«Первомайские мальчики»

Первомайские мальчики (fb2) - Первомайские мальчики 1119K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгений Николаевич Бузни

Евгений БУЗНИ ПЕРВОМАЙСКИЕ МАЛЬЧИКИ

Роман

Часть первая

Должен вам сказать, дорогой читатель, что это не входило ни в какие привычные рамки. Я даже не знаю, как подойти к тому, о чём пойдёт речь. Было ли это добрым делом или злым, но одни люди просто скакали от счастья и благодарили все небесные силы за доставленную им радость, а другие напротив проклинали всё те же небесные силы за происшедшее с ними, хотя произошло со всеми одно и то же. Вот и думай тут, что человеку лучше.

Правильно сказал учёный — всё в мире относительно. То, что хорошо одному, другому может быть как раз очень плохо. Отсюда, наверное, и происходят все неприятности. Впрочем, опять-таки я не могу этого утверждать. Кому-то эти неприятности могут казаться вполне приятностями без отрицательной приставки «не». Что же тогда делать?

А расскажу-ка я об этом деле, как оно было, не мудрствуя лукаво. Читатель тоже, небось, не лыком шит и сам раскумекает, что и как.

Сенсация наша всплывала подобно куску только что родившегося масла в не до конца разреженной сметане. Это была настоящая сенсация, которую никто не предвидел. И в самом деле, сенсацией может быть лишь то, чего никто не ждёт, но оно происходит. Хотя, конечно, меня читатель сразу поправит, что бывает ожидаемая сенсация. Да-да, разумеется, но это уже будет не совсем сенсация. То есть не та, что переворачивает всё в душе человека с ног на голову, когда он в изумлении останавливается и говорит не только самому себе, но и первому встречному: «Нет, ну этого вообще быть не может, однако вот есть же. Не понимаю».

Нет-нет, предсказуемая сенсация — это далеко не та сенсация, о которой мне придётся поведать читателю. Ведь вот вы смотрите чемпионат мира, например, в беге на четыреста метров с препятствиями и думаете, что победит высокий негр-американец, который и раньше побеждал, потому что равных ему нет, и все это знают. И вот он бежит действительно первым.

А проводятся соревнования, как обычно летом, когда кругом всё в природе цветёт, поёт, летает. Особенно много летает насекомых. Среди них бывают пчёлы, которых наш американский бегун боится, как огня, потому что они его как-то сильно покусали на пасеке. И вот происходит так, что на стадион залетает чисто случайно пчела, да оказывается на беговой дорожке как раз в тот момент, когда постоянный чемпион переносит свою нетолчковую левую ногу через препятствие. Пчела сама не ожидает, но попадает не в глаз, а в бровь спортсмена, и по инерции, а не специально, ту бровь жалит.

Что тут происходит! Американский чемпион, приземлившись на левую ногу, поскольку уже летел, совершенно внезапно круто разворачивается и с криком «Ой-ой-ой!» мчится в обратную сторону, опять перепрыгивая через препятствия, но уже правой ногой.

Вот это сенсация. Победил-то теперь коротышка из Италии, но его поклонники радостно говорят, что давно ожидали эту неожиданность, когда победит их маленький, но очень шустрый бегун. Ясное дело, что помогла тут пчела, однако когда все бегуны были ещё на старте, зрители только и думали, не произойдёт ли сенсация — не упадёт ли чемпион на одно из препятствий, не пролетит ли пулей тот, кто ни разу не побеждал. Стало быть, ожидали сенсацию. И так во всех соревнованиях: кому-то хочется побед, а кому-то сенсаций. И то и другое просто необходимо для человека, чтобы кровь внутри него не застаивалась, чтобы она закипала и вызывала желание поговорить, посудачить, повозмущаться и порадоваться.

Вот и вы, милейший читатель, не стали бы дальше переворачивать страницы этой истории, если бы думали, что она будет скучно излагать довольно скучные всем известные события. А так, вы листаете, потому что внутри уже зародился огонёк нетерпения узнать, что же такое сенсационное могло произойти, чего ещё никто не видел и не слышал. У иного так ещё и червячок сомнения зашевелился, мол, ничего такого удивительного и не может быть, а, значит, скоро можно будет сказать автору, что он, де, только дурит читателя обещаниями.

Я же попрошу таких торопыг попридержать коня своего нетерпения и не пришпоривать его иглами своего недоверия, поскольку начиналось всё чрезвычайно буднично в обычной городской женской консультации самого заурядного района столицы.

ДЕНЬ СЮРПРИЗОВ

Сюрприз первый и второй

Говорят, что фамилия человека не имеет значения для выбора им профессии. Я так не считаю. Посудите сами. Ну, может ли человек с фамилией Медведев работать на самой рядовой должности? Сколько-то дней или месяцев поначалу, может, и придётся быть в рядовом составе, но, уверяю вас, не вечно. Обязательно вышестоящее начальство обратит внимание на Медведева и безо всякой задней мысли подумает о том, что этого человека надо продвинуть по служебной лестнице. Оно, начальство, не обязательно и задумается над магией самой фамилии, подумает, что деловые качества Медведева позволяют его повысить в должности, тогда как на самом деле другие рядовые сотрудники обладают теми же качествами, что и Медведев, с тою лишь разницей, что фамилии у них то ли Зайчиков, то ли Мышкин. Не говоря о вообще нейтральных фамилиях, происходящих от имён Иван, Пётр, Алексей и так далее, которые сами по себе ни о каких признаках не говорят.

Да и сам человек с фамилией Медведев с самого детства привыкает себя держать солидно, соответственно своей фамилии. Так что, возможно, начальство и правильно делает, что обращает внимание на Медведева в первую очередь.

В нашей истории произошло ровно то же самое. Только фамилия героя была не Медведев, не Генералов, не Инженеров, наконец, а Девочкин. Ну и кем он должен был стать в жизни, о какой работе мечтать? Конечно, ему с первых пор сознательности только и приходилось слышать, что он принадлежит девочкам, так как фамилия у него такая. Да и часто приходилось ему, слыша крик «Девочки!», думать, что это его окликают по фамилии. Словом, отбросил наш Девочкин, имя которому было Николай, в сторону все бесполезные мечтания о том, чтобы стать лётчиком, подводником или на худой конец изобретателем, и поступил в медицинский институт на факультет гинекологии, чтоб соответствовать своей фамилии, посвятив себя молодым женщинам.

Однако всё, что рассказано, является лишь предысторией, а сама история впереди. Заметим только ещё, что студентом юноша был прекрасным настолько, что ещё до окончания учёбы ему прочили аспирантуру. Но он решил с наукой не торопиться. Хотелось набраться побольше живой практики, чтобы не превратиться в замученного голого теоретика.

Кто не знает, что первые десять дней в месяце мае практически почти никто не работает. То праздничные дни, то предпраздничные, а то междупраздничные, когда не до работы. Так что настоящая работа в полную силу начинается в середине месяца. В такой именно день и пришёл Девочкин в свой рабочий кабинет женской консультации, и как следовало ожидать, на приём записалось много клиенток, но, как показалось, молодому врачу, их было всё же больше, чем он ожидал.

День на день, разумеется, не приходится. Девочкин к этому времени имел довольно солидную практику, так как после окончания института и устройства на работу прошло чуть более восьми месяцев, то есть стаж пошёл. Женщин, желавших беременность и не вполне её приветствовавших, а то и вовсе отвергавших у себя как недопустимую, насмотрелся вдоволь и начал привыкать к тому, что семейная ситуация у каждой женщины совершенно особая для неё и абсолютно типичная с точки зрения врача.

Чтобы не смущать пациенток своей молодостью, Николай сразу после окончания института отпустил усы и бороду, которые придали Девочкину солидность. Кроме того, он носил очки в толстой оправе, что тоже немало способствовало созданию впечатления серьёзности и опытности гинеколога. Так что вошедшие в кабинет мамаша с четырнадцатилетней дочкой, несмотря на мужской пол гинеколога, скоро оправились от смущения и начали высказывать суть проблемы. Точнее, говорила сначала мамаша, весьма представительная собой дама, севшая на свободный стул у стола и указавшая девочке на кушетку.

— Доктор, поверьте, у меня очень хорошая воспитанная дочь. Нигде она ни в каких компаниях не бывает, с мальчиками не гуляет по улицам. Мы строго за нею следим. Но я заметила у неё такие признаки, которые заставили привести её к вам на всякий случай. Может, что-то не в порядке с организмом.

— Как тебя зовут? — спросил Девочкин, обращаясь к невысокого роста, но вполне сформировавшейся в плане женских очертаний девчушке, сидевшей с независимым выражением на лице, словно речь мамы её не касалась ни коим образом.

— Её зовут Маша, — быстро ответила мать.

— Очень хорошо, но мне бы хотелось слышать ответы от девочки — мягко заметил Девочкин и, поправив на переносице очки, задал следующий стандартный вопрос:

— Тебе сколько лет?

Мамаша быстро повернулась к дочери.

— Отвечай сама, раз доктор просит.

— Четырнадцать, но скоро будет пятнадцать.

— Так уж и скоро, — возмутилась мамаша, — в следующем году.

— Это скоро, — упрямо сказала девочка.

— Понятно-понятно, — оборвал начинавшийся спор Девочкин. — Я тебя осмотрю. Пройди, пожалуйста, за ширму и сними нижнюю часть одежды.

Лицо девочки вспыхнуло краской, но врач смотрел в сторону, думая, казалось, о чём-то своём. Только мать не знала точно, на кого смотреть и что говорить, потому переводила свой взгляд с дочери на бородатое лицо доктора. Тогда Маша, не дожидаясь материнской поддержки и, чувствуя внутренне, что та сама растерялась, быстро поднялась и пошла за матерчатую перегородку.

Девочкин любил разговаривать с пациентками подчёркнуто интеллигентно, избегая называть предметы женского туалета или некоторые части тела своими именами. Предлагая даме разоблачиться, он говорил строго, но обтекаемыми словами: «Освободите, пожалуйста, вашу верхнюю часть тела от одежды» или «Вас не затруднит снять и то, что на вас осталось? Мне нужно осмотреть вас подробнее». Хотя, ему не раз приходилось слышать, как врачи-мужчины с большим стажем работы разговаривали с молодыми женщинами значительно проще и грубее: «Раздеться! Да нечего краснеть тут. Я не первый мужик, раз пришла сюда».

Такой стиль беседы Девочкину не нравился. И, право же, его обходительное отношение заставляло некоторых пациенток сразу же влюбляться в молодого и весьма привлекательного врача, особенно в тех случаях, когда причина их появления здесь была связана с не очень приятными воспоминаниями. Не всегда же любовь бывала желанной и обоюдной. И кто знает, с какими трудностями взаимоотношений с женщинами встречался бы Девочкин на такой работе, если бы не тот факт, что во время приёма всегда присутствовала медсестра.

Вот и теперь она сидела сбоку стола, держа в руке шариковую ручку и готовая что-то записывать на чистом листе бумаги.

— А почему здесь только ваша карточка? — спросил Девочкин, глядя на документ перед собой, но тут же сконфуженно пробормотал: — Ах, да, понятно. Татьяна Ивановна, заведите листок на девочку, а я пока произведу осмотр.

Медсестра была женщина крупного телосложения лет пятидесяти от роду. Заметив взгляд посетительницы, проводивший врача за ширму и вопросительно обращённый теперь к сестре, Татьяна Ивановна успокаивающе прошептала:

— Не переживайте, это очень хороший врач, хоть и молодой. У него рука лёгкая.

И уже в полный голос стала спрашивать:

— Так, повторите мне фамилию и имя девочки. Когда родилась? Где живёт? Где учится? Как учится? Есть ли друзья? Кто они? Часто ли приходят в квартиру?

Словом, вопросов было много. Отвечать не составляло никакого труда, но эти вопросы, казалось бы, не имели никакого отношения к проблемам, приведшим мать и дочь в консультацию. Однако разговор с медсестрой отвлекал и не давал возможности Анне Константиновне, так звали мать девочки, разобрать, о чём переговаривались за перегородкой.

Но вот Девочкин вышел из-за ширмы, снял с рук резиновые перчатки и, бросив их в раковину умывальника, молча сел в своё кресло. Опершись локтями на стол, он двумя ладонями накрыл свою бороду, утопив большие пальцы рук в щёки, и внимательно, как бы изучающе, посмотрел прямо в лицо сидевшей перед ним миловидной женщины.

— Ну что? — коротко спросила она.

Ответ последовал не сразу. Сначала появилась девочка. От прежнего независимого вида её не осталось и следа. Она, молча, и как-то боком присела на краешек кушетки.

— Маша собирается стать матерью, — негромко сказал Девочкин, избегая простой, но резкой, как он думал, фразы «Она беременна».

— Да вы что? — женщина едва сдержалась, чтобы не добавить «С ума сошли?» — Ей только четырнадцать лет, и она ни с кем не могла быть.

— Была, к сожалению, — спокойно произнёс Николай, стараясь говорить как можно мягче. — Маша, расскажи, как всё было. Теперь уж ничего не поделаешь. Надо рассказать.

— Да, что рассказывать? Я знаю, что этого не может быть, — возмущённо заговорила Анна Константиновна, но тут же была остановлена словами дочери.

— Мама, откуда же я знала, что так получится? Мы с Сашей и не думали ничего такого.

— С каким Сашей? С соседом, что ли?

— Да, с ним.

— Так ведь ему тоже всего четырнадцать лет. Он только на два месяца старше. — Анна Константиновна развела руками, глядя то на доктора, то на медсестру. — У них ничего не могло получиться. Это же смешно. Они учатся в одном классе. Да они и любовью никогда не занимались.

— Занимались, — тихо сказала Маша, опустив голову. — Но мы хотели только попробовать, как в кино. Помнишь, мама, первого мая я пошла к Саше в гости вечером? Мы сначала смотрели по видику фильм про секс, а потом пошли на балкон, так как на улице начали пускать ракеты. Там ещё взлетела одна красивая яркая ракета, которая повисла высоко в небе и не гасла. И мне вдруг очень захотелось, чтобы Саша меня поцеловал. Я попросила его обнять меня. А он говорит: «Давай, попробуем, как в кино». Ну, мы попробовали и всё. А потом я пошла домой.

— Боже мой! — воскликнула Анна Константиновна, — но ведь это ещё совсем мальчик. Вы что же прямо на балконе этим занимались?

— Нет, пошли в ванную.

— А родители его куда смотрели?

— Их не было. Ушли к кому-то в гости.

— Но он физически ничего не мог сделать.

— Это действительно не совсем понятно. Половое созревание мальчиков обычно начинается с тринадцати лет, но именно начинается. Странно, конечно, — согласился Девочкин и, как бы подводя итог, заключил: — Однако факт налицо — ваша девочка получила всё, чтобы стать матерью. Это главное, о чём надо сейчас думать. Конечно, нужно ещё сдать анализы и так далее, но тем не менее. Извините, но у меня сегодня много клиентов.

И, наверное, читатель думает, что сюрпризы на этом закончились. Так думал и Девочкин, но ошибался.

Мама попросила неожиданно повзрослевшую дочку подождать в коридоре, и как только та вышла, повернулась снова к врачу:

— Я потрясена. Просто не хочется верить. И, надеюсь, что это ошибка, хотя сам факт, который не отрицает дочь, невероятен. И всё же, пользуясь случаем, раз уж я пришла, то вы меня извините, пожалуйста, но хотела бы обратиться с просьбой осмотреть и меня.

И она рассказала о своих недавно возникших женских проблемах, заключив словами:

— Я-то не могу быть в положении. Мне уж за пятьдесят только что перевалило. Но ощущение точно такое, как пятнадцать лет назад. Куда это годится?

Девочкин пригласил мамашу за ширму и через некоторое время оттуда послышался его бодрый голос:

— Да у вас всё в порядке, мамаша. Вы в таком же положении, как и дочь. И, как я понимаю, из ваших слов, любовь оказалась плодотворной в тот же вечер первого мая?

— Но ведь это совершенно невозможно. Доктор, а вы не ошибаетесь?

— Николай Сергеевич никогда не ошибается, — чётко и громко произнесла Татьяна Ивановна, отрываясь от записей. — Его молодость не мешает ему быть у нас самым авторитетным специалистом.

Несколько минут спустя, все трое опять сидели за одним столом. Анна Константиновна была вся в таком сильном состоянии смущения, которое легко можно принять за шок. Трудно было понять только, что больше её взволновало — беременность ли её несовершеннолетней дочери, во что она никак не хотела поверить, или её собственная, как она сказала, беспечность.

— Я ни за что бы не поверила, что могу снова оказаться в таком положении. Разве так поздно рожают? — спрашивала она, не зная, куда девать мешавшие ей почему-то руки. — Что же нам теперь вместе с дочкой на роды идти? Да что мне муж скажет?

— А вы не волнуйтесь так, — философски ответил Девочкин. — В медицинской практике известен случай, когда женщина в Англии родила своего тринадцатого по счёту ребёнка на семьдесят третьем году жизни. Правда, произошло это в начале восемнадцатого века и данные не подтверждены документально. Более достоверным фактом, насколько я знаю, является рождение девочки Сюзанны в 1956 году в Калифорнии. Её матери было пятьдесят семь лет. Так что вы ещё молоды в этом смысле. А муж ваш, думаю, только радоваться должен тому, что у него сразу и сын появится и внучка или наоборот.

— Ах, я не знаю, — сказала женщина задумчиво и вышла, забыв даже попрощаться.

Сюрприз третий

— Следующая, — громко возгласила медсестра в открывшуюся дверь, и в кабинет тотчас вошла худенькая невысокая женщина.

Она была подчёркнуто аккуратно одета. Длинная чёрная юбка скрывает колени. Поясок на талии неброский, чёрный без каких-либо претензий на украшательство. Не смотря на то, что приближалось лето, и погода уже установилась почти жаркой, посетительница была застёгнута на все многочисленные пуговицы, что называется, по самое горло, волосы на голове гладко зачёсаны и собраны сзади в тугой узел, тонкие губы без признаков помады поджаты, словно обижены на всю жизнь. Большие глаза, если бы оттенить слегка веки и развести немного тушью, могли показаться очень красивыми, но этого сделано не было, и потому они несколько отталкивали выпуклостью. То есть по внешнему виду можно было сразу определить, что женщина одинока, ничего себе лишнего в отношениях с мужчинами не позволяет. У предыдущей посетительницы макияж был выполнен тщательно, с явным желанием нравиться мужчинам. У новой пациентки такого стремления не наблюдалось и потому её появление, очевидно, было вызвано не романтической историей любви.

Девочкин приготовился выслушать жалобы на заурядную женскую болезнь и, пригласив женщину сесть, соответственно задал стандартный вопрос:

— Слушаю. Что вас беспокоит?

— Я, право, не уверена… Нет, я положительно не знаю… То есть, может быть, мне и не стоило… Я знаете ли…

Волнение пациентки было очевидным. Она начинала говорить и не заканчивала фразы. Руки, закрытые до самых запястий рукавами тёмной кофточки, но с ярко белыми отворотами, дрожали.

Татьяна Ивановна положила свою крупную ладонь на маленькие руки посетительницы, мягко прижав их к столу, и спокойным голосом сказала:

— Успокойтесь, женщина. Вы не на экзамене. Здесь врач. Говорите по существу, что случилось. Всё будет нормально. Не переживайте.

Женщина благодарными глазами посмотрела на медсестру и, если прежде она говорила, опустив глаза, то теперь отвечала, глядя в лицо Татьяны Ивановны, словно именно она была здесь главным слушателем:

— Я, как вы понимаете, из числа старых дев. Мужчин я, извините, — тут она бросила короткий взгляд на Девочкина, — вообще терпеть не могу, хотя никогда им об этом не говорила. Почему так — это слишком долгая история.

— Да, пожалуйста, её нам не рассказывайте, — вступил тут же в разговор Девочкин. — Это, может быть интересно, да только у нас сегодня много посетителей. Скажите лучше, что вас беспокоит.

— Так я об этом и хочу сказать, — тоном педантичного преподавателя вдруг заговорила пациентка. Слова врача почти возвратили её в обычное состояние. — Я никогда не была раньше с мужчинами и даже не собиралась. И я просто не понимаю, что на меня нашло в тот вечер. Да, но не будем.

Алла Владимировна не стала рассказывать о том, что была библиотекарем научно-исследовательского института уже много лет. Собственно, пришла она на эту должность сразу после окончания института культуры. В библиотеке работало всего три человека. Заведующая оказалась лишь на пять лет старше, так что о перспективе роста даже не стоило мечтать. Да она о том и не думала. Приходила вовремя на рабочее место, выдавала книги, записывала новых читателей. А они — читатели — представлялись очень интеллигентными серьёзными людьми. Многие имели учёные степени, заходили в зал чинно, думая, казалось, только о своих публикациях и будущих открытиях.

В молодости Алла красотой особой не блистала, однако разве кто-то может с уверенностью сказать, что то или это определённо некрасиво для всех или, напротив, каждого будет восхищать. Впрочем, сказать убеждённо можно, только это будет неправда. Всё в мире так относительно, так разнообразно, что один и тот же человек кому-то придётся по сердцу, как нечто из ряда вон выходящее, а другому он же претит настолько, что тот видеть его не может. Поэтому, разумеется, находились люди, что бросали недвусмысленные взгляды на молодую библиотекаршу и приглашали погулять куда-то или даже посидеть в ресторане, когда это было ещё не так дорого. Но Аллочка, которую так все ласково называют до сих пор за её скромный характер, ни с кем никуда не ходила, отвечая на предложения всегда одинаково:

— Нет, ну что вы, спасибо за приглашение, но я не могу. Поищите себе кого-нибудь поинтересней.

И так постепенно шли годы. Сохранявшийся некоторое время шарм юности потихоньку таял. Заговаривать о совместных прогулках с Аллочкой стали всё реже и реже, а потом и вовсе прекратили, теперь уже даже побаиваясь строгого взгляда и чересчур серьёзных всегда поджатых губ.

После работы Аллочка сразу ехала домой, где её ожидала часто болевшая мама и три кошки, на которых уходила вся её любовь. Отец бросил семью давно, что и послужило одной из причин ненависти маленькой тогда девочки к мужчинам вообще. Но в мире существует закон равного количества и неравного расходования любви, который заключается в том, что у каждого родившегося человека внутри закладывается определённое содержание любовной энергии, которая обязательно должна быть растрачена в жизни. Вопрос только в том, на что она уходит — эта энергия любви.

У некоторых людей она распределяется пропорционально на всё: немного на работу, немного на семью, немного на развлечения. У других что-то обязательно превалирует. Любит он, скажем, фанатично музыку, или изобретательство, или спорт, и вот уже значительно меньше остаётся у него любви на женщин, детей, развлечения другого плана. Ему не очень хочется читать, писать. А другому, что любит как раз писать и делаться кумиром читателей, не нравится играть в футбол или заниматься скучной для него математикой или физикой.

Аллочка тратила свою любовь на маму, кошек и чтение книг, чем и удовлетворяла себя полностью, считая, что, как можно, устроена в этой жизни. Однако это никак не означает, что Аллочка вела совершенно замкнутый образ жизни и была нелюдимой. Она не умела сама шутить, но улыбнуться шутке могла, если в ней не было ничего скабрезного. Если же что-то такое проскальзывало в словах, то она немедля возмущалась:

— Ну, зачем вы такое говорите, что даже слушать неудобно?

Во всех мероприятиях института она принимала участие в качестве рядового члена коллектива, то есть склонностей к выступлениям на сцене или к любой организаторской деятельности она не испытывала, но от присутствия не уклонялась и вполне получала от всего удовольствие, которое могла потом обсудить с посетителями библиотеки. Если собирали деньги на подарок ко дню рождения или ещё по какому-либо случаю, она безропотно выделяла определённый минимум из своего небогатого бюджета. Словом, в жизни коллектива старалась особенно не выделяться.

Вот и первого мая у них было очередное мероприятие. В целях сближения сотрудников друг с другом придумали провести пикник на природе, как бывало в старое доброе время. Желающие участвовать сбросились по относительно незначительной сумме денег для приобретения выпивки и закуски, дирекция выделила автобус бесплатно, и небольшая группа из тридцати записавшихся выехала почти в полдень за город на дачу одного из завлабов. Дача находилась почти на берегу реки да в окружении леса, почему и было выбрано это место. Решили организовать шашлыки, а когда стемнеет, разжечь костёр и печь картошку.

Подготовлено всё было замечательно. Алла Владимировна могла только радоваться.

Между прочим, некоторые сотрудники продолжали называть её Аллочка, так как уж известно, что, если кто-то работает на одном месте почти с юношеских пор, то изменение возраста не замечается одновременно стареющими товарищами, а потому и обращение между ними сохраняется молодёжное весьма долго, пока кому-нибудь из них это не покажется странным и неловким. Аллочка уже намекнула кое-кому, что она, хоть и простой библиотекарь, но тоже имеет право на уважительное обращение по имени и отчеству, так что по-прежнему ласкательно её осмеливались называть по привычке лишь несколько наиболее упёртых существенно старше по возрасту учёных.

Неподалёку от дачи в лесу была чудная поляна, на которой и шумел пикник. На двух мангалах жарились шашлыки. Вина и водки было вполне достаточно, чтобы все могли настроиться на желание петь и веселиться. Здесь можно было забыть хоть на время о проблемах, связанных с недостаточным финансированием науки и соответственно низкими зарплатами учёных. Майский лесной воздух, свежая зелень, яркие цветы — всё вокруг радовало и восхищало.

Когда стемнело, разожгли костёр. Никто никуда не торопился. Отъезд наметили около полуночи, когда и трасса к столице станет посвободней, и все уже устанут отдыхать. Костёр пылал ярко. Картофель класть было рано. Сидевшие вокруг костра пили и закусывали салом да солёными помидорчиками. Где-то в стороне города взлетела ракета и зависла весьма яркой звёздочкой на такой долгий срок, что каждый на неё обратил внимание, пытаясь угадать, почему она столько времени не гаснет. Кто-то предположил даже, что это не простая ракета, а нечто экспериментальное, запущенное военными. И, может, даже это вовсе не ракета, а самолёт, от которого на таком расстоянии только свет и виден.

Однако через некоторое время от костра начали уходить, как бы посмотреть на звёздное небо из темноты, то одна парочка людей, то другая. И как-то неожиданно получилось, что у огня остались сидеть Алла Владимировна и, можно сказать, хозяин пикника завлаб Николай Николаевич. Это был прекрасный человек, к которому Аллочка, несмотря на всю свою нелюбовь к мужчинам, относилась с определённым уважением. Недавно в институте отмечали его шестидесятипятилетие. Он давно уже считался известным в стране и даже за рубежом учёным, основателем своей школы, что в наше время рассматривается как редкость. Доктором наук, профессором и знаменитостью он стал фактически на глазах Аллочки, которая не раз подбирала ему в библиотеке нужную по его теме литературу.

Между библиотекаршей и серьёзным учёным, обременённым не только наукой, но и семьёй, никаких неделовых отношений никогда не возникало даже после смерти его жены, пять лет назад оставившей его вдовцом и почти одиноким человеком, поскольку единственный сын успел вырасти и уехать с молодой женой жить и работать за границу.

Николай Николаевич был как раз одним из тех, кто продолжал называть Аллу Владимировну Аллочкой, а она до сих пор не осмеливалась воспротивиться этому. Вот и сейчас у костра, увидев, что они остались одни, он сказал своим обычным мягким негромким голосом:

— А что, Аллочка, раз уж все куда-то разбежались, давайте я покажу вам свою дачную библиотеку, если вы, конечно, не возражаете. Картошку в золу я побросал, пусть печётся пока.

Аллочка почувствовала, как у неё задрожали руки. Более того, уже некоторое время назад, когда все начали куда-то расходиться, ей показалось, что внутри всего тела её рождается совершенно странное для неё ощущение, которого она никогда не испытывала прежде. Ей подумалось, что становится жарко, но не столько от костра, сколько от какого-то внутреннего огня, вызывающего нервную дрожь всего тела. Куда-то исчезло постоянное чувство брезгливости к мужчинам, которое позволяло легко от них отталкиваться, когда они, оказавшись с нею наедине, начинали заигрывать. Ей показалось, что Николай Николаевич, особое предпочтение которому она никогда не оказывала, как однако же и другим лицам мужского пола, сейчас будто бы не вызывает привычного внутреннего сопротивления. И потому сейчас, когда он предложил пройти к нему на дачу посмотреть библиотеку, она вопреки всем своим многолетним убеждениям никогда не оказываться с мужчинами в ситуациях, могущих стать пикантными, вдруг неожиданно для самой себя сразу согласилась, сказав совершенно для себя невероятное:

— Отчего же, Николай Николаевич, я даже с превеликим удовольствием гляну на ваши книги.

Они встали и пошли уже потемневшим лесом. Одна Аллочка наверняка бы сбилась с пути, но впереди шёл провожатый, прекрасно знавший тропинку, да и участок-то находился совсем рядом. И всё же Аллочка, чтобы не отстать, осторожно положила почему-то дрожавшую руку на плечо спутника. Потеряться она боялась больше всего. Но эта мысль, если и сидела, то где-то очень глубоко в сознании, а на первом плане беспокойно стояли совершенно другие размышления. Аллочка пыталась объяснить себе, что происходит, почему она не осталась спокойно сидеть у костра подкладывать в гаснущее пламя собранные ветки и ожидать возвращения разбежавшихся неизвестно куда гостей. Идёт за мужчиной в какой-то дом, где и свет ещё не горит, и вообще кто знает, что там будет. Но какая-то сила её толкнула на этот шаг и она шла, не замечая, как то слева, то справа раздавался чей-то тихий шёпот и сдавленный смех.

Но вот они вошли через калитку в сад, где было столь же темно, что и в лесу, благодаря густоте кустов и деревьев. Николай Николаевич пропустил тут Аллочку вперёд, чтобы закрыть за нею калитку. Так что она, не видя куда, пошла было, но тут же на что-то наткнулась, ойкнула от неожиданности и неловко повалилась вперёд.

— Ах ты, боже мой! — воскликнул Николай Николаевич, — я же совсем забыл предупредить, что у меня здесь кушетка стоит. Я на ней сплю иногда, чтобы дышать свежим воздухом в тёплые, как сегодня, ночи, — говорил он, поворачиваясь от калитки. Он не понял, что женщина упала, потому резко пошёл вперёд и споткнулся об её ноги, которые, конечно, ещё не были убраны, а несколько зависли в воздухе, так как сама хозяйка их лежала поперёк кушетки.

Я же разумею так, что интим существует для двоих или одного, не более. Как только о сокровенных чувствах и почти неосознанных действиях, вызванных не расчётом и чёткими принципами, а чем-то исключительно сверхъестественным, лишённым всякого понимания, сознательного восприятия, действиях, происходящих помимо воли, но удовлетворяющих всецело тебя и его или её, то есть существо противоположного пола, как только об этих поистине необъяснимых взаимопроникновениях чувств, сопровождаемых ласками, стонами, рыданиями и кто знает ещё чем узнают третье, четвёртое и другие лица, да начинают это обсуждать вслух, внося свои то завистливые, то злобные комментарии, тотчас таинство интима исчезает, превращаясь в обычный вульгарный разврат, достойный всякого порицания.

Нет, всякий интим должен оставаться недосягаемым для третьего, а порой даже и второго человека, то бишь самого партнёра или партнёрши по любви (тьфу, какое техническое слово, совсем неподходящее для влюблённых), должно быть отталкивающим от себя любое чужое прикосновение. От посторонних касаний интим портится, и красота его вянет, как цветок мимозы, кто бы к нему ни притронулся.

Вот почему я не стану описывать, как смущённый своей оплошностью Николай Николаевич попытался поднять с садовой кушетки свою гостью, а та, протянув вперёд руки, в темноте случайно обхватила шею наклонившегося мужчины, и они оба очутились на кушетке, но по какой-то неведомой им причине теперь не стали подниматься, а напротив стали лихорадочно сбрасывать с себя одежды.

Позже, через несколько дней, в одно из межпраздничных будней, когда они случайно встретились и даже не в библиотеке, куда Николай Николаевич попросту боялся теперь войти, а во дворе института под огромной серебристой елью, Аллочка, торопившаяся неизвестно куда, вдруг остановилась, едва не наткнувшись на Николая Николаевича и, остолбенело глядя ему в глаза, тихо произнесла:

— Здравствуйте! А что это было?

— Я сам не знаю, — смущённо пробормотал он, забыв ответить на приветствие, и робко предложил, указывая на скамейку под елью: — Давайте присядем, поговорим.

— Извините, мне некогда, — несколько резковато ответила Аллочка и буквально ринулась к другому корпусу института.

Обескураженный сухим ответом Николай Николаевич сам сел на скамью, вспоминая, как совсем недавно держал в объятиях эту убегающую от него сейчас женщину. Он и в самом деле до сих пор не мог объяснить себе, как всё случилось.

Жаркие, почти безумные поцелуи, объятия, крик от неожиданной боли впервые познавшей физическую любовь немолодой уже женщины и затем тиски не отпускающих от себя рук — всё пролетело как один миг.

Обессиленный, но счастливый, каким давно себя не ощущал, Николай Николаевич начал подниматься лишь тогда, когда до него как из тумана донёсся отрезвевший от пожара любви голос:

— Пора идти. Нас, наверное, ждут у костра.

Женщины трезвеют быстрее.

К счастью, разбежавшиеся по лесу парочки собирались к затухающему костру медленно, и никто не только не заметил их отсутствия, но и не обратил внимания на необычную бледность лица Аллочки и растерянность Николая Николаевича. В Москву возвращались далеко за полночь. Песни хором, как принято у них было, в этот раз не пели. Чей-то один голос затянул было всеми любимую про чёрного кота, но никто не подхватил, и песня оборвалась. Всем захотелось спать.

Понятное дело, всю эту историю, в которой Аллочка пока не разобралась, она не могла рассказать никому, даже врачу, тем более такому молодому. Поэтому после долгих маловразумительных пояснений того, что именно заставило её придти в женскую консультацию, она попросила всё же сказать, чем могут быть вызваны некоторые ненормальности поведения её женского организма.

Девочкин давно понял, что женщина нуждается в осмотре, но ему никак не удавалось остановить речь Аллочки, старавшейся убедить медсестру (на врача она не смотрела) в том, что здесь не может быть и речи о какой-то распущенности, но любая случайность могла, быть может, привести к какой-то болезни или ещё чему-то.

В один из коротких моментов, когда Аллочка вздохнула перед очередной тирадой слов, Девочкин успел всё же ввернуть:

— Извините, сударыня, пройдите, пожалуйста, за ширму.

Слово «сударыня» оказалось самой удачной находкой Девочкина для данной ситуации. Он догадался, что перед ним женщина, привыкшая к официальным отношениям. Обращение «девушка» могло обидеть, так как возраст всё-таки был не девичий. Назвать женщиной, когда было ясно из рассказа, что дама никогда не была замужем, а потому могла вспылить, заявив, что она девица, тоже было бы неверным. Зато не совсем привычное в современном обиходе старинное русское «сударыня» могло в этом случае очень подойти, и Девочкин не ошибся.

Аллочка мгновенно забыла, что ещё хотела сказать, поднялась со стула и с видом обречённого на экзекуцию человека направилась в указанном ей направлении. А за ширмой, как обычно, пациенты выполняют все указания врача безоговорочно.

Не прошло и десяти минут, но которые показались Аллочке томительной вечностью, как она услыхала чёткую, словно приговор, фразу:

— Вы беременны, сударыня. Поздравляю!

Ответ не заставил себя ждать:

— Бросьте шутить, молодой человек. Я вам не девочка. Мне больше сорока. Не боюсь говорить вам это, поскольку вы знаете мой возраст из медицинской карты. Так что моё материнское время прошло.

— Позвольте, Алла Владимировна, с вами не согласиться, — мягко возразил Девочкин, называя пациентку по имени и отчеству умышленно, зная, что такое обращение делает отношения в подобной ситуации более доверительными. — Данные осмотра абсолютно точно доказывают обратное, тем более что выглядите вы весьма молодо и вполне способны рожать.

— Благодарю за комплимент, — подчёркнуто вежливо, но сухо, сказала Аллочка, заканчивая приводить себя в порядок, — но всё равно я пойду к другому врачу. Мне очень не верится, что я могла так вдруг забеременеть.

— Ваше право, — жёстко бросил Девочкин, отодвигая ширму и проходя вперёд. Ему очень не нравилось, когда приходившие в расстройство от слов врача посетительницы срывали на нём своё недовольство, прекрасно понимая, что не он виноват в их новом положении, и обещали обратиться к более опытному специалисту. — Однако уверяю вас, что другого диагноза вы не услышите. Что же касается вашего возраста, то история знает немало примеров, когда женщины рожали здоровых детей и в значительно более позднем возрасте. Будьте здоровы!

ЗВЕЗДА ЛЮБВИ

Нос картошкой

Романом звали молодого человека, закончившего самую обычную одиннадцатилетнюю школу и поступившего безо всякой передышки в технический университет на факультет приборостроения, который уже заканчивал в этом году. Впрочем, такое определение можно было бы дать сотням других юношей, успешно ставших студентами, меж тем как Роман был личностью необычною потому хотя бы, что с самых ранних лет чувствовал себя изобретателем.

Возможно, к изобретательству его привели семейные обстоятельства. Во-первых, отец Николай Иванович Наукин был инженером какого-то закрытого предприятия, часто сутками пропадал на своих испытаниях, а в редкие свободные дни приносил сыну чуть ли не с детского сада всякие электронные устройства в виде самоходных машин, поездов, самолётов, пароходиков, управляемых на расстоянии специальными пультами.

Сложные электронные механизмы постоянно выходили из строя и чаще всего по той причине, что Роману всегда хотелось изучить содержимое игрушек и понять, что же их заставляет двигаться. Часами он сидел над поломанными устройствами, но научился-таки их разбирать и снова заставлять действовать.

Вторым семейным обстоятельством было то, что Роман очень любил свою младшую сестрёнку Катьку (так он ласково называл свою сестру), у которой тоже всегда ломались игрушки, но не потому, что она хотела их разобрать, а потому, что она их просто ломала и сразу же в слезах бежала за помощью к брату. Тот никогда ей ни в чём не отказывал, а сразу придумывал, как приделать оторванную у куклы руку, да так, что её потом и клещами не оторвёшь, как сделать качели из поломанной скамейки, чем заменить обвалившуюся крышу игрушечного домика.

Словом, Роман рос мастером на все руки. Когда он стал не маленьким мальчиком, а подростком, то мама в случае каких-либо домашних поломок уже не ожидала возвращения с работы мужа, а по всем вопросам ремонта обращалась к сыну. Потому совсем не удивительно, что некогда детская комната Романа и Катьки вскоре превратилась в мастерскую Романа, в шкафах которой можно было увидеть кроме инструментов на все случаи жизни несколько мониторов разобранных компьютеров, всевозможные системные блоки, платы, соединительные провода, штекеры, разъёмы.

Но что удивительно на первый взгляд, рабочий стол Романа украшали батареи стеклянных пробирок, колбочек, мензурок. Это стекло, правда, стало появляться после седьмого класса, когда у Романа возник интерес, может быть, не столько к химии как таковой, сколько к химической и физической сущности человеческого организма. Ему любопытно было, возможно ли оказывать влияние на человека так же дистанционно, как он управлял на расстоянии в воздухе самолётами, модели которых сам конструировал, машинами, телевизором и прочей техникой.

Роман рассматривал человека тоже как механизм, но созданный природой, подчиняющийся законам природы и, более того, управляемый дистанционно при помощи особых волн, излучаемых планетами галактики. «Ведь вот, — думал он, — лунатики подвержены воздействию луны, бессознательно выходят на её яркий свет и совершают удивительные переходы, о которых ничего не помнят, просыпаясь. Что-то же ими руководит во сне, заставляя открывать глаза, видеть путь своего движения и при этом не падать, находясь порой на краю крыши, откуда непременно свалились бы, будь они в полном сознании. И все гороскопы исстари основаны на влиянии определённого положения звёзд в небе на конкретного человека в определённые периоды его жизни».

Начинающему исследователю, а именно таковым по складу характера был Роман, хотелось разгадать тайну воздействия неизвестных пока человеку волн и научиться управлять ими. Потому он по мере возможности уходил с головой в книги не только по физике, но и по физиологии человека и его анатомии. Но это всё не мешало Роману иметь в комнате футбольный мяч и выходить иногда на небольшое футбольное поле в качестве вратаря. Телосложения он был крупного, роста высокого, так что в воротах был весьма заметен. А стоять на воротах ему нравилось совсем не так же как другим мальчишкам, мечтающим прославиться ловлей самых сложных мячей, посылаемых в дальний от вратаря угол. В игре ему нравилось совсем другое. Ему хотелось и, надо признать, часто удавалось угадать вовремя направление удара и полёта мяча по направлению взгляда нападающего, по едва уловимым признакам выражения его лица. То есть в футболе его привлекала не сама по себе игра с её результатом, а психологический аспект, что, впрочем, и помогало ему часто успешно отражать угловые, свободные удары вблизи штрафной площадки и даже пенальти. Понятно, что знаменитый на весь мир вратарь Лев Яшин был его кумиром в спорте.

Зимой, естественно, Роману приходилось играть в хоккей и тоже на воротах и тоже в редкие от научных изысканий часы. Зимняя хоккейная площадка, превращавшаяся весной в футбольное поле, находилась во дворе соседней школы, так что совмещать науку и спорт удавалось.

Не удавалось ему другое. Глядя на себя каждое утро в зеркало, он с неудовольствием обращал внимание на свой крупный нос, кончик которого явно напоминал картофелину. Юноше, как говорят, атлетического сложения, с которым впору было бы выступать на подиуме спортивных классических фигур, казалось, что в парня с таким носом картошкой невозможно было влюбиться. Он не мог, например, делать как отец, который, уходя на работу, останавливался в прихожей перед зеркалом и, глядя на своё отражение, говорил провожавшей его маме:

— Так, всё в порядке. Я как всегда красив и привлекателен.

Мама Иришка, как ласково называл её Николай Иванович, при этом всегда улыбалась и отвечала безо всякого оттенка сарказма в голосе:

— Красив, красив, только иди скорей, а то опоздаешь к своим обожательницам.

Папа уходил довольный. У него нос не был картошкой. Эту особенность лица Роман получил в наследство от матери. Однако её нос, хоть и выглядел картофелиной, но такой замечательной, что делал круглое вечно смеющееся личико женщины совершенно восхитительным. Картофелина настолько вписывалась в весёлый характер мамы, что без этого, казалось, припухшего окончания на носу чудесное миловидное личико потеряло бы своё очарование.

Ничего этого нельзя было сказать про нос Романа, что его и беспокоило в последнее время. И причина вполне понятна. В полном соответствии с возрастными особенностями Роман влюбился. Нет, не с первого взгляда. Разве можно влюбиться таким образом в человека, которого знаешь почти с пелёнок? Но именно так, почти всю жизнь, знал Роман Алину, которая была подругой Катьки с детского сада. Иногда Роман приходил в садик за сестрёнкой и забирал сразу обеих девочек, поскольку Алина жила в их же многоэтажном доме, только на два этажа выше. Вообще-то они дружили семьями, часто бывали друг у друга в гостях, вместе отмечали праздники, делились радостями и горестями, и Алина являлась для Романа как бы приложением к Катьке.

Девочки были на пять лет моложе Романа, и он, как для любимой Катьки с первых дней её существования, так и для Алины, явившейся в их сообщество несколько позже, после переезда семьи Алины в Москву, стал непререкаемым авторитетом во всех вопросах. Но если Катьку Роман любил всей своей любовью любящего брата, то Алину он воспринимал в качестве вынужденного дополнения, у которого тоже постоянно что-то ломается, портится, теряется, а, значит, требует его помощи, ибо любимая Катька в случае любой беды тащила Алину с собой к своему брату.

Так что Роман относился к Алине как к своей второй сестре, а потому никаких мыслей о любви к ней у него даже не возникало до одного внезапно случившегося обстоятельства.

Алина всегда носила на голове две косички. Понятно, что косичками они были у Алины маленькой, а у подросшей и повзрослевшей девушки они превратились в косы и весьма внушительные, поскольку никогда не укорачивались. И, тем не менее, эти косы продолжали напоминать собой девчонку.

И вот однажды, а именно совсем недавно, точнее ровно год назад, Катька пришла домой с Алиной, когда Роман был дома. Они вошли в его комнату, и парень, стоя у своего рабочего стола, остолбенело вытаращил глаза. Вместо привычной девчонки Алины с длинными косами и большими бантами перед ним стояла, потупив в смущении глаза, взрослая девушка, на плечи которой волнами спадали роскошные золотящиеся в лучах солнца волосы.

Друзья мои, вам когда-нибудь доводилось видеть юную красавицу, впервые сделавшую себе причёску в парикмахерской и представившую её на обозрение любимому человеку? Если нет, мне вас жаль. Нет ничего прелестнее, чем наблюдать, как это чудное создание природы, замечательное уже своей молодостью, вдруг появляется перед своим любимым, от мнения которого, как ей кажется, зависит жить ей дальше или не жить, в своей новой причёске, приготовленной именно для него, причёске, которую нельзя не заметить и которая в то же время как тяжесть на голове, настолько она непривычна самой обладательнице, настолько пугает мыслью: «А вдруг не понравится? Что тогда? Умереть сразу же?» и оттого щёки пылают, поднимая температуру всего тела, вызывая дрожь и неуверенность движений.

А глаза. О них невозможно говорить, такие они выразительные в своей мольбе понравиться, такие яркие и понятные каждому, что их лучше сразу спрятать за длинными ресницами, чтобы не выдать всю себя одним взглядом. Потому они испуганно потуплены и лишь ресницы подрагивают, выдавая необычное волнение души. Тело всё замерло в ожидании приговора, лишь упругие груди вздымаются и опускаются непрестанно, не смотря на все усилия девушки остановить их движение. Ноги в туфлях на тонких шпильках-каблуках едва стоят, готовые подкоситься в любую секунду. Прелестная головка непроизвольно тянется вперёд, как бы желая сказать, что надо смотреть именно на неё с её новой причёской.

Всё это настолько необычно, настолько слито воедино волнующим мгновением, настолько прекрасно напряжённым ожиданием чуда, ожиданием именно восторга, ожиданием восхищения, что не ответить на это тем, что так ожидается, кажется преступлением против красоты чувств.

Боже упаси вас, кем бы вы ни доводились девушке, оказаться в этот миг бесчувственным чурбаном и не заметить столь неземной красоты юности и бросить небрежно фразу:

— Ты чего пришла? Я сейчас занят.

О, вы разобьёте хрустальный дворец, вы превратите золотую карету в груду пепла, вы обратите голубую гладь озера в затхлое болото и, наконец, вы убьёте стрелой равнодушия трепещущее сердце, которое, облившись кровью, никогда не простит вам такой оплошности.

Реакция Романа оказалась для всех неожиданной.

— Ты что, с ума сошла? — почти закричал он. Теперь ты стала ещё красивей. Ты же…

Тут он осёкся, думая сказать «совсем девчонка», но неожиданно осознал, что это уже не так и остановился, в панике от этой мысли не находя подходящего слова.

Видя застывшего в шоке Романа, Алина почти прошептала, едва не плача:

— Я тебе не нравлюсь?

— Причём здесь я? — возмутился, придя, наконец, в себя, но так и не поняв ситуации, Роман. — За тобой и так табунами ходят, а теперь ещё больше будут.

— А что, раньше я была хуже? — обидчивым тоном поинтересовалась девушка.

Ах, эти юные создания! Как часто им не достаточно намёков, а хочется услышать ещё и ещё раз да поподробнее о том, что они красивы, что в них влюблены, что от их красоты с ума сойти можно. А полслова им никак не достаточно.

Роман сел перед приборами, оперев подбородок на локоть, и философски произнёс:

— Алина, как человеческое существо, ты совершенство. Я не сказал, что ты была хуже. Я отметил, что ты стала ещё красивее, а это совсем другое. Только эти волосы в дополнение ко всему сразят наповал всех вокруг.

— А мне нет до них всех никакого дела, — отрезала Алина. — Пусть умирают. Мне важно, что ты, наконец-то отметил моё совершенство, как сам только что сказал. — И, повернувшись к подруге, сказала: — Пойдём, Катюша, к тебе. Не будем отвлекать учёного всякими пустяками.

Совершенство

Если кому захочется посмотреть на женское совершенство, то я очень рекомендую взглянуть на Алину и вовсе не потому, что так охарактеризовал её Роман. Юная Алина, которой только-только стукнуло шестнадцать лет, что было зафиксировано получением паспорта, о чём речь впереди, на самом деле представляла собой образец женской красоты.

Нет-нет, она не пользовалась ещё косметикой, не носила юбки короче, чем позволяли её физиологические достоинства, не уподобляла себя героиням телесериалов. Она была красива сама по себе.

Средний рост Алины едва позволял ей дотягиваться макушкой головы до плеча Романа. Однако для российской девушки такой рост считается вполне нормальным. Это в Англии полагают, что стандартно красивая женщина настолько длиннонога, что легко сядет верхом на коня, не утруждая себя помещением ноги в стремя. В России другие критерии красоты.

Разумеется, глядя на девушку издали, мужчина сначала оценивает стройность её ног, затем бёдра, талию, груди и то, как это всё сочетается с одеждой, с походкой, умением чувствовать себя свободно в окружающем мире.

В этом отношении у Алины было всё в порядке. Части тела отвечали необходимым пропорциям. Икры ног выделялись ровно настолько, чтобы придавать ногам этакую изящную стремительность в движении, не выступая таким образом, чтобы придавать голеням извращённую массивность. Хотя не могу не признаться, что понятие красоты и вот именно изящности весьма относительно. Ибо, например, крепкие женские ноги с очень заметными икрами имеют свою притягательную силу, поражающую воображение мужчин надёжной устойчивостью. Однако ножки Алины, казалось, были выточены умелым мастером с особой любовью к плавным переходам без каких-либо резкостей в изгибах. Такие ножки, наверное, понравились бы самому Пушкину, большому знатоку женских прелестей.

Объёмы груди, талии и бёдер у Алины были в классическом соотношении шестьдесят-тридцать-шестьдесят сантиметров. Роман не производил замеры и не думал о них, но пропорциональность девичьей фигуры подсознательно отмечалась в мыслительных тайниках исследователя, и он любовался девушкой как произведением искусства, никогда, впрочем, не признаваясь себе в этом.

Да, но об упомянутых достоинствах мы говорим, когда смотрим на даму издали. А настоящее знакомство с нею начинается лишь тогда, когда она приблизится достаточно, чтобы вы смогли увидеть её глаза. Не губы, не щёки, не нос в конце концов, а глаза, поскольку именно они являются той сутью, что способна полностью изменить отношение к человеку. Пустой, ничего не выражающий взгляд, как ненужная обёртка от съеденной конфеты, которую сразу выбрасывают, может заставить сразу же забыть о красоте, приводившей только что в восторг.

Французский поэт Жак Превер замечательно с фотографической точностью начинает своё восприятие женщины с глаз:

Три спички, зажжённые одна за другой. Первая, чтобы увидеть твои глаза. Вторая — чтобы увидеть твои губы. Третья — чтобы увидеть лицо твоё всё целиком. И чтобы помнить, тебя обнимая потом, непроглядная темень кругом.

Глаза — это первое, на что обращает внимание мудрый человек. В них всё, что вы хотите узнать, если умеете читать эту сложную книгу. Не случайно иные люди прячут свои глаза от собеседника, если не хотят выдать свои чувства и мысли.

Глаза Алины большие с чёрными зрачками выказывали огромное любопытство ко всему происходящему, готовность понять собеседника с полу слова и придти к нему на помощь в любое мгновение. Они радовались жизни и хотели жить.

Роман не был поэтом, но стихи любил и некоторые знал наизусть. При мыслях о глазах Алины ему вспоминались строки Есенина из «Персидских мотивов»:

И ответил мне меняла кратко: О любви в словах не говорят. О любви вздыхают лишь украдкой, Да глаза как яхонты горят.

Глаза — яхонты. Нельзя сказать, что Роман знал и мог оценить яхонт, но всё равно ему нравилось, как поэт описал глаза. Роману попали как-то в руки стихи неизвестного ему поэта, которые понравились и тем, что говорилось в них о глазах, и в то же время несколько необычной рифмовкой строк. Правда, эти стихи Роман никогда бы не рискнул прочитать Алине по той причине, что уж очень они совпадали с его собственными чувствами, о которых он боялся даже думать, но строки всё же выучил:

Целуя, хочу я глаза твои видеть, чтоб в их глубине утонуть, раствориться, как в ласке бездонной, тепле необъятном, как в негу восхода уйти безвозвратно. Ревнуя, хочу я себя ненавидеть за то, что не тот я, в кого ты влюбиться могла бы бездумно любовью распятой, что в душу бы дула крестовой расплатой.

Ревность Роман воспринимал своим сознанием как явление отрицательное, присущее себялюбцам. Ревнуют, как он считал, собственники. Ведь, если любишь не себя самого, а того, кому признаёшься в любви или не признаёшься — не в этом дело, то хочешь всей душой, чтобы тому, другому, или другой, было хорошо, а, значит, всё для другого или другой делаешь даже тогда, когда видишь, что без тебя ему или ей лучше.

Но если любишь кого-то, ой как хочется, как мечтается, что бы и тебя любили. И уж тут от ревности так трудно избавиться, хоть плачь.

Глаза у Алины находились глубоко под бровями, прячась постоянно за длинными ресницами, что позволяло девушке спокойно обходиться без косметических теней, которые для того и пользуют женщины, чтобы убрать выпуклости и создать впечатление глубины.

Ресницыах, как они важны для женщин! Целая индустрия моды занимается изготовлением самых разнообразных ресниц. Их наклеивают поверх природных ресниц то игриво загнутыми кверху, то жеманно опущенными вниз.

Алине никакие ухищрения были не нужны. Её ресницы прекрасно скрывали глаза в минуты смущения, замечательно вспархивали, проявляя восторг или изумление, и всегда были заметны.

Роману нравились лаконичные строки стихов, относившиеся, по его мнению, именно к Алине:

— Для чего у девушки волосы шёлком скользят на плечи? — Чтобы спрятать лицо от любимого. — Для чего ресницы, — ты спросишь, — взлетают и опускаются вечером? — Что бы спрятать глаза от любимого. — А руки зачем? — Если хочешь, буду отвечать тебе вечно: чтобы крепко обнять любимого, чтобы долго потом стоять, целуя опять и опять губы любимого.

Вот именно. Всё в женщине подчинено одному — быть любимой для любимого.

Губы у Алины были достаточно полными и яркими по природе, так что опять-таки не требовали косметической помады для привлечения к ним особого внимания. Такие губы хочется целовать. Знаете почему? Потому что они тёплые. Потому что они нежные. Потому что мужские губы погружаются в них, как в негу, заставляя забывать всё на свете в этом поцелуе. Я не говорю о тех поцелуях, что демонстрируют сегодня актёры с экранов кинотеатров и телевизоров, изображая страсть, когда губы набрасываются друг на друга, как волки, которые собираются проглотить друг друга. Это всё искусственно и даже противно. Все чувства и действия влюблённых должны быть естественными, непроизвольными, не продуманными заранее, пришедшими спонтанно по зову души.

Нос на лице Алины выступал мягко, слегка прогибаясь у глаз, и не заострялся, делая лицо занудливо вытянутым, а слегка закруглялся на кончике, ровно так, чтобы не выходить слишком далеко, выглядя любопытным, но и не обрываясь какой-нибудь приплюснутостью, что меняло бы совершенно образ.

Круглые румяные без искусственных румян щёки не казались надутыми или излишне полными, быть может, благодаря едва заметным ямочкам, проявлявшимся особенно во время улыбки, которая казалась неотъемлемой особенностью Алины.

Лицо девушки представлялось бы, наверное, совершенно круглым, если бы не вполне высокий лоб, разумеется, без единой морщинки в таком возрасте, да милый умеренно закруглённый подбородок, выдающийся несколько вперёд, но лишь для того только, чтобы выделиться на фоне чудной шеи не короткой, делающей голову как бы вросшей в плечи, но и не длинной, позволяющей думать, что голова болтается на жёрдочке. То есть шея тоже выглядела пропорциональной, а ожерелье из чёрного агата не только подчёркивало белизну кожи, но и удачно гармонировало с цветом глаз.

Одним словом, у Алины всё находилось на своих местах, всё было естественно и уже поэтому красиво. Она была совершенством.

Ах, да, я забыл сказать о руках. Простите. Как же можно без них? «Руки милой — пара лебедей» писал Есенин. Именно так, особенно, когда они тебя обнимают, словно нежными крыльями охватывают и не отпускают от себя, прижимая к груди с громко бьющимся сердцем.

По рукам можно тоже читать, как по книге. Вот лежат на колене почти безжизненные ладони, неподвижные, томные, пальцы слегка припухши, на ногтях цветные маникюрные наклейки. Ладошки поднимаются к вам меланхолично, ожидая, что их немедленно подхватят, поддержат. И обладательница таких ладоней никогда не ударит и из проруби вас не вытащит. Её руки к тому не приспособлены. Они ленивы.

А вот другие — живые, энергичные. Тонкие длинные пальцы, привыкшие ударять по клавишам пианино, постоянно в движении и, если замирают на миг, то, как бы вопрошая: Что дальше? Куда? Зачем? Почему? А когда вы возьмёте их в свои руки для поцелуя, в них чувствуется дрожь волнения, переживанияне обманешь ли? Да, это совсем другие руки, на которые в минуты опасности можно положиться — они уж не проспят в нужную минуту, и, тем не менее, как же они бывают нежны и восхитительны, лаская своего любимого.

Такими были руки Алины, дополняя её совершенство, хотя дарить ласки любимому ей ещё не доводилось

Паспорт

Собственно говоря, Алина обрезала свои косы и сделала причёску именно в день получения паспорта. Для шестнадцатилетней девушки это, конечно, было событием, хотя само вручение документа происходило без особых торжеств в отделении милиции. Проверила, почти не читая, запись в паспорте, расписалась в получении, ответила на пожатие руки женщины в форме старшего лейтенанта милиции, положила своё главное теперь удостоверение личности в сумочку и вместе с поджидавшей её Катенькой, не забывшей посмотреть более внимательно в паспорт подруги, отправилась в парикмахерскую, где и происходило основное событие — расставание с косами и создание новой причёски.

А почему в этот день? Да потому, что просто так ведь никто не увидит, что ты стала взрослой. Ну, лежит паспорт в сумочке, так на лбу же не написано этого. Вчера без паспорта шла по улице, и сегодня с паспортом идёшь — какая разница, глядя со стороны? А никакой. Тогда как на самом деле уже совсем другой человек идёт — взрослый. Для мальчиков, возможно, это не так уж и важно. Они что без паспорта, что с ним, балуются одинаково. Они взрослеют гораздо позже, когда окончат школу, а некоторые вовсе только после возвращения из армии понимают, что стали самостоятельными и взрослыми.

Нет, у девчат иначе. Паспорт дали — можно выходить замуж, рожать детей, то есть выходить на свою дорогу жизни, подчиняясь теперь не маме с папой, а мужу или даже не подчиняться ему, а командовать им и ребёнком. Потому и смотреть на мальчишек можно теперь совсем по иному, несколько свысока и в то же время с гораздо большим интересом, думая, кого из них хотелось бы назвать в числе претендентов на место мужа.

Катенька перестала презирать мальчишек, смотреть на них по-особому на три месяца раньше, когда ей исполнилось шестнадцать и был вручен документ, подтверждающий её взрослость. Алина же об изменении своего отношения к противоположному полу даже не думала и, получив паспорт, не собиралась оценивающе смотреть на кого-то из ровесников, поскольку в её мыслях был только один достойный её внимания мужчина — это Роман. Потому и причёска сразу по получении паспорта делалась только для него.

Хотя удивила Алина этим не одного Романа, а и родителей, которые приготовили в этот день праздничный обед по случаю паспортного события и, естественно, пригласили к себе семью Романа в гости. Отец Алины, Пётр Сергеевич, преподававший физику в институте, но время от времени публиковавший рассказы и считавший себя писателем, распределяя места за празднично накрытым столом, счёл необходимым рассадить обычно сидевших вместе девочек, сказав:

— Теперь вы стали взрослыми, а потому должны соблюдать за столом этикет: женщин за столом вместе не сажают. Так что попрошу Романа сесть между нашими очаровательными дамами и оказывать им посильную помощь в своевременном наполнении их тарелок и бокалов.

Роман давно привык, что его в этой квартире принимают как члена семьи, тем не менее, в этот раз был сильно смущён, во-первых, причёской Алины, и, во-вторых, такой постановкой вопроса, что он должен теперь ухаживать за девчонками. Так что сначала он не знал, что ему делать, а девчата, как нарочно сели, сложив руки в ожидании, когда Роман начнёт им раскладывать закуски, что привело студента в ещё большее смущение. Кончилось тем, что мама Алины, Антонина Семёновна, поспешила сама подняться и начать раскладывать салаты по тарелкам молодых людей.

Но не успели они даже открыть шампанское, как в дверь позвонили. Неожиданно пришли сразу два гостя. Одним был Олег, школьный товарищ Кати и Алины, знавший, что если Кати нет дома, она может быть у своей подруги, потому и пришёл сюда пригласить Катю погулять, догнав на лестничной площадке сослуживца Петра Сергеевича, Ивана Юрьевича, который зашёл не то чтобы в гости, а буквально на минутку познакомиться с отзывом на диссертацию его аспирантки.

Понятное дело, что хлебосольные хозяева не хотели ничего слышать ни о прогулках, ни о диссертациях, а пригласили обоих гостей за стол, заявив, смеясь, что не всякий незваный гость хуже татарина, некоторые бывают лучше, что и требуется доказать за общим столом.

Олега посадили по левую руку от Кати, Пётр Сергеевич напомнил, что теперь обязанностью молодого человека будет следить за тем, чтобы тарелка девушки была всегда полной. Забегая вперёд, скажу, что скоро об этикете все забыли, и девушки, справедливо чувствуя себя хозяйками, сами ухаживали за молодыми людьми, подкладывая им то колбаску, то огурчики, то мясо, чтоб они поправлялись.

Когда шампанское наконец было открыто — это мастерски выполнил Николай Николаевич, держа бутылку наклоненной строго под сорок пять градусов, благодаря чему пробка с шумом вылетела, но шампанское не выплеснулось на стол, а в сопровождении восторженных возгласов разливалось по бокалам, — Пётр Сергеевич провозгласил первый тост, рассказав вновь пришедшим, что причина сбора вручение Алине паспорта и по этому случаю торжественно прочитал стихи Маяковского о советском паспорте.

Стихи не показались длинными, поскольку Пётр Сергеевич был не только преподавателем физики, но в молодости являлся артистом народного театра, часто выступал на сцене и умел артистично декламировать. Так что, когда он, выдержав эмоциональную паузу, торжественно заключил слова о паспорте:

Я волком бы выгрыз бюрократизм. К мандатам почтения нету. К любым чертям с матерями катись любая бумажка, но эту Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза: Читайте, завидуйте, я — гражданин Советского Союза! —

все дружно зааплодировали, а Пётр Сергеевич поднял выше бокал и добавил:

— Так выпьем же этот бокал за наш советский паспорт, который уважали во всём мире!

Гость Герман Георгиевич, усаженный рядом с хозяйкой квартиры Антониной Семёновной, полноватой женщиной, возле которой гость казался совсем худеньким, только крякнул на завершение тоста и, вежливо поддержав несколькими хлопками в ладоши общие аплодисменты, опрокинул рюмочку водки, положил в рот ломтик солёного огурца и потянулся за селёдкой под шубой.

Недостатка в закусках не было. Антонина Семёновна была профессионалом кулинарии, знала толк в солениях, любила и умела готовить самые изысканные кушанья. Это не было ни Новогоднее торжество, ни Первомайское традиционное застолье и не отмечавшийся по-прежнему широко в их семье день Октябрьской революции, но это являлся всё равно праздник, а потому по русской традиции надо было хорошо поесть за разговорами. И они начались, но не совсем такими, как ожидалось.

Необычность разговору за столом придали слова Германа Георгиевича, который с Петром Сергеевичем давно были на ты и потому сказал:

— Хорошо ты, Петя, читаешь Маяковского. Но вот с твоим оптимизмом насчёт советского паспорта я не совсем согласен. Боялись нас в мире — это да, а вот уважали вряд ли. Сталин внушал людям страх, как у нас в стране, так и за рубежом. Уважения не было.

— О чём вы говорите? — удивилась, сидевшая напротив Ирина Владимировна. — Я всю жизнь преподаю историю в институте. Мы с Николаем работали за границей пять лет и видели, как уважают там советского человека, а, стало быть, и его паспорт. Разве можно не знать того, что в Советский Союз приезжали писатели, учёные из разных стран, в том числе США, Англии, Франции посмотреть собственными глазами на то, что происходит в принципиально новой для всего мира стране? Как же можно было не уважать тех, кто строил что-то совершенно новое для всего населения земного шара, тех, кто создавал новые отношения между людьми, основанные на взаимном уважении независимо от толщины кошелька.

— Ну и чем это новое завершилось? — ухмыльнулся Герман Георгиевич, наливая себе в рюмку водку. — Расхваливаемый всеми Союз развалился. Вот и вся история. Кто я сейчас? Доктор наук, подрабатываю преподаванием информатики в институте Петра, зарабатываю — едва хватает на жизнь. Теперь представим себе, кем бы я стал, если бы не было революции. У моего деда было две мельницы. Большевики отобрали, раскулачив его. А не отобрали бы, сегодня я бы вёл своё дело, но уж, наверное, не ограниченное одними мельницами. Может, я вошёл бы в число олигархов. А кем будут ваши молодые люди, если не займутся собственным делом? Так же будут прозябать на зарплату, как мы.

— Не так уж мы и прозябаем, — вступил в разговор Роман, показывая на стол. — Однако дело даже не в этом. Я понимаю, что мы живём в относительном достатке, за что должны благодарить не нынешнюю власть, а советскую, при которой моих родителей посылали экспертами за рубеж, что позволило им заработать кое-что на наше сегодня. Вопрос в другом. Вы сожалеете о том, что не можете стать олигархом, а могли бы, не случись революция. Не кажется ли вам, что в данном случае вы думаете лишь о себе самом, а не о народе вообще? Тогда как все революции совершались ради народного блага.

Ирина Владимировна, улыбнувшись, положила руку на плечо Романа, приостанавливая его:

— Извини, но я только поправлю тебя. Не все революции были народными. Были, например, и буржуазные, совершавшиеся ради интересов одного класса — буржуазии.

— Да, конечно, — согласился сразу Роман. — Но суть в данном случае не в этом. У кулака отняли его мельницы. Вопрос почему?

— Он их заработал собственными потом и кровью, — заметил Герман Георгиевич.

— Но наверняка на этих мельницах кто-то батрачил, получая гроши за работу, иначе у владельца их не было бы дохода. Не работал же кулак сам на двух мельницах. И вот для того чтобы не было батраков, чтобы каждый работал на всех, а не на кого-то одного, совершена была Октябрьская революция. И революционные преобразования потерпели поражение в нашей стране именно благодаря кулаческим настроениям, сохранявшихся, но скрывавшихся тщательно за масками согласия с советской властью. Вы, Герман Георгиевич, хотите, как я понимаю, что бы кто-то, например я, был, образно выражаясь, батраком у вас, но быть батраком у меня вы не согласитесь. Однако и я не хочу на вас батрачить. Так как же нам с вами разрешить это противоречие, чтобы мы не побили друг друга? Только революционным путём, заставив и вас, и меня работать на всех.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся громко Герман Георгиевич. — Очень оригинальное объяснение.

— Герман, — включился в разговор Пётр Сергеевич, широко улыбаясь, — нашему Роману палец в рот не клади — в раз откусит. Давай лучше выпьем за наших дам. Их у нас сегодня меньше, чем мужиков, но все они прекрасны. Так что попрошу: мужчины, стоя, женщины до дна. И каждый мужчина локоток с рюмкой на уровень плеча, заглядывает каждой женщине по очереди в глаза и улыбается. Такой у нас порядок. Ребятам нашим, хоть они уже и с паспортами предлагаю разбавлять шампанское минералкой. Удовольствие такое же, но зато не опьянеете с непривычки. Да и соки есть — пейте, что нравится.

Застолье продолжалось весело, пока опять не завязался спор. В этот раз его начал Николай Иванович. Расслабившись от напитков и сытных блюд (на горячее было подано жаркое в глиняных горшочках) он обратился к сидевшему напротив гостю:

— Герман Георгиевич, вы в начале нашего вечера говорили о том, что Сталин вызывал только страх, а не уважение. Не могу не ответить на это, потому возвращаюсь к разговору. Мне кажется, такое мнение вызвано влиянием современных средств массовой информации, которых хлебом не корми сегодня, только дай позлословить о советском прошлом.

— Точнее, — вмешалась, разливая чай и внимательно слушая мужа, Ирина Владимировна, — именно на этом журналисты зарабатывают свой хлеб сегодня.

— Ты совершенно права, Ириша, — согласился Николай Иванович, кивая головой, и продолжал: — А как вы смотрите на то, что, спустя более пятидесяти лет после смерти Сталина, когда никто уже его не боится, после многих лет пресловутой перестройки Горбачёва, на лобовых стёклах современных КАМАзов, КРАЗов, которых и в помине не было при Сталине, часто красуются его портреты, а не изображения того же Горбачёва или современных президентов и политических лидеров? Народ уважает, заметьте, а не боится именно Сталина. И, кстати, паспорт советский вызывал особое уважение при нём, хотя тогда не очень-то и ездили за границу. Зато сегодня тысячи ежедневно выезжают за рубеж нашей Родины, а уважение к российскому паспорту сменилось ненавистью к новым русским, недовольством их поведением, когда они живут на широкую ногу, тратя бездумно деньги, наворованные в своей стране. Не лучше относятся и к тем, кто едет в поисках более счастливой, чем в России судьбы, надеясь на подачки доброго дяди Сэма. И богатых не уважают, и бедных. Вот вам отношение к современному паспорту, о котором теперь не скажешь, как Маяковский «читайте, завидуйте».

Герман Георгиевич внимательно слушал выступление своего оппонента, говоря языком науки, и, качнув, давно поседевшей головой, пригладив пальцем столь же седые маленькие усики, сказал:

— Относительно новых русских я с вами согласен. Ведут они себя не лучшим образом. Но я, наверное, на их месте тоже вёл бы себя так же. После стольких лет нищенской жизни вдруг оказаться при огромных деньгах. Тут от соблазнов отказаться трудно. Но по поводу Сталина не могу вас поддержать. Уважают его многие за страх, который он сумел на всех навести.

— Вы полагаете всё же, что главное страх. — Опять вмешался Роман. — Он вам никак не даёт покоя. А мне думается, главное в том, что он вывел Россию в сильнейшие державы мира. И если уж говорить о страхе мира, то страхе не перед вождём, а перед могущественной страной, которую оставил после себя Сталин.

— Вы собираетесь, наверное, стать учёным? — проговорил примиряющим тоном Герман Георгиевич в ответ на эмоционально произнесенные слова Романа. — А знаете ли вы, молодой, подающий, насколько мне известно, надежды, человек, что знаменитый физик Ландау терпеть не мог вождя всех народов? Вместе с другим московским физиком Корецом он подписал листовку, призывавшую к вступлению в антифашистскую рабочую партию и свержению диктатора.

