«…Со многими неизвестными»

Аркадий Григорьевич Адамов …Со многими неизвестными

Глава 1 ТРИ ПАСПОРТА ИЗ БОРСКА

Плотная толпа постепенно втягивалась на эскалатор и длинной пестрой лентой медленно ползла вверх. А навстречу спускался поток лиц, самых разных: молодых, розовых от мороза, улыбающихся, и немолодых, задумчивых, невыспавшихся, со следами забот и волнений. Сергей любил вглядываться в эти проплывавшие мимо лица, стараясь схватить в них что-то главное, что-то отличное от других, и порой усмехался над своими неожиданными маленькими открытиями.

Через минуту он машинально переступил с уходившей из-под ног плитки на мраморный пол вестибюля и, увлекаемый потоком людей, поднялся по широким ступеням к окутанному паром выходу из метро.

Очутившись наконец на площади, он глубоко вдохнул свежий, морозный воздух и по привычке взглянул на часы, седой круг которых висел в центре площади на высокой мачте. «Так, — отметил он про себя, — несмотря на мороз, метель и Витькину географию, движемся нормально, по графику».

Зима в этом году удалась на славу, вот уже месяца два как мороз не отступал, навалило уйму снегу. Вчера, в воскресенье, они с Витькой ходили на лыжах по Измайлову часа четыре. И ведь не устал, чертенок, с гор носится как оглашенный. Сергей, взобравшись на вершину, еще только прикидывал, как и где спуститься, еще собирался с духом, а Витька маленьким синим шариком уже несся вниз. И Сергей, устыдившись, сломя голову летел за ним. А Витька последние метры катился кубарем, вопя от восторга.

В воскресенье они всегда обедали у стариков. Туда же после утреннего спектакля приезжала Лена.

А сегодня с утра Витька что-то покашливал, и Сергей с Леной обменивались тревожными взглядами. «Вот ваши лыжи, — сердито говорила Лена. — Больше не пущу одних». Но Сергей знал, что больше всего она каждую зиму боялась гриппа и лыжи были ни при чем.

Из дома Сергей с Витькой всегда выходили вместе. По дороге начиналась «география». Дед подарил Витьке недавно атлас. Целыми днями он изучал карты и поражал родителей своими открытиями. Так было и в это утро, по дороге в школу.

— Пап, — начал Витька, — а сколько в Америке Вашингтонов, знаешь? — и тут же выпалил: — Три!

— То есть как три? — удивился Сергей.

— А так. Столица, и еще в штате Техас, и еще в Оклахоме.

— Да ну?

— Ага. И еще, знаешь, там Москва и Петербург есть.

— М-да, — растерянно соглашался Сергей, про себя удивляясь этим открытиям.

— Пап, — не унимался Витька, — а почему во Франции Орлеан есть, а в Америке Новый Орлеан? И еще знаешь…

— Ты на морозе-то много не болтай, — оборвал его Сергей. — И так вон кашляешь.

Проводив сына до школы, Сергей пошел дальше, к метро. Выходил он обычно на площади Маяковского и дальше шел пешком по улице Горького, через площадь Пушкина, вниз, до Центрального телеграфа, и тут поворачивал в министерство. Весь путь был рассчитан по минутам, и ровно в девять он входил в гулкий подъезд. Показав удостоверение часовому, Сергей, переговариваясь с сослуживцами, поднимался на лифте на четвертый этаж.

Все было так и в это утро.

Войдя к себе в кабинет, Сергей снял пальто, спрятал В шкаф. Растер окоченевшие руки. Затем уселся за стол и с наслаждением закурил. Первая сигарета была всегда самая вкусная.

Но тут внезапно зазвонил один из телефонов. «Так, начинается», — отметил про себя Сергей и снял трубку.

— Слушаю вас, Петр Иванович.

— Прошу зайти ко мне, Сергей Павлович.

Через пять минут он уже входил в приемную начальника управления.

— Один? — кивнув на дверь, спросил он у секретаря.

— Светлова вызвал, — ответил тот и многозначительно добавил: — Понедельник — день тяжелый, Сергей Павлович.

Сергей понимающе кивнул в ответ.

В просторном кабинете начальника управления негромко переговаривались два человека, разделенные большим письменным столом. Когда вошел Сергей, оба одновременно подняли головы.

— Присаживайтесь, — неторопливо сказал начальник управления, жестом указывая на второй стул около стола.

Он был всегда сдержан, подчеркнуто спокоен и редко скупо улыбался. Короткие белокурые волосы, расчесанные на аккуратный пробор, скрывали густую седину, но на худом румяном лице резко выделялись морщинки вокруг глаз и в уголках рта.

Светлов же был молод, порывист, на тугих, пухлых щеках играл здоровый румянец, в большой руке его черная авторучка казалась обгорелой спичкой.

Перед Светловым на маленьком столике, придвинутом к письменному столу, высилась гора толстых папок, бумаги еле вмещались в них.

— Привет, Сергей Павлович, — произнес он. — С хорошей погодкой тебя. Небось на лыжах вчера гонял?

— Гонял, — добродушно усмехнулся Сергей.

— А мы с Верой в Турист ездили. Вот где горы!

— Ну, ну, поехали, — усмехнулся начальник управления. — Давайте-ка к делу. Доложите всю ситуацию сна чала. И не торопитесь. Обсуждать будем.

Светлов так же легко и свободно, как о лыжах, сказал:

— Начинать надо, Петр Иванович, с мошенничества.

— Ну вот и начинайте.

— Слушаюсь. Мошенничества крупные, вокруг автомашин. Четыре случая.

— Три, — поправил Сергей.

— Уже четыре, — живо откликнулся Светлов. — Поступила еще ориентировка.

Сергей покачал головой.

— Опасная группа действует.

— Именно, — подхватил Светлов. — И одно интересное обстоятельство открывается. Для пущей убедительности преступники оставляют на руках у своих жертв паспорта.

— Знаем, — кивнул Сергей.

Светлов лукаво усмехнулся:

— Не знаешь другого. Но сначала заметим, что все паспорта краденые, даже фотографии не переклеивали. На легковерных людей рассчитано.

— Тоже, знаем…

— Ты погоди. Так вот, из четырех оставленных паспортов три выданы и прописаны в городе Борске. Это ты тоже знаешь?

— Интересно…

— А ты думал. Ниточка! Причем только первая пока. Теперь можно насчет снотворного, Петр Иванович? — обернулся Светлов к начальнику управления.

— Погоди. У вас, Сергей Павлович, есть чего добавить? Борек в вашей зоне.

— Пока нет.

— Ладно. Давайте дальше, — кивнул Светлову начальник управления.

— Так вот, — оживленно продолжал Светлов, — теперь последнее дело. В поезде дальнего следования преступники познакомились с жертвой — человек собирался сделать в Москве крупную покупку, — подсыпали в вино снотворное, затем похитили деньги, аккредитивы и документы. Человек этот умер. — Светлов многозначительно поднял палец. — И тут имеется одна деталь.

Сергей слушал с возрастающим интересом. О случаях мошенничества с автомашинами, когда преступники завлекали свои жертвы в какое-либо учреждение под предлогом продажи там машины, выдавая себя за сотрудников этого учреждения, он знал. Но, оказывается, ниточка тянется в Борек! И вот теперь со снотворным…

— …Одна деталь, — продолжал Светлов. — Случай этот произошел на трассе Москва — Борек. Улавливаешь? — он посмотрел на Сергея.

— Ну, это больше суток пути, — покачал головой Сергей. — Поезд и через другие города проходит.

Но возражал Сергей больше от неожиданности, внутренне он уже начинал ощущать какую-то логическую связь в рассуждениях Светлова.

— Но почему ты уверен, что действует одна группа? — спросил Сергей. — Методов-то вроде два.

Светлов хитро улыбнулся:

— Почему? А вот почему. Я уже говорил, что в четырех случаях мошенничества три оставленных паспорта выданы в Борске. Так? А вот четвертый… Четвертый украден у человека, усыпленного в поезде! Вторым методом, так сказать. С помощью… как его?.. — Он поспешно открыл одну из папок и стал рыться в подшитых страницах. Затем назвал снотворное.

Сергей даже присвистнул от удивления.

Начальник управления не спеша закурил, придвинул пачку сигарет через стол к своим подчиненным и откинулся на спинку кресла.

— Все притягивается к Борску, — неторопливо произнес он. — Вам, как говорится, и карты в руки, Сергей Павлович. Займитесь только этим. Все остальные дела — своему заместителю. Сейчас садитесь со Светловым, наметьте первый план оперативных мероприятий. После обеда полетите в Борек. Надо спешить. Каждую минуту можно ждать новое преступление. Группа очень опасная. Причем обратите внимание. Начали они с мошенничества. Теперь вот — снотворное. Дальше может быть еще опаснее. Поэтому надо спешить, — твердо повторил он.

— Все понятно, Петр Иванович.

— Ну, ну. Сами-то небось довольны?

— Бумаги заели, Петр Иванович. А тут — живое дело.

— Знаю. Втайне-то все по МУРу тоскуете, — усмехнулся начальник управления, но в голосе его прозвучали теплые нотки.

— Кажется, не один я. — Сергей тоже улыбнулся.

— Не один… Ну ладно. Давайте-ка за дело. Кого с собой возьмете, решили?

— Никого. У меня в Борске есть надежный человек.

— Кто такой?

— Лобанов Александр Матвеевич. Недавно назначен там начальником угрозыска.

— В МУРе вместе работали?

— Так точно. Восемь лет.

— Договорились. — Начальник управления хлопнул ладонью по столу, давая понять, что разговор окончен. — Через два часа жду план. Все. Можете быть свободны.

Сергей и Светлов одновременно поднялись со своих мест и, поровну разделив гору папок, вышли из кабинета.

Огромный двусветный зал ожидания аэропорта жил, как всегда, шумной, напряженной, суетливой жизнью, сложенной из сотен отдельных человеческих жизней, на короткий миг вдруг пересекшихся в этом зале, из сотен судеб, намерений и желаний, характеров и темпераментов, горестей и радостей, волею случая собранных сейчас в одном месте и увлекаемых в одном направлении, в едином намерении — лететь, куда-то, зачем-то, но непременно лететь, быстрее, немедленно лететь. Возбужденные или внешне спокойные, огорченные или радостные, люди толпились у бесчисленных киосков, справочных бюро, у буфетных стоек, около огромной, во всю стену, светящейся доски с указанием рейсов или сидели в глубоких креслах, бесконечными рядами тянувшихся через весь зал, просматривали газеты, журналы, пробегали глазами телеграммы, репортажи, короткие заметки, заголовки статей, ибо особый, лихорадочный темп жизни аэропорта, волнение и ожидание не позволяли сосредоточиться ни на чем больше. Кто-то покрикивал на возбужденных, расшалившихся детей, матери пытались устроить их на коленях, уговаривали заснуть.

Многоголосый гул то и дело перекрывал Могучий и далекий грохот прогреваемых самолетных моторов, внося и зал новую волну неясной тревоги и возбуждения.

Сергей сидел в одном из кресел, спрятав лицо в поднятый воротник пальто и словно отгородившись этим от окружающей суеты. В ногах у него стоял большой, коричневый, модный портфель с медной пряжкой посередине. Со стороны могло показаться, что Сергей дремлет. На самом деле торопливые, обрывистые мысли, тесня друг друга, проносились в голове. То всплывал вдруг Витька, суетливо помогавший ему складывать вещи В портфель. Больше всего при этом его интересовало, на каком самолете полетит отец: на «Ту» или на «Иле». Реактивный «Ту» был ему явно больше по сердцу. Потом Сергей писал записку Лене, а Витька нетерпеливо дергал его за рукав: «…Он говорит, Миссисипи с притоком Миссури на триста километров длиннее. Но это же нечестно, с притоком, правда?» В дверях он в последний раз крепко обнял Сергея за шею, повис на нем и, пони-нив голос, озабоченно, но и с любопытством спросил: «Пап, а пистолет не забыл?» Он очень гордился отцом и его работой, и Сергею это было приятно.

Но сейчас Сергей гнал от себя мысли о сыне и старался сосредоточиться на делах. Однако вместо этого начинал вдруг думать о Саше Лобанове. Как он там, интересно, на новом месте? Сашка, он горячий, и все шуточки у него. Его понять надо, чтобы оценить. И у Сергея перед глазами возникал невысокий, коренастый, чуть не квадратный Саша Лобанов, то есть теперь уже Александр Матвеевич Лобанов, его светлый чуб, по-прежнему лукавые глаза и курносый, усыпанный веснушками нос, который он все время смешно морщит. Эх, Сашка, Сашка… Сколько же лет они дружат? Встретились в МУРе. Саша пришел туда года за полтора до Сергея. Выходит, дружбе их лет двенадцать, не меньше. На первом крупном деле подружились, на «пестрых». Хорошо его помнит Сергей. Как он «братцем» приехал к Кате Гараниной, то есть тогда еще не Гараниной… И собаку погубили тогда, Флейту. Отличная собака была… И старого бандита Григорьева брали… Давно все было. После этого сколько прошло дел, сколько людей, самых разных людей: и плохих, и хороших — всяких. И всегда рядом был Саша, и еще Костя Гаранин. Ну, этот и сейчас в МУРе командует. «Нет, все-таки по рюмочке мы с Сашей выпьем в честь встречи», — улыбнулся про себя Сергей. И стал прикидывать время, когда прилетит в Борек. В общем, не поздно прилетит. Саша, конечно, встретит, он ему уже дал телеграмму.

— А, черт бы их побрал!.. — услышал Сергей вдруг чей-то возглас рядом и поднял голову.

Перекрывая многоголосый шум, над залом неслись из репродуктора равнодушные гортанные слова:

— Самолет рейсом… — диктор назвал рейс, которым должен был лететь Сергей, — вылет откладывается на два часа по техническим причинам. Повторяю…

— Ну, подумайте, — обернулся к Сергею сидевший рядом с ним человек. — Вот так планируешь, дела намечаешь, рассчитываешь, а они — на тебе, технические причины. Мы бы так газету выпускали. Дорогие читатели, выход газеты откладывается по техническим причинам. Во хай подняли бы! А у нас технических причин побольше, чем у них.

— Это все-таки лучше, чем из-за погоды, — заметил Сергей. — Тут вообще конца не было бы.

— Так через два часа у них и погода испортится! Вот увидите.

Сергей улыбнулся и поглядел на соседа. Это был молодой худощавый парень в пушистой ушанке и модном драповом пальто. У ног его стоял точно такой же портфель, как у Сергея, только черный.

— Вы тоже в Борек летите? — спросил Сергей.

— Именно.

— Значит, попутчики. Что ж, давайте знакомиться. Коршунов Сергей Павлович. В командировку лечу.

— А меня зовут Георгий Урманский, — ответил парень. — В газете работаю, «Красное знамя».

— Пресса. С вами дружить надо, — засмеялся Сергей.

— Именно. А вы где работаете?

— В Министерстве внутренних дел.

— О-о! Милиция? — Урманский оживился еще больше. — Так мы с вами давно дружим. Через мой отдел все материалы идут насчет дружинников и милиции. Прославляем вовсю.

— Так-таки прославляете?

— Обязательно. Ну, дружинников иной раз критикнем. А милицию нет. Установочка такая имеется.

Урманский весело подмигнул. Сергей усмехнулся.

— Ну, а если без установочки?

— Вы меня не ловите, Сергей Павлович, — засмеялся Урманский. — Мы тоже патриоты. Небось инспектировать едете?

— Всяко случается, — уклончиво ответил Сергей. — А установочка у вас хоть и приятная, но, на мой взгляд, опасная.

— Почему же?

— Я так полагаю, что, если какое-нибудь звено государственное из-под критики выводят, оно сильно ржаветь начинает.

— Установочка не нами дается. Там взвешивают, что и как, — возразил Урманский, делая ударение на слове «там».

— Бывает, что и верную установку неверно толкуют.

— Что-то мы с вами, Сергей Павлович, ролями меняемся, — засмеялся Урманский. — Не мы вас, а вы нас критикуете. Знаете что? Есть предложение. Может, по техническим причинам в ресторан заглянем? Два часа аэрофлот нам подарил, так сказать.

— Что ж. Предложение принято.

— Только знаете, — Урманский нагнулся к Сергею и понизил голос, — есть еще предложение. Вон, видите, девушка сидит. Она тоже летит в Борек. Я уже понял. Давайте и ее пригласим?

Сергей посмотрел в ту сторону, куда указал Урманский. В кресле действительно сидела молоденькая девушка в черной шубке, из-под высокой пушистой шапки выбивались светлые локоны. Миловидное лицо ее выглядело чуть испуганно, в больших глазах словно застыла тревога.

— Ничего девушка, а? — тоном знатока спросил Урманский. — Наверное, первый раз летит. Видите, как волнуется?

— Славная, — согласился Сергей. — Только неудобно как-то приглашать.

— Что вы! Это мне одному неудобно. А с вами… Да мы же с самыми лучшими, даже, я бы сказал, гуманными намерениями, — горячо возразил Урманский. — Так разрешите? Сергей пожал плечами:

— Ну валяйте.

Подхватив портфель, Урманский направился к девушке.

— Извините, пожалуйста, — донесся до Сергея его веселый голос. — Мы с товарищем решили, что вы тоже летите в Борек.

Девушка вздрогнула и подняла на него испуганные глаза.

— Да. А что?..

— Просто решили вас пригласить посидеть в ресторане. Видите, как аэрофлот нас подводит? Давайте, правда. Вместе время пройдет незаметнее.

— Нет, нет. Спасибо…

— Да вы не бойтесь. Просто посидим, поболтаем, — настаивал Урманский и шутливо добавил: — Даже пить ничего не будем. Мы — публика солидная, я в газете работаю, а мой товарищ в… министерстве.

Сергей усмехнулся про себя: «Решил, видно, ее окончательно не запугивать моим министерством».

Между тем Урманский продолжал горячо уговаривать девушку, и та наконец с какой-то покорностью поднялась и подошла вместе с ним к Сергею.

— Знакомьтесь, — весело сказал Урманский. — Это Сергей Павлович, меня вообще зовут Георгием, дальше не надо. А вас как зовут?

— Меня? — переспросила девушка. — Меня зовут… Марина.

— Ну и прекрасно. Пойдемте же…

Все трое пересекли огромный, гудящий зал и по широкой лестнице поднялись на второй этаж.

В ресторане было тише и спокойнее, чем внизу. Около окна, выходящего на взлетное поле, нашелся свободный столик. Урманский поспешно сложил одну на другую тарелки с остатками чьей-то трапезы, переставил их на соседний, служебный столик, туда же отправил бокалы и рюмки, стряхнул крошки со скатерти и широким, приглашающим жестом указал на столик:

— Прошу. Полный порядок.

Сергей пропустил вперед Марину.

— А мы тут услышим, когда объявят посадку? — с беспокойством спросила девушка.

— Обязательно. Тут же репродуктор стоит, — успокоил ее Урманский. — Одну минуточку, я сейчас меню раздобуду. — И он обвел глазами окружающие столики.

Постепенно завязался разговор. Собственно, говорил главным образом Урманский, рассказывал бесконечные смешные редакционные истории, в которых, однако, он неизменно выглядел самым привлекательным образом. Марина слушала его рассеянно, и видно было, что какие-то собственные мысли занимали ее. Когда мужчины закурили, она вдруг с какой-то решимостью тоже попросила сигарету и неумело, порывисто прикурила. «Нервничает», — подумал Сергей.

— А вы тоже в командировку летите? — спросил он.

— Нет. Я лечу… к дяде.

— И надолго? — осведомился Урманский.

— Н-не знаю. Как получится…

— Оставайтесь подольше. Я вам покажу город. Вы бывали в Борске?

— Нет…

— Ну вот. А у нас замечательный театр, старинные соборы, парк…

— Да, да… — рассеянно кивнула головой Марина.

«Ей определенно не до соборов», — подумал Сергей.

— О чем писать собираетесь? — спросил он Урманского. — В Москву за материалом прилетали?

— Нет, что вы, — засмеялся тот. — У нас своего материала хватает. Это я на день рождения к приятелю. Отправился на два дня.

— Дорогое удовольствие, — заметил Сергей.

— Ничего. А с Валькой мы вместе журналистский факультет кончили. Ох, и растет парень! Хватка, нюх у него, знаете, феноменальные. Перспективно растет. С ним поговоришь, так сам как будто на голову вырос. Горизонт, знаете, раздвигается. Люблю таких. А сейчас мне это особенно требуется.

— Почему же именно сейчас? — поинтересовался Сергей.

— Дело такое. Выдвигать меня собираются, — пояснил Урманский.

«Интересные мне ребятки попались, — подумал Сергей. — Что он, что она…»

Марина не участвовала в разговоре. Сосредоточенно глядя куда-то в пространство, она маленькими глотками отпивала из чашечки кофе. По напряженно сдвинутым тонким бровям можно было догадаться, что она опять думает о чем-то своем.

На ней был изящный голубенький костюм с ярко-синим газовым шарфиком, очень шедший к ее белокурым пышным волосам, к нежному румянцу на щеках. И Сергей, невольно любуясь, поглядывал на девушку.

— Марина, — тихо произнес Сергей.

Девушка в первую секунду рассеянно посмотрела на него, потом поспешно спросила:

— Вы что-то сказали?

— Мне показалось вам скучно с нами, — улыбнулся Сергей.

— Что вы! Нет, нет!..

— Со мной еще никто никогда не скучал, — весело объявил Урманский. — Я вам сейчас расскажу подлинный случай с одним нашим инженером. Просто готовый юмористический рассказ. Он на Асуане работал. И когда оттуда уезжал, подарили ему на память маленького крокодила. Ну совсем маленького, в такой цинковой ванночке. Сунешь ему палец, он его сосет беззубым ртом, кувыркается в воде. Словом, прелесть. И вот, представьте себе…

Внезапно ожил где-то под потолком репродуктор. Мрачные предсказания Урманского не оправдались: торжественный голос диктора объявил посадку на самолет.

— Ну вот! Опять не вовремя, — возмутился тот. — Как они это умудряются, я не понимаю. Мариночка, я вам эту историю доскажу в небе.

— А у нас у всех разные места, — улыбнулась девушка.

— Это мы еще посмотрим!

К самолету по заснеженному взлетному полю шли плотной группой. Урманский старался прикрыть Марину от свирепого ледяного ветра, дувшего им навстречу.

В длинном салоне самолета было тесно и суетно. Большинство пассажиров еще разыскивали свои места, некоторые уже снимали пальто, другие забрасывали в сетку над головой сумки, портфели, свертки, третьи усаживались поудобнее в глубоких креслах, готовясь к дальней дороге.

Сергей первым отыскал свое место и стал следить за Мариной и Урманским: их места были дальше. Высокий Урманский в своей пушистой рыжей ушанке возвышался над всеми, держа в вытянутой руке два билета, свой и Марины. Вот он остановился где-то далеко впереди. Марина скользнула между креслами к своему месту, а Урманский склонился к сидевшей рядом женщине. Через минуту та, улыбаясь, встала, и они с Урманским поменялись билетами.

«Устроился все-таки», — добродушно подумал Сергей, пробираясь к своему месту у окна.

Пассажиры постепенно рассаживались, и вскоре над высокими зачехленными спинками кресел стали видны только их головы.

Появилась тоненькая, изящная стюардесса в кокетливо сдвинутой на ухо форменной пилотке и звонко объявила о предстоящем маршруте, о головокружительной высоте и бешеной скорости предстоящего полета, ужасающе низкой температуре воздуха за бортом самолета, затем с уважением назвала фамилию командира экипажа, оказавшегося, к тайной радости пассажиров, Героем Советского Союза.

И вот со сдержанной мощью заревели моторы. Через некоторое время самолет вздрогнул. За окном, в неожиданно сгустившейся кромешной тьме, замелькали аэродромные огни. Полет начался…

Сергей прикрыл глаза. Мысли вернулись к дому. Наверное, Витька уже сделал уроки, и теперь Лена не может оторвать его от атласа; у нее сегодня нет спектакля, вечером она дома и сама уложит Витьку спать. И ужинать будут на кухне вдвоем. А может быть, приедет бабушка. Она собиралась приехать. Потом будет возвращаться одна. Обычно Сергей провожает ее вечером до метро, скользко и темновато в их переулке…

Сергей невольно улыбнулся про себя. С детства почему-то запомнились ему где-то вычитанные слова Толстого: человек, отправляясь в дорогу, первую половину пути думает о том, что оставил, а вторую — о том, что его ждет. Сергея, например, ждет Саша Лобанов, посматривает небось на часы, готовится ехать на аэродром. Узнал, конечно, что самолет опаздывает…

И еще Сергея ждет работа, ждет запутанное, сложное дело. Да, опасная группа, на ее совести уже убийство. И Сергею предстоит найти путь к ней, пройти этот путь и ликвидировать группу. Надо спешить, спешить, пока не появилась новая жертва, пока не совершено еще одно преступление.

Сергей невольно вздохнул. Что поделаешь, такая уж у него работа. И в общем-то он умеет ее делать. Но каждый раз, приступая к расследованию какого-нибудь сложного преступления, он неизменно ощущает впереди пугающую, непроницаемую темноту. Вот как сейчас за окном самолета. На стекле отражаются только огни салона. Они не дают видеть даже темноту. Так и в его работе. Надо забыть сейчас обо всем, что не относится к делу, чтобы ничто не накладывалось, не загораживало темноты, чтобы к ней привыкли глаза, и тогда они начнут кое-что разбирать впереди.

Итак, что он уже имеет по этому запутанному делу? План, который они составили перед отъездом со Светловым, в общем-то верный, хотя и весьма приблизительный. Надо искать, это ясно. Искать самому и помочь искать другим, в наиболее вероятных местах, среди наиболее вероятных людей, как подсказывает опыт. А пока все зыбко, все темно и неясно. И надо не распускать нервы, не терять голову и не кидаться во все стороны. Это сейчас самое важное и самое трудное. Нервы, нервы… У преступников, между прочим, они тоже есть. Война нервов.

Сергей приоткрыл глаза. Вокруг люди читали, переговаривались между собой, некоторые дремали, удобно откинув назад высокую спинку кресла! Самолет слегка подбрасывало. Внезапно мощный рев двигателей ослабел.

— Господи, что это с ним? — обеспокоенно спросила сидевшая недалеко женщина.

— Ничего особенного, — ответил мужской, голос. — Еще рано пугаться. Я скажу когда.

Сергей усмехнулся, потом не спеша закурил и посмотрел на часы. Ого! Пролетели уже половину пути. Он вдруг вспомнил своих случайных знакомых. Ну, Георгий, наверное, не дает Марине скучать и пугаться. Небось рассказывает еще про какого-нибудь крокодила…

Рядом уютно похрапывал старик в расстегнутом пальто с черным каракулевым воротником и в черной, тоже каракулевой, шапке, съехавшей на густые седые брови. Мясистое усатое лицо его во сне было сердито. На коленях лежала развернутая газета, ее примяла тяжелая, со вздутыми венами ладонь. «Мастеровой старик, — подумал Сергей. — И на пенсию еще не ушел, трудится. Зачем, интересно, летит?»

Взгляд его скользнул по газете: заголовок на весь лист. «Год революции 50-й. Вахта Урала». И превосходная фотография: строй гигантских доменных печей. Подпись… Сергей нагнулся слегка, прочел: «Гордость страны — доменный цех Магнитки». Да, внушительная картина. Вахта Урала…

Ну, а его вахта, Сергея? Да, уж никогда, конечно, не напишут, например: «Вахта МУРа». И какой дать снимок под этим? И все-таки Сергей летит в командировку, летит за тридевять земель, чтобы найти преступников, чтобы не дать совершить новое преступление. Но ведь вокруг них сейчас тоже люди. Что же они молчат? Не замечают? Боятся? Или считают, что это их не касается и у них без того довольно хлопот?

Что ж, Сергей найдет и всех этих людей, он их убедит, заставит помочь ему. Сколько таких встретил он за годы своей работы! Большинство помогало, большинство, но не все… А тот, кто хоть однажды по-настоящему помог ему или такому, как он, хоть однажды рискнул и ощутил накал борьбы, теперь поможет каждому.

В этот момент он услышал над собой звонкий и немного торжественный голос молоденькой стюардессы:

— Граждане пассажиры, прошу пристегнуть ремни. Подлетаем к Борску. Самолет идет на посадку!

Сергей прильнул к окну.

Далеко внизу, где-то в черной бездне под ним, весело роились огоньки: самолет делал вираж над городом. Но через минуту огни появились вновь, уже ближе. Теперь по ним можно было угадать отдельные улицы, бульвары, площади. Огоньки словно сцепились невидимыми нитями в длинные замысловатые ожерелья.

Звук моторов стал глуше и реже. Самолет, казалось, отяжелел и неуверенно скользил куда-то вниз, вздрагивая и покачиваясь от усталости. Огни внизу пропали. Город остался где-то в стороне.

Старик рядом проснулся, завозился в кресле, поправил шапку, привычным движением руки расправил усы и почему-то сердито спросил у Сергея:

— Приехали, выходит?

— Приехали, отец, приехали. Живыми и здоровыми.

— Ну и слава богу. Темень-то какая.

Самолет мягко коснулся земли и покатился, подскакивая на неровностях. За окном замелькали красные посадочные огни. Пассажиры прильнули к окнам, возбужденно переговариваясь между собой. Самые нетерпеливые, приподнявшись, уже снимали с сеток вещи, деловито застегивались, неуклюже пробирались между креслами.

Лишь стоя уже в узком и тесном проходе и медленно продвигаясь к выходу, Сергей вспомнил о своих случайных знакомых и стал искать их глазами. Он сразу заметил высокую фигуру Урманского. Тот не то приветственно, не то прощаясь махнул ему рукой. Марины не было видно. Сергей махнул в ответ. Кто знает, придется ли еще встретиться?

Разве мог Сергей предположить, при каких неожиданных и сложных обстоятельствах произойдет их новая встреча?

…По высокому, слегка раскачивающемуся трапу пассажиры медленно спускались на заснеженную землю, ежась от пронизывающего ветра.

Внизу стояла группа людей.

Как только Сергей спустился, к нему подскочил человек в ушанке, с поднятым воротником.

— Сергей!

Человек неуклюже полез обниматься, ткнувшись мокрым от инея лицом в щеку Сергея. Потом торопливо схватил его портфель.

Это был Саша Лобанов. Широкое, красное от мороза лицо его радостно сияло.

— Пошли, старина, пошли, — заторопил он. — Для встречи высокого гостя уже выстроен почетный караул, вон там, — он махнул в сторону светящегося здания аэропорта, потом, оглянувшись, крикнул: — Николай!

От группы встречающих отделился человек. Подойдя, четко представился:

— Заместитель начальника отдела уголовного розыска капитан милиции Храмов.

— Во, школа, — горделиво сказал Лобанов и протянул Храмову портфель: — Держи.

— Невелик багаж, — возразил Сергей, отбирая портфель. — Сам донесу.

— Начальство пошло, — с шутливой сокрушенностью произнес Лобанов. — Услужить даже не дает. — Уже в машине, по дороге в город, он сказал как о чем-то решенном: — Значит, сейчас прямо ко мне.

— Нет, сначала в гостиницу, — возразил Сергей.

— Зачем тебе гостиница? — возмутился Саша. — Ты что, к чужим приехал?

Сергей усмехнулся:

— Ты лучше прямо скажи: не достал номер?

— То есть как это не достал?! Мы разве можем что-нибудь не достать, если надо? Но…

— Тогда в гостиницу.

— Ну что ты с ним будешь делать! — горестно воскликнул Лобанов. — Я же хочу тебе уют создать, обстановку.

— Ты женись сначала, а потом создавай обстановку.

— Ах так? Намекаешь? Ладно. Завтра же женюсь!

Шофер впереди коротко хохотнул. Сергей тоже засмеялся. Только Храмов, сидевший впереди, рядом с шофером, остался невозмутим.

— Давай, Ваня, к «Центральной», — распорядился Лобанов. — Докажем начальству, что все предусмотрено. Насчет остального, я полагаю, там все в порядке? — спросил он у Храмова, сделав округлый, выразительный жест рукой.

— Так точно.

— Встреча предусмотрена в двух вариантах, — пояснил Сергею Лобанов, задорно блестя глазами, — зная твой тяжелый характер.

Видно было, что он безмерно рад приезду друга, радость просто распирала его, и на миг даже отступили куда-то все заботы, волнения и неприятности, из-за которых, собственно, и приехал к нему Коршунов.

Тем временем машина уже мчалась по оживленным улицам города, мелькали витрины небольших магазинов, огни и пестрые афиши кинотеатров.

— Новый почтамт, — сказал Лобанов. — Гляди, какой красавец. Чуть поменьше московского. А сейчас будет Дом культуры строителей. Ох, и отгрохали! В Москве такого нет. Сила!

— Ты, я вижу, за полгода патриотом тут стал, — улыбнулся Сергей.

— За пять месяцев, я извиняюсь.

— Вот именно. И даже невесту успел найти?

— Когда начальство прикажет быть героем… — Но тут, перебив самого себя, Лобанов вдруг деловито объявил: — Ну, вот и гостиница. Прошу.

Машина остановилась у ярко освещенного подъезда.

Очутившись на тротуаре, Лобанов удивленно поднял брови.

— Смотри-ка, — сказал он Храмову, указывая на зеленую «Волгу» невдалеке, — наша дежурная машина. Чего это она тут?

Румяное лицо его стало сосредоточенным.

— Узнай-ка. А мы с Сергеем Павловичем пока в номер поднимемся. Быстрее, Коля, быстрее. Что-то мне это не нравится.

Храмов кивнул и торопливо направился к подъезду.

Выйдя из машины и поблагодарив шофера, Сергей спросил:

— Что случилось?

— Пока неизвестно, — озабоченно ответил Лобанов. — Сейчас Храмов доложит. Пошли.

В большом и высоком вестибюле было людно. Около окошка администратора стояла шумная очередь.

Лобанов на минуту исчез за перегородкой, потом вышел, держа в руках синий бумажный квадратик. — Третий этаж. Пошли, — сказал он.

На лестнице Сергей спросил:

— Ну что?

— Администратор еще ничего толком не знает. Что-то случилось с женщиной. Вызвали скорую помощь. А оттуда уже, наверное, сообщили нам.

— Хм, — скептически покачал головой Сергей.

Номер оказался просторным и уютным.

Лобанов деловито все осмотрел и удовлетворенно сообщил:

— Порядок. Вон там ванна и туалет. А здесь, — он отдернул высокую штору, — спальня, так сказать.

У окна на маленьком, изящном письменном столе стоял телефон, под стеклом лежал список телефонных номеров. Около дивана стоял круглый стол, накрытый пестрой скатертью. Рядом с ним на стуле — небольшой чемоданчик. Указав на него, Сергей спросил:

— А это чей?

— Наш, — коротко ответил Лобанов. — Ну, давай разденемся. Жарко тут. — И первым снял пальто.

Через несколько минут в дверь постучали.

— Да, да! — крикнул Лобанов.

Вошел Храмов, плотно прикрыл за собой дверь. На длинном, сухом его лице ничего нельзя было прочесть.

— Ну, Коля, что? — нетерпеливо спросил Лобанов.

— Разрешите доложить? — поглядел тот на Сергея.

— Давай, давай. И садись.

Храмов снял шапку и опустился на стул.

— Неприятность, Александр Матвеевич, — произнес он, обращаясь уже к Лобанову. — В двести шестнадцатом номере умерла женщина.

— То есть как умерла?!

— Отравление.

— Сама?

— В номере кто-то был.

— Зачем приехала?

— В листок записала: «По личным делам». Среди вещей найдено письмо. Короткое. Одна строчка: «Приезжай. Надо поговорить в последний раз».

Наступило молчание. Потом Сергей спросил:

— Не установили, чем отравлена?

Храмов помедлив, ответил:

— В том-то и дело, установили. Снотворное. Большая доза.

— Что?!

Лобанов даже, привстал со своего места.

— Да, Александр Матвеевич.

— Когда наступила смерть? — быстро спросил Сергей. — Пока приблизительно хотя бы.

— Часа два назад.

«Вот оно, еще более опасное. Случилось, — подумал Сергей. — Не заставило себя ждать».

Он встал, привычно поправил под пиджаком кобуру пистолета и спросил Храмова:

— Группа еще работает?

— Так точно.

— Пойдемте туда.

Глава 2 В ОДНОМ ДОМЕ, ПОТОМ НА ВОКЗАЛЕ

Они встретились вечером, как и было условлено, на углу, недалеко от гостиницы, высокий, полнеющий человек лет пятидесяти, в просторном темном пальто с ярко-красным кашне и в пушистой пыжиковой шапке и тоже высокий, гибкий парень с черными усиками на смуглом, узком лице, в щеголеватой зеленой поролоновой куртке на «молнии» и ворсистой светлой кепке.

— Ну что, все в порядке, надеюсь? — весело спросил парень.

— У нас другого не бывает Пора запомнить.

— Тамарочка ждет нас…

— Знаю. А Василий?

— Тоже туда придет.

— Ну что же, — пожилой отдернул рукав пальто и посмотрел на часы. — Пора. Все надо продумать и рассчитать, Алек, чтобы на вокзале действовать… как часы. — Он усмехнулся и пощелкал пальцами по своим часам. — Операция предстоит сложная. Такой еще у нас не было.

— Лично мне других не надо, — беспечно возразил парень.

Они быстро шли по малолюдной, почти не освещенной улице!

— Не устал ты рисковать, Алек? — осторожно спросил пожилой, плотнее поправляя кашне под пальто: холодный ветер дул прямо в лицо.

— Я, знаете, с детства мечтал о таком, с юных лет, можно сказать.

— Уж так прямо и с детства, — опять усмехнулся пожилой. — Романтик ты, Алек. — И озабоченно добавил: — И запомни, пожалуйста: чтобы сейчас самая непринужденная, дружеская обстановка была. Тамара — человек настроения.

— Роскошная женщина!..

— Ну, ну, — сердито оборвал его пожилой. — Не забывайся. В нашем деле, Алек, главное, знаешь что? НОТ. Слыхал про такое?

— Это что еще за птица?

— Научная организация труда. Знать надо такие вещи.

Парень громко, со смаком расхохотался.

— Мой папа меня этому не учил.

— Ну, так я тебя научу.

Последние слова прозвучали жестко и властно. Разговор смолк.

Вскоре они снова вышли на оживленную улицу, недалеко от того места, где встретились. Парень то и дело искоса поглядывал на своего спутника, на его широкое, чуть оплывшее, невозмутимое лицо, на плотно сжатые, толстые губы. «Железный человек, — думал он. — Совсем не волнуется. А ведь еще такое дело впереди…»

Парень многого не знал… И не должен был знать.

— Вон остановка, — указал он на короткую очередь невдалеке, — Третий номер.

Он приготовился бежать, потому что залепленный снегом троллейбус уже подкатывал к остановке.

Но пожилой, словно не слыша его, подошел к краю тротуара и махнул рукой. Около него остановилось такси.

— Садись, — кивнул он парню. — Спешить надо.

Сам он сел впереди, рядом с шофером, и назвал адрес.

Парень с удивлением поглядел на него, но промолчал.

Ехали довольно долго. Внезапно начал падать густой, липкий снег. «Дворники» па ветровом стекле со скрипом метались из стороны в сторону, не успевая сгребать снег. Шофер, напряженно вглядываясь, наклонился вперед и глухо ругался. Машину то и дело заносило на поворотах. Старый мотор работал со стуком и скрежетом, и шофер зло бил по рукоятке, меняя мередачи. На своих молчаливых пассажиров он не обращал никакого внимания. Только когда подъехали наконец к указанному месту, он с облегчением затормозил и, вытерев вспотевший лоб, сердито сказал:

— Техника, чтоб ее… А все не списывают.

— Что ж начальство-то себе думает? — спросил пожилой, с усилием доставая из кармана брюк кошелек.

— А-а, никакой инициативы нет, — махнул рукой шофер.

— Без инициативы, дорогой, и копейку на дороге не подберешь, — засмеялся за его спиной парень. — За ней, понимаешь, нагнуться надо.

Пожилой пассажир строго взглянул на него и сказал:

— Всегда на общественность опирайтесь. Она поддержит. Сколько с нас? — он нагнулся к счетчику.

Шофер, усмехнувшись, посмотрел на него, но ничего не сказал, только взгляд его стал сосредоточен, словно он пытался вспомнить что-то. Пожилой перехватил этот взгляд и сухо спросил:

— Чего смотрите?

— Да так. Вроде возил вас недавно.

— Нет, милый, не возил. Сегодня только в ваш город приехал. И первый раз на такси еду. Получай, — он протянул деньги. — Сдачу себе оставь, чтобы другой раз не путал.

Когда пассажиры вышли, шофер пригнулся к боковому стеклу, посмотрел им вслед, потом пожал плечами и включил мотор.

Отойдя на некоторое расстояние от машины, парень спросил:

— И зачем мы здесь вышли, интересно знать?

— А тебе хотелось, чтобы мы прямо к подъезду подкатили? У них, чертей, профессиональная память. Я его тоже узнал.

— Так вы ведь в самом деле сегодня только прилетели!

— Но не в первый раз, кажется?

— Ого! У вас тоже профессиональная память, — засмеялся парень.

— Только сейчас заметил?

Они быстро прошли до угла, свернули в переулок и, миновав несколько домов, вошли в большой неосвещенный двор.

Отряхнувшись от снега в темном подъезде, они поднялись на второй этаж и позвонили у одной из дверей.

Им открыла стройная черноволосая девушка в спортивных брюках и свитере.

— Ну, наконец-то! — воскликнула она, — Вася уже ждет.

Пришедшие разделись в маленькой, заставленной передней, и девушка провела их в комнату.

Над круглым столом горела яркая лампа под большим матерчатым абажуром, у дивана светил торшер, у окна над туалетным столиком тоже горела лампа.

— Люблю много света, — объяснила девушка.

У круглого стола сидел человек с рыжими, моржовыми усами на бледном лице. Редкие светлые волосы были гладко зачесаны назад, открывая глубокие залысины на висках.

На столе стояла бутылка коньяку и закуска.

— Присаживайтесь, Семен Трофимович, — сказала девушка. — И ты, Алек. Выпейте с мороза по рюмочке.

Старший из гостей внимательно посмотрел на сидевшего у стола человека и резко произнес:

— Убери бутылку. Нашли время распивать.

— Ну подумаешь, — капризно сказала девушка. — Ведь чуть-чуть же.

Тем не менее она послушно убрала бутылку в буфет и, вернувшись к столу, взяла из пепельницы недокуренную сигарету.

— Может, хоть закусите? — спросила она. — Все-таки…

— Сыты, — оборвал ее пожилой, усаживаясь на диван. — Через час на вокзале надо быть, а ты еще не одета, я вижу.

— Ну, это мне один момент.

— В чем дело? Я ей помогу, — весело откликнулся парень, ослепительно улыбаясь.

— Пока что без тебя обойдусь, — многозначительно отрезала девушка.

— Аи, аи, дорогая. Шуток не понимаешь…

— Ладно, хватит, — оборвал его пожилой, обменявшись с девушкой быстрым взглядом. — Слушайте меня внимательно. А ты, Василий, ешь, ешь, ты и впрямь голодный, — обратился он к молчаливому человеку, сидевшему за столом, потом откинулся на спинку дивана, не спеша закурил, что-то про себя обдумывая, и так же не спеша продолжал: — На вокзал вы поедете вдвоем: ты, Тамара, и Алек. В самый раз такая парочка будет. Гостей, — на этом слове он иронически усмехнулся, — надеюсь, Тамара узнает.

— А то нет!

— Но это точно, что они сегодня приедут?

— Конечно точно.

— Солидно у них поставлено.

— Ну, еще бы! Знаете, сколько готовились? Я же видела. Первый раз ведь такое везут.

— Умница. Все надо видеть.

Пожилой хитро и многозначительно посмотрел на девушку, и та понимающе улыбнулась ему в ответ. Алек нахмурился.

— Почему первый? — с вызовом спросил он. — Трусы, да?

Пожилой снисходительно улыбнулся.

— Посевы-то, знаешь, как охраняют? — пояснила девушка. — А что дико растет — велят уничтожать. Прямо выжигают. Представляешь? Найдешь, говорят, где, так лелеешь, как розу. Трясутся прямо. Надо же!

— Тут затрясешься, — снова ухмыльнулся пожилой. — Это тебе даже не каракулевые шкурки: Доход в сто раз больше. Ну ладно, — оборвал он сам себя и уже деловито продолжал: — Гостей надо будет на Орловскую привезти. Осторожненько, дружески уговорить и привезти. Мол, так и так. Хозяин ждет по другому адресу. У него неудобно. А там уж… И ты, Алек, смотри, — он строго поглядел на парня. — Шуток не шути. У них пистолеты, и народ это отчаянный. Если им что не понравится, мы все кровью умоемся.

— Все будет в лучшем виде, — откликнулся тот, развалясь на диване и небрежно покуривая. — Умирать надеюсь только от любви к одной гражданке.

И снова чуть заметная усмешка мелькнула в глазах у пожилого.

Девушка стояла у двери в соседнюю комнату, прислонившись к стене, и при этих словах кокетливо передернула плечами.

— Жуткий трепач. Такие не пользуются успехом у женщин.

— Зачем мне женщины? — с пафосом воскликнул парень, вскинув вверх руки. — Мне надо…

— Хватит, говорю! — повысил голос пожилой. — Собирайтесь. И на всякий случай возьмите другие документы. — Он вынул из бокового кармана пиджака два паспорта, раскрыл их, потом передал один девушке, другой парню. — Ознакомьтесь и запомните.

Парень взял паспорт, заглянул в него и усмехнулся:

— Хохлов! Ах, бедный Хохлов Бедный…

— А мне-то зачем? — удивленно спросила девушка, вертя в руках паспорт.

— Если спросят, покажешь. Ну, иди одевайся.

Девушка пожала плечами и скрылась за дверью.

Пожилой посмотрел на часы.

— А тебе, Василий, тоже пора, — сказал он усатому человеку, все еще жевавшему что-то за столом.

— Угу…

— Вот встань и иди.

Человек тяжело поднялся, одернул кургузый серый пиджак, под которым виднелась пестрая ковбойка, и направился к двери.

— Все приготовь, понял?

— Угу.

Он еще дожевывал на ходу.

Когда он вышел, пожилой обернулся к парню, который задумчиво курил, устремив взгляд в пространство:

— Тебе, Алек, надо ехать на вокзал в пальто и шляпе. Там в передней висят, ты заметил?

Тот вяло пожал плечами:

— Но ведь это же…

— Ничего. А то ты в своей курточке примелькался уже в городе. Я тебе повторяю, операция серьезная. У нас еще не было такой. Если провалим… Ну, ты сам понимаешь.

— Понимаю, дорогой, — меланхолично кивнул голо вой парень и, вздохнув, добавил: — Вот, сам не знаю почему, дом свой вспомнил. Старики мои уверены, что я на тихой, спокойной работе. Спрашивают, понимаешь, когда отпуск будет, когда приеду к ним в море купаться. И еще спрашивают, почему я…

— Меня больше интересует, что ты им отвечаешь, — с ударением произнес пожилой.

— А что я им могу ответить, как ты полагаешь? Приеду, дорогие, пишу. А сейчас отчет годовой составляем, занят очень. — Он грустно усмехнулся.

— Что-то не нравятся мне твои настроения, милый. То говоришь, тебе другой работы не надо, а то вот скулить начинаешь. Не нравится это мне.

