«Человек, обокравший Мегрэ»

Сименон Жорж Человек, обокравший Мегрэ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Простите, мсье…

— Ничего…

Вот уже, по крайней мере, в третий раз с тех пор, как он вошел в автобус на бульваре Ришар-Ленуар, она теряла равновесие, толкала его своим острым плечом, ударяла его по ноге хозяйственной сумкой.

Она извинялась небрежно, не испытывая при этом ни малейшего смущения, и снова устремляла вперед спокойный и уверенный взгляд.

Мегрэ на нее не сердился. Казалось, его это даже забавляло. Он был в хорошем настроении и все воспринимал с легкостью.

День начался для него удачно: подошел автобус с открытой площадкой. Такие автобусы теперь встречались все реже и реже, их постепенно снимали с линии, и был уже недалек тот день, когда ему придется вытряхивать трубку, перед тем как войти в одну из этих современных машин с закрывающимися дверями, где чувствуешь себя пленником.

Сорок лет назад, когда он приехал в Париж, повсюду курсировали автобусы с открытыми площадками, и ему не надоедало разъезжать по Большим Бульварам на линии Мадлен — площадь Бастилии. Это было одним из его первых открытий. Потом он открыл для себя кафе с террасами. Сидя за стаканом пива на террасе, можно было наблюдать различные уличные сцены.

В первый год его приводило в восхищение, что уже в конце февраля на деревьях появлялись почки, а на улицу можно было выходить без пальто.

Воспоминания то и дело охватывали его, потому что весна оказалась ранней, и сегодня он вышел из дома в костюме.

Настроение было легкое, как струящийся воздух.

Яркие краски лавок, горы овощей и фруктов, женские платья — все выглядело нарядным и праздничным.

Он не думал ни о чем серьезном. В голову приходили только какие-то бессвязные мысли. В десять часов его жена пойдет на третий урок вождения автомобиля.

Все получилось странно и неожиданно. Он не смог бы даже объяснить, как они вдруг на это решились. Когда Мегрэ был еще молодым, не могло быть и речи о покупке машины. В то время подобные расходы казались немыслимыми. Прошли годы, но и теперь он не видел в этом необходимости. Учиться водить — поздно. Слишком многое ему приходилось держать в голове, поэтому он мог не заметить красный свет или принять тормоз за педаль акселератора.

Однако же, как приятно съездить в воскресный день на машине в свой домик в Мэн-сюр-Луар!

Жена, когда они вдруг решились, смеясь, протестовала:

— Подумай хорошенько… Учиться водить машину в моем возрасте?..

— Уверен, ты прекрасно справишься.

И вот она идет уже на третий урок, взволнованная, как девушка, которая готовится сдавать экзамен на степень бакалавра.

— Как там у тебя дела?

— Преподаватель попался терпеливый.

Соседка по автобусу, должно быть, не умела водить машину. Но зачем ездить за покупками на бульвар Вольтера, если живешь в другом квартале? Это из области мелких загадок, которые не дают ему покоя. На ней была шляпа, какие теперь носят редко, особенно по утрам. В хозяйственной сумке наверняка лежали курица, масло, яйца, лук, сельдерей… А то твердое на дне сумки, что ударяло его при каждом толчке по ноге, конечно, картофель.

Зачем садиться в автобус и ехать в такую даль за продуктами, которые можно купить в любом квартале? Может, она жила прежде на бульваре Вольтера и осталась верна своим, привычкам?

Справа от него невысокий молодой человек курил слишком короткую и слишком толстую трубку. Молодые люди всегда выбирают слишком короткие и слишком толстые трубки. Площадка была переполнена. Смотрите-ка! В рыбной лавке на улице Тампль продают мерланов. А он так давно их не ел. Почему для него мерланы всегда ассоциируются с весной?

Все кругом было весеннее, радостное, как и его настроение. И тем хуже, если женщина с курицей упорно смотрела вперед, озабоченная проблемами, не доступными простым смертным.

— Простите…

— Ничего…

Женщина, конечно, могла пройти вперед и сесть. Но у него не хватило духу сказать ей: «Вместо того чтобы мешать здесь всем, прошли бы лучше вперед и сели».

Он прочитал ту же мысль в голубых глазах толстяка, зажатого между ним и кондуктором. Они поняли друг друга. Нечто вроде заговора, забавно.

Лотки, в основном овощные, занимали почти весь тротуар. Зелено-белый автобус прокладывал себе дорогу в толпе домохозяек, машинисток, служащих, спешащих в свои конторы. Жизнь была прекрасна!

Опять удар. Все та же сумка и что-то твердое на дне. Он отодвинулся и тоже кого-то толкнул.

— Простите…

Пробормотав это слово, он попытался повернуться и заметил молодого мужчину. На лице незнакомца он прочел непонятное волнение.

Незнакомцу не было и двадцати пяти. Без шапки, с небритыми щеками, с темными растрепанными волосами, он походил на человека, который не выспался или пережил мучительные мгновенья.

Пробравшись к подножке, парень на ходу выскочил из автобуса. В это время они ехали по улице Рамбюто, невдалеке от Чрева Парижа, откуда доносился резкий запах. Он шел быстро, все время оглядываясь, словно чего-то боялся, и, наконец, скрылся в толпе на углу улицы Блан-Манто.

И тут Мегрэ непроизвольно поднес руку к карману, куда имел обыкновение класть бумажник, и обнаружил, что он исчез.

Мегрэ с трудом удалось сохранить спокойствие. Но толстяк с голубыми глазами почувствовал что-то неладное.

Мегрэ грустно улыбнулся, и совсем не потому, что вдруг стал жертвой карманника. Просто ему было обидно, что он не смог за ним погнаться. А все весна, этот пьянящий воздух, который он начал вдыхать накануне. И еще одна традиция, скорее — устоявшаяся привычка, которая появилась еще в детстве. Каждый год с наступлением теплых дней он покупал себе легкие туфли. Вчера он купил новую пару, а сегодня утром надел в первый раз. Туфли немного жали. Путь по бульвару Ришар-Ленуар оказался для него настоящей пыткой, и он с облегчением вздохнул, когда подошел к остановке автобуса на бульваре Вольтера.

Ну как тут угнаться за вором! Впрочем, тот давно успел затеряться в узких улочках Маре.

— Простите, мсье…

Снова она и ее хозяйственная сумка!

На этот раз он чуть было не бросил ей: «Отвяжитесь, наконец, со своей картошкой!» — но ограничился тем, что кивнул головой и улыбнулся.

В его кабинет проник свет первых весенних дней, а над Сеной стояла легкая дымка.

— Все в порядке, шеф? Ничего нового?

На Жанвье был светлый костюм, которого Мегрэ еще не видел. Он тоже немного поторопился одеться по-весеннему, ведь было еще только пятнадцатое марта.

— Ничего. Впрочем, не совсем так. Меня только что обворовали.

— Часы?

— Бумажник.

— На улице?

— На площадке автобуса.

— Много денег?

— Около пятидесяти франков. Больше у меня в карманах обычно не водится.

— А документы?

— Не только документы, но и медаль.

Эта знаменитая медаль Уголовной полиции, притча но языцех для всех комиссаров. По уставу они всегда должны носить ее при себе, чтобы при необходимости подтвердить свою принадлежность к полиции.

Красивая серебряная медаль, вернее — из посеребренной бронзы.

На одной стороне изображена Марианна[1] во фригийском колпаке,[2] буквы RF[3] и на красной эмали слово «Полиция». На обороте — герб Парижа, номер и выгравированное мелкими буквами имя владельца.

На медали Мегрэ стоял номер 0004. Номер 1 предназначался префекту полиции, 2 — начальнику Уголовной полиции, 3 — почему-то начальнику отдела информации.

Владельцы медалей боялись носить их в кармане, несмотря на обязывающее к этому предписание, которое, впрочем, также гласило, что потеря медали влечет за собой отстранение от должности на один месяц.

— Вы видели вора?

— Очень отчетливо. Молодой, худой, усталый, мешки под глазами.

— Он вам прежде не встречался?

В начале своей деятельности, еще работая квартальным инспектором, Мегрэ знал в лицо всех карманников, и не только парижских, но и гастролеров из Испании и Лондона, приезжавших на ярмарки или большие народные празднества.

Очень замкнутая каста со своей иерархией. Асы соглашались ехать за границу только в том случае, если игра стоила свеч, и не колеблясь пересекали Атлантический океан, когда речь шла, например, о Всемирной выставке или Олимпийских играх.

Мегрэ уже отошел от этого мира, и ему пришлось напрягать память. Он не видел в этом происшествии ничего трагического. Из-за свежести весеннего утра он по-прежнему пребывал в приподнятом настроении и, как ни странно, во всем винил женщину с хозяйственной сумкой.

— Если бы она не толкала меня все время… Следовало бы запретить женщинам с хозяйственными сумками находиться на площадке автобуса…

Он был скорее обижен, чем зол.

— Вы не хотите посмотреть архивы?

— Как раз собирался.

Долго просматривал он фотографии бывших карманников. Среди них попадались те, кого ему случилось арестовать лет двадцать пять назад, а после этого они не раз бывали у него в кабинете.

— Снова ты?

— Жить-то надо. А вы по-прежнему здесь, шеф? Ведь мы уже давно как знакомы, не так ли?

Некоторые из них были хорошо одеты. Иным приходилось одежду покупать у старьевщиков, на рынках Сент-Уана или на распродажах в переходах метро. Ни один из них не похож на молодого человека из автобуса. Впрочем, Мегрэ и заранее знал, что поиски тщетны.

У профессионала не может быть такого усталого, озабоченного вида. Он работает, когда уверен, что у него не будут дрожать руки. Наконец, все они знали Мегрэ в лицо хотя бы из газет.

Он вернулся к себе в кабинет и, увидев Жанвье, только пожал плечами.

— Не нашли?

— Бьюсь об заклад, это любитель. Я даже думаю, что за минуту до этого он не знал, что совершит. Вероятно, увидел торчащий из кармана бумажник, когда автобус качнуло, и я из-за этой проклятой картошки чуть не потерял равновесие, ему и пришло в голову…

Меняя тему разговора, Мегрэ спросил!

— Что произошло сегодня утром?

— В бистро на Пор д'Итали убит сенегалец…

— Ножом?

Конечно. Никто не может описать преступника. Он вошел около часу ночи, когда хозяин уже собирался закрывать свое заведение. Сделав несколько шагов в сторону сенегальца, который собирался пить последнюю рюмку, он нанес удар.

Заурядная история. Кончится тем, что все равно, может — через месяц, а может — через год, убийца отыщется. Мегрэ направился в кабинет начальника на летучку и решил никому не рассказывать о том, что с ним произошло.

День начинался спокойно. Комиссар просматривал бумаги, подписывал какие-то документы. Обычные дела.

Обедать он пошел домой и обратил внимание, что жена ничего не рассказывает об уроке вождения. У нее было такое ощущение, словно она — в ее-то возрасте! — снова вернулась в школу. Она даже будто бы гордилась этим, но в то же время и стеснялась.

— Ты сегодня не угодила на тротуар?

— Зачем ты об этом спрашиваешь? Хочешь развить у меня комплексы?

— Что ты, милая! Из тебя получится прекрасный водитель, и я с нетерпением жду, когда ты свозишь меня на берег Луары.

— Ну, не раньше чем через месяц.

— Так тебе сказал инструктор?

— Требования к новоиспеченным водителям строги, а хочется выдержать экзамен с первого раза. Сегодня мы ездили по внешним бульварам. Никогда не думала, что там столько транспорта и все мчатся с такой бешеной скоростью… О чем ты думаешь?

— О моем воре.

— Ты задержал вора?

— Я его не задержал, а он унес мой бумажник.

— И медаль?

Вот и ей первое, что пришло в голову, — это медаль!

— Ты его видел?

— Как тебя. Молодой человек. По всему — любитель.

Мегрэ невольно думал об этом все больше и больше. Лицо парня не исчезало из памяти, а делалось все отчетливей. Всплывали детали, на которые он сразу не обратил внимания.

— Ты узнал бы его?

Он уже много раз думал об этом сегодня днем, глядя из окна своего кабинета, словно его тревожила какая-то загадка. В этой истории, во всем облике вора и в его поспешном исчезновении, было что-то неестественное, но он не мог понять, что именно.

Всякий раз ему казалось, что сейчас мелькнет новая деталь и все станет ясно, но он снова возвращался к работе.

Он вышел из кабинета без пяти шесть, а в соседней комнате оставалось еще полдюжины инспекторов.

Они пошли с женой в кино. Дома в ящике стола он нашел старый коричневый бумажник и сунул его в карман пиджака.

— Если бы ты всегда носил бумажник в этом кармане, ничего не случилось бы. - В этот вечер было тепло, и даже запах бензина не раздражал. Он ассоциировался с весной, как с летом ассоциируется запах расплавленного асфальта.

Утром опять светило солнце, Мегрэ завтракал у открытого окна.

— Странно, — вдруг заметил он. — Почему это женщины едут на автобусе через весь Париж, чтобы купить обычные продукты?

— Может быть, причина в телерекламе? - Он с недоумением посмотрел на жену.

— Да, да, — настаивала она. — По телевидению часто сообщают, где можно купить различные продукты по сниженным ценам.

Об этом-то он и не подумал, а ведь это так просто. Он потратил время на ничтожную проблему, которую его жена решила в одну минуту.

— Вот спасибо!

— Это может тебе помочь?

— Просто перестану об этом думать. — И с философским видом добавил. - Иногда никак не отделаться от навязчивых мыслей.

На письменном столе его ждала почта, а поверх стопки писем — толстый коричневый конверт, на котором печатными буквами были написаны его имя, должность и адрес Уголовной полиции — набережная Орфевр.

Он все понял до того, как распечатал конверт. Ему вернули бумажник. А еще через несколько мгновений он уже знал: ничто не пропало — ни медаль, ни документы, ни деньги.

Никаких объяснений не было.

Мегрэ был раздосадован.

В начале двенадцатого зазвонил телефон.

— Господин комиссар, какой-то человек настоятельно требует, чтобы ему разрешили поговорить лично с вами, но отказывается назвать свое имя. Утверждает, что вы ждете его звонка и рассердитесь, если я вас не соединю. Что делать?

— Соедините.

Приложив трубку к уху, Мегрэ свободной рукой чиркнул спичкой, чтобы зажечь погасшую трубку.

— Алло! Я слушаю…

Последовало, долгое молчание, и если бы не было слышно, как на другом конце провода кто-то дышит, Мегрэ решил бы, что прервало связь.

— Слушаю… — повторил комиссар и услышал.

— Это я…

Низкий мужской голос, но в интонации было что-то детское. Будто ребенок не решается признаться в своей шалости.

— Мой бумажник послужил причиной вашего звонка?

— Да.

— Вы не знали, кто я?

— Конечно. Иначе…

— Почему вы мне звоните?

— Мне необходимо вас увидеть.

— Приходите ко мне.

— Я не хочу показываться на набережной Орфевр.

— Вас здесь знают?

— Что вы! Я даже близко туда не подходил. - В голосе незнакомца явно чувствовался страх.

— Чего же вы боитесь?

— Я обращаюсь к вам по личному делу.

— Что значит — по личному?

— Мне необходимо вас увидеть. Эта мысль пришла мне в голову, когда я прочел ваше имя на медали.

— Почему вы украли мой бумажник?

— Мне срочно понадобились деньги.

— А теперь?

— Я передумал. Но лучше бы вы пришли как можно скорее, пока у меня не возникла новая мысль.

Что-то неестественное было в этом разговоре, однако Мегрэ отнесся к делу всерьез.

— Где вы находитесь?

— Вы придете?

— Один?

— Как скажете.

— Нам нужно поговорить с глазу на глаз. Согласны? Мне хочется, чтобы вы дали мне хотя бы один шанс. Заметьте, ведь это я вам позвонил. Вы меня не знаете. У вас нет возможности меня найти. Если вы не придете, вы так и не узнаете, кто я. Для вас имеет смысл.

Он не находил подходящего слова.

— Согласиться, — подсказал Мегрэ.

— Верно. А после того, как я с вами поговорю, вы дадите мне пять минут, чтобы исчезнуть, если я вас об это попрошу?

— Как можно брать на себя обязательства, не зная, о чем идет речь? Ведь я — комиссар Уголовной полиции.

— Если вы мне поверите, все будет нормально.

— Где вы находитесь? Я готов с вами встретиться.

— Принимая мои условия?

— Я буду один.

— Большего вы не обещаете?

— Нет.

Комиссар с беспокойством ждал реакции своего собеседника. Тот, видимо, звонил из кабины телефона-автомата или из кафе, поэтому в трубке был слышен шум.

— Так вы согласны? — нетерпеливо произнес Мегрэ.

— В моем положении!.. Мне внушает доверие то, что я читал о вас в газетах. Это невыдуманные истории?

— Какие истории?

— Будто вы способны понимать то, что обычно недоступно полицейским и судьям, и в некоторых случаях вы даже… Наверное, зря я так много говорю. - Мегрэ предпочел промолчать.

— Послушайте! — продолжал незнакомец. — Приезжайте к табачной лавке «Метро» на скрещении бульвара Гренель и авеню де Ла-Мот-Пике. Это займет у вас примерно полчаса. Я буду недалеко и сейчас же к вам подойду.

Мегрэ хотел возразить, но собеседник повесил трубку. Комиссар был раздражен. Впервые какой-то незнакомец так беззастенчиво, если не сказать нагло, распоряжался им.

Пока шла эта странная беседа, Мегрэ чувствовал в голосе молодого человека страх, желание принять правильное решение, стремление встретиться с комиссаром, на которого возлагал надежды.

— Жанвье, отвези меня на бульвар Гренель! Жанвье был удивлен. Вроде бы ни одно дело не расследовалось в этом квартале.

— Свидание с типом, который стащил мой бумажник, — пояснил Мегрэ.

— Вы его нашли?

— Бумажник — да, он пришел с утренней почтой.

— Вас кто-то разыграл?

— Напротив. Мне кажется, все очень серьезно. Мой вор только что звонил мне и сообщил, что ждет меня.

— Я поеду с вами.

— Только до бульвара Гренель. Потом исчезнешь. Он хочет говорить со мной с глазу на глаз.

Они проехали по набережной до моста Бир-Акем, Мегрэ молча смотрел на Сену. Повсюду велись работы, виднелись леса, строительные площадки, как в тот год, когда он впервые приехал в Париж. В сущности, это повторялось каждые десять или пятнадцать лет, всякий раз, когда в Париже становилось слишком тесно.

— Где вас высадить?

— Здесь.

Они остановились на углу улицы Сен-Шарль.

— Подожди меня полчаса. Если я не приду, возвращайся обратно или иди обедать.

Жанвье был весьма заинтригован и с любопытством следил за удаляющимся комиссаром.

Солнце изрядно припекало: жаркие потоки воздуха чередовались с прохладными, воздух еще не успел прогреться и стать по-настоящему весенним.

У двери ресторана маленькая девочка продавала фиалки. Мегрэ издали заметил табачную лавку с вывеской «Метро». Это было ничем не примечательное заведение, одна из табачных, куда заходят купить сигареты, выпить рюмочку за стойкой, ожидая времени свидания.

Он огляделся. По обе стороны зала расставлены десятка два столиков, большинство из них свободны.

Конечно, вчерашнего вора среди сидевших не оказалось; комиссар прошел в глубь зала, уселся у окна и заказал кружку пива.

Он поглядывал на дверь, куда время от времени заходили посетители, но среди них не было того, кого ждал.

Он уж было подумал, не был ли слишком доверчивым, и вдруг увидел на тротуаре знакомый силуэт. Человек не смотрел в его сторону; он влетел в бар и, облокотившись на стойку, попросил:

— Рому…

Он был возбужден. Руки его беспрестанно двигались. Он не осмеливался обернуться и с нетерпением ждал, когда ему принесут ром, словно испытывал настоятельную в этом потребность.

Схватив свою рюмку, сделал знак бармену, чтобы тон не убирал бутылку.

И обернулся в сторону Мегрэ.

Вид у него был такой, словно он хотел извиниться, сказать, что не мог поступить иначе. По-прежнему дрожащими руками отсчитал мелочь и положил ее на прилавок. Потом, наконец, прошел в зал и плюхнулся на стул возле Мегрэ.

— У вас есть сигареты?…

— Нет. Я курю…

— Знаю — трубку. А у меня нет сигарет и не на что их купить.

— Гарсон! Дайте пачку… что вы курите?

— «Голуаз».

— Пачку «Голуаза» и рюмку рома.

— Не нужно рома. Меня от него тошнит.

— Кружку пива?

— Сам не знаю. Я сегодня еще ничего не ел.

— Сэндвич?

— Не сразу… Мне тяжело дышать… Вы не поймете… Он был прилично одет — серые фланелевые брюки и спортивная клетчатая куртка. Как и многие молодые люди, он не носил галстука и был в свитере.

— Не знаю, соответствуете ли вы той легенде, которая создана вокруг вас…

Он не смотрел Мегрэ в лицо, только иногда кидал взгляд украдкой и снова устремлял глаза в пол. Было утомительно следить за непрерывным движением его длинных, тонких пальцев.

— Вы не удивились, когда получили обратно бумажник?

— После тридцати лет работы в полиции перестаешь чему-либо удивляться.

— А когда обнаружили в нем деньги?

— Вы в них очень нуждаетесь, не так ли?

— Да. У меня в кармане было всего лишь десять франков. На эти десять франков я пил. На ваших глазах я истратил последнее. Пить больше не на что.

— Однако вы живете в Париже, — заметил Мегрэ.

— Откуда вы знаете?

— И даже в этом квартале.

Рядом никто не сидел, было тихо, и они могли говорить, не повышая голоса. Слышно было, как то и дело открывалась и закрывалась дверь, покупатели заходили за сигаретами и за спичками.

Человек на мгновение замолчал, как и во время разговора по телефону. Он был бледен, изможден. Чувствовалось, что он пытается угадать ловушку, в которую тот хочет его заманить.

Незнакомец посмотрел на открывшуюся дверь, и комиссар даже подумал, что он сейчас снова сбежит. Похоже, соблазн был велик. В его карих глазах мелькнула какая-то мысль. Потом он протянул руку к кружке и выпил ее залпом, посматривая на своего собеседника оценивающим взглядом.

— Теперь легче? — спросил Мегрэ.

— Еще не знаю.

— Вернемся к бумажнику.

— Зачем?

— Из-за него же вы решились мне позвонить?

— Денег там было недостаточно, прямо скажем.

— Для чего недостаточно?

— Чтобы сбежать… Сбежать — в Бельгию, Испанию… — И снова с недоверчивым видом: — Вы приехали один?

— Я не вожу машину. Мой инспектор привез меня сюда и ждет на углу улицы Сен-Шарль.

Человек поспешно поднял голову.

— Вы установили мою личность?

— В наших досье нет вашей фотографии.

— Значит, не отрицаете, что искали?

— Конечно.

— Зачем?

— Из-за бумажника, а главное — из-за медали.

— Почему вы остановились на углу улицы Сен-Шарль?

— Потому что это в двух шагах отсюда и мы там проезжали.

— Вы не получили никаких донесений? Ничего не произошло на улице Сен-Шарль?

Мегрэ не успевал следить за менявшимся выражением лица своего собеседника. Редко приходилось ему встречать человека столь взволнованного, измученного.

Он боялся. Это очевидно. Но чего?

— Комиссариат ни о чем вам не сообщал?

— Нет.

— Клянетесь?

— Я клянусь только на скамье присяжных. - Незнакомец, казалось, взглядом хотел пронзить комиссара насквозь.

— Как вы думаете, почему я попросил вас прийти?

— Думаю, что я вам нужен. Вы попали в переделку и не знаете, как выпутаться.

— Это не так.

Фраза прозвучала резко, но потом, словно успокоившись, человек поднял голову.

— Я не по своей вине влип в историю и, будь это суд присяжных, не колеблясь, могу поклясться. Я не виновен, вы слышите?

Он осмотрелся. Молодая женщина, глядясь в зеркальце, покрасила губы, посмотрела в окно — видно, ждала кого-то. Двое мужчин средних лет, склонившись над круглым столиком, тихо разговаривали, и из нескольких слов, которые Мегрэ расслышал, он понял, что речь шла о бегах.

— Прежде всего, скажите мне, кто вы и в чем считаете себя невиновным?

— Скоро… Очень скоро вы узнаете. Могу я заказать еще пива? Я сейчас верну вам деньги, если только… Если в ее сумке… То есть… Что я говорю? Можно пива?

— Гарсон! Две кружки!.. И дайте счет.

Молодой человек вытирал лоб довольно чистым носовым платком.

— Вам сколько лет? — спросил комиссар.

— Двадцать пять.

— Давно вы в Париже?

— Здесь я и родился…

— Женаты?

— Был женат. Почему вы об этом спрашиваете?

— Вы не носите обручального кольца.

— Когда я женился, я был недостаточно богат, чтобы купить кольцо.

Он зажег вторую сигарету. Первую он курил, глубоко затягиваясь, и только сейчас почувствовал вкус табака.

— В итоге все меры предосторожности оказались напрасными. Теперь-то уж вы меня припрете к стенке, потому что достаточно насмотрелись на меня и знаете, что я живу в этом квартале. Даже если бы я попытался сбежать…

На губах у него мелькнула горькая, насмешливая улыбка.