— Ну и что? Сейчас об этом среди физиков не знает только самый ленивый. Пётр Сергеевич показывал мне текст этой листовки. Во-первых, Ландау написал это в тридцать восьмом году, когда ему было тридцать лет. Есенин тоже почти в таком возрасте писал и подписывал манифесты. Прославиться хочется всем. Наш современный поэт Евгений Евтушенко писал:

«Мне скоро тридцать. Я герой пародий, статей, разоблачительных стихов. Приписаны мне прочно все пороки и все из существующих грехов».

Но кто из этих почти тридцатилетних сохраняет свой пыл до старости? Евтушенко сник после развала Советского Союза. Вернее, перестроился вместе с перестройкой и перестал быть заметным, как и вся наша поэзия сегодня. Есенин расстался с жизнью до времени. И Ландау после освобождения из тюрьмы, откуда его вытащил академик Капица, перестал бузотёрить, но начал получать правительственные награды и учёные звания. И Сталин его больше не трогал, а сколько говорят о злопамятстве Сталина. Где же оно в этом случае?

Видя, что парень начинает горячиться, Пётр Сергеевич, как бы разминаясь от обеда, поднял со стула своё несколько грузноватое тело, под стать несколько полнеющей жене, подошёл к Роману и, похлопав его по плечу, сказал:

— Всё правильно, Рома, но я добавлю ещё одну важную деталь. История сама доказала, что всё сказанное в листовке было лишь больной фантазией так называемых подписантов. В листовке говорилось, что Сталин ненавидит социализм и готовит страну в качестве лёгкой добычи фашизму, на деле же получилось так, что фашизм был наголову разбит с именем Сталина на устах, а социализм всего за пять-десять послевоенных лет окреп настолько, что охватил своими идеями чуть не половину населения земного шара. Тогда как за такие же пять-десять лет перестройки мы умудрились развалить супер державу, и теперь никак не можем достичь хотя бы доперестроечного уровня в экономике.

Герман Георгиевич развёл руками, говоря:

— Ну, с вами подкованными спорить трудно. Интересно тогда узнать, как вы, Роман, собираетесь прославиться — гениальными изобретениями или борьбой с правительством?

— Он будет изобретатель, — быстро ввернула Катя, но тут же замолчала, видя нахмуренный взгляд, брошенный на неё братом.

— Катька, не встревай в разговор старших. Сколько тебя учить? — И обратившись к собеседнику, ответил так, словно воспринял слова о гениальности как абсолютно естественное в отношении него определение: — Прежде всего, важно понять, что я ничего не собираюсь делать ради славы. Если я что-то изобрету, надеюсь, что это случится скоро, то лишь с одной целью помочь человечеству решить ту или иную проблему. Человек на земле, по моему мнению, живёт с единственной целью — совершенствовать природу. И что бы каждый из нас ни делал, всё должно отвечать процессу улучшения нашего бытия. Когда каждый это поймёт, жизнь на земле станет прекрасной.

— Да вы не изобретатель, а философ, — рассмеялся Герман Георгиевич. — Хотя эти два понятия весьма взаимосвязаны. Однако мне пора идти. Хоть и не хочется покидать столь серьёзных противников нашего кулацкого сословия, но мне ещё надо перекинуться парой слов с Петром по нашему профессиональному вопросу и бежать с чудесного, но незапланированного мероприятия. Ещё раз от души поздравляю юную леди с получением паспорта и благодарю хозяйку за восхитительное угощение.

Крах

Трах-бах-тарарах — так приходит в жизни крах. Его никто не ждёт, но он приходит. И дело вовсе не в том, что Роману пришлось по окончании института сразу уйти служить в армию. По закону каждый здоровый молодой человек, даже получив высшее образование, должен был отдать долг Родине, обретая какую-то воинскую специальность. Роман попал в десантные войска, где учился пиротехнике, искусству взрывов и их предотвращению и попутно приёмам ведения рукопашного боя. Всё это для нашего повествования важно, однако не имеет никакого отношения к теме краха. Хотя…

В жизни всё взаимосвязано. Говорят, у истории нет сослагательного наклонения: что случилось, то случилось, но не уйди Роман в армию… Ах, не уйди он… Мог не уйти? Конечно, мог. Диплом защитил с отличием. Приглашали сразу в аспирантуру. Но рука судьбы направляла по своему пути. Роману хотелось узнать, что такое армия. В последний раз, когда Роман встретил Алину и Катю у школы, что делал давно уже почти регулярно в свободное от своих занятий время, он стал объяснять сестрёнке и её подружке о своём решении:

— Понимаете, в чём дело? С самого рождения человечества, как общества, так повелось, что мужчина должен знать военное дело, чтобы всегда быть готовым защищать свою семью, землю, Родину. Это не высокие слова, а необходимость. Даже в первобытном обществе женщина занималась очагом, домашним хозяйством, а мужчина охотился и воевал, если возникала необходимость. Так устроена жизнь.

— Ну что ты такое говоришь, Ром? — возмутилась Катя, хлопая брата сумкой с книгами по спине, — будто мы этого не знаем. Только сегодня уже не первобытное общество. И в армию никто не хочет идти. Сейчас техника воюет, а не люди.

— Не городи чепуху, Катька, — спокойно ответил Роман. — Техника без человека — ничто. Но суть не в том. Армия — это часть жизни любого народа. Я не могу не знать этой части, не познакомиться с нею поближе. Год отдохну от учебников и попробую солдатскую кашу. Что бы вы знали о школе, если бы не ходили в неё каждый день? По картинкам да по рассказам? Это не жизнь.

— Но ты хочешь быть изобретателем, а не офицером, — упрямилась Катя.

— Да, но, не зная жизни, не понимая её проблем, невозможно быть изобретателем. Что бы изобретали знаменитые оружейники Калашников и Мосин или авиаконструктор Яковлев, если бы не знали дела? А ведь их изобретения спасали наш народ.

Катя не соглашалась, буркнув:

— Не всем же изобретать оружие? Будто уж нечего больше.

— Есть, Катька, есть, — успокаивающе ответил Роман. — Я и не собираюсь заниматься армейскими проблемами, но не знать эту важную часть нашей жизни мне никак нельзя.

Тройка молодых людей подошла к высотному зданию, в котором они жили, и молчавшая до сих пор Алина, протянула подруге свою сумку с книгами, сопровождая это словами, за которыми стояло значительно больше, чем говорилось:

— Катюша, захвати, пожалуйста, мои причиндалы. Я потом заберу.

Она не сказала, что хочет погулять с Романом, не спросила его, хочет ли он этого. Всё всем было понятно.

С того самого дня, когда Алина получила паспорт и укоротила волосы, отношения парня и девушки сложились именно так, как хотелось Алине, то есть почти по взрослому. Они стали часто гулять после школы неразлучной троицей, шли на набережную и по ней к парку, где река уже не отделялась решётчатым парапетом, а текла совсем рядом так близко, что хотелось коснуться воды руками. Алина, если была в джинсовых брюках, дурачась, просила Романа подержать её за ноги, ложилась на гранитный берег, почти всем телом опускаясь вниз, и тогда лишь доставала воду, погружая в неё ладони. Роману приходилось прилагать усилия, чтобы удержать на весу девушку и потом вытягивать её на берег. Катя на такой подвиг не отваживалась: она была несколько крупнее и тяжелее Алины.

То, что подруга попросила Катю отнести её сумку домой, означало, что в этот раз присутствие её на прогулке нежелательно. Это случилось впервые, но воспринято так, словно всё само собой разумелось. Катя схватила сумку, повесила на плечо рядом со своей и взбежала на крыльцо подъезда. Роман и Алина уже не смотрели на неё. Они шли к реке в некотором смущении, оказавшись один на один друг с другом, но отстранённые друг от друга расстоянием пусть и очень небольшим, однако кажущимся им огромной дистанцией, преодолеть которую в этом возрасте чрезвычайно трудно.

Другое дело, когда они ходили втроём. Катя брала брата под руку и то же самое предлагала Алине. Они весело болтали, не ища повода для разговора. А тут вдруг оба шли рядом, не зная, о чём говорить, и дистанция в несколько сантиметров казалась непреодолимой преградой, пропастью. Алина думала о Романе. Роман думал об Алине. Они чувствовали это, но как же рассказать об этих чувствах? Как перепрыгнуть эту пропасть нерешительности?

Молча, вошли в парковую зону. Тут Алина подбежала к высокой сосне и обняла её, прижимаясь щекой к стволу, говоря со смехом в голосе:

— Ах, ты моя хорошая, ласковая, ну подскажи, что делать.

И вдруг отшатнулась от дерева, протягивая руки к Роману:

— Смотри, Рома, смола на дереве. Я совсем не ожидала. Теперь руки липкие. Что делать? А я, дурёха, сумку Катюше отдала.

— У меня платок есть, — растерянно ответил Роман.

— Ай нет, он не поможет. Прилипнет к руке. Надо водой. О! — воскликнула Алина и глаза её засветились восторженной радостью. — Вода. Она, конечно, поможет. Вот что нам поможет, повторила девушка. Пойдём, подержишь меня. — и побежала к берегу.

— Постой! — закричал Роман и бросился вдогонку. — Ты же не в брюках.

И в самом деле, сегодня Алина была не в джинсах, а в лёгком весеннем платьице, голубоватого цвета с большими розами, прекрасно облегавшим чудную талию и в то же время весьма коротким, открывавшим всю красоту стройных ног.

Юная красавица в это время добежала до края бетонной стены и, остановившись, задумалась, но всего на несколько секунд, после чего вскинула на парня огромные глаза, слегка наклонила на бок голову и произнесла:

— Ну и что же, что без брюк? Не могу же я ходить с ладонями в смоле. А ты не смотри на меня. Закрой глаза и держи. Только не вырони, а то придётся нырять за мной. — И она улеглась на землю, сползая к воде.

Роман едва успел подхватить её за лодыжки и тут же услыхал:

— Глаза закрой, только честно.

Дорогой читатель, тебе приходилось когда-нибудь стоять на берегу с закрытыми глазами? Даже ничего не держа в руках? Помню я однажды шёл по берегу океана. Глаза у меня не были закрыты, но нас окружала кромешная тьма ночи, волн, набегающих постоянно на берег почти не было видно, и мощь океана настолько ощущалась, что казалось будто я иду не вдоль волн, а прямо на них, то есть какая-то сила влекла в океан. Так и думалось, что сейчас затянет и не выберешься из волн. Вот что такое темнота у водной стихии.

Роман сплющил веки и слегка откинулся назад, держа крепко за ноги Алину, часть платья которой мгновенно соскользнуло на спину, раскрывая ту половину тела, которую, хоть и прикрытую нижним бельём, не принято показывать на людях.

Она же, проказница, понимая в какое смущение ввела молодого человека, начала полоскать руки в воде, приговаривая:

— Ну вот, теперь будет порядок. Ром, а ты можешь открыть глаза, если хочешь, чтобы не свалиться со мной, но смотри не на меня, а вдаль, на другой берег.

А Роман, откровенно говоря, уже сам открыл глаза, когда почувствовал, что его качнуло и он может упасть в воду, однако смотреть на другую сторону реки не догадался, устремив свой взгляд именно на девушку и её замечательную фигуру в ожидании, когда закончится мытьё рук.

Наконец поступила команда поднимать вверх, и Роман потянул за ноги, заметив, что теперь и передняя часть платья сползает с ног, цепляясь за берег.

— Ты меня совсем раздел, — засмеялась Алина, поднимаясь с земли.

Роман отвернулся.

— Ну, теперь смотреть можно, чего уж там, — сказала Алина оправляя платье, — зато руки чистые, смотри, и она протянула вперёд ладони.

Роман обернулся и вдруг схватил её ладони и прижал к своим губам. Мокрые, только что из воды, они сделали влажным его лицо.

— Они мокрые, — прошептала она.

— Ну и пусть, — пробормотал он в ладони.

— Губы мои тоже мокрые, — едва слышно выдохнула она.

Роман отнял ладони от губ, и они мгновенно вспорхнули к нему на шею, пригибая голову к губам Алины.

— Я люблю тебя, — всё так же тихо прошептала она. — Не хочу, чтобы ты уезжал. Не хочу.

Губы их сошлись в поцелуе и долго не расставались.

Не было такого дня в армии, когда бы Роман не вспоминал этот день и эти губы. Но слова Алины «Я чего-то боюсь, Рома» им забылись напрочь и неожиданно вспомнились, когда от его любимой сестрёнки Катьки пришло письмо, в котором она писала, что с Алиной произошло несчастье, и его любовь просит Романа забыть её, потому что они никогда не смогут быть вместе. Что именно случилось, сестра почему-то не написала. Родители тоже прислали письмо, в котором сказали о трагедии с Алиной, но тоже ничего не объясняли, написав, что он скоро приедет и всё сам узнает. Сообщили только, что подлость человеческая не знает границ. Алина же, писавшая ему почти каждую неделю, неожиданно прекратила писать совсем. А ведь они договорились, что как раз к моменту возвращения из армии школьница закончит учёбу, поступит в институт и, не смотря ни на что, они поженятся, и он будет помогать ей в учёбе, а сам пойдёт в аспирантуру.

В то, что рухнули все надежды, Роман не мог поверить. Служба подошла к концу. Занятия на спортивных снарядах, различные тренировки сделали парня ещё сильнее, плечи раздались больше, грудь расширилась. Только нос оставался картошкой и мысль о том, что Алина нашла себе другого, хоть и редко, но прокрадывалась в голову, когда он смотрел на себя в зеркало. Она, эта самая зловредная мысль, не вызывала в нём чувства злобы или ненависти к кому-то. Он действительно любил всем сердцем Алину и хотел, чтобы ей было очень хорошо. Мечтал, чтобы она была с ним и был уверен, что сделает её счастливой, но если его нос картошкой помешал ей полюбить его больше всех, то чего же тут злиться на других? Он далеко, а другие рядом, и эти другие красивее и, может, тоже талантливые, умные, смелые.

И всё же не верилось, что Алина переменилась так неожиданно. Последнее письмо от неё было как всегда тёплое, немного смешное, когда писала о школе, и любящее, очень любящее его, с его носом картошкой. Не могла же она ни с того ни с сего измениться. В письме говорилось и о притязаниях школьного товарища, но было ясно, что ему не на что было рассчитывать. Нет, что-то произошло, и это ужасно, что Романа не было рядом. Теперь он снова и снова вспоминал эти прощальные слова Алины «Я чего-то боюсь». Неужели что-то предчувствовала? Что?

Роман вошёл в квартиру, поставил вещмешок в угол прихожей, обнялся с родителями и Катькой, и сразу заявил, что идёт к Алине.

— Погоди, — остановил его Николай Иванович, — не пори горячку. Алины дома нет. Зайди в комнату, садись и слушай. А лучше умойся с дороги. Поговорим. Разговор будет долгим.

Пока Ирина Владимировна накрывала на стол закуски, Николай Иванович доставал водку, вино и рюмки, Катя уселась с братом на диван и начала рассказывать:

— Сразу после твоего отъезда, когда ты перестал нас встречать у школы, за Алиной начали стрелять ухажёры. То один подкатывается после уроков, то другой. Мой Олег нас часто сопровождал, так что мы в основном успешно отбивались. Но однажды, как я потом слышала, мальчишки поспорили насчёт Алины, кто сумеет её соблазнить. Понимаешь, поспорили на деньги. Сама я точно не знаю, но девчонки между собой разговаривали, будто Арнольд за большие деньги согласился доказать, что сумеет ею овладеть.

— Это большой рыжий что ли?

— Да. В тот день ещё утром в первую перемену он подошёл к Алине и попросил остаться после последнего урока на пару минут поговорить. Естественно, я тоже осталась, попросив Олега подождать во дворе. Это была география. Наша учительница, уходя, попросила нас закрыть дверь и ключ сдать на вахту. Мы так и хотели сделать. Из класса все кроме Арнольда, Алины и меня вышли, когда вдруг вбегает парень из параллельного класса и говорит, что Олега бьют во дворе. Я выбежала, а Арнольд сразу дверь на ключ и начал приставать к Алине.

В этом месте рассказа Роман схватился за голову и проговорил:

— Ведь я же предупреждал Алину. Зачем было стричь волосы и делать причёску? Кто устоит против такой красоты?

Катя положила руку на плечо брата и продолжала рассказ:

— Алина потом всё подробно мне изложила, но в суде этому не верят.

— В каком суде? — удивился Роман.

— Да, в суде. Алину арестовали за убийство. И она этого не отрицает.

— Как же так? — Роман сжал виски ладонями. — Она не могла сама убить.

— Конечно, не могла. Я это не хуже тебя понимаю, — согласилась Катя. — Но факт остаётся фактом. Когда Арнольд обхватил Алину, как она рассказала, и начал срывать с неё одежду, она с трудом вырвала одну руку и вцепившись в волосы, потянула голову назад. Тогда Арнольд выхватил из-за сапога финку, говоря, что если она не будет его, то не будет ни чьей, но при этом освободил Алину. А она, как это ни покажется странным, отпустила волосы этого подлеца и двумя руками стала выворачивать ему руку с ножом за спину. Ей это почти удалось, но он был сильный и тяжёлый, навалился на Алину всей тушей и попал боком на свой же нож. Лезвие вошло по самую рукоятку. Пока все бежали на крик, пока ломали дверь, пока вызывали скорую помощь, прошло много времени, и спасти его не удалось. Алина сидела в классе в разорванной блузке и ни с кем не хотела говорить, даже со мной. Приехала милиция, и трое парней из параллельного класса сказали, что Алина давно хотела убить Арнольда. Я кричала, что это неправда, но Алину всё равно арестовали.

В это время Николай Иванович громко сказал: «Н-да!» и пригласил за стол:

— Садимся. Выпьем по рюмашке за приезд и надо серьёзно потолковать. Сейчас к нам придут Пётр Сергеевич и Антонина Семёновна. Всё обсудим. Завтра суд. Будем бороться за Алину.

Судебный процесс для судьи, прокурора и защитника проходил как тысячи других, но был единственным и неповторимым для Алины и тех, кто её любил, кто верил в её невиновность. Хирург, делающий по несколько операций за день, может не обратить внимание на ту или иную жалобу больного, упустив при этом главную. Для него это рутинный поток, в котором отдельный всплеск может показаться случайным. Для больного, которому впервые в жизни делают операцию, каждая деталь кажется особенно важной, каждая запоминается на всю жизнь, как нечто уникальное.

Новое в судебном процессе было то, что проходил он с участием присяжных заседателей, что было введено в практику совсем недавно, а потому не всем ещё было понятно, как к этому относиться.

В десять часов утра зал был полон. Алина вошла в сопровождении конвоира, ни на кого не глядя. Отвечая на вопросы судьи, вставала, но не поднимала головы. Ей никого не хотелось видеть. Когда женщина судья спросила, признаёт ли подсудимая себя виновной, Алина ответила:

— Да, признаю. Убила бы любого на его месте.

Сидевший рядом адвокат закачал головой. Видимо его подзащитная говорила не то, что он ей советовал. Положение его осложнялось, но он не подавал виду.

Выступление прокурора для многих, знавших хорошо Алину, оказалось громом с ясного неба. По его словам, которые прокурор обещал подтвердить свидетельскими показаниями, получалось, что школьница выпускного класса давно заигрывала с мальчиками с целью выманивания у них денег, для чего пригласила и Арнольда, у которого денег не оказалось, и тогда в гневе она решилась на убийство, для чего использовала нож, что носила с собой в сумке. Проблема, по мнению прокурора, состоит лишь в том, что свидетелей самого убийства нет, но есть свидетели, с которыми подсудимая поступала аналогичным образом и добивалась желаемого.

К изумлению сидевших в зале школьных учителей, завуча и одноклассников Алины, один за другим к трибуне свидетелей вышли три парня, утверждавших, что Алина запиралась с ними в классе, предоставляла им любовные утехи и получала за это деньги. Слушая их, Алина молчала, словно набрав в рот воды, и не поднимала голову.

Затем начался допрос подсудимой. Если бы не угрюмый вид Алины и то, что она, отвечая на вопросы, ни на кого не смотрела, упираясь взглядом в пол, девушка казалась бы прекрасной. Скромная наглухо застёгнутая кофточка тёмно-серого цвета не могла спрятать красоты очертаний фигуры. Волосы в этот раз не были рассыпаны по плечам. Девичья головка была острижена под мальчика, но это сделало лицо более открытым и слегка вытянутым, что добавляло трагичность всему облику страдающего человека.

Алина повторила то, что рассказывала на следствии, но чему не верил прокурор. Он сказал, что подсудимая отрицает, что хотела убить погибшего, тогда как здесь же в суде она заявила, что убила бы любого, кто оказался бы на месте погибшего Арнольда.

— Этими словами, — заявил прокурор, — подсудимая сама выдала своё желание убить.

Орудие преступления — нож, который показал прокурор, Алина, конечно, признала, но упрямо повторила, что никогда не носила с собой нож, а этот тем более не её и в руки она его взяла только когда инстинктивно вынимала из тела погибшего.

Прокурор аж подпрыгнул от этих слов:

— Как это вы только вынули нож из тела? Неужели погибший сам себя пырнул ножом в ответ на ваше требование денег за любовь? Что же он хотел себе как японец харакири сделать? Но у нас не Япония и совсем другие обычаи. А вынули вы нож из тела только для того, чтобы объяснить нам появление отпечатков пальцев на рукоятке ножа.

Алина замолчала. Сказать ей было нечего. Всё оборачивалось против. Адвокат начал вызывать свидетелей защиты.

После выступления завуча школы, сказавшей, что подсудимая была прекрасной ученицей без каких-либо отрицательных качеств, главным свидетелем защиты, разумеется, была лучшая подруга Алины Катя, которая знала о договоре Арнольда и Алины остаться после уроков. Когда она рассказала, как её вызвали из класса сообщением о том, что бьют её Олега, прокурор тут же поинтересовался:

— Ну и что, его сильно избили?

— Да нет, — обескуражено ответила Катя. — Его вообще никто не бил.

— Вот видите, — и прокурор улыбнулся, — вашего друга, стало быть, никто не бил, а вы оставили подсудимую наедине с жертвой, способствуя тем самым готовящемуся преступлению.

Катя растерялась, не ожидав такого поворота событий. Но тут задал вопрос адвокат:

— Скажите, а кто именно вошёл в класс и сообщил о том, что Олега бьют? Вы можете назвать его имя или показать нам его, если он здесь?

— Да, могу, — ответила Катя. — Вот он сидит. — И она указала на одного из парней, выступавших только что в качестве свидетелей. — Кроме того, я заявляю, что ни он, ни его товарищи, выступавшие здесь, никогда с Алиной не были не только в близких отношениях, но и ни в каких других, так как учатся в параллельном классе и даже не знают, что мы с Алиной всегда уходили из школы вместе, потому что учимся вместе с первого класса и живём в одном доме. Это единственный случай, когда меня от Алины оторвали, и вот такое случилось.

Все выступавшие отзывались об Алине хорошо, но никто фактически не был свидетелем происшедшего, что и осложняло процесс. Когда, наконец, адвокат заявил, что у него больше нет свидетелей, из зала суда раздался голос:

— Я могу быть свидетелем. Разрешите сказать.

Все повернулись на голос. Судья удивленно спросила:

— Представьтесь, пожалуйста. И о чём вы можете нам рассказать?

При звуке знакомого голоса Алина впервые вскинула голову и посмотрела в зал.

— Я жених подсудимой, — заявил Роман. Я только вчера вернулся из армии, потому не принимал участие в следствии. Прошу разрешить выступить.

— Рома, зачем ты здесь? — закричала Алина и заплакала навзрыд, закрыв лицо руками.

Судья, спросив согласие прокурора и адвоката, пригласила Романа к трибуне. Секретарь суда принесла Алине стакан воды, чтобы успокоить девушку.

В ответ на пояснения судьи об ответственности за дачу ложных показаний Роман сказал, что понимает это и начал:

— Я с детства знаю Алину, как подругу моей младшей сестры. Они обе росли у меня на глазах.

Выслушав замечание судьи, Роман поправился:

— Да я говорю о подсудимой. Когда она выросла, мы полюбили друг друга и решили пожениться после моего возвращения с действительной службы. Господин прокурор не верит в то, что подсудимая с её маленьким ростом могла оказать сопротивление такому сильному человеку, каким был погибший. Так вот я заявляю, что перед уходом в армию я научил мою невесту, то есть подсудимую нескольким приёмам самообороны именно для того, чтобы она сумела защитить себя как раз в такой ситуации, в которой она оказалась.

— Вы, стало быть, знали, что так будет? Вы ясновидящий? — прервал его саркастическими вопросами прокурор.

— Нет, господин прокурор, — спокойно возразил Роман. — Глядя на такую красивую девушку, не надо быть оракулом, чтобы предвидеть, сколь много будет желающих добиться её любви. Это азбука жизни.

— Ну, вы нас азбучным истинам не учите, — недовольно буркнул прокурор. — Говорите по существу, если есть что.

— Хорошо, по существу. Давайте мы с Алиной… простите, с подсудимой продемонстрируем всем приём, которому я учил её и которым подсудимая владеет в борьбе с вооружённым ножом человеком. Тогда вы увидите, оборонялась ли подсудимая или нападала.

— Дельное предложение, — произнёс громко адвокат, буквально вскочив со своего места. — Я поддерживаю и прошу суд провести предложенный эксперимент.

На вопрос судьи прокурор дал своё согласие, но с ремаркой:

— Надеюсь, вы, молодой человек, специалист и не допустите кровопролития в суде.

— Мы будем это показывать не с ножом, а с шариковой ручкой, — пояснил Роман и добавил, — если вы, конечно, не возражаете.

Судья скомандовала:

— Конвой, проводите подсудимую в центр зала для эксперимента.

Переставшая плакать Алина вышла навстречу Роману перед столом присяжных заседателей, буквально дрожа всем телом. Роман сжал кулаки и едва сдерживал себя, чтобы не броситься обнимать свою любимую. Глубоко вздохнув, чтобы успокоить себя, он достал из кармана пиджака шариковую ручку и сказал Алине:

— Ты, пожалуйста, не волнуйся. Всё будет хорошо. Смотри, вот будто бы тот нож, который ты видела. По твоим словам Арнольд достал его из-за голенища сапога. Как он его взял? Лезвие было направлено вверх или вниз?

— Вверх.

Роман зажал ручку в кулак остриём вверх и направил воображаемый нож на Алину.

— Теперь делай так, как я тебя учил. Я угрожаю тебе. Это нож в руке.

Алина вдруг перестала дрожать, собралась и, кинувшись вперёд, обхватила двумя руками запястье руки Романа, резко опустила руку с ножом, отвела её в сторону и, пронырнув под нею, прокрутившись на триста шестьдесят градусов вокруг себя, вывернула руку Романа ему за спину. Роман выпустил ручку из рук, освободился от захвата Алины и сказал:

— Вот так ты должна была делать в тот раз.

— Я так и делала, — виноватым голосом стала объяснять Алина, — но когда я выворачивала ему руку, он не устоял, как ты, а упал боком на меня. Я тоже упала, но руку его не выпустила, и он упал прямо на нож. Вот и всё.

— Давай теперь покажем это ещё раз помедленнее, чтобы всем было понятно, — предложил Роман.

Судья согласилась:

— Повторите, пожалуйста, именно так, как это было, то есть попробуйте показать с падением.

Роман взял ручку, и Алина медленно обхватила снова запястье за предполагаемым лезвием ножа, стала поворачиваться вокруг себя, и в этот момент Роман наклонился, имитируя падение. Ручка оказалась прямо у бока и упади парень на самом деле, упёршись в пол, ручка могла сыграть роль ножа.

— Достаточно, — сказала судья, — станьте все на свои места.

— Но это всё предположение — заметил прокурор, поднимаясь. — Могло быть и иначе. Эксперимент показывает, что подсудимая владеет некоторыми приёмами самообороны, которые она могла применять и с целью нападения. Иными словами, по моему мнению, подсудимая как раз не боялась погибшего, зная, что она хорошо подготовлена. А потому легко могла нанести точный удар опытной рукой. Я прошу наших присяжных заседателей обратить внимание на этот факт.

У вас есть ещё что добавить? — обратилась судья к Роману.

— Да, есть.

Роман беспокойно посмотрел на Алину, которая с момента начала его выступления и теперь не отрывала от него взгляда.

— Я хочу сказать относительно показаний свидетелей обвинения. Они говорили гнусную ложь. Вы можете провести медицинское освидетельствование подсудимой и убедиться, что она никогда ни с кем не занималась любовью. Я даю голову на отсечение.

— Поберегите свою голову для другого раза, молодой человек, — язвительно сказал прокурор. — Она ещё вам пригодится.

— Для несправедливого суда она мне не нужна, господин прокурор, — отрезал Роман.

Адвокат и тут подскочил и заявил ходатайство о проведении медицинской экспертизы. Ходатайство было принято, и судья вопросительно посмотрела на Романа:

— Вы закончили? Можете сесть на своё место.

— Нет, — ответил Роман решительно. — Теперь я хочу сказать самое главное.

— Вот как? Что же ещё вы нам можете сказать, если всё сказанное ранее было не главным?

Роман опять посмотрел на Алину. Ему хотелось попросить у неё прощения за то, что поздно приехал, за то, что не успел поговорить до суда. До самого последнего момента он не знал, имеет ли он права на то, что сделает сейчас, без согласия самой Алины. Но времени не было. Он решился и произнёс:

— За день до происшедшего события, которое мы сегодня обсуждаем, Алина… извините, подсудимая написала мне письмо. Я хочу прочитать из него несколько строк, которые имеют прямое отношение к случившемуся и, как мне думается, доказывают ещё больше её невиновность. Можно прочитать?

Судья посмотрела на прокурора и адвоката:

— Вы не возражаете?

— Не знаю, что письмо может тут доказать, но я ничего не имею против, — согласился прокурор, кивнув головой. — Пусть читает.

Адвокат естественно тоже согласился.

Роман был одет в новый чёрный костюм, специально купленный его родителями к приезду сына. Угадать размер было не сложно, поскольку отец и сын хоть и отличались лицами, но имели вполне одинаковую комплекцию.

Когда в семье обсуждали предстоящее судебное заседание, никто не знал, зачем Роман раскрывал свой чемодан и что доставал, перебирая бумаги. Это были сохранённые им письма Алины, самое последнее из которых он взял с собой и вот теперь, достав его из кармана пиджака, представлял на обозрение суда.

— Я тебе писала раньше, что ко мне стал приставать рыжий Колька со своими ухаживаниями. Ну, я и ему, как всем остальным ухажёрам, говорила, что у меня есть жених, который служит в десантных войсках, а потому не рекомендую подходить ко мне с подобными вопросами. Слово «десантник» оказывает магическое действие. Вас все боятся. А сегодня Колька подошёл ко мне и сказал, что хочет поговорить со мною завтра по очень важному для него делу. Не знаю, что он имеет в виду, но думаю, что он будет говорить о тебе. Наверное, ему хочется после школы тоже пойти в десантники, и он попросит меня узнать, как это лучше сделать. Он ведь уже призывного возраста, потому что дважды оставался на второй год. Но ты, Ром, не волнуйся. Я сказала, что разговор будет только в присутствии Катюши. Так что всё будет нормально.

Помнишь, перед твоим отъездом я говорила, что боюсь чего-то? Так вот это уже прошло. Ты скоро вернёшься, я закончу к этому времени школу и мы поженимся. Извини, но после школы я не пойду сразу в институт, как ты предлагаешь. Мне хочется начать с института материнства. Надеюсь, я ясно выразилась?

Роман прекратил чтение и посмотрел на Алину. Она сидела, опустив голову и закусив зубами пальцы, сжатые в кулак.

— Извини, Алина, — тихо проговорил Роман, — но так надо.

Прокурор встал, говоря:

— Письмо несколько меняет дело, но подсудимой ли это письмо? Мы не проводили графологическую экспертизу.

В задних рядах зала поднялась высокая элегантно одетая женщина и громко сказала:

— Я преподаватель литературы в классе, где училась Алина. Мне хорошо известен её почерк, потому что он весьма специфичен. У неё почти все буквы округлые.

— Представьтесь, пожалуйста, — попросила судья.

Учитель назвала своё имя и фамилию.

— Науков, если у вас всё, вы можете сесть на своё место, а письмо передайте, пожалуйста, через пристава мне, — сказала судья, и, затем, обращаясь к учительнице: — А вы пройдите к трибуне.

Предупредив об ответственности за дачу ложных показаний, судья предложила посмотреть письмо и подтвердить идентичность почерка. Учительница сразу заявила, что письмо написано именно таким почерком, каким писала её ученица.

— В таком случае, — сказала судья, — в связи с важностью информации мы направим письмо на более детальную графологическую экспертизу и произведём другие следственные действия, для чего объявляю перерыв на одну неделю.

Но ещё до того, как снова собрались участники судебного процесса, произошло событие, заслуживающее внимание читателя, ибо оно сыграло свою роль в решении суда по Алине. За два дня до намеченного слушания дела Роман пытался в который раз получить свидание с Алиной, но ему отказали, как не являющемуся официально родственником. В расстроенных чувствах, возвращаясь домой, он свернул на набережную и прошёл к тому месту, где они впервые поцеловались с Алиной. Приблизившись к той самой смолистой сосне, которую обнимала Алина, Роман, охваченный воспоминаниями, хотел тоже к ней прислониться, когда услышал за спиной голоса. Он и не заметил, что за ним по набережной давно уже шли три человека. Это были те самые парни, выступавшие на суде свидетелями обвинения Алины.

Один из них был высокий, чуть повыше Романа. Таких часто приглашают играть в баскетбол. На спортивной майке через всю грудь шла надпись на английском языке «Champion». Двое других были поменьше ростом, но пошире в плечах. Один из них был даже толстоват.

Но оба, видимо, занимались борьбой или штангой. Под короткими рукавами маек тоже с иностранными надписями, как у высокого, видны были накаченные мускулы рук. Все трое одеты в джинсовые брюки, подпоясанные широкими ремнями с металлическими шипами и свисавшими цепочками. Вкусы к одежде у них были одинаковыми.

— Эй, десантник, — сказал высокий, — ты что-то оскорбительно отозвался о нас на суде. Нам это не нравится. Придётся тебе раскошелиться и уплатить штраф за оскорбление. Чем будешь платить зелёными баксами или русскими деревянными?

Они подошли ближе. Все трое ехидно улыбались. Пролетевший от реки лёгкий ветерок донёс запах водки. Парни были прилично выпившими.

Роман бросил быстрый взгляд вправо и влево. В парке никого кроме них не было видно.

Движение глаз его было замечено парнями и понято верно:

— Не боись. Никого нет. Гони деньгу, если хочешь ещё встретиться со своей кралей.

В этот раз Роман был в армейских брюках, армейских ботинках и спортивной белой футболке без рисунков и надписей. Секунду подумав, он сунул руку в карман брюк и вынул портмоне, достал оттуда десятирублёвую купюру.

— Хватит? — спросил, пряча портмоне в брюки.

— Ты что, издеваешься? — крикнул толстячок. — А ну отдавай весь кошелёк.

— Бери, сколько дают, если поднимешь, — сказал, усмехнувшись, Роман и бросил деньги на землю.

Это только в плохих фильмах для непритязательных зрителей драки на экране длятся бесконечно долго, когда соперники бьют друг друга чем попало, швыряют по десять раз на землю, падают, когда, казалось бы всё кончено с жизнью, но поднимаются вновь и продолжают драться, как ни в чём ни бывало.

В жизни всё происходит гораздо быстрее и проще. В драках важна прежде всего реакция. У десантника она натренирована до автоматизма. У пьяного человека — заторможена.

Первым двинулся было вперёд длинный. Но он именно только шевельнулся в направлении Романа, как в ту же секунду получил мощный и точный удар ботинка в пах, что заставило его мгновенно скрючится от внезапной резкой боли и со стоном повалиться на землю. Но его тело не успело ещё приземлиться, как стоявший рядом толстячок увидел перед своими глазами два пальца левой руки Романа. Они вошли в глазницы. В сознании толстячка сверкнули молнии и погасли, сменившись адской болью и полной темнотой. Земля закружилась и ушла из-под ног. Пальцы Романа не согнулись крючком, не вырвали глаза совсем, но надолго вывели их из нормального состояния. А ребро правой ладони Романа уже врезалось наотмашь чуть выше плеча в шею третьего опешившего от увиденного парня, и в тот же миг, оборвало его сознание.

Три жертвы лежали на траве под сосной, и на всё ушли считанные секунды. Роман приблизился к продолжавшему корчиться длинному, приподнял его за плечи, тряхнул, слегка ударив головой о землю, и спросил:

— Слышишь меня?

Тот едва кивнул головой.

— Так вот слушай внимательно, — продолжал он. — Когда очухаетесь, объясни дружкам, что на следующее заседание суда вы должны придти и заявить о том, что меняете свои показания и признаётесь, что всё врали относительно Алины. Не скажете так, убью каждого по очереди. Я предупредил. Всё.

Бросив длинного, он повернулся и зашагал прочь. Трое постепенно приходили в себя.

На следующем заседании суда к вящему изумлению собравшихся и особенно прокурора трое свидетелей обвинения один за другим заявили об изменении показаний и принесли свои извинения подсудимой. Обвинение полностью рассыпалось. Присяжные заседатели признали единогласно, что подсудимая не имела намерения убивать, а напротив, оборонялась, а потому в убийстве невиновна. С этим вынужден был согласиться и прокурор. Алину оправдали.

Однако для Романа это была радость с огорчением. Прямо в зале суда после освобождения от конвоя и заключительных слов судьи, все бросились обнимать Алину. Но когда подошёл Роман, она низко опустила голову и прошептала:

— Спасибо тебе, Рома. Ты настоящий друг. Ты спас меня. Это навсегда останется со мной. Но давай забудем о нашей любви. Я стала совсем другой и не могу портить тебе жизнь. Мужчины для меня умерли. Извини. Я не хочу ни мужа, ни детей. А тебе такая жена не нужна.

Роман слушал, не веря своим ушам.

— Алина! О чём ты говоришь? Мы же всё решили. Ничего не меняется.

В ответ тихо, но резко прозвучало:

— Нет! Всё изменилось. Прости, пожалуйста.

Алина отвернулась от Романа к родителям. Те тоже ничего не понимали. Только стоявшая рядом Катя и всё слышавшая, тронув за плечо брата, проговорила:

— Успокойся, Рома, это пройдёт. Она слишком перенервничала. Не дави на неё сейчас.

Но это был крах надежд. Это был крах всех планов.

Всё родится весной

Вот, дорогой, уважаемый читатель, исследователь людских душ, мы и добрались почти до того, с чего началось наше повествование. Если б только знали участники описываемых событий, какой эффект они произведут в недалёком будущем на жизнь в стране, да что там в стране, во всём мире. Если б только люди могли осознавать, что любое их действие может оказать непоправимое влияние на судьбы тысяч, а порой и миллионов людей независимо от их желания, наверное, многое делалось бы иначе. У нас говорят: «Знал бы где упадёшь, соломку бы подстелил». Это верно. Так ведь не знаешь, где споткнёшься, где упадёшь. А стелить соломку заранее на всякий случай — соломки не хватит на всю-то жизнь.

Роман поступил в аспирантуру и, как говорится, оправдывая свою фамилию Науков, с головой ушёл в науку.

Катя успешно сдала экзамены в юридический институт, что позволило ей попасть на бюджетное отделение. Алина не могла последовать за подругой, так как не получила аттестат об окончании школы. Чтобы не терять времени зря, пошла работать и не куда-нибудь, а в милицию секретарём начальника отдела по борьбе с преступностью. Так что неразлучная в прошлом троица собиралась теперь вместе крайне редко. Практически это случалось лишь на праздничных застольях, когда по традиции семьи Алины и Романа устраивали совместные посиделки. Всякий раз при этом обе семьи делали попытки уговорить Алину выйти за Романа за муж, но она стояла на своём, говоря: «Не могу я портить жизнь любимому человеку. Я перестала любить мужчин».

Роман по совету сестрёнки не настаивал. Ни в театры, ни в кино, ни на прогулки он Алину не приглашал. Да и некогда ему было. Целый день работа в аспирантуре научно-исследовательского института, а вечерами до поздней ночи он просиживал то в центральной библиотеке за чтением каких-то срочно нужных ему книг, то дома в своей комнате за лабораторным столом, проводя какие-то эксперименты. Осень и зима оказались очень напряжёнными.

Но пришла весна, правда, запоздалая, как часто бывает в средней полосе России. Зато апрель выдался на редкость жарким. Буквально в несколько дней деревья по всему городу украсились свежей зеленью, газоны и клумбы наряжались яркими цветами, словно соревнуясь, в каком районе города они пышнее и красочней. Возбуждающие медоносные ароматы наполнили воздух, оттесняя собой, где возможно, перегары автомобильного транспорта. Каждый вечер на дороги выезжали поливальные машины прибивать поднятую движениями пыль и устоявшуюся за день жару.

Первого мая у Романа был день рождения. Как и каждый год в этот день, ближе к вечеру Алина с мамой и папой пришли в гости к Науковым. За неделю до этого дня Роман предупредил Алину, что бы она обязательно явилась, так как у него для неё есть сюрприз. За праздничным столом было шумно и весело, телевизор не включали, играла музыка и даже начали было танцевать, когда Катя заявила, что ей нужно бежать на вечер в институте, а Олег давно заждался её на улице. Чмокнув брата в щёчку, она убежала. Тут поднялся и Роман, предложив Алине прогуляться в такой чудный вечер и пообещав показать ей нечто очень удивительное. Оставив родителей праздновать одних в своё удовольствие, молодые люди вышли из дома. Роман прихватил с собой в полиэтиленовом пакете большой свёрток, который, как он объяснил, и был сюрпризом, но для которого требовалось большое пространство.

— Там у тебя что, складной самолёт? — рассмеялась Алина.

— Близко к тому, но не он, — улыбаясь, ответил Роман.

— Ну, значит, ковёр-самолёт, и мы полетим над Москвой.

— Близка к разгадке, но не угадала.

— Ну и ладно, — вздохнула Алина. — Куда же мы пойдём?

— Если не возражаешь, к реке. Там в десять часов хорошо будет наблюдать фейерверк.

Из раскрытых дверей и окон соседнего ресторана доносилась громкая музыка. Вокруг с весёлыми криками бегали мальчишки и девчонки. По набережной гуляли парочки влюблённых, мамаши и бабушки везли детские коляски, прогуливая своих детей. Кто-то катался на роликовых коньках, кто-то на досках, чинно со своими питомцами шагали владельцы догов, овчарок, терьеров и других породистых собак.

Роман повёл Алину вглубь парка, спустившись к реке там, где у неё уже были настоящие берега без гранитного обрамления. Береговая полоса здесь сузилась до предела, ограничившись еле заметной тропинкой. Разумеется, гуляющих в этом месте не было, но Алина ничего не боялась. С детства она привыкла доверяться Роману полностью и всё же она спросила:

— Куда ты меня ведёшь, Сусанин? Мы сумеем выбраться, когда стемнеет?

— Не волнуйся, последовал ответ. Сюда почти никто не ходит, а я не хочу, чтобы мой сюрприз видел кто-нибудь ещё, кроме нас с тобой.

— Такой особый сюрприз?

— Да. Это моё изобретение. Я придумал его для тебя. Если оно сработает, мы будем с тобою счастливы.

— Что ты придумал, Рома? А ну раскрывай свою тайну. Может, мне это не подходит?

— Нет, Алиночка. Это не костюм, который может подойти или нет. Впрочем, ты сейчас сама всё увидишь.

Роман посмотрел на часы. Через минуту — десять. Тропинка привела к небольшой площадке на берегу.

— Сюда обычно приходят рыбаки. Это они протоптали тропинку. Но сегодня рыбаков не будет, — говорил Роман, доставая из пакета свёрток и разворачивая его. — Смотри. Я устанавливаю на площадку нечто вроде ракетницы.

Он поставил трубу на растопыренных ножках на песок и проверил её устойчивость. Оставшись довольным, достал ещё один свёрток, поясняя свои действия:

— А вот и ракета. Слышишь, уже начали пускать фейерверки? Сейчас пустим и мы. Но у меня ракета особая. Она по моему замыслу должна лететь выше других ракет раза в два, светить гораздо ярче других ракет и держаться в воздухе как минимум сутки. Вот какая это необыкновенная ракета, если получилась.

Роман опустил в трубу какое-то сложное сигарообразное устройство. Подсоединил к трубе бикфордов шнур, поджёг его и потянул Алину в сторону, предупредительно говоря:

— Ты не бойся, не взорвётся. Я в армии и не такие пиротехнические чудеса устраивал. Главное смотри, как это будет красиво.

Шнур горел неторопливо, так что можно было спокойно успеть отойти на безопасное расстояние.

— Фокус в том, — продолжал пояснения Роман, — что я объединил свойства обычной ракеты со свойствами космической ракеты. Моя, конечно, в космос не полетит, но зато у неё во время полёта раскроются крылья, как у планера, и она будет парить в небе очень долго. Если, конечно…

Слово «получится» он не успел договорить, как огонь шнура достиг капсулы пусковой трубы, раздался оглушительный хлопок, и ярко-голубое пламя вырвалось из трубы и понеслось вверх, рассыпая разноцветные искры. Через несколько секунд ракета превратилась в звёздочку, обронившую несколько зонтов сначала красных, потом оранжевых, зелёных и голубых огней. Это казалось феерической неправдоподобной картиной, от которой невозможно было оторвать взгляд.

Алина стояла за спиной у Романа, положив ему руки на плечи, и заворожено смотрела в небо.

Роман прошептал:

— Алина, это мой подарок тебе — звезда нашей любви. Красный зонт — это наша любовь, оранжевый — наши надежды, зелёный — рождение, сама понимаешь, кого, и голубой — моя голубая мечта быть всегда с тобой.

Он повернулся к девушке. Её руки соскочили с плеч, но она тут же подняла их и обняла шею Романа, тяжело дыша и прерывисто говоря:

— Ромочка, милый… Я не знаю, что со мной происходит… Какая же я была дура… Разве можно было так с тобой? Я ничего не понимаю, но очень хочу твоей любви… Да, да, сейчас… Пойдём к нам домой в мою комнату… Или нет, лучше здесь… Нас ведь никто не увидит… Пусть у нас будет ребёнок… Дети… И все будут как ты — умные, смелые, сильные… А я буду вас всех любить…

Фейерверки давно закончились. Небо по ночному стало тёмным и звёздным. Но среди всех сияющих ярко звёзд одна была самая яркая.

Первая майская ночь ещё не успела остыть от дневной жары. Тёплые волны воздуха прокатывались над Москвой, медленно перемещая ракету-планер над городом, привлекая к себе взоры тысяч и тысяч восторженных наблюдателей её полёта. Многим показалось, что в небе очень медленно движется самолёт. А это была ракета, изменившая жизнь миллионов людей, которые сами ещё не знали об этом, как не знал и её создатель, думавший только о своей любимой.

Роман утаил от Алины самый главный аспект его экспериментальной ракеты. В ней находился особый придуманный им состав, который под воздействием тепла начал излучать во все стороны невидимые лучи, возбуждающие в человеке непреодолимое желание любви к противоположному полу. Почти год он работал над этой идеей, чтобы помочь Алине преодолеть ненависть к мужчинам, вызванную попыткой её изнасилования с трагическим концом и судебным процессом. В библиотеке он прочитал десятки книг по астрологии, пытаясь понять, как положение звёзд может влиять на действия человека, изучил книги по биологии животных организмов, подробно знакомился с физическими процессами невидимых частиц, выполнил в своей домашней лаборатории сотни комбинаций химических составов, пока не придумал один единственный. Молодой начинающий учёный слышал об экспериментах, проводившихся и продолжающихся в Германии и некоторых других странах по нахождению средств воздействия на психику человека. Но его в данном случае интересовала не столько психика, сколько физиология. Это был тот самый случай, когда гениальность рождалась десятью процентами таланта и девяноста процентами труда.

Стремление спасти Алину, сделать её снова нормальной любящей женщиной было настолько велико, что не позволяло Роману думать о том, что взлетевшая ракета своим мощным невидимым воздействием охватит не только его любимую, но и всех других людей, очутившихся в пределах досягаемости лучей ракеты. Другой ошибкой молодого исследователя было предположение, что сигнал будет передаваться через органы зрения, тогда как на самом деле он проникал в организмы даже тех, кто не видел ракеты и не подозревал о её существовании. Таким образом, в ночь с первого на второе мая и весь последующий день, (как и рассчитывал Роман, ракета летела долго) все люди Москвы и близлежащих областей (ракета под влиянием розы ветров упала в далёком посёлке Предуралья) оказались в состоянии сильного любовного возбуждения, но не просто с желанием удовлетворения своих сексуальных потребностей, а по причине неожиданно сильного чувства любви к находившемуся рядом человеку. Хотя, конечно, чувство это рождалось возросшей неожиданно физиологической потребностью в любви. Это были сутки всеобщего счастья для тех, кого коснулась лучами ракета.

ЛЮБВИ ВСЕ ВОЗРАСТЫ ПОКОРНЫ И БЕЗ ГРАНИЦ

Эпидемия любви

В конце рабочего дня Девочкин позвонил в медицинский институт своей бывшей преподавательнице профессору в вопросах гинекологии Красильниковой:

— Елена Николаевна, здравствуйте, Девочкин беспокоит. Тут у меня какая-то непонятная история получается. Смена подходит к концу, а в приёмной полно пациенток. Я уже осмотрел тридцать женщин. Все беременны, у всех зачатие первого мая и, что самое странное, среди них в основном либо почти дети, либо женщины возраста за сорок, то есть те, кто никак не предохранялись, полагая, что уже не родят.

В ответ Девочкин услышал то, что заставило его ещё больше изумиться:

— Здравствуйте, Коля. Рада, что вы позвонили. Мне уже поступила подобная информация из других консультаций и поликлиник. Но знаете, что я вам хочу сказать. Меня саму это удивляет в немалой степени, особенно то, что я тоже оказывается в таком же положении и тоже по причине любви первого мая.

— С чем вас и поздравляю!

— Спасибо. Вы, наверное, поражены? Догадываюсь по вашему молчанию. Действительно, как можно получить беременность в шестьдесят лет? Мы же с вами совсем недавно отмечали мой юбилей. И вот на тебе. Я-то думала, что это уникальный случай и мне в пору будет объявить об этом на симпозиуме и позвонить в редакцию книги рекордов Гиннеса. Впрочем, вы же помните, я рассказывала в своей лекции о женщине на Кавказе по имени Улла Марушева. Ей сейчас сто двадцать три года. Недавно показывали по телевизору. Она родила сына Ахмеда в возрасте семидесяти девяти лет. Это действительно уникальный случай. Сын её уже умер в возрасте сорока лет, а она продолжает здравствовать. Но сегодня весь день звонят, и вы вот сообщаете о том, что приходят возрастные пациентки. Так что я уже не единственная такая. У меня, между прочим, есть внук, который собирается стать отцом. Представляете, вдруг у меня родится мальчик, и тогда ребёнок моего внука будет моим правнуком и в то же время старше своего дедушки, то есть моего сына. Ужас!

— Но что же делать, Елена Николаевна? — обескуражено спросил Девочкин.

— Работать, Коля, работать. И анализировать внимательно все данные. Что-то явно произошло, но пока мы не знаем что именно. Я созвонилась с министерством здравоохранения, там просят не поднимать панику и не сообщать пока ничего журналистам.

— Да что вы, Елена Николаевна? Я уверен, что пациентки сами уже трезвонят в редакции. Завтра же будут корреспонденты.

— Вы правы, Коля, но попробуем удержать их несколько дней хотя бы. Надо же разобраться в происходящем. Ведь если сегодня клиентов столько с учётом, конечно, праздничных дней, когда поликлиники не работали, то дальше поток может возрасти, так как практика показывает, что не все женщины сразу обращаются к нам за помощью. Готовьтесь к росту напряжёнки и давайте мне каждый день статистику.

Девочкин положил телефонную трубку на рычаг, развёл руками и возвратился в кабинет. Часы приёма у него заканчивались, но ему самому было интересно понять, что произошло, потому он попросил медсестру остаться вместе с ним и подробнее записывать рассказы пациенток.

— Если мы не примем оставшихся сегодня, то они придут завтра, что сделает очередь ещё большей, — сказал он Татьяне Ивановне, и они проработали лишних два часа.

Однако на следующий день на запись к гинекологу пришло ничуть не меньше желающих узнать о своём состоянии, что привело врачей поликлиники в большое волнение.

— Если так пойдёт и дальше, — говорили они, — то мы вообще не справимся.

Главврачу пришлось срочно отзывать специалистов, ушедших в отпуск, и просить помощи у министерства. Надо было привлекать сторонних врачей, а это упирается в зарплату.

Более того, выяснилось, что почти весь женский персонал больницы оказался в положении беременности, поскольку у многих возраст превышал сорокалетний, некоторые женщины не были готовы к любовным играм в первомайскую ночь и не предохранялись, кто-то был уверен, что никогда не родит, и беременность для них оказалась полным сюрпризом.

Такое положение было по всему городу. Естественно журналисты прознали о сенсации буквально в тот же день, прежде всего потому, что среди журналистов Москвы добрая половина женщин, которые сами оказались в интересном положении, побежали после праздников в поликлиники, но сначала каждая из них полагала, что приятная или неприятная для них новость касается только её одной. Лишь к концу дня стало известно, что неожиданная беременность принимает характер эпидемии, которую никто пока объяснить не может.

На следующий день новость обсуждалась буквально везде, ибо в каждом частном или государственном учреждении работали женщины. Обсуждали в Государственной и городской думе, во всех министерствах и ведомствах, в школах и институтах и даже в больницах, где в первомайскую ночь, как становилось известно, происходили незапланированные никем половые отношения. Многие женщины не приходили или опаздывали на работу в связи с необходимостью простаивания очереди в женской консультации.

Уже на второй день, когда сенсация облетела столицу, вопрос стал очень остро, требуя немедленных действий, поскольку находилось немало женщин, которые хотели сразу же избавиться от беременности, а врачи не знали, стоит ли их уговаривать сохранить ребёнка. Проблема была в том, что в эту ночь случилось множество внебрачных связей. До этого дня никто не задумывался, сколько женщин работает в ночную смену, сколько находятся на дежурствах там, где работа идёт круглосуточно даже в праздники и выходные. В первомайскую ночь эти женщины и находившиеся рядом мужчины тоже воспылали любовью друг к другу даже те, кто никогда раньше не испытывал взаимной симпатии.

О насильственной любви в эту ночь никто не упоминал, ибо всегда она происходила по обоюдному не то что согласию, но стремлению, что отмечали и те, кто впервые и случайно встретились первого мая.

Первые несколько дней сенсация гуляла по страницам газет, звучала на радио и телевидении, обрастая фантастическими слухами, принимая самые невероятные формы.

Верующие говорили о появлении на земле Купидона, который расстрелял всех стрелами любви с особой начинкой. Неверующие утверждали, что правительство запустило секретный проект для увеличения резко снижающейся численности населения. Оппозиция с одной стороны не возражала против роста народонаселения, с другой стороны усмотрела в этом элемент насилия, поскольку не все же женщины мечтали о новых детях.

С каждым днём число посетителей женских консультаций росло. Теперь проверяться шёл буквально весь женский пол, невзирая на возраст. Очень многие не замечали своего интересного положения и узнавали о нём, поддавшись общей панике, только от врача, который подтверждал самые худшие опасения или наоборот самые радужные надежды.

Наконец Государственная Дума решилась провести специальные слушания по вопросу предполагаемого демографического взрыва. Слушания передавались по телевидению в прямом эфире.

Сначала выступил главный санитарный врач, к образу которого все давно привыкли. Его задачей было успокоить народ, что он и попытался сделать, заявив, что причин для паники нет. Сексуальную эпидемию история человечества ни разу ещё не наблюдала. И таковой быть не может. Огорчаться не стоит. Скорее надо радоваться. Он напомнил, что последние годы численность населения в стране сильно сокращалась и потому была запущена президентская программа, направленная на улучшение ситуации.

— Очевидно, — сказал он, — женщины да и мужская половина населения Москвы решила наконец активно поддержать эту программу. Честь им и хвала за это.

В ответ на такие слова раздалось столько криков возмущения с мест, что какофония голосов заглушила всё, что продолжал было говорить главный врач страны и тогда, пожав плечами и удивлённо разводя руками, он сошёл с трибуны.

Место его тут же занял кто-то из оппозиции.

— Минуточку! Я прошу внимания. Смешно говорить о поддержке правительственной программы. Главный врач не понимает, о чём говорит. Мы много лет уже наблюдаем падение численности русского населения, что вызвано, мы об этом заявляли не раз, специальной программой геноцида нашего народа, разработанной на западе. Им хочется довести нас до ручки, то есть до минимума, чтобы потом легче было брать нас голыми руками и пользоваться нашими гигантскими природными ресурсами в целях своего обогащения. Так вот нам надо подумать, не кроется ли за сегодняшними событиями с неожиданным ростом какая-нибудь очередная провокация. Мы должны быть готовы к её отражению. Для этого необходимо детально разобраться с тем, что происходит, а не успокаивать байками о решении президентской программы, на которую, кстати, почти никто из молодых людей не откликнулся. То, что было предложено молодым семьям за рождение ребёнка, по сути, являлось подачкой, а не реальной поддержкой семьи. Сегодня нам нельзя повторять эту ошибку. Следует немедленно решать, что делать, если родится армия детей. Но в первую очередь надо запретить делать аборты. А то многие уже требуют этого. Дети нашему государству нужны!

Последнее произнесенное на высокой эмоциональной ноте восклицание выступавшего было встречено бурными аплодисментами. Фраза «Дети нашему государству нужны!» пошла лозунгом по всем средствам массовой информации.

Спокойно, со знанием дела и без каких-либо эмоций выступил академик, всю жизнь занимающийся проблемами демографии:

— Господа, приведу несколько цифр. По официальным данным текущего статистического учёта в Москве проживают десять с половиной миллионов человек. Я, конечно, несколько округляю для облегчения усвояемости информации.

Никому бы и в голову не пришло говорить народным избранникам в парламенте такие выражения как «усвояемость информации» или «текущий статистический учёт», но это выступал учёный до мозга костей. Ему его речь казалась нормальной.

— Но это мы имеем в виду лишь постоянно проживающих горожан. О других я скажу чуть ниже. Теперь вообразим себе, что первого мая, а речь идёт пока только об этой дате, другую в качестве любовной, так сказать, эпидемии никто пока не называет, так вот вообразим себе, что в эту ночь добрая половина женского населения столицы зачала по неизвестной нам пока причине. Я сам, знаете ли, на старости лет, вынужден признаться, не удержался в эту ночь от соблазна любви, хотя не помню, когда в последний раз предавался таким утехам.

Академик смущённо улыбнулся, шлёпнул себя по лысине левой рукой, а ладонью правой погладил пышную седую бороду на груди. Зал взорвался хохотом. Академик подождал немного и продолжал:

— И представьте себе, что и моя супружница в возрасте, как и я, далеко за средним заявила мне вчера, что ожидает ребёнка и не знает, как к этому отнестись. И я, знаете ли, не знаю. Ну-с, не в ней одной дело. Женщин у нас, как вам известно, больше, чем мужеского пола. Это, стало быть, не менее пяти миллионов. Учтём детский возраст и тех, кто не попался на удочку любви, используя предусмотрительно различные предохранительные средства, тогда получится, что два с половиной или три миллиона могут произвести на свет через девять месяцев новых любителей жизни, наследников или наследниц. Это на четверть увеличит численность жителей Москвы. Тогда как ежегодно у нас рождалось всего около ста тысяч новых жителей столицы, составляя более десяти процентов от всей численности. При этом уровень смертности у нас, увы, превышал четырнадцать процентов, что и приводило к падению всей численности собственно москвичей. А посему следует, во-первых, внимательно проконтролировать, не произойдёт ли внезапно и рост смертности параллельно с ростом рождаемости. Этого допустить нельзя. Под особый контроль необходимо взять пожилых женщин, собирающихся стать матерями. Это задача не завтрашнего, а сегодняшнего дня, если не сказать вчерашнего. И, конечно, надо сейчас уже думать, куда мы поместим стольких рожениц одновременно, хватит ли на всех в Москве медикаментов и всего остального, что потребуется на такое количество новорожденных.

Академик сделал паузу, вытер платком вспотевшую лысину и, сняв для чего-то очки, тряхнув ими, словно грозя кому-то, сказал:

— Но, дорогие мои, мы обязаны в то же время разобраться, какую часть населения захватила эта любовная волна. Ведь нам стало известно, что не только Москву она захлестнула. Мне доложили, что восточное Подмосковье и даже области дальше к Уралу испытывают ту же ситуацию. Правда, там пострадавшие или счастливчики называют днём зачатия второе мая. Ну, я думаю, это не столь существенная разница. По-моему влияние чего-то происходило в пределах суток. Вопрос — почему только эти регионы? Тут выступают в печати разные футурологи, астрологи, гадалки. А нам надо найти научное объяснение, почему эта эпидемия, словно ветром пронеслась в одну сторону и затихла. Надо не спать днями и ночами, но найти разгадку. Кроме того хочу отметить, что ежедневное фактическое население Москвы в среднем превышает не десять, а двадцать миллионов человек за счёт зарегистрированных приезжих — это около двух миллионов, нелегальных мигрантов и гастарбайтеров — около миллиона и остальные семь миллионов относятся к тому, что мы называем маятниковой миграцией, то есть те люди, что прибывают в Москву на учёбу и работу из агломерации, приезжие в гостиницах и других временных местах проживания, транзитный поток в поездах, самолётах, туристы. Эти люди, случившиеся в Москве первого мая, могли также оказаться охваченными любовным экстазом, а теперь посещают акушеров в разных регионах страны, не зная, что подвержены той же эпидемии внезапной любви. Всё это нам следует учесть. Благодарю за внимание, — по инерции, как после доклада, заключил свою речь академик и покинул трибуну.

Следом за академиком слово попросил представитель министерства иностранных дел.

— Я скажу коротко. Тут партийный лидер намекнул на запад, предположив, что это их происки. А я хочу в дополнение к выступлению уважаемого академика напомнить, что у нас в Москве работают посольства и представительства всех стран мира. Не буду называть число людей, проживающих на их территориях, но сообщаю для вашей информации, что проблема первого мая у них возникла так же, как и у всех жителей Москвы. Нам звонят по этому поводу с большим беспокойством. Так что я не думаю, что кто-то организовывал провокацию против нас, не позаботившись о своих сотрудниках в Москве. Прошу при разработке мероприятий учесть и эту деталь. Иностранных граждан в Москве, в том числе и туристов, превеликое множество. У меня всё.

Словом, споры в Думе разгорелись не шуточные. И с этого дня вопрос о возможных последствиях первомайской ночи любви стал обсуждаться на всех уровнях, начиная от президентских совещаний и кончая заседаниями педсовета средних учебных заведений, столкнувшихся практически с почти неразрешимой проблемой, состоявшей в том, что в школе большинство преподавателей женщины, и что же в таком случае делать, если в середине учебного года почти все начнут уходить в декретный отпуск. Директорам школ и колледжей хотелось издать приказы, запрещавшие учителям рожать в середине года, но на другое время приказом роды не перенесёшь, а запретить рожать вообще было невозможно, так как Дума как раз успела предупредить о недопустимости таких запретов. Помимо этого, многие директора школ были сами женщины и сами хотели иметь ещё одного ребёнка.

Сенсация за сенсацией

Аллочка, а если назвать её полным именем, то Алла Владимировна Старикова, после посещения женской консультации и получения приговора Девочкина о том, что она беременна, идти к другому врачу, как обещала, на самом деле не стала. Сама по себе мысль о том, что она вдруг ни ждано ни гадано станет матерью, сначала испугала, а потом обрадовала так, что теперь думать о чём-то другом просто не могла. У неё будет ребёнок.

Она видела большую очередь в консультации, но думала, что так там бывает всегда. Она не слушала, о чём говорили другие женщины. Ей вообще не нравилось слушать то, что не относится лично к ней. Работая в библиотеке, она привыкла к тишине, к огромным стеллажам умных книг. И то, что в конце дня стало почти для всех сенсацией, её в этот день не коснулось. Сенсацией для неё было собственное состояние, к которому надо было привыкать и которым вдруг захотелось с кем-то поделиться. Ну как же? Ведь все, наверное, думают, что она хромоножка в любви и на что уже не способна. А она вот уже беременна. И кто же у неё будет: мальчик или девочка? Ах, да не всё ли равно? Нет, к мальчикам она не привыкла. Даже не знает, как с ними обращаться. Другое дело девочка. Они послушные, ласковые.

Рассуждая так сама с собой, Аллочка шла на работу, с которой пришлось отпроситься ненадолго проверить кое-что в своём здоровье. Заведующая легко её отпустила, сказав, что потом сама пойдёт к врачу за советом. Тогда они ещё не знали, что причина похода к врачу у них была одна и та же. Подходя к институтскому корпусу, на первом этаже которого находилась библиотека, Аллочка нос к носу столкнулась ни с кем иным, как с Николаем Николаевичем.

Профессор спускался по ступенькам крыльца и буквально наткнулся на замечтавшуюся Аллочку, тут же отступил на ступеньку выше и весело произнёс:

— Извините, Аллочка. Я как раз из библиотеки. Хотел найти один старый журнал, но мне сказали, что это только вы сможете помочь. Так что с удовольствием вернусь, если вы не возражаете.

— А у меня будет ребёнок, — выпалила, сама не зная почему, Аллочка.

— Какой ребёнок? — не понял Николай Николаевич.

— Маленький, наверное. По крайней мере сначала, — ехидно ответила Аллочка, удивляясь сама себе и своей интонации. — Раньше она бы никогда не позволила себе так разговаривать с учёным.

До Николая Николаевича, наконец, дошёл смысл сказанного, и он смущённо начал спрашивать:

— То есть вы хотите сказать, что полагаете…

Он не успел договорить, как Аллочка, всегда тактичная и не позволявшая никого перебивать, тут не выдержала:

— Я ничего не полагаю. Мне врач только что сказал, что у меня будет ребёнок. И я очень рада. Это значит, что я ещё вполне молода.

— Конечно, конечно, — заторопился с ответом Николай Николаевич, — Вы очень молодая. И что если мы с вами присядем вон там на скамейке и обсудим кое-что? Как вы думаете, я имею к этому какое-то отношение?

— Прямое, — почти мрачным тоном ответила Аллочка и побрела к скамейке под высокой елью.

Николай Николаевич остолбенело стоял на месте. Ему показалось, что он опять чего-то не допонял. Неужели он снова отец и так вот случайно? А главное, ведь это же просто прекрасно.

— Ну что же вы стоите? — спросила Аллочка. — Пригласили посидеть, а сами стоите?

— Ах, да, простите, пожалуйста. Такая приятная неожиданность.

— Приятная? — Аллочка подозрительно посмотрела на всё ещё стоявшего в смущении перед нею учёного.

— Конечно. И давайте всё-таки сядем.

По территории института из корпуса в корпус время от времени неторопливо, с чувством собственного достоинства шагали научные сотрудники, пробегал снабженец, весело носились лаборантки. Все успевали заметить сидящую под деревом парочку. Одни вежливо приветствовали, другие из деликатности делали вид, что и не видели их уединения. Вышел, направляясь к своей машине, высокий худощавый и суховатый по натуре заместителя директора по науке. Полу шутя, полу серьёзно бросил в их сторону:

— Переманиваете к себе кадры, Николай Николаевич?

В ответ услышал:

— Нечто в этом роде.

— А мы вам её не отдадим. Она у нас ценный библиотекарь, так что не очень старайтесь.

— Я её вместе с библиотекой хочу взять, — рассмеялся развеселившийся профессор.

К этому времени они почти всё решили. Аллочка согласилась, что, не смотря на её антипатию к мужской половине человечества, персонально к Николаю Николаевичу она испытывает теперь не только уважение, но даже что-то напоминающее любовь и потому согласна выйти за него замуж, если он не против любимых ею кошек и мамы, которой надо помогать.

Давно уставший от одиночества будущий супруг соглашался на все условия и, более того, предложил всем любимцам Аллочки переехать в его просторную четырёхкомнатную квартиру, не дожидаясь регистрации брака.

— Мы же фактически уже муж и жена. Чего нам ещё думать? — говорил он, и она согласилась. Оказаться с ребёнком, но без мужа ей представлялось неприличным, да и трудным практически.

На следующий день сарафанное радио, дикторами которого являются все женщины, не могущие не поделиться друг с другом любой более-менее значимой новостью, разнесло, что в институте из ста пятидесяти шести работающих женщин, всего двадцать шесть не ожидают ребёнка и то по уважительным причинам: пятнадцать в это время были в заграничных командировках, кто в Америке, кто в Азии, кто ещё где, шесть девушек-лаборанток были настолько любвеобильными, что всегда носили с собой в сумочке предохранительные средства, кои сумели вовремя использовать, а потому не попались на удочку внезапной любовной страсти, и пять женщин были в это время уже в положении, так что не могли забеременеть снова. Остальные сто тридцать женщин разделились на две далеко не пропорциональные группы: девяносто восемь женщин возликовали от сознания стать матерями (некоторые не в первый раз), а тридцать две воспротивились этой мысли и возжелали освободиться от беременности, не сумев найти достойного оправдания перед своими супругами, которые в эту ночь первого мая по разным причинам не находились дома, а, значит, известие о беременности супруги могло вызвать крупные неприятности в семейных отношениях.

Однако в этих взбудораживших всех разговорах, судах и пересудах стала зарождаться новая коллизия. Она и помогла огромному числу ставшим будто бы неверными жёнам почувствовать и даже объявить себя не обманщицами, а скорее жертвами и чуть ли не героинями. Как только распространилось известие, что в первомайскую ночь любовью были охвачены фактически все, то стало ясно, что дело здесь не в распущенности, а в какой-то неведомой сверхъестественной силе, бросившей мужскую и женскую половины в объятия друг другу, а это может означать лишь одно, что ни та, ни другая половины собой не владели, тогда в чём же их вина?

Уяснившие для себя спасительную нить женщины этой группы, не только, конечно, института, в котором работала Аллочка, но и по всей Москве, громогласно потребовали от властей оправдать их поведение и немедленно найти причину столь странного ночного обстоятельства, дабы не развалились честные любящие семьи.

Между прочим, к этой группе тут же присоединились и отдельные мужчины, о внебрачных связях которых обычно было известно меньше, но теперь становилось достоянием всеобщей гласности, поскольку их партнёрши в некоторых случаях не соглашались скрывать имя настоящего отца будущего ребёнка. Часто бывало так, что муж обвинял жену в измене, а та парировала его слова упоминанием, что и он, находясь вне дома, не устоял против соблазна переспать с другой женщиной. Скандал, разумеется, возникал, но теперь, когда появилось понимание элемента неизвестного насилия над человеческой природой, всё становилось на свои места, супруги прощали друг друга и объединялись в стремлении найти виновника ночных событий.