— А мне, думаешь, нравится? Но я еще так полагаю: когда-нибудь эту работу все равно поменять придется. Ну, тебе уж, может быть, поздно. А мне придется. Сердце подсказывает.

— По Тамаре сохнешь, — усмехнулся пожилой, кивнув на дверь в соседнюю комнату. — Вот тебе сердце и подсказывает черт те чего.

— Э! Ну, что ты такое говоришь? — парень досадливо махнул рукой. — Мужской разговор у нас, так?

— Для такого разговора время неподходящее выбрал.

— Человек ты для этого неподходящий, — ответил парень, насупив тонкие, черные брови.

— Человек? — пожилой усмехнулся, но глаза подприпухшими веками посмотрели на собеседника остро и неприязненно. — А много ты обо мне знаешь? Я, милый, жизнь прожил ой какую. И несправедливостей вынес вот, — он провел ладонью по толстой шее. — Другому на две жизни хватит. Но молчу. Один мой благодетель, между прочим, тут, в Борске. Сидел он до войны за одно дельце. Так я у него во на каком крючке вишу. Только дернет, и хана мне. А он такой, он когда-нибудь дернет. И не моргнет. Вот как я живу.

Парень поднял на него вспыхнувшие злостью глаза.

— А почему молчишь, а? Почему жить ему позволяешь? Боишься, так?

— Время не пришло. Когда-нибудь посчитаемся. — Пожилой нетерпеливо посмотрел на дверь в соседнюю комнату: — Ну, что же это она? На бал собирается?

— Женщины на любое дело, как на бал, собираются, дорогой.

— До поезда… — пожилой озабоченно посмотрел на часы, — сорок пять минут. А на вокзале тебе еще осмотреться надо. Там всякий народ может быть. Эх, милый. — Он усмехнулся и, придвинувшись, обнял парня за плечи. — Если эта операция удастся, внеочередной отпуск получишь. На два месяца. И все деньги вперед. Понял? Только не унывай, нос не вешай. Весело жить надо.

— А я так и живу, — кивнул тот. — Веселее не бывает.

В этот момент дверь открылась, вошла девушка. Она была в дорогом синем костюме, стройные ноги обтягивали — пестрые, клетчатые чулки, на груди красовался большой кулон на тонкой золотой цепочке.

— Вай, какая ослепительная красота! — воскликнул парень, шутливо жмурясь.

— Тамара, дай-ка коньяк, — неожиданно распорядился пожилой. — На дорогу выпьем.

— Ой, правильно!

Она метнулась к буфету. Парень встал с дивана, потянулся и, блеснув зубами, сказал:

— Верно говоришь, надо выпить. Кровь заиграет, душа запоет. Ба-альшой бокал попрошу, дорогая, — обратился он к девушке.

Та с улыбкой отодвинула рюмку и налила ему полный стакан.

Все трое чокнулись.

— Ну, с богом, — сказал пожилой.

И уже в передней, когда молодые люди одевались, он озабоченно повторил:

— Так смотри, Алек, народ это отчаянный. Им терять нечего.

— С такой женщиной, — весело ответил парень, — я лев, а не человек, дорогой.

— Лисой тут надо быть, лисой. Хитростью бери.

— Все будет, — заверил парень, возбужденно блестя глазами.

Когда за ними захлопнулась дверь, пожилой облегченно вздохнул, потом нахмурился и, направляясь в комнату, зло произнес вслух:

— Ты у меня получишь отпуск, сукин сын. И вообще поглядеть за вами не мешает…

Поезд шел по заснеженной степи. До самого горизонта раскинулся слегка всхолмленный голубоватый ее простор — ни деревца, ни оврага, ни деревушки. Только что отсвистела над степью пурга, и тяжелые, свинцово-черные тучи теперь грозно клубились над пустым горизонтом. Солнце, зайдя за них, зловещим багровым заревом подсвечивало края.

— Ах, какая страшная картина, — покачал головой Дмитрий Петрович, стоя у окна и зябко прикрывая пижамой впалую грудь под шелковой полосатой сорочкой. — Ужас просто. Вы только взгляните, — обратился он к соседу по купе, румяному и добродушному толстяку — инженеру.

— Да, грандиозно, — согласился тот и, усмехнувшись, добавил: — Не страшно, не ужасно, а именно грандиозно. — Он отложил газету и зевнул. — Читать уже трудно. Может, лампочку зажжем?

— Да, да, пожалуйста! — предупредительно воскликнул Дмитрий Петрович, с трудом отрывая взгляд и окна, и снова зябко повел плечами. — Признаться, такая картина даже на психику действует.

— Знаете что, батенька? Давайте-ка пойдем ужинать, а? — неожиданно предложил толстяк. — Пока вы со своими страхами последний аппетит не потеряли. В Борск прибудем поздно, ресторан в гостинице закрыт будет. А тут он за три вагона от нас. Решено? — Он энергично хлопнул себя по коленям и весело добавил: — По рюмочке-другой примем, и оптимизма у вас, глядишь, ни сто граммов прибавится.

— Невозможно, — уныло покачал головой Дмитрий Петрович. — У меня, знаете, язва. Я уж тут поем. Жена сухариков насушила, молочка бутылка есть, ну и яйца всмятку. Ничего, знаете, жареного, соленого, острого не принимаю.

— Ах ты, господи! — воскликнул толстяк. — У него еще и язва! Ну, пойдемте, чего-нибудь диетического закажете. Там есть. Это я вам точно говорю. Пойдемте, посидим, рассеемся.

Он так энергично и напористо уговаривал Дмитрия Петровича, что тот наконец сдался.

Переодевшись, они вышли из купе в узкий, гудящий приход и двинулись в дальний его конец, прижимаясь то к одной стенке, то к другой, в такт покачивания вагонов. По лязгающим, продуваемым ледяным ветром переходам они прошли в следующий вагон, потом в другой, в третий и наконец очутились в вагоне-ресторане Здесь было светло, людно и шумно. Но свободные места все же нашлись.

За столиком разговор неожиданно принял совсем другое направление.

Дмитрий Петрович, округляя глаза и машинальна отщипывая белый хлебный мякиш, стал рассказывать о недавнем происшествии в своем учреждении.

— …Представляете? Заходит он ко мне в отдел, никого и ничего не спрашивает, спокойно достает из своего портфеля какую-то бумагу и выходит. Словно наш сотрудник.

— Любопытно. А потом что?

— Я, знаете, почему-то встревожился…

— Ну, естественно, — иронически вставил толстяк.

— Нет, вы не смейтесь. Тогда я выхожу вслед за ним. Вижу, он подходит к какому-то человеку, показывает бумагу, что-то торопливо говорит, и тот поспешно вынимает и отдает ему деньги. Огромную пачку! Мне, знаете, как-то не по себе стало. У нас ведь никакие платежи наличными не производятся, только по перечислениям. А он, значит, берет эти деньги и быстро спускается на второй этаж. Тогда я спускаюсь за ним…

— Вы просто отчаянный человек, — все так же иронически заметил толстяк.

— Нет, я, признаться, человек не очень, так сказать, смелый. Но тут уж просто интересно. Даже, знаете, загадочно. В чем, думаю, дело?

— Да, да, я заметил, вы любите разгадывать кроссворды, — засмеялся толстяк. — Река в Азии из четырех букв, вторая — «а»…

— Нет, вы не смейтесь! Все повернулось просто ужасно! — перебил его Дмитрий Петрович, взволнованно поправляя очки. — Так вот. На втором этаже он эти деньги как можно незаметнее передает другому человеку. Но я заметил! И какой-то меня даже страх охватил, предчувствие какое-то.

— М-да. Подозрительно, конечно.

— Вот видите! А второй человек — я почему-то очень хорошо его запомнил — быстро пошел мне навстречу. Как ни в чем не бывало. Улыбается даже. К счастью, меня тут Всеволод Анисимович к себе пригласил. Это наш главный инженер. Ну, а через полчаса слышим крики в коридоре, шум. Я вскакиваю ни жив ни мертв. Бегу на третий этаж. Вижу, тот самый человек, который деньги давал, мечется по коридору, кричит, чуть не плачет. «Где ваш сотрудник, — кричит, — который деньги мои взял!» За ним наши бегают. Словом, кошмар. А потом выясняется…

— Да, да, что же выясняется? — подхватил толстяк.

— Оказывается, эти два афериста привели к нам того гражданина под предлогом, что у нас продается машина «Волга». Вы только подумайте! Никогда в жизни мы не продавали никакой машины! Но они так ловко его обманули. Просто ужас! Первый, значит, пришел с ним, а второй, которому он потом деньги передал, вышел из какого-то кабинета. Тот к нему подходит и говорит: «Вот этот гражданин, Виктор Иванович, хочет нашу машину приобрести». Тот отвечает: «Ну что ж. Только оформите ордер, и побыстрее: кассир сейчас уезжает». — «А вы подпишете?» — «Конечно, — говорит. — А документы у товарища в порядке?» Вы представляете, наглец какой! Словом, заморочили тому голову совершенно. И конечно исчезли. А тот, первый, оказывается, даже паспорт ему для убедительности оставил, пока они к нам шли. «Раз, — говорит, — я у вас деньги возьму, пусть он пока у вас будет. Вы же меня не знаете». Ну, а паспорт, понятно, был фальшивый.

— Фальшивый? — с сомнением переспросил толстяк. — Скорее краденый.

— Ах, ну пусть краденый! — раздраженно воскликнул Дмитрий Петрович. — Это дела не меняет. Сам факт ужасный. Просто страшно жить, когда такое творится. И ведь со всех сторон слышишь…

— Ну, ну, поехали, — засмеялся толстяк. — Опять вы, батенька, паникуете. Уж и со всех сторон! А ротозеев, я вам доложу, надо наказывать.

— Нет, вы меня просто удивляете!..

Они заспорили.

Кончили ужинать, когда за окном вагона стояла уже непроглядная тьма. В ресторане большинство столиков опустело, засиделись только две-три подвыпившие компании, и усталая, пожилая официантка неодобрительно поглядывала в их сторону, сидя в углу около буфета.

— Ну вот, время-то и пробежало, — удовлетворенно констатировал толстяк, взглянув на часы. — Видите, через час с четвертью будем в Борске.

— Что вы говорите? — забеспокоился Дмитрий Петрович. — Пора складываться.

— А, успеется. Вы в Борек надолго?

— Всего на два дня и — в Москву. Терпеть не могу эти вечные командировки. На них я и язву заработал. Ешь где попало, что попало. Прошу больше не посылать, так нет, все-таки посылают.

— Отношения с начальством неважные?

— Что вы! Наоборот.

— Тогда в чем же дело?

— Не всякому, говорят, доверить можно, — смущенно усмехнулся Дмитрий Петрович. — У нас, знаете, дефицитные материалы проходят. Ну и всякое может быть. А я, знаете, ужас как боюсь чего-нибудь при ревизии недоглядеть. Меня уж на местах знают.

Толстяк с любопытством посмотрел на Дмитрия Петровича.

Между тем за окном в темноте замелькали редкие огоньки. Постепенно их становилось все больше, они to рассыпались, убегали куда-то вдаль, то вдруг подступали к самому полотну и тогда превращались в желтые квадратики окон. Внезапно возникло огромное, ярко освещенное здание какой-то фабрики и тут же уплыло назад, а на его месте снова робко засветили оконца небольших домиков.

Вагон запрыгал на стрелках. Пути двоились. Проплыли какие-то освещенные платформы, пакгаузы, вереницы темных пустых вагонов с белыми от снега крышами. То и дело раздавались отдаленные гудки и скрипучие, сухие, как рвущаяся материя, сигналы электровозов.

Поезд подходил к Борску.

В купе зашла проводница, разложила на коленях черную клеенку с карманчиками, на каждом стоял белый номер.

— Билеты вам надо? — спросила она.

— А как же! — весело откликнулся толстяк. — Мы, милая, служивые. С нас отчет требуют.

Проводница вручила им билеты, потом собрала постели.

— Подъезжаем, — сказала она выходя. — Стоянка пятнадцать минут, а то и меньше: идем с опозданием.

В соседних купе люди уже укладывались спать.

Дмитрий Петрович в пальто с поднятым воротником и в шляпе, поблескивая стеклами очков, уже нетерпеливо топтался в проходе, держа в руке потертый фибровый чемодан.

Поезд стал заметно сбавлять ход.

За окном поплыла высокая освещенная платформа: люди, носильщики в белых фартуках с тележками в руках.

Пассажиры — а их оказалось довольно много — сгрудились в проходе.

Наконец состав с лязгом остановился. Дмитрий Петрович и его спутник вслед за другими вышли из вагона и невольно огляделись.

— Бр-р, довольно холодно, однако, — бодро произнес толстяк. — Ну что ж, двинулись?

— Да, да, конечно, — откликнулся Дмитрий Петрович. — Действительно, ужасно холодно.

Они пошли по платформе, обходя стоящих там людей, к светящейся далеко впереди надписи: «Выход в город».

Вдруг Дмитрий Петрович резко остановился и упавшим голосом произнес:

— Боже мой, кажется, это он…

Толстяк сделал по инерции еще несколько шагов вперед, потом удивленно оглянулся и, видя, что его спутник растерянно топчется на месте, вернулся к нему.

— Что с вами, батенька? Чего вы потеряли?

— Вы знаете… знаете… Я даже боюсь сказать… но, по-моему, — залепетал Дмитрий Петрович и неожиданно стал внимательно разглядывать свой чемодан. Толстяк тоже нагнулся над чемоданом.

— Ну что с ним случилось? Да не волнуйтесь так. Подумаешь…

Но Дмитрий Петрович внезапно перешел на свистящий щепот.

— Что «подумаешь»? — сердито произнес он. — Взгляните. Только, бога ради, незаметно. Вон у того столба, где фонарь, вы видите человека? Высокий такой, полный, в пыжиковой шапке?

— Ну, вижу — иронически ответил толстяк. — Это кто? Переодетый принц крови или сбежавший…

— Мне кажется, это он. Вы понимаете? — прошептал Дмитрий Петрович. — Тот самый, который тогда деньги унес.

— Да вам просто мерещится. Ну откуда ему тут взяться? — решительно возразил толстяк. — Пойдемте, пойдемте, ведь холодно так стоять.

— Не могу… — жалобно произнес Дмитрий Петрович. — Это ужасно. Но надо… надо его задержать…

— Что-о? Да вы с ума сошли! Я вас уверяю, что вы ошиблись…

В это время человек, на которого указывал Дмитрий Петрович, оглянувшись, торопливо отошел в сторону и мгновенно пропал из виду.

— Боже мой, он, кажется, прячется от нас, — взволнованно прошептал Дмитрий Петрович.

— Он от ветра прячется, а не от нас, — сердито возразил толстяк.

Но через секунду им все стало ясно.

К месту, где только что стоял человек, подошли двое — высокий парень в шляпе и черном пальто и девушка в беличьей шубке. Девушка сказала что-то, и парень, подняв руку, крикнул:

— Мы здесь!

От толпы пассажиров, двигавшейся по перрону, отделились и подошли к ним два человека, в руке у одного из них был чемодан, большой и, видимо, тяжелый. Девушка сказала:

— Прошу знакомиться. Это…

Ее слова потонули в шуме голосов.

Дмитрий Петрович огляделся и неуверенно сказал:

— Здесь же должен быть какой-нибудь милиционер. Мы ему только скажем…

— Ах господи, ну откуда он здесь будет? — досадливо возразил толстяк. — Вы пойдете наконец или нет?

— Вы хотите, чтобы мы ушли?

— Да, я хочу, чтобы мы ушли!

Они снова заспорили, все еще делая вид, что возятся с чемоданом.

Между тем около фонаря происходил следующий разговор:

— Ну что же, поедем? — обратилась к владельцам чемодана девушка. — Там и переночуете.

Те, державшиеся все время очень настороженно, переглянулись, и один из них ответил:

— Не. Мы в гостинице ночевать будем. Утром придем.

— Не советую, — многозначительно произнес высокий парень.

— А почему, э? — осторожно спросил второй из приехавших.

— Там сегодня, мне сказали, ЧП случилось. Трясут всех подряд.

— Это что значит — ЧП? — снова спросил второй. — Объясни, пожалуйста.

— Ну, как сказать? — усмехнулся парень. — Происшествие, одним словом. Умер кто-то, что ли. Милиция всех проверяет.

— Ага. Понял, понял. Спасибо, — закивал головой тот и снова посмотрел на своего молчаливого товарища, потом спросил у девушки: — Почему Петя не пришел, э? Почему незнакомый человек с собой взяла?

— Страшно одной-то. А Петя вас ждет. Он сюда идти не захотел. Он, знаете, ведь какой осторожный, — ска зала девушка.

Приезжий покачал головой.

— Незнакомый человек приводить плохо. Верить не будем. — Он снова посмотрел на высокого парня. — Надежный, э?

— Конечно надежный, — поспешно заверила девушка.

— И заработать любит? Большие деньги заработать?

— А кто не любит?

— Конечно, конечно, — закивал головой приезжий. — Кто не любит. Далеко живут, э?

— Совсем недалеко, дорогой, — вмешался высокий парень. — Быстро дойдем. А может, такси подвернется.

— Отдельный дом будет?

— Отдельный. Совсем отдельный.

— Сад кругом?

— Двор. И выхода два, на две улицы. Мы тоже, дорогой, понимаем.

Парня, кажется, начинал раздражать этот разговор. Но приезжий словно не замечал этого.

— Хорошо! — щелкнул он языком и обернулся к товарищу: — Поедем, Ваня, э?

Тот в ответ кивком головы отозвал его в сторону и, подняв чемодан, отошел сам.

— Минутку одну. Посоветоваться надо, — сказал второй.

Они пошептались о чем-то, потом подошли, и тот, кого второй назвал Ваней, грубовато сказал:

— Согласны. Только глядите, если что — кишмиш сделаем, — и с угрозой добавил: — Мы народ серьезный, шуток не понимаем.

Приезжие подняли свой чемодан, и вся группа торопливо двинулась по платформе к выходу в город.

— Смотрите, смотрите, — встревоженно прошептал Дмитрий Петрович. — Этот человек пошел за теми людьми. Я боюсь, он чего-то задумал. Может быть, их предупредить?

— Конечно. И они его сразу задержат, — обрадованно подхватил толстяк. — Я не понимаю, как вы не мерзнете? Меня все-таки толщина спасает, и то…

— Что вы! Я просто ужасно замерз, ужасно, — воскликнул Дмитрий Петрович. — Боюсь, что завтра…

— А! Вы все время чего-то боитесь, но ведете себя, как мальчишка, честное слово.

Переговариваясь, они шли по платформе, не спуская глаз с полного человека в пыжиковой шапке. Тот двигался осторожно, стараясь спрятаться за спинами идущих впереди людей.

Когда вышли на пустынную в этот поздний час привокзальную площадь, толстяк сказал:

— Давайте прибавим шаг и догоним их.

— Нет, нет, не сейчас, — испугался Дмитрий Петрович. — А то он увидит, как мы подойдем, и… и скроется, не дай бог. Или вдруг еще меня узнает.

— Ну, знаете. Вы просто профессиональный сыщик, оказывается. Только учтите, что потом будет еще труднее подойти. Здесь, по крайней мере, люди кругом.

— Да, вы правы, — нерешительно произнес Дмитрий Петрович.

Между тем люди, за которыми шел неизвестный, пересекли площадь и скрылись за углом какой-то улицы. Человек последовал за ними, и Дмитрию Петровичу с его спутником не оставалось ничего другого, как двинуться в том же направлении.

Впереди открылась длинная, пустынная улица, освещенная редкими фонарями.

Неожиданно Дмитрий Петрович ускорил шаг и, руководимый, кажется, больше отчаянием, чем отвагой, стал догонять идущего впереди человека.

Толстяк с тревогой спросил:

— Вы, собственно, что хотите сделать?

— Остановить его…

— Ну, а дальше?

— И… и потребовать… чтобы те слышали…

— Вы с ума сошли! Да он вас…

— Но они же помогут в случае чего… И потом нас, в конце концов, двое. Он не посмеет.

В это время человек услышал шаги за собой и оглянулся. Но, решив, видимо, что эти двое опасности для него не представляют, спокойно двинулся дальше. То, что его догоняют, показалось ему, наверное, вполне естественным: люди спешат, замерзли, и, конечно, с поезда, раз у обоих чемоданы.

Когда они были уже совсем близко, неизвестный даже посторонился, пропуская их вперед.

Но один из догнавших его, худой человек в очках, неожиданно остановился и очень вежливо сказал, смущенно поправляя свободной рукой очки:

— Извините, пожалуйста. Но я хотел бы вас попросить…

— Некогда мне, граждане, — буркнул неизвестный, пряча лицо в поднятый воротник не то от ветра, не то от взглядов случайных людей.

— Нет, нет, я вас очень прошу.

— А я говорю, некогда.

Неизвестный повернулся, собираясь двинуться дальше, но Дмитрий Петрович ухватил его за рукав пальто:

— А я вас очень прошу вернуться на вокзал.

— Что-о?.. — изумился тот.

— Да, да. Надо выяснить…

Но тут неизвестный, бросив взгляд на удаляющуюся группу людей, с силой оттолкнул Дмитрия Петровича и кинулся бежать.

Дмитрий Петрович срывающимся голосом закричал:

— Вы как смеете руки пускать в ход!..

— Держите его!.. Держите!.. — завопил толстяк.

Он, а за ним и Дмитрий Петрович бросились было вслед за убегавшим, но тот скользнул в какой-то темный двор и пропал там.

Когда они снова выбежали на улицу, она была пустынна.

— А где же те? — запыхавшись, спросил Дмитрий Петрович. — Где же они?..

— Выходит, ушли.

— Но они же слышали наши крики? Один, я видел, даже оглянулся.

— А! — махнул рукой толстяк и вытер со лба пот. — Не все такие герои, как вы. — Он усмехнулся. — Ну, я надеюсь, теперь вы успокоитесь?

— Что ж можно сделать? — расстроенно ответил Дмитрий Петрович, оглядываясь по сторонам.

— Как «что»? Можно… Ну, я не знаю. Организовать в, том дворе засаду, например.

— Ах, бросьте шутить. Это просто ужасно, что он убежал.

Переговариваясь, они снова вышли на пустынную привокзальную площадь. Ветер дул здесь особенно сильно, крутя поземку, раскачивая фонари, и длинные тени то наползали на искристую, заснеженную мостовую, то убегали к стоявшим вокруг безмолвным домам с черными глазницами окон. Светилось только длинное, приземистое здание вокзала с высокой башней посередине.

— Может быть, пойдем туда? — Дмитрий Петрович махнул рукой в сторону вокзала. — Спросим, где тут гостиница.

— Куда угодно, только пойдемте. Этот проклятый ветер…

Они побрели через площадь к вокзалу.

Выяснилось, что гостиница недалеко: «каких-нибудь две остановки на трамвае», как объяснил им случайный прохожий и махнул рукой в сторону той самой улицы, откуда они только что пришли.

— Он думает, мы привезли с собой трамвай, — сердито проворчал толстяк.

Усталые и замерзшие, они наконец подошли к высокому подъезду с двумя огромными шарами-фонарями на массивных тумбах.

В гостинице свободных мест не оказалось. Удалось лишь уговорить суровую женщину-администратора разрешить посидеть до утра на диване в вестибюле.

— Эх, будь мы половчее, давно бы получили номер, — вздохнул толстяк, расстегивая пальто. — Эта мегера просто в руку смотрит.

— Вы имеете в виду… некоторым образом… взятку?

— Именно, дорогуша. Именно.

Дмитрий Петрович только сокрушенно вздохнул в ответ.

Глава 3 В ПАЛАТКЕ НА РЫНКЕ И ВОКРУГ НЕЕ

Сергей проснулся, как обычно, в семь. В комнате стояли сумерки, было прохладно. С трудом различались предметы вокруг. Вон темное пятно у стены — это шкаф. У окна — письменный стол, лампу с него Сергей перенес на тумбочку возле кровати: читал перед сном.

Широкая, мягкая постель манила снова закрыть глаза, уснуть. Нельзя. Сергей протянул руку, взял с тумбочки часы. Ну, конечно, ровно семь. Пора. Он решительно откинул одеяло. В трусах и майке подбежал к окну. Из открытой форточки тянуло холодом.

Сергей увидел широкую заснеженную улицу, редкие фигуры прохожих только подчеркивали ее пустынность. В некоторых окнах высокого дома напротив уже горел свет. «Встают труженики, — подумал Сергей. — И ты давай».

Оттащив коврик на середину комнаты, он принялся делать зарядку. Тело порозовело, стало жарко. «Витька сейчас, конечно, от зарядки отлынивает, — подумал Сергей. — Как меня нет, так обязательно отлынивает».

Сергей уже брился, когда внезапно зазвонил телефон. Дежурный по управлению бодрым голосом спросил, когда подослать машину к гостинице.

— Спасибо, но не надо, — ответил Сергей. — Здесь, кажется, близко, дойду. Проследите только, чтобы людей ко мне вызвали на десять.

Он повесил трубку. Итак, начинается его жизнь в этом городе и новое дело, как всегда важное, важнее которого ничего для него сейчас нет. Как он будет раскрывать его? Чем оно кончится? Никто не знает, и он не знает. В этом вся штука. Конечно, план есть. Но жизнь сложнее любого плана и подсовывает такое, чего предугадать невозможно. Собственно говоря, уже подсунула. Словно ждала, когда он приедет, и р-раз… Эта женщина, она не выходит у него из головы, молодая, красивая. Ну, как же ты так неосторожно вела себя, ну как же ты позволила?.. Поверила? Он тебе понравился? Кто же ты такая, какая у тебя жизнь, как ты очутилась здесь? А главное — кто такой он?..

Сергей торопливо закончил бриться, оделся. Он почувствовал, как дрожат руки. «Волнуешься? — ядовито спросил себя. — Жаль тебе ее? Очень жаль? Тогда перестань волноваться. Думай. Это звено той же цепи. Думай, думай».

У этой женщины были, наверное, при себе деньги, немало денег. Хотя… То странное письмо. Значит, мотив преступления другой? Нет, нет, сейчас решить это невозможно. Надо сперва собрать материал, надо поработать. И идти в двух направлениях, по тем делам и по этому. Где-то они пересекутся, обязательно пересекутся.

Сергей прошел длинным коридором, отдал дежурной ключ от номера и легко сбежал по лестнице.

Молоденькая дежурная посмотрела ему вслед. Интересный мужчина. Красивый черный костюм, белая нейлоновая сорочка, серый галстук завязан модно — маленьким узелком. И сам он ладный такой, и волосы, как костюм, черные, и лицо смуглое, только шрам, но серые глаза добрые, а губы пухлые… Из Москвы, из органов, об этом тоже уже все догадались. Милиция ему номер бронировала. А вчера-то ужас что у них случилось. Вот он, наверное, и приехал поэтому.

Сергей спустился в вестибюль. У окошка администратора по-прежнему толпились люди. Некоторые, оживленные, видно, только приехали, другие, невыспавшиеся, помятые, хмурые, конечно, ждут со вчерашнего вечера Плохо.

Он зашел в кафе, быстро позавтракал: бутылка молока, бутерброды. Взглянул на часы. Все, пора.

Выйдя на улицу, Сергей почувствовал, что морозит сильно. «Градусов двадцать пять, а то и больше», — подумал он и поднял воротник пальто.

Кругом уже было много прохожих, катились синие троллейбусы, мелькали машины. С хмурого, серого неба сыпал мелкий снег.

Сергей огляделся. Налево, в самом конце улицы, вокзал. А ему направо, до площади, и снова направо, так объяснил дежурный по управлению.

Вскоре он подошел к аккуратному трехэтажному зданию. Фасад и широкие оконные проемы были покрыты лепными украшениями. Под слоем ровной серой краски они, вероятно, не бросались в глаза, но сейчас снег залег во всех впадинах, на всех выступах, и фасад был покрыт темными, причудливыми зигзагами.

Дежурный почтительно козырнул, взглянув на удостоверение, и Сергей стал подниматься по лестнице. Уголовный розыск помещался на втором этаже.

Саша Лобанов сидел в небольшом кабинете, находящемся в самом конце длинного коридора. Увидев входящего Сергея, он быстро поднялся, вышел из-за стола.

— Ну, как спалось? — осведомился он, забирая у Сергея пальто и вешая его в шкаф. — На новом месте, а? — И, словно предвидя ответ, добавил: — Говорил, поехали ко мне. Вот то-то же.

— Нормально все, — возразил Сергей, потирая окоченевшие от мороза руки. — Гостиница у вас что надо, только мест не хватает.

— А где хватает? Новую строим, у самого вокзала. Громадную. По последнему слову науки и техники, с кондиционированным воздухом. Вот тогда приезжай.

— Ладно. Раз уж я сейчас приехал, давай заниматься. Людей вызвали?

— Двое сидят, третий скоро будет. Да мои ребята ими займутся. Не беспокойся.

— Нет, уж сам поговорю. Ты сейчас занимайся убийством.

— Тут, понимаешь, еще одна штука обнаружилась.

Лобанов озабоченно наморщил нос и провел рукой по светлым, пшеничным волосам. Одет он был тоже подчеркнуто щеголевато: белая сорочка, узкий коричневый галстук, начищенные остроносые ботинки.

— Ну, какая еще штука?

— Понимаешь, пацана одного прихватили. Курит, подлец…

— Пусть отец и дерет.

— Гашиш курит. У нас этой заразы никогда не было.

— Кто его прихватил?

— Да наш сотрудник, сейчас вот, когда на работу шел. В своем же подъезде. Двое их стояло. Представляешь? Один удрал. Ну да найдем, конечно.

— Что парень говорит?

— Купил. На рынке. Дядька какой-то продавал. Для интересу, говорит, решили попробовать. А эту заразу только попробуй.

— Да-а. Опасное дело. А приметы дает?

— Плохие. Ревет в три ручья. Нервы у него, что ли, уже отравлены? Никогда не видел, чтобы парень так ревел. Прямо без отдыха. Смотреть страшно.

— Придется погулять с ним по рынку.

— Да уж придется, конечно, только сначала его, может, валерьянкой отпоить, что ли? Женщинам помогает.

— Валяй, пои. Хуже не будет. И начинайте работать по убийству. А мне где устроиться?

— Прежде я тебя с начальником нашим познакомлю. Велел зайти. А потом в кабинете его зама устроишься. Он в командировке. Пошли.

Они поднялись на третий этаж и под любопытными взглядами сотрудников прошли через приемную в кабинет начальника управления.

Через полчаса Сергей пригласил к себе первого из ожидавших его людей. В комнате находился и Храмов, он сидел в стороне, у окна.

В дверь вошел высокий, представительный мужчина в расстегнутом пальто на меху. В одной руке он держал большой портфель, в другой котиковую шапку «москвичку». Лоб его блестел от пота, бритое полное лицо раскраснелось — человеку было жарко.

— Присаживайтесь, — обратился к нему Сергей.

— Мне, товарищ, некогда присаживаться, — наставительно ответил тот, опускаясь на стул. — Мне давно уже надо быть на работе. И меня тоже ждут люди, и тоже…

— Придется мне перед вами извиниться, — Сергей обезоруживающе улыбнулся. — А вам перед ними. Я вас задержу совсем недолго.

— Вы меня уже задержали, — не так воинственно, скорее, обиженно проворчал тот. — Так в чем все-таки дело?

— Дело на первый взгляд в пустяке. На первый взгляд, — подчеркнул Сергей. — Скажите, это ваш паспорт?

Человек с интересом взял протянутый ему паспорт и, еще не раскрыв его, сказал:

— Безусловно, мой. Нашли, значит?

— Да. Не скажете, при каких обстоятельствах вы с ним расстались?

— При самых грустных, — человек усмехнулся. — Даже проститься не успел. Короче, украли. Но я же об этом написал в заявлении.

— Хотелось бы выяснить кое-какие подробности. Например, где его у вас украли, не помните?

— Почти наверняка в троллейбусе. Там очень подозрительный тип рядом терся.

— А какой он из себя, не припомните? — Сергей мельком взглянул на невозмутимо курившего Храмова.

— Ну какой… — задумчиво повторил мужчина. — Я так не помню, только очень подозрительный.

— Может быть, помните, как он был одет?

— Гм… как одет? Да как все, в общем.

— В синем пальто?

— Нет, нет. Только не в синем. В черном. И… не в пальто, я сейчас вспомнил. Да, да. В телогрейке.

— В шляпе был?

— Ну что вы! Такой, знаете, треух, что ли. И лицо опухшее, угреватое. А глаза черные, воровские, все бегали. Я еще подумал: «Определенно жулик».

— Худой, низенький?

— Ну нет, — мужчина покачал головой. — Повыше меня будет. Знаете, связываться опасно. Такой все может…

Сергей незаметно покосился на Храмова, и тот так же незаметно кивнул головой.

— А скажите, — снова спросил Сергей, — если вы его встретите, то узнаете?

— М-м… пожалуй…

— Ну, спасибо, товарищ Афанасьев, — сказал Сергей, вставая. — И еще раз извините за беспокойство. Больше мы вас не задерживаем. Справку о том, что вы у нас задержались, наверное, давать не надо? — он улыбнулся.

— Да уж, справки приносят мне, — солидно кивнул головой тот. — Разве что для супруги.

Когда Афанасьев вышел из кабинета, снисходительно пожав руку Сергею и кивнув Храмову, Сергей весело спросил:

— Ну, что скажете, Николай Степанович?

— Похоже на Сеньку Коклюшного, товарищ подполковник.

— Вы меня только по имени называйте, хорошо? — попросил Сергей и уже деловито спросил: — А метод?

— Его. С бритвой работает.

— Та-ак. Ну что ж, давайте следующего.

Следующей оказалась полная, энергичная старуха с розовым, без единой морщинки лицом. Сергей не успел даже пригласить ее сесть, она начала говорить с порога, напористо и сердито:

— Это что же выходит, он хулиганит, а меня в милицию? Это по какому праву, по какому указу, а? Управы, думаете, не найду? Я найду, я куда хошь пойду! Меня не остановишь! Ты не улыбайся, не улыбайся! Меня этим не возьмешь! Машка небось, кобыла, написала? Так я тоже писать грамотная!..

Сергей удивленно посмотрел на Храмова, взглядом спрашивая его, откуда взялась эта старуха, если второй паспорт тоже принадлежит мужчине.

Храмов невозмутимо — казалось, он вообще не умел улыбаться — сказал:

— У нее украли. Мужнин. При себе носит оба, свой и его.

Сергей усмехнулся и уже с интересом посмотрел на старуху.

— Чего, чего? — не расслышала та. — Чего я украла, бесстыжие твои глаза? Да я…

— Мамаша, вы бы сели.

— А что мне сидеть? Делов у меня по горло, чтобы рассиживаться. Да еще в милиции. Возьму сейчас да и пойду! И не остановишь…

Успокоилась она не скоро. А когда наконец поняла, зачем ее вызвали, негодование сменилось острым любопытством.

— А мой-то паспорт тоже нашли или только его?

— Пока только вашего мужа, — ответил Сергей, совершенно непроизвольно вздохнув. — Не помните, где у вас их украли?

— Погоди, погоди, — возразила старуха, напряженно что-то соображая. — Значит, так. Половину штрафа вернуть придется.

— То есть как? — не понял Сергей.

— А так. По десять рублей с меня взяли за потерю? Взяли. А он нашелся! — Она торжествующе оглядела обоих мужчин. — А второй найдется, и вторую десятку вернете. Беспременно. Закона такого нету, чтобы, значит, брать штраф, раз нашлось. Я жаловаться буду. Я куда хошь пойду! Меня…

— Стой, мать, стой. Эк тебя несет, ей-богу! — досадливо воскликнул Сергей. — Да скажи ты мне, где у тебя их украли?

— Где украли? В продовольственном украли, в мясном отделе. Серафима с нашего дома без очереди полезла, ну я шуметь начала, а она давай…

— Погоди, мать. А кто украл, не заметила?

— Да если бы я заметила, разве он, окаянный, ушел бы? Да я бы его…

— А почему он? Может, она?

— Не-е. Один только мужик среди нас терся. Он и есть.

— А какой из себя?

— Да нешто я на него смотрела? Я на Серафиму смотрела, она же, как танк, лезла. Ее нешто остановишь?

— Ну, и как он вытащил-то их?

— А вот так и вытащил. Бритвой сумочку внизу — чик! Как он меня-то еще не полоснул, окаянный. Когда я крик подняла, он уже у двери был.

— Худой такой?

— Какой худой! Здоровущий. Бык племенной, одним словом. И морда, между прочим, в прыщах. Тьфу!

— А если покажем, узнаете?

— Да я ему все глаза выцарапаю! Ты не гляди, что я такая скромная. Система у меня ужас какая нервная.

Выпроводить старуху и при этом остаться еще с нею в наилучших отношениях стоило немало трудов. Когда она наконец ушла, Сергей, отдуваясь, сказал Храмову:

— Фу! Легче десять жуликов допросить, чем с одной такой беседовать. Но, кажется, опять ваш этот Коклюшный обрисовывается, а?

— Так точно. Сенька.

— На свободе гуляет?

— Так точно. Пока гуляет.

— Потолковать бы с ним. Кому это он краденые паспорта сплавляет?

— Возможности пока нет. Из города скрылся.

«Ишь, служака, — подумал Сергей. — Только как с ним Сашка работает?»

— Ладно, — вздохнул он. — Давайте последнего.

На худом, невозмутимом лице Храмова неожиданно отразилось смущение. Он как-то неестественно кашлянул и сказал:

— Заснул он. Прикажете разбудить?

— Заснул? — удивился Сергей.

— Так точно.

— Интересно. А почему бы и не разбудить?

— С ним, только когда проспится, говорить можно. Это нам уже известно.

— Понятно. Но все-таки придется разбудить.

Сергей еле сдерживался от смеха.

— Слушаюсь.

Храмов вышел и через минуту ввел заспанного, опухшего человека в помятом пальто.

— Давай, давай, Петрович, — говорил Храмов. — Раз уж проснулся, то заходи.

Человек, осоловело моргая, двинулся к столу.

Сергей строго оглядел его с ног до головы и резко спросил:

— Паспорт где?

— Чего?

— Паспорт предъявите!

— А-а… — Человек словно только сейчас сообразил, что от него требуют. — Паспорт?.. — Он почесал кудлатый затылок. — Нету. Может, принести?

— Новый получил?

— Зачем новый? — Он слегка пошатывался. — У меня он один, горемычный. Один как перст.

— Выходит, дома оставили?

— Именно дома. Я разом туда-сюда…

— Мы вас проводим.

На опухшем и сонном лице человека отразилось беспокойство. Он громко шмыгнул носом и замотал головой.

— Не, не. Сам принесу.

— А я говорю, проводим.

— Ну, вы в положение войти можете?

— Можем, — улыбнулся Сергей. — Только сначала надо знать положение. Да вы садитесь.

Человек вяло опустился на стул.

— Слушаем вас.

— Значит, так. Недели две назад это было…

— Побольше.

— А может, и побольше. Прихожу я на рынок. Жинка тридцать копеек дала, велела картошки купить. Наперед она меня, конечным делом, обыскала, так что ни копейки больше при мне нет. Пить, значит, не на что. А понимаешь, жжет вот тут, спасу нет. Опять же вижу — все кругом пьют, дружки конечно. Ну, некоторые, правда, еще компанию ищут. Что ты будешь делать? А при мне, как на грех, только тридцать копеек. Ну и паспорт оказался. Жинка не учла его силу-то. Вот я его, горемычного, паспорт то есть, и сдал, значит.

— То есть как это «сдал»?

— А так. Я ему паспорт, значит. Вроде как в залог. Ну, а он мне… эту самую бутылку, значит.

— Кто же он такой, благодетель?

— Данилыч, — мечтательно произнес тот, — душа человек. Галантерейной палаткой заведует.

— А водка откуда у него?

— Содержит…

— И что же, паспорт ваш там и лежит?

— Должон. Если, значит, не потерял.

— Бывает и так?

— Беспременно бывает. А как же? Человек, он и есть человек.

Сергей искоса поглядел на Храмова, и тот снова кивнул головой. Теперь это означало, что он знает «душевного человека» Данилыча. «Однако, понятливый», — отметил про себя Сергей.

Через час он уже имел исчерпывающие сведения о Петре Даниловиче Семенове, заведующем галантерейной палаткой на колхозном рынке. Фигура эта оказалась весьма любопытной и, безусловно, подозрительной. Жил Семенов не по средствам, часто исчезал на день или два, имел многочисленных знакомых как в Борске, так и в других городах, появлялись, у него и женщины. Человек он был холостой, общительный и не глупый. Сотрудники уголовного розыска не раз интересовались Семеновым, однако, кроме мелких спекуляций, о которых им стало известно, но которые не удалось доказать, ни в чем больше Семенов замечен не был.

Материалы по делу Семенова докладывал Сергею молодой сотрудник. Видно было, что он волновался, но злости своей сдержать не мог и досады тоже.

— Ну, просто не получилось у нас, Сергей Павлович. Вот и все. Он же, как угорь, из рук уходит. Но это… Это такой сукин сын, вы представить себе не можете.

— А вы можете?

— Представить могу, а вот доказать…

— Если нет фактов, то не надо себе ничего представлять. Это только мешает, — заметил Сергей. — Нужны факты. Очень нужны. Кстати, у Семенова есть родственники, не знаете?

— Только сестра. Живет отдельно, с дочкой.

— Работает?

— Да. Кажется… в аптеке, что ли.

Сергей насторожился. В аптеке! Нет, этот Семенов определенно заслуживает внимания. К нему привел паспорт, теперь к нему же, возможно, ведет и снотворное. Он вспомнил: женщина в гостинице умерла тоже от снотворного. И впервые за это утро подумал о Лобанове. Интересно, что там у него. И не звонит. Рука невольно потянулась к телефону, но Сергей передумал. Нет, нет, сначала надо закончить одно дело.

— Вот что я попрошу. Вас, кажется, Владимиром зовут, а дальше?

— Просто Володя, — весело откликнулся тот.

— Ладно, Володя. Так вот. Вы сейчас свободны?

— Я в вашем распоряжении.

— Отлично. Берите бумагу. Пишите. Первое: уточнить место работы этой сестры. Второе: поступали ли какие-нибудь сигналы о хищениях медикаментов из этой аптеки, и вообще любые сигналы о злоупотреблениях, ошибках, недостачах в системе аптекоуправления. Проверьте по всем каналам, ясно?

— Слушаюсь, Сергей Павлович. Все будет сделано.

Оставшись один, Сергей посмотрел на часы. Можно позвонить Лобанову. Странно, что он сам не звонит. Закрутился, видно, с этим убийством.

Сергей потянулся, решительно встал из-за стола, расстегнул тугой воротничок сорочки, приспустил галстук и прошелся из угла в угол по кабинету, потом подошел к окну. Солнце плавало в голубом мареве, слепило глаза, искрился снег на крышах каких-то строений в обширном дворе и на ветвях разлапистых елей перед самым окном.

Телефонный звонок заставил Сергея вернуться к столу.

— Товарищ подполковник, докладывает дежурный по управлению. Тут явился один гражданин с заявлением. Разрешите направить к вам?

— Почему ко мне?

— Думаю, товарищ подполковник, вам будет интересно.

В голосе дежурного прозвучали какие-то особые нотки.

— Направляйте.

Через несколько минут в дверь нерешительно постучали, и на пороге появился худощавый невысокий человек в очках.

— Разрешите?

— Да, да, пожалуйста. Проходите, садитесь.

Сергей с интересом рассматривал посетителя. Почему-то смущается, теребит в руках паспорт. Паспорт! Сергей с самого утра только и думал, что о чужих паспортах. Вот и этот гражданин… Что-то случилось, наверное, с его паспортом. Неужели…

— Извините, бога ради… — произнес наконец посетитель. — Я, право, не знаю… Меня почему-то к вам товарищ направил… Между тем я, может быть, вообще ошибаюсь… Да! — спохватился он вдруг. — Разрешите представиться: Колосков Дмитрий Петрович, проездом я тут. Вот, извольте, паспорт.

Беря паспорт, Сергей невольно спросил:

— Это ваш? — И тут же рассмеялся. — Извините, пожалуйста. Голова забита чужими паспортами.

На лице Дмитрия Петровича отразилось сначала удивление, потом тревога и, наконец, сочувствие.

— Да, да, конечно, — поспешно откликнулся он. — У вас и без того дел много. А тут еще я…

— А в чем у вас-то дело?

— У меня? Я, знаете, даже затрудняюсь, с чего начать. Вчера, видите ли, на вокзале… или нет. Лучше сначала. Я сам из Москвы. Так вот, у нас в учреждении не так давно произошло следующее… гм… происшествие… что ли. Но прежде всего…

Дмитрий Петрович, волнуясь, говорил сбивчиво, но Сергей слушал его с возрастающим вниманием, удивляясь счастливому случаю, который привел этого человека к нему.

— …Я, право, не знаю, понятно ли я все рассказал. Меня это ужас как взволновало. Вы только подумайте! Ну как же это можно? И ни одного милиционера!

— Простите, а вы уверены, что это тот самый человек? Ведь было темно. И вы волновались.

— Да, конечно. Но все-таки, мне кажется, я не ошибся.

Сергей задумался.

— А эту группу, за которой он следил… Ведь он за ней следил, не правда ли?

— Я… я так полагаю, — замялся Дмитрий Петрович.

— Так вот эту группу вы тоже рассмотрели?

— Ну… более или менее, конечно. Они были далеко.

— А кого все-таки вы запомнили?

— Кого?.. Ну вот девушку. Она была в беличьей шубке.

— А еще?

— Еще?.. Пожалуй, никого. Темные, знаете, фигуры. Один выше, другой ниже.

— Знаете что? — Сергею вдруг пришла в голову неожиданная мысль. — У вас есть полчаса свободные?

— Если надо, то… пожалуйста.

— Вот и прекрасно.

Сергей снял трубку телефона, посмотрел на список под стеклом и набрал короткий номер.

— Это Коршунов. Можно достать машину на полчаса?.. Подъедем на рынок… Да, да, именно. Тут у меня гражданин один. Заодно покажем… Да, и вы с нами.

Он повесил трубку и сказал Дмитрию Петровичу, поднимаясь из-за стола:

— Пойдемте. Совершим маленькую экскурсию, — он улыбнулся. — Вы приезжий, и я приезжий. Познакомимся с городом. А по пути, может быть, встретим «знакомых».

…На рынке народу было уже мало. Под длинными деревянными навесами лишь кое-где еще стояли колхозницы, выложив на прилавок горки моркови, петрушки, соленых огурцов. К ним подходили запоздавшие хозяйки с кошелками. Между опустевшими прилавками важно расхаживали голуби, суетились воробьиные стайки.

Под ногами хрустел грязный, истоптанный снег.

Зато бойко торговали бесчисленные галантерейные, скобяные, книжные и продовольственные палатки, ларьки и магазинчики, тесно расположившиеся в стороне от рядов, вдоль забора. Колхозники, распродав все, что привезли в город, теперь сами устремились за покупками.

Следуя за молодым сотрудником, Сергей и Дмитрий Петрович, оглядываясь по сторонам, пересекли почти весь рынок. Невдалеке от одной из галантерейных палаток, возле которой толпились женщины, Володя остановился и глазами указал на нее Сергею.