— Ваш инспектор с машиной по-прежнему ждет вас на углу улицы Сен-Шарль?

Мегрэ взглянул на электрические часы. Они показывали без трех минут двенадцать.

— Уедет с минуты на минуту. Я просил его подождать полчаса и, если не вернусь — ехать обедать.

— Но вы не успеете, не так ли?

Мегрэ не ответил и, когда его собеседник поднялся, последовал за ним. Они направились в сторону улицы Сен-Шарль, на углу которой высилось новое, современного типа здание. По переходу они пересекли бульвар и прошли еще не более тридцати метров.

Молодой человек остановился посередине тротуара. Открытые ворота вели во двор большого здания, выходящего на бульвар Гренель.

— Вы здесь живете?

Молодой человек казался взволнованным.

— Случалось вам верить человеку, если все улики были против него?

— Случалось.

— Что вы обо мне думаете?

— Вы человек сложный, и я слишком мало знаю, чтобы о вас судить.

— Вы собираетесь меня судить?

— Вы не поняли меня. Скажем так; чтобы составить о вас мнение.

— Я похож на подлеца?

— Конечно, нет.

— А на человека, способного… Впрочем, пойдемте. Лучше сразу с этим покончить.

Он повел комиссара во двор, к левому крылу здания. На первом этаже был виден ряд дверей.

— Они называют это квартирами, — пробормотал молодой человек и вытащил из кармана ключ.

— Я вас очень прошу войти первым… Я войду следом, чего бы мне это ни стоило… Если я потеряю сознание…

Он толкнул лакированную дубовую дверь, которая вела в маленькую прихожую. Справа в открытую дверь можно было разглядеть ванную комнату. Там было не убрано. На кафельном полу валялись полотенца.

Молодой человек указал комиссару на закрытую дверь, возле которой они стояли.

— Откройте, пожалуйста. Комиссар выполнил просьбу.

Около дивана на пестром марокканском ковре лежала женщина, вокруг нее вились синие мухи.

ГЛАВА ВТОРАЯ

— У вас есть телефон?

Мегрэ машинально задал этот нелепый вопрос, хотя видел, что на полу посреди комнаты, в метре от тела, стоит аппарат.

— Я вас умоляю… — бормотал молодой человек, прислонившись к косяку двери.

Чувствовалось, что он на пределе. Комиссар тоже не прочь был покинуть эту комнату — здесь стоял невыносимый запах.

Он вытолкнул молодого человека, закрыл за собой дверь и не сразу ощутил реальность окружающего мира.

Парень был на грани истерики, судя по конвульсивной дрожи пальцев, по бессознательному движению губ.

— Не торопитесь… Не надо говорить… Хотите что-нибудь выпить?

Отрицательный жест был ответом.

— Это ваша жена?

Молодой человек кивнул и опустил голову.

— Вы были там, когда это произошло?

— Нет.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Позавчера… В среду.

— Утром? Вечером?

— Поздно вечером.

Они ходили взад и вперед по большому, освещенному солнцем двору.

— Вам известно, как она умерла?

Молодой человек кивнул, ответить не смог, потому что у него опять перехватило дух.

— Минутку… Вы ушли из дома в среду поздно вечером. Не останавливайтесь… Вам не нужно стоять на месте… Итак, в котором часу?

— В одиннадцать.

— Ваша жена была жива? Она была уже в халате?

— Нет, она еще не переоделась.

— Вы работаете по ночам?

— Я пошел добыть где-нибудь денег, которые нам были нужны до зарезу.

— Куда же вы пошли в поисках денег?

— К знакомым… Повсюду ходил.

— Вы их достали?

— Нет.

— Кто-нибудь из ваших знакомых видел вас?

— Да. В ресторанчике «У старого виноградаря». У меня в кармане было еще франков тридцать, и я с ними побывал везде, где надеялся встретить приятелей.

— Пешком?

— Нет, на машине. Я оставил ее на углу улицы Франциска Первого и улицы Марбеф, когда кончился бензин.

— Когда вы ели в последний раз? — Мегрэ задал этот вопрос, потому что не мог не задать его: перед ним стоял измученный, изможденный человек.

— Вчера съел в бистро два крутых яйца.

— Пойдемте…

— Я не хочу есть.

Мегрэ, не слушая его, направился и повлек за собой парня в сторону бульвара Гренель к маленькому ресторану, где было несколько свободных столиков.

— Два бифштекса с жареным картофелем! — заказал комиссар.

Он не был голоден, но его спутнику необходимо было поесть.

— Как вас зовут?

— Рикен… Франсуа Рикен. Некоторые зовут меня Фрэнсис.

— Послушайте, Рикен. Мне нужно позвонить.

— Чтобы вызвать коллег?

— Я должен поставить в известность комиссариат и прокуратуру. Вы мне обещаете, что никуда отсюда не уйдете?

— Куда теперь уйдешь? — с горечью ответил Рикен. Мегрэ подошел к кассе, чтобы взять жетоны. Как он и предполагал, комиссар округа ушел обедать. Вызвать его?

— Когда он должен вернуться?

— В два часа.

— Передайте, что в четверть третьего я буду ждать его на улице Сен-Шарль, у ворот здания на углу бульвара Гренель. В прокуратуре он застал только мелкого чиновника.

— На улице Сен-Шарль, по-видимому, совершено преступление. Запишите адрес. Когда появится кто-то из помощников прокурора, скажите, что в четверть третьего я буду ждать…

Наконец он позвонил в Уголовную полицию. К телефону подошел Люка.

— Можешь приехать через час на улицу Сен-Шарль? Предупреди экспертизу… Пусть захватят с собой средства для дезинфекции.

Он вернулся на свое место напротив Рикена, который сидел неподвижно. Похоже, что за все время, пока отсутствовал Мегрэ, он не шелохнулся.

Ресторан был скромный. Большинство посетителей — завсегдатаи, работали они неподалеку и ели в одиночестве, просматривая, как правило, газеты. Мегрэ и его спутнику принесли бифштексы с хрустящим жареным картофелем.

— Что будет дальше? — спросил молодой человек, машинально взяв вилку. Вы уже всех предупредили? Скоро начнется заваруха?

— У нас еще есть время поговорить.

— Я ничего не знаю…

— Так все обычно говорят в подобных случаях. Все то время, что я работаю в полиции, чаще всего я слышал именно эту фразу… А в итоге девять раз из десяти мне все-таки удавалось что-то выяснить.

Не следовало оказывать на него давление. Когда Мегрэ поднес ко рту кусок мяса, Рикен тоже начал нарезать свой бифштекс. Он говорил, что не может есть, однако же теперь не только ел, но и пил. Через несколько минут комиссару пришлось заказать вторую бутылку.

— И все же, вы не поймете…

— Подождите. Я должен собраться с мыслями. Позавчера, то есть в среду, вы ушли из дому около одиннадцати часов вечера, оставив там свою жену.

— Софи хотела пойти со мной. Я уговорил ее остаться дома. Не люблю при ней клянчить деньги.

— Какая у вас машина?

— «Триумф», с откидным верхом.

— Если вам так срочно понадобились деньги, почему вы ее не продали?

— Да за нее не дали бы и ста франков. Старая колымага, купленная по случаю.

— Когда вы вернулись домой?

— В четыре утра.

— Итак, вы вернулись домой пешком в четыре утра. Вы постучали?

— Я открыл дверь своим ключом.

— Вы пили?

— Несколько рюмок. Большинство людей, которых я искал, проводят ночь в барах и кабаре.

— Вы были пьяны?

— Не очень.

— Пали духом?

Я не знал, к кому еще обратиться.

— У вашей жены были деньги?

— Не больше, чем у меня… Когда я вошел, она лежала на полу, а когда подошел поближе — увидел страшное. — Он оттолкнул свою тарелку и жадно выпил четвертую рюмку вина. — Извините, я предпочел бы об этом не говорить.

— В комнате было оружие?

Рикен молча смотрел на Мегрэ, наступил решительный момент.

— Мой браунинг, калибр шесть тридцать пять, производства Эрсталь.

— Где вы достали это оружие?

— Я ждал этого вопроса… Конечно, вы мне не поверите…

— Купили у оружейника?

— Мне ни к чему было покупать пистолет. Однажды мы с друзьями сидели ночью в ресторане «Ла Виллет», много пили… А потом буянили. — Он покраснел. — Особенно я. Другие подтвердят. Когда я выпью, мне кажется, что я замечательный тип. К нам присоединились какие-то незнакомые люди. Вы знаете, как это бывает в ресторанах под утро. Это происходило два года назад, зимой. На мне была куртка на меху. Софи была со мной. Она тоже пила, но, как всегда, прекрасно соображала. Назавтра, надевая днем куртку, я обнаружил в кармане пистолет. Жена сказала, что я купил его ночью, несмотря на ее запреты. Будто бы я уверял, что непременно должен убить человека, который меня ненавидит. Я повторял: «Либо я — либо он, понимаешь, старушка?»

Мегрэ зажег трубку и глядел на своего спутника: трудно было определить, о чем он думает.

— Продолжайте. Итак, четверг, четыре часа утра. Полагаю, никто не видел, как вы вернулись к себе?

— Конечно.

— И никто не видел, как снова вышли?

— Никто.

— Что вы сделали с оружием?

— Откуда вы знаете, что я от него избавился? - Комиссар пожал плечами.

— Не понимаю, почему я это сделал. Я чувствовал, что меня обвинят.

— Почему?

Рикен с удивлением посмотрел на Мегрэ.

— Ну как же, это естественно. Только у меня был ключ. Кто-то воспользовался моим оружием, которое я хранил в ящике комода. Случалось, мы с Софи спорили. Она хотела, чтобы я получил постоянное место.

— Кто вы по профессии?

— Если это можно назвать профессией — я журналист, но постоянного места работы не имею. Я печатаю свои статьи, чаще всего рецензии на фильмы, где удастся.

— Вы бросили браунинг в Сену?

— Немного ниже моста Бир-Акем… Потом я бродил, искал, где откроется первый бар… Когда я, наконец, нашел бар в районе Вожирар, то выпил одну за другой три рюмки рома. Если бы меня стали допрашивать, я не смог бы отвечать. Я был уверен, что запутаюсь… Теперь меня засадят в одиночку. Мысль о тюрьме, о громадных засовах на дверях…

— И поэтому вы решили бежать за границу?

— Нужно побывать в моей шкуре, чтобы понять меня. Не могу даже назвать кварталы, по которым бродил… Мне необходимо было уйти подальше от Гренель. Помню, что оказался я вдруг на Монпарнасе, потом помню белое вино на бульваре Сен-Мишель. Я надеялся выиграть время, избежать допроса в том состоянии, в котором находился. В Бельгии или в другом месте я мог бы следить по газетам, как продвигается расследование.

Такое сочетание хитрости и наивности не могло не вызвать улыбки у Мегрэ.

— Что вы делали на площади Республики?

— Ничего. Я оказался там, как мог бы оказаться в любом другом месте. У меня оставалось десять франков. Я пропустил три автобуса.

— Потому что это были закрытые машины?

— Не знаю… Клянусь, комиссар, не знаю. Мне необходимы были деньги, чтобы купить билет на поезд. Я поднялся на площадку автобуса. Там было набито. В этой толчее я очутился за вашей спиной. В какую-то минуту вы подались назад и едва не потеряли равновесие. Я заметил, что у вас из кармана торчит бумажник. Я выхватил его, не думая, но когда поднял голову, увидел, что на меня смотрит какая-то женщина. Удивляюсь, как она сразу не забила тревогу. Я выскочил на ходу. К счастью, автобус проезжал по очень людной улице, от которой отходили узкие и запутанные переулки. Я побежал… Потом долго шел…

— Гарсон, два пирожных!

Было половина второго. Через сорок пять минут правосудие приступит к делу, и квартирка на улице Сен-Шарль наполнится официальными лицами, а полицейские будут сдерживать любопытных, не позволяя им подойти ближе.

— Что вы со мной сейчас сделаете?

Мегрэ ответил не сразу, потому что еще не принял никакого решения.

— Вы меня арестуете? Я понимаю, что вы не можете поступить иначе, однако же клянусь вам…

— Ешьте! Может, кофе?

— Зачем вы все это делаете?

— А что особенное я делаю?

— Заставляете меня есть, пить. Не торопите меня, а напротив, терпеливо слушаете. Не это ли называется у вас — «ловить на ласку»?

Мегрэ улыбнулся.

— Я только пытаюсь упорядочить некоторые факты.

— И заставить меня говорить?

— А я ведь не очень настаивал.

— Сейчас я чувствую себя немного лучше… — Он съел пирожное и закурил сигарету. Его лицо слегка порозовело. — Но я не в силах вернуться туда, увидеть это снова.

— А каково мне?

— Ну, это же ваша профессия. Кроме того речь ведь идет не о вашей жене.

Бредовые идеи внезапно сменялись вполне здравыми рассуждениями, слепой страх отступал перед логическими доводами.

— Странное вы существо.

— Потому что я — откровенен?

— Мне бы тоже не хотелось, чтобы вы болтались, мешая всем, когда приедет прокуратура, и уж совсем ни к чему, чтобы журналисты мучили вас своими вопросами. Когда мои инспектора прибудут на улицу Сен-Шарль — кстати, они, наверное, уже ждут нас там, — я отправлю вас на набережную Орфевр.

— В одиночную камеру?

— В мой кабинет, где вы благоразумно подождете.

— А потом, что будет потом?

— Зависит от обстоятельств.

— Что вы имеете в виду?

— Пока я знаю меньше, чем вы. Ведь я не осмотрел тело и не видел оружия.

Их беседа сопровождалась звоном стаканов, приглушенными голосами, суетой официантов.

Выйдя из ресторана, оба словно заколебались. Сидя в бистро, они какое-то время были отгорожены от людей, от повседневной жизни, шума голосов, от всего привычного.

— Вы мне верите?

Рикен задал вопрос, не осмеливаясь взглянуть на Мегрэ.

— Ваш вопрос преждевремен. Смотрите-ка! Мои люди уже здесь…

Он увидел одну из машин Уголовной полиции и небольшой грузовой автомобиль научно-технической экспертизы; среди людей на тротуаре Мегрэ заметил Лапуэнта. Толстяк Торранс тоже был здесь, ему-то комиссар и вверил своего спутника.

— Отвези его на набережную Орфевр, устрой в моем кабинете, сам оставайся с ним и не удивляйся, если он заснет. Он две ночи не сомкнул глаз.

Вскоре прибыл автобус санитарной службы города Парижа. Во дворе стояли в ожидании группы людей, Их с интересом рассматривали любопытные, которых оттесняли полицейские в форме.

Товарищ прокурора Древиль и следователь Камю разговаривали с одним из полицейских комиссаров. Все они только что поднялись из-за стола после обильного обеда и время от времени поглядывали на часы — дезинфекция затягивалась.

Судебный медик, доктор Делапланк, сравнительно недавно работает на этом поприще, но Мегрэ уже успел проникнуться к нему симпатией. Он задал ему несколько вопросов. Ответив, Делапланк прошел в комнату для предварительного осмотра.

— Скоро я смогу сообщить вам нечто большее. Вы говорили о пистолете калибра шесть тридцать пять, и это меня удивляет. Я бы сказал, что рана нанесена оружием большего калибра.

— А расстояние?

— На первый взгляд, следов опаления нет. Смерть наступила мгновенно или почти мгновенно, женщина потеряла мало крови. Кстати, кто она?

— Жена молодого журналиста.

Для Полиции нравов и специалистов научно-технической экспертизы это была обычная работа, которую они выполняли без эмоций. И все-таки один из служащих дезинфекционной бригады вскричал, войдя в комнату:

— До чего же зловонна эта шлюха!

В толпе стояли несколько женщин с детьми. Иные удобно расположились у своих окон и наблюдали за происходившим, обмениваясь впечатлениями.

— Смотри! Вот он! Тот, что курит трубку.

— Да ведь там двое курят трубку.

— Конечно же, не тот молоденький… Другой… Вот он подошел к человеку из Уголовной полиции.

Речь шла о Лурти. Обе женщины искали глазами Мегрэ. Древиль спросил у комиссара:

— Вы знаете подробности?

— Пострадавшая — молодая женщина двадцати двух лет, Софи Рикен, девичья фамилия Ле Галь, уроженка Конкарно, где живет и поныне ее отец-часовщик.

— Его предупредили?

— Нет еще… Сейчас попробую заняться этим.

— Она замужем?

— Да. Ее муж, Франсуа Рикен, — молодой журналист, который пытает счастье в кино.

— Где он?

— В моем кабинете.

— Вы его подозреваете?

— Пока нет. Но я убрал его отсюда, потому что он не в том состоянии, чтобы присутствовать при осмотре комнаты.

— Где он находился в момент преступления?

— Никто не знает, когда оно произошло.

— А вы, доктор, не можете установить это?

— Быть может, при вскрытии.

— А соседи?

— Вот некоторые из них. Глазеют на нас. Их я еще не допрашивал, но не думаю, что они могут сообщить что-нибудь интересное. Как видите, в эти квартиры можно попасть, минуя комнату консьержки, которая находится при входе в дом со стороны бульвара Гренель.

Повседневная рутина — ждут, произносят банальные фразы, а Лапуэнт ходит, как верный пес, и не сводит глаз с Мегрэ.

Работники дезинфекционной бригады вышли из квартиры, бригадир в белой блузе сделал знак, что уже можно войти. Доктор Делапланк опустился на колени перед телом и стал осматривать его более внимательно, чем в первый раз.

— Мне все ясно, — сказал он. — А вам, Мегрэ?

Мегрэ увидел скрюченное тело, одетое в шелковый халат. На одной ноге осталась красная комнатная туфля без задника. Невозможно было определить, что женщина делала и даже в какой именно части комнаты находилась в тот момент, когда ее настигла пуля.

Насколько можно было судить, лицо у нее было нестандартное и даже красивое.

— Давайте носилки!

Тело вынесли, и несколько минут во дворе стояло почтительное молчание. Господа из прокуратуры ушли первыми, за ними — Делапланк, и представители Полиции нравов могли приступить к работе.

— Все обыскивать, шеф?

— На всякий случай, да.

Мегрэ открыл ящик комода, где лежали невообразимые вещи: старый бинокль, пуговицы, сломанная ручка, карандаши, фотографии, солнечные очки, счета.

Комиссар решил, что вернется сюда, когда выветрится запах формалина, а выходя, обратил внимание на любопытное оформление комнаты. Пол был покрыт черным лаком, а стены и потолок выкрашены в ярко-красный цвет. Мебель была белой, и в целом это придавало всей обстановке нереальный вид, вид театральной декорации.

— Что ты думаешь об этом, Лапуэнт? Хотел бы ты жить в такой комнате?

— Меня мучили бы в ней кошмары.

Они вышли. Во дворе по-прежнему болтались ротозеи, и полицейские позволили им подойти поближе.

— Я же тебе сказала, что это он. Интересно, придет ли он снова. Говорят, он все следствие ведет сам, и очень может быть, что будет допрашивать нас всех по очереди.

Произнесла это бесцветная блондинка с ребенком на руках и посмотрела на Мегрэ с улыбкой, заимствованной у кинозвезды.

— Лапуэнт, оставляю тебе Лурти… Вот ключ от квартиры. Когда люди из Полиции закончат работу, запри дверь и приступай к допросу соседей. Преступление совершено не прошлой ночью, а в ночь со среды на четверг. Попытайся узнать, не слышали ли чего соседи. Потом допросите торговцев. Ящик полон счетов, в них указаны адреса магазинов. Да, чуть не забыл. Проверь, работает ли телефон. Кажется, в полдень, когда я приходил, он был отключен.

Телефон работал.

— Прежде чем вернетесь на набережную, позвоните мне. Счастливо, ребята!

Мегрэ вышел на бульвар Гренель, спустился в метро и через полчаса уже открывал дверь своего кабинета, где его послушно дожидались Франсуа Рикен и Торранс, читавший газету.

— Вам не хочется пить? — спросил комиссар у Рикена, снимая шляпу и одновременно распахивая окно. — Какие новости, Торранс?

— Только что звонил какой-то журналист.

— Удивляюсь, как они до сих пор не явились туда. Полагаю, что в пятнадцатом округе плохо поставлена информация. Теперь они непременно свалятся на голову Лапуэнту.

Он осмотрел Рикена, задержал взгляд на его руках и сказал инспектору:

— Отведи его, на всякий случай, в лабораторию. Пусть возьмут отпечатки. Тут, правда, ничего не докажешь, ведь преступление совершено почти двое суток назад, но это избавит нас от неприятных вопросов.

Когда они вышли, Мегрэ позвонил домой:

— Прошу прощения, дорогая. Ну, конечно, я поел бифштекс с жареным картофелем в обществе крайне возбужденного молодого человека. Надо бы позвонить тебе сразу, но, честно говоря, это вылетело у меня из головы. Ты на меня не сердишься?

Он не знал, удастся ли ему попасть домой к ужину, ведь он имел дело с парнем, который в любую минуту мог что-то выкинуть.

Пока комиссару трудно было сказать о нем что-то определенное. Безусловно, парень умный, о чем свидетельствуют некоторые реплики, но вместе с тем было в нем и что-то наивное.

Как можно судить о человеке, который измучен, раздерган? Но странностей в нем много.

По-видимому, черный пол, красные стены и потолок и белая мебель — это его идея. Всё это в результате создавало впечатление, что пол вот-вот разверзнется, стены разойдутся, а комод, диван, стол и стулья, словно сделанные из папье-маше, взлетят в воздух.

А разве он сам не казался вымышленным? Мегрэ представил себе лицо прокурора или судьи Камю, когда б услышали они то, что говорил молодой человек в кафе Ла-Мот-Пике. Любопытно было бы узнать мнение о нем доктора Пардона.

Рикен вернулся в сопровождении Торранса.

— Ну, что?

— Результат отрицательный.

— Да я никогда в жизни не стрелял, разве что на ярмарке. Я бы и курок-то нашел с трудом.

— Садитесь!

— Меня арестуют?

— Вы у меня это спрашиваете, по крайней мере, в десятый раз… Пока есть единственный повод, чтобы вас арестовать, — кража моего бумажника, но я об этом не заявил.

— Я же вам его вернул.

— Верно. А теперь попытаемся привести в систему факты, о которых вы мне рассказывали, и, может быть, то, чего я еще не знаю. Ты, Торранс, иди и пригласи ко мне Жанвье.

Жанвье вошел и устроился у края стола с карандашом в руке.

— Итак, вы Франсуа Рикен, вам двадцать пять лет. Родились вы в Париже, на улице Коленкур. Буржуазная, почти провинциальная, улица за Сакрё-Кёр. Ваш отец машинист на железной дороге… Женаты вы немногим более трех лет.

— Четыре года исполнится в июле… Семнадцатого…

— Значит, вам было тогда — двадцать один. Вашей жене?

— Восемнадцать.

— Ваш отец был уже вдовцом?

— Моя мать умерла, когда мне было четырнадцать.

— После ее смерти вы продолжали жить с отцом?

— Несколько лет… В семнадцать я от него ушел.

— Почему?

— Мы плохо ладили.

— По какой-то конкретной причине?

— Нет. Мне с ним было скучно. Он считал, что я зря трачу время на чтение и учебу, и хотел, чтобы я шел работать на железную дорогу. Я отказывался.

— Вы получили степень бакалавра?

— Нет. Бросил занятия за два года до этого.

— На какие средства вы жили?

— Бывало по-разному. Продавал на улице газеты, потом работал курьером в типографии на улице Монмартр, некоторое время жил у друга.

— Его имя, адрес?

— Бернар Флемье. У него комната на улице Кокийер. Но сейчас я потерял его из виду.

— Чем он занимался?

— Развозил товары на трехколесном велосипеде.

— Что вы делали потом?

— Полгода работал в писчебумажном магазине. Писал рассказы и относил их в газеты. Один у меня приняли, я получил за него сто франков. Редактор, увидев меня, удивился, что я такой молодой.

— Вы еще печатались в этой газете?

— Нет… Я приносил туда рассказы, но их отклоняли.

— Чем вы занимались, когда встретили вашу жену? Я имею в виду девушку, которая стала вашей женой? Софи Ле Галь. Кажется, так?

- Я работал третьим ассистентом на фильме, который запретила цензура, фильм о войне.

— Софи работала?

— Нерегулярно. Она была статисткой. Иногда позировала художникам.

— Она прежде жила одна?

— Да, снимала комнату в гостинице у Сен-Жермен-де-Пре.

— Любовь с первого взгляда?

— Нет. Сначала мы просто вместе спали, потому что как-то после попойки оказались вдвоем. Мы были вместе несколько месяцев, потом мне пришла в голову мысль жениться.

— Ее родители были согласны?

— Им нечего было сказать. Софи поехала в Конкарно и вернулась оттуда с письменным разрешением отца на брак.

— А вы?

— Я тоже повидался с отцом.

— Что он сказал?

— Пожал плечами.

— Он не присутствовал на церемонии?

— Нет… На нашей свадьбе, если можно ее так назвать, были только друзья — трое или четверо, не помню. Вечером все вместе поужинали в кабачке на Центральном рынке.

— Перёд тем как познакомиться с вами, Софи имела связи?

— Я не был первым, если вы это имеете в виду.

