубо с вами обращались?

— Физического насилия не применяли, — помотала головой Томасина.

— Объяснили, кто они такие?

— Сказали, что представляют правительство.

— А удостоверения показали?

— Да, но я ничего не успела разглядеть. Все происходило слишком быстро.

— Как их звали?

— Не помню, — покачала головой Томасина. — Одного, кажется, Карсон. Или Карстейрс. А женщина — Хэрмон. Или Хэрлан. Извините. Они действовали бесцеремонно, видимо, чтобы я не успела опомниться от шока. Не надо было так раскисать, но они застали меня врасплох.

— Не казнитесь. Их долго учили таким приемчикам. Значит, среди них была женщина?

— Да, она и еще один мужчина вели допрос. Что забавно — она взяла на себя роль «злого копа».

— Как они выглядели?

— Весьма благопристойно. Одеты со вкусом и модно. На мужчине был дорогой темный костюм, да и стрижка тоже — фунтов за пятьдесят. Красавчик, на Хью Гранта похож. Напарница его тоже явно не в дешевом магазине одевалась. Ей на вид тридцать с хвостиком. Агата Кристи описала бы ее как «ухоженную блондинку». У обоих — очень правильная речь, с налетом аристократической надменности.

— И чего они от вас хотели?

— Спрашивали, зачем вы вчера ко мне приходили.

— И что вы им сказали?

— Ничего.

— Что-то все же пришлось сказать?

Томасина покраснела:

— Ну… сказала, что вы отец моего парня и просто заскочили навестить. Ничего лучше я в тот момент не придумала.

— Они спрашивали, известно ли вам, что я полицейский?

— Спрашивали. Я ответила, что известно, но мне это как-то по барабану.

— А они что?

— Не поверили, снова стали допытываться о том же. Потом пристали с расспросами обо мне самой: где родилась, где училась, с какими парнями встречалась, где работала, как попала в сыщики. В общем, много чего. Мы с ними поболтали, а потом они опять посуровели, и, видя, что я показаний не меняю, блондинка начала мне угрожать судебным преследованием. Я сказала, что меня судить не за что, а она ответила, что это не важно и что они уничтожат мою фирму. Прихлопнут, как муху. Кстати, и правда могут?

— Правда. Они все могут. Но не бойтесь, они ничего вам не сделают.

— Это почему же?

— Потому что повода у них нет. Да и проблем им это принесет кучу. А шумиха им не нужна. Они ведь как летучие мыши: до ужаса боятся солнечного света. Мне кажется, они подумали, что, в случае чего, вы поднимете крик на весь мир.

— Это точно! Какого черта они нагличают? А как же мои права?

— Нет у вас никаких прав. Вы что, не знаете, что злодеи давным-давно выиграли все битвы?

— А что за злодеи приходили ко мне?

— Хороший вопрос. Они влиятельны и бессердечны, это факт неоспоримый. Но есть и у них слабое место, единственное. Они боятся привлечь к себе внимание граждан. И поэтому вы им неинтересны. Вернее, не стоите усилий. Думаю, они просто выясняли, зачем я к вам приходил и что вы собираетесь с этим делать.

— Но откуда они узнали о вашем визите?

— Полагаю, следили за мной. Так что это все вам устроил я, извините. Хотя вел себя осторожно, проверял, нет ли хвоста, но в Лондоне кругом толпы, ни черта не разглядишь.

— И не говорите. Сама знаю, как сложно обнаружить хвост, особенно если слежкой занимаются профессионалы.

— И все равно я обязан был их заметить. А что делала вторая парочка, пока красавец с блондинкой вас допрашивали?

— Обыскивали. Все. Даже сумку. Забрали кое-какие документы. И ноутбук, мой любимый «Мак-Эйр». Сказали, что все вернут.

— И папку с делом Дерека Ваймена тоже взяли?

— Да.

— А снимки в ней были?

— Да. Я сняла копии. И отчет тоже там был.

— Вот ведь черт, — ругнулся Бэнкс. — Тогда они скоро докопаются, зачем я к вам приходил. Томасина, мне ужасно жаль, что я навлек на вас такие неприятности.

Улыбнувшись, она сказала, передразнивая крутых американских парней из боевиков:

— «Надо, значит, надо». Не переживайте. Таковы будни современных девочек, занимающихся частным сыском. Но что они сделают, когда узнают все про вас?

Бэнкс задумался.

— Знаете, скорее всего, ничего. В любом случае не сразу. Иногда они спешат, но вообще-то предпочитают сначала собрать всю информацию. Чтобы заранее знать ответы на вопросы, до того как они их зададут. А вот Дереком Вайменом они теперь точно заинтересуются. Вероятно, приставят к нему хвост, тщательно изучат биографию.

— А что я?

— Вы их больше не интересуете. Вы же просто выполняли заказ клиента. Они это прекрасно понимают.

— Но зачем им все это надо?

— Не знаю, — ответил Бэнкс.

— А знали бы, все равно бы не сказали.

— Меньше знаешь — крепче спишь. Поверьте. Полагаю, этот ажиотаж из-за того, второго, персонажа с фотографии. Наверное, он из их ведомства. Сначала они хотели замять случившееся, запугав всех, закрыть дело. Так сказать, сработала защитная реакция. А теперь, видимо, и сами не прочь разобраться. Вот и все, что я могу вам сказать, — закончил Бэнкс.

— Понимаю. Во всяком случае, так мне кажется. — Томасина нахмурилась: — Погодите-ка. Получается, мистер Ваймен нанял меня, чтобы сфотографировать шпиона, который встречался с другим шпионом в Риджентс-парке? Мистер Ваймен тоже шпион?

— Нет, — покачал головой Бэнкс, — лично я так не думаю.

— А что же тогда?

— Не знаю. Все очень запутано.

— Не то слово. А вдруг они думают, что я шпионка?

— Очень в этом сомневаюсь. Они отлично знают, чем вы занимаетесь.

Они помолчали. У Томасины забурчало в животе.

— Есть хочу, — объявила она. — По-моему, за все это вы должны хотя бы угостить меня обедом.

— Бургером с жареной картошкой?

Она искоса на него глянула:

— Думаю, вы способны на нечто большее. Тут неподалеку «Бентли», и сейчас там еще можно найти свободный столик.

«Бентли» — дорогой рыбный ресторан. Обед с вином и чаевыми на двоих потянет на сотню фунтов, не меньше. Впрочем, Бэнкс понимал, что и этим он не сможет искупить свою вину: то, что втянул Томасину в подобную историю. Хотя, строго говоря, это не он, а Ваймен ее втянул.

— Ладно, — кивнул Бэнкс. — Только дайте мне пять минут, мне надо позвонить.

— Это что-то личное?

— Личное.

— Тогда я пойду покурю. Буду ждать вас у выхода.

Энни закончила канительную возню с бумажками как раз к обеду. «Лошадь и гончие» и «Герб королевы» теперь были запеленгованы начальством, поэтому она пошла в «Полумесяц», он чуть подальше от Маркет-стрит. Энни и раньше бывала в этом пабе с блестящим черным фасадом и свисающими кашпо с ярко-красной геранью. Подойдя к барной стойке, Энни заказала вегетарианскую лазанью, картошку и шенди — смесь имбирного пива с лимонадом. Ей хотелось пить, но ее жажду чистый апельсиновый сок вряд ли утолил бы.

Энни устроилась в пивном саду позади паба. Сад был огорожен стеной, и видом насладиться не удалось. Но зато дул теплый ветерок, а зонтик защищал от яркого солнца. Прочие посетители сидели в глубине дворика, были поглощены беседой, так что можно было без опаски говорить по мобильному, никто не подслушает.

Жаль, Уинсом тут нет, подумала она, отпив немного шенди. Энни повесила на подругу эту историю с поножовщиной, оставив ей в подмогу лишь Гарри Поттера, и теперь ее мучили угрызения совести. Ну, ничего, ближе к вечеру надо будет как-нибудь загладить вину. А пока ей необходимо сосредоточиться на своих проблемах. Вчера Жервез была сама кротость, но Энни понимала: если она не утихомирится, скоро на нее выльется ведро помоев. И это еще не худший вариант.

Могут вызвать на ковер к начальнику полиции — вполне заслуженно, кстати.

И все-таки… чем еще можно помочь Бэнксу? Надо бы снова встретиться с Вайменом и задать ему еще несколько вопросов, учитывая последние события. Официально дело давно закрыто, устроить повторный допрос будет нелегко. И стоит ли? Вероятность того, что им удастся выдвинуть против Ваймена обвинение, ничтожна. Но это уже не в компетенции Энни. Заводить на Ваймена дело или нет, будет решать служба уголовного преследования. Если Бэнкс надумает вернуться домой и выложить все суперинтенданту Жервез, то Ваймена, скорее всего, слегка пожурят и отпустят домой, к жене. А они тихо-мирно вернутся к своей обычной работе.

Подумав об этом, Энни вспомнила, что записала в блокнот телефон Шарлотты Фостер, подруги погибшего Рика Ваймена. Найти ее номер было просто — он был официально зарегистрирован в компании «Бритиш-телеком», и никто его не скрывал. Энни и сама не знала, что ей может дать разговор с Шарлоттой, но решила действовать наудачу. Возможно, Ваймен занервничает, узнав, что они поговорили с Шарлоттой, прежде чем устроить ему повторный допрос. Конечно, занервничает, если ему есть что скрывать.

Но сначала надо было подкрепиться. Чуть погодя, отставив тарелку с недоеденной лазаньей, Энни набрала номер. Ответили практически сразу:

— Алло?

— Шарлотта Фостер?

— Да. С кем я говорю?

Энни представилась и постаралась как можно яснее изложить цель своего звонка.

— Я все равно не очень поняла, — сказала в ответ Шарлотта. — Так чем же я могу вам помочь?

— Не уверена, что вы сможете или захотите мне помочь. Понимаете… у нас появились противоречивые сведения о смерти вашего… о смерти Рика Ваймена. Я надеялась, что вы сможете внести определенную ясность. Конечно, я понимаю, что существует гриф секретности, но все же.

— Как я могу удостовериться, что вы — именно та, за кого себя выдаете?

Этого-то вопроса Энни и боялась. Но что поделаешь? Придется как-то выкручиваться:

— Я могу продиктовать вам номер полицейского участка в Иствейле, если хотите, чуть позже перезвоните мне прямо туда.

— О, не стоит. А почему вы вдруг заинтересовались Риком?

Энни опасалась и этого вопроса, вполне естественного и логичного. Действительно, с чего бы это Шарлотта должна с ней говорить, а тем более — выдавать военные тайны? Если они ей, конечно, известны. Энни подумала, что лучше ничего особо не конкретизировать.

— Это связано с делом, над которым мы сейчас работаем. Как выяснилось, Рик Ваймен был знаком с одной из жертв.

— И кто это был?

— Некто Лоуренс Сильберт.

— Никогда о нем не слышала.

— В этом нет ничего удивительного.

— Извините. Но у меня гости, мы как раз садимся за стол…

— Да-да, поняла. Простите. Я вас надолго не задержу, — сказала Энни, но по ее тону было ясно, что подразумевается иное: «отстану, только когда ответишь на все мои вопросы».

— Хорошо. Но говорю вам, я никакого Сильвера не знаю.

— Сильберта, — поправила ее Энни. Собственно, эта оговорка подтверждала, что Шарлотта действительно не знает никакого Сильберта. Да и откуда ей было его знать? — Вообще-то я хотела поговорить насчет мистера Дерека Ваймена.

— Дерека? А что с ним случилось?

— Пока ничего, насколько мне известно. Дело немножко запутанное. Мы пытаемся свести воедино свидетельские показания, вот в чем штука.

— А Дерек тут при чем?

— Дерек сказал, что его брат погиб в катастрофе. Разбился на вертолете.

— Да. Тогда об этом деле писали все газеты, — подтвердила Шарлотта.

— А это правда? Мы слышали и другие версии.

— Например?

— Что Рик был на спецзадании и погиб во время боевых действий.

— Простите, я не имею права обсуждать с вами этот вопрос, — ответила Шарлотта. — И вы должны бы это знать.

— Я так и предполагала. Но мы ведь не собираемся нарушать закон о государственной тайне. Я же не спрашиваю у вас, что это была за операция и почему она провалилась.

— Я этого и не знаю.

— Конечно. Вам, наверное, не терпится вернуться к друзьям. Тогда давайте сделаем вот как: если Рик действительно погиб во время боевых действий, просто молча нажмите на кнопочку «отбой».

Энни прижала телефон к уху и замерла. Вокруг шумели посетители паба, а в трубке, тоже в отдалении, звучали обрывки реплик приятельниц Шарлотты. Энни уже приготовилась к тому, что Шарлотта заговорит, но раздались гудки: она отключилась. Без единого слова.

14

Кошелек Бэнкса стал легче на сто тридцать фунтов, когда он спустя значительное время вышел из ресторана «Бентли», причем в сопровождении не только спутницы, но и спутника. Сумма, конечно, весомая. Зато Бэнкс отведал вкуснейшую рыбу с картошкой и получил возможность вволю налюбоваться улыбкой Томасины.

Пока она курила у входа, Бэнкс сделал несколько звонков — в том числе и Брайану. Тот сообщил, что его Эмилия уехала в Шотландию на съемки и он с удовольствием составит им компанию. Во всяком случае, именно так понял Бэнкс его «заметано, пап».

Прикатил он быстро, они как раз отпили по первому глоточку вина. Надо было видеть выражение лица Томасины, когда рядом с их столиком возник Брайан!

Разумеется, залилась краской и лишилась дара речи, но Брайан парень обаятельный и умеет найти подход, вскоре они болтали, словно старые друзья.

А теперь они, выйдя из ресторана, стояли на Спэрроу-стрит, это между Риджент-стрит и Пикадилли. Надо было расходиться. Томасина вытянула из сумки «Силк-Кат». Именно эти сигареты когда-то курил Бэнкс и, увидев знакомую пачку, на секунду позавидовал девушке. Томасина предложила им прикурить, и Бэнкс немало удивился, увидев, что Брайан с радостью взял сигарету. Но комментировать не стал.

Если за ними и следили, то с большого расстояния — улица была короткой и узкой, и Бэнкс сразу бы заметил хвост.

— Извини, но мне пора бежать, — сказал Брайан Томасине. — Рад был познакомиться. — Он потянулся к карману. — На следующей неделе мы играем в концертном зале «Шепердс Буш Эмпайр», так что, если хочешь, приходи. Вот, держи два билета и пропуск за кулисы. Приходи после концерта. Обещаю не пугать, мы вовсе не такие уж буйные, как многим кажется.

— Уж постарайтесь, — буркнул Бэнкс.

— Спасибо, — покраснев, Томасина взяла билеты. — Обязательно приду.

— Буду ждать. Ну, я побежал. Пока, Том, пока, пап. — Пожав руку Бэнксу, Брайан быстрым шагом направился к Пикадилли-серкус.

— Спасибо. — Томасина улыбнулась Бэнксу. — Большущее спасибо. Так было классно.

— Ну что, немного успокоились?

— Совсем уже почти. — Переминаясь с ноги на ногу, Томасина постояла, потом заправила волосы за уши, совсем как она делала это в ресторане. — Даже не знаю, как лучше сказать… Вы только не смейтесь надо мной, ладно? Просто мне некого пригласить, может, и вы хотите пойти?

— С вами?

— Да. Это ведь не самый ужасный вариант? Нет?

— Нет-нет, конечно нет. Я просто… да, буду рад составить вам компанию.

— Вы подъезжайте к офису, — предложила Том. — Тогда мы перед концертом успеем даже выпить. Как вам такая идея?

— Отлично, — сказал Бэнкс и подумал о Софии. Он бы охотнее пошел на концерт с ней. И пойдет, если она уже будет с ним разговаривать на следующей неделе. Но обижать Томасину Бэнксу совсем не хотелось. Она и так натерпелась из-за него страха и унижений. В общем, надо подождать и посмотреть, что из всего этого выйдет. Это же не свидание. Томасина ему в дочери годится. Впрочем, как и София, строго говоря. Может, им пойти втроем? София поймет.

— Мне пора, — прервала размышления Бэнкса Томасина.

— На работу?

— Нет-нет. На сегодня с меня хватит. Я домой.

— А это где?

— В Клэпхеме. Я сяду в метро на Пикадилли. Ну, до следующей недели. — Чмокнув Бэнкса в щеку, она пружинистым шагом двинулась по Спэрроу-стрит. Эх, неунывающая юность, вздохнул Бэнкс.

Чемоданчик он оставил в машине, припаркованной у отеля в Фицровии. Туда-то он и отправился. Ему предстояла долгая поездка в Иствейл.

Второй звонок, который сделал Бэнкс, пока Томасина курила, предназначался Грязному Дику, но тот вновь не взял трубку.

По Риджент-стрит Бэнкс поднялся к Оксфорд-серкус. Он наслаждался теплым солнцем. После двух бокалов белого вина в голове приятно шумело, но Бэнкс не расслаблялся и следил, нет ли хвоста. Заскочив на несколько минут в магазин электроники, он примерил противошумовые наушники. У Грейт-Мальборо-стрит было слишком людно, и Бэнкс свернул направо, заодно избежав и шумной Оксфорд-серкус. Прежде чем ехать к себе на север, он еще хотел зайти в книжный «Бордерс» и музыкальный магазин «ХМВ». Бэнкс был где-то между универсальным магазином «Либерти» и театром «Палладиум», когда прогрохотал взрыв. Брусчатка под ногами Бэнкса задрожала, как будто началось землетрясение. С треском лопались витрины, и на землю падали осколки стекла и пластика.

На какой-то момент мир словно застыл. Но уже спустя секунду все изменилось: мимо Бэнкса бежали и кричали прохожие с перепуганными и растерянными лицами. Все старались вернуться на Риджент-стрит или углубиться в Сохо.

Слева, в узком переулке, чернел столб дыма, из которого вырывались языки пламени. Визжали и выли сигнализации. Не задумываясь, Бэнкс побежал к Аргайлл-стрит. Минуя паникующую толпу, он выскочил на Оксфорд-стрит. Его глазам представилась чудовищная картина. Повсюду полыхали пожары, и густой черный дым разъедал глаза. Пахло паленой резиной. В воздухе висела пыль от отлетевшей штукатурки. Под ногами валялись вывороченные булыжники, скрипело разбитое стекло. Поначалу Бэнксу казалось, что все происходит как в замедленной съемке. Где-то вдалеке надрывались сирены, но он был здесь, в дыму, словно на необитаемом острове, оторванный от всего остального города. Он оказался в самом эпицентре шторма, в оглушающей, давящей тьме. Здесь никому и ничему не выжить.

Повсюду груды обломков и следы разрушения: части машин; покореженные велосипеды; тлеющая деревянная тачка; безвкусные сувенирные шарфы и дорогие пашмины и горы всяких безделушек из сувенирных лавок — вдоль всей улицы; мужчина полулежал на капоте среди осколков ветрового стекла, неподвижный, истекающий кровью. Вдруг к Бэнксу кинулась пожилая азиатка в разноцветном сари. Ей разворотило пол-лица, а из глаз струились потоки крови. Она бежала, вытянув вперед руки.

— Помогите! — кричала она. — Помогите, помогите! Я ничего не вижу! Я ослепла!

Взяв ее за руку, Бэнкс принялся бормотать какие-то слова утешения. Женщина вцепилась в него мертвой хваткой. Может, и хорошо, что она ничего этого не видит, мельком подумал Бэнкс, ведя ее вдоль улицы. Повсюду бродили ошеломленные, ничего не соображавшие люди. Они протягивали руки, словно зомби в фильмах ужасов. Кто-то кричал, кто-то ругался. Люди бежали от горящих машин, сидели и лежали на земле, стеная от боли.

Один мужчина катался по асфальту, пытаясь сбить пожирающий его огонь. Бэнкс ничем не мог ему помочь. Он споткнулся о чью-то ногу. Нога лежала сама по себе, без тела. Бэнкс вступил в какую-то жижу, противно зачавкавшую под ногами, и увидел, что земля вокруг усыпана оторванными руками и ногами. Он вывел несчастную из дыма и усадил на тротуар дожидаться медиков. Затем по обломкам и мусору рванул обратно. Увидев растерянного, ничего не понимающего мальчишку лет десяти, Бэнкс чуть ли не силой отволок его туда, где дым был не таким густым и где он оставил азиатку. Затем пошел отлавливать очередного пострадавшего, привел его туда же.

Бэнкс потерял счет времени и не знал, сколько он уже так ходит и выводит за руку, и вытаскивает, и выносит людей к краю Оксфорд-серкус, где тоже страшно воняло горелой пластмассой, но хоть как-то можно было дышать.

В языках пламени на боку лежало такси. Из его окна пыталась выбраться симпатичная молодая блондинка в окровавленном желтом платье. Бэнкс направился к ней. Девушка прижимала к груди маленькую собачку, больше похожую на комок шерсти, и пакет из универмага «Селфриджез». Ей удалось выбраться наружу, но слишком объемный пакет в окно не пролезал, Бэнкс тянул ее за собой, но она никак не хотела выпускать пакет из рук. А ведь такси могло в любую секунду взорваться. Наконец она выдернула пакет и, дрожа, снова приковыляла на своих высоких каблуках к Бэнксу. Заглянув внутрь машины, он увидел, что водитель уже мертв. Девушка покорно шла, вцепившись одной рукой в Бэнкса, а другой прижимая к груди собачку. Они медленно пробирались к относительно свежему воздуху. Именно в этот момент Бэнкс сквозь едкий смрад почуял аромат, отличный от запаха смерти: еле уловимый мускусный запах ее духов. Она уселась на тротуар и разразилась рыданиями, а Бэнкс отправился назад, в адское пекло. Неподалеку горел завалившийся на бок автобус. Бэнкс решил взглянуть, не осталось ли там кого в живых. Сзади доносился горестный плач блондинки, ее собачка вдруг затявкала.

А в следующий момент все вокруг заполонили темные фигуры в защитных костюмах и в противогазах, с кислородными баллонами и автоматами в руках. Кто-то через громкоговоритель потребовал очистить зону поражения. Бэнкс продолжил искать выживших, пока ему на плечо не легла тяжелая рука.

— Шел бы ты лучше отсюда, приятель, — сказал мужчина из-под прижатой к носу и губам маски. — Никогда не знаешь, может, сейчас еще одна бомба бабахнет. Или взлетит на воздух какая-нибудь тачка.

И он деликатно, но решительно провел Бэнкса мимо Оксфорд-серкус, к углу Риджент-стрит.

— Как вы, ничего? — спросил он его.

— Вполне. Я полицейский, — добавил Бэнкс. — Могу помочь. — Он достал свое удостоверение.

Мужчина посмотрел на пластиковую карточку очень внимательно. И наверняка запомнил его имя.

— Это сейчас не так уж важно, — покачал он головой, отводя Бэнкса подальше. — Без специального оборудования и экипировки тут нечего делать. Слишком опасно. Вы видели, что произошло?

— Нет, — ответил Бэнкс. — Я был на Грейт-Мальборо-стрит. Услышал взрыв, ну и сразу сюда — поглядеть, смогу ли чем помочь.

— Ну, теперь этим займутся профессионалы. Если вы и впрямь считаете, что не пострадали, езжайте-ка домой. Пусть врачи займутся теми, кто действительно в них нуждается.

Бэнкс спускался по Риджент-стрит, заставленной пожарными и полицейскими машинами, каретами «скорой помощи» и бронированными автомобилями. Повсюду мелькали люди в форме. Уже возвели ограждения — до самой Кондуит-стрит. Спотыкаясь и вдыхая с наслаждением свежий воздух, Бэнкс обошел баррикады и побрел к толпе потрясенных зевак.

— Что там произошло? — спросил у него кто-то.

— Бомба, да? — спросил кто-то еще и добавил: — Что же еще. Эти гребаные террористы.

Бэнкс, не обращая внимания на расспросы, пробрался сквозь толпу. Он шел тем же путем, какой проделывал совсем недавно. Или давно? Среди разорванных тел, ядовитого дыма, раненых и убитых время замедлялось и текло, как густой мед; но теперь, обернувшись и оглядев Риджент-стрит, Бэнкс почувствовал, что все это случилось за какую-то долю секунды, не больше. Да, спасатель был прав — ему тут больше делать нечего. Не мешаться же под ногами. Бэнкс еще никогда не чувствовал себя таким бесполезным и ненужным, а просто стоять и глазеть — это не для него. Интересно, как там они, пожилая азиатка и девушка с собачкой и с пакетом?

Бэнкс шел к Пикадилли-серкус, и с каждым его шагом кровавый хаос отдалялся, тая, словно привидевшийся кошмар. Бэнкс шел наобум, не думая куда, лишь бы убраться подальше. Дышалось почти нормально, но глаза до сих пор жгло. Прохожие, глядя на него, ахали и охали. Они взрыва не слышали, но им было и так понятно: произошло что-то страшное.

Над щеголеватыми домами Риджент-стрит поднимался дым, отравляя теплый летний воздух.

Миновав Пикадилли-серкус, Бэнкс четко осознал, что ему срочно требуется выпить. А еще лучше напиться.

У Шафтсбери-авеню Бэнкс свернул в сторону Сохо. Когда он работал в столичной полиции, то проводил тут много времени. Наконец Бэнкс дошел до старого паба на Дин-стрит, в котором много лет назад частенько надирался. Там ничего особо не изменилось. Все толпились у барной стойки. Даже курильщики зашли внутрь, чтобы посмотреть последние новости на большом телеэкране. Раньше на нем только футбол и показывали, припомнил Бэнкс, а сейчас он увидел Оксфорд-серкус. Настоящее поле битвы, и всего в миле отсюда. Бэнксу не верилось, что всего несколько минут назад он был там, в этом аду, который показывали по телевизору. Другой мир. Другое место. Но прежде так всегда и бывало. В других местах и мирах. В Дарфуре, Кении, Зимбабве. В Ираке. В Чечне. А не на соседней улице, черт бы всех побрал.

Бармен со всеми вместе смотрел новости, но, заметив Бэнкса, вернулся за барную стойку.

— Господи Иисусе, — пробормотал он, — что это с вами? У вас такой вид, будто вы… Черт! Вы ведь оттуда?

Теперь на Бэнкса смотрели со всех сторон. Дергали друг друга за рукава, тыкали пальцем и что-то шептали.

Бэнкс кивнул.

— Любые напитки за счет заведения, друг, — заявил ему бармен.

Бэнкс хотел заказать два напитка: пинту пива, чтобы утолить жажду, и двойной бренди, чтобы успокоить нервы. Он попытался уговорить бармена взять деньги хотя бы за один, но тот категорически отказался.

— На вашем месте я бы заглянул сначала в туалет, — сказал он. — Дверь сзади. Вам сразу полегчает, как смоете с себя все это.

Бэнкс глотнул пива и пошел в уборную, тесную и узкую, такие почти во всех лондонских пабах; писсуары были в желтых пятнах и воняли мочой, но зато над треснувшей раковиной висело зеркало.

И Бэнкс увидел себя во всей красе: лицо черное от сажи. Только белки глаз сверкали, а взгляд был устремлен в бездну. Белая рубашка обгорела, заляпана кровью и еще бог знает чем. К счастью, ветровка пострадала не очень сильно. Испачкалась, конечно. Но поскольку была темно-синего цвета, пятна не очень выделялись. Джинсы слегка подпалились и были изгвазданы оплавившимся гудроном. В чем у него подошвы ботинок, Бэнкс даже думать не хотел.

Единственное, что можно было в данный момент сделать, — хорошенько умыться и застегнуть ветровку, чтобы прикрыть рубашку. Включив горячую воду, Бэнкс выдавил себе на ладонь побольше жидкого мыла. В конце концов ему удалось смыть почти всю грязь. Взгляд изменить куда сложнее.

— Совсем другое дело, дружище, — одобрительно сказал бармен.

Поблагодарив его, Бэнкс осушил пинту пива. Поставив пустой стакан на стол, он принялся за бренди, медленно и вдумчиво. Бармен тут же наполнил пустой стакан пивом. А потом Бэнкс увидел, как он наливает виски для себя, двойную порцию.