За прилавком лениво двигался розовый полнолицый человек в пыжиковой шапке. Позевывая и при этом деликатно прикрывая рукой рот, он что-то снисходительно говорил толпившимся у прилавка покупательницам, доставал с полок и показывал им то блестящие, целлофановые пакеты с мужскими рубашками, то зеркальца, то флаконы с одеколоном, то еще что-то. Потом он на секунду исчез за дверью, ведущей в подсобное помещение, и вынес оттуда еще какие-то пакеты, небрежно бросил их на прилавок, словно удивляясь, что кто-то может проявить к ним интерес.

Сергей некоторое время настороженно и незаметно наблюдал за ним, потом покосился на Дмитрия Петровича.

Тот сначала равнодушно оглядывался по сторонам, но вскоре его внимание привлекла галантерейная лавка, возле которой они стояли.

— Не узнаете? — тихо спросил Сергей.

— Кажется, это он, — весь трепеща, неуверенно ответил Дмитрий Петрович, не сводя глаз с продавца.

— Только не смотрите на него так пристально, — предупредил Сергей. — А то он вас тоже узнает, чего доброго.

— Да, да, конечно.

Дмитрий Петрович отвел взгляд и тут же вздрогнул от неожиданности.

— Боже мой, а это она…

— Кто она?

— Та девушка. Вон посмотрите, в конце прилавка. Она только что подошла. Видите? В беличьей шубке. Это точно, это совершенно точно она. И видите, как она с ним разговаривает? Ну, теперь я уже не сомневаюсь, что это он.

Действительно, при виде девушки продавец оживился, поспешно нагнулся к ней через прилавок, так что на минуту его даже не стало видно за толпой покупательниц, и девушка тут же отошла от палатки.

Сергей оглянулся на стоявшего рядом сотрудника.

— Володя, вы видели эту девушку?

— Какую девушку?

. — Вот только что стояла там, у прилавка, в беличьей шубке?

— Нет, Сергей Павлович.

— А ну, попробуем отыскать ее. Черт возьми, ведь только что здесь стояла, — досадливо сказал Сергей.

Они торопливо обошли весь рынок, но девушки нигде не было видно. Пришлось вернуться к машине.

* * *

Спустя час после их ухода открылась, задняя дверь палатки, и в узкий проход между нею и забором вышла девушка в беличьей шубке. Она огляделась и с лукавой улыбкой сказала провожавшему ее Семенову:

— Ну, я пошла. Теперь уже можно, надеюсь?

Тот кивнул и, притянув девушку к себе, жадно поцеловал ее в губы. Потом шепотом спросил:

— Ты меня любишь?

— Ну конечно. Сколько можно спрашивать?

— И смотри, — озабоченно произнес Семенов, — другой раз глупостей не делай. Чуть людей не погубила. Я уж не говорю про дело.

— Так они же в гостиницу хотели идти. А там, говорят…

— Знаем, — загадочно ухмыльнулся Семенов. — Все знаем.

— Вот за тебя же и испугалась.

— За меня! И черт знает, куда их привела.

— А я знала? Я же думала…

— Ладно, ладно. Уже все объяснила. Уже выкрутилась.

Девушка обиженно надула губки, но в глазах ее светилось лукавство.

— Чертовка такая, — размягчекно произнес Семенов, снова привлекая ее к себе.

Девушка мягко освободилась из его объятий, махнула на прощание рукой в пестрой варежке и побежала вдоль забора, прячась за палатками. Около одной из них она толкнула узенькую калитку и очутилась на улице. Путь этот, видно, был ей хорошо знаком.

А спустя полчаса в палатку ввалился еще один человек. И Семенов сказал ему сердито:

— Чтобы духу твоего на рынке больше не было. Понял? Нашел, где торговлю открывать.

* * *

По дороге в управление Сергей спросил Дмитрия Петровича:

— Вы где остановились?

— Да, собственно… пока нигде. — Дмитрий Петрович смущенно усмехнулся. — Обещали, что, может быть, в гостинице будет место… Но там такая администраторша… Эту ночь мы провели на диване…

— Ну, мы вас в гостиницу устроим. Как премия за бдительность и самоотверженность, — улыбнулся Сергей.

Около управления он вышел из машины и придержал за локоть Дмитрия Петровича:

— Вас машина отвезет, куда вам надо. Через час можете уже оформляться в гостинице. Спасибо вам за все. Ну, мы еще увидимся.

— Это вам спасибо. Мне… мне прямо неловко вас затруднять, — смущенно пробормотал Дмитрий Петрович.

Поднимаясь по лестнице, Сергей с трудом удерживался, чтобы не перескакивать через ступеньки. Какая удача! Семенова можно уже арестовать, такие улики против него. Очная ставка с тем пьяницей — раз! Где паспорт? Как попал к обманутому человеку? Ах не знаете? Очная ставка с Колосковым — два! Признаетесь? Нет? В Москву вас. Там очная ставка с обманутым — три! Все, уважаемый Семенов, крыть нечем, говорите, кто соучастники, где деньги, — словом, чистосердечным признанием зарабатываете меньший срок заключения.

Сергей иронически усмехнулся. «Ну как, — спросил он себя, — пар вышел? Давление упало до нормы? Тогда давай рассуждать». Да, да, десять лет назад он бы, безусловно, арестовал Семенова. А сейчас… Нет, шалишь. Погуляй еще, милый, погуляй. Я же тебя знаю, ты добровольно не признаешься в четвертом случае мошенничества, когда использовал паспорт усыпленного и ограбленного в поезде человека. И уж подавно не признаешься в использовании снотворного. Тебе это тоже надо доказать. И тогда… тогда не жди снисхождения, Семенов. Два убийства. Два! Последнее — женщина в гостинице, вчера. За что ты убил ее, Семенов, совсем молодую женщину, за что?

Уже шагая по коридору, Сергей нахмурился и по привычке стал покусывать губу. Дойдя до отведенного ему кабинета, он с силой толкнул дверь.

За столом, развалясь в кресле, задумчиво курил Лобанов. Увидев Сергея, он оживился:

— Ну наконец-то. С тобой умрешь голодной смертью. Чего ты там на рынке потерял?

— Я там не потерял, я там нашел кое-что.

Многозначительный тон его насторожил Лобанова. Он с восхищением поглядел на друга.

— Ну, ты даешь. И чего нашел?

— Все расскажу. Но сперва сними трубку, позвони в гостиницу и закажи номер на двоих.

— Кто такие? — озабоченно спросил Лобанов.

— Обыкновенные два гражданина. Одну ночь уже проспали там на диване. Полагаю, хватит.

— Ну, ну, ты давай не темни. — Лобанов хитро прищурился. — Добренький какой.

В конце концов он все-таки позвонил в гостиницу. Администратор решительно заявила, что свободных мест нет, но потом направила Лобанова к заместителю директора. Тот, обрисовав положение еще в более мрачных красках, направил его к директору. Директор — снова к администратору. Наконец номер нашелся. Лобанов вытер пот со лба и, отдуваясь, победоносно посмотрел на Сергея:

— Убедился? Ну, теперь давай… Или нет! Пошли обедать. Шестой час, слава богу.

В столовой уже никого не было. Заканчивая работу, официантки меняли скатерти, гремели посудой в буфете.

— Машенька! — позвал Лобанов. — Вас можно на минутку? Срочное дело.

Полная официантка укоризненно посмотрела в его сторону и вздохнула.

— Ну, что опять?

— Машенька, это мой друг, — заискивающе произнес Лобанов, щуря хитрые глаза. — Он из Москвы.

— Ну и что? Очень рада. Только…

— Машенька, он живет по московскому времени. А там сейчас как раз обед. Войдите в положение.

— А кто в мое положение войдет? С семи утра ведь. Ох уж этот уголовный розыск. Вы-то по какому времени живете? Другие, как люди, приходят, а ваши, Александр Матвеевич, я прямо не знаю… Ну, чего вам подать? Остались только борщ и биточки паровые.

— Все, Машенька, несите. Все, что осталось. Ну, и, может быть, для московского гостя сообразим закусочку? — Он неопределенно пошевелил пальцами. — А? И бутылочку пива?

— Ох, Александр Матвеевич, пользуетесь вы своим влиянием…

Она ушла, покачивая тяжелыми бедрами.

— Вот так, — удовлетворенно сказал Лобанов. — Обстановка создана. Теперь давай. Кто первый?

— Младший всегда первый, — наставительно сказал Сергей. — Докладывайте, майор.

И Лобанов, с которого разом вдруг соскочила вся его веселость, хмуро и деловито принялся рассказывать.

Женщину звали Нина Викторовна Горлина. Приехала она из Москвы. Лобанов уже направил туда сообщение о ее смерти. Завтра МУР вышлет все сведения о Горлиной. Пока что удалось узнать, что в гостиницу она приехала не одна, ее сопровождал какой-то мужчина. Приметы самые общие: немолодой, полный, в темном пальто и пыжиковой шапке. В комнате на столе обнаружены два стакана. На одном сохранились отпечатки пальцев Горлиной, на другом — вообще никаких. Дальше. В паспорте Горлиной обнаружена случайно застрявшая там квитанция на отправленную из Ворска телеграмму. Сотрудники уже побывали в почтовом отделении, обнаружили заполненный Горлиной бланк. Телеграмма была отправлена в Волгоград, до востребования, Марине Владимировне Ивановой, текста такой: «Приеду дождись». Странный текст. В связи с этим отправлено поручение в Волгоград разыскать и допросить Иванову. И еще одно интересное обстоятельство: телеграмма отправлена две недели тому назад. Следовательно, либо Горлина до вчерашнего дня жила где-то в городе, либо вчера приехала вторично. Лобанов попросил Москву уточнить и это обстоятельство. Вот пока и все, что известно.

— М-да. Все очень странно, — покачал головой Сергей. — Выходит, Горлина хотела ехать в Волгоград и просила Иванову ее дождаться. Сама же приехала в Борск. Кто-то просил ее приехать для последнего разговора. И она приехала. И вот… Письмо у тебя?

— У меня.

— Откуда послано, когда?

— Неизвестно. Конверта нет.

— Все это очень странно, — задумчиво повторил Сергей, вынимая сигареты. — Курить-то здесь можно?

— Пойдем ко мне. Вон Машенька уже поглядывает, Машенька!

Официантка торопливо подошла и, словно понимая, что разговор у них серьезный, извиняющимся тоном сказала, принимая деньги:

— По мне, сидите себе: Только заведующая ругается. Давно закрывать пора.

Друзья поднялись по широкой лестнице на второй этаж в кабинет Лобанова.

— Ну давай, — нетерпеливо сказал Саша. — Рассказывай, что у тебя нового? Что на рынке нашел?

— Нашел я там некоего Семенова. Но слушай все по порядку…

Когда Сергей кончил свой рассказ, оба некоторое время молча курили, пытаясь про себя сопоставить и хоть как-то увязать полученные за день сведения. Первым прервал молчание Лобанов.

— Просто, я тебе доложу, шарада! Ребус! Загадка! Уравнение с неизвестными! Как еще называют такие вещи? Эх, удалось бы установить знакомство Семенова с кем-нибудь из этих двух женщин!

— «Если бы»! Вот это и надо установить.

— Ну, с Семенова мы теперь глаз не спустим. Изучим все его связи.

— Это ясно. К сожалению, одна связь уже оборвалась, — вздохнул Сергей. — И он, конечно, заметет все следы, которые к ней ведут. Если уже не замел. А Иванова далеко…

— И именно поэтому…

— Да, ты прав. Надо ориентировать волгоградских товарищей. Там следы могут остаться.

— Давай составим телефонограмму Проворову. Сейчас же по спецсвязи передадим. Который час? — Лобанов взглянул на часы. — Восемнадцать пятнадцать. Там все еще на месте.

Зазвонил телефон. Лобанов нетерпеливо снял трубку.

— Да?

— Александр Матвеевич?

— Я.

— Урманский из газеты беспокоит. К вам заглянуть можно?

— Занят, товарищ Урманский. Часика через два если?

Лобанов вопросительно поглядел на Сергея. Тот, улыбаясь, сказал:

— Прямо в гостиницу пусть заезжает. Привет передай.

Потом они еще долго сидели над пухлыми папками, вспоминая детали, обсуждая каждый эпизод в совершенных преступлениях, рылись в бесчисленных протоколах допросов, отдельные места из них зачитывали вслух, громко и медленно, вдумываясь в каждое слово.

— Ты понимаешь, — говорил Сергей. — Плохо, когда мало данных, еще хуже, когда их совсем нет. Но самое плохое, по-моему, когда их слишком много. Тогда очень легко пойти по ложному пути. А уж стоит только пойти, сам знаешь, что бывает.

— Фокусы? — усмехнулся Лобанов.

— Фокусы с фактами, от искренней веры в избранный путь.

— Теоретически ты прав, может быть, но в данном случае… Ты смотри. Все нити тянутся к Семенову.

— Пока не все. Вот как будет со снотворным. Сестрица его меня очень интересует.

— Да. Но мошенничества мы ему доказать сможем? Сможем. Раз его опознал Колосков, опознают и другие. И потом паспорта. Один-то наверняка у него был.

— А какие приметы преступников дают люди, пострадавшие от мошенничества?

Они снова рылись в толстых папках, читали вслух протоколы и начинали спорить.

— Подходит Семенов.

— Не совсем.

— А я говорю — подходит! Ты что хочешь? Чтобы перепуганные, ошалевшие люди давали тебе абсолютно точные приметы? Вплоть до родинки на щеке?

— Кстати, у Семенова родинка за ухом.

— Вот, вот. Хочешь, чтобы к нему за ухо заглядывали? Ты слушай, что этот Волков сообщил…

И Лобанов в десятый раз медленно, с ударением читал протокол допроса.

— Да, вот еще что, — вспомнил Сергей. — Надо получить образец почерка Семенова, сравним с почерком, каким написано письмо…

— Какое?.. Ах, к Горлиной?

— Именно. Слушай! А текст телеграммы на почте изъяли?

— Еще бы!

— Давай-ка и его сравним с письмом. Сейчас. Пока хотя бы приблизительно.

— Ну, что ты! Письмо к Горлиной, а телеграмма от нее.

— Давай все-таки.

Лобанов пожал плечами, нехотя стал рыться в толстых папках. Наконец на стол легли рядом мятый листок с торопливыми словами: «Приезжай. Надо поговорить в последний раз» — и бланк телеграммы.

Сергей и Лобанов склонились над ними. Потом Лобанов поднял голову.

— Да-а, я тебе доложу. Просто голова идет кругом. Ведь одна рука писала!..

— Завтра же направим на графологическую экспертизу. Это уже черт знает что. — Сергей с сомнением посмотрел на друга. — Может, мы просто устали, а?

В напряженной тишине, возникшей на миг в кабинете, неприятно резко прозвучал вдруг телефонный звонок. Лобанов торопливо снял трубку.

— Александр Матвеевич, — узнал он голос Урманского, — я уже в гостинице, а вы… Девятый час ведь.

— Идем, — ответил Лобанов.

Спускаясь по лестнице, они договорились: больше о делах не говорить, хватит, действительно уже устали. — И может быть, последнее их открытие им просто приснилось? Но все это — завтра.

На улице было темно и холодно. Резкими порывами налетал ветер, бросая в лицо колючую ледяную крупу.

И все-таки в гостиницу решили идти пешком. Пусть продует. К тому же необходимо было на что-то переключиться, хотя бы на борьбу с ветром, на мелкие уличные впечатления, даже просто на ходьбу. Оба перекурили и сейчас жадно вдыхали морозный, свежий воздух.

Шли молча и быстро, обгоняя прохожих.

Уже недалеко от гостиницы Лобанов наклонился к Сергею и, перекрывая свист ветра, прокричал:

— Совсем забыл тебя спросить, как Лена?

— Ничего. Премьеру готовят.

— Значит, все в порядке?

Сергей кивнул головой. «Допытывается, — усмехнувшись, подумал он. — Наверное, помнит ту историю с шапкой, когда работали по делу „Черная моль“».

Они вошли в вестибюль гостиницы раскрасневшиеся, слегка запыхавшиеся и сразу увидели Урманского.

Молодой журналист нетерпеливо разгуливал между креслами в распахнутом пальто, в сдвинутой на затылок меховой шапке со спущенными ушами, в руке он держал тонкую кожаную папку на «молнии» с надписью «Аэрофлот».

Сразу заметив вошедших, Урманский с улыбкой направился к ним, небрежно размахивая папкой.

Когда все трое вошли в номер и Сергей прикрыл дверь, Урманский торжественно объявил:

— Поступило предложение, Сергей Павлович, скромно отметить ваш приезд. — Он вытащил из внутреннего кармана пальто бутылку вина. — Надеюсь, возражений нет?

— Догадливый народ эти журналисты, — засмеялся Сергей. — Какие могут быть возражения?

— Особенно наши журналисты, заметь, — вставил Лобанов и хитро взглянул на Урманского. — Но действуют они всегда… Как вы говорите? С подтекстом, да?

Урманский в ответ коротко хохотнул.

— А ну вас, Александр Матвеевич. Не признаете вы бескорыстное движение души.

— Ладно, — вмешался Сергей. — Как говорится, если вино откупорено, оно должно быть выпито. А насчет этого самого подтекста, — и подмигнул, — он у нас тоже есть.

Выражение лица у Лобанова вдруг стало озабоченным. Он внимательно огляделся по сторонам, приподняв скатерть, заглянул под стол, отдернул штору, за которой помещалась кровать с тумбочкой, и осмотрел там все.

— Чего это ты ищешь? — невинным тоном осведомился Сергей.

— Как говорил боцман Приходько с «Грозящего», раз пошло такое дело, режь последний огурец. Тебе на хранение был оставлен небольшой черный чемоданчик.

— А-а, так я его сдал администрации. Думал, предыдущий жилец забыл.

— Неужели сдал?! — картинно испугался Лобанов. — У тебя что же, обоняние атрофировалось?

— А я не сыскная собака. Зачем мне обоняние?

— Ну оперативное чутье. Все, старик. Выходишь в тираж. Хорошо еще, что у тебя есть такие друзья, как я.

Он демонстративно принюхался и, словно влекомый какими-то невидимыми магнитами, проделал сложный путь по комнате, потом приблизился к Сергею, грозно потребовал: «А ну, дыхни», сочувственно покачал головой и наконец стремительно исчез в прихожей.

Урманский, хохоча, повалился на диван.

Через секунду Лобанов появился в комнате, держа в руке чемоданчик. Он торжественно поставил его на стол и объявил:

— Я же тебе еще на аэродроме говорил, встреча предусмотрена в двух вариантах: у меня дома и тут, в зависимости от твоих капризов. Задержалась на сутки по техническим причинам…

Тут невольное облачко пробежало по его круглому, веснушчатому лицу. Сергей нахмурился.

— А что за причины? — с любопытством спросил Урманский.

— Мы не в Америке, — резко ответил Сергей. — Публику развлекать тут нечем. — И, меняя тон, повторил: — Вино откупорено, его надо выпить.

Вскоре все трое уже сидели за столом.

— Ну, а как поживает наша общая знакомая? — спросил Сергей Урманского.

— А! — досадливо махнул рукой тот. — Представьте, я не могу ее найти!

— То есть как «найти»? — удивился Сергей.

— А так. Ни за что не разрешила проводить себя. Я еле выпросил телефон дяди. Сегодня звоню, отвечает какое-то учреждение. Наверное, перепутала. — Он повернулся к Лобанову: — Хоть бы вы помогли, Александр Матвеевич.

— Пожалуйста, Имя, фамилия?

— Только имя — Марина.

— Гм. Маловато.

— Марина… — задумчиво повторил Сергей. — Где-то мне попадалось сегодня это имя…

Лобанов с напускным равнодушием ответил:

— Марина Иванова из Волгограда.

— Ах да.

— Но я ее найду, вот увидите, — Урманский стукнул кулаком по столу.

— Желаю успеха, — улыбнулся Сергей. — И если найдете, поделитесь радостью.

— Да-а, вы еще отобьете, — Урманский подмигнул с самоуверенностью не знавшего неудач человека:.

Разговор незаметно перешел на Урманского.

— Что сейчас сочиняете? — спросил его Лобанов.

— Очерк хочу написать. Об одном герое войны. У нас в городе живет. Еле раскопал его, знаете. Тяжелый старик. Ничего не рассказывает.

— А как фамилия?

— Федоров.

— Давай, давай, — покровительственно произнес Лобанов. — Это лучше, чем о жуликах писать.

— Почему же? И о вашей работе надо писать. В меру, конечно, — Урманский засмеялся. — Не вызывая нездоровый интерес.

Ушли гости поздно.

…На следующее утро, едва Сергей пришел в управление, ему позвонил Лобанов и нетерпеливо спросил:

— Ты уже здесь, наконец?

— Здесь. А что случилось?

— Как в той телеграмме: волнуйся, подробности письмом. Иду к тебе. Ты пока волнуйся.

Лобанов ворвался в кабинет взъерошенный и раскрасневшийся, держа в руках тонкую папку с болтающимися шнурками.

— Ты только взгляни! — еще с порога начал он, но тут же плотно прикрыл за собой дверь. — Взгляни! Ориентировка из Москвы. Она разошлась с нашим запросом. Так вот. Похитив крупную сумму денег, скрылась кассир строительного управления Нина Викторовна Горлина. Второе! — не переводя дыхания, выпалил Лобанов и положил на стол еще одну ориентировку: — Разыскивается исчезнувшая из Волгограда гражданка Иванова Марина Владимировна.

— Ну и ну… — озадаченно произнес Сергей. — Вот это сюрприз.

Глава 4 ЗАСАДА НА САМОГО СЕБЯ

В дверь негромко постучали.

— Войдите! — крикнул Сергей.

На пороге появилась сухая, подтянутая фигура Храмова.

— Ты чего, Николай? — спросил Лобанов.

— Разрешите обратиться к начальнику отдела, товарищ подполковник? — поглядел тот на Сергея.

— Обращайтесь, обращайтесь. Меня, между прочим, Сергеем Павловичем зовут.

Его начинали раздражать официальные манеры Храмова.

А тот невозмутимо доложил Лобанову:

— Задержан Валька. Вы его сами хотели допросить.

— Да? — Лобанов оживился. — Сейчас приду. Ты начинай.

— Как Семенов? — спросил Сергей у Храмова.

— Пока ничего нет, това… Сергей Павлович. После работы зашел в продуктовый магазин. Купил бутылку коньяку, закуску, лимоны, коробку конфет. Но гостей не было. Сам тоже из дому не выходил. А с утра торгует.

— Выходит, выпил и слопал все сам, — усмехнулся Сергей.

— Не установлено, това…

— И не требуется. — Сергей еле удержался от насмешливого тона. — Как беличья шубка, не появлялась?

— Так точно. Не появлялась.

Сергей обернулся к Лобанову:

— Кто такой этот Валька?

— Второй курец. Помнишь, я тебе вчера говорил?

— А-а, гашиш?

— Во-во. Дело серьезное. Так ты иди начинай, — повторил он, обращаясь к Храмову.

— Слушаюсь.

Когда тот вышел, Лобанов вздохнул:

— Так что же будем делать дальше?

— Прежде всего думать.

— Давай. Значит, Горлина совершила крупную кражу и убита. Так? Марина Иванова, к которой она собиралась ехать, исчезла. Так? И связь с ними Семенова не установлена.

— Но прослеживается, — Сергей многозначительно поднял карандаш. — Горлина убита тем же снотворным, которым был усыплен ограбленный в поезде человек. Его паспорт оставлен обманутому человеку. А у второго, обманутого точно так же, оставлен паспорт, попавший к Семенову. Вот тебе первая цепочка.

— Цепочка, конечно, слабенькая. Ну, а вторая?

— Пожалуйста. Человек, который участвовал в преступлении с паспортом, взятым у Семенова, ночью следит за девушкой…

— И которого потом опознал на рынке Колосков. То есть сам Семенов.

— Да. Хотя опознал и не очень твердо. Это тоже надо учесть.

— Надо, конечно. Но с этой девушкой Семенов… ну по крайней мере знаком. Раз она к нему потом на рынок пришла.

— Вот именно.

— М-да. Но эта цепочка не ведет ни к Горлиной, ни к Ивановой.

— Пока не ведет, — поправил Сергей.

— И вообще, тоже слабовата.

— Ну, милый, а с чего мы всегда начинаем?

— Это, конечно, верно, — вздохнув, согласился Лобанов.

Сергей, улыбаясь, поглядел на друга:

— А теперь — задача из области эвристики.

— Это еще что такое? — удивился Лобанов.

— Наука о творческом мышлении. Только, к сожалению, зарождается. Применительно к нашему делу это выглядит так: собраны факты, чувствуется их логическая связь, но построить из них железную цепь, обнаружить недостающие звенья, а затем пройти по ней к цели, то есть раскрыть преступление, — для этого у нас с тобой нет сейчас готового рецепта, уже известного метода. Наш прошлый опыт не содержит какой-нибудь готовой схемы, которая была бы пригодна для возникших условий. Надо создать новую, совсем новую схему, новый план решения, то есть совершить, как говорят, акт творчества.

— Ишь ты, «акт творчества», — засмеялся Лобанов. — Ну, соверши, соверши, если ты такой ученый.

Сергей, улыбаясь, развел руками:

— Я же говорю, наука только зарождается. В идеале будет так: возникла новая задача, ты принимаешь некое лекарство, действующее на определенные мозговые центры, и к тебе вдруг приходит вдохновение, приходит, открытие. Представляешь?

— Ну, это через сто лет, — махнул рукой Лобанов. — А я вот где-то про Чайковского читал. Он говорил: вдохновение — это такая гостья, которая не любит ленивых. Садись работай, вдохновение и придет. Это, брат, пока вернее будет.

— Что ж. Давай, как Чайковский. — Сергей с усилием потянулся. — Может, что и придет. Значит, первая цепочка выглядит так…

Он взял лист бумаги, нарисовал несколько кружков и соединил их стрелками. Потом в одном кружке написал: «Иванова, исчезла», во втором: «Горлина, снотворное», в третьем: «Поезд, снотворное», в четвертом: «Его паспорт, мошен.», в пятом: «Пасп. от Семен., мошен.», в шестом: «Семенов» и над стрелкой, ведущей к нему, поставил вопросительный знак.

— Вот тебе первая цепочка. Так?

— Так. Только вопросительный знак тут не нужен. Паспорт-то от Семенова пришел, это же точно.

— Допустим. — Сергей, поколебавшись, зачеркнул вопросительный знак. — Теперь вторая цепочка…

Он снова нарисовал кружок и написал: «Чел. на вокзале», потом провел стрелку ко второму кружку, где написал: «Девушка в бел. шуб.», и провел стрелку к следующему кружку: «Семенов» и от него провел стрелку к первому, над которой тоже поставил вопросительный знак.

— Опознание все-таки неточное, — пояснил он.

— Согласен, — кивнул Лобанов. — Но почему ты думаешь, что он следил именно за девушкой? Там были и двое приезжих с тяжелым чемоданом. Что-то было в этом чемодане… И поезд из Средней Азии, не забудь.

— Что ж. Цепочка и в этом случае не рвется, а удлиняется на одно звено: он следил за чемоданом, а чемодан встретила девушка. Вот и все. А он из Средней Азии, ты прав…

— Да. И все это за один день… — задумчиво произнес Лобанов. — А на следующий день в городе, на рынке, — он сделал ударение на последнем слове, — появляется гашиш.

Сергей настороженно взглянул на друга.

— Впервые?

— Впервые, — утвердительно кивнул головой Лобанов и медленно перечислил, загибая пальцы: — Поезд из Средней Азии… Чемодан… Гашиш на рынке, где торгует Семенов… Пацаны, которые его уже курят… А? Тоже цепочка?

— Пожалуй. — И Сергей неожиданно предложил: — Пойдем-ка потолкуем с этим Валькой?

Уже в коридоре Сергей вдруг вспомнил, что не узнал у Жаткина, был ли тот в аптекоуправлении. Он даже остановился на миг, собираясь вернуться в кабинет, но потом решил, что тот, скорее всего, не успел еще что-либо узнать, и двинулся вслед за Лобановым.

В большой светлой комнате за одним из столов расположился Храмов. Напротив него как-то неловко, боком, сидел бледный вихрастый паренек лет пятнадцати в расстегнутом сером пальто, на тонкой шее болталось скрученное в жгут старенькое кашне. Глаза его, темные и испуганные, смотрели на Храмова, пухлые в трещинках губы заметно дрожали. Больше никого в комнате не было.

При виде входящих Храмов поднялся со своего места. Вслед за ним вскочил и паренек, комкая в руках шапку. Он оказался худым и очень высоким, выше Храмова, и от этого выглядел еще более жалким.

— Продолжайте, — махнул рукой Лобанов. — Мы послушаем.

И они с Сергеем сели за соседний пустой стол.

— Ну, Пановкин, — строго сказал Храмов, опускаясь на прежнее место, — ты все понял?

— Понял, — еле слышно ответил тот, опуская голову.

— И про свою ответственность понял?

— Понял…

— Время я тебе дал подумать?

— Дали…

— Вот видишь, все как положено, — удовлетворенно заключил Храмов и уже с укором продолжал: — А ты мне свой поступок не объяснил как надо. Поэтому я тебя еще раз спрашиваю: зачем ты ту заразу купил?

— Просто так…

— Неразумно объясняешь…

— А разумно это не объяснишь…

Сергей с интересом посмотрел на паренька, потом на Лобанова, и друзья, поняв друг друга, улыбнулись.

— Вот и выходит, — строго сказал Храмов, — что парень ты неразумный, то есть глупый. Понятно?

— Понятно…

— Отец тебя, видно, мало порол. Вот и вырос до неба, а ума не набрался.

— Он меня никогда не порол. — Губы паренька вздрогнули от обиды, и он метнул враждебный взгляд на Храмова.

— Оно и видно, что не порол, — все тем же строгим и ровным голосом произнес тот. — Подойдем тогда с другой стороны. У кого купил?

— Не знаю я его.

— Знаешь, Пановкин. Я тебя не тороплю. Подумай. Сообрази. Я тебе, кажется, про ответственность говорил. Говорил я тебе про ответственность?

— Говорили.

— Ну вот и соображай. Тебе же лучше будет, если скажешь.

— Не знаю.

— Я тебя не тороплю, Пановкин, — с угрозой предупредил Храмов. — Я тебя соображать призываю.

— Не знаю, — упрямо повторил паренек, опустив светлую вихрастую голову.

— Одну минуту, Николай Степанович, — не вытерпев, вмешался Сергей. — Разрешите мне поговорить. — И он обернулся к Лобанову: — Не возражаешь?

— Давай, — согласился тот и сказал Храмову: — Выйдем-ка, дело одно есть.

Они вышли из комнаты.

— Ты, Валя, учишься или работаешь? — спросил Сергей.

— Учусь.

— В каком классе?

— В восьмом.

— А потом работать пойдешь?

— Не. Дальше буду учиться.

— Сам решил или отец заставляет?

— Сам. А отец у меня хороший, — с вызовом произнес паренек.

— Где он работает, отец?

— Сообщить хотите?

— Кому? — пожал плечами Сергей. — У нас ведь твой адрес есть.

— На работу. Чтоб опозорить.

— Это отца-то?

— Ага. Что плохо воспитывает.

— Ты, кажется, не хулиган и не вор. Ни тебя, ни отца позорить не за что.

— А что купил?..

— Вы за этим и на рынок пришли?

— Не. Мы корм для рыб пришли покупать.

— Ну вот видишь Где же работает отец?

— На заводе, лекальщик он, шестой разряд имеет, — в голосе паренька прозвучала гордость. — Портрет его на заводской территории выставлен.

— Знатный у тебя отец.

Сергей не спеша закурил и, помедлив убирать сигареты, спросил:

— Куришь?

— Не. В детстве курил, бросил.

Паренек явно оттаивал, говорил уже свободно, даже бойко, и без всякого страха глядел на Сергея.

— Молодец. Сила воли есть. А я вот никак бросить не могу.

— У вас работа нервная.

— Это верно, — вздохнул Сергей. — Вот хоть случай с вами. Преступления вы, конечно, не совершили. Вред только, огромный вред для здоровья. Но ты, допустим, парень с головой. Попробовал… А кстати, приятно показалось?

— Не. Голова кружится. Знаете, медленно так, как в тумане, кружится. И вкус какой-то сладковатый.

— Другому, может, и понравится?

— Ну, я соображаю, что к чему. А вот Гошка… Ну, он совсем пацан. Говорит, давай завтра еще купим. Я ему кулак дал понюхать. Во, говорю, если — купишь.

Сергей рассмеялся:

— Думаешь, подействует?

— А как же? Мы с ним дружим.

— Вот, Валя, в чем опасность. Всем-то кулак понюхать не дашь. Значит, как их, дураков, спасать?

— Торговлю запретить надо.

— Правильно. Запрещена. А дальше?

— Дальше?.. Ну, штрафовать, что ли, кто торгует.

— Штрафовать? — улыбнулся Сергей. — Вот, допустим, на тебя бандит напал. Кошелек с получкой отнял и ножом два раза ударил. Его тоже штрафовать?

— Сравнили…

— Правильно. Сравнение не подходит. Рана может зажить, человек здоровым станет, из другой получки дела свои поправит. А вот если курить ту заразу начнет — нервное расстройство и в конце концов гибель верная — раз. Все получки на это пойдут. А когда не хватит, преступление человек совершит, чтобы деньги достать. Это — два. А три — приятелей втянет, их погубит. Ну-ка, сравни, что опаснее.

Сергей сам не заметил, как голос его задрожал.

— Да, — тихо ответил Валька. — Это вы верно…

— То-то и оно. И другое учти. Грамм один в той закрутке, что он вам продал. А взял рубль, так? Выходит, тысячу он с килограмма имеет. Ну, половину он отдаст тому, кто этот килограмм ему привез. А вторая — его? Он тебе какой хочешь штраф уплатит и доволен будет. А сам-то небось не курит. Сам здоровый небось.

— Ага. Здоровый. И рожа красная, — уже со злобой подтвердил Валька. — Сажать такого надо.

— Верно. Но сам-то он к нам не придет: «Сажайте меня». Его надо найти.

— А вы на рынок пойдите. Он там. Я сначала не хотел говорить. Ну, в общем, боялся. Но раз такое дело… Он у пивного ларька торчит. Так и сказал нам: «Если еще надо будет, приходите». Он в ватнике черном и в сапогах. Его Сенькой зовут, Коклюшный.

— Это точно, Валя?

— Сам слышал.

Через пятнадцать минут оперативная группа была на рынке. Но Сеньки там не оказалось. Не появился он и[I других местах, где обычно бывал. Сеньку искали долго и тщательно, но безрезультатно.

— Вот видишь? — сказал Лобанов Сергею. — Еще одно звено — Сенька. Соединились две цепочки — паспорта и наркотики.

— И за ними обеими маячит одна и та же фигура — Семенов, — добавил Сергей. — Но как обнаружить его связь с Горлиной и Ивановой? Вот я над чем голову ломаю.

— С Горлиной есть один интересный момент. Мы его еще не разрабатывали. Кто был тот человек, с которым она приехала в гостиницу? Его ведь там видели… Сейчас. — Лобанов раскрыл одну из пухлых папок и стал поспешно перелистывать страницы. — Ага, вот… Видели швейцар и дежурная по этажу.

— Кто их допрашивал?

— Жаткин.

— Жаткин? Стой! — вспомнил вдруг Сергей: — Он еще не вернулся из аптекоуправления?

— Сейчас проверим.

Лобанов не успел снять трубку, как зазвонил телефон.

— Да!.. Жаткин? Ну просто телепатия какая-то. А я тебе собрался звонить. Заходи.

Через минуту молодой сотрудник уже входил в кабинет.

Да, он был в аптекоуправлении, был в прокуратуре и в ОБХСС. Обнаружено дело по хищению медикаментов. Оно возникло с полгода тому назад. Преступники были недавно осуждены. Среди похищенного было и снотворноe, в том числе и тот проклятый препарат. Сестра Семенова к ответственности не привлекалась: против нее не было улик. По делу проходила как свидетель. Но… и любом деле могут быть недоработки. Тем более что по работе характеризуется она плохо — и выпить любит, и погулять, и денежки лишние водятся. Кстати, с братцем она дружит.

— Что ж, — согласился Сергей, — недоработки вполне могут быть.

— Во всяком случае, — многозначительно заметил Лобанов, — к тому делу она стояла близко. Отсюда, значит, какой вывод? — он посмотрел на Сергея.

— Вывод пока один: данные не подтверждают, но и не опровергают наши подозрения. Семенов может иметь в своем распоряжении снотворное. Вполне может.

— А второй вывод и вовсе не опровергается, — добавил Лобанов.

— Какой?

— Тот, кто применил снотворное в поезде, применил его и в гостинице, — убежденно произнес Лобанов.

— И в гостинице… — Сергей задумчиво потер лоб. — Что-то мы с тобой насчет гостиницы говорили… Да! О тех, кто видел того человека. Значит, двое?

— Их допрашивал я, товарищ подполковник, — вмешался порывистый Жаткин. — Швейцар и дежурная по этажу. Хорошие люди. Им вполне доверять можно.

— Да, но приметы того человека дают плохие?

Жаткин развел руками.

— Опять тот же вывод: приметы не подтверждают, но и не опровергают того, что с Горлиной был Семенов. Во всяком случае, пыжиковую шапку…

— Минуточку! — прервал его Сергей и обратился к Лобанову: — Сколько дней Горлина собиралась провести в Борске?

— Сейчас скажу. — Лобанов снова принялся перелистывать бумаги. — Где этот листок, который она заполнила?.. Ага, вот!.. Да, на три дня всего. «По личным делам».

— Вот именно, — откликнулся Сергей и иронически заметил: — Тут командировочным сам товарищ Лобанов не может выхлопотать номер, а она «по личным делам» поселилась, притом без всякой его помощи.

— А ведь это мысль! — воскликнул Лобанов. — Если не я, то кто ей помог?

— Сумела украсть, — презрительно сказал Жаткин, — сумела и устроиться. Особа, видно, была ловкая.

— Администратор там тоже, кажется, не очень принципиальный, — заметил Сергей. — Мне рассказывали. Небось сунули ему десятку…

Лобанов запальчиво перебил его:

— А кто? Горлина? А может, тот, кто был с ней. Семенов, допустим? Откуда вы знаете?

— Да, да, — поддержал его Жаткин. — Это такой ловкач, что поискать.

— Решено, — заключил Сергей. — Побеседуем по душам с администратором. Женщина, кажется?

— Еще какая!

— То есть?..

— Сам увидишь, — усмехнулся Лобанов. — Я тебя не буду лишать удовольствия. — И с угрозой добавил: — Обратите внимание, все тянется к Семенову. Ох, добраться бы до него. Душу вытрясу. Он у меня…

Его прервал телефонный звонок. Дежурный по управлению, как всегда, бодрым тоном доложил:

— Товарищ майор, к вам один гражданин пришел. Очень нервничает. Разрешите пропустить?

— Кто такой?

— Фамилия Семенов, Петр Данилович…

— Что?! — Лобанов изумленно посмотрел на Сергея. — Семенов?.. — И, придя в себя, заорал в трубку: — Давай его сюда! Быстрее! Пока он не раздумал!

Потом откинулся на спинку стула и посмотрел на Сергея и Жаткина.

— Ну, как это прикажете понимать?

И неизвестно, чего больше было в его голосе, радости или растерянности.

— Вот придет и объяснит, — с подчеркнутым спокойствием ответил Сергей. — И помни: мы ровным счетом ничего о нем не знаем.

— В том-то и дело! Может, ты с ним поговоришь? А то я, ей-богу, за себя не ручаюсь, когда эту рожу увижу.

— Ну, ну. Зато я ручаюсь. А мне нельзя. И никому другому нельзя. Он же к тебе пришел. Может, он тебя знает?

— Нет, он, гад, определенно что-то пронюхал, — покачал головой Лобанов. — И теперь опередить нас хочет. В чем-то признаваться прибежал, вот увидите.

Сергей пожал плечами. Он старался не подать виду, что сам удивлен и встревожен. Приход Семенова не сулил ничего хорошего, в этом Сергей был уверен. Решил выкинуть какой-то опасный фокус. Черта с два он сейчас в чем-нибудь признается.

Его размышления прервал стук в дверь. Вслед за тем она тут же приоткрылась, и в кабинет торопливо зашел Семенов.

На полном, раскрасневшемся лице его отражалась тревога, редкие, потные волосы были спутаны, добротное пальто на меху небрежно-расстегнуто, в руках он нервно мял пушистую, красивую шапку.

— Разрешите?

— Пожалуйста, — настороженно кивнул головой Лобанов.

Семенов поспешно прикрыл за собой дверь, подбежал к столу и, не давая Лобанову произнести ни слова, выпалил:

— Вы милиция, да? Ну так вот! Извольте! Меня убить хотят! Убить! — голос его сорвался на крик. — Я требую!.. Я требую защиты!.. Вы милиция? Вот и пожалуйста! Защищайте!..

Лобанов посмотрел на него с неподдельным изумлением.

— Вас?.. Убить?..

— Да, да, да!.. Именно меня!.. Вот, читайте! Черным по белому пишут!..

Он выхватил из кармана помятый конверт и протянул его Лобанову.

— Да вы садитесь, — сказал тот, беря письмо.

— Я не могу сидеть! — нервно воскликнул Семенов. — Не могу есть! Не могу спать! Вы обязаны меня защитить! Обязаны!..

Сергей с нарастающим удивлением рассматривал Семенова. В том, что он не притворяется, что он смертельно испуган — не было сомнения. А впрочем… Вдруг это все игра? Вдруг это ловкий ход, чтобы отвести от себя подозрения? Ведь улики ведут к нему, бесспорные улики! Сергей видел, что и Лобанов охвачен сомнениями, что и на него произвел впечатление истеричный напор Семенова. И мысленно говорил ему: «Спокойнее, Сашка, спокойнее. Делай вид, что веришь».

Между тем Лобанов вынул из конверта сложенный листок и, расправив его, медленно прочел вслух:

— «Ночью придем. Убьем, как собаку». — Он поднял глаза на Семенова, и тот ответил ему затравленным взглядом, губы его дрожали. — Что это значит?

— Я не знаю, что это значит? — захлебываясь, прокричал Семенов. — Они просто хотят меня убить!.. Они хотят убить!.. Понимаете вы?..

— Нет, гражданин Семенов, не понимаю, — усмехнулся Лобанов. — Просто так не убивают.

Он уже пришел в себя и теперь спокойно, с иронией разглядывал посетителя.

— А я вам говорю, не знаю!.. Хватайте их! Хватай те, и все!.. Пусть они потом объясняют, что это значит!.. А иначе… иначе я не пойду домой!.. Вот и все!.. Вот и все!..

Он повалился на стул, поерзал, плотнее усаживаясь на нем и всем своим видом давая понять, что он не двинется с места, пока не будет уверен в своей безопасности.

Сергей увидел, как глаза Лобанова сузились от злости, и понял, что сейчас он скажет что-то резкое и, может быть, не очень обдуманное. Решив опередить его, он озабоченным тоном произнес:

— Заявление гражданина надо обдумать.

Семенов обернулся, окинул его быстрым, цепким взглядом и обрадованно подхватил:

— Конечно! И принять меры! Немедленно! Это же надо? Наглость какая! И они придут! Они обязательно придут, раз написали!..

«Врет, — подумал Сергей. — Все врет. Но в чем тут фокус, я не понимаю». И он серьезно и озабоченно сказал, стараясь убедить Семенова в полном доверии к своим словам:

— Мы вас только попросим написать официальное заявление и письмо это приложить. Чтобы было ясно, на основании чего мы действуем.

— Ради бога! Пожалуйста! Сейчас же напишу!.. Вы мне разрешите листок бумаги? — обратился он к Лобанову.

Все молчали, пока Семенов торопливо, ни на минуту не задумываясь, писал заявление.

— Укажите там, что причины этой угрозы вы не знаете, — сказал Сергей.

— Обязательно, обязательно, а как же!..

Семенов кончил писать, решительным росчерком поставил подпись и, не перечитывая, протянул заявление и письмо Сергею.

— Я извиняюсь, — как-то вкрадчиво и чуть заискивающе сказал он. — А вы кто будете?

— Подполковник Коршунов.

— А по должности?

— Я из Москвы. В служебной командировке здесь.

— Очень приятно! Очень! — просиял Семенов. — Тогда я надеюсь, что все будет в порядке.

— И без меня было бы все в порядке.

— А сейчас вы свободны, — сухо сказал Лобанов. — О принятых мерах мы вам сообщим.

— Но… Я бы хотел…

Сергею вдруг пришла в голову одна мысль, и он как можно мягче, даже с оттенком заботливости, спросил:

— Вы хотели бы узнать об этом побыстрее?

— Вот именно! Я же не могу…

— Так зайдите к нам… — Сергей посмотрел на часы. — Сейчас два часа дня. Зайдите под вечер, ну, скажем, в пять. Сможете?

— Непременно! — обрадованно воскликнул Семенов. — То есть минута в минуту буду! Это же… это же для меня вопрос жизни! Вы поймите мое состояние!..

— Понимаем, понимаем, — добродушно кивнул головой Сергей. — Все понимаем.

Семенов поднялся со стула, застегнул пальто.

Когда он наконец вышел, Лобанов вопросительно поглядел на Сергея.

— Ну что ты придумал? — и, не дожидаясь ответа, воскликнул: — Но прохвост! Какой прохвост! Так чего ты придумал? Но прежде скажи, ты понял, зачем ему этот спектакль понадобился? Я — нет.

— И я тоже. А придумал я… — Сергей взглянул напритихшего Жаткина. — Как вы полагаете, узнает швейцар Семенова?

Тот досадливо покачал головой:

— Вряд ли.

— Почему?

— Он мне объяснил, когда я от него примет того человека добивался, что рассмотрел его плохо Они очень быстро прошли с Горлиной мимо него. Потом он помог нести вещи к лифту кому-то из приезжих. Горлина сидела в кресле уже одна. Причем очень грустная, расстроенная.

— Так, так. А ее спутник?

— Он в тот момент стоял у окошка администратора.

— Значит, это он насчет номера договорился! — воскликнул Лобанов. — Ручаюсь!

Сергей кивнул головой:

— Согласен. Но это означает еще и другое.

— Что именно?

— Что администратор узнает Семенова, если это был он, конечно.

— И если она захочет его узнать, — Лобанов хитро прищурился. — Это может оказаться ей невыгодно. Он же наверняка дал ей взятку за номер. И она ему из какой-нибудь брони отдала. Может быть, его скорей узнает дежурная по этажу? — Он посмотрел на Жаткина. И тот снова покачал головой:

— Вряд ли. Она тоже его очень плохо рассмотрела. За ключом к ней подошла Горлина, а он как-то незаметно прошмыгнул мимо.

— А когда уходил?

— Вообще не видела.

— Так, — заключил Сергей. — Остается только администратор. — Он повернулся к Жаткину: — Сейчас почти три часа. К четырем привезите ее сюда.

— Слушаюсь.

— Да, но что мы будем делать с Семеновым? — спросил Лобанов и усмехнулся: — Он же заявление подал. По-моему, надо все-таки попробовать…

— Что попробовать?

— Задержать этих субчиков, если придут.

— Значит, засада?

— Конечно.

Сергей задумался.

— Они нас именно на это и толкают… Выходит, это им выгодно… А что выгодно им, невыгодно нам…

— Это конечно так, — согласился Лобанов. — Но… допустим, у них ссора произошла? И Семенов избавиться от кого-то хочет? А этот «кто-то» может нам пригодиться.

