«Предчувствие беды»

Александр Маркьянов Агония 4. Предчуствие беды

Еще на границе и дальше границы

Стоят в ожидании наши полки

А там, на подходе к афганской столице

Девятая рота примкнула штыки

Девятая рота сдала партбилеты

Из памяти вычеркнула имена

Ведь если затянется бой до рассвета

То не было роты, приснилась она…

Войну мы порой называем "работа"

А все же она называлась войной

Идет по Кабулу девятая рота

И нет никого у нее за спиной

Анализируя политические столкновения Советского Союза и Соединенных штатов Америки в странах третьего мира, можно из раза в раз проследить все ту же закономерность. Осуществлять управление напрямую этими странами было невозможно, оставалось подбирать управляемых извне лидеров. Вот тут то и проявлялась разница в политических подходах США и СССР. Если Советский союз всегда делал ставку пусть и на более слабых — зато более управляемых персонажей, предпочтения США были совсем другими, диаметрально противоположными. Более сильные лидеры, проявлявшие жестокость и диктаторские замашки для СССР были нежелательны, если где то такие были — с ними могли мириться, но все же это было совсем не то, чего хотелось. Для США же идеальный лидер третьего мира — "наш сукин сын", беззастенчиво грабящий и насилующий страну сам и дающий грабить ее другим, прежде всего американским транснациональным компаниям. В этом была принципиальная разница внешней политики двух супердержав — идеалистичной в своей основе политики Советского союза и хладнокровно-прагматичной — Соединенных штатов Америки.

Особенно ярко это проявилось в конце семидесятых, когда Советский союз практически одновременно сделал две ошибки, проглядев и не поддержав идущих к власти сильных, харизматичных жестких лидеров. Оба они пришли к власти практически в одно и то же время. В Ираке заместитель председателя Совета революционного командования, вице-президент страны Саддам Хуссейн отстранил президента страны Ахмеда Хасана Бакра от власти и сам возглавил Ирак. Достаточно быстро он уничтожил всю противостоявшую ему оппозицию — уничтожил физически, массовыми казнями. Советский союз наладить нормальные отношения с иракским диктатором так и не смог.

В Афганистане, злодейски убив своего "отца и учителя", писателя-идеалиста волею случая ставшего руководителем государства Нур Мухаммеда Тараки, к власти пришел хитрый, коварный и жестокий Хафизулла Амин, державший над своим рабочим столом фотографию И.В. Сталина. В отличие от Ирака, где возможности нашего вмешательства в ситуацию были ограничены — здесь мы вмешались…

Кроме того. Если Советский союз обычно вел прямую политику, направленную на всемерную поддержку только одного игрока — то Соединенные штаты обычно играли "и за черных и за белых". Все дело было в том, что Советский союз выступал в качестве единого игрока — и мог поддержать только одну сторону, если бы он поддерживал де или более — то это было бы предательством. США же представлялись в целом спектре ипостасей — например, государство могло поддерживать власть а какая-нибудь транснациональная компания — оппозицию. В результате США частенько оставались в выигрыше при любом исходе партии.

Одна тысяча девятьсот семьдесят девятый год стал последним годом мирной жизни, последним годом процветания и благоденствия для огромной и сильной державы под названием Союз Советских Социалистических Республик. На страну надвигалась война…

Предчувствие беды Иран, Тегеран Конец января 1979 года

В столице было неспокойно. Большой город, чья история насчитывала столетия, еще недавно был погружен в призрачную, типичную для Востока дрёму. Из Голубого дворца безраздельно правил страной шахиншах, шахиня скупала целые магазины в Лондоне, куда летала на личном Боинге 707. Корпус жандармов и шахская служба безопасности САВАК зорко следили за порядком, бросая неугодных, посмевших сопротивляться воле монарха в тюрьмы, где они часто исчезали без следа или выходили из застенков калеками.

Страна развивалась — один за другим возводились заводы, с нуля создавалась промышленность — сталелитейная, автомобильная, судостроительная. "Белая революция", начатая личным повелением шахиншаха без малого пятнадцать лет назад, шагала по стране. Темпы экономического роста Ирана в семидесятые годы могли сравниться только с темпами роста маленькой Японии. Иран стал самым крупным покупателем американского оружия в мире, только в семьдесят восьмом году он разместил в США оборонных заказов на пятнадцать миллиардов долларов. Американцы продавали шахиншаху даже то оружие, которое не продавали в страны НАТО. Например новейшие истребители F14 Tomcat в то время были на вооружении только в двух странах — в США и Иране. В обращении к нации шахиншах пообещал — что к тысяча девятьсот девяностому году в стране будет двадцать пять ядерных энергоблоков и собственная атомная бомба — и, видя отношения Ирана и США в это невозможно было не поверить. У всех на глазах рождался новый региональный лидер, способный уравновесить давнего союзника США Израиль и поставить надежный заслон проникновению коммунизма с Севера. В то время Израиль и Иран были надежными союзниками — например советниками в структуре САВАК были не столько американцы — сколько израильтяне из МОССАД, именно они помогали шахской службе безопасности превратиться в одну из самых грозных разведок на всем Востоке.

Развивая свою страну, шахиншах допустил одну ошибку, ставшую для него смертельной. Образованный и современный человек, он забыл о том, что на Востоке нельзя прощать врагов — их надо уничтожать при первой возможности. И когда несколько религиозных авторитетов во главе с аятоллой Хомейни выступили против него — он приказал не казнить их, а просто выслал из страны. Хомейни, изгнанный из Ирана и лишенный возможности проповедовать, обосновался в иракском городе Эн-Наджаф — одном из мировых центров шиитского ислама, откуда и рассылал свои гневные проповеди, а также преподавал в тамошнем исламском университете.

Лишенный даже намека уважения к государству, в том числе и тому, в котором он находился аятолла Хомейни начал жестко критиковать и власти Ирака. Но он не понимал, что только что пришедший к власти Саддам Хуссейн коренным образом отличается от шахиншаха Пехлеви. После первой же проповеди, где религиозные авторитеты посмели высказаться против диктатора, аятолла Хомейни и некоторые другие авторитеты были арестованы. Часть расстреляли сразу, без суда. Хомейни диктатор приказал не расстреливать — он приказал вывести его на показательный судебный процесс и публично — расстрелять. А еще лучше — повесить. Диктатор Ирака ни с кем не собирался делиться своей властью, ни с Аллахом, ни с его наместниками на земле ни с самим иблисом (прим автора — дьяволом). Процесс должен был стать предупреждением для всех религиозных общин многоконфессионального Ирака — тот, кто посмеет высказаться против диктатора, будет раздавлен.

Однако, неожиданно для всех Саддам Хуссейн поменял свое мнение и освободил аятоллу Хомейни. Вместо смертной казни его наказали всего лишь высылкой из страны — и из ставшего в одночасье негостеприимным Ирака аятолла вылетел в Париж. Оттуда он вернется уже в свою страну — вернется победителем…

А тем временем, в Иране начались волнения. Напряженность нарастала весь 1978 год, чтобы достигнуть к зиме следующего, семьдесят девятого своего пика. Волнения начались в очередной раз из-за религии — религиозные авторитеты нагнетали обстановку своими антиправительственными проповедями, служба контрпропаганды очерняла исламское духовенство в правительственных газетах, что приводило к еще большей дестабилизации общества. Тем не менее, шахиншах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви не проявлял видимого беспокойства насчет своего трона — САВАК работала как часы, около столицы страны было сконцентрировано до сорока процентов личного состава армии. Центр города охраняла проходившая обучение в учебных центрах армии США "Гвардия Бессмертных", численностью до десяти тысяч человек. Этого должно было хватить для подавления любого мятежа — тем более, что оружия у народа не было, на демонстрации в основном выходили безоружными. Но на сей раз шахиншах ошибался. Теперь, оружие было и все должно было пойти совершенно по-другому…

Небольшой, потрепанный Рено остановился в паре десятков метров от полицейского участка в одном из окраинных районов Тегерана. Было ранее утро, солнце только начало свой дневной путь по небосводу и на небе не было ни облачка, обещая ясный и погожий день. Впрочем, тем, кто сидел в машине — в этой и в двух других, что подъехали еще раньше и стояли с другой стороны улицы, было не до того, каким будет сегодня день. Если что-то пойдет не так, этот рассвет станет последним в их жизни…

— Еще раз! — человек, сидевший на переднем пассажирском сидении обернулся к тем, кто сидел сзади, взглянул каждому в глаза, ища хоть малейшую тень сомнений. Сомнений не было — первым бьешь ты, Джавад. Потом — огонь по распределенным секторам — и штурм. Все поняли?

Молчание было красноречивее слов.

— Аллах с нами, братья!

— Аллах с нами!

Несмотря на утреннее время перед полицейским участком было многолюдно — на утро, на десять часов была намечена демонстрация. Верней, даже не демонстрация — а похороны погибших в предыдущей. Эти похороны, в нарушение традиций тоже должны были стать демонстрацией. Предстоящая демонстрация в этом квартале за последнее время была уже не первой, до этого их было три и каждая последующая многочисленнее предыдущих. Первые две разогнали слезоточивым газом, во время разгона третьей были жертвы. Когда толпа приблизилась к полицейскому кордону — из задних рядов кто-то кинул в полицейских две осколочные гранаты. Один из полицейских мгновенно погиб, разорванный осколками, еще восемь были ранены. Разъяренные полицейские дали залп в толпу почти в упор, потом еще и еще… Толпа разбежалась, всю ночь агенты САВАК, шахской охранки и жандармы ездили по кварталу, разыскивая и арестовывая зачинщиков. Найти удалось немногих — почти все перешли на нелегальное положение. А сегодня должны были быть похороны. Погибло более тридцати человек, хоронить их решили одновременно и власть решила готовиться к самому худшему. Утром в полицейский участок вместо привычных винтовок завезли автоматы из армейского арсенала. Этого то боевики и ждали — если армейский арсенал захватить было почти невозможно, то здание полицейского участка, где складировали оружие — очень даже можно. Так сказал товарищ Али — а товарищу Али исламисты верили, пусть он и был неверным, кафиром. Впрочем, наверное, если бы ими командовал товарищ Али, они бы захватили и армейский арсенал и даже Голубой дворец — но товарищ Али был один, а дел было много. Поэтому, сегодня нападением командовал Мехмет — один из тех, которого лично учил товарищ Али.

Первым, как это и предусматривалось планом, в бой вступил Джавад. Товарищ Али дал им по два гранатомета на каждую машину — и до вечера обучал трех братьев, выбранных гранатометчиками, как пользоваться этим грозным оружием — как раскладывать их, как откидывать прицел, как наводить оружие а цель, как целиться. Поначалу братьям эти гранатометы — длинные, зеленые тубусы весом с автомат серьезным оружием не показались — но товарищ Али сказал, что таким оружием можно уничтожить бронированную полицейскую машину, а если он так сказал, значит, это правда.

И поэтому, Джавад, самый молодой из них первым выскочил из машины, прикрываясь ею от полицейских, достал из салона машины уже раздвинутый, ставший в полтора раза длиннее зеленый тубус гранатомета, умостил его на плече так, как это показывал товарищ Али. В рамке прицела зеленела кабина тяжелого трехосного армейского грузовика, подъехавшего только что к участку в сопровождении полицейской машины. Никто пока не заметил, никто не обратил внимания на готовящегося к стрельб гранатометчика. Перед участком в ряд стояло несколько бело-голубых полицейских машин, по тротуару шли люди, у стальной двери участка курили трое полицейских. Никто из них не знал, что сейчас произойдет…

Джавад нажал на клавишу спуска — небольшая комета, изрыгая пламя, метнулась к кабине грузовика. Врезалась в нее — и кабина взорвалась, брызгая пламенем, осколками стекла и обрывками стали. Прочти в ту же самую секунду, исчез в клубке пламени полицейский седан, что ехал перед армейским грузовиком, чтобы показать дорогу к участку — выстрелил еще один из братьев. Один из полицейских у дверей участка упал замертво, сраженный осколком. Двое других схватились за оружие — но они были в шоке, да и пистолеты плохое оружие на таких дистанциях. Один из них успел даже выстрелить — но пуля пролетела метрах в двух от третьего гранатометчика, да и он уже успел выпустить свой заряд. Еще через секунду дверь полицейского участка вышибло взрывом вместе с размазанными по ней полицейскими.

— Аллаху Акбар! — поливая длинными автоматными очередями по окнам, братья из двух машин бросились к зданию полицейского участка. Из горевшего полицейского седана на асфальт вывалился полицейский, вся одежда его была в огне, он пытался ползти, корчился — и Мехмет длинной очередью перерезал его пополам, отправил к Аллаху. Он хоть и полицейский — а лишних мучений не заслуживает, Аллах на небесах разберется, по делам его…

Из окон открыли огонь, когда нападающие уже преодолели большую часть открытого пространства. Гранат у полицейских не было, были только газовые гранаты — но от них спасало намазанное жиром или вазелином лицо. Нестройный залп из револьверов и ружей ударил по рядам атакующих, двое братье покатились по земле — но остальные продолжали атаку, полосуя очередями окна.

Пока одни штурмовали полицейский участок, братья, что приехали в третьей машине тушили армейский грузовик. Еще не хватало, чтобы он взорвался — полный оружия. Поэтому, пока двое братьев заливали огонь белой пеной из заранее припасенных огнетушителей — еще двое, держа наизготовку оружие, подошли к развороченной взрывом гранаты кабине.

Офицер был еще жив, увидев приближающихся боевиков, он попытался поднять пистолет — но перебитая осколком рука не слушалась…

— Аллах Акбар! — шедший первым боевик, совсем молодой, не старшей пятнадцати лет пацан полоснул автоматной очередью. Пули разорвали тело офицера, со звоном отрикошетировали от обгоревшего металла кабины. Одна из пуль чиркнула по красному баллону с пеной, который держал брат постарше — но не разорвала его, а улетела куда-то дальше. От неожиданного удара брат выронил баллон и он упал, больно ударив по ноге…

— Йа-лла! — выругался он — иблис тебя забери Реза, что ты делаешь? Ты же чуть не убил меня этой проклятой пулей!

Молодой внимательно посмотрел на незадачливого пожарника.

— Не богохульствуй, Хосейн, ибо сегодня день гнева Аллаха и мы клинок его! И неужели ты думаешь, что Аллах заберет твою душу к себе, пока ты не выполнишь все то, ради чего ты находишься здесь?

От того, с какой фанатичной верой были сказаны эти слова, становилось жутко.

Стена. Разбитая, исхлестанная пулями и осколками. Опаленная, выбитая выстрелом гранатомета дверь. Редко плюющиеся огнем и свинцом окна…

Перед дверью Мехмет затормозил, сменил магазин в автомате на полный, передернул затвор. Хороший автомат, советский, надежный, легкий и скорострельный, намного лучше тех тяжелых и неуклюжих немецких, которыми пользуется армия и жандармы. Выхватил гранату, зубами выдернул кольцо и сильным кистевым движением метнул в опаленный пламенем пролом, где совсем недавно была дверь. Там держали оборону те полицейские, которым удалось еще оставаться в живых. Надо было спешить — если появится подкрепление, другие братья удержат его, устроят перестрелку на дороге — но долго сдерживать жандармов они не смогут…

Внутри глухо ухнуло, раздались крики на два или три голоса — и Мехмет ринулся внутрь. Внутри было дымно, жарко, страшно, ноги скользили по залитому кровью полу. На полу ничком, кучами лежали два или три трупа, все — в темной, набухающей кровью форме. Еще один был еще жив — все лицо залито кровью, кровь стекает на пол по длинной черной бороде — но он поднял пистолет и слепо нащупывал цель. Короткая очередь, опаленные дыры на груди, стремительно набухающая черной влагой форма. Последний из остававшихся в живых в вестибюле падает на залитый кровью пол.

— Аллаху Акбар!

— Аллаху Акбар! — многоголосо прогремело за спиной

Сопротивление сломили быстро. Когда боевики прорвались в холл, начали бросать гранаты в кабинеты, остававшиеся в тот момент в живых полицейские бросили оружие и запросили пощады. Сдавшихся немедленно расстреляли, найденных раненых добили.

Немного опьяневший от запаха пороха и крови Мехмет вышел на свежий воздух. В одной его руке был автомат Калашникова, в другой он нес немецкую G3 подобранную в участке. Он все еще не мог до конца поверить в то, что они сделали это.

Начало положено. Гнев Аллаха ужасен и никто из разложившихся, прожидовившихся правителей не сможет ему противостоять…

Полицейских ему не было жаль. Ничуть, Те, кто прожидовился или начал служить прожидовившимся властям, те кто посмел выстрелить в братьев, исполняющих волю Аллаха — те заслуживают мучительной смерти. Жаль, что нет времени — можно было бы снять с этих полицейских кожу или хотя бы отрезать головы. Все это будет — потом. Когда они победят. А эти… даже умерли не как мужчины. Сначала сдались вместо того, чтобы умереть по-мужски с оружием в руках, потом ползали по грязному, с красными разводами полу моля о пощаде. Воистину тот, кто идет против воли Аллаха — тот перестает быть человеком.

Грузовик уже потушили, сейчас вскрывали ящики, те которые лежали ближе к борту. Улица, недавно заполненная и машинами и пешеходами, вмиг опустела, остались только боевики. Мехмет подошел к машине, перед ним почтительно расступились. Он открыл один из ящиков, посмотрел что внутри. На белых, крупных опилках маслянисто чернело длинное тело ручного пулемета MG-3. Мехмет отложил винтовку, достал из ящика пулемет, ласково погладил дырчатый кожух длинного ствола. Прислушался — дальше по дороге грохотала перестрелка, на помощь разгромленному полицейскому участку шла подмога.

— Ибрагим.

— Я здесь! — шагнул вперед один из гранатометчиков, он уже успел вооружиться трофейной G3 и выглядел весьма грозно.

— Чтобы через двадцать минут ничего этого здесь не было. Это оружие ждут наши братья — и ты должен доставить его им!

— Понял, эфенди…

— А мы? — угрюмо спросил один из бойцов. Таскать ящики ему явно не улыбалось, он только что совершил один подвиг и теперь жаждал совершить еще один.

— Четверо остаются с Ибрагимом — распорядился Мехмет — и помогают ему. А мы еще сегодня постреляем. Аллах Акбар, Хомейни Рахбар!

— Аллах Акбар, Хомейни Рахбар! (прим автора — Аллах велик, Хомейни вождь, эти слова появились уже тогда)

Хотя для многих в мире исламская революция в Иране стала неожиданностью, на самом деле обстановка продолжала обостряться весь тысяч девятьсот семьдесят восьмой год. Событиями, положившими начало исламской революции общепринято считать события восьмого января 1978 года. Тогда в городе Кум была зверски расстреляна демонстрация студентов медресе, протестовавших против опубликованной в правительственной газете клеветнической статьи о Хомейни. По официальным данным, в ходе усмирения беспорядков погибли 2 студента, по данным демонстрантов 70 человек, раненых никто и не считал. По шиитской традиции, поминальные службы о погибшем идут 40 дней, и через 40 дней после разгона демонстрации в Куме, 18 февраля бунт вспыхнул в Тебризе. Его подавление также привело к человеческим жертвам. Затем всё то же самое повторялось 29 марта и 10 мая, каждый раз беспорядки были все более многочисленными и кровавыми.

Однако, на самом деле антиправительственные волнения начались еще раньше, в октябре 1977 года после неожиданной и подозрительной смерти от сердечного приступа сына аятоллы Хомейни Мостафы. Тогда эти волнения еще мало кто замечал.

В мае 1978 года солдаты ворвались в дом аятоллы Казема Шариатмадари, одного из авторитетнейших священнослужителей, придерживавшихся умеренных взглядов и застрелили одного из его последователей прямо у него на глазах. В результате Шариатмадари присоединил свой голос к тем, кто требовал свержения шаха.

Практически все лето и осень 1978 года в крупных городах то и дело вспыхивали бои между жандармами, полицейскими, агентами САВАК и демонстрантами. В них погибли десятки тысяч человек, но до революции пока было далеко. Не было самого главного — оружия. Поддержки извне. Исламское подполье в этот момент больше копило силы, выжидая пока складывающаяся в стране обстановка не подточит правящий режим.

Шах, в надежде успокоить население, обещал провести свободные выборы в июне и показательно снял с занимаемой должности председателя САВАКа генерала Нематоллу Нассири, возглавлявшего САВАК тринадцать лет. Вместо него был назначен более слабый генерал Насер Могадам. Это было ошибкой, причем двойной. При смене руководителя спецслужба временно ослабла, причем в такой момент когда допускать этого было нельзя, а генерал Могадам до этого назначения возглавлял третий департамент САВАК, занимавшийся борьбой прежде всего с коммунистической партией ТУДЕ. Опасность же исходила вовсе не оттуда — но генерал Могадам был за конструктивный диалог с исламской оппозицией, а не за ее уничтожение.

Кроме того, Мохаммед Реза Пехлеви попытался предпринять срочные антиинфляционные меры, которые привели только к массовым увольнениям рабочих. Без персонала, в большинстве своём примкнувшего к демонстрантам, заводы начали простаивать. К ноябрю 1978 года экономика Ирана была окончательно подорвана массовыми стачками.

Шахиншах Пехлеви в попытках сбить нарастающую волну народного гнева неоднократно обращался к правительству США с просьбой оказать помощь, в том числе военную. Летом 1978 года Тегеран посетил советник президента США по национальной безопасности Збигнев Бжезинский, который после ознакомления с ситуацией на месте предложил начать немедленное военное вторжение в Иран. Однако, президент США Картер понимал что армия США только что вышла из тяжелейшей и бесславно проигранной Вьетнамской военной кампании и нуждается в передышке. Еще меньше его вдохновляла мысль ввязаться в войну у самых границ Советского союза. Поэтому, в прямой военной помощи шаху было отказано.

В начале сентября 1978 года произошел пожар в Абаданском кинотеатре, в результате погибло более 400 человек. До сих пор непонятно был ли это поджог или простая случайность — но исламское духовенство всю вину возложило на шаха, вызвав новую волну протестов. В ответ на это шах ввел в стране военное положение, предусматривавшее запрет на любые демонстрации. Несмотря на запрет, массовая акция протеста прошла в Тегеране. В разгоне демонстрации участвовала не только полиция, но и армия с боевой техникой.

В ноябре 1978 года, по настоятельным просьбам Ардешира Захеди (посол Ирана в США) и генерала Голям-Али Овейсси (Военный губернатор Тегерана, прозванный исламистами "мясник Тегерана"), шах поддался уговорам придворных кругов и заокеанских "друзей", в целях сбить нараставшую волну протеста провел массовую чистку в высших эшелонах власти и госаппарате (по приказу шаха полиция САВАК арестовала 13 видных чиновников режима) Удар "по своим" еще больше дестабилизировал режим, шах не понимал, что старые проверенные рецепты типа "кинуть с крыльца одного из чиновников народу на растерзание" уже не действуют, это только вносит раскол и сумятицу в тающие ряды сторонников шаха.

В декабре 1978 года началась новая волна демонстраций. Второго декабря в Тегеране в запрещенной властями демонстрации приняло участие более двух миллионов человек, а уже десятого и одиннадцатого декабря в них приняли участие до десяти миллионов человек. На демонстрациях открыто призывали к свержению режима и физическому уничтожению шахиншаха. В начале 1979 года эти демонстрации переросли уже в вооруженный мятеж, на руках у демонстрантов появилось большое количество огнестрельного оружия, начались настоящие уличные бои. Опасаясь за свою жизнь, шахиншах вместе с шахиней покинули Иран. Это произошло 16 января 1979 года.

Оставшийся во главе страны премьер-министр Шапур Бахтияр, оппозиционер назначенный шахом на эту должность в конце 1978 года запретил САВАК и выпустил на свободу всех политзаключенных, плеснув в огонь беспорядков бензина. Он также пригласил в страну аятоллу Хомейни, предлагая тому войти в правительство национального единства. Аятолле он предложил создать в г. Кум независимое религиозное государство наподобие папского Ватикана.

1 февраля 1979 года аятолла Хомейни вернулся в Иран после 15-летней ссылки. В столичном аэропорту Мехрабад его встречали восторженные тегеранцы. На улицы города вышли миллионы людей с портретами аятоллы, кричащие "Шах ушёл, Имам пришёл!". В тот же день Хомейни отверг предложение Бахтияра о создании правительства "национального единства".

Сразу после приземления Хомейни направился на кладбище Бехеште-Захра, в южном пригороде Тегерана. Там он произнёс свою 20-минутную речь, в которой назвал "самого Бахтияра, его правительство, его парламент и всех его приспешников незаконными" и обещал "выбить зубы этому режиму".

4 февраля аятолла сам назначил премьер-министра, которым стал Мехди Базарган. Бойцы сил правопорядка переходили на сторону последователей Хомейни. 9 февраля в аэропорту Мехрабад произошёл бой между "хомейнистами" и лояльными Бахтияру гвардейцами, начавшийся с мелкого спора. Бой перекинулся на весь город и приобрел уличный характер. Сторонники Хомейни взяли под контроль полицейские участки, военные части. В этих условиях Высший военный совет (Генштаб) объявил о своем нейтралитете.

Декада с первого по одиннадцатое февраля — когда шли наиболее жестокие бои на улицах — называют "декадой ненависти". Не счесть даже погибших за эти дни, когда исламские экстремисты сражались на улицах с полицейскими, агентами САВАК и остававшимися еще верными шаху воинскими частями, прежде всего "Гвардией Бессмертных". Наконец одиннадцатого февраля 1979 года сопротивление было подавлено, Тегеран полностью перешел в руки восставших. Этот день и принято считать днем Исламской революции.

Государственный департамент США

Отдел политического анализа

Меморандум

Тема: "Обстановка на Ближнем и Среднем Востоке"

Степень секретности: совершенно секретно

Президенту США

Копии: членам Совета национальной безопасности США

По списку N 2

Уважаемый господин президент!

В связи со значительными изменениями на политической карте Ближнего и Среднего Востока и в соответствии с запросом N 2/154 отдел политического анализа Госдепартамента США проанализировал складывающуюся ситуацию по отдельным странам региона:

1. Иран

Вооруженный мятеж в Иране, переросший затем в государственный переворот и образование нового государства, так называемой "Исламской республики Иран" является серьезной угрозой национальным интересам США. Следует признать, что ни одно разведывательное либо внешнеполитическое агентство США не смогло правильно оценить масштаб и характер угрозы. Также следует заметить, что этот переворот был организован не только внутренними, но и внешними силами и был бы невозможен без серьезной поддержки извне.

Прежде всего — народные волнения по религиозным поводам происходили в Иране и раньше, но ни одно из них до настоящего времени не приводило к сколь либо значительным изменениям. В данном случае, эти выступления начались по незначительному поводу и постепенно переросли из массовых беспорядков в вооруженные столкновения с полицией, армией и силами безопасности. Вызывает серьезные вопросы тот факт, что начиная с конца 1978 года в руках у повстанцев оказалось значительное количество боевого стрелкового оружия и боеприпасов. Помимо обычных, неорганизованных людских масс в выступлениях участвовали вооруженные, обученные и хорошо организованные военизированные отряды. Данные отряды наносили удары по полицейским участкам, армейским казармам, захватывали арсеналы, передавая захваченное оружие неорганизованным мятежникам. Бои с полицией и силами безопасности в городах отличались крайней жестокостью и упорством, в них погибло более ста тысяч человек. Однако нельзя казать, что ситуация в стране полностью вышла из-под контроля. В этих условиях поспешное бегство шахиншаха Ирана из страны было неоправданной слабостью, приведшей к полной утрате контроля за ситуацией.

В настоящее время американский военный и гражданский персонал за исключением дипломатического, полностью завершил эвакуацию из страны. Эвакуированы и некоторые посольства других стран, а также все иностранные граждане, работающие в стране по частным контрактам и подрядам. Средства и авуары иранского правительства в банках заморожены.

Надо сказать, что пришедшее к власти религиозно-экстремистское правительство в главе с духовным лидером, аятоллой Хомейни не является прокоммунистическим. Оно заявляет ярко выраженную антиамериканскую позицию — но в то же время негативно высказывается и о Советском Союзе. Налаживания каких либо тесных отношений между ИРИ и СССР ожидать не стоит.

Считаем, что прошахские силы в Иране слабы и разобщены, а ближайшее время будут ликвидированы новым режимом. Шахиншах Ирана пользуется авторитетом у незначительной части населения Ирана, в экстремальной ситуации проявил слабость и вряд ли сможет взять власть обратно. Поэтому, оказывать ему какую-либо помощь бессмысленно.

В настоящее время в Иране существуют две основные оппозиционные платформы новому режиму. Основной является Иранская коммунистическая партия ТУДЕ, поддерживаемая Советским союзом и имеющая ярко выраженную просоветскую ориентацию. Данная партия является светской, антиисламской, ее активисты подвергаются жестоким преследованиям со стороны режима аятолл. Однако, не надо исключать возможность вооруженного вмешательства СССР во внутрииранские дела. Иран имеет границу с СССР как сухопутную, так и водную. Поводом может послужить любой пограничный инцидент, как случайный, так и инспирированный, либо прямое обращение партии ТУДЕ к Советскому союзу.

По оценкам аналитиков в случае вторжения советской армии в Иран никакого серьезного сопротивления новая власть оказать не сможет. В настоящее время небоеспособными являются восемьдесят процентов частей и соединений иранской армии, остальные двадцать процентов ограниченно боеспособны. Процветает дезертирство, разграбление боевой техники, армейские командиры высшего звена большей частью расстреляны. Командиры среднего и низшего звена репрессируются и заменяются на религиозных авторитетов, а то и просто на выпускников медресе, не имеющих не только опыта командования, но зачастую и вовсе никогда не служивших в армии. В военно-воздушных силах уволены или убиты практически все летчики, способные управлять боевыми самолетами. В этих условиях господство в воздухе советской авиацией будет завоевано сразу, в течение часа после начала вторжения начнется массированная высадка десантных соединений. Предполагаем, что очаги сопротивления будут подавлены в течение двадцати четырех часов после начала вторжения, на полную оккупацию страны потребуется не более трех суток.

В то же время, возможности США влиять на ситуацию в данном случае весьма ограничены. Сил и средств армии и флота США, имеющихся в данном районе совершенно недостаточно не только для того, чтобы отразить возможную советскую агрессию, но и для захвата и последующего контроля территории Ирана даже с учетом состояния вооруженных сил последнего. Более того, вооруженное вмешательство США в случае военной агрессии СССР против нового Ирана может привести к тому, что Советский союз продвинется дальше и захватит Саудовскую Аравию и ОАЭ. Единственным способом остановить это будет применение ядерного оружия.

Помимо ТУДЕ в настоящее время некоммунистической оппозицией организуются боевые отряды "Моджахедин-э Халк" и "Федаин-э Халк". Данные отряды не имеют ярко выраженной идеологической платформы и имеют своей основной целью свержение исламского режима. Эти организации находятся в стадии формирования, не связаны с Советским союзом — и поэтому мы считаем, что США должны оказать данным организациям всемерную материальную и организационную помощь.

Подводя итог, на сегодняшний день можно сказать, что ситуация в Иране развивается по крайне неблагоприятному для американских интересов сценарию, но ресурсов для разрешения в благоприятном для нас ключе у нас нет. Вооруженное вмешательство на данном этапе может привести к тяжелейшим последствиям, в том числе — к прямому вооруженному столкновению с Советским союзом при безусловном превосходстве последнего. Предлагаем начать мероприятия по поиску путей сближения с умеренной частью нового иранского правительства, а также оказать всемерную помощь формирующимся организациям "Моджахедин-э Халк" и "Федаин-э Халк". Так же имеет смысл оказать помощь Ираку усиливая его в противовес Исламской республике Иран.

2. Афганистан

В Афганистане, после прихода к власти просоветской "Народно-демократической партии Афганистана" продолжается укрепление коммунистической идеологии в этой стране. Руководитель НДПА Нур Мухаммед Тараки после прихода к власти обратился к СССР с просьбой об оказании военной и экономической помощи, и данная помощь оказывается во все более возрастающих объемах. Во всех частях афганской армии присутствуют советские военные советники, идет перевооружение армии Афганистана советским оружием, начата реализация многочисленных гражданских контрактов по ирригации, добыче полезных ископаемых, ведению современного сельского хозяйства. В Кабуле и других крупных городах начато многоэтажное строительство.

В самой НДПА в настоящее время идет борьба за власть. Помимо Н.М. Тараки в партии существует второй лидер Бабрак Кармаль, сын генерала шахской армии и крупного землевладельца. В настоящее время Н.М. Тараки постепенно отстраняет Б. Кармаля и его сторонников от реальной власти, что не может не вызывать недовольства последних. Кроме того, за спиной Н.М. Тараки находится еще одна, пока держащаяся в тени, но очень перспективная фигура афганской политической сцены — Хафизулла Амин, явно имеющий собственные претензии на власть.

В то же время, новая власть в Кабуле допускает серьезные ошибки. Так, демонстративная атеистичность новых властей неприемлема для большей части глубоко религиозного афганского населения. Земельный передел — когда земельные наделы отнимались у крупных землевладельцев, передавались крестьянам и сразу же отнимались в пользу коллективных хозяйств вызывает недовольство как у бывших землевладельцев, так и у крестьян. Недовольство вызывает и программа "освобождения женщин" воспринимаемая населением как покушение на многовековые устои.

Политика нового Афганистана отличается односторонней ориентацией на СССР и антиамериканизмом. 22 февраля сего года при невыясненных обстоятельствах посол США в Афганистане А. Даббс был захвачен в заложники террористами. При проведении афганскими силами безопасности операции по освобождению Даббс, а также всего его похитители были убиты.

В то же время, в самом Афганистане и за его пределами, в соседнем Пакистане существуют значительные силы, на которые можно опереться в противодействии нынешнему просоветскому режиму в Афганистане. Так, на приграничной с Афганистаном территории Пакистана существуют лагеря беженцев, бежавших от зверств коммунистического режима. Поток беженцев через афгано-пакистанскую границу увеличивается с каждым годом и сейчас превышает сто тысяч человек в год. Эти люди готовы с оружием в руках сражаться против коммунистов и Соединенные штаты Америки не должны упускать такую возможность.

Подводя итог: Соединенные штаты Америки должны проводить в отношении Афганистана двустороннюю политику, с одной стороне активно помогая антикоммунистическим силам афганцев, сосредоточенным в Пакистане, а с другой стороне — налаживать контакты с возможными претендентами на власть в Кабуле. Наиболее перспективным политиком второго эшелона на данный момент в Кабуле по нашему мнению является Хафизулла Амин.

3. Пакистан

Пакистан в данном регионе всегда являлся и является противовесом Афганистану. Вызвано это тем, что между странами существует отрезок неурегулированной сухопутной границы значительной протяженности. Так называемая "Линия Дюранда" проведенная в начале 20 века британской колониальной администрацией произвольно, разделила живущие на юге Афганистана пуштунские племена на две части. В итоге ни одно правительство Афганистана не признает границу с Пакистаном в том виде, в каком она есть, а на территории Пакистана регулярно происходят восстания пуштунских племен, жестоко подавляемые властями.

В настоящее время, у власти в Пакистане находится военная хунта во главе с генералом Мухаммедом Зияя уль-Хаком. Законный руководитель Пакистана Зульфикар Али Бхутто повешен, в стране распущен парламент, действует режим чрезвычайного положения.

Сложившаяся в Пакистане обстановка безусловно отвечает национальным интересам США так как генерал М. З. уль-Хак придерживается твердой антисоветской, антиафганской и проамериканской позиции. Данное позиционирование вызвано угрозами со стороны просоветской Индии с одной стороны и просоветского Афганистана с другой стороны. Поэтому, генералу уль-Хаку не остается никакой другой политической позиции, кроме проамериканской.

Считаем необходимым сделать Пакистан основным союзником США в данном регионе, выделить требуемые средства для полного перевооружения армии, оказать содействие в реализации программы создания ядерного оружия. Охранение Пакистана в нашей зоне влияния критически важно для нас, так как в случае, если в советскую зону попадет и Пакистан, это будет означать, что у Советского союза появится прямой выход к Индийскому океану. Создастся цеп государств, которая отсечет Китай и страны Азии от Персидского залива, а сам Персидский залив окажется в частичной изоляции. Ради предотвращения такого сценария допустимо пойти на все, в том числе на нарушение режима нераспространения ядерного оружия. В то же время, целесообразно дезинформировать генерала уль-Хака, передав ему информацию о том, что готовится одновременный удар Индии и Афганистана по Пакистану и расчленение страны.

Исследовав полученную информацию, отдел политического анализа предлагает в политике в этом регионе придерживаться следующего:

1. Всемерная поддержка Пакистана и его военного руководства, перенос основных разведывательных усилий в эту страну. Максимальное усиление армии Пакистана.

2. Поддержка усилий афганских беженцев, находящихся в Пакистане в их борьбе против коммунистического режима в Кабуле, в том числе поставками оружия, денежными средствами, направлением военных советников и созданием центров обучения совместно в властями Пакистана

3. Наращивание военного присутствия в Персидском заливе в целях предостережения Советского союза от агрессивных действий в Иране

4. Налаживание контактов, прежде всего дипломатическими средствами, с наиболее умеренными силами в афганском и иранском руководстве

5. Налаживание контактов с новым иракским руководством в целях включения Ирака в американскую сферу влияния

6. Поддержка вооруженной оппозиции в Иране за исключением ТУДЕ.

С уважением,

Группа политического анализа

Государственный департамент США

Вашингтон, Округ Колумбия Белый Дом Пенсильвания-авеню 1600 17 февраля 1979 года

Заседание Специального координационного комитета Совета национальной безопасности США два раза откладывали — в первый раз резко изменилась ситуация и потребовались дополнительные данные, во второй раз — простыл президент. Первый президент-южанин за более чем сто лет американской истории, чужой большинству вашингтонского политического истеблишмента, он так и не привык за время президентства к холодной и сырой погоде зимой, и каждую зиму простывал. Вот и тут — пока президент лечился, заседание СНБ пришлось отложить…

Хотя истинная причина того, что это заседание СКБ так долго откладывалось, была конечно не в этом. Истинной проблемой было то, что очень многие из тех, кто должны были присутствовать на совещании неслабо облажались по тому вопросу, который был вынесен на повестку дня. Поскольку могли быть приняты кадровые решения, каждый из участников предстоящего совещания попытался как мог прикрыть свою задницу, заранее подготовив и слив в прессу свою версию развития событий, в том числе рассекречивая закрытую информацию. Картина получалась весьма и весьма неприглядной…

Вообще-то председательствовать на заседании комитета должен был помощник президента США по национальной безопасности, это был его комитет, его вотчина. Но это заседание было настолько важным, что на нем должен был присутствовать сам президент. И тем не менее, "маленький поляк", Збигнев Казимеж Бжезинский, университетский профессор волею судьбы ставший одним из самых влиятельных людей в стране, приехал в Белый дом первым. И место занял — по правую руку от президента, будто показывая всем свое положение. Гонористый как все поляки, Бжезинский даже в мелочах любил подчеркивать свои привилегии, а также "право на рокош", право на мятеж, на конфликт. Понятие "работа в команде" для него значило немного, он имел свою внешнюю политику и всеми силами пытался проводить ее в жизнь. То, что эта самая политика была чревата ядерной катастрофой, его не волновало.

Вторым прибыл государственный секретарь США Сайрус Вэнс. Во всем, практически во всем он был полной противоположностью Бжезинскому. Если Сайрус Вэнс был приверженцем "новых рубежей", программы злодейски убитого президента Кеннеди, и уже тогда занимался политикой — то Бжезинский был прежде все профессором-политологом, отличался провинциально-агрессивными вхглядами и в администрацию попал скорее случайно. Демократам нужен был кто-то, кто вел бы политику, полностью противоположную той, которую вел Генри Киссинджер. Вот и выбрали Бжезинского, потому что никто в Соединенных штатах не критиковал политику Киссинджера больше чем он. Логично было бы назначить его на должность госсекретаря США как Киссинджера — но даже совершенно неопытный во внешней политике Картер понимал, что этого делать нельзя, последствия могут быть катастрофическими. Поэтому создали своеобразный тандем — госсекретарем стал либеральный Вэнс, помощником президента по национальной безопасности — фанатичный Бжезинский. Как два полюса — плюс и минус, и каждый уже сколотил коалицию в поддержку себя. Вэнс имел все основания опасаться этого совещания больше чем Бжезинский, ведь именно Бжезинский весь прошлый год выступал за вооруженное вторжение в Иран, он же уговаривал президента не делать этого, не рисковать наметившейся разрядкой с Советами. Теперь получается, что основной их союзник в этом регионе, крупнейший покупатель американских вооружений, один из основных поставщиков нефти шахиншах Ирана позорно бежал из страны, а сама страна перешла под контроль исламских фанатиков, к которым американские дипломаты не знали даже как подступиться. В голове Вэнса мелькнула крамольная мысль, что лучше бы уж Иран захватили русские — по крайней мере, во время дипломатических переговоров они не потрясают у тебя перед носом автоматом или Кораном и даже готовы продавать нефть и покупать зерно, которого им вечно не хватало. От этих же иранских фанатиков ничего хорошего ждать не приходилось.

Почти одновременно с президентом, едва не опоздав, прибыли остальные приглашенные Директор ЦРУ, адмирал Стэнсфилд Тернер, "суперпризрак" как называли его некоторые за увеличение техническими новинками — на самом деле его увлечение имело вполне рациональную основу. Просто он прекрасно разбирался в технике, и на дорогостоящую технику можно было выбить больше денег из бюджета, чем на содержание агентурной сети и резидентур, в которых нет-нет, да и перебежит кто-нибудь к русским. Вторым был министр обороны США Гарольд Браун, бывший военный летчик, а до этого — ученый-ядерщик, работавший в Ливерморской лаборатории и успевший побывать президентом Калтеха, Калифорнийского технологического университета. В вопросах противостояния с Советским союзом он примыкал к группировке Вэнса — опытный физик-ядерщик, он хорошо понимал, до чего можно доиграться…

Должны были присутствовать еще трое — председатель ОКНШ и двое наблюдателей — министр юстиции и директор АНБ. Но их присутствие сочли излишним.

И Тернер и Браун числились сторонниками Вэнса, поэтому они и сели рядом с ним, втроем с одной стороны стола. Бжезинский остался в гордом одиночестве, но ничего не сказал, лишь недовольно пожевал губами. Вошедший следом за Брауном президент Джимми Картер горько усмехнулся — раскол проявлялся даже здесь, в мелочах.

— Приступим, джентльмены… — президент говорил красивым, хорошо поставленным голосом, он вообще умел выступать — прежде всего, я хотел бы знать, все ли прочитали разосланный вам аналитический меморандум Госдепартамента?

Собравшиеся кивнули, кто мрачно, кто с недоброй улыбкой, означающей ожидание крови…

— Хорошо — подытожил президент — теперь бы я хотел услышать от вас, кто и как видит решение этой проблемы. По очереди.

Первым слово, конечно же, взял Бжезинский

— В настоящее время — напыщенно и высокопарно начал он — Соединенные штаты Америки получили такую пощечину, какую они не получали со времен Тонкинского залива! (прим автора — с инцидента в Тонкинском заливе началась активная фаза вьетнамской войны). Наш основной союзник в регионе, которому мы все лично гарантировали безопасность, вынужден бежать из страны, в Иране хозяйничают бандиты! На Лондонской бирже таких нефтяных цен не было со времен блокады ОПЕК, еще год таких цен и русские возьмут нас голыми руками. Мы просто обанкротимся. Поэтому мое предложение — сейчас же, немедленно начать проработку плана вторжения в Иран. Пока это сделать просто, переворот только что произошел, у них нет ни армии ни спецслужб, они просто не смогут защищаться. Наша морская пехота пройдет сквозь них как раскаленный нож сквозь масло…

Вэнс многозначительно хмыкнул. Наверное, именно так пятнадцать лет назад кто-то убеждал Президента (для Вэнса был только один настоящий, с большой буквы Президент, тот самый, что был убит пулей снайпера в Далласе), что морская пехота за несколько дней возьмет ту большую яму с дерьмом, что прозвали "Дурная земля". В результате его страна ввязалась в бессмысленную десятилетнюю войну, потеряв только убитыми под полсотни тысяч человек и полностью подорвав свою экономику. Позор Бреттон-Вудса, когда США фактически не смогли расплатиться по своим обязательствам, был незабываем, после него инвесторы отвернулись от США, экономика начала скатываться к пропасти, росла инфляция, росла безработица. Но это было не самое страшное. Сайрус Вэнс помнил шестидесятые — времена "Новых рубежей", молодую и сильную Америку под руководством молодого и сильного президента, оптимизм в словах и в делах, полет на Луну и все прочее. Даже отношения с Советским союзом, извечным врагом, подошедшие к опасной черте во время Карибского кризиса стали превращаться во что-то пристойное. Но самое главное — все жили с твердым убеждением, что они правы, их страна права и дальше будет только лучше. А сейчас? Вэнс иногда выходил на улицу, одеваясь так, чтобы его никто не узнавал и поражался тому, что видит — угрюмые, нервные, озлобленные лица, нищие и безработные на улицах, обшарпанные дома. Воюя во Вьетнаме, они убили свою страну и свое общество, то общество, которое было сейчас, нельзя было назвать американским. Интересно, этот маленький польский ублюдок хоть понимает, как это хорошо — жить в стране, которая права, которая за хороших парней — или желание отомстить русским за страдания Польши затмевает все остальное?

— Сайрус…

Госсекретарь вздрогнул, огляделся. Все, в том числе и президент смотрели на него.

— Да, господин президент…

— Мы ждем вашего мнения, Сайрус.

— Да, да… госсекретарь сделал попытку встать, но понял что это глупо и остался на месте — я считаю предложения господина Бжезинского категорически неприемлемыми. Мы сейчас находимся не в том самом состоянии, чтобы позволить себе новую военную кампанию, вьетнамская сказывается на состоянии нашего бюджета до сих пор. Что же касается шаха и перспектив его возвращения в Иран — давайте, будем реалистами. Несли мы вторгнемся в Иран для того, чтобы вернуть шаха — нам придется воевать с большей частью населения страны. Иранцы уже ясно дали понять в ходе семьдесят восьмого года, что не желают видеть шаха во главе Ирана ни при каких обстоятельствах. Да и сам шах показал слабость, бежав из страны. Вторгнувшись в Иран, мы получим второй Вьетнам, причем под самым боком у Советского союза — и боюсь, что русские не останутся в этом случае в сторон.

— Я смотрю, у нас внешняя политика определяется тем обстоятельством, что госсекретарь боится русских! — последовал злобный выпад Бжезинского

— Наша внешняя политика ответственна и реалистична, я не смотрю на весь мир через перекрестье прицела! — огрызнулся в ответ Вэнс

Президент постучал карандашом по столу, давая знать: достаточно.

— Ваше мнение, мистер Браун?

Поскольку председателя Объединенного комитета начальников штабов на заседание не пригласили, отдуваться пришлось Брауну, который профессиональным военным не был. Предвидя это, он два дня заседал с военными, уясняя обстановку и возможности американской армии в этом случае.