— Говорят, террорист-смертник подорвал себя в машине, — сказал бармен, кивая в сторону телевизора, у которого, как приклеенные, столпились посетители. — Это уже что-то новенькое. Выехал с Грейт-Портленд-стрит на Оксфорд-стрит. К серкус подъезжать побоялся, и это логично. Там ведь парковаться нельзя, а по Оксфорд-стрит и вовсе одни только автобусы да такси могут ездить. Сволочи. Какие же сволочи. Всегда найдут возможность нагадить.

— Много пострадавших? — поинтересовался Бэнкс.

— Пока еще точно не знают. Двадцать четыре трупа и примерно столько же с серьезными ранениями. Но это первые только сведения. Вы ведь прямо там были, да?

— Был.

— Прямо в центре событий?

— Да.

— И на что это все похоже?

Бэнкс молча отпил бренди.

— Извините, — спохватился бармен. — Нашел о чем спрашивать. Я и сам всякого навидался. Служил в десанте в Северной Ирландии. — Он протянул руку: — Кстати, меня зовут Джо Джелдард.

— Рад познакомиться, Джо Джелдард, — пожал ему руку Бэнкс. — Алан Бэнкс. И спасибо вам за все.

— Это все ерунда. Как вы себя чувствуете?

Бэнкс пригубил еще бренди. Руки все еще тряслись. Он только сейчас заметил, что у него обгорела левая ладонь, хотя боли до сих пор не чувствовал. Значит, ожог не очень серьезный.

— Благодаря этому, — он поднял стакан с бренди, — скоро буду как огурчик.

Джо Джелдард отошел к другому концу стойки, чтобы вместе с другими посетителями следить за новостями. Бэнкс остался в одиночестве. Теперь можно было сосредоточиться и попытаться осознать, что же произошло. Он до сих пор не мог поверить, что это все совершилось наяву.

Судя по всему, когда Бэнкс шел по улице, террорист подорвал машину где-то за углом. Если бы он не решил свернуть со слишком людной в это время Риджент-стрит на Грейт-Мальборо-стрит, то вышел бы как раз на Оксфорд-стрит. Кто знает, что бы тогда с ним было.

А потом, когда все свершилось, он бросился в эпицентр взрыва. Но не потому, что отличался невероятной храбростью. Подчинился порыву, совершенно инстинктивному. Подчинился, хотя несколько лет назад Бэнкс и сам чуть не погиб в огне.

Он вспомнил про Брайана и Томасину. С ними все должно быть нормально. Они ведь оба решили ехать на метро. Правда, подземку могли обесточить в связи с терактом, однако эту неприятность можно пережить. Надо будет позвонить обоим, убедиться, что целы. Но попозже, когда он окончательно придет в себя. Он вдруг подумал, что они тоже могут о нем беспокоиться.

А София? Она ведь часто работает в Вестерн-Хаусе, на Грейт-Портленд-стрит. Если только она не уехала куда-нибудь на интервью или на съемки в другую студию. Может, как раз сегодня решила пройтись до Оксфорд-стрит, чтобы пообедать? Правда, раньше она никогда этого не делала, вспомнил Бэнкс. Она ненавидела Оксфорд-стрит — слишком много туристов. В ясный день София покупала сэндвич в «Прет-а-манже» и съедала его в Риджентс-парке. Или устраивала себе пикник во время концерта в театре на открытом воздухе.

И все же надо ей позвонить, решил Бэнкс. Может, удастся заодно помириться.

На него вдруг накатила тошнота, и он спешно проглотил еще бренди. Алкоголь обжег горло, Бэнкс закашлялся. Но зато приступ тошноты прошел. Взглянув на телеэкран, Бэнкс увидел кадры с вертолета — пышный дым стелился над кварталом. Он даже не очень понял, откуда доносятся сирены — то ли из динамиков телевизора, то ли с соседней улицы. Внизу экрана мелькала бегущая строка с последними подробностями шокирующих событий. Количество жертв возросло до двадцати семи. Ранены тридцать два человека.

Бэнкс отвернулся от экрана и принялся за второй стакан пива. Правая рука уже почти не дрожала, а вот в обожженной левой запульсировала боль. Взглянув в зеркало позади винных бутылок и стаканов, Бэнкс с трудом узнал свое лицо. Пора было что-то предпринимать.

Сначала надо купить новую одежду. У него остался при себе и кошелек, и оба его мобильных, но это — все. Остальные вещи лежали в машине около отеля. Конечно, можно добраться туда, минуя Оксфорд-серкус, однако Бэнкса вообще не тянуло в отель. Во-первых, он не хотел проходить мимо места трагедии, а во-вторых, не было сил самому ехать в Иствейл. Надо купить одежду, поехать на вокзал и сесть на поезд. А за машиной он вернется, когда ему немножко полегчает. У Софии есть вторые ключи — она иногда любила прокатиться на его «порше». Можно попросить ее перегнать машину к ее дому, где все же безопаснее. Наверняка она согласится ему помочь, даже если все еще сильно обижена.

Внезапно до Бэнкса дошло, что и метро, и вокзалы на какое-то время закроют. Как же ему сложно все это держать в голове. Мозг явно не справлялся. И Бэнкс понял, что никуда ему пока отсюда не уйти. Алкоголь потихоньку делал свою работу, вымывая из памяти ужасы прошедшего часа. Подозвав Джо Джелдарда, Бэнкс заказал еще одну пинту пива — на сей раз за свой счет.

15

Сидя за рулем, Энни размышляла. Зачем Бэнксу понадобилось, чтобы она этим субботним утром прикатила к нему домой в Гретли? Она-то думала, что он останется в Лондоне с Софией, хотя бы на эти выходные. Выходит, ошибалась.

Весь вчерашний вечер она пыталась дозвониться до Бэнкса, но безуспешно — он не отзывался ни по одному из своих мобильных. После работы Энни поехала домой и посмотрела по телевизору репортаж о взрывах на Оксфорд-серкус. Сущий кошмар. Сообщили, что контртеррористические подразделения прочесывают Дьюсбери, Бирмингем и Лестер. Трех подозреваемых уже арестовали. В одной из лондонских мечетей провели обыск.

Мусульманская община негодовала: осквернили их священный дом, но едва ли им хоть кто-нибудь сочувствовал. Особенно после страшных телерепортажей из Лондона: ведь «Аль-Каида» признала, что теракт — это ее деяние. Энни пыталась быть терпимой и уважать чужую веру. Но на протяжении всей истории человечества большая часть распрей, войн и смертей происходила во имя Бога. С каждым годом религиозный экстремизм набирает обороты, и все сложнее верить, что несоответствие чьим-то сакральным постулатам может служить оправданием массовых убийств.

Да ну их! Как приятно прокатиться ясным утром по долине и отвлечься от мрачных новостей! Старушка «астра» покряхтывала на поворотах и подпрыгивала на внезапных кочках. Справа раскинулись луга. Болота окружали медлительную и важную речку Свейн, с берегами, поросшими клевером, лютиками и луговой геранью.

Вдали расстилалась долина, исчерченная невысокими каменными оградами. Чем выше, тем круче становились ее боковые склоны. Скалистые вершины, состоявшие в основном из известняка, покрывала трава, не сочная, как внизу, а вялая и высохшая. Дальше раскинулись вересковые пустоши, огромные, со всех сторон. Энни опустила окно. В магнитоле проигрывался диск лучших хитов Стили Дэна, и как раз сейчас звучала песня «Бодхисаттва». Бэнкс, конечно, не одобрил бы такой выбор, да и черт с ним. Этот мир был прекрасен.

Почти.

Уинсом совершила прорыв в расследовании нападения в Истсайд-Истейте: один из местных громил обмолвился, что в квартале появился новый серьезный наркодилер, «то ли албанец, то ли турок». Он приехал из Лондона, и ребятишки, прежде свободно приторговывавшие наркотой, должны были перейти под его руководство или выйти из игры. А иначе окажутся в больнице с пропоротым брюхом. Пока этого новенького им найти не удалось. Они лишь знали его кличку — Бык. Правда, Энни не сомневалась, что его поимка — не за горами. Ходили слухи, что у Быка много влиятельных знакомых, что он собирается наладить регулярные поставки героина в Иствейл. И суперинтендант Жервез, и помощник начальника полиции Маклафлин, и начальник полиции — все жаждали заарканить Быка. Еще бы, ведь тогда им удастся покрасоваться по телику и в очередной раз заявить, что они успешно борются с наркоманией.

Энни выехала на Хелмторп-Хай-стрит, миновала церковь, пабы и магазин спортивной одежды. У школы она свернула налево и поднялась на холм, в Гретли. Осторожно проехав по узкому каменному мосту, на котором беседовали, попыхивая трубками, несколько стариканов, она свернула к дому Бэнкса. Энни припарковала машину у каменной ограды возле Гретли-Бек, это у самого леса. Автомобиля Бэнкса она нигде не увидела. Странно.

В какое живописное и уединенное место Бэнкс переехал после своего развода. Энни всякий раз замирала в восхищенном изумлении.

Пережив пожар, Бэнкс перестроил заново весь дом, там стало гораздо просторнее, сохранив при этом красивый известняковый фасад. Сейчас дом выглядел практически так же, как и в 1768 году, когда его только возвели, о чем гласила табличка на двери.

Энни постучала, и Бэнкс, впустив ее, прошел сквозь гостиную на кухню.

— Кофе будешь? — спросил он.

— С радостью.

А он, оказывается, знает, какой кофе она любит. Черный, крепкий. Бэнкс и сам пил такой же.

— Пошли на террасу, — предложил Бэнкс.

Вслед за ним Энни прошла сквозь кухню. На террасе сквозь стекла лилось медовое солнце. Но в открытые окна дул ветерок, и внутри было не слишком жарко. Вечная проблема с этими застекленными террасами, подумала Энни. Один жаркий день, и получается настоящая парилка. Зато зимой там очень уютно, особенно если поставить электрический камин с имитацией огня. Впрочем, и этим ранним утром там было очень здорово. Из окон открывался чудесный вид на долину, и выше, до самого известнякового шрама на верхушке холма, напоминавшего Энни ухмылку черепа. На зеленых лугах белели точки — там паслись овцы. Увидев плетеные кресла с подушками, Энни вспомнила, какие они глубокие и удобные, из них совершенно не хочется вылезать. Но она все же села в одно из кресел и поставила на стеклянный столик с нетронутыми утренними газетами свою чашку. Бэнкс еще не читал газет? Что это вдруг? Он редко интересовался новостями, но всегда просматривал рецензии на новые альбомы и фильмы и решал кроссворды. Наверное, он только недавно проснулся, решила Энни. Слышна была приглушенная музыка, довольно странная, похожая на похоронную. Нестройная мелодия, то затихающий, то вновь вступающий хор, трубы, литавры и удары колокола.

— Что это за музыка? — спросила Энни, когда Бэнкс уселся напротив.

— Шостакович. Тринадцатая симфония, называется «Бабий Яр». А что? Тебе не нравится?

— Ну почему же, просто интересно. Очень уж необычная.

«Да уж, это вам не рок-композиция Стили Дэна», — подумала Энни. Но музыка играла совсем тихо, так что не раздражала.

— Когда ты вчера приехал? — спросила она.

— Поздно.

— Я тебе весь вечер звонила.

— Телефон разрядился, а зарядку я с собой не взял.

Бэнкс был очень бледным. Яркие синие глаза смотрели устало, а на левой руке белела повязка.

— Что это? — спросила Энни.

— Это? — поднял он руку. — Обжегся об чугунную сковородку. Мой врач давно говорил, что моя диета меня убьет, — улыбнулся он. — Ничего страшного. Хотел сегодня утром приехать в участок, но передумал. Потому и попросил тебя заглянуть ко мне.

— Потому что обжег руку?

— Что? Нет. Говорю же, это ерунда. Дело не в этом.

— А в чем?

— Потом расскажу.

— Хорошо, — весело ответила Энни. — Напускай туману, если тебе так хочется. Мне-то что. А у нас, между прочим, появилась зацепка в истории с нападением в Истсайд-Истейте. — Энни стала рассказывать про Быка, но вскоре поняла, что Бэнкс почти не слушает. — Так в чем дело, Алан? Зачем ты меня сюда притащил?

— Хотел поговорить с тобой о Ваймене. Мне кажется, пора его звать к нам в участок, с учетом всех последних событий.

— Каких еще событий? По-моему, ничего нового мы не узнали, кроме того, что он нанял детектива для слежки за Сильбертом.

— Но ведь и этого достаточно, разве нет? Имеются и другие факты. Все это начинает уже зашкаливать.

Она слушала его с широко открытым ртом. Про то, как Хардкасл рвал фотографии в ресторане, про то, что случилось с домом Софии в четверг и с офисом Томасины вчера. Когда он умолк, Энни даже не нашлась, что сказать.

— Ты ведь вчера был в Лондоне, да? — промямлила она. — Жуть какая! В момент взрыва ты, наверное, был там совсем рядом…

— Шел по Риджент-стрит, — ответил Бэнкс. — Метро потом на четыре часа закрыли, потому я так поздно и приехал. Пришлось брать такси от станции «Дарлингтон».

— Ты же вроде на машине туда уехал?

— Оставил ее там. Не хотелось садиться за руль. Меня от пробок уже тошнит. Да я еще и выпил за обедом. С чего это ты всполошилась? Что за допрос с пристрастием?

— Почему ты не остался у Софии? Она же, наверное, теперь трясется от страха. После такого разгрома.

— Она ночевала у подруги. — Бэнкс выразительно посмотрел на Энни, это был молчаливый призыв заткнуться и не лезть не в свое дело.

Музыка стала слышнее. Вступил солист, затем к нему присоединился хор. Потом вновь заиграл оркестр: загудели духовые, затем — дробное стаккато ударных, загрохотал гонг.

Очень странная музыка для такого чудного воскресного утра, подумала Энни. Бэнкс внимательно слушал, пока оркестр не заиграл крещендо, и затем постепенно звук сошел на нет, как в григорианских хоралах.

— Честно говоря, София не захотела, чтобы я у нее ночевал. Она обвинила в этом несчастье меня. Считает, что я забыл включить сигнализацию.

— А ты забыл?

— Нет, конечно.

— Ну а ей ты это сказал?

— Она так расстроилась. Она бы мне не поверила.

— А полицию вы вызвали?

— Энни, ты же понимаешь, с кем мы связались. Думаешь, полиция помогла бы? В конце концов, я и сам — полиция, и что с того? Ну и София была категорически против.

— А ты сказал Софии, кого подозреваешь в этом нападении?

— Нет.

— Почему?

— А зачем мне ее пугать?

— Ну, чтобы она была осторожней, например.

— Слушай, а тебе-то что? Она же тебе даже не нравится.

— Это не так, — возразила Энни, сообразив, что сейчас лучше слукавить. — И потом, я за тебя волнуюсь. Это в первую очередь. Как всегда.

— Волноваться за меня не стоит. А Софии они вреда не причинят, и Томасине тоже. Захотели бы, давно бы уж с ними что-нибудь сделали. Как и со мной, кстати. Нет-нет. Они дали понять, что недовольны, и на этом остановились. Пока что. Пока пытаются нас запугать. Именно поэтому нам пора побеседовать с Вайменом в участке.

— Все равно им слабо тебя запугать. Да и меня тоже.

Бэнкс выдавил некое подобие улыбки:

— Тебе удалось что-нибудь узнать?

— Да. — Энни изложила Бэнксу свой разговор с Кэрол Ваймен.

— Интересно, что там на самом деле произошло с Риком Вайменом, — протянул Бэнкс. — Десантник, говоришь… А знаешь, от кого они получают приказы? От МИ-6, не иначе. Вот тебе и связь между Вайменом и Сильбертом. Я с самого начала был уверен, что тут кроется что-то еще, помимо профессиональных разборок. Помимо зависти. Ну и как, удалось тебе еще что-нибудь про него узнать?

— Я поговорила с его… — Энни запнулась, не зная, как назвать Шарлотту Фостер, — с его вдовой, — добавила она, хоть это не вполне соответствовало истине. — Разумеется, она не захотела ничего рассказывать, но хотя бы ясно дала понять, что Рик Ваймен погиб в ходе боевых действий, а не в авиакатастрофе во время учений.

— Занятно, — сказал Бэнкс. — Весьма занятно. Если бы нам удалось нарыть что-нибудь еще! Что за операцию они проводили, кто отдавал приказы и руководил… возможно, Ваймен считает, что именно Сильберт виновен в гибели его брата? А что, если тот и впрямь был причастен? А в МИ-6 решили замять эту историю?

— Тогда они сделают все, чтобы ты эту историю не вытащил обратно. — Энни потянулась за чашкой кофе. Пел солист, звонили колокола. Вновь вступил хор. — Да и как ты вообще собираешься хоть что-то разузнать?

— Перед твоим приездом мне удалось наконец связаться с суперинтендантом Берджессом. Это который Грязный Дик.

— Помню его, — кивнула Энни. — Сексист, расист и гомофоб, считающий себя идеальным образчиком человеческой породы.

— Да-да, он самый. Я два дня пытался до него дозвониться. Оставил ему кучу зашифрованных посланий на автоответчике. Он знает все и про всех. Не помню, где именно он сейчас работает, по-моему, в какой-то контртеррористической организации. Человек самый что ни на есть осведомленный. Прекрасно чувствовал себя во времена правления Тэтчер с Мейджором, да и при Блэре с Брауном не бедствовал.

— Не очень-то они друг от друга отличаются, — заметила Энни.

— Просто ты слишком молода, чтобы помнить эпоху Тэтчер.

— Неправда, — возразила Энни. — Я помню Фолклендскую войну, мне тогда уже пятнадцать было.

— Как бы то ни было, Грязный Дик что-то долго не проявлялся. Видимо, потому, что для его боссов я персона нон грата. Во всяком случае, мне так казалось. Как выяснилось, не напрасно: я и впрямь у них там не в почете. Дик это подтвердил. Но это я так, к слову. Главное, выяснилось, что Дик сейчас не в Лондоне, а в Дьюсбери.

— Дьюсбери? — переспросила Энни. — Это не там…

— Да, там жил один из террористов-смертников, — опередил ее Бэнкс. — Полагаю, потому Дик туда и поехал. А самое главное вот что: он согласился со мной встретиться.

— Когда? И где?

— Сегодня утром, в Халлам-Тарн. Мне кажется, это наш единственный шанс узнать, что связывало Ваймена и Сильберта и каково участие десанта и разведки в этой истории. Возможно, Дик даже расскажет, чем Сильберт занимался после ухода на пенсию, вроде бы ухода, и зачем встречался с тем типом на скамейке в Риджентс-парке, ну и прочее.

— Если связь между Вайменом и Сильбертом вообще существует, — уточнила Энни.

— Точно. — Бэнкс взглянул на нее: — Ты ведь до сих пор уверена, что убить хотели именно Хардкасла? Мотив: профессиональная зависть. Возможно, ты окажешься права. Ваймен и впрямь передавал Хардкаслу фотографии, и тот крайне бурно на них реагировал. И все-таки потерпи мои бредни еще немного. Дай мне шанс. — Бэнкс достал из книжного шкафа блокнот с ручкой. — Что ты узнала о Рике Ваймене?

Энни рассказала ему все, что ей было известно — не так уж и много.

— Думаю, этого хватит, чтобы действовать дальше, — сказал Бэнкс. — Ты уверена в дате его смерти? Пятнадцатое октября две тысячи второго года, да?

— Да, так сказала мне Кэрол Ваймен.

— Ясно.

— А что, если они никак не связаны?

— Давай решать проблемы по мере их поступления.

— Ну а что теперь-то делать? Ты говоришь, они забрали у Том Сэвидж папку с делом Ваймена. Значит, он тоже в опасности?

— Зависит от того, представляет он опасность для них или нет. Но я не буду с тобой спорить — нам надо пошевеливаться. Чем быстрее мы привезем его в участок и докопаемся до сути, тем лучше.

К этому моменту Энни окончательно потеряла нить мелодии. Резкая и громкая партия оркестра контрастировала с тихим пением солиста. Иногда музыка и вовсе замирала.

— Хорошо бы сначала обсудить все это с Жервез, — заметила она.

— Справишься с этим? — спросил Бэнкс.

— Кто, я? Алан, ты чего?

— Ну пожалуйста, выручи. — Бэнкс взглянул на часы: — Мне скоро ехать к Берджессу, а нам ведь никак нельзя терять время. Возможно, вот-вот у меня появятся ответы на некоторые вопросы, но не факт. Надо как минимум добиться от Жервез разрешения на допрос Ваймена в связи с обнаруженными фотографиями.

— Но… я…

— Да ладно тебе, Энни. Она же и так знает, что ты занималась этим делом, верно?

— Делом, которого больше не существует? Да. Знает.

— Вот и расскажи ей про новые улики. Напирай на историю с театром, а про разведку вообще пока забудь. Ее ведь только этот аспект пугает. А раз шпионы вроде бы тут ни с какого боку, мадам брыкаться не станет, напротив.

— Ладно, так и быть, — вставая, сказала Энни. — Я попытаюсь. А ты?

— Я приеду попозже. Вызову водителя, когда освобожусь. Ты пока поговори с Жервез, позови Ваймена, и пусть помаринуется у нас немного, понервничает.

— И на каком основании я его задержу?

— Не надо никаких оснований. Просто попроси его явиться.

— А если он не захочет?

— Тогда арестуй его!

— За что?

— За то, что он лживый ублюдок, например.

— К сожалению, такой статьи у нас нет.

— Энни, приволоки его в участок, слышишь? Это кардинально изменит всю ситуацию.

Энни выходила из дома под звуки неземной, завораживающей музыки, но почему-то утро больше не казалось ей таким уж прекрасным.

Вновь оставшись один, Бэнкс налил себе еще кофе. «Бабий Яр» закончился, а после такой музыки не хотелось слушать что-то еще. Скоро надо было выходить. Бэнкс чувствовал себя жутко измотанным, но пропустить эту встречу было никак нельзя.

Заперев на ключ дверь, Бэнкс усмехнулся собственной наивности: кого остановит замок? Бэнкс поехал в сторону Халлам-Тарн, к холму Тетчли-Фелл.

Ночью он не сомкнул глаз; перед ним и до сих пор мельтешили вчерашние чудовищные картины. Повсюду чудились запахи горелого мяса и тлеющей пластмассы. Что-то ему не забыть никогда, а что-то, увиденное лишь краем глаза, — чье-то безголовое тело, яркий промельк внутренностей в клубах пыли и дыма, — дорисует его неуемное воображение, превратит в ночные кошмары, которые будут преследовать его еще много лет.

Страшные образы мучили, но менее жестоко, чем ощущения. Стоило Бэнксу задремать, как на него навалилось отвратительное чувство. Ему казалось, что он опаздывает, не успевает предотвратить что-то совершенно ужасное; тут же снилось, будто он торопится на важную встречу и вдруг понимает, что напрочь забыл дорогу; совершенно голый, он метался по темным враждебным улицам, все быстрее и быстрее; лестницы покрывала липкая патока, стоило Бэнксу встать на первую ступеньку, камень начинал плавиться под ногами, и он постепенно проваливался в бездну. Когда измученный кошмарами Бэнкс наконец очнулся, ему показалось, будто в его груди — пустота и его несчастное сердце бьется невпопад, непонятно почему и зачем.

Выбравшись вчера из паба Джо Джелдарда, Бэнкс купил одежду в магазине «Маркс и Спенсер» и, пешком пробираясь по задворкам Блумсбери, добрел до вокзала Кингс-Кросс. Дым был виден даже с Юстон-роуд, и иногда до ушей Бэнкса доносился вой сирен. Он точно не знал, во сколько произошел взрыв, но предполагал, что это случилось около половины третьего, в самый разгар пятничного летнего дня, когда многие пораньше уходят с работы. До вокзала Бэнкс добрался уже после пяти. Поезда так и не пустили, хотя здание вокзала уже обыскали (нет ли там взрывчатки) и открыли для пассажиров около часа назад.

Толпы людей топтались вокруг табло с расписанием, готовые в любую секунду сорваться к нужной платформе. Бэнксу пришлось выложить кругленькую сумму за билет до Дарлингтона, без всякой гарантии, что поезд вообще когда-нибудь отправится. Продуктовые киоски распродали все запасы бутербродов и воды. Дожидаясь поезда, Бэнкс позвонил Брайану и Томасине. К счастью, они не пострадали, хотя страху натерпелись, ведь трагедия произошла совсем рядом. Бэнкс набрал и домашний телефон Софии, но никто не ответил. Иного он и не ожидал. Он оставил ей сообщение — попросил отогнать машину и спросил, как она, он надеется, что с ней все в порядке. Про свои приключения в зоне взрыва Бэнкс не собирался никому рассказывать. Ни сейчас, ни позже.

Бэнксу повезло: первый же поезд отбывал в северном направлении. В шесть тридцать пять Бэнкс уже сидел внутри рядом с бангладешским студентом, очень серьезным малым, который жаждал обсудить с ним сегодняшние взрывы. Бэнксу совсем не хотелось говорить на эту тему, на что он и намекнул вполне недвусмысленно. Всю поездку студент сидел надувшись. Наверняка думал, будто Бэнкс просто не захотел общаться с азиатом.

Но Бэнксу было плевать на его домыслы. Ему вообще было на все и всех наплевать. Он тупо смотрел в окно, не включив даже айпод. Бэнкс чувствовал, что ни музыка, ни книга не помогут ему отвлечься. Мозг словно оцепенел, а две маленькие бутылочки виски, которыми торговали вагонные продавцы с тележкой, лишь усилили это ощущение.

Из Дарлингтона до дома он добрался на такси, заплатив шоферу целое состояние. Этот балагур был футбольным фанатом, не умолкая, обсуждал команду «Боро», есть ли у парней шансы в следующем сезоне. Хорошо хоть о взрывах не упоминал ни разу. Иногда Бэнксу казалось, что север Англии — совсем другая страна, со своими проблемами и заботами. Отдавая таксисту деньги, Бэнкс подумал, что денек получился затратный: сначала отель, потом ресторан, новая одежда, билет на поезд и вот еще и такси. Хорошо, что сейчас везде принимают карточки.

Поезд тащился долго, с неожиданными и непонятными остановками в Гренэме и Донкастере, и домой Бэнкс добрался лишь в половине одиннадцатого.

Бэнкс был счастлив, что наконец-то он дома, что можно захлопнуть за собой дверь. Правда, не очень понятно, чем можно отвлечь себя от тяжелых мыслей. Точно нельзя включать теленовости — смотреть на страшные кадры, которые крутят снова и снова, и слышать, как растет число погибших.

Усевшись наконец перед экраном с большим бокалом красного вина и включив старую комедию братьев Маркс, Бэнкс и сам не понимал, что же он сейчас чувствует.

Подумав немного, он решил, что ни грусти, ни злости, ни тоски он не испытывает. Возможно, они нагрянут позднее. Случившееся открыло в душе такие пласты, о которых он даже не подозревал и про которые еще ничего не знал.

Его мир изменился, ось планеты «Бэнкс» сместилась. Есть разница — знать, что такое происходит, смотреть, как это происходит с другими людьми по телевизору, и самому быть в самой гуще, в эпицентре, видеть боль и страдания и понимать, что ты не в состоянии никому помочь. Но он же помогал раненым. Надо держаться за эту мысль. Бэнксу вспомнилась ослепшая азиатка, так сильно вцепившаяся ему в руку, что он до сих пор ощущал ее хватку; и молодая блондинка в окровавленном желтом платье, с дурацкой собачонкой и пакетом, с которым она не хотела расставаться; перепуганный мальчишка; мертвый таксист; все эти люди. Они теперь стали частью Бэнкса и пребудут с ним до конца.

Несмотря на испуг и ужас, Бэнкс испытал тогда и странное чувство глубокого спокойствия, смирения перед неизбежностью, свободы. Это его поразило. Похожие ощущения испытывал он и сейчас, выйдя из дома. Было в этом что-то простое и прекрасное — просто переставлять ноги, медленно поднимаясь к вершине холма.