— Возможно. Но располагать засаду в квартире Семенова рискованно, — покачал головой Сергей. — Где он живет?

— В том-то и дело — свой домик, — досадливо щелкнул пальцами Лобанов. — На Луговой. Она прямо к лесу подходит. Самый край города.

— Гм. Может, две засады тогда?

— Может, и две.

— Ну вот что, — решительно объявил Сергей. — Вы, Жаткин, за администратором. Через час чтоб была здесь. Двух сотрудников на рынок, к палатке Семенова. Если он вздумает домой ехать, под любым предлогом пусть задержат на час. А мы с тобой, — обратился он к Лобанову, — на Луговую. Сами все там осмотрим и тогда решим как и что. Ясно одно: засаду надо делать.

…Через час они вернулись в управление. На обратном пути, еще в машине, в общих чертах обсудили план предстоящей операции. На коленях у Лобанова лежал листок из блокнота с приблизительной схемой расположения дома Семенова и окружающих его домов и улиц. Лобанов водил пальцем по схеме и запальчиво говорил:

— Обязательно надо и у него в доме сотрудников посадить. А как же? Иначе он сразу догадается, что мы ему не доверяем, и — черт его знает! — возьмет да предупредит тех. Мы же не знаем их планов?

— Близость леса мне не нравится, — заметил Сергей.

— Отрежем пути отхода туда. Вот и все.

— А путей, по крайней мере, два: так и так, — Сергей провел пальцем по схеме.

Уже подъехав к управлению, окончательно договорились, что Лобанов немедленно займется организацией засады на Луговой, а Сергей возьмет на себя разговор с администратором гостиницы.

— Это тоже не сахар, — усмехнувшись, предупредил Лобанов.

Из кабинета Сергей позвонил Жаткину:

— Ну как, Володя?

— Товарищ Скляревская у меня, товарищ подполковник, — подчеркнуто официально доложил Жаткин. — Разрешите зайти?

Через минуту дверь открылась и Жаткин галантно пропустил вперед высокую полную женщину в черном платье с ниткой белых, под жемчуг, бус на пышной груди, которые еще больше подчеркивали весь ее строгий облик. На странно узком, холодном ее лице выделялись густо-черные брови, и от этого глаза казались окруженными синевой. Пышные темные волосы были зачесаны назад и собраны в тяжелый пучок, открывая высокий чистый лоб.

Женщина вошла как-то по-хозяйски уверенно и твердо; с достоинством, даже несколько высокомерно, кивнула вставшему — ей навстречу Сергею.

— Присаживайтесь, Галина Александровна, — сказал Сергей как можно любезнее. — И вы тоже, — кивнул он Жаткину.

— Я вас слушаю, — требовательно произнесла Скляревская, опускаясь на стул. — Курить у вас, надеюсь, можно?

Не дожидаясь ответа, она вынула из большой черной сумки и положила перед собой блестящую от целлофана пеструю коробочку с сигаретами и изящную заграничную зажигалку.

— Пожалуйста, пожалуйста, — радушно ответил Сергей, соображая про себя, как лучше начать разговор.

Работа уже давно приучила его быстро разбираться в людях. Профессиональное чутье мгновенно подсказывало ему правильную линию поведения. Но бывали, конечно, и ошибки, более или менее значительные, утвердившие правило: никогда не доверять до конца первым впечатлениям о человеке — они порой обманчивы.

Первое впечатление о Скляревской было неблагоприятным. Под внешней чопорностью и самоуверенным спокойствием Сергей ощутил в ней что-то настораживающее, что-то неискреннее, но это могло быть и результатом полученных ранее, весьма неопределенных сведений и потому требовало проверки.

— Так я вас слушаю, товарищ, — закуривая, холодно произнесла Скляревская.

Сергей не спеша закурил вслед за ней и, откинувшись на спинку кресла и как бы давая понять, что разговор будет вполне доверительным и свободным, сказал:

— Речь, Галина Александровна, пойдет о неприятном случае в вашей гостинице позавчера.

— О кошмарном Случае, — строго поправила его Скляревская и, прижав пальцы к вискам, добавила: — Ах, я вторую ночь не могу уснуть из-за этого. Никакое снотворное не помогает.

При упоминании о снотворном Сергей невольно насторожился.

— Да, я вас понимаю. Но чтобы уж никакое снотворное не помогало… — Он усмехнулся сочувственно. — Вы что принимаете?

— Ах, все подряд, — страдальчески махнула рукой Скляревская. — И невыносимая мигрень весь день. Невыносимая!

Она снова прижала пальцы к вискам.

— Все-таки помогите нам разобраться в этом деле, — мягко произнес Сергей.

— Боже мой, ну конечно! Все, что в моих силах. Спрашивайте, пожалуйста.

— Вы видели эту самую Горлину?

— Видела. Такая молодая, красивая, со вкусом одета. Боже мой, какое несчастье!

Она нервно затянулась сигаретой.

— Вы из своего окошечка ее видели?

— Конечно. Разве я могу выйти? У нас кошмарная работа. Секунды свободной нет.

— Да, да, — сочувственно откликнулся Сергей. — Масса народу, и все ждут, нервничают.

— Ах, если бы вы знали, как тяжело отказывать людям! Но гостиница не резиновая, вы понимаете?

— Конечно.

«Неплохая артистка, — подумал Сергей. — Но и не умна, кажется. Сама же переводит разговор в невыгодное для себя русло. Впрочем, не нарочно ли? Проверим. Она ведь не знает истинную причину смерти».

— А что Горлина делала, когда вы ее заметили?

— Я не помню точно. Но она была очень грустной и озабоченной.

— Может быть, ей уже нездоровилось?

— Знаете, — Скляревская оживилась и сделала энергичный жест рукой, словно останавливая Сергея. — Кажется, вы правы. Да, да, ей, наверное, уже нездоровилось. У бедняжки был очень плохой вид. Я сразу заметила.

«Так, — удовлетворенно констатировал про себя Сергей. — Больше она уже не упомянет, что гостиница не резиновая. Появился новый аргумент, более достоверный. Да, ты, милая, хитришь. И не очень умно».

— Наверное, поэтому вы и решили ее устроить, хотя с номерами было трудно? — как бы восхищаясь ее чуткостью, спросил Сергей.

— Ну конечно! Боже мой, я тоже, в конце концов, женщина. Это же кошмар — оказаться больной в чужом городе, одна… Правда, ее привез какой-то знакомый, но тут же бросил, ушел, вместо того чтобы…

«Вот, вот, теперь уже можно упомянуть и о нем», — подумал Сергей.

— Он сам вас просил о номере?

— В таких случаях меня не надо просить, — гордо возразила Скляревская. — 'Он только подал документы, как я уже все поняла и отдала ей последний свободный номер.

— Вы очень чуткая и наблюдательная женщина, — улыбнулся Сергей.

— Ну что вы! Самая обыкновенная, — снисходительно пожала полными плечами Скляревская, явно, однако, польщенная его комплиментом.

— И он не говорил вам, что она больна?

— Вы слишком много хотите от мужчин. В большинстве случаев они такие невнимательные.

В ее голосе неожиданно прозвучала кокетливая нотка.

— Впрочем, — равнодушно заметил Сергей, — это мы узнаем от него самого. Я еще с ним не беседовал.

Впервые за время разговора в глазах Скляревской мелькнула настороженность, и она, не удержавшись, воскликнула:

— Так вы знаете, кто он такой?

Сергей взглянул на часы.

— Да, он скоро здесь будет. — И, обернувшись к молча сидевшему в стороне Жаткину, попросил: — Поглядите, кстати. Может быть, он уже пришел?

Тот поспешно встал и вышел из кабинета.

— Мне даже видеть его неприятно, — враждебно заметила Скляревская, на секунду теряя свой царственно спокойный вид.

«Ну, еще бы», — усмехнулся про себя Сергей.

— Называется, сослуживец, — с негодованием продолжала между тем Скляревская. — Бросить женщину в таком…

— Сослуживец? — невольно вырвалось у Сергея.

— Да, он так себя назвал. Якобы случайно встретил ее на вокзале. Бессердечный он человек, а не сослуживец!

В этот момент вернулся Жатки ни доложил:

— Гражданин здесь, товарищ подполковник.

— Что ж, Галина Александровна, — сказал Сергей, вставая. — Я больше не смею вас задерживать. Спасибо и извините, что потревожили. Разрешите, я вас провожу?

— Ах, что вы! — кокетливо улыбнулась Скляревская. — Мне неловко вас затруднять…

— Какое же тут затруднение? Надо восстановить в ваших глазах репутацию мужчин, — ответно улыбнулся Сергей, краем глаза перехватив удивленный взгляд Жаткина.

Они вышли в коридор.

Около двери кабинета на длинном диване сидел Семенов, нервно теребя в руках свою пушистую шапку. Лоб и пухлые щеки его блестели от пота. Увидев Сергея, он сделал движение, чтобы подняться. Но тут он заметил Скляревскую и застыл на месте, поспешно отведя глаза, И Сергей отметил это про себя.

— Одну минуту, — сухо сказал он Семенову. — Я сейчас вернусь.

Скляревская прошла вперед, величественно вскинув голову и старательно не глядя в сторону Семенова. Только по плотно сжатым губам и напряженному, устремленному вперед взгляду можно было догадаться, что встреча эта была ей неприятна.

Прощаясь со Скляревской у выхода из управления, Сергей как бы между прочим спросил:

— Кстати, вы узнали того гражданина в коридоре?

— Я?.. Да я его просто не заметила…

«Врешь, милая, — подумал Сергей. — И не очень умело притом. Что ж, тем лучше».

Он стал медленно подниматься по лестнице.

Дойдя до третьего этажа, Сергей увидел в конце коридора одинокую ссутулившуюся фигуру Семенова на диване и, поколебавшись, решительно повернул назад, вниз по лестнице, туда где находились комнаты отдела уголовного розыска.

В накуренном до синевы кабинете Лобанова сотрудники оживленно обсуждали что-то и разом умолкли, повернув голову к двери, когда она без стука распахнулась и вошел Сергей.

— А вот и он сам, — удовлетворенно констатировал Лобанов.

— Ох, и надымили вы, братцы, — покачал головой Сергей. — Аж глаза ест.

Лобанов усмехнулся.

— Это мы сами дымимся. Уточняли план операции.

— Он сидит там у меня, — Сергей кивнул на дверь. — Кто будет у него в доме? Пойдемте знакомиться. А то уже седьмой час.

— Филиппов, ты иди. Жаткин там, — распорядился Лобанов. — Остальные, как условились. — И, обращаясь к Храмову, спросил: — Курево, воду, бутерброды заготовили?

— Так точно.

— Ну все тогда. Машины у подъезда. Отправляйтесь, хлопцы. Рации только берегите. В случае чего — мигом у вас будем. Вроде ничего не забыли. Так… — Он оглядел сотрудников, потом посмотрел на Сергея: — Разрешите начинать, Сергей Павлович?

При посторонних Лобанов всегда обращался к нему строго официально.

— Давайте.

Все, шумно переговариваясь, вышли в коридор.

Сергея охватило знакомое чувство нервного подъема, радостное ощущение братской близости с идущими рядом людьми, которых в этот момент объединяло не только общее задание, общая цель, но и сознание неведомой пока опасности, предстоящего риска, и он на секунду даже позавидовал им. Эх, давно он не ходил в засады! Только час спустя, когда уехал с двумя сотрудниками заметно повеселевший Семенов, Сергей и Лобанов вспомнили, что с утра ничего не ели.

— Столовая закрылась, — устало потягиваясь, сказал Лобанов. — Может, в ресторан зайдем? Хотя шуму там…

— Сначала в гостиницу, — ответил Сергей. — Домой позвонить надо. Как там мои.

— Ну пошли, раз так.

Они не спеша оделись: сейчас можно было не спешить.

На улице было холодно, люто бушевал ветер.

— Все машины разогнал! — прокричал Лобанов. — Придется пешком. На голодный желудок тяжело.

— Ничего. А мороз у вас серьезный.

— И всегда с ветром, черт его дери, — проворчал Лобанов, погружая лицо в поднятый воротник пальто.

К гостинице подошли замерзшие, исхлестанные ледяным ветром. Поднявшись к себе в номер, Сергей заказал по телефону разговор с Москвой.

— В течение часа, — предупредила телефонистка.

— Придется ждать, — вздохнул Лобанов, располагаясь в глубоком кресле.

Но телефон зазвонил почти мгновенно. Сергей поспешно сорвал трубку.

— Вот как работаем, — горделиво произнес Лобанов, подняв палец. — Это тебе, брат, не…

Однако вместо ожидаемой Москвы в трубке раздался знакомый обрадованный голос Урманского.

— Сергей Павлович? Ради бога, извините. Но вы сами просили. Знаете? Я нашел Марину!

— Поздравляю, — улыбнулся Сергей. — Как вам это удалось?

— Тысяча и одна ночь! Если написать, скажут: «так не бывает». Но главное, — с веселой торжественностью заключил Урманский, — мое счастье теперь в ваших руках.

— Это как понять?

— По телефону это невозможно понять. Если бы вы разрешили… Я понимаю, это верх нахальства… Но…

— Хотите приехать?

— Я просто мечтаю приехать и выплеснуться. Мешает только моя природная застенчивость.

— Ну валяйте. Правда, мы еще не…

Но тут в трубке что-то щелкнуло и ворвался голос телефонистки:

— Вы заказывали Москву?

— Да, да!

— Говорите… Москва, говорите… — И Сергей вдруг узнал далекий голос, кричавший: — Я слушаю!.. Я вас слушаю!..

— Мама! — в свою очередь закричал Сергей, прижимая трубку ко рту. — Мама, ты меня слышишь?

— Сережа!.. Ну конечно слышу. Как ты себя чувствуешь? Там у вас не холодно?

— Все хорошо, мама. Не холодно. Как вы там, здоровы?

— Да, да. Лена в театре. А Витенька… Вот он рвет трубку. — И Сергей услышал звонкий, взволнованный голос сына: — Папа! Папа, я разбил твою чашку! — Он знал Витькину привычку сразу выкладывать все неприятности. — Я полез…

— Ладно, сынок, ладно, — улыбнулся Сергей. — Как дела?

Витькин голос сразу стал веселым, и он еще звонче закричал:

— Папа, я по труду «пять» получил. А ты?

Сергей любил говорить сыну, что оба они трудятся и оба получают отметки.

— Нет, сынок. Я «пять» по труду пока не получил, — невольно вздохнув, он скосил глаза на Лобанова, который с веселым интересом прислушивался к разговору. — Но постараюсь…

Недолго продолжался этот радостный и беспорядочный разговор, когда вмешался голос телефонистки:

— Ваше время истекло. Кончайте.

И Сергей только успел прокричать:

— Маму поцелуй! До свидания!

Когда он повесил трубку, Лобанов с упреком сказал:

— Хоть бы привет от меня передал Марии Игнатьевне.

Но Сергей, словно не слыша его, задумчиво произнес:

— Эх, нам бы с тобой «пятерку» за труд получить… Знаешь, — он опустился на диван и закурил, — помню я одного человека. Был такой секретарь райкома у нас, Волохов. Так вот, вызвал он меня, когда я после демобилизации в Москву приехал, и сказал, что райком собирается послать меря на работу в уголовный розыск. «Это, — говорит, — должно стать делом всей вашей жизни, вашей новой профессией». И вот столько лет прошло… И чего только не было… И, по-моему, служим мы с тобой неплохо. А вот легче работать почему-то не становится.

— Волохова я знал, — кивнул головой Лобанов.

Оба некоторое время молча курили. Потом Сергей сказал:

— Я вот иногда думаю, что у нас за работа? Говорят, мы должны карать за совершенное зло…

— Карает суд, — покачал головой Лобанов.

— Ну, конечно. Но работа наша все-таки выглядит грубой, даже жестокой, что ли. Найти преступника, схватить его.

— Гораздо важнее — не дать ему пойти на преступление, — заметил Лобанов.

— А что значит «не дать пойти»? Просто помешать? Нет. Тут надо совершить переворот в его душе. Это же все равно что вылечить тяжелобольного. Я тебе так скажу. Я бы нашу работу поставил рядом с работой учителя и врача.

— Ишь ты, — улыбнулся Лобанов.

— А что? Я же понимаю, чего ты улыбаешься.

— Многого нам не хватает, чтобы рядом с учителем и врачом стать.

— Согласен. Но я о гуманности профессии говорю. У нас ее только труднее разглядеть. Но она есть, если в корень смотреть. Есть.

Лобанов сердито вздохнул.

— А я большую разницу вижу в этих самых профессиях. Вот врач. Он всех своих больных должен, не знаю как, жалеть, должен даже, если хочешь, любить, потому — человек перед ним, больной, страдающий. А я всех наших «больных» любить не могу. И чем тяжелее наш «больной», тем я его больше ненавижу. Я сейчас думаю, к примеру, как мне этого подлеца Семенова разоблачить, а не «вылечить», как мне его, бандита, скорее за решетку спровадить.

— Ну, а потом? — усмехнулся Сергей.

— Что «потом»?

— Ну, спровадил. А потом?

— А-а. Потом, конечно, лечить его придется, — хмуро согласился Лобанов. — Никуда тут не денешься.

— Вот видишь. Придется, значит, лечить. Даже Семенова. Ну, а других, кого он, допустим, с пути сбил, запутал или запугал? Что, мы не видели с тобой таких? Лобанов задумчиво подтвердил:

— Видели… Много таких видели… И все это верно, что ты говоришь. Но сейчас у меня гвоздем сидит в голове Семенов. Как его заставить говорить, как узнать, что он придумал?

— Как-то там наши ребята сейчас в засаде, — сказал Сергей.

В дверь постучали.

— Войдите!

В маленькой прихожей, заполняя ее всю, появилась высокая фигура Урманского, как обычно, в пушистой шапке с опущенными ушами и со знакомой тоненькой папкой в руке.

— Сергей Павлович, я понимаю всю бестактность моего вторжения! — Он поднял вверх руки и на секунду стал похож на дрессированного медведя.

— Раздевайтесь, — кивнул ему Сергей, — и спустимся в ресторан. Мы умираем голодной смертью.

— Этого я себе никогда не прощу! — принимая его шутливый тон, воскликнул Урманский. — Хотя на меня будут молиться все жулики города.

В ресторане гремел оркестр, между столиками кружились раскрасневшиеся пары, сновали с подносами официанты.

Сергей, Лобанов и Урманский, оглушенные, остановились в дверях, оглядываясь по сторонам в поисках свободного столика.

Изящно лавируя среди танцующих, к ним приблизился худощавый, в черной визитке седой метрдотель.

— Желаете поужинать?

— Хотя бы, — усмехнулся Лобанов.

Метрдотель понимающе кивнул.

— У нас сегодня свободен банкетный зал. Не желаете столик там?

— Отлично. — И Лобанов горделиво покосился на Сергея. «Вот как у нас обслуживают, видал?» — говорил его взгляд.

Через минуту они уже сидели в небольшом пустом зале за единственным накрытым столом. Музыка сюда почти не доносилась, было прохладно и тихо.

Когда утолили первый голод, почти мгновенно проглотив всю закуску, которую заказал Лобанов, Сергей закурил и спросил Урманского:

— Ну, так как вы нашли Марину?

— Просто не поверите, — с воодушевлением начал тот. — Помните, я вам говорил о Федорове, о котором собирался писать очерк? Ну, герой войны?

— Помню, помню.

— Так вот. Я, знаете, видел скромных людей, сам скромный, — Урманский приложил руку к груди, — но такого… Из него слова не вытянешь. Ну, просто не желает говорить, и кончено! Странно даже.

— Может, вы ошиблись и никаких особых подвигов он не совершал? — спросил Лобанов. — Однофамилец, например, того героя.

— Что вы! У него одиннадцать боевых орденов, два ордена Ленина! И потом я старую газету раскопал. «Красную звезду». Там о нем пишут. Да как! Правда, со слов его товарищей, сам он, видно, и тогда молчал. Но я же не могу сейчас тех людей найти! А очерк о герое нужен — во! — он провел рукой по горлу. — У меня задание главного редактора! И материал золотой, я же нутром чую. Словом, сегодня решил: дай, думаю, еще раз зайду. Может, он, пока я в Москву летал, одумался, понял меня правильно. Я же прямо наизнанку выворачивался, когда его убеждал. Я за эти дни Цицероном стал. Я на такую принципиальную высоту вопрос поднял… Если бы за мной записывали, то лучшего материала в отдел пропаганды и политвоспитательной работы не надо было бы. Ну так вот. Пошел, значит. И чем ближе подхожу, тем, знаете, больше растет во мне такое ощущение — зря иду! Честное слово, я чуть назад не повернул, когда к его дому подошел. Что было, если бы я повернул назад! — Урманский с комичным отчаянием схватился за голову.

— А что было бы? — с интересом спросил Лобанов.

— Вот слушайте. Захожу я в дом. Квартира на первом этаже. Звоню. Знаю: жена его на работе, а он в это время дома. Он, вообще, на пенсии. Вдруг слышу: топ, топ, топ… Женские какие-то шаги, легкие такие. Открывается дверь и… Ну, вы никогда не поверите! Марина! Я, знаете, остолбенел от неожиданности!

— Да-а, вот это встреча, — удивленно покачал головой Сергей. — Действительно не придумаешь.

— Именно! — азартно подхватил Урманский. — Ну, в общем, захожу. Старик дома. Сажают меня за стол, угощают чаем.

— Постойте. Так, значит, он ее дядя?

— Выходит, дядя. Называет она его на «вы», по имени и отчеству. И еще, знаете, до того Она меня испугалась, передать не могу. Немного, правда, успокоилась, когда узнала, зачем я пришел.

— Странно.

— Очень даже! Вроде меня девушки еще не пугались.

— А. дальше что было? — вмешался Лобанов.

— Ну, попили чай. Старик, между прочим, на нее прямо не надышится. Даже разговорчивее стал. Вроде как оттаял. Потом я приглашаю Марину погулять, показать город, в театр сходить. Ни за что! Уж и Федоров ее уговаривает. Не хочет, и кончено! И вижу, что боится. Ну, я ей говорю: «Хотите втроем пойдем. С Сергеем Павловичем. Это же солидный человек», — Урманский весело подмигнул. — Такую рекламу вам выдал, куда там! В Министерстве, говорю, внутренних дел в Москве работает. Полковник.

— Ну, положим, подполковник.

— Какое это имеет значение! Я чуть «генерал» не сказал. Так вы знаете? Она, по-моему, еще больше испугалась. Ну, может, мне это и показалось. Но Федоров вами заинтересовался. Расспрашивать стал. В общем, теперь вся надежда на вас, Сергей Павлович, — неожиданно заключил Урманский.

— Это вы здорово повернули, — засмеялся Лобанов. — Он мастер по сердечным делам. Все уладит.

Сергей смущенно усмехнулся:

— При чем же все-таки тут я, не понимаю?

— Как так «при чем»? — воскликнул Урманский. — Да если мы вместе туда поедем… это же все разом решит!

— Ну знаете. Мне только этого не хватало!

— Сергей Павлович! Ну что вам стоит? Любой вечер. Не отрывайтесь от народа, Сергей Павлович!

Они еще некоторое время шутливо спорили между собой. Ужин незаметно подошел к концу.

Когда Сергей поднялся к себе в номер, было около одиннадцати часов вечера. Радио передавало из Москвы последние известия. За окном бесновался ветер. «Как-то там ребята? — в который раз уже за этот вечер подумал Сергей, — В такую-то ночь…» Он прошелся из угла в угол по комнате, не зная, чем заняться. Потом сел к лампе, достал из портфеля начатую еще в Москве книгу, но через минуту отложил в сторону. Мысли скакали с одного на другое, и смысл прочитанного не доходил до сознания. То он думал о Семенове, о его загадочном приходе, о полученном им письме и сразу начинал думать о сотрудниках, находящихся сейчас в засаде; то вспоминал рассказ Урманского и начинал думать о Марине, о том, как она странно ведет себя, о Федорове, но мысли снова перескакивали на засаду в доме Семенова…

Сергей, откинувшись на спинку дивана, курил одну сигарету за другой, устремив нахмуренный взгляд куда-то в пространство, потом вскочил и стал расхаживать по комнате. Наконец решил, что надо ложиться спать, и начал было раздеваться, когда зазвонил телефон.

— Сергей?

Он сразу узнал Лобанова.

— Я. Ты чего?

— Ну, как ты там?

— Вот спать ложусь.

— Я тоже собрался. Слышишь, как воет?

— Слышу.

Сергей чувствовал, что Лобанов тоже нервничает, и ему почему-то стало легче. Не он один все-таки.

— Дежурный звонил?

— Звонил.

— Ну?

— Последний сеанс час назад был. Мерзнут ребята. А так все тихо. Знаешь, у меня такое ощущение, что засаду мы на самих себя устроили. Честное слово. Ведь наверняка этот гад что-то придумал.

— Возможно. Остается только ждать, — вздохнул Сергей.

— Эх, подскочить бы сейчас к ним…

— Да… Только нельзя.

— Вот именно.

— Еще дежурному звонить будешь?

— Через час.

— Ну, и мне тогда.

— Ты спи давай.

— Тут с вами заснешь.

— Завтра в форме надо быть, — наставительно сказал Лобанов.

— Тебе, между прочим, тоже.

— Ну, раз так, давай спать. Если что — разбудят.

— Давай.

Сергей раздраженно повесил трубку. Черт знает что! Как будто первый раз отправил людей в засаду. «Вот сейчас ты ляжешь и уснешь», — мстительно сказал он самому себе и стал поспешно раздеваться. Потом погасил лампочку у кровати, нырнул в холодные простыни и, натянув одеяло на голову, закрыл глаза. И не заметил, как уснул.

Засада у Семенова ничего не дала: к нему никто не пришел. Тут же было решено оставить ее и на следующую ночь.

Но утром…

Лобанов зашел к Сергею и с ехидцей спросил:

— Ты, кажется, говорил, что тебе кое-что неясно в поведении Горлиной?

— Ну говорил, — насторожился Сергей, предчувствуя новые неприятности.

— Например. Почему она телеграфировала Ивановой, что приедет к ней, а сама приехала сюда?

— Именно. Хотя ее сюда вызвали письмом. И она…

— Письмом? — запальчиво перебил его Лобанов, не в силах больше интриговать друга. — Так вот. Получен акт экспертизы трех текстов — письма к Горлиной, бланка с ее телеграммой Ивановой и листка, который Горлина заполнила в гостинице. Это я уже потом добавил.

— И что?

— А то, что все три текста написаны одной рукой! Все три! Сама себе, выходит, письмо написала? И какое!

— Да-а, — ошеломленно протянул Сергей. — Вот это задача…

— И в ней, чем дальше, тем все больше неизвестных. Я лично ничего уже не понимаю.

— Я тоже. А потом, между прочим, будем удивляться: как все, оказывается, просто.

— До этого «потом» еще дожить надо.

— Я, например, рассчитываю, — угрюмо ответил Сергей.

Но на расстроенном лице Лобанова уже появилась усмешка. Жизнерадостный его характер брал верх над любыми неприятностями.

— Ладно, — объявил он. — Один древний мудрец сказал: пока живу — надеюсь.

— Старик был оптимистом.

— Вот, вот. Я эти слова здорово запомнил. Со школы еще. И тебе советую. Эх, какая у нас историчка Вера Григорьевна была! Теперь таких нет. — И совсем бодро заключил: — В общем, давай вкалывать. Дел у нас с тобой хватает.

За Семеновым, который, как обычно, открыл утром свою палатку, наблюдали неотступно. Но ничего подозрительного замечено не было. Одновременно продолжали искать Сеньку. Но поиски оказались безрезультатными, хотя сотрудники уголовного розыска обшарили, казалось, весь город. Сенька был очень нужен: украденные им паспорта и неизвестно откуда взявшийся гашиш могли вывести сразу на Семенова. Никаких новых сообщений из Москвы по делу Горлиной и из Волгограда об исчезнувшей Ивановой пока не поступало, как и из других городов, куда были направлены ориентировки.

Словом, день прошел хлопотливо. Когда стемнело, группа сотрудников снова уехала на Луговую. И снова невыносимо тягуче потянулся вечер. На этот раз Сергей поехал к Лобанову. Там и поужинали. Они словно боялись отойти от телефона. Но тот молчал, загадочно и угрожающе — так им, по крайней мере, казалось.

Но среди ночи телефон зазвонил. Сергей вскочил с постели и в одних трусах, босиком кинулся к нему. Звонил дежурный по управлению.

— Товарищ подполковник, вернулась засада с Луговой. Задержали кого-то. Майор Лобанов уже выехал. За вами машина будет через пять минут.

Бросив трубку, Сергей стал лихорадочно одеваться.

Когда он вышел из подъезда, у тротуара стояла залепленная снегом машина. На улице бушевала вьюга. Ехали медленно. В свистящем снежном круговороте свет фар тонул, как в вате.

В кабинете Лобанова собралась вся оперативная группа. Уставшие, замерзшие, но возбужденные, люди, перебивая друг друга, рассказывали о происшедшем.

Сергею бросилось в глаза выражение лица Лобанова, слушавшего своих сотрудников. В нем было столько искренней зависти и жадного интереса, что Сергей невольно улыбнулся.

Оказывается, человек подкрался к дому Семенова незамеченным. Его увидели, когда он уже был на крыльце, у самой двери, и силуэт его вдруг четко обозначился на белой стене. Из засады выскочили мгновенно. Человек был задержан еще до того, как постучал в дверь. Семенов так и не узнал о его приходе. И задержали, его вполне квалифицированно: тихо и быстро, хотя парень оказался здоровый и горячий. Оружия при нем не было, и выбросить ничего он не успел. И еще, он был один, вот что странно.

В окнах уже посерело, когда Лобанов наконец сказал:

— Ну, все ясно, братцы. А сейчас по домам Отсыпайтесь. Утром начнем первый допрос.

Но утро принесло новую неожиданность.

Сообщение из Москвы гласило: «Фотография убитой Горлиной сослуживцами не опознана. Срочно направьте на экспертизу ее паспорт».

Через час научно-технический отдел дал заключение-фотография на паспорте заменена, сам паспорт подлинный.

Итак, убитая оказалась не Горлиной.

Глава 5 БЫВШАЯ НИНА

Первое, что сделал в то утро Сергей, это позвонил в гостиницу, однако никто ему там не ответил. Нахмурившись, Сергей позвонил администратору и довольно нервно спросил, уехал ли жилец из четыреста седьмого номера, Колосков. Выяснилось, что тот еще не уехал, и Сергей попросил, как только он вернется, передать, чтобы позвонил Коршунову, телефон он знает.

— Происходит странная вещь, — сказал он Лобанову, — чем дальше мы продвигаемся, тем дело становится все запутанней. Ты не находишь?

— Да-а, — покрутил головой тот. — Я же тебе с самого начала говорил: шарада. Хотя с Семеновым мы теперь все-таки кое-что выясним. Тот гость ночной у нас А вот с убийством… Выходит, паспорт Горлиной, а убита не она. Вот где шарада-то! Кто же такая убитая, спрашивается? Как к ней паспорт чужой попал? И где же сама Горлина в таком случае?

— И какое отношение ко всему этому имеет Семенов? — добавил Сергей.

— А может, никакого не имеет?

— Имеет. Тут я уверен.

— Гм. А я что-то начинаю сомневаться.

— Да? Ну тогда давай восстановим факты.

— Давай, — со вздохом согласился Лобанов. — Просто голову тут с ними со всеми сломаешь.

Он подошел к большому сейфу в углу кабинета и принялся доставать пухлые папки с бумагами. Сергей пересел с дивана поближе к столу и закурил.

Бумаги эти были не один раз ими прочитаны. Уже по одному виду каждой из них Сергей и Лобанов тут же вспоминали их содержание чуть ли не дословно. И все же терпеливо они принялись заново их читать.

Постепенно восстанавливалась до мелочей знакомая цепь фактов.

Итак, все паспорта, с которыми были совершены мошенничества, добыты Семеновым. Это не вызывало сомнений. Выходит, Семенов участвовал в преступлениях. Но одно из них было совершено с паспортом ограбленного и усыпленного в поезде человека. Следовательно, Семенов имел отношение и к этому делу. Тем более что Семенова именно по тому, последнему, мошенничеству опознал Колосков. Тут все было как будто ясно.

Теперь — убийство в гостинице. Там действовали с помощью того же снотворного, что и в поезде. Поэтому сам собой напрашивался вывод, что и тут замешан Семенов. Тем более что через сестру он вполне мог такое снотворное получить. То, что Скляревская якобы не узнала в нем спутника убитой потом женщины, нисколько не снимало с него подозрения. Даже наоборот: Сергей был убежден, что Скляревская солгала.

— Теперь неясен даже мотив убийства, — с досадой заметил Лобанов. — У Горлиной хоть были украденные, деньги, а у этой…

— У этой деньги тоже могли быть.

Дойдя в своих рассуждениях до этого места, они, не сговариваясь, захлопнули папки и уложили их высокой горкой на краю стола. Решено было немедленно допросить задержанного ночью человека.

Через некоторое время в кабинет ввели высокого, худощавого парня в зеленой поролоновой куртке на «молнии». В руке он держал модную, ворсистую кепку. На узком и смуглом лице с тонкими, тщательно подбритыми усиками видны были следы усталости, нижняя губа была упрямо прикушена.

— Садитесь, — сказал Сергей, внимательно оглядывая парня.

Тот молча сел.

— Ваше имя, фамилия?

— Алек… Александр. А фамилия Гамидов.

— Место жительства?

— Ну, допустим, Баку. Допустим, улица Комиссаров, пять.

Парень нагловато усмехнулся, но Сергей сделал вид, что не замечает его вызывающего тона.

— Где ваши документы?

— Потерял. Сам, понимаете, переживаю.

— Заявили о потере в милицию?

— Вот я вам совершенно официально и заявляю.

— Зачем приехали в этот город? У вас тут знакомые?

— А как же? — Снова, на этот раз как-то странно, усмехнулся парень. — Разные люди, понимаете. Есть хорошие, есть не очень хорошие. Но вас это, знаете, не касается.

— Грубовато отвечаете.

— А со мной тоже грубо обошлись. Так что квиты.

— Нет, — покачал головой Сергей. — Мы еще далеко не квиты. Как зовут человека, к которому вы пришли этой ночью?

— Не знаю, — безмятежным тоном ответил тот.

— Вы не находите, что это звучит довольно глупо?

— Для вас это, может быть, и глупо. А для меня, понимаете, наоборот.

Парень явно рисовался. Но в больших, выразительных глазах его проглядывала тоска.

Зазвонил телефон. Сергей снял трубку и тут же образованно воскликнул:

— Да, да, это я! Здравствуйте! Очень хотелось, чтобы вы приехали к нам. Мы за вами машину пришлем… Ну что вы, нисколько!.. Зеленая «Волга» будет, номер…

Он вопросительно взглянул на сидевшего в стороне Лобанова, и тот подсказал:

— Тридцать один — пятнадцать.

Сергей повторил номер и, положив трубку, почти весело спросил задержанного парня:

— Так вы отказываетесь отвечать на мои вопросы?

— Не могу, — тот широко развел руками. — Спать хочу.

— Ну, так посидите в коридоре. Там и вздремнуть можно.

Когда парня увели, Сергей посмотрел на Лобанова:

— Ну, что скажешь?

— Интересный парень. Я бы даже сказал, перспективный. Показать решил?

— На всякий случай. Высылай машину. А ты, может, пока Семеновым займешься?

…Спустя немного времени в кабинет к Сергею ворвался взволнованный, запыхавшийся Дмитрий Петрович. Он, видно, очень спешил. Пальто его было распахнуто, кашне выбилось из-под ворота. Шляпа сдвинута на затылок с потного лба. На впалых щеках его даже появился румянец.

Дмитрий Петрович подбежал к столу и возбужденно прошептал, перегибаясь к Сергею и поправляя очки:

— Вы знаете, кто у вас сидит в коридоре?! Это ужасно… Это тот самый… Он был у нас в учреждении… Да, да, да… Я его прекрасно запомнил. Гораздо лучше того, второго…

— Это точно, Дмитрий Петрович? — не скрывая радости, спросил Сергей.

— Это так же точно, как… как то, что я вас вижу. Я могу под присягой, если угодно… Боже мой, только не выпускайте его, умоляю вас…

— Будьте спокойны.

Когда Дмитрий Петрович уехал, Сергей снова вызвал арестованного.

— Ну, Алек, давайте поговорим серьезно.

Тот тревожно поднял на него свои бархатные глаза. В них не было прежней наглости. Настроение парня явно переменилось. «Наверное, узнал Колоскова, — подумал Сергей. — Наверное, понял, что деться некуда».

— А, все равно теперь! — Алек безнадежно махнул рукой. — Сажайте. Можете даже расстрелять. Одним дураком будет меньше на свете. — Глаза его наполнились слезами. — Если хотите знать, жалко только моих стариков. Они так верят, что лучше их Алека никого нет. — Сделав над собой усилие, он усмехнулся: — Святая простота, понимаете.

— Вы сможете их повидать.

— Что вы, дорогой! Так — сын пропал, и все. А так — сын преступник. Этого мои старики не переживут, нет.

— Они все равно об этом узнают, — с невольной досадой возразил Сергей. — О чем вы раньше думали, Алек?

— А! Две опасности всегда поджидают мужчину — глупая гордость и красивая женщина.

— Ни то, ни другое не может толкнуть на преступление. На это толкает жадность, грубая жестокость. А гордость и любовь толкают на подвиг.

— Красиво говорите.

— Верно говорю. Хотя, вы сказали «глупая гордость», а о женщине, что она красивая, и только. Это, конечно, меняет дело.

Алек поднял на него свои большие, грустные глаза:

— Сейчас это уже не имеет значения, понимаете. И мое дело это не изменит.

— Главное, измениться самому, — снова возразил Сергей. — Тогда может измениться и дело. Но мы еще об этом поговорим. А сейчас скажите: зачем вы пришли к Семенову?

— Не знаю никакого Семенова.

— Но вы стучали ночью в его дом.

— Да? Я этого не знал.

— Я вам не верю, — покачал головой Сергей. — Этого не может быть.

— Это так и есть. Фамилии такой не знаю.

— Ну допустим. Но зачем вы пришли в ту ночь?

— Взять одну вещь.

— Какую?

— Допустим, не знаю, — Алек нахмурился… — Я вам сказал: сажайте, судите, хоть стреляйте. Мне все равно уже. Но о других я рассказывать не буду. Каждый, понимаете, платит по своему счету. Вот я и плачу. Но только по своему.

— Что ж, вы правы, — согласился Сергей. — Но я хочу, чтобы каждый заплатил. Каждый, а не только один вы. Этого требует закон. Люди хотят жить спокойно. Но и об этом мы тоже еще поговорим. — Он снял трубку телефона и набрал номер. — Володя? Зайдите ко мне.

Через минуту в кабинет вошел Жаткин.

— Пусть этот человек, — Сергей кивнул на Алека, — побудет у вас в комнате. Я позвоню.

— Слушаюсь.

Жаткин движением руки указал Алеку на дверь. Тот, вздохнув, поднялся.

— Прошу учесть, — сказал он Сергею. — О себе я могу и еще кое-что рассказать. Но только вам. Вы почему-то мне понравились.

Он гордо вскинул красивую голову и вышел.

Жаткин последовал за ним, обменявшись с Сергеем улыбкой. И в его улыбке Сергею почудилось сочувствие. «Симпатичный парень этот Жаткин», — подумал Сергей и решил, что надо будет о нем расспросить.

Он позвонил Лобанову:

— Ну, как Семенов, у тебя?

— Да.

— Говорит что-нибудь?

— Нет.

— Я зайду.

В кабинете у Лобанова сидел Семенов, раскрасневшийся, потный. Теплое пальто его было расстегнуто, на коленях лежала пушистая шапка.

Увидев входящего Сергея, он воскликнул:

— Товарищ начальник, ну что же это такое! Когда этот шантаж кончится?! Что от меня хотят! Я ничего не знаю! Ничего! И вообще… Это, наверное, ошибка! Вы же сами видите, они так и не пришли. До сих пор!

— Но вы были уверены, что они придут.

— Да, был. Но теперь… Теперь я сомневаюсь.

— А они пришли, Семенов.

Сергей пристально посмотрел в его округлившиеся от испуга глаза.

— Пришли? — сразу вдруг осипшим голосом переспросил Семёнов. — К-когда пришли?..

— Сегодня ночью.

— Н-не м-может быть… Почему же я… то есть мы… н-не слышали ничего?..

— Это другой вопрос. Но они пришли. И их задержали. Вернее, его. Пришел один человек.

Сергей видел, что Семенов испуган, по-настоящему испуган. Это было совершенно ясно. Но почему?

— Один человек, — с ударением повторил Сергей. — Значит, пришел он не убивать.

— А з-зачем?..

— Это мы у вас хотим спросить.

— Но… А я не знаю!.. Пусть он сам скажет!..

Семенов наконец справился со своим волнением и снопа перешел на крик.

— Он уже сказал.

— А я повторяю: не знаю!

— Ну что ж. Сейчас мы устроим вам очную ставку с этим человеком. Может быть, тогда вы кое-что вспомните.

— Нет, нет! — Семенов в страхе поднял руки, словно защищаясь от удара. — Я не желаю его видеть! Я, в конце концов, боюсь, вот и все!

— Чего же вы боитесь? Он уже арестован.

— Все равно… Все равно…

Семенова опять начал бить нервный озноб. Толстые побагровевшие щеки его затряслись.

— Мы можем это понять только в одном смысле, — подчеркнуто спокойно возразил Сергей. — Вы боитесь, что он скажет то, что вы сказать нам не хотите.

— Ничего подобного!.. Слышите?.. Ничего подобного!.. Я… Ну хорошо! — вдруг в отчаянии воскликнул он. — Пытайте меня!.. Издевайтесь!..

— Значит, вы согласны на очную ставку?

— А что я могу сделать?

— Можете отказаться, — пожал плечами Сергей. — Вы не арестованы. И вам не предъявлены обвинения.

— Ну конечно! Я откажусь, а вы потом… Нет, нет! Я согласен! Пожалуйста! И вы увидите…

Через несколько минут в кабинет ввели Алека. Он безразличным взглядом окинул Семенова, потом на миг в глазах его мелькнула усмешка.

— Садитесь сюда, — Сергей указал ему стул напротив Семенова и предупредил обоих: — Прошу отвечать только на мои вопросы, друг другу вопросов не задавать, не переговариваться и не спорить. Вам ясно?

Семенов поспешно закивал головой. Алек, усмехнувшись, пожал плечами.

— Вопрос к вам, Семенов. Вы знаете этого человека?

— В первый раз вижу, — решительно ответил тот.

— Посмотрите внимательней.

— Нет, нет, я этого това… гражданина не знаю.

— Так. — Сергей записал его ответ и с тем же вопросом обратился к Алеку.

— Эта малосимпатичная личность мне что-то напоминает, — насмешливо ответил тот. — Если он перестанет дергаться, то я, может быть, вспомню. Успокойся, дорогой, — обратился он к Семенову. — Вместе сидеть будет веселее.

— Попрошу отвечать серьезно. Это не шутка, — строго предупредил его Сергей.

— Если серьезно, то, к сожалению, не встречал.

— Так, — Сергей сдержал улыбку. Положительно, этот Алек чем-то ему нравился, особенно по сравнению с Семеновым. И он задал Алеку новый вопрос: — Зачем вы пришли ночью к Семенову?

— Забрать одну вещь. Я вам уже говорил.

— У меня нет никакой вещи!.. — завопил Семенов, снова багровея. — Клянусь, у меня…

— Гражданин Семенов! — оборвал его Сергей. — Я вас пока ни о чем не спрашиваю.

— Но… Но я протестую! Он врет!.. Нагло врет!..

Алек, сжав кулаки, вскочил со стула:

— Я вру, собачий сын?!

Лобанов положил руку ему на плечо. И Алек, весь дрожа от возбуждения, снова опустился на стул.

— Хорошо, — с угрозой сказал он. — Тогда пишите. Я эту собаку знаю, понимаете. И забрать я должен был у него… чемодан!

Но больше от него нельзя было ничего добиться. Он упорно отказывался отвечать.

Семенов же, опасливо косясь на Алека, упрямо повторял:

— Первый раз его вижу… Клянусь, первый раз… И никакого чемодана у меня нет!.. Нет и не было!..

И Сергею начало казаться, что он говорит искренне.

Очная ставка наконец закончилась. Алека увели. Семенов в полном изнеможении поднялся со своего места и, вытирая платком мокрое от пота лицо и шею, спросил:

— Я могу… идти?..

Получив утвердительный ответ, он поспешно направился к двери.

— Ну что скажешь? — спросил Сергей, когда они с Лобановым остались одни.

— Интересно, что это за чемодан. Уж не тот ли?

— С поезда? Но Алек сам же их встречал, с той девушкой в шубке. И Семенов…

— Похоже, что Семенов его действительно не знает.

— А тот его знает?

— Да, — вздохнул Лобанов.

— Но это же чепуха!

— Чепуха, но факт.

— Ну знаешь. Одно из двух.

— Тебя больше устроит, если я скажу, что ничего не понимаю, да?

— Конечно, — невесело усмехнулся Сергей. По крайней мере, мы будем в одинаковом положении. — И, помедлив, добавил: — Но вообще-то, Семенов не похож на главаря шайки.

— Хотя вполне может быть в ее составе.

— Это другое дело. Но главарь… Тут должен быть опасный главарь, — он многозначительно посмотрел на Лобанова. — И еще, Семенов, по-моему, никогда не пойдет на убийство. Не тот характер.

— М-да. Может быть, ты и прав, — с сомнением отозвался Лобанов.

В конце концов они решили, что необходимо отдохнуть и хоть один раз пообедать вовремя. При этом, как всегда, условились: о деле больше ни слова. Отдыхать так отдыхать.

Спускаясь по широкой лестнице — столовая помешалась в полуподвале, — Лобанов затеял азартный разговор о хоккее. И тут же, конечно, возник спор, ибо не могут два отчаянных болельщика его не затеять, тем более если речь идет о формировании сборной страны для предстоящего первенства мира. Каждый горячо отстаивал своих кандидатов, проявляя свойственную всем подлинным болельщикам эрудицию, сыпя терминами и примерами из международных встреч прошлого года. При этом Лобанов успевал здороваться со всеми встречными сотрудниками, знакомить с ними Сергея и шутить по любому поводу. Жизнерадостный его характер легко брал верх над усталостью, и, глядя на него, Сергей чуть ли не физически чувствовал, как эта усталость уходит и от него. И в который раз уже он лорадовался, что в таком трудном и запутанном деле рядом с ним этот человек.

С аппетитом уплетая обед, среди общего шума и движения — столовая на этот раз была полна людей — Сергей сказал:

— Знаешь, нравится мне твой Жаткин.

— Он всем нравится. Перспективный парень.

Это было любимым словечком Лобанова, оставшимся у него с того времени, когда он был внештатным тренером по самбо в московском «Динамо». И Сергей, усмехнувшись, спросил:

— И результативный?

Это было у Лобанова вторым любимым словечком.

— Посмотришь, — лукаво ответил он.

