«Афганец»

Фредерик Форсайт Афганец

Часть первая Операция «Скат»

Глава 1

Знай молодой телохранитель-талиб, что звонок по сотовому станет для него смертельным, он никогда бы не взял в руки телефон. Он не знал, а потому погиб.

7 июля 2005 года четыре бомбиста-самоубийцы взорвали себя на Центральном вокзале в Лондоне. Погибли пятьдесят два человека, более семисот получили ранения, по меньшей мере сто остались калеками на всю жизнь.

Трое из этой четвёрки родились и выросли в Британии, но их родителями были пакистанские иммигранты. Четвёртый, натурализованный британец и приверженец ислама, родился на Ямайке. Ему и ещё одному террористу не исполнилось и двадцати, третьему шёл двадцать третий, а старший, руководитель группы, едва шагнул за тридцать. Радикальными исламистами их сделали не где-нибудь за границей, а в сердце Англии, где им промывали мозги в известных мечетях и где они слушали призывы придерживающихся крайних взглядов проповедников.

В течение двадцати четырех часов после взрывов полиция установила личности всех четверых. Выяснилось, что проживали они в северной части Лидса и около него и даже говорили с йоркширским акцентом. Старший группы работал в школе для детей-инвалидов. Звали его Мохаммед Сиддик Хан.

В ходе обыска полиция сделала весьма ценную находку, о которой предпочла не распространяться. В доме одного из террористов нашли четыре квитанции, указывавших на покупку сотовых телефонов с предоплаченной сим-картой стоимостью в двадцать фунтов стерлингов. Все телефоны приобрели за наличные, и ни один из них отыскать не удалось. Полиция, однако, установила номера и взяла их на заметку — вдруг где-то всплывут.

Выяснилось также, что Сиддик Хан и другой член группы, ближайший его помощник, молодой пенджабец по имени Шехзад Танвир, побывали в ноябре 2004 года в Пакистане, где провели три месяца. Где именно они находились и с кем встречались, осталось неизвестным, но через несколько недель после взрыва арабская телекомпания «Аль-Джазира» продемонстрировала видеозапись, на которой сам Сиддик Хан рассказывал о планируемой операции. Изучение видеозаписи показало, что сделана она была во время его пребывания в Исламабаде.

Во второй половине 2006 года спецслужбы выяснили, что один из членов группы взял купленный в Лондоне телефон в Пакистан и подарил там своему инструктору из «Аль-Каиды». (К тому времени британская полиция уже знала, что никто из террористов-самоубийц не обладал техническими знаниями, позволявшими самостоятельно собрать взрывное устройство.)

Инструктор «Аль-Каиды» — личность его осталась неустановленной, — в свою очередь, преподнёс телефон в знак уважения некоему члену узкого элитного комитета приближённых Усамы бен Ладена, скрывавшегося в тайном убежище в мрачных горах южного Вазиристана, тянущихся вдоль пакистано-афганской границы к западу от Пешавара. Воспользоваться телефоном предполагалось только в крайнем случае, поскольку все оперативники «Аль-Каиды» относятся к данному виду связи с чрезвычайной насторожённостью. Разумеется, даритель и предположить не мог, что британский фанатик по глупости оставил квитанцию в своём письменном столе в Лидсе.

Внутренний комитет бен Ладена состоит из четырех подразделений: оперативного, финансового, пропаганды и по вопросам доктрины. Глава каждого направления подчиняется только бен Ладену и его правой руке Айману Аль-Завахири. В сентябре 2006-го начальником финансового отделения всей террористической организации был приятель Завахири, египтянин Тофик Аль-Кур.

По причинам, которые прояснятся позднее, 15 сентября Аль-Кур находился в пакистанском городе Пешаваре, возвращаясь в горное убежище после опасной и продолжительной поездки. Здесь он ожидал прибытия проводника, который и должен был провести его в горы Вазири и передать самому Шейху.

Для охраны столь важного гостя во время его недолгого пребывания в Пешаваре были выделены четверо местных фанатиков, принадлежавших к движению Талибан. Как и подобает уроженцам северо-западных гор, где проживают воинственные, никому не подчиняющиеся племена, формально они считаются пакистанцами, но сами себя называют вазирами. Разговаривают они не на урду, а на пушту и подчиняются не правительству в далёком Исламабаде, а пуштунским вождям.

Все они с малых лет находились в медресе — религиозной школе-интернате крайней ориентации, приверженной учению ваххабитов, самой жёсткой и нетерпимой секты ислама. Ничего не зная и не умея, кроме как цитировать Коран, они, подобно миллионам других воспитанных в медресе юношей, не имели никакой работы. Однако, получив задание от племенного вождя, выполняли его на совесть, готовые при необходимости умереть. В сентябре 2006-го им поручили охранять средних лет египтянина, говорившего на нильском арабском, но сносно владевшего и пушту. Гордостью и радостью одного из четвёрки телохранителей, которого звали Абдельахи, был сотовый телефон. К сожалению, в телефоне сел аккумулятор — Абдельахи забыл его подзарядить.

Всё случилось в послеполуденный час. Поскольку идти в ближайшую мечеть было слишком опасно, Аль-Кур помолился вместе со своими охранниками в их квартире на четвёртом этаже. Потом перекусил и отправился передохнуть.

Брат Абдельахи жил в нескольких сотнях миль к западу от Пешавара в столь же фундаменталистском городе Кветта. Их мать давно и тяжело болела. Беспокоясь о её здоровье, юноша попытался позвонить по сотовому. То, что он собирался сказать, ничем не отличалось бы от миллионов других разговоров, заполняющих ежедневно эфир всех пяти континентов. Но телефон не работал. Один из товарищей обратил внимание Абдельахи на отсутствие чёрных столбиков в окошечке и объяснил насчёт подзарядки. Огорчённый парень огляделся и увидел лежащий на кейсе египтянина сотовый телефон.

Этот был заряжён как надо. Без всякой задней мысли Абдельахи набрал номер брата и услышал ритмический рингтон в далёкой Кветте. В этот же самый миг на пульте в одной из подземных клетушек, составляющих отдел прослушки пакистанского контртеррористического центра, замигал красный глазок индикатора.

Многие из живущих в Гемпшире считают его приятнейшим из английских графств. На южном его побережье, выходящем к проливу Ла-Манш, находятся огромный порт Саутгемптона и судоверфи Портсмута. Административным центром графства является старинный город Винчестер, знаменитому собору которого почти тысяча лет.

В самом центре графства, вдалеке от автострад и шоссе, расположилась тихая долина реки Меон, на берегах которой рассыпаны городки и деревушки, берущие своё начало с саксонских времён.

Лишь одно-единственное шоссе класса «А» пересекает долину с юга на север, прочие же пути сообщения представляют собой сеть вьющихся узких дорог, по обе стороны которых высятся могучие деревья, тянутся живые изгороди и мелькают живописные поляны. Местность эта остаётся сельской, какой и была издавна, редкое поле превышает десять акров, и ещё меньше ферм могут похвастать тем, что их угодья занимают площадь более пятисот акров. Большинству усадеб, сложенных из старого дерева и кирпича и укрытых черепицей, уже более сотни лет, и многие окружены подсобными строениями, размеры, возраст и красота которых вызывают уважение.

Человек, взобравшийся на самый верх одного из таких амбаров, мог наслаждаться панорамным видом долины и наблюдать с высоты птичьего полёта соседнюю, не более мили в сторону, деревню Меонсток. В тот момент, когда в нескольких часовых поясах к востоку Абдельахи делал последний в своей жизни телефонный звонок, мужчина на крыше вытер пот со лба и возобновил прерванную ненадолго работу. Занимался же он тем, что снимал с крыши черепичные плитки, уложенные не одну сотню лет назад.

Вообще-то, ему бы следовало нанять опытных кровельщиков, которые возвели бы вокруг амбара строительные леса и сделали работу быстрее и без всякого риска для жизни. Но это было бы и намного дороже. В том-то и дело. Мужчина с молотком-гвоздодёром был отставным военным, оттрубившим двадцать пять лет службы, и большая часть его накоплений ушла на покупку того, о чём он всегда мечтал: деревенской усадьбы, которую можно было бы наконец назвать домом. Так он обзавёлся и старинным амбаром, и десятью акрами земли, и тропинкой до дороги, которая вела в деревню.

Но отставным солдатам не всегда хватает практичности в том, что касается денег, и когда профессионалы, специализирующиеся на превращении средневековых усадеб в загородные дома, представили свои расчёты, у него перехватило дух. Подумав, мужчина решил, что справится и сам, сколько бы времени на это ни ушло.

Местечко было почти идиллическое. Мысленно он уже видел отреставрированную в прежнем блеске надёжную крышу, крытую на девять десятых оригинальными, сохранившимися в целости плитами — недостающие десять процентов можно докупить в магазине, торгующем артефактами старых, пришедших в упадок строений. Стропила и балки нисколько не пострадали от времени и выглядели так же, как и в тот день, когда их вырубили из дуба, а вот перекрытия требовали замены на более современный материал.

Мужчина представлял гостиную, кухню, кабинет и холл — они появятся внизу, там, где сейчас пол устилал мусор от хранившегося здесь прежде сена. Конечно, полностью без профессионалов не обойтись — электропроводкой и сантехникой будут заниматься специалисты, но зато он уже записался на вечерние курсы Саутгемптонского технического колледжа, чтобы пройти обучение по кладке кирпича, столярному и стекольному делу.

Со временем здесь появятся вымощенное плитами патио и огород, тропинка превратится в гравийную дорогу, а на поляне будут пощипывать травку овцы. Каждый вечер, устраиваясь на ночь в старом загоне — если природа дарила тёплую и тихую летнюю ночь, — он снова и снова производил расчёты, приходя в итоге к выводу, что, набравшись терпения и трудолюбия, справится с задачей и даже сможет протянуть дальше на весьма скромном бюджете.

Мужчине было сорок четыре, у него были тёмные глаза и волосы, смуглая, с оливковым оттенком кожа и поджарое, крепкое тело. Он знал, что с него хватит. Хватит пустынь и джунглей, малярии и пиявок, пронизывающего ветра и стылых ночей, отвратительной пищи и выворачивающей суставы боли. Здесь он найдёт работу, заведёт лабрадора или пару терьеров и, может быть, даже встретит женщину, с которой разделит оставшуюся жизнь.

Мужчина на крыше снял ещё с дюжину плиток, отложил в сторону целые, бросил вниз куски разбившихся, и в это время на пульте в Исламабаде запульсировал красный сигнал.

Многие полагают, что при наличии в сотовом телефоне предоплаченной сим-карты за звонки платить уже не нужно. Это верно в отношении покупателя и пользователя, но не в отношении поставщика услуг. Если телефоном пользуются вне пределов зоны действия передающей станции, расчёты через свои компьютеры ведут между собой уже сотовые компании.

Позвонив в Кветту, Абдельахи начал использовать время радиоантенной мачты, находящейся в окрестностях Пешавара. Мачта принадлежала компании «ПакТел». В момент соединения компьютер «ПакТел» приступил к поиску первоначального продавца в Англии с намерением сообщить ему — на своём, электронном языке — примерно следующее: «Один из ваших клиентов использует моё время, так что вы мне должны».

Вот уже несколько лет все исходящие и входящие звонки клиентов «ПакТел» и соперничающего с ним «МобиТел» поступают на коммутатор прослушивающего отдела пакистанского контртеррористического центра. По договорённости с британцами подслушивающие компьютеры снабжены британскими программами, обеспечивающими перехват определённых номеров. Один из них внезапно ожил.

Сидевший у компьютера молодой сержант-пакистанец немедленно нажал кнопку вызова дежурного офицера. Выслушав короткий доклад, офицер спросил:

— Что он говорит?

Сержант знал пуштунский, а потому, послушав несколько секунд, ответил:

— Похоже, речь идёт о матери того, кто звонит. Те, что разговаривают, вроде бы братья.

— Откуда звонок?

Сержант послушал ещё несколько секунд.

— Сигнал идёт с пешаварского передатчика.

Больше от сержанта ничего не требовалось. Весь разговор будет записан автоматически для последующего изучения. Сейчас требовалось в первую очередь установить местонахождение звонящего. Дежурный майор сильно сомневался, что это удастся за короткое время одного звонка. Ведь абонент не дурак и долго на линии не задержится, верно?

Он протянул руку и нажал на три кнопки быстрого набора. Телефон зазвенел в кабинете начальника пешаварского отделения контртеррористического центра.

Несколькими годами ранее и определённо до событий 11 сентября, когда были разрушены башни-близнецы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, в пакистанскую межведомственную службу разведки (МСР) проникло из армии немало мусульман-фундаменталистов. Именно по этой причине на МСР нельзя было положиться в борьбе против Талибана и его гостей из «Аль-Каиды».

Но когда Соединённые Штаты весьма настоятельно «посоветовали» президенту Пакистана генералу Первезу Мушаррафу навести порядок в доме, тому ничего не оставалось, как прислушаться и заняться уборкой. Одной частью программы обновления стал перевод из службы разведки в армию экстремистски настроенных офицеров; другой — создание внутри МСР элитного контртеррористического центра (КТЦ), штат которого составили молодые офицеры, не питавшие ни малейшей симпатии к своим единоверцам-террористам. Одним из таких офицеров был полковник Абдул Разак, бывший командир танкового корпуса. Теперь он возглавлял отделение КТЦ в Пешаваре. Звонок поступил к нему в половине третьего.

Внимательно выслушав столичного коллегу, полковник спросил:

— Долго?

— Около трех минут. Пока.

Офис Разака, по счастью, находился в восьмистах ярдах от радиомачты «ПакТел», тогда как пеленгатор уверенно работает в радиусе примерно тысячи ярдов. Вместе с двумя техниками полковник взлетел на крышу административного здания, надеясь засечь источник сигнала, максимально сократив по возможности зону поиска.

В Исламабаде слушавший телефонный разговор сержант повернулся к начальнику:

— Закончили.

— Проклятье! Три минуты и сорок четыре секунды. Но спасибо и за это.

— Похоже, он забыл отключить телефон.

В пешаварской квартире Абдельахи совершил вторую ошибку. Услышав шум из комнаты египтянина, он торопливо оборвал разговор и сунул телефон под ближайшую подушку. Но забыл его выключить. Пеленгаторы полковника Разака подбирались все ближе.

Как британской Сикрет интеллидженс сервис (СИС), так и американскому Центральному разведывательному управлению (ЦРУ) работы в Пакистане хватает. Причины очевидны: в сражении с терроризмом эта страна стала одной из решающих зон боевых действий. Эффективность действий двух секретных ведомств во многом объясняется их способностью сотрудничать. Ссоры, конечно, случались, особенно в связи с повальной эпидемией предательства, охватившей Британию с 1951 года (Филби, Бёрджесс и Маклин). Потом американцы выяснили, что изменников, работающих на Москву, хватает и в их рядах, и межведомственная перебранка прекратилась. С окончанием «холодной войны» в 1991-м политики по обе стороны Атлантики пришли к чересчур поспешному и ничем не оправданному выводу, что мир наконец установился и что так будет и дальше. Как раз тогда в глубинах ислама неслышно и незаметно зарождалась новая «холодная война».

После 11 сентября ни о каком соперничестве не было уже и речи; закончились даже традиционные игры с перетягиванием каната. Установилось правило: если у нас есть что-то, мы, ребята, делимся с вами. И наоборот. Свой вклад в общую борьбу вносили, конечно, и другие разношёрстные иностранные ведомства, но сотрудничество с ними не шло ни в какое сравнение с уровнем близости англоязычных сборщиков информации.

Полковник Разак знал обоих обосновавшихся в его городе резидентов, но в личном плане поддерживал более тесные отношения с представителем СИС Брайаном О'Доудом. Да и всплывший вдруг телефон первыми нашли британцы. Поэтому, спустившись с крыши, Разак сразу же сообщил новость ирландцу.

В этот самый момент господин Аль-Кур отправился в ванную, и Абдельахи, достав из-под подушки телефон, положил его на «дипломат» египтянина. Обнаружив, к немалому для себя смущению, что аппарат включён, молодой пуштун тотчас нажал нужную кнопку. Думал он при этом не о перехвате, а о том, как бы не разрядить батарейку. Так или иначе, Абдельахи опоздал на восемь секунд. Пеленгатор успел сделать свою работу.

— Нашли? Что ты имеешь в виду? — спросил О'Доуд. Обычный день превращался в Рождество, а может быть, и во что-то позначительнее.

— Без вопросов, Брайан. Звонок сделан из квартиры на верхнем этаже пятиэтажного дома в старом квартале. Там сейчас два моих человека. Осматриваются, изучают подходы.

— Когда собираешься вступить в дело?

— Сразу же, как только стемнеет. Я бы подождал часов до трех ночи, но риск слишком велик. Птички могут улететь…

Полковник Разак провёл целый год в Кемберли-колледже по программе, финансируемой из бюджета Содружества, и гордился знанием английских идиом.

— Я могу подключиться?

— А хочешь?

— А папа римский католик?

Пакистанец рассмеялся. Ему нравилась такая дружеская пикировка.

— Я верую в единственного истинного бога, а потому ответить на твой вопрос не могу. Ладно, так и быть. У меня в шесть. Но всё будет по-нашему. Муфти.

Это означало — никакой формы, никакой западной одежды. В старом городе, особенно в районе базара Кисса Хавани, незамеченным мог остаться только человек в камисах — свободных штанах и длинной рубахе. Или в халате и тюрбане — так одевались горцы. Правило, разумеется, распространялось и на О'Доуда.

Британский агент прибыл на место за несколько минут до шести в чёрной с затемнёнными окнами «Тойоте Лендкрузер». Патриотичнее, наверно, было приехать на лендровере, но местные фундаменталисты предпочитали японские машины. С собой он прихватил бутылку солодового виски «Шивас Ригал», любимого напитка полковника Разака. Однажды О'Доуд в шутку упрекнул своего пакистанского друга в пристрастии к шотландской тинктуре.

— Я считаю себя добрым мусульманином, но обхожусь без крайностей. Свинину не ем, но в танцах или хорошей сигаре ничего плохого не вижу. И фанатизма талибов, которые запрещают и то, и другое, не разделяю. Что касается спиртного, то напомню, что вино во времена первых четырех халифатов употребляли весьма широко, и если когда-нибудь в раю меня упрекнёт за это прегрешение судья повыше тебя, тогда я попрошу прощения у всемилостивого Аллаха. А пока не мешай мне подзаправиться.

Кто-то, наверно, сомневался, что из бывшего танкиста получится отличный полицейский, но с полковником Разаком случилось именно так. К тридцати шести годам он успел не только жениться и обзавестись двумя детьми, но и получить хорошее образование. Его отличали широкий кругозор, способность всесторонне рассматривать любой вопрос и действовать с осторожностью схватившегося с коброй мангуста, а не с прямолинейностью идущего в наступление слона. Разак намеревался захватить квартиру без ненужной перестрелки и кровопролития. Вот почему он приказал своим людям действовать тихо и незаметно.

Пешавар — город старинный, а самая древняя его часть — базар Кисса Хавани. Именно здесь издавна останавливались торговые караваны, шедшие в Афганистан через грозный и неприступный Хайберский перевал. Здесь на протяжении долгих веков отдыхали путники и верблюды. И Кисса Хавани, как и любой хороший базар, всегда обеспечивал их всем необходимым: одеялами, накидками, коврами, изделиями из бронзы, медными чашами, едой и питьём. Так было и так есть.

Здесь можно услышать разные языки и встретить людей разных национальностей. Привычный глаз легко отличит тюрбаны афридов, вазиров, гилзаев и пакистанцев от шерстяных колпаков жителей Читрала и меховых шапок таджиков и узбеков.

В этом лабиринте узких улочек, где даже любитель легко оторвётся от преследователей, расположены магазинчики, лавки и палатки. Здесь продают часы и корзины, здесь меняют деньги, здесь есть птичий рынок и базар рассказчиков. В дни Империи британцы называли Пешавар Пиккадилли Центральной Азии.

Квартира, определённая пеленгатором как источник радиосигнала, находилась в одном из узких и высоких зданий с украшенными искусной резьбой балконами и ставнями, на четыре этажа выше расположенного в самом низу коврового склада. Ширина улицы позволяла пройти по ней только одной машине. Из-за летней жары все здания имели плоские крыши, где жильцы могли подышать прохладным ночным воздухом, и открытые лестничные колодцы, идущие вверх прямо с улицы. Люди Разака прибыли незаметно и пешком.

Четырех человек полковник отправил на крышу расположенного чуть дальше по улице здания. Оттуда они легко перешли на соседнее, потом дальше и наконец добрались куда надо и остановились, ожидая сигнала. Разак с шестью агентами поднялся по лестнице. Все были вооружены спрятанными под рубахами автоматическими пистолетами, и только один, мускулистый пенджабец, нёс кувалду.

Наверху полковник подал знак, и пенджабец одним ударом выбил замок. Дверь распахнулась внутрь, и группа вломилась в квартиру. К ним присоединились ещё трое с крыши; четвёртый остался на случай, если кто-то попытается сбежать этим путём.

Позднее, когда Брайан О'Доуд пытался вспомнить детали, все случившееся смешивалось в одно неясное пятно. Такое же впечатление осталось и у талибов-телохранителей.

Группа захвата понятия не имела, что их ждёт в квартире, сколько там человек и что это вообще за люди — может быть, маленькая армия, а может, мирно пьющая чай семья. Они не знали даже внутреннего расположения комнат; проектные планы составляют где-нибудь в Лондоне или Нью-Йорке, но не в старом районе Пешавара. Им было лишь известно, что из этой квартиры позвонили по отмеченному флажком сотовому телефону.

В комнате за распахнувшейся дверью четверо молодых парней смотрели телевизор. Полицейские даже испугались, что нарушили покой невинного семейства. Но потом они отметили у всех четверых густые чёрные бороды, что все они горцы и что один, самый быстрый, уже сунул руку под одежду. Звали его Абдельахи, и он умер от четырех пуль, выпущенных из «хеклер-кох МП-5» ему в грудь. Трех других смяли и уложили на пол, прежде чем они успели оказать сопротивление. Приказ полковника был ясен: по возможности взять живыми всех.

Присутствие пятого выдал грохот в спальне. Пенджабец уже отбросил молот, но ему хватило и плеча. Дверь слетела с петель, двое оперативников ворвались в комнату. Полковник вбежал за ними. Посреди спальни стоял средних лет араб с широко открытыми, дикими и круглыми то ли от страха, то ли от ненависти глазами. Он наклонился — наверное, чтобы поднять ноутбук, который только швырнул на выстеленный терракотовыми плитами пол.

Поняв, что времени нет, араб повернулся и метнулся к открытому настежь окну.

— Хватай его! — крикнул Разак.

Легко сказать. Из-за жары египтянин разделся по пояс, и тело его было скользким от пота. Увернувшись от пакистанца, он выскочил на балкон, перевалился через перила и рухнул вниз, на мостовую, с высоты сорок футов. Уже через несколько секунд тело обступили случайные прохожие, но финансист «Аль-Каиды» только захрипел, дёрнулся и умер.

По лестнице бежали люди. Отовсюду слышались крики. Вытащив мобильник, полковник вызвал подкрепление — пятьдесят солдат, которые сидели в нескольких фургонах за пару улиц от места событий. Они тут же устремились к этому месту, чтобы навести порядок, хотя преуспели лишь в том, что добавили к хаосу шума. Но главное всё же было сделано — квартал блокировали. Абдул Разак хотел лично опросить всех соседей, и в первую очередь домовладельца — хозяина коврового склада.

Тело на мостовой накрыли одеялом. Солдаты окружили его плотным кордоном. Появились носилки. Мертвеца следовало доставить в морг пешаварского госпиталя. Никто ещё и понятия не имел, кто он такой. Ясно было одно: незнакомец предпочёл смерть близкому знакомству с американцами на афганской базе Баграм, куда его, несомненно, доставил бы из Исламабада шеф пакистанского бюро ЦРУ.

Полковник Разак повернулся спиной к балкону. На задержанных надели наручники, на головы им набросили капюшоны. Район считался потенциально опасным, а потому выводить арестованных собирались под конвоем военных. Разак знал — улица не на его стороне. После того как задержанные будут отправлены в тюрьму, ему придётся провести в квартире ещё несколько часов, чтобы попытаться найти хоть какой-то ключ к личности самоубийцы.

На время штурма Брайана О'Доуда попросили остаться на лестнице. Войдя в комнату, он поднял с пола разбитый ноутбук «Тошиба». И ирландец, и пакистанец знали — это главная добыча. Паспорта, сотовые телефоны, обрывки даже самых незначительных документов, арестованные и соседи — всё это будет доставлено в безопасное место, тщательно исследовано, вывернуто наизнанку, выкручено и выжато на предмет получения информации. Но сначала — компьютер…

Мёртвый египтянин был оптимистом, если надеялся, что «Тошиба» рассыплется от одного удара об пол. Не помогло бы и удаление файлов. В Британии и США с трофеем поработают специалисты, настоящие виртуозы, способные терпеливо и настойчиво, слой за слоем очищая жёсткий диск от шелухи информации, изъять из него все, до самого последнего слова.

— Жаль, что с ним так получилось, — заметил британец.

Разак молча кивнул. Он знал, что поступил правильно, и не корил себя за относительную неудачу. Протяни несколько дней, и эти люди могли просто исчезнуть. Даже если бы он задержался на пару часов, установив за подозрительной квартирой наблюдение, его людей могли заметить, и результат был бы тот же: птички бы улетели. Вот почему полковник принял решение действовать незамедлительно, и если бы удача даровала ему пять-десять лишних секунд, таинственный самоубийца был бы в наручниках. Теперь ему предстояло подготовить заявление, в котором будет сообщено о смерти неизвестного преступника, оказавшего сопротивление при аресте. Неизвестным он останется до установления личности. Если выяснится, что самоубийца был высокопоставленным функционером «Аль-Каиды», американцы настоят на том, чтобы провести пресс-конференцию, на которой громогласно оповестят весь свет об очередном своём триумфе.

— Я так понимаю, что ты здесь ещё задержишься, — заметил О'Доуд. — Позволь оказать услугу? Я позабочусь о том, чтобы доставить ноутбук в твою штаб-квартиру. В целости и сохранности.

К счастью, полковник Разак не был лишён чувства юмора. В мире тайных операций нередко только юмор позволяет человеку не сойти с ума. Больше всего в предложении ирландца ему понравилась фраза «в целости и сохранности».

— Ты невероятно любезен. Я дам тебе четырех человек. На всякий случай. Буду уверен, что по крайней мере до машины ты добрался. В целости и сохранности. Надеюсь, когда все закончится, у нас ещё останется время распить ту самую бутылку.

Окружённый с четырех сторон солдатами, прижимая к груди бесценный трофей, британец вернулся к «Лендкрузеру». Необходимое оборудование уже лежало в багажнике, а за рулём, охраняя машину, сидел его шофёр, проверенный, устрашающего вида сикх.

Они быстро доехали до одного местечка за городом, где О'Доуд подключил «Тошибу» к своей более мощной «Текре» и уже через неё вступил в контакт с центром правительственной связи в Челтнеме — городке, затерянном между живописными холмами Котсуолда.

О'Доуд знал, что нужно делать, но загадочный мир кибертехнологии всё ещё оставался для него не вполне привычным. Через несколько секунд в расположенном за тысячи миль от Пешавара Челтнеме получили полное представление о жёстком диске «Тошибы». Волшебники виртуального пространства поступили с ним так же, как поступает паук с пойманной мухой: они высосали из него все соки информации до последней капли.

Затем О'Доуд отвёз компьютер в контртеррористический центр и передал его в надёжные руки. Прежде чем он успел туда доехать, Челтнем поделился сокровищем с американским Агентством национальной безопасности (АНБ), штаб-квартира которого расположена в Форт-Миде, штат Мэриленд. В Пешаваре была уже ночь, в Котсуолде смеркалось, а в Мэриленде время едва перевалило за полдень. Впрочем, это не имело никакого значения: ни в правительственном центре связи, ни в штаб-квартире АНБ солнце никогда не встаёт и не заходит, там нет ни ночи, ни дня.

В обоих комплексах зданий, неприметно расположившихся в тихой сельской местности, осуществляется масштабная, от полюса до полюса, прослушка. Триллионы слов, ежедневно произносимых человечеством на пятистах языках и тысяче диалектов, прослушиваются, просеиваются, сортируются, отбраковываются, удерживаются, сохраняются и, если требуется, изучаются и отслеживаются.

Но это только начало. Оба ведомства шифруют и дешифруют тысячи сообщений, используя сотни шифров и кодов, и в каждом имеются специальные подразделения, занимающиеся восстановлением файлов и выявлением и расследованием киберпреступлений. Не успела планета вкатиться в новый день, как оба агентства приступили к работе, откапывая и воскрешая то, что Аль-Кур считал уничтоженным.

Процесс этот можно сравнить с работой искусного реставратора картин. С неимоверной осторожностью мастер удаляет с оригинального полотна слои грязи и копоти, обнажая скрытый под ними шедевр. Так же работает и эксперт-компьютерщик. Мало-помалу «Тошиба» начала отдавать скрытые в ней документы, которые египтянин считал стёртыми или спрятанными.

Разумеется, Брайан О'Доуд заранее известил своего коллегу и начальника — главу британской резидентуры в Исламабаде о готовящейся операции полковника Разака. Глава отделения СИС информировал «кузена» — резидента ЦРУ. И теперь оба с нетерпением ожидали новостей. В Пешаваре никто не спал.

Полковник Разак вернулся с базара в полночь с несколькими мешками трофеев. Трое задержанных телохранителей остались в камерах в подвале здания КТЦ. Отправлять их в общую тюрьму он, конечно, не стал. Побег или замаскированное под самоубийство убийство были там обычным делом, почти формальностью. Исламабад уже знал их имена и, несомненно, торговался сейчас с американским посольством, в котором находилось и отделение ЦРУ. Полковник подозревал, что все трое окажутся в результате на американской базе в Баграме, где их ждут месяцы допросов, даже если им и неизвестно имя того, кого они охраняли.

Предательский телефон из Лидса нашли и идентифицировали. Постепенно выяснилось, что убитый телохранитель, недалёкий малый по имени Абдельахи, воспользовался им без разрешения. Теперь он лежал на столе в морге с четырьмя пулями в груди, но нетронутым лицом. Другой, лежавший на соседнем столе, разбил при падении голову, и лучший хирург города пытался восстановить его черты. После того, как он закончил, сделав всё, что мог, мертвеца сфотографировали. Час спустя полковник, с трудом скрывая волнение, позвонил Брайану О'Доуду. Как и все другие контртеррористические ведомства, участвовавшие в войне с исламскими террористическими группировками, пакистанский КТЦ имел в своём распоряжении огромную базу данных с фотографиями подозреваемых.

Тот факт, что Пакистан и Марокко разделяют тысячи миль, не значит ровным счётом ничего. Члены «Аль-Каиды» представляют по меньшей мере сорок национальностей и вдвое большее число этнических групп. И они не сидят на месте, а постоянно разъезжают. Разак работал почти всю ночь, выводя фотографии из компьютера на большой плазменный экран в своём офисе, и в итоге остановился на одном лице.

С самого начала стало ясно, что египтянин много путешествовал. На это указывали одиннадцать обнаруженных при нём паспортов, все поддельные и все высочайшего качества. Мало того, паспорта указывали также на то, что, путешествуя, он менял внешность. Тем не менее лицо человека, который мог остаться незамеченным в зале заседаний совета директоров какого-нибудь западного банка и который питал всепоглощающую ненависть ко всему и всем, кто не разделял его извращённой веры, имело кое-что общее с лицом самоубийцы, лежавшего на мраморном столе пешаварского морга.

О'Доуда полковник застал за завтраком в компании его американского коллеги. Не доев традиционную яичницу, оба резидента поспешили за Разаком в штаб-квартиру КТЦ. Они долго смотрели на лицо на экране, потом столь же долго сравнивали его с фотографией из морга. Неужели?.. Поблагодарив полковника, оба вернулись к себе, чтобы сообщить начальству потрясающую новость: тело на столе в пешаварском морге принадлежит не кому иному, как Тофику Аль-Куру, главному банкиру «Аль-Каиды».

Ближе к полудню из Исламабада прилетел пакистанский военный вертолёт. На его борт поднялись трое захваченных телохранителей в наручниках и с мешками на головах. Затем погрузили два трупа и ящики с вещественными доказательствами. Было произнесено много благодарственных слов, но для Пешавара миг славы уже миновал — центр событий смещался. И смещался очень быстро. Фактически он уже переместился в Мэриленд.

Катастрофа 11 сентября прояснила по крайней мере один факт, оспаривать который никто, в общем-то, не осмелился. О готовящемся ударе было известно. Причём известно немало. Проблема же заключалась в том, что информация не была уложена в одну красиво упакованную и перевязанную ленточкой коробочку, а существовала в виде разбросанных и на первый взгляд не связанных между собой обрывков, крох и мелочей. Семь или восемь из девятнадцати занимающихся сбором информации и стоящих на страже закона и порядка американских агентств располагали разрозненными деталями мозаики. Беда в том, что они никогда не делились своим богатством друг с другом.

После 11 сентября в этой сфере началась грандиозная реорганизация. Или перетряска. Результатом её стало создание новой системы. Были определены шесть главных лиц, подлежащих уведомлению обо всём происходящем уже на ранней стадии. Четверо из них — политики: президент, вице-президент, министр обороны и государственный секретарь. Ещё двое — профессионалы: председатель Совета национальной безопасности Стив Хэдли, надзирающий за министерством внутренней безопасности и девятнадцатью ведомствами, и на самом верху — директор Национальной разведки Джон Негропонте.

Основным сборщиком информации за пределами США по-прежнему остаётся ЦРУ, но теперь директор управления уже не тот Одинокий Ковбой, каким он был до последнего времени. Все ведомства обязаны докладывать о своих находках наверх, где поступившие из разных источников сведения сводятся по возможности в единую картину. Из всех гигантов этой системы самым крупным, как по бюджету, так и по численности персонала, является Агентство национальной безопасности. Оно же и самое секретное. Только оно одно не поддерживает никаких связей с прессой и общественностью. Работая в полной темноте, АНБ все слушает, все шифрует, все переводит и все анализирует. Однако смысл подслушанного, записанного, скачанного, переведённого и изученного нередко остаётся настолько неясным, что агентству приходится привлекать к сотрудничеству «внешние» экспертные комитеты. Одним из таких является комитет по Корану.

После поступления — электронным путём или в физической форме — трофеев из Пешавара к работе подключились и прочие ведомства. Одной из важнейших задач оставалось установление личности погибшего, и за её решение взялось Федеральное бюро расследований. Не прошло и двадцати четырех часов, как оно представило заключение. Человек, бросившийся с балкона квартиры в Пешаваре, был главным финансистом и сборщиком средств «Аль-Каиды» и одним из немногих приближённых самого Усамы бен Ладана. Последнему египтянина представил Айман Аль-Завахири, тоже египтянин. Именно он обратил внимание на фанатика-банкира и привлёк его к работе.

Государственный департамент взялся за паспорта. Двумя из них ни разу не пользовались, но при этом на них уже стояли многочисленные отметки о пересечении границ стран как Европы, так и Ближнего Востока. Тот факт, что шесть из одиннадцати паспортов были бельгийскими, что все они были выписаны на разные имена и не являлись поддельными, никого не удивил.

В мировом разведывательном сообществе за Бельгией давно закрепилась репутация «дырявого ведра». Начиная с 1990 года украденными оказались — и это только по признанию самого бельгийского правительства — 19 000 бланков паспортов.

На самом деле сотрудники гражданских служб просто-напросто продали их желающим за хорошие деньги. Сорок пять паспортов «ушли» из бельгийского консульства в Страсбурге, во Франции. Двадцать исчезли из бельгийского посольства в Гааге, в Нидерландах. Двумя из последних воспользовались марокканцы, убившие яростного противника Талибана Ахмада Шах Масуда. Один из шести был выписан на имя Аль-Кура. Остальные пять значились, по всей вероятности, среди 18 935 паспортов, все ещё числившихся пропавшими.

Федеральное управление гражданской авиации, используя свои контакты и средства давления в сфере мировых воздушных перевозок, проверило билеты и списки пассажиров. Работа медленная и утомительная, но отметки в паспортах позволили сократить число проверяемых рейсов.

Медленно, но верно детали складывались в общую картину. Похоже, главной задачей Тофика Аль-Кура был сбор крупных наличных денежных сумм, на которые делались необъяснимые покупки. Поскольку сам он, похоже, ничего не покупал, логично предположить, что деньги передавались кому-то ещё. Американские власти многое бы отдали, чтобы узнать, с кем именно встречался египтянин. Такая информация позволила бы выявить всю скрытую террористическую сеть, охватившую Европу и Ближний Восток. Примечательно, что единственной страной, которую Аль-Кур не посещал ни разу, были Соединённые Штаты Америки.

Решающие находки сделали специалисты в Форт-Миде. Из захваченной в Пешаваре «Тошибы» извлекли семьдесят три документа. Среди них были и расписания полётов, и опубликованные в прессе и привлёкшие, очевидно, внимание финансиста финансовые отчёты. Но сами по себе они ничего не значили.

Большая часть документов была на английском, некоторые на французском и немецком языках. Аль-Кур говорил на всех этих трех языках, не считая, разумеется, родного арабского. Допрошенные в Баграме телохранители рассказали, что египтянин немного говорил на пушту, а следовательно, провёл какое-то время в Афганистане, хотя никто не знал, когда именно он посещал эту страну и где находился.

Головной болью для экспертов стали арабские тексты. Поскольку Форт-Мид прежде всего крупная армейская база, он находится в ведении министерства обороны. Возглавляет АНБ четырехзвездный генерал.

О встрече с этим человеком и попросил шеф отдела арабского перевода.

Штат отдела значительно расширился в девяностые, когда к старым проблемам, связанным с незатухающим палестино-израильским конфликтом, добавились новые, вызванные быстрым ростом исламского терроризма. Попытка Рамси Юсефа в 1993-м атаковать Всемирный торговый центр на заминированном грузовике резко усилила интерес к арабскому, а после 11 сентября вопрос встал так: «Мы должны знать всё, что говорят на этом языке».

Арабский — не просто язык. Помимо арабского языка Корана, академического языка, существует ещё по меньшей мере пятьдесят разных диалектов, на которых говорят примерно полмиллиарда человек. Чтобы понять быструю, акцентированную, богатую местными идиомами речь, уловить все значения и оттенки, обычно требуется переводчик из той же, что и говорящий, географической среды.

Более того, язык этот зачастую цветист, насыщен метафорами, преувеличениями, сравнениями, аллюзиями и сдобрен лестью. При этом он может быть очень уклончив, значения в нём скорее подразумеваются, чем высказываются открыто. В общем, арабский весьма отличен от однозначного английского.

— Проблема с двумя последними документами, — сказал начальник отдела перевода. — Написаны они, похоже, разными людьми. Мы предполагаем, что один может быть составлен самим Айманом Аль-Завахири, а автор второго — Аль-Кур. На Завахири указывает анализ речевых моделей имеющихся у нас выступлений, хотя для полной уверенности нужно бы иметь звуковой ряд. Документ, принадлежащий, как мы полагаем, Аль-Куру, — это ответ на письмо Завахири. К сожалению, образцов его письма на арабском у нас нет — банкир предпочитает английский.

В обоих документах имеются ссылки на Коран и содержатся отрывки из него. Речь идёт о благословении Аллахом какого-то предприятия. У меня немало знатоков арабского, но язык Корана — особая сфера. Он ведь и написан был тысячу четыреста лет назад. Думаю, следует созвать комитет по Корану — пусть посмотрят.

Генерал кивнул.

— О'кей, профессор, я понял. — Он перевёл взгляд на адъютанта. — Гарри, соберите наших экспертов по Корану. Доставьте их сюда. И никаких задержек, никаких отказов.

Глава 2

В состав комитета по Корану входили четыре человека: три американца и учёный-британец. Все они были профессорами, и ни один не был арабом, но эти люди посвятили много лет изучению Корана и исчисляющихся тысячами комментариев к нему.

Один преподавал в Колумбийском университете в Нью-Йорке, и туда за ним отправили военный вертолёт. Двое жили в Вашингтоне и работали в корпорации «Рэнд» и Институте Брукингса. За ними послали армейские штабные автомобили.

Четвёртым и самым молодым был доктор Терри Мартин, командированный в вашингтонский Джорджтаунский университет лондонской Школой восточных и африканских исследований. Являясь частью Лондонского университета, она имеет высокую репутацию одного из авторитетнейших мировых центров арабистики.

В том, что касается арабского, англичанин имел некоторое преимущество перед коллегами. Он родился и вырос в Ираке и был сыном бухгалтера, служившего в крупной нефтяной компании. Отец сознательно не послал его в англо-американскую школу, а отправил в частную, где обучались дети элиты иракского общества. К десяти годам он вполне, по крайней мере в языковом отношении, мог сойти за арабского мальчугана. От сверстников-иракцев Терри отличали пухлые розовые щеки и рыжеватые волосы.

В 1975-м, когда мальчику шёл одиннадцатый год, мистер Мартин решил вернуться в Британию — в Ираке становилось небезопасно. К власти пришла снова партия Баас, но реальное управление страной сосредоточил в своих руках не президент Бакр, а его вице-президент, безжалостно истреблявший политических противников, как действительных, так и мнимых.

Смутные времена Мартины переживали и раньше, в пятидесятые, после свержения с трона короля Фейсала. Они были свидетелями убийства юного монарха и его прозападного премьер-министра Нури Сайда, видели, как в телестудии, перед камерой, расправились с его преемником генералом Касемом. Первый приход к власти баасистской партии оказался недолгим, но в 1968-м она вновь встала во главе государства. На протяжении семи лет Мартин-старший следил за возвышением вице-президента Саддама Хусейна и в 1975-м решил, что пора уезжать.

Его старшему сыну Майку исполнилось тринадцать, и он готовился поступить в британскую школу. Мартину уже предложили хорошее место в лондонском отделении нефтяной компании «Бирма ойл» — замолвил словечко Дэнис Тэтчер, жена которого, Маргарет, только что стала лидером консервативной партии. Все четверо — отец, миссис Мартин, Майк и Терри — вернулись на родину к Рождеству.

Блестящие способности Терри не остались незамеченными. Он легко, как нож сквозь масло, прошёл вступительные экзамены для мальчиков старшего возраста. Считалось само собой разумеющимся, что дальше его ждут Кембридж и Оксфорд. Но Терри хотел заниматься арабским. Весной 1983-го он подал заявление в Школу восточных и африканских исследований, а осенью поступил в неё, выбрав своей темой историю Ближнего Востока. Через три года Терри получил первую учёную степень, а ещё через два стал доктором, специалистом по Корану и четырём первым халифатам. Взяв годичный творческий отпуск, он продолжил изучение Корана в знаменитом каирском институте Аль-Азхар, а по возвращении получил предложение читать лекции. Для двадцатисемилетнего исследователя такое предложение большая честь, поскольку к арабистам в Школе восточных и африканских исследований предъявляются особенно строгие требования. В тридцать четыре Терри Мартин был полноправным преподавателем с ясной перспективой получить должность профессора к сорока. В сорок один за советом к нему обратилось АНБ, и Терри отправился на год в Джорджтаун в качестве приглашённого преподавателя. Причиной отъезда стало то, что весной 2006-го его жизнь развалилась на куски.

Эмиссар из Форт-Мида нашёл профессора Мартина в лекционном зале, где он излагал свой взгляд на учение Корана в свете нынешней ситуации в мире.

С первого взгляда было ясно, что студенты любят своего преподавателя. Зал был полон. Терри не читал лекцию в традиционном понимании этого слова, он вёл серьёзный и доброжелательный разговор с равными, лишь изредка обращаясь к записям и расхаживая по подиуму без пиджака. Невысокий, довольно полный, он, казалось, излучал оптимизм и готовность разделить его с другими, не укорял студентов за недостаток знаний, говорил просто и, закончив лекцию пораньше, оставил время для ответов на вопросы. Именно в этот момент в зале появился посланец из Форт-Мида.

Парень в красной рубашке, сидевший в пятом ряду, поднял руку.

— Вы сказали, что не согласны с употреблением термина «фундаменталистская» по отношению к философии террористов. Почему?

События 11 сентября всколыхнули широкий общественный интерес как к арабскому миру в целом, так и к отдельным его проблемам, а потому обсуждение каждого вопроса быстро перемещалось из теоретической плоскости в практическую, к тому наступлению, которое ислам предпринял в последние десять лет на Запад.

— Потому что такое употребление неправомочно, — ответил профессор. — Само слово подразумевает «возвращение к основам». Но те, кто закладывает бомбы в поезда, магазины и автобусы, не собираются возвращаться к основам ислама. Они создают своё собственное, новое писание, а уже потом пытаются найти в Коране оправдание развязанной ими войне.

Фундаменталисты есть в каждой религии. Христианские монахи в закрытом ордене, давшие обет бедности, самоотречения, целомудрия, послушания, — это тоже фундаменталисты. Аскеты есть во всех религиях, но они не пропагандируют массовое уничтожение мужчин, женщин и детей. Это ключевая фраза. Оцените все религии и существующие в их рамках секты исходя из данного принципа, и вы увидите, что стремление вернуться к основам учения не есть терроризм, потому что ни в одной религии, включая ислам, нет проповеди и защиты массового уничтожения людей.

Человек из Форт-Мида попытался привлечь внимание доктора Мартина. Повернув голову, профессор увидел молодого человека с коротко подстриженными волосами, в застёгнутой на все пуговицы рубашке и тёмном костюме. На лбу у него как будто было написано: «правительство». Посланец постучал по часам. Мартин кивнул.

— Тогда как бы вы назвали современных террористов? Воинами джихада?

Вопрос задала сидевшая сзади серьёзного вида девушка. В чертах лица было что-то восточное, и профессор подумал, что её родители, скорее всего, приехали в Америку откуда-то с Ближнего Востока: из Индии, Пакистана, может быть, Ирана. Отсутствие хиджаба указывало, однако, на то, что строгой мусульманкой она себя не считает.

— Слово «джихад» здесь тоже не подходит. Джихад, конечно, существует, но имеет свои правила. Это может быть либо борьба внутри себя, с собственными недостатками, но в таком случае она совершенно лишена агрессивности, либо настоящая священная война в защиту ислама. Террористы утверждают, что ведут именно такую войну. Но найти оправдание им не просто.

Прежде всего настоящий джихад может объявить только законная религиозная власть, имеющая устойчивую и общепринятую репутацию. Бен Ладена и его сторонников трудно назвать знатоками ислама. Даже если бы Запад действительно развязал войну против ислама, уничтожая, чиня ущерб, оскверняя святыни и унижая ислам, а следовательно, нанося оскорбление всем мусульманам, для объявления джихада потребовалось бы соблюсти определённые и строго прописанные в Коране правила.

Запрещено нападать и убивать тех, кто не нанёс тебе оскорбления и не причинил вреда. Запрещено убивать женщин и детей. Запрещено брать заложников, подвергать пыткам и убивать пленных. Террористы «Аль-Каиды» и их последователи нарушают все эти правила по нескольку раз в день. И давайте не забывать, что они убили больше братьев-мусульман, чем христиане и евреи.

— Тогда как бы вы назвали то, что они делают?

Человек из Форт-Мида начал волноваться. Генерал дал ему чёткий приказ. Ему не хотелось быть последним.

— Я бы назвал их новыми джихадистами, потому что они изобрели нечестивую войну вне законов священного Корана и, таким образом, вне пределов ислама. То, что они практикуют, дико, злобно и жестоко. Ничего этого в настоящем джихаде нет. Извините, последний вопрос.

Студенты уже собирали книги. Рука поднялась в первом ряду. Веснушчатый парень в белой футболке с рекламой студенческой рок-группы:

— Все бомбисты называют себя мучениками за веру. У них есть для этого основания?

— Никаких, — ответил доктор Мартин. — Этих людей просто-напросто одурачили, хотя некоторые из них и получили хорошее образование. Умереть шахидом, или мучеником, сражаясь за ислам и участвуя в справедливо и законным образом объявленном джихаде, — дело достойное. Но опять-таки существуют правила, и в Коране они чётко прописаны. Воин не должен умереть от собственной руки. Он не должен знать время и место собственной смерти. Самоубийцы нарушают эти правила. Кстати, самоубийство определённо запрещено Кораном. Сам Мухаммед отказался благословить тело самоубийцы, хотя человек покончил с собой, желая избежать вызванных болезнью мучений. Те, кто учиняет массовые убийства безвинных и совершает самоубийство, обречены на ад, но не на рай. Туда же попадут и ложные проповедники и имамы, толкающие людей на этот путь. А теперь, боюсь, нам с вами пора воссоединиться с миром Джорджтауна и гамбургеров. Благодарю за внимание.

Провожаемый овацией, он накинул пиджак, смущённо поклонился и направился к изнывающему от нетерпения посланцу АНБ.

— Извините за вторжение, профессор, — сказал человек из Форт-Мида. — Шеф собирает комитет. Машина ждёт.

— Все так срочно?

— Мы уже опаздываем, сэр.

— А в чём дело?

— Понятия не имею, сэр.

Разумеется. Принцип необходимого знания. Каждый знает только то, что ему необходимо знать. Нерушимое правило всех секретных служб. Если тебе не обязательно что-то знать, чтобы делать своё дело, то никто тебе ничего и не скажет. Любопытным ничего не остаётся, как только ждать. Как обычно, за доктором Мартином прислали обычный тёмный седан с антенной на крыше для постоянной связи с базой. Хотя Форт-Мид и армейский объект, сидевший за рулём капрал был в штатском. Лишняя реклама ни к чему.

Доктор Мартин забрался на заднее сиденье. Его сопровождающий устроился впереди, рядом с водителем. Дверца захлопнулась, и машина, сорвавшись с места, устремилась к выезду на балтиморскую автостраду.

Далеко к востоку от Джорджтауна человек, взявшийся переоборудовать старый амбар в свой первый — и последний — в жизни дом, растянулся на траве у разведённого в саду костра. При этом он был совершенно счастлив. Тот, кому приходилось ночевать в сугробах и на камнях, почтёт за удовольствие спать на мягкой траве под яблоней.

С дровами для костра проблем не было — старых досок хватило бы до конца жизни. В висевшем над красными угольями котелке закипела вода, и он приготовил горячий ароматный чай. Иногда бывает неплохо выпить и чего-то более изысканного, но для солдата после тяжёлого дня нет лучшей награды, чем чашка дымящегося чая.

Впрочем, день был не такой уж и тяжёлый. После полудня он позволил себе сделать перерыв и прогулялся до Меонстока, где зашёл в универсам и закупил провизии на выходные.

Все местные уже знали, что приезжий купил старую усадьбу и приводит её в порядок собственными силами. Местным такое пришлось по душе. Прилетающих из столицы богачей, которые размахивали чековыми книжками и разыгрывали из себя лендлордов, здесь встречали с притворной вежливостью, но за спиной пожимали плечами. Другое дело этот темноволосый, смуглый — и одинокий — незнакомец, который поселился в палатке и не гнушается тяжёлой ручной работы. В общем, в деревне крепло мнение, что приезжий — «хороший парень».

По словам почтальона, почты он получал мало, главным образом официального вида конверты из толстой бурой бумаги, но и те просил оставлять в пабе «Бычья голова», чтобы не тащиться по длинной и разбитой дороге. Сей благородный жест был оценен по достоинству прежде всего почтальоном. Письма адресовались «полковнику», но сам мужчина никогда не называл себя так: ни когда заказывал выпивку в баре, ни когда покупал газету или продукты в магазине. Он только улыбался и всегда был неизменно вежлив. К высокой оценке, которой удостоили приезжего местные, примешивалась изрядная и всё возрастающая доля любопытства. Слишком многие из «новеньких» вели себя развязно и бесцеремонно. Кто же он? Откуда прибыл? И почему решил обосноваться именно в Меонстоке?

В тот день после визита в деревню он зашёл в старую церковь Святого Андрея, где познакомился и поговорил с настоятелем, преподобным Джимом Фоули.

Отставной солдат все более укреплялся в мысли о том, что принял верное решение. У него есть старенький горный велосипед, на котором можно будет кататься до Дроксфорда и покупать свежие продукты на местном рынке. С крыши амбара ему открывались сотни дорожек и тропинок, исследованию которых можно посвятить часть свободного времени. И если какие-то из этих тропинок приведут к древнему, сложенному из настоящего дерева пабу, он с удовольствием отведает сваренного по старинному рецепту пива.

Но прежде, через два дня, он посетит воскресную службу в церкви Святого Андрея, чтобы помолиться в тихом полумраке её древних каменных стен.

Он попросит прощения у бога, в которого искренне верит, за всех тех, кого убил, и за упокой их бессмертных душ. Он попросит вечного мира для всех своих товарищей, умерших на его глазах. Он поблагодарит господа за то, что никогда не убивал женщин, детей и тех, кто приходил с миром. И ещё попросит о том, чтобы, когда наступит день, бог простил ему грехи его и впустил в царство небесное.

Потом он вернётся в усадьбу и продолжит дело, за которое взялся. Всего-то и осталось, что положить тысячу плиток.

При всём том, что Агентство национальной безопасности занимает целый комплекс зданий, оно составляет лишь крохотную часть Форт-Мида, одной из крупнейших военных баз США. Расположенная в четырех милях от автострады № 95 и на полпути между Вашингтоном и Балтимором, база является местом жительства и работы для 10 тысяч военнослужащих и 25 тысяч гражданских лиц. По сути это целый городок со всеми полагающимися городу жилыми удобствами. Её секретная часть задвинута в дальний уголок внутри строго охраняемой зоны безопасности, бывать в которой доктору Мартину ещё не приходилось.

Седан беспрепятственно катил по территории базы, пока не оказался у ворот той самой зоны, где у них проверили пропуска и подвергли процедуре фейс-контроля, пройти который британскому профессору помогло то, что за него поручился человек в тёмном костюме. Ещё через полмили автомобиль остановился у бокового входа в главный корпус. Доктор Мартин и его сопровождающий вошли. Вооружённая охрана проверила их ещё раз, потом последовали звонки, потом сверка отпечатка большого пальца, сканирование сетчатки глаза — и наконец добро пожаловать.

Марафонский забег по длинным пустым коридорам закончился у двери. Никакой таблички на ней не было. Сопровождающий постучал. Дверь открыли. Мартин переступил порог и оказался среди знакомых лиц, друзей и коллег, также членов комитета по Корану.

Подобно большинству служебных правительственных помещений, это было обставлено исходя единственно из соображений безопасности и функциональности. Окна отсутствовали, но кондиционеры подавали свежий воздух. Круглый стол. Стулья с прямыми спинками. На стене большой экран — на случай, если нужно что-то демонстрировать. Столики с кофейниками и подносами с закусками для ненасытных американских желудков.

Хозяева, двое далеко не академической внешности офицеров разведки, вежливо, но коротко представились. Одного, заместителя директора АНБ, прислал сам генерал. Другой, представитель министерства внутренней безопасности, прибыл из Вашингтона.

Экспертов, включая Мартина, было четверо. Все они хорошо знали друг друга. До того как дать согласие на вхождение в безымянный комитет, каждый уже либо был знаком с другими заочно, по публикациям, либо встречался с кем-то лично на семинарах, лекциях и конференциях, посвящённых той единственной книге и той одной религии, изучению которой они отдали немалую часть жизни. Мир тех, кто столь глубоко предан изучению Корана, отнюдь не велик.

Терри поздоровался с докторами Людвигом Шраммом из Колумбийского университета, Беном Джолли из «Рэнд корпорейшн» и «Гарри» Гаррисоном из Института Брукингса, у которого определённо было какое-то иное имя, но которого все называли просто Гарри. Старейшим и, соответственно, старшим был Бен Джолли, похожий на медведя увалень, который первым делом, не обращая внимания на поджавшего губы заместителя директора, извлёк из кармана и раскурил устрашающих размеров вересковую трубку. Затянувшись и выпустив клуб сизого, как от осеннего пожара, дыма, он удовлетворённо кивнул. Смонтированная под потолком вытяжная система «Вестингауз» напряглась и почти преуспела, но было ясно, что с такими нагрузками она уже не справляется.

Не тратя времени на вступление, заместитель директора перешёл к сути дела, изложив причину, потребовавшую срочного созыва конвокации учёных. Приглашённые получили по папке с копиями двух документов. Первый представлял собой оригинальные арабские тексты, извлечённые из многострадальной «Тошибы» банкира «Аль-Каиды», второй — их переводы на английский, сделанные специалистами арабского отдела. Все четверо экспертов в первую очередь обратились к оригиналам. Читали молча. Доктор Джолли посасывал трубку, представитель министерства внутренней безопасности морщился. Закончили практически одновременно.

Потом прочитали переводы — надо было понять, что упущено и почему. Джолли первым поднял голову и посмотрел поочерёдно на обоих разведчиков.

— Ну и?..

— Ну и… что, профессор?

— В чём проблема, ради которой вы нас собрали?

Заместитель директора подался вперёд и постучал пальцем по подчёркнутому отрывку перевода.

— Вот в чём проблема. Что это значит? О чём они говорят?

Учёные уже заметили ссылки на Коран в арабском тексте. Перевод не требовался. Каждый видел эту фразу много раз и изучал все возможные варианты её значения. Но тогда они имели дело с академическими текстами. Здесь же фраза употреблялась в переписке между современниками. В одном письме она встречалась три раза, в другом только однажды.

— Аль-Исра? Возможно, нечто вроде кода. Это ссылка на эпизод в жизни пророка Мухаммеда.

— Простите нас за невежество, — сказал офицер из министерства, — но что такое «Аль-Исра»?

— Объясните, Терри, — предложил доктор Джолли.

— Данная ссылка, джентльмены, имеет отношение к откровению в жизни пророка. Учёные всего мира и по сей день не пришли к единому мнению относительно того, действительно ли он пережил чудо божественного вмешательства или же то был всего лишь полет души вне тела.

Если коротко, история такова. Однажды ночью, за год до бегства из Мекки в Медину, Мухаммеду приснился сон. Или, может, то была галлюцинация. Или божественное чудо. Для удобства и краткости я буду пользоваться термином «сон». Во сне он перенёсся из Саудовской Аравии через горы и пустыни в город Иерусалим, в те времена почитаемый священным только евреями и христианами.

— Дата? По нашему календарю?

— Около 622 года нашей эры.

— И что дальше?

— Там Мухаммед нашёл крылатого коня. Ему было велено сесть на коня, и тот унёс его на небо, где пророк предстал перед самим богом, который дал ему наставления по всем религиозным обрядам, обязательным для каждого истинно верующего, запомнил их и позднее продиктовал писцу. Наставления эти стали неотъемлемой частью религии. Они — основа ислама.

Доктор Мартин замолчал, трое учёных согласно закивали.

— И что, они в это верят? — скептически спросил заместитель директора.

— Давайте не будем ставить себя выше других, — резко вмешался Гарри Гаррисон. — В Новом Завете рассказывается, как Иисус сорок дней и ночей постился в пустыне, а потом схватился с самим сатаной и даже взял верх над ним. У человека, проведшего без пищи столько времени, обязательно появятся галлюцинации. Но для верующих христиан это Священное Писание, и у них оно сомнений не вызывает.

— Ладно, приношу извинения. Итак, Аль-Исра — это встреча с архангелом?

— Ни в коем случае, — покачал головой Джолли. — Аль-Исра — само путешествие. Божественное путешествие, предпринятое по велению самого Аллаха.

— Его называют, — вставил доктор Шрамм, — путешествием сквозь тьму к великому просветлению, ночным переносом…

Он цитировал один из древних комментариев, и остальные снова закивали.

— Тогда что может подразумевать под ним современный мусульманин, один из высших руководителей «Аль-Каиды»?

Учёные переглянулись — им только что дали понять, что за документы лежат перед ними. Не перехват, а трофей.

— Насколько серьёзно его защищали? — спросил Гаррисон.

— Два человека погибли, чтобы не позволить нам увидеть это, так что судите сами.

— Вот как. Да. Понятно. — Доктор Джолли вынул изо рта трубку и принялся с величайшим вниманием рассматривать её. Остальные трое опустили глаза. — Боюсь, речь может идти о некоем проекте, некоей операции. И далеко не мелкой.

— Значит, о чём-то масштабном? — спросил человек из министерства внутренней безопасности.

— Джентльмены, для мусульман, тем более фанатично настроенных, Аль-Исра есть нечто крайне важное. Нечто, способное изменить мир. Если Аль-Исра используется в качестве кодового названия, в масштабности проекта можно не сомневаться.

— И никакого указания на то, что это может быть за проект?

Доктор Джолли обвёл взглядом коллег. Они пожали плечами.

— Ни малейшего. Авторы обоих писем призывают Аллаха благословить их предприятие, но это все. Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что вам стоит постараться выяснить, о чём идёт речь. Они определённо не стали бы называть Аль-Исрой закладку бомбы в какой-нибудь ночной клуб или автобус пригородного сообщения.

Никто ничего не записывал. В этом не было необходимости — здесь и без того все записывалось. Не зря же знающие люди называли само здание «дворцом головоломок».

Через час оба разведчика получат распечатки совещания и займутся составлением совместного отчёта. Он будет готов к рассвету, запечатан и отправлен с курьером под надёжной охраной. Документ пойдёт высоко. Настолько высоко, насколько это только возможно в США. Другими словами, он пойдёт в Белый дом.

В Вашингтон Терри Мартин возвращался вместе с Беном Джолли. Лимузин, который их вёз, был больше седана, а задние места отделялись от передних перегородкой. Через стекло пассажиры видели две макушки — водителя и сопровождающего.

Убрав в карман трубку, американец задумчиво смотрел в окно на заметённую красновато-коричневыми и золотистыми листьями равнину. Его спутник смотрел в другое окно. Оба угрюмо молчали.

За всю свою жизнь Терри по-настоящему любил четырех человек, и за последние десять месяцев потерял троих из них. В начале года один за другим, практически одновременно, умерли родители, которым было уже за семьдесят. Отца прикончил рак простаты, а мать, казалось, просто не нашла в себе сил и желания жить без него. Написав трогательное письмо каждому из сыновей, она выпила снотворного, легла в горячую ванну и уснула, «ушла к папе».

Терри Мартин был разбит, но выкарабкался, опершись на сильные плечи двух мужчин, которых любил больше, чем себя самого. Одним был его любовник, высокий и красивый биржевой маклер, с которым он разделил последние четырнадцать лет жизни. Все вроде входило в обычную колею, а потом, ветреным мартовским вечером… Обычная история с пьяным водителем, запоздалым скрежетом тормозов, хрустом металла и костей. И вот уже тело на мраморном столе морга, и страшные похороны, и слезы на глазах, и откровенное неодобрение на лицах родителей Гордона.

Терри всерьёз подумывал о том, чтобы положить конец собственной несчастной жизни, но старший брат Майк, словно прочитав его мысли, переехал к нему на неделю и помог преодолеть кризис.

Терри восхищался братом ещё с того времени, когда они жили в Ираке, и потом, когда вместе учились в частной школе Хейлибери, что неподалёку от города ярмарок Хартфорда.

Майк всегда был тем, чем никогда не был Терри. Они и на братьев-то не походили: один смуглый, другой светлый, один полный, другой сухощавый, один жёсткий, другой мягкий, один быстрый, другой медлительный, один смелый, другой пугливый. Глядя в окно лимузина, мчащегося по разрезающей осенний пейзаж автостраде, Терри вспоминал финальный матч по регби против Торнбриджа, которым Майк завершил своё пятилетнее пребывание в Хейлибери.

Команды уходили с поля. Терри с застывшей на губах улыбкой стоял у ограждённого канатами прохода. Майк остановился и взъерошил ему волосы.

— Ну что, братишка, мы их сделали.

Терри помнил, какой испытал страх, когда пришло время признаться брату, что он — гей. Майк, к тому времени уже офицер-десантник, только что вернувшийся с Фолклендов, задумался на секунду, ухмыльнулся и ответил заключительной репликой Джо Брауна из «Некоторые любят погорячее»:

— Что ж, у каждого свои недостатки.

С того дня восхищение, с которым Терри всегда относился к старшему брату, не знало границ.

В Мэриленде солнце опускалось за горизонт. В той же часовой зоне оно садилось и над Кубой, над её юго-западным полуостровом, известным как Гуантанамо. Мужчина расстелил молельный коврик, повернулся лицом к востоку, опустился на колени и начал молитву. Из коридора за ним бесстрастно наблюдал джи-ай. Все это солдат видел и раньше, много-много раз, но инструкции требовали не спускать с заключённого глаз, так что он не мог даже отвернуться.

Стоящий на коленях мужчина пробыл в тюрьме, бывшем лагере «Икс-Рэй», ныне лагере «Дельта», а на языке репортёров «Гитмо», почти пять лет. Издевательства и лишения, которых было немало, особенно вначале, он пережил молча, без слёз и жалоб. Он прошёл через все унижения, которым подвергался не только сам, но и его вера, не издав ни звука, но когда смотрел на своих мучителей, даже они видели в чёрных глазах неукротимую ненависть. За эту ненависть его снова били. Он не сломался.

В дни «кнута и пряника», когда заключённых поощряли доносить друг на друга в обмен на послабления и подачки, он тоже молчал, не заслужив ни первого, ни второго. Видя это, другие доносили на него, но измышления были настолько очевидной клеветой, что ни отрицать, ни подтверждать их он не стал.

В комнате, где дознаватели хранили файлы, служившие доказательством их опыта и квалификации, было много такого, что касалось молившегося в тот вечер человека, но почти ничего, что исходило бы от него самого. Несколько лет назад он сдержанно, но вежливо ответил на вопросы следователя, решившего испытать на нём человеческий подход. И это было всё, что им удалось узнать о его жизни.

Проблема заключалась в том, что никто из следователей не понимал его языка и полностью зависел от переводчиков. Последние же блюли в первую очередь свои интересы. За интересные сведения им полагались кое-какие поощрения, что, разумеется, стимулировало игру воображения.

После четырех лет молчания человек, о котором идёт речь, получил ярлык «не склонен к сотрудничеству», означавший всего-навсего, что сломать заключённого не удалось. В 2004-м его перевезли через залив в новый лагерь «Эхо», представлявший собой тюрьму особо строгого режима. Крохотные камеры, белые стены и ночные прогулки. Целый год он не видел солнца.

За него не просила семья, его выдачи не требовали правительства, у него не было адвоката. Другие арестованные сходили с ума, и их отправляли на принудительное лечение. Он молчал и читал Коран.

Пока человек в камере молился, в коридоре сменился часовой.

— Чёртов араб! — бросил тот, кого сменили.

Сменщик покачал головой:

— Он не араб. Он — афганец.

— Итак, Терри, что думаете о нашей проблеме?

Бен Джолли, очнувшись от раздумий, смотрел на Мартина через салон лимузина.

— Хорошего мало, верно? Вы заметили, какие лица были у наших доблестных шпионов? Похоже, мы всего лишь подтвердили то, о чём они уже догадывались. И, похоже, радости не добавили.

— Иначе не скажешь. Теперь им придётся выяснять, что это за операция — Аль-Исра.

— Но как?

— Видите ли, Терри, я ведь с этим народом давно общаюсь. Со времён Шестидневной войны. Возможностей у них немало: внутренние источники, двойные агенты, прослушка, аэронаблюдение. Теперь вот компьютеры. Раньше на поиск перекрёстной информации уходили недели, теперь — минуты. Думаю, они своё дело сделают. Найдут и остановят. Не забывайте, мы прошли долгий путь с тех пор, как русские сбили Гэри Пауэрса над Свердловском в шестидесятом, а наши «У-2» сфотографировали их ракеты на Кубе в шестьдесят втором. Вы тогда, наверно, ещё и не родились, а? — Он усмехнулся. — Древность, а?

Терри кивнул.

— Может быть, у них есть кто-то в «Аль-Каиде»? — предположил он.

— Сомневаюсь. Если бы кто-то был — я имею в виду, достаточно высоко, — он бы уже сообщил, где прячется руководство, и мы бы сбросили парочку умных бомб.

— Ну, тогда они зашлют к ним кого-нибудь. Он все разведает и сообщит.

Его собеседник решительно покачал головой.

— Перестаньте, Терри, мы оба знаем, что это невозможно. На араба положиться нельзя — он всегда может переметнуться и работать против нас. А чужой не пройдёт. У всех арабов большие семьи, кланы, племена. Достаточно как следует порасспросить родственников, и любой самозванец будет разоблачён. Значит, надо найти такого, которого не на чем взять. Плюс внешность, речь и, самое главное, способность сыграть роль. Вы знаете, какие у них молитвы. Достаточно ошибиться в одном слове, и фанатики моментально заметят. Они повторяют одно и то же по пять раз на дню.

— Верно, — согласился Мартин, понимая, что его предложение выглядит наивно, но не желая сдаваться без боя. — Но молитвы можно выучить, а семью придумать.

— Забудьте, Терри. Ни один европеец не сможет сойти за араба среди арабов.

— Мой брат смог бы, — сказал доктор Мартин. И прикусил язык.

Впрочем, никто, похоже, не принял его слова всерьёз. Доктор Джолли хмыкнул и отвернулся к окну, за которым уже бежали пригороды Вашингтона. Две головы за стеклом остались в прежнем положении и даже ухом не повели. Он облегчённо вздохнул. Вряд ли они держат микрофоны включёнными.

Терри Мартин ошибался.