Он забирался на Тетчли-Фелл, вышагивая по тропинке, пересекавшей несколько полей, и высматривая калитки в бесконечных каменных оградах. В ярко-синем небе сияло солнце, и дул приятный, освежающий ветерок. Бэнкс то и дело оглядывался, опасаясь слежки. Вслед за ним шли двое — девушка с красным свитером, завязанным на талии, и парень в футболке с рюкзаком за плечами. Добравшись до древней римской дороги, по диагонали перерезавшей долину и приводящую прямо в деревушку Фортфорд, видную вдалеке, Бэнкс, потный и мокрый, остановился перевести дух. Он решил подождать, пока парочка пройдет мимо. Поравнявшись с ним, туристы поздоровались и, свернув налево, зашагали по римской дороге. Вполне возможно, потом они свернут на дорогу к Мортсетту, подумал Бэнкс. Или дойдут до Релтона или Фортфорда. Но в любом случае они шли явно не туда, куда сам Бэнкс. К тому же они еще совсем дети. Студенты, выбрались подышать свежим воздухом. Вряд ли МИ-6 вербует столь юных сотрудников. Должны же у них быть ограничения по возрасту, верно?

Выбравшись по перелазу на другую сторону узкой тропинки, Бэнкс продолжил подниматься по полям к вершине холма. Сочная трава сменилась сухими и тонкими былинками, и вскоре Бэнкса окружали лишь камни, пыльные кусты вереска и можжевельника. Скоро тут все расцветет, подумал Бэнкс, и блеклые пустоши покроют фиолетовые и желтые цветы. Овцы попадались все реже.

Несколько раз Бэнкс был уверен, что добрался, но на самом деле до вершины было еще идти и идти. И вот наконец вот она, верхушка. Теперь ему оставалось лишь спуститься по противоположному склону к озеру Халлам. Озеро не представляло собой ничего особенного — небольшое, где-то сто ярдов в ширину и двести в длину, оно расположилось почти у самой макушки холма Тетчли. Местами озеро оградили забором — там часто тонули дети. А однажды оттуда извлекли тело убитого кем-то мальчика, припомнил Бэнкс. Вокруг холма вилась живописная тропинка. Из Хелмторпа к озеру вела дорога, заканчивающаяся прямо у воды небольшой парковкой, на которой Бэнкс приметил несколько машин.

Легенда гласила, что когда-то на месте Халлама была деревня, жители которой поклонялись Сатане и приносили ему в жертву людей. За это Господь покарал их, уничтожив деревню одним ударом божественного кулака, после чего на этом месте и возникло озеро. Поговаривали, что иногда, когда свет падает как-то по-особенному, под водой видны старые дома и улицы, приземистая неказистая церковь с перевернутым крестом, и слышны леденящие кровь вопли халламчан, которые криками вгоняют себя в ритуальный экстаз.

Иногда во все это даже можно поверить, думал Бэнкс, направляясь к парковке. Но точно не сегодня — слишком уж славный денек. Бэнкса обогнала парочка влюбленных. Они держались за руки, и девушка, жующая травинку, застенчиво улыбнулась Бэнксу. Мимо пробежал немолодой мужчина в спортивном костюме и кроссовках, раскрасневшийся, потный. Того и гляди, свалится в сердечном приступе.

Бэнкс дошел до парковки у конца озера. На берегу, у самой воды он приметил знакомую фигуру: суперинтендант Берджесс по прозвищу Грязный Дик бросал камешки, которые не желали подпрыгивать, делая цепочку из кругов, а сразу же тонули. Заметив Бэнкса, он хлопнул в ладоши и довольно потер руки:

— О Бэнкси! Рад, что ты смог выбраться! Ну, рассказывай, что ты там натворил?

«Как это похоже на Бэнкса — сослать меня к Жервез, а самому укатить», — думала Энни, подъезжая утром к дому начальницы. По телефону Жервез показалась ей несколько раздраженной — оказывается, ее муж увез детей на матч по крикету и она собиралась провести свободный денек, ковыряясь в саду. Но все-таки согласилась уделить Энни пять минут.

Пока Энни ехала по тихой проселочной дороге, все думала о странном поведении Бэнкса. Сегодня утром он был какой-то не такой. Наверное, на самом деле они с Софией разругались куда серьезнее, чем это хотел представить Бэнкс. Он говорил, что София очень дорожит своими безделушками и сувенирами. Видимо, она здорово расстроилась, когда с ее драгоценными вещицами так варварски расправились. Впрочем, если ей всякие камушки-ракушки дороже Бэнкса, то жалеть ее как-то неохота. Если дороже, то так ей и надо.

Припарковав машину и постучав в дверь, Энни услышала голос начальницы:

— Я во дворе! Просто обойдите дом!

По узкой дорожке между домом и гаражом Энни попала в сад.

Увидев суперинтенданта в широкополой шляпе, мешковатой мужской рубашке, белых шортах и сандаликах, да еще с секатором в руках, Энни с трудом удержалась от смеха.

— Садитесь, инспектор Кэббот, — сказала разрумянившаяся от работы Жервез. — Ячменного отвара хотите?

— Да, спасибо. — Энни взяла стакан и, присев, сделала глоток. Она уже сто лет не пила ячменного отвара. Такой же готовила ее мама. Напиток у Жервез получился вкусный. На лужайке Энни увидела круглый столик и четыре стула. Зонтика над столом не было, и она тут же пожалела, что не взяла с собой шляпу.

— Вы не хотите высветлить себе несколько прядок? — спросила вдруг Жервез.

— Нет, мэм.

— Так подумайте. Они на солнце очень выигрышно смотрятся.

Что это на всех нашло? Сначала Кэрол Ваймен предложила Энни стать блондинкой, теперь вот Жервез твердит про высветленные прядки.

— Я так понимаю, вы приехали рассказать, как движется дело о поножовщине в Истсайд-Истейте? — спросила Жервез, устроившись на стуле.

— Этим делом занимается Уинсом, мэм, — ответила Энни, — и мы со дня на день ждем завершения расследования.

— Лучше бы с минуты на минуту, — заметила Жервез. — Даже мэр уже начал нервничать. Ну а вы, инспектор Кэббот? Вы каким делом занимаетесь?

— Ну, — Энни заерзала на стуле, — я именно поэтому к вам и приехала, мэм. Странная сложилась ситуация.

— Я тебя слушаю, — сделав глоток, Жервез улыбнулась.

— Помните, о чем мы с вами на днях говорили? Ну, о Дереке Ваймене?

— Вы имеете в виду версию на основании методов Яго, которую придумал Бэнкс?

— Да.

— Помню.

— В общем, а вы не думали, вдруг в этом и впрямь что-то есть? Что это не просто предположения?

Энни отогнала осу, крутившуюся вокруг стакана.

— А что, собственно, в этом есть?

— Я поговорила с женой мистера Ваймена, Кэрол, и она…

— По-моему, я велела вам оставить их в покое.

— Ну, мэм, этого вы мне точно не говорили.

— Инспектор Кэббот, вы издеваетесь? Возможно, это было сказано иными словами, но вы ведь прекрасно поняли, что я имела в виду. Что уже хватит. Оставьте это дело в покое.

Энни сделала глубокий вдох.

— Я хочу вызвать Дерека Ваймена на допрос, — выпалила она.

Выразительное молчание Жервез нервировало Энни. У стакана вновь начала виться оса. Где-то вдалеке шипел садовый шланг. По радио пел про лунную реку Фрэнк Синатра.

— Вы? — подала наконец голос Жервез. — Или инспектор Бэнкс?

— Мы оба. — Самое страшное Энни уже сказала и потому быстро собралась с духом. — Я знаю, что вас просили забыть об этом деле, но у нас появились новые улики. И к разведке они не имеют никакого отношения.

— Да неужели?

— Точно. Старший инспектор Бэнкс нашел частного детектива, которого наняли следить за Сильбертом, когда тот встречался с каким-то мужчиной.

— Частного детектива?

— Да. Они еще существуют.

— Я в курсе. Я просто никак не пойму… ладно, продолжайте.

— Бэнкс поговорил и с официанткой из ресторана «Зиззи». Она вспомнила мужчину, очень похожего на Хардкасла. Запомнила его. Потому что он рвал какие-то фотографии.

— Похожего?

— Слежку заказал Ваймен, и он еще на первом допросе говорил, что они с Хардкаслом ужинали в «Зиззи». Перед тем, как пойти в кино.

— Но зачем ему это?

— Чтобы накрутить Хардкасла.

— Это вы так предполагаете.

— Ну, в этом есть смысл, согласитесь? Зачем еще ему тратиться на детектива? Он, между прочим, совсем не богач.

— Зачем ему вообще понадобилось за ним следить? Он ведь Сильберта толком и не знал. Верно?

— Верно, они встречались пару раз за ужином, вот и все общение. Мне кажется, тут дело в личной неприязни. Целью был Хардкасл, но, запуская такой механизм, никогда не угадаешь, чем все обернется.

— Это точно. Ну и?

— Поговорили мы с Кэрол Ваймен, я узнала, что ее мужу до чертиков надоела работа в школе. Он обожает театр.

— Знаю, — кивнула Жервез. — Он же ставил «Отелло».

— Вот именно, мэм, — заторопилась Энни. — И он не хочет останавливаться на одном спектакле. На самом деле он мечтает стать профессиональным режиссером. На совещании, когда вы решили закрыть дело, я уже говорила, что Хардкасл и Сильберт хотели собрать свою труппу, в которой не было бы места Ваймену. Хардкасл и сам метил в режиссеры, а Ваймену пришлось бы уйти в тень. Это же самое настоящее унижение, крушение всех его надежд! Хардкасл задел его гордость, загнал в угол.

— И что, этого достаточно, чтобы пригробить двоих человек?

— Едва ли он собирался кого-то убивать. Скорее, жестокая и злая шутка обернулась непредсказуемыми последствиями, и неуправляемыми. Ему, конечно, хотелось, чтобы Хардкасл помучился, иначе бы не предпринимал столько усилий. Работа над «Отелло» подсказала ему идею, но ему было достаточно рассорить Хардкасла с Сильбертом. Цель: уязвленный предательством друга, Хардкасл уедет из Иствейла и откажется от своих прожектов относительно театра.

— Не знаю, — протянула Жервез. — Как-то это все притянуто за уши. Похоже на мыльный сериал. И поправьте меня, если я ошибаюсь, но никакого состава преступления тут нет и в помине.

— Мы что-нибудь придумаем. Убийства совершают иногда по довольно обыденным причинам: из-за работы, ревности, профессиональной зависти. Я не утверждаю, что Ваймен хотел их убить. Но то, что он подстроил все именно так, как я говорю, — вполне реально. Он мог заставить Хардкасла пойти на крайность. Возможно, растравливал его, подсовывая фотографии и нашептывая об изменах Сильберта, это тактика Яго, доведшего Отелло до убийства. Ваймен человек искусства, режиссер, и, стало быть, тонкий психолог. В какой-то момент он понял, на какие кнопки нажимать, чтобы получить результат. Это, конечно, предположения. Но по-моему, небезосновательные.

Жервез налила себе из кувшина еще отвара и хотела долить стакан Энни. Та отказалась и спросила:

— И что вы об этом всем думаете?

— Такая вероятность имеется, хоть и слабая, — признала Жервез. — Но даже если вы угадали, мы никогда ничего не докажем.

— Если только Ваймен не признается.

— С чего бы это ему признаваться?

— Из-за чувства вины. Это если он хотел только «пошутить» и не собирался никого убивать. Если он не тайный убийца, который умеет маскироваться, то ему сейчас очень некомфортно. Убийство — это тяжкая ноша. Жена говорит, он в последнее время очень задумчивый и грустный. Могу поспорить, что его мучает совесть.

— Ладно, инспектор Кэббот, — сказала Жервез. — Предположим, что Ваймен и впрямь придумал хитрую комбинацию, чтобы добраться до Хардкасла, и недооценил степень опасности своих интриг. Вы можете мне гарантировать, что это не имеет никакого отношения к разведке и бывшему месту службы Сильберта?

Как точно Бэнкс оценил ситуацию, восхитилась Энни. Как только разведку отмели в сторону, Жервез совсем иначе стала смотреть на это дело.

— Да, — уверенно ответила Энни.

Жервез вздохнула. Сняв шляпу, обмахнулась ею, как веером, потом снова надела.

— Спрашивается, зачем все эти сложности? Почему не сделать так, как было приказано?

— Потому что мы пытаемся установить истину, — ответила Энни.

— С каких это пор? Истина — роскошь, которую мы не можем себе позволить.

— Но ведь из-за Ваймена погибли два человека. Не важно, хотел он этого или нет, сам убил или кого-то натравил. Вот так взять и забыть про это?

— Думаю, основная проблема — доказать, что Ваймен вообще хоть как-то преступил закон. Я, во всяком случае, не могу придумать, за что бы его притянуть.

— Ну, это уж забота уголовной службы.

— Хм. Вы хоть представляете, как на меня давили, чтобы я закрыла это дело? По-моему, единственный, кто не выедал мне на эту тему мозг, — помощник начальника полиции Маклафлин, да и то потому, что он терпеть не может разведчиков. А вот сам начальник непреклонен. Да и зачем мне эти проблемы? Пожалуйста, вызывай Ваймена. Ради бога. Если он вдруг признается в чем-то, отправляй его дело в уголовку. Посмотрим, как они на это отреагируют. Но вы уж с инспектором Бэнксом будьте так добры, проверьте все, чтобы комар носу не подточил, чтобы у нас потом никаких неприятностей.

— Да, мэм, — кивнула Энни, допила отвар и вскочила на ноги. Надо было отсюда линять, пока Жервез не передумала. — Мы все сделаем.

— Кстати, где сейчас инспектор Бэнкс?

— Отдыхает дома, — ответила Энни.

— Что, с Лондоном не сложилось?

— Видимо, нет.

— Что ж, будем надеяться, они помирятся. Мне только несчастного влюбленного в участке не хватает. Ладно, идите занимайтесь своим театральным интриганом. А я снова займусь цветочным бордюром, пока Кит с детьми не вернулись и не потребовали с меня ужин.

— Ох и местечко ты выбрал для встречи. Дыра дырой! — вознегодовал Берджесс, когда они шли по живописной тропинке.

— Зато натуральная красота, не испорченная цивилизацией, — заметил Бэнкс.

— Ты же меня знаешь, я городской парень до мозга костей. Должен признать, Бэнкс, Дьюсбери — это настоящая жопа, я бы даже сказал, чирей в жопе.

— Ну, там симпатичная ратуша. Ее построил тот же архитектор, что работал над Лидсом. Катберт Бродерик. Или Бродерик Катберт, не помню.

— К черту эту ратушу Меня там интересуют исключительно мечети.

— Так вот почему ты там торчишь.

— А почему бы еще? — вздохнул Дик. — С каждым годом все хуже и хуже, да?

— Так в чем дело? — спросил Бэнкс.

— Хороший вопрос. Я в Дьюсбери уже две недели маюсь. Разнюхивал, что там у них с террористами. И вот тебе пожалуйста: там живут двое парней, которые участвовали в подготовке вчерашнего взрыва. Нам теперь импортировать террористов не надо, все свои, отечественного производства.

— Не переживай ты так. Тебя могли и в Лестер сослать.

— Разницы никакой, честно говоря. В общем, рыщем мы теперь в глухих закоулках, ищем гараж или какой-нибудь сарай, подальше от людских глаз. Чтобы нафаршировать машину взрывчаткой и присобачить взрывное устройство к водиле, им требовалось безопасное место, неприметное и тихое. Дьюсбери подходит.

— Зато Лестер ближе к Лондону.

— Вот и я о том же. Но разве меня кто слушает?

— А почему не начали поиски с самого Лондона?

— Не, теперь они ушлые стали. Связь по мобильникам, по соцсетям, нанимают кого-то. Ребята эти предпочитают не кучковаться, слишком рискованно. Кроме того, Лондон у нас и так весь схвачен, не то что все эти жопы с комарьем и прочими мошками.

— А мне кажется, вести машину, полную взрывчатки, из Дьюсбери в Лондон куда рискованнее, — заметил Бэнкс. — Даже из Лестера. «Плату за страх» смотрел?

— Еще бы, отличный фильм. Но теперь они используют куда более надежную взрывчатку. Не нитроглицерин, это уж точно.

— Ну все равно, — задумчиво усомнился Бэнкс, а Берджесс свирепым пинком отправил камень, лежавший на дороге, в кювет.

— Ты только представь! Какой-то ублюдок едет на тачке, полной взрывчатки, почти триста километров и при этом знает, что в конце пути его ждет смерть.

— Ну да, как и те смертники, которые врезались на самолетах в нью-йоркские башни-близнецы. Их на это натаскивают.

— Ох, Бэнкси, да знаю я, знаю даже, какова методика. Но все равно не понимаю. Парень, который вчера себя подорвал. Мальчишка, всего двадцать два года. Умный! Из Бирмингема, в Киле получил степень по исламоведению. И тоже туда же. Нацепил пояс с взрывчаткой, подсоединенный к взрывчатке в машине, проехал триста километров до нужного места и просто нажал кнопку. Ну и что в итоге? Ему — сорок девственниц в раю, а у нас сорок шесть трупов, пятьдесят восемь раненых и семьдесят три сироты. — Берджесс помолчал. — Я сам считал. А когда обыскивали одну из квартир, нашли планы таких же атак на Пикадилли-серкус, Трафальгарскую площадь и площадь перед Букингемским дворцом. Там, где всегда толпа туристов, глазеют на смену караула.

— А почему тогда взорвали именно Оксфорд-серкус?

— Не знаю. Повезло.

Бэнкс промолчал.

— Погоди-ка, — сказал Берджесс, — ты ведь вчера был в Лондоне?

— Да, — кивнул Бэнкс.

— И что, ты там неподалеку был? А? Признавайся, ведь был?

— Был. Прямо там, — сказал Бэнкс. Он не собирался никому об этом рассказывать, но Берджесс все равно как-нибудь бы это выудил.

Остановившись, Берджесс посмотрел вдаль. Гладь озера покрылась морщинками от налетевшего вдруг ветерка.

— Проклятье, — процедил он сквозь зубы. — Ясно, больше никаких вопросов…

— Спасибо. Пока не надо об этом. — У Бэнкса в горле стоял комок, глаза защипало от слез. Но вскоре все прошло, и они продолжили прогулку.

— Ну да ладно, — заговорил Берджесс, — я вот чего хотел сказать. По-моему, я знаю, из-за чего ты захотел со мной повидаться. Из-за этой парочки гомиков, да? Один из которых работал на МИ-6. Боюсь, мне придется тебя разочаровать.

— Ты меня только выслушай, — попросил Бэнкс и рассказал ему все, что знал о Ваймене, Хардкасле и Сильберте, не забыв упомянуть и о том, что произошло в доме Софии и в офисе Томасины.

Берджесс слушал его, энергично шагая и наклонив голову. С годами его волосы заметно поредели, и он начал их сбривать, в отличие от многих неразумных мужчин, зачесывающих остатки прядей на макушку. Он до сих пор в хорошей спортивной форме, и со времени их последней с Бэнксом встречи почти не растолстел. Бэнксу он чем-то напоминал Пита Таунсенда, легендарного основателя рок-группы «Ху».

— Неудивительно, что ты у нас теперь нежеланный гость.

— Ладно бы вязались ко мне одному, это можно было бы пережить. Но они ведь и моих близких достали.

— Положим, террористы тоже между своими жертвами различий не делают. В интересные времена мы с тобой живем. Постоянно вляпываешься в какое-то дерьмо, весьма неоднозначные проблемы приходится разруливать на бегу, с бухты-барахты. Сам понимаешь, Бэнкс, на нас со всех сторон наползает темнота. И это, увы, не фигура речи. Тебе ли это не знать.

— Да. И наша цель в том, чтобы она не подползала все ближе.

— Ну, это для меня уже слишком витиевато. Я просто ловлю всяких подонков, вот и все.

— Значит, ты оправдываешь то, что они сделали с домом Софии и офисом Томасины?

— Бэнкси, они — хорошие ребята. Если я не буду их защищать, на чьей стороне я окажусь, а?

— А с мистером Броуном ты знаком?

— Никогда о нем даже не слышал. Хочешь верь, хочешь нет, но я не большой знаток МИ-5 и МИ-6. Конечно, работаю на них иногда, но вообще-то я из другого подразделения. И кто там у них, понятия не имею.

— Но наверняка знаешь, что там происходит?

— Предпочитаю быть в курсе событий, эта моя слабость тебе известна. Давай присядем на секунду, а то у меня ноги что-то начали болеть.

— Да мы всего два круга сделали, и километра не прошли.

— Наверное, сказывается высота. Давай уже присядем, а?

— Конечно, как тебе угодно.

Они присели на скамейку, купленную на средства местных любителей вересковых пустошей, чьи имена были выгравированы на медной табличке.

— «Джосайя Брэнксом», — прочел Берджесс, старательно имитируя йоркширский акцент. — Похоже, с севера, а?

Бэнкс, упершись локтями в колени, обхватил голову руками:

— Но почему они все-таки это сделали?

— Потому что сдвинулись на своем вереске, пылко его обожают.

— Да я не про местных, я про МИ-5. Зачем они переколотили безделушки Софии и перепугали бедную Томасину?

— А с чего ты взял, что это работа МИ-5?

— Потому что Броун сказал, что он из МИ-5, — взглянул на него Бэнкс. Но вдруг поймал себя на том, что совсем не уверен, что Броун говорил про МИ-5. Бэнкс вообще уже подзабыл, о чем тогда вещал его гость. — А что? Тебе что-то известно?

— Просто хочу напомнить, что Сильберт работал на МИ-6. А это совсем другая команда, и, если честно, они друг друга недолюбливают. Собственно, частенько вообще друг друга в упор не видят.

— То есть ты считаешь, что здесь скорее замешаны люди из МИ-6, чем из МИ-5?

— Скажем так — это возможно.

— Но я думал, они специализируются на внешней разведке.

— Как правило, да. Но вряд ли оставили бы без внимания убийство одного из своих корешей, вне зависимости от времени и места свершившейся трагедии. И уж наверняка не захотели бы передать расследование в руки МИ-5. Мне так кажется. Но это не так уж и важно. Главное, они мастера изобретать всякие грязные трюки. Почерк-то, в сущности, один.

— Так что ты думаешь?

— Если хочешь знать мое мнение, основанное исключительно на личных наблюдениях за их методами работы, я бы выразил его так: они никогда никого не уговаривают. Они действуют. Вряд ли их заинтересовала твоя подружка или частный детектив. Правда, коллега твоя следила за их агентом, и не важно, бывшим он был или нет. Наверное, ее они и впрямь допрашивали всерьез. Но таким манером они хотели донести свои угрозы до тебя. Одного из их людей убили. Почуяв кровь в своих, так сказать, неприкосновенных водах, эти акулы забеспокоились, стали кружить вокруг возможной добычи. Как же иначе?

— Но почему они не занялись непосредственно мной?

— Неправда. К тебе ведь приходил этот самый Броун.

— Приходил, я так и не понял зачем. Приперся, разозлился, когда я отказался с ними сотрудничать, и тут же ушел.

— Ох, Бэнкси, — рассмеялся Берджесс, — ты все-таки уникум. А чего ты ждал? Что он нанесет тебе еще парочку визитов? «Просим вас, мистер Бэнкс, прекратить ваши поиски и происки»? Эти упыри на правила приличия времени не тратят, им некогда заниматься подобной ерундой. И терпеливость не считается у них добродетелью. Ты пойми, эти ребята — новая порода. Они куда страшнее своих предшественников, и у них на руках куча новых игрушечек. И учти — это отнюдь не джентльмены. Скорее торгаши, которые с легкостью уничтожат твое прошлое и сочинят тебе новую жизнь, ты и глазом не успеешь моргнуть. У них такое программное обеспечение, в сравнении с которым ваши жалкие коповские программки выглядят примитивными картотеками. Не зли их, Бэнкси. Я серьезно. Не нужно их дразнить.

— По-моему, поздновато уже.

— Они от тебя отстанут. Со временем. У них все-таки и других забот достаточно. — Берджесс задумчиво почесал нос. — Получив твое сообщение, я кое с кем переговорил. Наудачу: вдруг удастся что-нибудь разнюхать. Мой собеседник неприступен, но кое-что я все-таки выудил. Они не уверены в невиновности Ваймена, и их это очень нервирует.

— Так чего же они его не допросят?

— Думаю, ты и сам обо всем догадался. Ведь визиты мистера Броуна, взлом дома твоей подружки — это попытки припугнуть тебя, чтобы замолчал наконец. Они хотели закрыть дело, и поскорее, потому что скрытность — их вторая натура. Главное, чтобы все было шито-крыто, ты понял? А что вдруг потом стряслось? Да то, что они увидели фотографии, которые сделала Томасина. Увидели и задумались: а вдруг этот Ваймен и впрямь опасен? Что он замышлял, не работал ли на кого-нибудь из их врагов? А вдруг он что-нибудь узнал? А вдруг проговорится? Беспокоятся ребята. Потому и позволяют тебе делать за них: всю работу. Под присмотром, конечно, но все же.

А ты ведь в любой момент можешь плюнуть на это путаное дело и заняться спокойно другой работой. И ни с тобой, ни с твоей девушкой ничего не приключится. Никаких последствий. Просто понимаешь, Бэнкси… в этих кругах люди друг друга не убивают. Они же профессионалы. Если кого и прибьют, так по политическим мотивам, а никак не по личным. Или если надо спасать свою шкуру. В общем, бросай ты это все. Что ты выиграешь, если будешь и дальше их злить?

— Но у меня до сих пор остались невыясненными некоторые моменты.

Берджесс тяжко вздохнул:

— С кирпичной стеной говорить и то больше толку. Ну ладно. Чего тебе надо, чтобы ты от меня отстал?

— Расскажи, чем занимался Сильберт, в каких операциях участвовал или собирался участвовать.

— Зачем?

— Затем, что это мог знать Ваймен. Предположим, Сильберт проболтался, а Хардкасл во время пьяных посиделок с Вайменом передал ему слова своего любовника.

— И что, Ваймен сразу вознамерился его убить?

— Не знаю. Но я вот о чем еще хотел попросить. У Ваймена был брат, Рик. Он служил в десантных войсках и погиб в Афганистане пятнадцатого октября две тысячи второго года. Газеты тогда сообщили об авиакатастрофе с вертолетом, но по моим данным, Рик Ваймен был убит в ходе боевых действий, когда выполнял секретную операцию.

— И что? Преуменьшать военные потери — это же старо как мир. Можно свалить все на аварию или на случайный выстрел своих же.

— Вся эта пропаганда меня не интересует, — сказал Бэнкс. — Я вот о чем: Сильберт мог иметь отношение к этой операции. Ведь в две тысячи втором году он еще служил в разведке. Они с Хардкаслом пару раз ужинали у Вайменов, и он упоминал, что бывал в Афганистане. После событий одиннадцатого сентября тогда еще и года не прошло, так что смею предположить, что десантники шли по следу Бен Ладена или еще какого-нибудь крупного террористического лидера. Видимо, сведения оказались ложными, и они заблудились. Или встретили сопротивление, какого не ожидали. Вполне возможно, что Ваймен считал Сильберта виновным в гибели брата. Вот я и хочу узнать, когда Сильберт ездил в Афганистан и зачем. Кроме того, мне необходимо выяснить, причастен ли Сильберт к той самой операции и связано ли все это с антитеррористическими действиями.

— А не много ли тебе будет? И потом, даже если Сильберт имел какое-то отношение к смерти Рика, как Дерек Ваймен мог узнать о сверхсекретной операции?

— Ну… мало ли… лежа в постельке после одного из таких ужинов, Сильберт в порыве откровенности проболтался Хардкаслу, а тот растрепал все Ваймену.

— Перестань, Бэнкс, это чушь. Таких, как Сильберт, хорошо муштруют. Они умеют держать язык за зубами.

— Все равно нельзя исключать такую возможность.

— По-моему ты хватаешься за соломинку, дружище.

— Короче, ты мне поможешь? Ты ведь и сам воюешь с террористами, должен знать все ходы и выходы.

— Не факт, что у меня что-нибудь получится, — снова вздохнул Берджесс. — А даже если и получится, не факт, что захочу тебе помогать.

— Я ведь не прошу тебя нарушать закон о неразглашении государственной тайны.