Оба твердо придерживались условия не говорить о делах. Но разве можно о них не думать? Особенно когда в таком шуме говорить трудно и больше молчишь. И Сергей подумал об Алеке. Что это за парень, откуда? И как случилось, что он оказался замешанным в преступлении? Ведь грамотный, неглупый парень, любит своих стариков. Он, конечно, вспыльчивый, самолюбивый, гордый. Алек сказал сегодня: «Глупая гордость». Видно, он о чем-то жалеет, видит какой-то свой промах… На «глупую гордость» такого поймать нетрудно — молодой, неопытный и, видно, только-только выпорхнул из-под родительского крыла. А родители-то на Кавказе. Почему же он оказался так далеко? Преступные его связи не могли возникнуть еще там, в родном городе, и привести сюда. Алек явно из хорошей, честной семьи. Значит, они возникли уже здесь. Но как здесь оказался сам Алек? Убежал из дому? Почему? Он любит родителей. Может быть, попал в какую-то историю? Или несчастная любовь? Нет, из-за этого не бегут из дому. Алек сказал: «Красивая женщина». Но он ее назвал «опасностью», так о любви не говорят, даже несчастной. Видимо, «красивая женщина» встретилась ему позже. Итак, почему же Алек оказался так далеко от дома? Если он не убежал из дому, то, может быть, приехал в Москву или в Борек к кому-то в гости? Или учиться, поступать в институт? Но если он приехал в гости, то был бы в какой-то семье или у друзей; тут случайным, а тем более преступным связям возникнуть трудно. А вот если он приехал поступать в институт, один, в чужой город, тут все может произойти. Сколько таких случаев он, Сергей, знает! Куда же приехал Алек: в Москву или в Борек? Где его путь вдруг пересекся с путем того, главного, самого опасного, человека? И на что Алека поддели, на какой крючок? Вот тут, пожалуй, очень к месту будет «красивая женщина», ну и «глупая гордость», конечно.

Да, опять перед Сергеем человеческая трагедия, опять чья-то измятая, исковерканная судьба! И снова тот знакомый уже случай, когда надо бороться не столько против, сколько за человека. А за этого паренька стоит бороться, даже с ним самим.

— Да ты слышишь меня? — обратился к нему Лобанов.

— Что ты говоришь? — откликнулся Сергей.

— Я говорю: ты еще компота хочешь?

— Нет, нет, пошли.

Выйдя из столовой, они закурили и медленно стали подниматься по лестнице.

— Мне тут пришла в голову одна мысль, — сказал Лобанов. — По-моему, перспективная. Вот этот самый чемодан, за которым пришел Алек… И те двое с чемоданом на вокзале… Так?..

— Пожалуй. А дальше? — поинтересовался Сергей.

— А дальше вот что получается. Семенов, которого опознал Колосков, следил от вокзала за теми двумя. А потом Алек приходит к нему за чемоданом. Ерунда?

— М-да. Непонятно.

— Так, может, это не Семенов следил? Может, Колосков ошибся?

— Во всяком случае, опознал он его потом нетвердо. Там, на рынке. А вот на вокзале… Иначе бы они за ним не пошли.

— Вот именно — «они»!

— Да, это интересно. Причем два вопроса бы ему по ставить, — мечтательно произнес Сергей.

— А какой второй?

— Алек… Еще бы раз убедиться, что он был на вокзале.

— Стой, стой. Тех двоих с чемоданами встречали высокий парень и девушка в беличьей шубке. Так?

— Это говорит Колосков. А их видел еще и тот толстяк. Тем более что парень был в длинном черном пальто и в шляпе; А Алек…

— Ну! — с упреком произнес Лобанов.

— Да, конечно, — согласился Сергей. — Вот именно поэтому.

Они здорово научились понимать друг друга, эти старые друзья по МУРу.

Сергей вздохнул:

— Эх, ходим мы рядом с чем-то, но никак не ухватим.

— Значит, я этим толстяком займусь, — заключил Лобанов. — Как-то мы его упустили.

— Обязательно. А я пока переговорю с Москвой. И еще раз потолкую с Алеком. Перспективный парень. — Сергей подмигнул.

Они расстались на лестнице.

Сергей зашел к себе в кабинет, и, словно только и дожидаясь его возвращения, немедленно зазвонил телефон. Сергей снял трубку.

— Товарищ подполковник, — услыхал он голос дежурного. — К вам тут пришел один гражданин. Разрешите пропустить?

— Ко мне?

— Так точно. Называет вашу фамилию.

— А его фамилия как?

— Федоров.

— Гм. Не знаю такого. Ну пропустите.

— Слушаюсь.

Федоров, Федоров… Знакомая как будто фамилия. Где он ее слышал? За эти дни промелькнуло столько фамилий, столько прошло людей! Федоров… Определенно, кто-то называл ему эту фамилию… А-а, вспомнил! Ох, уж этот Урманский! Неужели это он его прислал? Все-таки нахальный парень. И старик тоже хорош… Нашли способ звать в гости.

Сергей рассердился. И когда в дверь постучали, он недовольно и строго крикнул:

— Войд-ите!

Огромный человек в полушубке и валенках неуклюже, боком зашел в кабинет, скомкав шапку в руке. Седые потные волосы беспорядочно топорщились во все стороны и, небрежно зачесанные назад, открывали широкий, изрезанный глубокими морщинами лоб. Круглое усатое лицо раскраснелось от ветра. Человек нерешительно остановился у порога, закрывая своей мощной фигурой чуть не всю дверь.

«Ого, — с невольным восхищением подумал Сергей, — вот это да. Такой в войну мог, конечно, дел наделать и героем стать». Только какое-то чрезмерное его смущение, почти робость не позволяли представить себе ратные подвиги этого человека.

— Проходите, товарищ Федоров, садитесь, — пригласил Сергей.

Старик оторвался наконец от двери и тяжело, вперевалку, приблизился к столу. Стул под ним угрожающе заскрипел. Только сейчас Сергей заметил, что в заскорузлой, широченной руке его зажат паспорт, казавшийся непривычно маленьким.

Положив шапку на колени, Федоров вынул полосатый платок, вытер потную красную шею и, кашлянув, сипло произнес:

— Вот паспорт… Может… того… понадобится…

Он осторожно, даже будто опасливо, положил паспорт на стол.

Сергей все яснее ощущал, что далеко неспроста пришел к нему этот огромный человек, что не пустяковая просьба Урманского привела его сюда, что все гораздо сложнее и потому так смущен Федоров, так взволнован и чем-то явно подавлен, и сразу вспомнил слова Урманского о том, что старик вдруг заинтересовался им, Сергеем.

Федоров между тем шумно вздохнул, и светлые его глаза из-под густых, растрепанных бровей посмотрели на Сергея испытующе и чуть растерянно. Он словно робел начинать разговор, словно в последний раз мучительно решал про себя, начинать ему или нет. И так не вязались между собой необычная громадность этого человека с тягостным, растерянным его взглядом, что Сергей поспешил ему на помощь. Он взял паспорт, раскрыл его и сказал, привычно пробегая глазами записи в нем:

— Ну, так чем могу служить вам, Степан Григорьевич?

Федоров опустил взъерошенную седую голову и глухо сказал:

— Иван Григорьевич я…

— Выходит, ошибка в паспорте? — улыбнулся Сергей. — Исправить хотите?

— Хочу…

— Ну так с этим не ко мне надо.

— То-то и оно, что к вам.

Сергей уловил в его сиплом голосе какие-то странные нотки, заставившие его насторожиться.

— В чем же дело… Иван Григорьевич?

— Дело?.. — Федоров поднял наконец голову и скорбно посмотрел на Сергея. — Дело моё такое… Считай, тридцать лет тянется, и жизни мне никакой нет. Вот какое это дело. Курица на дороге глянет на меня, а я уже вижу в круглых ее глазах ехидство: «знаю, мол, тебя, знаю…» Воробышек за окном то же самое мне чирикает. А уж про людей не говорю. Кабы знал я, что оно такое — страх перед каждым человеком…

Федоров медленно, с хриплым усилием выдавливал из себя слова. И странно, даже жутковато было видеть, как затуманились его глаза, как шевелил он одеревеневшими, непослушными губами.

И Сергей, чтобы только рассеять охватившую его тревогу перед тем, что еще скажет этот странный седой великан с преувеличенной бодростью произнес:

— Какой же страх перед людьми, Иван Григорьевич? На фронте, говорят, вы фашистов били дай бог как.

— То не люди, — махнул рукой Федоров. — Я про наших говорю. Этот страх, он меня спать отучил. Он у меня всю жизнь отнял. На фронте… Там я под пулю сам сперва лез. «Убей ты меня, прошу, ну убей, сделай милость. Мочи нет». А потом так решил: русский я человек или кто? Кто-никто, а русский. А раз так, должен бить гадов. Потом разберемся, что к чему. Ну и стал их душить, как гнид. Так что о смерти уже не думал. И ночами одни эти гниды снились. Да… Спокойное для души время было, — с неожиданной тоской подытожил Федоров.

Сергей молча слушал, чувствуя, как в душе у него растет тревога. Что-то страшное стояло за тем, что говорил сейчас Федоров, и Сергей, не в силах понять что-либо, боялся неверным, фальшивым словом помешать этому человеку в его трудной исповеди.

— Ну, а после войны вернулся я домой, как и был, чужим. Самому себе чужим, вот что главное-то, — глухо, не поднимая головы, продолжал Федоров. — Жена ждала меня. А я и ей чужим был. Потому и детишек у нас не было. Боялся я их, детишек своих будущих. Потому что и они… — Федоров с усилием проглотил подступивший к горлу комок и еще глуше, еле слышно продолжал: — …Они тоже чужими были бы. Сколько она, жена то есть, слез об этом выплакала, только я да еще подушка ее знаем. Уж я ей говорил: «Брось ты меня». Уж я руки хотел на себя наложить. Не дала. И со мной осталась, горемыка…

Федоров умолк, глядя в пол.

Сергей тихо спросил:

— А рассказали вы ей, в чем дело-то?

Федоров покачал головой:

— Нет. Не рассказал. Никому. Сил моих на это не хватило. Да и поздно было мне перед людьми-то каяться. Сам только на себя удивляюсь, как я с этим камнем на шее жил до сих пор. Но вот теперь… появилась у нас эта девчушка…

— Марина?

— Она… Ну и вы тут из Москвы как раз приехали. Вот я и решился… — Он шумно вздохнул и поднял голову. В светлых глазах появилась какая-то скорбная решимость. — Из-за себя не стал бы. Мне бы только смерти скорей дождаться. Да вот из-за нее, птахи этой…

— Что же произошло у вас, Иван Григорьевич?

— Издалека начинать надо-то. Значит, так. Случилось это давно. Молодой был, грамоты семь классов набрался, в колхозе работал. Послали меня однажды за семенным зерном. Привез. А оно оказалось таким, что не только сеять, корове дай — она жрать не станет. Одним словом, подсунули мне. А я по дурости уже всюду где полагалось, роспись свою поставил. И один как есть виноватым оказался. Ну, судили меня. И дали по тем строгим законам десять лет. Вот так…

Федоров умолк. Ошеломленно молчал Сергей. Звенящая тишина на миг воцарилась в кабинете. Вздохнув, Федоров продолжал:

— Да-а… Попал, значит, я, бедолага, куда следует, в холодный край. И думка такая засела мне в голову: убегу. Не за что мне тут быть. Год иль поболе, однако, пробыл, с разными людьми встретился. А потом… одним словом, убег. Молодой-то я еще покрепше был. Сила во мне большая гуляла, а в башке-то пусто. Вот и пришло в нее — убечь. Не поймали меня. Всю тайгу пехом прошел. Волка руками душил, кору жрал. Но прибег я, не думая, не гадая, в город Ростов. Там один мне и присоветовал: вербуйся, мол, на сельские работы, там люди во как нужны. Ну, я и попал в совхоз. Горы я там ворочал, за десятерых. Совесть все свою успокаивал. Видят люди, какой я есть работник, присоветовали остаться. Со слов справки мне, какие надо, составили, я к этому хозяйству и прирос. Работал там и за страх, и за совесть. На Красной доске висел. Свеклу разводил. За нее и на выставку в Москву попал. Знаменитая получилась свекла. Отец покойный ее еще разводил, а я мальчонкой помогал. Вот и пригодилось. В Москве я медаль получил. И диплом. А все эти справки и дипломы руки мне жгли. Чужая ведь там фамилия, из головы ее взял. Люди ко мне с почетом и уважением, а я их обманул подло. И еще страх, конечно, во мне жил. Не дай бог, узнают, что беглый я. А тут, аккурат перед самой войной, дивчину встретил. Полюбил ее без памяти. Ну, без памяти и женился. Свадьбу совхоз устраивал. А я сижу, помню, за тем громадным столом, смеюсь и плачу, и слезы текут, и душа разрывается. Да… Лучший час своей жизни сам же и растоптал… А после свадьбы еще горше мне стало. Совсем было собрался на признание идти, а тут война. Ну, про войну я вам уже говорил, — со вздохом заключил Федоров, — и про потом тоже..

Он снова умолк.

Молчал и Сергей, не в силах собраться с мыслями, не в силах охватить, разобраться во всей этой нескладной, трагической жизни. Он понимал, что Федоров ждет от него не прощения, не каких-то утешительных слов, а избавления, избавления любой ценой, ибо дальше он уже не может носить в себе этот страшный гнет, что настал предел его силам. И Сергей вдруг вспомнил, что сказал Федоров о Марине. Появилась она, вот он и дрогнул, и пришел сюда, к Сергею. Но почему же? Как она появилась? Кто она?

И, словно угадав все эти вопросы, Федоров выпрямился, строго посмотрел в глаза Сергею и твердо, как что-то бесповоротно решенное уже, сказал:

— Дитев у нас не было, не смел я их иметь, раз обманом жил. А тут появилась под конец жизни эта девчушка. Сирота она круглая и горя, кажись, тоже хлебнула немало. Вот мы с женой и решили принять ее к себе. Но тут уж без обмана надо. Потому и решился я. Нельзя ей чужую, а не свою фамилию-то давать.

— Она взрослая, Иван Григорьевич, у нее своя фамилия должна остаться.

— Не имеет значения, — твердо возразил Федоров. — Раз с нами жить будет. Да и вообще… Вот я к вам и пришел. Может, тридцать лет мук моих… — голос Федорова дрогнул, и он снова проглотил подступивший к горлу ком… — может, зачтет их наша власть. — И тихо, еле слышно добавил: — Егоров я по рождению…

— Полагаю, зачтет, Иван Григорьевич, — кивнул головой Сергей. — Полагаю, дело ваше суд пересмотрит. — И решительно добавил: — Сам к прокурору республики пойду, слово вам даю. Только все это написать надо.

Федоров растерянно развел руками.

— Ну, где же мне написать про это…

— А мы вместе напишем. Сейчас, — загорелся Сергей, чувствуя, как отступают куда-то все его дела и заботы перед этой страшной человеческой драмой, и если он не вмешается, не поможет, то никогда себе этого не простит и потеряет уважение к самому себе. В голове пронеслись почему-то мысли о Витьке, об отце, о матери, о войне и фронте, и еще какие-то мысли, лихорадочные, взволнованные, которые он не уловил, которые только жаркой волной обдали его и исчезли. Сергей не понимал, почему дрожит, как в ознобе, его рука, пока он писал заявление на имя прокурора республики, почему все время пересыхает у него во рту.

Уже под самый конец, когда заявление было почти написано, Сергей сказал:

— Надо, Иван Григорьевич, и о вашем желании удочерить Марину тоже написать, просто, чтобы ситуация яснее была.

— А как же. Непременно. Желаю, мол, удочерить Марину Владимировну Иванову…

— Что?! — Сергей, опешив, поднял голову и с изумлением посмотрел на Федорова. — Как ее зовут?..

— Я же говорю: Марина Владимировна Иванова.

— Так мы же ее ищем!

Сергей все еще не мог прийти в себя от неожиданного открытия.

Федоров обеспокоенно нахмурился:

— Что она такое сделала?

— Да ничего она не сделала! Пропала. Уехала из своего Волгограда, и все. А ее там ищут.

— Так сирота же!

— На работе забеспокоились. Она же работала.

— Ну, то другое дело. Отпишите им, что нашлась, мол.

— Это обязательно. Но мне бы с ней поговорить надо, Иван Григорьевич.

— Милости прошу к нам, — сдержанно ответил Федоров.

— А что? — оживился Сергей. — Неплохая идея.

Они закончили писать заявление и условились, что вечером Сергей придет к Федоровым.

— Вы только Марину не предупреждайте, — попросил Сергей. — Дело пустяковое, а она разволнуется. Лучше я ей сам все объясню. Хорошо?

— Будь по-вашему.

— А что касается этого, — Сергей положил руку на заявление, — я все сделаю, будьте спокойны. Вам только в Москву придется съездить потом.

— Господи, да я куда хотите поеду, — горестно усмехнулся Федоров. — И все, что присудят, как избавление приму. Тут уж не сомневайтесь.

На том они и расстались.

Сергей позвонил Лобанову, однако того на месте не оказалось. Был уже конец рабочего дня', но Лобанов не мог уйти, не повидавшись с Сергеем. «И где его носит?» — нетерпеливо подумал Сергей. Его просто распирало от желания поделиться своим неожиданным открытием. Подумать только, нашлась Марина Иванова! Теперь наконец удастся выяснить, кто такая убитая в гостинице женщина. Ведь она дала Марине телеграмму, собиралась приехать к ней. Это, наверное, близкие подруги. И Марина, может быть, даже назовет того мужчину. Ей обязательно надо будет показать Семенова.

Тут Сергей вспомнил, что не узнал у Федорова, как Марина появилась у него в доме. Может быть, они были знакомы раньше? Или он знал ее родителей? Или у них общие друзья? Это все следовало бы выяснить, конечно. Но Сергей был так ошеломлен судьбой этого человека, что не смог собраться с мыслями, не смог ни на чем другом сосредоточиться. Ну ничего. Все это он узнает сегодня вечером.

Сергей встал, прошелся по кабинету, рассеянно посмотрел в окно на заваленный снегом пустынный двор, затем вышел в коридор и побрел на второй этаж, в уголовный розыск.

Уже спускаясь по лестнице, он увидел Жаткина. Тот стремительно поднимался ему навстречу, в распахнутом пальто и сдвинутой на затылок шляпе, раскрасневшийся, оживленный, видимо только что приехавший откуда-то. Увидев Сергея, Жаткин радостно заулыбался и, сделав последний, по-мальчишески лихой прыжок, очутился рядом с ним. И Сергею вдруг на миг показалось, что это он сам, только на десять лет моложе, когда еще начинал работу в уголовном розыске. Он тоже был тогда таким же легким, азартным и веселым, так же щеголял своей молодостью и энергией.

— Здравствуйте, Сергей Павлович, а я как раз к вам, — оживленно заговорил Жаткин. — Мы вот только что приехали. Александр Матвеевич, — он оглянулся, — идет следом за мной.

Сергей улыбнулся:

— Положим, еще не идет.

— Ну, я ведь бегом… А вот и он!

Действительно, внизу появился Лобанов в пальто и шапке.

— Что, есть новости? — поинтересовался Сергей.

— Конечно! Идемте к нам.

Они дождались Лобанова и все трое направились в егокабинет. По дороге Сергей шутливо сказал:

— Только не очень-то задавайтесь. У меня новость всеравно поважнее. И вообще мне некогда: я сегодня в гости приглашен.

— Да? — Лобанов с интересом поглядел на него. — Если не секрет, то к кому?

— К Марине Владимировне Ивановой.

— Что?! Неужели это та, которую мы разыскиваем?

Сергей важно кивнул головой.

— Вот именно.

Когда они вошли в кабинет, Лобанов энергично заявил:

— К черту. Говори сначала ты.

— Пожалуйста.

И Сергей со всеми подробностями, сам незаметно увлекаясь, пересказал свой разговор с Федоровым. Когда он кончил, в кабинете на миг наступило молчание. Наконец Лобанов сказал:

— Да-а… История… Просто в голове не укладывается. Но все-таки, как хочешь, а я бы… — он покачал головой, — этого Федорова сначала проверил.

— Пожалуй. Но в гости сегодня я к ним пойду.

— Еще бы!

Потом Лобанов сообщил свои новости. Иван Осипович Дубко — так звали толстяка, приехавшего вместе с Дмитрием Петровичем, — хорошо запомнил человека, с которым они столкнулись в первую ночь своего пребывания в Борске. Но когда ему на рынке показали Семенова, он не узнал в нем того человека.

— Вот так, — развел руками Лобанов. — Выходит, разошлись показания.

— И Колосков его не очень-то твердо опознал, — заметил Сергей. — Странно. Ну, а что еще?

— Другая новость получше. Дубко твердо опознал Алека. Хоть тот и был на вокзале в пальто и в шляпе.

— Парень с девушкой в беличьей шубке?

— Во, во.

— Слушайте, — Сергей покачал головой, — меня эта девушка начинает все больше интересовать. Она знакома с Алеком и с Семеновым. Выходит, Семенов должен знать Алека? Тем более что Алек знает его.

— Ну, еще бы. Надо эту девушку найти.

Лобанов посмотрел на Жаткина.

— Она больше не появлялась у Семенова, — виновато вздохнул тот. — Ни дома, ни на рынке. А больше и неизвестно, где ее искать. И вообще мы ничего о ней не знаем. Даже имени.

— Слушай, а в какой шубке эта самая Марина? — неожиданно спросил Лобанов.

Сергей махнул рукой.

— В черной. И вообще это не она. Я же ту девушку видел.

В конце концов было решено «прекратить прения», как выразился Лобанов, и Сергею срочно собираться в гости.

Час спустя Сергей уже шел по длинной, залитой светом улице, сплошь застроенной новыми, светлыми домами. На широких тротуарах было людно. Никто не спешил, шли компаниями, семьями, громко и весело переговариваясь, окликая знакомых. Чувствовалось, что эта новая просторная улица уже стала местом прогулок и вечернего отдыха для жителей. У ярко освещенного входа в кинотеатр толпились люди.

Сергей хорошо помнил адрес и теперь не спеша шел по этой казавшейся ему такой приветливой улице, поглядывая на номера домов. Но чем ближе он подходил к нужному ему дому, тем больше волновался. «Как на свидание иду», — усмехнулся он про себя.

Но вот наконец и тот самый дом. Сергей свернул в большой полутемный двор и уверенно вошел в первый от ворот подъезд. Квартира Федорова находилась на первом этаже. Сергей поднялся на один лестничный марш и позвонил в обитую коричневым дерматином дверь.

Открыл ему сам хозяин. Был он в широком, слегка помятом пиджаке и в галстуке. Седые волосы на этот раз были аккуратно причесаны. Увидев Сергея, Федоров поспешно приложил толстый палец к губам, давая понять, что женщины ничего не знают и знать не должны. Сергей в ответ кивнул головой и, чтобы у Федорова не было сомнений в том, что он его понял, громко сказал:

— Добрый вечер, Степан Григорьевич, — называя Федорова именем, которое тот сам себе когда-то придумал.

В этот момент из комнаты вышла статная румяная женщина лет сорока пяти, темные густые волосы ее были собраны в большой пучок, под черными, соболиными бровями вразлет большие, тоже черные глаза смотрели на гостя с нескрываемым тревожным интересом. Видимо, Федоров передал жене, что просьба их будет поддержана этим человеком, что он им поможет, и она пыталась угадать, не ошибся ли муж в своих надеждах.

— Проходите, милости просим, — с легким поклоном, певуче сказала она, указывая руками на дверь в комнату. — Мариночка сейчас придет.

— Хозяйка моя, Галина Захаровна, — чуть смущенно представил жену Федоров.

«Какая же красавица была», — невольно подумал Сергей.

В маленькой квартире было тепло и уютно. Комната удивила Сергея идеальной, прямо-таки стерильной чистотой. Словно никто не пользовался аккуратно расставленной мебелью, ничего не ставил на белоснежные, крахмальные салфетки и дорожки, и пыль словно никогда не садилась на полированные стулья, стол и сервант. Широкий подоконник был заставлен цветочными горшками, и видно было, что за цветами ухаживают любовно и тщательно.

Разговор начался самый обычный: о городе, в котором Сергей раньше не бывал, о морозе, который держался так необычно долго, о Москве, где ни разу не бывали хозяева.

Галина Захаровна принялась накрывать на стол. Проходя с посудой мимо окна, она, улыбнувшись, сказала:

— Вон и Мариночка. С подружкой прощается.

Сергей подошел к окну. Около ворот стояла Марина в своей черной шубке и большой меховой шапке, а рядом с ней… Сергей не поверил своим глазам. Рядом с Мариной стояла и горячо что-то говорила ей девушка в светлой беличьей шубке. Та самая девушка… Сергею пришлось сделать усилие над собой, чтобы вот так, в одном пиджаке, не выскочить стремглав на улицу. Его остановила только мысль, что раз девушка знакома Марине, то теперь уже не скроется от него. Но как они познакомились, черт возьми?

Он еле заставил себя отойти наконец от окна и с улыбкой, которая нелегко ему далась, сказал:

— Ну, мы с Мариной старые знакомые, еще, так сказать, по Москве.

— Да, да, она рассказывала, — оживленно откликнулась хозяйка, расставляя на столе посуду. — И Гоша так вас расхваливал…

Сергей не сразу сообразил, что она имеет в виду Урманского.

Вскоре пришла Марина. Увидев Сергея, она сразу как-то испуганно сжалась и боязливо протянула ему холодную, слегка дрожащую руку. Сергея не удивил ее испуг. Он легко был теперь объясним, как и поведение Марины в самолете. Непонятна была только причина ее бегства из Волгограда. Но главное, что следовало выяснить в первую очередь, это, что известно Марине о женщине, убитой в гостинице, и, конечно, кто такая новая ее подружка.

За чаем разговор не клеился. Федоров отмалчивался. Марина все еще была охвачена испугом, и только Сергей да еще хозяйка дома пытались разрядить тягостную обстановку.

Потом Федоров с женой под каким-то предлогом вышли на кухню, и Сергей сказал Марине:

— Давайте поговорим.

— Пожалуйста…

— Вы только не бойтесь меня, Марина. Я же помочь вам пытаюсь, — искренне заверил Сергей. — Вы хотите остаться в этой семье?

— Да.

— Ну и отлично. Они вас, кажется, по-настоящему полюбили. И люди хорошие.

— Очень хорошие!

— Вот я вам и помогу у них остаться.

— Правда?.. — робко спросила Марина, подняв на Сергея большие серые глаза.

— Конечно. Но и вы мне помогите. Вы знаете эту женщину? — он вынул из бумажника фотографию и протянул через стол девушке.

Марина испуганно взглянула на нее, но тут же с непонятным облегчением покачала головой:

— Нет. Я ее не знаю, совсем не знаю.

Пораженный, Сергей как можно мягче возразил, еле сдерживая охватившую его досаду:

— Но, Марина. Она же послала вам телеграмму в Волгоград, собиралась к вам приехать. Вы посмотрите получше. Может быть, фотография не очень удачная?

— Нет, нет. Я вам даю слово… Я ее совсем не знаю. Совсем. И… и я не получала никакой телеграммы.

Девушка говорила искренне. Сомневаться в ее словах было невозможно. Но за всем этим Сергей ощущал страх, владевший ею, непонятный, ничем на этот раз не объяснимый страх. А главное, факты, которыми располагал Сергей, не позволяли поверить, что Марина говорит правду. Все обернулось до такой степени неожиданно и странно, что Сергей просто не знал, что теперь предпринять. Настаивать? Но этим ничего не добьешься. Уличить Марину во лжи, показать ей в конце бланк телеграммы с ее адресом и фамилией? Но самое странное заключалось в том, что Сергей готов был поклясться, что девушка говорила правду. Нет, нет, лучше пока больше не касаться этого вопроса. Надо спокойно подумать, посоветоваться с товарищами, еще раз все проверить. Марина, в конце концов, никуда не денется. Сейчас же самое главное — это постараться ее успокоить. Она вся дрожит от испуга. И Сергей, махнув рукой, сказал:

— Ну ладно. Не знаете, так не знаете. Дело, в общем, пустяковое, — и сам содрогнулся от своих последних слов. Они помолчали, потом Сергей снова спросил: — А почему вы так внезапно уехали из Волгограда?

— Я больше не могла жить одна, не могла, — поспешно ответила Марина, с каким-то новым испугом взглянув на Сергея. — Мне было так тоскливо. Я не думала, что… что останусь здесь. А теперь я напишу на работу, уволюсь.

— И еще не думали, что здесь появится столько друзей? — весело добавил Сергей. — Георгий. И потом та девушка. Мы видели вас из окна.

— Ах, Тамарочка? — слабо улыбнулась Марина.

— Вас, наверное, Георгий познакомил?

— Нет, мы… мы случайно познакомились в кино. Потому что… — Голос ее задрожал, на глазах появились слезы, и она вдруг в отчаянии воскликнула: — Вы мне не верите!.. Вы ни одному слову моему не верите!.. — И Марина зарыдала, уронив голову на стол.

Сергей растерянно произнес:

— Марина… Откуда вы взяли?.. Я вам верю…

Но девушка, захлебываясь в рыданиях, лишь отчаянно затрясла головой.

В дверь заглянула встревоженная Галина Захаровна. И Сергей виновато сказал:

— Ну, смотрите — плачет. Я же ничем ее не обидел. — И, сам расстроенный, обратился к девушке: — Марина, разве я вас обидел?

Та снова затрясла головой и, неожиданно вскочив, кинулась в соседнюю комнату. Галина Захаровна, сама чуть не плача, поспешила за ней.

Сергей тоже поднялся. Было ясно, что поговорить с девушкой сегодня уже не удастся. Да и с хозяевами тоже. Вечер был испорчен.

Сумрачный Федоров проводил Сергея до двери.

— Честное слово, просто не знаю, почему она так расплакалась, — смущенно сказал Сергей.

Федоров вздохнул:

— Тоже жизнь, видать, не удалась у этой птахи.

Они условились встретиться на следующий день.

Сергей медленно брел по улице, расстроенный, на всех обозленный, и в первую очередь на самого себя, брел, не замечая ледяного ветра, дувшего ему прямо в лицо, не замечая людей вокруг, снова и снова перебирая в уме все, что произошло в этот вечер.

Итак, ему ровным счетом ничего не удалось узнать у Марины. Ни как она попала к Федоровым, ни кто та женщина, которая послала ей телеграмму, ни даже кто та Тамара, с которой Марина познакомилась в кино. А в кино ли, между прочим? И стоило ему только задать себе этот вопрос, как тут же всплыл целый рой других вопросов. Все было странно и непонятно в поступках этой девушки и в ее словах.

Сергей чувствовал, что безнадежно запутывается. Утомленный мозг уже не в силах был оценить и сопоставить факты, нахлынувшие на него за весь этот беспокойный, напряженный день, начавшийся с ошеломляющего открытия, что убитая не была Ниной Горлиной. А потом шли допросы Алека, Семенова, очная ставка между ними, наконец, появление Федорова, его страшная история. И вот теперь этот неудачный вечер.

В конце концов Сергей решил, что больше он не будет думать о Марине до самого утра, иначе можно просто свихнуться от всех этих мыслей.

До гостиницы он добрался поздно. Видимо, шел не самым коротким путем по улицам этого почти незнакомого города, больше руководствуясь собственной интуицией, чем указаниями редких прохожих, к которым иногда обращался.

Уснул он мгновенно, как только вытянулся на прохладных простынях, укутавшись с головой в одеяло. По комнате гулял ветер.

Наутро Саша Лобанов встретил друга нетерпеливым вопросом:

— Ну, как в гостях?

Сергей только махнул рукой.

— Что был, что не был.

Кабинет между тем наполнялся сотрудниками. Все были в курсе дела, все жаждали услышать какие-нибудь новости.

Сергей принялся рассказывать. И по мере того как он рассказывал, лица слушателей становились все озабоченнее.

Закончил Сергей неожиданным вопросом, сам удивившись, как это он вдруг всплыл у него в голове:

— Между прочим, к ориентировке по розыску Марины Ивановой должна быть приложена ее фотография. Где она?

Этот вопрос возник у него только что, в тот момент, когда он заново рассказывал все, то произошло накануне вечером у Федорова.

Оказалось, фотография поступила позже.

Когда она попала ему в руки и Сергей впервые, может быть, так внимательно, даже придирчиво, вгляделся в нее, он почувствовал, как заколотилось вдруг сердце.

С фотографии на него смотрело совсем другое, совсем незнакомое лицо.

Сомнений не было: девушка, приехавшая к Федоровым, была не Марина Иванова.

Когда Сергей поделился своим открытием, все молча переглянулись.

— Ну, знаете… — не то растерянно, не то возмущенно произнес наконец Лобанов, — что это за фокусы? Горлина оказывается не Горлиной, Иванова — не Ивановой и, между прочим, — он покосился на Сергея, — твой Федоров — не Федоров. Это уж слишком…

Через минуту двое сотрудников мчались вниз по лестнице к поджидавшей их у подъезда машине.

А спустя еще минут пятнадцать в кабинете Лобанова зазвонил телефон. Один из уехавших сотрудников докладывал, что дома у Федоровых никого нет и они остаются дежурить. Как только появится мнимая Марина Иванова, она будет немедленно доставлена в управление.

В то утро у Сергея все валилось из рук. Надо было снова допросить Алека, заняться Семеновым, а главное — искать, искать новые пути, новые факты, новые связи между ними, новые слова наконец, которые надо было сказать Алеку, чтобы заставить этого упрямого, парня заговорить откровенно, чтобы понял он, кто ему друг, а кто враг.

Но Сергей ни на чем не мог сосредоточиться. И Лобанов тоже. Наступила какая-то нервная разрядка. Словно иссякли где-то невидимые аккумуляторы или кончился завод у пружин.

Оба сидели в кабинете у Лобанова, раздраженные, злые, вконец измотанные, и не знали, за что взяться.

— Придумали бы кибернетическую машину, что ли, — досадливо сказал Лобанов. — Заложить в нее все эти фокусы, все наши данные — и, пожалуйста, вам ответ: кто есть кто, как в том справочнике.

— Многого хочешь.

— Все много хотят. В конце концов, у нас тоже точная наука, криминалистика. Это тебе, скажем, не литература — одному нравится, другому не нравится…

В минуту усталости и раздражения Сергей становился молчаливым и сдержанным. Лобанова же такое состояние делало еще разговорчивее.

— …Там одни вкусы и ощущения, — сердито продол жал он. — А у нас точные факты. Вон я читал: машина и переводы с одного языка на другой делает, и иероглифы расшифровывает, и в шахматы играет, даже больным диагнозы ставит. Скоро детей начнет учить, каждого по его способностям…

— Ладно болтать-то.

— А я не болтаю. Что, у нас кибернетика не применима, по-твоему?

— Пытаются применить. Пока для справочно-инфор-мационной службы.

— Это зачем?

— Затем, что у нас правовых норм видимо-невидимо, всяких законов, постановлений, актов.

— Ну, это, конечно, надо. Тут я не спорю.

— Спасибо.

— А все-таки и в борьбе с преступностью машина тоже нужна.

— Ее пока к судебной статистике приспосабливают.

— И к нашей нужно. Чтобы сразу знать, где, когда, что и как совершили и кто. Большое дело. Но главное все-таки, чтобы она раскрывать преступления помогала. Вот смотри, сколько у нас сейчас фактов. Их надо только логически расставить. Логически! Что ж, это машина не может сделать?

— Не может.

— Может!

— Ну, значит, не хочет.

Они посмотрели друг на друга и неожиданно рассмеялись.

— Договорились, — сказал Сергей и, снова помрачнев, добавил: — Мне сейчас не машина, мне эта девчонка нужна. Она мне больше любой машины сейчас расскажет.

Посланные сотрудники вернулись только часа через два и привезли с собой… Федорова.

Он был растерян и подавлен до такой степени, что, войдя, не сразу даже заметил Сергея, а заметив, не сразу, кажется, его узнал, Федоров приблизился к столу и молча положил на него измятый листок бумаги, который до этого всю дорогу судорожно сжимал в своей огромной руке.

Сергей взял листок и с ощущением, что сейчас на него свалится какая-то новая неприятность, прочел: «Дорогие Галина Захаровна и Степан Григорьевич! Простите меня, если сможете. Я совсем запуталась. Лучше бы мне умереть, чем писать вам это. Но умереть я боюсь и жить тоже боюсь. И людей боюсь, и вас тоже. Но вас я еще люблю. Поэтому и пишу. Я уезжаю совсем. И даже…» Тут записка обрывалась.

Сергей, закусив губу, молча передал записку Лобанову.

Итак, мнимая Марина Иванова исчезла, ничего не рассказав, ни в чем не признавшись.

Но главное чувство, которое неожиданно овладело Сергеем в этот момент, была жалость, острая жалость к этой странной, потерянной девушке. Ему показалось, что какой-то злой ветер погнал дальше, неведомо куда, вырванную чьей-то рукой травинку.

И только некоторое время спустя Сергей подумал, что внезапное исчезновение девушки не могло быть случайным.

Глава 6 ПОЯВЛЯЕТСЯ НЕКИЙ ПРОХОРОВ

Когда прошла первая минута растерянности, Сергей сказал Федорову:

— Ну что ж, Иван Григорьевич, давайте потолкуем. Может быть, вы нам чем-нибудь поможете. Искать надо вашу Марину. — Он нарочно назвал девушку этим именем, чтобы еще больше не разволновать старика.

И все присутствующие поняли это. И еще все поняли, что сейчас их обоих надо оставить наедине, ибо только с Сергеем Федоров будет до конца откровенным, больше ни с кем.

Последним выходя из кабинета, Лобанов с надеждой и тревогой взглянул на Сергея, словно говоря ему: «Ну, старина, постарайся, сделай что-нибудь, ведь сам видишь, что творится». И еще Сергей прочел во взгляде друга предостережение: «Пока мы не проверили твоего Федорова, ты не очень с ним откровенничай, с ним самим много неясностей», — и Сергей понимающе кивнул ему на прощание.

Федоров сидел у стола, безвольно опустив на колени руки, и угрюмо смотрел в пол.

Когда за Лобановым закрылась дверь, Сергей неторопливо закурил и сказал:

— Прежде всего, как Марина попала к вам? Подробно расскажите. Вы давно были знакомы?

Федоров покачал головой:

— Совсем мы не были знакомы.

— А как же тогда?

— А вот так. Издалека начинать надо…

Федоров со вздохом вытащил из надорванной пачки папиросу, потом с силой чиркнул спичку и жадно затянулся.

— Дело было так. После войны встретил я случайно одного человека. Вместе мы когда-то сроки свои отбывали. За что уж он сидел, и не помню. Ну вот. И так, значит, получилось, что встретились мы с ним через десять лет. И сразу он меня узнал. А как узнал, так про побег мой и напомнил. Страсть, как я перепугался. Ну, думаю, все. Отгулял. Но он мне и говорит: так, мол, и так, выдавать я тебя не собираюсь, сам невесть как перемучился, цену-то свободе знаю. Словом, живи, мол, как живешь. Только мне тоже помоги. Ты, значит, попал в переплет, ну и я попал. Не знаю, кто хуже. И рассказал, что женат был. Жена попалась ведьма. Он от нее и ушел. Она в Волгограде с дочкой осталась, а он в Москву подался…

При упоминании Волгограда Сергей невольно насторожился. Опять этот город! Скорей всего, это случайное совпадение. Но так все было запутано в деле, которым он занимался, столько уже возникало в нем неожиданностей, что Сергей каждую минуту ждал новых.

— …Ну вот, — не спеша продолжал Федоров, сам, видимо, успокаиваясь от своего неторопливого рассказа. — Устроился, значит, он в Москве, на дочку деньги высылает. Но одного до смерти боится: как бы жена не узнала, где он сейчас. Пусть, говорит, думает, что я здесь, в Борске, живу. Я буду письма свои к ней тебе направлять, а ты их ей пересылай, чтобы штемпель на конверте не московский был. А ей твой адрес дам, ты ее письма мне в Москву шли, до востребования. Не затруднит это тебя? Ну я, конечно, согласился. Я бы, знаете, и не на то согласился. Страх, как я его боялся. Хотя человек он оказался не вредный и за все годы ни разу о моем положении не напомнил. Да и не виделись мы совсем. Я только письма их из конверта в конверт перекладывал. А чего они друг другу писали, я, конечно, не знаю.

— По какому адресу вы письма его ей пересылали? — спросил Сергей, все больше заинтересовываясь рассказом.

— Тетке ее посылал, Власовой Агриппине Ивановне.

С припиской: «Для Марины». Тоже, значит, Марина.

— А она не видела разве, что почерк-то был разный? — снова спросил Сергей. — В письме и на конверте.\

— Почерк был один, — покачал головой Федоров. — Он мне и второй конверт с адресом присылал.

«Вот это конспирация», — подумал Сергей. И, не удержавшись, опять спросил:

— Выходит, вы и фамилии ее не знали, и адреса? И его адреса тоже не знали?

— Выходит, так. Путаница, конечно. Ну, да мне-то что? Как он просил, так я и делал.

На какой-то миг Сергей вдруг усомнился в его искренности. Неужели Федоров не знал, зачем все это потребовалось? Ведь уж очень странно.

— …Ну, а потом померла у них дочка, — продолжал между тем Федоров. — Писем меньше стало. Я-то подумал, что он совсем ей писать перестанет. Ан нет. Писал все-таки. А недавно получаю я от него письмо для самого себя. Просит он принять к себе одну девчушку. В большую беду она, мол, попала. И на свете у нее никого нет. Пусть, мол, у меня поживет, а там видно будет. А девушка хорошая, писал, тихая, скромная. Очень, мол, ее жалко. Тоже, значит, душевный человек оказался. Вот так Мариночка и приехала…

Федоров тяжело вздохнул и умолк, опустив голову. Потом добавил:

— И теперь такое случилось. Даже не знаю, как моей Галине Захаровне сказать. Так эта девчушка ей в душу вошла…

— Как же зовут того человека?

— Семен Трофимович зовут. А фамилия Прохоров.

— И адреса его, выходит, не знаете? — на всякий случай еще раз уточнил Сергей. — И где работает тоже?

— Ничего не знаю. Да шут с ним, — Федоров махнул рукой, — Вот только бы Мариночку найти.

«Нет, совсем не „шут с ним“, — подумал Сергей. — Надо срочно установить этого Прохорова. Тогда мы, наверное, и на Марину выйдем. То есть теперь уже не на Марину, а тоже шут ее знает на кого».

Кое-как успокоив Федорова, пообещав навести все необходимые справки о пропавшей, Сергей наконец простился со стариком.

Одна мысль сейчас не давала ему покоя. Она возникла в тот момент, когда Федоров назвал имя жены Прохорова. Черт возьми, как она еще вчера не пришла ему в голову, эта мысль? Впрочем, события развивалась так стремительно и неожиданно, что это вполне объяснимо. Ведь до сегодняшнего утра Сергей был уверен, что у Федорова живет Марина Иванова. Именно она! А узнал он об этом только вчера. Когда же было и возникнуть той мысли. Но теперь Сергей был почти уверен в своей догадке. И если это так, то события принимают новый, куда более опасный оборот.

Поэтому не успела за Федоровым закрыться дверь, как Сергей позвонил дежурному и попросил срочно заказать по спецсвязи Москву, потом позвонил Лобанову.

Когда тот вошел в кабинет, то увидел, что Сергей внимательно рассматривает какие-то фотографии, разложенные на столе. Лобанов уже издали узнал их и сам неизвестно почему заволновался.

— Ну, что нового? — торопливо спросил он, подходя к столу.

— Смотри сам, — глухо ответил Сергей, не отрывая глаз от фотографий.

Да, сомнений не было. Догадка Сергея подтвердилась. Фотография разыскиваемой Марины Ивановой из Волгограда полностью совпала с фотографией убитой в гостинице женщины. На друзей смотрело одно и то же лицо. На одной фотографии — живое, чуть смущенное, задумчивое с какой-то затаенной улыбкой, такое хорошее, открытое лицо. На другой — слепое, запрокинутое назад, искаженное болью.

А документы этой женщины… Они оказались у той, которую прислал к Федорову неведомый пока Прохоров.

Сергей торопливо передал Лобанову рассказ Федорова.

— Но как могли документы Ивановой попасть к этой девушке? — спросил Лобанов. — Через Прохорова? А как они могли попасть к нему?

— Она его жена, вот что, — убежденно сказал Сергей. — Он убил жену. Бывшую.

— Возможно, что так, — согласился Лобанов.

— И подложил ей чужие документы, стервец.

— Идея! — вдруг воскликнул Лобанов. — Гениальная идея!

— Ну, ну…

— Что дашь? Почетную грамоту дашь?

— Ну тебя к черту! Персональную пенсию я тебе дам. Говори скорее.

— Ах, так? Да ты знаешь, кого лишишься? — И уже другим, торжествующим тоном Лобанов объявил: — Так зот слушай, пока я еще тут. У той девушки оказались документы Ивановой, а у Ивановой оказались документы Нины Горлиной. Улавливаешь?

Сергей изумленно посмотрел на друга:

— Выходит…

— Именно!

— Это надо проверить. Где ориентировка по розыску Горлиной? Там должна быть ее фотография.

— Сейчас попросим принести, — сказал Лобанов, берясь за телефон. — Хотя что-то я этой фотографии не помню.

Он дал короткое указание Жаткину и не успел повесить трубку, как телефон зазвонил снова. Дежурный доложил Сергею:

— Товарищ подполковник, Москва на спецсвязи.

— Иду.

Сергей поднялся из-за стола.

— Зачем тебе Москва? — поинтересовался Лобанов.

— Пусть срочно установят Прохорова.

— И задержат.

— Это уж на их усмотрение. Может быть, стоит за ним сначала посмотреть.

— Как бы не упустили. Хитер, видно.

— Маленькие они, что ли МУР же займется.

И оба невольно усмехнулись при мысли, что их родной МУР может кого-то упустить.

Сергей вернулся не скоро. В кабинете у себя он застал и Жаткина. Перегнувшись через стол, Володя вместе с Лобановым рассматривали фотографии. Увидев входящего Сергея, Лобанов спросил:

— Ты чего так долго?

— Заодно позвонил в Волгоград. Попросил срочно собрать сведения об Ивановой, о ее бывшем муже, о тетке. Первые данные дадут уже вечером. И из Москвы тоже. Тебе привет от Гаранина и из Волгограда, от Проворова.

— Так. Заработала машина, — довольно потер руки Лобанов.

— А мы одной вашей знакомой любуемся, — засмеялся Жаткин.

— Именно, одной, — с ударением подтвердил Лобанов. — Можешь тоже полюбоваться. — И он придвинул к Сергею лежавшие на столе фотографии. — Я не ошибся. К ориентировке фотографию не приложили. На следующий день пришла. Но гениальное мое открытие, как и следовало ждать, подтвердилось.

Сергей посмотрел на фотографии.

— Выходит…

— Выходит, — перебил его Лобанов, — что девушка, жившая у Федорова, и сбежавшая из Москвы кассирша одно и то же лицо. И еще, что паспорта ее и Ивановой обменены.

Сергей кивнул и задумчиво добавил:

— И все это сделал Прохоров…

— Ты так уверен? — странным тоном неожиданно спросил Лобанов. — Я сейчас вдруг вспомнил одно громкое дело. Судили убийцу. И вот на суде он попытался уйти от ответственности. Причем таким способом. Он заявил, что убийца не он, а другой человек. И придумал некоего Вадика, с которым он якобы случайно познакомился. Его спрашивают: «А как же у вас оказались вещи убитого?» — «Мне их дал Вадик», — отвечает. «А орудие убийства?» — «Мне, — говорит, — его тоже Вадик отдал». — «А почему в доме, где жил убитый, видели вас, а не Вадика?» — «Он меня сначала на разведку послал». — «Почему на месте убийства остались следы только ваших ботинок?» — «Вадик велел поменяться с ним обувью», — отвечает.