Сейчас, Гарольд Браун обстоятельно, как это и подобает ученому разложил перед собой документы, надел очки…

— Итак, джентльмены. Прежде всего немного о предстоящем театре военных действий. Иран является семнадцатым по площади государством мира, его площадь равна примерно миллиону, шестисот пятидесяти тысячам квадратных километров. Столица страны Тегеран, основные города — Мешхед, Керж, Исфахан, Тебриз. Почти вся территория страны представляет собой гористые плато, слабо заселенные, дорожная сеть слабая. Емкость этого ТВД — примерно шесть-семь дивизий. В настоящее время армия, флот и ВВС страны практически развалены, в случае вторжения организованного сопротивления ждать не приходится. Но есть два фактора, серьезно осложняющих ведение боевых действий в Иране. Первый фактор — удаленность ТВД. Нам придется либо полностью оголить Европу, перебрасывая дивизии в Иран — этим могут воспользоваться красные — либо перебрасывать силы и средства морем. Если переброска будет происходить морем — то для сосредоточения группировки, способной выполнять поставленные задачи пройдет не менее двух месяцев. Скрытно сосредоточить силы не удастся, об этом будет знать весь мир, в том числе и красные. Они могут опередить нас и вторгнуться в страну сами.

— У русских есть договор еще с двадцатых годов — мрачно подтвердил Вэнс — они могут придумать предлог, фиктивный конечно, но могут. Согласно этому договору в случае осложнений русские могут оккупировать Иран. Сейчас осложнения налицо, законной власти там нет вообще. Русским ничего не мешает сделать ход конем…

— Бога ради, Вэнс — раздраженно перебил Бжезинский — это наша страна и они об этом знают. А если забыли — не мешало бы и напомнить. Ты поешь то же самое, что и весь прошлый год — в результате этого мы потеряли своего ценнейшего союзника.

— В результате этого мы не считаем сейчас потери! — вспыхнул Вэнс

Одной из проблем администрации Картера, которая в конечном итоге и свела ее в могилу, была даже не ненависть членов президентской команды друг к другу. Эта ненависть присутствует всегда, в любой бюрократической организации, особенно в президентской администрации. Имеющий мало политического опыта и почти не имеющий преданных сторонников в вашингтонском истеблишменте, президент-южанин вынужден был подбирать свою команду "на ходу", своей, сработавшейся у него не было. Поэтому и попали в команду такие разные люди как например буквально брызгавший во все стороны ненавистью маленький поляк Збигнев Бжезинский и спокойный, уравновешенный, либеральный госсекретарь Сайрус Вэнс, сторонник мира, сокращения военных расходов и разрядки отношений с Советским союзом. Около них моментально начали образовываться коалиции сторонников и вместо государственных дел большую часть времени они посвящали грызне и подсиживанию друг друга. Но это было еще не самое плохое. Намного хуже было то, что острые вопросы и разногласия в президентской команде выносились с прессу обеими противоборствующими группировками. Любое грязное белье, какое только появлялось, моментально вывешивалось на всеобщее обозрение для того, чтобы подставить кого-нибудь. Урок Никсона, чье грязное белье запачкало сам институт президентства, ничему не научил. Работать в такой команде было решительно невозможно, президент это понимал, но заменить тех сторонников, которые у него были, было просто некем. В Вашингтоне он был чужим.

— Как бы то ни было, джентльмены… — продолжил министр обороны — русские в этом случае имеют все шансы и возможности опередить нас. Мы провели несколько штабных игр. У красных есть морская и сухопутная граница с Ираном, ничто не мешает им быстро сосредоточить перед вторжением крупные силы на границе. Мы предполагаем, что после принятия решения, русские способны в течение сорока восьми часов высадить в ключевых точках Ирана три дивизии ВДВ. Эти дивизии захватят плацдармы для высадки основных сил красных и возможно начнут самостоятельные действия, не дожидаясь подхода основных сил. В течение последующих пяти дней русские способны перебросить в Иран до двух общевойсковых армий. Сил и средств для того, чтобы отразить подобное вторжение не хватит не только у нового иранского режима — но даже и у нас. Если мы начнем готовить вторжение заранее и даже успеем сосредоточить силы — все равно проиграем русским. У них плечо снабжения на порядок короче нашего, а театр военных действий досягаем даже для тактической авиации. Они будут воевать на пороге своего дома — а мы за тридевять земель от своего.

Вторая проблема заключается в том что высадившись в Иране мы рискуем ввязаться в длительную и тяжелую партизанскую войну. В стране разграблены все оружейные арсеналы, вооружены даже дети. Учитывая фанатизм населения, его ненависть к шаху, в случае вторжения начало партизанской войны прогнозируется нами со стопроцентной вероятностью.

Президент поморщился — возможность нового Вьетнама пугала сейчас любого здравомыслящего человека в США. Да и армия только переходила с призывного на контрактный тип набора, нужно было время. Короче говоря — армия сейчас была не в том состоянии, чтобы где-то воевать.

— Таким образом… — подытожил Браун — военные аналитики рекомендуют воздержаться от вторжения.

— Нормально… — фыркнул Бжезинский — армия, которая не хочет воевать. Великолепно просто!

— Ваше мнение, господин Тернер — проговорил президент, демонстративно игнорируя последнюю реплику Бжезинского

Адмирал Стэнсфилд Тернер погрузился в свои бумаги.

— На сегодняшний день вся агентурная сеть в этом регионе разрушена, вся информация которая есть у нас, получена со спутников, либо от израильтян, у которых еще кое-что осталось. Информация не внушает оптимизма. Власть в стране захвачена исламскими фундаменталистами, идут репрессии и чистки. Количество казненных растет ежедневно, и уже перевалило за тридцать тысяч человек. Вчера вечером мы получили информацию, которой пока еще никто не владеет. Вчера, по решению Исламского революционного трибунала были расстреляны бывшие руководители САВАК генералы Нематолла Нассири, Хасан Пакраван, Насер Могадам, бывший премьер-министр Амир Аббас Ховейда, командующие родами войск генералы Манучер Хосродад, Мехди Рахими и Реза Наджи. Таким образом, почти все высшие чиновники шахской администрации, из тех, кому не удалось сбежать мертвы.

Несмотря на то, что это происходило далеко и уже мало имело отношения к США, все присутствующие непроизвольно поежились. Новый режим обещал быть кровавым, жестоким, фанатичным, не склонным к компромиссам.

— Но самое главное — продолжал Тернер — есть серьезные основания полагать, что русские готовятся к вторжению. Причем готовились еще при шахе.

— Значит, у нас с одной стороны психопаты с автоматами, а с другой стороны красные! — не преминул снова высказаться Бжезинский

— Русские идут, да, Збиг? — недобро подколол его госсекретарь — хорошо, что здесь у нас окон нет.

(прим автора — Сайрус Вэнс намекает на ситуацию, произошедшую с министром обороны США Форрестолом в 1948 году. Придя на работу, он вдруг закричал "русские идут!" и выбросился из окна своего кабинета)

Помощник по вопросам национальной безопасности склонил голову, чтобы присутствующие не видели выражения его лица…

— Что предлагает ЦРУ для исправления сложившейся ситуации? — спросил президент

— Прежде всего, нам нужно найти новую опорную точку — сказал адмирал — страну, которая будет нашим безусловным союзником, и из которой мы можем работать против русских. Такой страной может стать Пакистан. В стране военная диктатура, у диктатора нет иного выбора, кроме как ориентироваться на нас. Русские и афганцы грозят ему с одной стороны, индийцы — с другой. Туда надо перенести центр нашей разведсети, после чего надо начинать восстанавливать старые связи. По самому минимуму на это потребуется несколько месяцев, сэр. Кроме того — я бы немедленно вышел в Конгресс с предложением о выделении значительных средств для помощи афганским беженцам, находящимся на территории Пакистана. На эти деньги следует закупить оружие. Наличие проблемы в Афганистане создаст советам головную боль и отвлечет их от Ирана. Кроме того — мои люди уже ищут подходы к наиболее умеренным представителям исламской оппозиции, захватившей власть в Иране. Что бы ты не говорил на митингах — а красиво жить все равно хочется…

Проведенные в ЦРУ годы сделали адмирала Тернера более циничным.

— А как же быть с шахом? — поинтересовался Бжезинский — получается, мы его бросаем?

— Получается так — подвел итог президент — у нас нет ни сил, ни желания стегать дохлую лошадь. Шахиншах потерял страну — это его проблемы. Теперь мы должны играть теми картами, которые у нас есть. Поэтому вам, господин Браун поручается доработать до конца возможный план вторжения в Иран а также план противодействия русскому вторжению. Что бы не произошло дальше — они должны быть у нас в запасе. Вам, Тернер поручается наладить разведработу в Пакистане, начать сотрудничество с их разведкой. Также за вами — налаживание контактов с новым иранским режимом. Все равно вся их боевая техника произведена у нас, рано или поздно им понадобятся запчасти к ней, да и нефть кому то надо продавать. За вами, Збигнев — подготовка программы помощи афганским беженцам с которой я выйду в Конгресс и налаживание контактов с их лидерами. За вами, Сайрус — дипломатическое давление на Москву. Нужно предупредить русских по дипломатическим каналам — что вторжение в Иран будет означать аннулирование всех ранее достигнутых договоренностей по разрядке…

Уже на выходе директор ЦРУ поймал взгляд госсекретаря, едва заметно кивнул головой. Значит, была какая-то информация, которая не предназначалась для общего обсуждения.

Госсекретарь догнал директора ЦРУ уже на улице, в коридоре пропустив вперед Бжезинского. Тот быстро вышел из здания, окинул стоящих у машин людей ненавидящим взглядом, сел в машину и уехал. Его надежды на то, что президент сегодня "пустит кровь" не оправдались…

Директор ЦРУ дождался, пока лимузин помощника президента по вопросам национальной безопасности скроется из вида, с мрачным видом повернулся к госсекретарю

— Есть дело… Не знаю, что делать с этим дерьмом, но рассказать я должен. Лучше тебе, потому что ты в хороших отношениях с ним — Тернер кивнул на дом, из которого они только что вышли — и он тебе скорее всего поверит.

— Что произошло?

— Насчет маленького поляка… Один из моих людей видел его в очень дурной компании.

— В компании советского посла? — деланно ужаснулся Вэнс

— Хуже. В компании одного из моих предшественников. Некоего Джорджа Герберта Уокера Буша. У меня такое подозрение, что "поляк" собирается сменить команду. Наша команда его больше не устраивает.

Госсекретарь задумался. То, что сказал ему Тернер, возможно, было самым серьезным из всего, что он услышал за сегодняшний день.

— Еще кто-нибудь об этом знает?

— Только мы двое. Мой человек будет молчать.

— Ой ли?

— Я его отправил отсюда. В московскую резидентуру, хороший трамплин для прыжка, он не возражал.

— Может, провокация?

— Не думаю… — тщательно подбирая слова, ответил Тернер — я кое-что проверил. Буша в этот день не было в Техасе, он летал куда-то на личном самолете по делам.

— Хорошо — Вэнс принял решение — я найду удобный момент, чтобы выйти с этим к президенту. Пока никому ни слова. Твой человек это подтвердит если что?

— Да.

— Вот и договорились. Пока — никому ни слова.

Директор Центрального разведывательного управления США

Директива 2 / 15

Оперативная деятельность в зоне Ближнего и Среднего Востока

Вступает в силу с 1 марта 1979 года

Секретно

В соответствии с положениями Закона о национальной безопасности от 1947 года и президентским указом 11811, учитывая резкое обострение обстановки в зоне Ближнего и Среднего Востока, расширения проникновения коммунистических и просоветских элементов в этот регион, настоящим определяются новые структуры ЦРУ США и направления деятельности в данном регионе

1. Обстановка

Обстановка в регионе Ближнего и Среднего Востока на данный момент является чрезвычайно тяжелой. В связи с вооруженным мятежом в Иране, приходом к власти агрессивного и неподконтрольного нам правительства оперативные возможности агентства в Иране утрачены полностью. В любой момент, в Иране возможен новый переворот, прокоммунистический, инспирированный Советским союзом через местную коммунистическую партию ТУДЕ. Продолжается проникновение коммунистических элементов в регион, возможности противодействовать этому на сегодняшний день ослаблены. Так, в Афганистане продолжает укрепляться просоветский режим НДПА, Советский союз значительно увеличил помощь этому режиму. В Ираке также продолжает укрепляться военно-техническое сотрудничество Ирака и СССР, новый лидер Ирака заявил о предстоящих крупных закупках военной техники в СССР. Индия продолжает находиться под значительным советским влиянием. Необходимо констатировать, что на данный момент мы стоим на грани полной потери влияния в регионе Среднего Востока, что автоматически создает опасность для наших позиций и на Ближнем Востоке.

2. Структура

Для реорганизации и обеспечения работоспособности новой структуры ЦРУ в регионе "Средний Восток" основной в данном регионе устанавливается станция в Исламабаде, Пакистан. Резиденту в Пакистане вменяется в обязанность установить рабочие связи с пакистанской межведомственной разведкой ИСИ, а также с лидерами афганской эмиграции в Пакистане. Дополнительно, следует открыть вспомогательные станции в Кветте, Пешаваре и Лахоре в срок до 01 января 1980 года.

3. Финансовое и ресурсное обеспечение

Обеспечение ресурсами данной программы осуществляется на основе плана и штатного расписания, которое руководителю станции в Исламабаде следует подать в срок до 01 мая 1979 года. Денежные средства выделяются из бюджета ЦРУ на текущий год, в установленном соответствующими процедурами порядке.

Директор ЦРУ

С. Тернер

Джорджтаун Вечер 17 февраля 1979 года

Небольшой седан, из новых, выпущенных после топливного кризиса, мощности двигателя которого еле хватало для того, чтобы везти самого себя, свернул с тихой аллеи к небольшому, скрытому густо растущим кустарником дому. Внешне этот дом казался заброшенным — но внешнее впечатление, как и во многих случаях, было обманчивым. Этот дом, снятый на год через подставных лиц, не только активно использовался для встреч, которые не стоило афишировать на публике, и имел охрану. Охрана была частной — те, кто снимал этот дом, были в оппозиции. Пока были в оппозиции…

Дверь неожиданно большого для такого дома закрытого гаража на четыре машины была открыта и седан заехал внутрь. Дверь сразу же пошла низ, скрывая машину и того, кто в ней был от посторонних глаз, в гараже зажегся свет.

Невысокий, просто одетый мужчина в больших черных очках, явно желающий быть узнанным, выбрался из седана — его он взял напрокат — и пошел к двери. Двое охранников — открыто оружие не носили ни тот ни другой, но оно у них было, проводили его взглядами. Никто посторонний этот дом навестить не мог, а этот мужчина приезжал сюда уже не первый раз.

Мужчину ждали на первом этаже в комнате с горящим камином и зашторенными окнами. На улице было холодно, сыро — и камин в этом случае был как нельзя кстати…

— Что новенького, Збиг? — спросил седой, коренастый мужчина в дорогом костюме с Сэвилл-Роу и очках в золотой оправе. Звали его Кристофер Уиттакер и он был старшим партнером в одной из самых дорогих и влиятельных адвокатских фирм Вашингтона. Официально он не был ни республиканцем, ни демократом, но на самом деле работал на Республиканскую партию США. Со Збигневом Бжезинским они встречались уже не первый раз, именно к нему поляка послал человек из Техаса, с которым он встретился, чтобы тайно сменить команду.

Сменить команду…

То, что сейчас делал помощник президента США по вопросам национальной безопасности Збигнев Казимеж Бжезинский, по человеческим меркам было подлостью, по меркам вашингтонской политики — тягчайшим преступлением, худшим даже, чем продавать информацию в советское посольство. Один из высокопоставленных членов президентской команды, в канун выборов тайно сменил сторону и стал информировать другую партию о том, что происходит в самых высших эшелонах власти. Худшего и придумать было сложно. Но этот шаг Бжезинский сделал обдуманно, он пришел к выводу, что Картер вместе со своими благопристойными чистоплюями — Вэнсом, Тернером, Брауном и другими просто просрут страну. Поляк никогда по настоящему не принадлежал ни к одной из партий, его партией была Польша, вновь оккупированная русскими — и поэтому он предал тех, кто назначил его на этот пост без малейших угрызений совести.

— Ничего! — раздраженно ответил поляк — совершенно ничего! Все как всегда! Вэнс и его прихлебатели разглагольствуют о мире с русскими, а президент боится вылезти из под стола, чтобы что-то сделать! Все как всегда!

— Чего и следовало ожидать — саркастическим тоном заметил второй мужчина. Он сидел так, чтобы оставаться в тени, но по голосу Бжезинский его узнал. Патрик Джозеф Бьюкеннан, человек сейчас временно находившийся не у дел и придерживающийся крайне правых, почти фашистских взглядов. Бьюкеннана отличала необузданная, животная ненависть к коммунистам и к русским. В этом они с Бжезинским были схожи.

— Так или иначе, мы должны знать, к чему пришел наш уважаемый президент, Збигнев — поднажал Уиттакер

— Да пожалуйста! — раздраженно сказал поляк — мне приказано наладить переговоры с афганскими беженцами в Пакистане, Брауну — проработать два плана. Первый оккупация Ирана нашими войсками — второй — противодействие аналогичным планам красных. Но, судя по настроению президента, он просто страхуется — оба эти плана будут положены под сукно. Тернеру поручено наладить контакты с пакистанцами и организовывать свою работу оттуда. Так же ему поручено попытаться наладить контакты с умеренными из новых властей Ирана, если таковые найдутся. Сам президент собирается выйти в Конгресс за деньгами для вооружения афганских беженцев. Ну и за Вэнсом — дипломатическое давление на Москву.

— Уже что-то — безразличным тоном заметил Картрайт

— Вот именно. Что-то. Полное дерьмо — опередив Бжезинского высказался Бьюкеннан — русским все это как слону дробина. Я их знаю…

Откуда Патрик Джозеф Бьюкеннан хорошо знал русских, он не уточнил.

— Нет, идеи то на самом деле хорошие — задумчиво сказал Уиттакер — они не столь хороши сейчас сколь будут хороши в будущем. Война против русских в Иране — план может пригодиться и быстро. Афганские беженцы и Пакистан — прекрасно, хороший задел на будущее прямо у советской границы. Все это может очень хорошо пригодиться в будущем…

— Мне то что делать с этим? — спросил поляк

Уиттакер задумался. У республиканцев он был один из тайных, невидимых координаторов их политики. Никто не знал, что он был республиканцем, юридическое образование, полученное в Гарварде вкупе с хорошими знакомствами, и долгие годы адвокатской практики делали этого человека особенно хитрым и опасным.

— Можно сделать вот что. Как советник президента по вопросам национальной безопасности ты можешь пойти к президенту и взять кое-что на себя. Пусть Тернер делает работу по своим каналам — а ты делай ее по своим. Особенно нас интересуют контакты с иранцами, они могут быть очень небезынтересными. А дальше… Дальше мы уже подумаем, что со всем этим делать.

Контакты с иранцами действительно оказались небезынтересными. Четвертого ноября 1979 года шестьдесят шесть американских граждан были захвачены в здании посольства США в Тегеране ворвавшимися туда исламскими фанатиками. Среди этих фанатиков, возможно, был и нынешний президент Ирана Махмуд Ахмадинеджад. Вооруженные силы США разработали специальную операцию "Орлиный коготь" для освобождения заложников, но она позорно провалилась по случайности. Кризис с заложниками в Иране стал одной из основных причин, почему президент Джимми Картер проиграл выборы и не был переизбран на второй срок. Американские граждане пробыли в плену 444 дня и были освобождены 20 января 1981 года при посредничестве Алжира, через пять минут после того, как новый президент США республиканец Рональд Рейган принес президентскую присягу на Конституции США.

Совершенно секретно Особая папка N П 149/XIV

Т.т. Брежневу, Косыгину, Андропову, Громыко, Суслову, Устинову, Пономареву, Русакову, Байбакову, Скачкову, Замятину

Выписка из протокола N 149 заседания Политбюро ЦК КПСС от 12 апреля 1979 года

О нашей дальнейшей линии в связи с положением в Афганистане.

Согласиться с соображениями по данному вопросу, изложенными в записке т.т. Громыко, Андропова, Устинова, Пономарева от 1 апреля 1979 года (прилагается).

Секретарь ЦК Л. Брежнев.

К пункту XIV прот. N 149 Совершенно секретно Особая папка

ЦК КПСС

В соответствии с поручением от 18 марта с. г. (N П 147/П) докладываем анализ причин возникшего в последнее время обострения обстановки в Демократической Республике Афганистан и соображения о наших возможных шагах по оказанию помощи руководству ДРА в деле укрепления его позиций и стабилизации положения в стране…

Советское руководство неоднократно давало руководителям ДРА, в том числе и на самом высоком уровне, соответствующие рекомендации и советы, обращало внимание на их ошибки и перегибы. Однако афганские руководители, проявляя недостаточную политическую гибкость и отсутствие опыта, далеко не всегда и не во всем учитывали эти советы.

Недостаточный политический опыт руководителей ДРА проявился в разгар событий в Герате, когда выявилось непонимание ими тех возможных далеко идущих политических последствий, с которыми был бы сопряжен ввод в страну советских войск, если бы Советская Сторона пошла на удовлетворение соответствующей просьбы афганского руководства.

Между тем ясно, что ввиду преимущественно внутреннего характера антиправительственных выступлений в Афганистане участие советских войск в их подавлении, с одной стороны, нанесло бы серьезный ущерб международному авторитету СССР и отбросило бы далеко назад процесс разрядки, а с другой — обнаружило бы слабость позиций правительства Тараки, и могло бы еще больше поощрить контрреволюционные силы внутри и вне Афганистана к расширению масштабов антиправительственных выступлений. Тот же факт, что афганское правительство сумело подавить мятеж в Герате своими силами, должен оказать сдерживающее влияние на контрреволюцию, продемонстрировать относительную прочность нового строя.

Таким образом, наше решение воздержаться от удовлетворения просьбы руководства ДРА о переброске в Герат советских воинских частей было совершенно правильным. Этой линии следует придерживаться и в случае новых антиправительственных выступлений в Афганистане, исключать возможность которых не приходится…

А. Громыко, Ю. Андропов, Д. Устинов, Б. Пономарев. 1 апреля 1979 года,

N279/гс N25-С-576.

Размышления…

Шла большая игра. Прервавшаяся в двадцатых годах, эта игра вновь властно заявляла о себе, затягивая в кровавую воронку игравшие в нее страны. На обеих сторонах карточного стола сменились партнеры — Великобританию сменили США, Россию сменил СССР — но суть игры оставалась той же самой, только на порядок, даже на несколько порядков выросли ставки. Игра шла за контроль над Ближним и Средним Востоком — за нефть, газ, за контроль судоходных путей, за геополитическое влияние, в конце концов. И как и в начале века правил в этой игре — не было.

Предостережение западных контрагентов, которое передал генерал Журавлев, Андропов воспринял серьезно. В отличие от ЦРУ Андропов знал про "Контур", про наличие в стране тайной и никому не подконтрольной организации. Первоначально Андропов полагал, что эту организацию создал его давний враг и конкурент — министр внутренних дел Щелоков — но теперь, сопоставив некоторые факты, он пришел к выводу, что в "Контуре" значительную, если не основную роль играют военные. Возможно, именно поэтому люди Журавлева до сих пор не могли выйти на основные структуры "Контура" просто потому, что не там искали.

Военных Андропов боялся. А связки — Армия — МВД боялся еще больше. Внутренний и внешний контроль, возможность принимать обеспеченные силой решения. Такая связка вполне может негласно контролировать страну, партию, вообще определять дальнейшую судьбу Советского Союза. Да, у Андропова были хорошие отношения с Устиновым, министром обороны СССР — но Председатель понимал, что любой на советском политическом олимпе, представься ему возможность сыграть в свою игру, такой шанс не упустит. Кроме того — в министерстве обороны Устинов оставался чужим. У него не было сослуживцев, он не командовал округами, дивизиями — и поэтому у него не было своих, лично преданных ему людей. Если армия захочет сыграть в свою игру — особенно если среди высших командиров найдутся люди из "Контура" — она ее сыграет, с Устиновым или без него…

Сейчас однозначно происходило что-то, в чем Председателю не было места. Подозрения возникли еще давно, когда начались странные шевеления в Кабуле. Тогда повисла на волоске судьба одного из самых верных и преданных Андропову людей — начальника ПГУ КГБ СССР Крючкова. С чудовищным трудом удалось не допустить утечки информации, пришлось даже сдать своего человека — жадного придурка из резидентуры, погрязшего в спекуляциях и потерявшего осторожность. Такие тоже были — сейчас в ПГУ лезли всякие "сынки", желающие дорваться до "загранки" — шмоток, командировочных в валюте, красивой жизни. Одним из таких был Харава — его отец был первым секретарем обкома в Грузии. Андропов его не знал, лично ничем обязан не был — поэтому вконец обнаглевшего сыночка и сдали жаждущим кров ГРУшникам. Отец с трудом спас сына от расстрела — но пятнадцать лет лишения свободы — тоже не фунт изюма. Пусть сидит теперь…

Но в этом деле было несколько аспектов — и не везде удалось выиграть. Так и не удалось найти пленки — то из-за чего, собственно все и началось. ГРУшник — а этот советник однозначно был связан с ГРУ — унес тайну пленок с собой в могилу.

Пленки… Сам факт того, что они были записаны заставлял задуматься. Прослушивание номера, где состоялась встреча такого уровня. Какие-то совещания в Международном отделе ЦК и в Генеральном Штабе СА, на которых предпринимались невиданные меры предосторожности, и о которых Председателю так ничего и не удалось узнать. Странные приготовления военных — десантников, ГРУшников, странные строительные и реконструкционные работы на юге. Все говорило о том, что идет большая игра, идет тайно и целью ее является Иран. Иран — ключ к Персидскому заливу, американский форпост на юге — и начет него уже были готовы планы. По крайней мере аналитики, с которыми советовался Председатель дали однозначное заключение, даже на основе обрывочной информации — готовится вторжение в Иран.

Председателю же это было не нужно. Более того — для него это было опасно. Долгие годы он строил огромный аппарат своей тайной власти, свою империю посредством которой он мог управлять всей страной. Положа руку на сердце — кто не вздрагивал от раскрытой красной книжечки с тиснеными золотом буквами "КГБ СССР"? Страх, вселенный Ежовым и Берией продолжал властвовать в душах людей, и Андропову оставалось только тайно и умело поддерживать его, на людях держа имидж либерала и интеллигентного человека.

Но если начнется война — изменится все. Военные, те кто ведет войну станут на впервые роли, возможно все что угодно, вплоть до военного переворота. Ни для кого не было секретом, что здоровье Брежнева ухудшилось, и возможно именно поэтому так активизировались сейчас военные. Впервые с тридцать седьмого года тень возможного военного переворота так явно висела над страной.

Для того, чтобы остановить военных, верней уже не военных, а связку МВД — армия, Андропову нужно было разрушить их замыслы. Но, прежде всего — их понять. Юрий Владимирович Андропов был хитрым и осторожным человеком, он никогда открыто не выступал против генеральной линии партии. Но все делал, чтобы ее поменять так, как это было ему наиболее выгодно.

Странным образом сплетались интересы игроков. Пятнадцатого марта семьдесят девятого года в Герате, в одной из дивизий армии Афганистана вспыхнул мятеж. Все военно-политическое воспитание, все усилия по воспитанию личного состава пошли прахом в один день. Началось все с мелочи. Неожиданно начались демонстрации, основное требование — открыть ворота тюрем и выпустить оттуда всех уголовников. Подавить мятеж силами расположенной там дивизии не удалось, более того — солдаты дивизии присоединились к мятежникам. Тогда же в эти беспокойные мартовские дни афганское правительство напрямую обратилось к советскому с настойчивой просьбой оказать военную помощь в подавлении мятежа. Вообще, работа по вовлечению СССР во внутриафганское противостояние шла с конца 1978 года, афганцам постепенно удалось даже перетянуть на свою строну посла и главного военного советника в вопросе ввода советских войск в Афганистан Начались многочасовые переговоры Тараки и Амина с Косыгиным, с членами Политбюро ЦК. Практически все советские государственные и партийные деятели на тот момент единогласно высказались против ввода даже небольших подразделений Советской Армии в Афганистан и указали на то, что мятеж необходимо подавить собственными силами. В тот момент позиция советского руководства была едина, придерживался ее и Юрий Владимирович Андропов.

Но все изменилось. Изменилось осенью 1979 года, после того, как к власти в Афганистане пришел Хафизулла Амин.

ЧССР Хостивице, окрестности Праги 05 августа 1978 года

Садились тяжело. Рейс был экстренным — вообще то решение было принято задолго до этого рейса, но самолет специально заказали в самый последний момент — чтобы никто не успел ничего сообразить и предпринять. Как ни странно — своих самолетов у КГБ не было, даже у центрального аппарата. Если подходила нужда — обращались в Министерство гражданской авиации, а оно уже выделяло самолет. Конечно — не отказывали, но сейчас случай был особый. Выделение самолета для предстоящего рейса должно было проходить с минимальным количеством бумаг и с максимальной секретностью. Пришлось Андропову лично звонить министру гражданской авиации Бугаеву и просить об одолжении. Благо с бывшим личным пилотом Брежнева Борисом Павловичем Бугаевым у органов и лично у Председателя, уже давно сложились хорошие, доверительные отношения. Нужды органов он понимал правильно, и самолет выделил — причем ухитрился провести его по бумагам как самолет, предназначенный для перегона в Прагу порожняком. О том, что на его борту будет один пассажир, ни в одном документе ничего не говорилось.

Вообще, уровень секретности этого полета для человека, не посвященного в "высшие материи" казался неоправданным. Ну что стоит — обратиться к военным, у которых с Кубинки каждый день самолеты летают в любую страну Варшавского договора. Попросить — подбросят и денег не возьмут, все равно летают туда — сюда. Но дело было в том, что Председатель КГБ категорически не хотел обращаться в этом деле за помощью к военным даже в малом. Поэтому — человек Андропова и летел фактически спецрейсом — один человек в рассчитанном более чем на сто мест салоне.

На подходе к Праге разразилась гроза. Серьезная гроза — змеящиеся по антрацитно-черному небу блестящие молнии, оглушительно резкие раскаты грома, порывы ветра бьющие по прорывающемуся сквозь грозу пассажирскому лайнеру. Земля по садку запретила, приказала уходить за запасной аэродром. Но единственный пассажир самолета — а командир корабля знал, что его указания обязательны для исполнения, приказал дождаться хоть малейшего просвета — и сажать самолет в Праге.

Приземлились. Правда, самолет едва не вынесло за пределы полосы, но — сели. Сели — вопреки бьющим по фюзеляжу отчаянным порывам ветра, вопреки заливаемой потоками воды полосе, вопреки кроющей матом на русском, на чешском и на английском "земле" — сели. Командир корабля с трудом разжал пальцы, намертво зажавшие штурвал, штурман грязно выругался. А единственный пассажир самолета не произнес ни слова, он даже не поблагодарил рисковавший жизнью экипаж. Он просто ушел в салон и стал ждать, пока подадут трап…

— Сука — выразил общее мнение штурман

Командир инстинктивно оглянулся — он единственный в общих чертах знал, из какого ведомства этот странный пассажир. Дверь в пилотскую кабину была закрыта.

Но спокойствие изменило и этому странному пассажиру — когда он увидел в заливаемый дождем иллюминатор, что к самолету приближается не только самоходный трап, но и лакировано-черная Волга. Второй машины там не должно было быть, он готов был идти пару километров под проливным дождем к зданию аэровокзала — но только не ехать на машине посольства. Увидев поспешающую за сделанным на базе советского РАФа трапом Волгу — от идущей на скорости машины разлетались фонтаны воды — генерал Журавлев в сердцах выбранился.

Трап поставили быстро, из салона Волги выскочил молодой человек с зонтом. Зонт он держал странно — раскрытым, но в то же время на отлете от себя, так что его все время поливал дождь. Зонт предназначался пассажиру этого странного рейса.

— Владимир Владимирович (прим автора — Владимир Владимирович Мацкевич, чрезвычайный и полномочный посол в ЧССР в описываемый период) попросил позаботиться о вас… — скороговоркой выпалил парень, едва только генерал вышел на трап

Суки — подумал генерал. Просто суки и все. Зажравшиеся суки.

Генерала должен был встречать советник от КГБ при органах безопасности Чехословакии. Лично, не перекладывая это ни на кого. И машину напрокат — лучше всего местную, неприметную "Шкоду" он должен был тоже взять лично. Такового было указание лично председателя КГБ СССР. Но, судя по всему советник просто забил на это на все и перепоручил процедуру встречи посольским. Мол, что в этом такого, может и водитель съездить в аэропорт. Ну а посол и рад стараться — ему тоже хочется узнать, что это за гость летит в страну спецрейсом. Не по его ли душу. До своего назначения послом в ЧССР Мацкевич был министром сельского хозяйства СССР, освободил свой пост при обстоятельствах, которые ему очень не хотелось вспоминать, и нюх на неприятности имел отменный.

Генерал Журавлев не помнил, как зовут представителя их ведомства в ЧССР. Скорее всего, тоже один из "сынков". ЧССР — это не ФРГ или тем более США — но немногим хуже. Вражеской разведки нет, провала можно не бояться — знай, сиди в загранкомандировке и брюхо отращивай! Ладно, в Москву как вернемся — разберемся.

Не говоря ни слова, генерал начал спускаться по трапу, водитель изо всех сил вытянул руку с зонтом вверх и шел по скользкому трапу спиной вперед. Удивительно, как не упал — подумал генерал и раздражение его немного улеглось.

— Вас как зовут?

— Валерий Иванович, товарищ…

— Не надо, Михаил — резко остановил его генерал — я тебе здесь не товарищ. Просто Валерий Иванович, договорились?

— Д…договорились — сказал сбитый с толку водитель

Даже здесь, совершенно постороннему человеку, с которым они скорее всего никогда не увидятся больше, генерал назвал не свое настоящее (по документам) имя, а вымышленное. Впрочем, документы на имя Валерия Ивановича Коротского у него так же лежали в кармане. И даже командировочное удостоверение на это имя от "Автоэкспорта" — тоже.

— А теперь, Михаил скажи мне — в здешнем аэропорту можно взять напрокат машину?

— Можно, конечно… — недоуменно проговорил Михаил — но…

— Ну, вот и поехали за машиной.

Машиной неожиданно оказалась не Шкода, а польский "Фиат", очень похожий на Ваз-2103 но производимый в Польше. Та же хромированная радиаторная решетка отрицательного наклона, те же четыре фары впереди, почти тот же салон. Польша в последнее время вообще преуспела в производстве "почти западных" вещей, их охотно покупали в всех странах СЭВ. Вот только в долги она влезла изрядные…

Генерал влез за руль, запустил двигатель, послушал его. Вроде ровно, нормально работает. Бросил взгляд на панель приборов — бак был полон. Вот и хорошо, а то мода — плеснут на самое дно бензобака и сдают, заправляйся как и где хочешь в незнакомой стране. Чешские кроны у генерала были, просто он не разговаривал по-чешски и не хотел нигде светиться со своей русскоязычностью.

— Где находится Хоствица?

— Хоствица? — недоуменно переспросил водитель — это совсем недалеко, по дороге на Карловы Вары небольшой городок. Получается, выезжаете на дорогу Е48 — не заблудитесь, указателей полно. И потом сразу же — направо, там будет знак — поворот на Карловы Вары. Первый же городок по дороге на Карловы Вары — это и есть Хоствице.

— Спасибо.

— Тов… Валерий Иванович, а что мне…

— Послу сказать? — перебил его генерал — скажи, что ты меня встретил, все нормально. Я уехал по своим делам. Все, езжай давай!

Разобраться и в самом деле оказалось просто — Чехословакия граничила с Европой и здесь все старались делать как в Европе. Огромные щиты над дорогой, разметка, да и сами дороги — ровные, без ям и выбоин. Генерал вспомнил наши бестолковые знаки — иногда шутили, что в Москве знаки и указатели специально так поставили, чтобы любой шпион заплутался — и сплюнул через окно.

Городок Хоствица был одним из тех очаровательных маленьких европейских городков, в которых хотелось бы провести остаток своей жизни. Всего пять тысяч жителей, почти никакой промышленности. Проходящая рядом с ним дорога на Карловы Вары — прекрасное место отдыха и близость Праги давала работу всем, кто хотел работать. Аккуратные маленькие домики, никаких ужасных панельных пяти и девятиэтажек, какие изуродовали старинную Прагу — только маленькие дома, утопающие в зелени участники, тихие улицы. Город этот был хорош как место встречи тем, что человек едущий в Карловы Вары на отдых или наоборот — возвращающийся оттуда — мог без каких-либо подозрений завернуть в этот городок, чтобы перекусить. А за его столом мог оказаться и другой человек — столиков же иногда не хватает…

Кафе, верней даже не кафе, а что-то вроде кофейни находилось в полуподвале одного из тех немногих зданий в городке, в котором было больше двух этажей — аж целых три. Вообще, генерал с удовольствием бы сходил вместо этой кофейни в пивную — чхи варили прекрасное, не уступающее немецкому пиво — но он был за рулем, да и человек, с которым он должен был здесь встретиться — тоже.

— Здесь свободно?

Генерал, о чем-то задумавшийся, вскинул голову — да, он самый…

— Да, пожалуйста.

Оба собеседника говорили по-русски. У одного из них был какой-то странный, восточный акцент. Да и сам он был явно с Востока — полноватый, черные как смоль волосы, черные глаза навыкате.

— Кофе — бросил он подошедшему официанту

— И мне тоже, будьте добры — заказал генерал.

Пока варили кофе, генерал внимательно рассмотрел собеседника. Явно ведет нездоровый образ жизни, употребляет излишне спиртное — мешки под глазами, красная сетка капилляров. Да и в Карловы вары просто так не ездят — помимо прочего там лечат от алкоголизма. И это — будущий руководитель целой страны. Впрочем, так решил Председатель, а решение Председателя не оспаривается…

— Вы просили встречи, товарищ Бабрак? — негромко спросил генерал

— Я просил встречи с представителями ЦК! Официальной встречи!

— Говорите тише, пожалуйста — урезонил не в мере вспыльчивого и громогласного собеседника генерал — вы не первый год в политике и сами должны понимать, что ни один член ЦК с вами не встретится. Мы дорожим отношениями с вашей страной, мы немало потрудились, выстраивая их, а официально встретиться с вами — значит, поставить их под удар. Я ясно излагаю свою позицию?

— В таком случае…

— В таком случае — властно перебил генерал — вам остается встретиться со мной в неофициальном порядке. И решить те вопросы, которые вы хотите решить. Или вы считаете, что я прилетел сюда только затем, чтобы выпить кофе? В таком случае — я его уже выпил и могу идти!

— Постойте! — мгновенно среагировал гость — по крайней мере я должен знать, кого вы представляете.

— Давайте, не будем называть имен, товарищ Бабрак. И вообще — прежде чем что-то ответить вам, я хочу задать вам несколько вопросов. От вашей искренности будет зависеть то, что я вам предложу в конце разговора. Прежде всего — вы знаете о том, что в Кабуле арестованы Кадыр и Кештманд?

— Да… — с неохотой признал афганец — мне передали

— Они арестованы по обвинению в подготовке государственного переворота. Это обвинение справедливо?

— Что вы от меня хотите? — огрызнулся Бабрак — для чего задаете эти вопросы?

— Для того, чтобы кое-что понять.

— Да… — афганец опустил голову — справедливо.

— Чья это была инициатива?

Бабрак молчал

— Чья это была инициатива, ну! — повысил голос генерал

— Кадыра. Понимаете, мы провели съезд, но никакого конкретного решения принято не было, понимаете, никакого. Мы не собирается…

Мда… — подумал генерал — оно и видно, что никаких конкретных решений ты не принимаешь. Поэтому и сидишь послом в Чехословакии да в Карловы Вары катаешься…

— А тогда? Тогда в апреле — чья была инициатива?

— Тоже Кадыра! Он воспользовался ситуацией, мы все уже сидели в застенках Дауда и ничего не могли сделать! Оставался на свободе Амин, он то и связался с Кадыром! А потом Кадыр просто передал нам власть — потому что у него не было своей организации!

Генерал отхлебнул почти остывший кофе. Вот теперь кое-что вставало на свои места. Появился ответ на самый главный вопрос — как смогла раздираемая противоречиями НДПА совершить-таки Саурскую революцию. Теперь стало ясно — она ее не совершала…

Абдул Кадыр, подполковник, начальник штаба ВВС и ПВО страны. Один из лучших афганских офицеров во времена Дауда, имевший много друзей и лично преданных ему людей в армии. ОН помогал еще Мухаммеду Дауду прийти к власти, свергнув Захир-шаха. Он не состоял ни в Парчаме, ни в Хальке и любил подчеркивать, что он просто армейский коммунист. Дауд обидел его, убрав из армии и назначив директором мукомольни — и это было его огромной ошибкой. Таких людей надо было либо держать рядом с собой, либо — расстреливать.

Получается, что именно он, Кадыр, воспользовавшись прокатившимися по стране митингами в поддержку арестованного политбюро НДПА и собственными разветвленными связями в армии организовал военный переворот и сместил со своего поста Дауда. А потом, понимая, что в одиночку не может претендовать на власть, передал ее Тараки и Кармалю. Которые, конечно же, сразу перегрызлись между собой и отстранили от власти Кадыра. Тогда Кадыр попытался совершить переворот в третий раз — но в этот раз не удалось. И, скорее всего потому, что на сей раз против него играл Амин.

— Я вообще первым делом, когда нас освободили спросил — жив ли Дауд! Он был большим другом Советского союза, его нельзя было убивать! Кадыр поступил неправильно!

— Как бы то ни было сейчас нет Дауда, а есть Тараки. И есть Амин.

Генерал внимательно следил за лицом Бабрака, когда произносились эти слова. И если на фамилии Тараки он уловил гнев и обиду, то на фамилии "Амин" — страх.

— Тараки сам не понимает, что делает. Он говорит о социализме, но на самом деле все дальше и дальше отдаляется от народа. Вы видели портреты — ими же весь Кабул завешан. А деньги? Меньше года прошло — а он уже велел изобразить свой портрет на деньгах. И это человек, с которым мы делали революцию. Что же будет дальше?

А то бы ты свой портрет на деньгах не изобразил… — подумал генерал. Кстати, идея весьма здравая — агитация в Афганистане возможна лишь в крупных городах, в кишлаках, в провинции дехкане даже не знают, как выглядит человек, правящий страной. А если напечатать его портрет на деньгах — то за год его узнают все…

— А Амин? — задал следующий вопрос генерал — что вы можете сказать про Амина?

— Амин? Амин подонок и приспособленец, ему нельзя доверять ни на грош. Он сам признался на объединительном съезде, что работал на ЦРУ. Тогда мы не предприняли никаких мер по отнош9ению к нему — а надо бы. Ему очень доверяет Тараки. Тараки сам не хочет работать и всю работу берет на себя Амин, Тараки же просто заседает в президиуме, подписывает документы и пишет свои книги. Но он напрасно так делает. Амин как змея, он подползает тихо и незаметно — но если подползет близко — уйти уже не удастся. Рано или поздно он свергнет Тараки и сам станет во главе партии и страны.

Генерал удовлетворенно кивнул.

— Примерно то же самое мнение сложилось в настоящее время у некоторых ответственных товарищей в Советском союзе. Сейчас уже видно, что сделав ставку на фракцию "Хальк" как более многочисленную мы сделали большую ошибку. Во фракции нет единства, Тараки и Амин уже тянут одеяло в разные стороны. Сама Хальк после того как вас и еще нескольких товарищей выслали из страны послами, тоже начала раскалываться на сторонников Тараки и Амина, этот процесс уже идет. Поэтому, принято решение в будущем делать ставку исключительно на фракцию "Парчам" Вашу фракцию, господин Бабрак

— Это давно надо было сделать! — афганец не смог скрыть своих чувств — Ни Тараки ни Амин не смогут построить в Афганистане социализм, они просто сцепятся между собой!

— Спокойнее — охладил его пыл генерал — предстоит много работы. Прежде всего — у вас есть люди, из которых мы сможем сформировать новое афганское правительство?

— Конечно, есть. Многие сейчас за пределами Афганистана, но если нужно…

— Не нужно. Пока не нужно. Но нужно быть готовым ко всему. У вас есть каналы связи со своими соратниками?

— Да, есть. Через общину…

— Не нужно через общину. Ваша община напичкана людьми, которые работают на нынешнее афганское правительство. Как вы думаете, почему провалился ваш замысел с переворотом?

…

— Вы должны были въехать в страну нелегально, через Пакистан, не так ли, товарищ Кармаль. До этого — собраться у доктора Наджиба, нового посла в Пакистане. Доктор Наджиб предпринял кое-какие действия для того, чтобы ваш приезд в Пакистан остался незамеченным. В Кабуле об этом узнали на следующий же день и начали дознаваться дальше — благо примерная дата им была известна, а в средствах дознания у них ограничений не было. Вот и все.

На Кармаля было жалко смотреть, к концу разговора от самоуверенности и какой-то снисходительной важности не осталось и следа.

— Не переживайте — успокоил его генерал — просто поймите, что так, как вы действовали раньше, действовать нельзя. Просто предупредите своих друзей о том, чтобы вели себя тихо и были наготове. Ни во что не ввязывались, не давали интервью, не критиковали — в общем, вели себя тихо, незаметно и послушно власти. Остальное сделаем мы.

— Да, я понял, понял… Вот только…

— Что?

— Что если Тараки или Амин решат отозвать нас в Кабул. Вы же понимаете…

И тут генерал понял. Понял, почему Кармаль находился именно здесь и ехал именно туда, куда ехал. Он же собрался бежать! Он настолько боялся вернуться в Кабул, что решил бежать на запад! Поэтому он и назначил здесь встречу с советским представителем — если бы он сейчас услышал, что СССР не поддержит его — он просто бы после этой встречи направился не в санаторий, а напрямую к границе! Ну и ну… С другой стороны — жить то хочется, а попади он в руки хальковцев — на пощаду рассчитывать не приходится…

— Мы все понимаем. Тараки вас не отзовет.

— Но…

— Не отзовет, это мы гарантируем. Просто работайте, как работали и ничего не предпринимайте — до тех пор, пока мы не выйдем на вас. От вас требуется только одно — связаться с вашими друзьями и передать им это. Все!

Совершенно секретно Особая папка

Шифром КГБ

Кабул

Резиденту КГБ

При очередной встрече с Н. Тараки и Х. Амином сославшись на поручение, передайте им следующее:

"Москва с глубокой обеспокоенностью следит за развитием ситуации в Демократической Республике Афганистан. В условиях, когда контрреволюционные и реакционные элементы предпринимают все возможные усилия для того, чтобы реставрировать старые порядки в стране, особую важность приобретает сплочение всех прогрессивных сил в стране. Их разобщенность только льет воду на мельницу тех, кто не останавливаясь ни перед чем, пытается удушить молодую Саурскую революцию.

Интересам трудовых слоев афганского общества отвечало бы новое сплочение членов "Парчам" и "Хальк" в целях создания единой партии. В связи с этим полагали бы необходимым рекомендовать не приговаривать С.А. Кештманда, А. Кадыра и других находящихся в заключении лиц к высшей мере наказания, а также не предпринимать никаких мер против членов фракции "Парчам" находящихся в настоящее время на дипломатической работе"

С текстом настоящей телеграммы ознакомьте совпосла

Об исполнении доложите.