— Быть может, кто-то из старых ее друзей попытался снова ее увидеть?

Казалось, Рикен старается что-то припомнить.

— Нет… Мы встречали ее старых приятелей, но возлюбленных среди них не было. Понимаете, за четыре года мы побывали в разных компаниях. С одними мы встречались часто, с другими — от случая к случаю. Но вы, комиссар, задаете вопросы так, словно все для вас просто и очевидно. А мои ответы, между тем, записывают… И если я ошибусь или упущу какую-нибудь деталь, из этого могут сделать неверные выводы.

— Вы предпочитаете, чтобы я допрашивал вас в присутствии адвоката?

— А я имею и а это право?

— Если вы сами считаете себя личностью, вызывающей подозрения.

— А вы? Как вы считаете?

— Для нас вы пока муж женщины, погибшей насильственной смертью, человек, потрясенный всем этим и укравший у меня бумажник, потом вернувший его. Человек умный, но не очень стойкий…

— Если бы вы провели две такие ночи, как я…

— Не торопитесь. К этому мы еще придем. Итак, вы часто меняли работу?

— Только, чтобы заработать на жизнь, пока сделаю карьеру.

— О какой карьере вы мечтали?

Парень оглядел Мегрэ долгим взглядом, словно хотел понять, не звучит ли в голосе комиссара насмешка.

— Хочу писать, но еще не решил — романы или киносценарии. Если киносценарии, тогда, может быть, займусь и режиссурой. Неплохо весь фильм делать самому.

— Вы бываете в среде кинематографистов?

— Да, «У старого виноградаря» можно встретить начинающих, как и я. Но и такой продюсер, как Карю, бывает там нередко и не гнушается отужинать вместе снами.

— Кто этот мсье Карю?

— Я уже сказал вам — продюсер. Он живет в отеле «Рафаэль», а контора его на улице Бассано, около Елисейских полей.

— Он финансировал фильмы?

— Да, три или четыре. Вместе с немцами и итальянцами. Он много путешествует.

— Сколько ему лет?

— Лет сорок.

— Женат?

— Живет с одной молодой женщиной, Норой, манекенщицей в прошлом.

— Он знал вашу жену?

— Разумеется. В этой среде все друг друга знают.

— У мсье Карю много денег?

— Во всяком случае, для фильмов он их находит.

— А личного состояния у него нет?

— Я же сказал: он живет в отеле «Рафаэль», снимает апартаменты… Это стоит дорого… Ночью его можно встретить в лучших клубах.

— Это не его вы искали ночью со среды на четверг? - Рикен покраснел.

— Его, потому что у него всегда пачки купюр в карманах.

— Вы должны ему деньги?

— Да…

— Какую сумму?

— Тысячи две.

— Он их у вас не требует?

— Нет.

Едва заметная перемена произошла в Рикене, и Мегрэ стал приглядываться к нему внимательней. Однако следовало быть осторожным, потому что собеседник мог в любую минуту уйти в свою скорлупу, замкнуться.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мегрэ поднялся, Рикен с беспокойством посмотрел на него. Казалось, все время он ждал подвоха. Комиссар постоял у открытого окна, словно хотел окунуться в реальный мир, глядя на прохожих, на машины, мчавшиеся через мост Сен-Мишель, на буксир с белым трефовым знаком на трубе, и вышел.

— Я сейчас вернусь, — сказал он.

В кабинете инспекторов он вызвал по телефону судебно-медицинский институт.

— Это Мегрэ. Посмотрите, пожалуйста, закончил ли доктор Делапланк вскрытие.

Ждать пришлось довольно долго, пока в трубке послышался голос судебного медика.

— Вы напомнили о деле вовремя, господин комиссар. Я как раз собирался звонить вам. Насколько я могу судить, выстрел произведен на расстоянии метра-полутора. Стреляли сбоку. Женщина стояла. Перед тем как упасть на ковер, она, вероятно, отступила на шаг или два назад. Лаборатория это подтвердит. Не так давно эта женщина была беременна, и на четвертом месяце ей довольно грубым способом сделали аборт. Она много курила, но здоровье у нее было крепкое.

— Вы подождете минутку у телефона? - Мегрэ вернулся в свой кабинет.

— Скажите, Рикен, вы ужинали вместе с женой в среду вечером? — спросил он.

— Да, около половины девятого. «У старого виноградаря».

— Вы помните, что она ела?

— Я не был голоден и взял только ассорти из холодного мяса. Софи сначала заказала рыбный суп, который ей порекомендовала Роза, потом бифштекс.

— На десерт?

— Мы распили графинчик божоле. Я еще заказал кофе, Софи от кофе отказалась.

Мегрэ снова вышел в соседнюю комнату и сообщил меню Делаплаику.

— Если она ужинала около половины девятого, то смерть, скорее всего, наступила около одиннадцати.

— Кстати, вы сделали тест на парафине?

— Да, я об этом позаботился. Проникновения порошинок в кожу рук не установлено. Вы получите мой рапорт завтра утром.

Мегрэ вернулся к себе в кабинет и аккуратно разложил по размеру пять или шесть трубок, которые всегда лежали у него на столе.

— У меня есть к вам еще вопросы, Рикен, но я не знаю, задавать ли вам их сегодня. Я чувствую, вы на пределе.

— Хорошо бы разом со всем этим покончить.

— Как хотите. Итак, если я вас правильно понял, у вас еще не было постоянной работы и регулярного заработка.

— Полагаю, что таких, как я, — десятки тысяч.

— Кому вы еще задолжали?

— Всем торговцам. Некоторые не хотели больше отпускать нам в кредит. Пятьсот франков я должен Маки.

— Кто это?

— Один скульптор. Он абстракционист, но иногда, чтобы немного заработать, лепит на заказ бюсты. Недели две назад он получил четыре или пять тысяч франков и пригласил нас пообедать. На десерт я попросил у него немного денег…

— Вы надеялись вернуть долги?

— Я был уверен, что в один прекрасный день заработаю кучу денег. Большинство режиссеров и известных писателей начинали так же, как я.

— Коснемся другой темы. Вы ревновали?

— Кого?

— Жену, конечно. Полагаю, некоторым из ваших товарищей приходило в голову за ней приударить?

Рикен, смутившись, замолчал и пожал плечами.

— Думаю, вы не поймете меня: ведь вы человек другого поколения. Мы, молодые, не обращаем особого внимания на такие вещи…

— Вы хотите сказать, что давали жене свободу в отношениях с другими мужчинами?

— На такой вопрос мне трудно ответить.

— А вы все-таки попробуйте.

— Она, например, обнаженная позировала Маки.

— И между ними ничего не было?

— Я не спрашивал.

— А с мсье Карю?

— У Карю столько девочек, сколько он пожелает. Кому не хочется сниматься в кино?

— И он этим пользуется?

— Полагаю — да.

— Ваша жена не пробовала сниматься в кино?

— Три месяца назад она получила маленькую роль, всего несколько фраз.

— Вы мне говорили, что у Карю есть любовница.

— Да, Нора…

— А она ревнива?

— Нора умна, честолюбива. Ей плевать на кино. Она хочет одного — стать мадам Карю и иметь много денег.

— Она была в хороших отношениях с вашей женой?

— Как и с другими. А вы собираетесь допросить всех, у кого я бывал?

— Возможно. Кто-то же убил вашу жену. Вы уверяете меня, что это не вы, и, пока не будет доказано обратное, я склонен вам верить. В среду вечером, как только вы ушли, к вам в квартиру пришел неизвестный человек. Ключа у него не было, следовательно, есть основания предполагать, что ваша жена сама впустила его в квартиру.

Мегрэ смотрел на молодого человека пристальным взглядом.

— Кто из ваших друзей знал о существовании пистолета?

— Почти все.

— Случалось вам носить его с собой?

— Нет, но когда я был при деньгах, товарищи собирались у меня. Я покупал колбасу, семгу, разные холодные закуски, каждый приносил бутылку вина или виски…

— В котором часу заканчивались эти пирушки?

— Поздно ночью. Пили много. Кто-нибудь из гостей оставался до утра. Иногда, хвастовства ради, я вертел в руках пистолет.

— Он был заряжен?

Рикен ответил не сразу. В эту минуту трудно было не подозревать его.

— Не знаю.

— Послушайте, Рикен, вы рассказали о вечеринках, на которых все так или иначе напивались. Вы, хвастовства ради, вертели в руках пистолет и теперь говорите, будто не знали, заряжен ли он был. Вы же могли, сами того не желая, убить любого из друзей. Ведь вы утверждали только сейчас, что не умеете обращаться с оружием.

— Но когда человек пьян…

— А вы часто бывали пьяны?

— Довольно часто. Ну, не настолько, конечно, чтобы не отдавать себе отчета в том, что делаю.

— Куда вы прятали пистолет?

— Я его не прятал. Он лежал в верхнем ящике комода вместе со всяким барахлом.

— Выходит, любой из ваших гостей мог взять оружие и воспользоваться им?

— Да.

— Вы кого-нибудь подозреваете? - Снова растерянный взгляд.

— Нет…

— Никто — вы так считаете — не был влюблен в вашу жену?

— Кроме меня, никто.

— Влюблены, но не ревновали?

«Почему он язвительно произнес эти слова?»

— Я же вам объяснял.

— Карю?

— О нем я вам говорил.

— Маки?

— Внешность у него грубая, но в действительности он робок, как теленок, и боится женщин.

— Расскажите мне о тех, у кого вы бывали, с кем встречались «У старого виноградаря», кто засиживался у вас допоздна, когда вы получали гонорары.

— Прежде всего Жерар Драмен, первый ассистент режиссера. Я был третьим ассистентом и работал с ним тогда над фильмом.

— Он женат?

— В настоящее время — нет. Они часто практикуют такое: поживут несколько месяцев врозь и снова съезжаются.

— Где он живет?

Как правило, в каком-нибудь отеле. Он всегда гордится тем, что все его имущество умещается в одном чемодане.

— Ты записываешь, Жанвье?

— Стараюсь не упустить ни слова, шеф.

— Еще кто, Рикен?

— Фотограф Жак Юге, который живет в том же доме, что и я, только в центральном корпусе.

— Сколько ему лет?

— Тридцать.

— Женат?

— Дважды был женат и дважды разводился. У него ребенок от первой жены и двое — от второй. Вторая жена живет на одном с ним этаже.

— А сейчас он один?

— Нет, с Жослин. Очень симпатичная женщина. Она на седьмом месяце беременности.

— Значит, три жены. А с двумя первыми он общается?

— Да, они все хорошо ладят.

— Продолжайте список ваших друзей, завсегдатаев «У старого виноградаря».

— Они меняются, я вам уже говорил… Есть еще Пьер Лушар. Ему больше сорока, он владеет антикварной лавкой на улице Севр.

— Что у вас общего?

— Сам не знаю… Мы встречаемся «У старого виноградаря». Он повсюду ходит за нами, говорит немного, но счастлив, когда бывает в нашей компании.,

— Ему вы тоже должны деньги?

— Немного. Триста пятьдесят франков. - Зазвонил телефон. Мегрэ снял трубку.

— Алло, шеф! С вами хочет говорить Лапуэнт. Переключить на ваш кабинет?

— Нет… я сейчас приду.

Он снова вышел в кабинет инспекторов.

— Вы просили позвонить, когда закончим, шеф. Мы с Лурти допросили всех соседей, которые могли что-нибудь слышать, в основном — женщин, потому что большинство мужчин еще не вернулись с работы. Выстрела никто не слышал. К шуму по ночам в квартире Рикенов все привыкли. Многие жильцы жаловались консьержке и собирались писать владельцу дома. Однажды, около двух часов ночи, какая-то старуха, страдавшая зубной болью, стояла у окна и видела, как из их квартиры выбежала во двор обнаженная женщина, а за ней — мужчина. Другие соседи тоже утверждают, что в квартире у Рикенов происходили оргии.

— Софи принимала гостей в отсутствие мужа?

— Понимаете, шеф, женщины, которых я допрашивал, не давали точных показаний. Чаще всего я слышал, что Рикены — дикие, невоспитанные люди, без малейшего понятия о морали и хозяин собирался их выселить.

— Оставайтесь ты и Лурти в квартире до моего прихода.

Мегрэ вернулся в кабинет, где его молча ждали Жанвье и Рикен.

— Слушайте меня внимательно, Рикен, — сказал комиссар. — При существующем положении дел я не хотел бы вас арестовывать. С другой стороны, полагаю, вам не очень по душе ночевать сегодня на улице Сен-Шарль.

— Я просто не смог бы.

— У вас нет денег, но я не хочу, чтобы вы бродили снова по Парижу в поисках друга, у которого можно взять взаймы.

— Как вы собираетесь со мной поступить?

— Инспектор Жанвье сейчас отведет вас в скромный отель на острове Сен-Луи. Вы можете попросить, чтобы вам принесли в номер еду. По дороге зайдите в какую-нибудь лавку и купите себе мыло, бритву и зубную щетку.

Комиссар выразительно взглянул на Жанвье.

— Желательно, чтобы вы никуда не выходили. Впрочем, предупреждаю вас: если выйдете…

— За мной будет хвост. Я понял… Я невиновен…

— Вы это уже говорили.

— Вы мне не верите?

— Это не входит в мои профессиональные обязанности. Доброй ночи.

Оставшись один, Мегрэ несколько минут ходил по кабинету, иногда останавливаясь у окна. Потом снял трубку и предупредил жену, что не вернется и к ужину.

Четверть часа спустя он уже был в метро и вышел на станцию Бир-Акем. Дверь ему открыл Лапуэнт.

Запах формалина еще не выветрился. Лурти, сидя в единственном кресле, курил сигару.

— Хотите присесть, шеф?

— Спасибо. Ничего нового не обнаружили?

— Фотографии… Вот Рикены вместе на пляже. А это — у своей машины.

Софи была недурна собой. Выражение лица — капризное, как это принято у современных девушек. На улице ее было бы не отличить от тысячи сверстниц, которые одевались и вели себя на один лад.

— Нашли вино, алкоголь?

— Остатки виски на дне бутылки.

Простой старый шкаф, такой же сундук и стулья, но белая матовая краска, контрастировавшая с черным тюлем и красными стенами, придавала им оригинальность.

Мегрэ, не сняв шляпы, с трубкой во рту открывал двери, ящики. Одежды мало. Всего три ярких недорогих платья, несколько пар брюк, свитера с высоким воротом.

— Рядом с ванной — кухонька, размером не больше стенного шкафа, с газовой плиткой и маленьким холодильником, а в нем бутылка минеральной воды, немного масла, три яйца и котлета в соусе.

Ни одежда, ни кухня, ни ванная, где было разбросано белье, не отличались чистотой.

— Никто не звонил?

— При нас никто.

Сообщение об убийстве, вероятно, уже появилось в газетах или появится с минуты на минуту.

— Лурти, пойди перехвати чего-нибудь, потом возвращайся и устраивайся поудобнее. Тебе понятно, старина?

— Понятно, шеф. Мне можно тут вздремнуть? - Мегрэ и Лапуэнт пошли пешком к ресторану «У старого виноградаря».

— Вы его арестовали? — спросил Лапуэнт.

— Нет. Торранс отвел его в отель «Аист» на острове Сен-Луи.

Не впервые они помещали туда человека, которого не хотели выпускать из виду.

— Вы думаете, что он — убийца?

— Он слишком умен и одновременно слишком глуп, чтобы на это пойти. С другой стороны…

Мегрэ не находил нужных слов. Редко бывало, чтобы комиссар испытывал к кому-нибудь такой интерес, как к этому Рикену. На первый взгляд, это был молодой честолюбец, каких в Париже немало. Несбывшиеся мечты о будущем? Но ведь ему только двадцать пять. Многие знаменитости в его возрасте еще прозябали в нищете.

— Будь я его отцом…

Что бы он сделал с таким сыном, как Фрэнсис Рикен? Попытался бы обуздать его, направить на путь истинный?

Мегрэ понимал, что ему следовало пойти повидать отца Рикена на Монмартре, если только тот, прочитав об убийстве в газетах, сам не явится на набережную Орфевр.

Лапуэнту, который молча шел рядом с комиссаром, не больше двадцати пяти. Мегрэ мысленно сравнивал этих двух молодых людей.

Незаметно они подошли к ресторану.

Время аперитива, а тем более ужина, еще не наступило, и поэтому в зале были только двое. По одну сторону стойки, взобравшись на высокий табурет, сидела женщина и тянула через соломинку желтый напиток, по другую сидел хозяин и читал газету.

Лампочки, излучавшие розовый свет, бар для бокалов и рюмок, крепившийся винтами, массивные столы, покрытые клетчатыми скатертями, стены, на две трети облицованные темным деревом.

Войдя первым и увидев человека с газетой, Мегрэ нахмурил брови, словно пытаясь что-то вспомнить.

Хозяин тоже поднял голову, но ему достаточно было мгновения, чтобы узнать комиссара.

— Вот так совпадение! — заметил он, комкая свежую газету. — А я как раз сейчас читал, что вам поручено расследование… — И, повернувшись к девице, сказал: — Фернанда, могу тебе представить комиссара Мегрэ. Садитесь, господин комиссар. Что вам предложить?

— А я и не знал, что вы стали хозяином ресторана.

— Когда начинаешь стареть…

И правда, Боб Мандий был примерно ровесником Мегрэ. Когда-то его имя было весьма популярным. Почти каждый месяц он выкидывал какой-нибудь трюк то прыгал с парашютом на самую середину площади Согласия и приземлялся в нескольких метрах от обелиска, то на ходу пересаживался с мчавшейся галопом лошади в гоночный автомобиль.

После тщетных попыток стать актером он сделался одним из знаменитейших каскадеров в кино. Трудно сосчитать, сколько раз он становился жертвой несчастных случаев. Все его тело, вероятно, покрыто шрамами.

Он сохранил прежнее изящество, элегантность. Правда, в его манерах чувствовалось некоторое напряжение, из-за которого движения казались слегка неестественными, как у автомата. Лицо же было даже чересчур гладким, со слишком правильными чертами, что, конечно, свидетельствовало о перенесенной пластической операции.

— Виски?

— Пиво.

— И вам тоже, молодой человек?

Лапуэнту явно не понравилось, что его так назвали.

— Видите ли, господин Мегрэ, я остепенился. Страховые компании считают, что я уже слишком стар, чтобы идти на риск, и в кино я вдруг перестал быть нужным. Ну вот, я женился на Розе и стал хозяином этого ресторанчика. Видите мои волосы? Помните фотографию — после того как пропеллер вертолета снял мне кожу с головы вместе с волосами и голова стала гладкой, как колено? А это, конечно, парик.

И он галантно помахал им в знак приветствия, как шляпой.

— Вы знали Розу? Она долгое время пела в «Трианон-Лирик». Роза Дельваль, как ее тогда называли. Ее настоящее имя Роза Ватан, но это слишком буднично для афиши. Итак, что вы хотите от меня услышать? - Мегрэ посмотрел на девицу, названную Фернандой.

— Не обращайте на нее внимания. Это пустое место. Через два часа она будет в стельку пьяна и не сможет сделать ни шагу. Тогда я запихну ее в такси.

— Вы, конечно, знаете Рикена.

— Конечно… За ваше здоровье. Я пью только воду, простите. Рикен ужинает здесь раз или два в неделю.

— С женой?

— Конечно, с Софи. Редко увидишь Рикена без Софи.

— Когда они были здесь в последний раз?

— Минутку… Какой сегодня день? Пятница. Они были здесь в среду вечером.

— С приятелями?

— В этот вечер не было никого из их компании. Если не ошибаюсь, кроме Маки. Мне кажется, что Маки ужинал тогда в своем углу.

— Они сели вместе с ним?

— Нет. Фрэнсис приоткрыл дверь и спросил у меня, видел ли я Карю, а я ответил, что не видел его два или три дня.

— В котором часу они ушли?

— Да они вообще не заходили. Должно быть, ужинали в другом месте. А где сейчас Фрэнсис? Надеюсь, вы его не засадили в тюрьму?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Я только что прочитал в газете, что жена его убита выстрелом из пистолета, а он сбежал.

Мегрэ улыбнулся. Полицейские плохо информировали репортеров.

— Кто вам рассказал о моем ресторане?

— Рикен.

— Значит, он не сбежал?

— Нет.

— Арестован?

— Тоже нет. Вы полагаете, что он мог убить Софи?

— Он никого не способен убить, кроме себя.

— Почему вы так думаете?

— Бывают минуты, когда он теряет веру в собственные силы и начинает себя презирать. Тогда он напивается. После нескольких рюмок он впадает в полное отчаяние, уверяет, что он неудачник и делает несчастной жену.

— Вам он платит регулярно?

— Что вы, у него довольно длинный список долгов. Если бы я слушал Розу, то давно отказал бы ему в кредите. Роза считает: дело есть дело.

— В тот вечер Рикен сюда вернулся?

— Да. Я обслуживал один столик и почувствовал, что откуда-то дует. Я обернулся к двери. Дверь приоткрылась, и я увидел Рикена, который искал кого-то глазами.

— И нашел?

— Нет.

— В котором часу это было?

— Около одиннадцати. Вы правильно делаете, что хотите это точно выяснить. В тот вечер он пришел и в третий раз, намного позже. Иногда после ужина мы остаемся поболтать с клиентами. Это было после полуночи, в среду. Он снова явился, остался у дверей и знаком подозвал меня.

— Он знал клиентов, с которыми вы сидели?

— Нет. Это были давние друзья Розы, люди из театра, и жена присоединилась к нам, даже не сняв передника. Фрэнсис очень боится Розу. Он у меня спросил, приходил ли Карю. Я ответил, что нет. «А Жерар?» — Жерар это Драмен, один тип, о котором еще будут говорить в мире кино. Тоже нет, сказал я. Тогда он пробормотал, что ему необходимо достать две тысячи франков. Я знаком дал понять, что не могу. Несколько ужинов — это еще куда ни шло. Пятьдесят или сотню франков при случае, втайне от Розы, — это я могу. Но две тысячи франков…

— Он вам не сказал, зачем ему так срочно понадобились деньги?

— Сказал, что его собираются выставить за дверь и распродать все имущество.

— Он впервые обратился к вам с подобной просьбой?

— Конечно, нет. Роза не так уж неправа, когда говорит, что он любит брать взаймы. Но хочу вам сказать, что он не циник. Просто верит, убежден, что не сегодня-завтра подпишет выгодный договор. Он так стесняется просить, что стыдишься ему отказать.

— Он был возбужден?

— А вы его вообще-то видели?

— Конечно.

— Как, по-вашему, он нервный или спокойный?

— Комок нервов.

— Так вот, я никогда не видел его другим. Иногда даже тяжело на него смотреть. Руки дрожат, лицо передергивается, из-за любого пустяка он лезет в бутылку, становится желчным или хорохорится. И при этом, верьте мне комиссар, это славный малый, и я не удивлюсь, если он чего-нибудь добьется.

— А что вы думаете о Софи?

— Кажется, о мертвых нельзя говорить плохо, но таких, как Софи, везде навалом… Вы понимаете…

И он показал глазами на девицу, сидевшую у стайки и с вожделением глядевшую на бутылку.

— Удивляюсь, что он нашел в ней привлекательного. Таких тысячи размалеванных, но с грязными ногами и стоптанными каблуками. По утрам они слоняются в слишком тесных брюках и едят один салат, чтобы стать натурщицами или кинозвездами.

— Она получала какие-нибудь роли?

— Конечно, благодаря Вальтеру.

— Кто это Вальтер?

— Карю. Если сосчитать девиц, которые имели право получить у него какую-нибудь роль…

— Что это за человек?

— Поужинайте у меня, и вы его, наверное, увидите. Он приходит по вечерам и всегда сидит за одним и тем же столиком, рассчитанным на двоих. Обычно — кто-нибудь пользуется его приглашением. Вы, наверное, знаете эту систему? Продюсер — это человек, который находит деньги, сначала — чтобы приступить к съемкам фильма, потом — чтобы их продолжить — и, наконец, через несколько месяцев или даже лет финансирует их завершение. Карю наполовину англичанин, наполовину турок — довольно странное сочетание… Интересный мужчина, статный, с громким голосом, всегда готовый за всех уплатить. Через пять минут он переходит с вами на «ты».

— С Софи он тоже был на «ты»?

— Да со всеми женщинами. Он называл их «моя малютка», «моя душенька», «моя красотка», в зависимости от времени дня.

— Как вы думаете, он с ней спал?

— Меня удивило бы обратное.

— Рикен не ревнив?

— Я так и думал, что вы до этого дойдете. Тогда уж скажу: тут был не один Карю. Уверен, что и другие не преминули… Так вот… Мы по этому поводу много раз спорили с Розой. Если вы спросите у нее, она станет поносить Рикена, скажет, что он бездельник, умеет придуриваться, жалуется, что его никто не понимает, а в действительности он не кто иной, как маленький паршивый сутенер. Правда, Роза большую часть времени находится в кухне и знает их хуже, чем я. Я пытался ей доказать, что Фрэнсис не знает про Софи…

— Вы так думаете?

У Боба Мандия были светло-голубые глаза, ясные, как у ребенка. Несмотря на свой возраст и немалый жизненный опыт, он сохранил веселый нрав и детское обаяние.