Вполне естественно, что эти мысли прорвались на страницы печати, зазвучали в программах радио и телевидения, отразились на страницах Интернета. Правозащитники выступали с громовыми обвинениями в адрес бездействующей власти. Но им в пику выступила церковь, заявившая, что всё от господа бога, и это не наказание, а благодать. С папертей звучали проповеди, призывавшие сохранить детей, не убивать их любыми способами.

Аллочка, впервые узнавшая счастье предстоящего рождения, страшно переживала за своё состояние, беспокоилась всё ли у неё в порядке, постоянно ходила в консультацию, хоть и приходилось там простаивать длинные очереди. Правда, вскоре по всей Москве начали расти как грибы частные женские консультации с разными названиями типа «Помоги себе сама» или ещё более броскими и привлекательными «Всё твоей первомайской ночи» или «Первомайская скорая помощь». Там за консультации брали деньги, но зато очередей не было, отношение к посетительницам было исключительно хорошее, оборудование стояло самое современное.

Николай Николаевич зарабатывал хорошо, поскольку помимо заведования лабораторией, он, как и некоторые другие руководители института, обзавёлся небольшой частной фирмой для продвижения в жизнь научных идей института, то есть делал то же, что и раньше в советское время, когда это входило в его служебные обязанности, но теперь его фирма составляла договора с институтом на внедрение научных разработок, институт платил деньги его фирме, а заведующий лабораторией, он же генеральный директор фирмы со своими подчинёнными, ездили по различным заводам и предлагали начать изготовление тех или иных устройств, изобретенных учёными института. Предварительно приходилось найти и тех, кто купит и будет использовать эти устройства. Тут, конечно, не обходилось без подарков, способствующих уговорам, и прочим методам влияния на решения. Николай Николаевич Продвиженский хорошо знал все подходы и имел достаточно денег, чтобы поддерживать иногда своего взрослого сына и новую семью.

Аллочка переехала в квартиру пока ещё гражданского мужа (заявление о регистрации брака было подано) вместе с мамой и кошками, а квартирку, которую она занимала, решили не продавать, а сдавать жильцам, что, разумеется, выгоднее. И первое, что предложил Николай Николаевич своей жене — это ходить не в государственную консультацию, где поток посетителей не позволял по его мнению качественно обслуживать, а в частную, оплачивать услуги которой он вполне в состоянии. Так некогда простая библиотекарша со скромной зарплатой вошла в элиту, посещающую частные заведения, передвигающуюся на личном автомобиле и питающуюся по утрам не только кашей и стаканом молока, но и разными деликатесами, креветочными салатами, парным мясом, что приходилось срочно учиться готовить, красной рыбой.

В одно из таких посещений консультации с названием «Всё для первомайской мамы» Аллочка была аккуратно просканирована и улыбающийся врач, с которым читатель уже знаком, Девочкин заявил, что у неё будет двойня.

— Не надо шутить, молодой человек, — обиженно сказала Аллочка. — Я вам плачу деньги и, пожалуйста, оставьте свой юмор при себе. Вы мне говорили, что у меня будет ребёнок. Я это хорошо помню.

Девочкин тоже помнил этот первый день сенсационной консультации. Тогда ему посетительница очень не понравилась, и он позволил себе некоторую резкость в интонации. Сейчас ситуация была иная. Быстро схватив своим умом новые возможности в связи с неожиданным наплывом готовящихся рожать женщин, он одним из первых открыл частную фирму специально для, как он говорил, женщин первомайской ночи. В частой же фирме разговаривать с клиентами резко нельзя. Они могут больше не придти, а это потеря денег. Впрочем, Девочкин всегда отличался деликатностью, поэтому и сейчас он, вспомнив первое посещение клиентки, мягко сказал:

— Сударыня, при первом осмотре я мог установить лишь то, что вы находитесь в положении будущей матери. Не всё ведь возможно сразу установить. Я, например, пока не могу точно сказать, будет ли у вас девочка и мальчик или только девочки или мальчики, но точно определил, что у вас должно быть два ребёнка, с чем и поздравляю. Да вы же сами можете посмотреть на экран. Вон, видите два зародыша?

— Вижу.

— Кстати, для вашей информации могу сказать, что приходившие сегодня до вас женщины тоже родят двойни.

Последнее было очередной сенсацией и для Девочкина. Все приходившие по поводу первомайской ночи, оказывается, ожидали двойню. Новая новость тут же облетела город и родила новые ожесточённые дебаты. Получалось так, что в конце января родится вдвое больше детей, чем предсказывали раньше. Потребуется вдвое больше больничных коек в Москве, восточной части Московской области и остальных регионах до Урала, нужны будут двойные детские коляски, а не одинарные, которые оборотливые бизнесмены уже начали изготавливать со специальными надписями «Первомайское счастье», «Первомайская ночь» и так далее.

Коляски со специальными первомайскими вензелями появились и в других городах. Журналисты не раз обращали внимание и брали интервью у женщин, бывших в Москве проездом в ночь на первое мая. Истории дорожной любви рассказывались с особым смаком, подчёркивая, как трудно бывало обуреваемым страстью любви найти уединение для осуществления неудержимого желания. В поездах проводники запирались в своём купе, случайно познакомившиеся пассажиры уходили в тамбуры или туалеты, в аэропортах после десяти вечера залы ожиданий как-то странно пустели, все расходились, непонятно куда.

Люди разъезжались и разлетались по разным городам и узнавали о возникшей проблеме из прессы и телевидения. За пределами зоны первомайской любви семейные скандалы были круче, когда в поездке была только одна половина семьи, а вторая не имела к этому никакого отношения. Журналисты старались успокоить всех, объясняя сложившееся положение вещей.

Страна бурлила противоречивыми отношениями к любви вообще и первомайской ночи в частности. Заговорили о свободе брачных отношений, об устранении условностей, кто-то проявил инициативу по созданию общественной организации под названием «Свободная любовь».

Ещё не успели привыкнуть к заголовкам статей и передач о том, что у каждой женщины ожидается двойня, как другая сенсация облетела страну. И опять же первым обнаружил и сообщил журналистам очередную новость врач-гинеколог Девочкин, чьи статьи с его компетентным мнением публиковались регулярно в новой газете «Первомайские страсти». Он заявил, что по всей вероятности у всех родятся двойняшки мальчики. Тут же это мнение стали подтверждать другие врачи. Вот когда родился и прочно укрепился термин «первомайские мальчики». С этого момента почти все фирмы, желавшие как можно популярнее представить свой товар, стали называть себя «Первомайские мальчики», подразумевая тем самым, что услуги предназначаются именно женщинам, собирающимся родить мальчиков, зачатых первого мая.

Кому-то пришло в голову упомянуть январь, когда ожидалось само рождение, но этот месяц был ещё далеко, а май близко, так что сразу же прижилось, охватив всю страну, название «Первомайские мальчики».

Когда женщины приходили в больницу, женскую консультацию или в магазин, то говорили, что они по поводу первомайских мальчиков, и всё всем становилось ясно, им во всём шли навстречу.

Как же не повезло тем, кто успел забеременеть раньше, а уж, тем более, позже. На них почти никто не обращал внимание. Их, конечно, обслуживали, но не в первую очередь и не с тем отношением. Их приём задерживался, потому что сначала принимали мам первомайских мальчиков. По решению Государственной Думы родителям первомайских мальчиков выдавались субсидии, мамам выдали удостоверения на получение бесплатно витаминов и дополнительного питания в специально открытых продуктовых отделах, названных «Первомайские мальчики». Однажды в передаче первого канала телевидения прозвучало интервью с возмущённой женщиной из Омска, которая рассказала, что хотела получить льготы на питание для себя, поскольку тоже забеременела первого мая, но ей отказали по причине того, что она первого мая не была в Москве и собирается рожать, во-первых, одного ребёнка, а, во-вторых, девочку, а не мальчика, тогда как льготы даются только мамам первомайских мальчиков.

В интервью женщина пыталась выяснить, чем же хуже она со своей девочкой, но её не слушали, сославшись на решение Думы. Однако передач подобно этой на телевидении больше не было, и это мало кого взволновало, так как главной сенсацией в стране были всё-таки первомайские мальчики.

РАССЛЕДОВАНИЕ

Кто виноват

У Премьер-министра состоялось очередное экстренное совещание. За столом сидели все ключевые министры.

— Никаких отпусков, — начал резко Премьер. — Вы понимаете, что происходит? Оппозиция берёт за горло, говорит, что это наши происки, дышло им в глотку. Но вы только подумайте. Если все родят по два мальчика, то сколько же надо дать сертификатов на бесплатное жильё? А потом что делать? Это же целая армия мальчишек. До сих пор мы с бюджетом справлялись. Урона от сертификатов никакого.

— Хотя и эффекта никакого, — вырвалось у кого-то.

— Кто сказал? — грозно вскинул брови Премьер. — Это вы, Василий Андреевич? Понятно. Рекомендую вам не списывать свои промахи на всех. Вы можете здесь больше не присутствовать. До свидания.

Неудачно высказавшийся министр встал и, молча, вышел.

— Кто ещё с ним согласен? — Премьер вопросительно окинул всех взглядом. — Нет таких?

Все молчали.

— Тогда продолжим заседание. Дети нам нужны, никто не спорит. Придётся ими заниматься. Но выдержит ли наша экономика, если мы начнём всем помогать? Откуда брать деньги? Давайте решать, где что сокращать. Но вы… — премьер посмотрел на министра внутренних дел, — займитесь немедленно расследованием вопроса, кто заварил эту кашу. Тут либо дать ему по соплям, либо ленту с орденом вешать. Надо разобраться.

Премьер интеллигентностью выражений не отличался. Для него главным было экспрессивность отражения мыслей, которая, как ему казалось, хорошо работает на его имидж в глазах простого народа.

— Докладывайте мне ежедневно. Нельзя терять ни минуты. Оппозиция задавит.

После заседания министр вызвал к себе полковника Заглядова. В кабинет вошёл невысокого роста совершенно седой полковник с удивительным прищуром глаз, создававшим такое впечатление, будто этот человек пристально разглядывает вас и никак не может увидеть главное и потому продолжает щуриться. Полковники такого возраста обычно являются прекрасными исполнителями, что и довело их по карьерной лестнице до трёх звёздочек с двумя просветами, но отсутствие у них честолюбия и жгучего стремления выбиться как можно выше не позволяет им получить звание генерала.

— Сергей Степанович, займитесь вопросом первомайских мальчиков. У вас есть опыт работы с учёными. Попробуйте разобраться, что и откуда могло придти. Поговорите с медиками. Что они думают? Загляните в их души.

Вспомнив, что фамилия полковника Заглядов, министр поспешил извиниться:

— Я прошу прощения. Не хотел вас ничем обидеть. Фамилия у вас такая какая-то. Но действительно вникните в суть проблемы. У вас ведь тоже, может быть, ожидаются первомайские мальчики? Я прав?

Увидев кивок полковника, усмехнулся:

— Премьер наш не в духе от всей этой истории, потому что у самого неприятность с этим связана. Он вечером первого мая давал интервью молоденькой журналистке из ОРТ. Отдельно в кабинете. Она, конечно, хороша, ну и он не удержался, попросил никого не впускать до окончания интервью. Всё бы ничего, да время интервью совпадает с началом этой любовной ночи. Журналистка теперь ждёт двойню, как я узнал. Но эпизод бездоказательный. Она ведь потом могла спать с кем угодно. Проблема в том, что в январе после рождения малыши могут оказаться похожими на отца, что и беспокоит босса. Царям, безусловно, всё можно. Да только время нынче не то. Шеф наш хорошо знает историю с любовницей американского президента Моникой Левинской. Не хочет, чтобы с ним такое произошло. Да и сам он был в курсе, если не организатором банного скандала с человеком, похожего на прокурора, когда прокурора страны сняли после долгих разбирательств за сцену, снятую скрытой камерой, будто бы его купания с любовницей. Но я вам ничего не говорил. Это для понимания оперативной обстановки. Приступайте к работе и докладывайте два раза в день.

Заглядов через час собрал у себя начальников районных отделений милиции и попросил доложить, какими оперативными сведениями они обладают по поводу проведения Первомайского праздника, отметить необычные моменты, которые не встречались ранее.

Ничего особенного никто не мог вспомнить. Рассказывали о различных происшествиях, связанных с пьянкой, кражами, ограблениями. Но все отмечали, что после десяти вечера к своему изумлению замечался спад народа на улицах. Да и сами дежурные милиционеры оказывались в любовных чарах, о которых сначала умалчивали в докладах, боясь наказания за нарушение правил несения дежурства, но после распространения информации об особенностях этой ночи стали признаваться. Многие отмечали в своих донесениях появление на небе несколько необычной ракеты с красивыми каскадами искр в виде зонтиков.

— Когда появилась ракета? — спросил Заглядов.

— По уточнённой информации чуть позже десяти вечера, — доложил подполковник Акушкин.

— А в чём её необычность? В это время много пускалось ракет.

— Особенность в том, — чётко по военному продолжал подполковник, — что она рассыпала необычные зонтики искр разного цвета каждый зонтик и то, что она была ярче всех и долго не гасла. Я лично наблюдал за нею и не видел затухания. Она просто уплывала, но очень медленно в сторону.

— В какую?

Вопросы полковника звучали жёстко.

— Как я понимаю, на восток, — товарищ полковник. — Но какое это имеет значение?

— Вопросы здесь задаю я, — отрезал Заглядов. — Потрудитесь отвечать. Откуда вылетела ракета? Кто её запускал? Какого характера был запуск? Вы всё должны знать, раз сами наблюдали.

Подполковник описал место запуска, но кто запускал и как ответить не мог.

— Можно было, конечно, спуститься к реке и увидеть запускавшего, но кто же знал, что это будет важно? — виновато говорил офицер и добавил, — между прочим в Интернете я видел видео блог с этой ракетой. Кто-то снял её взлёт из окна своего дома.

— Так что же вы молчите об этом? — взорвался Заглядов. — Немедленно идёмте к компьютеру, найдёте мне этот блог. И все идёмте. Посмотрим и подумаем. Всё указывает на то, что ракета имеет какое-то отношение к данному событию. Врачи тоже сообщали, что некоторые пациентки упоминали ракету.

Подполковник быстро нашёл на компьютере нужный блог. В течение двух минут показывался взлёт сначала нескольких фейерверков, затем взлетела одна ракета, от которой красивыми зонтами один за другим разлетались искры сначала красные, потом оранжевые, затем зелёные и голубые.

Странное сочетание, — подумал Заглядов и вспомнил фразу, которую учили в школе для запоминания цветов радуги «Как однажды Жак звонарь голубой сломал фонарь». Цвета ракеты шли по порядку, но у них недоставало жёлтого, синего и фиолетового цветов. Хотя, конечно, — продолжал думать он, — жёлтый и оранжевый на фоне не совсем тёмного неба не очень различишь, как синий, фиолетовый и голубой. Может, в этом дело? Но как цвета могли оказать влияние на человека? На его сексуальное восприятие?

Камера фиксировала время. Ракета взлетела три минуты одиннадцатого. Затем в кадре камеры хорошо просматривалась яркая звезда. Она выглядела неподвижной. Это было понятно, поскольку фиксация кадра шла всего несколько секунд, и фильм прекратился.

Просмотрев несколько раз блог, Заглядов вызвал нескольких следователей и распорядился уточнить место запуска ракеты, узнать, кто из учёных, занимающихся проблемами медицины, физики или сопряжёнными дисциплинами мог оказаться или живёт в этом районе, кто снял этот короткий фильм, предположив, что это может оказаться друг или товарищ ракетопускателя.

Полковник был старой школы военный. Отдавая такое распоряжение, он не мог не сказать:

— Прошу иметь в виду и считайте это приказом — не арестовывайте без моего указания. Помните, запустивший эту ракету не обязательно преступник. Возможно, что эта ракета никакого отношения к нашему делу не имеет, или имеет, но положительное. Может, ему ещё орден дадут и героя присвоят. Ничего пока сказать нельзя, так что будьте поаккуратнее и повежливее. О ходе выполнения докладывать каждые два часа.

Всех остальных собравшихся Заглядов попросил не зацикливаться на вопросе с ракетой, отметив, что это лишь одна из версий, а предложил выдвигать свои предположения и идеи.

Место, с которого Роман запускал ракету, определили довольно быстро. Сначала узнали автора блога, нашли квартиру самодеятельного кинооператора, вошли в неё, попросив разрешение посмотреть из окна. Остальное было делом техники. Прогулялись по набережной, спустились к реке, прошли по тропинке, увидели предположительную площадку запуска, на которой в этот раз сидел рыбак. Никаких следов запуска ракеты найти не смогли. Время прошло достаточно. За эти дни и дожди майские прошли, и народу гуляло здесь не мало.

Принялись за изучение состава проживающих в этом районе. Труд не из лёгких. Дома почти все многоэтажные, высотные по двести, триста квартир. В каждом доме дежурят консьержки, двери с кодовыми замками, то есть жители в основном обеспеченные, и учёных среди них может оказаться предостаточное количество. Но не все ведь физики или медики. Словом, работать есть над чем, не говоря о том, что запускавший ракету мог оказаться из совершенно другой части города или вовсе не из Москвы.

В таких случаях помогает либо интуиция, либо везение, либо сочетание разных параметров поиска, когда они пересекаются в одной точке. Всего этого пока не было.

Заглядов направился в академию наук к своему знакомому академику Щеглову. Собственно говоря, они были даже друзьями чуть ли не с детства и потому говорили друг другу «ты».

Щеглов, как и Заглядов, был невысок, но в отличие от давнего приятеля не занимался никогда спортом, не имел таких широких плеч и мощной грудной клетки, развитой занятиями борьбой или штангой. Он был щупловат, поддерживал себя на ходу палочкой. Зато лоб у него был удивительно высоким, что и понятно — он тренировался в мышлении, если не учитывать того, что волос на его голове оставалось совсем мало, а в сравнении с ним седые волосы Заглядова можно было бы назвать густой шевелюрой.

Друзья не сели за большой стол заседаний учёных советов, а устроились рядышком за небольшим круглым столом в углу кабинета с наваленными на него свежими газетами и научными журналами.

— Чего это тебя занесло ко мне, Сергей свет Степанович? — ухмыляясь и хитро глядя из-под очков на полковника, спросил академик. — Не хочешь ли узнать что-нибудь новенькое о любви и ненависти и как с ними бороться?

Заглядов лишь слегка улыбнулся, но сразу посерьёзнел.

— Понимаешь, Ваня, мне сейчас не до шуток. Да, я пришёл поговорить с тобой о любви, кости которой сейчас все перемалывают. Что вы учёные думаете по этому поводу? Я читал и слушал много высказываний и прогнозов разных любителей сенсаций, а хотелось бы послушать не крики ради прославления собственной персоны, а серьёзные размышления. Мне дана команда разобраться в этом деле, вот я и пришёл сначала к тебе.

— Ну, уж прямо ко мне. Будто никаких указаний своим сотрудникам ещё не дал. Ты уж раскрой свои карты. Какие у тебя есть данные, чтобы и я мог посоображать с конкретикой в голове? Как ты понимаешь, вся академия и все наши институты, имеющие хоть малейшее отношение к такой странной ночи всеобщей любви, стоят сейчас на ушах.

Полковник задумался. Как ему казалось, то, что он скажет академику, ничего не даст. Хмыкнув, он попробовал изложить свои мысли:

— По сути дела мы пока ничем существенным не располагаем. А поскольку не имеем ни малейшего представления о природе того, что происходит, то и не знаем, с чего начать. Да, я собрал сегодня своих. Поинтересовался, что необычного они видели в эту ночь. Никто ничего толком не сказал. Заметили, правда, во время фейерверков одну интересную ракету, которая долго висела в воздухе. Я, кстати, об этом хотел тебя спросить. Сколько времени может находиться в воздухе осветительная ракета?

— Я не специалист, но думаю несколько минут, пока горит, а потом падает. Есть же ракеты с парашютами. Те могут висеть дольше.

— Но эта, как мне доложили, не падала очень долго и потом медленно двигалась в восточном направлении. Это направление меня особенно заинтересовало. Ведь распространение влияния любвеобильности происходило на восток до Урала. Я понимаю, что мои мысли смешны, но других пока нет.

— А ничего смешного в твоём рассказе нет, — сказал академик и потёр всей пятернёй лысину на голове, словно выдавливая из неё ценные мысли. — Ты не звонил случайно в метеорологическую службу?

— Зачем?

— Давай узнаем, какой силы был ветер в ту ночь и в каком направлении он дул, на какой высоте.

— Дельная мысль, — обрадовался полковник и тут же набрал номер по своему мобильному телефону. Услышав ответ дежурного, скомандовал: — Заглядов звонит. Соедините-ка меня срочно с метеобюро Москвы.

Услышав в ответ, что его соединили, сказал:

— Полковник Заглядов беспокоит. Скажите, пожалуйста, каким было направление ветра и скорость на высоте ста-двухсот метров над Москвой (он назвал район города) в ночь с первого на второе мая.

Слушая, что говорили на другом конце связи, полковник дал знак академику писать и стал повторять данные вслух. Затем поинтересовался, как долго была такая обстановка и куда мог долететь метеорологический зонд, например, за сутки. Ответ его потряс.

— Ваня, представляешь, она сказала мне, что зонд пролетел бы до Урала. Просто фантастика какая-то. Неужели причина может быть в ракете? Тогда это явно смахивает на диверсию.

— Не торопись, не торопись, Серёжа, — остановил его академик. — В таких вопросах нельзя гнать коней. В науке совпадений великое множество. Часто то, что кажется очевидным, на самом деле является ошибкой и наоборот. Надо думать. Ракета долго находилась в воздухе, но сколько, мы не знаем. Какая она тоже не известно.

— Я видел её. Она демонстрируется в Интернете.

— Так что же ты молчишь? Давай посмотрим, коли есть такая версия.

Они сели за большой стол, включили компьютер, нашли нужный блог. Академик внимательно просмотрел фильм до конца и вздохнул:

— Н-да, интересно. Звёзды и планеты ведь тоже оказывают влияние на земной мир в той или иной степени. Тысячи лет существует астрология и нельзя сказать, что она полностью лишена смысла. Кое-что в ней есть. А тут ещё и гамма цветов у этой ракеты. Цвет играет огромную роль в жизни человека и оказывает воздействие на его психику. Этот факт с ракетой не следует упускать из виду, однако я боюсь, чтобы мы не пошли с нею по ложному пути. Можно было бы поговорить с какими-нибудь известными звездочётами, как я их называю, то есть астрологами, но я уверен, что они тут же наплетут с три короба неправды, которую невозможно будет проверить никогда. Это их методика. Нет, нам нужны другие люди. Попробуем поискать среди наших специалистов.

— Сложность в том, — рассуждая будто сам с собой, проговорил Заглядов, — что мы не знаем, кого искать: медика, физика, астролога, одного человека или целую организацию, а может государство.

— Да, понимаю, — согласился академик, поднимаясь из-за стола. — Но теперь у нас хоть что-то есть в руках, значит, мы не спим, действуем. Позвони мне завтра. Я постараюсь опросить своих коллег.

Читатель

Лейтенанту Грамотееву полковник Заглядов поручил побывать в научно-исследовательских институтах и поинтересоваться у их руководителей, нет ли среди их сотрудников, занимающихся проблемой демографии с желанием поспособствовать увеличению численности населения искусственным путём.

Как и полагается, лейтенант принялся за работу оперативно, взял справочник научных учреждений, которых в Москве превеликое множество, вычленил те, которые, по его мнению, могли иметь отношение к расследуемому вопросу, и начал по ним путешествия. Обзванивать по телефону было бы легче, но Грамотеев не сомневался, что в ответ на звонок он получит официальный ответ, чем занимается институт, не более того. Для выяснения же реальной картины необходима была доверительная беседа, во время которой собеседнику нужно обязательно проникнуться важностью проблемы, и тогда он, если и не ответит конкретно, то хотя бы подскажет что-то, предложит свой вариант поиска. Кроме того, посещая научное учреждение, можно видеть обстановку, поговорить попутно с рядовыми сотрудниками, что бывает не менее важным.

Однако первые посещения учёных особого результата не дали. Лейтенант узнал, что вопросами рождаемости занимаются многие исследователи, разрабатываются стимуляторы, которые продаются и широко рекламируются в аптеках, но пока никому не известен способ дистанционного воздействия на массы людей.

— А если, скажем, в городскую питьевую воду поместить какой-то состав, он ведь может заразить всех жителей, пользующихся этой водой? — поинтересовался Грамотеев у одного из учёных.

Тот снисходительно улыбнулся, отвечая:

— Это, извините, дилетантский подход. Такой мегаполис, как Москва, питается не из одного источника. То, что вы предположили, молодой человек, возможно для очень маленького населённого пункта. Хотя, конечно, когда со стороны Китая в Амур попали ядовитые вещества и их масса пошла по течению в нашу сторону, это вызвало огромное беспокойство, и принимались чрезвычайные меры. Вы, очевидно, потому и спросили, что слышали об этом инциденте. Но повлиять таким образом на физиологию человека, да ещё так, чтобы никто не знал, практически невозможно. Для этого потребовалась бы гигантская работа, огромные средства и, прежде всего, уважаемый лейтенант, это надо изобрести, что вовсе не просто. К тому же, заметьте, вы в своём предположении забыли, что под влиянием любви оказалась не только Москва, но и десятки районов восточнее.

Такое напоминание совсем обескуражило Грамотеева. Эта информация ему, конечно, была известна, и он мысленно обругал себя за проявленную забывчивость.

Неожиданно помощь Грамотееву пришла совсем с другой стороны. Его девушка Таня, оказавшись, как и многие, в положении будущей мамы и благодаря именно Грамотееву, узнав о его первом безуспешном дне хождения по институтам, а он ей пожаловался, говоря, что ему поручили безнадёжное дело, скривив губки, сказала:

— Из вас, Саша, настоящие сыщики не получатся.

— Почему ты так думаешь? — спросил, серьёзно обидевшись, лейтенант.

— Потому что вы думаете прямолинейно, не отклоняясь в сторону. Вы думаете, что кто-то что-то изобрёл по секрету. Но почему этот кто-то должен быть обязательно биологом? Ты ходишь по институтам, занимающимся биологией. А если это учёный широкого профиля? Может такое быть? Я бы на твоём месте пошла по библиотекам. У нас, например, в Ленинке (Таня работала на выдаче книг во всероссийской библиотеке, бывшей имени Ленина) в научном зале какие только читатели не встречаются. К нам, например, всё время приходит аспирант, которого интересуют книги из самых разных областей знаний. То он берёт кипу книг по физике планет, то по физике атмосферы, а то вдруг по биологии человека, то его интересует баллистика, то химические процессы. Совершенно разные вещи, но берёт и читает. Значит, ему всё интересно и даже нужно, наверное.

— А кто он по специальности?

— Я же говорю — аспирант. Так он не один такой у нас. Есть ещё…

Лейтенант прервал девушку:

— Погоди о других. Этот аспирант откуда?

— Что значит откуда? Из Москвы. Не помню только, в каком институте учится, но очень умный.

— В очках?

— Нет.

— А почему думаешь, что умный?

— Сашка, ты совсем глупый или прикидываешься таким? По-твоему, все умные в очках ходят? И ведь не все, кто носят очки, обязательно умные.

— Да я понимаю. Просто интересно, почему ты решила, что он очень умный.

— Очень просто — молодой, а такие книги читает.

— Так. Позвоню шефу, решительно сказал Грамотеев.

— Ты что, с ума сошёл? Десять вечера. Хочешь погон лишиться?

— Да, поздновато. — Лейтенант почесал в затылке. — Но тут такое дело. Нам приказано по любому подозрительному случаю звонить в любое время.

— А что тут подозрительного? Он не шпион какой. Аспирант. У нас таких в библиотеке сотни.

— Не в этом дело. Подозрение в другом смысле. Позвоню.

Лейтенант поднял трубку телефона и набрал номер дежурного управления.

— Лейтенант Грамотеев звонит. Заглядов не в кабинете случайно?

— А где же ему ещё быть? — послышался недовольный голос в трубке. — Он тут и ночует.

— Соедини.

Услышав голос Заглядова, Грамотеев почти потерял свою решимость, но всё же стал докладывать:

— Товарищ полковник, извините за поздний звонок.

В ответ раздалось сердито:

— Не извиняйся. Говори по делу, чего звонишь.

Грамотеев смотрел на свою Татьяну, не зная, говорить о ней или нет, но молчать было нельзя и он стал торопливо объяснять:

— Тут такое дело. Я у своей невесты нахожусь. Она работает библиотекарем в ВГБИЛ, то есть в Ленинке.

— Не поясняй. Я тоже грамотный. Не только ты Грамотеев. Ну и что дальше?

— Извините, товарищ полковник. Я по инерции. Так вот она рассказала мне об одном читателе. Может, это не так важно и всё же я хочу вам доложить о нём.

— Не тяни, докладывай, — поддержал полковник явно сомневающегося лейтенанта.

— Дело в том, что это молодой аспирант какого-то научно-исследовательского института с очень широким диапазоном интересов. Берёт книги по физике планет…

Грамотеев запнулся, вспоминая другие области знаний, которые упоминала Таня, и щёлкнул в воздухе пальцами, подавая знак девушке, чтобы подсказала. Она стала тихо называть, а Грамотеев повторял в трубку:

— По астрологии, физике атмосферы, баллистике и в то же время по биологии человека и разным химическим процессам. Мне кажется это несколько странным, поэтому решил позвонить вам на всякий случай.

— А он москвич?

— Да.

— Где живёт?

— Товарищ полковник, это же центральная библиотека. Там тысячи читателей. Кто же помнит адреса?

— Ну ладно. — Голос полковника смягчился. — То, что позвонил, это хорошо. Скорее всего, ничего особенного. Мало ли кто работает, как говорится, на стыке наук. Но ты сходи завтра туда и посмотри внимательно формуляр этого читателя. Обрати внимание на адрес. Заодно опроси других работников библиотеки. Может они тоже назовут интересных для нас читателей. Эту ниточку мы ещё не рассматривали, а она может быть любопытной. Так что бери ноги в руки, иди в библиотеку. Звони, если что. И продолжай работу с институтами.

На следующее утро Грамотеев пошёл с Татьяной. Найти формуляр читателя, которого помнишь в лицо, но не знаешь фамилии, весьма трудно. Таня помнила, что фамилия лёгкая и пыталась воскресить её в памяти, но получалось, как в рассказе Чехова о лошадиной фамилии. Они начали просматривать формуляры с первой буквы. Перекладывая их, Таня время от времени вскрикивала радостно: «Вот, Акульков!», смотрела в записи книг и говорила сокрушённо: «Нет, не то», потом опять: «Есть, Боровиков!» — и опять сокрушалась: «Нет, не он». Перешли к букве «М». Таня прочла: «Машуков» — и остановилась.

— Погоди-ка. Что-то у меня вертится в голове. Простая же фамилия. Лёгкая. Вот! — воскликнула она. — Не Машуков, а Науков. Вспомнила.

Она быстро перебирала формуляры. Наконец, выхватила один из стопки. Вот он. Смотри, что читал.

Лейтенант сначала обратил внимание на адрес и тут же схватился за мобильный телефон.

— Товарищ полковник, — чуть не закричал он в трубку, когда его соединили с Заглядовым. — Я из библиотеки звоню. Этот читатель живёт… — он назвал адрес.

Заглядов вскочил со своего кресла, услышав адрес того же района, откуда была пущена странная ракета.

— Слушай, Грамотеев, ты ещё лейтенант? Считай, что уже старший, если твой читатель тот самый ракетчик. Как говоришь его фамилия? Науков? Здорово! Лети ко мне скорее, съездим сейчас, проверим. Да, и запиши телефон читателя. Там он обязательно есть. И скопируй список выданных ему книг. Не на память же изучать.

Пока лейтенант добирался до своего начальника, полковник включил компьютер и набрал в поисковой системе фамилию Наукова. Сразу же увидел информацию: «Науков Николай Николаевич, доктор технических наук, инженер-конструктор, исследователь, автор нескольких изобретений в области электроники». Перечислялись некоторые темы его работ.

Фамилия совпадала, но имя было другое. Лейтенант называл читателя Романом. Правда, отчество говорило о том, что это мог быть его сын. Заглядов позвонил академику Щеглову:

— Какие новости, Ваня? Мне докладывать надо, а нечего.

— Не могу пока порадовать, — ответил Щеглов. — Многие занимаются вопросами стимулирования сексуального влечения. Есть даже изобретатель-самоучка, который придумал аппарат, побуждающий половые органы к активности. Но он сугубо индивидуального характера. То есть на массы действовать не может.

— Но всё-таки дай мне его координаты. Мог же он придумать и что-то другое?

— Пожалуй, мог. Записывай.

Заглядов внёс фамилию в свой блокнот.

— А официально кто занимается этой проблемой?

— Таких много, но они все нам хорошо известны, как и сама проблематика их работ. Эти разработчики сами потрясены случившимся и если найдут подходящее объяснение, сразу известят.

— Слушай Ваня, — сказал Заглядов почти равнодушным голосом, — у меня к тебе попутный вопрос. Тебе, случаем, не знакома фамилия Наукова?

— Ну как же, известный наш электронный царь. Ты имеешь в виду Николая Николаевича?

— Да, в какой-то степени.

— Знаю, писал отзыв на его докторскую диссертацию. Но он вообще-то больше практик, работает давно по закрытой тематике, и не в той области, что тебя сейчас волнует. Он далёк от медицины. Или у тебя другой интерес к нему? Тогда извини, не спрашиваю.

— Понятно, — ответил Заглядов, — а ты не знаешь, у него есть сын?

Щеглов ответил не сразу, видимо, вспоминая:

— Кажется, есть. Я лично с Науковым знаком мало, в основном по диссертации да некоторым другим вопросам, так что о семейной жизни не в курсе. А вот у меня тут в соседнем кабинете сидит Герман Георгиевич Кулаков, тот с ним, кажется, хорошо знаком.

— Ваня, — попросил Заглядов, — пусть он перезвонит мне сейчас. Хотелось бы кое-что спросить его об этой семье. Не так важно, но нужно всё-таки. Ты ему не говори подробности. Просто скажи, что есть небольшой вопрос. Или лучше давай я сам ему позвоню. Какой у него номер?

Щеглов назвал цифры. Полковник связался с Кулаковым, представился:

— Полковник Заглядов из управления внутренних дел. Иван Юрьевич у меня к вам небольшой вопрос, никак не связанный с криминалом. Это я сразу поясняю, чтобы вы не подумали чего-то нехорошего. Мне нужно просто узнать немного о семье Науковых, а академик Щеглов говорит, что вы знакомы с этой семьёй. Не скажете ли мне пару слов о них?

— С удовольствием, товарищ полковник. Это друзья моего коллеги по институту и мы встречаемся изредка. Я живу недалеко от них и бываю в гостях, где и встречаюсь с Науковыми.

— Можете меня называть Сергей Степанович. Я по своей армейской привычке представился по званию.

— Согласен, Сергей Степанович. К военным, признаюсь, отношусь с предубеждением. Они моего отца посадили в своё время, так что лучше говорить по свойски, то есть по-граждански. А что вас, собственно, интересует? Семья как семья. Николай Николаевич крупный специалист в своей области. Жена преподаёт историю в институте. Сын будущий светило науки. Дочь чудная девушка и вроде бы ещё не за мужем. Если есть претендент типа молодого генерала, можете прислать, познакомлю.

— Благодарю за предложение, — засмеялся полковник, сдерживая нетерпение перейти к интересующему его вопросу. — Не премину воспользоваться предложением. Сам-то уж староват для молодой красавицы. А, кстати, почему вы сказали, что сын будущий светило науки?

— О, можете в этом не сомневаться! — убедительным тоном произнёс Кулаков. — Это такой умный парень. Давно слышал от Петра да и самого Николая Николаевича, что Роман с детства мастерит и выдумывает разные устройства. У него дома, как я слышал, целая лаборатория. Мать жалуется, что он к своему рабочему столу никого не подпускает, боясь, что разобьют его пробирки и порвут провода.

— А он разве химик?

— Нет. Аспирант. Занимается, кажется физикой молекул. Но тут без химии не обойтись. Потому, очевидно, и пробирки дома на столе. Думаю, что он учёный широкого профиля и, несомненно, будет академиком. Он к тому же ярый политик и спорщик преотменный. Парень убеждён, что скоро сделает открытие. Я ему верю. Такие могут совершить что-то невероятное и тем ворваться в историю.

— Медициной он тоже занимается?

— Честно говоря, не знаю, но сомневаюсь. Зачем она ему? Это совершенно другая область знаний. А почему вы об этом спрашиваете?

— Да, так, к слову пришлось. Смотрю на медицинскую рекламу в журнале, вот и спросил. Однако спасибо вам за информацию. Вы мне очень помогли сократить время. Хотелось просто побольше узнать об этих людях. Придётся к ним обращаться, а хочется знать, к кому идёшь, вот и спросил. Спасибо.

Кулаков подумал: «Наверное, хочет кого-то устроить учиться в институт, или репетитора ищет для своих внуков». Предположение было далеко от истины, что и хотелось полковнику.

Изобретатель

В кабинет полковника вошёл Грамотеев и по-военному отрапортовал:

— Лейтенант Грамотеев по вашему приказу прибыл.

— Старший лейтенант, — поправил его Заглядов. Я уже распорядился. Приказ, думаю, готов, так что можешь радоваться. Хотя по моим новым данным твой читатель действительно умный и действительно работает на стыке наук, занимаясь и физикой и химией. Насчёт медицины не успел пока выяснить.

Грамотеев поразился оперативности полковника. Но тем он и отличался от многих, что умел быстро находить нужные контакты и получать самую ценную информацию. Но всё-таки давай проедем к нему домой.

— А вдруг там никого нет. День ведь рабочий.

— Есть, — убеждённо ответил Заглядов. — Я сделал контрольный звонок без представления. Ответил женский голос, я сказал, что ошибся.

— А у них определителя номера нет?

— Может и есть, так что? Кто не звонит по ошибке? Да ты, я смотрю, увлекаешься шпиономанией. Мы с тобой едем уточнить рядовой вопрос, который, как я почти убеждён, никакого отношения к нашему вопросу не имеет, но проверить надо. Только аккуратно, чтобы никого не обидеть. Глава семейства крупный учёный.

— Так может… — начал Грамотеев с энтузиазмом в голосе.

— Нет, не может, — оборвал полковник. — Проверено.

И опять Грамотеев удивился прозорливости начальника и его оперативности.

— Однако на твоё повышение это не влияет. Ты теперь старшой. — Заглядов улыбнулся и протянул руку лейтенанту. Поздравляю, хоть ещё и не в новых погонах. Мне очень понравилась твоя мысль о читателях. И главное вовремя. Молодец. А теперь поехали.

Дверь открыла молодая девушка. Широкой улыбкой на круглом личике, большими синими глазами, в которых отражалось любопытство, она напоминала яркий весенний только-только распустившийся цветок, которым хотелось любоваться. Полковник вспомнил предложение Кулакова познакомить с дочерью Наукова и, отвечая улыбкой на улыбку, спросил:

— Принимаете женихов, очаровательное создание?

Катя, это была, конечно, она, увидела милицейские погоны и весьма симпатичные лица молодого и пожилого милиционеров ещё в дверной глазок, почему и открыла спокойно дверь незнакомцам. В другом случае она бы обязательно спросила через дверь, что хочется пришельцам, и подумала бы, открывать ли дверь. Этому учил и отец, и главным образом всегда предупреждал Роман, указаний которого она, перестав быть маленькой девочкой, продолжала слушаться безоговорочно.

— Когда ты дома одна, — наставлял брат, — никому не открывай дверь, не спросив кто и зачем пришёл. Даже если говорят, что пришли по делу, попроси придти позже, а в подозрительных случаях сразу же звони мне. Ни монтёрам без нашего вызова, ни продавцам и прочим шарлатанам не открывай вообще. Сейчас не старое доброе время, когда двери были нараспашку и всех приглашали в гости с открытой душой.

Катя соглашалась. Но сейчас перед нею стояли два симпатичных милиционера. В отличие от Кулакова, которого она тоже знала, у неё комплекса нелюбви к властным структурам не было. Плохих и хороших людей, как считал Роман, и она с ним полностью была согласна, одинаково много или мало в любой сфере деятельности. Так что она вполне поняла Алину, когда та после трагедии с судебным процессом пошла работать в органы внутренних дел.

— Не профессия портит человека, а человек профессию, — говаривала она, когда речь заходила на эту тему.

Катя сделала приглашающий в квартиру жест и, продолжая улыбаться, сказала:

— Женихи нам, увы, не нужны, поскольку я, как и многие женщины сегодня, в положении, но вы проходите, пожалуйста, если у вас есть ещё и другой вопрос. Но дома, кроме меня никого нет. Если вы к папе или маме, то они на работе. Я тоже должна скоро идти на лекции, но время у меня ещё есть. Что вас интересует?

Непрошенные, но приглашённые гости хотели было войти из большой прихожей в комнату, но увидев там ковёр на полу и несколько пар тапочек у двери, растерянно остановились.

Катя, видя вопросительные взгляды гостей, успокоила их, предложив, чтобы не разуваться, большие, как в музее, тапочки, легко надеваемые на обувь. Затем она пригласила милиционеров поместить фуражки на вешалку и пройти в комнату.

Комната была большая. В центре большой круглый обеденный стол. В одном углу тумбочка с телевизором. Вдоль двух стен стояли книжные шкафы. Возле одного из них приютился невысокий журнальный столик, за которым все и уселись для разговора.

— Слушаю вас внимательно, — произнесла Катя.

— Собственно говоря, — начал Заглядов, — мы заглянули к вам на минутку. Надеемся, что сможете прояснить один вопрос. На днях в Интернете появился короткий видеосюжет, в котором показано, как первого мая во время праздничных фейерверков в воздух взлетела необычная ракета, рассыпавшая цветными зонтиками искры. Вы не видели такую? Она была запущена в вашем районе.

Вместо ответа Катя вдруг спросила:

— Хотите кофе? Или чаю? Я перед лекциями обычно пью чашечку кофе. Не стесняйтесь, если это вас не задерживает. Чайник закипел. Я сразу подам.

Полковнику показалось, что лейтенант выглядит очень смущённым и словно боится смотреть на девушку, которая как раз напротив, посматривала на него изучающее. Это обстоятельство, а может и другие мысли, заставило его согласиться на чай, сказав, что кофе в его возрасте, по словам жены, не очень полезно.

— Вам, товарищ лейтенант? — Катя вопросительно посмотрела на Грамотеева.

— Мне можно кофе, — сказал он, откашливаясь.

— Между прочим, — вмешиваясь в диалог молодых людей, сказал Заглядов, — мой коллега с сегодняшнего дня старший лейтенант, вот только погоны не успел сменить.

Катя одобрительно посмотрела на Грамотеева, быстро упорхнула и возвратилась с подносом, где кроме чашек с чаем и кофе стояла сахарница и лежала коробка шоколадных конфет. Расставляя чашки, она весело и непринуждённо говорила, как со старыми знакомыми:

— Угощайтесь, будьте любезны. Я понимаю, что милицейская служба дело не лёгкое и не всегда успеваешь глотнуть глоток воды, не то что выпить чаю. У меня невеста брата работает в органах. Но это к слову. А что касается вашего вопроса, то, кажется, я видела такую ракету. Но ведь в это время было много разных ракет. Я гуляла тогда с моим приятелем, а потом мы пошли к нему домой. Дальше вы знаете, случилось, как у всех. Только мы теперь с ним расстались.

— Что так? — удивлённо поднял брови полковник.

— А всё просто. Ему ещё не хочется быть отцом, да и мы, наверное, разные с ним люди. Я студентка, а ему хочется сразу делать деньги. Ну, это не важно. Что вы ещё хотите узнать?

— Мы думали, — стал объяснять полковник, — что вы или кто другой из этого региона знают, кто мог пустить эту ракету. Она несколько необычна. И нам хотелось бы найти автора, так сказать, её изобретателя. А ваш брат, как нам сказали в жилищном управлении, учёный, как и отец, так что, может, кто из них в курсе?

— А что, такие ракеты пускать нельзя? — удивилась Катя.

— Нет, почему же, можно, конечно. Нас как раз интересует само устройство ракеты, а без автора этого не узнаешь.

— Ах, вот в чём дело? Боюсь, что я тут помочь не смогу. Рома, мой брат, действительно мастер на все руки. Думаю, что он мог бы сделать легко и ракету и не только для развлечения, тем более что он служил год в армии хоть и в десантных войсках, но занимался, как он говорил, пиротехникой. Так что он в этом, наверное, специалист. Однако это надо спрашивать у него. Вообще развлекалками типа пускания ракет и прочей такой чепухой он не занимается. Брат у меня серьёзный. Если что делает, то фундаментально и со смыслом. А с теми, кто развлекается запусками фейерверков, он вряд ли знаком. Но утверждать, конечно, не могу. Надо бы его спросить. К сожалению, — добавила Катя, — вы не сможете с ним поговорить, так как они в отъезде.

— Кто они? — не понял полковник.

— Рома и Алина, его невеста. Они так влюблены друг в друга с детства, что после первого мая неожиданно подали заявление в ЗАГС, а в ожидании, когда пройдёт месяц, прежде чем их распишут, решили укатить в Крым, подальше от цивилизации.

— Не самое удачное место для этой цели, — вдруг вступил в разговор молчавший всё время Грамотеев. — Там же курорты. Народу тьма. Я ездил — не протолкнёшься, а на пляжах ногу поставить негде.

Катя вскинула глаза на лейтенанта, а тот смущённо уставился в опустевшую чашку.

— Вам ещё кофе? — вежливо поинтересовалась она и, получив отрицательный ответ, сказала:

— В Крыму, между прочим, есть не только пляжи. Роман с Алиной нашли туристическую базу в горах возле какого-то знаменитого каньона и там засели. Туристический сезон ещё не в разгаре, так что, как они сообщили, красота изумительная, рыбалка на озере восхитительная, ходят по горам, народу почти нет. Так что оторвались от цивилизации и даже не знают, что у нас тут творится в Москве.

Внимательно слушавший и всё анализировавший Заглядов не упустил странное обстоятельство в словах хозяйки дома и, выждав паузу, спросил:

— Катюша, ничего, что я вас так называю? — и увидев согласный кивок девушки, продолжил, — вы сказали, что Роман и Алина влюблены друг в друга с детства. Почему же заявление в ЗАГС подали вдруг? Скорее всего, это должно было быть ожиданным.

— Какой вы приметливый, — сказала Катя. — Не зря в начальниках ходите. Но объяснять не буду. Это долгая история, а мне пора в институт. Извините.

Милиционеры поднялись, как по команде.

Полковник протянул руку Кате:

— Извините, хозяюшка, за вторжение. Вы нам очень помогли.

— Чем же? — изумилась Катя. — Ничего сказать не могла.

— А хотя бы чаем, — рассмеялся полковник. — И вот на моего молодого коллегу, как, впрочем, и на меня произвели большое впечатление. Оставляю вам, милая девушка, свою визитную карточку на тот случай, если вдруг позвонит брат и вы узнаете какую-нибудь новость относительно запуска ракет. Если меня не окажется на месте, можете попросить дежурного старшего лейтенанта Грамотеева, вот он перед вами. Да, и ещё один моментик, — вспомнив вдруг что-то, сказал Заглядов, остановившись. — Мне говорил ваш знакомый, что у Романа целая лаборатория дома, которую он сам, правда, не видел. Можно одним глазком глянуть перед уходом? Никогда не видел домашних лабораторий.

— Конечно-конечно, — охотно согласилась Алина и повела гостей в комнату брата, — говоря по дороге: вот спальня мамы и папы, тут моя комната, а вот кабинет Романа.

Увиденное трудно было назвать одним словом «кабинет». Стены комнаты действительно были заняты книжными полками. У окна стоял секретер с откидывающейся полкой. Это, видимо служило письменным столом, потому что рядом стоял стул, а другой стол весьма внушительных размеров был наполовину занят пробирками, колбами, заполненными разными жидкостями, каким-то металлическим ящиком, который Катя назвала муфельной печью, что ничего не объяснило полковнику помимо того, что это какой-то нагревательный прибор. Вторая, большая часть стола была заставлена электронными измерительными приборами с массой проводов.

Полковник обратил внимание на прикрученный к краю стола небольшой почти детский станок типа токарного, на котором можно было обрабатывать мелкие детали.

— Рома и слесарным делом увлекается?

— Он увлекается всем и всё умеет, — гордо ответила Катя. — Этот станочек почти игрушка. Видели бы вы мастерскую Романа на даче. Там настоящий токарный станок. Рома у нас мастер на все руки с детства.

— Когда же он всё успевает? — спросил Грамотеев?

— Как говорит Рома, — Катя любила цитировать слова брата, — чем больше делаешь, тем больше успеваешь и тем больше свободного времени для чтения и других занятий. Когда ему что-то надо смастерить, он целыми днями пропадает на даче.

— И садоводством занимается? — задал очередной вопрос полковник, готовясь к следующему.

— Нет, сельское хозяйство, сад и огород остались пока вне его интересов. Этим, с вашего позволения, занимаюсь я и мама с папой. Мы любим покопаться в земле. Вы видите здесь на полках цветы? Думаете, Рома когда-нибудь их поливает? Нет. Это сугубо моя обязанность, а он никогда не вспомнит о них, хотя я замечала, что, обдумывая что-нибудь, он часто останавливается перед вазонами и смотрит на растения, словно ищет у них ответ. Я думаю, что этим он не занимается по одной причине — мы это умеем, а он старается делать то, что не получается у других.

— Возможно и так, — согласился Заглядов. Он искал зацепку, чтобы задать другой вопрос и, не найдя её, решил просто сказать:

— Стало быть, не все сферы его интересуют. Наверное, он и медициной не увлекается. Может, он крови боится?

Катя надула губы:

— Что вы такое говорите? Боится. Рома всегда был самым бесстрашным человеком. А если у меня или Алины появлялись царапины, вы думаете, мы к маме бежали? Нет, всегда к Роме. Он нам смазывал пальцы и коленки зелёнкой или йодом и сам перевязывал. Такой он умелец. Медицина его, может быть, особенно не интересовала, но психологией, по-моему, увлекался. И психолог он прекрасный. Ну, что вы хотите? Серьёзный человек. Когда он смотрит на вас, то так и кажется, что он всё в вас видит и всё понимает.

Катя готова была рассказывать о брате бесконечно долго, но время не останавливалось, часы продолжали отсчитывать секунды и минуты, и Катя опять напомнила, что ей надо собираться в институт.

Проходя мимо книжных полок, Заглядов бегло заметил большое разнообразие литературы, но поставленной в строгом порядке. На одной полке бросались в глаза книги философского содержания с хорошо знакомыми авторами: Платон, Гегель, Кант, Маркс, Энгельс, Ленин, несколько книг стенографических отчётов партийных съездов. Полковнику сразу вспомнилось упоминание Кулакова о том, что сын Наукова отчаянный спорщик. Да, подумал он, глядя на полку политической литературы, — есть, у кого учиться. На других полках были книги Менделеева, Попова, Ландау и других всемирно известных учёных из разных областей знаний. Целая полка была выделена энциклопедическим словарям и справочникам.

Выйдя из квартиры, спускаясь в лифте, полковник, тяжело вздохнув, сказал:

— Да, чай был хорош, хозяйка восхитительна, но, боюсь, что это холостой ход для нашего дела. Развлекалками тут не занимаются. Придётся искать в другом месте. Поедем к изобретателю сексуального аппарата.

В то же время в мыслях полковника всё же продолжал крутиться неразрешённый для него вопрос: почему Роман и Алина подали заявление в ЗАГС неожиданно для родных и именно в начале мая? Совпадение? Как и то, что Роман знаком с пиротехникой, читает об астрологии, изучает вопросы медицины, живёт рядом с местом пуска ракеты? Когда много совпадений это должно что-то означать. Заглядов решил ещё раз позвонить Кулакову и спросить, что там за история с Романом и Алиной, которую не стала рассказывать Катя.

Женский вопрос — мужское решение

Москва шумела неизвестностью. Майское солнце в этом году не особенно радовало теплом. Страсти повсюду кипели, остужаемые периодическими дождями и ливнями. На заседание Думы приезжали на машинах, но с зонтиками, которые раскрывались на некоторое время при покидании салонов иномарок или при посадке в них.

Информация о событиях первомайской ночи продолжала поступать из самых различных источников и в таком количестве, что государственные головы едва успевали её осваивать. Она носила то положительный, то резко отрицательный характер.

Те женщины, что мечтали и уж не надеялись иметь детей по причине состояния организма, узнав о том, что не просто беременны, а ожидают двойню, упивались восторгом от сознания наступления новой жизни, побежали в магазины рассматривать детские коляски для двоих малышей, выискивать, а некоторые и сразу покупать, особо красивые пелёнки, памперсы, ползунки, распашонки, погремушки и взахлёб рассказывали соседям и друзьям на работе о том, как счастливо проходило для них первомайское приключение, но часто, не все, конечно, отказывались давать интервью корреспондентам любых средств массовой информации, боясь сглазить.

Другие же, привыкшие к бренности своего существования с одним или двумя любимыми детьми, успевшие приустать от забот в борьбе за их воспитание, устройство в детские учреждения, обеспечение всем необходимым, проталкивание в лучшие высшие учебные заведения или спасение от наркотиков, приготовившиеся, наконец, встретить спокойную старость в окружении беспокойных внуков, эти другие совсем не мечтали о появлении у них новых хорошо знакомых забот и узнав, что это всё-таки может случиться, стали объединяться группами и писать протесты, выступать с требованиями, во-первых, разрешить прерывать беременность и, во-вторых, найти и примерно наказать виновных в создавшемся положении.

Но была и другая категория женщин, которая прямо-таки не знала, как им поступать. Положение их было более чем щекотливым и граничило с криминалом. Это группа, незначительная, разумеется, в сравнении с остальной массой женского пола, которая в первомайскую ночь находилась на рабочем месте, где либо было сразу несколько мужчин, которым волей-неволей пришлось оказать услугу каждому по очереди, ибо неудержимость желания охватила всех, так что иной раз приходилось бросать жребий, кому первому обнимать одну единственную красавицу. Либо женщин в дежурной бригаде было несколько, а мужчин всего раз-два и обчёлся. В этом случае в затруднении оказывались мужчины в меньшинстве не по причине физической неспособности, этого в майскую ночь ни у кого из мужеского пола не наблюдалось, а по причине моральной, так сказать, сложности.

Голод, как говорится, не тётка, потому, в конечном счёте, и первая и вторая половина этой группы женщин удовлетворение получили с той лишь разницей, что первая половина женщин теперь не знала, от кого именно у неё будут дети, а вторая половина знала не только от кого собирается рожать, но и то, что у отца будущих её детей, ожидаются дети и от других женщин, её же товарок, употребляя выходящий из употребления термин. Что кому лучше, сказать трудно.

Описанная необычная категория женщин тоже разделилась на тех, кто присоединился к акциям протеста и стала ставить подписи под различными петициями, и тех, кого новое положение будущих матерей двойняшек, а то и близнецов, вполне устраивало, и они бы написали свои благодарности за это, но не знали, кому их адресовать.

И ещё одна несколько необычная как женского, так и мужского пола, категория, прямо скажем, пострадавшая от этой ночи, названной ночью первомайских мальчиков, были подростки несовершеннолетнего возраста, внезапно повзрослевшие в эту ночь и исполнившие, может быть то, о чём и в мечтах ещё, может быть, не думали. Нет, конечно, современные нравы настолько стали облегчёнными в отношении секса, настолько много о нём стали открыто говорить и не менее открыто его показывать, что и без этой специфической, неизвестно откуда взявшейся ночи первомайских мальчиков, дети уже все всё знают, и не редкостью становится появление тринадцатилетних мам и не на много старше пап. Естественно, воспитание детей, родители которых сами являются ещё детьми, возлагалось на бабушек и дедушек. В эту первомайскую ночь будущих малолетних мам стало гораздо больше. Детей, которые в десять часов вечера уже спали, как им и положено, участь ночи непредсказуемой влюблённости обошла стороной. А тех, кто ещё бодрствовал?

Одна такая история уже была рассказана врачу Девочкину. За нею последовали десятки и даже сотни других. Эту категорию пострадавших в Думе выделили, и ею занималась специальная комиссия по работе с семьёй. Ей пришлось услышать весьма деликатные истории, когда от соблазна ночи не выдерживал кто-то из родителей и в качестве партнёра брал себе своего же ребёнка. Матери, находившиеся в постели без мужа, приглашали к себе сына поиграть и, вдруг заметив, что он вполне повзрослел, находили нужным научить любви ребёнка, дабы он не засматривался на неопытных девочек.

Известно ли вам, дорогой читатель, что всякий человек, совершающий то или иное преступное действие, всегда находит для себя оправдание, почему он это делает? Не сознаёт совершаемое лишь больное создание, а здоровый человек всегда объяснит, по крайней мере, себе самому, почему он вынужден грабить, убивать или насиловать. И его не волнует то, что другие с ним не согласны. Остановить его от выполнения того, в справедливости чего он убеждён, может лишь сознание неизбежности возмездия. Если возмездие пугает, преступление не будет совершено. Если же оно не перекрывает своей силой силу желания исполнить то, на что его двигает внутренний голос, то он выполнит намеченное.

Вот и мать, зовя к себе сына для преступного прелюбодеяния, прекрасно понимает, что этого делать нельзя, но она не может противостоять физиологическому зову тела, а потому придумывает себе оправдание, полагая, что урок любви, который она преподаст сыну, не принесёт никаких катастрофических последствий и даже поможет её ребёнку. Единственное, что надо его убедить никому об этом не рассказывать, объяснить ему, что любовь дело сугубо интимное, для двоих и не более. Кто же знал той майской счастливой ночью, что она вполне может обернуться и трагедией?

Та же проблема с теми же последствиями и такими же или подобными рассуждениями возникала у отцов, оказавшихся без своих жён, но с дочерьми под боком. Отцы тоже никак не предполагали, что игра с шестилетней девочкой, вообще не понимающей слово «любовь» иначе как любовь к маме, папе, бабушке, дедушке, яблокам, пирожным, игра с такой крохотулей во взрослую любовь может обернуться кесаревым сечением едва ли семилетней девочки и чрезвычайно проблематичным рождением ребёнка.

Впрочем, об инцидентах с детьми до десяти лет заявлялось крайне редко. Такая ребятня обычно ложилась спать около девяти вечера или одинокие родители их всё же не трогали, уходя к таким же одиноким соседям, а то и приглашая их к себе, что и позволяло разрешить проблему с удовлетворением неизвестно откуда возникшего влечения к соседской любви.

Надо заметить, что все эти явления имелись в жизни и раньше, и ночь первомайских мальчиков проявила их во всей своей красоте, увеличив, как в магическом микроскопе, во много раз. То, что было всегда скрытым, теперь вдруг обнажилось, стало очевидным и, благодаря возможности списать все недостатки человеческого организма на какие-то потусторонние или другие неизвестные силы, оказалось предметом всеобщего обсуждения. Люди перестали стыдиться несдержанности своих сокровенных желаний, которые до сих пор успешно прятали в тайниках души.

Заседание Государственной Думы проходило шумно. Председатель, или как теперь говорят на иностранный манер, спикер, выглядел совершенно измождённым. Многое он повидал за время своего восседания в этом кресле. Горячими споры бывали и прежде. Настолько они горячились эти дискуссии, что делегаты вцеплялись в волосы друг друга, били кулаками, плескали воду в лица, вскакивали с мест, крича и ругаясь нецензурными словами, демонстративно покидали зал. Разве что ни разу пока не шли на штурм президиума с целью совершения переворота, как это произошло однажды в Грузии и почти так же на Украине. Этого как раз председатель боялся больше всего. Ругайтесь себе, — думал он, — между собой там в зале, но не лезьте на власть. Понапридумывали всякие западные штучки. Это у них в парламентах демократичные споры до кулачных боёв доходят. Вот и у нас появились. А зачем вообще это слово «парламент» ввели? Никогда на Руси его не было. Совет, дума — это наше, родное. Были ещё народные сходы. Там решались многие важные для народа вопросы. Или опять же ввели слово «мэр». На кой чёрт? — в сердцах выругался про себя председатель. — Решили возвращаться к старому, ладно. Было слово «градоначальник». Понятное русское слово — начальник города. Были и городовые. Тоже понятно — занимающиеся наведением порядка в городе. Так нет же, пришло кому-то в голову ввести иностранные должности: мэр, префект, премьер.

Председатель отвлекался мыслями от событий в зале, позволяя голове хоть немного отдохнуть. Это происходило помимо его воли. Думая о чём-то другом, а не о том, что произносилось в это время через микрофон, часть мозга как бы расслаблялась, но другая часть автоматически продолжала регистрировать всё звучащее вокруг, чтобы успеть среагировать на выступающего и вежливо вмешаться:

— Прошу придерживаться парламентских выражений, а то вынужден буду отключить микрофон.

Речь стоящего на трибуне на мгновение замерла, споткнувшись о замечание свыше, и продолжалась:

— Поймите, господа, вы предлагаете взять всех первомайских мальчиков на государственное обеспечение. Гуманная идея, но где взять столько денег? У государства штаны да дыры в карманах.

— Ещё раз предупреждаю вас, Леонид Васильевич, — взорвался председатель. — Говорите о государстве уважительнее, а то отключу микрофон.

— Я говорю о дырах в том смысле, что крадут и тут же валюту переправляют за границу. Смешно говорить, всё наше золото, весь резерв находится в Америке. Откуда же у нас будут деньги? Мы что, должны с протянутой ладошкой обращаться к дяде Сэму, мать…

Выступающий продолжал что-то говорить, но в динамиках это уже не разносилось — председатель выключил микрофон трибуны и сказал почти ровным голосом, в котором прослушивались нотки гнева:

— Я предупреждал вас. Мы не в бирюльки здесь играем. Это парламент. Садитесь. Слово предоставляется министру внутренних дел. Пусть он нам доложит, какова сейчас ситуация.

Говорилов вышел к трибуне.

— Я много говорить не буду. Сообщаю, что ситуация под контролем. Выявлены все места распространения эффекта первомайской ночи. Как вы знаете из печати и других средств массовой информации, речь должна вестись не только о ночи, но и о дне второго мая, который упоминается всеми пострадавшими за пределами Москвы. Крайней точкой зоны влияния неопознанного пока явления можно назвать район города Орска в Оренбургской области. Там вспышка первомайских мальчиков отмечалась вечером второго мая. Могу вам доложить первым, что одна из наших версий, какой бы странной и невероятной она ни казалась на первый взгляд, нами рассматривается осветительная ракета, пущенная в воздух — это уже доказано в двадцать два часа три минуты. Основанием для такой версии является то, что по данным синоптиков движение воздушных масс в эту ночь было незначительным, но устойчивым в направлении востока, то есть ракета с парашютом или другим удерживающим в воздухе устройством вполне могла достичь Орска. Это единственная пока зацепка. Автора ракеты найти пока не удалось, но мы близки к этому.

Министр достал из кармана платок и вытер вспотевшее лицо.

— Хочу добавить к сказанному, что это лишь одна версия. Есть и другие. Проверяются все научные учреждения, что имеют хоть малейшее отношение к данной проблеме. Изучаются незапатентованные пока предложения изобретателей, исследуется возможность зарубежной акции. Работа ведётся, и мы не отказываемся ни от чьей помощи, в том числе и вашей.

Министр грузно повернул своё громоздкое тело в сторону председателя, посмотрел на него, как бы прося разрешения сесть, и пошёл на своё место, а притихший было зал следил теперь за появлением нового оратора на трибуне и готов был к новому взрыву эмоций, почти не вдумываясь, но легко воспринимая летящие на публику эмоциональные слова:

— Всё это хорошо. Ситуация под контролем. А дети, между прочим, то есть наши первомайские мальчики тем временем растут. Им нужна пища в утробах матерей. О дополнительных пайках и витаминах мы уже приняли решение. Однако надо подумать, что будет дальше. Где они будут жить? Как их будут воспитывать? Это не шутка. У нас недавно выступал академик, говоря, что в Москве может родиться в этом году три миллиона детей. Но тогда не было известно о том, что у каждой женщины родится по два мальчика. Удвоим эту цифру и прибавим наших гастарбайтеров, которые тоже родят у нас в Москве. Убрать их к чёртовой матери уже сейчас!

— Василий Вагранович, — прервал его речь председатель, — я и вас прошу говорить интеллигентным языком. И убирать никого мы не можем без специального решения. Приехавшие к нам из других стран живут в Москве согласно установленной нами квоте и кроме того выполняют работы, на которые не соглашаются москвичи.

— Убрать! — снова провозгласил оратор. — Давайте примем решение немедленно, сейчас же. Иначе мы задохнёмся. А работать захотят и москвичи, если им увеличить плату за этот труд. У нас сегодня полно безработных. Поймите, численность жителей столицы вырастет на шесть, а то и больше миллионов. И это не когда-нибудь, а в этом году. Куда мы денем столько детей, если не придумаем сегодня? Я предлагаю срочно начать строительство интернатов для первомайских мальчиков, куда пускать и кормящих матерей. Нам надо с первого же дня взять эту армию детей на государственное обеспечение. Уверяю вас, это обойдётся нам дешевле.

— Вы предлагаете нам создать новые колонии Макаренко? — с долей ехидства в голосе спросил председатель, перекрывая хор криков из зала.

— Да, а почему бы и нет? — продолжал оратор, напрягая голос, чувствуя, что и усиленная микрофоном его речь теряется в гуле сотен голосов с места. — Это не значит, что мы их будем воспитывать в старом духе социализма, но мы из них будем готовить защитников отечества. Представляете, шестимиллионная армия только в Москве. А в других городах ведь тоже появятся первомайские мальчики. Всех свезти в интернаты.

Тут поднялась такая буря возмущения, что председатель не знал, что делать. К трибуне бежали со всех концов зала. У стола президиума сгрудилась плотная толпа. Василий Вагранович размахивал руками, сжимая их периодически в кулаки и угрожая ими залу. Чьи-то руки пытались стащить оратора с трибуны, он отпихивался ногами.

Председателю удалось вызвать подкрепление. Дюжие парни дружно вошли в зал, быстро приблизились к толпе депутатов и начали аккуратно рассекать её, предлагая каждому сесть на своё место для продолжения работы, что поддерживалось постоянно повторяющейся просьбой председателя в микрофон.

Всё когда-то заканчивается. Не сразу, конечно, однако депутаты уселись-таки на места, Василий Вагранович покинул трибуну, и её занял, плотно укрепившись, упираясь руками в трибуну, другой лидер партии. Выждав паузу, как в театре, когда ведущий концерта перед его началом ждёт тишины в зале, он спокойным голосом начал своё выступление:

— Я согласен с предыдущим оратором в той части, что мы должны взять на государственное обеспечение первомайских мальчиков с самого их рождения. Полагаю, что Василий Вагранович, говоря об армии, употребил это слово не в военном его значении, а в смысле множественности.

— Вот именно это я имел в виду, — обрадовано закричал с места Василий Вагранович. — Спасибо тебе, Григорий Алексеевич, что понял и поддержал. Хоть один человек оказался умным.

— Так вот, — продолжал стоящий на трибуне, — я лично не против строительства нескольких родильных домов в Москве и других городах, где ожидается счастливое нашествие первомайских мальчиков. Повторяю, счастливое, поскольку такое увеличение численности нашего народа при том, что она уже несколько лет стабильно падала, это счастье и его надо выстоять. Родильные дома нужно начать строить сегодня же, но они должны проектироваться с таким расчётом, чтобы их сразу переоборудовать в ясли, затем в детские сады, а потом и в школы. Иными словами, это должны быть детские комбинаты с названием что-то вроде «Страна первомайских мальчиков».

В этот раз зал охватила буря аплодисментов. Оратор поднял правую руку и улыбнулся хорошей реакции на его слова.

— Мамы и папы у них, разумеется, остаются, но действительно обеспечить все семьи новыми квартирами мы так быстро не успеем при любых обстоятельствах. Тут никакая правительственная программа не поможет. А что касается строительства домов страны первомайских мальчиков, то это возможно, если мы срочно найдём деньги. Я думаю, что наша партия, например, сможет собрать от своих членов какую-то сумму, но мы уже сейчас готовы что-то перечислить в фонд строительства таких домов, если примем сегодня же такое решение. Надо не говорить, а делать, господа хорошие.

Зал опять наполнился громом аплодисментов. Григорий Алексеевич коротко улыбнулся, но тут же нахмурился, продолжая выступление:

— Но я хотел сказать ещё вот о чём. Думая о первомайских мальчиках, мы не должны упускать из виду тяжёлое и продолжающееся ухудшаться положение всего нашего народа. Безработица растёт. Нищета, особенно в деревнях, страшная. Я только что проехал…

— Григорий Алексеевич, — прервал его председатель, мы всё это уже от вас слышали и сами знаем. Сегодня мы не решим все проблемы сразу. Давайте всё-таки постепенно. И, кроме того, ваше время по регламенту истекло. А предложение относительно страны первомайских мальчиков и сбора на строительство денег очень ценное. Спасибо за то, что вы готовы сделать первый взнос. Надеюсь, его поддержат не только другие партии и общественные организации, но и наши бизнесмены. Содержание и воспитание первомайских мальчиков не могут быть пущены на самотёк. Нужны общие и немалые усилия. А что скажут по этому поводу женщины?

К трибуне подошла невысокая очень миловидная плотненькая женщина, напоминающая одеждой, причёской и всеми движениями кинозвезду, на которую все должны смотреть, восхищаясь. И говорить она начала, словно выступая перед любящей её аудиторией поклонников:

— Дорогие мужчины! Я, как вы догадываетесь, тоже в интересном положении ожидания первомайских мальчиков. Не буду говорить, как это случилось, но я детей очень хочу, а думала, что их у меня не будет. Разумеется, помимо заседаний в думе, я очень занята тысячей мероприятий, куда меня приглашают постоянно, как и всех вас. Но родить я обязательно рожу и воспитывать своих детей буду. Тем не менее, меня очень обрадовало предложение строительства комбината. Я думаю не столько о себе в данном случае. Мы с мужем достаточно обеспечены, чтобы пригласить в дом к себе няню и воспитателей, но я спрашиваю, все ли в стране в состоянии так делать? Нет, конечно. Я думаю о тех несчастных, которые не в состоянии сегодня покупать себе ежедневно бутылку молока. А ведь первомайским мальчикам потребуется и многое другое. Давайте строить комбинаты. Я за!

Встреченная овациями, женщина оставалась некоторое время на трибуне, как балерина на сцене Большого театра. Её все любили, и она была счастлива. Речь удалась.