Личное дело

Бабрак Кармаль (6 января 1929 — 1 декабря 1996) — председатель Революционного Совета Демократической Республики Афганистан (1979–1986).

Родился в Кабуле в семье армейского генерала. Предки Кармаля по линии отца были выходцами из индийского Кашмира, которые переехали в Кабул во времена, когда Кашмир принадлежал империи Дуррани. На новом месте они ассимилировались с таджикским сообществом Кабула. Его отец скрывал свое непуштунское происхождение и говорил только на пушту. Мать Кармаля была персиязычная пуштунка из племени Гильзаев. Настоящее имя его было Султан Хуссейн, которое он изменил на похожее на типичные афганские имена. В Кабульском университете увлёкся коммунизмом. В 1965 вступил в Народно-демократическую Партию Афганистана (НДПА). Возглавил фракцию "Парчам". В 1965–1973 был депутатом парламента страны.

После Саурской Революции 1978 стал заместителем председателя Революционного совета, но уже летом 1978 был смещён с этого поста и отправлен послом в Чехословакию. Осенью 1978 был обвинён в организации антиправительственного заговора и снят с должности посла. Остался в эмиграции.

После ввода сил Советской Армии в декабре 1979 стал генеральным секретарём ЦК НДПА, председателем Революционного совета и председателем Совета министров (последний пост занимал до 1981). 4 мая 1986 по решению 18-ого пленума ЦК НДПА Б. Кармаль был освобождён "по состоянию здоровья" от обязанностей генерального секретаря ЦК партии при сохранении за ним членства в Политбюро. Смещение с должности было вызвано переменами в СССР, где к власти пришел Горбачев. В конце 1986 был снят и с поста председателя Революционного совета.

После ухода со всех постов был вынужден эмигрировать и проживал в Москве, в первые годы эмиграции — на даче в Серебряном Бору. Бабрак Кармаль пользовался большим уважением афганцев: до эмиграции во время первой после отставки демонстрации в Кабуле люди, проходя мимо трибуны, бросали цветы не новому партийному руководителю Наджибулле, а Кармалю; после заявлений Наджибуллы о "национальном примирении" и необходимости переговоров с контрреволюционерами армия была деморализована и недовольна столь резким и непонятным поворотом, губительным для революции и немыслимом при правлении Кармаля. Популярность Кармаля, ещё больше возросшая на фоне политики Наджибуллы, вызывала опасения советских руководителей, которые боялись возвращения Кармаля во власть, поэтому к Кармалю приставили охрану и строго контролировали его круг общения. Так продолжалось до конца правления М. С. Горбачёва. В последние годы жизни состояние здоровья Бабрака Кармаля резко ухудшилось (болезнь почек), он регулярно проходил курс лечения. Умер 1 декабря 1996 года в 1-й городской больнице города Москвы, похоронен в Афганистане, в Мазари-Шарифе.

Ленинград 15 августа 1979 года

Белые ночи кончились — и на город наступала осень, в Ленинграде вообще климат мягкий и погода меняется плавно, без четких переходов. Нежаркое, приятное лето сменяла тихая, прозрачная осень — ну а пока город наслаждался последним, выпавшим на его долю в этом году настоящим летним теплом…

Этого учебного заведения не было ни в одном списке, в него не принимали документы пришедших с улицы абитуриентов, в нем не сдавали экзамены. Замаскированная под один из факультетов Ленинградского университета, эта школа готовила разведчиков. И не просто разведчиков — а военных разведчиков. В отличие от других заведений, где готовили (а точнее проводили переподготовку) офицеров для работы в главном разведывательном управлении генерального штаба, здесь в основном брали абитуриентов с Москвы и готовили с нуля, а не переучивали обычных офицеров на разведчиков. Результаты это давало — хорошие. Помимо прочего, в том что ленинградское заведение готовило слушателей из Москвы был еще один резон. С одной стороны — столичный, почти привычный город, а с другой стороны — за время обучения слушатели рвали все дружеские контакты в Москве, что руководство ГРУ вполне устраивало. Также частенько поступало и КГБ.

Помимо этого, в том, что генерал отправил меня учиться в Ленинград, был еще один резон — о котором не знали тогда ни он, ни я. Если бы знали… Учась в Ленинграде, а не в Москве, в военно-дипломатической академии, я не попал на глаза подонку и предателю, генералу Дмитрию Полякову. Вернувшись из загранкомандировки и уже будучи завербованным ЦРУ — вроде как "по идеологическим мотивам", советский строй люто ненавидел, хотя мало верится, скорее всего за деньги — он пошел преподавать в эту военно-дипломатическую академию и "засветил" американцам несколько курсов ее выпускников. Кому, к чертям нужен разведчик, если еще до начала его активной деятельности противная сторона знает о нем, как о разведчике? Вот так вот. Несколько лет работы ВДА — псу под хвост пошло, и кое-какие провалы восьмидесятых тоже проистекали корнями отсюда. Ладно, не будем о плохом, сдал этого поддонка Эймс вместе с еще несколькими десятками американских агентов, Полякова судили и расстреляли — демократии тогда не было. Туда предателю и дорога…

Занятия в школе делились на три части: теория, практика и физподготовка. С физподготовкой вообще с каждым индивидуально занимались, у кого что хромало то и подтягивали. У меня с физподготовкой все было в порядке — но еще при поступлении сюда я имел глупость громогласно заявить, что являюсь мастером спорта по стрельбе, а это то, что нужно разведчику. Гнобили меня после этого на физзанятиях три месяца, вбивая в дурные головы нашего курса одну простую истину: разведчик, доставший пистолет и выстреливший — провалившийся разведчик.

Теория была достаточно нудной — приходили различные преподаватели, читали спецкурсы. Какие-то выглядели откровенно глупыми, какие-то наоборот стали откровением. "На ура" была встречена лекция о "медовых ловушках" и как надо соблюдать бдительность, чтобы в нее не попасться. Мучили теорией социализма, марксизмом-ленинизмом, читками книг Брежнева…

Сейчас, когда получилось то, что получилось, я почему то вспоминаю именно эти уроки, глупые и ненужные. Уже тогда все — по крайней мере все, кого я знал — на уроках марксизма-ленинизма держали фигу в кармане, в аудитории с глубоким вниманием слушали, конспектировали, а выходя из аудитории — едко прикалывались, стебались над сказанным там. Да, молодежь. Да, ничего святого нет. Да, и в самом деле нудно долбить одно и тоже — не выдержат никакие нервы. Но теперь, когда мы потеряли свою страну, когда ее убивали, и никто не пришел ее защищать я задаюсь вопросом — ведь когда-то то же самое, то что мы воспринимали со смехом, наши отцы воспринимали совсем без смеха. Они верили в это — фанатично, отдавая вере всего себя, их веру ничто не могло поколебать. Даже когда "сталинские воронки" забирали одного соседа за другим — оставшиеся ведь верили. Верили! Верили в то же самое, над чем мы надсмехались. И страна, народ — выдержали то, что не смог бы выдержать никто. Выдержали, выстояли, восстановили страну.

А мы ее просрали…

Собственного жилья, общежитий у этого учебного заведения не было — каждый снимал жилье в городе. И это было правильно — общежитие сплачивает, начинаешь лучше узнавать своих одногруппников, знакомиться дружить — а этого всеми силами старались избегать. В аудиториях рабочие столы на одного, жилья общего нет, совместно праздники и мероприятия отмечать запрещено. Нас готовили как одиночек, индивидуалистов, не нуждающихся в человеческом общении — и это было правильно. Разведчик "на холоде" всегда одиночка, он всегда один, он не может никого посвятить в свои проблемы, он не может искренне ни с кем дружить, он должен всех и всегда подозревать. Поэтому — каждый снимал квартиру сам для себя.

Первой парой сегодня была криптография, мне, привыкшему работать с документами, она давалась проще, чем остальным. Криптографический кабинет представлял собой обычное, похожее на школьный кабинет помещение — только вот вместо парт здесь стояли длинные столы — и каждый курсант был отделен довольно высокой перегородкой друг от друга — чтобы не подслушивали и не подглядывали. На каждом рабочем месте была телефонная трубка, специальная счетная машина — механический прообраз современного калькулятора, подставка со справочниками, набор ручек, карандашей и бумага. Криптография тогда была делом сложным, муторным — компьютеры уже были, ламповые, величиной с небольшой дом — но работе с ними нас не учили, по крайней мере пока.

С криптографией мне удавалось справляться на самом деле неплохо — удивительно, учитывая мои весьма посредственные способности в математике. Тут — либо идет у тебя этот предмет — либо не идет. У меня — шел, по крайней мере, по скорости и правильности пользования средствами шифрования я всегда держался на твердую четверку.

Дальше сразу две пары — эти занятия всегда шли двумя парами. Вот это посложнее — наружное наблюдение! Вели его сразу несколько преподавателей, практически все — бывшие нелегалы. Один — пожилой старичок, которого звали Виктор Семенович — в молодости еще в Львовском гестапо успел побывать.

"Наружка" и уход от наружки — это целая игра, причем игра командная. Если тупо тащиться за "объектом" в нескольких метрах за спиной, как только он остановится — останавливаться тоже и тупо таращиться на витрину — все. Срисуют в один момент. Наружное наблюдение за одним объектом по правилам нужно вести не менее, чем бригадой — три человека и одна машина, можно с радиосвязью а можно и без — надо наизусть знать все тактические построения и выполнять их "на автомате". В бригаде один человек следит за объектом — находится на острие — а остальные следят не за объектом, а за своим коллегой, причем постоянно меняются местами, чтобы на острие находился каждый раз другой человек. Это больше похоже на танец, исполняемый в самой толпе прохожих.

Последняя пара — работа с документацией и базами. Написание отчетов, оформление результатов НН и всего прочего — ведь нужно не только найти информацию — но и правильно, четко, донести ее до начальства. А начальство сидит в нескольких тысячах километров от тебя — и информацию ты должен до него донести кратко, четко — и в то же время не упуская ни одной лишней детали. Информация, не доведенная правильно и полностью до адресата утрачивает свою актуальность. Ну, с этим мне, как бывшему следователю, привычному к работе с бумагами, вообще легко было…

Плащ свой я взял в гардеробе — гардеробщицы там никогда не было, все сами заходили и брали одежду по номеркам. С трудом отпихнув тяжеленную, да еще на тугой пружине дверь я вышел на тихую ленинградскую улицу, поглядел на небо. Может дождь пойдет — а может и нет — конец лета. Запахнул поплотнее на себе плащ, пошел к автобусной остановке — иногда преподаватели за нами наблюдали и делали выводы. Если человек постоянно ездил одним и тем же транспортом на одном и том же маршруте — минус. Нет ничего хуже предсказуемости, постоянных привычек. Разведчик должен быть непредсказуемым — везде и во всем.

Переливистый сигнал машины раздался совсем рядом — я даже дернулся от неожиданности. Посмотрел — совсем рядом черная Волга…

— Владимир Владимирович? — я был действительно удивлен. Реально, не в шутку

Генерал Горин молча открыл дверь, кивнул на сидение рядом с собой. Я упал на обшитое велюром мягкое сидение, захлопнул дверь — и машина сразу тронулась…

Пока мы ехали по ленинградским улицам — я так и не сумел их узнать и полюбить, этот город не стал мне родным, генерал молчал, молчал и я. Тема должна была быть достаточно серьезной — иначе бы генерал не стал показываться здесь, в Ленинграде.

— Как учеба? — прервал молчание генерал

— Легче, чем я думал — самонадеянность конечно у пеня всегда была, что есть, то есть — а как работа? Останется еще к тому времени, как я закончу учебу?

Горин тяжело вздохнул.

— Эх, Сергей… Как ты школу закончишь — так настоящая работа то и начнется. Сейчас так… цветочки. А вот тогда будет…

Я все не мог понять — куда мы направляемся. Но и спрашивать уместным не счел.

Оказалось — направляемся в порт. Верней, в район порта. Ехали мы сложным путем — по Приморскому, на Кировский проспект, въехали на Аптекарский остров, проскочили его и заехали по тому же Кировскому проспекту на Петроградский. Водитель, конечно был классный. Думаете, где самые лучшие водители были — в девятке (прим автора — Девятое управление КГБ, занималось охраной государственных и партийных деятелей) что ли? Ан нет, что бы они не говорили про свою подготовку. Жизнь водителя девятки на самом деле довольно проста — включил мигалку, дали тебе "зеленую улицу", все гаишники "под козырек", ни правил тебе ни пробок — едешь себе и едешь. А вот водители оперативных машин… там ни мигалку не включить, ни себя демаскировать, желательно и правила не нарушать — и в то же время объект наблюдения не потерять. Вот где асы то были! На втором месте были опытные таксисты, а эти — на первом, без вопросов. И тот водитель, что вез нас был из числа лучших — в плотном транспортном потоке почти и не тормозил даже.

Цель находилась на Васильевском острове — около Кировского дворца культуры — туда мы попали по Большому проспекту. Район тогда — его еще питерцы коренные звали "Васька" был нищим и шпанским, соваться туда по вечерам честным комсомольцам не рекомендовалось — можно было как минимум остаться без кошелька. Дрались там всегда жестко — в кость. Но водитель, очевидно знал — куда нас вести — да и генерал светлел лицом, по мере того, как мы приближались к цели.

Целью оказалась пельменная — сейчас то уже мало помнит, что это такое. Такой павильончик — крыша над головой есть, а стен нету, вместо них — такие решетки фигурные. Пельмени там варили и продавали — двенадцать штук порция, тридцать копеек они там стоили за порцию. Останкинские. И на столах — только перец черный и уксус в бутылках, а на бутылках вместо крышки — железная с дырочками. Да…

— Ты иди… — генерал огляделся — место займи… А я возьму…

Две порции. Старые, щербатые тарелки. Вкусный парок над разваренными пельменями. Соседи, которые, прикрывшись плащом, пытаются долить в стаканы с пивом "беленькой". Разговоры — о предстоящей олимпиаде, как сейчас помню, уже тогда судачили…

Нету у нас больше ничего этого. Ни олимпиады. Ни страны. Ни пельменей по тридцать копеек на щербатой тарелке…

Вилки звякали, тыкаясь в тарелку, не глядя друг на друга мы сосредоточенно жевали разваренные, острые из-за уксусно-перечного соуса пельмени.

— Встретил я здесь кое-кого… — нарушил молчание генерал — давно уже. Сколько лет прошло — а первый раз здесь. Я и в Ленинград то из-за этого стараюсь не показываться…

— Что случилось…

— Да какая сейчас уже разница… — раздосадовано сказал генерал — доедай, давай. Покушаем — и поговорим…

Антиалкогольной кампании тогда еще не было, и пиво продавали не в пакетах — но генералу было не до того. Когда и моя и его тарелка опустели, он аккуратно положил рядом вилку, о чем-то задумался, по-старчески вздохнул. Затем, покопавшись в кармане плаща выложил на стол — рядом с пятнышком пролитого уксуса фотографию — небольшого размера, такую какие делают на документы Черно-белую.

— Ты должен знать этого человека. Вспоминай. Вспомнишь — молодец.

Я вгляделся в фото — человек как человек, в штатском. Прокуратура? Афган? Посольство? На русского он не смахивал.

— Афган?

— Теплее…

Кто же… Из посольства? Нет, из афганцев. Кто же…

И тут я вспомнил. Грязный борт УАЗа. Мат, крики. Шум в ушах от выстрелов — а потом от тишины — страшной тишины, той самой, которая пострашнее выстрелов будет…

— Вспомнил. Полковник Асад Хашим. Царандой.

— Молодец… — покачал генерал головой — я в тебе не ошибался. Молодец, такое не каждый действующий сможет, ты же с ним один раз всего встречался.

— При обстоятельствах, которые не забудешь. Нас тогда обстреляли, я вам докладывал.

— Да… обстреляли, помню. Ты пельменей еще будешь?

— …

— Значит будешь.

Генерал унес грязные тарелки, я подвинул к себе фотография. Интересно где снято без формы? Я помню его старше… прием в партию? Что там происходит, в Афгане? Пока вроде — тихо все.

Генерал вернулся, плюхнул на стол две тарелки…

— Суть в следующем… Полковник Хашим… в общем, приказ о присвоении ему должности генерала и назначении на должность начальника Управления защиты революции — ключевого управления Царандоя — лежал уже на столе у министра. В последний момент этот приказ со стола убрали. Сделали это — как нам удалось выяснить — люди Амина. Помнишь еще такого?

— Тот самый…

— Да, тот самый. Хоть с ним ты дела не имел, но… В общем — Управление по защите Революции контролирует столицу вместе с АГСА (прим автора — разведслужба, предшественница ХАД Переводится как "Служба защиты национальных интересов"). Во главе АГСА — Асадулло Сарвари, твердый сторонник Тараки. Амин пытается протолкнуть своего человека на должность начальника Управления защиты революции любой ценой — ему нужен человек, опираясь на которого он мог бы действовать в Кабуле. Понял?

— Понял. Но при чем тут…

— Не торопись. Мы и сами пока не совсем понимаем, что происходит. Но все больше и больше я прихожу к мнению, что обстановка обостряется и скоро произойдет взрыв. Это первое. Второе — ты должен знать что полковник Хашим какое-то время работает на ГРУ, причем не столько на ГРУ, сколько конкретно — на меня.

А вот это уже было новостью…

— А тогда?

— Тогда — нет. Сейчас — да. И мне нужна связь. На связь он пойдет с человеком, которого он знает лично. Хашим очень боится, он в любом человеке видит тайного сторонника Амина. Он даже в советских не уверен, там в советническом аппарате бардак, советники раскололись на "таракистов", "аминистов", "парчамистов"… Вместо того, чтобы объединять — сами этой дурью занимаются. Когда мы спросили, кого бы он хотел видеть в качестве своего связного, в ком он уверен — он назвал трех человек. Тебя, Глазкова и Варяжцева. Из них сейчас свободен — только ты.

— То есть… как же школа?

— Со школой вопросов как раз меньше всего — здесь точно так же оформляется "академ", даже проще. Звонок сверху — и вопросов нет. Тут взрослые люди учатся.

— Каковы будут мои обязанности? Я не смогу вести агента, тем более такого ценного. У меня просто не хватит опыта.

— Понимаешь… Полковник Хашим сам человек довольно опытный — это раз. Опыт у тебя какой-никакой есть, ты постоянно себя недооцениваешь. Работа в генеральной прокуратуре на раскрытии тяжких преступлений, плюс то, что ты уже был в Афганистане, плюс то, что ты приобрел в "школе" — пусть и не закончил полностью курс. Это нельзя назвать "не хватит опыта". А обязанности. Пока передавать информацию — контакты я тебе дам, передавать будешь как всегда — минуя посольство, благо сейчас туда транспортные борта постоянно ходят. Дальше там — по обстановке. Плюс на тебе — не только Хашим. Заводи связи, знакомься. Лишним не будет.

— Контакты с резидентурой?

— Никаких — быстро ответил генерал — очень опасно. Только с тем человеком, которого я тебе назову.

— Меня там знают. Я ведь был там уже один раз — и помните, как уезжал. Это не могу не забыть. Там еще те же люди?

— Да. Посол, ГВС — все те же. Но… в конце концов, там лишние вопросы никогда не приветствовались. Много там сейчас делается дел, много…

Я задумался…

— Чего мне ждать. Что там происходит.

Генерал отложил вилку

— Попытаюсь объяснить — в двух словах. Только что — буквально в эти дни — был раскрыт антигосударственный заговор. НДПА никогда не была единой — и боюсь у нас в ЦК сделали очень неправильные выводы относительно политической позиции Халька и Парчама. Парчам всегда стоял на умеренных позициях, почти даудовских — это расценили как буржуазность и соглашательство. У Халька же позиция отнюдь не коммунистическая, как это кажется — больше она смахивает на троцкизм. Проблема Халька в том, что там всегда было мало людей, способных к управлению государством. Они сделали ставку прежде всего на привлечение беднейших, маргинализованных слоев — теперь у них тяжелейшая проблема с кадрами. Людей надо учить, на это уйдет не один год — а контрреволюция не дремлет. Власть делает ошибки, делает их много — люди это видят, а контрреволюция этим пользуется. В этом случае мог бы помочь Парчам — там много бывших чиновников даудовского режима, их стоило бы привлечь к управлению, по крайней мере до тех пор, пока не удастся обучить хальковцев. Но ни Хальк ни Парчам не хотят и слышать о сотрудничестве. Лидер Парчама Кармаль этим летом попросился выехать из страны послом — Тараки с радостью согласился. После чего, практически все лидеры Парчама оказались на посольских должностях — и начали замышлять переворот. Он сорвался — сейчас идут чистки, готовится народный суд. Чем это закончится — непонятно, среди арестованных есть очень видная фигура — Абдул Кадыр, игравший активную роль и в перевороте Дауда, и в Апрельской революции. У него могут быть сторонники в армии — которые пойдут на все. Хуже того — я думаю, что уничтожив под корень Парчам, лидера Халька сразу же перегрызутся между собой. Теперь ты понимаешь всю важность полковника Хашима как агента?

— Да… — я бросил в рот очередной, сдобренный уксусом пельмень — понимаю…

Совершенно секретно

Срочно

Начальнику Генерального Штаба ВС СССР

Маршалу Советского Союза Огаркову Н.В.

Донесение

…В ходе беседы тов. Амин поставил вопрос о том, что в районе Кабула сосредоточено большое количество войск, в том числе с тяжелым вооружением (танковые, артиллерийские и другие части), которые можно было бы использовать в других районах для борьбы с контрреволюцией, если бы СССР согласился выделить соединения (1,5–2 тысячи) "командос" (десантников), которых можно было бы разместить в крепости Бала-Хисар…

Далее тов. Амин поставил вопрос о замене расчетов зенитных батарей 77 зенап, прикрывающего Кабул и располагающегося на господствующих высотах вокруг города, в благонадежности которых он не уверен, советскими расчетами.

Генерал армии

Павловский И.В. 21.8.1979 г.

Секретно

Начальнику Генерального Штаба ВС СССР

Маршалу Советского Союза Огаркову Н.В.

23 августа… тов. Амин поднял вопрос о введении наших войск в Кабул, что, по его мнению, может высвободить одну из двух дивизий Кабульского гарнизона для борьбы с мятежниками…

Генерал армии

Павловский И.В. 25.8.1979 г.

Кабул, Новый город Дворец народа 20 августа 1979 года

Город Кабул — столица Афганистана — расположен в оазисе реки Кабул среди гор Асмаи и Шир-Дарваза на высоте 1850 м над уровнем моря и является одной из самых высокогорных столиц мира. Река Кабул (или Кабулка, как называют ее все русские) протекает почти через весь город с запада на восток, деля его на две части. Эти части получили названия Старый город и новый город соответственно. Старый Кабул расположен на правом берегу реки, а Новый — это районы левобережья.

Правительственные кварталы города, где расположены здания посольств и министерств, расположены на левом берегу Кабулки. Признанным центром Нового города является площадь Пуштунистан и так называемый "Арк" — дворец. Дворец, выстроенный в 1883 г., многие годы был резиденцией эмиров. Вблизи него — ряд министерств. На улице, ведущей к дворцу, установлена Колонна независимости, воздвигнутая в 1919 г. в честь завоевания независимости.

Именно здесь, совсем недавно танк Ватанджара произвел первый выстрел по дворцу, ставший сигналом к саурской революции. Дауд погиб, и теперь в Афганистане была новая власть — коммунистическая. Но дворец, переименованный в Дом народа, по-прежнему был ее пристанищем…

В самом роскошном кабинете Арка, у выходящих на площадь окон стоял среднего роста человек с роскошными седыми усами. Одет он был не в афганскую, а в европейскую одежду — черный костюм, рубашка галстук. В руках у него были четки, янтарные, небольшие, нанизанные на веревку камушки, которые он то начинал перебирать, то просто держал в руках, наслаждаясь их гладкостью и внутренним теплом.

Человек думал.

Да, не все было просто. Прошло уже больше года после того, как свершилась революция — а все стало еще сложнее.

Но он никогда не думал, что будет так сложно.

Он вспомнил себя в конце шестидесятых — тогда они только создали партию и он, будучи проездом в Москве, был принят некоторым и чиновниками ЦК КПСС. Нет, товарищ Брежнев его конечно же не принял, ведь он тогда не был главой государства, он был всего лишь главой маленькой, только что созданной партии, пусть и коммунистической. Но заведующий сектором в ЦК Ульяновский с ним встретиться согласился.

Тараки поразила Москва. Выросший в Афганистане, в одной из самых нищих стран на земле, писатель и поэт Нур Мухаммед Тараки полдня потратил на экскурсии по Москве. Он просто не мог представить не мог вообразить — даже несмотря на то, что жил в столице Афганистана, в Кабуле — что можно жить именно так, как живут люди в Москве. Причем здесь так — жили все.

Он до сих пор помнил и нудный, монотонный голос Ульяновского. Только сейчас, уже сам старый и убеленный сединами человек, он только сейчас понял, насколько был прав этот занудный секретарь ЦК. Тогда ему, еще молодому казалось — стоит только выйти к народу с правдой, стоит только прокричать ее — эту правду — и все будет по-другому, так же как и в СССР. Из феодализма его страна, его родина шагнет сразу в светлое будущее — в социализм, где не будет баев, генералов, купцов, где все будут равны в труде и в отдыхе, где все будут просто, по-человечески счастливы.

А теперь, спустя год после того, как он находится в этом кабинете Тараки все чаще начал ловить себя на мысли, что к социализму они не идут — от социализма они отдаляются…

Когда НДПА еще находилась в подполье — да, тогда тоже было "два крыла" партии — Парчам и Хальк. Да, разногласия были и весьма серьезные. Да, иногда доходило даже до рукоприкладства — было и такое. Но! Как бы то ни было, какие бы разногласия их не разъединяли — цель у них была единой и она объединяла. Ради этой цели — построения нового, социалистического Афганистана — можно было забыть все обиды, все разногласия и стать в единый строй, когда это необходимо. И они победили. Победили, пришли к власти, стали справедливой в стране, которая никогда не знала справедливости. А теперь… А теперь Парчам готовит государственный переворот против него.

Впервые за все время, пока он находился в этом кабинете, в должности генерального секретаря ЦЕ НДПА, Тараки посетила мысль, что что-то он делает не так. Да, его бывшие соратники вероломно и подло пытались организовать мятеж. Но в чем-то виноват и он.

Становилось страшно. Тараки начинал думать, что ноша, которую он принял на свои плечи — не по нему, что гораздо проще быть просто писателем. Но отступать было нельзя…

— Товарищ генеральный секретарь, прибыл товарищ Сарвари

Тараки оглянулся на своего адъютанта и телохранителя, бывшего начальника Царандоя подполковника Сайеда Дауда Таруна.

— Пусть войдет.

Но член ЦК НДПА, министр безопасности Афганистана Асадулло Сарвари не стал ждать — вошел в кабинет сам, по пути весьма невежливо отстранив с пути адъютанта Тараки.

— Иди, Сайед… — взмахом руки Тараки отпустил своего телохранителя, своим приближенным он многое прощал, в том числе и нарушение протокола. Не до протокола сейчас.

Если бы Тараки разбирался в людях — многое он сделал бы не так как сделал. Он не принял бы своим адъютантом подполковника Таруна, снятого с должности после той грязной и подозрительной истории со штурмом номера с похищенным американским послом. Но за него просил "любимый ученик" — Хафизулла Амин — как было отказать? Принял.

Он бы попытался переманить Таруна в свой лагерь, сделать его не просто своим адъютантом — но его приближенным, обладающим какой-то властью. Тот, кто имеет почти постоянный доступ к телу Вождя должен выделяться среди других. Не сделал. Работает человек — и пусть работает. Тарун так и остался человеком Амина и за свое новое трудоустройство был благодарен именно ему — а не генеральному секретарю лично.

Наконец сейчас, он бы заметил тот мимолетный проблеск в глазах Таруна — и понял, что этот человек опасен. Не понял. Не заметил.

Выйдя из кабинета Тарун огляделся, сел на свое место. В приемной никого кроме него сейчас не было, и увидеть то, что он делает никто не мог. А поэтому, он выдвинул ящик стола, в котором лежала толстая, в кожаном красном переплете книга, открыл ее. Нажал на кнопку, включающую магнитофонную запись от подслушивающих устройств, поставленным в кабинете генерального секретаря НДПА. Кабинет проверяли на наличие подслушивающих устройств еженедельно — но делали это люди из управления контрразведки АГСА, руководитель которого, Азиз Ахмад Акбари, племянник зашедшего в кабинет Асадулло давно почувствовал, что сила — за Амином и переметнулся в его группировку. Облегчило переход на другую сторону то, что Амин три года вел с ним партийные занятия, о чем не знал его дядя. Работал на Амина и первый заместитель Сарвари — Наваб Али. Подслушивающие устройства искали — но никогда не находили…

В кабинете Тараки сел за приставной столик, напротив посадил Сарвари. Асадулло был его давним и проверенным сторонником, всегда занимал его сторону, поэтому он ему доверял безоговорочно. Четверо его сторонников, которым он доверял, только четверо — Ватанджар, Гулябзой, Сарвари и Маздурьяр. Так как им, он не доверял никому, даже Амину — Амину он вообще не особо доверял. Просто был падок на лесть — именно Амин придумал титул "Дорогой учитель", каким и величал Тараки. Да и работать кто-то должен — работоспособностью Амин превосходил всех, Тараки — на порядок, работал по двадцать часов в сутки, лично вникал во все, занимал сразу несколько постов — и на всех должностях реально работал.

Начал Сарвари, как это и полагается издалека…

— Как ваше здоровье, учитель…

Нур усмехнулся

— Поживем еще. А как твое?

— Не жалуюсь…

— Да я уж слышал что и в самом деле, не жалуешься…

Про похождения четверки в Кабуле и окрестностях ходили слухи. Министерство безопасности и его основная сила — АГСА их никак не пресекало, более того — запускало новые. Частично, слухи эти были правдивы — в конце концов четверка представляла собой всего лишь четверых офицеров, молодых, самый старший из которых имел майорское звание. И вот волею судьбы они были вознесены почти к самой вершине власти. Перегибы, конечно были…

— Простите, учитель… — потупился Сарвари, про себя подметив, что донес скорее всего Амин. Сволочь лизоблюдская…

— Молодость… — улыбнулся Тараки — сам был молодым. Но и пятнать партию я не позволю, так и передай остальным. А теперь — говори.

— Товарищ генеральный секретарь…

— Ну говори, говори…

— Я хочу поговорить относительно товарища Амина.

— Относительно Амина… — Тараки не хотел затевать этот разговор, но делать было нечего — говори про Амина…

— Он задумал вас убить.

Вот так вот…

— Такое мне уже говорили. Но Амин сын мне, а я — ему отец.

— Амин змея! Это змея и он ужалит вас, как только вы на миг отвернетесь от него!

— Амин ваш товарищ…

Тараки вдруг понял, что дальше отмахиваться от этой информации просто опасно.

— Кто тебе это сказал.

— Мой племянник Азиз. Он…

— Я знаю кто он такой. Почему в таком случае он не исполняет свой долг, а просто говорит обо всем тебе? Почему ты не исполняешь свой долг?

— Он боится. В его аппарате почти все считают руководителем партии Амина, а не вас, учитель. Ему уже напоминают, что он мой родственник. Если он отдаст приказ арестовать Амина — вместо Амина арестуют его самого.

Тараки встал со своего места, молча прошелся по кабинету, перебирая четки, подошел к окну. Вот и настало новое время. Время новое, а методы решения проблем старые — пуля в спину, нож, удавка. Возможно, этот дворец, в котором раньше жил король — проклят и тот, кто правит из этого дворца страной обречен быть королем….

Тараки вернулся за стол.

— Если позиции Амина в органах госбезопасности так сильны — значит любой, кто прикажет его арестовать будет арестован сам.

— Да, это так. Но проблемы можно решать разными способами…

И вот тут Тараки сделал ошибку. Если бы он созвал как положено пленум ЦК НДПА — а в ЦК Амину не доверял никто, и решил бы проблему законным путем — скорее всего история Афганистана, да и не только Афганистана потекла по другому руслу. Но Тараки решил как и Амин играть тайно, несмотря на то, что бы генеральным секретарем партии и главой государства. В подковерных играх сильнее безусловно был Амин. И те, кто за ним стояли.

Нур Мухаммед Тараки, генеральный секретарь ЦК НДПА задумался, потом провел по лицу ладонями — привычный жест, оставшийся еще с тех времен, когда он пять раз в день совершал намаз…

— Можешь готовиться. Совсем скоро я выезжаю в Гавану, на конференцию неприсоединившихся государств. По пути заеду в Москву, встречусь с товарищем Брежневым. Перед отлетом — я дам тебе знать. До этого — не делайте ничего.

— Как вам будет угодно, учитель…

Тарун заметил, что Сарвари вышел из кабинета в гораздо более бодром и веселом настроении, чем вошел. Значит, разговор был важным — и закончился он успешно. И конечно он был записан. Тарун снова огляделся, снова выдвинул ящик стола и отключил магнитофон — пленки оставалось совсем мало, а встретиться для получения новой у него никак не выпадало время. Генеральный секретарь в последнее время работал допоздна. Но сегодня он скажется больным и передаст-таки пленки…

Кабул, Аэропорт 23 августа 1979 года

На сей раз летел как белый человек.

Как белый человек — это не в брюхе транспортного Ила или АНа — а на обычном аэрофлотовском ТУ-154, рейсом из Шереметьево в Кабул. Примерно треть самолета занимали такие же как я — возвращающиеся с отдыха, с лечения и по замене специалисты. Остальные две трети — афганцы, в основном молодежь, студенты, которые в массовом порядке ехали учиться в Союз. Молодой, еще неокрепшей революции нужны были подготовленные кадры…

Что берет с собой советский человек, когда едет в загранку, в развивающуюся страну. Нет не большую сумку, это когда в развитую — большие сумки, а в развивающуюся… Первым делом — это, конечно же водка. Куда без нее, родимой. Таможня пропускала по две бутылки в одних руках, но договориться было можно. Везли в основном "Пшеничную" и "Московскую — но кое у кого была и "Старка". Водку везли и те, кто не пил — потому что с ее помощью в совзагранучредждениях открывались любые двери и решались любые проблемы.

Второе что везли — это мелочевку. То, что в Союзе стоит копейки, даже не обращаешь внимание — купил и купил, за границей может стоить на порядок дороже, а что-то и вовсе — просто не купишь. В общем — пустым не ехал никто.

Не ехал никто и трезвым — особенно неприятно было то, что многие уже садились в самолет пьяными, а сразу после взлета — доставали и начинали добавлять. В основном гражданские — гражданских контрактов в Афганистане для СССР было все больше и больше — но и военные несильно отставали. Может, мои слова и покажутся кому то глупыми — но нажираясь в хлам на глазах у возвращающихся в страну молодых афганцев ты позоришь не только себя — ты позоришь и всю страну.

Сели сразу и мягко — с первого захода — кружить не пришлось. С высоты Кабул вообще выглядит изумительно — он расположен в горной котловине, и зрелище просто изумительное — горы, лепящиеся к ним дома, рассекающая надвое город река…

Сосед мой — пехотный майор, от которого разило пивом — не алкоголем, а именно пивом проснулся перед самой посадкой. Зевнув, уставился в иллюминатор

— Первый раз? — не отрывая взгляда, от медленно плывущих внизу гор спросил он

— Второй… — в разговор мне вступать не хотелось.

— А я третий уже… Эх, Афган, Афган… Куда распределяют?

— Пока не знаю…

— Ты вот что… — майор наклонился ко мне — если в Кабуле остаться не удастся, просись на север. Понял? Куда нибудь на север.

— А что так?

— Граница наша рядом. Понял?

— Понял… — протянул я — спасибо…

— Не за что…

Это что же такое творится, что у служивого люда такие мысли — далеко ли граница. Когда я отсюда уезжал таких мыслей ни у кого не было, точно

На трап я вышел одним из первых — просто у меня было меньше всего вещей, а с вещами протискиваться через узкие самолетные проходы между креслами… сами знаете. Если в Москве уже было пасмурно — то здесь по-прежнему солнце не только светило, но и грело, по-настоящему грело. Народ выходил из самолета, делился на группы — за кем-то прислали машину из посольства, кто-то на автобусе поедет, кто то — на частнике. Увидел майора, помахал ему — тот в ответ махнул рукой мне. Заметив старенький ПАЗ, направился к посольскому автобусу, пристроившись в хвост редкой цепочки людей.

Ни один из прилетевших — кроме меня — не заметил маленькой, но очень важной детали. Там, где была диспетчерская вышка, на высоте, за стеклами постоянно отсвечивал этакий солнечный зайчик, причем в одном и том же месте. Может, кто-нибудь и поверил бы, что это случайность — но не я. Кто-то целенаправленно отслеживал — кто прибывает в страну рейсами из Москвы…

Кабул, район Вазир-Акбархан Вечер того же дня

Место встречи было всегда одним и тем же. Чуть дальше посольства Великобритании — там улица делает такой удобный поворот, раздваивается на две, причем одна идет к отелю Интерконтиненталь, вторая же — к известному ресторану Баг-Е-Бала, в котором гуляла вся элита страны. Конечно, если бы они хотели скрыть свои встречи от АГСА — то не встречались бы в элитном квартале, где расположены все дипломатические представительства, а выбрали бы другое место. Но фокус то в том и был, что АГСА до этих встреч не было никакого дела.

Первым на место как всегда прибыл Тарун. Машину он не покупал — пользовался служебной черной Волгой — она полагалась ему по должности — но без водителя. Машину он остановил слева, въехав наполовину на тротуар — сигнал того, что все в порядке. Открыл окно, вращая хромированную ручку. Задумался…

Карьера Таруна складывалась еще при короле. Он был одним из тех офицеров, которых король посылал учиться военному делу у великого северного соседа — в Советский союз. Из СССР он привез диплом об окончании военного училища — с ним в армии продвигаться было легко потому что военных специалистов было мало, и русскую жену Наталью.

Тарун, за счет хитрости и полезности — теперь диплом подкреплялся и опытом — умудрился быть на коне и при короле и при Дауде, пригодился он и после Саурской революции — поняв куда идет дело, он вступил в НДПА. Вообще то, по логике вещей он должен был относиться к парчамистам — представителям более образованных и менее радикальных слоев афганского общества. Но так получилось, что вступил он в Хальк — и принимал его туда лично Хафизулла Амин. Он же был его путеводной звездой — всегда и во всем Тарун придерживался своего учителя. И не прогадывал сразу после того, как НДПА в результате Саурской революции пришла к власти, Амину удалось продвинуть своего ученика на один из ключевых постов — начальника Царандоя, народной милиции. Даже после того скандального инцидента с гибелью посла в гостинице Амин снова помог — поставил не куда-нибудь, а в адъютанты самого товарища Тараки, генерального секретаря партии. Правда и условия поставил…

Но нельзя сказать, что Тарун, равно как и многие другие поддерживали Амина исключительно из-за карьерных или денежных соображений. Восток уважает силу и коварство и жестоко наказывает за слабость, даже мимолетную. Тараки был слаб духом, он даже жестокость проявлял половинчатую. Если бы он, например, приказал схватить и расстрелять Бабрака Кармаля — это бы все поняли. А он — просто отправил его и его сторонников послами в разные страны. Это поступок государственного деятеля? Это поступок труса! А вот за Амином видели именно силу — силу, коварство, бешеную работоспособность — и считали что именно то, что нужно Афганистану — это Амин. Не все тогда было просто и описывать Тараки в белых красках, а Амина в черных нельзя…

Тарун нащупал кассеты. Их было много, больше трех десятков. У генерального секретаря постоянно был народ и Тарун как адъютант и секретарь не только решал — пускать их в кабинет или нет, но и — писать разговор Тараки с посетителем или нет. Если писать все подряд — не хватит никаких кассет. Поэтому писалось только то, что представляло интерес — разговоры с советскими представителями (на этом посланник Амина, имевший дело с Таруном настаивал особо, Амина очень интересовала реальная позиция Советского Союза), разговоры с "твердой четверкой" — министром обороны Мухаммедом Асламом Ватанджаром, министром по делам границ Шир Джаном Маздурьяром, министром связи Саидом Мухаммедом Гулябзоем, министром безопасности Асадулло Сарвари. Остальные разговоры писались выборочно, на усмотрение Таруна. Сайед знал, что учитель помнит о нем.

На противоположной стороне затормозил Датсун, пыльный, старый, цвета топленого молока. Водитель — довольно молодой человек, невысокий, смуглый, с роскошными черными усами вышел из кабины, открыл капот, что-то подергал там. Снова сел за руль, попытался завести машину — не заводится. Огляделся, заметил стоящую на противоположной стороне улицы машину, решительно направился к ней…

— Не поможете, товарищ?

Сайед Тарун вышел из машины

— Что произошло?

— Кажется, сел аккумулятор. Машина старая.

— А может и не аккумулятор. У меня чаще всего бывают проблемы с карбюратором.

Пароль-отзыв. Все нормально.

Молодой огляделся.

— Вы сядьте и погазуйте, как я скажу. А я посмотрю, что такое случилось.

Тарун сел в машину, захлопнул дверцу. Вывалил обмотанные плотной бумагой кассеты на пол, под переднее пассажирское сидение, взял такой же, лежащий между сидениями сверток, там были пустые кассеты чтобы он мог продолжать работу.

— Давай!

Тарун повернул ключ в замке зажигания, нажал на газ — машина сначала чихнула, но потом мотор ровно и громко загудел, пробудившись ото сна.

— Вот спасибо…. - молодой захлопнул капот

Тарун вышел из машины, провел рукой по голове, приглаживая волосы — сигнал того, что передача состоялась

— Это был не аккумулятор, правда?

— Вы были правы. Это был карбюратор, надо лучше знать машину…

Как и оговаривалось, Тарун уехал первым, молодой еще постоял около своей машины, чутко всматриваясь в ночную тьму, уже окутавшую город. В отличие от всего остального города, этом районе было освещение и бледно-желтые круги уличных фонарей лежали на пыльной дороге — но победить тьму они не могли, только высвечивали островки дня на асфальте. Как и любой восточный город Кабул ночью наполнен тенями — некоторые были дружественными некоторые — враждебными и нужно было понять только какова каждая из них. Здесь враждебных теней не было — и поэтому, молодой человек, выждав положенное время поехал дальше — к себе на работу, там знали что он работает часто по ночам и у него был круглосуточный пропуск в здание.

На следующий день, то же самый человек на том же самом Датсуне долго, минут тридцать петлял по улицам, петляющим около старой городской стены, пока наконец не приблизился к одной из неприметных и не самых больших вилл. Там, как и везде в городе властвовала темнота — и как и везде в ней были тени. Эти тени были враждебными, в руках у этих теней были автоматы Калашникова — но молодого человека и его машину они знали и не стали стрелять. Открылись стальные, выкрашенные в зеленый цвет ворота — и молодой человек загнал машину во двор, подальше от людских глаз. Именно здесь, в этой неприметной вилле в старом городе сегодня скрывался член ЦК НДПА, первый министр Афганистана Хафизулла Амин. Опасаясь покушения или ареста, он не жил со своей семьей и постоянно менял убежища, каждый день ночуя в новом месте. О том, где Амин будет этой ночью, знал лишь узкий круг посвященных лиц, среди них — старший лейтенант Мустафа Фархади, служивший в министерстве обороны Афганистана на посту радиоперехвата. Поскольку он учился в Советском союзе, профессионально занимался перехватом и расшифровкой переговоров посольств, имел доступ к специальной аппаратуре прослушивания — в группе Амина он отвечал за прослушивание телефонов интересующих Амина людей и зданий. Он почти в открытую хранил в своей каморке не только переговоры посольств, но и информацию из кабинета генерального секретаря ЦК НДПА, министров обороны, внутренних дел, безопасности. Вся информация стекалась к нему, он свободно вносил и выносил данные — потому что с безопасностью в здании были серьезные проблемы, отвечавший за безопасность и режим офицер тоже был из "аминистов" и во всем помогал Фархади.

— Да продлятся ваши дни, учитель… — поклонился Мустафа, войдя в комнату, где за старым письменным столом сидел Амин. Вообще-то раньше говорили "Да продлит Аллах ваши дни…" — но это было давно, еще до революции.

Амин поднял голову от бумаг. Уже наступил новый день, время было полпервого ночи — но он работал и в это время. Первый министр, член ЦК НДПА, министр иностранных дел, фактически еще и министр обороны, потому что большинство командиров полков и корпусов являлись "аминистами" и подчинялись ему, а не Ватанджару. Всю эту работу Амин делал сам, мало кому чего перепоручая и предпочитая лично вникать во все. В этом смысле Амин затыкал за пояс любого из деятелей афганской революции, которые жили по принципу: сделали революцию и все а дальше все само собой сложится.

— Здравствуй, Мустафа… Принес ли ты для меня хорошие новости? — Амин понимал, что сам все кассеты, которые собирает для него Фархади, прослушать не сможет, и поэтому оказывал доверие своему молодому соратнику. На своем рабочем месте Фархади слушал кассеты и выделял только самое важное — о чем потом и рассказывал Амину.

— Новостей много, учитель. Товарищ Тарун передал двадцать шесть кассет с записями, я их прослушал сегодня. Самые интересные две. Первая — разговор Тараки с товарищами из Советского союза, Гореловым и Павловским.

— Что же в нем?

— Павловский и Горелов говорят о том, что нужно обеспечить единство партии. Контрреволюция только и ждет раскола в партии, чтобы покуситься на власть.

— А Тараки?

— Тараки говорит, что между ним и вами, учитель, нет никаких противоречий, что он по-прежнему ваш учитель, а вы — его ученик…

Амин улыбнулся. Не зло, скорее насмешливо.

Из всех фигур афганской политической сцены конца семидесятых наиболее противоречивой и плохо изученной является фигура Хафизуллы Амина. Обычно о Хафизулле Амине говорят по принципу: либо ничего либо плохо. И никто даже не пытается объяснить неувязок — а их немало! — в официальной исторической трактовке тех или иных событий.

Прежде всего Хафизуллу Амина обвиняют в интриганстве. Да, ну и? А вообще, если посмотреть на то что творилось в Афганистане в то время? Сначала драка между двумя фракциям НДПА — Хальк и Парчам. Драка эта несмотря на все усилия советской стороны не только не прекратилась — но и вышла на уровень политического и даже физического уничтожения сторон. Сам Нур Мухаммед Тараки — не он ли любой ценой оттирал Бабрака Кармаля от власти, не он ли потом высылал из страны его и его сторонников послами? Наконец — не при нем ли к смертной казни приговорили двоих оставшихся в Афганистане сторонников Кармаля (Кештманда и Кадыра, Амин потом заменил смертную казнь пятнадцатью годами тюрьмы)? Все это делалось при Тараки, представляемом невинной жертвой Амина. Я не оправдываю Амина и того, что он делал — я просто хочу сказать, что в волчьей стае пристало быть волком, не овцой — если не хочешь быть съеденным.