— Быть может, я наивный человек, но я верю в этого парня. И я уверен в том, что он по-настоящему любил Софи. А она могла позволить себе обращаться с ним как угодно. Однажды, хватив лишнего, она цинично заявила, что он неудачник, олух, бездарь, что она только теряет время с таким ничтожеством, как он.

— И он терпел?

— Он сидел сгорбившись, и только на лбу у него выступили капли пота. Он даже попытался улыбнуться и сказал: «Пойдем, Софи. Тебе нужно отоспаться, ты устала.»

В глубине зала открылась дверь, и оттуда, вытирая руки о широкий передник, вышла маленькая, очень толстая женщина.

— Кого я вижу! Комиссар!

И пока Мегрэ раздумывал, откуда он мог ее знать — ведь он никогда прежде не бывал в «Трианон-Лирик», — она напомнила:

— Это было двадцать два года назад в вашем кабинете… Вы арестовали тогда типа, который украл в театральной уборной мои драгоценности. С тех пор я располнела… Как раз на эти драгоценности я и купила этот ресторан… Верно, Боб? Но что вас сюда привело?

Боб пояснил, указывая на газету:

— Софи умерла.

— Наша маленькая мадам Рикен?

— Да.

— Попали в аварию? Держу пари, что он сам вел машину.

— Ее убили.

— Что он плетет, господин Мегрэ?

— Он говорит правду.

— Когда это случилось?

— В среду вечером.

— Да они же здесь ужинали.

Лицо Розы утратило благодушие и свойственную ей сердечность.

— Что же ты ему наговорил? — обратилась она к мужу.

— Ответил лишь на его вопросы.

— Бьюсь об заклад, что ты ее поносил. Послушайте, господин комиссар, Боб неплохой парень, и мы с ним хорошая пара. Но там, где дело касается женщин, не стоит его слушать. По его мнению, все они потаскухи, а мужчины их жертвы. Например, эта бедная девочка. Посмотри на меня, Боб! Кто был прав? Ведь она пострадала, а не он.

Роза замолчала и с вызывающим видом смотрела на них.

— Налейте еще, Боб! — пробормотала Фернанда усталым голосом.

И тот, чтобы скорее от нее отделаться, налил ей двойную порцию.

— Вы ее очень любили, мадам?

— Что вам сказать? Она воспитывалась в провинции, в Конкарно, где у ее отца часовой магазинчик. Уверена, что ее мать каждое утро ходит к мессе. Софи, приехав в Париж, попала в компанию типов, которые мнят из себя гениев только потому, что имеют отношение к кино и телевидению. Я работала в театре, а это значительно труднее. Я пела весь репертуар, но ничего из себя не строила. А эти молодые кретины…

— Кого вы имеете в виду?

— В первую очередь, конечно, Рикена, потому что он считает себя умнее всех. Когда ему удается напечатать статью в каком-нибудь журнальчике, который читают сотни две дураков, ему кажется, что он сразу же совершит переворот в кино. Он стал заботиться о девочке. Они даже поженились. Не знаю, что бы они ели, если бы их не приглашали на обед или ужин друзья или если бы мой дуралей не кормил их в кредит. Сколько он тебе должен, Боб?

— Неважно.

— Вы видите… А я должна гробить себя на кухне… - Она ворчала, чтобы отвести душу, но это не мешало ей смотреть на мужа с нежностью.

— Она была любовницей Карю?

— На что она ему! С него достаточно Норы.

— Это его жена?

— Нет. Он бы на ней женился, да у него в Лондоне уже есть жена, которая и слышать не хочет о разводе.

— Как Нора выглядит?

— Вы ее не видели? Вот уж кого я не стала бы защищать… Не подумайте, что у меня против нее предубеждение, но не понимаю, что находят в ней мужчины. Ей лет тридцать, но если смыть с нее краску, можно смело дать и сорок. Она худая. Такая худая, что можно все ребра пересчитать. Под глазами черные и зеленые тени — чтобы придать лицу таинственность, но от этого она становится похожей на колдунью.

— Она снимается в кино?

— За кого вы ее принимаете? Она предоставляет заниматься этим никчемным делом девчонкам. Ее мечта — выйти замуж за крупного международного продюсера, стать мадам продюсершей.

— Ты преувеличиваешь, — вздохнул Боб.

— Ну уж не так, как ты.

— Нора умная, культурная, намного культурнее Карю, и без нее он бы так не преуспел.

Время от времени Мегрэ поворачивался к Лапуэнту, который молча, не двигаясь, сидел у стойки, наверное, пораженный тем, что услышал, и атмосферой, царившей «У старого виноградаря».

— Вы останетесь на ужин, комиссар? Я бы мог время от времени подходить к вам перекинуться словечком. Сегодня суп из ракушек. Роза не забывает, что родилась в Ля Рошели, где ее мать торговала рыбой.

У нее есть хорошие рецепты… Вы когда-нибудь ели рыбу по-фурасски?

— Угри и камбалу, — заметил Мегрэ.

— Вы часто бывали в тех местах?

— В Ля Рошели — бывал часто.

— Сейчас поставлю варить.

— Охотно попробую.

Когда она ушла, Мегрэ обратился к Бобу:

— У вас с женой не совпадают мнения о людях. Если ее послушать, то Рикена надо немедленно упечь в тюрьму.

— Думаю, вы ошиблись бы.

— Вы подозреваете кого-нибудь?

— Нет… Где в это время был Рикен?

— Он уверяет, что бегал по Парижу в поисках Карю или кого-нибудь другого, кто мог бы дать ему взаймы… Погодите… Он говорил о каком-то клубе.

— Наверное, о клубе «Зеро». Карю туда частенько заходит. Другие мои клиенты тоже. Это один из самых модных клубов. Мода меняется каждые два-три года. Не впервые Рикен нуждался в деньгах и не впервые бегал повсюду, чтобы достать несколько тысяч франков.

— Карю он нигде не нашел.

— Он заходил к нему в отель?

— Полагаю, что да.

— Значит, он был в клубе «Ангэн». Нора большая любительница рулетки. В прошлом году в Канне он оставил ее одну в казино, а когда вернулся, обнаружил, что она успела заложить свои драгоценности. Еще пива? А может, портвейна?

- Предпочитаю пиво. А ты, Лапуэнт?

— Мне бы портвейна, — пробормотал тот краснея.

— Можно позвонить?

— Телефон в глубине зала, налево. Сейчас дам вам жетоны.

Он взял из кассы пригоршню жетонов и, не считая, протянул Мегрэ. Мегрэ подошел к телефону и набрал номер.

— Кабинет инспекторов? Кто у телефона? Торранс? Ничего нового? Он по-прежнему в «Аисте»? Спит? Ты теперь сменишь Жанвье. Ладно, старина, спокойной ночи. Все-таки присматривай. Проснется, бог знает, что может взбрести ему в голову. Ты можешь позвонить в речную бригаду? Надо бы завтра утром направить водолазов к мосту Бир-Акем. Метрах в сорока вверх по течению должен быть пистолет, брошенный с берега. Скажи, что звонишь от моего имени.

Он повесил трубку и набрал номер лаборатории.

— Мерс? Вы меня разыскивали? Нашли пулю в стене? Как? Вероятно, шесть тридцать пять? Пошлите ее Гастин-Ренетту.[4] Возможно, завтра у нас уже будет оружие. А отпечатки? Я так и предполагал. Везде понемногу. Это меня не удивляет, там не часто убирали. Спасибо, Мерс. До завтра!

Франсуа Рикен, обессиленный, спал в маленьком гостиничном номере на острове Сен-Луи, а Мегрэ собирался отведать вкусную рыбу по-фурасски в ресторане, где молодая пара часто встречалась со своей компанией.

Выйдя из телефонной кабины, он не мог сдержать улыбки при виде, как Фернанда оживленно разговаривала с Лапуэнтом, а тот не знал, как с ней держаться.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Странный это был вечер, полный взглядов украдкой, перешептываний, беспорядочных хождений в тесном зале ресторанчика «У старого виноградаря» при розовом свете ламп.

Около входной двери в небольшой нише за двухместным столиком расположились Мегрэ и Лапуэнт.

— Именно здесь сидели Рикен и Софи, если они бывали вдвоем, — сказал Боб.

Лапуэнт сидел спиной к залу и иногда, когда комиссар подавал ему знаки, что происходит что-то интересное, как можно более незаметно поворачивал голову.

Уха была вкусной, к ней подавали сухое шарантское вино, которое редко бывает в продаже: из этого сухого и терпкого вина готовят коньяк.

Бывший каскадер держался как хозяин заведения, встречал клиентов у входа, как своих личных гостей. Он обменивался с ними шутками, целовал дамам руки, провожал до столиков, вручал посетителям меню.

Почти каждый раз после этого он возвращался к Мегрэ.

— Архитектор с женой… Они приходят по пятницам, иногда с сыном-студентом, он изучает право…

После архитектора пришли двое врачей с женами, тоже завсегдатаи, и заняли четырехместный столик. Одного из врачей вскоре вызвали к телефону, и после разговора он забрал из гардероба свой чемоданчик и ушел, извинившись перед спутниками.

Скульптор Маки с аппетитом ужинал в одиночестве и вопреки правилам хорошего тона.

В половине девятого появился темноволосый юноша болезненного вида и поздоровался с Маки за руку. Но сел он не за его столик, а устроился на диванчике, разложив перед собой какой-то текст, напечатанный на ротапринте.

— Это Драмен… — объявил Боб. — У него привычка работать во время еды. Это его последний сценарий, который пришлось переделывать три или четыре раза.

Большинство посетителей были знакомы между собой, по крайней мере с виду, и приветствовали друг друга легкими поклонами.

Мегрэ обернулся и увидел Карю. И, разумеется, Нору, которую трудно было не заметить. В этот вечер она была одета не в парчовые брюки, как в прошлый раз, а в прозрачное облегающее платье, настолько прозрачное и облегающее, что казалась обнаженной.

На отбеленном, словно у Пьеро, лице выделялись только угольно-черные глаза и веки, покрытые переливающимися на свету блестками.

В ее взгляде, манере держаться, во всем ее облике было что-то потустороннее: это впечатление особенно усиливалось жизненной силой и здоровьем, которые излучал всегда улыбающийся Карю.

Пока Нора шла за Бобом к столику, Карю пожимал руки Маки, Драмену, врачу и его двум дамам.

Когда, наконец, он добрался до места, Боб наклонился к нему и произнес несколько слов. Взгляд продюсера искал Мегрэ и с любопытством на нем задержался. Можно было предположить, что он встанет, чтобы пожать руку и комиссару, но он принялся изучать меню, которое ему услужливо вручили, и обсуждать его с Норой. Когда Боб подошел к Мегрэ, тот спросил:

— Я полагал, что компания собирается за одним столиком?

— Бывает… Но иногда каждый остается в своем углу, а потом вместе пьют кофе. Случается, сразу садятся за один стол. Клиенты чувствуют себя здесь как дома. У нас почти нет случайных посетителей, да мы в них и не заинтересованы.

— Все уже знают о случившемся?

— Надо думать, прочли в газетах или слышали по радио.

— Что говорят?

— Ничего… Им, должно быть, не по себе. Что вы возьмете после ухи? Жена советует жаркое из баранины.

— Жаркое? Как ты смотришь, Лапуэнт? - Лапуэнт кивнул.

— И графинчик бордо?

Сквозь занавески видны были огни бульвара и спешащие или прогуливающиеся прохожие. Иногда останавливалась, чтобы обменяться влюбленным взглядом или поцелуем, обнявшаяся парочка.

Драмен не отрывался от рукописи, иногда доставал из кармана карандаш и делал какие-то пометки. Только его одного, казалось, не трогало присутствие полицейских. Он был одет в темный костюм, и его можно было принять за банковского служащего.

— Карю колебался, подойти ли ему ко мне, — сказал Мегрэ Лапуэнту, рассматривая продюсера и его спутницу. — Не знаю, что там Нора ему советует взглядом, не разжимая губ, но он явно не согласен.

Комиссар представил, как раньше Франсуа Рикен и Софи входили сюда, искали глазами друзей и ждали, пригласят их за какой-нибудь столик или им придется ужинать в углу вдвоем. Не были ли они похожи на бедных родственников?

— Вы хотите их расспросить, шеф?

— Не сейчас. После обеда.

Было очень душно. Врач, которого вызывали к больному, уже вернулся, и по выражению его лица можно было догадаться, что напрасно его побеспокоили.

Куда делась Фернанда, высокая, сильно выпившая девица, которая сидела, прилепившись к стойке бара? Должно быть, Боб ее выпроводил. Сейчас он беседовал с тремя или четырьмя клиентами, которые сидели у бара вместо нее. Все они о чем-то оживленно переговаривались.

— Женщина-призрак поучает своего мужа, — заметил Боб.

Действительно, она цедила что-то сквозь зубы, не сводя глаз с Мегрэ. Интересно, что она советовала Карю?

— Он еще колеблется. Ему не терпится подойти к нам, но она его не пускает. Наверное, придется подойти самому.

Мегрэ тяжело поднялся и стал пробираться между столиками. Чета смотрела, как он подходит. Нора — с невозмутимым видом, Карю — с явным удовлетворением.

— Я вам не помешаю?

Продюсер встал, вытер губы и протянул руку.

— Вальтер Карю… А это моя жена.

— Комиссар Мегрэ.

— Я знаю… Извольте присесть. Могу предложить вам бокал шампанского? Моя жена пьет только шампанское, а я ей не противоречу. Жозеф? Бокал для комиссара.

— Прошу вас, продолжайте ужинать.

— Мне незачем говорить вам, что я догадываюсь о причине вашего появления здесь. Я узнал новость по радио, когда зашел в гостиницу принять душ и переодеться.

— Вы были знакомы с Рикенами?

— Довольно хорошо. Здесь мы все друг друга знаем. Он иногда работал на меня. Это означает, что я частично финансировал фильм, в котором он сотрудничал.

— А его жена не играла какие-нибудь небольшие роли в других ваших фильмах?

— Уже не помню. Она, скорее, была статисткой.

— Она хотела сделать карьеру в кино?

— Вряд ли. Впрочем, большинство девушек ее возраста мечтают увидеть себя на экране.

— У нее был талант?

Мегрэ показалось, что Нора слегка толкнула Карю ногой, чтобы предупредить его.

— Признаться, этого я не знаю. Даже не помню, чтобы ей устраивали пробы.

— А Рикен?

— Вас интересует, талантлив ли он?

— Что он представляет собой с профессиональной точки зрения?

— Что бы ты ответила, Нора?

Нора выдавила из себя ледяным тоном:

— Ничего.

Почувствовав неловкость, Карю поторопился объяснить:

— Не удивляйтесь, Нора своего рода медиум. Она наделена чем-то, что позволяет ей вступать в контакт с людьми. И это весьма часто помогало мне в делах, даже на бирже.

Ноги под столом снова пришли в движение.

— С Рикеном контакта у нас никогда не было. Я нахожу его неглупым, способным и считаю, что он многого добьется. Вот, к примеру, Драмен. Он сидит вон там, уткнувшись в сценарий. Это серьезный парень, работает предельно собранно. Я читал у него прекрасные диалоги. Однако он никогда не станет крупным режиссером. Искры божьей, вот чего не хватает ему, а ведь это главное — и для кино, и для телевидения. Многие представят вам чистую работу, крепко сколоченный сюжет, диалоги без сучка и задоринки, но почти всегда им чего-то недостает, и результат оказывается банальным и примитивным. Нужна искра божья, понимаете? Так вот, на Рикена нельзя рассчитывать, если требуется что-то добротное. Его идеи зачастую нелепы. Сколько он предлагал мне проектов, которые меня полностью разорили бы! Но зато время от времени на него находит озаренье.

— В какой области?

Карю с комическим видом почесал в затылке.

— Вот ведь вопрос! Вы говорите совсем, как Нора. Иногда вечером, после ужина, он выскажется с такой убежденностью, с таким пылом, что у вас не возникнет и тени сомнения — вы имеете дело с гением. С него станет назавтра объяснить вам, что все, что он наговорил вам вчера, — чепуха. Он молод. С годами все образуется.

— В данный момент он работает на вас?

— Не считая его критических статей — великолепных, хотя и излишне резких, он ни на кого не работает. Он полон планов, готовит несколько фильмов одновременно, но ни один не доводит до конца.

— Он просит у вас авансы?

Ноги под столом продолжали свое вмешательство в диалог.

— Видите ли, господин комиссар, наша профессия — особая. Мы всегда ищем новые дарования как среди актерш, так и среди режиссеров, сценаристов. Известные постановщики не оправдывают себя: все их фильмы похожи один на другой. А что касается кинозвезд — нужно находить новые лица. Таким образом, мы вынуждены делать ставку на молодых людей, подающих надежды. Безусловно, вознаграждение должно быть весьма скромным, иначе мы быстро разоримся. Тысячу франков одному, пробу другому, похвалу третьему.

— Выходит, если вы довольно легко давали деньги Рикену, вы надеялись, что в один прекрасный день…

— Нет, я не возлагал на него слишком больших надежд.

— А на Софи?

— Ее карьерой я не занимался.

— Она мечтала стать кинозвездой?

— Не заставляйте меня говорить больше, чем я уже сказал. Она везде бывала с мужем и в основном молчала. Думаю, она была довольно застенчивой.

На бледных губах Норы промелькнула ироническая улыбка.

— Моя жена придерживается иного мнения, а так как я сам больше доверяю ее суждениям, чем собственным, советую вам не слишком ко мне прислушиваться.

— Какие отношения были между Софи и Фрэнсисом?

— Что вы имеете в виду? — Карю изобразил изумление.

— Они производили впечатление дружной пары?

— Их редко видели врозь, и я не помню, чтобы они ссорились в моем присутствии.

Загадочная улыбка снова заиграла на губах Норы.

— Может быть, она была чуточку нетерпелива, — добавил Карю.

— В каком смысле?

— Он верил в свою звезду, в будущее, оно казалось ему блестящим. Думаю, когда она вышла за него, то вообразила, что ее муж скоро станет знаменитостью. Знаменитостью и богачом. Но и по прошествии трех лет они с трудом сводили концы с концами.

— У нее были любовники?

Нора повернулась к Карю, делая вид, что с любопытством ожидает ответа.

— Вы задаете сложный вопрос.

— Почему бы тебе не сказать правду?

— Моя жена имеет в виду незначительный эпизод. Однажды мы выпили… В «Рафаэле». Мы вышли из ресторана. Маки был с нами, Драмен, фотограф Юге, он работает для рекламного издательства. Кажется, Боб тоже был. В гостинице я заказал в номер шампанского и виски. Потом через комнату, в которой горели только лампы у кроватей, прошел в ванную. Софи лежала на одной из кроватей. Решив, что ей нездоровится, я наклонился над ней… - Улыбка Норы стала еще более саркастичной.

— Она плакала. Я с превеликим трудом смог выжать из нее несколько слов. Она призналась, что в отчаянии, что хочет умереть.

— Ну, а в какой позе я вас застала?

— Машинально я обнял ее, знаете, ну так, как утешают ребенка.

— Я спрашивал, были ли у нее любовники? Я не имел в виду лично вас, - заметил Мегрэ.

— Она, обнаженная, позировала Маки. Но я уверен, что Маки не прикоснется к жене друга…

— Рикен был ревнив?

— Вы хотите от меня слишком многого, комиссар. Ваше здоровье! Это зависит от того, что вы понимаете под словом ревность. Он не хотел терять власти над ней, не хотел, чтобы другой мужчина значил для нее больше, чем он. В этом смысле он ревновал ее даже к друзьям. И вообще, он был очень самолюбив. Если я, например, приглашал Драмена к нашему столику выпить кофе, а Фрэнсиса не приглашал, он дулся на меня неделю.

— Кажется, я понимаю.

— Вы еще не ели десерт?

— Я почти никогда его не ем.

— Нора тоже. Боб, что ты посоветуешь мне на десерт?

— Блины в мараскине.[5]

Карю с шутовским видом указал на свой округлый живот.

— Чуть больше или чуть меньше — какая разница! Хорошо, пусть будут блины.

Все это время несчастный Лапуэнт погибал от скуки, повернувшись спиной к залу. Маки ковырял в зубах спичкой. Наверное, строил догадки, сядет ли комиссар и за его стол?

Самой веселой была компания врачей, одна из женщин там время от времени пронзительно хохотала, при этом Нора каждый раз вздрагивала.

Роза ненадолго отошла от плиты и обходила столы, вытирая руки о фартук, прежде чем поздороваться. Как и врачи, она пребывала в прекрасном расположении духа, несмотря на смерть Софи.

— Ну, Вальтер, старый плут! Как это вышло, что мы тебя со среды не видели?

— Мне пришлось срочно слетать во Франкфурт, чтобы встретиться с одним из компаньонов, оттуда — в Лондон.

— А ты, малышка, летала с ним?

— На этот раз нет. У меня была примерка.

— Не боишься отпускать его одного?

И, смеясь, она отошла к следующему столику. Боб на специальной подставке поджигал ликер, в котором жарились блины.

— Теперь понятно, почему Рикен тщетно разыскивал вас ночью, — сказал он.

— Для чего он меня разыскивал?

— Мне об этом только что сообщил комиссар. Ему срочно потребовались две тысячи франков. В среду он приходил сюда и справлялся о вас.

— Я улетел пятичасовым рейсом.

— Рикен дважды возвращался. Он просил, чтобы я одолжил ему деньги, но у меня не было такой суммы. Тогда он пошел в клуб.

— Для чего ему понадобились две тысячи франков?

— Хозяин квартиры грозился выставить их на улицу. - Карю повернулся к комиссару.

— Это правда?

— Так он мне сказал.

— Вы его арестовали?

— Нет. За что?

— Не знаю. Действительно, я задал глупый вопрос.

— Вы думаете, он был способен убить Софи?

Под столом по-прежнему действовали ноги, но лицо Норы остовалось бесстрастным.

— Не думаю, чтобы он был способен убить кого бы то ни было. Из какого оружия стреляли? В газете об этом не сказано. По радио тоже не упоминалось.

— Из пистолета.

— Мне кажется, что у Фрэнсиса не могло быть огнестрельного оружия.

— Но оно было, — раздался ровный и уверенный голос Норы, — и ты его видел. Как-то он выпил лишнего и изображал сцену ограбления банка. Надел себе на голову чулок Софи и начал угрожать нам пистолетом, приказав всем стать к стене и поднять руки. Все в шутку послушались. Ты один испугался и спросил, заряжен ли пистолет.

— Ты права. Теперь припоминаю. Я тогда тоже прилично выпил.

— В конце концов он спрятал пистолет в комод.

— Кто был у него в ту ночь? — спросил Мегрэ.

— Вся компания. Маки, Драмен, Пошон… Драмен привел девушку, которую я видел впервые и сейчас не узнал бы.

— Жак тоже был.

— Да, с новенькой. Она уже в положении.

— А кому-нибудь известно, что в прошлом году Софи была беременна?

Нора резко повернулась к Карю. Тот с удивлением взглянул на нее.

— Ты знала об этом?

— Нет.

— Она избавилась от нее на третьем или на четвертом месяце.

Маки кашлял в своем углу, словно хотел призвать Мегрэ к порядку. Он давно уже закончил ужин, и ему надоело ждать.

— Мы рассказали вам все, что знали, комиссар. Если я вам понадоблюсь, заходите ко мне в контору.

Мегрэ показалось, что Карю подмигнул, доставая визитную карточку из бумажника и протягивая ее комиссару.

У него сложилось впечатление, что Карю о многом умолчал. По-видимому, его сковывало присутствие Норы.

Устроившись в своем углу, Мегрэ набивал трубку, а Лапуэнт комментировал с легкой улыбкой:

— Он еще колеблется, но скоро решится.

Речь шла о Маки. Поскольку инспектор сидел спиной к залу и был лишен возможности разглядывать публику, он все время пристально изучал поведение скульптора — единственного человека в зале, попавшего в поле его наблюдения.

— Сначала, когда вы сели за стол Карю, он нахмурил брови, потом пожал плечами. Перед ним стоял графин с красным вином. Меньше чем за пять минут он его осушил и знаком велел официанту принести второй. Он следил за каждым вашим жестом, за каждым движением. Можно сказать, пытался прочесть по губам, о чем вы говорите. Иногда он подзывал хозяина и шепотом что-то ему сообщал. И оба смотрели в вашу сторону. Потом он взглянул на часы и привстал. Я подумал, что он уйдет, но он заказал арманьяк, который ему принесли в дегустационном стакане… Он, кажется, идет сюда!

Лапуэнт не ошибся. Маки, видимо уязвленный тем, что Мегрэ не проявляет к нему интереса, решил сам подойти к комиссару. На мгновение его огромная фигура застыла перед полицейским.

— Простите, — прошептал он, поднося руку к виску, изображая подобие приветствия. — Я хотел предупредить вас, что ухожу.

Мегрэ медленными затяжками раскуривал трубку.

— Садитесь, мсье Маки. Это ваше настоящее имя? - Тяжело опускаясь на стул, скульптор пробурчал:

— Разумеется, нет. Меня зовут Лекёр.[6] С этим именем никто не принял бы меня всерьез.

— Вы догадались, что я собираюсь с вами поговорить?

— Конечно, я ведь тоже приятель Фрэнсиса Рикена.

— Откуда вы узнали новость?

— Здесь. Я не читал вечерней газеты, а радио вообще никогда не слушаю.