Глава 3

Отчёт о заседании комитета по Корану был готов к утру субботы и расстроил немало планов на уик-энд. Одним из тех, кого разбудили ранним утром, был Марек Гуминни, заместитель директора ЦРУ по оперативной работе. Ему приказали немедленно прибыть в офис. Причин такой спешки он, разумеется, не услышал.

Впрочем, к тому времени, как Гуминни добрался до работы, «причина» уже лежала у него на столе. В Вашингтоне ещё не рассвело, но лучи поднимающегося солнца уже окрасили розовым верхушки далёких холмов округа Принц Джордж, в том месте, где река Патаксент впадает в Чесапикский залив.

Кабинет Марека Гуминни находился на шестом и последнем этаже большого прямоугольного здания, одного из тех, что составляют штаб-квартиру ЦРУ, известную также как Лэнгли. Относительно недавно его переименовали в Старый корпус, чтобы не путать с точно таким же Новым корпусом, принявшим в себя разросшееся после 11 сентября управление.

В иерархии ЦРУ должность директора традиционно считается политической, но реальная сила сосредоточена в руках двух заместителей директора. Заместитель по оперативной части руководит непосредственным сбором информации, тогда как заместитель по разведке организует сопоставление и анализ попавшей в сети добычи, собирая из разносортных деталей более или менее понятную картину происходящего.

Следующая ступень представлена отделами контрразведки (защита самого управления от проникновения вражеских агентов и доморощенных предателей) и контртерроризма. Отделы эти становятся все более похожими на бойлерную после распада СССР и появления новых угроз на Ближнем Востоке.

С начала «холодной войны», примерно в 1945 году, заместителями по оперативной части всегда становились специалисты по Советскому Союзу, а в советский и восточноевропейский отделы попадали самые честолюбивые, самые амбициозные в карьерном отношении офицеры. Марек Гуминни был первым арабистом, назначенным на эту должность. Ещё будучи молодым агентом, он провёл несколько лет на Ближнем Востоке, освоил два распространённых там языка (арабский и фарси, на котором говорят в Иране) и познакомился с его культурой.

Хотя работа в этом здании не прекращается ни на час, получить чашечку кофе ранним субботним утром не так-то легко, а потому Марек позаботился о себе сам. Включив кофеварку, он взял со стола пакет, в котором лежала тонкая запечатанная папка.

Гуминни не ждал сюрпризов. Пусть Форт-Мид восстановил файлы, сделал перевод и даже провёл анализ документов, но раздобыло трофей всё-таки ЦРУ в сотрудничестве с британцами и пакистанским контртеррористическим центром в Пешаваре. И, разумеется, резиденты Управления в Пешаваре и Исламабаде составили для своего босса подробнейшие отчёты.

В папке находились все документы, перекачать которые удалось с компьютера банкира «Аль-Каиды», но главными, конечно, были два письма, занимавшие три страницы. Заместитель директора бегло говорил на арабском, но читать всегда труднее, а потому он несколько раз заглянул в перевод.

Гуминни прочитал отчёт комитета по Корану, подготовленный совместно двумя офицерами разведки, однако не нашёл ничего нового. Ему с самого начала было ясно, что ссылка на Аль-Исру — магическое ночное путешествие пророка — могла быть только кодом к какому-то важному проекту.

Теперь этот проект должен был обрести и другое имя, то, под которым его бы знали в американском разведывательном сообществе. Аль-Исрой он оставаться не мог — противник сразу же догадался бы, что именно им удалось узнать.

Кодовые названия подбирал компьютер, пользуясь при этом так называемым методом случайного выбора: название не должно было иметь никакого отношения к сути операции. В этом месяце компьютер выбирал названия из списка рыб — так появился «Проект Скат». Отныне для Гуминни и его коллег предприятие «Аль-Каиды», в чём бы оно ни заключалось, будет проходить под кодовым названием «Скат».

Последний листок попал в папку уже ночью. Документ был короток и вышел из-под руки человека, не любившего бросать слова на ветер. Таким был один из шести главных принципов директора Национальной разведки. Очевидно, из Форт-Мида файл отправился прямиком в Совет национальной безопасности (Стив Хэдли), Национальную разведку и Белый дом. Похоже, подумал Марек Гуминни, свет в Овальном кабинете не гас долго.

На листе стоял личный штамп директора НР. Несколько строчек были написаны прописными буквами:

ЧТО ТАКОЕ АЛЬ-ИСРА?

ХАРАКТЕР УГРОЗЫ: ЯДЕРНАЯ, БИОЛОГИЧЕСКАЯ, ХИМИЧЕСКАЯ, ОБЫЧНАЯ?

ВЫЯСНИТЬ, ГДЕ И КОГДА

СРОК ИСПОЛНЕНИЯ: НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО

ОГРАНИЧЕНИЯ: НИКАКИХ

ПОЛНОМОЧИЯ: АБСОЛЮТНЫЕ

ДЖОН НЕГРОПОНТЕ

Внизу — небрежная подпись. В США девятнадцать агентств занимаются сбором и хранением разведывательной информации. Документ, который держал в руке Марек Гуминни, давал ему власть над всеми девятнадцатью. Он бросил взгляд на «шапку». Адресовано ему лично. В дверь постучали.

У порога стоял молоденький паренёк с ещё одним пакетом. Значок с надписью «GS15» означал, что в штате общей службы юноша занимает самое низкое положение. Гуминни ободряюще улыбнулся — парня, очевидно, впервые послали так высоко, — протянул руку, расписался в получении и подождал, пока за посыльным закроется дверь.

Новый документ был жестом любезности со стороны коллег из Форт-Мида. Он содержал запись разговора двух членов комитета по Корану, сделанную в машине по пути в Вашингтон. Один из них был британцем. Кто-то в Форт-Миде подчеркнул красной ручкой его последнюю реплику.

За время пребывания на Ближнем Востоке Мареку Гуминни часто доводилось работать с британцами, и он, в отличие от многих своих соотечественников, крепко завязших в проблемах Ирака, не без горечи признавал, что ближайший союзник ЦРУ по Большой Игре, как называл это Киплинг, обладает куда большим запасом тайных знаний относительно того, что происходит на территориях между рекой Иордан и Гиндукушем.

На протяжении полутора веков британцы — будь то солдаты, чиновники старой имперской администрации или эксцентричные путешественники — бродили по пустыням, пересекали горные хребты и отыскивали козьи тропы в районе, который теперь стал часовой бомбой для всего мира. Британцы называли ЦРУ «кузенами» и «Компанией», американцы окрестили Интеллидженс сервис «друзьями» и «Фирмой». Для Марека Гуминни одним из этих «друзей» был человек, с которым он, в бытность обоих оперативными агентами, пережил и приятные, и не очень приятные, и просто страшные времена. Теперь один сидел за столом в Лэнгли, а другой, Стив Хилл, расставшись с оперативной работой, переместился на место куратора ближневосточного направления в штаб-квартире Фирмы на Воксхолл-Кросс.

После недолгого размышления Гуминни решил, что вреда от совещания не будет, а польза может быть. С безопасностью проблем не было. Он не сомневался, что британцы уже переслали содержимое компьютера из Пешавара в свой центр в Челтнеме, распечатали документы и проанализировали загадочные ссылки на Коран, содержащиеся в двух зашифрованных письмах. То есть у них было всё, что и у него.

О чём они, скорее всего, не знали, так это о странной реплике своего соотечественника, обронённой им в машине по пути из Мэриленда в Вашингтон. Гуминни набрал номер. В здании был, разумеется, свой коммутатор, но современные технологии позволяли высшему начальству дозваниваться куда угодно с личного служебного телефона.

В скромной коммутаторской в Суррее, рядом с Лондоном, прозвенел звонок. В Лэнгли восемь утра — значит, в Лондоне час дня, время ланча — наверняка готовятся проглотить свой любимый ростбиф. Трубку сняли после третьего гудка. Стив Хилл, судя по голосу, вовсе не страдал отсутствием аппетита.

— Алло?

— Стив? Это Марек.

— Где ты, дорогой? Случайно не у нас?

— Нет, я у себя. Можем перейти на защищённую линию?

— Конечно. Дай мне пару минут… — (по-видимому, он был не один) — Дорогуша, задержи мой ланч. — Трубку положили.

При следующем звонке голос из Англии имел слегка металлический оттенок.

— Если я правильно понял, у тебя снова неприятности? — спросил Хилл. — Что-то вроде прорыва канализации?

— Да. Так что зря свежую рубашку надевал. Ты получил посылку из Пешавара? Ту же, что и мы?

— Похоже. Прочитал вчера. И все жду, когда же ты позвонишь.

— У меня есть то, чего, наверное, нет у тебя. Здесь у нас один профессор из Лондона. Читает лекции. В пятницу вечером он сболтнул кое-что любопытное. Перехожу к делу. Знаешь человека по фамилии Мартин?

— А точнее?

— Это два брата. Того, что у нас, зовут Терри. Доктор Терри Мартин. Знакомо?

Шутки кончились. Держа у уха трубку, Стив Хилл посмотрел в окно. Знал ли он брата Терри Мартина? Ещё как. Во время первой войны в Заливе, в 1990 — 1991 годах, когда Хилл находился в составе инспекторской группы в Саудовской Аравии, профессорский братишка пробрался в Багдад, где жил под видом скромного садовника едва ли не по соседству с тайной полицией Саддама, передавая бесценную информацию, которую получал от источника в кабинете министров диктатора.

— Может быть, — осторожно сказал он. — А что?

— Думаю, нам стоит поговорить, — ответил американец. — Лично. Я мог бы прилететь. У меня «Грумман».

— Когда ждать?

— Сегодня вечером. Посплю в самолёте. Буду в Лондоне к завтраку.

— О'кей. А я договорюсь с Норфолком.

— Отлично. И вот что ещё, Стив… Не мог бы ты подготовить информацию по этому парню, Мартину? Объясню при встрече.

К западу от Лондона, на дороге в Оксфорд, находится база королевских ВВС Норфолк. После Второй мировой войны она пару лет, пока шла спешная реконструкция Хитроу, выполняла функции гражданского аэропорта Лондона. Потом использовалась как заштатное лётное поле и наконец стала аэродромом для частных и правительственных самолётов. Но поскольку поле остаётся собственностью Военно-воздушных сил Великобритании, то прибывающие и отправляющиеся рейсы организуются без обычных формальностей.

У ЦРУ возле Лэнгли есть собственный аэродром и небольшой воздушный флот. Документ, дававший Мареку Гуминни неограниченные полномочия, позволил ему без проблем получить в своё распоряжение «Грумман V», в котором заместитель директора прекрасно выспался за время трансатлантического перелёта. Стив Хилл встречал гостя в Норфолке.

Он повёз американского коллегу не в зелёный, сложенный из песчаника зиккурат на Воксхолл-Кросс, что расположен на южном берегу Темзы у Воксхолл-Бридж и где квартирует СИС, но в куда более спокойный отель «Кливден», бывший частный особняк примерно в тридцати милях от аэропорта. Там уже были заказаны апартаменты и полное обслуживание.

Прочитав протоколы комитета по Корану и отчёт офицеров-разведчиков, Хилл обратил внимание, что выводы американцев очень близки к тем, что сделали эксперты в Челтнеме. Потом он прочитал запись разговора в лимузине.

— Чёртов идиот! — пробормотал англичанин, дойдя до конца. — Тот, второй, он прав. Сделать ничего нельзя. Дело не столько в языке, сколько в других тестах. Чужаку, иностранцу их не пройти.

— Итак, твои предложения? Учти, что приказ идёт с самого верха.

— Взять кого-то из «Аль-Каиды» и вывернуть наизнанку, — сказал Хилл.

— Стив, если бы мы знали, где найти такого, кто мог бы что-то знать, мы бы так и сделали. Но сейчас у нас на прицеле если кто и есть, то только мелочь.

— Значит, остаётся ждать и наблюдать. Рано или поздно эта фраза где-нибудь всплывёт.

— Мои люди полагают, что целью удара, вероятнее всего, станут США. Простым ожиданием чуда, которое может и не случиться, Вашингтон не успокоить. Кроме того, «Аль-Каида», вероятно, уже знает, что мы взяли компьютер. Если так, то об Аль-Исре мы можем больше и не услышать.

— Что ж, в таком случае мы могли бы допустить утечку. Они поймут, что мы знаем об их планах, и откажутся от операции.

— Может быть, да, а может быть, нет. Но мы-то об их решении не узнаем. Состояние неопределённости хуже всего. Отказались? Не отказались? А если не отказались? Как заметил мой босс, мы даже не представляем характера угрозы. Ядерная? Биохимическая? Обычная? Где и когда? Этот твой Мартин, он действительно может сойти за араба среди арабов? Неужто настолько хорош?

— Был хорош, — проворчал Хилл, передавая американцу папку. — Посмотри сам.

Обычная папка, в дюйм толщиной. Стандартный конверт из толстой коричневой бумаги. Простая надпись из трех слов:

ПОЛКОВНИК МАЙК МАРТИН.

Дедушка братьев Мартинов по материнской линии был управляющим на чайной плантации в Дарджилинге, Индия, в период между двумя мировыми войнами. И вот там-то, в Дарджилинге, он совершил нечто неслыханное: женился на индийской девушке.

Тесный и изолированный мирок британских чайных плантаторов задыхался в атмосфере надменности, высокомерия и заносчивости. Невест либо привозили из Англии, либо отыскивали среди дочерей британских офицеров. Мальчики видели фотографии своего деда Теренса Грейнджера, высокого румяного блондина с трубкой во рту и винтовкой в руке, стоящего рядом с убитым тигром.

Видели они и карточки Индиры Босе, мягкой, нежной и очень красивой девушки. Когда отговорить Теренса Грейнджера от постыдного брака не получилось, руководство компании, не желая затевать скандал с увольнением, приняло мудрое, как кому-то показалось, решение. Молодую пару сослали в глушь Ассама, к самой бирманской границе.

Как нередко случается, наказание обернулось благословением. Молодым людям жизнь на краю света, среди дикой природы пришлась по вкусу. В 1930-м у них родилась Сьюзен. А к 1943-му война докатилась и до Ассама — японцы шли через Бирму к его границе. Теренс Грейнджер, возраст которого позволял избежать армии, записался добровольцем и в 1945-м погиб при переправе через Иравади.

Оставшись с дочерью и крошечной пенсией от компании, Индира Грейнджер вернулась в то единственное место, где её могли ещё принять: к себе домой. Два года спустя пришла новая беда: добившуюся независимости Индию разделили на два государства. Али Джинна взял себе мусульманский север, пандит Неру преимущественно индуистский юг. Волны беженцев прокатились по стране навстречу друг другу, во многих местах вспыхнули боевые действия.

Тревожась за безопасность дочери, госпожа Грейнджер отослала её к младшему брату покойного мужа, преуспевающему архитектору, жившему в Суррее. Шесть месяцев спустя Индира погибла во время погрома от рук неизвестных.

Так семнадцатилетняя Сьюзен Грейнджер оказалась одна в мире отца. В мире, которого никогда прежде не видела. Проведя год в школе для девочек и отработав ещё три медсестрой в госпитале Фарнхэма, девушка по достижении двадцати одного года подала заявление в компанию «Бритиш эйруэйз». Сьюзен была потрясающе красива — роскошные каштановые волосы, голубые отцовские глаза и золотистая кожа, какая бывает у загорелых англичанок.

Приняв во внимание знание языка, её поставили на маршрут Лондон — Бомбей. В то время этот рейс был одним из самых длинных и медленных: Лондон — Рим — Каир — Басра — Бахрейн — Карачи — Бомбей. Смена экипажа происходила в южноиракской Басре. Там в 1951 году Сьюзен и познакомилась с бухгалтером нефтяной компании Найджелом Мартином. В 1952-м они поженились.

Ждать рождения первого сына, Майка, пришлось почти десять лет; ещё через три родился Терри. Но какие же непохожие были братья!

Марек Гуминни смотрел на фотографию в деле: чёрные волосы, чёрные глаза, тёмная кожа. Похоже, гены Индиры Босе проявились вдруг в полной силе во внуке; Майк даже отдалённо не походил на своего круглолицего розовощёкого брата, унаследовавшего черты отца.

Он снова вспомнил возражения доктора Бена Джолли. Любой, кто попытается проникнуть в «Аль-Каиду», должен быть способен сыграть роль. Гуминни перелистал страницы.

Оба мальчика ходили в англо-иракскую школу и многому учились дома, у своей няни по имени Фатима, которая, скопив некоторую сумму, вернулась в горы, чтобы найти достойного мужа.

Внимание американца привлекла ссылка на рассказ Терри: когда брат надевал традиционный иракский дишдаш, гости-иракцы, приходившие в дом Мартинов, со смехом говорили Найджелу, что его сын больше похож на них, чем на него.

Больше на них, чем на нас, думал Марек Гуминни, просматривая досье. Из четырех пунктов возражений Бена Джолли два, таким образом, отпадали: внешность и язык. При соответствующей интенсивной подготовке Майк Мартин мог, наверное, освоить и необходимые религиозные ритуалы.

Церэушник перевернул страницу. В начале семидесятых, точнее, в 1972-м, вице-президент Саддам Хусейн начал национализировать иностранные нефтяные компании, в числе которых оказались и англо-иракские. Найджел Мартин продержался ещё три года, но в 1975-м всё же перевёз семью домой, в Англию. Майк, которому к тому времени исполнилось тринадцать, продолжил обучение в Хейлибери.

Марек Гуминни понял, что пора сделать паузу и выпить кофе.

— Знаешь, на мой взгляд, этот парень может справиться, — сказал он, возвращаясь в комнату. — При соответствующей подготовке и оперативной поддержке. Где он сейчас?

— Вся его военная карьера прошла в десанте и частях специального назначения. Дважды привлекался к нашим операциям. Отслужил двадцать пять лет и в прошлом году вышел в отставку. И, на мой взгляд, у него ничего не получится.

— Почему, Стив? У него есть все данные.

— За исключением биографии. Родители, семья, место рождения. Человек со стороны, если он не зелёный юнец, не может прийти к боссам «Аль-Каиды» и попросить включить его в состав группы самоубийц. Им не нужны мальчики на побегушках — своих хватает. Любой, кто желает завоевать доверие и право участвовать в важнейшем проекте, должен иметь за спиной годы службы и надёжных поручителей. Иначе ничего не выйдет. Если только…

Стив Хилл замолчал, обдумывая что-то, потом покачал головой.

— Если только что? — не выдержал американец.

— Нет, ничего. Так, одна идейка, но…

— И всё же? Сделай одолжение.

— Я подумал о двойнике. О человеке, чьё место он мог бы занять. Но здесь есть свои слабые места. Если реальный объект ещё жив, он может находиться в рядах «Аль-Каиды». Если же он мёртв, им этот факт тоже может быть известен. Так что куда ни кинь, везде клин.

— Солидное досье, — сказал Марек Гуминни. — Я могу взять его с собой?

— Только копию. И… ты ведь не собираешься никому его показывать?

— Только для личного пользования, старина. Обещаю, досье увижу только я. Или мусоросжигатель.

Через несколько часов американец улетел в Лэнгли, но по прошествии недели позвонил снова. Звонок застал Стива Хилла за рабочим столом в кабинете на Воксхолл-Кросс.

— Похоже, мне придётся навестить тебя ещё раз, — объявил американец.

К тому времени оба офицера знали, что британский премьер уже пообещал своему коллеге в Белом доме полное сотрудничество и всю возможную помощь в противодействии проекту «Скат».

— Без проблем, Марек. Что-то новенькое?

Откровенно говоря, Стива Хилла заявление старого приятеля удивило и заинтриговало. При современном уровне развития технологии передать что-либо из США в Великобританию не составляло труда. С полной гарантией безопасности. Зачем же лететь самому?

— Двойник, — объяснил Гуминни. — Думаю, он у нас есть. На десяток лет моложе, но выглядит старше. Рост и сложение те же. Такое же смуглое лицо. Ветеран «Аль-Каиды».

— Звучит обещающе. Но как получилось, что он не с плохими парнями?

— Он не с ними, потому мы его взяли. Сейчас он в Гуантанамо. Провёл там пять лет.

— Араб? — удивился Стив. Он считал, что знает всех сколь-либо известных террористов-арабов, попавших в Гитмо за последние годы.

— Нет, афганец. Зовут Измат Хан. Я уже в пути.

Терри Мартину снова не спалось. Случайно обронённая им реплика не давала покоя. Какая глупость! Ну почему он не может держать рот на замке? Откуда это мальчишеское желание похвастать братом? А если Бен Джолли проговорился? В конце концов Вашингтон всего лишь одна большая деревня.

После разговора в лимузине прошло семь дней, когда Терри не выдержал и набрал номер брата.

Майк Мартин как раз снимал последние целые плиты со своей драгоценной крыши, планируя приступить наконец к укладке рубероида. Ещё неделя, и у него будет надёжная, водонепроницаемая крыша. В кармане висевшей на гвозде куртки запищал, наигрывая «Болеро», сотовый. Майк протянул руку и слегка подвинулся к краю крыши. На дисплее высветился вашингтонский номер брата.

— Привет, Терри.

— Да, Майк, это я. — Для него всё ещё оставалось загадкой, как те, кому он звонит, с ходу определяют, что это именно он. — Послушай, похоже, я сморозил очередную глупость и прошу прощения. Это случилось неделю назад. Я сболтнул лишнее.

— Отлично. Что ты сказал?

— Неважно. Послушай, если тебя вдруг навестят люди в костюмах — ты понимаешь, кого я имею в виду, — пошли их ко всем чертям. Скажи, что я сболтнул, не подумав. Если кто-то вдруг появится и…

Майк Мартин повернул голову — по раскисшей после дождя дороге медленно полз тёмно-серый «Ягуар».

— Все в порядке, братишка. Не волнуйся, — мягко проговорил он. — Думаю, они уже здесь.

Гости сидели на складных стульях, Майк Мартин пристроился на чурбане, который собирался пустить вечером на дрова. Выслушав американца, он вопросительно посмотрел на Стива Хилла.

— Вам решать, Майк. Наше правительство пообещало Белому дому всестороннюю помощь, но это вовсе не означает, что мы собираемся оказывать на кого-то давление. Вы не хуже меня понимаете, насколько это рискованно.

— То, что называется «миссией без возврата»?

— Мы так не считаем, — вмешался Марек Гуминни. — Как только нам удастся установить имя и местонахождение кого-то из оперативников «Аль-Каиды», кто может иметь нужную информацию, мы сразу вас вытащим и сделаем всё остальное сами. Может быть, вам и не придётся ничего делать, а достаточно будет только послушать и…

— Проблема в другом… Не думаю, что мне удастся сойти за араба. В Багдаде пятнадцать лет назад на меня никто не обращал внимания, потому что я выдавал себя за простого садовника и жил в лачуге. Никто и не думал о том, что мне придётся пройти допрос мухабарата. Сейчас готовиться нужно к самым тщательным допросам. Никто ведь не даст гарантии, что человек, который провёл в американской тюрьме пять лет, не перешёл на их сторону.

— Конечно, мы учитываем, что вам станут задавать вопросы. Но если повезёт, вами займётся кто-то из высшего руководства. И тогда вы просто укажете нам на него. Мы постоянно рядом. Буквально за углом.

— Этот человек, — Мартин постучал пальцем по досье на заключённого из Гуантанамо, — афганец. Бывший талиб. Значит, он говорит на пушту. Я на пушту говорю плохо. Меня расколет первый же попавшийся афганец.

— С вами будут заниматься, Майк, — проговорил Стив Хилл. — Несколько месяцев. Мы не отправим вас, пока вы сами не почувствуете, что готовы. Более того, у вас есть право отказаться от участия в операции на любом её этапе. К тому же вас пошлют не в Афганистан, а талибы стараются не вылезать за пределы своей территории.

— Как думаете, вам по силам сымитировать арабский с пуштунским акцентом?

Мартин кивнул:

— Наверно. А если они найдут какого-то афганца, который был знаком с этим парнем?

Никто не ответил. Все трое знали, что если такое случится, это будет означать провал.

Оба офицера опустили головы, предпочитая не объяснять, что произойдёт с агентом, разоблачённым в стане «Аль-Каиды». Майк открыл лежащую на колене папку. И замер, увидев фотографию на первой странице.

Лицо стало на пять лет старше, но перенесённые страдания состарили его на все десять. И всё же Мартин узнал его — того едва живого мальчишку, с которым расстался в горах Кала-и-Джанги.

— Я знаю этого человека, — негромко сказал он. — Его зовут Измат Хан.

Американец изумлённо уставился на него.

— Откуда, чёрт возьми, вы можете его знать? Он уже пять лет как сидит в Гитмо.

— Да, но ещё раньше, давным-давно, мы вместе дрались против русских в Тора Бора.

Оба офицера почти синхронно кивнули. Конечно, об этом говорилось в его досье. Мартин провёл в Афганистане почти год, помогая моджахедам в их борьбе против советской оккупации. Вероятность того, что эти двое встречались, была мала, но в жизни и не такое случается. Минут десять разведчики расспрашивали Майка об Измат Хане, узнавая детали, которых не было в досье. Наконец Мартин протянул папку американцу.

— Какой он сейчас, Измат Хан? За пять лет в лагере «Дельта» люди меняются. Они ведь у вас там не отдыхают, верно?

Гуминни пожал плечами:

— Этот Измат Хан, Майк, крепкий орешек. Очень крепкий. Взяли его с разбитой головой и двойным сотрясением. Плюс получил ранение при захвате. Поначалу наши медики думали, что он немного… как бы это сказать… простоват. Или туповат. Потом выяснилось, что он был совершенно дезориентирован. Сотрясение да долгий путь. Шёл декабрь 2001-го, все ещё находились под впечатлением от 11 сентября и к пленным относились… ну, без нежностей. Природа, однако, взяла своё, так что через пару месяцев его уже начали допрашивать.

— И что же он вам сообщил?

— Почти ничего. Представил, так сказать, резюме. Выдержал все три степени, отказался от всех предложений. Сидит, молчит и только смотрит на вас, а в глазах что угодно, кроме братской любви. Поэтому его и держат в режиме строгой изоляции. От других нам известно, что он сносно говорит на арабском — выучил в Афганистане, а до этого несколько лет штудировал Коран в медресе. В лагере с ним были два британца, которых позже отпустили. По их словам, Измат Хан сможет при необходимости изъясниться на английском — они сами с ним занимались.

Мартин вскинул голову и посмотрел на Стива Хилла:

— Их придётся задержать и не отпускать до окончания операции.

Хилл кивнул:

— Конечно. Это можно устроить.

Оставив британцев наедине, Гуминни прошёлся вокруг амбара.

Дочитав досье, Майк долго смотрел на огонь. В догорающих угольях он видел голый горный склон, двух человек среди камней и разворачивающийся для атаки советский боевой вертолёт. Мальчишка в тюрбане повернулся к мужчине: мы умрём, англиз?

Вернувшись, американец присел на корточки у костра и, вооружившись прутиком, принялся ворошить угольки. Картина из прошлого исчезла в клубах серого дыма и треске искр.

— Вижу, Майк, планы у вас грандиозные. Я бы сказал, при таком объёме работ без бригады профессионалов не обойтись. Думаете справиться в одиночку?

— По мере сил постараюсь. Время у меня есть. Впервые за последние двадцать пять лет.

— Время, но не деньги, да?

Мартин пожал плечами:

— С работой, если появится желание, проблем не будет. Служб безопасности сейчас как грибов после дождя. В Ираке столько парней устроились телохранителями, что и не сосчитаешь, а спрос всё равно не падает. За неделю в Суннитском треугольнике ребята зарабатывают столько, сколько платят солдату за полгода.

— Но это же снова грязь, пыль и большой риск умереть раньше времени. Вы разве не от этого ушли?

— А вы разве предлагаете что-то другое? Отдых с «Аль-Каидой» на Флорида-Кис?

Марек Гуминни рассмеялся:

— Американцев, Майк, обвиняют во многом. И часто справедливо. Но на неблагодарность те, кто нам помогает, не жалуются. Думаю, речь могла бы идти о работе консультанта. Скажем, двести тысяч в год. Контракт на пять лет. Деньги переводятся за границу, налоговикам беспокоиться не о чем. Не нужно даже показываться на работе. Никаких проблем.

Майку вспомнилась сцена из его любимого фильма. Т. Э. Лоуренс предлагает деньги Ауде, если тот согласится присоединиться к нему в штурме Акабы. И достойный ответ араба: «Ауда пойдёт на Акабу не за английское золото. Ауда пойдёт на Акабу, потому что ему так угодно». Он поднялся.

— Стив, пусть мой дом закроют рубероидом сверху донизу. Я хочу, когда вернусь, увидеть его таким же, каким оставил.

Хилл кивнул:

— Сделаю.

— Мне надо собрать вещи. Их не так уж много. Одно место багажа, не больше.

Вот так под яблонями в гемпширском саду и был согласован ответ Запада на операцию «Скат». Два дня спустя компьютер, используя программу случайного выбора, дал ему собственное название — операция «Лом». Если бы Майка Мартина спросили, что заставило его согласиться, он вряд ли дал бы вразумительный ответ. Но позднее, на всех инструктажах, когда его расспрашивали о бывшем друге, он, отвечая, всегда утаивал одну деталь. Может быть, потому, что считал принцип необходимого знания дорогой с двусторонним движением. Может быть, потому, что не придавал этой детали большого значения. Касалась она одного короткого разговора, состоявшегося в полевом госпитале, развёрнутом арабами в местечке Джаджи.

Часть вторая Воины

Глава 4

Решение, принятое в гемпширском саду, отозвалось градом других решений, которые принимали ответственные люди по обе стороны океана. Начать с того, что санкцию на проведение операции «Лом» пришлось получать у высшего политического руководства двух заинтересованных стран.

Легко сказать, да трудно сделать. Одной из причин того, что дело не сразу сдвинулось с места, стало условие Майка Мартина, потребовавшего, чтобы об операции знали не более дюжины человек. Требование разумное и понятное.

Если пятьдесят человек знают что-то интересное, один обязательно проболтается. Не намеренно, не по злому умыслу и даже не из-за несдержанности — просто таков неизбежный закон природы.

Тот, кому доводилось работать под прикрытием, знает, как действует на нервы понимание того, что успех дела и сама твоя жизнь зависят от профессионализма товарища. Постоянное напряжение от ожидания непредвиденной ошибки коллег чревато стрессами. Но самый страшный кошмар — знать, что твой провал и неизбежная медленная смерть стали следствием обычной болтливости какого-то идиота, распустившего язык перед подружкой в баре. Хуже этого страха нет ничего. Вот почему требование Мартина было принято без обсуждений.

Джон Негропонте согласился с тем, что в Вашингтоне единственным доверенным лицом будет он сам, и дал «добро» на проведение операции. Стив Хилл добился такого же результата, пообедав с членом британского кабинета министров. Так посвящённых стало четверо.

Понятно, что ни Марек Гуминни, ни Стив Хилл не могли полностью сосредоточиться на одной операции, посвятив ей двадцать четыре часа в сутки. Каждому требовался заместитель для выполнения всей рутинной работы. Марек сделал выбор в пользу перспективного арабиста из контртеррористического отдела ЦРУ, и Майкл Макдональд бросил все, объяснил семье, что его ждёт командировка в Соединённое Королевство, и улетел на восток.

Стив Хилл отобрал для операции «Лом» своего заместителя по ближневосточному направлению — Гордона Филлипса. Прежде чем расстаться, Гуминни и Хилл договорились, что каждый аспект проекта будет иметь правдоподобное прикрытие, дабы никто, кроме десятка избранных, не знал о предстоящем внедрении в «Аль-Каиду» западного агента. Сотрудникам как Лэнгли, так и Воксхолл-Кросс было объявлено, что Макдональд и, соответственно, Филлипс убывают в служебную командировку с перспективой дальнейшего карьерного продвижения, которая продлится примерно шесть месяцев.

Познакомил их Стив Хилл. Он же сообщил, что отныне им придётся работать вместе, и ввёл в курс дела. После первых же его слов оба надолго замолчали. Встреча проходила не в здании штаб-квартиры ведомства возле Темзы, а на конспиративной квартире, одной из нескольких, снимаемых Фирмой в сельской местности.

Когда Макдональд и Филлипс, устроившись на новом месте, явились в гостиную, Хилл бросил на стол толстую папку.

— К работе приступаете завтра, — сказал он. — У вас есть двадцать четыре часа, чтобы все это выучить. Тот, о ком здесь говорится, объект внедрения. Вы будете работать сначала с ним, а потом на него. Здесь… — Хилл швырнул на стол папку потоньше, — информация о том, кого он заменит. Понятно, мы знаем мало. Но это всё, что смогли вытрясти из него американцы за сотни часов допроса в Гитмо. Выучите.

Когда он ушёл, Макдональд и Филлипс переглянулись, заказали побольше кофе и принялись за чтение.

Первая любовь пришла к школьнику Майку Мартину, когда ему исполнилось пятнадцать, летом 1977-го, во время посещения авиасалона в Фарнборо. Он был там с младшим братом и отцом и вместе с ними восхищался бомбардировщиками и истребителями, исполнением фигурного пилотажа и зрелищем первых летающих машин. Кульминацией праздника стал для него показательный групповой прыжок группы «Красные дьяволы» из десантного полка: выпавшие из самолёта крошечные точки превратились на его глазах в людей, приземлившихся прямо в центр небольшого круга. В тот миг Майк понял, кем хочет стать и что хочет делать.

Летом 1980-го, за год до окончания школы в Хейлибери, он написал письмо и вскоре получил ответ с предложением прибыть для интервью в региональную учебную часть в Олдершоте. Он приехал туда в назначенный день в сентябре и долго таращился на старенькую «Дакоту», из которой десантировались его далёкие предшественники, имевшие целью захватить мост у Арнхайма. Потом сержант отвёл его и ещё четверых кандидатов в комнату для собеседования.

В школе за Майком закрепилась репутация (командование полка, как у них было заведено, навело справки) среднего ученика, но превосходного спортсмена. Военных это вполне устраивало. Мартина приняли, после чего сразу же начались тренировки — двадцать две недели изнурительной подготовки. Для тех, кто сумел продержаться, они закончились к апрелю 1981 года.

Четыре недели строевых занятий, обращения с оружием, физподготовки, работы в полевых условиях. Потом ещё две недели по той же программе плюс оказание первой помощи, связь и способы защиты от оружия массового поражения (ядерного, бактериологического и химического).

На седьмой неделе осваивали методы ведения допроса. Легче не становилось. Восьмая и девятая недели — выматывающие марш-броски в районе Брекнока в Уэльсе среди зимы, в снег, дождь и стужу — самые выносливые умирали от переохлаждения и истощения. Вот тогда их число изрядно поубавилось.

Десятая неделя — стрелковая подготовка в Кенте, где Мартин, которому только что исполнилось девятнадцать, уже проявил себя настоящим снайпером. Одиннадцатая и двенадцатая недели — бесконечные «тесты», представлявшие собой бег по песчаным холмам с бревном на плече в грязь, ливень и град.

— «Контрольные недели»? — пробормотал Филлипс. — Черт, а как же называлось всё остальное?

Через десять недель оставшиеся в строю парни получили по красному берету, а потом провели ещё три недели к Брекноке, где отрабатывали приёмы рукопашного боя, патрулирования и стрельбы в боевых условиях. Конец января в Уэльсе не самое лучшее время года, а спать приходилось под открытым небом, в мокрой одежде и без огня.

Четыре последующие недели они занимались тем, ради чего Майк и пошёл в армию: парашютной практикой на базе Королевских ВВС в Абингдоне. Там отсеялись ещё несколько человек. А закончилось все «парадом крыльев», когда каждый получил наконец заветную эмблему десантника. В тот вечер старый клуб «101» в Олдершоте пережил ещё одну бурную ночь.

Ещё две недели были посвящены полевым упражнениям, называвшимся программой «последнего укола», и шлифовке строевых приёмов на плацу. Двадцать вторая завершилась парадом выпускников, когда гордые родители с изумлением обнаружили, что их прыщавые отпрыски чудесным образом трансформировались в бравых вояк.

Рядовой Майк Мартин, давно занесённый в списки «офицерского резерва», отправился в апреле 1981-го для прохождения краткосрочного курса в Королевскую военную академию в Сандхерсте, откуда вышел в декабре в звании младшего лейтенанта. Он сильно ошибался, если думал, что впереди его ждёт слава.

Парашютно-десантный полк состоит из трех батальонов, и Мартина определили в третий, находившийся тогда в Олдершоте и пребывавший в так называемом пингвиньем режиме.

Каждые три года из девяти один из батальонов снимают с боевой подготовки и используют в качестве обычной моторизованной пехоты. Разумеется, ни у кого из десантников служба в пингвиньем режиме удовольствия не вызывает.

Майка назначили командиром взвода новобранцев, так что, едва пройдя тяжкий круг испытаний, он снова оказался на нём, только теперь уже в роли наставника. Наверное, младший лейтенант Мартин остался бы в Олдершоте до конца срока, если бы не один заморский джентльмен по имени Леопольдо Галтиери. 1 апреля 1982 года аргентинский диктатор вторгся на Фолклендские острова. Десантникам приказали собраться и приготовиться к отправке.

Через неделю оперативная группировка, подгоняемая неумолимой Железной Леди, Маргарет Тэтчер, уже отплыла в южном направлении, держа курс на далёкие острова, где британцев ждала южная зима с её бушующими морями и ливнями.

Первую остановку лайнер «Канберра» сделал на острове Вознесения, унылом, обдуваемом ветрами клочке суши. Пауза растянулась на время дипломатических переговоров, цель которых состояла для одной стороны в том, чтобы убедить Галтиери вывести с Фолклендов свои войска, а для другой — заставить Маргарет Тэтчер отступить. Оба лидера прекрасно сознавали, что уступить и сохранить место невозможно. «Канберра» продолжила путь под прикрытием одного-единственного авианосца «Арк ройял».

Когда стало ясно, что высадка неизбежна, Мартина и его людей перебросили вертолётом с лайнера на десантное судно. О комфорте пришлось забыть. В ту же ночь, когда вертолёты «Си-кинг» переправляли десантников с палубы на палубу, ещё один вертолёт рухнул в море и затонул, унеся с собой девятнадцать солдат парашютно-десантного полка особого назначения, что стало крупнейшей потерей в истории САС.

Вместе с тридцатью своими бойцами и остальными взводами третьего батальона Мартин высадился в местечке Сан-Карлос, в нескольких милях от Порт-Стенли, главного города острова. По этой же причине никакого сопротивления британцы не встретили. Не теряя времени, десантники и морская пехота выступили маршем к столице.

Всё необходимое несли с собой в рюкзаках, вес которых не уступал весу взрослого человека. При появлении аргентинских «Скайхоков» солдаты падали в грязь, но в целом противник охотился не столько за людьми, сколько за стоявшими у берега судами. Потопи их, и о пехоте можно уже не беспокоиться.

Другими, более реальными врагами были холод и непрекращающийся дождь. Голый, без единого деревца пейзаж закончился лишь у горы Лонгдон.

Добравшись до холмов, десантники устроились на одиноко стоящей ферме Эстансия-Хаус и стали готовиться к тому, для чего родина и отправила их за семь тысяч миль от дома.

Предполагалось, что ночная атака будет внезапной и застигнет противника врасплох. Так всё и было, пока капрал Милн не наступил на мину. На этом тишина закончилась. Аргентинцы открыли пулемётный огонь, а повисшие над холмами и долиной осветительные ракеты превратили ночь в день. Десантникам оставалось, только два варианта: отступить и укрыться или идти вперёд и взять Лонгдон. Они взяли Лонгдон, потеряв двадцать три человека убитыми и более сорока ранеными.

Именно тогда, когда пули рвали воздух у него над головой и товарищи падали справа и слева, Майк Мартин впервые ощутил на языке тот странный металлический привкус, который и есть вкус страха.

Он остался цел и невредим; потери же взвода составили шесть человек убитыми и девять ранеными.

Державшие горный перевал аргентинские солдаты были обычными ребятами, призванными в армию из солнечных пампасов, — сыновья богатых родителей имели возможность уклониться от службы, — и им не терпелось вернуться домой. Выбравшись из бункеров и окопов, они спешно отступили под укрытие Порт-Стенли.

На рассвете Майк Мартин поднялся на вершину хребта. На востоке, там, где всходило солнце, лежал город, и, глядя на него, лейтенант заново открыл в своём сердце бога предков, которым пренебрегал многие годы. Вознеся небу благодарность, он дал себе клятву никогда больше его не забывать.

В то время, когда десятилетний Майк Мартин играл в отцовском саду в Багдаде, доставляя радость гостям-иракцам, в тысяче миль от столицы родился другой мальчик.

К западу от дороги из пакистанского Пешавара в афганский Джелалабад лежит горный хребет Спингар, Белые горы, над которым возвышается Тора Бора.

Горы эти, видимые издалека, представляют собой естественный барьер между двумя странами, сумрачный и холодный, покрываемый зимой непроходимыми снегами.

Спингар находится на территории Афганистана; с пакистанской стороны к нему примыкает хребет Сафед. Сбегающие вниз, к окружающим Джелалабад плодородным равнинам, речки и ручьи образуют многочисленные долины, где на крошечных участках цветут сады, а на лугах пасутся стада коз и овец.

Жизнь здесь сурова, системы жизнеобеспечения развиты слабо, а население невелико и разбросано по небольшим, редко рассеянным деревням. Тех, кто живёт там, британцы хорошо знали, боялись и называли патанами. Теперь их зовут пуштунами. Во времена британской империи они сражались с чужаками, совершая молниеносные вылазки и поражая врага из старинных длинноствольных мушкетов, называвшихся в тех краях джезайлами. В точности стрельбы эти горцы могли бы соперничать с нынешними снайперами.

Редьярд Киплинг, поэт британского владычества, так описал противостояние горцев и юных английских офицеров, имевших за спиной отличное образование, но не имевших никакого опыта:

Для горца стычка — развлеченье, В глухом ущелье стынет след. Двух тысяч фунтов за ученье Сильней джезайл за горсть монет.

Одна из тамошних деревень называется Малоко-заи. Названа она, как и многие другие, в честь давно почившего воина-основателя. Дворов в ней всего пять, но в каждом из них, за высокими глухими стенами, проживает большая семья, насчитывающая до двадцати человек. В 1972-м старостой деревни был Нури Хан, и именно у его дома и у его костра собирались летними вечерами мужчины, коротая время за горячим крепким чаем, который пьют без молока и сахара.

Как и во всех подобного рода дворах, в окружающих их стенах устраиваются жилые помещения и загоны для скота, а потому все они обращены лицом внутрь. В тот вечер, когда солнце уже опустилось к западу, а горы окутала тьма, вслед за которой пришла прохлада, во дворе разожгли костёр из сухих веток тутовых деревьев.

С женской половины доносились стоны и приглушённые крики, но лишь однажды, когда крик прозвучал особенно громко, мужчины прервали весёлую беседу и повернули головы в ожидании новостей. Жена Нури Хана рожала четвёртого ребёнка, и муж молил Аллаха о даровании второго сына. Сыновья заботятся о стадах, а став мужчинами, защищают дом. У Нури было две девочки и мальчик восьми лет.

Ночь уже вступила в свои права, и только пламя костра выхватывало из кромешной тьмы лица мужчин с крючковатыми носами и густыми чёрными бородами. Вынырнувшая из темноты повитуха подбежала к хозяину и прошептала что-то ему на ухо. На смуглом лице отца мелькнула белозубая улыбка.

— Иншалла, у меня сын! — воскликнул он.

Сидевшие у огня родственники и соседи вскочили, разряжая в ночное небо винтовки. За пальбой последовали объятия, поздравления и благодарности всемилостивому Аллаху, даровавшему своему слуге второго сына.

— Как назовёшь? — спросил сосед-пастух.

— Изматом. В честь моего деда, да покоится в мире душа его, — ответил Нури Хан.

Через несколько дней в деревушку пришёл имам — дать новорождённому имя и совершить обряд обрезания.

Ребёнок рос так же, как и другие. Пошёл, когда пришло время ходить, и побежал, когда пришла пора бегать. Как и другие деревенские мальчишки, он хотел делать то же, что делали ребята постарше, и уже в пять лет ему доверили выгонять стада на пастбища летом и присматривать за ними, пока женщины заготавливали корм на зиму.

Как и любого мальчишку, Измата тянуло к мужчинам, и самым счастливым днём для него стал тот, когда ему разрешили наконец присоединиться к сидящим у костра и слушать рассказы о том, как пуштуны разбили красномундирников-англизов в этих самых горах каких-то сто пятьдесят лет назад.

Его отец был самым богатым в деревне, но богатство его заключалось не в деньгах, а в коровах, овцах и козах. Они давали мясо, молоко и шкуры. Земля обеспечивала зерном для похлёбки и хлеба. В садах росли фрукты и орехи.

Необходимости покидать деревни не было, так что первые восемь лет Измат Хан её и не покидал. Давным-давно в деревне построили маленькую мечеть, в которой пять семей собирались каждую пятницу на общую молитву. Отец Измата ревностно верил в Аллаха, но не был ни фундаменталистом, ни тем более фанатиком.

Между тем Афганистан стал называться Демократической Республикой — ДРА, но, как часто бывает, название лишь вводило в заблуждение. Правительство состояло из коммунистов и пользовалось широкой поддержкой СССР. Ситуация сложилась довольно странная, потому что большинство населения традиционно считало себя правоверными мусульманами, для которых атеизм есть безбожие и, следовательно, приемлем быть не может.

Но, согласно той же традиции, афганские города всегда отличались толерантностью и умеренностью — фанатизм их жителям привили позже. Женщины получали образование, почти никто из них не прятал лицо, танцы и пение не только разрешались, но и были широко распространены, а секретная полиция занималась преследованием политических противников, а не тех, кто отступал от строгих религиозных норм.

Одной из двух нитей, связывавших деревушку Малоко-заи с внешним миром, были кочевники-кучи, время от времени проходившие через деревню с гружёнными контрабандой ослами. Направляясь в пакистанский город Парачинар, кочевники держались подальше от большого торгового пути через Хайберский перевал с его патрулями и пограничными постами и предпочитали горные тропинки.

Они приносили в деревню новости о жизни на равнинах, о правительстве в далёком Кабуле и мире, лежащем за горами и долинами. Второй нитью было радио — драгоценнейшая реликвия, которая трещала и пищала, но иногда всё же произносила понятные слова. Некоммунистическую версию взгляда на мир доносила до горцев вещавшая на пушту служба «Би-би-си».

В общем, детство Измата проходило мирно. А потом появились русские.

Жителей деревни Малоко-заи мало волновало, кто прав, а кто виноват. Они не знали и знать не желали коммунистического президента, прогневившего чем-то своих московских покровителей. Важно было то, что вся Советская армия переправилась через Амударью, прокатилась по перевалу Саланг и заняла Кабул. Речь не шла (пока) о борьбе ислама с атеизмом — речь шла об оскорблении.

Измат Хан получил самое простое образование. Он выучил необходимые для молитвы стихи из Корана, хотя и не понимал языка, на котором они написаны. Их имам жил в другой деревне, а потому молитвы проводил его отец. Чтению и письму, но только на пушту, местных мальчишек тоже обучал Нури Хан. И он же привил сыну правила пухтунвали — кодекса поведения, определявшего жизнь каждого пуштуна. Правила были просты: честь, гостеприимство, кровная месть как ответ на оскорбление. И вот Москва нанесла им оскорбление.

Именно в горных районах Афганистана зародилось движение сопротивления, члены которого называли себя воинами бога — моджахеддинами. Но сначала горцы провели совещание — шуру, чтобы определить, что делать дальше и кто поведёт их против чужаков.

Они понятия не имели о «холодной войне», но им сказали, что теперь у них есть могущественные друзья — враги СССР. Они восприняли это как само собой разумеющееся. Враг твоего врага… Первым из друзей считался соседний Пакистан, возглавляемый диктатором-фундаменталистом генералом Зия-уль-Хаком. Вопреки всем религиозным различиям, он вступил в союз с христианской державой, называвшейся Америкой, и её друзьями, англизами, некогда врагами Афганистана.

Майк Мартин отведал вкус боя и понял, что ему это нравится. Он съездил в Северную Ирландию, где участвовал в операциях против ИРА, но условия тамошней службы обманули его ожидания, и хотя риск получить пулю в спину присутствовал всегда, однообразие патрульной работы утомляло. Мартин поднял голову, осмотрелся и весной 1986 года подал заявление в САС.

В САС приходит немало десантников, и причина этого в том, что подготовка и боевые функции обоих ведомств очень схожи. Документы Мартина были направлены в Херефорд, где с интересом отметили его знание арабского. Через неделю он получил приглашение пройти специальный отборочный курс.

Руководство САС утверждает, что привлекает лучших из лучших. Мартин прошёл начальный шестинедельный отборочный курс вместе с другими «новобранцами» из десанта, пехоты, кавалерии, артиллерии, танковых и даже инженерных войск. Примечательно, что из всех ударных частей только морской спецназ набирает рекрутов исключительно из морской пехоты.

Курс этот прост и основан на одном-единственном принципе, о чём и поведал новичкам в первый же день улыбающийся сержант-инструктор:

— Мы не пытаемся вас научить. Мы стараемся вас убить.

Так оно и вышло. Начальный этап выдержали только десять процентов кандидатов. Мартин среди них. Потом последовало продолжение: подготовка в джунглях Белиза и ещё один дополнительный месяц в Англии, посвящённый сопротивлению при допросах. «Сопротивление» означает, что вы стараетесь держать язык за зубами даже при применении допрашивающими самых неприятных методов. Хорошо во всём этом только одно: доброволец имеет право в любой момент заявить о желании вернуться в свою часть, и его желание тут же выполняется.

Службу в САС Майк начал в конце лета 1986-го в звании капитана, сделав очевидный для бывшего десантника выбор в пользу дивизиона «А» — парашютистов.

Если в десанте его знание арабского не пригодилось, то в САС положение изменилось. Дело в том, что парашютно-десантные части особого назначения имеют давние и весьма тесные связи с арабским миром. Созданные в 1941 году в Западной пустыне, они навсегда сохранили симпатию к пескам далёкой Аравии.

В армии о САС в шутку говорили, что это единственное воинское подразделение, приносящее реальную прибыль, — не совсем верно, но близко к истине. Люди из САС — самые лучшие в мире телохранители и инструкторы, спрос на которых всегда высок. Султаны и эмиры Аравии всегда привлекали британских спецназовцев для обучения их личных охранников и щедро оплачивали такого рода услуги. Первое назначение в новом качестве Мартин получил в Саудовскую национальную гвардию. Но долго в Эр-Рияде задержаться не пришлось — летом 1987-го его отозвали на родину.

— Не могу сказать, что мне это нравится, — объявил Мартину его командир. Разговор проходил в кабинете здания на Стерлинг-Лайнс, где находится штаб-квартира САС. — Скажу откровеннее: мне это совсем не нравится. Но вас затребовали говнюки из разведки. Что-то там с арабским.

Отношение боевых офицеров к людям из разведки хорошо известно, так что Мартина удивило не то, что командир назвал СИС говнюками.

— У них что, своих переводчиков не хватает?

— Переводчиков у них полным-полно. Дело в другом. Они хотят, чтобы кто-нибудь отправился в Афганистан, в тыл к русским. Работать придётся с моджахедами.

Генерал Зия-уль-Хак уже дал понять, что ни один военнослужащий любой из западных стран не проникнет в Афганистан с территории Пакистана. Между тем его военная разведка с удовольствием распоряжалась американской помощью, поступавшей в страну для дальнейшей переправки через границу.

В какой-то момент британцы вдруг решили, что поддерживать стоит не пакистанского ставленника Хекматияра, а таджика по имени Шах Масуд, который, вместо того чтобы выступать с речами в Европе или Пакистане, боролся с оккупантами по-настоящему, нанося им реальный урон. Проблема заключалась в том, чтобы доставлять помощь непосредственно ему, и усугублялась тем обстоятельством, что контролируемые Шах Масудом территории находились на севере страны.

Найти надёжных проводников через Хайберский перевал не составило большого труда. Как и во времена британского господства, золото позволяет устранять многие препятствия. Сами афганцы шутят, что верность афганца нельзя купить, но всегда можно позаимствовать.

— Ключевое слово на каждой стадии, — сказали Мартину в штаб-квартире СИС, располагавшейся тогда в Сенчури-Хаус возле «Слона и замка», — отрицание. Вот почему вам придётся — разумеется, чисто формально — уйти из армии. Конечно, когда вы вернётесь — они были настолько милы, что употребили «когда», а не «если», — вас сразу же восстановят в прежнем звании.

Майк Мартин прекрасно знал, что в структуре уже существует ультрасекретное Крыло революционной войны, задача которого состоит в том, чтобы создавать как можно больше неприятностей коммунистическим режимам по всему миру. Он упомянул об этом.

— Наша организация ещё более секретная, — сообщил чиновник. — Мы называем её подразделением «Единорог», потому что она не существует. Численность её никогда не превышает двенадцати человек, а в данный момент и того меньше — всего четверо. Нам нужно, чтобы кто-нибудь проскользнул в Афганистан через Хайберский перевал, нанял надёжного местного проводника и добрался до Паншерской долины, где ведёт военные действия Шах Масуд.

— И доставить ему подарки? — спросил Мартин.

Гладковыбритый чиновник беспомощно развёл руками.

— Боюсь, только знаки внимания. Вопрос в том, что способен пронести один человек. Но потом мы сможем перебросить туда кое-что посущественнее, если Шах Масуд пришлёт к южной границе своих проводников. Понимаете, многое зависит от первого контакта.

— И что же за подарок я ему понесу?

— Нюхательный табак. Ему нравится наш нюхательный табак. И, кроме того, два ПЗРК «Блоупайп». Его очень беспокоят авианалеты. Вам нужно будет научить людей Шаха пользоваться ими. По моим расчётам, все займёт примерно шесть месяцев. Ну как, вы не против?

С начала советского вторжения не прошло и полгода, как стало ясно, что афганцы по-прежнему не в состоянии сделать то, что у них никогда не получалось: они не могут объединиться. После нескольких недель ожесточённых споров в Пешаваре и Исламабаде, в ходе которых пакистанская армия настаивала на том, что американские деньги и оружие будут поставляться только их доверенным лицам, численность соперничающих групп сопротивления уменьшилась до семи. У каждой был свой политический руководитель и свой командующий. Так сформировалась Пешаварская Семёрка.

Шестеро были пуштунами. Исключение составляли профессор Буркануддин Раббани и его харизматический командир Ахмад Шах Масуд — оба таджики с севера. Из шести пуштунов трое получили кличку «командиры Гуччи» — они редко посещали оккупированный Афганистан, предпочитая носить западные одежды и жить в безопасности за границей.

Из троих оставшихся двое, Сайяф и Хекматияр, были фанатичными сторонниками ультраисламской группировки «Братья-мусульмане», причём последний отличался такой жестокостью и мстительностью, что казнил больше афганцев, чем убил русских.

Провинция Нангархар, где родился Измат Хан, находилась под контролем муллы Маулви Юнис Халеса. Учёный и проповедник, человек, доброту которого выдавал озорной блеск в глазах, он был полной противоположностью ненавидевшего его Хекматияра.

Самый старший из семёрки, шестидесятилетний Юнис Халес, на протяжении десяти лет регулярно посещал Афганистан, чтобы лично руководить операциями своих людей. В его отсутствие обязанности командующего выполнял полевой командир Абдул Хак.

В 1980 году война пришла в долины Спингара. Заняв Джелалабад, русские проводили карательные воздушные рейды против горных деревень. Нури Хан присягнул на верность Юнису Халесу и получил право сформировать собственный отряд — лашкар.

В пещерах Белых гор хватало места, чтобы укрыть весь деревенский скот. Там же прятались на время воздушных налётов и местные жители. И всё же Нури Хан решил, что женщин и детей пора переправить через границу, в лагерь беженцев в Пакистане.

Маленькому конвою требовался мужчина, который провёл бы людей через перевал и остался с ними в Пакистане столь долго, сколько потребуют обстоятельства. Нури Хан выбрал на роль проводника и защитника своего шестидесятилетнего немощного отца. Для дальней дороги подготовили ослов и мулов.

С трудом сдерживая слёзы стыда — его отсылали как какого-нибудь ребёнка, — восьмилетний Измат Хан обнял отца и старшего брата, взял за поводья осла, на котором сидела его мать, и повернулся в сторону тянущихся к небу горных пиков. Пройдёт семь лет, прежде чем он вернётся из ссылки. Вернётся, чтобы драться с русскими с холодной жестокостью и трезвым расчётом.

Для придания себе респектабельности в глазах мировой общественности было решено, что каждый из участников Пешаварской Семёрки создаст собственную политическую партию. Партия Юниса Халеса стала называться Хизб-Ислами, и все, кто ему подчинялся, вступили в неё. Вокруг Пешавара появились наспех возведённые палаточные городки, обустройством которых занималась какая-то неизвестная большинству афганцев Организация Объединённых Наций. ООН согласилась с тем, что каждый из афганских лидеров, прикрывающихся теперь маской политической партии, должен иметь собственный, отдельный лагерь беженцев, открытый лишь для членов соответствующей партии.

Была и ещё одна организация, занимавшаяся распределением продовольствия и одеял. Её символом был красный крест. Представителей её Измат Хан никогда раньше не встречал, но горячий суп после трудного перехода через горы выпил с удовольствием. Распределением помощи занимались как ООН, так и администрация генерала Зия-уль-Хака. Облагодетельствованным щедростью Запада обитателям палаточных городков предъявлялось только одно требование: мальчики должны обучаться в религиозных школах — медресе, открытых в каждом лагере. Другого образования подрастающие афганцы не знали. Им не преподавали математику или естественные науки, историю или географию, но зато они до бесконечности повторяли заученные строки Корана. В будущем их ждала только одна наука: наука войны.

Преподававшие в медресе имамы получали деньги от Саудовской Аравии, и многие из них были саудовскими арабами. Афганским детям они несли ту единственную версию Корана, которую знали сами и которая была разрешена в Саудовской Аравии: ваххабизм — самое жестокое и самое нетерпимое течение в исламе. Так под сенью красного креста, распределявшего продовольствие и медикаменты, вырастало новое поколение афганцев, обработанных имамами и превращённых в фанатиков веры.

Нури Хан посещал семью так часто, как это только позволяли обстоятельства: два или три раза в год, оставляя за себя старшего сына. Каждое такое путешествие было нелёгким и рискованным, а годы не добавляли Нури Хану здоровья и сил. В 1987-м Измат Хан с трудом узнал отца — изнурённый, с морщинистым лицом и потухшими глазами, тот выглядел постаревшим на десяток лет. Старший сын его погиб при бомбёжке, когда, спасая жителей деревни от налёта, уводил их в пещеры. Измату уже исполнилось пятнадцать, и сердце его переполнилось гордостью, когда отец велел ему возвратиться на родину, вступить в ряды повстанцев и стать моджахедом.

Женщины, конечно, плакали, дедушка, которому не было суждено пережить ещё одну суровую зиму в лагере, ворчал. Потом Нури Хан, его оставшийся сын и восемь мужчин, приходивших навестить свои семьи, попрощались с остающимися и тронулись на запад, чтобы, перейдя горы, попасть в провинцию Нангархар и снова окунуться в войну.

Вернувшийся в Афганистан подросток был другим, как другим был и пейзаж, представший его глазам. В долинах не осталось ни одной целой хижины. Истребители-бомбардировщики и боевые вертолёты опустошили горные села от Паншера на севере, где сражался Шах Масуд, до Пактии и хребта Шинкай на юге. Обитатели равнин жили под контролем афганской армии и в страхе перед тайной полицией ХАД, обученной и вымуштрованной советским КГБ.

Но горцы и присоединившиеся к ним жители равнин и горожане были неуловимы и, как выяснилось позже, непобедимы. Несмотря на воздушное прикрытие, которого не было в своё время у британцев, русские, совершая марш из Кабула в Джелалабад, повторили судьбу британской колонны, уничтоженной полтора столетия назад на том же маршруте.

Дороги кишели засадами, горы оставались неприступными, так что рассчитывать русским оставалось только на авиацию. Но с сентября 1986-го, когда к моджахедам поступили первые американские «Стингеры», летать приходилось выше, что снижало точность бомбометания. Потери русских неумолимо росли, численность живой силы снижалась из-за ранений и болезней, а боевой дух в войсках падал, как пикирующий на добычу сокол.

Война была жестокая. Пленных брали мало, и те, кто погибал быстро, могли считать себя счастливчиками. Особенно люто горцы ненавидели русских лётчиков. Захваченных живыми оставляли на солнце, сделав небольшой разрез на животе, так что внутренности распухали, вываливались наружу и поджаривались до тех пор, пока облегчение не приносила смерть. Иногда пленных отдавали женщинам, которые ножами сдирали с живых кожу.

Русские отвечали бомбами, ракетами и пулемётами, уничтожая всё, что движется: женщин, детей и домашний скот. В горах разбрасывали миллионы мин, из-за чего в стране выросло поколение калек. Война убила миллион афганцев, сделала инвалидами ещё столько же и превратила в беженцев пять миллионов.

В лагере для беженцев Измат Хан познакомился с самыми разными видами оружия, но его любимым был, конечно, знаменитый «Калашников» — «АК-47». По иронии судьбы, автомат, пользовавшийся уважением повстанцев и террористов всего мира, бил теперь по его создателям. «Калашниковыми» афганцев снабжали американцы, и на то была веская причина: каждый моджахед мог пополнить боезапас, забрав рожок у убитого русского, так что патроны не приходилось доставлять из-за границы.

Вторым по предпочтению оружием был «РПГ» — простой, удобный в обращении, легко перезаряжающийся и высокоэффективный на средней дистанции гранатомёт. Гранатомёты тоже поступали с Запада.

Измат Хан выглядел старше своих пятнадцати лет и даже отчаянно пытался вырастить что-нибудь на голом пока подбородке. Горы быстро вылепили из него воина, придав жёсткости и без того твёрдому характеру. Видевшие пуштунских бойцов сравнивали их с горными козлами, не знающими усталости, выносливыми и ловкими.

Он провёл дома уже год, когда однажды его вызвал к себе отец. С отцом был незнакомец — тёмное от солнца лицо, чёрная борода, серые шерстяные шаровары, высокие горные ботинки и кожаная безрукавка. На земле лежал огромнейший рюкзак и рядом две завёрнутые в овечью шкуру трубы. На голове — пуштунский тюрбан.

— Этот человек — гость и друг, — сказал Нури Хан. — Он пришёл, чтобы помочь нам и драться вместе с нами.

Глава 5

Юный пуштун изумлённо таращился на чужака и, казалось, не слышал, что говорит отец.

— Он афганец? — спросил Измат.

— Нет, он англиз.

Невероятно! Англизы — старинные враги. Более того, перед ним стоял тот, о ком имам в медресе неизменно отзывался с презрением и злобой. Кафир, неверный, насрани, христианин, обречённый на вечные муки в аду. И он, Измат, должен пройти с таким человеком сотни миль, пересечь горы и привести чужака в большую долину на севере? Как же так? Однако ж его отец, хороший человек и добрый мусульманин, назвал пришельца гостем и другом. Разве такое возможно?

Англичанин постучал пальцами по груди:

— Салам алейкум, Измат Хан.

Нури Хан не говорил по-арабски, хотя теперь в горах было немало арабов-добровольцев. Арабы держались сами по себе, сторонились местных, так что для общения с ними и изучения языка поводов не возникало. Но Измат много раз читал и перечитывал Коран, а эта книга написана на арабском. К тому же имам в медресе разговаривал только на своём родном саудовском арабском. В общем, Измат знал язык достаточно хорошо, чтобы понимать и отвечать.

— Алейкум ас-салам, — сказал он. — Как тебя зовут?

— Майк.

— Ма-ик, — повторил Измат. Странное имя.

— Хорошо, давайте выпьем чаю, — предложил отец.

Они жили в большой пещере примерно в десяти милях от того, что осталось от их деревни. В глубине, подальше от входа, чтобы струйка дыма не привлекла русских лётчиков, горел костёр.

— Сегодня переночуем здесь. Утром вы пойдёте на север. Я отправлюсь на юг, к Абдул Хаку. Готовится операция на дороге Джелалабад — Кандагар.

Они поели сушёного козьего мяса, пожевали рисовых лепёшек. Потом легли. Двое направлявшихся на север поднялись ещё до солнца и тронулись в путь. Избранный маршрут проходил от долины к долине, где можно было найти хоть какое-то укрытие. Но долины разделяли горные хребты с крутыми склонами, усеянными камнями и сланцем, но совершенно голыми и открытыми. Путники решили, что горы разумнее пересекать ночью, в свете луны, а дни проводить в долинах.

Несчастье настигло их на второй день. Желая наверстать упущенное накануне, они покинули временную стоянку до рассвета, а первые лучи солнца настигли их на широком открытом каменистом пространстве, преодолеть которое требовалось как можно быстрее, чтобы добраться до следующей гряды холмов. Ждать означало потерять целый день. Измат настоял на том, чтобы совершить переход до темноты. Они преодолели полпути, когда услышали впереди глухое ворчание двигателей боевого вертолёта.

Оба, мужчина и подросток, бросились на землю и замерли. Но опоздали. Из-за склона, похожий на смертоносную железную стрекозу, вынырнул советский «Ми-24Д», более известный как «Лань». Один из пилотов, должно быть, успел заметить движение или отблеск металла на каменистом поле, потому что вертолёт отклонился от курса и повернул к ним. Уши заложило от рёва мощных двигателей, лопасти равномерно, с отчётливым «так-так-так» рубили воздух.

Лёжа лицом вниз, Майк всё же рискнул приподнять голову. Сомнений не оставалось — их обнаружили. Оба русских пилота — второй сидел позади и чуть выше первого — смотрели прямо на него. Вертолёт разворачивался для атаки. Быть застигнутым на открытом пространстве боевым вертолётом — для солдата страшный кошмар. Майк оглянулся. В сотне ярдов позади них лежало с десяток камней, небольших, не больше человеческой головы, но всё же какое-никакое укрытие. Он крикнул мальчишке, чтобы тот следовал за ним, вскочил и помчался к камням, оставив рюкзак, но захватив одну из труб, так заинтриговавших юного проводника. Майк слышал позади шорох бегущих ног, пульсацию крови в ушах и рычание снижающегося вертолёта. Он никогда бы не отважился на такой безрассудный манёвр, если бы не заметил кое-что, вселившее пусть и слабую, но всё же надежду: ракетные подвески были пусты. Хватая ртом разреженный воздух, Майк убеждал себя, что не ошибся.

Он не ошибся.

Пилот Симонов и его напарник Григорьев вылетели на рассвете, чтобы проверить сообщение о якобы скрывающихся в одной из долин моджахедах. Сбросив бомбы с безопасной высоты, они снизились и прошлись над долиной, поливая её ракетами. Выскочившие из расщелины козы указывали на присутствие человеческой жизни. Симонов расстрелял животных из тридцатимиллиметровой пушки, израсходовав почти весь боезапас.

Он уже набрал безопасную высоту и вышел на обратный курс к советской базе возле Джелалабада, когда Григорьев заметил движение на горном склоне справа по борту. Увидев бегущие фигуры, Симонов изготовился для атаки. Люди внизу, по-видимому, рассчитывали спастись за россыпью скалистых обломков. На высоте 2000 футов пилот выпрямил машину и открыл огонь. Сдвоенные стволы автоматической пушки дёрнулись, выпустив короткую очередь, и замерли. Симонов выругался: вот же досада, израсходовать боезапас на коз и упустить такую добычу — двух моджахедов! Он поднял нос «Лани» и заложил широкую дугу, чтобы не наткнуться на вершину.

Мартин и Измат Хан скорчились за камнями. Афганец с любопытством наблюдал, как англиз торопливо разворачивает козью шкуру и достаёт короткую трубу. Что-то ударило его в правое бедро, но боли Измат не чувствовал, только окоченение.

То, что так спешил собрать спецназовец и что предназначалось Шах Масуду в Паншер, было ракетой «Блоупайп», представлявшей собой упрощённый и облегчённый вариант американского «Стингера».

Некоторые ракеты класса «земля — воздух» наводятся на цель наземным радаром. Другие имеют собственный радар, который установлен у них на носу. Третьи испускают собственный инфракрасный луч. Четвёртые ищут цель по тепловому излучению — они улавливают тепло двигателей воздушного средства и устремляются к нему. «Блоупайп» устроен намного проще. Стрелок должен встать и навести ракету на цель с помощью радиосигналов, которые передаются от крохотной рукоятки управления на подвижные стабилизаторы в головной части.

Недостаток модели в том, что стрелок должен стоять лицом к атакующему вертолёту — манёвр, требующий недюжинной выдержки и нередко заканчивающийся смертью смельчака. Мартин вставил двухступенчатую ракету в пусковую трубу, включил двигатель и гироскоп, прищурился, глядя в прицел, и увидел идущую прямо на него «Лань». Он захватил цель в перекрестье визирных линий и выстрелил. Выбросив огненный хвост газов, снаряд вырвался из трубы и устремился в небо. В отсутствие автоматики управлять приходилось самому стрелку. Мартин оценил расстояние примерно в 1400 ярдов.

Симонов открыл огонь из пулемёта. Четыре ствола выплюнули град пуль, каждая размером с палец. В следующий момент советский лётчик увидел крошечную вспышку и понял, что противник нанёс ответный удар. Теперь всё зависело от крепости нервов.