Амина обвиняют в жестокости — это второе популярное обвинение. А кто-нибудь пробовал править восточной страной без жестокости? Пробовал? И долго прожил?

Амин был жесток вынужденно. Он знал свою страну как никто другой, он был пуштуном и выходцем из небогатой семьи. Он не питал никаких иллюзий насчет власти и методов ее осуществления. Он понимал, что если не проявлять жестокость — племенные группировки и политические группировки начнут разрывать страну на части — это в условиях все возрастающей, пользующейся поддержкой США исламской угрозы.

Не стоит судить человека до тех пор, пока не окажешься на его месте…

— Между нами и в самом деле нет раскола… — медленно проговорил он — но раскол в партии есть и Тараки этого не видит. Раскол в том, что банда четырех откололась от партии, ведут себя без стыда и совести, не занимаются делами, порученные им Раскол в том, что генеральный секретарь партии покрывает этих людей подрывая тем самым доверие к самой партии. Вот в чем раскол, Мустафа!

— Вы правы, учитель… — произнес Мустафа

Амин улыбнулся. Он умел подбирать людей. В этом ему хорошо помогла школа американского университета, он многое понял тогда, в Америке. Расклад в политической игре зачастую зависит не от первых лиц, нет… Расклад определяют мелкие люди, на которых никто не обращает внимания. Обычные исполнители. Такие, к примеру, как Мустафа Фархади — человек не имеющий власти и при этом находящийся на ключевой должности, имеющий возможность слушать кого угодно. Если министр подбирает себе толкового заместителя, готового взять на себя основную работу по министерству — он это и сделает, отдаст основной объем работы и сам будет наслаждаться жизнью, сам даже не понимая, что он уже не министр. Вот таких людей и надо искать, взращивать, привлекать на свою сторону — тех, кто делает работу, а не просто отдает распоряжения.

Документ подлинный

Подлежит возврату в течение 3-х дней

ЦК КПСС (Общий отдел 1-ый Сектор)

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Коммунистическая партия Советского союза, Центральный комитет

Совершенно секретно

Особая папка

N П150/93

Т.т. Брежневу, Косыгину, Андропову, Громыко, Суслову, Устинову, Пономареву, Смиртюкову

Выписка из протокола N 150 заседания Политбюро ЦК КПСС от 21 апреля 1979 года

О нецелесообразности участия советских экипажей боевых вертолетов в подавлении контрреволюционных выступлений в Демократической республике Афганистан

— Согласиться с предложением по этому вопросу, изложенным в записке Министерства обороны от 18 апреля 1979 года N 318/3/0430

— Утвердить проект указаний Главному военному советнику в Демократической Республике Афганистан (прилагается)

Секретарь ЦК

К пункту 93 протокола N 150

Совершенно секретно

Особая папка

Кабул

Главному военному советнику

Сообщите Премьер-министру Демократической Республики Афганистан Х. Амину, что просьба о направлении 15–20 боевых вертолетов с советскими экипажами доложена Советскому правительству.

Скажите, что афганскому руководству уже давались разъяснения о нецелесообразности непосредственного участия советских воинских подразделений в мероприятиях по подавлению контрреволюционных выступлений в ДРА, так как подобные акции будут использованы врагами афганской революции и внешними враждебными силами в целях фальсификации советской интернациональной помощи Афганистану и проведения антиправительственной и антисоветской пропаганды среди афганского населения.

Подчеркните, что в течение марта-апреля с.г. ДРА уже поставлены 25 боевых вертолетов, которые обеспечены 5-10 комплектами боеприпасов.

Убедите Х. Амина что имеющиеся боевые вертолеты с афганскими экипажами способны совместно с подразделениями сухопутных войск и боевой авиацией решать задачи по подавлению контрреволюционных выступлений.

Разработайте для афганского командования необходимые рекомендации по этому вопросу.

Картинки из прошлого Узбекская СССР Май 1979 года

Чирчик, Чирчик… Город не сказать, чтобы хлебный — но жить можно…

Полковник Советской Армии Василий Васильевич Колесник прилетел в аэропорт Ташкента третьего мая, в середине дня. В Москве еще не жарило, на Первомай и вовсе был дождь — а тут, в Туркестане, как этот край до сих пор часто называли, было уже лето.

Полковник Колесник начинал службу совсем не здесь — в Дальневосточном военном округе. Сразу связал свою судьбу с частями спецназа, прошел все ступени командной лестницы, дорос до комбрига. Вызов в Москву для него был неожиданностью…

Но и ТуркВО для него был своим — довелось прослужить несколько лет. Уезжал — прощался. Кто же знал то, что придется еще вернуться. И при каких обстоятельствах.

В Москве он сразу, пройдя несколько кабинетов, попал на самый верх — выше уже не было. Его принял генерал армии Ивашутин, бессменный начальник ГРУ ГШ. Среднего роста, в то время уже седой, с мертвой хваткой рукопожатия. Для разведчиков в доску свой человек.

Генерал армии с ходу приступил к делу.

— В Туркестанский военный округ вернешься, Василий Васильевич? Служил ведь там уже, для тебя не ново.

Обычно в таких случаях говорили: есть мнение или что-то в этом роде. Ивашутин обычно в таких случаях рубил сплеча, рассусоливаний он не любил.

— Поеду, товарищ генерал армии — скрывая свою радость сказал Колесник

Но от генерала армии Ивашутина, отдавшего разведке больше тридцати лет, бывшего СМЕРШевца скрыть что-либо было сложно.

— Ты не радуйся прежде времени. Задача предстоит сложная. Ты знаешь о том, что в Туркестанском ВО расформировали дивизию ВДВ?

— Так точно.

— Теперь там усиленный полк, туда собрали все лучшее. Но есть там еще и имущество, и…люди бесхозные. Достаточно… Но дело не в этом. Нужно сформировать еще батальон. Усиленный батальон. И формировать ты его будешь, Василий Васильевич, с самого начала. С нуля…

— Так точно… — по-уставному ответил Колесник, хотя ни черта не понял. Зачем надо было расформировывать дивизию ВДВ, чтобы создать сначала один, а потом и второй усиленный батальон? Дурдом какой-то.

— И еще кое-что — генерал Ивашутин сделал пометку у себя в блокноте — специфическая особенность этого батальона будет состоять в том, что все в нем должны быть лишь трех национальностей: таджики туркмены и узбеки. При этом, по уровню изначальной физической подготовки они должны соответствовать требованиям ВДВ, потом будем забирать еще выше.

— Сложно будет подобрать людей, товарищ генерал армии… — осторожно сказал Колесник

Ивашутин раздраженно махнул рукой

— Ничего не сложно. От меня выйдешь, зайдешь… сам знаешь, возьмешь предписание. Два нуля[1]. В округе ознакомишь только командующего, он округ принял совсем недавно, но он в курсе. И… я ему позвоню лично, он меня с Алжира должен помнить. Набираешь, прежде всего, по Туркестанскому — но так у тебя неограниченные полномочия подбирать людей во всех частях и соединениях Советской армии. Лишь бы они подходили под наши требования.

— Мусульманский какой-то батальон, получается…

— Вот именно. Мусульманский батальон. Хорошее кстати название придумал — мусульманский батальон. Причем формировать ты его будешь по новой штатной структуре, Все твои заявки пойдут в первоочередном порядке сразу в Москву. Все что нужно — то и дадим. Но не подведи. Приказ на создание, оргштатную структуру, все прочее — в канцелярии возьмешь.

— Когда надо вылетать

Генерал армии улыбнулся

— Вчера…

Прибыв в округ, полковник Колесник первым делом зашел в штаб округа — новое, совсем недавно построенное белое семиэтажное здание на улице Горького в Ташкенте. Предъявил приказ — сразу пропустили к командующему. Совсем недавно, несколько месяцев назад округ принял генерал-полковник Юрий Павлович Максимов, бывший главный военный советник в Алжире.

В дела Юрий Павлович еще не совсем вник, но про ситуацию с ВДВ, с тем что его округ лишили самого боеспособного соединения он знал. Конечно, этому он не был рад, но приказ есть приказ. И вот теперь, читая совершенно секретный приказ о формировании сто пятьдесят четвертого батальона специального назначения, подчиненного непосредственно ГРУ ГШ, генерал-полковник Максимов обрадовался…

— Первым делом… — Максимов неспешно пил горячий чай, этому он научился в Алжире, как раз такой и надо пить в жару, чтобы не нарушать тепловой баланс организма — первым делом вам надо с матчастью решить вопрос. Дивизия дислоцировалась в Чирчике, там сейчас усиленный полк, а разместиться может дивизия. Возражений не имеете?

— Не имею, товарищ генерал.

— Только вот техника… ее тоже раскидали

— Технику мы получим. У нас заявки на технику напрямую через Генштаб идут…

Вот тебе и вся секретность — кверху брюхом. Сначала показательно дивизию расформировывают, но создают усиленный батальон. Потом учения начинаются… серьезные учения, дивизионного и армейского звена, давно таких не было. А потом и еще один усиленный батальон создается, да еще и заявки на технику идут у них не через командование округа, как положено — а напрямую через Москву. Нет, такие вещи — просто так не делаются…

Создать с нуля батальон — дело не такое простое, тем более, если установлено такое жесткое ограничение по национальности солдат, которые должны входить в батальон. Знаете, сколько военно-учетных специальностей надо, чтобы батальон сформировать? Под пятьдесят! Всех этих специалистов готовят военные ВУЗы разбросанные по всему Советскому союзу. А среднеазиаты поступают — либо в Москву стремятся, либо туда где поближе.

Но это еще полбеды, набрали Скрепив зубы, операторов Шилок, самоходных зенитных комплексов пришлось брать из русских, кто почернявее — операторов требуемой национальности не нашлось во всей необъятной Советской армии. А вот настоящая беда — это особисты. Нигде, не в одном воинском подразделении особисты так не свирепствовали. И самое главное — только нашел человека, всем хорош, всем подходит — а особист поговорил с Москвой, проверил по каким то спискам — не подойдет. И ведь не спросишь почему не подойдет — не подойдет и все. В Советской армии служить подойдет, а в этом, сто пятьдесят четвертом батальоне не подойдет. Убить бы этих особистов.

Но долго или коротко — батальон скомплектовали. Удалось перетащить на должность комбата старого знакомого и сослуживца, капитана Халбаева. Его тоже вызывали в Москву, в ГРУ, разговаривали. Дали добро — вдвоем, хорошо зная друг друга служить проще, чем более в новом только что созданном батальоне.

А потом началась боевая учеба. Конечно, понятие "усиленный батальон" предполагает, что этот батальон способен выполнять более серьезные задачи, чем обычный батальон — но не до такой же степени! Это ошибочное мнение, что сила батальона — это все его бойцы. Сил батальона — это максимум половина его бойцов, все остальные — обеспечение. Но не в сто пятьдесят четвертом. В сто пятьдесят четвертом каждый боец должен владеть двумя воинскими специальностями — как минимум. Повар должен уметь стрелять из гранатомета, водитель — работать оператором ПТУР. Если три специальности разом — это еще лучше. Конечная цель — чтобы в случае чего использовать в бою каждого бойца. Каждого! И получалось, что батальон этот, по силе ненамного должен был уступать целому полку.

Подготовка тоже на уровне — во всей Советской армии так не готовились, как готовились в этом батальоне. Тот, кто служил на должностях среднего командного состава знает, как тяжко провести учения с личным составом. Это только кажется, что от лени и самодурства вместо учений солдаты листья зеленым красят. Учения организовать — это надо на полигон заявку подать, на моторесурс заявку подать, на боеприпасы заявку подать. Все это утверждается с большим скрипом — например на всю Кантемировскую дивизию на год выделяется четыре боевых гранаты ПГ-7. Четыре! На дивизию! Вот и проводи учения! Это тебе не негры племени тумба-юмба, которым валом валят. И не страны, желающие идти по пути социализма — им тоже валом валят. Все лежит на складах длительного хранения, все как положено, по срокам хранения, срок хранения истек — кладется новое, старое на уничтожение. На учения — ни-ни[2]…

А тут — пригнали новую технику — БТР-60ПБ и БМП-1, подписывали любой моторесурс, выделяли любой требуемый объект учебные и боевых боеприпасов. В итоге — тренировались день и ночь, учились стрелять на звук, на вспышку, с ходу, на предельную дальность, а технику разве что кверху колесами или там гусеницами не водили.

И конечно прикидывали — с чего бы это. С юга Союз подпирали три недобрых соседа — Китай, Афганистан и Иран. Афганистан — вроде бы свой, но неспокойно. Китай — там не батальон, там пару армией готовить надо.

И еще был Иран…

Москва, Кремль 01 августа 1979 года

Был первый день последнего месяца лета. Последнего лета последнего спокойного десятилетия Империи. Да, на горизонте, где-то вдалеке, так далеко, что их едва было видно, клубились черные тучи. Но империя была столь сильна и велика, что все были уверены — гроза как и всегда пройдет стороной.

Так что — в Москве убегал первый день последнего месяца лета и солнечные блики играли в лужицах, оставшихся после прошедшего ночью дождя, а тучи закрывали солнце лишь на короткий миг, уносимые порывистым ветерком. Страна жила, строилась, работала, любила. Уже вовсю шла подготовка к предстоящей в следующем году Олимпиаде — спешно возводилась олимпийская деревня, на окраинах вырастал невиданной доселе роскоши терминал "Шереметьево-два". Дороги пока не латали — все равно надо зиму пережить, и заграничный дефицит больше обычного в продажу не выбрасывали. Тоже еще рано.

Черный, грузный, словно облитый застывшим стеклом ЗИЛ по хозяйски, не снижая скорости проехал Боровицкие ворота Кремля, принял направо. Водитель сбросил скорость — пассажир терпеть не мог нарушать правила дорожного движения, а тут уже — не город. Путь его был недолгим — машина аккуратно подрулила к подъезду яичного цвета "генсековского" корпуса. Как это и полагается по инструкции прикрепленный — он был единственным, выскочил с переднего пассажирского сидения, огляделся по сторонам и только тогда открыл пассажирскую дверь огромной машины, выпуская своего пассажира — среднего роста, пожилого, в очках в роговой оправе…

Первый пост охраны миновали прямо у входных дверей — парный, состоящий из двух человек. Первый — старший лейтенант армии, второй, стоящий напротив него — равный ему по званию старший лейтенант госбезопасности. Оба — в идеально отутюженном обмундировании, рослые, крепкие, без особых примет.

Генерал армии, Председатель КГБ СССР Юрий Владимирович Андропов был одним из тех немногих, кто имел право свободного, безпропускного входа в это здание. Но все это было не потому, что он был генералом и председателем КГБ — а потому, что он был членом Политбюро ЦК КПСС — первым председателем КГБ, одновременно являющимся членом Политбюро со времен Берии. До того, как стать членом Политбюро, товарищ Андропов ничем не отличался от рядового гражданина страны советов в праве входа в это здание. Хотя нет, отличался — ему не приходилось торчать в бюро пропусков Кремля — пропуск заказывал секретариат КГБ заранее и спускал вниз, на первый пост охраны. Как и любой другой посетитель, председатель КГБ предъявил при проходе не служебное удостоверение, а партийный билет — единственный документ, который признавали в этом здании. Прикрепленный остался внизу, Андропов же шел на третий этаж, к Брежневу.

Когда Юрий Владимирович появился здесь первый раз — давно, еще в пятидесятые, тогда он был еще молодым комсомольским работником из Карелии — больше всего в этом здании его поразила тишина и безлюдность. В любом обкоме и тем более райкоме партии — постоянно шум, пусть и приглушенный, полно народа в коридорах — кто-то на прием, кто-то с приема, кто-то кого-то ждет, кто-то решает какие-то вопросы, подписывает бумаги прямо в коридоре. Здесь же — торжественная тишина — ни муха не пролетит — красная ковровая дорожка, замершие друг напротив друга парные наряды охраны. Если бы не они — здание казалось бы вымершим.

Кабинет генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева был оборудован в первом, "генсековском" корпусе Кремля, в трехэтажном здании, имеющем форму треугольника — там сидели все генеральные секретари партии, начиная с Ленина. Окна его кабинета были угловыми и отстояли от кабинета его предшественника Никиты Сергеевича Хрущева на одиннадцать окон. Почему-то так сложилось, что для каждого генерального секретаря ЦК КПСС оборудовали новый кабинет, работать в кабинетах предшественников они не хотели. Кодовым обозначением кабинета Брежнева среди своих было "Высота", если кто-то шел на прием к генсеку — так и говорили — идет на "Высоту". В отличие от Хрущева Брежнев ничего не коллекционировал, в интерьере предпочитал более светлые тона, а единственной отличительной чертой его кабинета были часы в виде морского штурвала. Генсек в быту и в работе был довольно неприхотлив.

Дверь в приемную генерального секретаря Андропов открыл сам. Обычно, посетители у Брежнева были — но сегодня все стулья в приемной, на которых ожидали назначенного времени посетители, были пусты. В приемной были только два секретаря и референт генсека, влиятельный Евгений Матвеевич Самотейкин. Но у Андропова с ним были хорошие отношения, гораздо хуже было бы, если бы здесь был Цуканов. Самотейкин, хоть и обладал немалым аппаратным весом — но в некоторые сферы, например в госбезопасность соваться избегал. Цуканов же, "черный ворон ЦК" был с Брежневым не один десяток лет — начинали вместе с Молдавии — совался во все, что считал нужным, и обладал таким весом, что его боялся даже Черненко. Иногда Цуканов присутствовал при разговорах Брежнева с людьми — а потом вопросы получали совершенно неожиданное, явно подсказанное Цукановым решение.

— Мне на десять — Председатель остановился у столика, за которым восседал Самотейкин

Евгений Матвеевич выдержал паузу, несколько секунд, солидно кивнул.

— Присядьте. Сейчас спрошу.

Председатель остался стоять, ожидая решения. Все это выводило его из себя — но как и всегда на вид он оставался холоден, сух и совершенно невозмутим.

Из дверей, ведущих в кабинет Генсека, показался Евгений Михайлович, дверь не закрыл.

— Леонид Ильич вас примет, товарищ Андропов…

Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев сидел не на своем рабочем месте, за столом. После семьдесят шестого года в углу кабинета появился небольшой столик наподобие кофейного, и три кресла рядом с ним. В одном из них и сидел Леонид Ильич — ноги его были накрыты пледом и на вид он вообще спал. На столике перед ним лежали очки и какая-то раскрытая книжка в красном переплете. На вид генеральный спал, даже похрапывал, словно во сне. Но у кого же тогда просил разрешения Самотейкин? Не зная, что делать Председатель остановился недалеко от двери.

— Юрий Владимирович… — Брежнев почмокал губами — проходи, чего встал. Я не сплю. Так, прикорнул маленько…

В неофициальной обстановке Брежнев называл всех по имени, или имени-отчеству. Вот и сейчас — "Юрий Владимирович". Был и Юра — муж дочери, Галины Леонидовны Брежневой, Юрий Чурбанов, ныне — генерал-майор милиции, первый заместитель злейшего врага Андропова, министра внутренних дел СССР Николая Анисимовича Щелокова…

Андропов присел в мягкое удобное кресло напротив Брежнева, положил на кофейный столик папку "к докладу" в переплете из красной кожи — но открывать ее пока не стал.

— Я к вам по международному вопросу, Леонид Ильич… — начал Андропов.

— Что на этот раз… Опять Китай? — не раздраженно, а скорее раздосадовано спросил Брежнев

С Китаем и в самом деле были проблемы. Сейчас историки, изучая 1978 и 1979 годы огромное внимание уделяют подготовке вторжения советских войск в Афганистан — но при этом проблемы рассматривают в одном, исключительно узком аспекте, акцентируют внимание на противостоянии США — СССР, старательно забывая про других игроков. А они были. В 1979 году китайские войска напали на Вьетнам — эта истерзанная американскими бомбежками, многолетней чудовищной войной страна только начала приходить в себя — как началась новая война. Причем это война с противником, у которого идеология была почти одной и той же с вьетнамской — коммунистической. Китай знал о том, что объединившийся Вьетнам пользуется поддержкой и покровительством СССР — и тем не менее напал. Блицкрига не получилось — бесчисленные полчища плохо вооруженных, почти не имеющих бронетехники китайцев столкнулись с отлично подготовленной, оснащенной советским вооружением, закаленной в многолетних боях с американской армией, армией Вьетнама. Но хуже того — с южных границ поступали донесения о том, что Китай готовит вооруженное вторжение в еще одного сателлита СССР — Монголию которая вообще считалась шестнадцатой республикой СССР. Граница Китая и Монголии был сильно уязвима — обычная степь, никаких рубежей, за которые можно зацепиться и выстроить оборону. И если полчища китайских солдат как саранча хлынут через границу…

За Китаем и в том и в другом случае стояли Соединенные штаты Америки. С тем пор, как в 1971 году президент США Никсон "открыл" Китай — Китай, несмотря на официально провозглашаемую коммунистическую идеологию, отчетливо подыгрывал во всем американцам. А ведь есть и советско-китайская граница… В общем — надо понимать, что принятие жесткого решения по Афганистану в конце семьдесят девятого сопровождалось ростом напряженности именно на южных рубежах Империи…

— Нет, Леонид Ильич… Не Китай. Афганистан…

— Там то что… — Брежнев окончательно открыл глаза, зашарил по столику в поисках очков — там спокойно ведь было…

— Сводки местной резидентуры выглядят все более тревожными. Раскол в партии так и не преодолен, вместо этого одна группировка в партии уничтожила другую, некоторых — даже физически. Теперь раскол все более очевиден уже в победившей группировке — часть членов партии ориентируется на ее генерального секретаря, Нур Мухаммеда Тараки, часть — на его заместителя, Хафизуллу Амина. В любой момент это противоборство может перейти в острую стадию.

— Тараки…

Брежнев вспомнил Тараки — тот уже приезжал в Москву и лично встречался с Брежневым. Вообще, политика Советского союза в некоторой степени зависела от личных отношений Брежнева с тем или иным лидером. Это не значило, что Брежнев сеял вражду — наоборот. Добрый и открытый человек, он искренне старался найти друзей среди руководителей других стран и построить с ними, прежде всего личные дружеские отношения, полагая, что так проще будет решать и дела государственные. Лучше всего у Брежнева отношения складывались с генеральным секретарем компартии Чехословакии Густавом Гусаком — Брежнев даже отправлял семью на отдых в Карловы Вары. Но и с Тараки общий язык найти удалось.

Амина Брежнев лично не знал.

— А куда посол смотрит… Кто там у нас посол?

— Пузанов. И посол, и резидент КГБ генерал Иванов и главный военный советник, генерал-лейтенант Горелов, неоднократно беседовали и с Тараки и с Амином и с Кармалем, который в настоящий момент назначен послом в Чехословакию. Более того — на словах афганские товарищи неоднократно обещали добиться примирения и не раскалывать партию — но это на словах. А на деле…

— Что — на деле?

— А на деле И Амин и Тараки готовят покушения. Друг на друга….

Брежнев покачал головой. Как и почти все физически сильные и крупные люди он был добрым — не добреньким, как это принято в последние времена, а именно что добрым. Он был руководителем огромного государства, целой империи, император не может быть добрым, он должен быть порой жестоким, чтобы не потерять свое государство. Но Брежнев был добрым, и когда жизнь заставляла принимать жесткие решения — он искренне переживал и мучился из-за необходимости их принимать.

Ну-ка, скажите, обличители советского строя — что сделано злого при Брежневе? Чехословакия? Танки идут по Праге, танки идут по правде? А что было делать? Кто-нибудь задумывался над тем, что бы он лично сделал, будь на месте Брежнева? Плюнул бы на все и отпустил ситуацию на самотек? Вот так вот и теряют государство — сначала Чехословакия, потом Польша, потом… Проходили, знаем.

Да и что — много людей погибло в Чехословакии? Разрушения, может быть большие были? Прагу ракетами и бомбами накрыли как образцы демократии поступили в Багдаде в двухтысяч третьем? Или долбали почти два месяца как по Югославии в девяносто девятом? Нет? Ну, вот и помалкивайте. Брежневу даже в голову не пришло бы — понимаете, просто в голову не пришло бы совершить даже сотую долю из тех злодеяний, что совершили вашингтонские ястребы в бывшей Югославии и Ираке. Просто в голову не пришло бы.

Диссиденты? Ну да. Теперь эти диссиденты добились, чего хотели — нравится? Нет? Вот от этого нас и охраняли — от самих себя.

Афганистан? А кто думал, что так получится?

Происходящее в Афганистане не укладывалось в сознание — есть противоречия, так собрали Политбюро, посоветовались. А они вместо этого… К социализму идут. Как же так можно? А если они, например, с Сусловым друг на друга будут убийство готовить? И самое главное, Амин то ладно, но Тараки… Генеральный секретарь партии…

— Что ты предлагаешь?

Андропов помедлил.

— Нужно принимать решение, Леонид Ильич. Иначе мы можем потерять все завоевания афганской революции…

Принимать решение Брежневу не хотелось — он вообще не был сторонником каких-то жестких решение, твердого выбора "или-или". Но обстановка складывалась так, что решение принимать и впрямь было нужно.

— А сам-то ты что думаешь, Юрий Владимирович — Брежнев испытующе глянул на Председателя

— Амин более работоспособен, это отмечают все. Работает до часу ночи, до двух. Но как человек…

Председатель знал, что именно хотел услышать Брежнев…

Брежнев по-старчески пожевал губами.

— Ты вот что… Такие дела надо обдумать, обсудить — потом решать. А то один придет, второй… (Председатель отметил — значит, кто-то уже приходил). Напишите записку докладную… на Политбюро. Перед этим проработайте все как надо. Вместе с Громыко, Устиновым и… Суслова еще попросите. Как будет готово — на Политбюро выносите и… обсудим. А Тараки на днях будет здесь… я с ним поговорю… Нельзя так.

Разговор этот имел последствия, о которых наверное не предполагал ни один из его участников. Именно по результатам этого разговора впоследствии родилась знаменитая, совершенно секретная докладная записка "О положении в А", подписанная Андроповым, Сусловым, Громыко и Устиновым. Она родится уже тогда, когда не будет в живых Тараки — и именно на ее основании будет принято решение о вооруженном вмешательстве во внутриафганское противостояние. Так начиналась война…

Кабул, городок советников 22 августа 1979 года

Странная все-таки штука — жизнь…

Не знаю, нарочно или нет — но мне представили ту квартиру, где и происходили события, из-за которых мне пришлось в прошлый раз тайно и быстро покидать Афганистан. Квартиру, где убили Андрея Леонидовича…

Не знаю, кто мне подкинул такую подлянку. Возможно, кто-то в посольстве или в аппарате Главного военного советника. Как мне потом сказали — квартира пользовалась дурной славой, в ней никто не селился — и это несмотря на то, что квартир уже не хватало. А насчет подлянок к совзагранучреждениях были большие мастера. Загранкомандировка для советских людей, с зарплатой чеками и с возможностью покупать товары на базарах была раем и каждый стремился к этому раю как мог…

Дали мне должность, ничего не значащую, референта при аппарате ГВС, на пункте управления, который располагался совсем рядом, не то, что минобороны Афганистана, можно пешком утром дойти. Но машину тем не менее за мной закрепили, обычный УАЗ с брезентовым верхом, прыгучий и тяжелый в управлении, но надежный и неприхотливый. Должность моя была хитрой — люди, референтом у которых я был, в основном были на местах, в провинциях, в разъездах — потом я понял, что военные уже тогда на всякий случай (а может и не на всякий случай) готовились к вводу войск, проводили рекогносцировку на местности. Тогда еще было относительно спокойно и на рекогносцировку иногда ездили на простом УАЗике, имея порой один автомат на всех. При этом так ездили люди со званиями генерал-майоров и генерал-полковников, специалисты генерального штаба. Только в местах, которые заранее полагались опасными брали у Афганцев старые БТР 60 ПБ, которые им спихнули в немалом количестве в качестве военной помощи — советская армия перевооружилась на БТР-70 и полным ходом шла разработка БТР-80 с одним двигателем от КамАЗа. Хоть броня этих самых БТР-60ПБ протыкалась бронебойной китайской пулей от АК, все равно, два пулемета, да и сам грозный вид БТРа служили неплохим подспорьем, если случится наткнуться на банду. Банды тогда уже были, но того террора что начался потом тогда еще не было. В основном — на лошадях, со старыми винтовками, иногда с автоматами, китайскими Калашниковыми (они были уже тогда, Китай начал снабжать антиправительственную оппозицию оружием, намного раньше, чем США!) и русскими Калашниковыми. Русский Калашников — значит дезертир, в афганской армии дезертиров всегда было предостаточно, дезертировали целыми подразделениями. Гранатометов и ДШК тогда не было, банды бой с русскими не принимали и при наличии БТР сразу начинали отходить. Легкое тогда было время…

И вот пока все эти люди мотались по афганским горам, я сидел при аппарате и вершил бумажную работу, от которой их никто не освобождал. В любом совучреждении бумажной работы было полно и найти того, кто бы ее безропотно делал было большой удачей. Ну а я, с навыками работы в генеральной прокуратуре Союза умудрялся не только не погрязнуть в горах бумаг, но и найти время для обделывания своих дел — тех, которые поручил мне генерал Горин.

И в посольстве и в аппарате ГВС нашлись люди, которые меня помнили, за спиной не утихал шепот. Все дело было в том, что если человек вольно или невольно во что-то вляпался в предыдущей командировке, неважно виноват он был в чем то или просто случайно влип в историю — больше его за границу не выпускали. "Не оправдал возложенного доверия" — вот как это называлось тогда. Грешить дозволялось детям только очень высокопоставленных особ, не ниже министра, секретаря первостатейного обкома или кандидата в члены Политбюро — вот и начали совзагранработники выяснять, кто же я такой, что меня снова выпустили в загранку, да еще в ту же самую страну, где я влип в историю в прошлый раз. В посольстве была категория людей, которым особенно нечего было делать — вот они и начали узнавать по дружеским связям в Москве. Ничего не узнали — и от этого стали бояться еще больше…

Разгребя за несколько дней гору бумаг и сделав первоочередные дела, я начал думать, как мне выполнить задание. Сделать это было не так то просто.

Для дурака это выглядит просто — снял трубку и позвонил из посольства или аппарата ГВС. Проше некуда — вот только рассчитывать на то, что телефон высокопоставленного офицера Царандоя не прослушивается АГСА, было, по меньшей мере, наивно. А контакт офицера Царандоя с советским сотрудником аппарата ГВС будет отслежен и приведет к провалу агента. Это только на словах СССР для Афганистана был большим старшим братом — на самом деле работа против нас шла вовсю. Иногда следили тайно, иногда почти открыто и все это делалось под предлогом охраны советских специалистов от возможного нападения бандитов. Один из сотрудников КГБ по слухам, обнаружив слежку, открыл по сотрудникам АГСА огонь, потом сказал, что принял их за бандитов. С Москвы же шли успокаивающие шифрограммы — и это в то время когда назревал взрыв. Здесь это видел любой мало-мальски здравомыслящий человек.

Очень негативно сказывалось на обстановке направление сюда большого количества военных и гражданских советников. Это должно было помочь — а на самом деле только вредило. Каждое министерство выбивало по своему направлению возможно большие советнические квоты — чтобы отправить людей в загранкомандировку и дать возможность хорошо заработать. Направляемые советники возможно были сильными специалистами в своей области, но педагогами никакими. Не хватало переводчиков, языки пушту и дари были редкими, их почти никто не изучал до того момента, как "приперло", и за год контингент переводчиков не подготовишь, даже учебных пособий нормальных не было. Низкий образовательный уровень афганцев, сложности с пониманием между подсоветными и теми кто советовал, приводили к тому, что многие советники не учили как делать — а делали за афганцев многое сами. В итоге, афганцы, предоставленные сами себе и разгруженные от повседневной текучки добрыми советниками, начинали заниматься политикой, стремясь содержательно проводить время. Все это было на уровне армии, где любой летеха или прапор мог сказать, что солдат ничем не занятый в течение дня — почти что дезертир…

Приступить к выполнению задания я решил издалека. Как и при любом афганском учреждении, при Царандое был свой советнический контингент. И как раз через "своих", советских мужиков можно было выйти на нужного мне человека. Милиции я тогда еще доверял.

Шанс выдался внезапно. Квартира досталась мне в грязном и запущенном состоянии, два вечера мне пришлось потратить на то, чтобы привести ее в возможно более приемлемый вид. И, как это полагается у русских людей при заселении — проставиться. Тем более, что я только что приехал в командировку, и у меня было еще все свое, советское, о чем мужики, отпахавшим тут по несколько месяцев, тосковали буквально до слез…

Из двенадцати собравшихся — весь наш подъезд мне не был знаком ни один из присутствующих. То ли сменили всех, то ли просто срок окончания командировок подошел, да и не сходился я особо ни с кем в первую командировку. Двое мужиков, занимающихся очистными сооружениями — в Кабуле с этим была проблема и большая, все текло в реку, откуда брали воду и для питья и для всего остального и даже не кипятили. Один чех по имени Мирослав, учившийся в МАДИ[3] и говоривший по-русски лучше любого русского — он налаживал станцию технического обслуживания автомобилей Татра, которые начали сюда поступать в большом количестве. Остальные все в погонах. Военные и двое — милицейские, то есть те, которые мне и были нужны…

Накатили — помалу, только для разогрева. Дальше — стандартная программа для мужиков, оставшихся без присмотра и ухода своих вторых половин. Черный хлеб — я достал в посольстве настоящий русский черный хлеб, две буханки. Пельмени — универсальное блюдо для таких ситуаций. Балтийская килька — по ней тоже скучали, и я привез много, благо ограничений по ней не было в отличие лот водки. Лаваш с зеленью — но многие как я заметил, ели простой черный хлеб даже без всего…

После второй — на восьмерых, появилась гитара. Как могли — неумело но искренне пропели обычный репертуар, три раза спели подмосковные вечера. Аж защемило… все таки не наша это была страна, не наша… и чувствовали здесь многие не в своей тарелке… даже когда не стреляли. Зачем ехали? Да из-за денег, или потому что приказом послали вот и все, какое там чувство пролетарского интернационализма, ко всем чертям…

Улучил момент, когда вышли покурить на балкон. Подъезд был угловой, с балкона было видно здание Радио Афганистана и оживленная в любое время дня и ночи Биби Махро — дорога в аэропорт…

Милицейских было двое, один постарше лет пятьдесят — кряжистый, черноусый, с красным как у алкоголика лицом, он курил жадно затягиваясь, будто курит последний раз в жизни. Другой — повыше и потоньше в кости, но все равно крепкий на вид, гладко выбитый и уже с проседью в густых черных волосах…

— Красиво… — начал я заход. Ни один не отреагировал, черноусый курил, а второй просто стоял и смотрел куда то на улицу…

Мда… Вот тебе и вся психология. Если человек не хочет идти на контакт — он на него и не идет. А то что их двое, а я один — для них серьезное преимущество…

— Не земляки, случайно…

Милицейские переглянулись…

— Так вот ты чего на нас косился… Ты откуда?

— Город-герой Москва

Черноусый присвистнул

— Получается и впрямь земляки. Со мной, он то из Куйбышева[4]…

Я протянул руку

— За землячество…

Черноусый на мгновение замер — но руку пожал. Руки ус него были сильными и набитыми — явно каким-то видом рукопашного боя занимается. Серьезный дядя, серьезный…

— А тебя как звать то, мил человек… А то нехорошо как то…

— Капитан Белов. Сергей Владимирович.

— Капитан… — неопределенно хмыкнул усатый — ну, будем знакомы. Меня, например почти как тебя зовут — Сергеем Витальевичем, только по званию я подполковник. А вот Валера — он кивнул на второго — он пока до майора только выслужился. Рот не умеет на замке держать, когда стоило бы…

С этими словами усатый странно на меня посмотрел, почему — я не понял

— А ты капитан то, в каких войсках будешь?

— Да вроде как в пехоте подвизался…

Сергей Витальевич покачал головой

— А народ другое гутарит. Ты извини, я по прямому…

— А что гутарят то…

— Да про петлицы васильковые…

Болтливый у нас народ, болтливый — сколько не вешай плакатов на стену, все равно болтают. Даже в посольстве — и то, получаются, болтают.

— А ты их видел?

— Кого?

— Ну петлицы эти. Васильковые…

Подполковник замялся

— Сделаем вот как. Ты раз с Москвы — МУР знаешь?

— Еще бы…

— А полковника Глазко там знаешь?

— Из убойного что ли? Да как не знать… — широко улыбнулся подполковник — отечественный Эркюль Пуаро

Ну я бы так не сказал, конечно…

— Ну так ты и справься у него. Есть мол такой Сергей Владимирович. По убою на Арбате несколько лет назад с ним работал, работал и еще кое-кто из генеральной. Вот он тебе и скажет — можно тому самому Сергею Владимировичу доверять — или все-таки не стоит. Петлички мои петлички… Васильковые…

Я рисковал. Очень. Если этот самый хмурый московский подполковник работает на КГБ — задание считай провалено. Вариант маловероятный Щелоков борется с агентурой КГБ в своем ведомстве — но всякое может быть. Остается только надеяться. И ждать…

Документ подлинный

Подлежит возврату в течение 3-х дней

ЦК КПСС (Общий отдел 1-ый Сектор)

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Коммунистическая партия Советского союза, Центральный комитет

Совершенно секретно

Особая папка

N П152/159

Т.т. Брежневу, Косыгину, Андропову, Громыко, Суслову, Устинову, Пономареву, Байбакову, Патоличеву, Скачкову, Сербину, Смиртюкову

Выписка из протокола N 152 заседания Политбюро ЦК КПСС от 24 мая 1979 года

Об оказании дополнительной военной помощи Демократической Республике Афганистан

— Одобрить проект распоряжения Совета министров СССР по этому вопросу (прилагается)

— Поручить Госплану ССР и Министерству внешней торговли в двухнедельный срок рассмотреть просьбу о поставе Демократической Республике Афганистан 1500 автомобилей и внести соответствующее предложение

— Утвердить текст указаний совпослу в Демократической Республике Афганистан по данному вопросу (прилагается)

Секретарь ЦК

Распоряжение СМ СССР N 1147рс от 24.05.1979 г.

К пункту 159 протокола N 153

Совершенно секретно

Особая папка

Кабул Совпосол

Посетите Н.М. Тараки и сославшись на поручение сообщите ему что просьбы афганского руководства об оказании дополнительной военной помощи Демократической Республике Афганистан внимательно рассмотрены

Скажите что в Москве разделяют озабоченность афганского руководства в связи с активизацией контрреволюционной деятельности реакционных сил в Афганистане. Советское правительство, руководствуясь стремлением оказать дальнейшую интернациональную помощь в деле стабилизации положения в Демократической Республике Афганистан, приняло решение поставить в Афганистан в 1979–1981 годах безвозмездно специмущество на сумму 53 млн. рублей, в том числе 140 орудий и минометов, 90 бронетранспортеров (из них 50 в порядке ускорения), 48 тысяч единиц стрелкового оружия, около 1000 гранатометов, 680 авиационных бомб, а также направить в порядке ускорения в мае — июне 1979 года медикаменты и медицинское оборудование на сумму 50 тысяч рублей. В порядке первоочередной помощи в мае с.г. поставляются 100 зажигательных баков и 160 разовых бомбовых кассет. Поставить газовые бомбы с нетоксичным отравляющим веществом не представляется возможным.

Что касается просьбы афганской стороны о направлении в ДРА вертолетов и транспортных самолетов с советскими экипажами и возможной высадки нашего воздушного десанта в г. Кабул, то вопрос об использовании светских воинских подразделений был детально и со всех точек зрения обсужден во время посещения Москвы т. Тараки в марте с.г. Такие акции, как мы глубоко убеждены, сопряжены с большими осложнениями не только во внутриполитическом, но и в международном плане, что несомненно будет использовано враждебными силами прежде всего в ущерб интересам ДРА и закрепления завоеваний Апрельской революции

Исполнение телеграфируйте.

Кабул, базар Шар Шатта 25 августа 1979 года

У каждого города есть сердце. Нечто такое, что не обязательно является официальным символом города, но то что выражает самую его суть. Нечто такое вокруг чего крутится городская жизнь. В Москве это Кремль. В Кабуле — это конечно же базар. Восточный базар….

Базар для восточного человека это больше чем место, где покупают необходимое для жизни. Советский человек, попадая на базар обычно испытывает шок. Это тебе не магазин, где твердая цена и скудный (тогда уже оскудевающий) ассортимент Восточный базар — это изобилии вкуса, ароматов, цвета, кричащие, хватающие тебя зазывалы. Это место, где кипит общественная жизнь афганского города, где мужчины могут неспешно потолковать обо всем, узнать последние новости выпить чашечку немилосердно горячего чая с бараньим жиром. Базар — это место где зарождаются слухи и мятежи, это место опасное для любой власти. Это место где цены больше чем реальная в три раза — причем афганцы, если ты с ними не поторгуешься как следует, просто на тебя обидятся. Наконец это место, где можно запросто оторваться от слежки, если следить будут советские, и потруднее, но все же возможно — если следить будут афганцы. Равновероятен был как тот так и другой вариант….

В один из дней, я съездил на базар якобы за продуктами — но на самом деле я, проверившись что за мной никто не следит, купил афганскую национальную одежду — широкие, из грубой ткани штаны-шаровары, что-то типа рубахи с вышивкой и черную безрукавку. Купил так же материал для чалмы, причем афганский торговец тут же, довольно примитивно, но научил меня, как надо наворачивать материал на голову, чтобы получилась чалма. Тогда же я заметил, что рядом с белой тканью для чалмы, лежит черная. Удивился. Солнце на Востоке печет немилосердно, поэтому на голове должно быть что-то белое, чтобы не притягивать еще больше солнечные лучи. Значения увиденному я тогда не придал — вообще мы многому тогда значения не придавали[5]…

На базаре же я тогда присмотрел несколько местечек между лавками, в которые в случае чего можно было прошмыгнуть чтобы оторваться от наблюдения. Возможно, меня приняли за воришку, но ничего не сказали. Тогда шурави не воровали, не то что при выводе — а я был шурави…

На то, чтобы связаться с коммутатором МВД и поговорить с полковником Глазко, у Сергея Витальевича ушло два дня, видимо любопытство мужика разобрало и решил все таки выяснить. Потом пришел под вечер ко мне, поговорили — на балконе, причем оба отнеслись в такой мере предосторожности с пониманием. Полковник Глазко ручался за меня головой, что никакой я не васильковый, а самый что ни на есть свой, от плоти и крови и дело со мной иметь можно. И даже нужно. Тогда я изложил просьбу — передать кое-то на словах высокопоставленному офицеру Царандоя. На следующий день мне передали согласие на встречу…

На базар я пошел пешком — вышел заранее, и пошел через весь город. Общественного транспорта в Кабуле было мало, а любое такси могло быть подставным. В укромном месте, за какой-то стеной прямо на советскую одежду быстро натянул афганскую — благо ее размерность это позволяла. Афганцы носят мешковатую, бесформенную одежду. На улицах пару раз проверился — ничего не заметил, хотя мог и ошибиться. Центр, народа полно, все шумят, толкаются тротуар от дороги ничего не отделяет, машины как попало едут…

Точкой встречи была лавка торговца — хазарейца по имени Тавун, торговца часами и посудой. Была у него и бытовая техника — как же без нее. Керосиновые лампы — для освещения жилищ, тут же и керосин к ней продается. Какая то ребристая доска — на ней стирают одежду в реке Кабул, отчего та становится еще грязнее. Еще какой-то аппарат, на вид самодельный, наполовину из деревянных деталей, наполовину из металлических. Суть и смысл этого аппарата я так и не понял.

Тавуна я нашел довольно быстро — у него над лавкой, сделанной, похоже, из досок снарядных ящиков, была самодельная надпись "Тавун" на русском. На русском вывески на базаре уже были — базар легко перестраивается, легко приспосабливается. У кого есть деньги — тот и прав…

Конечно же сразу к лавке я не подошел — равнодушно мазнул взглядом по лавке, медленно прошел мимо. Еще одна предосторожность — если за мной хвост то агент, пришедший на встречу его увидит и сумеет уйти. Лучше сорвать встречу, потерять канал связи — все это можно восстановить — нежели потерять самого агента. Агента уже не восстановишь…

Прошел дальше, купил небольшую лепешку с подливой, съел ее прямо там, руками, макая в подливу и откусывая по кусочку. Огляделся. Купил зелени — якобы для своего стола, сунул в небольшую сумку, пошел на второй круг…

На втором круге на меня обратили внимание — подскочил бача, как и все чумазый, рваный, шумный, схватился за руку, затараторил. На его лице выделялись черные, блестящие, хитрые глаза монголоидного разреза — хазарейцы все монголоиды, ходят легенды, что это потомки воинов Чингисхана, прошедшего через эти земли. Нехотя, почти не отбиваясь, я дал себя подвести к лавке — это была лавка Тавуна…

Тавун — среднего роста, худой, с темным морщинистым лицом, поднялся со своего места…

— Уважаемому господину потребно что-то…

У поляков что ли учился?

— Мне нужен ковер — наобум сказал я — хороший

Ковров среди товара не было.

Тавун улыбнулся, показав желтые зубы…

— Есть хороший ковер. Но он находится в лавке. Если уважаемому господину будет потребно пройти и посмотреть…

— Давайте, посмотрим…

Стоило только шагнуть с шумной, пропахшей пряностями улицы — и мне в бок уперся ствол.

— Рафик! Шурави! — сказал я, потому что это было первое что надо сказать в таких случаях. Похищать тогда еще не похищали и за советскими целенаправленно не охотились — наоборот, все стороны хотели привлечь на свою сторону советских во внутриафганском противостоянии.

В ответ меня обшарили и забрали пистолет. Затем подтолкнули стволом — как я понял, предлагают идти вперед. Делать нечего — пошел, продираясь среди тюков с товаром, которыми была заложена вся лавка. Можно было бы конечно… ну да ладно. И без этого хреново…

Дорога, петляющая среди тюков с товаром, вывела нас в убогую, с глинобитными стенами, освещенную керосинкой комнату. Невысокий человек в чем-то напоминающем грязный свитер, сторожко вскинулся, подхватил лежащий на коленях АКС.

— Рафик! Шурави! — громко повторил я, потому что как общаться с не понимающим русский афганцем не представлял.

Человек опустил автомат, произнес несколько слов на своем языке, гортанном и непонятном. Ствол, упиравшийся в меня, исчез.

— Здравствуй, рафик Сергей!

Полковник Хашим изменился и сильно. Нет, он и раньше одевался не слишком то… модно и не как советский человек. И не как офицер, даже афганский офицер. Он не походил на полковника в том виде, в каком его принято было представлять. Скорее его можно было принять за помощника торговца, дуканщика, что таскают товары. Это было скорее хорошо учитывая чем занимался полковник Хашим.

— Здравствуйте, рафик Хашим. Как говорится у нас у русских — гора с горой не сойдутся, а два человека обязательно свидятся.

— У советских много поговорок, намного больше чем у нас, афганцев.

— Это потому, что нас, советских, больше. Вот и поговорок у нас больше.

Полковник Хашим утвердительно кивнул головой

— Ты присядь, рафик Сергей. Вон там… есть где присесть. Извини, что в таком месте и с такими мерами предосторожности.