— Это вас потрясло?

— Мне жаль Фрэнсиса.

— А Софи?

Он не был пьян, но щеки его были красными, жесты чересчур резкими, глаза блестели.

— Софи была шлюхой.

Он поочередно смотрел на обоих полицейских, словно хотел помешать им возразить.

— Что там вам нарассказал мусье Карю?

Он иронически произнес «мусье», как это делают клоуны.

— Разумеется, он ничего не знает. А вы?

— А что я могу знать?

— Когда вы видели Рикена и его жену в последний раз?

— Его — в среду.

— Одного?

— Да.

— В котором часу?

— Около половины одиннадцатого. Он поговорил со мной и подошел к Бобу. Я, закончив ужин, смаковал свой арманьяк.

— Что он вам сказал?

— Он спросил меня, не знаю ли я, где Карю. Нужно заметить, что я тоже изредка работаю на этого господина. Ему понадобился макет для одного паршивого фильма ужасов, ну я и сварганил нечто экзотическое.

— Он вам заплатил?

— Половину условленной суммы. Жду вторую.

— Рикен объяснил, зачем ему понадобился Карю?

— Ему нужно было два с половиной куска — у меня их не было. Я угостил его стаканчиком, и он ушел.

— С тех пор вы его не видели?

— Ни его, ни ее. Что вам сказала Нора?

— Очень мало. Очевидно, Софи отводилось не слишком много места в ее сердце.

— В нем никому не отводится много места. Не удивительно, что у нее такая плоская грудь. Простите, кажется, я не слишком удачно сострил. Терпеть ее не могу. Его тоже, несмотря на улыбки и рукопожатия. На первый взгляд, они не пара, он — приторен, она — ядовита, но на самом деле они друг друга стоят. Когда кто-то может оказаться им полезен, они выжимают из человека все до последней капли, а потом выбрасывают, как кожуру от апельсина.

— Так произошло и с вами?

— Что они вам сказали о Фрэнсисе? Вы мне не ответили.

— Карю довольно высокого о нем мнения.

— А она?

— Она — недолюбливает.

— Они говорили с вами о Софи?

— Они рассказали мне одну альковную историю про ночь, когда все перепились в «Рафаэле».

— Я тоже там был.

— Так ведь между Карю и Софи ничего не произошло?

— Неплохо сказано! Я дважды проходил через спальню в туалет, но они меня даже не заметили.

— Вы были ее любовником?

— Когда я лепил с нее скульптуру, мне пришлось с ней переспать. Из вежливости. Она бы обиделась, если бы я отказался. Правда, нельзя утверждать, что я чувствовал себя при этом порядочным человеком, из-за Фрэнсиса. Он не заслужил в жены такую стерву.

— А с вами она делилась мыслями о самоубийстве?

— О самоубийстве? Она? Начнем с того, что если женщина говорит о самоубийстве, можно быть уверенным, она на это не решится. Она ломала комедию со всеми. Но для каждого у нее была приготовлена особая роль.

— Фрэнсис об этом знал?

Мегрэ тоже стал говорить — Фрэнсис, будто стал близким другом Рикена.

— Если хотите знать мое мнение, он догадывался. Закрывал глаза, но в душе приходил в ярость. Любил ли он ее? Иногда я начинал сомневаться… Он просто был порядочным человеком, и коль уж он начал о ней заботиться, не мог же он ее бросить на произвол судьбы. Она внушила ему, что покончит с собой, если он ее оставит.

— Вы считаете его талантливым?

— Более чем талантливым. Из нас он — единственный, кто чего-то добьется.

— Благодарю вас, мсье Маки.

— Называйте меня просто Маки. Я не привык…

— До свидания, Маки.

— До свидания, комиссар. А тот парень, наверное, один из ваших инспекторов? И с ним попрощайтесь от моего имени.

Он удалился тяжелой походкой, сделав приветственный жест в сторону Боба.

Мегрэ вытер лоб.

«Остается один Драмен, который по уши ушел в свой сценарий, но с меня на сегодня хватит».

Он поискал глазами официанта, попросил счет, но к нему кинулся Боб.

— Позвольте, вы оба были сегодня моими гостями.

— Это невозможно, — вздохнул Мегрэ.

— Но тогда, по крайней мере, не откажитесь выпить по рюмочке старого арманьяка.

Пришлось согласиться.

— Вы получили сведения, на которые рассчитывали?

— Настолько, что начинаю чувствовать себя одним из членов их компании.

— Они не всегда собираются здесь. И атмосфера бывает самой разной. Иногда вечерами очень весело, иногда все словно с цепи срываются. Вы не говорили с Жераром?

Он указал на Драмена, направляющегося к двери со сценарием в руке.

— Эй, Жерар! Познакомься с комиссаром Мегрэ и одним из его инспекторов. Выпьешь с нами?

Драмен был близорук, носил очки с толстыми стеклами и слегка наклонял голову вперед.

— Прошу прощения, мне нужно закончить работу. Кстати, Фрэнсиса арестовали?

— Нет… За что его арестовывать?

— Не знаю… Извините.

Он снял с вешалки шляпу, открыл дверь и вышел на улицу, чтобы исчезнуть в толпе.

— Не обращайте внимания. Он всегда такой. По-моему, это поза, способ показать себя более значительным. Он изображает рассеянного чудака, нелюдима. Может быть, он обижен, что вы к нему не подошли? Готов поклясться, он и строчки за вечер не прочел.

— Ваше здоровье! — пробормотал Мегрэ. — Что касается меня, то мне не терпится оказаться в постели.

Однако он в сопровождении Лапуэнта направился на улицу Сен-Шарль в квартиру Рикенов. Открыл дверь Лурти. Он был без пиджака, со всклокоченными волосами, потому что спал в кресле. В комнате горел только ночник и запах дезинфекции еще не выветрился.

— Никто не приходил?

— Два журналиста… Я им ничего не сказал, только посоветовал обратиться на набережную Орфевр.

— Кто-нибудь звонил?

— Звонили два раза.

— Кто?

— Не знаю. Услышав звонок, я подошел к телефону. Было слышно дыхание, но никто не отвечал. Потом повесили трубку.

— В котором часу это было?

— Первый раз — в восемь, второй — совсем недавно.

Несколько минут спустя Мегрэ уже дремал в маленькой черной машине, которая везла его домой.

— Я страшно устал, — признался он жене, переодеваясь.

— Надеюсь, ты хорошо поужинал?

— Очень. Я должен повести тебя в этот ресторан. Его хозяйка, бывшая опереточная певичка, теперь целиком посвятила себя кулинарному искусству. Она готовит такое жаркое…

— В котором часу завтра тебе вставать?

— В семь.

— Так рано?

Действительно, очень рано. Потому что скоро, почти сразу же, наступило семь часов утра. Мегрэ показалось, что он даже не успел заснуть, как почувствовал запах кофе и жена трясла его за плечо, прежде чем раздвинуть шторы.

Яркое солнце приятно грело. Как чудесно открыть окно спальни и услышать чириканье воробьев!

— Странная история… Странные люди… Я попал в мир кино, и, как в кино, все началось с пустяка — у меня украли бумажник.

— Ты думаешь, он — убийца?

Мадам Мегрэ, которая знала об этом деле только из газет и по радио, тут же пожалела, что задала такой вопрос.

— Прости, пожалуйста.

— Во всяком случае, я вряд ли смог бы тебе ответить.

— Ты идешь без пальто?

— Да. Погода не хуже, чем вчера, а вчера мне не было холодно. Даже когда я возвращался домой, ночью.

Он не стал дожидаться автобуса, остановил такси и отправился на остров Сен-Луи. Напротив гостиницы «Аист» находилось бистро, где вокруг стойки валялись груды досок и мешки с углем. Торранс с помятым от усталости лицом пил кофе, когда вошел комиссар.

— Как прошла ночь?

— Нормально. Ничего не произошло, разве что теперь я в курсе, где и когда гасят свет. На пятом этаже справа, наверное, кто-то болен, потому что свет в окне горел до шести утра. Ваш Рикен не выходил. Постояльцы вернулись. Двое туристов приехали на такси…

Ко мне пристала собака и почти всю ночь ходила за мной. Вот и все.

— Можешь идти спать.

— А рапорт?

— Сдашь завтра.

Мегрэ вошел в гостиницу, хозяина которой знал уже лет тридцать. Это было скромное заведение, в котором останавливались лишь завсегдатаи, почти все из восточной Франции, потому что хозяин был эльзасец.

— Мой клиент проснулся?

— Звонил десять минут назад и просил принести в номер чашку кофе и рогалики. Только что понесли.

— Что он ел вчера на ужин?

— Ничего. Вероятно, сразу же заснул, потому что около семи ему в дверь стучали, но он не ответил.

Лифта не было. Мегрэ пешком поднялся на пятый этаж, остановился на площадке, чтобы отдышаться, а потом уже постучал в сорок третий номер.

— Входите.

Поставив поднос на одеяло, Фрэнсис выпрямился в кровати, голый и худой, небритый, с воспаленными глазами. Он держал в руке рогалик.

— Извините, что я не встал, но у меня нет пижамы.

— Хорошо выспались?

— Меня словно оглушили. Я так крепко спал, что до сих пор голова тяжелая. Который час?

— Четверть девятого.

Из приоткрытого окна маленького, бедно обставленного номера были видны двор и крыши соседних домов. Из школьного двора доносились голоса, крики детей.

— Вы кого-нибудь нашли?

— Я ужинал «У старого виноградаря».

Рикен внимательно и недоверчиво смотрел на Мегрэ, словно защищаясь, и чувствовалось, что всех на свете он считает обманщиками.

— Они там были?

— Был Карю.

— Что он сказал?

— Он клянется, что вы в своем роде гений.

— Полагаю, Нора не преминула ввернуть, что я — ничтожество.

— Примерно так. Наверняка она любит вас меньше, чем он.

— А еще меньше она любила Софи.

— Был Маки.

— Славный малый.

— Он тоже не сомневается, что вы многого добьетесь.

— Это означает, что сейчас я — ничто.

Он так и не доел свой рогалик. Видно, приход Мегрэ перебил ему аппетит.

— Что они думают о случившемся?

— По правде говоря, никто не считает, что вы виноваты. Однако некоторые полагают, что у полиции на этот счет свое мнение, и каждый спрашивает, арестовал ли я вас?

— Что вы отвечаете?

— Правду.

— То есть?

— Что вы свободны.

— А это настоящая правда? Так почему же я здесь? Вы же не станете отрицать, что перед гостиницей всю ночь дежурил ваш человек.

— Вы его видели?

— Нет. Но я знаю, как это делается. А теперь как со мной поступите?

Мегрэ задавал, себе этот вопрос. Ему не хотелось оставлять Рикена одного, позволить ему слоняться по Парижу, но, с другой стороны, у него не было достаточных оснований для ареста.

— Сначала я попрошу вас последовать за мной на набережную Орфевр.

— Опять?

— Возможно, придется задать вам еще несколько вопросов, а к тому времени водолазы из речной бригады найдут ваш пистолет.

— Найдут они его или нет, что это изменит?

— У вас есть бритва, мыло… В конце коридора находится душ… Приведите себя в порядок, а я буду ждать вас внизу.

Начинался новый день, такой же безоблачный и теплый, как вчера, но было еще слишком рано, чтобы предсказать, что он принесет.

Фрэнсис Рикен вызывал любопытство комиссара, а по сведениям, которые он получил о нем накануне, он выглядел человеком весьма незаурядным. Во всяком случае, даже Карю отдавал должное его дарованию.

Но, может быть, Карю воодушевлялся каждый раз, знакомясь с очередной творческой личностью, а через несколько месяцев или несколько недель полностью разочаровывался?

Мегрэ следует зайти к нему в контору. Он понял, что Карю мог бы еще сказать что-то важное для дела, но бывает ли с утра он у себя в конторе на улице Бассано и не помешает ли вновь ему любовница высказать то, что думает?

Пока Мегрэ заглянул лишь в этот узкий мирок, а таких — тысячи, десятки тысяч в Париже. Их составляют приятели, родственники, сослуживцы, любовники и любовницы, завсегдатаи какого-нибудь кафе или ресторана. Эти мирки создаются, распадаются, на их основе возникают новые.

Как зовут фотографа, который был дважды женат, имеет детей от обеих жен и сделал еще одного ребенка новой любовнице?

Он еще путал их имена и профессии. Впрочем, убийство Софи совершил хороший знакомый семьи или ее знакомый. Это ясно.

Мегрэ ходил взад и вперед по улице, как ночью Торранс, с той лишь разницей, что ему светило солнце. Хозяйки, спешащие по своим делам, с удивлением оборачивались и глядели на странного мужчину, топтавшегося на одном месте.

Да, ему еще нужно о многом расспросить Фрэнсиса. Наверное, как и накануне, перед ним будет сидеть испуганное, недоверчивое, нетерпеливое существо, которое то бунтует, то успокаивается, то выкидывает что-то неожиданное.

— Я, в вашем распоряжении.

Мегрэ указал ему на маленькое бистро.

— Хотите выпить?

— Нет, спасибо.

Жаль, потому что сам Мегрэ охотно начал бы свой рабочий день со стаканчика сухого вина.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Нужно было пережить неприятные минуты. Почти во всех расследованиях у Мегрэ наступал более или менее длительный период неопределенности. Он становился похож на мыслителя. На первом этапе, когда он неожиданно попал в новую для себя среду, сталкивался с совершенно незнакомыми людьми, можно было сказать, что он бессознательно впитывал в себя окружающую жизнь и разбухал, как губка.

Так было и накануне «У старого виноградаря». В памяти запечатлелись малейшие детали обстановки, жесты, лица посетителей. Если бы он не чувствовал себя таким усталым, то обязательно заглянул бы потом в клуб «Зеро», где бывал кое-кто из этой маленькой компании.

Теперь он вобрал в себя массу новых впечатлений, фразы и слова, полные тайного смысла, или брошенные мимоходом удивленные взгляды, но еще не знал, как всем этим воспользоваться.

Те, кто давно работал с ним бок о бок, уже усвоили, что сейчас лучше не задавать комиссару вопросов, не смотреть на него выжидательно, потому что он сразу начинал недовольно ворчать.

Как Мегрэ и предполагал, у него на столе уже лежала записка: следователь Камю просит ему позвонить.

— Алло… Говорит Мегрэ.

Ему редко приходилось сталкиваться с Камю, которого нельзя было отнести ни к дотошным исполнителям, ни к представителям правосудия, дающим полиции спокойно заниматься своим делом.

— Я просил вас позвонить, потому что меня вызывал прокурор. Его интересует, в какой стадии расследование.

Комиссар едва не сказал: «В начальной…» И это не было бы преувеличением. Преступление — не математическая задача. В нем участвуют живые люди, о существовании которых ты не знал еще накануне. Они были для тебя просто случайными прохожими, и вдруг каждый их жест, каждое слово обретают особый смысл, а их прежняя жизнь подвергается тщательному изучению.

— Следствие продолжается, — предпочел ответить Мегрэ. — Возможно, через час-другой мы получим оружие, из которого стреляли. На Сене работают водолазы.

— Как вы поступили с мужем?

— Он здесь, в «холодильнике».

Мегрэ спохватился что употребил слово, которое было в ходу только среди инспекторов его бригады. Когда не знали, что делать со свидетелем, но хотели, чтобы он находился под рукой, когда кого-нибудь подозревали, не имея достаточных улик для ареста, его помещали в «холодильник».

Человека проводили в застекленный зал, выходивший в длинный коридор.

— Подождите меня минутку.

Тут всегда сидели какие-то люди, взволнованные женщины, кто-то плакал, кто-то старался сохранить спокойствие.

После часа или двух, проведенных в «холодильнике», люди обычно становились разговорчивее. Свидетели, пришедшие сюда с твердым намерением молчать, становились покладистыми.

Случалось, их оставляли здесь на полдня, и они не спускали глаз с двери, всякий раз вставали, когда входил судебный исполнитель, надеясь, что на сей раз очередь дошла до них. Они видели, как в двенадцать часов расходятся инспекторы, и, собрав все свое мужество, обращались к Жозефу:

— Как вы думаете, комиссар знает, что я здесь?

— Он все еще на совещании?

За неимением другого выхода Мегрэ поместил Рикена в «холодильник». А следователю пояснил:

— Он в приемной. Как только получу новые данные, снова его допрошу.

— Ну, а как, по-вашему, он виновен? - Следователь Камю не задал бы такого вопроса, если бы работал с Мегрэ дольше.

— У меня еще нет мнения на этот счет.

Это была правда. Обычно он не торопился делать выводы и не принимал решений до тех пор, пока в его сознании не вырисовывалась истина или противник не сдавался.

— Долгая история?

— Надеюсь, нет.

— Гипотеза об убийстве из корыстных побуждений отпала?

А разве не все убийства совершались из корыстных побуждений! Поистине, во Дворце Правосудия и в Уголовной полиции говорили на разных языках.

Трудно предположить, что какой-то неизвестный после десяти часов вечера появился на улице Сен-Шарль, собираясь поживиться, и Софи Рикен спокойно впустила его в квартиру.

Либо у преступника был ключ, либо это был кто-то из знакомых, кому она доверяла. Скорее всего — последнее. Ведь убийца открыл при ней ящик комода, чтобы достать пистолет.

— Держите, пожалуйста, меня в курсе. Прокуратура в нетерпении.

Ну, разумеется! Прокуратура всегда в нетерпении. Телефонный звонок из кабинета министра заставляет трепетать чиновников, которые удобно устроились в своих креслах и представляют себе преступление только по юридическим отчетам или статистическим сводкам.

Ну, а министра подстегивал ажиотаж, раздуваемый газетами. Для них настоящим было только то дело, которое заметно увеличивало им тираж. Если читателя томить слишком долго, он забывает о происшедшем. Тогда и броские заголовки на первой полосе ни к чему.

Мегрэ подмигнул Жанвье.

— Время от времени выходи в коридор и смотри, что он там делает. Чего доброго, с ним случится нервный припадок или, того лучше, взломает дверь моего кабинета.

Он внимательно просмотрел всю почту и отправился на летучку, где собрались всё коллеги, чтобы спокойно обсудить текущие дела.

— Ничего нового, Мегрэ?

— Ничего нового, господин начальник. Здесь не брали за горло.

Когда комиссар вернулся в кабинет — было около десяти часов, — его ждала речная бригада.

— Нашли оружие?

— К счастью, сейчас на Сене слабое течение, а прошлой осенью там проводились работы по очистке дна. В сорока метрах вверх от моста и в десяти от левого берега нашли пистолет бельгийского производства калибром «шесть тридцать пять». В магазине было пять пуль.

— Отнесите его, пожалуйста, к Гастин-Ренетт. - И, обращаясь к Жанвье:

— Займитесь этим. Пуля уже у них.

— Слушаю, шеф.

Мегрэ хотел было позвонить на улицу Бассано, но передумал и направился к главной лестнице таким путем, чтобы не проходить мимо приемной.

Однако его уход не мог остаться незамеченным для Рикена, который, наверное, недоумевал, куда пошел комиссар. Мегрэ столкнулся с только что приехавшим Лапуэнтом и вместо того, чтобы взять такси, как собирался, попросил довезти его до конторы Карю.

Он изучил все медные таблички в подворотне, из которых явствовало, что почти на каждом этаже здания размещалась какая-нибудь кинематографическая организация. Общество, которое интересовало Мегрэ, называлось «Кароссок» и располагалось в бельэтаже.

— Пойти с вами?

— Идем!

Это не только входило в его методу, но и рекомендовалось инструкцией для всех офицеров Уголовной полиции.

Подъезд оказался довольно мрачным, поскольку единственное окно выходило во двор, где шофер надраивал «роллс-ройс». Перед телефонным пультом сидела рыжая секретарша.

— Мсье Карю у себя?

— Не знаю, пришел ли он.

Как будто можно незаметно пройти в контору!

— Ваше имя? Вам назначено?

— Комиссар Мегрэ.

Она поднялась и хотела проводить их в приемную, точнее — посадить в «холодильник».

— Спасибо. Мы подождем здесь.

Ей явно не нравилась такая манера поведения. Вместо того чтобы позвонить патрону, она скрылась за обитой дверью и появилась лишь через три-четыре минуты. Но теперь она шла позади свежевыбритого и благоухающего лавандой Карю, одетого в светло-серый с иголочки костюм. Он, несомненно, только что посетил своего парикмахера, и, наверное, ему даже сделали массаж лица. Карю был из породы людей, которые каждое утро проводят добрых полчаса в кресле косметического салона.

— Как поживаете, дорогой друг?

Он сердечно протянул руку дорогому другу, с которым познакомился только накануне в шесть часов вечера.

— Входите, прошу вас. И вы, пожалуйста, молодой человек. Полагаю, это один из ваших сотрудников?

— Инспектор Лапуэнт.

— Вы свободны, мадемуазель… Меня ни для кого нет, к телефону я не подхожу. Соедините меня, только если будет звонок из Нью-Йорка.

И объяснил улыбаясь:

— Не терплю, когда телефонные звонки прерывают разговор.

У него на столе стояло три аппарата. Комната была просторной, стены, как и кресла, обтянуты бежевой кожей, ковер на полу — в светло-коричневых тонах.

Огромный письменный стол из палисандрового дерева был завален таким количеством папок, что для их разбора потребовалась бы дюжина секретарей.

— Садитесь, прошу вас. Чем могу угостить?

Он подошел к низкому шкафу, который оказался баром внушительных размеров.

— Может быть, аперитив еще рановато, но я слышал, вы — любитель пива? Я — тоже. У меня есть превосходное… прямо из Мюнхена.

Он держался свободнее, чем накануне, наверное потому, что мог теперь не заботиться о реакции Норы.

— Вчера вы застали меня врасплох. Когда я шел ужинать к своему старому другу Бобу, у которого я частенько бываю, я не думал, что встречу там вас. До этого я выпил две или три рюмки виски, да еще добавил шампанского. Я не был пьян. Я никогда не пьянею. И все-таки утром я весьма смутно мог вспомнить наш вчерашний разговор. Жена упрекает меня в излишней болтливости и в чрезмерной горячности. Надеюсь, у вас не сложилось обо мне такого же впечатления?

— Я понял, что вы считаете Фрэнсиса Рикена толковым парнем, у которого есть все возможности стать одним из ведущих режиссеров.

— Да, вероятно, я это говорил. Это мой принцип — делать ставку на молодых.

— А сейчас вы придерживаетесь иного мнения?

— Конечно, нет! Что вы! Однако есть некоторые нюансы. Я нахожу в этом юноше явную склонность к разбросанности, к известной анархии. То он переоценивает себя, то теряет всякую веру в свои силы.

— Вы говорили, что считаете эту пару очень дружной.

Карю удобно устроился в кресле, положив ногу на ногу, в одной руке стакан, в другой — сигара.

— Я это говорил?

Внезапно он встал, поставил мешавший ему стакан на столик, сделал несколько затяжек и принялся расхаживать взад и вперед по ковру.

— Я очень надеялся, комиссар, что вы сегодня придете.

— Я так и понял.

— Нора — женщина незаурядная. Хоть она никогда не бывает в моей конторе, можно смело сказать, что она моя лучшая сотрудница.

— Вы мне говорили, что она наделена даром медиума.

— Я это говорю в ее присутствии, потому что ей это льстит. А на самом деле она обладает изрядной долей здравого смысла и редко ошибается в людях. Я часто увлекаюсь… слишком доверяю… А она — нет.

— Иначе говоря, она служит вам своего рода стоп-краном?

— Пожалуй. Я твердо решил: как только получу развод, женюсь на ней. Да, в общем, мы и сейчас уже как муж и жена.

Чувствовалось, что ему стало труднее говорить, что он подыскивает слова, не спуская глаз со столбика пепла на сигаре.

— Ну, как бы лучше выразиться? Нора очень ревнива при всей своей незаурядности. Вот почему мне пришлось вам вчера солгать в ее присутствии.

— Сцена в спальне?

— Конечно. Разумеется, все происходило не так, как я вам рассказал. Софи действительно уединилась в спальне, чтобы выплакаться после того, как Нора зло съязвила в ее адрес — не помню, как именно, все мы тогда прилично выпили. Короче говоря, я стал ее утешать…

— Она стала вашей любовницей?

— Комиссар полиции не колеблясь констатировал бы факт адюльтера.

Он улыбнулся с довольным видом.

— Скажите, мсье Карю. Вероятно, в вашей конторе ежедневно мелькают хорошенькие девушки. Большинство из них, конечно, готовы на все, чтобы получить хоть самую крохотную роль?

— Верно.

— Полагаю, вы иногда этим пользуетесь?

— Это одна из составляющих нашей профессии. Все мужчины ведут себя одинаково, разве что не у всех одинаковые возможности. Вы сами, комиссар…

Мегрэ строго, без улыбки, взглянул на него.

— Простите, если я вас шокирую. Так о чем я говорил? Я в курсе, что вы беседовали с некоторыми из наших друзей и еще вернетесь к этому. Предпочитаю играть в открытую. Вы слышали, как Нора отзывалась о Софи? Мне не хотелось, чтобы вы составили представление о бедной девочке по ее словам. Она вовсе не была карьеристкой и совсем не походила на женщину, которая ляжет в постель с первым встречным. Какой-то порыв толкнул ее, совсем юную, почти девочку, к Рикену, он обладает фатальной для женщин притягательностью. На них всегда производят впечатление страдальцы, честолюбцы, циники, мужчины с необузданным темпераментом. Словом, она вышла за него замуж. Она поверила в него. Ходила за ним по пятам, как дрессированная собачка, замолкала, если он не желал, чтобы она говорила, почти не занимала места, чтобы ему не мешать, и соглашалась на то неопределенное существование, которое он ей мог предложить.