— На самом деле именно об этом ты и просишь. Но меня не это волнует. Эти твои вопросы могут навлечь на разведку уйму неприятностей! И на мою собственную голову — а мне забот и так хватает, уж поверь. И тебе самому, и друзьям твоим, и родным все это может принести кучу неприятностей. Что-то мне не хочется нести за все это ответственность.

— Ты и не будешь ее нести. Я беру всю ответственность на себя. Дерек Ваймен затеял игру, в результате которой два человека погибли страшной смертью. Я должен узнать, почему он решил так зло и жестоко подшутить над ними, если это вообще можно назвать шуткой. И если это имеет отношение к смерти его брата или борьбе с террористами — я тоже должен это знать.

— Но почему тебе это так важно? Может, выбьешь из него признание силой, да на этом и успокоишься?

— Разобраться хочу. Что же заставило человека пойти на столь изощренную жестокость. Конечно, он вряд ли ожидал, что все кончится смертью. Но прекрасно понимал, что его действия причинят страдания и боль. Разве ты не понимаешь? Это ты-то? И нечего делать вид, будто ты сам никогда не совал нос туда, куда не следовало. Именно эта настырность и отличает сопляков от настоящих бойцов. Можно сделать отличную карьеру в нашей профессии, вообще не задумываясь, зачем и почему кто-то что-то сделал. Но если хочешь чему-то научиться, узнать, какие у людей возникают мысли, распознавать мотивы совершенных ими поступков, придется копать глубже, гораздо глубже остальных. Сам знаешь.

Берджесс слушал его, засунув руки в карманы.

— Ну, раз ты так ставишь вопрос… как можно ответить отказом на такую проникновенную речь?

— Значит, поможешь?

— Вообще-то, это была шутка, насчет речи. А если серьезно… послушай, о прошлом Сильберта узнать несложно — во всяком случае, в общих чертах, не вдаваясь в лишние подробности. Но вот выудить сведения о том, был ли он задействован в конкретной операции… если он ездил в Афганистан много лет назад, то сейчас на это уже всем наплевать. Но если недавно, это уже хуже. О таком у нас не принято болтать, и доступ у меня далеко не ко всем файлам. Если прознают, что я куда-то залез, с меня шкуру живьем сдерут. И ты уж прости, но со шкурой мне расставаться не хочется. Даже ради тебя.

— А что ты можешь рассказать мне, не опасаясь за свою жизнь? — спросил Бэнкс.

— Ничего. Будь я разумным человеком, прямо сейчас от тебя сбежал бы, даже ручкой не помахал бы на прощание. Но я никогда не отличался здравомыслием. Да и любопытен не в меру, вроде тебя. Наверное, потому и достиг таких высот. Хе-хе.

Итак, тебе известно, что Сильберт бывал в Афганистане. Но это еще ничего не значит. Эти люди постоянно ездят туда-сюда по самым разным оказиям.

— Знаю. Но надо же с чего-то начинать. Может, хотя бы скажешь, чем в последнее время занимался Сильберт? Или с кем он встречался в Лондоне?

— Да ты шутишь! Максимум, что я смогу для тебя узнать, вот это: посещал ли Сильберт в две тысячи втором году Афганистан в качестве разведчика и есть ли вообще вероятность, что он имел отношение к операциям десанта. За это меня если и накажут, то не очень. Ну как, удовлетворишься таким ответом?

— А куда я денусь? Но откуда мне знать, что ты не врешь? Ты же с ними заодно, хоть и не работаешь впрямую ни на МИ-5, ни на МИ-6. Как я смогу понять, врешь ты или говоришь правду?

— Иди ты на фиг, Бэнкси! Никак не сможешь!

— То есть ты запросто можешь нагнать мне полной туфты, а я всему поверю, верно?

— А ребята из разведки могут нагнать полной туфты мне. Таков уж странный и переменчивый мир секретных разведывательных служб. У тебя телефон надежный?

— Ну да, купил новый мобильник без контракта.

— И давно?

— Где-то неделю.

— Как только я с тобой свяжусь, выброси его на фиг. Я серьезно. Ох, я, видно, совсем сошел с ума, — пробормотал Берджесс и направился к машине, оставив Бэнкса в одиночестве греться под солнышком на скамейке.

16

— Да в чем дело? — спросил Дерек Ваймен у Бэнкса.

Энни привезла его в участок и усадила в комнату для допросов уже больше часа назад.

— Сегодня суббота, — продолжал Ваймен, — мне надо быть в театре! Мне постановкой заниматься надо!

— Они и без вас справятся, — сказал Бэнкс. — Раньше же как-то получалось. Когда вы ездили в Лондон, например.

— Да, но…

— Вы ведь сами согласились сюда приехать? Добровольно. Верно?

— Да. Я всегда готов помочь полиции. И мне скрывать нечего.

— Тогда мы надолго вас не задержим. Спасибо за понимание, — сказал Бэнкс. — Нам было бы куда проще, если бы все вели себя так. Но имеется одна проблема — большинству все-таки есть что скрывать.

— Вы меня в чем-то обвиняете? Может, мне вызвать адвоката?

— Нет. Вы не арестованы, и никто вас ни в чем не обвиняет. Собственно, вы можете уйти в любой момент. Просто хотим задать вам несколько вопросов. Кроме того, вы имеете право хранить молчание, но если при допросе вы умолчите о чем-то, на что позднее будете ссылаться в суде, это повредит вашей защите. Все, что вы скажете, может использоваться против вас в суде.

— Моей защите? В суде?

— Это простая формальность, мистер Ваймен. Стандартная процедура, чтобы защитить всех нас. Ну а что касается адвоката — решайте сами. Думаете, он вам понадобится? Если считаете, что вам нужна помощь адвоката, звоните своему, пусть прервет субботнюю партию в гольф. А можете воспользоваться услугами бесплатного юриста.

— Но я же ничего не совершал.

— Никто вас ни в чем не обвиняет.

Ваймен бросил взгляд на диктофон и нервно облизнул губы:

— А зачем вы тогда диктофон принесли?

— Это тоже стандартная процедура, — сказала Энни. — Мера предосторожности.

— Даже не знаю…

— Если вы сомневаетесь в целесообразности предстоящей беседы, — продолжила Энни, — можете идти домой, как уже сказал главный инспектор Бэнкс. Мы придумаем способ, как добиться своего.

— Что вы имеете в виду?

— Инспектор Кэббот хотела сказать, что у нас есть несколько вопросов, на которые нам важно получить ответы, — объяснил Бэнкс. — Предложенная нами беседа — самый легкий способ получить их. Но есть и другие. Хотите — уходите. Решать вам.

Ваймен пожевал нижнюю губу, потом произнес:

— Ладно. Задавайте ваши вопросы. Повторяю. Мне скрывать нечего.

— Вот и хорошо, — кивнул Бэнкс. — Тогда начнем?

— Извольте. — Ваймен, заметно напрягшись, скрестил руки на груди.

Бэнкс кивнул Энни, и она, прежде чем приступить к беседе, спросила:

— Может, принести вам чего-нибудь, мистер Ваймен? Чаю? Кофе?

— Нет, спасибо. Давайте лучше покончим с этим побыстрее.

— Хорошо. Как бы вы охарактеризовали ваши отношения с Марком Хардкаслом?

— Даже не знаю. У нас их не было. Во всяком случае, таких, какие вы подразумеваете.

— А что я, по-вашему, подразумеваю?

— Думаете, я не понимаю, каков подтекст вопроса? Я занимаюсь режиссурой, я прекрасно разбираюсь в подтекстах и скрытых смыслах.

— Я в этом не сомневаюсь, — заверила его Энни, — но вообще-то никакого подтекста в моих словах не было. Я задала совершенно обычный, простой вопрос. Вы говорите, что у вас не было никаких отношений. Но вы ведь дружили, не так ли?

— Ну, мы были скорее коллегами, чем друзьями.

— Но могли иногда пойти вместе выпить пива?

— Да. Изредка.

— А еще вы приглашали Марка Хардкасла вместе с его близким другом, Лоуренсом Сильбертом, к себе домой на ужин. Кроме того, однажды вы с супругой ходили в гости в их дом на Каслвью-хайтс. Все верно?

— Да. Вы же знаете, что так все и было. Я не осуждаю людей нетрадиционной ориентации.

— Так почему же вы все время делаете вид, будто не общались с Хардкаслом? Может, вы что-то скрываете?

— Нет. Все было именно так, как я говорил.

— Но вас нельзя было назвать просто коллегами, — продолжала Энни. — Вы ездили с Марком Хардкаслом в Лондон. И несколько раз ходили с ним в паб «Красный петух». Во время первого допроса вы не упомянули об этом факте, и нам очень хотелось бы знать почему.

— Я не думал, что это вас заинтересует. Мы просто пили там пиво, вот и все.

— Возможно, вы не хотели иметь отношение к этому расследованию? — предположила Энни. — Людям свойственно держаться в сторонке от расследования убийства. Там обычно бывает много грязи, можно и запачкаться.

— Убийства? А при чем тут убийство? — всполошился Ваймен.

— Ну, Лоуренса Сильберта уж точно убили, — заметила Энни. — И еще мы выяснили, что некто специально вносил раздор в отношения Сильберта и Хардкасла. Возможно, этот человек надеялся, что они расстанутся, не более того. Он не ожидал столь трагичного исхода. И все же его действия были безусловно подлыми.

— Возможно. Мне об этом ничего не известно.

— Не забывайте, что, если вы утаите сейчас что-то, на что потом будете ссылаться в суде, это выйдет вам боком. А сейчас у вас есть шанс восполнить недосказанное.

— Я уже сказал вам все, что знал.

— На самом деле вас с Марком и Лоуренсом связывали куда более тесные отношения, чем вы говорили, верно?

— Возможно. Сложно сказать. С ними не так просто было подружиться.

— А о чем вы говорили в «Красном петухе»?

— Извините, я вас не понял.

— Да хватит вам, Дерек, — вмешался Бэнкс. — Вы прекрасно все поняли. Этот паб — не самое подходящее место для двух образованных эстетов вроде вас с Хардкаслом. Почему вы ходили именно туда? Из-за караоке? Неужели считаете себя новым Робби Уильямсом?

— Когда мы там бывали, никакого караоке не было. Там было тихо. И пиво у них хорошее.

— Пиво у них дрянь, — возразил Бэнкс. — Думаете, мы поверим, будто вы ходили туда ради пива?

Ваймен взглянул на Бэнкса, а затем умоляюще посмотрел на Энни, словно та была его спасательным тросом, якорем, который поможет ему удержаться на плаву здравомыслия и безопасности.

— Дерек, что там случилось? — мягко спросила она. — Расскажите нам. Мы слышали, что Марка Хардкасла расстроили какие-то ваши слова и что вы его успокаивали. Что между вами произошло?

— Ничего. — Ваймен вновь воинственно скрестил руки на груди. — Я не помню.

— Нет, так ничего не выйдет, — снова вмешался Бэнкс. — Похоже, пора нам переходить на более официальное общение.

— Что вы имеете в виду? — забеспокоился Ваймен. — Что значит более официальное?

— Главный инспектор Бэнкс не отличается терпением, — улыбнулась Энни. — Ничего страшного. Сейчас мы с вами беседуем неофициально. Мы надеялись, что это поможет разрешить все наши вопросы. Нам ведь совсем не хочется заниматься всякой скучной рутиной вроде арестов, обысков дома и личного имущества, взятия образцов крови, отпечатков пальцев и прочего. Пока что не хочется. Все-таки сейчас еще можно уладить все гораздо быстрее и проще.

— Вы меня не запугаете, — заявил Ваймен. — Я знаю свои права!

— Это касалось работы? — спросила Энни.

— Что?

— Вы с Марком в «Петухе» обсуждали рабочие дела?

— Возможно. Обычно мы говорили именно о работе. Я уже упоминал, что мы были больше коллегами, чем друзьями.

— Вы расстроились, узнав, что Марк хочет сам заниматься режиссурой и собирается организовать в Иствейлском театре труппу из профессиональных актеров? Ваш статус режиссера оказался под угрозой, верно? А ведь вы, наверное, только и отдыхаете что в театре. Особенно после целого дня в компании ребятишек вроде Ники Хаскелла или Джеки Биннса.

— Но ведь не все такие.

— Надеюсь. Но все равно общение с такими детьми угнетает. А вы искренне любите театр, не так ли? По сути, это единственная ваша страсть. И тут Марк Хардкасл, уже имеющий славу прекрасного сценографа, решает заделаться режиссером. Художественный руководитель собственного театра. Человек вне конкуренции. Так получается?

— Да Марк даже детский утренник не сумел бы срежиссировать, — фыркнул Ваймен.

— Зато он был восходящей звездой, — возразил Бэнкс. — И работал в профессиональных театрах. У него было много идей. Его труппа принесла бы Иствейлскому театру куда больше славы, чем жалкая кучка фанатиков из местного «Сообщества любителей драмы». А вы — всего лишь школьный учитель, увлекающийся театром. Как верно заметила инспектор Кэббот, вы ему не конкурент.

— Я не очень понимаю, к чему вы ведете, — заерзал на стуле Ваймен.

— Так давайте я объясню, — предложил Бэнкс. — Инспектор Кэббот вас жалеет, а мне все эти бредни порядком надоели. — Он вытащил из кармана фотографии и передал их Ваймену.

— Что это такое? — спросил Ваймен, бросив быстрый взгляд на снимки.

— Вы узнали Лоуренса Сильберта?

— Ну, он похож на Лоуренса. Но вообще-то это не очень хороший снимок.

— Чушь собачья, Дерек. Это отличное фото. Кто этот второй мужчина?

— Понятия не имею.

— А кто сделал эти фотографии?

— Откуда мне знать?

Бэнкс нагнулся вперед, опершись ладонями на стол:

— А вот откуда. Эти снимки сделал частный детектив, и зовут этого детектива Томасина Сэвидж. Снимки сделаны по вашей просьбе. Что скажете на это, а?

— А как же профессиональная тайна? Это частное де… это… нельзя же… — Ваймен начал было подниматься, но, зацепившись ногой за перекладину стола, рухнул обратно на стул.

— Тайна? Вы насмотрелись американских сериалов про полицию, — решил Бэнкс. — Зачем вы велели Томасине Сэвидж следить за Лоуренсом Сильбертом? Зачем заказали ей эти снимки? Мы знаем, что вы передали их Марку в «Зиззи», где он их тут же разорвал. Однако флешку с фотографиями он сохранил. И что, после этого он отправился с вами в кино? Или все-таки вы нам врали?

— Можно воды? — попросил Ваймен, и Энни нацедила из кулера бумажный стаканчик.

— Зачем вы наняли Томасину Сэвидж? — повторил Бэнкс.

Ваймен сделал глоток и откинулся на спинку стула. Какое-то время он молчал, видимо собираясь с духом.

— Потому что, — он поднял глаза, — меня об этом попросил Марк. Вот зачем. Я нанял ее по просьбе Марка. Но, видит бог, я совсем не хотел, чтобы из-за этого кто-то погиб.

К шести часам субботнего вечера Уинсом уже тошнило от бесконечных прогулок по Истсайд-Истейту в компании Гарри Поттера. Сейчас хорошо бы домой, принять горячую ванну, надеть симпатичное платьице и отправиться на встречу клуба спелеологов в «Кошке и скрипке». А потом выпить по бокальчику со Стивом Фэрроу. Если он предложит, конечно.

Но нет, все это невозможно — ведь они почти напали на след Быка.

Пока им удалось выяснить, что пятнадцатилетний Энди Пэш, новенький член банды Джеки Биннса, мечтающий вписаться в их тусовку, сказал Быку, будто Донни Мур обозвал его арабским жирным ублюдком и даже обещал набить ему морду. Разумеется, Мур ничего такого не говорил — он все-таки не идиот и не самоубийца, — но Бык купился на эту чушь и решил отомстить. Нападения никто не видел — или боялись признаться. Но все вокруг знали, что это Бык отличился. Но кто-нибудь обязательно проговорится. Иначе не бывает.

И вот теперь Уинсом с помощником ехали к Энди Пэшу. Уинсом чуяла, что он и окажется самым слабым звеном в цепочке.

Пэш жил с матерью и двумя сестрами в доме на одной из самых приличных улиц района. По крайней мере окна здесь не забирали решетками, а во дворах не ржавели брошенные машины.

Дверь открыла крашеная блондинка в мини-юбке. Густо намалеванная, в одной руке сигарета, в другой сумочка. Это была мама Энди, Кэт. Наверное, она удивилась, обнаружив в субботний вечер за своей дверью высоченную чернокожую красотку в полицейской форме и паренька, похожего на Гарри Поттера. Но виду Кэт не подала. Посетители желали поговорить с ее сыном.

— Он у себя в комнате, — сообщила она. — Слышите, как грохочет музыка? А мне пора.

— Вы должны присутствовать при допросе, — сказала Уинсом.

— Это зачем? Он уже взрослый парень. Чувствуйте себя как дома. Всего хорошего. Да, когда будете уходить, закройте за собой дверь. — И она прошествовала мимо.

Уинсом и Даг Уилсон переглянулись.

— Это что, разрешение на допрос? — с сомнением произнес Уилсон.

— Думаю, да, — ответила Уинсом. — К тому же мы ведь не с ордером на арест к нему пришли. Спросим, где живет Бык, вот и все.

Уилсон пробормотал под нос что-то про «плоды ядовитого дерева».[13] Наверняка услышал эту фразочку в каком-нибудь американском полицейском сериале, догадалась Уинсом.

В гостиной, развалившись на диване, девчонка лет тринадцати смотрела «Симпсонов», в руке — сигарета, которую зажгла, как только ее мать вышла за дверь.

— Эй, рановато тебе курить, — сказала Уинсом.

Девчонка подпрыгнула от неожиданности. Телевизор так орал, что она не услышала, как вошли Уинсом с Уилсоном. На экране мышь Щекотка в очередной раз разрывала на куски кота Царапку, а Барт и Лиза весело хохотали.

— Вы кто такие? — вскинулась девочка, доставая мобильник. — Извращенцы какие-нибудь? Я вызываю копов!

— Не надо, милая, мы уже тут. — Уинсом показала ей удостоверение. — Придержи язычок. И потуши сигарету.

Девочка уставилась на нее.

— Потуши, — повторила Уинсом.

Девочка небрежно бросила окурок в полупустую чашку на столе — судя по следам помады, из нее пила ее мать. Сигарета зашипела и задымилась.

— Очаровательно, — заметил Уилсон.

Маленькая победа. Но Уинсом знала, что, как только они выйдут, девчонка опять закурит. Впрочем, иногда и малыми победами выигрывают войны.

— Мы пришли к твоему брату, — объяснила Уинсом. — А ты веди себя прилично.

— Ну-ну, — хмыкнула юная курильщица, снова уставившись в экран.

Уинсом и Уилсон поднялись на второй этаж. Рев гитар и ударных раздавался из-за второй двери справа, но, прежде чем копы успели постучаться, распахнулась другая дверь, напротив, и оттуда выглянула девочка. Этой было лет десять. Неуклюжая, в очках с толстыми линзами, она прижимала к себе книгу. Девочка смотрела на них без страха, скорее с любопытством.

Уинсом подошла поближе.

— Вы кто? — спросила девочка.

Уинсом присела на корточки:

— Меня зовут Уинсом Джекмен, я из полиции. А это мой напарник Даг. А тебя как зовут?

— Какое у вас красивое имя. Уинсом. Никогда такого не слышала. А я Скарлетт. Знаете, по-моему, я видела вашу фотографию в газете.

— Вполне возможно, — улыбнулась Уинсом. Последний раз газеты писали про нее после задержания одного подозреваемого в продуктовом отделе магазина «Маркс и Спенсер», это был виртуозный кульбит, достойный хорошего регбиста. — Мы пришли к твоему брату.

— А, — равнодушно протянула Скарлетт, будто к ее брату каждый день ходили полицейские.

— А что ты читаешь? — спросила Уинсом.

— «Грозовой перевал». — Девочка прижала книгу к груди, словно боялась, что ее отнимут.

— Я ее в школе читала, — заметила Уинсом. — Хорошая книжка, правда?

— Чудесная!

Уинсом заглянула в комнатку. На полу валялись какие-то одежки, но вообще там было чистенько. У стены стоял книжный шкаф, заполненный книжками в бумажных обложках — из букинистического магазина.

— Любишь читать?

— Да, — кивнула Скарлетт. — Но иногда у нас так шумно. Кричат все, а Энди врубает музыку, очень-очень громко.

— Да уж, слышу, — сказала Уинсом.

— Это мешает следить за сюжетом, — с важным видом объяснила девочка.

— Понятно, книжка-то серьезная, скорее для взрослых барышень, — заметила Уинсом.

— Мне уже десять, — с гордостью ответила Скарлетт. — И я «Джейн Эйр» тоже уже прочла. Вот бы еще не было так шумно, читать невозможно.

— Попробуем сейчас тебе помочь. — Уинсом поднялась. — До свидания, Скарлетт.

— Пока, — сказала Скарлетт и закрыла дверь.

Постучавшись, Уинсом и Уилсон вошли в спальню Энди Пэша.

— Эй! — Энди спрыгнул с неубранной постели. — Чего за хрень? Вы кто такие?

— Полиция, — помахала удостоверением Уинсом. — Твоя мама позволила нам задать тебе несколько вопросиков. Не убавишь звук? А лучше вообще выключи. Сестра твоя читает. Вернее, пытается читать.

— Ага, червяк книжный, достала со своими книжками, — недовольно забурчал Пэш, направляясь к айподу.

Музыка — грохочущее пульсирующее техно — звучала так, будто ее сочинили компьютеры и ударные установки, хоть в ней и проскальзывали живые карибские ритмы. Все почему-то считали, что Уинсом обожает регги и калипсо, а она эти жанры просто ненавидела. Ее отец, тот действительно любил регги, а дед и бабушка предпочитали африканский фолк. Уинсом вообще редко слушала музыку и предпочитала всякие сборники, в основном «лучшее из лучшего», какие крутили на радио «Классик-ФМ». Самые лакомые мелодии в одном альбоме. Зачем мучить себя скучной второй частью симфонии, если хочется послушать самую знаменитую тему из третьей части?

Энди Пэш, помрачнев, выключил блестящий черный айпод, стоявший в такой же черной и блестящей док-станции. Потом уселся на край кровати. Стульев в комнатушке не было, и Уинсом с Дагом подпирали спинами стену у входной двери. Уинсом сразу бросился в глаза книжный шкаф — точнее, парковочные конусы, выкрашенные в разные цвета и рядком выстроившиеся на полках.

— Да ты художник, как я посмотрю, — заметила Уинсом.

— А, это… ну да, типа того…

— Ты, наверное, знаешь, что то, что ты сделал, называется кражей?

— Да это же всего лишь гребаные конусы!

— Парковочные конусы Иствейлского управления дорожной полиции. И не ругайся в моем присутствии, я это не люблю.

— Да забирайте свои конусы. Я же просто по приколу их подтибрил.

— Рада, что они тебя повеселили.

Пэш посмотрел на Уинсом:

— А вам никто не говорил, что вы похожи…

— Заткнись, — сказал Уилсон, ткнув в него пальцем. — Заткнись, маленький мерзкий ублюдок.

— Ладно, ладно, — поднял руки вверх Энди. — Чего такое-то?

— Энди, — продолжила Уинсом, — ты когда-нибудь слышал о парне, которого тут у вас называют Быком?

— Конечно. Клевый чувачок.

Американское телевидение здорово испоганило английский язык, долгие старания не прошли даром, с грустью подумала Уинсом. Сама она окончила деревенскую школу, где ее обучала местная жительница с дипломом Оксфорда. Прожив много лет в Англии, учительница вернулась на родину, чтобы хоть чем-то помочь своим односельчанам. Это она привила Уинсом любовь к английскому языку и литературе, это благодаря ей Уинсом решила, что когда-нибудь будет жить в Англии. В стране Джейн Остен, Шекспира, Диккенса и сестер Бронте. А страсть к полицейской работе Уинсом унаследовала от отца, сержанта местной полиции.

— Знаешь, как его зовут на самом деле? — поинтересовалась она.

— Нет. По-моему, Торджи или Тори. Что-то в таком духе. Не английское имя. Арабское или турецкое. Но вообще-то все его зовут Быком — больно уж здоровый.

— А куртка с капюшоном у него есть?

— Конечно.

— А ты знаешь, где он живет?

— Возможно, — осторожно ответил Энди.

— Не скажешь нам?

— А на фига мне, чтобы Бык подумал, будто я натравил на него копов?

— Энди, да мы ведь просто хотим с ним поболтать. По-дружески. Ну, вот как сейчас с тобой.

— Бык не любит свиней.[14]

— Не сомневаюсь, — сказала Уинсом. — Мы очень постараемся громко не хрюкать.

— Чего?

Вздохнув, Уинсом сложила на груди руки. Противный малый, да еще и тупица. Впрочем, это даже неплохо — будь он поумнее, не стал бы с ними разговаривать.

— Энди, это ты сказал Быку, что Донни Мур, правая рука Ники Хаскелла, обозвал его арабским жирным ублюдком?

— Дэнни Мур — придурок. Вот и получил по заслугам.

— По-твоему, его нужно было зарезать?

— Ну, не знаю.

— А кто на него напал, знаешь?

— Без понятиев. Но кто-то не из наших.

— А что тебе пришлось сделать, чтобы попасть в банду Джеки?

— Чего это вы, а?

— Не финти. Чтобы стать членом банды, полагается выполнить какое-то задание. Доказать, что ты не трус. Кое-где приходится даже идти на убийство, но у нас в Иствейле еще вроде бы живы остатки цивилизации.

— Я чего-то не пойму, о чем вы говорите. Ни про какую цивизацию я ничего не знаю.

— Ладно, попробую выразиться проще. Что тебе велел сделать Джеки Биннс?

— Ничего он мне не велел.

— Энди, хватит врать.

— Я не…

— Энди!

Пэш отвернулся и угрюмо уставился на стенку Под всей его напускной бравадой скрывался перепуганный и растерянный мальчишка. Но Уинсом понимала: это еще не значит, что он не может натворить пакостей. Но настоящий бандюга из него вряд ли получится. Так, глупый жалкий воришка. Из тех, что всегда попадаются.

— Ладно, — буркнул он. — Ладно. Не надо на меня орать. Ники с Джеки никогда особо не дружили. А тут приехал Бык, он по-любому сильнее и круче их обоих. Вот Джеки и подумал, что хорошо бы натравить его на Ники. Потому и велел мне передать Быку, будто Донни его по-всякому обзывал. Но я ничего не видел. Честно. Я не знаю, кто порезал Донни, я ничего не видел.

— А у Быка есть нож?

— Да, есть. Большой такой.

— Энди, нам нужен его адрес.

— Не знаю я никакого адреса.

— Где он живет?

— В доме, где много квартир, на втором этаже. У него зеленая дверь, там ни у кого таких больше нет. Окна у него выходят в ту сторону, где стоит замок. Но номер квартиры я не знаю, клянусь. Только не говорите Быку, что это я его сдал.

— Не волнуйся, Энди, не скажем. Поехали-ка к нам в участок. Повторишь там все, что сказал нам сейчас, и мы запишем твои показания, с адвокатом, чтобы все как полагается.

— А это обязательно?

— Ну, как тебе сказать. В данный момент я готова сделать вид, что не увидела у тебя в шкафу парковочные конусы, но если ты начнешь морочить нам голову, арестую тебя за хранение краденого. Ясно?

Пэш ничего ей не ответил, лишь поднял с пола куртку и с обреченным видом стал спускаться вслед за Уилсоном на первый этаж.

— Посмотри на это с другой стороны, — сказала ему Уинсом. — Пока тебя не будет, твоя сестренка спокойно дочитает «Грозовой перевал». Здорово?

Когда они шли к выходу, из гостиной доносился запах сигаретного дыма.

— Позвольте уточнить, — сказал Бэнкс, изнемогая от жары и духоты, которыми отличалась комната для допросов. — Вы хотите сказать, что Марк Хардкасл попросил вас организовать слежку за Лоуренсом Сильбертом, потому что подозревал его в измене?

— Да, — кивнул Ваймен. — Но никто не должен был пострадать, честно.

— Почему Хардкасл не следил за Лоуренсом сам?

— Опасался, что его заметят.

— А почему вы наняли Томасину Сэвидж?