В этот же день вечером центральное телевидение передало обращение президента страны, которое потом повторялось по многим программам. Президент, сидя в кресле на фоне государственного флага и плаката с изображением двух смеющихся детских личиков, говорил всему народу в форме неформальной беседы, как бы рассуждая сам с собой:

— Граждане россияне! То, что происходит сегодня в Москве и некоторых других регионах нашей необъятной страны, не укладывается в рамки привычных понятий и суждений. Одна первомайская ночь вызвала у огромного количества людей волну любовных эмоций, я бы даже сказал, страсти. Вспоминаю новеллу австрийского писателя Стефана Цвейга «Амок». В ней талантливо показано, какой неудержимой может быть страсть любви. Нечто вроде этого произошло и у нас в одночасье, когда никто к этой страсти не был готов. Почему это произошло, мы пока не знаем, но подверженными этой страсти оказались миллионы жителей Москвы, нескольких близлежащих регионов и почти столько же приезжих, оказавшихся в эту ночь в столице, а потом разъехавшихся в разные уголки нашей Родины. Население страны может возрасти по ориентировочным расчётам миллионов на пять-шесть, если не больше. Так что проблема Первомайских мальчиков, как назвали её учёные, коснулась фактически всей страны. Мы с женой тоже разделили эту участь и, признаюсь честно, довольны, что это с нами случилось, хотя дети у нас есть. Но это чисто по-человечески. А как президент я должен думать в первую очередь о том, что сделать, чтобы эта счастливая проблема оказалась для всего народа именно счастливой, а не катастрофичной.

Но это общая проблема. Для начала хочу попросить не стесняться заходить на мой сайт в Интернете и вносить свои предложения по этому вопросу. Мы не собираемся сворачивать наши социальные программы, хотя кое-что, возможно, придётся урезать, если не найдутся другие средства. Но я думаю, что с этим согласятся все. Кое-какие меры нами уже предприняты для улучшения положения будущих матерей первомайских мальчиков. Им, особенно низкооплачиваемым, предоставлены льготы на получение специального питания, лекарств, витаминов. Хочу обратить внимание на то, что указанные льготы касаются только россиян и ни в коей мере людей, в чьих паспортах стоит гражданство иной страны, но которые проживают на нашей территории. О своих детях пусть заботятся эти страны сами. Мы не принимаем на себя ответственность за стихийное событие, с природой которого ещё не знакомы. По этому поводу наши граждане могут не беспокоиться.

Президент сообщил также, что подано великое множество заявлений в ЗАГС о регистрации брака, что, по его мнению, замечательно, ибо говорит о сознательном подходе россиян к узакониванию отношений между мужчиной и женщиной, снижая тем самым количество детей, могущих родиться вне брака.

— Семья должна быть крепкой и мы поможем в этом. — патетически произнёс президент.

Всё это время президент говорил в свободной манере, откинувшись спиной в кресле, что создавало впечатление демократичности. Когда же он немного отклонился от спинки кресла и положил руки на колени, словно упираясь в них, и устремил свой взгляд в телевизионную камеру, зрителям в глаза, стало ясно, что речь теперь будет несколько иной.

— Но я бы хотел предупредить вот о чём. Если кто-то из женщин, собирающихся рожать первомайских мальчиков, будет уволен с работы по причине невозможности их продолжать работу в силу такого обстоятельства, то имейте в виду, как государственные структуры, так и частные, что мы в обиду ни одну из женщин не дадим. Если у кого-то возникнут такие неприятности на работе, обращайтесь через Интернет прямо на мой сайт. В советское время был закон, запрещавший увольнение беременных женщин. Это было правильно. Я понимаю, что скоро возникнут огромные трудности практически повсюду. Женщины у нас занимают львиную долю рабочих мест и без них порой как без рук. Но надо выходить из положения и продумывать это сегодня. Часть женщин всё-таки сумели избежать соблазна любви, поэтому нагрузка у них увеличится, как и у многих мужчин. Но и оплата у них соответственно должна вырасти в эти несколько месяцев. Некоторых женщин можно пригласить временно на работу из других, так сказать, не пострадавших регионов. А оплату женщинам до родовых и после родовых должно компенсировать государство. Будем изыскивать средства.

Президент снова откинулся на спинку кресла, продолжая уже мягче:

— И последнее, о чём я хотел бы попросить все компетентные службы. Надо, видимо, организовать ускоренные курсы по подготовке врачей гинекологов и соответствующих медсестёр, а, может, и медбратов, учитывая ситуацию. Надо уже сейчас определить, сколько их потребуется для этой одноразовой кампании. Думаю, что их подготовить нужно пораньше, открыть курсы завтра же, чтобы за месяц-полтора до родов каждая женщина имела бы консультанта и была под контролем. Специфика момента в том, что среди беременных большое число пожилых или наоборот совсем юных пациенток. И те, и другие требуют, как мне кажется, особого подхода. Надо сделать так, чтобы никакие женщины не пользовались услугами домашних знахарок и не рожали на дому. Статистика показывает, мне приносили цифры, что ни к чему хорошему это не ведёт. Смертность младенцев при рождении в домашних условиях на порядок выше, чем в больницах.

Важно снабдить все места рождения современным оборудованием. Я полагаю, что нам придётся обращаться за помощью не только к своим производителям медицинского оборудования, но и к зарубежным. Может быть, что-то получим во временное пользование, но лучше, конечно, купить, чтобы потом использовать его для замены устаревшей техники там, где она есть.

Надеюсь, что все принимаемые меры, комплекс мероприятий, которые мы разработаем для новорожденных первомайских мальчиков и их родителей, позволят всем, кто ожидает рождения необычных малышей, принять правильное решение и родить во славу будущего нашей великой Родины!

Если бы эта речь произносилась в широкой аудитории, наверняка раздались бы бурные аплодисменты.

КРИМИНАЛЬНАЯ НОЧЬ

Странное знакомство

Этот небольшой эпизод произошёл в середине марта, когда весна проявила себя лишь на календаре, а в Москве на самом деле всё ещё стояла зима, дули холодные ветры, солнце появлялось на небе изредка, на улицах даже на тротуарах лежал снег. Для международного аэропорта Шереметьево это обстоятельство большого значения не имело. Народ как обычно летел по разным направлениям, торопливо проходя таможню с радостными лицами в предвкушении встречи с другими странами, другими культурами, другими порядками.

Владелец крупной нефтяной компании, конкурирующей по некоторым аспектам даже с Лукойлом, Георгий Адамович Богатинский сидел в зале ожидания на скамейке, нервно возясь с непослушным цифровым замком своего портативного чемоданчика, называемого всеми на английский манер брифкейсом. Кодовых замков было два. Один открылся, а второй не поддавался ни в какую.

Сидевшая рядом высокая дородная женщина весьма тучной, как и её муж, комплекции, нетерпеливо сыпала словами:

— Жоржик, бросай это дело. В самолёте откроешь. Чёрт с ним с кейсом. Опоздаем на посадку, хуже будет.

— Балда ты, — ругнулся Богатинский, — у меня в кейсе билеты. Не открою — не улетим.

— Что же ты их туда засунул? Не мог в пиджак положить?

— Не твоё дело, — резко ответил муж, бессмысленно крутя колёсики с цифрами на неподдающемся замке. — Куда надо было, туда и положил. Все документы нужно держать под замком.

— Додержался. Теперь не сможем улететь.

— Не каркай!

На противоположной скамейке сидел, развалившись, молодой человек очень приятной наружности и с улыбкой на губах наблюдал, как супруги скандалили между собой.

По залу мощными динамиками разнеслось очередное объявление:

— Заканчивается посадка на рейс…

Супруги летели в Кувейт. Это был их рейс. Богатинский растерянно посмотрел по сторонам и встретился взглядом с глазами молодого человека, который вежливо спросил:

— Не получается? Разрешите помочь?

— Ой, помогите, если получится. Опаздываем на самолёт, билеты в кейсе, а замок, как на зло, заело.

— Одну секундочку, — сказал молодой человек, поднимаясь. — Не волнуйтесь, сейчас всё будет в порядке.

Руки юноши, а иначе о нём не скажешь, длинными тонкими пальцами напоминали руки пианиста. Неожиданный помощник сел рядом с Богатинским и положил чемоданчик себе на колени. Пальцы легли на колёсики замка и начали их быстро вращать, то в одну, то в другую стороны. Сосредоточенный взгляд говорил о концентрации внимания парня на эти колёсики. Раздался небольшой щелчок и замок открылся.

Следившая за его манипуляциями жена Богатинского, предполагая, что перед ними настоящий аферист и готовая в любое мгновение кинуться на него, если тот попытается бежать, что не было лишено основания, мысленно проклиная мужа за беспечное доверие любому встречному-поперечному, увидев, что их маленький чемодан раскрылся, а молодой человек никуда не убегает, обрадовано вздохнула.

— Ну спасибо! — обрадовано воскликнул Богатинский, перекладывая кейс на свои колени и начиная искать в нём билеты, перебирая какие-то бумаги, и вдруг изумленно произнёс: — Но билетов здесь нет. Куда же они делись? Таня, посмотри у себя в сумочке.

Жена в панике раскрыла свою коричневую, красиво отделанную под панцирь черепахи сумочку, и закричала:

— Ну, да, они здесь. Чего же ты, дурень, их искал у себя, когда сам же положил их ко мне, чтобы скорее достать?

— Замолчи! — бросил коротко бизнесмен, скомандовал жене быстро идти на выход на посадку, добавив, что сейчас её догонит, и обратил своё внимание на молодого человека, который уже поднялся и, улыбаясь, слушал семейные препирательства.

— Извините за эту сцену. Нам надо торопиться, но я бы хотел вас поблагодарить. Сколько вы хотите?

— Ну, это ваше дело, — скромно ответил парень. — Я помог не из-за денег. Просто у меня руки такие.

— Вы инженер? Где работаете?

— Инженер, но пока не работаю. Кризис.

— Вот что, — решительно сказал Богатинский, — вы мне нравитесь. Возьмите мою визитку и позвоните через неделю. И вот для начала сто долларов. Уверен, что мы сработаемся. Кстати, как вас зовут?

— Адамович Генрих Самуилович, — ответил парень, делая ударение в фамилии на букву «о» и беря стодолларовую протянутую купюру и визитную карточку Богатинского.

Успех предприятия

Если же говорить, как всё было на самом деле, то молодой человек, случайно встретившийся Богатинскому в аэропорту, в уголовном мире носил кличку Щуплый, а настоящее имя его было Григорий Осипович Михальский. По замкам он был большой мастер и мог спокойно открыть даже большие сейфы. В этом тоже надо иметь талант, и он у Щуплого был, за что братва ценила его особенно.

За Богатинским Михальский следил с момента его прибытия в аэропорт. Узнать о степени богатства человека очень даже легко по машине, в которой он приехал, по сопровождающим его телохранителям, по вещам, с которыми он идёт на регистрацию и по тому, каким классом он собирается лететь.

Богатинский прибыл на Мерседесе, его сопровождали два телохранителя, которых он отпустил восвояси после прохождения регистрации билетов на места первого класса и сдачи багажа — одного большого импортного чемодана на колёсиках.

Знакомство бизнесмена и вора произошло случайно. Вообще случайность играет в жизни людей значительно большую роль, чем они сами себе представляют. Однако и у случайностей есть свои закономерности.

Михальский, или по тому как он представился Богатинскому, Адамович, сначала думал-таки о том, не украсть ли кейс. Но случай такой не представлялся. Тогда ему захотелось хотя бы познакомиться с этим богатым человеком, рассчитывая на дальнейшую перспективу. В этом-то случай с испорченным замком и помог. Случай, конечно, но ожидаемый, по крайней мере, одним человеком. Главное при этом успеть правильно им воспользоваться.

Адамович позвонил ровно через неделю. Богатинский пригласил его к себе в кабинет, заказав заранее пропуск. Генрих по поддельному паспорту показал предполагаемому боссу такой же фальшивый диплом менеджера. Шеф долго соображал и поинтересовался, водит ли Генрих машину, на что получил утвердительный ответ и даже предъявил водительское удостоверение профессионала такое же поддельное, как остальные его документы, включая трудовую книжку.

В реальности Щуплый, прозванный так за его тощее телосложение, научился водить ещё в зоне, где отсиживал два года за мелкое мошенничество. Детство прошло не сладко. Родился в семье партийного работника. Отцу смотреть за сыном и воспитывать его не хватало времени. Мать официантка ресторана делала, что могла, приводя иногда сына с собой на вечернюю смену. Там он и знакомился через кухонную дверь с разгульной жизнью преуспевающих людей, которым захотелось подражать. Тут нагрянула перестройка, а за нею отказ страны от социализма. Психика отца не перенесла резких перемен, и наступил момент, когда его схватили на улице бегающим с ножом, угрожая убить каждого, кто будет против советской власти. Его поместили в психиатрическую больницу навсегда. Мать на почве нервного расстройства парализовало. Сына, как единственного кормильца в семье, в армию служить не взяли.

В это время по всей стране формировались преступные группировки, мечтавшие о лёгкой жизни путём захвата чужой собственности силой, угрозами, обманом. Гриша попал в одну из них, проявив чудеса ловкости рук и большую сообразительность в работе с отмычками. Обеспечивать себя и больную мать ему удавалось, как он говаривал, без особых проблем. Школу закончить не успел, в институт поступать и не думал. Да и зачем, когда есть такие талантливые руки?

После отсидки старые друзья помогли оформить новые документы на другую фамилию и имя. Мать к этому времени умерла от инфаркта. Домой не возвращался. Квартиру в Москве снимал, подумывая о том, чтобы купить свою собственную. Заработать на неё ему не представлялось трудным хотя бы простым обманом прохожих на улице игрой в напёрстки или в карты с пассажирами поездов. Но на большие рисковые грабежи, где он бы только вскрывал сейфы, как его ни уговаривали, идти отказывался. Не хотелось, не пожив вволю, попадать снова в тюрьму.

И вот неожиданно открылась такая замечательная перспектива. Богатинский предложил ему работать в отделе снабжения на первых порах помощником начальника, а потом и взять весь отдел на себя, если будет получаться. Генрих, будем называть его пока по новым документам, выданным на Адамовича, предложил новому шефу назначить его сразу начальником, объяснив это тем, что не привык подчиняться. Богатинский, подумав немного, согласился, дав месяц на пробу. Не прошло и двух недель, как бизнесмен понял, что не сделал промашки с назначением. Генрих умел так очаровывать собеседников своим интеллигентным видом и неизвестно откуда взявшимся приятным манерам общения, так легко и непринуждённо рассказывал о своём умении показывать фокусы, тут же их демонстрировал, что заключение договоров и подписание других документов они всегда, посмеиваясь, называли его очередным фокусом. Проигрывая ему не только в шутках, но и в серьёзных вопросах, они говорили «Ну и ловкач, ну и пройдоха» и улыбались. Проигрывать большому мастеру бывает очень приятным. А происходило это примерно так.

Богатович на переговорах предлагал одну сумму сделки по высокой цене, партнёр предлагал другую по более низкой стоимости. После долгих препирательств договаривались о средних цифрах. Адамович быстро вносил нужные цифры в заранее приготовленный для подписания контракт и подавал переговаривающимся сторонам, сидящим за столом, для подписи. В тот момент, когда партнёр после прочтения текста, чтобы убедиться в том, что всё верно, брал ручку, собираясь ставить своё факсимиле, Адамович ронял фразу обращённую к партнёру:

— Василий Абрамович, извините, у вас что-то выпало из кармана. Василий Абрамович оборачивался, а Адамович протягивал стодолларовую купюру спрашивая, не его ли она.

Тот соглашался, что, наверное, его, раз выпала из его кармана, брал её и снова склонялся над контрактом для подписи. К этому времени на столе перед ним лежал уже другой экземпляр с другими цифрами, которые Адамович ловко прикрывал рукой и в то же время напоминал, что банкетный стол заждался гостей. Партнёр ставил подпись на первом и втором экземпляре, уже не читая, скреплял тут же печатью. Адамович без задержки прямо из-под руки вынимал документы и передавал своему хозяину, напряжённо улыбающемуся и едва не дрожащему от страха, что обман раскроется тут же. Но под весёлые прибаутки, которыми сыпал, не переставая, Адамович, подписанные и юридически теперь действительные контракты, прятались в портативные чемоданчики, а договорившиеся стороны шли в банкетный зал отмечать шампанским и икорочкой сделку.

Не сразу, иной раз через несколько дней, от своего бухгалтера незадачливый партнёр, сам обманывавший не одного переговорщика другими способами, узнавал, что подписал почему-то не очень выгодный для себя контракт, с которым не соглашался во время переговоров. Но видя свою собственную подпись и печать на документе, и вспоминая, что читал бумагу до подписания, удивлялся тому, как это могло получиться и, скрепя сердце, соглашался, что теперь ничего не поделаешь — надо выполнять договор, поскольку расторгать его себе же выйдет дороже в соответствии с самим же им предложенным параграфом об одностороннем отказе о выполнении контракта. Ну и как же тут было не сказать об этой компании — ловкачи! А ловкач был, по сути дела, один Адамович.

Со старой малиной, то бишь ворами в законе и начинающими, Генрих не порывал, став их первейшим помощником в поиске наиболее лёгкой добычи. Он наводил на различные денежные участки своих конкурентов, получая договорной процент от каждого удачного ограбления или кражи, поставив условием не трогать компанию Богатинского. Здесь он орудовал сам, своими методами и для себя.

Буквально через месяц он приобрёл себе недорогую иномарку, заявив хозяину, что взял её в кредит. В компании быстро оказался всем полезным и самым приятным человеком. Его полюбили, называя душой общества.

Первого мая вечером Богатинский устроил для сотрудников своей главной конторы, называемой теми, кому в общении не хватает русских слов, на современный лад по-английски хед офисом, в просторном зале конференций большой весенний бал, куда были приглашены ключевые фигуры иностранных представительств нефтяной промышленности и связанных с нею компаний, высокопоставленные персоны российского правительства, думы, городских властей.

В парке напротив высотного оригинальной конструкции здания, которое занимала компания Богатинского, готовились фейерверки, играла музыка, стояли фуршетные столы, подавалось шампанское. Всё было на самом высоком богатом уровне. Из членов семьи Богатинского были его жена Татьяна Альбертовна и пятнадцатилетняя дочь, обгоняющая своих родителей по комплекции. В танцах, устроенных в зале, она не участвовала не потому, что отказывала партнёрам, а по той причине, что её никто и не приглашал, видя её юный возраст и главное, сомневаясь в том, что она сможет выделывать танцевальные па и пируэты. Она и приехала с одним лишь желанием посмотреть на веселящуюся публику и поесть пирожные, в которых дома её стараются ограничивать.

Пассивное наблюдение за веселящимися в танце парами, среди которых мелькали и её мать с чужими кавалерами, как и отец с чужими дамами, что объяснялось потом дочери тяжкой необходимостью светских раутов, не могло не надоесть уже не девочке, но ещё и не совсем девушке, поэтому, улучив момент, когда отец пробегал мимо неё, занятый высокими мыслями о высоких гостях столь значительного мероприятия, она пропела зычным голосом:

— Папа, я устала и хочу домой.

Богатинский остановил на секунду бег, глянул на часы и сказал скороговоркой:

— Дорогая, через десять минут начнётся фейерверк. Ириша, это будет фантастическое зрелище. А через пятнадцать минут я пришлю тебе своего помощника Генриха. Ты о нём слышала от меня дома. Он тебя отвезёт на своей машине.

Так и получилось. Игра огней в воздухе восхитила всех гостей.

— Генрих Самуилович, — представился Адамович. — Приказано доставить вас домой.

— Какой вы весь из себя! — восхитилась Ириша. — А меня зовут Ириша. Папа меня так называет, а мама Иркой, хотя тоже меня любит. Она часто мне говорит: «Какая же ты толстая, Ирка! Никто тебя не возьмёт такую замуж».

— Ну, это она не права, — позволил возразить жене хозяина Генрих. — Женщина вообще-то должна быть при теле, плотненькая, чтобы было что обнять.

Сказав это, Генрих сконфузился. Ему самому было непонятно, почему он это говорит совсем девчонке. А эта девчонка вполне по-взрослому кокетливо произнесла:

— Ну ладно, поедемте. Здесь не место для подобных разговоров.

Уже в машине, сев на переднее сидение рядом с Генрихом, она вдруг положила ему на плечо руку и спросила, наблюдая, как он включает зажигание и заводит автомобиль:

— А вы правда думаете, что я, если и полная, то это хорошо?

— Конечно. Кто бы сомневался? Ты очень даже привлекательна.

Генрих вёл машину и, косясь на девушку, сидевшую совсем рядом и даже прильнувшую к нему своим массивным юным телом, которое просто некуда было деть при таких объёмах, подумал, что она замечательна своей свежестью, нетронутостью, неподдельной искренностью. Ему худому, наверное, трудно её всю обнять. И словно, догадавшись, о чём он думает, она опять кокетливо спросила:

— А вам, например, хотелось бы меня обнять? Как вы думаете?

— Это провокационный вопрос, — пробормотал Генрих, которого начинал охватывать внутренний жар.

— Знаете что? — заговорила вдруг полушёпотом Ира, — давайте остановимся вот там за углом и пересядем на заднее сидение. Это совсем глухая улочка. Там даже домов жилых нет. Никто вас не поругает. Мы выключим свет, и вы попробуете меня обнять, как по телевизору. Я очень хочу и клянусь, что никому об этом не скажу.

— Зачем ты такое говоришь, Ириша? — с напускным возмущением заговорил Генрих, но повернул машину за угол, как просила девочка, и через несколько метров остановил, выключая фары. — Ты же ещё совсем девочка. Скоро вырастешь и всё узнаешь.

Ирина поняла, что победила.

— Нет, я уже большая, даже слишком. Давайте попробуем.

Какая-то неведомая сила заставила Генриха выйти из машины, помочь Ирине сделать то же самое и сесть с нею на заднее сидение, закрыв все дверцы автомобиля изнутри. Понятное дело, что обняв это крупное, но такое податливое ласкам тело, Генрих уже не мог противиться ни остальным просьбам девчонки, ни собственной горячей страсти.

Насытившись наслаждениями, они пересели на свои прежние места впереди. Теперь Ириша явно прижималась всем телом к Генриху и говорила ему ласково, как только могла это делать:

— Ты меня потряс. Я никому не скажу, но мы будем с тобой созваниваться, и ты приезжай, пожалуйста, ко мне или я к тебе. Как скажешь. И больше ни к кому, хорошо?

Генрих, молча, вёл машину. Только теперь он начинал осознавать, что произошло и чем это может кончиться, узнай кто-нибудь об этой любви к малолетке. Если не вышка, то лет пятнадцать-двадцать при таком богатом папаше могут залепить. Вот тебе и конец так успешно начавшейся карьеры.

Ирина что-то ещё щебетала, но машина подъехала к подъезду дома, где огромную квартиру из шести комнат, двух ванн и двух туалетов занимала семья Богатинского. Возможно, что две трёхкомнатные квартиры были объединены в одну большую квартиру. Генрих провёл Ирину до самых дверей, но войти в квартиру наотрез отказался, напомнив девочке, что его ждёт на балу её отец, который обязательно заподозрит неладное, если он ещё задержится, и тогда им не удастся снова встретиться.

Девочка поцеловала последний раз своего первого в жизни любовника и полная счастья пошла спать.

Сколько было таких криминальных историй в этой ночи, никто пока не знал.

ГЕРОЙ — ПРЕСТУПНИК

Отдых

Известно ли вам, любимый мой читатель, что такое Крым? Российская Венеция? Украинские Канары? Европейская Австралия? Болгарский Золотой Берег? Нет, дорогие мои. Крым есть Крым. Это в Турции на берегу моря, лёжа под турецкими зонтиками на пляже можно говорить, что здесь почти так же хорошо, как в Крыму на ялтинском взморье. В Индии, проезжая на «лэндровере» по холмистой местности Гоа или Павапури вы вспомните крымские горы со звонкими голосами цикад и скажете: «Точно, как в Крыму в начале августа». В Африке, идя по саванне среди высоких трав, полностью скрывающие человека, вы поймаете себя на мысли, что в Крыму, где травы пониже, а ветер поприятнее обдувает, не позволяя телу изнывать от неизбывной жары, и степная необъятная ширь с виднеющимися вдалеке горными хребтами захватывает дух не то, что здесь в Африке, где и дышать-то кажется совсем нечем в таком пекле. Это на виноградниках французской Бургундии или Шампани с их знаменитыми винами шабли и шампанским вам придёт обязательно в голову, что они напоминают крымские стройные ряды виноградных кустов, где виноград всё же послаще и позволяет готовить вина без добавления сахара, настолько сладки его ягоды.

Нет, что ни говорите, а Крым — это только Крым. Именно здесь я приглашаю вас улечься на ялтинской гальке у самых волн Чёрного моря на виду у охраняющей ваш покой горы Медведь невдалеке от пальм, магнолий, ленкоранских акаций, кипарисов и совсем рядом от пушистой крымской сосны, улечься с моей книгой и читать роман об удивительной истории с Романом и Алиной.

Они приехали в этот край, но не на забитые людьми пляжи, хотя в тёплые майские дни местечко для загорания найти полегче, а в уединённый горный уголок, где на туристической базе «Орлиный залёт» молодым влюблённым предоставили за невысокую плату отдельную комнату в небольшом коттедже и трёхразовое питание в общей туристической столовой. Сезон массовых заездов студентов, школьников и организованных туристов ещё не начался, так что никто особенно не надоедал громкими хоровыми песнями и шумными играми с массовиком-затейником.

Москвичам легко было оторваться от цивилизованной жизни своей страны: газет и журналов они в этом краю не покупали, телевизионные программы не смотрели. Если и заглядывали порой в окно телевизора, стоявшего в клубе, то лишь для того, чтобы ещё раз убедиться в отсутствии российских программ. Как ни покажется странным, но во время отдыха времени свободного совсем нет. В первый же день им предложили присоединиться к небольшой группе опытных уже туристов для посещения Большого каньона.

Если кто не бывал в этих местах, очень рекомендую посетить. Сама база не случайно названа «Орлиным залётом», ибо расположена она в лесу как раз под высокой скалой с таким же названием. Когда вы начнёте подниматься на эту скалу, то весь дальнейший путь наверх, спотыкаясь о камни и корни деревьев, цепляясь за ветки деревьев и кусты, задыхаясь от усталости, будете проклинать себя и тех, кто придумал идти по этой, как вам кажется, сумасшедшей бесконечной крутизне. Проводник, дабы хоть немного успокоить вас, расскажет, что во время второй мировой войны, ни один фашист не смог забраться сюда, чтобы ликвидировать партизанский наблюдательный пост, откуда просматривалась и простреливалась при необходимости вся стратегическая дорога из Бахчисарая в Ялту. Тропа — одна, трудная и охранялась партизанами, а потому забраться по ней врагам не было никакой возможности. Приходилось фашистам обстреливать вершину из пушек да с самолётов, а ты попробуй попади в почти острую макушку горы.

Слушая рассказы о крымских партизанах и разные байки с легендами, вы всё-таки взбираетесь на вершину скалы и охаете от неожиданности. Усталость и все ваши дорожные проклятия забываются мгновенно, когда перед вами раскрывается неописуемая панорама леса, уходящего из-под ваших ног далеко в голубую даль, а небольшое белое облако проплывает в сторонке, но ниже вас. Вы словно орёл, да-да орёл, парите в высоте, выискивая самое интересное. А под вами летают плавными кругами, маленькие точки. То настоящие орлы и соколы. Дорога, по которой вы недавно, а кажется, что уж прошла вечность, брели с рюкзаком на спине, виднеется теперь узкой ленточкой, по которой ползают муравьиного размера машины. Солнце, к которому вы совсем близко, слепит глаза. Вам слышится звон в ушах, а это цикады, достающие вас и здесь своим звоном, но, правда, не в мае месяце.

А ночевать на этой высоте превосходит все фантастические представления. Вы знаете, что значит оказаться на высоте под абсолютно чёрным куполом неба с россыпью ярких звёзд? Нет, если не видели, представить себе такую красоту и ощущения пребывания в раю, невозможно. Это перекрывает все ваши затраченные на подъём силы. Разожгите костёр, взгляните на языки пламени, улетающие в безграничную высоту, и пейте счастье по каплям, упивайтесь чистейшим воздухом полной грудью.

Наутро вас ожидает весёлый спуск. Смеясь и вскрикивая от страха оступиться, понимаете, что этот процесс ничуть не легче вчерашнего. У самого подножья скалы, став на ровную поверхность дороги, вы вдруг чувствуете, что дрожат колени. Это сказывается повышенное напряжение на ноги во время крутого спуска. Но вы необыкновенно счастливы. Вам удалось, вы преодолели, побывали, увидели.

И всё-таки это не конец путешествия. Дальше будет каньон.

Те, у кого голова кружится, глядя из окна пятнадцатого этажа дома на бегающих по двору детей, не ходите на скалу Орлиный залёт. Те, кого страшат закрытые помещения, не ходите в каньон. Но если вы хотите почувствовать себя по-настоящему счастливым человеком, оторвитесь от бесконечной политической борьбы, уйдите от неразрешимых экономических неурядиц, забудьте о своих страхах и пойдите в этот Большой каньон, в самом начале которого вам встретится огромный дуб, хранитель лесного спокойствия, свидетель страстей и переживаний тысяч и тысяч пришельцев, ежегодно поклоняющихся ему, древнему дубу. А в самой глубине каньона, когда над вами нависают высоченные стены, спускаясь по узкой тропочке, вы понижаете голоса, дабы громким криком не всполошить природу, что может, осердясь, разразиться сыпучим камнепадом.

Вам не видны олени, вы не слышите хрюканья кабанов, не замечаете стремительно уносящихся от ваших глаз косуль, но они все здесь и прекрасно знают о вашем присутствии. Вы не умеете быть такими же незаметными.

Но вот вы приблизились к сердцу каньона — ваннам молодости. Вы ещё не знаете, откуда в них бежит вода, и куда она потом уходит, но вам говорят, что температура воды в любое время года здесь не превышает четырёх-семи градусов. Летом, в жару, вы можете в это не поверить, но проверьте сами. Прыгаете в воду и, как ошпаренные, вылетаете назад: «Ух, как холодно!» Над вами смеются густые заросли кизильника, высокие сосны, буки, грабы и скользкие камни речушки Аузун-Узень, впадающей в Коккозку, бегущей далеко к самой полноводной реке Крыма Бельбек. К холоду привыкнуть трудно, но вы всё же лезете к нему опять, чтобы взбодриться после утомительного перехода, почувствовать себя моложе и сильней. И это вам удаётся, и опять вы чувствуете, как счастье вливается в вашу душу.

А потом выход с другого конца каньона. Поход к Чайному домику, где добрые люди угощают парным молоком. Городские люди сейчас и не знают вкуса парного молока. Тем более в Москве, где пьют в основном молоко, приготовленное из порошка. Во всяком случае, Алина пила настоящее молоко впервые. Отпив несколько глотков из алюминиевой кружки, она не сдержала своего восторга:

— Рома, я и не подозревала, что молоко может быть таким вкусным. Пью, и мне кажется, что силы вливаются в тело, — и допив кружку до конца, заявила: — Усталость, как рукой сняло. Могу идти ещё столько же.

Дальше предстоял небольшой переход по яйле с пахучими травами. В мае разнотравье здесь необыкновенное. Алина не переставала приходить в восторг от всего увиденного. Роман посмеивался, радуясь за невесту. Ему уже доводилось бывать в этих местах, но восприятие красоты и необычности здешней природы слабее не становилось.

На поход ушло несколько дней, а потом началась ежедневная рыбалка, когда на удочку попадались небольшие карасики и пугавшие сначала Алину большие раки. К озеру уходили с утра и после обеденного короткого сна. Когда клёв прекращался, а круги от тыкающихся в поверхность воды рыбьих ртов переставали расходиться, обманывая напрасными надеждами наших рыбаков, Алина и Роман падали в нежную майскую траву, смотрели в высокое синее небо, пели или мечтали о будущих путешествиях, прислушиваясь иногда к пенью птиц, шелесту камыша и плеску на кукане пойманной рыбы. Улов молодёжь относила на кухню, и к ужину им добавляли жареную рыбу и красных варёных раков. Отдых проходил замечательно.

Прозрение

Роман и Алина звонили домой по мобильнику не часто. Первый раз сообщили, что доехали и устроились нормально. Второй раз им позвонила Катя, сообщив приятную новость, что она и обе мамы, её и Алинина, собираются рожать детей.

Роман поразился несказанно:

— Ты смеёшься, Катька? Я понимаю ты, но мамы-то. Что им взбрело в головы? Оно, конечно, неплохо, но чего это они сразу? А ты, кстати, куда спешишь? По нашему примеру, что ли? Не хочешь завидовать? Как Олег к этому отнёсся?

— А, не знаю, — донеслось из трубки, — я ему ещё не говорила.

— Так скажи. Обрадуй.

— Ладно, скажу.

Алина с интересом слушала разговор Романа с сестрой. Отключив телефон, Роман удивлённо стал рассказывать:

— Представляешь юмор, наши с тобой мамаши захотели иметь ещё детей и обе в положении. Как сговорились. И Катька туда же. С Олегом ещё ничего не решили, а с ребёнком, пожалуйста, уже ждёт.

Алина распахнула ресницы и, глядя Роману прямо в глаза, сказала вдруг:

— А ты знаешь, мне кажется, я тоже беременна.

Разговор происходил во время рыбалки. Роман выронил удочку, которую не выпускал до этого момента, держа её в левой руке, а телефон во время разговора с Катей в правой.

— Что ты говоришь? Правда? Это же замечательно! — вырвалось у него, и он схватил Алину в охапку, целуя в губы, глаза, нос.

— Как же я мечтал об этом!

Алина счастливо улыбалась, прижимаясь всем телом к любимому человеку.

— Значит, ты рад? Но я пока не уверена. Хотя думаю, что так.

— Рад — это не то слово, — говорил Роман. — Очень-очень-очень рад. Это то, что я хотел, желал, на что надеялся, ещё когда я тебя держал за ноги на нашей реке, чтобы ты помыла свои руки. Надеялся, когда ты остригла свои волосы и сделала причёску. Я даже не знаю, когда начал на это надеяться. Я думаю, что всегда хотел видеть тебя со мной.

— Ну, вот и видь, — засмеялась Алина.

Через несколько дней снова позвонила Катя, сообщив, что домой приходил молоденький лейтенант с полковником. Катя почему-то сказала именно лейтенант с полковником, а не наоборот, и рассказывала больше о лейтенанте, который, оказывается, уже был старшим лейтенантом, но не успел надеть новые погоны.

— Катька, — возмутился Роман, державший и в этот раз удочку в левой руке и заметивший, что поплавок запрыгал по воде. — Говори по делу. У меня тут клёв начинается. Какое мне дело до твоего старшего или младшего лейтенанта? Зачем они приходили?

Катя твёрдо сказала:

— Не младший, а старший лейтенант. Так вот они, между прочим, приходили по твою душу. Они где-то в нашем районе видели первого мая необычно красивую ракету с несколькими зонтиками искр, и теперь ходят по домам, спрашивают, кто мог пустить такую ракету.

— А ко мне почему пришли? — машинально спросил Роман, тут же забыв об ушедшем под воду поплавке.

— Клюёт! — закричала Алина, но Роман не слышал её, обдумывая слова Кати, которая старалась объяснить, что поняла сама:

— Понимаешь, им понравилась ракета. Они, наверное, хотят сделать такую же и потому ищут автора. А в твоём институте или ещё где-то они узнали, что ты талантливый изобретатель, хоть ничего ещё не изобрёл, и живёшь в этом районе. Я сказала, — быстро тараторила Катя, — что ты человек серьёзный и такими чепуховыми развлекалками не занимаешься. Но они думают, может, ты знаешь кого-то из нашего района или вообще, кто мог такую штуку запустить в воздух.

— Ладно, Катька, это вовсе не чепуховая штучка, я подумаю над твоим вопросом, — проговорил Роман, собираясь заканчивать разговор, но сестра опять затараторила:

— Но не это главное, что я хотела тебе сказать. Оказывается не только я и наши с Алиной мамы беременны. Вы там оторвались от мира, даже газеты не читаете, не говоря о том, что телевизор на украинском языке и не смотрите, а тут сейчас такое творится! Чуть не половина женщин Москвы и ещё каких-то областей оказались в положении и все грешат на первое мая. Я ведь с Олегом тоже гуляла в эту ночь. И, между прочим, мы с ним теперь расстаёмся, потому что он не готов быть отцом. Ну и чёрт с ним!

Роман с трудом улавливал последние слова сестры, не смотря на всю важность этого сообщения. В любом другом случае он бы начал воспитательную работу с сестрой, убеждая в том, что нельзя так с бухты-барахты ломать судьбу через колено, но сейчас его буквально ошеломило известие о том, что великое множество женщин забеременели, ссылаясь на первомайскую ночь, когда он и запустил свою ракету с единственной мыслью помочь Алине.

— Неужели, — подумал он, — ракета могла подействовать и на других? Как же это не пришло мне в голову?

Он опустил телефон в карман, забыв его отключить, и Катя долго ещё что-то говорила в трубку, пока не поняла, что брат её не слышит, и сама прервала связь.

Наблюдавшая за разговором, не понимая, что стряслось, Алина вырвала из рук Романа его удочку и вытащила большого карася. Радости не было предела, но тут до её сознания дошло, что что-то происходит с её женихом. Она беспокойно спросила:

— В чём дело, Рома? Что-то случилось у нас? Говори же!

— Да, Алиночка, — сказал задумчиво Роман, — случилось, но не то, что ты можешь подумать. Я сам сейчас в шоке. Я сделал, кажется, великое открытие, но как оно обернётся для нас, не могу себе даже представить. — И он пересказал слова Кати.

— Ну и что тут такого? — начала успокаивать Романа Алина. — Много женщин станут матерями. Ты-то здесь причём? Ты же не можешь у всех быть отцом? А в чём причина всеобщего психоза, учёные разберутся. Не переживай так. На тебе лица нет. Успокойся.

— Да что тут разбираться учёным? — обречённым тоном сказал Роман. — Что они знают, когда это я придумал? — И он рассказал Алине о ракете, о том, как делал её, уезжая на дачу, как придумывал состав, который бы излучал невидимые волны, действующие как возбудители желания любви и стимулирующие физиологическую способность организма.

— Но делал я всё это только ради того, чтобы вывести тебя из состояния депрессии после судебного процесса.

Размышляя над его рассказом, Алина сказала то, чего не ожидал Роман:

— Значит, ты меня фактически насильно заставил стать твоей?

Роман испугался. Он хотел ответить что-то в своё оправдание, но не успел, как услышал:

— Ах если бы ты знал, мой милый, как я счастлива от того, что ты сделал для меня и для нас обоих, а теперь, как выясняется и для третьего человечка, которого я обязательно рожу. Что бы я делала без этой твоей выдумки? Как бы жила без тебя?

Алина держала руки Романа, смотрела ему в глаза и говорила:

— Кто бы что ни говорил о твоём изобретении, как бы к тебе ни относились люди в связи с этим, я всегда любила и буду любить тебя, я буду жить только для тебя и нашего маленького. Сделать вас обоих счастливыми — это цель моей жизни. Я знаю теперь, зачем живу. И разве это не счастье — знать, что ты кому-то нужна? Мы не поедем с тобой сразу в Москву. Давай закончим наш предсвадебный медовый месяц, как и планировали, здесь, в этом чудном райском уголке земли.

Алина, как женщина, интуитивно почувствовала приближение опасности и начала всеми силами отдалять её, надеясь избежать совсем. Ах, эта женская интуиция! Как часто она спасает любовь и как же часто не в состоянии сделать этого.

Занятый своими мыслями Роман не понял манёвра, но согласился с предложением остаться, стремясь в свою очередь выполнять все желания своей будущей жены.

В этот день они возвращались с озера без рыбы. Даже ту, что поймала Алина на удочку Романа, она рассеянно выпустила в воду. Придя на базу, они пошли сразу в маленький читальный зал, где на столике лежали свежие номера газет. Среди них было несколько московских. Алина и Роман углубились в чтение.

Молва

Информация, которую полковник Заглядов обсуждал у себя в кабинете с подчинёнными, попала к журналистам чуть ли не в тот же день. В многочисленных репортажах осветительная ракета превращалась то в секретное оружие, изобретённое в Америке для управления людьми и экспериментально опробованное в России, то в инопланетного представителя, желавшего помочь россиянам увеличить численность населения в ответ на решение президента. В печати сообщалось о том, что видео кадры ракеты, продемонстрированные в Интернете (автора съёмок спецслужбы, конечно, нашли) многие переписали себе на компьютеры и вот для чего.

Женщины, особенно молодые, которые первого мая находились за пределами Москвы не в зоне влияния, как считали, этой ракеты-звезды, но тоже хотели родить с её помощью, просматривали картину взлёта ракеты по несколько раз в надежде ощутить тот же прилив любви, о котором рассказывали те, кто уже испытал это ощущение. И что же?

Когда хочешь любить, то любишь и без чьей-либо помощи, но им казалось, что увиденные кадры ракеты с её разноцветными каскадами искр, вызывали в них страстное желание, и они стелили постели своим возлюбленным и горячо отдавались страсти. Те, кто могли, разумеется, оказывались в положении самым обыкновенным образом, но им казалось, что помогла ракета. Её гипнотическое влияние было столь же эффективным, как некогда воздействие на массы через телеэкраны Кашпировского, Чумака и прочих шарлатанов. Позже эти женщины приходили радостные в женские консультации, чтобы разочарованно узнать о том, что никакую двойню они не ожидают, а будет обычная девочка или обыкновенный мальчик.

Однако по всей стране рекламировались первомайские мальчики. На плакатах рисовалась ракета, на кончике которой светилась многолучистая звезда, ставшая символом первомайских мальчиков. Всех, охваченных страстью под этой звездой, призывали рожать, принимая государственную поддержку. Эта широкая кампания, рекламирующая счастье материнства за счёт государства, заставила тысячи женщин поверить, что, если они родят чуть позже, то и им перепадёт кое-что от государственной помощи. Поэтому число будущих мам стало быстро расти и в других регионах страны от юга России до Сибири, от западной границы до восточной.

В статьях и различных интервью звучали самые противоположные мнения. Одни специалисты прогнозировали с внезапным ростом численности в стране неожиданный экономический бум, как произошло в Китае, другие скептически смотрели на это, обещая ещё большее обнищание всего народа, указывая на бедную Индию, в которой прекрасную богатую жизнь можно увидеть лишь в многочисленных фильмах об Индии, а в реальной жизни она касается только небольшой группы богатеев.

Женщины, полнеющие с ростом внутри них зародышей будущих первомайских мальчиков, ходили с гордо поднятыми головами, не скрывали животов, которые в летнее время ещё даже не становились заметными в плане беременности. Кто-то для акцентирования внимания нанёс себе на живот татуировку двух детских головок, напоминающих мальчиков, и это сразу же стало модным. Появились художники, предлагавшие свои услуги по нанесению на животы рисунки головок малышей. Некоторые женщины, не имевшие ни малейшего отношения к первомайским мальчикам, тоже пользовались услугами этих мастеров, что иногда сбивало с толку врачей, к которым женщины приходили за консультацией, или продавцов магазинов, где будущим мамам первомайских мальчиков предоставлялись некоторые льготы.

Красавицы, желавшие привлечь к себе внимание молодых людей, просили нанести им татуировку мальчиков на ягодицы, по одному лицу на каждую, и лёжа на пляже в самых миниатюрных плавках, выставляли свои прелести на показ. Художники неплохо зарабатывали на этом бизнесе.

Поговаривали о строительстве отдельных домиков для каждой семьи первомайских мальчиков и выделении зарплаты матерям для воспитания детей. Для этой цели, полагали, Московское правительство выделит особые районы в Москве и Подмосковье.

Женщины, не оказавшиеся в числе счастливиц первого мая, но ощутивших счастье любви в другие ночи или дни, а потому ожидавшие теперь детей, от рождения которых все отмахивались, как от мух, объединялись в свои союзы с требованиями отношения к их будущим детям государственных служащих не менее серьёзным, чем к первомайским мальчикам. Однако эти требования наталкивались на удивлённые взгляды чиновников, не понимающих, как можно отвлекать их такими заурядными пустяками, когда они предельно заняты срочным государственным делом обеспечения первомайских мальчиков. Заявления этих женщин о том, что якобы каждое рождение ребёнка является государственным делом, встречалось чиновниками в штыки, ибо для них государственным являлось лишь то, что спускалось сверху, а не шло откуда-то со стороны. Слушая о пользе рождения каждого ребёнка для государства, они смеялись:

— Не надо нам старую социалистическую лапшу на уши вешать. Мы живём в другом государстве. Пора это осознать. Бабки есть? Несите. Будем думать, как вашего ребёнка пристроить к первомайским мальчикам.

Сельские бабушки, что знают всё и всегда наперёд по им только ведомым признакам, услышав по радио о том, что у всех женщин первомайского зачина будут мальчики, да не по одному, а по два у каждой, зашептали беспокойно:

— Это к войне, бабоньки. Когда мужиков становится больше баб, война начинается.

В городах шли разговоры и о том, что правительство запустило специфическую ракету с целью выколачивания денег с бизнеса и других налогоплательщиков, а деньги на самом деле пойдут не на детей, а будут, как всегда, разворованы и отправлены за границу.

Чего только люди не напридумывают?

В ответ на все эти измышления умные правительственные головы спокойно говорили:

— Мели, Емеля, твоя неделя, — и продолжали делать то, что считали нужным и полезным для себя. Ох, извините, — для народа, конечно. Это я оговорился.

Что же до слухов о происках зарубежных государств, то зарубежные средства массовой информации сами были переполнены всякими домыслами. В первую голову, испугались американцы. Если в советское время численность населения СССР составляла около двухсот сорока миллионов и почти столько же было в США, то после развала Советского Союза в России, если говорить о конкуренции в этом отношении, осталось всего сто пятьдесят миллионов и при этом происходило ежегодное сокращение народонаселения. И что же теперь будет, если начнётся такой быстрый рост? Глядишь, опять наступит равенство. ЦРУ было дано срочное задание выяснить, что лежит в основе этого непонятного явления в России.

Официально же другие посольства, как и американское, обратились с заявлениями в министерство иностранных дел России, требуя принять меры и ответить, что такое повлияло на всех женщин посольств и других иностранных представительств в Москве, что многие из них, которые даже пользовались не механическими, а химическими средствами предохранения, тем не менее, забеременели. В заявлениях говорилось, что этот факт вызовет определённые трудности в работе. МИД не знало, что ответить и предложило руководствоваться официальными заявлениями официальных лиц таких как Президент страны и Премьер-министр.

Тайное и явное

Через пару дней после посещения квартиры Науковых, полковник Заглядов нашёл номер телефона и позвонил Кулакову.

— Иван Юрьевич, снова Заглядов беспокоит. Я вас не отвлекаю? У вас не совещание?

— Нет-нет, — раздалось в трубке. — Сижу над рецензией диссертации молодой аспирантки. Слушаю внимательно.

— Я хотел только спросить, если вы знаете, — полковник говорил раздумчиво, неторопливо, взвешивая каждое слово, — какая там была история у Наукова младшего с его невестой? Почему их решение пожениться оказалось неожиданным, о чём мне рассказала его сестра?

— А вы уже у них дома были?

— Да, любопытства ради заехал.

Кулаков был не только учёный, но и опытный в вопросах дипломатии, потому не стал интересоваться, о чём любопытствовал полковник в квартире его коллеги учёного, и сразу стал прояснять заданный вопрос:

— Всё в общем-то довольно банально. Правда, это если смотреть со стороны. Для семьи моего друга, история с дочерью была трагедией. Её попытался изнасиловать одноклассник, но, борясь с девушкой, наткнулся боком на свой собственный нож и погиб. Алину обвинили в убийстве. На суде именно Науков младший, то есть Роман, привёл основные аргументы невиновности девушки, которую он любил и считал своей невестой. Её оправдали. Я был тоже на суде в качестве зрителя.

Полковник слушал, не прерывая, хотя пока что для него ничего не было ясно. Кулаков продолжал рассказ, не вдаваясь ни в какие детали для краткости:

— После окончания суда, Алину освободили, все кинулись её обнимать, в том числе и её спаситель и любимый Роман. Она обняла его, поблагодарила, но тут же заявила ему, что не выйдет за него замуж никогда. И это можно было понять. Умная девушка, она не хотела портить судьбу любимого ею человека своей биографией с судимостью. Как мне говорил потом её отец, дочь была в сильном стрессовом состоянии, потому никто не стал ни на чём настаивать. Прошёл год, но Алина не меняла своего решения. А в начале мая мне позвонил радостный Пётр и сообщил, что третьего мая Алина и Роман подали заявление в ЗАГС, а через месяц будет свадьба.

Вот, собственно, и вся история, — заключил рассказ Кулаков. — Надеюсь, что я понятно всё изложил? Если что упустил, спрашивайте. Впрочем, другие подробности мне вряд ли известны. Я ведь не друг Романа, а всего лишь хороший знакомый семьи его невесты, коллега отца, можно сказать. — и добавил на всякий случай, — в научной сфере.

— Благодарю вас, Иван Юрьевич, мне всё понятно и никакие подробности не нужны. Извините меня за излишнее беспокойство. Всего вам доброго!

Полковник медленно положил трубку телефона на рычаг, размышляя: Решение подать заявление в ЗАГС пришло, скорее всего, по причине неожиданной любовной связи в ночь первого мая. Это объяснимо. Но до первого мая невеста не хотела этого брака. И как-то слишком быстро после первомайских праздников, в первый же рабочий день они подали заявление о бракосочетании. Словно для них эта ночь оказалась самой решающей. Почему так случилось, что у девушки пропала депрессия? Что повлияло на изменение её решения? Никаких особых ситуаций, судя по всему, не было, кроме разве ракеты. Тут какая-то закавыка. Может быть, всё-таки они знали о запуске? Или он знал? Интересно.

Полковник нажал кнопку, вызвав к себе дежурного офицера:

— Пригласите ко мне старшего лейтенанта Грамотеева.

Кивнув на стул вошедшему и доложившему о своём прибытии старшему лейтенанту, полковник спросил без обиняков:

— Катерина Наукова не звонила случайно?

Грамотеев почему-то сразу покраснел, что было замечено всё видящим полковником. Но то, что он сказал, произвело на начальника ещё больший эффект.

— Мы с нею перезваниваемся каждый день, товарищ полковник.

— Что ты говоришь?! — Заглядов удивлённо поднял брови. — Как ты всё успеваешь? Она информирует тебя?

— Да нет, товарищ полковник. Мы по-дружески. Она мне очень понравилась.

— Это я заметил.

— Я ей в тот же вечер позвонил и мы встретились. Ну и созваниваемся теперь всё время.

— Та-ак, — протянул Заглядов, — понятно. А о работе ты не забываешь? Катерина не говорила тебе, звонила ли она брату?

— Говорила, товарищ полковник. Вчера рассказала, что разговаривала с ним, когда он был на рыбалке, рассказала о том, что мы приходили и спрашивали о ракете.

— Ну? — подстёгивающим голосом нетерпеливо сказал Заглядов, не выдерживая неторопливости рассказа. — Докладывай чётко, не жуй мочала!

— А всё.

— Что всё? Роман что ответил?

— Да Катя сама ничего не поняла. Когда она сказала брату, что нас интересует ракета, которую она считает чепухой, он ответил, что это не чепуха и подумает над этим.

— Вот, старлей, — полковник назвал старшего лейтенанта военным сленгом, — а ты говоришь «всё». Значит, ему есть, над чем думать, раз сказал, что подумает.

— Ну и пусть думает, — товарищ полковник, — если рыбалка не будет отвлекать.

— А больше они ни о чём не говорили?

— Да вроде бы нет. Катя сказала, что разговор как-то странно оборвался. Она стала говорить о том, что творится сейчас с женщинами у нас, а Роман ничего не отвечал. Может связь прервалась?

— Возможно, — ответил полковник и задумался.

Грамотеев сидел, ожидая поступления команды. Он уже знал, что такое состояние полковника завершается принятием решения, и не ошибся.

— Вот что, Грамотеев. Пошлём-ка мы тебя в командировку. Слетай сегодня в Крым и поговори с Науковым. Есть у меня ощущение, что всё это связано и имеет значение. Немедленно оформляй командировку. Я сейчас позвоню. А ты позвони своей Кате и узнай, где эта парочка сейчас отдыхает.

— Да я знаю, товарищ полковник. — Я ведь родился в Бахчисарае, и эти места для меня, как мои пять пальцев. А Катя говорила, что они отдыхают на турбазе «Орлиный залёт». Это относительно недалеко от Большого каньона.

— Чудеса везения! — восхитился Заглядов. — Лети, но в гражданской одежде. Главная твоя задача разговорить Наукова. Как что узнаешь, немедленно звони мне по мобильному, где бы я ни находился.

В тот же день Грамотеев был в Симферополе. На следующее утро, справившись о постояльцах турбазы у администратора, он нашёл Романа и Алину, сидящими на берегу озера. А через полчаса он уже докладывал Заглядову по телефону:

— Товарищ полковник, вы не поверите, но это Роман придумал и запустил ракету. Больше того, он начинил её специальным составом, излучающим что-то вроде радиации, влияющей на половые органы человека. Он этим хотел помочь своей невесте справиться с шоком и даже не думал, что…

Он не договорил. Полковник его прервал целой тирадой слов:

— Не может быть. Повтори, что ты сказал. Нет, молчи. Ты хоть понимаешь, что говоришь? Ни слова больше. Мы не одни на связи. Немедленно вылетай в Москву… Или, погоди… Оставайся там. Я сейчас доложу по начальству… Боюсь, что эту пару нам нужно будет охранять. Знаешь, что начнётся, если кто-то узнает? Не спускай с них глаз! Они теперь на твоей ответственности. Это приказ. И никому ни слова! Жди моей следующей команды. А ведь ты начал это дело. Ну, держись теперь.

— Товарищ полковник, они возвращаются в Москву через два дня. У них билеты на поезд, жалобным голосом проговорил Грамотеев.

— Хорошо, что сказал, — ободряюще произнёс Заглядов. — Ты молодец. Бери билет себе в их вагон. Но я тебе перезвоню. А ты их успокой. Всё будет под контролем… Ах, нет, подожди минутку. Пока мы с тобой говорили, мне принесли газету «Московский комсомолец». Смотри ты, статья какая: «Секретная миссия в Крыму старшего лейтенанта милиции». Это кто же у нас успел ляпнуть в газету о твоей командировке? Шага не ступишь без того, чтобы он не попал в прессу. Теперь ожидай гостей. Предупреждаю, никому ни слова о нашем объекте. Если журналисты доберутся до тебя, отвечай, как положено. Учить не буду. А как ты нашёл пару? Представился на турбазе?

— Ну да, сказал, что приехал из Бахчисарая порыбалить с друзьями. Спросил, где они, а потом позвонил по мобильнику и мы встретились.

— Ну, дважды молодец. Чувствую, что скоро станешь капитаном. Объясни ребятам обстановку. Всё. До связи.

Грамотеев, отошедший от влюблённых, обеспокоенных его появлением, для разговора с полковником, получив от него последние указания, вернулся к Роману и Алине и рассказал, что жизнь их может весьма и весьма усложниться, поскольку имя автора ракеты рано или поздно станет всем известно, а, по имеющейся информации, далеко не все отнесутся к человеку, ставшему причиной всеобщей сенсации, положительно. Есть немало таких, которые потребуют судебного разбирательства. Как именно к этому отнесётся правительство, сказать пока трудно.

Молодые люди быстро друг друга поняли. Во-первых, все они были почти одного возраста. Во-вторых, Александр выглядел очень обаятельным в летней рубашке с короткими рукавами, из-под которых выступали мощные бицепсы натренированного спортсмена. Он был невысокого роста, но коренаст и, как говорят, жилист. Такого, как ещё говорят, голыми руками не возьмешь. И, в-третьих, он не преминул рассказать восторженно о Кате, что сразу сблизило Романа и Алину с Александром. Они тут же перешли на ты. Поэтому Грамотеев говорил своим друзьям открытым текстом:

— Ты, конечно, гений, Роман, и если это изобретение в правительстве воспримут, как нужное дело, то тебя, могут, наверное, наградить. Но дело даже не в этом. Ты успел уже познакомиться с некоторыми статьями, но может быть, ещё не понял, что огромное количество женщин будет готово обнимать тебя, как героя, но есть и те, кто сочтут тебя преступником и призовут к ответу. Пока что я буду вас охранять от журналистов и прочих любопытных. Постараемся ни с кем на эту тему не общаться. Полагаю, что в читальном зале турбазы вы не сказали, почему засели за газеты?

— Нет, конечно.

— Ну и ладушки. Будем держать оборону. — Грамотеев засмеялся. — И вот что я предлагаю, — сказал он, внезапно хлопнув себя по лбу. — Как я сразу не сообразил? Давайте пару дней покупаемся в море. У меня в Форосе есть любимая тётушка. У неё в доме достаточно места для нас троих. Мы погостим у неё, и никто нас не найдёт.

Романа и Алину предложение обрадовало. Они прошли на турбазу, взяли свои рюкзаки и, не прощаясь, ушли на автомобильную трассу, где простояли на остановке совсем немного, сели на автобус в сторону Ялты, сошли у форосской церквушки, откуда спокойно по тропинке добрались до посёлка, где и предстали неожиданными, но приятными гостями перед тётей Таней, радушно принявшая своего любимого племянника и его друзей.

Часть вторая

Если вы думаете, друзья-читатели, что всё так просто в этом мире, то глубоко заблуждаетесь. Не только Заглядов со своей командой, не только научно-исследовательские институты и академии, не только журналисты и разведчики разных стран пытались разгадать загадку с причиной предстоящих незапрограммированных рождений. Команда поступила по всем учреждениям, разошлась рекомендациями во все частные и государственные компании России не пропускать без внимания ни одну информацию, могущую иметь хоть какое-то отношение к проблеме первомайской ночи.

Тайну из этого не делали, пока никто ничего толком не знал. Журналисты на лету хватали вылетевшее слово и начинали его комментировать каждый на свой лад. Футурологи вышли на пик своей популярности сообщениями о том, что там-то и там-то видели первого или второго мая пролетающий неопознанный объект, который определённо был с инопланетянами внутри, и именно они провели свой эксперимент над москвичами. Не отставали от футурологов и астрологи, извещавшие о странном сочетании планет в космическом пространстве как раз в точке Московской области. А так как это сочетание не постоянно в одном месте, а перемещалось в пространстве, то оно и подействовало не только на Москву, но и на близлежащие районы.

Вездесущим журналистам давно уже было известно, что расследованием по линии МВД занимается полковник Заглядов. За ним установили постоянную слежку с целью получения эксклюзивной информации. Репортёры ловили его на каждом углу с просьбами сказать хоть что-то в камеру или позировать перед объективом фотоаппарата. Некоторые корреспонденты по заданию редакции проводили своё собственное расследование, но всякое такое расследование ограничивалось рассказом очередной истории внезапной любви, проходившей у каждого по-своему. Иностранные разведчики, выступавшие часто под видом тех же журналистов, тоже не знали в каком направлении им работать, где искать правду.

И вся эта суета сует вокруг неизвестного была нескончаемой до поры до времени, когда тайное становится явью.

ПОИСК ЧЕЛОВЕКА

Препирательства

К тому времени, когда полковник Заглядов явился на доклад к министру, в начальственном кабинете собралось уже с десяток человек в генеральских погонах.

Полковник вошёл без стука. Министр остановил, готовящегося рапортовать офицера:

— Не до церемоний, Сергей Степанович. Докладывайте, какая у вас новость.

— Пётр Петрович, — так же демократично, начал полковник, — прошу прощения, но мне бы хотелось сначала доложить лично. Вопрос исключительной важности и любая утечка информации чревата гигантскими неприятностями.

На лицах генералов появилось явное недовольство. Министр рассерженно посмотрел на полковника. «Это ж надо было такое ляпнуть, — подумал он, — в присутствии лиц, которые сами отвечают за секретность».

— Вы что, кому-нибудь не доверяете у нас? — спросил он напрямик.

— Не в этом дело, — ответил полковник, — но мне хотелось бы сначала обсудить с вами, в какой форме представить полученную информацию.

Но министр уже завёлся. Глядя на рассерженные лица генералов и слыша их возмущённое бурчание, он не мог сдержать себя, настроение падало, и он чуть ли не прорычал:

— Докладывайте, полковник, в любой форме. Нам важна суть. Что вы там раскопали?

Заглядов вздохнул. Старший офицер хорошо знал министра, который начинал когда-то работать у него в подчинении, потом женился на дочери брата будущего премьер-министра, что и позволило в последующем обогнать своего шефа на карьерной лестнице. Получив пост министра в награду за содействие при продвижении родственника на второе место в руководстве государством, Пётр Петрович стал крутым в обращении с подчинёнными. Возражений не терпел.

— Слушаюсь! — ответил полковник по-военному, поняв, что министра не переспоришь. — Докладываю.

— Вот и докладывай, — рявкнул министр, стукнув кулаком по столу.

Кто-то из офицеров с большими звёздами на погонах, сидевших за длинным прямоугольным столом, опустил смущённо глаза, ощутив неловкость за коллегу, а некоторые повернули головы в сторону оставшегося стоять у двери полковника, одаривая его укоризненными взглядами.

— Нами выявлено, что вся история с первомайскими мальчиками возникла благодаря изобретению молодого человека, который запустил ракету в воздух лишь с одной целью подействовать ею на свою возлюбленную.

— Сергей Степанович! — министр чуть не перешёл в крик. — Если вам кто-то повесил лапшу на уши, не думайте, что её можно перевешивать на наши уши. Какой-то молодой человек повеселился, а миллионы женщин должны из-за него рожать! Да кто этому поверит?

— Это не простой молодой человек. Он учёный.

— Вы ещё скажите, что он непризнанный гений.

— Да, если хотите, гений.

— А я не хочу. Понимаете, не хочу верить в подобную чепуху.

— Но у меня есть факты. Есть признание самого учёного в том, что он запустил эту ракету.

— Признание? Где оно? Написал? Покажите. И где ракета? Есть? Дайте нам с экспертизой других учёных.

Министр сыпал вопросами.

— Ракеты пока нет. И признания письменного мы ещё не имеем. — ответил Заглядов и подумал, что, наверное, неверно поступил, обратившись сразу к министру, действительно не имея реальных доказательств.

Министр был лет на десять моложе всех присутствовавших на совещании генералов, но его должность позволяла ему говорить с ними, как с мальчишками.

— У кого будут вопросы к полковнику?

Руку поднял генерал с двумя звёздочками на погонах.

— Спрашивайте, Леонид Иванович, — разрешил министр.

— Вопросов много: кто этот учёный? Где он сейчас находится? Как его обнаружили? Почему он сам не раскрывался до сих пор?

— Да, конечно, вопросов множество, и боюсь, что полковник не сможет сегодня на них ответить, — сказал министр. — Совещание закрываем. Мне нужно идти на доклад к премьеру. Все свободны. Полковник, задержитесь.

Когда все вышли, а Заглядов так и остался стоять у двери, министр поднялся из-за стола и подошёл к Заглядову, протягивая ему руку:

— Вы извините меня, Сергей Степанович, что я на вас накричал. Это я для генералов спектакль устроил. Пусть думают, что я вас отчитываю и что я вам не поверил. Но и вы тоже хороши — недоверие высшим чинам выразили. Я не сомневаюсь, что кто-нибудь из них уже связывается со своими журналистами. Но давайте подумаем всё же серьёзно. Ведь и в самом деле у вас нет прямых доказательств? И кто же этот учёный, что вы так сразу поверили? Вдруг это подстава?

Впервые Заглядов посмотрел на вопрос, в котором он не сомневался, с другой стороны. Оно и правда, вся версия построена на сообщении старшего лейтенанта и только. Никаких веских доказательств. Но, отвечая, он всё же отмёл сомнения:

— Пётр Петрович, у меня шестое чувство никогда не обманывало. Но именно потому, что доказательства ещё не в руках, я не хотел докладывать при всех.

— Всегда вы, Сергей Степанович, со своим шестым чувством. Сколько мы работаем вместе, оно у вас главный аргумент, — досадливо сказал министр. — Но я потому и прервал совещание, чтобы вы не излагали при всех подробности.

— А я когда-нибудь ошибался?

— Нет, не ошибались, но не могу же я премьеру говорить о вашем шестом чувстве. Он меня сразу скинет к чёртовой матери.

— Тогда слушайте, Пётр Петрович. Фамилия молодого человека Науков. Это сын талантливого изобретателя, доктора наук, работающего на одном из закрытых предприятий. Способности этого сына, которого зовут Роман Николаевич, как я узнал, на самом деле высоко ценятся его старшими коллегами. У него была трагедия с любимой девушкой, пережившей сильный стресс. Чтобы вывести её из этого состояния, он и изобрёл специальный химический состав, излучающий особого свойства радиацию, и запустил его в ракете. Его любимая сразу же согласилась выйти за него замуж, и они уехали отдыхать в Крым, где ни газет не читали, ни телевизор не смотрели, а радио тоже не слушали, то есть оторвались от цивилизации на время отдыха. Вот почему он нигде не проявлялся, не смотря на такой шум по всей стране.

— Ну, так надо его сюда доставить, чтобы он всё подтвердил, — предложил министр.

— Конечно надо, — с готовностью согласился Заглядов, — но вы же знаете ситуацию в стране. Он приедет, и это будет почище любой поп-звезды. Я послал к нему своего сотрудника, так тут же появилась статья в газете о нашей секретной миссии в Крыму. Как только его найдут журналисты, если ещё не нашли, могут быть непредсказуемые последствия. Ведь он будет интересен не только нам, но и зарубежным службам. Это же сенсация мира.

— Вы правы, Сергей Степанович. — Министр пошёл к своему креслу. — Даже в том случае, если это всё не совсем так, сенсации не избежать, и этого — Наукова вы сказали? — надо от журналистов оградить. Направьте туда бригаду в штатском для обеспечения охраны. Пусть временно в Москве не появляется. Я доложу премьеру, а там посмотрим, что делать.

Спустя час министр сидел в комнате правительственного здания без микрофонов и прослушивающих устройств и докладывал премьер-министру о складывающейся ситуации.

Узнав, что виновником всей глобально заваренной каши, предполагается один конкретный человек, премьер взорвался тирадой, слушать которую не всякому уху было бы приятно, поэтому я, с позволения, читателя, несколько смягчу его выражения, меняя нецензурные выражения, словами, допускаемыми нашими нормативными словарями:

— Это что же получается, так его и так? Какой-то сопляк, что-то придумал для своей крали, а все мы должны страдать?

Да, премьер относился к той группе людей, которая считала себя и свою жену, которая тоже понесла, но не от мужа, жертвами, а не счастливчиками.

— Будем его судить, чтоб никому не повадно было. Это где же мы столько денег найдём, чтобы всех успокоить и справиться с рождением такого количества мальчиков? Посмотрите, кругом демонстрации протестов женщин, требующих разобраться. Доставить этого выдумщика в Москву под охраной. Будем разбираться. Я сам доложу президенту и позвоню вам.

Министр не мог спорить.

Разговор премьер-министра с президентом страны носил несколько иной характер.

К этому времени в одном из телевизионных каналов прозвучало, что от достоверного источника, просившего себя не называть, стало известно, что история с первомайскими мальчиками напрямую связана с запущенной первого мая ракетой, способной воздействовать на людей в плане возбуждения у них любовной страсти. Ракету изобрёл молодой учёный, который хотел с её помощью заставить любимую им девушку полюбить его. Имя талантливого учёного пока не раскрывается.

Это сообщение быстрее молнии облетело всю страну, обрастая невероятными подробностями. Президент, узнав сразу же о передаче, позвонил премьер-министру и пригласил его к себе прокомментировать новую информацию. Премьер был уже к этому готов и рад, что узнал об этом раньше президента.

Отношения между первым и вторым лицами государства складывались сложно. Да они и не могли быть простыми. У одного в руках право снять с поста другого, то есть потребовать его отставки в любой момент, у другого вся полнота власти в руках, в подчинении все силовые министры, которые могут вступиться за своего босса в случае необходимости. И тут не известно, кто кого пересилит, если возникнет конфликт. Каждый из этих двух понимал свои сильные и слабые стороны, каждый играл осторожно в этой опасной политической жизни, напоминавшей игру в кошки мышки, но гораздо серьёзнее, чем затея в далёкие детские годы.

Рассказав то, о чём поведал ему министр, премьер пригладил ладонью заметно лысеющую голову и завершил информацию словами:

— Безобразная, конечно, история получается. Один человек, а такая буча получилась. Иностранцы теперь завопят ещё больше. Потребуют компенсации. Надо, думаю, примерно наказать виновника.

Президент на эти слова отреагировал не так, как хотелось премьеру.

— Не будем бежать впереди телеги, если нет ещё стопроцентных доказательств. Учёного надо, конечно, изолировать от общества, чтобы его у нас не перехватили. Если он сделал открытие, то оно, наверное, великое. Каждая страна может захотеть воспользоваться этим. Мы и так много теряем своих учёных голов за границей. Нельзя допустить очередную потерю. Если взять процесс под свой контроль, то с помощью этого изобретения мы сможем регулировать численность населения. Мы же сами запустили программу увеличения рождаемости. Это в наших интересах.

— Но ведь денег на это никто не даст, — упрямо возразил премьер.

— Над этим и надо работать, — парировал возражение президент.

Премьер-министр понял, что на него персонально возлагается задача из разряда невыполнимых, провал которой легко может завершиться его отставкой. Помрачнев, он мысленно выругался, но внешне изобразил на лице улыбку и вяло сказал:

— Ну что ж, будем трудиться. Попробуем что-то сделать. — В голове рождались планы. Премьер-министр не был бы им, если бы не умел постоянно что-то придумывать.

В тот же вечер проблема с молодым учёным явилась камнем преткновения на заседании государственной думы. Все остальные намеченные темы буквально отлетели в сторону и забылись. Разгорелись споры. Потребовали вызвать немедленно министра внутренних дел для отчёта. Он пришёл, но фамилию Наукова не назвал, заявив, что до определённого момента имя учёного будет держаться в тайне в целях обеспечения его безопасности.

Думцы требовали ответа, что собирается делать правительство с человеком, открытие которого может перевернуть весь мир, а пока переворачивает страну. Одним приходило в голову присвоить учёному статус неприкосновенности и звание героя, другие хотели непременного осуждения его поступка верховным судом.

На следующий день в печати всплыла и фамилия Наукова.

Произошло всё довольно просто. Как только журналистам стало известно, что всё дело в ракете и её авторе, кто-то из особенно пронырливых вспомнил, что следил за Заглядовым, когда тот с молодым лейтенантом посещал дом, в котором живут Науковы. Зачем, тогда было непонятно. Этот же журналист заметил более тесное знакомство ставшего уже старшим лейтенанта Грамотеева с Катей, узнал, что она Наукова, получил информацию о срочной командировке старшего лейтенанта в Крым. Позвонив вечером в квартиру Науковых, журналист узнал, что брат Кати Роман и есть тот учёный, которым интересовался полковник Заглядов и что он находится в Крыму на отдыхе. Уточнил, что молодой человек со своей невестой отдыхает не совсем цивилизовано на турбазе, подальше от людей. Услышав по телевидению про ракету и молодого учёного, который и может быть всему причиной, журналист увязал все факты и предположил, что таким учёным может быть, скорее всего, Роман Науков, чьей персоной интересовался полковник Заглядов не только в его квартире, но и в академии наук. О последнем факте журналисту рассказал Кулаков, от которого не требовали скрывать эту информацию. Кто же знал, что она окажется столь ценной в цепи событий?