— Наивно, — усмехнулся Сергей.

— Конечно, — Лобанов махнул рукой. — Но почему я об этом вспомнил? Этот неизвестный Прохоров… Это не Вадик?

— В каком смысле?.. Ах, ты думаешь…

Сергей пристально посмотрел на друга.

— Да, я думаю, — кивнул Лобанов. — Ты говоришь, «наивно». А то, что рассказал тебе Федоров, не наивно?

— Или очень хитро.

Володя Жаткин переводил встревоженный взгляд с одного на другого и не осмеливался вступить в разговор, хотя видно было, что его просто распирает от вопросов. Дело внезапно обернулось еще загадочнее и сложнее.

— Правильно, «или очень хитро», — согласился Лобанов. — Так мог хитрить Прохоров, если он существует. Но может и… Ты смотри. Давай исключим пока Прохорова. Подставим на его место Федорова. Горлина совершает крупную кражу и приезжает к Федорову. Тот сам снабжает ее документами Ивановой, которую он вполне может знать. В конце концов, она может быть и его бывшей женой. Мы ведь еще ничего о нем не знаем. А вся схема становится куда проще и, между прочим, достовернее.

— Твоя аналогия страдает одним дефектом, — подумав, возразил Сергей. — Одно дело мифический Вадик, другое — Прохоров. Он сидел. Значит, мы можем из архива получить его дело. Легко узнать также, был ли он мужем Ивановой. И вообще, кто был ее мужем. Стоит только запросить Волгоград. Что я, кстати, уже сделал. Нет, Прохоров — реальная фигура.

— Но вот насколько он причастен к этому делу?

— Посмотрим. Ясно одно, надо найти Прохорова.

— Но и не упускать из виду Федорова.

Итак, в деле всплыла новая фигура — Прохоров. Разрозненные звенья начинали сцепляться. Но две главные линии все еще не пересеклись. Условно их можно было обозначить так: «Линия Прохорова — Федорова» — убийство Ивановой и кража Горлиной и «Линия Семенова — Алека» — мошенничества, ограбление в поезде с помощью снотворного и таинственный чемодан из Средней Азии. Эти две линии пока что соединялись не людьми, а только одним обстоятельством: и там и тут применялся один метод — использование снотворного.

По первой «линии» предстояло подключить Москву, ибо вполне возможно, что Прохоров там. МУРу тоже помогут сведения из Волгограда об Ивановой и ее бывшем муже.

— Ну, и мы кое-чем можем помочь, — закончил Сергей. — Одна ниточка тянется к Прохорову и отсюда. Федоров…

— Верно! — мгновенно подхватил Жаткин. — Как выдумаете, Александр Матвеевич?

Да, одна ниточка тянулась от Федорова к этому неизвестному Прохорову.

— Что ж, это идея, — ответил Лобанов. — И если Федоров согласится… Только я что-то сомневаюсь. По-моему, не согласится. Найдет причину.

— Так тем более надо попробовать! — запальчиво воскликнул Жаткин.

— Но предложить ему это можешь только ты, — обратился Лобанов к Сергею. — Такие уж у вас отношения создались доверительные.

— Да, надо попробовать, — согласился Сергей. — Только не следует его опять к нам вытаскивать. Пойду-ка я к нему. — Он взглянул на часы. — Время есть. А после обеда надо заняться Алеком. Пока я буду у Федорова, ты свяжись с Москвой, передай насчет Прохорова.

На том они и договорились.

Сергей был даже рад неожиданной прогулке. Столько открытий и волнений было опять с утра, столько обнаружилось новых фактов и имен, что следовало все спокойно еще раз обдумать одному, в какой-то другой, не такой суматошной, нервной обстановке. Вот он не спеша пройдется по улице… Сергей невольно посмотрел в окно.

Крупно и густо валил снег, так густо, что не видно было даже строений во дворе, машин и людей у гаража. Оттуда доносилось лишь глухое урчание прогреваемых моторов и чьи-то возгласы. В бесконечном падении снежинок было что-то успокаивающее, словно этот движущийся вниз поток снега отгораживал его от окружающей суеты и забот, отодвигал их куда-то далеко, по ту сторону этой снежной пелены.

Еще больше это чувство отрешенности от всего охватило Сергея, когда он очутился на улице. Словно он был один в этом снежном царстве. Даже гудки медленно и слепо двигавшихся где-то машин долетали до него глухо, как сквозь стену. Хотелось идти с вытянутыми вперед руками, чтобы не натолкнуться на встречных прохожих, на дома или деревья. «Черт возьми, — подумал Сергей, — не заблудиться бы только».

Однако постепенно, когда глаза стали привыкать, Сергей начал различать темные расплывчатые силуэты машин, людей вокруг, узнавать дома, мимо которых шел.

А снег все валил и валил, неторопливо, равнодушно, безостановочно, настраивая на такой же ритм и мысли. Хотелось думать о чем-то далеком и спокойном. И все сегодняшнее, будто отступив куда-то, вдруг стало казаться таким далеким и спокойным, казаться проще и понятнее, чем час назад.

Ну, что ж, в самом деле, непонятного в том, что обнаружилось? Взял этот Прохоров — именно Прохоров, а вовсе не Федоров — да и подменил документы двух женщин, чтобы запутать следы. Горлиной надо было скрыться. Для этого требовались чужие документы. Их и украл Прохоров у своей бывшей жены. А ее он решил убить. Зачем? Денег он ей больше не посылал, дочка умерла. Связь могла бы и совсем оборваться. А не оборвалась. Письма шли. Федорова это тоже удивляло. Зачем же Прохорову вдруг понадобилось избавиться от этой женщины? Может быть, она его шантажировала чем-то или могла шантажировать? Сергей вспомнил грустные, чуть удивленные глаза на фотографии, скрытую улыбку в уголках губ… Или просто знала она о нем что-то и могла сообщить? Вот он и вызвал ее для последнего разговора. Стоп! Ведь почерк был один в письме, телеграмме и гостиничном бланке. Значит… Значит, сначала он послал ей телеграмму, сообщил, что приедет. Потом передумал, вызвал ее письмом, встретил, привез в гостиницу… Привез в гостиницу. Он, Прохоров. А не Семенов. Тот, видимо, к убийству в гостинице непричастен. Хотя администратор его и узнала. Ну что ж. Они могут обделывать вместе какие-нибудь делишки. На это Семенов способен. Но убийство… Нет, убийство Ивановой совершил Прохоров. И, подсунув ей, уже убитой, документы Горлиной, решил, что окончательно избавляет эту последнюю от разоблачения. Ловко, ничего не скажешь. Так же ловко он обвел и Федорова. Выходит, этот Прохоров опытный и хитрый преступник. Оно и понятно, если он отбывал наказание за что-то еще до войны. Да, надо, конечно, послать запрос об этом в Москву. Тогда появятся новые факты о нем, ценные факты. Ну, а после войны Прохоров мог совершить новые преступления. И его жена могла что-то знать о них. Все это более или менее ясно. Вот только какая же связь тут с Семеновым, с Алеком? И есть ли она?..

Размышляя, Сергей шел и шел по улице, не замечая, что снег постепенно редеет, что поднялся ветер, что вокруг уже много людей и машины, деловито урча, стремительно несутся мимо него, словно наверстывая упущенное время. Сергей машинально останавливался на перекрестках, затем шел дальше.

Путь его проходил недалеко от рынка, и Сергей еле удержался от соблазна заглянуть туда и посмотреть на Семенова: как он там торгует в своей палатке. Но времени оставалось мало, и Сергей пошел дальше.

Внезапно перед ним вырос длинный, худой паренек. На тонкой шее болталось свернутое в жгут серое кашне. Сергей увидел пухлые, потрескавшиеся губы на бледном мальчишечьем лице и темные, встревоженные, очень знакомые глаза.

— Вот здорово!.. — тяжело дыша произнес паренек. — А я к вам бежал… Этот гад здесь, на рынке, сейчас…

Сергей уже узнал его, он только не мог припомнить имя. И сразу вернулся в привычный мир забот и тревог, и снова его захватил бешеный темп развертывавшихся событий. Только сейчас Сергей заметил, что снегопад прекратился, лишь отдельные снежинки, как белые мухи, суматошно носились в ветреном воздухе.

— Ты про Сеньку говоришь? — быстро спросил Сергей.

— Ага. Там он, — паренек махнул в сторону рынка. — Торгует…

— Пошли.

Они торопливо свернули за угол, перешли на другую сторону улицы, потом еще один поворот, и снова видна толпа людей у широких ворот с длинной вывеской наверху: «Колхозный рынок».

Сергей поглядывал по сторонам в надежде увидеть кого-нибудь из сотрудников, дежуривших на рынке, ну хотя бы постового милиционера. По опыту он знал, как опасно и трудно задерживать преступника на рынке одному. У того могут всегда оказаться на рынке приятели и собутыльники…

Между тем они уже миновали толпу у входа на рынок и теперь шли между длинными рядами, около которых толпились покупатели. Кругом стоял неумолчный, крикливый гомон. Кто-то из женщин ссорился, кто-то возмущенно торговался, что-то выкрикивали продавцы. Люди толкались в узком проходе между рядов. Под ногами чавкал грязный, мокрый снег.

Сергей знал, что на рынке должна быть комната милиции, ее следовало отыскать. Но тут Валька — Сергей вспомнил наконец его имя — торопливо прошептал:

— Он вот-вот уйдет. Собирался уже. — И неуверенно добавил: — Только вам с ним не справиться.

— Поглядим… — неопределенно ответил Сергей.

Искать комнату милиции теперь уже не было времени.

Ряды кончились. Открылась небольшая, тесно окруженная палатками площадь. Люди заполнили ее до краев. Шум и гомон плыли над толпой.

В стороне виднелась вывеска чайной. У входа в нее стояла группа парней. Глазами указав на нее, Валька шепнул:

— Вот он… Здоровый такой, с красной рожей. В ватнике…

В компании парней действительно выделялся высокий, широкоплечий парень с красным, угреватым лицом и наглыми, чуть навыкате, глазами. На нем был потертый ватник и кепка с коротким, еле видным козырьком, лихо сдвинутая назад с потного лба. Поблескивая глазами и сочно похохатывая, парень с увлечением, явно рисуясь, что-то рассказывал приятелям. Те слушали с интересом, уважительно, некоторые даже подобострастно.

Сергей, не поворачивая головы, тихо сказал Вальке:

— Ты отойди. Пусть не видят, что мы вместе. Сейчас чего-нибудь придумаем.

Он минуту стоял, размышляя, потом стал решительно протискиваться сквозь толпу к чайной.

Бесцеременно растолкав парней, Сергей подошел к Сеньке. Тот, оборвав свой рассказ, настороженно оглядел его с ног до головы…

— Слушай-ка, — деловито и строго обратился к нему Сергей, — ты куда интуристовскую машину вчера угнал? Давай сразу говори.

— Чего? — изумленно уставился на него Сенька.

— Машину куда дел, спрашиваю? — еще строже повторил Сергей. — Сразу говори.

— Да ты что?.. Ты откуда свалился?.. — Сенька все еще не мог прийти в себя от изумления.

Кругом насмешливо загалдели:

— Да он руль от тросточки не отличит…

— Он сроду в машине не сидел…

— Чего прицепился? Это я угнал…

Сергей нетерпеливо махнул рукой:

— Стой, ребята. Стой. Надо разобраться. Тут, братцы, шум на весь город. Международный скандал, в общем. Миллионер с супругой из ФРГ проездом у нас остановился. В гостинице. Утром выходит — черного «форда» и нет. У него сигара изо рта аж вывалилась. Супруга — во тетя, — он широко развел руки, — бац! В обморок. А сам…

Парни сгрудились вокруг Сергея, неудержимо хохоча. Больше всех развеселился Сенька, чувствуя себя в некотором смысле героем этой занятной истории и в то же время поняв, что он тут явно ни при чем и ничто ему не грозит.

Сергей между тем не жалел красок, описывая возникший переполох вокруг неведомого миллионера. И в конце обратился к Сеньке:

— …Так что уж будь добр, дойдем до милиции, ты хоть подтвердишь, что не угонял. Я — человек новый, мне дали приметы, я и ищу. А ты заодно на эту акулу посмотришь. На живого капиталиста, так сказать.

Глаза у Сеньки заблестели от охватившего его азарта, и он с готовностью ответил:

— А чего ж, пошли. Я тут, как стеклышко, чист. — И лихо подмигнул приятелям: — Поглядим, что за миллионер, чего на нем есть.

Парни снова весело загалдели.

Всей группой они двинулись к выходу из рынка.

За ними, прячась в толпе, двигался Валька, сгорая от желания узнать, как удалось уговорить Сеньку идти в милицию. На улице он, однако, отстал, боясь попасться тому на глаза.

Сергей и Сенька шли впереди, горячо обсуждая мнимое происшествие. Сенька интересовался подробностями, и Сергей на них не скупился. Фантазировал он легко и даже с увлечением, черпая материал из своей богатой практики и лихорадочно вспоминая все, что он читал о быте и повадках миллионеров, уснащая это такими деталями, которые ни одному миллионеру, вероятно, и не снились, но вызывали бурную реакцию слушателей.

Главное тут заключалось в том, чтобы у Сеньки не пропал интерес, не прошло эдакое легкое головокружение, ощущение неожиданности, чтобы он не задумался о других сторонах своего визита в столь опасное и ненавистное для него учреждение, как милиция. Поддерживать это головокружение помогала неотстававшая компания Сенькиных друзей, не меньше его возбужденных и заинтересованных неожиданным происшествием.

Когда подошли к управлению, Сергей в своем рассказе как раз дошел до самого интересного: описания быта миллионерской четы на их пути от границы. Рассказывал он все это так живописно и подробно, что у неискушенных его слушателей могло создаться впечатление, что он все это время жил бок о бок с этими «акулами капитализма».

Молоденький постовой милиционер у входа в управление изумленно и чуть растерянно смотрел на подошедшую компанию. Парни развязно гоготали, столпившись вокруг Сергея, и тому никак не удавалось подать знак постовому, который его не знал, что все это так и задумано, что ему теперь надо быстро провести Сеньку в здание, не теряя времени на обычную процедуру выписки пропуска.

Между тем Сергей почувствовал, что тревожное ощущение непосредственной близости такого учреждения, как милиция, начинало овладевать его слушателями и с минуты на минуту Сенька мог опомниться и взбунтоваться.

Неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы из подъезда вдруг не выскочил Жаткин, веселый, даже приветливый и с виду совсем не опасный. Он как-то незаметно проник в самую середину компании, где стоял Сергей, и беззаботно воскликнул, видимо, чутьем уловив настроение окружающих:

— Пришли, да? Наконец-то.

Сергей, предупреждающе взглянув ему в глаза, сказал:

— Тут, Володя, недоразумение надо выяснить. Машину ту он, оказывается, не угонял.

— Это мы мигом, — махнул рукой Жаткин, ничем не выдавая своего удивления. — Пошли.

Сенька горделиво ухмыльнулся и, подмигнув приятелям, вразвалочку, не торопясь, отправился вслед за Жат-киным к подъезду, провожаемый залихватскими выкриками разошедшихся парней. Сергей пошел следом за Сенькой, бросив остальным:

— Вы, ребята, топайте. Сенька все потом расскажет.

С облегчением вздохнул он, только когда захлопнулись за ним высокие двери управления.

У себя в кабинете Сергей усадил Сеньку к столу и, сев напротив и закурив, сказал:

— Ну вот. Теперь и поговорить можно, К угону тому ты и верно, непричастен. Но раз уж встретились, хочу кое о чем тебя расспросить.

Сенька настороженно подобрался и, набычившись, хмуро взглянул на Сергея:

— О чем это? Пришить чего хочешь?

— Все твое к тебе и так пришито, чужое уже пришивать некуда, Сеня.

— А о чем же тогда толковать? — грубо спросил Сенька. Глаза его зло сузились.

Сергей, словно не замечая происшедшей в нем перемены, все тем же добродушным тоном сказал:

— Ты меня, Сеня, пойми правильно. Сажать мы тебя пока не собираемся. — Не пойманный — не вор. Так?

— Во, во. А потому…

— А потому слушай дальше. Ты же карманник, тебя только с поличным ловить можно. На месте. Если я тебе о твоих недавних кражах напомню, так ведь это для тебя значения не имеет?

— Ну так и напоминать нечего. Не меньше вас понимаю, — враждебно ответил Сенька. — Зачем приволок-то?

— А вот зачем. Допустим, совершаешь ты карманную кражу. Или кто другой, к примеру. Тебе что нужно? Тебе деньги нужны, вещичка дорогая, «так?

— Ну, если к примеру, то так.

Сенька явно заинтересовался поворотом разговора.

— А нужен тебе, скажем, паспорт?

— Свой не знаю куда девать, — усмехнулся Сенька.

— Свой — допустим, а чужой? Вот, к примеру, на по следних кражах ты только паспорта и брал. Зачем? И кому ты их отдал, Сеня, а?

— Никому не отдал.

— Ну, брось. Отдал. Тебе, может, сказать кому? Может, палатку его на рынке показать?

В глазах у Сеньки мелькнула тревога.

— Ничего не знаю, — упрямо ответил он.

— Знаешь. Боишься, значит? Человек тот, конечно, зубастый.

Сенька презрительно усмехнулся, но смолчал.

„Не боится он Семенова, — отметил про себя Сергей. — Еще одно доказательство, что на убийство тот не пойдет. Тут характер нужен. И Сенька бы его почувствовал“.

Тем временем Сенька, что-то соображая про себя, менялся на глазах. Круглое угреватое лицо его выразило вначале сомнение, потом озабоченность и наконец испуг. Глаза блудливо забегали, а сам Сенька беспокойно заерзал на стуле.

Сергей сразу уловил эту перемену, но объяснить ее пока не мог. Оставалось ждать. И мешать Сеньке переживать тоже не следовало.

Чтобы заполнить паузу, Сергей, не торопясь, закурил.

Наконец Сенька, видимо, на что-то решился. Это было заметно по тому, как перестали бегать его глаза. А рука почему-то машинально опустилась в карман.

— Ну и толкнул однажды, — буркнул Сенька, — что с того?

— Только не однажды.

— А я считал сколько?

— Считать не считал, но помнишь. Сколько получил-то за них?

— По полсотни получил, вот сколько.

— Ого! Щедро. А почему так, Сеня, ты не думал?

— А чего мне думать? Пусть вон трактор думает, он железный. Мне дают, я и беру.

— Трактору-то все равно, где и как трудиться, а человеку дома вроде приятнее. Для этого думать надо, чтоб не ошибиться.

— Трактор один бензин жрет, а человеку много чего надо.

Сеньке как будто понравилась игра в слова.

— Ну вот, — заметил Сергей с усмешкой, — ты вроде начал отличать трактор от человека. А теперь пошути» ли — и будет. Ты, Сеня, в этом городе жить хочешь?

— Мать у меня тут…

— Тем более. Так что про чужие карманы придется забыть. Рано или поздно, а ведь схватим. Скорей, рано, поскольку ты уже у нас на примете.

— Я на них уже не гляжу, пропади они пропадом.

— Другим занялся?

Сенька метнул настороженный взгляд исподлобья и неопределенно усмехнулся:

— Без дела один медведь зимой сидит, и тот лапу сосет.

— А ты чем занялся?

— Чем придется. Жить-то надо.

— Кто как живет. Одни — по закону и по совести. Другие — наоборот. Беспокойно, но, до поры, прибыльно.

— Это как же, к примеру?

— К примеру, рублевки с дураков получать. Сам-то небось не куришь. Здоровье свое бережешь.

Сенька, снова набычившись, взглянул на Сергея. В глазах его мелькнул страх.

— Я… курю… вот, гляди… — Он поспешно вытащил из кармана мятую пачку сигарет.

Сергей улыбнулся:

— Брось, Сеня. Дурака не валяй. Может, из другого кармана чего еще вынешь? Давай, не стесняйся. Люди тут все свои, понимают.

— Ты меня зачем приволок, начальник? — зло прошипел Сенька. — Ты мне зачем шарики по дороге вкручивал?

Сергей ответил холодно и строго:

— Для твоей же пользы приволок. А иначе ты бы меня разве послушал? — И неожиданно резко хлопнул ладонью по столу. — Выкладывай сюда все! Ну? Весь гашиш. Протокол сейчас составим. Как добровольная явка.

Сенька оторопело посмотрел на него. У него даже рот приоткрылся от удивления.

— Чего?..

— На стол, говорю! — требовательно повторил Сергей. — Живо, живо. Вон из того кармана.

Криво усмехнувшись, Сенька вывернул пустой карман.

— Гляди начальник. Что найдешь, твое.

— Та-ак. Все продал, выходит? — Сергея, кажется, нисколько не смутило отсутствие в кармане гашиша.

— Ничего не знаю, — насмешливо пожал широченными плечами Сенька.

— Ты меня, Сеня, все-таки не понял, — Сергей укоризненно покачал головой. — Мы же сейчас карман твой исследуем, найдем следы гашиша, обязательно найдем…

— Подумаешь, следы…

— Вот, вот. И начнем думать — откуда? Гашиш — это дело серьезное, опасное. Мы тебя не отпустим, пока не докопаемся, откуда он у тебя. И прямо тебе скажу: зря ты с ним связался. Выгода от него ой какой невыгодой может обернуться. Я тебе дело предлагаю: выдай все, пока не поздно. Добровольно выдай. За кого ты голову-то решил класть? За кого свободой своей решил расплатиться?

Сенька, нахмурившись, молчал, но на его широкой прыщавой физиономии отразилась мучительная борьба, которую он сейчас вел с самим собой. Потом недоверчиво спросил:

— Отпустишь, говоришь? Сладко поешь, начальник. Я вашу механику знаю.

Сергей пожал плечами:

— А знаешь, то соображай. Гашиш ты отдашь добровольно. Протокол на это составим. Как же после этого тебя задержать?

— А паспорта?

— Это уже не для протокола. Карманную кражу так не оформляют. Сам знаешь.

— Так-то оно так…

Сенька беспокойно заерзал на стуле и снова испытующе поглядел исподлобья на Сергея. Наконец со вздохом сказал:

— Эх, не часто таких начальников встречаешь. Надо пойти навстречу.

— Одолжение делаешь? — понимающе усмехнулся Сергей. — Ну, давай делай. Так где гашиш?

— В одном месте.

— Сейчас поедешь с нашими сотрудниками и добровольно выдашь. Так?

— Ну, так. Чего же сделаешь, — снова вздохнул Сенька.

— А пока скажи, кто тебе его дал на продажу?

— Данилыч дал…

— Ему и паспорта продал?

— А кому же еще? Ему.

— Теперь так, Сеня. Я тебя отпущу, как договорились. Но с одним условием. Три дня из дому не выходить. Сегодня у нас суббота? Так вот, до вторника. Договорились?

— Чего ж поделаешь, — уныло ответил Сенька. — Лучше у матери сидеть, чем у вас.

— Я тоже так думаю. А мы посмотрим, чтобы ты условие не нарушал. И Данилыча чтоб не предупредил.

— Нужен он мне…

Сергей улыбнулся:

— Эх, Сеня, ты ведь еще полезным человеком можешь стать. Только постараться.

— Пробовал, — с неожиданной мечтательностью вздохнул Сенька. — Не получается. Сосет и тянет, то выпить, то украсть. Замучился прямо.

— Понимаю, — согласился Сергей. — Говорят, ребенка трудно воспитать. А уж взрослого перевоспитать еще труднее. Над этим мы бьемся. Представляешь? Ну и общественность, конечно.

— А, общественность, — насмешливо махнул рукой Сенька.

— Не говори. Если стоящие люди попадутся, толк будет. — И уже другим тоном Сергей закончил: — Ну ладно. От философии давай к делу переходить. Сначала запишем твои показания. Свидетельские. — Он сделал ударение на последнем слове. — Насчет Данилыча.

Когда Сенька вместе с сотрудниками наконец уехал, Сергей взглянул на часы. Ого! Полдня прошло. И все-таки следовало повидать Федорова. А потом заняться Алеком. Этого парня Сергей хотел допросить сам, непременно сам. Новые данные о Семенове тут очень помогут.

Он позвонил Лобанову, коротко сообщил о разговоре с Сенькой.

— Докопался, значит, — удовлетворенно констатировал Саша. — Ишь ты, два артиста собрались. Я тебе сейчас машину дам.

На этот раз Сергей не возражал. Надо было спешить.

По дороге он думал о том, что скажет Федорову. Надо, чтобы тот написал Прохорову письмо, как обычно, до востребования. А в Москве за этим письмом посмотрят, и когда Прохоров придет… Неужели Федоров откажется написать? Сашка уверен, что откажется. Найдет, мол, предлог. И тогда… Нет, не может быть. Прохоров существует. Главная фигура теперь Прохоров. Убийство в гостинице, исчезновение Горлиной — все тянется к нему. А Семенов и Алик — это паспорта, мошенничество, ограбление в поезде, гашиш. Что связывает их с Прохоровым? Пока только применение снотворного. Хотя… Стоп, стоп!.. Девушка в беличьей шубке! Она знакома с Семеновым, знакома с Алеком, и она же знакома с… Горлиной! Эх, найти бы ее, эту Тамарочку. Но через кого? Горлина исчезла, с Семеновым разговор еще впереди, остается Алек…

А машина тем временем, весело урча, добежала до залитой солнцем, сверкающей от снега улице, словно радуясь вместе с людьми и яркому солнцу, и голубому, без единого облачка, небу, и какому-то вольному, бесшабашному, весеннему ветру, метавшемуся по улице.

И настроение у людей вокруг стало совсем другое. Это было заметно по их энергичной походке, по улыбкам, по тому, как что-то веселое стал насвистывать рядом шофер, и Сергей почему-то подумал вдруг: «А что ж? Все идет нормально. Минула неделя, а уже пройдено полпути к цели. Да, пожалуй, полпути все-таки пройдено». И сам невольно улыбнулся своим бодрым мыслям.

Федоров, к счастью, оказался дома. Когда Сергей изложил ему свою просьбу написать Прохорову, старик, помедлив, сказал:

— Зачем же писать? Семен Трифонович сам приехал. Я ему все рассказал, и он обещал к вам зайти. Очень он насчет Мариночки растревожился. Недоразумение, говорит, тут. Я и телефон ваш дал.

Сергей с удивлением и беспокойством взглянул на Федорова. Такого оборота он не предвидел. Федоров, перехватив его взгляд, усмехнулся:

— Да вы не тревожьтесь. Он человек неплохой. Придет.

— А к вам он еще зайдет? — спросил Сергей.

— Кто его знает. Обещал.

— Где же он остановился?

— Признаться, не спросил, — ответил Федоров.

Положение осложнилось. Прохоров все знает. Так он и, придет к Сергею, как же! И к Федорову тоже, конечно, не придет. Это ясно. Но главное… существует ли он вообще, этот Прохоров?

— А подружка Марины не появлялась? — на всякий случай спросил Сергей.

— Тамарочка? Нет, не заходила. Вот этот газетчик, тот уже телефон оборвал. — Федоров с горечью усмехнулся. — Ничего парень, кажись, очень ему понравилась наша голубка. — И это последнее, такое нежное слово показалось вдруг Сергею самым точным по отношению к пропавшей Нине Горлиной. Голубка… Он вспомнил свой разговор с ней вчера вечером, ее тревожный, какой-то беззащитный, полный скрытой муки взгляд, ее слезы. И вдруг убежденно подумал: «Не могла она совершить кражу. Не могла. Что-то тут не то…»

Сергей торопливо простился с Федоровым, заверил его, что Марину найдут, что о его деле он помнит и непременно доведет его до конца, как обещал. Просил передать привет Галине Захаровне.

Новая мысль теперь не давала ему покоя: «Она не могла совершить это, не могла…»

Вернувшись в управление, Сергей немедленно заказал, у дежурного разговор по спецсвязи с Москвой, с замнач МУРа полковником Гараниным.

Пришел и Лобанов.

Разговор на этот раз дали почти мгновенно.

— Костя! — закричал в трубку Сергей. — Ну, еще раз здравствуй.

— Ну, здравствуй, здравствуй, — прогудел в ответ Гаранин. — Что у тебя там стряслось? Утром же говорили.

— Я снова по делу Горлиной. Понимаешь, такое ощущение, что не могла она эту кражу совершить.

— Вот, вот. В один голос все говорят: хорошая девушка. Проверили все ее связи. Ничего! Подруги одна лучше другой.

— Ищите Прохорова. Сегодня он появился у нас, но…

Сергей перехватил удивленный взгляд Лобанова. В переговорную неожиданно заглянул запыхавшийся Жаткин и свистящим шепотом сообщил Сергею:

— Вас к телефону. Там, в кабинете.

Прикрыв ладонью трубку, Сергей сердито ответил:

— Я же с Москвой говорю. Пусть позвонят позже.

— Девушка, Сергей Павлович, — возразил Жаткин. — Я боюсь, вдруг еще раз не позвонит.

— Девушка?.. — насторожился Сергей. — Молодец. Сейчас… — И крикнул в трубку: — Костя! С тобой сейчас Саша говорить будет…

Он передал трубку Лобанову.

«Неужели, Марина?.. То есть Нина? Больше некому», — думал Сергей, торопясь по коридору вслед за Жаткиным, Он еле сдерживался, чтобы не бежать, и так уже встречные сотрудники с недоумением поглядывали ему вслед.

Наконец Сергей достиг кабинета, стремительно подскочил к столу и схватил лежавшую около аппарата трубку, больше всего опасаясь услышать короткие гудки отбоя. Но трубка молчала.

— Слушаю! Коршунов говорит! — крикнул Сергей.

— Сергей Павлович?.. — раздался в трубке неуверенный девичий голос.

— Да, да. Марина?

— Это не Марина. Вы меня не знаете. Меня зовут Тамара. Я подруга Марины.

У Сергея забилось сердце, он с трудом заставил себя говорить спокойно.

— Слушаю вас.

— Я… я хочу вам рассказать… — как будто через силу произнесла девушка, — про одного человека…

— Пожалуйста. Приходите хоть сейчас.

— Нет, нет. Сейчас я на работе. Я вечером могу.

— Где вы работаете? Я сам могу приехать, — не удержавшись, предложил Сергей, потом прикрыл ладонью трубку и шепнул Жаткину: — Быстро. Узнайте, из какого телефона она говорит.

И тот, не переспрашивая, стремглав выбежал из комнаты.

— Что вы! На работу нельзя, — испуганно возразила девушка. — Я же говорю вам — вечером.

— Как хотите. Пусть вечером. В котором часу вы придете?

— К вам я боюсь. Давайте встретимся.

— Ну, чего же вы боитесь? — улыбнулся Сергей, стараясь затянуть разговор.

— Боюсь, и все. Давайте так. Приходите в девять часов к кино «Победа». Знаете? Только один, а то я не подойду.

— Но вы же меня не узнаете.

— Узнаю. Вы тоже в пыжиковой шапке. Ну, все. Бежать надо. Так приходите. Только один. Я сначала посмотрю, учтите.

И в трубке зазвучали короткие гудки отбоя.

Сергей невольно посмотрел на часы. Времени было еще много, чтобы все обдумать. Итак, ему назначили свидание. Сергей улыбнулся. Вернулся Жаткин. Зашел в кабинет и Лобанов.

— Ну, Володя, что узнали? — спросил Сергей. — Звонила Тамара, — объяснил он Лобанову. — Та самая беличья шубка. Назначила мне свидание вечером.

— Ого! — заинтересовался Лобанов. — А откуда она твой телефон узнала?

— Вопросов к ней много, — мечтательно произнес Сергей.

— Она звонила из автомата, с Нового проспекта, — доложил Жаткин. — Я думаю…

— Что вы думаете? — Сергей внимательно посмотрел на него.

— Она работает где-то рядом.

— Да. Я тоже так думаю.

— Надо пошарить вокруг, — предложил Лобанов. — Там больших предприятий нет. Столовые, кафе, мастерские, ателье… Приметы ее у нас есть. Давай, Володя, займись.

Так и решили. Жаткин стремительно выскочил из кабинета. Он все делал стремительно. Его просто распирала энергия и желание действовать.

Сергей и Лобанов с улыбкой проводили его глазами.

— Ну, а пока? — спросил Лобанов.

— Пока займемся Алеком, — ответил Сергей.

— Имей в виду, — предупредил Лобанов, — Одного я тебя на свидание не пущу.

— Новости! Она как раз специально предупредила…

— Вот именно.

— Нет уж. На свидания я привык ходить один.

…Алек был все в той же поролоновой куртке на «молнии». Под ней виднелась серая шерстяная рубашка, перламутровая пуговица у воротника переливалась ракушечным сиянием и притягивала взгляд к тонкой смуглой шее Алека. И почему-то эта мальчишечья шея напомнила Сергею Вальку. Он подумал, что надо бы этого паренька разыскать и поблагодарить.

Сергей внимательно смотрел на Алека, пока тот шел от двери к столу, неловко заложив руки за спину, уже обритый под машинку и потому в первый момент показавшийся незнакомым. Но так же, как и вчера, хмурились его густые черные брови, худощавое, с усиками, красивое лицо казалось осунувшимся, губы были плотно сжаты.

«Какого черта ты пошел на преступление, — с внезапной злостью подумал Сергей. — Тебе в девчонок влюбляться, песни петь, лекции слушать».

Алек молча сел и выжидающе поднял на Сергея свои большие, выразительные глаза. Что-то поразило Сергея в его взгляде. В нем не было вражды, насмешки или упрямства, не было горечи или растерянности — всего того, что было раньше и что Сергей ожидал увидеть сейчас. Он только потом понял, что его поразило: во взгляде была усталость…

— Ну, Алек, — сказал Сергей, — давай начнем с того, чем мы вчера кончили.

Тот вяло пожал плечами.

— Пожалуйста.

Кажется, ему все было безразлично.

— Ты обещал рассказать о себе. И добавил, — Сергей улыбнулся, — что расскажешь это только мне. Мы одни. Рассказывай…

«Что с ним такое? — с беспокойством думал Сергей. — Где веселость, где злость наконец?»

— Могу, если хотите, — равнодушно ответил Алек, устремив взгляд куда-то в пространство. — Только какой смысл?

— Смысл тут есть, ты увидишь, — с ударением произнес Сергей.

Алек все так же вяло усмехнулся:

— Пожалуйста. Только задавайте вопросы. Я, понимаете, не рассказчик.

— Хорошо. Свою фамилию и адрес ты назвал вчера правильно?

— Представьте, да.

— Когда ты приехал в этот город?

— Года полтора назад. Собрался поступить в университет. Мне, понимаете, сказали, что тут совсем небольшой конкурс. Но… — Алек горько усмехнулся, — для меня он оказался слишком большим.

— Провалился?

— Вот именно.

— Почему же не вернулся домой?

— Гордость. Что будут говорить соседи? И мои старики. Они так надеялись… В общем, написал, что поступил на вечерний и устроился работать.

— А сам?

— Решил, понимаете, посмотреть мир.

— Это как же?

— Сначала здесь, грузчиком на железной дороге. Потом гонял плоты на Каме, разносил газеты в Астрахани, строил дома в Таллинне. Старикам посылал посылки — сувениры, икру. Веселые письма писал. А сам… голодал, понимаете.

— Словом, глупая гордость, так ты сказал?

— Конечно, глупая.

— Ну, а потом?

— Этим летом вернулся сюда. Решил еще раз попытаться в университет. Занимался и опять грузил вагоны.

— Как же ты познакомился с тем человеком?

— Случай, — пожал плечами Алек. — Дикий случай, понимаете.

— А все-таки?

— На вокзале, в буфете. Заметил мои голодные глаза, предложил обед. Не было сил отказаться. Ну и водка на голодный желудок, понимаете…

— Обещал богатые посылки домой?

— Ну конечно.

— Опасный человек…

Алек пожал плечами, но промолчал.

— О нем ты мне ничего не скажешь? — спросил, не утерпев, Сергей.

— Я уже сказал, — Алек нахмурился. — Плачу только по своему счету.

— А он ведь и по твоему платил.

— Его дело…

— Ладно. Итак, это все была глупая гордость. Ну, а красивая женщина? Он познакомил?

— Не имеет значения. И вообще прошу… Не трогайте этого. Очень вас прошу, — в больших карих глазах Алека мелькнула такая боль, что Сергею на миг стало не по себе.

«Их познакомил, конечно, Семенов, — подумал он. — Это на него похоже. С кем же он его познакомил?» И тут вдруг Сергея словно осенило. Безразличным тоном он заметил:

— Кстати, сегодня вечером я увижу Тамару.

Алек метнул на Сергея тревожный взгляд, но тут же, спохватившись, опустил голову. На бритом виске у него проступила и лихорадочно запульсировала жилка.

Сергей молчал.

— Ее не трогайте, — глухо, через силу произнес наконец Алек. — Она ничего не знает. Клянусь, ничего.

— Она была с тобой на вокзале, — напомнил Сергей. — Она встречала тех, кто привез чемодан.

Алек рывком поднял голову и с гневом посмотрел на Сергея, уголки губ у него подергивались.

— Вам мало моего слова? Да? Мало?..

— Просто ты не все знаешь, — возразил Сергей. — И я тоже, к сожалению.

— Ее послали, понимаете? Она ничего не знает, — упрямо повторил Алек.

«Семенов послал их встречать тех, с чемоданом, — подумал Сергей. — А потом Алек пришел ночью за этим чемоданом. Но письмо… Семенов так испугался, прибежал сюда».

— Кто грозил убить Семенова?

— Не знаю, — резко ответил Алек.

Что ж, это было вполне вероятно.

Но тут же Сергей ощутил еле заметную трещинку в, казалось бы, стройной версии о Семенове. В письме ведь содержалась угроза, и Алек пришел за чемоданом. Может быть, Алек поссорился с Семеновым, например из-за Тамары, и потребовал свою долю? Тогда выходит, что письмо написал он. Впрочем, это легко проверить, стоит только сличить почерки. И трещинка, сузившись, готова была уже исчезнуть.

— Вот что, — сказал Сергей и протянул Алеку лист бумаги и свою ручку. — Напиши, пожалуйста, то, что мне рассказал.

Алек пожал плечами.

— Зачем, дорогой?

— Так надо.

— Ну, если надо… Значит, где работал этот год, так я понимаю?

— Да, да.

Алек стал торопливо писать, потом передал листок Сергею!

— Пожалуйста, проверяйте. До последнего места работы, — он усмехнулся, — всюду трудился честно.

— Больше ты мне ничего не хочешь сказать? — спросил Сергей.

Алек покачал бритой головой, потом тихо сказал:

— Только не трогайте ее.

— Эх, — грустно покачал головой Сергей. — Какой же ты слепой?!

Алека увели.

Через некоторое время в кабинет вошел Лобанов и удивленно посмотрел на Сергея. Тот задумчиво курил, откинувшись на спинку кресла и устремив неподвижный взгляд куда-то в пространство, и даже не повернул головы на звук открываемой двери.

— Предвкушаешь? — иронически осведомился Лобанов. — Свидания ждешь?

Сергей молча, с усилием потянулся, раскинув руки в стороны и вытянув под столом ноги.

— Ну, что Алек? — поинтересовался Лобанов.

— А! — досадливо махнул рукой Сергей. — Действительно, глупая гордость и красивая женщина. Последняя, между прочим, Тамара. Но парня жаль не могу тебе сказать как. — Он коротко передал свой разговор с Алеком и в заключение сказал: — Надо сравнить его почерк, — он указал на листок бумаги перед собой, — с почерком в письме Семенову.

— Теперь уже до понедельника, — ответил Лобанов. — Восьмой час, все ушли.

— Да, конечно…

— А я сейчас говорил с Москвой и Волгоградом, — загадочно произнес Саша.

— Ну?..

— МУР отыскал Прохорова.

— Не может быть!

— Точно. Семен Трофимович Прохоров… кандидат экономических наук, старший научный сотрудник…

— Тьфу!

— Погоди. Есть еще один Прохоров, тоже Семен Трофимович. Отбывал наказание за убийство с тридцать пятого по сорок первый год. Сегодня нам выслали из архива его дело. Там фотография, дактокарта, прошлые связи. Словом, все. В Москве официально не проживает. Но… — Лобанов хитро усмехнулся, — его обнаружили в Волгограде.

— Та-ак, — оживился Сергей.

— В пятьдесят девятом году там был зарегистрирован его брак с гражданкой Ивановой, а через два года расторгнут. Подала на развод сама Иванова: мучений с ним не выдержала. Представляешь, если даже в те годы развели?

— Представляю. Где он там работал?

— На плодоовощной базе. Бухгалтером.

— Бухгалтером? Интересно…

— Вот, вот. Поэтому снова позвонил в Москву и Косте сказал то же самое: интересно. В смысле Горлиной. Она кассир, а он, видите ли, бухгалтер. Вот только Прохоров в том учреждении не работает.

— Не имеет значения.

— Именно…

Друзья понимающе переглянулись, и оба одновременно рассмеялись, весело, как давно не смеялись.

— Значит, Прохоров существует, — сказал Сергей. — Он действительно отбывал заключение. И именно он был женат на Ивановой. Это уже кое-что. Ты не находишь?

— Нахожу. Это действительно только кое-что.

— Погоди, будет и остальное.

— Между прочим, я попросил Москву найти и дело Федорова, — деланно безразлично сообщил Лобанов.

— Ну что ж. Пригодится, — тем же тоном откликнулся Сергей. — Мне же хлопотать за него.

— Главное, чтобы он тебе никаких других хлопот не причинил.

— Не порть настроение, — строго сказал Сергей. — Мне скоро как-никак на свидание идти.

Ровно в девять часов вечера Сергей подошел к ярко освещенному, огромному зданию кинотеатра «Победа», расположенному в глубине заснеженного городского сада.

От центральной аллеи, по которой шел Сергей, в сторону уходили неширокие дорожки и терялись в темноте. Среди сугробов снега по сторонам чернели длинные скамьи. В голых перепутанных ветвях деревьев одиноко свистел ветер.

Около кинотеатра толпились люди. Скоро должен был начаться очередной сеанс.

Сергей отошел в сторону и принялся расхаживать возле длинной пустой скамьи. Высоко над его головой сияла лампа на тонкой изогнутой мачте, и свежий, нетронутый снег искрился под ногами: люди здесь проходили редко и еще не успели его истоптать.

Прогуливаясь, Сергей зорко всматривался в шумную, говорливую толпу у входа в кинотеатр. Он заметил, как мелькнула вдруг где-то в середине светлая шубка и тут же исчезла, потом снова мелькнула, уже в другом месте. Девушка как будто пряталась от него. Сергей, усмехнувшись, стал за ней наблюдать.

Неожиданно кто-то тронул его за рукав. Сергей обернулся. Перед ним стояла невысокая девушка в темном пальто с пушистым черно-бурым воротником, скрывавшим чуть не половину лица. Из-под длинных, очень черных ресниц на Сергея смотрели лукавые темные глаза.

— Вы Сергей Павлович? — спросила девушка.

— Да. А вы Тамара?

«Как же она меня провела», — подумал Сергей.

— Тамара. Ну пошли. Не надо тут стоять. У всех на виду.

Она решительно взяла его под руку и увлекла за собой.

— Куда же мы пойдем? — спросил Сергей, когда они миновали толпу.

— Подальше. Где никого нет. Вот сюда теперь.

Они свернули с аллеи на одну из боковых дорожек. Сергей невольно оглянулся, пытаясь запомнить поворот. Девушка рассмеялась:

— А вы, кажется, пугливый.

— Не очень…

— Боитесь, заведу куда-нибудь?

— А вы кого боитесь?

Сергей решил принять ее шутливый тон.

— Ой, скажете. Да я никого не боюсь, — с вызовом ответила Тамара и добавила: — А теперь сюда.

Они снова свернули на какую-то дорожку, безлюдную и совсем темную. В лицо им со свистом ударил ветер.

— Вы и молодыми людьми так командуете? — спросил Сергей.

— Всеми: и старыми, и молодыми, — бойко ответила Тамара.

— Значит, и Петром Даниловичем, и Алеком?

Девушка быстро подняла голову и, словно всматриваясь в его лицо, на секунду приостановилась. Потом торопливо сказала:

— Значит, и ими.

Она опасливо оглянулась и, понизив голос, спросила:

— За нами никто не идет, как вы думаете?

— Думаю, что нет.

Они опять свернули на какую-то дорожку, и ветер сразу пропал. Сергей разглядел впереди, среди темных стволов деревьев, неясные очертания высокой ограды. «Наверное, конец парка», — подумал он.

— Ну вот. Теперь слушайте, — остановившись, шепотом сказала Тамара. — Вы думаете, чего я вас так далеко завела? Он же за каждым моим шагом следит.

— Кто?

— Петя… Петр Данилович. Ревнивый ужас прямо какой. А тут еще я Алека встретила. Он его окрутил, Алека-то. Деньги ему давал. И мне тоже. Но вот — любовь… — она вздохнула. — Сердцу не прикажешь.

— Алека любите?

— Ага. Жгучий парень. Правда? И потом веселый и культурный. Я таких люблю. А Петька… Он только коньяк жрет и хватает. Ну, правда, еще магнитофон заводит. Ехида, — неожиданно заключила она.

Сергей решил перевести разговор в деловое русло.

— Кого вы на вокзале встречали? — спросил он.

— Алек сказал? Торговцев каких-то. Петька… Петр Данилович велел. Чемодан они ему привезли. Уж не знаю, чего там было. Он разве скажет? А потом решил от Алека избавиться. Ревновать меня стал. Написал сам себе письмо, что, мол, убьют его. И Алеку велел ночью прийти. А сам к вам побежал, ехида такая.

— А он сказал, что Алека не знает.

— Врет, — с ненавистью прошептала Тамара. — Все он врет. Вы у него обыск сделайте. Знаете, чего найдете?

— Чего же мы найдем?

— Револьвер найдете, вот чего. Я сама видела. Он его под подоконником, в тайнике, держит. Просто ужас. Застрелить меня грозил. А потом отрава какая-то у него есть. Забыла, как называется…

— Гашиш?

— Во-во. Продает он ее. Через Сеньку. Вор такой у нас есть…

Сергей напряженно слушал, боясь пропустить что-нибудь в быстром шепоте девушки. Самое главное он повторил про себя: «Сам себе письмо написал… пистолет в подоконнике… знает Алека… гашиш…»

— А еще он какой-то яд у сестры в аптеке достает. Сама слышала. Я у него сейчас воды выпить боюсь. Во, какая ехида!.. Ой, как холодно!.. — Она зябко повела плечами и потерла пестрыми варежками щеки. — А вам не холодно?

— Нет. Я хочу вам еще два вопроса задать, Тамара.

— Давайте скорее, а то ноги ужас как замерзли.

Она начала слегка притоптывать на месте.

— Где Марина?

— Не знаю. У нее чего-то в Москве случилось. Да на что она вам? Вы Петра Даниловича заберите. Он… он вам и про Марину небось скажет.

— Про Марину?.. — Сергей даже опешил слегка от неожиданности. — Ну ладно. Теперь, где мне вас найти, если потребуется?