Пули взрезали склон, разбрасывая во все стороны осколки камней. Все длилось не более двух секунд, но и за это время пулемёт, скорострельность которого составляет 2000 в минуту, успел выпустить около семидесяти пуль. В следующий момент Симонов попытался уклониться, и смертоносный шквал ушёл в сторону.

Доказано, что человек в минуту опасности чаще всего инстинктивно поворачивает влево. Вот почему левостороннее движение, принятое лишь в немногих странах, в принципе безопаснее правостороннего. Охваченный паникой водитель выворачивает руль влево и оказывается на лужке или в кустах, а не выскакивает на встречную полосу. Симонов, запаниковав, бросил машину влево.

Ракета уже сбросила первую ступень и вышла на сверхзвуковую скорость. Перед тем как русский пилот повернул влево, Мартин скорректировал траекторию вправо. Чутьё не подвело. В момент поворота «Лань» слегка задрала нос и подставила брюхо, в которое и врезался снаряд. Вес его не превышает пяти фунтов, а броня вертолёта необычайно прочна. Но при скорости тысяча метров в секунду и такой снаряд наносит чувствительный удар. Ракета пробила броню и взорвалась.

Мокрый от пота — хотя на склоне было далеко не жарко, — Мартин увидел, как стальное чудовище вздрогнуло, задымилось и повернуло к лежащей далеко внизу долине.

Рокот двигателей стих, как только вертолёт ударился о дно высохшей речки. Беззвучно расцветший ярко-огненный пион означал, что оба пилота погибли. Из долины повалил чёрный дым. Мартин знал, что дым привлечёт внимание русских в Джелалабаде. До прибытия штурмовиков в их распоряжении оставалось несколько минут.

— Пошли, — проговорил он по-арабски, поворачиваясь к проводнику.

Мальчишка попытался встать и не смог. На бедре у него расплывалось тёмное пятно. Не говоря ни слова, спецназовец положил на землю ствол и побежал за рюкзаком.

Разрезав ножом брючину, Мартин увидел ровное и небольшое, но, похоже, глубокое входное отверстие. Его мог оставить либо осколок снаряда, либо острый камень, либо пуля. В Херефорде их учили оказывать первую помощь при различного рода ранениях, к тому же в его распоряжении была отлично укомплектованная аптечка. Плохо другое — они находились на горном склоне, и русские могли пожаловать с минуты на минуту, так что на сложное хирургическое вмешательство времени не оставалось.

— Мы умрём, англиз? — спросил парнишка.

— Иншалла, не сегодня, Измат Хан. Не сегодня.

Перед Майком стоял непростой выбор: либо забирать рюкзак и всё остальное, но оставить мальчика, либо наоборот. И то, и другое он унести не мог.

— Знаешь эту гору? — спросил Мартин, доставая из рюкзака аптечку.

— Конечно, — ответил афганец.

— Тогда мне придётся вернуться сюда с другим проводником. Ты объяснишь ему, как сюда добраться. Рюкзак и ракеты я закопаю.

Он открыл плоскую стальную коробочку и достал из неё шприц. Мальчишка молча, с опаской наблюдал за ним.

Так тому и быть, подумал Измат. Если неверный задумал помучить меня, пусть попробует. Я не произнесу ни слова.

Англичанин воткнул иглу ему в бедро. Измат стерпел. Через несколько секунд морфий попал в кровеносную систему, и боль в ноге стала затихать. Ободрённый, Измат попытался встать. Чужак, достав из рюкзака маленькую складную лопатку, выкопал между камнями яму, уложил в неё рюкзак, две завёрнутые в овечью шкуру трубы и завалил сверху камнями. Закончив, Мартин огляделся, запоминая место. Главное — попасть к этой rope, а уж клад он найдёт без труда.

Мальчишка заявил, что может идти сам, но Мартин без слов перебросил проводника через плечо и тронулся в путь. Худой — кожа, кости да мышцы — афганец весил не больше, чем рюкзак, который тянул на сотню фунтов. Тем не менее подъем в гору при нехватке кислорода давался нелегко. Скорректировав курс, Мартин двинулся по осыпи в долину. Решение оказалось верным.

Сбитые или потерпевшие крушение советские самолёты и вертолёты всегда привлекали внимание местных жителей, растаскивавших обломки для использования в хозяйстве или на продажу. Дым русские ещё не заметили, а последнее сообщение Симонова было предсмертным криком, никак не помогшим определить координаты. Зато дым привлёк внимание моджахедов из соседней долины. А потом они увидели и человека, несущего на плече раненого.

Измат Хан объяснил, что случилось. Горцы заулыбались и принялись похлопывать англичанина по спине. Он же никак не мог убедить их, что его проводнику требуется срочная и квалифицированная медицинская помощь, а не просто чашка чая в какой-то захудалой горной чайхане. Мальчика нужно транспортировать в настоящий госпиталь. Один из моджахедов вспомнил, что знает человека, у которого есть мул и который живёт всего лишь в часе ходьбы от их укрытия, и отправился за ним. Вернулся он к вечеру. Мартин ввёл Измату вторую порцию морфия.

С новым проводником и Измат Ханом на муле Мартин выступил в ночь. К рассвету они достигли южного склона Спингара. Проводник остановился и вытянул руку.

— Джаджи, — сказал он. — Арабы.

Проводник потребовал вернуть мула. Последние две мили Мартин нёс мальчика на спине. Джаджи представлял собой огромный комплекс примерно из пятисот пещер. Три года так называемые афгано-арабы расширяли их, углубляли, расчищали и оснащали всем необходимым для превращения в главную базу повстанцев. Мартин не знал этого, но внутри комплекса имелись бараки, мечеть, библиотека с религиозными текстами, кухни, складские помещения и прекрасно оборудованный госпиталь.

Подойдя ближе, англичанин наткнулся на внешнее кольцо охраны. Что он здесь делает, было понятно без слов — на плече у него лежал раненый. Охранники обсудили между собой, что делать с гостями, и Мартин узнал арабский Северной Африки. Конец обсуждению положил высокий мужчина, говоривший на саудовском. Мартин понимал все, о чём говорилось, но счёл за лучшее помолчать, объяснив языком жестов, что его друг нуждается в хирургической операции. Саудовец кивнул, сделал знак следовать за ним и повёл в глубь комплекса.

Через час Измат Хана прооперировали. Из бедра извлекли осколок снаряда.

Мартин подождал, пока мальчик проснётся. Следуя местному обычаю, он присел на корточках в углу палаты, и те, кто замечал присутствие постороннего, принимали его за горца-пуштуна, принёсшего в госпиталь друга.

Час спустя в палату вошли двое. Один — высокий, моложавый, бородатый — был в камуфляжной куртке поверх традиционного арабского платья и белом головном платке. Одежду другого — низенького, полного, под тридцать, с носом-кнопкой и круглыми очками — скрывал медицинский халат. Осмотрев двух своих раненых, мужчины подошли к афганцу, и высокий обратился к нему на саудовском арабском:

— А как себя чувствует наш юный афганский воин?

— Иншалла, мне намного лучше, Шейх, — почтительно ответил на арабском Измат.

Высокий удовлетворённо закивал.

— Ты такой юный, а уже говоришь по-арабски.

— Я семь лет ходил в медресе в Пешаваре. А в прошлом году вернулся, чтобы драться с неверными.

— И за что же ты дерёшься, сын мой?

— За Афганистан, — ответил Измат. Что-то похожее на облачко омрачило лицо араба. Поняв, что ошибся и сказал не то, чего от него ожидали, юноша поправился: — А ещё, Шейх, я сражаюсь за Аллаха.

Облачко рассеялось, губы араба тронула улыбка. Наклонившись, он потрепал афганца по плечу.

— Придёт день, когда Афганистан больше не будет нуждаться в тебе, но Аллах всемилостивый будет всегда нуждаться в таких воинах, как ты. Как заживает рана нашего юного друга?

Вопрос он адресовал низенькому врачу.

— Посмотрим, — проговорил тот, поднимая бинты.

Рана была чистая, лиловая по краям, но уже стянутая шестью швами. Заражение Измату не грозило. Низенький довольно кивнул.

— Через неделю будешь ходить, — сказал доктор Айман Аль-Завахири, после чего вышел из палаты вместе с Усамой бен Ладеном.

Никто из них не удостоил и взглядом прикорнувшего в углу, с опущенной на колени головой мужчину.

Мартин поднялся и подошёл к кровати.

— Мне надо идти. Арабы позаботятся о тебе. Постараюсь найти твоего отца и попросить другого проводника. Да пребудет с тобой Аллах, друг мой.

— Будь осторожен, Ма-ик, — ответил юноша. — Эти арабы, они не такие, как мы. Для них ты кафир, неверный. Они такие же, как тот имам в медресе. Ненавидят всех неверных.

— Тогда я буду признателен, если ты никому не скажешь, кто я такой, — сказал англичанин.

Измат Хан закрыл глаза. Он бы скорее умер под пытками, чем выдал нового друга. Так велит кодекс чести горца. Когда афганец открыл глаза, англиза в палате уже не было. Позднее он узнал, что тот добрался-таки до Шах Масуда в Паншере. Больше они не встречались.

Проведя шесть месяцев в тылу советских частей в Афганистане, Майк Мартин вернулся домой через Пакистан — нерассекреченный и с пополненным пушту языковым багажом. Его наградили отпуском, восстановили в армии и — поскольку он всё ещё состоял в САС — снова отправили в Северную Ирландию. Но на этот раз всё было по-другому.

Если ИРА кого-то и боялась, то только САС, а потому убить — а ещё лучше взять живым, чтобы потом замучить пытками и все равно убить, — спецназовца было мечтой каждого бойца этой организации. Майк Мартин оказался в 14-й разведывательной роте, известной как «Расчёт».

Занимались они тем, что вели визуальное наблюдение, отслеживали передвижение и организовывали прослушку разговоров. Смысл работы заключался в том, чтобы, оставаясь незамеченными, вызнавать, где киллеры ИРА нанесут следующий удар. Во исполнение этого иногда приходилось использовать нетрадиционные методы.

Агенты проникали в дома лидеров ИРА, разбирая черепицу на крыше, и нашпиговывали жилище «жучками» — от чердака до подвала. Микрофоны помещали даже в гробы умерших членов ИРА — было известно, что вожаки имеют привычку устраивать совещания, маскируя их под бдения у тела покойного. Камеры дальнего действия снимали шевелящиеся губы, а потом специалисты расшифровывали произносимые слова. Остронаправленные микрофоны записывали разговоры через закрытые окна. Узнав что-то интересное, парни из «Расчёта» передавали информацию парням с крепкими кулаками.

Правила при задержании действовали строгие. Чтобы выстрелить в бойца ИРА, требовалось подождать, пока он выстрелит первым. И не куда-то, а в тебя. Тех, кто бросал оружие, надлежало брать в плен. В общем, прежде чем спустить курок, спецназовец или десантник должен был дважды подумать, все ли инструкции соблюдены. Такова установленная политиками и юристами свежая британская традиция: враги Британии имеют гражданские права, а вот её солдаты — нет.

За восемнадцать месяцев в Ольстере капитан САС Мартин принял участие в нескольких ночных операциях. В каждой из них застигнутые врасплох террористы оказывались настолько глупы, что выхватывали оружие и первыми открывали огонь. И в каждом случае на трупы рано поутру натыкался не кто-нибудь, а королевская полиция Ольстера.

В одной из ночных перестрелок пуля нашла Майка Мартина. Ему повезло — она прошла навылет через мышечные ткани левой руки. Тем не менее ранение сочли достаточно серьёзным, чтобы отослать капитана домой и поместить в госпиталь Хедли-Корт в Лезерхеде. Там-то он и познакомился с медсестрой по имени Люсинда, которая после непродолжительного ухаживания согласилась стать его женой.

Вернувшись в десант весной 1990-го, Мартин получил назначение в министерство обороны на Уайтхолле, в Лондоне. Сняв уютный коттедж в Чобхеме, чтобы Люсинда могла продолжить карьеру, он впервые в жизни стал жителем пригорода, надел тёмный костюм и по утрам добирался на работу электричкой. Неизвестно, сколь долго продержался бы Мартин в отделе специальных военных операций, если бы его не вырвал из рутины другой иноземный диктатор.

22 августа того же года Саддам Хусейн вторгся в соседний Кувейт. И Маргарет Тэтчер снова не согласилась с таким поворотом дел. Её поддержал американский президент Дж. Г. У. Буш. В течение недели все только тем и занимались, что спешно создавали многонациональную коалицию для противодействия агрессору и освобождения богатого нефтью мини-государства.

И хотя ОСВО трудился с полным напряжением сил, возможностей и влияния СИС оказалось достаточно, чтобы отыскать капитана Мартина и «пригласить» на встречу с «друзьями» за ланчем.

Таковая состоялась в одном неприметном клубе на Сент-Джеймс-стрит, где в роли собеседников выступили два важных человека из Фирмы. Присутствовал при разговоре и некий британец иорданского происхождения, служивший аналитиком и специально доставленный по случаю из Челтнема. На работе он занимался тем, что слушал и анализировал радиоперехваты из арабского мира. На этот раз перед ним стояла иная задача.

Аналитик заговорил с Майком по-арабски. Майк ответил. Через несколько минут человек из Челтнема переглянулся с людьми из Сенчури-Хаус и кивнул.

— Никогда не слышал ничего подобного, — заметил он. — С таким лицом и языком он определённо пройдёт.

С этими словами аналитик поднялся из-за стола и вышел, выполнив, таким образом, свою функцию.

— Мы были бы весьма признательны, — сказал старший из собеседников Мартина, — если бы вы отправились в Кувейт и выяснили, что там происходит.

— А как же армия?

— Думаю, мы сможем заручиться их согласием, — пробормотал второй.

Армия, как водится, снова поворчала, но препятствовать не стала. По прошествии нескольких недель Мартин, выдавая себя за бедуина, перегонщика верблюдов, пересёк границу между Саудовской Аравией и Кувейтом, оккупированным Ираком. По пути на север, в столицу страны, город Эль-Кувейт, он миновал несколько иракских патрулей, не обративших ни малейшего внимания на бородатого кочевника, ведущего на рынок двух верблюдов. Бедуины сторонятся политики, и какие бы захватчики ни появлялись в Аравии на протяжении последнего тысячелетия, они лишь наблюдают, но никогда не вмешиваются. Вот почему и оккупанты предпочитают не трогать их.

Проведя в Кувейте несколько недель, Мартин установил контакты с ещё слабым движением сопротивления, оказал профессиональную помощь его участникам, поделившись с ними кое-какими секретами своей профессии, составил план расположения иракских укреплений, отметив их слабые и сильные стороны, и затем снова пересёк границу, но уже в обратном направлении.

Второе его задание во время войны в Заливе было связано с проникновением уже в сам Ирак. Майк опять проскользнул через границу и, не прибегая к излишним уловкам, сел на иракский автобус, направлявшийся в Багдад. На сей раз прикрытием ему служила плетёная корзина с курами.

В городе, который он помнил и знал, Мартин нанялся садовником на богатую виллу, где и жил в лачуге в конце сада. Его задачей были сбор и передача информации, для чего Майк пользовался небольшой складной параболической антенной. Короткие блиц-сообщения оставались не замеченными иракской секретной полицией, но достигали Эр-Рияда.

Мало кто знает, что Фирма имела надёжный источник в самом иракском руководстве. Мартин никогда не встречался с ним лично; он лишь забирал сообщения из заранее определённых «почтовых ящиков» и отсылал их в Саудовскую Аравию, где располагался оперативный штаб международных сил, ключевую роль в котором играли американцы. Саддам капитулировал 28 февраля 1991 года, и Майк ещё раз перешёл границу, причём в темноте его едва не подстрелили солдаты французского Иностранного легиона.

Утром 15 февраля 1989 года генерал Борис Громов, командующий Сороковой армией, прошёл через Амударью по мосту Дружбы, соединявшему Афганистан с советским Узбекистаном. Война закончилась.

Эйфория от победы длилась недолго. Для СССР Афганистан стал тем же, чем для США Вьетнам. Восточноевропейские сателлиты Москвы открыто выступали против её власти, экономика разрушалась. В ноябре пала Берлинская стена. Советская империя развалилась на глазах у всего мира.

В Афганистане русские оставили правительство, которое, как предсказывали большинство аналитиков, должно было пасть в считаные недели под ударами победоносных отрядов сопротивления. Но учёные мужи в очередной раз просчитались. Президент Наджибулла, этот пользовавшийся поддержкой Советов ценитель виски, сумел удержаться у власти намного дольше. Тому было две причины. Первая состояла в том, что афганская армия оказалась более сильной, чем любое из противостоящих ей движений, и, опираясь на мощный аппарат тайной полиции, сохранила под своим контролем города, а следовательно, и значительную часть населения.

Ещё более важным фактором стала разобщённость вожаков антикабульской коалиции. Жадные, вечно ссорящиеся друг с другом, мстительные, преследующие личные интересы полевые командиры не только не сумели объединиться для создания стабильного правительства, но и развязали гражданскую войну.

Измат Хану не было до их распрей никакого дела. Вместе с отцом, хотя и ослабевшим и преждевременно состарившимся, и с помощью соседей он взялся за восстановление деревни Малоко-заи. Они убрали оставшийся после бомбёжек и ракетных обстрелов мусор, расчистили дворы и заново отстроили свой дом, вокруг которого снова зацвели шелковичные и гранатовые деревья.

Когда рана зажила, Измат вернулся на войну, приняв на себя командование отцовским отрядом, и люди пошли за ним, потому что он пролил кровь. С наступлением мира группа Измата успела захватить крупный склад вооружения, которое русские не потрудились забрать с собой.

Ценные трофеи переправили через Спингар в пакистанский городок Парачинар, превратившийся к тому времени в огромный базар, главным товаром на котором было оружие. Там люди Измата обменяли добычу на коз, коров и овец, которых успешно перегнали через границу.

Жизнь и раньше не баловала горцев, а начинать с нуля всегда нелегко, но Измат находил удовлетворение в работе и в осознании того, что их деревня Малоко-заи возвращается к жизни. Мужчина должен иметь корни, и его корни были здесь. В двадцать лет он уже проводил пятничные молитвы в деревенской мечети.

Проходившие через Малоко-заи кочевники-кучи приносили невесёлые, тревожные вести с равнин. Армия ДРА, сохраняющая верность Наджибулле, по-прежнему удерживала города, но в сельских районах хозяйничали полевые командиры, которые нередко вели себя не лучше разбойников. Установив посты на главных дорогах, они взимали с проезжающих плату «за безопасность», а по сути грабили путников, отнимали деньги и товары и нередко жестоко избивали.

Власти Пакистана делали ставку на Хекматияра, и в контролируемых им районах царил настоящий террор. Все бывшие члены Пешаварской Семёрки стали теперь врагами, а страдал от их раздоров, как всегда, народ. Моджахеды, на которых прежде смотрели как на героев, превратились в злобных тиранов. Измат Хан благодарил Аллаха за то, что их деревню обошла печальная участь равнин.

С окончанием войны арабы спустились с гор и вышли из пещер. Большинство из них покинули Афганистан. Тот, кто стал их неофициальным вождём, высокий саудовец, тоже уехал. Оставшиеся примерно пятьсот арабов популярностью среди местных жителей не пользовались и, разбросанные по стране, жили не лучше нищих.

Измату уже исполнилось двадцать, когда однажды, посещая соседнюю долину, он увидел у ручья девушку, стирающую семейное бельё. Из-за шума воды незнакомка не услышала стука копыт, а потому, прежде чем она успела прикрыть лицо краем хиджаба, их глаза встретились. Смущённая и растерянная, девушка убежала, но Измат успел заметить и оценить её красоту.

Он поступил так, как и положено поступать молодому человеку в подобных случаях: посоветовался с матерью. Новость обрадовала её. Женщины скоры в таких делах, и уже через несколько дней предпринятые меры дали результат — девушку отыскали. Оставалось лишь убедить Нури Хана связаться с её отцом и обо всём договориться. Девушку звали Марьяма. Свадьбу сыграли в конце весны 1993-го.

Конечно, её провели на открытом воздухе, в котором уже стоял аромат отцветших ореховых деревьев. Всё прошло по традиции, и невеста приехала из своей деревни на богато украшенной лошади. Играла музыка, гости — естественно, только мужчины — танцевали. Измат, помня, чему учили в медресе, попытался было возражать против песен и танцев, но отец, к которому на время вернулись силы, сказал своё слово. В результате Измат забыл на день о строгих ваххабитских наставлениях и тоже плясал на лужайке, чувствуя на себе взгляд невесты.

В промежутке между первой встречей у реки и свадьбой стороны не только обговорили детали приданого, но и построили для новобрачных дом. В этом доме, после того как пала тьма и разошлись уставшие гости, Измат познал свою жену, и стоявшая неподалёку мать удовлетворённо кивнула, услышав крик, извещавший о том, что её невестка стала женщиной. Через три месяца выяснилось, что следующий февраль принесёт молодым супругам ребёнка.

Между тем в страну вернулись арабы. Высокого саудовца среди них не оказалось; по слухам, он находился где-то далеко, в каком-то Судане. Но он прислал много денег, и на них арабы, заплатив положенное кому надо, построили тренировочные лагеря. В Халид ибн Валид, Аль-Фарук, Садик Халдан, Джихад Ваи и Дарунту хлынули тысячи добровольцев со всего арабского мира. Они приезжали, чтобы учиться воевать.

Но с кем воевать? К какой войне они готовились? Насколько знал Измат Хан, в гражданской войне между племенными сатрапами они не участвовали. Тогда о какой же войне шла речь? Говорили, что все это дело рук высокого саудовца, которого его сторонники назвали Эмиром. Говорили, что он объявил джихад против собственного правительства в Эр-Рияде и против Запада.

Но Измат Хан с Западом не ссорился. Запад помог оружием и деньгами в войне против русских, а единственный кафир, которого Измату довелось повстречать, спас ему жизнь. Это не его священная война, решил он, не его джихад. Что беспокоило Измата, так это ситуация в его стране, стремительно погружавшейся в безумие.

Глава 6

Парашютный полк принял Мартина, не задавая лишних вопросов, потому что так было сказано сверху, но за ним уже закрепилась репутация в некотором смысле чудака. За четыре года два необъяснимых отзыва со службы, каждый длительностью в шесть месяцев… Да, вопросов не задавали, но какому начальству такое понравится? В 1992-м Майка направили в штабное училище в Кимберли, а оттуда вернули в министерство обороны, уже в звании майора.

Мартин вновь попал в Управление военных операций, но теперь в другой отдел, балканский. Там бушевала война, сербы брали верх, и мир с тревогой узнавал о массовых убийствах в ходе так называемых этнических чисток. Чувствуя себя не на месте и оттого злясь, Мартин провёл два года в кабинете за столом и в тёмном костюме.

Офицер, послуживший в САС, может вернуться туда только по приглашению. Майку Мартину такое приглашение сделали в конце 1994 года. Ему позвонили из Херефорда. Это был рождественский подарок, которого он ждал и на который надеялся. Да вот только Люсинду такой сюрприз не обрадовал.

Детей у них не было, а карьеры каждого расходились все дальше и дальше. Люсинде предложили место с повышением, и она сказала, что такой шанс выпадает раз в жизни. Все бы ладно, но принять предложение означало дать согласие на переезд в одно из центральных графств. Брак оказался под угрозой, поскольку Майку было приказано возглавить дивизион Б 22-го полка САС и скрытно передислоцироваться в Боснию. Официально им предстояло стать частью международных сил по поддержанию мира под флагом ООН. Фактически же главной задачей спецназа был розыск и задержание военных преступников. Рассказать Люсинде о деталях командировки Майк не мог — он лишь сообщил, что снова уезжает.

То была последняя соломинка. Она решила, что его переводят на Восток, и предъявила ультиматум: либо ты остаёшься с десантом, САС и своей чёртовой пустыней, либо бросаешь это все, переезжаешь в Бирмингем и сохраняешь семью. Подумав, Майк выбрал пустыню.

После смерти старого лидера партии Юниса Халеса контроль над Хизб-Ислами окончательно перешёл к Хекматияру, известному своей жестокостью и не пользовавшемуся по этой причине той же, что и прежний руководитель, популярностью у горцев.

К февралю 1994-го, когда у Измата родился сын, режим Наджибуллы пал, а сам бывший президент укрылся в миссии ООН в Кабуле. Предполагалось, что его место займёт профессор Раббани, но он был таджиком, и пуштуны согласиться с его кандидатурой не могли. За пределами столицы правили, каждый на своей территории, полевые командиры, но настоящими хозяевами страны были хаос и анархия.

Помимо этого случилось и кое-что ещё. После ухода русских тысячи молодых афганцев вернулись в пакистанские медресе, чтобы завершить прерванное образование. Другие, не успевшие повоевать в силу юного возраста, устремились за границу, чтобы получить любое образование. В Пакистане их ждали имамы, усердно заполнявшие головы молодёжи ваххабитскими постулатами. Теперь, по прошествии нескольких лет, эти люди возвращались на родину с совсем другими, чем в своё время Измат, намерениями.

При жизни Юниса Халеса, сочетавшего ортодоксальные религиозные убеждения с умеренностью в бытовых и культовых вопросах, преподававшееся в медресе учение Корана не было окрашено откровенной нетерпимостью и ненавистью. Но в других лагерях беженцев имамы сосредоточивались главным образом на крайне агрессивных отрывках. Отец Измата, Нури Хан, хотя и считал себя благочестивым мусульманином, не видел ничего плохого в пении, танцах, занятиях спортом и проявлял терпимость к тем, кто придерживался иной веры и других взглядов на жизнь.

Новые «возвращенцы», побывав в руках малограмотных имамов, настоящего образования так и не обрели. Они ничего не знали ни о жизни, ни о женщинах (большинство прожили и умерли девственниками), ни даже о культуре и обычаях собственного племени, воспринятых Изматом от отца. Кроме Корана, им было ведомо только одно: война. Многие из них происходили с юга страны, где всегда исповедовали более жёсткий и строгий, чем в других частях Афганистана, вариант ислама.

Летом 1994 года Измат Хан и его двоюродный брат отправились в Джелалабад. Долго задерживаться там они не намеревались, но и за короткое время успели убедиться в том, как жестоко обошлись сторонники Хекматияра с жителями деревни, отказавшимися платить им установленную дань. Путники увидели замученных и зарезанных мужчин, избитых женщин и сожжённые дома. В Джелалабаде они узнали, что увиденное ими не есть нечто из ряда вон выходящее, что подобное стало уже обыденным явлением.

А затем далеко на юге произошло событие, имевшее огромные последствия для всей страны. В отсутствие сколь-либо стабильного центрального правительства прежняя, официальная армия перешла на содержание местных вождей, служа тому, кто больше заплатит. Неподалёку от Кандагара несколько солдат схватили двух девочек-подростков, отвели в лагерь и там изнасиловали.

Живший в деревне проповедник, заведовавший также и местной школой, отправился в армейский лагерь с тридцатью своими студентами и шестнадцатью ружьями. Несмотря на очевидное превосходство, военные потерпели поражение, а их командира мстители повесили на стволе танкового орудия. Звали проповедника Мухаммед Омар или Мулла Омар. В бою он лишился правого глаза.

Новость разлетелась по всей стране. С призывами о помощи обратились и другие. Отряд Муллы Омара быстро рос и отзывался на все обращения. Его люди не требовали денег, не насиловали женщин, не забирали урожай и не просили вознаграждения. В своих краях они стали героями. К декабрю 1994-го за ним стояли 12 000 человек. Их отличительным знаком стал чёрный тюрбан. Последователи Муллы Омара называли себя студентами. «Студент» на пушту — талиб. Во множественном числе — талибан. Так из деревенских мстителей и защитников сформировалось движение, а после взятия ими Кандагара и альтернативное правительство.

Пакистан давно и безуспешно предпринимал попытки свергнуть властвовавшего в Кабуле таджика и заменить его Хекматияром. По мере того как в МСР проникало все больше ортодоксальных мусульман, власти Исламабада смещали акцент на помощь Талибану. С взятием Кандагара в руках нового движения оказались огромные запасы стрелкового оружия, а также танки, бронетранспортёры, грузовики, орудия, шесть советских истребителей «МиГ-21» и шесть тяжёлых вертолётов. Талибы выступили на север. В 1995-м Измат Хан обнял жену, поцеловал ребёнка и спустился с гор, чтобы вступить в армию Муллы Омара.

Позднее, сидя на полу в камере тюрьмы Гуантанамо, он вспоминал дни, проведённые с женой и сыном, как самые счастливые в жизни. Ему исполнилось двадцать три года.

Слишком поздно увидел Измат тёмную сторону Талибана. В Кандагаре их ждал самый суровый режим из всех, какие когда-либо знал исламский мир.

Все школы для девочек были немедленно закрыты. Женщинам запретили выходить из дому без сопровождающих мужчин. Обязательным стало ношение закрытой одежды. Даже стук сандалий по мостовой сочли чересчур сексуальным и возбуждающим плотские желания.

Запретили пение, танцы, музыку, спорт и излюбленное занятие афганцев — бои воздушных змеев. Молиться полагалось пять раз в день. От мужчин требовалось обязательное ношение бороды. За соблюдением новых запретов строго следили юные фанатики в чёрных тюрбанах, обученные только Стихам Меча, жестокости да войне. Освободители превратились в тиранов, но их наступление продолжалось. Талибы провозгласили цель: уничтожить продажную власть полевых командиров, а так как последних ненавидел весь народ, то люди соглашались смириться со строгостью, если она заменит беззаконие. По крайней мере талибы несли порядок, уничтожая коррупцию, насилие, преступность.

Мулла Омар был солдатом-проповедником, но и только. Начав новую войну с казни насильника, он остался в своей южной крепости, Кандагаре. Его сторонники как будто перенеслись из Средневековья. Отказываясь признавать многое, они не признавали и страх и преклонялись перед одноглазым муллой. Прежде чем Талибан сойдёт со сцены, за него отдадут жизнь восемьдесят тысяч человек. Между тем за всем происходящим внимательно наблюдал из далёкого Судана высокий саудовец, контролировавший двадцать тысяч находившихся в Афганистане арабов.

Измат Хан собрал отряд из добровольцев своей родной провинции Нангархар. Он быстро завоевал уважение, потому что имел опыт, дрался с русскими и был ранен.

Армию Талибана нельзя назвать настоящей армией; в ней не было главнокомандующего, не было генералов, офицеров, званий; она не имела инфраструктуры. Каждый отряд действовал во многом независимо, подчиняясь командиру, выбор которого нередко определялся его личной смелостью в бою, характером и религиозными убеждениями. Подобно мусульманским воинам первых халифатов, они побеждали противника за счёт фанатичной отваги, принёсшей им репутацию непобедимых. Зачастую враг сдавался без единого выстрела, поражённый их пренебрежением к смерти. Когда же талибы наконец столкнулись с настоящими солдатами, с силами харизматического таджика Шах Масуда, они понесли первые ощутимые потери. Медицинского корпуса в их армии не было, и раненых просто оставляли умирать у дороги. И все равно талибы не останавливались.

У ворот Кабула они попытались договориться с Масудом, но тот отказался принять предложенные условия и ушёл в северные горы, где когда-то воевал с русскими. Так началась очередная гражданская война, теперь между Талибаном и Северным альянсом таджика Шах Масуда и узбека Дустума. Шёл 1996 год. Новое кабульское правительство признали только Пакистан (организовавший его) и Саудовская Аравия (оплатившая его расходы).

Что касается Измат Хана, то его жребий был брошен. Былой союзник, Шах Масуд, стал противником.

Гость прилетел на самолёте. Высокий саудовец, с которым Измат разговаривал восемь лет назад в пещерном госпитале в Джаджи, и пухлый низенький доктор, извлёкший из его ноги осколок снаряда, пожаловали к Мулле Омару. Засвидетельствовав проповеднику своё глубочайшее почтение, они подкрепили слова оборудованием и деньгами, чем заслужили пожизненную благодарность и безусловную преданность.

После взятия Кабула война взяла паузу. Едва ли не первым актом новых властителей стала казнь экс-президента Наджибуллы, которого вытащили из здания, где он находился под домашним арестом, предали пыткам, обезобразили и повесили на фонарном столбе. Так был задан тон будущим действиям. Измат Хан никогда не одобрял жестокости ради жестокости. Сражаясь за освобождение родины, он прошёл путь от солдата-добровольца до командира отряда, разросшегося до размеров одной из четырех дивизий армии Талибана. После победы Измат Хан попросил отпустить его домой, в Нангархар, и его назначили губернатором провинции. Находясь в Джелалабаде, он мог чаще навещать родную деревню, семью, жену и ребёнка.

Измат не слышал о таких местах, как Найроби или Дар-эс-Салам. Не слышал он и о человеке по имени Уильям Джефферсон Клинтон. Но он много слышал о некоей группе, называющей себя «Аль-Каида» и обосновавшейся в его стране. Измат знал, что приверженцы её объявили всемирный джихад против всех неверных, в особенности против Запада и в первую очередь против какой-то Америки. Но это был не его джихад.

Измат Хан сражался против Северного альянса ради того, чтобы раз и навсегда объединить свою страну, и альянс, отступая, оказался запертым в двух крошечных анклавах. Одна группа, состоявшая в основном из хазаров, была заперта в горах Дарай-Суф, другая, под командованием самого Масуда, укрылась в неприступном Паншерском ущелье и северо-восточном уголке под названием Бадахшан.

7 августа у американских посольств в двух африканских столицах взорвались бомбы. Об этом Измат ничего не знал. Слушать зарубежное радио запрещалось, и ему в голову не приходило нарушать запрет. 21 августа Америка ударила по Афганистану семьюдесятью крылатыми ракетами. Их выпустили два ракетных крейсера из Красного моря и четыре эсминца и подводная лодка из Аравийского моря.

Ракеты были нацелены на тренировочные лагеря «Аль-Каиды» и пещеры Тора Бора. Они несколько отклонились, и одна из них угодила в глубокую природную пещеру на горе около Малоко-заи. От взрыва гора раскололась, а весь её склон осыпался. Десять миллионов тонн скальной породы обрушились в лежащую внизу долину.

Вернувшись, Измат не узнал места. Долина была полностью засыпана. Исчезли река, сады, загоны для скота, мечеть, конюшни, дома. Исчезли вся его семья и соседи. Его родители, дядья, тётки, сестры, жена и ребёнок — все были погребены под миллионами тонн гранитных обломков. Раскапывать? Где и зачем? В один миг он стал человеком без корней, без родных, без клана.

В свете затухающего августовского солнца Измат Хан опустился на колени, повернулся лицом на запад, в сторону Мекки, склонил голову к земле и вознёс молитву Аллаху. Но теперь и молитва была другая; губы его шептали слова клятвы, слова кровной мести. Он, Измат Хан, объявлял свой личный джихад против тех, кто сделал это. Он, Измат Хан, объявлял войну Америке.

Неделю спустя он ушёл со своего поста и вернулся на фронт. Два года Измат сражался против Северного альянса. Но за то время, пока его не было, блестящий тактик Шах Масуд провёл контратаку, нанеся Талибану огромные потери. За то время, пока его не было, случилась бойня в Мазари-Шарифе, где сначала восставшие хазары убили шестьсот талибов, а потом изгнанные и вернувшиеся талибы зарезали более двух тысяч мирных жителей.

С подписанием дейтонских соглашений война в Боснии официально закончилась. Не закончился кошмар. Главным театром военных действий была мусульманская Босния, хотя воевали все — боснийцы, сербы и хорваты. Со времён Второй мировой войны Европа не знала более кровавого конфликта.

Как всегда, более всего страдало мирное население. Пристыженная и шокированная видом пролитой крови, Европа поспешила учредить международный трибунал в Гааге для суда над военными преступниками. Проблема заключалась лишь в том, что виновные вовсе не спешили выходить с поднятыми руками. Лидер Югославии, президент Милошевич, вместо того чтобы оказывать помощь в их розыске, приступил к подготовке новых этнических чисток, на этот раз на другой мусульманской территории, в автономном крае Косово.

Часть Боснии с исключительно сербским населением провозгласила себя Сербской республикой, и большинство военных преступников укрылись на её территории. Задача формулировалась так: найти их, установить личность, захватить и доставить в Голландию. Этим и занимались спецназовцы САС.

Проведя почти весь 1997 год в лесах и полях бывшей Югославии, Мартин вернулся в Британию уже подполковником парашютно-десантных войск и получил очередное назначение — инструктором в штабное училище Кимберли. В следующем году он стал командиром Первого парашютно-десантного батальона. Союзники по НАТО снова вмешались в ситуацию на Балканах, отреагировав на этот раз достаточно быстро. Благодаря их оперативности удалось не допустить такого развития событий, которое дало бы репортёрам полное право говорить о геноциде.

Разведчики убедили как американское, так и британское правительство, что Милошевич намерен зачистить территорию мятежного Косова и не собирается прислушиваться к увещеваниям. По их расчётам, примерно миллион восемьсот тысяч человек планировалось изгнать в соседнюю Албанию. Союзники предъявили Милошевичу ультиматум. Президент Сербии проигнорировал предупреждение, и колонны из тысяч плачущих, отчаявшихся косовских албанцев двинулись к горным перевалам.

НАТО не стало прибегать к наземной операции, предпочтя нанести удар с воздуха. В течение семидесяти восьми дней военные самолёты бомбили избранные цели. Понимая, что страна превращается в руины, Милошевич в конце концов сдался, и войска Североатлантического альянса вошли в Косово, чтобы попытаться установить порядок в царящем там хаосе. Командовал ими генерал Майк Джексон. Первый ПДБ был с ним.

Наверное, эта командировка стала бы для Майка Мартина последней, если бы не «Вестсайдские парни».

9 сентября 2001 года Афганистан облетела новость, встреченная воинами Талибана восторженными криками «Аллах акбар!». Охваченные безумной радостью, солдаты Измат Хана в полевом лагере у Бамиана палили в воздух. Их злейший враг погиб. Кто-то убил Ахмада Шах Масуда. Харизматический лидер, благодаря которому держался на плаву никудышный Раббани, опытный и талантливый военачальник, заслуживший уважение русских, опаснейший противник, громивший превосходящие силы талибов, сошёл со сцены.

Позднее выяснилось, что убийцами Шах Масуда были два фанатика-марокканца с похищенными бельгийскими паспортами, которые проникли в ставку «Паншерского тигра» под видом репортёров и по поручению Усамы бен Ладена, решившего таким образом оказать услугу другу Мулле Омару. Впрочем, идея принадлежала не высокому саудовцу, а куда более ловкому и хитрому египтянину Айману Аль-Завахири, который понимал, что если «Аль-Каида» устранит врага Омара, одноглазый мулла никогда не выдаст своих гостей — что бы ни случилось потом.

11 сентября в небе над восточным побережьем Америки были захвачены четыре гражданских авиалайнера. Через девяносто минут два из них уничтожили башни-близнецы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, один обрушился на Пентагон, а четвёртый, когда пассажиры ворвались в пилотскую кабину, чтобы помешать террористам, упал в поле.

Личности и цели террористов-самоубийц были установлены в течение девятнадцати дней, после чего новый американский президент предъявил Мулле Омару ультиматум: выдать организаторов и вдохновителей теракта или принять на себя ответственность за возможные последствия. После случившегося с Масудом Омар не мог позволить себе капитулировать. Таков кодекс чести.

Годы гражданской войны и самого отъявленного варварства превратили некогда процветающую британскую колонию в царство хаоса, бандитизма, мерзости, нищеты и изуродованных калек. Имя этой забытой богом западноафриканской дыры — Сьерра-Леоне. В конце концов британцы решили вмешаться, и ООН санкционировала отправку и размещение в этой стране пятнадцатитысячного воинского контингента. Ситуация практически не изменилась — «голубые каски» сидели в казармах столицы — Фритауна, не рискуя выходить за пределы городской черты, так как окружающие джунгли считались слишком опасными. Единственными, кто отваживался вести патрулирование удалённых уголков страны, были британцы.

В конце августа 2001-го патруль из одиннадцати военнослужащих Королевских ирландских рейнджеров свернул с шоссе на просёлочную дорогу и в результате оказался в деревне, служившей базой повстанческой группировки «Вестсайдские парни». На самом деле так называемые повстанцы были бандой обычных психопатов: они беспрестанно накачивались крепчайшим местным пойлом, втирали в десны кокаин или резали руки и посыпали порошком раны, чтобы побыстрее поймать «кайф». Каким издевательствам и мучениям подвергалось население окрестных деревень, невозможно описать, но численность банды достигала четырехсот человек, и вооружены они были до зубов. Рейнджеры слишком поздно поняли, что попали в ловушку — их схватили, разоружили и объявили заложниками.

Отбыв срок в Косове, Майк Мартин отправился со своим батальоном во Фритаун. Разместились они на базе Ватерлоо-Кэмп. После нелёгких переговоров пятерых рейнджеров удалось освободить, заплатив выкуп, но оставшихся шестерых, судя по всему, ждала ужасная участь. В такой ситуации сэр Чарльз Гатри, начальник британского генштаба, отдал приказ идти на штурм и освободить пленников.

В оперативную группу вошли сорок восемь спецназовцев САС, двадцать четыре человека из специального отряда морского десантирования и девяносто десантников. Десять спецназовцев были скрытно доставлены к месту событий за неделю до намеченной операции и, живя в джунглях, наблюдали за деревней и докладывали информацию. Все разговоры бандитов записывались и передавались в штаб. Именно благодаря этому британцы и узнали, что надежд на мирное разрешение конфликта не осталось.

Майк Мартин шёл со второй волной. Первой не повезло — кто-то наступил на мину, и шесть человек были ранены, включая командира, которого пришлось сразу же эвакуировать.

Деревня — точнее, две деревни, Гбери-Бана и Магбени — вытянулась вдоль берега грязной и вонючей речушки Рокель-Крик. Спецназовцы без особых проблем захватили Гбери-Бана, где держали заложников, отправили их в тыл и отбили несколько неорганизованных контратак. Десантники взяли Магбени. В каждой из деревушек было примерно по двести бандитов.

Шестерых захваченных в плен повстанцев связали и повезли во Фритаун. По дороге трое сбежали, скрывшись в джунглях. Убитых никто не считал, как никто впоследствии и не оспаривал цифру в триста человек убитыми.

Общие потери спецназовцев и десантников составили двенадцать раненых; один спецназовец, Брэд Тиннион, умер потом от ран. Майк Мартин, прибывший на место на втором «Чинуке», руководил зачисткой Магбени. Бой шёл по старинке: стрельба в упор и много рукопашных схваток. Мина, от которой пострадали шесть человек, оставила десантников на южном берегу Рокель-Крик без связи, так что кружившие над деревней и прилегающими джунглями вертолёты сбрасывали бомбы наугад.

В конце концов десантники с воинственными криками и проклятиями ринулись в атаку, и «Вестсайдские парни», лихо мучавшие беззащитных крестьян и пленников, обратились в бегство. Патронов не жалели, и, как оказалось, их хватило на всех.

Командировка растянулась на шесть месяцев. Вернувшись в Лондон, Мартин взял небольшой отпуск, но однажды его запоздалый ланч прервал невероятный репортаж: на экране телевизора заправленные под завязку топливом авиалайнеры врезались в башни Всемирного торгового центра. Неделю спустя стало ясно: США придётся вторгнуться в Афганистан, чтобы взять ответственных за теракт. Ясно было и то, что сделают они это независимо от согласия или несогласия кабульского правительства.

Лондон сразу выступил в поддержку союзника и заявил о предоставлении любой необходимой помощи. Американцы попросили самолёты-заправщики. Глава исламабадской резидентуры СИС тоже попросил прислать подкрепление.

Решать этот вопрос должны были на Воксхолл-Кросс, но помощь понадобилась также и военному атташе в Исламабаде. Майка Мартина вытащили из-за письменного стола в штабе парашютно-десантных войск в Олдершоте и посадили на борт самолёта, следовавшего в столицу Пакистана. Его назначили офицером по связи.

Он прибыл в Исламабад через две недели после атаки на Всемирный торговый центр и в тот день, когда союзники нанесли по Афганистану первый ракетный удар.

Глава 7

Когда на Кабул посыпались первые бомбы, Измат Хан все воевал на северном, Бадахшанском фронте. Пока военные изучали карты афганской столицы и диверсионную тактику на юге страны, американские десантники уже проникли в Бадахшан для помощи генералу Фахиму, возглавившему армию Масуда. Они знали: настоящие бои будут здесь, всё остальное только витрина для репортёров. Ключом к решению проблемы должны были стать сухопутные силы Северного альянса и воздушная мощь Америки.

Что касается афганской так называемой авиации, то её уничтожили ещё на земле. Так же поступали с танками и артиллерией. Узбека Дустума, несколько лет отсиживавшегося в безопасности за границей, убедили вернуться и открыть на северо-западе второй фронт. Наступление началось в ноябре. Решающую роль в обеспечении быстрого успеха сыграла технология целемаркирования, впервые применённая во время войны в Заливе в 1991-м.

Специалисты из сил особого назначения вооружались мощными биноклями и отыскивали укрепления противника, орудия, танки, склады боеприпасов и командные бункеры. Каждая цель маркировалась инфракрасной точкой с помощью переносного проектора. Вызванная по радио авиация наносила удар.

В уничтожении противостоящих Северному альянсу частей армии Талибана принимали участие как самолёты, базирующиеся на авианосцах военно-морского флота США в Аравийском море, так и противотанковые самолёты «А-10», взлетавшие с аэродромов Узбекистана, получившего за помощь союзникам солидное вознаграждение. По мере того как бомбы и ракеты методично, отслеживая цель по лазерному лучу, сметали с лица земли объекты врага, торжествующие таджики продвигались вперёд, на зачищенные территории.

Измат Хан отступал вместе со всеми, теряя одну позицию за другой. Потери северной армии Талибана, насчитывавшей до вмешательства американцев тридцать тысяч человек, составляли около тысячи в день. Не было медикаментов, не было врачей, никто не занимался эвакуацией. Раненые лишь шептали молитвы и умирали как мухи. Другие с криком «Аллах акбар!» бросались под пули.

Ресурс добровольцев давно исчерпал себя. Талибы насильно загоняли в свои ряды тысячи новобранцев, но воевать жаждали немногие. Число истинных фанатиков заметно сократилось. Измат Хан не искал смерти, но и не бежал от неё, понимая, что рано или поздно она сама его отыщет. 18 ноября они вышли к городу Кундузу.

По странной прихоти истории Кундуз издавна является крохотным анклавом одного из пуштунских племён — гилзаи, затерявшимся в море таджиков и хазар. Здесь армия Талибана смогла передохнуть. И здесь же её командование согласилось капитулировать.

У афганцев не считается зазорным вести переговоры о сдаче, но только на приемлемых, почётных условиях. Талибы заявили, что готовы сдаться генералу Фахиму, и генерал, недолго думая, согласился.

В самой армии Талибана было две группы, состоявшие не из афганцев. В первую входили около шестисот арабов, преданных сторонников Усамы бен Ладена, который и прислал их сюда. Около трех тысяч арабов уже пали в боях, и американцы вряд ли стали бы проливать горькие слезы, если бы и остальные последовали за ними.

Вторая группа состояла примерно из двух тысяч пакистанцев, и в случае обнаружения их американцами Исламабад оказался бы в весьма и весьма неудобном положении. После 11 сентября президента Пакистана генерала Первеза Мушаррафа поставили перед простым и ясным выбором: либо принять роль твёрдого союзника США и получить исчисляемую миллионами долларов помощь, либо продолжать поддерживать (через МСР) Талибан — и, следовательно, бен Ладена — со всеми вытекающими из этого последствиями. Генерал выбрал США.

Тем не менее в Афганистане по-прежнему находилось немало агентов МСР и сражавшихся на стороне Талибана добровольцев, которые, окажись они в плену, могли рассказать, при чьей поддержке попали на территорию соседнего государства. Во избежание неприятных откровений большинство пакистанцев были эвакуированы на родину за три ночи по специально и тайно организованному воздушному мосту.

Согласно другой тайной договорённости, около четырех тысяч пленных были проданы за различные суммы, в зависимости от интереса к ним покупающей стороны — США или России. Русские в первую очередь хотели получить чеченцев и (в качестве любезности Ташкенту) оппозиционных своему правительству узбеков.

Численность армии Талибана составляла на день капитуляции четырнадцать тысяч, однако быстро сокращалась. В конце концов руководители Северного альянса объявили слетевшимся для освещения события репортёрам, что им сдались лишь восемь тысяч человек.

Пять тысяч пленников решили передать узбекскому командиру, генералу Дустуму, который сообщил, что отправит их на запад, в Шеберган, в глубь контролируемой его армией территории. Людей запихнули в стальные контейнеры без пищи и воды, причём спрессовали так плотно, что те могли только стоять. Где-то по дороге на запад охрана откликнулась на мольбы проделать вентиляционные отверстия и открыла огонь из тяжёлых пулемётов, которые били до тех пор, пока в контейнерах не наступила мёртвая тишина.

Из оставшихся трех с небольшим тысяч выбрали арабов. Здесь был представлен едва ли не весь мусульманский мир: саудовцы, йеменцы, марокканцы, алжирцы, египтяне, иорданцы, сирийцы. Ультрарадикальных узбеков передали в нежные объятия Ташкента. Большинство чеченцев попали туда же, хотя некоторым удалось остаться. За время военной кампании именно чеченцы заслужили репутацию самых жестоких, самых отважных и самых отчаянных воинов Аллаха.

Таким образом, в руках таджиков оказались примерно 2400 человек, о которых никто больше ничего не слышал. К Измат Хану, когда до него дошла очередь, обратились на арабском. Он ответил на том же языке, и по этой причине его зачислили в арабы. Без знаков различия, грязный, со спутанными волосами, голодный и едва держащийся на ногах, он не нашёл сил протестовать, когда его повели в неизвестном направлении. В результате Измат Хан с ещё пятью афганцами попал в группу, предназначенную для отправки на запад, в Мазари-Шариф, к узбекскому генералу Дустуму. К этому времени западные репортёры уже взяли этот вопрос на контроль, а потому прибывшие представители ООН гарантировали пленным безопасность.

Где-то нашли грузовики, и шестьсот пленников отправились по битой-перебитой дороге на запад. Но не в сам город, а в находящуюся в десяти милях от него огромную тюрьму.

Так они попали к преддверию ада, который почему-то назывался фортом Кала-и-Джанги.

Завоевание Афганистана, если измерять его от падения на Кабул первой бомбы до капитуляции армии Талибана перед Северным альянсом, заняло примерно пятьдесят дней, но части сил специального назначения обоих союзников приступили к работе в тылу противника задолго до начала боевых действий. Майк Мартин тоже хотел быть там, но глава британской миссии в Исламабаде упорно стоял на том, что его присутствие в Пакистане необходимо для поддержания контактов с местными военными.

Так было до Баграма.

В Баграме, расположенном севернее Кабула, находилась бывшая авиабаза советских войск. Союзники планировали превратить её в свой главный опорный пункт. Стоявшие там самолёты талибов являли жалкое зрелище, диспетчерская вышка лежала в руинах, но взлётная полоса сохранилась нетронутой, а многочисленные огромные ангары и жилые корпуса, в которых квартировал советский гарнизон, вполне подлежали восстановлению при наличии времени и денег.

Базу захватили во второй половине ноября, и её сразу же заняла группа морского спецназа. Мартин воспользовался новостью как предлогом, чтобы попросить американцев в Равалпинди подбросить его до места «для ознакомления с ситуацией».

Ещё до прибытия союзников парни из спецотряда морского десантирования освободили от всего лишнего один из ангаров в самом тихом уголке базы, подальше от колючих осенних ветров, предоставив в распоряжение американцев всё остальное.

Солдаты отличаются от большинства людей замечательным талантом обустраивать самые, казалось бы, неподходящие для жизни места. У спецназовцев этот дар особенно развит, поскольку судьба часто забрасывает их в такие точки, которые иначе как дырой и не назовёшь. Порыскав по окрестностям на своих лендроверах, они отыскали где-то несколько стальных контейнеров и затащили их внутрь.

Пустив в ход молотки, доски и добавив ловкости и изобретательности, британцы вскоре превратили металлические коробки в сносные казармы с кроватями, диванами, столами, электрическим освещением и, что самое важное, розетками, чтобы включить чайник и приготовить горячий чай.

Утром 26 ноября командир подразделения собрал своих людей и сделал следующее заявление:

— К западу от Мазари-Шарифа есть местечко под названием Кала-и-Джанги. Похоже, там творится что-то неладное. Вроде бы заключённые подняли бунт, разоружили охрану и ведут бой. Думаю, нам надо посмотреть.

Выбрали шестерых морпехов. Снарядили два лендровера. В последний момент, когда они уже собирались выезжать, Мартин обратился к командиру:

— Ничего, если я составлю компанию? Вам может понадобиться переводчик.

Командир группы имел звание майора, Мартин — подполковника. Возражений не последовало. Мартин сел во второй лендровер рядом с водителем. Сзади устроились два морпеха с крупнокалиберным пулемётом. Путь на север, через перевал Саланг и лежащую за ним равнину, к Мазари-Шарифу и далее форту Кала-и-Джанги должен был занять примерно шесть часов.

О том, что именно спровоцировало события, приведшие к массовому расстрелу пленных в тюрьме Кала-и-Джанги, много говорили тогда и будут говорить ещё долго.

Но вот на что стоит обратить внимание.

В западных средствах массовой информации, которые часто оценивают и толкуют события совершенно неверно, пленников упрямо называли талибами. На самом же деле, если не принимать во внимание случайно оказавшихся там шестерых афганцев, все они представляли разбитую армию «Аль-Каиды». То есть они пришли в Афганистан с единственной целью: вести джихад против неверных, сражаться и умереть. Таким образом, в тюрьме к западу от Кундуза собрались самые опасные во всей Азии люди.

В Кала-и-Джанги их встретила сотня плохо обученных узбеков под началом совершенно некомпетентного командира. Сам Рашид Дустум находился в отъезде, его замещал Сайд Камель.

Из шестисот заключённых около шестидесяти арабами не были. К таковым относились чеченцы, уклонившиеся от отправки в Россию из-за опасения, что там их не ждёт ничего, кроме верной смерти, затерявшиеся среди арабов узбеки, полагавшие, что Ташкент отнюдь не встретит их с распростёртыми объятиями, и пакистанцы, по собственной глупости не пожелавшие вернуться в Пакистан, где их товарищи уже гуляли на свободе.

Остальные были арабы. В отличие от многих оставшихся в Кундузе талибов, они воевали не по принуждению, а по убеждению. Пройдя усиленную подготовку в тренировочных лагерях «Аль-Каиды», эти люди знали, как драться, и не боялись смерти. У Аллаха они просили немного: дать им шанс убить ещё парочку неверных или их приспешников и умереть шахидом, мучеником.

Крепость Кала-и-Джанги не похожа на западный форт. Она представляет собой открытый участок площадью в десять акров с деревьями и одноэтажными постройками, окружённый со всех сторон стеной в пятьдесят футов высотой. Стена не отвесная, а пологая, так что к парапету наверху можно подняться по скату.

Внутри этой стены расположены соединённые лабиринтами коридоров казармы и склады, а под ними туннели и подвалы. Узбеки захватили крепость всего десятью днями ранее и ещё не знали, что в конце южного коридора талибы оставили склад с оружием и боеприпасами. Именно туда и загнали пленных.

В Кундузе у всех задержанных забрали оружие, винтовки и гранатомёты, но обыску никого не подвергали. Результатом такого недосмотра стало то, что едва ли не каждый из доставленных в крепость имел при себе под одеждой одну, а то и две гранаты.

Первый тревожный звонок прозвенел сразу по прибытии в Кала-и-Джанги, в субботу вечером. Находившийся в пятом грузовике Измат Хан услышал, как впереди глухо ухнуло. Один из арабов, собрав вокруг себя нескольких узбеков, подорвал гранату. Погибли пятеро солдат. Поскольку уже стемнело, обыск отложили до утра. Пленников оставили во дворе без воды и пищи, под присмотром вооружённых, но неопытных и сильно нервничавших караульных.

Обыски начались на рассвете. Изнурённые многодневными боями, заключённые покорно позволяли связывать себя по рукам. Ввиду отсутствия верёвок в ход шли тюрбаны. Но тюрбан не верёвка.

Обыскивали по очереди. Из-под одежды извлекали оружие, гранаты и деньги. Деньги относили в комнату, где их пересчитывали Сайд Камель и его помощник. Один из солдат, заглянув позднее в окно, увидел, как эти двое рассовывают бумажки по карманам. Солдат вошёл в комнату и попытался было протестовать, но его послали куда подальше. Ослушавшись облечённого в недвусмысленную форму приказа, упрямец вернулся уже с винтовкой.

Два араба, увидев, что происходит, сумели освободить руки и вошли в комнату вслед за солдатом. Отобрав винтовку, они забили всех троих узбеков насмерть, а поскольку выстрелов не было, то никто ничего и не заметил. Между тем тюрьма превращалась в пороховую бочку.

Прибывшие в Кала-и-Джанги церэушники Джонни Спанн и Дейв Тайсон приступили к допросу пленных. Спанн проводил его прямо во дворе, в окружении шестисот фанатиков, мечтавших только об одном: отправиться к Аллаху, убив ещё одного ненавистного американца. В какой-то момент кто-то из узбеков увидел вооружённого араба и закричал. Араб выстрелил в него из винтовки. Пороховая бочка взорвалась.

Когда всё началось, Измат Хан сидел в сторонке, дожидаясь своей очереди. Как и многие другие, он уже освободил руки. Едва прозвучал выстрел и солдат упал, как со стены открыли огонь из автоматов и пулемётов. Началась бойня.

Более сотни заключённых погибли в первые секунды. Много позже прибывшие на место трагедии наблюдатели ООН нашли их лежащими в пыли со связанными руками. Другие, освободив руки, помогли соседям. Измат Хан с небольшой группой, в которую входили и пять его товарищей-афганцев, проскользнул под прикрытием деревьев к южной стене, где, как он знал по предыдущему посещению крепости, находился ружейный склад талибов.

Около двадцати арабов, стоявших неподалёку от Джонни Спанна, набросились на него и забили до смерти. Дейв Тайсон разрядил пистолет в толпу и, расстреляв патроны и убив троих, успел выскочить за ворота.

Через десять минут двор опустел, если не считать убитых и раненых, которых оставили умирать. Узбеки захлопнули ворота, и пленные оказались взаперти. Началась продолжавшаяся шесть дней осада. Каждая сторона была уверена в том, что условия капитуляции нарушила другая, хотя такие мелочи никого уже не интересовали.

Заключённые быстро разбили дверь склада и вооружились. Оружия и боеприпасов хватило бы на небольшую армию, а не то что на пятьсот человек. Теперь у пленников были не только винтовки, но и автоматы, гранатомёты, гранаты и даже миномёты. Захватив с собой всё, что можно, они разошлись по туннелям и коридорам. Крепость полностью перешла в их руки. Как только над стеной появлялась голова узбека, она тут же становилась мишенью.

Людям Дустума ничего не оставалось, как только вызвать подкрепление. Генерал тут же откликнулся на призыв о помощи и выслал к Кала-и-Джанги несколько сотен солдат. Другую часть подкрепления составили четыре американских «зелёных берета», один специалист по аэронаведению и шесть парней из Десятой горно-альпийской дивизии. Их задача заключалась в том, чтобы вести наблюдение, поддерживать связь и координировать удары с воздуха. К полудню с базы Баграм прибыли два лендровера с морскими пехотинцами и переводчиком, подполковником Майком Мартином, представлявшим САС.

Во вторник узбеки предприняли попытку штурма. Под прикрытием одного-единственного танка они вошли во двор и открыли огонь по позициям повстанцев. Измат Хану поручили оборону южной стены. При появлении танка он приказал своим людям спуститься в подвал. Когда же обстрел закончился, они снова поднялись наверх.

Все понимали, что исход противостояния предопределён и вопрос только во времени. Выхода не было, и на милость победителей рассчитывать не приходилось. Впрочем, на это никто и не надеялся. Сам Измат Хан понял, что наконец в возрасте двадцати девяти лет нашёл то место, где ему суждено умереть, и оно было ничем не хуже прочих.

Во вторник же прибыла и американская авиация. «Зелёные береты» и специалист по наведению лежали на стене, за парапетом, определяя цели для бомбёжки. В тот день истребители-бомбардировщики сбросили тридцать бомб, и двадцать восемь из них достигли цели, угодив в укрытия. Погибли около сотни повстанцев — большинство под обвалившимися каменными стенами и потолками. Две бомбы отклонились от цели.

Первая из этих двух взорвалась в центре образованного пятью американцами круга. Мартин находился в этот момент примерно в сотне ярдов от стены. Будь бомба обычной, контактно-взрывного действия, их разнесло бы на кусочки. То, что все они уцелели, отделавшись лопнувшими барабанными перепонками и несколькими переломами, можно считать чудом.

Но бомба была особенной и предназначалась для разрушения подземных объектов. Прежде чем взорваться, она зарылась в землю примерно на сорок футов. Таким образом, американцы как бы оказались в эпицентре землетрясения. Их разбросало, но они остались живы.

Со второй получилось хуже. Она уничтожила узбекский танк и находившийся за ним командный пункт.

В среду прибыли первые представители западной прессы. Они, наверное, и не догадывались, что именно их присутствие помешало узбекам достичь поставленной цели: уничтожить заключённых всех до единого.

За шесть дней около двадцати повстанцев пытались вырваться из окружения под покровом ночи. Некоторых подстрелили солдаты; другим повезло меньше — поймавшие их местные крестьяне устроили самосуд. Проживавшие здесь хазары прекрасно помнили, какую резню в этих краях учинили три года назад талибы.

Распластавшись на стене, Майк Мартин оглядывал раскинувшийся перед ним двор. Тела убитых в первый день никто не убирал, и они лежали на земле, распространяя ужасное зловоние. Внизу американцы в чёрных вязаных шапочках с открытыми лицами разговаривали с репортёрами, не обращая внимания на вертящихся вокруг телеоператоров. Семеро британцев предпочитали анонимность. Вместо шапочек они носили шебаг — хлопчатобумажный головной убор, закрывающий лицо от мух, песка, пыли и посторонних взглядов. В ту среду он защищал ещё и от жуткого запаха разлагающейся плоти.

Вечером, перед закатом, оставшийся в живых церэушник Дейв Тайсон, который только что вернулся из Мазари-Шарифа, проник во двор с небольшой группой отчаянных телевизионщиков, рискнувших жизнью ради сенсационного репортажа. Мартин видел, как они продвигаются вдоль дальней стены. Рядом с ним лежал морской пехотинец. На их глазах несколько человек выскочили вдруг из открывшейся в стене совершенно незаметной двери и, схватив всех четверых, утащили с собой.

— Надо бы вытащить ребят оттуда, — спокойно заметил лежавший рядом с Мартином морской пехотинец и огляделся.

Шесть пар глаз молча уставились на него.

— А, черт! — с чувством произнёс морпех и, торопливо спустившись по скату, побежал через открытое пространство к дальней стене.

Трое его товарищей последовали за ним. Двое других и Мартин остались для прикрытия. К тому времени все оставшиеся в живых пленники сосредоточились в южной части крепости. Появление четырех морпехов застало их врасплох. Удивительно, но в американцев никто не выстрелил.

Освобождение заложников — стандартная процедура, которой обучают и в СОМД, и в САС. Тренировки продолжаются до тех пор, пока модель поведения не становится второй натурой.

Четыре американца, не церемонясь, открыли дверь, вошли и, опознав трех повстанцев по одежде и бородам, расстреляли их. На профессиональном сленге такая процедура называется «двойной стук» — две пули в голову. Три араба не успели и пальцем шевельнуть. Впрочем, они смотрели в другую сторону и не успели даже повернуться. Дэвид Тайсон и британские телевизионщики тут же согласились никогда и нигде не упоминать об этом инциденте. Своё обещание они сдержали.

К вечеру среды Измат Хан понял, что оставаться наверху больше невозможно — подошедшая артиллерия взялась за южную стену всерьёз. Путь оставался один — в подвалы. Число повстанцев сократилось до трех сотен.

Несколько десятков человек решили не уходить вниз, а принять смерть под открытым небом. Предприняв самоубийственную вылазку, они продвинулись на сотню ярдов и даже уничтожили с десяток растерявшихся узбеков, но потом пришедший на смену второй танк открыл пулемётный огонь, и контратака захлебнулась кровью. Пули посекли арабов, в большинстве своём йеменцев, и чеченцев как капусту.

В четверг по совету американцев узбеки подтащили бочки с дизельным топливом для танка, слили содержимое по трубам в подвалы и подожгли.

Измат Хан находился в другой части подвалов, и вонь от гниющих наверху тел подавляла запах солярки, но потом он услышал приглушённое «шшшуу» и ощутил жар. Многие сгорели, выжившие пробились из дыма и пламени к нему. Люди кашляли и задыхались. Отступив в последний подвал вместе с примерно полутора сотней человек, Измат Хан захлопнул и запер на засов дверь, чтобы остановить проникновение дыма. Крики оставшихся умирать становились все слабее, потом смолкли совсем. Вверху снаряды рвались в пустых помещениях.

Последний подвал выходил в коридор, и, пройдя по нему, люди уловили свежий воздух. Двое пробрались посмотреть, нет ли там выхода, но нашли только водосток. В ту же ночь новому узбекскому командиру Дину Мухаммеду пришла в голову отличная мысль — пустить в трубу воду из ирригационного канала, переполненного после ноябрьских дождей.

К полуночи люди в подвале стояли по пояс в воде. Некоторые, ослабев от голода и бессонницы, падали и тонули.

Тем временем представители ООН в присутствии многочисленных репортёров потребовали предложить оставшимся сдаться в плен. Из-за развалин и груд мусора до оставшихся в живых долетел усиленный мегафоном голос, приказывающий выйти с поднятыми руками и без оружия. Через двадцать часов первые из повстанцев, шатаясь, поднялись по ступенькам. За ними потянулись другие. Вместе с ними вышел и последний из афганцев, Измат Хан.

Наверху, перебравшись через обломки каменных блоков, из которых была сложена южная стена, восемьдесят шесть уцелевших увидели перед собой лес направленных на них автоматов. Солнце ещё не встало, и в утренних сумерках пленники напоминали не людей, а живых мертвецов из фильма ужасов. Грязные, провонявшие, чёрные от копоти и пороха, оборванные, со спутанными волосами, заросшими осунувшимися лицами, они спотыкались и падали. Одним из последних вышел Измат Хан. Переступая обломок стены, он поскользнулся и выбросил руку, чтобы удержаться. Пальцы инстинктивно сжали кусок камня. Увидев опасность там, где её не было, молодой узбекский солдат выстрелил из гранатомёта.

Граната ударила в булыжник за спиной афганца. Камень раскололся, и осколок размером с бейсбольный мяч врезался Измату в затылок.

Тюрбана на нём не было. Шесть дней назад тюрбаном ему связали руки. Если бы удар пришёлся под прямым углом, камень наверняка пробил бы череп. Но он слегка срикошетил и, задев голову под углом, послал Измата Хана в нокаут. Обливаясь кровью, афганец рухнул на землю. Остальных под конвоем отвели к заранее подготовленным машинам.

Через час, когда суета улеглась, семь британских солдат вошли на территорию крепости. Мартин знал, что отчёт обо всём случившемся здесь придётся составлять ему как старшему по званию. Пока он считал мёртвых, понимая, что счёт будет большой, что в подвалах остались десятки, если не сотни трупов. Одно тело привлекло его внимание — из раны на затылке сочилась кровь. Неужели живой?

Подполковник перевернул раненого. Что-то не так. Человек был одет, как пуштун, а пуштунов здесь быть не должно. Он вытер перепачканное лицо — в чертах мелькнуло что-то смутно знакомое.

Когда британец вынул нож, с любопытством наблюдавший за ним узбек ухмыльнулся. Что ж, пусть чужак позабавится, если хочет. Мартин разрезал штанину на правой ноге.

Шрам был на месте — шесть грубоватых стежков, стянувших края раны, оставленной осколком советского снаряда тринадцать лет назад. Он снова поднял афганца — теперь уже не мальчика, а мужчину, воина, — взвалил на плечо и понёс к воротам, у которых стояла белая машина с символикой ООН.

— Этот человек жив, но ранен, — сказал британец. — У него разбита голова.

Выполнив долг, он вернулся к лендроверу, чтобы вернуться на базу Баграм.

Через три дня американцы нашли афганца в госпитале в Мазари-Шарифе и забрали для допроса. Его отвезли в Баграм, и там он неуверенно и осторожно вошёл в наспех сооружённую, пустую и холодную камеру.

4 января 2003 года первая группа пленных прибыла из Кандагара на американскую базу Гуантанамо на Кубе. Все они были грязные, голодные, измотанные перелётом. И на всех были кандалы.

Полковник Майк Мартин вернулся в Лондон весной 2002-го и ещё три года отработал в Управлении войск специального назначения в должности заместителя начальника отдела. Он вышел в отставку в декабре 2005-го, отметив это событие вечеринкой, на которой друзья, Джонатан Шоу, Марк Карлтон-Смит, Джим Дэвидсон и Майк Джексон, безуспешно пытались отправить его под стол. В январе 2006 года отставной полковник купил усадьбу в Меон-Вэлли, графство Гемпшир, а в конце лета принялся строить для себя загородный дом.