— Они нужны? — поинтересовался я

— Еще как… Помните, рафик Сергей, как в нас тогда на склоне стреляли? Тогда, когда мы выехали на машинах…

— Помню. Это были бандиты, ведь так?

— Может и бандиты. А может быть и не бандиты. Сейчас иногда свои — опаснее бандитов.

— Почему?

Полковник не ответил.

— Как поживает рафик Вячеслав?

Рафика Вячеслава, то есть Вячеслава Александровича Глазко, полковника и старшего опера Московского уголовного розыска я не видел уже очень давно. Слышал про него — но не видел. ЧС недавних пор я стал чужим в собственной стране, человеком вынужденным жить под псевдонимом, а полулегальном положении. Насчет того, знает ли про меня КГБ я не питал иллюзий — знает. Не может не знать — но ничего не делает. Отчасти потому, что изъять меня означает поссориться и с ГРУ и с МВД, чего пока невозможно себе позволить. Отчасти потому что я им видимо не очень и нужен. Пока.

— У Вячеслава Александровича все в порядке — сказал я — он работает в Москве, борется с преступностью.

— Если бы у нас было несколько так как рафик Вячеслав — нам было бы проще. У меня в управлении люди — вчера или в армии служили или вообще студентами были.

— А как же старые кадры национальной полиции?

— Старые кадры. Кто сбежал. Кого расстреляли. Здесь много чего произошло…

Меня послал генерал Горин. Послал как передаточное звено, как живой почтовый ящик. Но у меня всегда был… зуд какой-то. Хотелось всегда знать больше. Роль живого почтового ящика меня никак не устраивала…

— Что же произошло, рафик Хашим?

И полковнику Хашиму, как и любому другому нормальному человеку хотелось просто… выговориться, поделиться бедой, излить ее, выплеснуть копящуюся в душе отраву…

— Много чего здесь происходит, рафик. Ты извини, что я так… мы здесь вместе были, вместе революцию делали, а теперь… друг друга убиваем. У нас не как у вас, у нас человека не должность обозначает. Вот, например, мой заместитель — аминист. Он у Амина учился[6]. Он пуштун, а я — таджик[7] наполовину. Он управление возглавляет, не я — я только должность занимаю. А Амин не социалист, нет. Он страшный человек.

— Но Амин ведь в Хальк и вы тоже…

Про размежевание НДПА на Хальк и Парчам я уже знал.

— Хальк… Нет больше у нас единой партии. Да и не было никогда. Каждый афганец мечтает о своей партии. Знаешь, рафик Сергей я ведь радовался, когда из страны изгнали Бабрака и его людей. Думал, что он предает Апрель. Амин и его люди тогда говорили, что восстание получилось только потому, что Кармаль не знал о партийных ячейках в армии. Этому все поверили. И изгнали Амина. Потом Амин начал изгонять тех, кто был привержен делу революции в целом, а не лично ему. И тут он нашел тех, кто поверил ему и готов идти за ним. Теперь он убирает остальных. Следом будут Ватанджар, Маздурьяр, Сарвари а потом — и сам Амин.

То, что я слышал, мне не нравилось. Крайне. Хот бы потому, что я как добывающий офицер мог и должен был оценивать на месте — насколько можно доверять переданной информации и самому источнику. Потом эта оценка должна будет уйти вместе с самой информацией генералу Горину. Некоторые добывающие офицеры, для того, чтобы придать весомость и значимость собственной работе сознательно завышали оценку и самой информации и агента. Но мне этого делать не пристало — слишком многое стоит на кону и слишком серьезны последствия такого завышения — теперь я это отчетливо понимал, намного отчетливее чем в Ленинграде. Поэтому, вместе с информацией уйдет и моя оценка — агент пристрастен, психически нестабилен, чем то подавлен и находится на грани нервного срыва. Переданной информации безоговорочно доверять нельзя, это может быть банальное сведение счетов между двумя конкурирующими политическими группировками с попыткой втянуть сюда советскую сторону.

— Товарищ Хашим — твердо начал я, отсекая дальнейшие слезливые рассказы о тяжелой жизни — что я должен передать в Москву?

— В Москву. В Москву ты, рафик Сергей должен передать следующее. Позавчера меня вызвал товарищ Ватанджар, министр внутренних дел и непосредственный начальник. Дал ознакомиться с документом — материалами объединительного съезда партии, где избиралось ЦК. Не с резолютивной частью а с самой стенограммой прений товарищей при избрании объединенного ЦК партии. Там было то, что сам товарищ Амин признается, что во время обучения в США получал деньги от ЦРУ США[8]. Потом товарищ Ватанджар сказал, что сам товарищ Амин до сих пор получает деньги от ЦРУ и предает дело Апрельской революции. Потом он сказал — готов ли я выполнить то, что нужно для продолжения дела Апреля. Я сказал, что готов. Тогда товарищ Ватанджар приказал мне найти еще четвертых таких же преданных делу Апреля людей, как и он сам, как и я. Он сказал, что его могут арестовать в любой момент — но мы должны довести дело до конца и казнить агента американского империализма Амина чего бы это не стоило, что это надо сделать для сохранения завоеваний Саурской революции. Я сказал, что сделаю это и он может быть спокоен.

— То есть товарищ Ватанджар приказал вам убить Амина?

— Именно так, рафик Сергей. Ватанджар приказал мне подготовить убийство Амина.

Если честно — то у меня глаза на лоб полезли. Вот только сейчас я себя читал настоящим добывающим офицером ГРУ — а теперь, когда передо мной во всей своей неприглядной красе стал вопрос: что делать — ответ у меня один. Я не знаю, что мне делать. Просто — не знаю. Представить себе не могу.

— Рафик Хашим — я старался говорить максимально спокойно — как офицер и как коммунист вы должны понимать, что убийство одного из руководителей государства является преступлением, какими бы обстоятельствами оно не оправдывалось. Если товарищ Амин и впрямь сотрудничает с ЦРУ — то его надо разоблачить и судить, чтобы весь афганский народ знал про суровую кару, постигшую предателя. Именно так. Разоблачить и судить — но никак не убить. Вы это понимаете?

Хашим смотрел на меня. И молчал.

— Товарищ Хашим, вы это понимаете? — переспросил я

— Понимаю. Вот только товарищ Амин и его люди — не понимают. Их никогда не останавливало убийство.

— Мы должны поступать по-коммунистически. Даже если агент ЦРУ совершает убийство — мы не должны ему уподобляться. Сделаем так. Я немедленно доложу информацию… в Москву. До того, как придет обратная информация из Москвы — дайте мне честное слово коммуниста и офицера ничего не предпринимать. Ничего, товарищ Хашим! Вы можете мне это пообещать? Сколько времени вам дал на подготовку Ватанджар?

Хашим подумал

— Несколько суток.

— Несколько суток. Скажите, что людей найти не так то просто. Что это требует времени. Что любой может оказаться человеком Амина и вы не можете просто так подойти к нему с предложением. Любой ценой тяните время. Когда придут инструкции из Москвы — тогда и решим как быть дальше. Вы меня понимаете?

Полковник кивнул.

— Понимаю. Понимаю, рафик Сергей. Но я бы хотел в ответ вашего слова.

— Какого?

— Что если все пойдет не так — вы поможете мне укрыться в посольстве СССР, а потом вывезете меня в Советский союз. И мою семью тоже. Иначе меня просто убьют.

Таких обещаний я не имел права давать — потому что даже не был официально приписан к резидентуре, я был чужим среди чужих.

— Обещаю, товарищ Хашим — сказал я — честное слово советского офицера и гражданина, что в случае чего я позабочусь об укрытии для вас и вашей семьи.

Потом я долго буду вспоминать данное мне обещание. И проклинать себя за него. Но все это будет потом.

— Хорошо… — сказал Хашим после долгого молчания — я верю тебе, товарищ Сергей. Верю.

— Когда мы сможем встретиться?

Хашим подумал

— Часто нельзя. За мной следят, за тобой наверное, тоже. Через пять дней. Здесь же. Ты получишь ответ из Москвы к этому времени?

— Думаю что да.

— Хорошо. Если хочешь меня найти — передай записку через Тавуна. Он передаст, он — свой человек. И иди осторожнее, чтобы тебя не заметили. Купи что-нибудь.

Я поднялся, чтобы идти назад — как я пройду без провожатого в этом темном лабиринте — не знаю, но как-нибудь пройду…

Полковник Хашим догнал меня уже на выходе — когда впереди был свет, шум, улица…

— Рафик Сергей?

— Да? — я обернулся

Полковник задержал меня рукой, заговорил понизив голос

— Есть еще кое-что. Я должен сказать. Помнишь, убили здесь советника?

— Какого советника? — поначалу не понял я

— Ну того…

— Андрея Владимировича?! — изумившись вспомнил я

— Наверное. Тогда… Ты первый раз здесь был рафик Сергей…

— Что? Что тебе про это известно?!

— Немного. Ты знаешь ведь, что Тот советник… деньги и золото коллекционировал?

— Да.

— Так вот. Месяц назад на базаре задержали двух жуликов. У них золота нашли. Много. В том числе — золотые монеты старинные, русские. Они на допросе сказали, что продали их шурави — а потом эти же монеты им принес на продажу другой человек, афганец. Они их у него купили. И еще много чего купили.

— Кто этот человек. Кто этот афганец? Вы его нашли?

— Нашли. Нашли… Его зовут Мустафа Фархади, у него машина своя.

Фархади?!

— Он в министерстве обороны работает? Это он?

— Да. Он.

— Вы его допросили?! Что он вам сказал?

— Его никто не допрашивал. Никто не рискнет его допрашивать. Он человек Амина!

— Откуда вы знаете?

— Это знают все. Все без исключения. Фархади из того же племени что и Амин, а оно маленькое. Это вы, шурави не знаете кто из какого племени — а мы знаем все… без этого не выжить. Фархади никто не будет допрашивать.

— А эти торговцы с базара?

— Их у нас забрали. Приехали люди из безопасности и забрали. Вместе с делом. Сказали., что это дело государственной важности. Никто не осмелился сказать против.

— И что? Никто не будет ничего делать?

— Никто. Никто кому дорога жизнь, я зря рассказал тебе, рафик Сергей. Хотел чтобы ты знал кто такой Амин и его люди. Иди. Иди, не задерживайся. И смотри чтобы за тобой не следили.

Хашим буквально вытолкал меня из лавки, Тавун вручил какую-то сумку, я за нее расплатился — рублями, не афгани, но Тавун взял и их. По дороге я проверился — несколько раз как учили. Слежки не было, я этом был уверен. Но тогда у меня не было опыта, почти никакого и я решил, что раз слежки нет — значит все нормально. О том, что если слежки нет, когда она должна быть — это тоже сигнал опасности… я тогда еще не знал.

Кабул, городок советников 26 августа 1979 года

На работу я не пошел. Сказался больным. Болели здесь часто, в основном либо лихорадка, либо пищевые расстройства. В Кабуле грязь великая, нормального водоснабжения нет, на улицах антисанитария, мусора завалы, все продукты с базара, а где они до этого были — ведомо одному Аллаху. Не помогали ни прививки, ни таблетки — в Афганистане был даже тиф, про который в СССР и думать забыли. В СССР тиф только в рассказах про гражданскую войну, а тут — прямо рядом.

Не пошел я потому что надо было подумать. Подумать даже прежде, чем отправлять условный сигнал в Москву, что первичный контакт с агентом установлен.

Потому что верить нельзя никому. Никогда. И ни при каких обстоятельствах.

Что за игру ведет полковник Хашим? Что он хочет? Для чего он мне это сказал?

Впору как Штирлиц, в недавно вышедшем на экраны фильме "Семнадцать мгновений весны" взять ручку, листки бумаги и…

А что идея хорошая…

Итак. Что происходит? Что хотел этим добиться полковник Хашим.

На листе бумаги я написал Хашим, чуть ниже Я, чуть ниже Фархади. Все? Кто еще в игре? Несли кого то забыть — схема изначально будет неправильной.

Михеев? — он не в счет. Горин — но его же здесь нет.

Или есть?

Дописал — Горин. Еще кто? Кто еще…

Все.

Четыре игрока. У кого какой резон поднимать историю с Михеевым. С его смертью.

На кого идет воздействие? Кто ключевой игрок в схеме, кто должен сделать ход?

Получается что я. А больше некому. Информация доносится до меня, значит и действовать как-то должен то же я.

Против кого идет эта информация? Против Фархади и Амина. Я должен встать на сторону Хашима и людей Тараки, соответственно против Амина. Соответственно, мне говорят, что люди Амина, а возможно и сам Амин каким-то образом причастны к убийству советского гражданина. И не просто советского гражданина — а представителя советских спецслужб. То ли ради ограбления, то ли ради еще чего — непонятно. Но убийство советского гражданина — это как раз валун, который будучи брошенным на весы однозначно изменит расклад. Обе стороны во внутриафганском противостоянии зависят от Советского союза, если СССР будет недоволен и не будет помогать им — они останутся один на один с бунтующей страной. Если выясняется, что одна из сторон причастна к убийству советского гражданина — решение о том кого поддерживать

Правильно? Правильно. Получается, что меня толкают играть против Амина. Остается понять — правильно ли это, играть против Амина.

Теперь посложнее. Правда ли то что сказал Хашим? Правда ли, что люди Амина убили майора Михеева?

А что собственно такого сказал мне Хашим?

— Месяц назад на базаре задержали двух жуликов. У них золота нашли. Много. В том числе — золотые монеты старинные, русские. Они на допросе сказали, что продали их шурави — а потом эти же монеты им принес на продажу другой человек, афганец. Они их у него купили. И еще много чего купили.

— Его зовут Мустафа Фархади, у него машина своя.

— Его никто не допрашивал. Никто не рискнет его допрашивать. Он человек Амина!

— Фархади из того же племени что и Амин, а оно маленькое. Это вы, шурави не знаете кто из какого племени — а мы знаем все… без этого не выжить. Фархади никто не будет допрашивать.

— Жуликов у нас забрали. Приехали люди из безопасности и забрали. Вместе с делом. Сказали, что это дело государственной важности. Никто не осмелился сказать против.

Вот и все что сказано. Похоже на попытку замести следы. Замести следы после чего? Если это правда — то как монеты попали к жуликам и потом — на базар? Откуда взялись эти жулики?

Жуликов наняли для того чтобы убить Михеева? Да быть этого не может. Как они вообще смогут попасть в квартиру. Даже в городке советников они будут как бельмо на глазу, здесь все-таки какой-никакой режим поддерживается и левые афганцы, тем более с оружием. А как они смогли попасть в квартиру Михеева и усыпив его бдительность выстрелить да так что это на самоубийство стало похоже? Никак. Если Михеева и в самом деле убили — то сделал это человек, которому он доверял и мог подпустить к себе близко. Один из наиболее вероятных кандидатов кстати — я сам.

Стоп, стоп, стоп…

Не с того начал. Начинать надо с того, кому могло понадобиться убивать Михеева. С мотива. Пока не понят мотив — непонятно и что на самом деле произошло.

С чего все началось? С того, что мы поехали к гостинице. В этой гостинице майор Михеев увидел или заснял что-то такое, что не должен был видеть, и что не должен был видеть никто. Почти сразу после этого — он погиб, а все материалы — пропали. И только потом уже обнаружился придурок Харава и подонок Горденко, которые занимались спекуляциями каким-то. Они его и убили.

Интересно кстати узнать, что с ними — но прямого выхода на ИЦ[9] у меня здесь нет. Жаль — могло бы кое-что прояснить.

Если мотив не спекуляции, а все же та самая злополучная пленка, тогда…

Тогда многое срастается. Тогда, при встрече, генерал Горин показал мне фотографию Хафизуллы Амина. Именно он был на той встрече, после которой убили Андрея Леонидовича.

Все срастается. Вроде бы как.

Тогда почему что-то не дает покоя? Почему не дает покоя какая-то деталь?

Подумав немного — понял. Не дает покоя ситуация с драгоценностями. Драгоценности в таком случае — не вписываются. Драгоценности — это кусок, который не лепится в такую красивую — хоть в шпионский роман — картину.

При чем тут драгоценности? Чьи это были драгоценности? Опять-таки — как они попали к жуликам?

Немного подумал — и всплыл еще один вопрос — основной.

Почему полковник Хашим, поймав этих жуликов, сразу вспомнил про дело Михеева и начал колоть их именно на него?

Если я еще помню отчетливо правоохранительную практику — что милиция что прокуратура просто завалена делами. Работа сыщиков только в телесериалах хорошо выглядит. Следствие ведут знатоки и все такое. Целая бригада бьется над одним делом. На самом деле, на одного затурканного следователя приходится по десятку, а то и больше дел. У милицейских дознавателей и оперов — картина еще хуже. Поэтому, какие там размышления. Целый день с утра до вечера — следственные действия, причем перескакивая с одного дела на другое. По какой-то идиотской инструкции раз в три дня в каждой папке должен быть как минимум один новый документ. Вот и изощряются как могут — десять свидетелей по одному и тому же делу в один день допросили, даты на протоколах ставятся разные — на случай если проверка придет. И никого ничего не волнует — давай вал и все. Вот почему преступления в основном не раскрывают — преступления оформляют. Преступник и так очевиден, так бывает в большинстве случаев — а где неочевиден, то с большой долей вероятности станет очередным глухарем[10]. Ни один нормальный, задолбанный делами опер или следак не будет помнить какое-то дело так, что посмотрел — и сразу в голове всплыло.

Тогда что же произошло? Почему всплыло здесь и сейчас? А что если Хашим знал с самого начала — но ничего не предпринимал, давая людям Амина расправиться с Михеевым, чтобы потом в нужный момент козырнуть этой картой?

Возможно. Тогда Хашим косвенно тоже виновен в том что произошло — статью за недоносительство никто не отменял.

И сразу еще один вопрос. Почему он решил козырнуть этой картой не тогда — а сейчас когда все так плохо. Ведь восхождение Амина к власти можно было остановить уже тогда.

Ответ я на этот вопрос нашел, наиболее вероятный. Я ведь не следак, мне можно и поразмышлять и посопоставлять как Шерлоку Холмсу. Хашим работает на две, а возможно и на три стороны. Если не больше. Таракисты, аминисты и советские. Он имел какую-то информацию — но не сообщил ее вовремя, потому что с этого ему ничего не обломилось бы. Потом что-то произошло, возможно его не повысили в должности или в звании он обиделся и решил реализовать имеющуюся у него информацию. Причем решил через нас, через советских — а не через Таракистов.

Вот такие вот неприятные выводы. Если следовать им — то идущей от Хашима информации нельзя доверять на грош, только после тщательной перекрестной проверки ее можно принимать во внимание. Тот, кто работает на несколько сторон сразу не предавать — не может.

С этой мыслью я сел писать первый за все время моей второй ходки в Афганистан отчет. В этом отчете я собирался изложить как свои соображения, так и отдельно полученную от Хашима информацию. Свои соображения можно было бы и отбросить в сторону — но я отчетливо понимал, что генерал Горин направил меня сюда потому, что ему интересны и мои соображения тоже. Информацию можно из ежедневных отчетов по обстановке в Афганистане получать, какие аппарат ГВС ежедневно составляет и отсылает.

Кабул, городок советников 27 августа 1979 года

С утра обнаружил за собой слежку. Всю ночь проворочался — выл кондиционер. На этот раз попалась квартира с поганым кондиционером, советским и шумным. У кого получше квартиры — так те с японскими были, а тут — советский, типа БК-1500. С утра решил прикупить кое-каких вещичек, с этой целью — прогуляться пешком до дуканов. И обнаружил за собой слежку. Неумелую и массированную — аж три машины. Видимо, машин столько потому что знали — у меня есть машина и я должен по идее ездить на ней. Но я пошел пешком, а оставить машины и нормально топать за мной, передавая "из рук в руки"[11] они не догадались. Двинулись на машинах — а если машины пытается ползти со скоростью пешехода — это сразу видно. Спалились, в общем.

Получается — контрразведка страны пребывания взяла меня под колпак. Никак ни чья-нибудь посольская резидентура — тут на отработку одного меня бросили столько народу, сколько тво всей местной резидентуре не сыщется. Это и хорошо и плохо. Плохо — получается, что местные знают о моем пребывании и теперь нужно быть осторожнее. Хорошо — что я их обнаружил и теперь буду учитывать возможность работы против меня местных.

На базаре к нужному мне иногда дукану я и близко не подошел. Остановился в продуктовых рядах, купил кое-что поесть из того, что не портится. Заодно — покрутился по базару, понервировал упавших мне на хвост местных сыщиков, но резких маневров с целью оторваться — сознательно не предпринимал.

Отнеся домой покупки, двинулся на работу. С работы, отработав положенное, двинулся не домой — а в аэропорт. Верней, не в кабульский аэропорт — а к аэропортовским виллам.

Связь с генералом я должен был поддерживать через один их экипажей Аэрофлота летавшего в Кабул. Гостиницы при аэропорту, как моложено в СССР здесь не было, а сменность экипажей поддерживать надо было. Поэтому Аэрофлот снимал в городе виллу, а на вилле жили сменные экипажи. Не один я туда наведывался — связь с родиной стоила дорого и поток просителей (и не только просителей) туда не прекращался…

Вилла представляла собой весьма неопрятное одноэтажное здание, довольно большое и окруженное забором выше самого дома. Никак не привыкну к здешней архитектуре — здесь шикарные дома принято строить вширь, а не ввысь. Дом кстати не один — их два, один намного меньше другого и еще более потрепанный. Там у афганцев живет вторая половина, отдельно от мужа, а муж сам к ней приходит по надобности. Кстати, если пришел в дом к афганцу — нельзя не только спрашивать его о его жене, нужно делать вид что ты и не подозреваешь о том, что он оказывается женат. Если спросишь — нанесешь серьезное оскорбление. Вот так вот, каждый народ — свои традиции, а у нас советниками отправляют тех кто под руку попался. И хлебаем…

Поставил машину у дувала, рядом — еще две — Москвич и старенькая Лада, непонятно откуда — в Афганистане Лад немного, больше Москвичи. У дверей — никого и даже не заперто. Охраны тоже нет. Вот такие тога были времена — не то что перед выводом, когда все в огороженный стеной комплекс зданий переселились, а по нему ракетными снарядами духи садили. А попадали — в основном по площадкам между зданиями, а там… а там — дети.

Решил сначала постучать в ворота, сами ворота хоть и железные — но грязные и ободранные. Потом подумал а смысл? Толкнул — не заперто.

Внутренний дворик. Когда то тут сад был — теперь все вырублено к чертовой матери. В Афганистане на большей части территории леса нет, а топиться надо — поэтому дрова на вес золота, продают по весу, вязанками. Сейчас — голяк, только земля, и мусор какой-то. Вот так летуны живут.

И черт меня дернул не "в парадное дербанить", а войти в обход зачем то…

А сзади, за домом — картина та же самая, только дрова в пресловутых вязанках, и что-то типа шезлонга. А в шезлонге, дамочка не слишком то одетая…И молодая…

Интересно, это в какой-такой капстране она моду уловила — без верха загорать.

Когда я вспомнил, зачем же я все-таки пришел — решил как джентльмен, дать знать о свеем скромном присутствии. Скромно так откашлялся, и дама мгновенно схватила шерстяное одеяло и набросила на себя.

— Юрий Николаевич здесь проживает? — спросил я с ходу, дабы предупредить вполне понятный взрыв женского негодования — Боровцов Юрий Николаевич?

Вот черт, иногда ведь бывает и так что экипажи подменяют друг друга. Если сегодня не смена Боровцова — смеха то будет.

Хотя по любому сегодня не зря съездил. Не зря…

— Юрий Николаевич — дама казалась чуть смущенной, но с негодованием на меня бросаться кажется не собиралась. Юрий Николаевич на базар недавно уехал, что то там купить. Извините, вы не могли бы…

— О, конечно…

Я отвернулся как и подобает воспитанному джентльмену. Или советскому гражданину, что совсем не одно и то же.

— Можете поворачиваться

За то время, пока я любовался дувалом, дама успела экипироваться в верхнюю часть купальника, причем явно не советского производства. Но это и понятно — кто в загранку летают, советское ни за что не будут носить. Видная невеста — и не только потому что в загранку[12]летает.

— Э…

— Юрий Николаевич скоро будет. Он быстро, мы сегодня вылетаем.

Странно — но я почему то обрадовался

— Меня Наташа зовут…

Прострелило — сразу. Так прострелило, что…

— Что с вами?

Пелена плыла перед глазами. От оно как, оказывается — то что ты годами загонял в самые темные углы своего сознания, то что приходило к тебе по ночам и наконец то перестало приходить — все это будет с тобой навсегда.

— Да нет. Ничего. Все нормально.

— Точно все нормально? — девушка встала с шезлонга — вы даже побелели. Давайте в дом, там Юрия Николаевич подождете.

В дом так в дом…

В доме было как и в любом доме, где нет постоянных жильцов, а есть только временные. Любой более-менее опытный человек быстро отличает постоянное жилище от временного. В любом постоянно жилище все как то… обстоятельно, весомо. Каждая вещь на своем месте. А тут… большие сумки у входа, какие-то топчаны, примитивная мебель, плитка, сделанный из зеленых досок (от снарядных ящиков, тут их полно) стол…

— Давайте. Вот сюда присядьте.

Топчан был неудобным, но мягким. По крайней мере риска упасть не было.

— Чаю хотите? — девушка накинула на себя что-то типа шали, чтобы выглядеть хоть немного боле прилично.

— Наташенька, из ваших рук я выпью даже яда…

Девушка фыркнула и куда-то убежала…

Наташа…

А ведь не отпустит. Никогда не отпустит. Я хоть неверующий, но есть одно хорошее выражение — крест. У каждого он свой. И каждый обречен нести его до конца своих дней. До конца — если крест тяжел, конец можно приблизить. Своей рукой.

А вот это — мой. И он будет со мной всегда. Не знаю, что тут больше, любви или жалости, или самобичевания… Да какая разница?! Крест от этого легче не станет…

— А вот и я… Здесь совершено очаровательный чай, в Союзе такого нигде не купишь. Даже индийский не такой как здесь…

Наташа успела не только приготовить чай, но и более-менее одеться.

— Берите, берите, не стесняйтесь…

Коричневая жидкость в чашке, немного надтреснутой курилась парком, обжигала рот, вязала язык. Чай был и впрямь хорош — почти чифир, какой пьют уголовники. Черный и горький, бещз малейших признаков сахара. Такой чай хорошо бодрит…

— Вы мне так ничего про себя и не рассказали… — Наташа с любопытством глядела на меня — вы новенький? Я вообще то кое-кого тут знаю, из колонии, но вас вижу впервые…

— И кого же вы знаете… — спросил я

— Да так…

Понятно. Летайте самолетами Аэрофлота, и контрабанду возите то же ими. Летают каждый день, на каждого члена экипажа — то ли по двадцать то ли по тридцать килограммов багажа. Ох как много всего провезти можно. А в Москве это за пять-десять цен пойдет. Перекупщики конечно намного дешевле возьмут, но и деньги — сразу. Отработанная схема…

— Вы москвич?

— Ленинградец — автоматически ответил я. Город я знал поскольку там учился, а представляться москвичом было опасно. Очень опасно. Город-герой Москва намного меньше по размерам, чем это кажется на первый взгляд.

— Странно. А мне почему то показалось что вы москвич

— Почему же? Как можно с первого взгляда отличить москвича от ленинградца?

— А вот так!

— Как же? Поделитесь…

— Ну… москвичи никогда не упускают момента. Ленинградцы более деликатные…

Мы рассмеялись — в унисон

— И кто же вам больше нравится? Москвичи или ленинградцы?

— Зависит от обстоятельств. Вы в посольстве работаете?

— Почти. Аппарат ГВС.

— ГВС?

— Главного военного советника. Знаете, откуда взялся этот стол, на котором сейчас стоит чайник?

— Нет

— Этот стол сколочен из досок, которые до этого были снарядными ящиками. Мы это все поставляем афганцам, а афганцы пускают в дело. И снаряды, и, как видно, ящики.

— Да… как интересно… А откуда вы Юрия Николаевича знаете?

— Сменщик отрекомендовал Тот человек, которого я заменил — он и познакомил. С пилотами Аэрофлота нужно дружить. И со стюардессами — тем более…

Наташа улыбнулась

— А вы давно летаете на загранку?

Она посмотрела на часы

— Уже второй день…

Вот те на…

— Так это…

— Мой первый рейс. И я очень волнуюсь…

Черт… А я тут… с контрабандой.

— И как вам Афганистан?

Наташа задумалась

— Если правду скажу — не засмеетесь?

— Конечно нет.

— Когда я была маленькой… моя бабушка рассказывала мне про войну. Мне это казалось жутко романтичным… Кажется здесь то же самое.

— Про какую войну? Великую Отечественную?

— Да нет же. Про гражданскую.

Я удивился

— Ваша бабушка воевала в гражданскую?

— Да… Она и с дедушкой там познакомилась. Дедушка, кстати, одно время охранял Ленина.

— Интересно…

— Только он потом ни о чем не рассказывал. Сядет — и молчит, клещами слова не вытянешь. А бабушка мало что знала. Она медсестрой в полевом лазарете работала…

Афган, афган… А ведь верно, тут — считай гражданская уже. Хотя какая гражданская, ни фронтов ничего. Тут вообще непонятно что. И непонятно кто. Кто против нас? Мы их бандитами называем, они и впрямь на бандитов похожи…

— А где у вас все? В доме никого…

— На базаре. Они с утра где-то машину раздобыли и уехали на базар. Сегодня улетаем, надо поспеть.

— А вы почему не поехали?

— А у меня денег нет.

— Как так?

— А вот так. Я уже была на базаре вчера, купила кое-то и все деньги истратила. А у Миши, у всех денег не знаю сколько, они и вчера покупали — вон мешки у стены стоят. И сегодня еще поехали…

Эх, Наташа… Как ты только на такое место то попала… блатное. На такие места пробиваются… семи местами как говорится. А ты с виду — не похожа на такую, которая всеми местами пробиваться будет.

На улице загомонили, послышались шаги. Напрягся, как бы невзначай опустил руку к карману, в котором, вопреки всяким инструкциям хранился ПМ, снятый с предохранителя и с патроном в патроннике. Этому научил отец — они в СМЕРШ по-другому оружие и не носили.

— Кажется, приехали…

В дом ввалились трое мужиков, шумные, веселые, загорелые, нагруженные какими-то тюками и баулами…

— О, Наташка… Только мы отлучились, а она уже с мужиком! — весело сказал кто-то

Я поднялся с места, выделил взглядом самого старшего из вошедших.

— Юрий Николаевич…

Тот кивнул

— Да, сейчас. Сейчас…

Сбросив с плеча одну сумку, он вышел и дома за другой. Какие тут к чертям тридцать килограммов, тут за сотню…

— Пойдемте.

Вышли за дом, туда же, где я познакомился с Наташей

— Я от…

— Владимира Владимировича. Я понял. Принесли?

— Да

— Давайте…

Я протянул несколько листов бумаги, запечатанные в обычный конверт, летчик небрежно сунул конверт в карман

— Следующий раз я буду через две недели. Приходите, если будет ответ — отдам.

Долго. Недопустимо долго. За две недели в Афганистане может произойти все что угодно. Интересно — хоть кто-то в Москве это понимает?

Ровесником пилот Владимиру Владимировичу не был. Интересно, почему он у него на связи? Может как и я — сын старого друга? Сыновья часто идут по стопам отцов, вступая в конечном итоге в бой вместо них.

— И еще… — я остановил уже собравшегося уходит Юрия Николаевича

— Да?

Я вытащил из кармана толстую пачку денег, фиолетовых двадцатипятирублевок, самых ходовых купюр тогда из крупных, пятидесятки и сотки ходили меньше и были под подозрением, и еще мелких чеков Внешпосылторга

— Из Москвы привезите что-нибудь. Хорошо? Иначе будет непонятно, зачем я сюда хожу.

Пилот улыбнулся

— Понимаю. Что привезти?

— Да так… Сами понимаете, кипятильники там… Только не съестное.

— Хорошо.

Выходя, я вдруг понял, что с Наташей я так и не попрощался…

Кабул. Аэропорт 30 августа 1979 года

Кортеж машин, возглавляемый старым Зил-131, битком набитым сорбозами — такой же автомобиль замыкал кортеж — продвигался к аэропорту по шумным, забитым транспортом улицам Кабула. Ехавшая впереди машина Царандоя — старая милицейская Волга Газ-21, переданная в качестве помощи безвозмездно, едва успевала перекрывать дорогу.

В третьей, если считать с начала кортежа, автомашине, в старой черной советской Чайке на кожаных, немилосердно палящих в жару сидениях сидел человек. У него в автопарке, оставшемся еще от Дауда были достойные машины, в том числе старый Мерседес-600-пульман, но он предпочитал менее удобную Чайку, потому что главе социалистического государства не пригоже ездить на Мерседесе. Если и все остальные было бы так же просто…

В машине сидел глава государства, глава победившей партии. Сидел человек, который в свое время клялся старому и мудрому Ульяновскому в том, что построит в Афганистане социализм за несколько лет. С тех пор прошло совсем немного времени — но те клятвы теперь вызывали у этого человека горькую усмешку.

Построили… Непонятно только что.

Вчера к нему домой пришел Ватанджар. Сержант Ватанджар, который еще в семьдесят третьем помог взойти на престол принцу Дауду — а теперь один из тех немногих сторонников, которые у него еще оставались. Один из таракистов.

Таракисты… Ну не глупость ли.

Таракисты и аминисты. Партия, едва сплотившаяся на почве разгрома парчамистов, фракции предателей, задумавших государственный переворот, раскололась вновь. Теперь уже на тех, кто послушен воле генерального секретаря партии и на тех, кто послушен воле его заместителя. Партии снова не было, расколотая партия — это не партия.

Интересно, а если убрать Амина — как расколется партия тогда? Кто сделает новую ставку? Маздурьяр? Ватанджар? Сарвари?

Насколько можно верить самой четверке?

Насколько можно было верить самой четверке — вот вопрос, который теперь волновал Тараки? После того, как Амин уйдет со сцены, он останется наедине с ними, с четырьмя. У них будет все — оборона, царандой, безопасность. Сейчас страх перед Амином объединяет их. А что будет, когда Амина не станет?

Против кого они тогда будут дружить? Против него самого? Или друг против друга, уничтожая последние оплоты стабильности в только что созданном и еще очень уязвимом государстве.

Почему мы можем дружить только против кого то. Почему мы не можем просто дружить. Просто дружить, быть товарищами как мы сами себя называем. Слово то какое… товарищ. Равный себе, занятый тем же что и ты сам. Товарищ…

А решение — надо принимать. Причем прямо сейчас, не терпя отлагательства. И решение должен принять именно он — иначе его может постигнуть судьба короля Захир-шаха. Тот уехал на лечение в Швейцарию — даже не ведая, что двоюродный брат предаст его и в страну ему уже не суждено будет вернуться. То же самое может случиться и с ним — даже вчетвером, даже занимая ключевые министерские посты, они не справятся с Амином.

Генеральный секретарь НДПА Нур Мухаммед Тараки отправлялся в первое в его карьере международное турне с тяжелым сердцем. Это была его первая крупная зарубежная поездка — в Гавану, на конференцию неприсоединившихся государств. До сих пор ситуация в самом Афганистане была такой, что ни о каких зарубежных визитах не могло быть и речи. Она не стала лучше — просто Тараки решил в последний раз проверить своего сына…

Сына…

Им с Нурбиби Аллах не дал сына. Семья, по афганским меркам была неполноценной. Вот Тараки и считал сыновьями, данными ему не Аллахом, а революцией — "четверку" и Амина.

Амина…

Кто будет работать? Если не Амии — тогда кто? Остальные — уже погрязли, дела перекладывают на заместителей и советских советников. Понятно, молодость, но все же…

За отдернутыми шторками мелькал Кабул — старые желтые домики, шумная толпа на улицах, запряженные ослами и людьми повозки. Будет ли когда нибудь здесь — как в Советском союзе? Даст ли Аллах когда-нибудь увидеть новый Кабул?

По левую руку мелькнуло утыканное антеннами здание посольства США — дальше уже при город, дорога на аэропорт…

Пусть будет — как будет. Как предначертано…

Автомобили генерального секретаря ЦК НДПА, не останавливаясь, проехали прямо на летное поле, грузовики с солдатами остались позади. Около замершего в отдалении Ил-18 стояли еще две машины — обе Волги, обе белые, новые. К самолету уже подогнали трап.

Первым с переднего пассажирского места выскочил Тарун — он должен был ехать как адъютант вместе с генеральным секретарем, открыл дверь Чайки. Навстречу уже спешили двое, Ватанджар и Сарвари.

— Мы рады видеть вас, муаллим[13] в добром здравии.

— Я тоже рад вас видеть. Но я, кажется, запретил ехать на аэродром и провожать меня. У вас нет дел в Кабуле?

— Наши дела требуют присутствия здесь, муаллим — за обоих ответил Сарвари — Амин замыслил убить тебя. Он подкупил расчеты пушек, которые стоят на высотах вокруг города. Как только ты будешь возвращаться домой, они откроют огонь. Амин предал всех нас, предал революцию.

— Почему же пушки не могут открыть огонь сейчас? Когда мой самолет будет взлетать?

Двое не замешкались.

— Все дело в том, что Амин должен получить разрешение у русских на свое злодейство.

— У русских? — недоуменно поднял бровь Тараки

— Да, учитель, у русских. Новый генерал прибывший сюда, он даже в Москву написал о том, что надо поддержать Амина. Мы сумели достать его донесение в Москву.[14]

Листок бумаги — там было уже переведено на пушту — подал Ватанджар, Тараки бегло прочитал, покачал головой. Если уже и советские идут на подобное… чего тогда удивляться расколу. Так вот почему Амин так осмелел…

Надо принимать решение…

— Сколько раз я покрывал Амина… — горько сказал Тараки — сколько раз я защищал его перед самыми дорогими мне людьми…

Бросив бумажку на бетон, и ничего не говоря, Тараки пошел к трапу. Ни один из тех, кто приехал на аэродром не посмел окликнуть его.

— Что будем делать?

Сарвари поднял бумажку, поднес к пламени зажигалки.

— Времени у нас нет. Учитель не примет решения, его должны принять мы. Пока я еще начальник… и ты тоже начальник. Но ненадолго. Решение должны принять мы…

Документ подлинный

Подлежит возврату в течение 3-х дней

ЦК КПСС (Общий отдел 1-ый Сектор)

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Коммунистическая партия Советского союза, Центральный комитет

Совершенно секретно

Особая папка

N П156/IX

Т.т. Брежневу, Косыгину, Андропову, Громыко, Суслову, Устинову, Пономареву, Замятину, Смиртюкову — все. Пегову, Павлову Г. - п. 3

Выписка из протокола N 156 заседания Политбюро ЦК КПСС от 29 июня 1979 года.

Об обстановке в Демократической республике Афганистан и возможных мерах по ее улучшению.

1. Согласиться с предложениями, изложенными в записке МИД СССР, КГБ СССР, Минобороны и Международного отдела ЦК КПСС от 28 июня 1979 года (прилагается)

2. Утвердить проект указаний совпослу в Кабуле с текстом обращения Политбюро ЦК КПСС к Политбюро ЦК НДПА (прилагается)

3. Считать целесообразным, чтобы товарищ Пономарев Б.Н. выехал в Кабул для беседы с руководителями ДРА по вопросам, поставленным в Обращении.

Секретарь ЦК

Л. Брежнев

К п. IX Протокола N 156

Совершенно секретно

Особая папка

ЦК КПСС

Обстановка в Демократической республике Афганистан (ДРА) продолжает осложняться. Действия мятежных племен приобретают более широкий и организованный характер. Реакционное духовенство усиливает антиправительственную и антисоветскую агитацию, широко проповедуя при этом идею создания в ДРА "свободной исламской республики" по подобию иранской.

Трудности становления ДРА имеют во многом объективный характер. Они связаны с экономической отсталостью, малочисленностью рабочего класса, слабостью Народно-демократической партии Афганистана (НДПА). Эти трудности усугубляются, однако, и субъективными причинами: в партии и государстве отсутствует коллегиальное руководство, вся власть фактически сосредоточена в руках Н.М. Тараки и Х. Амина, которые нередко допускают ошибки и нарушения законности; в стране отсутствует Народный фронт, до сих пор не созданы местные органы революционной власти. Рекомендации наших советников по этим вопросом афганским руководством практически не реализуются.

Основной опорой афганского руководства в борьбе с контрреволюцией продолжает оставаться армия. За последнее время более активное участие в этой борьбе стали принимать силы безопасности, пограничные войска и создаваемые отряды самообороны. Однако, широкие слои населения к борьбе с реакцией привлекаются недостаточно, вследствие чего предпринимаемые правительством ДРА меры по стабилизации обстановки оказываются малоэффективными. В этих условиях контрреволюция сосредотачивает основные усилия на разложении армии. При этом используются разнообразные средства: религиозный фанатизм, подкуп и угрозы. Применяются методы индивидуальной обработки офицеров для склонения их к измене. Такие действия реакции приобретают широкие масштабы и могут привести к опасным для революции последствиям.

В связи с изложенным МИД СССР, КГБ СССР, Министерство обороны и Международный отдел ЦК КПСС считают целесообразным:

1. Направить от имени Политбюро ЦК КПСС письмо Политбюро ЦК НДПА, в которой в товарищеской форме откровенно выразить озабоченность и беспокойство Советского руководства в связи с реальной опасностью потери завоеваний Апрельской революции и высказать рекомендации по усилению борьбы с контрреволюцией и укреплению народной власти. Отметить некоторые ошибки в руководстве партией и государством и рекомендовать меры по их исправлению, обратив особое внимание на коллегиальность в работе ЦК НДПА и Правительства ДРА. Рекомендовать руководству ДРА создать эффективную систему местных органов народной власти в форме революционных (народных) комитетов, а также значительно усилить идеологическую и политико-воспитательную работу среди населения и личного состава вооруженных сил.

2. Принять меры по усилению аппарата партийного советника и расширению его деятельности, а также дать согласие на направление партийных советников в провинциальные и городские органы власти.

3. Направить в Афганистан в помощь Главному военному советнику опытного генерала с группой офицеров для работы непосредственно в войсках (в дивизиях и полках). Главной задачей этой группы считать помощь командирам соединений и частей в организации боевых действий против мятежников, улучшении управления частями и подразделениями. Дополнительно командировать в ДРА советских военных советников до батальонного звена включительно в бригаду охраны правительства и в танковые бригады (40–50 человек, в том числе 20 советников политработников), а также советников военной контрразведки во все полки ДРА.

4. Для обеспечения охраны и обороны самолетов советской авиаэскадрильи на аэродроме Баграм направить в ДРА при согласии Афганской Стороны, парашютно-десантный батальон в униформе (комбинезоны) под видом авиационного технического состава. Для охраны совпосольства направить в Кабул спецотряд КГБ СССР (120–150 чел.) под видом обслуживающего персонала посольства. В начале августа с.г. после завершения подготовки направить в ДРА (аэродром Баграм) спецотряд ГРУ Генерального штаба с елью использования в случае резкого обострения обстановки для охраны и обороны особо важных правительственных объектов.

5. По каналам КГБ ССР и ГРУ ГШ доводить до сведения руководства Индии целенаправленную информацию о планах включения индийского Кашмира наряду с Афганистаном в "мировую исламскую республику" с тем чтобы побудить правительство Индии к активным шагам по противодействию антиафганской деятельности Пакистана.

6. Советским средствам массовой информации усилить пропаганду против попыток вмешательства во внутренние дела Афганистана со стороны Пакистана, Ирана, Китая и США под лозунгом "руки прочь от Афганистана". Содействовать публикации подобных материалов в печати третьих стран.

Просим рассмотреть.

А. Громыко

Ю. Андропов

Д. Устинов

Б. Пономарев

28 июня 1979 года

N 0552/гс

Париж, Франция Аррондисмент 20, бульвар Мортье 128 Штаб-квартира СДКЕ 02 сентября 1979 года

Среди всех разведывательных служб западного мира, французская разведка является из крупнейших — не слишком то заметной, незаметнее, наверное, только МОССАД. Конечно не в своей стране — во Франции о своих разведчиках говорят много и с удовольствием, как и о многих других вещах, ибо французы вообще любят поговорить. А вот в мировых СМИ информация о французской разведке появляется нечасто. Конечно же, обычно освещают провалы — потому что информация об успехах разведки бывает обычно доступна… лет через сто скажем. Никак не раньше. А пока — длинные ряды стальных, с крепкими замками ящиков, находящихся где-нибудь в подвале неприметного здания, где поддерживает постоянная влажность и температура, молчаливо хранят тысячи тысяч историй. Историй о лжи, предательстве, ненависти, смерти. Истории о героизме и жертвенности — потому что без жертв не бывает, всегда приходится жертвовать чем-то, а порой и кем-то, чтобы выполнить задание.

Эти папки не могут говорить — и только поэтому они живы, их не сожрал разведенный в газовой печи огонь. Эти папки не могут чувствовать — иначе бы они не смогли жить с тем, что находится в них. В этих папках все равны — герои, предатели, просто случайные люди, попавшие под колеса разведмашины. Эти папки и эти стальные стеллажи вечны — увы, также вечны, как и скопившееся в них зло…

В те времена, основным французским разведывательным органом была СДКЕ, служба внешней разведки и документации, организационно подчиненная министерству обороны Франции. Смертельной ошибкой было бы недооценивать мощь этой службы. Если сравнивать ее с извечным соперником — британской Секретной разведывательной службой (Франция ведь всегда была соперником Британии, не так ли?) то в части шпионажа и анализа французы конечно проигрывали. За британской разведкой агентурные сети и связи, выстраиваемые столетиями, как минимум два столетия стабильной работы во имя Бога и королевы. А Французам слишком часто приходилось начинать все сначала — за это время Франция пережила несколько революций, несколько войн и две мировые войны, в ходе второй из которых она была полностью оккупирована противником. После такого приходится начинать все сначала — а разведка не та сфера человеческой деятельности, где можно просто все начать с чистого листа. На заполнение этого самого чистого листа могут потребоваться годы и даже десятилетия. Распадаются сети. Горят и пропадают самые главные ценности любой разведывательной службы — архивы. Те самые ряды стальных шкафов, хранящих внутри историю. Слишком часто французам приходилось начинать с чистого листа.