— Она была несчастлива?

— Она страдала, но старалась не подавать виду. В общем, если он и нуждался в ней, в ее неназойливом присутствии, то бывали минуты, когда она его раздражала. Тогда он упрекал ее в том, что она для него обуза, мешает его карьере, говорил, что она глупа, как ослица.

— Это она вам сказала?

— Я об этом догадывался по некоторым репликам, которыми они обменивались.

— И вы стали ее доверенным лицом?

— Если хотите… Против воли, уверяю вас. Она чувствовала себя очень одиноко в чужой для себя среде, ей не на кого было опереться.

— Когда вы стали ее любовником?

— До чего не люблю это слово! Я к ней испытывал сострадание и нежность. Мне хотелось ей помочь.

— Сделать карьеру в кино?

— Да. Но она возражала. Она не обладала яркой красотой, на таких, как она, на улице не оглядываются, как на Нору.

— Итак, вы хотели «запустить» ее на орбиту?

— Да, я об этом подумывал.

— А с ней вы говорили?

— Очень осторожно.

— Где вы встречались?

— Я обязательно должен отвечать на этот вопрос?

— Иначе мне самому придется искать ответ.

— Я снимал меблированную квартирку, довольно изящную, комфортабельную, в новом доме на улице Франциска Первого. Чтобы быть совсем точным, — на углу авеню Георга Пятого. В трехстах метрах отсюда.

— Минутку. Эта квартирка предназначалась только для ваших встреч с Софи? Или там происходили и другие свидания?

— Мы там встречались с Софи.

— Вы никогда не бывали у нее дома в отсутствие мужа?

— Был недавно — недели две назад. Она не позвонила мне, как обычно. На улице Франциска Первого ее тоже не оказалось. Я позвонил, и она сказала, что плохо себя чувствует.

— Она была больна?

— Пала духом… Фрэнсис становился все более раздражителен. Иногда на него нападали приступы ярости. Потеряв терпение, она хотела уйти, все равно куда, устроиться продавщицей в первый попавшийся магазин.

— Вы ей посоветовали ничего не предпринимать?

— Я дал ей адрес одного из моих адвокатов, чтобы она проконсультировалась по поводу развода. Так было бы лучше для них обоих.

— Она согласилась?

— Колебалась. Она жалела Фрэнсиса. Считала своим долгом оставаться с ним, пока он не добьется успеха.

— Она говорила с ним об этом?

— Конечно, нет.

— Почему вы так уверены?

— Он бы отреагировал весьма бурно.

— Я хотел бы задать вам вопрос, мсье Карю. Подумайте, прежде чем отвечать. Не скрою, это весьма важно. Знали ли вы, что примерно год назад Софи была беременна?

Внезапно он стал пунцовым и нервно погасил сигарету в хрустальной пепельнице.

— Да, я знал, — сказал он, усаживаясь в кресло. — Однако клянусь вам всем святым, это не имело ко мне отношения. Тогда между нами ничего не было. Именно этот факт и послужил нашему сближению. Я видел, что она нервничает, что ее что-то мучит. Я поговорил с ней доверительно. Она призналась, что ждет ребенка и Фрэнсис придет в ярость, если узнает.

— Почему?

— Потому что это будет помехой для его карьеры. Они и так едва концы с концами сводили, а с ребенком… Короче говоря, она не сомневалась, что он ей этого не простит, и спрашивала, не знаю ли я адреса акушерки или врача, оказывающего услуги.

— Вы дали ей адрес?

— Я помог ей в этом.

— Фрэнсис ни о чем не узнал?

— Нет… Он слишком занят собой, его не волнует, что творится вокруг, даже если речь идет о его собственной жене.

Он поднялся и пошел к бару за новой бутылкой.

С уважительной фамильярностью его называли мсье Гастон. Это был человек серьезный и достойный, сознающий, какая ответственность лежит на плечах портье крупного отеля. Он заметил Мегрэ прежде, чем тот успел пройти через вращающуюся дверь, и, морща лоб, перебирал в памяти лица клиентов, из-за которых он мог удостоиться визита полиции.

— Минутку, Лапуэнт.

Мегрэ пришлось подождать, пока пожилая дама узнает час прибытия самолета из Буэнос-Айреса, чтобы пожать руку Гастону.

— Когда я вас вижу, я всегда начинаю думать…

— Не волнуйтесь. Ничего страшного. Если не ошибаюсь, мсье Карю снимает у вас апартаменты на четвертом этаже?

— Да… С мадам Карю.

— Она значится у вас под этим именем?

— Во всяком случае, мы так ее называем.

Мсье Гастону даже не следовало бы улыбаться при этих словах: Мегрэ и так все было ясно.

— Она у себя?

Портье взглянул на доску с ключами, ключа не было. Не знаю, зачем я туда смотрю. Старая привычка… В это время она обычно завтракает.

— Мсье Карю отсутствовал на этой неделе, не правда ли?

— В среду и в четверг.

— Он уезжал один?

— Да. Шофер отвез его в Орли к пятичасовому рейсу. Кажется, он летал во Франкфурт.

— Когда он вернулся?

— Вчера днем — из Лондона.

— Вы ночью не дежурите, но, наверное, можете выяснить, уходила ли куда-нибудь в среду вечером мадам Карю и в котором часу вернулась.

— Это сделать нетрудно.

Он перелистал большую книгу в черном переплете.

— Возвращаясь вечером, клиенты обычно сообщают моему коллеге, который дежурит ночью, когда их следует разбудить утром и что подать на завтрак. Мадам Карю обязательно это делает. Мы не отмечаем, в котором часу клиенты возвращаются, но по порядку, в каком записаны фамилии, можно приблизительно установить время. Например, в среду перед мадам Карю значится всего десяток имен. Могу побиться об заклад, что мадам Карю вернулась до двенадцати. Во всяком случае, до театрального разъезда. Вечером я точно выясню у своего коллеги.

— Спасибо. Доложите ей обо мне.

— Вы хотите ее видеть? Вы с ней знакомы?

— Вчера вечером мы пили кофе с ней и с ее мужем. Сейчас назовем это визитом вежливости.

— Соедините, пожалуйста, с четыреста третьим. Алло! Мадам Карю? Это портье. Комиссар Мегрэ просит разрешения подняться к вам в номер. Да. Хорошо. Я передам.

И обращаясь к Мегрэ:

— Она просит подождать минут десять.

Зачем ей понадобились десять минут? Чтобы закончить свой мудреный и жуткий грим? Или позвонить на улицу Бассано?

Комиссар вернулся к Лапуэнту, и они стали молча ходить от витрины к витрине, любуясь драгоценностями лучших ювелиров Парижа, меховыми манто, шикарным женским бельем.

Их не покидало неприятное ощущение, что они выставлены на всеобщее обозрение, и когда прошло десять минут, они, облегченно вздохнув, вошли в один из лифтов.

— Четвертый.

Дверь открыла Нора в пеньюаре из зеленого шелка под цвет глаз; ее волосы были светлее, чем казались накануне, почти седыми.

Гостиная была просторной, с двумя окнами от пола до потолка, одно из которых выходило на балкон.

— Я не ждала вас, вы застали меня врасплох.

— Надеюсь, мы не помешали вам позавтракать? Подноса с едой в гостиной не видно; наверное, он в соседней комнате.

— Вы хотите видеть мужа? Он недавно ушел к себе в контору.

— Нет, я хотел задать несколько вопросов именно вам. Прежде всего вопрос, который я задаю всем без исключения, кто знал Софи Рикен. Не усмотрите в нем подвоха. Где вы были в среду вечером?

Она и глазом не повела. Поудобнее устроилась в своем кресле и спросила:

— В котором часу?

— Где вы ужинали?

— Минутку… В среду? Вчера — с вами. В четверг я ужинала одна у Фуке, но не на втором этаже, где мы бываем обычно с Карю, а на первом, за маленьким столиком. В среду… В среду я вообще не ужинала. Должна сказать, что, кроме легкого завтрака, я ем еще один раз в день. Если обедаю, то уже не ужинаю. В среду мы обедали в «Беркли», потом у меня была примерка в двух шагах отсюда, потом я выпила рюмочку «У Жана», на улице Марбеф. Примерно в девять вернулась в отель.

— Вы поднялись прямо к себе?

— Да. Читала до часу ночи, потому что раньше заснуть не могу. До того смотрела телевизор.

Он стоял в углу комнаты.

— Только не спрашивайте, что передавали. Все, что я помню: там были какие-то неизвестные молодые певцы и певицы. Вы удовлетворены? Может быть, позвать рассыльного с этажа! Впрочем, кажется, сегодня дежурит другой…

— Вы что-нибудь заказывали?

— Бокал шампанского.

— В котором часу?

— Перед тем, как лечь спать. А вы подозреваете, что я отправилась на улицу Сен-Шарль и пристрелила несчастную Софи?

— Я выполняю свой профессиональный долг и стараюсь быть как можно менее докучливым. После ваших вчерашних реплик о Софи Рикен трудно заподозрить, что вы друг другу симпатизировали.

— Я и не пыталась это скрыть.

— Речь шла о вечеринке здесь, в гостинице, когда вы застали ее в объятиях вашего мужа.

— Наверное, мне не следовало об этом говорить. Я просто хотела показать, что она цеплялась за всех встречных мужчин, вовсе не была наивной дурочкой и не была страстно влюблена в Фрэнсиса, как вам это, наверное, преподнесли.

— Кого вы имеете в виду?

— Мужчинам свойственно попадаться на крючок… Большинство из тех, с кем мы общаемся, считают меня холодной, честолюбивой, расчетливой…

— Никто не говорил мне о вас в таких выражениях.

— Но все так думают, даже такой тип, как Боб, который многое повидал на своем веку. И наоборот, в их глазах малышка Софи, такая нежная, кроткая, жертва безответной любви. Думайте, как вам угодно. Я сказала правду.

— Карю был ее любовником?

— Кто это утверждает?

— Вы же сказали…

— Я сказала, что она прижималась к нему, хныкала, чтобы ее пожалели, но вовсе не утверждала, что Карю был ее любовником.

— А все остальные — были. Я правильно вас понял?

— Спросите у них… Посмотрим, осмелятся ли они солгать?

— А Рикен?

— Вы ставите меня в трудное положение. Я стараюсь не судить людей, с которыми общаюсь, но совсем не обязательно думать, что они наши друзья. Разве я вам говорила, что Фрэнсис знал? А может быть, и говорила. Я уже не помню. Я иногда подвластна порывам. Карю увлекся этим парнем, предрекал ему большое будущее. Я же считаю, что Фрэнсис ловкач, изображающий из себя творческую личность. Выбирайте. - Мегрэ встал, вынул из кармана трубку.

— Еще один вопрос. Год назад Софи была беременна…

— Знаю.

— Она вам сказала?

— У нее было два или три месяца беременности, не помню точно. Фрэнсис не хотел ребенка, считал, что это помешает его карьере. Тогда она обратилась ко мне…

— Бы ей помогли?

— Я ответила, что никого не знаю. Мне совсем не хотелось, чтобы мы с Карю были замешаны в подобной истории.

— И как же она выпуталась?

— Наверное, с ее точки зрения — удачно. Поскольку она больше об этом не заговаривала, а ребенок тоже на свет не появился.

— Благодарю вас.

— Вы были в конторе Карю? - Мегрэ ответил вопросом:

— Он вам не звонил?

Было ясно, что, оставшись одна, Нора свяжется с конторой на улице Бассано.

— Спасибо, Гастон, — сказал Мегрэ, проходя мимо портье.

На улице он глубоко вздохнул.

— Если вся эта история закончится всеобщей очной ставкой, это будет забавно.

Он зашел в первый попавшийся бар выпить сухого вина. Ему этого хотелось еще с утра, и пиво Карю не отбило охоты.

— На набережную, малыш Лапуэнт. Любопытно, в каком виде мы застанем нашего Фрэнсиса.

В стеклянной клетке его не было — там сидели только старуха и парень с перебитым носом. В кабинете Мегрэ расположился Жанвье, а рядом — разъяренный Рикен.

— Пришлось его впустить сюда шеф. Он устроил страшный шум в коридоре, требуя, чтобы судебный исполнитель немедленно отвел его к начальнику, угрожал сообщить в газеты.

— Это мое право! — хрипло крикнул парень. — Хватит с меня! Обращаются как с идиотом или преступником! Убили мою жену, а меня держат взаперти, как будто я собираюсь смыться. Ни на минуту не оставляют в покое.

— Хотите пригласить адвоката?

Фрэнсис посмотрел на Мегрэ, колеблясь, и в его глазах еще читалась ярость.

— Вы… вы…

От гнева он не мог найти слов.

— Вы изображаете из себя покровителя. Наверное, любуетесь собой — такой добрый, такой терпеливый, такой понимающий! Я тоже так думал. Но теперь знаю: все, что о вас рассказывают, пустая болтовня.

Он распалялся, говорил все быстрее и быстрее.

— Сколько вы платите журналистам за рекламу? А я-то, несчастный кретин! Когда увидел ваше имя в бумажнике, вообразил, что спасен, что встретил, наконец, человека, который меня поймет. Позвонил… Ведь без моего звонка вы бы меня не нашли. Я мог бы с вашими деньгами… Подумать только, даже не взял на еду! И что же? Вы меня запихиваете в гнусную гостиницу… с инспектором, который караулит на улице. Потом запираете в какой-то мышеловке, и время от времени ваши люди приходят посмотреть через стекло, чем я занимаюсь. Я насчитал по меньшей мере человек двенадцать, которые потешались надо мной таким образом. И все из-за того, что полиция не в состоянии защитить своих сограждан. А потом, вместо того чтобы искать виновного, берут на подозрение мужа, а тот, видите ли, смеет быть недовольным.

Мегрэ спокойно смотрел на разбушевавшегося Фрэнсиса, который стоял посреди кабинета со стиснутыми кулаками.

— Все? — Комиссар не выказывал ни нетерпения, ни насмешки. — Так вы настаиваете на адвокате?

— Я сам в состоянии себя защитить. Скоро вы поймете, что ошиблись, и выпустите меня.

— Вы свободны.

— То есть?

Возбуждение Рикена внезапно спало, и он застыл, опустив руки и недоверчиво глядя на комиссара.

— Вы свободны, вы это прекрасно знаете. И если я нашел вам пристанище на прошлую ночь, то только потому, что у вас не было денег и, как я полагал, вам не очень-то хотелось возвращаться на улицу Сен-Шарль.

Мегрэ достал из кармана бумажник, тот самый, который Фрэнсис вытащил у него на площадке автобуса, достал две десятифранковые купюры.

— Это — чтобы перекусить и добраться до квартала Гренель. Кто-нибудь из друзей даст вам взаймы немного денег, чтобы вы как можно скорее привели себя в порядок. Должен вам сообщить, что послана телеграмма в Конкарно родителям вашей жены и ее отец вечером будет в Париже. Не знаю, захочет ли он встретиться с вами. Я разговаривал с ним по телефону, но похоже, он собирается перевезти тело дочери в Бретань.

Рикен больше не говорил, что уходит. Он пытался понять.

— Конечно, вы муж, вам и решать.

— А что вы посоветуете?

— Похороны стоят дорого. Не думаю, что потом у вас будет время часто ходить на кладбище. И если семья хочет…

— Мне нужно подумать.

Мегрэ открыл дверцу стенного шкафа, где всегда была в запасе бутылка коньяка и рюмки — он не раз убеждался, что такая предусмотрительность часто оказывается кстати.

Он налил одну рюмку и протянул ее молодому человеку.

— Выпейте.

— А вы?

— Мне не хочется. - Фрэнсис залпом выпил коньяк.

— Зачем вы мне даете спиртное?

— Чтобы придать вам сил.

— Полагаю, что за мной будут следить?

— Нет. Только скажите, где вас можно будет найти. Вы думаете вернуться на улицу Сен-Шарль?

— А куда мне еще идти?

— Там находится один из моих инспекторов. Кстати, вчера вечером дважды звонили по телефону, он снимал трубку, и оба раза ему не отвечали.

— Это не я, поскольку…

— Я не спрашиваю, вы это или не вы. Кто-то звонил вам домой. Кто-то, наверное, не читал газет. Вам не случалось подходить к телефону, а в ответ слышать дыхание?

— Вы что-то имеете в виду?

— Предположим, кто-то считал, что вас нет дома, и хотел поговорить с Софи.

— Опять? Что они там наговорили, те, кого вы расспрашивали вчера и сегодня?

— Один вопрос, Фрэнсис.

Рикен вздрогнул, услышав такое обращение.

— Что вы сделали год назад, узнав, что Софи беременна?

— Она никогда не была беременна.

— Готов медицинский отчет, Жанвье?

— Вот он, шеф. Делапланк только что принес, - Мегрэ пробежал его глазами.

— Вот, смотрите, я ничего не выдумываю и только опираюсь на медицинское заключение.

Рикен снова свирепо посмотрел на него.

— Господи, что это еще за история? Можно подумать, вы нарочно решили свести меня с ума… — Он схватил рюмку и швырнул ее на пол. — Мне следовало заранее предвидеть все ваши фокусы! Отличный вышел бы фильм! Но префектура, конечно, запретила бы его. Значит, год назад Софи была беременна! И поскольку детей у нас не появилось, мы обратились к подпольной акушерке? Так, что ли? Еще одно обвинение в мой адрес?

— Я не утверждал, что вы поставлены в известность. Я лишь имел в виду спросить, говорила ли вам жена? В действительности, она обратилась за помощью к другому человеку.

— Значит, это касалось другого, а не меня, ее мужа?

— Может быть, она хотела избавить вас от волнений или, более того, от психологической травмы? Считала, что ребенок будет помехой для вашей карьеры? Она доверилась одному из ваших друзей.

— Кому же, черт возьми?

— Карю.

— Что? Что вы говорите?

— Он сам сказал это утром. А Нора — получасом позже. Но, правда, с некоторой разницей. По ее словам, Софи была не одна, когда речь шла о ребенке. Вы были вместе с ней.

— Она лжет!

— Возможно.

— Вы ей верите?

— Пока я никому не имею права верить.

— И мне тоже?

— И вам тоже, Фрэнсис. Но, тем не менее, вы свободны.

Мегрэ зажег трубку, сел за письменный стол и начал перелистывать какое-то досье.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Рикен ушел, смущенный, неловкий, как птица, которая не верит, что перед ней распахнули клетку. Жанвье с недоумением смотрел на шефа: действительно ли он отпускает парня, не устанавливая за ним наблюдения? Мегрэ, делая вид, что не понимает немого вопроса, листал досье. Наконец он встал, подошел к окну.

Он был в мрачном настроении, ходил из кабинета в кабинет, как будто не знал, чем себя занять. Его грузная фигура останавливалась то перед пишущей машинкой, то перед телефонным аппаратом или пустым стулом. То вдруг он садился и бесцельно перекладывал на столе какие-то бумажки.

Наконец он проворчал:

— Предупредите мою жену, что я не приду обедать.

То, что он не звонил ей сам, говорило о многом. Атмосфера в кабинете была напряженной. Мегрэ почувствовал это и, пожав плечами, вышел из кабинета.

Он не сказал, ни куда идет, ни когда вернется, не оставил никаких инструкций, словно разом потерял интерес к этому делу.

На главной, давно не убиравшейся лестнице он выбил трубку, легонько ударил ею о каблук, пересек двор, рассеянно кивнул дежурному и направился к площади Дофин.

Он представил себе темный силуэт наземного метро, по диагонали рассекающий небо, ему казалось, он слышит шум движущегося состава, ощущает обволакивающую, приторную атмосферу ресторана «У старого виноградаря», видит оживленное лицо Розы, беспрестанно вытирающей руки о фартук, лицо бывшего каскадера, словно вылепленное из воска, его ироническую усмешку, доброго гиганта Маки в углу, взгляд которого, по мере того как он пьянеет, становится все более рассеянным и бегающим, Жерара Драмена с внешностью аскета, бесконечно вносящего поправки в свой сценарий, Карю, которому большого труда стоит казаться сердечным, и Нору — искусственную от кончиков ногтей до осветленных волос.

Ноги словно сами привели его в пивную «Дофин», он рассеянно поздоровался с хозяином, вдохнул теплый воздух и направился в угол, где уже сидел тысячу раз.

— Есть сосиски, господин комиссар.

— С пюре, пожалуйста.

— А что будете пить?

— Все равно.

Его коллега из отдела информации обедал в другом углу, в компании чиновника из Министерства внутренних дел. Остальные клиенты — завсегдатаи: адвокаты, которые сразу же после обеда пересекут площадь, направляясь в суд, чтобы вести защиту, судебный следователь, инспектор…

Хозяин понял, что не время завязывать разговор. Мегрэ ел с сосредоточенным видом, словно был занят чем-то весьма серьезным.

Через полчаса он неторопливо ходил вокруг Дворца Правосудия, заложив руки за спину, ни на чем не задерживая внимания, и, наконец, поднявшись по лестнице, распахнул дверь своего кабинета.

Его ждала записка от Гастин-Ренетта. Это еще не было окончательным заключением. Пистолет, найденный на дне Сены, оказался тем самым оружием, из которого произвели выстрел на улице Сен-Шарль.

Он снова пожал плечами, поскольку не сомневался в таком выводе. Иногда ему казалось, что он перегружен какими-то второстепенными делами, отчетами, телефонными разговорами, однообразной суетой.

Жозеф, старый судебный исполнитель, осторожно постучал в дверь и, как обычно, зашел, не дожидаясь ответа.

— Там какой-то мужчина.

Мегрэ бросил взгляд на протянутую ему визитную карточку.

— Пусть войдет.

В кабинет вошел мужчина с ежиком седых волос, одетый во все черное.

— Садитесь, мсье Ле Галь, позвольте выразить вам соболезнование.

Должно быть, он уже выплакался в поезде и, вероятно, для храбрости выпил несколько рюмок. У него был рассеянный взгляд, он с трудом подбирал слова.

— Что с ней сделали? Я не хотел идти туда, на квартиру, чтобы не встретиться с ним, иначе я задушил бы его своими руками.

Сколько раз Мегрэ уже приходилось становиться свидетелем подобного поведения родственников!

— Мсье Ле Галь, тело уже не на улице Сен-Шарль, а в Институте судебной медицины.

— Где это?

— Около Аустерлицкого моста, на набережной. Вас туда отвезут, потому что необходимо, чтобы вы официально опознали личность вашей дочери.

— Она мучилась?

Он сжал кулаки. После долгого пути его энергия улетучилась, ярость тоже, и теперь он автоматически произносил слова, в которые сам не верил.

— Надеюсь, он арестован?

— Против ее мужа улик нет.

— Но, комиссар, с того самого дня, как она приехала, чтобы поговорить об этом человеке, я сразу понял, что это плохо кончится.

— Она привозила его к вам?

— Я его ни разу не видел. Только на плохой фотографии. Она вовсе не собиралась знакомить его с нами. Как только она с ним встретилась, семья перестала для нее существовать. Единственно, чего ей хотелось, — поскорее выйти за него замуж. Она даже приготовила бумагу о согласии родителей, которую мне пришлось подписать. Мать была категорически против, но я, в конце концов уступил и теперь чувствую себя виноватым в случившемся.

Наверное, в каждом деле есть подобная сторона, волнующая и трагическая.

— Она единственная дочь?

— К счастью, у нас есть сын пятнадцати лет…

По правде сказать, Софи уже давно ушла из их жизни.

— Я смогу перевезти тело в Конкарно?

— У нас со всеми формальностями покончено. Советую обратиться в похоронное бюро, они все возьмут на себя.

— А он?

— Я с ним уже говорил. Он не возражает, чтобы ее похоронили в Конкарно.

— Надеюсь, он не собирается приезжать? Иначе я ни за что не ручаюсь.

- Понимаю. Постараюсь, чтобы он остался в Париже.

— Это он, да?

— Пока ничего не ясно.

— Ну кто еще мог ее убить? Она на все смотрела его глазами, он ее буквально заворожил. После свадьбы она и трех писем не написала, даже с Новым годом не трудилась нас поздравлять. Ее новый адрес я узнал только вчера из газет. Я-то считал, что она все еще живет в маленькой гостинице на улице Монмартр, где они поселились после свадьбы. Что это была за свадьба без родных, без друзей?

Мегрэ внимательно выслушал, сочувствуя, затем закрыл дверь за посетителем, распространявшим вокруг винный перегар.

А отец Рикена? Наверное, тоже придет. Комиссар ждал его. Одного инспектора он послал в Орли, другого — в гостиницу «Рафаэль», чтобы сфотографировать страницу книги, которую показывал ему портье.

— Там два журналиста, господин комиссар.

— Пусть обратятся к Жанвье. - Жанвье тут же зашел в кабинет.

— Что им сказать?

— Скажи: расследование продолжается.

— Они рассчитывали увидеть Рикена и привели фотографа.