Бесстрашный американец

Джон Мак-Алистер, если вы слышали такое имя, на самом деле не писал никаких материалов для всемирно популярного журнала «Нэйшнл джиографик», тираж которого достиг пятнадцати миллионов экземпляров, если считать с выпусками по всему миру. Но в Москве он пребывал именно как журналист этого издания, и статьи под именем Алистер действительно появлялись в журнале время от времени.

На самом деле Джон Мак-Алистер был профессиональным разведчиком с особыми поручениями и особыми полномочиями. Он был той фигурой, которая на английском языке звучит как Intrepid (интрепид), что в переводе означает «неустрашимый» или «бесстрашный». В России он работал давно, ещё с доперестроечного времени, прекрасно освоил русский язык и принимал весьма значимое участие во всех политических и экономических изменениях страны. Журнал был, как говорят в разведке, его крышей. Встречался он почти со всеми легально, представляя редакцию знаменитого издания.

Ему было уже под пятьдесят, но он по-прежнему сохранял крепкую статную фигуру, ежеутренне тренируя её усиленной гимнастикой, включая в неё элементы гимнастики йогов. Бесстрашие Джона объяснялось тем, что он был и физически силён и информационно. Он мог узнать всё обо всех.

Помогал ему в этом портативный чемоданчик с небольшим компьютером внутри, снабжённым гигантской базой данных. Открыв компьютер, он мог легко найти в нём фамилию, имя и отчество, адрес, телефоны, номер автомобиля и даже семейное положение любого депутата государственной думы и Федерального собрания России, всех членов правительства, крупных бизнесменов, прозванных олигархами или не входящих в их число, мог с помощью встроенного в компьютер телефона связаться с любым интересуемым его человеком, пользуясь телефонной базой Москвы и многих других городов. Используя Интернет, получал любую необходимую информацию.

До сих пор задание у него было довольно лёгким. Его просили вбивать клин недоверия друг другу между президентом страны и её премьер-министром, вносить дезорганизацию в работу органов власти.

Первый пункт не представлял никакого труда, ибо всякий человек слаб в плане доверия. Стоит ему лишь намекнуть, что кто-то что-то имеет против него, и недоверие тут же расцветает, охватывая всю душу, всё сознание, перекрывая порой любые здравые рассуждения о том, что этому кому-то просто не выгодно иметь это что-то против своего друга, подруги, хозяина, благодетеля и так далее. Сообщить через знакомых влиятельных людей президенту, что его премьер копает под него и хочет занять пост главы государства и привести для этого конкретные доказательства, пусть даже выдуманные, дело самое простое. И то, что президент поверит в них, можно не сомневаться, поскольку и сам президент попал на это место не без помощи различных методов обмана, подвохов, хитростей.

Став во главе даже маленького предприятия, руководитель всегда начинает подозревать кого-нибудь в том, что под него, то есть под его должность, проводится подкоп. Тот, кто обладает этими подозрениями умело и вовремя отбрасывает в сторону предполагаемых претендентов, остаётся долго на своём месте. Другой же, кто полагает, что выдвинут на руководящее место, благодаря своим необыкновенным заслугам и начинает верить в свою незаменимость, часто быстро слетает вниз, отодвинутый именно его помощником, которому его начальник доверял беспредельно. И чем выше должность, тем сильнее проявляются эти человеческие слабости.

Джон хорошо это знал, как и то, что сегодня разведчикам не нужно, например, ломать заводское оборудование, чтобы вывести его из строя. Достаточно вверху подбросить мысль о ненужности этого предприятия, о его нерентабельности, чего легко избежать, закрыв его и покупая выпускаемую им продукцию гораздо дешевле в других странах, как это и подобные ему производства закрывались. Руководителям, осуществляющим эту акцию, тот же Джон ещё и деньжат в долларах подбрасывал для большей уверенности их в нужности мероприятия. А то, что страна при этом теряла свою экономическую силу, и то, что цены на зарубежные товары сначала казавшиеся низкими потом неудержимо лезли вверх, всё это оставалось за рамками сознания горе-руководителей.

Новое задание Джона Мак-Алистера состояло в другом. Находясь в Москве, он, конечно, был в курсе раздуваемой журналистами сенсации. Его жена Кэтрин, кстати, тоже оказалась в положении, что не могло пройти мимо внимания разведчика. Между прочим, именно Кэтрин писала те самые статьи, автором которых будто бы являлся Джон. Её, как молодую профессиональную журналистку, почти двадцать лет назад дали Джону в помощники писать за него материалы для журнала, что она и делала, используя диктофонные записи бесед Джона с различными специалистами и фотографии, которые действительно делал он сам прекрасной камерой Никон, всегда висевшей на груди мнимого корреспондента. Постепенно их фиктивный служебный брак превратился в реальный, так что необходимости отзывать Кэтрин и менять её другой журналисткой не было.

Как и все вокруг, Джон не мог понять природу любовного бума, тем более, что к науке он не имел вовсе никакого отношения, хотя в базе данных его компьютера файлы на заметных учёных у него тоже были и связи с некоторыми из них ему доводилось осуществлять. Но в тот же день, когда по телевизионной программе прозвучало имя предполагаемого виновника всех взволновавших истории всеобщей любви, Джону позвонили из Вашингтона и кодовым языком объяснили, что его главной задачей теперь является найти этого учёного, убедиться в том, что это его открытие, и сделать всё возможное и невозможное, чтобы переправить его в США.

Джон раскрыл свой чемоданчик, включил компьютер и быстро нашёл в базе данных доктора наук Николая Николаевича Наукова. В биографии учёного сообщалось помимо прочих данных, которые не особенно интересовали разведчика, о том, что у Наукова есть жена и сын, студент института. Данные были несколько устаревшими, но Джону было достаточно увидеть указанное название института, где учился Роман. Войдя в Интернет, Джон разыскал страничку этого института и увидел то, что хотел. Институт поместил список и фотографии выпускников прошлого года, получивших красные дипломы. В числе них был и Роман Науков.

Просматривая записи теленовостей различных каналов, которые регулярно делала его жена, Джон обратил внимание на полковника Заглядова, периодически мелькавшего в репортажах и однажды заметил его в сопровождении молодого старшего лейтенанта. Прочитав статью в газете о секретной миссии в Крым, Джон вернулся к этой записи и сфотографировал старшего лейтенанта на всякий случай. Узнав по своим секретным каналам фамилию и имя старшего лейтенанта, просмотрел базу данных жителей Москвы, выпущенную на компакт-дисках пиратским способом и удачно купленную разведчиком на радио рынке, где прочитал лишь краткие паспортные данные с адресом и местом рождения Грамотеева. Но и это было для него уже много.

В Интернете же Джон вошёл в поисковую систему и узнал, что Роман Науков активно участвовал в обсуждениях серьёзных научных вопросов в научном форуме. Вдаваться в обсуждаемые вопросы Мак-Алистер пока не стал, увидев необыкновенно обрадовавшую его информацию. Последним выступлением Романа было его сообщение своим коллегам о том, что он уезжает от цивилизации на месяц в одну из туристических баз в горах Крыма, поэтому просит прощения участников форума за то, что некоторое время не будет отвечать на их вопросы.

Теперь Джону оставалось только одно — срочно вылетать в Крым. Дозвониться до квартиры Науковых оказалось делом не простым по причине занятости линии. По телефону, который все легко узнавали из справочника, звонили со всех сторон. Наконец, Джону удалось пробиться, и он услышал голос автоответчика:

— Роман на отдыхе. Просьба оставить своё сообщение после сигнала.

Никакого сообщения Мак-Алистер оставлять не стал. Он узнал главное, что Роман ещё в Крыму, купил в авиакассе посольства билет на самолёт в Симферополь, сел в машину и помчался во Внуково. До вылета оставалось три часа времени.

Майор федеральной службы безопасности Быстров давно следил за американским журналистом Джоном Мак-Алистером, привлёкшим к себе внимание разведки своими обширными связями в Москве среди властных структур и уникальной информированностью по всем вопросам. О чём бы вы с ним не заговаривали, у Джона была всегда самая свежая информация, обо всём он был в курсе дела, всегда был готов помочь коллегам журналистам или многим официальным лицам, которых называл своими друзьями, всегда был при деньгах, никогда не скупился расплачиваться в ресторанах, барах, посещая даже игорные заведения. В конторе Быстрова отлично знали, что активный иностранец — это проблема. Однако в разведывательной деятельности уличить Джона не удавалось. Он не спрашивал о секретах, не фотографировал закрытые объекты, не выходил своими связями на секретных лиц. Поэтому наблюдение велось чисто автоматически, устанавливая в принципе давно известный круг интересов американца.

Узнав почти сразу же о том, что Мак-Алистер собирается вылететь в Крым, (майору немедленно сообщили о приобретенном билете в Симферополь) Быстров, согласовав вопрос с начальством, приобрёл билет на тот же рейс, переоделся в гражданский костюм и выехал во Внуково. Майор спецслужбы легко догадался, что может быть предметом интереса американца. Журнал «Нэйшнл Джиографик» писал не только о странах, но и о новых открытиях. Сегодня главным открытием на устах у всех было то, что предположительно открыл Роман Науков.

В самолёте они сидели на разных местах. Два разведчика летели в одном направлении. Разница была в том, что майор хорошо знал Мак-Алистера, а Джон не имел о майоре ни малейшего представления, хотя предполагал, что за ним могут следить. Впрочем, ему казалось, что в данном случае о его срочном вылете никто, кроме Кэтрин, не знает.

В полёте американец, не теряя времени даром, изучал переписку Романа в Интернете на форуме учёных. Ему хотелось подготовиться так, чтобы предстать перед молодым человеком относительно грамотным специалистом. Но ещё до этого он опять же в Интернете нашёл список туристических баз Крыма. Из них он исключил базы, расположенные в городах. Оставались ещё несколько. В какой из них Науков?

Джон за длительное время пребывания в России ещё в период существования Советов бывал не раз в Крыму, куда часто выезжали нужные ему люди из Москвы. Это позволило ему познакомиться в общих чертах с полуостровом. Его снимки с видами Ай-Петри публиковались в журнале, и мнимый журналист прекрасно был осведомлён о том, что это вершина горы. Поэтому он исключил и базу на Ай-Петри. «Остальные надо проверять в первую очередь», — подумал он.

Майор Быстров не знал, куда конкретно собирается ехать Мак-Алистер по прибытии в Симферополь. Его руководство не успело получить информацию о том, где отдыхает Науков. При подъезде к аэропорту Внуково майор получил сообщение о том, что этим же самолётом будет лететь оперативная группа из четырёх человек полковника Заглядова, которой приказано премьер-министром доставить Наукова в столицу под охраной.

Надо упомянуть, что премьеру удалось убедить президента в необходимости срочной транспортировки Романа Наукова домой и обеспечить ему охрану. Относительно же дальнейших действий их мнения резко расходились. Премьер считал, что молодого выскочку, не дающего себе отчёта в своих действиях, необходимо арестовать и судить, а президент, боясь волнений населения в связи с недемократичными действиями, предлагал устроить учёному великолепный приём, выслушать его научные мысли в академии наук и, если всё действительно так замечательно в научном плане, наградить гения.

Обо всём этом майор Быстров не знал. Но ему следовало вычислить из числа пассажиров эту оперативную группу с целью получения нужной информации. Сделать это феэсбешнику было не сложно. Высокие крепыши омона, не смотря на их гражданские летние костюмы, резко выделялись из общей толпы. Кроме того, Майор узнал одного из входящих в самолёт мужчин. Не так давно они вместе стояли в оцеплении во время митинга оппозиции и там познакомились. Подполковник Захватов тогда командовал омоновцами, не позволявшим никому ни присоединяться к митингующим на площади, ни митингующим уходить с площади, неся в руках плакаты с целью вручения петиции руководству страны. Разрешалось только мирно расходиться по домам.

Сейчас он ехал с ответственной миссией доставить Наукова и его невесту в Москву. Ему было сказано, что парочка постоянно под присмотром старшего лейтенанта Грамотеева. Кстати, ему подполковник вёз новые погоны капитана.

В салоне самолёта, поднявшегося на необходимую высоту в девять тысяч метров, майор встал со своего кресла и подошёл к подполковнику, сидевшему у прохода чуть сзади.

— Добрый день, Григорий Иванович, сказал он, наклонившись к плечу Захватова, — отдыхать летите?

— О! — изумлённо воскликнул Захватов и, что-то сообразив, понизил голос, — Куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй.

— Я, стало быть, рак? — засмеялся Быстров. — Ну-ну. Пусть так. Вы не подскажете мне ваш конечный пункт? Мне сообщили о вас, но не успели узнать дислокацию.

— А вы тоже с нами?

— Не совсем, — уклончиво ответил Быстров. — У меня клиент. Боюсь, что туда же, хотя пока не уверен. Поэтому хочу узнать, где объект, чтоб не ошибиться.

— Вообще у меня приказ, — Захватов провёл перед собой руками, разводя их в стороны, и добавил тихо: — к нему никого.

Быстров понимающе кивнул.

По салону шла стюардесса, неся кому-то пакеты на случай укачивания. Пропустив её, Быстров сказал тихо:

— Мне он не поручен, но если мой подопечный рвётся туда же, то будьте очень осторожны: это журналист с огромными связями в верхах и опытом конспиративной работы. Если увидите меня, значит, он тоже там. Так куда направляемся?

— За Бахчисарай к турбазе «Орлиный залёт». Они там. А где ваш клиент? Можно глянуть?

— Да, вон он впереди с кейсом на коленях. У него там ноутбук, как я понял. Работает над чем-то. Может, статью пишет. Это американец, но говорит по-русски свободно. Но я пойду. Спасибо за информацию.

— Ни пуха, ни пера, — прозвучало в ответ.

— К чёрту! — не преминул сказать Быстров и отправился в конец салона к туалетной комнате.

Мак-Алистер работал в Интернете, когда заметил в боковом зеркальце, укреплённом на компьютере, как через два ряда позади него поднялся пассажир. Джон быстро включил миниатюрную видеокамеру, напоминающую веб-камеру, которую применяют пользователи компьютеров для видеосвязи друг с другом. У камеры был и остро направленный микрофон. Джон надел наушники. Это была привычка — проверять всех, кто находится поблизости. Мера предосторожности не мешала никогда. Слегка повернув камеру, Джон смог увидеть на экране компьютера лица обоих разговаривавших: один сидел, глядя прямо в камеру, другой стоял лицом в профиль.

Из разговора двух пассажиров сначала Джон ничего не мог понять, кроме того, что оба человека знакомы. Но после прохода по салону стюардессы, внимание Мак Алистера напряглось. Стоявший сказал о журналисте со связями в верхах. Речь могла идти о нём. Догадка подтвердилась, когда стоявший указал на сидевшего впереди Мак Алистера и добавил, что он американец. Значит, стоявший человек следит за ним? Вот это новость! Джон быстро нажал кнопку «фотография». Оба лица на мгновение застыли на экране. И как раз во время, потому что стоявший отправился в конец салона.

Американец стал быстро анализировать увиденное и услышанное. Его пасут — это вне всякого сомнения. А второй, которому Мак-Алистер был неизвестен? Почему с ним заговорил стоявший? Тот упоминал турбазу «Орлиный залёт» за Бахчисараем. Он едет туда? Они там. Кто они? Что если это именно та турбаза и сидящий пассажир летит к ней по тому же вопросу, что и Мак-Алистер? Да, видимо, так. Разведчик понял, что надо вносить коррективы в исполнение задания. В разведке очень важно быть хотя бы на один шаг впереди соперника. Полученная только что информация позволяла ему выйти вперёд.

Злоба

Богатинский был вне себя от ярости. Первомайские мальчики колом стояли у него в горле. Они кошмарами являлись к нему во сне. Всё, что было с ними связано, резало его по живому. Всё шло одно за другим, и всё складывалось для него катастрофически плохо.

Первой заявила претензии секретарша Марго. При рождении родители дали ей имя Мария. В школе и дома звали попросту Маша. Но на работе в такой солидной фирме у Богатинского, где часто приходилось встречать и обслуживать иностранных гостей, такое простонародное имя ей показалось неприличным, и она представлялась Марго.

В ту самую первомайскую ночь, когда все были на верху блаженства, танцуя и веселясь на весеннем балу, секретарша делала всё для того, чтобы доставить удовольствие своему шефу. Разумеется, она делала это постоянно. Шеф не терпел отказов ни в чём. Беря её на работу секретаршей, он сразу же поставил условием не перечить ему ни в каких вопросах и быть абсолютно податливой, объясняя это тем, что он, Богатинский, человек горячий, как на работе, так и в любви, ему некогда заниматься ухаживаниями и уламываниями женского пола, любовь ему необходима для, так называемого, творческого вдохновения в бизнесе, следовательно, любовные утехи должны входить в служебные обязанности секретарши.

Маше было известно от подруг, что такие же условия ставят многие начальники. Некоторые даже не доплачивают за это, полагая, что сам факт принятия на работу девчушки, чьё достоинство лишь в её внешней привлекательности, и не более того, должен считаться ею счастьем, за которое надо расплачиваться.

Вторым условием, которое поставил Богатинский перед Марго, было то, что она не имела права даже думать о том, чтобы забеременеть от шефа, используя всякие медикаментозные средства, то есть таблетки и прочие препараты, предотвращающие всякие осложнения.

Маша строго следовала указаниям, очаровывала клиентов чудным обхождением с ними, чётко вела канцелярию, не пропуская ни одного письма, на которое надо было ответить, ни одного запланированного мероприятия, напоминая своевременно о телефонных звонках, и всегда была готова ответить шефу лаской при первом его намёке на желание получить эту ласку.

В описываемую ночь всё происходило как всегда, только страсть шефа была гораздо сильней и почти неожиданной, так как в конференц-зале гремела музыка, в офисах и в парке было полно именитых гостей, где-то танцевала с друзьями жена Богатинского, а он вдруг срочно позвал её в свой кабинет, и она, с несколько вскруженной шампанским головой, кажется, забыла что-то принять в этот момент или же это средство оказалось слабее неизвестного мощного космического влияния на организм. Во всяком случае, всего через две недели Маша или Марго уже знала, что оказалась в таком же положении, как и другие миллионы несчастных или счастливых женщин, осенённых звездою любви.

Её заявление о своём положении взбесило шефа до крайности, и он разразился такой тирадой грубых слов, которую и описывать-то неприлично, не то, что произносить. А Марго спокойным голосом ответила, что в связи с принятым в государстве положением уволить секретаршу по причине беременности он никак не сможет, следовательно, нужно принимать более мудрое решение, то есть жениться на ней, разведясь с первой женой.

— Ты дура! — заорал Богатинский. — У неё половина акций компании. А у тебя что? Это я у неё в подчинении, а не она у меня.

Злость вызывало и то, что за день до этого разговора жена Богатинского Татьяна тоже заявила о своей беременности. Она не сказала, что виновником её положения является кто-то другой, с кем она была на балу, но это было понятно обоим. Заговорить же об этом с женой, проявляя ревность, муж не решился, понимая, что Татьяна может спокойно поставить вопрос о разводе, что просто разрушит всё благополучие Богатинского. Он затаил злобу, но, молча, проглотил её слова о беременности, сказав ради того только, чтобы что-то сказать:

— Может, и наша Ириша беременна?

Он думал, что сказал шутку, а потом вдруг сообразил, что в данной ситуации действительно надо проверить. Они с Татьяной вызвали дочь на серьёзный разговор. Та сначала не поняла, в чём дело, и утверждала, что, вернувшись домой в ту ночь, спокойно спала. Но когда мать, отослав мужа в другую комнату, стала задавать дочери специфические вопросы женского характера, то по невнятным ответам ещё девчонки поняла, что её необходимо отвести в женскую консультацию. В тот же день подозрения подтвердились, что в очередной раз взбесило Богатинского. Без труда он определил виновника и вызвал его на ковёр.

Услыхав новость от шефа, Адамович побелел, понимая, что пик его карьеры может смениться сразу же дном, возвращаться в которое ему никак не хотелось.

— Бес попутал, шеф. — Бормотал он. — Не думал, не гадал, да вот случилось. Ну, вы же знаете, что такое случилось со всеми. Сделаю всё, что скажете. Я ведь многое могу, вы уже убедились сами.

— И правда, — подумал Богатинский, — гнать такого умелого помощника неразумно даже из-за глупой дочери.

Тут поползли слухи о том, что для решения проблемы с первомайскими мальчиками президент собирается пойти на уступки оппозиции, увеличив существенно налоги с прибыли крупному бизнесу, а это значит и ему Богатинскому. Более того, как стало известно, в парламенте поднимают вопрос об особых вкладах, которые должны будут сделать особо богатые бизнесмены в строительство новых родильных комплексов. То есть опять же удар по сбережениям таких людей, как Богатинский.

Злость на все эти неудачные для него события возрастала с каждым днём. Он готов был рвать и метать, заявляя почти каждому:

— Назовите мне имя того, кто это сделал, и я сотру его в порошок.

И вот имя было названо. Богатинский едва не лопнул от поднявшейся в нём и заполнившей всё его нутро ненависти к этому молодому никому не известному аспирантишке, осмелившемся так решительно вмешаться в его судьбу. Он вызвал Адамовича.

— Слушай меня, Генрих, внимательно. — Начал он спокойным, но угрожающим голосом. — Ты у меня, как понимаешь в долгу. Но твоя вина, как оказалось, вызвана этим идиотским изобретателем. Он поставил меня в тяжелейшее положение. Я на грани развода с Татьяной, а это крах. — Богатинский потёр переносицу указательным пальцем, что делал в случаях крайнего волнения. — Ты успел меня узнать: я обид не прощаю. Этот изобретатель должен исчезнуть. Как, меня не интересует. У тебя ловкие руки и неглупая голова. Сумеешь — будем продолжать дружить. Может, и дочь тебе потом отдам в жёны. Надо же как-то её выручать с детьми. Не сумеешь — сам понимаешь, человек я крутой. Что думаешь по этому поводу?

— Шеф, дело, может, и не такое сложное, но денежное.

— В кредите не ограничиваю. Действуй.

Адамович предложил отправиться в командировку под другой фамилией Михальского, чем очень обрадовал шефа. Не объясняя, что это его настоящая фамилия, Михальский попросил открыть счёт на имя Григория Михальского с выдачей кредитной карточки. На это ушёл один день.

Богатович умолчал о главном. Сам бы он никогда не решился на такой шаг. Но за день до этого разговора состоялось секретное совещание нескольких крупных бизнесменов страны в резиденции премьер-министра, но не с премьером, а с его доверенным лицом. Тот рассказал, что отношения между его начальником и президентом страны накаляются в связи с ситуацией, обозначенной «Первомайские мальчики». Президент, по словам доверенного лица, играет в демократию, за которую расплачиваться придётся бизнесу и немалыми деньгами.

— То, что вы сейчас слышите, — вещал представитель премьера, — это только цветочки. Ягодки будут впереди, когда в Москве появится молодой изобретатель и народ поднимет его как щит или знамя победы. Тогда может произойти всё что угодно, вплоть до революции.

Бизнесмены согласились, что допустить этого нельзя ни в коем случае. Каждому было понятно, что не было бы этого изобретателя, не было бы и проблемы. Никто на совещании не говорил прямым текстом, только иносказательно, однако всем этот язык был понятен.

Богатинский пожаловался на свою ситуацию, рассказав, что находится в тяжёлом положении, при котором, если жена подаст на развод и суд примет её сторону, то он лишится практически всего, что создавал собственными руками, хоть и на деньги супруги, которые достались ей в наследство от богатого отца, погибшего в авиакатастрофе. А причиной развода являются те же первомайские мальчики, которых она собирается родить от другого человека.

Представитель премьера внимательно слушал горестную историю Богатинского и понял рассказ верно, заметив по окончании рассказа:

— Полагаю, мы сможем помочь нашему заслуженному владельцу частной, но очень важной для государства компании. Не женщина же должна руководить ею? Но это будет решено, если мы справимся с обсуждаемым сегодня вопросом. У вас есть конкретные предложения?

Богатинский потёр переносицу, говоря, как бы советуясь со всеми:

— Есть у меня человек, мастер золотые руки. Он мне многим обязан и, по-моему, в состоянии сделать то, чего не умеют другие. Но нужна будет помощь во многих отношениях, особенно, если вдруг что.

Доверенное лицо едва не просиял от радости, но тут же посерьёзнел, скрыв появлявшуюся улыбку:

— Это разговор. Уверен, что каждый из присутствующих понимает всю важность мероприятия и внесёт свой посильный вклад для обеспечения надёжности проекта.

Михальский полетел в Крым из аэропорта Домодедово туристом. Он был обеспечен информацией о пребывании Наукова на туристической базе и отправленной к нему охране, фотографиями Романа и Алины, полученными срочно из правоохранительных органов. Связь в Крыму ему следовало поддерживать по мобильному телефону с работником службы безопасности премьер-министра, направленного к Наукову со специальным заданием курировать ход транспортировки объекта и попутно оказывать всемерную помощь Михальскому.

Куратор летел в том же самолёте, что и бригада подполковника Захватова. Но он сидел в первом ряду, обслуживался по первому классу. В аэропорту Симферополя его встречала машина одного из заместителей командующего Черноморским флотом, прибывшая из Севастополя по распоряжению Москвы. Куратор в звании генерала, но в гражданском одеянии был наделён особыми полномочиями вплоть до отмены всей операции в критической ситуации. Но в лицо его никто из участников намеченных действий не знал, связь с ним поддерживалась по телефону.

Пустое гнездо

Мак-Алистер был единственным, кто выходил из самолёта, как настоящий турист, с фотоаппаратом на груди и рюкзаком на спине, в котором легко уместился и портативный чемоданчик с компьютером и все необходимые для туриста принадлежности. Пройдя спокойно паспортный контроль, он не пошёл почему-то к стоянке такси, а направился в сторону троллейбусной остановки. Но и там он не стал брать билет и на троллейбус не сел, а отошёл сторонку, достал мобильный телефон и стал звонить в Киев, одновременно наблюдая за выходившими из здания аэропорта пассажирами. Он обратил внимание на то, что с тем человеком, которого он сфотографировал в самолёте сидящим у прохода, шло теперь ещё трое крепко сложенных парней. Они сели в седан чёрного цвета и уехали. Разведчик автоматически зафиксировал в памяти номер автомобиля. Связавшись с нужным ему человеком в столице Украины, который его сразу узнал по голосу, Джон рассказал ему, что по имеющимся у него точным данным в Крым прибыла бригада спецслужбы из Москвы, которая направляется сейчас к туристической базе «Орлиный залёт» с целью насильственного вывоза с территории Украины учёного Наукова, о котором жужжат по радио, телевидению и в прессе. Для убедительности назвал марку и номер машины, на которой они отбыли из аэропорта.

— Мне, как гражданину Америки, конечно, всё равно, что делает Россия на Украине, но, я думаю, что это нарушение суверенитета украинского государства, — стал объяснять Джон равнодушным тоном. — Я просто информирую вас о том, что увидел. А вы уж сами думайте, что говорить вашему президенту.

Информация американца была оценена мгновенно и тут же, пройдя несколько инстанций, была доложена президенту страны. Незамедлительно поступила команда бригаде с птичьм названием «Беркут», дислоцировавшейся в Бахчисарае, срочным порядком прибыть на турбазу «Орлиный залёт» и предотвратить противоправные действия российских служб на территории Украины.

Мак-Алистер, разговаривая по телефону, заметил, что человек, которого он фотографировал в самолёте стоящим в проходе, ходил возле ряда автомобилей и, кажется, не торопился никуда уезжать. Подойдя к троллейбусу, Джон, как и ожидал, увидел мужчин, предлагавших ехать на их машинах, и сказал одному из них, что хочет добраться в Джанкой и готов взять машину для себя без попутчиков.

Выгодный спрос всегда находит предложение. Мак-Алистер тут же нашёл частника, и заметив, что его самолётный попутчик тоже садится в легковую машину, попросил водителя ехать побыстрей. Гонка не имела большого смысла, но началась. Джон понимал, что приедет не на много позже омоновцев, если это были они, понимал, что и украинские службы могут сработать быстро. Не знал он только, что ещё раньше на эту же турбазу прибыли местные журналисты из Симферополя, Бахчисарая, Севастополя и Ялты. Из Керчи и Евпатории корреспонденты несколько задержались, но тоже ехали познакомиться российским учёным. Как все узнали про эту турбазу, можно было считать загадкой. Видимо, местные дошлые журналисты обзвонили все остальные туристические центры, где им сообщили, что Науковых у них не было, а в «Орлином залёте» ответили, что такая фамилия зарегистрирована, и все помчались сюда.

Кто раньше, кто позже, но корреспонденты прибыли, чтобы с удивлением узнать об отсутствии тех, ради кого ехали. Сотрудники турбазы сами были удивлены, говоря, что приехавшие из Москвы с рюкзаками на плечах ушли со своим товарищем, ничего не сказав. Никто и не думал, что они не вернутся, так что предлагали даже подождать, если они ушли самостоятельно в поход и ещё не вернулись, ночуя где-то у костра под крымским небом.

Очень скоро примчались две машины со спецсигналами и проблесковыми огнями на крышах. Это были солдаты Беркута. Буквально ворвавшимся на турбазу солдатам и офицеру, готовым к аресту всех и вся, спокойно сказали, что молодых людей, которых они ищут, здесь нет. Офицер учинил допрос директору турбазы, женщине среднего возраста, но очень подвижной, энергичной, по внешнему виду которой можно было легко догадаться, что она турист профессионал и ей легко ходить по горным тропам и забираться на крутые вершины. Вид вооружённых людей её не испугал, но она поинтересовалась у офицера, что случилось и кого ещё можно ожидать с визитом. Услышав, что могут ещё подъехать омоновцы из Москвы, Галина Ивановна, директор турбазы, сказала, что никогда прежде у неё не было столько интересных людей и пригласила всех в туристическую столовую выпить по чашечке кофе, предупредив на всякий случай, что с удовольствием угостила бы всех бесплатно, однако бюджет небольшой турбазы этого не позволяет.

Беркутовцы и журналисты рассаживались за столами небольшой, но уютной столовой, стены которой были увешаны с лесными пейзажами, запечатлёнными умелым фотографом. Единственная официантка собирала заказы. Офицер беркутовцев продолжал расспрашивать Галину Ивановну о том, куда могли направиться молодые люди с рюкзаками, откуда появился их товарищ, назвал ли он себя. Он задавал бесчисленное количество вопросов, не получая ни одного нужного ему ответа. Галина Ивановна ровным счётом ничего не знала о Наукове. Предполагая, куда могли отправиться молодые люди, она называла все известные ей туристические маршруты, описывая самые интересные места, которые можно было посетить, уходя с этого места.

Офицер объяснил Галине Ивановне, что хоть сам он не крымчанин, однако во многих местах полуострова бывал, а сейчас ему решительно не интересно знать все туристические маршруты, на что его собеседница резонно ответила, что если надо найти людей, то, прежде всего, хорошо бы знать, что их могло заинтересовать, куда они могли бы пойти, и тогда легче будет продумать план поиска. Она напомнила, что эти самодеятельные туристы пошли без сопровождающего проводника, а, следовательно, они могли и сбиться с дороги, и сорваться со скал.

— То и другое иногда происходит с неопытными, но самоуверенными ходоками, — сказала она в заключение своих размышлений.

Последнее не обрадовало офицера, однако он решил подождать приезда омоновцев, чтобы разобраться с ними в их правах и обязанностях на территории суверенной республики, надеясь, что и потерянные туристы скоро найдутся. Прежде чем идти в столовую пить кофе, он позвонил своему симферопольскому начальству с просьбой подтвердить приезд омоновцев. Там ответили, что об этом уже говорят по телевидению и радио, так как послу России в Киеве вручили официальную ноту протеста против приезда представителей силовых структур России без должного согласования с украинскими властями.

Гонка

Чёрный «седан», присланный за омоновцами тоже из Севастополя по распоряжению из Москвы, проехал по трассе, не останавливаясь мимо туристической базы. За ним проследовала с небольшим отрывом «вольво» бежевого цвета. Пронёсся «мерседес». Чуть приотстав, или же, наоборот, догоняя кавалькаду иномарок, торопливо прошуршала шинами белая «тойота». Лишь минут через двадцать, именно на такое время позже внуковского рейса прилетел самолёт из Домодедово, проскочила мало заметная российская марка Жигули. Спустя полчаса после неё в том же направлении рванулись машины украинского «Беркута», а за ними помчались и журналисты на самых различных марках машин от «Волги» до «запорожца».

Чтобы читателю понять происходящее, не смотря на его догадливость, придётся дать несколько пояснений. Разумеется, сначала все упомянутые автомобили направлялись не куда попало, а на турбазу «Орлиный залёт». Однако у подполковника Захватова было предписание по прибытии в Симферополь созвониться с Заглядовым, что он и сделал, сидя уже в «седане» со своими головорезами. Первое, что он услышал, доложив о прибытии и о том, что сидит в присланной за ними машине:

— Григорий Иванович, маршрут несколько меняется. Двигайтесь в том же направлении, но дальше. Конечный пункт, если помните, посёлок рядом с местом, где была дача бывшего президента. Помните?

— Естественно, я был в опекунах.

— Вот-вот. Отлично. Там есть санаторий, руководит которым Директор.

— Понятное дело.

— Нет, вы не поняли. Это фамилия. Должность главный врач.

— А-а! Сообразил.

— В его доме объект.

— Ясно, как белый день.

— Слушайте дальше. Дело получило международную огласку. Кто-то вбил клин, и нам подали ноту протеста по поводу вашего приезда без согласования с местной властью. Вы едете отдыхать, а не работать. Заходите к Директору с просьбой устроить на отдых, не более того. О способе переправки подумаем. Но глаз не спускать.

— Есть! Куратор в курсе?

— Сейчас сообщат. Это не моя компетенция.

— Понял.

— Успехов! До связи.

Аналогичный разговор состоялся с куратором генералом Авдруговым.

— Семён Семёнович, — опять же по имени и отчеству обратился к генералу отправивший его в дорогу шеф. Решено было не называть званий и вообще избегать служебной терминологии. — Маршрут удлиняется. Следуйте за седаном в район бывшей резиденции бывшего президента.

Рассказав о возникшей дипломатической проблеме, шеф сказал:

— Особенно не встревайте, не раскрывайтесь, сообщите Мишке (так они договорились называть Михальского). Сами не контактируйте, а он своё дело знает. От него всех отваживайте. Это главное. Снимите себе комнатку частным порядком. Вас встречает голубоватый мерс. О дальнейшем сообщу позже. Удачного отдыха!

— А вдруг он не прилетит? — спросил генерал на всякий случай. — Опоздает на самолёт или что? Кто будет выполнять его задание?

Ответ был резковатым:

— Это не ваша забота. Он уже летит и скоро с вами свяжется.

Действительно минут через тридцать у куратора зазвонил мобильник.

— Михаил на проводе. Куда едем?

— Двигай в Форос. Там позвони.

— О-кей, — прозвучало коротко и телефон отключился.

Мак-Алистер — в «вольво» бежевого цвета ехал он — времени даром терять не мог. Позвонив своей жене в Москву, спросил на английском языке, конечно:

— Кэт, ты узнала, что я просил?

Жена всё узнала.

— Ему звонили из Фороса. И он потом туда звонил.

— Точно? Не из района, куда я еду?

— Нет. Оттуда звонили раньше, а потом только из Фороса. Знаешь, где это?

— О, место известное. Там прятался будто бы их прежний президент.

— Ну да.

— О чём говорили, не сказали?

— Нет. И это с трудом удалось.

— Ну ладно. Это очень важно. Спасибо.

Опытный разведчик, Мак-Алистер предполагал, что водитель частной машины вполне мог знать и английский язык. На этот случай он говорил так, чтобы даже знающий хорошо его язык человек ничего не мог понять из разговора.

— У меня компания, — сказал он жене, что в разговорном английском означало «за мной увязался хвост». — Но всё будет нормально. Не волнуйся.

Подъезжая к турбазе, Мак-Алистер предупредил водителя:

— Не будем останавливаться. Поедем дальше.

— Но мы договаривались только до турбазы, — запротивился водитель. — У меня есть ещё другие дела.

— Я хорошо плачу, — ответил Джон. Решения он принимал быстро. — Кроме того, мы проедем ещё совсем немного. Я скажу, где остановиться. Дальше пойду пешком. Я же турист, — и он засмеялся открыто, весело.

Водитель, который не знал никакого языка кроме русского, и, разумеется, не понял ничего из того, что говорил Мак-Алистер жене, был рад услужить иностранцу и по привычке за каждую услугу брать дополнительные деньги, напомнил, что проезд дальше будет стоить дороже, с чем Джон легко согласился.

За турбазой вскоре дорога стала подниматься вверх. Увидев впереди просёлочную дорогу вправо, Мак-Алистер оглянулся. За ними машин не было.

— Сворачивай сюда, — скомандовал он. — Это была лесная дорога, проложенная на случай противопожарных мероприятий. По ней практически машины не ходили. — Ещё немного вперёд, а потом я пойду сам.

Водитель начал подозревать в иностранце шпиона, но решил, что довезёт его до нужного ему места, потом на обратном пути позвонит в милицию с турбазы и сообщит о странном туристе.

Словно угадав мысли водителя, Мак-Алистер попросил остановиться, поясняя:

— Я географ. Изучаю растительность Крыма. В конце весны и начале лета очень много интересных растений. Спасибо, что довезли. Сейчас будем рассчитываться.

Успокоенный водитель ожидал, когда пассажир достанет из кармана деньги, но сильный удар по голове заставил его потерять сознание. Очнулся связанным с залепленным лентой ртом в багажнике собственной машины. А она уже неслась в погоне за успевшим уйти не так далеко на подъёме тяжеловатым седаном. Но теперь за седаном двигался и «мерседес» с куратором, и белая «тойота», в которой сидел майор Быстров.

Там же на лесной дороге Мак-Алистер позвонил опять своему другу в Киев и сообщил, что омоновцы проехали мимо турбазы и направились в Форос. Спустя некоторое время эта информация уже из Киева поступила и беркутовцам, сидевшим на турбазе в ожидании. Те быстро вскочили в машины и стремглав понеслись в Форос, преследуемые открыто журналистами, почувствовашими, что ситуация накаляется, но в другом месте.

Теперь, читатель, надеюсь, разобрался, кто в какой машине ехал и зачем. На Ай-Петри у ресторана с таким же, как и вершина, громким названием Седан остановился. Водитель попросил разрешения выпить чашечку чая и расслабить немного руки от напряжения, которое неизменно возникает при подъёме по узкой извилистой дороге, на которой того и жди, что сверху будет спускаться какой-нибудь шальной водитель с плохо отлаженными тормозами. Местные жители к такого рода шоферам не относятся, а вот приезжие, слабо знакомые с трудностями крымских горных дорог, случается, попадают в трудные ситуации, когда встречная, идущая снизу машина оказывается для не очень умелого водителя большой неожиданностью и разъехаться кажется невозможным, что и приводит к съезду одного из встретившихся автомобилей в сторону, дабы избежать лобового столкновения, а съезжать-то практически некуда: либо в деревья, либо в скалу.

За Седаном останавливались и другие машины. Всем захотелось размять ноги и промочить чем-то горло. Майор Быстров к своему изумлению только сейчас понял, что бежевая Вольво не впереди него, как раньше, а сзади. Кроме того, он увидел, что из остановившейся неподалеку машины вышел только усатый водитель, напоминающий по внешности татарина, а пассажира в ней не оказалось вовсе. И вместо того, чтобы, как ему хотелось раньше, идти в придорожный ресторан, он быстро направился к Вольво и без каких-либо преамбул спросил:

— Э, друг, а где же твой пассажир? Он же с тобой ехал?

Водитель лишь на секунду глянул в сторону Быстрова и тут же отвернулся. Майор едва успел заметить его лицо то ли рябоватое, то ли покрытое прыщами, с густыми чёрными бровями, такими же густыми чёрными усами и удивительно страной редкой бородкой, точнее небритостью подбородка.

— Да, сошёл за турбазой, — ответил явно не разговорчивый водитель и начал осматривать колёса, постукивая их ногой.

— За какой турбазой? — возмутился майор, настроение которого сразу упало от ощущения полного провала своей такой, казалось бы, простой миссии.

— А тут одна турбаза, — невозмутимо ответил водитель, не оборачиваясь и продолжая постукивать колёса каблуком ботинка. — Он учёный какой-то. Его цветочки интересуют. Турист.

Акцент в произношении русских слов майор отнёс на то, что перед ним татарин.

— Далеко от базы сошёл? — спросил майор озабоченным голосом.

— Рядом. Налево по тропе в горы пошёл.

Майор забыл о ресторане и заспешил к своей машине. Пришлось поворачивать назад, что никак не вписывалось в то, о чём он думал. Получалось так, что иностранный журналист на самом деле готовит очередную статью для журнала. Как проследить за ним в лесу, оставаясь незамеченным? Майор решил вернуться на турбазу и там немного переждать, опрашивая местных жителей и уже не редких туристов. Летний сезон начался.

В кавалькаде на одну машину стало меньше. Но навстречу майору ехали беркутовцы, журналисты, Михальский.

НЕРАВНАЯ БОРЬБА

Встреча у моря

Вы знаете, что такое любимая тётя? А какие вкусные она готовит пирожки для любимого племянника! Если у вас нет такой тёти, мне вас искренне жаль. Тётя Таня была замечательной хозяйкой. В этот день она приготовила такие вкусные блюда, включая салат из зелени, заливную рыбу, настоящий украинский борщ с пампушками в подсоленном подсолнечном масле и украинские вареники в сметане, что явившийся к обеду муж, будучи в самом благодушном настроении от приёма гостей и вкусной пищи, сказал, отдуваясь, как паровоз:

— Как хорошо, Саша, что ты приезжаешь к нам не каждый день. Танюша так любит для тебя вкусно готовить, что я объелся бы и растолстел ещё больше.

Станислав Ильич Директор был, прямо скажем, комплекции не худенькой. По нему сразу было видно, что и без приезда племянника жена его готовит всегда так вкусно, что похудение мужу не грозит. О чём, Саша не преминул тут же высказаться.

Хозяин дома, погладив себя по животу, сразу же согласился:

— Ты прав, Сашок, Татьяна готовит прекрасно всегда. Этого у неё не отнять. Вот чему надо учиться в первую очередь.

Последние слова были обращены к Алине, глаза которой то широко раскрывались, то стремились спрятаться за тяжелеющими от событий и вкусной пищи веками. С губ не сходила умильная улыбка от радушной встречи и бокала севастопольского шампанского.

— Ах, да она же совсем спит, малышка! — воскликнула тётя Таня. — Сейчас я вас уложу, милые вы мои гости. В вашей комнате всё готово. Вы же устали, бедненькие с дороги. Сашенька, проводи ребят в спальню наверху. И отнеси им второе одеяло, пожалуйста. Ночи у нас ещё прохладные.

Оказавшись в постели, Алина и Роман не успели даже обменяться друг с другом впечатлениями от новых встреч, как заснули крепким сном.

Старший лейтенант Грамотеев, в отличие от своих друзей, ещё долго не мог уснуть, прокручивая накопившуюся новую информацию. Они собирались провести в Форосе оставшиеся до отъезда два дня. Александр собирался на следующий день покупать себе билет на поезд, когда позвонил Заглядов и попросил задержать выезд молодых людей в целях безопасности. Он объяснил, что фамилия Романа не только озвучена, но и опубликована уже в печати и теперь каждый день будут появляться новые подробности, что вызывает ажиотаж во всей Москве. Появление Романа в городе может получить в результате непредсказуемые последствия.

— Вас и там могут скоро найти журналисты.

— А мы, между прочим, уже не на базе, — засмеявшись, сказал Грамотеев.

— Как? А где? Намекни кратко.

— Вы давно были в Крыму?

— На отдыхе? Ни разу.

— Я имею в виду вообще.

— Вообще много раз был. Такая работа.

— Помните ЮБК?

— Мудрёный шифр какой-то ты избрал. Ах да, вот я старый дурень. Конечно, помню, — досадуя на то, что не сразу сообразил, что аббревиатура ЮБК расшифровывается очень просто: Южный берег Крыма.

— А где дачу строили супер шефу, помните?

— Тому, что скончался?

— Нет, до него?

— Ага-а! Понял.

— Так вот мы здесь.

— Не на даче, конечно, а…

— Вот именно.

— У тебя там что?

— Тётя и дядя. Он главный в главном месте, зачем все сюда едут.

— Там, кажется, два.

— Да, но у него и лечат.

— Ну, ты и рассказчик, — восторженно произнёс Заглядов. — я всё понял, но ты себе даже не представляешь, что здесь творится. Не только журналисты, но и благодарные или недовольные стремятся увидеть подопечного. Дома у него вынуждены были поставить телефон на автоответчик. Вы это успели, наверное, заметить. Мне пришлось направить туда пост к их подъезду и впускать только по паспортам с пропиской в этом доме. Так что посидите ещё. Деньги на твою кредитную карточку мы завтра переведём, расходуй по потребности на себя и друзей. Потери приобретенных билетов компенсируем. Не теряйте только их, а то бухгалтерия любит порядок. Завтра вылетает Григорий Иванович с ребятами. Я скорректирую адрес. Они тебе позвонят по прибытии. Поступаете в их распоряжение. Но будь сам очень осторожен. Всё. Успехов! До связи.

Утром в доме Директора, построенного высоко на горе, все проснулись и встали очень рано. Окна комнат выходили на море, вид из них открывался изумительный, особенно на восходе солнца. Те, кто бывали в Ялте не ради одного пляжного загара, но и ради получения совершенно необычных новых ощущений, согласятся, что и много лет спустя невозможно забыть красоты мироздания, в котором всё вокруг наполнено гармонией красок, форм, ароматов, где всё удивительно сочетается: и падающая по дуге морская волна, не забывающая ворочать столь же округлую береговую гальку, и зелёные леса, идущие прямо от моря с ограничивающими их скальными стенами, хорошо заметными по всему полукругу южного берега Крыма, и этот поразительно прозрачный утренний воздух, которым дышишь, упиваясь, и не можешь надышаться.

Эти стены могут менять свой цвет в разное время суток. Так что, если вы хотите проследить за игрой красок на них, то выходите смотреть восход солнца не на самое высокое место, куда обычно все едут в надежде восхититься появлением первого солнечного луча, а хотя бы сюда в Форос. Здесь-то в уходящих постепенно сумерках поверните свои лица не к морю, а к горам, вершины которых, в том числе Ай-Петри, и скальные стены над тёмным мрачным лесом, вдруг начинают нежно розоветь, говоря о приближении могучего светила. Тогда только оборачивайтесь к морю, и вы успеете, затаив дыхание, причаститься к таинству совершенства мира. Небо над горизонтом, улёгшимся строгой линией по морской глади, светлеет, становясь постепенно ярко белым, напоминая цвет расплавленного металла, льющегося из плавильной печи. И в самом его ярком месте, которое нельзя пропустить, появляется, вызывая неописуемый восторг души, маленькая красная полоска. Упустите миг и считайте, что не увидели самого главного. Это видение не задерживается. Полоска растёт и превращается в дугу, сегмент красного шара, который, как и говорят в народе, выкатывается на небо. Происходит это торжественное явление так быстро, что вы не успеваете передохнуть и заметить, что всё вокруг в мгновенно замолкает, не позволяя ничем нарушить парадный выход солнца. Потом можете кричать, смеяться, радоваться, но не в эту волшебную минуту явления красоты. Не забудьте ещё, что в это время между вами и краем моря, из-за которого выплывает чудо, сотни и сотни километров, и все они далеко внизу, а вы словно парите над кажущейся такой узкой полоской Южного берега Крыма.

Роман, Алина и Александр стояли перед домом на вершине холма, не отрывая взглядов от быстро меняющего свой цвет моря. Удивительно быстро поднимался огненный шар над морем, растворяя свою первоначально красную краску в белом цвете. И красная полоса воды у горизонта постепенно таяла.

— Уже одно то, что мы это увидели, оправдывает все наши переживания и волнения, — прошептала Алина. — До чего же восхитителен мир!

— Завтракать! — донёсся из окна голос Татьяны Васильевны. — Солнце уже встало. Потом на море, там ещё поспите немного.

День начался чудесно.

Едва молодые люди пришли на санаторный пляж и устроились на деревянных лежаках, как начали звонить мобильные телефоны Романа и Алины. Первыми звонили родители. Они были очень обеспокоены, спрашивали правда ли то, о чём пишут газеты.

Роман, как мог, успокаивал:

— Мама, не переживай. Всё под контролем. Мы на пляже. Отдыхаем. У нас полный порядок. И прошу, не давай никому мой телефон. Да я его выключу совсем. Позвоню, когда нужно будет, сам.

— Подожди минутку, — торопливо сказала Ирина Владимировна, — Катя хочет поговорить с тобой.

Трубку взяла Катя:

— Рома, у нас целый содом. Домашний телефон я поставила на автоответчик, не звони туда. Нас взяли на охрану. А где Саша? С вами? У него всё нормально?

— Не задавай глупых вопросов, — деланным недовольным тоном ответил Роман. Скажи прямо, что хочешь поговорить с ним. Я передаю трубку, — и он передал аппарат слушающему их разговор Грамотееву.

Смущаясь, офицер, хоть он был не в погонах, а в купленных по дороге на пляж плавках, быстро оборвал разговор:

— Да-да, у нас полный ажур пока, но вы старайтесь не звонить часто, особенно сегодня. Всё. До свидания.

Затем стали звонить разные люди, откуда-то узнавшие номер телефона Романа. Видя на определители номеров телефона, незнакомые сочетания цифр, Роман прерывал связь, а потом вовсе выключил телефон. То же самое сделала и Алина. Теперь они могли спокойно загорать, разговаривая о всяких пустяках. Но о пустяках не получалось. Слишком важным было происходящее, чтобы о нём не говорить.

— Понимаете? — говорил Роман, растянувшись во весь свой рост на топчане и обращаясь к Алине и Александру, — Я хотел сделать доброе дело.

— И ты его сделал, — решительно прервала его Алина. — Не думай ничего плохого. Ты спас меня, а это добро.

— Это правда, Алиночка. Но вот что я понял из создавшейся ситуации. — Роман положил руку на голову подруги, которую, впрочем, можно было бы называть и женой. — Учёный обязан предусматривать абсолютно всё, то есть все последствия. Это как и в политике. Начали у нас в стране перестройку, не подумав, не рассчитав, как воспримут люди внезапные перемены, и вот развалилась держава, кто-то, возможно, подсчитывает, сколько людей погибло по этой причине, однако не говорят пока, расскажут через десятки лет. А ведь это неправильно. Так и я думал в одном направлении. Эгоистично думал.

— Какой же это эгоизм? — вмешался в рассуждения Романа Александр. — Ты же хотел помочь другому, а не себе?

— Ты верно говоришь, но не совсем.

Роман перевернулся на спину, подставляя солнцу крепкую молодую грудь спортсмена.

— Я, конечно, думал об Алине, но ведь я люблю её, значит, думал и о себе. Хотел, чтобы она была со мной. А это, извините, чистой воды эгоизм.

— А я не согласна с тобой, Рома, — сказала Алина, приподнявшись на локти и глядя Роману в глаза. — Я ведь тебя знаю лучше всех. Если бы на моём месте был кто-то другой и ему нужна была бы твоя такая же помощь, ты что, не стал бы изобретать? Стал бы, я уверена.

— Стать-то стал бы, — подтвердил слова Алины Роман, — но, наверное, тогда подумал бы и о других.

— Ну что делать, Рома? — Алина погладила рукой грудь любимого ею человека. — Любовь, если она настоящая — это такое чувство, которое порой ослепляет человека, потому что не зависит от его сознания. Ты же именно это и сделал со всеми своей ракетой — усилил те чувства в людях, которые были, но в зачаточном состоянии. Ты же не ненависть вызвал, а любовь. Это великое чувство, на котором держится жизнь.

— Алина, тебе надо быть адвокатом, — сказал Александр. — Ты очень убедительна в своей защитной речи.

— А я им и буду, — уверенно ответила Алина. Потому и пошла работать в милицию, чтобы сдать школьные экзамены и поступить в юридический. У меня теперь одна дорога.

Май и начало июня в Крыму выдались тёплыми. Вода в море успела прогреться до двадцати одного градуса. Молодые люди купались вдоволь. Ближе к вечеру Грамотееву позвонил Заглядов.

— Отдыхаешь?

— Так точно…

— Без формальностей, дорогой, — прервал его полковник. — По-моему, предстоят большие трудности. Вмешалась международная политика. Местные власти имеют свою точку зрения на наш вопрос. Кто-то их там подзуживает. Появилась нота. Начинается скандал. Я это к тому рассказываю, чтобы ты там всё имел в виду. На месте-то видней. Боюсь, что к вам ринулась толпа специалистов разного профиля и разных стран. Едет даже американский журналист из журнала «Нэйшнл Джиографик». Не известно точно, к вам ли, но я нутром чувствую, что он такой же журналист, как я профессор педагогики.

— Ну, вы точно профессор, — вставил лейтенант.

— Ай, ладно. Не до комплиментов сейчас. Боюсь, что Украина начнёт ставить палки в колёса, и вы не сможете так просто выехать. От них этого можно ожидать. Кроме того, как мне только что сообщили, кроме наших, к вам направились и их структуры. Это чревато большими неприятностями. Дипломатия, штука тонкая.

— Сергей Степанович. — Грамотеев словно запнулся, обдумывая внезапно родившуюся мысль, так что полковник нетерпеливо спросил:

— Ну что ещё? Чего молчишь?

— Сергей Степанович, — повторил Грамотеев, — а что если нам сейчас же смотаться отсюда?

— Куда? В пещеры что ли?

— Нет, но тут нужна ваша срочная помощь.

— Говори быстрее! В чём идея?

— Вчера во время нашего обеда у тёти дядька мой сказал, что его брат, капитан корабля только что вернулся с учений в соседний город. Вот если бы ему дали указание сверху взять нас к себе. Это же другая территория. И кто нас там возьмёт?

Полковник чуть не задохнулся от радости.

— Слушай, я не успеваю тебя повышать в звании за твои идеи. Это гениально. Сейчас же, не дожидаясь приезда гостей, дуйте туда. Во всех случаях это выход. Дяде скажи, пусть он позвонит брату, чтобы встретил и принял вас хоть временно. Придётся, конечно, кое-что раскрыть ему. Разрешаю. Я тут узнал, да и ты, конечно, в курсе, что он из наших бывших кадровых. Скажи ещё, чтобы устроил наших ребят к себе в санаторий за деньги, конечно, как отдыхающих. Остальное беру на себя. Сейчас же звоню, а вы отправляйтесь немедленно, пока вас не застали писаки и политики.

Александр говорил, отойдя, как всегда в таких случаях в сторонку. Вернувшись быстрым шагом к загорающим друзьям, сказал тоном, не терпящим возражений:

— Давайте по-военному одеваться. Вы летите пулей домой, собираете рюкзаки, а я к дяде в его кабинет. Поедем в Севастополь, от греха подальше.

Станислав Ильич внимательно слушал рассказ племянника его жены. О московской проблеме с первомайскими мальчиками он, конечно, читал, но ему даже не снилось, что сам может оказаться каким-то винтиком в этой истории. Бывший работник КГБ, хоть и по медицинской части, отлично понимал, что всякий выход военных кораблей из Севастополя отслеживается не только украинской стороной, но и разведками разных стран. Даже для получения разрешения на посещение корабля посторонними людьми требуется особая санкция. А тут вывоз за пределы Украины.

— Не могу сказать с уверенностью, что твой вариант получится, — сказал он, обнимая племянника за плечи. — Дело очень серьёзное. Брату всего рассказывать не буду. Не телефонный это разговор. Но устроить вас на время попрошу, и он набрал номер телефона в Севастополе.

— Вася, привет! У меня к тебе огромная просьба и, я бы сказал, срочная. У меня тут Саша из Москвы. Да, Танин племяш. А с ним двое друзей, от одного из которых не только Москва, но и другие стоят буквально на ушах. Понял?

— Догадываюсь. Неужели правда?

— Получается, что так. Нужно их надёжно принять сегодня же до получения команды свыше, а она, как я понял, поступит. Сможешь?

— Что за вопрос? Присылай.

— Я их отправлю своей машиной. Куда их, в гостиницу?

— Нет, так нельзя. Давай прямо ко мне домой. Твой шофёр знает.

— Слушаюсь, домой! Спасибо. Перезвони, как приедут.

Через час машина главврача санатория «Форос» направилась в сторону Байдарских ворот. Есть такие интересные ворота, пробитые некогда в скале на пути в Севастополь.

Кошки-мышки

В прежние времена, когда дети не сидели за компьютерами и почти всё свободное время проводили на воздухе, у них была такая игра в кошки-мышки, когда мышки прячутся, а кошки ищут. Здесь у взрослых получалось почти так же. Уже темнело, было около десяти вечера, когда омоновцы прибыли на седане в Форос. Попытки подполковника Захватова связаться с Науковым по телефону не удавалась. В трубке звучало, что абонент в данный момент не доступен. Он позвонил в Москву Заглядову.

— Сергей Степанович, мы на месте, а куда и что, не знаю. Дозвониться не могу.

Заглядов успокаивающим голосом сказал:

— Всё нормально, Григорий Иванович. Отправляйтесь в санаторий. Там вас уже ожидают в приёмной отдыхающих. Отдыхайте на здоровье. О передислокации сообщу завтра. Помощь потребуется, но, кажется, в другом месте.

— Машину отправлять?

— Да, пожалуй. Потом найдём другую.

В санатории омоновцы получили два двухместных номера с видом на море, их покормили запоздалым ужином. Четверо, пользуясь редким случаем, прошлись к морю подышать воздухом и легли спать.

Куратор получил свежую информацию при подъезде к Форосу у самого поворота к посёлку с трассы Ялта — Севастополь. Ему пояснили, что акция переносится в другой город, куда ему следует направиться и остановиться там в гостинице в ожидании следующего сообщения.

Он тут же связался с Михальским, направив и его в Севастополь.

Мак-Алистер в костюме серого цвета, с наклеенными усами, приклеенной горбинкой на носу и надетым на голову париком был совершенно неузнаваем, что и сбило с толку майора Быстрова, отправившегося назад к турбазе искать пропавшего клиента.

Американец тем временем, выждав, когда стоявшая впереди машина седан отправилась вниз с Ай-Петринской яйлы, и убедившись, что сзади никаких машин пока нет, завёл двигатель бежевой Вольво и покатил тихонько по серпантинной дороге до места, которое и искал. Стена ограждения здесь была сломана недавней аварией. Кто-то не вписался в поворот на большой скорости. Это было место, прозванное местными жителями тёщиным языком за крутизну поворота, напоминающего острый язык. Не выключая двигатель, Джон, достал с заднего сидения рюкзак, вышел из машины, открыл багажник, ещё раз оглушил пришедшего в сознание водителя, вынул его оттуда и усадил на переднее кресло рядом с водительским. Сняв с рук и ног стягивающие жгуты, а так же наклейку со рта, сел за руль, отъехал немного назад и, включив скорость, направил автомобиль прямо на пролом в ограждении, выскочил на ходу и ухватился за свисающие ветви кустарника. Вольво покатилась, переворачиваясь далеко вниз. Не скоро, может быть, заметят новую аварию.

Омоновцы были уже далеко внизу и не видели падения автомобиля. Сзади машин пока не было. Мак-Алистер надел рюкзак и пошёл по асфальту вниз. Он понимал, что хотя бы украинские силовые структуры должны проезжать этой дорогой. Пока никого не было, Джон позвонил жене.

— Есть новости?

— Есть, Джон. Мне только что сообщили, что зарегистрированы звонки полковника в военное морское ведомство. Но уже поздно. Разговаривал с какими-то высокими чинами по домашним телефонам, а потом он же звонил в Севастополь. И генерал, которому он звонил, тоже связался с Севастополем.

— Это любопытно, — сказал американец. — Чего это они в такое время военными занимаются? Не хотят ли они их использовать для чего-нибудь? Спасибо за новость, Кэт. Спокойной ночи!

— Как хвост?

— В порядке. Его нет. Бай-бай!

Со стороны Ай-Петри засветились фары спускающейся машины. Американец поправил на спине рюкзак и бодро зашагал вниз. Когда машина вывернула из-за очередного поворота, Джон поднял руку, голосуя. Машина остановилась. В ней ехал Михальский.

— Но мы не в Ялту, — предупредительно сказал водитель. — Едем в Севастополь.

Джон, успевший после столкновения машины в дороге снять парик и гримировку под татарина, сел рядом с Михальским и протянул руку для знакомства:

— Мак-Алистер, можно просто Джон — журналист «Нэйшнл Джиографик». — Слышали о таком?

Михальский пожал руку американца:

— Михальский. Григорий. Можно просто Гриша. Артист.

— Интересно, — проговорил американец. — А почему вы едете в Севастополь через Ай-Петри. Так разве ближе?

— Нет, конечно, — ответил разговорчивый водитель. — Сначала клиент попросил поехать в Форос, а потом неожиданно переменил планы и просит ехать в Севастополь. Вот и делаем кругаля.

«Любопытно, — подумал американец, — как можно вдруг менять планы», но вслух он сказал иначе:

— У вас, Гриша, характер, наверное, как у женщины, у которой настроение меняется чаще, чем погода в мае.

Не видя никакого подвоха в сказанном, не зная приёмов выпытывания сведений, Михальский спокойно ответил:

— Не совсем так, Джон. Всё очень просто: задание было в одном месте, потом перенесли в другое.

— Как в сказке про птицу, которую искали в одном месте, а она перелетела в другое. Так что ли?

— Можно сказать и так в данном случае. Птичка вылетела из клетки, попробуй поймать её, когда она летает. — И Михальский громко рассмеялся. Ему понравилось собственное сравнение.

— А вы московский артист? — спросил, казалось бы, о другом, американец.

— Да, из Москвы.

— И шефы тоже в Москве?

— Естественно.

— А откуда же им известно, что птичка была в Форосе, а теперь в Севастополе?

— Им всё известно. Но про птичку я просто к слову сказал, — спохватился Михальский, мысленно выругав себя за болтливость.

— А-а-а! — протянул американец. Вы же артист. У вас просто изменилась концертная площадка. В Севастополе больше заплатят.

— Надеюсь, что так, — сказал Михальский. — А вы то сами куда едете?

— Я как раз тоже в Севастополь. Мне очень повезло с вашей машиной. С удовольствием посмотрю ваше выступление. Приятно видеть на сцене человека, с которым вместе ехал в машине. А в каком жанре вы выступаете? Читаете? Поёте? Или фокусы показываете?

Михальский никогда не терялся в разговорах. Выдумывать на ходу было его профессиональной привычкой. Придумывал ответы он быстро и складно.

— Вы меня не так поняли. Я не выступаю на сцене. Но меня называют артистом на работе, потому что умею хорошо исполнять свои обязанности.

— О, это совсем другое дело, — сказал американец уважительным тоном. — Артист в работе не менее почётно, чем артист на сцене. Для меня, как журналиста самого популярного американского издания это даже интереснее. Хотите я о вас напишу и поместим там ваше фото. Будет отличная реклама.

Михальский не сдержал своего испуга:

— Нет, что вы? Этого-то мне совсем не надо. Как-нибудь обойдусь без рекламы.

— Ну, фотографию можно отменить, — как бы нехотя согласился Джон. — А статья о вас может быть вам выгодным делом, так как я обычно плачу герою статьи наличными в долларах.

Деньги были слабостью Михальского. А тут даже не деревянные, как принято говорить о рублях, а доллары прямо в руки. Он стал думать, о чём можно было бы выдумать корреспонденту для вызова у него большего интереса. И тут ему пришла блестящая мысль — а не продать ли ему тайну первомайских мальчиков и возникшие из-за них проблемы. За такую информацию можно дорого запросить. Прикинув мысленно все за и против, он решил, что кое о чём рассказать можно, умалчивая о некоторых деталях, и, хлопнув себя по колену, сказал:

— Есть у меня для вас наиинтереснейшая история, но очень дорогая. Однако не буду рассказывать её в машине. Лучше приедем в Севастополь, устроимся в гостинице, там и поговорим, если желаете.

— Это меня вполне устраивает, — ответил спокойно американец, — хотя в душе ликовал, догадываясь, что совершенно случайно попал на верного человека.

Майор Быстров добрался до турбазы «Орлиный залёт» в совершенно плохом настроении. Весь обратный путь ему казалось, что он сделал большую промашку, но где, никак не мог понять. Вопросы возникали в голове один за другим. Как мог он, профессиональный разведчик, так легко упустить подопечного? Как он пропустил машину, шедшую впереди, но оказавшуюся сзади? Если американский журналист поехал в Крым готовить материал для своего журнала, то совпадение ли то, что он поехал к турбазе «Орлиный залёт», куда устремились омоновцы? Если Мак-Алистер решил найти Романа Наукова, то откуда он узнал, что надо ехать к турбазе? Ну, это можно предположить, что американец сумел вычислить. И тогда вполне возможно, что он решил не останавливаться на самой турбазе, а подойти к ней со стороны и потому проехал немного дальше. Если это так, то он сейчас там.

Но на турбазе Мак-Алистер не появлялся. Подозрение о том, что американец обхитрил Быстрова, становилось всё очевидней. Чтобы прояснить ситуацию, майор позвонил в своё московское управление. Назвав себя дежурному, он попросил срочно выяснить в технической службе, были ли в этот день звонки с мобильного телефона Мак-Алистера в американское посольство.

Очень скоро ему ответили, что было два звонка с Украины.

— Есть ли запись переговоров? — спросил он быстро.

— Есть.

— Зачитайте.

Текст разговоров Мак-Алистера с женой потряс майора.

— В котором часу был первый разговор?

Названное время было через некоторое время после прилёта в Симферополь. Очевидно, звонил с дроги. Значит, американец вычислил его во время полёта, но как это могло случиться? Никогда прежде они не сталкивались лицом к лицу. Майор поручал непосредственное слежение другим сотрудникам. А может, кто-то его проинформировал? Журналист славится широкими связями.

Запись второго разговора подтвердила догадки по первому. Американец не собирался писать статью для журнала. И он намерено избавился от майора. В памяти всплыла картина встречи на Ай-Петри. Что показалось тогда подозрительным, но ускользнуло от сознания Быстрова? Вот что: водитель машины, похожий на татарина. Почему он всё время отворачивался, стуча по колёсам ногой? Не был ли это сам Мак-Алистер в парике и с наклеенными усами? Очень похожа фигура. Однако где же тогда водитель машины? Это вопрос.

Дежурный федеральной службы безопасности продолжал оставаться на связи.

— Вот что я вас попрошу, — сказал Быстров, — свяжитесь, пожалуйста, с Заглядовым из министерства внутренних дел и скажите, что есть реальная опасность вмешательства иностранной разведки. Хотелось бы с ним срочно переговорить и обсудить проблему.

Не прошло и десяти минут, как Заглядов звонил Быстрову.

Он обратился к нему по имени отчеству:

— Семён Семёнович? Заглядов беспокоит. Мне передали вашу просьбу. Эта информация для меня неожиданна. Чем могу помочь?

— Я в Крыму. Мой подопечный направляется, как я понял, для встречи с вашим объектом. Мне нужно точно знать, где этот объект, чтобы предупредить их контакт.

— Понял, Семён Семёнович. Рекомендую отправиться в город-герой. Там мы договариваемся об их эвакуации морским путём. Им Директор помогает. Держите связь с моей бригадой через Григория. Он мне доложил о вашей встрече, но полагал, что у вас другая миссия.

— Я тоже так сначала думал, но вижу, что пути скрещиваются. Какой у Григория телефон?

— Называю по буквам. Ли-Мо-Ны-Да-Ме-Му-За-Ба-Бу-Ле.

Вряд ли кто из незнающих этот шифр мог бы скоро догадаться из этой фразы-абракадабры, что номер продиктованного телефона 8-904-993-118, а суть такой шифровки была проста. Использовался русский алфавит по принципу: каждая цифра соответствует месту согласных букв без учёта гласных, которые вставлялись после согласных в произвольном порядке.

Иногда при этом получались очень смешные предложения, которые тем больше препятствовали пониманию номера телефона. Быстров, разумеется, с шифром был знаком и сразу понял, по какому номеру нужно связываться с подполковником Захватовым.

— Однако имейте в виду, — поспешил уточнить Заглядов, — что он пока там, куда и направлялся, и в случае попутного морского ветра мы их перенаправим. Но вам, очевидно, лучше быть пока поближе к объекту. Он находится сейчас в гостевом доме с городским именем. Я понятно объяснил?

— Вполне.

— Не буду давать вам телефон персонального опекуна. Он включает мобильник, только когда звонит мне. Будем вам признательны за помощь. В связи с осложнившейся ситуацией, хватит ли у вас сил?

— Боюсь, что нет, но я буду поправлять положение. Закажу себе бицепсы, да не знаю, сколько воды утечёт за это время.

Под заказом бицепсов майор подразумевал, что вызовет к себе помощников.

— Будем надеяться, что наводнения не будет, — пошутил в тон майору полковник.

— Мне кажется, что Григорию лучше бы всё же к утру быть рядом. Мой клиент слишком опытен. Боюсь, что мои ребята явятся не так скоро, и на всякий случай хотелось бы иметь поддержку поблизости.

— Хорошо. Я распоряжусь.

Быстров отправился в Севастополь и уже почти не сомневался, что встретит там своего хитрого обманщика Мак-Алистера. Стало понятным, прежде всего, что американец гораздо опаснее, чем предполагалось, и справиться с ним одному будет трудно. Кроме того, Быстров почувствовал, что придётся, если не арестовывать журналиста, то во всяком случае запретить его въезд в Россию, как персоне нон-грата.

Зайдя к дежурной турбазы, майор позвонил в милицию Бахчисарая. Представился работником спецслужбы Москвы и сообщил, что перед ним ехала бежевая Вольво. Назвав номер машины, попросил выяснить, возвратился ли домой водитель, который вёз американского журналиста от аэропорта в сторону Фороса. Дав номер своего мобильного телефона, просил проинформировать по возможности.

Белая «тойота» ожидала майора. Он поехал в Севастополь другой, более короткой дорогой.

Украинские беркутовцы на своих Ауди въехали в посёлок Форос, не представляя, куда отправляться дальше. Прошло более часа пока они созванивались со своим начальством в Киеве, те с человеком, который их информировал, он с Мак-Алистером, уже находящимся на пути в Севастополь. Американец сообщил об изменении ситуации и возможной отправки Наукова морем, используя военный корабль. Это известие, не задерживаясь, попало в средства массовой информации Украины, а в политических структурах готовилась очередная нота протеста. На европейской территории земли лежала летняя ночь.

Ура Севастополю!

Василий Ильич радостно встретил гостей, выделив Наукову с невестой отдельную комнату в большой, но, как он, смеясь, сказал, не резиновой квартире. Племянника разместил в просторной прихожей на раскладушке.

— Ставим тебя на охрану, Сашок, — скомандовал капитан полу серьёзно, полу шутя.

Снимая рюкзак с плеч, Роман по привычке учёного интересовался вопросами, не имевшими к нему прямого отношения:

— Василий Ильич, а почему бухта, в которую мы приехали, называется Камышовая? Улица, как я понимаю, названа в честь газеты «Правда», а бухта. Вряд ли у моря камыши растут?