В опубликованном позднее докладе специальной комиссии Организации Объединённых Наций указывалось, что в тюрьме Кала-и-Джанги умерли 514 боевиков «Аль-Каиды», 86 остались в живых. Всех их переправили на базу Гуантанамо. Погибли также шестьдесят охранников-узбеков. Генерал Рашид Дустум занял пост министра обороны в новом правительстве Афганистана.

Часть третья Операция «Лом»

Глава 8

Первой задачей разработчиков операции «Лом» было определение легенды, чтобы даже принимающие участие в её реализации ничего не знали ни о Майке Мартине, ни вообще о попытке внедрения в «Аль-Каиду» агента-двойника.

История прикрытия, или легенда, сводилась к тому, что планируемая спецслужбами совместная англо-американская операция есть не что иное, как реакция на постоянно возрастающий поток «сырых» наркотиков из Афганистана на Ближний Восток, где сырьё перерабатывается в готовый к употреблению продукт — героин, который, попадая на Запад, не только губит жизни, но и даёт средства для продолжения террористической борьбы.

В детально прописанном «сценарии» подчёркивалось, что предпринятые Западом усилия по перекрытию легальных, на уровне мировой банковской системы, каналов финансирования терроризма вынудили исламских фанатиков сделать ставку на нелегальные методы, наиболее прибыльным из которых является торговля наркотиками, позволяющая получать крупные суммы наличными.

И, наконец, хотя в борьбе с наркотрафиком уже задействованы влиятельные ведомства вроде американского Управления по борьбе с наркотиками и Британской таможенной службы, операция «Лом» представляет собой специальную совместную акцию, подготовленную в обход дипломатических протоколов с целью обнаружения и уничтожения подпольных фабрик в любой стране, правительство которой делает вид, что не замечает творящихся у него под носом безобразий.

Задействованным в операции «Лом» сообщили, что для обеспечения успеха предприятия планируется использовать самые передовые из имеющихся технических достижений, позволяющие вести аудио– и визуальное наблюдение. С их помощью можно установить личности преступников, определить маршруты передвижения грузов, местонахождение складов, подпольных фабрик, воздушных и морских судов, вовлечённых в нелегальный бизнес. Такое объяснение не вызвало ни у кого ни малейших сомнений.

Такова была легенда, и таковой она должна была оставаться до завершения операции независимо от сроков исполнения. Однако после совещания в Форт-Миде западные спецслужбы не могли позволить себе складывать все яйца в одну корзину. Настойчивые, хотя и крайне осторожные попытки установить, что именно скрывается под кодовым словом «Аль-Исра», продолжались.

Однако здесь спецслужбы сталкивались с другой проблемой. У каждой из них в мире исламских фундаменталистов имелись десятки информаторов, работающих кто добровольно, а кто и по принуждению.

Вопрос формулировался так: где остановиться, чтобы интерес спецслужб не почувствовали реальные лидеры террористов? При малейшем подозрении, что содержимое компьютера погибшего в Пешаваре банкира стало известно противнику, вожаки «Аль-Каиды» могли изменить все свои планы, и тогда спецслужбы Запада лишились бы единственного козыря.

Осторожное прощупывание имамов мусульманских школ, известных своими симпатиями к экстремистам, ничего не дало: реакция на ключевую фразу оказывалась в каждом случае предсказуемо нейтральной.

Судя по всему, круг посвящённых в операцию «Аль-Исра» был крайне узок и уж по крайней мере не включал в себя информаторов спецслужб. В результате было решено ответить на секретность такой же секретностью. Это означало, что единственной контрмерой Запада будет «Лом» и ничего больше.

Второй задачей проекта был выбор пункта для размещения штаба операции. Марк Гуминни и Стив Хилл уже сошлись во мнении, что ни Лондон, ни Вашингтон для такой цели не годятся. Согласились они и с тем, что находиться штаб должен где-то на Британских островах.

После тщательного анализа таких деталей, как размер, средства доступа, инфраструктура и прочее, обе стороны твёрдо определили: нужно искать бывшую военно-воздушную базу. Такого рода объекты обычно удалены от городов, в них есть всё необходимое для быта, включая жилые помещения, столовые и кухни. Плюс к этому взлётно-посадочная полоса и ангар на случай приёма посетителей. Привести заброшенную базу в порядок и обеспечить её нужным оборудованием не так уж трудно, и с этим легко справится тыловое управление соответствующей армейской службы — в данном случае Королевских ВВС.

За годы «холодной войны» на территории Великобритании появилось немало американских военных баз. В список тех, которые уже не использовались по первоначальному назначению, вошли пятнадцать объектов, включая Чиксэндс, Алконбери, Лейкенхит, Фейрфорд, Моулуорт, Бентуотерс, Хейфорд и Гринэм-Коммон.

Ни одна из баз не соответствовала предъявляемым требованиям.

Некоторые, как выяснилось, ещё функционировали, а обслуживающий персонал имеет обыкновение трепать языком. Другие перешли в руки застройщиков, и кое-где взлётные полосы уже перепахали и обратили в сельскохозяйственные угодья. На двух базах разместились тренировочные центры спецслужб. Проекту «Лом» соседи были не нужны. В конце концов Филлипс и Макдональд остановились на базе Эдзель Королевских ВВС и заручились одобрением и поддержкой своего начальства.

База Эдзель, хотя и оставалась всегда в собственности британских ВВС, долгие годы сдавалась в аренду ВМФ США. Не мешала этому и её некоторая удалённость от морских берегов. Вообще-то она находится в шотландском графстве Энгус, к северу от Бречина и к северо-западу от Монтроза, на южной стороне нагорья.

Эдзель лежит на немалом удалении от автострады А-90, соединяющей Форфар и Стоунхевен. Здесь, на довольно большой территории, поросшей лесами и вереском и пересекаемой речушкой Норт-Эск, деревни разбросаны редко.

При первом же посещении Эдзеля Макдональд и Филлипс удостоверились в том, что база отвечает всем необходимым условиям. Она удалена от любопытных глаз, имеет две взлётные полосы с диспетчерской башней и достаточное количество жилых и подсобных помещений. Оставалось дополнить её парой белых куполов, под которыми скрылись бы антенны, способные услышать, как хрустит листочком жук на другом полушарии Земли, да оборудовать новый пункт связи.

Последнее было особенно важно, поскольку Эдзель предполагалось соединить с центром правительственной связи в Челтнеме и АНБ в Мэриленде, со штаб-квартирами в Лэнгли и на Воксхолл-Кросс для прямого выхода на Марека Гуминни и Стива Хилла, а также с ещё восемью занимающимися сбором информации ведомствами обеих стран, и в первую очередь с Национальным бюро аэрокосмической разведки в Вашингтоне, в чьём распоряжении находятся американские спутники.

После всех согласований на базу прибыла и приступила к работе бригада специалистов из тылового управления британских ВВС. Такая активность не могла пройти мимо внимания добрых жителей деревни, которые, понаблюдав и обсудив, сошлись во мнении, что раз за дело взялись военные, то, похоже, золотые деньки вот-вот вернутся. В разговорах на эту тему старожилы понижали голос, многозначительно подмигивали и постукивали себя по носу. Хозяин магазина даже пополнил запасы пива и виски.

Никаких других признаков волнения и любопытства не наблюдалось.

В то время как маляры водили кисточками по стенам офицерского корпуса на авиабазе в Шотландии, в офисе агентства «Сибарт и Аберкромби» на тихой улочке лондонского Сити появился посетитель.

Мистер Ахмед Лампонг прибыл точно в назначенное время, согласованное путём обмена электронными посланиями между Лондоном и Джакартой, и был препровождён в кабинет мистера Сибарта, сына основателя агентства. Занимающийся организациями морских перевозок мистер Сибарт не знал, что «лампонг» всего лишь один из множества языков обитателей острова Суматра, откуда и был родом его индонезийский гость. Не знал он и того, что имя у гостя вымышленное, хотя паспорт говорил об обратном и выдержал бы придирчивую проверку.

Безукоризненным был и английский, на котором индонезиец обратился к хозяину кабинета. Когда же Алекс Сибарт отпустил по сему поводу соответствующий комплимент, гость объяснил, что усовершенствовал владение языком за годы учёбы в Лондонской школе экономики, где получил степень магистра. Мистер Лампонг не только прекрасно говорил, рассыпался в любезностях и демонстрировал привычки джентльмена — он предложил деловое сотрудничество. Ничто в его внешности и поведении не давало оснований предположить, что этот человек является фанатичным членом исламистской террористической организации «Джемаа-Ислами», ответственной за устройство взрывов на курортах острова Бали.

Его полномочия как старшего партнёра фирмы «Суматра трейдинг Интернэшнл» подтверждались как рекомендательным письмом, так и банковскими референциями. Когда мистер Лампонг попросил разрешения изложить в общих чертах свою проблему, мистер Сибарт весь обратился во внимание. В качестве преамбулы гость торжественно положил на стол перед брокером лист бумаги.

Это был список, начинавшийся с Олдерни, одного из британских Нормандских островов, и продолжавшийся такими названиями, как Ангилла, Антигуа и Аруба. И это только на «А». Всего в списке содержалось сорок три названия, и заканчивался он Уругваем, Вануату и Западным Самоа.

— Все это страны с льготным режимом налогообложения, мистер Сибарт, — объяснил индонезиец, — и все они придерживаются практики строгой охраны тайны банковских операций. Также тщательно оберегают свои финансовые секреты и некоторые чрезвычайно сомнительные коммерческие предприятия, в том числе и преступные сообщества. А эти… — он положил второй лист, — сомнительны уже в другом отношении. Так называемые страны «удобного флага»[1].

И снова Антигуа, Барбуда, Багамы, Барбадос, Белиз, Бермуды, Боливия, Бирма… В этом списке, заканчивавшемся Сент-Винсентом, Шри-Ланкой, Тонга и Вануату, значилось двадцать семь стран и территорий.

Были здесь и такие малоприятные места, как африканская Экваториальная Гвинея, и затерявшиеся на карте мира крохи вроде Сан-Томе и Принсипи, Коморы и кораллового атолла Вануату. На их фоне куда привлекательнее выглядели Люксембург, Монголия и Кампучия, вообще не имеющие выхода к океану. Мистер Сибарт недоуменно пожевал губами, хотя ничего нового гость пока не сообщил.

— Сложите два и два, и что мы имеем? — с затаённым восторгом исполняющего трюк фокусника вопросил индонезиец. — Мошенничество, друг мой. Беспрецедентное широкомасштабное мошенничество. И, увы, именно оно преобладает над честным бизнесом в той части света, где я и мои партнёры имеем честь вести дела. Вот почему мы и приняли решение в будущем заниматься бизнесом только с учреждениями, славящимися своей честностью, с теми, чья репутация безупречна и чиста. С лондонским Сити.

— Спасибо, — пробормотал мистер Сибарт. — Кофе?

— Кражи грузов, мистер Сибарт, постоянное и, к великому сожалению, набирающее обороты явление. Спасибо, нет. Я уже позавтракал. Груз передаётся перевозчику — имейте в виду, ценный груз! — а затем исчезает. Никаких следов. Ни корабля, ни фрахтователей, ни брокеров, ни команды, ни груза, ни грузовладельцев — никаких следов. И все нити ведут в эти джунгли всевозможных флагов и банков. И там теряются. Я уж не говорю об уровне коррупции.

— Ужасно, — согласился лондонский брокер. — И чем я могу помочь вам?

— Терпеть такое далее невозможно. Конечно, расходы будут побольше. Но отныне мы твёрдо намерены фрахтовать исключительно суда британского торгового флота, ходящие под британским флагом, приписанные к британскому порту, с британским шкипером и под поручительством лондонского брокера.

— Прекрасно, — расплылся в улыбке хозяин кабинета. — Мудрое и дальновидное решение. И, разумеется, не следует забывать о полном страховом покрытии как судна, так и груза лондонской страховой компанией Ллойда. Какой груз вы желаете переправлять?

Найти для грузовоза подходящий груз, а для груза подходящий грузовоз — вот чем занимается судовой брокер, и «Сибарт и Аберкромби» были давним и прочным столпом одного из старейших объединений лондонского Сити, Балтийской товарной и фрахтовой биржи.

— Кое-какие планы у меня уже есть, — сказал мистер Лампонг, предъявляя очередные рекомендательные письма. — Мы обсуждали данную проблему вот с этой компанией, специализирующейся на импорте дорогих британских лимузинов и спортивных автомобилей в Сингапур. Мы же, со своей стороны, экспортируем из Индонезии в Соединённые Штаты прекрасную мебельную древесину, такую, как розовое дерево, тюльпанное дерево и падук. Этот груз идёт с Северного Борнео, но он будет занимать только часть места. На палубу мы планируем поставить морские контейнеры с яванскими и сурабайскими шелками. Грузополучатель тоже в США. Здесь… — он положил на стол последнее письмо, — все данные наших друзей и компаньонов на Сурабае. Мы все готовы пользоваться вашими услугами. Не могли бы вы подыскать для нас подходящее, зарегистрированное в Соединённом Королевстве судно? Добавлю, что речь идёт о регулярном и долговременном партнёрстве.

Алекс Сибарт выразил уверенность, что сможет предложить с десяток судов, способных справиться с такого рода задачей. Всё, что нужно, это знать размеры корабля, цену и предполагаемые даты.

В конце концов было решено, что он предоставит мистеру Лампонгу «меню» с указанием судов требуемого тоннажа и чартерной стоимости. Мистер же Лампонг после консультаций с коллегами сообщит даты отгрузки и доставки с указанием двух индонезийских и одного американского порта.

— Как же приятно, — удовлетворённо вздохнул отец Алекса Сибарта, когда сын изложил новости за ланчем в «Рулз», — иметь дело с настоящими джентльменами старой школы.

В мире было немало мест, появляться в которых Майку Мартину не стоило. Одно из них — авиабаза Эдзель. Стиву Хиллу ничего не оставалось, как пустить в ход старые связи, имеющиеся у каждого, кто давно занимается каким-то одним делом.

— Меня не будет дома чуть ли не всю зиму, — сказал его гость за ланчем в клубе. — Хочу погреться под жарким карибским солнышком. Так что можешь попользоваться.

— Речь, конечно, пойдёт об аренде, — ответил Хилл. — На многое, впрочем, не рассчитывай — мой бюджет довольно скромен.

— Надеюсь, ты ничего там не поколотишь? — поинтересовался гость. — Тогда ладно. Когда я смогу вернуться?

— Думаю, мы не задержимся дольше середины февраля. Планируем провести несколько семинаров. Одни приезжают, другие уезжают. Ничего… физического.

Майк прилетел в Абердин из Лондона. В аэропорту его встречал хорошо знакомый по прежней службе отставной сержант САС. Это был плотный шотландец, вернувшийся после отставки к родным вересковым холмам.

— Как дела, босс? — спросил он и, забросив сумку на заднее сиденье, выехал со стоянки.

Машина повернула на север, миновала пригороды и, свернув на автостраду А-96, понеслась в направлении Инвернесса. Через несколько миль пейзаж изменился: по обе стороны шоссе выросли холмы. Ещё семь миль, и водитель свернул налево.

На дорожном указателе значилось только одно слово: Кемней. Проскочив деревню Монимаск, они выехали на шоссе Абердин — Альфорд. Ещё три мили, и лендровер повернул вправо, промчался через Уайтхауз и устремился к Кейгу. Глядя на бегущую рядом речку, Мартин подумал, что в ней, должно быть, водится форель. Или лосось.

Перед Кейгом машина пересекла реку и, сбавив скорость, покатила по длинной петляющей частной дороге. Внезапно за очередным поворотом появился старинный замок. Он стоял на небольшом возвышении, с которого открывался прекрасный вид на растянувшиеся до горизонта холмы и глены.

У главного входа приезжих встретили двое мужчин. Подойдя ближе, они представились:

— Гордон Филлипс. Майкл Макдональд. Добро пожаловать в замок Форбс, семейное гнездо лорда Форбса. Как поездка, полковник? Хорошо добрались?

— Зовите меня Майк. Вы ждали нас. Как узнали? Энгус никому не звонил.

— Вообще-то в самолёте был наш человек. На всякий случай, — признался Филлипс.

Мартин хмыкнул. «Хвост» он не заметил. Плохо. Навыки без тренировки быстро теряются.

— Не проблема, Майк, — заметил Макдональд. — Главное, что вы здесь. Ваши наставники тоже. Мы рассчитываем, что курс продлится восемнадцать недель. Предлагаю освежиться, а после ланча начнём.

На протяжении всей эпохи «холодной войны» ЦРУ содержало целую сеть «конспиративных квартир», разбросанных по всей территории США. Некоторые действительно представляли собой квартиры в городских многоэтажках для встреч с людьми, которым не рекомендовалось появляться в кабинетах ведомства. Были ещё загородные дома, где вернувшиеся после нелёгкого задания агенты могли расслабиться и одновременно составить подробный отчёт о миссии за границей.

Были и такие, выбор которых определялся их полной уединённостью и недоступностью. Туда обычно прятали советских перебежчиков на то время, что требовалось для их тщательной проверки, и туда не могла дотянуться длинная карающая рука всесильного КГБ, действующего под крышей советского посольства или консульства.

Ветераны управления до сих пор морщатся при упоминании имени полковника Юрченко, сбежавшего на Запад в Риме. В Джорджтауне ему разрешили пообедать в городском ресторане вместе с прикреплённым офицером ЦРУ. Во время обеда Юрченко вышел в туалет и исчез. Позже выяснилось, что карауливший его агент КГБ напомнил полковнику об оставшейся в Москве семье. Желая спасти родных, Юрченко поверил в обещание амнистии и согласился вернуться в СССР. С тех пор о нём больше не слышали.

Перед сотрудниками небольшого отдела, ведающего в Лэнгли содержанием конспиративных квартир, Марек Гуминни поставил всего один вопрос: какой из имеющихся у нас на балансе объектов самый удалённый, самый скрытый, самый труднодоступный и самый надёжный?

Ответ главного «агента по недвижимости» не заставил себя ждать:

— Между собой мы называем его Хижиной. Людей там практически не бывает. Объект затерян в глуши, где-то в районе Каскадных гор.

Гуминни потребовал подробный отчёт с фотографиями. Минут через тридцать он принял решение и отдал приказ.

К востоку от Сиэтла, в дебрях штата Вашингтон, проходит лесистый горный хребет под названием Каскадные горы. Зимой его покрывает снег. Район Каскадных гор делится на три зоны: Национальный парк, участок лесозаготовок и заповедник. К двум первым ведут дороги, там живут люди.

Каждый год в парк приезжают сотни тысяч посетителей. Здесь много дорог и тропинок, что делает доступными самые дальние его уголки. По дорогам можно ездить на машинах, тропинки же предназначены для пеших и конных туристов. Опытные смотрители, знающие чуть ли не каждое дерево, приглядывают за порядком.

Доступ приезжих на участок лесозаготовок ограничен по причинам безопасности, но здесь тоже есть дороги, по которым сваленные деревья транспортируют на ближайшие лесопилки. Зимой все работы прекращаются — выпавший снег останавливает экономическую активность.

К востоку от этих двух районов лежит заповедник, простирающийся до самой канадской границы. Дорог здесь нет вообще, тропинок немного, да и те проложены только в южной части, возле перевала Харта, где есть несколько бревенчатых домиков.

Леса здесь кишат зверьём, а вот люди приезжают сюда только летом. С наступлением холодов владельцы немногочисленных домиков отключают все системы, закрывают ставни на окнах, запирают двери и возвращаются в городские квартиры. Пожалуй, нигде больше в Штатах нет места столь же угрюмого, дикого и недоступного, за исключением, может быть, района северного Вермонта, известного как «Королевство», где человек может пропасть без следа и найтись только с наступлением весенней оттепели.

Несколькими годами ранее один из домиков в заповеднике был выставлен на продажу и приобретён ЦРУ. О сделанной второпях покупке скоро пожалели, но тем не менее домик время от времени использовался старшими офицерами управления во время летних отпусков. В октябре, когда Марек Гуминни начал наводить справки, там никого не было. Приближалась зима, и расходы на содержание могли подпрыгнуть до небес, и всё же Гуминни приказал приготовить Хижину для эксплуатации и произвести определённые работы.

— Если вам нужна тюрьма, — заметил начальник отдела недвижимости, — то почему бы не воспользоваться Северо-западным центром в Сиэтле?

Даже в разговоре с коллегой Гуминни пришлось солгать:

— Речь не идёт о каком-то особо ценном агенте. И не о том, что он может сбежать. Проблема в его собственной безопасности. В тюрьмах даже самого строгого режима случиться может всякое.

Его собеседник кивнул — он всё понял. По крайней мере он думал, что все понял. Абсолютная секретность. Абсолютная недоступность. Полная безопасность. Строжайший режим охраны. И полная автономность как минимум на ближайшие шесть месяцев. Что ж, пусть этим занимаются кому положено. Он привлёк к делу команду, разработавшую систему безопасности в печально знаменитой тюрьме Пеликан-Бэй в Калифорнии.

Трудностей хватало. Для начала к Хижине нужно было попасть. Единственная дорога проходила в нескольких милях к северу, через городок Мазама, после чего обрывалась. Рассчитывать оставалось только на вертолёт. Пользуясь предоставленными ему полномочиями, Марек Гуминни позаимствовал транспортный «Чинук» на базе ВВС Маккорд, находящейся южнее Сиэтла.

Строительную бригаду выделила инженерная часть. Материалы закупались на месте через полицию штата. Каждый знал только то, что ему полагалось знать, а именно: Хижина должна быть переоборудована в секретный исследовательский центр. На самом же деле ей предстояло стать тюрьмой для одного-единственного заключённого.

Режим, установленный в замке Форбс, с самого начала не допускал никаких послаблений. Прежде всего Майк Мартин расстался с привычной одеждой и облачился в халат и тюрбан, какие носят пуштуны. Во-вторых, ему запретили стричься и брить бороду — волосы должны были отрасти настолько, насколько это позволяло время.

Домоправительнице разрешили остаться; к гостям хозяина она, как и садовник Гектор, не проявляла ни малейшего интереса. Третьим постоянным жильцом был Энгус, бывший сержант САС, ставший на время управляющим поместьем лорда Форбса, его доверенным лицом. Если бы какой-то чересчур любопытный гражданин и отважился заглянуть в имение, он пожалел бы о своём решении, столкнувшись с бдительным охранником.

«Гостей» в поместье бывало много, они приезжали и уезжали, и только двое обосновались в замке на постоянной основе. Одним из них был Наджиб Куреши, урождённый афганец, бывший учитель из Кандагара, получивший в Великобритании статус беженца, а затем и гражданство и работавший переводчиком в Челтнеме. Ему предоставили длительный отпуск и перевели в Касл-Форбс. В обязанности Наджиба входило обучение Мартина языку, манерам поведения и обычаям пуштунов. Как сидеть на корточках, как есть, как ходить, какие позы принимать при молитве, что означает тот или иной жест — все это и многое другое преподавал Куреши своему уже немолодому ученику.

Вторым постоянным преподавателем была доктор Тамиан Годфри, женщина шестидесяти с небольшим лет, с седыми, собранными в пучок волосами. Долгое время она была замужем за офицером секретной службы МИ-5, скончавшимся двумя годами ранее. Будучи, как выразился Стив Хилл, «одной из нас», она прекрасно понимала, что такое режим секретности, и вовсе не стремилась узнать больше, чем полагалось. Разумеется, о её пребывании в Шотландии не знали даже ближайшие родственники.

Она сама, без каких-либо намёков, понимала, что человек, с которым им приходится работать, может подвергнуться смертельной опасности из-за одной-единственной её ошибки, мельчайшего упущения или небрежности. Миссис Годфри изучала Коран, безупречно владела арабским и обладала энциклопедическими знаниями.

— Слышали когда-нибудь о Мухаммеде Асаде? — спросила она Майка на первом занятии.

Он признался, что не слышал.

— Тогда начнём с него. Урождённый немецкий еврей, Леопольд Вайсс, он принял ислам и стал одним из величайших его исследователей. Ему принадлежит, возможно, лучший из всех комментариев относительно Аль-Исры — путешествия из Аравии в Иерусалим и оттуда на небеса. С этим путешествием связано установление правила пяти обязательных дневных молитв — краеугольного камня мусульманской веры. Вы бы знали об этом, если бы ходили мальчиком в медресе, и ваш имам, будучи ваххабитом, несомненно, верил бы в то, что путешествие это было физическим, реальным, а не просто сном. Поэтому и вы верите в то же самое. А теперь ежедневная молитва. Повторяйте за мной…

На Наджиба Куреши такое вступление произвело сильное впечатление. Она знает о Коране больше, чем я, подумал он.

В перерывах между занятиями все трое одевались потеплее и отправлялись на прогулку по холмам. Каждый раз их неизменно сопровождал вооружённый охотничьим ружьём Энгус.

Хотя Мартин и знал арабский, он в самом начале понял, какой огромный объём знаний ещё нужно постичь, сколькому необходимо научиться. Голос Измат Хана, разговаривавшего на арабском с другими заключёнными лагеря «Дельта», был тайно записан на плёнку ещё в ту пору, когда следователи надеялись, что пленник раскроет какие-то секреты, и теперь Наджиб Куреши помогал Майку освоить пуштунский акцент, снова и снова заставляя ученика имитировать речь узника.

Когда-то, во времена советской оккупации, Мартин провёл с моджахедами почти полгода, но с тех пор прошло семнадцать лет, и многое забылось. Занимаясь пушту, Куреши и Майк сразу же сошлись на том, что выдать себя за пуштуна среди пуштунов ему не удастся.

И всё же основное внимание уделялось двум пунктам: молитвам и тому, что случилось с ним в американской тюрьме на базе Гуантанамо. Почти все следователи, работавшие с заключёнными лагеря «Дельта», были из ЦРУ, и Марек Гуминни нашёл четверых, знавших Измат Хана с первого дня его прибытия туда.

Майкл Макдональд слетал на несколько дней в Лэнгли, чтобы поговорить с ними, получить всю возможную информацию и сохранившиеся с тех пор плёнки и рукописные записи. Для прикрытия своего интереса он рассказывал, что речь идёт о возможном освобождении Измат Хана как не представляющего угрозы для общества и что ЦРУ нужно составить своё мнение по этому вопросу.

Все следователи сходились в том, что этот горец, бывший командир отряда в армии Талибана, самый крепкий из всех заключённых. Он почти ничего не рассказывал о себе, ни на что не жаловался, не шёл на сотрудничество и стойко принимал все тяготы и лишения. Согласны они были и ещё в одном: глядя в чёрные глаза афганца, каждый следователь ясно понимал, что пленный с удовольствием свернул бы ему голову.

Собрав всё, что можно, Макдональд сел в «Грумман» и вернулся прямиком на базу Эдзель, откуда уже на машине доехал до поместья лорда Форбса, где и сообщил Мартину о результатах.

Между тем Тамиан Годфри и Наджиб Куреши сосредоточились на ежедневных молитвах. Услышать его могли многие, а значит, он должен знать их назубок. Правда, Наджиб всё же видел и лучик надежды. Измат Хан не был арабом, следовательно, арабский не его родной язык, а Коран существует только в одном, классическом арабском варианте. В таком случае незначительная ошибка может быть списана на неверное произношение. А вот целая неверно произнесённая фраза недопустима для человека, который в детстве семь лет посещал медресе.

Вот почему Наджиб снова и снова опускал голову, касаясь лбом ковра, и Майк делал то же самое, и только Тамиан Годфри сидела на стуле по причине больных ног. И все трое снова и снова, до бесконечности повторяли и повторяли одни и те же слова.

Работа кипела и на базе Эдзель, где объединённая англо-американская команда специалистов устанавливала и подключала линии связи с британскими и американскими секретными службами, сводя их в единый узел. В прежние времена, когда базой пользовались американцы, в их распоряжении, помимо жилых помещений и рабочих мест, имелись зал для боулинга, салон красоты, кафетерий, почта, баскетбольная площадка, гимнастический зал и кинотеатр. Гордон Филлипс, понимая ограниченность выделенного ему бюджета, и Стив Хилл, чьи финансовые возможности были ещё более ограничены, оставили все как есть, решив не воскрешать то, что умерло.

Командование ВВС предоставило обслуживающий персонал и выделило небольшое подразделение для несения караульной службы. Военные не сомневались, что база превращается в центр наблюдения за торговцами опиумом.

Прилетевший из США гигант — военно-транспортный самолёт «Гэлэкси» доставил прослушивающее оборудование, которому предстояло сканировать едва ли не весь мир. Перевод с арабского взяли на себя специалисты из Челтнема и Форт-Мида, поддерживавшие постоянную и безопасную связь с руководителями проекта «Лом».

Ещё до Рождества на базе смонтировали и подключили двенадцать автоматизированных рабочих мест. На круглосуточном дежурстве предполагалось задействовать несколько смен по шесть операторов.

Центр в Эдзеле изначально создавался исключительно на временной основе и для поддержки всего лишь одной операции, к проведению которой благодаря решительности Джона Негропонте срочно привлекались едва ли не все секретные службы обоих государств.

В целях облегчения сотрудничества все компьютеры обеспечивались сверхнадежными интегральными цифровыми сетями связи «Брент». На каждом компьютере устанавливался отдельный накопитель со сменным жёстким диском, который после использования полагалось снять и держать в охраняемом сейфе.

Компьютеры на базе Эдзель были соединены напрямую с системами связи Штаба и Гроувнора — эти термины ввели в оборот специально для обозначения штаб-квартиры СИС на Воксхолл-Кросс и резидентуры ЦРУ при американском посольстве на Гроувнор-сквер в Лондоне.

Для недопущения нежелательного проникновения адрес проекта «Лом» спрятали под кодом доступа STRAP3, ограничив число посвящённых несколькими из старших офицеров.

А потом началась прослушка. Ловили каждое слово, произнесённое на Ближнем Востоке, на арабском языке и во всём исламском мире. Ничего нового, этим уже занимались и другие, но видимость требовалось соблюсти.

Впрочем, было и кое-что особенное. Кроме звука, на скромную базу в шотландской глуши поступали видеоматериалы — из БАКР, которые последнее получало со спутников «Кей-Эйч-11», висящих на орбите над арабскими странами, и с находящих все более широкое применение беспилотных самолётов-разведчиков «Хищник». Сделанные ими с высоты 20 000 футов высококачественные снимки передавались в СЕНТКОМ — Объединённое центральное командование со штаб-квартирой в Тампе, штат Флорида.

Некоторые прозорливцы в Эдзеле поняли, что проект «Лом» готов и ждёт чего-то, но чего именно, они не знали.

Незадолго до Рождества 2006 года мистер Алекс Сибарт снова связался с мистером Лампонгом — точнее, с его индонезийским офисом — и предложил на выбор два зарегистрированных в Ливерпуле грузовоза, которые, по мнению брокера, вполне подходили его целям. По счастливому совпадению оба принадлежали одной небольшой судоходной компании, и агентство «Сибарт и Аберкромби» уже фрахтовало их по поручению других клиентов, к полному удовлетворению последних. Фирма «Маккендрик шиппинг» была семейным предприятием и занималась морскими грузовыми перевозками более ста лет. Руководил ею сам глава семьи, Лайам Маккендрик. Он же был и капитаном «Графини Ричмондской», тогда как его сын Шон командовал вторым судном.

«Графиня Ричмондская» имела водоизмещение 8000 тонн, ходила под английским флагом, фрахтовалась по относительно умеренной цене и могла выйти из британского порта в новый рейс к 1 марта.

О чём Алекс Сибарт не сообщил, так это о том, что он искренне рекомендовал Лайаму Маккендрику принять предложение индонезийской фирмы и что старый шкипер дал предварительное согласие. Капитан добавил, что если «Сибарт и Аберкромби» найдут для него груз из США в Соединённое Королевство, то сделка будет самым прекрасным и выгодным для всех её участников весенним предприятием.

Ни одна, ни другая из договаривающихся в Британии сторон не знала, что мистер Лампонг в тот же день связался с неким жителем Бирмингема, преподавателем университета Астона, который спешно выехал в Ливерпуль. Там он, вооружившись мощным биноклем, внимательно осмотрел стоящую на якоре «Графиню Ричмондскую» и, сменив бинокль на фотоаппарат, сделал более сотни снимков с самых разных точек. Через неделю мистер Лампонг прислал электронное письмо. Извинившись за задержку — пришлось съездить на лесопильный завод, — он выразил удовлетворённость поступившими предложениями. «Графиня Ричмондская» устраивает его партнёров по всем показателям, и в самое ближайшее время сингапурские друзья сообщат все подробности относительно партии лимузинов, которые нужно доставить из Соединённого Королевства в Юго-Восточную Азию.

На самом деле сингапурские друзья мистера Лампонга были не китайцами, а малайцами, и не просто мусульманами, а фанатиками-исламистами. Деньги поступили к ним со счёта, недавно открытого на Бермудах ныне покойным мистером Тофиком Аль-Куром, который перевёл их туда через один скромный и ничего не заподозривший венский банк. Они даже планировали заработать на лимузинах, продав их после того, как автомобили сыграют свою роль.

Объясняя следователям ЦРУ, что Измат Хан может предстать перед судом, Марек Гуминни говорил правду. Он действительно собирался устроить именно это и даже надеялся добиться оправдания и освобождения афганца.

В 2005 году апелляционный суд США постановил, что права военнопленных не распространяются на членов «Аль-Каиды». Федеральный суд поддержал президента Буша в его намерении предать подозреваемых в терроризме суду специальных военных трибуналов. Впервые за четыре года у задержанных появилась возможность воспользоваться услугами адвоката. Защита Измат Хана, как планировал Гуминни, сделает упор на то, что он никогда не был членом «Аль-Каиды», а всего лишь служил офицером в афганской армии, пусть даже и армии Талибана, и что он не имеет никакого отношения к акту, осуществлённому 11 сентября исламскими террористами. У Гуминни были веские основания считать, что суд согласится с такими доводами.

Нужно лишь, чтобы Джон Негропонте, как директор Национальной разведки, попросил своего коллегу, министра обороны Дональда Рамсфельда, «замолвить словечко» перед судьями, назначенными для рассмотрения дела.

Нога заживала быстро. Ещё при первой встрече с Хиллом и Гуминни в саду Майк Мартин, просматривая досье Измат Хана, обратил внимание, что афганец ни разу не объяснил, откуда у него взялся шрам на правом бедре. Мартин решил, что упоминать об этом не стоит. Но потом Майкл Макдональд прилетел из Лэнгли с отчётами следователей, в которых указывалось, что вопрос о шраме задавался задержанному не раз, но объяснения его происхождения получить не удалось. Если о существовании шрама известно кому-то в «Аль-Каиде», а у Майка Мартина его не будет, провала не избежать.

Возражений не последовало, тем более что Майк уже имел насчёт шрама кое-какие планы. Из Лондона в Эдзель доставили хирурга, которого потом перебросили к замку Форбс на новеньком военном вертолёте «Белл джетрейнджер». Хирург работал на Харли-стрит, имел репутацию надёжного и молчаливого человека, на которого всегда можно положиться, когда нужно без лишнего шума извлечь из кого-то случайную пулю.

Операцию провели под местным обезболиванием. Всё прошло гладко, поскольку вытаскивать пулю или осколок и чистить рану не пришлось. Проблема была в другом: сделать так, чтобы шрам не выглядел свежим.

Хирург Джеймс Ньютон вырезал немного мяса, чтобы углубить разрез, как будто из бедра действительно что-то удалили. Потом сшил края раны, действуя нарочито неуклюже и грубовато, чтобы после заживления получились кожные складки. Всё должно выглядеть так, будто операцию и впрямь проводили в полевом госпитале. Закончив дело, мистер Ньютон пересчитал стёжки — их было шесть.

— Имейте в виду вот что, — сказал он, перед тем как уйти. — Если на это посмотрит врач, он, скорее всего, поймёт, что шрам не пятнадцатилетней давности. Человек же, не сведущий в медицине, ничего странного не заметит. И для полной уверенности подождите не менее двенадцати недель.

Было начало ноября. К Рождеству природа и организм здорового и тренированного сорокачетырехлетнего мужчины сделали своё дело. Припухлость и краснота исчезли.

Глава 9

— Если вы, Майк, отправляетесь туда, куда, как я думаю, вы отправляетесь, — сказала однажды во время прогулки Тамиан Годфри, — вам нужно приготовиться к встрече с проявлениями разного уровня агрессивности и фанатизма. В основе их лежит самонадеянно и безосновательно присвоенное право объявлять джихад, или священную войну, но разные группировки приходят к этому разными путями и ведут себя тоже по-разному. Все они сильно отличаются друг от друга.

— Насколько я понимаю, всё начинается с ваххабизма, — заметил Мартин.

— В некотором смысле да, но давайте не забывать, что ваххабизм является государственной религией Саудовской Аравии и что Усама бен Ладен объявил войну саудовскому истеблишменту, обвинив его в отступничестве. Экстремистское крыло включает в себя немало групп, выходящих за границы учения Мухаммеда Аль-Ваххаба. Он был проповедником, жил в восемнадцатом веке и происходил из Неджа, самой пустынной и бесплодной части Аравийского полуострова. Его интерпретация Корана — наиболее суровая и непримиримая из множества существовавших. Но то было тогда, а сейчас дело другое. Нынешние интерпретаторы превзошли Аль-Ваххаба в непримиримости и агрессивности. Саудовский ваххабизм не объявлял войны Западу или христианству, не поощрял массовые убийства мирных людей, тем более женщин и детей. Но Ваххаб приготовил почву для абсолютной нетерпимости, с которой сегодняшние мастера террора снимают такой обильный урожай.

— Но как получилось, что они вышли за границы Аравийского полуострова? — спросил Мартин.

— Всё дело в том, — ответил Наджиб Куреши, — что на протяжении тридцати лет правители Саудовской Аравии тратили миллионы нефтедолларов на финансирование распространения своего понимания веры, насаждения своей государственной религии во всех мусульманских странах, включая и мою родину. Вряд ли они сознавали, какого монстра выпускают на свободу. Вряд ли думали, что распространение учения выльется в массовые убийства. Скорее наоборот. Думаю, шейхи Саудовской Аравии и сами напуганы тем, кого создавали и поддерживали последние тридцать лет.

— Тогда почему «Аль-Каида» объявила войну стране, которая породила её и взрастила?

— Потому что появились новые пророки, ещё более нетерпимые, ещё более воинственные. Они не только проповедуют непримиримость ко всему чуждому, неисламскому, но и призывают к уничтожению. Саудовское правительство они обвиняют в том, что оно ведёт дела с Западом, допускает американские войска на священную землю. И это относится ко всем светским мусульманским правительствам. В глазах фанатиков они не менее грешны, чем христиане и евреи.

— Так кого же, по-вашему, я могу встретить в своих странствиях? — с улыбкой спросил Мартин.

Тамиан Годфри оглянулась и, увидев валун, тяжело опустилась на него и вытянула ноги.

— Группировок много, но все их можно свести к двум. Вам знакомо слово «салафи»?

— Слышать приходилось, — кивнул Мартин.

— Проповедники возвращения к основам. Эти люди действительно хотят восстановить порядки золотого века ислама, времён первых четырех халифатов тысячелетней давности. Нечёсаные бороды, сандалии, халаты, жёсткий кодекс шариата, неприятие любой модернизации и, разумеется, несущего её Запада. Конечно, сейчас на земле такого рая не существует, но фанатиков подобная мелочь как реальность никогда не смущала. Нацисты, коммунисты, маоисты, последователи Пол Пота — всех их вела маниакальная мечта, и в стремлении к ней они уничтожили сотни миллионов людей, в том числе и себе подобных, оказавшихся недостаточно решительными. Вспомните чистки, что устраивали Сталин и Мао, — они же убивали своих товарищей, объявляя их предателями, ренегатами.

— То, что вы говорите о салафи, относится и к Талибану, — заметил Мартин.

— В том числе. Возьмите, к примеру, бомбистов-самоубийц. Кто они? Обычные верующие, слепо идущие за своими духовными наставниками. Не слишком умные, но послушные и убеждённые, что их безумная ненависть как раз то, что нужно всемогущему Аллаху.

— А есть и хуже? — спросил Мартин.

— О да. — Тамиан поднялась с камня и решительно повернула назад, в сторону замка, башня которого виднелась за соседним холмом. — Есть другие. Говоря современным языком, ультрас. Я бы назвала их всех одним словом — такфиры. Со времён Ваххаба значение этого слова изменилось. Настоящий салафи не курит, не играет в азартные игры, не танцует, не приемлет музыку, не употребляет спиртное и не ухаживает за западными женщинами. Его легко узнать — по одежде, поведению, внешности. С точки зрения проблемы безопасности установить противника — значит уже наполовину выиграть бой.

Но есть такие, которые перенимают все традиции и обычаи Запада, хотя и ненавидят их. Они кажутся совершенно безобидными, и на них не обращают внимания. Все девятнадцать террористов, участвовавших в операции 11 сентября, были из числа таких. Они ничем не отличались от обычных граждан. То же можно сказать и о лондонской четвёрке: внешне вполне нормальные молодые люди, посещающие спортзал, играющие в крикет, вежливые, доброжелательные, постоянно улыбающиеся, приветливые. И в то же время подготавливающие массовое убийство. Вот за кем нужно присматривать. Вот кого следует опасаться.

Многие из них получили образование, они стригутся и бреются, носят модные костюмы и даже имеют учёные степени. Эти — самые крайние. Они стали хамелеонами, преступили запреты своей веры, чтобы во имя этой же самой веры убивать людей. Слава богу, пришли. Бедные мои ноги так быстро сдают. Время полуденной молитвы. Сегодня вы, Майк, призовёте нас к ней, и вы будете её читать. Там, куда вы отправляетесь, вас могут попросить это сделать. Это большая честь.

Сразу после Нового года из офиса «Сибарт и Аберкромби» ушло в Джакарту электронное письмо. В нём сообщалось, что «Графиня Ричмондская» выйдет из Ливерпуля в Сингапур с грузом автомобилей «Ягуар» первого марта. После разгрузки судно проследует к Северному Борнео, чтобы принять на борт пиломатериалы, а затем завернёт на Сурабаю за шёлком.

Работы в заповеднике закончились к концу января, чему строители были несказанно рады. Чтобы уложиться в намеченный срок, трудиться пришлось сверхурочно, и до установки и подключения центрального отопления они немало страдали от холода. Однако обещанные премиальные перевешивали все временные неудобства.

На взгляд постороннего человека, дом почти не изменился, разве что стал несколько больше. На самом же деле он подвергся коренной реконструкции. Для размещения двух офицеров понадобились спальни; для восьми охранников, которым предстояло поддерживать круглосуточный режим наблюдения, соорудили пристройку со спальным помещением и столовой.

Просторная гостиная осталась нетронутой, но к ней добавили комнату отдыха с бильярдным столом, библиотекой, плазменным телевизором и коллекцией DVD-дисков.

Третью пристройку, как могло показаться снаружи, сложили из обычных, грубо обработанных брёвен, но её внутренние стены были из особо прочного, так называемого преднапряженного бетона. Предназначенное для заключённого крыло являло собой настоящую крепость, неприступную извне и исключающую возможность побега.

Попасть в камеру можно было только из караульного помещения через стальную дверь с глазком и заслонкой, предназначенной для передачи пищи. За дверью находилась довольно просторная комната со стальной, вмонтированной в бетонный пол кроватью. Сдвинуть её было невозможно, как и вделанные в бетон стенные полки.

На полу лежали ковры. Тепло поступало из-за расположенной на уровне плинтуса решётки. Вторая дверь находилась напротив первой, и её заключённый мог открывать и закрывать сам. Но вела она в небольшой прогулочный двор.

Двор был совершенно пустой, если не считать бетонной скамейки в самой его середине. Ровный, как бильярдный стол, пол и высокие, в десять футов, гладкие стены. Забраться на стену не смог бы и альпинист, а подставить было нечего.

Гигиенический узел представлял собой нишу в комнате с дырой в полу и душ без кранов и ручек — подача воды регулировалась снаружи.

Поскольку все материалы доставлялись на вертолёте, единственным видимым внешним добавлением была скрытая под снегом бетонная площадка. В прочих отношениях ничего вроде бы и не изменилось — Хижина по-прежнему стояла на своих пятистах акрах, окружённая со всех сторон соснами, лиственницами и елями, через которые во всех четырех направлениях были прорублены просеки длиной в сто ярдов.

Первыми десятью охранниками этой, вероятно, самой дорогой и эксклюзивной тюрьмы в США были два среднего ранга офицера ЦРУ из Лэнгли и восемь молодых агентов, прошедших все психологические и физические тесты в тренировочном центре Фирмы и рассчитывавших, очевидно, на то, что их первым заданием станет волнующее приключение в некоей экзотической стране. В качестве экзотики они получили бревенчатый дом в зимнем лесу. Тем не менее каждый горел желанием проявить себя.

Заседания военного трибунала на базе Гуантанамо начались в конце января и проводились в самых больших помещениях блока для допросов. Тот, кто рассчитывал увидеть полубезумного полковника Джессапа или персонажей из «Нескольких хороших парней», наверняка испытал бы глубокое разочарование. Всё шло чинно и пристойно, никто не повышал голоса, никто не устраивал живописных шоу.

В списке кандидатов на освобождение как «не представляющих дальнейшей угрозы» значились восемь фамилий, и семеро из претендентов бойко и энергично доказывали свою полную безобидность. Один хранил высокомерное молчание. Его дело слушалось последним.

— Заключённый Хан, у вас есть право выбрать язык, на который будет переводиться судебное разбирательство. Какой язык вы предпочитаете? — спросил председательствующий полковник, по обе стороны от которого сидели майор и женщина-капитан. Все трое представляли юридическую службу морской пехоты США.

Два морпеха-охранника помогли заключённому подняться. Он безучастно пожал плечами, на несколько секунд остановил взгляд на женщине-капитане, потом снова устремил его на стену позади судей. В комнате было ещё два поставленных один против другого стола — для обвинителя, военного прокурора, и защитника, гражданского адвоката.

— Суду известно, что заключённый понимает арабский, поэтому суд выбирает этот язык. Возражений нет?

Вопрос адресовался защитнику, который покачал головой. Принимая дело, он получил и кое-какую информацию о своём клиенте и понимал, что шансов на положительное решение немного. Точнее, их нет совсем. Кашу заварили активисты правозащитных организаций, и адвокат прекрасно знал, как относятся военные к рыцарям в сияющих доспехах из подобного рода движений. К тому же и сам клиент не демонстрировал готовности к сотрудничеству. И всё же, думал он, наблюдая за судьями, поведение афганца, похоже, не оставило их равнодушными.

Он покачал головой. Никаких возражений. Арабский так арабский.

По сигналу председателя переводчик подошёл ближе и встал рядом с морпехами. На базе только он один знал пушту. Работы было немного, на условия жаловаться не приходилось, но американцы были недовольны переводчиком — разговорить афганца ему так и не удалось.

В Гитмо с самого начала было только семь пуштунов, ошибочно попавших в число иностранцев, взятых в плен в Кундузе. Четверо уже вернулись домой; простые сельские парни, они с готовностью отреклись от мусульманского экстремизма. Двое перенесли настолько сильное нервное потрясение, что до сих пор находились на попечении психиатров. Остался один.

Слово предоставили стороне обвинения, и переводчик обрушил на заключённого поток шипящих арабских слов. Смысл их вкратце сводился к следующему: янки упекут тебя, талибанское дерьмо, за решётку, где ты и будешь гнить до конца жизни. Измат Хан медленно поднял голову и посмотрел на переводчика. Взгляд сказал все, и переводчик, американец ливанского происхождения, убавил пылу. На парне, конечно, кандалы и шутовская оранжевая роба, но кто их знает, этих дикарей.

Прокурор говорил недолго. Он подчеркнул, что на протяжении всех пяти лет заключённый отказывался от сотрудничества, не желая выдавать своих сообщников по террористической войне против Соединённых Штатов, и что даже после ареста участвовал в тюремном бунте, в ходе которого погиб американский гражданин. Закончив, обвинитель сел. У него не было никаких сомнений относительно решения трибунала: в ближайшие годы афганцу свободы не видать.

Речь защитника заняла чуть больше времени. Он указал на то, что его клиент не имеет никакого отношения к ужасным событиям 11 сентября. Что в то время заключённый Хан принимал участие в гражданской войне и никоим образом не был связан со стоящими за спиной «Аль-Каиды» арабами. Что Мулла Омар, предоставивший убежище Усаме бен Ладену и его подручным, был диктатором, у которого мистер Хан находился на службе, но к преступлениям которого он не причастен.

— Я призываю суд трезво оценить ситуацию, — закончил защитник. — Если этот человек и угрожает кому-то, то ни в коем случае не нам. Сейчас в Афганистане существует демократически избранное правительство. Предлагаю отправить его туда, и пусть они сами решают, как быть с ним дальше.

Судьи удалились на совещание. Отсутствовали они около тридцати минут, а когда вернулись, щеки женщины-капитана горели от возмущения. Она всё ещё не могла поверить в услышанное — председатель Объединённого комитета начальников штабов имел разговор только с полковником и майором, так что приказ знали лишь они двое.

— Заключённый Хан, встаньте. Суд поставлен в известность, что правительство президента Карзая согласилось принять вас на родину, где вы будете приговорены к пожизненному заключению. Таким образом, суд освобождает американских налогоплательщиков от необходимости нести бремя расходов на ваше содержание. После соответствующих договорённостей вас отправят в Кабул. Вы вернётесь в Афганистан так же, как прибыли сюда, — в кандалах. Все. Заседание окончено.

В шоке была не только капитан. Обвинитель нервно кусал губы, размышляя о том, как случившееся отразится на его карьере. Защитник испытал лёгкое, но приятное головокружение. Переводчик, истинный сын Бейрута, в какой-то момент просто испугался, что председатель распорядится снять с заключённого кандалы прямо в зале суда, и уже приготовился сигануть в окно.

Британское министерство иностранных дел располагается на Кинг-Чарльз-стрит, неподалёку от Уайтхолла и вблизи площади Парламента, возле которой отрубили голову королю Карлу I. Новогодний праздник перешёл в разряд воспоминаний, и учреждённая минувшим летом небольшая протокольная команда возобновила прерванную ненадолго работу.

Задача её состояла в согласовании с американцами деталей предстоящего, намеченного на 2008 год совещания Джи-8, или Большой восьмёрки. В 2005-м правительства восьми богатейших стран мира собирались в шотландском отеле «Глениглс», и та встреча прошла вполне успешно. Единственную ложку дёгтя внесли орущие толпы протестующих, неизменное и с каждым годом увеличивающееся присутствие которых создало определённые проблемы. В результате мирный пейзаж Пертшира пришлось изуродовать растянувшимся на мили проволочным ограждением, сыгравшим роль cordon sanitaire. На единственной подъездной дороге выставили полицейские посты.

Ведомые двумя гаснущими поп-звёздами, демонстранты прошли через Эдинбург, протестуя против захлестнувшей мир бедности. Это был авангард. За ним проследовали шумные когорты антиглобалистов, вооружённые мучными бомбами и плакатами.

— Неужели эти недоумки не понимают, что мировая торговля генерирует богатство и что без неё с бедностью не справиться? — раздражённо заметил один дипломат.

Ответ был очевиден: не понимают.

Многие с содроганием вспоминали события в Генуе, а потому все восторженно — свежо! элегантно! блестяще! — приняли идею Белого дома, устроителя встречи Большой восьмёрки 2007 года. Место великолепное и в то же время совершенно изолированное; расположение позволяет обеспечить полную безопасность и держать всё под контролем. Но, разумеется, столь масштабное мероприятие требует тщательной подготовки и согласования тысяч деталей. В общем, британской протокольной группе ничего не оставалось, как только принять к сведению то, что уже было обговорено и озвучено, и заниматься административными делами.

Два громадных транспортных самолёта «Старлифтер» ВВС США пошли на снижение над султанатом Оман. Они поднялись с Восточного побережья и дозаправились в воздухе над Азорскими островами. На закате эти летающие громадины пронеслись над холмами Дхофари, держа курс на восток, и запросили посадочные инструкции у диспетчера укрывшейся в пустыне англо-американской воздушной базы Тумраит.

В глухих гротах своих фюзеляжей эти два крылатых монстра принесли целую воинскую часть. В чреве первого «Старлифтера» оказалось всё необходимое для комфортного устройства на новом месте технической группы из пятнадцати человек: компьютерное оборудование, сборные домики, генераторы, системы кондиционирования, холодильные установки, телевизионные антенны и многое другое. Второй доставил два беспилотных самолёта-разведчика «Хищник», аппаратуру управления и слежения, а также обслуживающий всю эту сложную технику персонал.

Через неделю всё было готово: выросли бунгало, заработали кондиционеры и биотуалеты, запыхтела кухня, а под навесами замерли в ожидании приказа «Хищники». Группа воздушной разведки подключилась к двум далёким точкам в Тампе, Флорида, и Эдзеле, Шотландия. Придёт время, и им скажут, что делать, за каким объектом вести круглосуточное наблюдение, что фотографировать. А до той поры людям и машинам оставалось только ждать и терпеливо сносить жару.

Последний инструктаж занял целых три дня. Из Штатов на служебном «Груммане» прилетел Марек Гуминни. Из Лондона приехал Стив Хилл. Присутствовали, разумеется, Макдональд и Филлипс.

В комнате их было пятеро, и Гордон Филлипс сам заправлял тем, что он назвал «слайд-шоу». Одна за другой на большом высокочастотном плазменном экране появлялись цветные картинки. Вооружившись пультом дистанционного управления, Филлипс при необходимости давал крупный план той или иной детали.

Целью инструктажа было ознакомить Мартина с самой последней информацией относительно лиц, которых он мог встретить.

Источниками были не только секретные службы Великобритании и Соединённых Штатов, но и более сорока ведомств других стран, поставлявших сведения в единую базу данных. Многие правительства, исключая разве что так называемые государства-изгои вроде Ирана, Сирии и Северной Кореи, делились информацией по террористам из крайне агрессивных исламистских группировок.

Рабат, например, помогал установить личности марокканцев; Аден помогал с выходцами из Южного Йемена; Эр-Рияд, проглотив пилюлю смущения, указывал на подданных королевства.

Сотни лиц мелькали перед Мартином на огромном экране. Некоторые представляли собой фотографии из полицейских досье, другие были выхвачены из толпы в каком-нибудь аэропорту или фойе отеля. Демонстрировались и возможные варианты — с бородой или без неё, с длинными или короткими волосами, в восточном наряде или в западном костюме.

Кого здесь только не было: муллы и имамы из известных своей экстремистской направленностью мечетей; подростки, служившие простыми посыльными; финансисты, торговцы, бизнесмены, оказывающие посильную помощь деньгами, транспортом, укрытием.

И, конечно, здесь были большие игроки, те, кто контролировал разные подразделения мирового террористического подполья и имел доступ к самому верху.

Некоторые уже покинули мир живых, как, например, Мухаммед Атеф, первый руководитель оперативного отдела «Аль-Каиды», убитый американской бомбой в Афганистане, его преемник, отбывающий пожизненный, без права помилования срок, и пришедший ему на смену и нырнувший с балкона в Пешаваре Тофик Аль-Кур. Другие, как Сауд Хамуд Аль-Утаиби, новый глава саудовского отделения, продолжали активную деятельность.

Были и пустые места, прямоугольники с безликими силуэтами тех, чьими фотографиями спецслужбы ещё не располагали. Среди последних значились такие фигуры, как шеф юго-восточного крыла «Аль-Каиды», наследник Ханбали, человек, стоящий за последними взрывами на популярных курортах Индонезии и Малайзии. Как ни странно, отсутствовали и данные по резиденту «Аль-Каиды» в Великобритании.

— Мы вели его шесть месяцев назад, — сказал Гордон Филлипс. — Но он вовремя скрылся. Вернулся в Пакистан, где его сейчас ищут. Рано или поздно возьмут…

— И переправят к нам в Баграм, — хмыкнул Марек Гуминни. Все знали, что на американской базе севернее Кабула есть средства, способные разговорить самых молчаливых.

— А вот этого вы определённо найдёте. Его засекли в Пакистане. — заметил Стив Хилл, когда на экране появился хмурого вида имам. — И этого.

Пожилой мужчина с умным, мягким лицом стоял на набережной — за спиной его блестела под ярким солнцем полоска голубой воды. Эту сделанную в Дубаи фотографию прислали спецслужбы Объединённых Арабских Эмиратов.

Работа, короткий перерыв, снова работа, сон и опять работа. Телевизор выключали только тогда, когда Филлипс приносил подносы с закусками. Тамиан Годфри и Наджиб Куреши оставались в своих комнатах или гуляли.

Наконец всё закончилось.

— Вылетаем завтра, — объявил Марек Гуминни.

Миссис Годфри и афганский аналитик вышли проститься на лужайку, где уже стоял вертолёт.

— Берегите себя, Майк, — сказала Тамиан. — Черт, какая глупость, только слез нам не хватало. Храни вас бог.

— А если подведёт всё остальное, уповайте на милость Аллаха, — добавил Куреши.

«Джетрейнджер» мог принять на борт только троих, так что Макдональду и Хиллу предстояло вернуться на базу Эдзель на машинах.

Немногие наблюдавшие за посадкой вертолёта видели, как выбравшиеся из него трое мужчин побежали к ожидавшему на полосе «Грумману». В Шотландии шёл мокрый снег, и мужчины укрывались накидками, а потому никто не увидел, что один из них одет не по-западному.

Экипаж «Груммана» привык видеть на борту самых странных пассажиров, поэтому никто и бровью не повёл, когда заместитель директора ЦРУ и его британский гость поднялись в салон вместе со смуглым длиннобородым афганцем.

Путь их лежал не в Вашингтон, а на американскую базу на юго-восточном побережье Кубы. Рано утром 14 февраля самолёт опустился на бетонное поле в Гуантанамо и вкатился в ангар, двери которого тут же закрылись.

— Боюсь, Майк, вам придётся остаться здесь, — сказал Марек Гуминни. — Выведем вас, когда стемнеет.

Ночь в тропиках наступает рано, так что стемнело уже в семь. Именно столько показывали часы, когда в камеру Измат Хана вошли четверо спецназовцев. Почувствовав неладное, афганец поднялся. Никогда не отлучавшиеся из коридора охранники ушли куда-то часом раньше. Ничего подобного никогда ещё не случалось.

Спецназовцы вели себя не грубо, но и не церемонились. Один обхватил афганца за туловище, так что тот не мог даже пошевелить рукой, другой — за ноги. К лицу прижали пропитанную хлороформом салфетку. Через двадцать секунд заключённый обмяк.

Его положили на носилки, вынесли в коридор и перегрузили на каталку. Сверху прикрыли простыней. Снаружи их ждал ящик. Из блока предварительно удалили всех охранников, так что никто ничего не видел. Вся операция заняла не более минуты.

Ящик был совсем не простой, хотя снаружи ничем не отличался от обычного деревянного, предназначенного для перевозки грузов, и даже имел соответствующую маркировку. Внутри он был отделан звукоизоляционным материалом, а на потолке имелась подвижная панель, открывавшая доступ свежему воздуху. Обстановку составляли два вмонтированных в пол удобных кресла. Защищённая решёткой низковольтная лампочка давала неяркий свет.

Сонного Измат Хана усадили в кресло и пристегнули ремнями. Затягивать их не стали, чтобы не нарушать кровообращение, но встать пленник не мог.

Убедившись, что все в порядке, пятый церэушник, тот, кому предстояло путешествовать с узником, кивнул своим товарищам. Ящик закрыли. Подъехавший грузоподъёмник оторвал его от земли и, развернувшись, покатил по лётному полю к громадному «Геркулесу», снабжённому дополнительными топливными баками для долгого беспосадочного перелёта.

Внеочередные полёты — привычное для Гитмо явление; диспетчер получил запрос, дал разрешение на взлёт. Через несколько минут самолёт набрал высоту и взял курс на базу Маккорд в штате Вашингтон.

Час спустя к лагерному блоку подъехала закрытая машина, из которой вышли несколько мужчин. В пустой камере один из них переоделся в оранжевую робу и мягкие тапочки. Прежде чем вынести уснувшего афганца, его несколько раз щёлкнули «Полароидом». Отпечатанные фотографии позволили несколько поправить волосы и бороду тому, кто занял его место.

Когда всё закончилось, лишние удалились, коротко и сдержанно попрощавшись с тем, кто остался. Дверь камеры закрылась. Через двадцать минут в блок вернулись охранники. Все они были заинтригованы, но любопытства никто не проявлял. Как выразился Теннисон, дело их не рассуждать.

Обнаружив заключённого в камере, охранники разошлись по местам в ожидании рассвета.

Лучи утреннего солнца уже коснулись вершин Каскадных гор, когда «С-130» пошёл на снижение над родной базой Маккорд. Начальнику базы было сказано, что самолёт доставит последний груз для нового научно-исследовательского центра, открытого недавно в лесной глуши. Большего ему знать не полагалось, а вопросов он не задавал. Бумаги были в порядке, и «Чинук» уже стоял наготове.

Афганец пришёл в себя во время полёта. Через отверстие в потолке поступал свежий воздух. Сидевший в другом кресле человек ободряюще улыбнулся и предложил подкрепиться. Заключённый удовольствовался содовой.

Затем, к удивлению сопровождающего, он произнёс несколько фраз на английском, явно пополнивших его словарный запас в период пребывания в лагере. За несколько часов афганец лишь дважды осведомился, который час, и один раз наклонился вперёд и пробормотал молитву. Всё остальное время он молчал.

Незадолго до посадки панель на потолке задвинули, так что когда ящик извлекли из чрева «Геркулеса», водителю подъёмника, перевозившему груз от самолёта к вертолёту, и в голову не могло прийти, что в нём находятся люди.

Дверь грузового отсека закрылась. В ящике зажглась работающая от батарейки контрольная лампочка, но её свет не проникал наружу. Заключённый, как докладывал впоследствии Мареку Гуминни сопровождающий, вёл себя спокойно и проблем не создавал.

Учитывая, что была середина февраля, с погодой им повезло. Небо оставалось чистым, но температура упала ниже нуля. Полет, к счастью, длился недолго. Вертолёт опустился на площадку у затерянного в лесу бревенчатого дома. Дверь грузового отсека открылась. Во избежание лишних хлопот ящик выгружать не стали.

Заднюю стенку сняли, и четверо прилетевших из Гуантанамо на «Геркулесе» спецназовцев поднялись по трапу. Оставалась последняя формальность. Прежде чем отстегнуть ремни, на заключённого надели ручные и ножные кандалы. Потом ему велели подняться и спуститься по трапу на снег. Все десять человек охраны стояли полукругом на площадке, держа оружие наготове.

Народу оказалось так много, что у входа в дом возникла небольшая пробка. Афганца сразу же провели в отведённое для него помещение. Дверь закрылась.

Шесть охранников наблюдали, как с него снимают кандалы. Потом они, неуклюже пятясь, один за другим, вышли из комнаты. Стальная дверь глухо лязгнула. Измат Хан остался один. Он огляделся. Эта камера была лучше, но тюрьма всегда остаётся тюрьмой. Он вспомнил, что говорил полковник в зале суда. Его обещали вернуть в Афганистан. Они снова солгали.

Солнце уже давно взошло над базой Гуантанамо, когда на лётное поле опустился ещё один «Геркулес». Он тоже был оборудован для дальнего перелёта, но в отличие от предыдущего принадлежал не спецслужбам, а транспортному подразделению ВВС. О своём задании экипаж знал лишь то, что им придётся доставить к месту назначения всего одного пассажира.

Дверь камеры открылась.

— Заключённый Хан, встать. Лицом к стене.

На него надели ремень, соединённый цепями с ручными и ножными кандалами. Передвигаться он мог только мелкими шажками и слегка сгорбившись.

Его провели по коридору, в конце которого стояли шесть охранников. За дверью стоял грузовичок для перевозки заключённых с откидными ступеньками сзади, проволочной перегородкой между кузовом и водителем и затемнёнными стёклами.

Спустившись на лётное поле, заключённый поднял голову и на мгновение зажмурился от яркого солнца. Когда глаза привыкли, он огляделся и увидел стоящий на взлётной полосе «Геркулес» и группу американских офицеров. Один из них кивнул и сделал знак следовать за ним.

Окружённый шестью охранниками, заключённый проковылял через бетонированную площадку, остановился перед трапом и, повернувшись, в последний раз посмотрел на лагерь, в котором провёл пять страшных лет. В следующий момент его бесцеремонно подтолкнули к трапу.

В небольшой комнатке над диспетчерской контрольной вышки стояли двое.

— Что ж, путешествие началось, — сказал Марек Гуминни.

— Если они узнают, кто он такой, — ответил Стив Хилл, — да будет Аллах милосерден к нему.

Часть четвёртая Путешествие

Глава 10

Полет был долгий и утомительный. Дозаправка в воздухе не предусматривалась — слишком дорого. В конце концов «Геркулес» был всего лишь воздушной тюрьмой, и американское правительство оказывало любезность афганскому, отправляя осуждённого к месту отбытия наказания за свой счёт. Любезностью, впрочем, вынужденной, поскольку Афганистан просто-напросто не располагал самолётом для рейса на Кубу.

Маршрут пролегал через американские военные базы — на Азорских островах и в Рамштайне, Германия, а потому на расположенный у южного края пустынной шомалийской равнины аэродром Баграм «С-130» опустился только в конце следующего дня.

Экипаж за время перелёта менялся дважды, но охрана оставалась, разумеется, одна и та же; люди читали, играли в карты, дремали под неутомимый гул моторов, несущих стальную громадину дальше и дальше на восток. Заключённый всё это время провёл в кандалах. Иногда ему даже удавалось уснуть.

На площадке за ангарами американской части Баграма, куда «Геркулес» закатился после посадки, его уже ожидала небольшая группа. Возглавлявший группу сопровождения майор военной полиции с удовлетворением отметил, что афганцы подошли к делу основательно: помимо тюремного фургона они прислали ещё и двадцать солдат-спецназовцев под командой бригадира Юсуфа.

Майор первым сбежал по трапу, чтобы оформить документы. Это заняло несколько секунд. Потом он кивнул своим подчинённым, и заключённого отстегнули от переборки и вывели из самолёта под пронизывающий, колючий ветер.

Афганцы окружили соотечественника, отвели к фургону и без лишних церемоний втолкнули внутрь. Дверь захлопнулась. Майор-американец подумал, что меньше всего на свете хотел бы оказаться сейчас на месте бородатого пленника.

— Будьте с ним поосторожнее, — сказал он на прощание бригадиру. — От такого можно ждать любых неприятностей.

— Не беспокойтесь, майор, — ответил афганец. — Теперь его домом будет тюрьма Пул-и-Чарки.

Они козырнули друг другу, а ещё через пару минут фургончик отъехал, сопровождаемый грузовиком с афганскими спецназовцами. База Баграм расположена к северу от Кабула. Было уже темно, когда фургон и грузовик странным образом — позднее это официально объяснили дорожным инцидентом — разделились. Дальше пикап проследовал без сопровождения.

Пул-и-Чарки не самое приятное место в Афганистане и представляет собой мрачный тюремный корпус к востоку от Кабула. Во времена советской оккупации тюрьма находилась под контролем тайной полиции ХАД. Попавших в неё подвергали самым жестоким истязаниям, что вовсе не способствовало её популярности.

В годы гражданской войны в Пул-и-Чарки погибли десятки тысяч заключённых. После прихода к власти демократического правительства условия содержания несколько улучшились, но оказавшемуся там впервые кажется, что в каменных камерах, коридорах и подвалах всё ещё звучит эхо криков и стонов навечно оставшихся в них призраков. К счастью для бывшего узника лагеря «Дельта», фургон так и не добрался до этого жуткого места.

Минут через двадцать после того, как машина охраны отстала от фургона, к последнему пристроился вынырнувший из темноты пикап. Водители обменялись сигналами, фургон свернул с дороги и остановился за деревьями. Здесь и случился «побег».

Кандалы с заключённого сняли сразу после того, как фургон выехал за охраняемую территорию базы. Потом он переоделся в шерстяную куртку, тёплые серые камисы и сапоги. Перед самой остановкой пленник успел обернуть вокруг головы чёрный тюрбан талиба.

Из кабины пикапа вышел бригадир Юсуф. В следующей сцене главную роль надлежало сыграть ему.

Из открытого кузова пикапа стащили четыре тела. Все они ещё недавно лежали в городском морге. Двое из мертвецов одеждой и бородами походили на талибов. В действительности оба являлись рабочими-строителями, погибшими накануне при обрушении лесов.

Двое других были жертвами автомобильных аварий. Афганские дороги настолько изрыты выбоинами, что проехать по ним можно только в том случае, если держаться поближе к середине. А так как уступать кому-то дорогу лишь на том основании, что он движется в противоположном направлении, считается проявлением слабости, то и уровень дорожно-транспортных происшествий с тяжёлым исходом весьма высок. Двое мужчин с бритыми лицами были в форме работников тюремной службы.

Их найдут возле фургона с оружием в руках и многочисленными смертельными ранениями. Два «талиба» будут лежать неподалёку, но на некотором расстоянии друг от друга, как и положено участникам засады, погибшим от метких выстрелов охранников. Дверь фургона, взломанная ломом и кувалдой, будет открыта.

Подготовив сцену к приезду полиции, бригадир Юсуф сел в кабину рядом с шофёром. Бывший заключённый с двумя спецназовцами забрался в кузов пикапа. Защищаясь от холода, все трое прикрыли лица свободным концом тюрбана.