— Потому что я не мог срываться с работы каждый раз, когда Лоуренс уезжал в Лондон. К тому же он знал меня в лицо, и я мог попасться. Я пролистал справочник и выбрал ее. Понравилось имя. И даже когда увидел, что это молодая девица, не передумал. Кстати, она отлично справилась с поставленной задачей.

— А что вы скажете насчет ваших бесед с Марком в «Красном петухе»?

— «Петух» далеко от города, только этим и хорош. Не знал я, что туда повадились ходить мои ученички. Марк рассказывал мне все о своих подозрениях. Потому и выглядел расстроенным — собственно, он и был расстроен. Он очень любил Лоуренса.

— А он не рассказал вам о том, что в прошлом у него были проблемы с законом из-за того, что он избил своего бывшего любовника?

— Нет, — озадаченно взглянул на Бэнкса Ваймен. — Нет, он мне об этом — ни слова.

— Значит, вы решили помочь Марку просто по доброте душевной?

— Ну, в общем, да.

— И вы не представляли, какие последствия это вызовет?

— Очевидно, что нет. Говорю вам — я никому не хотел зла.

— Мне это не так уж и очевидно, — заметил Бэнкс. — Чем вам так не угодил Лоуренс Сильберт, что вы с такой охотой принялись за ним шпионить? Как минимум вы должны были понимать, что ваши действия могут причинить ему уйму страданий. Марк-то уж точно страдал.

— Положим, Лоуренс это заслужил. Если он изменял Марку.

— Вы были влюблены в Марка?

— Господи, нет, конечно! С чего вы это взяли! Я не… ничего подобного!

— Вот и хорошо. Успокойтесь, — посоветовал ему Бэнкс. — Мы обязаны задать вам эти вопросы, требования протокола.

— Я всего лишь оказал Марку услугу. Сугубо по-дружески. Я вовсе не… Я в ужасе от того, что произошло, я бы никогда не стал…

— То есть вы однозначно заявляете, что ваше согласие на слежку за Лоуренсом Сильбертом не связано с тревожной для вас ситуацией в театре или с какими-то иными обстоятельствами? — перебил его Бэнкс.

— А какие тут еще могут быть обстоятельства?

Бэнкс вступил на зыбкую почву. Суперинтендант Жервез была категорически против любых расспросов, которые бы так или иначе затрагивали ведомство, где служил Сильберт, но Бэнкс решил, что завуалированное деликатное прощупывание совершенно безопасно. Он вроде как въедливый следователь, потому и отвлекается на разные не относящиеся к теме детали.

— Когда вы увидели фотографии и выслушали отчет Томасины, о чем сразу подумали?

— Что Марк был прав и Лоуренс все-таки ему изменял.

— Лоуренс со своим спутником сидел на скамейке в парке, а потом они шли к дому в Сент-Джонс-Вуд, где им открывала дверь пожилая дама. На снимках ее не видно, но она упомянута в отчете Томасины Сэвидж. Неужели вы считаете, что все это похоже на встречу двух любовников?

— Я как-то особо в это не вникал, — пожал плечами Ваймен. — Марк просил меня выяснить, встречается ли с кем-нибудь Лоуренс, а с кем именно — это их дела.

— А вдруг это были совершенно невинные встречи? Может, это был деловой партнер Лоуренса?

— Меня это все не касалось. Я просто вручил фотографии Марку и передал ему рассказ мисс Сэвидж. И позвольте спросить: а зачем еще им было встречаться? Вполне возможно, этот малый привел Лоуренса к своей маме, познакомить.

— Как отреагировал на эти снимки Марк?

— А вы как думаете?

— Он пришел в ярость и порвал их на клочки, верно?

— Ну да. Вы ведь и сами это уже знаете.

— И после этого вы провели вечер вместе, как и собирались?

— Нет. Он куда-то ушел, но куда, я не знаю.

— А вы отправились в кино?

— Да.

— Значит, во время предыдущего разговора вы нам врали?

— Да, — отвел взгляд Ваймен. — В основном да.

— Знали ли вы, что Сильберт до пенсии служил в разведке? До того, как я рассказал вам об этом в театральном баре? — спросил Бэнкс.

— Нет.

— Вы уверены? Или опять врете?

— Откуда я мог это узнать? Да и какая разница? Сами говорите, что он уже был на пенсии.

— Возможно, время от времени он выполнял кое-какие задания для своих бывших работодателей. Это объяснило бы и его визиты в Сент-Джонс-Вуд.

— Откуда мне было знать, что это за визиты?

— Наверняка Лоуренс говорил Марку, что ездит в Лондон по работе, хоть и не уточнял, чем именно там занимается. С чего Марк вообще решил, что Лоуренс ему изменяет?

— Понятия не имею. Он со мной не откровенничал. Наверное, накопились всякие мелкие подозрения, как это обычно бывает.

Бэнкс отлично понимал, что не должен задавать следующий вопрос. И так уже далеко вышел за рамки, установленные суперинтендантом Жервез, но — не мог удержаться. Теперь, когда Ваймен наконец разговорился.

— Давал ли вам Марк повод заподозрить, что Сильберт причастен к смерти вашего брата?

— Что-что? — Ваймен вытаращил глаза.

— Дерек, мы знаем, что ваш брат Рик погиб во время боевых действий в Афганистане. Вот я и подумал: не было ли у вас своего резона ненавидеть Сильберта? Возможно, вы хотели ему отомстить? Воздать по заслугам, как говорится?

— Нет! Разумеется, нет. Бред какой-то. Я знать не знал, что Лоуренс работал на МИ-6, так что при всем желании не смог бы навесить на него смерть Рика. Вы что-то слишком сильно отвлеклись. Вернемся к основной теме. Повторяю: к детективу я пошел по просьбе Марка. Я не нарушал никаких законов, я вообще ни в чем не виноват. — Он взглянул на часы: — Пожалуй, мне пора на работу. Вы ведь сказали, что я могу уйти в любое время?

Бэнкс вновь переглянулся с Энни. Они оба понимали, что Ваймен прав. По его вине погибли два человека, но формально он невиновен. И не важно, врал Ваймен, утверждая, будто Хардкасл попросил его шпионить за Сильбертом, или говорил правду. Не важно, мстил ли он Сильберту за смерть брата или просто спецслужбам в его лице. Им никогда не докопаться до истины, разве что Грязный Дик что-нибудь ухитрится разузнать. Да, формально Ваймен не нарушал закон. Бэнкса совершенно не устроили результаты допроса, но он свернул разговор, выключил диктофон и сообщил Ваймену, что тот свободен.

Счастливый, что наконец вырвался из участка и оказался дома, Бэнкс поставил альбом Сарабет Тучек, к которой проникся в последнее время, налил себе выпить и отправился на террасу, любоваться видом на холм Тетчли в лучах закатного солнца. Каждый раз, когда Бэнкс оказывался в одиночестве, его начинали мучить воспоминания о лондонском взрыве. Со временем видения немного поблекли и стали казаться Бэнксу каким-то странным, безумным сном. Иногда он даже почти верил в то, что все это произошло не с ним, а с кем-то еще.

На этот раз дело и впрямь можно было считать закрытым, но все же Бэнксу хотелось прояснить еще пару деталей, просто из любопытства. Он набрал номер Эдвины Сильберт, и спустя шесть гудков она ответила.

— Алло?

— Эдвина, это Алан Бэнкс.

— А, мой лихой юный знакомый!

Бэнкс услышал, как она выпустила дым, и порадовался, что по телефону запахи не передаются.

— Ну, это уж вы загнули, — улыбнулся Бэнкс. — Как вы?

— Справляюсь. Наконец-то разрешили забрать тело. Похороны на следующей неделе. Если вы приложили к этому руку, спасибо.

— Вряд ли я к этому причастен, — ответил Бэнкс. — Но я за вас рад.

— Вы как, просто поболтать звоните?

— Да вот хотел вам сообщить, что дело официально закрыто.

— Погодите, — не поняла Эдвина, — так вроде его закрыли еще неделю назад?

— Не для меня.

— Понятно. Ну и что?

Бэнкс рассказал ей, что сделал Дерек Ваймен и почему.

— Абсурд, — отрезала Эдвина. — Лоуренс не изменял Марку.

— А Марк так не думал.

— Я в это не верю.

— Почему?

— Просто не верю, и точка.

— К сожалению, все так и было.

— Но Марк ведь прекрасно знал, что Лоуренс продолжал работать на разведку.

— Вот как? Я подозревал это, но уверен не был.

— Разумеется, знал. Конечно, ему не было известно, чем конкретно занимается Лоуренс во время своих отлучек в Лондон или Амстердам, но понимал, что они связаны с его работой. Зачем ему просить кого-то шпионить за Лоуренсом?

— Не знаю, — признался Бэнкс. — Наверное, он что-то заподозрил.

— Чушь собачья. Думаю, этот ваш мистер Ваймен врет, — сказала Эдвина. — Наверняка затеял эту гнусную игру по собственной инициативе. Решил отомстить. Подкармливал комплексы бедного Марка и наплел ему черт знает что про эти снимки.

— Возможно, вы правы. К сожалению, это уже не важно. Я не могу это доказать, а даже если бы и мог — закон он все равно не нарушал, так что арестовывать его не за что.

— Что за жизнь, — затягиваясь, вздохнула Эдвина. — Погибли два чудесных человека, а закон почему-то не нарушен. Вы ради этого мне звоните?

— Ну, отчасти.

— Значит, выяснили еще что-то?

— Помните, когда во время нашего разговора вы впервые упомянули, что Лоуренс работал на МИ-6?

— Да.

— Вам ведь тогда пришло в голову, что разведка может быть причастна к его гибели, верно? Помните, вы еще посоветовали мне быть осторожным?

Эдвина не ответила, и Бэнкс услышал в трубке позвякиванье кубиков льда и бульканье.

— Сначала я и впрямь так подумала, — заговорила наконец Эдвина. — Знаете, когда умирает человек с такой богатой биографией, как у Лоуренса, волей-неволей заподозришь, что тут что-то нечисто. В этом их тайном мирке частенько случаются подлости.

— Вы из-за Седрика тогда забеспокоились?

— В смысле?

— Вы говорили, что ваш муж тоже работал на разведку во время войны и что у него там осталось много знакомых. Он погиб в автокатастрофе в самый разгар Суэцкого кризиса, как раз когда пытался провернуть какую-то нефтяную сделку в Восточной Европе. Вы из-за этого заподозрили коллег Лоуренса?

— Возможно, — согласилась Эдвина. — Седрик ведь был отличным водителем. А причины его смерти никто даже не стал расследовать.

— И когда Лоуренс погиб тоже при весьма подозрительных обстоятельствах, вы подумали, что тут просматривается некая связь?

— Когда умер Седрик, я позвонила Дики Хоукинсу. Разумеется, он все отрицал, но мне почему-то показалось, что я все-таки права… сама не знаю почему.

— Значит, вы считаете, что Седрика, возможно, убили?

— Весь ужас в том, мистер Бэнкс, — ответила Эдвина, — что, когда имеешь дело с людьми этой профессии, невозможно что-то знать наверняка. А теперь прошу меня извинить. Очень устала. Спокойной ночи. — И она отключилась.

Бэнкс услышал, как Сарабет Тучек тихо поет «Мертворожденного», одну из самых любимых его песен. Выходит, дело Хардкасла — Сильберта и впрямь окончательно закрыто. Даже если погибли они из-за циничных экспериментов Дерека Ваймена, ничего не поделаешь. Ваймена упечь за решетку невозможно, перед законом он чист.

Никаких обвинений ему не предъявишь, и что бы ни думала Эдвина Сильберт, опровергнуть его показания тоже не выйдет. Однако чуял Бэнкс, что Ваймен темнит. То, что он разыграл в комнате для допросов, было придумано и продумано заранее. Ваймен попросту перехитрил их, загодя подготовил убедительную легенду. Хардкасл и Сильберт мертвы. Это Ваймен, нарочно или случайно, довел их до гибели, но разгуливает спокойненько на свободе.

Зато теперь, покончив с Вайменом, Бэнкс мог заняться и личными проблемами. София. Не может же эта ссора стать непреодолимой преградой на пути к их счастью. Бэнкс был уверен, что все еще можно исправить. Просто надо подождать, остынуть. Убедить Софию, что он не виноват в том, что взломали дверь. Можно даже рассказать ей о ходе дела и передать разговор с Берджессом. Ну и подарок какой-нибудь припасти, это уж точно не помешает. Не диск, а что-нибудь необычное. Экспонат для ее «коллекции». Конечно, милых ее сердцу вещиц уже не вернуть, но он мог бы предложить взамен что-то новенькое. Сей артефакт со временем обрастет своей собственной историей, станет частью традиции. Найти бы только что-то стоящее! Тогда София убедится, что он понимает, как горька ее утрата, и не считает ее барахольщицей. Бэнкс действительно думал, что он понимает ее. Во всяком случае, это хоть какой-то план.

Спустя час, когда Бэнкс сменил альбом Тучек на диск Шарлин Мари Маршалл, который начался с невыносимо грустной и медленной аранжировки роллинг-стоунзовского хита «Нет мне удовлетворения», зазвонил телефон. Подняв трубку, он не сразу узнал голос.

— Алан? — произнес мужчина.

— Да.

— Это Виктор, Виктор Мортон. Отец Софии. Как у вас дела?

— Нормально. Что-нибудь случилось? Я могу вам помочь?

— Можешь. Для начала объясни, что, черт возьми, происходит?

У Бэнкса сердце ушло в пятки. Господи, неужели София рассказала отцу про взлом? И Виктор тоже теперь будет винить в этом Бэнкса?

— Что вы имеете в виду? — облизав пересохшие губы, спросил Бэнкс.

— Вчера у меня состоялся чрезвычайно занятный разговор с одним моим старым коллегой, — продолжил Виктор. — Мы случайно столкнулись на улице, и он предложил вместе выпить. Удивительное совпадение.

— Как его зовут?

— Это совершенно не важно. Мы когда-то встречались в Бонне. Он мне никогда не нравился. Я всегда подозревал, что он вроде тех… хм, вроде того человека, о котором мы говорили с тобой недавно.

— Вроде Сильберта? Шпиона?

— Тебе обязательно произносить это вслух? Так, чтобы все слышали?

— Это уже не важно. Дело закрыто. Как выяснилось, Хардкасл подозревал Сильберта в измене и нанял знакомого, чтобы тот добыл улики. Официальная версия, так сказать. В конечном итоге оба погибли из-за чудовищной ревности. Вот и все. Вывод таков.

— Хорошо бы это сказали и моему коллеге.

— А в чем дело?

— Сначала мы весьма мило общались — повспоминали старые добрые времена, обсуждали пенсию и все прочее, а потом он начал расспрашивать меня о тебе. Считаю ли я тебя хорошим детективом, как отношусь к тому, что ты встречаешься с моей дочкой.

— И что?

— Алан, я не люблю, когда меня допрашивают. Я ему ничего не сказал. Тогда он кардинально сменил тему и принялся разглагольствовать о том, как много сейчас везде консульств и посольств и как волей-неволей иногда доходят странные обрывки сведений, фрагменты головоломок, в общем, то, о чем все нормальные люди стараются забыть. Я ему только поддакивал. Потом он спросил, не знаком ли мне некий Дерек Ваймен. Я сказал, что нет. А ты его знаешь?

— Это ведь тот самый человек, которого Хардкасл попросил раздобыть улики измены. Но никакого отношения к тайнам и секретам, по крайней мере государственным, это не имеет. Повторяю, тут все оказалось замешанным на банальной ревности.

— Короче, он еще позудел мне про этого Ваймена, мол, уверен ли я, что его не знаю, и чтобы я хорошенько подумал, все как обычно. Потом спросил, как поживает моя «обворожительная» дочурка София. Назвал ее по имени, между прочим. Я ему сказал, что она поживает прекрасно, и собрался уходить. И в самый последний момент он ухватил меня за рукав и посоветовал быть поосторожнее. Никаких угроз, ничего. Просто «Будь осторожен, Виктор». Как думаешь, что это все значит?

— Чистейшей воды мелодрама, игра, — предположил Бэнкс, чувствуя тем не менее, как по его спине бегут мурашки. — Они обожают театральщину. Почти так же, как загадки и всякие коды.

— Ну, надеюсь, ты прав, Алан. Искренне надеюсь. Потому что, если хоть что-нибудь случится с моей дочерью, я…

— Если что-нибудь случится с вашей дочерью, вам придется встать в очередь, потому что первым ей на помощь брошусь я.

— В общем, мы друг друга поняли.

— Да, конечно, — подтвердил Бэнкс. — До свидания, Виктор.

Отпив еще вина и почесав не бритый два дня подбородок, Бэнкс принялся обдумывать этот странный разговор. Спустя какое-то время Шарлин Маршалл затянула свою строгую и сдержанную версию песни «Дикий ветер». На долину упала тень от большого облака, похожего на бегущего оленя. Бэнкс налил себе еще вина.

Приближался вечер, когда Уинсом и Даг Уилсон в сопровождении нескольких офицеров полиции подходили к дому Быка. Если он вооружен, то, разумеется, весьма опасен. Полицейские несли миниатюрный таран, который в отделении называли не иначе как «большой красный ключ». Если Бык не откроет, придется выломать дверь.

Подкрепление поставили и на первом этаже у лестницы, где уже собралась небольшая толпа. Энди Пэш не сразу, но все же дал обличающие показания, и теперь против Быка можно было выдвинуть обвинение в нападении на Донни Мура. Удалось копам узнать и настоящее имя Быка — Торос Кемаль. Поэтому он и Бык, но Уинсом была совсем не уверена, что с турецкого это слово переводится как «бык». Криминальный послужной список Кемаля впечатлял.

Лифты, как обычно, не работали, так что им пришлось карабкаться по внешней лестнице. К счастью, Кемаль жил на втором этаже, это не очень высоко.

Завидев полицейские мундиры, зеваки быстренько разбежались по переулкам.

Уинсом сразу нашла взглядом зеленую дверь, из-за которой доносились звуки включенного телевизора. Энди Пэш упомянул, что Кемаль живет с Джинни Кемпбелл, за которой и числилась эта квартира. У Джинни было двое маленьких детей от другого мужчины, так что надо было действовать аккуратно — возможно, Кемаль возьмет их в заложники.

— Мэм, отойдите немного, — сказал ей один из копов. — Мы тут справимся.

— Это радует, — ответила Уинсом, и они с Уилсоном отступили метров на десять назад и встали у лестницы.

Офицер постучал в дверь и крикнул:

— Торос Кемаль, открывайте! Полиция!

Никакой реакции не последовало.

Он постучал еще раз. Его соратник уже держал в руках таран. Соратнику не терпелось пустить его в ход. Из соседских дверей и окон выглядывали встревоженные лица.

Наконец дверь открылась, и все увидели высокого мужчину с голым торсом, в спортивных штанах и кроссовках. Он почесал голову и сонно посмотрел на полицейских:

— Да, в чем дело?

— Мистер Кемаль, — произнес офицер, — просим проследовать с нами в участок для допроса по делу о нападении на Донни Мура.

— Мур? Не знаю такого, — ответил Кемаль. — Подождите, пойду рубашку надену.

— Я вас провожу, сэр, — выступил вперед другой полицейский, и они вошли внутрь.

Коп с тараном разочарованно вздохнул и, взглянув на Уинсом, пожал плечами. Иногда все оказывается намного легче, чем ожидалось. Уинсом стояла у лестницы, за ее спиной — Уилсон.

Вскоре Кемаль и полицейский вышли. Кемаль и впрямь оделся — нацепил красную футболку.

— Дайте шнурки завязать, — буркнул он и нагнулся.

Полицейские отступили назад, перекрыв ему вход в квартиру. Спустя какое-то мгновение Кемаль уже держал в руках нож, выхватив его из ножен, примотанных к щиколотке. Копы вытащили дубинки, но было уже поздно — Кемаль бежал к лестнице.

На его пути остались лишь Уинсом и Уилсон. Бык, нагнув голову, словно настоящий огроменный бык на арене во время корриды, бросился к Уинсом. Издав воинственный вопль, он нацелил нож ей в грудь. В первую секунду Уинсом обмерла от страха, но затем сработал инстинкт самосохранения и опыт многолетних тренировок. Сейчас на эмоции времени не было.

Уинсом расставила шире ноги и приготовилась. Подпустив Кемаля поближе, она схватила его вытянутую руку с ножом, повалилась на спину, и, учтя скорость, которую уже набрал Кемаль, со снайперской точностью уперлась ступнями ему в солнечное сплетение и изо всех сил толкнула.

Все это произошло практически мгновенно. Кемаль стремительно, но плавно взлетел вверх ногами в воздух, обрушился спиной на хлипкий балкончик и с воплем перевалился через ограждение. Толпа внизу ахнула.

Уинсом лежала на бетоне, пытаясь восстановить дыхание. У нее были длинные ноги, толкнула она его мощно, значит, Кемаль набрал в полете приличную скорость.

Через несколько секунд к ней подбежали Даг Уилсон и еще два копа. Они бормотали извинения и восхищались ее реакцией. Отмахнувшись, Уинсом встала на ноги, хватая ртом воздух. Ей чертовски повезло. Допусти она малейший просчет, и валялась бы сейчас с ножом в груди. Надо было обыскать Кемаля, прежде чем идти с ним в комнату, а потом препроводить в участок. И полагалось надеть наручники. Ну да что теперь. Теперь все нарушения инструкции по задержанию будут зафиксированы в отчетах. Вот начальство наорется! Но это после. В данный момент Уинсом радовалась, что осталась в живых. Обернувшись, она выглянула с балкона на двор. А вот Быку не повезло. Неестественно выгнувшись, он лежал на спине, под головой расплывалось темное пятно.

Уилсон уже вызывал по мобильному «скорую». Теперь надо было спуститься вниз, к упавшему. Из квартиры, прижимая к груди ребенка, выскочила сожительница Кемаля, Джинни Кемпбелл. Наклонившись над перилами балкона и увидев тело возлюбленного, она разрыдалась.

— Вы его убили! — кричала она. — Убийцы! Сволочи! Ублюдки!

Толпа дружно ее поддерживала, выкрикивая оскорбления в адрес полицейских. Уинсом встревожила столь быстрая перемена в настроении толпы.

Опасаясь, как бы ситуация не вышла из-под контроля, Уинсом вызвала по рации подкрепление и с тремя другими полицейскими медленно спустилась вниз, поглядеть, можно ли чем-то помочь Торосу Кемалю по прозвищу Бык.

17

В воскресенье утром зарядили ливни, и в понедельник, когда Бэнкс вышел на террасу с газетой и второй чашкой кофе, дождь все еще шел. Бэнкс вспомнил, как вчера застучали по стеклянной крыше редкие капли, а вскоре по окнам текли уже целые потоки, из-за которых долина далеко на горизонте казалась искаженной, словно в кривом зеркале.

Последнее время весь мир казался ему каким-то кривым. Словно Бэнкс смотрел сквозь неровное темное стекло: Хардкасл и Сильберт, Ваймен, София, взрыв — особенно взрыв! Все эти события — словно щупальца расползающейся тьмы, которая, похоже, проникла везде и всюду.

Погода, как и музыка, вполне соответствовала мрачному настроению Бэнкса. Под тихий перестук дождя Билли Холлидей пела «Когда твой любимый ушел». Это было одно из последних выступлений Холлидей, и ее голос звучал так, будто она практически при смерти.

Последние три ночи Бэнкс почти не спал. Перед его глазами постоянно вставали страшные видения. Шли дни, но видения никуда не исчезали, лишь принимали все более причудливые формы. Бэнкс и раньше сталкивался со смертью в самых ее тошнотворных проявлениях. В бытность свою патрульным, он постоянно выезжал на аварии, порой из пяти-шести машин, части тела разлетались чуть ли не на полкилометра. А когда подожгли его собственный дом, он и сам был на грани гибели. Ведь находился тогда внутри. Честно говоря, пожар он помнил плохо — здорово пьян был в тот момент.

Но все это не шло ни в какое сравнение с ужасом, испытанным в эту пятницу. Там все было по-другому. Особенно угнетало, что взрыв произошел не случайно. За ним — сознательное стремление причинить как можно больше боли и страданий совершенно незнакомым этим террористам невинным людям. Бэнксу и раньше встречались всякие изверги, но с таким массовым, бесцельным (не важно кого) убийством он столкнулся впервые. Не говоря уж о том, что обычные преступники не горят желанием разнести себя на кусочки, прихватив с собой в преисподнюю еще и кучу других людей. Бэнкс то и дело вспоминал тех, кого тогда вывел из эпицентра: пожилую азиатку, мальчишку, блондинку в желтом платье. Интересно, что с ними стало? Надо бы попытаться узнать…

Музыка умолкла. Хотелось еще кофе. Поставив новый альбом — веселенький инструментальный джаз-квартет «Запп», — он отправился на кухню наполнить чашку. Но, как только он уселся на диване с кроссвордом в руках, зазвонил телефон.

Бэнкса так и подмывало проигнорировать звонок, но он боялся, что это София. Надо все же потратиться на телефон с определителем номера, решил он. Правда, смысл в нем есть, только если звонящий не скрывает свой номер. И если ты знаешь хоть какие-то номера наизусть. Все воскресенье Бэнкс боролся с искушением позвонить Софии. Заслышав очередной звонок, надеялся, что это она. Но всякий раз ошибался. Позвонил Брайан. Затем Энни — рассказывала подробности недавней смертельно опасной схватки Уинсом с преступником. Дочка, Трейси, доложила свои новости последней недели. И, конечно, Виктор Мортон.

Но все-таки он дождался: в трубке послышался голос Софии:

— Алан, я отогнала твою машину. Повезло тебе, что полиция не оттащила ее на штрафстоянку. У нас тут до сих пор дурдом. В общем, твой «порше» рядом с моим домом, в полной безопасности. Свой ключ я положила в бардачок. Ты в курсе, что забыл там свой айпод?

— Да. Как ты? — спросил Бэнкс.

— Нормально.

— Голос у тебя какой-то…

— Какой?

— Не знаю.

— Все нормально.

— Хотелось бы повидаться. У меня еще осталась пара дней отпуска, да и на работе пока затишье.

— Это здорово, но пока сказать ничего не могу. У меня на этой неделе полно работы.

— Ну, раньше это нам не очень мешало.

— Конечно, но… я правда не знаю.

— Чего ты не знаешь?

— Мне нужно немного времени.

— В смысле без меня?

— Да, — после паузы ответила она.

— София, я не забыл включить сигнализацию.

— Тогда как кто-то смог попасть в дом и переломать все мои вещи?

— Они очень изворотливы. Поверь мне, прошу тебя. Эти люди могут проникнуть куда угодно.

Бэнкс раньше этого ей не говорил — боялся напугать. Но, как выяснилось, мог бы и не переживать.

— Не знаю даже, что хуже, — заметила София. — То, что ты забыл включить сигнализацию, или эти твои навязчивые идеи о спецслужбах. Ты и правда веришь во весь этот бред? Или это такая идиотская отговорка, которую ты придумал в последнюю секунду, потому что если…

— Это не отговорка, — прервал ее Бэнкс. — Это правда. Я же говорил тебе об этом раньше. Лоуренс Сильберт когда-то подвизался в МИ-6. До того, как вышел в отставку. Правда, не совсем вышел. Так сказать, был работающим пенсионером.

София на секунду умолкла.

— Не важно, — наконец сказала она. — Дело вообще не в этом. Я не хочу с тобой спорить.

— Я тоже. А в чем тогда дело?

— Не знаю. Просто все произошло так быстро. Мне нужно время, нужно прийти в себя. Если я тебе еще не безразлична — позволь мне передохнуть.

— Хорошо, — устало ответил Бэнкс. — Нужно тебе время — пожалуйста. Сколько хочешь.

На этом все и кончилось.

А дождь все не унимался. Где-то вдалеке прогрохотал гром. Бэнкс вспомнил, какой эффект всегда оказывали на Софию грозы. Она сходила с ума в постели, превращалась в дикую ненасытную кошку. Если бы она когда-нибудь рискнула признаться ему в любви, это наверняка произошло бы в грозу. Но теперь об этом речь не идет. Они жили вместе, у них много общего, но и несовпадений хватает. Вот ей и захотелось слегка притормозить. Ее можно понять.