А вот оперативная служба Франции по эффективности не уступала МОССАДу. Ее возглавляли люди, чья молодость пришлась на оккупацию, на борьбу с коллаборационистским правительством Виши, борьбу которая была жестокой и подчас даже жуткой, борьбу в которой позволены любые приемы. В отличие от Британии все свои колонии Франция отдавала с жестокими боями. Первым был Вьетнам, где французы отметились еще до американцев. Вторым был Алжир — война в Алжире была страшной, это была первая в истории человечества война с исламским террором. Мало кто помнит эту войну — а ведь все начиналось там. Лагеря в соседних странах, где готовят боевиков, прорывы через границу, вырезанные и сожженные кишлаки, рейды, вертолетные атаки — тогда впервые вертолет был использовал для массовой выброски десантов и для поддержки десантов огнем пулеметов и ракет — это начиналось не во Вьетнаме, это начиналось там, в Алжире и американцы отнюдь не были первопроходцами в организации воздушной кавалерии. Это безумная война в городах, война налетов, засад на патрули, подложенных в кафе и на дискотеках пластиковых бомб. А когда дрогнул даже несгибаемый генерал де Голль и отпустил Алжир — вспыхнул мятеж. Лучшие, элитные части французских вооруженных сил, наиболее боеспособные, закаленные в боях Алжира и Индокитая отказались подчиняться приказам. Замышляемый ими государственный переворот (планировалось посадить на одном из шоссе несколько транспортных самолетов с десантом и, соединившись с уже проникшими в Париж боевиками начать штурм Елисейского дворца). ОАС — секретная военная организация, союз офицеров, поклявшихся уничтожить де Голля во что бы то ни стало. Просто чудо хранило генерала, на него было совершено около двадцати покушений — это только те, что известны. Но чудо хранило генерала — чудо и французские спецслужбы. ОАС за несколько лет была разгромлена, а генерал де Голль умер в собственной постели, а не от пуль убийц.

Вряд ли какая то страна и какая то спецслужба прошла через то, через что прошла Франция и ее разведка. Поэтому, по оперативной работе французскую разведку можно было смело ставить в число лучших разведок мира.

Основной комплекс зданий французской разведки находится в двадцатом аррондисменте Парижа, рядом с пригородом Порт де Лилль. Место это довольно шумное, совсем рядом проходит Периферик — кольцевая дорога, охватывающая весь Париж и отделяющая его от пригородов, справа от этого комплекса зданий проходит неширокая Авеню де ла Порт де Жевре. Сами по себе здания, которые занимает французская разведка были построены уже после войны и представляют собой мрачные серые коробки без каких-либо следов руки архитектора — скорее всего при строительстве архитектора вообще не приглашали из экономии времени и денег. Среди своих здание центрального аппарата называлось "плавательным бассейном".

К тому времени, о котором пойдет речь, Службу внешней документации и контрразведки вот уже несколько лет возглавлял полковник французской армии, вывший координатор совместных действий американской армии и сил французского сопротивления при штабе генерала де Голля, бывший резидент СДКЕ в США и одновременно официальный представитель Франции при ЦРУ, граф Александр де Маранш. По национальности он был наполовину французом, наполовину (по матери) американцем, но американская его половина в подавляющем большинстве случаев брала верх над французской половиной. Разведку он возглавил после того, как не без его участия удалось удалить от власти генерала де Голля, выведшего страну из НАТО и ведшего очень опасную политику на сближение СССР и развитие Франции как независимого государства и моста между СССР и западным миром. Это многим не нравилось — и де Голля удалось психологически надломить и скинуть, инспирировав массовые беспорядки в столице в шестьдесят восьмом. К власти пришел полностью устраивающий мировое закулисье Жорж Помпиду, бывший директор Банка Франции, имевший покровителем барона Ги де Ротшильда, опасного человека, имеющего большие связи на острове и за океаном[15]. Сам Помпиду не мог устроить массовой расправы с голлистами, лишком много их было у власти, но кое-какие ключевые посты после скандала с Марковичем[16]он зачистил и назначил на них своих людей. В числе таких вот людей был и полковник де Маранш, ярый антисоветчик и свой человек в Лэнгли.

В этот час граф де Маранш был в "плавательном бассейне". Вообще то шефу французской разведки полагались два гораздо более привлекательных кабинета — один на Пляс дю Пале-Рояль, во дворце Пале-Рояль, бывшей резиденции кардинала Ришелье, второй — в Елисейском дворце, рядом с президентом. Но полковник предпочитал именно этот неприметный кабинет в двадцатом аррондисменте — чтобы быть поближе к событиям.

Сейчас полковник отпаивался крепким кофе с влитой в него толикой коньяка. Отпаивался после оперативного совещания, в хорде которого он понял — Коммунистическая секция не делает совершенно ничего. Просто получает зарплату.

Мелодично тренькнул телефон — особый, идущий не через секретаря, а прямой, номер которого знали очень немногие. Де Маранш подхватил трубку…

— Нужно встретиться.

Не приветствий, ничего. Только голос и слова. Голос, который де Мараншу был хорошо знаком.

— Где?

— Парк де Бельвилль. Через полчаса.

Встретились у прудика, небольшого, странной формы, похожего на сосиску. Брусчатка плд ногами, плачущее осенью небо, первые желтые листы, робко ложащиеся на землю — через месяц они опадут уже все, покроют землю красно-желтым ковром, и небо будет оплакивать их уход, как оно это делает каждую осень…

Они встретились у самого пруда, у старого фонаря. Два человека, оба неприметные, скромно одетые, старающиеся не привлекать внимания. Оба с охраной — в Париже было неспокойно, орудовала Аксьон Директ, прямое действие, организация студентов-леваков, практикующая политический террор. Неспокойно было везде — в ФРГ орудовали недобитки из группы Баадер-Майнхоф, Италия шаталась под ударами Красных Бригад — они были настолько сильны, что в НАТО реально рассматривался вариант ввода войск в Италию с целью спасения страны от коммунистической пучины. Чем-то недобрым веяло в воздухе — может быть проигрышем? США ушли из Вьетнама, армия их разложилась настолько что была по сути небоеспособна. Хельсинский заключительный акт установил нерушимость границ в Европе — тем самым признавалось что пол Европы оккупировано красными. Москва готовилась к Олимпиаде. Во Франции террор приобрел свои, жуткие и в то же время красивые черты — среди террористов было много красивых девушек-студенток, они подходили к жертве, дарили букет цветов, а потом стреляли из пистолета в упор…

Вот в такой вот обстановке и встретились полковник граф Александр де Маранш, директор СДКЕ и барон Ги де Ротшильд, глава небольшой и внешне убыточной банковской структуры, а на самом деле — один из самых могущественных и влиятельных людей во всем мире, представитель знаменитой династии Ротшильдов, как и век назад дергающей за ниточки, находясь при этом в тени. Последним из политических деятелей Франции кто познал силу закулисья был генерал де Голль которого закулисье отстранило от власти и свело в могилу.

— Доброго дня, сир… — начал де Маранш, обращаясь к Ротшильду, как аристократ к аристократу. Хотя Ротшильд потомственным аристократом не был, и приставку "де-" к своей фамилии получил в результате брачного союза по расчету, заключенного одним из его пронырливых предков, все равно с кем с кем — а с бароном де Ротшильдом следовало обращаться со всем уважением.

— Доброго дня… — барон де Ротшильд кормил вездесущих парижских голубей, купив большой пакет корма он бросал крошки на дорогу и наблюдал, как птицы дерутся за них — рад видеть вас в добром здравии, граф. Вы нам еще долго будете нужны в добром, самом добром здравии…

Барон де Ротшильд не любил долгих вступлений…

— Я рад что кому то еще нужен — ответил де Маранш — мои сотрудники думаю были бы рады, если бы в один прекрасный день я просто исчез с лица земли.

— Как бы то ни было у каждого свой крест — философски заметил де Ротшильд — у вас он не самый тяжелый. Если сравнить с тем крестом, что в данный момент вынужден тащить на своих плечах некий адмирал Тернер… Думаю, он с радостью бы поменялся местами с вами, уважаемый граф.

— Да уж… Адмиралу Тернеру и в самом деле не позавидуешь…

Граф де Маранш и адмирал Стенсфилд Тернер, нынешний директор ЦРУ придерживались совершенно противоположных взглядов на жизнь и на разведку. В конце семидесятых, после грязи и позора Вьетнама, после еще нескольких скандалов озверевшая пресса добилась своего — втоптала ЦРУ в грязь и ослабила его. И в Сенате и в Конгрессе были созданы комитеты по разведке, американские законодатели вызывали кого считали нужным и требовали раскрыть совершенно секретную информацию. Тех, кто отказывался увольняли, отдавали под суд, сажали — за ложь в Конгрессе и за отказ давать показания была предусмотрена уголовная ответственность. Был случай, когда директор одного из департаментов ЦРУ отказался отвечать на вопросы обнаглевших конгрессменов, его сняли с должности и отдали под суд. Судья приговорил его к штрафу четыре тысячи долларов и полгода тюремного заключения условно — но в тот же день в одном из клубов в предместьях Вашингтона состоялось чествование осужденного и двести бывших и действующих разведчиков пустили шляпу по кругу чтобы собрать деньги для уплаты штрафа. Собрали, естественно. И естественно над всем этим непотребством хохотал полковник КГБ Дмитрий Иванович Якушкин, главный резидент КГБ СССР в Вашингтоне, чьи люди легко и непринужденно покупали стенограммы с заседаний "шпионских" комиссий из Капитолия, на которых в том числе и имена действующих агентов назывались[17].

Да еще и президент Катер провозгласил официальным кредо администрации политическую благопристойность и отныне кто бы на чем не попался — никому поддержки не оказывали. Под суд — значит под суд.

И поэтому адмирал Стэн Тернер, в отличие от графа де Маранша, не раз говаривавшего "Высокоточный агент куда лучше высокоточной ракеты", предпочитал больше времени и сил уделять шпионской технике. Меньше проблем и больше денег из бюджета. Агентурная же сеть сократилась как минимум вдвое, а в центральной штаб-квартире в Лэнгли процветало безделье и пьянство[18]…

— Вам известно, что происходит в Афганистане, граф?

Де Маранш, человек опытный, прошедший войну, понял, что вопрос этот задан не просто так…

— Мельком, сир. Этот регион не входит в сферу приоритетных интересов Франции. Вы же знаете наше основное направление деятельности — Полинезия, франкоязычная Африка, Ближний Восток…

— Франкоязычная Канада… — непринужденно подхватил барон

Де Маранш скривился

— Право, не стоит об этом…

— Вы правы, сударь, не стоит — охотно согласился де Ротшильд — а вот на Афганистан бы я обратил самое пристальное внимание…

Если барон Ги де Ротшильд что-то говорит вам — лучше это запомнить и принять к сведению. А еще лучше — к исполнению. Поэтому полковник де Маранш выдержал приличествующую случаю паузу и кивнул. Отныне Афганистан и все что там происходит будет пользоваться самым пристальным вниманием французской разведки и ее главы…

По-разному сложатся судьбы участников этой встречи. Через два года к власти во Франции придет социалистическое правительство Франсуа Миттерана, банк Ротшильдов будет национализирован. Сам Ги де Ротшильд громогласно объявит, что бежит из страны, как он это сделал во времена Виши — и на самом деле убежит, унося в клюве сто шестьдесят миллионов долларов, которое правительство Франции выплатит ему за национализированный банк. А правительственные аудиторы, придя в банк Ротшильдов, не обнаружат там ничего кроме долгов…

Гримаса судьбы — но барон де Ротшильд скончается в 2007 году, на девяносто девятом году жизни, на одиннадцать лет пережив годящегося ему в сыновья де Маранша. Может, это работа в разведке так плохо влияет на здоровье?

Сам же де Маранш станет одним из приводных ремней войны в Афганистане. Придя к власти, социалисты первым делом уволят де Маранша и разгромят французскую разведку, полностью сменив штатную структуру, и поставят во главе новой разведывательной службы Пьера Мариона, бывшего директора аэропорта Орли. Но очень скоро одумаются — ни одна власть, ни капиталистическая, ни социалистическая не может существовать без разведки. И начнут укреплять порушенное.

Де Маранша же в беде не бросят. Ротшильды и другие кукловоды пригреют его, под их покровительством он переключится полностью на афганскую проблему и на борьбу с Советским союзом. И добьется немалого — половина финансирования и половина оружия для движения моджахедов будет поставляться странами чьи руководители или директора спецслужб будут входит в тайную подрывную организацию — Сафари Клуб, возглавляемую де Мараншем.

Но все это будет потом…

Кабул 05 сентября 1979 года

Постоянно болеть, конечно, невозможно, это будет уже наглостью — но кое-что сделать все равно можно. Проблема была в том что я был один, и не мог пользоваться силами резидентуры. Любая слежка — если это профессиональная слежка — требует привлечения как минимум одной бригады специалистов. Это только в фильме детектив следит за подозреваемым в одиночку, в жизни это не проходит — срисуют моментально. Но бригады у меня не было — был только я один.

Но и в одиночку кое-что можно было сделать, особенно если не спешить. Моим задание было служить живым почтовым ящиком, и я им служил — передал в центр два сообщения от полковника. Но помимо этого каждый день я выделял немного времени — час не больше — чтобы следить за лейтенантом Мустафой Фархади, ставшим к этому времени уже старшим лейтенантом. Поскольку при обычном методе слежки меня бы неизбежно вычислили — я использовал очень сложный и трудоемкий квадратно-гнездовой[19] метод слежки, каждый раз сдвигая точку наблюдения и не вися на хвосте у объекта больше трех-пяти минут.

И за это время я понял следующее. Первое — объект придерживается обычных маршрутов: дом, работа, рынок. Второе — что за объектом следят…

Следили помимо меня. Две машины, сменяя друг друга — это то что я заметил, возможно были и другие. Скорее всего — афганцы, Царандой. Тайная война была в полном разгаре.

Сегодня я вышел на точку наблюдения уже под вечер. Эта точка наблюдения располагалась как раз на границе старого города, у остатков стены. Почти стемнело, солнце село за окружавшие старый Кабул горные хребты, но все еще светило из-за них,

Остановив УАЗ у тротуара я просто смотрел вперед. Смотрел — и думал.

Какого черта вообще происходит? Какого беса понадобилось Фархади здесь, в Старом городе, здесь же полно контрреволюционеров? Или он тоже? Тоже контрреволюционер?

Пока думал — едва не просмотрел машину Фархади — хорошо хоть белая, заметная в темноте. Он ехал даже без фар — хорошо, значит, ориентируется, не раз и не два тут бывал…

И что дальше? Ехать следом? В Старом городе — однозначный провал, вычислит сразу — там и машин то почти нет, улицы узкие да еще темно.

Но ели он приехал по делам — значит, он должен будет оставить где-то машину и выйти. Где? За дувалом? Возможно. А возможно — и нет.

Надо решать. Верней, решаться…

Решившись, я вышел из машины и пошел туда, куда только что проехал Фархади. В темный лабиринт улиц Старого города…

Лейтенант Мустафа Фархади остановил машину у одного из домов, совсем недалеко от того места, где был въезд за стену Старого города, заглушил мотор. Хотел оглянуться, чтобы удостовериться в том, что мушавер Сергей следит за ним, но усилием воли подавил в себе это желание. Покачал головой — как можно быть таким глупым… Неужели он и в самом деле думает, что может следить за ним, афганцем и офицером в Кабуле и остаться незамеченным?

— Приехал… — в голосе премьер-министра Афганистана Хафизуллы Амина отчетливо звенело напряжение…

Среднего роста, неприметный человек средних лет метнулся к окну виллы, бросил взгляд на двор, на идущего по нему лейтенанта Фархади

— Я пошел — бросил он на пушту, и скрылся в соседней комнате

Человек этот был русским…

— Хуб асти[20], Хафизулла-муалим? — приветствовал учителя Фархади

— Все нормально, Мустафа. Он тебя не увидел?

— Нет, учитель. Как вы мне и сказали — я спокойно ехал, чтобы мушавер Сергей ничего не заподозрил.

— Вот и хорошо. Какие новости ты принес мне?

— Товарищ полковник, он ушел.

Мушавер недобро посмотрел на здоровенного детину, которому два дня подбирали армейскую афганскую форму. Ну не было в афганской армии и таких вот здоровяков!

— Что?!

— Простите… командор Али-Бек…

— Вот так. Теперь докладывай.

— Он нашел машину. Покрутился на улице и пошел обратно.

— Он вас не заметил?

— Никак нет.

Полковник, тоже одетый как афганец — но не как пуштун, а как партийный активист, подозрительно прищурился

— Точно нет?

— Точно… господин командор. Мы за ним через НСПУ[21] наблюдали. С крыши.

— Смотрите… Иди на крышу, продолжай наблюдение. Увидишь что необычное — докладывай. Возможно — он тут не один.

— Есть!

Вернувшись в комнату, "командор Али-бек" нашел "муаллима Хафизуллу" в крайне взвинченном состоянии — он ходил из угла в угол как попавший в ловушку зверь. "Командор Али-бек" знал это, если Амин перед подчиненными, перед преданными ему сторонниками держал имидж человека спокойного и рассудительного, то наедине он был тем кем и был. Энергичная и деятельная натура его не давала ему самому покоя.

— Почему мы не начинаем? — этот вопрос он задавал каждый раз, когда видел командора[22] и задал его сейчас снова

— Надо ли вам это, Хафизулла-муаллим? — ответил командор — поймет ли вас партия, если вы начнете первым?

— Партия пойдет за мной! Кто сделал для партии больше чем я? Улик против банды больше чем достаточно.

Бандой Амин называл "группу четырех", сейчас скрывающуюся в посольстве Чехословакии. Уже снятые с должностей они все еще были опасны. Преданных им офицеров на всякий случай тоже арестовали — но всех ли? Амин как никто другой в афганском руководстве знал, что такое афганская армия. Когда они победили- многие офицеры только после этого узнали, что они были в одной и той же партии. Он сам создавал систему партячеек в армии, которая по степени секретности не уступала ячейкам террористических организаций. Слишком много в последнее время произошло всего, слишком много расколов слишком много расколов слишком много разных соблазнов. Слишком!

А ведь еще не все парчамисты в армии вычищены. И это при том, что офицерский состав больше вступал в Парчам, где командовал предатель Кармаль, сын генерала. Для них своей партией был именно Парчам, не Хальк.

В Афганистане нее было армии. Армия была инструментом политической, а не вооруженной борьбы.

— Подумайте сами, Хафизулла-муаллим — все равно Тараки сделает ход. Он остался один и понимает это. Он должен что-то предпринять. Упредить мы успеем, учитывая количество источников информации во дворце Арк. Еще несколько дней — и все закончится.

— А этот мушавер? Почему он следит за нами?

— Это наше дело. Мы ним разберемся.

— Это не только ваше дело! Он следит за мной, не за вами! Возможно он знает, что произошло тогда!

— Если бы он это знал — он бы не следил за вами. Он просто передал бы эти пленки куда следует. И тогда вас бы просто здесь не было. Мы разберемся…

Каждый профессионал чуточку тщеславен. И самоуверен — особенно профессионал, который до этого провел десятки успешных тайных операций. Вот таким вот самоуверенным и тщеславным — все в разумной пропорции конечно — профессионалом и был тот, кого называли "командор Али-Бек". Он знал того, кого в разговорах звали "мушавер Сергей", он опознал его и доложил наверх. И получил приказ ждать. Ждать и отслеживать ситуацию. Если "мушавер Сергей" здесь — значит его кто-то послал. А послать его могла только одна сила — "Контур". Получалось, что люди из "Контура" знали по меньшей мере часть из афганского пасьянса и активно участвовали в игре — как всегда против КГБ. Ставки в этой игре были предельно высоки, провал мог отразиться на карьерах и судьбах десятков людей, причем не столько в Кабуле — сколько в Москве. В данный момент Андропов не мог спешить — и в то же время не мог не спешить. Спешить было нельзя, потому что все зависело от Тараки, от его действий — он должен был выступить первым и подтолкнуть его к выступлению больше чем уже подтолкнули было невозможно. Но в то ж время он не мог и не спешить — потому что "мушавер Сергей" был в Афганистане и сразу понятно, что он искал. Если он найдет пленки, если он вывезет их в Москву — это будет катастрофой…

В таких вот обстоятельствах, два раза в день отчитываясь перед Москвой и приходилось действовать командору Али-Беку. Возможно это было следствием усталости и сложной оперативной обстановки — он работал в чужой стране, только-только выучив язык, в условиях противодействия и сознавая свою меру ответственности. Возможно — командор Али-Бек просто постарел — ведь ему было уже за пятьдесят. Но как бы то ни было — он допустил ошибку. Страшную ошибку.

Он не заметил, что Хафизулла Амин ему врет.

И это — определило все остальное…

Москва Академия Генерального штаба 08 сентября 1979 года

Собрались в Академии — чем сильнее раскручивался маховик операции Молот, чем ближе были цели первого этапа — тем больше нервничал первый заместитель министра обороны генерал армии Сергей Леонидович Соколов. Казалось бы — все идет по плану. Рухнул, развалился как карточный домик решим шахиншаха в Иране. Все считали что это невозможно, нет, не в этой жизни — но это случилось. Чудовищные столкновения с полицией, САВАК, жандармерией, закончились десятками, даже сотнями тысяч погибших — и крахом режима. Никто, даже американцы не знали тогда, что шахиншах смертельно болен, рак подгрызает его изнутри, лишает воли к сопротивлению. К зиме 1979 года шахиншах не выдержал — и покинул Тегеран. После чего режим, который еще мог держаться, мог сопротивляться — ибо он показал свою устойчивость, не остановился перед тем, чтобы вывести танки на улицы, чтобы расстреливать из пулеметов обезумевшие толпы. Он мог бы выстоять — по крайней до прихода к власти Рональда Рейгана, человека сделанного из совсем другого теста, нежели "благопристойный" Картер. Но шахиншах сдался, вылетел в Каир, к своему старому другу Анвару Садату — и брошенные им на произвол судьбы чиновники и генералы решили прекратить сопротивление, сдаться на милость новой власти. Верней, немного не так. Они решили построить новую власть — более демократичную чем была раньше. Но обезумевшую, вкусившую крови — своей и чужой толпу — уже было не остановить. И прибывшего в Тегеран из Парижа аятоллу Хомейни, властителя умов масс этим тоже невозможно было остановить. Аятолла был фанатиком и прибывшие с ним люди, тоже были фанатиками, им нужна была вся власть, без остатка. А вот те кто им сопротивлялся — фанатиками не были, они не представляли себе что их ждет, что готовит им и многим другим исламская революция — потому что доселе исламских революций просто не было[23]. Потом они жестоко поплатились за это — они все. А над схваткой, в положении третьего радующегося, каменной глыбой нависал Советский Союз — и две дивизии ВДВ находились в состоянии повышенной боевой готовности ориентированные исключительно на Иран. По воспоминаниям офицеров — считай, на парашютах сидели.

Собрались четверо. Сам генерал армии Соколов, первый заместитель министра обороны СССР, невыспавшийся и нервничающий. Генерал-полковник Дмитрий Семенович Сухоруков, невысокий, интеллигентный — в спецкомитете, занимавшемся реализацией "Молота" он занял (по должности) место колоритного Маргелова, командующего ВДВ, отправленного в конце концов на пенсию, по истечении всех мыслимых и немыслимых сроков выслуги лет. И генерал-майор ГРУ ГШ Владимир Владимирович Горин, представитель ГРУ в спецкомитете, основное действующее лицо на сей момент. На Горина в настоящее время сходились ниточки как официальной агентурной сети в Иране, Ираке, Афганистане, других странах Востока — так и каналы информации от его личных, им же выращенных агентов. До начала второго этапа операции "Молот", когда в дело пойдут летчики и дивизии ВДВ, генерал-майор Горин являлся ключевым исполнителем операции. Да и потом, когда уже заговорят пушки — дело ему тоже найдется…

Четвертым был координатор "Молота" от ЦК КПСС, фамилию которого лучше не называть и сейчас. Назову только имя — Александр Михайлович.

Собрались по инициативе Горина — получив последнее донесение из Афганистана и сопоставив его с другой информацией, генерал-майор (недавно прошло назначение) забил тревогу. Он отчетливо понимал, что за двумя зайцами погонишься — не поймаешь ни одного. Иран — или Афганистан, или-или. Иран — прямой выход в Персидский залив, кладезь нефти и газа, довольно развитая промышленность оставленная шахом. Афганистан — нищее, никому не нужное захолустье. Но кому-то очень нужно, чтобы рвануло именно в Афганистане — до того как сработает "Молот".

Собрались в одном из кабинетов Академии Генштаба — перед тем как начинать, Горин сам, не доверяя никому, быстро проверил кабинет на наличие подслушивающих устройств. Как и следовало ожидать, их не было — подслушивать тут было нечего…

— Итак, товарищи… — Горин как всегда докладывал по памяти, он не любил делать записи — поступила новая информация от источника в Афганистане. Информации крайне настораживающая, если сравнить ее с получаемой ранее. Группа афганских высокопоставленных лиц, возглавляемая начальником АГСА Асадуллой Сарвари и министром внутренних дел Асланом Ватанджаром готовит террористический акт, с целью ликвидации первого министра, министра иностранных дел ДРА Хафизуллы Амина. Террористический акт должна непосредственно совершить группа работников Царандоя под руководством полковника Асада Хашима. Предполагается организовать засаду на дороге ведущей в аэропорт и по появлении на дороге машины Амина открыть по ней огонь из засады из автоматического оружия. Задуманное имеет высокие шансы на успех, так как Амин передвигается на автомобиле Волга, в которой находится один водитель и один телохранитель. Автомобиль не бронирован. Считаю, что задуманное способно привести к дестабилизации обстановки в Афганистане в целом, что осложнит реализацию Молота. Предлагаю принять меры к недопущению террористического акта, используя оперативные возможности ГРУ ГШ МО СССР.

Соколов покачал головой — снова возникал Афганистан и снова некстати. В Генеральном штабе эта страна, до 1978 года почти незаметная, возникала все чаще. Постоянно шли просьбы ввести войска, численность каждый раз требовалась разная: от батальона до дивизии. Десятое управление посылало туда все больше и больше советников, управление военно-технического сотрудничества отправляло технику. Но ситуация не улучшалась. Более того — она ухудшалась, все больше и больше было признаков того, что кто-то сознательно втягивает СССР в эту бойню. Кое-кто уже понимал, что происходящее в Афганистане может иметь очень далеко идущие последствия.

— Александр Михайлович?

Скромный заведующий сектором ЦК КПСС, член КПСС с 1948 года, человек, имеющий обыкновение все время находиться в тени, довольствуясь скромным, не оставляя своего следа в истории и в то же время часто верша ее нервно постукивал пальцами по краю стола.

— Товарищу Брежневу доложено о том, что ситуация в Афганистане продолжает ухудшаться. Решение вопроса откладывается до сих пор. Генеральный секретарь ЦК НДПА планирует посетить Москву с кратким рабочим визитом десятого сентября, возвращаясь с конференции в Гаване. Во время визита намечена встреча с Леонидом Ильичом и товарищами из Международного отдела. Присутствовать будет и товарищ Андропов. На этой встрече до сведения Тараки будет доведено, что используемые в ДРА методы разрешения внутрипартийных разногласий являются неприемлемыми для страны-члена международного коммунистического движения. В случае, если внутрипартийные чистки будут продолжаться, отношение со стороны СССР может быть пересмотрено, а объемы поставок по линии МО и ГКВЭС[24] могут быть снижены. До этой встречи по линии Международного отдела ЦК ничего предпринимать не планируется.

Потом, чтобы оболгать происходившее тогда, придумали версию-легенду будто каким-то чудесным образом Тараки после встречи с Брежневым либо из Москвы, либо с борта самолета Ил-18, на котором он возвращался в Кабул, дал указание отменить операцию против Амина. Глупость несусветная. Во-первых, Тараки сам не знал, что и когда должно произойти, он почти не контролировал "четверку". Четверка сама вела борьбу за власть — и не столько за власть, сколько против Амина, слабый и самовлюбленный Тараки на своем посту четверку вполне устраивал. Во вторых — как вы это себе представляете? Вышел Тараки от Брежнева — извините, позвонить можно? Можно. Вон там. Набирается кабульский номер — алло! Это Тараки. Амина не надо убивать, сворачивайте все. Так что ли? Еще более глупая версия — что Тараки уже в полете проговорился о плане покушения своему адъютанту Таруну — и тот каким то образом из самолета связался с Амином еще до посадки и все рассказал. Вот только как он сумел связаться со своим хозяином Амином, чтобы никто этого не слышал… Не иначе в туалет отпросился на минутку и там с сотовым заперся, которых тогда и в помине не было…

— Разрешите… — сказал Горин и как только Соколов разрешающе кивнул, продолжил — по данным, полученным из заслуживающих доверия источников ЦРУ США развернула активную деятельность, направленную на вовлечение СССР во внутриафганское противостояние. Координирует эту деятельность по политической линии советник президента США по вопросам национальной безопасности Збигнев Бжезинский. Оперативная координация подрывных действий в Кабуле поручена французской ДСГЕ, для этого в Кабул уже направлен резидент под дипломатическим прикрытием Луи Дюпри[25].

Кое-чего Горин все же не сказал — сдержался. Уже сейчас у него была информация, что в события в Афганистане активно вовлечены сотрудники КГБ СССР.

— Это не новость — спокойно сказал Соколов — Ивашутин уже докладывал на коллегии министерства. ЦРУ — оно и есть ЦРУ, на то как говорится и щука… Дмитрий Семенович, вы ведь уже успели ознакомиться с планом операции "Молот"?

Только недавно назначенный командующий ВДВ кивнул

— Производит… впечатление.

— Реализация второго этапа намечена на лето-осень 1980 года. Основная нагрузка в этом случае придется на ВДВ. На ваш взгляд, насколько части ВДВ готовы к выполнению поставленных планом задач?

— Если бы мы не были готовы, мы не были бы ВДВ.

— Похвально. Но интересует еще вот что. Если нам придется выделять какие-то силы и средства… скажем, до усиленного полка или даже дивизии… для решения задач в Афганистане, как это повлияет на готовность к выполнению задач по плану "Молот".

— Вы имеете в виду задействование триста сорок пятого полка?

— Именно. Но возможно — и не только его, возможно задействование сил до дивизии.

— Но ведь постановлением ЦК…

Командующего ВДВ в списке на ознакомление с постановлениям ЦК КПСС по обстановке в стране А[26] не было. Но он был с ними знаком — потому что по должности входил в группу, занимающуюся реализацией плана "Молот".

Генерал-полковник вздохнул

— Лучше бы сто пятую сохранили[27]… Сейчас бы не пришлось думать — откуда дернуть и что оголить.

Генерал армии Соколов раздраженно махнул рукой

— Дмитрий Семенович, вы опять за свое. Откуда прикажете брать людей для усиления округов, без расформирования сто пятой? В плане все это учтено. Захват плацдармов в районе Тегерана и обеспечение полномасштабного развертывания сил четырнадцатой армии будет проведено силами девяносто восьмой гвардейской и седьмой гвардейской дивизий ВДВ. В резерве у нас будет сто шестая, она изначально является резервом Генерального штаба. Иранская армия уже сейчас ослаблена религиозными чистками, по данным разведки у них расстреляно до тридцати процентов летного состава, прошедшего подготовку в США. Захватить господство в воздухе мы сможем в течение двух-трех часов, подавить ПВО и пробить коридор для безопасного пролета транспортников с десантом — в течение десяти-двенадцати часов.

Генерал Сухоруков немного подумал.

— Один парашютно-десантный полк хоть и будет нужен — но его мы можем выделить. Если потребуются силы до дивизии — тогда в ходе "Молота" придется сразу задействовать резерв. Сразу, и мы останемся без резерва, на случай если пойдет что-то не так. Это недопустимо.

— А спецбатальон, товарищ Сухоруков?

— Он уже не в моем подчинении. Скорее в подчинении товарища Горина, его ведомства. И он также готовится к выполнению спецмероприятий по плану "Молот".

— Недопустимо вообще задействовать какие-либо советские подразделения во внутриафганском конфликте! — резко, нарушая субординацию, высказался Горин — это сорвет всю операцию по дезинформации. Для чего мы нагнетаем напряженность в Европе, для чего отвлекаем внимание от этого ТВД? Для того, чтобы накрыть все разом ради каких-то эфемерных тактических преимуществ? Почему афганцы не могут, как вьетнамцы сами защитить свою революцию даже без открытой внешней агрессии, чего тогда стоит вся их революция?!

— Да не таких уж и тактических… — задумчиво сказал Соколов — недавно докладывали, американцы ищут плацдармы для размещения установок прослушивания и радиоэлектронной борьбы, которые они вывели из Ирана. Эвакуировали из Ирана, будет точнее. И… еще они ищут плацдарм для размещения ракет средней дальности на южном направлении. Установки прослушивания сейчас размещены в Пакистане, но горы сильно экранируют, эффективность снизилась на порядок.

— Это дезинформация, товарищ генерал армии. Горные хребты, экранирующие действие прослушивающих станций расположены на самой границе, следовательно, если американцы хотят задействовать станции с максимальной мощностью — они должны будут поставить их у самой советской границы. В зоне воздействия нашего тактического вооружения и в зоне действия простейших глушилок. Ядерное оружие они складируют в Турции, для действий на южном направлении там его вполне достаточно. Размещать ракеты средней дальности со специальными зарядами в дестабилизированной стране, не являющейся членом НАТО, реально рискуя что комплексы будут захвачены — американцы на это никогда не пойдут. Идет активная работа, чтобы разместить станции прослушивания в Китае — Вот это и в самом деле опасно, здесь же нам просто подсовывают дезинформацию! Все действия американцев нацелены на то, чтобы мы вошли в Афганистан. А нам надо заморозить ситуацию как минимум до конца восьмидесятого года. После чего Афганистан не будет иметь никакого значения ни для нас, ни для американцев.

— Поддерживаю товарища Горина в этом вопросе — подал голос человек из ЦК — какие-либо активные мероприятия в Афганистане крайне нежелательны.

Соколов внимательно осмотрел всех присутствующих

— Значит мнение у всех единое. Использовать какие-либо крупные части и соединения Советской армии, численностью свыше полка, в Афганистане недопустимо, поскольку это может привести к срыву операции наивысшего приоритета. Однако… — Соколов оставил для себя лазейку — необходимо просчитать еще один вариант. Возможность четвертого направления удара по Ирану — через ирано-афганскую границу. Этот вариант плана подготовят специалисты Главного оперативного управления Генштаба, Дмитрий Семенович, прошу выделить специалистов из штаба ВДВ и принять участие в разработке запасного варианта плана.

— Есть.

Документ подлинный

Генеральный штаб МО СССР

Срочно

Секретно.

Начальнику генерального штаба

Маршалу Советского союза Огаркову Н,В.

ДОНЕСЕНИЕ

… В ходе беседы с тов. Амином, тов. Амин поставил вопрос о том, что в районе Кабула сосредоточено большое количество войск, в том числе с тяжелым вооружением (танковые, артиллерийские и другие части) которые можно было бы использовать в других районах для борьбы с контрреволюцией, если бы СССР согласился выделить соединения (1,5–2 тысячи) "коммандос" (десантников) которые можно было бы разместить в крепости Бала-Хиссар.

Далее тов Амин поставил вопрос о замене расчетов зенитных батарей 77 зенап, прикрывающего Кабул и располагающегося на господствующих высотах вокруг города, в благонадежности которых он не уверен, советскими расчетами.

…

Павловский

21.08.1979 г.

Внимательный анализ этого документа наряду с официальной версией событий, предшествовавших убийству Тараки сразу выдает серьезные нестыковки и замаскированную ложь. Дело в том, что по официальной версии событий именно зенитчиков 77 зенитно-артиллерийского полка подкупил Амин, чтобы они открыли огонь по самолету Генерального секретаря ЦК НДПА Н.М. Тараки, когда тот будет возвращаться из Москвы, где был пролетом из Гаваны. Но "героическими усилиями" уже отстраненного Амином от должности (кстати, в разных источниках по-разному, то ли Сарвари уже был отстранен от должности то ли нет, видимо нестыковки вызваны именно последующей ложью) начальника АГСА Сарвари заговор был раскрыт и зенитные расчеты, готовившиеся обстрелять самолет были внезапно заменены. И произошло это 11 сентября, в день возвращения Тараки. Но почему же Амин не уверен в благонадежности расчетов 77 зенап, если сам же их и подкупил? И почему же он просит их заменить на советские расчеты, если они крайне нужны ему самому — чтобы сбить самолет с Генсеком на борту? Если бы о замене расчетов просил Тараки или кто-то из "четверки" — это было бы понятно. Но Амин, которому эти расчеты были нужнее всего…

Вывод напрашивается только один. Не подкупал Амин расчеты 77 зенап. И не готовились они открыть огонь по самолету Тараки. Все это придумала "четверка", конкретно — Сарвари и Ватанджар. Чувствуя, что власть выскальзывает из их рук, они решились на двойной удар — инсценировать покушение на Тараки и совершить под этим предлогом реальное покушение на Амина. И решили они все это сделать, скорее всего, не сами — кто-то им подсказал…

Узбекская СССР Чирчик 10 сентября 1979 года

— Сначала должен умереть ты, Хабиб, а потом уже и этот человек — подполковник Колесник выложил на стол перед майором Халбаевым небольшую, девять на двенадцать фотокарточку — и если что-то случится, если придет информация о том, что этот человек мертв, значит, мы будем считать что ни тебя, ни твоего батальона уже нет в живых. Только так мы тебя поймем.

Капитан Халбаев повернул к себе фотокарточку. Мужчина, пожилой, с усами, с благородной сединой. Лицо, не раз мелькавшее на страницах газет.

Генеральный секретарь ЦК НДПА Нур Мухаммед Тараки. Вождь Апрельской революции.

— Понятно, головой отвечаю — кивнул Хабиб — не впервой.

— Такое — впервой. Задачу на охрану ставит Москва. Охранять ты еего должен днем и ночью. Ине столько от чужих, сколькою…

Колесник запнулся — говорить или не говорить? Если сказать — нарушишь инструкции. Если не сказать- это может стоить жизни старому другу.

— Сколько от своих. Понял?

— Так точно — отчеканил Халбаев. Он и в самом деле понял. Понял, какую ответственность берет на себя Колесник, выдавая ему такую информацию. Даже не выдавая — просто намекая на то, на что даже намекать нельзя.

И он был благодарен ему за это.

— Не такточничай… — недовольно произнес Колесник — не до того сейчас. Сейас поднимай батальон. Лишнего… ну, ты понял. Доводишь задачу, только осторожно. И — сразу в машины и на аэродром. Я — в штаб округа. Задача ясна?

— Так точно.

Не обнялись, не попрощались. В спецназе все суеверны. И хотя марксистско-ленинская теория отвергает всяческие суеверия, но… не попрощались.

Еще увидимся…

Халбаев вышел в дежурную часть. Дежурный — в форме ефрейтора Советской армии но вовсе не ефрейтор, молодцевато вскочил

— Поднимай батальон. Боевая тревога!

— Есть!

Батальон остановили уже когда он вышел на аэродром взлета и готовился к погрузке. Остановили, дали команду, вернули в пункт постоянной дислокации. Причины этого ни Колесник ни Халбаев так никогда и не узнают…

Москва, Ходынское поле Центральный аппарат ГРУ 10 сентября 1979 года

— На месте?

Адъютант начальника ГРУ, подполковник Игорь Александрович Попов вскочил с места

— На месте, товарищ генерал-майор… куда вы?!

Не обращая внимания на всполошившегося адъютанта, генерал-майор Горин прошел в кабинет, с шумом хлопнув дверью…

Генерал армии Ивашутин поднял глаза от каких-то бумаг, которые он увлеченно изучал, нацепив на нос очки. Генерал Ивашутин стеснялся своего ухудшившегося зрения, и надевал очки только когда рядом никого не было.

— Игорь, все нормально… — спокойно сказал он — не пускай к нам пока никого.

— Товарищ генерал армии, как это понимать?! — начал Горин

Генерал Ивашутин снял очки, положил на стол.

— Ну, во-первых — СМИРНО!!!

Генерал Горин автоматически, не задумываясь, принял уставную стойку. Оба генерала в армии служили долго, очень долго, а полученное в армии забыть невозможно.

— Вот так — удовлетворенно сказал начальник ГРУ — а теперь вольно. Садись сюда, читай, да повнимательней…

Генерал Ивашутин протянул своему подчиненному те самые бумаги, которые до этого читал сам. В отличие от Ивашутина, Горин сохранил свое зрение, и очки дл прочтения не требовались…

— Уму непостижимо… — почти сразу же, еще с первых страниц заявил он

— Что именно?

— Уму непостижимо как у нас принимаются решения. Заседание оперативной группы было на днях, чтобы их.

— Какой оперативной группы? — с невинным лицом спросил Горин

Можно было бы, как говорят в армии "прикинуться шлангом". Ну, ошибся, товарищ генерал армии, оговорился. Нет никакой оперативной группы, и не знаю, о чем вообще идет речь. Но так нельзя поступать с людьми, которых уважаешь? А Горин Ивашутина — уважал. И не только по военным делам — оба служили в СМЕРШ. Уважал как человека.

— Извините, товарищ генерал армии — полуофициально ответил Горин — сами знаете, что не могу. Сие тайна великая есть.

Ивашутин не обиделся — он слишком много видел в своей жизни, чтобы обижаться на такое.

— Вот. А потом, Владимир Владимирович, вы говорите, что уму непостижимо как принимаются решения. Мне тоже непостижимо, в чем таком секретном участвуют мои подчиненные без моего ведома. И почему нарушается командная вертикаль?

— Это решение генерала армии Соколова. Насколько мне известно, есть прямой запрет начальника генерального штаба, маршала Огаркова на введение каких-либо подразделений Советской армии и в Афганистан. Есть решение ЦК по этому вопросу и не одно.

— Решение ЦК… Обстановка резко обострилась. Есть спецбатальон, мы его готовили как раз для возможного вмешательства в случае резкого обострения обстановки в Кабуле. Принято решение обеспечить охрану генерального секретаря ЦК НДПА Нур Мухаммеда Тараки силами дислоцирующегося в Чирчике батальона…

Складывалась совершенно безумная ситуация. Когда формировали мусульманский батальон — нужно было прикрытие. Никто не позволит формировать воинскую часть непонятно с какими целями. Вписали Афганистан — возможное вмешательство в столице Афганистана г. Кабул в случае резкого обострения оперативной обстановки и возникновения реальной угрозы революционным завоеваниям народа Афганистана. Это показалось довольно удачным ходом — Афганистан был у всех на слуху, в ЦК, в министерстве обороны работали комиссии по Афганистану, на Афганистан выделялись ресурсы, причем такие что можно было среди них замаскировать все что угодно, как то поставки спецоружия и новой боевой техники. Вот и замаскировали…

Так, что теперь получается, спецбатальон и в самом деле хотят использовать по Афганистану. Чего допустить ни в коем случае нельзя.

— Кто отдал приказ? — поинтересовался Горин

— Володя, а ты не слишком много на себя берешь? — прищурившись, спросил Ивашутин — голову ведь свернешь.

— Не слишком, товарищ генерал армии. Нужно немедленно звонить Соколову, он в курсе ситуации. Не медля!

Словно в дурной комедии, открылась дверь и робко просунувшийся в кабинет порученец объявил…

— Товарищ генерал армии, на проводе первый заместитель министра обороны, генерал армии Соколов. Срочно.

— Переключай на меня — генерал Ивашутин подмигнул — если гора не идет к Магомету, Магомет не идет к горе…

О чем был короткий разговор, генерал Горин не понял. Ивашутин в основном слушал, дважды сказал "Есть товарищ генерал армии". Закончил типичным армейским "так точно едем", положил трубку так, словно она была сделана из яичной скорлупы.

— Едем. Вызывают в Генштаб, поедешь со мной.

В здании Генштаба, на Шапошникова, всего в пятистах метрах от Кремля царила суета, было видно что произошло что-то неладное. Ивашутин сразу зашел в кабинет начальника Генштаба, маршала Огаркова, расположенный на пятом, последнем этаже, генерал Горин остался ждать в как всегда переполненной приемной.

Вышли из кабинета почти сразу же — Огарков, Соколов, Ивашутин. С ними были начальник Главного оперативного управления Генерального штаба, генерал-полковник Варенников Валентин Иванович и начальник десятого управления Генерального штаба генерал-полковник Зотов Николай Александрович. Из высших офицеров генерального штаба не хватало только заместителя начальника генштаба, генерала армии Ахромеева и главкома сухопутных войск генерала армии Павловского. Ахромееву в этих стенах не доверяли, знали что это протеже министра Устинова и все о чем сказано при нем немедленно узнает и Устинов. Павловский же был в Афганистане, в служебной командировке.

Было видно, что Огарков, Варенников, Зотов и Иванов собирались куда то ехать, вышли уже одетыми. Соколов моментально заметил Горина среди прочих просителей.

— Генерал-майор… вас ищут уже больше часа

— Виноват! — вытянулся Горин

— Уже неважно. Если вы здесь — поедете с нами. Партийный билет с собой?

— Так точно.

— Фамилия!? — вклинился в разговор начальник генерального штаба

— Горин Владимир Владимирович, генерал-майор, Главное разведывательное управление, товарищ маршал!

Маршал Огарков повернулся к своему адъютанту.

— Закажи еще один пропуск в Кремль. Пусть как хотят выписывают. Но чтобы когда мы приедем — пропуск на вахте был…

Тронулись в путь — короткий путь, пешком можно пройти было на трех машинах. Маршал Соколов поехал на своей Чайке один, во вторую Чайку сели Огарков, Зотов и Варенников, в третью. — Ивашутин и Горин. Небольшая кавалькада, с трудом развернувшись в тесноте проулка, тронулась к Кремлю…

— Петр Иванович что происходит? — негромко спросил Горин

Ивашутин провел ладонью по волосам, так как будто у него не было не было расчески

— Заварил кашу… теперь не расхлебаем… — сказал он, будто в происходящем в Афганистане был виноват лично Горин — и крепко, по-деревенски выругался…

Кремль не менялся. Все та же торжественная тишина, все те же красные дорожки в коридорах, все те же парные наряды — сотрудник госбезопасности, а напротив него равный ему по званию армейский офицер. Только и в Кремле сейчас отчетливо витало ощущение чего-то серьезного, чего то такого что может изменить жизнь страны на поколение вперед. Н зная как другие — генерал Горин это чувствовал. Этакое предчувствие беды…

Их ждали на втором этаже, за дверью без таблички с именем. За ней оказалась приемная — очень большая, размером побольше чем иной начальственный кабинет, обставленная в подлинном духе соцреализма — карельская береза на стенах и жесткие канцелярские стулья для ожидающих. Ожидающих уже было пятеро или шестеро — среди них Горин знал только одного человека. Генерал-полковник Крючков, начальник Первого главного управления КГБ СССР. Мрачный, в черном костюме, белой рубашке и в черном галстуке, в очках в дешевой оправе, он сидел с таким видом, будто проглотил школьную указку. Никого другого Горин не знал, все были штатские.

В начальственный кабинет зашли без доклада Огарков и Соколов, чуть позже вызвали Ивашутина. Варенников и Зотов остались сидеть вместе со всеми, дожидаться вызова — видимо их взяли с собой на случай, если вопросы пойдут совсем уж конкретные и нужно будет мнение узких специалистов. Но время шло — а их не вызывали. Варенников и Зотов смотрели на Горина с любопытством, как на единственного военного, но ни тот ни другой разговор завязать не пытались. Да и не о чем было особо разговаривать…

Совещание закончилось через час с лишним. Первым вышел из кабинета Андропов — какой-то осунувшийся, совсем полысевший, с желтоватым цветом лица (Горин отметил про себя что слухи о проблемах с почками у Председателя КГБ не лишены оснований). Ни с кем не заговаривая, сделав какой-то неопределенный знак рукой он быстро прошел к выходу, за ним поднялись со своих мест трое, в том числе и Крючков.