Пикап пронёсся по пригородам Кабула и свернул на шоссе, идущее на юг, в сторону Газни и Кандагара. Здесь, как и всегда по ночам, вытянулась длинная колонна грузовиков, называемых по всей Азии не иначе как «звонками на колёсах».

Всем им, судя по виду, никак не меньше сотни лет. Их можно встретить на любой дороге Ближнего и Среднего Востока, по которым они ползут, пыхтя, кашляя и оставляя за собой хвост густого чёрного дыма. Нередко они остаются на обочине, дожидаясь возвращения шофёра, отправившегося куда-то, может быть, за много миль, за нужной деталью.

Они перебираются через непроходимые горные хребты, протискиваются по узким перевалам, карабкаются по осыпающимся песчаным склонам. Иногда их голые, очищенные до костей скелеты можно увидеть в ущелье среди прочего придорожного мусора. Но именно они наполняют кровеносные сосуды континента; именно они поддерживают в нём жизнь, доставляя самые разнообразные товары в самые далёкие и изолированные деревушки.

«Звонками на колёсах» их много лет назад назвали британцы. Дело в том, что на Востоке каждый владелец автомобиля украшает его как только может. Все свободные поверхности тщательно расписываются сценами на исторические и религиозные сюжеты, в которых отражено и христианство, и ислам, и индуизм, и сикхизм, и буддизм, причём нередко в восхитительном смешении. Машины также украшают ленточками, блёстками, мишурой и даже колокольчиками. Отсюда и звон.

Колонна, вытянувшаяся на шоссе к югу от Кабула, состояла из нескольких сотен грузовиков, водители которых спали в кабинах в ожидании рассвета.

Пикап остановился примерно у середины колонны. Майк Мартин соскочил с кузова и прошёл вперёд. Лицо человека за рулём скрывал шебах. Сидевший рядом с водителем бригадир Юсуф молча кивнул. Все, конец дороги. И начало пути. Повернувшись, Майк Мартин услышал негромкий голос шофёра:

— Удачи, босс.

Снова знакомое словечко. Босс — так называют своих офицеров только спецназовцы САС. Передавая заключённого в Баграме, американский майор не знал, что после прихода к власти президент Карзай попросил, чтобы созданием и обучением афганского спецназа занималась именно САС.

Мартин повернулся и пошёл вдоль растянувшейся по обочине колонны. Пикап тоже развернулся и, мигнув фарами, покатил к Кабулу. Сержант-спецназовец достал сотовый телефон, набрал столичный номер и, дождавшись ответа, произнёс два слова и дал отбой.

Шеф резидентуры СИС в Афганистане тоже позвонил по защищённой линии. В Кабуле было четыре часа утра, в Шотландии одиннадцать вечера. На одном из экранов появилось короткое, в одну строчку, сообщение. Успевшие вернуться на базу Эдзель Филлипс и Макдональд увидели то, что надеялись увидеть. «Операция началась».

Оставшись на продуваемом ветром шоссе, Майк Мартин позволил себе ещё раз оглянуться. Красные огни пикапа растворились в темноте. Он повернулся и зашагал дальше. Ещё через сотню шагов Майк Мартин стал Афганцем.

Он знал, что ему нужно, но нашёл то, что искал, не сразу. Грузовик с номерами пакистанского города Карачи. Водитель такой машины вряд ли будет пуштуном, а значит, не заметит, что его пассажир и сам владеет этим языком не в совершенстве. Скорее всего, за рулём будет белудж, возвращающийся домой, в пакистанскую провинцию Белуджистан.

Водители ещё спали, а будить спящего неразумно — уставший человек, когда его поднимают, редко бывает в добром расположении духа, а Мартин рассчитывал именно на последнее. Поэтому следующие два часа он провёл, свернувшись у грузовика и дрожа от холода.

Около шести, когда небо на востоке порозовело, в машинах началось шевеление. Кто-то развёл у дороги костёр, чтобы вскипятить воду. В Центральной Азии значительная часть жизни проходит в чайной, чайхане или около неё, и для чайной нужны лишь огонь, котелок с водой да несколько мужчин вокруг. Мартин встал, размял затёкшие члены и подошёл к костру погреться.

Человек, который готовил чай, был пуштун. Красноречием он не отличался, что Мартина вполне устраивало. Тюрбан он снял, свернул и убрал в дорожную сумку. Не зная, с кем имеешь дело, свою принадлежность к талибам лучше не афишировать. Отдав несколько афгани, Мартин получил кружку горячего, с дымком чаю и, благодарно кивнув, отошёл в сторонку. Через несколько минут из кабины грузовика выбрался белудж, который тоже пошёл за чаем.

Вставало солнце. Кое-где уже ожили двигатели, и в небо поползла чёрная копоть. Белудж направился к машине. Мартин последовал за ним.

— Добрый день, брат.

Белудж ответил, не проявив, однако, особенной радости.

— Ты случайно не держишь путь на юг, к Спин-Болдаку?

Любой, кто направлялся в Пакистан, должен был неминуемо проехать этот небольшой пограничный городок южнее Кандагара. Мартин знал, что полиция уже ищет беглеца и за его голову назначена награда, а значит, границу придётся переходить подальше от контрольного пункта и пешком.

— Коли на то будет воля Аллаха, — ответил белудж.

— Тогда не согласишься ли ты во имя всемилостивейшего взять попутчика, спешащего домой к семье?

Белудж задумался. Обычно в дальние поездки, например в Кабул, он брал с собой двоюродного брата, но тот заболел и остался дома в Карачи. Ехать одному всегда труднее, и попутчик бы не помешал.

— А за рулём можешь посидеть? — осторожно спросил он.

— Признаюсь, за рулём я провёл немало лет.

В путь тронулись вместе. Оба по большей части молчали, но молчание ни одного, ни другого не тяготило, тем более что тишину заполняла восточная поп-музыка, звуки которой доносились из старенького, в пластмассовом корпусе радио вперемешку с хрипами и свистом.

Через несколько часов миновали Газни. Дальше их ждал Кандагар. По дороге сделали остановку: подкрепились обычным для здешних мест рисом с козьим мясом, выпили чаю и заправили бак. Мартин помог расплатиться и за то, и за другое, после чего белудж оттаял и проникся к попутчику дружелюбием и симпатией.

Хотя Майк не знал ни урду, ни балучи, а шофёр лишь десяток слов на пушту, они вполне сносно общались на языке жестов, дополняя его арабскими вставками из Корана.

Заночевать решили в Кандагаре — белудж объяснил, что предпочитает не рисковать и избегает ночных перегонов. Они находились в провинции Забол — краю весьма диком и населённом диким народом. В таких местах безопаснее путешествовать днём, когда на дороге много машин, спешащих как на юг, так и на север. Бандиты же во все времена творят свои чёрные дела под покровом ночи.

Когда впереди показались первые дома Кандагара, Мартин, объяснив, что хочет подремать, забрался на скамью позади сидений, где ночью спал водитель. Кандагар был опорной базой Талибана, и ему вовсе не хотелось, чтобы какой-нибудь исправившийся талиб по ошибке признал в нём старого знакомого.

После Кандагара он снова сел за руль, сменив белуджа. Вечер ещё не наступил, когда они подъехали к Спин-Болдаку, и Мартин, объяснив, что живёт в северной части города, поблагодарил водителя и вышел из машины. До границы оставалось несколько миль.

Поскольку белудж не знал пушту и слушал музыку, он не услышал новостей. Очередь на контрольном пункте вытянулась длиннее обычного. Проверив документы, офицер показал ему фотографию. Водитель сразу узнал бородатое лицо недавнего попутчика.

Белудж был честный человек и зарабатывал своими руками и тяжким трудом. Дома его ждали дети и семья. Жизнь никогда не бывает лёгкой для тех, кто рассчитывает только на себя и идёт прямой дорогой. Провести несколько дней, а то и недель в афганской тюрьме, доказывая свою невиновность?

— Клянусь пророком, я не видел этого человека, — сказал белудж, и его пропустили.

— Больше никогда, — пробормотал он себе под нос, поворачивая на юг, в сторону Кветты.

Пусть Кветта и считается самым продажным городом во всей Азии, но у себя на родине человек по крайней мере знает, что к чему. Он ничего не имел против афганцев, но они чужой народ, так с какой стати вмешиваться? Интересно, что такого натворил тот талиб?

Мартина предупреждали, что нападение на тюремный фургон, убийство двух охранников и побег заключённого, только что доставленного американцами из Гуантанамо, не тот случай, когда дело можно прикрыть. К тому же и американское посольство, несомненно, поднимет шум.

О побеге стало известно ещё ночью, когда тюремное начальство, не дождавшись своевременного прибытия фургона, выслало ему навстречу патруль. Полицейские обнаружили четыре тела и сделали соответствующие выводы. То, что машина сопровождения отстала от фургона, списали на обычную некомпетентность. Но к исчезновению осуждённого явно приложила руку какая-нибудь недобитая банда талибов. Охота началась.

К несчастью, американское посольство в Кабуле снабдило местные власти фотографией беглеца, и как ни старались резиденты СИС и ЦРУ помешать такому сотрудничеству, сделать им удалось немного. К тому времени, когда все пограничные заставы получили присланную по факсу фотографию разыскиваемого преступника, Мартин все ещё находился к северу от границы.

Ничего не зная ни об объявленном поиске, ни о ситуации на контрольном пункте, он всё же решил не рисковать, не спешить с переходом и отсидеться до наступления темноты. Поднявшись в горы, Мартин нашёл надёжное укрытие, откуда внимательно изучил местность и наметил маршрут.

Городок лежал в пяти милях от него. Он видел вьющуюся между холмами дорогу и бегущие по ней машины. Он даже видел старый форт, служивший некогда бастионом британской армии.

С захватом этой крепости в 1919 году был связан один любопытный исторический факт: при штурме британские войска в последний раз применили средневековые лестницы. Ночью они неслышно — если не считать воплей ослов, лязга ложек о котелки и проклятий натыкающихся на камни солдат, — чтобы не разбудить защитников города, подошли к стенам. Лестницы оказались футов на десять короче, чем нужно, и в решающий момент подломились. Более сотни человек свалились в сухой ров. К счастью для британцев, притаившиеся за стенами пуштуны решили, что на них надвигается несокрушимая рать, и, поспешно оставив город через задние ворота, отступили в горы. Крепость пала без единого выстрела.

Незадолго до полуночи Мартин выбрался из укрытия, тихонько пробрался вдоль стен, миновал город и вскоре добрался до пакистанской территории. Рассвет застал его в десяти милях от границы, на дороге в Кветту. Там он нашёл чайхану и дождался автобуса, на котором и добрался до города. Легко узнаваемый в здешних местах чёрный тюрбан талиба перекочевал из сумки на голову.

Если Пешавар считается в Пакистане одним из оплотов исламистов, то к Кветте это относится в ещё большей степени. В симпатиях к «Аль-Каиде» её опережает разве что только Мирам-Шахр. В северо-западных пограничных провинциях до сих пор преобладают местные племенные обычаи, а большинство населения здесь составляют пуштуны, яростные приверженцы ультратрадиционного ислама. Тюрбан талиба — знак человека, с которым следует считаться.

Главное южное шоссе ведёт из Кветты в Карачи, но Мартину посоветовали воспользоваться другой дорогой, идущей на юго-запад, в сторону портового городка Гвадар. Расположен он неподалёку от иранской границы, в западном уголке Белуджистана. В не столь уж далёкие времена сонная и протухшая рыбой деревушка, Гвадар как-то быстро и незаметно превратился в крупный порт и перевалочный пункт, специализирующийся на контрабандной торговле, в первую очередь опиумом. Ислам осуждает употребление наркотиков, но это касается только мусульман. Если же неверные хотят травить себя и при том неплохо платить за отраву, то верные слуги и последователи пророка здесь ни при чём.

Выращенный в Иране, Пакистане и главным образом в Афганистане мак перерабатывается в морфий на местных подпольных фабриках и нелегально отправляется дальше, на Запад, где становится героином и несёт смерть. В этой священной торговле Гвадар играет свою роль.

В Кветте Мартин, стараясь избегать пуштунов, которые могли бы распознать в нём чужака, отыскал ещё одного водителя-белуджа, направляющегося в Гвадар. Здесь же, в Кветте, он с опозданием узнал, что за его голову объявлена награда в пять миллионов афгани — но только в Афганистане.

Лишь на третье утро после того, как водитель пикапа пожелал ему счастливого пути, Мартин добрался до намеченной цели и, сойдя с очередного грузовика, с облегчением устроился за чашкой сладкого зелёного чая в открытом кафе. Его уже ждали.

Первый из двух «Хищников» поднялся с базы Тумраит за двадцать четыре часа до появления Мартина в Гвадаре. Сменяя друг друга, два беспилотных самолёта-разведчика будут вести постоянное круглосуточное наблюдение за назначенной территорией.

Продукт компании «Дженерал атомикс», «Хищник» на первый взгляд не представляет из себя ничего особенного и напоминает нечто вышедшее из мастерской любителей-авиамоделистов.

Его длина — двадцать семь футов. Узкий фюзеляж. Размах трапециевидных крыльев — сорок восемь футов. Расположенный в хвостовой части двигатель «Ротакс» мощностью в сто тринадцать лошадиных сил крутит винты, которые и несут аппарат вперёд. Ёмкость бака для горючего — сто галлонов. Столь ничтожная, казалось бы, движущая сила тем не менее позволяет развивать скорость до ста семнадцати узлов или сбрасывать её до семидесяти трех. Максимальная продолжительность полёта — сорок часов, но обычно миссия разведчика не превышает двадцати четырех часов при максимальном удалении от базы на четыреста морских миль.

Как и у всех аппаратов с задним расположением двигателя, приборы дирекционного управления расположены у «Хищника» впереди. Управление осуществляется либо вручную, либо автоматически, через компьютеризованную программу. В последнем случае он функционирует в заданном режиме до получения новых инструкций.

Главное сокровище «Хищника» хранится в его носовой части — съёмный радиоэлектронный узел «Скайболл».

Коммуникационная электроника всегда смотрит вверх, слушая и разговаривая с висящими на орбите спутниками. Они принимают фотоизображения, записывают разговоры и затем передают их на базу.

Вниз же смотрят синтетический апертурный радар «Линкс» и фотокомплект «Вескам Л-3». Более современным версиям, вроде той, что использовалась над Оманом, не страшны ни ночь, ни облачность, ни дождь, ни град, ни снег — они оснащены многоспектральной системой наведения.

После вторжения в Афганистан, когда военным удавалось обнаружить весьма лакомые цели, но недоставало времени для нанесения по ним удара, «Хищник» вернулся к производителям, а через некоторое время появился уже в модернизированном варианте. Теперь «глаз в небесах» получил в своё распоряжение ракету «Хеллфайр».

Двумя годами позже руководитель йеменского подразделения «Аль-Каиды», оставив скрытое в горах убежище, отправился куда-то с четырьмя приятелями на «Лендкрузере». Он и не подозревал, что за ним наблюдают несколько человек, стоящих перед плазменным экраном в далёком американском городе Тампа.

Получив команду, «Хищник» выпустил ракету, и через считаные секунды «Лендкрузер» вместе с пассажирами буквально испарился, свидетелями чему были те самые люди во Флориде.

Два «Хищника» в Тумраите не несли вооружения. Их задача заключалась в том, чтобы вести наблюдение за сушей и морем, оставаясь невидимыми, неслышимыми и недоступными для радаров.

В Гвадаре четыре мечети, но британцы, наведя осторожные справки через пакистанскую МСР, выяснили, что именно четвёртая, самая маленькая из всех, имеет репутацию рассадника фундаменталистской агитации. Подобно большинству мелких мечетей, она существовала на пожертвования правоверных, и служил в ней всего один имам. Звали его Абдулла Халаби.

Имам хорошо знал свою паству, а потому с первого взгляда заприметил новенького — чёрный тюрбан талиба бросался в глаза.

Позже, по окончании молитвы, он перехватил чернобородого незнакомца, прежде чем тот, надев сандалии, успел раствориться в толпе.

— Да пребудет с тобой благословение всемилостивейшего Аллаха, — негромко сказал он по-арабски.

— И с вами, имам, — ответил незнакомец. Он тоже говорил на арабском, но Халиби отметил пуштунский акцент. Подозрение подтвердилось: этот человек пришёл издалека.

— Мы с друзьями собираемся в мадафе. Не желаешь ли присоединиться к нам за чаем?

Пуштун на секунду задумался, потом наклонил голову. Мадафа есть в большинстве мечетей и более всего, если приводить западные аналогии, напоминает частный клуб, место, где правоверные могут отдохнуть, посплетничать, поспорить. Именно в мадафе юные мусульмане Запада знакомятся с идеологией и практикой экстремизма.

— Я имам Халаби. А у нашего гостя есть имя?

Мартин без колебаний соединил имя первого избранного президента Афганистана и фамилию командира спецназа.

— Хамид Юсуф, — ответил он.

— Добро пожаловать, Хамид Юсуф, — сказал Халиби. — Я вижу, ты не боишься носить тюрбан Талибана. Ты был с ними?

— С 1994-го, когда пошёл за Муллой Омаром. Это было в Кандагаре.

В мадафе, ветхой пристройке позади мечети, собралось с десяток человек. Подали чай. Мартин заметил, что один из присутствующих неотрывно наблюдает за ним. Через какое-то время этот человек, явно чем-то взволнованный, отвёл имама в сторону и, отчаянно жестикулируя, зашептал ему на ухо. Правоверный объяснил, что ему бы и в голову не пришло смотреть телевизор, но он проходил мимо радиомагазина и…

— Телевизор стоял в витрине, и я не успел отвернуться. Передавали новости. Ошибиться невозможно. Этот человек сбежал из Кабула три дня назад.

Мартин не понимал урду, но знал, что речь идёт о нём. И пусть имам презирал и осуждал все западное и современное, сотовый телефон был слишком удобной вещью, чтобы не пользоваться им время от времени, даже если аппарат и изготовила финская фирма «Нокиа». Он попросил трех друзей позаботиться о госте и ни в коем случае не позволить ему уйти, а сам вернулся в своё скромное жилище и сделал несколько звонков. Услышанное произвело на имама сильное впечатление.

Состоять в Талибане едва ли не с самого начала, потерять всю семью и родных, командовать половиной северного фронта против безбожных янки, найти и открыть арсенал с оружием в тюрьме Кала-и-Джанги, выдержать пять лет в проклятой американской тюрьме, вырваться из когтей прислужников презренного, предательского кабульского режима — нет, такой человек не мог быть беглецом. Он был героем!

Будучи пакистанцем, Абдулла Халаби тем не менее страстно ненавидел правительство Исламабада за сотрудничество с американцами. Его симпатии были целиком и полностью на стороне «Аль-Каиды». Надо отдать ему должное, пять миллионов афгани, объявленных за голову беглеца — этих денег ему хватило бы до конца жизни, — ни в малейшей степени не смутили имама маленькой мечети.

Вернувшись в мадафу, он жестом подозвал к себе незнакомца.

— Я знаю, кто ты, — прошептал Халаби. — Ты тот, кого называют Афганцем. У меня тебе ничто не грозит, но в Гвадаре оставаться опасно. Агенты МСР шныряют повсюду, а за тебя обещано большое вознаграждение. Где ты остановился?

— Пока нигде. Я лишь сегодня пришёл с севера, — ответил Мартин.

— Я знаю, откуда ты пришёл — об этом говорят во всех новостях. Ты останешься здесь, но ненадолго. Тебе нужны надёжные документы, чтобы безопасно перейти границу. Думаю, есть человек, который мог бы тебе помочь.

Через несколько минут Халаби отправил в порт одного из учеников своей медресе. Лодки не было, и пришла она только на следующие сутки. Всё это время мальчик-посыльный провёл в порту, не покидая указанной стоянки.

Фейсал бен Селим родился в Катаре, в семье бедного рыбака, в жалкой лачуге на берегу грязного залива и неподалёку от деревни, которая со временем превратилась в шумный столичный город Доха. Но случилось это много позже, после открытия залежей нефти, образования Объединённых Арабских Эмиратов на месте Договорного Омана, ухода англичан, прихода американцев и задолго до того, как на страну обрушился денежный ливень.

В детстве он познал нищету, из которой рождалось почтительное, почти угодническое преклонение перед важными бледнолицыми чужестранцами. Но едва ли не с первых дней жизни бен Селим твёрдо решил, что поднимется из нищеты, выберется из бедности и нужды. Для этого он выбрал единственную дорогу, которую знал, — море. Фейсал нанялся на небольшое грузовое судно, регулярно ходившее вдоль побережья, от островов Масира и Салла в оманской провинции Дофар до портов Кувейта и Бахрейна в устье Персидского залива. Обладая живым умом, мальчик многое замечал и многому учился.

Он понял, что всегда есть кто-то, у кого есть что продать и кто готов продать это дёшево. И всегда есть кто-то, кто хочет это купить и готов заплатить больше. Между первым и вторым стояло учреждение, называвшееся таможней. Фейсал бен Селим поднялся из бедности потому, что научился обходить таможню. Это называлось контрабандой.

Бывая в разных местах и странах, он видел достойные восхищения вещи, красоту которых научился ценить: прекрасные ткани и гобелены, произведения исламского искусства, подлинной культуры, старинные Кораны, ценные манускрипты, великолепные мечети. Видел и другое — то, что не вызывало ничего, кроме презрения и ненависти: богатых самоуверенных европейцев и американцев со свиными рожами и розовой, как мясо лобстеров, кожей, отвратительных женщин в крошечных бикини, пьяных наглецов — всё, что не заслуживало никаких денег.

Не укрылось от него и то, что правители государств Залива тоже наживаются на бьющих в пустыне чёрных фонтанах, что они, переняв омерзительные западные привычки, пьют завезённый алкоголь и спят с золотоволосыми западными шлюхами. К ним он тоже проникся ненавистью и презрением.

Фейсалу бен Селиму шёл пятый десяток лет, когда в его жизни произошли два события.

К тому времени — а было это за двадцать лет до появления в Гвадаре чужестранца с чёрной бородой и в чёрном тюрбане — он скопил достаточно денег, чтобы заказать и купить превосходную традиционную лодку, деревянную дау, построенную самыми лучшими мастерами Сура и носившую имя «Раша» — «Жемчужина». И ещё он стал убеждённым ваххабитом.

Когда новые пророки, следующие учениям Маудуди и Сайда Кутба, провозгласили священную войну против ереси, разложения и упадка, Фейсал бен Селим встал на их сторону. Когда молодые люди отправлялись в Афганистан воевать с русскими безбожниками, он молился за них; когда другие молодые люди, захватив пассажирские самолёты, направили их на башни-символы западного бога денег, он опустился на колени и молился за то, чтобы души их вошли в сады Аллаха.

Внешне он оставался прежним: любезным, скромным, бережливым, предприимчивым и набожным владельцем одномачтовой дау. Его знали по всему побережью Залива и даже во многих портах Аравийского моря. Фейсал бен Селим не искал неприятностей на свою голову, но если истинно верующий обращался за помощью, нуждаясь в деньгах или надёжном укрытии, он никогда не отказывал и делал, что мог.

Западные спецслужбы обратили внимание на Фейсала бен Селима после того, как один захваченный в Эр-Рияде активист «Аль-Каиды», оказавшись в камере, упомянул в своих показаниях о том, что некоторые послания бен Ладену переправляются с Аравийского полуострова морем. Послания эти настолько секретные, что, не доверяя бумаге, гонец выучивает текст наизусть и обязан в случае опасности покончить с собой. Из Аравии курьера доставляют на побережье Белуджистана, откуда путь его лежит на север, к неведомым пещерам Вазиристана, где и скрывается Шейх. Назвал арестованный и судно, на котором посыльные совершают опасные путешествия — «Раша». С согласия МСР дау не стали перехватывать, но взяли под наблюдение.

Фейсал бен Селим вернулся в Гвадар с грузом товаров домашнего обихода, которые приобрёл в порту беспошлинной торговли Дубае. Там все эти вещи — холодильники, стиральные машины, микроволновые печи и телевизоры — продавались прямо со склада по цене намного ниже розничной. Назад он собирался везти партию сплетённых мальчишками-рабами пакистанских ковров. Фейсал знал, что ковры эти будут лежать под ногами западных богачей, скупающих роскошные виллы на морском острове, строящемся между Дубаем и Катаром.

Внимательно выслушав дожидавшегося его на пристани посыльного имама Халиби, Фейсал кивнул и через пару часов, переправив груз на берег без вмешательства пакистанской таможни и оставив «Рашу» на попечение матроса-оманца, неспешно отправился через весь город к мечети.

За долгие годы торговли с Пакистаном предприимчивый араб вполне освоил урду, так что беседа с имамом проходила на этом языке. Гость выпил чаю, отведал сладостей и вытер пальцы маленьким батистовым платком. После чего кивнул и посмотрел на Афганца. Рассказ о побеге из тюремного фургона вызвал у него одобрительную улыбку.

— И теперь, брат мой, ты хочешь выбраться из Пакистана? — спросил Фейсал на арабском.

— Здесь мне места нет, — ответил Мартин. — Имам прав. Рано или поздно тайная полиция найдёт меня и передаст кабульским собакам. Я не доставлю им такого удовольствия — умру раньше.

— Жаль, жаль, — пробормотал катарец. — Такая жизнь… А если я отвезу тебя в Эмираты, через Залив, что ты там будешь делать?

— Постараюсь найти других истинно верующих и предложу себя в их распоряжение. Помогу всем, чем только могу.

— А что ты можешь? Чем поможешь?

— Я умею драться. И готов умереть в священной войне Аллаха.

Гость задумался.

— На рассвете я буду грузить ковры, — сказал он после паузы. — Это займёт несколько часов. Их нужно уложить под палубу, чтобы не пострадали от воды. Потом я отплыву. Пойду тихо, без паруса, держась поближе к берегу. Если кто-то спрыгнет на палубу с мола, этого никто не заметит.

Распрощавшись со всеми положенными ритуалом церемониями, капитан ушёл.

Было ещё темно, когда мальчик из медресе отвёл Мартина на пристань. Там он внимательно изучил «Рашу», чтобы узнать её утром. Дау прошла мимо мола около одиннадцати. Прыжок на восемь футов потребовал короткого разбега.

Бен Селим стоял у руля. Поприветствовав Мартина мягкой улыбкой, он предложил гостю свежей воды, чтобы вымыть руки, и сладчайшие финики с пальм Маската.

В полдень капитан расстелил на палубе два коврика, и мужчины опустились на колени. Мартин впервые молился не в толпе, где голос одного человека теряется в голосах других. Всё прошло отлично — он ни разу не сбился.

Когда агент на задании, когда он, как говорят разведчики, «ушёл в холод», чтобы выполнить особо опасную миссию, его оставшиеся дома кураторы ждут условленного сигнала, известия о том, что он жив, на свободе и функционирует. Такой сигнал может подать сам агент — позвонить, поместить объявление в заранее условленной газетной колонке, оставить меловую черту на стене, заложить тайник. Иногда сигнал подаёт другой агент, наблюдатель, который не вступает с коллегой в контакт, но, увидев его, докладывает, что все в порядке. Это называется подать «признак жизни».

День уходил за днём, а кураторы все больше нервничали в ожидании «признака жизни».

В Тумраите наступил полдень, в Шотландии садились завтракать, а в Тампе была ещё ночь. В первом и третьем пунктах дежурные видели то же, что видел «Хищник». Видели, но не понимали значения увиденного. Руководствуясь правилом необходимого знания — «каждый знает только то, что должен», — им ничего не сказали. А вот на воздушной базе Эдзель не только видели, но и понимали, что видят.

Картинка была отличная: человек на палубе небольшого одномачтового судёнышка стоял на коленях, то поднимая лицо к небу, то касаясь лбом коврика. Судно называлось «Раша», а молящимся был Афганец. В операторской стало шумно. Через несколько секунд Стив Хилл встал из-за стола, чтобы ответить на телефонный звонок, а вернувшись, наградил удивлённую жену страстным поцелуем.

Разбуженный парой минут позже, Марек Гуминни снял трубку, выслушал короткий доклад, улыбнулся и, пробормотав: «Путь далёк», снова уснул.

Афганец лёг на курс.

Глава 11

Поймав попутный ветер с юга, «Раша» подняла парус, остановила двигатель, и глухое ворчание мотора сменилось спокойными звуками моря: плеском воды за бортом, вздохами пойманного парусом ветра, поскрипыванием снастей и такелажа.

Не замечая незримо следующего за ней на высоте четырех миль «Хищника», дау пробралась вдоль южного берега Ирана и вошла в Оманский залив. Здесь она взяла вправо и, подгоняемая бьющим в корму ветром, устремилась в узкий проход между Аравийским полуостровом и Ираном, называющийся Ормузским.

Через этот пролив, где расстояние от оманского полуострова Мусандам до персидского берега составляет всего восемь миль, постоянно, днём и ночью, движутся огромные танкеры. Одни идут с глубокой осадкой, доверху наполнив танки сырой нефтью, которую так ждёт энергичный Запад; другие поспешают налегке к саудовским и кувейтским нефтяным терминалам.

Суда поменьше, такие, как дау, жмутся к берегам, уважительно и с опаской уступая глубокую середину фарватера морским левиафанам. Все понимают, что супертанкер, попадись ему что-то на пути, просто не способен остановиться.

Одну ночь «Раша», капитан которой, похоже, никуда не спешил, провела в дрейфе между островами, лежащими к востоку от оманской военно-морской базы Кумзар. Сидя на палубе юта, Мартин (его ясно видели на плазменном экране в операторской базы Эдзель) заметил в свете луны две «сигаретные лодки», торопливо покидающие воды Омана в направлении иранского берега.

То были контрабандисты, слышать о которых Мартину уже доводилось. Нигде не зарегистрированные, их проворные, оснащённые мощным двигателем судёнышки шныряли от берега к берегу, успешно ведя беспошлинную торговлю. На пустынном иранском или пакистанском берегу их встречали, забирали один товар, обычно дешёвые сигареты, и загружали другой, чаще всего, как ни удивительно, ангорских коз, высоко ценящихся в Омане.

На тихой воде эти узкие алюминиевые лодчонки со сбившимися на середине животными и цепляющимся за что попало экипажем разгонялись с помощью двух подвесных двигателей «Эйч-Пи-250» до пятидесяти узлов. Поймать их было невозможно — контрабандисты знали каждый заливчик, каждую бухточку, прекрасно обходились без огней и в полной темноте ухитрялись проскочить перед самым носом громоздких танкеров.

Фейсал бен Селим снисходительно улыбнулся. Он тоже был контрабандистом, но при том ещё и уважаемым человеком в отличие от бродяг Залива.

— Что будешь делать, друг мой, когда я высажу тебя в Аравии? — негромко спросил капитан.

Матрос-оманец сидел на форпике с удочкой, надеясь добыть на завтрак свежую рыбу. Вечером он молился вместе с ними. Сейчас наступил час приятной беседы.

— Не знаю, — признался Афганец. — Знаю только, что на родину возвращаться нельзя, а Пакистан для меня закрыт, пока там заправляют прихвостни американцев. Надеюсь найти других истинно верующих и драться вместе с ними.

— Драться? С кем? В Объединённых Арабских Эмиратах никто ни с кем не воюет. Они там продались Западу. В Саудовской Аравии тебя сразу найдут и вышлют в Афганистан. Так что…

Афганец пожал плечами:

— Я хочу лишь одного — служить Аллаху. Свою жизнь я прожил. Моя судьба в его руках.

— И ты говоришь, что готов умереть за него, — любезно подсказал катарец.

В детстве, когда семья жила в Багдаде, Майк Мартин ходил в подготовительную школу. Большинство учеников были мальчики-иракцы, сыновья тех, кого называют сливками общества. Их отцы желали, чтобы они, в совершенстве освоив английский, встали потом во главе крупных корпораций, ведущих дела с Лондоном и Нью-Йорком. Занятия велись на английском и включали в себя, помимо прочего, заучивание наизусть образцов классической поэзии.

Больше всего Майку нравился один — история о том, как защищавшие город от наступающей армии Тарквиния римляне уничтожили последний мост, отрезав себе путь к отступлению. Обычно мальчики хором декламировали такие строчки:

За прах своих отцов И твердь своих святынь Нет чести большей голову сложить.

— Готов, если смогу умереть шахидом, сражаясь во славу его в священном джихаде, — ответил он.

Капитан и владелец дау немного помолчал, обдумывая что-то, потом сменил тему:

— На тебе одежда, в которой ты пришёл из Афганистана. Такую там носить нельзя — тебя сразу заметят. Подожди.

Он спустился в каюту и через несколько минут вернулся с чистым, недавно выстиранным дишдашем — длинной белой полотняной рубахой.

— Надень это. Камис и тюрбан брось в воду — они тебе здесь не понадобятся.

Мартин не возражал. Когда он переоделся, бен Селим протянул новый головной убор — белую с красным куфию и чёрный витой шнур, чтобы удерживать её на месте.

— Вот так лучше, — одобрительно кивнул он, оглядывая пассажира. — Теперь ты сойдёшь за местного араба. Проблема только с речью. Слушай меня внимательно. В районе Джедды есть поселение афганцев. Живут они в Саудовской Аравии уже несколько десятилетий, но говорят с таким, как у тебя, акцентом. Говори, что ты оттуда, и тебе поверят. А теперь давай спать. Встаём на рассвете. Завтра у нас последний день пути.

«Хищник» видел, как они поднимают якорь, как отплывают от островов, как огибают скалистый мыс Аль-Ганам и поворачивают на юго-запад, к побережью Объединённых Арабских Эмиратов.

Всего в ОАЭ семь эмиратов, но большинство людей знают или слышали только о трех, самых крупных и богатых: Дубай, Абу-Даби и Шарджа. Четыре оставшихся меньше по площади, намного беднее и почти безызвестны. Два из них, Аджман и Умм-эль-Кайвайн, прилегают к Дубаю, богатые нефтяные поля которого сделали его самым развитым из всех семи.

Эль-Фуджайра единственный из эмиратов находится на другой стороне полуострова, на побережье Оманского залива. Седьмой — Рас-эль-Хайма. Он находится на том же, что и Дубай, побережье, но ближе к Ормузскому проливу. Грязь, бедность и ультратрадиционализм — вот и всё, что можно о нём сказать. По этой же причине Рас-эль-Хайма с готовностью приняла в своё время предложенные Саудовской Аравией дары, включая щедро финансируемые мечети и школы, в которых преподаётся ваххабизм. Здесь фундаменталисты чувствуют себя как дома. Здесь открыто симпатизируют «Аль-Каиде» и джихаду. Медленно идущая вдоль берега «Раша» достигла Рас-эль-Хаймы на закате.

— У тебя нет документов, — сказал гостю капитан. — И снабдить тебя ими я не могу. Но это неважно, документы придумали на Западе. Деньги куда важнее. Возьми.

Он протянул Мартину пачку дирхамов. На тёмном берегу замигали первые огоньки. До города оставалось меньше мили.

— Я высажу тебя немного дальше, — продолжал Фейсал бен Селим. — Найдёшь прибрежную дорогу и пойдёшь назад. В старом городе есть небольшой пансион. Там дёшево, чисто и не задают лишних вопросов. Сними комнату. Не выходи. Ты будешь в безопасности, а я, если на то будет воля Аллаха, найду друзей, которые сумеют тебе помочь.

Было уже совсем темно, когда Мартин увидел наконец огни гостиницы. «Раша» скользнула к берегу. Бен Селим хорошо знал местность — бывший форт Хамра давно стал клубом для богатых иностранцев, а клубу не обойтись без причала. Ночью причал должен быть пуст.

— Он сходит на берег, — произнёс голос в операторской базы Эдзель.

Тьма не мешала «Хищнику» — тепловизор без труда различал фигуры на палубе судна с высоты 20 000 футов. Одна из них легко соскочила с дау на причал, в следующее мгновение капитан дал задний ход, и «Раша» отошла от берега.

— Судно нас не интересует. — Гордон Филлипс наклонился к пульту управления. — Ведём того, кто сошёл на берег.

Инструкции тут же ушли в Тумраит, и «Хищник» получил приказ следовать за тепловым изображением человека, идущего к Рас-эль-Хайме по прибрежной дороге.

От места высадки до города было пять миль, так что в старый город Мартин вошёл около полуночи. Долго искать гостиницу не пришлось. Она находилась в пятистах ярдах от дома, где жила семья Эль-Шеххи, отпрыск которой, Маруан Эль-Шеххи, 11 сентября направил пассажирский самолёт на южную башню Всемирного торгового центра. Здесь его все ещё почитали героем.

Хозяин встретил Мартина отнюдь не гостеприимно, но заметно смягчился, когда гость упомянул Фейсала бен Селима. Рекомендация контрабандиста и пачка дирхамов сняли все подозрения. Его пригласили войти и проводили в скромно обставленную комнату. Постояльцев, кроме Мартина, было всего лишь двое, и они уже спали.

Стараясь загладить оплошность, хозяин любезно пригласил гостя на чашку чая. Мартин объяснил, что приехал из Джедды. Многократное поминание Аллаха, чёрная борода и суровый вид нового постояльца убедили араба, что перед ним человек твёрдых убеждений. Расстались тепло, обменявшись пожеланиями доброй ночи.

Между тем Фейсал бен Селим продолжил ночное путешествие, держа курс на бухту, известную как Залив, в самом центре Дубая. В недавнем прошлом здесь не было ничего, кроме нищей, пропахшей тухлой рыбой деревушки у грязного заливчика, на берегу которого мужчины чинили прохудившиеся сети. Потом, когда в страну хлынули деньги, деревушка превратилась в «живописную» достопримечательность, нечто противоположное золотому базару процветающей столицы, последний клочок «старой Аравии», расположенный под окнами взметнувшихся к небу западных отелей.

Взяв такси, Фейсал бен Селим попросил отвезти его в соседний султанат Аджман, самый маленький и второй по бедности из семи. Там он отпустил машину, вошёл в крытый базар, представлявший собой запутанный лабиринт петляющих торговых рядов, теснящихся лотков и шумных палаток, и нырнул в толпу, отрываясь от возможного «хвоста».

«Хвоста» не было. За ним никто не следил, потому что «Хищник» вёл наблюдение за гостиницей в Рас-эль-Хайме. Поплутав по базару, хозяин «Раши» завернул в неприметную мечеть и попросил позвать имама. Через час посланный с поручением мальчишка вернулся в сопровождении молодого человека, студента местного технического колледжа. Мало кто знал, что он также проходил подготовку в действовавшем до 2001 года тренировочном лагере «Аль-Каиды» Дарунта возле Джелалабада.

Приглушённый разговор продолжался недолго. Молодой человек кивнул и поблагодарил старика, который, выйдя из мечети, снова исчез в суете крытого базара. Вынырнув, он взял такси и вернулся на «Рашу». Фейсал бен Селим сделал своё дело. Дальнейшее зависит от молодого человека. Иншалла.

Утром того же дня, но позже, учитывая разницу во времени, «Графиня Ричмондская» вышла из устья Мерсея в Ирландское море. Стоявший у штурвала капитан Маккендрик повернул судно на юг. Оставив по левому борту Уэльс, «Графиня Ричмондская» пройдёт Ирландское море, обогнёт мыс Лизард, пересечёт пролив и восточную Атлантику. Далее её маршрут будет пролегать мимо Португалии, через Гибралтарский пролив и Средиземное море. Миновав Суэцкий канал, она войдёт в Индийский океан.

Под обдуваемыми холодными мартовскими ветрами палубами «Графини» стояли надёжно закреплённые и тщательно упакованные в специальные ящики седаны «Ягуар», предназначенные для автомобильных салонов Сингапура.

Прошло четыре дня, прежде чем к нашедшему в Рас-эль-Хайме убежище Афганцу пожаловали гости. Помня совет капитана дау, он большую часть времени проводил в комнате, а если и выходил, то ограничивался короткой прогулкой по ближайшей улице. Подышать свежим воздухом можно было и в закрытом дворике позади гостиницы, огороженном со всех сторон высокой стеной. Сюда через двойные ворота въезжали и через них же выезжали грузовые фургончики.

Именно во дворе его замечал невидимый с земли «Хищник». В Эдзеле обратили внимание на то, что он сменил одежду.

Гости пожаловали не для того, чтобы что-то доставить — продукты, напитки или бельё, — а совсем наоборот. Фургон подогнали вплотную к задней двери. Водитель остался за рулём, трое других вошли в дом.

Постояльцы ушли на работу; хозяин, предупреждённый о визите заранее, отправился за покупками. Гости быстро проследовали к нужной двери и вошли без стука. Человек, читавший Коран, поднялся и увидел направленный на него пистолет. Лиц он не увидел — все трое были в капюшонах.

Действовали они несуетливо, уверенно и эффективно, так что Мартин понял сразу — эти люди своё дело знают. На голову ему надели мешок. Руки завели за спину. Щёлкнули пластмассовые наручники. Не говоря ни слова, его подхватили под локти, вынесли из комнаты, провели по коридору и втолкнули в фургон. Лёжа на боку, он услышал, как хлопнула дверь. Машина тронулась, выкатилась за ворота на улицу и повернула.

«Хищник» видел, как она отъехала, но дежурные у экрана решили, что фургон всего лишь увозит в прачечную бельё. Вся операция заняла не более двух-трех минут, после чего фургон скрылся из виду. Современная шпионская техника способна на многие чудеса, но и машины, и людей, которые ими управляют, всё же можно обмануть. Те, кто планировал и осуществлял захват постояльца гостиницы, разумеется, не догадывались, что сверху за ними наблюдает «Хищник», но благодаря удачному выбору времени — полночный визит, несомненно, насторожил бы дежурных в Эдзеле — перехитрили противника.

Прошло ещё три дня, прежде чем кураторы забеспокоились всерьёз — их человек не появлялся больше во дворе и вообще не подавал «признаков жизни». Короче, он просто исчез. Наблюдение велось за пустым домом. И никто понятия не имел, какая из приезжавших за это время к гостинице машин могла его забрать.

На самом же деле фургон уехал недалеко. Район между портом и городом Рас-эль-Хайма — это необжитая скалистая пустыня, уходящая к горам Рус-эль-Джибаль. Единственные её обитатели — козы да саламандры.

Поскольку похищенный, даже сам того не зная, мог быть под наблюдением, похитители с самого начала постарались исключить всякий риск. Выехав из города, они свернули на одну из многочисленных просёлочных дорог, что незамедлительно почувствовал и Мартин — фургон запрыгал по выбоинам и ухабам.

В пустыне все как на ладони — любая машина видна издалека, а если и не видна, её непременно выдаст облако поднятой пыли. Обнаружить вертолёт ещё легче.

Отъехав от города миль на пять, фургон вскарабкался на один из многочисленных холмов и остановился. Старший группы, тот, что встретил Мартина с пистолетом, достал из сумки мощный бинокль и тщательно оглядел равнину и побережье, вплоть до старого города, откуда они выехали. Ничего подозрительного.

Убедившись в отсутствии «хвоста», старший убрал бинокль и вернулся в кабину. Фургон развернулся и покатил к городу. Только теперь пунктом его назначения была огороженная вилла в одном из пригородов. Ворота отворились. Закрылись. Фургон подъехал вплотную к распахнутой двери, и Мартина провели по ещё одному коридору. Пластиковые наручники сняли, но левую руку обхватил холодный металлический обруч. Он знал, что обруч соединён с цепью, а цепь с кольцом на стене. С него сняли мешок. Похитители свои лица открывать не стали. Они вышли из комнаты. Дверь захлопнулась. Мартин услышал, как щёлкнул замок.

Помещение, в котором его оставили, не было камерой в полном смысле слова. Скорее это была комната, переделанная в камеру. Единственное окно заложили кирпичами, и, хотя узник этого не видел, снаружи стену украшало окно, нарисованное столь искусно, что даже вооружённый биноклем наблюдатель не заметил бы ничего подозрительного.

По сравнению с тем, какие испытания устраивали новичкам САС по программе «сопротивление допросу», условия в этой камере можно было даже назвать комфортными. Под потолком висела защищённая проволочной сеткой лампочка. Свет не был ни ярким, ни чрезмерно тусклым. У стены складная кровать. Посреди комнаты стул. В углу — биотуалет. Длина цепи позволяла пользоваться и первым, и вторым, и третьим.

Сама цепь соединяла застёгнутый на его левой руке стальной обруч с вмонтированной в стену скобой. В двери, дотянуться до которой он не мог, имелся глазок, через который за заключённым могли наблюдать незаметно для него.

В замке Форбса они долго и горячо обсуждали одну важную проблему: нужно или нет снабжать Мартина следящим устройством.

Современные радиомаяки настолько миниатюрны, что их можно имплантировать под кожу, не нарушая при этом эпидермис. Размер некоторых такого рода устройств не больше булавочной головки. Источник энергии не требуется — им достаточно тепла крови. Но радиус их действия ограничен. Ещё хуже то, что радиомаяк можно обнаружить с помощью сверхчувствительного детектора.

— Эти люди далеко не глупцы, — подчёркивал Филлипс. Его поддерживал коллега из контртеррористического отдела ЦРУ.

— Некоторые из них получили самое лучшее образование, — говорил Макдональд. — Они отлично разбираются в современных высоких технологиях, особенно в том, что связано с компьютерами.

Все соглашались с тем, что если Мартина подвергнут обыску с применением высокотехнологичных детекторов и найдут хоть что-то, его ждёт неминуемая и скорая смерть.

Результатом обсуждения стало твёрдое решение: никаких «жучков». Никаких передатчиков.

Похитители вернулись через час. И опять в капюшонах. Мартина подвергли долгому и тщательному обыску. Сначала сняли всю одежду. Её отнесли в соседнюю комнату.

Никто не заглядывал ему в рот. Никто не просовывал палец в задний проход. Все делал сканер. Дюйм за дюймом они прошлись по его телу в поисках чужеродной субстанции. Прибор пискнул только раз. Мартина заставили открыть рот и внимательно осмотрели пломбы. Больше не нашли ничего.

Они вернули ему одежду и двинулись к выходу.

— В гостинице остался мой Коран, — сказал пленник. — У меня нет ни часов, ни молельного коврика, но сейчас должно быть время молитвы.

Старший пристально посмотрел на него через прорези в капюшоне, однако не произнёс ни слова. Тем не менее через пару минут он вернул пленнику коврик и Коран. Мартин поблагодарил своего тюремщика.

Пищу и воду приносили регулярно. Каждый раз, когда дверь открывалась, узнику молча приказывали отступить. Поднос ставили там, где он мог его взять.

Первый допрос последовал через три дня. На голову Мартину снова надели капюшон. Его провели по двум коридорам. Когда мешок сняли, Мартина ждал сюрприз. За длинным обеденным столом сидел молодой, элегантно одетый, симпатичный, с доброжелательным выражением лица мужчина, похожий на менеджера по кадрам какой-нибудь крупной компании.

— Не вижу смысла ни в масках, — сказал он на прекрасном арабском, — ни в вымышленных именах. Меня, кстати, зовут доктор Аль-Хаттаб. Так что никаких тайн. Если я смогу убедиться, что вы тот, кем себя называете, мы с радостью примем вас. В таком случае вы нас не предадите. Если же у меня возникнут сомнения, тогда, боюсь, вам придётся умереть. Так что давайте не будем притворяться. Итак, вы Измат Хан. И вы действительно тот, кого называют Афганцем?

«Их будут интересовать две вещи, — предупреждал на инструктаже Гордон Филлипс. — На самом ли деле вы Измат Хан и тот ли вы Измат Хан, который участвовал в бунте в тюрьме Кала-и-Джанги. Или же пять лет в Гуантанамо превратили вас в кого-то другого».

Глядя на улыбающегося араба, Мартин вспомнил слова Тамиан Годфри. Не надо бояться бородатых крикливых проповедников, говорила она. Опасайтесь других — гладко выбритых, одетых в западные костюмы, курящих сигары, пьющих спиртное и ухаживающих за девушками. Берегитесь тех, кто так похож на нас. Они — люди-хамелеоны, прячущие за улыбками злобу и ненависть. Они по-настоящему опасны. Как же она называла их? Да, такфирами.

— Афганцев много, — сказал он. — Кто называет меня Афганцем?

— Ах да, вы же были отрезаны от мира. После событий в Кала-и-Джанги о вас узнали многие. Вы не знаете меня, но я много слышал о вас. Из лагеря «Дельта» освободили несколько человек. Все они высоко о вас отзываются. Говорят, что вы не сломались. Верно?

— Мне задавали вопросы. Я рассказал им о себе.

— Но вы не рассказали о других. Вы никого не выдали. Не упоминали других имён. Так о вас говорят.

— Они уничтожили мою семью. Истребили почти весь мой род. Разве можно наказать того, кто умер?

— Хороший ответ, друг мой. А теперь давайте поговорим о Гуантанамо. Расскажите о Гитмо.

Относительно того, что случилось с ним на кубинском полуострове, Мартина проинструктировали самым тщательным образом, начиная со дня прибытия, 14 августа 2002 года, когда первые пленные, голодные, томимые жаждой, грязные, пропахшие мочой, с завязанными глазами и скованные кандалами так, что некоторые потом неделю не могли поднять руки, ступили на бетонную полосу аэродрома превращённой в тюрьму американской базы. Изнеможённые, с обритыми головами, одетые в шутовские оранжевые робы, спотыкающиеся и падающие в темноте…

Доктор Хаттаб подробно записывал все его ответы старомодной чернильной ручкой. День уже клонился к вечеру, когда он, исчерпав вопросы, закрыл блокнот, убрал ручку, достал из папки фотографию и с вежливой улыбкой посмотрел на пленника.

— Знаете этого человека? Видели его когда-нибудь?

Мартин покачал головой. Со снимка на него смотрел генерал Джеффри Д. Миллер, сменивший в должности начальника лагеря генерала Рика Баккуса. Последний нередко присутствовал при допросах, но генерал Миллер полностью полагался в этом деле на бригаду следователей ЦРУ.

— Правильно, — кивнул Хаттаб. — Вы и не могли его видеть, потому что на вас в наказание за нежелание сотрудничать надевали колпак. А вот он, как следует из рассказа одного из наших вышедших на свободу друзей, вас видел. Теперь постарайтесь припомнить, когда условия содержания начали улучшаться?

Разговор продолжался до позднего вечера. Наконец араб поднялся.

— Мне нужно многое проверить. Если вы говорите правду, мы продолжим разговор через несколько дней. Если нет, боюсь, мне придётся отдать Сулейману соответствующие инструкции.

Мартина отвели в камеру. Доктор Хаттаб, снабдив охранников последними указаниями, поспешно уехал на скромной арендованной машине. Он вернулся в отель «Хилтон», многоэтажное здание которого элегантно высится над глубоководной бухтой Эль-Сакр, переночевал и выписался ранним утром следующего дня. Теперь на нём был отличного покроя кремовый костюм. Его английский, когда он обратился за билетом в кассу «Бритиш эйруэйз» международного аэропорта Дубая, был безупречен.

Али Азиз Аль-Хаттаб родился в Кувейте, в семье крупного банковского служащего. По стандартам Залива это означало, что его ждёт безоблачное, обеспеченное будущее и недоступные подавляющему большинству привилегии. В 1989-м его отца назначили заместителем управляющего Банка Кувейта в Лондоне. Семья уехала с ним, избежав таким образом несчастий, связанных с вторжением годом позже на их родину Саддама Хусейна.

В Лондоне пятнадцатилетний Али Азиз, к тому времени уже неплохо владевший английским, поступил в британскую школу, которую закончил через три года с прекрасными оценками. Когда семья собралась вернуться в Кувейт, он предпочёл остаться и продолжить учёбу в техническом колледже. По прошествии четырех лет юноша получил степень магистра химического машиностроения и нацелился на докторскую.

Именно в Лондоне он начал посещать мечеть, где попал под влияние злобной антизападной пропаганды и прошёл то, что в средствах массовой информации называют «процессом радикализации». Результатом активного промывания мозгов стало то, что двадцатиоднолетний молодой человек превратился в фанатичного сторонника «Аль-Каиды».

Его взял на заметку один из многочисленных «охотников за талантами», предложивший перспективному парню посетить Пакистан. Али Азиз согласился и, проследовав из Пакистана в соседний Афганистан через Хайберский перевал, провёл шесть месяцев в одном из тренировочных лагерей «Аль-Каиды». Там же его наметили на роль «слипера» — глубоко законспирированного агента, который должен ждать своего часа, оставаясь в Англии и не привлекая внимания властей.

Вернувшись в Лондон, Али Азиз последовал примеру многих других: обратился в посольство и, заявив об утрате паспорта, получил новый документ, в котором отсутствовал штамп о пересечении пакистанской границы. Своё полугодовое отсутствие он объяснял поездкой на родину, к семье, и даже близкие друзья не догадывались о его пребывании в Пакистане, не говоря уже об Афганистане. В 1999-м ему предложили место преподавателя в бирмингемском университете Астона. Ещё через два года силы англо-американской коалиции вторглись в Афганистан.

Несколько недель Али Азиз прожил в состоянии, близком к паническому, опасаясь разоблачения и неминуемого ареста, но никаких следов посещения им тренировочного лагеря террористов не сохранилось — глава кадрового отдела «Аль-Каиды» Абу Зубайда успел сделать своё дело. Оставшись вне подозрений, доктор Хаттаб вскоре стал главным агентом «Аль-Каиды» в Соединённом Королевстве.

В то же самое время, когда пассажирский лайнер компании «Бритиш эйруэйз» уносил доктора Хаттаба в Лондон, «Звезда Явы» покинула свою стоянку в одном из портов султаната Бруней на острове Калимантан и вышла в открытое море.

Пунктом назначения «Звезды Явы» был порт Фримантл в западной Австралии, и её норвежский шкипер Кнут Херрман представить себе не мог, что очередное плавание будет хоть в малейшей мере отличаться от предыдущих, совершенно рутинных и небогатых на события.

Знал он, разумеется, и то, что моря в данной части света считаются едва ли не самыми опасными для судоходства, но не из-за предательских отмелей и рифов, не из-за коварных течений, внезапных штормов или гибельных цунами. Опасность крылась в пиратах. Каждый год в районе между Малаккским проливом на западе и морем Сулавеси на востоке регистрируется более пятисот пиратских нападений на торговые суда и до сотни их угонов. Иногда судовладельцам удаётся вернуть экипаж за выкуп, иногда людей убивают и они пропадают бесследно. В последних случаях грабители забирают груз и продают его на чёрном рынке.

Если, отправляясь в рейс, капитан Херрман не испытывал беспокойства относительно исхода плавания, то лишь потому, что его груз вряд ли мог заинтересовать морских разбойников, называемых в этих краях дакойтами.

На сей раз бывалый норвежец ошибался.

Вначале «Звезда Явы» взяла курс на север, в противоположном направлении от конечного пункта назначения. За шесть часов ей предстояло пройти мимо захудалого городишки Кудат, обогнуть мыс Сабах и остров Калимантан, известный также как Борнео, и лишь затем повернуть на юго-восток к архипелагу Сулу.

Капитан рассчитывал миновать коралловые острова по глубоководному проливу между островами Тавитави и Джоло. К югу от них лежало море Сулавеси, омывающее берега Австралии.

Выход «Звезды Явы» из Брунея не остался незамеченным. Наблюдавший за манёврами грузовоза человек позвонил по сотовому телефону. Если бы звонок и был перехвачен, любопытствующий узнал бы лишь о некоем больном дядюшке, выписывающемся из больницы через двенадцать дней. На самом же деле это означало, что до перехвата осталось двенадцать часов.

Тот, кому звонили, находился у одного из многочисленных заливов острова Джоло, и мистер Алекс Сибарт из лондонского агентства «Сибарт и Аберкромби» узнал бы в нём своего недавнего знакомого, мистера Лампонга, который в данный момент вовсе не изображал из себя бизнесмена с Суматры.

В эту знойную тропическую ночь под его командой были двенадцать отъявленных головорезов, послушание которых гарантировалось солидным авансом и обещанием большего. К тому же все они входили в состав одной экстремистской мусульманской организации. Движение Абу Сайяфа, действующее в южной части Филиппин, отделённых от Индонезии несколькими милями пролива, известно не только религиозным экстремизмом, но и тем, что предоставляет заинтересованным лицам услуги наёмных убийц. Предложение мистера Лампонга устраивало этих людей во всех отношениях.

Два быстроходных катера вышли в море на рассвете и заняли позицию между двумя островами. Примерно через час в пролив, соединяющий моря Сулу и Сулавеси, вошла «Звезда Явы». Для опытных дакойтов захват такого судна проблем не представляет.

Капитан Херрман, простоявший у штурвала всю ночь, на рассвете сдал вахту своему первому помощнику-индонезийцу и спустился в каюту. Экипаж из десяти матросов-индийцев отдыхал в носовом кубрике.

Два быстроходных катера появились как будто ниоткуда, из-за кормы, и когда индонезиец увидел их, было уже поздно. Катера поравнялись со «Звездой Явы»; один зашёл справа, другой слева. Смуглые, босоногие, ловкие люди легко перепрыгнули на палубу грузовоза и побежали к мостику. Всё, что успел сделать помощник, это нажать кнопку экстренного вызова капитана. В следующий момент дверь рубки распахнулась. К горлу индонезийца приставили нож.

— Капитан…

Звать его не пришлось — заспанный Кнут Херрман уже поднимался по трапу. На мостик они взошли вместе — норвежец и мистер Лампонг. Последний держал в руке израильский автомат «узи». Капитан понял — сопротивление бесполезно, нужно подчиниться, предоставив пиратам возможность договориться о сумме выкупа с хозяевами «Звезды Явы».

— Капитан Херрман… — Они знали его имя. Значит, захват планировался заранее. — Пожалуйста, спросите у вашего помощника, выходил ли он с кем-либо на связь в последние пять минут.

Переводить не понадобилось. Лампонг говорил на английском, а для норвежца и индонезийца это был общий язык. Испуганный помощник пролепетал, что не притрагивался к рации.

— Вот и отлично, — кивнул Лампонг и, повернувшись к своим людям, отдал приказание на местном диалекте.

Индонезиец понял все и открыл рот, чтобы закричать. Капитан не понял ни слова, но и ему всё стало ясно, когда стоявший за спиной помощника бандит схватил моряка за волосы, запрокинул ему голову и одним молниеносным движением перерезал горло. Несчастный вскинул руки, дёрнулся, засучил ногами, обмяк и умер. За все сорок лет капитан Херрман никогда не страдал от морской болезни, но теперь побледнел и перегнулся через перила. Его вырвало.

— Вы добавляете работы своим людям. — Лампонг укоризненно покачал головой. — А теперь, капитан, слушайте меня внимательно. Вы выполняете мои приказы. Каждая минута промедления будет стоить жизни одному из членов вашего экипажа. Вам все понятно?

Норвежец молча кивнул. Его отвели в крохотную радиорубку за мостиком, где он настроил передатчик на шестнадцатый канал, международную частоту сигнала бедствия. Лампонг достал из кармана листок.

— Вы не просто прочтёте это спокойным голосом. Когда я нажму кнопку «передача», вы прокричите текст так, чтобы вам поверили. Побольше паники в голосе. Иначе ваши люди умрут, один за другим. Итак, готовы?

Капитан Херрман снова кивнул. Ему даже не пришлось изображать отчаяние.

— Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй. «Звезда Явы»… «Звезда Явы»… пожар в машинном отделении… справиться не можем… моё положение…

Уже читая координаты, норвежец понял, что они неверны, что его судно находится почти в сотне миль к северу от указанного места. Но спорить он не мог. Лампонг отключил связь и под дулом автомата отвёл Херрмана на мостик.

Двое матросов-индийцев лихорадочно смывали с палубы кровь и блевотину. Остальные восемь, сбившись в испуганную группу, стояли на корме под охраной шести пиратов. Ещё двое дакойтов остались на мостике. Четверо других бросали на катер спасательные плоты, жилеты и пояса. Капитан заметил на катере дополнительные топливные баки.

Через несколько минут катера отвалили от «Звезды Явы». В тихую погоду им, даже идя со скоростью пятнадцать узлов, вполне хватит семи часов, чтобы удалиться от места происшествия на добрую сотню миль, а потом укрыться в одном из заливчиков.

— Ложимся на новый курс, капитан, — вежливо приказал Лампонг.

Мягкость тона не обманула норвежца — в глазах разбойника он видел абсолютную, исключающую какое-либо милосердие ненависть.

Новый курс вёл грузовоз на северо-восток, подальше от скопления островов, составляющих архипелаг Сулу, в филиппинские территориальные воды.

Значительная часть Замбоанга, южной провинции острова Минданао, считается запретной для правительственных войск. Эта территория — владения Абу Сайяфа. Здесь антиправительственные силы пополняют свои ряды, здесь обучают рекрутов, сюда привозят добычу.

Лампонг спросил о чём-то старшего из пиратов. Тот указал на узкий залив, окружённый с обеих сторон непроходимыми джунглями. В следующий момент охранявшие моряков-индийцев бандиты вскинули оружие и открыли огонь. Люди с криками падали в тёплую воду. Почуяв запах крови, к судну устремились акулы.

Для капитана Херрмана такой поворот дела стал полной неожиданностью, отреагировать на которую он уже не успел. Пуля из автомата Лампонга ударила в грудь, и норвежец свалился в море. Полчаса спустя два небольших буксира, украденных за несколько недель до этих событий, отвели «Звезду Явы» к новому месту стоянки под громкие крики её нового экипажа.

Джунгли укрыли приткнувшийся к прочной деревянной пристани грузовоз со всех сторон и даже сверху. Там же, в джунглях, притаились и две крытые жестью мастерские, в которых хранились стальные листы, резаки, сварочные аппараты, силовые генераторы и бочки с краской.

Последний отчаянный крик со «Звезды Явы» услышали по шестнадцатому каналу на десятке кораблей, но ближайшим к предполагаемому месту гибели оказался рефрижератор с грузом свежих скоропортящихся фруктов, предназначенных для доставки на американский рынок. Стоявший на мостике рефрижератора финский шкипер сразу же изменил курс. Прибыв к месту, он увидел качающиеся на воде автоматически надувающиеся плоты, спасательные пояса и жилеты. Сделав круг, финн смог прочитать на спасательных кругах название судна — «Звезда Явы». Следуя морскому закону, к которому он всегда относился с почтением, капитан Райкконен велел заглушить двигатели и спустить на воду шлюпку. Плоты оказались пустые, и он распорядился затопить их. Продолжать поиски не имело смысла. К тому же он и так потерял несколько часов.

С тяжёлым сердцем капитан Райкконен доложил по радио, что «Звезда Явы» ушла на дно со всей командой. В далёком Лондоне это известие огорчило страховщиков «Ллойде интернэшнл». Факт потери судна отметили в «Регистре Ллойда»[2]. Для всего мира «Звезда Явы» просто перестала существовать.

Глава 12

Доктора Хаттаба не было целую неделю, и всё это время Мартин провёл в камере с Кораном за компанию, чувствуя себя порой кандидатом в почётный клуб тех немногих, кто знает наизусть все 6666 стихов священной книги. К счастью, годы, проведённые в спецслужбах, наделили его редким среди людей даром: способностью очень долгое время оставаться совершенно неподвижным, не поддаваться скуке и подавлять желание пошевелиться.

Он снова заставлял себя адаптироваться к той созерцательной внутренней жизни, которая только и помогает находящемуся в одиночном заключении не сойти с ума.

А вот на авиабазе Эдзель этот талант никому не помогал — напряжение нарастало. Они потеряли объект, потеряли своего человека, и давление из Лэнгли и Лондона усиливалось. Марек Гуминни и Стив Хилл не скрывали нетерпения. «Хищник» получил второе задание: теперь он должен был не только наблюдать за Рас-эль-Хаймой, но и присматривать за «Рашей», если та появится в Заливе и пришвартуется где-нибудь в ОАЭ.

Доктор Хаттаб возвратился лишь после того, как самым тщательным образом проверил изложенную Афганцем историю его пребывания в Гуантанамо. Сделать это оказалось не просто. Беседовать лично с четырьмя выпущенными из американской тюрьмы британцами он не решился. Все четверо неоднократно заявляли, что не имеют к экстремистам никакого отношения, а в сети американских спецслужб попали совершенно случайно.

Проверка затруднялась и тем обстоятельством, что, отказавшись сотрудничать, Измат Хан провёл немало времени в одиночке, так что узнать его как следует остальные пленники не успели. Он признал, что усвоил несколько английских фраз во время бесчисленных допросов, слушая следователей из ЦРУ и их переводчика-пуштуна.

Услышанное подтверждало: в Гуантанамо пленник держался твёрдо. Просочившаяся из Афганистана информация указывала, что нападение на тюремный фургон, следовавший из Баграма в Пул-и-Чарки, действительно имело место. Разумеется, Хаттаб так и не узнал, что весь эпизод с побегом был разработан и разыгран под руководством резидента СИС. Бригадир Юсуф столь мастерски изобразил гнев, что сумел убедить даже агентов Талибана, к которым обратились за разъяснениями представители «Аль-Каиды».

— Давайте вернёмся к более раннему периоду, — предложил Хаттаб при следующей встрече с Афганцем. — Расскажите о своём детстве, семье.

Горы Афганистана Мартин знал лучше своего собеседника, и хотя Хаттаб провёл в своё время шесть месяцев в тренировочном лагере террористов, что повышало его авторитет среди арабов, жизнь пуштунского племени представлялась ему весьма смутно. Слушая чернобородого пленника, перечислявшего даже названия росших во дворе плодовых деревьев, он прилежно исписывал страницу за страницей.

На третий день второй стадии допросов они подошли к тому дню, 21 августа 1998 года, который стал поворотным в жизни Измат Хана. Дню, когда отклонившаяся от цели крылатая ракета «Томагавк» накрыла горное селение.

— Да, воистину трагическое событие, — пробормотал Хаттаб. — Странно только, что уцелели вы один, что во всём Афганистане не осталось ни одного родственника, который мог бы подтвердить вашу историю. Примечательное совпадение, а я как учёный не люблю совпадений. Что вы тогда почувствовали?

В Гуантанамо Измат Хан наотрез отказался отвечать на вопрос, почему он так ненавидит американцев. Пробел помогли заполнить сведения, полученные от тех, кто выжил после бунта в тюрьме Кала-и-Джанги и был отправлен впоследствии в лагерь «Дельта». Согласно этим сведениям, в армии Талибана Измат Хан пользовался безусловным авторитетом, его историю передавали из уст в уста, а о его бесстрашии ходили легенды. Эти же люди рассказали то немногое, что знали о гибели семьи Афганца.

Хаттаб задумчиво посмотрел на своего пленника. Сомнения ещё оставались, но в одном он успел убедиться: перед ним действительно Измат Хан. Оставался второй вопрос: не работает ли он на американцев? Не перешёл ли Измат Хан на их сторону?

— Итак, вы утверждаете, что объявили нечто вроде личной войны? Начали, так сказать, персональный джихад? Но что именно вы делали?

— Я воевал против Северного альянса, союзников американцев.

— Но только с октября 2001-го.

— До того американцев в Афганистане не было.

— Верно. Итак, вы воевали за Афганистан и… проиграли. А теперь хотите воевать ради Аллаха.

Мартин кивнул:

— Всё получилось в точности так, как предсказал Шейх.

Впервые за всё время их бесед доктор Хаттаб потерял хладнокровие. Секунд тридцать он безмолвно, с открытым ртом таращился на сидящего по другую сторону стола чернобородого мужчину. Потом, оправившись от изумления, прошептал:

— Ты… на самом деле встречался с Шейхом?

За шесть проведённых в тренировочном лагере месяцев Хаттаб ни разу даже не видел Усаму бен Ладена. Лишь однажды ему довелось заметить проехавший мимо чёрный «Лендкрузер» с затемнёнными стёклами. Но он с готовностью отрубил бы себе руку только для того, чтобы взглянуть на человека, которого почитал святым. Мартин поднял голову, посмотрел в глаза арабу и кивнул. Хаттаб вздохнул:

— Расскажите обо всём с самого начала. Подробно. Не упускайте ничего, ни мельчайшей детали.

И Мартин рассказал. Как мальчишкой, сразу по возвращении из медресе, пошёл в отряд отца. Как ходил в патрули. И как однажды на голом горном склоне их настиг русский вертолёт.

Он умолчал о британском офицере и о ракете «Блоупайп». Он рассказал только о том, как русские лётчики открыли огонь из пушки, как снаряды дробили камни и как потом, хвала Аллаху, у русских кончился боезапас и они улетели.

Он рассказал, как ощутил толчок, словно по ноге ударили молотом, как товарищи отнесли его в деревню, как встретили там крестьянина с ослом и как тот отвёз его к пещерам Джаджи и передан в руки находившихся там саудовцев.

— Шейх… расскажите мне о Шейхе, — не вытерпев, прервал Мартина Хаттаб, записывавший диалог слово в слово.

Мартин рассказал.

— Ещё раз. Повторите, пожалуйста.

— Он сказал мне: «Придёт день, когда Афганистан больше не будет нуждаться в тебе, но Аллах всемилостивый будет всегда нуждаться в таких воинах, как ты».

— И что потом?

— Потом он сменил повязку у меня на ноге.

— Сам Шейх?

— Нет, врач. С ним там был врач. Египтянин.

Доктор Хаттаб откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул. Конечно. Врач. Айман Аль-Завахири, правая рука Усамы бен Ладена. Человек, склонивший «Исламский джихад» к сотрудничеству с Шейхом. Человек, помогавший создавать «Аль-Каиду».

Он собрал бумаги.