— Пусть поищут. Могут прогуляться до улицы Сен-Шарль, если есть желание.

Он продолжал размышлять, распутывая противоречивые мысли. Был ли он прав, отпустив Фрэнсиса в таком возбужденном состоянии?

Двадцати франков, полученных от комиссара, ему надолго не хватит. Значит, он снова начнет погоню за деньгами.

«Но не моя вина, если…»

У Мегрэ неспокойно на душе. Можно подумать, что он в чем-то может себя упрекнуть. Он снова и снова возвращался к началу — к сцене на площадке автобуса.

В памяти всплыло бесцветное лицо женщины, ударявшей его по ногам хозяйственной сумкой. Цыпленок, масло, яйца, лук, пучок сельдерея. Он еще удивился, зачем ездить за продуктами в такую даль.

Молодой человек курил слишком короткую и слишком толстую трубку. Его светлые волосы напоминали обесцвеченные волосы Норы.

Тогда он еще не знал о существовании любовницы Карю, которая в гостинице «Рафаэль» и кое-где еще именовалась его женой.

Он на секунду потерял равновесие, и кто-то ловко вытащил из кармана его бумажник.

Ему хотелось выделить этот момент, казавшийся ему самым важным. Неизвестный выскочил на ходу из автобуса на улице Тампль и бросился к узким улицам Марэ, лавируя между домохозяйками.

Его образ четко запечатлелся в памяти комиссара. Он был уверен, что узнает его, потому что вор обернулся.

Почему он обернулся? И почему, установив личность Мегрэ по содержимому бумажника, он положил его в коричневый конверт и отослал владельцу?

В ту минуту, в минуту кражи, он, видно, чувствовал себя, как затравленный зверь. Он был убежден, что его обвинят в убийстве жены и посадят в тюрьму. Он нашел забавное оправдание, почему он боится ареста, клаустрофобия.

Впервые за тридцать лет работы в полиции подозреваемый так объяснял Мегрэ причину бегства. Хотя, поразмыслив, Мегрэ был вынужден признать, что, наверное, чаще всего так бывает на самом деле. Он сам садился в метро только в крайних случаях, потому что ему там не хватало воздуха.

А откуда у него эта привычка вставать и подходить к окну кабинета?

Его часто упрекали, в основном господа из прокуратуры, что он берет на себя функции, возложенные на инспекторов. Сам ходит расспрашивать свидетелей, вместо того чтобы вызывать их на набережную Орфевр, часто без видимых причин возвращается на место преступления, сам при любой погоде выслеживает подозреваемых.

Он очень любил свой кабинет, но через два часа чувствовал потребность вырваться оттуда. Во время следствия ему хотелось находиться повсюду одновременно.

Боб Мандий, наверное, сейчас отдыхает, потому что ресторан «У старого виноградаря» открыт допоздна. Интересно, Роза тоже отдыхает? Что она могла бы ему рассказать, окажись они вдвоем за столиком в пустом зале?

У всех у них было разное мнение о Софи и Рикене. С интервалом в несколько часов он услышал самые противоречивые мнения.

Что же все-таки представляла собой Софи? Одна из девиц, виснущих на шее любого мужчины? Честолюбивая особа, решившая, что Фрэнсис обеспечит ей жизнь кинозвезды?

Она встречалась с продюсером в холостяцкой квартире. Разумеется, если Карю не лжет. Говорили, что Рикен был очень ревнив и практически не оставлял жену одну. Он, не колеблясь, занимал деньги у ее любовника. Знал ли он об этом и просто закрывал глаза? Или не знал?

В кабинет вошел высокий крепкий мужчина, выглядевший очень моложаво, несмотря на седые коротко подстриженные волосы. Это был отец Рикена.

— Садитесь, мсье Рикен.

— Он здесь?

— Был утром. Потом ушел.

У него были резко очерченные черты лица, светлые глаза, задумчивый взгляд.

— Я пришел бы к вам раньше, но в эти дни я вел состав Париж-Винтимиль.

— Когда вы видели Фрэнсиса в последний раз? - Он удивленно переспросил:

— Фрэнсиса?

— Так его называют друзья.

— У нас дома говорили — Франсуа. Он приходил повидаться накануне Рождества.

— У вас сохранились хорошие отношения?

— Я так его редко видел!

— А его жену?

— Он представил ее за несколько дней до свадьбы.

— Сколько ему было лет, когда умерла мать?

— Пятнадцать… Он был славным мальчуганом, но уже тогда проявлял характер и не выносил, если поступали против его желания. Бесполезно было настаивать на своем. Я хотел, чтобы он пошел работать на железную дорогу. Не обязательно рабочим. Он мог бы получить неплохое место где-нибудь в конторе.

— Зачем он приходил к вам перед Рождеством?

— Известное дело — чтобы попросить денег. Иначе он и не приходил. У него не было настоящей профессии. Так, пописывал что-то, надеясь прославиться, Я сделал все, что мог. Ну, не привязывать же мне его. Я часто отсутствовал по три дня. Конечно, чего уж тут веселого для парня возвращаться в пустую квартиру, самому готовить еду? А вы что думаете, господин комиссар?

— Не знаю.

Мужчина, казалось, удивился. То, что у такого высокого полицейского чиновника не было окончательного мнения, не укладывалось в его сознании.

— Вы не считаете его виновным?

— До настоящего момента нет никаких оснований так считать, впрочем, как нет оснований и предполагать обратное.

— Мне кажется, эта женщина ему не подходила. Когда он ее со мной знакомил, она даже не потрудилась переодеться в платье, пришла в штанах, в туфлях без задников. Даже не причесалась. Правда, таких, как она, в Париже пруд пруди.

Последовало долгое молчание, мсье Рикен бросал недоверчивые взгляды на комиссара. Наконец он достал из кармана потертый бумажник и вынул пачку стофранковых купюр.

— Мне лучше к нему не ходить. Если сам захочет меня повидать, он знает мой адрес. Наверное, как всегда, сидит без денег. Они ему понадобятся, чтобы нанять хорошего адвоката. — Помолчав, спросил: — У вас есть дети, господин комиссар?

— К сожалению, нет.

— Главное, чтобы он не чувствовал себя покинутым. Что бы он там ни натворил, даже если предположить худшее, он не виноват. Скажите ему, что я так считаю.

Взволнованный Мегрэ смотрел на деньги, лежавшие на его столе, и на большую мозолистую руку с квадратными ногтями.

— Значит, — сказал Рикен-старший, вставая и теребя в руках шляпу, если я вас правильно понял, я могу еще надеяться, что он невиновен. Пусть газеты пишут, а я все равно чувствую, что он не мог этого сделать.

Комиссар проводил его, пожал руку, которую протянул ему Рикен.

— Так я могу надеяться?

— Отчаиваться никогда не следует.

Оставшись один, Мегрэ хотел позвонить доктору Пардону. Он с удовольствием с ним побеседовал бы, задал ему несколько вопросов. Разумеется, Пардон не был нн психиатром, ни профессиональным психологом. Но за долгую врачебную практику ему приходилось видеть всякое, и часто, поговорив с ним, Мегрэ утверждался в собственном мнении. Традиционный обед у Пардонов будет только через неделю.

Странно: внезапно, без каких-то определенных причин, он вдруг почувствовал себя очень одиноким.

Он был только винтиком в сложном механизме Правосудия. В его распоряжении были специалисты, инспектора, телеграф, телефон — все необходимые службы; он подчинялся прокуратуре, судебному следователю и, наконец, судье и суду присяжных.

Ему казалось, что от него зависит судьба человека, только не знал он того, кто взял пистолет из ящика белого комода и выстрелил в Софи.

С самого начала его поразила одна деталь: выстрел был сделай в голову. Даже защищаясь, инстинктивно стреляют в грудь, и только профессионалы стреляют в живот, зная, что после такой раны мало кто выживает.

И вот, на расстоянии какого-то метра, преступник целился в голову.

Они вернулись домой около десяти вечера. Ему нужны были деньги. Вопреки привычке, Фрэнсис оставил жену дома, а сам отправился на поиски Карю или другого приятеля, который мог бы одолжить ему две тысячи франков. Он вернулся в ресторан «У старого виноградаря», заглянул в дверь: не пришел ли продюсер?

А в это время Карю уже был во Франкфурте, только что это подтвердили в Орли. Он не сказал о предстоящей поездке ни Бобу, ни другим членам своей маленькой компании.

Нора же оставалась в Париже. Но не в номере «Рафаэля», как она утверждала утром. Почему она солгала? Знал ли Карю, что ее не было в отеле? Не звонил ли он ей из Франкфурта?

Зазвонил телефон.

— Алло. Вас просит доктор Делапланк.

— Соедините.

— Извините, что беспокою, но меня с утра мучит одна мысль. Я не упомянул об этом в заключении, потому что это весьма неопределенно. Во время вскрытия я заметил следы на запястьях убитой, как будто ей сжимали руки. Это не настоящие синяки, но…

— Продолжайте.

— Хоть я и не утверждаю, что была борьба, но меня бы это не удивило. Я отчетливо представляю, как преступник схватил жертву за запястья и толкнул ее. Она могла упасть на диван, и, когда поднималась, в нее выстрелили. Этим можно объяснить, что пуля была извлечена из стены на расстоянии метра двадцати от пола. Ведь если бы женщина стояла во весь рост…

— Понятно… Следы на запястьях очень слабые, говорите?

— Один, пожалуй, четче, чем остальные. Наверное, от большого пальца. Но точно утверждать не берусь. Вот почему я не включил это в официальный отчет. Если это как-то может вам помочь…

— В моем положении для меня все важно. Спасибо, доктор.

Он снова отправился в тот район, теперь уже один, с упрямым видом, словно бросал вызов кварталу Гренель. Он прошелся по берегу Сены, остановился в сорока метрах вверх по течению от моста Бир-Акем, откуда был извлечен пистолет, потом направился к большому новому зданию на бульваре Гренель. В конце концов он зашёл в подъезд и постучал в окошечко консьержки. Консьержка, молодая привлекательная женщина, сидела в небольшой, ярко освещенной комнате. Показав ей медаль, он спросил: — Это вы собираете с жильцов квартплату?

— Да, господин комиссар.

— Вы, конечно, знаете Франсуа Рикена?

— Вход в их квартиру со двора, и они редко проходят мимо меня. То есть проходили… Правда, мне сказали, что он вернулся. Но она-то!.. Конечно, я их знала, и не очень приятно было каждый раз требовать у них эти деньги. В январе они попросили отсрочку на месяц, потом пятнадцатого февраля — новую отсрочку. Хозяин решил выставить их, если пятнадцатого марта они не заплатят свой долг за полгода.

— Они заплатили?

— Так пятнадцатое марта ведь было позавчера… в среду.

— А вы не удивились, что они не пришли?

— Я вовсе не ожидала, что они заплатят. Утром он не зашел за почтой, и я решила, что он предпочитает не показываться мне на глаза. Правда, они получали мало писем. В основном рекламные проспекты и журналы, на которые он подписывался. Днем я постучала к ним в квартиру, никто не отозвался. В четверг утром я постучала снова, и так как мне опять не ответили, я спросила у их соседки, не слышала ли она чего-нибудь? Я даже подумала: не съехали ли они тайком, не заплатив? Им это было бы нетрудно, ведь ворота на улицу Сен-Шарль всегда открыты.

— А что вы думаете о Рикене?

— Да я на него просто не обращала внимания. Правда, время от времени жильцы жаловались, что в их квартире громко играет музыка и компании засиживались до утра, но не у них же одних в доме такое творится, с молодыми это часто бывает. Он похож на артиста…

— А она?

— Вы уверены, что она не покончила с собой? Они едва сводили концы с концами… Не так уж сладко им жилось…

Он не узнал ничего нового, да, впрочем, и не слишком старался. Он бродил по соседним улицам, рассматривал дома, заглядывал в открытые окна, в магазины.

В семь часов Мегрэ пошел в ресторан «У старого виноградаря» и был разочарован тем, что ни на одном из высоких табуретов у стойки не увидел Фернанды.

Боб читал вечернюю газету, а официант готовился к открытию — ставил на каждый столик, покрытый клетчатой скатертью, узкую хрустальную вазочку с одной розой.

— Кого я вижу! Комиссар! - Боб встал, пожал руку Мегрэ.

— Какие новости? Что-нибудь обнаружили? Журналисты выражают недовольство. Они утверждают, что дело держится в тайне, что у них недостаточно информации.

— Просто нам нечего им рассказать.

— Это правда, что вы отпустили Фрэнсиса?

— Я его и не задерживал, он совершенно свободен. А кто вам сказал?

— Юге, фотограф, который живет с ним в одном доме, на пятом этаже. Это у него было две жены, а сейчас он сделал ребенка третьей. Он видел Фрэнсиса во дворе, когда тот возвращался. Странно, что он ко мне не зашел. Скажите, у него есть деньги?

— Я дал ему двадцать франков, чтобы он смог перекусить и доехать на автобусе.

— Значит, он вот-вот появится.

— Вы не видели Нору в среду вечером?

— Нет, сюда она не заглядывала. Впрочем, я не помню, чтобы она появлялась одна, без Карю. А его не было в Париже.

— Но она куда-то ходила одна. Интересно, куда?

— Она вам не сказала?

— Утверждает, что вернулась в «Рафаэль» около девяти вечера.

— Это неправда?

— По записям в книге портье можно заключить, что было около двенадцати, когда она вернулась.

— Странно… — на губах у Боба промелькнула ироническая улыбка.

— Вы удивлены?

— Согласитесь, что Карю было бы поделом. Ведь он без смущения пользуется любой возможностью. Вот забавно, если бы Нора в свою очередь… Нет, я все же думаю…

— Потому что она его любит?

— Нет, потому что она слишком умна и рассудочна. Она не стала бы рисковать ради какой-то интрижки, когда цель совсем близка.

— А может быть, она не так близка, как вам кажется?

— Что вы имеете в виду?

— Карю регулярно встречался с Софи в квартире на улице Франциска Первого, снятой специально с этой целью.

— Это было так серьезно?

— Он так утверждает. Он даже заявил, что разглядел в ней данные кинозвезды, и очень скоро ока бы ею стала.

— Вы не шутите? Карю, который… Но она же была обыкновенной девчонкой, каких тринадцать на дюжину. Достаточно пройтись по Елисейским полям, и можно набрать их столько, что хватит на все экраны мира.

— Нора знала об их связи.

— Тогда я ничего не понимаю. Правда, если бы я вникал во все сердечные дела своих клиентов, то уже, наверняка, заработал бы язву желудка. Расскажите-ка все это моей жене. Она обиделась, что вы не зашли к ней на кухню поздороваться. Она к вам неравнодушна. Не хотите ли чего-нибудь выпить?

— Попозже.

Кухня оказалась более просторной и современной, чем он предполагал. Перед тем как с ним поздороваться, Роза вытерла руки о фартук.

- Значит, вы решили его отпустить?

— Вас это удивляет?

— Даже не знаю. У каждого, кто сюда приходит, есть свое мнение на этот счет. Одни говорят, что Фрэнсис убил ее из ревности. Другие — что убил ее любовник, которого она собиралась бросить. Третьи — что это месть женщины.

— Норы?

— Кто вам это сказал?

— У Карю была прочная связь с Софи… Нора знала…

— Это правда или вы нарочно так говорите, чтобы что-то у меня выпытать?

— Нет, это правда. Вас это поразило?

— Меня?! Меня уже давно ничто не может поразить. - Ей не приходило в голову, что в Уголовной полиции тоже неплохо разбираются в людях. — Только, дорогой мой комиссар, если это дело рук Норы, вам придется порядком помучиться, чтобы все доказать. Ведь Нора — хитрая бестия, она всех обведет вокруг пальца. Поужинаете у нас? Сегодня утка с апельсинами. Но, прежде могу вам предложить две-три дюжины моллюсков — прямо из Ля Рошели. Моя мать присылает их оттуда. Ей уже стукнуло семьдесят пять, а она каждое утро ходит на рынок.

Фотограф Юге пришел со своей спутницей. Это был розовощекий малый с простодушным веселым лицом, и можно было поклясться, что ему лестно показываться в обществе женщины, которая на восьмом месяце беременности.

— Вы знакомы?.. Комиссар Мегрэ… Жак Юге… Его приятельница.

— Жослин, — уточнил фотограф, словно это было так важно. Видно, ему нравилось произносить это поэтичное имя.

Он спросил преувеличенно внимательно:

— Что будешь пить, дорогая?

Он окружал ее вниманием, бросал на нее нежные, влюбленные взгляды, словно хотел сказать: «Видите, я влюблен и не стыжусь этого… Мы занимались любовью… Мы ждем ребенка… Мы счастливы… И нам наплевать, что вы находите нас смешными…»

— Что будете пить, детки? — спросил Боб.

— Сок — для Жослин. Мне — портвейн.

— А вам, мсье Мегрэ?

— Стакан пива.

— Фрэнсис не приходил? — поинтересовался Юге.

— Вы с ним договорились встретиться здесь?

— Нет, но мне кажется, он захочет встретиться с приятелями. Пусть даже для того, чтобы показать, что он на свободе. Он такой…

— А вы думали, мы его не отпустим?

— Трудно предсказать, как будет действовать полиция.

— По вашему мнению, он убил жену?

— Не все ли равно, он или кто-то другой. Ее-то уж нет! Если ее убил Фрэнсис, значит, на то были причины.

— Какие же, по-вашему?

— Не знаю. Может быть, она ему надоела — устраивала скандалы или изменяла? Люди должны жить, как им хочется, правда, дорогая?

Вошли клиенты, вероятно новички, и в нерешительности остановились, не зная, за какой столик сесть. Это была немолодая пара и с ними девушка.

— Проходите сюда.

Наступил бенефис Боба: меню, советы шепотом, восхваление сухого шарантского вина, ухи в горшочках. Иногда он подмигивал приятелям, сидевшим у стойки бара.

Появился Рикен и остановился как вкопанный, увидев комиссара в компании Юге и его беременной спутницы.

— А вот и Фрэнсис! — воскликнул фотограф. — Что случилось, дорогой? А мы-то думали, ты за решеткой.

Фрэнсис попытался улыбнуться.

— Как видишь, я здесь… Здравствуй, Жослин… Бы пришли ради меня, комиссар?

— Если быть точным — ради утки с апельсинами.

— Что будешь пить? — спросил у Фрэнсиса Боб.

— Это портвейн? — Он поколебался. — Лучше виски. Правда, если ты не сочтешь список моих долгов слишком длинным.

- Сегодня я еще отпускаю тебе в кредит.

— А завтра?

— Это зависит от комиссара, — недобро пошутил Боб. Мегрэ был несколько обескуражен тоном разговора, но решил, что в этой компании такова обычная манера держаться.

— Вы заходили в редакцию газеты? — спросил он Рикена.

— Откуда вы знаете?

— Ведь вам нужны деньги.

— Да, я как раз получил там аванс, они мне должны сто франков.

— А Карю?

— Я у него не был.

— Однако в среду вечером вы его разыскивали потом всю ночь.

— Сегодня не среда.

— Я видел Карю, — вмешался фотограф. — Я был на студии, а он устраивал пробы какой-то незнакомой девчонке. Он даже попросил пофотографировать.

— Девушку?

Мегрэ подумал: а не фотографировал ли он Софи по просьбе Карю?

— Сегодня он ужинает здесь. Во всяком случае так он сказал в три часа дня, но с ним ни в чем нельзя быть уверенным. А тем более — с Норой. Кстати, Нору я тоже встретил.

— Сегодня?

— Два-три дня назад. В таком месте, где вовсе не ожидал ее увидеть. Небольшой бар близ Сен-Жермен-де-Пре, где собираются только юнцы.

— Когда это было? — спросил Мегрэ, вдруг насторожившись.

— Подождите… Сегодня суббота… Пятница… Четверг… Нет, в четверг я был на премьере балета. Значит, это было в среду. Я собирался делать фотографии для статьи о подростках, мне посоветовали зайти в этот бар.

— В котором часу это было?

— Около десяти вечера. Наверное, я туда пришел к десяти. Жослин была со мной. Как ты думаешь, дорогая, было десять часов, не так ли? Сомнительное заведение, но весьма колоритное. У всех парней гривы до плеч.

— Она вас видела?

— Не думаю, она сидела в углу с каким-то здоровенным типом, отнюдь не подростком.

— Она пробыла там долго?

— Я крутился в двух-трех залах, где почти все кругом танцевали. Впрочем, если это можно назвать танцами… Все сбились в кучу, и каждый выделывал, что ему заблагорассудится. Я видел их несколько раз через головы танцующих. Они спокойно беседовали. Этот тип достал карандаш и писал на клочке бумаги какие-то цифры. Забавно, если вдуматься. Она и в обычной-то жизни выглядит какой-то потусторонней, а там, в этой сумасшедшей обстановке… Да, стоило бы сделать фото!

— Ты сделал?

— Не такой уж я дурак… Зачем мне иметь неприятности с Карю? От него зависит добрая половина моего бифштекса.

Мегрэ попросил:

— Еще пива, Боб.

Его голос, манера держаться были неестественны.

— Можно мне устроиться в том же углу, что и вчера?

— Вы не поужинаете с нами? — удивился фотограф.

— В другой раз.

Ему нужно было остаться одному, подумать. Снова, в который раз, случайный разговор перепутал все его логически выстроенные рассуждения, и нужно было все начинать заново.

Фрэнсис в смятении бросал на него взгляды украдкой. Боб тоже почувствовал что-то неладное.

— Можно подумать, вас удивляет, что Нора отправилась в подобное заведение!

Но комиссар повернулся к Юге:

— Как называется этот бар?

— Вы тоже хотите изучать жизнь битников? Постойте… Название не блещет оригинальностью. Наверное, его придумали еще в то время, когда это было всего-навсего бистро, где собирались бродяги. Да, «Пиковый туз», точно. Вывеска слева от входа, вертикально.

Мегрэ допил пиво.

— Сохраните за мной это место, — попросил он. Через несколько минут он уже ехал в такси по направлению к Контрэскарп.

Днем заведение «Пиковый туз» выглядело довольно жалким. В зале сидели три парня с пышными шевелюрами и девица в мужском костюме, курившая небольшую сигару. Из второго зала вышел мужчина в свитере и встал за стойкой, недоверчиво поглядывая на Мегрэ.

— Что будете пить?

— Пиво, — машинально ответил комиссар.

— А потом?

— Ничего.

— Какие будут вопросы?

— Что вы имеете в виду?

— Я не вчера родился, и если комиссар Мегрэ приходит сюда, то, наверное, не потому, что его мучит жажда. Вот я и хочу, чтобы вы открыли карты.

Довольный своим остроумием, он налил себе рюмку.

— Один человек приходил к вам в среду вечером.

— Сто человек, позвольте вас поправить.

— Я говорю о женщине, с которой у вас был долгий разговор.

— Половина из них — женщины, и, как вы выразились, с некоторыми у меня состоялся разговор.

— Нора — имя ее.

— Вот это другое дело. Ну и что?

— Что она здесь делала?

— То, что обычно делает раз в месяц.

— Что это значит?

— Требует отчета.

Ошеломленный Мегрэ сам уже догадался, в чем дело, прежде чем услышал:

— Так ведь она здесь хозяйка. Да-да, именно так, господин комиссар. Она, разумеется, не афиширует этого. Не думаю даже, что папаша Карю в курсе. Каждый имеет право вкладывать свои деньги во что заблагорассудится. Не так ли? Но я вам ничего не говорил. Вы мне рассказали историю, а я не сказал ничего. Даже если бы вы спросили, есть ли у нее еще подобные заведения.

Мегрэ вопросительно посмотрел на него, а мужчина утвердительно кивнул головой.

— Есть люди, у которых нос по ветру, — заключил он весело. — Но не всегда те, кто считает себя хитрое других, помещают свой капитал выгодно. Если бы у меня было хотя бы три таких заведения, как это, уже через год я мог бы жить припеваючи на Лазурном берегу. Ну, а если бы их было десять, да еще некоторые на площади Пигаль, а одно на Елисейских полях…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Когда Мегрэ вернулся к ресторану «У старого виноградаря», три стола уже были сдвинуты вместе, и все ужинали. Увидев комиссара, Карю поднялся и направился к нему с салфеткой в руке.

— Надеюсь, вы окажете честь и присоединитесь к нам?

— Не сочтите за невежливость, но я все-таки поем здесь.

— Вы боитесь оказаться за одним столом с человеком, которого рано или поздно придется арестовать? — Он смотрел ему прямо в глаза. — А что, ведь вполне вероятно, что убийца в этот вечер сидит среди нас, не так ли, комиссар? Ну, как хотите… Тем не менее, мы приглашаем вас выпить арманьяк в нашей компании.

Боб проводил Мегрэ к столику в углу рядом с вращающейся дверью, и тот заказал устриц и утку с апельсинами, как советовала Роза.

Они сидели перед комиссаром в два ряда — лицом друг к другу. С первого взгляда было видно, что Карю — важная персона. Его поведение, манера держаться, жесты, голос, взгляд свидетельствовали о том, что он знает себе цену.

Рикен сидел напротив и в разговор вступал неохотно. Драмен сидел рядом с девушкой, довольно бесцветной, почти не накрашенной, скромно одетой, которую Мегрэ видел впервые. Позже Боб сказал ему, что она работает монтажером на студии.