— Извините, что отрываю вас от дел, — сказала Кэрол Ваймен, впуская в дом Энни. — Но я что-то совсем расклеилась.

Энни и сама это заметила — глаза не подкрашены, под ними — темные круги, волосы торчат в разные стороны.

— Ничего страшного, не казнитесь, — кивнула Энни. — Что у вас случилось?

— Заходите, все вам расскажу.

В гостиной было не убрано, Энни деликатно расчистила себе местечко на диване. Кэрол предложила ей чаю, Энни вежливо отказалась. Но Кэрол сообщила, что все равно будет делать чай себе, и тогда Энни согласилась. Дорога от Хэрксайда до Иствейла долгая, а к Вайменам она заехала по пути в управление: суперинтендант Жервез устраивала там в полдень собрание всей команды. Дожидаясь Кэрол с чаем, Энни осматривала комнату. Она заметила, что недостает кое-каких фотографий. В том числе и снимка, где Дерек вдвоем с братом.

— Что случилось? — повторила Энни, когда Кэрол уселась рядом.

— Дерек. Я не знаю, где он. Он исчез. Дерек исчез. — Она расплакалась.

Энни, приобняв женщину за плечи, передала ей салфетку из коробки на журнальном столике.

— Когда? — спросила она.

— Вчера вечером не пришел домой. После спектакля. Последний раз я видела его в два часа, когда он уходил на дневное представление. По воскресеньям он еще обычно забегает домой в перерыве между спектаклями, попить чаю. А вчера не забежал. — Она горько усмехнулась: — Вы ведь не упрятали его в тюрьму, не сказав мне?

— Нет, конечно. — Энни убрала свою руку с плеча Кэрол.

— Я сначала подумала, может, он решил перехватить где-нибудь бутерброд, вместо того чтобы попить чаю дома, а потом, уже после спектакля, пошел с друзьями выпить, но…

— Он вам не звонил?

— Нет. Это на него не похоже! Понимаете, Дерек, конечно, не идеален — а кто идеален? — но он бы обязательно предупредил. Он знает, что у меня расшатаны нервы и буду сходить с ума. — Кэрол вытянула вперед руки: — Посмотрите! Видите, как дрожат?

— Вы обращались в полицию?

— Да, сегодня утром. Но они — ноль внимания. Дескать, человек он взрослый, мало ли какие у него планы, и вообще, одна ночь — это ерунда. Эка невидаль. Я им говорила, что после субботнего визита в участок он был сам не свой, но они даже не знали, что он туда приезжал! Поэтому я вам и позвонила. Вы ведь сами дали мне свой номер, сказали, чтобы я звонила, если что…

— И хорошо, что позвонили, — успокоила ее Энни.

В том, что дежуривший в понедельник офицер не знал о субботнем визите Ваймена в участок, не было ничего странного; его ведь не арестовали и ни в чем не обвинили, так что ни в какие рапорты он не попал. Поговорили с ним, да и отпустили с миром.

— Не волнуйтесь вы так. По-вашему, куда он мог пойти? Может, к кому-нибудь из друзей?

— Нет. Я уже обзвонила всех его коллег из школы и театра. Они тоже не знают, где он. И они сказали, что Дерек не пришел на вечерний спектакль.

— Но дневной спектакль он посмотрел?

— Да. Дневной закончился примерно в половине пятого. Дерек вышел из театра. Мария говорит, все подумали, что он, как обычно, идет домой перекусить. Но домой он не пришел, ни днем, ни потом. Я не понимаю, куда он делся.

— У него есть поблизости какие-нибудь родственники?

— Дядя и тетя. Они живут в Шипли. Да он бы к ним не поехал, он с ними уже много лет не общается. В Ливерпуле еще одна тетя, но она давно в доме престарелых.

— Получается, он исчез после дневного воскресного спектакля?

— Да.

— А где его машина?

— Тоже пропала. Во всяком случае, на нашей улице ее точно нет.

— Давайте пройдемся по основным приметам, — сказала Энни и записала, во что Ваймен был одет, цвет, марку и номер машины.

— С ним что-то стряслось, — продолжала Кэрол. — Мне кажется, это как-то связано с этими людьми, которые вчера к нам приходили.

— Что за люди?

— Вчера, уже ближе к вечеру, когда Дерек был в театре, к нам пришли двое, мужчина и женщина. Сказали, что действуют по поручению правительства. Вели себя очень вызывающе — настырно, я бы сказала. Задавали вопросы, уйму, в том числе очень личные. И не соизволили даже объяснить, зачем им это все. Ладно бы только вопросы, они весь дом вверх дном перевернули. И часть вещей забрали с собой — какие-то документы, фотографии, компьютер Дерека, а у него там полно всего нужного. И по школе, и по театру. Представляете, даже расписку мне оставили. — Кэрол протянула Энни бумажку, на которой были перечислены конфискованные вещи. Подпись очень неразборчивая.

— И семейные фотографии с каминной полки тоже они забрали?

— Да. Они правда действуют от правительства? Я не сглупила, нет? Это ведь не обычные грабители? Я вообще уже не понимаю, что происходит, — пожаловалась женщина.

— Нет-нет, — ответила Энни. — Они именно те, за кого себя выдают.

Правда, от этого никому не легче, подумала она, а вслух произнесла:

— Вы нисколько не сглупили. А Дерек знает об их визите?

— Откуда? Он тогда еще был на дневном спектакле.

Энни подумала, что это не факт. Возможно, он уже шел домой, но заметил издали эту парочку. От них и сбежал? Вполне вероятно.

— И мобильный у него не работал, — продолжала Кэрол. — Наверное, разрядился. Он вечно забывает его зарядить. А может, у него есть любовница? Может, они сбежали вдвоем?

— Не спешите с выводами, — сказала Энни.

Непонятно, чего бедняжке нужно было больше опасаться: что муж сбежал с любовницей или того, что с ним что-нибудь случилось.

— Но куда же он мог деться?

— Я сейчас же отправлюсь в участок и заявлю о его пропаже, — сказала Энни. — Пусть начинают поиски. Меня-то они послушают. А вы, если что вдруг надумаете, звоните, не стесняйтесь. — Энни поднялась. — Возможно, вам позвонит моя начальница — поговорить по поводу ваших гостей.

— Этих, при правительстве?

— Да.

— Зачем? Вы считаете, они как-то причастны к пропаже Дерека?

— Пока не знаю, — ответила Энни, — но вряд ли. Думаю, все гораздо проще. Я все выясню, не волнуйтесь. — Помолчав, продолжила: — Кэрол, честно говоря, вы ужасно выглядите. У вас есть кто-то, кто может вас поддержать?

— Ничего, я возьму себя в руки. Честно. Не беспокойтесь. Вы лучше постарайтесь найти Дерека. Детей я отправила в школу, как обычно. Мне показалось, так будет лучше. Ну а со мной побудет миссис Глендон, наша соседка. В общем, не волнуйтесь, — повторила она.

— Главное, чтобы вы успокоились, — сказала ей Энни. — Помните, я рядом. Если что вдруг услышите или узнаете…

— Тут же вам позвоню, — пообещала Кэрол. — Ох, надеюсь, с ним все в порядке. Пожалуйста, найдите его.

— Не беспокойтесь. Обязательно его отыщем.

Бэнкс сразу заметил, что в конференц-зале как-то подозрительно тихо. Команда отдела по расследованию особо важных дел сидела за сильно блестевшим лаковым овальным столом. Со стен на них неодобрительно взирали викторианские «шерстяные бароны». По широким створчатым окнам струились капли. Дождь с грохотом обрушивался на покатую крышу, потоки лились по желобам и старым стокам. Вот вам и лето.

— Так, — сказала Жервез, вставая и опираясь ладонями о стол. Похоже, настроена она была по-боевому: пришло время раздать сестрам по серьгам. Воздать каждому по деяниям их. — Вижу, инспектора Кэббот с нами пока нет, — заметила Жервез. — Ну что же. Давайте все равно приступим. Пора подвести итоги. Начнем с вас, сержант Джекмен.

— Да, мэм, — чуть не подпрыгнула Уинсом.

— Вы допустили в субботу непростительную оплошность. Согласны со мной?

— Но, мэм, говоря объективно…

— Говоря объективно, — прервала ее Жервез, — вы вполне могли бы вызвать подмогу и дождаться, когда они обезвредят подозреваемого. Вы же знали, он крупный мужчина, к тому же вооружен как минимум ножом. Переваливать всю ответственность на опергруппу мы не будем, хотя к двум полицейским, участвовавшим в задержании, скорее всего, будут применены дисциплинарные меры.

— Мэм, никто и подумать не мог, что Бык так себя поведет.

— Сержант Джекмен, вы должны понимать: там, где замешаны наркотики, предсказать что-либо практически невозможно. Торос Кемаль находился под воздействием метамфетамина. Учитывая, по какому поводу вы поехали с ним говорить, могли бы и догадаться, чем это все чревато. И не оправдывайтесь — бесполезно.

— Хорошо, мэм. — Уинсом опустила глаза. Бэнкс заметил, что у нее дрожит нижняя губа.

Жервез сделала небольшую паузу. Вновь повернувшись к Уинсом, она продолжила:

— Слышала, вы ловко наподдали этому мерзавцу. Молодец, сержант Джекмен, отлично сработано.

Уинсом просияла:

— Спасибо, мэм.

— Но больше так не делайте. Мы не хотим вас потерять. А как дела у нашего бешеного быка?

— Я вчера заезжала к нему в больницу, — ответила Уинсом. — Его жизнь уже вне опасности. Он пришел в сознание. Увидев меня, высказал все, что обо мне думает. Повторить его слова я, пожалуй, не решусь.

— Не скажу, что меня это удивляет, — рассмеялась Жервез.

— Но у него много травм, — заерзала на стуле Уинсом. — Перелом ключицы, руки и ноги. И помимо этого, небольшая трещина в черепе. Ну, ушибы и порезы имеются, множественные.

— Доигрался. А все потому, что много о себе мнит, — заметил Бэнкс.

— Наверное, поэтому и обругал меня последними словами, — предположила Уинсом.

— Инспектор Бэнкс, — повернулась к нему Жервез, — утешьте меня, скажите, что я могу больше не дергаться из-за дела Хардкасла — Сильберта, с которым вы продолжали возиться, несмотря на мои запреты.

— Извольте, — ответил Бэнкс. — Все кончено. Дерек Ваймен признал, что нанимал частного детектива для слежки за Лоуренсом Сильбертом. Детектив сфотографировала Сильберта и мужчину, с которым тот встречался. Вчера мы беседовали с Вайменом, и он заявил, что снимки добывал по просьбе Хардкасла. Якобы Марка встревожили постоянные отлучки Сильберта в Лондон и он заподозрил измену. В общем, банальная ревность. А молчал Ваймен потому, что чувствовал за собой вину и боялся, как бы мы его не арестовали.

— Ясно, — кивнула Жервез. — Ну и что, вы ему поверили?

— Не особо, — ответил Бэнкс. — По словам Эдвины Сильберт, Марк Хардкасл знал, что ее сын все еще работает на разведку. Знал, что поездки в Лондон и Амстердам связаны именно с работой. Зачем ему тогда просить Ваймена последить за Сильбертом?

— Возможно, Марк и впрямь заподозрил что-то, — предположила Жервез. — Нашел платок с незнакомыми инициалами или чужие трусы в корзине с грязным бельем. Ну и подумал, что Сильберт мог ссылаться на работу, а на самом деле встречался с любовником. Может, так оно и было.

— Какое у вас живое воображение, мэм, — взглянул на нее Бэнкс. — Конечно, это вариант. Но это уже не важно — все равно предъявить нам Ваймену нечего.

— Значит, я была права, и ваша малоубедительная версия насчет плетения интриг в духе Яго оказалась несостоятельной?

— Похоже на то, — буркнул Бэнкс. — Если, конечно, мы решим поверить его показаниям.

— И спецслужбы тут ни при чем?

— Это вопрос спорный. Как выяснилось, Сильберт не окончательно отошел от дел. Мне кажется, что тот загадочный незнакомец, с которым он встречался в Лондоне, и есть таинственный Джулиан Феннер, судя по визитке занимающийся каким-то там «экспортом-импортом». Впрочем, никакого отношения к убийству, повлекшему впоследствии самоубийство, это все не имеет.

— Вы уверены?

— Как вам сказать. Когда имеешь дело с людьми этой профессии, невозможно что-то знать наверняка, — заметил Бэнкс, повторив слова Эдвины. — Но в общем и целом мне кажется, что все было именно так.

— Значит, начальник полиции и те, кто на него давил, могут быть спокойны? Так ему и передать?

— Да. Правда, что-то мне подсказывает, что начальник полиции и так уже в курсе.

Жервез опасливо глянула на Бэнкса, но оставила его последнюю фразу без комментариев.

— Хорошо. Ну, надеюсь, вы извлекли из всего этого полезный урок.

— Конечно, мэм, — кивнул Бэнкс.

В этот момент в комнату ввалилась Энни Кэббот, и Жервез тут же переключилась на нее:

— А, инспектор Кэббот! Рада, что вы все-таки надумали к нам присоединиться.

— Извините, мэм, — сказала Энни. — Я была на вызове.

— По какому делу?

— Пропажа человека, — ответила Энни, мельком взглянув на Бэнкса. — Пропал Дерек Ваймен.

— Чего это он? — удивилась Жервез. — Вы же вроде говорили, что отпустили его подобру-поздорову и ему больше ничего не угрожает.

— Так оно и есть, — подтвердил Бэнкс. — Отпустили. Когда это случилось? — спросил он, повернувшись к Энни.

— Вчера днем. Он ушел из театра после дневного спектакля, а на вечернем представлении так и не появился. И это еще не все.

— Что такое? — подняла брови Жервез.

— Вам не понравится мой ответ, мэм, — предупредила ее Энни.

— Мне вообще не нравится все, что вы тут говорите.

— Вчера днем к Вайменам пришли посетители — мужчина и женщина. Они до усрач… до ужаса напугали его жену, забрали с собой кое-какие фотографии и документы и ушли. Сказали, что они действуют по поручению правительства.

— Черт знает что! — воскликнула Жервез. — Прямо вчера?

— Да. Я же говорила, что вам это не понравится.

— Ваши «я же говорила» оставьте при себе, они делу не помогут, инспектор Кэббот, — рявкнула Жервез.

— Может, он добрался до дома как раз тогда, когда туда заходили эти двое? — спросил Бэнкс. — Или выходили? Тогда они могли его заметить и… прихватить с собой.

— Возможно, — согласилась Энни. — По крайней мере, по времени все совпадает.

— Старший инспектор Бэнкс только что заверил меня, что дело окончательно закрыто и никаких новых проблем с ним не будет, — встряла Жервез.

— Ну, так оно и было. Возможно, так оно и есть и до сих пор. Может, Ваймен просто решил удрать. Например, к любовнице. Или просто перепугался. Всякое ведь случается. Никто и не утверждает, что его похитили, чтобы потом подвергнуть допросу в одном из своих секретных лагерей.

— Нет у них никаких секретных лагерей!

— Как скажете, мэм. В один из своих несуществующих секретных лагерей.

— Не умничайте, инспектор Кэббот. У вас и так чересчур бурное воображение, — огрызнулась Жервез.

— А у людей от правительства есть доступ к материалам наших расследований? — спросил у нее Бэнкс.

— Если и есть, то моей заслуги в этом нет, — съехидничала она. — В нашем отделе никто бы их к документам не подпустил.

— А вам не кажется, что начальник полиции в последнее время часто к нам наведывается?

— Действительно, довольно часто, — помолчав, ответила Жервез. — Вы на что намекаете, старший инспектор Бэнкс?

— Думаю, вы и сами понимаете, мэм. Признавать этого, конечно, не хотите, но понимаете. Они с самого начала заинтересовались этим делом — вернее, как только поняли, что меня не удовлетворяют официальные результаты расследования. Они следили за мной и, возможно, за Энни тоже. Им известно то же, что и нам. Мы им никакой информации не сообщали, возникает вопрос — откуда они все узнали? Я думаю, от самого верха. Между прочим, начальник полиции — амбициозный человек и мечтает о политической карьере.

— Вы сами хоть понимаете, что говорите? — поинтересовалась Жервез. — Неужели вы считаете, что правительство причастно и к исчезновению Ваймена? У нас ведь тут не какая-нибудь банановая республика с тираном во главе.

— Люди исчезают и гораздо севернее банановых республик, — заметил Бэнкс. — Но я ничего не утверждаю. Просто призываю вас обратить внимание на все эти странности.

— Но какого черта им понадобился жалкий школьный учитель, возомнивший себя великим режиссером?

— Такого. Он же нанял частного детектива, чтобы тот фотографировал Сильберта с неизвестным мужчиной во время их встреч в Риджентс-парке, — почесав шрам, ответил Бэнкс. — Опять же мы заинтересовались Вайменом, и это их тоже напрягло. Логично предположить, что слежка не имела никакого отношения к делам сердечным, а Сильберт встречался с тем мужчиной по своим шпионским делам. И не забывайте о брате.

— О чьем?

— Ваймена. Рик Ваймен служил в десанте. Спецназовец. В две тысячи втором году был убит в Афганистане в ходе спецоперации. В газетах писали, что он погиб в авиакатастрофе. Сильберт же бывал в Афганистане, и не исключено, что он был причастен к той злосчастной операции — со стороны разведки. Возможно, Ваймен через Хардкасла узнал об этом и решил, будто Сильберт повинен в смерти его брата.

— Мд-а, час от часу не легче. — Взглянув на Бэнкса, Жервез тяжело вздохнула и провела рукой по волосам, потом налила себе воды из кувшина. Дождь все еще барабанил по крыше и заливал окна. — Чувствую, неделька будет веселая, — вздохнула она. — Обсудим все это чуть позже у меня в кабинете, когда получим дополнительные сведения. Хорошо?

— Да, мэм.

Жервез поднялась на ноги.

— Придется идти зализывать раны, но были и победы, — объявила она. — Хоть Дерек Ваймен и сбежал, подложив нам свинью, все же мы задержали Быка и хоть ненадолго перекрыли поток героина и метамфетамина в Истсайд-Истейт. И можно считать, что выходные выдались не совсем уж отвратительные.

— И не забывайте, мэм, — подал голос Даг Уилсон, — мы нашли все пропавшие парковочные конусы!

Жервез одарила его испепеляющим взглядом.

Бэнкс забыл айпод в машине, так что в понедельник, когда он вечером сел в поезд до Лондона, то включил свой старый плеер, отрытый в шкафу. Бэнкс поставил диск Лоры Марлинг «Увы, я не умею плавать». Ему нужна была машина. Бэнкс все же надеялся, что, если ему удастся хоть ненадолго повидаться с Софией, он убедит ее остаться с ним, несмотря на свои заявления по телефону. Дальше Бэнкс даже не загадывал.

Энни занималась поисками Дерека Ваймена. Полиция даже не начала прочесывать пустоши — пока что они обзванивали друзей и родственников пропавшего, хоть и без особого успеха. Дерека Ваймена никто нигде не видел.

В шестом часу Бэнкс сел в Дарлингтоне на поезд, отправившийся из Йорка. Справа под потоками дождя, не перестававшего падать с небес с утра воскресенья, печально крутилось «Йоркширское колесо» — мини-двойник лондонского колеса обозрения. Поговаривали, что Уэльс и Глостершир скоро совсем затопит.

Неподалеку от Бэнкса расположилась компания четырех нетрезвых подростков, налегавших на эль. Судя по обрывкам фраз, они ехали из Ньюкасла. Бэнкс и сам был не прочь выпить, но решил воздержаться. Вдруг так сложится, что ему придется ехать на машине до самого Иствейла.

Бэнкс смотрел в окно, за которым сменялись городки и вокзалы: Донкастер, Грэнтхем, Ньюарк, Питерборо — его родной город. Бэнкс вспомнил о своих родителях, которые отправились в очередной круиз по Средиземному морю. С тех пор как они унаследовали деньги его брата, их жизнь почти не изменилась. Правда, к удивлению Бэнкса, они стали заядлыми путешественниками.

Вспомнилась Бэнксу и Мишель Харт, инспектор местной полиции и его бывшая девушка. Бэнксу говорили, что она переехала в Хэмпшир. Поезд шел мимо таунхаусов, на берегу реки, в одном из которых жила Мишель. На Бэнкса нахлынули воспоминания. Проезжая Питерборо, он всегда вспоминал о своих старых друзьях детства. Стив Хилл, Пол Мэджор и Дэйв Гренфелл. И, конечно, о Грэме Маршалле вспомнил. Однажды он пропал, и лишь годы спустя его тело нашли погребенным в поле. Подумал Бэнкс и о Кей Саммервиль, которая стала его первой женщиной. Несколько лет назад, приехав домой на юбилей родителей, Бэнкс столкнулся с Кей, которая тогда занималась расчисткой дома после смерти своей матери. Они раскрыли, как когда-то, друг другу объятия, договорились писать и звонить, отлично понимая, что ничего этого не будет. Их время прошло. Им еще повезло, что они дважды пережили вместе прекрасные моменты. Только это зачастую нам и остается — наслаждаться моментом. А все остальное — фигня, за которую не стоит и держаться. И ни о чем никогда не жалеть.

Вот только с Софией все было по-другому. Бэнкс не хотел ее отпускать.

В кармане тихонько завибрировал его «шпионский» мобильный. Бэнкс сам не разговаривал по телефону в поездах и других не одобрял. Но сейчас он ехал в обычном вагоне, без «шумовых» ограничений, так что никаких правил не нарушил бы. Поэтому он вытащил наушники плеера и ответил на вызов.

— Бэнкси?

— А, это вы, мистер Берджесс.

— Именно. Я быстренько. Ты слушаешь?

— Слушаю.

— Лоуренс Сильберт работал исключительно на территории государств, вовлеченных в холодную войну — в основном в Праге, Берлине и Москве. Понял?

— Да-да.

— В Афганистане он был всего раз, в восемьдесят пятом. Тогда там как раз были русские и были масштабные операции ЦРУ. Я почти уверен, что операция была связана с поддержкой Талибана, подрывающего деятельность русских в Афганистане. Точной информации ни у кого нет, но на это указывают кое-какие детали. Впрочем, ты лучше об этом помалкивай.

— Разумеется.

— Короче говоря, Лоуренс Сильберт был солдатом холодной войны. Он никогда не занимался Ближним Востоком — вернее, только в той мере, в какой это затрагивало его сферу деятельности. Он владел русским, немецким и чешским языками — именно в этих странах в основном и работал.

— А после выхода на пенсию?

— Я предупредил, что эта тема закрыта, но вообще-то все довольно очевидно. Если уж я сумел сложить два и два, то и ты тоже сможешь. Ты же знаешь, бывшие агенты КГБ и Штази частенько занимаются всякими темными делишками. Сами предпочитают называть себя «бизнесменами». На Западе они сейчас действуют в открытую, не стесняются. Когда-то Сильберт был своим в этой тусовке. Знал всех, знал сильные и слабые места участников этих игр. Понимал, как проходят торговые маршруты, где находятся тайники и убежища.

— По сути, он продавал навыки и знания, полученные на прошлой работе, правильно я понял?

— Да. Но не забывай, это всего лишь догадка.

— А к чему разводить все эти тайны? — спросил Бэнкс, понизив голос. — Встречи в Риджентс-парке, походы в тот дом, телефон Феннера на визитке. Таунсенды, опять же. Мы ведь все сражаемся с русской мафией — почему он тогда просто не пошел в Темз-хаус или где они у нас сидят, и не предложил им свои мозги на продажу?

Берджес захихикал:

— Эх, Бэнкси, это было бы слишком просто. Они же обожают всякие коды, секреты, пароли и прочую дребедень. Чисто дети. Перед каждой встречей Сильберт звонил по номеру, который они ему сообщили — тому самому, что ты видел. Номер из тех, что нельзя отследить, и, набирая его, Сильберт слышал лишь сообщение «номер не существует». Однако на той стороне знали, что он звонил, и понимали, что он готов к очередной встрече. Скорее всего, они отслеживали все звонки на этот номер. Собственно, именно так они и узнали о твоем существовании.

— Возможно, — согласился Бэнкс — «Джулиан Феннер. Импорт-экспорт». Я уж точно не пытался ничего скрыть.

— Может, и надо было попытаться. Как бы то ни было, — продолжил Берджесс, — ясно, что они не хотели, чтобы их противники знали, на кого работает Сильберт — тогда они мигом сменили бы все пароли и явки.

— И это все?

— Все, до чего я смог додуматься. Не забудь, кстати, избавиться от телефона, как я тебе и советовал. И вообще, Бэнкси, ты мой должник. Ну да ладно. Мне пора возвращаться к работе — к слежке за мусульманскими членами нашего парламента. Пока, — попрощался Берджесс, и в трубке повисла мертвая тишина.

Бэнкс выключил телефон и убрал его в карман. Избавится от него потом. Выкинет в Темзу. Каких только тайн не скрывают ее бурные воды!

18

В этот вечер лондонские переулки заполонила сырая мгла.

Когда примерно в половине девятого Бэнкс шел по Кингс-роуд, дождя уже не было. В воздухе висел густой туман, менявший знакомые очертания домов и улиц. На Кингс-роуд, как всегда, кипела жизнь. Именно за это Бэнкс любил Лондон и именно от этой суеты с радостью сбегал к себе в Гретли.

Свет от фонарей расплывался мутными пятнами, и даже шум с главной улицы казался каким-то приглушенным. И по пути к метро, и в самой подземке Бэнксу казалось, что люди вокруг как-то напряжены. Столица до сих пор не оправилась от пятничного кошмара, тем не менее лондонцы были полны решимости жить обычной жизнью во что бы то ни стало. На улицах было гораздо больше прохожих, чем Бэнкс рассчитывал увидеть в туманный и промозглый вечер понедельника. Люди не хотели сдаваться, они встречали все невзгоды с высоко поднятой головой. Бэнкс и сам испытывал то же чувство. Но все-таки самым сильным было чувство тоски: ему очень хотелось увидеть Софию.

Бэнкс свернул на ее улицу, где был поистине островок тишины, и позвонил в дверь. Сердце бешено заколотилось. Ему никто не открыл. У Бэнкса был с собой ключ, но сам открыть он не решился. Да и какой смысл заходить, если Софии нет дома? Бэнкс специально не стал звонить заранее — побоялся, что София рассердится и постарается избежать встречи.

Наверное, она на работе. Софии частенько приходилось проводить вечера вне дома — премьеры, открытия выставок и прочие культурные мероприятия. Бэнкс решил подождать ее в их любимом винном баре неподалеку. Как и все прочие попадавшиеся ему по пути сюда питейные заведения, бар был полон. На Кингс-роуд почти не было ресторанов и кафе с уличными террасами, очень она узенькая. Так что все сидели внутри, за столиками, а не успевшие захватить столик стояли, опираясь спинами на колонны опор, с бокалами, конечно, болтали. Бэнкс прошел к барной стойке и с трудом, но все же втиснулся между двумя шумными компаниями. Похоже, люди решили заскочить в бар после работы и уже успели изрядно повеселиться. На Бэнкса никто не обратил внимания, в том числе и обслуга. Барменша Энджи занималась своим любимым делом — флиртовала с посетителями. Блондинка из Австралии, теперь вот в Лондоне.

И вдруг сквозь толпу Бэнкс разглядел знакомый силуэт. За одним из столиков сидела София. Он ни с кем бы ее не спутал: эта плавная безупречная линия щеки, изящная шея, темные волосы, небрежно прихваченные коричневым с разводами (под черепаховую кость) «крабом». Несколько прядок выбились из прически и завитками легли на плечи. София сидела к Бэнксу вполоборота. Чтобы заметить его, ей надо было лишь разок оглянуться. Но она не собиралась этого делать.

Поскольку напротив нее сидел молодой блондин с длинными прилизанными волосами и трехдневной щетиной. Поверх черной майки он накинул светло-зеленый вельветовый пиджак. Бэнкс раньше его не встречал, но это ничего не значило.