— Мне придётся снова уехать. Вернусь через неделю, может быть, позже. Вам придётся остаться здесь. Боюсь, на цепи. Вы слишком много видели, слишком много знаете. Если вы истинно верующий, если вы Афганец, мы с радостью примем вас. Если же нет…

Кувейтец ушёл, а Мартин вернулся в камеру. На сей раз Хаттаб не полетел сразу же в Лондон. Он отправился в отель «Хилтон», где сел за стол и долго-долго писал. Закончив письмо, сделал несколько звонков по недавно купленному сотовому телефону, после чего бросил его в бухту. Разговор никто не прослушивал, но даже если бы и прослушивал, толку было бы немного. Слова мало что значили. Тем не менее доктор Хаттаб никогда не забывал об осторожности, а потому и был до сих пор на свободе.

Помимо прочего, кувейтец договорился о встрече с Фейсалом бен Селимом, хозяином «Раши», стоявшей в этот момент на якоре в Дубае. Во второй половине дня он отправился туда на дешёвой арендованной машине. Разговор с пожилым капитаном закончился тем, что последний взял письмо и спрятал под одежду. Свидетелем этой сцены стал круживший на высоте 20 000 футов «Хищник».

Потеряв слишком много оперативников, исламские террористы уяснили наконец простую истину: звонки по телефону, будь то сотовому или обычному, слишком опасны, поскольку возможности Запада по перехвату, прослушиванию и расшифровке базируются на более передовых технологиях. Вторая их слабость — перевод крупных денежных сумм по каналам обычной банковской системы.

Для предотвращения опасности в этой сфере исламисты перешли на использование так называемой системы хунди, существующей с некоторыми вариациями со времён первого халифата. Система хунди основана на концепции полного доверия, безжалостно критикуемой всеми без исключения юристами. Тем не менее на Востоке она работает, потому что любой посредник, обманувший клиента, будет незамедлительно — и в лучшем случае — исключён из бизнеса.

Система достаточно проста. Плательщик передаёт наличные посреднику-хунди в пункте А и просит, чтобы эти деньги, за вычетом доли посредника, получил его друг в пункте Б.

У посредника-хунди в пункте Б есть доверенный партнёр, чаще всего родственник. Он связывается с партнёром и передаёт инструкции: вручить такую-то сумму наличными другу плательщика.

Учитывая, что в мире есть десятки миллионов мусульман, пересылающих деньги семьям на родину, что они не пользуются ни компьютерами, ни даже должным образом составленными расписками, что переводы осуществляются наличными и что, наконец, как плательщики, так и получатели нередко прикрываются псевдонимами, проследить за движением этих денежных потоков практически невозможно.

Что касается связи, то террористы нашли решение в использовании трехзначных кодов, в которых прячутся тайные послания и которые можно отправить электронной почтой в любой конец света. Понять послание может только получатель, у которого есть соответствующий дешифровальный список, включающий в себя до трехсот числовых групп. Такой метод хорош для коротких распоряжений, инструкций или предупреждений. Более длинные тексты путешествуют порой на большие расстояния.

Это только Запад всегда спешит и торопится. Востоку терпения хватает. Если сообщение придёт через месяц, значит, пусть так и будет.

«Раша» снялась с якоря в ту же ночь и взяла курс на Гвадар. Там её уже ждал извещённый по электронной почте и примчавшийся из Карачи на мотоцикле посыльный. Забрав письмо, он отправился на север — через весь Пакистан в небольшой, но известный фанатичностью своих жителей городок Мирамшах.

Там в условленной чайхане курьер встретился с человеком, чья верность не вызывала сомнений настолько, что ему позволялось появляться в самых скрытных, самых неприступных местах южного Вазиристана. Запечатанный пакет снова перешёл из рук в руки. Ответ шёл таким же путём. На все ушло десять дней.

Что касается доктора Хаттаба, то он не стал ждать ответа в Эмиратах, а улетел сначала в Каир, а потом ещё дальше на запад, в Марокко. Там кувейтец провёл интервью с несколькими кандидатами и отобрал четырех человек, которым предстояло стать членами второй команды. Поскольку наблюдение за ним никто не вёл, путешествие прошло незамеченным.

Мистер Вей Вин Ли красотой не отличался. Невысокого роста, приземистый, пузатенький, с головой, напоминающей футбольный мяч на непропорционально широких плечах, и с испещрённым оспинками плоским лицом, он тем не менее отлично знал своё дело.

К месту работы у затерянного в джунглях залива на полуострове Замбоанга он прибыл со своей командой за два дня до появления там «Звезды Явы». Их путешествие из Китая, где мистер Вей Вин Ли и его люди считались заметными фигурами преступного мира Гуандуна, не было осложнено процедурами паспортно-визового контроля. Они просто поднялись на борт судна, капитан которого получил щедрое вознаграждение за пренебрежение законом, и без приключений добрались до острова Джоло, где их дожидались два скоростных катера.

Мистер Вей поприветствовал заказчика, мистера Лампонга, давшего ему наилучшие рекомендации, осмотрел приготовленные для десятка его рабочих жилые помещения, взял аванс в размере пятидесяти процентов от оговорённой суммы и попросил показать мастерские. Осмотр затянулся, но в конце концов китаец, пересчитав ёмкости с кислородом и ацетиленом, удовлетворённо кивнул. Потом он внимательно изучил сделанные в Ливерпуле фотографии. Когда «Звезда Явы» пришвартовалась у деревянного причала, мистер Вей уже знал, что и как нужно сделать, и приступил к работе незамедлительно.

Его специальностью была переделка судов. Из всех кораблей, бороздящих тёплые воды морей Юго-Восточной Азии, более пятидесяти ходили под вымышленными именами, с подложными бумагами и изменённой благодаря стараниям Вея Вин Ли внешностью. Оценив объём работ, он сказал, что дело займёт две недели. Ему дали три, но ни часом больше. За это время «Звезда Явы» должна была превратиться в «Графиню Ричмондскую». Впрочем, деталей мистер Вей не знал.

На предложенных фотографиях имя корабля было заретушировано с помощью аэрографа. Впрочем, ни имена, ни бумаги китайца никогда не интересовали. Его занимали формы.

Какие-то части «Звезды Явы» придётся срезать. Какие-то изменить. Что-то нарастить. Но самое главное — ему нужно смастерить и разместить тремя парами на палубе, от мостика до форпика, шесть длинных стальных морских контейнеров.

Не настоящих. Ложных. Со стороны и сверху они не должны ничем отличаться от подлинных, включая маркировку. Но стенок между ними не будет; все вместе они составят нечто вроде длинной галереи с откидной крышей и новой тайной дверью, вырезанной в переборке под мостиком и открывающейся только с помощью скрытой кнопки.

Что не входило в обязанности мистера Вея, так это покраска. Филиппинские террористы сами покрасят судно и нанесут новое имя после того, как он со своей командой уедет.

В тот день, когда китаец включил газовый резак, «Графиня Ричмондская» проходила через Суэцкий канал.

На виллу Али Азиз Аль-Хаттаб вернулся совсем другим человеком. Приказав освободить пленника, он тут же пригласил его позавтракать. Глаза кувейтца блестели неподдельным волнением.

— Я связался с самим Шейхом, — доверительно сообщил он.

Доктор Хаттаб все ещё не мог поверить, что удостоился такой чести. Ответ принёс побывавший в горах посыльный, которому пришлось выучить сообщение дословно. Такова была обычная практика в общении с высшими руководителями «Аль-Каиды».

Посыльного доставили через Залив на «Раше», и в Дубае он повторил сообщение доктору Хаттабу.

— Осталась последняя формальность. Поднимите, пожалуйста, край дишдаша.

Мартин поднял. Он не знал, в какой области специализировался кувейтец, и надеялся только на то, что тот не изучал медицину. Хаттаб внимательно осмотрел шрам на бедре пленника. Все сходилось: шесть бледных стежков на бедре, сделанных восемнадцать лет назад в пещере Джаджи человеком, к которому он питал глубочайшее почтение.

— Спасибо, друг мой. Шейх передаёт тебе привет. Какая невероятная честь! Он и доктор помнят юного воина и всё, что было тогда сказано. Шейх поручил мне включить тебя в группу, которая нанесёт сатане ужас столь ужасный, что даже разрушение башен покажется мелочью. Ты предложил свою жизнь Аллаху. Твой дар принят. Ты умрёшь со славой, как настоящий шахид. Вы станете мучениками, о которых будут помнить ещё тысячу лет.

Потратив три недели, доктор Хаттаб спешил. Он задействовал все имеющиеся в распоряжении «Аль-Каиды» местные ресурсы. Привезённому парикмахеру было приказано подстричь Афганца на западный манер. Потом он попытался сбрить клиенту бороду. Мартин запротестовал. Мусульманин, тем более афганец, не мог представить себя без бороды. В конце концов сошлись на том, что ему оставили аккуратную, клинышком бородку.

Сулейман сделал фотографии и через двадцать четыре часа явился с первоклассным паспортом на имя морского инженера из Бахрейна — султаната, известного своей прозападной ориентацией.

Потом приехал портной. Снял мерки. Уехал. И вернулся с туфлями, носками, рубашкой, галстуком, тёмно-серым костюмом и небольшим дорожным чемоданчиком.

Отъезд назначили на следующий день. Группа состояла из четырех человек: Сулеймана, оказавшегося уроженцем Абу-Даби, Афганца и двух телохранителей — местный расходный материал. Виллу Хаттаб велел вычистить, чтобы не оставить никаких следов.

Перед тем как уйти, он повернулся к Мартину:

— Я завидую тебе, Афганец. Ты даже не представляешь, как сильно. Ты сражался за Аллаха, пролил за него кровь, перенёс ради него боль и издевательства неверных. И вот теперь ты умрёшь ради него. Как бы я хотел быть на твоём месте!

Он протянул руку, потом вспомнил, что они мусульмане, и обнял Афганца. У двери Хаттаб ещё раз обернулся:

— Ты попадёшь в рай раньше. Прибереги местечко и для меня. Иншалла.

Кувейтец вышел. Взятую напрокат машину он всегда оставлял за углом, в паре сотен ярдов от виллы. За воротами Хаттаб остановился и наклонился, сделав вид, что завязывает шнурок. Взгляд влево, взгляд вправо. Дорога была пуста, если не считать девушки, безуспешно пытавшейся завести мотороллер. Местная, в покрывающем волосы и половину лица джилбабе. Хаттаб нахмурился — не женское это дело раскатывать на скутере.

Доктор Хаттаб выпрямился, повернулся и пошёл к машине. Проводив его взглядом, девушка наклонилась к висевшей над крылом корзине.

— Мангуст Один, объект уходит, — по-военному коротко и чётко доложила она.

Знаток узнал бы говорок Челтнемского дамского колледжа.

Каждый, имевший причастность к тому, что Редьярд Киплинг называл «Большой Игрой», а Джеймс Д. Энглтон[3] Заповедником Зеркал, вероятно, согласится, что самый опасный враг разведчика это НЛ — Непредвиденный Ляп.

Непредвиденный Ляп погубил, наверно, больше тайных операций, чем предательство или гениальные контрмеры противоборствующей стороны. Он же едва не сорвал и операцию «Лом». А произошло это из-за того, что в новой атмосфере сотрудничества каждый старался внести свой вклад в общее дело борьбы с международным терроризмом.

Картинки, получаемые с двух сменяющих друг друга над ОАЭ и Аравийским заливом «Хищников», поступали из Тумраита на авиабазу Эдзель и в американский СЕНТКОМ в Тампе. И если в Шотландии знали, что и зачем делают, то во Флориде считали, что британцы просто попросили провести рутинное воздушное наблюдение. Мартин с самого начала требовал, чтобы число посвящённых во все детали не превышало двенадцати человек, но пока их было десять. И ни одного в Тампе.

Пролетая над Эмиратами, «Хищник» видел сотни людей — арабов и не только, машин, зданий и судов. Их было слишком много, чтобы проверять все. Другое дело «Раша» и её капитан. Когда дау швартовалась у пристани, каждый, кто поднимался на борт или встречался с Фейсалом бен Селимом, привлекал к себе особое внимание.

Но и их было слишком много. Погрузка, разгрузка, заправка, снабжение — десятки людей. Драивший палубу матрос-оманец обменивался любезностями со случайными прохожими или туристами, останавливавшимися поглазеть на настоящую, традиционную дау. К капитану приходили местные торговые агенты и старые друзья. Бритый араб в белом дишдаше и белой, с вышивкой шапочке был лишь одним из многих.

В компьютерной базе данных Эдзеля хранились тысячи фотографий лиц, сотрудничающих или подозреваемых в сотрудничестве с «Аль-Каидой», и каждый, кто попадал в объективы «Хищников», проверялся по этой огромной картотеке. На доктора Аль-Хаттаба программа не среагировала, потому что его фотографии в базе данных не было. В сеть Эдзеля он не попал. Такое случается.

В Тампе на посетившего «Рашу» молодого араба тоже внимания не обратили, но военные отсылали все полученные материалы в Форт-Мид, штаб-квартиру Агентства национальной безопасности, и Вашингтон, где находится Национальное бюро аэрокосмической разведки, ведающее спутниковой разведкой. АНБ, в свою очередь, переправило снимки британским партнёрам в Челтнем. Специалисты БАКР долго приглядывались, сверялись, но тоже пропустили Аль-Хаттаба и передали информацию в службу безопасности военной разведки, известной также как МИ-5 и находящейся в доме на набережной Темзы, почти по соседству со зданием парламента.

И вот здесь один молодой и горящий желанием произвести впечатление стажёр прогнал лица всех побывавших на «Раше» через специальную программу биометрической идентификации личности.

В не столь ещё далёкие времена распознаванием человеческих лиц занимались немногочисленные специалисты, работавшие в полутёмных кабинетах с нечёткими зернистыми фотографиями, которые они изучали дюйм за дюймом через допотопные лупы, чтобы ответить на два главных вопроса: кто этот мужчина (или женщина) и где мы видели его (её) раньше? Успех зачастую зависел от мастерства и опыта одиночки, развившего с годами то особое, шестое чувство, которое позволяет связать «парня» на фотографии с гостем приёма во вьетнамском посольстве в Дели пять лет назад и сделать на основании этого кажущийся нелогичным вывод, что он работает на КГБ.

Потом появился компьютер, а вслед за ним программы, сводящие любое человеческое лицо к 600 измерительным показателям, которые можно не только снять, но и сохранить. В число этих показателей входят точное (до микрона) расстояние между зрачками глаз, ширина носа в семи пунктах, двадцать две характеристики губ, а что касается ушей…

Ах, эти уши! Специалисты по идентификации обожают уши. Они такие разные, такие непохожие, такие индивидуальные. Уши — то же, что и отпечатки пальцев. Даже у одного человека они не бывают одинаковыми. Пластические хирурги обычно игнорируют их, но дайте квалифицированному физиономисту пару ушей в хорошем разрешении, и он обязательно найдёт для них голову.

Единая компьютерная база данных секретных служб содержит десятки тысяч лиц. В ней есть фотографии уголовных преступников без каких-либо политических убеждений, потому что они могут работать на террористов за деньги. В ней есть иммигранты, как легальные, так и нелегальные, причём не только мусульмане. В ней есть сделанные скрытыми камерами групповые снимки демонстрантов и пикетчиков. Мало того, база не ограничивается Соединённым Королевством. Всего в ней более трех миллионов человеческих лиц.

Компьютер проанализировал лицо араба, разговаривающего с хозяином «Раши», выбрал из десятков снимков тот, на котором молодой человек поднял голову, чтобы посмотреть на взлетающий с аэродрома Абу-Даби реактивный самолёт, провёл все 600 измерений и начал сравнение. При этом программа предусматривала даже изменение волосяного покрова лица.

Как ни быстро работал компьютер, ему понадобился целый час, чтобы найти совпадение.

Лицо на фотографии в базе данных почти затерялось в толпе собравшихся у одной из лондонских мечетей после 11 сентября. Участники митинга бурно и восторженно реагировали едва ли не на каждое слово оратора. Спецслужбы знали оратора как Абу Катаба, фанатичного сторонника «Аль-Каиды», а обращался он в тот сентябрьский 2001 года вечер к членам экстремистской группировки «Аль-Мухаджирун».

С результатами изысканий и фотографией студента-исламиста стажёр отправился к своему начальнику. Оттуда информация пошла ещё выше, к устрашающего вида даме, главе МИ-5 Элизе Мэннингем-Буллер. Она приказала взять подозреваемого под наблюдение. Никто тогда ещё не знал, что стажёр вышел на главу британской ветви «Аль-Каиды».

Прошло ещё какое-то время, и компьютер нашёл второе совпадение — подозреваемый присутствовал на академической церемонии по случаю присуждения ему докторской степени. Вот тогда и выяснилось, что зовут его Али Азиз Аль-Хаттаб, что он имеет английское гражданство и преподаёт в бирмингемском университете Астона.

Из того, чем располагали спецслужбы, следовало, что доктор Хаттаб либо глубоко законспирированный и в высшей степени удачливый агент, либо глупец, захваченный в студенческие годы волной экстремизма. Если арестовывать каждого из второй категории, задержанных в стране стало бы больше, чем полицейских.

Скорее всего, такой человек, как доктор Хаттаб, сделал соответствующие выводы и после бурного собрания у мечети обходит своих фанатичных собратьев по вере за милю. Но полностью изживший увлечения юности преподаватель вряд ли станет разговаривать с капитаном «Раши» в порту Абу-Даби. А раз так, то до получения доказательств обратного доктора Али Азиза Аль-Хаттаба следует считать законспирированным агентом «Аль-Каиды».

Проведённое осторожно расследование показало, что объект возвратился в Британию и продолжает работать в своей лаборатории в Астоне. Что делать дальше? Арестовать или взять под наблюдение? И если арестовать, то на чём строить обвинение? На одной-единственной фотографии, которую к тому же нельзя предъявить? После недолгих споров решение было принято: ограничиться наблюдением.

Жалели о потраченных средствах недолго — уже через неделю доктор Хаттаб купил билет на рейс «Бритиш эйруэйз» в ОАЭ. Вот тогда к делу привлекли СБНН.

Британское подразделение наружного наблюдения пользуется репутацией лучшего в мире. Официально оно называется Четырнадцатой разведывательной ротой. О деятельности его известно крайне мало. В отличие от САС, подразделение не создавалось в расчёте на крепких бойцов со стальными нервами и чугунными кулаками. Талант его специалистов проявляется в умении ставить «жучки», фотографировать скрытно и с больших расстояний, подслушивать, записывать и садиться на «хвост». Особенно эффективно специалисты Четырнадцатой роты действовали против ИРА в Ирландии.

В некоторых случаях именно информация, представленная службой наружного наблюдения, помогала спецназу заманивать в ловушку и уничтожать террористические группы. Особенность этого подразделения ещё и в том, что оно широко привлекает в свои ряды женщин. Они кажутся безобидными, их не боятся, и порой только им удаётся добыть важнейшие сведения.

В 2005 году британское правительство приняло решение расширить подразделение наружного наблюдения и оснастить его самым современным оборудованием. Получило оно и новое название — Специальная бригада наружного наблюдения (СБНН). На торжественном параде по случаю основания новой службы репортёров попросили не расчехлять фотоаппараты. Местонахождение её штаба держится в секрете. Но отказать мадам Элизе невозможно, она всегда получает то, что просит.

Когда доктор Хаттаб поднялся на борт авиалайнера, вылетающего из Хитроу в Дубай, его сопровождали шесть рассеянных среди трех сотен пассажиров агентов СБНН. Один из них сидел в следующем за кувейтцем ряду.

Учитывая, что речь не шла о чём-то большем, чем обычная слежка, никто не стал возражать против привлечения к сотрудничеству спецназа Объединённых Арабских Эмиратов. После известия о том, что в атаке на Всемирный торговый центр принимал участие выходец из ОАЭ Маруан Аль-Шеххи, а особенно после появления слухов о намерении Белого дома нанести удар по катарской телекомпании «Аль-Джазира», власти Эмиратов старались упредить любой упрёк в потворстве исламскому экстремизму, и особенно в этом отношении старались в Дубае, где находится штаб-квартира местного спецназа.

Так что когда группа наблюдения сошла с самолёта, её уже ожидали два арендованных автомобиля и два взятых напрокат скутера. Задействовать вспомогательные силы не пришлось — доктора Хаттаба никто не встречал, и он зашёл в бюро проката, где арендовал скромную японскую малолитражку. За это время агенты успели занять исходные позиции.

Сначала его вели от аэропорта до залива в Дубае, где уже стояла вернувшаяся из Гвадара «Раша». На сей раз кувейтец не стал подъезжать к пристани, а остановился в сотне ярдов от судна и подождал, пока бен Селим сам его заметит.

Через несколько минут с дау сошёл никому не известный молодой человек, который, пробившись через толпу, подошёл к Хаттабу и прошептал что-то ему на ухо. Молодой человек и был тем самым посыльным, принёсшим ответ из гор Вазиристана. Лицо кувейтца, как заметили наблюдавшие за ним агенты, выразило крайнее изумление.

Выехав на идущее вдоль берега шоссе, доктор Хаттаб промчался через Аджман и Умм-эль-Кайван и остановился только у отеля «Хилтон» в Рас-эль-Хайме. Там он снял номер и переоделся, что было весьма кстати, поскольку три молодые женщины из группы наблюдения успели за это время зайти в дамскую комнату, переодеться в джилбабы и вернуться к скутерам.

Выйдя из отеля в белом дишдаше, кувейтец снова сел в машину. Проезжая через город, он предпринял несколько манёвров, рассчитанных на то, чтобы стряхнуть «хвост», но отделаться от слежки не смог. В Эмиратах, как и в других странах Залива, самый популярный вид транспорта — скутер, причём пользуются им в равной мере оба пола, а так как одежда у всех одинаковая, отличить одного ездока от другого практически невозможно. Получив задание, члены группы успели изучить дороги всех семи эмиратов и знали их теперь как свои пять пальцев. Так Хаттаба проследили до виллы.

Если прежде какие-то сомнения в отношении чистоты намерений доктора Хаттаба ещё оставались, то за время поездки они рассеялись окончательно. Невинные люди таких манёвров не предпринимают. На вилле кувейтец долго не задержался, и до «Хилтона» его сопровождала одна женщина-агент на скутере. Трое других расположились на холме, откуда наблюдали за виллой всю ночь. Ночь прошла тихо: никто не вошёл на виллу, никто из неё не вышел.

На второй день ситуация изменилась. Появились гости. Агенты, конечно, этого не знали, но они принесли паспорт и одежду. Номера машин записали, одного из посетителей впоследствии задержали. Третьим приехал парикмахер. За ним потом тоже проследили.

В конце второго дня Аль-Хаттаб в последний раз вышел из виллы. Именно тогда его заметила Кэти Секстон, возившаяся со скутером в конце улицы. Она же передала коллегам, что объект уходит.

За время отсутствия в номере кувейтца в «Хилтоне» установили несколько «жучков», так что о дальнейших его планах агенты узнали в тот момент, когда он, позвонив в «Бритиш эйруэйз», забронировал место на утренний рейс в Лондон.

Разумеется, его проводили до самого дома в Бирмингеме.

МИ-5 проделала отличную работу, о результатах которой в британских спецслужбах знали только четыре человека. Одним из них был Стив Хилл, который был вне себя от радости.

«Хищник» получил задание вести наблюдение за виллой в пригороде Рас-эль-Хаймы. Но если в Лондоне было утро, то в Заливе уже минул полдень. На базе Эдзель увидели лишь присланных на виллу уборщиков и нагрянувших вслед за ними полицейских.

Остановить спецназ Объединённых Арабских Эмиратов, командовал которым бывший британский офицер Дейв Де Форест, было уже невозможно. Резидент СИС в Дубае и личный друг Де Фореста немедленно связался с ним. Моментально распустили слух, что полицейский налёт на виллу в пригороде Рас-эль-Хаймы последовал после анонимного звонка кого-то из обеспокоенных соседей.

Задержанные уборщики ничего не знали: они работали через агентство, их вызвали, им заплатили авансом и ключи передали вместе с деньгами. Поскольку закончить уборку не успели, в одной из комнат нашли состриженные чёрные волосы. Никаких других следов живших там людей не осталось.

Соседи рассказали, что видели отъехавший фургон, но номера никто не запомнил. Фургон через некоторое время нашли; он был украден, потом брошен.

Парикмахер и портной тоже дали показания. Они ничего не скрывали, но смогли только лишь описать пятерых живших на вилле мужчин. Хаттаба спецслужбы уже знали. Сулейман, опознанный парикмахером по фотографии в полицейском досье, находился в списке подозреваемых в симпатиях к экстремистам. Двое телохранителей остались неопознанными.

Де Форест, отлично зная арабский, сосредоточился на пятом. К нему подключился и резидент СИС. Парикмахера и портного тщательно проверили. Они приехали на виллу из Аджмана, где работали уже много лет и не вызывали ни малейших подозрений.

Ни Де Форест, ни британский резидент ни о каком Афганце не слыхали; получив описание пятого, они передали его в Лондон. О паспорте тоже никто ничего не узнал, потому что Сулейман изготовил его сам. Никто не понял, почему сообщение о чернобородом привело Лондон в сильнейшее волнение. В ответ на срочный запрос они сообщили, что теперь указанный мужчина аккуратно подстрижен и, вероятно, одет в тёмный костюм-двойку.

Но больше всего Стива Хилла, Марека Гуминни и команду в Эдзеле порадовало свидетельство парикмахера.

По его словам, арабы относились к чернобородому как к почётному гостю и готовили к путешествию. По крайней мере, он был жив и здоров и, похоже, продолжал движение к цели.

Майкл Макдональд и Гордон Филлипс разделяли радость начальства, но думали уже о другом. Да, их подопечный прошёл все испытания и принят в ряды воинов джихада. Но узнал ли Мартин что-либо о «Скате» — цели всего предприятия? Куда он отправился? Сможет ли связаться с ними?

Впрочем, даже если бы они имели возможность поговорить с агентом, он бы не помог. Потому что и сам ничего не знал.

Как никто не знал о том, что «Графиня Ричмондская» уже разгружает в Сингапуре доставленные «Ягуары».

Глава 13

Покинувшие виллу, разумеется, ничего не знали ни о полицейской облаве, ни о том, что они сами лишь по счастливой случайности избежали ареста.

Поверни они к побережью, их, скорее всего, задержали бы в одном из шести эмиратов. Но группа направилась на восток, через гористый перешеек, к седьмому эмирату, Эль-Фуджайре, расположенному на берегу Оманского залива.

Шоссе скоро закончилось, и машина затряслась по изрытым колеями, петляющим между иссушенными солнцем коричневыми холмами Джебель-Йибира дорогам. Преодолев седловину хребта, они спустились к небольшому порту Дибба.

Между тем полиция Эль-Фуджайры, получив из Дубая полное описание подозреваемых и просьбу оказать содействие в их задержании, перекрыла ведущую в город горную дорогу. За несколько часов было остановлено несколько десятков фургонов, но ни в одном из них не обнаружили четырех разыскиваемых террористов.

Дибба не богата на достопримечательности — скопление белых домишек, на фоне которых выделяется зелёный купол мечети, маленький порт для рыбацких судёнышек да несколько катеров для заезжих аквалангистов. В стороне от порта группу ждала вытащенная на галечник алюминиевая моторка. Грузовое пространство в средней части на сей раз заполняли не коробки с сигаретами, а запасные канистры с топливом. Экипаж моторки в полном составе из двух человек прятался от солнца в тени единственной верблюжьей колючки.

Для двух местных, выполнявших обязанности телохранителей, путешествие закончилось здесь. Украденный фургон они отведут в горы и там оставят, а сами просто растворятся на тех же самых улицах, где вырос Маруан Аль-Шеххи.

Сулейман и Афганец помогли стащить лодку на воду и заняли на ней свои места. Западные одежды все ещё лежали в мешках, защищавших костюмы от брызг солёной воды.

Приняв на борт экипаж и пассажиров, судно контрабандистов неспешно двинулось вдоль побережья к крайнему мысу полуострова Мусандам.

Минут через двадцать после захода солнца рулевой приказал пассажирам держаться покрепче и включил двигатели на полную мощность. Моторка выскочила из скалистой бухточки и устремилась через Оманский залив к Ирану. Нос её задрался вверх, и Мартин решил, что они идут со скоростью не менее пятидесяти узлов. При таком ходе встреча даже с небольшой волной равнозначна столкновению с бревном. Водяные брызги били в лицо.

Не прошло и получаса, как слева по борту из темноты проступили первые редкие огоньки персидского побережья, и рулевой слегка изменил курс, направляя катер в территориальные воды Пакистана. Этим маршрутом, только в противоположном направлении, Мартин прошёл месяц назад под ленивыми парусами «Раши». Сейчас он возвращался в Гвадар со скоростью в десять раз большей.

При появлении огней города моторная лодка сбросила ход и остановилась. Мартин облегчённо вздохнул — тело ныло от напряжения. Они подняли на палубу канистры, перетащили их к корме и залили баки что называется под завязку. Где контрабандисты собираются заправляться в обратный путь, Мартин не знал.

Фейсал бен Селим рассказывал, что за одну ночь эти люди успевают не только добраться до Гвадара, но и вернуться к рассвету в Оман с новым грузом. На сей раз они, похоже, намеревались идти дальше Гвадара, а значит, плыть днём.

Восход застал их в пакистанских водах, но достаточно недалеко от берега, где моторка могла сойти за рыбацкий баркас. Впрочем, никаких признаков присутствия властей не наблюдалось. Пустынный берег проносился мимо. К полудню Мартин понял, что они, должно быть, идут в Карачи. Зачем? Об этом он мог только догадываться.

Солнце скользнуло за западный горизонт, когда моторная лодка после ещё одной дозаправки подошла к берегу в паре сотен ярдов от вонючей рыбацкой деревушки, лежащей теперь на окраине крупнейшего и быстро растущего порта Пакистана.

Возможно, Сулейману и не доводилось бывать здесь раньше, но инструкции он получил подробные и точно знал, что делать и куда идти. Мартину было известно, что разведка «Аль-Каиды» работает очень тщательно и дотошно, невзирая на время и расходы.

Найдя в деревне единственную сдающуюся внаём машину, араб быстро договорился о цене. Сам факт появления в посёлке двух чужаков, сошедших с контрабандистского судна, никого не насторожил и не удивил — в Белуджистане законы Исламабада соблюдают только глупцы.

Салон провонял рыбой и сопутствующими запахами, а двигатель при всём старании не мог выдать более сорока миль в час. Впрочем, больше не позволяли и дороги. К счастью, им удалось быстро найти шоссе и вовремя добраться до аэропорта.

Афганец, как и обязывала легенда, чувствовал себя не в своей тарелке и растерянно оглядывался по сторонам. Воздухом он путешествовал всего лишь дважды, причём оба раза на американском «Геркулесе С-130» и оба раза в кандалах. Регистрация, посадочные талоны, паспортный контроль — всё это было ему в новинку, и Сулейман с покровительственной улыбкой взял на себя обязанности гида.

В шумной, толкающейся и пихающейся человеческой массе, заполняющей главный зал международного аэропорта Карачи, араб каким-то образом отыскал кассу «Малайзиэн эйрлайнз» и купил два билета эконом-класса до Куала-Лумпура. При этом он заполнил два пространных бланка и расплатился американскими долларами.

Полет занял шесть часов плюс два часа за счёт смены часовых поясов, так что приземлились в половине девятого утра, сразу после поданного скудного завтрака. Предъявляя свой новенький паспорт гражданина Бахрейна, Мартин немного нервничал, но никаких проблем не возникло — документ был сработан на совесть и не вызвал ни малейших подозрений.

Из зала для прибывающих Сулейман сразу прошёл в зал для пассажиров местных рейсов, где тоже купил два билета. И только здесь, предъявляя посадочный талон, Мартин узнал, куда они направляются — на остров Лабуан.

О Лабуане он знал мало. Расположенный у северного побережья Борнео, остров принадлежал Малайзии. Туристические проспекты расписывали красоту окружающих его коралловых рифов, указывали на растущую популярность и бурно развивающуюся инфраструктуру, называли новым космополитическим центром, но в мире преступных сообществ за ним закрепилась другая, куда более тёмная репутация.

Когда-то Лабуан, отделённый от Калимантана двадцатимильным проливом, был частью султаната Бруней. Британцы захватили его в 1846 году и удерживали на протяжении 115 лет, исключая три года японской оккупации во время Второй мировой войны, В 1963-м британцы, расставаясь с остатками бывшей империи, передали Лабуан Сабаху, а в 1984-м уступили Малайзии.

Никакой сколь-либо значимой экономики на этом острове площадью пятьдесят квадратных миль не существовало, так что строить её пришлось с нуля. Получив международный статус офшорного финансового центра, порта беспошлинной торговли, удобного флага и неофициальное звание Мекки для контрабандистов, Лабуан привлекает к себе весьма сомнительную публику.

Здесь бьётся сердце преступной индустрии, основанной на захвате судов и похищении грузов.

Мартин понял, что должен связаться с базой, подать «признак жизни». И времени в его распоряжении было совсем мало.

Самолёт совершил промежуточную посадку в Кучинге, но пассажирам, следующим дальше, сходить не разрешалось.

Через сорок минут они снова поднялись в воздух, развернулись над морем и взяли курс на Лабуан. Далеко внизу «Графиня Ричмондская» держала путь на Кота-Кинабалу, где её ждал груз падука и розового дерева.

Вскоре после взлёта стюардесса раздала пассажирам посадочные карточки, и Сулейман снова взялся заполнять обе: свою и спутника. Они выдавали себя за инженера из Бахрейна и бухгалтера из Омана, приглашённых работать по контракту в крупной газовой компании. Мартин с самого начала делал вид, что его познания в английском ограничиваются несколькими фразами, а писать он не умеет вообще. Вокруг же все говорили только по-английски. В Куала-Лумпуре они переоделись в европейские костюмы, но ручки у Мартина не оказалось, а попросить её у Сулеймана он не мог, не вызвав подозрений.

Буркнув что-то насчёт туалета, Мартин поднялся и двинулся в конец салона. Одна из кабинок была свободна, но он притворился, что заняты обе, и, повернувшись, направился вперёд. В «Боинге-737» туалеты эконом– и бизнес-класса разделены шторой. Мартину нужно было попасть за неё.

Остановившись у двери кабинки, он приветливо улыбнулся раздававшей посадочные карточки стюардессе и, пробормотав извинение, взял с подноса чистый бланк и шариковую ручку. Щёлкнул замок, и Мартин проскользнул в туалет. Времени хватило только на то, чтобы написать несколько слов на обратной стороне бланка, сложить его, сунуть в карман пиджака, выйти и вернуть ручку. Сделав половину дела, он возвратился на своё место.

Наверное, Сулейману сообщили, что Афганец заслуживает доверия, но он всё равно не отпускал спутника ни на шаг. Возможно, араб хотел уберечь подопечного от ошибок, которые тот мог совершить по неопытности или вследствие простодушия; возможно, годы пребывания в «Аль-Каиде» научили его не доверять никому — во всяком случае, бдительности он не терял никогда, даже во время молитвы.

Аэропорт Лабуана заметно отличался от собрата в Карачи — маленький, чистый и тихий. Мартин не имел ни малейшего представления, куда они отправятся дальше, но подозревал, что другого случая передать записку, скорее всего, не представится, и рассчитывал на удачу.

И судьба подарила ему такой шанс на тротуаре у выхода из зала. По-видимому, Сулейман получил очень детальные инструкции и выполнял их с чёткостью солдата и уверенностью бывалого путешественника. Мартин не знал, что за спиной у его сопровождающего десять лет работы на «Аль-Каиду», причём в таких далеко не спокойных странах, как Ирак и Индонезия. Не знал Мартин и того, на чём специализируется Сулейман.

Выйдя на улицу из здания, служащего одновременно и залом для прибывающих, и залом для улетающих, араб остановился, и как раз в этот момент рядом притормозило такси. Дверца открылась, и пассажиры вышли на тротуар.

Их было двое, и Мартин сразу уловил английский акцент. Крупные, мускулистые парни в шортах и цветных пляжных рубахах, они обливались потом под палящим солнцем. Пока один расплачивался с водителем малайзийскими ринггитами, другой доставал из багажника вещи. Случай свёл Мартина с аквалангистами, делавшими репортаж о коралловых рифах Лабуана по заказу британского журнала «Спорт дайвер».

Справиться в одиночку с четырьмя сумками, в которых хранились не только одежда, но и снаряжение для подводного плавания, было нелегко, и, прежде чем Сулейман успел сказать хоть слово, Мартин помог аквалангисту перенести сумки на тротуар. При этом он успел опустить записку в боковой кармашек рюкзака.

— Спасибо, приятель, — поблагодарил британец, и парни, закинув за плечи рюкзаки и взяв в руки сумки, зашагали к входу в зал аэропорта. Перелёт их ждал долгий — сначала до Куала-Лумпура, а уже оттуда, после пересадки, в Лондон.

Забравшись в освободившееся такси, Сулейман попросил водителя-малайца отвезти их в доки. Здесь наконец путешественников встречали. Человек, вышедший из офиса торгового агентства, не привлекал к себе ненужного внимания длинной бородой или необычной одеждой. Как и прибывшие, он был такфиром. Представившись мистером Лампонгом, он отвёл гостей на пришвартованный у стены бухты пятидесятифутовый теплоход. Через четверть часа они вышли в море.

Держась на скорости десять узлов, катер развернулся на северо-восток, в сторону Кудата, ворот в море Сулу и служащую прибежищем для террористов филиппинскую провинцию Замбоанга.

За спиной осталось долгое, изматывающее, почти без сна путешествие через полсвета. Море легко покачивало теплоход. Прохладный ветерок освежал лицо. Вскоре оба пассажира уснули. У руля стоял человек из террористической группировки Абу Сайяфа. Он знал путь. Солнце опустилось за горизонт, и ночь не заставила долго себя ждать. Судно пробиралось сквозь мрак, мимо огней Кудата, через пролив Балабак и невидимую границу, за которой начинались филиппинские территориальные воды.

Мистер Вей справился с поручением досрочно и уже возвращался на родину, в Китай. Путь был неблизкий, но он по крайней мере находился на китайском судне и ел нормальную китайскую пищу, а не ту дрянь, что поглощали в своём лагере морские разбойники.

Что будет с переделанным им кораблём дальше, мистер Вей не знал, и это его, по правде говоря, не заботило. В отличие от головорезов Абу Сайяфа и двух-трех индонезийцев, которые молились ежедневно по пять раз, Вей Вин Ли принадлежал к триаде «Змеиная Голова» и не молился никому и ничему.

Результатом его трудов стала точная, до мельчайших деталей, копия «Графини Ричмондской», созданная из корабля подобного размера, тоннажа и форм. Он не знал названия оригинального судна, как не знал и имени двойника. Китайца вообще не интересовало ничего, кроме толстой пачки американских долларов, полученных в лабуанском банке со счёта, открытого покойным мистером Тофиком Аль-Куром.

А вот капитан Маккендрик молился. Пусть и не так часто, как полагается. Воспитанный в доброй ливерпульско-ирландской католической вере, он держал на мостике статуэтку девы Марии, а в каюте на стене у него висело распятие. Перед выходом в море Маккендрик всегда молился за успешное плавание, а по возвращении не забывал поблагодарить бога за благополучное возвращение.

Местный лоцман уверенно провёл «Графиню Ричмондскую» между коварными отмелями и доставил к причалу Кота-Кинабалу, бывшего колониального порта Джесселтон, где британские торговцы во времена до изобретения холодильников наливали сливочное масло на хлеб из маленьких кувшинов.

Капитан Маккендрик ещё раз вытер лицо и шею клетчатым платком и поблагодарил лоцмана. Теперь он мог наконец закрыть все двери и иллюминаторы, включить кондиционер и насладиться прохладой. А для полного удовольствия выпить холодного пива. Капитан Маккендрик планировал, как утром избавится от балласта и займётся погрузкой. Если повезёт с погрузочной командой, то уже к вечеру следующего дня «Графиня Ричмондская» сможет выйти в море.

Два британца-аквалангиста после пересадки в Куала-Лумпуре оказались на борту лайнера «Бритиш эйруэйз», следующего в Лондон, а так как рейс этот не является «сухим», то вскоре они, поглотив изрядное количество пива, погрузились в глубокий сон. Полет продлится двенадцать часов, но семь самолёт нагонит на разнице во времени, а потому в Хитроу он приземлится на рассвете. И всё это время рюкзаки со снаряжением пролежат на полке у них над головами.

В рюкзаках лежали маски, костюмы, ласты, регуляторы, шапочки и прочее, за исключением ножей, которые пришлось сдать в багаж. А ещё в кармашке одного рюкзака лежала посадочная карта.

Работая при свете прожектора, установленного на висящей над кормой платформе, опытный маляр выводил последнюю букву названия пришвартованного к деревянному причалу корабля. На его мачте безжизненно болтался флаг британского торгового флота — красное полотнище с изображением государственного флага Великобритании в верхней левой четверти.

По обе стороны от носа и на корме белели слова «Графиня Ричмондская». На корме их дополняло ещё одно, выведенное ниже — «Ливерпуль». Закончив, маляр спустился на землю. Прожекторы мигнули и погасли. Трансформация завершилась.

На рассвете замаскированное под рыболовецкий сейнер судно медленно вошло в узкий залив. На нём прибыли два последних члена нового экипажа бывшей «Звезды Явы». Экипажа, которому предстояло вести её в последнее плавание.

Погрузка началась на рассвете, пока воздух ещё хранил ночную прохладу. Через три часа солнце снова разогрело его до температуры, которая более привычна для сауны. Краны в доке давно отслужили своё, но грузчики дело знали, и перевязанные цепями бревна исправно опускались в трюм, где их принимала обливающаяся потом команда.

В полдень жара стала невыносимой, и даже местным пришлось взять перерыв. На четыре часа порт притих, погрузившись в спячку. До весеннего муссона оставался ещё месяц, но влажность, редко опускавшаяся здесь ниже девяноста процентов, уже доходила до сотни.

Капитан Маккендрик чувствовал бы себя спокойнее в открытом море, но погрузку закончили только на закате, а лоцман должен был появиться не раньше утра. Это означало ещё одну ночь в парной, и Маккендрик, вздохнув, спустился в каюту и включил кондиционер.

Местный агент поднялся на борт вместе с лоцманом в шесть утра, чтобы подписать последние бумаги. Отшвартовавшись, «Графиня Ричмондская» вышла в Южно-Китайское море.

Как и «Звезда Явы», она повернула на северо-восток, чтобы, обогнув мыс, взять курс на юг, к архипелагу Сулу и далее к острову Ява, где, как полагал шкипер, в порту Сурабаи его ждали шесть контейнеров с восточными шелками. Он не знал, что никакого шелка в Сурабае нет и никогда не было.

Трое пассажиров сошли с теплохода на шаткую пристань. Мистер Лампонг отвёл их в длинный барак на сваях, служивший для готовящейся к плаванию команды спальным помещением и столовой. Жили здесь и те, кто никуда не собирался, но чьи старания подготовили «Звезду Явы» к выходу в море. Все они были либо индонезийцами из «Джемаа-Ислами» — группировки, ответственной за взрывы на острове Бали, либо филиппинцами из движения Абу Сайяфа. Постепенно Мартин познакомился с членами команды и узнал специализацию каждого.

Инженер, штурман и радиооператор были индонезийцами. Сулейман признался, что занимается фотографией. Его задача состояла в том, чтобы, перед тем как умереть мучеником, заснять кульминационный момент миссии цифровой камерой и передать видеоинформацию через переносной компьютер и спутниковый телефон на сайт телекомпании «Аль-Джазира».

Ещё был парнишка, по виду пакистанец, к которому Лампонг почему-то обратился на английском. Из ответа следовало, что он родился и вырос в Англии, куда его родители переехали из Пакистана. В чём заключались обязанности мальчишки, Мартин не мог и представить. Разве что повара?

Остались ещё трое: сам Мартин, присутствие которого объяснялось личной милостью Усамы бен Ладена, инженер-химик, он же, вероятно, специалист по взрывчатке, и командир. Его здесь не было, и с ним им всем предстояло познакомиться позднее.

Утром Лампонг сделал звонок по спутниковому телефону. Разговор занял меньше минуты, но для обмена информацией хватило и этого. «Графиня Ричмондская» вышла из Кота-Кинабалу и по графику должна была прибыть в район между Тавитави и островами Джоло к закату. У экипажей двух катеров оставалось в запасе четыре часа. Сулейман и Мартин сняли костюмы и облачились в рабочие брюки, пёстрые рубашки и сандалии. Перед молитвой и обедом, состоявшим из риса и жареной рыбы, им позволили спуститься к воде и умыться.

Мартину ничего не оставалось, как только наблюдать, мало что понимая, и ждать.

Двум возвращавшимся домой аквалангистам повезло. Большинство других пассажиров рейса из Куала-Лумпура были малайцами, и они выстроились в длинную очередь к стойке паспортного контроля для неграждан Соединённого Королевства. Очередь тех, кто имел британские паспорта, оказалась намного короче. Первыми получив сданные в багаж сумки, приятели направились к турникету.

Было ли дело в бритых головах, двухдневной щетине или загорелых руках, высовывавшихся из коротких рукавов цветных рубашек и заметно контрастировавших с холодным мартовским утром, но один из таможенников пригласил молодых людей отойти к скамейке для досмотра.

— Ваши паспорта, пожалуйста.

Обычная формальность. Паспорта были в полном порядке.

— Откуда следуете?

— Из Малайзии.

— Цель посещения?

Один из аквалангистов показал на рюкзак с подводным снаряжением. Выражение на его лице свидетельствовало о том, что вопрос неуместен — на рюкзаках стоял логотип известной компании, производящей соответствующее оборудование. Но, как известно, таможенники не любят, когда их считают тупыми служаками. Лицо стража границы осталось бесстрастным, но ему уже приходилось иметь дело с туристами, старавшимися притащить на родину экзотические «травы» или «таблетки». Он ткнул пальцем в рюкзак.

Внутри не оказалось ничего, кроме резинового костюма, маски, ластов и прочего. Застегнув замок, таможенник машинально ощупал боковой кармашек, из которого выудил сложенную вдвое карточку. Прочитав сообщение на обороте, он посмотрел на аквалангиста.

— Откуда у вас это, сэр?

Молодой человек искренне удивился:

— Не знаю. В первый раз вижу.

Уловив возросшее напряжение, на что указывал чересчур любезный тон коллеги, другой служащий, стоявший прежде в стороне, подошёл ближе.

— Будьте добры, подождите, — сказал первый и исчез за дверью.

Зеркала в зале паспортного контроля предназначены вовсе не для того, чтобы таможенники, удовлетворяя собственное тщеславие, могли поправлять перед ними причёски и макияж. Стекла в них односторонние, и за ними несут дежурство служащие внутренней безопасности. В Британии — сотрудники МИ-5.

Через пару минут обоих аквалангистов с сумками и рюкзаками отвели в отдельные комнаты. Здесь их вещи тщательно осмотрели. Ничего запрещённого к ввозу не обнаружилось.

Мужчина в штатском перечитал записку.

— Должно быть, её просто кто-то подсунул. Но только не я, — объяснил аквалангист.

Часы показывали половину десятого. Стив Хилл сидел за рабочим столом в кабинете на Воксхолл-Кросс, когда зазвонил телефон, номер которого знали лишь немногие.

— С кем я говорю? — спросил голос.

Хилл нахмурился:

— Я должен задать вам тот же вопрос. Наверное, вы ошиблись номером.

Офицер МИ-5 прочёл текст записки, найденной в рюкзаке аквалангиста. Объяснение пассажира из Малайзии показалось ему правдоподобным. В таком случае…

— С вами говорят из Хитроу. Терминал номер три. Служба внутренней безопасности. Мы задержали человека, прибывшего рейсом из Куала-Лумпура. В кармашке рюкзака с подводным снаряжением найдена написанная от руки записка. Слово «Лом» вам что-нибудь говорит?

Для Стива Хилла это сообщение было равнозначно удару в солнечное сплетение. Никто ничего не перепутал. И номер набрали правильно. Он представился, назвав службу и свою должность, и попросил задержать обоих пассажиров до его прибытия. Через пять минут служебный автомобиль выехал из подземного гаража, пересёк Воксхолл-Бридж и свернул на Кромвель-роуд, идущую в направлении к Хитроу.

Потеряв целое утро, аквалангисты уже не считали себя счастливчиками. Впрочем, после продолжавшегося час допроса Стив Хилл уверился в том, что задержанные всё же не являются курьерами криминальной организации. Угостив парней полноценным завтраком из служебной столовой, он попросил их напрячь мозги и постараться вспомнить, кто мог сунуть записку в боковой карман рюкзака.

Приятели перебрали всех, кого встретили на пути от отеля, где они укладывали вещи, до аэропорта. Наконец один сказал:

— Послушай, Марк, помнишь того похожего на араба парня, который помог перенести вещи на тротуар, когда мы выгружались из такси?

— Что за парень? — спросил Хилл.

Вместе они составили примерное описание. Чёрные волосы и чёрная коротко подстриженная борода. Тёмные глаза. Смуглая кожа. Около сорока пяти. Подтянутый. Тёмный костюм. У Хилла уже было описание, полученное от портного и парикмахера в Рас-эль-Хайме. Сомнений не осталось — Лом. Стив Хилл от души поблагодарил аквалангистов и сказал, что домой в Эссекс их отвезут на машине.

Потом он позвонил Гордону Филлипсу на базу Эдзель и Мареку Гуминни в Вашингтон. Каждому Хилл прочёл текст записки. Он был короток:

ЕСЛИ ВЫ ЛЮБИТЕ СВОЮ СТРАНУ, ПО ПРИЕЗДЕ ДОМОЙ ПОЗВОНИТЕ ПО ТЕЛЕФОНУ ХХХХХХХХХ. ПЕРЕДАЙТЕ: ЛОМ ГОВОРИТ, ЭТО БУДЕТ КАКОЙ-ТО КОРАБЛЬ.

— Отложите всё остальное, — приказал он Филлипсу. — Обшарьте весь мир, но найдите пропавший корабль.

Как и капитан «Звезды Явы» Херрман, Лайам Маккендрик передал вахту помощнику только после того, как совершил несколько сложных манёвров и провёл судно через пролив между островами Джоло и Тавитави. Впереди лежало море Сулавеси, и «Графиня Ричмондская» уже взяла курс на юг, к Макасарскому проливу.

В экипаже было шесть человек: пять индийцев из Кералы, все христиане, люди преданные и знающие дело, и помощник, уроженец Гибралтара. Капитан уже сдал вахту и спустился в каюту, когда из-за кормы выскочили два быстроходных катера. Как и в случае со «Звездой Явы», у команды не было ни малейшего шанса. Считаные секунды понадобились бандитам, чтобы перебраться через поручни и добежать до мостика. Возглавлявший нападение Лампонг неспешно следовал за ними.

На сей раз обошлись без притворств и церемоний. Задача перед пиратами стояла простая: сделать так, чтобы «Графиня Ричмондская» исчезла навсегда вместе с командой. Её ценный груз, ради которого, собственно, судно и проделало путь в полмира, должен был пойти на дно вместе с кораблём. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь.

Матросов согнали к гакаборту и расстреляли из автоматов. Тела упали в воду. Пираты даже не стали привязывать к ним грузы — Лампонг знал, что здешние воды кишат акулами.

С Маккендриком расправились в последнюю очередь, и взбешённый капитан ещё успел выплеснуть гнев на своих убийц и обозвать их предводителя грязной свиньёй. Оскорбление пришлось мусульманскому фанатику не по вкусу, поэтому он сделал так, чтобы британец отправился в море ещё живым.

Подручные Абу Сайяфа затопили немало судов и знали, как открыть кингстоны. Едва только кильсон начал заполняться водой, они вернулись на катера и отплыли от тонущего корабля на несколько кабельтовых. «Графиня Ричмондская» медленно осела на корму, задрала нос и бесшумно ушла под воду, чтобы встать на вечный причал на дне моря Сулавеси. Пираты же развернулись и устремились на базу.

Для группы, собравшейся в бараке на берегу затерянного в филиппинских джунглях залива, сигналом к началу путешествия стал ещё один короткий звонок находящегося в море Лампонга по спутниковому телефону. Один за другим люди спустились по ступенькам к пришвартованному у причала теплоходу. Оглянувшись на тех, кто остался, Мартин вдруг понял, что они не только не испытывают облегчения, но, наоборот, глубоко завидуют отправляющимся на смерть.

За годы карьеры в спецслужбах ему ни разу не доводилось видеть бомбиста-самоубийцу до исполнения теракта. Теперь он не только находился среди смертников, но и сам стал одним из них.

В замке Форбса, готовясь к операции, Мартин много читал о том, что фанатики-террористы абсолютно непоколебимо уверены в том, что идут на святое дело, что оно одобрено самим Аллахом, что душа их гарантированно перенесётся в рай и что все это перевешивает любовь к жизни.

Он понял и то, что ненависть внушается «шахидам» вместе и параллельно с любовью к Аллаху и что одно не срабатывает без другого. Именно ненависть разъедает душу, подобно сильной кислоте, не оставляя в ней простых человеческих чувств. И сейчас Мартин был окружён ею.

Он видел ненависть в лицах бандитов Абу Сайяфа, радующихся каждому случаю убить «неверного»; он ощущал её в сердцах арабов, молящих Аллаха дать им возможность уничтожить как можно больше христиан, евреев и «плохих» собратьев по вере; он задыхался от ненависти, исходящей от Аль-Хаттаба и Лампонга, вынужденных таить её в себе и жить среди врагов.

Пока теплоход медленно тащился по заливу под нависающими кронами деревьев, Мартин незаметно изучал своих спутников. Все они разделяли эту ненависть и фанатизм. Все считали себя особо отмеченными самим Аллахом, Истинно Верующими.

Мартин уже не сомневался, что ни один из них не знает, в чём именно будет заключаться жертва, какая цель определена для атаки и куда они держат путь.

Они знали только то, что предложили себя для смерти, что их дар принят и что они удостоены высокой чести нанести Большому Сатане такой удар, о котором будут говорить ещё сто лет. Подобно пророку, они готовились к великому путешествию на небеса, путешествию, названному Аль-Исра.

Залив разделился на два рукава. Пыхтящий теплоходик вошёл в более широкий, и вскоре за ближайшим поворотом возникло стоящее на якоре судно. Развёрнутое носом в сторону моря, оно, судя по всему, было готово к отплытию. Грузовую площадку на палубе занимали шесть стальных морских контейнеров. Белые буквы на корме складывались в название — «Графиня Ричмондская».

В какой-то момент Мартин подумал, что, может быть, стоит рискнуть и попытаться сбежать в джунгли. В своё время, проходя подготовку в САС, он провёл шесть недель в тропических лесах Белиза.

Мысль мелькнула и ушла. Без компаса и мачете не пройти и мили, а преследователи не дадут и часа. И что потом? Долгие дни пыток и неминуемое разоблачение.

Нет, побег сейчас ничего не даст. Надо ждать, и время рано или поздно предоставит другую возможность.

Или не предоставит.

Один за другим поднялись они по трапу на палубу грузовоза: инженер, штурман, радист — все индонезийцы; инженер-химик и фотограф — оба арабы; пакистанец с акцентом северянина-британца — на случай, если кто-то пожелает поговорить с «Графиней Ричмондской» на английском; афганец — второй рулевой. В Шотландии Мартин часами изучал лица известных подозреваемых и просмотрел тысячи фотографий, но эти были ему незнакомы. На палубе группу приветствовал человек, под командой которого им предстояло отправиться в путь к вечной славе. Его экс-спецназовец узнал — перед ним стоял Юсуф Ибрагим, помощник и правая рука Аль-Завахири, палача Багдада.

В фотоархиве спецслужб, с которым Мартина познакомили в замке Форбса, он состоял в так называемом «первом списке». Юсуф Ибрагим был невысок ростом и кряжист. Парализованная левая рука свисала вдоль тела безжизненной плетью. Когда-то он дрался с русскими в Афганистане, и там ему в руку попало несколько осколков шрапнели. Ибрагим отказался от ампутации, сохранив «мёртвую» руку.

Ходили слухи, что он погиб при воздушном налёте, но сообщения не подтвердились. Его подлечили в пещерном госпитале, а потом переправили в Пакистан, где и поставили на ноги. После ухода русских из Афганистана Юсуф Ибрагим исчез.

Снова человек с сухой рукой появился в 2003-м, когда войска коалиции вторглись в Ирак. До этого, как выяснилось, он провёл несколько лет в качестве начальника службы безопасности одного из тренировочных лагерей «Аль-Каиды».

Для Майка Мартина наступил едва ли не самый ответственный момент: Ибрагим Юсуф мог знать Измат Хана. Но взгляд пустых чёрных глаз лишь равнодушно скользнул по нему.

Двадцать лет этот человек занимался только тем, что убивал и убивал. Ему нравилось убивать. В Ираке, будучи помощником Мусаба Аль-Заркауи, он демонстративно, перед камерой рубил людям головы. И это ему тоже нравилось. Нравилось слышать мольбы и крики жертв. Мартин посмотрел в чёрные бесстрастные глаза маньяка и поклонился в знак приветствия. Мир тебе, Юсуф Ибрагим, палач Кербелы.

Глава 14

Бывшая «Звезда Явы» покинула стоянку в филиппинских джунглях через двенадцать часов после затопления «Графини Ричмондской». Она пересекла залив Моро и, войдя в море Сулавеси, повернула на юго-запад, чтобы лечь на курс грузовоза через Макасарский пролив.

У штурвала стоял рулевой-индонезиец, но рядом с ним были мальчишка-пакистанец и Афганец, учившиеся держать судно на маршруте. Ученики, конечно, этого не знали, но в последние годы контртеррористические ведомства многих стран столкнулись со странным явлением: пираты захватывали торговое судно, запирали экипаж в трюме, кружили несколько часов по морю и уходили.

Объяснялось все просто. Как воздушные террористы, захватившие пассажирские авиалайнеры 11 сентября, постигали азы пилотской профессии в лётных школах США, так и морские террористы Юго-Восточной Азии обучались управлению большими судами, захватывая их в море. Индонезиец, стоявший у штурвала двойника «Графини Ричмондской», был одним из них.

Работавший в машинном отделении инженер служил когда-то на торговом корабле, попавшем годом раньше в руки головорезов Абу Сайяфа. Поставленный перед выбором: умереть или сменить хозяина, он присоединился к бандитам.

Третий индонезиец освоил профессию радиооператора, работая в офисе крупного торгового порта на Северном Борнео. Там же, посещая мечеть, он попал под влияние экстремиста-имама, вступил в ряды «Джемаа-Ислами» и позднее участвовал в закладке бомбы в одной из дискотек на Бали.

Из восьми членов экипажа только троим требовались специальные технические познания. Задача араба-химика сводилась к тому, чтобы в нужный момент взорвать груз взрывчатки; Сулейману нужно было всего лишь заснять катастрофу, чтобы её увидел весь мир; обязанности мальчишки-пакистанца состояли в том, чтобы при необходимости сымитировать британский акцент капитана Маккендрика; Афганцу полагалось подменять штурмана-рулевого на протяжении долгого путешествия к неизбежному.

К концу марта весна даже не подступила к Каскадным горам. Морозы не ослабевали, и лес по-прежнему стоял в снегу за стенами Хижины.

Внутри было уютно и тепло. Главным врагом, несмотря на включённый день и ночь телевизор, фильмы, музыку и настольные игры, оставалась скука. Как и смотрители маяков, охранники Хижины изнывали от безделья, и шестимесячный срок стал для них величайшим испытанием на способность переносить одиночество и самодостаточность.

И всё же они могли по крайней мере надевать лыжи или снегоступы и бродить по лесу, поддерживая себя в физической форме и отрываясь на час-другой от однообразного движения по кругу спальня — столовая — комната отдыха. Заключённый же испытывал куда более сильный стресс.

В Гуантанамо Измат Хан слышал объявленный председателем военного суда приговор и не сомневался, что в афганской тюрьме задержится не больше чем на год. Однако вместо Афганистана его привезли в лесную глушь на краю света. Новое заключение вместо свободы? Сдерживать клокочущий внутри гнев становилось с каждым днём все труднее.

Пленник надевал утеплённую куртку и выходил во двор. Десять шагов в длину, пять в ширину — вот и вся прогулка. Он мог бы проходить этот маршрут с закрытыми глазами и ни разу не наткнуться на бетонную стену. Менялось — иногда — только небо над головой.

Чаще всего его закрывали тяжёлые серые облака, из которых шёл снег. Иногда — как, например, в те дни, когда христиане украшали ёлку и пели песни — оно прояснялось и, оставаясь холодным, радовало голубизной.

В такие дни Измат Хан видел кружащих в вышине орлов и воронов. Птички поменьше прыгали по стене, чирикая, поглядывая на него и, наверно, удивляясь, почему человек довольствуется тесной площадкой внизу вместо того, чтобы порхать на свободе вместе с ними. Но больше всего ему нравилось наблюдать за самолётами.

В некоторых Измат Хан узнавал военные, хотя никогда не слышал ни о Каскадных горах, ни о находящейся в пятидесяти милях к западу военно-воздушной базе Маккорд. Он узнавал их потому, что видел такие же в Афганистане, где они бомбили мирные деревни.

Другие были пассажирскими лайнерами. На хвостовых стабилизаторах у них были разные картинки, но Измат Хан знал, что они обозначают не страны, а только компании. За исключением кленового листа. Этот лист он видел не раз — самолёты с ним всегда появлялись с севера и всегда набирали высоту.

Разобраться со сторонами света оказалось нетрудно — пленник видел, где опускается солнце и, молясь, поворачивался лицом в противоположную сторону, на восток, к Мекке. Тюрьма его находилась, скорее всего, где-то в Соединённых Штатах — по крайней мере охранники разговаривали на английском. Но если так, то почему самолёты с гербом другой страны всегда появляются с севера? Объяснение могло быть только одно: где-то там, поблизости, лежит страна, в которой люди молятся красному листу на белом фоне. Меряя шагами крохотный дворик, Измат Хан снова и снова думал об этой стране красного листа. На самом же деле никакой загадки не было: самолёты, которые видел заключённый афганец, принадлежали компании «Эйр Канада» и взлетали из Ванкувера.

Драка, завязавшаяся в одном из грязных портовых баров Порт-оф-Спейна, столицы островного государства Тринидад и Тобаго, где на двух матросов с торгового судна напали местные бандиты, закончилась трагически для первых. Обоих зарезали ножами и оставили умирать на месте преступления.

К моменту прибытия полиции у свидетелей успела развиться сильнейшая амнезия; они сумели лишь вспомнить, что нападавших было пятеро, что все они были местными и что затеяли потасовку тоже они. Ничего больше полиции узнать не удалось, и расследование зашло в тупик.

Люди, убившие двух иностранных матросов, входили в состав местной криминальной группировки, никак не связанной с исламским терроризмом. Но тот, кто заплатил им за убийство, занимал высокий пост в организации «Джемаа-эль-Муслимин», главной союзницы «Аль-Каиды» на Тринидаде.

Обойдённая вниманием западной прессы, «Джемаа-эль-Муслимин» значительно выросла за последние годы, как, впрочем, и другие подобного рода группировки в странах Карибского бассейна. Причина этого явления кроется прежде всего в массовом притоке сюда исповедующих ислам беженцев из стран Ближнего Востока, Центральной Азии и индийского субконтинента.

Деньги, которыми «Джемаа-эль-Муслимин» заплатила за убийство двух матросов, были сняты со счёта, открытого к тому времени покойным Тофиком Аль-Куром, а инструкции убийцам дал прибывший на остров эмиссар доктора Хаттаба.

Преступники даже не попытались забрать у жертв бумажники, поэтому полиция Порт-оф-Спейна быстро идентифицировала их как граждан Венесуэлы и членов команды стоящего в порту венесуэльского судна.

Известие о гибели матросов шокировало и глубоко опечалило хозяина корабля, капитана Пабло Монталбана, но задерживаться в порту он не мог.

Решением вопроса о доставке тел сограждан на родину, в Каракас, озаботилось посольство Венесуэлы, тогда как перед капитаном встала другая задача: найти замену выбывшим членам. За помощью он обратился к местному агенту, который, повертев головой направо-налево, быстро нашёл то, что искал, и привёл на корабль двух вежливых и усердных индийцев из Кералы. Оба имели опыт работы, а отсутствие документов о натурализации вполне компенсировалось наличием матросских билетов.

Восполнив потерю и имея на борту полный экипаж численностью шесть человек, «Донна Мария» вышла из порта с опозданием всего лишь на один день.

Многие, в том числе и капитан Монталбан, полагают, что большинство индийцев исповедуют индуизм, и мало кто знает, что в стране живут сто пятьдесят миллионов мусульман. Не знал венесуэльский моряк и того, что радикализация индийских мусульман идёт не менее быстрыми темпами, чем их собратьев-пакистанцев, и что Керала, бывшая некогда рассадником коммунизма, оказалась особенно восприимчивой к идеям исламского экстремизма.

Два новых матроса действительно имели опыт работы, но приобрели они его по заданию руководителей, совершив переход из Индии до Тринидада на попутном судне. И, наконец, венесуэлец и представить не мог, что оба являются членами «Джамаа-эль-Муслимин» и что двух несчастных зарезали в баре Порт-оф-Спейна только для того, чтобы их места на его корабле заняли индийцы.

Едва ознакомившись с сообщением из Юго-Восточной Азии, Марек Гуминни вылетел в Британию. На сей раз он захватил с собой специалиста совершенно иного профиля.

— Эксперты по арабскому миру своё дело сделали, — сказал он перед вылетом Стиву Хиллу. — Теперь нам нужны люди, досконально знающие мировое торговое судоходство.

Человек, которого он привёз с собой, представлял таможенную службу США. Хилл прилетел на север тоже не один; его сопровождал служащий морского подотдела антитеррористического управления СИС.

В Эдзеле эти два молодых человека, Чак Хемингуэй из Нью-Йорка и Сэм Сеймур из Лондона, встретились впервые. Раньше они были знакомы только заочно. Им дали двенадцать часов на то, чтобы вникнуть в суть проблемы и представить экспертное заключение об уровне угрозы и план мероприятий по противодействию ей. По истечении срока их пригласили в комнату, где уже собрались Гуминни, Хилл, Филлипс и Макдональд. Первым взял слово Чак Хемингуэй:

— Речь идёт не просто об охоте, а о поисках иголки в стоге сена. Охота подразумевает известную цель, мы же имеем дело со всем, что плавает. Возможно. Если позволите, я объясню все по порядку.

Сейчас мировой океан бороздят сорок шесть тысяч торговых судов. Половина их ходит под так называемым «удобным флагом», который можно сменить в любой момент, по желанию капитана. Шесть седьмых поверхности планеты занято океаном, а потому тысячи судов не видны ни с суши, ни с другого корабля. Восемьдесят процентов мировой торговли по-прежнему осуществляется морским путём. Суммарный вес перевозимых грузов приближается к шести миллиардам тонн. Количество портов по всему свету равно примерно четырём тысячам.

И, наконец, вы хотите отыскать судно, но не знаете его типа, размера, тоннажа, срока эксплуатации, названия, под каким флагом ходит и к какому порту приписан, имён владельца и капитана. Чтобы найти такой корабль — мы называем их кораблями-призраками, — потребуется много ещё чего или же изрядная порция удачи. Вы можете предложить нам что-то из перечисленного?

Ответом ему была гнетущая тишина.

— Чертовски мрачная перспектива, — сказал наконец Марек Гуминни. — Сэм, может быть, вы видите хоть какой-то лучик надежды?

— Мы с Чаком сошлись на том, что, возможно, следовало бы сначала попытаться определить тип выбранной террористами цели, потом проверить идущие к цели суда и в случае необходимости потребовать проверки документов и груза, — ответил Сеймур.

— Мы слушаем, — подбодрил его Хилл. — По-вашему, к какой цели они могли бы направляться?

— Специалисты нашего профиля давно и серьёзно обеспокоены проблемой безопасности на море. Моря для террористов — обжитая территория. Тот факт, что «Аль-Каида» выбрала для своего премьерного представления воздушное нападение, многим представляется нелогичным. Все, на что они рассчитывали, это уничтожить четыре этажа башен Всемирного торгового центра, да и то лишь при невероятном везении. Нападение с моря казалось им гораздо более перспективным.

— Безопасность портов и гаваней значительно усилена, — раздражённо бросил Марек Гуминни. — Я знаю, потому что сам видел их бюджеты.

— При всём уважении, сэр, согласиться с вами не могу. Принятых мер недостаточно. С начала нового тысячелетия количество зарегистрированных нападений и похищений судов в территориальных водах Индонезии постоянно увеличивается. Деньги часто используются для финансирования террористических предприятий. Некоторые из нападений не поддаются логическому объяснению.

— Например?

— Например, отмечено десять случаев угона пиратами буксиров. Найти удалось менее половины. Для перепродажи они не годятся, поскольку слишком заметны. Тогда зачем? Мы полагаем, их могут использовать для того, чтобы отбуксировать какой-нибудь захваченный супертанкер в крупный международный порт вроде Сингапура.

— Чтобы взорвать его там? — спросил Хилл.

— Не обязательно. Такой танкер достаточно затопить с открытыми грузовыми люками. Порт будет закрыт примерно на десять лет.