— А ты помимо изобретательства занимаешься и топонимикой?

Хозяин дома с любопытством смотрел на молодого человека, ставшего знаменитым на весь мир и вот интересующимся такими простыми вещами.

— Ну что вы, просто мы с Алиной путешествуем, и нам всё интересно знать о новых местах. Сейчас я не учёный, а обыкновенный турист.

«Не учёный» — подумал капитан. В Москве министры ночи не спят от его науки, командование флота поднимают, как по тревоге, чтобы вывезти учёного в Россию, а предмет их беспокойства спокойно спрашивает, почему бухта, куда его привезли на ночь, называется так, а не иначе. Ему, видите ли, это интересно, как туристу. Такое впечатление, что парень не сознаёт, какой наделал тарарам. Но эти свои мысли капитан Директор оставил при себе, отвечая на заданный вопрос:

— Насчёт улицы ты, как турист, конечно, не ошибся. А что касается камыша, то тут у тебя вышла промашка. Камышовой наша бухта названа именно потому, что когда-то здесь было очень много камыша. Сейчас его почти не найдёшь, так всё кругом изменилось застройками. Вообще о нашей бухте можно много рассказать интересного. Будем идти в Россию, по пути просвещу тебя, если интересно. Сто лет назад, ещё в до советской России, здесь был морской воздухоплавательный парк Черноморского флота, а потом испытательный полигон по использованию воздушных шаров боевыми кораблями. Так что вы находитесь сейчас в очень интересном историческом месте. Но об этом потом.

Наскоро поужинали, перекинувшись несколькими фразами, и улеглись спать под заключительную фразу хозяина:

— Утро вечера мудренее. Завтра разберёмся, куда кого.

— Нас обязательно вместе! — запротестовала Алина. — Василий Ильич, я его без себя никуда не пущу.

— Вместе, конечно, — улыбнулся капитан. — Устраивайтесь и спите. Спокойного вам сна, бузотёры. Такой тарарам подняли.

Утром за командиром корабля пришла, как обычно, машина. Уходя, он распорядился молодым:

— Сидите, как мышки. Ни шагу из квартиры без моей команды!

Он был начальник. Командовать вошло в привычку. С женой, правда, говорил мягче:

— Кисонька, оставляю бригаду на твоё попечение. Пожалуйста, никаких соседок и знакомых сегодня. Скажи, что занята.

Высокая стройная блондинка, красивая не только фигурой, но и лицом, на последнюю просьбу мужа с некоторой долей ехидства ответила:

— Ну, уж как-нибудь, Васенька, разберусь. Небось, тоже голова на плечах имеется, хоть и глупая, как тебе кажется. Покормлю, напою, не волнуйся.

Капитан подозрительно глянул на жену, но промолчал и закрыл за собой дверь.

Спустя несколько минут в дверь позвонили. Людмила Викторовна, так звали хозяйку дома, заторопилась к выходу, говоря по пути:

— Не переживайте, ребята, это соседка, но я её сюда не пущу.

Из прихожей донесся шёпот, длившийся довольно долго. Наконец, входная дверь хлопнула, и Людмила Викторовна вошла, довольно улыбаясь и говоря:

— Ничего здесь нельзя скрыть. Все всё видят и знают. Пришла соседка из квартиры напротив. Там у нас семья мичмана живёт. Такие хорошие люди. Они к нам недавно переехали. Раньше у них совсем плохая квартира была. Но как попали к Васе, он сразу предложил поселить рядом своего человека. У них там была развалюха какая-то в коммуналке, а тут просто хоромы. А раньше у нас тут жил временно тип из городской администрации. Он пошёл на повышение и ему дали квартиру в центре города на улице Ленина. Но там плохо: очень шумно. Здесь красота!

Людмила Викторовна сыпала словами, не останавливаясь. Сразу было заметно, что поговорить было её слабостью.

— Соседка, конечно, за солью приходила? — остановил поток слов, Грамотеев, уже предчувствуя что-то нехорошее.

— Да, нет. Пришла просто поболтать. Она каждый день приходит. Увидела вчера в глазок, что вы приехали, дождалась отбытия Васи и сразу ко мне. Но я ей ничего не сказала. Объяснила, что это государственная тайна, так что нечего ей соваться сюда.

— Какая тайна? — возмутился Александр. — Зачем вы ей так сказали? Теперь она побежит всем трезвонить об этом.

Людмила Викторовна была не из робкого десятка и всегда готова была на одно слово ответить доброй сотней:

— А что я такого сказала, Саша? Ну, тайна. Могут же быть у моего мужа государственные тайны? Он не просто военный человек, а капитан. А соседка тоже жена военного моряка. Что ж она не понимает что ли? Да я её предупредила, чтобы никому не говорила. А ты не кипятись. Садитесь лучше завтракать. Я вас винцом угощу и красной икорочкой. С утра очень полезно. Икорочку привёз недавно старшина с Дальнего Востока. Он туда ездил в отпуск. Представляете, в отпуск на Дальний Восток? Целую литровую банку настоящей кетовой икры привёз. Это не то, что у нас продаётся. Не знаешь, что ешь.

Домашняя красавица быстро расставляла на столе приборы, когда позвонил телефон.

Она взяла трубку:

— Да, я… Нет, ничего не могу сказать о них… Ну, просто гости из Москвы… Ничего особенного… Молодые красивые… Нет, к нам пока нельзя… Муж не разрешил…

Положив трубку, Татьяна Викторовна вернулась к столу со словами:

— Всё-таки Надька не удержалась. Теперь вот Ася спрашивает, кто к нам приехал. Какое её дело? Рвалась в гости. Вот чудачка. А вы, ребята, не стесняйтесь, — продолжала она, заметив, что сидевшие за столом молодые люди, застыли с вилками в руках. — Кладите себе жареную ставридку. Она совсем свежая. Вчера соседка, что над нами живёт, принесла целую кастрюлю. У неё сын любитель ловить на цапаря. Они на катере выходили в море, и он целое ведро принёс. Знаете, что такое ловить на цапаря? Это, значит на голые крючки. Ставрида такая глупая, что сама ловится. Давайте я вам налью по рюмашке нашего белого вина. Крымское, не какое-нибудь, а массандровское. Под белую рыбку хорошо белое винцо. Пейте на здоровье. Это чудное Алиготе. Ура Севастополю!

Ответное ура не прозвучало. Молодёжь пила молча. Занятая своими мыслями, хозяйка этого не замечала и, не останавливаясь, что-то рассказывала, перескакивая с одной темы на другую без всякой связи.

В гостиницу «Севастополь» первым из участников описываемых событий прибыл куратор. Ему заказали отдельный номер звонком из Москвы, так что он по прибытии, узнав, что Науков в гостинице не останавливался, поднялся в свой номер и оттуда позвонил в Москву. Там ему сообщили, что более подробной информацией пока не располагают. Предложили ждать до утра.

Следом за ним сюда же явились Мак-Алистер и Михальский. Двухместный номер, как они просили, им не дали. По установленному порядку иностранцев в одном номере не селили. Правда, Михальский тоже был иностранцем на Украине, но всё же русским иностранцем, а Мак-Алистер американец. Но их номера оказались почти рядом. Перекусить они уединились у Михальского, который снял с плеча сумку, достал оттуда бутылку водки, воблу и половинку белого батона.

— Вот такая у нас сегодня простая русская закусь. Выпьем, и я расскажу тебе историю, за которую ты, Джон, отстегнёшь мне, надеюсь, приличные доллары.

Слово «доллары» Михальский произнёс с ударением на букве «а».

Номер был стандартный. Недавно проводился ремонт, сантехника вся зарубежная, холодильник и телевизор тоже не отечественного производства, на стенах красивые плафоны, кровати застелены одеялами с цветными узорами, на столе стеклянное блюдо с графином и двумя стаканами. Плотные портьеры закрывали широкое во всю стену окно.

Воспользовавшись туалетными удобствами, гости сели за стол, разлили водку по стаканам, и Михальский рассказал Джону, что получил задание от своей фирмы пригласить Наукова к себе на работу, обещая огромный гонорар. Лучше истории Михальский выдумать просто не смог по причине своей не очень высокой грамотности, не вышедшей за пределы средней школы.

Мак-Алистер сделал вид, что поверил в историю, чувствуя, что фактически собеседник ломает перед ним комедию. Напоив Григория почти до бесчувствия, при отсутствии хорошей закуски это было сделать не трудно, сам американец едва пригубил водку, заменив её в своём стакане на воду, и тогда узнал из бессвязной речи опьяневшего в конец парня всю правду его деятельности и про то, что он был мелким воришкой и шулером, и про нефтяную компанию. Но как бы ни был пьян Михальский, он ничего не сказал про задание устранить молодого учёного, мешавшего почему-то его шефу. Поэтому американец принял своего знакомца за своего рода конкурента, но очень слабого, и не стал переживать на этот счёт.

Ещё ночью, устраиваясь в гостиницу, Мак-Алистер получил информацию от администратора о том, что его друг, как он назвал Наукова, в их отеле не появлялся. Утром Джон с трудом разбудил Михальского, и они спустились в ресторан позавтракать. У администратора Мак-Алистер получил подтверждение о том, что его друг Науков всё ещё не появлялся.

Американец заметил сидящего в кресле фойе мужчину, который спокойно дремал, прикрывши лицо газетой.

«Странные русские, — подумал он, — спят, как попало и где попало». Он часто видел спящих и на садовых скамейках, и у остановок или даже на площадях у фонтанов. При этом не всегда это были пьяные люди.

В данном случае Мак-Алистер крупно ошибся. Под газетой было вовсе не дремлющее, а давно пробудившееся лицо его преследователя. Майор накрыл лицо газетой, как только увидел фигуру американца.

Быстров прибыл в гостиницу «Севастополь» тоже ночью чуть позже Мак Алистера и, предъявив своё удостоверение, получил всю необходимую ему информацию. Севастопольцы в преимущественном своём большинстве к московским гостям и особенно правоохранительным органам относились очень положительно, всякий раз смотря на них, как на своих защитников.

К своему удивлению майор узнал, что Науков здесь не останавливался, а американец приехал не один, а с каким-то Михальским и даже оплатил его номер вместе со своим за двое суток, хотя сначала просили один двухместный. Просмотрев лист регистрации Михальского, Быстров списал паспортные данные и у себя из номера позвонил в Москву с просьбой срочно выяснить, что это за человек. Ночью его разбудил звонок из столичного управления. Дежурный сказал, что удалось выяснить криминальное прошлое Михальского, которое он отработал в лагере, но парень больше не задерживался. Сначала милиция потеряла его след, а потом один из арестованных грабителей сообщил, что Щуплый, как они звали Михальского, сменил фамилию на Адамовича, находится на фартовом месте и оказывает содействие в качестве наводчика за определённый процент. На него заведено дело в пособничестве грабежам.

«Значит, уголовник. Хорошая компания у разведчика», — подумал майор и заснул. Утром встал по привычке рано, убедился у администратора, что его клиенты не выходили. Позвонил по смешной фразе «Лимоны даме, муза бабуле», то есть Захватову.

— Григорий, вы здесь или ещё там?

— Здесь-здесь, в гостинице, рядом.

— А машина где?

— Тоже здесь.

— Надо бы её за угол убрать. Очень уж заметная.

— Она там и стоит. Это мы понимаем. Но у нас теперь другая. Мы на Волге.

— Ну, спасибо. А то я переживаю. Мой подопечный слишком ушлый. Не знаешь, какой фортель выкинет. Ты не светись особенно, но будьте наготове в любую минуту.

— Ладно. Ребята, конечно, недовольны, что спать пришлось в машине, а не у моря, но такова наша доля. Привет!

Быстров позавтракал и сел в фойе в ожидании. Настойчивый интерес, проявленный Мак-Алистером к личности учёного, уже давал основания, по мнению майора, к аресту иностранца. Его подход с вопросом к администратору он снял скрытой камерой.

Мак-Алистер после скорого завтрака поспешил к себе в номер, позволив Михальскому в одиночестве допивать кофе, нашёл в компьютере номер телефона старой знакомой журналистки.

— Это Ася? — спросил он, услышав приятный женский голос.

— Да, Ася. А кто это?

— Я очень рад вас услышать. Вы помните вашего американского друга из журнала «Нэйшнл Джиографик»? Мы с вами пили шампанское на Ай-Петри.

— Ой, конечно, Джон! Откуда вы?

— Я у вас в городе. Приехал, чтобы встретиться с московским учёным, о котором все говорят сейчас. Хочу первым написать о его открытии.

— А вы знаете, где он?

— Нет пока.

Мак-Алистер хотел попросить журналистку помочь ему в поисках, но не успел, как услышал восторженное:

— А я знаю. Вернее, думаю, что знаю. Мне только что позвонила подруга и сказала, что вчера поздно вечером к её соседу, капитану корабля, приехали странные гости, к которым муж запретил пускать даже соседку. Я позвонила Людмиле, мы с нею тоже знакомы, но она и мне ничего не сказала, кроме того, что муж не разрешил. Уверена, что это они и есть: Науков и его подруга. Хоть она и не разрешила к ней ехать, я всё же собираюсь туда.

Это был тот самый уникальный случай, на который всегда рассчитывал американский разведчик. Удача сопутствует ищущим. Он договорился с Асей о встрече и обещал подвезти её. Она восторженно кричала в трубку:

— Джон, замечательно. С тобой она обязательно впустит. Ты не знаешь её. Она так хочет прославиться.

Мак-Алистер решил взять с собой Михальского. Вообще с мелкими воришками и мошенниками он предпочитал не связываться, но в данном случае он мог пригодиться. Зайдя в его номер, он весело улыбнулся пришедшему с завтрака Григорию, достал из кармана несколько сотенных долларов, небрежно бросил их на стол, сказав:

— Это задаток. А сейчас мы поедем с тобой к Наукову. Я знаю, где он. Познакомимся.

Свою программу Мак-Алистер наметил не очень конкретно. В общих чертах план был таким: встретиться с Науковым, уговорить его придти к нему в гостиницу, а дальше действовать по обстановке. Главное, нужно было хотя бы познакомиться и понять, что он за человек.

Спустившись в фойе, он спросил администратора:

— Не скажете ли мне, где можно взять такси.

— Я вам закажу, и через минуту оно будет здесь.

— Буду вам благодарен. Позвоните, пожалуйста.

Администратор набрала номер телефона заказа такси, попросила машину и, обращаясь к американцу спросила:

— Куда будете ехать?

— Это обязательно вам? — удивился Джон.

— Здесь спрашивают. Так принято у них, чтобы знать, какую машину подать.

— Мак-Алистер недовольно назвал улицу Правды. Ася должна была ожидать его у дома капитана, как договорились.

Администратор вежливо улыбнулась, назвав номер машины и предложила:

— Можете выходить. Машина подъезжает.

Видя, как оба постояльца выходят из гостиницы, администратор позвонила в номер Быстрова:

— Они вышли, едут в Камышовую бухту на улицу Правды, — и назвала номер машины, заказанной американцу.

Майор на бегу из номера позвонил Захватову, попросив следовать за ним, и сказал, куда едет.

— Боюсь, что клиент более осведомлён, чем мы, — говорил он, сбегая по лестнице.

На улице он появился, когда американец с Михальским садились в поданное такси.

Быстров чуть задержался в дверях, чтобы его не заметили. Через минуту он уже ехал в ожидавшей его с семи утра машине. Не успел оглянуться, как их догнала Волга омоновцев. Оперативность Быстрову понравилась.

Захватов не стал докладывать куратору о выезде. У него не было такого распоряжения, да и пока не о чем было сообщать. Ехали за американцем на всякий случай.

Михальский тоже не обязан был звонить куратору о каждом своём шаге. И всё же, сидя в машине, он хотел ему позвонить, но Мак-Алистер отсоветовал:

— Нет необходимости. Когда познакомимся, доложишь. Это лучше. А вот я одному другу позвонить должен и, в который раз набрав киевский номер телефона, он быстро, как мог, сообщил, что находится в Севастополе и назвал улицу, номер дома и квартиры, которые узнал от журналистки Аси.

В ответ услышал то, что и ожидал:

— Спасибо, Джон. За услугу рассчитаемся. Они уже в пути к вам. Но я дам команду и в Севастополь.

Мак-Алистер понял прекрасно, что речь идёт о беркутовцах, которые сидят в Форосе и силах безопасности в Севастополе. Это его устраивало.

Михальский согласился не звонить куратору. Он считал теперь американца до поры до времени своим начальником.

Подъехав к дому, возле которого стояла элегантно одетая молодая женщина с букетом роз, Мак-Алистер остановил такси, расплатился с водителем.

Ася подбежала к американцу, сияя радостью и вручая ему букет.

— Ну что вы, Ася, зачем? — как бы смущаясь, сказал Джон и обнял прильнувшую к нему женщину.

— Да это я не вам, — рассмеялась Ася. — Вы не подумали о том, что идёте к дамам, а я учла этот момент. К нашей Людмиле без цветов идти всё равно, что нанести ей оскорбление.

— Но там ведь ещё есть дама? — не то спрашивая, не то утверждая сказал американец.

— Ах да, молодой человек приехал с девушкой, — спохватилась Ася. — Но цветы продаются вон там на углу. Я куплю ещё один букет.

— Нет, уж позвольте сделать это мне, — галантно возразил американец и пошёл к указанному углу.

Через пять минут он уже возвращался с не менее красивым вторым букетом. Первый он передал Михальскому. В руке у него была и бутылка шампанского, которую он купил в оказавшемся совсем рядом продуктовом магазине.

— Вот теперь полный порядок, — радовалась Ася. — Мужики с цветами и вином, а я с конфетами. Попробуй, откажи в приёме.

Занятые подарками, никто из троицы, даже американец, не обратил внимания на проехавшие мимо и остановившиеся чуть впереди у другого дома белую «тойоту» и каштанового цвета «Волгу».

Быстров сразу заметил, что рядом с Мак-Алистером и его попутчиком стояла женщина.

Когда все трое скрылись в подъезде, Быстров вышел из своей машины и направился к омоновцам. Оценивая ситуацию сказал:

— Григорий Иванович, клиент встретился с женщиной, а в руках у мужчин цветы. Можно подумать, что это свидание со старой знакомой, но зачем тогда здесь Михальский, и почему два букета и шампанское? Это загадка. К кому они пошли? Вы посидите, а я пройду в подъезд, может, там что узнаю.

Быстров осторожно открыл дверь подъезда, в которую вошли Мак-Алистер с Михальским и женщиной. На лестничной площадке никого не было. Наверху послышались голоса:

— Ася, я же просила не приезжать, — раздался возмущённый женский голос.

— Людочка, я не одна. Со мной американский журналист из журнала «Нэйшнл джиографик». Ты же читаешь его? — отвечала, очевидно, та, что стояла только что на улице.

— В самом деле? Вот это сюрприз.

И тут же последовал хорошо знакомый Быстрову голос Мак-Алистера:

— Хозяюшка, мы с цветами для вас и с шампанским. Хотим только задать несколько вопросов вашим гостям и тут же уйдём, если не возражаете.

— О! — послышалось в ответ, — такие гости. Проходите, пожалуйста.

Быстров глянул бегло на ряд почтовых ящиков. Надпись на одном из них бросилась в глаза: «Директор В.И.». Из глубины памяти всплыли слова Заглядова: «Им Директор помогает». Вот что? Директор это фамилия, а не должность, как подумал Быстров. На ящике стоял номер квартиры восемь. По две квартиры на этаж, стало быть, этаж их четвёртый. И по звуку голосов похоже, что так.

Майор возвратился к Волге, в которой сидели омоновцы, и доложил обстановку:

— Прежде всего, хочу сказать, что Науков без сомнения здесь. Это факт. Четвёртый этаж, квартира восемь. Второе: вся компания направилась к ним. Я не очень уверен в том, что у меня есть все основания для ареста журналиста. То, что он связался с жуликом, ещё не повод. То, что он каким-то способом вышел на охраняемого вами человека, тоже не очень весомо, поскольку он обязательно скажет, что хочет написать статью для журнала о новом гении, а каким образом он узнал его адрес, право журналиста не рассказывать.

Звонок на мобильном телефоне отвлёк майора:

— Слушаю.

— Семён Семёнович?

— Да.

— Управление милиции Бахчисарая. По вашей просьбе о водителе открылась неприятная история. Его нашли на дороге за Ай-Петри почти без сознания. Но он рассказал, что пассажир попросил съехать в лес за турбазой и там ударом кулака или ещё чем-то оглушил его. Он очнулся в багажнике во время движения машины. Машина остановилась, багажник открылся, и он опять потерял сознание от удара по голове. Пришёл в себя и почувствовал боль во всём теле. Чудом вылез из покорёженного автомобиля и почти всю ночь карабкался вверх, цепляясь за ветки кустов и деревьев, пока не попал на дорогу, где мы его и нашли. Он не понимает, как оказался в этом районе, и почему его машина слетела с обрыва. Можно было бы подумать, что водитель сам совершил аварию, но ваш звонок наводит на мысль, что водитель говорит правду. Вы можете нам подсказать что-нибудь о пассажире? Вы говорили, что это американский журналист? Как нам его найти?

Слушая, что говорил милиционер на другом конце беспроводной связи, Быстров опять мысленно восстановил перед собой картину встречи на Ай-Петри.

— Скажите, быстро спросил он, — у этого водителя усы есть и нос горбинкой? Ему на вид лет пятьдесят?

— Нет, Семён Семёнович, это молодой человек лет тридцати, без усов. Какой нос сказать не могу — лицо всё разбито при падении машины. Я вообще не понимаю, как он выжил да ещё лез по горе. Кстати, если бы полез вниз, то наверняка улетел бы со скалы ещё дальше и ничего бы нам не рассказал. Мы установили его личность. Он сантехник из Симферополя. Иногда занимался частным извозом. Вот и довозился. Так, а что насчёт журналиста?

— Думаю, я вам помогу. Собираюсь его сейчас арестовывать. А вы приезжайте в Севастополь. Записывайте адрес.

Милиционер в Бахчисарае записал продиктованный адрес и торопливо сказал:

— Выезжаю немедленно. Ждите с клиентом. Я мигом.

— Вот и повод, — облегчённо вздохнул Быстров. — Не было бы счастья, да несчастье помогло. Журналист прокололся, на чём мы его и возьмём. — И обращаясь непосредственно к Захватову, — Григорий Иванович, наручники у вас есть? Надо на двоих.

— Это у нас завсегда с собой, — усмехнулся Захватов. — Такая профессия, что без них нельзя.

— Придётся брать обоих, — сказал Быстров, — но нужно согласие руководства.

Он позвонил в Москву, доложил обстановку. Его руководство, не медля ни минуты, связалось с МИДом. Там порекомендовали позволить украинской милиции арестовать журналиста, по подозрению в попытке на убийство гражданина Украины, тем временем МИД России объявляет Мак-Алистера персоной нон-грата по причине занятия им деятельностью, несовместимой с работой журналиста.

Что касается персоны Михальского, то его нужно арестовать. Письмо с просьбой о его экстрадиции в Россию через Интерпол уже направлено.

Ведя переговоры по телефону, майор не спускал глаз с подъезда дома, в котором находился его клиент и волновавший почти весь мир объект. Выслушав все указания и предложения, как действовать, Быстров, обратился к омоновцам:

— Пошли, ребята. Время действовать.

Генерал-куратор, сидя в гостинице «Севастополь», ничего не понимал. Клиенты, которых он курировал и чьи действия должен был согласовывать, ему не звонили. Позавтракав спокойно, вернувшись в номер люкс, он позвонил шефу, интересуясь, что ему делать дальше, сообщив, что по его данным все должны быть на месте, но он пока никого не видел.

Шеф ответил, что пока всё идёт по плану. Объект обнаружен, и генералу следует ехать по известному уже всем адресу на площадь Ушакова, где и оставаться вблизи до получения следующих указаний.

Есть такая сказка

Грамотеев Саша, Роман и Алина сидели в гостиной, рассматривая семейные альбомы фотографий Директора. На нескольких снимках был и Александр ещё совсем маленьким мальчиком. Некоторые фотографии Саша комментировал сам, о некоторых рассказывала Людмила Викторовна. Просмотр прерывался несколько раз телефонными звонками подруг и знакомых Людмилы Викторовны. Все уже прослышали о её странных гостях, и всем хотелось узнать подробности.

По просьбе Александра хозяйка квартиры на все звонки теперь отвечала коротко:

— Извините, мне сейчас некогда. Я убегаю. Перезвоните позднее.

Но тут раздался звонок в дверь.

Александр настороженно сказал:

— Прошу вас убедительно, Людмила Викторовна, к нам никого.

Тем не менее, через несколько минут в комнату вошла восторженно улыбающаяся Людмила Викторовна в сопровождении гостей. Она говорила так, будто иначе и быть не могло:

— Представь себе, Сашенька, у нас необыкновенные гости. Это знаменитый американский журналист всемирного американского журнала «Нэйшнл Джиографик». Я читаю этот журнал. Такой изумительный. А снимки какие! Так вот эти снимки делает наш гость. Я не могу придти в себя от счастья. Никогда не встречала таких знаменитых людей. А тут они в моей квартире. Как же это замечательно. Они хотят с вами познакомиться. Я думаю, это можно.

Не ожидая окончания потока слов хозяйки, Мак-Алистер протянул руку поднявшемуся навстречу Грамотееву, представившись коротко:

— Джон.

Грамотееву ничего не оставалось, как пожать протянутую руку и назвать себя так же коротко Александром.

— Григорий — так же коротко отрекомендовался Михальский, но добавил — друг Джона, топ менеджер крупной московской компании и по совместительству артист, нечто вроде мастера художественного слова.

Мак-Алистер, поставил на стол бутылку шампанского, подошёл к Алине и наклонился к её руке с лёгким поцелуем, говоря:

— Очень рад познакомиться. Джон.

Алина назвала себя, смущённая поцелуем иностранца.

Рядом стоял, не скрывающий своего удивления, Роман.

Американец весело посмотрел на парня и сказал почтительным тоном:

— Так вы и есть тот самый человек, что наделал столько шума во всём мире?

— Почему вы думаете, что это я? — спросил автоматически Роман. — Может это кто-то другой? Я самый обыкновенный человек.

— Ну-ну, не скромничайте, — сказал американец и улыбнулся широкой улыбкой, которая, как ему казалось, и он был недалеко от истины, обвораживала собеседника видимой искренностью. — Ваше имя, если я правильно скажу по-русски, сейчас у всех на усах.

— Вы хотели сказать «на устах», — улыбнувшись поправил иностранца Роман.

— Да-да, на устах. Извините. Такой трудный язык, — сокрушённо сказал американец. — Я имею в виду, что вы потрясли весь мир и особенно женщин. Я обязательно напишу об этом в своём журнале.

— А давайте сядем за стол, — предложила Людмила Викторовна. — Асенька, помоги, пожалуйста, накрывать. Ставь фужеры, рюмки и тарелки. Ты знаешь где. А я на кухню.

Грамотеев сказал покидающей комнату Людмиле Викторовне:

— Я вас очень прошу, позвоните сейчас же из кухни дяде Грише, чтобы он приезжал скорей.

Ася открыла сервант, в стёклах которого ярко отражались лучи утреннего солнца, проникавшего в комнату через широкое окно, и стала передавать посуду подоспевшей на помощь Алине, достала из бара бутылку коньяка и бутылку красного вина.

Мужчины, чтобы не мешать женщинам хозяйничать, уселись на диван. Мак Алистер, сразу узнавший по лицам не только Романа, но и Грамотеева, которого он сфотографировал с телеэкрана в компании с Заглядовым (оба тогда были в милицейской форме), не подавая виду, что знает его настоящий статус, спросил:

— Вы, Александр, тоже, наверное, учёный, как и Роман?

Грамотеев не привык задумываться над ответом. Легенду о себе, то есть то, чем у профессионалов называли выдуманную биографию, он всегда имел наготове и потому, сразу, ответил:

— Нет, я спортивный тренер. Видите мои мускулы? — и он согнул руку в локте, показывая вздувшиеся мышцы. — Тренирую любителей самбо. Сейчас в основном помогаю милиции. У меня даже есть милицейское звание и форма, хотя на самом деле я от их работы далёк.

Грамотеев считал, что легенда должна быть максимально близкой от правды, но всё же уводить в сторону, не раскрывая главной сути.

— А сами не участвуете в соревнованиях? — с любопытством поинтересовался американец, облегчённо вздохнув внутренне, решив, что потому, наверное, и видел этого лейтенанта с полковником рядом, что это был их тренер. — Может, я вас где-нибудь видел?

— Нет, не могли. Я блистал в юности, но получил травму, после которой не мог уже быть профессионалом и перешёл на тренерскую работу.

Предваряя следующий вопрос о том, как они с Романом оказались вместе в Крыму, Грамотеев, словно прочитав мысли американца, сказал:

— Мы с Романом старые друзья ещё по школе. Вместе играли в футбол и были в одной баскетбольной команде. А сюда приехали отдыхать к моим родственникам. Дядя Вася брат мужа моей тёти.

— Как это сложно сразу понять, кто кем кому является. У русских такие сложные названия в семьях. В английском гораздо проще. Мы говорим «отец по закону», «сестра по закону», и сразу всё понятно. А у вас, как это, не дверь, а… деверь, отчим, сваха.

— Сваха — это не всегда родственница, — смеясь, вмешалась в разговор Алина. — Хотя в деревнях, где ещё существует традиция сватать жениха и невесту, она бывает роднее родных. — Она обычно ищет жениха для девушки или невесту для парня.

— Да, я всегда путаю эти названия, — согласился американец.

— И не только ты, Джон. — Проявил, наконец, и свой голос, Михальский. — Мы русские сами часто ошибаемся в родственных связях. Вот представим себе такую ситуацию. Алина замужем за Романом. А у неё, скажем, есть сестра…

— У меня нет сестры, — почти обиженным тоном сказала Алина. У Романа есть.

— Ну, пусть у Романа, — легко согласился Михальский. — Не в этом дело. Я говорю о предполагаемой ситуации. Так вот сестра Романа, допустим, влюбляется в брата отца Романа и выходит за него замуж. У них рождается мальчик. Кем он будет Роману? По линии дяди — двоюродным братом, а по линии сестры — племянником.

— Это уже другая сторона вопроса, не имеющая отношения к именам родственных связей, — заметил Роман. — И важно не то, кто кому кем является, а то, кто к кому как относится. Важно чтобы все любили друг друга. Ведь порой и сын убивает свою мать вопреки всем законам природы.

В комнату вошла Людмила Викторовна, неся на подносе салаты, отдельно овощи и фрукты. Услышав только последнюю фразу Романа, она возгласила:

— Мужчины, а ну, за стол. А то уже об убийствах заговорили.

Поставив принесенные кушанья на расстеленную белую скатерть, свободно размещая салатницу и блюда со свежими помидорами и яблоками среди бокалов и маленьких тарелочек, она стала рассаживать гостей, предложив Мак-Алистеру сесть между хозяйкой дома и Асей, по правую руку от себя посадила Михальского, а молодых людей Алёксандра и Романа попросила ухаживать за Алиной, усадив их напротив.

Прежде чем занять своё место, Мак-Алистер вспомнил о фотокамере, висящей у него на груди, и высказал идею сфотографироваться всей компанией на память. Мысль понравилась, а роль фотографа вызвался исполнить Грамотеев, сказав, что из всех присутствующих он самый незначительный человек. Тут произошла небольшая заминка, так как и Михальский предложил свои услуги для нажатия на кнопку, но Людмила Викторовна крепко ухватила его и американца под руки, позвав остальных стать рядом, а Грамотеев поспешил забрать у американца его аппарат и подошёл к окну так, чтобы свет из него падал на объект съёмки, а не в объектив камеры.

Мак-Алистер обнял за плечи Романа и негромко шепнул ему на ухо:

— Вы гений, Роман. Такие люди Америке нужны. Я могу помочь. Подумайте, пока я здесь.

Роман ничего не ответил, притягивая к себе Алину.

Пока женщины наскоро прихорашивались, Александр неожиданно достал из кармана брюк маленький цифровой фотоаппарат и сделал снимок, говоря:

— Это пробный кадр любительского характера, чтобы вы смогли посмотреть, устраивает ли вас такой ракурс.

Поднося каждому аппаратик, показывая на экране получившееся изображение, он спрашивал:

— Так нормально?

Все соглашались, что ракурс хорош, но никто не был готов. В кадре кто-то занимался причёской, кто-то смеялся, Михальский вообще отвернулся в сторону.

— А я люблю живые моменты, — объяснял Грамотеев, — когда никто не напряжён и не смотрит в объектив.

— Вот и получилось, что моего лица не видно, — будто недовольным тоном сказал Михальский. — Надо предупреждать о том, что снимаете.

Он не знал, что Грамотеев успел сделать три снимка, на первом из которых Михальский не успел отвернуться, а показал всем только последний.

— Ну, ничего, — умиротворяющее произнёс Грамотеев. — Профессиональной камерой сниму с предупреждением. Своей я для пробы щёлкнул.

Вернувшись к окну, он нацелился на группу теперь камерой «Никон». Рассматривая новый снимок на большем уже экране, все отметили, что этот гораздо интереснее, но лица Михальского опять не видно, так как в самый момент съёмки после команды «Снимаю!», он поднял руку, поправить упавший на лоб чуб и перекрыл лицо. Грамотеев хотел повторить кадр, но Михальский запротестовал, уверяя, что он для истории не так важен, а шампанское греется на столе и потому пора садиться.

Возражать никто не стал, и начали рассаживаться по назначенным местам. Открывать бутылку и разливать шампанское доверили Роману, но первый тост попросил разрешения произнести Мак-Алистер.

— Я очень рад, что случайно попал на такую замечательную встречу. — Мак Алистер подчеркнул интонацией слово «случайно». — Здесь такие красивые женщины. Хозяйка восхитительна.

Русским языком американец владел дейтвительно хорошо, но акцент, выражавшийся в произношении некоторых согласных звуков, и несколько иная интонация в речи всё же выдавал в нём иностранца.

Людмила Викторовна расцвела радостной улыбкой. Американец продолжал:

— Но я хочу предложить тост за новую звезду в науке.

— Давайте, не будем об этом, — недовольно сказал Роман.

— Нет, я не могу не сказать. Мы американцы любим таланты. Они у нас не пропадают, как случается в России. Я знаю, что в вашей стране есть много интересных изобретений, но они лежат на полках бюрократов, а учёные получают гроши за свою работу. Америка страна дела. Мы умеем делать деньги даже из воздуха, но для этого надо крепко потрудиться. Талантливому учёному этого не требуется. Сиди в своей собственной лаборатории и думай, а деньги потекут, как говорят русские, в карманы рекой. Я просто журналист. Но наш журнал самый популярный в США. Тираж более семи миллионов экземпляров. Его даже президент читает. Я кое-что могу в Америке и готов помочь нашему юному гению. С его чудесной головой можно спокойно сидеть и собирать деньги. Предлагаю выпить за его успех.

— Ура! — закричала Людмила Викторовна.

— Ур-ра! — поддержала её Ася.

Но Роман встал и поднял свой бокал с шампанским над головой, призывая к вниманию:

— У нас принято иногда говорить тост алаверды. Мне хочется ответить на добрые слова гостя. Спасибо большое за предложение поехать в Америку. Но есть такая сказка. Китайский император прослышал, что живёт где-то маленькая птичка, которая замечательно поёт, и потребовал доставить её во дворец. Птица эта была соловей. Ему построили большую золотую клетку и давали вволю еды, но соловей не пел, потому что он поёт только на воле в лесу. Так вот я соловей в науке.

Роман сделал паузу, а сидевшие за столом зааплодировали.

— Но я хочу добавить, — продолжал Роман, — уже не сказку, а реальность. Почти четыре столетия назад итальянский учёный Галилео Галилей под пытками инквизиции вынужденный отказаться от своих взглядов, говорят, бросил свою ставшую крылатой фразу о земле «И всё-таки она вертится». Спустя два столетия, французские учёные Мария и Пьер Кюри, не смотря на своё относительно бедное существование, отказались разрешить коммерческое использование открытого ими радия, полагая, что их открытие принесёт миру больше вреда, чем пользы. Я последователь изобретателей радиации и хочу использовать её исключительно в добрых для людей целях. А для этого лучше России я места не знаю. Вообще мне кажется, что настоящие учёные каждой страны те, кто думают о своём народе и работают для него, учёные, которыми народ может гордиться. За таких учёных и за такую науку я и предлагаю выпить.

— Давайте хором крикнем троекратное ура и выпьем, наконец, — сказала Ася, поднимаясь и стала дирижировать рукой, по знаку которой все и прокричали:

— Ура! Ура! Ура!

Бокалы сдвинулись, звеня.

Коньяк был открыт, но пить его даже мужчины отказались, видя Массандровский мускат. Ещё больше его захотелось попробовать, когда Грамотеев, вынимая штопором пробку из бутылки, рассказал, как однажды на международном конкурсе вин, где вина дегустируют «вслепую», то есть, не зная марок вина и изготовителей, попробовав один из очередных образцов, председатель международной ассоциации виноделов, француз, Рене Протен сказал: «Я не знаю, что это за вино, и где оно произведено, однако позволю себе предположить, что оно приготовлено в Советском Союзе, и это вино настолько восхитительно по своему качеству, что я предлагаю выпить его стоя».

— Дегустаторы всех стран-участниц встали и выпили образец. Это был мускат белый Красного камня, приготовленный в Массандре, который мы и собираемся сейчас пробовать, — заключил свой рассказ Александр и разлил вино по рюмкам.

Горячих блюд по случаю неожиданности пирушки не было, но на столе стояли овощи, рыбные консервы, бутерброды с красной икрой, салаты, так что голодными особенно никто не был.

Людмила Викторовна решила устроить настоящий праздник, включила магнитофонную запись музыки и предложила желающим потанцевать, уговорив Мак-Алистера быть её первым партнёром. Ася, сказала, что поскольку первый танец получается белым, когда дамы приглашают кавалеров, то она просит в партнёры Александра. Комната была большая, места для двух танцующих пар оказалось вполне достаточно.

Михальский заявил, что танцам, к сожалению, не очень обучен, но хотел бы покурить и, если можно, на кухне. Прихватив с собой бутылку не початого ещё коньяка, он предложил Роману составить компанию, если не курить, то выпить по чуть-чуть не менее чудесного крымского коньяка.

Роман согласился, взял с собой три рюмочки с учётом присоединившейся к ним сразу Алины, которая не забыла взять с собой и коробку конфет.

Квартира капитана была большая просторная, состоящая из четырёх комнат. Окна гостиной и спальни выходили на наполненную теперь весенней зеленью лесопарковую зону. Вид из них открывался замечательный. А окна кухни и кабинета капитана смотрели на улицу, находясь почти над самым подъездом.

У окна кухни стоял небольшой стол с пепельницей посередине — хозяин квартиры был заядлым курильщиком. Михальский достал пачку сигарет, позволив Роману, отказавшемуся от сигарет, самому разлить коньяк в рюмки. Пачка с куревом продолжала оставаться в его руке, когда он спросил Романа, не открыть ли форточку, чтобы не было дыма. Форточка оказалась со стороны Романа. Он легко достал до неё.

Михальский сказал:

— Алина, смотрите, как весна смеётся в окна. Сейчас в форточку залетит какая-нибудь птица. А интересно, что здесь у нас под окном, тоже лес?

Девушка подошла поближе к окну, но оно было закрыто, и видеть, что находится внизу, не представлялось возможным при её росте.

Михальский же воспользовавшись оконной ситуацией, достал из сигаретной пачки ампулку и, зажав её в руке, быстро что-то влил в рюмку с коньяком.

Роман, открывая форточку, заметил, что внизу вся улица запружена машинами, вокруг которых толпится много людей с кино и фотокамерами.

Содом и Гоморра

Получив команду, омоновцы покинули свою машину и последовали за майором к подъезду интересовавшего их дома. Это было вытянутое четырёхэтажное строение с пятью подъездами и чердачной крышей домиком. Не успели силовики подойти к подъезду, как на большой скорости к нему подъехали и остановились, резко затормозив, две машины Ауди. Словно по одному приказу дверцы машин распахнулись и из них стали выскакивать солдаты в касках, с дубинками на поясах и надписью на спине «Беркут».

— Бегом! — скомандовал Захватов, и все четверо омоновцев в считанные секунды оказались перед дверью подъезда, перегородив вход в дом.

Туда же направились беркутовцы. Впереди шёл полковник. Подойдя к одетым в гражданские одежды, но явно военным людям, полковник обратился к стоявшим впереди с решительным видом Быстрову и Заглядову:

— В чём дело? Кто вы такие? Уйдите с дороги.

Заглядов достал из кармана удостоверение и представился:

— Подполковник Московского отряда особого назначения Заглядов. Прибыл сюда со специальным заданием для обеспечения охраны российских граждан. А вы кто?

Украинский полковник приложил руку к козырьку и мрачным голосом ответил:

— Командир батальона «Беркут» Матвейчук. С каких пор российские силовые структуры приезжают в Украину для обеспечения охраны своих граждан? На территории нашего государства это наша прерогатива. У меня задание оградить объект от возможного нашествия журналистов и обеспечить ему свободу передвижения.

— Спасибо полковник, — сказал Заглядов. — У вас есть письменное предписание? У меня имеется, — и он достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги. Развернув его, показал подписанное распоряжение. — Кроме того, полковник, — продолжал Заглядов, мы находимся на территории российской военной базы Черноморского флота. Это наша территория, потому прошу не беспокоиться за безопасность наших граждан.

— Я ничего не знаю, — угрюмо возразил полковник, — У меня приказ взять под охрану квартиру и её гостей. Я обязан его выполнить.

Силы были явно не равными. Беркутовцев было восемь человек. Как и омоновцы, они были обучены приёмам борьбы и нападения. Однако пойти на физическое столкновение без команды сверху полковник не решался.

В разговор вступил майор, так же представивший своё удостоверение:

— Майор федеральной службы безопасности России Быстров. С кем имею честь? Ваше удостоверение, пожалуйста.

Полковник, нехотя, достал свою книжку и показал Быстрову.

— Позвоните, пожалуйста, своему начальству, — сказал мягким голосом Быстров, — и сообщите, что нет необходимости в вашей помощи.

Лицо полковника внезапно приобрело цвет спелой моркови. Сквозь сжатые зубы он зло прошипел:

— Вы мне не указывайте, что делать. Я сам знаю свои обязанности. Прикажу сейчас, и отшвырнём вас к чёртовой матери.

В этот момент к дому подкатил зелёный микроавтобус РАФ. Из него вышел в капитанской форме Директор. До него донеслись последние слова полковника. Капитан во мгновение ока оказался рядом:

— Что случилось? — и, не понимая ещё, кто и что тут делает, представился сразу всем — Капитан-лейтенат Директор. Что за проблема у моего дома?

То с одной, то с другой стороны к месту события стали подъезжать легковые машины с репортёрами, неизвестно откуда и когда прознавшие о конфликте. Засверкали вспышки камер.

За машинами «ауди» остановился «мерседес» генерала-куратора. Он только что получил команду из Москвы принять участие в аресте Михальского и сделать всё возможное, чтобы никаких показаний никому на месте он не давал, а был экстрадирован в Москву.

Не обращая ни на кого внимания, Заглядов представился капитану и протянул Директору предписание из Москвы. Бумага ещё не была дочитана до конца, когда полковник резко сказал:

— Всё. Кончаем разговоры. Покиньте крыльцо. Освободите проход, не то приказываю убрать вас силой.

Реакция капитана была мгновенной:

— Боцман! Ко мне с командой!

Из автобуса сначала возникла огромная почти двухметровая фигура боцмана, за ним пулей выскакивали из машины матросы с кортиками на поясах и автоматами на груди.

Капитан, привыкший в условиях морской стихии действовать по быстро меняющейся обстановке, чётко отдавал распоряжения:

— В две шеренги становись! — и вытянул руку, указывая линию перед подъездом.

Боцман мощным телом оттеснил полковника, и перед ним выстроилось шестнадцать матросов, с выражениями на лицах, не предвещавшими ничего хорошего.

— Слушай мою команду. Никого в дом без паспорта с пропиской по данному адресу не пропускать. Боцман, отвечаете головой, — и, повернувшись к полковнику: — Это территория военно-морской базы России. 24 августа 1994 года городским советом народных депутатов принято решение о статусе Севастополя. Попрошу не своевольничать, полковник. Я немедленно доложу по инстанции о ваших действиях.

Полковник возразил:

— В соответствии со статьёй 133 конституции Украины 1996 года Севастополь является территорией Украины.

— Это решение украинских властей, но не жителей Севастополя, проголосовавших на референдуме, и не решение россиян, чьей военной базой мы являемся. Ваше присутствие здесь, полковник, незаконно.

Со всех сторон потянулись микрофоны к капитану, посыпались вопросы журналистов.

— Отставить! — закричал полковник, поворачиваясь к набежавшим корреспондентам. И найдя, наконец, выход из создавшегося положения, отдал распоряжение солдатам: — стать цепью, не пускать журналистов к дому.

— Это другое дело, — одобрительно сказал капитан. — Мы должны помогать друг другу, а не драться. Прошу вместе с нами обеспечивать порядок, а мы пойдём в дом. Боцман, остаётесь за главного. Автобус к подъезду!

Но первой к оцеплению подлетела с проблесковым сигналом и звуковой сиреной машина милиции. Из неё вышел майор в сопровождении двух сержантов. С удивлением глядя на выставленную охрану, они направились к подъезду, но их остановили солдаты «Беркута».

— Мы по важному делу. Нас интересует майор Быстров из Москвы.

— Это я — поспешил ответить Быстров, — и, обратившись к Директору, тихо проговорил:

— Товарищ капитан, предупреждаю, в вашей квартире два преступника, которых я должен взять под арест — это американский журналист Мак-Алистер и с ним почему-то прибывший тоже из Москвы Михальский. Журналиста по договорённости с Москвой мы передаём украинским властям, поскольку он подозревается в преступлении на территории Украины. Для этого и приехала милиция из Бахчисарая. Мы с ними созванивались. Прошу пропустить и взять их с нами.

— Пропустите! — распорядился капитан. — Мне жена позвонила и сказала о гостях. Сказала, что привела их её подруга, и совсем некстати, журналистка. А вы как их упустили? — спросил капитан, торопливо поднимаясь по лестнице.

— Они вошли туда раньше нас, а почему, мы пока сами не знаем. Сейчас разберёмся. У вас есть ключ от квартиры?

— Естественно.

На четвёртом этаже Заглядов приказал двоим омоновцам остаться у двери, остальная группа вошла в прихожую за хозяином квартиры.

«Содом и Гоморра», — подумал Роман, отошёл от кухонного окна озабоченным и, ничего не говоря, прошёл в комнату, поманил пальцем Грамотеева.

— Ася, — сказал Александр, останавливая танцевальное па, — пройдёмте на кухню тоже. Почему бы и нам не выпить по рюмочке коньяка?

В глазах Аси сверкнуло веселье:

— И правда. Я всегда согласна.

Взяв рюмки из буфета, они прошли на кухню за Романом.

— Что же это вы тут одни пьёте? А мы? — улыбаясь говорила Ася, ставя новые рюмки и наливая в них коньяк.

Роман кивнул Александру на окно:

— Глянь туда.

Грамотеев увидел внизу выстроившихся моряков, солдат «Беркута» и толпящихся возле них журналистов.

— Ладно, питьё пока отложим. Надо выяснить, что там происходит, — сказал он.

В это время входная дверь с улицы отворилась, в прихожей появились капитан и его сопровождение. Навстречу из кухни вышли Роман и Александр. Из гостиной доносилась музыка.

— Празднуете? — спросил Директор. — Где Людмила?

— Танцует с гостем, — ответил Грамотеев. — Ждём вас.

Услышав громкий голос мужа в прихожей, Людмила Викторовна прекратила танцевать, подскочила к магнитофону, выключила музыку и бросилась в переднюю. За нею шёл Мак-Алистер.

Майор милиции из Бахчисарая при виде появившегося журналиста вышел из-за спины Быстрова, тихо спросив «Он?» и, видя утвердительный кивок головы, так же негромко поинтересовался:

— Он говорит по-русски?

На ответ Быстрова «Да» громко произнёс:

— Мак-Алистер, каким транспортом вы прибыли в Севастополь?

— Что такое? — ответил вопросом на вопрос американец. — Я американский журналист и не обязан отвечать на вопросы полиции.

— Обязаны, господин Мак-Алистер, — твёрдо сказал Быстров. — Вы подозреваетесь в попытке на убийство украинского гражданина.

— Я никого не убивал. Это недоразумение, — сказал американец, чувствуя, что теряет уверенность в голосе. — Вы меня с кем-то путаете, и я не буду разговаривать с вами без представителя консульства.

— Хорошо, — согласился майор милиции. — В таком случае вам всё же придётся пройти со мной, поскольку именно вы подозреваетесь в совершении дорожной аварии и попытке убить водителя.

Мак-Алистер побледнел. Меньше всего он ожидал, что водитель, единственный свидетель, окажется жив.

— Я прошу вас пройти с нами к машине. У вас есть здесь ваши вещи? — говорил майор.

— Есть мой кейс и камера. Но повторяю — это недоразумение и вам придётся отвечать за ошибку.

— Каждый отвечает за своё, — сказал майор. — Вы хозяйка? — обратился он к онемевшей от изумления Людмиле Викторовне. — Проводите, пожалуйста, сержанта в комнату и покажите ему вещи Мак-Алистера. А вас попрошу оставаться здесь, — сказал он жёстко двинувшемуся было в комнату журналисту. — Всё ваше принесут.

Майор Быстров смотрел на присутствующих. Среди них не было Михальского, но он должен был быть в квартире.

А тот был на кухне и внимательно вслушивался в происходящее. Поняв, что американец крепко влип, решил каким-то образом помочь ему своими показаниями. Он появился в прихожей и заявил:

— С журналистом действительно ошибка. Мы приехали с ним вместе из Симферополя, так что никого он не мог убивать. Я свидетель.

— Что вы говорите, гражданин Адамович или Михальский? — с деланным удивлением спросил Быстров. — Защищая гражданина другого государства, вы забыли, что сами находитесь в розыске и обвиняетесь в оказании содействия нескольким ограблениям в Москве. Так что вы подлежите аресту. А с американским журналистом вы выехали из Симферополя в разных машинах. Тому я сам свидетель.

Услыхав свою ложную фамилию Адамович, Михальский понял, что человек перед ним в гражданской одежде знает о нём всё, и то, что его карьере пришёл по-настоящему конец: кто-то из его сообщников запел, как говорят в преступном мире. Михальский рванулся назад в кухню, схватил с разделочного стола длинный нож и кинулся с ним к Алине. Идея была стандартная: приставить к горлу девушки нож и, угрожая её жизни, потребовать выпустить его из дома.

Ася в страхе закричала.

Второй раз в жизни на девушку шли с ножом. Разница была в том, что к этому моменту Алина проработала почти год в милиции, регулярно посещая занятия по самообороне, и отработала приёмы борьбы при нападении с ножом до полного автоматизма. Кроме того, Михальский по комплекции был щуплым. Алина двумя ладонями обхватила запястье руки, державшей нож, с силой надавила большим пальцем на болевую точку, заставив Михальского выпустить оружие, затем, не выпуская руки, развернувшись, бросила через себя тело Григория спиной на пол, едва не сбив им вбежавшего Романа.

— Всё, Рома, не волнуйся, я сама справилась, — проговорила Алина, тяжело дыша.

В ярости Роман хотел ударить Михальского кулаком, но Алина остановила его, смеясь от нервного стресса:

— Не надо, Рома. Лежачего не бьют, и не положено так у милиции.

В кухню вошли Быстров, Грамотеев и Захватов. У подполковника в руках были наручники.

— У нас не убежишь, — сказал он.

Собравшиеся на улице журналисты растерялись, не зная, куда направляться со своими камерами и диктофонами, когда увидели, что в машину милиции сажают человека, похожего на иностранца, а худого человека в наручниках заталкивают в другую легковую машину в сопровождении трёх одетых в штатское лиц. В этой группе вместе с двумя омоновцами в автомобиль садился майор Быстров. Он принял решение ехать вместе с бахчисарайскими милиционерами в Симферополь, где попытаться по горячим следам расследовать совместную деятельность Мак-Алистера и Михальского, уточнить поставленные перед обоими задачи. Однако навстречу их машине выехал Фольксваген и остановился, перегородив путь. Оттуда вышел худой высокий, одетый в строгий чёрный костюм, человек.

Подойдя к не успевшему сесть в машину Быстрову, сказал:

— Моя фамилия Нечипорук. Я глава севастопольской администрации. Вы не имеете права задерживать граждан на территории Украины. Прошу передать задержанного нам.

Рядом с Нечипоруком стали трое милиционеров в светлой летней форме гражданской милиции с дубинками на поясах.

Полковник не успел отреагировать на требование, как услышал голос другого подошедшего быстрым шагом человека:

— Я полномочный представитель службы безопасности премьер-министра Российской Федерации генерал-лейтенант Авдругов. С кем имею честь?

Нечипорук повторил свою фамилию и несколько менее решительным тоном заявил о необходимости передать Наукова в их руки.

Быстров понял, что представитель администрации ошибся, приняв Михальского за Наукова, и слегка улыбнувшись краями губ, отрапортовал:

— Товарищ генерал-лейтенант, мною задержан по обвинению в нарушении российского законодательства гражданин Михальский. Ордер на арест и предписание о его экстрадиции находятся в Симферополе.

— А вы кто?

— Майор ФСБ Быстров, товарищ генерал.

Представитель администрации, сообразив, что совершил непростительную ошибку, обернулся и увидел другую группу, выходящую из дома и направляющуюся к микроавтобусу. Два человека с рюкзаками на спинах в спортивной форме — это были Роман и Алина, один с сумкой через плечо — Грамотеев, морской офицер с погонами подполковника — Директор и ещё двое в гражданской одежде — омоновцы.

Он побежал туда, командуя по пути:

— Перерезать путь РАФику.

Генерал бросил Быстрову:

— Пересаживайтесь с арестованным в мой Мерседес, поедем вместе, а я сейчас там помогу.

Мак-Алистер в сопровождении омоновцев при виде журналистов приободрился и громко произнёс:

— Это произвол. Я американский журналист. Меня не имеют право задерживать без представителя американского консульства. Я работаю для журнала «Нэйшнл джиографик». Здесь происходит ошибка.

Расчёт американца был верным. Его слова, сказанные на ходу, записывались и тут же передавались в эфир, чтобы завтра же оказаться на страницах газет.

Нечипорук встретил Романа и Алину в сопровождении капитана, Грамотеева и омоновцев, давая знак рукой беркутовцам подойти к нему теми же словами, что говорил Быстрову:

— Прошу остановиться. Вы не имеете права никого задерживать на территории Украины. — И, увидев перед собой Директора, сказал почти обрадованным голосом, — а мы с вами, кажется, знакомы, капитан. Надеюсь, у нас не будет проблем. Прошу передать граждан в моё распоряжение.

— Да, Аркадий Аркадьевич, я вас тоже узнал, — совершенно ровным голосом начал говорить Директор. — Но для начала хочу сообщить вам, что лица, которых я сопровождаю, не арестованы. Они ничего противоправного не совершили. Так что позвольте нам спокойно сесть в машину.

— Извините, Василий Ильич, но, как я понимаю, вы собираетесь отправить своих гостей морем военным судном, а это нарушение украинского законодательства.

— Что я собираюсь делать, вас совершенно не касается, Аркадий Аркадьевич. Я знаю все наши и ваши законы. Если увидите, что я нарушил что-то, можете привлечь меня к ответственности, а пока мы находимся на территории своей военной базы, я буду исполнять свой воинский долг и приказы своего командования, а не ваши.

Видя, что вокруг машины становятся солдаты батальона «Беркут» и прибывшая милиция, он нахмурился, говоря:

— Вы превышаете свои полномочия. Боюсь, что вы не сознаёте, на что идёте. Немедленно отведите своих людей от автобуса, — и он призывно махнул рукой матросам.

Те бросились к нему.

— Спокойно, капитан, — вмешался в конфликт генерал-куратор. Я только что связался с главкомом. Он распорядился выслать сюда два бронетранспортёра. Через пару минут они будут здесь. Извините, я вам не успел представиться, и он назвал себя, протягивая капитану своё удостоверение.

Ася и Людмила Викторовна остались в квартире одни. Ася заторопилась:

— Мне надо срочно давать информацию в номер. Это же надо, никто кроме меня не знает такие подробности. Это сенсация номер один.

— Слушай, давай выпьем за это дело. Муж вернётся и даст мне нагоняй за всё.

Они зашли на кухню, где на столе стояли пять рюмок с коньяком.

— Выпьем по одной, — предложила Ася. — Неси сыр из комнаты.

Они выпили и закусили сыром.

— Это как же мы так промахнулись? — горестно сказала Людмила Викторовна. — Теперь мне житья не будет от мужа. Вернётся, скажет, что я во всём виновата. Ладно, выпьем ещё по одной, раз уж налито.

Они опрокинули залпом рюмки и опять закусили сыром.

— Ой, там у нас ещё бутерброды с икорочкой остались. Я принесу, — сказала Людмила Викторовна и убежала в гостиную.

Ася заметила последнюю невыпитую рюмку, отлила из неё половину коньяка в другую рюмку и обрадовала подругу, сказав:

— Так что вот, Людочка, была у нас с тобой только что радость и сплыла. Выпьем по последней и побегу готовить репортаж.

Последняя рюмка была именно та, что готовилась Михальским для Романа. Они выпили, закусили бутербродами с красной икрой, посмотрели друг на друга осоловелыми глазами, присели на стулья и опустили головы в беспробудном сне.

ОПЕРАЦИЯ ИКС

Светлое будущее

Москва гудела пчелиным ульем. Ведущие телепрограмм устало смотрели в лица зрителей через объективы телекамер и говорили самые несуразные вещи. Одни уверяли, что Науков отдыхает в Форосе, другие уведомляли, что молодой учёный перебрался в Севастополь под защиту Черноморского флота, а мэр столицы посылал туда поздравительные телеграммы в знак солидарности и поддержки, третьи утверждали, что по информации из компетентных источников, гения переманили в другую страну, скорее всего в США, для удержания доллара в нужных пределах валютного коридора. Многие были уверены, что курс рубля теперь сильно упадёт, а доллар окрепнет, как всегда. Но были и такие, кто думал диаметрально наоборот.

Аллочка благополучно вышла замуж за своего успешного доктора наук. Он переселил её вместе с больной матерью в свою большую благоустроенную в смысле мебели, но неустроенную до этого в смысле уюта квартиру, и, боже мой, как изменилась от этого Аллочка! Из скромной, едва заметной тихой женщины с причёской, не претендующей даже на закрытый показ причёсок под лозунгом «Так не надо носить волосы», она вдруг превратилась в гранд даму, неторопливо гордо вышагивающую по институтскому двору, милостиво отвечающую на поклоны сослуживцев лёгким кивком головы, украшенной причёской, выполненной в дорогой элитной парикмахерской.

Неудивительно потому, что её, как высокоэрудированного человека (работа в библиотеке делает своё доброе дело в этом отношении) скоро выдвинули руководителем женской ассоциации «Первомайских мальчиков» в борьбе за новые привилегии, за светлое будущее тех, кто собирается родиться в январе будущего года. Аллочка шла во главе демонстрации, призывающей правительство обратить внимание на неготовность здравоохранительных органов к приёму такого большого количества малышей мужского пола. Они несли в руках лозунги, заявляющие во всеуслышание о том, что в стране принимаются решения, но которые, как всегда, не идут в жизнь. На плакатах писалось: «Говори и делай!», «Не собираешься делать — не говори!», «Сказано — сделано», «Болтунов без дела — к ответу!». Работа в ассоциации отнимала много времени, которого теперь не хватало на работу в родной библиотеке.

Понимая, что эта общественная работа надолго, Аллочка взяла длительный отпуск за проработанные без отпусков годы, ожидая, что он перейдёт скоро в декретный отпуск. До такого она в институте догадалась первой. За нею последовали другие женщины и не только в библиотеке. Заместителю директора института по кадрам пришлось срочно искать временные замены из числа молодых юношей, которые точно не пойдут в декрет. Хотя несколько позже узнали, что за рубежом давно уже мужчинам предоставляют отпуск по уходу за детьми, если они предпочитают это делать вместо женщин. Однако до этой проблемы было ещё далеко.

Другая половина женщин, о которой у нас уже упоминалось, то есть та, что считала себя несчастной в связи с возникшей нежелательной им беременностью, тоже объединилась в ассоциацию обманутых женщин и требовала официального разрешения абортов, аргументируя это тем, что нелегальные аборты чреваты преждевременной гибелью представительниц женского населения и существенным ухудшением генофонда России. Они тоже выходили на демонстрации и протеста с лозунгами типа «Долой безбрачную любовь!», «Дайте право рожать по желанию, а не по звёздам», намекая на то, что они занимались любовью из-за какой-то звезды, а не по собственному желанию.

Словом, фантазии хватало у всех. Председатели женских ассоциаций заранее согласовывали, кто, когда и по какой улице поведёт свою демонстрацию, чтобы не произошли случайные столкновения. Ходили слухи, что возглавлявшие враждебные ассоциации женщины между собой очень дружны и частенько вместе выпивают шампанское, обсуждая, как лучше им противопоставлять в обществе свои коллективы, и даже вместе придумывая некоторые лозунги, чтобы они вдруг не совпали. Какие только слухи не ходят среди людей? Не всем надо верить.

Но однажды женщины разных ассоциаций поняли, что лозунги у них могут быть общими. Например, ни Аллочка, ни её контрпартнёрша не хотели уступать друг другу один плакат с надписью «Правительство! Больше внимания женщине!» Он подходил, как тем, кто хотел родить первомайских мальчиков, так и тем, кто был против этого и призывал к абортам. Тогда руководители обеих ассоциаций согласились пронести его в каждой демонстрации.

Затем вспомнили о другом призыве, который тоже не хотели уступать и сделали единым: «Вернуть больницам хорошее состояние!». Но Аллочка добавила для своих демонстрантов лозунг «Первомайским мальчикам отличные роддома». Контрпартнёрша согласилась, что это звучит хорошо, но для своих участников демонстраций придумала лозунг иначе: «Отличные роддома для всех рожениц». Аллочка долго спорила, возражая против таких слов, говоря:

— Вы поймите, Наталья Юрьевна, сейчас важно уговорить правительство сделать хоть что-то для наших первомайских мальчиков. Потом это перейдёт и к остальным. Если же мы будем требовать сразу для всех, то вообще никому ничего не сделают, и будем мы рожать у разбитого корыта, как баба из сказки Пушкина о золотой рыбке.

Да, Аллочка была начитана и умела оперировать литературными образами. Но и Наталья Юрьевна являла собой женщину не промах. Других в общественные руководители не выбирают. Она прямо заявила, что нельзя за первомайскими мальчиками не видеть нужды остальных детей.

— Я хочу вам напомнить, дорогая Аллочка, что, увлёкшись высокой классической литературой прошлого, вы иногда не замечаете реалий сегодняшнего дня. Между тем, позвольте заметить, что если в двадцатые годы прошлого столетия в послереволюционный период в России было около двухсот тысяч беспризорников, которым приходилось ночевать в подвалах и на чердаках домов, то сегодня в нашей современной стране двадцать первого века беспризорных детей по некоторым подсчётам около пяти миллионов. А ведь в советское время их не было вовсе. Наша перестроившаяся страна наплодила бездомных детей, среди которых немало девочек, и они тоже могут родить первомайских мальчиков. Как же можно это допускать? Куда девать их новорожденных?

Аллочка отвечала на это с возросшим энтузиазмом:

— Потому мы и призываем правительство строить немедленно комбинаты по уходу за первомайскими мальчиками и воспитанию в них ребят с самого рождения до ухода их в армию. Только представьте себе, что все воспитываются по одним правилам, в одинаковых условиях, спят на одинаковых кроватях, ходят в одинаковой одежде. Никто никому не завидует. А через восемнадцать лет все дружно пойдут служить здоровыми, грамотными, хорошо подготовленными. Никакой дедовщины, никаких подкупов. Чудо что получится! Да такую армию никто, никогда не одолеет, такой замечательной, такой сильной она будет.

Слушая свою собеседницу, Наталья Юрьевна представила себе картину ровных и правильных солдатиков, но задала совершенно неожиданный вопрос:

— Аллочка, а вы сами отдадите своих мальчиков в такой комбинат?

И только что так уверено расписывавшая картину будущего Аллочка вдруг растерялась:

— Кто, я? Моих детей в комбинат? Зачем же? У нас прекрасная квартира. Мы уже комнату готовим для наших малышей. Пригласили художника. Это такой талантливый финн. Он изумительно расписал одну стену рисунками из детских сказок. Вы не представляете — это лучше всяких обоев и ковриков. Хотите, я дам вам его телефон?

Наталья Юрьевна укоризненно посмотрела на Аллочку:

— Вот видите, вы своих мальчиков не хотите отдавать в комбинат, а других к этому призываете.

— Но я же не хочу, чтобы у них было хуже, чем у меня. Пусть и у них будет так же хорошо.

— Вы не хотите хуже, и я не хочу, чтобы другим было хуже, но кто сделает, чтобы у всех мальчишек и девчонок, а не только у первомайских мальчиков, жизнь была одинаково счастливой? Обеспеченные, как вы, не отдадут своих любимых чад в комбинаты, а для бедных, если что и сделают, то кое-как по причине скудости государственного бюджета. Вот в чём проблема.

Споры на подобные темы были нескончаемы, и каждая ассоциация продолжала идти своей отдельной демонстрацией.

Аллочка приходила домой измождённая от усталости, но счастливая от сознания выполнения общественного долга. Больная мама её смотрела на дочь с завистью. Она рассказывала, что первомайской ночью, той самой, о которой все говорят, ей тоже хотелось мужской любви, но в доме её не было мужчин в то время, а выйти куда-то по состоянию здоровья она просто не могла. Вот ведь бывали и такие истории.

А однажды Аллочка встретила на улице Девочкина. Он-то её признал не сразу — шутка ли: в день по несколько десятков пациенток проходит через его руки. Но Аллочка была в числе первых пациенток, связанных с первомайскими мальчиками. И когда она при встрече улыбнулась ему и сказала весёлым голосом:

— Здравствуйте, Николай Сергеевич!

Он посмотрел на неё без удивления, но с вопросом в глазах:

— Простите, не припоминаю.

— Алла Владимировна. Я у вас была на приёме, и вы мне сказали, что я в положении. Я тогда вам не поверила, но вы оказались правы.

— Да-да, начинаю припоминать. Вы тогда захотели на меня жаловаться. Но я вас ещё где-то, кажется, видел.

— Конечно, могли видеть. Я ведь руковожу ассоциацией женщин в защиту первомайских мальчиков. Наши демонстрации и мои выступления иногда показывают по телевидению. Но вы знаете, я вам очень благодарна. Вы действительно талантливый врач. Слышала, что вы открыли свою фирму «Первомайские мальчики». Это очень хорошо. Если будут проблемы, готова помочь своей ассоциацией. А мне любопытно узнать, сами вы не собираетесь стать отцом первомайских мальчиков? Извините за нескромный вопрос, но это ведь сейчас самое актуальное.

— Собираюсь, как это ни покажется странным, — ответил почти грустным голосом Девочкин.

— Что же тут странного?

Аллочка не могла понять врача. Ей подумалось, что уж кто-кто, а врач гинеколог не может удивляться происходящему.

— Видите ли, в чём дело, сударыня, — начал объяснять Девочкин, вспомнив, как он обратился в прошлый раз к этой даме, но Аллочка прервала его:

— Не называйте меня сударыней, пожалуйста. Меня зовут Алла Владимировна, хотя многие почему-то продолжают называть просто Аллочкой.

— Ну, хорошо Аллочка, если вам так угодно. — Девочкин не мог сразу отойти от официального стиля в разговоре. — Я в ту первомайскую ночь был на дежурстве в больнице, и уж не знаю, кто из нас кого соблазнил, но мы оказались в сетях любви с моей медсестрой, которая, кстати, в тот первый день массовых консультаций принимала и вас. Удивившись такому странному наплыву пациенток, я спросил в конце рабочего дня мою помощницу в порядке шутки, не беременна ли и она случайно, на что она ответила, что вот именно случайно ей кажется, что беременна. Пришлось проверить и убедиться в том, что она права. И вот думаем до сих пор, что делать.

— Рожать и только рожать, — заявила безапелляционно Аллочка. — Горячо поздравляю вас с предстоящим событием! Замечательное будущее ожидает наших мальчиков. Рожать — в третий раз сказала она это сакраментальное слово и, извинившись за занятость, побежала по своим делам.

Тревоги родного дома

Николай Николаевич Науков известность не любил и всегда старался держаться от неё подальше. Работал он на закрытом предприятии, как все, давал подписку о неразглашении секретов, с которыми имел дело, а потому с журналистами предпочитал не общаться. Среди своих коллег по работе он, конечно, был личностью известной и любимой не только благодаря уживчивому характеру, но и потому, что его изобретения всегда оказывались результативными, что приводило к получению премий всеми участниками проекта. Говорить о своих изобретениях за пределами предприятия ему не нравилось, да и не разрешалось. И вот тут такая оказия с его сыном, учудившим такое, что теперь хочешь — не хочешь, а фамилия Науковых пестрит во всех газетах.

Роман находится пока в Крыму, собирался приехать с невестой в начале июня, а тут такое заварилось, что ему приходится там задержаться, чтобы не попасть сразу в тиски журналистских объятий. Так объяснили Наукову старшему причину того, что его сын продолжает отдыхать в Крыму. Его пытаются спрятать от прессы, а кто спрячет отца начудившего изобретателя? Вот что волновало Николая Николаевича. Факт изобретения Романа, то есть суть изобретения, его, разумеется, как инженера-экспериментатора, тоже интересовала, но об этом он хотел поговорить с сыном непосредственно по его возвращении домой. Вообще-то Роман в редкие свободные часы отца задавал ему некоторые теоретические вопросы. Они иногда даже успевали поспорить по каким-то темам, но сын ни разу не делился своими планами в области собственных научных исследований. Так Николай Николаевич коротко и отвечал настырным корреспондентам, находившим Наукова старшего то у подъезда собственного дома, в который их не стали пускать по приказу городской администрации, то каким-то образом узнавали мобильный телефон и звонили с просьбой ответить всего на пару вопросов.

Не прошло и недели с момента первого появления в печати фамилии Наукова, как пронырливые журналисты выкопали всю подноготную жизни Романа, его невесты Алины, их обеих семей.

С вопросами приставали к младшей дочери Кате, находя её то в институте, то на других мероприятиях, то дома по телефону. С домашним телефоном было проще — его поставили на автоответчик. С мобильными оказалось несколько сложнее. Конечно, можно было не отвечать на незнакомые звонки, но Катя боялась, что вдруг Роман звонит с какого-то другого телефона, а она не ответит, потому старалась держать свой телефон постоянно наготове и частенько попадала на вопросы журналистов. Но она бодро отвечала всем, что об изобретении брата сама узнаёт только из газет и телевидения, сама тоже находится в положении будущей мамы, как и мамы Романа и Алины, а о детстве своего любимого брата готова была рассказывать часами, так что её интервью на эту тему появилось с ворохом журналистских приукрашиваний в самых разных изданиях, которые потом цитировались различными программами телевидения, радио и в сети Интернета.