За Андроповым появились и все остальные, в том числе Огарков, Соколов и Ивашутин. Обособившись от всех остальных — видимо тут были люди из Международного отдела ЦК, Горин узнал одного из вышедших, похожего на профессора, с благородной сединой, в очках. Ростислав Ульяновский, ученый-востоковед, заместитель Заведующего Международным отделом ЦК — генералы быстро пошли на выход, к машинам…

— Товарищ генерал-майор! — раздалось за спиной, когда все уже вышли из здания ЦК к машинам

Никого другого с таким званием здесь не было. Генерал-майор Горин обернулся, посмотрел на Соколова

— Прошу! — Соколов указал на подкатившую Чайку

Спиной чувствуя скрестившиеся на нем взгляды, генерал-майор Горин прошел к Чайке…

Прошли Боровицкие ворота, пересекли площадь. Маршал Соколов опустил прозрачную перегородку, отделяющую пассажирский салон от водительского отсека

— Павел, на Ходынку, к зданию ГРУ. Подвезем человека…

И снова поднял перегородку…

Помолчали. Молчал Соколов, молчал и Горин — никто не хотел начинать первым. Наконец Соколов криво усмехнулся

— Держите удар, Горин. Прекрасно…

Горин молча ждал продолжения. И дождался — зачем-то оглядевшись по сторонам, маршал продолжил.

— Андропов настаивал на увеличении присутствия. Тряс данными резидентуры.

— Резидентуры? Товарищ маршал, почему же резидентура дала эти данные только сейчас? Следовало бы ввести спецбатальон много раньше, если бы была такая потребность и было бы принято решение. Много раньше! Тогда бы ситуация не дошла до того состояния, в каком она находится сейчас. А сейчас… это все равно, что бензином в огонь плеснуть

— Вот и спросил бы! — внезапно огрызнулся маршал.

— И спросил бы, товарищ маршал! — отрезал Горин

Какое-то время Соколов рассматривал Горина так, словно первый раз в жизни его видел.

— Да… Ты спросил бы… — наконец сказал он

А ведь и в самом деле следовало спросить! Мало задавали КГБ вопросов, мало! Никто не проверял, никто не задавал вопросов. Вот и получили — то что получили!

— Вмешательство признано нежелательным. Батальон возвращается в ППД, есть информация о том что самолеты с десантом будут сбиты на подлете к Кабулу. Принято решение… сегодня прилетает… — Соколов не стал упоминать кто именно — вот и дать ему при встрече в присутствии Брежнева хороший нагоняй. Вот и все!

Генерал Горин понял. Понял и оценил. Ситуация была патовая, и на ложь Андропова можно было ответить только своей ложью. Вот и взял грех на душу первый заместитель министра обороны Маршал Соколов Сергей Леонидович. На ложь Андропова он ответил своей ложью, потому что только так можно было сохранить операцию "Молот" в тайне. От всех — и в особенности от Андропова. Так вот почему Андропов вышел из кабинета в таком состоянии, того и гляди в больницу везти! Сущность Андропова уже ни у кого, тем более у таких осведомленных людей как Горин, Соколов, Ивашутин — никаких вопросов не вызывала.

Враг!

Но было наверное еще кое-что. Не могло не быть! Информацию Соколова должен был подтвердить начальник ГРУ, генерал армии Ивашутин. Потому что никак иначе, если не через Ивашутина информация об угрозе советским самолетам с десантом к Соколову попасть не могла.

И Ивашутиин подтвердил! Подтвердил, даже зная что с этого момента становится врагом Андропова. Подтвердил, даже сам не зная чего и для чего, не будучи посвящен в суть стратегической операции "Молот". Подтвердил, поставив на кон свою репутацию и карьеру. В одну секунду забыв свои личные обиды — подтвердил.

Молчал Горин, молчал и Соколов. Потому что для таких ситуаций слов еще не придумали. Да и не нужны они были, слова то.

Машина приближалась к стеклянному зданию на самом краю Ходынского поля…

Москва, Кремль 10 сентября 1979 года

— Рафик[28] Бабрак!

Пожилой, седой и очень уставший человек недовольно пошевелился в разложенном кресле, высвобождаясь из цепких объятий сна

— Рафик Бабрак…

Генеральный секретарь ЦК НДПА окончательно проснулся, открыл глаза, увидел склонившегося над ним адъютанта и помощника, старшего лейтенанта Касыма, одного из самых преданных лично Бабраку людей.

— Что?

— Рафик Бабрак, мы садимся. Объявили, чтобы мы все пристегнули ремни. Позвольте я вам помогу…

— Иди, садись на место. Я еще сам могу пристегнуться…

Тихо щелкнула застежка ремня, пристегивая генерального секретаря к креслу, он повернулся, всматриваясь в проплывающую в иллюминаторе желтую от колосьев землю. Он был здесь совсем недавно, в декабре семьдесят восьмого, тогда его самолет пролетал над заснеженными, унылыми, черно-белыми равнинами, а теперь они желтели, колосились несжатым еще хлебом. Русским хлебом. Это было ближнее Подмосковье, район близ аэропорта Внуково и их старый, подаренный Советским союзом Ил-18 шел на посадку…

— Может, когда то и у нас будет так… — тихо пробормотал генсек, так что его никто не услышал из-за дребезжащего шума моторов. Генеральный секретарь был писателем, и как все писатели — немного мечтателем…

Самолет жестко коснулся бетона взлетной полосы, пассажиров тряхнуло. По громкой связи командир корабля объявил, что можно отстегнуть ремни.

Первый сюрприз ожидал генерального секретаря, когда подогнали трап, и он вышел под теплое, совсем июльское московское солнце. Несколько одинаковых черных Волг и Чайка замерли у трапа, а вот встречать его никто не встречал. Нет, конечно, встречали, какой-то хлыщ в финском костюмчике, мордатый, смахивавший на охранника ждал у трапа с букетом цветов (как женщине, черт возьми!). Но вот тех, кто должен был встречать главу государства и генерального секретаря партии, не было. Ни Ульяновского, ни Суслова, ни кого другого из членов Политбюро, ни Брежнева. Это само по себе — никто не приехал встречать — значило очень многое…

Потом, когда все будет конечно, Амин обвинит Тараки в перерождении. Конечно, часть обвинений будет ложной, а частично в перерождении будет виноват и сам Амин при любом удобном случае певший осанну "учителю". На самом деле Тараки не переродился — к сожалению, он кем был, тем и остался. А кем не был — тем стать не смог. Не смог он стать подлинным лидером в партии и в своей стране. За это ему предстояло жестоко расплатиться, расплатиться той единственной валютой, которая имеет цену на Востоке — своей жизнью и жизнями своих соратников…

Недовольно оглядевшись, Тараки зашагал вниз по ступенькам трапа

— Товарищ Кармаль, товарищ Ульяновский извиняется, что не смог встретить вас… — зачастил встречающий

Ни слова не говоря, Тараки прошел мимо него к раскрытой двери черной, лакированной Чайки. Букет, с которым его приехали встречать перехватил кто-то из делегации…

Как и обычно, по Москве им дали зеленую волну. Промчались быстро, прошло полчаса — и вот уже Чайка, не снижая скорости, промчалась через Боровицкие ворота, парадный вход в средоточие власти огромной коммунистической Империи.

Тараки выбрался из машины через услужливо распахнутую кем-то дверь, молча пошел за сопровождающим. Внизу, на охране сопровождающий предъявил какой-то документ и их сразу пропустили. Тараки уже был в этом здании, и почти сразу понял, куда его ведут. Они сразу, минуя Ульяновского и Суслова с которыми следовало встретиться в первую очередь, чтобы решить рабочие вопросы, шли к кабинету Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева…

В кабинете генерального секретаря Тараки ждали четверо. Пожилой, обстоятельный как бухгалтер Ростислав Александрович Ульяновский, заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС по восточному направлению, невысокий, согбенный, старый Михаил Андреевич Суслов, секретарь ЦК по идеологии, сильно постаревший и осунувшийся. Не было Бориса Николаевича Пономарева, заведующего Международным сектором ЦК КПСС. На своем месте во главе стола сидел Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев, а рядом с Сусловым и Ульяновским сидел еще один человек, которого Тараки видел, но лично не знал. Полноватый, средних лет, в больших очках в роговой оправе — от линз очков глаза казались как будто навыкате. Взгляд… неприятный, немигающий, возможно он такой из-за неудачно подобранных очков…

Брежнев единственный из присутствующих встал навстречу, как это было принято, обнялись и поцеловались. С Ульяновским поздоровались за руку, остальные лишь молча кивнули…

Тараки сел за стол, с одной стороны все стулья были свободными, все советские сидели с левой стороны стола. Рядом молча сел переводчик, советский. Тишину разорвал астматический, задыхающийся, скрипучий голос Суслова.

— Товарищ генеральный секретарь, мы рады видеть вас в Москве в добром здравии…

В голосе Суслова послышалось нечто вроде иронии, возможно, она была связана с тем, что Тараки находился в Москве пролетом из Гаваны, где он участвовал в так называемом "съезде неприсоединившихся государств". Была в те времена такая организация и страны, входившие в нее, на словах не входили ни в один из лагерей, ни в социалистический, ни в капиталистический. Большей частью, "неприсоединившиеся" шли все-таки по пути социализма, но имели серьезные разногласия с Москвой в части либо политики, либо экономики. Ярким примером и лидером "неприсоединившихся" была тогда еще единая Югославия. Когда Тараки собрался полететь в Гавану, многие уговаривали его не делать этого, частично чтобы не дразнить Москву, частично потому что покидать страну и оставлять все хозяйство на Амина было уже опасно. Тараки вопреки уговорам поехал, однако только в качестве наблюдателя, Афганистан в движение "неприсоединившихся" не вступил…

— Я рад приветствовать советских товарищей… — сказал на своем родном языке Тараки, переводчик перевел.

И молчание… Обе стороны не знали, как дальше продолжать разговор.

— Товарищ Нур… — начал Брежнев — ты нас извини, что так встретили, просто вопрос срочный возник. И тебя мы пригласили, чтобы обсудить… нездоровые тенденции, проявляющиеся в последнее время в Афганистане. А тенденции и впрямь нездоровые, мне вот, например товарищ Иванов[29] докладывал… недавно. Ты послушай его, и обсудим, как дальше быть…

Товарищ Иванов, тот самый, незнакомый, раскрыл лежавшую перед ним красную папку.

— Товарищи — тихим, невзрачным голосом начал он — тенденции которые мы в последнее время отслеживаем в аспектах внутренней политики Афганистана представляются нам все более угрожающими. Так, раскол в Народно-демократической партии Афганистана, на недопустимость которого мы неоднократно указывали Вам, товарищ Тараки, не преодолен до сих пор, более того — он продолжает углубляться. Партийные лидеры Афганистана, вместо того чтобы заниматься партийным и государственным строительством, постоянно ведут различные интриги друг против друга, сознательно раскалывают партию на своих сторонников и противников. Вместо курса на строительство социалистического общества, первого в истории Афганистана, они берут курс на укрепление личной власти. И это в ту пору, когда молодой афганской революции все более серьезно угрожают силы международной реакции, местные феодалы и бывшие королевские чиновники, потерявшие власть над трудовым народом, при активной поддержке извне делают все, чтобы задушить революцию! В то же время, вместо ведения активной разъяснительной работы, вместо единения перед лицом общей опасности афганские товарищи ведут беспринципную междоусобную борьбу, не гнушаясь при этом никакими методами, в том числе организацией убийств!

…

Человек в очках говорил, а Тараки опустил глаза от стыда и гнева, стараясь не смотреть ни на Брежнева, ни на хорошо ему знакомого Ульяновского. Щеки его горели. Как мальчишку отчитывают, право слово.

Когда же Иванов прямо упомянул об имеющейся информации о покушениях и на Амина и на самого Тараки, причем довольно точно описал, как это все должно было произойти, Тараки вздрогнул. Он не знал, что КГБ давно и плотно работает по его стране и имеет хорошие источники, в том числе в его ближайшем окружении. Покушение на Амина он действительно готовил. Не сам, скорее он поддался на уговоры сторонников — вот в этом то и была одна из сторон трагедии этого человека, он легко поддавался на уговоры. Готовили его сторонники, ему только докладывали. Непосредственно покушение готовил Асадулло Сарвари, начальник АГСА и Амину про готовящееся покушение было уже известно. Был и встречный план — Амин должен был подставиться и остаться в живых, а самолет с генеральным секретарем должны были сбить афганские зенитчики охранявшие аэродром. Люди которые должны были стрелять в небронированную Волгу Амина должны были быть взяты живым и признаться во всем. Смешно — но один из трех стрелков был агентом Амина и должен был задержать или ликвидировать остальных, Сарвари не удалось даже подобрать трех людей, чтобы один не оказался агентом Амина. А вот про готовящееся покушение на себя самого Тараки не знал…

— Товарищ Тараки… — перехватил нить разговора Брежнев — мы знаем о той непростой ситуации, которая складывается в вашей стране. Советский союз готов оказать Афганистану помощь в укреплении достижений революции в становлении народного хозяйства страны. Но для нас… — Леонид Ильич пошамкал губами, подбирая слова — видится совершенно недопустимым состояние, в котором сейчас пребывает Народно-демократическая партия Афганистана. Вы лично вы как генеральный секретарь партии обязаны лично сделать все, чтобы остановить раскол должны первым протянуть руку своим партийным товарищам. Без этого, без единения в рядах партии, удержать завоевания революции вы не сможете…

Встреча в кабинете Брежнева продолжалась еще больше часа, отпустили Ульяновского и Иванова (Андропова), пригласили Архипова из Совмина, зама престарелого Тихонова, как члена Комиссии ЦК по Афганистану, знающему обстановку с оказанием помощи южному соседу. Ничего из того что было сказано Тараки в этой комнате в реальном виде в протокол встречи внесено не было…

Потом, исследователи, которые напишут про эту встречу, скажут, что на этой встрече Брежнев дал Тараки санкцию на убийство Амина. Воистину, горе побежденным! Ложь, изливаемая на Советский союз, и на его руководство не имеет ни начала, ни конца, и чем она чудовищнее — тем больше находится людей, желающих ей поверить. До сих пор, например в англоязычной прессе советское присутствие в Афганистане Конечно же, Брежнев не только не дал санкцию на осуществление политического убийства но и прямо намекнул Тараки, что об организованном им покушении на Амина советская сторона знает, и относится к такому решению афганских внутрипартийных дел резко отрицательно. Тараки дали понять, что линия на дальнейший раскол в партии не только губительна для партии и государства, но и может привести к охлаждению отношений с Советским Союзом, на сокращение размеров советской помощи революции. Однако, предотвратить назревающую трагедию такими мерами было уже невозможно.

Было слишком поздно.

Кабул 11 сентября 1979 года

Шансы умереть в постели равны нулю…

Это выражение употребил в семьдесят девятом — проклятом семьдесят девятом, посланник США в Афганистане Элиот в записке в Госдепартамент США по случаю "избрания" нового лидера — Хафизуллы Амина. Слова оказались пророческими — Хафизулле не дали умереть в постели. Он умрет в этом же году от осколков гранаты, которую бросит в комнату один из офицеров группы Зенит, штурмовавшей дворец Тадж-Бек. Да и мало кто из афганских лидеров двадцатого века умрет своей смертью — изрешеченный пулями умрет Дауд, задушат подушкой Тараки, осколками гранаты сразит Амина, в петле из обрывка ржавого троса мрет Наджибулла, приведя в действие спрятанный в видеокамере заряд пластида, смертник взорвет Масуда. Разве что Кармаль — он умрет в девяносто шестом в Москве. Да еще живы король Захир-шах — его родной брат отстранил его от власти в семьдесят втором, да Раббани, исламский богослов-педофил[30], бежпавший из Кабула, когда к нему подступали орды Талибана. Но и насчет них не стоит загадывать. Пламя войны, разожженное тридцать лет назад, раздутое из тлеющих угольков полыхает до сих пор и ни один афганец, встающий утром на намаз под переливы напевов азанчи, чтобы возблагодарить Аллаха за новый день не знает, будет ли он жив к вечеру, чтобы воздать хвалу Аллаху за день прожитый.

А начиналось все тогда, одиннадцатого сентября — эту дату стоило бы знать задолго до двух тысяч первого года.

В этот день, вторник, одиннадцатое сентября одна тысяча девятьсот семьдесят девятого года должны были произойти события, которые могли изменить весь ход дальнейшей истории Афганистана, а возможно и не только его. В этот день две группы сторонников — Тараки и Амина должны были осуществить покушения на них двоих — оба покушения были запланированы на момент возвращения генерального секретаря из поездки на Кубу. Ни одно из покушений не увенчалось успехом…

Так гласит история. Но в истории, как известно, много лжи, и вся она может быть сведена только к одному кличу-лозунгу.

Горе побежденным…

Встречать Таки в аэропорту должны были все министры — члены Политбюро. Эту традицию переняли-подсмотрели в Советском союзе, как и многое другое. Все должны были быть там — Амин, Сарвари, Ватанджар, Гулябзой, Мардурьяр. Все — и каждый рассчитывал, что их противника там не будет. Потому что он будет мертв.

Первым, ход сделает Сарвари. Буквально перед самым прилетом Учителя, генерального секретаря Тараки, он прикажет своим людям заменить расчеты 77 зенап, прикрывавшего Кабул. Эти расчеты подкупил Амин, чтобы они открыли огонь по самолету Тараки — так он скажет Учителю. Но правда ли это?

Избежит покушения и Амин. Он возьмет другую машину и поедет в аэропорт по другой дороге, дабы избежать засады, которую устроили на основной дороге к аэропорту сторонники Тараки. Он поедет один, только с водителем и даже без адъютанта. И тоже останется жив в этом день…

У аэровокзала аэропорта Кабул было многолюдно. Стояли машины — вряд у летного поля. Стояли люди — мелкими группками, кто-то нервно курил, кто-то — смотрел на часы…

Из всех, кто стоял на поле, выделялась группа, в которой было всего два человека. Они стояли дальше всех, так, чтобы их голоса не мог никто слышать кроме них самих, и так чтобы видеть дорогу, ведущую в аэропорт. Оба нервничали…

— Стой спокойно, рафик… — Сарвари в отличие о более нервного и несдержанного Ватанджара сохранял внешне спокойствие — на нас смотрят.

— Ты все сделал? — нервно спросил Ватанджар

— Все как договорились. Нам в любом случае ничего не сделают.

— А советские?

— А что советские? Им то какая разница?

— Как какая?

— Никакой — хладнокровно повторил Сарвари — Дауда проглотили, проглотят и это. Больше ничего не будет…

Хотелось бы… — подумал про себя Ватанджар — да только не бывает такого чтобы "всё". Нас четверо, а власть-то — одна.

— Надеюсь, мы будем верны друг другу? — словно читая мысли задумчиво сказал Сарвари.

— Мы друг другу не мешаем… — подтвердил Ватанджар, придав голосу максимальную искренность — списки кто будет реализовывать?

— Четыреста сорок четвертая бригада[31]. Больше никому верить нельзя, там есть люди. Не пуштуны. Пуштуны все почти за Амина…

Ватанджар нервно посмотрел на ведущую к аэропорту дорогу

— А Башир?

— А что Башир? Он с нами, пусть и пуштун… Он знает, что ему с Амином не по пути, Амин его все равно уберет и своего человека поставит.

И в этот момент, на площади перед аэропортом, полупустой, потому что аэропорт был оцеплен, появился белый Фольксваген — редкая для Кабула машина, и все знали кому он принадлежит.

— Черт… — процедил Сарвари, присматриваясь…

— Амин! — охнул Ватанджар — Амин!

— Спокойно — Сарвари лихорадочно думал. Если бы Амин приехал их арестовывать — за ним приехал бы как минимум грузовик солдат. А так — он один! Интересно, как он проскочил?! Но проскочил ведь! Нет, при Тараки он не посмеет ничего сделать. Но потом время побежит очень быстро. Надо поднимать армию — иначе ничего не получится. Да, надо поднимать армию…

— Он идет сюда.

— Все нормально. Он ничего не сделает.

Амин и Сарвари молча кивнули друг другу, но руки не пожали. Амин демонстративно посмотрел на часы. У машин жался Маздурьяр, Гулябзоя и вовсе не было видно — возможно он сидел в машине…

В котле гор, опоясывающих Кабул, появился самолет, несколько пар глаз жадно следили за ним — то ли желая удачной посадки, то ли наоборот, чтобы он разбился…

Сели штатно, подкатили трап. В стороне была выстроена небольшая, обтянутая кумачом трибуна — рядом с машинами. Сарвари и Ватанджар переместились туда. Почетного караула не было — но красную дорожку раскатали.

Из открытого люка появился Тараки, шагнул на трап. С возрастом, зрение у него стало порться, и он не сразу понял, что тот кто идет ему навстречу — Амин. Когда понял — оглянулся на выходящих из самолета Таруна и Джандата, начальника охраны, того самого, который потом будет руководить его казнью. Потом обратил свой взор вдаль, заметил стоящую у трибуны четверку, немного успокоился…

По праву любимого ученика, и заместителя первым подошел Амин, обнялись, как ни в чем не бывало. Восток…

— Как съездили, Нур-муаллим? — спросил Амин

— Нормально — Тараки не хотел вдаваться в разговоры, он чувствовал себя неуютно, будто предвидел. Отстранив в сторону Амина, он зашагал к трибуне, к стоящей рядом с ней четверке. Следом, улыбаясь по обыкновению заспешил Амин.

Когда ступил на трибуну — немного полегчало — Тараки любил и умел выступать. Кратко рассказал собравшимся о Гаване, о достигнутых там договоренностях, о встрече с Фиделем Кастро. Не забыл упомянуть о том, что на обратном пути побывал в Москве, сказал, что Советский Союз одобряет происходящее и готов и дальше оказывать помощь молодой революционной демократии. Речь на сей раз была короткой, закончив ее, Тараки суетно спустился к слушателям.

И тут он задал вопрос, на первый взгляд совершенно бессмысленный. Ни к кому конкретно не обращаясь, Тараки обронил:

— Все здесь?

— Все… — недоуменно ответил Амин

Вопрос снова — из ряда вон, не вписывающийся в картину. На аэродроме были все — и Амин, и вся четверка — и Тараки это видел. Но сорвавшимся с губ вопросом, он дал понять, что на аэродроме он ожидал видеть кого-то еще, кого-то, кого не увидел.

Кого?

Тараки уже направился к ожидающим его машинам, потом остановился на секунду, бросил еще одну фразу.

— В партии образовалась раковая опухоль. Я ее обнаружил. Будем ее лечить…

И направился к ожидающим его машинам…

Времени уже не было. Не было совсем. Однако, Тараки вместо того, чтобы действовать, и действовать незамедлительно, объявляет себе… день отдыха. Поистине странное поведение. Н был ли это день отдыха — не знает никто. В тот день Тараки никого не принимал — но так ли это на самом деле — никто не знает, все просто это предполагают. Тараки жил во дворце, и к нему мог зайти кто угодно в этот день

Только к вечеру следующего дня к Тараки смогла попасть четверка. Разговор снова пошел об устранении Амина. Сарвари доложил о том, что расчеты 77 зенап сменены, потому что Амин подкупил их, чтобы они сбили самолет. Снова зашла речь о том, чтобы убить Амина — четверка предложила отравить его за обедом. Высказав свой план, четверка ждала, что скажет Тараки. Тот долго колебался, но потом сказал: "Может вы и правы"…

Через несколько минут — Тараки стоило бы тогда задуматься, откуда так точно подогнано время — в кабинете зазвонил телефон. Правительственный. Звонил Амин.

— Учитель, ты хочешь слушать сплетни обо мне? Или может быть, ты выслушаешь меня, своего ученика?

Поколебавшись, Тараки пригласил Амина к себе. И тут же вызвал начальника президентской охраны, гвардии майора Джандада

— За время моего отсутствия в стране произошли отрицательные явления. Будьте предельно бдительны.

— Есть — ответил Джандад

А что ему было еще ответить?

— Вызовите ко мне начальника генерального штаба.

— Есть — повторил Джандад

Знали ли Тараки о том, то начальник генерального штаба армии ДРА подполковник Якуб тоже является доверенным лицом Амина? Наверное не знал.

Но встреча эта произошла, что было сказано на ней — неизвестно. В тот же день, состоялась встреча Тараки и Амина, предпоследняя, последняя состоится четырнадцатого, в присутствии советских представителе. На этой встрече Нур Мухаммед Тараки в очередной раз простил Амина.

Но произошло что-то еще. Причем скорее всего, произошло это не во время встречи Тараки и Амина, как это считается — а во время встречи Тараки и Якуба. Сопоставив то, что донес Якуб и то, что он услышал от Тараки, Амин предпринял ход конем — в двадцать часов ноль-ноль минут того же дня Хафизулла Амин сам, не спрашивая разрешения Тараки, издал указ о снятии с должностей всей четверки — Сарвари, Маздурьяра, Гулябзоя и Ватанджара. Он имел право это сделать — как первый министр правительства. Так же он объявил о раскрытии заговора против себя самого со стороны "таракистской" четверки.

Скорее всего — не четверки, а пятерки! Пятым мог быть сам Тараки — прощение могло быть всего лишь отвлекающим маневром, а своим разговором с Якубом он выдал свои истинные намерения. Но Хафизулла Амин пока не решился превращать четверку в пятерку, по крайней мере открыто не решился…

Сделав такое, Амин приехал ночевать во дворец! Почему? Потому что опасался? Скорее всего. В такой ситуации заснуть легко, сложнее проснуться.

Текст директивы совпослу в Афганистане

Кабул

Встретьтесь с Х. Амином и Н.М. Тараки вместе, в присутствии Иванова, Павловского, Горелова, и передайте им следующее:

Советское руководство, Политбюро и лично Леонид Ильич Брежнев выражают надежду, что руководители Афганистана проявят высокое чувство ответственности перед революцией;

Во имя спасения революции вы должны сплотиться и действовать согласно и с позиций единства;

Раскол в руководстве был бы губителен для дела революции, для афганского народа. Он был бы незамедлительно использован внутренней контрреволюцией и внешними врагами Афганистана".

Об исполнении доложите.

Кабул, городок советников 12 сентября 1979 года

Поймал себя как пацан — на том, что считаю дни. На том, что думаю о том, о чем тут думать не следует — не до того здесь, совсем не до того.

Я понимал, что обманываю себя. Понимал, что ничего уже не вернешь и надо жить дальше. Но все равно — не мог. До сих пор было больно. И сколько бы ко мне не подкатывались дамочки из посольства (когда мне удавалось там побывать), скучающие в чужой стране, неделями живущие без застрявших в дальних гарнизонах мужей и от этого готовые на все — ничего не хотелось. Я убеждал себя сам, что надо соблюдать осторожность, что за аморалку вышибут в два счета и даже Горин ничего не сделает — но причина крылась в другом.

В боли, которая не отпускала меня.

А тут я считал дни. Вспоминал. Хотелось даже нарисовать портрет — по памяти. И смотреть на него — каждое утро, просыпаясь.

Двенадцатое было рабочим днем — воскресением, но здесь это был рабочий день. Поэтому, с утра на аэрофлотовскую виллу я поехать не смог. Целый день я провел в аппарате ГВС на работе, как всегда бумажной. Кое-кто заметил мою отглаженную форму и вообще опрятный внешний вид — офицеры служащие советниками опрятностью не отличались. Кто бы что ни подумал — их дело.

По пути заехал на базар, купил местное платье, роскошное, расшитое вручную. Следовало бы наверное купить цветы — но цветов здесь не продавали. Цветы в Афганистане не росли, разве что только в посольских садиках да еще кусты роз были около богатых вилл. Но через забор не полезешь же…

На сей раз Юрий Николаевич был на месте, меня он встретил с распростертыми объятьями.

— Заходи, заходи…

— Привезли? — задал я абсолютно невинный с точки зрения постороннего человека вопрос, потому что заказывал кое-какие вещи на перепродажу.

— Привез! — подмигнул мне Юрий Николаевич — пошли в дом!

Наташи нигде не было…

— Что по сторонам так жадно смотришь? — моментально заметил Юрий Николаевич — али шпионов ищешь? Нет здесь шпионов здесь все свои…

Где в комнатах играл магнитофон, кто-то не совсем трезвым голосом пытался перепеть одну песню на английском языке… получалось плохо.

— Вот эти две твои… До машины помочь донести? Давай, бери вот эту.

Юрий Николаевич многозначительно хлопнул по карману сумки, как бы намекая, где и что искать. Потом взял еще одну, такую же. Сумки эти стояли у стены в два ряда, их было не меньше двадцати. Это каков же масштаб перевозок через границу у летчиков Аэрофлота, просто удивительно, что самолеты с таким перегрузом еще взлетают.

И ну и что мне говорить? Юрий Николаевич, я вот только с одной стюардессой повидаюсь — и все? Так что ли?

Сумки были тяжелыми — мы дотащили их до машины, грохнули на заднее сидение, одну за другой. Я достал из кармана заранее заготовленную пачку денег и чеков, а кроме этого в конверте было и другое, кое-что. Юрий Николаевич принял, небрежно так засунул в карман, смяв.

— Через две недели. Удачи.

Здоровья тут мало кто желал — все желали удачи. Без здоровья, больным еще можно как то жить, а вот без удачи…

Не дождался — свернул, отъехав недалеко от аэрофлотовской виллы, к тротуару, обыскал карман сумки, нашел. Пачку бумаги, мятой, исписанной — умаешься пока переберешь да перечитаешь. Но я нашел быстро — на том самом листке край был надорван. На этом самом листке, чернильной ручкой, помимо прочего было написано следующее.

Сыну

Приглашаю посетить Москву вместе с нашим общим другом. С билетами плохо, договоритесь с военными в Баграме.

Жду вас как можно быстрее.

Отец.

А вы думали — на какой-нибудь рисовой бумаге, едва заметными буквами, сжечь по прочтении а можно и проглотить? Никак нет — вот так о никто и не поймет, не будет разбираться в малограмотных каракулях, особенно если слабо владеет русским. Да и не написано тут ничего такого, эти слова можно как угодно поворачивать.

Меры к эвакуации я принял. Но не срочные. Не знал я тогда что такое "срочно" — а в этой проклятой игре речь шла уже не о днях, о часах. Я думал, что по крайней мере дня три у меня точно есть. Вот только их у меня уже не было…

Кабул. Дворец народа 13 сентября 1979 года 23.50. по местному времени

Город затих…

На Востоке — ночь время особое. А в Кабуле — тем более. Тогда в Кабуле еще не было разгула бандитизма, и ночью город спал, даже фонари горели только на главной магистрали города. Спали все, потому что Аллах велел ночью спать. Спали все — кроме тех, кто спать не мог. Тех, чья судьба сейчас решалась…

Несколько машин совпосольства и аппарата ГВС проехали во двор Арка, по привычке Горелов отметил, что охрана во дворце ни к черту. Толком и документы не проверили — а ведь это резиденция главы государства.

Дворец тоже спал, но это была всего лишь видимость. Кое-где из окон пробивались лучики света — плотные темные шторы не давали дню, продолжающемуся для тех, кто работал во дворце, вырваться наружу.

— У Тараки? — негромко сказал посол, показывая на одно из таким образом затемненных окон…

Пост, козыряющий солдат, даже не проверивший у них документов. Темные, тихие коридоры дворца, сколько всего видевшие, что об этом можно написать не одну книгу. Знакомый маршрут к кабинету Тараки — неудавшегося вождя Афганистана.

Нур Мухаммед Тараки сидел на своем месте, за столом, закрыв лицо руками, на какое-то мгновение посол, вошедший в кабинет первым подумал, что он плачет. Но впечатление это было ошибочным — хотя глаза были красные, опухшие. Видимо, Тараки не спал уже больше суток.

Человек, сидевший в кресле совершенно не был похож на себя самого двухлетней, даже годовой давности. Это был уже не революционный романтик, это был практик. Практик, который потерпел поражение…

Да, поражение. Пузанов был опытным политиком — бывший кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, министр, потом посол в нескольких странах. Он мог отличить победителя — от проигравшего. Так вот Тараки — уже проиграл. Победители выглядят по-другому, говорят по-другому и действуют по другому.

И, тем не менее — он генеральный секретарь партии.

Нур Мухаммед Тараки не встал как обычно навстречу советским не пожал руки. Он просо сидел в кресле и смотрел на вошедших.

Посольский переводчик Рюриков подошел ближе к послу, готовый переводить.

— Товарищ Тараки. Мы получили срочную телеграмму из Москвы, в которой излагается точка зрения советского руководства на процессы, происходящие в Афганистане. Мы должны изложить ее Вам, и мы должны сделать это в присутствии товарища Амина.

Тараки не удивился.

— Хорошо. Он во дворце. Сейчас его позовут.

Генеральный секретарь вызвал охранника, попросил пригласить Амина. Тот явился почти сразу[32]. Поздоровался с советскими гостями…

— Извините, что я в таком виде, но я уже ложился спать, когда меня позвали…

Амин расположился рядом с Тараки как и в прежние времена когда один из них был учителем, а другой — учеником. Посол начал зачитывать послание из ЦК КПСС на русском, Рюриков переводил его на пушту. Тараки и Амин напряжено слушали, молча…

Само послание было жестким, несмотря на обтекаемость формулировок. В нормальных ситуациях таких посланий не бывает, тем более их не зачитывают в полночь, в присутствии главного военного советника и представителя КГБ. Но и ситуация в афганском руководстве была уже накалена до опасного предела.

Когда Рюриков закончил, первым заговорил Тараки, почти сразу

— Мы благодарны советскому руководству за заботу и искреннюю заинтересованность в делах нашей страны. Да, у нас есть некоторые разногласия в руководстве партии, но они преодолимы. У советского руководства нет поводов для беспокойства за будущее НДПА. Рядом со мой сидит мой сын, и он это подтвердит.

Советские перевели взгляд на Амина.

— Товарищ Тараки сказал совершенно правильно. Да у нас есть разногласия, но они преодолимы и не касаются принципиальных вопросов. У меня есть отец и он рядом со мной. Он научил меня всему, и я готов умереть за него. Клянусь, что никогда не сделаю ничего такого, что могло бы причинить вред моему отцу, и сделаю все чтобы укрепить единство в партии.

И все вроде бы хорошо — но Пузанов был опытным человеком, и хорошо умел понимать людей. Вот и сейчас он понял — что все, что они довели сейчас до этих двух людей, не имеет для них ровным счетом никакого значения.

Но ничего сделать уже было нельзя. И больше чем уже сказано — сказать тоже было нельзя.

Посол встал со своего места первым, попрощались. Темными коридорами Арка прошли к припаркованным во дворе машинам.

— Все это для отвода глаз — досадливо сказал генерал Иванов, когда машина тронулась с места — все слова про сына и отца на деле для них ничего не значат. Просто они тянут время, чтобы больнее ударить друг друга. Их уже не помирить.

— Скорее всего вы правы… — отозвался едущий на соседнем сидении посол Пузанов.

Темная, освещенная только фарами дорога бросалась под колеса едущих к посольскому комплексу машин, Пузанов напряженно думал. Слова Иванова пришлись в такт мыслям. Пытался найти выход из ситуации — и не находил.

К сожалению, чем больше Пузанов работал здесь, тем больше у него вопросов возникало к НДПА. Партии висела в воздухе, у нее не было социальной базы — ее надо было создавать, создавать кропотливо, годами. В Афганистане не было пролетариата, не было интеллигенции — были только два чудовищно неравных класса. Феодалы и нищие, забитые крестьяне, фанатично верящие в Аллаха. Странно — но именно эта вера раньше крепила страну. Каждый крестьянин считал, что кем Аллах повелел человеку родиться — тем он и рождался, и пытаться изменить свое положение — значит, идти против воли Аллаха. Поэтому крепла власть феодалов, поэтому даже сейчас феодалы — те кто грабил крестьян! — имели над ними власть, их слово и слово муллы, первого помощника феодала, было для них весомо и значимо. В ЦК НДПА — ни одного представителя рабочих и крестьян. Ни одного! Крестьяне не представлены вообще никак! И в такой ситуации, опасной и неустойчивой, они еще умудряются ссориться друг с другом, раскачивая лодку!

А самое страшное — что даже в советническом аппарате уже раскол! Да какое в советническом аппарате — даже среди них, тех, кто едет сейчас в посольство, нет единого мнения. Он можно считать таракист, Иванов — не в восторге от обоих, военные — Павловский, Горелов, Заплатин — в восторге от Амина.

Кстати, а как прикажете понимать слова Амина — я сделаю все, чтобы в партии было единство? Примирюсь с теми, чьи взгляды немного отличаются — или уничтожу всех несогласных? Понимать можно было как угодно. Вот тебе и Восток…

— Восток… неопределенно сказал Пузанов — ну, сразу спать, или чаю еще выпьем…

Под словами "выпьем чаю" подразумевался, конечно, и обмен мнениями. Хотя что дадут их мнения, когда конфликт уже до того дошел, что мирить приходится через ЦК КПСС.

Машины свернули к посольству — и тут фары высветили стоящие у ограды машины с афганскими номерами

— А это еще что…

— Это машина Сарвари — присмотревшись, сказал Иванов.

Уже на проходной их ждал комендант посольства, судя по виду его подняли с постели.

— Что происходит?

— Александр Михайлович, в посольство прибыли министры Ватанджар, Сарвар, Гулябзой и Маздурьяр. Амин отдал приказ арестовать их.

— Что они делают?

— Звонят, обзванивают верных им людей. Пытаются поднять войска

Да что же это…

— Лев Николаевич… — посол повернулся к главному военному советнику — я разберусь здесь а вы езжайте к себе, садитесь на телефон, поднимайте всех советников. Нельзя дать им расколоть страну и особенно армию.

— Я что должен у них телефоны отобрать?

— Что хотите, делайте! Но связи у них не должно быть.

— Есть! — ответил Горелов, даже не поняв, что он подчиняется гражданскому

В течение следующего дня все офицеры, которым позвонил кто-либо из "четверки" — конечно же все эти звонки были отслежены и записаны — все эти офицеры будут арестованы.

Кабул. Дворец народа 14 сентября 1979 года

Никогда не говори какой хороший день, пока не прожил его до конца. Если сможешь прожить…

Был день четырнадцатого сентября семьдесят девятого года, пятница, выходной во всех мусульманских странах, в том числе и в Афганистане. Правоверные этот день должны посвящать себе, семье, намазу, помощи бедным. А пятница ранней осенью на Востоке — это еще и базар. Дыни, арбузы, виноград, изюм, орехи — всего много, всем наделила дехкан щедрая, политая солнцем земля. Еще бы мира…

Мира не было.

Генерал Горелов работал в советническом аппарате, погрузившись в гору бумаг — как минимум половина времени ГВС уходила на бумажную работу — когда зазвонил телефон. Звонил посол Александр Михайлович Пузанов…

— Здравствуйте, Лев Николаевич. Пузанов.

— Здравствуйте. Только звонить вам собирался.

— Что случилось?

— Начались аресты в офицерском корпусе. Все те офицеры, кому вчера звонили из посольства министры, арестованы.

— Бывшие министры

Горелов не сразу понял

— Что с ними?

— Все четверо сняты со всех постов. Амин объявил войну Тараки. Это уже открытая война.

— А что Москва? Вы уже связались?

— Да. Международный отдел рекомендует еще раз поговорить с Тараки и Амином, чтобы попытаться примирить их. Павловский уже выезжает.

А что еще могут посоветовать в Международном отделе в пятницу, под выходные? Все уже мыслями дома. Повторят предыдущие рекомендации, а в случае провала — спишут на исполнителей да и все…

— Это бесполезно.

— Сейчас придется вести речь уже не о примирении, а о спасении Тараки. И времени нет, действовать надо быстро. Подъезжайте к посольству прямо сейчас, поедем вместе.

— Хорошо…

Когда Волга генерал-лейтенанта Горелова подъехала к посольству СССР, две машины уже ждали у ворот — машина посла в которой сидел сам посол Пузанов и представитель КГБ Иванов, и машина командующего сухопутными войсками генерала Павловского, находившегося в Афганистане для оказания помощи в становлении новой афганской армии. Не выходя из машины, Пузанов помахал рукой — давай за нами. Машины тронулись, промчались по бульвару Дар-уль-Аман, выскочили на Майванд, главную улицу города, тогда еще не окаймленную построенными советскими строителями пятиэтажками. Было раннее утро, солнце было уже сентябрьским — светило но не пекло, машины шли ходко. По правую руку мелькнули развалины бывшей крепостной стены — Старый город, почти сразу же свернули на Биби Махру, ведущую в аэропорт и в бывший королевский дворец, ставший теперь пристанищем победившей революции…

У дворца — почти никакой охраны, только посты Царандоя. Машины припарковались у здания — одна за другой.

— Что произошло? — Горелов боялся услышать ответ — Тараки?

— Пока нет — посол выглядел озабоченным и не спавшим — в армии начались чистки. Арестовываются офицеры, верные Тараки. В первую очередь те, кому вчера успели позвонить.

— Не надо вчера было вообще давать телефон этим. Что Амин?

— Пока ничего. Ночью пришло указание от Международного отдела ЦК. Встретиться одновременно с Амином и Тараки и поставить вопрос ребром. Так больше продолжаться не может.

Полушагом, полубегом поднялись в приемную Тараки. Там как всегда — главный адъютант подполковник Тарун с двумя пистолетами за поясом и лейтенант Касым, с автоматом. Почти вся охрана — посты Царандоя на этаже где сидит генеральный секретарь — почему то сняты.

Генеральный секретарь ЦК НДПА Нур Мухаммед Тараки поднял голову, посмотрел на проходящих в кабинет советских. Серое от усталости лицо, красные глаза. На столе — ворох каких-то газет…

О том, что с должности снята вся четверка — Сарвари, Ватанджар, Маздурьяр, Гулябзой — Тараки узнал из газет. Свежие кабульские газеты, купленные с утра, текст указа на первой странице как и положено. Фактически — объявление войны Тараки со стороны верного ученика — и Учитель не мог это не понимать.

— Как же так, товарищ Тараки — начал посол, как представитель Советского союза разговор должен был вести именно он — только вчера был разговор и с вами и с товарищем Амином. Этот разговор велся не просто так. Только вчера и вы и товарищ Амин поклялись сохранить единство в партии, вместе бороться с контрреволюцией. И что происходит сегодня? Что мы узнаем?

— Амин страшный человек… — Тараки говорил как то обреченно — он потопит революцию в крови. Он готов уничтожить всех кто не с ним. Он страшный человек.

Советские переглянулись между собой — Павловский, Пузанов, Горелов. Вот так вот. Ситуация уже запущена — до предела, гнойный нарыв вырос до угрожающих размеров.

— Товарищ Тараки… — снова начал посол — сегодня ночью мною, в присутствии товарища Иванова получено указание из ЦК партии. Примирение в ваших рядах должно быть достигнуто и не на словах, а на деле, без этого оказание дальнейшей помощи со стороны Советского союза будет поставлено под вопрос. Я прошу вас вызвать товарища Амина сюда и мы в вашем присутствии доведем до него позицию Центрального комитета.

— Сейчас?

— Да, именно сейчас. Разговор откладывать нельзя.

Не говоря больше ни слова, Тараки поднял трубку, набрал короткий номер.

— Товарищ Амин? У меня здесь группа советских товарищей, они хотели бы продолжить начатый вчера разговор. Я прошу вас приехать ко мне. Нет, без охраны. Приезжайте без охраны. И как можно быстрее, товарищи ждут.

Так до конца и не известно — планировал ли Тараки то, что произошло потом. И точно так же неизвестно — планировал ли Амин то что произошло потом. Все участники этой истории не доживут до 1980 года — кто-то погибнет почти сразу, кто-то — под самый Новый год. Свидетелей не осталось, хотя слова Тараки "приезжайте без охраны" отчетливо слышали. Смысла в этом не было — Амин не решился бы арестовать Тараки в присутствии посла и Главного военного советника. Амин был умен и понимал, что арест в присутствии представителей Советского союза — это вызов всему советскому союзу, да и не допустят этого советские товарищи. Чтобы арестовать Тараки — придется применять оружие, в том числе и к советским — а это и для Афганистана и лично для Амина — подобно смерти. Нападение на посла и главного военного советника никогда не простят. Присутствие советских — гарантия и для Амина, но только когда он в кабинете, по дороге может случиться всякое. Так что же на самом деле произошло потом?

Тараки положил трубку

— Он приедет.

В этот момент в кабинете — по воспоминаниям он задержался! — находится один из адъютантов Тараки, старший лейтенант Касым. Его вызвал Тараки после того как положил трубку. Старший лейтенант Касым был начальником политотдела Баграмского гарнизона, Тараки взял его в Москву на подписание Договора о дружбе и сотрудничестве с СССР и с тех пор не отпускал от себя. В преданности Генсеку равных ему не было.

— Сейчас сюда приедет Амин. Он должен быть один, без охраны.

— Есть! — козырнув, Касым вышел.

В этот момент, в приемной находятся три главных лица той трагедии, которая разыграется через несколько минут. Главный референт, подполковник Сайед Дауд Тарун, давно работающий на Амина и двое адъютантов, старший лейтенант Касым и старший лейтенант Бабрак. Выходя из кабинета генсека, старший лейтенант Касым говорит:

— Сейчас сюда должен приехать Амин, один и без охраны. Бабрак, принеси чай товарищу Тараки и гостям.

Старший лейтенант Бабрак начинает расставлять чашки на подносе и наливать в них чай — горячий чай в приемной есть всегда. Подполковник Тарун с оружием — при нем всегда два пистолета, выходит из приемной.

Старший лейтенант Бабрак входит в кабинет генерального секретаря, моча ставит поднос, начинает обносить всех чаем — самого Тараки и советских. Все молчат — говорить особенно нечего, все слова должны быть сказаны при Амине. При этом советские понимают, что силовой ресурс сейчас у Амина у Тараки уже ничего нет. Здание совета министров совсем рядом ждать недолго. Обнеся всех чаем, старший лейтенант Бабрак выходит из кабинета.

В приемной Касым осматривает свой автомат.

Что происходило в этот момент в приемной — непонятно. По мнению Н.И. Иванова, автора книги "операцию Шторм начать раньше" происходит вот что:

В приемной Касым осматривал свой автомат.

— Ты что это? — удивился Бабрак.

— Проверь и свой, — вместо ответа посоветовал Касым. — Слышал про Ватанджара и других?

— Сегодня во всех газетах об этом.

— У товарища Тараки практически не осталось сторонников в Политбюро. Амин сделал все, чтобы отстранить его от власти, а затем и убрать.

— Но ты сказал, что Амин сейчас подъедет сюда.

— Да, сказал. И куда сразу делся наш главный адъютант?

— Тарун? — Бабрак оглядел комнату, хотя прекрасно помнил, как главный адъютант Тараки после сообщения Касыма вышел из приемной.

— Я ему не верю. Это человек Амина. Он пошел его встречать.

— Ну и что? Он и раньше это делал.

— Он пошел его встречать со своим автоматом. А товарищ Тараки приказал Амину приезжать без охраны.

— Ты думаешь…

— Я ничего не думаю. Но если он не выполнит приказ учителя, я уложу всех этих предателей на пороге. И пусть меня судят потом за то, что я раз и навсегда покончил с теми, кто мешает товарищу Тараки и революции. Ты со мной?