— О'кей, — согласился Марек Гуминни. — Итак, вероятная цель номер один — захватить супертанкер и затопить его с целью закрытия порта. И что? По-вашему, это эффектно? По-моему, ничего особенного. Звучит довольно заурядно. Кому от этого плохо? Не считая самого порта, конечно. И никаких жертв…

— Все не так просто, — возразил Чак Хемингуэй. — Ущерб от затопления крупного судна и блокирования международного порта может быть гораздо большим, чем представляется на первый взгляд. К тому же в октябрьском 2004 года видеообращении бен Ладен сам заявил, что переносит главный удар на экономику.

Люди на заправочных станциях или в торговых центрах даже не сознают, насколько зависит сейчас мировая экономика от своевременных поставок. Никто не хочет больше тратиться на складирование и создание запасов. Груз сшитых в Китае футболок поступает в порт в пятницу, а в понедельник эти футболки уже продаются где-нибудь в Техасе. То же самое и с бензином. Возьмём Панамский канал. Или Суэцкий. Заблокируйте один из них, и мировая торговля погрузится в хаос. Ущерб составит сотни миллиардов долларов. Подобных им, столь же узких и важных каналов и проливов, можно назвать ещё с десяток.

— Хорошо, — кивнул Гуминни. — Послушайте, мне надо отчитываться перед президентом и ещё пятью начальниками. Стиву держать ответ перед премьер-министром. Мы не можем просто сидеть и раздумывать над сообщением. И не можем позволить себе проливать слёзы. Наша обязанность — предложить конкретные меры. Боссы хотят показать, что не сидят сложа руки, что пытаются что-то делать. А поэтому садитесь и составьте список вероятных целей и предлагаемых контрмер. Чёрт возьми, какие-то же ресурсы у нас есть.

Чак Хемингуэй достал лист бумаги.

— На наш взгляд, сэр, вероятной целью номер один может стать захват очень крупного судна — танкера, сухогруза, рудовоза — и затопление его в узком и жизненно важном для судоходства проливе или канале. Меры противодействия? Определить все такого рода каналы и взять их под охрану. На входе и выходе. На борт всех проходящих кораблей высаживать группы сопровождения морской пехоты.

— Вы представляете, какая возникнет неразбериха? — Стив Хилл покачал головой. — Все станут кричать, что мы сами уподобляемся пиратам. И как насчёт властей других стран? Их ведь тоже придётся спросить, а?

— Если террористы добьются своего, пострадают и посторонние корабли, и прибрежные территории. Задержек можно избежать — морпехи будут высаживаться на ходу. К тому же, будем говорить откровенно, террористы просто не допустят никакой серьёзной проверки. Им придётся открывать огонь и, следовательно, преждевременно разоблачать себя. Думаю, судовладельцы примут нашу точку зрения.

— Какой второй вариант? — поинтересовался Стив Хилл.

— Направить захваченный и снаряжённый взрывчаткой корабль на крупный морской объект — например, станцию усиления давления на нефтепроводе — и взорвать его. Результат — огромный ущерб для экологии и катастрофические экономические последствия. Нечто подобное устроил в Кувейте Саддам Хусейн, когда после вступления в войну коалиции поджёг все нефтяные скважины, рассчитывая оставить после себя выжженную землю. Контрмеры? Те же, что и в предыдущем варианте. Отслеживать и перехватывать каждое судно, направляющееся к такого рода объекту. Добиваться позитивной идентификации до приближения к десятимильной зоне санитарного кордона.

— У нас нет такого количества военных кораблей, — запротестовал Стив Хилл. — Взять под охрану все морские объекты, береговые нефтеперегонные заводы… — Он с сомнением покачал головой.

— Вот поэтому часть расходов должны будут взять на себя правительства прибрежных стран. И нам вовсе не обязательно использовать везде военные суда. Если по судну-перехватчику откроют огонь, это будет однозначно расцениваться как враждебное действие, и в таком случае цель можно уничтожить с воздуха.

Марек Гуминни провёл ладонью по лбу.

— Что ещё?

— Есть и третий сценарий, — сказал Сеймур. — Использование взрывчатки для массового уничтожения людей. В таком случае наиболее вероятными целями могут стать туристические объекты на побережье. Последствия самые ужасные, достаточно вспомнить взрыв корабля с боеприпасами в бухте Галифакса в Новой Шотландии в 1917 году. Город был просто сметён с лица земли. Тот случай до сих пор считается самым разрушительным неядерным взрывом в истории.

— Мне нужно отчитаться, Стив, — сказал Марек Гуминни, расставаясь с коллегой. — Разговор предстоит не из приятных. Кстати, если будет решено принять контрмеры, держать прессу в неведении уже не получится. Придётся придумать что-то, чтобы отвести подозрение от полковника Мартина. И вот что ещё. Как ни неприятно это говорить, но надо смотреть правде в лицо. Скорее всего, он уже вышел из игры.

Не в первый уже раз майор Ларри Дюваль выглянул из диспетчерской и, как всегда, залюбовался видом стоящего на взлётной полосе «Ф-15 Страйк Игл». Десять лет он летал на «Ф-15Е» и теперь считал, что ничего лучше новой модели в его жизни уже не будет.

Служба в ВВС США предоставила ему возможность испытать такие серьёзные машины, как «Ф-111 Аардварк» и «Ф-Джи Уайлд Уизл», но двадцатилетний опыт лётчика-испытателя подсказывал — «Игл» даст фору им всем.

Истребитель, на котором ему предстояло совершить перелёт с авиабазы ВВС Люк в штате Аризона на базу в штате Вашингтон, все ещё нуждался в доработке. Сейчас он стоял, как изготовившийся к старту спринтер, молчаливый и сосредоточенный, невосприимчивый к любви или страсти, ненависти или страху. Ларри Дюваль завидовал «Иглу» — при всей своей невероятной сложности машина ничего не чувствовала. Она ничего не боялась.

После прохождения на базе Люк общего детального техосмотра и наземного обслуживания истребитель, как того требовали инструкции, должен был совершить испытательный полёт.

Этого он и ждал на бетонной полосе в ярком свете весеннего аризонского солнца — 63 фута в длину, 18 футов в высоту, 40 футов в поперечнике, 40 000 фунтов веса. Ларри Дюваль повернулся к капитану Никки Джонсу, только что закончившему проверку систем вооружения. Лететь им предстояло вдвоём; самолёт стоимостью в несколько миллионов долларов был напичкан самыми современными электронными системами, и капитану Джонсу предстояло проверить их все за время полёта.

Их отвезли к истребителю. Ещё десять минут ушло на предполётную проверку, хотя шансов на то, что наземные команды что-то пропустили, практически не было.

Заняв места в креслах, один за другим, они пристегнулись и кивнули техникам, которые спустились на землю, отступили и наконец оставили их в покое.

Ларри Дюваль включил оба мощных двигателя, фонарь кабины с шипением опустился, и истребитель покатился к полосе. Там он остановился на несколько секунд, ещё раз проверив тормоза, получил разрешение на взлёт, и в следующее мгновение из двух сопел вырвались тридцатифутовые языки пламени.

Промчавшись около мили по бетонной дорожке, «Игл» разогнался до 185 узлов, оторвался от земли и резко ушёл вверх. Убрав шасси и подняв закрылки, майор Дюваль установил скорость набора высоты в 5000 футов в минуту и получил от штурмана компасный курс. На высоте 30 000 футов «Ф-15 Страйк Игл» выровнялся и направил нос на северо-запад, в направлении Сиэтла. Вверху над ним голубело ясное небо, далеко внизу белели заснеженные Скалистые горы.

В британском министерстве иностранных дел уточнялись последние детали намеченной на апрель встречи глав государств Большой восьмёрки: вылет британской делегации из Хитроу и прибытие в международный аэропорт имени Джона Ф. Кеннеди в Нью-Йорке, где гостей будет встречать государственный секретарь США. Туда же должны были прилететь из шести разных столиц и лидеры остальных шести стран.

Планировалось, что все делегации останутся в воздушной зоне аэропорта, в миле от ближайших демонстрантов и протестующих. Президент уже заявил, что не позволит кучке «сумасшедших» омрачать настроение гостей выкриками и оскорблениями в их адрес. Повторения Сиэтла и Генуи не будет.

Далее всех прибывших предполагалось переправить вертолётами в другое, совершенно безопасное и комфортное со всех точек зрения место, где им в течение пяти дней предстояло обсудить важнейшие вопросы мировой политики. План был прост, надёжен и безупречен.

— Странно, что раньше такое никому не пришло в голову. А ведь если подумать, получается идеально, — заметил один из британских дипломатов. — Пожалуй, идею неплохо бы позаимствовать.

— Есть новость получше, — проворчал его более искушённый коллега. — После Глениглс наша очередь придёт ещё нескоро. Так что в ближайшие годы головы пусть ломают другие.

Не прошло и недели, как Марек Гуминни снова прилетел в Британию. До этого он в компании своего непосредственного начальника, директора управления, успел побывать в Белом доме, где объяснил шести высокопоставленным чинам, какие выводы были сделаны из сообщения с далёкого и мало кому известного острова Лабуан.

— Ничего нового они мне не сообщили, — пожаловался американец встречавшему его Стиву Хиллу. — Повторили то же самое: обнаружить и уничтожить.

— У меня сходные инструкции. Никаких церемоний, найти и обезвредить. И они хотят, чтобы мы занялись этим вместе.

— Без проблем. Но вот какое дело, Стив. Моё начальство убеждено, что целью будет побережье США, поэтому и основное внимание нужно обратить на его защиту. Все остальные потенциальные цели — на Ближнем Востоке, в Азии и Европе — рассматриваются как второстепенные. Приоритет в использовании имеющихся средств — спутников, военных судов и прочего — за нами. При обнаружении корабля-призрака вдали от наших берегов имеющиеся ресурсы будут перенацелены на его уничтожение.

Директор Национальной разведки Джон Негропонте уполномочил ЦРУ информировать британских коллег о мерах, которые намеревалось принять правительство Соединённых Штатов.

Коротко они сводились к следующему.

Оборонительная стратегия базируется на трех последовательных стадиях: воздушном наблюдении, идентификации и проверке судна. Любое неудовлетворительное объяснение, а также беспричинное отклонение от курса и маршрута влечёт за собой физический перехват судна. При попытке оказать сопротивление корабль уничтожается в море.

Для определения зоны наблюдения на карте начертили круг радиусом 300 миль, взяв за центр остров Лабуан. От северной дуги окружности провели через Тихий океан прямую линию к Анкориджу на южном побережье Аляски. Другую линию провели от южной дуги окружности к тихоокеанскому побережью Эквадора.

Таким образом, в зону наблюдения попала большая часть Тихого океана от западного побережья Канады, США и Мексики до Эквадора, с включением в неё Панамского канала.

Посчитав, что оснований для публичного оглашения принятого решения пока нет, Белый дом тем не менее намеревался отслеживать все суда, находящиеся в пределах этого треугольника и движущиеся к американскому побережью. Корабли, направляющиеся в сторону Азии, интереса не вызывали. Остальные подлежали идентификации и проверке.

Многолетнее давление некоторых органов, о которых нередко отзываются с досадой и раздражением, всё же дало по крайней мере один результат. Крупные судоходные компании, следуя примеру авиационных, договорились согласовывать маршруты рейсов. Семьдесят процентов находившихся в зоне наблюдения судов двигались по таким согласованным маршрутам, и их владельцы могли в любой момент связаться с капитанами. По новым правилам во время сеанса связи капитан всегда произносит определённое, известное только судовладельцам слово. Если же пароль не употребляется, это означает, что корабль захвачен.

Через семьдесят два часа после совещания в Белом доме первый спутник «Кей-Эйч-11» занял место на орбите и приступил к наблюдению за индонезийским кругом. Его бортовые компьютеры получили задание фотографировать все торговые морские суда, находящиеся на расстоянии не более трехсот миль от острова Лабуан, независимо от направления движения. Компьютеры делают то, что им приказано. К моменту поступления инструкций двигавшаяся на юг через Макасарский пролив «Графиня Ричмондская» удалилась от острова Лабуан на 310 миль. Её не сфотографировали.

Одержимость Белого дома проблемами защиты собственных берегов представлялась, наверное, несколько односторонней при взгляде из Лондона. Предупреждения, прозвучавшие на совещании в Эдзеле, подверглись пристальному изучению в обеих столицах, но сделанные в Шотландии предложения в целом получили одобрение и поддержку.

После долгих переговоров по горячей телефонной линии между Даунинг-стрит и Белым домом удалось достичь согласия по двум важнейшим проливам, находящимся к востоку от Мальты. Заключалось оно в том, что британский ВМФ при поддержке египтян возьмёт под контроль южный вход в Суэцкий канал для проверки судов, следующих в Средиземное море из Азии, а находящиеся в Персидском заливе и Аравийском море американские военные корабли будут патрулировать Ормузский пролив. В последнем случае опасность могла возникнуть при затоплении крупнотоннажного судна на середине фарватера. Основной поток движения здесь составляли супертанкеры, идущие пустыми с юга и возвращающиеся с грузом сырой нефти после заправки на одном из многочисленных терминалов, разбросанных вдоль берегов Ирана, Объединённых Арабских Эмиратов, Катара, Бахрейна, Саудовской Аравии и Кувейта.

Задачу американцев в этом районе облегчало то обстоятельство, что количество компаний, владеющих танкерным флотом, относительно невелико и они всегда настроены на сотрудничество в интересах обеспечения общей безопасности. Высадка группы морпехов с вертолёта «Систэллион» на палубу супертанкера, идущего к проливу длиной всего лишь триста миль, и проведение короткой инспекции с посещением мостика не занимают много времени и практически не задерживают судно.

Что касается защиты портов, то все правительства приморских европейских стран получили предупреждения о возможном существовании представляющего террористическую угрозу корабля-призрака. Дания брала на себя охрану Копенгагена, Швеция присматривала за Стокгольмом и Гётеборгом, Германия сторожила Гамбург и Киль, Франция защищала Брест и Марсель. Базирующиеся на британской базе в Гибралтаре самолёты королевского ВМФ начали патрулировать узкий пролив между Скалой и Марокко, известный издавна как Геркулесовы Столбы.

За время полёта над Скалистыми горами майор Дюваль проверил своего нового любимца едва ли не во всех режимах работы и не отметил ни единого сбоя. Между тем погода внизу менялась.

Сначала в голубом небе Аризоны появились первые и поначалу нечастые хвостики облаков. Потом, примерно на границе Невады и Орегона, облака стали сгущаться и темнеть, а за рекой Колумбия плотный облачный слой уже достигал высоты 20 000 футов. Дюваль летел значительно выше, однако понимал, что при снижении ему придётся пробивать толстый слой густого пара. За двести миль до авиационной базы Маккорд он вызвал диспетчера и попросил обеспечить наземный контроль снижения и посадки.

База посоветовала держаться восточнее, развернуться над Споканом и дальше действовать согласно инструкциям с земли. Майор Дюваль выполнял левый разворот, когда забытый кем-то и зажатый между двумя гидравлическими линиями правого двигателя гаечный ключ выскользнул и упал на лопасть турбовентилятора.

В недрах двигателя гулко ухнуло, и лопатка компрессора, острая, как нож мясника, вращаясь со скоростью, близкой к скорости звука, рубанула по металлу. В обоих кокпитах тревожно замигали красные индикаторы.

— Что за чёрт! — вскрикнул Никки Джонс.

«Отключай!» — пронеслось в голове сидящего перед ним Ларри Дюваля.

Пальцы действовали автоматически, прыгая с тумблера на тумблер, глаза метались по консоли: топливо, электричество, гидравлика… Правый двигатель уже горел. Огнетушители сработали, но было поздно. Могучий «Ф-100» перемалывал сам себя — случилось то, что на сухом языке техников называется «катастрофическим отказом двигателя».

Никки Джонс вызывал базу:

— Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй, пожар правого двигателя…

Договорить ему не дал ещё один удар — это осколки лопастей, прорвавшись через противопожарную перегородку, атаковали левый борт. Теперь горел и второй двигатель — это подтверждало мигание красных индикаторов.

С одним работающим двигателем и при низком уровне топлива Ларри Дюваль мог бы посадить самолёт, но без двигателей рассчитывать было не на что. Современный истребитель, в отличие от своих ранних предшественников, не способен планировать — он падает, как пуля.

Позднее, в ходе расследования инцидента капитан Джонс скажет, что в сложившейся ситуации пилот сохранял полное самообладание. Майор переключил радио на передачу, чтобы диспетчер воздушного движения на базе слышал его в реальном времени:

— Потеря обоих двигателей. Готовлюсь к катапультированию.

Штурман в последний раз взглянул на панель. Высота — 24 000 футов. Самолёт быстро снижался, и угол снижения резко уменьшался. Солнце ещё сияло, но снизу на них надвигалась облачная гряда. Он оглянулся — истребитель превратился в пылающий факел.

— Катапультируйся! — приказал Дюваль.

Всё, что от них требовалось, это опустить руку и потянуть расположенный под сиденьем рычаг. Современные катапультируемые сиденья устроены таким образом, что все делается автоматически, даже если пилот потерял сознание.

Ни Ларри Дюваль, ни Никки Джонс не видели, как истребитель врезался в землю. Выброшенные вверх, они оказались в стратосфере. Сиденья не позволили им полететь кувырком. Тормозные парашюты стабилизировали падение. В следующую секунду обоих поглотила облачная гряда. За стёклами гермошлемов замелькали серые клочья.

Почувствовав приближение земли, сенсоры привели в действие размыкающий автомат. В тот же миг задерживающие защёлки раскрылись, и оба лётчика, уже разделённые целой милей, выпали из сидений, которые стремительно унеслись вниз.

Парашюты тоже сработали автоматически. Выброшенный вспомогательный купол выровнял положение человека в воздухе, а уже вслед за этим раскрылся и основной. Снижение скорости падения со 120 метров в секунду до 14 сопровождалось ощутимым рывком. Лёгкие нейлоновые комбинезоны и противоперегрузочные костюмы не могли защитить от пронизывающего холода. Люди как будто прорывались сквозь сырой серый лимб, отделяющий землю от ада и закончившийся только тогда, когда они рухнули на заснеженные кроны деревьев.

Майор упал на поляну. Ему повезло — устилавшие землю пружинистые еловые ветки смягчили удар. Через несколько секунд, ещё не отдышавшись и не придя толком в себя, он расстегнул пряжку на груди, освободился от строп, поднялся и включил передатчик, чтобы спасатели смогли запеленговать сигнал.

Никки Джонс тоже упал на деревья, причём в самую гущу. Ветки удержали его, осыпав снегом, и он напрягся в ожидании удара. Но удара не последовало. Задрав голову, Джонс увидел, что купол зацепился за сучья. Внизу, примерно в пятнадцати футах под ним, темнел усыпанный иголками снег. Он глубоко вздохнул, расстегнул пряжку и упал.

Удача отвернулась от Никки Джонса. Левая нога проскользнула между припорошенными снегом толстыми сучьями, и когда он упал, большеберцовая кость не выдержала напряжения и сломалась. Понимая, что холод и шок вот-вот начнут безжалостно пожирать его далеко не безграничный запас сил и энергии, Джон тоже отстегнул радиопередатчик.

Оставшись без экипажа, истребитель попытался продолжить полет, но хватило его ненадолго. Он задрал нос, неуклюже завалился на крыло, перевернулся и, врезавшись в облака, просто взорвался — пламя добралось до топливных баков.

Объятые пламенем оба двигателя — каждый весом в пять тонн — с рёвом устремились к земле. Падая с высоты двадцать тысяч футов, эти громадные куски горящего металла превратились в смертоносные снаряды. Первый свалил двадцать деревьев. Достижения второго оказались куда более впечатляющими.

Офицеру ЦРУ, командовавшему небольшим гарнизоном Хижины, потребовалось две минуты, чтобы прийти в себя и подняться с пола столовой, куда он только что пришёл на ланч. Почувствовав головокружение, оперативник прислонился к стене и позвал на помощь. Из заполненной кружащейся пылью полутьмы ему ответили стонами. Картина прояснилась через двадцать минут. Двое игравших в бильярд в комнате отдыха погибли. Трое других были ранены. Больше всего повезло тем, кто вышел прогуляться. Они успели отойти ярдов на сто, когда метеорит — так им показалось — врезался в Хижину. Удостоверившись, что двое сотрудников ЦРУ мертвы, трое нуждаются в срочной госпитализации, двое в полном порядке и ещё пятеро пребывают в состоянии глубокого шока, они проверили пленника.

Потом их обвинят в нерасторопности и неоперативности, но ещё позже следствие снимет обвинения, посчитав, что они имели полное право позаботиться в первую очередь о себе.

Заглянув в глазок, офицеры увидели, что в камере необычно светло. Ворвавшись в комнату, они обнаружили, что дверь между прогулочным двориком и жилыми помещениями снесена. Что касается самой камеры, то её железобетонные стены выдержали удар.

Стене дворика повезло меньше. Рухнувший с неба реактивный двигатель «Ф-100» вырвал из неё кусок в пять футов высотой и, срикошетив, разнёс столовую.

Афганец исчез.

Глава 15

Пока сплетённая американцами широкая сеть наблюдения накрывала Филиппины, Борнео, восточную Индонезию и большую часть Тихого океана, вплоть до Западного побережья США, «Графиня Ричмондская» вышла из моря Флорес, проскользнула через Ломбокский пролив между Бали и Ломбоком и вошла в Индийский океан. После чего повернула на запад, к Африке.

Сигнал бедствия с гибнущего истребителя услышали по крайней мере трое. Во-первых, его приняли на базе Маккорд, где переговоры диспетчера с экипажем записывались на плёнку. Кроме того, шестнадцатый канал прослушивали на станции слежения ВМФ на острове Уибби, севернее Маккорда, и в Беллингеме, где находится пункт береговой охраны. Уже через несколько секунд после получения сигнала они связались друг с другом, чтобы попытаться определить положение катапультировавшихся пилотов.

Дни, когда пережившие крушение самолёта лётчики беспомощно болтались на волнах в крохотной спасательной лодке или сидели в лесу, сутками ожидая, когда же их найдут, давно миновали. Спасательный жилет нынешних авиаторов оснащён современным радиомаяком, небольшим по размеру, но мощным, и передатчиком, позволяющим вести голосовое общение.

Сигналы маяков удалось поймать практически мгновенно, и три поста прослушивания определили местонахождение двух членов экипажа с точностью до нескольких ярдов. Майор Дюваль находился в районе парка, капитан Джонс в зоне лесозаготовок. В зимних условиях добраться до обоих было не так-то легко.

Низкая облачность исключала использование вертолёта, а значит, оставалось только прибегнуть к старому способу: отправить группы спасателей. На первом этапе их предполагалось доставить вездеходами как можно ближе к местам поиска, а на втором результат зависел лишь от усердия, умения и физических возможностей спасателей.

Главным врагом попавших в беду испытателей был холод, а в случае с Никки Джонсом ещё и травма. Шериф округа Уотком доложил, что его отряд готов выступить и прибыть к месту встречи с остальными спасателями в городок Глейшер через тридцать минут. В городке жили лесорубы, знающие едва ли не каждую лесную тропинку, и они могли первыми добраться до штурмана. Получив точные координаты цели, шериф со своими людьми выступил в путь.

Чтобы поддержать штурмана, дежурный на базе Маккорд переключил шерифа на приёмник Джонса.

Служба Национального парка штата Вашингтон занялась майором Дювалем. Опыта этим людям не занимать; ежегодно им приходится вызволять из беды десятки туристов. Им знакомы не только все дороги, но и все тропинки. В их распоряжении есть снегоходы и квадроциклы. Поскольку майор приземлился благополучно, помощь медиков, к счастью, не требовалась.

Но время шло, и люди уже начали замерзать; особенно туго приходилось Джонсу, который не мог двигаться. Вопрос стоял так: либо спасатели успеют доставить замерзающим рукавицы, тёплую обувь, одеяла и горячую еду, либо холод прикончит их раньше.

Поисковикам не сказали, — поскольку этого никто пока не знал, — что где-то в лесу есть ещё один человек и что человек этот очень и очень опасен.

Единственным подарком небес для выживших в Хижине церэушников стало то, что аппаратура связи практически не пострадала от удара низвергшегося из-за облаков двигателя. В распоряжении командира был всего один номер, но большего и не требовалось. Защищённая линия соединяла затерянный в глуши бревенчатый домик с кабинетом заместителя директора Центрального разведывательного управления Мареком Гуминни в Лэнгли. С учётом разделявших их трех часовых поясов он поднял трубку около четырех пополудни.

Доклад Гуминни выслушал молча и, как могло показаться, спокойно. Он не орал, не бушевал, не стучал кулаком по столу, хотя и лучше многих понимал — управление постигла большая беда. Ещё слушая сбивчивый рассказ командира группы, Гуминни уже анализировал ситуацию. Два трупа могут подождать — при такой температуре с ними ничего не случится. Троим раненым требуется немедленная эвакуация. И, самое главное, необходимо как можно скорее найти беглеца.

— Вы можете принять у себя вертолёт? — спросил он.

— Нет, сэр. Очень низкая облачность, и вот-вот пойдёт снег.

— Ближайший город?

— Мазама. От него к перевалу Харта идёт более или менее сносная дорога. Перевал в миле от нас. Дальше никаких путей сообщения нет.

— Вы — закрытый исследовательский центр, понятно? У вас крупный инцидент. Вам необходима экстренная помощь. Срочно свяжитесь с шерифом Мазамы. Пусть немедленно направляется к вам. Любым транспортом, какой только есть. Последнюю милю можно пройти на снегоходах или в крайнем случае на лыжах. Надо, чтобы он захватил с собой сани. Раненых отправьте в госпиталь. Согреться пока можете?

— Да, сэр. Пострадали два помещения, три остались целы. Отопление вышло из строя, но мы развели костёр.

— Хорошо. Дождитесь спасателей. Все закрытые линии связи отключить. Оборудование и материалы заберите с собой. Эвакуируйтесь вместе с ранеными.

— Сэр?

— Да.

— Как быть с Афганцем?

— Им займусь я.

Марк Гуминни подумал о письме, полученном от Джона Негропонте в самом начале операции «Лом». Документе, предоставлявшем ему практически неограниченные полномочия. Пора и армии отработать деньги налогоплательщиков. Нужно звонить в Пентагон.

За годы работы в ЦРУ и благодаря укрепившемуся в последнее время духу взаимопомощи и сотрудничества у него установились тесные отношения со службой разведки министерства обороны — лучшим другом войск специального назначения. Через двадцать минут в череде неприятностей этого чёрного дня забрезжил первый просвет.

В четырех милях от военно-воздушной базы Маккорд находится армейская база Форт-Льюис. На её огромной территории есть недоступный для непосвящённых уголок, отведённый для первой группы сил специального назначения, более известной в узких кругах как группа оперативного развёртывания (ОГ) «Альфа-143». В её составе есть горно-альпийская рота, или «команда А» под началом капитана Майкла Линнета.

Снявший трубку дежурный по роте при всём желании не мог помочь делу, хотя звонили из Пентагона, а разговаривал с ним двухзвездный генерал.

— В данный момент, сэр, на месте никого нет. Рота проводит тактические учения на склонах горы Рейнер.

Вашингтонский генерал, разумеется, впервые слышал об этой негостеприимной вершине к югу от Такомы, в округе Пирс.

— Их можно вернуть на базу вертолётами?

— Так точно, сэр. У нас здесь немного прояснилось.

— А вы можете переправить роту в местечко под названием Мазума? Поближе к перевалу Харта?

— Мне нужно уточнить, сэр. — Через три минуты лейтенант снова взял трубку. Генерал всё ещё был на линии. — Никак нет, сэр. В районе перевала низкая облачность и сильный снегопад. Попасть туда можно только наземным транспортом.

— В таком случае воспользуйтесь наземным. Доставить самым коротким маршрутом. Вы сказали, лейтенант, что рота на учениях?

— Так точно, сэр.

— Надеюсь, у них есть всё необходимое для выполнения оперативной задачи в Пасайтеновом заповеднике?

— Так точно, генерал. Всё необходимое для действий в условиях гористо-пересечённой местности при минусовой температуре.

— Включая боевые патроны?

— Так точно, сэр. Рота отрабатывает действия по преследованию террористов в Национальном парке Рейнер.

— Так вот, лейтенант, учения закончились. Перед вами боевая задача. Перебросьте все подразделение к офису шерифа Мазамы. Свяжитесь с агентом ЦРУ Олсеном. Поддерживайте постоянную связь с «Альфой» и докладывайте мне о ходе операции.

Для экономии времени капитан Линнет, успевший получить кое-какую информацию за время спуска с горы Рейнер, попросил воздушной поддержки. На базе Форт-Льюис есть собственный военно-транспортный вертолёт «Чинук»; он-то и забрал «команду Альфа» полчаса спустя с заснеженной парковочной стоянки у подножия горы.

«Чинук» высадил группу на крохотном лётном поле к западу от Берлингтона — лететь дальше на север не позволяли погодные условия. Посланный к аэродрому вездеход шёл туда почти час и прибыл одновременно с вертолётом.

От Берлингтона к Каскадным горам можно добраться по идущей вдоль реки Скагит автостраде № 20. Зимой она открыта только для служебного и спецтранспорта. Военный вездеход был укомплектован всем необходимым для передвижения по пересечённой местности, но и ему понадобилось четыре часа, чтобы доползти до богом забытого городишки Мазама.

Церэушники тоже едва держались на ногах, но они по крайней мере могли не тревожиться за своих раненых товарищей — присланные машины «Скорой помощи» увозили тех на юг, чтобы погрузить на вертолёт и переправить ещё дальше, в военный госпиталь Такомы.

Олсен сообщил капитану Линнету всё, что счёл необходимым. Линнет недовольно заметил, что имеет допуск к секретной информации, и потребовал большего.

— Этот беглец… у него есть тёплая одежда и обувь?

— Нет. Спортивные ботинки, утеплённые брюки и лёгкая куртка с подстёжкой.

— Лыжи? Снегоступы? Он вооружён?

— Нет, ничего такого.

— Сейчас уже темно. У него есть прибор ночного видения? Что-то такое, что помогает передвигаться?

— Определённо нет. Он заключённый, содержавшийся в условиях особо строгого режима.

— Лёгкая добыча, — сказал Линнет. — При такой температуре и метровой толщине снега без компаса он будет ходить кругами. Мы его возьмём.

— Тут вот в чём штука. Он — горец. Родился и вырос в горах.

— Где-то здесь?

— Нет. В Тора Бора. Он — афганец.

Линнет удивлённо посмотрел на церэушника. Он воевал в Тора Бора и одним из первых в составе спецназа коалиционных англо-американских сил проник в Афганистан через Спингар в поисках группы арабов. Было на его счёту и участие в операции «Анаконда». Тогда тоже не всё прошло гладко. Их группа потеряла несколько человек. Так что у Линнета были свои счёты с пуштунами из Тора Бора.

— По коням! — крикнул он, и отряд вернулся к вездеходу.

Последние мили до перевала Харта, а дальше возвращение к древнейшим транспортным средствам — лыжам и снегоступам.

Они уже уезжали, когда по радио сообщили, что оба авиатора найдены, замёрзшие, но живые. Их доставили в Сиэтл. Новость хорошая, но для Лемюэля Уилсона она пришла слишком поздно.

В Америке и Британии по-прежнему рассматривали в качестве основной версию угрозы номер один, полагая, что «Аль-Каида» планирует перекрыть один из жизненно важных для мировой экономики каналов или проливов.

В этой ситуации первостепенное значение имели размеры судна. Груз никакой роли не играл. Если только это не горючее. По всему миру рассылались запросы — уточнялось местонахождение судов большого тоннажа.

Понятно, что чем крупнее корабль, тем легче его найти, тем более что большинство таких морских гигантов принадлежат крупным, уважаемым компаниям. В первую очередь проверке подлежали пятьсот танкеров типа ULCC и VLCC[4], известных в просторечии как супертанкеры. Фактов захвата их отмечено не было. Затем наступила очередь менее крупных — от 100 до 150 тысяч тонн. После проверки всех судов водоизмещением до 50 000 тонн паника, вызванная угрозой блокады проливов, начала затихать.

Самым полным списком кораблей обладает, наверное, морское страховое объединение Ллойда. Документ этот называется «Регистром Ллойда». Группа в Эдзеле открыла постоянную линию связи с Ллойдом. По совету специалистов ассоциации они обратили внимание на суда, плавающие под «удобными флагами», приписанные к сомнительным портам и принадлежащие подозрительным владельцам. Общими усилиями Ллойда, Антитеррористического отдела Интеллидженс сервис, американского ЦРУ и береговой охраны более двухсот судов попали — без уведомления их капитанов и владельцев — в чёрный список. Негласная инструкция требовала не допускать их захода в порты. И снова ничего. Буря затаилась, и уведомленные о ней со все возрастающей тревогой поглядывали на лениво покачивающиеся буйки штормового предупреждения — горизонт был чист.

Капитан Линнет знал горы: человек, не имеющий специального оснащения и дерзнувший отправиться в путь по занесённому снегом лесу с невидимыми деревьями, корнями, расщелинами, ямами, оврагами и ручьями, может считать себя счастливчиком, если пройдёт полмили в час, не свернув шею.

Наибольшая опасность таилась в неслышно журчащих под настом и тонким льдом ручейках. Промочив ноги, человек быстро теряет внутреннюю температуру тела, что ведёт к переохлаждению и обморожению конечностей.

Олсен дал ясно понять: ни при каких обстоятельствах беглец не должен пересечь границу с Канадой или добраться до действующего телефона. На всякий случай.

Линнет не сомневался в успехе. Без компаса объект будет ходить по кругу. Через каждые несколько шагов он будет спотыкаться и падать. К тому же в безлунную ночь в лесу темно.

Да, у него преимущество в пять часов, но, даже двигаясь по прямой, он вряд ли прошёл больше трех миль. Спецназовец на лыжах идёт втрое быстрее, а на снегоступах — вдвое.

Насчёт лыж Линнет был прав. Расстояние от места высадки с вездехода до разрушенной Хижины они прошли за час. Осмотр местности показал, что в дом афганец не возвращался. Это означало, что он ушёл в чём был и без оружия. Два трупа со сложенными на груди руками лежали в холодной столовой, где им не угрожало лесное зверьё. Ждать им придётся до тех пор, пока погода не улучшится настолько, чтобы за ними смогли прислать вертолёт.

«Команда А» состояла из двенадцати человек, и Линнет был единственным офицером. Его заместитель имел звание унтер-офицера, остальные десять были солдатами разных сержантских званий.

По специальностям они распределялись так: два сапёра-взрывника, два радиооператора, два «медика», взводный сержант, разведчик и два снайпера. Пока Линнет осматривал Хижину изнутри, взводный, опытный следопыт, осмотрел прилегающую территорию.

Снег уже прекратился, и территория вокруг вертолётной площадки, куда прибыли спасатели из Мазамы, и у передней двери представляла собой месиво. Но от разбитой стены прогулочного дворика на север уходила одна-единственная цепочка следов.

Случайность? Логика подсказывала Линнету, что именно это направление должно было представляться беглецу самым бесперспективным. До канадской границы двадцать две мили. Для афганца — сорок четыре часа ходу. Он никогда бы не ушёл так далеко, даже с компасом. В любом случае капитан рассчитывал перехватить беглеца по крайней мере на полпути.

На первую милю у них ушёл целый час — и это на снегоступах. Следы привели «команду А» к ещё одному домику. О нём Линнета не предупредили, как и о существовании ещё двух или трех, построенных в Пасайтеновом заповеднике ещё до принятия запрета на любое строительство. В домике определённо кто-то побывал — на это указывали и разбитая ставня, и валяющийся рядом с окном камень.

Капитан вошёл первым — с карабином на изготовку. Двое встали по обе стороны от разбитого окна. Через минуту стало ясно — в доме никого нет, как нет никого ни в гараже, ни в дровяном сарае. Зато следов хватало. Линнет щёлкнул выключателем. Ничего. Приезжая, хозяин пользовался, очевидно, находящимся в гараже генератором, который был сейчас отключён.

В гостиной возле камина нашлись спички и длинные тонкие свечи — очевидно, на случай отказа генератора. На решётке лежали сухие поленья.

Капитан повернулся к радиооператору:

— Свяжись с шерифом и выясни, кто владелец.

Осмотр внутренних помещений показал, что беглец явно что-то искал, но действовал при этом достаточно осторожно и по крайней мере ничего не разбил.

— Дом принадлежит хирургу из Сиэтла, — доложил сержант. — Приезжает сюда летом, по выходным и на время отпуска. Осенью все закрывает.

— Узнай имя и номер телефона — шериф должен знать. Потом свяжись с Форт-Льюисом, пусть позвонят этому парню домой и соединят напрямую с нами.

То, что владельцем дома оказался врач, можно было считать удачей — врачи всегда носят с собой пейджер на случай крайней необходимости. Данная ситуация вполне вписывалась в эту категорию.

Возле Сурабаи корабль-призрак так и не появился. Впрочем, и груз дорогих восточных шёлков его там не ждал, хотя на палубе «Графини Ричмондской» и стояли шесть предназначенных для него морских контейнеров.

Судно обогнуло с юга Яву, миновало остров Рождества и вошло в Индийский океан. Жизнь на борту шла установленным порядком, рутина превратилась в некое подобие ритуала.

Психопат Ибрагим почти не выходил из кабины, тяжело перенося морскую болезнь. Остальные семеро занимались своими делами и практически не общались: инженер присматривал за двигателями и постоянно пребывал в машинном отделении, поддерживая максимальную скорость и не обращая внимания на расход топлива. Куда бы ни шла «Графиня Ричмондская», горючее на обратный путь ей не требовалось.

Две загадки оставались неразгаданными, и решить их Мартину не удавалось: куда идёт корабль и какого рода взрывчаткой заполнены шесть её контейнеров? Похоже, этого не знали и другие, за исключением, может быть, инженера-химика, но он болтливостью не отличался, и в редких разговорах эту тему не поднимали.

Радиооператор, нёсший бессменную вахту в рубке, должно быть, получал какую-то информацию о проверке судов в Тихом океане и усилении охраны Ормузского пролива и Суэцкого канала и, скорее всего, докладывал её Ибрагиму, но с прочими новостями не делился.

Остальные пятеро поочерёдно отрабатывали на камбузе, готовя нехитрую еду из консервированных продуктов, и меняли друг друга у штурвала. Штурман прокладывал курс — сначала строго на запад, потом к югу, в обход мыса Доброй Надежды.

В свободное время они молились по пять раз на день, как и определено Писанием, читали Коран и смотрели на море.

Попытаться захватить корабль? Мысль эта посещала Мартина часто. Он мог бы украсть с камбуза нож. Из семерых противников огнестрельное оружие имел только Ибрагим. Плюсом было то, что обычно все семеро находились в разных местах, от машинного отделения внизу до радиорубки на полубаке. Мартин понимал, что, как только судно приблизится к цели, ему не останется ничего другого, как действовать. Но пока «Графиня Ричмондская» пересекала Индийский океан, и он терпеливо выжидал.

Дошло ли по назначению сообщение, засунутое в кармашек рюкзака аквалангиста, или осталось непрочитанным и валяется где-нибудь на чердаке с прочим хламом? Мартин не знал. Не знал он и о том, что стал инициатором глобальной охоты за кораблём-призраком.

— Я разговариваю с доктором Беренсоном?

Майкл Линнет взял у сержанта-радиста наушники.

— Вас беспокоят из службы шерифа Мазамы, — соврал он. — Мы сейчас в вашем домике. К сожалению, порадовать не могу — здесь у вас побывали. Проникновение со взломом.

— Что? Вот чёрт! И как? Что пропало? — пропищал голос из Сиэтла.

— Трудно сказать. Он проник через окно. Разбил стекло камнем. Пока это единственное отмеченное повреждение. Что касается украденного, то я хотел бы проверить. Вы храните здесь огнестрельное оружие?

— Конечно, нет. У меня есть два охотничьих ружья, но осенью я всегда забираю их с собой.

— Отлично. Пойдём дальше. Как насчёт тёплой одежды? Где вы её держите?

— Во встроенном шкафчике справа от двери в спальню.

Капитан кивнул сержанту, и тот, открыв дверцу, посветил фонариком. Одежды и обуви хватило бы на несколько человек.

— Там должны быть меховые сапоги, утеплённые брюки и парка с капюшоном на «молнии».

Ни сапог, ни брюк, ни парки.

— Лыжи, снегоступы?

— Да, и то, и другое. В том же шкафчике.

Ни того, ни другого.

— Какое-либо оружие вообще? Компас?

— Нож «Буи»[5] в ножнах. Должен висеть на внутренней стороне двери. Компас и фонарик в ящике стола.

Ничего этого уже не было. К тому же беглец успел порыться на кухне. Следы готовки, правда, отсутствовали. На столе рядом с двумя пустыми бутылками содовой лежала также пустая жестянка консервированных бобов. Рядом валялся консервный нож. На перевёрнутую банку из-под пикулей, в которую доктор бросал четвертаки, внимания никто не обратил.

— Спасибо, док. Как только погода улучшится, мы пошлём сюда людей, чтобы вставили стекло. А вам нужно будет составить опись украденного.

Капитан дал «отбой» и оглядел свою немногочисленную группу.

— Пошли, — только и сказал он.

При всём том, что беглец смог подкрепиться и обзавестись тёплой одеждой и обувью, Линнет по-прежнему не сомневался в успехе, хотя и понимал, что шансы противника увеличились. Афганец провёл в домике около часа, тогда как его преследователи не более тридцати минут, так что временной гандикап сократился. С другой стороны, он и двигался теперь быстрее.

Проглотив гордость, капитан принял нелёгкое для себя решение вызвать подкрепление и приказал радисту связаться с Форт-Льюисом.

— Скажите Маккорду, мне нужен «Спектр». Немедленно. Задействуйте все каналы, какие только нужно. Если придётся, Пентагон. Пусть дадут пилоту наши координаты и частоту.

Пока наверху решался вопрос об отправке самолёта, группа не стояла на месте. Путь прокладывал взводный, отыскивавший в темноте следы беглеца. Никто не жаловался, все старались как могли, но афганец шёл налегке, а преследователи несли на себе не только оружие. По расчётам Линнета, дистанция сокращалась, но насколько быстро? Потом снова повалил снег. Благословение и проклятие — два в одном. Покрывая кочки и камни обманчиво пухлым покрывалом, он позволил сменить неудобные снегоступы на быстрые лыжи, но одновременно и запорошил следы.

В секунды коротких пауз Линнет нетерпеливо поглядывал вверх, словно ожидая, что стелющиеся над землёй плотные тучи вот-вот проткнёт перст указующий. Помощь пришла около полуночи и действительно с небес. Предстала она в виде «Локхид-Мартин АС-130 Геркулес», кружащего на высоте 20 000 футов, над слоем облаков, и пронзающего их зорким глазом.

Среди множества игрушек, побаловаться с которыми позволяют десантникам, самолёт «Спектр», с точки зрения наземного противника, едва ли не самый ненавистный продукт инженерной и технической мысли.

Выпотрошив обычный транспортный самолёт «Геркулес», мастера начинили его оборудованием последнего поколения, позволяющим обнаруживать, брать на мушку и уничтожать цель на земле. Такой вот неприятный для врага сюрприз стоимостью в семьдесят два миллиона долларов.

Выступая в своей первой ипостаси — «поисковика», «Спектр» одинаково эффективен днём и ночью, в дождь и ветер, снег и град. Компания «Рейтион» предусмотрительно снабдила его синтетическим апертурным радаром и инфракрасным тепловизором, распознающим на местности любое испускающее тепло существо. При этом образ предстаёт не расплывчатым бесформенным пятном, а фигурой достаточно чёткой, чтобы отличить четвероногого зверя от двуногой твари. Однако при всех своих способностях он не сумел превзойти некоего мистера Лемюэля Уилсона.

У этого господина тоже был свой домик на самой границе заповедника, на нижнем склоне горы Робинсон. Только в отличие от хирурга из Сиэтла мистер Уилсон проводил в нём ещё и зиму, поскольку не мог похвастать альтернативным городским жильём.

Вообще-то он даже гордился собой, выживая вдали от благ цивилизации без электричества и используя дрова для обогрева и керосиновые лампы для освещения. Летом этот отшельник охотился и запасался сушёным мясом на зиму. Заготавливал дрова. Косил траву для обитавшего вместе с ним неприхотливого и выносливого горного пони. А ещё у него было хобби.

Короткие зимние дни и долгие вечера мистер Уилсон проводил за тем, что прослушивал диапазоны частот, на которых общались органы правопорядка, аварийные и спасательные службы и коммунальные предприятия. Для удовлетворения своего любопытства лесной затворник обзавёлся радиостанцией диапазона гражданской связи, работавшей от крохотного генератора. Именно так он и узнал о разбившемся самолёте, двух потерявшихся в заснеженных дебрях авиаторах и посылке на их поиски спасательных команд.

Лемюэль Уилсон с гордостью называл себя сознательным гражданином. Власти чаще пользуются по отношению к таким людям иными терминами, полагая, что они суют нос не в своё дело и только путаются под ногами. Не успели майор Дюваль и капитан Джонс сообщить о постигшей их беде, а власти обменяться данными о местоположении несчастных, как мистер Уилсон вскочил в седло и пришпорил скакуна. Намеревался он ни более ни менее как пересечь южную половину заповедника, добраться до парка и спасти майора Дюваля.

Поскольку таскать с собой громоздкую аппаратуру было неудобно, мистер Уилсон отправился в путь налегке, так и не узнав, что спасатели обошлись без него. Тем не менее человеческий контакт всё же имел место.

Понять, что случилось, мистер Уилсон не успел. Сугроб, на который он направил лошадку, вдруг двинулся ему навстречу, а из-под снега вырос человек в одежде из серебристого материала космического века.

Не столь современным был нож «Буи», изобретённый примерно во времена Аламо, но все ещё остающийся очень грозным оружием. Рука незнакомца обхватила его за шею, сдёрнула с лошади, и не успело тело удариться о землю, как лезвие прошло между рёбрами и рассекло сердце.

Тепловизор прекрасно реагирует на тепло живого организма, но тело Лемюэля Уилсона, сброшенное в овраг в десяти ярдах от места, где он умер, остывало слишком быстро. К тому времени, когда «АС-130 Спектр» начал кружить над Каскадными горами, температура его упала настолько, что прибор уже не отличал мистера Уилсона от неживой природы.

— Это Спектр-Эхо-Фокстрот. Вызываю «команду Альфа». Ты меня слышишь, Альфа?

— Я Группа Пять, — отозвался капитан Линнет. — Нас двенадцать, мы на лыжах. Видишь нас?

— Улыбнись, и я пришлю тебе фотографию, — пообещал радист с высоты в четыре мили.

— Потом посмеёмся. Беглец должен быть милях в трех к северу от нас. Он один, на лыжах, направление движения — граница. Есть?

Ответ пришёл после долгой паузы:

— Объект не обнаружен. Ничего похожего.

— Должен быть, — настаивал Липнет. — Он где-то там, впереди. Присмотрись.

Лиственницы и клёны остались позади. Выйдя из лесу, группа оказалась на голой каменистой осыпи, расстилающейся перед ними на несколько сотен ярдов. Где-то там, в темноте, лежало озеро Маунтин и высился Монумент-Пик. На экране тепловизора капитан и его люди выглядели призрачными фигурами, белыми зомби на белом фоне. Так же должен был выглядеть афганец. Тогда почему же его не видно? Укрылся в пещере или закопался под снег? Если так, то он где-то рядом. Лыжи шли легко; обогнув склон, десантники снова увидели впереди лес.

Зафиксировав положение отряда, «Спектр» определил расстояние до канадской границы — двенадцать миль. И пять часов до рассвета или того, что называлось этим словом в краю снегов, гор, валунов и деревьев.

Прошёл ещё час. «Спектр» продолжал кружить над горами, однако ничего не находил.

— Проверь ещё раз, — попросил Линнет.

Он уже начал сомневаться, не случилось ли что-то такое, чего они не учли? Может быть, афганец умер? Не исключено. К тому же такой вариант объяснял бы отсутствие теплового сигнала. Или спрятался в пещере? Но тогда перед ним только два варианта: либо умереть там, либо выбраться и бежать к границе. А значит…

Измат Хан гнал отважную, но уставшую лошадку вперёд, вверх по склону. Компас подсказывал, что он движется на север.

— Мы сканируем сектор прямого угла, — объяснил оператор. — Вплоть до самой границы. В этом секторе я вижу восемь животных. Четырех оленей, двух барибалов, которые сейчас в спячке, кугуара и лося. Лось идёт на север. Он примерно в четырех милях от вас.

Всё дело было в прихваченной из домика хирурга парке. Изнурённая, взмокшая лошадь посылала чёткий сигнал, а припавший к её шее человек сливался с животным.

— Сэр, — подал голос сержант-сапёр, — я из Миннесоты.

— Поделись своими проблемами с капелланом, — раздражённо бросил Линнет.

— Я хочу сказать, сэр, — продолжал сержант, — что лось никогда бы не пошёл в горы в такую погоду. Лоси обычно держатся в долине, где есть лишайник. Думаю, там не лось.

Линнет поднял руку, приказывая группе остановиться. Никто не возражал. Капитан пристально вглядывался в темноту сквозь пелену падающего снега. Четыре мили! Невероятно.

Между тем глубоко в лесу подкарауливший Лемюэля Уилсона афганец сам попал в засаду. Затаившийся кугуар был слишком стар, чтобы охотиться на оленя, но при том хитёр и очень голоден. Зверь прыгнул сверху, с уступа между двумя деревьями, и лошадь наверняка почуяла бы его раньше, если бы не так устала.

Измат Хан успел лишь заметить, как что-то желтовато-коричневое ударило в его коня, и животное завалилось на бок. Всадник успел выхватить из седельной сумки ружьё и упал через круп на снег. Упав, он повернулся, вскинул ружьё и, мгновенно прицелившись, выстрелил.

Ему повезло, что кугуар выбрал целью лошадь, а не его самого. Пони был ещё жив, но подняться, сбросив стотридцатипятифунтового зверя, не мог. Измат Хан потратил вторую пулю, прекратив его агонию.

Афганец снял прикреплённые к седлу снегоступы, привязал их к сапогам, закинул за плечо ружьё, проверил компас и продолжил путь. Через сотню ярдов он сделал короткий привал, укрывшись под выступом скалы. Именно она и защитила его от зоркого глаза «Спектра».

— Убери оленя, — сказал капитан Линнет. — Думаю, это всадник на лошади.

Оператор присмотрелся к изображению на экране.

— Ты прав, — согласился он. — Вижу шесть ног. Наверно, остановился отдохнуть. На следующем круге мы с ним покончим.

Для уничтожения цели «Спектр» располагал тремя системами. Первая, стопятимиллиметровая гаубица «М-102», была настолько мощной, что использовать её против одного-единственного человека казалось чрезмерным.

Вторую представляла сорокамиллиметровая пушка «Бофорс», переделанная много лет назад из шведского зенитного орудия и способная при высокой скорострельности разнести на кусочки здание или танк.

Зная, что их цель — всадник, экипаж «Спектра» сделал выбор в пользу пулемёта Гатлинга. Это по-настоящему страшное оружие выпускает в минуту 1800 пуль, каждая из которых имеет диаметр 25 мм и может разорвать человека. Огонь настолько плотный, что если обстреливать футбольное поле в течение тридцати секунд, на нём не останется ничего живого, кроме разве что полевой мыши. Да и та, скорее всего, умрёт от страха.

Максимальная высота для стрельбы из пулемёта — 12 000 футов, поэтому, заходя на очередной круг, «Спектр» снизился до 10 000 футов, поймал цель и за десять секунд выпустил триста пуль в тело лошади.

— Дело сделано, никого не осталось, — сообщил оператор. — Оба, человек и лошадь, устранены.

— Спасибо, Эхо-Фокстрот, — отозвался капитан Линнет. — Остальным займёмся сами.

«Спектр», выполнив поставленную задачу, вернулся на авиабазу Маккорд.

Снег прекратился. По свежему пуху лыжи шли быстрее, и вскоре группа углубилась в лес и наткнулась на останки лошади, куски мяса и костей, в большинстве своём не крупнее руки. Кое-где попадались клочья желтовато-коричневой шерсти.

Минут десять Линнет пытался отыскать что-то похожее на клочки одежды, утеплённых сапог, снегоступов, человеческий череп, бороду или нож «Буи».

Найти удалось только лыжи, но одна из них оказалась сломанной. Случиться это могло, когда лошадь упала. Рядом валялся пустой чехол из овечьей шкуры. Ружья не было. Не было снегоступов. Не было афганца.

За два часа до рассвета охота превратилась в гонку. Двенадцать лыжников преследовали одного беглеца на снегоступах. Все выбились из сил. Все были на пределе. Когда небо на востоке чуточку просветлело, взводный, уточнив положение с помощью системы GPS, пробормотал:

— До границы полмили.

Двадцать минут спустя команда «Альфа» вышла на обрыв, с которого открывался вид на широкую долину с лесовозной дорогой, обозначавшей американо-канадскую границу. На противоположной стороне долины виднелся небольшой посёлок лесорубов. Зимой он пустовал.

Линнет опустился на корточки, поправил автомат и поднёс к глазам бинокль. Пейзаж выглядел сонным. Ни малейшего признака движения.

Не дожидаясь приказа, снайперы достали из чехлов винтовки, поправили прицелы, передёрнули затворы и легли на снег, приникнув к окулярам.

С точки зрения обычного солдата, снайперы — особое племя. Они никогда не приближаются к тем, кого убивают, но при этом видят их с ясностью и чёткостью, почти невозможными при современной войне. Теперь, когда солдаты уже не сходятся в рукопашной, люди погибают не от руки врага, а от его компьютера, от ракеты, прилетевшей с другого континента или откуда-то из-за моря.

Людей убивает «умная» бомба, сброшенная с самолёта, пролетающего так высоко, что его никто не видит. Их убивает снаряд, выпущенный находящимся за горизонтом орудием. В крайнем случае их расстреливают из вертолёта, и убийцы видят только неясные фигуры, мечущиеся, пытающиеся спрятаться, отстреливающиеся, падающие. Но фигуры эти не похожи на реальных людей.

Снайпер видит своих жертв именно такими. Реальными людьми. Лёжа в полной тишине, совершенно неподвижно, он видит цель — мужчину с трехдневной щетиной, который потягивается и зевает, ест фасоль из банки, расстёгивает ширинку или просто стоит и смотрит в стеклянный глаз смерти, не подозревая, что оставшаяся жизнь измеряется долями секунды полёта пули. Потом он умирает.

Да, снайперы — особое племя. Внешне такие же, как и все остальные, но мозги у них устроены иначе.

А ещё они живут в особом мире. Одержимые манией точности, они нередко впадают в молчание, заполненное только весом пуль, мощностью зарядов, поправками на ветер, убойной силой и тем, что ещё можно сделать, чтобы усовершенствовать их любимую игрушку.

Подобно всем узким специалистам, они питают слабость (или страсть) к разным видам оружия. Некоторые предпочитают крохотные пульки — например, «М-700», которыми стреляют из «ремингтона-308». Другие всей душой за «М-21» — снайперскую версию стандартной боевой винтовки «М-14». Самая тяжёлая из всех — «барретт лайт фифти», настоящий монстр, выстреливающий пули размером с человеческий палец на расстояние более мили. Если такая штука попадает в голову, голова просто взрывается.

Справа от капитана Линнета лежал, раскинув ноги, его первый снайпер, старший сержант Питер Бирпоу. В жилах сержанта текла смешанная кровь отца, индейца из племени сиу, и матери-испанки. Бирпоу вырос в трущобах Детройта, и армия стала ему домом. У него были высокие скулы и глаза волка. В «зелёных беретах» он считался лучшим стрелком. Имея немалый выбор, сержант в конце концов остановился на «шайене-408», сравнительно недавней модели затворного действия, которую ценил за несколько большую, чем у других, стабильность при выстреле.

Отправив в ствол пулю, длинную и тонкую, отполированную самым тщательным образом для исключения даже малейшей вибрации при полёте, Бирпоу несколько секунд вглядывался в оптический прицел.

— Я вижу его, капитан, — прошептал он.

То, что пропустил бинокль, заметил прицел. Между вытянувшимися в одну улицу домиками лесорубов стояла закрытая с трех сторон деревьями телефонная будка со стеклянной дверью.

— Высокий, длинные спутанные волосы, густая чёрная борода?

— Точно.

— Что он делает?

— Он в телефонной будке, сэр.

В тюрьме Гуантанамо Измат Хан почти не общался с другими заключёнными. Исключением стал проведший, как и он, много месяцев в «изоляторе» иорданец, воевавший в середине девяностых в Боснии, а затем работавший инструктором в тренировочном лагере «Аль-Каиды». Как и афганец, иорданец держался твёрдо и ни на какое сотрудничество со следователями не шёл.

Однажды, перед Рождеством, когда строгий контроль со стороны надзирателей несколько ослаб, они выяснили, что могут перешёптываться. Если когда-нибудь выберешься отсюда, сказал иорданец, свяжись с моим другом. Он надёжен и всегда готов помочь истинно верующему. Только сошлись на меня.

Измат Хан запомнил имя и телефонный номер. Но он не знал, в какой стране живёт друг иорданца. Более того, он не знал международного кода для звонка из Канады. Зато у него были деньги — полный карман четвертаков из «копилки» хирурга. Афганец опустил монету в приёмник и спросил оператора.

— По какому номеру вы хотите позвонить, сэр? — вежливо осведомилась неведомая канадская телефонистка.

Медленно, с трудом произнося чужие слова, он продиктовал заученный наизусть номер.

— Это британский номер, — сказала телефонистка. — У вас американские монеты?

— Да.

— Хорошо. Вложите в приёмник восемь монет, и я вас соединю. Когда услышите сигнал, добавьте ещё, если, конечно, пожелаете продолжить разговор.

— Взял цель? — спросил капитан Линнет.

— Так точно, сэр.

— Стреляй.

— Но он же в Канаде, сэр.

— Стреляйте, сержант. Это приказ.

Сержант Бирпоу медленно набрал в лёгкие воздуха, задержал дыхание и потянул спусковой крючок. Расстояние — 2100 ярдов.

Измат Хан просовывал монеты в щель приёмника и по сторонам не смотрел, а потому не видел, как прочное стекло «Перспекс» разлетелось на мелкие осколки. Пуля снесла афганцу затылок.

Оператор проявила терпение и ждала, сколько могла. Человек в телефонной будке опустил две монеты и, похоже, ушёл, даже не положив трубку на место. В конце концов она вздохнула, пожала плечами и отключилась.

Выстрел через границу — дело серьёзное, чреватое долгим разбирательством и потенциальным скандалом, а потому его просто замяли. Никакого официального расследования не было.

Капитан Линнет доложил о случившемся своему непосредственному командиру. Тот связался с Мареком Гуминни. Больше никто ничего не узнал.

Тело нашли только с наступлением оттепели, когда в посёлок вернулись лесорубы. Телефонная трубка всё ещё висела на шнуре. Коронёру ничего не оставалось, как признать наличие преступления без установления преступника. На убитом была американская одежда, но в приграничном районе такое не редкость. Никаких документов при нём не нашли; никто из местных жителей его не опознал.

В неофициальных разговорах представители службы коронёра высказывали предположение, что незнакомец стал ещё одной жертвой случайного выстрела какого-нибудь неосторожного охотника на оленей. Подобное уже случалось. Его похоронили в безымянной могиле.

Поскольку к югу от границы не горели желанием поднимать шум, то никто и не поинтересовался, какой же номер продиктовал беглец канадской телефонистке. Сама попытка навести справки могла выдать виновную сторону, так что от расследования предпочли отказаться.

А между тем он мог указать на скромную квартиру неподалёку от университета Астона в Бирмингеме. В квартире жил небезызвестный доктор Али Азиз Аль-Хаттаб, и его телефон уже прослушивался соответствующим отделом МИ-5. Спецслужбы только и ждали подходящего предлога для ареста преподавателя и проведения обыска в его доме. Предлог они получат месяцем позже.

Никто и представить не мог, что в то зимнее утро афганец пытался дозвониться единственному к западу от Суэца человеку, который знал название корабля-призрака.

Глава 16

По прошествии двух недель первоначальный энтузиазм охотников за неуловимым и, как представлялось многим, несуществующим кораблём-призраком поуменьшился. Как ни странно, источник скептицизма находился в Вашингтоне.

Поиски требовали времени, энергии и денег, а можно ли всерьёз полагаться на наспех нацарапанную записку, засунутую кем-то в кармашек рюкзака на забытом богом острове, о котором никто и не слышал? Спешно прилетевший в Лондон Марек Гуминни совещался со Стивом Хиллом, когда из ипсвичской штаб-квартиры Ллойда позвонил эксперт СИС по морскому терроризму Сэм Сеймур. Выслушав рассуждения специалиста, Хилл приказал ему прибыть в Лондон для объяснений.

— Мы полагали, — начал Сеймур, — что «Аль-Каида» планирует спровоцировать кризис мировой торговли, перекрыв тот или иной жизненно важный маршрут. Такой вариант возможен, но есть и другие.

— Почему вы считаете, что мы ошиблись в расчётах? — спросил Марек Гуминни.

— Потому, сэр, что практически все суда нами уже проверены. Результат отрицательный. Остаются второй и третий варианты. Они практически взаимозаменяемы, но у них разные цели. Я считаю, что нам следует обратить внимание на третий — удар по крупному прибрежному городу с расчётом на большое число жертв. Публичное заявление бен Ладена о переключении на экономическую войну может быть обычной уловкой. Или же он просто передумал.

— Ладно, Сэм, попробуйте убедить нас в своей правоте. Как вы сами понимаете, у нас со Стивом есть хозяева-политики, которым нужны либо результаты, либо наши головы. Если речь не идёт о перекрытии морского пути, то какое судно может использовать противник?

— В третьем варианте важен не столько корабль, сколько груз. Он может быть и не очень большим — дело в его разрушительной силе. У Ллойда есть список потенциально опасных грузов — от этого зависит размер страховых выплат.

— Например, боеприпасы? Повторение сценария с Галифаксом?

— Наши эксперты говорят, что современные боеприпасы уже не взрываются так, как раньше — для этого требуются куда большие усилия. Скорее нечто подобное может произойти на фабрике по изготовлению фейерверков. Но это не пойдёт ни в какое сравнение с 11 сентября — не тот эффект. Гораздо опаснее утечка химикалий, как в Бхопале, где случился выброс диоксина смертельно опасного гербицида.

— То есть речь может идти о контейнеровозе с диоксином, взорванном «Семтексом» где-нибудь на Пятой авеню? — предположил Стив Хилл.

— Но такого рода вещества тщательно охраняются как на фабриках, так и в местах хранения, — возразил Гуминни. — Не представляю, что они способны незаметно завладеть подобным грузом.

— Нас сориентировали на поиски грузового судна, — напомнил Сеймур. — Похищение смертельно опасного вещества в значительном количестве незамедлительно стало бы предметом расследования.

— Не забывайте, что в некоторых странах «третьего мира» законы действуют далеко не всегда, а владелец похищенного мог в силу разных обстоятельств и не сообщить полиции о случившемся.

— Производством особо опасных токсинов в таких странах уже не занимаются, сэр. Даже при том, что там оно дешевле из-за низкой стоимости рабочей силы.

— Итак, мы снова возвращаемся к судну? — пробормотал озабоченно Хилл. — Будем искать танкер?

— Сырая нефть не взрывается, — указал Сеймур. — Когда у французского побережья развалился танкер «Торри кэньон», чтобы поджечь разлившуюся нефть, понадобились фосфорные бомбы. Гружённый нефтью танкер может вызвать экологическую катастрофу, но не массовую гибель людей. Более опасен танкер с горючим. Особенно со сжиженным газом высокой концентрации. Причём размеры его здесь не столь уж и важны.

— Вы имеете в виду природный газ в жидкой форме? — Гуминни попытался представить, сколько в США портов, через которые в промышленных целях импортируется сжиженный газ, и не смог. В любом случае таких пунктов слишком много. — Но ведь эти объекты обычно располагаются вдали от жилых районов, не так ли?

Сеймур покачал головой.

— Сжиженный природный газ — его для краткости называют СПГ — довольно трудно поджечь. Хранится при температуре минус 256 градусов по Фаренгейту в специальных двухкорпусных ёмкостях. Даже если снять один корпус, газ будет вытекать в атмосферу несколько часов, прежде чем станет горючим. Однако, как говорят специалисты, есть ещё один газ, гораздо более опасный. Сжиженный нефтяной газ — СНГ. Вот он-то по-настоящему страшен. Даже сравнительно небольшой танкер, если поджечь его через десять минут после вскрытия ёмкости, способен устроить взрыв, сила которого равняется тридцати атомным бомбам вроде той, что была сброшена на Хиросиму. Столь мощного неядерного взрыва Земля ещё не видела.

В кабинете над Темзой повисло молчание. Наконец Стив Хилл поднялся и, подойдя к окну, посмотрел на реку, медленно катящую свои воды в тёплых лучах апрельского солнышка.

— А теперь, Сэм, скажите нам, ради чего вы сюда приехали? Только человеческим языком.

— Думаю, мы ищем не тот корабль и не в том месте. Наша цель — небольшое судно и некий очень тщательно выбранный объект. Самый крупный импортёр сжиженного нефтяного газа — США. Я понимаю, что в Вашингтоне все это могут посчитать бессмысленной затеей, но думаю, мы должны, как говорится, пройти последнюю милю. США должны проверять все направляющиеся в их воды танкеры с грузом СНГ, причём не только те, которые идут с Ближнего Востока. И до проверки просто задерживать. Я же пока установлю по спискам Ллойда все остальные, где бы они ни находились.

В тот же день Марек Гуминни вернулся в Вашингтон. Дел у него хватало. Когда он вылетал из Хитроу, «Графиня Ричмондская» огибала мыс Игольный и входила в Атлантический океан.

Судно шло на хорошей скорости, и штурман, один из трех индонезийцев, рассчитал, что благодаря течениям Агульяс и Бенгела они выиграют лишний день и успеют дойти до места назначения даже раньше срока.

Здесь, южнее мыса Доброй Надежды, у ворот в Атлантику, одни корабли поворачивали на север, в Европу, другие продолжали движение на запад, к берегам Северной и Южной Америк. Огромные рудовозы, суда обычного назначения с дешёвой продукцией азиатских фабрик, слишком большие даже для Суэцкого канала супертанкеры — все они шли, ведомые компьютерами, по заранее проложенным с востока на запад маршрутам, тогда как их экипажи играли в карты.

И все брались на заметку. Невидимые с земли, проплывающие в безмолвном океане космоса спутники передавали в Вашингтон фотографии каждого корабля с белеющим на корме названием. Более того, согласно последним обязательным для исполнения инструкциям, каждое судно имело транспондер, передающий для тех, кому это нужно, свой индивидуальный позывной. Данные проверялись, и в числе проверенных оказалась «Графиня Ричмондская» — её ливерпульскую регистрацию, законность груза и маршрут следования, из Сурабаи в Балтимор, подтвердили «Ллойд» и «Сибарт и Аберкромби». Оснований копать глубже у американцев не было: судно находилось в тысячах миль от побережья США.

Уже через несколько часов после возвращения Марека Гуминни в Вашингтон в принятые ранее меры предосторожности внесли изменения. На Тихом океане кордон безопасности отодвинули от берега на тысячу миль. Вторую заградительную линию установили в Атлантике, от Лабрадора до Пуэрто-Рико, и через Карибское море до мексиканского полуострова Юкатан.

Без лишнего шума и оповещения внимание спецслужб перенесли с супертанкеров и крупных грузовых судов (они к тому времени были уже проверены) на танкеры поменьше, десятки которых совершали регулярные рейсы между Венесуэлой и рекой Святого Лаврентия. Привлечённые к патрульной службе корабли береговой охраны рыскали по тропическим и субтропическим морям, выискивая небольшие танкеры, особенно те, что перевозили сжиженный нефтяной газ.

Американская промышленность тоже не оставалась в стороне, предоставляя характеристики ожидаемого груза, время и место его доставки. Эту информацию сопоставляли с данными со спутников. Танкеры получали разрешение зайти в порт только после высадки на них, в двухстах милях от берега, военных моряков или сотрудников береговой охраны.

«Донна Мария» вернулась в Порт-оф-Спейн, когда два зачисленных в её экипаж террориста получили сигнал, которого ждали. Дальше они действовали по инструкции.

Республика Тринидад и Тобаго — крупный поставщик разнообразных нефтепродуктов в Соединённые Штаты Америки. «Донна Мария» стояла у морской нефтебазы, где, не приближаясь к самому городу, подходили, загружались и уходили разнокалиберные танкеры.

«Донна Мария» была одним из тех танкеров-малюток, которые пользовались услугами не приспособленных к приёму их собратьев-гигантов резервуарных парков. Доставляемая супертанкерами сырая венесуэльская нефть разделяется на фракции на береговых нефтеперерабатывающих заводах, откуда продукты перегонки перекачиваются на морские нефтебазы для заправки мелких судов, развозящих их потребителям.

Вместе с двумя другими танкерами «Донна Мария» находилась на одной из дальних стоянок. Когда идёт закачка сжиженного нефтяного газа, все стараются держаться подальше. Во второй половине дня ёмкости были заполнены, и капитан Монталбан стал готовиться к выходу в море.

До наступления ранних тропических сумерек оставалось ещё около двух часов. «Донна Мария» отшвартовалась и медленно отвалила от пристани. Примерно в миле от нефтебазы танкер прошёл мимо надувной лодки, в которой сидели четверо мужчин с удочками. Это и был условленный сигнал.