Ирина Владимировна в эти дни была поглощена экзаменационной сессией в институте и подготовкой к защите дипломных работ. Это самая горячая пора для преподавателей, поэтому она с досадой просила журналистов не отвлекать её от основной работы вопросами, на которые она, даже если и хотела бы ответить, то не в состоянии, поскольку сын не делился с нею научными проблемами.

Каждый вечер обе семьи собирались вместе либо у Науковых, либо у Молодцовых — фамилия Петра Сергеевича была Молодцов. Каждый вечер Роман звонил на мобильный Кати или отца. Они обязательно передавали телефон Ирине Владимировне, чтобы она сказала свою обязательную фразу:

— Сыночек, как ты там?

— Да, всё нормально, ма, ты только не волнуйся, — отвечал Роман. — Всё перемелится.

— Я очень переживаю за тебя, — говорила мать.

— А не надо. Мы здесь замечательно отдыхаем с Алиной. Ты лекарства свои не пей, пожалуйста.

— Почему ты думаешь, что я пью?

— А то я не знаю тебя. Небось, все комнаты валерьянкой пропахли?

— Да, но она мне помогает успокоиться. Такое о тебе пишут.

— Ма, а ты не читай всякую чепуху. Они же ничего не знают и всё выдумывают.

— Но ведь все читают и все смотрят телевизор. Скорей бы вы приезжали. Всё спокойней будет.

Катя выхватывала трубку у матери, догадываясь по её голосу, что приближаются слёзы, и бодро кричала:

— Ром, а свадьба когда? Мы же готовимся. Я в ЗАГС звонила, они тоже спрашивают, когда вы появитесь? Вы теперь всех интересуете. Ты такой знаменитый теперь. Не придётся ли на свадьбу президента приглашать? Может, в Кремле отпразднуем?

— Катька, не балуйся! — возмущённо отвечал Роман. — Не говори чепуху. Отпразднуем, как приедем, у нас дома. Знаменитость меня как раз не радует. Исследованиями заниматься лучше в тишине.

— А мы свадебное платье Алиночке купили, — тараторила Катя, почти не слушая брата. — Я примеряла — такая красота!

Катя готова была восторгаться без остановки, но Роман со смехом в голосе прервал её, поставив в тупик вопросом:

— Если платье подходит, может, сразу отпразднуем кругленькую?

Роман не видел свою Катьку, но по молчанию догадался, что сестрёнка покраснела от вопроса, хотя пыталась ответить спокойным голосом:

— Ты хочешь, чтобы мы вместе праздновали две свадьбы? А кого имеешь в виду в качестве моего жениха?

— Не придуривайся, Катька! Наш опекун проходу не даёт нам, всё что-нибудь спрашивает о тебе.

— Ром, а он не рядом стоит?

— Рядом.

— Так что ж ты такое говоришь при нём! Мы же… — Она пришла в такое смущение, что не могла найти слов. А Роман неожиданно плюхнул:

— Даю ему трубку. Сами разбирайтесь.

— Здравствуй, Катюша! — послышалось издалека.

Голос показался удивительно родным и близким, хотя молодые люди никогда ещё не говорили о любви друг к другу. Они вообще не успели, как следует, наговориться о чём-нибудь. Но что же делает расстояние? Оно может и удалить, и неожиданно сблизить.

— Не знаю, о чём вы с Ромой договаривались, но я согласен. Он ничего плохого не предложит, — продолжал петь далёкий голос.

— Да ты понимаешь, о чём говоришь? — с изумлением произнесла Катя. — Он предлагает, чтобы мы с тобой играли свадьбу вместе с ними.

— Он, конечно, пошутил, — философским тоном ответил Грамотеев, — но я бы согласился.

— Да ты что? Ой, я не могу! — закричала Катя — Мы же с тобой даже не целовались.

— Как так? А перед отъездом я тебя поцеловал в щёчку. Не помнишь?

— Ой, один раз всего. Я не могу. Вы такие несерьёзные. Отдай Роме трубку, пусть поговорит с папой, а то он меня уже достал своими знаками, что тоже хочет что-то сказать.

Катя передала трубку отцу и не могла его слушать, уйдя вся в нахлынувшие мысли о свадьбе. Красивая девушка — а кто в таком возрасте не красив? — Катя с детской школьной скамьи думала, что любит Олега. Наверное, и он думал, что любит Катю. С такой убеждённостью они и дружили до первого мая и даже ещё несколько дней, пока Катя не узнала, что попала во всеобщее женское положение, связанное, как позже выяснилось с проблемой первомайских мальчиков. Рассказав об этом Олегу, Катя увидела резко изменившееся выражение лица парня. Оно не было радостным. А когда она заявила ему, что родит детей, как бы против он ни был, Олег вообще помрачнел и вскоре прекратил общение. И именно в это время в дом к Науковым пришли полковник Заглядов и лейтенант Грамотеев.

Не милицейские погоны привлекли тогда внимание девушки. Не военная выправка и стройная спортивная фигура. А, скорее всего, растерянный взгляд юноши при виде Кати, его боязнь смотреть ей в глаза. Не стоит гадать. Любовь не поддаётся логарифмическим расчётам. Вероятно, совокупность всех факторов привела к возникновению неизвестно откуда обоюдного желания встретиться ещё раз. Поводом была судьба брата. Ну что ж? У каждой линии своя отправная точка. Они и встретились всего несколько раз, но то, что Саша уехал к брату и теперь спасает его от предстоящей неизвестности, а точнее как раз от шквальной известности, сделало Александра и Катю почти родными.

Рома, конечно, сказал о круглой свадьбе двух пар в шутку. Но Катя восприняла это абсолютно серьёзно и стала размышлять, в каком они с Александром оказались положении. У его девушки, с которой произошёл любовный роман первого мая совершенно случайно, тоже должны родиться первомайские мальчики. Это значит, что, если Катя выйдет за муж за Сашу, то у него будут дети от другой женщины, а у Кати дети от другого мужчины. Ситуация не из приятных. И это было понятно с первой же встречи, но встречаться им хотелось, хотя предлогом для этого всегда был брат.

Катя и Александр не говорили о любви. И тут вдруг по телефону… Какие шутки? Катя хотела быть с Сашей. Она вся уже была в его власти. Она видела его смущённый взгляд. Она поняла неисповедимым женским чутьём, что и он хочет быть с нею. В современном мире говорят о заключении свадебных контрактов, которые будто бы могут служить укреплению семейных уз. Нет, дорогие мои, если у двоих, что собираются жить вместе, отсутствует это необъяснимое взаимное влечение друг к другу, когда никто из них точно не может ответить на вопрос «за что ты меня любишь?», но в то же время знает, что жить без второй половины ему или ей никак дальше нельзя, если этого чувства нет, не говорите вообще о любви. Её просто нет. А уж когда вы заговорили о брачном контракте, то берите в руки калькуляторы, приглашайте нотариусов и составляйте себе программу жизни расчётливую, а не духовную, где можете оговорить всё по определённой стоимости, включая количество поцелуев и других ласк в определённую единицу времени.

Катя мечтала быть с Сашей и всё тут. Но маме она сказала:

— Ма, — Она обращалась к матери так же как и Роман, коротко. — Ты только подумай, что они говорят, Рома и Саша, чтобы мы вместе праздновали круглую свадьбу.

— Ты что, серьёзно? — У Ирины Владимировны округлились глаза.

— А почему нет? Ну, ма! Что же мои мальчики без отца будут расти?

— А Олег? Ты его спросила?

— Вот уж не буду. Он сразу отказался от детей и не звонит мне. С ним всё ясно.

— Но разве Саша предложил тебе свою руку?

— Да только что он сказал по телефону, что не возражает против нашей свадьбы вместе с Ромой и Алиной.

— Они же шутят, дурочка, — попыталась успокоить дочь Ирина Владимировна.

— Да? С этим не шутят, ма. — Заупрямилась Катя. — А проблем-то всего — платье ещё одно купить в том же универмаге.

Катя едва сдерживала слёзы.

— Я люблю Сашеньку. Просто мы не успели с ним это обсудить.

— Но регистрация, Катюша. Они ведь подали заявление месяц назад, а вы даже не говорили с Сашей на эту тему.

— Говорили, только что, — упиралась Катя. — А заявление подадим, когда они приедут. И распишут, не волнуйся. Сейчас главное деньги. Заплатим, распишут в любое время.

— Это правда, — Ирина Владимировна согласно кивнула головой. — Сейчас за деньги всё можно. А папа согласится?

Катя радостно улыбнулась:

— Папа всегда со мной согласен. Он меня любит.

— Ах ты, чертёнок! — Возмущённо закричала мать, — А я тебя, выходит, не люблю? — Но, увидев слёзы, выступившие на глазах у дочери, Ирина Владимировна поняла, что здесь недалеко до нервного стресса и потому сразу перешла на ласковый голос, обнимая голову Кати: — Глупая моя малышка. Я тебя очень люблю. Выходи за муж за кого хочешь, чтобы только вы оба были счастливы. Я знаю, что папа согласится.

Чета Молодцовых приходила обычно около девяти вечера, когда подобные телефонные переговоры с Романом и Алиной заканчивались передачей привета родным. Сама Алина названивать не очень любила, особенно в такой ситуации, когда не знаешь, о чём можно говорить, а о чём нельзя. Тут она полагалась полностью на Романа. Если Молодцовы приходили как раз во время телефонной связи, то трубку передавали и им, как правило, маме Алины.

Антонина Семёновна по профессии была кулинаром. Она окончила институт пищевой промышленности. Организация питания было её любимым и главным делом, а потому первое, что она говорила, всегда было:

— Здравствуй, доченька! Как вы там едите? Смотри, не переедай. Не гонись за мной. Нажимай на овощи.

Алина уж и смеялась и возмущалась, а потом по совету Романа научилась безропотно выслушивать одни и те же указания, изредка всё же отвечая:

— Мамочка, я все твои рекомендации о еде давно выучила наизусть и сама могу их рассказывать.

— Это хорошо, что выучила, — командирским голосом, не сдаваясь, говорила Антонина Семёновна. — Важно это осуществлять на практике. Вот я и спрашиваю, как ты ешь. А ты рассказывай.

И приходилось Алине перечислять, что они с Ромой едят на завтрак, чем закусывали, когда их встречали и так далее. Только теперь при обсуждении пищи Антонина Семёновна вносила коррективы в связи с предстоящим рождением мальчиков. Этот фактор, оказывается, никак нельзя было сбрасывать со счетов.

Алина, терпеливо выслушав мамины рекомендации по этому поводу, изрекла:

— Мамуль, а ты напиши книгу на эту тему типа «Диета мамам первомайских мальчиков». Будут расхватывать на лету.

Антонина Семёновна хмыкнула сначала, а потом сказала:

— Доча, у тебя всегда прекрасные идеи, и, главное, во время. Действительно, это будет и интересно для меня и полезно другим. Подумаю и засяду, пожалуй.

После телефонных переговоров обе семьи усаживались за стол и обсуждали не только предстоящий приезд и свадьбу, но, что вполне естественно, и перспективы дальнейшей жизни. А будущее казалось совершенно неясным.

Катя обрисовала картину, как она её видела:

— Родятся у меня два мальчика и у мамы два мальчика. Четыре ребёнка сразу в одной трёхкомнатной квартире. И у вас точно тоже самое получится, Антонина Семёновна. И будем мы нянчить сразу восьмерых. Ну, пока в колясках, ладно. Хотя мне бы хотелось видеть моих малышей в кроватках. Рома придумает нам двуспальные двухэтажные люльки. В верхней положим маминых, а в нижней — моих детишек. Мама будет кормить своих грудью, я — своих. Кстати, получится, что племянники и дяди будут одного возраста. Но это в жизни не такая уж и редкость. Потом Рома сделает нам манежики, и начнут в них наши малыши ползать по четверо на манеж. Не строить же каждому отдельно? А когда они все подрастут, станем собирать всех восьмерых в одной комнате, и будет у нас семейный детский сад. Учиться в институте мне будет сложнее, но учатся же у нас молодые мамаши.

— Но у них есть более-менее свободные бабушки и дедушки, как правило, которые остаются с ребёнком, — ввернула Ирина Владимировна.

— Конечно. А у нас что ли их нет? — Катя удивлённо вскинула брови. — Ты мама будешь своих кормить из бутылочки, заодно и моих покормишь, пока я слетаю на лекцию или зачёт. Потом я прибегу, займусь своими и твоими, а ты прогуляешься по магазинам, если захочешь, а нет, так я по пути из института всё куплю. А своих студентов тебе придётся перевести на заочное консультирование. Я не думаю, что мы обе сможем одновременно заниматься институтом. Это государство обязано продумать. Ничего не попишешь — такой рост населения надо поддерживать как-то.

— У тебя, Катюша, всё, как в сказке, получается, — проговорила Антонина Семёновна. — Мы с одной Алиночкой не знали, как справиться, а тут сразу четверо.

— Ой, Антонина Семёновна, раньше в деревнях по сколько детей было в семьях? Управлялись же? И вообще, говорят, что чем больше детей, тем легче их воспитывать.

— Ну, это когда все разного возраста, один за другим присматривает, а у нас все одного не то что возраста, а одного дня, — заметил Пётр Сергеевич.

— Но ведь бывают же случаи, когда у одной женщины родятся сразу четверо. — Не унималась Катя. — Кстати, может, сразу подумать о колясках на четверых. Прогуливать, так сразу всех.

— Пожалуй, ты права, — согласился Николай Николаевич. — О необходимости производства таких колясок уже где-то писали. Вот задал всем задачу, Рома.

— Ах-ах! Задачу! — воскликнула Катя, считавшая необходимым всегда заступаться за брата. — Задачи все можно решить, если хотеть. Зато демографический кризис в стране он решил одним махом. Такое никому не под силу.

Ура науке!

Академический семинар на тему «Первомайские мальчики и что с ними делать» открыл президент академии наук с несколько странной фамилией Окрошкин.

— Уважаемые коллеги. Сегодняшнее наше собрание мы назвали семинарским по той причине, что у нас нет здесь учителей, все мы в заданной теме студенты-исследователи. Это, так сказать, третий тип семинара — исследовательский. Никто докладов специальных не готовил. В проблеме, которая перед нами встала, мы ещё не разобрались, поэтому попробуем сегодня найти хоть какое-то полезное зерно истины.

Выступающий говорил, сидя на своем председательском месте за большим столом президиума на сцене огромного зала заседаний академии.

— В сущности, проблема, так называемых, «Первомайских мальчиков» распадается на две независимых части.

Первая — собственно научная, то есть каким образом удалось оказать воздействие на миллионы людей в плане усиления, возбуждения, а порой и возрождения функции человеческого деторождения. Для нас на сегодняшний день это остаётся загадкой, поскольку сам изобретатель этого эффекта до сих пор не предстал перед нами, но надеюсь, что в ближайшие дни мы сможем его лицезреть и выслушать научную концепцию этого, несомненно, могучего дарования. Я попрошу сразу принять к сведению, что каковым бы ни оказался этот, насколько мне известно, молодой человек, но им сделано случайно или целенаправленно великое открытие. Так вот эту научную часть мы сегодня можем обсуждать лишь гипотетически.

Вторая часть проблемы первомайских мальчиков — практическая, то есть то, что и стоит в названии семинара. Руководство страны и весь народ ждут от нас продуманных научно обоснованных рекомендаций, которые необходимо претворять в жизнь не завтра, а, если можно так выразиться в нашем случае, ещё вчера. Это гигантская проблема. Учёные должны сказать своё слово.

Но мы пригласили на наш семинар и специалистов, непосредственно занимающихся проблемами рождения детей, их воспитания, практиков, от которых зависит обеспечение детей всем необходимым, начиная от строительства родильных домов, яслей, школ и т. д., до изготовления соответствующей одежды, питания и, если хотите детских колясок. Это тоже не маленькая проблема, между прочим.

Окрошкин выдержал небольшую паузу и продолжил:

— Я намеренно не сказал в начале своего краткого слова, но вы видите, что рядом со мной сидит премьер-министр Российской Федерации.

Зал взорвался аплодисментами. Все встали. Поднялся и Премьер-министр, а за ним весь президиум.

Когда стихли последние хлопки ладоней и присутствующие перестали устраиваться поудобнее в своих креслах, создавая дополнительный шум, президент академии продолжил:

— Я не начал с представления премьер-министра, так как мы условились, что у нас нет сегодня учителей, все на равных правах студентов. Но для затравки нашего семинарского обсуждения предоставляю всё-таки слово руководителю нашего государственного аппарата.

Премьер-министр поднялся и направился к трибуне под вновь возникшие аплодисменты и овации.

Все давно привыкли к запрограммированным речам руководителей государства, от которых обычно мало что интересного ожидаешь. Но в этот раз всё было внове. Ситуация в стране складывалась неординарная, и речь Премьера оказалась вовсе не обычной. Многие услышали в ней совсем не то, что ожидали или хотели услышать.

— Дорогие коллеги! Позволю себе так начать, раз мы сегодня здесь все студенты-исследователи. Прежде всего, хочу сказать о науке вообще. На мой взгляд, нельзя что-то выдумывать ради чистой науки. Наука наукой, но жизнь практическая это не всегда то же самое. Ведь что получилось сегодня? Кто-то что-то изобрёл, а мы всем миром должны теперь расхлёбывать кашу или окрошку, которую он заварил. Это же не просто высморкаться двумя пальцами и выбросить. Тут миллионы судеб завязаны. Об этом он подумал, когда сидел в кабинете и мыслями ворочал? Возможно, он хотел помочь в решении нашей государственной программы по увеличению рождаемости. Честь и хвала за это, но не таким же варварским способом. Можно ж было посоветоваться хотя бы. Вон, все улицы запружены женщинами, демонстрирующими своё возмущение по поводу того, что их насильственно привлекли к любви. А, может, они не хотят рожать? Какое мы имеем право заставлять их это делать? Мы демократическое государство или хухры-мухры какое-то?

Премьер любил вставлять словечки из низкого стиля речи, подчёркивая тем самым свою причастность к народу и полагая, очевидно, не без помощи советников, что такой стиль позволяет ему обретать популярность и выглядеть демократом.

— Но дело сделано. После драки, как говорится, кулаками не машут. Нам нужно выкручиваться из ситуации. А как — вот вопрос? Представьте себе, если в семье четыре дочери в деторождаемом возрасте. Все они родят по два мальчика. А и их мама тоже родит двойню. Это получится десять детей в одной семье. Какая бы у них ни была квартира при этом, они сразу потребуют себе как минимум четыре новых. А где их взять в одночасье? На заседании правительства и в парламенте принято решение о выделении средств из резервного фонда. Международный валютный фонд тоже не остаётся в стороне и выделяет солидную сумму. Первый транш будет на днях перечислен. Но деньги — это ещё не решение проблемы. Их надо успеть освоить. А где проекты, где материалы и строители? Сколько куда нужно потратить? Вот же самые актуальные вопросы.

Президент посмотрел на председательствующего и, улыбнувшись, сказал в его сторону:

— Я когда говорил про окрошку, не имел в виду нашего президента. Надеюсь, он не обиделся за мой образ, но действительно проблем с первомайскими мальчиками, как составных частей в хорошей окрошке или салате.

А тут ещё и другие возникают одна за другой. Вот вы говорите, что приедет изобретатель и выступит с изложением своей концепции. А вы знаете, что нам пришлось выставить охрану возле дома, где он живёт, чтобы журналисты и прочие не мешали нормальной жизни его родным и ему, когда он приедет? Мне только что сообщили, я считаю необходимым довести до вашего сведения, что нашим молодым учёным заинтересовались зарубежные спецслужбы и уже сделали попытку склонить его к сотрудничеству с другим государством. Мы теперь думаем, каким способом переправить его в Москву, чтобы не было никаких эксцессов с прессой и другими представителями СМИ. Вот какую клюкву он нам привесил на нос своим открытием.

Премьер рассказал ещё о целом ряде проблем, которые необходимо решать в связи с предстоящим незапланированным рождением детей. Из его выступления напрашивался вывод о том, что запущенная Романом ракета принесла с собой шквал неприятностей правительству.

Президент академии слушал премьера, опустив голову, и поднял её, лишь когда выступавший руководитель закончил речь оптимистичной фразой о том, что общими усилиями все проблемы должны быть всё же преодолены.

Дождавшись, когда стихнут не столь правда бурные как раньше аплодисменты, председательствующий Окрошкин сказал:

— Мы рассматриваем сегодня тему детей, но первым, как я вижу, рвётся выступить наш уважаемый академик Раздумов, который занимается вопросами геронтологии. Пожалуйста, Вячеслав Васильевич, я не возражаю, чтобы вы продолжили нашу дискуссию. Вы хоть и без бороды, но всеми признаваемый аксакал среди нас.

К трибуне вышел довольно бодрой походкой совершенно седой, но свежо выглядящий мужчина.

— Да-с, уважаемые коллеги, мне скоро стукнет девяносто девять, а я продолжаю, как видите, заниматься наукой.

Зал дружно зааплодировал. Многие заулыбались.

Засмеялся и премьер. Он притянул к себе председательский микрофон и вставил своё слово:

— Вот такую науку мы приветствуем. Будем равняться на вас.

В зале раздался смех. Все оживились.

Раздумов тоже улыбнулся и продолжил выступление:

— Мне хочется доказать своими исследованиями и собственным существованием, что жить долго можно и нужно. Но речь сейчас вроде бы не об этом. Однако это как посмотреть. Я принимаю условия сегодняшнего семинара, что все мы студенты. Надеюсь только, что не первого курса института.

Зал откликнулся дружным смехом, но это не мешало академику, а, скорее, помогало ему завладевать всеобщим вниманием аудитории.

— Мне кажется, правда, что предыдущий студент, говоря о науке, фигурально выражаясь, выставил указательный палец, погрозив учёным. В этом, уж извините, я никак не могу с ним согласиться. У нас всё-таки семинар, а не руководящее совещание.

При этих словах академика аксакала улыбка сошла с лица премьера, тогда как на некоторых лицах сидевших в зале она напротив ещё больше расширилась.

— Наука, с вашего позволения, — продолжал Раздумов, — никогда не работает ради науки вообще. Какими бы теоретическими вопросами мы ни занимались, они всегда в конечном счёте имеют практическое значение для человечества. Даже отрицательный результат, как нам известно, в науке имеет положительное значение. Так что я позволю себе вступиться в защиту молодого, несомненно, талантливого, если не сказать больше, учёного.

Когда-то люди верили, что земля создана господом Богом и является центром вселенной. Сегодня все понимают, что это далеко не так. Но тот факт, что земной наш шар вращается и является лишь песчинкой в необозримом космическом пространстве, сначала, на первых порах, когда об этом узнали, не принёс никаких практических выгод человечеству. Первооткрыватели этих истин работали будто бы для науки, а на самом деле в наши дни мы даже представить себе не можем жизни без этих новых для того времени идей, имеющих огромное практическое значение сегодня. Я это говорю в качестве преамбулы. Перехожу к главному.

Тишина в зале говорила о внимании, с которым аудитория прислушивалась к каждому слову академика.

— Явление, с которым мы столкнулись в нашей стране и, я бы сказал, в мире, не поддаётся пока нашему теоретическому объяснению. Однако я могу смело сказать, что это открытие, заключающееся в некоем способе воздействия на человеческий организм, мне кажется, с привлечением каких-то космических волн, явит собой путеводную нить для последующих открытий. Убеждён, что явление, которое мы, вероятно, назовём эффектом Романа Наукова, можно будет применить не только для регулирования рождения человека, но, например, и в геронтологии, то есть для увеличения продолжительности жизни человека на земле, стремясь к его бессмертию.

— Да-да, представьте себе, к бессмертию, — повторил Раздумов, услышав в зале вздох изумления. — И я с огромным нетерпением ожидаю встречи с Романом Науковым. Я хочу услышать его концепцию явления первомайских мальчиков. Я согласен с нашим премьером в части возникновения тысячи проблем. Но все они ничто в сравнении с открывающейся перспективой развития человечества. И я понимаю учёных других стран, которые хотят уже сейчас заполучить нашего, по сравнению с моим возрастом, вундеркинда. Позволю себе напомнить известные слова, сказанные, правда, о писателе, но, как нельзя более подходящие к нашему учёному: «Природа, мать, когда б таких людей ты иногда не посылала миру, заглохла б нива жизни!» Я готов поехать и встретить этого молодого человека, куда он прилетит или приедет, и обнять его. Слава ему!

Раздумов уходил с трибуны под шквал аплодисментов и крики «Браво, академик!», «Слава Наукову!», «Ура науке!».

Все последовавшие затем выступления участников семинара шли на таком же эмоциональном накале, каким завершил свою речь Раздумов. Вспоминали выступавшие и о словах премьер-министра, говорили свои предложения и соглашались с мыслью, высказанной одним из административных работников, который забыв о том, что все здесь якобы студенты, чинопоклонно сказал:

— Для того у нас и есть такой замечательный премьер-министр, чтобы мы могли справиться со всеми возникающими проблемами. И мы, конечно, справимся под его руководством.

Секретное совещание

Премьер возвратился с так называемого семинара не в духе. Позвонил помощнику:

— Зайди с тем, что я просил.

Помощник принёс папку и услышал с порога:

— Эти учёные совсем распустились. Не чувствуют никакой субординации. Вообще надо им урезать финансирование. Подготовь проект о снятии части денег для увеличения расходов по первомайским мальчикам. Они же за них ратуют, пусть на себе и почувствуют.

— Они же в связи с этой проблемой как раз просят увеличить финансирование науки.

— А мы сократим. Пусть лучше думают.

Премьер раскрыл досье и стал вчитываться в каждое слово. Это были секретные материалы об аспиранте Наукове Романе Николаевиче, мнения о нём сотрудников, сокурсников, друзей и знакомых, срочно собранные спецслужбами. Многие отзывы носили восторженный характер. Коллеги по работе и студенты считали Романа перспективным учёным. Однако премьера интересовало другое. Читая очередную страницу, премьер скривился в недоброй улыбке:

— Не очень-то наш молодой талант лоялен к правительству и нашей политике. Он не из коммунистов случайно?

— Да вроде бы нет.

— Вроде бы или точно? Что ты мне загадками отвечаешь? — Президент заскрипел зубами.

— Партийность не успели установить, но среди демонстрантов оппозиции его не видели.

Премьер нахмурился.

— Ты когда научишься всё выяснять досконально? Не видели в демонстрациях или он в них не был?

— Информации о том, что принимал участие, нет, значит, не был. Просмотрели все видеозаписи. Но причина этого, скорее всего, в его занятости. Он с головой уходит в свою науку и вечно куда-то спешит. Однако, судя по сообщениям информаторов, парень весьма политизирован.

— Это я уже успел прочитать. Родители, как я понимаю, тоже не сахар в этом отношении. Каковы последние сведения?

— В Севастополе произошли большие неприятности. Нашему уполномоченному пришлось даже вызвать бронетранспортёры для охлаждения пыла местных властей. По телевидению уже взвыли. Завтра разнесётся в печати.

— Скажи, чтоб попридержали коней, пусть не очень разрываются.

— Сдерживаю, как могу. Интернет почти неуправляем. Но нельзя, чтобы он всё время был впереди.

— Где Науков сейчас?

— Отправили морем в Новороссийск. Оттуда будем сажать на самолёт.

— Соображаешь, что говоришь? Либо ты здесь, а его нет, либо наоборот.

— Я понимаю.

— Потому и держу тебя при себе, что понимаешь. Что с твоим посыльным, которого так расхваливали?

— Всё было нормально. Он добрался до объекта, но, по его признанию, не хватило нескольких секунд.

— Что значит «по его признанию»? Кому он доложил? Вы с ума посходили, что ли?

— Пока не так страшно. Это оказался рецидивист в розыске. Ну, наш уполномоченный его арестовал для экстрадиции в Россию и попутно выяснил, что и почему у того не получилось. Только он знает подробности.

— Чем может кончиться, понимаешь? Висишь на волоске, а волосок очень тонок.

— Всё под контролем, шеф.

— Гарантируешь?

— Сто процентов.

— Надеюсь. Давай, действуй.

Любовь правит миром, злоба — войной

Обстановка на улице Правды напоминала военную. Прибывшие бронетранспортёры усиливали это впечатление. Матросы соскочили с машин и присоединились к тем, что уже оттесняли в сторону от автобуса журналистов и солдат батальона «Беркут». Перевес был явно на стороне матросов. Машина главы администрации Севастополя отъехала в сторону. Всю улицу запрудила толпа жителей, которая не могла сразу разобраться в сути происходящего, но поняла одно, что российские матросы вступили в конфликт с украинскими силами и украинской властью. Неизвестно откуда появился плакат «Не сдавайся, Севастополь! Ты же город-герой!». Видимо, плакат был участником других митингов и его принесли на всякий случай сюда.

Глава администрации и его охрана находились в плотном кольце беркутовцев, дабы оградить их от начинавшей негодовать толпы.

Когда эффективное оцепление было обеспечено и все любопытствующие оттеснены на достаточно далёкое расстояние, генерал Авдругов вместе с подполковником Захватовым, капитаном второго ранга Директором, старшим лейтенантом Грамотеевым, аспирантом Науковым и его невестой Молодцовой — именно так официально выглядела основная группа российской стороны — направилась к микроавтобусу для принятия решения.

Машина бахчисарайской милиции вместе с Мак-Алистером, не дожидаясь развития конфликтной ситуации, уехала в Симферополь в республиканское управление милиции, заехав по пути в гостиницу, где забрали рюкзак американца. В рюкзаке обнаружились парики, усы и другие принадлежности для изменения образа. В ноутбуке находились другие подтверждения разведывательной деятельности, так называемого, журналиста.

Майор Быстров сидел в генеральском Мерседесе и, не теряя времени, допрашивал Михальского. Тот, вконец растерявшись, не успел сказать журналистам ни одного слова, и, узнав, что разговаривает с майором ФСБ России, оказавшись один на один с Быстровым, который умел разговаривать по-дружески, стал рассказывать о полученном в Москве задании. Как и в разговоре с Мак-Алистером, Михальский не стал говорить о задании убить Наукова, сказав, что должен был завербовать молодого учёного для работы в нефтяной компании. Рассказал и о неожиданной встрече с американским журналистом. Тот, по словам Михальского, пытался уговорить Наукова уехать в Америку.

Для Быстрова картина начинала проясняться. Слова относительно вербовки Наукова в нефтяную компанию на майора впечатление не произвели. Он не был простаком и в такую чушь не поверил. Для подобного мероприятия посылают более колоритные фигуры фирмы, чем обыкновенных рецидивистов. Кроме того, во время ареста Михальского, опытный в таких делах Захватов, быстро обыскал задержанного и изъял из его кармана коробку сигарет, забрал два паспорта, один на имя Михальского и другой на Адамовича. Всё это он тут же передал майору по его просьбе, о чём Михальский не знал, а Быстров не торопился говорить. Задание у Михальского было явно другим, и Быстров мрачнел, понимая, что бизнесмен, хозяин Михальского, вряд ли мог быть настолько обозлён неизвестным ему Науковым, чтобы пойти на непростое заказное убийство. За спиной бизнесмена явно стояли другие силы.

— Куришь? — спросил Быстров Михальского.

— Бывает, — нехотя, ответил тот.

— Тогда закуривай, — сказал Быстров, доставая пачку сигарет Михальского.

Он сразу её узнал, свою пачку с вложенными в неё двумя ампулами яда. Одна ампула была наполовину пуста. Об этом ему было известно. Но знал ли об этом допрашивавший его человек?

— Я в наручниках. Да и курить пока нет охоты, — каким-то обмякшим голосом проговорил Михальский. — Как-нибудь попозже, если угостите.

— А я, пожалуй, воспользуюсь твоими сигаретами, сказал Быстров, открывая пачку, — и вдруг с удивление произнёс: — О, тут не только сигареты? Какие-то ампулы? Ты не сердечник ли случайно? Это что, валидол?

— Не знаю я никаких ампул. Меня старик в самолёте угостил сигаретами и отдал пачку. Может, это его лекарство. Я не заметил.

— Будет врать то, — рассердившись, бросил Быстров. — На ампулах есть твои отпечатки пальцев. Это мы легко определим. Так что тут ты не отвертишься. Рекомендую говорить мне правду, если хочешь облегчить свою судьбу.

Если бы Михальский действительно получил сигареты от попутчика таким образом, как он сказал, то в ответ прозвучало бы уверенное подтверждение истории. Но Михальский прекрасно понял, что аргумент майора достаточно веский. Отпечатки пальцев на самом деле были, и доказать свою непричастность к ампулам будет невозможно. Осталось только говорить всё, как было на самом деле.

Быстров пытался сообразить, докладывать ли ему только что услышанное генералу-куратору, или срочно сообщить об этом своему непосредственному руководству. Подумав немного, остановился на втором варианте и попросил Михальского никому не говорить о состоявшемся разговоре, в том числе и генералу. Быстрова насторожило то, что крышей Михальскому служил генерал-куратор, который обеспечивал ему всю необходимую информацию и должен был оказывать содействие в выполнении задания. Возможно, — думал Быстров, — генерал не в курсе полученного Михальским задания, но тот, кто руководил действиями генерала, направляя его сюда, определённо знает все подробности. Но возможен и вариант, что генерал знает, что делает. Тогда всё ещё хуже.

Майор вылез из машины, попросил стоявшего рядом омоновца сесть рядом с Михальским и не спускать глаз с арестованного, который хоть и был в наручниках, но мог вести себя непредсказуемо. Отойдя на некоторое расстояние от машины, он позвонил в Москву и иносказательно передал информацию:

— Докладываю. Журналиста отправили в Симферополь для дознания. Он хотел, как мы и предполагали, заарканить наш объект на свою сторону, и споткнулся на водителе, которого хотел устранить, что и позволяет нам с ним расстаться. Но у меня возникла новая сверхсложная тема. Не знаю даже, как начать.

Голос из Москвы предложил:

— Начинайте с главного для экономии времени.

— Мы взяли карманника.

— Понимаю, ответил голос.

— Я только что от него узнал, что у него имелось задание ликвидировать нашу новую звезду.

— Что вы говорите? От кого задание?

— Это вопрос самый важный. Он ведь под кураторской крышей приехал. А она вам известно откуда.

— Да ну? Не может быть.

— В этом проблема. Дурной запах у неё. Кальян могут раскуривать очень высоко. Задание карманнику дал его шеф, вы уже знаете какой, но это, скорее всего, мелкая сошка.

— Так. Я понял. Займёмся разработкой вашей версии. Звоните по каждому изменению.

А в это же время генерал Авдругов связался по телефону со своим руководством в Москве, Захватов позвонил полковнику Заглядову. Оба доложили обстановку, сообщив, что хотят отправить Наукова в сопровождении Грамотеева большим противолодочным кораблём капитана второго ранга Директора в Новороссийск, откуда переправить их самолётом в Москву. Собственно говоря, это решение было принято и согласовано раньше капитаном, а теперь только получило своё подтверждение для создавшейся ситуации. Он же и сообщил об этом здесь у автобуса на импровизированном совещании:

— Рома и Саша, вам, друзья, придётся садиться в автобус и ехать со мной в сопровождении бронетранспортёров. Это позволит нам добраться до моего корабля беспрепятственно. А тебя, Алиночка, придётся отправлять вместе с группой ОМОНа самолётом в Москву прямо сейчас. Рейс вечером из Симферополя. Но ты будешь дома раньше ребят и сможешь их там встретить. Они прилетят завтра утром.

На Алину нельзя было смотреть в этот момент без волнения. Она вздрогнула, сложила ладони, прижав их к зубам, и подняла глаза на Романа. Слёзы полились по щекам двумя серебристыми дорожками, уголки губ опустились вниз. Девушка плакала, едва сдерживая громкое рыдание.

— Я не хочу, Ромочка. Я боюсь за тебя. Поедем вместе.

Капитан обнял Алину за плечи, говоря:

— Тебя, девочка, на судно взять не смогу. Но завтра вы будете снова вместе. А с тобой будут бравые ребята. Они не дадут тебя в обиду.

Роман переживал не меньше Алины, но он был мужчина. Он обхватил голову любимой руками, прижал её к груди и прошептал:

— Что делать, Алиночка? Наука требует жертв. Я люблю тебя больше жизни. Думай о наших малышах и береги себя. А дня через три-четыре отпразднуем свадьбу.

Поцеловав девушку в губы, Роман сказал:

— Всё, малышка, попрощайся и с лейтенантом.

— Нет, — возразил неожиданно Захватов. — Грамотеев теперь не старший лейтенант, а капитан. Мне поручено вручить ему погоны и удостоверение капитана. Он, правда, сейчас в гражданской одежде, но погоны может взять с собой и прикрепить к мундиру по возвращении в Москву.

Прислонив к автобусу свой чемоданчик, Захватов раскрыл его, вынул оттуда пакет и удостоверение и обратился к Авдругову:

— Товарищ генерал-лейтенант, я прошу вас как старшего по званию вручить документ новому капитану внутренних войск России.

Авдругов взял удостоверение, раскрыл, внимательно прочитал и, протянув Роману, торжественно сказал:

— От имени руководства поздравляю вас с очередным воинским званием!

Александр опешил от неожиданности, но, беря погоны и удостоверение, ответил автоматически по-военному:

— Служу России! — и добавил обычным растерянным голосом, — Спасибо, никак не ожидал.

Алина обняла его, улыбаясь сквозь слёзы:

— Поздравляю тебя, Саша! И до свидания. Я на тебя надеюсь. Привези мне Рому. Мы с Катей будем вас ждать в аэропорту.

Все стали поздравлять Грамотеева, когда к ним подошёл матрос от оцепления:

— Разрешите, товарищ капитан второго ранга?

— Докладывайте! — скомандовал Директор.

— Очень просят пропустить к вам на минутку корреспонденты «Славы Севастополя» и нашего телевидения.

Директор повернулся к Авдругову:

— Товарищ генерал, может, сделаем исключение нашему славному городу, если наш молодой учёный не возражает?

— А он не возражает? — поинтересовался генерал, посмотрев на Наукова.

— Ну, если надо, — сказал Роман, пожимая плечами, словно поправляя на спине рюкзак.

— Знаете, что отвечать? Слава штука сложная.

— Найду что-нибудь.

— Давай, — махнул рукой Авдругов.

Матрос подбежал к оцеплению, и через минуту оттуда бегом направились молодые женщина и мужчина с микрофонами в руках и второй мужчина постарше с тяжёлой кинокамерой на плече.

Быстров быстрыми шагами подошёл к капитану и, отозвав его в сторону, сказал:

— Задержанный нами только что признался, что на кухне налил в рюмку с коньяком яд. Надо бы проверить, чтобы его никто не выпил случайно.

Капитан бросился в дом. Через две минуты он звонил в скорую помощь. Ещё через пять минут перед машиной с красными крестами, несущейся с воем сирены, спешно расступалась толпа и оцепление. Из дома матросы вынесли на носилках двух женщин. Капитан проводил машину скорой помощи и возвратился к автобусу, у которого проходило интервью, сказав на ходу Быстрову, что его жена и журналистка отравились, но врач надеется на спасение. Сердца женщин бились, а в машине скорой помощи есть всё необходимое для реабилитации. Майор направился к Мерседесу.

Роман никогда прежде не имел дело с корреспондентами, никогда не давал никому интервью, но, конечно, видел, как это делают другие по телевидению. Однако необходимо заметить, что видеть других на экране, как они что-то делают, и ощутить присутствие камеры, почувствовать, как на тебя именно смотрит глаз объектива, и вдруг услышать, что ты в прямом эфире, то есть тебя уже с этой секунды видят тысячи, а то и миллионы зрителей — это, знаете ли не каждому под силу. А телевизионщикам не было времени предупреждать, не было времени репетировать. Новость была сверх горячей.

— Это вы Науков Роман Николаевич? — спросила журналистка телевидения, — едва только камера устремила свой глаз на Романа и над объективом загорелась красная лампочка включения.

— Да я, — просто ответил Роман.

— Мы в прямом эфире. Скажите, пожалуйста, это правда, что вы запустили ракету, которая заставила миллионы людей любить друг друга?

— Да, — смущённо ответил Роман. — Но хочу сразу сказать, что я этого не хотел.

— Вы имеете в виду, что открытие произошло случайно?

— Не совсем так, — сказал Роман и притянул к себе стоявшую рядом, но попытавшуюся отойти Алину. Отвечая, он уже забыл о телевизионной камере, а говорил прямо журналистке в микрофон. В этом, кстати, мастерство интервьюирования, когда журналист своими вопросами и тем, как он их задаёт, заставляет объект беседы отвлекаться от мысли, что говорит на камеру.

— Я хотел помочь вот этой девушке, Алине. У неё произошла в жизни трагедия, заставившая возненавидеть мир и особенно мужчин. А я её очень люблю, и она меня любила до этой трагедии. Я не мог не помочь ей и придумал ракету, с помощью которой возродил в ней чувство любви. Запуск ракеты оказался успешным. Алина согласилась стать моей женой. Вот и вся история.

— Вы хотите сказать, что она ваша жена?

— Разумеется, она моя жена.

— Алина, — корреспондент направил микрофон к девушке, — вас не смущает, что вас почти насильно заставили любить?

— Любовь — это счастье, которое даруется судьбой далеко не каждому. Разве можно считать её насилием? Я просто по-женски счастлива. Кроме того, я всю жизнь любила Романа. Лишь трагический случай заставил меня отказываться от его любви некоторое время. И Рома помог исправить эту ошибку.

Корреспондент опять направил микрофон к Роману:

— Можно ли в таком случае сказать, что ваше изобретение носит индивидуальный, так сказать, эгоистический характер, то есть вы делали это для удовлетворения своего собственного желания?

— Нет, — чётко произнёс Роман. — Так сказать нельзя. Всякое изобретение, каким бы оно ни было, делается для человечества. Оно может быть и случайным, и результатом долгих исследований и ожиданий, но всегда становится достоянием всего человечества. Об этом необходимо помнить. Что бы вы ни делали в мире вообще, обязательно оказывает влияние в большей или меньшей степени на развитие всего мира. Другое дело, каким окажется это влияние: положительным или отрицательным. Это зависит от цели, которую человек сам ставит перед собой. Разумеется, всякий человек по натуре эгоист. Он стремиться делать то, что ему самому приятно и хочется. Вопрос в том, чтобы ему, этому человеку, было приятно то, что приятно и окружающим его людям. Если ребёнка с детства приучили делиться с друзьями подарками, то и, будучи взрослым, ему приятно делать добро людям. Это значит, что, помогая другим, он удовлетворяет и свой собственный эгоизм. Это гуманный вид эгоизма. Я бы назвал его разумным. Такой эгоизм я приветствую.

Мною придумана была ракета с определённым составом, который вызвал чувство любви. Да, я хотел, чтобы любовь была направлена на меня. Но если бы моя Алиночка полюбила другого человека, я бы не стал её упрекать. Мне хотелось сделать её счастливой, что и доставило бы мне радость, будь она счастлива со мной или с другим человеком. В этом, я думаю, и заключается настоящая любовь, когда желаешь счастье другому, а не самому себе.

И вообще я думаю так, что каждый человек, явившийся на нашу землю, должен оставить о себе добрую память, то есть сделать что-то хорошее. Делать добрые дела — в этом предназначение человека на земле. Уверен, что если бы мне пришлось завтра уйти из жизни, то и тогда я бы был счастлив оттого, что успел хоть что-то сделать в этом мире.

— Вы верите в существование другой жизни у человека?

— Нет, конечно. Я реалист. Потому и считаю, что делать добрые дела надо здесь на земле, а не уповать на несуществующее потустороннее.

Из-за оцепления матросов уже десятки микрофонов на удочках и в руках журналистов тянулись в сторону беседовавших, пытаясь уловить хотя бы разговор.

Корреспондент «Славы Севастополя» продолжал задавать вопросы:

— А у вас тоже будут дети, как у многих других, оказавшихся под воздействием вашей ракеты?

— Да, мы ожидаем двойню, как и моя сестра, моя мама и мама Алины.

— Но ведь есть женщины, которые не хотят рожать. Вы о них думали?

— Нет, к сожалению, изобретая свою ракету, я не думал, что окажу ею влияние на такое количество женщин. Я искренне сожалею об этом. И всё же полагаю, что любовь даже незапланированная, даже самая неожиданная, должна приносить счастье. Любовь правит миром, а злоба — войной. Так что я прошу не сердиться на меня. Те женщины, которые не хотят сегодня по какой-то причине рожать, тоже будут счастливы, если роды будут происходить в хороших условиях, дети и матери получат хороший уход, если прибавление семейства не вызовет ухудшение условий их жизни. Но об этом, я надеюсь, позаботится наше правительство, которое само предложило в своё время программу увеличения семьи. От нас всех, в том числе и журналистов, как я думаю, зависит, будут ли счастливы все мамы, рожающие детей.

— Последний вопрос, — умоляющим голосом произнёс журналист, — меня просят заканчивать интервью. Куда вы сейчас едете и чем собираетесь заниматься?

— Вы задали два вопроса, — смеясь, ответил Роман. — Еду домой. Собираюсь продолжать заниматься наукой. Я ведь аспирант.

— А почему сюда приехали бронетранспортёры?

— Извините, но вопрос не ко мне. — Роман обнял за плечи Алину, широко улыбнулся и помахал в камеру рукой. — Прощайте и не ругайте науку! Она всегда должна идти вперёд.

Странная транспортная кавалькада покидала улицу Правды. За бронетранспортёром с моряками, готовыми соскочить в любую минуту для занятия обороны или осуществить наступательную операцию, двигался микроавтобус с матросами большого противолодочного корабля капитана Директора, самим капитаном и его гостями Науковым и Грамотеевым, затем ехала «Волга» с Захватовым, его двумя омоновцами и Алиной, далее следовал «мерседес» генерала Авдругова с арестованным Михальским, майором Быстровым, одним омоновцем. Завершал кавалькаду второй бронетранспортёр с моряками, в задачу которого входило не позволить журналистам преследование машин.

После отъезда с улицы виновников внепланового собрания людей народ ещё поволновался, помитинговал и постепенно разошёлся по домам. Какие-то журналисты попытались всё же преследовать уехавших в сопровождении бронетранспортёров важных для новостей лиц. Однако из-за остановки последнего бронетранспортёра, перегородившего дорогу, журналистам не удалось заметить, когда «Волга» и «Мерседес» покинули процессию, устремившись к Симферополю. Микроавтобус РАФ со своим боевым сопровождением, хоть и видели за собой цепочку машин журналистов, спокойно покинули Камышовую бухту и добрались до Казачьей, где капитан Директор своими матросами перекрыл дорогу журналистам и без проблем посадил Наукова и Грамотеева на катер, который и доставил их к трапу весьма внушительного большого противолодочного корабля с замечательным названием «Неустрашимый».

Билеты до Москвы Алине и омоновцам были забронированы в воинской кассе.

«Мерседес» сразу обогнал «Волгу» и ушёл далеко вперёд. При подъезде к Симферополю зазвонил мобильный телефон генерала. Майор Быстров внимательно наблюдал за изменением выражения лица сидевшего впереди Авдругова. Он не мог скрыть волнения, которое вызвали полученные по телефону указания. Выдавало его и краткость ответа: «Так точно, понял», «Слушаюсь!», «Есть!», «Найду».

На вопросы, поступавшие ему, отвечал только «Да», «Нет», «Согласен», «Выполню».

Закончив разговор, из которого Быстров ничего так и не понял, генерал обратился к нему:

— Майор, я вас сейчас оставлю в Симферополе, и вы продолжите работу с американцем. Его не должны пропустить в Россию, а что будут делать с ним украинцы — это их дело. Кстати, люди, которых вы вызвали в помощь, уже прибыли и должны ожидать вас в аэропорту. Но, как я понимаю, в сложившейся ситуации они вам уже не нужны. Тут вы сами разбирайтесь. Может, вам тоже лучше лететь сразу в Москву. Созванивайтесь с вашим руководством, оно в курсе. А мы с бойцом ОМОНа и задержанным Михальским продолжим движение. Я сам организую передачу его российским властям.

Быстров сразу же набрал номер своего начальника. Разговор был столь же непонятен для окружающих, как предыдущий разговор генерала. Голос из Москвы спросил:

— Вы сейчас в компании с генералом? Отвечайте коротко.

— Да.

— Слушайте внимательно. Он вас оставит в Симферополе, и вы немедленно отправляйтесь в аэропорт. Ваша бригада уже там. Оттуда позвоните, а до этого ничего не предпринимайте.

— Слушаюсь.

Разговор закончился. Генерал спросил:

— Ну что, какая команда?

— Как вы и сказали, — уклончиво ответил Быстров. — Еду в аэропорт.

— Порядок, — обрадовано ответил генерал. — Тогда я вас здесь высаживаю. Берёте такси, и вперёд. А нам придётся сворачивать скоро. До встречи в Москве.

Генералу Авдругову было, отчего волноваться. По телефону поступила команда ехать машиной в Новороссийск, получить там пакет для передачи в Москву и отправить его вместе с переправляемым в Россию Михальским под охраной омоновца. Документы на экстрадицию Михальского обещали передать в Керчи у парома. То есть там надо было решить вопрос об экстрадиции, сесть в порту Крым на паром до порта Кавказ и оттуда добраться до Новороссийска. Волновала необычность маршрута. Можно же было проделать передачу Михальского в Симферопольском аэропорту, но приказ почему-то наметил линию Керчь — Новороссийск. Авдругов был удивлён, но задавать вопросы на его уровне было не принято, а точнее не позволялось. Он отправился в Керчь. Ночным рейсом парома «мерседес» прибыл на Кавказ и к утру был уже в Новороссийске.

Майор Быстров за два часа добрался до аэропорта, где встретился со своей бригадой помощников. Позвонив снова в Москву, получил новую команду:

— Семён Семёнович, срочно отправь двух помощников в Керчь, а там паромом на Кавказ и затем в Новороссийск. Их цель — «мерседес» и его пассажиры. Скажите им параметры машины и остальные данные. Ну, не мне вас учить. Учёного учить — только портить. Сами с остальными ребятами садитесь на самолёт прямо в Новороссийск. Задача всех разобраться, что там намечено и помешать всеми силами. Предполагаем, что они хотят сделать в Новороссийске то, что не удалось в Севастополе. Только не засветитесь сами. Дело не в деликатности, а гораздо серьёзней. Можем оба полететь в тартарары за милую душу. Пусть работает бригада, а вы контролируйте. Фиксировать камерами всё без исключения.

Задача была понятной, Быстров приступил к выполнению.

Ещё по пути к аэропорту Алина позвонила в Москву маме, сообщив о прилёте, и попросила встретить во Внуково. Мама приехала не одна, а вместе с папой и Катей, которая, конечно, не могла не встретить свою любимую подругу и жену брата.

Дома в квартире у Молодцовых ждал праздничный обед с участием неизменных Науковых. За столом Алина повторила всё, что рассказывала по дороге из аэропорта, вспоминая всё новые и новые подробности расставания с Романом. Тут выяснилось, что прямую передачу севастопольского телевидения с интервью Романа и Алины уже повторили в записи почти все каналы российского телевидения, о нём говорили во многих странах и все радиостанции. Прилёт Алины в Москву журналисты не успели отследить, потому они так спокойно доехали домой на такси. И вот теперь она рассказывала родным людям, дополняя виденное ими по телевидению. А их интересовало в первую очередь, когда и как прилетит Рома.

— Ещё раз объясняю, — говорила Алина, — поедая с аппетитом свежие пирожки, — БПК — это большой противолодочный корабль. Он отойдёт от Севастополя сегодня около полуночи.

— Осталось два часа до отхода, — сказал Николай Николаевич, посмотрев на часы, показывавшие одиннадцать часов вечера. — На Украине ведь на час меньше, чем у нас.

— Всё правильно, — согласилась Алина. — Я, кстати, не перевела ещё часы на московское время. Ну, сейчас переведу. Так вот, скорость БПК двадцать узлов в час. Узел — это одна морская миля. То есть он будет идти двадцать миль в час. Расстояние от Севастополя до Новороссийска двести миль. Чтобы покрыть это расстояние потребуется десять часов.

— Не понимаю, — прервала взволнованно Ирина Владимировна, — Алиночка, зачем надо плыть в Новороссийск? Нельзя было лететь самолётом с тобой?

— Это никак невозможно было. Украинские власти не хотят Рому выпускать в Москву. На любой таможне его задержат.

— Но он же ничего плохого для Украины не сделал. — Ирина Владимировна даже всхлипнула, вытирая рукавом глаза.

— Конечно, ничего. — Алина положила руку на плечо Ирины Владимировны. — Но тут, как нам объяснили, вмешалась большая политика. Нас хотел вывезти московский ОМОН. Об этом узнали власти Украины и начали вставлять рогатки. Тут и заварилась каша. Поэтому севастопольцы решили военным кораблём перебросить Рому и Сашу в Новороссийск, где у них российская морская база, говорят, не хуже севастопольской, но главное, что это уже российская территория. Так что завтра утром Рома должен уже вылететь сюда. Он нам позвонит оттуда. С военного корабля звонить по мобильнику ему не разрешат.

Тартарары

В восемь часов утра Алину разбудил мобильный телефон. Да она почти не спала. Всю ночь ворочалась, просыпалась от каких-то кошмаров. То ей снилось, что военный корабль тонет в океане, а она с Романом оказывается на обломке доски в бушующих волнах, и он вдруг нырял под воду, говоря, что там найдёт землю. Алина звала его и просыпалась от собственного голоса. То вдруг казалось, что Роман, распростёрши руки и ноги, уносится высоко в небо под самое солнце, а она никак не может подняться с земли, чтобы лететь за ним и кричит ему, просит остановиться, забрать её с собой и снова просыпалась, замечая, что подушка взмокла от пота. Перевернув подушку сухой стороной к лицу, Алина снова засыпала, и опять приходили страшные сны.

Вот она стоит в жаркой пустыне, а на руках у неё два ребёнка. Она прижимает их к себе левой и правой рукой и просит Романа посмотреть, какие красивые у них мальчики, а он стоит перед ними, смотрит будто бы на Алину, но глаза его не видят ни её, ни детей. Она протягивает руки вперёд, показывая запеленатых малышей, и говорит:

— Вот твои мальчики, Рома. Они просто чудо!

А он смотрит вперёд и не видит их. Потом сказал: «слушай!», и заиграла музыка, хорошо знакомый марш Черномора. Алина проснулась и поняла, что марш звучит из её мобильного телефона. Она протянула руку к столику и взяла аппарат. Услышав знакомый голос, подскочила в постели. Ещё бы не подскочить! Звонил Роман:

— Здравствуй, Алиночка! Я в России. Теперь всё в порядке.

Алина посмотрела на часы. Стрелки показывали ровно восемь.

— Здравствуй, Ромочка! Если бы ты знал, как я волнуюсь. Такие кошмары снятся. Прилетай скорей. А почему вы прибыли раньше? Я думала, ты позвонишь после десяти.

Алина торопилась говорить, чтобы не заметно было дрожания голоса от волнения. А голос начинал подрагивать от дрожания губ. Она готова была вот-вот расплакаться от радости, что слышит Романа. И слёзы сами собой начали капать из глаз, но Алина тараторила, чтобы Рома на том конце связи не заметил этих неудержимых слёз. Он и не замечал, проявляя свою радость от прибытия в Новороссийск, от сознания того, что волнения с переездами кончились. Осталось только сесть в самолёт и прилететь в Москву. А самолёт должен был вылетать через три часа. Роман был счастлив оттого, что мог спокойно разговаривать по телефону, не боясь говорить о том, где находится и когда прилетит. Все, так называемые опасности, связанные с пребыванием в другом государстве были, наконец, позади. Он в России. И Роман, не скрывая восторга, рассказывал:

— Мы шли полным ходом. Но в самом начале пути, ещё в Севастополе, когда проходили Стрелецкую бухту, то у боновых ворот нас встретили корабли береговой охраны Украины, предлагая нам повернуть обратно. Политика дрянное дело, Алиночка. Казалось бы, какое им дело до того, куда и зачем идёт боевой корабль России. Но кто-то ко-го-то подзуживает, и начинаются споры, кто кому и что должен докладывать. Ну и что, что Севастополь на территории Украины? Это же русская база исторически. Мы не захватывали территорию. Ну, ты понимаешь. И украинцы это знают, но избрали меня камнем преткновения, чтобы начать политические дрязги. Однако наш Василий Ильич не даром носит погоны капитана второго ранга. Думаю, ему скоро дадут ещё одну звёздочку. Он так отбрил по рации пограничников, что те быстро замолчали. Представляешь, он спокойно заявил в микрофон, я стоял рядом, что информация о маршруте была своевременно отправлена, и это соответствует действующим договорённостям между украинской и российской стороной, разрешение же на поход он спрашивать не намерен, поскольку подчиняется только российскому командованию, а потому движение корабля прекращать не будет ни при каких обстоятельствах. Но знаешь ли ты, малышка, что такое большой противолодочный корабль? Это плавучая морская крепость с ракетами, способными уничтожить любую преграду под водой, на воде и в воздухе. Стоять на пути корабля равносильно самоубийству. Украинцы освободили ворота. Так что мы спокойно шли своим путём. Прибыли как полагается не за десять, а за девять часов. Тебе капитан говорил время примерное на случай ухудшения погодных условий и других непредвиденных задержек. Ну и не забудь, что здесь на час меньше, чем у вас.

Слушая рассказ Романа, Алина успокоилась. Они долго ещё говорили о самых разных вещах, словно расстались не вчера, а провели в разлуке целую вечность. И это было понятно: они любили друг друга.

В это же время Грамотеев тоже звонил своей любимой Катюше и рассказывал, наверное, примерно то же, что и Роман. Впечатления у них были одинаковые. Оба впервые попали на военный корабль, оба были счастливы оказаться снова в России после стольких тревожных часов среди русских людей, на бывшей русской территории, но в новых политических условиях. Небо снова стало для них голубым и радостным.

Катя хотела услышать от Саши подтверждение его предложения о свадьбе, и оно поступило немедленно. Правда, Катя спросила об этом весьма осторожно, как настоящий дипломат, дав возможность парню изложить сначала подробности прибытия в Новороссийск:

— Ну, я очень рада, что вы прибыли успешно. Можешь теперь спокойно продолжать свои шутки.

— Какие шутки? — удивлённо спросил Грамотеев. — Ты о чём?

Катя собралась вся, нервы напряглись, но она приложила все силы, чтобы сказать лёгким шутливым голосом:

— Ну, о свадьбе круглой и прочее.

— Катюша, какие тут шутки? Для меня это очень серьёзно. Неужели ты не веришь? Вот прилетим с Романом и сегодня же пойдём в ЗАГС, если не возражаешь.

Катя, конечно, не возражала. Она ждала Сашу, как сказала, всю свою сознательную жизнь и ни минуты не может жить, не думая о нём. Вот о чём говорила эта молодая парочка.

Между тем Роман, закончив говорить с Алиной, позвонил и родителям, чтобы успокоить мать и договориться о встрече в аэропорту.

— Ма, ты имей в виду, что у нас в Новороссийске сейчас идёт дождь и гремит гром. Так что, если вылет задержится, вы не переживайте.

— Ну, как не переживать? — сокрушалась Ирина Владимировна, — у вас гроза, а у нас солнце. Может, вам подождать с вылетом?

— Это не мы решаем, ма. Лётчики знают, когда лететь, а когда нет.

Родные люди говорили между собой, напрочь забыв обо всём окружающем, а оно их как раз помнило и не оставляло без своего внимания ни на секунду.

Всеведущие журналисты, откуда они только берутся, как добывают самые секретные, самые скрытые от посторонних глаз новости? Как удаётся пронюхать то, что, казалось бы, как говорится, одному богу известно. Нет от них тайн. Не сегодня, так завтра, но всё выведают, всё разузнают, и, главное, всё всем расскажут без какого-либо стеснения, без зазрения совести, а порой и безо всякого страха, что скажет не то, не там и не так, как было на самом деле. Последнее самое плохое. Иной думает, что если ты знаешь что-то, чего другим не удалось узнать раньше, и тебя зудит рассказать об этом первым, так рассказывай об этом, как оно есть. Так нет же, так думает только иной, а остальные врут напропалую, лишь бы читателю было весело читать и интересно. Разве это настоящие журналисты? Нет, они профа-журналисты, то есть не профи, что означает профессионалы, а именно профа от слова «профанация», то бишь не настоящие журналисты.

Ну, какими бы они ни были профи или профа, но одни журналисты примчались в Новороссийск, узнав, очевидно, от украинских пограничников, куда направился «Неустрашимый», другие собирались в аэропорту Внуково в ожидании прибытия самолёта с Науковым.

В Новороссийске погода была, можно сказать, нелётная. Для июня это было нормально. Грозы в это время года здесь не редкость.

Журналисты со своей съёмочной аппаратурой и зонтиками собрались в аэропорту задолго до рейса Новороссийск — Москва, на котором, как ожидалось, полетит Науков. К какому причалу и на каком катере подъедет учёный, которого кто-то назвал Дон-Кихотом, со своим верным оруженосцем, если продолжать этот сравнительный ряд, Грамотеевым, никто не знал, поэтому все корреспонденты бесконечно названивали своим друзьям в различные военные ведомства, пытаясь выяснить, когда и где можно увидеть интересующего всех Наукова. Но военные, если что-то и знали, сообщали о своём неведении.

Появление Романа и Александра у здания аэропорта заметили сразу, ибо кого же могли привезти сюда в сопровождении нескольких машин милиции, как не самую главную знаменитость времени? Не смотря на плотное кольцо милиции, над головой Романа повисли микрофоны, на него были нацелены объективы всех камер, слева и справа сыпались вопросы, перебивая друг друга, повторяясь и не получая ответов.

Роман, держась обеими руками за лямки рюкзака, шёл, молча, и улыбался широкой улыбкой на все вопросы. По громкой связи аэропорта объявили задержку рейса на Москву по погодным условиям на час. И тут же из репродукторов донеслось объявление:

— Просьба ко всем прибывшим журналистам собраться в зале ожиданий, не препятствуя движению нашего гостя. Мы попросим его ответить на вопросы, но организованно. Вы же не папарацци, а цивилизованные журналисты.

Это кто-то из городской администрации, очевидно работник пресс-центра, взял на себя бразды правления, чтобы навести некоторый порядок.

Романа и Александра провели в отведенную для них часть зала. Оба второй раз в своей жизни очутились в центре всеобщего внимания. Рядом с ними стал и организатор внезапной пресс-конференции. Сразу было заметно, что опыта ему не занимать — он знал почти всех собравшихся журналистов, и, что особенно важно, они знали его и послушно подчинялись его требованиям. А он распоряжался деловито и умело:

— Отступите, пожалуйста, все на три шага назад, дайте возможность поставить камеры и сделать так, чтобы все могли фотографировать. У нас есть время, все сможете задать вопросы, но прошу формулировать их кратко и понятно.

Роман снял со спины рюкзак, положив его на пол, и неожиданно поднял руку, прося тишины и внимания. Затем спросил организатора:

— Можно я скажу несколько слов сначала?

Организатор не ожидал вопроса, но тут же согласился:

— Конечно, раз вы хотите. Это даже лучше. — И, обращаясь к собравшимся громко произнёс, — Внимание, господа! Первым слово просит сам Науков Роман Николаевич. Послушаем его.

Роман выдержал паузу, как бы собираясь с силами, и сказал то, чего никто не только не знал, но и не предполагал услышать:

— Уже здесь в Новороссийске мне неожиданно сообщили, что в Севастополе была совершена попытка отравить меня.

Зал ожидания ахнул. Вспышки фотоаппаратов засверкали ещё чаще.

— Она буквально случайно не удалась. То, что предназначалось мне, то есть рюмку яда, выпили, к величайшему сожалению, два других человека. По телефону сообщили, что с трудом, но их удалось спасти от смерти. Почему я начал разговор с этого, а не с ответа на ваши вопросы? Я хочу с вашей помощью обратить внимание тех, кто организовал эту попытку ликвидировать меня, на то, что со мной, как с человеком, расправиться легко, а с наукой невозможно никак. Теперь я готов к вопросам.

Журналисты, пассажиры и почти все служащие аэропорта теснились в зале, слушая импровизированную пресс-конференцию. Только дежурившие у ворот, которым была дана соответствующая команда, видели, как к готовому для вылета в Москву самолёту подъехал Мерседес. Из него вышли три человека в гражданской одежде. Один нёс в руке небольшой чемоданчик, который называют английским словом «кейс». Два других поднимались по трапу впереди него. Это были генерал Авдругов, Михальский и омоновец, сопровождающий арестованного, с которого только перед выходом из машины сняли наручники. Михальский поднимался по трапу, как затравленный зверёк, постоянно озираясь по сторонам.

В самолёте бортпроводница провела всех троих в самый конец салона. По рации командиру воздушного судна сообщили указание принять двоих пассажиров, один из которых является преступником, а потому уделять им в полёте особое внимание и вывести в Москве последними для передачи там в правоохранительные органы. Генерал убедился в том, что оба его пассажира устроены. Омоновец огромного роста и, несомненно, обладавший недюжинной силой выглядел рядом с тощим Михальским великаном, так что генерал не боялся оставлять на его ответственность арестованного.

Протянув руку для прощания омоновцу, генерал сказал:

— Надеюсь, вы доставите нашего клиента в полном порядке. В Москве вас встретит подполковник Захватов. Прошу передать ему этот кейс, в котором полный отчёт и всё необходимое по делу. Счастливого полёта!

Бортпроводница сопроводила генерала к выходу. «Мерседес» отбыл почти никем не замеченным.

В кабинете милиции аэропорта сидел майор Быстров. Он наблюдал за подъездом к самолёту Мерседеса. Бригада майора работала чётко. Наблюдение за генералом установили ещё в Керчи, где успели снять видеокамерой встречу Авдругова с каким-то человеком, передавшим ему толстый пакет документов. Один из двух наблюдавших за встречей сумел выяснить, что это был работник посольства России в Украине. Здесь всё было понятно. Речь шла об экстрадиции Михальского. Эпизод немедленно доложили Быстрову. Он проинформировал Москву. Оттуда ответили, что всё пока в рамках законности.

Ночью паром доставил генеральскую машину и наблюдателей в Темрюк. Хмурое предгрозовое утро все встречали в Новороссийске. Генерал наблюдения за собой не замечал. Здесь в российском городе он чувствовал себя спокойней. Связался с правоохранительными органами, для которых его звание и должность были самыми что ни на и есть руководящими, узнал подробности вылета самолёта на Москву, договорился о доставке на борт арестованного и сопровождающего омоновца без прохождения контроля своей машиной. Завтракали у мэра города в кабинете. План осуществлялся без сучка и задоринки.

Посадив Михальского в самолёт, генерал-куратор фактически завершил свою миссию. Доложив об этом в Москву, к своему вящему изумлению получил указание отослать «мерседес» назад в Севастополь, а самому любым транспортом отправляться в Грузию, где будет дано следующее распоряжение.

Быстров этого не знал, но опекуны генерала, как он называл своих помощников, следивших за его передвижениями, сообщили о том, что генерал на железнодорожном вокзале купил билет до Тбилиси. Майор, не теряя ни секунды, связался с Москвой.

В Москве Премьер-министр вызвал помощника. Раздражению не было предела, и он рыкнул вошедшему сначала нецензурной бранью, затем вопросом:

— Что там за мышиная возня вокруг нашего генерала? Звонков доложил, что на него чуть ли не охота организована каким-то майором. Кто в стране хозяин, чёрт вас дери? Я или ФСБ? Немедленно исправить положение.

Президент позвонил Премьеру:

— Слушай, в чём дело? Только что телевидение начало прямой репортаж из Новороссийска. Ты смотришь? Науков заявил, что вчера его хотели отравить. Это ни в какие ворота не входит. Может быть, послать за ним специальный самолёт?

Ответ звучал успокаивающе:

— Предположение учёного ещё не факт, что так и было. Мне кажется, не царское это дело заниматься самолётами для учёных. Государственных дел полно. У нас на носу встреча с представителями фонда Сороса. Американцы предлагают взять на себя финансовое обеспечение воспитания первомайских мальчиков. Это большое дело.

— Большое то большое. Я об этом знаю. Но уже есть возражения. Говорят, что за американские деньги мы получим и американскую идеологию. Несколько миллионов парней будут проамерикански настроены. А мы Россия.

— Так говорят те, кто сами не хотят работать.

Между первыми лицами государства начался обычный государственный деловой спор.

Майор Быстров попросил соединить его с непосредственным начальником для срочного доклада. В трубке помолчали и ответили, что у телефона будет его заместитель, так как начальник отдела внезапно заболел.

Вопросы в голове Быстрова замелькали с калейдоскопической скоростью: Что значат слова «внезапно заболел?» Так ли это на самом деле? О том, чем сейчас занимается Быстров, не должен был знать никто. С кем контактировал по его делам начальник, Быстрову не сообщалось. Вспомнились недавние слова начальника: «Можем оба полететь в тартарары». Где произошёл прокол? Кто проследил за ним и кто ведёт двойную игру? Что известно заместителю, а что нет? Что ему можно доложить, а чего не следует?

Голос заместителя был вкрадчиво мягким:

— Слушаю вас, Семён Семёнович. К сожалению, шеф срочно лёг в больницу. Я буду у него и всё передам, если нужно. Какие у вас проблемы?

Быстров понял, что заместитель не в курсе событий, по крайней мере, в том свете, в каком они говорили с начальником. Поэтому докладывал очень осторожно.

— Особых проблем нет. Хотел только поставить в известность о том, что Михальского посадили в самолёт в сопровождении одного бойца ОМОНа. Сажал его Генерал Авдругов.

— Ну, и замечательно, — ответил спокойно заместитель. Вы, собственно, тоже можете возвращаться со своей бригадой. Можете этим же самолётом, если хотите.

«Значит, об отправке помощников он знает», — подумал Быстров, но не знает о последнем задании для них и спросил, как бы между прочим:

— А генерал-лейтенат Авдругов тоже возвращается в Москву?

— Семён Семёнович! — в голосе заместителя появились угрожающие нотки. — Какое вам дело до генерала? У него своя задача, у вас своя. Это не наша епархия. Вы могли бы вернуться в Симферополь, но, как мне только что стало известно, американского журналиста Мак-Алистера украинские власти освободили, и он уже летит в США. Вот и вы в принципе свои дела успешно закончили. Возвращайтесь. Это приказ.

— Слушаюсь! Но этим рейсом уже не успею. Посадка началась, и мест для всех нас не будет, так как полно журналистов. Все места захватили.

— Ну и ладно. Езжайте, как получится, — уже мягче ответил заместитель. — Жду вас в Москве.

Ведущий пресс-конференции протянул руку вперёд, указывая на человека, стоявшего рядом с большой телевизионной камерой, красный огонёк которой говорил о том, что она включена и работает в прямом эфире:

— Прошу вас задать первый вопрос.

— Телекомпания НТВ. Я готовился задать другой вопрос, но в связи с услышанным нами только что серьёзным заявлением об отравлении, хочу спросить: вы знаете, кто покушался на вашу жизнь и почему?