— Меня-то? — она насторожилась. — Я вам свой адрес не дам. Начнете еще таскать…

— Но, Тамара…

— Все равно я больше ничего не знаю. Я вам зачем позвонила? Мне Алека до смерти жалко. Это же Петька его с пути сбил. Петька! И меня тоже. Все от него, ехиды, идет. Вот его забирайте!

— Сначала разобраться надо, — сказал Сергей и снова спросил: — А откуда вы мой телефон узнали?

— Откуда?.. А вам не все равно?

— Тамара, ведь у нас начистоту разговор идет? Если спрашиваю, значит, надо. Хотите, чтобы я вам поверил, а сами…

— Начистоту? Тогда скажите, Алека отпустите?

— Не знаю. Надо разобраться. Если за ним вины нет, то, конечно, отпустим. Теперь отвечайте на мой вопрос.

— Откуда телефон? Петька сказал.

— Неправда, — покачал головой Сергей. — Он мой телефон не знает. И как меня зовут, тоже не знает.

— Ну, значит… Степан Григорьевич дал. Я у него была сегодня. Прямо запуталась тут с вами.

— Это я вижу. Может, еще чего напутали? — добродушно улыбнулся Сергей. — Так уж сразу говорите.

— Думаете, про Петьку? А вы проверьте.

— Попробуем.

Они расстались почти дружески.

Сергей, отстав, двинулся вслед за девушкой по пустынной дорожке. Было тихо. Снег скрипел под ногами. По сторонам, за высокими сугробами, безмолвно и недвижно стояли черные стволы деревьев, словно охраняя покой вокруг, только где-то высоко в их ветвях, разбойно посвистывая, метался ветер.

Темная фигурка девушки исчезла за поворотом. Сергей ускорил шаги, стараясь не упустить ее из виду.

Впереди замелькали огни. Ветер донес чьи-то голоса и смех. Вслед за Тамарой Сергей вышел наконец на главную аллею. Наметанный его глаз вдруг заметил, как за девушкой последовал какой-то человек. «Ага, значит, адресок твой у нас будет на всякий случай», — подумал Сергей. Но тут же новая мысль внезапно обожгла его: «А вдруг это Семенов?» И Сергей осторожно направился за удалявшейся девушкой.

Он увидел, как Тамара, поравнявшись с фонарем, взглянула на часы и ускорила шаги. Через минуту она смешалась с толпой у входа в кинотеатр и исчезла из виду. «Неужели она собралась в кино? Одна?» — недовольно подумал Сергей. Но сколько он ни искал, обнаружить девушку не удалось. Людей вокруг становилось все больше.

Сергей поглядел на часы. Ого! Уже почти одиннадцать. Надо, было торопиться: Лобанов ждал в управлении.

Он повернул к выходу из парка. Волнение уже улеглось, и Сергей попытался обдумать все, что узнал во время этого необычного свидания.

Прежде всего, зачем Тамаре понадобилось увидеть его? Ну это, пожалуй, ясно. Она боится и ненавидит Семенова и хочет помочь Алеку. Так. Теперь Семенов. Если у него действительно хранится пистолет, то он опасный человек. Это, правда, не вязалось с тем представлением, которое сложилось у Сергея о Семенове. Что ж. Значит, надо сделать поправку, очень важную поправку. Пистолет, гашиш, снотворное… Ну ладно. Дальше. Самое важное. Неужели Семенов знает, где Марина?.. То есть Нина… Тогда, выходит… Нет, он не может знать…

Только подходя уже к управлению, Сергей почувствовал, как замерз. Окоченевшие пальцы еле повиновались ему, когда он вытаскивал удостоверение, чтобы предъявить постовому.

— Лобанов еще не ушел? — спросил он.

— Нет еще. У него товарищ. Из газеты.

— А-а…

Сергей бегом, чтобы согреться, поднялся по пустой полутемной лестнице. Уже в коридоре ноги стало сильно покалывать, как иголками. Было больно идти. «Надо у Сашки шерстяные носки попросить, — решил Сергей. — Так в два счета ноги отморозишь».

В кабинете у Лобанова он увидел Урманского. Оба устроились за письменным столом и, как показалось Сергею, мирно и уютно пили чай из цветастого, длинного, как снаряд, термоса. На блюдце лежала горка печенья.

— А-а, распиваете тут, закусываете, — плотоядно потер руки Сергей.

— Кто на свидания бегает, а кто так, по-стариковски, чаи гоняет, — усмехнулся Лобанов, но тут же круглое лицо его стало серьезным. — Георгий интересные вещи рассказывает. — И, обращаясь к Урманскому, добавил: — Ты повтори ему. Повтори.

— Сначала чаю дайте, — сказал Сергей, придвигая стул. — Замерз, как цуцик.

Он только сейчас заметил, что Урманский необычайно встревожен, совсем не шутит, только дымит сигаретой и даже не притронулся к своему стакану с чаем.

— Я, Сергей Павлович, насчет Марины, — нервно сказал Урманский. — Очень она хорошая девушка. Я, слава богу, разбираюсь в людях.

— Да ну? — не удержался Лобанов.

— Да, хорошая! — с вызовом повторил Урманский. — Просто у нее какое-то горе. Я же чувствую. И мне…

— Мы твои переживания знаем, — снова прервал его Лобанов. — Ты факты излагай.

— Да, да. Факты. Так вот. Сегодня зашел я к Степану Григорьевичу. Вы как раз только ушли от него, — он посмотрел на Сергея. — Решил его спросить, может, что о Марине стало известно. В это время приходит ее подруга, Тамара…

«Выходит, не соврала», — подумал Сергей и спросил:

— Про меня она ничего у Степана Григорьевича не спрашивала?

Урманский задумался.

— Нет. По-моему, ничего не спрашивала. Хотя вела себя как-то странно. Это я сразу заметил.

— Ушли вы вместе?

— Да. А на улице она вдруг меня спрашивает: «У вас с Мариной роман, да?» Я возьми да и брякни: «Роман, говорю. Да еще какой». Она вздохнула и вдруг говорит: «Хотите, я записку ей передам?» Я прямо опешил, но говорю: «Еще бы! Конечно, хочу. А где она?» «Этого я вам сказать не могу. Марина просила никому не говорить». Ну, думаю, ладно…

В это время на столе зазвонил телефон. Лобанов нетерпеливо снял трубку. Минуту он внимательно вслушивался, потом, буркнув: «Ладно», бросил трубку на рычаг. Мельком взглянув на Сергея, он сказал:

— Упустили твою приятельницу, черт бы ее побрал. — И, обращаясь к Урманскому, прибавил: — Ну, ну. Так насчет записки…

Тот чуть помедлил, собираясь с мыслями, и продолжал:

— Я, значит, тут же, на улице, написал Марине записку. Идем дальше. Недалеко от рынка она говорит; «Больше меня не провожайте». «А ответ?» — спрашиваю. «Если, — говорит, — будет ответ, то я вам позвоню. Дайте ваш телефон». Записал я ей телефон. И она пошла. А я, знаете, потихоньку за ней.

— Сыщиком, понимаешь, стал, — улыбнулся Лобанов.

Сергей молча слушал, обхватив руками горячий стакан и поминутно отхлебывая из него.

— Станешь тут, — сердито ответил Урманский, — если настоящие, сыщики ничего сделать не могут. Так вот. Зашла она на рынок и к какой-то галантерейной палатке подходит.

— К Семенову, — многозначительно заметил Лобанов.

— Ему она, значит, эту записку и передала, — заключил Урманский. — Так вот. Я прошу этим типом заняться. Он знает, где Марина.

— Да, Семеновым придется заняться, — с ударением произнес Сергей. — Причем завтра же.

…Но назавтра произошли события, которые опрокинули все его планы.

Рано утром Сергею позвонил в гостиницу дежурный по управлению и доложил:

— Товарищ подполковник, ограблена квартира. Семенова, сам он в тяжелом состоянии доставлен в больницу:

— Что с ним?!

— Из больницы сообщили: отравление. Снотворным.

Глава 7 ЕЩЕ ДВА ДНЯ, ПОСЛЕДНИЕ

Накануне Володя Жаткин долго ходил по Новому проспекту. В центре его поисков находился злополучный телефон-автомат на углу, возле булочной. В самой булочной никакой Тамары не оказалось. Девушка с таким именем там не работала ни продавцом, ни в бухгалтерии, нигде. И Володя пошел дальше.

Светлые, новые дома в семь, девять и даже одиннадцать, этажей тянулись вдоль прямого как стрела проспекта, отделенные от него широкой черной полосой деревьев и кустарников, сейчас заваленных снегом так, что от кустов осталась только короткая черная щетина, а пышные перепутанные ветви деревьев, казалось, росли прямо из высоких сугробов. Этот черно-белый вал прерывался только узкими траншеями в местах перехода, и сквозь них видны были проплывавшие по проспекту синие троллейбусы, красные автобусы и разноцветные легковые машины.

Володя сначала прошел вперед квартала два или три. На этом отрезке ему попались продуктовый магазин, мастерская по починке холодильников и фотоателье. Никакой Тамары там тоже не оказалось. Тогда Володя пошел в другую сторону от телефона-автомата. Там были телевизионные ателье, пошивочная мастерская, которая сразу же очень его заинтересовала, и парикмахерская, которая после мастерской снова возбудила у него угасшие было надежды. Но, увы, никакой Тамары там тоже не оказалось. Вернее, в парикмахерской он обнаружил одну Тамару, очень хорошенькую и бойкую. Володя было оживился и так увлеченно повел разговор, что вызвал даже краску смущения на лице девушки. Но уже через несколько минут интерес его решительно иссяк. Стало очевидно, что это совсем не та Тамара, которую он разыскивал.

Володя бродил по проспекту и прилегающим к нему улицам часа три. Окончательно замерзнув, он, раздосадованный, сел в троллейбус, чтобы ехать в управление и доложить о своей неудаче.

…Вот уже два года, как Володя работал в уголовном розыске. Он пришел туда сразу после окончания юридического факультета, с блеском защитив перед этим свою дипломную работу по осмотру места происшествия. На недоуменные и скептические вопросы друзей Володя, смеясь, отвечал: «Ничего не поделаешь, сошлись характерами, — и неожиданно добавил однажды: — Очень я, понимаете, жалостливый». Три месяца практики в одном из отделений милиции наполнили его душу такой горечью и неутихающей яростью, что мать не узнавала в те дни своего веселого и жизнерадостного Володю. «Я не могу видеть, как она плачет, — говорил он по вечерам. — Посадили за хулиганство сына, правильно посадили, подонок он, скотина. Но ты бы видела эту женщину! Она за три дня старухой стала!..» В другой раз он за ужином рассказывал: «…В парке вечером, ты понимаешь? Они на скамейке обнявшись сидели, о жизни своей будущей мечтали! И пять хулиганов с ножами. Наскочили, как волки. И эту девушку… Она сейчас в больнице… Но мы их найдем! Мы весь город перевернем, но их найдем. Такое нельзя простить…»

Они давно уже жили вдвоем. Володе было пять лет, когда погиб отец, летчик-полярник. Мать учила Володю музыке: у него были способности. Она мечтала, что он станет музыкантом., причем обязательно скрипачом. Скрипка вызывала у нее слезы. Мечтала, как будет сидеть на его концертах в притихшем, заколдованном зале… Потом, когда Володя подрос, она думала, что он станет летчиком. Он вдруг увлекся самолетами и был такой же отчаянный, как отец. Потом… она могла представить все, что угодно, но что ее Володя будет работать в уголовном розыске, это ей даже не снилось. Но она его поняла. Обостренное чувство справедливости — вот что привело его туда.

…Когда троллейбус проезжал мимо рынка, Володя вдруг вспомнил о Сеньке и тут же стал пробираться к выходу. Его словно что-то толкнуло выйти здесь.

На тротуаре ледяной ветер снова обжег ему лицо. Володя подумал: «А, собственно, что мне там надо, на рынке?» Может быть, он решил полюбоваться на Семенова? Или потолкаться у пивной, среди Сенькиных приятелей? Володя пожал плечами и улыбнулся…

На рынке народу было уже совсем мало. За длинными опустевшими рядами кое-где еще торговали картошкой, виднелись золотистые горки лука и красная россыпь клюквы. Грязный, истоптанный снег хрустел под ногами.

Володя уже миновал бесконечные серые ряды под навесами, когда вдруг заметил впереди девушку в светлой беличьей шубке и стал невольно следить за ней глазами. Просто он не мог уже пропустить ни одной беличьей шубки. А потом увидел того самого журналиста, Урманского. Этот длинный парень, безусловно, следил за девушкой, причем делал это так неумело, что Володя даже улыбнулся. Ситуация, однако, его заинтересовала.

Когда же девушка уверенно пересекла небольшую площадь за рядами и направилась к палатке, где торговал Семенов, Володя окончательно насторожился. Девушка не подошла к прилавку, у которого толпились покупательницы, а обошла палатку и исчезла за ней. Неужели это та самая девушка?

Он заметил, что Урманский, потоптавшись в отдалении, вдруг резко повернулся и чуть не бегом направился к выходу из рынка. Вид у него был одновременно встревоженный и растерянный.

Володя решил подождать. При этом он не стоял на месте, а переходил от палатки к палатке, разглядывал выставленные там товары и даже приценивался к некоторым. Но мысль его напряженно работала, отталкиваясь от уже известных ему деталей и фактов.

Да, скорей всего, это та самая девушка, о которой говорил Коршунов. Ведь они ее уже видели здесь однажды, у палатки Семенова. То есть ее видел тогда один Коршунов, а потом она вдруг исчезла, сколько они ее ни искали. Вероятно, она в тот раз тоже зашла в палатку. Но куда же она потом делась?

На всякий случай Володя заглянул за одну из палаток невдалеке от той, где торговал Семенов. Он увидел длинный и узкий проход между линией палаток и ветхим забором, отделявшим рынок от улицы, и в этом заборе еле заметную, небольшую калитку.

Володя огляделся. С того места, где он стоял, хорошо были видны и весь проход вдоль забора от палатки Семенова к этой калиточке, и площадь перед палаткой, а за ней и широкий прямой проход между рядами, тянувшийся к выходу из рынка. Словом, удобнее места для наблюдения выбрать было невозможно. Но и стоять здесь, не вызвав подозрений, было немыслимо.

В этот самый момент кто-то стукнул его по плечу. Володя обернулся. Перед ним стоял, слегка покачиваясь, худой, небритый человек. На лице его между багровыми скулами пролегал длинный и белый, словно отмороженный, нос, припухшие глаза слезились. Верхние пуговицы обшарпанного, с какими-то затеками пальто были оторваны, и виднелось грязное, потерявшее все свои первоначальные краски кашне. Человек мутно посмотрел на Володю и с усилием произнес:

— Сообразим? Твой рубль с полтиной… моя посуда… И Колька кинет рубль… А? О… о… и о… — Загнув три пальца, он большим и мизинцем нетвердо отмерил в воз духе три разных расстояния, долженствующих соответствовать доле каждого из участников предлагаемого мероприятия.

И тут же, как из-под земли, появился упомянутый им Колька в виде низенького усатого человека со сбитой набок коричневой цигейковой «москвичкой» и болезненно выпученными глазами на толстом, отечном лице.

«Вот это случай»; — подумал Володя и торопливо сказал:

— Скинулись, братцы. Ты валяй неси. А мы тут с Колей обождем.

И он полез в карман за деньгами. У толстяка в грязном кулаке был уже зажат рубль. Длинный, забрав деньги, мгновенно исчез, а толстяк, вздохнув, туманно пояснил:

— Если б не эта вошь, так я бы… супротив него-то ого!..

В этот момент Володя увидел, как из палатки Семенова в узкий проход у забора выскользнула девушка в беличьей шубке. Он поспешно обнял толстяка за плечи и, пригнувшись, так же сбивчиво сказал ему в самое ухо:

— Все они… сам знаешь небось… ого!..

Девушка между тем пробежала вдоль забора к калитке, мельком взглянула на две шатающиеся фигуры невдалеке и выскользнула на улицу.

В тот же момент Володя выпрямился и торопливо сказал растерявшемуся толстяку:

— Ну, будь здоров, Коля. Привет супруге…

И вслед за девушкой устремился к калитке. «А зовут ее Тамара, — подумал он. — И она подруга этой самой Горлиной, которая исчезла. Ну и повезло же…»

Следить за девушкой не составило большого труда. Она шла не оглядываясь, чем-то, видимо, взволнованная, лотом, торопясь, села в троллейбус. Володя сел вслед за ней.

Ехали долго, затем снова шли уже по тихой заснеженной окраинной улице с маленькими домиками за низкими заборчиками. Девушка свернула к одному из таких домиков и поднялась на крыльцо рядом с застекленной террасой.

Володя, не дожидаясь, пока она войдет в дом, с озабоченным видом миновал забор и, скрытый от девушки выступом террасы, свернул в узкий проулок. Дом оказался угловым.

Ждать Володе пришлось недолго. Вскоре он услышал, как хлопнула дверь, по ступенькам крыльца простучали высокие каблучки меховых сапожек и через двор к калитке торопливо прошла девушка в знакомой шубке. Становилось темно, и лица ее Володя различить не мог.

Затем снова ехали через весь город, но на этот раз девушка привела Володю уже по знакомому адресу, на Луговую улицу, к дому, в котором жил Семенов, и своим ключом отперла входную дверь. При этом она, видимо, сильно нервничала и не сразу попала ключом в замочную скважину.

В пустой квартире Семенова — а Володя твердо знал, что квартира пустая, — Тамара пробыла недолго. Затем она поехала на автобусе снова в центр города. «Долго она будет еще бегать?» — устало подумал Володя.

Наконец девушка свернула с большой оживленной улицы в какой-то переулок и, пройдя два или три дома, зашла в большой темный двор. Володя последовал за ней. По уверенным шагам девушки, по тому, как она уже на ходу стала расстегивать шубку, как потом привычно стряхнула снег в подъезде, Володя понял, что она наконец пришла домой. Секундой позже он услышал дробный стук каблучков, замерший на втором этаже, потом звук быстро открываемой и захлопнувшейся двери.

Облегченно вздохнув, Володя еще с минуту постоял в темном подъезде, затем вышел во двор. Кажется, можно и ему теперь отправиться домой. Только сейчас Володя почувствовал, до чего же он устал, замерз и проголодался за этот бесконечно длинный, напряженный день. О, сейчас он приедет домой и навернет сразу и обед, и ужин, и еще крепкого горячего чая стаканов пять, не меньше. А потом ляжет на диван и будет читать. Столько накопилось книг… Но тут его обожгла новая мысль: «А что, если она пришла не домой? Что, если она сейчас снова выйдет?» Нет, уйти было невозможно, просто невозможно. Эта девушка им нужна до зарезу, сколько раз об этом говорил Коршунов!

Выйдя во двор, Володя огляделся. В сгустившейся, непроглядной тьме лишь тускло горели одинокие лампочки у подъездов. В желтом свете одной из них Володя разглядел скамейку и чью-то сутулую фигуру на ней. Человек курил. Огонек его папиросы то вспыхивал, когда тот затягивался, то, описав дугу, мерк в невидимой, опустившейся руке.

Володя устало направился в ту сторону, на ходу вытаскивая негнувшимися, замерзшими пальцами сигарету.

— Разрешите прикурить?

И тут он разглядел, что на скамейке сидел пожилой бородатый дворник в фартуке, надетом поверх полушубка, и в стоптанных подшитых валенках, неровно загнутых у колен. Рядом к стене была прислонена широкая металлическая лопата на длинной ручке.

— Кури, милый, — старик протянул ему папиросу. — Чего дожидаешься-то?

Володя прикурил и, опустившись рядом, смущенно сказал:

— Девушка тут одна у вас живет…

— Тамарка-то? — не задумываясь, со скрытой усмешкой спросил дворник. — И-их, милый… Несамостоятельный ты, я гляжу, вот что…

Через минуту Володя уже знал все о жиличке из седьмой квартиры. При этом никаких подозрений у старика дворника он не вызвал, ибо был далеко не первым из тех, кто интересуется легкомысленной Тамаркой.

Докурив, Володя все так же смущенно распрощался.

Вот теперь можно было наконец идти домой, и Володя, не чувствуя под собой ног от усталости, поплелся к остановке троллейбуса.

Итак, он узнал два новых адреса. Они, конечно, пригодятся, не могут не пригодиться, хотя бы потому, что Володя потратил на это столько сил.

Еще не рассвело, когда Сергей, наскоро одевшись, выбежал из гостиницы. В ушах стоял тревожный голос дежурного: «Отравление. Снотворное». Черт возьми, что же происходит?

В это воскресное утро улица была, как обычно, тиха и пустынна. Снежно-белый ее простор тонул в предрассветном, хрустальном сумраке. Кругом спали дома.

У подъезда гостиницы пофыркивала знакомая зеленоватая «Волга», загадочно светились, словно щурясь, два желтых глаза ее подфарников.

Улаживаясь рядом с водителем, Сергей еще осипшим от сна голосом сказал:

— Давайте сразу на Луговую… — и досадливо закурил.

Натощак он это не любил делать.

Машина помчалась по пустынным и от этого казавшимся шире улицам, обгоняя редкие, только выползшие после сна, умытые троллейбусы.

Около домика на Луговой уже стоял квадратный зеленый пикап с красной милицейской полосой и длинной антенной. К нему, урча, пятилась серая лобановская «Волга». «Только что приехал», — подумал Сергей.

Окна домика ярко светились, точно там шла киносъемка.

Сергей взбежал на крыльцо и рванул незапертую дверь. В передней снимал пальто Лобанов.

— Прибыл, — удовлетворенно констатировал он, увидев входящего Сергея. — Видал, что творится, а?

— Сейчас увидим… Ты хоть перекусил чего-нибудь?

Лобанов только махнул рукой. Из комнаты вышел сотрудник и коротко доложил:

— Прибыли двадцать минут назад. Обстановка не нарушена. Проводник с собакой работает вокруг дома. Эксперт и фотограф здесь.

— Кто сегодня из экспертов дежурит? — спросил Лобанов, приглаживая ладонью светлые волосы.

— Соколов.

— А-а… Хорошо. Следователь прокуратуры здесь?

— Сейчас будет.

— Так. Ну пошли.

В просторной, хорошо обставленной комнате было нестерпимо светло и жарко. Горели сильные переносные лампы на раздвижных штативах. Молоденький паренек-фотограф делал снимки. Он то приседал, то вставал на стул, аккуратно постелив на него газету.

Над металлической ручкой двери, ведущей в следующую комнату, склонился толстый пожилой эксперт, лысина его и складки шеи побагровели от напряжения.

У круглого стола посередине комнаты расположился еще один сотрудник и неловко, на самом краю его, что-то писал, стараясь не задеть стоявшие рядом стакан, тарелки и рюмку.

— Викентий Иванович, — окликнул Лобанов эксперта.

Тот с усилием выпрямился и, отдуваясь, поправил сползшие на нос очки с сильными стеклами.

— Что успели установить? — спросил его Саша.

— Да пока немного. Дверной замок, изволите ли видеть, в абсолютном порядке. Ну, пальчики кое-где…

— Не бедно жил гражданин Семенов, — иронически заметил Сергей, оглядывая комнату. — Совсем не бедно. — И, обращаясь к Лобанову, предложил: — Начнем с пистолета?

И все бывшие в комнате удивленно насторожились при этих словах.

— Можно, — согласился Лобанов и спросил у фотографа: — Вы закончили?

— Последний снимочек, — торопливо ответил тот, опускаясь на одно колено. — И перейду в спальню.

— Только сначала, — вмешался Сергей, — снимите отдельно и покрупнее вон те два подоконника.

— Сию минуту…

— А где понятые? — обернулся Лобанов к одному из сотрудников.

— Ребята уже пошли за ними.

— Тогда подождем. И следователя тоже.

Сергей подошел к столу и придирчиво его осмотрел.

— А закусывал и выпивал тут всего один. Очевидно, Семенов.

— На всех предметах пальцы одного человека, — добавил эксперт, близоруко щурясь и протирая платком снятые очки. — Кроме вон того графинчика. На нем, мне кажется, еще какие-то следы. Попробуем идентифицировать.

— Это очень важно, — задумчиво произнес Сергей. — Снотворное было подсыпано, скорей всего, туда. И это сделал, конечно, не Семенов.

Вскоре приехал следователь прокуратуры, пришли понятые — мужчина и женщина из соседнего домика, заспанные, торопливо одетые.

— Господи, да чего же тут случилось? — испуганно проговорила женщина, оглядываясь по сторонам.

В глазах мужчины светилось любопытство.

Начался обыск.

Сергей подошел к одному из подоконников. Он уже давно заметил, что тот явно сдвинут и на полу под ним виднелись следы ссыпавшейся штукатурки.

— Что-то больно уж небрежно обращается гражданин Семенов со своим тайником, — усмехнулся Сергей.

— Гм… Да… — покачал головой Лобанов. — Странно…

Сергей ухватился руками за края подоконника и с силой рванул его на себя. Толстая доска с хрустом вылезла из боковых пазов в стене. Под доской, в кирпичной кладке, оказалось довольно большое неровное углубление. И все увидели на дне его пистолет.

Старик эксперт осторожно, двумя пальцами, взял его, фугой рукой вытаскивая из кармана пиджака большую лупу на тонкой черной ручке. Подойдя поближе к ярко горевшей в углу переносной лампе, он стал внимательно исследовать находку.

Осмотр квартиры тем временем продолжался.

В спальне, под подушкой неразобранной постели, обнаружили коробочку с порошками снотворного, половины порошков там не хватало.

А за широким полированным платяным шкафом, неровно придвинутым к стене, обои оказались разорванными, и за ними виднелось большое пустое пространство.

— Весьма… странно… — пропыхтел старик эксперт, обследуя края обоев около пола. — Они легко и аккуратно… приподнимались… Зачем надо было их рвать?..

— Значит, лазил туда не хозяин, — опускаясь на корточки, заметил Сергей. — Посмотрите, что-то, мне кажется, там просыпано…

Эксперт, держа в руке лупу, кряхтя просунулся за свисавшие края обоев. При этом складки шеи и затылок его снова побагровели. Из столовой на длинном шнуре принесли яркую лампу. Через минуту старик, отдуваясь, поднялся и отряхнул колени.

— Гашиш… — запыхавшись, сообщил он.

Потом так же тщательно и методично были осмотрены кухня, коридор, ванна, все двери и окна, каждая половица на полу, каждый сантиметр стены.

Любой предмет, даже любая соринка, комочек грязи, обрывок бумаги — все могло нести на себе след разыгравшихся тут ночью событий, послужить единственной, может быть, ниточкой, ведущей к разгадке того, что произошло.

Такой осмотр требовал времени и сил, но главное — он требовал нервов, требовал непрерывного напряжения. Только бы ничего не пропустить, даже самого малого и на первый взгляд не стоящего беглого, мимолетного внимания.

Даже Сергей — уж на что он, кажется, привык к такому осмотру! — и тот ловил себя порой на невольном, желании что-то, совсем пустяковое, пропустить.

Ну, подумаешь, в конце концов, край окантовки какой-то фотографии заклеен свежей полоской. Отклей! Ничего? Ну, вот теперь иди дальше. Полка с книгами? Посмотри книги. Нет, каждую в отдельности. Перелистай. И не спеши, не спеши… А вдруг между страницами… Ничего? Вот теперь иди дальше. Строго по часовой стрелке иди. Что там за веником, у стены? Кучка мусору? Нагнись, нагнись…

Вот так каждую минуту командовал себе Сергей и при этом зорко следил за другими.

В конце концов общая картина происшествия стала ясна. Она постепенно проступила, как на переводной картинке, после того как по ней осторожно поводили смоченным в воде пальцем.

Итак, Семенов вечером вернулся домой. Он пришел один. Голодный. На кухне приготовил ужин, расположился за столом в комнате. Сначала, не утерпев, съел немного картошки с салом. Потом из графина налил себе водки, отравленной кем-то водки, выпил и тут же закусил шпротиной прямо из банки. Но больше ничего съесть не успел… Позже появился кто-то еще. Открыл наружную дверь ключом: никаких следов отмычки на вполне исправном замке не обнаружено. Пришедший или пришедшие очень торопились, и они знали, что им нужно. Они ничего не искали, не выдвинули ни одного ящика в серванте или в письменном столе, не притронулись к постели, не открыли шкаф, они сразу отодвинули его и торопливо выволокли что-то тяжелое из тайника в стене. В тайнике был гашиш, скорей всего — чемодан с гашишем. Но самые интересные данные принес осмотр пистолета. На нем были обнаружены отпечатки пальцев, по-видимому, разных людей. Разных! Это было очень важно.

Оперативная группа работала в доме Семенова несколько часов.

* * *

В то воскресное утро Георгий Урманский позволил себе спать сколько душе угодно. Ленивая дрема смыкала веки. Он то просыпался, то снова блаженно засыпал. Неспешно и путано возникали какие-то мысли, текли, обрывались, наплывали другие…

Когда он открывал глаза, то видел стоявший рядом с диваном, на котором спал, низенький столик, лампочку а нем, как изогнутый на стебле цветок, строгий квадратик будильника, а рядом пепельницу и пачку сигарет.

А в другой раз, приоткрыв глаза, он видел стоявший стороне журнальный столик, заваленный пестрыми номерами «Смены», «Науки и жизни», «Юности», «Экрана»… Чего он только не выписывал! А на ковре, под стоиком, высовывались из-за ножек кресла черные шары гантелей… Письменного стола видно не было, роскошного, светлого финского стола с красивыми, разной глубины ящиками, с выдвижной доской для пишущей машинки, который он привез в прошлом году из Москвы. Одно наслаждение работать за таким столом…

Георгий сладко потянулся и снова прикрыл глаза… Нет, сон внезапно пропал. Какое-то неясное, тревожное чувство заставило окончательно пробудиться и посмотреть на часы. Ого! Одиннадцатый час!

Георгий решительно откинул одеяло и, продев ноги в шлепанцы, в трусах и майке побежал в переднюю, к почтовому ящику. Вернулся он с узкой пачкой газет и немедленно развернул первую из них, жадно проглядывая заголовки статей и телеграмм. Увлекшись, он так и стоял посреди комнаты, пока не проглядел все газеты. Потом он нагнулся за гантелями и принялся крутить их, приседая, сгибаясь, выкидывая руки то вверх, то в стороны, пока бисеренки пота не проступили на лбу и не сбилось дыхание.

В комнату заглянул отец.

— Газеты ты уже, конечно, утянул? — спросил он.

Георгий, с усилием выжимая гантели, кивнул в сторону стола. И отец, тоже высокий, в полосатой пижаме, неторопливо забрал газеты.

Завтракали все на кухне — мать, отец и Георгий, завтракали неторопливо, по-воскресному, обмениваясь всякими новостями.

Потом Георгий, закурив, ушел к себе. Надо было закончить рецензию для своей газеты на книгу одного местного автора.

Георгий не спеша разложил на столе бумаги, придвинул к себе рецензируемую книгу с многочисленными закладками и вдруг почувствовал, что ощущение тревоги и беспокойства, заставившее его проснуться, не проходит. Оно стало даже определеннее и острее. Нахмурившись, Георгий заставил себя не думать об этом и стал, просматривать начатую вчера рецензию. Потом быстро и, как ему показалось, эффектно закончил абзац: «…Но недостатки эти не могут заслонить главных достоинств повести — ее серьезности, искренности и взволнованности». Дальше следовало, пожалуй, вернуться к этим достоинствам. Так, так, значит, «серьезность» или даже лучше написать «проблемность»…

Но тут вдруг он снова подумал о Марине, представил себе ее вьющиеся светлые локоны, глаза, такие глубокие, чистые и почему-то очень грустные, даже испуганные, представил всю ее легкую, изящную фигурку в простеньком сером платьице с красными карманами и отворотами на рукавах. Сердце его учащенно забилось, и он подумал: «Ну куда же ты делась? И что вообще у тебя происходит?» Георгий вдруг ощутил нестерпимое желание бежать куда-то, что-то делать, с кем-то немедленно поделиться своей тревогой.

Он раздраженно отодвинул наполовину исписанный лист бумаги и, снова закурив, откинулся на спинку кресла.

Ну что делать? Может быть, пойти к этому Семенову и потребовать… Или позвонить Коршунову? Неудобно. Воскресенье все-таки. Человек должен ведь когда-нибудь отдохнуть. Тогда что же делать? Ведь так тоже нет сил сидеть сложа руки!.. И все-таки, придется. Сейчас ничего, решительно ничего нельзя предпринять.

Вздохнув, Георгий снова принялся за работу. Некоторое время он сосредоточенно смотрел на лист бумаги перед собой, машинально пробегая глазами только что написанные строчки, потом вычеркнул какое-то слово, вписал другое, и постепенно работа пошла.

Неожиданно зазвонил телефон в передней, и Георгий, выскочив из-за стола, побежал к двери.

— Слушаю, — нетерпеливо сказал он в трубку.

— Это… Георгий? — раздался в ответ робкий девичий голос, заставивший его вздрогнуть.

— Да, да! Это я! А это кто? Марина?

— Да…

— Мариночка! Где вы? — срывающимся голосом за кричал Георгий.

— Я… я получила вашу записку. И хотела…

— Сначала скажите, где вы! Откуда вы звоните?..

— Я не знаю… — еле слышно прошептала девушка.

— То есть как не знаете?!

— Я в одном доме… Адреса я не знаю… Я вам хотела сказать…

— Постойте, постойте! Сначала приезжайте скорее домой! Мы вас так ищем!

— Нет, нет, я не могу приехать! — испуганно воскликнула она.

— Ну хорошо. А к вам можно позвонить? Туда, где вы сейчас? Какой у вас номер?

— Я же не знаю, — с каким-то отчаянием ответила девушка и вдруг торопливо добавила: — Ой, идут!.. А я вам хотела сказать, чтобы вы меня не искали…

— Марина! — вдруг закричал Георгий. — Что вы видите в окно?

Он сам не понял, почему задал этот нелепый вопрос.

— Я?.. — В голосе девушки прозвучало удивление. — Маленький зеленый домик… А за ним церковь… — И она прошептала, очевидно прикрыв ладонью трубку: — Прощайте, Георгий… Больше нельзя говорить…

Послышались короткие гудки отбоя.

Георгий машинально повесил трубку и потер лоб. Рука дрожала. Он отсутствующим взглядом окинул переднюю, стараясь собраться с мыслями, прийти в себя от этого разговора. Что же происходит с Мариной? Где она? Как ее найти?.. Ну нет! К черту! Подумаешь, воскресенье!..

Внезапно разозлившись, он снова сорвал трубку и поспешно набрал номер. Раздались длинные гудки. Георгий нетерпеливо ждал, барабаня рукой по стене. «Так и есть, ушел, — раздраженно думал он. — Гуляет себе, а тут…» Он нажал на рычаг и тут же набрал новый номер. Но и на этот раз никто ему не ответил. «Ну вот и на работе нет. Конечно, гуляет, — со злорадным удовлетворением констатировал Георгий. — А может быть, позвонить Александру Матвеевичу?» И он в третий раз стал торопливо крутить диск.

Ему ответили почти мгновенно.

— Александр Матвеевич? — обрадованно закричал Георгий.

— Нет. Кто говорит?

— Урманский говорит!

— Позвоните позже. Идет совещание. Извините.

— Но мне…

— Извините, — решительно повторил незнакомый голос.

Разговор оборвался.

Ах, у них совещание! Тут такое происходит, а у них совещание! Ну хорошо же!..

Георгий яростно бросил трубку и кинулся к себе в комнату. У него продолжали дрожать руки, пока он одевался. Уже в передней, натягивая пальто, он приоткрыл дверь в комнату родителей и увидел их напряженные, взволнованные лица.

— Я скоро приду! — торопливо сказал он. — То есть нет. Не знаю, когда приду!

И, схватив шапку, он выскочил на лестницу, громко хлопнув дверью.

* * *

— Звонит какой-то Урманский, — доложил сотрудник, прикрыв ладонью трубку.

Лобанов махнул рукой:

— Скажи, совещание. Пусть позже позвонит.

Володя Жаткин доложил о своих вчерашних открытиях.

О встрече с Тамарой рассказал Коршунов.

— Кажется мне, что снотворное… — сказал Лобанов.

Тут его и прервал телефонный звонок Урманского. Он нетерпеливо отмахнулся от него и закончил:

— …подсыпала ему эта самая Тамара.

— Днем мог прийти и еще кто-нибудь, — как всегда, невозмутимо произнес со своего места Храмов.

И Сергей невольно отметил про себя, что тот, оказывается, может и поспорить с начальством.

— Не всякому он ключ от дома дает, — упрямо возразил Лобанов. — Ей вот доверял.

— А ночью тоже с ключом пришли, — не сдавался Храмов.

— Она и отдала, раз уж снотворное подсыпала, — стоял на своем Лобанов.

Но тут вмешался Жаткин.

— Одна интересная деталь! — нетерпеливо воскликнул он. — Разрешите, Александр Матвеевич?

— Ну давай, давай, какая там деталь?

— Вот вы послушайте. Коробочка со снотворным лежала под подушкой. Так? Почему под подушкой? Он что, на ночь его принимал? Но на ночь принимают нембутал, димедрол, барбамил, мединал, наконец, люминал. Но…

Его прервал общий смех.

— Да ты кому это все прописываешь? — изумленно спросил Лобанов. — Кого сам-то усыпляешь?

— Просто я в аптекоуправлении недавно побывал. Интересовался, — без тени улыбки объяснил Жаткин, — раз уж такое дело нам попалось, со снотворным. Вот я и говорю, — снова увлекаясь, продолжал он, — это снотворное Семенов не мог принимать. Понимаете? Значит, подложили коробочку. Ручаюсь, подложили. И второпях, не подумав. И еще знали, что спать он уже не ляжет. Значит, подложили не ему, а нам. Чтоб с толку сбить.

— Выходит, Тамара эта говорила Сергею Павловичу про снотворное не случайно, — вставил кто-то из сотрудников.

— Вот именно! — азартно подхватил Жаткин. — И вообще… — он на секунду запнулся, — это свидание мне очень подозрительно…

И снова его прервал смех.

— Нет, на самом деле, — смущенно попытался закончить Жаткин, поглядывая на улыбающегося Сергея, — потому что…

— Ну верно, верно. Подозрительно, — поддержал его Лобанов. — Вообще, очень перспективная эта девчонка. Прямо скажем. И насчет того письма, которое Семенов будто бы сам себе послал. Ну, об этом экспертиза нам завтра скажет точно.

— И еще одна деталь, — вмешался Сергей. — Обратите внимание. У Семенова не обнаружена записка Урманского к Горлиной. Выходит, Тамара ему ее не передала.

— Вот видите! — не утерпев, воскликнул Жаткин. — Я же говорю! Опять эта девчонка! Между прочим, она могла передать записку в тот дом, куда заходила перед домом Семенова.

— Ну, это как сказать, — заметил молчаливый Храмов.

— Надо вот что сделать, — решительно произнес Сергей, и все умолкли. — Надо вам, Володя, сейчас же поехать по этому адресу, установить, кто там живет и все такое. Это что за место?

— Окраинная улица, — ответил Жаткин. — Орловская. Прямо в деревню Орловку переходит. На другом конце города от Луговой, где Семенов живет.

— Ну так вот. Поезжайте. А я, пожалуй, загляну к этой Тамаре. Надо продолжить свидание, — он улыбнулся. — Много у меня к ней вопросов…

Телефонный звонок на этот раз прервал его. Лобанов снял трубку.

— Да!.. А-а, это вы?.. Что?!.. Ну, ну, и… Стойте! Передайте трубку дежурному!.. Алексеев? Немедленно пропустить товарища ко мне.

Все, умолкнув, недоуменно прислушивались к его разговору. Лобанов с треском положил трубку и сказал:

— Урманский. Ему только что звонила Горлина.

Новость эта ошеломила даже Храмова, и он обвел всех изумленным взглядом. На секунду воцарилось молчание.

Георгий ворвался, в кабинет и остановился у порога, смущенный своей порывистостью. Здесь и в самом деле шло совещание.

— Заходите, заходите, — нетерпеливо сказал ему Лобанов. — И рассказывайте. Что вам Горлина сказала? Да вы садитесь.

Прикрыв за собой дверь, Георгий опустился на стоявший рядом стул.

— Значит, так, — стараясь успокоиться, начал он. — Это час назад было…

Говорил он торопливо и сбивчиво, поминутно откашливаясь, потом, словно спохватившись и продолжая говорить, жадно закурил.

Все молча слушали.

— …Воскликнула: «Ой, идут!» и бросила трубку, — взволнованно закончил Георгий, заново переживая весь этот короткий разговор.

— Зачем же все-таки звонила? — спросил Сергей.

— Ах да! — спохватился Георгий. — Она попросила ее не искать. Но это как-то даже в голове не укладывается. И пожалуйста…

— Так, так, — задумчиво перебил его Лобанов. — Я считаю, вам сегодня хорошо бы дома побыть, может, она еще позвонит.

— Ее искать надо!

— Этим уж мы займемся. А вам сидеть дома, — твердо, как приказ, повторил Лобанов.

Сергей согласно кивнул головой:

— Так надо, Георгий. Вы и нам можете понадобиться.

— Ну если надо… Я, конечно, могу…

Когда ушел встревоженный и какой-то необычно вдруг притихший Урманский, Сергей сказал:

— Обрати внимание: она видела из окна домик и церковь.

Лобанов досадливо махнул рукой.

— В городе еще не меньше двух десятков церквей и вокруг них сотни домов. Их можно видеть из тысячи окон.

— Тем более если она смотрела с пятого или шестого этажа, — добавил Жаткин.

— Так-то оно так. Но все-таки интересно.

Совещание закончилось. Уехал на задание Жаткин, а еще один сотрудник за Тамарой — Сергей передумал и решил ее вызвать в управление.

Лобанов сказал:

— Да-а, а узелок затягивается еще туже, я гляжу.

— По-моему, наоборот, — возразил Сергей. — У меня такое ощущение, что он вот-вот развяжется. Понимаешь, сейчас впервые наконец реально пересеклись две линии наших поисков — Семенов и… думаю, Прохоров.

— Эх, допросить бы сейчас Семенова, — мечтательно произнес Лобанов и даже потер руки. — Давай-ка позвоним.

Но из больницы сообщили, что Семенов все еще в тяжелом состоянии, хотя жизнь его теперь вне опасности.

— И на том спасибо, — положив трубку, сказал Лобанов. — Своё он, значит, получит.

Потом друзья вспомнили, что с утра еще ничего не ели, даже, собственно говоря, не с утра, а со вчерашнего вечера, и побежали в буфет: столовая по воскресеньям не работала.

Сергей еще дожевывал у себя в кабинете бутерброд, прихваченный из буфета, когда в дверь заглянул сотрудник.

— Банкина здесь, Сергей Павлович.

— Кто? — в первый момент не понял Сергей.

— Ну, Тамара, — усмехнулся сотрудник.

— Пусть заходит, — сказал, Сергей, пряча недоеденный бутерброд в ящик и торопливо смахивая со стола крошки.

Тамара вошла сразу, разгоряченная, злая, в распахнутой знакомой шубке, под которой виднелось легкое платье в каких-то ярких Цветах и разводах.

— Это что же такое, а? — сразу перешла она в наступление. — Я что, виноватая, по-вашему? Присылаете тут всяких!..

Сергей холодно и подчеркнуто спокойно спросил:

— Будете рассказывать?

— А мне больше нечего рассказывать! Я вам все вчера рассказала! Вот я, как знала, что теперь таскать будете! Как знала!.. С вами только свяжись! Только палец вам сунь!..

— Значит, все сказали? — все так же спокойно переспросил Сергей. — Ну хорошо. Тогда я вас попрошу ответить на некоторые вопросы. Да вы садитесь.

Тамара опустилась на стул и, прижав к груди руки, плачущим голосом сказала:

— Ну что я такого сделала вам? Чего вы меня терзаете?

— Кому передали записку для Марины?

— Да вы что? Какую записку?

Она всплеснула руками и с таким удивлением посмотрела на Сергея, что тот подумал: «Ну и артистка».

— Ту, самую, которую Георгий вам дал.

— Господи! Да я ее нарочно взяла, чтобы успокоить его. Никому я ее не передавала!

— Где же она?

— Где? Выбросила.

— Так. Первая ложь, — невозмутимо констатировал Сергей. — Марина записку получила и два часа назад звонила Георгию.

— Ну да?..

Тамара широко открыла глаза и изумленно посмотрела на Сергея.

— Представьте себе, звонила, — подтвердил тот.

— Ничего не понимаю. Своими руками ее выбросила. Может, кто подобрал?..

— Ах, вот как? Подобрал? Ну тогда я вам должен кое-что разъяснить, — строго проговорил Сергей. — Вы мешаете следствию. Вы даете заведомо ложные показания. За это наказывают, учтите.

— Я что, воровка? Бандитка? — пронзительно закричала Тамара. — Ничего не крала!.. Никого не грабила!.. Я… Я…

Слезы потекли у нее по щекам, и она, трясущимися руками расстегнув сумочку, достала платок.

Сергей посмотрел на ее руки, на длинные, сильные пальцы с ярким маникюром, и ему в голову пришла неожиданная мысль.

Он встал, прошел в угол кабинета, где на тумбочке стоял графин с водой, и, налив полный, до краев, стакан, подошел к девушке:

— Выпейте и успокойтесь.

Она почти вырвала у него стакан, расплескав воду, и, сделав несколько жадных Глотков, поставила его на стол возле себя.

— Будете рассказывать?

— Ну чего, чего вы от меня хотите? — умирающим голосом спросила она, прижимая ладони к вискам — Это же пытка какая-то. Мне сейчас плохо будет…

— Не хотите говорить про записку, скажите: зачем вчера приходили к Семенову?

— Я?.. А он сам велел!

— Зачем?

— Одну вещь взять…

— Какую вещь?

Сергей сам поражался своему терпению.

— Какую?.. Ну, эту… — она запнулась, потом быстро добавил: — Костюм джерсовый, вот какую. Купил мне и сказал, чтоб взяла. Вот я и взяла. Могу показать, если хотите.

— Покажите. А Семенов подтвердит.

Впервые, кажется, смятение отразилось на её лице, и она пробормотала:

— Я почем знаю, подтвердит он или нет…

— Увидим. Ну, а вы что ему принесли?

— Я?.. Н-ничего не принесла…

— А вы припомните.

— Говорю, ничего, значит, ничего!.. И хватит ко мне приставать! Я… я больше вынести этого не могу!..

Долго еще продолжался этот бессвязный, путаный разговор. Тамара то грубила, то начинала истерически рыдать, то хваталась за сердце и жадно пила воду. Лживые слезы текли по ее раскрасневшемуся, потному лицу. Она так взвинтила себя, что под конец, кроме каких-то бессвязных выкриков, от нее уже ничего нельзя было добиться.

И Сергей решил прекратить этот бесполезный, все нервы вытянувший из него разговор. Он чувствовал, что при всей своей выдержке вот-вот сорвется.

— Ну ладно, — наконец произнес он, и Тамара сразу насторожилась. — Успокойтесь и идите домой. Подумайте там как следует. Нам еще придется встретиться. Телефона у вас нет? За угол бегаете, к автомату? Ну так вот. Сегодня уже не бегайте. И никуда не ходите. А если к вам придут… Что ж, это будет неплохо. Вам все ясно, надеюсь?

— Куда уж яснее!..

Она вышла из кабинета, с силой стукнув дверью.