У Софии было полно друзей, со многими из которых он еще не успел познакомиться. Бэнкс уже собирался было к ним подойти, когда вдруг София наклонилась к блондину поближе, так, как это обычно делают девушки, питающие к собеседнику не только дружеский интерес. Бэнкс застыл на месте. Он вдруг страшно испугался, что София его заметит. Бэнкс метнулся на улицу, так ничего и не выпив. Через пять секунд он уже брел по тротуару. Сердце гулко билось в груди. Бэнкс не знал, что же ему теперь делать.

Чуть дальше по Кингс-роуд он увидел паб «Гончар из Челси» и, не задумываясь, зашел. Свободных столиков уже не было, но ему удалось найти местечко перед окном, вдоль которого тянулась длинная полка, куда Бэнкс и поставил кружку с пинтой пива. Отсюда он видел дом Софии. Бэнкс решил: если она пойдет домой одна, он к ней заглянет. А если с блондином — сразу поедет обратно в Иствейл.

Бэнкс подобрал забытую кем-то «Ивнинг стандарт» и, поглядывая время от времени в окно, стал читать статью о последствиях теракта. В газете поместили фотографию девушки в желтом платье — оказывается, она была моделью — и еще одного из выживших во взрыве. Блондинка поведала репортеру о пережитом ужасе, но — ни слова о своем спасителе. И о том, как цеплялась за пакет из «Селфриджа». Лишь радовалась, что ее драгоценный песик Луи тоже не пострадал.

Бэнкс торчал в пабе уже почти полтора часа. Он давно дочитал газету и допивал вторую пинту «Прайда», когда увидел их на улице, Софию и ее кавалера. Снаружи по-прежнему было людно, так что Бэнкс вышел, не допив пиво, и смешался с толпой. Стоя на углу, он видел, как они подошли к дому Софии.

Минуту постояли перед дверью, разговаривали. А потом София вставила в замок ключ. Повернув его, она глянула на улицу, где до сих пор стояла машина Бэнкса, затем отворила дверь. Парень обнял ее за талию, и они скрылись внутри.

Круто развернувшись, Бэнкс ушел.

Обходя припаркованную машину, Энни кляла на чем свет стоит бесконечный дождь. Бешеный ветер выворачивал зонтик, и вскоре она закрыла его, толку от него не было никакого. Сегодня Энни надела кожаную куртку, попрыскав на нее водоотталкивающим спреем, джинсы, для которых такого спрея еще не придумали, и красные поливиниловые сапожки, которым нипочем любая лужа.

Намокли лишь волосы, но это ерунда: они совсем коротенькие теперь, сохнут мигом. Энни вспомнила, как Кэрол Ваймен убеждала ее покраситься в блондинку. Действительно, надо подумать.

А пока Энни изучала «рено» 2003 года выпуска, принадлежащее Дереку Ваймену. Примерно час назад патруль обнаружил его припаркованным в трех километрах от деревушки Кинсбек, на придорожной площадке напротив паба «Топор дровосека», соответственно в тридцати километрах к юго-западу от Иствейла, сразу за пустошами Гретли и Хелмторпа.

На вызов поехали Энни и Уинсом и сейчас пытались осмотреть машину, то и дело отгоняя любопытных овец. О находке сообщили патрульные — угрюмые и довольно отвратные субъекты, Друри и Хакетт. Энни все донимала идиотская мысль: такие имена просто находка для комедийного дуэта. Патрульные покуривали сигареты, облокотившись на свою машину, им явно не терпелось поскорее смотаться. Наверное, хотят вернуться в паб, где и проторчали все свое дежурство, догадалась Энни.

Она не собиралась потакать этим придуркам. Друри и Хакетт всячески давали им понять, что отнюдь не рады подчиняться приказам каких-то баб, одна из которых еще и черная.

Пока что никаких настораживающих улик не было, и ограждать местность не стоило, но Энни решила, что ситуация может вскоре измениться, и тогда потребуется тщательный осмотр автомобиля. Но кое-что она хотела проверить и сама. Энни подергала водительскую дверь, но она оказалась закрыта. Закрыта, стало быть, закрыта, не взламывать же. Стерев с окошка дождевые капли, Энни заглянула внутрь: ключей там не было. Бегло осмотрев салон в неверном свете фонарей, Энни ничего особенного там не заметила. Крови не видно, следов борьбы тоже. Никаких наскоро написанных таинственных посланий на ветровом стекле.

Она повернулась к констеблю Друри:

— Не самое лучшее место для парковки, правда? Как думаете, почему он тут остановился?

— Может, бензин кончился? — предположил Друри. — Хотите, проверю?

— Отличная мысль, — обрадовалась Энни. Пусть мужлан делает сугубо мужскую работу — окунает в бак с бензином измерительный щуп. Справившись с этим непростым заданием, Друри самодовольно улыбнулся, и Энни поняла, что он оказался прав.

— Ни капельки не осталось, — заявил Друри. — А до ближайшей заправки километров шесть, не меньше.

— А в деревне?

— Была одна заправка, но год как закрылась.

— Думаете, он отправился за бензином пешком?

— Может, и так, — пожал плечами Друри. — Лично я на его месте завалился бы в «Дровосек» и вызвал техпомощь, а заодно и выпил бы пивка. — Друри показал на дорогу, ведущую из деревни. — К заправке ведет вот эта дорога, заблудиться тут никак нельзя. — Он взглянул на часы. — Правда, они, наверное, уже не работают.

Было всего восемь часов, но Энни знала, что в этих местах почти все закрывается очень рано.

— Может, сгоняете туда, проверите, нет ли кого? — спросила она. — Разрешаю даже их разбудить, если понадобится. А мы подождем вас там, — кивнула она в сторону паба.

Друри смерил ее суровым взглядом, но все же отправился посоветоваться с напарником. Тот злобно бросил недокуренную сигарету и растоптал ее. Оба с демонстративной неторопливостью залезли в свою патрульную машину и укатили.

Уинсом и Энни вошли в уютный салон-бар. Там было пусто, если не считать старика с собакой, гревшегося у камина, да двух работяг у барной стойки. Посетители, приободрившись, уставились на девушек.

— Добрый всем вечер, — с улыбкой сказала Энни, подходя к стойке. Рабочие, разинув рот, выпялились на Уинсом, потом, спохватившись, отодвинулись, освобождая место. — Спасибо, — поблагодарила их Энни и повернулась к бармену: — Две колы, пожалуйста.

— Лед положить?

Уинсом покачала головой.

— Только в один стакан, — ответила Энни. — Ну и погодка сегодня.

— Бывало и хуже, — ответил бармен.

— Мы из Иствейла, отдел по расследованию особо тяжких преступлений. — Энни показала удостоверение. — Нас интересует машина, припаркованная тут неподалеку.

— Машина? Да она тут уже со вчерашнего дня стоит, — сказал бармен.

Значит, Дерек Ваймен не пошел за бензином. Или пошел, но что-то помешало ему вернуться.

Но больше тут идти некуда. Вокруг — поля, дикие заросли, и только. Паб стоял на самом краю вересковых пустошей. Рядом привольно разгуливали овцы, тыкались мордами в припаркованные машины. Энни не знала, ходят ли у них тут вообще какие-то автобусы. Что-то не похоже. И если Ваймен потерялся в здешних буйных зарослях, поиски можно будет организовать только завтра утром. Сейчас уже сумерки. Скоро совсем стемнеет.

Бармен поставил перед ними стаканы с кока-колой, Энни расплатилась.

— Значит, со вчерашнего? А с какого времени, не знаете?

— Ну… — Бармен почесал лысую голову. — Я так думаю, что примерно с тех пор, как к нам заглянул парень, который ее вел.

Рабочие загоготали.

Ах, этот тонкий йоркширский юмор, подумала Энни. Тут у них сплошные шутники. Вроде Друри и Хакетта. Наверное, есть что-то особенное в местной воде. Или в пиве.

— Похож? — спросила Энни, вытаскивая из портфеля фотографию Ваймена.

Бармен ее изучил.

— Угу, — наконец сказал он. — Прям тютелька в тютельку.

— Значит, это он?

Бармен хмыкнул.

— Будем считать, что ответ положительный. Во сколько он сюда заходил?

— Около семи часов вечера. В воскресенье.

По словам Кэрол, дневной спектакль закончился в половине пятого. От Иствейла сюда уж никак не два с половиной часа езды. Или Ваймен куда-то заезжал по дороге, или просто бесцельно колесил по округе. Скрывался от преследователей из МИ-6.

— Долго он у вас просидел? — уточнила Энни.

— Два стакана.

— Это сколько?

— Зависит от того, на сколько времени хватит.

— Вы что, хотите, чтобы мы прикрыли вашу лавочку и отвезли вас в Иствейл на допрос? — навалившись на барную стойку, поинтересовалась Уинсом. — Это мы запросто.

Бармен изумленно захлопал глазами. Рабочие прыснули со смеху, и бармен покраснел.

— Часа полтора, — выдавил он.

— Как вам показалось, в каком он был настроении? — продолжила выяснение Энни.

— Кто ж его знает?

— Попробуйте вспомнить. Был чем-то расстроен? Или, наоборот, был веселым? Может, вел себя агрессивно? Или нервничал?

— Да ничего такого. Сидел себе тихонько, ни к кому не приставал. Устроился вон там в уголке и потягивал пиво.

— Что он при этом делал? Читал книгу? Газету? Журнал? Смотрел в мобильник?

— Ничего такого. Просто сидел. Вроде как о чем-то думал.

— Значит, думал, говорите?

— Мне так показалось.

— Откуда тебе знать, умник, у тебя вообще думалка не работает, — заметил один из работяг, его приятель весело расхохотался.

Уинсом строго на них посмотрела, бедняги нервно заерзали на стульях.

— Он о чем-нибудь говорил? С вами или с посетителями?

— Нет.

— Он был один?

— Дак я уже сказал, один он сидел за столом.

— К нему кто-нибудь подходил?

— Нет.

— А после того, как он ушел, никто его не разыскивал?

— Только вы.

— Вы не видели, куда он отправился?

— Это как? — удивился бармен. — Я ведь тут, за стойкой. Дорогу отсюда не видать.

— Ясно. А куда он мог пойти?

— Откуда мне знать?

— А вы подумайте. Тут есть поблизости какие-нибудь отели, где можно переночевать?

— Дальше по дороге вроде есть молодежный хостел.

— И про ферму Брирли не забудь, — подал голос один из рабочих.

— Что за ферма? — заинтересовалась Энни.

— Брирли. Они пару лет назад амбар перестроили под спальни, сдают теперь комнаты с завтраком. Это в полумиле отсюда, по пути к Кинсбеку. Не пропустите — у них огромная вывеска.

— А еще что-нибудь тут есть?

— Нет. Все остальное больно уж далеко, пешком отсюда не добраться.

— У него закончился бензин, — объяснила Энни.

— Гараж Берта по воскресеньям работает до пяти, — сказал бармен, — так что там ему бы точно не помогли.

В этот момент дверь паба открылась, и все вновь обернулись.

— Вот ведь счастье привалило, — пробормотала еле слышно Энни. — Дурри и Хамшкет вернулись.

— Друри и Хакетт, — поправил ее один из парочки. — Мэм, — добавил он после многозначительной паузы.

— Ну как успехи? — спросила Энни.

— Никак. Его там не было. Там вообще уже закрыто.

— Понятно. — Энни допила одним глотком колу. — Сегодня поисковую операцию начинать не будем, уже темно, но можно хотя бы обойти некоторые дома. Начнем с хостела и фермы Брирли. Задача ясна?

— Но мы еще свой участок не объехали, — запротестовал один из патрульных.

— Или желаете, чтобы я позвонила вашему начальнику? — спросила Энни.

— Нет-нет, — забормотал он. — Не стоит. Пошли, Кен, — кивнул он напарнику. — Начнем с Брирли.

Если честно, нельзя было в таком состоянии садиться за руль. Именно эта мысль посетила Бэнкса, когда в предрассветный час он наконец припарковал свой «порше» у родного коттеджа в Гретли. Но от Лондона его воротило. Швырнув в Темзу мобильник, он почувствовал, что больше ни секунды не может там оставаться.

Сама поездка домой прошла без особых происшествий. Бэнксу хотелось громкого, пронзительного рок-н-ролла, а не заунывных баллад, поэтому он поставил сборник хитов «Лед Зеппелин». Первой же оказалась песня «Я был потрясен и смущен». Очень кстати. Остаток дороги прошел под аккомпанемент гитарных соло, воспоминаний и вспышек ярости, сменявшихся тупым смирением. Вообще-то ему крупно повезло, что остался жив, никуда не врезался… Он даже не помнил, как доехал до дома, — вспоминался лишь грохот музыки, хоровод красных стоп-сигналов и ослепительное сияние фар встречных машин.

Пока ехал, все размышлял, правильно ли поступил. Наверное, надо было подойти тогда в баре к Софии и к ее патлатому. Или поговорить с ними на крыльце перед домом Софии. Вмазать блондинчику хорошенько. Но теперь уже слишком поздно. Он не захотел вмешиваться. И вот к чему это привело.

Пытался Бэнкс убедить себя в том, что ему все почудилось, что София всего лишь зашла выпить винца со старым приятелем. Но их жесты и взгляды говорили об ином. Бэнксу все представлялось, как София лежит рядом с блондином в кровати — в их кровати! — в комнате с полукруглым стеклянным витражом над окном, а легкий ветерок колышет тюлевые занавески.

Захлопнув за собой дверь, Бэнкс устало перевел дух. Он был измотан, но понимал, что уснуть ему сегодня не удастся. Он не стал даже ложиться. Сразу налил себе большой бокал вина и, не включив ни света, ни музыки, прошел на террасу.

Выяснилось, что «разбитое сердце» не просто эффектная фигура речи. Бэнксу казалось, что у него внутри и впрямь что-то разбилось, а осколки больно колют грудь. Давненько с ним такого не было. Расставание с Энни оставило на его сердце разве что небольшой шрам. С Мишель они разошлись спокойно, без надрыва. Последний раз так паршиво ему было, когда ушла Сандра.

Положив ноги на скамеечку, Бэнкс глубоко вздохнул и снова наполнил бокал. С обеда он ничего не ел, и в животе громко бурчало. Но у Бэнкса не было сил, чтобы встать и подойти к холодильнику. Все равно там пусто. Да и наплевать. По стеклу стучали капли дождя. Еще немного, и вино поборет голод. А если выпить побольше, то, может, даже удастся уснуть. Или хотя бы забыться.

19

— Что, черт побери, происходит? — спросила во вторник утром суперинтендант Жервез у Бэнкса на импровизированной «летучке» за чашкой кофе. Дождь все лил и лил. Дерека Ваймена до сих пор не нашли, а у Бэнкса раскалывалась голова. Забыться ему удалось, но лишь под утро. Правда, пришлось так напиться, что теперь с головной болью не справлялся даже всесильный парацетамол.

— Мы считаем, что Ваймену, возможно, удалось добраться до города, — заговорил Бэнкс. — До Хэррогейта, Рипона или даже Йорка. Добрался на попутках или сел в автобус. Ну а оттуда он мог уехать куда угодно. Даже за границу. Энни и Уинсом проверяют все автобусные станции и вокзалы в округе. Кроме того, мы разместили фотографию Ваймена в газете, и его покажут в сегодняшних вечерних новостях. Полицейские прочесывают супермаркеты и магазины мужской одежды в радиусе сорока пяти километров — на случай, если Ваймен решил переодеться. Мы следим и за его карточками — если он решит воспользоваться кредиткой, мы узнаем, где он.

— Наверное, больше мы тут ничего не можем предпринять, — вздохнула Жервез.

Допив кофе, Бэнкс налил себе вторую чашку.

— Что, тяжелая ночь? — поинтересовалась Жервез.

— Просто устал.

— Ладно. Так какие у вас соображения?

— Очевидно, что Ваймена спугнули, кто-то или что-то. Возможно, к нему нагрянул мистер Броун с тисками и иголками.

— Не время шутить. Вам еще неделю назад было велено прекратить в этом копаться, именно из опасения перед подобными сюрпризами.

— Мэм, вы меня, конечно, извините, но вы велели мне все прекратить только потому, что так велели начальнику полиции деятели из спецслужб. У вас были связаны руки. Но я рискну предположить, что вы отлично понимали: ваш запрет, наоборот, меня подстегнет. Используете те же методы, что в спецслужбе, — позволили сделать за вас всю грязную работу, при этом держа меня на коротком поводке. Вот только одного вы не ожидали — что Ваймен сбежит.

Жервез минуту помолчала, затем слегка улыбнулась:

— Вы, наверное, считаете себя ужасно умным, да?

— А что, я не прав?

— Думайте что хотите. Комментировать ваше выступление я не стану. — Она махнула рукой. — Да это все уже день вчерашний. Сейчас меня интересует лишь один вопрос: что делать?

— Сначала надо найти Дерека Ваймена, — ответил Бэнкс, — а потом уже успокаивать разбушевавшееся начальство. Знаю, звучит дико, но мне кажется, нам стоит сесть и обсудить все с МИ-6, ну или кто там согласится с нами беседовать. Так или иначе, мы должны внести ясность. И нам не столь уж важно, спутал Ваймен кому-то карты из-за брата или поссорившись с Хардкаслом. Он не нарушил никаких законов, и пора бы уже всем об этом узнать.

— Думаете, все так просто?

— А почему нет? Попросите начальника полиции, пусть пригласит к нам своих друзей. Он ведь с ними на короткой ноге, верно?

Жервез проигнорировала этот выпад.

— Вряд ли их сейчас беспокоит причина, по которой Ваймен столкнул лбами Хардкасла и Сильберта, — заметила она. — Скорее переживают, не узнал ли он чего лишнего.

— Едва ли Ваймену известны какие-то особые секреты, — сказал Бэнкс.

— Смотрите-ка, а раньше вы по-другому пели.

— Не совсем так Я просто предлагал разные версии. Но еще раз хорошенько все обдумав и поговорив со знакомым, близким ко всем этим сферам, пришел именно к такому выводу. Знакомый мой сообщил, что Сильберт не имел никакого отношения к Афганистану и побывал там лишь однажды, во время совместной операции с ЦРУ Это восемьдесят пятый год. А в последнее время он занимался русской мафией.

— И вы ему верите?

— Примерно так же, как и любому другому человеку из этого ведомства. Мы с ним давние знакомцы, зачем ему мне лгать? Мог бы сказать, что ничего не выяснил, это проще. «Или сразу послал бы меня в жопу», — подумал Бэнкс, вспомнив повадки Берджесса.

— А вдруг его специально дезинформировали? — предположила Жервез.

— Ну и кто из нас теперь параноик?

— Квиты, — улыбнулась Жервез.

— Я что хотел сказать. Возможно, мы так никогда и не узнаем, причастна ли к этому разведка или нет. Эдвина Сильберт, к примеру, до сих пор подозревает, что гибель ее мужа подстроили спецслужбы. Весьма вероятно, они приложили руку и к смерти Лоуренса Сильберта. Возможно, он был двойным агентом, и они захотели от него избавиться. Мы никогда этого не узнаем.

Несмотря на все добротные и достоверные улики расправы, сотворенной исключительно вследствие любовной ссоры, я считаю, что люди из МИ-6 могли проникнуть в дом Сильберта и убить его. Вы же сами видели, что камеры наружного наблюдения якобы случайно не охватили интересующую нас область. Но в таком случае нам никогда не найти улик вмешательства иных персонажей. И знаете, меня уже воротит от всей этой истории. Сейчас главное — постараться, чтобы ситуация не ухудшилась. Ведь если бедолаге Ваймену не удалось найти кров, сухую одежду, еду и воду, он, не ровен час, может всего этого не пережить. Сейчас на природе сыро и холодно. И кто его довел до жизни такой? Парочка зазнаек в модных костюмах. Приперлись к нему домой и напугали до чертиков, совсем как Томасину Сэвидж…

— А что, если Ваймен работает на их врагов? — спросила Жервез.

— На русскую мафию, что ли? Да ладно вам, — фыркнул Бэнкс. — На черта кучке бывших кагэбэшников жалкий школьный учитель? И зачем он тогда нанимал частного детектива? Не логичнее ли было обратиться за помощью к самим нанимателям? У них же полно шпиков. Да и вообще, если бы русские хотели прикончить Сильберта, они бы свернули ему шею или толкнули под машину. Или пристрелили. Как говорится, без лишних затей. Понимаете? То, что произошло, больше отдает глупым хитроумием наших британских служак. Или американцев — те обожают всякие глупости вроде взрывающихся сигар для Кастро. Это скорее уж фокусы в стиле шутников из «цирка Монти Пайтона». Но русская мафия? Вряд ли.

— Когда это вы успели стать таким экспертом в шпионских делах?

— Никакой я не эксперт, — устало ответил Бэнкс, силясь не обращать внимания на головную боль. — И не претендую на подобные доблести. Но ведь существует элементарный здравый смысл. Мы все вообще как-то слегка одурели из-за этого дела. И я в том числе.

— Возможно, — ответила Жервез, взглянув на часы. — У меня через полчаса совещание с начальником полиции. Я передам ему ваше предложение. Сомневаюсь, что оно ему понравится, но попытаться все-таки стоит.

— Спасибо, — поблагодарил Бэнкс и, прихватив чашку и молочник, понес кофе в свой кабинет.

Подойдя к окну, он какое-то время бездумно смотрел на рыночную площадь внизу. Голова гудела. Волнами подкатывала тошнота. Сам виноват. Он все никак не мог осознать случившееся. Вчерашний вечер на Кингс-роуд казался ему каким-то нереальным, как тот взрыв у Оксфорд-серкус. Сюрреализм какой-то. Но, может, еще не все потеряно? По крайней мере, можно перестать скрываться и вызвать Софию на откровенный разговор. Наверное, у нее есть всему объяснение. Наверное, он даже сумеет ей поверить.

Косой дождь упруго подпрыгивал на брусчатке. У перекрестков образовались глубокие лужи, и пешеходы старательно обходили их, стараясь не замочить ноги. Над городом висела безнадежная серость, и метеорологи пока не сулили перемен. Как там Ваймен, испуганный, потерянный? Хотя учитель обеспечил им всем кучу проблем, Бэнкс искренне желал, чтобы тот оказался в какой-нибудь уютной гостиничке. Дело началось самоубийством; очень не хотелось бы, чтобы оно завершилось еще одним. Зазвонил телефон. Бэнкс надеялся, что это София — хочет объясниться или даже извиниться. Но это была Томасина.

— Привет. Знаете, как непросто было вас найти? Номер, который вы мне сообщили, не отзывается.

— Ох, извините, — смутился Бэнкс. — Это был временный номер. Я как-то не ожидал, что вы… В общем, тот мобильник сейчас лежит на дне Темзы.

— Какое расточительство, — заметила Томасина. — Хорошо хоть я знаю, где вы работаете.

— Хорошо, что застали меня дома. Чем могу помочь? Надеюсь, у вас все в порядке?

— Да, в принципе да. Правда, документы мне пока господа из правительства не вернули.

— Подождите, обязательно все вернут. Так чем обязан, как говорится? Что звоните?

— Ну, — замялась Томасина. — Мне даже как-то неудобно…

— Слушаю вас.

— Помните, что у «Голубых ламп» скоро концерт?

— Да. — Разумеется, Бэнкс тогда сразу же забыл про концерт, но теперь мигом вспомнил. Для Брайана это было очень важное выступление. Хорошо бы туда сходить. — В пятницу, верно?

— Точно.

Бэнкс собирался провести выходные с Софией, но теперь этим мечтам не суждено сбыться — если только вдруг не произойдет чуда. Ну, где переночевать, он всегда найдет. У Брайана и Эмилии есть раскладной диван.

— Надеюсь, у вас планы не поменялись и вы пойдете на концерт? — поинтересовался Бэнкс.

— Нет-нет. Просто, понимаете… Я вчера вечером встретила в пабе своего университетского однокашника. Он обожает «Лампы». В общем, мы с ним выпили, и как-то так получилось, что я спросила, не хочет ли он сходить на концерт, потому что у меня вроде как есть второй билет. Вы же не против, правда? Брайан ведь даст вам еще билет? И мы сможем встретиться после выступления, выпить, и все такое… Вы меня простите?

— Эй, минуточку. Уж не хотите ли вы отменить наше свидание?

— Ну, это ведь не настоящее свидание, — нервно хихикнула Томасина. — Или настоящее?

— Конечно, настоящее!

— Ой, у вас ведь уже есть подружка. Конечно, если вы настаиваете, я позвоню и все отменю — я ведь вам первому пообещала пойти, и…

— Да не волнуйтесь, я шучу, — успокоил ее Бэнкс. — Разумеется, идите со своим другом. Скорее всего, я вообще туда не попаду.

— Работы навалили, да?

— Вы угадали, навалили. Целую кучу. А вы там хорошенько за меня повеселитесь, ладно? Если я не выберусь, передайте привет Брайану.

— Конечно. Спасибо!

Положив трубку, Бэнкс уставился в залитое дождем окно. В потоках воды долины, расстилавшиеся за замком, были едва различимы.

Вечером рано стемнело. К десяти часам за окнами сгустилась непроглядная тьма. Дождь не желал прекращаться, ну никак. Да уж, сегодня на ручей не полюбуешься, подумал Бэнкс, убирая остатки карри, которое он заказал в ресторане на вынос. Ужинал он, сидя перед телевизором, потягивая пиво. Он смотрел «Старикам тут не место». Фильм полностью соответствовал его мрачному настроению. Вспомнив о звонке Томасины и отмене их встречи, почувствовал, будто его предали. Вот до какой степени раскис, жалеючи себя.

Поиски Ваймена в этот день успехом не увенчались. Из Хэррогейта звонила Энни, рассказала, что Ваймена там никто не видел. Те же новости были от Уинсом из Рипона. Местные полицейские помогали чем могли, но их силы были ограничены. Если Ваймена не удастся найти в ближайшие часы, придется вновь прочесывать пустоши, а может, даже общупывать дно озера Халлам-Тарн.

Несколько раз Бэнкс готов был набрать номер Софии, но все-таки удержался.

Во-первых, она сказала, что ей необходимо время, а во-вторых, судя по всему, уже нашла ему замену Ну что же. Такое частенько случается.

Бэнкс знал, что на момент расставания у кого-то из пары, как правило, уже есть кто-то еще. Иногда этот «кто-то» служил лишь поводом к разрыву, а серьезные отношения с ним не получались. Именно так вышло и с Сандрой. Правда, она все-таки вышла замуж за того ублюдка и даже родила ему ребенка. А вот с Энни все было иначе. Она бросила Бэнкса не ради кого-то еще. Она просто ушла.

Может, он и впрямь неверно все воспринял? Может, в этой встрече с блондинчиком не было ничего такого? Он никогда не узнает истину, если так и не решится спросить у самой Софии.

Переключив внимание на красное вино, Бэнкс наполнил бокал и направился на террасу. Он уже собрался с духом, чтобы все-таки ей позвонить, как вдруг услышал снаружи какой-то подозрительный шум. Похоже, кто-то открыл щеколду на воротах. Бэнкс затаил дыхание. Опять тот же звук. В саду кто-то прятался, в кустах. Бэнкс хотел схватить кухонный нож и идти на разведку, и тут в дверь террасы тихонько постучали. На улице давно стемнело, и сквозь матовое стекло Бэнкс не мог разобрать, кто же там за дверью. Стук повторился. Наконец Бэнкс подошел и взялся за ручку.

— Кто там? — спросил он. — Кто вы?

— Это я, — прошептал знакомый голос. — Дерек Ваймен. Впустите меня. Пожалуйста!

Бэнкс открыл, и Ваймен ввалился в дом. Даже в темноте было видно, что он промок до нитки.

— Ничего себе, — присвистнул Бэнкс, включив настольную лампу. — Вы только посмотрите на себя. Шпион, который явился с лютого холода.[15]

Ваймена трясло. Он так и стоял в проходе, а на полу собиралась лужица.

— Да заходите же. Надо бы, конечно, задать вам хорошую трепку, но лучше я поищу полотенце и сухую одежду. Выпьете чего-нибудь?

— Виски, и п-побольше, — клацая зубами, ответил Ваймен.

Прошли на кухню. Бэнкс налил Ваймену полный стакан «Беллс». Затем поднялись на второй этаж. Пока Бэнкс рылся в шкафу в поисках старых джинсов и рубашки, Ваймен растирался полотенцем в ванной. Рубашка села на Ваймена как родная. Джинсы оказались чуть коротки, но размер подходящий.