Маки много ел, пил залпом, поочередно поглядывая на приятелей, и в ответ на все вопросы бурчал что-то себе под нос.

Чаще всего на реплики продюсера отзывался фотограф Юге. Он пребывал в отличном настроении и кидал взгляды довольного собеседника на благодушную Жослин.

На расстоянии невозможно было слышать весь разговор. Но по каким-то обрывочным фразам, восклицаниям, по выражению лиц Мегрэ мог догадаться, о чем шла речь.

— Посмотрим, чья теперь очередь! — сказал это или что-то похожее весельчак-фотограф. И в этот момент он смотрел на комиссара.

— Он наблюдает за нами… Просто глаз не спускает… Теперь, когда он выжал все, что мог, из Фрэнсиса, он примется за кого-то из нас. Если ты, Драмен, будешь сидеть с таким кислым видом, это будешь ты.

Клиентам, ужинавшим в одиночку и с завистью наблюдавшим за компанией издали, казалось, что они веселятся. Карю заказал шампанское, две бутылки охлаждались на льду в серебряных ведерках. Боб иногда подходил к столу и собственноручно наполнял бокалы.

Рикен пил много. Больше всех. Он ни разу не улыбнулся на остроты фотографа, правда, не все они отличались хорошим вкусом.

Держись естественно, Фрэнсис. Не забудь, на тебя обращено Божественное око.

Он намекал на Мегрэ. Интересно. Было ли им веселее, когда они собирались здесь раньше?

Карю, как мог, вторил Юге, чтобы разрядить атмосферу. Нора же окидывала всех ледяным взглядом. По правде говоря, ужин был довольно тягостным, все держались как-то неестественно, ощущая присутствие комиссара.

Хуже всего было, когда за столом воцарялась тишина. Ведь, по сути, между ними не существовало никаких дружеских уз. Впрочем, они к этому и не стремились. У каждого был свой эгоистический расчет, из-за которого, он и бывал в этой компании.

Может быть, все они зависели от Карю? В том числе и Нора, качавшая из него деньги, на которые покупала ночные бары? Видно, не была уверена, что он на ней женится, и решила обеспечить свое будущее.

Подозревал ли он об этом? Верил ли, что она любит его только ради его прекрасных глаз? Маловероятно. Он здраво смотрел на жизнь. Ему нужна была спутница, и пока она прекрасно справлялась с этой ролью. Ему льстило, что ее броская внешность привлекала всеобщее внимание.

И все же он стал любовником Софи, из которой собирался сделать кинозвезду.

Драмен вынашивал сценарии, которым Карю мог дать жизнь… Если, конечно, захочет.

В том же положении был и Фрэнсис. Правда, держался он не так подобострастно, был не так терпелив, легко становился агрессивным, особенно после нескольких рюмок.

Что же касается Маки, он никому не поверял свои мысли. Его работы пока не продавались. И в ожидании, когда ими заинтересуются покупатели, он изготовлял декорации для Карю, был доволен, если обедал за чужой счет, ел тогда за двоих и заказывал самые дорогие блюда. Ну, а фотограф? Мегрэ не совсем ясно понимал, что это за птица. На первый взгляд, он не имел здесь веса. Почти во всех компаниях, которые регулярно собираются, есть такой тип — простодушный, с большими светлыми глазами, взявший на себя роль балагура. Его очевидная наивность позволяет ему ничего не стесняться, говорить правду в глаза — в общем, ему сходит с рук то, что не сошло бы другому. Даже его профессия отодвигала его в тень. Над ним и над его всегда беременными женами потешались.

Вытирая руки о фартук, подошла Роза, чтобы проверить, все ли довольны, и согласилась выпить бокал шампанского.

Боб время от времени останавливался возле столика Мегрэ.

— Они стараются как могут, — шептал он ему достаточно громко.

Не хватало Софи. Каждый чувствовал это. Интересно, как держалась Софи в этой компании? Наверное, дулась или стеснялась, но не забывала, что именно ею интересуется богатый человек — продюсер Карю. Не была ли она у него в тот день в холостяцкой квартирке на улице Франциска Первого?

«Потерпи, зайчик… Я тобой займусь».

«А Нора?»

«Это скоро кончится… Я ее подготавливаю… Пусть мне это будет стоить бешеных денег».

«А Фрэнсис?»

«Сначала он будет раздосадован, что ты добьешься успеха раньше, чем он, и заработаешь много денег. Потом привыкнет. Я дам ему поставить фильм. А когда все образуется, ты сможешь попросить развод».

Так ли все происходило на самом деле?

Карю, в свою очередь, нуждался в них. Он зарабатывал деньги. Свита, окружавшая его в ресторане «У старого виноградаря», гораздо выше поднимала его в собственных глазах, чем ужин с финансистами, которые богаче и влиятельнее, чем он сам.

Боб ставит на стол две новые бутылки. Рикен, раздосадованный шутками фотографа, отвечает довольно сдержанно. Возможно, когда ему надоест, он встанет и уйдет. Но пока он не осмеливается…

Кто-то из них наверняка убил Софи. Мегрэ, изнемогая от духоты, внимательно всматривался в лица. В среду вечером Карю был во Франкфурте, это подтвердили в Орли. Нора обсуждала финансовые дела в накаленной атмосфере «Пикового туза» между одиннадцатью и двенадцатью ночи.

Маки? Но для чего Маки было убивать? Он спал с Софи от случая к случаю, потому что она ждала этого от него, как, впрочем, казалось, ждала и от всех остальных. Это был способ самоутверждаться.

Юге? У него же было три жены…

И что за странная мания делать детей? Интересно, как ему удается прокормить весь этот выводок?

Ну, а Фрэнсис…

Мегрэ вспомнил времяпрепровождение Рикена. Возвращение на улицу Сен-Шарль около десяти вечера. Острую нужду в деньгах. Он надеялся застать Карю «У старого виноградаря», но Карю там не оказалось. Боб не смог ему помочь, поскольку сумма была слишком велика. Он оставил Софи дома.

Почему? Ведь он всегда таскал ее за собой.

— Нет, Жослин! — громко воскликнул фотограф. — Еще не время спать… И объяснил всем присутствующим, что будучи беременной она спит на ходу.

— Есть женщины, которым подавай корнишоны, другие объедаются свиными ножками или телячьими головками. А эта — спит.

Мегрэ не слушал. Он восстанавливал в памяти все, чем занимался Рикен, вплоть до сцены на площадке автобуса. Вытащил бумажник — и не оставил себе ни гроша… Позвонил ему, чтобы сказать…

Мегрэ набил трубку, зажег.

— Вы не выпьете с нами последнюю рюмку, комиссар? - Опять Карю. Мегрэ решил согласиться.

— Ну, — дурачился Юте, — кого вы теперь арестуете? Честное слово, ваше присутствие здесь очень впечатляет. Иногда мне начинает казаться, что я виновен.

Рикен так плохо выглядел, что никто не удивился, когда он поспешно поднялся и вышел.

— Нужно ввести права пить, как существуют права водить машину, - мечтательно произнес Маки.

Скульптор получил бы без труда такие права, потому что опорожнял рюмку за рюмкой и не пьянел — только глаза блестели и кровь приливала к лицу.

— За вас, мсье Мегрэ, — произнес Карю, поднимая бокал. — Скажем так: за успех вашего расследования, ведь всем нам не терпится узнать правду.

— Всем, кроме одного, — вторил ему фотограф.

— Может быть и так, если речь идет о ком-то не из нашей компании.

Когда вернулся Фрэнсис, у него были красные глаза, осунувшееся лицо. Боб принес ему стакан воды.

— Не переношу алкоголя. — Он избегал взгляда Мегрэ. — Наверное, пойду спать. Я не спал почти трое суток.

Лишенный былой самоуверенности, он выглядел моложе. Он напоминал незрелого юнца, которого мутит от первой сигареты и он этого стыдится.

— Пока!

Карю встал, проводил его до дверей, что-то говоря ему вполголоса. Потом сел за столик, где до этого сидел Мегрэ, отодвинул чашку и заполнил чек, а Фрэнсис ждал его с отрешенным видом.

— Не мог же я бросить его в беде. Если бы в среду я был в Париже, я бы здесь ужинал… Может быть, ничего и не случилось бы. Он взял бы денег на квартиру, и не пришлось бы ему оставлять Софи одну.

Мегрэ вздрогнул, мысленно повторил эту фразу, еще раз оглядел присутствующих.

— Разрешите проститься…

Ему нужно было выйти на улицу, потому что он начинал задыхаться. Может быть, он тоже выпил лишнего? Во всяком случае, он оставил почти полную рюмку арманьяка.

Он шел по тротуару и сам не знал куда. Около редких освещенных витрин останавливались парочки, разглядывая стиральные машины и телевизоры. Молодые пары строили планы, подсчитывали.

— Сто франков в месяц, Луи.

— Плюс двести пятьдесят за машину.

Наверное, Софи и Фрэнсис тоже прогуливались здесь. Мечтали ли они о стиральной машине и о телевизоре?

Машина у них была, старый разболтанный «Триумф». Рикен бросил его в ту самую ночь со среды на четверг.

Теперь он мог заплатить за квартиру чеком, который только что получил. Собирался ли он по-прежнему жить в квартире, где убита его жена?

Мегрэ пересек бульвар. На скамейке спал старик. Перед Мегрэ возвышался огромный новый дом, и половина окон еще светилась.

Другие жильцы были в кино, в гостях или засиживались, как «У старого виноградаря», за столиком в ресторане.

Воздух был по-прежнему свеж.

Мегрэ повернул на улицу Сен-Шарль, вошел во двор. Около входной двери Рикена горело маленькое окошко с матовым стеклом — окно ванной комнаты.

Еще двери, другие освещенные окна как в боковых, так и в центральном здании.

Пустынный тихий двор, баки для мусора, вдоль стен осторожно крадется кот.

Вот закрылось какое-то окно, погасла лампа. Тут живут те, кто рано ложится. А вот, на пятом этаже, — загорелось. Это похоже на звезды, которые внезапно вспыхивают и гаснут в небе.

Ему казалось, что за шторами он узнал громоздкий силуэт Жослин и растрепанную шевелюру фотографа.

— Около десяти…

Мегрэ наизусть знал распорядок той ночи. Юге и Жослин ужинали «У старого виноградаря», и поскольку они были только вдвоем, то их трапеза не должна была затянуться. В котором часу они вернулись? Фрэнсис и Софи открыли дверь своей квартиры и зажгли свет около десяти, и почти сразу же Фрэнсис вышел.

Там, наверху, по-прежнему двигались тени. Потом остался только один силуэт — силуэт Юге. Юге открыл окно, посмотрел на небо. Потом его взгляд скользнул по двору. Должно быть, он увидел освещенное окно квартиры Рикенов и посредине пустого пространства — силуэт Мегрэ, выделявшийся в лунном свете.

Комиссар выбил трубку, постучал ею о каблук и направился к дому. Он шел со стороны двора, и ему не нужно было проходить мимо комнаты консьержки. Он вошел в лифт, нажал на кнопку пятого этажа и не без труда отыскал нужную квартиру. Когда постучал в дверь, Юге открыл сразу. Наверное, ждал его.

— Вы? — сказал он со странной улыбкой. — Жена уже ложится спать. Войдете или лучше мне выйти к вам?

— Давайте спустимся во двор.

— Минутку… Я ее предупрежу и возьму сигареты. - Через приоткрытую дверь была видна неубранная гостиная, на кресле валялось платье, в котором Жослен была вечером.

— Да нет же, нет! Я сразу вернусь, честное слово… - Потом он стал говорить очень тихо. Она отвечала ему шепотом.

— Ты уверен?

— Не волнуйся… Через несколько минут…

Он всегда ходил без шапки, пальто тоже не надел. Лифт так и стоял на пятом этаже. Они спустились.

— На бульвар пойдем или во двор?

— Во двор.

Они зашагали рядом в темноте. Когда Юге поднял голову, он увидел, что Жослин смотрела из окна.

В ванной Рикена по-прежнему горел свет. Опять что-то с желудком?

— Вы догадались? — спросил фотограф, кашлянув.

— Мне кажется, да.

— Знаете, не очень-то завидная у меня роль. С тех пор я пытаюсь притворяться. Сейчас в ресторане я провел худший вечер в своей жизни.

— Это было заметно.

— У вас есть спички?

Мегрэ протянул ему коробок и начал медленно набивать одну из двух трубок, которые всегда носил в кармане.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Рикен и его жена ужинали в среду вечером «У старого виноградаря»?

— Нет… По правде говоря, они приходили туда от случая к случаю, когда бывали при деньгах или когда кто-нибудь их приглашал. В среду они появились там около половины девятого. Вошел один Фрэнсис.

— С кем он разговаривал?

— Когда я его увидел, он спрашивал у Боба, там ли Карю. Тот ему ответил, что Карю нет, и он ушел.

— А вы с женой долго сидели в ресторане?

— Мы ушли оттуда около девяти. Гуляли четверть часа… Вернулись домой, и Жослин тут же легла спать.

Они говорили вполголоса, тишину двора нарушал только шум машин, проезжавших по бульвару Гренель. Улица Сен-Шарль, куда вели ворота, была пустынна, и только вдали иногда мелькал силуэт прохожего.

— Что делали вы?

— Я пошел пожелать детям спокойной ночи…

Действительно, обе его предыдущие жены жили в том же доме — одна с двумя детьми, другая с одним.

— Вы делаете это каждый вечер?

— Если прихожу не поздно.

— Вас охотно принимают?

— А почему бы и нет? Они понимают, что по-другому я поступить не мог.

— Значит, в один прекрасный день вы можете оставить и Жослин ради другой женщины?

— Знаете, я не придаю этому большого значения… Обожаю детей… Велик был Авраам.

Трудно было сдержать улыбку, потому что на сей раз он говорил совершенно искренне. За банальными шутками чувствовалась очень доверчивая душа.

— Я немного задержался у Николь. Это вторая… Знаете, случается иногда возвратиться к старому.

— Жослин знает об этом?

— Ее это не волнует… Будь я другим, она не была бы со мной.

— В котором часу вы ушли?

— Я не посмотрел… Вернулся к себе, перезарядил аппарат, утром мне нужно было рано фотографировать. Потом подошел к окну, открыл его… Я открываю окно каждую ночь сначала настежь, чтобы проветрить комнату, а потом слегка прикрываю, не могу спать в духоте ни зимой, ни летом.

— Потом?

— Закурил последнюю сигарету. Как сегодня, была лунная ночь. Я увидел: через двор прошли Фрэнсис и Софи. Они не держались за руки, как обычно, и о чем-то оживленно говорили.

— Вы ничего не слышали?

— Только одну фразу, которую Софи произнесла очень громко, и я подумал, что она чем-то недовольна. Она сказала: «Не строй из себя дурака. Ты об этом прекрасно знал…»

— Он ответил?

— Нет. Схватил ее за локоть и втолкнул в квартиру.

— Вы и тут не посмотрели на часы?

— Нет. Но я слышал, как на церкви пробило десять. Зажглось окно в ванной… Я закурил вторую сигарету.

— Вы были взволнованы?

— Да нет же, просто спать не хотелось. Налил себе стаканчик кальвадоса.

— Вы находились в гостиной?

— Да… Дверь в спальню была открыта, и я потушил свет, чтобы не мешать Жослин спать.

— Сколько прошло времени?

— Я успел выкурить сигарету, которую закурил в квартире у бывшей жены, и вторую. Наверное, больше пяти минут.

— Вы ничего не слышали?

— Нет. Я увидел, как вышел Фрэнсис и быстро направился к воротам. Он всегда ставил машину на улице Сен-Шарль. Через несколько минут затарахтел мотор и машина отъехала.

— Когда вы спустились?

— Через четверть часа.

— Почему?

— Я же сказал, не мог спать, хотелось поболтать с кем-нибудь…

— А раньше у вас с Софи были какие-то отношения?

— Вы имеете в виду, спал ли я с ней?.. Один раз — Фрэнсис напился, и так как больше выпить было нечего, он вышел, чтобы купить еще бутылку в бистро.

— Она не возражала?

— Ей это показалось вполне естественным.

— А потом?

— Потом… Рикен вернулся без бутылки, потому что ему не продали. Мы уложили его в постель… Больше мы к этому не возвращались…

— Хорошо. Значит, вы спустились…

— Подошел к двери… Постучал и, чтобы не испугать Софи, тихо сказал: «Это я, Жак!» Все было тихо…

— Вам это показалось странным?

— Я подумал, что они поссорились с Фрэнсисом и ей не хочется никого видеть. Я представил, что она лежит на кровати разъяренная и заплаканная.

— Вы постучали еще раз?

— Стучал два или три раза, потом поднялся к себе.

— И снова сели у окна?

— Когда я надел пижаму, мельком выглянул во двор. Во дворе было пусто. В ванной Рикенов по-прежнему горел свет. Я лег и заснул.

— Дальше? Рассказывайте.

— Встал я в восемь, сварил кофе, пока Жослин спала. Настежь открыл окно и увидел, что в ванной у Фрэнсиса все еще горит свет.

— Вас это не удивило?

— Такое случалось и прежде. Я пошел на студию, где работаю до часу дня, потом пообедал с приятелем. В ресторане «Рида» у меня было назначено свидание с одним американским актером. В четыре я вернулся…

— Ваша жена не выходила из дома?

— Выходила за покупками… Пообедала и снова легла… — Он понял, как комично звучит этот лейтмотив.

— По-прежнему в ванной горел свет?

— Да.

— Вы спустились к ним?

— Нет, я позвонил по телефону, никто не подошел. Должно быть, подумал я, Рикен вернулся, лег спать, потом ушел с женой, а свет забыл погасить.

— Такое с ним бывало?

— Это бывает с каждым… Мы с Жослин пошли в кино на Елисейские поля.

Мегрэ едва не пробурчал: «Она там спала?» О его брюки терся кот.

— Это чей?

— Общий. Все бросают ему из окон кусочки мяса, а живет он на свободе.

— Когда вы вернулись в четверг вечером?

— Около половины одиннадцатого. После кино мы зашли в пивную, и я встретил там приятеля.

— Свет?

— По-прежнему… Но ничего сверхъестественного в этом не было. Рикены могли уже вернуться. Я позвонил. А когда и тут никто не подошел, я немного растерялся.

— Немного?

— Не мог же я заподозрить…

— Итак…

— Смотрите! Он и сейчас его не погасил… Не думаю, что поглощен работой.

— А на следующее утро?

— Конечно, я позвонил снова и еще два раза днем, пока не узнал из газеты, что Софи убита. Я был в Жуэнвиле на студии, делал репортаж со съемок фильма.

— Кто-нибудь подошел к телефону?

— Ответил незнакомый голос. Помолчав несколько секунд, я предпочел повесить трубку.

— Вы не пытались найти Рикена?

Юге замолчал. Потом пожал плечами и снова обстроил шутовскую гримасу.

— Знаете, я все-таки не работаю на набережной Орфевр!

Мегрэ, который машинально смотрел на свет, смягченный матовым стеклом, внезапно направился к квартире Рикенов. Фотограф шел за ним, кажется, поняв, в чем дело. Если Фрэнсис не работал и не спал, а свет горел по-прежнему… Он сильно постучал в дверь.

— Откройте! Это Мегрэ.

Он кричал так громко, что из соседней квартиры вышел человек в пижаме и с удивлением посмотрел на мужчин.

— Бегите к консьержке… Спросите, нет ли у нее отмычки.

— Я как-то спрашивал, когда забыл ключ. Пришлось идти к слесарю.

Для человека, играющего под простачка, у Юге было достаточно хладнокровия. Обернув кулак платком, он с размаху ударил по окну ванной, и оно разбилось вдребезги.

— Быстрее! — крикнул он, заглянув внутрь. Мегрэ заглянул. Рикен, одетый, сидел в ванне. Из крана текла вода и переливалась через край. Вода была розовой.

— У вас есть отвертка?

— В машине.

Сосед надел халат, вернулся и пошел к машине. Вышла его жена, и Мегрэ крикнул ей:

— Позвоните врачу… Есть здесь поблизости телефон?

Она удалилась, а сосед вернулся с домкратом, принялся взламывать дверь.

Сначала она не поддавалась, потом затрещала. Еще два удара — выше, ниже — и дверь распахнулась. Мужчина чуть не ввалился в квартиру.

Остальное произошло как в тумане. Едва Мегрэ вытащил Фрэнсиса из ванны и поволок к дивану, подошел молодой врач, который жил в этом доме.

— Когда это случилось?

— Только что обнаружили.

— Позвоните в скорую помощь.

— Есть надежды, доктор?

— Черт возьми, не задавайте мне вопросов.

Через пять минут во дворе стояла машина «Скорой помощи». Мегрэ сел в кабину рядом с шофером. В больнице он ждал, пока делали переливание крови. Комиссар удивился, увидев там Юге.

— Он выпутается?

— Пока не знаю.

— Зачем он это сделал, как вы думаете? - Комиссар ответил с вопросительной интонацией.

— Может быть, потому, что считал себя слишком умным?

Фотограф, конечно, не понял и посмотрел на него удивленно.

Но сейчас Мегрэ думал о событии менее значительном, но, возможно, более серьезном в судьбе Рикена: о краже своего бумажника.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В одиннадцать Мегрэ был в своем кабинете. Сидя напротив Лапуэкта и Жанвье, он машинально раскладывал по размеру трубки. Быбрав самую длинную, набил ее.

— Как я сказал вчера вечером фотографу? - Инспектора переглянулись, не понимая, о каком фотографе идет речь. — Так вот, он слишком умен. Иногда это так же опасно, как быть чересчур глупым. Ум, не подкрепленный сильным характером. Плохо! Я понимаю, что хочу сказать, хотя не могу подобрать нужных слов. Впрочем, это не мое дело. Пусть этим займутся врачи-психиатры. Я почти убежден, что он идеалист, не способный жить в соответствии со своими идеалами. Понимаете?

Не случалось, чтобы Мегрэ был так многословен и так растерян одновременно.

— Ему хотелось быть необыкновенным во всем, быстро преуспевать, но не испачкать рук.

Комиссар был недоволен собой и с трудом выражал свою мысль.

— Быть лучшим и худшим. Он, наверное, ненавидел Карю, потому что нуждался в нем, но не отказывался от ужинов, которыми угощал продюсер, и смело брал у него деньги в долг. Он этого стыдился, но брал. Он был не настолько наивен, чтобы не понимать, что Софи совсем не та женщина, какой хотелось бы ее видеть, но он в ней нуждался. В конце концов, он даже пользовался ее отношениями с Карю, но отказывался в этом признаться. Не осмеливался. И выстрелил он в нее в среду вечером только потому, что она сказала ему в лицо всю правду. Он выстрелил. Потом оцепенел, потрясенный случившимся и ожидавшими его последствиями. И вот — тут-то я убежден — он решил, что не даст себя арестовать, его мозг заработал. Бродя по улицам, он стал разрабатывать сложный план. Такой сложный, что он почти удался. Он вернулся к ресторану «У старого виноградаря», спросил Карю. Ему были необходимы две тысячи франков, и он знал, что Боб не может одолжить ему такую сумму. Он бросил оружие в Сену, чтобы не возникло вопросов об отпечатках пальцев. Несколько раз заходил в ресторан «Зеро»: Карю не появлялся! Он пил, слонялся по улицам, внося новые детали в свой план. Действительно, у него не было денег, чтобы бежать за границу. Нужно вернуться на улицу Сен-Шарль, сделать вид, что обнаружил тело, сообщить в полицию. И тут он вспоминает обо мне. Он разыгрывает комедию, в которой нормальный человек не нуждался бы.

Детали нанизываются одна на другую. Его хождения помогают ему. Он подкарауливает меня с раннего утра у дверей моего дома. Если бы я не сел в автобус, он что-нибудь изменил бы в своем плане. Он крадет у меня бумажник. Звонит мне по телефону. Разыгрывает все так, чтобы отвести от себя подозрения. Но он переигрывает! Он сообщает мне меню пресловутого ужина «У старого виноградаря». Ему не хватает равновесия, здравого смысла. Он может выдумать замысловатую историю и сделать ее правдоподобной, но забывает о самых простых житейских мелочах.

— Вы полагаете, шеф, что его предадут суду? — спросил Лапуэнт.

— Это зависит от психиатров.

— Ну, а что бы решили вы?

— Суд. Конечно же, суд.

И так как Лапуэнт был удивлен столь категоричным ответом, отнюдь не свойственным комиссару, Мегрэ добавил:

— Будет очень обидно, если его признают невменяемым или частично ответственным. В суде он будет разыгрывать роль существа исключительного.

Он грустно улыбнулся и подошел к окну, за которым моросил дождь.

Примечания

1

Марианна — символ Французской Республики

(обратно)

2

Фригийский колпак — головной убор древних фригийцев в виде высокого колпака, обычно красного цвета. Получил значение символа свободы. Во время французской буржуазной революции XVIII века его носили санкюлоты, якобинцы

(обратно)

3

Французская республика (Фр.)

(обратно)

4

Гастин-Ренетт — знаменитый парижский торговец оружием, специалист по баллистике

(обратно)

5

Мараскин — ликер (прим. переводчика)

(обратно)

6

Лекёр (фр.) — сердце (прим. переводчика)

(обратно)

Оглавление

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ . . . . . . .

Реклама на сайте