Спустя некоторое время Сергей вызвал одного из сотрудников и, указав ему на стакан, из которого пила Тамара, хмуро сказал:

— Отнесите его в НТО. Он нам в две минуты скажет больше, чем она за два часа тут наговорила. А главное, скажет правду.

* * *

Утро понедельника выдалось ясное, солнечное и морозное. Сергей бодро дошагал до управления, чувствуя необыкновенный прилив сил и желание действовать.

Первым делом он позвонил в НТО и узнал, что результаты всех экспертиз будут готовы к середине дня.

Затем Сергей спустился на второй этаж, в уголовный розыск, и они с Лобановым выслушали рассказ Жаткина о его вчерашней поездке на Орловскую улицу.

По установленному адресу проживал некий Звонков Василий Прокофьевич, старший официант ресторана в аэропорту, который, получив на работе отгул, вот уже второй день дома не ночевал, во всяком случае, жители соседних домов его в эти дни не видели. Поэтому, к кому приходила вчера Тамара, было неясно. Звонков оказался человеком скользким и подозрительным. Володя не поленился съездить в аэропорт и поговорить о Звонкове с сотрудниками ресторана. При этом говорил он, конечно, и о многом другом, так что в результате ни один из его собеседников не мог ответить на вопрос: что, собственно говоря, нужно было от них молодому и веселому сотруднику милиции? Из этих разговоров Володя сделал и еще один вывод: следовало особо поинтересоваться прошлым Звонкова. Что же касается дома на Орловской улице, то Володя осторожно обошел его несколько раз, заглядывая во все окна и чутко прислушиваясь. В конце концов он пришел к выводу, что дом пуст.

Еще до разговора с Жаткиным Лобанов позвонил в больницу и поинтересовался состоянием здоровья Семенова. Ему ответили то же, что и вчера: опасность миновала, но больной очень слаб.

Одновременно поступило сообщение, что Сенька сидит дома и никаких сношений с внешним миром не поддерживает, свято выполняя полученные указания. Видимо, беседа с Коршуновым произвела на него впечатление.

Тамара Банкина тоже вела себя безукоризненно. Только один раз, зареванная и испуганная, она сбегала в булочную, при этом обошла будку телефона-автомата на таком расстоянии, словно та заминирована и вот-вот взорвется. Кстати, оказалось, что Тамара работает официанткой в том же самом ресторане, что и Звонков.

Потом Лобанову принесли большой пакет, полученный из Москвы, со старым делом Прохорова, и они с Сергеем заперлись в кабинете последнего, чтобы досконально и спокойно ознакомиться с содержащимися там документами. В кабинете Лобанова этого сделать было немыслимо: туда каждую минуту заглядывали сотрудники.

Однако друзья не успели дочитать до конца даже описи находящихся в папке документов, как на столе зазвонил телефон.

— Меня, конечно, — проворчал Лобанов. — Разве от этих чертей скроешься?

Но оказалось, что звонит начальник управления, и звонит Коршунову.

— Сергей Павлович, — солидно пророкотал комиссар. — У меня тут сейчас один товарищ из Москвы, из учреждения, где работала Горлина. Не побеседуете ли с ним?

— Конечно! — живо откликнулся Сергей. — Он может ко мне зайти?

— Да, да. Сейчас направлю.

Лобанов собрал разложенные на столе бумаги и торопливо ушел, бросив на ходу:

— Займусь пока другими делами. До черта их скопилось.

А через минуту в дверь кабинета постучали аккуратно, вежливо и спокойно.

На пороге появился высокий пожилой человек в шапке из серого каракуля и в сером, модно сшитом зимнем пальто с узким тоже из светлого каракуля, воротником: Лицо у человека было широкое, грубоватое. Густые брови низко и сурово нависли над глазами. «Серьезный товарищ», — подумал Сергей.

Человек неторопливо пересек кабинет, пожал Сергею руку и представился:

— Сорокин.

— Очень рад. Прошу.

Сорокин опустился на стул возле стола, снял шапку, расстегнул пальто, при этом сдержанно улыбнулся.

— Жарковато у вас здесь.

— Да, у нас жарко, — усмехнулся Сергей, закуривай и протягивая пачку с сигаретами через стол Сорокину. — Прошу вас.

И предупредительно щелкнул зажигалкой.

Тот, чуть смущаясь, взял сигарету, прикурил и широко выпустил дым через нос.

— Что же вы нам расскажете о Горлиной? — спросил Сергей.

— Прежде всего объясню, почему я зашел, — покачал головой Сорокин и аккуратно стряхнул пепел. — У нас очень взволнованы происшедшим. Я проездом здесь, и товарищи просили меня зайти к вам, рассказать о Нине, то есть… о Горлиной.

— Почему же именно к нам?

— В Москве у нас были товарищи из милиции и сказали, что Горлина задержана тут, в этом городе.

— Положим, еще не задержана, — заметил Сергей.

— Ну так, очевидно, будет задержана.

— Надеемся.

— Вот видите. Товарищи просто опередили события.

— Пожалуй, что так.

— А раз так, — твердо произнес Сорокин, — то вы должны знать, кого задержите.

— Кого же?

— Честного человека, абсолютно честного.

— Но деньги-то у нее пропали? И она скрылась?

— Вот именно — пропали. А Нина, она копейки чужой не возьмет. Понимаете? Копейки. Она у нас целый год работала. Мы ее все любим, как дочь родную.

— Но деньги все-таки пропали. И их надо искать.

— Вот именно — искать деньги. Искать вора. Но не Нину. Она куда-то уехала и приедет. Тут уж не беспокойтесь. Может быть, и случилось у нее что-нибудь личное, так сказать. Дело-то молодое, знаете. Любовь и прочее… Словом, за Нину мы ручаемся. Это меня и просили вам передать.

— М-да, — задумчиво произнес Сергей. — Ну, а вот, скажем, любовь. Вы не знаете, кто за Ниной ухаживал?

— Понимаю, — усмехнулся Сорокин. — Но вы опять это дело с ней связываете. Так вот повторяю: ошибаетесь. Чужие деньги она и возлюбленному не отдаст.

— Скажите, у Нины, кажется, родителей не было, она одна жила? — снова спросил Сергей.

— Сирота, — сокрушенно вздохнул Сорокин. — К нам сразу после школы пришла. Мать у нее в тот год умерла. А отца и не помнит. И родных никого. Вот только совсем недавно какой-то родственник у нее, кажется, отыскался.

— Кто такой? И где?

— Никто не знает. Где-то далеко, не в Москве. Только все это, имейте в виду, крайне недостоверно.

— Да, да. Понятно, — рассеянно согласился Сергей.

Сорокин подробно рассказал о подругах и знакомых Нины Горлиной, о ее доброте и безусловной, порой даже наивной, честности.

Сергей слушал его со вниманием, не позволяя себе взглянуть на часы. Под конец он спросил:

— А где вас можно, в случае чего, найти, товарищ Сорокин?

— У знакомых остановился. Денек еще тут побуду. Запишите телефон, — охотно ответил тот и вдруг спохватился: — Батюшки! Сколько же я у вас времени отнял! Да и у самого еще уйма дел.

Проводив его до двери, Сергей задумчиво вернулся к столу. Нина, Нина… Что же с тобой случилось, девочка? Ведь я тоже думаю, что ты не брала этих денег… Но кто их взял тогда? Прохоров? Как же он встретился на твоем пути? И почему ты так испугалась? Почему скрылась? Это он тебя испугал? Но вокруг тебя было столько хороших людей. И все тебя там любили, я же вижу. Как же так все могло случиться? Ты растерялась, ты от чего-то совсем растерялась и чем-то дала себя запугать. Но чем, чем? И где ты сейчас?..

Сергей вдруг подумал об Урманском. Бедный парень. Как он вчера волновался, когда передавал свой разговор с ней. Как он сбивался, как он кашлял каждую минуту. Сергей еще ни разу не видел его таким растерянным. Да, он так волновался, что…

В этот момент зазвонил телефон. Сергей досадливо поморщился. Какая-то мысль сейчас вертелась у него в голове, какая-то интересная мысль… За что-то он чуть-чуть не ухватился…

Звонил дежурный по управлению.

— Товарищ подполковник, вас по спецсвязи вызывает Баку. Товарищ Ибрагимов.

— Иду.

Сергей торопливо вышел из кабинета заперев за собой дверь.

Ну вот. Сейчас он услышит еще об одном растерявшемся, выбитом из нормальной колеи человеке. Алек. И Нина. Молодые, совсем молодые ребята, как легко их сбить с пути, испугать, соблазнить, запутать… Потому что в характере у них нет твердого стержня, нет прочного нравственного фундамента, каких-то неколебимых убеждений. И потому нет сопротивляемости плохому, нет готовности к борьбе с ним. Не встретится им это плохое или опасное, они будут хорошие, как были, а встретится — нет сил, нет умения побороть, устоять. Это дефект воспитания, глубинная причина жизненных катастроф. Сколько Сергей думал об этом… Да, совсем молодые, совсем внутренне не защищенные ребята.

В комнате дежурного Сергей поспешно взял трубку телефона.

— Сережа? — услышал он веселый, чуть гортанный голос Ибрагимова. — Здравствуй, дорогой! Сколько лет я тебя не обнимал, а? Такое вино держу для встречи! Ну, а теперь слушай про этого непутевого парня. Мои ребята тут поработали… Слушай, дорогой. Значит так…

Семья у Алека оказалась действительно хорошей. Отец старый нефтяник-бурильщик, сейчас на пенсии. Старший брат — тоже нефтяник, инженер, у него семья, живет отдельно. Сестра — врач, только что закончила институт. Алек — самый младший из детей. Уехал сдавать экзамены в университет, остался там, учится и работает. Часто пишет. В одном из последних писем сообщил свой адрес.

— Стой, стой! Я сейчас запишу! — закричал Сергей, жестом прося у дежурного листок бумаги, и вдруг изумленно произнес: — А-а… это мы знаем… Интересно…

Ибрагимов четко продиктовал ему адрес дома на Орловской улице.

— Понимаешь, дорогой. Я сам это письмо читал. Все точно, — продолжал Ибрагимов. — Он даже комнату свою описал, даже вид из окна…

— Это письмо еще у тебя?

— А как же!

— Нупрачти мне его, если не трудно.

— Пожалуйста, дорогой. Сейчас принесу.

Через минуту Ибрагимов уже читал ему письмо Алека. Одно место в нем он по просьбе Сергея перечитал дважды…

— …Красиво написал, правда? — заключил Ибрагимов. — Теперь так. Установили мы все его связи в Баку…

Нет, никаких подозрительных знакомств у Алека не было. Все хорошие, прямо отличные ребята. И он вел себя хорошо. Ну, горячий, конечно, парень, самолюбивый… Да, да, так себе Сергей вес и представлял, именно так. Пока кругом хорошие люди, и он хороший а встретил плохого и…

— Сережа! — горячо прокричал Ибрагимов. — Ну, все. Когда отпуск? Ко мне приезжай, слышишь? С женой и сыном! Дорогими гостями будете!..

И Сергей, улыбаясь, поклялся, что непременно приедет. До чего же славный этот парень, Ибрагимов, до чего же хорошие там у него ребята, в Баку. И дело знают. Да, дело они знают…

Сергей повесил трубку, поблагодарил дежурного и направился к себе.

А все-таки какая же это мысль мелькнула у него перед тем, как позвонил Ибрагимов? Какая-то интересная мысль… И это письмо Алека… Да, надо обязательно…

Но тут Сергей увидел торопливо идущего к нему навстречу по коридору Жаткина. Подбежав к Сергею, тот возбужденно сказал:

— А я вас ищу. Идемте скорее в НТО. Александр Матвеевич велел срочно вас найти.

— Что там?

— Сейчас узнаете, — Володя лукаво рассмеялся. — Говорить пока не велено.

— А я уже кое-что по вашему лицу узнал, — в тон ему ответил Сергей.

Они прошли в другой конец коридора, где находились комнаты научно-технического отдела. Володя толкнул одну из дверей.

— Вот сюда. К Викентию Ивановичу.

Это оказалась дактилоскопическая лаборатория. На длинном столе были укреплены три микроскопа, на полках под стеклом стояли еще какие-то приборы, на стенах висели таблицы.

Около стола разговаривали Лобанов и Викентий Иванович. Еще один эксперт в белом халате склонился над микроскопом.

Увидев Сергея, Лобанов оживился и поманил его к себе.

Тут только Сергей увидел на столе возле Лобанова уже знакомый ему пистолет, стакан и пожелтевшую, видимо, старую, дактокарту с четкими отпечатками чьих-то пальцев.

— Ну-ка, Викентий Иванович, повторите все сначала, Сергей Павлович пришел, — попросил Саша и, обращаясь к Сергею, добавил: — Ну, открытия, я тебе доложу.

На пистолете оказались отпечатки пальцев трех человек, как и предполагал старый эксперт. Одни из них принадлежали… Тамаре Банкиной.

— …Сравнили с отпечатками на стакане, который вы прислали, — пояснил Викентий Иванович.

Сергей невольно улыбнулся.

— Вторые отпечатки совпали с этими, — Викентий Иванович кивнул лысой головой на лежавшую возле микроскопа старую дактокарту.

— Прохоров, — многозначительно вставил Лобанов, — Из дела взяли. Так что Федоров твой отпадает.

— Ну, а третьи… — продолжал эксперт.

— Семенова, — быстро закончил за него Сергей.

— Ошибаетесь!

— Не может быть!

— Представьте, может. Семенов к пистолету не прикасался.

Это было так неожиданно, что Сергей невольно посмотрел на Лобанова, словно ища его поддержки.

— Подложили, — деловито произнес тот.

— А кто?

— Банкина, — как что-то давно решенное, сказал Лобанов. — Больше некому.

Он уже имел время все это обдумать.

— Но третий. Кто третий? — вздохнул Сергей. — Если подложила Банкина. А она… постой, постой… — Он оживился. — Банкина, конечно, не хранила пистолет у себя. И тем более не носила по улицам. А в тот день ока зашла к Федоровым, потом на рынок к Семенову, потом к Звонкову, а от него сразу…

— Вот именно! — сразу угадал ход его мыслей Лобанов. — Она получила его от Звонкова. А тот, скорей всего, от Прохорова.

Итак, пистолет был подложен. Кто-то решил разделаться с Семеновым и свалить на него все подозрения, все улики. И этим «кто-то» был, видимо, Прохоров. Причем орудием в его руках — только орудием — была Тамара Банкина. «Ну, погоди же, — подумал о ней Сергей. — Теперь я, с тобой поговорю иначе».

— Спасибо, Викентий Иванович, — сказал Лобанов и добавил, обращаясь к Сергею: — Надо идти к почерковедам. Оттуда уже звонили.

Они вышли в коридор. Но дверь напротив оказалась закрытой.

— Эх, — вздохнул Лобанов. — Ушли обедать. Придется пойти и нам. Кстати расскажешь, чего там Ибрагимов сообщил. Ты ему привет передать не догадался?

Спускаясь по лестнице, Сергей опять попытался вспомнить, что же такое мелькнуло у него в голове перед тем, как позвонил Ибрагимов. О чем он думал в тот момент? Кажется, о Нине, о ее судьбе, о том, что ее кто-то обманул, запугал… Нет, нет. Это он уже уходит в сторону. Да, он думал о Нине. Девятнадцатилетняя девочка. Как можно брать таких кассирш? Впрочем, честность не возрастное понятие. Да, но она наивна, доверчива, неопытна. Это все-таки проходит с возрастом… А, черт! Он опять ушел в сторону… Итак, он думал о Нине… и еще о тех, кто за ней ухаживал… и тогда… Ну конечно!.. Он подумал об Урманском! Как он волновался, передавая свой разговор с Ниной. И все время откашливался. Так, так. А тут еще письмо Алека. И этот адрес! Да! Надо еще раз поговорить с Георгием!..

Он вздохнул с таким облегчением, что шедший рядом Лобанов невольно покосился на него и спросил:

— Ты чего?

— Да так, — улыбнулся Сергей. — Вспомнил кое-что. Мучился, мучился и вспомнил. У тебя есть телефон Урманского?

— Есть.

Но после обеда они вместе с Жаткиным прежде всего направились в НТО. Володя просто сгорал от нетерпения.

— А я ручаюсь, что Семенов не мог написать сам себе письмо! — запальчиво говорил он, все время вырываясь вперед, пока они шли по коридору. — Ручаюсь! Она врет!..

— Ну, значит, Алек написал, — посмеиваясь, сказал Лобанов. — Кто же еще, по-твоему?

— У меня, Александр Матвеевич, есть на этот счет…

Но тут они подошли к лаборатории, и Володя рывком открыл дверь.

Старший эксперт-почерковед вынул из папки лист с заключением экспертизы и протянул его Лобанову.

— Прошу вас. Тут все написано, — сдержанно сказал он.

Экспертиза подтверждала, что почерк, которым было написано письмо к Семенову, ни по одному признаку не совпадает ни с почерком самого Семенова, ни с почерком, каким написано объяснение Алека Гамидова.

— Что и требовалось пока доказать, — сказал Лобанов, прочитав заключение, и посмотрел на Жаткина.

— Кстати, — заметил эксперт, — возьмите уж и второе наше заключение по этому делy.

— Это какое? — удивился Лобанов.

— На прошлой неделе нам передали. Сравнение почерков телеграммы, письма в Волгоград и бланка в гостинице. Помните?

— А-а. Помню, помню. Ну давайте.

— Там, если не ошибаюсь, оказался один почерк? — спросил Сергей.

— Да. И видимо, Прохорова, — подтвердил Лобанов, укладывая лист с экспертизой в папку, где уже лежало первое заключение.

— Одну минуту, — Сергей остановил его руку. — Я вас попрошу, — обратился он к эксперту, — сравните этот почерк с письмом к Семенову. Прямо сейчас. Это не трудно?

— Попробую, — уклончиво ответил эксперт.

Это действительно оказалось нетрудно. Одного взгляда было достаточно, чтобы эксперт сказал:

— Разные. Совсем разные. Вам это надо оформить в виде официального заключения?

— Нет, нет. Не надо, — махнул рукой Сергей и весело посмотрел на Жаткина. — Понятно, Володя?

Тот недоуменно пожал плечами.

— Признаться, не очень.

— Ну так вот. К вечеру мне нужен образец почерка Звонкова. Теперь ясно?

— Вы полагаете…

— Не полагаю, а предполагаю. — И, обращаясь к Лобанову, нетерпеливо сказал: — А ты мне телефончик нашего друга дай.

…Урманский примчался немедленно, как только Сергей отыскал его по бесчисленным редакционным телефонам.

Еще на пороге он нетерпеливо спросил:

— Нашли?..

— Найдем, — ответил Сергей и сам удивился твердости, которая вдруг прозвучала в его голосе.

Урманский тяжело опустился на стул, стащил с головы шапку и небрежно вытер вспотевший лоб. Потом настороженно посмотрел на Сергея:

— Зачем же вы меня вызвали?

— А вот зачем… Надо кое-что еще раз вспомнить, — с нарочитой неторопливостью произнес Сергей. — Только на этот раз спокойно вспомнить, не торопясь и не откашливаясь, — улыбнулся он.

— Ну что ж, — вздохнул Урманский. — Давайте, если надо.

Он был так подавлен, что даже не откликнулся на шутку:

— Тогда закуривайте, сосредоточьтесь и перескажите мне снова, на этот раз слово в слово, весь разговор с… Мариной.

Сергей чуть было не назвал девушку ее настоящим именем, а сейчас этого делать было нельзя, сейчас ничем нельзя было отвлечь Урманского, даже мелочью какой-нибудь. А уж если он узнает, что Нина назвалась чужим именем…

Георгий между тем расстегнул пальто, удобнее уселся в кресле и, закурив, некоторое время молча и сосредоточенно следил, как тает в воздухе трепетное облачко дыма.

— Значит, так… — наконец произнес он. — Я сказал: «Слушаю». Она спросила: «Это Георгий?» Я закричал! «Да, да. Это я!» Вы понимаете, я сразу узнал ее голос. Да я бы ее голос…

— Понимаю. Дальше.

— Дальше… Я ее спросил: «Где вы?» Она мне ответила… Нет, она мне сказала: «Я получила вашу записку». А я ее снова спросил: «Где вы? Откуда звоните?» Вот тогда она мне и ответила: «Не знаю». Тихо так, еле слышно…

Урманский нервно затянулся сигаретой и на минуту умолк, забарабанив пальцами по краю стола. Сергей ждал.

— Ну вот, — снова заговорил Урманский. — Тогда я спросил: «То есть как не знаете?» Я просто опешил от ее слов. Я… я не знал, что подумать! — Голос его вдруг сорвался, и он нервно откашлялся. — Не могу я это вспоминать спокойно! Не могу! Что-то случилось с ней! Вы понимаете?..

Сергей досадливо покачал головой.

— Спокойно же, Георгий. Так дело не пойдет. Вы мне мешаете, а не помогаете. Я же думаю. Я же каждое ее слово с десятками других фактов пробую увязать. А вы мне мешаете. Мне сейчас наплевать на ваши переживания и предположения. Вы понимаете? Мне нужно знать каждое ее слово! Каждое! Вот и все.

— Да, да. Извините, — виновато пробормотал Урманский.

— Ну так продолжайте. Вы сказали: «То есть как не знаете?» Что она вам ответила? Спокойно вспомните, что она вам ответила.

— Она ответила: «Я в одном доме. Но адреса не знаю». Это точные ее слова. Тогда я спросил: «Вы можете приехать к Степану Григорьевичу?» Вы понимаете? Я хотел…

— Понимаю. Дальше.

— Она… она сказала: «Не могу». И испугалась. Очень испугалась. Услышала, что кто-то идет. Так и сказала: «Идут!» И бросила трубку… Ах нет. Она еще сказала: «Я прошу вас меня не искать». Это уж, знаете…

— Так и бросила? Даже не простилась?

— Нет, сказала: «Прощайте, Георгий. Больше нельзя говорить».

— Это сразу после «прошу не искать»?

— Да… Ах нет. — Урманский виновато улыбнулся. — Я все-таки здорово волнуюсь.

— Ну, ну. Я тоже волнуюсь, — кивнул головой Сергей. — Что вы сейчас вспомнили?

— Я ей задал тот дурацкий вопрос…

— После каких слов?

— После «я вам хотела сказать, чтобы вы меня не искали».

— Она, значит, так сказала?

— Да, да, это точно.

— Ну хорошо. А теперь повторите, какой вы задали вопрос?

— Я спросил, что она видит сейчас в окно…

Сергей с интересом посмотрел на Урманского:

— Почему вы это спросили?

Тот недоуменно пожал плечами.

— Сам не знаю.

— И что же она ответила?

— Что видит какой-то домик… Ах да! Маленький зеленый домик. И за ним церковь…

Сергей еле справился с охватившим его волнением и с запинкой, чуть хрипло спросил:

— Это вы… точно помните?

— Ну конечно!

— Так. А потом?

— Потом сказала: «Прощайте. Больше нельзя говорить». И бросила трубку.

«Если бы она услышала, что кто-то входит в квартиру, — подумал Сергей, — то сразу бросила бы трубку. Сказала: „Ой, идут“ — и бросила. А тут… Значит, не услышала… Значит, увидела… Увидела из окна… Из окна…»

Он вдруг схватился за телефон и поспешно набрал номер.

— Лобанов?.. Это я! Быстро давай машину! Сейчас едем! Ты, я… Жаткин здесь?.. И он тоже! И Урманский. Он сейчас у меня. Быстро! По дороге все объясню!

…Как только машина сорвалась с места, Сергей сказал шоферу:

— Включайте сирену.

Лобанов и Жаткин переглянулись.

Машина помчалась по улицам города, сипло ревя на перекрестках, заставляя шарахаться идущие впереди машины, визжа тормозами на крутых, обледенелых поворотах, где ее заносило в сторону, и пассажиры валились друг на друга, чертыхаясь сквозь зубы, привычные к этим бешеным скоростям и охваченные, только одним желанием: скорее! Еще скорее!

Когда влетели наконец на пустынную, тихую, заваленную сугробами Орловскую улицу, посередине которой извивались две глубокие и неровные колеи, Жаткин торопливо проговорил, указывая на один из домиков за низкой дощатой оградой:

— Вон тот…

Машина, надсадно ревя и поминутно ныряя в глубокие выбоины, тяжело подползла к дому.

Сергей, Лобанов, Жаткин и Урманский, проваливаясь чуть не по колено в глубокий снег, пробрались к узкой тропинке у забора.

Опередив всех, Жаткин толкнул незапертую калитку, и все четверо быстро направились к домику, стоявшему в глубине двора.

— Володя, обойдите кругом, — распорядился Сергей. — Там ведь еще один выход.

Жаткин, скользя, побежал вперед и скрылся за углом дома. Остальные поднялись на крыльцо, и Сергей нажал белую пуговку звонка в черном эбонитовом кружке. Потом с усмешкой посмотрел на Урманского. Тот растерянно топтался на маленьком крыльце, не зная, куда деть руки: то засовывая их в карманы пальто, то сцепляя за спиной.

В доме словно все вымерло. Сергей позвонил еще раз, потом с силой постучал.

Наконец за дверью послышались легкие шаги и испуганный женский голос спросил:

— Кто там?..

— Откройте, Нина, — громко сказал Сергей. — Это мы.

— Ой!.. Но… но у меня нет ключа…

Урманский ошеломленно прошептал:

— Какая Нина?

— Молчите, — строго оборвал его стоявший сзади Лобанов.

— Нет ключа? — переспросил Сергей. — А от задней двери, на кухне?

— Ах да!.. Там, кажется, есть…

За дверью послышались удаляющиеся шаги.

— Пошли к той двери, — скомандовал Сергей. — А ты, — он посмотрел на Лобанова, — ты бы остался пока. Я сейчас Володю пришлю.

Лобанов молча кивнул в ответ.

Сергей и Урманский, соскочив с крыльца, чуть не бегом обогнули дом. Там они увидели Жаткина, который настороженно прислушивался к чему-то, сунув правую руку в карман пальто. Увидев Сергея, он предостерегающе махнул ему и указал на дверь. В этот момент она медленно приоткрылась, и Жаткин, отпрянув в сторону, выхватил из кармана пистолет.

На пороге появилась худенькая девичья фигурка, закутанная в широкий темный платок.

Урманский рванулся вперед, но Сергей остановил его за рукав и строго, не терпящим возражений тоном, сказал:

— Вы останетесь здесь. Зайду я один.

В большой запущенной комнате окна были плотно завешены. Неярко горела лампа под широким матерчатым абажуром, свешивавшимся с потолка на длинном шнуре. По углам темнота сгущалась. На пустом, без скатерти, столе, в бледно-желтом круге света, лежала раскрытая книга.

Нина, зябко кутаясь в платок, приблизилась к столу и с испугом посмотрела на Сергея. Тот подчеркнуто деловито сказал:

— Садитесь, Нина. Я вам должен кое-что сказать.

Она безмолвно опустилась на краешек стула. Тут только Сергей заметил, как осунулось ее лицо и темные круги легли под глазами.

— Так вот, — продолжал Сергей, тоже подсаживаясь к столу и машинально закуривая. — У вас на работе из кассы пропало одиннадцать тысяч двести рублей…

Нина, вскрикнув, прижала руку ко рту.

— Да, да, я знаю, — кивнул Сергей, изо всех сил стараясь говорить спокойно. — Вы их не брали. Но сколько вы взяли? И зачем?

Девушка не отвечала. Оцепенев, она с ужасом смотрела на Сергея, прижимая ладонь ко рту, словно не давая вырваться душившему ее крику.

— Зачем, Нина? — повторил Сергей. — Зачем они вам понадобились?

— Одиннадцать тысяч…: — со стоном произнесла наконец девушка. — Значит… Но я… но у меня… не хватало…

— Сколько? — быстро спросил Сергей.

— Двести сорок… я вам все расскажу… — лихорадочно произнесла она. — Я все расскажу… Сначала он взял сто… И велел мне положить расписку… Обещал вернуть через два дня. Сказал, что надо послать дочке, что она заболела… И плакал… А потом взял еще сто… А мне велел взять сорок, чтобы я купила пальто… потому что стало очень холодно… И сказал, что я верну из получки… И… и я взяла… и опять положила расписку… на сто сорок… а потом… сказал, что завтра ревизия… и что не может вернуть… а я… мне за это тюрьма… и что надо скрыться… что он мне поможет… и дал чужой паспорт…

— А когда вы скрылись, — закончил Сергей, — он украл из кассы все деньги. И конечно; подозрение пало на вас. Как он и рассчитывал. И между прочим, не было никакой ревизии.

Его переполняла лютая и бессильная ненависть к человеку, который все это сделал, именно бессильная, потому что он не мог уже защитить эту девушку от всех страданий, которые тот ей причинил, от всего того ужаса и тех мук, которые она перенесла за эти длинные, бесконечные дни и ночи после бегства из Москвы. Эта кипевшая в нем ненависть мешала говорить, думать, мешала дышать. Он не помнил, когда еще ощущал что-либо подобное.

— Как вы могли ему поверить?.. Вас там столько людей любит, Нина. Я же знаю… — И, сделав над собой усилие, проговорил уже твердо, с угрозой: — Он ответит за это. Кто он такой?

— Он… он мой начальник.

— Я понимаю. Как его зовут? — торопливо перебил ее Сергей.

«Прохоров, Прохоров…» — стучало у него в висках. Да, сейчас Нина должна была назвать эту фамилию. Ведь Прохоров бухгалтер. Странно только, почему ребята из МУРа не натолкнулись на него…

Но Нина назвала совсем другую фамилию.

В первый момент Сергей от изумления чуть не вскрикнул. Он еле успел взять себя в руки. И в ту же минуту он все понял. И снова изумился коварной хитрости этого человека. Но теперь изумление уже не помешало ему. Сергей быстро и напористо спросил:

— Где он сейчас?

— Я не знаю… Он велел мне ждать… Он обещал прийти за мной… — еле шевеля пересохшими губами, прошептала Нина.

— А где этот… Звонков?

— Он на работе.

— Его там нет… Они сбежали. Они бросили, вас и сбежали. Что-то их, видимо, спугнуло… А впрочем… Нет, тут другое…

Сергей задумался, потом провел рукой по лбу, словно прогоняя что-то мешавшее ему, и наконец сказал:

— Вот что. Вам тут оставаться не нужно. — И, заметив мелькнувший в ее глазах испуг, поспешно добавил. — Никто вас не собирается арестовывать и сажать в тюрьму. Никто. Ну что вы, в самом деле! — он даже заставил себя улыбнуться. — Если хотите, вернитесь к Федоровым. Хотите, возвращайтесь в Москву.

— Нет!..

— Ну и отлично. Вернитесь к Степану Григорьевичу и Галине Захаровне. Они вас очень любят. И не надо им ничего говорить. Хотели уехать, а теперь раздумали. Вот и все. И они ни о чем вас не будут спрашивать. Я им так посоветую. А потом, когда все кончится, вы им сами расскажете…

Он говорил, говорил, стараясь не только словами, но и голосом, бодрым, уверенным тоном заставить Нину успокоиться, поверить ему.

Нет, сейчас нельзя ее допрашивать даже в качестве свидетеля, нельзя заставить ее вспоминать все подробности того, что с ней произошло. Сейчас ее нервы не выдержат этого. Кроме того, Сергей все самое важное уже знает. А главное — он тут, этот человек, и тут, в этом городе, его надо ловить. Нина здесь ничем не может помочь. А вот потом она все расскажет и поможет его изобличить. Но это потом. А пока…

— Значит, Нина, решили? Вы поживете пока у них. И еще… — Сергей улыбнулся. — Георгий тоже ничего не знает и знать пока не должен. Ну, разве только надо ему сказать, что вы не Марина, а Нина. А может быть, и этого пока не надо? Скажем, что я ошибся.

Он обрадовался, что может отвлечь ее и заставить думать о чем-то другом, уже второстепенном.

— Нет, пусть он меня зовет Ниной, — почти умоляюще произнесла девушка.

— Ну и отлично. Тогда вытрите слезы и пойдемте. И знаете что? Улыбнитесь. Ведь все самое страшное кончилось. Вы мне верите?

И Нина, кивнув головой, улыбнулась ему сквозь слезы.

…В доме Звонкова оставили засаду. Было усилено наблюдение за Банкиной, предупрежден Федоров. Оперативная группа во главе с Храмовым направилась в аэропорт.

Сергей срочно вызвал Москву. Гаранин был немало удивлен его вопросом.

— Ты что? — возмущенно ответил он. — Наших ребят не знаешь? Конечно, никто этого сказать не мог.

— Я так и думал, — ответил Сергей. — Но перестраховаться никогда не мешает. Будь здоров. И жду фотографию.

Потом Сергей позвонил уже по городскому телефону.

— Да, — ответили ему. — Вещи тут… Кажется, завтра утром…

И еще по одному адресу немедленно выехала оперативная группа.

Тем временем у Сергея состоялся срочный разговор с Волгоградом.

Подполковник Проворов заверил его:

— Будь спокоен. До вечера получишь. А вообще, скоро в Москве буду, увидимся. Я по тебе, чертяка, соскучился.

Еще через час из Москвы по фототелеграфу была получена требуемая фотография. Ее тут же размножили. К вечеру ее получили сотни работников милиции города. Никто из них уже не ушел отдыхать. Еще бы! В городе скрывается опасный преступник!

Участковые уполномоченные пошли по своим участкам. Вокзал, аэропорт, автостанция, рестораны, кафе, гостиницы были взяты под наблюдение. Фотографию увидели водители автобусов, троллейбусов, такси…

Город насторожился.

В это время из Волгограда была получена еще одна фотография.

Лобанов пришел в научно-технический отдел и выложил перед экспертом три фотографии.

— Вот, — сказал он, — глядите. Первая сделана в тридцать девятом году, в колонии. Вторая — в пятьдесят девятом, в Волгограде, третья — год назад, в Москве. Вопрос такой: один человек изображен на всех трех или нет?

А в это время в кабинете у Сергея сидел невысокий человек в потертом пальто, с усталым лицом и перепачканными маслом руками.

— …Замучила, проклятая, — говорил он, смущенно косясь на свои руки. — Просто никакой инициативы ездить на ней нет.

— Ничего, Федор Михайлович, — весело ответил Сергей. — Будем за вас ходатайствовать. Значит, первый раз, говорите, вы его везли на аэродром? Это недели три тому назад было?

— Точно…

— И где посадили?

— На Орловской. Засел еще там, помню, на своем гробе. Чуть к самолету не опоздали. А недавно вот снова ко мне сел. Как раз с этим парнем, — он кивнул на лежащую перед ним фотографию Алека.

— Когда же это было? Где?

— Когда? Да в прошлый понедельник. Вечером уже. Я, помню, у гостиницы стоял. Гляжу, он выходит. Чуть не бегом, понимаете. «Ну, — думаю, — сейчас возьмет». Мне б как раз последнюю ездку сделать и в гараж. Так нет. Не взял. Пехом попер. Ну, я постоял еще маленько и двинул себе. А квартала через два он мне и замахал. Уже, значит, с этим парнем встретился…

«Прошлый понедельник, вечер, — отметил про себя Сергей. — И в тот же вечер в гостинице… А ведь он будет отрицать, что был в тот вечер в гостинице. Обязательно. Но теперь — шалишь: живой свидетель есть…»

— …На подозрение он меня в тот раз навел, — закончил шофер.

— Это почему же?

— Да не пойму, кто такой. Пиджак не пиджак, шляпа не шляпа. А так, что-то смутное. Опять же, чегой-то беспокойный он был. До адреса не доехали, раньше сошли. И за угол свернули. Ну, я свой гроб, значит, маленько двинул и вижу: они во двор входят.

— Это где же было?

Шофер уверенно назвал адрес.

«К Тамаре ехали», — подумал Сергей.

Потом неожиданно позвонил Дмитрий Петрович Колосков. Смущаясь, сказал:

— Ради бога, извините… Но… я, знаете, уезжаю. И хотел… так сказать, проститься. И покорнейше поблагодарить… Номер нам дали чудесный.

— Ну что вы, Дмитрий Петрович! Это мы вас должны…

— Нет, лет!.. — живо перебил Колосков. — Как можно! Мы с товарищем Дубко просто обязанными себя посчитали. И чем могли, так сказать… Он, кстати, тоже уезжает. И тоже хотел некоторым образом… поблагодарить… Да и вот еще… Может быть, соблаговолите мой телефон в Москве записать? На всякий случай, знаете…

Поздно вечером экспертиза дала заключение: на всех трех фотографиях был изображен один и тот же человек — Прохоров.

— Что и требовалось доказать, — удовлетворенно констатировал Лобанов. — Вышли мы, значит, точно.

В первом часу ночи поступило сообщение: задержан пришедший домой Звонков. Сопротивление не оказал. У него обнаружена большая доза снотворного. Смертельная доза! К тому времени Жаткин уже достал образец его почерка, и было установлено, что письмо Семенову написано Звонковым.

Вообще факты сейчас шли в руки один за другим. Так всегда бывает в сложном деле. Сначала все неясно и пусто, и каждую ниточку приходится добывать со страшным трудом, и она, эта ниточка, поминутно рвется или уводит в сторону. А перед глазами, стоит горе, причиненное людям, и требует возмездия, и торопит. Вот тогда надо зажать в кулак нервы, не суетиться, не увлекаться и не отчаиваться, а возвращаться назад и снова искать. Это самое трудное. Но зато потом, когда вышли наконец на правильный путь, факты идут к тебе вроде бы сами и на первый взгляд кажется: ну, что стоило обнаружить их раньше, ведь так ясно, где они лежали. К концу появляется радостное ощущение верности найденного пути, которое приходит, как награда, сменяя изматывающий, тревожный поиск и непрестанное ожидание промаха и ошибки.

Итак, в первом часу ночи был задержан Звонков.

Звонкова допрашивал Лобанов.

Озлобленный, взвинченный, вконец растерявший свою обычную сонную меланхоличность, Звонков отказывался отвечать на самые, казалось бы, безобидные вопросы.

— Ваша фамилия, имя, отчество? Будете вы говорить в конце концов или нет? — нетерпеливо спрашивал его Лобанов, которого все больше злило глупое упрямство арестованного.

— Не желаю…

— Звонков ваша фамилия, ясно вам?

— Не желаю… — хмуро продолжал бубнить тот.

— Ну хорошо. Фамилию свою и имя можете не называть. И место работы тоже, кстати. Все это известно. И многое другое тоже. Но вот откуда у вас этот порошок, кто вам его дал сказать придется.

— Не желаю…

Лобанов испытующе посмотрел в хмурое небритое лицо.

— Ну что ж, — медленно произнес он, — тогда я вам скажу. Вы боитесь. Боитесь назвать… Прохорова… Так?

Звонков, опустив голову, молчал.

— И боитесь сказать, для чего он вам дал этот порошок, — продолжал с нарастающим раздражением Лобанов. — Тем хуже, Звонков. Тем хуже для вас же.

— Хуже уж некуда… — пробормотал тот, не поднимая головы.

— Что ж, оставим это пока. Скажите, где сейчас Прохоров?

Звонков молча пожал плечами.

— Тоже не желаете говорить?

Звонков неожиданно поднял на него глаза, водянистые, тоскливые, измученные глаза совсем старого человека.

— По мне бы, уважаемый… и вовсе его не было, — медленно произнес он, вздохнув. — Несусветные дела творить заставлял. Несусветные. Я-то что. — Он вяло махнул рукой. — Молодых заставлял. Молодым жизнь укорачивал.

— Укорачивал? — с угрозой переспросил Лобанов. — А может, кого и вовсе прикончить хотел? Чужими руками на этот раз, а, Звонков?

— И это тоже, — безвольно кивнул тот.

— Так где же он сейчас?

— Не знаю. Ей-богу, не знаю и не ведаю, — вдруг с надрывом произнес Звонков. — Одно тебе скажу: не дастся он вам добром. Не дастся. Терять ему уже, считай, нечего. Руки-то уже по локоть… Вот оно что. И еще… — Он огляделся и понизил голос чуть не до шепота: — Пистоль у него. А там шесть смертей, в пистоле. Понятно?

Звонкова увели.

Лобанов поднялся на третий этаж к Коршунову. Тот разговаривал по телефону, но, увидев входящего Лобанова, торопливо закончил разговор и повернулся к другу:

— Ну что, Сашок?

Лобанов устало потер лоб и рассказал о допросе Звонкова.

— Та-ак, Пистолет, значит… — задумчиво произнес Сергей.

— Как бы и в самом деле не ушел.

Сергей нервно прошелся по кабинету, куря одну сигарету за другой, и сказал сидевшему на диване Лобанову:

— Ты пойми, ему некуда деться. Все его связи здесь уже оборваны, все адреса перекрыты, все выходы из города заперты. Ну куда он денется?

Лобанов согласно кивнул головой и, вздохнув, сказал:

— Оно все так, конечно. Только невмоготу ждать.

— Так иди спать. Завтра тоже день.

— Ишь ты! Сам иди. И я погляжу, как ты уснешь.

Потом они пили из термоса крепчайший чай и снова курили.

Около трех часов ночи, не выдержав, поехали в аэропорт. Вместе с молчаливым, подтянутым Храмовым обошли огромный зал ожидания, всматриваясь в лица дремавших там пассажиров, улетавших первыми утренними рейсами, побывали на заправочной площадке, где готовились к вылету самолеты, в диспетчерской, осмотрели пустое помещение ресторана, даже кухни и кладовые.

— Странно все-таки, что он ночевать не пришел, — заметил Лобанов. — Неужели учуял что-то?

— Вряд ли, — ответил Сергей. — Не должен.

Но тревога не покидала и его.

Под утро они вернулись в управление. Дежурный радостно сообщил:

— Опергруппа с Первомайской зафиксировала появление объекта, товарищ подполковник.

Сергей и Лобанов переглянулись.

— Все, — решительно объявил Сергей и, обращаясь к дежурному, добавил: — Передайте по рации: все свободны. Первомайской группе дальше действовать по инструкции.

Выйдя из комнаты дежурного в тускло, еще по-ночному освещенный коридор, Сергей сказал:

— Ну, так, Сашок. Теперь слушай. Сегодня я улетаю. Дело возбудили вы, вам тут и следствие вести. Сегодня арестуете Банкину. Роль ее теперь ясна. Звонков познакомил ее с Прохоровым, а тот с Алеком. Через нее Семенов, сам того не зная, сплавил паспорта тому же Прохорову. И порядком заработал на этом. Она же навела шайку Прохорова на поставщиков гашиша. Но гашиш все-таки оказался у Семенова. Взялись за него. Ни чего не вышло: он побежал к нам. И вот тогда Банкина подсыпала ему снотворное. Одновременно Прохоров подослал ее ко мне. Цель — переключить наше внимание на Семенова, мертвого Семенова, как они полагали, и все свалить на него. Этого прохвоста, когда он выйдет из больницы, немедленно арестовать. Через него надо выйти на торговцев гашишем. Дело это очень важное и опасное.

— И особое.

— Правильно. И особое. Им займемся отдельно. Скорей всего, не вы займетесь. Но ниточка потянется и отсюда, от Семенова. Важная ниточка, заметь.

Лобанов, сморщив нос, лукаво посмотрел на Сергея.

— Между прочим, интересное дело тебе в руки идет, а?

— «Интересное», это не то слово, — покачал головой Сергей и, нахмурившись, добавил: — Ну, об этом после. А пока вот еще что. Береги Горлину. Чтоб не утопили. Вина ее пустяковая. Но сейчас ее будут топить. Все. И Прохоров, и Звонков, и Банкина. Увидишь.

Лобанов усмехнулся:

— Ты прямо как завещание оставляешь. Что кому из наследства. Не беспокойся. Все будет в лучшем виде. Неохота только, чтобы ты уезжал. Вот что.

— Да, бросать тебя на произвол судьбы, конечно, рискованно, — озабоченно вздохнул Сергей.

— Но, но, но! — возмутился Лобанов. — Не очень-то заноситесь, товарищ подполковник! Я и без вас…

Сергей рассмеялся:

— Ну слава богу! Вот таким я тебя уже люблю! Кстати, и себя, я наследством не обошел. — Он нахмурился. — В Москве уланку дело Федорова. Во что бы то ни стало улажу. Оно мне, знаешь, спать не дает. Честное слово.

Они зашли в кабинет и успели еще выпить по стакану чаю из термоса, когда в дверь постучали.

— Да! — крикнул Сергей, сразу меняясь в лице.

На пороге появился разгневанный Сорокин в своей серой каракулевой шапке и сером пальто.

— Можно?

— Даже нужно, — откликнулся Сергей, выходя из-за стола.

Сорокин торопливо подошел, протягивая руку.

— Это черт знает что, товарищ Коршунов! Тут недоразумение какое-то! Меня вдруг вздумали….

Но рука его повисла в воздухе.

Сергей тяжелым взглядом смерил вошедшего и, отметив про себя, что Лобанов стоит правильно, сухо спросил:

— Как вы предпочитаете, чтобы вас именовали, Сорокин или Прохоров?

Вздрогнув от неожиданности, тот попытался отскочить назад, но наткнулся спиной на Лобанова. В кабинет вошли еще двое сотрудников. У одного из них в руке был портфель Сорокина.

Сергей продолжал, словно ничего не произошло:

— Пожалуй, лучше именовать вас по старой фамилии. Не возражаете? А как достали паспорт на имя Сорокина и устроились с ним на работу, объясните позднее. Вы вообще большой мастер по паспортам, Прохоров. Садитесь. Разговор будет длинный.

Прохоров не пошевелился. Широкое лицо его словно окаменело. Только из-под густых бровей ненавидяще смотрели на Сергея глаза.

— Значит, нашли девчонку?..

— Нашли. И Звонков, к счастью, ничего не успел сделать. Да, Прохоров. Больше всего вы боялись, что мы найдем ее. Только Нина знала вашу новую фамилию. Для всех остальных здесь вы были Прохоров. Поэтому вы подослали Банкину. А когда почувствовали, что не сбили нас, тогда пришли сами. Это была наглость, Прохоров. Правда, вы учли, что Нину мы еще не нашли и, кто такой Сорокин, не знаем… И говорили вы о ней сущую правду. Поэтому наша проверка ничего бы не дала. Но вы допустили один маленький просчет.

Сергей заметил, как плотно сжатые губы Прохорова чуть искривила усмешка, но глаза его по-прежнему зло и неотрывно смотрели ему в лицо.

— Да, просчет, — подтвердил Сергей. — Я кое в чём усомнился. И проверил. Сотрудники милиции там, в Москве, ничего не говорили вашим сослуживцам о Борске, где якобы задержана Горлина. Ну, а дальше узнать, кто такой Сорокин, было уже нетрудно. И без Горлиной. И мы узнали. Все до конца узнали, Прохоров. Так что садитесь. Я же вас предупреждал, что разговор будет длинный.

1966–1967 гг.

Оглавление

Глава 1 . ТРИ ПАСПОРТА ИЗ БОРСКА

Глава 2 . В ОДНОМ ДОМЕ, ПОТОМ НА ВОКЗАЛЕ

Глава 3 . В ПАЛАТКЕ НА РЫНКЕ И ВОКРУГ НЕЕ

Глава 4 . ЗАСАДА НА САМОГО СЕБЯ

Глава 5 . БЫВШАЯ НИНА

Глава 6 . ПОЯВЛЯЕТСЯ НЕКИЙ ПРОХОРОВ

Глава 7 . ЕЩЕ ДВА ДНЯ, ПОСЛЕДНИЕ

Реклама на сайте