Потом они вернулись на террасу. Бэнкс подлил себе еще вина.

— Где же вы прятались? — спросил он, когда Ваймен уселся напротив.

С шеи Ваймена свисало полотенце. Будто он только что вышел из душа после забега на длинную дистанцию или после футбольного матча.

— В пустошах, — ответил Ваймен. — Я знаю эти места как свои пять пальцев. Много тут бродил когда-то.

— Мы думали, вы уехали в Хэррогейт, а там пересели на поезд.

— Была такая мысль, но потом я решил, что это слишком рискованно. Что именно на вокзалах они станут искать меня в первую очередь. — Ваймен трясущейся рукой поднес стакан ко рту и сделал большой глоток.

— Вы не торопитесь так. Успокойтесь. Вы ели?

Ваймен покачал головой.

— У меня есть карри, — предложил Бэнкс. — Не очень вкусное, но свежее.

— Спасибо.

На кухне Бэнкс подогрел в микроволновке карри и половинку лепешки наан, отнес тарелку Ваймену. Тот накинулся на еду и вмиг все уничтожил. С карри так быстро не управишься, но ему это удалось.

— Вы сказали «они», — продолжил разговор Бэнкс.

— Не понял?

— Вы сказали, что «они» будут проверять вокзалы. Не мы, полицейские, а именно «они».

— Ах, это. Ну да.

— Может, расскажете уже, почему сбежали? — предложил Бэнкс.

— Я увидел их у дома, — начал Ваймен. — Шпионов. Я как раз возвращался после дневного спектакля, хотел попить дома чаю. Они выносили вещи. Компьютер, бумаги, коробки. Неспроста ведь.

— Как вы узнали, что они из разведки? В конце концов, вещи выносить могли и полицейские.

— Мы уже встречались. Они тогда предупредили меня. Сказали, чего ждать.

— Когда это было?

— Накануне. В субботу, сразу после того, как я вышел из полицейского участка. Они поджидали меня в машине у площади. Усадили на заднее сиденье, в серединку. Парень и девушка. Выспрашивали, зачем вы меня вызывали, какое отношение я имел к смерти Лоуренса Сильберта. Они даже решили, что я связан с русской мафией, представляете? А увидев их у своего дома, я просто запаниковал.

— Видимо, до вас они добрались через Томасину, — сказал Бэнкс.

— Что вы имеете в виду?

— В пятницу утром они обыскали ее офис. Забрали большую часть документов. Читать им пришлось много, а ваша папка, судя по всему, лежала в самом конце. Наверное, до этой папки очередь дошла только в воскресенье, и тогда же попытались вас найти — но безуспешно.

— Как они вышли на Том Сэвидж?

— Каюсь, этому поспособствовал я. Вы обронили ее визитку в гостинице Мохаммеда, а он ее нашел.

— Вы ездили к Мохаммеду? Во время предыдущего нашего разговора вы ничего такого не говорили.

— Я много чего не говорил. Вам это знать было совсем не обязательно.

— А теперь?

— А теперь все эти сведения, возможно, помогут вам разобраться, что и почему.

Ваймен молчал, обдумывая его слова, и отпил еще виски. Руки у него дрожать перестали.

— Они знали, что я ездил в Россию, — наконец сказал он.

— Это не так-то сложно выяснить. Как только они увидели, что я вами заинтересовался, наверняка стали вас проверять. А потом еще и Томасина им попалась. А когда вы были в России?

— Четыре года назад. Ездил в Москву и Санкт-Петербург. Черт возьми, обычным туристом! Я долгие годы копил деньги на эту поездку. И поехал один, потому что Кэрол такие путешествия не интересуют. Ей бы поваляться на пляже, где-нибудь на Майорке. А я… я в восторге от русской культуры. Обожаю Чехова, Достоевского, Толстого, Чайковского, Шостаковича…

— Понял, понял, — прервал его Бэнкс. — Можете не перечислять. Я вас понял.

— Они сказали, что им все известно о моей поездке, — продолжил Ваймен. — И потребовали список людей, с которыми я встречался и разговаривал во время путешествия.

— И что вы им сказали?

— Правду. Что я ни с кем не встречался и не знакомился. Вернее, встречался, конечно, но так… Я ходил по музеям, галереям. Был в Большом театре, в Кремле. Гулял по улицам.

— А они что?

— Не поверили мне. Сказали, что еще вернутся. И добавили — если выяснится, что я вру, мне не поздоровится. Я лишусь и работы, и семьи. В общем, это было ужасно. И когда в воскресенье я увидел их возле дома, то страшно перепугался. Но скоро у меня кончился бензин. Я зашел в бар, подумать и выпить пару стаканчиков. Сообразил, что в первую очередь они будут искать мою машину, потому и решил дальше идти пешком. С тех пор я, как дикарь, жил в пустошах. Потом вспомнил про вас — вы показались мне порядочным человеком. Честным. И я тогда еще подумал — если кто и сможет разгрести все это, так это вы. Мистер Бэнкс, я ведь не совершал никаких преступлений. Я ни в чем не виноват.

— Ну, я бы так не сказал, — заметил Бэнкс. — Откуда вы узнали, где я живу?

— Я вспомнил, что некоторое время назад у вас приключился пожар. Про него писали в местной газете. Я частенько тут гулял и узнал это место.

— И чем же я могу вам помочь?

— Объясните им все. Расскажите всю правду, в присутствии адвоката и каких-то еще людей, в полицейском участке. Я им не доверяю и не хочу больше встречаться с ними с глазу на глаз, — заявил Ваймен.

Бэнкс на это тоже не согласился бы. Он и сам говорил Жервез, что неплохо бы устроить совещание с участием всех сторон. Можно взять с собой и Ваймена. Тогда есть шанс, что представители разведки соизволят явиться на встречу. Возможно, им все-таки удастся уладить все эти недоразумения.

— Почему вы с самого начала не рассказали нам правду? — спросил Бэнкс. — Вы ведь соврали насчет Марка, да? Он не просил вас следить за Сильбертом, верно?

— Да, — опустив голову, признался Ваймен. — Марк никогда не подозревал Лоуренса в неверности. Это я подкинул ему эту мысль. Во всем виноват я.

— Ну и зачем вы соврали во время допроса?

— Мне показалось, что это прозвучит логично и не навлечет на меня никаких подозрений. Вы никогда бы не доказали, что я врал, и никто не смог бы опровергнуть мои показания.

— Но сейчас-то вы не врете?

— Нет. Мне уже нечего терять, понимаете?

Бэнкс подлил Ваймену виски и немного вина себе. Неуемный дождь продолжал хлестать по окнам. Возле двери булькал водосток.

— Тогда зачем вы все это сделали?

— Это важно?

— Это важно мне. И если причины ваших действий не имеют отношения к русской мафии или смерти вашего брата — тем более.

— Я даже не знал, кем работал Лоуренс. Какие бы я мог иметь к нему претензии? При чем тут вообще Рик?

— Оставим это, — махнул рукой Бэнкс. — Продолжайте.

— Лоуренс Сильберт меня не интересовал. Я о нем совершенно ничего не знал. Только то, что он богат и влюблен в Марка. Лоуренс был лишь средством достижения моей цели. Марк его очень любил. И как раз Марку я хотел насолить. Этому самодовольному ублюдку.

— Вы что, хотите сказать, что в конечном итоге заварили все это из-за своего проклятущего театра? — изумился Бэнкс.

— Да поймите же! Собрав профессиональную труппу, он лишил бы меня сцены. Стал бы режиссером целого театра, и ему бы за это еще платили! А я до конца своей жизни учил бы детишек вроде Ники Хаскелла. А с каким удовольствием Марк посвящал меня в свои планы! Измывался надо мной, подшучивал. Я ведь душу вкладывал в свои спектакли, не жалея ни времени, ни сил. Я живу театром. И вы думаете, что я мог спокойно смотреть, как какой-то выскочка рушит мою жизнь?

— Просто не верится, — покачал головой Бэнкс. — И ради своих амбиций вы загубили двух человек?

Ваймен отпил виски.

— Не хотел я никого губить. Я только хотел их рассорить. Чтобы Хардкасл убрался обратно в свой Барнсли, или откуда он там родом, и оставил меня в покое. Ну да, началось это все как шутка. Намеки на сюжет «Отелло», как вы понимаете, подначки всякие.

А потом я крепко задумался и спросил себя: неужели намеками и недоговорками действительно можно довести человека до умопомрачения? Марк немного ревновал Лоуренса к этим его бесконечным отлучкам в Лондон и Амстердам. Хотя тот ездил по делам. Вот меня и осенило, что можно на этом сыграть. Марк рассказал, что в Блумсбери у них квартира, и однажды случилось так, что мы с Лоуренсом одновременно оказались в Лондоне. Ну я и решил взглянуть на их дом в Блумсбери. Внезапно из подъезда вышел Лоуренс, и я, сам не знаю почему, стал за ним следить. В парке он сел на скамейку и дождался того неизвестного, они пошли вдвоем к дому в Сент-Джонс-Вуд. Фотоаппарата у меня с собой не было. Остальное вам известно.

— Вы наняли Томасину Сэвидж только потому, что не могли приезжать в Лондон так же часто, как и Лоуренс Сильберт?

— Именно. Я сказал ей, что позвоню и сообщу адрес, по которому ей нужно будет выехать с фотоаппаратом. Она отлично справилась со своей работой. Марк чуть с ума не сошел, когда увидел эти снимки. Я и не думал, что он так разозлится, даже порвет их на кусочки. Конечно, одних фотографий было недостаточно, пришлось немножко приврать. Я в красках расписал Марку, чем Лоуренс с тем субъектом занимались в доме. Мне очень повезло, что спутник Лоуренса положил ему руку на плечо. Если бы не этот жест, все выглядело бы совсем уж невинно.

Безобидный жест, подумал Бэнкс и тут же вспомнил Софию с ее дружком. Может, вчерашняя встреча тоже была совершенно безобидной? А он навыдумывал себе черт знает что. Сейчас не время, но позже надо будет над этим поразмыслить.

— Я и представить не мог, что это обернется таким кошмаром. Клянусь! С тех пор, как это произошло, я никак не могу прийти в себя. Спросите хоть Кэрол. Бедная Кэрол, не знаете, как она там?

— Вы ей лучше позвоните, — посоветовал Бэнкс. — Она с ума сходит от беспокойства.

— Нет, сейчас я этого не вынесу, — ответил Ваймен. — Мне нужно немного времени, надо собраться с мыслями.

— Послушайте, — допив вино, продолжил Бэнкс. — Насколько я понимаю, вы не нарушили ни одного закона. С юридической точки зрения вы невиновны. Хоть и натворили черт знает чего: загубили две человеческие жизни, отняли у полиции уйму времени, заморочили всем голову. Разумеется, окончательное решение примет уголовный суд, но, честно говоря, я не представляю, что они могут вам предъявить.

— Не бросайте меня, — взмолился Ваймен. — Мы должны все уладить, прежде чем я снова смогу попасть домой. Я не хочу, чтобы они опять заявились в мой дом, чтобы опять пугали Кэрол и детей. Я готов понести любое наказание, какое вы сочтете справедливым, но помогите мне избавиться от их слежки. Вы мне поможете?

— Если смогу, — подумав, ответил Бэнкс.

— Так пойдемте! — поставив стакан на стол, Ваймен вскочил на ноги.

— Позвоним вашей супруге из участка, — решил Бэнкс.

Пока они шли к машине, Бэнкс думал, что ему не стоит садиться за руль. Бутылка пива за ужином и несколько бокалов вина во время разговора с Вайменом. К тому же эмоции переполняли. Бэнкс был на взводе.

Правда, сейчас уже почти полночь, и он вовсе не чувствует себя пьяным. И как быть-то? Не прогонять же Ваймена обратно в пустоши под дождь. Оставить его у себя на ночевку? Не хватало еще утром наткнуться на слоняющегося по дому Дерека Ваймена. Бэнкс и сам прекрасно послоняется, без чьей-либо компании. Уснуть все равно не удастся. Нет, лучше отвезти этого дурачка в участок, сбыть его, к чертям собачьим, с рук. И потом вернуться назад, залечивать разбитое сердце очередной бутылкой вина. Вряд ли эти деятели станут искать встречи с Вайменом посреди ночи. А если Ваймен побоится ехать из участка домой, Бэнкс запрет его на ночь в камере, причем с превеликим удовольствием. А утром к нему придет адвокат и все уладит.

На дороге к Иствейлу не было ни одного фонаря, и лишь фары Бэнкса пробивали чернильную тьму и пелену дождя. Дворники елозили по стеклу, пощелкивая, словно маятники, отсчитывающие секунды.

Взглянув в зеркало заднего вида, Бэнкс заметил фары какой-то машины. Автомобиль держался слишком близко. Водитель принялся мигать Бэнксу.

— Черт, — ругнулся Бэнкс. Какой же он идиот! Они ведь наверняка следили за его домом. Надеялись, что либо он выведет их на Ваймена, либо Ваймен сам прибежит к нему за помощью. Паразиты.

— Что там такое? — спросил Ваймен.

— По-моему, это они, — ответил Бэнкс. — Наверное, следили за мной.

— И что вы собираетесь делать?

— Похоже, они хотят, чтобы мы остановились. — Бэнкс собирался остановиться на ближайшем парковочном кармане, до которого оставалось около километра. А пока он ехал все так же быстро, с солидным превышением скорости. Машина сзади все так же висела у них на хвосте и мигала фарами.

— Не останавливайтесь, — сказал Ваймен. — Хотя бы пока мы не доедем до города.

— Почему?

— Не доверяю я им, вот и все. Говорю же — с ними можно что-то обсуждать только в присутствии адвоката.

Ваймен нервничал, и Бэнкс это видел. Его и самого вдруг охватил приступ страха. Он вспомнил, какой безжалостный разгром учинили эти люди у Софии и к чему это привело. К разрыву отношений. Вспомнил он и всякие слухи, и откровения Берджесса. Вспомнил, как они запугали Томасину и Ваймена, и не исключено, что это они убили Сильберта. Вспомнил плохо завуалированные угрозы мистера Броуна. А этот их откровенный цинизм и лицемерие: сначала запугивали, призывали прекратить расследование этой двойной трагедии, а потом сами же воспользовались его настырностью. Бэнкса это все здорово бесило.

«Обзывайте меня параноиком, если угодно, — говорил он себе, — но я не готов к разборкам со спецслужбами в таких условиях. Посреди ночи, в глуши, без свидетелей».

Раз им так приспичило, пусть прутся за ними до Иствейла. А там, в комфортном и надежном уюте полицейского участка, они прекрасно побеседуют за чашечкой какао. И в присутствии адвоката, разумеется. Тут Бэнкс был совершенно солидарен с Вайменом.

Но у преследователей из секретного ведомства были другие планы. Как только Бэнкс проехал мимо парковочного кармана и вдавил педаль газа, они тоже прибавили ходу и, оказавшись на узкой дороге, принялись догонять Бэнкса. «Порше», конечно, мощная машина, но и БМВ, на которой ехали противники, не какая-нибудь тарантайка. Приближался крутой поворот, но преследователи об этом не знали. Обогнав Бэнкса на полкорпуса, преследователи стали жаться влево. Видимо, чтобы принудить Бэнкса остановиться. Но то ли из-за дождя, то ли из-за незнания дороги, они страшно просчитались. Бэнксу пришлось резко вывернуть руль, чтобы избежать столкновения. Он хорошо знал этот участок дороги и был внутренне готов к удару: когда «порше» пробил каменную стену ограждения и вылетел на крутой придорожный склон.

Бэнкс был пристегнут. Во время удара под ним ощутимо подпрыгнуло сиденье. Ваймен же, пребывавший в расстроенных чувствах, пристегнуться забыл. И теперь, пробив головой лобовое стекло, лежал грудью на капоте. Подушки безопасности почему-то не сработали. Отстегнувшись, Бэнкс выбрался наружу.

Ваймен лежал, неестественно вывернув шею. Капот заливало хлеставшей кровью. Огромный осколок стекла впился Вайману в горло. Бэнкс попытался стянуть края раны, но было уже слишком поздно. Дернувшись пару раз, Ваймен отошел в мир иной. На глазах Бэнкса жизнь покинула Ваймена, и он так и стоял, остолбенев, забыв убрать руку с шеи погибшего.

Чуть погодя Бэнкс оперся о теплый и скользкий от крови капот автомобиля и, задрав голову, подставил лицо дождю. Дьявольски болела голова. На полях блеяли встревоженные овцы.

Со склона спустились двое — парень и девушка. У обоих были включены фонарики, в конусах света мельтешили капли дождя.

— Ну и ну, — сказал парень, когда они подошли к «порше». — Хорошая у вас машина. Не думали, что так все обернется. Просто хотели с ним поговорить. Выяснить, зачем это он приставил хвост за одним из наших людей. Надо было остановиться, когда я вам мигал.

— Он бы не рассказал вам ничего стоящего, — ответил Бэнкс. — Он был всего лишь школьным учителем.

Парень посветил фонариком на окровавленный капот:

— Умер, что ли? Ну, теперь-то мы точно не узнаем, кем он был или не был.

Бэнкс не нашелся, что на это ответить, лишь покачал головой. У него потемнело в глазах и противно дрожали ноги.

— А вы-то как? — осведомилась девушка. — У вас кровь на лбу.

— Все нормально, — пробормотал Бэнкс.

— Мы тут все уладим, — добавила она. — Такая уж наша работа. Мой друг сейчас кое-кому позвонит, и все будет в полном ажуре. Завтра утром «порше» будет у вашего коттеджа, почти как новый. — Взглянув на машину, она поправилась: — Послезавтра утром. На заграничные машины не так-то просто достать запчасти. И подушки безопасности мы вам тоже починим. Заодно.

— А как же он? — показал на Ваймена Бэнкс.

— Ну, ему-то уже ничто не поможет, согласны? Так что мы обо всем позаботимся. Скажем так: его мучила совесть, он пошел прогуляться и то ли упал, то ли специально спрыгнул с утеса. Нам ведь лишняя суета ни к чему, согласны? Я бы на вашем месте отправилась домой. Пешком.

Бэнкс уставился на девушку — хорошенькую, но с жестковатыми чертами лица. Она, не моргая, выдержала его взгляд. В ее глазах не было даже намека на сострадание.

— Но он ведь ни в чем не виноват, — сказал Бэнкс.

— Может, и так, — ответила она. — И мы иногда ошибаемся. Бывает. Мы обо всем позаботимся, — повторила она.

— Вы его убили.

— Так уж и мы, — повернулся к Бэнксу юноша. — Это как посмотреть. Вы ведь значительно превысили допустимую тут скорость. Да? И к тому же прикладывались недавно к бутылке. А он забыл пристегнуться. Да и подушки безопасности могли бы проверить. Они явно сломаны.

— А вы тут совершенно ни при чем, не так ли? Что они сломаны?

— Право, даже смешно. Если бы нам надо было вас пригробить, мы бы выбрали способ попроще. И почище. Произошла непредвиденная авария. Кстати, не забывайте: он виноват в смерти одного из лучших наших работников. А если бы все вышло по-вашему, ему это сошло бы с рук. Хардкасл никогда не просил его следить за Сильбертом. Весь план — плод его больного, завистливого ума.

— Откуда вы это знаете?

— Что?

— То, что у вас наверняка есть расшифровки допросов, меня не удивляет. Их вам, надо думать, передал начальник полиции. Но откуда вы узнали, что Ваймен врал? — Внезапно Бэнкса озарило. — Вы что, установили жучки в моем доме? Какие же вы ублюдки…

— Ну, вы постоянно в разъездах, — пожал плечами юноша. — Это было нетрудно.

Бэнкс вновь взглянул на тело Ваймена:

— Вот, значит, как вы представляете себе торжество справедливости?

— Грязновато вышло, признаю, — сказал парень. — Но он получил по заслугам. Понимаете, Сильберт помог нам отловить кучу мерзавцев — работорговцев, наркодилеров, наемных убийц. Он причастен даже к поимке и аресту нескольких террористов. А этот подонок, которого вы защищаете, взял и убил его.

— Вы в этом уверены?

— В смысле?

— А я вот не уверен, — заметил Бэнкс. — Ну да, Ваймен взбаламутил Хардкасла, но совсем не факт, что Сильберта убили не вы. Просто из Ваймена вышел отличный козел отпущения — уж слишком мучили его угрызения совести.

— А нам-то зачем было его убивать? Говорю же, Сильберт был в когорте самых лучших спецов.

— А может, он был двойным агентом? У него же имелись счета в швейцарском банке. Меня, конечно, пытались убедить, что все агенты готовят себе кубышку на черный день, но как знать? Может, он и впрямь играл на две команды.

— Тогда его могли убить и его вторые работодатели. Как бы то ни было, правды вы не узнаете. И этот разговор не имеет никакого смысла, и ни к чему мы с вами не придем. А нам надо поторапливаться.

— И что же вы будете делать?

— А что вы предлагаете?

— Я вам не верю.

— А вы поверьте. В вашей ситуации лучше всего…

Но договорить он так и не успел. У Бэнкса что-то сжалось внутри, и в следующее мгновение его кулак взметнулся к челюсти этого гаденыша. И он, несмотря на все спецтренировки, даже не успел отреагировать. Послышался громкий хруст, и отдача от удара прострелила руку Бэнкса до самого плеча. Похоже, он сломал костяшку или даже две. Но боль даже принесла облегчение. Он выплеснул всю свою ярость — он злился на Ваймена, на Софию, на террористов, на Хардкасла, на Сильберта, на все спецслужбы. Парень рухнул на землю, бухнулся, словно мешок с песком. Бэнкс инстинктивно обхватил правую ладонь пальцами и согнулся от острой боли.

— Карсон, — девица склонилась над своим напарником, — Карсон, ты как?

Карсон застонал и перекатился на спину, угодив прямо в грязь. Бэнкс пнул его по ребрам. Тот снова застонал и выплюнул на землю зуб.

Бэнкс занес ногу, чтобы ударить его в живот, но вдруг почуял, что девушка держит его на мушке.

— Прекратите. Не хочу этого делать, не вынуждайте меня.

Посмотрев на нее, Бэнкс понял, что она действительно может нажать на курок. Выпрямился и глубоко вдохнул. Взглянул на Карсона. Бить его уже расхотелось. Облокотившись на машину, Бэнкс, придерживая правую руку, постарался успокоиться.

— На самом деле ничего этого не было, — продолжила девушка. — Вы нас не видели. А свою машину получите новенькую, как с иголочки. Его тело найдут на дне ущелья. Теперь это не так уж важно. Можете рассказывать свои байки, что угодно и кому угодно. Вам все равно никто не поверит. А если понадобится, мы такого о вас наплетем, что будете торчать за решеткой всю оставшуюся жизнь. Когда мы с вами разделаемся, с вами не захотят иметь дело даже ваши родные и ваши ближайшие друзья. Вы все поняли?

Бэнкс промолчал. Что тут скажешь? Какие бы проклятия и угрозы он сейчас тут ни выкрикивал, все — пустое. Власть в руках этих господ. Одно утешение — он классно вмазал этому придурку. Карсон со сломанной челюстью все еще валялся в грязи. А у Бэнкса в костяшках пальцев пульсировала боль, синхронно с головной болью.

В одной руке девушка держала пистолет, в другой — телефон. Спокойная такая, даже и не думала нервничать.

— Уходите, — сказала она. — Прямо сейчас.

Колени у Бэнкса подгибались, но кое-как он все-таки шел. Ни слова не сказав ей в ответ, молча начал взбираться вверх по придорожному склону. Бэнкса обступила влажная непроглядная тьма. На всем белом свете для Бэнкса осталось одно лишь место, куда он хотел и куда он мог прийти. Вначале неуверенно, но с каждым шагом все быстрее и быстрее он двинулся в сторону дома.

Путь предстоял далекий. По лицу Бэнкса струились капли, и он не знал, дождь ли это, кровь или просто слезы.

Благодарности

Я бы хотел поблагодарить всех, кто читал черновик моего романа и высказывал дельные предложения — а в особенности Шейлу Халладей, Дину Форбс, Кэролин Марино и Кэролин Мэйс. Хочу выразить признательность за тяжкие труды и поддержку моим агентам: Доминику Абелю и Дэвиду Гроссману; Джейми Ходдеру Уильямсу, Люси Хейл, Керри Худ, Ориолю Бишопу, Кейти Дэвидсон и Кейт Говард из агентства Ходдера; Майклу Моррисону, Лизе Галлахер, Шэрин Розенблюм, Венди Ли и Николь Чисмар из агентства Морроу; Дагу Пепперу, Эллен Селигман, Эшли Данн и Адрии Ивасутяк из агентства Маклилланда и Стюарта. Огромное спасибо торговым представителям и книготорговцам за то, что выкладывают мои книги на свои полки, и вам, моим дорогим читателям, за то, что читаете их.

И особая благодарность Джулии Кемпсон, за помощь и уточнения по юридическим и техническим реалиям. За любые ошибки в тексте полную ответственность несу исключительно я сам.

Об авторе

Англичанин Питер Робинсон с юности живет в Канаде, куда переехал с одной целью: учиться литературному мастерству у знаменитой писательницы Джойс Кэрол Оутс. Первый же его роман оказался творческой удачей и положил начало серии детективов, в которой неустанную борьбу с преступностью в вымышленном городке Иствейле ведет инспектор Алан Бэнкс. За эту серию автор получил множество американских, британских и канадских литературных наград. Самой почетной из них писатель считает «Кинжал в библиотеке» Британской ассоциации авторов-детективщиков. Огромной популярностью во всем мире пользуется снимаемый в Британии телесериал «Инспектор Бэнкс».

О романе

Первоклассный детектив с увлекательной интригой. Своим обманчиво-невозмутимым стилем Робинсон умело запутывает читателя. И так же невозмутимо выстраивает сюжет, который не даст вам оторваться от этой книги.

The Daily Mirror

Прочтите хотя бы главу и попробуйте затем отложить эту книгу: такое у вас вряд ли получится.

The Independent

«Все оттенки тьмы» — очередное подтверждение мастерства Питера Робинсона как безупречного и проницательного рассказчика.

The Sun Sentinel

Примечания

1

Перевод Б. Н. Лейтина.

(обратно)

2

«Джейн-катастрофа» — мюзикл, основанный на одноименном музыкальном фильме-вестерне 1953 года. (Здесь и далее прим. перев.)

(обратно)

3

«Пивной сад» — сад при пабе, в котором публика может расположиться летом.

(обратно)

4

Театр «Плейерз» — лондонский театральный клуб, дает концерты в духе викторианской эпохи и рождественские представления.

(обратно)

5

Служба внешней разведки Великобритании.

(обратно)

6

Отдел департамента уголовного розыска, осуществляющий функции политической полиции, а также охраняющий членов королевской семьи, английских и иностранных государственных деятелей.

(обратно)

7

Существует поверье, согласно которому вампир не обязательно должен спать в гробу — достаточно того, чтобы под ним была хоть горсть «родной» земли.

(обратно)

8

Культовая британская певица, скончалась в 2011 году, в 27 лет.

(обратно)

9

Двойные агенты, работавшие на СССР. Члены «Кембриджской пятерки».

(обратно)

10

Имеется в виду «Дело Профьюмо» — в 1963 году в Великобритании разгорелся политический скандал. Выяснилось, что военный министр Джон Профьюмо завел роман с Кристин Килер, любовницей советского разведчика Евгения Иванова, в ту пору занимавшего пост военно-морского атташе при советском посольстве.

(обратно)

11

Темз-хаус — штаб-квартира британской спецслужбы МИ-5.

(обратно)

12

Воксхолл-Кросс — улица, на которой располагается штаб-квартира секретной разведывательной службы МИ-6.

(обратно)

13

Плодами ядовитого дерева в юридической практике называют доказательства, полученные с нарушением гарантированных Конституцией прав личности.

(обратно)

14

Свиньи — пренебрежительное прозвище полицейских в Великобритании.

(обратно)

15

Намек на упомянутый выше роман Дэвида Моррела «Шпион, который явился под Рождество».

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

Благодарности

Об авторе

О романе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg