«Свидетельница смерти»

Нора Робертс Свидетельница смерти

ГЛАВА 1

Убийство всегда обладает некоей притягательной силой. Будь оно примитивным или рафинированным, полным черного юмора или печальной скорби – это самое тяжкое преступление испокон века является предметом пристальных исследований – как в жизни, так и в искусстве.

На протяжении всей истории человеческой цивили­зации демонстрация убийства неизменно собирала ан­шлаги. Древние римляне давились при входе в Колизей, желая насладиться кровавым зрелищем того, как гла­диаторы мечами и трезубцами превращают друг друга в отвратительные ошметки мяса. А чтобы скоротать скуч­ное утро, шли поглядеть, как несчастных христиан скармливают голодным львам на потеху беснующейся публике.

Наверняка почти никто не пошел бы на это зрели­ще, если бы хоть на миг допускал, что в неравной схват­ке люди смогут победить хищников. Убийство зверя – совсем другое дело. Оно не дает того дикого азарта, того кратковременного помешательства, которое предлагает зрителю настоящее убийство – убийство себе подобно­го. И люди расходились по домам, довольные тем, что их деньги не пропали даром, а еще – тем, что сами они живы и здоровы. Наблюдать узаконенное убийство – прекрасный способ доказать себе, что, в конце концов, у тебя самого, несмотря на жизненные невзгоды, дела все же обстоят не так уж и плохо.

За последние два тысячелетия человеческая природа почти не изменилась. Пожирание христиан львами, возможно, осталось в прошлом, но и в начале двадцать первого века убийство имело неизменно высокий рей­тинг в средствах массовой информации. Разумеется, обличье его теперь стало куда более цивилизованным. Целые семьи, влюбленные парочки, яйцеголовые ум­ники и их неотесанные провинциальные родственники выстраиваются в длинные очереди и отпихивают друг друга локтями, желая, чтобы их развлекли созерцанием убийства.

Лейтенант Ева Даллас имела дело с преступлением и наказанием в силу своих профессиональных обязанно­стей: она работала в отделе по расследованию убийств. Однако сегодня вечером она сидела в неудобном кресле переполненного театрального зала и смотрела спек­такль, главную интригу которого составляло именно убийство.

– Это он! Голову даю на отсечение, убийца – он!

Рорк усмехнулся, но ничего не сказал. Реакция же­ны на пьесу была интересна ему не меньше, чем проис­ходящее на сцене. Ева подалась вперед, вцепившись ру­ками в хромированные перила директорской ложи, и буквально ощупывала взглядом сцену. Но в этот мо­мент занавес пошел вниз, и наступил антракт.

– Это Воул, – безапелляционно заявила Ева. – Именно он убил женщину. Размозжил ей голову, чтобы захапать ее денежки.

Рорк разлил по бокалам шампанское из бутылки, охлаждавшейся в серебряном ведерке со льдом. При­глашая жену на открытие первого сезона в своем новом театре, он не знал, какова будет ее реакция на пьесу об убийстве. И теперь был весьма доволен, что она про­никлась духом пьесы.

– Может, ты и права.

– Не «может», а права. Уж я-то в этом разбираюсь!

Ева взяла длинный, словно флейта, бокал и посмот­рела в лицо мужа. Что это было за лицо! Казалось, оно вырезано резцом какого-то загадочного скульптора, которому подвластны тайны магии. Его невероятная кра­сота заставляла сжиматься сердце любой женщины. Темная копка волос, тонкие черты, идеальные губы, которые теперь были изогнуты в подобии улыбки… Он протянул руку и кончиками длинных пальцев прикос­нулся к волосам жены. При взгляде в его глаза – горя­щие, пронзительно синего цвета – у Евы до сих пор за­мирало сердце. Она не переставала удивляться, как мужчина одним только взглядом может довести ее до такого состояния.

– На что ты смотришь? – спросила она.

– На тебя. – В этой простой, казалось бы, фразе, произнесенной с легким ирландским акцентом, было собрано все волшебство миря. – Я люблю на тебя смотреть.

– Правда? – Ева склонила голову набок. Она на­слаждалась, думая о том, что впереди – беззаботный вечер, который они проведут только вдвоем. – Значит, ты не против того, чтобы подурачиться?

Рорк поставил бокал с шампанским и пробежался пальцами вверх по стройной ноге жены – до того места на бедре, где заканчивалось ее короткое платье.

– Прекрати, извращенец!

– Но ты же сама попросила.

Ева засмеялась и подала мужу его бокал.

– Половина зрителей в этом твоем театре и без того смотрят в бинокли не на сцену, а на нашу ложу. Им ин­тересен Рорк, а уж потом – все остальное.

– Нет, они смотрят на мою красавицу жену – луч­шего в городе сыщика, которому удалось положить ме­ня на обе лопатки.

Как и ожидал Рорк, Ева фыркнула, а он, воспользо­вавшись этим, подался вперед и на мгновение прижал­ся губами к ее губам.

– Держи себя в руках! – с притворной строгостью предупредила она. – Иначе нам придется уйти, не до­ждавшись окончания спектакля.

– Но мы же фактически молодожены! А молодоже­нам ничуть не стыдно целоваться на глазах у посторон­них.

– Можно подумать, тебя волнует, что стыдно, а что не стыдно! – Ева положила руку на грудь мужа и ото­двинула его на безопасное расстояние. Затем она отвер­нулась и стала рассматривать зал.

Ева плохо разбиралась в архитектуре и дизайнерском искусстве, но это помещение буквально дышало роскошью. Наверняка Рорк привлек лучшие умы и таланты, чтобы вернуть старому зданию его былую славу. Пока продолжался антракт, сотни зрителей входили и выходили из огромного зала, и их голоса сливались в глухой непрекращающийся гул. Некоторые были оде­ты так, чтобы сразить прочих модников наповал, другие щеголяли в обычных кроссовках и безразмерных пид­жаках а-ля ретро – последний писк моды нынешней зимы.

Расписанные потолки, парящие на недосягаемой высоте, мили красного коврового покрытия, акры по­золоты – театр был отделан в соответствии с пожеланиями Рорка. Впрочем, вообще все, чем он владел, бы­ло сделано в соответствии с его желаниями, а владел он, похоже, чуть ли не всем, что можно купить за деньги. Так, но крайней мере, часто казалось Еве. Она до сих пор не могла к этому привыкнуть, и каждый раз при мысли о том, что ее мужу принадлежит едва ли не вся планета, ей становилось не по себе. Но куда деваться! В конце концов, это был Рорк, ее муж, с которым она поклялась быть вместе «и в горе, и в радости». Кстати, за год, в течение которого Рорк и Ева были вместе, они испытали достаточно и того и другого…

– Да, ну и наворотил ты здесь всего, дружок, – произнесла Ева, снова обводя глазами зал. – Я, конеч­но, видела фотографии театра, но такой роскоши даже представить себе не могла.

– Роскошь – это еще не все, – ответил Рорк. – В театре главное люди: и те, что на сцене, и те, что в зале.

– Поверю тебе на слово. Но почему для открытия сезона ты выбрал именно эту пьесу?

– Потому что это замечательная и великолепно скроенная история. В ней есть все: и любовь, и преда­тельство, и убийство. Да и актерский состав поистине звездный.

– И на всем – отпечаток твоей титанической лич­ности! Но Леонард Воул все равно виновен. Это он со­вершил убийство. – Ева Даллас, прищурив глаза, снова стала смотреть на сцену, будто ее взгляд мог проник­нуть за тяжелый красный с позолотой занавес. – Его жена – классная женщина, причем с тузом в рукаве. Она еще наверняка себя проявит. Адвокат тоже хоро­ший мужик.

– Не адвокат, а барристер, – поправил жену Рорк. – Действие пьесы происходит в Англии, в сере­дине двадцатого века. Там адвокаты по уголовным де­лам называются барристеры.

– Какая разница! И костюмы тоже великолепные.

– Они – подлинные. Кстати, в 1952 году по этой пьесе был поставлен фильм «Свидетель обвинения». Он имел оглушительный успех. В нем тоже играли звезды первой величины.

«Наверняка у Рорка есть запись этого фильма», – подумала Ева. Ее муж вообще питал необъяснимую сла­бость к черно-белым картинам начала и середины прошлого века. В отличие от многих других, он умел различать в черно-белых фильмах какие-то удивитель­ные полутона и хотел научить этому свою жену,

– Мои постановщики постарались на славу – по­добрали артистов, которые внешне напоминают перво­начальных исполнителей, но обладают при этом собственной яркой индивидуальностью. Как-нибудь мы обя­зательно посмотрим этот фильм, и ты поймешь, что я имею в виду.

Рорк тоже оглядел огромное помещение театра. Как бы ни было ему приятно проводить вечер в компании любимой жены, он все же оставался бизнесменом, а постановка этой пьесы являлась для него вложением де­нег,

– Все же не зря я затеял все это! Вот увидишь: спек­такль будет идти долго и с большим успехом.

– Ой, смотри, вон доктор Мира! – воскликнула Ева, привстав с кресла и указывая на полицейского психолога – всегда элегантную женщину, затянутую в длинное белоснежное платье. – С мужем пришла. Его сегодня просто не узнать!

– Хочешь, пошлем им записку и пригласим куда-нибудь после окончания спектакля? – предложил Рорк.

Ева уже открыла было рот, чтобы согласиться, но затем пристально посмотрела на Рорка и мотнула голо­вой:

– Нет, не надо. У меня на сегодняшний вечер дру­гие планы.

– Правда?

– Ага. А ты что, против?

– Вовсе нет. – Он долил в бокалы шампанского. – А теперь, пока у нас есть несколько минут перед нача­лом второго акта, расскажи мне, почему ты так уверена, что убийца – Леонард Воул?

– Слишком он гладенький, слишком лощеный. Но не так, как ты, – добавила Ева, заставив Рорка усмех­нуться. – У тебя лоск идет изнутри, а он будто маслом намазан.

– Дорогая, ты мне льстишь…

– Как бы то ни было, это скользкий тип. Умело ра­зыгрывает из себя честного, трудолюбивого, доверчиво­го человека, которому в какой-то момент не повезло. Но такие «отличники», да еще имеющие жен-красавиц, не связываются с малопривлекательными старухами, если только у них нет какой-то тайной цели. А у этого цель гораздо более масштабная, нежели продавать ду­рацкую кухню, которую он изобрел.

Ева отпила из своего бокала, и тут в зале мигнули огни, возвещая о том, что антракт окончился.

– Жена знает, что убийство совершил он. Кстати, основное действующее лицо – вовсе не он, а она. Эта женщина – умница. Если бы я расследовала это дело, то главное внимание обратила бы именно на нее. Да уж, я бы поговорила по душам с Кристиной Воул!

– Значит, пьеса тебе понравилась?

– Умная вещь.

Занавес поднялся, но вместо того, чтобы следить за действием на сцене, Рорк продолжал любоваться Евой, думая о том, что она, наверное, самая удивительная женщина на свете. Совсем недавно она вернулась до­мой в одежде, запачканной кровью. К счастью, чужой. Оказалось, что она расследовала дело, раскрытие кото­рого заняло у нее всего один час – с того момента, как было совершено убийство, и до того, как арестованный сознался в его совершении.

К сожалению, не часто все происходило с такой по­трясающей простотой. Рорк нередко наблюдал, как Ева доводит себя буквально до изнеможения, отчаянно рис­кует жизнью – и все для того, чтобы правосудие вос­торжествовало. И это была лишь одна из многих ее чер­точек, которыми Рорк неподдельно восхищался.

А теперь она здесь, рядом с ним, в элегантно обтя­гивающем черном платье. Из драгоценностей на ней был лишь редкостной красоты бриллиант в форме капли, который когда-то подарил ей Рорк. Он лежал, слов­но зияющая застывшая слеза, в ложбинке между грудя­ми Евы. И только прическа ее была, как всегда, небреж­ной – шапка коротких каштановых волос. Губы Евы были не накрашены – она редко пользовалась губной помадой. Ее красивое волевое лицо вообще не нужда­лось в косметике.

Она смотрела спектакль холодными глазами поли­цейского: пыталась вычленить мотив преступления, найти улики, чтобы в итоге обнаружить убийцу – точно так же, как она делала бы это, занимаясь настоящим расследованием. Рорк видел, как сжались губы Евы и сузились ее глаза, когда она наблюдала за действиями героини пьесы. Кристина Воул как раз заняла свиде­тельское место – и начала предавать мужчину, которо­го называла своим мужем.

– Она что-то задумала! Я же тебе говорила, что у нее туз в рукаве!

Рорк провел кончиками пальцев по шее жены.

– Говорила, говорила…

– Она лжет, – пробормотала Ева. – Не все время, конечно. Перемежает ложь с правдой. При чем тут ку­хонный нож? Ну, порезался он им – это не так важно. Отвлекающий момент. Это не орудие убийства, которое, кстати, даже не присутствует среди улик. Но если он просто порезался этим кухонным ножом, когда резал хлеб, – и все с этим согласятся, – на кой черт он тут нужен?!

– Воул говорит, что порезался случайно, – заметил Рорк. – Но он мог сделать это намеренно, чтобы оп­равдать присутствие крови на рукавах.

– Не имеет значения. Это все дымовая завеса. – Ева нахмурила брови. – А он хорош! Смотри, как дер­жится. Делает вид, будто потрясен, подавлен ее показа­ниями.

– А разве нет?

– Тут что-то не так. Чего-то не хватает… Но я выяс­ню, чего именно.

Еве нравилось тренировать свой ум при каждом удобном случае, рассматривая вещи под разными угла­ми, анализируя и пытаясь найти ключики к самым муд­реным замочкам. До того, как они с Рорком пожени­лись, Ева ни разу не была в театре, очень редко смотрела видео и еще реже позволяла своей недруге Мэвис зата­щить ее в кино. И сейчас живая игра актеров захватила ее. Сидя в темноте зала и наблюдая за развитием собы­тий на сцене, она начинала чувствовать себя участницей происходящего. Причем без всякой ответственности. Глупая богатая вдова, которая позволила проходимцу размозжить ей голову, не ждала помощи от лейтенанта Евы Даллас, поэтому теперешнее «расследование» пре­вращалось в легкую и захватывающую игру.

Если все сложится так, как хочется Рорку, – а иначе просто не бывает, – эта богатая вдова будет умирать шесть раз в неделю по вечерам и два – во время утрен­них спектаклей. Причем продолжаться это будет не­сколько месяцев – на потеху «детективам», сидящим в креслах согласно купленным билетам.

– Не стоит он того, – пробормотала Ева. Пьеса на­столько захватила ее, что она искренне негодовала на персонажей, которые были ей не по душе. – Кристина жертвует собой, разыгрывает перед присяжными спек­такль, чтобы они увидели в ней хищницу, бессердечную суку, И все для того, чтобы выгородить его. Потому что она его любит. А он просто дешевка!

– Но ты же сама сказала, что она предала его, – от­кликнулся Рорк.

– Это только кажется, – отмахнулась Ева. – На са­мом деле, прикинувшись злодейкой, она перевела все стрелки на себя. На кого смотрят сейчас присяжные? На нее. Она оказалась в центре внимания, а о нем все уже забыли. Здорово у нее голова работает! Только вот ради кого? Ради этого ничтожества? Неужели она сама еще этого не поняла?

– Подождем – увидим.

– Ну скажи, я права?

Рорк наклонился и поцеловал жену в щеку.

– Нет.

– Нет? Я не права?!

– Нет – я не скажу тебе. А ты помолчи, иначе пропустишь что-нибудь важное.

Ева бросила на мужа сердитый взгляд, но все же послушалась и продолжала смотреть спектакль молча. Ко­гда присяжные признали подсудимого невиновным, она возмущенно закатила глаза. Ну и олухи! Значит, присяжные – дураки не только в реальной жизни, но и в пьесах. Если бы вместо этих двенадцати простофиль в жюри присяжных посадить двенадцать полицейских, они прищучили бы этого мерзавца в два счета!

Только Ева хотела высказать все это Рорку, как вдруг заметила, что Кристина Воул пробирается через толпу «зрителей», жаждавших ее крови, обратно – в почти уже опустевший зал суда. Ева удовлетворенно кивнула, когда Кристина призналась барристеру в том, что со­лгала суду.

– Она знала, что он виновен! Я так и думала. Знала и лгала, чтобы выгородить его. Дурочка! А он теперь по­чистит перышки и снова начнет доить ее, вот увидишь.

Услышав смех Рорка, Ева с негодованием поверну­лась к нему.

– Что тут смешного?

– Просто я подумал, что вы с Агатой Кристи соста­вили бы прекрасный тандем.

– Тихо! Вот он идет! Гляди, как злорадствует…

Леонард Воул пересек ту часть сцены, где декорации изображали зал суда, держа под руку худенькую брю­нетку. Он откровенно торжествовал по поводу своего освобождения. «Уже нашел себе новую бабу, – подумала Ева. – Что ж, ничего удивительного». Кристина ки­нулась к Леонарду, по-видимому, намереваясь его об­нять, и Ева испытала по отношению к ней одновремен­но раздражение и жалость.

Леонард вел себя высокомерно и нагло, Кристина была в отчаянии, сэр Уилфред – в гневе. Пока все шло именно так, как и ожидала Ева. Но внезапно она вско­чила с кресла и вскрикнула:

– Черт побери!

– Садись, девочка.

Рорк усадил жену обратно в кресло. А тем временем на сцене Кристина Воул схватила со стола улик кухон­ный нож и пронзила им черное сердце своего супруга.

– Вот этого я не ожидала! – снова воскликнула Ева. – Она казнила его!

«Да, – подумал Рорк, – моя Ева на самом деле понравилась бы Агате Кристи».

Между тем сэр Уилфред, как ошпаренный, подско­чил к поверженному телу, остальные актеры последова­ли его примеру. Кристину Воул оттащили от «убитого».

– Постой-ка, там что-то не так, – проговорила Ева. Она снова вскочила на ноги, но теперь ее сердце билось уже совсем в ином ритме, чем минуту назад. – Что-то не так… Как спуститься туда, вниз?

– Ева, это же спектакль!

– Нет. По-моему, кто-то решил играть всерьез.

Она откинула стул со своего пути и выскочила из ложи. Рорк успел заметить, как кто-то из актеров, сто­явших возле Воула на коленях, поднялся на ноги и те­перь рассматривал кровь на своих руках. Не медля больше ни секунды, он догнал Еву и схватил ее за руку.

– Сюда! Там – лифт. Если мы спустимся на нем, то окажемся прямо за кулисами.

Он набрал комбинацию на кодовом замке, и в этот момент откуда-то снизу донесся пронзительный жен­ский крик.

– Это тоже было в пьесе? – спросила Ева, когда они с Рорком вошли в лифт.

– Нет.

– Понятно. – Ева достала из сумочки сотовый те­лефон и набрала номер. – Говорит лейтенант Ева Дал­лас. Пришлите «Скорую помощь» в театр «Новый Гло­бус» на пересечении Бродвея и Тридцать восьмой ули­цы. Состояние потерпевшего и серьезность ранения пока неизвестны.

Как только она спрятала телефон, двери лифта от­крылись и они оказались в самой гуще хаоса.

– Убери отсюда всех этих людей, и пусть за ними присматривают. Никто из актеров, технического соста­ва и обслуживающего персонала не должен покидать здание. Ты можешь предоставить мне список всех со­трудников?

– Я позабочусь об этом.

Они с Рорком расстались, и Ева стала проталкивать­ся к середине сцены. К счастью, у кого-то хватило ума опустить занавес, но за ним творилось нечто невообразимое. Казалось, половина зала находится в состоянии истерики.

– Расступитесь! – скомандовала она.

– Нужно вызвать доктора! – Блондинка, игравшая жену Воула, стояла над телом, прижав руки к груди. И они, и ее платье были вымазаны кровью. – О госпо­ди, ну вызовите же доктора!..

Ева склонилась над мужчиной, лежавшим вниз ли­цом на сцене. Перевернув его на спину, она сразу поня­ла, что никакие доктора ему уже не помогут. Она вы­прямилась и достала свой полицейский жетон.

– Я лейтенант Даллас из Управления полиции Нью-Йорка. Я требую, чтобы все покинули сцену. Ни к чему не прикасаться и ничего не убирать!

– Это несчастный случай. – Актер, игравший сэра Уилфреда, стащил с головы парик барристера с жестки­ми седыми буклями. С его лица ручейками стекал пот, размывая театральный грим. – Какое ужасное несча­стье!

Ева посмотрела на лужицу крови и обагренный по самую рукоять кухонный нож.

– Это место преступления, и я хочу, чтобы вы его очистили. Где, черт побери, служба безопасности? – Она положила руку на плечо женщины, которую про себя до сих пор называла Кристиной Воул, и произнес­ла: – Пожалуйста, отойдите в сторону.

Затем Ева заметила Рорка, который вышел из боковой кулисы в сопровождении трех широкоплечих муж­чин, и подала им знак.

– Уведите всех этих людей со сцены и изолируйте их. Есть же у вас здесь всякие гримерные или что-то там еще. Заприте их и приставьте охрану. То же самое отно­сится и к техническому персоналу.

– Он мертв?

– Либо да, либо он – лучший артист столетия.

– Нужно вывести из театра зрителей, чтобы, упаси бог, не началась паника. Пойду займусь этим.

– Давай. И попробуй найти Миру, если она еще не ушла. Возможно, она мне понадобится.

– Я убила его. – Блондинка, шатаясь, сделала два шага назад, по-прежнему прижимая к груди окровав­ленные руки и глядя на Еву с Рорком. – Я убила его…

Внезапно глаза ее закатились, и она упала без чувств.

– Великолепно, только этого нам не хватало! Рорк!

– Я позабочусь о ней.

– Вы… – Ева указала на одного из охранников, – начинайте выводить людей и распределите их по грим­уборным. Вы, – указала она на второго охранника, – соберите технический и обслуживающий персонал и также изолируйте их. Все двери должны быть заперты. Никто не входит, никто не выходит.

Какая-то женщина начала всхлипывать, несколько мужчин принялись громко возмущаться. Ева досчитала до пяти, затем подняла руку со своим полицейским значком и крикнула:

– Внимание! Идет полицейское расследование. Любой, кто откажется выполнять приказы и станет ме­шать следствию, будет немедленно доставлен в ближайший полицейский участок и посажен под замок. А те­перь я требую очистить место преступления!

– Пойдемте, – обратилась к своим коллегам мило­видная брюнетка, сыгравшая крохотную роль новой любовницы Воула, и грациозно переступила через бес­чувственное тело Кристины. – Эй вы, большие силь­ные мужчины! Возьмите вашу примадонну. А мне нуж­но выпить. Надеюсь, это не помешает расследованию, лейтенант? – обратилась она к Еве, посмотрев на нее холодным ясным взглядом зеленых глаз.

– Хоть залейтесь! Только не на месте преступления.

Ева вновь достала из сумочки сотовый телефон и набрала номер.

– Это опять лейтенант Ева Даллас. Немедленно пришлите ко мне бригаду экспертов.

-Ева! – Через сцену торопливо шла доктор Ми­ра. – Рорк сказал мне… – Увидев лежащее тело, она осеклась. – Боже правый! – Она перевела взгляд на Еву. – Чем я могу помочь?

– Сюда уже едет Пибоди. Кроме того, я вызвала бригаду врачей и оперативную группу экспертов. Ну а пока их нет, вы – и врач, и представитель полиции. Из­вините, что я испортила вам вечер.

Мира покачала головой, давая понять, что извине­ния ни к чему, и уже собралась встать на колени возле трупа, но Ева остановила ее:

– Не надо! Здесь кровь. Вы испортите мне место преступления, а себе – платье.

– Как это случилось?

– Это вы мне расскажите. Вы ведь тоже смотрели спектакль. Пока я знаю только, что орудием убийства стал нож. У меня с собой нет набора нужных инструментов и приборов. Где же эта Пибоди, черт побери?!

Расстроенная тем, что не может поступить к рас­следованию немедленно, Ева круто развернулась и уви­дела Рорка.

– Доктор Мира, вы не могли бы некоторое время побыть здесь вместо меня? – Не дожидаясь ответа, она пошла в левую часть сцены, где стоял Рорк. – Расскажи мне о ноже, который используется в последней сцене.

Рорк пожал плечами:

– Обычный бутафорский нож. Когда прижимаешь лезвие к твердой поверхности, оно уходит в рукоятку.

– На сей раз не ушло, – пробормотала Ева. – Как зовут убитого?

– Ричард Драко. Очень талантливый актер. Был… – поправился Рорк.

– Ты хорошо его знал?

– Нет, не очень. Встречались несколько раз на приемах. Но с его творчеством я был знаком хорошо. – Рорк засунул руки в карманы и принялся раскачиваться на каблуках, глядя в ту сторону, где, теперь уже лицом вверх, лежал Драко с широко открытыми остекленев­шими глазами. – Он получил кучу премий, о нем взах­леб писали газеты… Драко на протяжении многих лет считался признанной звездой сцены и кино, но пользо­вался репутацией человека высокомерного, со сложным характером. Волочился за женщинами, баловался нар­котиками…

– А женщина, которая его убила, – кто она?

– Айрин Мансфилд. Блистательная актриса. Ред­кий тип: очень уравновешенна и фанатически предана искусству. В театральных кругах ее чрезвычайно уважа­ют. Она живет и работает преимущественно в Лондоне, но ее убедили переехать в Нью-Йорк, чтобы играть в этом спектакле.

– Кто убедил?

– Частично – я. Мы знакомы уже несколько лет. Нет, – добавил Рорк, снова сунув руки в карманы, – я с ней никогда не спал.

– Я об этом не спрашивала.

– Нет, ты спросила. Взглядом.

– Ну хорошо, если так, давай поговорим на эту те­му. Почему же ты с ней не спал?

Губы Рорка изогнулись в насмешливой улыбке.

– Сначала она была замужем. А потом, когда осво­бодилась, женился я. – Рорк прикоснулся пальцем к ямочке на подбородке Евы. – А моя жена страшно не любит, когда я сплю с другими женщинами. Она на этот счет очень сурова.

– Я это учту. – Немного подумав, Ева добавила: – Ты знаком с большинством этих людей – или, по крайней мере, имеешь достаточно ясное представление о том, что они собой представляют. Поэтому чуть позже я хочу с тобой поговорить. – Она вздохнула. – Официально,

– Конечно, лейтенант, – шутливо козырнул Рорк. – Как, по-твоему, есть вероятность того, что это был не­счастный случай?

– Всякое может быть. Мне нужно осмотреть нож, но я не могу прикоснуться к нему, пока не приедет эта чертова Пибоди с набором инструментов. Может, пой­дешь туда, посмотришь, как там дела, и проконтроли­руешь своих людей? И будь внимателен.

– Ты просишь меня помочь тебе в официальном полицейском расследовании?

– Нет, не прошу. – Несмотря на печальные обстоя­тельства, Ева не смогла удержаться от улыбки. – Я про­сто посоветовала тебе быть внимательным. – Она постучала пальцем ему в грудь. – И не вздумай вмеши­ваться в мои дела. Я сейчас на службе.

Ева обернулась, поскольку услышала тяжелый то­пот, который могли издавать только полицейские бо­тинки. Даже отсюда, с противоположной стороны сце­ны, было заметно, что Пибоди являет собой образец служаки: зимняя шинель застегнута до самого горла, фуражка на темных прямых волосах сидит идеально – именно под тем углом, который указан в уставе.

Направившись навстречу друг другу с разных кон­цов сцены, они встретились посередине.

– Добрый вечер, лейтенант. Здравствуйте, доктор Мира. – Посмотрев на труп, Пибоди сложила губы тру­бочкой. – Да, неприятный подарок к открытию театра.

Ева взяла набор с инструментами, который принес­ла Пибоди, и покрыла руки специальным составом, чтобы ни на чем не оставлять своих отпечатков.

– Начинай запись, Пибоди, – скомандовала она.

– Есть, шеф.

От театральных юпитеров исходил жар, поэтому Пибоди сняла шинель, аккуратно сложила ее и повесила на ближайший стул, а затем достала диктофон и вклю­чила его.

Ева начала диктовать:

– Отчет об осмотре места преступления лейтенан­том Евой Даллас. Сцена театра «Новый Глобус». При­сутствуют также офицер Делия Пибоди и доктор Шарлотта Мира. Убитый – Ричард Драко, белый, возраст – около пятидесяти лет. Причина смерти – единичное ножевое ранение. Визуальный осмотр и минимальное количество крови показывают, что ранение нанесено в сердце.

Наклонившись, Ева подняла с пола нож.

– Орудие убийства с виду напоминает обычный ку­хонный нож для резки хлеба. Лезвие зубчатое, пример­но восьми дюймов в длину.

– Я измерю и упакую его, лейтенант.

– Не сейчас, – пробормотала Ева. Она самым вни­мательным образом осмотрела нож – от кончика лез­вия до рукоятки. – Осмотр показал, что устройство для утапливания лезвия в рукоятку отсутствует. Это не бу­тафорский нож. А следовательно, произошедшее не яв­ляется несчастным случаем. Это убийство.

И она передала нож Пибоди.

ГЛАВА 2

– Я рассчитываю на вашу помощь, – сказала Ева доктору Мире, когда тело Драко было упаковано в пла­стиковый мешок и отправлено в морг.

– Что я могу для вас сделать?

– У меня тут два десятка полицейских собирают имена и адреса зрителей, которые могут дать свидетель­ские показания. – Ева поморщилась. Ей даже думать не хотелось о том, что за этим последует: допросы двух тысяч человек, горы бумаг, бессонные часы… – Но мне хотелось бы допросить главных действующих лиц этой драмы прямо сейчас. Что называется, по горячим сле­дам – пока они не успели очухаться и созвониться со своими адвокатами.

Занавес уже подняли, и Ева обвела глазами казав­шиеся бесконечными ряды кресел, обитых красным бархатом. Совсем недавно здесь сидели тысячи востор­женно рукоплещущих зрителей. И кто-то один – хлад­нокровный и наглый. И очень умный…

– В вашем присутствии люди чувствуют себя раско­ванно, – добавила она. – А мне сейчас очень нужно, чтобы Айрин Мансфилд не замкнулась в себе.

– Я сделаю все, что смогу.

– Буду вам очень благодарна. Пошли, Пибоди.

Все трое пересекли сцену и прошли за кулисы. Там повсюду рыскали люди в полицейской форме, а штат­ские либо попрятались за закрытыми дверями, либо испуганно, как овцы, сбились в маленькие кучки.

– Как ты полагаешь, каковы шансы на то, что прес­са не пронюхает об убийстве до завтрашнего утра?

Пибоди взглянула на Еву.

– Мне кажется, нулевые. Но, боюсь, и это чересчур оптимистичный прогноз.

– Да, похоже, ты права. Офицер! – окликнула она одного из полицейских. – Поставьте постовых у каж­дой двери, у каждого выхода.

– Уже сделано, лейтенант.

– Из здания не имеет права выйти никто, даже по­лицейский. И внутрь никого не впускать, особенно ре­портеров. Ясно?

– Так точно, лейтенант.

Коридор сузился. Ева с любопытством рассматрива­ла таблички с именами на дверях. Найдя табличку с именем Айрин Мансфилд, она постучала и, не дожида­ясь ответа, вошла.

Первым, кого она увидела, был Рорк, сидевший на небесно-голубой кушетке и державший за руку Айрин Мансфилд. Актриса еще не успела разгримироваться, но даже размазанный от слез грим не мог испортить ее неземную красоту.

Взгляд Айрин метнулся к Еве, и глаза ее наполни­лись ужасом.

– О боже! О господи! Меня арестуют?

– Мне нужно задать вам несколько вопросов, мисс Мансфилд.

– Мне не разрешают переодеться! Говорят, что нельзя! Но на мне его кровь… – Она прижала дрожа­щие руки к груди; ее театральный костюм действитель­но был испачкан кровью. – Я этого не вынесу!

– Приношу извинения. Доктор Мира, не поможете ли вы мисс Мансфилд переодеться? А Пибоди возьмет костюм и упакует его.

– Разумеется.

– Рорк, выйди отсюда, пожалуйста. – Ева отступи­ла к двери и распахнула ее.

– Не волнуйся, Айрин, лейтенант во всем разбе­рется.

Ободряюще пожав актрисе руку, Рорк поднялся и пошел к выходу. Когда он поравнялся с Евой, она впол­голоса сказала:

– Я просила тебя быть внимательным, а не любез­ничать с подозреваемой!

– Успокаивать женщину, которая находится в со­стоянии истерики, не значит любезничать. – Он тя­жело вздохнул: – Мечтаю выпить большущий бокал бренди.

– Отправляйся домой и осуществи свою мечту. Я не знаю, сколько еще здесь проторчу.

– Бренди я и здесь могу найти, – возразил Рорк. – Зачем мне для этого ехать домой?

– Здесь тебе тоже нечего делать, – отрезала Ева. – Так что поезжай домой.

Ответ Рорка прозвучал мягко, как ворчание пантеры:

– Поскольку я не являюсь одним из твоих подозре­ваемых, а этот театр принадлежит мне, я полагаю, что имею право находиться там, где мне угодно, и делать, что я хочу.

С этими словами он погладил жену по щеке и вы­шел.

– Ты всегда находишься там, где тебе угодно, и де­лаешь, что хочешь, – сердито пробормотала Ева и за­крыла дверь.

Оглядевшись, она решила, что слово «гримерка» как-то не подходит к такому просторному и роскошно­му помещению. На длинном узком столе кремового цвета высился целый лес бутылочек, флаконов, баночек и фиалов, причем расставлены они были в образцовом порядке. На стене над столом висело тройное зеркало, обрамленное маленькими белыми лампочками. Кроме того, в гримуборной была кушетка, несколько мягких стульев, маленький холодильник и телефон. В откры­том стенном шкафу висел халат, несколько театральных костюмов и повседневная одежда актрисы, причем все это находилось в таком же образцовом порядке, как и баночки на гримировальном столе. И повсюду стояли букеты цветов. Их благоухание навеяло Еве мысль о свадьбе. Или о похоронах.

Айрин дрожала всем телом.

– Спасибо вам. Большое спасибо, – пролепетала она, когда Мира помогала ей надеть длинный белый ха­лат. – Я не знаю, долго ли еще я смогла бы выдержать… Могу я снять грим? – Она положила руки на горло, словно что-то мешало ей дышать. – Мне хочется снова стать собой!

– Не возражаю. – Ева устроилась на одном из стульев. – Что ж, приступим. Наш разговор будет запи­сываться на пленку. Вы меня понимаете?

– Я вообще ничего не понимаю. – С тяжелым вздохом Айрин опустилась на мягкую табуретку, стояв­шую напротив гримировального стола. – У меня в го­лове какой-то сумбур. Такое впечатление, будто снится страшный сон, очень хочется проснуться, но не получа­ется.

– Это вполне нормальная реакция человеческой психики, – заверила ее Мира. – В таких ситуациях очень полезно поговорить о событии, которое послужи­ло причиной шока. Нужно обсудить все до мельчайших деталей и таким образом выпустить свой рассудок из замкнутого круга, в котором он оказался.

– Да, наверное, вы правы. – Актриса посмотрела в зеркало на отражение Евы. – Вы должны задать мне какие-то вопросы, и наша беседа будет записываться? Я все поняла. Начинайте.

– Включай диктофон, Пибоди. Лейтенант Ева Дал­лас беседует с Айрин Мансфилд в гримерной комнате театра «Новый Глобус». Присутствуют также офицер Делия Пибоди и доктор Шарлотта Мира.

Актриса начала снимать грим, а Ева, соблюдая пра­вила ведения допроса, спросила:

– Вы понимаете свои права и обязанности, мисс Мансфилд?

– Да-да… Господи, какой кошмар! – Она закрыла глаза и помотала головой, пытаясь сосредоточиться. – Скажите мне, Ричард мертв? Он действительно умер?

– Да.

– Я убила его. Я его зарезала! – По плечам Айрин снова пробежала дрожь. Она открыла глаза, и их с Евой взгляды встретились в зеркале. – Мы репетировали эту сцену не меньше десятка раз – в мельчайших деталях, чтобы все было похоже на правду. И вот… все действи­тельно получилось… взаправду. Но что произошло? По­чему лезвие не убралось? – В глазах Айрин блеснул гнев. – Как это могло случиться?!

– Вот и давайте попробуем разобраться. Пройдемся по всей сцене. Итак, вы – Кристина. Вы защищали его, вы лгали ради него. Ради него вы уничтожили саму се­бя. И вот после всего этого он выбрасывает вас на по­мойку и фланирует перед вами с другой, более молодой женщиной.

– Я любила его, я была им одержима. Он был для меня всем сразу – любовником, мужем, ребенком… – Она передернула плечами. – Кристина знала, что пред­ставляет собой Леонард Воул, знала, что он сделал. Но все это для нее ничего не значило. Любовь ее была столь глубока, что ради этого человека она была готова погибнуть.

Айрин, казалось, немного успокоилась. Выбросив использованные салфетки в мусорное ведро, она повер­нулась к Еве на своей вращающейся табуретке. Глаза у нее покраснели, лицо было белым, словно мрамор, и, даже несмотря на это, оно сияло неземной красотой.

– В эти минуты Кристину понимает каждая жен­щина, сидящая в зале, – продолжала Айрин. – Если какой-то из них не посчастливилось испытать подоб­ную любовь, она начинает мечтать об этом. И вот когда, принеся такую жертву, погубив себя ради этого челове­ка, Кристина видит, что он предал ее, она хватается за нож. – Айрин воздела руку, словно сжимая рукоять но­жа. – Кристина – человек дела. Она не может оста­ваться пассивной. Это мгновенный порыв, импульс, но он продиктован очень глубокими переживаниями. И, обнимая своего неверного возлюбленного, она всажи­вает в него нож.

Рука Айрин разжалась. Она посмотрела на нее и снова задрожала.

– Боже! Боже!

Словно в забытьи, она рванула на себя выдвижной ящик стола. В следующую секунду Ева оказалась рядом и перехватила ее руку.

– Я… я только хотела… сигарету, – пролепетала ак­триса. – Я знаю, в этом здании не разрешается курить, но… мне нужна сигарета. – Она раздраженно избавилась от цепкой хватки Евы. – Я хочу курить, черт по­бери!

Взглянув в выдвинутый ящик, Ева увидела початую пачку с «косяками».

– Не забывайте, что мы – из полиции. Вам может не поздоровиться.

И тем не менее она отступила: было бы глупо пре­следовать человека, только что совершившего убийст­во, за то, что он хочет покурить «травку».

– Извините, – потупилась Айрин, – нервы… – Она взяла предложенную Мирой зажигалку, прикурила и с явным облегчением выдохнула душистый дым. – Спасибо. Теперь гораздо легче. Не сердитесь на меня. Обычно я не такая… хрупкая. Это качество души в театре не поощряется. Здесь нужно быть сильным.

– Не стоит извиняться, – тихим, спокойным голо­сом проговорила Мира. – Учитывая обстоятельства, вы держитесь прекрасно. И эта беседа с лейтенантом Дал­лас обязательно поможет вам. Продолжайте, пожалуй­ста.

– Но я не знаю, что говорить! – Айрин смотрела на Миру, и в глазах ее светилось доверие. – Произошло нечто ужасное, а как и почему это случилось, я не знаю.

– Когда вы взяли нож, вы не заметили ничего не­обычного? – спросила Ева.

– Необычного? – Айрин растерянно моргнула. – Нет… Нож лежал там, где ему и положено, ручкой ко мне. Я должна была повыше поднять его, чтобы зрите­ли увидели лезвие. Свет установлен так, чтобы клинок ярко блестел в лучах юпитеров. Затем я должна была подойти к Ричарду, левой рукой взять его за правое пле­чо, словно хочу обнять, и… – Айрин сделала еще одну глубокую затяжку. – И… удар. После этого лезвие уби­рается в рукоятку, выпуская из нее «кровь» – бутафор­скую, разумеется. Обнявшись, мы застываем буквально на несколько секунд, а остальные персонажи бегут к нам, чтобы оттащить меня от него. Вот и все.

– Какие отношения связывали вас с Ричардом Драко?

– Что? – Айрин недоуменно уставилась на Еву.

– В каких отношениях вы состояли с Драко? Рас­скажите как можно более подробно.

– С Ричардом? – Айрин сжала губы и положила ру­ку на горло, словно пытаясь помочь застрявшим в нем словам. – Мы были знакомы несколько лет. И еще раньше работали вместе… Преимущественно в Лондоне.

– Я спрашиваю о ваших личных отношениях.

Айрин колебалась. Всего долю секунды, но вполне достаточно, чтобы Ева это заметила.

– Отношения между нами были вполне дружески­ми. Как я уже сказала, мы были знакомы не один год. Когда мы с Ричардом работали над одной из постано­вок, английские газеты начали трубить о том, что у нас роман. Мы не пытались развеять этот миф, поскольку он для нас являлся своего рода рекламой; публика так и валила на наш спектакль. Я тогда была замужем, но обывателя это не шокировало, поскольку придавало еще больше пикантности ситуации. Я помню, нас с Ри­чардом это страшно веселило.

– Но на самом деле это не соответствовало дейст­вительности?

– Я была замужем, лейтенант. И у меня хватало ума, чтобы понять: Ричард – не тот человек, ради кото­рого стоит жертвовать счастливым браком.

– Почему? Что вы хотите этим сказать?

– Он – блистательный актер. Точнее, был… – по­правилась Айрин, сделав последнюю затяжку. – Но при этом он был далеко не самым лучшим из людей. Я понимаю, это звучит ужасно, дико… Но я хочу быть искренней до конца. Ричард был очень дурным челове­ком. Только не подумайте, будто я хотела его смерти.

– Пока что я ничего не думаю. Я только хочу, чтобы вы как можно подробнее рассказали мне о Ричарде

– Хорошо. Хорошо… – Актриса глубоко вздохнула и раздавила в пепельнице окурок, словно это была ядо­витая гусеница. – Все равно вам расскажут об этом другие. Ричард был самовлюбленным эгоцентристом, как и многие в нашем артистическом мире. Но меня это не остановило, и, когда представилась возможность пора­ботать с ним, я не колебалась ни секунды.

– А известно ли вам о каких-нибудь других людях, которые тоже считали Ричарда «не самым лучшим из людей» и были бы рады, чтобы из его груди вытекла не бутафорская, а настоящая кровь?

– Я уверена, что Ричарда недолюбливали очень многие из тех, с кем он сталкивался на своем жизнен­ном пути. – Айрин прижала пальцы к вискам, словно у нее вдруг разболелась голова. – Наверняка были и по­руганные чувства, и обиды, и сплетни, и дрязги. Ведь это – театр…

«Ну и паршивое же это занятие – быть актером!» – думала Ева. Люди плачут фальшивыми слезами, про­износят пустопорожние, бессвязные монологи, кото­рых постыдился бы самый распоследний краснобай-адвокат. Пыжась изо всех сил, они разглагольствуют о прекрасном, мечтая при этом, чтобы подох конку­рент – ведь тогда можно будет занять его место и под­няться еще на одну ступеньку лестницы, которая ведет к славе.

– Что за дерьмовое местечко! У меня просто му­рашки по коже бегут. А у тебя нет, Пибоди?

– Даже не знаю. – Пибоди бродила за кулисами, пожирая горящими глазами все, что ее окружало. – Может, многие актеры и готовы сожрать друг друга, но все равно, здесь классно! Все эти юпитеры, занавес… Попробуйте представить, как вы выходите на эту сцену, раскрывается занавес, и вы – в свете софитов, а перед вами – огромный зал, заполненный людьми. И все смотрят на вас!

– Фу, кошмар! Кстати, вернись с небес на землю. Нам нужно отпустить свидетелей, пока они не начали ныть о «правах человека».

– Ненавижу свидетелей!

Ева фыркнула и открыла свой блокнот.

– Итак, что мы имеем? Очень любопытный портрет жертвы. Никто не хочет говорить о нем плохо, но ясно, что его все не любили. Люди выдавливают из себя фальшивые слезы, но все равно становится понятно, что они считают его полным дерьмом. Значит, так, я еще осмот­рюсь здесь, а ты отправляйся в фойе и распусти свиде­телей. Проконтролируй, чтобы все они были переписаны: имя, фамилия, адрес, телефон. Предупреди каждо­го, что в указанное время он обязан явиться к нам и дать показания. Назначь допросы на завтра.

– В управлении или на дому?

– Это мы завтра решим. После того, как ты с этим разделаешься, – свободна. Встретимся утром в управ­лении.

– А вы домой не собираетесь?

– Собираюсь. Когда-нибудь…

– Хотите, я вас подожду?

– Нет смысла. Лучше завтра возьмемся за дело с но­выми силами. Поэтому сейчас займись зрителями, а я хочу еще с кем-нибудь побеседовать. Желательно опросить как можно больше людей – и как можно скорее.

– Есть, босс. Классное у вас платье! – добавила Пибоди, убирая блокнот, в который записывала указа­ния начальницы. – Наверное, намучаешься, когда нужно его снять?

Ева оглядела свое короткое платье, снабженное бес­численным количеством застежек.

– Ненавижу его! Как раз сейчас, когда самая рабо­та, я – в этом дерьме!

Развернувшись на каблуках, она двинулась к задней кулисе, где стоял запертый шкаф с реквизитом.

– Ключ! – протянув руку, сказала она, обращаясь к широкоплечему верзиле-полицейскому, которого приставили для охраны «объекта». Полицейский дал ей ключ, упакованный в целлофановый пакет для улик. – Сюда кто-нибудь пытался залезть?

– Приходил начальник реквизиторского цеха. Старый гриб, совсем древний… Но когда я предложил ему отвалить, возражать не стал. Все было мирно.

– Хорошо. Пойдите и скажите уборщикам, чтобы через десять минут их здесь не было.

– Есть, шеф!

Оставшись одна, Ева открыла шкаф. Здесь хранился реквизит, который актеры использовали по ходу пьесы. Взгляд Евы упал на полку, помеченную надписью: «Сэр Уилфред». Там лежала коробка сигар, древний телефон и прочая рухлядь. Каждая полка была разбита на отде­ления, которые соответствовали разным актам пьесы. Все отделения, в которых находился реквизит для первого действия, были пусты. Судя по всему, главный реквизитор был очень дотошным человеком и убирал свое хозяйство сразу после того, как оно было исполь­зовано на сцене. Такой человек не смог бы перепутать бутафорский нож с настоящим…

– Лейтенант Даллас?

Обернувшись, Ева увидела ту самую брюнетку, ко­торая шествовала под руку с Леонардом Воулом в по­следней сцене, за секунду до убийства. Сейчас она направлялась к ней через темное пространство сцены. Ак­триса уже успела сменить сценический костюм на широкие повседневные штаны и просторную рубаху. Если раньше ее волосы были собраны в высокую при­ческу, то сейчас они свободно лежали на плечах.

– Надеюсь, я не отвлекаю вас от работы? – В голо­се женщины слышался легкий южный акцент, а на ее губах играла едва уловимая улыбка. – Я хотела бы поговорить с вами. Кстати, ваша помощница сказала мне, что я могу идти домой.

– Верно, мисс… – Ева напрягла память, пытаясь вспомнить, как ее зовут, но за это время ей назвали имена слишком многих людей.

– Карли Лэндсдоун. А в этой трагической пьесе – Диана. – Она скосила глаза на открытый шкаф. – На­деюсь, вы не думаете, что Пит имеет какое-то отношение к тому, что произошло с Ричардом? Старина Пит мухи не обидит, даже если она залетит ему в ухо!

– Пит – это начальник реквизита?

– Да. Он и сам безобиден, как муха. Но, думаю, он тоже был готов убить Ричарда.

– А кто еще?

– Все!

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать только одно: все, кто знал Ричарда, хотели его убить.

– Включая вас?

– Конечно! – На лице Карли блистала улыбка при­мадонны. – На сцене он вел себя хуже свиньи: тянул одеяло на себя, «подставлял ножки», похабничал, выпендривался… Да и вне сцены он вел себя как послед­няя сволочь. Весь мир должен был вращаться только вокруг него, вокруг его маленького мерзкого «эго»!

Карли поежилась и продолжала:

– Вы наверняка услышите это от кого-то еще, по­этому лучше я скажу вам сама: в течение некоторого времени мы с ним были любовниками. Расставание произошло пару недель назад, причем выглядело до­вольно мерзко. Ричард обожал устраивать гадкие сце­ны, а тут особенно постарался. Причем во время гене­ральной репетиции!

– Значит, инициатива прекратить ваши отношения исходила от него?

– Совершенно верно. – Карли проговорила это ровным голосом, но по тому, как блеснули ее зеленые глаза, нетрудно было догадаться, что негодование и обида все еще кипят в ее душе. – Сначала он по своей прихоти соблазнил меня, а добившись своей цели, захо­тел унизить в присутствии всей труппы и технического персонала. А ведь это мой дебют на Бродвее!

Губы Карли искривились в горькой улыбке, которая напоминала острый осколок стекла.

– Я была наивна, лейтенант, но зато быстро по­взрослела. Не могу сказать, что я жалею о смерти Драко. Скажу другое: он был недостоин даже того, чтобы его убили.

– Вы любили его?

– Работа не оставляет мне ни времени, ни сил для любви, но… я была ослеплена. Примерно так, как моя героиня была ослеплена Леонардом Воулом. Сомнева­юсь, чтобы во всей нашей труппе нашелся хотя бы один человек, который испытывал бы симпатию к Ричарду.

– Понятно… – задумчиво протянула Ева. – Вы сказали, что он унизил вас. Как именно это произошло?

– Когда мы репетировали последнюю сцену, кото­рая происходит в зале суда, он вдруг разбушевался и устроил настоящий скандал. Сказал, что я бездарная актриса. – Губы Карли сжались, глаза сузились. – В присутствии всех он орал, что на сцене я так же бес­страстна и холодна, как и в постели. Он назвал меня де­ревенщиной, которая, не имея таланта, пытается при­обрести известность за счет смазливой физиономии и пышных грудей.

Неторопливым жестом, который никак не вязался с яростным блеском в ее глазах, Карли откинула назад волосы.

– Он сказал, что я ему осточертела. Дескать, раз­влекся – и хватит. И если я не способна ни на что боль­шее, он сделает все, чтобы у меня забрали эту роль и от­дали тому, кто ее заслуживает.

– Для вас это оказалось полнейшей неожиданно­стью?

– Он – змея, а змеи всегда наносят удар быстро и неожиданно, поскольку они трусливы. Я попыталась огрызнуться, но у меня это получилось не слишком хо­рошо. Я была не подготовлена, ошеломлена… Ричард гордо ушел и заперся в своей гримерной, ассистент ре­жиссера побежал умасливать его, а мы еще раз прошли эту сцену с дублером Ричарда.

– Кто его дублер?

– Майкл Проктор. Он, кстати, замечательный ак­тер.

– Если после всего случившегося спектакль не бу­дет снят, он заменит Драко?

– Это вопрос не ко мне, а к продюсерам. Но если назначат Майкла, меня это не удивит.

– Я благодарю вас за информацию, мисс Лэндсдоун.

Еву всегда настораживало, когда кто-то делал такие обильные признания, да еще по собственной воле.

Карли передернула плечами.

– Мне нечего скрывать. – Взгляд ее зеленых глаз был устремлен на Еву. – А если бы и захотела, вы сами до всего докопались бы. На протяжении последних месяцев мне не раз приходилось слышать о жене Рорка – знаменитом нью-йоркском детективе. Вам не кажется, что это наглость – выбрать для убийства именно тот ве­чер, когда в числе зрителей будете наверняка находить­ся вы?

– Отнять у человека жизнь само по себе требует большой наглости. Мы с вами еще увидимся, мисс Лэндсдоун.

– Не сомневаюсь.

Когда Карли уже дошла до самых кулис, Ева вдруг окликнула ее:

– Минуточку!

Актриса обернулась.

– Да?

– Вам, судя по всему, и Айрин Мансфилд не очень по душе?

– Я не испытываю по отношению к ней никаких эмоций – ни положительных, ни отрицательных. А по­чему вы спрашиваете?

– Когда она упала в обморок, я не заметила, чтобы вы проявили к ней особое сочувствие.

Карли широко улыбнулась:

– Мастерский обморок, не правда ли? Никогда не доверяйте актрисам, лейтенант Даллас.

И, откинув назад волосы, она удалилась.

– Так кто же из вас играет?.. – пробормотала Ева.

– Лейтенант! – К ней подошла одна из уборщиц – молодая розовощекая женщина. Ее мешковатый рабо­чий комбинезон громко шуршал при каждом шаге. – Моя фамилия Ломбовски. Я тут нашла одну штуковину. Вам наверняка захочется на нее посмотреть.

– Так-так… – Ева взяла из рук женщины полиэти­леновый пакет и, сложив губы трубочкой, стала рас­сматривать лежавший внутри нож. Прикоснувшись пальцем к кончику лезвия, она почувствовала, как оно убирается внутрь рукоятки. – Где же вы это нашли, мисс Ломбовски?

– В гримерной Айрин Мансфилд. Я прибиралась там, подвинула вазу с красными розами, а в ней вдруг что-то звякнуло.

– Отлично! Вы просто молодец!

– Спасибо, лейтенант.

– А не знаете ли вы, где сейчас мисс Мансфилд?

– Она в комнате для сбора труппы.

– Там есть еще кто-нибудь или она одна?

– Нет, мэм, она не одна. С ней… ваш муж.

Ева долго смотрела на пакет с ножом, потом подня­ла глаза на уборщицу.

– Что ж, продолжайте заниматься вашей работой, Ломбовски.

Ева вышла в коридор и тут же наткнулась на Пибоди.

– Хорошо, что ты еще не ушла. На сегодня планы меняются. – Ева показала помощнице бутафорский нож. – Уборщица нашла это в гримерной Мансфилд. Он был спрятан в вазе с цветами.

– Вы намерены арестовать ее?

– Нет смысла: адвокаты отберут ее у меня раньше, чем мы с ней успеем войти в Управление полиции. Ин­тересная складывается ситуация, не правда ли, Пибоди? Она убивает Драко на глазах у заполненного до отказа зала, а затем прячет бутафорский нож в собственной гримерке. Либо чертовски глупо, либо дьявольски ум­но! – Ева повертела пластиковый пакет в руках. – Да­вай-ка послушаем, что расскажет нам об этом она сама. Где находится комната для сбора труппы?

– Этажом ниже. Мы можем спуститься по лестнице.

– Скажи, Пибоди, ты что-нибудь знаешь об арти­стической жизни? – по дороге спросила Ева.

– Конечно, босс, у меня чуть ли не вся семьи имеет отношение к искусству. Моя мама играла в любитель­ском театре, уже когда была беременна мной. Два моих кузена тоже актеры – правда, не на главных ролях, но иногда даже снимаются в кино. А моя прапрабабушка…

– Хватит, хватит! – торопливо прервала ее Ева. – Удивляюсь, как ты не устаешь от общения с таким ог­ромным количеством людей!

– Я люблю людей, – жизнерадостно ответила Пи­боди.

– За что, интересно?

Поскольку риторические вопросы не требуют отве­тов, Пибоди промолчала. Они дошли до самого низа ле­стницы, и Пибоди уверенно повернула налево. Затем, продолжая тему, она сказала:

– Вы тоже их любите, лейтенант. Вы только прики­дываетесь брюзгой.

– Я и есть брюзга. Вот что, если Мансфилд отобьет­ся от меня с помощью своих адвокатов, я хочу, чтобы ты прилипла к ней, как пластырь. Если она поедет домой и останется там, вызови двоих патрульных, чтобы они глаз не сводили с ее жилища. У нас достаточно ос­нований для того, чтобы установить за ней круглосуточное наружное наблюдение. Я хочу знать все: где она бы­вает, что делает.

– Хотите, я выясню всю ее подноготную с первого дня жизни?

– Нет, этим я займусь сама.

Ева потянула на себя дверь, за которой находилась комната для сбора труппы. Здесь проходили совещания, читки и другие мероприятия, которые требовали уча­стия сразу всех артистов. Как и все, к чему прикасалась рука Рорка, это помещение блистало роскошью. Оче­видно, Рорк считал, что талант заслуживает комфорта, и не поскупился на расходы. Бархатные диваны, эле­гантные журнальные столики, бар, до отказа набитый изысканными напитками, холодильник и даже компь­ютер.

Рорк сидел, очень уютно, как показалось Еве, устроившись возле Айрин на мягком диване. Взгляд его голу­бых глаз обратился на жену и задержался на ее лице. Это напомнило Еве тот день, когда они с Рорком впер­вые посмотрели друг другу в лицо. Но тогда он не вы­ступал в качестве няньки при человеке, подозреваемом в убийстве. Тогда он был один.

Рорк поднялся с дивана, на его губах появилась сдержанная вежливая улыбка.

– Привет, Пибоди, – проговорил он, не отрывая взгляда от Евы.

– У меня к вам появилось еще несколько вопросов, мисс Мансфилд.

Айрин растерянно посмотрела на Еву, руки ее за­дрожали.

– Но я думала, что на сегодня мы закончили со все­ми вопросами. Рорк уже вызвал машину, чтобы меня отвезли домой…

– Машина может подождать. Включи диктофон, Пибоди. Желаете ли вы, чтобы я напомнила вам о ва­ших правах и обязанностях, как того требует закон, мисс Мансфилд?

– Я… – Дрожащая рука снова легла на горло, – Нет. Просто я не знаю, что еще вы хотите от меня услы­шать.

Ева вынула из сумки бутафорский нож в целлофа­новом пакете и положила его на журнальный столик перед Айрин Мансфилд.

– Вы узнаете этот предмет?

– Это похоже на… – Актриса отняла руку от горла, протянула ее к пакету, но затем резко отдернула. – Это бутафорский нож. Тот самый, которым я должна была… О боже! Где вы нашли его?

– Среди красных роз, что стояли в вашей гримубор­ной.

– Нет! Нет… – Айрин очень медленно помотала го­ловой и обхватила себя руками, впившись ногтями в плечи. – Это невозможно…

«Если это актерская игра, – подумала Ева, – то иг­ра чертовски хорошая». В лице Айрин не осталось ни кровинки, пальцы и губы дрожали.

– Это не только возможно, это факт. Итак, как он туда попал?

– Я не знаю. Говорю же вам, не знаю! – Охвачен­ная внезапным приступом энергии, Айрин резко вско­чила на ноги. Глаза ее загорелись гневом. – Кто-то подбросил его мне! Тот самый человек, который подме­нил нож! Они хотят, чтобы меня обвинили в смерти Ри­чарда, хотят причинить мне страдания! Неужели недо­статочно… Господи, неужели недостаточно того, что он погиб от моей руки?!

Жестом леди Макбет она вытянула вперед руку, словно пытаясь увидеть на ней следы крови.

– Зачем это могло кому-то понадобиться? – Голос Евы был спокойным и холодным. – Почему бы просто не выбросить бутафорский нож куда-нибудь подальше? Зачем было прятать его у вас в гримерной?

– Я не представляю, кто… кто может меня до такой степени ненавидеть. И Ричарда – тоже. – Айрин по­вернулась к Рорку. Крупные слезы, которые до этого копились и поблескивали в ее глазах, теперь очень эф­фектно скатились по щекам. – Рорк, ты же знаешь ме­ня! Ну помоги мне, пожалуйста! Скажи им, что я не могла совершить этого ужасного поступка!

Айрин, плача, припала к его груди; теперь Рорк смотрел на жену поверх ее головы.

– Кто бы ни совершил это преступление, Ева его найдет. Можешь быть в этом уверена. Правда, лейтенант?

Ева саркастически изогнула бровь.

– А ты что, нанялся в адвокаты мисс Мансфилд? – фыркнула она. – Кто, помимо вас, имеет доступ в вашу гримерную комнату?

– Я не знаю… Да кто угодно: технический персо­нал, актеры. Я никогда не запираю гримерку, это не­удобно.

Голова актрисы по-прежнему покоилась на груди Рорка. Она несколько раз судорожно вздохнула.

– Кто прислал вам красные розы? И кто принес их к вам в комнату?

– Не знаю! Мне присылали так много цветов… А визитные карточки принимала моя гримерша. При­ходил курьер с какими-то подарками. Люди так и сновали, пока до начала спектакля не осталось всего полча­са. Только после этого я всех разогнала, чтобы подгото­виться к выходу на сцену.

– В течение спектакля вы были в своей гримерной еще несколько раз: после вашей первой сцены, затем – чтобы сменить костюм, правильно?

– Верно. – Немного успокоившись, Айрин Ман­сфилд наконец отлипла от Рорка и посмотрела на Еву. – И каждый раз со мной находилась моя костю­мерша. Вообще-то по ходу спектакля я должна менять костюмы пять раз.

Ева вытащила из сумочки блокнот.

– Как зовут вашу костюмершу?

– Триша. Триша Битс. Она подтвердит вам, что я не прятала у себя нож. Она вам скажет. Спросите у нее!

– Непременно. Моя помощница проводит вас до­мой.

– Значит, я могу идти?

– Пока – да. Мы с вами еще увидимся. Выключай диктофон, Пибоди, и проводи мисс Мансфилд домой.

– Есть, шеф.

Айрин схватила со спинки дивана манто и подала его Рорку. Даже Ева оценила царственность этого жес­та: лишь женщина до мозга костей всегда уверена, что мужчина непременно окажется в нужный момент ря­дом, чтобы укутать ее плечи мехом.

– Я хочу, чтобы вы изловили того, кто это сделал, лейтенант Даллас. Очень хочу! Но даже после того, как он будет наказан, я все равно не сумею забыть, что роковой удар был нанесен именно моей рукой. Я буду помнить это до конца своих дней! – Актриса поверну­лась и кончиками пальцев прикоснулась к руке Рор­ка. – Благодарю, Рорк. Если бы не ты, я не смогла бы все это пережить.

– Тебе надо отдохнуть, Айрин.

– Надеюсь, мне это удастся.

Низко склонив голову, она направилась к выходу, а следом за ней деловито потопала Пибоди.

Ева, нахмурившись, взяла с журнального столика пакет с ножом и убрала его в сумку.

– Вот она вряд ли стала бы отрицать тот факт, что спала с тобой.

– Ты так думаешь?

Легкое удивление, прозвучавшее в голосе Рорка, обозлило Еву еще больше.

– Да и ты, по-моему, не прочь повторить…

– Все мужчины – сволочи? – Он подошел к жене и погладил ее по щеке. – Ревнуешь, дорогая Ева?

– Если бы я ревновала ко всем бабам, с которыми ты спал, и тем более к тем, которые хотели бы пере­спать с тобой, я давно сидела бы в психушке. Убери ру­ки! – Она резко мотнула головой и отвернулась.

– Еще чего! – Рорк взял ее за плечи и притянул к себе. Его глаза смеялись, и еще – черт бы побрал этого Рорка! – в них таилась такая нежность, перед которой Ева была не в силах устоять. – Я люблю тебя, милая.

– Охотно верю…

Рорк засмеялся, нагнулся и поцеловал ее.

– Ты романтическая дурочка.

– А знаешь, в чем заключается твоя проблема, мер­завец?

– Расскажи, пожалуйста.

– Ты – ходячий оргазм!

Ева с удовольствием смотрела, как округлились его глаза.

– Вот уж не ожидал от тебя такой грубой лести!

– Это не лесть, а оскорбление. Короче, мне оста­лось только поговорить с костюмершей Мансфилд – и на сегодня все. По пути домой залезу в компьютер и поищу информацию на твою примадонну.

Рорк взял свое пальто и плащ Евы.

– Боюсь, по пути домой ты будешь слишком занята другим делом.

– Чем же, интересно, я буду занята?

Рорк хотел помочь Еве надеть плащ, но она выхва­тила его и оделась сама. Рорк, наклонившись к ее уху, почти беззвучно сообщил ей о своих планах относи­тельно обратной дороги домой. Ева закатила глаза.

– Не будешь же ты этим заниматься на заднем си­денье лимузина?!

– Поспорим?

– Ставлю двадцать долларов!

Рорк взял жену под руку и повел к выходу.

– Принято.

В итоге Ева проиграла, но не пожалела об этом.

«Если этому быть суждено, должно сделать все бы­стро и чисто…»

Что ж, это сделано. Сделано быстро и чисто. И вот теперь, сидя в одиночестве, я цитирую шотландскую пьесу. Кто я? Убийца? Или палач, каким является Кри­стина Воул в нашей гениальной пьесе?

Наверное, глупо с моей стороны записывать на пленку собственные мысли. Но они столь необъятны, столь ярки и так громко звучат в моем мозгу, что я удивляюсь, как их не слышат окружающие. Возможно, то, что сейчас я произношу эти мысли вслух, позволит мне избавиться от них. Они должны умолкнуть, их нуж­но похоронить как можно глубже. Наступило опасное время, и мне необходимо обуздать свои нервы.

Перед тем как осуществить свой замысел, я взвесил все «за» и «против». Но разве тогда можно было вообра­зить, каково это будет – видеть его мертвым, в луже крови посередине сцены! Как неподвижно он лежал в слепящем свете софитов…

Лучше не думать об этом! Сейчас нужно думать о се­бе и соблюдать спокойствие. До сих пор не было допу­щено ни оной ошибки, не должно их быть и впредь. А свои мысли нужно спрятать очень глубоко и не вы­пускать их из-под контроля. Хотя, наверное, им очень захочется с ликованием вырваться наружу.

Ричард Драко мертв!

ГЛАВА 3

Если бы кто-то назвал «рухлядью» ту технику, кото­рой оснащено Управление полиции, это была бы бес­стыдная лесть. Поэтому, желая сэкономить свои нервы и время, Ева решила работать дома. Рорк любил доро­гие игрушки, и на фоне его компьютерной системы по­лицейские компьютеры выглядели пришельцами из каменного века.

Ожидая, пока умная машина выдаст все, что сумеет отыскать относительно жизни Айрин Мансфилд, Ева мерила шагами свой домашний кабинет. И вот наконец на экране монитора появилась первая порция данных:

«Айрин Мансфилд, настоящее имя Джейн Ступс родилась 8 ноября 1960 года в городе Уичита, штат Кан­зас. Родители – Аделаида Мюнх и Джозеф Ступс – разошлись в 1969 году. Имеет родного брата, Дональда Ступса, рожденного 12 августа 1964 года».

Затем шла информация о полученном Айрин обра­зовании: в возрасте пятнадцати лет поступила в нью-йоркский Институт драматических искусств. Впрочем, об этом Ева могла догадаться и без помощи компью­тера.

– Значит, первым делом девочка поспешила смо­таться из Канзаса, – пробормотала Ева. Она отнеслась к этому с пониманием. Действительно, что делать нормальному человеку в этом провинциальном штате, где нет ничего, кроме пшеницы и кукурузы!

Профессиональная карьера Айрин началась очень рано. Еще будучи подростком, она взошла на подиум в качестве манекенщицы; окончив институт, сыграла не­сколько ролей на сцене, затем – в кино, потом снова вернулась в театр.

Обрабатывая данные, компьютер тихонько жужжал и похрюкивал.

– Бла-бла-бла… – передразнила Ева машину и ввела запрос на поиск информации о криминальном прошлом Айрин Мансфилд: нарушала ли она закон, подвергалась ли арестам?

Суперкомпьютер Рорка работал с невероятной бы­стротой. Вспомнив о груде старья, стоявшего в ее каби­нете в Управлении полиции, Ева насмешливо фырк­нула:

– Сегодня для того, чтобы работать на хорошей тех­нике, нужно выйти замуж за миллиардера!

На экране монитора возникли строчки: «1982 год, Лос-Анджелес – незаконное хранение наркотических веществ».

– Вот это другое дело!

Ева села за компьютер и затребовала исчерпываю­щую информацию по этому поводу. Вскоре пришел от­вет:

«В результате судебного разбирательства обвиняе­мой назначен испытательный срок и принудительное лечение от наркозависимости. Курс лечения проведен в реабилитационном центре Лос-Анджелеса „Кейт Ри­чард мемориал“.

1986 год, Нью-Йорк – повторное обвинение в хра­нении и употреблении наркотических средств. Опять направлена на принудительное лечение в клинику «Новая жизнь».

Иных правонарушений за объектом не значится».

Ева поинтересовалась, какие именно наркотики принимала Айрин Мансфилд. Оказалось, что смесь «экстази» и «зонера» в равных пропорциях.

– Да, таким коктейлем слона можно свалить, – за­думчиво сказала Ева и ввела новый запрос относитель­но того, с кем Айрин Мансфилд когда-либо находилась в браке или сожительствовала.

Ответ снова пришел очень скоро:

«В июне 1990 гада в Лос-Анджелесе выдано офици­альное свидетельство о браке Айрин Мансфилд и Бродерика Питерса. Брак расторгнут по обоюдному согла­сию в апреле 1991 года.

В сентябре 1995 года в Лондоне выдано официаль­ное свидетельство о браке Айрин Мансфилд и Лоуренса Баристола. В январе 1999 года в суд подано заявление о разводе. В результате слушаний дела «Мансфилд про­тив Баристола» заявление удовлетворено.

Детей ни от одного из браков нет».

– Хорошо. Теперь посмотрим, что объединяло нашу красавицу и покойника в профессиональном плане, – пробормотала Ева и ввела запрос: «Полный список совместных работ Айрин Мансфилд и Ричарда Драко».

Компьютер похрюкал еще с полминуты и затем выдал:

«Бродвейская постановка драмы „Сломанные кры­лья“ (май – октябрь 1980 г.). Объект и Ричард Драко за­няты на вторых ролях.

Малобюджетный кинофильм «Умри ради любви» (Лос-Анджелес, 1982 г.). В главных ролях – объект и Ричард Драко.

Кинофильм «Шах и мат» (Нью-Йорк, февраль 1986 г.).

Спектакль «Дважды приобретенный» театра «Лон­дон артс» (февраль – июнь 1996 г.). В главных ролях – объект и Ричард Драко».

– Любопытно у них по годам получается… – про­бормотала Ева, протягивая руку, чтобы почесать за ухом толстого кота по кличке Галахад, который разва­лился на ее письменном столе прямо перед компьюте­ром.

В этот момент открылась дверь, которая соединяла личные кабинеты Евы и Рорка, и на пороге появился сам Рорк.

– Ты не упоминал, что Айрин обладает кое-какими пристрастиями, которые караются по статье Уголовно­го кодекса.

– Точнее сказать, «обладала». А это имеет какое-то отношение к делу?

– Все имеет отношение к делу, каждая деталь. Кстати, ты убежден, что ее увлечение наркотиками – в прошлом?

– Насколько мне известно, она не балуется этой дрянью уже больше десятка лет. – Рорк присел на крае­шек письменного стола, Галахад тут же вскочил и стал тереться башкой о его бедро. – Разве вы не верите в то, что человек может исправиться, лейтенант?

– Если бы я в это не верила, то не вышла бы за тебя замуж. – Рорк усмехнулся, а Ева, склонив голову на­бок, добавила: – И почему ты ни словом не обмолвился о том, что Айрин долгое время и в разных постановках работала в паре с Драко?

– Потому что ты не спрашивала.

– Две их совместные работы по времени совпадают с периодами, когда она употребляла наркотики.

– Правда? Гм… – Рорк почесал Галахада между ушей, и кот замурлыкал от удовольствия.

– Насколько близки они были, Рорк?

– Возможно, у них был роман во время их совмест­ной работы в Лондоне. По крайней мере, такие слухи ходили. Я познакомился с Айрин всего несколько лет назад, когда она была замужем и жила в Лондоне. И ни­когда не видел ее и Ричарда вместе – до тех пор, пока мы не начали репетировать наш спектакль.

Рорк взял чашку Евы и допил остаток кофе.

– Как по-твоему, когда я буду изучать данные об убитом, могу я наткнуться на записи о правонаруше­ниях?

– Не исключено. Но должен сказать, что даже если Айрин продолжала употреблять наркотики, она делала это скрытно, оставаясь настоящим профессионалом в работе: никаких прогулов и опозданий на репетиции, никаких эмоциональных срывов. Относительно Драко я не могу употребить слово «скрытно» в том же контексте: я о нем почти ничего не знаю. Но и он прекрасно делал свою работу. А если между ними существовали романтические или сексуальные отношения, то в это никто не был посвящен.

– Невозможно быть скрытным на все сто процен­тов. Если они трахались, хоть кто-то, но должен был знать об этом, а если принимали наркотики – тем бо­лее.

– Хочешь, чтобы я это выяснил?

Ева встала со стула, наклонилась к Рорку и потер­лась носом о его нос.

– Нет. А если ты не понял, повторю еще раз по бук­вам: Н-Е-Т. Уразумел?

– Полагаю, что да. Через несколько часов у меня встреча в Сан-Франциско. В случае чего, Соммерсет знает, как меня найти.

При упоминании своего заклятого врага – дворец­кого, служившего у Рорка уже много лет, – Ева сразу же ощетинилась, как дикобраз.

– Обойдусь как-нибудь без этого старого осла!

– Думаю, что вернусь к девяти. – Рорк встал, поло­жил ладони на талию Евы и провел ими вниз, до бе­дер. – Если буду задерживаться, я тебе позвоню.

Ева поняла: он не хочет оставлять жену один на один с ночными кошмарами, которые преследовали ее на протяжении многих лет.

– Не волнуйся за меня.

– А мне это нравится.

Рорк наклонился, чтобы запечатлеть на щеке жены легкий поцелуй, но она вдруг с силой притянула его к себе и жадно впилась губами в его рот, обняв обеими руками за шею. Отпустив Рорка через добрый десяток секунд, Ева с удовольствием отметила, что его глаза по­темнели, а дыхание участилось.

– Что это на тебя нашло? – спросил он.

– А мне это нравится! – повторила Ева сказанную им фразу. – Ну ладно, до встречи, – улыбнулась она и, взяв со стола пустую чашку, пошла на кухню, чтобы налить себе еще кофе.

Начиная с полуночи, автоответчики домашнего, ра­бочего и автомобильного телефонов Евы зафиксирова­ли двадцать три звонка от репортеров, жаждущих заполучить любую информацию о трагедии, произошедшей в театре. Одни умоляли, другие пытались очаровать, третьи угрожали, четвертые были не прочь подкупить. Шесть посланий были от одной только Надин Ферст, корреспондента телевизионного «Канала-75», и накал их возрастал от звонка к звонку.

В какой-то степени их с Надин можно было назвать подругами, чему сама Ева не переставала удивляться, но для обеих на первом месте стояла работа. Надин наверняка хотела получить эксклюзивное интервью от Евы – главного следователя по делу об убийстве Ричар­да Драко. Ну а Ева хотела найти убийцу.

Ева стерла из памяти автоответчиков все послания от журналистов, после чего осталось только одно сооб­щение – от ее непосредственного начальника. Оно бы­ло простым и лаконичным: шеф требовал, чтобы она немедленно прибыла в его кабинет. Часы показывали восемь утра.

Майор Уитни не заставил Еву ждать. Секретарша жестом указала ей на дверь в кабинет, и Ева вошла. Уитни сидел за письменным столом и разговаривал по телефону. Увидев входящую в кабинет Еву, он указал ей на стул, стоявший по другую сторону стола. Широкое темное лицо босса не выдавало никаких эмоций, голос его был глухим и ровным.

– Мы организуем пресс-конференцию для журна­листов в два часа, – терпеливо говорил он в трубку. – Нет, сэр, раньше никак не получится. Разумеется, я знаю, что Ричард Драко был звездой и пресса желает знать все, до единой детали, связанное с преступлением. Они получат все, что мы сочтем возможным, ровно в два. Да, сэр, ее отчет уже у меня на столе. – Сказав это, Уитни приподнял бровь и вопросительно посмотрел на Еву. Она встала и протянула ему пачку листов с распечатанным на компьютере отчетом.

– Я свяжусь с вами сразу же, как только проанали­зирую обстановку. – На лице Уитни наконец отрази­лось явное раздражение. – Послушайте, сэр, пусть да­же Драко был гением из гениев, но он мертв, и мы должны приложить все усилия, чтобы это убийство было расследовано с максимальной быстротой. Да, пра­вильно. В два часа.

На этом разговор закончился, и Уитни положил трубку.

– Ох уж эти политики! – буркнул он, откидываясь на спинку кресла и потирая шею. – Я прочитал предва­рительный отчет, который ты послала мне прошлой но­чью. Да, та еще ситуация!

– Вот именно, сэр. Но она, возможно, немного прояснится после вскрытия, которое проводится как раз в эти минуты.

Губы майора искривились в некоем подобии улыбки.

– Послушай, Даллас, а ведь ты вроде никогда не была большой поклонницей театра.

– Просто я подустала от «развлечений», которые преподносит нам улица.

– Вся жизнь – игра, весь мир – большая сцена… – промурлыкал Уитни. – Тебе, я надеюсь, уже известно, что убитый был звездой первой величины? Его смерть на глазах у сотен людей, да еще в таком драматическом контексте – новость номер один. Она уже облетела всю планету. Главные герои сегодня – Драко, Мансфилд, Рорк и ты.

– Рорк тут ни при чем, – ответила Ева, мысленно произнося самые изощренные ругательства.

– Он – владелец театра, он выбирал пьесу, и, на­сколько мне известно, именно он пригласил Драко и Мансфилд на главные роли в спектакле. Я ничего не перепутал, лейтенант?

– Все верно, сэр. Однако хочу обратить ваше внимание на другое. Если связывать с именем Рорка каж­дое преступление, которое совершается на принадлежащей ему территории, он должен был бы бросить все де­ла и круглые сутки общаться только с полицейскими и журналистами.

На сей раз Уитни улыбнулся по-настоящему.

– Ты права, об этом я как-то не подумал. – Улыбка исчезла с его лица. – Однако в данном случае ты и Рорк связаны с делом более тесно, чем обычно, поскольку являетесь, помимо всего прочего, еще и свидетелями убийства. Я лично рассматриваю этот факт в качестве нашего преимущества. Вы находились на месте преступления в тот момент, когда оно произошло, поэтому у нас появилась возможность пойти по следам, когда они еще не успели остыть. А вот настоящую головную боль нам устроят журналисты.

– Если позволите заметить, сэр, они всегда явля­лись нашей головной болью.

– Ты успела просмотреть заголовки утренних газет?

Разумеется, Ева их просмотрела. Один из них гла­сил: «Драко отдал жизнь искусству». А в подзаголовке, набранном более мелким шрифтом, ехидно говорилось: «Чудовищное преступление! Вчера вечером зарезан прославленный актер Ричард Драко. Убийство совер­шено под носом известного детектива нью-йоркского Управления полиции лейтенанта Евы Даллас».

– Хорошо хоть, что они упомянули о том, что я являюсь женой Рорка, только в третьем абзаце.

– Они не перестанут трепать ваши имена. Это дела­ет историю еще более пикантной.

Ева пожала плечами:

– Мне и раньше порядком доставалось от репорте­ров, майор.

– Да, я знаю. – Телефон на столе Уитни пронзи­тельно заверещал, но хозяин кабинета не стал брать трубку, а просто отключил звонок. – Послушай, Дал­лас, это не рядовое убийство и даже не из ряда вон вы­ходящее. Это, как говорят мои внуки, полный трындец! Ты должна очень тщательно подготовиться к пресс-конференции, которая состоится в два часа. Поверь мне, актеры, причастные к этому делу, изо всех сил бу­дут играть перед телекамерами. Они просто не смогут иначе – это сильнее их. А журналисты еще больше по­дольют масла в огонь.

Уитни откинулся назад, барабаня пальцами по столу.

– Я понимаю, ты не хочешь привлекать к делу из­лишнее внимание общественности и прессы, но по-другому не получится. Смотри на это как на часть своей работы – неприятную, но неизбежную. Однако до пресс-конференции все же избегай раздавать интервью и общаться с журналистами.

– Конечно, сэр. Мне самой это как кость в горле.

– Я хочу, чтобы расследование завершилось как можно скорее, и уже поторопил медиков со вскрытием. Лаборатория – тоже на низком старте. Надеюсь, и ты меня не подведешь. Айрин Мансфилд потребовала вы­звать ее адвокатов?

– Пока нет.

– Интересно…

– Но скоро потребует. Вчера она была в шоке, но, когда у нее в голове немного прояснится, она тут же ки­нется к законникам. Костюмерша подтверждает, что неотлучно находилась с Айрин в ее гримуборной каж­дый раз, когда та меняла сценические костюмы. Я, правда, не слишком полагаюсь на ее слова: эта женщи­на боготворит Мансфилд. А пока я собираю информацию на всех членов труппы и технический персонал. Это дело не быстрое, поскольку народу очень много. Допросы начнутся сегодня утром.

– Верно ли, что придется опросить больше тысячи человек?

При мысли об этом у Евы заломило в висках.

– Боюсь, что так, сэр. Сами понимаете, вчера вечером мы не могли держать зрителей слишком долго. Мы лишь собрали персональные данные каждого: имя, фамилия, адрес. А потом всех отпустили. Кое-какие пока­зания у нас, правда, уже есть, поскольку некоторые лю­ди просто не могут не высказаться. Однако большинст­во этих показаний – пустая болтовня и совершенно бесполезны.

– Распредели свидетелей между сотрудниками, а я сниму с других участков еще несколько детективов и дам их тебе в помощь. И отсейте тех свидетелей, которые априори не в состоянии нам помочь. Нужно макси­мально сузить их число.

– Я займусь этим прямо сегодня, майор.

– Повторяю, распредели работу между ребятами. Ты не можешь тянуть весь воз в одиночку. Фини зай­мется сбором компьютерной информации об актерах и техперсонале. Я прикажу ему бросить все текущие дела и сосредоточиться только на этом.

Ева представила, как взвоет Фини, получив такой приказ. Но она была рада, что сможет поделиться хотя бы частью работы с лучшим детективом-компьютерщиком.

– Я свяжусь с ним, майор, и вручу ему список инте­ресующих нас людей.

– Копии всех материалов – мне. И скажи своим людям, что после пресс-конференции никто не имеет права давать никаких интервью, не получив предвари­тельно моего разрешения. А ты, Даллас, приготовься к тому, что до тех пор, пока это дело не закрыто, вы с му­жем будете фигурировать во всех газетах и телепередачах, а к вашему дому будут водить туристические группы. Если тебе понадобится еще какая-нибудь информа­ция, дай мне знать.

– Спасибо, майор, но пока я начну с того, что есть.

– Жду тебя здесь в час тридцать.

Это означало, что беседа окончена. Ева вышла из кабинета и спустилась на свой этаж. По дороге она вы­тащила из сумочки сотовый телефон и набрала номер Фини, начальника отдела электронного сыска.

– Привет, Даллас! – весело откликнулся он. – Я слышал, ты вчера посмотрела классный спектакль?

– Да, с убийцей в главной рели. Ну ладно, хватит трепаться. У меня приказ майора: прислать тебе для об­работки полный список актеров и работников постановочной части – гримеров, костюмеров, бутафоров, рек­визиторов, осветителей, монтировщиков сцены и так далее. Я хочу знать подноготную всех, и как они друг с другом связаны. А кроме того – существовали ли ка­кие-нибудь связи между каждым из них и Ричардом Драко или Айрин Мансфилд.

– Рад бы протянуть тебе руку помощи, Даллас, но у меня сейчас дел – по самые ноздри.

– Это приказ майора, – повторила Ева. – Так что все претензии к нему.

– Вот черт! – бессильно выругался компьютерщик, и Ева представила, какая неизбывная скорбь отразилась на его физиономии. – Сколько человек будет в твоем списке?

– Чепуха, человек четыреста.

– Матерь Божья! Святые угодники! Твою мать!..

– Фини, либо ты молишься, либо материшься. Кстати, информацию на Мансфилд я уже вытащила, но ты тоже можешь покопаться – вдруг найдешь что-то еще. – Ева подошла к своему кабинету и, увидев под­жидающую Пибоди, мотнула головой, приглашая ее войти. – Уитни считает это дело приоритетным и пришпоривает нас, как коней. В четырнадцать часов состо­ится пресс-конференция, и к этому времени я хочу по­лучить от тебя как можно больше информации. Тебе разрешено привлечь к работе столько людей, сколько понадобится.

– Я просто счастлив!

– Трудись, дружище. Я буду в городе, а список при­шлет тебе по факсу Пибоди. Особое внимание обращай на то, кто с кем и когда трахался.

– В моем возрасте это уже перестает иметь осново­полагающее значение.

– Ха-ха, Фини, не прибедняйся! Для секса и травки все возрасты хороши. Будем держать связь.

Ева убрала телефон и обратилась к Пибоди:

– Перешли список работников театра Фини, пусть электронщики попотеют.

Пибоди отправилась выполнять задание. Минут че­рез пять она вернулась и доложила, что все сделано. После этого Ева и ее помощница вышли из кабинета и спустились на лифте в подземный гараж Управления полиции.

– Скажите, лейтенант, а Макнаб тоже будет рабо­тать над этим делом? – робко поинтересовалась Пи­боди.

Ева искоса посмотрела на свою помощницу, трях­нула головой и отперла дверцы машины.

– Не знаю, не спрашивала.

– Но вам ведь интересно, не правда ли?

Ева пристегнула ремень безопасности и завела мо­тор.

– Что именно?

– Ну-у… про нас с Макнабом.

– Для меня не существует никаких «вас с Макна­бом». Меня меньше всего волнует, трахается ли моя по­мощница с пижоном из отдела электронного сыска. – Пибоди печально вздохнула. – А теперь прекрати бол­тать чепуху и дай мне первый адрес.

– Кеннет Стайлс, он же «сэр Уилфред». Парк-аве­ню, 828. А он, между прочим, очень хорош в постели.

– Кто, сэр Уилфред?

– Да нет же, Макнаб.

– Пибоди!

– Не притворяйтесь, будто вам не интересно.

– Ни капельки. – Однако образ Пибоди в жарких объятиях Макнаба все же мелькнул в ее мозгу. – Сосре­доточься на работе.

– А я могу думать одновременно о многих вещах.

– Тогда подумай о Кеннете Стайлсе и продиктуй мне данные на него.

– Есть, шеф. – Пибоди покорно раскрыла блокнот и стала читать: – Кеннет Стайлс, пятьдесят шесть лет, уроженец и коренной житель Нью-Йорка. Родился и вырос в пригороде. Родители были музыкантами. Пра­вонарушений не числится. Обучался у частных препо­давателей, изучал актерское мастерство, историю кос­тюма, дизайн сцены, ораторское искусство.

– Ух, ты! Значит, мы имеем дело с настоящим про­фессионалом.

– Первый раз выступил в амплуа актера в возрасте двух лет. Обладатель всевозможных призов и наград. Работает только на сцене – никаких съемок. Считается хорошим артистом.

– Он раньше работал с Драко?

– Неоднократно. И пару раз – с Мансфилд. Их последняя совместная работа была в Лондоне. В настоя­щее время не женат.

Ева окинула взглядом парковку, поняла, что поста­вить тут машину не удастся, и подкатила прямо к подъ­езду большого здания послевоенной постройки на Парк-авеню. Однако прежде чем она успела открыть дверцу, возле них вырос швейцар в ливрее.

– Прошу прощения, мэм, но эта зона не для пар­ковки.

– А это – полицейский жетон. – И она сунула под нос швейцару свой служебный значок. – Как найти Кеннета Стайлса?

– Мистер Стайлс занимает квартиру номер 5000 на пятом этаже. Консьерж объяснит вам, как пройти. Ма­дам…

– Разве здесь написано «мадам»? – Буравя швейца­ра взглядом, Ева снова поднесла жетон к его лицу, что­бы он сумел прочитать надпись.

– Прощу прощения, лейтенант. Могу я отогнать ва­шу машину в гараж на то время, пока вы будете нахо­диться в здании? Когда вы выйдете, вам ее подгонят прямо к подъезду.

– Очень мило с вашей стороны, но у меня не будет времени ждать, поэтому машина останется здесь.

Они с Пибоди вышли из автомобиля и направились к зданию, а швейцар остался стоять, растерянно глядя им вслед. Ева не могла его осуждать: место было из до­рогих и, естественно, здесь существовали определенные правила.

Просторный и элегантный вестибюль был выложен черной полированной плиткой, бронзовые светильни­ки источали мягкое сияние, повсюду стояли цветы. За длинной белой стойкой грациозно восседала стройная молодая женщина. Лицо ее лучилось приветливой улыбкой.

– Здравствуйте! Могу ли я вам помочь?

– Нас интересует Кеннет Стайлс. – Ева положила свой жетон на стойку, рядом с медной вазой, в которой благоухали белые цветы.

– Мистер Стайлс ожидает вас, лейтенант Даллас?

– Думаю, да. В противном случае это будет прият­ный сюрприз.

– Одну минуточку. – Не переставая улыбаться, женщина нажала несколько кнопок на коммутаторе. Ее ровный бархатный голос как нельзя больше подходил к этой шикарной обстановке: – Мистер Стайлс? Вас спрашивают лейтенант Даллас и ее помощница. Могу ли я их пропустить? – Выслушав ответ, она сказала: – Спасибо. Желаю вам удачного дня. – Затем, повернув­шись к пришедшим, консьержка указала на лифты в восточном крыле вестибюля: – Проходите, пожалуй­ста, лейтенант. Мистер Стайлс вас ждет. Пятый этаж, квартира 5000. Приятного вам дня.

– Робот, а не баба! – бросила Пибоди, когда они с Евой шагали по черным блестящим плиткам к лифту. – От такой приторной вежливости просто тошнит. Хочет­ся прополоскать рот.

Лифт взлетел на пятый этаж с такой ошеломляющей скоростью, что желудок Евы провалился куда-то вниз, а уши заложило. Она никогда не могла понять, почему скоростные лифты считаются признаком роскоши.

У дверей лифта их ждал еще один «робот» – личный слуга Стайлса, как заключила Ева. Правда, на сей раз это был пожилой мужчина, одетый в такой изысканный смокинг, что рядом с ним ненавистный Соммерсет по­казался бы грязным оборванцем. У «робота» были воло­сы стального цвета и роскошные усы, которые сразу бросались в глаза на его худом костистом лице. Перчат­ки на его руках сияли первозданной белизной.

Слуга поклонился, а потом произнес сочным голо­сом, в котором явно слышался британский акцент.

– Лейтенант Даллас, сержант, мистер Стайлс ожи­дает вас. Прошу следовать за мной.

Он провел их по коридору к двойным дверям край­ней квартиры. Войдя в холл, Ева и Пибоди застыли на пороге. Из огромного, во всю стену, окна открывался вид на Парк-авеню. Интерьер бил по глазам сумасшест­вием красок – всеми оттенками красного, зеленого, си­него. Цвета переплетались и разбегались в разных на­правлениях самым причудливым образом. Посередине комнаты находился небольшой бассейн из белого мра­мора, в котором среди круглых листьев кувшинки лени­во плавала кругами толстая золотая рыбка. Зимний сад, состоящий из увешанных плодами карликовых апель­синных и лимонных деревьев, источал сильный цитру­совый запах. Пол был исчерчен безумной пляской раз­ноцветных линий, из которых при ближайшем рассмотрении складывался рисунок обнаженных тел, переплетенных в какой-то дьявольской оргии.

Наступая на зеленые груди и синие пенисы, Ева прошла в ту часть помещения, где на кушетке шафран­ного цвета, развалившись, восседал хозяин квартиры.

– Ну и местечко! – не удержавшись, пробормотала она.

На бугристом лице Стайлса появилась приторная улыбка.

– Разве возможна жизнь вне искусства, лейтенант! Могу я предложить вам что-нибудь, прежде чем мы начнем?

– Нет, благодарю.

– Что ж, в таком случае вы свободны, Вильям. – Он отпустил слугу величавым взмахом руки и жестом предложил Еве садиться. – Понимаю, что для вас это повседневная работа, лейтенант Даллас, но для меня данная ситуация – в новинку. Вчера я даже, признать­ся, ощутил некоторое возбуждение.

– Знать, что рядом с тобой, возможно, находится убийца, – разве это возбуждает?

– После того как проходит первый шок – да. Ведь это в человеческой природе – испытывать возбужде­ние, даже какой-то мрачный восторг при виде убийства. Иначе на протяжении веков оно не привлекало бы к се­бе столь непреодолимый, болезненный интерес.

Ева отметила, что глаза у Стайлса глубокие, темные и проницательные.

– Для беседы с вами я мог бы избрать какую угодно маску – я ведь очень опытный актер. Я мог бы прики­нуться напуганным, растерянным, нервным, смущенным, опечаленным… Но я предпочел честность.

Ева подумала о Карли Лэндсдоун.

– Похоже, в ближайшее время мне только и при­дется, что иметь дело с масками, – проговорила она. – Включай диктофон, Пибоди.

Ева села на диван и тут же утонула в подушках. Сдержав готовое вырваться ругательство, она выбралась из этой мягкой трясины, устроилась на самом краю ди­вана и, едва удерживая равновесие, произнесла стан­дартную формулу:

– Знаете ли вы свои права и обязанности, мистер Стайлс?

– О да, вне всяких сомнений. – На лице актера вновь появилась приторная улыбка. – Если позволите, лейтенант, должен заметить, что вы произносите эти слова с большой властностью и даже с некоторым ще­гольством.

– Безмерно польщена. А теперь расскажите, пожалуйста, о том, какие отношения связывали вас с Ричар­дом Драко.

– Исключительно профессиональные. На протяже­нии многих лет мы с ним периодически работали вме­сте. В последний раз – в той самой пьесе, премьера которой с таким… гм… успехом состоялась вчера вечером.

«Вот черт! – подумала Ева. – А ведь ему нравится все происходящее. Он откровенно наслаждается этим!»

– А ваши личные отношения?

– Даже не знаю, существовали ли они в том смыс­ле, который вы вкладываете в это выражение. Актеры часто… так сказать, тянутся друг к другу. – Стайлс сде­лал неопределенный жест рукой, и на его запястье иг­риво звякнул браслет с разноцветными камешками. – С угнетающей регулярностью мы женимся друг на друге, но эти браки недолговечны – так же, как и мимо­летная дружба или скоротечные связи между партнера­ми по сцене.

– И все же вы знали его не один год, – заметила Ева.

– Вот именно, я знал его, но мы никогда не были друзьями. А говоря откровенно… – Стайлс снова сде­лал паузу. Глаза его блестели так же весело, как камуш­ки на браслете, что абсолютно не вязалось с ситуаци­ей. – Я презирал его. Ненавидел. Считал его самым омерзительным существом на Земле.

– Тому были причины?

– Тому было сколько угодно причин! – Стайлс по­дался вперед, словно собирался сообщить какую-то страшную тайну. – Он был жаден, эгоцентричен, груб, высокомерен. Впрочем, этот последний недостаток я мог бы ему простить, поскольку мы, люди, выступающие на подмостках, чтобы добиться успеха, не можем обойтись без определенной доли тщеславия. Однако у Ричарда была черная душа. Он был потребителем – че­ловеком, который получает наслаждение, разбивая чу­жие сердца и отравляя души. Я нисколько не сожалею о том, что его лишили жизни. Мне лишь не нравится ме­тод, который для этого избрали.

– Почему?

– Потому что пьеса – блестящая, а своей ролью я просто упивался. Теперь же, после этого инцидента, спектакль «положат на полку», а то и вовсе снимут, и это меня огорчает.

– Но возможно и другое: случившееся станет вели­колепной рекламой для спектакля. Это ведь пошло бы вам только на пользу?

– Если рассуждать подобным образом, то конечно.

– И когда спектакль снова пойдет, зрители будут валить на него толпами.

– Пожалуй.

– Следовательно, смерть Драко, случившаяся на глазах у тысяч людей, да еще столь драматично обстав­ленная, вам только на руку?

– Умно! – промурлыкал Стайлс, изучая Еву уже более внимательным и серьезным взглядом. – Спек­такль внутри спектакля – это всегда интересно. Блестящий ход мысли, лейтенант!

Ева почувствовала, что все это начинает ее раздра­жать.

– Насколько мне известно, вы имели доступ к бута­форскому ножу. И достаточно времени, чтобы подме­нить его на настоящий.

– В общем-то, да. Это мысль! – Артист несколько раз моргнул, словно переваривая новую для себя ин­формацию. – Так значит, я – подозреваемый? Как интересно! Я-то видел себя исключительно в роли сви­детеля. Что ж, действительно, у меня была такая воз­можность, но зато не было мотива.

– Только что вы заявили, что ненавидели Ричарда Драко.

– О, дорогой лейтенант, если бы я убивал всякого, кого ненавижу, сцена была бы завалена трупами! Кроме того, как бы велика ни была моя ненависть к Ричарду Драко, мое восхищение его талантом было еще больше. Он был великим артистом, и только по этой причине я согласился снова с ним работать. Возможно, мир изба­вился от ничтожнейшего человечишки, но зато театр потерял величайшего из своих сыновей.

– А вы избавились от одного из главных конкурен­тов по сцене, – добавила Ева.

Брови Стайлса поднялись.

– Вот тут вы ошибаетесь. У нас с Ричардом совер­шенно разные амплуа. Я не могу припомнить случая, чтобы мы с ним когда-либо боролись за одну и ту же роль.

Ева кивнула, подумав, что проверить это будет не­сложно, и решила изменить тактику.

– Какие отношения связывают вас с Айрин Ман­сфилд?

– Она мой друг. Я восхищаюсь ею – и как женщи­ной, и как партнером. – Он опустил глаза и покачал го­ловой. – Наша профессия дается ей нелегко: она очень ранимая натура. Надеюсь, вы учтете это.

Стайлс снова поднял глаза на Еву. Теперь они по­темнели, и в них плескался гнев.

– Кто-то чудовищным образом использовал ее, уве­ряю вас, лейтенант. Если бы я задумал отправить Ри­чарда Драко на тот свет, я бы сделал это таким образом, чтобы не бросать тень на своих товарищей. Вчера на сцене оказалось сразу две жертвы – Ричард Драко и Айрин Мансфилд, и мое сердце истекает кровью от жа­лости к ней.

-Мошенник! – бормотала Ева, пока лифт спускал их с пятого этажа в вестибюль. – Умный, скользкий, самодовольный… Из всех остальных актеров он – са­мый опытный и знает театр как свои пять пальцев.

– Если Стайлс действительно друг Айрин Ман­сфилд, разве стал бы он вкладывать в ее руки настоя­щий нож, чтобы она убила Драко? Да к тому же еще подкидывать бутафорский нож в ее гримерную.

– А почему бы и нет? Ведь это так театрально! – Ева вышла из подъезда, напоследок наградив швейцара сердитым взглядом. Сев в машину, она наморщила лоб и задумчиво побарабанила пальцами по рулевой колон­ке. – Как бы то ни было, тот, кто разработал этот план, хотел, чтобы мы нашли бутафорский нож и стали подозревать Мансфилд. В противном случае все это выгля­дит глупо, а тот, кто подстроил убийство, далеко не ду­рак. Я хочу знать имена статистов – кто из обделенных артистов, желающих блистать на сцене, выполнял в тот день техническую работу.

Машина отъехала от тротуара.

– Отправь запись беседы Фини, – велела Ева Пибоди, а сама по автомобильному телефону набрала но­мер морга. Трубку снял Морс, главный патологоанатом, обладатель роскошной шевелюры, всегда носивший в правом ухе несколько серебряных сережек.

– Я ждал твоего звонка, Даллас, – сказал он. – Ва­ши ребята из управления меня уже заколебали.

– Да нас и самих имеют как хотят. Итак, что ты мне можешь сказать о Драко?

– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но он мертв. – По голосу Морса было понятно, что он улыбается. – Ножевая рана в сердце, мгновенная и чистая смерть. Больше никаких повреждений. У него великолепная накачанная фигура и чудесный бронзовый загар, если тебя это интересует. Печень – не очень. Видимо, этот ваш парень любил заложить за воротник, но в послед­нее время пытался лечиться. Кстати, в момент смерти он был под кайфом: в организме обнаружен наркотик. Точнее, коктейль из трех наркотиков: «экзотики», «зинга» и «Зевса». И эту гремучую смесь он запил стаканом чистого виски.

– Гурман!

– Не говори… Мужик и пил, и таблетки глотал, но при этом пытался заботиться о здоровье: качался, лечил печень. Впрочем, даже при таком образе жизни он про­жил бы еще не менее двух десятков лет.

– Теперь ему это не грозит. Спасибо, Морс.

– Когда спектакль снова пойдет, не подкинешь по блату пару билетиков? У тебя ведь есть связи… – под­колол Еву патологоанатом.

Она вздохнула:

– Я посмотрю, что можно будет сделать.

ГЛАВА 4

Покинув рафинированный квартал, в котором оби­тал Стайлс, Ева и Пибоди проехали совсем немного и вскоре окунулись в специфические ароматы района Алфабет-сити. Здесь пахло перевернутыми мусорными ба­ками и немытыми бродягами, тут не было роскошных домов с ливрейными швейцарами и престижных ма­шин. Однако, несмотря на это, у Евы сразу стало легче на душе.

Майкл Проктор жил на четвертом этаже угрюмого закопченного здания – одного из многих, которые жа­лись друг к другу грязными боками, словно бездомные попрошайки в очереди за бесплатным супом. Каждый раз, когда приближались выборы, городские власти клялись в том, что приведут район в порядок: проведут реконструкцию, одержат решительную победу над пре­ступностью, объявят бой нищете. Но вот выборы оста­вались позади, а район продолжал загнивать, распространяя омерзительное зловоние. До следующих выбо­ров.

Однако всем надо где-то жить. Судя по полученной Евой информации, Майкл Проктор отчаянно боролся за существование: хватался за любые роли, подрабаты­вал в нескольких местах кряду, чтобы только не остать­ся без крыши над головой. И все же ему это не очень удавалось. Ева выяснила, что Проктор задолжал кварт­плату уже за полтора месяца, и ему пришлось обратить­ся в Комиссию по жилищной помощи. А это означало последнюю стадию отчаяния. Те, кто приходил в КЖП, словно попадали в паутину. Их опутывали липкими ни­тями анкет, справок и других бумажек, их хватали за горло жирные пальцы бюрократов. В конечном итоге многие не выдерживали и, плюнув на все, уходили прочь, чтобы найти хотя бы временное убежище под кровом грязной ночлежки.

Еве подумалось, что, получив роль Драко, Проктор мог рассчитывать на приличную зарплату. А деньги во все века были самым весомым мотивом убийства.

Покрутившись по автостоянке, Ева наконец поставила машину между ржавым седаном и битым пикапом, марки которых уже невозможно было определить.

– Если Драко прикончил этот парень, то он сделал меткий выстрел, – проговорила она. – Теперь у него появился шанс получить главную роль, пусть даже вре­менно. А это даст толчок его карьере, подарит уверен­ность в себе и деньги – все в одном флаконе. Раньше он никогда не преступал закон, но ведь каждый пре­ступник когда-нибудь с чего-то начинает.

– Мне нравится ваш оптимистический взгляд на человеческую природу, – усмехнулась Пибоди.

– Да, я отличаюсь огромным человеколюбием, – согласилась Ева, направляясь к входу в мрачное здание. Пибоди поспешила за ней.

Когда-то этот дом знавал лучшие времена, однако уже очень давно пришел в упадок. Кодовый замок на входной двери был с корнем вырван – вероятно, ка­ким-нибудь шаловливым юнцом, у которого теперь, скорее всего, уже выросла борода. Вестибюль цвета за­сохшей грязи было тесным и затхлым, почтовые ящики на стене – поломаны и искорежены. Посмотрев на хлипкий лифт, поддерживаемый двумя ржавыми троса­ми, Ева хмыкнула и стала подниматься по лестнице.

Откуда-то доносился жалобный плач и всхлипывания, из-за двери на втором этаже слышались звуки те­левизора: показывали футбольный матч, и кто-то смач­но поносил игроков за скверную игру. В воздухе пахло плесенью, мочой и марихуаной. На третьем этаже зву­чала классическая музыка – эту мелодию Еве как-то играл Рорк. Ей аккомпанировали тяжелые удары, и Ева поморщилась: ей не хотелось отвлекаться от дела, кото­рое их сюда привело.

– Бьют кого-то, – буркнула она.

– Нет, танцуют, – возразила Пибоди. – Мой кузен исполняет этот танец в Региональной балетной труппе в Денвере. Я когда-то тоже мечтала туда попасть…

– Ты мечтала стать танцовщицей? – Ева изумленно воззрилась на свою помощницу. От подъема по лестни­це щеки Пибоди порозовели.

– Да. Правда, тогда я была еще маленькой девоч­кой. Но у меня не та конституция. Вот вы с вашим сло­жением вполне могли бы танцевать. Пару недель назад мы с Чарльзом ходили в балет. Все балерины такие длинные, тощие! Меня от них тошнит.

– Гм… – Это было все, что Ева могла сказать в от­вет. Признание Пибоди, что она продолжает общаться с профессиональным жиголо Чарльзом Монро ей совсем не понравилось.

– А я сложена скорее как оперная певица, – сказа­ла Пибоди, скорчив рожицу. – Я… пухленькая.

– Теперь пойдешь в оперу?

– Я уже несколько раз там была. Мне понрави­лось. – Они наконец добрались до площадки четверто­го этажа, и Пибоди с облегчением выдохнула. – Чарльз вообще помешан на культуре.

– У тебя, наверное, очень напряженно со временем. Это надо же – разрываться между Макнабом и Монро!

Пибоди хихикнула:

– А я думала, что для вас не существует «нас с Мак­набом».

– Заткнись, Пибоди! – раздраженно одернула по­мощницу Ева и постучала в дверь Проктора.

Держа наготове полицейский жетон, она прислушивалась к шагам за дверью. Послышалось звяканье и щелчки. Ева считала и пришла к выводу, что на двери как минимум пять замков. Наконец дверь приоткрылась. Лицо, которое виднелось сквозь образовавшуюся щель, поразило Еву. Оно могло быть либо творением гениаль­ного скульптора, либо даром божьим. Гладкая золоти­стая кожа, высокие скулы, квадратная челюсть античного героя, подбородок с ямочкой, за которую тысячи жен­щин, не раздумывая, продали бы душу дьяволу. Полные губы, красиво очерченный рот, прямой тонкий нос, а глаза… Два изумруда чистейшей воды. Все это великоле­пие венчала пышная шапка светло-каштановых волос с несколькими мальчишескими вихрами.

Переведя глаза с Евы на Пибоди и обратно, Майкл Проктор пригладил длинными пальцами шевелюру и, приведя себя таким способом в порядок, неуверенно улыбнулся:

– M-м… Лейтенант Даллас?

– Даллас.

– Точно! Я помню, что-то связанное с Техасом. – Проктор явно нервничал, и голос его то и дело срывался. Но все же он отступил и широко распахнул дверь, приглашая женщин войти. – До сих пор не могу прий­ти в себя. Мне все еще кажется, что произошла какая-то ошибка…

– Если так, то ее уже не исправишь.

Ева окинула взглядом квартиру, которую, впрочем, можно было так назвать лишь с большой натяжкой. В единственной комнате стояло убогое кресло-кровать со смятым бельем, которое Проктор даже не удосужил­ся убрать, шаткий стол с обшарпанным телефонным аппаратом, торшер с дырявым абажуром и комод с тре­мя выдвижными ящиками. «Да, – подумала Ева, – для некоторых служение музам оказывается не слишком прибыльным делом».

– Гм… позвольте… я сейчас… – Слегка зардев­шись, хозяин вытащил из-за комода складной стул. – Извините. По сути дела, я здесь только ночую, это мес­то не слишком подходит для приема гостей…

– Не воспринимайте нас в качестве гостей. Пибо­ди, включи диктофон. Вы можете присесть, мистер Проктор, если так вам будет удобнее.

Проктор уселся на кровать, предложив Еве склад­ной стул. Пибоди осталась стоять.

– Я… – Его пальцы нервно перебирали пуговицы не слишком свежей рубашки. – Я просто не знаю, как себя вести. Никогда не играл в криминальных драмах такого рода. Только в сериалах и романтических комедиях.

– А мое сильное место – как раз криминальные драмы, – спокойно откликнулась Ева. – Вы просто от­вечайте на мои вопросы, и все будет в порядке.

– Хорошо. Ладно.

Обведя комнату взглядом, словно видел ее впервые, Проктор закинул ногу на ногу, затем снял ее и улыбнул­ся, словно просил о снисхождении. Он смотрел на Еву взглядом школьника, которого вызвали в кабинет ди­ректора за нарушение дисциплины.

– Беседа лейтенанта Евы Даллас с Майклом Прок­тором в квартире вышеозначенного. Присутствует офи­цер Делия Пибоди.

Проктор слушал, барабаня пальцами по коленям, и вид у него был такой виноватый, будто его застукали с ки­лограммом героина в хозяйственной сумке.

– Знаете ли вы свои права и обязанности?

– Да, наверное… Скажите, мне нужен адвокат? – Он посмотрел на Еву взглядом щенка, умоляющего, чтобы его не наказывали за то, что он испачкал ко­вер. – У меня есть одна знакомая, юрист из театра. Мо­жет, мне ей позвонить?

– Решайте сами. Вы можете вызвать адвоката в лю­бой момент нашей беседы. Или, если хотите, мы можем перенести разговор в Управление полиции.

– О господи… – Он судорожно выдохнул и в нере­шительности посмотрел на телефон. – Нет, пожалуй, я не буду ее беспокоить. У нее и так дел невпроворот.

– Расскажите, пожалуйста, о том, что произошло вчера вечером.

– Вы имеете в виду… – Проктор нервно поежился. – Я был за кулисами, с левой стороны от сцены. Блестящая постановка, просто блестящая! Помню, я думал, что, если спектакль будет долго не сходить со сцены, у меня, возможно, появится шанс сыграть Воула. В течение сезона Драко наверняка пропустил бы один или два спектакля…

Он вдруг осекся и побледнел.

– Я вовсе не имел в виду, что… Я никогда не желал, чтобы с ним что-нибудь случилось! Я скорее думал, что он может заболеть, простудиться. Или ему просто понадобится свободный вечер… Вы понимаете?

– Конечно. И что вы видели из-за кулис с левой стороны во время последней сцены?

– Драко был великолепен! Высокомерный, холодный, безжалостный. Как Воул торжествовал, будучи выпущен на свободу! И это притом, что он только что отшвырнул Кристину, как обглоданную кость. Он победил, он обвел вокруг пальца систему, он обманул всех! А потом – шок. Шок в его глазах, паралич, когда она бросилась к нему с ножом в руке. Я смотрел и думал, что мне никогда не достичь таких вершин мастерства. Я ни за что не найду в себе столько… – Он на секунду задумался. – Столько всего.

– Когда вы поняли, что Драко уже не играет?

– Я думаю… Я думаю, в тот момент, когда Айрин закричала. По крайней мере, я понял, что случилось не­что ужасное. Но все произошло так быстро! Люди бежа­ли к нему, кричали… Тут же опустили занавес, а он по-прежнему лежал.

«Да, трудновато встать и выйти на поклоны, когда у тебя в сердце застряло восемь дюймов стали», – подумала Ева.

– Какие у вас были отношения с Ричардом Драко?

– Никаких.

– Вы не общались, не разговаривали?

– Ну-у… – Пальцы Проктора снова начали свой нервный танец. – Конечно, пару раз мы разговаривали, но, боюсь, по отношению ко мне он испытывал только раздражение.

– Почему?

– Видите ли, лейтенант, я постоянно наблюдаю. За людьми, – уточнил он с неуверенной улыбкой. – Я изучаю людские типы, характеры. Я наблюдал и за Дра­ко, и это выводило его из себя. Однажды он сказал мне, чтобы я не попадался ему на глаза, иначе он… гм… сде­лает так, чтобы я мог реализовывать свое актерское да­рование только в порнографических представлениях. Я, конечно, тут же извинился.

– И что дальше?

– Он швырнул в меня пресс-папье. Бутафорским пресс-папье со стола сэра Уилфреда. – Проктор морг­нул. – Он промахнулся. Но он и хотел промахнуться, я в этом уверен.

– Вы на него, наверное, страшно разозлились?

– В общем-то, нет. Я смутился, поскольку рассер­дил великого актера во время репетиции. Ему понадо­бился целый день, чтобы успокоиться.

– Человек угрожает поломать вам всю жизнь, швы­ряет в вас пресс-папье, а вы на него даже не сердитесь?

– Но ведь это Драко! – благоговейно произнес Проктор. – Один из лучших актеров столетия. Я ду­маю, он бы им не стал, если бы не обладал таким темпераментом.

– Судя по всему, вы им восхищаетесь, – заметила Ева.

– О да! Я очень давно начал изучать его творчество. У меня есть записи всех работ Драко. И когда у меня появилась возможность стать его дублером на роль Воула, я ухватился за нее обеими руками. Мне кажется, это поворотный пункт в моей карьере. – Теперь глаза Проктора сияли. – Всю жизнь я мечтал оказаться на одной сцене с Ричардом Драко – и вот моя мечта сбы­лась.

– Но вам едва ли удалось бы его заметить, если бы с ним чего-нибудь не произошло.

– Дело не в этом. – Загоревшись, Проктор подался вперед и чуть было не упал с шаткой кровати, которая угрожающе заскрипела. – Я репетировал те же сцены, что и он, разучивал его диалоги… Это все равно как стать им самим! В некотором смысле, конечно…

– И теперь вы сможете занять его место, правильно?

– Да! – На лице Проктора расцвела и тут же погас­ла улыбка. – Я понимаю, насколько эгоистично, на­сколько ужасно все это звучит. Мне самому это непри­ятно…

– Вы испытываете финансовые затруднения, мис­тер Проктор?

Он вспыхнул, моргнул и безуспешно попытался улыбнуться.

– Да, но… В театр ведь приходят не из-за денег, а из-за любви!

– Однако деньги оказываются весьма кстати, когда хочется кушать и иметь крышу над головой. Насколько мне известно, вы задолжали за квартиру?

– Да, немного…

– Ваша нынешняя работа дает вам заработок, впол­не достаточный для того, чтобы оплачивать жилье, мис­тер Проктор. Так в чем же дело? Вы – игрок?

– О нет, ни в коем случае!

– Значит, просто не научились обращаться с день­гами?

– Нет, это тоже неверно. Видите ли, я… вкладываю деньги. В себя. Я беру уроки мастерства и сценической речи, я стараюсь поддерживать себя в соответствующей форме. Все это обходится недешево – особенно здесь, в Нью-Йорке. Возможно, вам, лейтенант, это покажется глупостью, но это неотъемлемая часть моего ремесла. Так сказать, средства производства. Я даже думал найти какой-нибудь приработок, чтобы залатать дыры в моем бюджете…

– Но теперь, со смертью Ричарда Драко, в этом от­пала необходимость, не так ли?

– Пожалуй. – Проктор помолчал, размышляя. – Откровенно говоря, я не представлял, как выбраться из этой пропасти. Безденежье занимало все мои мысли, хотя я и привык к бедности. Теперь мне, конечно, будет легче… Нет, не подумайте чего, лейтенант! Как бы то ни было, театр потерял своего выдающегося представите­ля, а я – своего кумира. Но если говорить откровенно, что-то во мне трепещет от счастья при мысли о том, что теперь я смогу играть Воула.

Внимательно глядя под ноги, Ева спускалась по во­нючей лестнице.

– Как же можно быть таким наивным? Таким про­стодушным? – недоумевала она.

– Он из Небраски, – сообщила Пибоди, на ходу раскрывая свой блокнот.

– Откуда?

– Из Небраски. – И Пибоди неопределенно махну­ла рукой куда-то на восток. – Деревенский парень. Подвизался в местных театрах, снимался на видео, в рекламных роликах, в эпизодических ролях. В Нью-Йорке он всего три года. Там, в Небраске, до сих пор вы­ращивают такую простодушную деревенщину, а еще – сою и кукурузу.

– Так или иначе, но он остается в списке главных подозреваемых. Раньше он торчал за кулисами, а теперь имеет реальный шанс получить главную роль. Кроме того, он живет как нищий в этом логове. Деньги и чес­толюбие – очень сильные побудительные мотивы. Он мечтал стать Драко, а кратчайший путь к этому – устранить самого Драко.

Ева и ее помощница сели в машину.

– У меня родилась одна идея, – проговорила Пи­боди.

Ева посмотрела на часы.

– Ух, чертова пресс-конференция! Так что там у те­бя за идея?

– Да так, одна теория.

– Валяй, выкладывай.

– Только сначала, если можно, я хотела бы купить соевую сосиску.

– О господи! Что за теория-то?

– Я тут все думаю об актерах… Хороший актер во время спектакля влезает в шкуру своего персонажа. Но другая его часть остается как бы в отдалении: оценивает партнеров, вспоминает, в какую часть сцены идти после тех или иных слов, следит за реакцией зрителя… Так вот моя теория заключается в том, что человек, подменив­ший нож, был актером.

– Скорее уж режиссером, который поставил вза­правдашнее убийство.

– Он мог быть даже техническим работником, но в душе являлся актером. Хорошая теория?

– Идиотская! – отрезала Ева и повернула за угол. Там, у края тротуара, дымился лоток, с которого боро­датый турок продавал горячие хот-доги. Ева затормозила. – Иди за своей сосиской.

– Вы что-нибудь хотите?

– Кофе, но только не из этой помойки на колесах.

Пибоди вздохнула:

– Умеете вы испортить аппетит.

Тем не менее она вылезла из машины, перешла ули­цу и вернулась с гигантской соевой сосиской и огром­ным стаканом диетической коки. Это был способ само­обмана: таким образом Пибоди пыталась уверить себя в том, что следит за фигурой.

– Ну что, теперь довольна? – спросила Ева, когда помощница плюхнулась на сиденье и засунула в рот один конец сосиски.

– М-м-м… Вкуснятина! Не хотите куснуть?

Пибоди спасло только то, что в этот момент запи­щал телефон и включился автоответчик. Это была Надин Ферст, репортер с «Канала-75».

– Даллас, это я. Возьми трубку! Мне нужно срочно с тобой поговорить.

– Ага, сейчас… – сварливо проговорила Ева и труб­ку, естественно, не сняла. Еще раз завернув за угол, она поехала по направлению к штаб-квартире полиции. – С какой стати она решила, что я дам ей эксклюзивное интервью до официальной пресс-конференции?!

– Может, потому, что вы подруги? – промычала Пибоди с набитым ртом.

– Не до такой же степени!

Однако Надин все еще не отключилась.

– Даллас, – вновь заговорила она, и в голосе ее звучало странное напряжение. – Это очень важное де­ло и… личное. Если ты меня слышишь, пожалуйста, от­веть. Назначь мне встречу где угодно и когда угодно.

Выругавшись, Ева сорвала трубку с рычагов.

– В «Голубой белке», прямо сейчас.

– Даллас…

– В твоем распоряжении десять минут, так что со­ветую поторопиться.

Вскоре Ева уже входила в «Голубую белку». Она дав­но здесь не была и сейчас отметила, что помещение вы­глядит еще более запущенным и пропыленным, чем раньше. В воздухе витал все тот же запах марихуаны.

И все же это невзрачное место всколыхнуло в душе Евы ностальгические чувства. Когда-то здесь выступала ее подруга Мевис. В нарядах, которые не поддаются ни­какому описанию, она прыгала по сцене, извивалась и даже не пела, а кричала песни. А как-то раз, расследуя особо запутанное дело, Ева пришла сюда с единствен­ной целью – напиться до положения риз, чтобы только не думать о работе. Однако Рорк вычислил ее и забрал раньше, чем она успела осуществить задуманное. В ту ночь она впервые оказалась в его постели.

Тогда же Ева выяснила, что секс с Рорком – гораздо более эффективное средство для того, чтобы забыться, нежели виски, грохочущая музыка и скачущая толпа.

Так или иначе, «Голубая белка» с ее неаппетитными кушаньями и равнодушными официантами все занимала определенное место в жизни Евы Даллас.

Ева скользнула за столик, отгороженный от зала высоким барьером, и решила, что в память о прежних временах можно даже выпить чашечку здешнего чудовищного кофе. В следующую секунду она увидела входящую Надин.

– Спасибо, что согласилась встретиться, – сказала Надин, остановившись у столика и разматывая длин­ный разноцветный шарф. – Пибоди, ты не обидишься, если я попрошу тебя оставить нас на минутку вдвоем?

– Без проблем, – откликнулась Пибоди. Увидев, что глаза журналистки затуманены какой-то неведомой печалью, она ободряюще сжала ее руку. – Я посижу в баре и посмотрю телевизор.

– Спасибо, – сказала Надин, усаживаясь напротив Евы. – Давно мы здесь не бывали.

– Ну и слава богу. Не то это место, чтобы по нему скучать.

Подошел официант, и, чтобы его поскорее отва­дить, Ева вынула полицейский жетон и положила его на середину стола. Она полагала, что ни у нее, ни у Надин нет особого желания выпивать, а тем более есть.

– Итак, в чем проблема? – спросила она.

– Сама не знаю. Может, ее и вовсе нет…

Надин закрыла глаза и тряхнула головой. Ева заме­тила, что в ее волосах появились светлые «перья». Она никогда не могла взять в толк, зачем женщины то и де­ло меняют цвет волос. Вся эта мышиная возня была ей глубоко противна.

– Ричард Драко, – наконец выпалила Надин.

– Я не собираюсь обсуждать с тобой ход расследо­вания. – Нетерпеливым жестом Ева смела свой жетон со стола и встала. – Пресс-конференция в четырнад­цать часов.

– Я с ним спала.

Ева снова опустилась на стул и пристально посмот­рела в лицо Надин.

– Когда?

– Незадолго до того, как меня впервые выпустили в прямой эфир «Канала-75». Я тогда готовила какие-то смешные репортажи, зарисовки, делала портреты звезд. В общем, он сам связался со мной. Сказал, что хочет выразить мне свое восхищение по поводу того, как я та­лантлива, как прекрасно смотрюсь на экране, как ему нравятся мои репортажи.

Надин намотала шарф на руку. Размотала его. Сно­ва намотала.

– Короче, он пригласил меня поужинать. Я трепе­тала, он царил. Одно за другим…

– Ладно. Но это же было пять лет назад.

– Даже шесть.

Надин потерла пальцами лоб. Ева никогда раньше не замечала у нее этого жеста. Звезды прямого эфира не трут без особой надобности свои физиономии, боясь испортить макияж.

– Я же сказала: одно за другим, – продолжала На­дин. – Все выглядело весьма романтично. Нет, мы не прыгнули в койку в первый же вечер. Мы встречались не меньше двух недель. Обеды в уютных ресторанах, те­атры, прогулки, вечеринки. А затем он предложил мне съездить на выходные в Париж.

На сей раз Надин просто уронила голову на руки.

– Боже мой, Даллас, боже мой!

– Ты в него влюбилась?

– Да, влюбилась. Влюбилась в этого сукина сына, как последняя дура, сошла с ума, осатанела от любви! Мы были вместе три месяца, и я… Даллас, ты не пове­ришь, но я начала мечтать о том, чтобы выйти за него замуж, родить от него детей, представляла себе домик в деревне…

Ева поерзала на стуле. Слыша столь эмоциональные признания, она всегда ощущала неловкость. И тем бо­лее не ожидала она услышать такое от Надин.

– Не получилось?

Надин подняла голову, чтобы посмотреть на Еву, и горько расхохоталась.

– Да, можно сказать и так – не получилось. Я вы­яснила, что он изменял мне все это время. Да не с од­ной, не с двумя, а с четырьмя бабами! Я увидела репор­таж одного из своих коллег, и там – Ричарда в обнимку с какой-то грудастой блондинкой. Естественно, я устроила ему скандал, а он эдак спокойненько посмотрел на ме­ня и сказал: «Да, я люблю женщин, ну и что?»

Некоторое время Надин молчала, затем подняла го­лову.

– Ну и что… Этот подонок разбил мне сердце и да­же не потрудился придумать что-нибудь в свое оправда­ние. Более того, он уговорил меня снова лечь с ним в постель! Я до сих пор думаю об этом со стыдом. Так вот, лежим мы с ним в кровати, я еще не успела остыть, а ему звонит какая-то другая баба, и он назначает ей сви­дание. Представляешь? А я лежу рядом, голая!

– Надеюсь, он после этого долго провалялся в боль­нице? – поинтересовалась Ева.

Надин жалко улыбнулась:

– В том-то и беда, что меня хватило только на то, чтобы расплакаться. Я сидела в его постели и горько плакала – как маленькая.

– Мне очень жаль, Надин. Представляю, каково те­бе пришлось. Но это было шесть лет назад.

– Я виделась с ним в тот вечер, когда его убили.

– Вот черт!

– Он позвонил мне.

– Заткнись! Заткнись сию же секунду! И не говори мне больше ни слова. Срочно свяжись со своим адвока­том.

– Даллас! – Надин схватила Еву за руку. – Пожа­луйста! Я должна рассказать тебе все. А ты должна ска­зать мне, в какое дерьмо я вляпалась.

– Твою мать! – Ева подозвала официанта и все же заказала кофе. – Ладно, черт с тобой. Я не зачитала те­бе твои права. И не буду. Так что я не имею права использовать против тебя то, что ты мне рассказываешь.

– Он позвонил мне накануне, стал рассказывать, как часто думает обо мне, как вспоминает былые день­ки. Я уже собралась послать его куда подальше, но затем поняла, что мне хочется… получить обратно хотя бы немного себя. Оттуда, из прошлого. Я хотела лично на­драть ему задницу. И я согласилась встретиться с ним на следующий день в его отеле. Поэтому меня увидят на видеозаписях камер наблюдения.

– Обязательно увидят.

– В общем, я собрала себя в кулак и поехала. Наде­ла новое платье, сделала новую прическу… Он заказал в номер ленч. Представляешь, эта сволочь помнила, ка­кие блюда мы ели в день нашего первого свидания! Правда, может быть, он заказывает одно и то же на каж­дом первом свидании с очередной дурочкой?.. Но ниче­го, теперь он уже наверняка горит в аду!

Надин перевела дыхание.

– Он налил мне шампанское, мы разговаривали. Я знала его фильмы, я помнила каждый из них. Но ко­гда он погладил меня по щеке и одарил одним из своих томных взглядов, я выплеснула шампанское ему в мор­ду и высказала все, что я о нем думаю, – все, что я должна была сказать шесть лет назад. Вышел жуткий скандал: разбитый бокал, изощренные проклятия, по паре тумаков с обеих сторон…

– Он применил к тебе физическое воздействие?

– Мы оба применили. Я дала ему по морде, он мне ответил. Потом я пнула его в живот, очень удачно: он буквально согнулся пополам. Пока он пытался отды­шаться, я ушла – и чувствовала себя при этом пре­красно.

– Как ты думаешь, на видеозаписи камер наблюде­ния будет видно, что ты растрепана, возбуждена?

– Понятия не имею. – Надин снова потерла лоб пальцами. – Может, и будет – я тогда об этом не дума­ла. Но, как бы там ни было, я рада, что сходила на эту «встречу старых друзей». Рада, что все же постояла за себя. Но потом, Даллас, я совершила колоссальную ошибку.

Официант принес чашку кофе, Ева подвинула ее в сторону подруги, и Надин залпом проглотила гнусное пойло.

– Вчера вечером я отправилась в театр! Я хотела до­казать себе, что могу пойти туда, смотреть на него и при этом не испытывать никаких чувств. И я пошла. И действительно ничего не чувствовала. Это был час моего торжества: наконец-то я выкинула подонка из своей жизни, освободилась от него. Во время антракта я да­же – бог ты мой! – воспользовавшись своим журнали­стским удостоверением, пошла за кулисы, чтобы пого­ворить с ним.

– Ты разговаривала с ним во время спектакля?

– Нет. Я уже подошла к его гримерной, но затем передумала. Если бы я устроила ему еще один скандал, он почувствовал бы себя чересчур важной персоной. Слишком много чести. Поэтому я просто ушла из теат­ра и долго гуляла по городу. Разглядывала витрины, за­шла в какой-то бар и выпила бокал вина. А сегодня утром, когда я услышала… Я запаниковала. Позвонила на работу и сказалась больной. Только потом я сообрази­ла, что могу поговорить с тобой. Даллас, я не знаю, что мне делать!

– Оказавшись за кулисами, ты действительно шла к его гримерке? Именно к ней?

– Клянусь тебе!

– Тебя кто-нибудь видел?

– Не знаю. Но, в общем-то, я не пыталась быть не­видимкой.

– Я хочу официально зафиксировать все, что ты мне рассказала. Поверь, для тебя это самое лучшее. И еще я хочу, чтобы ты наняла себе адвоката – хороше­го адвоката. Сделай это по-тихому и расскажи ему все, что поведала мне.

– Хорошо.

– Ты ничего не упустила, Надин? Ни одной детали?

– Нет, я рассказала тебе абсолютно все. Я видела его один раз – в его гостиничном номере, а потом – только на сцене. Возможно, я дура, Даллас, но эта исто­рия мучила меня много лет. И еще… Ты ведь меня зна­ешь. Я не трусиха. Если бы я хотела зарезать эту мерз­кую свинью, я сделала бы это сама и не стала бы вкла­дывать нож в чужие руки.

– Да, я знаю. – Ева допила кофе и поморщилась. – Поговори с адвокатом. Официально мы с тобой побесе­дуем завтра. – Она встала и после недолгого колебания дружески потрепала Надин по плечу. – Не переживай, все будет хорошо.

– Знаешь, что самое обидное, Даллас? Мне было так чертовски хорошо! Впервые после того, как я брала сеансы психотерапии у твоей Миры.

Ева переступила с ноги на ногу.

– Да?..

– Между прочим, мы с ней выяснили, что после ис­тории с Ричардом я закрылась для настоящей любви. Он буквально растоптал мне душу. И вот после того, как я ему все высказала и дала в морду, мне показалось, что я прозрела. Я сидела в баре за бокалом вина и по­чувствовала, что моя душа вновь открылась. Я так хоте­ла этого! И вот… Как неудачно все получилось! Ну что ж, спасибо, что выслушала меня.

– Прекрати. – Ева подала знак Пибоди. – Отно­сись к этому проще, Надин.

ГЛАВА 5

Календарь утверждал, что весна вот-вот наступит, но она почему-то не торопилась. Ева ехала домой под моросящим дождем – таким же серым и безрадостным, как ее настроение.

Ева была раздражена пресс-конференцией. Единст­венное, что в ней было хорошего, это то, что она уже за­кончилась, а все остальное – на редкость погано. Да и вообще – за целый день допросов и мельтешения по горо­ду она сумела составить лишь весьма смутное представление о нескольких людях и событиях. Нет, у нее явно не было поводов быть довольной собой!

Вообще-то она не собиралась ехать домой: у нее еще была работа в городе, которую можно и нужно было сделать. Вместо этого она вдруг отпустила Пибоди, к великой – и нескрываемой – радости последней.

Ева убеждала себя, что ей нужно отдохнуть: погу­лять по саду, привести мысли в порядок. И дело вовсе не в том, что она вдруг так безумно захотела увидеть Рорка… А пока она лавировала в густом потоке транс­порта, пытаясь не попасть в пробки, которые в этот час возникали чуть ли не на каждом углу. Она то прибавля­ла скорость, то притормаживала, подрезала не в меру наглого таксиста и в итоге застряла перед светофором. Железная река машин изрыгала клубы дыма, как ад­ский поезд. У одной из них под капотом вспыхнул огонь, и бедолага шофер с проклятиями поливал мотор пеной из огнетушителя.

Чтобы хоть как-то скоротать время, Ева позвонила Фини.

– Ну, как успехи?

– Кое-какие имеются. Я вытащил из компьютера досье на всех, включая постоянных сотрудников театра и технический персонал. Адреса, финансовые данные, криминальное прошлое и так далее.

У Евы на душе стало немного легче.

– На всех?

– Да. – Фини помолчал. – Ну, я не буду приписы­вать успех только себе. Нам помогли. Точнее, Рорк по­мог.

Ева напряглась:

– Рорк?

– Он связался с нами сегодня после обеда – словно знал, что я буду искать данные на сотрудников театра. А у него вся эта информация и так имеется. Так что он сэкономил нам кучу времени.

– Какой заботливый! – пробормотала Ева.

– Все, что мы нашли, я послал тебе по электронной почте.

– Прекрасно.

– Я усадил Макнаба за вычисление пересечений, вероятностей, процентных соотношений. Времени на это уйдет прилично – список-то большой. Но завтра, я думаю, нам придется просеять людей, чтобы сократить список – отбросить наиболее бесперспективных. А как идут твои допросы?

– Медленно.

Автомобильная змея наконец поползла вперед. Ева выехала на перекресток, заметила пробел в потоке и нырнула в него. Ее маневр был встречен хором возмущенных гудков, и она коварно улыбнулась.

– Мы установили, откуда взялось орудие убийст­ва, – стала рассказывать она. – Обычный кухонный нож из театральной кухни, которая находится в подвальном помещении.

– Доступ туда, разумеется, имеют все? – уточнил Фини.

– Актеры, сотрудники театра. Зрители, конечно, нет. Кстати, там установлены камеры наблюдения, и мы уже забрали вчерашние записи. Поглядим, что на них есть. Слушай, кое-какие исследования я намерена провести сама, а потом сравним мои результаты с твои­ми. От Миры я завтра получу несколько психологиче­ских портретов. Может оказаться, что нам не придется трясти две тысячи подозреваемых. Насколько далеко продвинулся Макнаб?

– Он трудился не покладая рук, пока я его не отпус­тил.

– Ты отпустил Макнаба домой?!

– Вряд ли он поехал домой. – Фини хихикнул. – У него сегодня вечером свидание.

– Заткнись, Фини! – рявкнула Ева и положила трубку.

Вскоре она уже въезжала в ворота усадьбы. Даже не­смотря на отвратительную погоду, она была великолеп­на. А может быть, как раз на фоне этой сырой и серой мерзости она казалась даже более великолепной, чем обычно.

На просторных лужайках лежал прозрачный предве­сенний туман, голые деревья, облитые дождем, словно плакали. Здесь царила особенная атмосфера, как всегда говорил Еве Рорк. А посередине возвышался его знаме­нитый особняк – с башнями, башенками, галереями и балконами. Ева часто думала, что это грандиозное со­оружение должно стоять на вершине утеса, чтобы внизу бурлило и пенилось море.

Но даже здесь эта усадьба была спасительным ост­ровком для ее обитателей. Город с его толпами, шумом и зеленой тоской был не в состоянии пробраться сквозь высокие железные ворота. Это был оазис, который Рорк построил, чтобы спасаться от вероломства, бесце­ремонности и злой воли окружающих, а также от вос­поминаний о собственном беспросветном детстве.

Каждый раз, когда Ева оказывалась здесь, ее рассу­док словно раздваивался. Одна часть твердила, что ей тут не место, другая доказывала, что только здесь она и может жить.

Она бросила машину у ступеней парадного подъез­да, зная, что Соммерсет потом из принципа отгонит ее в гараж. Этот железный зверь, принадлежащий ненавистному городу, оскорблял чувства старого дворецкого так же сильно, как и присутствие самой Евы.

Топая ботинками по ступеням, она взбежала ни крыльцо и окунулась в тепло, красоту и роскошь, которую могут купить только очень большие деньги. Сом­мерсет, с кислой физиономией и вытянутыми ниточкой губами, уже ждал ее.

– Лейтенант, вы меня удивляете. Вы приехали до­мой сразу после окончания рабочего дня. Такого еще не случалось.

– Неужели вам больше нечем заняться, кроме как хронометрировать мои приходы и уходы? – Ева сняла куртку и кинула ее на столбик лестницы, чтобы позлить дворецкого. – Могли бы, к примеру, пойти на улицу и пугать маленьких детей.

Соммерсет не остался в долгу. Он осторожно, двумя пальцами, взял ее кожаную куртку и внимательно осмотрел ее.

– Как, сегодня вы даже не запачкались в крови?

– Еще не все потеряно. Это можно устроить прямо сейчас. Рорк еще не вернулся?

– Рорк находится внизу, в комнате отдыха.

– Ага, мальчик играет в свои игрушки!

Ева гордо прошествовала мимо старика, но он не мог оставить последнее слово за ней.

– После вас на полу мокрые следы!

Она оглянулась, а потом посмотрела себе под ноги.

– Вот и хорошо, у вас появится хоть какое-то заня­тие.

Удовлетворенный этой дуэлью, Соммерсет отпра­вился приводить в порядок куртку Евы, она же спусти­лась по лестнице и пошла в спортзал.

Проходя мимо купального павильона, Ева покоси­лась на большой бассейн, манивший своей глубокой та­инственной синевой. Джакузи бушевали миллионами пузырьков, из горячих ванн, словно гейзеры, вырыва­лись тонкие струйки пара. Хорошо бы сейчас раздеться догола и кинуться в воду! Но нет, сначала она должна поговорить с Рорком.

В спортзале было пусто. Ева миновала раздевалку, небольшую оранжерею и остановилась возле двери в комнату отдыха, откуда доносился шум. Эта комната являла собой воплощенную мечту любого двенадцати­летнего подростка. Правда, сама она перестала мечтать об игрушках задолго до того, как ей исполнилось две­надцать.

Здесь находились два стола – для бильярда и пула, несколько огромных экранов, подключенных к игро­вым приставкам, домашний кинотеатр для просмотра голографических фильмов, а также целый табун ярко раскрашенных игровых автоматов: автогонки, морской бой, авиасимулятор и черт знает что еще.

Около одного из автоматов стоял Рорк, широко расставив длинные ноги. Его пальцы методично нажимали на какие-то штуковины, по виду напоминавшие боль­шие кнопки. На крышке автомата вспыхивали, гасли и переливались сотни разноцветных огоньков, а на боку было выведено крупными буквами: «Полицейские и во­ры». Из недр железного ящика вырывался пронзитель­ный вой полицейских сирен, дробь пистолетных выстрелов, визг покрышек на поворотах, а на крышке вдруг закрутилась красно-синяя мигалка.

Засунув большие пальцы за пояс, Ева подошла к мужу.

– Значит, вот чем ты развлекаешься в свободное время?

– Здравствуй, дорогая. – Рорк даже не оторвал глаз от закрытой стеклом панели, под которой метались, сталкивались и рикошетили от стенок серебристые шарики. – Что-то ты сегодня рано.

– Я ненадолго. Мне нужно поговорить с тобой.

– Ага-м-м… гм… Одну минуточку.

Ева уже открыла рот, чтобы возмутиться, но тут же подпрыгнула от неожиданности: из автомата раздался пронзительный звон, на крышке вспыхнули ослепи­тельные огни.

– Что это за хреновина?

– Классика пинбола! Ему, наверное, лет тридцать, но он еще в отличном состоянии. – Рорк ласково по­хлопал разноцветного монстра по железному боку. – Только сегодня купил.

– «Полицейские и воры»?

– Да. Я просто не смог устоять.

Машина ответила ему зверским воплем: «Лежать! Мордой вниз! Руки за голову!», и Ева опять подпрыгну­ла от неожиданности. Последний шарик, звякнув, закатился в лунку, и автомат, словно спятив, замигал разно­цветными огоньками.

– Дополнительный шарик, – удовлетворенно про­изнес Рорк, отступив на шаг и расправив плечи. – Впрочем, это может подождать.

Он наклонился, чтобы поцеловать жену, но Ева от­толкнула его, упершись ладонью в грудь.

– Не так быстро, игрок! Сначала скажи, какого чер­та ты звонил Фини?

– Чтобы предложить свою помощь полиции родно­го Нью-Йорка и выполнить, так сказать, свой граждан­ский долг. Давай кусаться? – Он наклонился и прику­сил ее нижнюю губу. – Давай поиграем.

– Не забывай, что главная – я!

– Конечно, дорогая.

– Я имею в виду расследование, умник!

– В расследовании тоже. Поэтому тебе понадоби­лась информация на сотрудников театра, а достать ее ты поручила Фини. Очевидно, тебе в голову не пришло, что эта информация у меня давным-давно собрана. Но теперь все сделано. Кстати, у тебя мокрые волосы.

– На улице моросит.

Еве очень хотелось поспорить, но она не знала, к че­му прицепиться. Рорк был полностью прав.

– Зачем тебе понадобилась столь исчерпывающая информация на всех, кто работает в «Новом Глобусе» и связан с этой постановкой?

– Затем, лейтенант, что все, кто работает в «Глобу­се» и связан с этой постановкой, работают на меня. – Рорк сделал шаг назад и взял бутылку пива, которую до этого поставил на панель игрового автомата. – Видимо, у тебя сегодня был тяжелый день?

– Да уж!

Рорк протянул ей бутылку. Сначала Ева отрицатель­но покачала головой, но потом, пожав плечами, взяла ее и сделала несколько глотков.

– Я хочу отдохнуть пару часов, чтобы прояснилось в голове.

– Я тоже. И у меня есть отличное средство для это­го – пинбол на раздевание. Ева фыркнула:

– Иди ты!

– Если ты боишься проиграть, я дам тебе фору. – Говоря это, Рорк улыбнулся: он слишком хорошо знал свою жену.

– Я не боюсь проиграть. – Ева сунула ему в руки бутылку; в ней уже проснулся боевой дух. – А какая фора?

Все еще улыбаясь, Рорк снял туфли.

– Вот это и еще пятьсот очков за каждый шарик. Учитывая, что ты – начинающий, это, по-моему, спра­ведливо.

Ева испытующим взглядом посмотрела на автомат.

– Значит, говоришь, ты купил эту штуковину толь­ко сегодня?

– Буквально несколько часов назад.

– Играй первым.

– С удовольствием.

В течение следующих двадцати минут Ева проиграла ботинки, носки, кобуру и теперь проигрывала рубашку.

– Черт возьми! Эта железяка жульничает! – вос­кликнула она, потеряв терпение.

– Машина не может жульничать. Просто ты черес­чур агрессивна. Позволь, я помогу тебе. – Рорк принял­ся расстегивать ее рубашку, но она оттолкнула его руки.

– Я сама справлюсь! Значит, жульничаешь ты! – Сняв рубашку, Ева осталась в майке без рукавов, джин­сах – и босиком. – Не знаю, как, но ты мухлюешь!

– А ты не допускаешь мысли, что я просто класс­ный игрок?

– Нет!

Рорк засмеялся и, взяв жену за плечи, повернул ее к себе.

– Я дам тебе дополнительный ход и помогу вы­браться. – Он положил свои руки на ее поверх панели управления. – Надо не нападать, а маневрировать. Ша­рик все время должен быть в игре. Вот, смотри.

Рорк запустил шарик и, наклонившись вперед, стал следить за ним через плечо Евы.

– Нет, подожди. Не надо давить на все кнопки под­ряд, да еще с таким бешенством. Не торопись.

Он нажал на ее пальцы, послав серебристый шарик в ворота, которые обозначали «стрельбу из автомата».

Машина тут же сымитировала пальбу, разразившись громкими очередями.

– Я хочу туда, к золотой решетке! – Ева была азарт­ным игроком, знала за собой это и всегда старалась из­бегать подобных развлечений.

– Все в свое время, все в свое время… – Рорк при­жался губами к шее жены. – Ну вот, ты уничтожила по­лицейскую машину и заработала пять тысяч очков.

– Но я хочу золота.

– Как я тебя понимаю! Что ж, давай попробуем. Чувствуешь мои руки?

Рорк стоял, крепко прижавшись бедрами к упругим ягодицам Евы.

– Это не руки, – откликнулась она.

На его губах появилась широкая улыбка.

– Верно. Вот они. – И он положил ладони на груди жены, почувствовав, как под тонкой хлопковой тканью ее сердце пустилось вскачь. – Предлагаю тебе сдаться на милость победителя. Это будет почетная капитуля­ция.

– Черта с два!

Рорк поймал зубами мочку ее уха и слегка прикусил. Пальцы Евы вздрогнули и непроизвольно нажали на кнопки. Машина взорвалась бравурными звуками.

– Что это? Что… – Ева чуть не подскочила от удив­ления.

– Ты выиграла золото! Призовые очки и дополни­тельный шарик. – Рорк расстегнул верхнюю пуговицу на ее штанах. – Молодец!

– Спасибо.

Ева слышала, как звенят колокольчики – и в авто­мате, и в ее голове. Она позволила Рорку развернуть ее так, что они оказались лицом к лицу.

– Но ведь игра еще не окончена…

– Далеко не окончена! – Его губы, горячие и жад­ные, прильнули к ее губам, ладони, которые уже нахо­дились под майкой, накрыли груди Евы. – Я хочу те­бя… Я всегда тебя хочу!

Задыхаясь от желания, Ева дрожащими руками ста­ла расстегивать пуговицы на его рубашке.

– Ты должен был проиграть хотя бы несколько ве­щей. На тебе надето слишком много всего.

– Я это учту.

Желание овладело ими обоими так быстро и власт­но, что теперь обжигало, заслоняя собой весь остальной мир. Тело жены казалось Рорку сокровищем – его ровные линии, округлость мышц, удивительная чистота и мягкость кожи. Крепко прижавшись к любимой, он то­нул в ней.

А Еве хотелось отдавать. Отдавать все, что у нее есть, все, что у нее когда-либо будет. Рядом с ним она забывала все ужасы своего детства, все тяготы своей ра­боты. То, что они снова и снова дарили друг другу, было ее собственным, только ей принадлежащим чудом.

Ева опустилась на пол, увлекая Рорка за собой.

– Посмотри на меня…

Его имя застряло у нее в горле, она онемела, почув­ствовав, как нежные пальцы скользят по ее телу, проникают в нее. По коже Евы побежали мурашки, словно серебристые шарики, которые только что бешено мета­лись под стеклом игрового автомата.

Рорк увидел, как затуманились ее глаза, а потом вдруг широко открылись и потемнели.

– Давай… Давай…

Ее пальцы впились в его плечи, по телу проходили судороги, и, когда из ее горла уже готов был вырваться яростный крик наслаждения, он накрыл ее рот губами…

-Я не проиграла!

Рорк повернулся и с улыбкой посмотрел на обна­женные ягодицы Евы, которая, нагнувшись, подбирала с пола свою одежду.

– А я и не говорил, что ты проиграла.

– Но ты подумал, я же знаю! Мне просто не хватило времени, чтобы закончить эту дурацкую игру.

– Будем считать, что она отложена. – Рорк за­стегнул брюки. – Есть хочу! Давай что-нибудь прогло­тим?

– Времени нет. Мне нужно работать. Я собираюсь поехать в гостиницу и осмотреть номер, где жил Драко.

Рорк тем не менее чуть ли не силком притащил же­ну на кухню и собственноручно разогрел бифштексы и перловый суп.

– Я поеду с тобой, – решительно заявил он, когда Ева допила кофе.

– Я тысячу раз просила тебя не вмешиваться! Это дело полиции.

– Разумеется, а я лишь выполняю свой граждан­ский долг. Впрочем, я это, по-моему, уже говорил. – Зная, что Ева наверняка разозлится, Рорк с улыбкой добавил: – В конце концов, этот отель принадлежит мне.

Понимая, что он хочет позлить ее, Ева предпочла промолчать. «В конце концов, это же не место преступ­ления, куда не пускают посторонних, – подумала она. – Так что, если он поедет со мной, большой беды не бу­дет». Кроме того, ей могли пригодиться его наблюда­тельность и ум, хотя вслух она в этом не призналась бы никогда.

– Ладно, – согласилась Ева, с напускным равноду­шием пожимая плечами. – Только не путайся под но­гами.

Рорк послушно кивнул, хотя вовсе не собирался вы­полнять ее просьбу: иначе было бы скучно.

– Мы возьмем с собой Пибоди?

– Она – на свидании.

– А-а… С Макнабом?

Ева почувствовала приступ раздражения.

– Она не встречается с Макнабом. – Заметив удив­ленный взгляд Рорка, Ева с ожесточением отодвинула от себя чашку. – Послушай, возможно, в каком-то параллельном измерении, далеко-далеко, они занимаются сексом. Но они не встречаются. Вот так!

– Дорогая, рано или поздно обязательно наступает момент, когда дети улетают из родного гнезда, как бы ни было обидно маме.

Ева замахнулась на мужа ложкой:

– Заткнись! Я серьезно говорю. Они НЕ встреча­ются!

В каком-то смысле обшарпанную квартиру Макнаба, расположенную в южной части Вестсайда, действи­тельно можно было назвать «параллельным измерени­ем». Это было типичное жилище одинокого мужчины: бедно обставленное, напичканное разнообразными спортивными призами, с раковиной, полной грязной посуды.

Когда ожидался приход дамы, Макнаб обычно пы­тался хотя бы частично разгрести повседневный кавар­дак, распихивая по шкафам нестираное белье и немы­тые тарелки. В помещении после этого все равно оста­вался стойкий запах подгоревшей овсянки, но хозяина квартиры это нисколько не смущало. Он гордо огляды­вал результаты своих трудов, пребывая в твердой уве­ренности, что навел стерильную чистоту. Ту же опера­цию Макнаб проделал и перед приходом Пибоди.

– Ну и ну! – Он перекатился на спину и хватал ртом воздух, как выброшенная на берег форель. Рядом с ним в постели лежала обнаженная женщина, и, даже если сейчас ему было бы суждено умереть, он предстал бы перед создателем счастливым человеком. – Сегодня мы с тобой побили все рекорды. Надо записать это для потомства.

Пибоди находилась на грани обморока, как это все­гда с ней случалось, когда она оказывалась в постели с Яном Макнабом.

– Я не чувствую ног, – пролепетала она, едва воро­чая языком.

Макнаб галантно приподнялся на локте, но, поскольку они кончили в позе «валета», он видел только ноги Пибоди от ступней до колен. Колени у нее, надо сказать, были просто загляденье.

– Даю тебе слово, что я их не съел, иначе бы я это запомнил. – Он провел ладонью по ноге Пибоди и до­бавил: – Да вот же они! Обе на месте.

– Слава богу. Они мне еще понадобятся.

Отдышавшись, Пибоди села в постели, посмотрела на профиль Макнаба и уже не в первый раз задумалась: в какой же момент она потеряла от него голову? Если бы месяц назад кто-нибудь сказал ей, что она будет ле­жать голой в кровати с Макнабом, Пибоди плюнула бы этому человеку в лицо.

– Как здесь холодно! – пробормотала она, закутав­шись в скомканные простыни.

– Этот пес домовладелец выключил отопление, зая­вив, что весна на носу и уже тепло. Можно подумать, что я не плачу за квартиру! Как только получу зарплату, первым делом куплю обогреватель.

Макнаб широко зевнул и пригладил свои вьющиеся светлые волосы. Пибоди едва удержалась, чтобы не по­играть с его чуть рыжеватыми кудряшками. На худом бедре Макнаба красовалась переводная татуировка, изображающая серебряную молнию, а в левом ухе – че­тыре серебряные сережки. Кожа у него была белой, как молоко, глаза – серыми, как пыль. Пибоди до сих пор не могла объяснить себе, что привлекло ее в нем. И тем более – как вышло, что они регулярно и отчаянно занимаются сексом, а встречаясь на службе, не испыты­вают по отношению друг к другу ничего, кроме раздра­жения.

Она и рада была бы сказать, что ей не по вкусу такой тип мужчин, но беда в том, что Пибоди и сама не знала, какой именно тип ей по душе. Ее успех у мужчин носил обычно случайный характер и вообще был каким-то… кривобоким, что ли.

– Я, пожалуй, пойду.

– Почему? Еще рано.

Макнаб сел в постели и, зазывно глядя на Пибоди, погладил ее по голому плечу.

– Я изголодался…

– Господи, Макнаб, мы же только что закончили!

– Вообще-то, я имел в виду пиццу. – Он знал ее слабое место. – Давай подкрепимся.

– Я на диете.

– Это еще зачем?

Пибоди округлила глаза, обмоталась смятой про­стыней и встала с кровати.

– Как зачем? Чтобы не быть толстой.

– Ты вовсе не толстая. Ты просто крепко скрое­на. – Проявив завидную быстроту, он поймал краешек простыни и сдернул ее с Пибоди. – Очень крепко скроена!

Когда Пибоди нагнулась, чтобы поднять простыню с пола, Макнаб спрыгнул с постели, обхватил ее сзади за талию и прижался так крепко, что она испугалась.

– Ну ладно, давай перекусим, а там видно будет.

– Прекрасно! У меня есть неплохое вино.

– Если это то же самое вино, которым ты поил ме­ня в прошлый раз, я лучше попью из унитаза.

– Нет, это другое. – Он поднял с пола свой оран­жевый тренировочный костюм и натянул на себя. – Хочешь, дам тебе какие-нибудь штаны?

Когда Пибоди услышала такое предложение, ей за­хотелось отхлестать его по щекам.

– Макнаб! Я не влезла бы в твои штаны даже в воз­расте двенадцати лет, а теперь и подавно. У меня задни­ца шире, чем у тебя плечи.

– Это верно, – поспешно согласился Макнаб. – Ну ладно, мне нравятся полные женщины – особенно в полицейской форме. – Ему каждый раз приходилось уговаривать ее остаться после первого «сеанса связи».

Макнаб отправился на кухню и достал из холодиль­ника бутылку вина, которую он купил накануне, пред­вкушая очередное свидание с Пибоди. Он часто думал о ней, слабея от этих мыслей. Когда ему удавалось удержать ее в постели, все было хорошо: он не задумывался о своих словах, а все действия происходили сами собой.

Сунув пиццу в духовку, Макнаб вытащил из ящика стола штопор. Это проклятое вино обошлось ему в два ра­за дороже, чем то пойло, к которому он привык. Но когда тощему парню вроде него приходится конкурировать с изощренным в своем деле красавцем жиголо, не остается ничего другого, как идти на жертвы. Он не сомневался, что Чарльз Монро – знаток тонких вин. Они с Пибоди, наверное, принимают ванны из шампанского…

Представив себе эту картину, Макнаб разозлился и, чтобы успокоиться, залпом выпил полбокала вина, а за­тем обернулся, услышав, как из спальни вышла Пибо­ди. Она была в форменных штанах и рубашке, расстег­нутой у горла, и Макнабу до боли захотелось поцело­вать ее туда – в то место, где из-под грубой хлопковой ткани виднелась нежная кожа.

Дьявольское наваждение!

– Что с тобой? – спросила она, заметив выражение страдания на его лице. – Пиццы не оказалось?

– Отчего же? Сейчас будет готова. – Макнаб про­тянул ей бокал вина. – Я думал… о работе.

– Мм-м… – Пибоди отпила вина и вытянула губы, наслаждаясь его сладким вкусом и нежным ароматом. – Вот это совсем другое дело! А что у тебя на работе? Собираешь информацию на свидетелей по делу Драко?

– Все уже сделано и отослано Даллас.

– Быстро сработали.

Макнаб только пожал плечами. Зачем ему было рас­сказывать, что вся необходимая информация буквально свалилась ему в руки от Рорка?

– Наш отдел всегда работает на совесть. Хотя этот случай – особый. Даже после того, как список подозре­ваемых и свидетелей отфильтруют, в нем все равно останется очень много имен. Представь себе, на глазах у тысяч людей парню в сердце всаживают нож!

– Мне ты можешь не объяснять. Нам всем предсто­ит еще та работка.

Пибоди сделала еще глоток и уселась в кресло. Она вдруг осознала, что здесь, в кошмарном бедламе Макнабова логовища, чувствует себя не менее уютно, чем в собственной чистенькой квартирке.

– Ты знаешь, мне кажется, что-то происходит, – сказала она неожиданно для себя.

– Всегда что-то происходит, – философски заме­тил Макнаб.

– Нет, сейчас – что-то необычное. – Уткнувшись носом в бокал, Пибоди боролась с собой. Ее распирало. Она чувствовала, что если прямо сейчас не расскажет ему о встрече в «Голубой белке», то буквально взорвет­ся. – Слушай, хочешь, я расскажу тебе кое-что? Только по секрету!

– Какие проблемы?! Валяй.

Поскольку пиццу можно было ждать не раньше чем через десять минут, Макнаб открыл пакет с соевыми чипсами и устроился на ручке кресла, в котором сидела Пибоди.

– Так что там у тебя за тайна?

– Честно говоря, сама не знаю. Надин Ферст на­стояла на встрече с лейтенантом. Она просто развалива­лась на куски! Я имею в виду Надин. – Пибоди рас­сеянно сунула руку в пакет с чипсами. – Я ее такой еще никогда не видела. Эта встреча была личной. И очень серьезной. Они отослали меня в другой конец комнаты, но я видела их лица. А потом Даллас не сказала мне ни слова.

– Подумаешь! Может, у них просто какие-то свои дела.

– Надин не стала бы так яростно настаивать на встрече, если бы не оказалась в беде. – В некоторой степени Пибоди и себя считала подругой Надин, поэто­му сейчас ее грыз изнутри какой-то червячок. С какой стати ее отослали, будто маленькую девочку?! – Я ду­маю, это каким-то образом связано с делом Драко. Но почему Даллас ничего мне не рассказала? Она должна доверять мне!

– Может, я попробую разузнать об этом?

– Я и сама могу попробовать. Мне не нужна по­мощь отдела электронного сыска.

– Дело твое.

– Не лезь в это! Я сама не знаю, для чего рассказала тебе все это. Меня что-то точит. Надин – моя подруга. По крайней мере, так считается.

– Ты просто ревнуешь.

– Чушь собачья!

– Ревнуешь, ревнуешь! – Макнаб обнял Пибоди за плечи. – У Даллас и Надин появились какие-то свои дела, в которые они тебя не допускают, вот ты и ревнуешь.

Пибоди спихнула Макнаба с ручки кресла.

– Ты дурак!

– Эй, поосторожнее! – весело откликнулся он. – Будешь обзываться – не получишь пиццу.

ГЛАВА 6

Рорк наблюдал за тем, как Ева вынула универсаль­ный электронный ключ и провела им в прорези замка пентхауса А.

– Ничего не трогай и не вертись у меня под нога­ми, – предупредила она.

– Дорогая, ты повторяешься.

Она обернулась и посмотрела мужу в глаза.

– Я повторяюсь потому, что ты никогда не слуша­ешься.

Ева открыла дверь, и они вошли внутрь.

– Не понимаю, почему человек, который в основ­ном живет и работает в Нью-Йорке, предпочитает сни­мать номер в отеле вместо того, чтобы купить собственный дом.

– Во-первых, ради выпендрежа. Чтобы про него го­ворили: «Представляете, когда мистер Драко бывает в Нью-Йорке, он снимает целый пентхаус в „Палас-отеле“!» Во-вторых, удобство: по первому мановению ми­зинца для тебя сделают все, что бы ты ни пожелал. И в-третьих – возможно, это главное, – полное отсутствие какой бы то ни было ответственности. Все, что вокруг, тебя не касается, это чьи-то чужие проблемы, а не твои.

– Судя по тому, что я слышала о Драко, последнее объяснение наиболее правдоподобно.

Ева огляделась. Кругом царила невероятная роскошь. Впрочем, чему тут удивляться, если все здесь принадлежало Рорку?

Гостиная была необъятной – обтянутые розовым шелком стены и куполообразный потолок, расписан­ный сложным узором из фруктов и цветов. На трех бар­хатных диванах винного цвета лежало множество свет­лых подушек, напоминавших топазы. Старинные дере­вянные столы были отполированы до зеркального блеска – так же, как и полы. Ноги по щиколотку утопа­ли в ковре, рисунок которого точь-в-точь повторял рос­пись на потолке.

Одна из стен была стеклянной, и за ней, словно рождественская елка, переливался огнями огромный Нью-Йорк и тянулся длинный балкон, уставленный каменными вазами с живыми цветами. В одном конце гостиной сияло лакированными боками белоснежное пианино, в другом за резными деревянными панелями скрывался домашний кинотеатр.

– Видимо, после того, как он отправился в театр, сюда приходили уборщики, – проговорил Рорк. – Я могу распорядиться, чтобы вызвали бригаду, которая работала в тот вечер, и они расскажут, в каком состоя­нии было помещение.

– Да, – рассеянно ответила Ева. Зная Надин, она могла предположить, что в тот вечер помещение выгля­дело так, будто по нему прошел торнадо.

Ева подошла к деревянным панелям, раздвинула их, и ее взгляду предстал гигантский экран.

– Поглядим, чем он развлекался перед смертью, – пробормотала она и нажала на кнопку воспроизведения видеомагнитофона. Экран вспыхнул, и на нем появилась обнаженная парочка, исступленно занимавшаяся любо­вью на простынях черного цвета. – Почему только му­жикам так нравится наблюдать, как трахаются другие?

– Мы все – озабоченные, испорченные и слабые. Прости нас.

Ева рассмеялась. Между тем парочка перевернулась, теперь женщина смотрела прямо в камеру, и Еве стало не до смеха.

– Господи боже мой! Да ведь это же Надин! Надин и Драко!

Рорк сочувственно положил руку на плечо жены.

– Эта запись была сделана не здесь. Тут нет таких спален. И прическа у Надин другая. По-моему, этой за­писи не один год.

– Мне придется забрать кассету в качестве вещест­венного доказательства. Господи, порнографическая запись с участием ведущей тележурналистки Нью-Йор­ка – в качестве вещдока на процессе об убийстве! За что мне все это?!

Ева остановила воспроизведение, вынула кассету из видеомагнитофона и положила ее в пластиковый пакет.

– Черт! Черт! Черт!

Она принялась метаться по комнате, словно живот­ное, попавшее в клетку. Как сложно все с этим клубком межличностных отношений! Надин рассказала ей свою историю доверительно, как другу. А человек, который сейчас стоит рядом и терпеливо ждет, ее муж. Ева всей душой ненавидела, когда в ее расследования оказыва­лись замешаны близкие люди. Если она расскажет Рор­ку о Надин, будет ли это означать, что она предала свою подругу? А если не расскажет, получится, что она не до­веряет мужу…

Как, черт возьми, люди в течение всей жизни про­бираются сквозь эти джунгли запутанных, словно лиа­ны, взаимоотношений?

– Ева, милая, – услышала она участливый голос Рорка и замерла как вкопанная посередине комнаты. – Ты сама себе устраиваешь головную боль. – Он словно прочитал ее мысли. – Позволь мне облегчить твои терзания. Не считай себя обязанной рассказывать мне то, от чего ты чувствуешь себя неловко.

Ева сощурила глаза и внимательно посмотрела на мужа.

– Мне почудилось, что в конце последней фразы ты хотел поставить слово «но».

– У тебя очень острый слух. НО, увидев эти кадры, я понял, что когда-то у Надин и Драко был роман. А учитывая твою нынешнюю нервозность, я догадался, что между ними что-то произошло совсем недавно.

– О, черт!

Кончилось тем, что Ева собралась с духом и поведа­ла Рорку всю историю Надин – от начала до конца.

Рорк внимательно слушал, а когда Ева закончила рассказывать, он осторожно заправил ей за ухо выбив­шийся локон и сказал:

– Ты очень верный друг.

– Не надо говорить таких вещей, они действуют мне на нервы!

– Хорошо, я скажу иначе: Надин не имеет никакого отношения к убийству Драко.

– Я это знаю, да и улик против нее никаких нет. Но для нее эта история все равно станет ужасной трагеди­ей. Ну ладно, что еще есть в этих хоромах?

– Ах да. Если мне не изменяет память, кухня – там, – показал Рорк. – А также кабинет, ванная ком­ната, спальня, еще одна ванная.

– Начну с кабинета. Первым делом залезу в компь­ютер и просмотрю его электронную почту. А ты, если тебе не трудно, сделай мне одолжение: собери оставшиеся видеокассеты. Мы возьмем их с собой.

– Есть, лейтенант.

Ева моргнула от неожиданности, но ничего не ска­зала.

Она действовала методично и скрупулезно. Рорк любил смотреть на жену, когда она работает: его восхи­щала точность, концентрация и железная логика ее действий. Если бы еще года два назад Рорку сказали, что полицейский за работой может выглядеть сексуально, он бы либо рассмеялся, либо обиделся.

– Перестань таращиться на меня!

– А разве я таращусь? – улыбнулся он.

Ева решила не размениваться на мелочи.

– Очень много и входящей, и исходящей почты. Если бы я была психоаналитиком, я бы сказала, что этот человек совершенно не мог находиться один на один с собой. Ему был необходим постоянный контакт с людьми. В его почте, впрочем, нет ничего из ряда вон выходящего. Разве что оптовые закупки через Интернет: восемь пар туфель, три вечерних костюма…

– Я ни за что не стал бы покупать вечерние костю­мы через Интернет. В таких делах главное – примерка.

– Ага! Вот письмо к его агенту. Судя по всему, наш мальчик выяснил, что его партнерша будет получать та­кую же зарплату, как он. Его это оскорбило до глубины души, и он требует у своего агента пересмотреть кон­тракт и выбить для него более высокий гонорар за каж­дый спектакль.

– Да, я знал об этом. Ему вежливо показали кукиш.

Ева подняла удивленный взгляд на мужа.

– Вы ему отказали?

– Малышей обычно сажают в манеж, чтобы они не проказничали, – мягко сказал Рорк. – Для него таким манежем был контракт, за рамки которого он не мог выйти. Мы это предусмотрели заранее, поскольку было известно, что объем запросов у него невероятный.

– А ты не прост. Крепкий орешек!

– Еще бы.

– Он не стал скандалить с вами по этому поводу?

– Нет. Может, и собирался, но не успел. Дело об­стояло так: его агент пришел к моим адвокатам, они – ко мне, а я отказал. Вот и все.

– Это делает тебе честь. Теперь я хочу осмотреть спальню.

Ева прошла мимо Рорка, миновала небольшой ко­ридор и открыла дверь, ведущую в спальню.

Кровать была большой, словно аэродром, над ней висел балдахин из тонкой полупрозрачной ткани серого цвета, напоминавшей туман. Ева заглянула в примыкающую к спальне гардеробную и была поражена оби­лием одежды и обуви. В зеркальном шкафчике стояли ряды бутылочек и баночек: духи, дезодоранты, кремы для рук и лица, присыпки…

– Итак, что мы имеем? Тщеславный, жадный, эгои­стичный, самовлюбленный, неуверенный в себе и не­надежный человечишка.

– Не стану спорить с твоей характеристикой. Одна­ко все перечисленные тобой качества могут являться причиной разве что антипатии, но не мотивом убийства.

– Иногда мотивом убийство оказывается то, что у жертвы были две ноги и два уха. – Ева вернулась в спаль­ню. – Человек с таким раздутым «эго» и неуверенно­стью в себе вряд ли часто ночевал в одиночестве. Драко трахал Карли Лэндсдоун, и наверняка у него на примете имелась другая женщина, которая должна была занять ее место. – Ева медленно выдвинула ящик прикроват­ной тумбочки. – Ну и ну! Погляди-ка на эту коллекцию игрушек.

Ящик был разделен на секции, а каждая из них бит­ком набита различными эротическими приспособле­ниями, предназначенными для того, чтобы предаваться сексуальным радостям вдвоем или в одиночку.

– Лейтенант, мне кажется, мы должны забрать все это и подвергнуть внимательному обследованию. В ча­стности, выяснить, как оно работает.

Ева шлепнула Рорка по руке, которую он протянул к ящику, и прикрикнула:

– Ничего не трогать!

– Вечно ты все портишь.

– Молчи, извращенец. Интересно, что это за хре­новина? – Задумчиво проговорила Ева, взяв в руку длинный резиновый предмет конической формы. Когда она его случайно встряхнула, внутри раздалось веселое позвякивание. – И как она работает?

Рорк уселся на кровать и, улыбнувшись, похлопал по ней ладонью.

– Что ж, в интересах следствия я готов тебе это про­демонстрировать.

– Да нет, я серьезно говорю.

– Я тоже.

– Успокойся ты, в конце концов!

Все еще ломая голову над тайной резинового кону­са, Ева присела на корточки и выдвинула нижний ящик.

– О, да у нас тут настоящая золотая жила! Похоже, здесь месячный запас «экзотики», «Зевса» и… – Она открыла маленький флакончик, осторожно понюхала, а потом потрясла головой, как собака после купания. – Черт, да это же «бешеный кролик»! И притом чистей­ший.

Ева заткнула флакон пробкой и сунула его в пакет для вещдоков.

– Если он использовал это снадобье во время сви­даний с дамами, не удивительно, что они считали его богом секса. Достаточно дать женщине две капли «кро­лика», и она согласится трахаться даже с дверной руч­кой. Ты знал, что он использовал все это?

– Откуда? Нет, конечно. – Рорк, посерьезнев, встал с кровати. – Я не очень-то разбираюсь в наркоти­ках, но применение этой дряни, видимо, можно приравнять к изнасилованию, верно?

– Абсолютно. – У Евы кружилась голова, и она ис­пытывала легкое возбуждение. И это после того, как она всего лишь понюхала флакон! – «Бешеный кро­лик» такого высокого качества стоит как минимум де­сять тысяч долларов за унцию, да его еще поди достань. Он действует только на женщин, – пробормотала она, – причем существует опасность передозировки.

Рорк взял жену за подбородок и, заглянув ей в глаза, сразу все понял.

– Я представления не имел, что он использует та­кие вещи. Если бы я об этом узнал, я немедленно разорвал бы наш контракт и, возможно, переломал бы ему ноги.

– Ладно. – Ева стиснула руку Рорка. – Здесь нам сегодня больше делать нечего. Сделай так, чтобы это помещение не занимали еще день или два. Я хочу, что­бы его как следует прошерстили ребята из отдела по борьбе с наркотиками.

– Будет сделано.

Ева убрала пакет с опасным флаконом в свой рабо­чий саквояж. Она видела, как помрачнел Рорк, и ей за­хотелось улучшить ему настроение.

– Во сколько тебе это обойдется?

– Что именно?

– Во сколько тебе обойдется не сдавать этот пентхаус в течение двух дней? Какова его суточная стои­мость?

– А, эта квартирка? В сутки – восемь с половиной тысяч, но если снимать на неделю или на месяц, воз­можны скидки.

– Недурно! Мансфилд тоже живет где-то здесь?

– Да, она занимает пентхаус В, в другой башне.

– Давай нанесем ей визит. Они с Драко в свое вре­мя вместе баловались наркотиками. – Ева собрала свой саквояж и направилась к выходу. – Возможно, ей изве­стно, откуда он брал «дурь». Это может вывести нас на крупного поставщика.

– Вряд ли.

– Честно говоря, я в это и сама не особо верю. Но такова уж наша работа – рыться в навозной куче, наде­ясь найти жемчужное зерно.

Ева захлопнула дверь и собралась опечатать ее.

– Это обязательно? – недовольным голосом спро­сил Рорк. – Полицейская печать на двери будет дейст­вовать на нервы другим постояльцам.

– Обязательно, – отрезала Ева. – А для постояль­цев, наоборот, это будет дополнительным развлечени­ем. «Ой, Джордж, смотри, здесь жил убитый артист. Ну-ка, сними это на видеокамеру!»

– Цинизм, с которым ты воспринимаешь людей, достоин сожаления.

– Я воспринимаю людей реалистично.

Ева первой вошла в лифт и, дождавшись, когда две­ри закроются, набросилась на Рорка:

– Ох, как я тебя хочу!

В ней бушевало такое неукротимое желание, что она, постанывая, кусала его губы, терлась об него всем телом, изо всех сил сжимала руками его ягодицы.

– Ф-ф-ф-у… – Ева наконец оттолкнулась от Рорка и повела плечами. – Кажется, полегчало.

– Тебе – может быть. – Рорк схватил ее и попы­тался прижать к себе, но Ева уперлась ладонью в его грудь.

– Аморальное поведение в общественных местах является серьезным нарушением муниципального ко­декса. Разве ты не знал?

– Ты за это поплатишься! – шутливо пригрозил Рорк.

Ева прислонилась спиной к стенке лифта.

– Я вся дрожу от страха!

– Правильно делаешь.

Рорк улыбнулся и сунул руки в карманы. В одном из них лежал резиновый конус, который он прихватил из спальни Драко, когда Ева смотрела в другую сторону.

– Мне просто нужно было прочистить мозги перед беседой со свидетельницей, неужели ты не понимаешь?

– Ага-м-м…

– Послушай, ты хорошо знаешь Мансфилд, и мне хотелось бы, чтобы после нашей с ней беседы ты поде­лился со мной своими наблюдениями.

– Ну вот, я тебе и понадобился!

Ева шагнула к мужу и дотронулась ладонью до его щеки. Порой приступы любви случались у нее в самые неожиданные моменты.

– Ты мне всегда нужен.

Рорк взял ее руку, повернул ладонью кверху и поце­ловал. По телу Евы пробежала дрожь.

– Ну все, сейчас не время расслабляться! – скоман­довала она.

Через несколько минут Ева уже нажимала кнопку звонка у апартаментов Айрин Мансфилд.

Актриса была одета в длинный шелковый халат. Она выглядела испуганной, удивленной – и не слишком до­вольной.

– Лейтенант Даллас? Рорк? Я… Я вас не ждала. – Затем ее огромные ясные глаза расширились. – У вас какие-то новости? Вы поймали…

– Нет. Мне неловко, что мы вас побеспокоили, но я хотела бы задать вам еще несколько вопросов.

– О-о-о… А я думала… Я надеялась, что, возможно, все уже закончилось. Ну что ж…

Она прижала пальцы с накрашенными розовым ла­ком ногтями к вискам, словно пытаясь унять боль. Под глазами Айрин виднелись темные круги.

– Боюсь только, что сейчас не самое подходящее время для допроса. Скажите, это так необходимо?

– Простите за причиненное неудобство, но это не займет много времени.

– Да, это действительно неудобно. Видите ли, я не одна. Я… – Словно сдаваясь на милость победителя, она бессильно махнула рукой. – Ладно уж, проходите.

Ева и Рорк вошли. Этот пентхаус был очень похож на тот, в котором они только что побывали, – и по раз­мерам, и по убранству. Обстановка, правда, здесь была более мягкой, женственной, в цветовой гамме превали­ровали голубые и кремовые тона.

А на одном из трех диванов расположился Чарльз Монро – весь в черном, элегантный и подтянутый.

«Рехнуться можно!» – подумала Ева. Ей захотелось врезать этому жиголо по яйцам с такой силой, чтобы они выскочили у него изо рта.

Монро самодовольно ухмыльнулся, но, заметив яростный огонь в глазах Евы, напустил на себя устало равнодушный вид и поднялся на ноги.

– Лейтенант! Всегда рад вас видеть.

– Все еще трудишься в ночную смену, Чарли?

– К счастью, да. Рорк, приятно вновь встретиться с вами.

– Взаимно.

– Айрин, позволь наполнить твой бокал.

– Что? – Взгляд Айрин метался между присутст­вующими, ее пальцы нервно перебирали позвякиваю­щие цепочки на шее. – Нет-нет, благодарю. Так вы знаете друг друга?

Румянец, придававший ее лицу дополнительное очарование, стал еще глубже. Беспомощным жестом она опять поднесла руки к горлу.

– Мы с лейтенантом встречались много раз. У нас с ней даже есть общий друг…

– Не споткнись, Чарли! – проговорила Ева, и в ее голосе звучало холодное бешенство. Чувствовалось, что она может взорваться в любую минуту. – Это просто светская встреча, или ты – на боевом посту?

– Вы должны знать, что мужчины моей профессии не обсуждают подобные темы.

– Послушайте, не надо! – Айрин продолжала пере­бирать свое ожерелье и не заметила, что на губах Чарль­за заиграла циничная улыбка. Зато это заметила Ева. – Вы, очевидно, знаете, что Чарльз – профессионал. Мне не хотелось оставаться одной, я нуждалась в какой-ни­будь… необременительной компании. И мне пореко­мендовали Чарльза… То есть мистера Монро.

– Айрин, – очень спокойно произнесла Ева, – Я бы с удовольствием выпила кофе. Вы не откажетесь угостить меня?

– О да, конечно! Простите, что я не подумала об этом сразу. Сейчас…

– Позвольте, я сам побеспокоюсь о кофе. – Чарльз погладил Айрин по руке и двинулся по направлению к кухне.

– А я ему помогу. – Рорк многозначительно по­смотрел на Еву и пошел следом за жиголо.

– Я понимаю, как это, должно быть, выглядит со стороны, – смущенно заговорила Айрин. – Вероятно, вы считаете меня бессердечной эгоисткой, раз я нанимаю партнера для сексуальных игр на следующую же ночь после того, как…

– Меня удивляет другое – то, что такая женщина, как вы, платит за это деньги.

Грустно усмехнувшись, Айрин взяла бокал с вином и начала мерить комнату шагами. Шелк обвивался во­круг ее стройных ног.

– Элегантный комплимент, завернутый в обертку подозрений. И доставка – на высшем уровне!

– Я здесь не для того, чтобы расточать вам компли­менты.

– Разумеется. – В глазах Айрин зажглась насмеш­ливая искорка. – Разумеется, не для этого. Простой от­вет на ваш скрытый вопрос заключается в том, что я не могу долго находиться наедине с собой. Наверное, это проистекает из того, что в юности я очень много време­ни проводила в компаниях, на вечеринках. Вы наверня­ка уже слышали о моих эмоциональных срывах, о том, что я принимала наркотики. Теперь все это в прошлом.

Она повернулась к Еве и вздернула подбородок.

– Справиться со всем этим было непросто, но мне это удалось. И сейчас удается. Я потеряла многих лю­дей, которых когда-то считала друзьями. Я порвала с теми, с которыми общалась из-за наркотиков, отверну­лась от них. Эти люди перестали для меня что-либо зна­чить после того, как я поборола пагубную привычку. И теперь для меня существует только работа, а она не оставляет мне времени для светской жизни и романти­ческих приключений.

– У вас был роман с Драко?

– Нет. Никогда. Давным-давно мы занимались сек­сом, но это была чистая физиология – ни душа, ни сердце тут были ни при чем. В последнее время нас объединял только театр. Я вернулась в Нью-Йорк, лейте­нант, потому что хотела играть в этом спектакле и зна­ла, что в главной роли будет блистать Ричард. Я была рада этому. Таких партнеров, как он, не было и уже не будет. О господи…

Она закрыла глаза и поежилась.

– Это ужасно. Ужасно! Я скорблю о нем не как о человеке, а как об артисте. Только как об артисте, хотя мне и стыдно признаваться в этом. Нет, я не могу быть одна! – Словно лишившись последних сил, Айрин опу­стилась на диван. – Я не выношу одиночества. Не могу спать. Меня мучают кошмары. Стоит мне закрыть гла­за, как я тут же вскакиваю, и мне кажется, что мои руки покрыты кровью. Кровью Ричарда…

Она подняла глаза на Еву, и их взгляды встретились.

– Эти жуткие кошмары преследуют меня постоян­но. Они лезут мне в голову, я просыпаюсь с криком, вся испачканная его кровью. Вы не можете себе предста­вить, что это такое! Просто не можете!

Однако Ева могла. Крохотная холодная комната, за­литая кровавым светом уличной рекламы. Боль, ужас при мысли о том, что сейчас тебя будет насиловать твой собственный отец; рука, сломанная во время отчаянной борьбы. А потом – кровь. Повсюду. Его кровь, от кото­рой стали скользкими ее руки, его кровь, капающая с лезвия ножа. Тогда ей было восемь. И в кошмарах, ко­торые с тех пор преследовали Еву, ей всегда оставалось восемь.

– Я хочу, чтобы вы нашли того, кто это сделал, – прошептала Айрин. – Вы должны! Вы обязаны! Когда это случится, кошмары оставят меня. Или нет?.. Как вы думаете?

– Я не знаю. – Ева с трудом вырвалась из холодных объятий собственных воспоминаний и вернулась в на­стоящее. – Расскажите мне все, что вы знаете о Драко и наркотиках. Кто был его поставщиком? С кем он бало­вался ими?

Тем временем на кухне Чарльз потягивал вино, а Рорк, стоя у плиты, варил кофе.

– Айрин сейчас очень тяжело, – осторожно заме­тил Чарльз.

– Надо думать.

– Но ведь закон не запрещает платить за утешение?

– Нет.

– Моя работа столь же необходима, как и любая другая.

Рорк склонил голову.

– Монро, не думайте, что Ева объявила вендетту всем… гм… платным компаньонам вроде вас.

– Только мне?

– Она беспокоится за Пибоди. – Рорк посмотрел Чарльзу в глаза и добавил: – Я, кстати, тоже.

– Я увлечен Делией. Она мне очень нравится. Я ни за что не обижу ее. И я, между прочим, ее никогда не обманывал. – Досадливо крякнув, Монро отвернулся и стал смотреть в окно. – У меня никогда не складыва­лись отношения с женщинами вне моей работы, мне так и не удалось наладить собственную жизнь. Снача­ла – потому, что я обманывал женщин, потом – пото­му, что пытался быть честным. Наконец я смирился с этим. Я такой, какой есть. – Он обернулся, губы его кривились в горькой улыбке. – По крайней мере, я хо­роший профессионал. И Делия признает это.

– Возможно. Но женщина – самое странное суще­ство на свете, не так ли? Мужчина не в состоянии ее по­стичь. И именно поэтому, я думаю, нас к ним постоян­но влечет. Ведь неразгаданная тайна всегда интереснее разгаданной.

Чарльз неопределенно хмыкнул, и в этот момент на кухне появилась Ева. Она почувствовала необъяснимое раздражение при виде того, как ее муж непринужденно болтает с Чарльзом Монро.

– Извините, что мешаю вашей беседе, мальчики, – сварливым тоном сказала она. – Рорк, составь компа­нию мисс Мансфилд, пока мы с Чарли перекинемся па­рой слов.

– Конечно. Рекомендую кофе, он получился весьма неплохим.

Ева подождала, пока Рорк удалится, а затем подо­шла к плите и налила в чашку кофе – не потому, что хотела, а скорее чтобы выиграть время и собраться с мыслями.

– Когда мисс Мансфилд наняла тебя? – спросила она.

– Сегодня после обеда. Около двух часов.

– Не поздновато ли? У тебя к этому времени, на­верное, все уже расписано?

– Я изменил свое расписание.

– Почему? Айрин сказала, что раньше вы не обща­лись – ни просто так, ни в постели. С какой стати идти на такие жертвы ради незнакомой женщины?

– Она обещала заплатить мне по двойному тари­фу, – просто ответил Монро.

– Какие услуги были ей нужны – обычный секс или с вывертом?

Чарльз помолчал, глядя в свой бокал. Когда он под­нял глаза, их взгляд был холоден и непроницаем.

– Я имею право не отвечать на этот вопрос. И не стану.

– А я расследую дело об убийстве и имею право за­брать тебя для допроса в управление!

– Да, вы имеете такое право. И вы это сделаете?

– Зануда! – Ева поставила чашку и принялась ме­рить шагами узкое пространство между стеной и кухон­ной стойкой. – Я в любом случае обязана упомянуть тебя в своем отчете. Это само по себе не очень приятно. А ты вдобавок вынуждаешь меня сделать все процедуры еще более официальными. Кстати, под самым носом у Пибоди.

– Кажется, мы оба этого не хотим, – со вздохом пробормотал Монро. – Послушайте, Даллас, все было очень просто. Одна моя клиентка в разговоре с Айрин отозвалась обо мне как о человеке, с которым можно приятно провести вечер. Она была расстроена. Я слы­шал об истории с Драко, поэтому мне можно было не объяснять, в чем дело. Ей был нужен мужчина на ночь – и она его получила. Мы поужинали, поговорили и занялись сексом. Вот и все.

– Вы говорили о Драко?

– Нет, мы говорили об искусстве, о театре. Она вы­пила три бокала вина и полфлакона успокоительных пилюль. Кстати, ее руки перестали дрожать всего за двадцать минут до вашего появления. Она в совершен­но разобранном состоянии и изо всех сил пытается со­брать себя воедино.

– Ладно. Очень трогательно с твоей стороны. – Ева сунула руки в карманы. – Пибоди обязательно прочи­тает отчет об этом.

– Делия знает, чем я занимаюсь, – ощетинился Монро.

– Ну, конечно! И, очевидно, она в восторге от тво­ей профессии.

– Она взрослая женщина!

– Черта с два она взрослая! – Ева изо всех сил пну­ла ногой стену. – Куда ей тягаться с таким прохиндеем, как ты! Девочка из хорошей семьи, выросшая в какой-то благонравной дыре… – Она с отчаянием махнула ру­кой куда-то в сторону Среднего Запада. – Пибоди – хороший полицейский, но до сих пор наивна, как школьница. И будет оскорблена до глубины души, если узнает, что я говорила тебе все эти слова. Она, возмож­но, возненавидит меня, но черт бы меня побрал…

– Она дорога вам? – перебил Монро, повысив го­лос. – Очевидно, да. Но вы не подумали о том, что она может быть дорога и мне?

– Женщины – твое ремесло!

– Когда они мне платят. С Делией все по-другому. Ради всего святого! Ведь мы с ней даже не спали!

– Почему? У нее не хватает денег, чтобы оплатить твои услуги? – Сказав это, Ева тут же прокляла свой язык. И возненавидела себя, поскольку, заглянув в побелевшие глаза стоявшего перед ней человека, не уви­дела там ярости или злобы, а только боль. – Прости. Прости меня, я не хотела… Это была глупость.

– Да, верно…

Почувствовав вдруг огромную усталость, Ева со­скользнула по стене и села прямо на пол.

– Я не хочу об этом знать. Я не хочу об этом думать. На самом деле ты мне нравишься…

Удивленный, Монро опустился на корточки и при­слонился спиной к кухонной стойке, так что их колени почти соприкасались.

– Правда?

– Да, во многом. И все-таки странно: вы с ней встречаетесь с Рождества, и еще ни разу не… С ней что-то не так?

Монро вдруг расхохотался – искренне, от души.

– Господи боже мой! Даллас, что вам от меня надо? Если я с ней сплю – я подонок, если я с ней не сплю – я все равно подонок. Рорк был прав.

– Ты это о чем?

– Он сказал, что нам никогда не понять женщин. – Чарльз сделал глоток вина. – Мы с ней просто друзья. Так уж получилось. У меня ведь не так много друзей среди женщин – либо клиентки, либо те, которые так или иначе заняты в этом бизнесе.

– И их будет еще меньше, если ты не переменишь профессию, – выпалила Ева.

– Вы верный друг. И последнее. – Он приятельски похлопал Еву по коленке. – Вы мне тоже нравитесь. Во многом…

И вот пожаловал кошмар. Ева не удивилась: он был спущен с поводка разговорами Айрин о ее снах, крови и ужасе. Но, даже будучи готовой, Ева не могла прогнать страшную картину из своего сознания после того, как она туда проникла.

Она видела, как он входит в комнату. Ее отец. В ту крохотную комнатку в Далласе – промозглую, даже ко­гда на улице палит солнце. Ей холодно, но его вид, его запах, сознание того, что он пьян, вышибает из нее го­рячую испарину страха.

Ева уронила нож. Она была так голодна, что осмелилась поискать хоть немного еды. Она нашла сыр, от­резала крохотный кусочек – и тут появился он. Нож выпал из ее слабенькой руки и летел, летел, летел… Ей казалось, что он падал целую вечность, пока не звякнул об пол, и во сне этот звук был подобен грому.

За окном вспыхивала и гасла яркая неоновая рекла­ма, отчего лицо отца становилось то красным, то си­ним, то белым.

«Пожалуйста, не надо! Пожалуйста, не надо! Пожа­луйста, не надо!»

Но эти мольбы каждый раз звучали впустую.

Это происходило снова, и снова, и снова. Боль, ко­гда он с размаху бьет ее по лицу. Боль, когда она падает на пол, и кажется, что внутри ломаются все кости. А потом боль, когда он всем телом наваливается на нее.

Горячее дыхание обжигает ее гортань, она извивает­ся, корчится, пытаясь выбраться из-под тяжелой туши, хочет оторвать от себя его волосатые руки… И тут в ее сон проникает теплый, спасительный голос Рорка:

– Ева, очнись! Ева, вернись ко мне! Ева, ты дома! Вот так. Хорошо. Держись за меня. – Он прижал ее к себе и убаюкивал, как баюкают больного ребенка, до тех пор, пока она не перестала дрожать. – Ну вот, те­перь все хорошо.

– Не отпускай меня!

– Не отпущу. – Он прижался губами к ее виску. – Ни за что.

Когда Ева проснулась, ночной кошмар казался да­лекой мрачной тенью, а Рорк все еще сжимал ее в объ­ятиях.

ГЛАВА 7

На следующее утро Ева впервые пришла в управле­ние раньше Пибоди. Она сделала это специально, по­жертвовав часом сладкого утреннего сна. Ей хоте­лось подготовить отчет раньше, чем появится Пибоди, чтобы та не узнала о вчерашнем разговоре с Чарльзом Монро.

Холл на первом этаже гудел, как улей. Выяснилось, что ночью жена детектива Зино родила девочку, и те­перь счастливый отец отмечал это событие, угощая кол­лег двумя дюжинами свежих пончиков. Ева поспешно взяла с подноса один пончик. Она хорошо знала своих подчиненных: сейчас они накинутся на угощение, как стая голодных гиен на падаль, и за считанные секунды сметут все подчистую.

Ее взгляд упал на детектива Бакстера, который со­средоточенно жевал лимонный пончик с черничным желе. «Старый добрый Бакстер!» – подумала Ева. Он был отличным работником. Без особой фантазии, зато дотошный и внимательный к мелочам.

– Эй, Бакстер! – окликнула его Ева. – У тебя сего­дня счастливый день. Ты выиграл главный приз. – Она вытащила список свидетелей, составленный в тот ве­чер, когда был убит Драко, и протянула Бакстеру. – Ознакомься с информацией на всех этих людей и про­следи возможную связь каждого из них с убитым Ри­чардом Драко. Нас интересуют только такие. Здесь око­ло двух тысяч имен. Если понадобится, возьми в по­мощь пару детективов и несколько полицейских. Посмотрим, сумеешь ли ты к концу недели сократить этот список хотя бы наполовину.

– Очень смешно, Даллас! – фыркнул детектив.

– У меня приказ Уитни: поручить кому-нибудь эту работу. Вот я и поручаю ее тебе.

– Бред какой-то! – Затем до Бакстера, видимо, до­шло, что его ждет в ближайшие дни. Глаза у него округ­лились, и он буквально взвыл: – Даллас, ты не можешь вылить на меня такой гигантский ушат дерьма!

– Уже вылила. Кстати, не сори крошками, Бакстер. Рабочее место нужно содержать в чистоте.

Довольная проделанной работой, Ева повернулась и пошла к лифту, ощущая спиной проклятия, которые мысленно слал ей вслед несчастный Бакстер.

Дверь кабинета была приоткрыта, а изнутри доно­сились звуки какой-то возни. Ева прижалась спиной к стене и положила пальцы на рукоять пистолета. Сукин сын, гнусный воришка! Из кабинета Евы с фантастиче­ской регулярностью пропадали шоколадные батончи­ки, которые составляли ее основной рацион в течение рабочего дня. Наконец-то он попался!

Она ворвалась в кабинет и, не говоря ни слова, ухва­тила непрошеного гостя сзади за шею.

– Попался!

– Эй, леди!

Ева была примерно одного с ним роста, но тяжелее фунтов на двадцать, так что, по ее расчетам, она легко сумела бы пропихнуть его в узкое окно кабинета. Инте­ресно будет посмотреть на него потом, когда он поцелу­ется с асфальтом!

– Я не собираюсь зачитывать тебе твои права, – сказала она, припечатав злоумышленника к железному ящику, где хранились документы. – Они тебе больше не понадобятся.

– Позовите лейтенанта Даллас! – просипел он, как заржавленная флейта. – Позовите лейтенанта Даллас!

Ева развернула взломщика к себе лицом и посмотрела в его выпученные от ужаса глаза, казавшиеся еще больше оттого, что они смотрели из-за толстых стекол очков.

– Я – Даллас, жалкий воришка шоколадных батон­чиков!

– Слава богу! А я – Льюис. Томджон Льюис из службы технического обеспечения. Я принес вам новое оборудование.

– Что за чушь ты несешь? А ну-ка, дыхни! Ага, от тебя пахнет шоколадом! Сейчас я вырву твой язык и им же тебя задушу!

Ева схватила его за плечи, хорошенько тряхнула и приподняла над полом. Дрыгая ногами, незнакомец на­дул щеки и выдохнул воздух ей в лицо.

– Сливочные вафли и фруктовый коктейль. Я не ел шоколад, богом клянусь!

– А может, ты прополоскал рот? И что там еще за новое оборудование?

– Вон! Вон оно стоит! Я как раз заканчивал его монтировать.

Все еще не отпуская беднягу, Ева обернулась. В сле­дующую секунду ее рот открылся, а пальцы разжались, и несчастный техник, не удержавшись на ногах, брякнулся задницей об пол. На столе стоял красавец компь­ютер, матово поблескивая серыми боками.

– Мой? Он мой?

– Конечно, лейтенант. Ваш. Целиком и полностью.

Не веря своему счастью, Ева подошла к столу и об­няла долгожданную игрушку, словно любимого после долгой разлуки. Затем она обернулась к технику, кото­рый все еще сидел на полу.

– Слушай, парень, если ты пошутил, я откушу тебе уши и сварю из них похлебку.

– У меня же наряд. Вот, посмотрите. – Он встал и осторожно приблизился к Еве, держа в протянутой руке какую-то мятую бумажку. – Видите, здесь написано: «Согласно запросу лейтенанта Евы Даллас установить новый компьютер ХЕ-5000».

– Я отправила этот чертов запрос уже два года назад!

– Да, но… – Парень беспомощно улыбнулся. – Вот вы его и получили. Я подключал машину к локаль­ной сети. Можно мне закончить?

– Валяй, заканчивай.

– Спасибо. Я мигом, моргнуть не успеете. А по­том – фьюить – и нет меня. Чтобы вам не мешать.

– А что это за имя такое дурацкое – Томджон?

– Так уж меня назвали, лейтенант. В этой коробке лежит инструкция пользователя и справочник.

Ева бросила взгляд на коробку в фут вышиной и презрительно фыркнула:

– Я знаю, как работает эта модель. У меня дома та­кая же.

– Отличная машина! Как только подключимся к локальной сети, останется только перегрузить пароль и файлы из вашего старого компьютера. Это займет примерно полчаса.

– Действуй. Время у меня есть. – Ева бросила взгляд на свой прежний компьютер – побитый, поца­рапанный, убогий. Некоторые вмятины были сделаны ее собственным кулаком в минуты отчаяния. Внезапно ее осенила неожиданная идея. – А что будет со старым компьютером?

– Если хотите, я заберу его и отправлю на перера­ботку.

– Н-нет. Нет, он мне нужен. Я хочу взять его до­мой.

Ева решила, что сама устроит этому старому мучите­лю торжественные похороны и тем самым, возможно, хотя бы частично компенсирует тот моральный и пси­хологический ущерб, которые он ей причинил.

– Пожалуйста. Как вам будет угодно. – Поняв, что его ушам и языку опасность больше не угрожает, техник улыбнулся. – Этот гроб устарел уже пять лет назад. Не представляю, как вы на нем работали.

Ева в ответ смогла только зарычать.

Когда часом позже в кабинет вошла Пибоди, Ева сидела за своим заваленным бумагами письменным столом и счастливо улыбалась.

– Смотри, Пибоди! У меня сегодня Рождество, и я получаю подарки.

– Ух, ты! – восхитилась помощница, обходя вокруг стола и любуясь новым компьютером. – Какой краса­вец!

– Да, и он мой! Его поставил и подключил Томджон Льюис, мой самый лучший друг. Он слушается меня и делает все, что я ему велю. Я про компьютер, конечно.

– Потрясающе, босс! Я уверена, что вы с ним буде­те счастливы.

– Ну ладно, посмеялись, и хватит. – Ева взяла со стола чашку с кофе и ткнула больший пальцем в сторону кофеварки, предлагая Пибоди присоединиться к ней. – Вчера я провела осмотр номера, в котором жил Драко.

– А что ж вы мне не сказали! Я поехала бы с вами.

– Это было ни к чему. – Ева с тоской представила сцену встречи Пибоди и Монро в апартаментах Айрин Мансфилд. – В своей тумбочке Драко устроил целый склад наркотиков, и среди многого другого я обнаружи­ла почти унцию чистейшего «бешеного кролика».

– Вот скотина!

– Не то слово. Помимо этого – большой набор раз­нообразных эротических игрушек. Предназначение не­которых покрыто тайной даже для меня, несмотря на мою широкую эрудицию в этой области. Еще обнару­жена коллекция порнографических видеозаписей, при­чем на многих запечатлены сексуальные игры самого Драко с разными партнершами.

– Выходит, мы имеем дело с извращенцем или сек­суальным маньяком?

– Эротические игрушки и видеозаписи никоим об­разом не вступают в противоречие с законом. А вот «кролик» определенно подводит его под Уголовный кодекс. Не исключено, что это поможет нам разобраться в мотиве преступления. Или, точнее, в мотивах, посколь­ку они громоздятся, как подарки под рождественской елкой.

– Понимаю…

– В качестве предполагаемых мотивов у нас есть тщеславие, личная выгода, деньги, секс, наркотики, обида одной или нескольких женщин, и то, что букваль­но все его ненавидели. Он любил соблазнять женщин, а потом публично посылать их куда подальше, ему нрави­лось оскорблять всех вокруг себя, он регулярно упот­реблял наркотики… Он был настоящим подонком, Пи­боди, и любой, кого ни возьми, с удовольствием прибил бы его гвоздями к стене. Это, конечно, затрудняет нашу работу. Но…

Ева уселась поудобнее.

– Прошлой ночью я анализировала возможные ва­рианты расклада, и у меня кое-что получилось. Мой но­вый красавец ХЕ-5000 скопирует для тебя материалы, чтобы ты продолжила эту работу. У меня сейчас – кон­сультация с Мирой. Возможно, она поможет сократить список интересующих нас людей. Назначь совещание с нашими друзьями из электронного сыска на одиннад­цать.

– А запланированные на сегодня допросы?

– Пусть идут своим чередом. Я вернусь через час, самое позднее – через два. – Ева оттолкнулась от стола и встала. – Если я задержусь, позвони в лабораторию и поторопи яйцеголовых. Пусть они поскорее дадут за­ключение по наркотикам, которые я нашла у Драко.

– Как себя с ними вести: очаровать или подкупить?

– Послушай, Пибоди, сколько времени ты со мной работаешь?

– Почти год, босс.

Ева направилась к выходу, бросив через плечо:

– Довольно долго. Так, может, пора научиться при­нимать решения самостоятельно?

В отличие от отдела убийств с бандой необузданных детективов, в царстве доктора Миры царили тишина и уют. Здесь было цивилизованно – Еве казалось, что это самое подходящее слово. Эдакий оазис покоя, особен­но если не знаешь, что происходит за дверями комнаты тестирования. Ева знала и поэтому надеялась, что ей больше никогда не доведется переступить ее порог.

Однако кабинет доктора Миры ничем не напоминал темницу комнаты тестирования, где любой человек мог быть в считанные часы деморализован и лишен лично­сти. Мира любила мягкую мебель, предпочитала голу­бые тона и часто включала запись с успокаивающими звуками неспешного морского прибоя.

Сегодня на ней был трикотажный костюм нежно-зеленого цвета – цвета весенних листьев и надежды. Ее волосы свободно спадали на плечи, лицо отличалось своеобразной красотой, которой Ева не уставала восхи­щаться. В ушах доктора Миры покачивались две каплевидные жемчужины, еще одна такая же, только поболь­ше, висела на шее, на золотой цепочке.

По мнению Евы, Мира являла собой воплощение грациозной женственности.

– Спасибо, что согласились потратить на меня вре­мя, доктор.

– Я испытываю вполне понятный интерес к этому случаю, – ответила Мира, разливая по чашкам чай. – Ведь я тоже свидетель убийства. Представьте, за все го­ды работы в нью-йоркской полиции со мной такое впервые. Впрочем, Ричард Драко был не убит, Ева. Он был казнен. А это – совсем другое дело.

Хозяйка кабинета села и пододвинула гостье чашку чая, к которому, как они обе знали, Ева даже не при­тронется. Так бывало каждый раз, когда они здесь встречались.

– Я давно изучаю феномен убийства и убийц, – продолжала Мира. – Я слушаю и анализирую, я состав­ляю психологические портреты. И, будучи врачом, я знаю, понимаю и уважаю смерть. Но когда убийство происходит прямо у тебя на глазах, а ты даже не догады­ваешься, что оно всамделишное… Признаться, я испы­тала несколько неприятных минут. Это непросто.

– А я сразу поняла, что совершено убийство.

– Вот видите. – По лицу Миры скользнуло некое подобие улыбки. – Мы смотрим на одни и те же вещи под разными углами зрения.

– Да.

«Угол зрения» Евы очень часто заключался в том, что она стояла над трупом, пачкая ботинки в его крови. Как это она еще тогда, в театре, не приняла в расчет, что они с Мирой воспринимают смерть совершенно по-разному? Она автоматически включила доктора в следственную бригаду и использовала ее так, как ей каза­лось нужным.

– Простите, я не подумала об этом. Я не дала вам возможности выбора.

– У вас просто не было времени задумываться об этом, – отмахнулась Мира. – Да в тот момент – и у меня тоже. – Она сделала глоток чаю. – Вы практиче­ски сразу оказались за кулисами и приступили к работе. Кстати, в какой момент вы поняли, что нож – настоя­щий?

– Слишком поздно, чтобы успеть предотвратить трагедию. А остальное не имеет значения. Первым де­лом я принялась опрашивать актеров.

– Да, это преступление насквозь театральное. Спо­соб, режиссура, то, как все рассчитано по времени… – Приступив к анализу происшедшего, Мира снова почувствовала себя уверенно. – Скорее всего мы ищем артиста или того, кто мечтал им стать. С другой сторо­ны, убийство было организовано умно и чисто, а вопло­щено безукоризненно. Никаких лишних эмоций. Ваш убийца – человек дерзкий и в то же время расчет­ливый.

– Как по-вашему, во время убийства он присутст­вовал в театре?

– О да! Увидеть, как все произойдет, – на сцене, в свете юпитеров, на глазах у огромной аудитории – бы­ло для него не менее важно, чем смерть Драко. Трепет в предвкушении смерти – и наконец свершившийся акт.

Мира задумалась.

– Преступление было поставлено слишком хорошо, и, я думаю, тут не обошлось без предварительных репе­тиций. Драко называли одним из величайших актеров нашего времени. Убить его – лишь первый шаг, а вто­рой, не менее важный, – это его заменить, пусть даже такая возможность существовала лишь в мозгу убийцы.

– Значит, по-вашему, в основе убийства лежали профессиональные мотивы?

– Во многом – да. Но и личных мотивов хватало. Между прочим, у актеров грань между профессиональными и личными мотивами часто оказывается весьма призрачной.

– Единственный человек, который значительно выигрывает от смерти Драко в профессиональном пла­не, это Майкл Проктор, его дублер.

– С точки зрения формальной логики вы правы. Однако на самом деле от такого убийства выигрывают абсолютно все, кто так или иначе связан с этим спектаклем. Пресса поднимает шумиху, имена исполните­лей намертво отпечатываются в памяти публики. Разве не об этом мечтает любой актер?

– Не знаю. Я не могу понять людей, которые про­водят всю свою жизнь, притворяясь не теми, кто они есть, живя в чужой шкуре.

Мира пожала плечами:

– В этом заключается суть их работы, именно так измеряется уровень их мастерства: может ли актер за­ставить публику поверить в то, что он – другой чело­век. Не Джон Смит с женой, тремя детьми и просрочен­ными счетами, а, к примеру, юный Ромео или адмирал Нельсон. Для хороших артистов, посвятивших себя ис­кусству, театра, – больше, чем просто работа. Это образ жизни. И в тот вечер, когда был убит Драко, софиты для всех остальных участников спектакля светили ярче, чем обычно.

– Для участников спектакля – пожалуй. Ну а как насчет зрителей?

– Поскольку на сегодняшний день мы обладаем весьма скудной информацией, я не исключаю, что пре­ступник сидел в зрительном зале. Но в большей степени я все же склоняюсь к тому, что его следует искать по­ближе к сцене. – Мира отодвинула чашку и положила ладонь на руку Евы. – Вы озабочены из-за Надин?

Ева открыла было рот, но тут же закрыла его, не произнеся ни слова.

– Не смущайтесь. Надин – моя пациентка, и она от меня ничего не скрывает. Мне известно все о том, что произошло между ней и убитым. И в случае необходимости я готова дать профессиональное заключение о том, что она не способна спланировать и осуществить подобное преступление. Если бы Надин захотела нака­зать Драко, она нашла бы способ сделать это с помо­щью средств массовой информации. Вот на это она вполне способна.

– Ясно…

– Я говорила с ней, – продолжила Мира, – и знаю, что сегодня вы должны допросить ее официально.

– Да, сразу после того, как уйду от вас. Ее будет со­провождать адвокат. Я хочу официально зафиксировать тот факт, что она сама пришла ко мне с этой информа­цией. А потом я смогу на несколько дней положить ее заявление под сукно, чтобы у нее было время перевести дух.

– Это было бы замечательно. – Мира изучающим взглядом посмотрела на Еву и спросила: – Что еще?

– Без протокола?

– Естественно.

Ева сделала глубокий вдох и поведала о видеозапи­си, обнаруженной в пентхаузе Драко.

– Надин об этом ничего не известно, – быстро ска­зала Мира. – Иначе она бы мне непременно сказала. Если бы Надин с самого начала знала об этой пленке, она была бы в ярости и отчаянии и ни за что не остави­ла бы ее у Драко. Очевидно, он сделал эту запись втайне от нее.

– Однако тут напрашивается следующий вопрос: а что, если Драко показал ей эту запись, когда она прихо­дила к нему в отель вечером накануне убийства?

– В таком случае горничные отеля доложили бы о страшных разрушениях в пентхаусе, а Драко перед спектаклем пришлось бы оказывать срочную медицин­скую помощь. – Мира откинулась на спинку стула. – Я рада, что вы наконец улыбнулись. Мне было печаль­но видеть вас такой встревоженной.

– Во время нашей встречи Надин была в шоке, в настоящем шоке. – Ева оттолкнулась от стола, и стул на колесиках отъехал назад. – Правда, я, по-моему, то­же близка к этому состоянию. Вокруг меня слишком много людей, и с каждым я каким-то образом связана. Знаете, иногда я начинаю тосковать об одиночестве.

– А вы согласились бы вернуться к той жизни, ко­торой вы жили год или два года назад?

– В чем-то та жизнь была проще. Я просыпалась по утрам и шла делать свою работу. Пару раз в неделю мы болтались где-нибудь с Мэвис… – Ева вздохнула. – Нет, я бы не хотела вернуться в прошлое. Впрочем, это уже не имеет значения. Что вы можете сказать о Драко? По-моему, он был типичным сексуальным хищником.

– Да, я читала ваш отчет как раз перед тем, как вы пришли. Я согласна с тем, что секс являлся одним из его излюбленных орудий, но отнюдь не самоцелью. Это было средство для того, чтобы властвовать над женщи­нами, которых он считал своими игрушками. А власт­вуя над женщинами, он доказывал свое превосходство мужчинам. Главным для него было находиться в центре внимания.

– А наркотики? Драко давал женщинам «кролика», поскольку не был уверен в своих сексуальных способ­ностях?

– Отчасти вы правы, хотя, скорее, «бешеный кро­лик» был для него таким же атрибутом свиданий, как свечи и романтичная музыка. Думаю, он считал себя не только великим актером, но и великим любовником. Я не могу утверждать, что секс не стал одним из моти­вов убийства. В данном случае мотивов может быть сколь угодно много. Убийца – очень сложный человек и, возможно, столь же эгоцентричен, как и убитый.

– Короче, два сапога пара…

Он все вычислил. Эти паршивые актеры считают се­бя такими умными, такими великими, а на самом де­ле… Подумаешь! Захоти он, так тоже мог бы стать актером, только ему это даром не нужно. Отец говорил: «Актеры приходят и уходят, а если ты работаешь за ку­лисами, то останешься там навсегда. Хорошему рабоче­му сцены нет нужды искать себе место – оно само его найдет».

Лайнус Квим был рабочим сцены вот уже тридцать лет, а в течение последних десяти считался лучшим по этой части. Вот почему его пригласили в «Новый Гло­бус» в качестве бригадира, вот почему профсоюз сумел выбить для него из жадных паразитов-менеджеров мак­симальный оклад.

Но даже при этом его зарплата не шла ни в какое сравнение с теми деньгами, которые гребли артисты. А что бы они делали без него?

Однако теперь его жизнь изменится. Потому что он все вычислил. Скоро театру «Новый Глобус» придется подыскивать себе нового бригадира рабочих сцены, поскольку Лайнус Квим красиво уйдет в отставку!

Работая, он держал глаза и уши открытыми, замечая и слыша все. Он изучал. Никто лучше Лайнуса Квима не знал, кто есть кто в театре. Кроме того, его коньком была пунктуальность. Во время дежурств Лайнуса все делалось секунда в секунду – не раньше и не позже.

Он помнил, когда и где в последний раз видел бута­форский нож. Помнил с точностью до минуты. Он знал, что существовала единственная возможность подменить его на настоящий. И он знал того единственно­го человека, который, воспользовавшись этой возмож­ностью, мог это сделать так ловко, чтобы осталось время подкинуть бутафорский нож в гримуборную Айрин Мансфилд.

Лайнус остановился на углу, возле передвижного лотка, купил хот-дог и стал выдавливать на него гор­чицу.

– Эй! – окликнул его продавец, ухватившись за тю­бик с горчицей рукой в вязаной перчатке с обрезанны­ми пальцами. – Куда столько давишь-то? Будешь платить дополнительно!

– Отвали, Чингисхан. – Лайнус снова надавил на тюбик.

– Ты уже выдавил в два раза больше, чем положено! Плати еще! – Продавец, покрытый боевыми шрамами азиат, пританцовывал на месте, перебирая маленькими ножками. – Плати давай!

Поначалу Лайнус хотел выдавить остаток горчицы прямо в похожую на сливу физиономию продавца. Но потом он вспомнил о том богатстве, которое его ждет, и почувствовал небывалый прилив щедрости. Он выта­щил из кармана монету в пятьдесят центов и кинул ее продавцу.

– Теперь можешь уходить на покой, – величест­венно сказал он, впился зубами в пропитанный горчи­цей хот-дог и двинулся дальше.

Лайнус был маленьким костлявым человечком с не­померно длинными жилистыми руками, но, несмотря на тщедушное сложение, над его брючным ремнем на­висало брюшко, похожее на футбольный мяч. Его плос­кое разлинованное морщинами лицо напоминало раз­битую и кое-как склеенную тарелку. Бывшая жена неоднократно призывала Лайнуса хоть немного следить за своей внешностью, но ему было не до того. Какая раз­ница, как он выглядит, если ему приходится торчать за сценой и его никто не видит!

Однако сейчас, думал Лайнус, он сможет позволить себе то, что не позволял раньше. Он поедет на Таити, или на Бали, или на какой-то другой, еще более экзотический курорт, будет нежиться на солнышке, валяться на песке и развлекаться с красивыми женщинами. Пол­миллиона долларов, которые ему заплатят за то, чтобы он оставил свои наблюдения при себе, станут неплохим довеском к его многолетним сбережениям!

А может, надо было просить больше? Эти актеры гребут такие бешеные бабки, что для них полмиллио­на – тьфу! Он разумный человек, он бы даже согласил­ся взять деньги по частям – продать свое молчание, так сказать, в рассрочку. Хотя бы потому, что он искренне восхищался дерзостью и умом преступника, а также вы­бором жертвы. Он никогда еще не встречал актера, ко­торого презирал бы сильнее, чем Ричарда Драко, а акте­ров Лайнус ненавидел всеми фибрами души.

Он сунул в рот остаток хот-дога и вытер с подбород­ка горчицу. Письмо, которое он отправил, доставят ад­ресату сегодня утром. Срочное заказное письмо. Конеч­но, пришлось заплатить дополнительно, но это выгод­ное вложение денег.

Письмо – лучше, чем телефонный звонок или лич­ный визит. Письмо не отследишь и не подслушаешь, а копы уже наверняка понаставили «жучков» где только можно. Копов Лайнус ненавидел почти так же сильно, как актеров.

Письмо у него получилось простым и недвусмыс­ленным.

«Я знаю, ЧТО вы сделали и КАК вы это сделали. От­личная работа! Встретимся в одиннадцать часов за ку­лисами театра, на нижнем уровне. Мне нужно 500000 долларов. В полицию я не пойду: он был сволочью».

Разумеется, письмо Лайнус не подписал, но все рав­но все в театре знали его почерк – квадратные, почти печатные буквы. В какой-то момент Лайнус испугался, что письмо окажется в руках копов и его арестуют за попытку шантажа, но потом отбросил эти опасения. Что для актера какие-то полмиллиона!

Лайнус открыл дверь, ведущую на сцену, личной электронной карточкой. Его ладони были немного влажными – он нервничал и был возбужден. Дверь по­зади него захлопнулась с лязгающим звуком, которому откликнулось гулкое эхо. В нос заполз специфический запах кулис, вокруг стояла торжественная тишина, ко­торая возможна только в пустом театре.

Внезапно сердце Лайнуса пронзила острая боль. С завтрашнего дня все будет иначе. Эти запахи, эти зву­ки, эти темные закоулки кулис… На протяжении всей своей жизни он не знал ничего другого и только сейчас понял, как любит все это.

«А с другой стороны, черт с ним», – решил Лайнус и направился к лестнице, которая вела под сцену, на нижний уровень. В конце концов, на Таити тоже есть театры, а если он захочет, так и свой может открыть. Те­атр-казино.

Кстати, неплохая мысль. «Театр Лайнуса Квима»! Это звучит.

Спустившись до конца лестницы, он повернул на­право и пошел по извилистому коридору. Теперь он на­ходился на своей территории и даже стал негромко на­певать, слегка нервничая в ожидании того, что должно было сейчас произойти.

Чья-то рука, словно змея, вдруг обвилась вокруг его шеи. Лайнус вскрикнул – скорее от неожиданности, нежели от страха – и попытался развернуться. Внезап­но ему в лицо ударила струя газа. Все вокруг поплыло, в голове зашумело. Он перестал ощущать свои конечно­сти.

– Что? Что?..

– Тебе нужно выпить, – прошептал ему в ухо зна­комый голос – дружеский, успокаивающий. – Пой­дем, Лайнус. Я взял бутылочку из твоего шкафчика.

Голова Лайнуса свесилась на грудь, словно превра­тившись в неподъемный камень, в глазах плавали крас­ные круги. Чувствуя, что его ведут куда-то, он бессиль­но шаркал ногами по полу. В какой-то момент возле его губ оказался стакан, и Лайнус покорно проглотил жид­кость.

– Теперь лучше, правда?

– Голова кружится…

– Это пройдет. – Голос звучал все так же ласково и мягко. – Тебе сейчас будет спокойно-спокойно. Это транквилизатор. Нежный, как поцелуй. Садись, я обо всем позабочусь.

– Хорошо. – Лайнус слабо улыбнулся. – Спасибо.

– О, никаких проблем!

Петля на конце длинной веревки, свисавшей с бал­ки, была приготовлена заранее. Руки в перчатках аккуратно надели ее на шею Лайнуса, поправили и затя­нули.

– Как ты себя чувствуешь теперь, Лайнус?

– Очень хорошо. Просто замечательно. А я боялся, что вы рассердитесь.

– Нет, что ты. – Послышался звук, похожий на вздох сожаления.

– Я возьму деньги и поеду на Таити.

– Правда? Я уверен, что тебе там понравится. Лай­нус, я хочу, чтобы ты кое-что написал для меня. Вот твоя ручка, а вот – твой блокнот для записей.

– Какая гладкая бумага! – Лайнус глупо хихикнул;

– Конечно. Пиши: «Это сделал я». Больше ничего не нужно. Напиши только три слова: «Это сделал я», – и подпишись. Чудесно! Просто чудесно!

– Это сделал я. – Лайнус поставил свою подпись с нелепой закорючкой на конце. – Я все вычислил.

– Да, ты молодец, ты просто умница, Лайнус. У те­бя все еще кружится голова?

– Нет, я в полном порядке. Вы принесли деньги? Я ведь отправляюсь на Таити. Должен вам сказать, что вы всем угодили, убив этого подонка.

– Спасибо, мне тоже так кажется. А теперь давай-ка встанем. Ты твердо стоишь?

– Как скала!

– Ну, вот и замечательно. Сделаешь мне одолжение? Не мог бы ты залезть вон на ту лестницу? Я хочу, чтобы ты закрепил конец веревки на балке. Крепко привязал! Никто не умеет завязывать такие узлы, как ты.

– Ну, ясное дело.

И Лайнус, напевая, полез наверх. Его убийца, с бьющимся от предвкушения сердцем, наблюдал за ним снизу. Письмо, которое пришло сегодня утром, сначала вызвало в нем панику. Что делать? Ответ пришел сам собой – простой и ясный: устранить угрозу и предоста­вить полиций «убийцу», которого она ищет. Одним уда­ром – двух зайцев. Через несколько минут все будет кончено.

– Привязал! – крикнул сверху Лайнус. – Все в по­рядке!

– Умница! О нет, Лайнус, не слезай по лестнице.

Удивленно улыбаясь, Лайнус посмотрел на челове­ка, стоящего внизу.

– Не спускаться?

– Нет, Лайнус. Прыгай. Прыгай с лестницы. То-то будет веселье! Представь себе, что ты на Таити и ныря­ешь в теплое море.

– На Таити? Я скоро поеду туда.

– Да-да, на Таити!

Снизу послышался легкий, ободряющий смех. Правда, если прислушаться, в нем можно было уловить нотки напряжения. Лайнус засмеялся в ответ.

– Давай же, Лайнус, ныряй! Водичка – просто вос­торг!

Лайнус улыбнулся, зажал нос и прыгнул.

Эта смерть была не такой мгновенной и безболез­ненной, как предыдущая. В бешеной предсмертной пляске ноги висельника сшибли лестницу, которая, упав со страшным грохотом, разбила стоявшую внизу бутылку, и в воздухе разлетелись стеклянные осколки. Затянувшаяся петля выдавила из горла умирающего сначала крик, а потом хрип, но это длилось лишь не­сколько секунд. Потом слышно было лишь поскрипы­вание балки и шуршание трущейся об нее веревки. Так же скрипят мачты и снасти корабля, ушедшего в дале­кое плавание, и звук этот очень романтичен…

ГЛАВА 8

– По мнению Миры, убийца скорее всего один из участников спектакля, – говорила Ева, расхаживая по за­лу заседаний, где собрались все задействованные в деле Драко. – То есть актер – или кто-то, кто хотел им стать.

– С главными исполнителями ты уже побеседова­ла, – проговорил Фини, вытянув ноги. – Добавь к ним актеров второго плана, и у тебя уже получится человек тридцать. А еще существует второй состав. Если же приплюсовать к полученной цифре всех служителей те­атра, которые когда-либо мечтали стать актерами, мож­но спокойно отправляться в психушку.

– Мы классифицируем их и просеем через мелкое сито – точно так же, как Бакстер делает со зрителями.

Фини расплылся в улыбке.

– Когда мы шли сюда, то слышали, как он у себя в кабинете стонет и ругается.

– Затем, – продолжала Ева, – когда эта работа бу­дет сделана, мы выясним, какие отношения связывали каждого из этих людей с Драко, и начнем прессовать самых подозрительных.

Макнаб поерзал на стуле и поднял руку, как ученик, который рвется к доске.

– Я все же не исключаю, что убийцей был кто-то из зрителей. Человек, знающий театр и знакомый с Драко. Но на то, чтобы вычислить такого человека, уйдут неде­ли – даже если Бакстер будет работать двадцать пять часов в сутки вместе с десятком помощников.

– У нас нет нескольких недель, – отрезала Ева. – Этому делу придается первоочередное значение, и, если мы не раскроем его в ближайшее время, начальство у всех оторвет яйца. Кроме меня, конечно. Как только Бакстер отберет наиболее перспективных из числа зри­телей, мы возьмем их в оборот и будем копать до тех пор, пока не пойдет нефть. А пока нужно сосредото­читься на тех, кто ходит по сцене и вокруг нее.

Она подошла к доске, к которой были пришпилены фотографии жертвы и снимки места преступления.

– Уже установлено, что убийство не является ре­зультатом несчастного случая и совершено не в состоя­нии аффекта. Это тщательно спланированное и блестя­ще осуществленное преступление. Оно записано на пленку. Каждый из вас получит видеокассету с записью спектакля и будет смотреть ее до тех пор, пока не вы­учит каждый жест, каждый взгляд, каждое движение актеров – так, чтобы сам мог выйти на сцену и сыграть любую роль.

Все молчали, размышляя над безрадостной пер­спективой, которую нарисовала Ева. А она тем време­нем продолжала:

– Похоже на то, что это некая извращенная Феми­да, игра с законом, своего рода возмездие. Да, возмож­но, убийца рассматривал смерть Драко именно под та­ким углом. Как торжество правосудия.

Фини пошуршал в кармане, где у него лежал паке­тик с засахаренными орешками, и прокомментировал:

– Его никто не любил.

– А нам нужно выяснить, кто не любил его больше других.

Мальчишку звали Ральф. Казалось, он был одновре­менно и напуган, и возбужден. Поверх невзрачной фор­мы уборщика коричневого цвета на нем была спортив­ная куртка с эмблемой бейсбольной команды «Янки», а на голове творилось что-то невероятное. Рорк подумал, что у парня либо нет времени постричься, либо это вея­ние какой-то новой моды. По крайней мере, ему все время приходилось или отбрасывать, или сдувать с лица длинные черные патлы.

– Сэр, я не думал, что вы сами придете. – Внутри у Ральфа все трепетало. Как же, ведь он разговаривает с самим легендарным Рорком! – Инструкции требуют немедленно сообщать, если что-то не в порядке. Поэто­му, когда я увидел, что дверь на сцену не заперта, я по­нял, что должен тут же сообщить об этом начальству.

– Правильно. Ты входил внутрь?

– Ну, я… – Ральфу не хотелось признаваться, что разыгравшееся воображение не позволило ему отойти от двери больше чем на два шага. – Я сначала хотел войти туда, сэр, но потом увидел, что внутри почему-то горит свет. А этого не должно было быть. И подумал, что лучше остаться снаружи и караулить дверь.

– Правильно рассудил. – Рорк подошел к двери, осмотрел замки, взглянул на камеру наблюдения, укреп­ленную сверху. Лампочка на ней не горела, указывая, что камера выключена. – Ну что ж, Ральф, давай зай­дем внутрь и посмотрим, что там такое.

Ральф шумно сглотнул и энергично мотнул голо­вой:

– Конечно, сэр! – Затем, следуя за Рорком, он бо­язливо переступил порог. – А знаете, сэр, говорят, что убийцы всегда возвращаются на место преступления…

– Правда? – негромко откликнулся Рорк, огляды­ваясь вокруг. – Со временем ты узнаешь, Ральф, что такая вещь, как «всегда», случается в жизни очень ред­ко. Но на сей раз вполне может случиться так, что они и впрямь здесь, так что будь внимателен.

Сразу за дверью царил сумрак, но впереди мерцал смутный свет, вырывая из тьмы ступеньки лестницы, уходившей куда-то вниз. Рорк сунул руку в карман. Там лежал маленький шокер, запрещенный, кстати, для ис­пользования гражданскими лицами. Рорк положил его в карман, когда ему сообщили о том, что в театр, воз­можно, проникли взломщики.

Он двинулся по направлению к мерцающему впере­ди свету. В ноздри проник дух поспевающего домашне­го пива и еще один приглушенный запах, который Рорк безошибочно узнал. Так пахнет смерть.

– Да, боюсь, на сей раз ты не ошибся, Ральф, – пробормотал он и завернул за угол.

– О, черт! Ой, мамочки! – Голос Ральфа срывался, округлившиеся от ужаса глаза, не отрываясь, смотрели на фигуру, которая висела на веревке, уронив голову на грудь.

– Если тебе хочется блевать, в этом нет ничего стыд­ного. Но, пожалуйста, найди для этого другое место.

– А?

Рорк обернулся. Лицо мальчишки было белее по­лотна, глаза остекленели. Пожалев парня, Рорк поло­жил руку ему на плечо, надавил и заставил сесть на пол.

– Опусти голову и глубоко дыши. Это единствен­ный способ оклематься. Все будет нормально, сынок.

Оставив мальчика, Рорк подошел к повешенному.

– Бедный глупый ублюдок, – подумал он вслух и, вытащив из кармана сотовый телефон, набрал номер жены.

– Даллас, – ответила она. – Это ты, Рорк? Я сей­час не могу с тобой говорить, у меня дел по горло.

– Кстати, о горле… Я сейчас как раз смотрю на од­ного типа, которого за это самое место подвесили. Ко­роче, лейтенант, тебе придется приехать в театр. Вой­дешь через служебный вход – и сразу спускайся на нижний уровень. Я тут нашел для тебя еще один труп.

За смертью неизбежно следует рутинная работа, да­же если труп обнаружил муж опытного нью-йоркского детектива.

– Ты можешь его опознать? – спросила Ева у мужа.

– Квим. Лайнус Квим. После того как я тебе позво­нил, я сверился со списком персонала. Бригадир рабо­чих сцены. Ему было пятьдесят шесть. Разведен, детей не имеет. Он жил на Седьмой улице – один, как следу­ет из его личного дела.

– Ты был с ним знаком?

– Нет.

– Ладно, побудь пока здесь. Пибоди, дай мне лест­ницу. Я не хочу пользоваться этой, пока ее не осмотрят эксперты. Кстати, что это за парень, Рорк?

– Ральф Байден, из бригады уборщиков. Он сего­дня работал один. Заметил, что дверь на сцену не запер­та, и доложил своему начальству.

– Когда все это случилось? – спросила Ева, внима­тельно рассматривая упавшую лестницу и осколки раз­битой бутылки.

Рорк посмотрел на нее долгим взглядом и только потом заговорил:

– Он связался со службой контроля в одиннадцать двадцать три. Через шесть минут об этом доложили мне, а я пришел сюда ровно в двенадцать. Вы удовле­творены моим рапортом, лейтенант?

Ева хорошо знала этот тон и поняла, что Рорк раз­дражен, однако сейчас ей было не до того.

– Вы с парнем к чему-нибудь прикасались?

– Я знаю правила. – Рорк нахмурился. – Теперь уже не хуже, чем ты.

Ева что-то невнятно пробурчала и полезла вверх по принесенной лестнице.

Смерть через повешение всегда ужасна; достаточ­но взглянуть на это фиолетовое лицо, выкатившиеся глаза… «Покойный весил не больше шестидесяти кило­грамм», – прикинула Ева. Это мало, слишком мало, чтобы, упав вниз, тело собственным весом переломило шейные позвонки и подарило несчастному быструю и безболезненную смерть. Этот человек умирал долго и мучительно, сопротивляясь смерти и зная, что ему не суждено победить.

Рукой, покрытой специальным составом, Ева выта­щила из-за пояса повешенного вырванный из блокнота листок. Прочитав написанное, она бросила листок вниз.

– Упакуй его, Пибоди.

– Есть, босс. Самоубийство?

– Полицейские, которые торопятся с выводами, ча­ще всего оказываются в луже. Вызови бригаду экспер­тов и поторопи медиков. У нас – смерть по неустановленной причине.

Пристыженная Пибоди взялась за рацию, а Ева осмотрела узел на веревке.

– Почему, собственно, ты решила, что это само­убийство, Пибоди?

– Ну-у… Человек найден на своем рабочем месте повешенным, а это – традиционный способ самоубий­ства. Есть предсмертная записка, разбитая бутылка домашнего пива и один стакан. Кроме того, отсутствуют явные следы борьбы и насилия.

– Во-первых, повешение веками использовалось в качестве одного из видов казни. Во-вторых, пока у нас нет свидетельств того, что записка написана самим повешенным. В-третьих, до тех пор, пока тело не будет обследовано экспертами, мы не можем утверждать, что на нем отсутствуют следы насилия. А если даже они не обнаружатся, – Ева уже спускалась вниз, – это еще ни­чего не доказывает. Жертву, возможно, всунули в петлю в бессознательном состоянии.

– Понятно, босс.

– На первый взгляд это действительно похоже на самоубийство. Но мы не имеем права плавать на по­верхности. Мы обязаны нырять вглубь: наблюдать, со­бирать улики, анализировать и только потом делать вы­воды.

Ева отошла на несколько шагов назад и окинула взглядом картину происшествия.

– Человек приходит в пустой театр, садится, выпи­вает стакан пива, пишет короткую записку, делает акку­ратную петлю, залезает на лестницу, привязывает веревку к балке и прыгает вниз. Почему?

Посчитав, что вопрос адресован ей, Пибоди предло­жила наилучшее объяснение, которое пришло ей в го­лову:

– Он здесь работал, а самоубийцы обычно сводят счеты с жизнью именно на своем рабочем месте.

– Я говорю не о самоубийцах вообще, Пибоди, а о Квиме. О Лайнусе Квиме.

– Да, босс. Если он повинен в смерти Драко, что можно предположить, исходя из содержания записки, возможно, его замучили угрызения совести. Он вернул­ся сюда и восстановил баланс справедливости – покон­чил с собой под сценой, на которой был убит Драко.

– Думай, что говоришь, Пибоди! Вспомни убийство и то, как оно было осуществлено. Холодный расчет, дерзость, безжалостность. Где ты видишь место для «угрызений совести»?

Сказав это, Ева развернулась и пошла в дальний угол помещения, где на корточках сидел Ральф.

– Подумаешь, большое дело! – пробормотала Пибоди. Девушку мучил стыд из-за того, что ее отчихвостили в присутствии Рорка. – Она сейчас просто злится.

– Да, – подал голос Рорк, – она злится. Но не на тебя и не на меня. – Он смотрел на тело, которое пока­чивалось под потолком, и прекрасно понимал свою же­ну. – Ее оскорбляет смерть. И так бывает каждый раз, когда Ева с ней сталкивается.

– А сама говорит: «Не принимай это слишком близко к сердцу».

Рорк посмотрел на Еву, которая разговаривала с Ральфом, бессознательно загораживая от него своим те­лом подвешенный к балке труп.

– Да. Она так говорит.Рорк был терпелив. Он умел ждать и знал, что Ева его обязательно найдет – хотя бы для того, чтобы убе­диться, что он не сует нос в ее служебные дела.

Он поднялся на сцену, на которой все еще находи­лись декорации, изображающие зал суда, включил свет и сел на «скамью подсудимых». Это было забавно: мультимиллиардер – в бутафорском суде. Вынув кар­манный компьютер, Рорк стал просматривать послед­ние биржевые сводки. Так его и застала Ева – за картонной решеткой, в круге голубоватого света, с компь­ютером в руках.

– Тебя уже посадили? – шутливо поинтересовалась она.

– М-м-м? – Он поднял на нее глаза. – Отпустят, никуда не денутся. Ты же видела мое досье: ни одного правонарушения.

– Я видела твое досье уже после того, как ты влез в закрытые файлы и как следует все почистил.

– Это серьезное обвинение, лейтенант. У вас есть доказательства? – На его губах играла улыбка. – Впро­чем, я действительно никогда не имел удовольствия защищаться в суде по уголовным обвинениям. Как маль­чик?

– Кто? Ах, Ральф… Все еще трясется. – Она вылез­ла из люка на сцену. – Я велела ребятам отвезти его до­мой. Он нам пока не нужен. А когда оклемается, будет рассказывать дружкам о своем приключении, а они за это будут ставить ему пиво.

– Ты, как всегда, лестно отзываешься о человече­ской природе. А как Пибоди?

– Что ты имеешь в виду?

– Вы хороший учитель, лейтенант, но довольно жестокий. Она уже оклемалась после взбучки, которую ты ей задала?

– Она хочет стать детективом и расследовать убий­ства, а тут первое правило такое: отправляясь на место преступления, ты не должен брать с собой ничего – ни предубеждений, ни готовых выводов. И еще: не верь глазам своим. Нельзя воспринимать все так, как оно выглядит на первый взгляд. Ты думаешь, Фини не бил меня по башке, когда был моим наставником?

– И наверняка разбил себе все кулаки.

– Если ты намекаешь, что у меня твердокаменная го­лова, я на тебя не обижаюсь. А что касается Пибоди, то она в следующий раз будет лучше думать. И вообще, она слишком обидчивая. Ненавидит, когда ее критикуют.

Рорк протянул руку и тыльной стороной ладони по­гладил жену по щеке.

– Я с тобой согласен. А почему ты думаешь, что это не самоубийство?

– Я этого не говорила. Сначала нужно провести ряд исследований. Посмотрим, что скажут судмедэксперты.

– Меня интересует мнение не медиков, а твое.

Ева стиснула зубы и сунула руки в карманы, а потом заговорила – зло и напористо:

– Ты хочешь знать, что я думаю? Так вот, я думаю, что там, под сценой, поставили еще один спектакль, предназначенный только для одного зрителя – для меня. Кто-то всерьез считает меня дурочкой!

Рорк улыбнулся:

– Нет, этот «кто-то» считает тебя умной. Очень ум­ной, поэтому предусмотрел каждую мелочь, вплоть до домашнего пива, собственноручно приготовленного Квимом.

– Я осмотрела ящик Квима. Там до сих пор пахнет этим пойлом. Он, очевидно, что-то знал, и за это его убили. Бригадир рабочих сцены, говоришь? Значит, ему должно быть известно, где во время спектакля находит­ся все и вся: люди, реквизит…

– Так и должно быть.

– Что же он пронюхал? – задумчиво проговорила Ева. – Что он увидел, что узнал? Записка написана на листке, вырванном из его блокнота. Не исключено, что и почерк его. Если медэксперты не найдут ничего не­обычного, придется закрыть это дело, признав смерть следствием самоубийства.

Рорк встал со «скамьи подсудимых».

– Ты сегодня будешь работать допоздна?

– Да, похоже на то.

– Поешь как следует, а то во время работы ты вечно сидишь на одних шоколадных батончиках.

Ева похлопала себя по карманам, и лицо ее вытяну­лось.

– Кто-то опять спер мои батончики!

– Вот ведь сволочи! – Рорк наклонился и поцело­вал жену. – Увидимся дома.

Убеждение Евы в том, что люди искусства ведут бо­гатую и беззаботную жизнь, пошатнулось после посе­щения жилища Майкла Проктора. А когда она попала в квартиру Лайнуса Квима, от него не осталось и следа.

– Господи, какая дыра! – прошептала она, огляды­вая крохотную комнату на первом этаже. Два мутных стрельчатых окошка были забраны решетками, покры­ты толстым слоем грязи и почти не пропускали свет. Зато уличный шум и дребезжание от проезжавших то и дело поездов метро проникали в жалкую комнатенку беспрепятственно. Абсолютно инородным телом здесь выглядел засиженный мухами компьютерный блок.

Ева щелкнула выключателем, и под потолком заго­релась тусклая желтая лампочка. Она автоматически су­нула руки в карманы. Здесь было даже холоднее, чем на улице. Комната пропахла застарелым потом, грязью и, судя по всему, последней трапезой Квима, состоявшей из жареного фарша и фасоли. Остатки ее можно было лицезреть на грязной неубранной тарелке, стоявшей на колченогом столе.

– Ну-ка, посмотри, сколько этот бедолага зараба­тывал, – велела помощнице Ева.

Пибоди достала блокнот и принялась листать стра­ницы.

– Его ставка за один спектакль составляла восемь­сот пятьдесят долларов, – сообщила она, – плюс плата за сверхурочные. Двадцать пять процентов он отда­вал – профсоюзные взносы, медицинская страховка и так далее. Но все равно у мужика выходило примерно триста тысяч баксов в год.

– И при этом жил в такой пакости! Куда же он де­вал деньги? Варианта только два: либо тратил все до цента, либо копил.

Ступая по голому полу, Ева подошла к компьютеру.

– Эта хреновина еще древнее, чем та, от которой я только что избавилась.

Она нажала кнопку включения. Компьютер кашля­нул, завизжал, и монитор засветился голубым светом. Осторожно, чтобы не запачкаться, Ева уселась на шат­кий стул и попыталась найти файлы с финансовой ин­формацией Лайнуса Квима. Компьютер потребовал па­роль доступа.

– Я тебе покажу пароль!

Ева обозлилась и трахнула по крышке системного блока кулаком, однако это не помогло.

– Займись этой сволочью, Пибоди, – велела она, а сама подошла к ветхому комоду и принялась выдвигать ящики и перебирать их содержимое. – Смотри-ка, программки спектаклей с участием Айрин Мансфилд.

Пибоди за ее спиной пыталась урезонить непокор­ный компьютер.

– Ага, наш дружок, оказывается, был азартным иг­роком. Возможно, именно этим объясняется убожество его норы. Он записывал все свои ставки, выигрыши и проигрыши. Проигрышей – большинство.

Ева выдвинула следующий ящик.

– Так-так, ты только погляди! Брошюры о тропиче­ских островах. Эй, Пибоди, плюнь на пароль, посмот­ри, не интересовался ли он информацией о Таити.

Она перешла к стенному шкафу и стала перебирать одежду, тщательно прощупывая карманы. Осмотрев шкаф на предмет возможных тайников, Ева на всякий случай проверила и две пары стоявших там стоптанных ботинок. Она обратила внимание на то, что покойный не хранил ни фотографий, ни сувениров – только записные книжки. Одежды у него было мало: помимо бо­тинок, несколько рубашек с потертыми воротниками и старый мятый костюм. В холодильнике обнаружилось несколько пачек замороженного фарша, пара бутылок домашнего пива и большой, не открытый еще пакет соевых чипсов. Ева взяла его в руки и нахмурилась.

– Почему человек, который явно помешан на эко­номии, покупает огромный пакет чипсов, а потом ве­шается, даже не открыв его? – задумчиво проговорила она.

– Может, он находился в депрессии? Многие люди не могут есть в таком состоянии. А вот я – наоборот. Когда мне плохо, я начинаю жрать все подряд.

– Похоже, последний раз он ел сегодня утром. – Ева сунула руку в мусорное ведро и вытащила смятый пакет. – Соевые чипсы, – сказала она, подмигнув Пи­боди. – Скорее всего, он прикончил их вчера вечером, а другой пакет приберег на сегодняшний. В холодиль­нике охлаждается одна полупустая бутылка пива и две полные.

– Ну, может быть… Вот, лейтенант, хорошие ново­сти относительно Таити. Видимо, он этим очень инте­ресовался. Тут и снимки, и информация о климате, о гостиницах. И еще полуголые девицы.

– Интересно, чем привлекли маленького человеч­ка, живущего в большом городе, далекие острова?

Ева подошла к компьютеру и увидела на экране изо­бражение полногрудой таитянки в ожерелье из тропи­ческих цветов.

– Посмотри, искал ли он информацию о том, как добраться до Таити, – велела она. Пибоди ввела не­сколько команд и через десяток секунд сообщила:

– Он выяснял возможности перелета на Таити двадцать восьмого марта 2001 года. Самые лучшие усло­вия предлагает компания «Авиалинии Рорка».

– Ну, разумеется! – сухо обронила Ева. – Итак, се­годня утром Лайнус Квим выяснял, как добраться на Таити. А загранпаспорт у него есть?

– Он сделал запрос о выдаче ему загранпаспорта два дня назад.

– Значит, в путешествие собрался? Эх, Лайнус… Что же ты такое увидел? О чем узнал? – пробормотала Ева. – И откуда ты рассчитывал взять деньги, чтобы поехать на острова? Давай-ка, Пибоди, возьмем эту бандуру с собой и отвезем ее Фини.

Сценический дебют Элизы Ротчайлд состоялся, ко­гда ей было всего шесть месяцев, в комедии о том, как маленький ребенок изводит своих родителей. Поста­новка с треском провалилась, но Элизу критики назы­вали «лапочкой» и «милашкой». Мать и дальше продол­жала проталкивать ее, водила на бесконечные пробы, так что в возрасте десяти лет Элиза уже была ветераном сцены. К двадцати годам она превратилась в широко известную характерную актрису, обладательницу мно­жества почетных наград и призов, владелицу домов на трех континентах. За спиной у нее был первый и последний брак, оказавшийся несчастливым и закончив­шийся разводом.

Когда ей исполнилось сорок, она была на сцене уже так давно, что всем надоела, включая продюсеров. Не желая признаваться в том, что ее списали со счетов, Элиза говорила всем, что сама решила оставить искус­ство, и следующие десять лет жизни провела, кочуя по великосветским вечеринкам и сражаясь с невыносимой скукой. Когда подвернулся случай сыграть сварливую сиделку в театральной постановке «Свидетель обвине­ния», Элиза для виду покапризничала, но позволила се­бя упросить, а оставшись одна, заплакала от радости и облегчения.

Она любила театр так, как не любила в своей жизни ни одного человека. Отмена спектакля стала бы для нее катастрофой. Так что теперь, когда приехала полиция, Элиза решила играть свою роль с достоинством и не го­ворить ничего лишнего.

Она открыла дверь сама – женщина, обладающая суровой привлекательностью и не скрывающая своего возраста. Ее золотисто-каштановые волосы были тро­нуты сединой, а вокруг больших оленьих глаз вилась паутинка морщинок. Небольшое крепкое тело Элизы было облачено в тунику, прихваченную поясом на та­лии, и свободные брюки. Она протянула Еве руку, уни­занную кольцами, холодно улыбнулась и отступила на­зад, давая понять, что незваные гости могут войти.

– Здравствуйте, – сказала она ровным голосом, в котором слышался гранит Новой Англии. – Приятно видеть, что полиция Нью-Йорка не сидит сложа руки.

– Спасибо, что уделили нам время, мисс Ротчайлд.

– У меня не было другого выбора, разве не так?

– Если посчитаете нужным, вы имеете право при­гласить своего адвоката.

– Мне это известно. На тот случай, если он мне по­надобится, мой адвокат всегда наготове. – Элиза сделала приглашающий жест в сторону гостиной. – Я знакома с вашим мужем, лейтенант. Он – самый привлекательный мужчина из всех, с которыми мне до­водилось встречаться. Возможно, он рассказывал вам, что я не хотела соглашаться на роль миссис Плимсолл. Откровенно говоря, я приняла это предложение только потому, что не смогла противиться чарам вашего супру­га. – Она опять улыбнулась и, усевшись в кресло с вы­сокой спинкой, положила руки на широкие подлокот­ники. – Рорк неотразим!

– Так, значит, именно он убедил вас принять уча­стие в постановке?

– Лейтенант, я уверена: вам лучше, чем кому бы то ни было, известно, что Рорк способен уговорить любую женщину на что угодно. Разве не так? – Ее глаза изучающе рассматривали Еву, а затем равнодушно скольз­нули по Пибоди. – Однако вы, вероятно, пришли ко мне не для того, чтобы обсуждать Рорка. Вас интересует другой человек, также обладавший смертоносной при­влекательностью. Хотя, на мой взгляд, Ричарду не хва­тало обаяния и… скажем так, благородства, присущего вашему мужу.

– У вас был роман с Драко?

Элиза несколько раз моргнула, а потом громко и с удовольствием рассмеялась.

– О, моя дорогая девочка, я даже не знаю, веселить­ся мне или обижаться. О господи! – Сделав глубокий вдох, Элиза постучала себя по груди, словно застряв­ший там смех мешал ей дышать. – Должна признать­ся, Ричард никогда не считал нужным тратить на меня свое драгоценное время. Он считал меня слишком за­урядной и непривлекательной с точки зрения секса. И еще – «чересчур умной». Это его слова. Избыток ин­теллекта у женщины он считал непростительным недо­статком.

Элиза помолчала. Со стороны это должно было вы­глядеть так, будто она наговорила много лишнего и те­перь жалеет об этом. Затем она сменила тему.

– Галантность не относилась к числу его досто­инств. Он часто позволял себе гадкие шутки относи­тельно моей непривлекательности. Даже в дни нашей молодости я казалась ему слишком неинтересной, ор­динарной. Я не удивлялась и не обижалась. Мы с ним были одногодки и, следовательно, я была для него слишком стара. Да к тому же хорошо защищена своим персональным панцирем. А Ричард предпочитал деву­шек помоложе и совсем беззащитных.

– Следовательно, ваши отношения были сугубо профессиональными? – спросила она.

– Можно сказать и так. Разумеется, мы общались. Театральное сообщество – это вообще очень узкий круг, в котором топчутся одни и те же люди, занимаясь кровосмешением – и в прямом, и в переносном смыс­ле. В течение многих лет мы встречались с Ричардом на премьерах, на разных вечеринках… Но мы приходили туда не в качестве парочки, а по отдельности. Нам было просто общаться, поскольку я не интересовала Ричарда в сексуальном плане, и это снимало напряжение.

– Но друзьями вы не были?

– Нет, это слово в данном случае абсолютно неуме­стно.

– Вспомните день премьеры. Где вы находились во время той сцены, когда Кристина Воул вызывается на суд в качестве свидетеля?

– Я пошла к себе в гримерку, чтобы проверить, в по­рядке ли грим. Я, как и многие мои коллеги, гримиру­юсь сама. Потом я вернулась за кулисы. В следующем выходе я должна стоять среди публики в зале суда – вместе с сэром Уилфредом и Дианой – и наблюдать за происходящим.

– Вы с кем-нибудь разговаривали в это время?

– Ну, конечно! За кулисами было полно людей – в основном из обслуживающего персонала, и я навер­няка перекинулась с кем-нибудь парой слов. Кроме то­го, в коридоре мы столкнулись с Карли.

– Столкнулись?

– Да. Я выходила из гримерной, а она как раз на­правлялась в свою. Причем очень торопилась, словно ей скоро выходить на сцену. Говорили ли мы с ней?

Элиза задумалась, сложив губы трубочкой и устре­мив взгляд в потолок, словно пыталась вспомнить.

– Вроде бы да. Она, кажется, пожаловалась на Ри­чарда. Он в очередной раз оскорбил ее, а, надо сказать, Ричард отменно умел это делать. – Элиза говорила, глядя прямо в глаза Евы. – Не могу сказать, что я ей со­чувствовала. Она достаточно умная женщина и должна понимать, чем чреват роман с таким человеком, как Ри­чард Драко. Именно это я сказала и Кеннету перед тем, как выйти на сцену.

– Вы и его видели?

– Да, он расхаживал за кулисами и что-то бормотал себе под нос. Он всегда такой перед выходом. Я даже не уверена, что он меня заметил, а тем более услышал то, что я ему говорила. Кеннет старается не выходить из образа в течение всего спектакля, а по сценарию он полностью игнорирует миссис Пимсолл.

– С кем еще вы общались?

– Ну-у… Ах да, я видела Майкла Проктора. Он сто­ял за кулисами. Уверена, он мечтал о том дне, когда ему выпадет счастье сыграть Воула. Только, ради бога, не подумайте, будто я считаю, что преступление организовал Проктор. Он такой беспомощный… Боюсь, через год-другой театр раздавит его. В нашем деле необходим крепкий панцирь, а у Майкла его нет.

– А Айрин Мансфилд вы тоже видели?

– Конечно. Она мчалась к себе в гримуборную, после сцены в баре: ей нужно было сменить костюм и перегримироваться. Но, откровенно говоря, лейтенант, если вы хотите знать, кто где находился и чем занимал­ся между двумя заключительными сценами, вам следует обратиться к Квиму. Он – бригадир рабочих сцены. Та­кой взъерошенный человечек с бегающими глазками, которые тем не менее подмечают абсолютно все. Квим вездесущ.

– Уже нет, – сказала Ева. – Сегодня утром Лайнуса Квима обнаружили повешенным в помещении под сценой.

В первый раз за все время разговора полированная скорлупа Элизы треснула. Она стиснула руки и прижала их к груди.

– Повешенным?! – Несмотря на многолетнюю профессиональную подготовку, ее голос сорвался на этом единственном слове. – Повешенным… – эхом повторила она. – Наверное, это ошибка. Кому понадо­билось убивать такого маленького безвредного лягу­шонка, как Квим?

– Внешне это выглядит как самоубийство.

– Чепуха! – Элиза поднялась на ноги. – Это абсо­лютная чепуха! Для того, чтобы покончить с собой, тре­буется либо огромное мужество, либо беспредельная трусость, а он не обладал ни тем, ни другим. Квим был бесцветным человечком, который отлично делал свою работу, но, кажется, никогда не получал от нее удовольствия. Если он мертв, значит, его кто-то убил. Уже вто­рой… – проговорила она, не обращаясь ни к кому кон­кретно. – Второй убитый в театре. А жанр трагедии предполагает три смерти. Кто следующий?

Ева промолчала, а Элиза, поежившись, снова опу­стилась на стул.

– Нас кто-то убивает. – Ее глаза, которые только что лихорадочно блестели, теперь потухли, а лицо вы­ражало тревогу. – Это уже другая драма, лейтенант Даллас, которая больше напоминает позднюю Агату Кристи, ее произведение «Десять негритят». Десять че­ловек, почти не связанных друг с другом, погибают один за другим. Я не хочу играть в этой пьесе! Вы долж­ны положить этому конец!

– Именно это я и собираюсь сделать. Есть ли у вас недоброжелатели, мисс Ротчайлд?

– Нет, у меня нет врагов – по крайней мере, таких, которые могли бы желать моей смерти. Но мы, люди те­атра, очень суеверны. Бог троицу любит. Если произо­шли две смерти, должна последовать и третья. Если, ко­нечно, вы ее не предотвратите.

Запищал домофон, и голос портье жизнерадостно проговорил:

– Мисс Ротчайлд, к вам пришла мисс Лэндсдоун. Пропустить ее?

– Я сейчас занята… – заговорила было Элиза, но Ева перебила ее и громко произнесла:

– Да, проводите ее сюда. Карли часто у вас быва­ет? – спросила она, обращаясь к Элизе.

– Нет. Пару раз была, конечно. Я люблю компа­нию. Но не припомню, чтобы она заявлялась вот так, как сейчас, без приглашения. Честно говоря, я сейчас не в настроении с ней болтать.

Дверь открылась, и на пороге возникла Карли Лэнд­сдоун. Для того чтобы описать выражение ее лица, луч­ше всего подошло бы слово «очумелое». Однако, когда Карли увидела Еву, с ней произошла серия трансфор­маций: первоначальная растерянность перешла в шок, а затем она надела маску беззаботности и равнодушного любопытства.

– Вы здесь, лейтенант? Вот уж не думала… Видимо, я выбрала неподходящее время, чтобы навестить Элизу.

– Отчего же? Вы избавили меня от хлопот разыски­вать вас для допроса.

– К сожалению, со мной нет моего адвоката. Я ша­талась по магазинам и, оказавшись поблизости, решила заглянуть к Элизе.

Ева скептически посмотрела на пустые руки Карли. Та заметила ее взгляд и поспешила объяснить:

– Я велела отправить покупки мне домой. Ненави­жу таскать пакеты.

Карли и Элиза обнялись и обменялись формальны­ми поцелуями.

– Я и не знала, что ты развлекаешь полицию Нью-Йорка. Может, мне уйти?

– Нет. – Элиза вцепилась в руку Карли. – Лейте­нант только что сообщила мне, что погиб Квим. Лайнус Квим.

– Я знаю. Об этом только что передавали в ново­стях.

– Но вы же, кажется, ходили по магазинам? – за­метила Ева.

– Вот именно, – кивнула Карли. – Я зашла в мага­зин электротехники, где работали сразу несколько теле­визоров, и как раз в это время шли новости. – Карли поднесла руки к горлу, как бы борясь с волнением. – Я была ошеломлена, не знала, что думать! Это непода­леку, вот я и решила зайти. Мне хотелось поговорить с человеком, который сумеет понять…

– Понять что? – поинтересовалась Ева.

– В новостях говорили, что смерть Квима связана с убийством Ричарда. Я не понимаю, что это значит. Ри­чард обслугу даже взглядом не удостаивал! Мне кажет­ся, он полагал, что декорации на сцене меняются и ус­танавливаются сами собой, каким-то волшебным обра­зом. Он даже не задумывался о том, что за всем этим стоят живые люди. С высоты своего величия он ничего не замечал. Так какая может быть связь между ним и рабочим сцены?

– Но вы-то Квима замечали?

– Конечно. Маленький, побитый молью челове­чек. – Карли передернула плечами. – Элиза, не люблю быть обузой, но сейчас я бы с удовольствием чего-ни­будь выпила.

– Я и сама не против, – ответила хозяйка дома и направилась к бару.

– Вы видели Квима в день премьеры?

– Видела. Он делал свою работу. Как всегда – уг­рюмо и молчаливо.

– Вы с ним говорили?

– Возможно. Честно говоря, я не помню. Мне вод­ку со льдом, – сказала Карли, обращаясь к Элизе. – И побольше.

– Вы не выглядели расстроенной, когда на ваших глазах был убит Ричард Драко, – заметила Ева.

– Я уже говорила вам: смерти Ричарда могли желать очень многие, лейтенант.

– И вы в том числе?

– Да. – Карли взяла протянутый Элизой бокал и сделала большой глоток. – Я – в первую очередь. Но смерть Квима все изменила. Мне хотелось бы знать, действительно ли она связана со смертью Ричарда. Да­же сама мысль об этом пугает меня.

– Бог троицу любит, – словно загипнотизирован­ная, повторила Элиза.

– Спасибо, дорогая, ты меня успокоила. – Карли поднесла бокал к губам и залпом выпила все, что в нем оставалось.

-Чудные! Какие чудные люди, – проговорила Ева, усаживаясь в машину. – Великому, по их же словам, артисту на глазах у всех всаживают в сердце нож, и они спокойны. Потом вешают рабочего сцены, и с ними на­чинается истерика.

Она сняла трубку автомобильного телефона и на­брала номер Фини. Его отчет был лаконичен:

– В течение двух последних суток не зарегистриро­вано ни одного входящего звонка на телефон Квима. И он сам не звонил никому из тех, кто значится в твоем списке. Звонил только своему букмекеру.

– Фини, не разочаровывай меня! Скажи мне что-нибудь интересное, иначе я умру от скуки.

– Он заказал билет первого класса на Таити, но так его и не выкупил. Вылет был назначен на следующую среду. Кроме того, он заказал себе роскошный номер на курорте «Остров наслаждений». На месяц! И, представь себе, интересовался недвижимостью. Желал приобрес­ти дом на побережье.

– Значит, парень рассчитывал на какой-то допол­нительный доход.

– Или был большим мечтателем. По крайней мере, в его компьютере я не нашел даже намека на какие-то побочные доходы.

– Неплохой «побочный доход» приносит шантаж. Правда, иногда он заканчивается петлей, – проговори­ла Ева.

– Кстати, по этому поводу я как раз сейчас хотел потрепать Морса.

– Флаг тебе в руки, – сказала Ева и положила трубку.

ГЛАВА 9

– Лейтенант Даллас? Ну, слава богу! – Темные, ра­достно блестевшие глаза главного патологоанатома Морса за толстыми линзами рабочих очков казались огромными, а брови – густыми, как толстые мохнатые гусеницы. У окончания левой брови посверкивало ма­ленькое серебряное колечко.

Он вытянул руку вбок, повернул ее ладонью вверх и пошевелил пальцами. Ассистент Морса, недовольно ворча, вытащил из кармана мятую двадцатку и положил ее в открытую ладонь шефа. В следующую секунду бу­мажка исчезла в кармане мятого зеленого халата пато­логоанатома.

– Ты никогда меня не подводишь, Даллас. А ты, Рочинский, запомни главную заповедь: никогда не иг­рай против банкомета.

– Выиграл пари? – поинтересовалась Ева.

– Ага! Поспорил со своим помощником на то, что ты заявишься к нам еще до пяти часов.

– Как хорошо быть предсказуемой. – Ева посмот­рела на труп темнокожей девушки, лежавший на сталь­ном хромированном столе под скальпелем Морса; на ее груди и животе уже был сделан надрез в форме буквы Y. – Но это не мой покойник.

– Ты на удивление наблюдательна. Познакомься: Элиан Прин. Ее дело ведет детектив Гаррис. Уличная шлюха. Умерла чуть раньше твоего клиента. Ее нашли на автостоянке аэропорта Ла-Гардиа, в «Лексусе-49».

– Не поладила с сутенером?

– Да нет, явных следов насилия на теле не обнару­жено, сексуальных контактов перед смертью не имела. – Морс вынул из брюшной полости трупа печень, взвесил на руке и положил на стальной поднос.

Ева наклонилась и внимательно пригляделась к ру­ке покойницы.

– У нее кожа имеет голубоватый оттенок, – заме­тила она. – Особенно под ногтями. Похоже, наркоти­ки. Скорее всего, «экзотика» или «попрыгун».

– Очень хорошо, молодец! Когда у тебя появится желание заменить меня возле этого разделочного стола, только дай знать. То-то повеселишься! Скоро День свя­того Патрика – вот и отпразднуем его… в холодильной камере.

Глаза Морса смеялись.

– Извини, боюсь, как раз в этот день я буду занята. Ну а где же мой-то покойник? Мне срочно нужен отчет о том, были ли обнаружены в его организме какие-то посторонние вещества.

Морс ответил не сразу. Его руки проворно сновали в такт наступательной рок-мелодии, звучавшей из дина­миков магнитофона.

– Я знал, что тебе, как всегда, будет невтерпеж, и отдал твоего парня молодому Файнштейну.

– Ты отдал моего покойника какому-то новичку?

– Мы все когда-то были новичками, Даллас. Кста­ти, о новичках, где твоя крепышка Пибоди?

– Работает. Слушай, Морс, это очень важное дело. И очень срочное.

– Вы всегда так говорите.

– Я уверена, что это убийство, но обставлено все так, чтобы со стороны выглядело самоубийством. Мне нужно, чтобы над моим покойником поработал профессионал, Морс!

– Других не держим, – невозмутимо откликнулся патологоанатом. – Расслабься, Даллас, иначе погиб­нешь от стрессов.

Морс подошел к телефону, набрал номер и сказал кому-то несколько слов. Положив трубку, он повернул­ся к Еве:

– Файнштейн сейчас подойдет: А ты, Рочинский, отнеси внутренние органы молодой леди в лабораторию и приступай к своей кровавой работе.

– Послушай, Морс, у меня два убийства и все основания предполагать, что они связаны друг с другом!

– Да-да, но это уже не моя, а твоя епархия. – Морс стянул окровавленные резиновые перчатки, бросил их в мусорный бак, а затем вымыл руки, протер их дезинфи­цирующим раствором и подержал под ультрафиолето­вой сушилкой. – Успокойся, Даллас, я присмотрю за тем, как работает паренек. Но пойми, я не могу не дать ему шанс испытать свои силы.

– Ладно, хорошо.

Морс снял марлевую маску и очки, а затем избавил­ся от халата, под которым оказались элегантная розовая рубашка и ярко-синие брюки.

– Ишь, как ты принарядился, – сухо произнесла Ева. – На очередную вечеринку собираешься?

– Я же тебе говорю, у нас тут что ни день – то вече­ринка.

Ева подумала, что Морс, возможно, специально вы­бирает одежду таких кричащих цветов – чтобы хоть та­ким образом дистанцироваться от этого мрачного места и своей жестокой работы. Тут за что угодно уцепишься. Какое же, наверное, это непосильное бремя: каждый день возиться в крови, в чужих внутренностях, видеть ошметки, в которые безжалостно превращают друг дру­га обезумевшие от злобы человеческие существа! Не будь какого-нибудь спасительного клапана, какой-ни­будь палочки-выручалочки, тут и самому недолго ли­шиться рассудка.

«А я сама?» – неожиданно подумала она.

– Как дела у Рорка? – поинтересовался Морс.

– Нормально. Хорошо.

Вот оно! Рорк и есть ее палочка-выручалочка. До его появления в жизни Евы существовала только работа. Ничего, кроме работы. И, не появись Рорк, довольно скоро настал бы день, когда и она дошла бы до края, за которым – либо безумие, либо бездна.

Впрочем, к черту! Хватит об этом думать!

– А, вот и Файнштейн! Постарайся быть с ним по­ласковее, – прошептал Морс.

– Я что, по-твоему, зверь лютый?

– Ты – хуже, – с улыбкой ответил патологоанатом, дружески обняв Еву за плечи. – Герберт, лейтенант Даллас интересуется телом, которое я передал тебе в работу сегодня днем.

– Да, конечно. Лайнус Квим, белый мужчина пяти­десяти шести лет, причина смерти – удушение.

Файнштейн, тощий молодой человек с мелово-белой кожей и светлыми глазами, говорил торопливо, сбиваясь на фальцет, и нервно перебирал пальцами карандаши, которые торчали в нагрудном кармане его ха­лата.

«Он не просто новичок, – подумала Ева. – Он со­всем зеленый новичок».

– Вы хотели бы осмотреть тело? – услужливо спро­сил Файнштейн.

– А по-вашему, я приперлась сюда, чтобы… – Длинные пальцы Морса с силой сжали ее плечо, и она изо всех сил стиснула зубы. – Гм… да, спасибо. Я хоте­ла бы осмотреть тело и ознакомиться с вашим отчетом. Если вы не против.

– Тогда, прошу вас, следуйте за мной.

Файнштейн направился к двери, а Ева перевела ле­дяной взгляд на Морса.

– Ему сколько годков – двенадцать?

– Двадцать шесть. Терпение, Даллас, терпение!

– Ненавижу это слово! От него все вокруг покрыва­ется паутиной.

Однако она покорно последовала за Файнштейном, который, подойдя к высокому – до потолка – холо­дильнику с выдвижными ящиками, потянул один на себя. Из ящика вырвалось холодное облачко.

– Как видите… – Файнштейн откашлялся, прочи­щая горло. – На теле нет следов насилия, если не счи­тать странгуляционной линии. Никаких повреждений и следов борьбы. Под ногтями умершего обнаружены микроскопические волокна от веревки. Это показыва­ет, что веревку привязывал он сам. Все говорит за то, что погибший по собственной воле свел счеты с жиз­нью.

– Значит, вы тоже пытаетесь впарить мне версию самоубийства? – Она с возмущением оглянулась на по­дошедшего Морса. – А как же другие исследования: со­став крови, наличие токсических веществ?

– Я… Гм, я как раз собирался об этом сказать, лей­тенант. Мы обнаружили наличие в организме агелоксита и…

– Говори на человеческом языке, Герберт. Она коп, а не ученый.

– О да, сэр. Прошу прощения. Так вот, в организме обнаружены остатки вещества, которое на уличном жаргоне называется «спокуха», а также небольшое кoличество домашнего пива. Самоубийцы очень часто принимают такую смесь, поскольку она успокаивает нервы. Эдакое «лекарство против страха».

– А я все равно не соглашусь с тем, что этот человек сам покончил с собой, черт меня дери! – заявила Ева. – И если вы…

– Я с вами полностью согласен, лейтенант.

Эти слова Файнштейна прервали тираду, которой собралась было разразиться Ева.

– Вы – что? Согласны?..

– Да. Видите ли, меньше чем за час до смерти по­койный съел большой хот-дог с изрядным количеством горчицы, а еще раньше, утром, он позавтракал сливоч­ными вафлями, вареными яйцами и запил все это при­мерно тремя чашками кофе.

– Ну и что?

– Если погибший знал о том, как действует смесь «спокухи» и домашнего пива, он должен был знать и о том, что кофе может нейтрализовать действие этого… гм… коктейля. Тем не менее кофе он пил – и очень крепкий. Этот факт, а также то, что домашнее пиво обнаружено в очень незначительном количестве, вызыва­ет серьезные сомнения в версии самоубийства.

– Вы ведете к тому, что мы все-таки имеем дело с убийством?

– Я веду к тому, что мы имеем дело с загадочной смертью – смертью при невыясненных обстоятельст­вах. – Встретившись глазами с буравящим взглядом Евы, Файнштейн сглотнул. – Выяснить, было ли это преступлением или самоубийством, можно будет лишь после того, как появятся новые свидетельства в пользу той или иной версии.

– Ну что ж, отлично сработано, Герберт, – одобри­тельно кивнул Морс. – Если лейтенант выяснит какие-то подробности, она сообщит тебе.

Файнштейн с облегчением вздохнул и поспешно ре­тировался.

– В итоге получается, что я от вас так ничего и не получила, – вздохнула Ева.

– Наоборот, – возразил Морс. – Герберт открыл перед тобой дверцу, дал тебе то, чего не дали бы боль­шинство других экспертов. Не одни только голые фак­ты, как того требуют наши инструкции, а возможность проникнуть в мысли и настроение погибшего. В данных обстоятельствах такая формулировка, как «смерть при невыясненных обстоятельствах», – это максимум, что ты могла от нас получить.

-Смерть при невыясненных обстоятельствах… – пробормотала Ева, садясь за руль своего автомобиля.

– Что ж, это тоже какая-никакая, а дверца, – от­кликнулась Пибоди, поднимая взгляд от карманного компьютера. Увидев, как сузились глаза начальницы, она сразу съежилась. – Что? Что я такого сказала!

– Если я услышу эти слова еще от кого-нибудь, в ту же секунду выброшу его в окно! – Ева завела мотор. – Скажи, Пибоди, я похожа на лютого зверя?

– Вы хотите, чтобы я показала вам свои шрамы, или просто поговорить захотелось?

– Заткнись, Пибоди!

Они поехали в сторону Управления полиции.

– Сегодня состоится важный футбольный матч, – заговорила Пибоди. – Квим поставил на одну из ко­манд сто долларов – это его максимальная ставка. Макнаб только что вытащил эту информацию из ком­пьютера, – с оттенком гордости добавила она. – Странно, что он сделал эту ставку всего за несколько часов до того, как повеситься. У меня тут имеется имя, и адресок его букмекерши. Ой, забыла, вы же приказали мне заткнуться! Извините, босс.

– Еще шрамов захотелось?

– Честно говоря, нет. Теперь, когда я стала жить половой жизнью, мне лишние шрамы ни к чему. Ее зо­вут Мэйлу Йоргенсен. Она обитает в Вест-Виллидже.

Пибоди нравился район Вест-Виллидж с его богем­ным шиком и здешней публикой с бритыми головами или дикими разноцветными прическами, лениво слоняющейся по тротуарам. Ей нравилось наблюдать за уличными художниками, делающими вид, что они слишком великие, чтобы торговать своими произведе­ниями. Даже уличные воришки были здесь какие-то элегантные, лощеные.

Торговцы продавали с лотков горячий вегетариан­ский шашлык из свежих овощей, собранных на полях общества «Гринпис». Учуяв манящий запах, Пибоди сглотнула слюну и тоскливо подумала об ужине.

Ева остановила машину возле опрятного дома, ви­димо, перестроенного из какого-то старинного склад­ского помещения.

– Когда-нибудь я тоже поселюсь в таком же очаро­вательном месте, – мечтательно проговорила Пибоди, вылезая из машины и окидывая взглядом окрестности. – Вон, смотрите, на этом углу – симпатичный, чистенький магазинчик деликатесов, а на том – круг­лосуточный мини-маркет.

– Ты, я вижу, даже жилье подбираешь так, чтобы находиться поближе к еде, – сварливо заметила Ева, выбираясь из машины.

Повинуясь внезапному импульсу, Ева проигнориро­вала домофон и открыла дверь с помощью универсаль­ного полицейского ключа.

– Пусть наш приход окажется для Мэйлу сюрпри­зом, – сказала она.

В небольшом холле, который казался стерильным, был лифт и четыре почтовых ящика.

– Так, значит, в этом доме всего четыре кварти­ры, – с завистливым вздохом произнесла Пибоди. – Ну и ну!

– Да, сомнительно, чтобы букмекер, будь он мужи­ком или бабой, мог позволить себе такие апартамен­ты, – согласилась Ева.

Она вспомнила убогую нору Лайнуса Квима, распо­лагавшуюся всего в нескольких кварталах отсюда, и по­думала, что букмекерша живет куда лучше своих клиен­тов. «Никогда не играй против банкомета», – сказал Морс. Что правда, то правда!

В здании царила гробовая тишина. Ева надавила на кнопку звонка в квартиру 2-А и стала ждать. Через не­сколько мгновений дверь распахнулась, и взору при­шедших предстала странная парочка: необъятных раз­меров женщина с огромной копной рыжих волос и ма­ленькая белая собачка, заходящаяся лаем.

– Вы как раз вовремя… – заговорила женщина, за­тем осеклась и подозрительно сощурила золотистые глаза; лицо у нее было белым, как алебастр. – Я думала, это человек, который гуляет с моей собачкой. Он поче­му-то опаздывает. А если вы коммивояжеры, то я у вас ничего покупать не буду.

– Мэйлу Йоргенсен?

– Ну и что с того?

– Мы из полиции Нью-Йорка. – Ева полезла было в карман за полицейским значком, но внезапно в ее ру­ках оказался лающий комок шерсти. – А, черт!

Она швырнула собаку Пибоди и ворвалась в квар­тиру следом за толстой рыжей теткой, которая с пора­зительной для ее габаритов прытью кинулась к широ­кой панели с несколькими светящимися мониторами и компьютерами. Ева вцепилась в ее рыжие лохмы и они обе повалились на пол, словно два срубленных де­рева.

Не успела Ева моргнуть, как оказалась погребенной под сотней с лишним килограммов трепещущей от страха и жира плоти. Она попыталась ударить женщину коленом в пах – и лишь чудом увернулась от длинных, как ножи, ногтей, покрытых синим лаком, которые, пройдя в дюйме от лица, оцарапали ей шею.

В ноздри Евы ударил запах ее собственной крови, и внутри поднялась жаркая волна бешенства. Она выру­галась, изогнулась и изо всех сил ударила локтем в бе­лое лицо Мэйлу. Послышался явственный хруст, из сломанного носа бабищи хлынул поток крови, а затем ее золотистые глаза закатились, и она безжизненно об­мякла.

– Сними ее с меня, Христа ради! – прохрипела Ева. – Она весит целую тонну, и меня сейчас расплю­щит.

– Помогите мне, лейтенант. Это просто гранитная глыба, мне одной не справиться. Вы толкайте, а я буду тащить.

Неимоверными совместными усилиями женщи­нам удалось перекатить тело Мэйлу, и теперь она ле­жала на спине, раскинув руки – толстые, как стволы молодых деревьев. Вся в поту, Ева села и, пытаясь от­дышаться, оглядела свои забрызганные кровью джин­сы и куртку.

– Черт, мне показалось, что на меня упал небо­скреб, – проговорила она. – Да заткни ты эту поганую собаку!

– Как? – Пибоди с симпатией посмотрела на бе­лую собачонку, которая сидела в углу комнаты и зали­валась пронзительным лаем.

– Да хоть шокером…

– Что вы, лейтенант! Как же можно?! – испуганно прошептала девушка.

– А что тут такого? – Ева снова окинула взглядом свою окровавленную одежду, потрогала оцарапанную шею и задумчиво проговорила: – Интересно, чьей здесь больше крови – ее или моей?

– Ой, как глубоко она вас поцарапала! – испугалась Пибоди, присмотревшись к ранам Евы. – Я сбегаю в машину за аптечкой.

– Не сейчас. – Ева нагнулась и посмотрела на ле­жавшее рядом бесчувственное тело. – Давай-ка наде­нем на нее наручники, пока она не пришла в себя.

Эта задача оказалась не из простых, но наконец им удалось перевернуть хозяйку квартиры и сковать ей ру­ки за спиной. Ева встала и принялась рассматривать па­нель с мониторами.

– Она явно занималась чем-то незаконным и реши­ла, что мы пришли ее арестовывать.

– Хотите, я запрошу в управлении ордер на обыск?

– Вот мой ордер! – огрызнулась Ева, прикоснув­шись к своей расцарапанной шее, и села на стул перед мониторами. – Цифры, цифры, соревнования… Что еще? Имена, номера счетов, сделанные ставки, деньги, одолженные в долг… – Ева оглянулась. – Она еще не оклемалась?

– Нет, лейтенант. Вы ее надолго вырубили.

– Заткни пасть этому чертову псу, пока я ему шею не свернула!

– Ну что вы, лейтенант, это же всего лишь малень­кая собачка, – ответила Пибоди и, подхватив собаку с пола, отправилась на кухню.

– Слишком много цифр, – сказала Ева самой се­бе. – Слишком большой бассейн для маленькой рыбки. Нет, здесь наверняка жила акула! А где акулы – там и рыбы-прилипалы. Готова поспорить, что тут пахнет не­законным ростовщичеством. Но что же еще? Что еще?..

Она вынула из кармана сотовый телефон и набрала номер единственного человека, который мог бы разо­браться в этом невероятном нагромождении цифр.

– Мне нужен Рорк, – сказала она снявшей трубку секретарше. – Буквально на одну минуту.

– Конечно, лейтенант, секундочку…

Не прошло и получаса, как Рорк уже входил в неза­пертую дверь квартиры 2-А. Пибоди в этот момент без­успешно пыталась приручить злобную мохнатую шавку, используя в качестве приманки обнаруженное на кухне печенье.

– Хорошая собачка! Красивая собачка! А кто у нас такой умный?..

В другой ситуации Ева не преминула бы рявкнуть на подчиненную, но сейчас она не обратила внимания на ее сюсюканье и встала навстречу мужу.

Рорк широко улыбался.

– Лейтенант, чем я могу вам… – В следующую се­кунду улыбку с его лица словно стерли, а глаза стали серьезными и встревоженными. – Что случилось, Ева? Ты ранена?

– Да нет, чепуха. Это в основном не моя кровь. Лучше оглядись вокруг. Это что-то вроде штаб-кварти­ры подпольного тотализатора. У меня есть кое-какие идеи, но я хочу, чтобы ты помог мне разобраться.

– Хорошо, но только с одним условием: если отсю­да ты отправишься прямиком в больницу.

– У меня нет времени шататься по больницам.

– В таком случае у меня нет времени давать тебе консультации. – Рорк развернулся и направился к вы­ходу.

– Черт возьми! – Ева глубоко вздохнула, понимая, что сейчас совершенно не подходящий момент для того, чтобы ссориться с Рорком. – Послушай, Пибоди сейчас принесет из машины аптечку. У меня всего-то несколько царапин. Клянусь!

Рорк вернулся и взял жену за подбородок.

– Поверни голову влево.

Ева демонстративно закатила глаза, но подчини­лась. Рорк осмотрел ее шею и пожал плечами.

– Вроде действительно ничего серьезного. Ну лад­но, показывай, что у тебя тут.

– Очень много всяких цифр. Разные игры и состя­зания, на которые делались ставки: футбол, бейсбол, скачки. А на третьем мониторе справа, как мне ка­жется…

– Просроченные долги за сделанные в кредит став­ки. Все ясно: она требовала проценты гораздо выше разрешенных законом. На этом экране – расходы на выбивание денег из должников, а на том… Ага, вот это уже интереснее!

Внимательно осмотрев панель, Рорк щелкнул ка­ким-то тумблером, и картинка на экране монитора внезапно изменилась. Вместо колонок с цифрами на нем появилось изображение многолюдного зала, наполненного клубами сигаретного дыма, с рулеткой и зелеными столами для карточных игр. – Подпольное казино. Оно, скорее всего, располагается на первом этаже, а это – изображение с установленных там ви­деокамер.

– Но в этом районе города игорный бизнес запре­щен…

Рорк насмешливо поцокал языком.

– Ай-яй-яй, как им не стыдно нарушать закон!

– Спасибо за помощь.

– Всегда к вашим услугам, лейтенант. Обязательно обработай свои царапины, дорогая, иначе я сам займусь твоим лечением, и тогда – не обрадуешься. А теперь мне пора уходить. Я и так сбежал прямо посреди сове­щания.

Не дожидаясь, пока Ева придумает какой-нибудь ехидный ответ, он вышел и захлопнул за собой дверь. Повернувшись, Ева увидела, что Пибоди сидит на кор­точках и прижимает к груди белую собачонку.

– Рорк много знает о незаконном игорном бизне­се, – заметила Пибоди.

– Рорк вообще много знает! Главное, благодаря ему у нас появился способ надавить на Мэйлу.

Пибоди потерлась щекой о мягкую шерсть собачки.

– Вы намерены ее арестовать?

– Смотря как она себя поведет.

Женщина на полу заворочалась и издала стон, затем послышались какие-то булькающие звуки и кашель. Мэйлу пыталась встать, отклячив огромную задницу и помогая себе на удивление короткими ногами.

Ева присела рядом с ней и негромко заговорила:

– Нападение на офицера полиции, сопротивление во время ареста, ростовщичество, рэкет, содержание подпольного притона для азартных игр… Хватит для на­чала или продолжим?

– Вы сломали мне нос!

Видимо, это было правдой, поскольку звуки у нее выходили гортанными и неразборчивыми.

– Ага, похоже на то.

– Вы обязаны вызвать врача и оказать мне меди­цинскую помощь. Этого требует закон.

– Забавно, что ты напоминаешь мне о том, чего требует закон, Мэйлу. Но сломанный нос, я думаю, мо­жет немного подождать. Вот когда у тебя окажется сломанной еще и рука, тогда врач действительно понадо­бится.

– У меня руки целы!

– Пока целы, – многозначительно проговорила Ева, поднявшись на ноги. – Так что, дорогуша, уясни одну простую вещь: если ты хочешь, чтобы я вызвала доктора и закрыла глаза на подпольное казино, которое ты устроила на первом этаже, расскажи мне все, что знаешь про Лайнуса Квима.

– А вы меня не арестуете?

– Это зависит только от тебя. Итак, Квим.

– Дешевка! Да к тому же неудачник. Он – не игрок. Так, балуется. Для него это вроде хобби. Никогда не ставит больше сотни баксов. Господи, что с моим ли­цом?! Дайте мне перекись!

– Когда вы говорили в последний раз?

– Вчера вечером. Он звонил мне как минимум два раза в неделю. Вчера поставил сто долларов на «Драчу­нов» в сегодняшнем матче. Для него это целое состояние. «Чувствую, – говорит, – что на сей раз мне улыб­нется удача».

– Правда? – переспросила Ева. – Так и сказал?

– Да. Он даже хихикал от удовольствия. Сказал, что если выиграет, то на следующий матч удвоит ставку.

– Значит, у него было хорошее настроение?

– Для Квима хихикнуть – все равно что для другого в пляс пуститься. Он обычно таким занудой бывает, та­ким нытиком! Но играет регулярно и платит исправно, поэтому я с ним и работаю.

– Ну вот, видишь, как все просто, Мэйлу!

– Вы меня не арестуете?

– Я не занимаюсь мелкими жуликами, так что ты – не по моей части. – Ева сняла с лежащей женщины наручники и повесила их себе на пояс. – На твоем мес­те, Мэйлу, я позвонила бы в «Скорую помощь» и ска­зала, что врезалась носом в стену, споткнувшись о со­баку.

– Пискушок! Иди скорей к своей мамочке! – Мэй­лу уселась на свою необъятную задницу и призывно раскрыла объятия. Собака спрыгнула с рук Пибоди и бросилась к хозяйке. – Эти гадкие полицейские тебя обижали?

С отвращением тряхнув головой, Ева направилась к выходу.

– Подожди две недели, а затем позвони Хансону из отдела нравов и сообщи ему этот адрес.

– Вы же обещали ей, что не станете ее арестовы­вать!

– А я ее и не арестовываю. Кроме того, я сказала всего лишь, что она – не по моей части. Она – по части Хансона.

Пибоди оглянулась.

– А что же будет с собачкой? И с квартирой? Может, после того, как ее арестуют, хозяева снизят квар­тирную плату?.. Эх, лейтенант, видели бы вы, какая кухня! С ума сойти можно!

– Мечтай, мечтай… – Ева села в машину и, увидев, что Пибоди открывает «бардачок», застонала: – Что ты делаешь?

– Достаю аптечку.

– Только попробуй!

– Тогда едем в больницу.

– Не поеду я в больницу! И ты ко мне не лезь.

– Не ведите себя, как ребенок, лейтенант. – Упи­ваясь ролью медсестры, Пибоди начала доставать из ап­течки марлевые тампоны и пузырьки. – Лютому зверю не пристало бояться йода. А если уж так страшно, за­кройте глаза.

Загнанная в угол, Ева вцепилась в рулевое колесо и крепко зажмурилась. Она ощутила легкое жжение и специфический запах антисептика, а в следующее мгно­вение у нее вдруг закружилась голова, и она куда-то провалилась, как Алиса – в кроличью нору…

Ей накладывают швы. Это совсем не больно, только непонятно, почему столько народу с ней возится. Опе­рационную наполняет негромкий гул голосов. Кривая игла, кажется, уже в сотый раз вонзается ей в кожу. Сломанная рука горит огнем в только что наложенном гипсе.

– Твое имя? Как тебя зовут? Ты должна сказать нам, как тебя зовут. Кто с тобой это сделал? Как твое имя? Что с тобой произошло?

– Я не знаю!

Ева выкрикивает это снова и снова, но только – мысленно. Она лежит молча, без сил, загнанная в ло­вушку страха, а вокруг суетятся незнакомые люди, гла­зеют и задают вопросы.

– Как тебя зовут?

– Я не знаю-у-у!!!

-Лейтенант! Лейтенант Даллас! Эй!!!

Ева открыла глаза и встретилась с испуганным взглядом Пибоди.

– Что? Что случилось?

– Вы – бледная, как полотно. Вам, наверное, стало плохо. Может быть, нам все-таки стоит заехать в боль­ницу?

– Я в порядке. – Ева разжала кулаки. – Со мной все хорошо. Просто душно.

Она опустила стекло и стала полной грудью вдыхать прохладный воздух. А маленькая испуганная девочка снова спряталась в самый дальний уголок ее сознания.

ГЛАВА 10

«Желания давят, когда дьявол правит». Не помню, кто это сказал, да это и неважно. Кто бы ни сказал, он уже наверняка давно помер. Как и Лайнус Квим.

Желания давят… Да, мои желания давят меня! Но кто же в таком случае дьявол – глупый жадный Квим или я?

Впрочем, это тоже не имеет значения, поскольку де­ло уже сделано. Пути назад нет, и эту пьесу уже не пере­играешь иначе. Мне остается лишь надеяться на то, что декорации были убедительны, чтобы обмануть острые глаза лейтенанта Даллас. Она – великолепный зритель, но, я боюсь, может оказаться самым жестоким из кри­тиков.

Да, я ее боюсь. Моя постановка должна быть совер­шенной во всем – в каждой детали, в каждом жесте, в каждом нюансе, иначе она уничтожит меня.

Ева поднималась по ступеням высокого крыльца своего дома, размышляя о мотиве и возможности со­вершить преступление. И то и другое было у слишком большого числа людей. На следующий день должны были состояться похороны Ричарда Драко, и Ева не со­мневалась, что на этой церемонии будет много при­творного горя, лицемерного славословия и море кроко­диловых слез. Это будет уже совсем другой спектакль.

Он приучил Айрин Мансфилд к наркотикам, поста­вив под угрозу ее карьеру звезды.

Он грелся в лучах славы, о которой мечтал Майкл Проктор.

Он использовал, а затем публично растоптал Карли Лэндсдоун.

Он был занозой под наманикюренным ногтем Кен­нета Стайлса.

Он называл Элизу Ротчайлд старой, непривлека­тельной и демонстративно игнорировал ее.

А у скольких еще людей были причины желать Дра­ко смерти? Не сосчитать!

Но кем бы ни являлся человек, спланировавший и осуществивший убийство, у него нашлось достаточно хладнокровия и воли, чтобы сунуть голову шантажиста в петлю. Значит, ориентирами в поисках преступника должны быть не жестокость или необузданность, а рас­четливость и хладнокровие. Но эти качества в человеке выявить гораздо сложнее…

Ева с горечью думала о том, что она практически не приблизилась к цели. С каждым новым шагом она все дальше углублялась в дебри совершенно незнакомого и непонятного ей мира, и этот мир все больше удивлял ее. Что же это за люди, которые посвящают всю свою жизнь тому, чтобы менять костюмы и обличье, прики­дываясь кем-то другим? Дети, ей-богу!

И тут ее словно ударило током. А может, и впрямь ей следует искать очень умного и очень злого ребенка?

Тут Ева горько рассмеялась. Вот это здорово! Осо­бенно учитывая то, что все ее познания о детях могут легко уместиться на донышке наперстка…

Мечтая поскорее оказаться под благословенными струями горячего душа, Ева потянула на себя ручку, открыла дверь и, зажмурившись, едва не присела на корточки от обрушившегося на ее голову грохота. Ка­кая-то дикая мелодия тысячами децибел металась по дому, словно пытаясь разрушить стены и вырваться на свободу.

Мэвис!

Под безжалостными ударами неповторимой музыки Мэвис Фристоун мечты Евы о горячем душе и мягком диване сдохли тут же. Однако, подойдя к двери помещения, которое Рорк называл залой, она попыталась изобразить улыбку.

Здесь правили бал элегантность, роскошь и антик­вариат. Мэвис танцевала. По крайней мере, это слово было ближе всего к тому, что вытворяла подруга Евы. Она прыгала, изгибалась и подкидывала ноги, обутые в туфли с двенадцатисантиметровыми шпильками. Ее во­лосы, выкрашенные в два цвета – розовый и зеле­ный – и заплетенные в косички, каждая из которых была не меньше метра длиной, взлетали, падали и изви­вались наподобие разноцветных змей в такт ее прыж­кам. Тело Мэвис казалось волшебным, лицо раскрасне­лось, глаза горели.

Рорк развалился в своем любимом старинном крес­ле с бокалом виски в руке. Ева подумала, что он либо полностью расслабился под воздействием феерическо­го шоу, либо впал в спасительную кому, чтобы не поте­рять рассудок.

Музыка достигла максимального крещендо, пере­шла в тонкий жалобный стон, а затем наступила благо­словенная тишина.

– Ну что? – спросила Рорка Мэвис, откидывая на­зад разноцветные косички. – Как тебе? Подойдет для нового видеоклипа? Не слишком спокойно?

– А? – Рорк сделал глоток виски; в какой-то мо­мент он испугался, что от грохота музыки его бокал раз­летится вдребезги. – Нет. Ни в коем случае. По край­ней мере, слово «спокойно» здесь совершенно не под­ходит.

– Потрясно! – взвизгнула Мэвис и, прыгнув к Рорку, чмокнула его в щеку. – Я и хотела, чтобы ты увидел этот номер первым и высказал свое мнение, как бизнесмен.

– Деньги всегда склоняют голову перед талантом.

Глаза Мэвис вспыхнули благодарностью и счастьем. Если бы Ева уже не любила Рорка, она влюбилась бы в него сейчас.

– Это так здорово! Записи, концерты, потрясные костюмы, которые придумывает и делает для меня Лео­нард… И все это – благодаря вам с Даллас! Если бы не вы, я до сих пор вертела бы жопой перед обкуренными придурками в «Голубой белке».

Она крутанула ягодицей, чтобы проиллюстрировать свои слова, и в этот момент заметила стоящую в двер­ном проеме Еву. Лицо Мэвис просияло.

– Привет! А у меня новый номер!

– Я слышала. Просто… потрясно.

– Рорк сказал, что ты сегодня вернешься поздно и что ты… Ой! Это что, кровь?

– Что? Где? – Поскольку Ева думала совсем о дру­гом, она стала озираться, не понимая, о чем идет речь.

– Да вот же, на тебе! Ты вся в крови! – Мэвис в ис­пуге стала ощупывать плечи Евы, пытаясь выяснить, не ранена ли она. – Нужно срочно вызвать «Скорую»! Рорк, ее надо немедленно уложить в постель!

– Моя бы воля – она вообще оттуда не вылеза­ла бы.

– Ха-ха! – мрачно откликнулась Ева. – Это чужая кровь, Мэвис.

– Ой! – Мэвис тут же отпрыгнула назад и спрятала руки за спину. – Гадость какая!

– Не переживай, она уже засохла. Я поначалу хоте­ла принять душ и переодеться прямо в управлении, но потом решила вместо того, чтобы трястись под тонкой струйкой холодной воды, отправиться домой и поле­жать в горячей ванне. Нальешь мне? – обратилась она к Рорку, кивнув на бутылку с вином.

– Естественно. Покажи шею.

Ева раздраженно замычала, но все же подчинилась и задрала голову, чтобы продемонстрировать уже обра­ботанные и заживающие царапины.

– Ух ты, черт! – присвистнула Мэвис. – Здорово тебя ободрали! Наверное, здоровенные когти были?

– Целила в глаза, но промахнулась. – Ева взяла из рук Рорка бокал с вином. – Еще раз спасибо тебе за подсказки. Ты мне здорово помог.

– Рад стараться. Ну-ка, подними голову!

– Зачем? Я же тебе уже показала царапины – они заживают.

– Подними, – повторил Рорк и, не дожидаясь, пока Ева послушается, взял жену за подбородок, припод­нял ее голову и крепко поцеловал в губы. – Зато я, как видишь, не промахиваюсь.

– Мамочки мои! – прижав руки к груди, Мэвис с умилением смотрела на Рорка и Еву. – Какие же вы потрясные ребята!

– Да, просто голубки. – Ева примостилась на под­локотнике кресла и потягивала вино. – Отличный у те­бя получился номер, Мэвис. В нем – вся ты.

– Ты правда так думаешь? Я показала его Леонардо, а теперь вот – вам двоим. Но больше – никому! Тебе действительно понравилось?

– Это… – Ева попыталась припомнить выражение, которое, сославшись на своих внуков, употребил ее на­чальник. – Это полный трындец!

Глаза Рорка округлились, и он посмотрел на Еву так, словно узнал о ней нечто доселе неизвестное.

– Я тоже так думаю, – щебетала Мэвис. – Рорк, можно я ей скажу?

– Скажешь о чем? – насторожилась Ева.

Мэвис прикусила губу и выжидательно посмотрела на Рорка, а когда он кивнул, глубоко вздохнула.

– Ну ладно. Это по поводу моего последнего диска «Заветные кудряшки». Рорк узнал, что он попадет в сле­дующую «горячую пятерку» «Вид-Трэкс»! Представляешь, Даллас?! Мне самой не верится! Твою мать, я буду стоять на третьей строчке хит-парада! Прямо за «Банди­тами» и «Индиго»!

Ева понятия не имела, кто такие «Бандиты» и «Ин­диго», но знала, что журнал «Вид-Трэкс» был библией Мэвис. Она встала и порывисто обняла подругу.

– Это потрясающе! Поздравляю тебя, детка!

– Спасибо… – Мэвис неожиданно всхлипнула и утерла слезу. – Ты первая, кому я об этом сказала. Я хо­тела было позвонить Леонардо, но потом подумала, что лучше сообщу ему при встрече. И я рада, что первой эту новость услышала ты. А Леонард наверняка на меня не обидится.

– Да он с ума сойдет от радости!

Мэвис просияла.

– Так что у нас есть что отметить. Хорошо, что ты пришла не слишком поздно и теперь не пропустишь наш девичник.

В мозгу Евы немедленно зазвенел тревожный зво­ночек.

– Девичник? Что за девичник?

– Трина уже в купальном павильоне и все там орга­низует. Мы решили воспользоваться вашим гостепри­имством и расслабиться по полной программе.

«По полной программе?! Нет! – мысленно взмоли­лась Ева. – Bсe, что угодно, только не это!»

– Послушай, Мэвис, я только что вернулась с рабо­ты домой. У меня – расследование…

– У тебя всегда расследование, – безапелляцион­ным тоном прервала подругу Мэвис и налила себе вина.

Рорк лениво улыбнулся и закурил.

– Ты должна время от времени расслабляться, иначе сморщишься и превратишься в сушеную грушу. Я знаю, я читала. Кроме того, Соммерсет уже приготовил закуски.

– Это все хорошо, но я, честно говоря… Эй, слы­шите? В дверь звонят. Я открою! – выкрикнула Ева и бросилась из залы так, будто за ней гонится сотня чер­тей, благословляя незваного гостя, кем бы он ни был. Будь ее воля, Ева бежала бы так до самого Управления полиции.

Она опередила Соммерсета на полкорпуса.

– Я сама открою!

– Впускать гостей в дом и приветствовать их входит в круг моих обязанностей, – высокомерно напомнил старик. – Пришла мисс Ферст и желает видеть вас, – церемонно добавил он и, торжествуя победу, распахнул дверь.

– Я знаю, мне следовало сперва позвонить, – голос Надин звучал виновато: она знала, что Ева не терпит репортеров в своем доме. – Но я приехала не по работе, а по личному делу.

– Вот и хорошо. Заходи. – К удивлению Надин, Ева взяла ее за руку и почти втащила в залу.

– Я взяла на работе пару отгулов… – заговорила Надин.

– Я это поняла. Кстати, тот парень, который заме­нил тебя в эфире, мне не очень нравится.

– Он – козел. А я вот решила заехать и сказать те­бе… – Надин умолкла. – Привет, Мэвис!

– Привет, Надин! Ну, девочки, вечеринка у нас вы­рисовывается – будь здоров!

Какой бы легкомысленной ни казалась Мэвис на первый взгляд, ей было присуще глубокое чувство такта и понимания. Вот и сейчас она сразу подметила тоску и напряженность во взгляде Надин.

– Слушайте, я сбегаю вниз и посмотрю, как там управляется Трина, а потом вернусь. Я мигом!

И Мэвис вылетела из комнаты стремительной яр­кой вспышкой.

– Садись, Надин, – сказал Рорк. Он как-то неза­метно оказался рядом и, осторожно взяв Надин за пле­чи, повел ее к креслу. – Хочешь вина?

– Да, спасибо. Но с большим удовольствием я бы сейчас выкурила сигарету.

Рорк протянул ей портсигар, а Ева удивленно спро­сила:

– А ты разве не бросаешь курить?

– Только этим и занимаюсь, – обронила Надин, прикурив от предложенной Рорком зажигалки и побла­годарив его взглядом. – Мне очень неловко беспокоить вас вот так…

– Чепуха! Друзьям мы всегда рады. – Рорк налил в бокал вина и протянул его гостье. – Видимо, вам с Евой есть о чем поговорить, так что я, пожалуй, пойду.

– Нет, не надо. – Надин глубоко затянулась. – Господи, какой чудесный табак! Я таких в жизни не пробовала. Нет, Рорк, не уходи, – снова попросила она. – Даллас все равно тебе все рассказывает.

На лице Рорка отразилось удивление.

– Разве?

– Нет! – решительно возразила Ева. – Я рассказы­ваю ему далеко не все. А о тебе рассказала только пото­му, что он был связан с Драко и знаком с тобой.

– Да ладно, какая разница… – Надин слабо улыб­нулась. – Унижения воспитывают характер.

– Тебе нечего стыдиться. Жизнь смертельно скуч­на, если, оглядываясь назад, ты видишь, что тебе нечего стыдиться и не о чем жалеть, – философски заметил Рорк.

Надин снова улыбнулась, но на сей раз не так вымученно.

– Ты заполучила настоящее сокровище, Даллас. Нет ничего дороже, чем мужчина, который умеет ска­зать нужные слова в нужное время. Что ж, Ричард Дра­ко – это как раз то, о чем я жалею и чего я стыжусь. И я хочу спросить тебя… Скажи, Даллас, я – в беде? Я знаю, что ты не обязана говорить мне это и, возмож­но, даже не имеешь права. Но я не могу не спросить.

– А что говорит твой адвокат?

– Советует не слишком сильно волноваться и раз­говаривать с тобой только в его присутствии. – Она мрачно улыбнулась. – Но если я буду следовать его со­ветам, я попросту сойду с ума.

– Я не могу вычеркнуть тебя из списка подозревае­мых, – откровенно призналась Ева, и Надин, закрыв глаза, кивнула. – Но в первой части твой адвокат, несо­мненно, прав.

Надин поднесла бокал к губам, чуть не расплескав вино. Ева тем временем продолжала:

– Для меня очень много значит мнение Миры. А она считает, что ты не способна на хладнокровное, спланированное убийство. Это мнение разделяет и наш начальник – если не на профессиональном, то, по крайней мере, на человеческом уровне.

– Спасибо тебе. Спасибо. – Надин прижала паль­цы к виску. – Я постоянно твержу себе, что скоро все это закончится. Что ТЫ это закончишь. И все равно в мозгу словно огонь горит!

– Извини, но мне придется подлить в этот огонь масла. Тебе известно, что у Драко есть видеокассета, на которой фигурируешь ты?

Надин наморщила лоб. Ее рука упала на колени.

– Кассета? А-а-а, ты, наверное, имеешь в виду за­писи моих передач?

– Нет, – сказала Ева, – обычно такие записи на­зываются порнографическими.

Глаза Надин округлились и остекленели, а затем прояснились, и Ева увидела в них именно то, что надея­лась увидеть: шок, ярость, растерянность.

– У него были записи того, как… Он снимал, когда мы… – Надин в бешенстве смахнула на пол свой бо­кал. – Он записывал, как мы… Господи, какая тварь! Ведь это же настоящий извращенец!

– Ну, тут ты перегнула палку, – проговорил Рорк, и Надин, полыхая от гнева, уставилась на него.

– А как ты назовешь подонка, который снимает женщину в своей постели втайне от нее? Подонка, ко­торый получает от этого какое-то нездоровое наслажде­ние? Это ведь хуже, чем изнасилование!

Произнося эту яростную тираду, Надин жестом об­винителя ткнула пальцем в грудь Рорку, поскольку в этой комнате он являлся единственным представителем сильного пола.

– Если бы ты устроил что-нибудь подобное с Дал­лас, она дала бы тебе такого пинка, что ты летел бы до Техаса. То же самое мне бы хотелось сделать с Драко. Хотя нет. Я бы лучше ухватила его за член и стала вы­кручивать – до тех пор, пока он не отвалится.

– Учитывая данные обстоятельства, я не хотел бы оказаться на его месте.

Обессиленная этой вспышкой гнева, Надин тяжело вздохнула и снова обратилась к Рорку, но уже совсем другим тоном:

– Прости, пожалуйста, я не хотела на тебя набрасы­ваться. Ты тут совершенно ни при чем. – Пытаясь ов­ладеть своими чувствами, она походила по комнате, а затем повернулась к Еве: – Наверное, теперь я пере­местилась на несколько строчек вверх в твоем списке подозреваемых?

– Совсем наоборот. Я уверена, что если бы ты знала о существовании этой записи, то уже давным-давно от­резала бы Драко яйца бензопилой. Ты бы не позволила, чтобы его отправил к праотцам кто-то другой. Так что сейчас ты лишний раз убедила меня в том, что я не ошибаюсь на твой счет.

– Что ж, выходит, я молодец? Ура! – Надин снова упала в кресло. – Насколько я понимаю, видеозапись приобщена к вещественным доказательствам?

– Этого требует закон. Но уверяю тебя, Надин, ее никто не будет смотреть ради развлечения. Если это по­служит для тебя хоть каким-то утешением, могу сказать: твое лицо там видно очень редко. Драко установил ка­меру таким образом, чтобы в центре кадра находился он сам.

– Да, это на него похоже. Послушай, Даллас, но ес­ли эта кассета попадет журналистам…

– Не попадет. Если хочешь моего совета, возвра­щайся к работе, иначе у тебя скоро крыша поедет. А мне позволь делать свое дело. Поверь, у меня это не­плохо получается.

– Если бы я этого не знала, то сидела бы сейчас до­ма и накачивалась транквилизаторами.

Тут вдруг Еву осенило:

– Послушай, а ты не хочешь поучаствовать в девич­нике?

– Что?

– Мэвис и Трина уже все устроили. У меня на это нет времени, так что замени меня.

– Да, мне не помешало бы расслабиться.

– Вот и замечательно! – Ева вскочила на ноги. – Ты почувствуешь себя новым человеком. Пойдем, я те­бя провожу.

Через несколько минут Ева вернулась в залу, удов­летворенно потирая руки.

– Здорово придумано, лейтенант, – похвалил ее Рорк.

– Да, в хитрости мне не откажешь. Они там пле­щутся и выглядят совершенно счастливыми, а я нако­нец могу заняться работой. Не хочешь посмотреть ви­део?

– С участием Надин? С удовольствием! Если только ты принесешь попкорн.

– Все мужчины – извращенцы. Нет, это не с На­дин, шутник ты эдакий. Но попкорн – неплохая идея.

Конечно, ей бы надо было просмотреть эту кассету с записью спектакля в своем рабочем кабинете, но вместо этого Ева уютно устроилась на мягком диване, с паке­том попкорна, и смотрела на экран огромного телеви­зора. Изображение было настолько качественным, что можно было рассмотреть даже самые мельчайшие де­тали.

Элиза явно наслаждалась ролью сиделки, пристав­ленной к сэру Уилфреду. Ее костюм был превосходен, волосы стянуты консервативным пучком на затылке, губы – трубочкой. Она говорила тоненьким сварливым голосом, каким родители иногда говорят с непослуш­ными чадами.

Кеннет прекрасно вел свою роль блестящего, хотя и раздражительного барристера. Его движения были по­рывистыми, взгляд – хитрым, голос то гремел громо­выми раскатами, то звучал вкрадчиво и мягко.

Однако, вне всяких сомнений, царствовал на сцене Драко. Он был безумно хорош собой, неотразимо обая­телен, искрометно весел.

– Останови изображение, – попросила Ева и, встав с дивана, подошла к телевизору, чтобы получше рас­смотреть лицо Драко. – Он полностью перевоплотил­ся в своего героя. А остальные… видно, что они играют. Блестяще, профессионально, убедительно, но – играют. Что же касается Драко, то ему нет нужды иг­рать. Он такой же лощеный и высокомерный эгоист, как Воул. Эта роль написана именно для него – словно по заказу.

– Точно так же рассуждал и я, когда утвердил его на главную роль.

– Так же, видимо, рассуждал и убийца. Он видел скрытую в этом иронию. Воул умирает в последнем ак­те – и Драко умирает в последнем акте. Драма на сцене – и драма в жизни. И там, и здесь правосудие торже­ствует. Оба казнены в присутствии свидетелей.

Ева вернулась к дивану и села.

– Это не дает мне ничего нового, но убеждает меня в том, что я – на правильном пути. Давай дальше.

Ева продолжала всматриваться в экран. Вот выход Айрин. Блестящий выход! Конечно, многое зависит от драматурга, от режиссера, но подлинный блеск всему действу может придать только талант актера.

Красивая, стильная, загадочная и фантастически сексуальная, Айрин играла великолепно, но Еве было интересно, насколько соответствует ее собственный характер характеру героини. Кристина Воул была снедае­ма любовью. Женщина, готовая лгать, чтобы защитить любимого мужчину, даже зная, что он – убийца. Женщина, готовая принести в жертву свое честное имя и достоинство, чтобы вырвать его из рук правосудия. Женщина, способная убить любимого, отвергнувшего ее любовь…

– Она играет свою роль, как и Драко, в двух плоско­стях, – пробормотала Ева. – И он, и она демонстриру­ют свою подлинную сущность лишь в последней сцене.

– Они оба великолепные актеры, – заметил Рорк.

– Все актеры, занятые в этом спектакле, велико­лепные профессионалы. Но для меня сейчас важно ра­зобраться в каждом из характеров. Сэр Уилфред верит, что он защищает невиновного, и только под конец вы­ясняет, что его нагло обвели вокруг пальца. Если пред­ставить себе такое в реальной жизни, то это вполне до­статочный повод для того, чтобы пожелать обманувше­му тебя смерти.

Рорк пожал плечами:

– Не думаю, что такой метод продуктивен, но про­должай, это интересно.

– Диана, которую играет Карли Лэндсдоун, верит всей брехне, которой потчует ее Воул. Тому, что он не­виновен, тому, что его жена – бессердечная сука, тому, что он от нее уйдет… Да, это женщина иного рода, не­жели Кристина, – моложе и гораздо наивнее. А что бу­дет с ней потом? Поймет ли она в конце концов, что ее использовали, обманули и унизили? Точно так же, как Драко использовал, обманул и унизил саму Карли. Как Кристину. А вон, за кулисами, стоит Майкл Проктор и смотрит на сцену голодными глазами, мечтая оказаться там, в лучах юпитеров и славы.

Ева изучала лица, вслушивалась в голоса, пыталась проникнуть в души персонажей – людей, которых ни­когда не существовало.

– Убийца – один из них, один из актеров. Я это знаю! Не какой-нибудь жалкий рабочий сцены, не убор­щик, не завистник-дублер. Это человек, привыкший находиться в центре внимания и умеющий, в зависимости от обстоятельств, надевать нужную маску.

Она снова умолкла и продолжала смотреть, ожидая какого-то озарения, момента, когда одно слово, взгляд, жест выдадут чувства, таящиеся под обманной бутафор­ской личиной. Но – нет! Каждый, кто находился на сцене, был мастером своего дела и не допускал прома­шек.

– Вот он, бутафорский нож! Значит, впервые он по­является уже в сцене, происходящей в зале суда. Ты мо­жешь увеличить изображение? – спросила Ева. Она на­деялась, что Рорк если и покупает вещь, то первокласс­ную, такую, каких нет еще ни у кого. И не ошиблась.

– Запросто, – ответил Рорк.

Он поколдовал с пультом дистанционного управле­ния, который больше напоминал приборную доску са­молета, и изображение на экране стало расти. Под таким углом и с таким увеличением нож был виден как на ладони, и Еве сразу бросились в глаза различия между этим предметом театрального реквизита и орудием убийства.

– Лезвия у них были примерно одной длины и ши­рины, а вот рукоятки отличаются. Одинакового цвета, но у бутафорского ножа рукоятка чуть шире и сделана из другого материала. Впрочем, это заметно, только ес­ли положить ножи рядом. А так… Ты ожидаешь увидеть бутафорский нож – ты его и видишь. Черт! Не исклю­чено, что Драко даже брал этот нож в руки, но ничего не заметил и продолжал играть.

Ева наблюдала за тем, как одна сцена сменила дру­гую, затем опустился занавес, и вдоль него прошли не­сколько рабочих сцены – как это всегда бывает, прак­тически неотличимые друг от друга. Однако среди них она узнала Квима. Было сразу видно, что он – главный. На языке жестов, принятых в театре, Квим подал какой-то знак, смысл которого остался для Евы загадкой, о чем-то поговорил с реквизиторов, кивнул и стал смотреть на лестницу, ведущую под сцену.

– Вот! – воскликнула Ева, снова вскакивая с дива­на. – Он увидел что-то необычное! Он колеблется, на­блюдает… Вот он стал осторожно спускаться… Что же ты увидел, Квим? Что ты, черт тебя дери, увидел?!

Ева перемотала пленку обратно и вновь прокрутила этот эпизод, но предварительно засекла время по своим наручным часам.

С кухни вернулся Рорк с чашкой горячего кофе и протянул ее Еве. Она взяла чашку и стала пить, словно во сне, следя за тем, что происходит на экране. Рабочие сцены испарились, актеры уже занимали свои места. Бармен встал за стойку, Айрин, одетая в безвкусное платье кричащей расцветки, села на табуретку в даль­нем конце, глядя куда-то за кулисы.

Послышался свисток. Занавес пополз вверх.

– Две минуты и двенадцать секунд! Времени вполне достаточно, чтобы спрятать нож – в розы или еще ку­да-нибудь, где его найдут: не сразу, но обязательно. Убийца – рядом. Совсем рядом. И он очень расторопен.

– Секс и тщеславие… – пробормотал Рорк.

– Что?

– Секс и тщеславие – вот что убило Леонарда Воула и Ричарда Драко. Жизнь имитирует искусство.

Пибоди сознавала, что ее познания в области живо­писи весьма ограниченны. Однако, потягивая шампан­ское из бокала, предложенного ей Чарльзом, она пыта­лась казаться подлинным ценителем прекрасного, по­глядывая на собравшихся и стараясь подражать манере их поведения.

Отправляясь на выставку, Пибоди оделась соответ­ствующим образом – по крайней мере, так ей казалось. Тело приятно холодил шелк красивого модного платья, подаренного ей Евой к Рождеству. Платье это создал Леонардо – восхитительный любовник Мэвис. Но даже нежные прикосновения изысканного голубого шелка не могли пробудить в ней, девушке из провинции, по­нимание прекрасного,

– Да, это действительно… э-э-э… нечто, – время от времени выдавливала она из себя, поскольку ничего больше на ум ей не приходило.

– Как я рад, что ты согласилась прийти сюда со мной, Делия. Но тебе, наверное, скучно до смерти?

– Просто я – полная дура во всем, что касается ис­кусства, – призналась она.

– Никакая ты не дура! – искренне возразил Чарльз. Он наклонился и легко поцеловал ее.

Пибоди казалось, что она спит. Находиться в таком месте, в таком платье и под руку с таким роскошным мужчиной! И ей была ужасна мысль, что для нее больше подходит кавардак в квартирке Макнаба и взятая навы­нос китайская еда. Нет, теперь она будет постоянно хо­дить по выставкам, в оперу, на балет – до тех пор, пока не приобретет хотя бы чуточку лоска. Пусть даже это будет сродни попытке написать симфонию, даже не вы­учив ноты.

– Ну что, ты готова отправиться ужинать?

– Ужинать, а также обедать и завтракать я всегда готова. – Сделав это признание, Пибоди поймала себя на мысли, что оно вырвалось у нее прямо из сердца. Или из желудка?..

Чарльз заказал отдельный кабинет в каком-то изыс­канном ресторане – со свечами и с цветами. «Он по­стоянно делает что-то в этом роде, пора привык­нуть», – подумала Пибоди, устраиваясь на стуле за оп­рятным столиком, на котором стояла ваза с розовыми розами. Она предоставила сделать заказ Чарльзу, по­скольку он лучше знал, что заказывать. Он вообще знал все и всех.

«Интересно, случаются ли такие моменты у Даллас – когда, оказавшись с мужем на каком-нибудь ве­ликосветском приеме, она чувствует себя не в своей тарелке?» – размышляла Пибоди. Нет, она не могла представить свою начальницу в роли застенчивой де­вушки. Кроме того, Рорк любит ее. Нет, даже не любит, а обожает. Когда сидишь за столиком напротив мужчи­ны, который боготворит тебя, для которого ты – един­ственная женщина в мире, все должно быть иначе…

– В каких облаках ты витаешь? – негромко спро­сил Чарльз.

Пибоди вздрогнула и вернулась к реальности:

– Извини, у меня в голове столько всего…

Она взяла вилку и принялась за аппетитную закуску из разнообразных морских гадов. Еда была настолько вкусной, что Пибоди блаженно зажмурилась.

– Это все из-за твоей работы. – Чарльз похлопал ее по руке. – Слава богу, что ты нашла возможность от­дохнуть хотя бы один вечер.

– Да, мы сегодня освободились раньше, чем я ожи­дала. Но вообще-то мы сейчас все страшно заняты.

– Я понимаю: дело об убийстве Драко… Хочешь, поговорим о нем?

Это была еще одна замечательная черта в характере Чарльза. Он никогда не навязывался, и, если Пибоди не хотела говорить на какую-то тему, Чарльз не настаивал.

– Нет, лучше не надо. Да я и не смогу разговаривать о работе в такой обстановке. Могу только сказать, что Даллас – в растерянности. Столько всяких неожидан­ных поворотов, противоречий…

– Да уж, не сомневаюсь. Однако, когда мы с ней разговаривали, она вела себя как всегда: очень уверенно и профессионально.

Рука Пибоди, потянувшаяся было к бокалу с вином, замерла в воздухе.

– Она тебя допрашивала? В связи с расследованием?

Поняв, что проговорился, Чарльз положил вилку на скатерть.

– А разве она тебе ничего не сказала?

– Нет. Ты что, был знаком с Драко?

Чарльз мысленно проклинал себя на чем свет стоит. Поначалу он подумал каким-нибудь образом уклонить­ся от этого разговора, но затем пожал плечами. До сих пор он был абсолютно честен с Пибоди, и ему хотелось, чтобы так все и оставалось.

– В общем-то, нет. Ева с Рорком пришли к Айрин Мансфилд, чтобы поговорить с ней, а я в это время был у нее. Я работал.

– А, понятно.

Род занятий Чарльза ничуть не смущал Пибоди. Он делал то, что умеет, – точно так же, как и она сама. Возможно, будь они любовниками, Пибоди смотрела бы на вещи иначе, а так… Ее больше беспокоила лейте­нант.

– Понятно, – повторила она. – Черт!

– Не скрою, мне было неловко, но мы с Даллас кое о чем договорились.

– О чем?

– Мы поговорили, Делия, и я ей кое-что объяснил. Признаться, это было непросто, поскольку между на­ми, как между молотом и наковальней, находишься ты.

– Если и так, то не по твоей вине, а по вине Дал­лас, – быстро вставила Пибоди.

– А знаешь почему? Потому, что ты очень много для нее значишь.

– Моя личная жизнь… – начала Пибоди.

– Очень волнует ее, – перебил ее Чарльз. – Как друга.

Пибоди нахмурилась:

– Ладно, я знаю. Но это вовсе не обязательно долж­но мне нравиться.

– Я думаю, сейчас дела пойдут лучше. Она высказа­ла свою точку зрения, я – свою, и нам обоим полегча­ло. А когда я объяснил ей, что мы с тобой не спим, она…

– Что?! – Пибоди вскочила, словно ужаленная. На белой крахмальной скатерти зазвенели хрустальные бокалы и серебро. – Ты ей об этом сказал? Об этом?! Бо­же правый! Почему бы тебе в таком случае просто не раздеть меня догола и не вытолкнуть на улицу?

– Мне нужно было доказать ей, что мы с тобой дру­жим, и это не имеет никакого отношения к моему ре­меслу! – Чарльз слишком поздно осознал свою промашку. Он встал из-за стола и протянул к ней руки. – Извини, я вовсе не хотел поставить тебя в неловкое по­ложение.

– Ты сообщаешь моей начальнице, что я встреча­юсь с профессиональным жиголо уже почти три месяца и еще не разу не залезла с ним в кровать… Что же тут неловкого? Наоборот! Ты, очевидно, считаешь, что это делает мне честь…

– Я не знал, что ты хотела спать со мной. – Голос Чарльза прозвучал сухо. – Если это так, только скажи.

– Считай, что уже сказала. Теперь я – твоя клиент­ка, Чарльз. Ну-ка, обслужи меня по высшему разряду!

Чарльз стиснул зубы с такой силой, что у него зало­мило челюсти.

– Ты на самом деле хочешь, чтобы было так? – спросил он ледяным тоном.

– Ох, я и сама не знаю, чего хочу! – несчастным го­лосом ответила Пибоди, упала на стул и пригорюни­лась, подперев щеку ладонью. – И зачем только ты ей это сказал?

– Видимо, я защищал самого себя. – Горькое при­знание, но Чарльз должен был его сделать. – В тот мо­мент я не подумал о тебе. Извини меня, пожалуйста. – Чарльз подвинул свой стул так, чтобы сесть рядом с Пи­боди, и взял ее руку. – Делия, я не хотел портить нашу дружбу. Раньше мне казалось, что каждая женщина об­щается со мной не потому, что я такой, какой я есть, а из-за моей профессии. Ты помогла мне преодолеть это предубеждение. Ты очень дорога мне. Если ты хочешь большего…

Он поднес ее руку к губам и ласково поцеловал за­пястье. Сердце Пибоди забилось быстрее, но она подумала, что это вполне естественно. Так же естественно, как то, что ее щеки залил румянец, когда его умелые гу­бы легли на ее рот.

Однако ничего подобного тому, что она испытыва­ла, когда ее целовал Макнаб, Пибоди не почувствовала.

– Прости, – сказала она, прервав поцелуй, и отки­нулась на спинку стула, размышляя, окончательно ли она сошла с ума, или надежда еще остается. Рядом с ней сидит красавец-мужчина, который нравится ей сверх всякой меры, который знает все, что только можно, о любовных утехах, и готов поделиться с ней этим знани­ем, а она изображает из себя монашенку.

– Я оскорбил твои чувства?

– Нет. Ну, может быть, чуть-чуть… – Пибоди за­ставила себя улыбнуться. – Дело в том, что у меня со­вершенно пропал аппетит.

ГЛАВА 11

Работа дома имела целый ряд преимуществ по срав­нению с сидением в служебном кабинете. Во-первых, аппаратура Рорка была в сто раз лучше того, чем распо­лагало Управление полиции, – даже несмотря на то, что Еве недавно поставили новый компьютер. Во-вто­рых, здесь ее никто не отвлекал. И в-третьих, тут был настоящий кофе, а не безвкусная бурда в картонных стаканчиках, которой были вынуждены пробавляться детективы. Поэтому Ева взяла себе за правило время от времени работать дома – хотя бы потому, что перемена обстановки иной раз помогала взглянуть на вещи по-другому.

Сегодняшнее утро Ева решила начать не совсем обычным образом. Она стояла посередине своего до­машнего кабинета, а на полу перед ней находился ее старый – помятый и поцарапанный – компьютер.

– Сегодня, – заговорила она, – все твои микросхе­мы и платы встретят свою смерть! Какой она будет: медленной и мучительной или быстрой и безболезнен­ной? Непростой выбор. – Размышляя, она обошла во­круг несчастного компьютера. – Я так долго ждала это­го момента! Ах, как я мечтала о нем!

Оскалившись, Ева принялась засучивать рукава.

– Что это такое? – спросил Рорк, войдя в дверь, которая соединяла их кабинеты.

– Проклятье всей моей жизни! Антихрист от высо­ких технологий! У нас в доме есть молоток?

Разглядывая убогую железяку, стоявшую на полу, Рорк рассеянно откликнулся:

– Конечно, есть. Несколько, и разных видов.

– Они нужны мне все! Маленькие молоточки, ог­ромные кувалды и все, что находится между ними.

– Можно ли полюбопытствовать, зачем?

– Я хочу разбить этого гада на мелкие кусочки – байт за байтом, кластер за кластером. Бить до тех пор, пока в страшных муках не испустит дух его последний микрочип!

– Хм-м-м… – Рорк присел на корточки и стал раз­глядывать жалкую, давно устаревшую машину. – Когда ты успела притащить сюда этот хлам?

– Только что. Он лежал у меня в багажнике. А мо­жет, использовать кислоту? Стоять и смотреть, как он медленно растворяется? Это, по-моему, тоже неплохо.

Рорк принес из своего кабинета набор маленьких отверток и спустя пару минут снял кожух системного блока.

– Эй, эй! Что ты делаешь? – забеспокоилась Ева, испугавшись, что ее могут лишить долгожданной до­бычи.

– Хочу посмотреть. Я не видел таких уже лет десять. Потрясающе! Гляди, какая внутри ржавчина. И при этом он как-то работал. Нет, это просто фантастика! Такие вещи нужно продавать на аукционах антиквариа­та. Можно заработать хорошие деньги.

Когда Рорк принялся откручивать какую-то деталь, Ева коршуном налетела на него, дала по руке и рявк­нула:

– Не тронь! Мое! Я хочу его убить!

– Успокойся, – рассеянно откликнулся Рорк. – Я отдам это исследователям.

– Ну уж нет! Я должна разбить эту тварь на части. А вдруг она умеет размножаться!

Рорк ухмыльнулся и ловко отделил от корпуса мате­ринскую плату.

– Это великолепное учебное пособие. Я, пожалуй, отдам его Джеми.

– О ком это ты? Джеми Лингстрому? Компьютер­ному гению?

– М-м-ага. Он иногда работает на меня.

– Но он же мальчишка!

– Но безумно одаренный. Настолько одаренный, что я предпочитаю иметь его в своей команде, нежели соперничать с ним. Мне любопытно, что он сможет сделать с такой древней, убогой системой, как эта.

– Но я хочу казнить этого подонка!

Рорк еще никогда не слышал, чтобы голос Евы зву­чал так жалобно. Он удивленно посмотрел на нее и поцокал языком.

– Здорово же достал тебя этот парень! Успокойся, дорогая, я подыщу какую-нибудь другую развалину, на которой ты сможешь реализовать свои разрушительные инстинкты. А может, придумаем кое-что получше? – Рорк обнял Еву за талию. – Какой-нибудь другой кла­пан, чтобы выпустить пар и природную агрессию?

– Даже секс не доставит мне такого наслаждения!

– Это вызов?

Рорк приблизил лицо к лицу Евы и легонько при­хватил губами кожу на ее скуле. Она ткнула его кулаком в живот, и тогда он прильнул губами к ее рту. Еве показалось, что от этого поцелуя, длившегося целую веч­ность, плавится даже ее мозг.

– Ну ладно, – сказала она, отстраняясь, – это бы­ло впечатляюще. – В глазах у Евы двоилось, все ее тело дрожало, и она никак не могла восстановить дыха­ние. – А теперь скройся с глаз моих.

– Спасибо…

Рорк взял руку Евы и стал один за другим целовать пальцы, не отводя взгляда от ее лица. Каждый раз, чув­ствуя вкус ее кожи, он чувствовал, что сходит с ума. За­тем Рорк взял жену на руки и понес к двери.

И тут вошла Пибоди.

– Ой, простите! – Она задрала голову вверх, будто ее вдруг заинтересовала лепнина на потолке. – Соммерсет сказал, что я могу подняться…

– Доброе утро, Пибоди. – Рорк поцеловал Еву в уголок брови. – Хочешь кофе?

– Я сама себе налью, не обращайте на меня внима­ния. Я всего лишь жалкая помощница своего босса.

Пибоди отправилась на кухню, сделав большую ду­гу, чтобы не приближаться к хозяевам дома, словно те были радиоактивны.

– По-моему, она чем-то расстроена. – Рорк поста­вил Еву на пол и озабоченно посмотрел в сторону кух­ни, где Пибоди гремела посудой и что-то сердито буб­нила.

– Просто она еще не успела проснуться. Ладно, за­бирай эту груду железа, раз она тебе так нужна, а я зай­мусь работой.

Рорк поднял компьютер и почувствовал, как у него сразу заныла поясница.

– Какая тяжесть! До полудня я буду работать до­ма, – сообщил он через плечо.

Ева закрыла дверь.

– Пибоди! – крикнула она. – Принеси и мне ча­шечку кофе.

Ева села за письменный стол, включила компьютер, вызвала файл Ричарда Драко и затребовала всю имею­щуюся в распоряжении следствия информацию о подозреваемых, свидетелях, вещественных доказательствах и лабораторных отчетах.

– Вчера вечером я просмотрела кассету с записью спектакля, – заговорила она, услышав, как по паркету гремят тяжелые полицейские ботинки Пибоди. – И у меня возникла новая версия.

– Вот ваш кофе, лейтенант. Мне записывать то, что вы говорите?

– А? – Ева всматривалась в экран монитора, пытаясь перекомпоновать информацию по-новому, но странный тон Пибоди заставил ее поднять голову. – Нет, я гово­рю это не для протокола, а для тебя.

Рорк опять оказался прав. Что-то было неладно с ее помощницей. Однако Ева приказала себе отбросить все личные переживания и сказала:

– Мы точно выяснили, в какой момент бутафор­ский нож был подменен на настоящий.

Она снова повернулась к компьютеру и стала нажи­мать на кнопки клавиатуры, чтобы вызвать нужную картинку.

– И когда же вы успели это выяснить? – спросила Пибоди. Голос ее был холоднее февраля.

– Я же тебе сказала: вчера вечером. – Ева физиче­ски ощущала взгляд Пибоди, стоявшей позади. Он вон­зался в ее спину, как холодный и острый клинок. – А что?

– Ничего, лейтенант. Просто я сверяюсь со своими записями. Это – моя работа.

Да что с ней такое? Ева нахмурилась.

– Никто не мешает тебе выполнять свою работу. Я просто информирую тебя, ввожу в курс дела.

– Похоже, вы информируете меня лишь выбо­рочно.

– Что это означает, черт возьми?!

– Вчера вечером я вернулась в управление, – заго­ворила Пибоди, распаляясь все сильнее. – Я вызвала файл с делом Драко, чтобы привести в порядок и рассортировать свидетельские показания, и вскоре наткнулась на раздел, который оказался для меня недоступен. Секретная информация! До этого момента я не подозревала, что в деле существуют какие-то разделы, закрытые для вашей помощницы и остальных членов следственной группы. Позволю себе заметить, господин лейтенант, что подобная политика вряд ли способствует эффективной деятельности указанной помощни­цы и указанной команды.

– Кончай говорить со мной в этом идиотском тоне! Я решила, что определенную информацию необходимо засекретить, и засекретила ее! Это все, что тебе следует знать!

На щеках Пибоди выступили красные пятна, но го­лос ее по-прежнему оставался ледяным.

– Что ж, благодарю вас за то, что просветили меня на этот счет, господин лейтенант.

– Я сказала: оставь этот тон!

– Как угодно. Я только хотела сказать: теперь так будет всегда, господин лейтенант?

– Да, черт побери, всегда! Я – твой начальник, и я руковожу следствием, поэтому все и всегда будет по-моему! А ты держи рот на замке и не разыгрывай тут оскорбленное достоинство.

– Вы бы тогда посоветовали держать рот на замке и некоему Чарльзу Монро, господин лейтенант.

Ева крепко сжала зубы. «Это мне урок, – подумала она. – Попробуй хоть раз в жизни проявить к кому-то сочувствие – и тут же получишь по морде».

– Некто Чарльз Монро не причастен к расследова­нию никаким боком, а наши с ним взаимоотношения – не твое собачье дело!

– Зато мое собачье дело – когда вы допрашиваете его о моей личной жизни.

– Я его не допрашивала! – В голосе Евы послыша­лись грозовые разряды. – Он сам вылил на меня все это!

Женщины стояли лицом к лицу, едва не соприкаса­ясь носами. Ева оперлась руками о письменный стол, ее глаза пылали гневом. Пибоди, вся красная, как рак, то­же излучала ярость.

В этот момент в дверном проеме появился Макнаб. Оценив обстановку с первого взгляда, он присви­стнул.

– Гм, здравствуйте, дамы.

Не удостоив его даже взглядом, женщины в один го­лос рявкнули:

– Вон!

– Все, меня уже нет!

Ева подошла к двери и с грохотом захлопнула ее прямо перед носом перепуганного Макнаба.

– Сядь! – приказала она Пибоди.

– Я хочу стоять.

– А я хочу хорошенько врезать тебе ногой по задни­це, но сдерживаю себя! – Ева схватила себя за волосы и дернула так сильно, что на глазах у нее выступили сле­зы. Зато ярость немного отступила, и в голове проясни­лось. – Ладно, черт с тобой, стой, если угодно. Ты все равно не можешь сидеть, пока внутри тебя торчит кол, а это происходит каждый раз, когда речь заходит о неко­ем Чарльзе Монро. Ты хочешь знать все? Ты на этом настаиваешь? Ну что ж, хорошо. Слушай.

Чтобы ее голос звучал ровно и по-деловому, Еве пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдо­хов.

– Итак, – заговорила она, – вечером двадцать шестого марта мы с Рорком находились в «Палас-отеле» и зашли в пентхаус Айрин Мансфилд. Она находилась в компании, как ты выражаешься, некоего Чарльза Мон­ро, так называемого платного компаньона, а проще гово­ря – профессионального жиголо, который спит с женщинами за деньги. Как мне удалось выяснить, вышеука­занный платный компаньон Монро находился там, так сказать, по долгу службы, и никак не связан с ведущим­ся расследованием по делу об убийстве. В глупой по­пытке оградить мою безмозглую помощницу от лишних душевных переживаний я решила засекретить отчет о беседе с ним.

Ева подошла к письменному столу, взяла чашку с остывшим кофе и выпила ее залпом. Губы Пибоди за­дрожали. Она села и всхлипнула.

– Нет, только не это! – забеспокоилась Ева. – Ни­каких слез! Мы – на службе, а на службе реветь не по­ложено.

– Извините меня… – Понимая, что может вот-вот разрыдаться, Пибоди вытащила из кармана носовой платок и громко высморкалась. – Я так психую, мне так стыдно! Он сказал вам, что мы с ним никогда не за­нимались сексом?

– Господи, Пибоди, неужели ты думаешь, что я на­писала об этом в отчете?

– Я не знаю. Наверное, нет. – Она снова всхлипну­ла. – Знаете, мы встречаемся с ним уже так долго и ни разу даже не приблизились… к этому.

– Да, он мне все объяснил, когда мы с ним… – Два увидела ужас в глазах Пибоди, осеклась и моргнула. Не то она говорит, совсем не то! – Послушай, он хороший человек. После этого разговора я увидела его совсем в другом свете. И ты ему очень нравишься.

– Тогда почему он ко мне даже не пытался приста­вать?!

– А по-твоему, секс – это все? – удивилась Ева.

– Вам легко говорить! Вы замужем за секс-симво­лом планеты!

– Ради всего святого! Что ты несешь, Пибоди?!

– А разве не так? Он красавец, он сложен, как Аполлон, он сексуален… И он вас любит. Он от вас про­сто без ума. Ради вас он бы под поезд бросился.

– В этом случае поезд наверняка сошел бы с рельсов, – пробормотала Ева и с радостью отметила, что Пибоди улыбнулась.

– Ну, в общем, вы понимаете, что я хочу сказать.

– Конечно. – Ева посмотрела на дверь, соединяю­щую два кабинета, и почувствовала, как внутри у нее потеплело. – Конечно, я понимаю. Но у вас так получилось не потому, что Чарльза не тянет к тебе. Это по­тому, что… – Черт побери, когда Мира действительно нужна, ее никогда не оказывается рядом… – Это пото­му, что он уважает тебя – вот и все.

Пибоди комкала носовой платок и шмыгала носом.

– Если так, то, на мой взгляд, он уважает меня че­ресчур уж глубоко. Мне, конечно, известно, что я не красавица, и все такое…

– Глупости, ты очень хорошенькая.

– Во мне нет сексуальности.

– Есть!

Ева обошла вокруг стола и ласково погладила Пибоди по волосам, но та резко отстранилась.

– Вот вы, будь вы мужчиной, захотели бы заняться со мной сексом?

– Ты еще спрашиваешь! Да я бы тебя так оттрахала, что у тебя глаза выскочили бы!

– Правда? – обрадованно спросила Пибоди, выти­рая глаза. – Вот и Макнаб все время ко мне лезет.

– Пибоди! Ради всего святого!

– Я не хочу, чтобы Макнаб знал, что у нас с Чарль­зом ничего не было.

– От меня он об этом никогда не узнает, могу тебе гарантировать.

– Спасибо. Извините меня еще раз, лейтенант. После того как Чарльз рассказал мне о вашем разгово­ре, а потом я поехала на работу и нашла закрытые файлы… Я всю ночь не спала, ломала себе голову, что это за два засекреченных отчета. Да еще какая-то таинствен­ная видеокассета, которая значится среди вещдоков, но которой нигде нет.

Ева тяжело вздохнула. До чего же коварная штука – человеческие отношения! Коварная и жестокая.

– Видеокассета и один из отчетов не имеют к Чарльзу Монро никакого отношения. Они касаются Надин.

– Я так и думала, что с ней что-то не то!

– Видишь ли, в свое время у нее был роман с Драко. Она просила меня о встрече как раз для того, чтобы рас­сказать об этом. Он использовал Надин и вытер об нее ноги – так, как он обычно это делает. Когда мы с Рорком обыскивали его пентхаус в «Палас-отеле», мы на­шли много видеокассет… гм… личного характера. И на той, которую я припрятала…

– Ой, он записывал на пленку, как они с Надин за­нимаются сексом? Вот гнида! – Пибоди всплеснула руками. – Слава богу, она не входит в число подозреваемых, или, по крайней мере, не является тем человеком, которого мы ищем. Вы ведь поэтому спрятали запись? Чтобы избавить ее от ненужного унижения? Простите меня, лейтенант, я, видать, неисправимая дура!

– Забудем об этом, Пибоди. Пойди умой лицо, что­бы Макнаб не подумал, будто я тебя здесь избивала но­гами.

– Господи, я чувствую себя полной идиоткой.

– Вот и хорошо. Иногда это бывает полезно. Умой­ся, а я выясню, под какой лестницей спрятался Мак­наб, и мы займемся работой.

– Есть, босс.

Фини появился, когда все остальные уже собрались в домашнем кабинете Евы. Он включил видеозапись, увеличил и сфокусировал изображение и выставил на экране секундомер, чтобы было видно, сколько време­ни занимает действие.

Один видеомагнитофон воспроизводил запись пер­вой сцены в зале суда, когда на столе для вещественных доказательств еще лежал бутафорский нож. Другой демонстрировал финальную сцену в тех же декорациях, и нож на столе был уже настоящий. Фини комментировал запись: указал на различия между двумя ножами, обра­тил внимание, что во второй сцене нож лежит уже под другим углом.

– Человек, подменивший нож, выбрал такой, кото­рый практически неотличим от бутафорского, – с рас­четом, чтобы никто не заметил подмену.

– И даже реквизитор? – спросил Макнаб.

– Реквизитору нет надобности разглядывать нож. В его обязанности входит другое: убедиться в том, что нож лежит на положенном месте, вот и все. Между пер­вой и второй сценами в зале суда там ничего не меня­лось – все оставалось на своих местах: и декорации, и реквизит. – Фини почесал в затылке. – Вот если б нож пропал, реквизитор бы это заметил. По его словам, он проверил наличие положенного реквизита сразу после окончания первой сцены и затем – перед началом второй. Все было на месте, а остальное его не волнует.

– Значит, в распоряжении преступника было около пяти минут, чтобы подменить нож. – Ева побарабанила пальцами по столу. – Мы можем еще больше сузить этот промежуток: на пленке видно, когда Квим заметил что-то подозрительное. Если предположить, что это была именно подмена ножей, следовательно, у преступника оставалось около трех минут. За это время он дол­жен был положить на стол настоящий нож, затем уне­сти и спрятать бутафорский, а потом дернуться туда, где ему положено быть, – на сцену или за кулисы.

– Значит, после этого преступнику оставалось только ждать. – Глаза Пибоди сузились. – Ждать и на­деяться на то, что никто не заметит подмены. Ждать, пока начнется следующая сцена в зале суда, затем – пока прозвучат все диалоги, и Кристина Воул возьмет в руки нож. Это примерно тридцать минут. Долгое ожи­дание!

– Терпения нашему убийце не занимать. Я даже ду­маю, что он или она наслаждался этим ожиданием, на­блюдая, как Драко блещет своим талантом, срывает ап­лодисменты зала, и предвкушая то, что произойдет в конце. Убийца знал, что это – последний акт жизни Драко, и упивался этим.

Ева поставила чашку с кофе и присела на край свое­го стола.

– Вчера вечером Рорк сказал фразу, которая теперь кажется мне очень важной: жизнь имитирует искусство.

Пибоди почесала нос.

– А мне всегда казалось, что наоборот.

– Только не в данном случае. Почему убийство совершено именно в этом спектакле? Ведь для того, что­бы устранить Драко, можно было избрать гораздо более простой и менее рискованный способ. Я думаю, что для убийцы много значила сама пьеса. Teмa любви, преда­тельства, обманных личин, самопожертвования и мес­ти. Я думаю, у персонажей Кристины и Леонарда Воул существуют реальные прототипы. Возможно, когда-то Драко и его будущего убийцу связывали тесные взаимо­отношения. И тогда разгадка таится в прошлом.

Фини кивнул и вытащил из кармана пригоршню орешков.

– Многие из занятых в спектакле актеров работали с Драко и раньше. Театральный мир вообще тесен, и лю­ди, которые в нем живут, сталкиваются друг с другом вновь и вновь.

– Нужно искать не профессиональные взаимоотно­шения, а личные. Судите сами: Воул выглядит обая­тельным, мужественным, даже немного наивным, а в итоге оказывается бессердечным и жестоким обманщи­ком. Насколько нам известно, это абсолютно точный портрет Драко. Так кого же он предал? Чью жизнь растоптал?

– Если судить по тому, что нам рассказывали, он успел нагадить практически всем, – откликнулся Макнаб. – Никто не пытается даже делать вид, что симпатизировал этому человеку.

– Значит, мы должны искать глубже! Нужно загля­нуть в прошлое, как следует покопаться в нем. Там на­верняка таится что-то важное. Может быть, Драко раз­бил чей-то брак или рассорил близких людей, разорил кого-нибудь, соблазнил чью-то сестру… Пройдитесь по всей его жизни. Вы, – обратилась Ева к Фини и Макнабу, – как всегда, ищите информацию с помощью компьютера, а мы с Пибоди займемся актерами.

Ева решила начать с Карли Лэндсдоун. Что-то в этой женщине тревожило ее со времени их первой бе­седы.

Актриса жила в Бродвей-Вью – роскошном ком­плексе, в котором великолепные квартиры соседствова­ли с дорогими магазинами, а также местами для увесе­ления и отдыха. Этот торгово-развлекательный и одновременно жилой комплекс был напичкан камерами наблюдения, охранниками и системами сигнализации. Элегантный вестибюль был выложен плиткой цвета морской волны, слева располагался зимний сад, спра­ва – небольшой бар. Ева подошла к панели и нажала на кнопку для переговоров с охраной.

– Доброе утро, – послышался из переговорного устройства приятный мужской голос. – Пожалуйста, сообщите цель вашего прихода в Бродвей-Вью.

– Я хочу видеть Карли Лэндсдоун.

– Минутку, пожалуйста. – Из динамика полилась негромкая мелодичная музыка, а затем снова раздался голос: – Согласно нашим записям, мисс Лэндсдоун не оставляла информации о том, что ожидает посетителей. Я с радостью свяжусь с ней, чтобы выяснить, готова ли она принять вас. Пожалуйста, назовите свое имя и по­кажите камере наблюдения свои документы.

– Вам нужны документы? На здоровье. – Ева выта­щила свой полицейский жетон и покрутила им перед объективом камеры. – И передайте мисс Лэндсдоун, что лейтенант Даллас не привыкла ждать в вестибюле.

– Конечно, лейтенант. Одну минутку.

Из динамика снова полилась мелодия, и Ева сжала зубы.

– Ненавижу это дерьмо! Неужели они не понима­ют, что такая вот неуместная музыка не вызывает у лю­дей ничего, кроме раздражения? Так и хочется выдрать этот динамик с потрохами!

– А мне нравится, – заметила Пибоди. – Приятная музычка. Я люблю скрипки – они напоминают мне о маме. Она играет на скрипке, – пояснила Пибоди, поймав на себе недоуменный взгляд Евы.

– Извините, что заставил вас ждать. Мисс Лэндсдо­ун будет счастлива видеть вас, лейтенант Даллас. Жела­ем вам приятного дня.

– Эти дежурные фразы я тоже ненавижу.

Ева и Пибоди направились к лифту. Двери за ними закрылись, и в кабине раздалась все та же музыка. Ева заскрипела зубами.

– Добро пожаловать в Бродвей-Вью, – раздался го­лос из динамика. – Это абсолютно надежное место, где вы можете чувствовать себя в полной безопасности. При желании вы можете оформить себе однодневный пропуск, который даст вам возможность воспользоваться всеми возможностями нашего комплекса: фитнесс-клубом, бассейнами, центром релаксации, который предлагает косметические процедуры и психотерапев­тические услуги, боулингом, тренажерным залом. Ма­газины и бутики, расположенные в нашей торговой зо­не, принимают любые кредитные карты. К услугам жильцов и посетителей Бродвей-Вью также изыскан­ные пятизвездочные рестораны и кафе «Таймс-сквер».

– Эта штука когда-нибудь заткнется?

– Надо же, здесь даже не один бассейн, а несколько!

– Если вы хотите стать одним из наших жильцов, мы готовы предоставить вам любую интересующую вас информацию, – продолжал бубнить динамик. – Наши менеджеры готовы удовлетворить любые ваши запросы,

– Интересно, много ли желающих здесь поселить­ся? – подумала вслух Пибоди.

– Лично я скорее застрелилась бы, чем согласилась жить в этом муравейнике, – процедила сквозь зубы Ева.

– Выйдя из лифта, пожалуйста, поверните налево и идите по коридору. Квартира номер 2008 – третья по счету. Бродвей-Вью желает вам всего наилучшего, – проговорил динамик и наконец умолк.

Следуя его указаниям, Ева вышла из лифта и повер­нула налево.

– Подожди меня в холле, – бросила она Пибоди.

Коридор был такой ширины, что по нему мог бы проехать грузовик – проектируя это здание, архитек­торы явно не заботились об экономии пространства. Еву кольнула неприятная мысль: а вдруг и это сооруже­ние принадлежит Рорку?

Карли открыла дверь раньше, чем Ева успела позво­нить. На ней был просторный домашний халат, ногти босых ног накрашены розовым лаком. Ева отметила про себя, что косметика на лице актрисы и ее прическа в полном порядке.

– Доброе утро, лейтенант. – Карли оперлась о дверь и, демонстративно приняв очень эффектную по­зу, вызывающе улыбнулась: – Как мило, что вы реши­ли меня навестить.

– Вы рано встаете, – заметила Ева. – А я почему-то думала, что люди театра обычно спят до полудня.

Ухмылка на секунду исчезла с лица актрисы, но тут же появилась вновь. Карли отступила в глубь квартиры, позволяя гостям войти.

– У меня сегодня спектакль: отпевание и похороны Ричарда.

– Вы называете это спектаклем?

– Разумеется. Мне необходимо быть печальной и проливать реки слез, а для этого нужно собраться. На­деюсь, наше представление произведет должное впечат­ление на репортеров. – Карли сделала приглашающий жест в сторону мягкого зеленого дивана, стоявшего по­середине гостиной. – Я могла бы разыграть такой же этюд и для вас, причем довольно убедительно, но это было бы пустой тратой вашего времени и моего таланта. Могу ли я предложить вам кофе?

– Нет. Скажите, вас не пугает то, что вы являетесь одной из подозреваемых в деле об убийстве?

– Абсолютно. Во-первых, потому, что я этого не де­лала, а во-вторых, потому, что это может оказаться по­лезным в профессиональном плане. Вдруг когда-нибудь мне придется играть такую же роль на сцене.

Ева подошла к окну и широко раскрыла глаза. Вид, который открывался отсюда на Таймс-сквер, поражал воображение. Внизу, словно жуки, суетились разнома­стные автомобили, рекламные щиты переливались и подмигивали разноцветным неоном, люди сновали, как муравьи в развороченном муравейнике. В отдалении виднелись готические шпили здания принадлежавшего Рорку театра «Новый Глобус».

– Предположим, вы уже получили такую роль. Ка­кими могли бы быть ваши мотивы?

– Мотивы убийства? – Карли села. Она явно забав­лялась этой утренней дуэлью. – Мотивом может яв­ляться сочетание гордости, попранного достоинства и желания развлечься.

– И еще – обида?

Ева стремительно обернулась и успела заметить, что лицо Карли выражает страдание. Однако уже в следую­щую секунду актриса надела на себя маску равнодушия.

– Возможно, и так. Вы хотите знать, ранил ли меня Ричард? Да, ранил. Но я умею зализывать свои раны, лейтенант. Мужчина не заслуживает того, чтобы ради него истекали кровью. По крайней мере – на протяже­нии длительного времени.

– Вы любили его?

– Было время, когда мне казалось, что я его люблю. Но удивительно, с какой легкостью это чувство пере­растает в ненависть! Если бы я захотела убить его, наверное, мне вряд ли удалось бы придумать способ луч­ше того, с помощью которого это было сделано. Но тут есть одна существенная деталь. Я ни за что не отдала бы честь нанести ему смертельный удар кому-то другому. Заместители в данном случае неуместны. Это лишило бы все… гм… мероприятие его очарования.

– Для вас это – шутки? Вы находите смешным, ко­гда человека лишают жизни насильственным путем?

– А вам хочется, чтобы я изображала безграничную скорбь? Пожалуйста! Поверьте, лейтенант, если вам угодно, я могу разрыдаться огромными и горькими слезами. – Карли по-прежнему улыбалась, но теперь в ее глазах плясали злые огоньки. – Но я не стану этого де­лать. Я слишком уважаю себя – и вас, кстати, тоже, – чтобы опускаться до такой дешевки. Я просто скажу вам четыре простых слова: Я ЕГО НЕ УБИВАЛА.

– А Лайнус Квим?

Лицо Карли неожиданно разгладилось.

– Я знала его не очень хорошо, но мне жаль, что он умер. Вы наверняка не верите в то, что он убил Ричарда, а потом повесился сам, иначе вас бы здесь не было. Я тоже в это не верю. Это был маленький человечек с вечно кислой мордочкой, и Ричард, думаю, заботил его не больше, чем все остальные актеры. Он воспринимал нас в качестве составных элементов своей работы – как стропила, кулисы, занавес, декорации… Кроме того, смерть через повешение очень мучительна. Это ведь не так, как произошло с Ричардом, верно?

– Да, чтобы повеситься, нужно определенное му­жество.

– Я очень боюсь страданий.

«Это первое, что Карли сказала в простоте», – поду­мала Ева.

– Я полагаю, того, кто помог ему сунуть голову в петлю, это мало волновало, – сказала она. – Вы не боитесь, что на этом дело не кончится, мисс Лэндсдоун? Говорят, несчастья ходят по трое…

Карли защебетала какую-то чепуху, но затем, встре­тившись взглядом с Евой, осеклась и заговорила серь­езно:

– Да, боюсь! Все актеры суеверны, и я не являюсь исключением. Я никогда не свищу в гримерке, я нико­гда не желаю своему коллеге удачи. Но суеверность не помешает мне вновь выйти на сцену при первой же воз­можности. Я не позволю произошедшему изменить мою жизнь! Я мечтала стать актрисой с тех пор, как себя помню. И не просто актрисой. – На ее губах расцвела улыбка. – Звездой! Сейчас я на пути к этому, и ничто не заставит меня пойти в обход.

– Реклама, которой явилась смерть Драко, поможет вам осуществить вашу мечту гораздо быстрее, – заметила Ева.

– Совершенно верно. И если вы полагаете, что я не постараюсь извлечь из этого максимум выгоды, значит, вы меня так и не рассмотрели.

– Я вас рассматривала, и очень пристально. – Ева окинула взглядом уютную комнату с чудесным видом из окна. – Для человека, который еще не успел достичь своей цели, вы живете очень и очень неплохо.

– А мне нравится так жить, – вздернула плечами Карли. – Мне повезло с богатыми и щедрыми родите­лями. Они создали трастовый фонд на мое имя, и я им пользуюсь вовсю. Как я уже сказала, я не привыкла к лишениям. Я не из тех, кто готов ради искусства сидеть на воде и хлебе. Это, однако, не значит, что я лентяйка. Я работаю, и работаю усердно. Мне просто нравится жить в комфорте.

– Драко здесь бывал?

– Раз или два. Он предпочитал встречаться со мной у себя. Видимо, на своей территории он чувствовал себя уверенней – хозяином, что ли.

– А вы знали, что он записывает ваши любовные утехи на видео?

Это был настоящий нокаут. Ева хорошо знала такое состояние и его признаки: глаза Карли расширились от ужаса, а от лица отлила вся кровь. Губы плотно сжа­лись, чтобы сдержать дрожь, однако голос выдал с голо­вой:

– Этого не может быть… Это ложь!

– Уже довольно давно Драко установил в своей спальне записывающую видеотехнику. За этот период у него скопилось немало пикантных пленок, на которых подробно и в различных ракурсах запечатлены его раз­влечения с разными сексуальными партнерами. Там есть и фильм о вас, записанный в феврале. В нем детально смакуется использование в сексуальных игри­щах черного кожаного нижнего белья, специальных приспособлений для садомазохистских забав и…

Карли не выдержала и вскочила с софы.

– Стоп! Я больше не могу это слушать! Вы, кажется, получаете удовольствие, описывая всю эту мерзость?

– Нет. Поверьте мне, совсем наоборот. Вы не зна­ли об этих записях?

– А вы сомневаетесь? Конечно, не знала! – Она опять без сил упала на диван. – Если бы мне все объяс­нили и предложили принять участие в подобной записи, я бы, может, и согласилась. Ведь это весьма интри­гующее и возбуждающее чувство – осознавать, что тебя могут увидеть в пикантной ситуации совершенно незнакомые люди, которых ты даже никогда не узнаешь. Однако я ненавижу, когда со мной что-нибудь пытают­ся делать без моего согласия! Это похоже на фокусы полицейских, которые любят совать свой нос в чужие дела без твоего разрешения. Они обожают делать такие запи­си, чтобы потом использовать их в своих грязных целях.

– Пока я единственный полицейский, который ви­дел эти пленки, и я не собираюсь использовать их в «своих грязных целях». Кстати, вы, мисс Лэндсдоун, – не единственная женщина, которую он записывал без ее согласия.

– Ах, там тоже существовала конкуренция? Какая досада, что я этого не знала! Я придумала бы что-нибудь интересное, и фильм полупился бы намного увлекательнее! – Она закрыла лицо руками, пытаясь сдержать подступающие слезы. Когда ей это более или менее удалось, она отняла руки. – Хорошо, что мне необходимо сделать, чтобы заполучить оригинал этой пленки?

– Она является вещественным доказательством, я ее изъяла и зарегистрировала. Она будет использована в су­де или в ходе расследования только в самом крайнем случае. Когда дело будет закрыто, а ваша невиновность доказана, я постараюсь сделать так, чтобы вам отдали эту запись.

– Вероятно, это лучшее, на что я могла надеять­ся. – Карли глубоко вздохнула. – Спасибо вам.

– Мисс Лэндсдоун, вы получали от убитого Ричар­да Драко запрещенные медикаменты или наркотики для стимуляции сексуальной активности или для ка­ких-либо других целей?

– Я не использую запрещенные медикаменты или наркотики для сексуальной стимуляции. Предпочитаю полагаться на собственный организм и на богатое воображение, а не на химию.

«Ты употребляла их, – подумала Ева. – Но, может быть, и не подозревала, что в бокал прекрасного доро­гого шампанского тебе подмешали какую-то гадость».

ГЛАВА 12

Рорку предстояло провести два расширенных сове­щания по Интернету и два совещания с главами депар­таментов своего холдинга. Все они были запланирова­ны на вторую половину дня и посвящены проекту «Олимпийского комплекса». Он работал над ним уже год и надеялся летом запустить в эксплуатацию. Конеч­но, к этому времени не удастся завершить строительство и полное оборудование всех объектов. Но основная часть – суперлюксовые отели и виллы, шикарные игорные и развлекательные заведения – были уже, в общем, завершены. Он надеялся свозить туда Еву на их медовый месяц, который они так и не успели устроить за год, прошедший после свадьбы. Это была бы ее первая длительная и дальняя поездка за всю жизнь.

Рорк уже довольно долго всеми способами уговари­вал ее на это путешествие, используя метод кнута и пряника. Он прекрасно знал, что подобные длительные путешествия отнюдь не входят в список ее приоритетов. Ева была законченным трудоголиком. К тому же повы­шенное чувство ответственности никогда не позволяло ей расслабиться до полного завершения каждого рас­следования, А после этого она была так измотана физи­чески и душевно, что ни о каких поездках и думать не могла. Рорк страстно стремился увезти Еву куда-нибудь подальше от работы – от ее и от своей. Не на пару су­ток, как они обычно срывались куда-нибудь, чтобы раз­веяться, а надолго. Чтобы они не одну неделю могли наслаждаться только обществом друг друга, и ничто не напоминало бы о повседневных делах и заботах.

Рорк отошел от компьютера и пошевелил плечом. Оно уже почти не болело, но иногда все-таки причиняло беспокойство, в который раз напоминая ему о том, насколько близко они с Евой были к смерти всего лишь за несколько недель до годовщины их свадьбы. Сначала он смотрел тогда в лицо смерти, и только потом – в Евино лицо…

Каждый из них не раз до этого побывал в разных серьезных переплетах и кровавых переделках. Но такого еще не случалось ни с одним из них. Рорка тогда спасло, вернуло к жизни единение их душ, воля и сила, ко­торые передавались ему через ее глаза и руки.

Именно в тот момент он понял, что они необходи­мы друг другу.

«Две потерянных души, – подумал Рорк, подойдя к окну, из которого открывался вид на мир, созданный им своими руками и потом, желаниями и мечтами, и, конечно, заработанными деньгами. – Две потерянных души, жизнь которых началась на противоположных полюсах бытия».

Любовь сначала сократила это, казалось бы, непре­одолимое расстояние, а затем и совсем уничтожила его, соединив их мятежные и израненные сердца.

Ева спасла его. В ту ночь его жизнь висела на волос­ке, который она держала в своих крепких и нежных ру­ках. И всепобеждающая смерть оказалась не в силах разомкнуть эти руки, не смогла победить хрупкую жен­щину со стальной волей. Рорк вспомнил, как удивился тогда, что его, здоровенного мужика с неплохими физическими данными, спасла эта маленькая женщина.

Все изменилось в его жизни, когда он впервые встретился с ней взглядом. И как бы это ни казалось невозможным, но в ее взгляде были ответы на все его вопросы.

С тех пор Рорк испытывал непреодолимую потреб­ность заботиться о ней и охранять ее, создавать для нее комфортную жизнь. Впрочем, он понимал, что вещи не могут сделать ее счастливой и стать определяющими. Он часто видел, что его подарки и многочисленные покупки вызывают у нее раздражение, и старался всяче­ски объяснить ей, что таким образом он старается соз­дать базу для их благополучия, безопасности, доверия и любви. То есть всего того, чего каждый из них был ли­шен всю предшествующую жизнь.

Рорк часто удивлялся, что такая наблюдательная женщина, как Ева, знающая людей и тонко понимаю­щая их взаимоотношения, не видит, что он тоже не все­гда понимает ее. В его жизни все перевернулось с того момента, когда она впервые вошла в нее – в строгом сером костюме, окинув его своим внимательным подо­зрительным взглядом. Но он не переставал благодарить господа за эту встречу!

«Что-то я слишком расчувствовался, – подумал Рорк. – Наверное, это – ирландская кровь, которая начинает во мне говорить в самые неожиданные мо­менты жизни». Но в этот миг у него перед глазами вне­запно возникли картины ее ночных кошмаров. Не про­сыпаясь, она металась в липком поту, вновь переживая страшные события далекого детства, чуть не разрушив­шие душу маленькой девочки Евы. Теперь с ней это случалось реже, но все же случалось, превращая сон в мучительную пытку, возвращая ее в прошлое, которое наяву она почти не помнила. Он хотел бы вырвать эти воспоминания из ее сознания, уничтожить их, но пони­мал, что никогда не сможет этого сделать. Никогда не сможет…

Рорк потратил месяцы на то, чтобы узнать все о тех трагических событиях ее детства. Он провел настоящее скрупулезное профессиональное расследование, пыта­ясь выяснить все детали происшествия, которое взорва­ло детство Евы, превратив его в кошмар. У него был бо­гатый опыт в подобных вещах, и он точно знал, где в та­ких ситуациях надо искать детали, которые не могут установить социальные службы, полиция и комиссии по охране детства.

Но ему так и не удалось узнать, что же произошло. И теперь он с горечью признавал свое бессилие.

Однако это было не главное. Рорк отчетливо осоз­навал, что, если, несмотря ни на что, он смог бы решить эту задачу, нашел ответы на все вопросы, которые даже она сама не может сформулировать, это принесло бы ей еще большую боль. Но все равно не вылечило бы.

У него самого все было по-другому. Когда по про­шествии многих лет он вернулся в Дублин, то почувствовал необходимость вновь вспомнить некоторые са­мые важные эпизоды своего детства. Однако ему уда­лось оживить лишь их бледное отражение, как в ста­ринном немом фильме. Воспоминания не мучили его душу и не тревожили сердце. Все, что от них осталось, было надежно погребено под пеплом пережитого за многие последующие годы. И, как он теперь понял, – к лучшему.

«Необходимо сосредоточиться на сегодняшнем дне», – напомнил себе Рорк. Извлекать уроки из прош­лого ему никогда не удавалось. Касалось ли это его прошлого или прошлого Евы, результат получался один и тот же, то есть нулевой.

Рорк собрал бумаги и дискеты, необходимые для се­годняшних встреч, и вдруг ощутил непреодолимое же­лание срочно увидеть Еву, прежде чем с головой нырнуть в изматывающую текучку обычного рабочего дня. Но когда он вошел в ее кабинет, то увидел лишь Макнаба, пытающегося откусить солидный кусок огромного бутерброда. Позади него мигала лампочками электро­волновая печь и светился экран компьютера.

– Ты один, Ян?

От неожиданности Макнаб рухнул, как подкошен­ный, на стул, не выпуская изо рта бутерброда и одно­временно пытаясь что-то сказать. При этом глаза его выражали такое неподдельное изумление, будто он уви­дел говорящую креветку.

Рорк улыбнулся и слегка постучал его по спине:

– Сначала надо прожевать

– М-м-м. Да. Спасибо. Э-э-э… Мне не удалось по­завтракать раньше, и я решил, что сейчас как раз подхо­дящее время, чтобы…

– Моя кухня – твоя кухня. А что наш лейтенант? Уже ушла, я полагаю?

– Да. Она уехала с Пибоди где-то около часа тому назад. Фини повез их в управление – там у них какие-то дела. А я вот занимаюсь тут делами по дому. – Нако­нец он улыбнулся своей знаменитой белозубой улыб­кой. – Думаю, мне повезло больше.

– Ты вообще счастливчик. – Рорк посмотрел на экран компьютера. – Занимаешься раскопками? Опять?

– Да вот пытаюсь выяснить кое-что. – Макнаб проглотил огромный кусок, выпучил глаза так сильно, что от движения кожи на голове уши почти сошлись на затылке. – У Даллас появилось подозрение, что какие-то ниточки этого дела тянутся из прошлого. Возможно, все эти годы Драко скрытно поддерживал какие-то от­ношения с одним из действующих лиц нынешней пье­сы. Ну, я прошерстил все, что только можно было, и – что и требовалось доказать – нашел лишь дырку от буб­лика. Но наша неутомимая и беспощадная начальница потребовала провести более глубокий раскоп. Вот я здесь и выполняю это приказание, учитывая, что у вас в сегодняшнем меню значится настоящая говядина.

– Вообще-то, если у него и были бы какие-либо действительно серьезные связи с кем-то из фигурантов, таким способом ты это вряд ли обнаружишь. Как считаешь?

– Это почему же?

– Ты сказал, что эти отношения уходят корнями в далекое прошлое и старательно скрываются… – В за­думчивости Рорк взял с тарелки Макнаба кусочек жаре­ной картошки. – Если бы мне надо было разыскать что-нибудь, как говорится, покрытое пылью времен, я бы сосредоточился на том, что стал бы выковыривать грязь из-под своих ногтей.

– Я что-то не понимаю вас.

– Закрытые материалы с грифом «Секретно».

– У меня нет разрешения на просмотр такого рода материалов. Сначала надо написать обоснованный ра­порт начальству, потом получить специальный ордер, исписав огромную кучу бумаг…

Рорк в ответ загадочно улыбнулся, и Макнаб сразу весь подобрался, подозрительно посмотрев на дверь.

– Ну, конечно, если есть возможность аккуратно обойти всяческие бюрократические рогатки…

– Есть различные возможности для достижения по­ставленных целей, Ян. Различные пути и способы пре­одоления препятствий.

– Да, но существует закон о запрете на просмотр этих материалов, а главное – специальные коды до­пуска.

– Ну что ж, нам всего лишь надо что-нибудь приду­мать, чтобы прикрыть твою задницу.

-А Даллас мы обо всем этом расскажем? – спро­сил Макнаб спустя несколько минут, когда они уже по­менялись местами и Рорк сел за компьютер.

– Ну конечно же! Но когда-нибудь ты поймешь, что знать и суметь доказать – это два очень разных по­нятия, даже для нашего талантливого лейтенанта, кото­рая видит на метр под землей.

У Рорка был некоторый опыт полицейской работы, особенно в области поиска необходимой информации. К тому же он редко останавливался перед небольшими нарушениями закона, когда хотел найти интересующие его факты.

– Видишь, Ян, мы уже вошли в первый каталог по­лицейских данных, и от нас требуют введение кодов до­пуска, что подтверждает твои справедливые опасения. Абсолютно законные требования!

– Ну конечно! Вот если бы мы имели право входа в эти программы…

– Это вопрос чисто технический. И не надо сюда примешивать мораль и право. Смотри, здесь зарегистрированы коды для входа в файлы всех уголовных и гражданских преступлений за последние годы, включая самые свежие. Отсюда и начнем.

На экране высветилась надпись: «Вход в файлы дан­ных о преступности запрещен без соответствующего разрешения, подтвержденного специальными паролями и кодами допуска. Если вы ими располагаете, про­грамму можно открыть. Продолжать загрузку?»

– Сделано! – Довольный своей работой, Рорк откинулся в кресле, с удовлетворением рассматривая свои идеально ухоженные руки. – Макнаб, будь так добр – не сделаешь ли ты мне чашечку кофе?

Макнаб покраснел и сжал кулаки в карманах от возмущения. Но, немного поразмыслив над формой и со­держанием просьбы, решил не устраивать сцен и не создавать проблем на пустом месте.

– Что за вопрос? Конечно! Одну минутку.

Он отправился на кухню и занялся приготовлением кофе. Но сомнения не покидали его. При этом он даже не представлял, сколько понадобится времени на то, чтобы вскрыть компьютерные коды и найти нужные пароли, чтобы войти в программу, которая не желала, чтобы в нее входили все, кому ни лень. Для успокоения нервной системы и совести он решил наградить себя куском торта, поискам которого и постарался отдать­ся полностью, чтобы не мучить себя пустыми сомне­ниями.

К своей великой радости, он нашел шесть разных тортов, но это снова поставило его перед проблемой выбора.

– Ян, ты что, решил вырастить кофейное дерево, чтобы приготовить чашку кофе?

– Да нет, м-м-м… – Макнаб просунул голову в дверь. – Я просто… решил, что вам нужно сосредото­читься, и не хотел мешать.

«Милый лжец», – усмехнулся Рорк детской наивно­сти парня.

– Иди сюда, мне кажется, тебе будет интересно.

– Вам это удалось? Так быстро? Но как… – Макнаб подбежал к столу. – Нет, вообще-то мне лучше не знать, как вам это удалось. В таком случае, когда нас арестуют и вызовут на допрос, я смогу с чистой сове­стью отвечать, что ничего не знаю.

– Арестовать и допрашивать. Но за что? – Рок взял со стола и протянул ему листок бумаги. – Вот разреше­ние прокурора на твое имя с допуском к программе со всеми кодами и паролями.

– На мое?! – У Макнаба округлились глаза, и он диким взглядом уставился на листок. – Очень похоже на настоящий. Подписано судьей Нетлсом…

– Именно так оно и есть на самом деле.

– Да-а-а. Вы весьма не просты, – пробормотал Макнаб с восхищением. – Я бы даже сказал, что вы чертовски ловкий человек.

– Ян, прошу – прекрати. Ты меня смущаешь.

– Ну, да, смутишь вас! Хм… Стало быть, мне нужно обращаться к судье Нетлсу за разрешением?

Рорк встал с кресла и громко, от души, рассмеялся:

– Я уверен, что к нему следует являться только в со­провождении здоровенного полицейского, и только ес­ли тебя приведут насильно и в наручниках. Но я уверен, что шансов на это у тебя столько же, сколько и на то, что ты утонешь в проруби на Северном полюсе.

– Да. Вероятно, вы правы.

– Ну, тогда я со спокойной совестью отдаю это раз­решение в твои профессиональные руки.

– Конечно. Спасибо, Рорк. Послушайте…

– Что еще?

– Я хотел бы вас спросить об одной вещи. – Мак­наб переминался с ноги на ногу в своих моднейших бо­тинках на толстой легкой подошве. – Но это очень личное… Я не решаюсь поговорить об этом с лейтенан­том. Все хожу вокруг да около. Вы ведь знаете, какая она!

– Знаю, и достаточно хорошо. – Рорк внимательно посмотрел на Яна и, заметив у него на лице явные признаки смущения, решил помочь парню. – Ну, что? Женщина?

– Да. Женщина, черт меня побери. Мне кажется, вы принадлежите к тем мужчинам, которые знают, как с ними обращаться. Вы, по-моему, в отношениях с ни­ми так же ловки, как и с электроникой. Так вот, у меня еще не было женщины. То есть у меня, конечно, были женщины, – быстро поправился он, покраснев до кор­ней волос. – С сексом у меня все в порядке. У меня ни­когда не было по-настоящему близкой женщины. Так, кажется, будет правильнее сказать.

– Понятно. Ян, если ты хочешь, чтобы я прочитал тебе лекцию о женской хитрости и коварстве, нам при­дется запереться дома на несколько дней, запасясь приличным количеством выпивки.

– Конечно, я понимаю. Вы, кажется, спешите ку­да-то…

Вообще-то он был прав. У Рорка совершенно не бы­ло времени. Его с нетерпением ждали несколько мил­лиардов долларов, которые надо было быстренько ус­петь заработать, а затем удачно вложить, чтобы зарабо­тать на них еще несколько миллиардов. Но он уселся на краешек стола, решив, что, в конце концов, миллиарды могут и подождать: они не люди.

– Полагаю, речь идет о Пибоди?

– Да. Знаете ли, у нас уже было… это.

– Ян, я даже не представлял себе, что ты такой отчаянный романтик! Просто поэт эпохи Возрожде­ния.

Насмешливый тон Рорка заставил Макнаба сначала покраснеть, а потом побледнеть.

– У нас был по-настоящему сказочный секс.

– Это прекрасно, и я вас обоих искренне поздрав­ляю. Но я не уверен, что Пибоди будет в восторге от то­го, что ты поделился со мной этой горячей информа­цией.

– Речь идет совсем не о сексе! – быстро выпалил Макнаб, опасаясь, что у него не хватит смелости рассказать все до конца. – То есть это у нас уже все было. И много раз. Это у нас всегда бывает бурно и прекрас­но – как цунами и извержение вулкана одновременно. Но мы никогда не были по-настоящему близки. Как бы это сказать… ну, мы никогда не расстегивали души до конца. Вот почему я все время думаю, как бы это сде­лать так, чтобы она сняла свою полицейскую униформу хотя бы раз, хоть на пять минут. Какая она без нее? Вот это меня жутко волнует и беспокоит. Каждый раз, когда все заканчивается – ну, вы знаете – и мы остаемся го­лыми и пустыми, как два пупса, я кормлю ее ужином и провожаю до дома. Или она провожает меня до двери, если мы занимались этим у нее. При этом мы почти не разговариваем. А если разговариваем – то о чем угодно, кроме того, что меня волнует.

Рорк отлично понимал, что происходит с Яном, что его «волнует и беспокоит». В его собственной жизни встретилась всего одна женщина из великого множест­ва, которая так же заинтересовала его. Единственная женщина, которая заставила его мучиться сомнениями и страдать.

– А тебе хотелось бы большего?

– Ну, как бы это сказать? – Макнаб попытался улыбнуться, начиная жалеть, что затеял этот сложный и мучительный для него разговор. – Мне нравятся жен­щины. Все женщины – самых разных типов. Особенно они мне нравятся голыми.

– Ну, кто же тебя осудит за это?

– Конечно. Знаете, когда мне наконец удалось уго­ворить Пибоди раздеться, ее вид буквально свел меня с ума. А когда мы сблизились, то совместная пляска на­ших тел была настолько гармоничной, что я вообще полностью потерял голову. Обычно я обманываю жен­щин. Вы знаете, они ведь всегда хотят полных и закон­ченных отношений. Ну, и несешь им всякую чепуху, то есть врешь напропалую, стараясь при этом выглядеть милым и мужественным. Они, конечно, понимают, что ты обманываешь их, но проглатывают это: боятся, что в противном случае ты больше не придешь. Что-то в этом роде. А с Пибоди – все наоборот.

– Ты изложил потрясающий взгляд на отношения между полами. – Рорк был уверен, что мужчиной ста­новятся лишь тогда, когда в большой компании жен­щин начинают сходить с ума от вида коленки одной-единственной девушки. – Я так понял, что Пибоди не очень-то интересуется твоей милой ложью?

– Я не знаю, чем она интересуется. В этом-то все и дело, черт побери. – Макнаб рубанул воздух рукой, как будто пытался разрубить гордиев узел своих сомнений и мучений. – Я знаю, что ей нравится заниматься сексом. Она очень любит свою работу и смотрит на лейтенанта как на человека, который знает ответы на все загадки Вселенной. И при этом она ходит с этим сукиным сы­ном Монро в оперу!

Последние слова, которые были настоящим криком души, заставили Рорка улыбнуться и задумчиво кив­нуть.

– Ревновать к сопернику – абсолютно естественно.

– Какой, к черту, соперник?! Зачем ей нужен этот надутый пижон?! Почему она ходит с ним в художест­венные салоны и на концерты? Слушает музыку, под которую даже нельзя танцевать. Нет, я точно набью ему морду!

Рорк на минуту задумался и пришел к выводу, что он в подобных обстоятельствах поступил бы точно так же.

– Это, несомненно, принесло бы тебе некоторое моральное удовлетворение, но, боюсь, вызвало бы сильное недовольство женщины, о которой мы гово­рим. А ты не пробовал завести с ней настоящий роман?

– Что вы имеете в виду? Какой роман? Как в слюнявых книжках про любовь? Рорк вздохнул.

– Слушай, давай начнем сначала. Ты когда-нибудь приглашал ее куда-нибудь?

– Конечно же! Мы два-три раза в неделю проводим ночи у меня.

– Я спрашиваю: ты приглашал ее куда-нибудь? На публику. В какое-нибудь место, где вы были бы одеты в вечерние наряды и вас бы все воспринимали как пару.

– Пожалуй, нет…

– Вот с этого и надо начинать. Назначить день, за­ехать за ней в заранее обусловленное время, затем от­везти ее в какое-нибудь место, где в хорошей компании вам предложат приличную еду и приятные достойные развлечения. И вот тогда, во время ужина или танцев, ты сможешь попытаться завести с ней разговор, но уже не о сексе и не о работе.

– Но я понятия не имею, куда ее пригласить, – пробормотал Макнаб в глубокой задумчивости. – Я в жизни не бывал в тех местах, куда ее таскает этот ублюдок Монро.

– Напряги свои извилины. Придумай место, кото­рое вызовет в ней романтические чувства и заинтригует ее. Но ей должно быть там комфортно, приятно и весе­ло. Пусть она будет чувствовать себя единственной, не­повторимой и желанной, однако при этом ей вовсе не нужно все понимать до конца. Ситуация для нее долж­на быть как бы намечена пунктиром, а не нарисована жирными прямыми линиями. Милые совместные при­ключения сильнее всего трогают нежную женскую душу и тревожат сердце. Женщина больше всего попадается на неизвестное, на интригу. Они любопытны, как кош­ки, и на этом их и надо ловить. Но не устраивай сорев­нований с Монро! Действуй на контрасте. Если он да­рит ей дорогие орхидеи из самых шикарных магазинов, ты вручи ей букетик ромашек, сорванных тобой с рис­ком быть оштрафованным на газоне в городском парке.

Постепенно Макнаб светлел лицом, все лучше по­нимая рассуждения Рорка. Его глаза загорелись азарт­ным блеском охотника, который точно знает, где и как подстрелить дичь.

– Неплохая идея! Мне кажется, что она может сра­ботать. По крайней мере, я попробую ее осуществить. Вы действительно разбираетесь в этих делах. Спасибо,

– Весь в твоем распоряжении. – Рорк взял свой портфель и направился к двери. – Я всегда был аван­тюристом и игроком, который любит только выигры­вать. Если заключать пари на ваш любовный треуголь­ник, то я, несомненно, поставлю на тебя.

Эта идея настолько захватила сознание Макнаба, что он даже забыл о куске торта, который ждал его на кухне, и тут же погрузился в сладостные размышления о Пибоди. В его голове рисовались такие радужные кар­тины будущего, он так увлекся своими планами по за­воеванию сердца девушки, что чуть не прозевал появив­шуюся на экране информацию.

– Дьявол! – Макнаб вскочил и начал отплясывать какой-то танец, рыская по комнате в поисках своего мобильного телефона. – Даллас? Слушайте, лейтенант! Я кое-что выудил. Обвинения, следствие и суд! Физиче­ские увечья, материальный ущерб и тому подобное. Обвинения были предъявлены Ричардом Драко в июне 1977 года, но затем сняты. Однако вскоре суд все-таки состоялся. Судебное решение – штраф в пять миллио­нов полновесных баксов. В обоих случаях обвиняемым был…

– Как тебе удалось добраться до этих файлов? – раздался в трубке холодный голос.

Макнаб побледнел и растерялся.

– Как мне удалось что?..

– Детектив, как вам удалось войти в программу с закрытыми файлами без соответствующего разрешения и ордера на предварительное расследование, выданного судьей?

– Я… мне…

– Где Рорк?

Даже по телефону Макнаб видел, как в ее глазах сверкают искры гнева.

– Рорк? – Он понял, что к ответу не успел пригото­виться, и у него появилось нехорошее предчувствие. – Я не знаю. Полагаю, он где-то работает. Хм… Вам от него что-нибудь нужно?

– Он развлекался этими штучками вместе с тобой?

– Нет, что вы! – Макнаб попытался добавить в свой голос искренности, смущения и возмущения воз­можными подозрениями одновременно. – Конечно же, нет! Я ведь при исполнении служебных обязанностей.

Ева замолчала почти на полминуты, и Макнаб явст­венно почувствовал, как предательские капли холодно­го пота потекли у него по спине.

– Я… Как только я начал заниматься поисками не­обходимых данных, лейтенант, и не получил необхо­димой информации, я понял, что ваше чутье, которому я полностью доверяю, совершенно точно подсказа­ло: что-то в его прошлом должно было быть. И тут ме­ня, как вы бы сказали, осенило. Это озарение заставило меня связаться с судьей Нетлсом, который и согласил­ся подписать необходимое разрешение. У меня есть ор­дер. Уф!

Макнаб взял листок со стола и помахал им в воздухе для убедительности, как будто она его могла видеть.

– Все оформлено по закону, с подписями и печа­тями.

– Не сомневаюсь. Но не превратится ли эта бумаж­ка в хлыст, который больно ударит по моей заднице, Макнаб? Хорошенько подумай, прежде чем ответить. Потому что я тебе обещаю: если все это ударит по моей заднице, то твоя почувствует удар с удвоенной силой.

– Нет, что вы. – Ему ничего не оставалось, кроме как надеяться, что пронесет. – Все оформлено соглас­но необходимым требованиям и правилам.

– Я буду через десять минут. Но запомни, Макнаб: если я увижу где-нибудь в этом деле отпечатки пальцев Рорка, я просто сверну тебе шею.

Первое, что сделала Ева, войдя в дом, это спросила Соммерсета, где Рорк.

– Его нет дома. В настоящий момент он должен находиться в другом конце города, в своем офисе. Хотите ли вы, чтобы я соединил вас с ним, дорогая Ева?

– Нет, чертов ублюдок!

– Я назвал вас «дорогая». Это так мило…

– Это все штучки Рорка, он подучил тебя. И если я еще раз это услышу, я тебя просто застрелю! Понял?!

Ева направилась к лестнице, услышав сзади тяже­лый вздох Пибоди. Ее помощница никак не могла понять, зачем напрягаться, в доме есть множество лифтов, которые могли бы им сохранить здоровье и силы.

Когда они вошли в кабинет, Ева бросила на Макнаба быстрый взгляд, искренне молясь, чтобы сворачи­вать ему шею не пришлось. Она считала его неплохим парнем и, в общем-то, хорошо к нему относилась.

Макнаб вскочил на ноги, протягивая ей ордер.

– Все честь честью, по закону и по правилам, лейтенант.

Ева отбросила листок в сторону и тяжелым взглядом уперлась в Макнаба. Напряжение, которое сковывало все ее тело, стало понемногу отпускать. Ода была абсо­лютно уверена, что за получением эти данных стоял Рорк, но предъявленное ей разрешение могло бы прой­ти экспертизу самого федерального казначейства.

– Хорошо, парень. Ты можешь расслабиться на ка­кое-то время. Свяжись по телефону с Фини и подключи его к громкой связи, чтобы мы все смогли участвовать в разговоре, А теперь посмотрим, что ты накопал.

Перед ними лежали материалы двадцатичетырех­летней давности, но они имели весьма серьезный ха­рактер и наводили на не менее серьезные размышле­ния, давая повод для весьма важных предположений.

– Итак, наш лощеный Кеннет потратил немало времени и денег на некоего Ричарда Драко?

– Действительно, много времени, – вставила Пибоди. – Он выбил ему два зуба, расквасил нос, рассек до крови бровь и попытался разнести всю квартиру, прежде чем полицейские выломали дверь, ворвались в помещение и вытащили его на улицу.

– В протоколе говорится, что в результате получен­ных увечий Драко не мог работать в течение трех не­дель, переживая эмоциональный стресс и испытывая физические страдания. А вот это мне лично нравится больше всего: он, оказывается, «понес значительные материальные потери». Уголовное и гражданское дела были возбуждены против некоего Стайлса, который то­гда носил свою первую фамилию, данную ему при рож­дении – Стиппл. Как выяснилось, он поменял ее сразу после окончания суда.

Ева стала прокручивать в голове все полученные сведения. Стайлс замял это дело, заплатив Драко. И, очевидно, за молчание потерпевшего было заплачено гораздо больше пяти миллионов долларов, указанных в решении суда, раз газетам не удалось пронюхать об этом.

«Драко мог вытащить этот материал из прошлого в любой момент, – размышляла Ева. – Он продолжал держать его как топор над головой Стайлса, а для имид­жа последнего это могло сыграть роковую роль. – Она покачала головой. – Как-то я не заметила, чтобы Стайлс слишком беспокоился о том, что такой скандал может выплыть наружу. Он ведь теперь знаменитость и может все перевернуть в свою пользу: „Ах, эти шалости бурной молодости“. Или что-то в этом роде. Так что, может быть, он и не боялся Драко. А значит, все не так просто».

Она включила переговорное устройство.

– Макнаб, продолжай поиски материалов в компьютере. Если ты найдешь еще что-нибудь интересное – сразу связывайся со мной или Фини. Я буду в Управле­нии полиции. Фини? Приготовь для нас любую свобод­ную комнату для допросов.

– Ты собираешься его вызвать в полицию? – спро­сил Фини.

– Да. Посмотрим, как он будет выступать на моей площадке. Пибоди, свяжись с Кеннетом Стайлсом, ска­жи, чтобы он прибыл на допрос в смокинге. Я буду ждать тебя внизу.

Макнаб смотрел, как Пибоди набирает номер на те­лефонном аппарате.

– Эй, погоди минуту!

Немного поколебавшись, она бросила через плечо:

– Ян, я сейчас очень занята.

– Да-да…

Он схватил руку Пибоди и начал перебирать ее паль­цы, но она раздраженно вырвала руку и дала ему легкую затрещину.

– Прекрати сейчас же! Разве ты не видишь? Я рабо­таю!

– В этой чертовой форме ты можешь думать только о работе. Слушай, а как ты смотришь на то, чтобы сего­дня вечером прошвырнуться куда-нибудь?

– Полагаю, я могла бы зайти к тебе после рабо­ты, – сказала Пибоди, и Макнаб с грустью убедился, что общение с ним у нее ассоциируется исключительно с сексуальными играми.

Он уже почти согласился с этим предложением – чего еще ждать от холодной полицейской дамы, к тому же застегнутой на все пуговицы в прямом и переносном смысле слова. Однако Рорк не говорил, что они не мо­гут заняться сексом после выхода в свет.

– Да нет, я имел в виду, что мы могли бы сходить куда-нибудь.

– Сейчас слишком холодно, чтобы заниматься сек­сом на улице.

Макнаб открыл было рот, но тут же закрыл его, представив себе голую Пибоди в сумерках на лужайке Центрального парка. Если их не освистают, не поколо­тят и не убьют, это будет прекрасно.

– Ты о чем-нибудь, кроме секса, думаешь вообще? Не то чтобы я был против него, но мы могли бы сначала пойти в какой-нибудь клуб послушать музыку. Я заеду за тобой в восемь часов.

– Заедешь за мной? Ты заедешь за МНОЙ? – Она ошарашенно уставилась на него, будто у Яна выросло на лбу третье ухо.

– Тебе ведь хватит времени, чтобы привести себя в порядок после работы?

– Пибоди! Шевели задницей!

– Тебе лучше идти, – Макнаб улыбнулся, услышав рокот раздраженного голоса Евы, – Я позвоню тебе позже.

И, возбужденный собственным воображением, он впился долгим нежным поцелуем в ее губы. Пибоди с чмокающим звуком оторвалась от него и бросилась вниз по лестнице.

ГЛАВА 13

Ева налила себе чашку кофе и тут обнаружила, что ей придется спуститься в 6ap, так как неизвестный воришка конфет опять совершил опустошительный налет на ее запасы. «Как только немного освобожусь, обяза­тельно устрою этому негодяю ловушку, – решила она. – Но это потом, а сейчас меня волнуют совсем другие проблемы».

Выйдя в коридор, она увидела Фини, и они вместе отправились в тот отсек, где располагались комнаты для допросов.

– Этот парень любит заранее выучить роль на­изусть, – начала Ева. – Но я не собираюсь давать ему возможность загодя вжиться в образ. Ему надо навязать нашу волю, а значит, будем проводить допрос в быстром темпе.

– На этот раз я хочу быть «плохим полицейским».

– Фини, ты… – Она остановилась и принюха­лась. – Чем это пахнет?

Фини пожал плечами:

– Я ничего не чувствую. Я сказал, что хочу быть «плохим полицейским».

Он произнес это с такой злостью, что Ева искренне удивилась: Фини был одним из добрейших людей, ко­торых она когда-либо встречала.

– Ну что ж, хорошо. Я начну крайне вежливо и об­ходительно, а потом вместе будем на него давить. Если он… – Ева опять принюхалась, втягивая носом воздух, как ищейка, с которыми работали полицейские сосед­него отдела. – Чем-то пахнет. Не пойму чем, но, по-моему, какой-то зеленью. Похоже на салат.

– Слушай, давай сосредоточимся на работе, ладно? Этот парень прошел огонь и воду, у него есть характер. Давай подумаем, чем мы сможем его пронять, чтобы расколоть.

– Прекрасно, давай подумаем. – Она опять приню­халась, вытянув шею к Фини. – Так это же от тебя так гнусно воняет!

– Заткнись, Даллас!

Увидев, как шея ее собеседника наливается кровью, Ева удивилась еще больше.

– Фини, почему от тебя пахнет каким-то салатом с приправами?

– Ты замолчишь, наконец, бога ради?! – Он вни­мательно огляделся вокруг, убедился, что рядом с ними никого нет, и понизил голос почти до шепота: – Видишь ли, жена подарила мне эту штуку на юбилей нашей свадьбы.

– Ты хочешь сказать, что душишься лимонно-чесночно-луковой заправкой для салата?

– Это не заправка для салата, а одеколон!

– Не знаю. Во всяком случае, пахнешь ты, как блю­до, готовое к употреблению.

У него изо рта вырвалось нечто среднее между сви­стом и шипением.

– Слушай, кончай, а? Я не мог сегодня утром выйти из дома, не подушившись этой дрянью. Иначе бы она смертельно обиделась, просто оскорбилась бы в своих лучших чувствах. Ведь она хотела сделать мне прият­ное… Черт побери, прошло уже несколько часов, а этот запах все не исчезает! Я целый день хожу пешком по лестницам вверх и вниз, не рискуя войти в лифт. У меня уже почти сил не осталось, а этот чертов запах все не проходит!

– Да, ты серьезно влип, Фини. А может быть, ска­жешь ей, что хочешь приберечь его для самых торжест­венных случаев?

– И ты полагаешь, что она на это попадется? Дал­лас, ты совсем не знаешь женщин!

– Наверное, ты прав.

Они повернули за угол и увидели около одной из комнат для допросов Пибоди, разговаривающую с дру­гим полицейским в форме. Ева узнала этого высокого молодого парня и кивнула ему, когда он обернулся. Увидев ее, он тут же покраснел до кончиков волос.

– Привет, Трухарт! Как дела?

– Все в порядке, лейтенант. Подозреваемый ждет в комнате.

– Свидетель, – поправила его Ева. – На этом этапе расследования мы не можем пока называть его «подозреваемый». У нас нет достаточных улик и доказательств. – Она отчетливо почувствовала исходящий от него запах новичка, так же как и запах одеколона Фини. – Просил ли свидетель вызвать адвоката? Может быть, он требовал, чтобы ему предъявили доказательства?

– Нет, сэр. Я думал… – Он оборвал себя, выпря­мившись еще больше, хотя казалось, дальше уже неку­да. – Я прошу прощения, лейтенант.

– Думать вам разрешается, Трухарт. Мы здесь, в по­лиции, вообще всячески поощряем в сотрудниках стремление к этому. – Ева с некоторой горечью вспом­нила своего первого наставника, который не только не поощрял в подчиненных это качество, но и отнюдь не старался воспитать в них гуманное отношение к лю­дям. – Дайте мне протокол допроса.

– Есть, сэр. Видите ли, сэр, мне кажется, он сейчас слишком взволнован, чтобы требовать предъявления доказательств. Слишком возбужден. Кроме того, он хочет говорить только с вами. У меня сложилось такое мнение. Свидетель во время перевозки говорил о вас в… провокационных выражениях.

– И это очень даже хорошо. Это соответствует мо­им планам. Будьте рядом, Трухарт. То есть можете идти куда угодно, но находитесь все время в поле досягаемости. Вы нам понадобитесь, чтобы отвезти свидетеля… в то или иное место, тем или иным способом.

– Есть, сэр. Спасибо, сэр. И я хотел бы выразить вам мою личную благодарность за то, что вы помогли мне перевестись в центральный аппарат Управления полиции.

– Не стоит. Вашего перевода было добиться не­сложно, Трухарт. Вы подходите для работы здесь. Все готовы? – спросила она Пибоди и Фини.

После этого Ева открыла дверь и вошла в комнату для допросов.

Стайлс сидел за маленьким столиком со скрещен­ными на груди руками и каменным лицом возмущенного сфинкса. Увидев Еву, он бросил на нее испепеляю­щий взгляд.

– И что означает все это беззаконие, лейтенант Дал­лас? Я требую объяснений, почему меня вытащили из дома и привезли сюда два офицера в форме, к тому же затолкав на заднее сиденье полицейского автомобиля!

– Пибоди, пометь себе – переговорить с упомяну­тыми офицерами. Никакого насилия быть не должно.

– Будет сделано, сэр.

– Включите магнитофонную запись, – сказала Ева, садясь за стол. – Допрос свидетеля Кеннета Стайлса по делу Ричарда Драко. Старший – лейтенант Ева Даллас. Принимают участие также капитан Райан Фини и сер­жант Делия Пибоди. Мистер Стайлс, вам сообщили о ваших правах и ответственности в связи с расследова­нием этого дела?

– Какой-то коп с пробивающимся пушком на под­бородке прочитал мне стандартное заявление. Но я хо­тел бы знать…

– Вы хорошо поняли свои права и ответственность, мистер Стайлс?

Он оскалился, как акула, завидевшая свою жертву.

– Я не дебил. Конечно, я понял их. Но я настаи­ваю…

– Я прошу прощения за доставленное вам беспокойство. – Ева откинулась в кресла и постаралась улыбнуться самой наивной и очаровательной улыбкой, на которую только была способна. Было ясно, что нет никакой необходимости повторять ему положения про­цессуального кодекса и напоминать, что он может при­гласить своего адвоката. – Я понимаю, что вам все это весьма неприятно, но все же вынуждена провести до­прос.

Фини злобно фыркнул, после чего Ева быстро бросила на него нарочито опасливый взгляд, и Стайлс чуть не подпрыгнул на своем стуле.

– О чем идет речь? – бросился он в атаку. – У меня есть право узнать, почему меня насильно притащили сюда, как какого-нибудь преступника!

– Вам зачитали ваши права. – Голос Фини звучал как глухое эхо из подземелий ада. – А теперь вопросы будем задавать только мы, а вы будете на них отвечать! Я ясно излагаю?!

– Я уже ответил на все вопросы полицейских, рас­сказал все, что знал по этому делу. Больше я ничего не знаю, и мне нечего добавить к тому, что я уже сообщил лейтенанту Даллас.

– А я полагаю, вам все-таки есть что сообщить нам о несчастном недотепе, который закончил свою недолгую жизнь в петле. Он висел на веревке, болтая ногами в нескольких футах над полом.

– Фини! – Ева сделал успокаивающий жест. – Прошу вас сохранять спокойствие и вести допрос в рамках закона.

Фини скрестил руки на груди и постарался придать себе вид злобного дракона, который только и ждет подходящего момента, чтобы проглотить свою жертву.

– Он пытается играть на моих нервах, но я постараюсь отыграться на его заднице!

– Прервемся на минуту. Не хотите ли воды?

Стайлс с надеждой посмотрел на Еву и тяжело вздохнул. Он был готов броситься к ней на грудь в по­исках защиты от грозящей опасности.

– Да-да. Дайте, пожалуйста.

– Почему бы тебе не предложить ему бокал холод­ного шампанского и легкую закуску?

Игнорируя реплику Фини, Ева поднялась и напол­нила пластмассовый стаканчик теплой водой из стоя­щего в углу электрического чайника.

– Мистер Стайлс, появились некоторые новые дан­ные, проливающие свет на ваши отношения с Ричар­дом Драка.

– Какие новые данные? Я же рассказал вам…

– Повторяю, здесь вопросы задаем мы! – Фини привстал со стула, делая вид, что собирается набросить­ся на допрашиваемого. – Считай, ты еще ничего не рассказал нам. Ты ведь не соблаговолил нам сообщить, что в свое время чуть не до смерти избил Драко? Инте­ресная песня: один парень укладывает другого в боль­ницу, а потом всю оставшуюся жизнь ищет способ, как бы уложить его в гроб.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. – Голос Стайлса звучал твердо, но его рука дрожала, когда он брал стаканчик с водой.

– Мистер Стайлс, я вынуждена предупредить вас, что существует очень серьезная мера наказания за дачу ложных показаний на официальном допросе. – Ева на­клонилась к нему, чтобы он смог заглянуть ей в лицо. – Вы же не хотите, чтобы с вами такое случилось? Поста­райтесь довериться мне. Если вы будете с нами сотрудничать, я сделаю все, чтобы оградить вас от подобных неприятностей. Будьте откровенны, и я смогу вам по­мочь. Вы должны понять, что в первую очередь должны помочь сами себе, говоря только правду, причем пол­ную.

– Этот парень просто мерзавец! – бросил Фини с презрением и злостью. – Он ухлопал Драко, а теперь пытается, как последний негодяй, спрятаться за спиной несчастной женщины.

– Я никогда… – В глазах Стайлса появился непри­крытый ужас. – Боже мой, не думаете же вы, что это я убил Ричарда?! Это же абсурд!

– Однако он мужик не без способностей. – Фини прошелся по комнате, три раза щелкнув суставами пальцев, и этот звук разнесся в закрытом помещении как выстрелы при казни. – Надо же, чужими руками зверски разделался с этим бедным Драко, а теперь так правдоподобно разыгрывает из себя невинную овечку!

Стайлс затравленно посмотрел на Еву и облизнул враз пересохшие губы.

– Я не имею абсолютно никакого отношения к смерти Ричарда! Все, что я знал об этом происшествии, я уже рассказал полицейским…

Ева со вздохом разочарования поднялась и положи­ла руку на плечо Фини, как бы стараясь успокоить его.

– Дайте мне материалы дела, сержант Пибоди.

– Есть, сэр. – С каменным лицом Делия протянула ей папку.

Ева снова села за стол напротив Стайлса и стала листать дело, давая ему возможность прочитать столько текста, сколько удастся, учитывая, что он видел его вверх ногами. При этом допрашиваемый сидел бледный как полотно.

– У меня есть документы, относящиеся к уголовно­му и гражданскому делам, в которых вы фигурировали как обвиняемый.

– Но это было много лет назад! Много лет… И дела были помещены в засекреченный архив. Меня заверили в том, что их засекретили…

– Речь идет об убийстве, приятель. – Рот Фини скривила презрительная ухмылка опытного палача. – Вся секретность аннулирована.

– Давайте дадим человеку шанс самому все расска­зать, Фини. Мистер Стайлс, мы получили разрешение снять гриф секретности ввиду проведения расследова­ния по делу об убийстве.

– Ты совершенно не обязана оправдываться перед этим типом!

– Давайте все успокоимся и постараемся вести до­прос благожелательно, – как бы смущенно пробормо­тала Ева. – Вы обвинялись в нанесении серьезных фи­зических увечий Ричарду Драко, а также в причинении ему морального и материального ущерба.

– Это было двадцать четыре года назад! Побойтесь бога!

– Я знаю. Я понимаю это, но… вы заявили мне во время предыдущего допроса – его запись сохранилась, – что между вами и пострадавшим никогда не было ника­ких недоразумений. А между тем… – Ева замолчала, и в комнате повисла гнетущая тишина. – Однажды вы уже подвергались аресту и судебному преследованию за на­несение ему серьезных увечий, вплоть до госпитализации. Обвинение было предъявлено вам по семи пунк­там гражданского кодекса.

Пластиковый стаканчик дрожал в руках Стайлса, на стол падали крупные, как слезы, капли воды.

– Но все же было улажено, в конце концов…

– Послушайте меня, Кеннет. – Ева решила назвать его по имени, чтобы установить более доверительный контакт. – Все факты, которые нам удалось собрать о Драко, приводят к заключению, что он был порядоч­ным негодяем. Я полагаю, что вы были вынуждены из­бить его. Он вас чем-то серьезно спровоцировал. У вас наверняка была веская причина: вы не производите впечатления грубого и агрессивного человека.

– Я таковым и не являюсь. – Его лицо опять при­няло выражение лощеного джентльмена, он постарался с достоинством посмотреть на Еву. – Нет, я не такой человек.

Фини опять взорвался:

– Думаешь, мы купились на это? Ты хочешь ска­зать, что Драко так распсиховался, что сам подменил нож?

– Я не убивал Ричарда! – Голос Стайлса окреп, и он с ненавистью посмотрел на Фини. – Я не имею ни­чего общего с этим делом. В то время, когда произошел тот старый инцидент, видит бог, я был несмышленым пылким юношей…

– Это мне понятно, мистер Стайлс. Вы были моло­ды, и вас спровоцировали. – Симпатия и сочувствие так и сочились елеем в голосе Евы. Она встала, налила ему еще один стакан воды и аккуратно поставила на стол. – Расскажите мне, как это произошло. Почему это случилось? Все, чего я добиваюсь, это прояснить до конца всю ситуацию, чтобы вы могли спокойно отпра­виться домой.

Стайлс закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Мы оба начинали свой творческий путь в малень­ком провинциальном театре. Играли, конечно, мелкие эпизодические роли – но ведь с этого все начинают. Мы оба рвались в Нью-Йорк, что нам в конце концов и удалось. Бродвей тогда притягивал к себе всех артистов, переживая очередной театральный бум.

Голос Стайлса потеплел, когда он стал вспоминать свою молодость, в нем появилась расслабленность и мечтательность.

– Жизнь тогда возвращалась в нормальное русло после очередного кризиса, города засверкали огнями театров и кинотеатров. Люди хотели развлечений, что­бы отойти от действительности, забыть ее. Они, как мне кажется, искали для себя героев без оружия, которое уже не раз повергало мир в пучину безудержного насилия. Мы с Ричардом оказались в кругу богемной элиты, вы­сокомерно смотревшей на весь остальной мир. Как гово­рится, «попали в струю». Это было очень интересное и бурное время – возрождение нормальной жизни. К нам, актерам, тогда относились как к королевским особам. Вне сцены мы вели весьма разгульный образ жизни с постоянными вечеринками и различными приключения­ми. Секс, дорогие наряды, наркотики и пьянство.

Он взял стакан с водой и в задумчивости сделал несколько глотков.

– Некоторых из нас такая жизнь просто разрушила. В частности, она разрушила Ричарда. Он купался в фи­миаме славы и почитания, однако это не мешало его ра­боте на сцене. Там Ричард был просто гениален, но вне театра не было такого порока и греха, которым бы он не предавался с упоением. В нем появилась жестокость, особенно по отношению к женщинам. На своем пути он сломал жизнь не одной из них. Он любил похвалять­ся подвигами в этой области, заключал на женщин па­ри: которая из них будет у него следующей. Мне это ка­залось… недостойным.

Стайлс откашлялся и отодвинул стакан.

– В то время в моей жизни появилась девушка, почти девочка. Мы часто встречались. Ничего серьез­ного между нами не было, но нам нравилось проводить время в компании друг друга. Тогда Ричард и открыл охоту на нее. Он соблазнил ее, грубо и вульгарно ис­пользовал и в конце концов уничтожил. Когда он вы­бросил ее, как использованный презерватив, она страшно страдала, просто не могла найти себе место. Однажды я зашел к ней – просто так, без предупрежде­ния. Не знаю, что меня погнало туда. Когда я увидел ее… она пыталась покончить с собой и уже вскрыла се­бе вены. Я отвез ее в больницу. Я…

Он замолчал, и на его лице явственно отразились внутренняя борьба и боль. Затем Стайлс сделал над со­бой усилие и продолжил.

– Врачи спасли ее. Но внутри меня как будто что-то взорвалось, когда я увидел ее лежащей на больничной койке, бледную, измученную и опустошенную. Я на­пился и отправился к Ричарду.

Стайлс закрыл лицо руками.

– В тот вечер я мог убить его. Признаю это. Но жи­тели соседних квартир вызвали полицию, и меня вовре­мя остановили. Потом я понял, каким бессмысленным был мой поступок. Он ничего не изменил, а мне стоил весьма дорого. Вместо того, чтобы уничтожить Ричарда, я мог разрушить свою собственную жизнь, карьеру. Вы знаете, что я принес ему свои извинения и предложил отступного. Он согласился пойти на мировую и потре­бовал засекретить это дело. Мне повезло, что это было в его собственных интересах: он старался сохранить свой имидж героя, а разбитая физиономия явно не вязалась с ним. Мне понадобилось три года, чтобы выплатить весь штраф, а также обещанную ему сумму. Потом я поста­рался забыть об этом.

– У меня сложилось впечатление, что у вас была це­лая куча причин люто ненавидеть этого сукина сына, – встрял Фини.

– Вероятно. – Закончив рассказ, Стайлс как будто успокоился. – Но ненависть требует большого количе­ства времени и сил. Я предпочитал использовать их в более конструктивном плане. У меня было все, что я хо­тел, и я наслаждался жизнью. Я бы никогда не поста­вил все это на карту из-за ненависти к Ричарду Драко.

– Не такой уж это великий риск – обманом вло­жить нож в руки женщины, – ухмыльнулся Фини.

Стайлс резко поднял голову, его глаза сверкали от гнева.

– Я не использую женщин! За прошедшие почти двадцать пять лет я хорошо выучил этот урок. Да и Ричард Драко перестал интересовать меня много лет на­зад.

– А что стало с той женщиной? – спросила Ева.

– Я не знаю. – Он вздохнул с неподдельным сожа­лением. – Она отказалась поддерживать со мной отношения. Мне кажется, тот факт, что я знал о ее несча­стье, мешал ей общаться со мной, делал невозможной для нее нашу дружбу.

– Мне представляется, она должна была быть вам благодарна.

– Она и была благодарна, лейтенант. Но так же, как и я, она хотела навсегда забыть этот случай, навечно оставить его в прошлом. А я своим присутствием постоянно напоминал об этом. Вскоре я уехал в Лондон, ра­ботал там, потом в Калифорнии, в Канаде… Все эти годы мы не поддерживали связи, и я ничего не слышал о ней.

«Звучит очень правдоподобно, – подумала Ева. – Может быть, даже слишком правдоподобно».

– Как ее звали?

– Это необходимо?

– Вы рассказали очень грустную историю, мистер Стайлс. Очень трогательную историю. Но ее пока никто не может подтвердить. Как ее звали?

– Анна Карвелл. – Он закрыл глаза, как бы загля­нув в прошлое, потом снова открыл их и посмотрел на свои руки. – Ее звали Анна. Я рассказал вам все, что мог.

– Еще один вопрос. Где вы были вчера утром между десятью и одиннадцатью часами?

– Вчера? Это время моей ежедневной утренней за­рядки. Я бегал трусцой в парке.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

– Я был один. – В голосе Стайлса вновь зазвенел металл; к нему возвращалась уверенность, но пока она еще требовала усилий над собой. – Вы долго еще соби­раетесь меня здесь задерживать? Я должен быть на по­хоронах.

– Настоятельно рекомендуем вам не покидать го­род. – Ева внимательно посмотрела на него. Что-то в его лице ей не понравилось, но она никак не могла уловить – что. – Любая попытка нарушить наше предпи­сание немедленно приведет к вашему аресту.

Она поднялась, сделав знак всем своим сотрудни­кам следовать за ней, и указала на Трухарта.

– Наш офицер доставит вас домой. Да, мистер Стайлс, еще один момент. Вам приходилось когда-ни­будь иметь дело с Лайнусом Квимом?

– С Квимом? – Стайлс тоже встал и принялся за­думчиво сбивать пушинки с лацкана своего пиджака. – Нет. Никогда не общался с этим человеком. Он прези­рал людей моей профессии. Странный маленький чело­вечек. Я бы не удивился, если бы вы обнаружили, что именно он подменил ножи. Он терпеть не мог актеров.

-Пибоди, найди мне все об Анне Карвелл.

– Мне не нравится, как он ведет свою партию, – заявил Фини. – Слишком все гладко.

– Да, я тоже все ждала, что вот-вот зажгутся огни рампы и заиграет бравурная музыка. Однако его рассказ звучал весьма правдоподобно.

– Даже если все так и было, это ничего не меняет. У него был большой зуб на Драко, очень большой зуб. Он мне показался типом, который планирует свою жизнь на двадцать лет вперед.

– A мне нравится вот такое умение планировать жизнь, – сказала Ева. – Он из тех людей, которые со­бирают все театральные программки и приглашения и хранят их в специальной шкатулочке. И такие люди обычно стараются не пачкать рук. Особенно во второй раз.

«Но что-то все равно не складывается, – подумала Ева. – Новые и старые детали дела не складываются в стройную картину».

– Посмотрим, куда нас приведет линия девушки Карвелл, – решила она. – В его рассказе зияют огромные дыры. Стайлс сообщил нам только то, что хотел, и изобразил все так, как ему выгодно. Импровизация, – усмехнулась она. – Так они, кажется, это называют? Ну что ж, на сей раз она ему неплохо удалась.

– Я думаю, он был влюблен в эту Анну, – заметила Пибоди. – Если это так, дело может принять совершенно другой оборот.

Ева удивленно посмотрела на помощницу:

– С чего ты это взяла?

– А разве вы не заметили, как он о ней рассказывал? Это уж потом он принял для себя линию поведения, стал аккуратно подбирать слова. А сначала у него был такой печальный и мечтательный взгляд…

Ева засунула руки в карманы.

– У него был печальный и мечтательный взгляд?

– Да. Лишь на мгновение – когда он действительно думал о ней, о том, как у них все сложилось, а вернее, не сложилось. Мне кажется, она была его единственной настоящей любовью в жизни. А когда встречаешь такую любовь, она захватывает тебя целиком и навсегда.

– Поясни, что значит «захватывает»?

– Что бы ты ни делал, ты все время думаешь о ней. Ты постоянно стремишься защитить ее, сделать ее жизнь счастливой и безопасной. Знаете, – сказала Пи­боди задумчиво, – вы встретили именно такую любовь.

– Что?!

– Вы, слава богу, встретили свою единственную и главную любовь в жизни, Даллас. Но, видите ли, ваша любовь взаимна и безоблачна. А у него все было совершенно иначе, потому что она предпочла ему Драко, Ес­ли бы вы сошли с ума и променяли бы Рорка на кого-нибудь другого, что бы он сделал, по-вашему?

Ева пожала плечами:

– Тут не о чем говорить. Все остальные мужчины – просто грязь на подошве Рорка.

– Вот видите? – Пибоди довольно улыбнулась. – Если вы встретили такую любовь, вы не можете этого не понимать. – Она помолчала, вздохнув. – В вашей жизни тогда все становится прекрасным.

– Продолжай! – резко приказал Фини. – Если твоя теория о том, что Стайлс был влюблен в эту Карвелл, верна, то что это меняет во всей картине расследо­вания?

– Вы не понимаете этого, потому что, наверное, ни разу в жизни не были влюблены по-настоящему. Это не каждому дано. А потеря такой любви для человека с артистической, пылкой натурой может стать настоящей катастрофой.

– Мне нравится ход твоих мыслей, – заявила Ева. – Если нам удастся обнаружить, что Стайлс под­держивал отношения с этой женщиной, мы получим мотив преступления, которое зрело более четверти века. Мы сможем предъявить ему обвинение в обоих убийствах. Тем более что у него для этого были все возмож­ности.

– Это зависит от многих обстоятельств, – напомнил Фини.

– Ну, конечно. Но если нам удастся сложить все кусочки мозаики вместе, мы вынудим его признаться. Найди эту женщину, Пибоди. Вели ты упрешься в препятствие, смело подключай Макнаба. Фини, как ты относишься к пышным похоронам?

– Моей жене нравится, когда я кручусь среди знаменитостей.

– Ну что ж, Пибоди, мы работаем в поле.

– Есть, сэр, – ответила, по-военному вытянувшись, Делия. Неожиданно для себя она почувствовала непреодолимое желание съесть хорошую порцию салата.

Траурная церемония была устроена в Радио-сити. Хотя Драко никогда не выступал там, это помещение соответствовало его имиджу. Ворд – агент Драко – обратился в самую лучшую и дорогую похоронную компанию. И, так как это было последнее выступление великого и обожаемого публикой Драко, компания дала 15-процентную скидку.

Огромные портреты великого артиста в различных видах висели на всех стенах. На заднике сцены голографическая картина изображала Драко в вечернем костюме, с мечом в руках и с выражением полного самопожертвования в глазах. Казалось, он отчаянно защищает свою страну и женскую половину человечества.

Тысяча счастливчиков могла посетить это скорбное мероприятие, заплатив двести пятьдесят долларов за билет. Моря цветов омывали островки людей в изысканных вечерних нарядах. Толпы зевак, несмотря на вывешенные запрещения, усердно снимали на видеокамеры это историческое событие.

Сцену занимал сам Драко, который возлежал на бе­лом пьедестале в гробу из голубого матового стекла.

– Какое шикарное представление! – заметил Фини.

Ева только покачала головой.

– Ты видел, они продают сувениры. Маленькая кук­ла Драко и майки с его портретом.

– Ничего особенного – свободное предпринима­тельство, – услышала Ева за спиной голос Рорка.

Она повернулась и смерила его недоуменным и сер­дитым взглядом.

– Как ты оказался здесь?

– Лейтенант, вы забыли: покойный нашел свою смерть, играя в моем театре. Как я мог не прийти? Кро­ме того… – он похлопал по карману своего элегантно­го пиджака, – я получил официальное приглашение.

– Мне казалось, что у тебя сегодня весь день расписан.

– Преимущество быть хозяином состоит в том… чтобы быть хозяином своей жизни. Я выкроил часок. – Взяв ее под руку, он обвел взглядом толпу, сцену, портреты и софиты. – Грандиозно, не правда ли?

– Есть немного. Фини, давай разойдемся и понаблюдаем за событиями и людьми. Я жду тебя у главного входа через час.

– Договорились.

Он уже заметил несколько знакомых физиономий и отошел, а Ева повернулась к Рорку:

– Скажи, если бы двадцать пять лет назад я тебе изменила, ты бы до сих пор переживал из-за этого?

Он улыбнулся, погладив ее по волосам.

– Трудно сказать, так как я провел эти годы, разыскивая тебя повсюду, а остальное время – пытаясь превратить твою жизнь в рай на земле.

– Нет, а серьезно?

– А кто сказал, что я говорю несерьезно? – Он взял ее под руку и повел через толпу.

– Давай притворимся, что ты ни такой зануда, каким являешься.

– Ну что ж. Хорошо. Если бы ты разбила мое серд­це, я бы, наверное, попытался собрать оставшиеся ку­сочки и склеить из них новую жизнь. Но я бы никогда не смог тебя забыть. А почему ты вдруг задаешь такой странный вопрос?

– Пибоди выдумала теорию о любви – единствен­ной и главной любви в жизни. Я пытаюсь ее примерить к реальной жизни.

– Я могу тебе помочь, рассказав о своей.

– Никаких поцелуев! – прошипела она, заметив подозрительное сверкание в его глазах. – Я на работе. Посмотри, здесь Майкл Проктор. Улыбается… За эту шикарную улыбку он заплатил дантисту больше десяти штук и при этом живет в настоящем хлеву. Он болтает с какой-то разодетой в пух и прах дамой. И, кстати, отнюдь не выглядит убитым и подавленным.

– Он разговаривает с Марсиной – она одна из са­мых известных продюсеров в области кино и телевиде­ния. Кажется, этот парень надеется сделать рывок в своей карьере.

– Не знаю, как сейчас, но еще несколько дней на­зад для него всем в этой жизни была театральная сцена. Любопытно. Давай подойдем поближе.

Она стала пробираться через толпу к Проктору, за­метив краем глаза, что тот тоже увидел ее. От удивления и неожиданности у него глаза полезли из орбит, но уже через секунду с ним произошла поразительная мета­морфоза: взгляд потух, голова поникла, плечи печально опустились, «Быстрая смена масок», – подумала Ева. За какое-то мгновение человек превратился из изыс­канного героя-любовника в неуклюжего дублера на вторых ролях и в эпизодах. Магия актерского искусства.

– Добрый день, Проктор.

– А, лейтенант Даллас! Я не думал, что вы придете.

– Я проходила мимо. – Она откровенно рассмат­ривала его. – Мне кажется, что Квим не может рассчи­тывать на подобные проводы.

– Квим? Ах, ну да… – Он покраснел: то ли искренне смутившись, то ли благодаря своему актерскому мас­терству. – Нет, конечно же. Думаю, что нет, Ричард был… Его знали и любили очень многие.

– Да, и сейчас они пьют за него. – Ева обвела взглядом многочисленную публику в зале и попыталась заглянуть ему в глаза, которые он только что прикрыл темными очками с зеркальными стеклами. В них, как в кривых зеркалах, отражалось все происходящее во­круг. – И пьют не что-нибудь, а шикарное шампан­ское,

– Он это заслужил, – произнесла женщина, кото­рую Рорк назвал Марсиной. – Все происходящее очень подходит к имиджу великого героя-любовника Драко. Рорк! Вот не ожидала увидеть тебя здесь!

– Привет, Марсина. – Он поцеловал старую знако­мую, слегка прикоснувшись губами к ее щеке. – Ты прекрасно выглядишь.

– У меня все очень хорошо. Вы – Даллас? – сказа­ла она через мгновение, осмотрев Еву с ног до голо­вы. – Ну, конечно же! Я много слышала о вас, лейте­нант.

– Прошу извинить меня, – вставил Проктор, ввин­чиваясь в разодетую гудящую толпу.

– Не уходите слишком далеко, вы мне еще понадо­битесь, – бросила ему Ева.

Но артист уже исчез, сбежав от нее, как нашкодив­ший школьник от строгого учителя.

– Полагаю, вы здесь по службе? – Марсина окинула скептическим взглядом Евин наряд, состоящий из пиджака и брюк, в которых она ходила на работу. – Я слышала, вы расследуете обстоятельства смерти Ри­чарда.

– Вы абсолютно правы. Нельзя ли поинтересовать­ся, о чем вы только что беседовали с Проктором?

– Он – в числе подозреваемых? – Ее губы скриви­ла презрительная усмешка. – Грандиозно. Вообще-то мы говорили о нашей работе. У Майкла есть интерес­ные идеи по поводу телевизионного проекта, которым я сейчас занимаюсь. Мы обсуждали возможность его приезда в Лос-Анджелес на несколько дней.

– И как, он согласился?

– Скорее всего, согласится. Но он сейчас занят в спектакле. Видите ли, Проктор надеется в скором буду­щем занять место Ричарда на сцене. Ну, может быть, не так грубо и прямолинейно – он говорил об этом на­много тактичнее и тоньше… Мои сотрудники свяжутся с его агентами через неделю или две, чтобы выяснить, сможет ли он на нас немного поработать. Он надеется, что театр вновь откроется очень скоро.

Через минуту Ева была уже на улице. Вдохнув аро­мат городского смога, пропитанного выхлопными газа­ми автомобилей, она подумала, что предпочитает этот запах аромату духов и одеколонов, из облака которого только что вырвалась.

– Проктор не позволит туфлям Драко остыть после его смерти. Он их уже примеряет.

– Это его шанс, – заметил Рорк.

– Да, так же, как и для убийцы.

– Намек понял. – Он нежно провел большим паль­цем по ямочке на ее подбородки. – Я сегодня, вероят­но, задержусь немного. Надеюсь быть дома к восьми.

– Хорошо.

– Кстати, у меня кое-что есть для тебя.

– Ну нет! Только не здесь. Ты выбрал неподходя­щее место для вручения подарков.

– Я понимаю это и готов оставить его пока при себе.

Он все-таки полез в карман, но вместо коробочки с каким-нибудь бриллиантом достал оттуда шоколадку. Ева моментально схватила ее.

– Ну вот, как всегда, – пробормотал Рорк.

– Ты закармливаешь меня сластями.

– Я знаю путь к вашему сердцу, лейтенант!

Она развернула шоколадку и тут же откусила при­личный кусок.

– Теперь я верю, что на самом деле знаешь. Спасибо.

– Но учти, это не заменяет ужин, – продолжал он, хитро улыбаясь. – Если вы дождетесь меня, лейтенант, мы смогли бы нормально поужинать дома, когда я вернусь.

– Конечно. У тебя здесь машина?

– Я доберусь пешком. Такой прекрасный день. – Он внезапно взял ее лицо в ладони и поцеловал, прежде чем она успела воспротивиться.

Жуя шоколадку, Ева смотрела ему вслед. Она реши­ла, что, кажется, понимает, что Пибоди имела в виду под словами «единственная настоящая любовь в жизни».

ГЛАВА 14

Мира изучала магнитофонную запись допроса Кен­нета Стайлса. Ева фактически поймала ее в дверях: еще пять минут – и она бы успела уйти домой.

Теперь Мира опаздывала к ужину, и эта мысль мо­лоточком била ее по затылку, когда она пыталась сосре­доточиться на содержании допроса. Ну что ж, муж пой­мет и простит, особенно если по дороге домой она сделает небольшой крюк и зайдет в магазин купить ему стаканчик его любимого мороженого.

Мира давно уже усвоила все хитрости и уловки, необходимые для успешной карьеры – и благополучного брака.

– Вы с Фини – прекрасная команда для допро­сов, – заметила она. – Понимаете друг друга даже без слов.

– Мы уже давно работаем вместе, но обычно роль «плохого следователя» исполняю я. Полагаю, что он не один час провел перед зеркалом, примеривая на себя маску людоеда.

Мира улыбнулась:

– Думаю, вы правы. Этот прием старый, как мир, но всегда эффективный. А вы очень хорошо подыгры­вали ему, сделав для него ситуацию максимально комфортабельной. Я права в своем выводе, что вы не до конца поверили Стайлсу?

– Разве вы когда-нибудь ошибаетесь?

– Постоянно. И все время стараюсь поправлять се­бя. Вы теперь разыскиваете Анну Карвелл?

– Этим занимается Пибоди.

– Я полагаю, Стайлс любил ее и сейчас еще любит. Я бы даже сказала, что эта любовь изменила всю его жизнь. Если бы эту историю описывали в романе, она бы вернулась к нему: ведь он спас ее и защитил, как на­стоящий благородный рыцарь. Это должна была быть сказка со счастливым концом. Но…

– Она не пожелала его больше видеть.

– Не исключено, что она просто не любила его и поэтому чувствовала себя с ним несчастной. Да что го­ворить, существует миллион причин, по которым у нее со Стайлсом ничего не могло получиться. Не познако­мившись с ней, я ничего не могу сказать по этому пово­ду. Кроме того, как я понимаю, вас интересует состоя­ние Стайлса, а вовсе не Анны Карвелл.

– Пибоди высказала идею, что эта женщина стала единственной и самой большой любовью в его жизни. А значит, он не может не поддерживать с ней контакта.

– Пибоди можно похвалить за хорошие интуицию и воображение. Человек со столь артистической нату­рой и ощущением театральности жизни обычно всю жизнь стремится играть роль благородного героя-рыца­ря. А она была его дамой сердца, предметом обожания и поклонения. Из того, что я узнала от вас, и из допроса, очень похоже, что он вел себя именно так.

– Возможно, она является ключевой фигурой во всей ситуации, – пробормотала Ева. – А может быть, это только один из ключиков. – Засунув руки в карма­ны, она подошла к окну, чувствуя, что сегодня почему-то не расположена к откровенным разговорам. – Я все-таки не очень понимаю… – сказала она задумчиво. – Эта женщина изменила ему с другим. Она спала с дру­гим мужчиной и настолько сильно им увлеклась, что, когда он ее вышвырнул, она попыталась покончить жизнь самоубийством. Стайлс почти до смерти избива­ет этого человека, за что его арестовывают, судят и при­говаривают к огромному штрафу. Не исключено, что он все еще любит ее, не может без нее жить. Но когда он говорит о ней, его голос звучит ровно и спокойно. Не­ужели он не страдает? Неужели он не мучается и не переживает? Может быть, он тут передо мной разыгрывал очередной спектакль?

– С абсолютной уверенностью об этом сказать нельзя – он ведь талантливый актер. Пока я не могу сделать никаких конкретных выводов, кроме того, что когда-то он испытывал сильное чувство к этой женщи­не. Человеческое сердце и душа – вечная загадка, кото­рую людям не дано никогда разгадать. Вы пытаетесь по­ставить себя на место этого человека, ваш профессио­нальный опыт и способности очень помогают вам в работе и в жизни. Но даже вы не в состоянии проник­нуть в его сердце. Увидев эту женщину, вы не сможете испытывать те же чувства, что и он, и скорее всего буде­те разочарованы.

Мира сделала глоток чая, пока Ева обдумывала ее слова.

– Судя по всему, она была слабой. Слабой и безза­щитной.

– Наверное. Но это не имеет решающего значения для нашего дела. У вас совсем другое отношение к люб­ви, потому что вы сильная женщина и нашли свою любовь в абсолютно иных обстоятельствах. А главное – в отношении абсолютно иного человека. Ваша главная любовь в жизни, Ева, никогда не предаст вас и не ра­нит, и, что еще более важно, никогда не сможет разру­шить вашу жизнь. Рорк принимает вас такой, какая вы есть, и вы очень сильно любите его. Но я сомневаюсь, что вы полностью отдаете себе отчет в том, насколько это редкий случай и как его надо ценить и беречь. Стайлс любил и, возможно, любит до сих пор свою меч­ту, фантазию, которую он себе придумал. А вы любите реального человека.

– Люди убивают и за то, и за другое.

– Увы, вы правы. – Мира вынула кассету из магни­тофона. – Они это иногда делают…

От всех этих разговоров о вечной любви и нежных чувствах Еве было не по себе. Более того, она испыты­вала ощущение какой-то неясной вины, хотя и непо­нятно – перед кем. Она мысленно прокрутила в голове все разговоры с разными людьми на эту тему. И поняла, что все, кто упоминал об их отношениях с Рорком в качестве примера идеальной любви, говорили о том, что он сделал для нее и чего он никогда бы не сделал в от­ношении ее.

В этой идеальной картине счастливой любви и удач­ного брака ее собственная роль выглядела не слишком привлекательно.

Действительно, она ничего никогда не делала для своего любимого. У нее почти не было времени, чтобы говорить ему нежные слова, как-то поддерживать и развивать их отношения. В то время, как Рорк словно ро­дился с талантом делать ей приятные вещи. Он просто брал их из воздуха с такой легкостью и изяществом, как будто только об этом постоянно и думал.

В конце концов Ева решила, что тоже попытается что-нибудь сделать. Она тоже будет стараться подбра­сывать полешки в костер их счастливой любви и брака. Она даже придумает, черт побери, что-нибудь очень ро­мантичное!

В ее нынешнем состоянии ей меньше всего на свете сейчас хотелось встречаться с Соммерсетом, поэтому она сама завела машину в гараж, а не бросила, как обычно, перед домом. Потом она, как воришка, про­бралась в дом через одну из боковых дверей.

Впервые в жизни Ева решила устроить для своего мужа интимный ужин.

«Ну и как это делается?» – растерянно спрашивала она себя, нырнув под душ. У нее был богатый опыт ор­ганизации и планирования операций по освобождению заложников, аресту психопатов и захвату душевноболь­ных. Но она, оказывается, совершенно не знала, как организовать красивый стол и провести романтический вечер вдвоем с любимым человеком.

«Ну, конечно же, не в спальне», – рассуждала Ева, выходя из душа и вытираясь полотенцем. По ее мне­нию, романтический ужин должен быть более изыскан­ным и не таким приземленным. А спальня наводит на совершенно определенные мысли, от отсутствия кото­рых они с Рорком и так не страдают.

Ева решила, что выберет для этого одну из гости­ных, и уже полчаса спустя почувствовала себя полно­стью вымотанной. В этом чертовом доме было столько гостиных, что едва ли за год супружеской жизни она побывала во всех. И в каждой из этих проклятых комнат было столько мебели, что становилось совершенно не­понятно, что делать: в ее представлении интим плохо сочетался с роскошью. Но что, черт возьми, необходи­мо для создания этой самой интимной обстановки?

«Свечи!» – схватилась она за первое, что пришло в голову. Но, пройдясь по дому, Ева открыла для себя, что в каждой комнате были буквально джунгли самых разнообразных свечей. Единственное, что ей доставило удовольствие в этой прогулке, – она ни разу не наткну­лась на ненавистного Соммерсета.

Ева остановилась на белой гостиной, потому что иначе ей бы пришлось еще мучиться и над выбором цвета, а это было уже выше ее сил. Следующие двадцать минут у нее ушли на размышления о меню. Затем Ева с ужасом обнаружила, что еще предстоит выбрать посу­ду – тарелки, рюмки и фужеры. Она вспомнила, что Рорк на обычных званых обедах использовал около пя­тидесяти различных видов посуды, и ей стало совсем плохо. Нет, только маньяк может пользоваться пятью­десятью разными тарелками и рюмками!

«Этим маньяком является твой муж, причем люби­мый и желанный», – напомнила себе Ева и громко рас­смеялась,

– Так, ясно, что с этим мне не справиться, – сказа­ла она вслух.

Ева была готова сдаться на милость судьбы и случая, потому что время до планируемого ужина катастрофи­чески таяло, как мороженое в летний полдень. Но в этот момент за ее спиной раздался знакомый голос:

– Могу ли я поинтересоваться, над чем вы размыш­ляете?

Женщина послабее могла бы в такой ситуации вскрик­нуть от неожиданности. Ева же хоть и с трудом, но поста­ралась собрать всю волю в кулак.

– Отстань. Я занята.

Соммерсет стоял в дверях, об его ногу терся кот.

– Если вы хотите ознакомиться с содержимым это­го дома, я предложил бы вам поинтересоваться у Рорка.

– Это невозможно, потому что я убила его и рас­членила тело. А теперь размышляю над организацией крупнейшего за всю историю человечества аукциона по продаже его частей. Возможно, я проведу его в приго­роде Дублина – Уотерфорде, – сказала она, вспомнив, что Рорк там родился, и с ненавистью посмотрела на нависающего над ней Соммерсета. – Оставь меня в по­кое, наконец!

Но его внимание было обращено не на нее, а на накрытый стол. «Ага, она остановилась на ирландском стиле, – отметил про себя Соммерсет. – Прекрасный выбор, хотя и сделан, видимо, вслепую. Свечи в форме тонких белых конусов тоже неплохо вписывались в ин­терьер».

Галахад запрыгнул на изящную банкетку и по-хо­зяйски разлегся там.

– Боже мой, еще остались вилки и ножи!

Неприкрытое отчаяние, прозвучавшее в ее голосе, заставило Соммерсета улыбнуться.

– Как вы смотрите на то, чтобы использовать ма­лый ирландский набор?

– Я не знаю! Ты можешь наконец убраться отсюда?! Это ужин на двоих!

Соммерсет невозмутимо вынул из ящика стола нуж­ный набор.

– Вы забыли о салфетках.

– Я как раз думала о них…

Он с интересом и жалостью посмотрел на нее. На Еве было простенькое хлопчатобумажное платье, кото­рое, правда, приятно оттеняло ее лицо без следов косметики. Волосы она явно лишь слегка пригладила пос­ле душа.

Но Соммерсет оценил ее попытку организовать ужин и был приятно удивлен ее вкусом. Несмотря на то, что фужеры, на его взгляд, абсолютно не сочетались с тарелками, тем не менее все вместе создавало прият­ную атмосферу уюта и очарования.

– Когда планируешь специальный ужин, – сказал он, стараясь не встречаться с ней взглядом, – необхо­димо продумывать соответствующие аксессуары.

– А чем я здесь, по-твоему, занимаюсь? Планирую битву при Ватерлоо? А теперь, если ты немедленно не закроешь за собой дверь с другой стороны, я не успею все закончить вовремя.

– Необходимо поставить цветы.

– Цветы? – У нее заныло сердце. – Я знала это…

Ева не могла себя заставить попросить его принести цветы. Она скорее откусила бы себе язык. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и в конце концов Соммерсет решил пожалеть ее, хотя сам себе объяснил это как стремление поддержать свое реноме хорошего мажордома.

– Я бы предложил розы, сорт «Королевское серебро».

– А что, они у нас есть?

– Да, их можно быстро заказать. Кроме того, вам следовало бы позаботиться о музыке.

От возмущения она даже вспотела.

– Мне, может быть, сыграть, сплясать и спеть что-нибудь?! Что еще мне прикажешь сделать?

– Думаю, вам следует пойти переодеться к ужину.

– Черт!

От злости Ева начала задыхаться и перевела взгляд на кота, который равнодушно взирал на ее мучения, вальяжно развалившись на банкетке. Ей показалось, что он смеется над ней.

– Организация подобных вещей входит в мои про­фессиональные обязанности, – невозмутимо заявив Соммерсет. – Если вы пойдете переодеваться, я возьму на себя все остальное.

Она уже было собралась согласиться, но пересилила себя.

– Нет, я должна все сделать сама. В этом весь смысл. – Ева помассировала лоб. У нее начиналась го­ловная боль. Этого еще не хватало!

Лицо Соммерсета оставалось непроницаемым и хо­лодным.

– В таком случае вам надо поторопиться. Рорк бу­дет дома в течение часа.

Когда Рорк вернулся домой, все его мысли все еще были заняты работой. Последняя встреча была посвя­щена переговорам о покупке текстильного концерна, и сейчас он продолжал размышлять, стоит или нет его приобретать. Головная компания и все ее дочерние фи­лиалы лишь недавно начали работать и еще не полно­стью наладили производство и сбыт. Обычно Рорк не любил связываться с сырыми фирмами, и поэтому его начальная цена была оскорбительно низкой. В резуль­тате представитель продавца был настолько возмущен, что готов был отказаться от дальнейших переговоров. Однако ему все-таки пришлось согласиться провести более детальные и широкие маркетинговые исследова­ния.

Основная проблема состояла в двух довольно уда­ленных фабриках, которые требовалось посетить, что­бы увидеть все своими глазами и пощупать собственны­ми руками. Раньше Рорк непременно поехал бы сам, однако последний год ему все меньше и меньше нрави­лось покидать дом, даже на короткое время. Приходи­лось признаться, что он стал домоседом…

На пути к своему кабинету Рорк заглянул в Евин и был слегка удивлен, что не застал ее там, с головой по­груженной в изучение очередного дела. Озадаченный, он подозвал одного из слуг.

– Где Ева?

– Она в гостиной номер четыре, четвертый этаж, южное крыло.

– Какого дьявола она там делает?

– Она велела никому не входить туда.

– Ну что ж, пойду посмотрю сам.

Рорк никогда раньше не замечал, чтобы она заходи­ла в эту часть дома. Обычно ее вообще с огромным тру­дом удавалось заманить в какую-нибудь гостиную; для этого ему приходилось применять весь арсенал средств убеждения: от соблазнов до угроз.

Поднимаясь в лифте, Рорк подумал, что было бы весьма приятно поужинать в этой гостиной, рассла­биться вдвоем, выпив бутылочку хорошего вина и вытряся из своих голов все проблемы и события прошед­шего дня. Он решил предложить ей это, но почти не со­мневался, что она откажется.

Если бы Ева в этот момент стояла лицом к двери, ей удалось бы увидеть своего мужа в редчайшем состоя­нии – абсолютно ошеломленным.

Комнату освещали десятки белых свечей, и непо­вторимо изысканный танец их огоньков отражался в лепестках нескольких дюжин серебристых роз. Бокалы сверкали хрусталем, серебряные приборы отливали бла­городной патиной, а в воздухе разливались чарующие звуки старинного романса. И в центре всего этого вели­колепия стояла Ева. Она была в ярко-красном платье, которое оставляло ее красивые плечи и руки открыты­ми, облегая стройное тело, словно руки неясного и стра­стного любовника. Рорк видел ее лицо в профиль, но смог разглядеть, что оно пылает от возбуждения, вы­званного, вероятно, тем, что она старательно, но неуме­ло скручивала проводок с пробки от шампанского.

– Прошу прощения за беспокойство. – Рорк заме­тил, как ее прекрасные плечи вздрогнули, но это был единственный признак того, что он застал ее врас­плох. – Я ищу свою жену.

Внутри у Евы все похолодело, но она взяла себя в руки и повернулась к нему с улыбкой. «Его лицо созда­но для освещения свечами», – мелькнула у нее мимо­летная мысль. Она никогда не могла спокойно смотреть на него.

– Привет.

– Привет. – Обведя взглядом комнату, он подошел к ней. – Что все это значит?

– Ужин.

– Ужин… – повторил он, и его глаза сузились. – Что с тобой? Ты не заболела?

– Нет. Со мной все в порядке. – Продолжая улыбаться, она вытащила пробку из бутылки шампанского, причем она даже не выстрелила в потолок. Он ошеломленно наблюдал, как она наливает вино в хрустальный бокал. – Итак, что бы ты желал?

– В каком смысле?

– Я имею в виду, что готова предложить тебе ужин. – У Евы задрожали губы. Ей понадобились все ее силы, чтобы улыбка не превратилась в гримасу отчая­ния и обиды. Четко печатая шаг, она подошла к нему и, протянув бокал с шампанским, аккуратно чокнулась. – Что же, я не могу устроить милый семейный ужин без всякой задней мысли?

Подумав мгновение, он произнес уверенно:

– Нет.

Ева с резким стуком поставила бутылку шампанско­го на стол.

– Слушай, это просто ужин, понял? Если ты не хо­чешь есть – прекрасно!

– Я не сказал, что не хочу есть. – Он заметил, что она надушена, губы накрашены и даже глаза подве­дены.

– Что ты задумала, Ева?

Это окончательно вывело ее из себя.

– Ничего! Забудь об этом! Я не знаю, что вдруг на меня накатило. Вероятно, я просто сошла с ума на ми­нуту. Нет, на два идиотских часа, которые провела в по­ту и мучениях! Именно столько времени понадобилось, чтобы организовать это провальное мероприятие. Все. Я пошла работать.

Она решительным шагом направилась мимо него к двери, однако Рорк успел поймать ее за руку. Он не удивился бы, заметив в ее глазах гнев и раздражение, но был поражен блеском слез.

– Ты долго собираешься сжимать мою руку, па­рень? Ты ее сейчас вывихнешь!

– Я, кажется, оскорбил тебя. Прости. – Он нежно прикоснулся губами к ее разгоряченному лбу, тщетно пытаясь припомнить, что сегодня за дата. – Может быть, я забыл какой-то праздник?

– Нет-нет. – Ева отступила от него на шаг, вдруг почувствовав комичность ситуации. – Нет, – повтори­ла она. – Я просто хотела сделать тебе приятное. Сде­лать для тебя хоть что-нибудь! Можешь не смотреть на меня так, будто я только что встала с электрического стула. Или ты считаешь, что только ты можешь совме­щать заботу о супруге и работу? А впрочем, так оно и есть. В нашей семье это дано только тебе. Я просто на­изнанку выворачивалась сегодня вечером, чтобы попы­таться изменить свой чертов характер и стать заботли­вой женой. Не получилось, ну и черт с ним!

Она взяла свой бокал с шампанским и внезапно швырнула его в широкое окно, прикрытое портьерой.

Рорк с трудом пришел в себя и понял, что надо срочно спасать положение.

– Все это прекрасно, Ева. И ты просто великолепна!

– Прошу тебя, не начинай эту пошлую песню.

– Ева…

– To, что я никогда не думала о подобных вещах, совершенно не означает, что я не люблю тебя! Я люблю… Да, в нашей семье только ты всегда все для меня делаешь, говоришь мне приятные слова… – Она запнулась. – Да, всегда даешь только ты. Мне тоже захотелось что-то сделать для тебя.

Ева была прекрасна. Оскорбленная и сердитая, возбужденная и обиженная – она была самым прекрасным существом на свете, которое Рорк когда-либо видел.

– Ты меня просто убиваешь, – пробормотал он.

– У меня весь день не выходила из головы эта мысль – о единственной в жизни любви. Убийство, предательство, ненависть…

– Ева, я прошу у тебя прощения.

– Не стоит. – Она остановилась, чтобы перевести дыхание. – В последние два дня мне довелось услышать такие вещи, которые засели в моем мозгу и полностью перевернули мое понимание жизни и любви… Скажи, ты готов броситься под автобус ради меня?

– Конечно, – не задумываясь, ответил Рорк. – Они ездят не слишком быстро.

Ева рассмеялась, и он понял, что напряжение наконец спало.

– Вот об этом я и говорю. Господи, я все смешала в кучу! Я так и думала, что ничего у меня не получится…

– Подожди, я сейчас все исправлю. – Он подошел к ней и взял ее за руку. – Ты достаточно любишь меня, чтобы дать мне еще один шанс?

– Может быть.

– Дорогая Ева. – Он галантно поднес ее руку к губам. – Все, что ты сегодня вечером сделала, для меня значит очень много. А сама ты значишь для меня все в этой жизни.

– Давай-давай, посмотрим, как ты выкрутишься. Дерзай, хитрец из хитрецов!

Он нежно погладил ее плечо.

– Ты мне нравишься в этом платье.

«Хорошо, что он не видел, в какой панике я была, когда открыла шкаф с платьями», – подумала Ева.

– Продолжай, ты на правильном пути. Может быть, у тебя что-нибудь и получится.

– Обязательно получится! Все будет просто прекрасно. – Он налил ей новый бокал шампанского и взял со стола свой. – Итак, прежде всего я хочу поблагодарить тебя.

– Ну что же, неплохо. Я должна была бы сказать, что мне это ничего не стоило, но это была бы грубая ложь. Но ответь мне на один вопрос: зачем тебе миллион различных тарелок?

– Уверен, ты преувеличиваешь.

– Не слишком.

– Ну, ведь никогда не известно, сколько народу может прийти на ужин, не правда ли?

– Ага, включая население всей Новой Зеландии. – Она сделала глоток шампанского. – Теперь весь план нарушен.

– У нас был план?

– Да-а-а. Знаешь ли, выпивка, ужин, беседа… Все должно было закончиться спаиванием и соблазнением тебя.

– Мне особенно нравится последний пункт. Если я и наломал дров с несколькими первыми пунктами, в выполнении последнего я просто обязан тебе помочь.

Рорк взял со стола бутылку, но Ева положила руку ему на плечо.

– Потанцуй со мной. – Ева провела руками по его груди и обняла за шею. – Прижмись ко мне, и будем медленно танцевать.

Он обнял ее, и их тела слились воедино. Ощущая ее губы на своих, он чувствовал, что его переполняет любовь и нежность.

– Я люблю вкус твоих губ, – еле слышно прошептала Ева. – Чем больше я целую тебя, тем больше мне хочется это делать.

– Не ограничивай себя.

Но когда он попытался поцеловать ее крепче, она отстранилась и провела своими влажными губами по его бровям.

– Не все сразу. Я хотела бы сегодня заниматься с то­бой любовью, никуда не торопясь, как будто у нас впере­ди целая вечность. Вечность наслаждений и ласк! – Она приблизила губы к его уху. – Чтобы это было медлен­ной пыткой на раскаленном огне.

Она запустила свои руки в его густые черные волосы и откинула его голову назад, чтобы их взгляды встретились. Глаза у Рорка были темно-синие и излучали тепло.

– Я хочу, чтобы ты произносил мое имя, когда бе­решь меня. – Ева вновь и вновь целовала его губы, ощущая, как все тело мужа напрягается и теснее при­жимается к ней. – Ты будешь повторять его, и я буду знать, что в этот момент для тебя ничего на свете не су­ществует, кроме меня. Как и для меня ничего не суще­ствует, кроме тебя. Только мы вдвоем на всем белом свете!

Их губы слились в экстазе всепоглощающего поце­луя. Ева задрожала, застонав, откинулась назад, задох­нулась от нахлынувшего желания… и вдруг резко отпря­нула от него.

– Ева?!

В его голосе слышалось напряжение, и ей нравилось это. Она вновь взяла бокал с шампанским.

– Мучит жажда?

– Нет. То есть в известном смысле…

Он попытался обнять ее, но она выскользнула, про­тянув ему бокал.

– А меня мучит. Давай выпьем. Я хочу проникнуть в твои мысли.

– Ты уже проникла. Ева, я хочу тебя!

– Ты получишь меня. После того, как я получу те­бя. – Она взяла пульт дистанционного управления и нажала какие-то кнопки. Одна из стен гостиной раздвинулась, обнажив кровать с множеством подушек. – Вот где я хочу тебя получить! Но это потом, не сразу. – Она сделала большой глоток шампанского, с хитрой усмешкой поглядывая на него. – Ты совсем не пьешь.

– Ты меня просто убиваешь!

Она радостно рассмеялась, и от этого смеха у него стали подламываться колени. Рорк чувствовал, что поч­ти теряет сознание, окутанный каким-то сладким дур­маном, а его мозг плавает в любовном угаре, которым она его обволакивала.

– Дальше будет еще хуже, – пообещала Ева.

Теперь Рорк жадно выпил и отставил свой фужер.

– Боже, помоги мне!

Ева подошла к мужу и сняла с него пиджак.

– Мне нравится твое тело, – пробормотала она, медленно расстегивая пуговицы на его рубашке.

«Какая увлекательная забава, – подумала она, – за­ставить дрожать здорового крепкого мужика». Она чув­ствовала, как дрожат его мускулы, пока ее пальцы, расстегивая пуговицы на рубашке, спускались все ниже, все ближе к ширинке на брюках. Но вместо того, чтобы начать расстегивать брюки, она, улыбнувшись, сказала:

– Будет лучше, если ты сядешь.

Ева ощущала, как стучит кровь в жилах Рорка, за­ставляя его быть более настойчивым и даже грубым. Ей пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не поддаться его желанию и не опрокинуться на пол, идя навстречу требовательному зову его тела.

– Нет, не здесь, – сказала она, отстранив руку Рор­ка и слегка поглаживая взбугрившуюся плоть. – Я ду­маю, что ты просто не успеешь дойти до кровати, если я сдамся.

Его шатало, но не от вина. Ева вела его через комна­ту в каком-то странном танце. Усадив наконец мужа на кровать, она встала перед ним на колени и медленно провела руками вдоль ног: от пояса до лодыжек. Затем сняла с него ботинки и поднялась.

– Я принесу вина.

– Я обойдусь без вина.

Она отошла в комнату и оглянулась.

– Не обойдешься. Или я буду пить его из тебя.

Ева наполнила фужеры и поставила их на инкрусти­рованный столик около кровати. Затем начала медлен­но спускать платье вдоль тела. При этом ее золотые гла­за были полны трепещущего огня отражающихся све­чей.

Рорк не понимал, как его организм выдерживает эту пытку, почему он еще не взорвался.

– О боже! Боже мой!

В его голосе зазвучал ирландский акцент. Ева знала, что это происходит, когда он растерян, злится или воз­бужден. В этот момент она впервые не пожалела и даже порадовалась, что потратила время и нервы на то, что­бы переодеться в вечернее платье.

Ее белье было тоже ярко-красным и составляло рез­кий контраст с кожей. Она медленно снимала шелко­вый топ, постепенно обнажая грудь, пока он не упал к ее ногам, скользнув по бедрам. Ее просвечивающие ма­люсенькие трусики больше демонстрировали, чем скрывали, создавая, однако, флер интимности и привлекательности.

Ева перешагнула через лежащее у ее ног платье, от­бросив его большим пальцем ноги в сторону.

– Может быть, мы сначала поужинаем?

Рорк сидел с открытым ртом, тщетно пытаясь поднять глаза на ее лицо.

– А впрочем, я полагаю, ужин подождет. – Она шагнула к нему и присела между ног. – Я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне.

Рорку хотелось грубо схватить ее, но он заставил себя нежно погладить каждый изгиб на шее, плечах и груди.

– Не двигайся.

Ева знала: откинувшись, он надеется, что она возь­мет его пенис. И она сделала все, на что была способна, чтобы доставить ему удовольствие.

Мягкий свет свечей, бликами отражавшихся в се­ребристых лепестках роз, нежно освещал два сливших­ся в ненасытных ласках красивых тела. Она держала его в руках, лаская губами и языком. Эротика и нежность, страсть и любовь… Она хотела сделать для него все, все, что только могла.

Рорк застонал, ощущая нарастающее сладостное на­пряжение во всем теле. Казалось, стук его сердца был слышен во всем городе. У него потемнело в глазах, а дыхание остановилось. Она заставляла его страдать и на­слаждаться одновременно. Ее горячее нежное тело скользило по нему, в то время как губы и язык доводи­ли до сумасшествия.

Но вот струна лопнула, не в силах больше сдержи­вать натянувшее ее напряжение, и он с хриплым рыча­нием заполнил ее рот и руки собой.

Ева испытала сильнейший электрический удар. Все тело дрожало сумасшедшей крупной дрожью.

Рорк сказал что-то на родном языке, что с ним слу­чалось крайне редко. Она не поняла ни слова. Но затем он приблизил к ней лицо, обдавая горячим прерыви­стым дыханием, и прошептал:

– Ты нужна мне, Ева. Ты нужна мне!

– Я знаю. – Ева задыхалась от нежности к этому сильному и такому желанному мужчине. Она стала по­крывать поцелуями его лицо, еле слышно приговаривая: – Только не останавливайся, только не останавли­вайся.

В глазах у нее стояли слезы, и мерцающий свет свечей отражался в них. Рорк прижал ее крепче к себе и стал целовать глаза, слизывая слезы страсти и любви.

– Ева!..

– Нет, на этот раз дай мне сказать это первой. И за­помни, что я буду говорить это первой. Я люблю тебя. Я всегда тебя буду любить. Будь со мной… – бормотала она, когда он входил в нее. – О господи, оставайся все­гда со мной!

Она обвилась вокруг него, прижавшись всем телом. Его руки крепко сжали ее ягодицы. Их глаза встретились, опалив друг друга негаснущим огнем вечной страсти.

Когда она увидела этот ослепляющий огонь в его синих, как небо, глазах и услышала из его уст свое имя, ее губы сложились в счастливую улыбку. Она сда­лась.

ГЛАВА 15

Ева лежала на животе, разбросав руки. Рорк знал, что в таком положении она лежит, когда окончательно расслабится. Он растянулся рядом, потягивая остав­шееся в бокале шампанское и гладя ее нежно по спине.

– У тебя осталось на все полтора часа, – пробормо­тала Ева.

– Боже, она живая!

Ева перевернулась на спину, чтобы посмотреть ему в лицо.

– Ты выглядишь очень самодовольным.

– После этого, дорогая женушка, я всегда выгляжу весьма самодовольным.

– Ты помнишь, что это была полностью моя идея?

– И очень хорошая идея, должен тебе заметить. Как ты думаешь, могу ли я рискнуть своей шкурой и спро­сить, что тебе навеяло ее?

– Ну… – Она снова повернулась на живот. – Ты купил мне шоколадку.

– Напомни мне завтра купить грузовик шоколада.

– Грузовик шоколада убьет нас.

Ева встала на колени и очаровательным движением головы откинула волосы назад. Она выглядела расслаб­ленной, спокойной и удовлетворенной.

– Я все же рискну.

Рассмеявшись, она боднула его головой в лоб.

– Много сладкого часто есть нельзя – это может превратиться в привычку и перестанет доставлять удовольствие. Но ты сделал меня счастливой, и я, кажется, начинаю к этому привыкать.

– Прекрасный способ покончить со сладостями!

– Мне кажется, нам надо перекусить.

– Разумеется, дорогая. Мне претит мысль, чтобы ты мучилась, как рабыня в гареме, и не получила должного вознаграждения. Так что, ты говорила, у нас на ужин?

– Куча разных блюд со странными, забавными на­званиями.

– Хм…

– Я полагаю, если тебе не понравится меню, можно успеть приготовить что-нибудь другое. Например, яич­ницу. – Ева соскользнула с кровати и остановилась, обнаженная, оглядываясь вокруг. – Здесь где-то долж­но быть мое платье.

– Боюсь, что ты ошибаешься. – Он порылся в куче подушек и белья в углу кровати и извлек из нее вконец измятое платье, больше напоминающее теперь ночную рубашку. – Ты можешь надеть на себя то, что от него осталось.

– Не имеет значения.

Ева надела то, что раньше называлось платьем, скользнув в него, как змея в старую кожу.

– Ну, вот теперь, когда перед глазами такое велико­лепное зрелище, аппетит разыгрался до невозможно­сти.

– Тебе придется напрячься, даже если ты и не в си­лах после последнего раунда.

Когда он ухмыльнулся, Ева решила, что для спасе­ния платья будет разумнее снять его немедленно.

Ева не знала и половины названий блюд, которые они ели. Но приходилось признаться, что они были весьма вкусными.

– Повтори, как это называется?

– Fruit de la mer a la parisienne.

– Полагаю, если бы они назвали его рыбной солян­кой под соусом, вкус блюда от этого не изменился бы.

– Так же, как и с любым другим названием. – Он наполнил ее стакан минеральной водой. – Лейтенант….

– Что?

– Ты, по-моему, изо всех сил стараешься не думать о прошедшем дне. Но все-таки – почему бы тебе не рассказать мне, как ты провела его?

Ева взяла еще один эскалоп.

– Я целый день потратила на… – Она оборвала се­бя, прикусив от досады язык. – Нет, лучше ты расска­жи мне, как провел день.

– Я? – спросил он удивленно.

– Ну, да. Что ты делал сегодня, как шли дела?

– У тебя странное настроение, – пробормотал Рорк себе под нос, но сдался. – Сегодня я купил на бирже пакет акций, которые шли вниз, но скоро наверняка поднимутся. И продал те, которые, по моему мнению, вот-вот пойдут вниз. Затем изучал ежедневный анализ биржевых сводок некоторых компаний, чтобы внести коррективы в свои планы.

– Да, это отнимает много сил и времени…

– Достаточно много. Но после полудня я отправил­ся в офис. – Ему было интересно, насколько хватит терпения Евы, прежде чем она начнет умирать от скуки. – Я провел два расширенных совещания по пробле­мам «Олимпийского комплекса». Превышение расхо­дов остается в рамках допустимой нормы – пять процентов. Однако, анализируя ход реализации проекта пункт за пунктом, я обнаружил признаки снижения продуктивности производства, которая требует внима­тельного анализа и корректировки,

Рорк подсчитал, что прошло уже девяносто секунд. Внимательно наблюдая за женой, ему показалось, что она скисла после шестидесятой секунды.

– Затем я купил тебе шоколадку.

– Этот момент мне нравится больше всего.

Он отрезал кусок булочки и намазал его маслом.

– Ева, ты вышла за меня замуж из-за денег?

– Ты рискуешь своей задницей, а я бы на твоем месте поберегла ее. Она тебе еще пригодится.

– Весьма приятно слышать это именно от тебя, до­рогая.

Ева начала злиться.

– Полагаю, мы закончили обсуждать твой прошед­ший день?

– Мне кажется, что закончили. А как ты провела свой? Что в нем было главным?

– Любовь! По крайней мере, все признаки указыва­ют на это, – проинформировала она мужа, продолжая усердно очищать тарелку от еды. – Поразительная шту­ка – любовь!

Рорк задумчиво покачал головой.

– Кеннет Стайлс напал на Драко и зверски избил его, отправив в больницу. Интересные мысли приходят в голову, когда начинаешь сравнивать этих двух муж­чин, не правда ли? Драко – выше, сравнительно тяже­лее и, несомненно, на первый взгляд сильнее. Никаких свидетельств того, что Стайлс был ранен во время той драки?

– Никаких. Я тоже задумывалась над этим вопро­сом. Похоже, что один был пьян, а другой – в бешеной ярости. Пьян был Драко, а в ярости – Стайлс.

– И эта бешеная ярость обошлась Стайлсу в несколько миллионов долларов.

– Да. Ко всему прочему, его все равно бросила его девушка.

– Анна.

– Пибоди обнаружила нескольких Карвелл в горо­де. Но все они не подходят по возрасту, так что нам пришлось расширить рамки поиска. Мое чутье подска­зывает мне, что у нее есть ответы на некоторые во­просы.

– Cherchez la femme.

– Что?

– Ищите женщину, – перевел Рорк.

-Анна? – прошептал он чуть слышно, но сразу понял, что его узнали. – Ничего не говори. Пожалуйста. Просто слушай. Мне необходимо поговорить с тобой. Это очень важно. Не по телефону. Ты не могла бы встретиться со мной?

– Это связано с Ричардом?

– Это связано со всем.

На приготовления ушло много времени. Стайлс был уверен, что за ним следят, и шарахался от собственной тени. Он сидел перед зеркалом в своей гардеробной и старательно, с особой тщательностью гримировался. Он изменил цвет глаз, нос, брови и даже цвет кожи, добавил небольшие усики и маленькую испанскую бород­ку. Что касается темного парика, то его Стайлс надел бы в любом случае.

Он не мог себе позволить выглядеть старым в ее гла­зах.

Все выглядело натурально, кроме самой сути глядя­щего на него из зеркала человека. За свою долгую жизнь Стайлс сыграл сотни различных характеров. Он преобра­жался в них так же легко и свободно, как после долгого рабочего дня человек надевает свои домашние тапочки.

Подумав, он добавил объема своим субтильным фор­мам и надел на это произведение гримерного искусства простой темный пиджак. Высокие каблуки на туфлях прибавили ему еще дюйм роста. После этого он потратил немало времени, внимательно разглядывая результаты своей работы в большом трехстворчатом зеркале и ища в нем какие-либо черты Кеннета Стайлса. В первый раз за последний час он позволил себе улыбнуться.

Он спокойно мог отправиться к лейтенанту Еве Даллас и поцеловать ее в губы. И пусть земля разверз­нется у его ног, если она узнает в нем Кеннета Стайлса!

Испытывая воодушевление, как это всегда с ним случалось в новой роли, он набросил на плечи плащ и отправился на встречу с женщиной, которую любил всю свою жизнь.

Анна заставляла себя ждать – она никогда не умела приходить вовремя. Для встречи он выбрал маленький старомодный клуб, убранство которого навевало ностальгические настроения. Музыка здесь была медлен­ная и тихая, в основном блюзы, хозяева следили за порядком в своем заведении, а напитки приносили бы­стро.

Он сидел и потягивал джин с тоником, глядя в рас­крытый потрепанный томик сонетов Шекспира. Это был их пароль.

Эту книгу Анна подарила ему много лет назад. Стайлс тогда принял это за знак любви, а не дружбы, но, даже когда понял свою ошибку, не перестал доро­жить этой книгой. Почти так же сильно, как дорожил ее хозяйкой…

В полиции он, конечно, лгал. Он никогда не преры­вал связи с ней, всегда знал, где она живет и что делает. Он просто сменил свою роль в ее жизни, став доверен­ным лицом и другом. Прошли годы, и Стайлс смирился с этой ролью, решив, что лучше довольствоваться тем, что есть, чем вообще никогда не видеть ее.

Когда Анна вошла в зал и приветственно помахала ему рукой, его сердце забилось в бешеном ритме. Она изменила цвет волос и прическу, теперь у нее на голове был строгий медно-рыжий пучок. Кожа на лице была матовая, золотисто-матовая. И, как он прекрасно пом­нил, очень нежная и мягкая. У нее были темно-карие глаза, которые сейчас смотрели напряженно. Но она слегка улыбнулась, и Стайлс чуть не застонал: ее губы всегда сводили его с ума.

– Ты все еще читаешь ее? – Она говорила мягким приглушенным голосом с легким французским акцентом.

– Да, даже весьма часто, Анна. – Он на мгновение сжал ее руку в своей ладони и сразу отпустил. – По­зволь заказать тебе что-нибудь выпить?

Анна села на стул, откинувшись на спинку, и ждала, пока он заказывал официанту бокал белого совиньона.

– Ты до сих пор не забыл…

– Как я мог забыть?!

– Ах, Кеннет… – Она на мгновение закрыла глаза. – Как бы я хотела, чтобы жизнь сложилась иначе! Если бы это было возможно.

– Не надо. – Стайлс ответил резче, чем собирался: внутренне он все еще не мог смириться с этим. – Не надо ни о чем сожалеть.

– К счастью, мне это никогда не удавалось. – Она слегка вздохнула. – Я почти половину своей жизни прожила, сожалея о разрыве с Ричардом.

Он молчал, пока официант ставил на стол ее бокал с вином, и только когда она сделала первый глоток, заговорил:

– Полиция подозревает, что это я убил его.

У Анны широко раскрылись глаза, бокал вздрогнул в ее руке, и на скатерть пролилось вино.

– Этого не может быть! Нет, это невозможно. В конце концов, это просто смешно!

– Они знают, что произошло двадцать четыре года назад.

– Что ты имеешь в виду? – Она инстинктивно сжа­ла его руку. – Что они знают?

– Прошу тебя, успокойся. Они знают о драке, моем аресте и приговоре.

– Но как они смогли? Это было так давно, и все детали уже забыты…

– Лейтенант Ева Даллас, – произнес он с горечью в голосе и сжал свой бокал. – Она неутомима. Ей удалось заглянуть в закрытые досье. Они привезли меня в поли­цию, заперли в комнате для допросов и вытащили из меня все детали.

– О, Кеннет! Кеннет, дорогой мой, как мне жаль тебя… Это, вероятно, было ужасно.

– Они считают, что все это время я вынашивал план мести Ричарду. – Он саркастически рассмеял­ся. – И знаешь, мне кажется, что они правы.

– Но ты ведь не убивал его?

– Нет. Но они будут продолжать копаться в моем прошлом. Ты должна быть к этому готова. Я рассказал им, почему напал на Ричарда. Я вынужден был назвать твое имя… – Увидел, что кровь отлила от ее лица, он наклонился и схватил ее руки. – Анна, я сказал им, что потерял тебя из виду, что мы не общались все эти годы. И я не знаю, где тебя можно найти. Я сказал им, что Ри­чард соблазнил тебя, а когда убедился, что ты его лю­бишь, бросил. Я рассказал им о твоей попытке само­убийства. Вот и все, что я им рассказал.

Она горестно вздохнула и опустила голову.

– Меня до сих пор сжигает стыд, когда я вспоминаю об этом.

– Ты была молода и находилась в отчаянном положении. Но ты выжила, Анна. Я очень сожалею, что раскрылся перед ними. Я запаниковал. Но факт остается фактом – я должен был им что-то рассказать. Я надеял­ся, что они этим удовлетворятся, но теперь понял, что они не остановятся. Даллас будет продолжать поиски и будет копать, пока не найдет тебя. Пока не раскопает всего.

Она выпрямилась и кивнула:

– Анна Карвелл исчезла много лет назад. Я могу сделать так, что она никогда не найдет меня. Но я не буду этого делать. Я пойду к ней сама.

– Анна, ради всего святого, зачем?!

– Я должна сделать это. Ты все еще оберегаешь ме­ня? – сказала она нежно. – Кеннет, я не предам тебя. Я никогда тебя не предавала. Я просто поговорю с ней и расскажу, как все это было и какой ты человек.

– Я не хочу, чтобы тебя впутывали в это дело!

– Мой дорогой, ты не можешь остановить того, что начал Ричард много лет назад. Ты – мой друг, а свое я намерена защищать. Несмотря ни на какой риск, – добавила она, и ее глаза потемнели. – Несмотря ни на какие последствия.

-Но это еще не все, – сказала Ева.

Рорк погладил ее по голой ноге.

– Ну, если ты настаиваешь…

Она подняла голову.

– Я говорю не о сексе.

– А жаль!

Некоторое время назад ему удалось снять с нее платье, а потом шаг за шагом привести дело к приятному логическому завершению. И вот теперь она лежала, раскинувшись на постели рядом с ним, горячая и рас­слабленная.

– Они все ненавидели Драко. – Ева села в постели и стала поправлять волосы; восхищенному взгляду Рорка представилось очаровательнее зрелище прекрасного женского торса и классической груди. – Или, как минимум, не любили его. А некоторые боялись. Во всей этой богемной элите никто не сожалеет о его смерти. А ведь многие из них встречались друг с другом на сцене раньше, их связывают различные эпизоды жизни и работы. И с Драко тоже.

– Убийство в Восточном экспрессе… – пробормо­тал Рорк.

– Что это? Азиатская транспортная система?

– Нет, дорогая. Это одно из произведений мадам Кристи. Его сюжет где-то напоминает твое расследова­ние. Человек убит в постели спящим в купе поезда. Зарезан. Причем ему нанесено множество колотых ран. Среди пассажиров случайно оказывается очень способ­ный детектив – правда, не такой привлекательный, как мой полицейский, – добавил он.

– Ну и какое отношение все это имеет к моему делу?

– Подтверждение твоей теории. В том книжном убийстве оказалось замешано множество на первый взгляд не связанных друг с другом пассажиров. Однако наш талантливый детектив отказался принимать на ве­ру все факты, которые лежали на поверхности, начал копать и обнаружил между ними связи и общие момен­ты в прошлой жизни. Там тоже все ненавидели убитого. И детектив раскрыл это дело, доказав, что у каждого из них был мотив для убийства.

– Интересно. И кто же убил его?

– Все! – Увидев, что в глазах Евы засветился инте­рес, он приподнялся и обнял ее. – Каждый из них на­нес свой удар ножом, вонзая его в уже бесчувственное тело, – они мстили за то зло, которое он причинил им.

– Миленький ужастик. И весьма хитроумный план. Никто не сможет предать другого, не выдав при этом самого себя. Они обеспечивали алиби друг друга. Игра­ли роли, – проговорила она задумчиво.

– Почти идеальное убийство, – заметил Рорк.

– На свете не существует идеальных убийств. Преступник всегда совершает ошибки, и главная из них – сам факт убийства.

– Ты говоришь как полицейский.

– А я и есть полицейский. И я немедленно возвра­щаюсь к работе!

Ева выскользнула из его объятий, встала с кровати и принялась натягивать то, что раньше называлось вечер­ним платьем.

– Ты опять надеваешь это красное платье, малыш­ка? Учти: я не отвечаю за свои последующие действия.

– Остынь. Я не собираюсь бегать по дому голой: никогда нельзя точно знать, где бродит этот твой Соммерсет. – Одевшись, она оглядела комнату. – Мне ка­жется, здесь надо немного прибраться.

– Зачем?

– Потому что все выглядит так, будто мы здесь…

– Провели очень счастливый вечер, – закончил Рорк. – Может быть, тебя это шокирует, но Соммерсет догадывается, что мы время от времени занимаемся сексом.

– Не употребляй его имя и секс в одном предложении. Это меня бесит. Я пошла в душ, а потом немного поработаю.

– Хорошо, я присоединюсь к тебе.

– Ну уж нет! Я не собираюсь принимать душ с тобой, кобель несчастный. Знаю я твои штучки!

– Я к тебе и пальцем не прикоснусь.

Он предусмотрительно ничего не сказал о губах и языке.

-Что ты делаешь? Принимаешь таблетку? – Гибкий, посвежевший и крайне довольный собой Рорк за­стегивал пуговицы на рубашке. – По-моему, ты уже достаточно простимулирована.

– Несомненно.

Когда они вошли в кабинет, кот лежал, растянувшись на кресле. Увидев их, он поднял хвост и приветст­венно помахал им.

– Кофе? – спросил Рорк.

– Да, спасибо.

Как только он направился на кухню, Галахад спрыг­нул со своего ложа и прошествовал впереди него. Уже из-за двери Ева услышала требовательное «мяу».

Она села за стол, посмотрела на экран компьютера и начала стучать по клавишам. На мониторе стали появ­ляться строчки: «Файл Ричарда Драко. Полицейское расследование. Найти все его связи, включая профес­сиональные и личные, в первую очередь – в среде кол­лег по театру…»

– Я думал, ты все это уже установила.

Ева оглянулась и увидела Рорка с чашкой кофе в ру­ках.

– Я решила проверить все еще раз, добавив в запрос некоторые детали.

– Компьютер потребует ввести код допуска к за­крытым файлам, – заметил Рорк.

На экране высветилась надпись: «Получение этой ин­формации требует авторизации. Пожалуйста, введите…»

– Позволь мне немного помочь тебе в этих раскоп­ках?

В ответ Ева глухо угрожающе зарычала. Рорк преду­смотрительно отошел и стал пить кофе, а она стала яро­стно стучать по клавишам: «Код авторизации: ЖЕЛТЫЙ/ДАЛЛАС/506. Запрос от лейтенанта полиции Евы Даллас, касается двойного убийства. Имеет допуск к закрытым файлам».

Через несколько секунд Ева прочла:

«Авторизация правильная. Закрытые файлы будут предоставлены. Некоторые данные, содержащиеся в этих файлах, требуют специального ордера, подписан­ного судьей и с печатью. Тогда допуск…»

– Я что, просила тебя открывать эти секретные дан­ные? Открой просто закрытые файлы!

Ева нажала еще несколько клавиш, и вскоре при­шел ответ: «Задание обрабатывается. Процесс обработ­ки займет приблизительно восемь минут тридцать секунд…»

– Ну вот, заработал, голубчик! Имей в виду, – об­ратилась она к Рорку, – мы не собираемся вторгаться в совершенно секретные данные.

– Бог мой, лейтенант, мне и в голову не приходило предложить что-нибудь подобное!

– Ты думаешь, вы с Макнабом провели меня с ва­шим ордером сегодня утром?

– Понятия не имею, о чем ты говоришь. – Он при­сел на краешек стола. – Я дал Яну несколько советов, но они носили сугубо личный характер. У нас был муж­ской разговор.

– Ну-ну! Так я вам и поверила. – Она откинулась в кресле и с подозрением посмотрела на мужа. – Вы с Макнабом, значит, сидели мирно за столом и обсужда­ли женщин и спорт?

– Я не помню, чтобы мы обсуждали спорт. У него из головы не выходит одна девушка.

Насмешливую гримасу Евы как ветром сдуло.

– Ты говорил с ним о Пибоди?! Черт тебя побери, Рорк!

– Я не мог ему отказать в этом. Он страшно переживает.

– О-о-о! – простонала Ева. – Не употребляй в применении к нему это слово.

– Но оно точно отражает его состояние. Хотя, если он воспользуется моим советом, они будут счастливы всю оставшуюся жизнь, начиная с сегодняшнего дня.

– Всю оставшуюся жизнь?! Так я и поверила! Зачем ты суешься в это? Какого черта ты занимаешься такими вещами? Оставь их в покое! Они будут наслаждаться сексом, пока не перегорят, потом расстанутся друзьями, и все вернется в прежнее нормальное русло.

Рорк наклонил голову.

– У нас с тобой все получилось иначе, не правда ли?

– Мы не работаем вместе! – Увидев, что у него в глазах запрыгали смешинки, Ева показала ему зубы. – Знаешь, что произойдет после твоих дурацких советов? Пибоди начнет красить губы, душиться сладковатыми духами и носить под полицейской формой эротическое белье. – Она в отчаянии схватилась за голову. – Затем они начнут круглые сутки выяснять отношения вместо того, чтобы полностью отдаваться работе. Каждый из них будет приходить ко мне за советом и рассказывать вещи, которые я абсолютно не хочу знать. А когда они решат расстаться, возненавидев друг друга до чертиков, мне придется выслушивать и это. А в конце концов они оба заявят, что не могут вместе работать и даже дышать одним воздухом. И у меня просто не останется выбора – абсолютно никакого выбора – как только вышвырнуть обоих, дав каждому хорошенького пинка!

– Ева, твой оптимистический взгляд на жизнь никогда не мог испортить моего настроения.

– И… – Она ткнула его пальцем в грудь. – И во всем этом виноват будешь только ты!

Он взял ее руку и довольно сильно сжал.

– Ну, в таком случае я потребую, чтобы они назвали своего первенца моим именем.

– Ты хочешь вывести меня из себя?

– Дорогая, это так просто сделать, что невозможно удержаться. Почему бы тебе не выбросить все это из своей хорошенькой головки, пока она не заболела? Смотри, появились твои данные.

Ева бросила на него яростный взгляд и повернулась к компьютеру, мгновенно переключившись.

«Связи пересекаются с другими связями, – подумала она, глядя на экран монитора. – Жизни людей сталкиваются, как волны в море. И каждое такое столкновение оставляет след в судьбе каждого. Иногда эти следы бывают настолько глубокими, что они скорее напоминают кровоточащую рану».

– Ну вот. Раньше это не высвечивалось. Оказывается, мать Майкла Проктора тоже актриса. Во всяком случае, у нее была маленькая роль в пьесе, двадцать четыре года назад. – Ева в изумлении откинулась в кресле. – Посмотри, кто играл вместе с ней! Драко, Стайлс, Мансфилд, Ротчайлд… Это совпадает по времени с историей между Драко и Стайлсом. А где же Анна Карвелл?

– Возможно, у нее был сценический псевдоним.

– Может быть. Давай-ка выясним что-нибудь о матери Проктора. – Она сделала по компьютеру запрос на Натали Брукс. – Интересно. Это был ее последний спектакль. Уволена. Вернулась на родину: Омаха, штат Небраска. На следующий год вышла замуж. Выглядит непорочной девочкой. Симпатичная: юная и свеженькая. Ну, полностью во вкусе Драко!

– Полагаешь, что она и есть Анна?

– Может быть. Но в любом случае мне не удается найти, где они пересекались с Драко – кроме этого спектакля. Кстати, Майкл Проктор никогда не упоминал, что его мать была знакома с Драко.

– Он мог не знать этого.

– Вряд ли. Давай посмотрим дальше. Хм, Драко за­секретил несколько своих файлов.

– Деньги и выдающиеся достижения всегда требу­ют скрытности, – заметил Рорк.

– Кому, как тебе, этого не знать! – язвительно бро­сила Ева, но тут же впилась взглядом в экран. – Подо­жди, подожди… Что это? Карли Лэндсдоун тоже засек­ретила свои данные!

– Странно – ей-то это зачем?

– Слава богу, я знаю этот код. Он очень старый – использовался, когда я еще только отметила свое совер­шеннолетие. Смотри-ка, здесь сведения о ее рождении.

– Восемь месяцев спустя после того, как Стайлс из­бил Драко. Это не может быть совпадением.

– Ну, что ж, все ясно. Анна Карвелл забеременела от Драко. Когда она рассказала ему об этом, он выгнал ее. Выгнал с треском. Она была в отчаянии и решила покончить жизнь самоубийством. Но Стайлс успел во­время ее спасти. Она передумала и решила родить этого ребенка, но затем отказалась от него, заплатив налог за секретность файлов.

– Отказаться от ребенка не так просто, – заметил Рорк.

Глаза Евы выражали страдание.

– К сожалению, слишком просто. Каждый день сотни женщин отказываются от своих детей.

Рорк положил руки ей на плечи.

– К страданиям Стайлса добавилось еще и то, что Анна родила ребенка от человека, который сломал ей жизнь. Она засекретила данные о его рождении, чтобы оградить ребенка от лишних пересудов.

– И себя тоже.

– Да, но для того, чтобы оградить себя, в подобных случаях есть масса других путей. Например, она могла продать ребенка на черном рынке усыновлений. Там никто не задает лишних вопросов. А она выбрала ле­гальный путь.

– Я уверена: Стайлс знал об этом. Она не могла скрыть этого от него. Нам придется с ним еще разок встретиться и поговорить. Ладно, с этим все ясно. А те­перь вопрос к тебе: к какому судье мне следует обра­титься, чтобы получить ордер и разрешение на про­смотр закрытых файлов? Есть соображения? – Она внимательно посмотрела на Рорка.

– Лейтенант, уверен, что вам это лучше известно.

ГЛАВА 16

Ева понимала, что если сейчас поднимет с постели судью, то только навлечет на себя его гнев, и поэтому решила позвонить Пибоди на мобильный телефон и съездить с ней к Стайлсу.

– Выключен?! – Ева в полной растерянности уста­вилась на мигающую красную лампочку своего аппара­та. – Что, черт побери, это означает?

– Ну, зачем так нервничать! – Рорк поцокал язы­ком. – Готов поспорить, что она сейчас воплощает од­ну мою идею, которая изменит всю ее жизнь.

– Это твоя вина, это твоя вина, это твоя вина, – повторяла Ева, с трудом сдерживаясь, чтобы не накри­чать на мужа. При этом она пыталась связаться с Пибо­ди по специальной полицейской линии.

После шести гудков, переключив аппарат на гром­кую связь, Ева вскочила и стала нервно мерить комнату шагами.

– Если она не ответит, я…

Неожиданно аппарат ожил, и вопль Евы заставил кота опрометью броситься вон из кабинета.

– Пибоди! Ради всего святого, где ты?

– Лейтенант? Лейтенант, это вы? Я вас почти не слышу: тут такая громкая музыка.

Услышав голос своей помощницы на фоне громо­подобных раскатов рока, Ева представила себе Пибоди с всклокоченными волосами, накрашенными губами и глазами, отплясывающую немыслимый танец. «Я знала, что так будет!» – в отчаянии подумала она.

– Ты что, выпила?

– Выпила? – нетвердым голосом переспросила Пибоди. – Ну, может быть, пару стаканчиков. Я в клу­бе, а здесь все пьют. Просто обалденно! А что, уже утро?

– Эй, Даллас, – ворвался в динамик голос Макнаба. – Здесь играет отличная группа. Почему бы вам не взять своего великолепного мужа и не прийти повесе­литься вместе с нами?

– Пибоди, где ты?

– Я в Нью-Йорке. Я здесь живу.

«Пьяна, – подумала Ева в растерянности. – Пьяна, как портовый грузчик! Ну, ничего, потом разберемся».

– Выйди на улицу, если ты не хочешь, чтобы я оглохла.

– Что? Я ничего не слышу!

Не обращая внимания на ухмылки Рорка, Ева по-прежнему пыталась докричаться до своей подчиненной.

– Выйди на улицу, не отключая телефона. Мне необходимо переговорить с тобой.

– Вы на улице? Отлично, так заходите внутрь!

Ева с трудом сдерживалась, чтобы не сорваться.

– Вый-ди на у-ли-цу!

– Хорошо-хорошо, без проблем.

Пока они с Макнабом пробирались через толпу тан­цующих на улицу, аппарат был все еще включен. К свое­му ужасу, Ева слышала в динамике, как Макнаб описы­вает Пибоди, чем они могли бы сейчас заняться, запе­ревшись в одной из специальных комнат клуба.

– Ты должна оценить его богатое воображение, – заметил Рорк.

– Я ненавижу тебя! – Она старалась сдерживаться, но у нее плохо получалось.

Уровень шума в динамике снизился, но ненамного. Похоже, что Макнаб выбрал клуб в самом сердце Брод­вея, где праздник не прекращается ни на минуту.

– Даллас! Даллас, где вы?

– Я разговариваю с тобой, Пибоди. Я у аппарата.

– Вот здорово! А что вы там делаете?

– У тебя нет антиалкогольных таблеток в сумочке?

– Без вопросов! Порядочная девушка всегда должна иметь в сумочке все необходимое.

– Выпей пару таблеток. Немедленно.

– Не-е-е. Я не хочу. А Рорк рядом с вами? Эй, при­вет, Рорк!

Усмехнувшись, он подошел к аппарату.

– Привет, Пибоди. Похоже, ты проводишь вечер весьма весело.

– Шикарно и круто! Если бы вы были здесь, я бы вам такое рассказала…

– Выпей таблетки, Пибоди! – закричала Ева. – Немедленно! Это приказ!

– Черт… – Было слышно, как она роется в своей сумочке. – А зачем?

– Затем!

– Ну, выпила.

– Пибоди, мне необходимо срочно получить все данные на Анну Карвелл. Все, что только сможешь до­быть по любым каналам.

– Ик-рошо.

– А сейчас я буду ждать тебя в форме у квартиры Кеннета Стайлса. Ровно через тридцать минут. Поняла?

– Ну, да. Типа того… Вы не могли бы повторить во­прос?

– Это не вопрос. Это приказ! А сейчас до тебя до­шло?

– Да-а-а, дошло.

– И оставь свою говорящую обезьяну дома.

– Кого?

– Макнаба! – прокричала Ева и отключила связь.

– Испортила людям вечер, – проворчал Рорк.

– Лучше не раздражай меня! – Она встала и вымес­тила свою злость на ящике письменного стола, который с треском задвинула. – Иди и занимайся своими финансовыми проблемами, проводи поэтапный анализ.

– Дорогая, мы же оба все слышали…

– Я не шучу! – Она разозлилась, потому что хотела этого. – Не нарывайся и не ищи на свою голову лиш­них неприятностей!

В ответ Рорк лишь улыбнулся, слушая, как она на­рочито громко стучит каблучками, спускаясь по лест­нице. «Ева собирается официально пройти весь путь получения доступа к засекреченным файлам, – поду­мал он. – Вместо того чтобы просто вскрыть про­грамму блокировки. Что ж, каждому свое. Я лично не вижу оснований для соблюдения каких-либо ограничений».

Рорк прошел по коридору к своей секретной комнате, набрал необходимый код, открыл укрепленную стальную дверь и зажег свет на полную мощность. Дверь за ним автоматически закрылась, сделав доступ сюда невозможным ни для кого. Только три человека могли войти в эту комнату. Три человека, которым он доверял безоговорочно: Ева, Соммерсет и он сам.

Одну из стен полностью занимали мониторы, расположенные в форме буквы U. Все это суперсовременное компьютерное оборудование было запрещено к продаже в интересах национальной обороны. Так что, нелегально установив его у себя дома, Рорк в очередной раз нарушил закон.

Вообще-то за последние годы он значительно реконструировал многие свои сомнительные компании, приведя их почти в полное соответствие с законом. С появлением в его жизни Евы он вынужден был довести этот процесс до конца. Однако Рорк считал, что у мужчины всегда должно оставаться нечто, напоминающее о днях мятежной юности. В его представлении такой вещью была нелегальная компьютерная система, позволяющая отслеживать движение бизнеса и финансов почти во всех странах планеты. Идея создания такой системы мучила его долгие годы, пока он не смог ее осуществить. И теперь гордился ею больше, чем каким-либо из своих достижений.

Рорк подошел к панели управления и, сделав при­личный глоток виски, нажал комбинацию каких-то клавиш. Стена с мониторами засветилась радугой раз­ноцветных экранов.

– Ну что ж, давай посмотрим, что там у нас есть…

Ева оставила машину на втором этаже огромного га­ража в квартале от дома, где жил Стайлс. Она уже прошла полпути к цели своей поездки, когда заметила за одним из деревьев фешенебельного парка прячущую­ся фигуру.

– Трухарт?

– Я, сэр!

Ева услышала в его голосе нотки удивления, но к тому моменту, когда она приблизилась, он успел взять себя в руки и выглядел абсолютно спокойным и полностью собранным.

– Докладывайте.

– Сар, я осуществляю слежку за домом фигуранта с того момента, как он вернулся домой в восемнадцать двадцать три. Мой напарник осуществляет наблюдение за черным ходом. Мы поддерживаем постоянную связь с интервалом в тридцать минут.

Ева хранила молчание, и он позволил себе откаш­ляться.

– Объект притушил освещение во всех комнатах в восемнадцать тридцать восемь. С тех пор ничего суще­ственного не замечено.

– Хорошо, Трухарт. Из вашего доклада у меня сло­жилась полная картина. А теперь скажите мне, остается ли он все еще в квартире.

– Лейтенант, объект не покидал наблюдаемый ареал.

– Прекрасно.

В этот момент Ева увидела, как на другой стороне улицы с визгом тормозов остановилась машина. Из нее вышла Пибоди, которая на этот раз выглядела даже более официально, чем обычно, – в идеально выглажен­ной форме и с гладко причесанными волосами, кото­рые были подобраны под фуражку.

– Продолжайте наблюдение, Трухарт.

– Слушаюсь, сэр. Позвольте воспользоваться воз­можностью еще раз поблагодарить вас за мое назначе­ние в вашу команду.

Ева внимательно посмотрела в его юное и очень че­стное лицо.

– Вы благодарите меня за работу, которая вынужда­ет вас холодной ночью прятаться в темноте?

– Это расследование убийства! – сказал он с такой гордостью, что она с трудом удержалась, чтобы не по­трепать его по щеке.

– Рада, что вам нравится ваше задание. – Ева пере­шла улицу и приблизилась к Пибоди. – Посмотри мне в глаза! – потребовала она.

– Я абсолютно трезва, сэр.

– Ладно, пойдем, только старайся не открывать рот. – С этими словами Ева направилась к зданию. – И не корчи рожи у меня да спиной!

Пибоди тут же придала своему лицу благопристой­ное выражение и тяжело вздохнула.

– Могу я узнать причину, по которой меня среди ночи вызвали на работу?

– Тебе сообщат в свое время. Если твои отравлен­ные алкоголем мозги еще работают, ты будешь следить, как я загоняю в угол Стайлса. Когда мы закончим все, я дам тебе заполнить протокол.

Она показала свой полицейский значок и удостове­рение ночному охраннику в доме, чтобы не было ника­ких осложнений, а затем они быстро поднялись наверх.

– Ух ты, здесь все как в телесериалах! Я, правда, не смотрю их, – быстро добавила Пибоди под холодным взглядом Евы. – Но одна из моих сестер от них просто с ума сходит. Особенно ей нравится «Сердце Дезайр». Видите ли, Дезайр – это небольшой симпатичный го­родок, но под видимой благопристойностью там скрываются коварные интриги и…

– Ты замолчишь, в конце концов?!

Ева быстро вышла из лифта, чтобы лишить свою под­чиненную возможности продолжить рассказ о «Сердце Дезайр», и, нажав на звонок квартиры Стайлса, приблизила полицейский значок к «глазку» на двери.

– Может быть, он спит? – заметила Пибоди после нескольких минут ожидания.

Предчувствие провала охватило Еву, в животе про­тивно заныло, и она вновь нажала кнопку звонка. Черт побери, и зачем она назначила зеленого новичка сле­дить за главным подозреваемым в двойном убийстве?.. Потому что ей, видите ли, захотелось дать парню шанс отличиться! Если Стайлсу удалось ускользнуть, ей не­кого будет обвинять в провале, кроме самой себя.

– Надо войти в квартиру. – Она достала свой универсальный ключ.

– А ордер?..

– Он нам не нужен. Объект, который находится под подозрением в двойном убийстве, сам является потенциальной жертвой преступления. Поводом для проникновения в квартиру является подозрение, что фигурант сбежал или не может по каким-то причинам открыть дверь.

Ева открыла замок.

– Достань пистолет, Пибоди, – приказала она и са­ма сделала то же самое. – Войдя внутрь, тут же отска­киваешь направо. Готова?

Пибоди кивнула. Ее губы, возможно, и были слишком накрашены, но при этом плотно сжаты.

По сигналу Евы они вошли в дверь, тут же разлетев­шись в разные стороны. Ева включила свет и зажмури­лась на мгновение от яркой вспышки ламп.

– Полиция! Кеннет Стайлс, я – лейтенант Даллас из Департамента специальных расследований. Я во­оружена. Приказываю вам немедленно выйти из комнаты!

Говоря это, она продолжала осторожно продвигать­ся к спальне, внимательно прислушиваясь ко всем звукам, но чутье подсказывало ей, что квартира пуста. Сделав знак Пибоди двигаться в дальний конец квартиры, она ударом ноги открыла дверь и медленно вошла в спальню, выставив вперед пистолет.

Ева увидела аккуратно застеленную кровать и черный костюм, который Стайлс надевал на прощальную церемонию, лежащий на полу.

– Никаких следов Стайлса, – раздался голос Пибоди.

– Да, кролик сбежал из клетки. Черт возьми!

Одного взгляда на гардеробную было достаточно, чтобы Ева с отчаянием все поняла.

– Полагаю, он обвел Трухарта вокруг пальца, – сообщила она Пибоди, когда та подошла к ней, и показала на кучу различных гримерных принадлежностей. – Стайлс, очевидно, очень талантливый актер. Сообщи всем, Пибоди, что подозреваемый скрылся.

-Сэр! – Трухарт стоял, вытянувшись в струнку, в дверях спальни Стайлса. Он был бледен, как полотно. – Я целиком несу ответственность за провал порученного мне задания. И приму без возражений любое взыскание, которое вы сочтете нужным на меня наложить.

– Во-первых, кончай говорить, как робот. Во-вторых, ты не несешь ответственности за побег подозреваемого. Во всем виновата одна я.

– Лейтенант, я очень благодарен, что вы принимаете во внимание мою неопытность, которая не позволила мне надлежащим образом выполнить порученное за­дание…

– Заткнись, Трухарт! – «Боже, освободи меня от новичков», – взмолилась про себя Ева. – Пибоди! Подойди сюда!

– Даллас, я почти закончила просмотр записи видеокамеры слежения.

– Пибоди, расскажи Трухарту, что я делаю с поли­цейскими, которые провалили задание или выполнили его не надлежащим образом.

– Вы беспощадно зажимаете им яйца дверью, сэр. За этим бывает очень забавно наблюдать. С безопасного расстояния.

– Спасибо, Пибоди. Я горжусь тобой. Трухарт, я за­жимала вам яйца дверью?

Молодой полицейский мучительно покраснел.

– Не-ет, сэр. Я…

– Из этого следует, что я не считаю вас провалившим задание. Если бы у меня было другое мнение, вы бы уже катались по полу, держась за упомянутые яйца, и молили о пощаде, которой, как верно заметила сер­жант Пибоди, я не знаю. Вам все ясно?

Он поколебался мгновение.

– Да, сэр.

– Вот правильный ответ.

Ева отвернулась от него и стала изучать гардеробную. Ворох костюмов различных видов и назначений; длинный столик, весь заставленный тюбиками, баллончиками, пузырьками и коробочками для грима. Целый ящик, забитый париками, усами и бородами всех видов и цветов.

– Он мог превратить себя в кого угодно. Мне следовало это предусмотреть. Скажите, кто выходил из здания между восемнадцатью тридцатью и тем временем, когда я прибыла на место? Мы проверим это по запи­сям на видеокамерах слежения, но все-таки постарайтесь вспомнить.

Трухарт кивнул и сосредоточился.

– Пара, мужчина с женщиной, оба белые, от трид­цати пяти до сорока лет. Они поймали такси и направи­лись в восточную часть города. Одинокая женщина, полукровка, под тридцать. Она пошла пешком по направлению к центру. Двое мужчин, белый и черный, слегка за тридцать. Они вернулись через тридцать минут, неся упаковку с пивом и огромную пиццу. Одинокий мужчина, непонятной расы, около пятидесяти, с великолеп­ной шевелюрой.

Он остановился, когда Ева подняла руку и показала на коробку с париками, которую она уже приобщила к вещественным доказательствам.

– Есть ли здесь похожий цвет волос?

Трухарт пожал плечами:

– Трудно сказать с полной уверенностью, лейте­нант, было уже достаточно темно. Но, кажется, здесь есть несколько париков похожего цвета.

– Опиши его детально. Рост, вес, тип костюма, внешность…

Она внимательно слушала Трухарта, стараясь мысленно нарисовать портрет человека, в которого превратил себя Стайлс.

– Хорошо, кто-нибудь еще выходил?

Он описал еще нескольких человек, покинувших здание в соответствующее время, но больше никто из них не подходил на эту роль.

– Было ли у него что-нибудь в руках? Портфель, коробка, пакет?

– Нет, сэр. У него ничего не было.

– Ладно, похоже, что ты верно описал его внешность. Оповести всех.

– То есть, сэр?

– Составь подробный словесный портрет и оповес­ти все полицейские участки и подразделения.

Его лицо озарилось счастливой улыбкой, как юби­лейный пирог с сотней свечей.

– Есть, сэр!

Им просто повезло. Об этом слепом везении Ева по­том не раз вспоминала. Да, слепая судьба…

Только по воле случая экспресс в Торонто вышел из строя на подъезде к вокзалу. Неполадку быстро устра­нили, но эта небольшая задержка полностью сломала все расписание поездов. Получив это сообщение, Ева убрала свой мобильный телефон в карман.

– Ну что ж. Двинемся на Центральный вокзал. – Уже на полпути к входной двери она оглянулась. – Трухарт, есть какая-то серьезная причина, по которой вы не идете на один шаг позади меня?

– Сэр?

– Когда старший офицер говорит вам «вперед», вы должны взять в руки свои кости и идти вперед – вслед за ним.

Тень сомнения пробежала по его лицу, но наконец он переварил информацию, что она оставляет его в сво­ей команде, и, осветившись счастливой улыбкой, бро­сился вслед за ней.

– Есть, сэр!

– Транспортная полиция перекроет все выезды из города. Они также проведут проверку всех видов транс­порта, выехавшего в последние часы. – Ева рассказы­вала им все это в кабине лифта, когда они спускались вниз. – Но уже известно, что человек, по приметам по­хожий на подозреваемого, купил билет в один конец до Торонто.

– Там сейчас холодновато. – Пибоди, зябко по­ежившись, подняла воротник своего пальто, когда они вышли из здания и направились к машине. – Если бы я выбирала страну, куда сбежать, я бы выбрала что-ни­будь на юге. Я никогда не была, например, на Кариб­ских островах…

– Ты сможешь сказать ему об этом, когда мы его схватим и повяжем, – предложила Ева, садясь в маши­ну. Включив сирену, она вылетела из паркинга как ракета, почти ставя машину на два колеса на резких пово­ротах.

Скрючившись на заднем сиденье и испытывая лег­кую тошноту от сумасшедшего вождения начальницы, Трухарт тем не менее был наверху блаженства. Он снова находился при исполнении служебных обязанностей. И при этом не гонялся за мелкими уличными воришками, не выписывал штрафы за нарушение правил дорожного движения, а преследовал преступника, подозре­ваемого в двойном убийстве. Пока Ева на бешеной ско­рости нервно вела машину, Трухарт старался запечатлеть в своем сознании каждую деталь расследо­вания, чтобы было что когда-нибудь рассказать внукам. Вот эту дикую скорость, мелькание огней, неожидан­ные толчки и прыжки автомашины, которую его лейте­нант время от времени ставила почти на дыбы, первой стартуя на светофоре или взлетая на высокий подъем. Он прислушивался к спокойному ровному голосу Пибоди, которая координировала по рации их действия со всеми подразделениями полиции, и с обожанием вни­мал низкому Евиному голосу, когда она ругалась, как извозчик, обгоняя очередных «придурков».

Ева осадила машину лишь около здания вокзала.

– Пибоди, Трухарт, за мной! Посмотрим, что нам преподнесут транспортники.

При входе в здание их ждали два офицера транс­портной полиции. Оба встали навытяжку, когда Ева достала свой полицейский значок.

– Как наши дела?

– Ваш подозреваемый здесь, лейтенант. Второй нижний уровень, крыло «В». Там очень много пассажиров: все билеты на экспресс в Торонто были проданы. Мы проверили магазины, кафе и рестораны, расположенные на вокзале или около него, расставили людей около всех лифтов, переходов и входных дверей. Там его и засекли.

– Хорошая работа.

Она направилась внутрь здания, которое больше на­поминало гудящий муравейник.

– Лейтенант, Фини и Макнаб подъезжают сюда, – сообщила Пибоди.

– Объясни им, как нас найти. У нас нет данных, что он вооружен, но в своих действиях мы будем исходить из этого предположения. – Она решительным шагом пошла по огромному залу, рассекая суетящуюся толпу людей, снующих во все стороны. – Предупреди старшего офицера группы транспортной полиции, что мы направляемся к ним за фигурантом.

– Капитан Стюарт, сэр, – сказала Пибоди, протя­гивая Еве рацию.

– Капитан? Это лейтенант Даллас.

– Он у нас ловушке, лейтенант. Диспетчер только что сообщил о задержке отправления поезда двенадцать ноль пять в Торонто.

– Где наш подозреваемый?

Голос невидимой женщины-офицера стал тверже:

– Мы потеряли визуальный контакт с ним. Он не выходил – подчеркиваю, не выходил! – из патрулируемой зоны. Наши камеры слежения продолжают ощупы­вать каждый уголок здания. Мы найдем его.

– Надеюсь, – бросила в трубку Ева. – Сообщите своему начальству, что прибыла группа из Департамен­та специальных расследований, которая берет на себя выполнение операции. Сотрудничество и любая полезная помощь приветствуются.

– Это моя площадка, лейтенант. И здесь коман­дую я.

– Фигурант подозревается в двойном убийстве, так что транспортная полиция может играть во всем этом лишь вспомогательную роль. Таковы правила, которые мы обе знаем. Давайте займемся делом. Поспорим о том, кто выше писает, потом. – Ева немного подождала, прежде чем продолжить. – Мы приближаемся ко второму нижнему уровню. Пожалуйста, сообщите об этом вашим людям. Оружие должно быть наготове, но при­менять его можно только в крайнем случае, если будет непосредственная угроза гражданским лицам. Подтвер­дите получение информации.

– Я отлично знаю, как проводить подобные опера­ции! Меня проинформировали уже, что объект может быть вооружен.

– Мы не знаем этого наверняка, но не следует ис­ключать такую возможность. Надо провести все максимально тихо, капитан, – это самое главное. Здесь мно­жество простых граждан. Постарайтесь не занимать ка­нал: я еще с вами свяжусь.

Ева сунула рацию в карман.

– Пибоди, ты все слышала?

– Да, сэр. Ей хочется славы. «Сегодня вечером под­разделение транспортной полиции Нью-Йорка под ко­мандованием капитана Стюарт задержало главного подозреваемого в убийстве Ричарда Драко. Подробный иллюстрированный репортаж в одиннадцать часов».

– А какова наша задача?

– Опознать, задержать и отправить в тюрьму объект. Желательно целиком, а не по частям. И без жертв среди гражданского населения.

– Вы все поняли, Трухарт?

– Да, сэр.

Ева сразу заметила транспортных полицейских, ко­торые прочесывали крыло «В». А вокруг, по платформе и прилегающим к ней коридорам и переходам, сновали в хаотичном хороводе люди, курсируя между магазина­ми, барами и кафе. Она вдруг отчетливо ощутила запах еды, теплый запах человеческого быта. Кричали дети. Последний хит сезона – грохочущая песня в стиле рок – гремел из чьего-то магнитофона, явно нарушая все правила поддержания тишины и порядка в общественных местах. С ним безуспешно пыталась соперничать небольшая группа уличных певцов, расположив­шаяся в уголке.

В море лиц Ева видел озабоченность, возбуждение и скуку. Она испытала лишь легкую досаду, заметив, как мальчишка-карманник вытащил бумажник у одно­го солидного господина.

– Трухарт, ты – единственный, кто его видел в но­вом обличье. Держи глаза широко открытыми. Нам на­до взять его по-тихому, но при этом нельзя терять вре­мени. Чем больше будет опаздывать поезд, тем более нервно будет вести себя Стайлс. Неизвестно, на что он может решиться в такой ситуации.

– Даллас, Фини и Макнаб уже здесь.

– Да, я вижу их. Черт возьми, это место похоже на муравейник. Нам надо рассредоточиться. Пибоди, ты берешь левую часть. Трухарт, ты – правую. Поддерживайте визуальный контакт.

Взяв на себя центральный сектор, Ева врезалась в плотную толпу, рассекая ее, как ледокол, и вниматель­но вглядываясь в лица людей. В туннель въехал поезд южного направления, обдав всех волной горячего воз­духа. Она обратила внимание на носильщика, профес­сиональная бляха которого так стерлась, что на ней практически невозможно разобрать номера. Ева уже со­бралась сделать ему замечание, но в этот момент услы­шала крик, грохот выстрела и звон разбившегося стекла витрины одного из магазинов. Она тут же заметила Стайлса, пробирающегося через охваченную паникой толпу мечущихся людей. Его преследовал один из поли­цейских транспортной полиции.

– Не стрелять! – закричала Ева, доставая одновременно рацию и пистолет. – Стюарт, прикажи своим людям немедленно прекратить стрельбу! Объект загнан в угол и никуда не денется! Не применять оружие!

Локтями, ногами и коленями она прокладывала се­бе дорогу через ошалевшую массу людей. Краем глаза Ева увидела, как кто-то упал рядом с ней, изредка она ловила дикие взгляды и поднятые в угрожающих жестах кулаки. Стиснув зубы, она рвалась вперед, не обращая внимания ни на что.

На нее накатила очередная волна пассажиров, которые жужжали, как разъяренные пчелы, бившиеся в стекло закрытого окна. Внезапно она почувствовала, как что-то горячее обожгло ей щеку, и теплая жидкость потекла по шее вниз.

И в этот момент Ева увидела Стайлса, который ба­рахтался, пытаясь выбраться из кучи людей. Затем ее взгляд уловил Трухарта. Его длинные ноги позволяли ему двигаться довольно быстро, а у Евы были только ее собственные, которые уже к тому же сильно болели.

Через секунду она заметила рядом с собой какое-то резкое движение.

– Нет! Не стрелять!

Ее громкий приказ прозвучал как выстрел над мечу­щейся толпой. Даже прыгнув на транспортного поли­цейского, она все равно продолжала взглядом держать цель, мысленно определяя расстояние.

В тот же момент Трухарт собрал все силы и бросил­ся вперед. Толпа расступилась перед ним и тут же сомк­нулась снова, однако Ева успела заметить, как он прыг­нул на спину убегающего Стайлса. Сила инерции сбро­сила их обоих вниз с платформы прямо на рельсы.

– Нет! Бога ради, нет! – Ева оттолкнула местного полицейского и подбежала к краю платформы. – Задержите прибытие поездов северного направления! – кричала она в рацию. – На путях раненые люди! Оста­новите все поезда! О боже! Боже мой!

Комок тел, лужи крови… Ева спрыгнула на рельсы, почувствовав боль в ноге. И лишь когда нащупала пульс на шее Трухарта, она смогла вздохнуть с облегчением.

– Черт побери, черт побери! Раненый офицер на рельсах! – Ее надтреснутый сухой голос рвал динамик рации. – Офицер полиции на рельсах! Необходима немедленная медицинская помощь: вокзал, второй ниж­ний уровень, крыло «В». Захватить эвакуационные средства. Офицер и подозреваемый разбились.

Она сорвала с себя куртку и набросила ее на зали­тую кровью грудь молодого полицейского. Затем попы­талась пережать сосуды на бедре, из которого фонтаном хлестала кровь.

Рядом с ней приземлился Фини.

– О боже! Насколько плохи дела?

– Плохи. Он очень сильно расшибся, приземлившись прямо на этот чертов рельс. Черт побери, я была всего в шаге от него! Я опоздала всего на один шаг! Его нельзя переносить без специальных средств, стабилизи­рующих положение тела. Где «Скорая помощь»? Где эта чертова «Скорая помощь»?

– Уже в пути. Скоро будет здесь. А как Стайлс?

Приказав себе держаться, Ева подползла к Стайлсу, который лежал лицом вниз, и проверила у него пульс.

– Жив. Основной удар пришелся не на него. Но он без сознания, видимо, от шока.

– У тебя кровь на лице, Даллас.

– В меня попал осколок стекла, вот и все. – Она вытерла щеку тыльной стороной ладони, смешивая свою кровь с кровью Трухарта. – Когда я закончу со Стайлсом… – Она замолчала, уставившись на юное, бескровное лицо Трухарта. – Боже, Фини, он еще со­всем ребенок!

ГЛАВА 17

Ева ворвалась в помещение «Скорой помощи», на ходу расталкивая врачей и санитаров. Она кричала, ру­галась, требовала и наконец сквозь собственные крики и возражения врачей услышала что-то про серьезные множественные переломы и внутреннее кровоизлия­ние.

Когда Ева открыла ударом ноги дверь в приемную, ей преградила дорогу огромных размеров медсестра, чья блестящая темная кожа резко контрастировала с блед­но-голубым халатом.

– Отойдите в сторону! Там мой человек!

– Нет, это вы отойдите в сторону. – Сестра поло­жила свою огромную руку Еве на плечо. – Дальше раз­решено проходить только медицинскому персоналу. Кстати, у вас серьезная рана на лице. Сейчас вами зай­мется хирург. Он обработает и зашьет вам щеку.

– Я могу обработать рану и сама. Видите ли, этот парень там, у вас, – мой подчиненный. Я его лейте­нант.

– Ну что ж, лейтенант, теперь над ним не ваша власть: дайте возможность врачам спокойно делать свое дело. – Она достала опросный лист больного. – Если вы действительно хотите нам помочь, дайте мне все его данные.

Ева подошла к стеклянной стене приемного покоя, но перестала рваться внутрь. Сейчас она ненавидела их всех. То, что она видела через стекло – хаотическое движение врачей в зеленых халатах и медсестер в голу­бых, – казалось ей бессмысленным. Они что-то делали с Трухартом, который без сознания и признаков жизни лежал на смотровом столе.

– Лейтенант, – голос медсестры помягчел, – давайте поможем друг другу. Мы обе хотим одного и того же. На­зовите мне все данные, которые знаете о пациенте.

– Трухарт… Боже, а как его зовут, Пибоди?

– Трой, – сказала Пибоди из-за ее плеча. – Его зо­вут Трой. Ему двадцать два года.

Ева прислонилась лбом к холодному стеклу, закры­ла глаза, и перед ней вновь проплыли картины только что произошедшей трагедии.

– Мы занимаемся им, – сказала медсестра. – А вам сейчас необходимо заняться своей раной. Срочно идите в кабинет номер четыре. – Она открыла дверь и присоединилась к группе хирургов.

– Пибоди, свяжись с его семьей. Переговори с пси­хологами, может быть, им придется подъехать сюда.

– Хорошо, сэр. Фини и Макнаб следят за Стайлсом. Он в соседней комнате.

В больницу продолжали прибывать машины «Скорой помощи» с ранеными людьми, которые пострадали от давки на вокзале. Эта трагедия значительно прибавила работы врачам, которые штопали раны, ставили на место вывихнутые и сломанные кости, залечивали ушибы.

Ева отошла от стекла, чтобы без помех переговорить с начальством и проинформировать его о происшед­шем. После рапорта Уитни она позвонила домой.

– Рорк?

– Наконец-то! Ты где?

– Я в больнице…

– Где? В какой? Ты ранена?

– Больница имени Рузвельта. Слушай…

– Я немедленно выезжаю.

– Нет, подожди. Со мной все в порядке. Но я, ка­жется, потеряла человека. – Ева с трудом сдерживала слезы. – Он совсем мальчишка! Сейчас над ним рабо­тают врачи. Мне надо быть здесь, пока… Мне надо быть здесь.

– Я уже еду, – повторил он.

Она хотела возразить, но лишь кивнула головой:

– Ладно, спасибо.

Из приемного покоя вышла уже знакомая медсестра.

– Почему вы не в кабинете номер четыре?

– Как состояние Трухарта?

– Они делают все возможное и стараются стабили­зировать его состояние. Вскоре его перевезут в опера­ционную. После того как вам обработают рану на щеке, я провожу вас в комнату посетителей.

– Я хочу получить полный доклад о состоянии Тру­харта!

– Вы его получите. После того как вам обработают рану.

Ожидание было хуже всего. У Евы оказалось слиш­ком много времени, чтобы заново все вспомнить, про­играть и обдумать. Она теперь со всей ясностью видела допущенные ошибки, и это сводило ее с ума. Ева про­сто органически не могла спокойно сидеть и ждать. Она постоянно ходила по комнате, пила жиденький кофе и подолгу стояла у окна, глядя невидящими глазами на стену противоположного крыла больницы.

– Он еще совсем молодой, у него должен быть крепкий организм, – начала Пибоди, потому что не могла больше сидеть молча и наблюдать мучения своей начальницы. – Природа на его стороне.

– Мне следовало отослать его домой! Его нельзя было брать с собой на задержание. Не было никакой необходимости брать с собой на такую сложную операцию новичка.

– Вы же хотели, чтобы он начал приобретать опыт.

– Опыт? – Она резко обернулась и уставилась на Пибоди сверкающими от гнева глазами. – Я рисковала его жизнью! Я поставила его в ситуацию, к которой он не был подготовлен. Он пострадал. И я одна несу ответ­ственность за это.

– Ну, зачем вы так себя изводите?! – Пибоди ре­шила, что клин клином вышибают. – В конце концов, он полицейский. Когда надеваешь на себя форму, ты знаешь, что твоя работа связана с риском. Он был на службе, а это означает постоянно находиться под угро­зой, рисковать собственной жизнью. Если бы я отпра­вилась в левый сектор, а не в правый, то я бы сделала то же самое, что и Трухарт. И лежала бы сейчас вместо не­го на операционном столе. И меня бы крайне оскорби­ло сознание того, что вы в это время рассуждаете, имела ли я право участвовать в этой операции, то есть выпол­нять свою работу.

Ева промолчала и, покачав головой, вновь направи­лась к автомату для приготовления кофе, который, ка­жется, уже готов был взорваться от перегрева.

– Хорошо сказано. – Рорк подошел и положил ру­ку на плечо Пибоди. – Ты просто клад!

– Я не могу спокойно смотреть, как она себя изво­дит.

– А она не может иначе, такая уж натура.

– Да, кажется, вы правы. Я пойду поговорю с Макнабом, выясню, как там состояние Стайлса. Может быть, вы прогуляетесь с ней на свежем воздухе? Там и поговорите. А то она мечется здесь, как тигр в клетке собственных переживаний и мыслей.

– Я посмотрю, что могу для нее сделать. – Рорк пе­ресек комнату и подошел к Еве. – Если ты будешь про­должать пить этот кофе, то у тебя в желудке образуется такая язва, что в нее можно будет просунуть руку. Ты устала, лейтенант. Давай присядем.

– Я не могу! – Оглянувшись, Ева увидела, что они остались в комнате одни, и тут силы оставили ее. – О боже! – пробормотала она, зарывшись лицом в грудь Рорка. – У него была такая счастливая глупая улыбка, когда я сказала ему, что беру его с собой на операцию! Мне казалось, что я смогу его прикрыть, но затем си­туация вышла из-под моего контроля. Люди в панике кричали и давили друг друга, я никак не могла про­браться через толпу к нему. Я не успела пробраться к нему вовремя!

Рорк слишком хорошо ее знал, чтобы что-нибудь говорить. Он просто крепко обнимал Еву и ждал, когда она выговорится.

– Мне надо знать, как там у него дела, – сказала она, глядя ему в глаза. – У тебя тут есть какие-то связи? Воспользуйся ими, постарайся узнать, что там происхо­дит в операционной, а?

– Хорошо. – Он взял у нее из рук неизвестно ка­кую по счету чашку кофе и отставил ее в сторону. – Посиди здесь несколько минут. Я пойду попробую воспользоваться своими знакомствами.

Ева выдержала на стуле целую минуту, потом вско­чила и налила себе очередную чашку кофе. В этот мо­мент в комнату вошла незнакомая женщина. Она была высокой и стройной, как Трухарт. И у нее был такой же открытый бесхитростный взгляд.

– Извините, – осмотревшись в комнате, обрати­лась она к Еве. – Я ищу лейтенанта Даллас.

– Я Даллас.

– Ну, конечно же! Мне следовало вас сразу узнать. Трой мне так много рассказывал о вас… Я – Полин Трухарт, мать Троя.

Ева ожидала паники, горя, гнева и требований, а вме­сто этого Полин Трухарт просто подошла к ней и взяла за руку.

– Миссис Трухарт, я очень сожалею, что ваш сын оказался раненым при исполнении служебных обязан­ностей. Я хотела бы, чтобы вы знали: он с честью выполнил свой долг в очень сложной ситуации.

– Он был бы так счастлив, если бы услышал эти ва­ши слова! Он просто восхищается вами. Это правда. И я надеюсь, вас не смутит мое признание, что Трой даже немного влюблен в вас. Уверена, что вы правильно поймете это.

Ева почувствовала, как у нее перехватило горло, и поставила стаканчик с кофе на стол.

– Миссис Трухарт, я была начальником вашего сы­на, когда он получил ранения. Это произошло у меня на глазах, но я….

– Да, я знаю. Ваши сослуживцы, которые приходи­ли ко мне, все рассказали. Я только что говорила с вра­чами. Они делают все, чтобы спасти его. Я уверена, что с ним все будет в порядке. – Она улыбнулась и, не от­пуская Евину руку, подвела ее к стулу. – Если бы дела обстояли иначе, мое материнское сердце подсказало бы мне. Знаете, он для меня – все в этой жизни.

Ева машинально опустилась на стул, глядя снизу вверх на стоящую перед ней женщину.

– Он молодой, – пробормотала она. – У него силь­ный здоровый организм. Он все выдержит и переборет.

– Да, он настоящий боец. Сколько я его помню, он всегда хотел быть полицейским. Эта форма так много значит для него! Он очень хороший мальчик, лейтенант, и никогда не доставлял мне никаких беспокойств, только радость. – Она посмотрела на дверь. – Я не мо­гу думать о том, что ему сейчас очень больно…

Ева покачала головой.

– Я думаю, что он с самого начала не чувствовал никакой боли. Когда я подошла к нему там, он был без сознания.

– Это хорошо, так легче. Спасибо вам.

– Как вы можете благодарить меня?! Это из-за меня он оказался в таком положении!

– Не казните себя. – Полин опять взяла Еву за ру­ку. – Вы прекрасный командир и начальник, который очень заботится о своих подчиненных. Мой сын мечтал служить под вашим началом. Служить людям и защи­щать их… Правильно я говорю?

– Да.

– Я всегда очень тревожусь о нем. У вас очень бес­покойная работа – для ваших близких, которые вас лю­бят: служить и защищать. Но я верю Трою. Безоговорочно. Уверена, что ваша мать сказала бы о вас то же самое.

Ева откинулась на стуле и постаралась собрать всю свою волю, чтобы не дать чувствам выплеснуться наружу.

– У меня нет матери.

– О, извините меня. – Полин дотронулась до обру­чального кольца на пальце Евы. – И все же есть чело­век, который вас любит. И верит вам.

– Да. – Ева подняла голову и встретилась глазами с входящим в комнату Рорком. – Думаю, что это так.

– Миссис Трухарт, – Рорк быстро подошел к ним. – Мне только что сообщили: скоро вашего сына переве­зут из операционной в палату.

Ева почувствовала, как у Полин задрожала рука.

– Вы врач?

– Нет. Я муж лейтенанта Даллас.

– О… А они не сказали вам, как Трой… как его со­стояние?

– Оно стабилизировалось. Они надеются, что все будет в порядке. Вскоре к вам придет один из хирургов, которые его оперировали, все подробно расскажет.

– Спасибо вам. Мне сказали, что на этом этаже есть часовня… Я пойду туда и помолюсь, пока они не осво­бодятся. Лейтенант, вы выглядите очень усталой. Ду­маю, Трой не будет возражать, если вы поедете домой и немного отдохнете.

Когда они с Рорком вновь остались одни, Ева обессиленно закрыла лицо руками.

– А теперь расскажи мне то, что ты не сказал при ней. Говори все без утайки, как оно есть.

– Их беспокоит травма позвоночника.

– Он останется парализованным на всю жизнь?

– Они надеются, что это временно, из-за опухоли от сильного удара. Но даже если окажется, что дело намного серьезнее, у них есть в арсенале специальные методики лечения. Так что вероятность полного выздо­ровления достаточно велика.

– Он должен остаться полицейским! У тебя есть знакомые специалисты?

– Я уже побеспокоился об этом.

Не меняя позы, она слегка наклонилась к нему.

– Я буду тебе обязана по гроб жизни.

– Не обижай меня, Ева.

– Ты видел его мать? Видел, какая это женщина? Какая сильная и мужественная женщина! Таких просто не бывает.

Рорк взял ее за запястья и оторвал руки от лица.

– Посмотрись в зеркало.

Ева покачала головой.

– Она очень любит его. Всей душой желает ему сча­стья и благополучия. Уверена, она с радостью отдаст за него свою жизнь…

– Материнская любовь – очень мощная сила, – заметил Рорк.

Ева повернулась к нему:

– А ты часто вспоминаешь свою мать?

Он задумался, и на его лице отразилось сомнение.

– Я собирался сказать «нет», но это был бы обман. Я действительно иногда о ней вспоминаю. Последние годы я порой думаю, где она и что с ней.

– А почему она оставила тебя?

– Я знаю, почему она меня оставила. – Его голос звучал резко. – Ей не нужна была лишняя обуза.

– А я не знаю, почему моя мать оставила меня. Ду­маю, что это еще хуже – не знать, почему тебя бросили. И не помнить… – Она тяжело вздохнула, разозлясь на себя. – Ладно, хватит заниматься пустым словоблуди­ем. Надо будет спросить Карли о ее матери.

Ева решительно поднялась, постаравшись отбро­сить усталость.

– Я хочу выяснить, как там себя чувствует Стайлс, и допросить его, если он в сознании. Потом я собираюсь заехать в управление, написать рапорт обо всем происшедшем. Утром мне предстоит неприятный раз­говор с начальством.

Рорк тоже поднялся, озабоченно глядя на жену. Она была бледна, глаза лихорадочно блестели. Черты лица заострились, четче обозначились морщинки и темные круги под глазами.

– Тебе надо поспать.

– Попробую вздремнуть немного в управлении. В любом случае, если ничего не изменится, все закон­чится через несколько часов. Вот тогда и я отдохну не­много.

– Когда все закончится – давай куда-нибудь по­едем. Тебе не помешало бы немного погреться под сол­нышком.

– Я подумаю об этом.

Они были одни в комнате, и Ева позволила себе по­целовать мужа.

В семь десять Ева была в кабинете Уитни. Держа пе­ред собой ее рапорт, он внимательно слушал устный до­клад.

– Врач утверждает, что Стайлса можно будет до­просить после полудня. К этому времени он придет в себя. Его состояние стабильно. А вот полицейский Трухарт находится в тяжелом состоянии. У него пока не восстановились полностью все рефлексы, и он не при­шел в сознание. Я бы хотела просить вас отметить Трухарта в приказе за смелость и безупречное выполнение задания. Именно благодаря его быстрым и умелым дей­ствиям, несмотря на угрозу личной безопасности, уда­лось задержать подозреваемого. Ранения, которые он получил во время операции, объясняются не его ошиб­ками, а моими.

– Вы написали об этом в своем рапорте. Должен сказать, что с вашим выводом я не согласен.

– Сэр, Трухарт проявил мужество и находчивость в сложной и опасной ситуации!

– Я не об этом. – Он откинулся в кресле. – Вы по­разительно сдержанны в своем рапорте и устном докла­де. А разве вам не мешало несвоевременное обсуждение хода операции лично с капитаном Стюарт? Если это не так, я вынужден буду наказать вас за то, что в ходе опе­рации вы совершенно не контактировали с капитаном Стюарт. Сейчас ее руководство делает ей выговор. Вам не кажется, что этого недостаточно?

– Не мне об этом судить.

– Поразительно сдержанны! – вновь повторил он. – Она все испортила. Из-за ее нежелания признать ваше руководство операцией, из-за ее отказа выполнять ваши приказы и команды – кстати, весьма разумные и своевременные – на нее ложится ответственность за десятки раненых, сотни тысяч долларов ущерба от разрушений, за то, что подозреваемый чуть не сбежал, и, наконец, за то, что тяжело ранен один из моих офице­ров. – Он наклонился вперед и проговорил сквозь зу­бы: – Вы полагаете, что я должен оставить все это без последствий?

– Вы поразительно сдержанны, сэр.

Уитни издал какой-то булькающий звук, который с некоторой натяжкой можно было бы назвать смехом.

– Вы сообщили капитану Стюарт, что полностью отвечаете за проведение операции и что оружие должно применяться только при исключительных обстоятельствах?

– Да, сэр, я сообщила.

– Капитан Стюарт будет сурово наказана, я вам это обещаю. Она будет рада остаться постовым полицей­ским, когда расследование будет завершено. Будьте в этом уверены.

– Трухарту двадцать два года. – Этот камень тяже­лым грузом лежал у Евы на сердце.

– Я знаю это. Я знаю, как себя чувствует офицер, когда его подчиненный попадает в беду. Выбросьте это из головы, лейтенант, и займитесь своим делом. Садитесь.

Когда Ева выполнила его приказание, он посмотрел на нее внимательно и отложил рапорт в сторону.

– Когда вы последний раз спали?

– Я себя нормально чувствую.

– Как только мы закончим разговор, вы отправи­тесь спать на два часа. Это приказ. А теперь расскажите мне об Анне Карвелл. Вы считаете ее важным элемен­том в этом деле?

– Все нити ведут к ней. А любая необорванная нить расследования является важным элементом.

– Вы имеете в виду ее отношения с Кеннетом Стайлсом и Ричардом Драко?

– В этом деле множество пересекающихся связей, и они образуют огромное количество треугольников, ко­торые приходится игнорировать. Но все складывается так, что именно Стайлс организовал убийство Драко и последующее за ним убийство Квима. Однако существу­ет еще масса людей, которые имели мотивы и возможно­сти совершить эти преступления. Нельзя пока с абсо­лютной уверенностью сказать, что убийца – Стайлс, бо­лее того – что убийца действовал один. Кстати, прежде чем я вышла на него, я собиралась просить ордер на арест некой Карли Лэндсдоун за фальшивое свидетель­ство о рождении.

– Поспите два часа, а затем повстречайтесь с судьей Левинским. Большинство судей не любят выдавать ор­дера на арест по такому незначительному поводу. Но вам, может быть, повезет, особенно если сможете пой­мать его сразу после обеда.

Ева собиралась честно выполнить приказ. В конце концов, если ей удастся растянуться под одеялом хоть на какое-то время – возможно, ее мозги прояснятся и она что-нибудь придумает.

Она закрыла дверь в свой кабинет, заперла ее и про­сто улеглась на полу, подстелив одно одеяло и накрыв­шись другим. Но прежде чем она успела закрыть глаза, раздался звонок мобильного телефона.

– Да, слушаю.

– Доброе утро, лейтенант.

– Не издевайся, – пробормотала она, привставая на локте. – Я только что прилегла.

– Это хорошо. – Рорк попытался по голосу опреде­лить ее состояние. – Однако было бы лучше, если бы ты лежала в постели дома, а не на полу в своем кабинете.

– Ты что, знаешь все на свете?

– Я знаю тебя. Именно поэтому я и решил позво­нить. Вчера вечером я не сообщил тебе об одной вещи. Я обнаружил в файле Карли Лэндсдоун имя женщины, которая ее родила.

– Черт возьми, Рорк! Я же велела тебе не лезть в это дело!

– Я не подчинился. Ты накажешь меня потом. Так вот, имя матери – Анна Карвелл. Она родила ее в част­ном родильном доме в Швейцарии. Свидетельство о рождении и документы об отказе от ребенка были абсо­лютно законными и выполнены по всем правилам. Ей предоставили полагающиеся двадцать четыре часа на то, чтобы изменить свое решение, но она этим не вос­пользовалась и сразу подписала необходимые бумаги. В качестве отца она записала Ричарда Драко и предста­вила, как требует закон, необходимый документ, что он был проинформирован о ее беременности и решении рожать, а также ознакомлен со свидетельством о рожде­нии и отказе от ребенка.

– Он был проинформирован о рождении нормаль­ного здорового ребенка?

– Да. Все документы оформлены надлежащим об­разом. Драко знал, что у него появился ребенок, девоч­ка. Генетический тест подтвердил, что ребенок его. У него это не вызвало никаких возражений.

Ева прилегла на свою импровизированную аскети­ческую постель, чтобы как-то переварить полученную информацию, а Рорк между тем продолжал:

– Приемные родители указаны в этих документах, но без имен и фамилий. Можно ознакомиться с их ме­дицинскими, культурными и этническими данными, а также с интеллектуальными, сенсорными и моторными способностями. Из всего этого складывается очень чет­кая и ясная картина. Кстати, приемные родители также могли получить всю запрошенную информацию, вклю­чая настоящие имена родителей ребенка. Правда, я не нашел в файлах никаких данных, что они делали такие запросы.

– Очень интересно… Значит, что же мы имеем? Карли могла все знать с самого начала, а могла просто сопоставить все факты и догадаться, что Драко является ее отцом. Впрочем, не исключено, что она вообще ни­чего не знает… Мне нужно как можно скорее погово­рить с ней!

– Ты выяснишь все потом. А сейчас ложись спать.

– Ладно. Напомни мне надрать тебе задницу за на­рушение закона о закрытой электронной информации.

– Я с нетерпением жду этого.

Ева постаралась заснуть, думая об отцах и дочерях, об обманах и убийствах. Она проснулась от старого кошмара, с криком ужаса, вся покрытая липким потом. В голове стучало. Сев на своем импровизированном ло­же, она прижала колени к подбородку, пытаясь побо­роть подступившую тошноту. Ей понадобилось не­сколько мучительных секунд, чтобы осознать, что стук раздается не только в ее голове. Часть его исходила от двери в кабинет.

– Да. Подождите… Черт побери!

Ева встала на колени, пытаясь восстановить дыха­ние, потом поднялась на ноги и, дождавшись, когда они перестанут дрожать, распахнула дверь.

– Ну, что надо?

– Вы не отвечаете на телефонные звонки, – быстро сказала Пибоди; ее лицо все еще светилось утренним румянцем. – Я пыталась… С вами все в порядке? Вы выглядите… нездоровой.

– Я спала.

– Ой, извините! – Пибоди расстегнула пальто. Ее последняя попытка сбросить вес сводилась к тому, что она выходила на станции метро за пять кварталов до ра­боты и шла пешком. А в это утро зима решила напом­нить о себе резким похолоданием. – Я пришла в управ­ление и столкнулась в дверях с Уитни. Он направлялся в больницу.

– Трухарт? – Ева схватила Пибоди за руку. – Он умер?!

– Нет. Он пришел в сознание. Уитни сказал, что узнал об этом двадцать минут назад, и это самая прият­ная новость за последнее время. Вводимые ему лекарст­ва помогают, у него нет паралича, и он находится сей­час в удовлетворительном состоянии.

Напряжение последних часов слегка отпустило Еву, и она почувствовала нервную дрожь.

– Слава богу, все хорошо. Мы зайдем к нему, когда поедем снимать допрос со Стайлса.

– Многие в управлении бросились покупать цветы. Все очень хорошо относятся к Трухарту.

– Ладно. Помоги мне, пожалуйста. – Ева села за стол. – Сделай кофе, я чувствую себя абсолютно разби­той.

– Вы так и не уходили? Когда вы отсылали меня, вы сказали, что тоже собираетесь домой.

– Я лгала. Так что с кофе? Кстати, я получила ин­формацию от одного анонимного источника… Нам те­перь надо побеседовать с Карли Лэндсдоун.

Пибоди подошла к кофеварке и включила ее.

– Полагаю, что вашей помощнице не следует инте­ресоваться, как зовут этот анонимный источник?

– Моей помощнице следует сделать мне кофе, пока я не перерезала ей глотку!

– Я уже делаю, – пробормотала Пибоди. – Но по­чему вдруг сейчас возникла необходимость допраши­вать Карли?

– Мне только что удалось выяснить, что Ричард Драко – ее настоящий отец.

– Но они же были… – На лице Пибоди отразилась целая гамма самых противоречивых чувств. – Вот черт!

– Ты умеешь иногда быть очень красноречивой, – сказала Ева, принимая из ее рук кофе. – Мне надо по­ложить на стол судье Ленинскому официальный запрос на разрешение проникнуть в закрытые файлы. Надо обязательно получить официальное разрешение, ина­че… – Она замолчала, прерванная телефонным звон­ком.

– Лейтенант Ева Даллас?

Голос был незнакомый, в нем чувствовался легкий французский акцент.

– Именно так.

– Лейтенант Даллас, меня зовут Анна Карвелл. Я бы хотела поговорить с вами по очень важному делу. И как можно скорее.

– Я искала вас, мисс Карвелл.

– Я предполагала это. Вы смогли бы встретиться со мной в моем отеле? Я остановилась в «Паласе».

– Популярное местечко. Я буду у вас через двадцать минут.

– Спасибо. Я полагаю, что смогу прояснить вам множество разных вопросов.

– Дева Мария! – Пибоди чуть не пролила свой ко­фе, когда Ева положила трубку. – Мы ищем ее по всему свету, а она сама идет к нам в руки!

– Да, миленькое совпадение. – Ева решительно поднялась из-за стола. – А я не люблю совпадений.

ВСКРЫТЬ ПОСЛЕ МОЕЙ СМЕРТИ

Да, это замкнутый круг, из которого существует только один выход. Никто не хочет потерять вкус к жизни, даже вынужденно. Особенно вынужденно. Таблетки могут дать легкий выход из этого порочного кру­га. На крайний случай, конечно, но быстро и безболез­ненно. Если дело идет к тюрьме, смерть предпочтитель­нее.

Жизнь – это постоянный выбор. Дорога никогда не бывает прямой, пока не подведет к моменту, когда жизнь уже не приносит ни радости, ни печали. Мне всегда удавалось делать выбор, который был, по-моему, правильным, хотя многих он удивлял. Однако – лучше или хуже – это был мой собственный выбор. Я несу полную ответственность за свои поступки.

Даже за Ричарда Драко. Нет, особенно за Ричарда Драко! Его жизнь состояла не из серии выборов, а из смеси жестокости и подлости, большей или меньшей. Все, к чему он прикасался, тут же подвергалось разру­шению. Его смерть не вызывает у меня сожаления. Все, что он делал в своей жизни, – сознательно, бездушно и жестоко – требует возмездия. Если бы мне представи­лась возможность все повторить, у меня не было бы ко­лебаний и сомнений. Я не буду притворяться, будто ис­пытываю угрызения совести, освободив людей от кро­вопийцы. И то, что он испытывал боль, сильнейшую боль и осознанный страх в тот момент, когда нож вошел в его сердце, доставляет мнерадость.

Я, пожалуй, сожалею, что имею отношение к смер­ти Лайнуса Квима. Но это было необходимо, видит Бог. Можно было бы, конечно, согласиться на шантаж и платить ему, но шантаж – это как болезнь, не так ли? Если уж она поразила тело, то поедает его, проявляясь в самые неподходящие моменты. Зачем же рисковать? Мне удалось сделать все, чтобы Квим не чувствовал бо­ли и страха, чтобы он умер в иллюзии удовольствия.

Но я отдаю себе отчет, что это не снимает с меня от­ветственности за лишение жизни другого человека.

Мне казалось, что все придумано безупречно и с вы­думкой: спектакль смерти Ричарда был поставлен при стечении огромного количества зрителей. Мне удалось учесть, что все окружавшие его люди имели основание желать ему зла. Это была очень удачная идея: настоя­щая Кристина Воул вонзает нож в черное и подлое сердце Леонарда Воула. Это был великолепный ход!

Я сожалею и прошу прощения у моих друзей и това­рищей за то, что они испытали неудобства, оказавшись, хотя и на короткое время, под подозрением. С моей стороны было глупостью, большой глупостью, надеяться, что дело не зайдет так далеко. Однако мне казалось, что, поскольку никто не пожалеет о Ричарде Драко, его смерть никого не заинтересует – кроме тех, кто прольет крокодиловы слезы на загримированные щеки на похоронах.

Но мне не удалось избежать ошибок. Эта смерть заинтересовала лейтенанта Даллас. Не из-за личности самого Ричарда, конечно: без сомнения, она уже разобралась в этой мерзкой личности. Но она служит закону. Мне кажется, это своего рода ее религия – каждое преступление, особенно убийство, должно быть наказано.

Понимание этого пришло ко мне слишком поздно, когда впервые удалось заглянуть ей в глаза. Недаром же вся моя жизнь прошла в изучении людей, попытках по­нять их суть и суметь это отобразить.

В конце замечу: мне было предначертано сделать это, этого желали мое сердце и душа. Мой долг выпол­нен. Мир избавлен от огромного зла.

Не это ли называется справедливостью?..

ГЛАВА 18

Анна Карвелл оказалась красивой женщиной с пре­красной фигурой – из породы тех, в которых влюбля­ются сразу и навсегда, и за которых так или иначе платят мужчины. У нее был чувственный рот с полными губа­ми, покрытыми блестящей нежной помадой, а кожа от­ливала бледным золотом, которое приятно оттеняло светло-рыжие волосы и карие глаза. Эта женщина наво­дила на мысли о медленном огне, который, однако, сильно обжигает.

Некоторое время она смотрела прямо в глаза Еве, затем быстро взглянула на Пибоди и открыла дверь, жестом приглашая войти в номер.

– Спасибо за то, что приехали так быстро. Уже пос­ле звонка я поняла, что это мне надо было приехать к вам.

– Никаких проблем.

– Надеюсь, вы простите меня за то, что я не знакома с вашими порядками. Мой опыт общения с людьми ва­шей профессии крайне ограничен и небогат. Я заказала шоколад… – Она пригласила их в гостиную, где на сто­лике стоял белый кувшинчик и две маленькие чашечки. – Вы составите мне компанию? На улице сегодня так холодно и промозгло… Я сейчас достану еще одну чашку для вашей помощницы.

– Не беспокойтесь, – услышала Ева из-за спины голос Пибоди, который сопровождался тихим вздо­хом, – Не обращайте на меня внимания.

– Ну что ж, присядем?

Анна села на диван, аккуратно подобрав свою брон­зового цвета юбку, и начала разливать шоколад. В ком­нате играла медленная красивая музыка – что-то мелодичное выводила партия фортепьяно. Рядом с лампой стояла большая ваза с роскошными розами. Их аромат, смешиваясь с нежными духами хозяйки, наполнял ком­нату.

«Какая милая сценка из городской жизни», – поду­мала Ева.

– Я приехала в Нью-Йорк только вчера вечером, – начала Анна. – И обнаружила, что уже успела поза­быть, как мне нравился этот город. Его тепло, даже в та­кую нескончаемую зиму. Вы, американцы, умудряетесь заполнить собой все пространство, но вам и этого мало.

– Откуда вы приехали?

– Из Монреаля. – Она отпила глоток шоколада, держа чашку с истинно женским изяществом, которым Ева так восхищалась в Мире. – Лейтенант, я боюсь, что Кеннет не был до конца откровенен с вами во время вашей беседы. Надеюсь, вы не осудите его за это. Он бес­покоился обо мне.

– Миссис Карвелл, мне нужно ваше разрешение, чтобы включить магнитофон для записи нашего разго­вора.

– Ну конечно же, – кивнула она после легкого за­мешательства. – Пожалуйста. Я понимаю, что все долж­но быть оформлено официально.

– Включай запись, Пибоди.

Пока Ева зачитывала стандартный текст о правах и ответственности, глаза Анны сначала расширились от удивления, затем вновь потеплели. Похоже, ее это забавляло,

– Итак, я – подозреваемая?

– Это обычная процедура. Вы поняли права и обя­занности, которые я вам зачитала?

– Да, все очень понятно.

– Миссис Карвелл, зачем вы приехали в Нью-Йорк из Монреаля вчера вечером?

– Кеннет… Кеннет Стайлс позвонил мне. Ему было необходимо увидеть меня. Он был в отчаянии и расте­рянности. Он полагал, что вы подозреваете его в убий­стве Ричарда Драко. Но поверьте мне, лейтенант Даллас, это просто невозможно.

– Почему?

– Кеннет – добрый и порядочный человек.

– Этот добрый и порядочный человек так сильно избил двадцать четыре года назад Ричарда Драко, что тот слег в больницу, – заметила Ева.

Анна вздрогнула, и ее чашка стукнула о блюдце.

– Импульсивность молодости. Неужели человека можно преследовать за единственную глупость, кото­рую он совершил столько лет назад? Глупость, продиктованную любовью и заботой о другом человеке?

– Все, что мы когда-либо совершаем, преследует нас всю жизнь, миссис Карвелл.

– Я так не считаю. Мне известно по собственному опыту, что при определенной воле свою жизнь можно изменить. – На мгновение ее рука сжалась в кулачок, как будто иллюстрируя эту волю. – Лейтенант Даллас, когда я вчера вечером увидела Кеннета, он был напуган и подавлен. Я могу вам поклясться, что он никогда бы мне не позвонил, если бы совершил то, в чем вы его по­дозреваете.

– Во сколько вы с ним встретились?

– Около восьми часов вечера. Мы встретились в маленьком клубе. Кажется, он назывался «Бездомная кошка».

– Я знаю его.

– Мы разговаривали, потягивая вино… И он расска­зал мне тогда, что назвал вам мое имя и вы будете искать меня из-за моих давних кратковременных отношений с Ричардом. – Ее улыбка светилась таким же прекрасным светом, как и розы позади нее. – Он хотел меня предо­стеречь, чтобы я могла скрыться, избавив себя от неудобств подобной встречи. Я постаралась, как могла, успокоить его, и сказала, что сама поговорю с вами.

– Он больше не звонил вам?

– Нет. Я собиралась сама позвонить ему после нашего с вами разговора. Надеялась убедить Кеннета, что вы больше не подозреваете его в этом страшном преступлении.

– Прошлой ночью Кеннет Стайлс намеревался по­кинуть город. – При этих словах Ева внимательно по­смотрела на Анну. – Когда его попытались задержать, он бросился бежать, в результате чего получил ранения.

– Нет! – Анна непроизвольно схватила Еву за ру­ку. – Он ранен? Как тяжело? Куда вы его поместили?

– Он в больнице. Его состояние стабильно, и леча­щий врач надеется на полное выздоровление. Как вы думаете, миссис Карвелл, почему невиновный человек попытался сбежать?

Анна отпустила Евину руку, встала и подошла к за­шторенному окну. Некоторое время она молчала, вгля­дываясь куда-то вдаль, а когда вновь смогла говорить, ее голос уже не был таким спокойным и ровным.

– Ах, Кеннет… Возможно, вы правы, лейтенант: все наши поступки остаются с нами на всю жизнь и про­должают влиять на нее. Он сделал это ради меня, пони­маете? – Она повернулась спиной к окну, серое зимнее небо обрамляло ее силуэт. В глазах у нее стояли сле­зы. – Мне позволят увидеть его?

– Возможно. Скажите, Кеннет Стайлс знал, что вы забеременели, а потом родили ребенка от Ричарда Драко?

Голова Анны откинулась назад, как будто Ева уда­рила ее кулаком в лицо. Она нервно рассмеялась, но за­тем взяла себя в руки и снова села на диван.

– Я вижу, что вам очень многое известно. Да, Кен­нет знал. Он помог мне в очень тяжелой ситуации.

– Он знал, что Карли Лэндсдоун является этим ре­бенком?

– Он не мог знать имени, которое дали ей новые родители. Все файлы по этому делу были засекречены. Я не рассказывала никому, кроме юриста, который оформлял документы, куда и кто увез ребенка. Это на­ходилось только в засекреченных файлах, лейтенант! Какое отношение этот ребенок – ах, нет, уже взрослая женщина – может иметь к этому делу?

– Вы не поддерживали отношений с Карли Лэнд­сдоун?

– Это не было нужно ни мне, ни ей. Понятно – вы считаете, что я бессердечная лгунья…

Анна машинально взяла свою чашку шоколада, но пить не стала. Единственным признаком ее волнения была эта чашка, подрагивающая в руке.

– Я сама так не считаю, – сказала она через мину­ту. – Когда я обнаружила, что беременна, я была очень молода и сильно влюблена. Я все отдала Ричарду Драко. Он был моим первым мужчиной. Ему нравилось быть первым мужчиной… А я тогда практически ничего не знала о противозачаточных средствах.

Слегка пожав плечами, Анна наконец посмотрела на Еву.

– Когда я узнала, что ношу ребенка Ричарда, я вся трепетала от романтических надежд на счастливый брак с ним. Но очень скоро он превратил этот трепет в от­чаяние. Когда я ему все рассказала, он не разозлился на меня, не пришел в ярость – хотя, конечно, не было тех нежных слов и обещаний, которые я так радостно себе навоображала. Вместо всего этого он просто посмотрел на меня без всякого интереса, как на надоевшую иг­рушку. – Глаза Анны потемнели. – О, я никогда не за­буду, как он смотрел да меня! Он сказал мне, что это моя проблема, и если я жду от него, что он поможет мне в прерывании беременности, то я глубоко ошибаюсь. Я заплакала, конечно, и стала умолять его. Он обозвал меня нескольким грубыми словами, заявил, что я ему надоела, и оставил всю в слезах.

Она сделал глоток шоколада с абсолютно спокой­ным, даже бесстрастным, выражением лица.

– Вы поймете, надеюсь, почему я не оплакиваю его смерть. Он был самым отвратительным, самым страш­ным человеком, которого я когда-либо встречала. К несчастью, в тот момент своей жизни я не видела этого так хорошо, как сейчас. Я, конечно, сознавала, что он порочный человек, но с прекрасным слепым оптимиз­мом молодости верила, что смогу его переделать, – до того момента, когда он отвернулся от меня.

– Потом вы перестали верить в это.

– Конечно. Я перестала верить, что смогу изменить Ричарда Драко. Но мне казалось, что я просто не могу жить без него. К тому же я была очень напугана. Тогда мни едва исполнилось восемнадцать лет; я мечтала стать великой актрисой, и вдруг в одночасье все мечты были разбиты. Беременная, одинокая… Как мне было жить? – Анна снова помолчала, будто всматриваясь в свое прошлое. – В восемнадцать лет все воспринимает­ся острее. Вы помните себя в восемнадцать лет, лейте­нант Даллас? Вам, наверное, тоже казалось, что все в жизни прекрасно, а весь мир вращается вокруг вас? Не правда ли?

Ева не стала отвечать, сочтя этот вопрос риториче­ским, а Анна между тем продолжала:

– Я попыталась покончить жизнь самоубийством. Слава богу, мне это не удалось, хотя, если бы не Кеннет, который вовремя пришел, все повернулось бы иначе.

– Но ведь вы не прервали беременность, – замети­ла Ева.

– Нет. У меня было время успокоиться и все обду­мать. Когда я взяла в руки бритву, я не думала о ребен­ке. Только о себе. Но потом мне стало казаться, что судь­ба дает мне еще один шанс, и единственным способом выжить будет дать жизнь существу, которое созревало внутри меня. Ничего этого не было бы без помощи Кеннета. – Она выразительно посмотрела на Еву. – Он спас жизнь мне и ребенку. Он помог мне найти клинику в Швейцарии и юриста, который занимался усыновлени­ем детей. Он дал мне денег и протянул руку помощи.

– Он любил и любит вас.

– Да, – согласилась Анна просто и с грустью. – Самое большое сожаление моей жизни – я не могла и не могу в ответ полюбить его так, как он заслуживает. Его драка с Ричардом много лет назад была просто при­ступом бессильной ярости. И это ему очень дорого стоило.

– А что вы делали после того, как отдали ребенка на усыновление?

– Я вновь занялась устройством своей жизни. Я уже не мучилась мечтой стать великой актрисой. Мне боль­ше никогда этого не хотелось.

– Насколько мне известно, вы имели право регу­лярно получать информацию о ребенке…

– Я никогда не пользовалась этим правом. Я сдела­ла то, что считала лучшим выходом для нее и для меня. Она больше не была моей дочерью.

– А вы знаете, что Карли Лэндсдоун находилась на сцене в тот вечер, когда Ричард Драко был убит?

– Неужели? – На лице Анны отразилось удивление и озабоченность. – Она актриса? Здесь, в Нью-Йорке? Ну что ж, видимо, это ей на роду написано… И она играла в одной пьесе с Ричардом и Кеннетом? Как изо­щренно играет людьми судьба!

Ева ждала, внимательно глядя на собеседницу.

– Вы ничего о ней не спрашиваете? – заметила она наконец.

– Лейтенант, вы хотите, чтобы я притворилась, что у меня с ней сохранилась какая-то внутренняя связь? Духовная близость? Ваша Карли Лэндсдоун для меня чужой человек, Конечно, я от всей души желаю ей доб­ра. Но ниточка, связывавшая нас много лет назад, дав­но порвана. Единственное, что связывает меня с теми днями, – это Кеннет.

– Вы знакомы с Айрин Мансфилд?

– Немного. Она была очень многообещающей ак­трисой уже тогда. Она весьма процветает, не так ли? Мне кажется, что Ричард поигрался в те годы и с ней… А почему вы спрашиваете?

– Она тоже среди действующих лиц нашей пьесы. А имя Натали Брукс говорит вам что-нибудь?

– Натали Брукс? – По губам Анны пробежала ми­молетная улыбка. – Это имя я не слышала много лет. Да, я помню, у нее была небольшая роль в пьесе, когда мы с Ричардом были любовниками. Она тоже была очень молода. Хорошенькая, свеженькая девушка дере­венского типа. И, конечно же, очень податливая. Он соблазнил ее, когда оставил меня. Может быть, даже раньше. Трудно сказать с уверенностью. Она что, тоже играла в этой пьесе?

– Нет, но ее сын был дублером Драко.

– Потрясающе! – Ее глаза широко раскрылись от удивления. – Пожалуйста, скажите мне, кто еще играл там?

– Элиза Ротчайлд.

– Не может быть! Великолепная женщина. Очень достойная, умная и острая на язык. Она терпеть не мог­ла Ричарда. Впрочем, она была не в его вкусе, так что он легко переживал ее презрение. Да, это потрясающе! Столько призраков прошлого двигаются по сцене, как тени… И, разумеется, Ричард Драко в главной роли! Я давно не имею ничего общего с театром, но если бы знала все это, наверное, купила бы билет на эту пьесу. Да, я могла бы очень дорого заплатить, чтобы увидеть эту последнюю постановку.

– У вас не было контактов с кем-либо из этих лю­дей за последние двадцать четыре года?

– Как я уже сказала, ни с кем, кроме Кеннета. Я по­нимаю – Кеннет говорил вам, что не видел меня ни ра­зу за все эти годы и даже не знает, где я живу. Но эта ложь была нужна не ему, он старался ради меня. А те­перь, когда вы рассказали, кто был занят в этой пьесе, мне стало еще более понятно, почему он так поступил. Он, вероятно, беспокоился, что все эти призраки ранят меня. Но я могу заверить вас и его, что это не так. В сущности, мне нет дела ни до кого из этих людей.

– Он рассказывал вам, что Ричард Драко и Карли Лэндсдоун были любовниками?

Рука с чашкой замерла в воздухе. Не отрывая взгля­да от Евы, Анна поставила ее на стол.

– Что вы сказали?

– Я сказала, что ваш бывший любовник и ваша с ним общая дочь находились в интимных отношениях незадолго до его смерти.

– Матерь Божья! – воскликнула Анна, закрыв гла­за. – Неужели это плата за маленький грех, совершен­ный много лет назад?.. Вы потрясли меня, лейтенант. – Она открыла глаза, которые теперь были абсолютно хо­лодными и стеклянными. – Если в этом состояла ваша цель, вы ее добились. Однако я не сомневаюсь, что каждый из них ничего не знал о родстве.

Анна поднялась и прошлась по комнате, бросив из-за плеча мгновенный взгляд на Еву.

– Она молода… И красива?

– Да. Очень красива.

– Она вряд ли долго сопротивлялась ему. Очевид­но, просто не видела причин, почему надо было сопротивляться. А он всегда умел заманить женщину в по­стель.

– Она могла и сама заманить его в постель, зная всю подноготную, – заметила Ева.

– Какая же женщина согласится лечь в постель с собственным отцом?! – Анна отшатнулась от Евы и об­хватила плечи руками, словно стараясь согреться. – Да и откуда она могла узнать? Файлы были засекречены.

– Эту секретность несложно снять, – спокойно сказала Ева. – Каждый из действующих лиц нашей тра­гедии мог получить разрешение на просмотр этих фай­лов. Возможно, Карли было интересно узнать, кто ее настоящие родители.

– Если бы запрос был сделан, мне бы сообщили об этом. Таков закон.

– Законы иногда нарушаются. Это дает мне работу. Драко, например, мог открыть файл и сам.

В ответ Анна рассмеялась холодным резким голо­сом.

– Зачем ему это? Вряд ли он вообще помнил все эти годы, что у него где-то есть ребенок.

– Они очень похожи, миссис Карвелл. У нее его во­лосы, цвет глаз, подбородок…

– Так. – Анна с трудом вдохнула воздух и снова прикрыла глаза. – Он мог посмотреть на нее и увидеть себя. Мог? Мог… А потом затащить ее в постель ради забавы самовлюбленного стареющего фавна. Но это не­возможно утверждать с уверенностью. Боюсь, я ничем не могу вам помочь. Ричард за эти годы стал для меня абсолютно чужим – так же как и женщина, о которой вы говорите. Я их не знаю.

– Зато Кеннет Стайлс знает.

Ева наблюдала, как ужас отразился на лице Анны. Пунцовая краска залила его и так же быстро сменилась смертельной бледностью.

– Нет. Даже если бы он узнал или заподозрил что-то, он бы не стал прибегать к убийству. Я уже сказала вам, что любое насилие ему чуждо. То, что произошло двадцать четыре года назад, было импульсивной вспыш­кой гнева. Нет-нет, Кеннет не смог бы применить силу!

– Но он мог прибегнуть к чьей-то помощи, – не­громко сказала Ева. – А где вы были вечером двадцать пятого марта?

– А, понимаю, понимаю… – Анна сложила руки на коленях. – Я была дома. И совершенно одна.

– Вы ни с кем не виделись, ни с кем не говорили в тот вечер?

– Насколько помню – нет. У меня нет доказа­тельств – по крайней мере, ничего не приходит в голо­ву, чтобы подтвердить, что я была там, где говорю.

– А ваша семья, миссис Карвелл?

– У меня никого нет. Я только могу поклясться, что не приезжала в Нью-Йорк и не организовывала убийст­во Драко. – Она встала. – Лейтенант, думаю, что с это­го момента нашей беседы мне необходимо проконсуль­тироваться с адвокатом. Я ничего больше не смогу со­общить по интересующим вас вопросам, пока не сделаю этого.

– Это ваше право. Спасибо за сотрудничество. Вы­ключай запись, Пибоди.

– Не будете ли вы так добры сообщить мне, в какую больницу поместили Кеннета? Мне бы хотелось навес­тить его и узнать, в каком он состоянии.

– Он в больнице имени Рузвельта. – Ева тоже под­нялась. – Ваш адвокат сможет найти меня в Управле­нии полиции.

– Очень хорошо. – Анна подошла к двери и откры­ла ее. – Всего доброго, лейтенант, – сказала она спо­койным голосом и закрыла дверь, щелкнув замком.

Затем, закрыв лицо руками, она упала на диван и разрыдалась.

-Твои впечатления, Пибоди?

– Очень спокойная, сдержанная, уверенная в себе. Она или в самом деле убеждена, что Стайлс невиновен, или намерена защищать его до конца. Ее озабоченность его состоянием и положением мне показалась вполне искренней. А вот судьбой Карли она, кажется, не слиш­ком озабочена.

Ева, подойдя к машине, раздраженно посмотрела на помощницу.

– А почему она должна быть озабочена ее судьбой?

– Ну, мне кажется, между ними должна быть какая-то эмоциональная связь…

– Почему? Она забеременела, выносила, родила. Эти девять месяцев она выбросила из своей жизни. Откуда же взяться эмоциональной связи?

– Но ведь ребенок зрел внутри ее. Она чувствовала, как он ворочается в утробе, бьет ножками и… я не знаю, что еще делает. Даллас, я высказываю вам свое мнение. И все.

Пибоди тоже была раздражена и чувствовала себя не в своей тарелке. Ева стояла у машины, окруженная тем­нотой, словно не могла понять, что делать дальше, и это было очень непривычно.

– Анна рассказала нам обо всем очень пунктирно, – рискнула Пибоди прервать размышления начальни­цы. – Она пристроила ребенка и ушла. Я не могу себе представить, что это можно сделать так просто и спокой­но. Она чего-то недоговаривает. Вы, кажется, рассмат­риваете ее как возможную соучастницу в убийстве?

– Я этого не исключаю. – Больше Ева не хотела го­ворить на эту тему, опасаясь, что ее собственные чувст­ва выплеснутся наружу. – Возвращайся в гостиницу и посмотри, какого числа Карвелл прибыла туда и зареги­стрировалась, делала ли она заказ заранее и на какое число запланировала отъезд.

– Хорошо. – Вздохнув с облегчением, Пибоди вы­скочила на свежий воздух.

… «Какая же женщина согласится лечь в постель с соб­ственным отцом?»

В голове у Евы стучали молоточки с того самого мо­мента, как она услышала этот вопрос. А если выбора нет? Что тогда? Есть еще один вопрос: «Какой отец мо­жет лечь в постель с собственной дочерью?» Но на этот вопрос у нее был ответ. Она знала этот тип мужчин. У нее в ушах до сих пор звучал его горячий сладкий ше­пот, его мерзкое дыхание разрывает ей легкие… Ева рез­ко выдохнула, чтобы освободиться от него. «А как же мать?» – спросила она себя и вытерла мокрые от пота ладони о брюки. Что делала ее мать? Наверняка она то­гда не считала, что лучшая часть ее жизни шевелится у нее в животе! Ева посмотрела на окна Анны Карвелл, за которыми та сидела со своим кувшинчиком шоколада и призраками. Очевидно, Пибоди права. Трудно поверить, что все было так просто. Там определенно было много больше всего. Особенно чувств и переживаний. Там должно было быть много больше человеческой трагедии.

Большинство нормальных разумных живых существ инстинктивно защищают свое дитя, беззащитного ре­бенка. А необходимость защищать другого взрослого человека вытекает из долга. Или любви…

Ева забралась в машину, и почти сразу вернулась Пибоди.

– Она платит чеками. Позвонила вчера после шести и зарезервировала номер. Приехала в отель вскоре пос­ле восьми. Планировала отъезд на завтра, но обратилась за продлением пребывания в гостинице.

– Мать, отец, преданный друг… – бормотала Ева. – Давай вернемся к ребенку.

– К Карли? Нам придется ехать через весь город. Может быть, мы остановимся где-нибудь выпить ча­шечку шоколада?

– То, что они продают в городских барах под видом шоколада, – просто помои.

– Да, но это шоколадные помои! – Пибоди стара­лась смотреть на начальницу просящим жалобным взглядом. – Мы не позволим им дать нам какую-ни­будь гадость.

– А может быть, ты еще хочешь печенье или ма­леньких пирожных?

– Было бы неплохо. Спасибо, что напомнили.

– Это был сарказм, Пибоди.

– Да, сэр. Я поняла. Ответ – тоже.

Смех, как всегда, разрядил ситуацию, и Ева остановилась около одного из баров, ожидая, пока ее помощница заправится.

– Вы знаете, я изо всех сил стараюсь ограничить себя в этих сладостях. Но… – Пибоди сунула руку в пакетик с печеньем. – Непонятно, но Макнаб не считает меня толстушкой. А ведь когда парень видит тебя голой, он сразу обнаруживает, где у тебя излишки.

– Пибоди, с чего ты взяла, что я хочу выслушивать рассказ о том, какой Макнаб тебя находит в голом виде?

Пибоди уткнулась в пакет с печеньем.

– Я сказала просто так. Вы ведь и так знаете, что мы занимаемся сексом, и можете легко прийти к заключению, что мы делаем это в голом виде. Вы ведь наш лучший детектив, а это проявляется во всем.

– Пибоди, согласно званию и должности ты можешь отвечать на сарказм сарказмом – в редких случаях и благодаря моему исключительно хорошему характеру. Но тебе никто не позволял делать это первой. Дай мне это чертово печенье!

– Это кокосовый хворост. А вы ненавидите кокосы.

– А почему же ты тогда купила кокосовое печенье?

– Чтобы позлить вас! – Рассмеявшись, Пибоди достала из сумки другой пакет с печеньем. – Но потом я все же решила купить шоколадные палочки, специально для вас.

– Ладно, давай их сюда.

– Хорошо. Итак… – Пибоди разорвала другой пакет и дала Еве печенье. – В общем, у Макнаба маленькая крепкая попа и мощные широкие плечи. Кроме того…

– Стой! Остановись на этом. Если я представлю себе голого Макнаба, мы попадем в аварию. Лучше стряхни крошки со своей кофточки и постарайся собрать остатки собственного достоинства.

Ева резко затормозила, останавливаясь перед до­мом, где жила Карли. Богатый квартал и великолепное здание с шикарным подъездом навели ее на определен­ные размышления. Анна Карвелл выбрала для своего ребенка состоятельных родителей. Тех родителей, которые могли обеспечить ей привилегированное обучение, безопасность и богатую жизнь. Интересно, уделила ли она достаточно внимания характеру и человеческим качествам будущих родителей своей девочки? Старалась ли найти спокойных, мудрых, любящих людей, на кото­рых можно опереться?..

– Пибоди, мы интересовались, где училась Карли Лэндсдоун? Это были дорогие частные учебные заведения?

– Да, сэр. Кажется, так. – Чтобы убедиться в правильности своих слов, Пибоди достала в лифте свой блокнот. – Все точно. Она получила частное привилегированное образование. Еще в школе были дополнительные дисциплины, включая драматическое искусст­во, танцы, музыку, вокал. Постоянно нанимались домашние учителя.

– A чем занимаются родители?

– Отец – доктор, микрохирург. Мать – владелица туристической компании. Но она стала работать только последние годы: предыдущие двадцать лет посвятила ребенку.

– Больше детей у них не было?

– Ни одного.

– Что ж, Анна подобрала процветающих людей. Она старалась, и она нашла таких, – пробормотала Ева, выходя из лифта и направляясь к квартире Карли.

Понадобилось несколько длинных звонков, чтобы дверь наконец открылась. С опухшими глазами и вскло­коченными волосами, Карли посмотрела на них с полным безразличием.

– Что вам надо?

– Немного вашего времени.

– На рассвете?

– Уже двенадцатый час.

– Я повторяю, на рассвете! – Она пожала плечами и отошла, пропуская их в квартиру. – Не спрашивайте меня ни о чем, пока я не выпью чашку крепкого кофе. Этот пункт надо бы добавить в текст о правах и ответст­венности, который вы так любите долдонить,

– Язва! – прошептала Пибоди, когда Карли ото­шла.

Ева осмотрела комнату, прислушиваясь к шуму ко­фемолки, и изо всех сил сжала зубы, когда услышала за­пах настоящего дорогого крепкого кофе.

– Я видела вас вчера на похоронах Ричарда, – ска­зала Карли, медленно вплывая в комнату с чашкой ко­фе. Ее ночная рубашка сползла с одного плеча, когда она уселась на софу, скрестив длинные красивые но­ги. – Можете начинать без предисловий.

– Некоторые вопросы, которые я собираюсь обсу­дить с вами, носят сугубо личный характер. Вам лучше попросить вашего компаньона уйти.

– Моего компаньона?

Ева кивнула на низкий столик.

– Два винных бокала. Смятые подушки у изголовья софы. – Она сунула руку под одну из них и достала от­туда черный чулок. – Нижнее белье находится не на месте.

– Что ж, ваши потрясающие детективные способ­ности привели вас к правильному заключению. Минув­шей ночью я действительно занималась сексом. – Она дернула плечом, и сползший край ночной рубашки опу­стился еще ниже. – Но с чего вы решили, что он все еще здесь?

– Потому что вы занимались сексом сегодня утром, когда я так грубо вам помешала. Этот маленький укус на вашей шее очень свежий, только что получен.

– Неплохо! – В голосе Карли чувствовалось не­скрываемое удивление. – Полагаю, что он чувствует се­бя, как застигнутый врасплох шалунишка. – Она повысила голос, не отрывая взгляда от Евы: – Почему ты не выходишь, милый? Лейтенант Даллас все равно уже ис­портила всю малину.

Дверь со скрипом приоткрылась, послышались мед­ленные неуверенные шаги. Смущенный и весь крас­ный, в комнату вошел Майкл Проктор.

ГЛАВА 19

– Гм… – Он прочистил горло, стараясь куда-ни­будь пристроить свои руки, но, не найдя ничего подхо­дящего, просто опустил их вдоль тела. Он выглядел по­мятым и растерзанным. – Доброе утро, лейтенант.

Карли запрокинула голову и громко расхохоталась.

– О, Майкл, соберись! Постарайся как минимум выглядеть удовлетворенно и вызывающе, а не смущен­но и виновато. Она работает не в полиции нравов.

– Карли…

Она отмахнулась.

– Сделай себе кофе, ты будешь чувствовать себя лучше.

– Гм… Могу я предложить кому-нибудь… что-ни­будь?

– Он очень мил, не правда ли? – воскликнула Кар­ли, как мать, гордящаяся хорошими манерами своего ребенка. – Продолжай, дорогой.

Когда Майкл вышел из комнаты, она вновь повер­нулась к Еве. Выражение ее лица полностью измени­лось, как будто она сбросила маску, в голосе зазвучала сталь.

– Мне кажется, что секс между двумя совершенно­летними гражданами не противоречит закону в этом штате. Надеюсь, мы можем продолжать?

– Как давно вы с Майклом занимаетесь сексом?

Карли внимательно изучала свои ногти, а потом не­сколько секунд полировала их.

– Думаю, часов двенадцать. Боюсь, что не смогу сказать вам точно, сколько времени длился половой акт и когда наступил оргазм. В этот момент я была без ча­сов.

– Вы собираетесь вывести меня из себя своим хам­ством? – спросила Ева совершенно спокойно с легким налетом презрения. – Отлично. Мы отвезем вас в Управ­ление полиции и там посмотрим, у кого задница креп­че. Там вы с радостью и по собственной инициативе расскажете мне о том, как Майкл Проктор оказался се­годня утром в вашей постели.

Карли уже скривила было рот в презрительной гри­масе, но идея провести несколько часов в Управлении полиции заставила ее взять себя в руки.

– Мы встретились на похоронах, потом отправи­лись пропустить по стаканчику, а после этого приехали сюда. Удовольствия возрастали с каждым последующим пунктом повестки дня. В этом есть что-либо недозво­ленное?

– Похоронить одного любовника и тут же подо­брать свеженького? Не у всех это получается так просто.

Искры гнева брызнули из глаз Карли, но она сумела сохранить спокойствие в голосе.

– Оставьте свой узколобый взгляд на эти вещи для кого-нибудь другого! У нас с Майклом очень много об­щего – например, мы оба со школьной скамьи увлека­емся химией. Кроме всего прочего, я очень сильно его люблю.

– Одно вас объединяет точно – Ричард Драко.

– Верно. Но Ричард мертв. А мы – нет.

Майкл почти неслышно вошел в комнату.

– Карли, может быть, мне лучше уйти?

– Ни в коем случае! – Она постучала по дивану ря­дом с собой. – Сядь. – Это звучало скорее как приказ, чем как предложение. Когда он сел, она довольно улыбнулась и просунула руку ему под локоть. – Итак, лейтенант, о чем вы говорили?

– Майкл, почему вы не сказали мне о том, что ваша мать была знакома с Ричардом Драко?

Чашка подпрыгнула у него в руке, и кофе пролился на брюки.

– Моя мать? При чем здесь она?!

– Она в свое время играла в одном спектакле с Драко.

– Твоя мать актриса? – Карли наклонилась к нему.

– Была ею когда-то. Она покинула сцену много лет назад. До моего рождения. – Он поставил чашку на место и аккуратно стряхнул кофе с брюк. – Оставьте мою мать в покое. Она тут ни при чем.

– Я разве сказала, что она имеет к чему-то отноше­ние? – «Нервы, – подумала Ева. – Он не может совла­дать со своими руками». – Вы знаете, что она находи­лась в интимных отношениях с Драко?

– Это было мимолетное увлечение. С тех пор прош­ло много лет…

– Твоя мать и Ричард? – Карли откинулась назад, изучая его лицо. – Как ужасно! – В ее глазах светилась жалость к нему. – Не позволяй ей спровоцировать те­бя, милый.

Но он уже явно позволил.

– Послушайте, у нее была малюсенькая роль. Она не была серьезной актрисой. Они с отцом просто вместе… Она бы сказала мне, так как знала, что я боготво­рю Ричарда, что я его дублер. Он использовал ее! Он всю жизнь использовал женщин! – Майкл решительно посмотрел на Карли. – Да, она была в него влюблена. Все хорошенькие женщины в него влюблялись.

«Его мать, – подумала Ева, – а может быть, и жен­щины вообще – его слабое место».

– Да, ему нравилось использовать женщин. Моло­деньких, хорошеньких женщин. Они для него были просто игрушками, которые ему быстро надоедали. Ва­ша мать отказалась от карьеры, от своих планов и на­дежд из-за него?

– Может быть. – Майкл побледнел. – Может быть, это была одна из причин. Но она дала жизнь человеку, это ее делало счастливой!

– Он сломал ей жизнь.

– Да. – Глаза Проктора сверкали, в голосе звучала горечь. – Да, он сломал ей жизнь. Вы хотите, чтобы я признался, что ненавидел его за это? Может быть, и так, в какой-то мере.

– Майкл, не говори больше ничего! – предупреди­ла Карли.

– Гори все синим пламенем! – В его голосе звучали решимость и гнев. – Моя мать не была дешевой девоч­кой для мимолетных развлечений, игрушкой, с которой можно поиграть немного и выбросить. Она была милой наивной девушкой. Этим он и воспользовался.

– Он давал ей наркотики или запрещенные психотропные лекарства, Майкл? – спросила Ева. – Он да­вал ей их попробовать?

– Нет. Но он пытался, сукин сын!

– Майкл, ты не обязан отвечать на эти вопросы.

– Я хочу раз и навсегда прояснить это. – Горячие волны возбуждения и гнева прокатывались по всему его телу. – Она рассказывала мне, что, когда вошла в комнату, он капал какие-то капли в ее стакан с вином. Она спросила его, что это такое. В ответ он лишь рассмеял­ся. Он сказал… Моя мама обычно не употребляет гру­бых выражений, но она точно повторила мне его слова: «Это заставит тебя трахаться, как крольчиха».

У Майкла на лбу нервно билась жилка, он прямо смотрел Еве в глаза.

– Она не знала, что это такое. Но мне ясно, что не­годяй пытался влить ей в вино «бешеного кролика».

– Она не выпила это отравленное вино?

– Нет, она испугалась. Она сказала, что не хочет ничего пить, и это привело его в бешенство. Он стал об­зывать ее и пытался заставить выпить зелье насильно. Тут она поняла, что он за человек, и убежала. Мама рас­сказывала, что была тогда в ужасном состоянии – раз­бита, растоптана, лишена всяческих иллюзий. Она вер­нулась домой. И потом всегда говорила: «Лучшее, что я сделала в жизни, – это смогла тогда сбежать домой».

– А что же Драко?

– Он даже не помнил ее, – горько усмехнулся Майкл. – У него не хватило порядочности даже на то, чтобы запомнить, как ее зовут!

– Вы говорили с ним о ней?

– Мне хотелось увидеть, как он отреагирует на ее имя. Он даже не стал притворяться, что помнит его. Она для него ничего не значила. Все люди для него ничего не значили.

– Вы сказали ему об этом? Вы напомнили ему о ней?

– Нет. – Майкл сник. Казалось, из него выпустили весь пар. – Нет, я не видел в этом смысла. Если бы я стал настаивать на этом, я бы потерял работу.

– Нет! Не давай этим мыслям мучить тебя. – Карли нежно обняла Майкла. Они сидели, обнявшись, в мол­чании, а потом Ева поймала на себе взгляд Карли, полный ненависти. – Оставьте его в покое! Вам нравится издеваться над людьми слабее себя?

– Да, я занимаюсь исключительно этим целыми днями.

«А ты не слабая, – подумала Ева. – От кого ты это унаследовала? От тех, кто тебя родил, или от тех, кто те­бя воспитал?»

– Вероятно, вам приходилось тяжело, Майкл, знать все это и продолжать работать с ним бок о бок, видеться с Драко каждый день, – заметила она.

– Я вынужден был выбросить все это из головы. Ведь я не мог изменить того, что уже произошло! – Он пожал плечами, пытаясь изобразить вызов. – Что бы я ни сделал, это ничего не изменит. Но в один прекрас­ный день, когда я выйду на сцену вместо него, все уви­дят, что я лучше. Этого будет достаточно.

– Теперь у вас появился такой шанс, не правда ли? – Ева намеренно не щадила его. – Шанс оказаться в свете лучей его славы, шанс спать с одной из его любовниц.

Майкл сжал зубы, пытаясь унять дрожь.

– Карли, это не так! Я не хочу, чтобы ты думала, что…

– Конечно, это не так. – Она взяла его за руку. – Просто у лейтенанта извращенное воображение и испорченное профессией восприятие жизни. Наверное, тяжело иметь дело с одними преступниками? Незамет­но для себя сам можешь перенять их оценки людей.

– Мисс Лэндсдоун…

Карли проигнорировала Евино обращение, медлен­но и нежно поцеловав Майкла в обе щеки.

– Ты пролил свой кофе, дорогой. Почему бы тебе не отправиться на кухню и не сделать нам еще по ча­шечке?

– Да. Хорошо. – Он встал с дивана. – Моя мать прекрасная женщина!

– Конечно, – подтвердила Карли.

Когда Майкл скрылся за дверью в кухню, она по­вернулась к Еве и посмотрела на нее с вызовом и гне­вом.

– Мне не нравится, когда кто-то пользуется его не­защищенностью, лейтенант. Сильные должны защи­щать слабых, а не бить их ниже пояса.

– Я предпочитаю не нянчиться с людьми, а давать им возможность развивать свою силу духа. – Ева при­слонилась к спинке кресла. – Майкл очень хорошо защищал свою мать. Для некоторых людей семейные свя­зи важнее всего. Кстати, вы не рассказали, что вас удо­черили, мисс Лэндсдоун.

– Что? – Ее глаза подернулись дымкой сму­щения. – Какого черта я должна была рассказывать? Я сама об этом редко вспоминаю. И какое вам до этого дело?

– Мне нужно знать, когда вам стало известно, что вас удочерили.

Карли пожала плечами:

– Мои родители никогда не скрывали этого от ме­ня. В нашем доме никогда не делали из этого особого секрета.

– Они показывали вам бумаги о вашем удочерении?

– Бумаги? Да, конечно, медицинские карты, этни­ческие исследования и прочее. Мне рассказали, что моя природная мать отдала меня другим людям, потому что хотела для меня лучшей судьбы, и так далее и тому по­добное. Правда это или нет – не имеет значения. У ме­ня есть мать.

Карли немного помолчала, а потом внимательно посмотрела на Еву.

– Вы намекаете, что моя мать когда-то имела близ­кие отношения с Ричардом? – Она громко рассмеялась и отбросила со лба густую прядь своих прекрасных волос. – Могу вас заверить, что это не так. Мама никогда не встречалась с Ричардом Драко. Они с отцом живут в счастливом браке почти тридцать лет. До моего рожде­ния она работала туристическим агентом, а не актри­сой.

– Я имею в виду не ее. Вы никогда серьезно не ин­тересовались судьбой женщины, которая дала вам жизнь?

– Никогда! У меня прекрасные родители, которых я люблю и которые любят меня. Почему я должна инте­ресоваться женщиной, которая для меня никто – про­сто посторонний человек?

«Мать и дочь говорят одно и то же, слово в сло­во», – подумала Ева.

– Многие усыновленные дети интересуются свои­ми настоящими родителями, хотят знать, почему их отдали, даже стремятся поддерживать отношения с ними…

– А я не хочу. В моей жизни нет пустот, которые можно и нужно было бы заполнять. Уверена, что, если бы я попросила, мои родители помогли бы мне найти ее. Если бы мне это было нужно. Но мне не нужно. К тому же это было бы им неприятно, – добавила она тихо. – Я никогда не позволю себе оскорбить их. И вообще, какое это имеет отношение к делу?

– Вам говорит что-нибудь имя Анна Карвелл?

– Нет. – Карли слегка напряглась. – Вы хотите сказать, что это имя женщины, которая отдала меня на удочерение? Я не спрашивала вас об этом. И я не хочу знать этого имени.

– Вы никогда не слышали этого имени и никогда не встречались с женщиной с таким именем?

– Нет. И не желаю! – Карли вскочила с дивана. – У вас нет права говорить со мной об этом. Вы не имеете права играть с моей жизнью!

– Вы никогда не интересовались именем своего на­стоящего отца?

– Да пошел он к черту! Если уж она для меня ниче­го не значит, то он – тем более. Удачная сперма – и больше ничего. Вы хотели это из меня вытащить и добились своего. А теперь ответьте, какое все это имеет отношение к смерти Ричарда Драко?

Ева ничего не ответила. В полной тишине она толь­ко наблюдала, как в глазах Карли появилось выражение недоверия, сменившееся ужасом.

– Нет, это ложь! Страшная, подлая ложь! Вы мерз­кая сука! – Она схватила маленькую изящную вазочку с фиалками со стола и швырнула ее в стену. – Это неправда!

– Есть официальные документы, – спокойно про­изнесла Ева. – Ричард Драко – ваш настоящий отец по рождению.

– Нет, нет!

Карли уставилась на Еву, а потом подняла стоящую на столе лампу. Китайский фарфор разлетелся на куски с грохотом разорвавшейся гранаты. Прежде чем Пибоди успела вмешаться, Ева сделала ей знак не двигать­ся – и выдержала пощечину Карли, не пытаясь защи­титься.

– Скажите, что это не так! Это не так!

Она билась в истерике и кричала, слезы градом тек­ли по ее щекам. Ее красота сильно померкла: бледное лицо, темные глаза. Затем с воплем отчаяния она бро­силась к Еве, схватила ее за куртку и начала трясти.

– О боже! Боже мой!

– Карли?!

Майкл влетел в комнату из кухни. Один взгляд – и Ева поняла, что он подслушивал и все слышал. Когда он подбежал к девушке, пытаясь обнять ее, она оттолк­нула его и встала, с вызовом скрестив руки на груди.

– Не прикасайся ко мне! Не прикасайся ко мне!

Как догоревшая свечка, она, вспыхнув последний раз, без сил упала на диван.

– Пибоди, отведи Майкла на кухню.

Майкл сделал шаг назад, с ненавистью глядя на Еву.

– То, что вы делаете, это жестоко. Жестоко!

Он вышел из комнаты, сопровождаемый Пибоди, а Ева склонилась над девушкой. У нее все еще горела щека, но она была абсолютно спокойна.

– Я сожалею.

– Неужели?

– Да.

Карли подняла голову, ее глаза были пусты.

– Я не знаю, кого сейчас больше ненавижу: себя или вас.

– Если вы не знали о кровном родстве между вами, вам не за что себя ненавидеть.

– Я занималась с ним сексом! Я ласкала его своими руками. Позволяла ему ласкать меня… Вы понимаете, что я теперь чувствую? Какой грязной тварью я себя ощущаю?

«Боже, как я тебя понимаю!» Ева неожиданно по­чувствовала страшную усталость и полное опустоше­ние. Она постаралась прогнать из головы своих собственных демонов и прямо посмотрела Карли в глаза.

– Он был чужим человеком для вас.

Карли тяжело дышала.

– Он знал об этом? Мне теперь кажется, что знал. Как он добивался меня, как он смотрел на меня! Слова, которые он говорил… «Мы очень похожи», – говорил он и смеялся. – Она опять схватила Еву за куртку. – Он знал?

– Не могу вам точно сказать.

– Я рада, что он мертв. Я бы хотела сама убить его. Какая досада, что этот нож не оказался в моей руке! Я всегда буду жалеть об этом.

-Какие комментарии, Пибоди?

– Никаких, сэр.

Они спускались на лифте. Пибоди стояла, отвернувшись к двери, и смотрела прямо перед собой. Жуткая боль разрывала тело Евы, билась глухими ударами в каждой клеточке.

– Тебе не понравилось, как я вела допрос?

– Не мне об этом судить, лейтенант.

– Не держи в себе, выплесни.

– Хорошо. Я не понимаю, зачем вам понадобилось говорить ей все это.

– Это было необходимо, – выпалила Ева. – Имеют значение все связи.

– Вы просто добили ее.

– В этом состоит мой метод, который выходит за рамки твоих стандартов.

– Вы сами спросили меня о моем мнении. Если и было необходимо рассказать ей об этом, то почему обя­зательно таким жестоким образом? Неужели нельзя бы­ло как-то смягчить удар?

– Смягчить удар? Ну-ка, скажи мне, как это можно было сделать. Расскажи мне, как все это упаковать в ко­робочку с розовой ленточкой. – Она повернулась к Пибоди, и, как недавно у Карли, глаза ее пылали ненави­стью. – Что ты, черт побери, понимаешь в этом? Что ты можешь об этом знать? Ты, которая выросла в боль­шой, благополучной, счастливой и дружной семье, все члены которой каждый вечер в полном составе собира­лись за столом, чтобы сообщить друг другу приятные новости прошедшего дня!

Ева задыхалась, ей не хватало воздуха. Она никак не могла вдохнуть его полной грудью.

– Когда отец приходил к тебе на ночь сказать спо­койной ночи, он не лез в твою постель и не пытался об­нять тебя своими потными лапами! Отцы не пытаются трахнуть своих дочерей в твоем милом тепленьком мирке!

Ева выскочила из лифта, пулей промчалась по холлу и бросилась на улицу.

Она шла по тротуару, с трудом сдерживаясь, чтобы не пнуть изо всех сил пуделя, который увязался следом. Голова у нее раскалывалась от дикой боли, в мозгу с ошеломляющим грохотом взрывались бомбы. Она чув­ствовала, как дрожат руки, хотя держала их в карманах сжатыми в кулаки.

– Даллас…

– Не надо! – предупредила она Пибоди. – Не тро­гай меня сейчас.

«Она сможет убежать от этого, – уговаривала себя Ева. – Она сможет победить накатывающую ненависть, от которой хочется выть и кататься по земле. А когда она справится с этим, останется лишь головная боль, тоска и жуткая слабость во всем теле».

Когда Пибоди подошла к ней, Ева была бледна как смерть и сосредоточенна.

– Мои личные ремарки не имеют значения. Я изви­няюсь за них.

– В этом нет необходимости.

– Есть. Я все равно считаю, что во время прошед­шей беседы необходимо было быть жестокой, но ты здесь не для того, чтобы быть мальчиком для битья у своей начальницы.

– Все нормально. Я уже немного привыкаю. – Пи­боди попыталась улыбнуться, но с ужасом увидела, как глаза Евы наполняются слезами. – Боже мой, Даллас?!

– Молчи. Черт! Сейчас пройдет. – Она отвернулась и уставилась в стену дома. – Мне надо пару часиков от­дохнуть. Воспользуйся общественным транспортом и отправляйся в управление. – Слезы и крик разрывали ей грудь, пытаясь вырваться наружу. – Встретимся в больнице имени Рузвельта через два часа.

– Хорошо, но…

– Через два часа, – бросила Ева и прыгнула в свою машину. Ей было необходимо побыть дома, чтобы не­много успокоиться и собраться.

С восьмилетнего возраста Ева старалась, безжалост­но ломая себя, заблокировать свое подсознание, изо всех сил загоняла внутрь мерзость, которая случилась в ее жизни. Она стремилась начать жизнь с чистого лис­та, написать на ней новую судьбу, кровью выводя стро­ку за строкой. Но она хорошо знала чувство, когда эта мерзость вырывается из своего логова и начинает грызть ее душу и тело. Ева прекрасно понимала нынеш­нее состояние Карли. Знала, через что ей придется пройти, чтобы научиться жить с этим.

Дикая головная боль бушевала, как торнадо, в ее мозгу, когда она подъехала к воротам своего дома. Глаза были полны боли и ужаса, к горлу подступала против­ная липкая тошнота. Но она приказала себе собраться. Собраться и спокойно войти в дом.

– Лейтенант… – начал Соммерсет, увидев ее.

– Не трогай меня.

Ева пыталась говорить спокойно, но дрогнувший голос выдал ее. Неся себя, как стеклянный сосуд, из ко­торого нельзя до времени выплеснуть ни капли нена­висти и мерзости, она поднялась наверх. Ей казалось, что, если удастся просто полежать хотя бы час, с ней все будет в порядке. Но организм подвел ее. Она бросилась в туалет и упала на колени. Ее рвало.

Когда в желудке уже ничего не осталось, не имея сил встать, Ева растянулась на коврике. Очнулась она, почувствовав холод на лбу. Блаженный холод.

– Рорк, оставь меня в покое.

– Не сейчас.

Она попыталась отвернуться от него, но он об­нял ее.

– Я сейчас без сил…

– Вижу, дорогая.

Ева ощущала себя хрупкой, как стеклянная ваза, ко­гда Рорк поднял ее на руки и отнес в постель. Пока он снимал с нее туфли и накрывал одеялом, ее начало тря­сти.

– Мне хотелось прийти домой.

Он ничего не сказал, лишь плотнее закутал ее в одеяло и поцеловал в лоб. Лицо Евы было настолько бледным, что на его фоне черные круги под глазами выглядели как дыры. Когда он приблизил стакан с какой-то жидкостью к ее губам, она резко отверну­лась.

– Нет! Никаких транквилизаторов, никаких сно­творных.

– Это чтобы остановить тошноту. Ну, выпей. – Он отвел прядь ее густых волос со лба, решив, что ему при­дется влить лекарство ей в горло насильно. – Ничего другого. Я обещаю.

Она выпила, потому что в желудке опять начались жжение и судороги, а в горле все жгло и скребло, как будто она проглотила ежа.

– Я не знала, что ты дома. – Внезапно слезы, кото­рые последние часы жгли ей грудь, хлынули из глаз. – Рорк! О боже!

Она крепко прижалась к нему, пытаясь зарыться в теплой груди родного и по-настоящему близкого человека. Все ее маленькое тело трясло в лихорадке, и он прижал ее сильнее к себе.

– Расслабься. Что бы это ни было, пусть оно выхо­дит из тебя.

– Мне противно то, что со мной происходит! Я не­навижу себя за это!

– Ш-ш-ш. Все равно ведь уже произошло, и с этим ничего не поделаешь.

Ева повернула голову, прижалась щекой к его плечу и, не открывая глаз, все ему рассказала.

– Я знаю, что сейчас с ней творится. – Ей станови­лось легче, слабость постепенно проходила. – Я знаю, что она чувствует. И я видела себя в ней, когда она смотрела на меня!

– Ева, никто не знает лучше нас с тобой, сколько в мире мерзости. Ты сделала то, что должна была сде­лать.

– Я могла бы…

– Нет.

Он откинулся назад, повернув ее голову к себе, и те­перь Ева могла видеть его глаза. В них не было жалости, которую она ненавидела. В них не было сочувствия, которое ее бесило. В них было просто понимание.

– Ты не могла. Кто-нибудь другой – может быть, но не ты. Тебе необходимо было точно знать, так ведь? Ты должна была быть уверена, что она не знала, кем он ей приходился. Теперь ты точно знаешь.

– Да, теперь я знаю точно. Никто на свете не смо­жет сыграть такие чувства. У нее перед глазами посто­янно прокручивались сцены их близости. Кадр за ка­дром…

– Стоп! Ты ничего не можешь изменить здесь. Так или иначе, она найдет для себя выход.

– А вдруг нет?! – Она закрыла глаза. – Я наорала на Пибоди…

– Она переживет это.

– Я полностью потеряла самообладание и орала прямо на улице! Я почти…

– Но ведь ты этого не сделала. – Он слегка потряс ее, чтобы она немного пришла в себя. – Не серди меня, Ева. Почему ты должна доводить себя до такого состоя­ния? Ты не спала почти тридцать часов. Ты подошла к такой фазе расследования, когда оно сильно ранит са­мого следователя. Большинство людей на твоем месте просто убежали бы от ужаса, с которым столкнулись, или сошли с ума. С тобой не произошло ни того, ни другого.

– Я развалилась на части.

– Нет, Ева. Ты обожглась и заблокировала свое со­знание. – Он прикоснулся губами к ее лбу. – Потом ты пришла домой. Прилегла немного. Закрой глаза и выброси все из головы.

– Мне не следовало тебя прогонять. Я не хотела этого делать…

– Это все равно вряд ли получилось бы. – Глубокая внутренняя убежденность в его голосе заставила ее улыбнуться. – Я никогда не оставлю тебя одну. И ты это прекрасно знаешь.

– Да, я знаю. И я хочу, чтобы ты был рядом. – Она просунула руку ему под рубашку, прежде чем он успел отстраниться. – Мне необходимо, чтобы ты был. И ты есть. – Она потянулась к нему губами, ища поцелуя. – Рорк!

– Тебе надо поспать.

– Я чувствую себя пустой, и мне это не нравится. – Она стала гладить его по спине под рубашкой. – На­полни меня чем-нибудь. Пожалуйста.

Рорк знал, что любовь заполнит все пустоты и щели, какими бы глубокими они ни были. И он сделает это для нее – и для себя. Нежно и терпеливо.

Он целовал ее, пока не почувствовал, что она пол­ностью расслабилась и ни о чем больше не думает. Его нежные сильные руки летали над ней, как крылья, про­никая под блузку и поглаживая ее грудь, а затем зами­рали на время очередного поцелуя. И когда она тяжело задышала, когда ее тело бессильно откинулось на подушки, он раздел ее – без единого слова или требова­тельного жеста его губы повторяли путь его пальцев, ощущая, как все сильнее бьется у нее сердце.

Ева полностью раскрылась перед ним, чего никогда не делала раньше. Только перед ним она могла лежать вот так – абсолютно голой. Она обнажала для него все: тело, сердце и мозг. И при этом знала и верила, что и он делает то же самое.

Рорк аккуратно снял с нее всю одежду и разделся сам, он лег рядом с ней и, нежно прижавшись к ее ма­ленькому трепещущему телу, ласкал ее, пока не почувствовал, что возросшее в ней желание принадлежать го­тово вырваться наружу.

– Я люблю тебя. – Он смотрел ей в глаза, когда входил в нее. – Бесконечно! Безгранично!

Ева задохнулась, а затем облегченно выдохнула. Она закрыла глаза, чтобы подольше задержать в себе этот миг счастья. Счастья полного блаженства и гармонии.

Ева крепко прижималась к нему, пытаясь еще на ка­кое-то время сохранить его тело около себя.

– Спасибо.

– Ненавижу говорить банальности, но я получил огромное удовольствие. Тебе лучше?

– Намного. Рорк… Нет, полежи еще так минутку. Когда мы вместе, как сейчас, я чувствую то, чего рань­ше никогда не знала. Как будто в мире больше никого нет.

– Я тоже.

Она рассмеялась – весело, насколько могла.

– У тебя этих «никого» было намного больше.

– А кто считал?

Рорк перевернулся на спину, увлекая ее за собой, и с радостью отметил, что слабость уже прошла. Сила и лов­кость ее движений очень хорошо характеризовали состояние Евы. Она уже не была такой бледной, но ее гла­за были еще подернутыми дымкой опустошенности. Это заставило его пожалеть, что он все-таки не влил в нее транквилизатор.

– Кончай! – Она резким движением отбросила во­лосы назад, и ей почти удалось посмотреть на него сер­дито.

– Кончать в каком смысле?

– Прекрати думать о том, как влить в меня эту жид­кость. – Еве не нужно было видеть веселые искорки в его глазах, чтобы понять всю двусмысленность своих слов.

– Давай попробуем.

– Не могу. Полагаю, что и ты не сможешь. Нет, серьезно: ты не должен все время беспокоиться обо мне. Впрочем, я, кажется, пропустила тот последний день, когда тебя еще можно было приучить к этому, На­верное, ты тогда покупал Солнечную систему или что-то в этом роде.

– Только маленькую, почти необитаемую планету. Она все равно ни на что не годится. Ладно, я воспользу­юсь передышкой, а ты поспи.

– Да, хорошо бы, но я не могу.

– Ева!

– Послушай, я обязательно прихвачу пару часиков позднее. И не тебе об этом говорить: ты сам спал не больше моего.

– Наши моторы работают на разной скорости.

Ева замерла, спустив одну ногу с кровати.

– Что это значит?

– То и значит.

Она нахмурилась, задумавшись.

– Это звучит оскорбительно для меня. Но я не могу понять точно – почему. Когда пойму, я надеру тебе задницу.

– Ну что ж, я подожду. Однако едва ли ты что-ни­будь поймешь, потому что не только не спишь, но и не ешь. Тебе надо что-нибудь бросить в желудок. А что те­бя так рассмешило?

– Ты. Ты такая заботливая жена! – бросила она, когда он уже направлялся в душ.

Рорк замер, ошеломленный,

– Теперь обиделся я.

– Ну и прекрасно. Теперь ты знаешь, как чувствует себя человек в таком положении. Ладно, прикажи при­готовить мне что-нибудь поесть, – крикнула она ему вдогонку. – И пусти воду похолоднее, чтобы успоко­иться.

– Ну, ты у меня дождешься, – пробормотал он и приказал по телефону приготовить для нее суп со спе­циальными протеиновыми добавками.

Ева ела с большим аппетитом и не оставила ни кап­ли на тарелке. Это весьма обрадовало Рорка. Слава бо­гу, ее голова вновь свежа, она одета, пистолет пристег­нут.

– Я поеду в больницу, посмотрю, что мне удастся вытащить из Стайлса.

– Зачем? Ты же уже во всем разобралась.

Ева уставилась на него с немым вопросом во взгля­де, и он пожал плечами.

– Я слишком хорошо знаю тебя, лейтенант. Пока ты ела и приводила себя в порядок, ты уже все прокру­тила в своей головке, и для тебя не осталось никаких загадок.

– Ничего подобного. В этом деле еще масса белых пятен. Мне надо посмотреть еще несколько баз данных и переговорить с Уитни. Кстати, это касается и тебя.

– И что бы это могло быть?

Ева покачала головой.

– Если Стайлс не прояснит мне кое-что, разговор не будет иметь смысла. Я смогу с тобой связаться?

– Весь к твоим услугам! Наверное, я буду занят приготовлением печенья.

Его холодный тон вызвал у нее лишь усмешку.

– У тебя это отлично получится, дорогой. – Ева по­вернулась, чтобы поцеловать его и заметила, что он по­казывает ей язык. – Слушай, парень! Если бы я каждый раз показывала тебе язык, когда делаю это мысленно, то он у меня давно бы уже стелился по земле, – Она ос­тановилась перед дверью и оглянулась. – Но ты великолепен и в гневе!

Пибоди стояла перед входом в главный корпус больницы, съежившись и хлюпая покрасневшим от хо­лода носом.

– Какого черта ты не ждешь внутри? – возмутилась Ева. – На улице настоящий мороз!

– Я хотела перехватить вас. Мы можем поговорить минуту?

Ева внимательно посмотрела Пибоди в лицо.

– Хорошо. Давай пройдемся, чтобы разогнать кровь по жилам.

Она направилась прочь от стеклянных дверей, услы­шав пронзительный вой сирены, говорящий о том, что еще один житель города намерен воспользоваться услугами больницы.

– Это о том, что произошло у Карли… – начала Пибоди.

– Слушай, я была не в себе, а ты оказалась ближай­шей мишенью. Я извиняюсь и сожалею.

– Нет, я не это имею в виду. Я все обдумала. Дайте мне сказать. Вы были с ней так жестоки, потому что вам надо было увидеть ее реакцию. Если она с самого начала знала, что Драко был ее отцом, тогда становит­ся очевидным мотив убийства. Но если бы она узнала об этом только сейчас – после того, как они… ну, вы понимаете, что я имею в виду, у нее могла бы поехать крыша.

Ева проводила взглядом маленький грузовичок, ко­торый проехал мимо.

– Она не знала.

– Я тоже так думаю. Если бы вы не стали так ее прессинговать, у нее было бы время все обдумать и при­думать, как себя вести и что говорить. Мне бы следова­ло понять все это сразу, вместо того чтобы набрасы­ваться на вас.

– Мне надо было ввести тебя в курс моих планов до начала допроса. – Ева покачала головой и поверну­лась. – Нет. До того, как мы вошли в квартиру, у меня еще не было намерения вести беседу в таком ключе.

– Это было невозможно. Я бы тоже не сообразила.

– Для этого не надо соображать.

– Нет, надо. – Пибоди остановилась, ожидая, пока Ева посмотрит ей в лицо. – Если у тебя нет души, то­гда – не надо. Но у вас есть. Мозг может быть безжало­стным оружием, если его не контролирует душа. Это было очень тяжело, но вы сделали это. Хороший поли­цейский на моем месте сразу же понял бы все.

– Я дала тебе слишком мало шансов на это, разо­равшись, как базарная торговка. Мне вообще надо бы уделять тебе больше внимания… Мы что, собираемся обойти весь Нью-Йорк?

– Да нет. Всего лишь прошли пару сотен метров.

– Ладно. Пошли в больницу. Я уже всю задницу от­морозила.

ГЛАВА 20

Они решили сначала навестить Трухарта, и тут Пибоди заявила, что нужно зайти в магазин за подарком.

– Это займет всего пять минут.

– Но мы уже отправляли ему цветы!

Горы вещей и огромные толпы галдящих людей – все это вызывало у Евы тошноту и головокружение. Она предпочла бы встретиться в темном переулке с разъяренным боксером-тяжеловесом, чем зайти хотя бы в один магазин.

– Это было от всех, – спокойно объясняла Пибоди. – А теперь мы купим подарок только от нас двоих.

Ева остановилась перед рекламой электронного прибора для определения артериального давления и частоты пульса.

– Нет, этот мир сошел с ума! Просто свихнулся.

– Нас это не касается, мы же не за сувенирами при­шли сюда. – «А вообще-то, – подумала Пибоди, – по­дарить огромную клизму было бы неплохой шуткой». – Когда парень в больнице, ему нужны игрушки.

– Ну да, когда у парня сломана нога, ему необхо­дим футбольный мяч…

Ева ворчала, но покорно шла за Пибоди в отдел иг­рушек. Она отдавала себе отчет, что, видимо, лишена чего-то, присущего большинству людей, поскольку совершенно не переносила гудки, скрежет, рев и выстре­лы, которыми сопровождались подобные игры.

– Как ты думаешь, все эти люди безработные? – спросила она, с ужасом глядя на толпу, перетекающую из одной секции в другую.

– Мы попали в обеденный перерыв.

– Нам, как всегда, крупно повезло!

Пибоди направилась в секцию электронных разви­вающих игр. «Пусть что-нибудь делает сам, – подумала она. – Это поможет ему не чувствовать себя слабым».

– Ой, посмотрите! Это новый «Уличный супербо­ец»! Эта штука почти волшебная. – Она взяла коробку и посмотрела на цену. – «Рорк индастрис»… Хм, нам полагается скидка, или что-нибудь в этом роде. Ладно, и так неплохо. Наверное, у Рорка целая фабрика подоб­ных штуковин, а?

– Возможно.

Пибоди провела лентой контрольного товарного шифра по сканеру.

Ева вставила свою кредитную карточку в аппарат для идентификации и оплаты, и на мониторе появилась надпись: «Спасибо за покупку, Ева Даллас. Подождите, пожалуйста, несколько секунд, пока ваша кредитная карточка будет проверена».

– Я отдам свою половину в день зарплаты, хорошо? – сказала Пибоди.

«Спасибо, что подождали, Ева Даллас. Стоимость вашей покупки сто шестьдесят долларов и пятьдесят во­семь центов, включая налоги и сборы. Вследствие „Ав­торизации номер один“ с вашего счета не будут сняты деньги за этот товар. Приятного дня».

– Чего ты несешь, железяка?! – крикнула Ева и от­стучала на дисплее: «Что такое „Авторизация номер один“?

Через несколько секунд на мониторе появился от­вет: «Авторизация номер один, „Рорк индастрис“. Это означает, что вы можете приобретать все товары этого производителя бесплатно».

– Вот это да! Мы можем обчистить весь магазин. – Пибоди обвела жадным взглядом многочисленные при­лавки, ломящиеся от товаров. – Могу я взять одну из этих штук?

– Заткнись, Пибоди!

«Требую оплаты по кредитной карточке, без „Авто­ризации номер один“, – отстучала Ева на клавиатуре аппарата.

Тут же пришел ответ: «Невозможно. Вам придется выбрать товар другого производителя».

– Черт! – Ева сунула игру в руки Пибоди. – Это ему так просто не пройдет!

– Послушайте, если уж мы оказались здесь, мо­гу я…

– Нет.

– Но…

– Нет! – Ева выскочила на улицу и бросилась к ма­шине.

– Большинство женщин были бы счастливы, если бы их мужья дали им открытый кредит на все покуп­ки, – заявила Пибоди, усаживаясь на пассажирское сиденье.

– Я не принадлежу к большинству женщин.

Пибоди выпучила глаза.

– Уж я-то это знаю, как никто!

Она несколько расстроилась, что не смогла бес­платно пополнить свою коллекцию электронных игру­шек. Но радость, которую испытал Трухарт, став обладателем самой последней модели, улучшила ее на­строение.

– Это великолепная штука! Я знаю, она только что появилась в продаже.

Он по-всякому поворачивал коробку здоровой ру­кой, явно томясь желанием сразу начать играть. Его другая рука висела на повязке, шея и грудь были забин­тованы. Правая нога находилась в специальной люльке, и Ева вспомнила, как из этой ноги хлестала кровь пря­мо ей на руки.

Она предоставила Пибоди вести светскую беседу, поскольку никогда не умела разговаривать с больными.

– Я почти ничего не помню после того, как упал. – Трухарт поднял глаза на Еву. – Майор Уитни сказал, что вы все-таки взяли Стайлса.

– Да. – Ну, здесь она знала, о чем говорить. – Это ты его взял. Он находится здесь же, в другой палате. Мы допросим его после того, как уйдем от тебя. Ты хо­рошо сделал свою работу, Трухарт. Он мог бы сбежать от нас, если бы ты не действовал так быстро и реши­тельно.

– Я сделал не слишком много. – Трухарт пошеве­лился, стараясь найти более удобное положение. – Я бы взял его тихо и без потерь, если бы этот чертов транспортник не начал палить.

– В том-то все и дело. «Этот чертов транспортник» и его идиотка-начальница получат по полной програм­ме и запомнят этот день на всю оставшуюся жизнь.

– Этого бы не произошло, если бы они слушались вас. Вы держали всю ситуацию под контролем.

– Если бы я держала всю ситуацию под контролем, ты бы не оказался здесь. Ты прекрасно прыгнул, но плохо приземлился. Если у тебя проблемы с нервами после всего этого, советую встретиться с нашим психо­аналитиком.

– Нет, с этим у меня все в порядке. Я хочу как мож­но скорее вновь надеть форму и вернуться на работу. Я надеюсь, когда дело будет закончено, вы позволите мне познакомиться с деталями расследования?

– Конечно.

– Лейтенант, я знаю, что вы спешите, но мне хоте­лось вам сказать… Вы ведь встречались в тот вечер с мо­ей мамой?

– Да, мы поговорили немного. Она очень приятная женщина.

– Она великолепная! – Его лицо засияло. – Она самая лучшая. Мой отец умер, когда я был ребенком, так что мы всю жизнь одни заботимся друг о друге. Так вот, она рассказала мне, что в тот вечер вы были здесь, ждали, пока меня не вывезут из операционной.

– Ты постоянно под моим присмотром. – «Пото­му что твоя кровь на моих руках», – добавила она про себя.

– Для нее очень много значило то, что вы были здесь. Я хочу, чтобы вы это знали. Большое спасибо.

– Постарайся больше не падать, – пожелала ему Ева на прощание.

На другом этаже, в такой же палате Кеннет Стайлс открыл глаза и посмотрел на медсестру, которая прове­ряла данные подключенных к нему приборов.

– Я хочу исповедаться.

Она повернулась к нему с лучезарной профессио­нальной улыбкой.

– Ну, вот вы и очнулись, мистер Стайлс. Вам надо немного поесть.

Он очнулся уже довольно давно и все это время ле­жал, размышляя.

– Я хочу исповедаться, – повторил он.

Она подошла к его постели и взяла за руку.

– Вы хотите, чтобы я позвала священника?

– Нет! – Он сжал ее руку с такой силой, которой она никак не ожидала от него. – Даллас. Лейтенант Даллас. Скажите, что я хочу исповедаться.

– Вам нельзя слишком волноваться.

– Найдите лейтенанта Даллас!

– Хорошо, не беспокойтесь. А сейчас вам надо от­дохнуть. Вы сильно разбились при падении.

Она поправила ему постель, удовлетворенная тем, что он успокоился и закрыл глаза.

– Я пойду закажу вам что-нибудь поесть.

Выйдя из палаты, медсестра остановилась около по­лицейского, который дежурил за дверью, и сказала, что больной очнулся и ему скоро принесут обед.

– Я вынужден буду обыскать того, кто его прине­сет, – предупредил полицейский.

Сестра недовольно фыркнула и достала переговор­ное устройство, чтобы доложить дежурному врачу о со­стоянии Стайлса.

– Да, – вспомнила она, – пациент Стайлс просит найти какого-то Далласа. Это имя что-нибудь вам гово­рит?

Полицейский кивнул и достал свою рацию.

-Он настоящий полицейский, – сказала Пибоди, когда они шли по коридору.

– Да, но, к сожалению, пока еще очень зеленый. Ну, ничего, со временем покраснеет. – Ева достала из кармана зазвонивший мобильный телефон. – Даллас.

– Лейтенант, говорит сержант Кларк с поста у па­латы Кеннета Стайлса. Подозреваемый очнулся и про­сит найти вас.

– Я уже в больнице и иду к вам.

– Вовремя! – Пибоди направилась было к лифту, но затем, вздохнув, последовала за Евой на лестницу. – Я думала, мы уже нагулялись…

– Здесь же всего один этаж!

– Один этаж равен двум пролетам лестницы. Тер­петь не могу таскаться пешком!

– В таком случае тебе надо есть поменьше печенья.

– Ах, оно осталось только в далеких воспоминани­ях! Вы думаете, Стайлс созрел для откровенного разго­вора?

– Для чего-то он явно созрел – иначе не стал бы меня искать. Он не знает, что мы нашли Карвелл и узнали, что Драко – отец Карли. Посмотрим, какую пьесу он нам начнет играть, прежде чем мы раскроем карты.

Ева остановилась около дверей палаты.

– Как дела, Кларк? Были какие-нибудь посети­тели?

– Ни души. Он очнулся несколько минут назад. Медсестра сказала, что он пришел в себя и спрашивает вас.

– Хорошо, отдохните пятнадцать минут.

– Спасибо. Я отойду.

Ева открыла дверь, на секунду оцепенела, а затем стремительно бросилась внутрь. Подбежав к кровати, она схватила ноги Стайлса и попыталась его припод­нять.

– Снимите же его!

Пибоди уже взобралась на кровать и боролась с уз­лом.

– Я держу его, лейтенант!

Кларк подбежал и своими мощными руками на не­сколько сантиметров приподнял Стайлса, который по­весился на скрученной простыне.

– Он не дышит, – сообщил Кларк, когда тело упа­ло на него. – Мне кажется, он не дышит.

– Позовите врача! – В страшном гневе Ева встала на колени и уперлась ладонями в грудь Стайлса, пыта­ясь сделать ему массаж сердца. – Давай, сукин сын! Ты будешь дышать! – Она прильнула ртом к его губам и начала делать искусственное дыхание.

– Боже мой! Боже мой! Кеннет! – В дверях стояла Айрин Мансфилд, рядом валялся букет цветов, выпав­ший из ее рук.

– Выйдите отсюда! Давай, давай! – По лицу Евы градом катился пот. Наконец она услышала шаги бегу­щих по коридору людей, зазвенели тревожные звонки.

– Отойдите! Отойдите, пожалуйста!

Она отодвинулась, встала на ноги и стала наблюдать за работой врачей.

Линия на мониторе была прямая, а это означало, что пульса нет. «Вернись! – приказывала мысленно Ева. – Черт тебя побери, вернись!»

Она видела, как ему сделали укол адреналина.

– Реакция отсутствует, – сказал кто-то.

Врачи быстро смазали гелем небольшие диски. Последовал приказ «Начали!», после чего тело Стайл­са подпрыгнуло от сильного электрического разряда. Но линии сердца на мониторе оставались белой и го­лубой.

Еще раз к его груди приложили диски, и вновь тело Стайлса подпрыгнуло и упало. Однако на этот раз зара­ботал биппер, а голубая линия сердца вздрогнула и ста­ла медленно краснеть.

– Синус ритма. Есть пульс!

За спиной Евы кто-то ахнул, и она оглянулась. В дверях по-прежнему стояла Айрин, закрыв лицо ру­ками.

-Сообщите о его состоянии.

– Он жив. – Врач с холодными глазами и шафра­новой кожей мельком взглянул на Еву. – Из-за острой нехватки кислорода в крови поражены некоторые участки мозга. Если нам удастся сохранить ему жизнь, это поправимо.

– А вы сможете сохранить ему жизнь?

– Мы для этого здесь находимся. – Он положил свой блокнот в карман халата. – У него хорошие шан­сы. Если бы он повисел еще несколько минут, этих шансов вообще бы не было. Медицина прошла боль­шой путь и добилась серьезных успехов, но оживлять мертвых мы еще не научились.

– Когда я смогу поговорить с ним?

– Вам этого никто сейчас не скажет.

– Хотя бы приблизительно!

– Он может прийти в себя к завтрашнему утру. Но пока мы не закончим полное обследование, я не могу сказать, насколько поврежден мозг и сколько времени понадобится на его полное восстановление. Не исклю­чено, что пройдут недели, прежде чем он сможет отве­чать на самые простые вопросы. Его мозг сейчас ищет пути, чтобы обойти пораженные участки, проложить новые маршруты для мышления. Но это требует вре­мени.

– Мне необходимо быть рядом в первую же минуту, когда он сможет говорить!

– Заверяю вас, что вам сообщат.

К Еве подошел Кларк.

– Лейтенант, вот медсестра, которую вы хотели ви­деть.

Ева прочитала карточку на кармашке халата.

– Пожалуйста, расскажите мне все, миссис Орманд.

– Я и не подозревала, что он собирается покончить с собой. Мне казалось, что он не способен на это… фи­зически, я имею в виду. Он был слаб, как ребенок!

– Если человек решил покончить счеты с жизнью, он найдет способ. Никто вас ни в чем не обвиняет.

Медсестра расслабилась и стала говорить откровен­нее.

– Я пришла к нему в палату, чтобы проверить его состояние и снять показания приборов. Через некото­рое время он пришел в себя и сказал мне, что хочет исповедаться. Я решила, что ему нужен священник. Нас часто об этом просят. Но он рассердился и назвал ваше имя. Сказал, что хочет вас видеть, чтобы исповедаться.

– В чем?

– Этого он не говорил. Я, признаться, решила, что он убил того, другого, актера Ричарда Драко… – Ева ничего не ответила, и медсестра пожала плечами. – Я успокоила его, пообещав найти вас, а потом сообщи­ла о его просьбе полицейскому. Больше я ничего не знаю.

– Хорошо. Спасибо. – Ева отпустила медсестру и повернулась к Кларку. – Я прошу вас еще подежурить здесь. Смену пришлю через час. Если в состоянии Стайлса за это время произойдут изменения, вы должны сра­зу сообщить мне об этом.

– Есть, сэр. А как быть с простыней, на которой он повесился? Ею ведь надо кому-то заняться… – пробор­мотал Кларк.

– Ею займутся.

Ева повернулась на каблуках и направилась к Пибоди, которая беседовала с Айрин.

– Как Кеннет? – Айрин с трудом поднялась со стула.

– Они повезли его в палату интенсивной терапии.

– Я решила, что он… Когда я увидела его, я реши­ла… – Она буквально упала обратно на стул. – О гос­поди, неужели несчастья еще не закончились?!

– Элиза Ротчайлд говорит, что трагедии повторя­ются трижды.

– Суеверие! Я никогда не была суеверной, но те­перь… Скажите, он выздоровеет?

– Врач настроен оптимистично. Как вы узнали, что Кеннет Стайлс находится здесь?

– Странный вопрос! Я узнала об этом из новостей по телевизору сегодня утром. Сказали, что он был ра­нен, когда пытался покинуть город, и что он главный подозреваемый в убийстве Ричарда. Но я в это не верю! Ни минуты не верила! Я хотела встретиться с ним, что­бы сказать это.

– А почему вы в это не верите?

– Потому что Кеннет не способен на убийство. По­добные преступления совершают хладнокровные и рас­четливые люди. А Кеннет – не такой.

– Иногда убийцами бывают люди весьма импуль­сивные, – заметила Ева.

– Если вы его подозреваете, значит, вы совершенно его не знаете! А я знаю Кеннета. Он не может никого убить.

– Вы знаете женщину по имени Анна Карвелл?

– Карвелл? Не думаю. А что, я должна ее знать?

Ева пожала плечами.

– Надеюсь, вы понимаете, что если Ричарда Драко убил Кеннет Стайлс, то, значит, именно он вложил в ваши руки нож?

Айрин затрясло, все краски на ее лице моментально поблекли.

– Вот еще одна причина, я уверена, по которой это не мог быть Кеннет.

– Почему же?

– Он слишком джентльмен. Я могу идти, лейте­нант?

– Да, вы можете идти.

Айрин направилась к двери, но на пороге останови­лась.

– Вы боролись за его жизнь. Я видела это. Вы счи­таете его убийцей, но боролись за его жизнь. Почему?

– Может быть, я не хочу, чтобы он избежал суда.

– Думаю, все не так просто. Здесь есть что-то еще, но я не могу понять, что.

– Длинный выдался денек, – вздохнула Пибоди, когда они остались одни.

– Он только начался. Ну ладно, встали и пошли. Нам еще надо посетить множество различных мест.

Она вышла из комнаты и практически нос к носу столкнулась с Надин.

– Что ты здесь делаешь? – удивилась Ева. – Мне казалось, несчастные случаи – слишком мелкая тема для тебя.

– Для тебя же она не мелкая! Как состояние Кенне­та Стайлса?

– Без комментариев,

– Послушай, Даллас, у меня в больнице есть свой источник информации. Мне сообщили, что Стайлс пы­тался повеситься. Это он убил Ричарда Драко? – В туф­лях на высоченных каблуках Надин с трудом поспевала за Евой, но все же ей удавалось не отставать. – Ты об­виняешь его в убийстве? Есть ли у тебя другие подозре­ваемые? Ты подтверждаешь, что Стайлс был ранен при попытке побега?

– СМИ уже сообщили об этом.

– Конечно, но со словами «предположительно» и «вероятно». А мне нужно подтверждение.

– А мне нужен отпуск! Боюсь, что ни один из нас не сможет осуществить свое желание в ближайшее время.

– Ладно, Даллас, сдаюсь. – Надин взяла Еву под руку и отвела в сторону от Пибоди и своего многострадального оператора. – Прости меня. Но я просто с ума схожу, не могу спать. Дай мне хоть что-нибудь! Даже без записи на пленку. Я не могу жить дальше, не выйдя из этого порочного круга.

– Тебе не стоит лезть в эту историю.

– Я знаю. Ведь если моя связь с Ричардом выплы­вет наружу, у меня будут весьма серьезные неприятно­сти – и в личном плане, и в профессиональном. Но ес­ли я буду сидеть и ждать, как будут развиваться собы­тия, я действительно сойду с ума. Так что предпочитаю рискнуть.

– Как много он для тебя значил?

– Очень много! Все это закончилось задолго до его смерти, но я все равно не в состоянии…

– Найди меня в управлении через час. Я расскажу тебе, что смогу.

– Спасибо. Если бы ты могла мне сказать, что Кеннет…

– Через час, Надин. – Ева сурово посмотрела на нее. – Не подгоняй судьбу.

Через двадцать минут Ева и Пибоди были в номере Анны Карвелл, но никого там не нашли.

– Она соскочила! – Пибоди осмотрела пустой туа­лет и подошла к Еве. – Вы знали, что ее не будет здесь?

– Я не исключала такой возможности. Она умна. Достаточно умна, чтобы понять, что я вернусь.

– Вы думаете, она убила Драко?

– Она – часть этого дела. – Ева заглянула в ван­ную комнату. Запах Анниных духов еще не выветрил­ся – духов хладнокровной женщины.

– Мне связаться с властями в Монреале? Начать процедуру экстрадиции?

– Не суетись. Она наверняка это предусмотрела. Если Анна вообще жила в Монреале, туда она уже не вернется. Она исчезнет, – пробормотала Ева, – но не уедет далеко. И мы этим воспользуемся. Вызывай экс­пертов!

– Без ордера на обыск?

– Мой муж – один из владельцев отеля. Не забы­вай об этом. Я спущусь вниз поговорить с местной службой безопасности.

Пока Ева заканчивала дела в отеле «Палас», пока она добралась до управления и доложила обо всем про­исшедшем Уитни, прошло довольно много времени. И на встречу с Надин она, конечно, опоздала. Так что Ева даже не очень разозлилась, обнаружив, что Надин уже сидит в ее кабинете.

– Почему тебе позволили войти сюда?

– Потому что я принесла пончики. Полицейские уже много десятилетий питают к ним слабость.

– А где моя порция?

– Извини, но твои коллеги набросились на них, как стая крыс, и смели все до одного. Полагаю, Бакстер да­же крошки с пола подобрал.

– Этот мог! – Ева села за стол. – А где же твоя ка­мера?

– Она осталась в машине.

– Тащи ее сюда быстрее. Я не собираюсь ждать це­лый день.

– Но я думала…

– Слушай, ты хочешь эксклюзивное интервью или нет?

– Ты же знаешь, что хочу! – Надин достала свой мобильный телефон и вызвала оператора. – Может быть, тебе стоит слегка подкраситься и, в частности, замазать эти темные круги под глазами? – Надин достала свою сумочку и вынула барсетку с принадлежностями для макияжа. – Можешь воспользоваться.

– Убери от меня это дерьмо!

– Дело твое, но ты выглядишь так, будто не спала целую неделю. – Надин вытащила зеркальце и начала подкрашиваться. – Кроме того, ты выглядишь злой и озабоченной.

– А я действительно злая и озабоченная.

– На экране телевизора всегда надо выглядеть хо­рошо. У тебя, между прочим, прелестный свитерок. Ка­шемир?

Озадаченная, Ева посмотрела на свой толстый сви­тер под горло.

– Не знаю. Он голубой. Материал будет в эфире се­годня вечером?

– Клянусь твоей задницей.

– Хорошо.

«Кое-кто сегодня ночью будет плохо спать, – поду­мала Ева. – И на сей раз это буду не я!»

Надин установила нужный ракурс для съемки, по­смотрела на монитор и приказала поправить свет.

– Надин, это же ведь не конкурс красоты!

– Твои слова только подтверждают, что ты совершен­но ничего не понимаешь в телерепортажах. Чуть-чуть в сторону. Так. Ты можешь убрать этот уличный шум, Лю­си? Тут такой грохот, будто мы сидим на вокзале.

– Я отфильтрую большинство этих звуков. – Опе­ратор подкрутила что-то и кивнула: – Я готова, жду ва­шего сигнала.

– Ну что ж, сделаем репортаж века. Запись! Я На­дин Ферст, «Канал-75», – начала она, глядя прямо в камеру. – Мы ведем репортаж из Управления полиции, из кабинета лейтенанта Евы Даллас, которая руководит расследованием убийства актера Ричарда Драко. – На­дин повернулась лицом к Еве. – Лейтенант, какую по­следнюю информацию вы можете сообщить нам о ва­шем расследовании?

– Расследование идет полным ходом. Наш департа­мент изучает сразу несколько версий.

– Мистер Драко был убит на сцене, на глазах у це­лого зала зрителей. Насколько мне известно, вы сами были среди них.

– Это верно. Природа этого преступления и место его совершения заставили нас провести без преувеличе­ния тысячи допросов и опросов свидетелей. – И, счи­тая, что долги надо всегда отдавать, Ева сделала допол­нение: – Детектив Бакстон из нашего отдела провел кропотливую работу по проверке и отсеву самой важ­ной информации.

– Это правда, что часто люди, которые видят одно и то же событие, воспринимают его по-разному?

– Это справедливо для непрофессионалов. Поли­цейские обучены воспринимать события объективно.

– Это означает, что ваше свидетельство является самым важным?

– Можно и так сказать.

– Правда ли, что коллега Драко – Кеннет Стайлс, который тоже был занят в том спектакле, – рассматри­вается вами как главный подозреваемый?

– Этот человек был допрошен, как и все остальные участники спектакля. Как я уже сказала, мы рассматри­ваем несколько версий. А поскольку круг подозревае­мых сузился, мы планируем провести арест в течение ближайших двадцати четырех часов.

– Арест?! – Эта новость выбила Надин из седла, но лишь на мгновение. – Вы можете назвать имя вашего главного подозреваемого?

– Я пока не вправе давать такую информацию. Мо­гу сообщить только, что человек, который убил Ричарда Драко, а затем Лайнуса Квима, будет в тюрьме в течение двадцати четырех часов.

– Но кто…

– Это все, Надин. Выключай камеру.

Ева встала из-за стола, и Надин махнула рукой опе­ратору.

– Выключай, Люси. Это будет бомба, Даллас! Если бы ты согласилась, мы могли бы дать этот материал в прямом эфире.

– Нет, он должен быть в эфире сегодня вечером, попозже. Все равно ты выстрелишь эту сенсацию пер­вой.

– Не буду спорить. Не могла бы ты дать мне по­больше фактов, чтобы заполнить вводную часть? Дета­ли расследования, точное количество допрошенных, количество затраченных человеко-часов… Что-нибудь в этом роде.

– Ты можешь взять это из официальных сообще­ний для прессы.

– Подожди меня в машине, Люси. – Дождавшись, когда оператор вынесла все свое оборудование из каби­нета, Надин повернулась к Еве: – Не для публики, Даллас…

– Ты узнаешь все, что тебе надо, завтра. Но у меня к тебе тоже есть вопрос. Ты в своем репортаже не упо­мянула Рорка, его связь с театром, с постановкой и со мной. Почему?

– Об этом уже много всего сказано. Даже чересчур. А мне нужны только горячие факты.

– Так я тебе и поверила! Рорк – один из самых из­вестных людей в стране. Надин пожала плечами:

– Ладно, считай это платой. – Она помахала в воз­духе своим кошельком. – За девичник.

– Хорошо. – Ева залезла в карман своей куртки и достала оттуда кассету. – Вот.

– Что это? – Когда кассета оказалась у нее в руках, Надин все поняла. Ее пальцы крепко сжали добычу. – Это запись, которую сделал Ричард? Со мной?..

– Ее изъяли из фигурирующих в деле вещественных доказательств. Это единственная копия. Мне кажется, это поможет тебе выйти из порочного круга.

К горлу Надин подступил ком. Ее переполняли про­тиворечивые чувства. Она молча уставилась на кассету.

– Да. Да, это поможет. Это просто разорвет его!

Вцепившись в кассету обеими руками, она разлома­ла страшную улику.

Ева кивнула головой в знак одобрения.

– Некоторые женщины не смогли бы удержаться от соблазна посмотреть на себя в таком фильме. Но, мне кажется, ты умнее их.

– Теперь стала. Спасибо, Даллас. Я не знаю, как я смогу тебе…

Ева решительно отступила назад.

– Только не вздумай целовать меня!

Счастливо рассмеявшись, Надин бросила сломан­ную кассету в сумочку, решив, что она окажется в пер­вом же мусорном бачке, который встретится на пути.

– Ладно, обойдемся без глупостей. Но с меня при­читается, Даллас.

– Кто же будет возражать?! Ты, например, в следующий раз можешь отбить у коллег для меня пончик.

ГЛАВА 21

Ева проспала почти десять часов, что было весьма неплохо, учитывая, что, придя вечером с работы, она еще вкратце рассказала Рорку о последних фактах расследования. Она проснулась бодрая, со свежей голо­вой – но в одиночестве.

Так как рядом с ней не было никого, кто бы ее вос­питывал, на завтрак она съела мороженое, которое за­пила огромной чашкой крепчайшего кофе. И при этом смотрела по телевизору утренний выпуск новостей. По­казывали повтор ее вчерашнего интервью Надин, и Ева осталась довольна. Теперь она чувствовала, что готова начать рабочий день.

Позавтракав, она надела темно-коричневые брюки и белую блузку с узкими коричневыми полосками. Ева понятия не имела, когда появилась у нее эта блузка, но с тех пор, как Рорк взял на себя наполнение ее гардеро­ба, она перестала обращать внимание на такие вещи. Он накупил ей сумасшедшее количество одежды, и это спасало ее от пытки хождения по магазинам.

Погода обещала оставаться холодной, поэтому она надела короткую куртку, которая хорошо сочеталась со всеми остальными частями ее наряда. Пристегнув кобуру с пистолетом, Ева села звонить Рорку.

– У тебя голос отдохнувшего человека, – сказал Рорк, оторвавшись от монитора, на котором просмат­ривал информацию с утренних сессий мировых бирж. – Ты быстро восстанавливаешься, Ева.

– Я спала, как сурок. А вот ты работаешь последние дни как проклятый. Может быть, нам устроить себе не­большие каникулы?

– Что ты хочешь?

– Поехать в какое-нибудь спокойное место. Только ты и я! Мы можем устроить себе прекрасный уик-энд.

– Повторяю вопрос: что ты хочешь?

В ее голосе зазвучало раздражение.

– Разве я не сказала только что? Не выливай на ме­ня опять свое дерьмо, иначе тебе снова придется пол­зать передо мной на коленях, как в последний раз!

– На этот раз не придется. Я что, похож на идио­та? – спросил он спокойно. – Я не говорю о взятке, лейтенант, но я хочу знать подоплеку столь неожидан­ного подарка. Иначе зачем же усыплять мою бдитель­ность?

– Твою бдительность не усыпить и бочкой снотвор­ного. Кроме того, это не взятка: ведь я все-таки поли­цейский, не забывай!

– О, разумеется! Как известно, полицейские поня­тия не имеют, что такое взятка.

– Тебе, как асу в этом деле, конечно, виднее. Но кто сказал, что я не могу захотеть отдохнуть? Если у ме­ня и есть какая-то просьба, она не имеет никакого отношения к этому предложению.

– Понятно. Ну что ж, я выполню твою просьбу, но ты за это поедешь со мной на неделю, куда бы я ни по­желал.

– Неделя – это чересчур. У меня судебные заседа­ния и много бумажной работы. Три дня!

«Переговоры всегда были моим коньком», – поду­мал Рорк.

– Пять дней сейчас, пять дней в следующем месяце.

– Но это уже десять дней, а не неделя! Даже я могу сосчитать до десяти. Три дня сейчас, два дня – в сле­дующем месяце.

– Четыре сейчас, три – в следующем месяце.

– Хорошо, хорошо! – У нее начала болеть голова от этой торговли. – Я согласна.

– Теперь перейдем к делу.

– Так мы поедем на море?

– Обязательно. «Олимпийский комплекс» располо­жен как раз на берегу океана.

– «Олимпийский комплекс»? – Она побледнела. – На краю света? Я туда не поеду. Придется расторгнуть сделку.

– Сделка заключена. У тебя нет выхода. Давай свою просьбу.

Ева рассердилась, но у нее в самом деле не было вы­хода.

– Видишь ли… Это совсем маленькая просьба…

– Тебе следовало хорошенько продумать, как лучше сформулировать ее, прежде чем ты позвонила мне. И у тебя бы это получилось, если бы ты съела нормальный питательный завтрак, а не мороженое с кофе перед те­левизором.

– Откуда ты… – Она замолчала, но долго размыш­лять ей не понадобилось. – Соммерсет! Ладно, черт с ним, сейчас не до него. Слушай, ты всегда норовишь сунуть свой нос в наше полицейское дерьмо. Я даю тебе шанс.

– Ну вот, теперь все ясно. Если ты представляешь дело так, будто это ты оказываешь мне огромную услугу, а не я тебе, значит, просьба отнюдь не такая уж малень­кая. И тебе не удастся объехать меня на кривой козе.

– Я не собираюсь «объезжать тебя на кривой козе!». Ты знаешь, я терпеть не могу, когда ты так говоришь. И, кстати, пока я не забыла: что это за дерьмовая исто­рия с «Авторизацией номер один»?

– Ты ходила в магазин?! Этот день надо отметить в календаре как праздничный. Ева Даллас ходила за по­купками! Оркестр, туш!

Ева выдохнула, чтобы не взорваться.

– До того, как я пришла в магазин, у меня тоже было прекрасное настроение.

– Согласись, глупо, чтобы ты платила за товары, производимые моими компаниями.

– В следующий раз я выберу продукцию твоих кон­курентов. Если, конечно, мне удастся ее найти. – Она взяла себя в руки, чтобы не уйти совсем уж далеко от нужной ей темы. – В общем, я собираюсь завершить это дело сегодня. Я придумала, как выкурить убийцу из его норы и добиться от него признания. Но это все пре­людия, – пробормотала она. – У меня есть причины идти обходным путем. Сейчас я попробую поплясать перед Уитни, чтобы получить разрешение, но если это не сработает… – Она окончательно запуталась.

– Что тебе надо?

– Мне нужен твой театр! И мне надо, чтобы ты по­мог мне написать и поставить пьесу.

Уже через час Рорк делал первый звонок, а Ева си­дела в своем кабинете и просматривала кассету с запи­сью пьесы. Думая совсем о другом, она почти не замечала, какого высокого качества была запись. Начало она перемотала, чтобы скорее подойти к заключитель­ной сцене.

«Они все там были!» – думала она, глядя на экран. Вот Драко в роли Воула легко признается в убийстве, за которое его уже не могут привлечь к ответственности. Какое мужественное и красивое у него лицо, когда он бе­рет руку Карли, то есть Дианы! А она стоит рядом с ним, красивая и обаятельная, с улыбкой влюбленной жен­щины на устах.

Кеннет Стайлс, ворчливый и многоопытный сэр Уилфред, сидит ошеломленный, так как выяснилось, что его грубо использовали, им просто манипулирова­ли. Элиза в роли мисс Плимсолл стоит рядом в полном отчаянии, вцепившись в спинку стула Кеннета, бледная, как полотно.

Айрин, прекрасная умная Кристин, приносит себя в жертву и готова сесть в тюрьму, чтобы спасти любимого человека.

Майкл Проктор, как тень, следит за происходящим из-за кулис, ожидая, когда ему надо будет выйти под свет рампы.

И над всем этим витает призрак Анны Карвелл…

Ева даже не вздрогнула, когда смотрела, как нож, который должен был быть безопасным, вошел жертве глубоко в сердце.

Несколько тысяч зрителей не заметили этого. А она?..

Только теперь она поняла, что это была пьеса о са­мой жизни, которая заканчивается смертью.

Ева выключила запись, сняла трубку внутреннего телефона и набрала номер.

– Пибоди, поднимай Фини и Макнаба. Мы выез­жаем.

Проверив свой пистолет, Ева приготовилась к по­следнему акту написанной ею пьесы.

Ева вела машину, а Мира сидела сзади и с интересом наблюдала за своей старой знакомой в зеркальце заднего вида. «Настоящий профессионал, – думала она. – Собранная, целеустремленная… И жестокая». Автомобиль прокладывал себе путь в жутких пробках, ныряя в осво­бодившиеся крошечные пространства, а иногда и немного отталкивая собратьев мощным бампером. Мира сидела, вцепившись в ремни безопасности и проклиная свою доверчивость, загнавшую ее в смертельную ловуш­ку под названием «автомобиль Евы Даллас».

– Вы говорили о риске…

Ева бросила взгляд на доктора через зеркальце зад­него вида.

– Подчеркиваю: просчитанном риске.

В этот момент машина вырвалась из пробки, Миру отбросило назад, затем свалило влево, и она вспомнила почему-то свои детские молитвы. А машина тем временем в очередной раз пролетела перекресток на красный свет, едва разминувшись с другими железными конями.

– Надеюсь, вы реально оцениваете ситуацию, – продолжила Мира, с трудом приняв вертикальное по­ложение и чувствуя, что ее сердце кардинально поменя­ло свое местоположение в организме. – Однако необ­ходимо учитывать, что в реальной ситуации всегда су­ществует широкий спектр допуска ошибок. Их можно избежать, лишь корректируя свое поведение в соответ­ствии с меняющейся обстановкой.

– Если я ошибаюсь, отвечать только мне. При лю­бом раскладе человек, убивший Драко и Квима, будет в тюрьме до конца сегодняшнего дня.

Автомобиль влетел в подземный паркинг, практиче­ски не снижая скорости, и с душераздирающим визгом тормозов на минуту остановился у шлагбаума дежурно­го. Ева показала свой полицейский значок, и они бес­препятственно проехали на стоянку.

– Хорошо, – выдохнула Мира, не веря еще до кон­ца в свое счастье, что бешеная гонка закончилась без потерь. – Это была очень… волнующая поездка.

– Что?

– Знаете, Ева, мне раньше никогда не приходилось ездить с вами. Теперь я понимаю, почему.

Пибоди выскочила из машины и открыла дверцу для гостьи.

– Поверьте мне, по сравнению с тем, как мы ездим обычно, это была просто медленная прогулка по парку.

– Вам не понравилось, как я вожу машину?

– Дело не в нас, а в дорожной полиции: как это по­нравилось ей, – пробормотала Пибоди, незаметно пы­таясь восстановить дыхание.

– В любом случае спасибо, что довезли. – Мира вышла из машины и попыталась отвлечь внимание Евы от храброй помощницы. – Я благодарна вам за то, что вы пригласили меня. Наконец-то я смогу увидеть опе­ративную работу полицейских.

– Вы будете находиться на безопасном расстоянии.

– Да, но я смогу за всем наблюдать.

Выйдя из машины и поставив ее на охрану, как тре­бовал всегда Рорк, Ева направилась к зданию театра.

– У нас есть некоторое время перед началом пред­ставления, – сказала она, набрав необходимые цифры на кодовом замке служебного входа. – Боюсь, вам бу­дет скучно.

– О, совсем наоборот!

Они прошли прямо к сцене, где уже полным ходом шли необходимые приготовления.

– Эй, лейтенант, поднимите вверх свои прекрасные головки!

В пяти метрах над ними на страховочном тросе па­рил Макнаб. Он оттолкнулся от какой-то конструкции и, сверкнув подошвами своих зеленых ботинок, спла­нировал на весьма ненадежного вида арку.

– Кончай выпендриваться! – предупредил своего сотрудника Фини, видя, что тот собирается совершить очередной воздушный кульбит.

– Что он делает наверху? – нахмурилась Ева. – Кроме того, что рискует своей задницей.

– Завершает установку специального оборудова­ния. Для того чтобы получать удовольствие от такой ра­боты, надо быть достаточно молодым. Почти все необходимые декорации уже установлены. Рорк не упустил ни одной детали. Но он не подумал о наших полицей­ских задачах, и нам пришлось исправлять положение. Теперь мы сможем следить за всеми по мониторам, а также записывать все происходящее на сцене.

– Рорк все еще там?

– Да, он сам все проверяет и контролирует. К тому же он дал моим техникам пару очень полезных советов. Он просто гений электроники! Я бы не отказался иметь такого сотрудника в своем Отделе электронного сыска.

– Сделай одолжение, не упоминай больше об этом! Он и так сует нос во все мои дела. Автоматические зам­ки поставлены на всех дверях?

– Да. Все могут входить, но никто не сможет выйти. У нас здесь трое полицейских, два техника, ты, я и Пибоди. Да, еще этот воздушный акробат – Макнаб. Сле­зай, черт тебя побери, оттуда! Ты уверена, что нам не нужно запросить подкрепление?

– Думаю, в этом нет необходимости.

Из-за кулис вышел Рорк.

– Фини, все ваши камеры и микрофоны установ­лены.

– Пойду проверю все сам. Макнаб! Не заставляй меня подниматься туда. Боже, сколько раз в жизни я го­ворил это своим детям! – Покачивая головой, Фини ушел со сцены.

– Он точно сорвется оттуда! – Пибоди разрывалась между гордостью и озабоченностью. – Велите ему не­медленно спуститься, Даллас.

– А почему я?

– Потому что он боится вас.

Незаметно для себя проглотив подхалимскую улов­ку помощницы, Ева уперла кулаки в бока и, задрав го­лову вверх, закричала:

– Макнаб, кончай таскать свое дерьмо над нашими головами и немедленно спусти свою задницу вниз!

– Слушаюсь, сэр.

Он со свистом спустился на страховочном тросе. Его щеки пылали от возбуждения и гордости.

– Это стоило попробовать. Так здорово – просто дух захватывает!

– Я счастлива, что вы хорошенько развлеклись, де­тектив Макнаб. Учитывая особенно, что в нашей операции задействовано сложнейшее электронное оборудо­вание на миллионы долларов.

– Хм… – Ничего лучше, чем откашляться, Макнаб не смог придумать. Его лицо резко побледнело. – Спе­циальные камеры и микрофоны установлены, отлаже­ны и готовы к работе, лейтенант. Сэр.

– Тогда, может быть, ты соблаговолишь заняться еще какой-нибудь полезной деятельностью? Если, ко­нечно, это тебя не слишком затруднит. И если ты не очень устал от цирковых трюков.

– Нет, сэр. Я немедленно… иду. – «Куда-нибудь подальше», – добавил он про себя и исчез.

– Это заставит его заняться делом в ближайшие пять минут. – Она повернулась к Рорку: – Не забудь: первый акт пьесы – на тебе.

– У меня все готово. – Он посмотрел на часы. – У тебя около часа до поднятия занавеса.

– На всякий случай надо все еще раз проверить. Пибоди, займись этим. Убедись сама, что все выходы со сцены надежно заблокированы. А затем найди для себя удобную позицию и затаись.

– Есть, сэр.

– Рорк, не покажешь ли ты доктору Мире ее место, откуда ей будет удобно за всем наблюдать?

– Конечно.

– Прекрасно. – Она вынула мини-рацию и переда­ла по громкой связи: – Говорит лейтенант Даллас. Че­рез тридцать минут все сотрудники должны быть на своих местах. Главная задача – не допустить ранения гражданских лиц. Повторяю – это самая главная зада­ча. Оружие применять только в случае угрозы жизни. Больше повторять не буду. – Он убрала рацию в кар­ман. – Рорк, я сейчас спрячусь, а ты сообщи мне, когда доктор Мира будет на месте.

– Конечно, положитесь на меня, лейтенант.

– Она просто прирожденный полицейский, – ска­зала Мира, когда Рорк повел ее за кулисы. – Не только потому, что прекрасно умеет планировать операции и руководить ими, но и потому, что она умеет идеально балансировать между невозможным и необходимым. Кто-нибудь другой наверняка придумал бы совершенно другую концовку этой пьесы…

– Она не может жить иначе. Так уж она устроена.

– Не так все просто. Все это ей очень дорого стоит. После окончания операции ей будет очень нужна ваша помощь, Рорк.

– Мы договорились на несколько дней съездить от­дохнуть.

Мира с удивлением посмотрела на него.

– Как вам удалось этого от нее добиться?

– Искусство торговли и ведения переговоров! – усмехнулся он.

-Лейтенант, говорит Макнаб – пост номер четы­ре. Первый объект приближается к театру, боковой слу­жебный вход.

– Принято. – Ева переключила рацию на Рорка. – Теперь твой выход. Постарайся быть все время на свя­зи, ладно? Думаю, что риск сведен к минимуму, но все же…

– Доверься мне.

– Я хотела бы еще раз тебе…

– Лейтенант, разве когда-нибудь случалось, чтобы я не отдавал себе отчет в том, что делаю?

– Да, я знаю, что ты всегда четко продумываешь свои действия.

– Тогда, повторяю, доверься мне.

На мониторе, подключенном к скрытым видеокаме­рам, Ева увидела, как он вышел на сцену и встал в огнях рампы. Она подумала, что Рорк мог бы стать актером, хотя, кажется, никогда не собирался: сделки и перего­воры были его стихией. Но сейчас он выглядел так, буд­то полжизни провел на сцене: выражение лица, поза, отточенные движения.

«Оказывается, у него богатый опыт правдиво лгать, – удивилась Ева. – Но даст ли это ожидаемый резуль­тат?»

– Майкл! – Рорк протянул руку вошедшему Прок­тору. – Ты пришел раньше времени.

– Не люблю заставлять людей ждать. – Он с улыбкой осмотрелся на сцене. – Правда, проблема приходя­щих раньше времени состоит в том, что они должны ждать остальных. Я очень обрадовался, когда вы мне позвонили. Я не был уверен, что полицейские разрешат вновь открыть театр. Думал, что они как минимум со­рвут график постановки «Свидетеля».

– Мне кажется, они уже получили здесь все, что им было нужно.

– Я очень благодарен вам, что вы дали мне шанс сыграть Воула. Я боялся, что вы пригласите на эту роль какого-нибудь именитого актера.

– Волнуетесь? – «Нет, – подумал Рорк, – никаких признаков волнения у него нет, только амбиции». – Признаться, я сомневался. Думал, что вам, может быть, будет неприятно входить в эту роль.

– Ни в коем случае! Наоборот, мне это будет край­не приятно. Я имел в виду, приятно играть эту интерес­ную роль… – Он побледнел и попытался исправить допущенную неловкость. – Конечно, это ужасно, то, что произошло с Ричардом. Просто ужасно, но…

– Театр не должен из-за этого закрываться, ведь на­ша задача – радовать зрителей, – сказал Рорк тихо. За­тем поднял голову. – А вот и Элиза с Айрин. Дамы, спасибо, что пришли.

– Ваш звонок избавил меня от тоски и от скуки. – Элиза поднялась на сцену и прижалась щекой к щеке Рорка. – От скуки, которая бывает между спектаклями. И от тоски по бедному Кеннету. Я все еще не могу по­верить тому, что услышала в новостях.

– Я тоже, – сказала Айрин. – Это какая-то ошиб­ка. Этого просто не может быть. – Она театрально раз­вела своими красивыми руками. – Как странно ока­заться здесь опять! Я не была здесь со времени… премь­еры.

– Вы чувствуете себя в силах играть? – Рорк взял ее руку, словно пытаясь согреть.

– Да-да. Я должна. Я ведь должна? Все мы служим искусству, и у нас нет другой судьбы.

– Почему это мы должны? – На сцене, как по сце­нарию, появилась Карли. Она сделала драматический макияж, который прекрасно сочетался с платьем цвета электрик, собранным в складки низко под грудью и за­канчивающимся чуть ниже бедер. – Ничего мы не должны! Просто никому из нас нет дела до почившего великолепного Ричарда Драко.

– Карли! – пробормотала Айрин смущенно.

– Бросьте, оставьте эти тонкие глубокие пережива­ния для публики. Он трахал нас всех вместе и по от­дельности. Некоторых даже в прямом смысле этого сло­ва, – добавила она и скривилась в горькой усмешке. – Мы здесь совсем не для того, чтобы посвятить свой сле­дующий спектакль его памяти. Мы здесь потому, что снова хотим работать.

– Он мог быть негодяем, дорогая, – скромно поту­пившись, вставила Элиза, – но смерть есть смерть. О мертвых не принято говорить плохо. К тому же не­счастный Кеннет находится в больнице, и его охраняют.

– Кеннету надо было бы вручить медаль за то, что он избавил мир от Драко!

– Они пока не предъявили ему обвинения, – Ай­рин сжала кулачки. – Может быть, нам все-таки стоит перейти к обсуждению пьесы, прекратив ненадолго упражняться в злословии? Все собрались, Рорк? – Она провела рукой по прекрасным волосам, уложенным в продуманную до мелочей прическу. – Не хватает ре­жиссера, но он сейчас должен подойти.

– Всех занятых в пьесе собрать весьма сложно, – вступил со своей репликой Рорк. – Необходимо найти кого-нибудь на роль сэра Уилфреда.

– Не могли бы мы пройти всю пьесу с первого до последнего акта? – спросил Майкл. – Мне никогда не доводилось репетировать с первым составом. Для меня это было бы очень полезно.

– В этом ты весь, Майкл! – рассмеялась Карли. – Такие мелочи, как смерть и арест коллег, тебя не волну­ют. Имеет значение только твое появление на сцене.

– Ты сама сказала, что мы собрались здесь, чтобы работать, – парировал он. – Не стоит тратить время на колкости в мой адрес.

– А может быть, мне доставляет удовольствие злить тебя. Ведь ты злишься, милый, оттого, что я вышвырну­ла тебя пинком из своей квартиры, вместо того чтобы рыдать на твоем красивом плече.

– Я ничем не мог тебе помочь, – сказал он тихо. – Но я пытался.

– Я не нуждаюсь в твоей помощи! Я не нуждаюсь ни в ком! – Ее глаза пылали неподдельной злостью, а голос срывался на крик. – Я всего лишь спала с тобой. Невелико дело. Не вздумай вообразить себе, что ты для меня что-нибудь значишь! Ни один мужчина не может для меня ничего значить!

– Опять секс стоит впереди чувств, – вздохнула Элиза. – Мы когда-нибудь вернемся к искусству и зай­мемся спектаклем?

Айрин вышла вперед и взяла Карли за руку.

– Карли, пожалуйста! Нам надо продолжать. Нам надо собраться и играть всем вместе. – Она попыталась выдавить из себя вежливую улыбку. – Что о нас поду­мает Рорк, видя, что мы тратим драгоценное время на пустые пререкания?

– Я бы сказал, что вы все крайне напряжены и взволнованы. – Рорк сделал паузу, обведя вниматель­ным взглядом все повернувшиеся к нему лица. – И по­этому, если кто-нибудь из вас, или все вместе, не в со­стоянии продолжать играть в пьесе, я хотел бы это знать. Как можно раньше.

Карли откинула голову назад и громко рассмеялась.

– Боже, что вы! Да каждый из нас и все мы вместе готовы бежать в театр по толченому стеклу босиком, лишь бы играть в этом спектакле! Публика не одну не­делю будет валом валить на него, как только постановку возобновят. И каждый из нас это отлично знает. Луч­шей рекламы, чем настоящее убийство, невозможно придумать. – Она провела рукой по пышным волосам и отошла в другой конец сцены. – Найдите замену на роль благородного сэра Уилфреда, пусть это будет даже робот. Все равно спектакль уже никогда не станет преж­ним. Давайте, Рорк! Двери театра – настежь! Оркестр, тушь! Огни рампы встречают жаждущих высокого и чистого искусства зрителей!

С этими словами Карли повернулась и пошла со сце­ны, но, не дойдя до кулис, столкнулась с Евой.

ГЛАВА 22

– Лейтенант Даллас?! – Карли прижала руки к взды­мающейся груди. – Какой неприятный сюрприз видеть вас вновь!

– Карли, прекрати играть циничную театральную диву, – сказала раздраженно Элиза. – Ты недостаточ­но стара для этой роли. Лейтенант, полагаю, вы пришли сюда сообщить нам о том, что уже арестовали убийцу? Вы выглядели очень уверенной, когда обещали это во время интервью по «Каналу-75».

– Арест будет произведен в ближайшее время.

– Не Кеннет?.. – Айрин прижала руку к сердцу.

– Если это Кеннет, – вставила Элиза, – нас всех надо будет поставить рядом с ним. Я бы считала это правильным. – Она гордо подняла голову и развернула плечи. – Я не бросаю своих друзей в беде!

– Это просто великолепно, миссис Ротчайлд. – Ева незаметно нащупала в кармане пульт дистанционного управления. – Но Кеннет Стайлс больше не является главным подозреваемым в этом расследовании. Убийца Ричарда Драко находится сейчас на сцене.

Пока она говорила это, зажглись огни рампы, осве­щая присутствующих. В середине сцены повернулся круг и появились декорации зала судебных заседаний. Длинный окровавленный нож лежал на столе для веще­ственных доказательств. Ева взяла его в руку, как бы взвешивая тяжесть.

– Убийство произошло на этой сцене. И здесь же будет произведен арест.

– Ну что ж, лейтенант, мы сыграем в драматиче­ской концовке вашей пьесы. – Карли вышла на сере­дину и села в кресло свидетеля. – Пожалуйста, продол­жайте. Мы все внимаем вам.

– Прекрати, Карли! Это наверняка Кеннет. – Майкл посмотрел извиняющимся взглядом на Ай­рин. – Прости, Айрин, но это ведь он. Если бы Кеннет не был виновен, зачем бы ему понадобилось бежать?

– Чтобы защитить кого-то, – ответила Ева. – Кен­нет хотел, чтобы подозрение пало на него. Это один из стержневых моментов всего замысла. – Она попробо­вала лезвие ножа пальцем. Затем положила его назад. – Вспомните: мисс Плимсолл готова была на все ради сэ­ра Уилфреда, несмотря на то, что он множество раз и по-всякому издевался над ней, оскорблял ее.

– Послушайте, лейтенант, это лишь роль! – Элиза вскочила со своего стула, как птичка, у которой вырва­ли перышко из хвоста. – Вы, надеюсь, не предполагае­те, что я имею какое-то отношение ко всему этому?

– Здесь все играют роли. – Ева внимательно смот­рела на возмущенное лицо Элизы. – Сэр Уилфред за­щищает своего клиента, рискуя собственным здоровь­ем, и только в конце узнает, что он помогал убийце. Леонард Воул, притворяясь, что защищает свою люби­мую жену, всего лишь использует ее, чтобы защитить се­бя. То же касается и Кристины. – Ева перевела взгляд на Айрин. – Рискуя репутацией, она приносит в жертву свою свободу, чтобы защитить любимого. Но он самым жестоким и циничным образом швыряет ей в лицо ее любовь, ставшую ненужной ему.

– Мы знаем пьесу, – сказала Карли, откровенно зевая. – Вам еще осталось сказать, что Майкл вознена­видел Ричарда.

– Верно. Убрав Драко со своего пути, он становил­ся Воулом. Разве не лучший способ убрать старого не­годяя, а заодно отомстить за поруганную материнскую честь?

– Хватит! Я уже наслушался вашего бреда и больше не желаю! – Сжав кулаки, Майкл направился к Еве.

– Одну минуточку, Майкл! – Голос Рорка был спо­коен. Он каким-то непостижимым образом мгновенно оказался между ним и Евой, став ледяной несокруши­мой стеной на пути разъяренного актера. – Я могу вас изуродовать до неузнаваемости, и это сильно повредит вашей карьере.

– Рорк! – Еве хотелось хорошенько ему врезать за несанкционированное вмешательство, но это в корне бы изменило весь настрой на сцене.

– Майкл, сядь на место, – посоветовала Карли. – Ты ставишь себя в глупое положение. Лейтенант, вы слишком поверхностно и бегло характеризуете персо­нажи нашей маленькой труппы. – Карли излишне де­монстративно скрестила свои красивые длинные ноги, переключая внимание окружающих на себя. – В част­ности, вы совсем не упомянули меня и мой персонаж. Мне кажется, что Диана никого не защищала.

– Полагаю, она стала бы защищать себя. – Ева по­вернулась и медленно подошла к свидетельскому крес­лу. – Неужели вы думаете, что она осталась бы безучастной после того, как все раскрылось? Что она спокой­но заняла бы место Кристин, которую использовали и выбросили, чтобы заняться свеженькой жертвой? Ду­маю, что она возненавидела бы его. Возненавидела за то, что он надругался над ее красотой, разрушил ее чис­тые мечты, заставил понять, какой дурой она была, по­любив такого циничного мерзавца…

На шее у Карли нервно забилась жилка.

– Вы рассматриваете характер глубже, чем этого требует пьеса.

– Мне так не кажется. Я думаю, Воул недооценивал ее. Люди, в особенности мужчины, очень часто недо­оценивают красивых женщин. Они воспринимают только их внешность. Он ведь совсем вас не знал, не правда ли? Разве он мог подозревать, какая сила харак­тера, страстность и целеустремленность живут внутри вас?

У Карли щеки покрылись лихорадочным румянцем, и это особенно контрастировало с общей смертельной бледностью лица.

– Вам не запугать меня, лейтенант!

– Нет. Вас так легко не запугаешь. Вы из тех, кто на удар отвечает ударом, причем более сильным. Это вы­зывает у меня уважение. Он считал, что может выбросить вас, как уличную шлюху, после того, как она сде­лала все, что от нее требовалось. Ему казалось, что он сможет вас публично унизить – прямо здесь, на этой сцене, перед всей труппой и служащими театра. И они будут смотреть на вас с отвращением или жалостью. Но вы не собирались и не могли смириться с этим. Он дол­жен был за это заплатить.

– Прекратите оскорблять ее! – Майкл подбежал к креслу, на котором сидела Карли. – Оставьте ее в по­кое! Вы же знаете, что ей пришлось пережить.

– Не мешай ей, Майкл. Пусть строит свой замок из песка. – Губы Карли были сжаты в ниточку, но она смогла произнести это спокойным ровным голосом.

– Мужчины никогда не бросали вас, Карли, не так ли? – Ева оглянулась на Майкла. – Им это не было по­зволено, вы бы такого просто не перенесли. А спланировать смерть Ричарда было очень легко – следовало продумать все шаг за шагом. И все действительно было выполнено на самом высоком уровне. Он умирает практически у ваших ног.

– Я требую адвоката!

– Вы можете вызвать хоть целую бригаду адвока­тов. – Ева вернулась к столу для вещественных доказа­тельств и потрогала ручку ножа. – Украсть нож с кухни тоже было несложно. Кто заметит пропажу одного из многих десятков? Вы хорошо знали всю пьесу, знали точные промежутки времени между актами и сценами. Даже если бы вас кто-нибудь заметил, он бы ничего не заподозрил. Вы заняты в этом спектакле, вы его часть, и весьма важная. Взять бутафорский нож, заменить его настоящим и быстро исчезнуть – на все это нужны секунды. Мне интересно другое: трудно ли было вам потом ждать? Говорить слова своей роли, слушать ответные ре­плики других актеров, в то время как перед вашими гла­зами стояла заключительная сцена: нож входит в его сердце, гримаса предсмертного ужаса искажает краси­вое и благородное лицо…

– Это просто смешно! Вы не сможете доказать ни одного слова из сказанного вами, потому что это все не­правда. В конце концов, вы сами будете выглядеть пол­ной идиоткой.

– Я рискну. Карли Лэндсдоун, вы арестованы за убийство Ричарда Драко и Лайнуса Квима. У вас есть право хранить молчание, – продолжала она, в то время как Пибоди подошла к Карли. – У вас есть право на ад­воката, есть право на…

– Отойдите от нее! – раздался крик, когда Пибо­ди намеревалась надеть наручники на Карли. – И не думайте прикоснуться к ней! Она ни в чем не вино­вата!

Айрин оттолкнула Майкла и подбежала к свидетельскому креслу. Ее лицо пылало гневом и было искажено яростью. В руке она держала нож со стола улик.

– Вы не сделаете этого, иначе я вас всех уничтожу! Она не убивала Ричарда. Это сделала я. Мне надо было сделать это много лет назад, тогда бы он не смог прикоснуться к ней своими грязными руками.

– Я знаю. – Ева подошла к ней и вынула из рук безопасный бутафорский нож. – Я давно знаю, что Ан­на Карвелл – это вы. Но, должна сказать, вы прекрасно гримировались. Я вас узнала далеко не сразу.

– Анна?! О боже! Боже мой! – Карли, потрясенная, обхватила себя за плечи, пытаясь унять лихорадочную дрожь.

– Пибоди, уведи всех этих людей. Карли, остань­тесь. Вам надо узнать одну историю.

– Отпустите ее! – Айрин встала между Евой и Кар­ли, в голосе ее звучало отчаяние. – Я расскажу вам все. Неужели вы хотите заставить ее пройти через все это еще раз? Я отказываюсь от всех своих прав. Я их пони­маю и отказываюсь от них. Только отпустите ее!

– Ты?! – Глаза Карли горели уничтожающим ог­нем. – Ты и Ричард?..

– Я сожалею. Я очень сожалею…

– Ты знала! – Карли вскочила с кресла. – Ты все время знала. И ничего не сделала, когда он…

– Нет! Нет, Карли, ты не должна думать, что я стоя­ла в стороне. Да, я знала. Когда тебя взяли в труппу и когда я поняла, что ты… я пошла к нему. О, он никогда не пропускал таких юных, красивых девушек. Я расска­зала ему, кто ты, чтобы он не смел прикасаться к тебе. Это была моя ошибка. – Она закрыла глаза и тяжело вздохнула. – Я не знаю, могло ли что-нибудь на свете остановить его в поисках удовольствий. Я думала, что смогла защитить тебя, а на самом деле… Вместо этого он соблазнил тебя, зная все. Зная все! Тебе не в чем себя обвинять. Тебе совершенно не в чем себя обвинять.

– Он знал… – Карли прижимала руки к груди. – Вы оба знали…

– Когда я узнала, что он сделал, что он делает, я снова прибежала к нему, и мы поругались. Жестоко. Я пыталась его запугать тем, что разоблачу его, расска­жу все прессе. Конечно, я не могла этого сделать. Не могла, потому что это разрушило бы всю твою жизнь. Но он в конце концов поверил мне и разорвал с тобой все отношения. Он был жесток с тобой, потому что знал: мне это будет очень больно.

– Откуда ты узнала обо мне?

– Карли, я… – Айрин опустила голову. – Я нико­гда не вмешивалась в твою жизнь. Я не имела права. Но я всегда следила за тобой.

– Зачем тебе это было нужно? – спросила Кар­ли. – Я ведь была просто ошибкой молодости.

– Нет. Нет. Ты была даром судьбы, который я не смогла сохранить. Я отдала этот дар твоим родителям, потому что не сомневалась: они будут обожать и лелеять тебя. Они защитят тебя. А теперь пришла моя очередь, – сказала она устало. – Я бы никогда не призна­лась тебе, Карли. Никогда. Если бы у меня был выбор. Но я не могла позволить им обвинить тебя, осудить те­бя за то, что сделала я. – Она повернулась к Еве. – Вы не имеете права заставлять ее вновь проходить через все это.

– У каждого из нас своя работа.

– И вы все это называете работой?! – прошипела Карли. – Ну что ж, вы своего добились. Интересно, как вы сегодня будете спать? Я хочу уйти. – Она вдруг за­плакала. – Я больше не могу здесь находиться! Я хочу уйти…

– Доктор Мира!

– Я здесь. – Мира вышла на сцену и обняла Кар­ли. – Пойдемте, Карли. Пойдемте со мной.

– У меня внутри все омертвело…

– Нет, это только оцепенение. Вам надо немного отдохнуть. – Мира послала Еве успокаивающий взгляд, а затем повела Карли к выходу.

– Видите, что вы с ней сделали? Вы ничем не лучше Ричарда! Использовали и уничтожили ее! Вы знаете, что ей теперь каждую ночь будут сниться кошмары? Они будут разъедать ее мозг. – Айрин с ненавистью смотре­ла на Еву. – А я бы избавила ее от этого. Я могла изба­вить ее от этого…

– Вы убили его, когда он уже сломал ее. Почему вы все-таки решились?

– Потому что это еще не закончилось. – Айрин вздохнула и без сил опустилась в кресло. – Он при­шел ко мне незадолго до премьеры. Он был под воздействием наркотика, а это всегда делало его еще бо­лее агрессивным. Он угрожал, что вернет ее себе. А если я хочу, чтобы он оставил Карли в покое, я должна занять ее место. И я пошла на это. Это был только секс, который для меня ничего не значил. Секс и ничего больше.

Айрин произнесла это с вызовом, но, когда она полезла в свою сумочку за сигаретами, руки у нее дрожали.

– Мне следовало притвориться оскорбленной, уни­женной, запуганной. Такие чувства всегда стимулиро­вали его сексуальность, приносили ему удовлетворение, и он бы, может быть, оставил нас в покое. Но вместо этого я смогла демонстрировать только брезгливость. И тогда он придумал очередную мерзость, до которой нормальный человеческий мозг, по-моему, додуматься не может. Это могло прийти в голову только сатане или его верному слуге, который изощряется в унижении че­ловеческого достоинства и самых светлых человеческих чувств. Он требовал, чтобы ночь после премьеры мы провели в постели втроем: он, я и Карли! Он подробно и со вкусом описывал мне, что он сделает с ней. Как он будет наслаждаться ее мучениями. Какое удовольствие ему доставит входить в нее, зная, что в ней течет его кровь, что она его дочь. Он был чудовищем, и я казнила его!

Айрин поднялась с кресла. Ее глаза были сухими, голос больше не дрожал.

– У меня нет угрызений совести, и я не сожалею о содеянном. Я могла бы убить его в ту ночь, когда он в моей квартире сладострастно рассказывал мне, какой он великий любовник, так как сможет одновременно заниматься любовью с матерью и дочерью, причем своей.

Ева почувствовала, как у нее к горлу подступает го­рячий ком.

– Так почему же вы тогда этого не сделали?

– Я хотела быть уверенной. И я хотела, чтобы это, хоть в какой-то степени, походило на суд. И… – Она улыбнулась впервые за весь разговор. – Я хотела вы­жить в этой ситуации. Мне казалось, что это возмож­но…

Она безуспешно сражалась с зажигалкой, пытаясь высечь из нее огонь. Рорк подошел к ней и, взяв зажи­галку из ее дрожащих рук, помог прикурить. Их взгляды встретились через пламя.

– Спасибо.

Он вложил зажигалку ей в руку и нежно сжал пальцы.

– Всегда готов услужить.

Закрыв глаза, Айрин сделала первую глубокую за­тяжку.

– Это единственный из моих пороков, который я за всю жизнь не смогла побороть. – Она вздохнула. – Я совершила много некрасивых поступков в своей жизни, лейтенант. Я была страшной эгоисткой и очень жа­лела себя, считая несправедливо обделенной судьбой и людьми. Но я никогда не использовала людей, которые мне были близки. Я бы никогда не позволила, чтобы вы арестовали Кеннета. Я бы нашла какой-нибудь выход из этого положения – так же, как нашла его для себя. Кто сможет заподозрить тихую, обязательную Айрин в таком хладнокровном убийстве? Да еще на публике. Я считала, что меня полностью исключают из числа подозреваемых. И наивно верила, что никто из невинов­ных в этом преступлении не испытает большей непри­ятности, чем допросы. – Она попыталась улыбнуть­ся. – К тому же, зная их, я думала, что для них это будет даже увлекательно. Откровенно говоря, лейте­нант, я и мысли не допускала, что какой-нибудь следо­ватель, после того, как изучит жизнь Ричарда и узнает, что за человек он был, станет слишком стараться рас­крыть это преступление. Я недооценивала вас – как Ричард недооценивал меня…

– Лишь до того мгновения, пока в его сердце не вонзился нож. В тот миг он перестал вас недооценивать.

– Это верно. Его последний взгляд, в котором чита­лось понимание всего, что произошло, стоил всех моих усилий. Он был полон ужаса. Вы сегодня очень точно все описали, совершив лишь одну ошибку: отдали мою роль Карли.

Айрин задумалась, прокручивая в голове сцену за сценой, как делала уже множество раз. Это была ее единственная и последняя собственная пьеса.

– Я взяла нож на кухне уже давно – когда однажды мы с Элизой спустились в наш бар за бутербродами. Я хранила его в своей гримерной до самого вечера премьеры. До заключительной сцены. Некоторые из нас по ходу действия уходили со сцены и выходили на нее по нескольку раз. Я подменила нож, перед этим поре­завшись о настоящий на глазах моей гримерши, кото­рая постоянно бегала туда-сюда. Я несколько раз де­монстративно совала ей свою рану под нос. Тогда мне казалось, что это очень хитрый ход.

– Он мог бы сработать. И даже почти сработал…

– Почти? А почему почти, лейтенант?

– Анна Карвелл.

– Ах, это… Имя из прошлого. Вы знаете, откуда оно появилось?

– Нет. И мне было бы любопытно узнать.

– Это была маленькая незначительная роль в ма­леньком незначительном спектакле, который просу­ществовал всего один вечер в небольшом прибрежном городке в Канаде. Он никогда не упоминался ни в мо­их резюме, ни в резюме Кеннета. Но мы на нем позна­комились. А через несколько лет я поняла, что именно тогда он и полюбил меня. Я всю жизнь мечтала стать настолько мудрой, чтобы полюбить его в ответ. Он время от времени называл меня Анна, как бы подчер­кивая особую связь между юной девушкой и юным мо­лодым человеком, которые мечтали стать великими актерами…

– Вы использовали его, когда оформляли докумен­ты на удочерение?

– Да. И не из сентиментальных соображений, а чтобы защитить ее. Я боялась, что ей вздумается когда-нибудь искать свою настоящую мать. Я отдала ее хоро­шим людям, добрым и любящим. Я хотела для нее са­мого лучшего будущего. Я была уверена, что она его по­лучила.

«Да, – подумала Ева, – ты была уверена. Абсолют­но уверена».

– Вы могли бы совсем забыть о ней. Что же вам по­мешало? Не смогли? Или не захотели?

– Вы что, думаете, что если я лишь раз в жизни ви­дела ее и лишь однажды держала ее внуках, то я не люб­лю собственную дочь? – Голос Айрин окреп и зазвенел закаленной сталью. – Да, я не являюсь ей матерью и не претендую на это. Но за эти двадцать четыре года не было дня в моей жизни, чтобы я не думала о ней. – Она помолчала, пытаясь справиться с собой. – Однако вы не объяснили, в чем я ошиблась. Я знаю, что была очень убедительна в роли Анны.

– Да, очень. И если у меня закрались сомнения, то не из-за вашего внешнего вида и поведения. Чувства, Айрин! У кого был самый сильный мотив не просто убить Драко, но убить его на глазах множества людей? Покончить с ним, как с Воулом? Кто был ужаснее всех предан и растоптан? Как только я исключила Карли, остался лишь один человек – Анна Карвелл.

– Но если вы исключили Карли, зачем же вы про­вели ее через весь этот ужас?

– Анна Карвелл, – продолжала Ева, игнорируя во­прос. – Она показалась мне очень сильной, эгоистич­ной и целеустремленной женщиной. Кроме того, я не сомневалась: ей было необходимо вонзить этот нож своими руками, чтобы отомстить за ребенка, которого она когда-то вынуждена была предать, от защиты кото­рого вынуждена была отказаться.

– Да, так и есть. Я не могла отдать это право нико­му другому.

– Когда я представила на вашем месте Анну Кар­велл, все сразу сложилось. Вы изменили свою внеш­ность, голос и манеру поведения. Но некоторые вещи вы не изменили, а может быть, и не могли изменить. Вот сейчас, когда вы что-нибудь обдумываете или вспо­минаете, вы теребите бусы. А Анна вертела пуговицу на платье.

– Такая маленькая деталь?..

– Есть и другие. Они лишь усиливали подозрения. Вы можете изменить цвет своих глаз, но не в состоя­нии изменить взгляд, когда вы возбуждены или злитесь. Вы не в состоянии были скрыть этот красноречи­вый взгляд, когда встретились глазами с Ричардом на сцене в последний миг его жизни. Он был очень выра­зительным и многозначительным уже за мгновение до удара ножом. Мне стоило подумать о вас и об Анне од­новременно, и я сразу поняла, что вы – одно и то же лицо.

– Итак, вы переиграли меня. – Айрин встала. – Вы разрешили загадку и добились того, что вы считаете справедливостью. Браво, лейтенант! Я думаю, вы сегодня будете спать сном праведника, выполнившего тя­желую и нужную людям работу.

Ева посмотрела Айрин прямо в глаза.

– Пибоди, проводи мисс Мансфилд в полицейскую машину, которая ждет на улице.

– Есть, сэр. Пойдемте, мисс Мансфилд.

Как только их шаги затихли вдалеке, к Еве подошел Рорк, но она покачала головой, зная, что сейчас должна держать его на дистанции, чтобы сдержаться самой.

– Фини, все записалось?

– Как в лучших киностудиях, Даллас! Все доказа­тельно, все законно: она перед камерой и свидетелями отказалась от своих прав на защиту и так далее.

– Ну что же. Здесь работа закончена. Собирайте все оборудование и возвращайтесь в управление.

– Встретимся там. Хорошая работа, Даллас. Чер­товски хорошая работа!

– Да. – Она закрыла глаза и стиснула зубы, когда Рорк положил ей руку на плечо. – Спасибо за помощь. Нам удалось все закончить. Без сучка и задоринки.

Она упорно отворачивалась от Рорка, и тогда он просто обошел вокруг.

– Не надо, Ева.

– Со мной все в порядке. Мне нужно идти, чтобы завершить это дело.

– Я поеду с тобой. – Ева отрицательно покачала го­ловой, и он повысил голос: – Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя в такой момент?

– Я сказала, что со мной все в порядке!

– Обманщица.

Ева наконец сдалась и позволила ему обнять ее.

Ох, Рорк! Я смотрела на Айрин, смотрела ей в глаза и устраивала ловушку, используя человека, кото­рого она любила больше всего на свете.

– Нет. Ты спасла для нее человека, которого она любит больше всего на свете. Мы оба знаем об этом.

– Разве? Нет, этим сейчас занимается Мира. – Она глубоко вздохнула. – Я очень хочу как можно скорее закрыть это дело. Мне нужно побыстрее от него избавиться.

Ева занималась нудной бумажной работой. Задним числом она официальным канцелярским языком писа­ла рапорты начальству, протоколы осмотра места происшествия, оформляла протоколы допросов и так далее и тому подобное. В общем, делала приятную, как зуб­ная боль, работу, без которой, однако, расследования не закончить.

– Лейтенант?

– Почти все бумаги оформлены, Пибоди. Иди до­мой.

– Да, я как раз собираюсь. Я только хотела сказать вам, что Мансфилд закончила давать официальные по­казания. Она просит о встрече с вами.

– Хорошо. Организуй это в комнате для допросов номер один, если она свободна. Затем можешь отправ­ляться домой.

– С удовольствием.

Ева повернулась на своем крутящемся стуле к Рорку, который стоял у окна и «любовался» отвратитель­ным городским пейзажем.

– Извини. Я должна сделать это. Почему ты не идешь домой?

– Я жду.

Она ничего не ответила, поднялась и направилась в комнату для допросов.

Айрин уже была там. Увидев Еву, она попыталась улыбнуться.

– Прошу прощения за мой вид. Находясь в вашем здании, трудно заботиться о нарядах. – Она дотрону­лась до рукава своей кофточки без воротника из серой грубой шерсти.

– Нам обеим надо подумать о смене своего стиля. Я включаю магнитофонную запись.

– Это необходимо?

– Да, мне настоятельно посоветовали все беседы с вами записывать на магнитофон. Для вашей и моей за­щиты. Лейтенант Ева Даллас проводит беседу с Айрин Мансфилд по ее просьбе, в комнате для допросов номер один. Мисс Мансфилд, вы знаете свои права? Есть ли у вас в свете их реализации какие-либо пожелания и требования?

– Нет. Я лишь хочу поговорить с вами лично. Вы ведь давно знали, что это была я? – спросила она, наклоняясь к Еве. – Вы были абсолютно уверены, что это была я, еще до прихода в театр?

– Мы с вами это уже обсуждали.

– Я хотела бы спросить, были ли у вас какие-ли­бо доказательства моей вины до того, как я призна­лась?

– Какая вам теперь разница? В деле есть ваше при­знание.

– Для удовлетворения собственного любопытства. Кроме того, адвокат, которого я собираюсь нанять, бу­дет очень заинтересован в любой информации, которая связана с моей ролью в этом деле.

– Хорошо. Исходя из предположения, что вы с Ан­ной Карвелл одно лицо, я приказала провести анализ голосов на магнитофонных пленках, где содержались записи бесед с Анной Карвелл и Айрин Мансфилд. Хо­тя вы и изменили тональность и тембр, приборы точно определили идентичность голосов записанных людей. С такой же точностью была установлена идентичность отпечатков ваших пальцев. Кроме того, в номере гости­ницы, где останавливалась Анна Карвелл, были изъяты волосы, ворсинки одежды и некоторые другие улики. Волосы были исследованы на ДНК, что также подтвер­дило идентичность двух человек.

– Понятно… Мне следовало лучше познакомиться с методами работы полиции. Я была слишком бес­печна.

– Нет. Дело не в этом. Вы человек, а ни один чело­век не способен учесть все факторы.

– Вы же смогли! – Айрин откинулась на спинку стула, внимательно глядя на Еву. – Значит, у вас было достаточно доказательств, чтобы привезти меня сюда и швырнуть мне все это в физиономию, добавив отноше­ния с Ричардом и Карли. Вы бы меня раскололи. Но вместо этого вы предпочли устроить спектакль в театре. Перед Карли.

– Вы могли здесь и не расколоться. Я много думала над этим.

– Нет, вы бы меня раскололи. Мы обе отлично зна­ем это. Мне против вас не выстоять. Вы сделали это пе­ред Карли по одной простой причине. Вы сделали это для нее.

Ева нахмурилась.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. К тому же мы вышли за рамки официального протокола.

Она поднялась, но Айрин умоляюще протянула к ней руку.

– Выслушайте меня! Карли теперь предстоит жить, зная, на что ее природный отец был способен. Ричард растоптал ее. Сознание того, каким монстром он был, может разрушить психику Карли, вызвать у нее чувство постоянного страха и незащищенности.

– Она справится с этим.

«Она будет жить с этим каждый день, – подумала Ева, – каждую ночь…»

– Да, она справится. Благодаря вам. Вы показали Карли, что ее мать готова на все, чтобы защитить ее. Го­това пойти в тюрьму, чтобы спасти свою дочь, потому что очень сильно любит ее. Вы показали, что у нее в крови – благородство, преданность и сила духа. Когда-нибудь, когда Карли придет в себя и успокоится, она поймет все это. Может быть, она даже начнет думать обо мне с добротой… Когда Карли все это поймет, лей­тенант Даллас, надеюсь, она найдет в себе силы так же поблагодарить вас, как сейчас это делаю я.

Она закрыла глаза в полном изнеможении.

– Можно мне стакан воды?

Ева принесла ей пластиковый стаканчик с водой.

– Вы обе слишком дорого платите за то, что он со­вершил, – пробормотала она. – И не существует спо­соба, чтобы полностью избавить вас от этого.

– Я знаю. – Айрин отпила воды. – Но она молодая и сильная. Она найдет возможность вытеснить это из себя.

– Ей помогут. Доктор Мира будет постоянно кон­сультировать и наблюдать ее. Не беспокойтесь, Карли сильный человек. И талантливая актриса.

– Мне очень важно было услышать это. Я так гор­дилась ею, наблюдая, как она отражает ваши нападки сегодня в театре! Она крепкая. И она очень хорошень­кая, не правда ли?

– Да, очень.

– Я не могла выносить того, что он с ней делал! Не могла допустить, чтобы он повторил все снова! – Она усилием воли осушила появившиеся в глазах слезы. – Что же касается Квима… Мне было нелегко ре­шиться на это. Я боялась. Но он был злобным коротыш­кой, а я ненавижу злобных коротышек! Лейтенант…

– Слушаю вас.

– Не могли бы вы, когда я буду в тюрьме, если это возможно, сообщать мне о состоянии Карли? И о ее жизни вообще. Ничего слишком личного! Просто сооб­щать, что с ней все в порядке.

– Я посмотрю, что здесь можно будет сделать. – Ева не решилась пообещать. – Я выключаю запись. Со­ветую вам найти адвоката, который имеет связи в СМИ, и еще одного, который хорошо разбирается в уголовном законодательстве. Минимум двух. Вам надо привлечь на свою сторону общественное мнение. Необходимо, чтобы все узнали вашу историю – всю целиком – и по­чувствовали симпатию к вам и ненависть к Драко. И кончайте с отказом от своих чертовых прав! Больше не встречайтесь ни с одним полицейским, включая ме­ня, без адвоката.

Айрин с удивлением подняла брови.

– Вы спасаете всех, лейтенант?

– Замолчите и слушайте! Напирайте на то, что об­стоятельства загнали вас в угол и вы находились в со­стоянии аффекта. Даже по обвинению в предумышлен­ном убийстве вам не могут дать много. Вы убили чело­века, который пытался психически уничтожить вашу дочь, а другой был законченным негодяем и шантажи­стом. Если получится, на вашей стороне будут все сред­ства массовой информации. – «А я со своей стороны попрошу Надин помочь, чтобы так и случилось», – до­бавила Ева про себя. – Окружной прокурор не захочет длительного публичного процесса с демонстрациями матерей под окнами его офиса и дома. А они будут. Скорее всего, вам предложат судебную сделку. Вы про­ведете какое-то время в тюрьме, конечно… Но, если вам повезет, меру пресечения могут изменить на содер­жание под домашним арестом. Пусть даже вы будете в наручниках, но – дома. А там недалеко и до полного освобождения под честное слово.

– Почему вы делаете все это для меня?

– Неважно. Дареному коню в зубы не смотрят!

– Да. Вы правы. – Айрин поднялась. – Я бы очень хотела, чтобы мы встретились совсем при других об­стоятельствах. Мне бы очень этого хотелось. – Она протянула руку. – До свидания, лейтенант.

Ева крепко и от души пожала ей руку.

Когда она вернулась в кабинет, Рорк все еще был там. Ева взяла куртку и сумку.

– Что бы ты сказал, если бы я предложила смотать­ся из этого чертова здания?

– Мне нравится эта идея. – Он поймал ее руки и, повернув к себе, заглянул в глаза. – Вы посветлели ли­цом, лейтенант.

– У меня значительно улучшилось настроение.

– А Айрин?

– Она чертовски сильная женщина. И умная. – Ева в задумчивости присела на край стола. – За одиннад­цать лет работы в полиции я впервые столкнулась с ситуацией, когда я восхищаюсь убийцей, а жертву не могу…

– Уважать, – закончил Рорк.

Ева нахмурилась.

– Я здесь не для того, что испытывать уважение к тому или иному объекту расследования. Я здесь для то­го, чтобы выполнять свою работу.

– Но ты это все равно делаешь, лейтенант. Как это ни странно звучит, но ты заботишься о своих подопеч­ных. А на этот раз ты столкнулась с ситуацией, когда должна защищать того, кого изо всех сил ненавидишь.

– Убитого бессмысленно ненавидеть, – сказала она и нервно передернула плечами. – И бесполезно за­щищать. Впрочем, черт с ним. За торжеством справедливости следит суд. Пусть все произошло на сцене, но это не было придуманным представлением. Не пьеса, а жизнь распорядилась так, что Айрин Мансфилд взяла нож и воткнула Ричарду Драко в сердце, которого у не­го не было.

– Вот увидишь: присяжные заседатели будут со сле­зами на глазах молить за нее Бога. Еще до окончания суда они канонизируют ее как святую великомученицу и единогласно вынесут оправдательный приговор. Ты это отлично знаешь.

– Да, черт возьми, я надеюсь на это! Знаешь, что я подумала?

– Расскажи.

– Нельзя оглядываться. Нельзя жить старыми рана­ми. Необходимо все время идти вперед. Важен каждый шаг – и каждый шаг отличается от предыдущего. – Она соскочила со стола и взяла лицо мужа в ладони. – А у меня самый удачный шаг в жизни – это ты.

– Тогда давай сделаем следующий шар и пойдем до­мой.

Они вместе вышли из здания Управления полиции, и Ева взяла мужа за руку – ей этого очень хотелось. Она знала, что в эту ночь наконец будет спать. Без снов.

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

Реклама на сайте