Два индийца тут же оставили рабочие места, сбежали вниз, открыли свои шкафчики и вернулись уже с оружием. Один из них подошёл к шкафуту, где штормовой портик ближе всего к воде и где матросы поднимаются на борт.

Другой поднялся на мостик и приставил дуло пистолета к виску капитана Монталбана.

— Пожалуйста, капитан, ничего не предпринимайте, — мягко предупредил он. — Сбавлять ход не нужно. Мои друзья будут здесь через несколько минут. И не пытайтесь подать какой-либо сигнал, иначе мне придётся застрелить вас.

Шокированный, капитан ни о чём подобном и не думал. Придя в себя, он посмотрел на радио, но перехвативший его взгляд индиец покачал головой. Этим сопротивление и ограничилось. Спустя четыре минуты на борт поднялись ещё четверо террористов, и теперь у экипажа уже не было никаких шансов.

Последний из «рыбаков» проткнул лодку ножом, и она быстро пошла ко дну. Трое других, прихватив матерчатые сумки, уже пробирались по палубе через мешанину из труб, люков и переходников.

Вскоре все четверо были на мостике — два алжирца и два марокканца, отобранные доктором Хаттабом месяцем раньше во время его короткого визита в Северную Африку. Говорили они только на арабском, но с переводом им помогали индийцы. Четверых матросов-южноамериканцев отогнали на бак. Ещё через несколько минут судно легло на новый курс.

Едва стемнело, как четверо матросов были хладнокровно расстреляны и сброшены за борт. Для балласта ноги каждому обвязали цепью. Если в душе капитана Монталбана и тлела искра надежды, теперь она угасла. Он не знал, что на родине оба алжирца были членами «Вооружённой исламской группы» и принимали участие в убийстве сотен беспомощных, ни в чём не повинных феллахов, смерть которых была всего лишь страшным посланием алжирскому правительству. Для них, с одинаковым равнодушием проливавших кровь мужчин, женщин и детей, больных и стариков, расстрел четырех матросов был пустяком, обычной формальностью.

Всю ночь «Донна Мария» шла на север, но уже не в направлении значившегося в маршрутном листе пунктом назначения Пуэрто-Рико. Слева по борту расстилалось Карибское море, справа вытянулись две цепочки островов — Подветренные и Наветренные, чьи тёплые воды, как считают многие, привлекают только туристов, но которые на самом деле живут за счёт использующих их в качестве транзитного пункта грузовых судов.

В этой суете снующих взад-вперёд пароходиков и танкеров «Донна Мария» и затеряется до тех пор, пока не наступит её время снова идти к Пуэрто-Рико.

Море успокоилось и качка уменьшилась, когда «Графиня Ричмондская» достигла экваториальной штилевой полосы. Юсуф Ибрагим впервые за несколько дней выбрался из каюты — с бледным осунувшимся лицом и по-прежнему горящими ненавистью глазами. Ненависть звучала и в голосе, которым он отдавал приказы. Из машинного отделения подняли хранившуюся в надёжном месте двадцатифутовую надувную лодку и, накачав, повесили на двух стрелах шлюпбалки над кормой.

Шесть человек, сопя, пыхтя и обливаясь потом, притащили, подвесили и закрепили два стосильных мотора. Потом с помощью лебёдки лодку осторожно спустили на воду. Подали и установили топливные баки. Немного покапризничав, моторы ожили. Вставший за руль штурман-индонезиец отвёл моторку на безопасное расстояние и обошёл «Графиню» по кругу.

И наконец шесть оставшихся членов команды спустились на лодку по верёвочной лестнице, оставив на борту одного полубезумного калеку. Судя по всему, настало время генеральной репетиции.

Цель манёвра заключалась в том, чтобы дать оператору Сулейману возможность снять судно цифровой камерой с расстояния триста футов, а потом через ноутбук и спутниковый телефон передать отснятое на веб-сайт для записи и последующей демонстрации по телевидению.

Что происходит, Майк Мартин понял без объяснений. Интернет и киберпространство давно стали пропагандистским оружием террористов. Среди миллионов живущих в семидесяти странах мира мусульман неизменно находились те, кто, читая в газетах о самоубийцах-шахидах или видя на экранах телевизоров ужас и смерть, проникались желанием совершить нечто подобное.

В замке Форбс Мартину показывали присланные из Ирака видеозаписи, на которых отправляющиеся на смерть бомбисты улыбались перед камерой. В таких случаях оператор обычно оставался в живых. Здесь же гибель ждала всех: и оставшегося у штурвала Ибрагима, и снимающего сцену теракта Сулеймана, и всех остальных, находящихся с ним в лодке.

Понимая, что их ждёт, Мартин, однако, не знал главного: где и когда. И ещё он не знал, какой именно смертоносный груз таится в стальных контейнерах. Может быть, взять инициативу в свои руки и нанести удар первым? Подняться на борт раньше всех, убить Ибрагима и захватить корабль? Нет, шансы на успех невелики. Моторка догонит судно за несколько секунд, а против шестерых ему долго не продержаться.

После репетиции лодку оставили висеть на шлюпбалке, инженер прибавил ходу, и «Графиня Ричмондская» устремилась на северо-запад, к побережью Сенегала.

Оправившись от морской болезни, Юсуф Ибрагим проводил больше времени на мостике и в кают-компании, где все собирались к обеду. И без того напряжённая атмосфера с появлением иорданца накалилась до предела.

Все восемь находящихся на борту человек приняли решение умереть шахидами, мучениками, но это вовсе не значило, что долгое ожидание и вынужденное безделье не действовали на нервы. И только постоянные молитвы и усердное чтение Корана позволяли людям оставаться внешне спокойными, сохранять твёрдость веры и не поддаваться сомнениям.

Никто, кроме инженера и Юсуфа Ибрагима, не знал, что находится в шести морских контейнерах, занимающих большую часть бака «Графини Ричмондской», от мостика до форпика. И только иорданец, похоже, был в курсе того, куда идёт судно и какую цель выбрали для него стратеги «Аль-Каиды». Остальным приходилось принимать на веру обещания вечной славы и гарантированного места в садах Аллаха.

Пары часов в обществе Ибрагима хватило Мартину, чтобы понять — иорданец следит за ним. Его пустой, полубезумный взгляд следовал за Афганцем почти неотступно. И, наверное, надо было обладать нечеловеческой выдержкой, чтобы сохранять при этом совершенное хладнокровие.

Пристальное внимание порождало беспокойство, и в голову сами собой лезли неприятные вопросы. Может быть, Ибрагим всё-таки видел Измат Хана в Афганистане? Что делать, если он станет задавать вопросы, на которые у Мартина просто нет ответов? Или причина в том, что он допустил какую-то ошибку в молитве? Не собирается ли в таком случае иорданец проверить его, попросив процитировать какой-то незнакомый отрывок?

Тревога то нарастала, то ослабевала. И она имела под собой все основания — хотя сидевший напротив Мартина за обеденным столом психопат-убийца никогда не видел настоящего Афганца, он много слышал о легендарном командире Талибана. Причина ненависти крылась не в подозрениях, не в неточностях, которых Мартин не допускал, а в обычной зависти. Ибрагим завидовал пуштуну, потому что тот имел репутацию воина, солдата и бойца. Из ненависти родилось желание убить, а для оправдания такого желания как нельзя лучше подходила версия, согласно которой Измат Хан оказывался предателем.

И всё же вопреки разъедавшей его изнутри ненависти и зависти Ибрагим держал свои чувства под контролем. Причина была стара как мир: он боялся горца и, хотя носил под одеждой пистолет и поклялся умереть, не мог подавить в себе животного страха перед человеком из Тора Бора. Вот почему, кипя от злости, иорданец лишь мрачнел, наблюдал, выжидал и строил планы мести.

Во второй раз развёрнутые Западом широкомасштабные поиски корабля-призрака, если таковой вообще существовал, завершились неудачей и полным разочарованием. От Стива Хилла непрерывно требовали информации, информации и информации — чего угодно, лишь бы смягчить досаду и неудовлетворённость, распространившиеся вплоть до самых высоких кабинетов на Даунинг-стрит.

Главная проблема заключалась в том, что куратор ближневосточного отдела по-прежнему не мог ответить на четыре вопроса первостепенной важности, которые ставили перед ним британский премьер и американский президент. Существует ли этот корабль вообще? И если существует, то что он собой представляет, где находится и какой город избран мишенью? Ежедневные совещания превратились для Стива Хилла в настоящий ад.

Шеф СИС хранил ледяное молчание. После пешаварского инцидента все высшие чины сошлись на том, что террористы готовят нечто впечатляющее. Но в мире спецслужб не очень-то склонны жаловать или прощать того, кто вызвал неудовольствие самого большого хозяина.

После случайной находки на таможне наспех написанного на посадочном талоне сообщения никаких других вестей от Лома не поступало. Агент не подавал «признаков жизни». Жив он или уже мёртв? Никто не знал, и не всем было до этого какое-то дело. Прошло четыре недели, и общее мнение все больше склонялось к тому, что лучше говорить о нём в прошедшем времени.

Некоторые, пожимая плечами, говорили, что Лом сделал своё дело, что его разоблачили и убили и что от плана, основывавшегося на нескольких строчках туманной информации, следует как можно скорее отказаться. Только Хилл призывал к осторожности, сдержанности и продолжению поисков источника не установленной пока угрозы.

Учитывая все это, никто не удивился, когда на очередную встречу в Ипсвиче с Сэмом Сеймуром и двумя экспертами из «Ллойда» Хилл прибыл в довольно мрачном расположении духа.

— В Лондоне, Сэм, вы произнесли весьма зловещую фразу, когда упомянули о взрыве, сравнимом по мощности с тридцатью атомными бомбами времён Хиросимы. Объясните мне, как, чёрт возьми, маленький танкер способен превзойти творение всего проекта «Манхэттен»?

Сэм Сеймур тоже пребывал в далёком от лучшего настроении. В тридцать два года перспективная карьера кадрового офицера Интеллидженс сервис грозила совершить поворот и увести его куда-нибудь в архивный отдел. С другой стороны, работа, которую взвалили на его плечи, с каждым днём представлялась все более невыполнимой.

— Видите ли, Стив, при взрыве атомной бомбы мы имеем дело с четырьмя последовательными поражающими факторами. Сначала вспышка, настолько яркая, что свет может выжечь роговицу, если наблюдатель не защитил глаза тёмными очками. Затем тепловая волна, вызывающая самовоспламенение всего встречающегося на её пути. Ударная волна сносит здания, находящиеся в милях от эпицентра взрыва. И гамма-излучение, вызывающее радиоактивное заражение и такие неприятные последствия, как раковые новообразования и пороки развития.

При взрыве сжиженного нефтяного газа действует только один фактор — температурный. Но температура такова, что сталь течёт подобно меду, а бетон превращается в пыль. Вы слышали о топливно-воздушной бомбе? Напалм в сравнении с ней — игрушка, а между тем источник один — нефть.

СНГ тяжелее воздуха. Транспортируют его не при низкой температуре, как СПГ, а под большим давлением, используя двухкорпусные танкеры. При прорыве корпуса газ вытекает и смешивается с воздухом, а поскольку он тяжелее воздуха, то не поднимается, а образует нечто вроде вихрящейся воронки над местом утечки. Получается огромная топливно-воздушная бомба, для подрыва которой достаточно спички. При взрыве возникает пламя, температура быстро повышается до 5000 градусов по Цельсию. Потом пламя начинает распространяться, создавая ветер. Распространяется оно вовне, от источника. Представьте себе стену огня, с рёвом катящую вперёд и поглощающую все на своём пути. Постепенно газ выгорает, и пламя гаснет как свеча.

— И на какое расстояние эта стена может раскатиться? — спросил Хилл.

— По расчётам моих новых учёных друзей, небольшой танкер, ёмкостью, скажем, 8000 тонн, при возгорании способен уничтожить все живое в радиусе пяти километров. И последнее. Я упомянул о ветре. Огню нужен воздух, и он втягивает его с периферии к центру, так что даже люди в защитных костюмах на границе пятикилометровой зоны умрут от удушья.

Хилл представил, как по городу со стороны порта катится ревущий огненный вал, и ему стало не по себе. Пятикилометровая зона разрушения… А если взять танкер покрупнее? Тогда не уцелеют даже пригороды.

— Такие танкеры проверяются?

— Да. Все без исключения, вплоть до самых маленьких. В отделе опасных грузов всего два парня, но работают они хорошо. Сейчас им осталось проверить последний десяток.

Что касается судов общего назначения, то мы исключили из общего списка те, что меньше десяти тысяч тонн. Проверяем только входящие в американскую зону безопасности. Там их берут под свой контроль янки.

Правительства остальных стран предупреждены о том, что западные спецслужбы располагают данными о возможной атаке корабля-призрака. Какие принимать меры, это они решают сами. Но я, откровенно говоря, считаю, что если «Аль-Каида» действительно спланировала крупный теракт с большими человеческими жертвами, то целью выбрана одна из западных развитых стран. Ни буддистам, ни мусульманам, ни индусам, на мой взгляд, ничего не угрожает. Список неамериканских портов, которые могли бы стать объектами нападения, включает около трехсот объектов.

В дверь постучали, и в комнату просунулась голова Конрада Фиппса, розовощёкого и совсем ещё молодого парня, работающего с Сеймуром.

— Только установили последнее, Сэм. «Вильгельмина Сантос». Вышла из Каракаса. Груз — СНГ. Пункт назначения — Галвестон. Американцы готовы её проверить.

— Значит, все? — спросил Хилл. — Вы установили все перевозящие СНГ танкеры?

— Их не так уж и много, — пожал плечами Сеймур.

— Так или иначе, идея с танкерами, похоже, завела нас в тупик.

Хилл поднялся и повернулся к двери — делать здесь больше было нечего, и он собирался возвратиться в Лондон.

— Меня, мистер Хилл, беспокоит одно обстоятельство, — сказал Конрад Фиппс.

— Стив, — поправил эксперта Хилл. В СИС, следуя давней традиции, все называли друг друга по имени, кроме, разумеется, Шефа. Отсутствие церемоний и непринуждённость подкрепляли командный дух. — Так какое обстоятельство, Конрад?

— Три месяца назад пропал перевозивший СНГ танкер. Со всем экипажем.

— И что?

— Дело в том, что никто не видел, как он затонул. Капитан успел выйти в эфир, сообщил о пожаре в машинном отделении и… все. Танкер назывался «Звезда Явы».

— Какие-либо следы есть? — спросил Сеймур.

— Следы? Да. Следы есть. Капитан «Звезды Явы» назвал точные координаты. Первым к месту катастрофы подошёл шедший с юга рефрижератор. Они увидели шлюпки, плоты, спасательные пояса и прочий хлам. С тех пор ни о судне, ни об экипаже никто ничего не слышал.

— Трагическое событие, но к нам-то оно какое имеет отношение?

— Меня насторожило то, где это случилось, сэр… то есть Стив. В море Сулавеси. В двух сотнях миль от некоего острова Лабуан.

— Твою мать! — проговорил Стив Хилл и отбыл в Лондон.

Мартин стоял у штурвала, когда «Графиня Ричмондская» пересекла экватор. Она шла на северо-запад, к одному лишь штурману известному пункту назначения. Местечко это находилось в восьмистах милях к западу от Азорских островов и в двенадцати сотнях миль к востоку от американского побережья. Продолжая двигаться в этом же направлении дальше, судно достигло бы Балтимора, крупного портового города в глубине густонаселённого Чесапикского залива.

Некоторые из членов экипажа «Графини» уже начали готовиться к вступлению в рай: брили волосы на теле и записывали предсмертные обращения. Завещание каждый зачитывал перед камерой.

Мартин сделал то же, что и прочие, но предпочёл пушту арабскому. Побывавший в Афганистане Юсуф Ибрагим знал на этом языке несколько слов, но понять сказанное не смог — Афганец говорил быстро. Впрочем, даже если бы он понял все, то не нашёл бы ничего предосудительного.

Горец из Тора Бора рассказал об уничтожении своей деревни американской ракетой и о радости от скорой встречи с близкими после того, как он полной мерой воздаст Большому Сатане. В какой-то момент, глядя в камеру, Мартин понял, что ничто из сказанного им и остальными не дойдёт до мира в физической форме. Всё будет передано Сулейманом ещё до гибели оператора и его оборудования.

Обстоятельства скорой смерти оставались по-прежнему тайной, как и то, что именно ожидает Большого Сатану. Ибрагим и инженер-взрывотехник наверняка знали все, но молчали, а вопросов им никто не задавал.

От готовки экипаж практически отказался, полностью перейдя на холодные консервированные продукты, а потому никто не заметил исчезновения с камбуза стального разделочного ножа с семидюймовым лезвием.

Оставаясь один, Мартин осторожно точил лезвие об оселок, доводя его до остроты бритвы. Иногда он подумывал о том, чтобы пробраться под покровом ночи на корму и порезать моторку, но каждый раз приходил к выводу о преждевременности каких-либо действий.

В кубрике на баке, кроме него, спали ещё трое. На мостике всегда стоял рулевой, а пройти по палубе в темноте можно было только по натянутому от носа к корме канату. Радист едва ли не всё время проводил в крохотной рубке за мостиком, а инженер пусть изредка, но всё же поднимался из машинного отделения. Увидеть крадущегося человека мог любой.

Повреждения заметят в течение нескольких часов. Вычислить саботажника не составит труда. Потеря лодки — помеха, но совсем не непреодолимая. И, уж конечно, не приведёт к отмене миссии — у них ещё будет время привести её в порядок.

В общем, от самой мысли Мартин отказался, но нож, завёрнутый аккуратно в тряпицу, всегда носил с собой, спрятав под одеждой. Становясь на вахту к штурвалу, он снова и снова пытался вычислить, куда же они идут и что находится в стальных контейнерах. Зная, что там, можно было бы подумать, как это обезвредить. Но ответ не приходил ни на первый, ни на второй вопрос, и «Графиня Ричмондская» продолжала двигаться на северо-запад.

Глобальная охота за кораблём-призраком продолжалась, но только уже более целенаправленно. Все морские гиганты, все танкеры и суда-газоперевозчики были установлены и проверены. Их транспондеры подавали правильные сигналы, их курс соответствовал заявленному, и наконец три тысячи капитанов, лично связавшись со своими головными офисами и агентами, дали исчерпывающие ответы на поставленные вопросы, подтвердив, что с ними и доверенными им кораблями все в порядке.

Соединённые Штаты, используя военный флот и береговую охрану, по-прежнему задерживали, досматривали и сопровождали все торговые суда, идущие в крупные порты как атлантического, так и тихоокеанского побережий. Конечно, такая практика причиняла некоторые неудобства, но по крайней мере не наносила крупнейшей в мире экономике серьёзного ущерба.

После сигнала из Ипсвича долгая жизнь и загадочная смерть «Звезды Явы» подверглись самому тщательному изучению. Выяснилось, что владельцы судна скрывались за вывеской холдинговой компании, принадлежащей некоему банку, занимавшемуся сомнительными операциями с укрытием от налогов. Что касается нефтеочистительного завода на Борнео, который и предоставил груз, то он существовал и действовал вполне легально, но о «Звезде Явы» на нём знали очень мало. Со времени закладки и до момента гибели судно успело сменить шесть владельцев, однако это не помешало найти тех, кто его построил. Кораблестроители представили планы. Удалось даже отыскать корабль-близнец, который американские специалисты изучили доскональным образом. Компьютер создал точного виртуального двойника «Звезды Явы».

Страной, под флагом которой «Звезда Явы» отправилась в последнее плавание, оказалась крохотная республика, занимавшая несколько атоллов в Полинезии. Посетив её, следователи выяснили, что сам танкер там ни разу не видели.

Без ответа оставались три вопроса: действительно ли «Звезда Явы» затонула? Если нет, то где она сейчас? И под каким новым именем она скрывается? Спутники получили задание искать что-то, напоминающее исчезнувший танкер.

В начале апреля совместная работа на военно-воздушной базе Эдзель в Шотландии прекратилась. Всё, что можно сделать, было сделано, а остальным уже официально занимались спецслужбы западных стран.

Майкл Макдональд с удовольствием возвратился в Вашингтон. Он продолжал заниматься поисками корабля-призрака, но теперь уже из Лэнгли. В тайных тюрьмах ЦРУ задержанным задавали один вопрос: что вам известно об операции «Аль-Исра»? На это же ключевое слово были сориентированы и те немногочисленные источники, которыми располагали спецслужбы в сумрачном мире исламского терроризма. Никто ничего не знал. Складывалось впечатление, что сама фраза, обозначавшая волшебное ночное путешествие к просветлению, родилась и умерла вместе с египетским банкиром, спрыгнувшим с балкона пятого этажа в Пешаваре.

Что касается полковника Майка Мартина, то его уже никто не рассчитывал увидеть живым. Он сделал всё, что мог, и если «Звезду Явы» или какую-либо другую плавучую бомбу перехватят на подходе к США, жертва по крайней мере не будет напрасной.

За три дня до встречи Большой восьмёрки терпение стоящих на самом верху окончательно истощилось. Глобальные поиски несуществующего судна, организованные на основании случайно найденной записки, обернулись слишком большим разочарованием. Марек Гуминни позвонил из Лэнгли Стиву Хиллу, чтобы первым сообщить ему последнюю новость:

— Стив, мне очень жаль. Особенно твоего парня, Майка Мартина. Здесь все убеждены, что от него вестей уже не будет, а поскольку в сеть ничего не попало, то он, похоже, ошибался.

— А как насчёт теории Сэма Сеймура? — спросил Хилл.

— То же самое. Без шансов. Мы проверили все танкеры на планете. Самых разных типов. Осталось найти около пятидесяти, а потом все. Что бы ни означала та фраза насчёт Аль-Исры, мы, наверное, уже никогда этого не узнаем. Может быть, она ничего особенного и не означала. А может быть, они и планировали что-то, но потом отменили. Подожди минутку, звонят по другой линии…

Пауза не затянулась.

— Извини. Задержка с одним судном. Вышло из Тринидада и Тобаго четыре дня назад. Прийти должно было ещё вчера, но так и не появилось. На связь не выходит.

— Что за судно? — спросил Хилл.

— Танкер. Три тысячи тонн. Послушай, оно ведь могло и затонуть. Мы им сейчас занимаемся и все проверяем.

— Что оно перевозило?

— Сжиженный нефтяной газ, — ответил Гуминни.

Запрос из Пуэрто-Рико по поводу задержки танкера был направлен в адрес находящегося в Хьюстоне головного офиса владеющей нефтеперерабатывающим заводом компании. Реакция последовала незамедлительно, и уже через шесть часов спутник «Кей-Эйч-11», который вёл аудиовизуальное наблюдение за восточной частью Карибского моря, принял сигналы транспондера потерявшейся «Донны Марии».

Новость эта мгновенно стала достоянием нескольких спецслужб и вызвала немалый переполох. Кроме Марека Гуминни, о случившемся уведомили, в частности, штаб-квартиру СЕНТКОМ в Тампе, командование ВМФ и береговой охраны. Все получили и точные координаты местонахождения затерявшегося было корабля.

Тот факт, что захватившие «Донну Марию» люди, пираты или террористы, не отключили транспондер, свидетельствовал либо об их глупости, либо о крайней самонадеянности. Никто, конечно, не допускал и мысли, что они действуют по инструкции. Включённый транспондер позволял до определённого момента отводить подозрения; при выключенном их неизбежно приняли бы за корабль-призрак.

За штурвалом танкера по-прежнему стоял капитан Монталбан, запуганный, сломленный, едва держащийся на ногах после четырех практически бессонных ночей. Ночью, под покровом темноты, «Донна Мария» прошмыгнула мимо спящего Пуэрто-Рико, оставила к западу от себя острова Теркс и Кайкос и ненадолго затерялась в скоплении из семисот крохотных клочков суши, составляющих Багамы.

Спутник заметил уклонившуюся от маршрута «Донну Марию» в тот момент, когда она, следуя на запад, пробиралась южнее Бимини — самого западного из островов архипелага.

В Тампе её курс рассчитали с продолжением. Получалось, что при следовании ему без изменений танкер войдёт прямиком в порт Майами, откуда ему откроется путь в самое сердце города.

Уже через десять минут скромное судёнышко привлекло к себе самое пристальное внимание. Поднявшийся с аэродрома базы ВМС в Ки-Уэсте самолёт-разведчик «Орион-Р-3» снизился до нескольких тысяч футов и начал фотографирование «Донны Марии». На огромном плазменном экране в полутёмной операторской СЕНТКОМа танкер предстал едва ли не в натуральную величину.

— Господи, вы только посмотрите на это, — пробормотал, ни к кому в отдельности не обращаясь, дежурный.

Очевидно, пока судно находилось в море, кто-то, спустившись на канате с кормы, попытался с помощью кисти и белой краски переименовать «Донну Марию» в «Донну Марту». Впрочем, усердия маляру явно недоставало, сделано всё было откровенно грубо и неуклюже, так что подделка бросалась в глаза едва ли не с первого взгляда.

С базы береговой охраны в Чарльстоне, Южная Каролина, в море ежедневно выходят два катера класса «Гамильтон». На перехват подозрительного танкера отправились оба — «Меллон» и «Моргентау». «Меллон», находившийся ближе, моментально перешёл на самый полный ход. Его штурман торопливо произвёл нужные расчёты и определил, что встреча состоится через девяносто минут, перед самым закатом.

Слово «катер» не вполне справедливо по отношению к «Меллону» — при длине 150 метров от носа до кормы и дедвейте 3300 тонн он вполне способен выполнять функции небольшого эсминца. И пока «Меллон» спешил на перехват в предзакатных лучах апрельского солнца, его команда готовилась к худшему — на всякий случай.

Вооружение катера класса «Гамильтон» не стоит недооценивать. Самая лёгкая из трех имеющихся на его борту систем — шестиствольный двадцатимиллиметровый пулемёт «Гатлинг», способный в силу скорострельности устроить такую свинцовую бурю, что его нередко используют в качестве противоракетного оружия. Теоретически ракета просто не пройдёт выставленный на её пути заслон из пуль. Второй пулемёт, «Фэлэнкс», способен разорвать на клочки что угодно, но только на относительно небольшой дистанции.

Две двадцатипятимиллиметровые пушки «Бушмастер» не столь скорострельны, но они тяжелее пулемётов, и им вполне по силам потопить небольшой танкер.

И вдобавок ко всему в распоряжении «Меллона» есть скорострельная семидесятишестимиллиметровая пушка «Ото Мелара».

К тому времени, когда «Донна Мария» превратилась в пятнышко на горизонте, все системы были приведены в полную боевую готовность, и стоявшие рядом с ними люди, палившие прежде только по учебным макетам, горели далёким от христианского милосердия желанием испытать свои игрушки в реальном деле, против настоящего противника.

Под зорким взглядом продолжающего кружить над танкером «Ориона» катер береговой охраны США обошёл «Донну Марию» с кормы и пристроился к ней на расстоянии не более двух сотен ярдов. Усиленный рупором голос разнёсся над водой:

— Неустановленный танкер, это судно береговой охраны Соединённых Штатов Америки. Приказываю выключить двигатели и лечь в дрейф. На борт будет высажена группа досмотра.

Мощный полевой бинокль позволял различить фигуру человека у штурвала. Ещё двое стояли по обе стороны от рулевого. Обращение осталось без ответа. Танкер не сбавил ход. Требование повторили.

После третьего обращения капитан приказал произвести предупредительный выстрел по ходу судна. Вскинувшийся перед форпиком фонтан воды обрызгал брезент, которым кто-то пытался скрыть трубы и шланги, выдававшие истинное предназначение «Донны Марии». Но и после столь ясного и серьёзного предупреждения танкер продолжал движение с прежней скоростью.

Из кормового отсека появились двое. Один держал в руках автомат «М-60» — жест совершенно бессмысленный, но предрешивший судьбу «Донны Марии». На фоне заходящего солнца фигура террориста вырисовывалась особенно отчётливо. Алжирец выпустил короткую очередь по «Меллону» — пули прошли выше цели — и получил в грудь кусок свинца. Из четырех целивших в него с палубы катера автоматических винтовок «М-16» выстрелила всего одна.

На этом переговоры и закончились. Убитый рухнул, стальная дверь, из которой он вышел, захлопнулась, и капитан «Меллона» запросил разрешения потопить нарушителя. Ему отказали, причём в самой недвусмысленной форме:

— Отойдите от танкера. Немедленно. Вы имеете дело с бомбой, которая может взорваться в любой момент. Сохраняйте дистанцию не менее мили.

Капитану ничего не оставалось, как подчиниться. «Меллон» развернулся, набрал максимальную скорость и устремился прочь, оставив «Донну Марию» наедине с судьбой. Два «Ф-16 Фэлкон» уже поднялись в воздух и находились в трех минутах полёта от цели.

Эскадрилья, размещённая на военно-воздушной базе в Пенсаколе, на полуострове Флорида, круглосуточно находится в состоянии пятиминутной боевой готовности. Используется она главным образом против контрабандистов, пытающихся воздушным или морским путём протащить во Флориду и соседние штаты наркотики, прежде всего кокаин.

Вылетев со стороны заката, истребители нашли объект к западу от Бимини, и как только дисплеи показали, что «умные» ракеты захватили цель, пилоты дали залп. Расстрел танкера был для них простым механическим исполнением приказа и не вызвал никаких эмоций.

Ракеты «Маверик» сорвались с подвесок, и через считаные секунды две боеголовки, начинённые 135 килограммами взрывчатки, ударили по судну.

Хотя хранившийся под давлением в ёмкостях сжиженный нефтяной газ не смешался с воздухом, взрыва двух пробивших защитные корпуса ракет оказалось вполне достаточно.

Экипаж курсировавшего в миле от «Донны Марии» катера видел, как она превратилась в огромный пылающий факел. Горячая волна ударила в лица, принеся с собой запах горящего концентрированного бензина. Закончилось все быстро. На поверхности не осталось ничего. Расколотый пополам танкер пошёл ко дну двумя кусками сплавившегося хлама. Расплывшееся по воде пятно догорело за пять минут.

Всё прошло именно так, как и спланировал Али Амин Аль-Хаттаб.

Вечером того же дня к сидевшему за банкетным столом президенту Соединённых Штатов подошёл один из секретарей и прошептал что-то ему на ухо. Президент выслушал, кивнул, потребовал, чтобы детальный отчёт был готов к восьми утра следующего дня, и снова принялся за суп.

Без пяти восемь директор ЦРУ и Марек Гуминни получили разрешение переступить порог Овального кабинета. Гуминни довелось побывать здесь уже дважды, но всё равно он нервничал. В комнате, помимо президента, присутствовали пять из шести высших чинов.

Формальности сократили до предела. От Марека Гуминни потребовали обстоятельный и детальный отчёт по всей контртеррористической операции «Лом».

Зная, что человек, сидящий у круглого, защищённого шестидюймовым пуленепробиваемым стеклом окна с видом на Розовый сад, не любит долгих объяснений, Гуминни сосредоточился на главном. Правило гласило: пятнадцать минут — и сворачивайся. Ему удалось уложиться в двенадцать.

Некоторое время все молчали.

— Итак, информация от британцев подтвердилась? — спросил наконец вице-президент.

— Да, сэр. Агент, которого им удалось внедрить в «Аль-Каиду», очень смелый офицер, с которым я имел честь познакомиться прошлой осенью, очевидно, погиб. В противном случае он уже дал бы о себе знать. Но предупредить нас он успел. Орудием террористов действительно был корабль.

— Я и не знал, что обычные танкеры перевозят столь опасный груз, — заметила государственный секретарь.

— Я тоже, — сказал президент. — Относительно совещания Большой восьмёрки что вы нам порекомендуете?

Министр обороны бросил взгляд на директора Национальной разведки и кивнул. Вероятно, они уже успели посоветоваться и пришли к взаимопониманию.

— Господин президент, у нас есть все основания полагать, что террористическая угроза стране, в данном случае городу Майами, полностью устранена вчера вечером. Что касается конференции Джи-8, то вы будете находиться под защитой военно-морского флота США, и флот гарантирует вам полную безопасность. Исходя из этого мы рекомендуем вам отправляться на встречу и ни о чём не беспокоиться!

— Что ж, я так и сделаю, — заключил президент Соединённых Штатов.

Глава 17

Дэвид Гундлах считал, что у него самая лучшая в мире работа. Или, по крайней мере, вторая из лучших. Конечно, получить четвёртый золотой шеврон и стать капитаном корабля было бы ещё лучше, но он довольствовался и тем, что занимал место первого помощника.

Апрельским вечером Дэвид Гундлах стоял у поручней капитанского мостика, глядя с высоты в двести футов на суетящееся внизу, у причала нового бруклинского терминала человечество. Ему не нужно было поднимать голову, чтобы увидеть и сам Бруклин — с высоты двадцать третьего этажа он видел под собой почти весь район.

Пирс номер двенадцать далеко не самый маленький в мире причал, но лайнер занимал его целиком. При длине в 1132 фута, ширине в 135 и осадке в 39 футов — из-за этого пришлось углублять целый канал — он был крупнейшим пассажирским судном в мире. И чем больше первый помощник капитана Гундлах, отправлявшийся в первое после повышения трансатлантическое плавание, смотрел на свой корабль, тем более великолепным и величественным представлялся ему этот океанский гигант.

Далеко внизу, на улицах за зданиями портового терминала виднелись флаги и транспаранты сердитых и раздосадованных демонстрантов. Нью-йоркская полиция сработала весьма эффективно, отгородив кордоном весь терминал, а катера портовой полиции позаботились о том, чтобы протестующие не подобрались к пирсу на лодках и прочих плавсредствах.

Впрочем, даже если бы кто-то и прорвался к лайнеру с моря, толку от этого было бы немного. Стальной корпус судна нависал над водой неприступной башней, и даже самые нижние иллюминаторы находились на расстоянии пятнадцати футов от ватерлинии. Так что поднимавшиеся в тот вечер на борт могли рассчитывать на полный покой и приватность.

Впрочем, они-то как раз протестующих и не интересовали. Пока лайнер принимал на борт далеко не самых сильных мира сего: стенографистов, секретарей, дипломатов невысокого ранга, специальных советников — всю ту человеческую мелочь, без которой великие и могущественные, похоже, ещё не научились обсуждать проблемы голода, бедности, торговых барьеров, обороны, сотрудничества и безопасности.

Безопасность… Дэвид Гундлах нахмурился. Едва ли не весь минувший день он и другие офицеры только тем и занимались, что водили по кораблю десятки заполнивших его агентов секретных служб. Все они выглядели и вели себя так, словно их вырастили в каком-то одном тайном центре: сосредоточенно супили брови, бормотали что-то в спрятанные на рукавах микрофоны и получали инструкции через миниатюрные наушники, без которых чувствовали себя безоружными и беспомощными. В конце концов Гундлах решил, что у бедняг просто профессиональная паранойя. Облазив все закоулки, проверив все закутки, сунув нос во все щели, они так и не нашли ничего подозрительного.

Биография каждого из тысячи двухсот членов команды была тщательно проверена. Дуплексные апартаменты, предназначенные для президента Соединённых Штатов и первой леди, осмотрели, обшарили, обнюхали, опечатали и взяли под охрану. Только теперь, впервые увидев все это лично, Дэвид Гундлах по-настоящему понял, в каком коконе безопасности постоянно живёт президент.

Он посмотрел на часы. Через два часа все три тысячи пассажиров поднимутся на борт и разместятся в каютах. А потом начнут прибывать самые высокие гости — главы государств и правительств. Как и лондонские дипломаты, Дэвид Гундлах восхищался изобретательностью того, кто нашёл столь простое и в то же время гениальное решение проблемы: зафрахтовать для самой важной и престижной международной конференции самый большой и комфортабельный пассажирский лайнер, а все встречи и переговоры уложить в пять дней, за которые судно совершит трансатлантический переход из Нью-Йорка в Саутгемптон.

Такой манёвр стал полной неожиданностью для разношёрстных сил, привычно старающихся испортить настроение участникам совещания Джи-8. Корабль — это даже не остров и не горы. Разместив на своём борту 4200 гостей и выйдя в открытый океан, «Куин Мэри II» станет совершенно недоступной для возмутителей порядка и сеятелей хаоса.

Гундлах стоял рядом с капитаном, когда корабельные сирены «Тайфун» протрубили «прощай» городу Нью-Йорку. Он установил на требуемую мощность четыре двигателя корабля, после чего капитан, пользуясь всего лишь пультом дистанционного управления, вывел лайнер в Ист-Ривер и развернул в сторону Атлантики. Невероятно, но для того, чтобы совершить непростой манёвр на ограниченной площади, такой громадине даже не потребовалась помощь буксиров.

Тем временем «Графиня Ричмондская» проходила мимо Канарских островов. Сами острова, служащие зимним прибежищем для многих ненавидящих снег и слякоть европейцев и манящие в декабре тёплым африканским солнцем, остались за горизонтом. Но вершину вулкана Тейде можно было разглядеть в морской бинокль.

До рандеву с историей оставалось ещё два дня. Штурман-индонезиец проинструктировал своего соотечественника в машинном отделении, и тот перешёл на «малый вперёд». Мягко покачиваясь на тихих волнах, «Графиня Ричмондская» неспешно ползла на запад.

Гора Тейде пропала из виду, и рулевой слегка подкорректировал курс, взяв на несколько градусов влево, туда, где за 1600 милями воды лежал американский берег. Здесь судно снова заметили сверху, и снова компьютеры, прочитав сигналы транспондера, удостоверились, что имеют дело с безобидным и совершенно легальным грузоперевозчиком, следующим по заранее объявленному маршруту. «Опасности не представляет» — таков был их вердикт.

Первыми из высших гостей прибыла японская делегация во главе с премьер-министром. Согласно договорённости, самолёт из Токио совершил посадку в международном аэропорту имени Д. Ф. Кеннеди. Там, на безопасном удалении от шумных демонстрантов, японцев ожидал небольшой вертолётный флот, который и перенёс их прямиком в Бруклин.

Посадочная зона нового терминала находилась внутри периметра, образованного огромными ангарами, депо и залами. Столпившиеся за барьерами ограждений протестующие мелькнули за стёклами иллюминаторов и исчезли. Если кто-то из японцев что и увидел, то только далёкие фигурки с бесшумно открывающимися ртами. А уже через несколько минут, когда рокот двигателей умолк и лопасти остановились, делегацию встретили морские офицеры, которые и провели гостей по закрытому туннелю к боковому трапу, а оттуда к предназначенным им апартаментам.

Вертолёты тем временем вернулись в аэропорт, чтобы забрать только что прилетевшую канадскую делегацию.

Дэвид Гундлах оставался на мостике — пятьдесят ярдов от стены до стены, огромные панорамные окна с прекрасным обзором. Хотя мостик находился на высоте двухсот футов, брызги от рассекаемых носом шестидесятифутовых океанских волн долетали и сюда, и тогда на помощь вахтенному приходили гигантские «дворники».

Впрочем, в этом путешествии их, согласно сводкам метеорологов, ожидала тихая и ясная погода. Выбранный маршрут по так называемому Южному Большому Кругу всегда пользовался популярностью у туристов именно по причине мягкой погоды и спокойного моря. Держась курса, лайнер пересечёт Атлантику, пройдя чуть севернее Азорских островов.

Одни за другими из аэропорта прибывали русские, французы, немцы и итальянцы. Всё шло по графику. Уже смеркалось, когда последний рейс доставил на посадочную площадку владельцев «Куин Мэри II» — британцев.

Американский президент, которому предстояло выступить в роли хозяина на назначенном на восемь вечера обеде, прилетел, как обычно, на тёмно-синем вертолёте Белого дома ровно в шесть. Выстроившийся на причале оркестр с воодушевлением сыграл «Салют командиру», президент прошёл на борт, и тяжёлые стальные двери закрылись. В шесть тридцать отдали последние швартовы, и лайнер, разукрашенный флажками и гирляндами и сверкающий сотнями огней, как плавучий город, вышел в Ист-Ривер.

С заполнивших реку судёнышек и прибрежных дорог люди махали вслед проплывающей мимо громадине. Сверху, из-за пуленепробиваемого стекла их приветствовали главы государств и правительств восьми богатейших стран мира. Позади осталась ярко освещённая статуя Свободы, промелькнули острова, и «Куин Мэри» начала набирать ход.

Лайнер сопровождали, держась на расстоянии нескольких кабельтовых, два ракетных крейсера Атлантического флота США. Слева от «Куин Мэри» шёл «Залив Лейте», справа «Монтерей». Оба уже установили связь с капитаном, который в соответствии с правилами морского кодекса поблагодарил обоих, после чего оставил мостик, чтобы переодеться к обеду. Командование судном принял первый помощник Дэвид Гундлах.

Подводной лодки в сопровождении не было по двум причинам. Во-первых, в мире ещё нет такой субмарины, которая могла бы обмануть систему обнаружения ракетного крейсера и выдержать его атаку. Во-вторых, ни одна из существующих подлодок не способна угнаться за «Куин Мэри II».

Огни Лонг-Айленда постепенно растворились в сумраке. Первый помощник Гундлах увеличил скорость до оптимальной крейсерской. Четыре двигателя суммарной мощностью 157 000 лошадиных сил могли при необходимости разогнать лайнер до тридцати узлов. Обычная крейсерская составляет двадцать пять узлов, так что кораблям эскорта приходилось пыжиться, чтобы не отстать.

Вскоре появилось и воздушное сопровождение: самолёт-разведчик «Хокай ЕС-2» с бортовой РЛС, просвечивающей воды Атлантики на пятьсот миль во всех направлениях, и «Праулер ЕА-6В», способный создать помехи для любой системы наведения и уничтожить потенциального противника противорадиолокационными ракетами «ХАРМ».

Оба самолёта будут дозаправлены в воздухе, а потом уступят место идентичным, которые поднимутся с американской базы на Азорских островах. Тех, в свою очередь, сменят британские. План был разработан тщательно, все детали согласованы, и для непредвиденных обстоятельств места не оставалось.

Обед прошёл с ошеломительным успехом. Государственные деятели улыбались, супруги блистали, кухня была единодушно признана великолепной, и хрусталь сиял от гордости, наполняясь коллекционными винами.

Следуя примеру американского президента и с учётом того, что многие делегации перенесли многочасовой перелёт, обед закончился относительно рано, после чего гости разошлись.

Работа конференции началась на следующее утро с расширенного заседания. Переоборудованный зал театра «Ройял корт» вместил все восемь делегаций, что оказалось не так-то просто — каждого из мировых лидеров сопровождала небольшая армия помощников, советников и экспертов.

Второй вечер прошёл так же, как и первый, только теперь в роли хозяина выступил британский премьер, а в качестве обеденного зала гостям предложили «Куинс гриль», вмещавший двести человек. Остальные разбрелись по разным местам, оккупировав не только просторный ресторан «Британия», но и пабы и бары, где тоже предлагали не только напитки и закуски. Свободная от дипломатических тягот молодёжь облюбовала танцзал и ночной клуб «Джи-32».

На мостике приглушили огни. Дэвид Гундлах занял капитанское место — ему выпала ночная смена. Прямо перед ним вытянулась батарея плазменных мониторов, каждый из которых отражал работу и состояние той или иной системы корабля.

Едва ли не главной из этих систем был корабельный радар, проникавший взглядом на двадцать пять миль во все стороны от лайнера. Гундлах видел светящиеся пятнышки крейсеров, идущих справа и слева от «Куин Мэри», и за ними другие, обозначавшие спешащие по своим делам и в разных направлениях суда.

И ещё первый помощник имел в своём распоряжении систему автоматической идентификации, которая принимала сигналы любого находящегося в нескольких милях от лайнера транспондера, и компьютер перекрёстного контроля, позволявший на основании данных «Регистра Ллойда» получать сведения о названии корабля, его маршруте, грузе и частоте радиоканала.

Операторы на обоих сопровождавших «Куин Мэри» крейсерах тоже следили за экранами радаров. Их задача состояла в том, чтобы ничто, представляющее хоть малейшую опасность, не приблизилось к охраняемому ими океанскому чудовищу. Даже безобидным и уже проверенным сухогрузам не разрешалось подходить ближе трех километров. В течение второй ночи никаких проблем не возникло.

Самолёт-разведчик находился выше, а потому и заглядывал дальше. На экране он выглядел большой и яркой точкой, движущейся через Атлантику с запада на восток. Большая часть того, что попадало на его радар, проходило за многие мили от конвоя. Заглядывая вперёд, «Хокай И-Си-2» прокладывал перед кораблями коридор шириной в десять миль и глубиной в двадцать пять миль.

На третью ночь, около одиннадцати, пилот подал первое предупреждение:

— Вижу небольшое грузовое судно. Прямо по курсу — двадцать пять миль. Отклонение от маршрута — две мили. Похоже, лежит в дрейфе.

Хотя двигатели «Графини Ричмондской» и были выключены, судно не стояло на месте — течение медленно, со скоростью четыре узла, но верно несло её на запад.

Надувную моторку уже спустили на воду, и она покачивалась на волнах у левого борта, привязанная к поручням верёвочной лестницей. В лодке сидели четверо мужчин.

Ещё четверо оставались на мостике. Ибрагим стоял у руля, неотрывно всматриваясь в начинающий светлеть горизонт.

Индонезиец-радист настраивал приёмник. Рядом с ним сидел на корточках паренёк-пакистанец, родившийся и выросший в пригороде йоркширского города Лидса. Четвёртым был Афганец. Наконец радист удовлетворённо кивнул и поднялся. Парень-пакистанец молча занял его место у приборной панели. Оставалось только ждать.

Первым вышел на связь крейсер, шедший по правому борту от «Куин Мэри», в шести кабельтовых от неё. Как всегда в ночную вахту, голос прозвучал громко и отчётливо. Оператор на крейсере воспользовался частотой, общей для всех судов в Северной Атлантике. Дэвид Гундлах ясно различил густой южный акцент.

— «Графиня Ричмондская», «Графиня Ричмондская», это крейсер «Монтерей», ВМС США. Вы меня слышите?

Радиооборудование на старом грузовозе было не самое новое, тем не менее Гундлах различил смазанные гласные уроженца Йоркшира или, может быть, Ланкашира:

— Слышу вас, «Монтерей». Это «Графиня».

— Что у вас? Почему в дрейфе?

— «Графиня». У нас тут небольшой перегрев… трансмиссия… справимся сами.

На мостике крейсера помолчали. Потом…

— Повторите, «Графиня». Вас плохо слышно. Повторите.

На экране радара перед первым помощником Дэвидом Гундлахом появилось светлое пятнышко. Другой монитор представил все данные по «Графине Ричмондской», включая подтверждение правильности сигнала транспондера. Первый помощник наклонился к микрофону:

— «Монтерей», это «Куин Мэри». Позвольте мне.

Дэвид Гундлах родился и вырос в чеширском графстве Уиллар, менее чем в пятидесяти милях от Ливерпуля, так что оператор «Графини» был почти земляком.

— «Графиня Ричмондская», это «Куин Мэри II». Насколько я понял, у вас перегрев коренного подшипника карданного вала, и вы ведёте ремонт собственными силами. Так?

— Точно. Думаю, через часик закончим.

— Сообщите, пожалуйста, ваши данные. Порт регистрации, порт отхода, пункт назначения, груз.

— Зарегистрированы в Ливерпуле. Восемь тысяч тонн. Идём из Явы с шёлком и древесиной. Пункт назначения — Балтимор.

Гундлах пробежал взглядом по строчкам на экране. Информацию предоставили головной офис ливерпульской фирмы «Маккендрик шиппинг», лондонские брокеры Сибарт и Аберкромби и страховая компания Ллойда. Все точно.

— С кем я говорю? — спросил он.

— На мостике капитан Маккендрик. А вы кто?

— Первый помощник капитана Дэвид Гундлах.

В радиообмен вмешался «Монтерей»:

— «Куин», хотите изменить курс?

Гундлах сверился с дисплеями. Бортовой компьютер вёл лайнер по заранее проложенному курсу, корректируя его с учётом погодных условий. Изменение курса означало переход на ручное управление или переустановку программы с последующим возвращением на первоначальный курс. До «Графини Ричмондской» оставалась сорок одна минута хода, и в момент наибольшего сближения расстояние между двумя кораблями должно было составлять две мили.

— В этом нет необходимости, «Монтерей». Разминёмся через сорок минут. Между нами будет две мили.

Пролетая вверху, оба самолёта сопровождения просканировали беспомощное судно, но не обнаружили никаких признаков электронной активности, которая могла бы свидетельствовать о подготовке ракетной атаки. Тем не менее они продолжали держать «Графиню Ричмондскую» в поле зрения. Впереди появились ещё два корабля. Вот их придётся попросить сменить курс, развести вправо и влево.

— Понял, — ответил «Монтерей».

Все эти переговоры слышали и те, кто находился на мостике «Графини Ричмондской». Ибрагим кивнул — пора уходить. Радиооператор-индонезиец и молодой пакистанец спустились по верёвочной лестнице в лодку, и теперь шесть террористов ожидали Афганца.

Мартин уже не сомневался, что сумасшедший иорданец намерен включить двигатель и попытаться протаранить какое-то из приближающихся судов. А раз так, то покидать «Графиню» нельзя. Нужно попытаться убить экипаж и захватить корабль.

Он спустился по лестнице. На банке Сулейман возился с фотооборудованием. Один из индонезийцев удерживал сносимую течением моторку, ухватившись за свисавший с поручней канат.

Стоя над последней ступенькой, Мартин резко наклонился, выбросил руку и полоснул ножом по борту лодки. Произошло это настолько быстро и неожиданно, что секунды две или три никто не реагировал. Из дыры длиной в шесть футов с шумом вырвался воздух. Моторка накренилась и стала заполняться водой.

Мартин попытался перерезать верёвку, но промахнулся. Лезвие скользнуло по предплечью индонезийца. Только теперь террористы очнулись от оцепенения. Но индонезиец уже разжал пальцы, выпустив канат, и море подхватило лодку.

Сразу несколько человек попытались схватить Мартина. Поздно — течение относило тонущую моторку к корме. Вес двигателя тянул её вниз. Ещё секунда-другая, и шесть человек, изрыгая проклятья, исчезли в чёрной океанской ночи. В какой-то момент кормовые огни высветили мелькнувшие над водой руки, но уже в следующий миг пропали и они. Выгрести против течения в четыре узла невозможно. Мартин поднялся по лестнице.

Между тем Ибрагим привёл в действие первое из зарядных устройств, которые изготовил для него специалист по взрывчатке. Взбегая по трапу, Мартин услышал серию сухих хлопков и громкий треск.

Занимаясь постройкой галереи, замаскированной под шесть грузовых палубных контейнеров, установленных от мостика до носа «Звезды Явы», китаец Вей соорудил над пустым пространством крышу — или, точнее, «крышку» — из закреплённого в четырех местах стального листа.

В эти четыре точки взрывотехник заложил четыре кумулятивных заряда, соединив их проводами с корабельными двигателями. Взорвавшись, они подбросили крышку на несколько футов вверх. Сила зарядов была рассчитана таким образом, чтобы стальной лист отнесло в сторону.

В момент взрывов Майк Мартин с зажатым в зубах ножом был на верхней ступеньке лестницы. Стальная пластина, пролетев у него над головой, упала в море. Он перелез через поручни, спрятал нож и взбежал на мостик.

Посланец «Аль-Каиды» стоял у штурвала, не сводя глаз со светящейся точки на горизонте. Плавучий город, огромный семнадцатипалубный лайнер водоизмещением в 150 000 тонн и с несколькими тысячами человек на борту шёл навстречу со скоростью двадцать пять узлов.

Поднявшись по трапу, Мартин оглянулся и впервые увидел открытую палубу корабля, на котором провёл несколько недель. Только теперь он понял, для чего была нужна стальная конструкция.

Облака разошлись, и в свете луны бывшая «Звезда Явы» открыла ему свою тайну и своё предназначение: переплетение труб и шлангов, краны и гидранты. Лишь теперь Майк осознал, что всё это время находился на танкере. Смертоносным грузом была не взрывчатка, а содержимое ёмкостей, шести грузовых танков. На то, что их было шесть, указывали шесть круглых стальных дисков, дренажных люков — по одному на каждый танк.

— Ты должен был остаться на лодке, Афганец, — сказал Ибрагим.

— Не хватило места, брат. Сулейман едва не свалился за борт, и мне пришлось задержаться. А потом они уплыли. Так что теперь я умру вместе с тобой. Иншалла.

Ибрагим, похоже, удовлетворился таким объяснением и молча кивнул. Посмотрев на часы, он потянул второй рычаг. По проводам, соединявшим генератор с заложенными зарядами, пробежал ток.

Шесть взрывов прозвучали одновременно, и шесть крышек разлетелись по сторонам. Если бы Мартин обладал способностью видеть невидимое, он заметил бы, как из шести люков ударили вверх столбы концентрированного газа. Образовавшееся облако поднялось на сто футов и, потеряв силу инерции, стало оседать, расползаясь, смешиваясь с ночным воздухом, опускаясь на воду и расширяясь во все стороны от источника.

Мартин понял, что проиграл. И ещё понял, что опоздал. Плавучая бомба, вместе с которой он проделал долгий путь от Филиппин, бомба, нёсшая смерть неизвестным людям, вышла из-под контроля.

Он полагал, что «Графиня Ричмондская», превратившаяся в свой предсмертный час в «Звезду Явы», вторгнется в какой-нибудь порт и только тогда сумасшедший Ибрагим подорвёт то, что хранилось под палубой.

Он полагал, что она врежется во что-то и только после этого взлетит на воздух. Тридцать дней он дожидался удобного момента, чтобы убить своих семерых спутников и захватить корабль. Судьба не предоставила ему такого шанса.

И только теперь, слишком поздно, до него дошло, что «Звезда Явы» не несла в себе никакой бомбы, что она сама была бомбой. Ей даже не нужно было приближаться к цели — цель сама шла к ней, навстречу гибели. И расстояние между ними сокращалось с каждой минутой.

Находясь на мостике, Мартин слышал переговоры мальчишки-пакистанца с вахтенным офицером «Куин Мэри II». Теперь ему всё стало ясно. Танкер намеренно лёг в дрейф, потому что крейсеры сопровождения никогда бы не позволили ему сблизиться с лайнером.

Рука Ибрагима уже тянулась к кнопке. Мартин заметил проводок, ведущий к подвешенной за окном мостика ракетнице. Достаточно одной вспышки, одной-единственной искры…

Светлое пятно на горизонте стало ярче и больше. Скоро оно распадётся на сотни огоньков, станет городом света и веселья. Пятнадцать миль, тридцать минут хода. Времени вполне достаточно, чтобы газ, смешавшись с воздухом, превратился в убийственную смесь.

Мартин бросил взгляд на радио. Последний шанс послать предупреждение. Рука скользнула под одежду, где в петле у бедра висел нож.

Иорданец заметил и взгляд, и движение. Он бы никогда не выжил в Афганистане и амманской тюрьме, не уцелел бы в Ираке, где за ним охотились американцы, если бы не развил в себе чутьё дикого зверя.

Что-то подсказало ему, что Афганец — враг. И копившаяся неделями ненависть прорезала гнетущую тишину рубки как безмолвный крик.

Мартин дотянулся до рукоятки ножа, но Ибрагим действовал быстрее — лежавший под развёрнутой картой пистолет оказался в его руке мгновением раньше. Дуло смотрело Мартину в грудь. Мужчин разделяло не больше двенадцати футов. Слишком много.

Солдат учат оценивать шансы в считаные доли секунды. Мартин занимался этим едва ли не всю сознательную жизнь. Сейчас, на мостике окутанной смертоносным облаком «Графини Ричмондской», их осталось только два: броситься на Ибрагима или попытаться достать кнопку. И в том, и в другом случае живым из этой ситуации не выйдет уже никто.

В памяти снова вспыхнули заученные давным-давно, ещё в школьные годы, слова: «За прах своих отцов и твердь своих святынь — нет чести большей голову сложить». И ещё ему вспомнился разговор у костра с Ахмадом Шах Масудом — Паншерским Львом. «Мы все приговорены к смерти, англиз. Но только воину, благословлённому Аллахом, позволено выбрать, как умереть!»

Полковник Майк Мартин сделал выбор…

В тёмных глазах врага иорданец увидел блеск, какой бывает только у того, кто приготовился смерти. Ибрагим вскрикнул и выстрелил. Пуля ударила в грудь Афганцу, и жизнь начала покидать его. Но за болью и шоком всегда есть сила воли, позволяющая удержать жизнь хотя бы ещё на секунду.

И в конце этой секунды обоих мужчин и корабль поглотил розовый цветок вечности.

Дэвид Гундлах открыл рот от изумления да так и застыл. В пятнадцати милях от лайнера, прямо по курсу, в том месте, где через тридцать пять минут оказался бы самый большой в мире лайнер, из моря вырвался громадный столб пламени. Три другие офицера ночной вахты выразили свои чувства совершенно одинаково:

— Какого чёрта! Что это было?

— «Монтерей» вызывает «Куин Мэри». Лево на борт. Уходите влево. Мы выясним, что там случилось.

Шедший справа от лайнера ракетный крейсер резко увеличил скорость и устремился в сторону пылающего факела. Но огонь уже слабел и затухал. Дэвид Гундлах понимал только одно: «Графини Ричмондской» больше нет. Судя по всему, на судне случился взрыв. Он знал инструкции: оставаться в стороне и не приближаться. Если на воде остались люди, их подберёт «Монтерей». А вот капитана всё же следовало уведомить. Когда шеф поднялся на мостик, первый помощник рассказал ему о том, что видел собственными глазами. Лайнер находился уже в восемнадцати милях от места происшествия и быстро удалялся.

Второй крейсер продолжал идти в конвое. Выслушав помощника, капитан одобрил его решение: если кто-то и выжил, что маловероятно, о них позаботится «Монтерей».

Последние искры недавнего вулкана гасли на далёком горизонте. Когда «Монтерей» подошёл к месту катастрофы, там горели лишь отдельные пятна топлива.

Капитан приказал взять прежний курс на Саутгемптон.

Эпилог

Потом было следствие. Оно заняло почти два года. За несколько часов такие дела делаются разве что в кино.

Одна группа занималась настоящей «Звездой Явы», изучив её путь от закладки на судоверфи и до того момента, когда она, заполнив танки сжиженным нефтяным газом, направилась из Брунея в австралийский порт Фримантл.

Как утверждали независимые свидетели, командовал танкером капитан Херрман и погрузка прошла в обычном режиме. Два шкипера подтвердили, что видели «Звезду Явы», когда она огибала северовосточную оконечность острова Борнео. Учитывая особенности перевозимого танкером груза, оба постарались обойти его на изрядном расстоянии.

Последнюю запись, когда Херрман сообщил о пожаре в машинном отделении, дали прослушать одному норвежскому психиатру, который уверенно опознал язык соотечественника, хорошо говорящего на английском, но допустил, что капитан мог действовать под принуждением.

Следователям удалось отыскать и побеседовать с финским капитаном, первым подоспевшим к месту трагедии. Он повторил то, что слышал и видел. Однако, на взгляд экспертов по пожарам, пожар в машинном отделении, вроде того, о котором говорил норвежец, неизбежно привёл бы к возгоранию груза. В таком случае на месте катастрофы не могло бы остаться ни спасательных поясов, ни надувных плотов.

Филиппинские командос при поддержке американских вертолётов совершили рейд на базу Абу Сайяфа на полуострове Замбоанга. Им удалось захватить двух местных охотников-следопытов, время от времени работавших на террористов, но не готовых предстать перед расстрельной командой. Те рассказали, что видели в одном из заливов танкер и людей со сварочными аппаратами.

Доклад по «Звезде Явы» появился через год. В нём констатировалось, что танкер не утонул после пожара, а был угнан, после чего угонщики попытались убедить мир в его гибели. Что касается экипажа, то людей, скорее всего, расстреляли. Впрочем, последний вывод требовал подтверждения.

Поскольку принцип необходимого знания никто не отменял, каждая группа занималась только своим направлением, ничего не зная о действиях коллег. Всем было сказано (и все в это поверили), что расследование проводится по поручению страховых компаний.

Ещё одна группа изучала судьбу подлинной «Графини Ричмондской». Следователи побывали и в офисе агентства «Сибарт и Аберкромби» в лондонском Сити, и в Ливерпуле. Проверили семью каждого члена экипажа. Всё говорило о том, что во время разгрузки партии «Ягуаров» в сингапурском порту судно было в полном порядке. Оказалось, что в доке капитан Маккендрик встретил приятеля из Ливерпуля и они даже успели угостить друг друга пивом. Кроме того, он звонил домой.

И опять-таки независимые свидетели показали, что видели судно под командой законного капитана, когда оно забирало ценную древесину в Кинабулу.

Вместе с тем выяснилось, что в Сурабаю, где её якобы ожидал груз шелка, «Графиня Ричмондская» так и не зашла. При этом мистер Алекс Сибарт получил уведомление от партнёров о том, что отгрузка состоялась.

Был составлен словесный портрет «мистера Лампонга», которого индонезийская служба внутренней безопасности опознала как человека, подозреваемого в финансовой поддержке «Джемаа-Ислами». Предпринятые поиски результата, однако, не дали — террорист успел раствориться в безбрежном человеческом море Юго-Восточной Азии.

Группа пришла к выводу, что «Графиня Ричмондская» подверглась нападению в море Сулавеси. Все судовые документы, идентификационные радиокоды и транспондер были украдены, а сам корабль вместе с командой пущен ко дну. О чём и следует известить родственников.

Решающую информацию дал доктор Али Азиз Аль-Хаттаб. Прослушивая его телефоны, полиция узнала, что он собирается отбыть на Ближний Восток и уже заказал билет на самолёт. После короткого совещания в штаб-квартире МИ-5 было решено принять меры. Выбрав время, когда, согласно данным прослушки, учёный муж отправился принимать ванну, бирмингемская полиция и Специальная служба проникли в дом и через несколько минут вывели задержанного в банном халате.

Доктор Хаттаб оказался далеко не прост. Тщательный обыск жилых помещений, машины, офиса, проверка компьютера и телефона не дали ничего.

Все двадцать восемь дней, отведённых законом на задержание без предъявления обвинения, кувейтец нагло улыбался, а его адвокат подавал протест за протестом. Улыбка поблекла, когда при выходе из тюрьмы её величества Белмарш его арестовали повторно, на сей раз на основании требования об экстрадиции, выписанного правительством Объединённых Арабских Эмиратов.

По закону этой страны никакого ограничительного срока для задержанных не существует. Встревоженный адвокат подал апелляцию с просьбой воздержаться от высылки его подзащитного. Вообще-то кувейтец не был гражданином ОАЭ, но в данном случае дело было в другом.

Контртеррористический центр в Дубае удивительным образом раздобыл некие фотографии. На снимках почтенный доктор Хаттаб был запечатлён в момент общения с курьером «Аль-Каиды» — капитаном дау. Другие доказывали, что доктор посещал виллу в пригороде Рас-эль-Хаймы, известную как убежище террористов. На лондонского судью фотографии произвели настолько сильное впечатление, что он выдал разрешение на экстрадицию.

Хаттаб подал апелляцию. Её отклонили. Находясь перед нелёгким выбором — сомнительный комфорт Белмарша или общение со спецназовцами ОАЭ на их базе в пустыне, — доктор предпочёл остаться гостем королевы Елизаветы.

С этим, однако, возникли проблемы. Британцы объяснили, что у них нет оснований задерживать его и уж тем более отдавать под суд. Уже в машине, на полпути к Хитроу, Хаттаб пошёл на сделку и начал говорить.

Присутствовавшие при допросе гости из ЦРУ позднее рассказывали, что откровения профессора произвели на них примерно такое впечатление, как если бы на их глазах рухнула плотина Боулдер. Хаттаб выдал более сотни агентов «Аль-Каиды», о существовании которых спецслужбы даже не догадывались, и назвал двадцать четыре банковских счета.

Когда следователи упомянули проект «Аль-Исра», доктор едва не проглотил от удивления язык. Он и не представлял, что об этой операции кому-то известно. Потом, обретя дар речи, заговорил снова.

Хаттаб не только подтвердил то, что уже знали или о чём подозревали британцы и американцы, но и добавил кое-что интересное. Он назвал имена всех пяти человек, находившихся на борту «Графини Ричмондской» в её последнем плавании. Относительно троих индонезийцев никаких сведений у Хаттаба не было.

Он рассказал, что обязанности пакистанского паренька, родившегося и выросшего в графстве Йоркшир, заключались в имитации голоса капитана Маккендрика во время радиопереговоров с вахтенным офицером «Куин Мэри».

Он признал, что «Донна Мария» и её команда были сознательно принесены в жертву, хотя сами об этом не знали, для того, чтобы устранить последние опасения, которые могли бы помешать американскому президенту отправиться в море на лайнере.

Следователи осторожно спросили его об Афганце, добавив, что им известно о его пребывании на вилле в Рас-эль-Хайме. Конечно, они могли лишь предполагать это, но Хаттаб ухватил наживку.

Он рассказал о том, каким образом сбежавший из-под стражи в Афганистане дерзкий командир Талибана оказался в Рас-эль-Хайме после того, как сторонники «Аль-Каиды» в Пакистане самым тщательным образом проверили его биографию и установили личность.

Он признал, что Айман Аль-Завахири поручил ему отправиться в Залив и допросить талиба. И ещё добавил, что не кто иной, как сам Шейх, узнал в Афганце паренька, с которым его много лет назад судьба свела в пещерном госпитале в Тора Бора.

Именно Шейх даровал Афганцу право присоединиться к команде «Аль-Исры», и именно он, Хаттаб, отправил Измат Хана в Малайзию вместе с другими.

Следователям доставило ни с чем не сравнимое удовольствие открыть кувейтцу тайну, окончательно сломив его волю. Они рассказали ему, кто такой Афганец на самом деле.

И наконец эксперт-криминалист, проведя сравнительный анализ, подтвердил, что текст на обороте посадочной карточки, отыскавшейся в кармашке рюкзака британского аквалангиста, действительно написан рукой пропавшего без вести полковника.

Люди, проводившие операцию «Лом», окончательно сошлись на том, что Майк Мартин попал на борт «Графини Ричмондской» под видом террориста где-то после Лабуана и что нет никаких указаний на то, что ему удалось покинуть корабль до взрыва.

Почему плавучая бомба взорвалась за сорок минут до срока? Ответа на этот вопрос никто не знал, хотя объяснений было выдвинуто немало.

Согласно установленному в Соединённом Королевстве порядку, для объявления без вести пропавшего человека мёртвым и выдачи соответствующего документа требуется семь лет ожидания.

Но вскоре после откровений доктора Хаттаба коронёр лондонского района Вестминстера получил приглашение на обед в отдельном кабинете клуба «Брукс», что находится на Сент-Джеймс-стрит. Кроме него, на обеде присутствовали ещё три человека, и вот они-то объяснили коронёру много такого, о чём он и не догадывался.

По прошествии недели коронёр выписал свидетельство о смерти полковника Майка Мартина, бесследно исчезнувшего восемнадцатью месяцами ранее, и передал документ лично брату покойного, профессору Школы восточных и африканских исследований, доктору Терри Мартину.

На территории штаб-квартиры САС, рядом с городком Херефорд, есть довольно необычное строение, известное как Часовая башня. Когда несколько лет назад подразделение перевели со старой базы на новую, башню сначала осторожно разобрали, а потом сложили заново.

Как следует из названия, есть на этой башне и часы, но больший интерес представляют четыре фасада с выгравированными на них именами погибших в боях спецназовцев.

Вскоре после того, как коронёр выдал упомянутое выше свидетельство о смерти, возле башни отслужили поминальную службу. Присутствовали на ней с десяток человек в форме и столько же штатских, в том числе две женщины. Одной из них была директор МИ-5, другой — бывшая жена покойного.

Статус павшего в бою заслужить непросто, но после оказанного сверху давления и представления некоторых фактов все, от кого зависело принятие решения, дали своё согласие. Полковник Майк Мартин не был первым, не будет и последним спецназовцем, пропавшим там, где не находят даже мёртвых.

Короткую церемонию провели на закате, когда тусклое февральское солнце уже скатывалось за Чёрные горы Уэльса. В конце службы капеллан произнёс привычные слова из Евангелия от Иоанна:

«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».

Только те, кто стоял в тот поздний час у стены Часовой башни, знали, что Майк Мартин, отставной полковник парашютно-десантных частей особого назначения, сделал это ради четырех тысяч совершенно незнакомых людей, ни один из которых не догадывался о его существовании.

Примечания

1

«Удобный флаг» — приписка судна к порту той страны, которая предоставляет лучшие условия по налогообложению, безопасности и т. п.

(обратно)

2

«Регистр Ллойда» — техническая ассоциация в Лондоне, ведающая классификацией морских судов, надзором за правильностью их постройки и годностью к плаванию.

(обратно)

3

Джеймс Д. Энглтон — один из руководителей ЦРУ в послевоенные годы.

(обратно)

4

ULCC (ultralarge crudecarrier) — танкер водоизмещением свыше 400 тыс. т. VLCC (very large crude carrier) — танкер водоизмещением 160 тыс. т и более.

(обратно)

5

Нож «Буи» — крупный охотничий нож в ножнах длиной 20 — 30 см. Такой нож обычно выковывался кузнецом из напильника.

(обратно)

Оглавление

Часть первая Операция «Скат»

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

Часть вторая Воины

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

Часть третья Операция «Лом»

  Глава 8

  Глава 9

Часть четвёртая Путешествие

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

Эпилог

Реклама на сайте