— Да.

Но так ли это или нет — мы не знаем, это всего лишь авторская версия, в приемной никого нет кроме Касыма и Бабрака, только они одни. И говорят ли они что-нибудь друг другу или не говорят — этого мы не знаем. С равной долей вероятности они могли просто молча взяться за автоматы. Как бы то ни было — берется за автомат и Бабрак и они вдвоем с автоматами идут к лестнице…

В это время к зданию Арка — дворца народов подъезжает машина — Волга. В ней всего три человека — сам Хафизулла Амин, его адъютант Вазир Зирак и водитель. Больше в машине никого нет, охраны тоже нет. Никто ни к чему не готовится, сам Амин продумывает, что он будет говорить советским уже на ходу, в машине, во время ее краткого пути до Арка. На календаре пятница — но Амин работал в здании Совета министров ДРА где его и застал звонок. Из оружия — два пистолета, у водителя и у самого Амина и автомат у Зирака, больше оружия нет.

Еще один непонятный момент — где позиция всех известных мне авторов кардинально расходится с моей. Все считают, что Амин инсценировал покушение на себя — я считаю, что покушение было самым что ни на есть настоящим. Как маловероятный вариант — инсценировки не было ни с той, ни с другой стороны, а было лишь дикое, только в реальной жизни встречающееся стечение обстоятельств. Это принципиальный вопрос, потому что от правильного ответа на него переворачивается вся картина того, что произошло потом.

В самом начале действия в приемной Тараки сидят трое — старший референт подполковник Саед Дауд Тарун и двое адъютантов, старший лейтенант Бабрак и старший лейтенант Касым. Первым в комнату входит старший лейтенант Касым, он почему то задерживается в ней и слышит большую часть разговора Генерального секретаря с советскими представителями. В конце концов Тараки обращает на него внимание и говорит ему: скоро должен подъехать Амин. Он должен быть один, без охраны. Срежиссировано ли это было? Была ли договоренность между Касымом и Тараки? Вполне могла быть — до этого Тараки и Касым постоянно были друг рядом с другом и вполне могли договориться — в то время как достоверно известно, что главный агент Амина в окружении Тараки Саед Дауд Тарун последнюю свою ночь перед смертью провел дома, с женой. Вполне могли сговориться! Тем более что Касым был фанатично предан Тараки, в отличие от Таруна Амин не принимал его в партию. И если Тараки отодвинут в сторону — а все к тому и идет — не пощадят и его как одного из приближенных Тараки. Восток — дело тонкое, там ничего и никогда не прощают.

Итак, Касым выходит из кабинета и громко говорит о том, что сейчас приедет Амин. После чего он же говорит Бабраку, что товарищу Тараки и советским надо принести чай. Но чай надо заварить, надо поставить чайник и чашки на поднос — это занимает две-три минуты, даже если под рукой есть кипяток. Судя по всему все это время Тарун сидит в приемной, потому что обнеся гостей чаем, Бабрак снова выходит в приемную и первый его вопрос — где Тарун? И в тот момент, когда Бабрак обносит гостей чаем — Тарун выходит из приемной.

Был ли у него автомат? Возможно да, возможно и нет. Согласимся в этом вопросе с Ивановым — был. Кроме того — Тарун редкий среди афганцев стрелок — македонец, он может стрелять с обеих рук и поэтому носит с собой два пистолета. Итак — Тарун, вооруженный до зубов, выходит из приемной и идет вниз.

Почему?

Тарун — человек Амина. Раньше он был начальником Царандоя — до гибели американского посла в номере гостиницы Кабул. Это далеко не простой человек. Предупредить Амина? Но как? Из приемной звонить нельзя, там постоянно либо Бабрак либо Касым. В открытую он звонить не может — Бабрак и Касым тут же скрутят его. Амин, после того как ему звонил Тараки — должен сразу выйти из кабинета и пойти к машине. Сотовых телефонов тогда не было, связи в машине тоже нет, это была экзотика. Скорее всего, Тарун что-то почувствовал, понял, что дело неладно — и пошел на выход из здания, решив встретить Амина там и проводить его до кабинета Генсека. Там ему опасность угрожать не будет, в кабинете — советские. А в приемной — будет ждать он. И хотя он один против двоих, Касыма и Бабрака — умение стрелять с двух рук шансы уравнивает.

Дальше — мой вымысел. Правду установить здесь невозможно…

Подполковник Саед Дауд Тарун быстрыми шагами шел по коридорам Арка — Дворца народов. Полупустые коридоры — видно как в воздухе неспешно плывут пылинки, шаги по мраморному полу гулко отдаются в пустоте. Была пятница, на местах нет почти никого, полупустое здание. Какой замысел, какой замысел… Завтра уже никто не поймет, что именно произошло. Завтра будет уже поздно.

Почему Саед Дауд Тарун предал? Вопрос неправильный — в корне. Как это так — предал?! Он что — предал лично Тараки? Почему лично? А как же партия? Как же дело социализма. Его надо строить, надо бороться с контрреволюцией — а не наслаждаться самим собой. В отличие от тех, кого привел с собой, кого обласкал и приблизил Тараки — Саед Дауд Тарун помнил не только правление Мохаммеда Дауда, но и то что было до него.

Все то же самое. Фавориты. Самолюбование. Поездки на лечение, на конференции, черт знает куда. Неужели Тараки думает, что надо сменить цвет флага на красный — и все само собой построится? Нет, не построится. Чтобы что-то построилось — надо много и тяжело работать. Так как работает товарищ Амин.

Товарища Амина подполковник Тарун ценил — по многим причинам. Любой афганец, оценивая руководителя, оценивает его не так, как это стал бы делать, к примеру, советский человек. Слабость и нерешительность — здесь это зло, в то время как в СССР, к сожалению это все чаще и чаще становится нормой. Тарун не раз присутствовал при сценах, когда Генеральный секретарь не принимал предложения товарища Амина как следует разобраться с бандитами, с мятежниками. И советские ему в этом подыгрывали. Глупцы! Они просто не знают, что такое Афганистан. Здесь надо либо ничего не делать, отпустить все на самотек, либо действовать максимально жестко. Мятеж — бомбить, стереть с лица земли, не только воинскую часть, но и населенный пункт, где это произошло. Если пощадить — выжившие начнут мстить. Если не пощадить — все бандиты и мятежники в стране поймут, что власть есть власть и с ней нельзя играть в такие игры. Нельзя плодить кровников, любой вопрос надо решать сразу — и навсегда…

Товарищ Амин принимал в партию. Благодаря товарищу Амину свершилось восстание — если бы он открыл предателю Кармалю партийные организации в армии, схватили бы и Кадыра и Гулябзоя и его самого — всех[33]. Товарищ Амин работал заполночь, в то время как эти… те, кто и пришел к власти благодаря ему, Командиру Апрельской революции[34]… гуляют, пьют, меняют как перчатки продажных девок. То ли дело товарищ Амин — семеро детей, примерный семьянин[35].

— Нет, так социализм не построишь…

Тарун поймал себя на том, что последнюю свою мысль он сказал вслух — роскошь, какую мало кто мог себе позволить — высказываться вслух, говорить то что думаешь. Культ личности Тараки цвел пышным цветом, и горе тем из чьего рта вылетит что-то, что не будет славословием вождю. Горе тем…

Помимо этого, у Амина было и еще одно достоинство. Отучившийся в США, имеющий педагогическое образование и отвечающий за кадры Амин никогда не предавал своих людей. Ценил людей. Все, кто работал на амина знали — что своего человека он не бросит в беде никогда. Ценил кадры….

А теперь эти подонки задумали убить Амина… Убить Учителя.

Как он догадался? Да просто. А как не догадаешься, если выходит из кабинета Касым, говорит что должен приехать Амин один и без охраны, а потом начинает осматривать свой автомат. Тут и дурак догадается, что будет дальше. Убили Дауда, приговорили к смертной казни Кадыра, который и поднял восстание, руководил Саурской революцией. Убить и Амина — и все. Останутся Тараки и четверка. И все. Больше никого не будет. А русским можно наплести все что угодно — а может быть русские знают о том, что должно произойти и одобряют это.

Но он, этого не допустит.

Да, он подполковник Саед Дауд Тарун этого не допустит. Если надо — он прикроет Учителя своей грудью. Если надо — просто пристрелит Касыма и Бабрака и все, тем более что с оружием он умеет обращаться лучше их двоих. Да, так будет правильно. Даже если товарищ Амин пойдет к товарищу Тараки без охраны — он, Тарун пойдет первым и расчистит дорогу.

Нет, ну как все рассчитали, подонки. Здание пустое, в коридорах ни народа, ни охраны. Все что угодно можно сделать. При народе, при партийцах они может, и не стали бы стрелять, побоялись бы, а тут…

Учителя надо спасти. Ведь все что у него есть — все дал Учитель. Даже жену, Наташу, он нашел в России, куда отправился учиться по совету Хафизуллы Амина.

Все решено. Если они встанут на пути Учителя с автоматами — он их просто расстреляет как бешеных псов и дело с концом.

А тем временем, к дворцу Арк по улицам Кабула ехала Волга, ехала так быстро, как это позволяла улица и дорога. Мелькала в окнах выходная улица, афганцы спешили на базар, толпились, или просто вышли погулять. А Хафизулла Амин, второй человек в государстве и партии, который вот-вот мог стать первым, напряженно думал.

О чем он думал в те минуты, пока Волга мчалась к дворцу? О чем вообще думает человек, который многое поставил на карту и который точно знает, что здесь и сейчас будет решаться его судьба? Аллах его знает — каждый думает о своем…

Но ставку Амин уже сделал. Четверка отстранена от своих постов, причем без разрешения Тараки. Верные и преданные люди — на ключевых постах министерств, на крайний случай есть четыреста сорок четвертая бригада коммандос, большинство офицеров в которой — тоже его сторонники. За Тараки сейчас нет никого, верные им части поднять не удалось, сейчас четверка прячется то ли в советском, то ли в чехословацком посольстве — но рано или поздно им все равно оттуда придется выйти, не так ли? А сам Тараки — он ведь и не значит ничего, сам то по себе. Кто он? Что он сделал для революции? Кто пойдет за ним? Да никто. Его можно в отставку, пусть уезжает в Советский союз послом. Там книги пишет. А вот четверку надо достать. Четверка это другое дело, они в отличие от Тараки многое теряют и никогда не успокоятся. Их надо уничтожить любой ценой!

Звонок "дорогого учителя" застал Хафизуллу на рабочем месте — он не мог позволить себе ни дня отдыха. Особенно в те дни, когда решается вопрос о власти, когда не нейтрализована четверка, когда может произойти все что угодно. Сейчас решается судьба государства и судьба поста генерального секретаря.

И слова Тараки "приезжайте один без охраны" Амин воспринял всерьез. Не только он читал про Сталина — Тараки тоже мог прочитать. Загнанный в угол зверь может стать очень опасным.

И поэтому Амин не послушал Тараки и взял с собой адъютанта, верного Вазира Мухаммада Зирака. А Зираку приказал взять собой автомат…

— Вазир?

— Да, Рафик-муаллим[36]?

— Будь внимателен. И не выпускай оружие из рук.

— Я понял, рафик-муаллим…

Волга прошла круговое движение на парке Пуштунистан, почти сразу же свернула к Дворцу Народов. На посту, на въезде знакомую машину обыскать не посмели…

Таруна он увидел сразу, как вышел из машины, во дворе Дворца, у самой двери — он как будто прятался, чтобы его не увидели сверху, из окон.

— Касым и Бабрак встречают тебя с автоматами! Их послал встретить тебя Тараки! — не здороваясь, выпалил Тарун

Амин в одно мгновение — нельзя этого отнять, он был очень умным, умел мгновенно ориентироваться в окружающей обстановке — просчитал ситуацию. Вот значит, как! Касым и Бабрак! Комитет по встрече…

— Ты правильно сделал, что встретил меня… — бросил Амин — я этого не забуду. Иди и убери с моего пути Касыма и Бабрака. Пока я иду к генеральному секретарю, никого на моей дороге быть не должно. Я знаю, ты справишься.

— Справлюсь, рафик!

— Иди!

Амин рукой придержал Вазира, шагнувшего следом

— Подожди!

Отдал ли Амин приказ Таруну убить Бабрака и Касыма? Уверен, что нет — потому что иначе бы Тарун первым открыл бы огонь, увидев Касыма и Бабрака на лестнице. Но этого не произошло — и погиб сам Тарун.

Подполковник Тарун увидел Касыма и Бабрака на этаже, на котором находился кабинет Генерального секретаря — у обоих было оружие и они стояли один слева, другой справа от лестницы, готовые стрелять. Ситуацию Тарун просчитал сразу — они откроют огонь одновременно, оба автомата сняты с предохранителей. Они стоял на самом верху лестницы, и смогут простреливать весь лестничный пролет, это несколько метров, стреляя сверху вниз. Ничего сделать в таком случае будет просто невозможно.

— Уйдите с дороги! — сухо бросил Тарун

В этот момент внизу на лестнице показался Зирак, за ним шел Амин — и застучали автоматные очереди…

Этот момент тоже часто перевирают. Хотя невозможно точно сказать, что произошло в тот день на лестнице, не досталось ни одного живого свидетеля, кроме тяжело раненого Зирака — советский хирург полковник Алексеев сделал ему операцию и отправил на лечение в Союз. Но и он появился тогда, когда Тарун уже какое-то время стоял напротив Бабрака и Касыма — и о чем они говорили до стрельбы, знает сейчас только Аллах.

Но результаты перестрелки говорят сами за себя. В перестрелке участвовали четверо — Тарун, Вазир, Касым и Бабрак. У всех автоматы. В итоге — Тарун убит, Вазир тяжело ранен, падая, он прикрыл собой Амина и спас его от предназначенных ему пуль. У Касыма и Бабрака — ни царапины. Кто открыл первым огонь — думаю, понятно…

У нас же пишут самое разное — например, что Тарун сунулся за пистолетом, одним из тех что он носил за поясом и Касым нажал на спуск. Вряд ли это так, если бы Тарун хотел стрелять — он начал бы стрелять первым, не дожидаясь пока поднимутся Амин и Зирак.

Короткой очередью навскидку Касым срезал Таруна, он вскинул автомат инстинктивно, как только увидел, что внизу на лестнице кто-то появился. Застрочил автомат Бабрака — он стрелял куда-то вниз, в сторону тех, кто был на лестнице. Противно взвизгнули рикошеты…

Амин правильно среагировал и тут. Он не успел выйти из-за поворота на последний пролет лестницы, но он психологически уже был готов к тому, что произойдет. И когда Вазир ступил на лестницу первым прогремела очередь, Вазир дернулся и начал падать вниз, прямо на руки своему учителю, заливая его своей кровью. Зирак навалился на премьера и чуть не сбил его с ног — но премьер устоял и подхватив Зирака подмышки, пятясь, со всей возможной в такой ситуации скоростью побежал вниз, в темноту…

— Где он?

Касым бросился вниз с автоматом, перепрыгивая через несколько ступеней — и вдруг замер как вкопанный. Снизу закричали на несколько голосов, послышался топот. МГБ! Дежурная смена МГБ в здании там все — люди Амина.

— Что? — истерически крикнул Бабрак

Касым вместо ответа побежал наверх, оскальзываясь на залитых кровью Таруна ступенях.

— Что произошло?

Часы прозвонили мелодично — раз-раз-раз — три часа дня — и в этот момент за стеной, у самого кабинета на два голоса заговорили автоматы…

Первым среагировал посол Пузанов — вскочив, он оттолкнул сидевшего спиной к входной двери в кабинет (такова была планировка кабинета) Тараки, в угол, чтобы он не попал под первую же очередь, если кто-то с автоматом ворвется в кабинет. Горелов бросился к окну — оно как раз выходило во двор дворца. Внизу, во дворе Амин тащил к машине залитого кровью Вазира, своего адъютанта. В крови были оба, но генерал Горелов заметил другое — на груди у Вазира болтался автомат…

Бледный как мел, в кабинет ворвался Касым, уже без оружия, стало что-то путано и сбивчиво объяснять Тараки на пушту…

Если читать того же Иванова — переводчик не смог перевести находившимся в кабинете советским слова Касыма, потому что владел дари, а Тараки и Касым были пуштунами и говорили на пушту. Но здесь — опять неувязка! Зачем брать на встречу с человеком, говорящим на пушту переводчика, знающего только дари!? Как бы то ни было — если Иванов здесь прав — это еще одна загадка тех событий. Возможно, и даже наверняка в кабинете Тараки был еще один человек, шестой — и точно не переводчик. Тот, кого никто не хотел потом называть как участника тех событий. Как бы то ни было — в этом случае Касым мог сказать Тараки все что угодно, никто кроме них двоих не смог бы понять сказанного.

— Только что был убит мой главный адъютант Тарун… — сказал Тараки, отвечая на висящий грозовой тучей в воздухе вопрос

— Наверное, нам надо поехать к Амину — сразу сказал Пузанов, и тут же добавил, чтобы не быть неправильно понятым — попытаемся узнать, в чем дело…

Тараки потрясенно смотрел в окно, выглядывающее во двор, на отъезжающую машину Амина

— Это все… Это конец…

Советские уходили, а Тараки оставался. Интересно, что он думал в этот момент? Первое лицо государства — но фактически генерал без дивизии, князь без народа. Знал ли он о своей судьбе? Наверное, знал. Мог бы он напроситься с советскими, спрятаться в посольстве — Амин никогда бы не пошел на штурм советского посольства? Да конечно мог бы. Но он остался в своем кабинете.

Один за другим советские гости, все четверо (или все-таки пятеро?!) вышли из кабинета. Навстречу им пробежала Нурбиби, жена Тараки — она жила во дворце. Прошли мимо бледных, сжимающих свои автоматы Касыма и Бабрака. Прошли мимо трупа подполковника Саеда Дауда Таруна, осторожно переступая через лужу крови на ступеньках…

Тараки остался в кабинете. Один — против всех.

Кабул. Здание Министерства обороны ДРА 14 сентября 1979 года

Автомашина, в которой находился Амин, тяжело раненый Зирак и водитель, направилась к здании Министерства обороны ДРА, в котором находился и Генеральный штаб ДРА. Во главе Генштаба — преданный Амину подполковник Якуб, начальник ГлавПура — не менее преданный Экбаль. Сам Амин на данный момент фактически является министром обороны — последним указом на этот счет министром назначен сам Тараки, но вторым пунктом Амин назначен лицом, оказывающим Тараки помощь в этом вопросе. Если смотреть в суть — это значит, что должность будет занимать Тараки, а работать за него — Амин. Среди находившихся в здании военных советников, старшим по званию был генерал Заплатин — советник начальника афганского Главпура Экбаля. Как раз он и вышел на балкон своего кабинета (здание было старой постройки и у некоторых начальственных кабинетов были собственные балконы), когда к зданию подлетела Волга, к машине выбежали офицеры и начали помогать выбираться окровавленному Амину. Потом начали вытаскивать из машины тяжело раненого Зирака.

Рассмотрев все, что ему было нужно, Заплатин быстро зашел обратно в кабинет. Путались мысли, ясно было, что произошло что-то из рук вон выходящее.

Что могло произойти? Покушение? Министры? Взбунтовалась воинская часть? Бандиты? Или еще что-то?

Как бы то ни было — Заплатин понимал, что здесь и сейчас он — представитель Советского Союза, не вмешаться он не может.

Закрыл кабинет, пошел вниз. На первом этаже был полный бедлам — бегали офицеры, оружие у всех, раздавались команды. У двери кабинета, занимаемого Амином, появились вооруженные часовые. Зайти туда Заплатин не рискнул.

Наконец, открылась дверь, из кабинета вышел подсоветный Заплатина — Экбаль. Увидев в приемной своего советника, подошел к нему.

— Товарища Амина обстреляла охрана Тараки в Арке.

Твою мать!

— Что с ним? Он ранен?

— Нет. Тяжело ранен товарищ Зирак, адъютант, он прикрыл собой товарища Амина. Убит главный адъютант Тараки, товарищ Сайед Дауд Тарун.

— Что делает Амин?

— Позвонил Тараки. Сказал: ты хорошо меня встретил. Теперь приезжай ко мне я тебя тоже чаем угощу…

За окном раздался шум от подъезжающих машин, в такой обстановке это могли быть кто угодно, в том числе и отряд царандоя или коммандос. Экбаль и Заплатин бросились к окнам, но увидели, что машины — посольские.

Вышедшие из машин Горелов, Павловский, Пузанов и Иванов быстро прошли в здание.

— Я зайду… — Экбаль пошел обратно в кабинет. Заплатин остался в приемной.

Вошли в кабинет впятером — Амин уже пришел в себя и сейчас нервными движения вытирал платком руки, измазанные в крови.

— В чем дело? — не дав никому начать, заговорил Амин — Тараки предпринял покушение на меня! Мы сами во всем разберемся!

Советские переглянулись. Каждый понимал — все. Примирение невозможно. Указание ЦК не выполнено, и за это будет отвечать кто-то из них, возможно и они все (забегая вперед — основной удар обрушился на Пузанова, его отозвали и признали, что он не справился с обязанностями посла. Сменили и Главного военного советника).

— Товарищ Амин! — придерживаясь официального тона, заговорил посол — мы считаем, что бы не произошло, Нур Мухаммед Тараки как знамя Саурской революции должен остаться на посту председателя Революционного военного совета.

— Это решит ЦК — сказал Амин и отвернулся, ясно давая понять, что разговор закончен.

Кабул Здание Царандоя Утро на 15 сентября 1979 года

Чуйка — старая подруга следака. Разведчика тоже, но верней всего следака. Если нет чуйки — на следствии работать нельзя. Простой пример — вот идет обыск. И что, всю квартиру перерывать? А если она многокомнатная? А если это не квартира, а целая дача с участком? А на участке — мало ли что закопано. Все перерывать?

Вот тут то и помогает старая подруга — чуйка. Не поверил бы, если бы не видел своими глазами — на одном из обысков Александр Владимирович, мой бывший шеф из Генеральной, прошелся между восемью клумбами и точно сказал под какой копать. Нашли целый бочонок — золото, червонцы царские — все как обычно, в общем. А если бы не было этой чуйки? Так бы и копали — хоть экскаватор вызывай…

Принялась за меня старая подруга еще ночью. Спал вполглаза, вполуха, в голове мысли — сам не могу понять какие, перебираю события прошлого. И чем дальше в лес, тем больше… По руинам моей памяти — вот это как называется.

И когда по утру зазвонил телефон — я подхватился моментально, словно спринтер на старте после выстрела стартового пистолета.

— Капитан Белов.

— Дежурный, майор Бобрик. Срочный сбор. Машина у вас есть?

— Есть.

— Тогда полчаса на то чтобы добраться до аппарата ГВС.

— Есть.

Ну и что происходит?

Не поел, толком не собрался — времени не было. Просто затолкал отказывающееся подчиняться тело в военную форму, выпил воды и таблетку аспирина, выскочил — пришлось вернуться, забыл ключи от машины. Было понятно, что произошло что-то серьезное — просто так сбор бы не объявляли.

Уже на первом повороте, как раз на выезде из городка советников увидел такое, что нажал на тормоз прямо посреди дороги.

Бронетранспортеры!

Самые настоящие, два бронетранспортера БТР-60ПБ. Афганские, других здесь нет. Несколько сорбозов на броне, кто-то похоже досыпает, кто-то бодрствует — но до советских советников-мушаверов им особо дела нет. Значит не контрреволюция, иначе бы блокировали советнический городок, а то бы и обстреляли.

Черт, как быстро жаргон местный усвоил. Революция, контрреволюция.

Мелькнула мысль спросить, что происходит у сорбозов, но, подумав получше от этой мысли отказался. Языковой барьер — раз. Что происходит — непонятно. Пропускают — вот я и поеду. Что мне суждено знать — до меня в аппарате ГВС доведут.

Доводить обстановку естественно никто не стал — стоило только переступить порог — как водоворот работы затянул с головой. В основном бумажной и телефонной — телефоны просто разрывались. Надо было отслеживать обстановку во всех частях афганской армии, связываться с советниками и передавать руководящие указания, отвечать на запросы Москвы, которой нужны а была информация. Надо было составлять сводку за день — и что там писать было непонятно. Надо было установить, что происходит в городе. И, наконец — надо было исхитриться не вляпаться во внутриафганское противостояние самим. Один дурак — офицер или советник, а дураков тут тоже хватало — и все. Приехали…

Что произошло — понял, не сразу, но понял. Тараки, стремительно теряющий позиции решил разрубить гордиев узел — убить Амина. Что конкретно произошло во дворце Арк — толком никто не знал, но уже очевидно было, что попытка убийства благополучно провалилась. И теперь Амин предпринял ответные действия — при том, в глазах партии он будет прав, потому что Тараки выступил первым и первым перешел черту. Хотя о чем это я? Прав — не прав — здесь нет правых и не правых. Здесь есть свои — и чужие.

В городе были войска. У столицы всегда дислоцировались две дивизии, в том числе танковая. Армия использовалась всеми правителями как средство крепления своей власти, а заговорщиками — для реализации своих планов. Очевидно, что сейчас происходило нечто среднее между первым и вторым — по сигналу начальника генерального штаба Якуба войска вошли в город, заняли позиции согласно плану. Стрельбы слышно не было, в том числе и у дворца Арк. Однако, пользуясь аппаратурой прослушивания, мы почти сразу поймали сигнал из Арка — "Первый окружен вторым, первый прости помощи". Но на помощь Тараки сейчас не мог прийти уже никто — власть он потерял давно, и сейчас просто декларируемое положение дел приводилось к реальному.

Москва запрашивала информацию — кто сейчас у власти, когда соберется ЦК, что происходит с армией. Установки были две, обе в категоричной форме. Первая — не допустить вмешательства армии в конфликт. Вторая — любой ценой спасти жизнь Тараки.

Спасти — это хорошо. Вот только — как?!

Работы было… а мне надо было вырваться, причем вырваться любой ценой — вытаскивать агента. Полковник Асад Хашим для меня был сейчас важнее чем Тараки и Амин вместе взятые. Потому что это был мой агент, а я был его куратором. Куратор отвечает за своего агента — первая заповедь любой разведки, куратор должен делать все, чтобы сохранить источник информации. А про то, что Хашима надо было вытаскивать, я знал точно — когда имеет переворот, всегда сводятся счеты. И тот человек Амина, заместитель Хашима, который работал в Царандое безусловно захочет стать начальником…

Но вырваться я смог лишь к шестнадцати ноль-ноль, когда было уже поздно…

За целый день обстановка изменилась мало. Бронетехника по-прежнему стояла на улицах — но солдаты кто спал прямо на броне, кто переминался рядом — в общем, просто вошли, задачу им никто не ставил. Защитников революции в патрулях было больше чем обычно, стрельбы слышно не было, народа на улицах было много. Это самый лучший барометр общественного спокойствия — если бы что-то происходило серьезное, улицы мгновенно бы опустели.

А вот у здания Царандоя были выставлены дополнительные посты. Без бронетехники — просто те же что и на улицах, ничего не понимающие солдаты…

Пропуска в здание у меня не было — но как пройти я хорошо знал.

— К майору Вазири! — резко сказал я, махнув перед лицом часового своим удостоверением.

И не дожидаясь согласия, шагнул вперед.

Есть ли вообще такой майор Вазири в этом здании я не знал и знать не хотел. И точно знал что этого не знают и на посту охраны. Это раньше, при Дауде знали — после революции состав работников Царандоя менялся столь стремительно, что запомнить есть ли в здании такой майор Вазири было невозможно. Подъехавший УАЗ с номерами серии, которую давали аппарату ГВС, советский офицер с каким-то удостоверением, наверное, спешащий. В те времена советских военных воспринимали в Афганистане как некую высшую силу. И поэтому старший поста охраны просто отступил в сторону с моего пути…

Опоздал!

Хашима уже вели к машине, машина была всего одна, с водителем, она стояла прямо напротив входа в здание. Два человека вели его, держа с обеих сторон за руки, третий шел следом.

Ни один не готов стрелять! У одного — автомат на плече, у двоих пистолеты в кобурах. Ни один из них не готов стрелять — значит две-три секунды, у меня есть в любом случае.

Обеспечить эвакуацию. Любой ценой! Одному Аллаху известно — какие сведения может иметь заместитель начальника Царандоя.

Прорвемся. Хотя бы до посольства… пусть меня вышибут за самоуправство, но афганца не отдадут. Это я знал точно — не отдадут.

Я ускорил шаг, вдохнул — до звона в ушах — и выдохнул. Как тогда, много лет назад, когда я еще не был Беловым и не боялся свой фамилии. На первенстве Москвы.

Быстрее…

Шаг, поворот — левая рука рвет плеча сорбоза автомат, правой — короткий удар по сонной — не до миль пардона сейчас.

— Салам алейкум!

— Валейкума…

Один из солдат, конвоирующий Хашима падал, падал медленно, словно при замедленной прокрутке кинопленки, офицер же впал в ступор. Нападение для него стало полной неожиданностью, а приветствие со стороны нападающего, советского офицера, да еще на афганском и вовсе сбило его с толка…

— Рафик… — начал он, даже не попытавшись выхватить пистолет из кобуры…

Шаг в сторону, еще. Удар! Точный, четкий удар, ткут не до самбо, тут некогда бросать через плечо или бедро. Тут надо вырубать, хотя бы секунд на тридцать успокоить. И не стрелять! Сейчас все в шоке, но на стрельбу реакция отработанная, откроют огонь в ответ и все…

Тогда конец. Без вариантов — конец, тут только в здании центрального аппарата человек пятьсот и все с автоматами, это тебе не советская милиция…

— Дреш!

Двое солдат, даже не солдат — защитников революции, с автоматами у входа в здание. Вскинули автоматы, но стрелять не решаются — ну не могут они стрелять в советских!

— Дреш!

Да пошли вы…

— Хуб асти! — кричу я во всю глотку, вводя всех в недоумение еще больше.

Ценна каждая секунда. Чем более дикими, нелогичными будут мои действия — тем больше шансов, что мне удастся вырваться самому и вырвать Хашима. Тут допустимы любые приемы — если бы можно было, я бы и без штанов в Царандой заявился, серьезно.

Подхватываю упавшего Хашима, руки его скованы, он не может даже сам встать. Таща его — к машине, к этой проклятой машине с включенным двигателем…

Солдат, сидевший в машине не нашел ничего лучшего, как выскочить мне на встречу — и упал, сбитый ударом в горло, в адамово яблоко.

— Быстро!

Как я умудрился запихать Хашима через левую переднюю дверь на правое переднее сидение, да еще сделать это так быстро — и не понимаю и сам. Волга — машина все таки просторна, но не настолько. Спасло видимо то, что эта была старая Волга, с цельным передним диваном. Следом, на водительское сидение втиснулся и сам.

До сих пор по нам никто не стрелял!

Первый выстрел прогремел сзади, когда я уже газанул с места, переложил руль влево, направляя машину к воротам. Машина дернулась, ее ощутимо повело вправо — первым же выстрелом ухитрились пробить покрышку. Но это ничего, нужно только налечь со всей силы на руль и все… вот так… Плевать, пусть стреляют, уже поздно… проиграли… теперь хоть на ободах но доедем… хоть до рынка… да, до рынка, в посольство нельзя, посольство блокируют в первую очередь… а чтобы прочесать рынок нужен целый полк…

Хрен возьмут!

Словно в замедленном кино — навстречу летят ворота со шлагбаумом, пост… исчезает сбитый капотом Волги шлагбаум, преграждающий нам путь к свободе, ревет на предельных оборотах мотор, нет времени переключать скорость… Разворот — резкий, всем телом налегаю на баранку, машина идет тяжело, но слушается… Что-то большое надвигается на нас слева с неотвратимой стремительностью. В последнюю долю секунды понимаю, что это армейский Урал, сворачивающий к зданию Царандоя. И что столкновения нам никак не избежать. Удар — по касательной, словно в замедленной съемке сминается капот, совсем рядом огромное колесо Урала, чертова пробитая покрышка… если бы не она, ушли бы…удар по касательной, а так…

А так — машина тяжело ложится набок, визжит сминаемое железо…

Последнее что помню… ноги… много ног… асфальт… дым… все перевернуто с ног на голову и ноги тоже перевернуты… много бегущих ног к машине. К нашей машине.

Срочно

Секретно

из ежедневного доклада главного военного советника в ДРА, г. Кабул.

…В связи с возникновением в руководстве ДРА разногласий, по приказу X. Амина в 9:30 14 сентября с. г. в частях Кабульского гарнизона была введена боевая готовность N 1. В 16:20 по сигналу начальника Генерального штаба Якуба войска вошли во внутреннюю зону города и к 18:00 заняли свои районы обороны.

В 17:50 по кабульскому радио было передано сообщение об изменениях в правительстве ДРА. В это же время в частях гарнизона отстранены от занимаемых постов командир 8-й пехотной дивизии (пд), командиры артиллерийского полка и отдельного танкового батальона 8-й пд, начальники штабов 4-й и 15-й танковых бригад.

В течение ночи в Кабуле сохранялась относительно спокойная обстановка. Все объекты города охранялись войсками, улицы патрулировались усиленными нарядами армейских подразделений. Резиденция Н. М. Тараки блокирована войсками, все линии связи с ней отключены…

Горелов

15 сентября 1979 г.

Секретно

Дипломатическим шифром

Посольство СССР в ДРА

Советским представителям в Кабуле:

— Признано целесообразным, считаясь с реальным положением дел, как оно сейчас складывается в Афганистане, не отказываться иметь дело с X. Амином и возглавляемым им руководством. При этом необходимо всячески удерживать X. Амина от репрессий против сторонников Н. Тараки и других неугодных ему лиц, не являющихся врагами революции. Одновременно необходимо использовать контакты с X. Амином для дальнейшего выявления его политического лица и намерений.

— Признано также целесообразным, чтобы наши военные советники, находящиеся в афганских войсках, а также советники органов безопасности и внутренних дел оставались на своих местах. Они должны исполнять свои прямые функции, связанные с подготовкой и проведением боевых действий против мятежных формирований и других контрреволюционных сил. Они, разумеется, не должны принимать никакого участия в репрессивных мерах против неугодных X. Амину лиц в случае привлечения к этим действиям частей и подразделений, в которых находятся наши советники…

А. Громыко.

15.9.1979 г.

По материалам прессы

16.09.1979

Заявление Пленума ЦК НДПА (авангарда рабочего класса страны)

Сегодня с 9 до 13 часов состоялся чрезвычайный Пленум ЦК НДПА под председательством секретаря ЦК НДПА, члена Политбюро д-ра Шах Вали.

На этом заседании была всесторонне рассмотрена и обсуждена просьба Н. М. Тараки. В своей просьбе Н. М. Тараки заявил, что по состоянию здоровья не может продолжать исполнение партийных и государственных обязанностей. Пленум ЦК НДПА всесторонне и внимательно рассмотрел эту просьбу и единогласно удовлетворил ее.

Пленум ЦК НДПА избрал Генеральным секретарем ЦК НДПА секретаря ЦК НДПА премьер-министра ДРА товарища Хафизуллу Амина.

Примечания

1

совершенно секретно

(обратно)

2

к сожалению это действительно было так. Буквально десятками и сотнями тонн вывозились и уничтожались патроны, гранаты вылежавшие срок хранения. Нет чтобы на учения солдатам отдать, пусть выстреляют, а на хранение заложить новое. Еще учений боялись, потому что может произойти несчастный случай и кому то придется отвечать. В общем и целом — маразма было предостаточно.

(обратно)

3

Московский автодорожный институт

(обратно)

4

так раньше называлась Самара

(обратно)

5

прим автора — черная чалма — признак исламского экстремиста, их отличительный знак. Потом от этого пошло название "черные аисты" хотя у них и камуфляж был черный. Полицейский, американский, в Пакистан его завезли, вот и выдали этим самым Аистам.

(обратно)

6

Одно время Хафизулла Амин был директором элитного лицея, образование у него — педагогическое.

(обратно)

7

В Афганистане очень силен пуштунский национализм. Этот национализм в чем-то сродни фашизму, не в последнюю очередь именно этим объясняются такие тяжкие последствия революции. Ее попытались сделать тем, чем она не была, она никогда не была ни коммунистической ни социалистической, в Афганистане не было нормальной социальной базы для социализма, она хоть какая-то появилась лишь к концу войны. Саурскую революцию правильно классифицировал востоковед из ЦК КПСС Р.А. Ульяновский — верхушечный военный переворот

(обратно)

8

Прим автора — это действительно было так. Амин признался сам что получал деньги от ЦРУ, но сказал, что получал их потому что ему не на что было жить, а учебу надо было заканчивать. Потом, после штурма дворца ТаджБек в записной книжке Амина найдут запись "Резидент ЦРУ в Индии" и номер телефона. Автор в этом случае склонен верить Амину, в том что он не поддерживал отношений с ЦРУ. Подделка с телефонной книжкой и записью в ней достаточно грубая и сама по себе наводящая на размышления. Подробнее об этом — в следующей книге.

(обратно)

9

ИЦ, информационный центр МВД, единая картотека, еще докомпьютерной эры. Сейчас кстати хоть компьютер в каждом ментовском кабинете стоит — его используют только как печатную машинку или фоторобот составить. Нормального обмена информацией, единой базы данных с нормальным доступом каждого не существует.

(обратно)

10

глухарь — на слэнге это нераскрытое дело, он же висяк

(обратно)

11

прим автора — один из вариантов групповой слежки. Сыщик 1 следит за объектом, сыщик 2 следит за сыщиком 1, сыщик 3 следит за сыщиком 2. Прошло какое-то время — роли меняются, теперь сыщик 2 следит за объектом, сыщик 3 следит за сыщиком 2 а сыщик 1 следит за сыщиком 3. Поскольку тот, кто непосредственно следит за объектом постоянно меняется, расшифровать наблюдение бывает очень сложно.

(обратно)

12

невеста и в самом деле видная. Кто в СССР имел возможность постоянно бывать за границей — обычно имели доход в три-пять раз больше зарплаты. Откуда и пошло — чтобы тебе жить на одну зарплату. Такое советское проклятье

(обратно)

13

прим автора — в последнее время перед смертью, летом 1979 года к Тараки так обращались все, но моду эту ввел Амин. Учитель, муаллим — принятое в исламском мире уважительное обращение к мужчине.

(обратно)

14

речь идет о командующем сухопутными войсками, генерале Павловском. В то время он действительно был в Кабуле с целью усиления оперативной группы министерства обороны и он действительно предлагал поддерживать Амина, а не Тараки. Такого же мнения придерживался и местный ГВС генерал Горелов Лев Николаевич. Рассуждения его были здравыми — Амин способен обеспечить единство страны, Амин а порядок более работоспособен, Амин способен асам без привлечения советских бороться с контрреволюцией. К нению Павловского не прислушались, хотя такое мнение было не единственным. Вообще, информация из Афганистана поступала крайне противоречивая, и, как сейчас уже понятно — сознательно искажалась в центральном аппарате КГБ прежде чем сообщить наверх. Исторический факт — одного из советников, генерал-майора Заплатина вызвал в Москву на доклад Устинов. Когда Заплатин доложил реальную ситуацию по Афганистану (это было перед убийством Амина) — Устинов показал Заплатину ежедневные сводки, которые готовила резидентура КГБ. Прочитав их, Заплатин пришел в ужас, а Устинов раздраженно сказал: вы там сами договориться не можете между собой — а нам тут решение принимать. Этот и многие другие факты, показывали, что КГБ сознательно взяло курс на обострение афганской проблемы.

(обратно)

15

То есть в Великобритании и США

(обратно)

16

Скандал с Марковичем — мало кто помнит что тогда произошло. Первого октября 1968 г. У деревни Д'Эланкур было обнаружено тело Стефана Марковича, югославского мафиози и бывшего телохранителя Алена Делона. Сразу пошли слухи, что Ален Делон его и убил, то ли из ревности, то ли как опасного свидетеля, потому что до этого Маркович и Делон убили любовника жены Делона Натали. Этим скандалом, не таким уж и громким воспользовался Помпиду чтобы устроить чистку в полиции и спецслужбах. Кстати, сам Делон в этом деле был замазан по уши, если копнуть — то выясняется многое. Два личных самолета Боинг 707, яхта, несколько фирм, вложения в тотализатор, в бои без правил и много еще куда. На гонорары актера так как жил Делон жить невозможно.

(обратно)

17

это соответствует действительности. Как-то раз директор ЦРУ пришел на очередное заседание совместного комитета по разведке с десятилетней девочкой, и сказал, что это — дочь погибшего разведчика. А убили его после того, как он назвал его имя на одном из предшествующих заседаний комитета. И попросил законодателей объяснить девочке — за что убили ее папу.

(обратно)

18

И это тоже документальные факты Олдридж Эймс, самый ценный крот 20 столетия сильно пил, что не раз отмечалось в досье на него. Из-за пьянства жена подала на развод, а желая найти деньги после развода он пришел в советское посольство…

(обратно)

19

квадратно-гнездовой метод наблюдения — на слэнге так называют метод, при котором перемещения объекта фиксируются не подвижными, а постоянными постами наблюдения, которые отслеживают прохождение объекта, и каждый день занимают новую позицию для наблюдения. Таким образом, можно выявить, какие места объект посещает регулярно и при этом шанс что стационарный пост заметят весьма низок

(обратно)

20

хуб асти — как дела, как поживаете. Типичное афганское приветствие

(обратно)

21

НСПУ — ночной снайперский прицел

(обратно)

22

в данном случае командор — это не звание старшего офицера британским ВМС. Так обращаются афганцы к офицерам, в том числе пехотным, обращение "командор" считается уважительным

(обратно)

23

Потом уже стали поосмотрительнее. Чего-то подобное могло совершиться в начале девяностых в Алжире, куда вернулись из Афганистана ветераны боев с Советской Армией. Состоялись выборы — причем агитация исламистов была весьма своеобразной. Они в открытую говорили: кто против нас, тот против Аллаха, того нужно уничтожить. Но тут уже старшие офицеры силовых структур по опыту Ирана знали что им уготовано при победе исламистов — и совершили государственный переворот. После чего в Алжире началась террористическая война — но к власти исламисты не прошли.

(обратно)

24

Государственный комитет по внешнеэкономическим связям, очень блатное место

(обратно)

25

Про роль французской разведки в афганской трагедии вообще мало чего известно. ДСГЕ в те годы возглавлял граф Александр де Маранш, ярый антисоветчик и чрезвычайно опасный человек с огромными связями на Востоке. В средине 80-х годов, когда ЦРУ уже готово было сдаться и прекратить поддерживать мятежников — именно он не допустил этого, именно он наладил подпитку мятежников деньгами, оружием, выпущенными из тюрем Востока и северной Африки уголовниками. Победа западного блока в афганской войне — больше чего заслуга, чем ЦРУ.

(обратно)

26

Страна А — под таким обозначением в документах проходил Афганистан

(обратно)

27

105 дивизия ВДВ, как раз подготовленная к работе в горно-пустынной местности как раз была расформирована перед началом событий, а специалисты — розданы по округам. Но объяснений этому внятных не было. Возможно, специалистов раздали по округам на случай большой войны на Востоке, как раз в горно-пустынной местности — чтобы в каждом военном округе были люди, знакомые с ТВД и способные быстро обучить еще кого-то.

(обратно)

28

Рафик — товарищ по-афгански и по-арабски

(обратно)

29

В партийных документах часто встречается, что председателя КГБ СССР и руководителя ПГУ КГБ СССР именуют не настоящими фамилиями, а псевдонимами. Псевдоним Андропова часто был "Иванов".

(обратно)

30

Это правда. Раббани был близким другом купца Керим-Бая, одного из богатейших людей Афганистана. На его вилле в Кабуле насиловали детей и все это знали.

(обратно)

31

Бригада коммандос, дислоцировалась в самом Кабуле на окраине. Мощное средство в политических разборах

(обратно)

32

В некоторых книгах упоминается, что Амин пришел на эту встречу в ночном халате и в тапочках — якобы готовился ко сну во дворце. На самом деле Амин давно не ночевал во дворце и мало кто знал, где он проведет следующую ночь. Амин был во дворце потому, что приехал туда по приглашению Тараки, переданном ему через министра без портфеля Сахибджана Сахраи. Между Тараки и Амином буквально перед приходом представителей посольства состоялся очередной скандал — но Пузанов и другие этого не знали.

(обратно)

33

прим автора — соответствует действительности. Это свидетельство генерала Заплатина, советника начальника афганского Главного политуправления Экбаля. Экбаль был приближен к Амину и знал что говорил. Другой вопрос — почему в день перед Саурской революцией единственный из гражданских членов НДПА кто не был арестован сразу и успел отдать приказ о вооруженном восстании — сам Амин. Может, потому что хотели посмотреть, кто к нему придет — а возможно, еще почему-нибудь.

(обратно)

34

один из титулов Амина в период его недолгого правления. Можно сказать, что это так — остальные гражданские члены ЦК НДПА в это время сидели в тюрьме

(обратно)

35

И это тоже правда. Двое детей Амина погибли при штурме дворца Тадж-Бек, их как и самого Амина закопали в яме как собак. Жену и всех остальных детей, в том числе раненую дочь в тот же день отправили в тюрьму. Им еще повезло — начальника Генштаба расстреляли на месте, в своем кабинете в Генштабе.

(обратно)

36

дословно: товарищ-учитель. Эта форма вежливого обращения, включающая в себя как новомодное рафик так и старое муаллим действительно использовалась в то время в общении партийцев.

(обратно)

Оглавление

Александр Маркьянов Агония 4. Предчуствие беды

Предчувствие беды Иран, Тегеран Конец января 1979 года

Вашингтон, Округ Колумбия Белый Дом Пенсильвания-авеню 1600 17 февраля 1979 года

Джорджтаун Вечер 17 февраля 1979 года

Размышления…

ЧССР Хостивице, окрестности Праги 05 августа 1978 года

Ленинград 15 августа 1979 года

Кабул, Новый город Дворец народа 20 августа 1979 года

Кабул, Аэропорт 23 августа 1979 года

Кабул, район Вазир-Акбархан Вечер того же дня

Картинки из прошлого Узбекская СССР Май 1979 года

Москва, Кремль 01 августа 1979 года

Кабул, городок советников 22 августа 1979 года

Кабул, базар Шар Шатта 25 августа 1979 года

Кабул, городок советников 26 августа 1979 года

Кабул, городок советников 27 августа 1979 года

Кабул. Аэропорт 30 августа 1979 года

Париж, Франция Аррондисмент 20, бульвар Мортье 128 Штаб-квартира СДКЕ 02 сентября 1979 года

Кабул 05 сентября 1979 года

Москва Академия Генерального штаба 08 сентября 1979 года

Узбекская СССР Чирчик 10 сентября 1979 года

Москва, Ходынское поле Центральный аппарат ГРУ 10 сентября 1979 года

Москва, Кремль 10 сентября 1979 года

Кабул 11 сентября 1979 года

Кабул, городок советников 12 сентября 1979 года

Кабул. Дворец народа 13 сентября 1979 года 23.50. по местному времени

Кабул. Дворец народа 14 сентября 1979 года

Кабул. Здание Министерства обороны ДРА 14 сентября 1979 года

Кабул Здание Царандоя Утро на 15 сентября 1979 года X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?