— Позвольте на этот вопрос ответить мне, — вмешался Александр, заметив, что Роман несколько смутился и не готов был говорить. — Я капитан внутренних войск Грамотеев, нахожусь рядом с Романом Науковым в целях обеспечения его личной безопасности. По образованию я юрист и могу сейчас сказать, что нам известно имя покушавшегося, но следствие по этому делу только началось. Давайте не будем обсуждать эту тему до суда. Это не полагается.

Следующие вопросы были непосредственно к Роману:

— Как вы думаете, какое значение для науки имеет ваше открытие?

— Полагаю, что реакция учёных на то, что случилось, говорит сама за себя. Я пока могу судить только по вашим сообщениям. С учёными ещё не разговаривал. Но если к проблеме проявили интерес многие страны, очевидно, она имеет большое значение.

— Вы собираетесь делать новые открытия?

— Вопрос не корректный. Открытия специально не делаются. Они происходят неожиданно, хотя к ним всегда стремятся. Это как если вы находитесь в поле, а вокруг густой туман. Вы знаете, что где-то есть дорога, но не видите её и идёте то вправо, то влево, то прямо, то назад, порою кружа на одном месте, не замечая этого, пока не наткнётесь на что-то ровное твёрдое, что окажется дорогой. Кружить можно очень долго. Всё зависит от умения не сбиться с выбранного направления и интуиции, позволяющей выбрать правильное направление.

— Как вы относитесь к сенсации?

— Отрицательно.

— Но вы её сделали.

— Я не хотел этого. Настоящая наука делает сенсацию, но не рвётся к ней. Наука стремится к улучшению жизни человека, к совершенствованию мира, а не к тому, чтобы чем-то вызвать сенсацию. Если бы я в своей работе думал о сенсации, я бы не сделал своего открытия, потому что пошёл бы обязательно ошибочным путём.

Вопросы сыпались, как из рога изобилия. Грамотеев стоял рядом с Романом, напряжённо всматриваясь в лица спрашивающих и стоящих рядом, в каждого из присутствующих. Он знал, что толпа непредсказуема. В ней легко может оказаться человек с бесшумно стреляющим пистолетом, с любым другим устройством, которое можно использовать для нанесения смертельной раны или просто убийства человеку, не сделавшего никому ничего плохого, его другу Роману. Он понял о настоящей опасности, грозящей Роману, сразу, как только узнал, что Михальский хотел отравить именно Романа, но не по своей воле, а получив задание от власть имущих людей. Александр страшно переживал от сознания того, что его друг мог вчера погибнуть, а он, присланный специально оберегать его, не распознал врагов ни в американце, ни в Михальском. А таких, как Михальский, в толпе журналистом могло быть сегодня даже несколько. И Грамотеев прощупывал взглядом каждого, не догадываясь, что ту же работу выполняли ещё два человека, помощники майора Быстрова, специально затесавшиеся среди журналистов и осматривающие их с не меньшим подозрением, чем Грамотеев, ибо они и профессионалами были большими и знали о возможной опасности чуть больше.

Журналистов интересовало всё.

— Вы не медик по образованию, но вы сделали открытие в области медицины.

— Моё открытие находится на стыке нескольких наук, — ответил Роман. — Это не такая редкость в науке.

— А в какой степени вы знакомы с медициной?

— На уровне хромосом, если вам это о чём-нибудь говорит.

— Но откуда вы это знаете, если не учились медицине?

— Из книг. Учиться по ним можно не обязательно в институте или академии.

На следующий вопрос журналиста Роман отвечал не так коротко.

— Из вашего вчерашнего интервью в Севастополе мы знаем, что вы не ожидали такого массового эффекта от вашего открытия. То есть вы об этом просто не думали. Но теперь, когда вы знаете, как всё произошло, можете ли вы сказать, насколько возможно контролировать эффект «Первомайских мальчиков»? Или это никогда не будет управляемо?

— В науке не принято употреблять слово «никогда». Всё когда-то может измениться. То, что стали называть эффектом первомайских мальчиков, безусловно, может быть управляемым. Дело в том, что найденное мною решение проблемы рождаемости имеет перед собой неограниченные возможности. И меня не удивляет, что первыми ко мне с предложением уехать к ним работать обратились американцы. Они бизнесмены до корня своих волос и сразу почувствовали экономическую сторону эффекта. Ведь кто больше всех приезжает в нашу страну покупать новорожденных? Американцы. У них не хватает своих детей. Многие хотели бы родить, но не могут. Вот и приходится либо пользоваться услугами суррогатных матерей, либо покупать чужих отказников. А моим методом можно обеспечить рождение практически у любой женщины. И для этого не обязательно запускать ракету, как я теперь понимаю.

— Вы хотите сказать, что продолжаете работать над этой темой?

— Должен заметить, что настоящий учёный, увлечённый своей работой, никогда её не прекращает. Просто он не может не думать о ней. Запустив ракету и увидев произведенный ею эффект сначала на моей собственной жене, я сразу же непроизвольно подумал о возможности делать то же самое для других женщин, не зная, что это уже произошло. Мы были тогда в крымских горах и не читали газет, не смотрели телевизор, не слушали радио. Когда же до нас дошла, наконец, информация о случившемся буме, мои мысли начали работу над тем, как можно управлять процессом. Не могу сказать, что уже знаю ответ на этот вопрос, но он решаем, как говорят обычно учёные. Американцы сразу догадались, какую колоссальную выгоду сулит такое открытие и тут же послали ко мне своего гонца. Я удивляюсь, что японцы ещё этого не сделали. Они тоже большие мастера переманивания чужих мозгов.

Тут из задних рядов донёсся голос, в котором слышен был акцент иностранца:

— Я есть из бизнеса Японии. Заверяю, что в нашей стране мы готовы принять вас и ваша жена когда хотите.

— Спасибо за предложение, — со смехом в голосе сказал Роман, — но я уже отказал американцам, теперь неудобно соглашаться ехать в Японию. Предпочитаю работать в России.

Журналисты дружно рассмеялись и зааплодировали.

— Дело в том, — продолжал Роман, — что в ваших странах привыкли всё делать за деньги и ради денег. У нас тоже сейчас пытаются этому научиться, к сожалению. Но я воспитан своими родителями так, как воспитан. Мне хочется делать добро каждому, а не только богатым, которые способны платить любые деньги за своё удовольствие. У нас в России сейчас насаждается дикий капитализм, при котором мы берём из стран капитала всё самое плохое, от которого эти страны сами уже отказываются. Посмотрите, в Америке проходит широкая борьба с курением в общественных местах, а у нас повсюду продаются и рекламируются американские сигареты «Мальборо». Мы стараемся сегодня из всего извлекать деньги и то, что раньше предлагалось бесплатно: лечение, учёба, отдых, культурные мероприятия, даже детские площадки становятся платными. А, например, в Норвегии, как мне рассказывали, в больших универмагах выделяют специальные места с игрушками для детей, которых родители могут оставлять здесь играться пока взрослые совершают покупки. И это бесплатно для любых покупателей. В этих же магазинах у входа ставят коробки, куда многие люди кладут ненужные больше их детям игрушки и что-то из одежды для других детей, которые с удовольствием будут ими пользоваться. Это, я бы сказал, социалистический подход в капиталистической стране. Так вот я хочу, чтобы мои открытия, которые буду делать я или мои коллеги, приносили пользу каждому человеку, а не только богатым.

— Вы, конечно, читали, что есть немало недовольных вашим открытием? Особенно возмущена церковь, которая считает, что нельзя вмешиваться в природу человека. А получилось так, что даже многие монашки, давшие обет безбрачия, теперь ходят в положении. Что вы думаете по этому поводу?

— Кто бы как бы ни считал, но жизнь вносит свои коррективы. Наука давно вмешивается в то, что ей не позволялось ранее. Но давайте подумаем. Разве торговля детьми является гуманным явлением? Не знаю, выступает ли церковь против этого. Почему же происходит эта торговля? По той причине, что многие хотят иметь детей, но не имеют практической возможности их родить. Мой метод позволяет исключить этот фактор, а, значит и позорящее человеческий род явление — торговлю детьми. Любой, кто хочет иметь своих собственных детей, будет их иметь. Это ли не прогресс? Но давать такую возможность нужно каждому, а не только тем, у кого мешки с золотом.

— Можно ли будет заранее устанавливать рождение мальчика или девочки? Этот вопрос интересует почти всех родителей.

— Думаю, что это возможно. Специально этой проблемой не занимался пока, но когда моя жена Алина спросила, можно ли будет в следующий раз сделать так, чтобы у неё были девочки, я почти всю ночь прокручивал в мозгу вопрос, почему в данном случае рождаются только мальчики, и полагаю, что близок к ответу. Нужно провести несколько экспериментов для подтверждения родившейся у меня гипотезы.

— Ваше открытие ещё не запатентовано. Вы не боитесь, что у вас украдут рукописи и присвоят себе славу?

— Во-первых, у меня нет рукописей. Я работаю на компьютере, то есть на ноутбуке, который взял с собой даже на отдых. В Крыму вечерами сидел и работал, если позволяла жена. Но это даже не во-первых, а во-вторых. Главное ведь не в том, кто сделает то или иное открытие, а в том, чтобы оно было полезно людям. Мы любим произведения Шекспира, восхищаемся ими, часто цитируем слова из его произведений. Но историки говорят, что настоящее имя автора произведений доподлинно неизвестно. Так вот человечеству важны произведения, которые влияют на читателей, помогают им формировать своё сознание. Конечно, в наши дни важно знать имя автора, чтобы на него ссылаться, и чтобы знать, как он стал писателем, что этому способствовало, дабы на его примере и другие воспитывались. А ведь в далёкой древности литературные произведения передавались из уст в уста безымянными авторами. Или возьмите другой пример. У поэта Роберта Рождественского есть строки о солдатах, которые гибли на фронте не ради славы, а ради жизни на земле. Вот и настоящие учёные работают ради прогресса, а не ради славы.

В толпе журналистов давно тянула руку молодая женщина. Ведущий предоставил ей слово.

— Я журналистка из Москвы. В мае была в своём городе и, как вы можете догадаться, сама оказалась в положении. Врачи говорили мне, что я никогда не рожу. Думала, что любовь обойдёт меня стороной, что всю жизнь буду жить с разными мужчинами, не выходя за них замуж. Так мне казалось. И вдруг первого мая встречаю человека, в которого влюбилась, а теперь жду от него мальчиков. И мы оба счастливы. Таких, как я, очень много. Хочу сказать вам от имени всех женщин огромное спасибо. Уверена, в Москве женщины понесут вас на руках. Я гадалка. Поверьте мне.

Все вокруг снова рассмеялись и зааплодировали.

— Вообще я в пророчества не верю, но спасибо на добром предсказании. Женщин я люблю всех, но предпочитаю, помимо моей мамы и младшей сестрёнки, которых не могу не любить по определению, мы ведь часть друг друга, повторяю — предпочитаю мою жену. Её и сестрёнку люблю носить на руках сам.

Опять раздался всеобщий смех.

Ведущий коротко улыбнулся, обратившись к молодой журналистке:

— Вы развеселили нашу аудиторию, но, пожалуйста, задайте свой вопрос, если он есть.

— Разумеется, я хочу спросить. Роман Николаевич, скажите, что вам дороже жена или жизнь?

От неожиданности вопроса все замерли в ожидании.

Но Роман ответил быстро, словно знал, что его об этом спросят:

— Вы заметили, что слова жена и жизнь начинаются на одну букву? Для меня эти понятия неразрывны.

— Но если бы вам предложили на выбор жизнь жены или вашу, что бы вы выбрали? Извините за такую прямоту вопроса?

— Раз вы спрашиваете так конкретно, то отвечу, что я бы выбрал первое, потому что не люди живут для меня, а я для них. Не жена для меня служанка в жизни, а я её вечный слуга. Жизнь каждого человека мгновение в нашем мире, но это мгновение должно быть прекрасным, а прекрасным оно будет только тогда, когда ты кому-то помог так, что о тебе будут вспоминать добрым словом. Помните у Гёте «Остановись мгновение! Ты прекрасно!»? Ради прекрасного мгновения, можно и умереть. И к тому же у моей жены скоро родятся наши мальчики. Я думаю, они пойдут по моим стопам в том смысле, что будут жить для людей. И очень может быть, уж мы постараемся, что они сделают в жизни то, что я не успею. Всякая жизнь должна иметь продолжение.

В это время репродукторы аэропорта возвестили о начале посадки в самолёт рейсом на Москву. Все поспешили к месту осмотра пассажиров. Служащие аэропорта с трудом успевали производить досмотр пассажиров и их ручной клади, которая в основном состояла из съёмочной аппаратуры, и возмущались:

— С таким количеством техники и в толкотне всё что угодно пронести можно.

Через полчаса самолёт был заполнен пассажирами, трап отошёл и двинулся в сторону.

Майор Быстров сидел в кабинете начальника аэропорта Новороссийска. Он понимал, что пошёл на большой риск. В руках не было никаких доказательств. Только шестое чувство подсказывало ему, что здесь таится опасность. Ох, уж это шестое чувство. Сколько раз оно спасало. Предъявив своё удостоверение, майор старался говорить спокойным, но убедительным голосом.

— Прошу задержать вылет и позволить мне пройти на самолёт. По моим агентурным данным в салоне может находиться бомба. В самолёт до пассажиров посадили арестованного, с которым оставили чемоданчик, не прошедший контроль. Я хочу только одно — взять этот кейс и проверить на наличие взрывного устройства или другого запрещённого груза.

Лицо начальника аэропорта покрылось капельками пота. Решение надо было принимать немедленно, а сделать это было с одной стороны легко — нажать кнопку пульта и дать команду, с другой стороны трудно — внепланового пассажира приняли по распоряжению из Москвы.

Видя колебание начальника, Быстров изложил свой аргумент:

— Всю ответственность за задержку беру на себя. Если же произойдёт трагедия в воздухе, ответственность ляжет на вас. Времени на раздумья нет.

Вылет задержали. Двигатели самолёта заглушили. В аэропорт вызвали сапёров. Майор, два его помощника и сотрудник безопасности полётов аэропорта пошли к самолёту. Ливший до этого дождь временно прекратился, что позволило идти без зонтиков, которых ни у кого и не было. Вновь подкатили трап. Быстров попросил одного из помощников подождать внизу, а второго с видеокамерой пройти с ним.

В салоне самолёта их сразу увидели сидевшие в первом ряду Науков и Грамотеев. Удивлённые, они радостно приветствовали майора, полагая, что он тоже летит этим рейсом. Но майор, кивнув им головой и едва улыбнувшись, пошёл быстро по проходу вслед за стюардессой.

Дойдя до последнего ряда, стюардесса указала рукой:

— Вот ваши пассажиры.

Увидев арестовавшего его человека, Михальский весь сжался, не зная, чего ещё от него ожидать. Но Быстров, обратившись к омоновцу, коротко спросил:

— Вам передавали кейс с собой?

— Да, генерал просил отдать его подполковнику Захватову в Москве.

— Вы знаете, что в нём?

— Генерал сказал, что это полный отчёт о работе.

— Очень хорошо, но кейс не прошёл таможенную проверку. Где он?

— На полке. Я достану.

— Сидите. Я сам.

Быстров открыл верхнюю полку и достал кейс.

— Этот вам передал генерал Авдругов?

— Да.

— Я забираю его и сам отвезу в Москву. До встречи!

Последние слова Быстрова совсем не понравились Михальскому. Ему вообще ни с кем не хотелось теперь встречаться.

Помощник всё это время не отрывался от видеокамеры.

На обратном пути майор задержался у ряда, на котором сидели Роман с Александром.

— Счастливого вам полёта, ребята! Надеюсь то, что я сейчас сделал, поможет вам спокойно прибыть в Москву. Будьте здоровы!

Всемирный шок

Майор положил кейс на стол начальника аэропорта.

— Прошу экспертов осмотреть.

Два прибывших срочно специалиста по взрывным устройствам приготовили свою технику и попросили всех, кроме помощника Быстрова, регистрировавшего камерой весь процесс, покинуть помещение. Через некоторое время они вышли из комнаты и сообщили, что в чемоданчике вместе с документами находился пакет со взрывчаткой и часовым механизмом, который должен был сработать через сорок минут, то есть когда самолёт был бы в воздухе на подлёте к Москве, если бы не произошла задержка рейса.

Лицо начальника аэропорта побелело. С трудом справившись со своим состоянием, он спросил Быстрова, можно ли давать добро на вылет и, получив согласие, тут же распорядился. Синоптики не возражали. Облака над Новороссийском слегка разошлись. Самолёт на Москву взлетел.

Начальник аэропорта с экспертами сели составлять протокол случившегося. Майор позвонил в Москву.

— Вы ещё в Новороссийске? — услышал он недовольный голос заместителя начальника отдела.

— В самолёте, в котором летит Науков, мною было обнаружено и изъято взрывное устройство с часовым механизмом. Устройство доставлено в самолёт генерал-лейтенантом Авдруговым, который направляется сейчас в Грузию. Прошу дать санкцию на его арест.

— Вы что, с ума спятили? Чтобы его арестовать, нужно как минимум указание генерального прокурора, если не выше.

— Я его и прошу.

— Без доказательств? Немедленно вылетайте сюда этим же рейсом со своими выводами.

— Этим я уже не успею: самолёт вырулил на взлётную полосу. Вылечу ближайшим рейсом отсюда или из Сочи, где будет скорее.

Москва гудела новостями. В прямом эфире показали пресс-конференцию Романа Наукова перед вылетом из Новороссийска. Заявление о том, что была попытка отравить учёного, явилось информационной бомбой. Все каналы телевидения и радио начали обсуждение вопроса, кому надо избавиться от Наукова. Кроме того, все теперь знали примерное время прибытия в Москву восходящей звезды науки. В аэропорт Внуково, куда должен был прилететь самолёт из Новороссийска, устремились сотни корреспондентов и просто желающих увидеть самую популярную фигуру времени.

Ассоциация женщин «Первомайские мальчики» во главе с Аллочкой привезла в аэропорт несколько приветственных плакатов, благодаривших Наукова за первомайских мальчиков. Стихийно готовилась такая же пресс-конференция, как в Новороссийске, но масштабнее и профессиональней. Сюда прибыли академики, желавшие лично пожать руку молодому учёному. Почти полным составом явились сослуживцы Романа. Они считали их присутствие при встрече самым обязательным, поскольку он их коллега и, можно сказать, их воспитанник. Из института, в котором учился Роман, прислали делегацию лучших преподавателей и студентов-отличников. Так же поступили в школе, где когда-то учился Роман, отобрав лучших из лучших для встречи с бывшим их учеником.

В аэропорт добирались различным транспортом друзья и знакомые Романа и Алины. Но и таких, кто никак не был знаком с ними и не имел никакого отношения к ним, но хотел увидеть прибытие мгновенно прославившегося человека, было так много, что все помещения аэропорта мгновенно заполнились до отказа людьми, а машины выстроились длинными километровыми линиями вдоль шоссе, не говоря о запруженности всей привокзальной площади.

На встречу со знаменитостью приехал и мэр города. Его пресс-секретарь стал организовывать официальную встречу. Готовился зал, микрофоны, охрана, составлялся список лиц, которым будет дана возможность что-то говорить приветственное и задавать вопросы. В число выступающих включили и Аллочку. Она волновалась и в то же время гордилась тем, что будет говорить наравне с академиками и городской администрацией.

Семьи Науковых и Молодцовых устроили в отдельной комнате, куда не допускали корреспондентов. Только нескольким из них удалось всё же прорваться и задать наскоро вопросы сугубо о семейных отношениях.

Запланировали прямой выход в эфир по нескольким каналам телевидения. Радио само собой настроилось на прямые передачи.

Сообщение диспетчерской службы о задержке вылета по погодным условиям было воспринято с пониманием. В Москве, правда, погода была солнечной, но сообщили о грозовых дождях в районе Новороссийска. Наконец, радио аэропорта объявило о том, что самолёт из Новороссийска вылетел.

Журналисты связывались со своими редакциями, уточняя ориентировочное время прибытия самолёта и соответственно время выхода в прямой эфир.

Мэр города пригласил Науковых и Молодцовых в зал высокопоставленных персон, где предложил покормить их обедом, дабы они смягчили тем самым волнения ожидания. Все устроились за одним большим круглым столом. Официанты подошли предложить гостям меню. В это время что-то произошло. К мэру торопливым шагом подошёл его помощник и зашептал ему на ухо.

— Не может быть! — воскликнул мэр и посмотрел испуганными глазами на приглашённых обедать гостей.

— Что? — закричала Алина. — Что случилось?

Мэр поднялся.

— Боюсь даже говорить. Только что позвонили из Новороссийска. Самолёт упал в море.

— А-а-а! — вырвалось сразу из нескольких глоток.

Крик женщин растянулся, переходя в безудержное рыдание.

— Врача! Скорее сюда врача!

Требовательный голос мэра перекрыл женский плач. Мужчины обняли своих жён. А Катя и Алина упали друг на друга и, обвив руками плечи, плакали навзрыд.

Майор Быстров со своим помощником складывали видеокамеру, упаковывали кейс со взрывным устройством, прятали в портфель документы, когда в воздухе над Чёрным морем раздался взрыв. Плотная облачность скрывала небо.

Зазвонил телефон начальника аэропорта. Диспетчер доложил, что самолёт во время разворота над морем исчез с радара, связь с ним прервалась.

— Где гроза? — заорал начальник.

— По данным синоптиков гроза значительно дальше. Самолёт не мог в неё попасть.

Никто ничего не мог понять.

— Спасателей срочно! Вертолёт на поле! Я сам полечу.

Команды начальника аэропорта неслись одна за другой.

Изумлению Быстрова не было предела. Он только что изъял из самолёта взрывное устройство, всё запротоколировал, доложил об этом в Москву, и всё же произошёл взрыв. Это казалось невероятным. Не осознав до конца родившуюся мысль, он снова позвонил в министерство. Его соединили с заместителем начальника отдела.

— Товарищ полковник, — доложил Быстров, — случилось самое худшее. Самолёт упал в море. Мы слышали взрыв. По всей вероятности в салоне было ещё одно устройство, о котором я не знал.

На другом конце связи была тишина. Видимо информация оказалась столь неожиданной и чрезвычайной, что получивший её полковник, не знал, что сказать.

— Вы меня слышите, товарищ полковник? — нетерпеливо спросил Быстров.

Наконец, раздался ответ:

— Слышу майор. Подождите. Не отключайтесь.

Теперь слышно было, как полковник разговаривает по другому телефону, сообщая кому-то полученное известие. Затем в трубке долго слышались только потрескивания, наполняющие эфир спутниковой связи. Видимо, полковника тоже попросили подождать.

Минуты молчания казались вечностью. Возникала мысль, не прервалась ли связь. Но в трубке иногда слышались чьи-то шаги, далёкие приглушённые голоса. В московском кабинете готовилось какое-то решение. Какое? Быстров пытался уловить ход мыслей руководства. Скорее всего, ему поручат начать расследование. Да, это необходимо. Как пронесли обезвреженное устройство, понятно. Но откуда могло появиться второе? И почему? Неужели заказчик уничтожения самолёта с Науковым предусмотрел неудачу и продублировал взрыв кем-то ещё, о ком майор не знал? Похоже на то. Однако для подготовки такой сложной операции в такое короткое время нужна была очень большая сила, большая власть. Вряд ли это нужно было зарубежным спецслужбам. Их интересует коммерческая сторона вопроса. Это доказывало и появление Мак-Алистера с его предложением работы Наукова на Америку. Возможно, конечно, и случайное совпадение. В самолёте мог оказаться террорист-камикадзе, которому хорошо заплатили. Или устройство было заложено заранее?

Быстров стал прокручивать в голове последний вопрос, на который, по его мнению, мог ответить только чёрный ящик, когда из трубки донеслось:

— Майор, вы были последним, кто заходил в самолёт?

— Так точно, товарищ полковник.

— Тогда оставайтесь на месте. Сейчас к вам подъедут сотрудники местной службы безопасности. Дальнейшие распоряжения получите от них.

Указание показалось странным, но как военному человеку, майору ничего не оставалось, как ответить:

— Слушаюсь!

Подумав немного, майор набрал номер телефона полковника Заглядова и рассказал ему о своих действиях, о неожиданной болезни его начальника и о полученном распоряжении от заместителя.

— Я вам рассказал всё это, — сказал он, завершая доклад, — на всякий случай, потому что ситуация мне кажется несколько странной и вызывает у меня неприятные ощущения.

Выслушав майора, Заглядов спросил:

— Вы доложили руководству о том, что вели съёмку видеокамерой?

— Нет, но это зафиксировано в протоколе.

— Ладно, — сказал Заглядов. — Пусть так. Но вы отправьте-ка эту камеру и копию протокола с одним из своих сотрудников ко мне, так как я занимаюсь безопасностью Наукова, и все эти сведения должны быть у меня. Под этим предлогом и отправьте, но сразу об этом никому не говорите. Ваши сомнения имеют основания. Надо нам подстраховаться. Дело в том, что в аэропорту сообщили официально о том, что самолёт попал в грозовые облака и потерпел крушение от удара молнии.

Через некоторое время в кабинет начальника аэропорта Новороссийска вошли несколько военных и арестовали майора Быстрова и троих его сотрудников по подозрению в причастности к совершению террористического акта. На вопрос о том, где четвёртый сотрудник, Быстров ответил, что отправил его в Москву с копиями материалов их работы. Он не сказал лишь о том, что эти материалы должны были попасть не сразу в их ведомство, а сначала к Заглядову.

Динамики московского аэропорта Внуково известившие о крушении самолёта рейса из Новороссийска в Москву, сообщили и о том, что к месту катастрофы направлены, находящиеся поблизости суда и вертолёты со спасательными командами.

Начальник аэропорта Внуково недоумевал. Спутниковая система наблюдения за землёй Коспас известила о взрыве самолёта в районе Чёрного моря, но из администрации премьер-министра потребовали сообщить всем, что самолёт попал в грозовые облака и получил удар молнии. Ему объяснили по телефону, что нельзя будоражить народ информацией о террористическом акте, которая может вызвать панику, тем более, что расследование ещё не проведено.

Что происходило в здании аэропорта, трудно поддаётся описанию. Сотни людей приехали встречать не только Наукова, но и своих родственников, летевших этим несчастным рейсом. Они не могли удержать слезы, как и те, кто хотел встретиться с Романом, ставшим их кумиром. Зал для встречающих пассажиров заполнили люди с платками у глаз. Воздух пропитали запах нашатыря и валерьянки. Тут и там мужчины и женщины подхватывали и усаживали прямо на пол падающих в обморок. От одной группы к другой бегали медицинские работники, которые легко угадывались по их белым халатам и сумкам с красными крестами. В руках шприцы, ампулы с лекарствами, тонометры для измерения давления. Репродукторы постоянно призывали присутствующих среди встречающих медиков и психиатров подключиться к помощи всем нуждающимся в ней. Кому-то делали массаж груди, кого-то увозили на машине скорой помощи. В числе увезенных была и Аллочка, которая сразу потеряла сознание, как только услышала и поняла, что рухнул в море самолёт с Романом Науковым. Она оказалась очень чувствительной со слабой нервной системой.

Телевидение и радио вели прямой репортаж, предоставляя время от времени слово специалистам из разных областей знаний. Один из них говорил о том, что нет никакой надежды на спасение хоть кого-то из пассажиров, поскольку при катастрофическом падении самолёта в море только чудо может кого-нибудь спасти, ибо никто из пассажиров не успевает надеть спасательные жилеты, а удар о воду практически смертелен. Другой пояснял, что причины аварии определить будет очень сложно, так как чёрный ящик, хоть и является на самом деле не чёрным, а оранжевым, и вовсе не ящиком и издаёт постоянно сигналы для ищущих его, найти будет невозможно, поскольку глубина Чёрного моря более двух тысяч метров, а ниже ста пятидесяти метров вода его заражена сероводородом, по причине чего огромная толща её является абсолютно безжизненной. Третий доказывал, что самолёт не мог попасть в грозовые облака и упасть от удара молнии, что просто недопустимо по современным условиям полёта.

Через два часа средства массовой информации объявили о создании государственной комиссии по расследованию причин падения самолёта. Ещё через час сообщили, что в Чёрном море в районе катастрофы найдены тела погибших пассажиров. Опознание будет производиться в Новороссийске, куда готовится специальный рейс самолёта для родственников, потерявших своих близких. Телевидение показывало список пассажиров упавшего самолёта, по радио зачитывали фамилии и инициалы погибших, среди которых было и несколько иностранных журналистов. Передавалось выступление президента с выражениями скорби по поводу случившегося.

Информация о российской трагедии разнеслась по всему миру. Не было ни одного государства, чьи послы, журналисты, торговые или иные представители не находились бы в этот период в Москве и не были бы каким-то образом связаны с последствиями от ракеты Наукова. У всех в Москве были жёны или любимые женщины, продуманные или случайные связи, в результате которых тоже должны были родиться первомайские мальчики. Одних это радовало, других возмущало, но всех потрясло известие о падении самолёта и ухода с ним из жизни виновника всех последних сенсаций. Соболезнования руководителям России, семьям погибших в авиакатастрофе и особенно семье Наукова поступали в Москву со всех концов света. Все писали об огромной утрате для всемирной науки.

Шок — только так можно назвать состояние, охватившее людей России да и всего мира в этот первый день гибели Романа Наукова.

Коллапс

В этот день выпуск вечерней печати задержался, но, как только газеты появились в продаже, на первых страницах читатели увидели фотографии плачущих в аэропорту людей и фото Романа, дававшего интервью в Новороссийске перед вылетом самолёта. Здесь же публиковался полный текст его ответов на вопросы корреспондентов. Поместили и первые отклики на происшедшее. Это были возмущения по поводу попытки отравить учёного и требование найти заказчиков. Высказывались предположения, что тот, кто хотел отравить, мог организовать и катастрофу самолёта. Газеты, словами читателей высказывали явное сомнение в случайности гибели столь знаменитого человека. Многие заявляли, что власть обязана была обеспечить безопасность Наукова, а теперь должна нести ответственность за его гибель.

Эта последняя мысль, едва заметно высказанная в вечерних выпусках, неожиданно для всех стала главной буквально на следующий день.

В Интернете совершенно неизвестно кем была выложена сверх сенсационная информация, в которой, ссылаясь на компетентный, но не желающий раскрывать себя источник, утверждалось, что в руководстве страны хорошо знали как о готовящемся отравлении Наукова, так и о предстоящей гибели самолёта. В подтверждении этого названы были фамилии отстранённого от дел начальника отдела ФСБ и арестованного майора Быстрова с его подчинёнными, которые обнаружили Михальского, виновника попытки отравления Наукова, и изъяли из самолёта взрывное устройство с часовым механизмом. Назван был и генерал-лейтенант Авдругов в качестве основного исполнителя чьих-то команд, спешно скрывшегося за рубежом в Грузии, а теперь, очевидно, выехавшего оттуда ещё дальше.

Корреспонденты разных журналов и газет, телевизионных и радиоканалов, российские и зарубежные бросились на поиски названных в Интернете фамилий. Чего не может узнать никто, обязательно узнают журналисты. К вечеру уже появились сведения о содержании Быстрова под стражей в Новороссийске, передавалось интервью с полковником Заглядовым и подполковником Захватовым, которые положительно характеризовали майора Быстрова, как опытного разведчика и преданного своему делу офицера. Они же подтвердили, что знали о генерале Авдругове и порученном ему кураторстве обеспечения охраны Наукова в Крыму, но не знали, кто дал ему такую команду. Письменных распоряжений по этому поводу не было.

В стране начал разрастаться скандал. Наступившим утром депутаты Государственной Думы потребовали на заседание Премьер-министра с ответом на обвинения в Интернете. У заседателей в руках были свежие газеты с опубликованными комментариями политологов. Тут же были фотографии семьи Науковых в Новороссийске у тела опознанного ими Романа.

Среди депутатов добрая часть была женского пола и все, как одна, женщины ожидали рождения первомайских мальчиков. Ярость на их лицах не предвещала премьеру ничего хорошего. В самом правительстве женщин работало ещё больше. Узнав о возможной причастности руководства страны к гибели Наукова, они бросили работу, обсуждая с негодованием своего шефа. Лишь некоторые пытались защитить его, предполагая, что в Интернете, как всегда, дали ложные сведения. Но многочисленные звонки по Москве и в Новороссийск подтвердили информацию об арестах и то, что в самолёте летел Михальский, которого задерживал в Севастополе Быстров и Захватов. Мобильники всех депутатов работали почти беспрерывно. Жёны депутатов мужского пола потребовали от своих супругов немедленно разобраться с Премьером и его кликой. То же самое происходило в Совете Федераций и в Московской Государственной Думе. Все вспоминали негативное отношение Премьера к проблеме первомайских мальчиков. Неожиданно выяснилось, что в строительство предполагавшихся родильных комплексов ещё не вложено ни одного рубля. Не начато даже проектирование.

Масла в огонь подлила публикация в американской газете «Нью-Йорк Таймс» статьи Мак-Алистера, в которой журналист признался, что действительно ездил в Крым с заданием пригласить Романа Наукова для работы в США, но российский учёный оказался принципиальным патриотом своей страны и отказался от выгодного предложения. Зато теперь, по словам Мак-Алистера, Россия ответила ему чёрной неблагодарностью. Журналист рассказал в своей статье о случайной встрече с Михальским, который тоже хотел встретиться с Науковым по просьбе или приказанию своего босса, но, несомненно, с другими целями, поскольку даже приглашения работать в какой-нибудь компании от него не последовало.

Откровения американского журналиста, ни словом не упомянувшего о своей попытке убить украинского водителя, растиражировали почти все страны и передавались почти всеми средствами массовой информации.

К этой статье добавилось выступление в английской печати генерал-лейтенанта Авдругова. Это было его интервью корреспонденту «Лондонских новостей», которое он дал у трапа самолёта по прибытию в аэропорт Хитроу. В нём генерал заявил, что имел задание наблюдать за охраной Романа Наукова и содействовать Михальскому в выполнении его особого задания. Что именно должен был сделать Михальский, генералу не сообщали. После неожиданного ареста Михальского по обвинению того в криминальной деятельности генерал доставил его в Новороссийск в соответствии с полученным указанием и передал с сопровождавшим омоновцем полученный от консульского работника чемодан с сопроводительными документами. На вопросы английского журналиста генерал ответил, что был неприятно удивлён полученным указанием немедленно выехать в Грузию, а затем в Великобританию. Новой команды пока не последовало. Картина его участия в неблаговидной операции икс стала понятна генералу после взрыва самолёта, который случился, как он подумал сначала, с его помощью. И он счастлив, что на самом деле самолёт и его пассажиры погибли без его участия.

Корреспондент газеты попросил уточнить слово «счастлив», то есть уместно ли оно в данном случае, когда самолёт всё же упал, а пассажиры погибли. Генерал извинился, пояснив, что не это имел в виду и что, конечно, сожалеет о случившемся и скорбит вместе со всей Россией.

Корреспондент поинтересовался, была бы скорбь генерала столь же искренней, если бы майору Быстрову не удалось изъять чемодан со взрывным устройством, который занёс, хоть и не зная содержимого, генерал. Авдругов ответил, что не понимает, как его, такого опытного военного, могли втянуть в столь преступную операцию, и считает себя настоящей жертвой. Более того, он подозревает, что и его руководство могло не знать, что происходит. Возможно, тут осуществлялась чья-то более тонкая игра.

Почти сразу же в российской печати появились отклики на это интервью с саркастическими заголовками: «Счастье генерала Авдругова», «Чем обрадовала смерть генерала?», «Служба генерала и вашим и нашим», «Правая рука не знает, что делает левая».

Аллочка, или Алла Владимировна, потерявшая сознание в аэропорту Внуково, как только услышала о гибели самолёта, была приведена в чувство медицинским персоналом, но по причине плохого состояния пациентки её отвезли в больницу на машине скорой помощи. К вечеру лекарственные препараты сделали своё дело и Алла Владимировна, почувствовав себя лучше, уехала домой. Утром её разбудил звонок телефона. Соратница по общественной деятельности, ставшая большой подругой, Наталья Юрьевна решила поделиться впечатлениями от публикации в Интернете.

— Аллочка, вы не читали? Ой, я вас не разбудила? Но это так важно. В Интернете мой сын только что увидел и показал мне. Представляете, правительство наше знало и, может быть, даже организовало убийство Романа. Это просто ужас! У вас есть компьютер? Включайте немедленно. Наберите в «поиске» «Роман Науков» — и там прочтёте. Потом позвоните мне. Надо срочно ехать в Думу. Там такое будет!

Аллочка позвала мужа, попросила включить компьютер и найти нужный сайт. Сама пользоваться техникой она не привыкла. В своей библиотеке они работали по старинке, хотя новую аппаратуру и поставили.

Муж быстро нашёл нужный текст и зачитал его Аллочке. Ей тут же стало плохо. Выпив двойную дозу успокоительного, Аллочка заторопилась. Проглотила чашку крепкого кофе. Вместо спокойствия в тело начала входить неизвестно откуда приливавшая энергия. В глазах появился некий злобный огонёк, нос заострился, тонкие пальцы сжимались в кулачки. Позвонив Наталье Юрьевне, известила, что выезжает, попросила позвонить кому-нибудь в Думу, чтобы им выписали пропуска. За несколько недель совместной общественной работы этот процесс был налажен.

Лицо Премьера приобрело серый цвет. Президент в панике. Ждёт доклада. Работавшие секретарши объявились больными и не вышли на работу. Врут, конечно. Это обструкция. Если на такое пошли, чтобы не работать с премьером, значит, дело серьёзно. Жена в гневе. Министры отводят в сторону глаза, словно не шеф перед ними. Охрана и та обмякла.

— Как быстро люди меняются, думая, что кресло Премьера шатается. Ну, ничего, — думал Премьер, — как развернём стрелку барометра в другую сторону, снова запрыгают на задних лапках. Не так легко сломать хребет Премьера, которого поддерживает бизнес.

Вызвал помощника.

— Ну, что, лопухнулся?

— Почему, шеф? Всё сделано чисто.

— Чисто?! — Премьер аж поперхнулся от злости. — Откуда всё в Интернете? Почему первый вариант не сработал?

— С майором вышла оплошка. Но мы его и привлечём. Зато второй вариант операции прошёл. Хорошо, что я его предусмотрел. А с Интернетом ничего не поделаешь. Но мы выпустим свою версию.

— Да, надо собрать журналистов на пресс-конференцию и прояснить ситуацию. Впрочем, что их собирать? Они всё время здесь и в Думе. А идти туда придётся. Ты подготовь наброски мне. Завтра втолкую, что надо. Вот только женщины наши… — Премьер назвал их словом подворотен, то есть которое не употребляют в приличном обществе. — Они готовы съесть нас с потрохами. Никогда не думал, что эти ведьмы такие злые. Даже мои девки не вышли на работу. Выгоню их к чёртовой матери!

— Я уже вызвал сюда офицеров Кремля. Они справятся.

— Ну и правильно. К чертям этих баб! Только одень офицеров в гражданское.

— Естественно, шеф.

— Да, и вот что. Кто разрешил Авдругову давать интервью? Он думает, нас уже здесь нет? Позвони в консульство лондонское. Пусть дадут ему у себя работу и заставят замолчать. Потом решим, куда направить.

— Будет сделано.

— Не тяни, звони сейчас же. А то он наговорит с три короба. Чего это его прорвало? Всегда ведь молчуном был.

— Душа человека — потёмки.

— Но не для нас, дорогой мой, не для нас. С тёмными душами мы не можем работать.

— Понял.

— Надеюсь. Иди. Мне пора к Президенту.

В Кремлёвский кабинет Премьер вошёл как обычно спокойно, деловито, уверенно. Это всегда срабатывало. Президент должен видеть, что власть в сильных руках. Страной всё-таки управляет Премьер, а не Президент. Это надо понимать. Тут не США. Тут Россия, где президентов никогда не было прежде и к ним ещё по-настоящему не привыкли. Тем не менее, официальная субординация существует и её надо выдерживать хотя бы внешне.

Между тем, Президент был не просто в панике. Его состояние походило на близкое к нервному срыву, а то и параличу и понятно отчего. Узнав о крушении самолёта, жена такое устроила, что Президент до сих пор не мог придти в себя. Они оба находились в кремлёвском кабинете, рассуждая, как и где лучше принимать звезду науки. Президент предлагал организовать всё в доме учёных или в зале академии наук, чтоб всё выглядело достойно, но скромно. Всё же это простой учёный без каких-либо званий и степеней. Жена настаивала на официальном торжественном чествовании в Кремле, аргументируя тем, что открытие настолько взбудоражило весь мир, а главное всех женщин Москвы и области, что скромность приёма никем не будет понята.

Зазвонил телефон. Президент поднял трубку — лицо его побелело на глазах. Он посмотрел на жену и, едва шевеля губами, сказал:

— Самолёт взорвался.

— Как? — выдохнула жена. — Вы всё-таки это сделали?

И тут пошла такая тирада слов, от которой у президента по спине забегали мурашки.

— Как вы могли? Это же наша национальная гордость. Это любимец всех женщин. Мы его должны были боготворить. Да ты знаешь, кто ты теперь после этого? Никто. Был Президент, а будешь снова никто.

— Да я ни слухом ни духом не знал об этом, пролепетал Президент, который для своей жены был просто мужем-неудачником, о чём она ему тут же и высказала всё начистоту.

— Вот именно, что ни слухом не духом. Ты должен быть во всём и слухом и духом, если ты Президент, а не президентская шляпа. Сколько сил я потратила на то, чтобы ты стал Президентом! И вот результат. Да вас обоих гнать надо поганой метлой с ваших постов. И попомни мои слова, вы уже не усидите в своих креслах. Это я тебе говорю. Я тебя привела сюда, я и вышвырну.

— Успокойся, милая, прошу тебя. Ничего ведь ещё не известно.

— Для меня всё ясно, — бросила на прощанье жена и выскочила из кабинета.

Да, большая разница выступать ли перед телевизионными камерами с речью для народа, который почему-то верит в тебя и полагает, что ты на самом деле о нём думаешь, или разговаривать с женщиной, прошедшей с тобой весь путь от неизвестности до хорошо сработанной журналистами и политологами популярности, с женщиной, которая прекрасно знает все твои недостатки, всю твою нерешительность, которую приходилось ей самой подавлять собственной смелостью, с женщиной, жертвовавшей всем, чем могла, не останавливавшейся ни перед какими трудностями, добиваясь продвижения мужа вверх к власти. Он, Президент, знал эту свою женщину и верил в то, что она может скинуть его вниз и расстаться навсегда. Она это фактически пообещала, и холодок пронизывал тело Президента от этой мысли.

— Что скажешь? — спросил он, сложив руки на коленях и глядя в глаза Премьеру.

— Да всё нормально, — спокойно ответил Премьер. — Кто-то решил свалить всю трагедию на нас. Это понятно. Кому-то хочется взорвать нашу страну. Использованный приём не избитый, поскольку Интернет в какой-то степени для нас нов, и мы не всегда ещё можем им управлять. Будем учиться на ошибках. Вкинули правдивую информацию под ложным соусом своих измышлений. Так раньше радиостанция Би-би-си действовала для внесения паники в Советском Союзе. Брали реальный факт и давали ему свою трактовку, которая вводила людей в заблуждение. Да, мы арестовали майора ФСБ, который был последним, входившим в упавший потом самолёт. Ему никто не давал команды там появляться и заниматься Науковым. Почему он там оказался, сейчас разбираются. Генерал-лейтенанта Авдругова мы направили на работу в Лондон, так как он мне там нужен для усиления нашей спецслужбы. Человек, который в Крыму передал ему пакет со взрывчаткой, о чём никто не знал, тут же иммигрировал, но мы его ищем. Возможно, что здесь работали спецслужбы Украины или другого государства. Разбираемся. Украинцам это на руку в нынешней напряжённой ситуации. Вы сами видели, что происходило в Крыму, когда мы вывозили Наукова. Почему самолёт взорвался? В этот вопрос уже внесена некоторая ясность. В списке пассажиров оказался один чеченский журналист. Мы проверили его досье. На самом деле он никакой не журналист, а разыскивавшийся нами чеченский боевик. Предполагаем, что он и пронёс взрывчатку, о которой знал или не знал, теперь не определить. Боюсь, что чёрный ящик со дна Чёрного моря мы не достанем.

— Но как мы успокоим наших женщин? Моя жена и та меня чуть не поедом ест, говоря, что это я всё подстроил. А я понятия не имею об организации полёта. Помнится, что я предлагал послать за ним самолёт.

— Тогда бы нас сразу схватили за загривок журналисты, если бы наш специальный самолёт взорвался. Туда террорист прорвался бы так же, как в этот обычный рейс, а виноватыми оказались бы мы.

Логика премьера показалась президенту безупречной, и он решил, что жена тоже должна будет всё понять.

Совсем иначе к этому отнеслись депутаты, когда днём позже Премьер явился на утреннее заседание государственной Думы доложить по требованию думцев о ходе расследования гибели самолёта.

Всё началось с того, что, когда председательствующий предоставил слово Премьер-министру, то вопреки обыкновению зал не всколыхнули аплодисменты, встретив докладчика гробовым молчанием. Кто-то из приспешников премьера попытался хлопнуть в ладоши, но тут же прекратил, поняв глупость одиночных аплодисментов, так что его пару хлопков можно было принять за шлепок по стулу или нечто в этом роде.

Понять поведение депутатов можно было. За окнами на улицах уже шумели женские демонстрации протеста, возникавшие стихийно в день гибели самолёта, а на следующий день уже проходившие организованным порядком с написанными за ночь лозунгами, требовавшими привлечь к ответственности виновных. Заседание в Думе транслировалось в прямом эфире. У каждого депутата-мужчины были жена, дочери, подруги, потребовавшие решительных действий. Депутаты-женщины, а их было не мало, сами буквально накалились жаром возмущения, щёки их пылали гневом, в глазах горели огни ненависти.

Премьер сделал вид, что не заметил изменения отношения к нему, вышел скорым шагом к трибуне и без обиняков по-деловому начал рассказывать о том, что в связи с трагической гибелью самолёта были подняты все службы спасения, задействованы морские и воздушные средства для поиска тел погибших, и к настоящему моменту найдены почти все тела летевших пассажиров и членов экипажа за исключением десятерых, которые считаются пока пропавшими без вести. В числе обнаруженных оказалось и тело Романа Николаевича Наукова. Оно уже доставлено в Москву и на завтра предполагаются похороны учёного на Новодевичьем кладбище. Гражданская панихида готовится в доме учёных. Переговоры об этом с родственниками ведутся.

Выдержав паузу в несколько секунд, Премьер произнёс, вкладывая в голос чувство сострадания:

— Предлагаю почтить память погибших пассажиров и членов экипажа рейса Новороссийск-Москва вставанием.

И хотя эта процедура уже выполнялась в предыдущий день заседания парламента, сразу после сообщения о трагедии, все поднялись и стояли, молча, пока Премьер не поблагодарил всех, кивком головы предложив сесть.

Главное премьером было достигнуто: аудитория пришла в нужное состояние и приготовилась слушать пояснения о причинах трагедии. Их Премьер изложил столь же кратко и, как ему казалось, убедительно, как докладывал президенту. В заключительных словах прозвучало, что к гибели самолёта могут быть причастны высокопоставленные чиновники федеральной службы безопасности, выполнявшие заказ зарубежных хозяев. Но дело скоро будет расследовано.

Председательствующий попросил задавать вопросы.

Поднявшим первым руку депутат встал, говоря:

— Только что в Интернете появилась видеозапись, которую произвёл майор Быстров во время изъятия взрывного устройства из самолёта. Разве мог работник ФСБ так открыто фиксировать своё появление в самолёте, который собирался сам взорвать с чьей-то помощью?

Премьер готов был к такому вопросу и сразу ответил:

— Мы с вами здесь следствие проводить не будем. Этим занимается специальная комиссия. Но хочу заметить, что тот, кто произвёл теракт, весьма профессионально выполнил свою работу. Тут и видеосъёмка могла быть для отвода глаз. Поэтому не надо спешить с выводами. Специалисты разберутся. Не исключена ведь версия и попадания молнии в лайнер. Над Новороссийском проходила в это время гроза. Сначала так и объявили. Но местные синоптики потом возразили, а службы наблюдения подтвердили, что самолёт распался в воздухе на куски от взрыва и падал в море частями. Однако взрыв мог произойти и от удара молнии в ёмкости с горючим. Словом, нужны заключения специалистов. Поэтому я прошу всех попридержать своё возмущение действиями правительства.

— А что оно сделало уже для будущего приёма первомайских мальчиков? — выкрикнул кто-то из женщин, не дожидаясь предоставления слова.

— Вы знаете, что нами открыт в сбербанке специальный счёт, который так и называется «Первомайские мальчики», на который переводятся и государственные средства, и пожертвования частных лиц и компаний. Зарубежные страны, как ближние, так и дальние, выделяют свои фонды. Мы ведём переговоры с крупным американским бизнесом по выделению огромной суммы денег на воспитание наших мальчиков.

Вопрос из зала:

— А дойдут ли эти деньги до мальчиков?

Ответ не задержался:

— Мы намечаем ряд мероприятий по контролю за расходами.

И так вопросы сыпались один за другим. Наконец, председательствующий предложил дать Премьеру отдохнуть и предоставить слово выступающим, как говорится, в прениях.

Начал их президент академии наук Окрошкин.

— Друзья мои, в лице Романа Наукова мировая наука потеряла целый пласт научной мысли. Я не представляю, когда мы сможем его восстановить. Боюсь, что не при моей жизни. Найдётся ли чёрный ящик с объяснениями гибели самолёта, сказать трудно. А вот то, что Науков не оставил после себя никакого научного материала — это определённо, ибо в своём последнем интервью он сказал, что все его работы в ноутбуке, а эта кладезь в настоящее время находится на глубине Чёрного моря. Мы потеряли то, что не успели приобрести. А ведь журавль фактически был у нас в руках, и мы его выпустили. Не знаю, как с этим можно мириться. Я, конечно, тоже учёный. Есть у меня и свидетельства на изобретения, и какие-то открытия. Но я считаю себя простым учёным, я бы даже сказал, функционером науки. Роман Науков, в отличие от меня и многих моих коллег, был явно одарён гениальностью. Если бы я верил в бога, то сказал бы, что в нём есть божья искра. Убрав его из жизни, а я полагаю, что его убрали, мы задержали развитие нашей науки лет на пятнадцать тире двадцать. Это очень печально.

И по-стариковски сгорбившись, Окрошкин сошёл с трибуны. Его место занял среднего возраста энергичный депутат с короткими усиками над губой.

— Господа, у меня один вопрос, но очень существенный. Глава правительства вешал нам на уши лапшу. А мы её глотали.

Председательствующий строго прервал говорящего:

— Я прошу вас выбирать выражения и не оскорблять никого.

— Это не оскорбление, — парировал замечание депутат с усиками, — а народное выражение, употребляемое в тех случаях, когда кто-то просто врёт. Премьер-министр забыл будто бы сказать о том, что до взрыва самолёта была попытка отравления Наукова, о чём было доложено незамедлительно. Более того, Науков сам рассказал об этом на пресс-конференции в Новороссийске. Уже тогда правительство обязано было принять все меры для охраны Наукова, человека, представляющего особую ценность для всего мира. Почему этого не было сделано? Мне видится это так, что попытка отравления, взрывное устройство, ликвидированное майором Быстровым, и потом взрыв самолёта всё это звенья одной цепи в руках одного человека, который если не находится в самом правительстве, то должен был быть обезоружен этим правительством. Поэтому я убеждён, что вина на правительстве во всех случаях.

И тут неожиданно для всех к трибуне с поднятой над головой рукой подошла Аллочка. Она была в строгом чёрном платье и в чёрной прозрачной косынке на причёске.

— Кто это? — спросил председательствующий сидевшего рядом заместителя.

— Вы не узнали. Это же председатель женской ассоциации «Первомайские мальчики» Алла Владимировна.

Председательствующий вспомнил и предоставил ей слово, как гостье, представляющих интересы женщин Москвы.

— Я не задержу ваше внимание, — трагическим голосом начала Аллочка. — Скоро месяц, как я призываю всех моих соратниц женщин вырастить в себе мальчиков и родить их с тем, чтобы наше государство пополнилось отрядом будущих воинов, учителей, учёных, инженеров, артистов и всех, кого нам не достаёт сегодня. Я полагала, что наше государство нуждается в нашей помощи и будет делать всё от него зависящее, чтобы роженицам и детям было хорошо, чтобы для них были созданы все необходимые условия. Но я ошиблась и вынуждена признать свою ошибку. Оказывается, воспитывать наших детей, как явствует из слов нашего премьер-министра, мы собираемся на американские деньги, а стало быть, и по американским правилам, ибо деньги без условий не даются. Это первое, с чем я, как женщина, собирающаяся рожать, не могу согласиться.

Подумайте только. Численность нашего населения стала резко сокращаться. А почему? По той причине, что женщинам некуда девать своих детей. У них нет достаточной жилплощади, нет детской комнаты в квартире, нет денег на содержание ребёнка, и они вынуждены работать, чтобы получить средства на их воспитание. Кто же захочет рожать в таких условиях?

И второй важный момент. В школах перестали воспитывать детей. Учителям за воспитание не платят. И вот результат. Пришла к нам в жизнь трагедия с Алиной Молодцовой. Молодые парни думают сегодня не о героизме, не о том, чтобы сделать что-то доброе для людей, а о том, как удовлетворить свои похоти. Не было бы этой трагедии, не возникла бы проблема с первомайскими мальчиками. Правда, тогда бы Роман Николаевич не задумался над своим открытием. Но трагедия произошла, и учёный сделал всё, чтобы помочь своей любимой. Помогая ей, он помог и мне.

Но это ещё не всё. Глава кабинета министров страны не понимает всего ужаса того, что происходит. Он пытается свалить на удар молнии своё собственное равнодушие, своё безразличие к судьбам миллионов женщин, которые с гибелью Романа Николаевича Наукова потеряли надежду на исцеление от своего недуга. Ведь кроме тех, кого коснулась его счастливая звезда-ракета, есть другие женщины по всему миру, желающие родить, но не имеющие такой возможности. Кто подумал о них? Науков думал, но его теперь нет. Мы, женщины, готовы были боготворить его, а вы у нас его отняли. Где вы были, когда он открыто рассказал, что его хотели отравить? Сидели у себя в кабинете? Пили французский коньяк под русский огурец, если не заметили, что парня надо спасать? Где были ваши министры? Почему они не кинулись к вам с предложениями окружить учёного охраной, хотя бы наполовину такой же, как у вас?

Аллочка, чьё разгорячённое речью личико выглядело трагически прекрасным в обрамлении чёрной косынки, подняла указательный палец вверх, говоря с расстановкой:

— Нет, вы знали, что должно произойти. И вы арестовали тех, кто вас предупреждал об опасности, грозящей Наукову. Вы преступная власть, вот что я вам скажу. А потому я заявляю, что в условиях такой власти я отказываюсь рожать первомайских мальчиков.

Зал ахнул.

— Я всю жизнь мечтала иметь ребёнка и призывала к этому других. Отказаться от детей, которых мне подарил гений Романа Наукова, для меня трагедия, но я не хочу рожать во исполнение программы преступной власти, убившей моего кумира. Я сегодня же сделаю аборт и призываю к этому всех моих соратниц.

Аллочка спускалась в зал при гробовой тишине. Но вот что поразительно. Аллочка направилась к выходу, и вдруг все женщины депутаты поднялись и направились вслед за нею. Картина выхода женщин, одетых в траурные одежды, демонстрировалась телевидением на всю страну. У миллионов телевизионных экранов женщины зарыдали в голос.

Слушая выступление Аллочки, премьер мрачнел всё больше и больше. Желваки вздувались на его скулах. Когда женщина стала покидать зал, он негромко бросил команду:

— Арестовать её.

— Вы что, белены объелись, господин премьер? — Возмутился председательствующий, удерживая рукой рванувшегося было исполнять команду помощника президента. — За нею сейчас весь парламент и, я убеждён, совет федерации тоже. Мы в таком положении, что нас самих не сегодня завтра арестуют. Придержите свои эмоции.

Смелость, с которой разговаривал спикер парламента с премьером, отражала общую ситуацию и не предвещала ничего хорошего. В стране наступал коллапс власти.

ЭПИЛОГ

В этот и несколько последующих дней акушерам Москвы, московской области и областям до самого Урала пришлось работать в две смены. Женщины все до одной, избавлялись от первомайских мальчиков. Это были и коренные жители России, и те, кто случайно оказались первого мая в Москве в командировке или проездом из других стран. Из чувства солидарности женщины разных национальностей, разных городов и сёл, забеременевшие первомайскими мальчиками, прервали свою беременность.

В день похорон, которые начались, как и говорил премьер-министр, в доме учёных, у самого дома и на многих улицах вокруг него собрались сотни тысяч женщин проводить своего любимца, с которым они никогда прежде не были знакомы. Усыпанный алыми розами гроб с телом Романа был поднят на руки женщинами, и всю длинную дорогу до Новодевичьего кладбища, сменяя друг друга по команде Аллочки, его несли только женщины. За гробом (невозможно рассказывать о страдающих людях) беспрерывно плача, шли Алина, Катя, Ирина Владимировна с Антониной Семёновной, медсёстры с успокоительными препаратами наготове и отцы двух так несчастно породнившихся семейств.

Вслед за ними во всю ширину улицы шли женщины с венками из живых цветов на головах. Они выстроили огромную фигуру сердца и шли так до самого кладбища. На всём пути следования не было ни одного милиционера, ни одного военного, стоящего в охранении. В этом не было необходимости. Никому не могло придти в голову помешать траурной процессии. За женским сердцем из цветов, опуская головы, шли плотными рядами мужчины. И доведись хоть одному глупцу хоть как-то воспрепятствовать движению или проявить хоть малейшее неуважение к нему, никто бы ему не позавидовал. Но таковых и не было.

С Новодевичьего кладбища вёлся прямой репортаж. Подавляя внутри себя слёзы, Алина выступила со словами благодарности к Роману и попросила официальной регистрации брака её с Романом, сказав о том, что Роман перед смертью в своих выступлениях называл её своей женой, а потому она хочет, чтобы дети их носили фамилию и отчество отца. Да, Алина была единственной женщиной, отказавшейся прерывать беременность. И это было всем понятно, ведь детей она ожидала от самого Романа. В январе у неё родились два чудесных близнеца. Одного назвали Ромой, в честь отца, другого Сашей в честь Грамотеева. Сам Грамотеев по дополнившему горе несчастью оказался в числе десяти не найденных в море тел. Катя и родители Александра познакомились друг с другом в Новороссийске и вместе бросали венок в морские волны, навсегда скрывшие в своей глубине капитана внутренних войск России Грамотеева.

Обоих первомайских мальчиков воспитывали фактически две мамы: Алина и Катя. С первого же дня их рождения оба ребёнка были в центре внимания, можно сказать, всего мира. Медики, журналисты, учёные, общественные и государственные деятели интересовались каждым шагом их развития и воспитания. О них писали статьи и книги, их показывали по телевидению, почти каждый момент их жизни фиксировался многочисленными видео и фотокамерами.

Когда мальчики подросли, выяснилось, что оба они тянутся к технике, оба мечтают стать учёными. Оба учились прекрасно, оба закончили среднюю школу в четырнадцать лет, оба поступили в университет. Только тогда Катя пригласила братьев к себе в комнату, достала из чемодана шкатулку, в которой лежал компьютерный компакт-диск, и отдала его мальчикам, сказав:

— Мой брат, а ваш отец, перед отъездом в Крым с вашей матерью дал мне этот диск, на который скопировал все свои научные записи, связанные с вашим рождением. Я никогда никому не говорила об этом, боясь, чтобы этот диск не украли и не сделали с открытием Романа то, чего он бы не захотел. Теперь это будет делом вашей жизни. Осуществите то, о чём мечтал ваш отец.

Через два года в небо взлетела новая первомайская ракета. Но к тому времени это была другая страна. Четырнадцать лет назад в ней уже было другое правительство и не стало вообще президента. Президент — это не русская должность.

В тот год массовые демонстрации на улицах Москвы были поддержаны демонстрациями почти во всех городах России. В Москве прекратили работу практически все государственные учреждения и предприятия, исключая те, что поддерживали жизненные артерии. Бразды правления в городе брали стихийно создававшиеся советы горожан и советы работников предприятий. Частные компании переходили в руки самих работников. Порядок в столице наводили народные дружины. Отставка правительства явилась лишь формальностью, ибо работать оно не могло по причине полного отказа в сотрудничестве всех женщин, да и мужчин, на которых психологически давили их жёны.

Аллочка после похорон Романа Наукова хотела прекратить свою общественную деятельность и снова стать простым библиотекарем научно-исследовательского института. Но её внезапно возросшая популярность не позволила так поступить. Её избирали во все органы правления. Она даже стала председателем всемирного движения женщин за мир на земле. Думаю, что всё понимающий читатель давно догадался, что и председателем Совета народных представителей Российской Федерации была избрана Аллочка. Она проявила себя удивительно талантливым организатором, заявившим однажды, что поскольку мужчины не справились со строительством нового общества свободных и счастливых людей, эта святая обязанность теперь ложится на плечи женщин, и они это сделают.

Первое мая объявили Днём всеобщей любви. В этот день ни женщинам, ни мужчинам не принято было отказывать в любви. Через девять месяцев после первого такого праздничного дня в стране рождаемость впервые за долгие годы упадка начала расти. Но власти в этот раз были готовы к такому росту. На каждого родившегося ребёнка выдавались существенные денежные пособия, позволявшие матерям чувствовать свою заботу о детях нужной государству. Многодетным семьям выделялись квартиры.

Аллочка никогда не говорила, что льготы женщинам выделяет она, ибо это было бы неправдой. Она вообще никогда в многочисленных интервью не пользовалась местоимением «Я», считая его некорректным.

— Мы, — любила говорить она, — на нашем совете приняли решение. Мы надеемся, что оно вам понравится, и вы его одобрите. Если вас что-то в нём не устраивает, если вы считаете, что можно сделать это лучше, мы будем рады услышать ваше мнение и, если большинство с этим согласится, мы прислушаемся к вашему совету.

— Дети, — говорила она, — наша главная забота. Как мы их воспитаем, такой и будет наша дальнейшая жизнь. Научим их добру и справедливости, и мир будет добрым и справедливым. А научим драться за кусок хлеба или миллионные прибыли, все будут драться.

Её спрашивали:

— Как вы относитесь к проблеме бедных и богатых.

Она сразу же отвечала:

— В старое доброе время у меня была не самая большая зарплата библиотекаря, но я не очень от этого страдала. Ела, пила, во время отпуска любила путешествовать по Кавказу или в Крыму. Жила, как все. Когда страну развалили, стала относить себя к бедным, поскольку теперь на зарплату библиотекаря порой не могла себе позволить купить кефир. Сейчас на нашем совете мы рассуждаем так: обычно все люди работают, тратя своё время и энергию одинаково. Я, к примеру, сейчас на государственной службе тружусь. Но сплю по восемь часов в день. Понятно, что приходится думать о своих делах постоянно, даже во время еды. Такая у нас работа. Но со мною согласятся многие, если я скажу, что и писатели, и художники, и музыканты, и все творческие работники думают о теме своей книги, картине, музыкальном произведении почти постоянно. Преподаватели думают о том, как лучше передать свои знания ученикам и студентам. Да и хороший инженер и даже конторский работник тоже часто думают о своей работе. То есть почти все, кто живёт ради работы, а не работает ради того, чтобы жить, одинаково заняты ею весь день. При этом одни люди занимаются физической работой, другие умственной. Но и та и другая работа важны обществу. Я, занимаясь государственными делами, не могу сажать картофель или пилить дрова, поскольку не знаю, как это делается, или у меня нет на это сил. Так почему же я или, скажем, бизнесмены можем получать зарплату в разы больше тех же сельских жителей, чьими руками выращенный хлеб мы едим каждый день? Это нам кажется несправедливым.

Потому, наверное, многие стремятся в политику, что там можно заработать большие деньги и привилегии. Получали бы все в мире одинаковые доходы, все бы занимались чем-то не ради больших денег, а ради удовольствия, которое доставляет ему работа.

— Но если политики будут получать маленькие зарплаты, они будут брать взятки, — парировал журналист.

— А при высоких зарплатах взятки не берутся? — спрашивала Аллочка и сама отвечала: — Берутся, только в более крупных размерах. Взяточник берёт всегда, и чем больше получает, тем больше берёт. Так что тут дело не в размере зарплаты, а в воспитании и системе наказания. В древности за кражу вору отрубали руку. И дома были открыты. Даже замков не ставили. В деревнях двери палочкой снаружи припирали, чтобы видно было, что хозяина дома нет. Правда, и воровать у них было нечего.

— Вы отказались от своих детей, — задавали хитрый вопрос журналисты, — теперь у вас много работы и, наверное, не до любви?

— Для меня это было трудное решение. Я всегда мечтала иметь своих детей. Но я рада, что хватило сил перебороть личное ради общего. Но Роман Науков своей ракетой позволил мне с мужем полюбить друг друга. До этого памятного первомайского вечера я ни в кого не могла влюбиться. И вот не смотря на мою постоянную занятость и редкие домашние встречи, мы с мужем продолжаем любить друг друга. И я бы взяла из детского дома себе детей, однако пока не делаю этого по одной причине: детям требуется внимание родителей, их время, которого ни у меня, ни у мужа, занимающегося наукой, пока нет, к сожалению. А растить детей без родительского внимания — преступление.

Что касается бывших Премьер-министра с его помощником и Президента, они действительно были арестованы и привлечены к судебной ответственности сразу по нескольким статьям уголовного кодекса. Во-первых, нашлись доказательства их причастности к заказному убийству, то есть к террористическому акту, приведшему к гибели самолёта с пассажирами. Премьер-министр на суде заявил, что им всё делалось с ведома и согласия Президента страны. Во-вторых, руководство страны и многие его приспешники были обвинены в злоупотреблении властью, выражавшееся в использовании значительных сумм государственных средств в личных целях. Подсудимых не расстреляли. Времена расстрелов ушли далеко в прошлое. Аллочка и её соратники не пускали злые стрелы в прошлое, но извлекали из него уроки. Обвиняемые были изолированы от общества на некоторое время, а потом им позволили выехать в любую страну после возврата в государственную казну вывезенной за границу валюты.

Так и только так работала Аллочка. И почему-то все за глаза (откуда только узнали?) так и называли её — наша Аллочка, хотя в личных беседах, разумеется, произносили полное имя Алла Владимировна.

Читатель вправе спросить, откуда же брались деньги у нового правительства на то, чтобы не только женщины, рожавшие малышей, но и остальные жители России получили возможность на достойную жизнь. Я не могу с большой достоверностью ответить на этот вопрос, но позволю себе предположить, что возможно в новой стране перестали воровать и вывозить наворованное в другие страны. Между прочим, другой герой нашего романа, полковник Заглядов, стал министром внутренних дел и получил звание генерала. Майор Быстров был освобождён от подозрений в причастности к гибели самолёта, быстро дорос до генеральского звания и назначен министром федеральной службы безопасности России. Возможно, что назначение двух честных боевых офицеров на эти ответственные посты способствовало возврату больших денежных сумм и золотовалютных резервов из-за рубежа в Российскую казну и помогло борьбе с коррупцией. Роль личности в истории всё-таки имеет значение.

Алина воспитывала своих близнецов, а когда мальчики подросли, пошла служить в милицию, где, кстати, её давно ждали и давно наградили медалью «За отвагу» за смелость и решительность, проявленные при обезоруживании в Севастополе Михальского. Представление на награждение написал подполковник Захватов, в чьём ведомстве и стала работать Алина, получившая после окончания вечернего факультета юридической академии офицерское звание. Сам Захватов тоже получил повышение как в должности, так и в звании.

Катя, успешно совмещала воспитание малышей, которые называли её не просто мамой, как Алину, а мамой Катей, с учёбой в юридическом институте, избрала себе профессию адвоката и была даже принята в международную ассоциацию адвокатов, благодаря громким делам, которые она вела по защите прав ребёнка.

Да, так вот ракета, запущенная первомайскими мальчиками, оказалась праздничной и помогала любить и рожать детей только влюблённым парам. Использовать это новое устройство, заинтересовавшее сразу все страны мира, можно было и без ракеты. Любая женщина, желавшая родить ребёнка, могла подыскать себе подходящего партнёра, а уж влюбиться им обоим и родить помогало устройство первомайских мальчиков. Такие теперь были у ракеты параметры в отличие от первой, запущенной Романом Науковым.

Рома и Саша Науковы знали наизусть всё, что говорил отец перед тем, как ушёл из жизни. В доме у них стало традицией в день памяти отца смотреть видеозаписи его выступлений перед журналистами в Севастополе и Новороссийске. Впрочем, эти записи часто транслировались многими телеканалами. Они воспринимались мальчиками с детства, как завещание отца. И главное, что они усвоили — это то, что научная мысль должна служить всем людям и только добру. Ведь как долго миллионы людей мечтали изменить свою жизнь к лучшему! Однако то ли времени за повседневными заботами у них не хватало подумать о том, как именно это сделать, то ли решительности было недостаточно и всё ждали, что кто-то их подтолкнёт. Но вот явилась ракета с её первомайскими мальчиками и всколыхнула всё, заставив заново перевернуть страну так, что даже бывшие республики, жившие в братской дружбе с Россией десятки лет, а потом по несчастью расставшиеся, вдруг снова потянулись к своему старшему брату России. Да и другие страны, глядя на образование нового могучего государства с женским правлением, задумались о своём демократическом переустройстве. Вот к чему привела научная мысль, взлетевшая праздничной ракетой.

© Copyright: Евгений Бузни, 2010

Оглавление

Часть первая

  ДЕНЬ СЮРПРИЗОВ

    Сюрприз первый и второй

    Сюрприз третий

  ЗВЕЗДА ЛЮБВИ

    Нос картошкой

    Совершенство

    Паспорт

    Крах

    Всё родится весной

  ЛЮБВИ ВСЕ ВОЗРАСТЫ ПОКОРНЫ И БЕЗ ГРАНИЦ

    Эпидемия любви

    Сенсация за сенсацией

  РАССЛЕДОВАНИЕ

    Кто виноват

    Читатель

    Изобретатель

    Женский вопрос — мужское решение

  КРИМИНАЛЬНАЯ НОЧЬ

    Странное знакомство

    Успех предприятия

  ГЕРОЙ — ПРЕСТУПНИК

    Отдых

    Прозрение

    Молва

    Тайное и явное

Часть вторая

  ПОИСК ЧЕЛОВЕКА

    Препирательства

    Бесстрашный американец

    Злоба

    Пустое гнездо

    Гонка

  НЕРАВНАЯ БОРЬБА

    Встреча у моря

    Кошки-мышки

    Есть такая сказка

    Содом и Гоморра

  ОПЕРАЦИЯ ИКС

    Светлое будущее

    Тревоги родного дома

    Ура науке!

    Секретное совещание

    Любовь правит миром, злоба — войной

    Тартарары

    Всемирный шок

    Коллапс

  ЭПИЛОГ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg