«Грязные игры»

Сандра Браун Грязные игры

1

— И это все?

— Да, все, — Грифф Буркетт бросил маленький вещмешок на заднее сиденье машины, а сам сел впереди. — Никогда не беру сувениров. — Ему были не нужны воспоминания об отсидке в «БИГ», как официально называлось Федеральное исправительное учреждение в Биг-Спринг, штат Техас.

Он удобно устроился на гладком кожаном сиденье, отрегулировал кондиционер, чтобы поток воздуха дул прямо на него, и повернулся к водителю:

— Почему стоим?

— Ремень безопасности.

— Ах да, — Грифф перекинул через грудь ремень, защелкнул пряжку и усмехнулся: — Не стоит нарушать закон.

Уайт Тернер был неплохим адвокатом. Но если он и обладал чувством юмора, то тщательно это скрывал. Ни тени улыбки не появилось на его лице в ответ на ироничное замечание Гриффа.

— Давай, Тернер, трогай уже, — сказал Грифф. — Сегодня особый день.

— К сожалению, не только для нас.

Тернер указал Гриффу на уродливый автомобиль оливкового цвета, припаркованный на тесной площадке. Похоже, незаконно — с зеркала заднего вида не свисал ярлычок квитанции. Грифф не смог определить марку или модель машины, поскольку ей было не больше пяти лет. В этом скромном седане не было ничего необычного, если не считать человека за рулем.

— Что он здесь делает? — спросил Грифф и вполголоса выругался.

— О том, что тебя освобождают сегодня, писали все газеты, но я не думаю, что он принес шампанское.

— Он проделал весь этот путь только затем, чтобы взглянуть на меня?

— Думаю, он хочет узнать, куда мы направимся.

— Черта с два.

Предмет их разговора, Стэнли Родарт, припарковал машину так, что его нельзя было не заметить. Он хотел, чтобы Грифф его видел. И Грифф узнал бы его где угодно, потому что Стэнли Родарт был уродливым сукиным сыном. Его лицо выглядело так, будто было вырезано из цельного куска дуба цепной пилой, причем резчик слишком торопился, чтобы сглаживать неровные края. Острые, как лезвие ножа, скулы отбрасывали тени на красную, испещренную оспинами кожу. Волосы Родарта напоминали грязную солому. Желтоватые глаза за темными стеклами очков были устремлены на Гриффа с неприязнью, нисколько не уменьшившейся за прошедшие пять лет.

Грифф с преувеличенным безразличием пожал плечами:

— В любом случае он впустую тратит время.

— Кажется, он так не думает, — голос Тернера звучал зловеще.

Когда они поравнялись с другой машиной, Грифф широко улыбнулся Родарту, а затем показал ему поднятый вверх средний палец руки.

— Боже, Грифф, — Тернер сильнее нажал на газ, и машина понеслась к воротам тюрьмы. — Что это с тобой?

— Я его не боюсь.

— А должен бы. Будь у тебя хоть капля здравого смысла, ты бы до смерти его боялся. Похоже, он не забыл о Бэнди. Держись от него подальше. И тем более не становись у него на пути.

— Выставишь счет за этот непрошеный совет?

— Нет, это за счет заведения. Ради моей безопасности, а не только твоей.

Несмотря на включенный на полную мощность кондиционер, Грифф опустил стекло, когда Тернер выехал за ворота федерального тюремного лагеря, который был его домом последние пять лет. В зоне, где его содержали, режим считался самым мягким, но все же это была тюрьма.

— Не хочу обидеть парней из Биг-Спринг, но я больше не намерен переступать порог этого места, — заметил он, когда они покинули пределы городка на западе Техаса и направились на восток по федеральной автостраде номер 20.

Воздух был горячим, сухим и пыльным; он пропитался дизельными и бензиновыми выхлопами от оживленной автострады, но для Гриффа это был воздух свободы, первый за одну тысячу восемьсот двадцать шесть дней. Он жадно глотал его.

— Хорошо на свободе? — спросил адвокат.

— Ты даже не представляешь.

— Ты понял, что я сказал насчет Родарта?

Ветер бил в лицо Гриффа и развевал его волосы.

— Расслабься, Тернер, — ответил он, стараясь перекричать рев зловонного скотовоза, проезжавшего мимо. — Я не собираюсь размахивать красной тряпкой перед Родартом. Или перед кем-то еще. Все это в прошлом. Древняя история. Я понес наказание и отдал долг обществу. Перед тобой перевоспитавшийся, изменившийся человек.

— Рад это слышать, — скептически бросил адвокат.

Грифф наблюдал за Родартом через боковое зеркало заднего вида. Он выехал вслед за ними из Биг-Спринг и теперь двигался с той же скоростью, стараясь, чтобы их разделяли как минимум три машины. Если Уайт Тернер и знал, что Родарт сел им на хвост, то не подавал виду. Грифф хотел предупредить его, но потом подумал, что есть вещи, о которых адвокату вовсе не обязательно знать. Только лишнее беспокойство.

Три сотни миль остались позади, и теперь Грифф стоял посреди своей гостиной, хотя назвать это помещение гостиной не поворачивался язык. Здесь можно было существовать, но не жить. Комната была такой темной, что навевала тоску, хотя плохое освещение явно шло ей на пользу. Трещина толщиной в палец, похожая на зигзаг молнии, прорезала стену от пола до потолка. Ковер был липким. Кондиционер хрипел, а нагнетаемый им воздух был влажным и вонял, как вчерашнее блюдо из китайского ресторанчика.

— Не густо, — сказал Тернер.

— Да уж, черт возьми.

— Зато дешево. И оплата помесячная. Считай это временным пристанищем, пока не найдешь что-то получше.

— По крайней мере, в Биг-Спринг было чисто.

— Хочешь вернуться?

Кажется, у Тернера все же было чувство юмора.

Грифф бросил вещмешок на диван странной конструкции с грязной обивкой. Он с тоской вспомнил роскошный кондоминиум, в котором он когда-то жил, — в дорогом районе Далласа под названием Тартл-Крик. С естественным освещением днем и великолепной панорамой ночью. Оборудованным бесчисленными новомодными приспособлениями. Грифф даже не знал назначения половины всех этих штуковин и не умел ими пользоваться. Самое главное, что они у него были.

— Когда ты продавал мой дом, тебе удалось что-нибудь сохранить?

— Одежду. Личные вещи. Фотографии. И все такое. Они в камере хранения. Но остальное… — Тернер покачал головой и стал перебирать ключи, как будто ему не терпелось вернуться в машину, хотя дорога заняла у них почти пять часов, всего с одной остановкой. — В первую очередь я избавился от всего, что было в «Коробке с игрушками».

Так Грифф ласково называл второй гараж, который он арендовал для того, чтобы хранить свои взрослые игрушки — горные лыжи, акваланг, мотоцикл «Индиан», рыбацкую лодку, которая всего один раз спускалась на воду. Вещи, которые он купил в основном потому, что мог себе это позволить.

— Следующими были «Эскалада» и «Порш». До последнего момента я старался не продавать «Лексус», но у меня не было выбора. Потом подошла очередь квартиры. Мне пришлось все продать, Грифф. Чтобы выплатить штраф. И гонорар.

— Твой гонорар.

Тернер перестал играть ключами. Пожалуй, сейчас было не лучшее время напускать на себя воинственный вид. Грифф был на полфута выше, и он не прекращал тренироваться, пока сидел в тюрьме. Даже наоборот, теперь он выглядел мощнее, чем пять лет назад.

Уайт Тернер же был бледен, как человек, работающий в помещении по двенадцать часов в день. Его тренировки состояли из восемнадцати лунок гольфа, между которыми он перемещался за рулем карта и которые завершались двумя порциями коктейля в клубе. В свои сорок с небольшим он уже был обладателем мягкого брюшка и отвислого зада.

— Да, Грифф, мой гонорар, — обиженным тоном ответил он. — Мне платят за мою работу. Как и тебе.

— Платили. Как и мне платили, — после секундной паузы тихо поправил его Грифф.

Тернер отвернулся и, как будто слегка смущенный своей вспышкой раздражения, положил второй комплект ключей на хлипкий кофейный столик.

— Наша вторая машина. Она стоит снаружи. Ее невозможно не заметить. Светло-красная двухдверная «Хонда». Никакой ценности не представляет, и поэтому, когда Сьюзен покупала свой «Рэндж Ровер», мы оставили ее в качестве запасной. Бегает нормально. Я сменил масло и проверил шины. Пользуйся столько, сколько понадобится.

— А стоимость аренды будет включена в счет?

— Почему ты все время на меня набрасываешься? — опять обиделся Тернер. — Я же пытаюсь помочь.

— Твоя помощь мне была нужна пять лет назад, когда меня упекали в эту чертову тюрьму.

— Я сделал для тебя все, что мог, — огрызнулся Тернер. — Они тебя поймали. Ты совершил преступление и получил срок.

— Ух ты! Это нужно записать. — Грифф похлопал себя по карманам, как будто искал ручку.

— Я ухожу.

Тернер направился к двери, но Грифф преградил ему путь.

— Ладно, ладно, ты звезда среди адвокатов, а я неблагодарный придурок. Что еще? — Он позволил Тернеру еще несколько секунд кипеть праведным гневом, а затем повторил вопрос, уже примирительным тоном. — Что еще ты для меня сделал?

— Я положил кое-что из твоей одежды в гардероб в спальне, — Тернер махнул рукой в сторону открытой двери в дальнем конце комнаты. — Джинсы и рубашки-поло до сих пор не вышли из моды. В «Таргете» купил несколько простыней и полотенец. Туалетные принадлежности у тебя есть?

— В вещмешке.

— Бутылки с водой, молоко и яйца в холодильнике. Хлеб тоже. Я подумал, что в буфете могут быть тараканы.

— Отличное местечко.

— Послушай. Грифф, я знаю, что это не дворец, но…

— Дворец, — со смехом повторил Грифф. — Не думаю, что кто-нибудь примет эту дыру за дворец. — И чтобы не выглядеть неблагодарным, добавил: — Как ты сказал, это всего лишь временное пристанище. А телефон у меня есть?

— В спальне. Я завел для тебя счет. Он на мое имя. Когда у тебя будет свой, мы сможем его отключить.

— Спасибо. Какой номер?

Тернер продиктовал.

— Записывать не будешь?

— Я привык держать в голове пару сотен игр. Десять цифр уж как-нибудь запомню.

— Гм. Ладно. Не забудь связаться со своим инспектором из службы надзора. Он должен знать, как тебя найти.

— Это первый номер в списке моих дел. Позвонить Джерри Арнольду, — Грифф нарисовал в воздухе «галочку».

— Вот немного денег на карманные расходы, пока не заведешь себе кредитку. — Тернер протянул Гриффу конверт с логотипом банка. — Там же твои водительские права. Адрес, разумеется, другой, но их срок действия истечет до твоего следующего дня рождения, а к тому времени ты переедешь.

— Спасибо, — Грифф бросил банковский конверт на столик рядом с ключами от взятой взаймы машины. Милостыня от адвоката была почти таким же унижением, как первый день в тюрьме, когда ему объясняли правила, а также наказания, которые последуют в случае их нарушения.

— Ладно, тогда, наверное, все, — Тернер похлопал его по плечу, но это получилось неестественно и неловко. Он отвернулся и пошел к выходу, но у двери остановился и обернулся. — Грифф… парни еще на тебя злятся. Для многих людей твой поступок — смертный грех. Если кто-то начнет тебя упрекать, пусть это тебя не слишком задевает. Подставь другую щеку, ладно?

Грифф промолчал. Он не хотел давать обещания, которые не сможет выполнить.

— Когда выходишь на свободу… — Тернер переминался с ноги на ногу. — Трудно приспосабливаться.

— Лучше, чем оставаться за решеткой.

— Эти занятия для заключенных, у которых срок подходит к концу…

— Программа подготовки к освобождению.

— Да. Они тебе помогли?

— О да. Я научился писать заявление о приеме на работу. Меня предупредили, чтобы я не скреб задницу и не ковырял в носу во время собеседования.

— У тебя есть хоть какие-нибудь идеи, чем ты будешь заниматься? — Тернер выглядел раздосадованным.

— Найду работу.

— Понятно. Я имел в виду, у тебя уже есть какие-то предложения?

— Ты слышал, что команда Национальной футбольной лиги ищет куортербека? — Лицо Тернера так вытянулось, что Грифф рассмеялся. — Это была шутка.

Участок был обнесен четырехметровой кирпичной стеной, увитой плющом.

— Черт! — Грифф подогнал красную «Хонду» к переговорному устройству у ворот. По адресу он сообразил, что это богатый район Далласа, но не ожидал, что настолько богатый.

Инструкции, как связаться с хозяином дома, были напечатаны на самом устройстве. Грифф набрал на клавиатуре последовательность цифр. Через мгновение из динамика послышался голос:

— Да?

— Грифф Буркетт к мистеру Спикмену.

Железные ворота открылись, и он проехал внутрь. Вымощенную дорогу обрамляли ухоженные клумбы с низкорослым кустарником и цветами. Тенистая лужайка позади них выглядела так, как будто ее укрыли ковром из зеленого бархата.

Сам дом производил не менее сильное впечатление, чем парк. Старше Гриффа на несколько десятилетий, здание было сложено из серого камня. Часть стен были увиты плющом, как и ограда вокруг участка. Грифф проехал по извилистой дорожке и остановился прямо перед входом. Глубоко вздохнув, он вылез из чужой «Хонды» и пошел к парадной двери. С обеих сторон она была украшена вазонами, в которых росли вечнозеленые деревья. Какого черта они заставляют деревья расти в форме штопора, подумал Грифф.

Ни одной паутинки на карнизе. Ни одного сухого листочка на земле. Ни пятнышка на окнах. Дом, сад и все вокруг выглядело просто идеально.

Грифф лгал, когда говорил Уайту Тернеру, что у него нет никаких наметок. Конечно, нельзя сказать, что его засыпали предложениями. В данный момент Грифф Буркетт был, вероятно, самым презираемым человеком в Далласе, если не во всем Штате Одинокой Звезды[1].

 Нет, он преуменьшает — его ненавидит вся неравнодушная к футболу страна. Люди презрительно усмехались, произнося его имя, или сплевывали, как будто отгоняя нечистую силу. Ни один человек в здравом уме не захотел бы нанять его на работу.

Однако у него оставался этот шанс, хотя и слабый.

За несколько дней до освобождения он получил приглашение на встречу — в этот день и этот час. На визитной карточке из плотного картона было выгравировано: Фостер Спикмен. Это имя было смутно знакомо Гриффу, но он не мог вспомнить, откуда.

Нажимая на кнопку звонка, он терялся в догадках, зачем он мог понадобиться парню, который живет в таком доме. Он полагал, что встреча сулит предложение работы, но, увидев этот размах, подумал, что, возможно, работа тут ни при чем. Может быть, мистер Спикмен принадлежит к числу ярых фанатов «Ковбоев», которые жаждали крови Гриффа Буркетта?…

Дверь открылась почти мгновенно. Его встретила струя кондиционированного воздуха, слабый запах апельсинов и парень, которому больше всего подошли бы набедренная повязка и копье.

Грифф ожидал увидеть горничную или дворецкого — кого-то в белом переднике, с мягким голосом и вежливыми, но в то же время равнодушными манерами. Парень, открывший дверь, выглядел иначе. Он был одет в обтягивающую черную футболку и черные слаксы. Широкое и плоское лицо, как у правителей майя. Прямые волосы, черные, как смоль.

— Э… Мистер Спикмен?

Парень покачал головой и улыбнулся. Или, скорее, показал зубы. Это нельзя было назвать улыбкой, потому что в его лице больше ничего не изменилось. Он отступил в сторону и жестом пригласил Гриффа войти.

Под высоким сводчатым потолком помещались три этажа. Восточные ковры нежными островами лежали на мраморном полу. Фигура Гриффа отражалась в огромном зеркале, висевшем над длинным пристенным столиком. Винтовая лестница представляла собой настоящее чудо архитектуры, особенно если учесть, когда был построен дом. Здесь было просторно и тихо, как в соборе.

Безмолвный парень кивком головы предложил Гриффу следовать за ним. Грифф снова подумал, что Фостер Спикмен устроил ему ловушку. Может, он припас в своей темнице тиски для дробления пальцев и плети?

Дойдя до двойных дверей, дворецкий — за неимением более подходящего слова Грифф назвал его так — толчком распахнул обе створки и отступил в сторону. Грифф перешагнул порог комнаты, скорее всего библиотеки, потому что три ее стены от пола до потолка занимали книжные шкафы. Четвертая стена почти полностью состояла из окон, откуда открывался чудесный вид на широкую лужайку и цветочные клумбы.

— Я гадал.

Грифф повернулся на неожиданный звук голоса и удивился во второй раз. Улыбавшийся ему мужчина сидел в инвалидном кресле.

— Что?

— Я гадал, насколько внушительным вы окажетесь при личной встрече, — он смерил Гриффа доброжелательным взглядом. — Вы такой же высокий, как я ожидал, но не такой… массивный. Разумеется, я видел вас только на расстоянии, с трибуны стадиона и по телевизору.

— Телевизор добавляет десять фунтов.

Мужчина рассмеялся.

— Не говоря уже о наплечниках. — Он протянул правую руку: — Фостер Спикмен. Спасибо, что пришли. — Они пожали друг другу руки. Неудивительно, что его ладонь была явно меньше, чем у Гриффа, но рукопожатие оказалось крепким. Он нажал кнопку на своем замысловатом кресле и немного отъехал назад. — Проходите, садитесь.

Он указал Гриффу на несколько удобно расставленных вокруг столика кресел. Грифф выбрал одно из кресел. Опускаясь, он ощутил приступ тоски по мебели такого качества, которой когда-то пользовался сам. Теперь он вынужден держать хлеб в холодильнике, который раздражающе жужжит.

Еще раз бросив взгляд на комнату и на ухоженный сад за окном, он вновь задал себе вопрос, какого черта ему здесь нужно, в этом особняке, увитом плющом, с прикованным к инвалидной коляске хозяином.

Фостер Спикмен был, по всей вероятности, лет на пять старше Гриффа, то есть ему было около сорока. Он отлично выглядел. Оценить его рост было сложно, но Грифф прикинул, что чуть меньше шести футов. На нем была скромная, но дорогая одежда — темно-синяя тенниска, слаксы цвета хаки, коричневый кожаный ремень, легкие кожаные туфли в тон ремню, желто-коричневые носки.

Штанины его брюк походили на сдувшиеся воздушные шары — внутри было слишком мало плоти, чтобы их заполнить.

— Хотите что-нибудь выпить?

Грифф отвлекся от своих размышлений и вновь посмотрел в лицо хозяина.

— У вас найдется кола?

Спикмен обернулся к парню, показавшемуся в дверях.

— Мануэло, две колы, пор фавор.

Мануэло был квадратным и массивным, как мешок с цементом, но двигался беззвучно. Спикмен заметил, что Грифф наблюдает за слугой, который подошел к бару и стал наливать напитки.

— Он из Сальвадора.

— Угу.

— Он в буквальном смысле пришел пешком в Соединенные Штаты.

— Угу.

— Он ухаживает за мной.

Грифф не мог придумать, что на это ответить, хотя ему хотелось спросить, не держит ли Мануэло, несмотря на свою улыбку, коллекцию высушенных человеческих голов под кроватью.

— Вы сегодня приехали из Биг-Спринг?

— Да, утром меня забрал мой адвокат.

— Неблизкий путь.

— Мне так не показалось.

— Пожалуй, — усмехнулся Спикмен. — После стольких лет за решеткой! — Он подождал, пока Грифф возьмет колу с небольшого подноса, который протянул ему Мануэло, а затем взял свой хрустальный стакан и поднял его: — За ваше освобождение.

— Спасибо.

Мануэло вышел и закрыл за собой двери. Грифф сделал еще один глоток кока-колы, и ему стало неуютно под откровенно любопытным взглядом Спикмена.

Что все это значит?

Обстановка начинала его тяготить. Решив, что пора переходить к делу, Грифф поставил свой стакан на край столика.

— Вы позвали меня сюда, чтобы лично познакомиться с бывшим футболистом? Или с осужденным преступником?

— Полагаю, вы ищете работу, — Спикмена, похоже, нисколько не обескуражила его грубость.

Не желая выглядеть отчаявшимся или нуждающимся, Грифф неопределенно пожал плечами.

— Уже есть предложения? — поинтересовался Спикмен.

— Ничего, что могло бы меня заинтересовать.

— А «Ковбои» не…

— Нет, и другие команды тоже. Меня отлучили от футбола. Сомневаюсь, что смогу даже купить билет на матч Национальной футбольной лиги.

Спикмен кивнул, как будто уже знал, как обстоят дела у Гриффа Буркетта.

— Если вы не можете заниматься ничем, что имеет отношение к футболу, что вы собираетесь делать?

— Я планировал отсидеть срок и выйти на свободу.

— И больше ничего?

Грифф откинулся на спинку кресла и вновь пожал плечами, затем потянулся за кока-колой и сделал еще один глоток.

— Я обдумывал несколько идей, но пока ни на чем не остановился.

— Я владелец авиакомпании. «Сансаут».

— Я летал на ее самолетах. А если точнее, то часто летал. — Грифф контролировал выражение своего лица, стараясь не показать, что удивлен или впечатлен, хотя испытывал оба эти чувства.

— Так могут сказать многие, и мне приятно это слышать, — лицо Спикмена озарилось естественной улыбкой.

— Не сомневаюсь.

Несмотря на его шутовской тон, Спикмен продолжал улыбаться.

— Я пригласил вас сюда, чтобы предложить работу.

Сердце Гриффа радостно подпрыгнуло. Такой человек, как Фостер Спикмен, может сделать для него очень много. Теперь он вспомнил, почему это имя показалось ему знакомым. Спикмен был влиятельным человеком в Далласе, владельцем и руководителем одного из самых успешных предприятий в регионе. Его поддержка — даже легкий кивок в знак приветствия — могла здорово помочь Гриффу хотя бы отчасти вернуть расположение людей, которого он лишился пять лет назад.

Но он сдержал бьющую через край радость. А что, если этот парень хочет, чтобы он выгребал дерьмо из фекальных баков своих самолетов?

— Слушаю.

— Работа, которую я вам предлагаю, мгновенно поправит ваше финансовое положение. Насколько я знаю, ваше имущество было продано, чтобы уплатить штраф, наложенный на вас судом.

— Да, большая часть, — кивнул Грифф, скрывая правду.

— Вырученная сумма также пошла на уплату значительных долгов. Правильно?

— Послушайте, Спикмен, перестаньте тянуть меня за язык — вы и так все знаете. Я потерял все, и еще сверх того. Вы это хотели услышать? У меня нет даже ночного горшка.

— В таком случае, полагаю, сто тысяч вам пригодятся.

Застигнутый врасплох этой суммой, Грифф почувствовал, как его раздражение сменяется подозрением. На своем горьком опыте он научился остерегаться всего, что дается слишком легко. Это выглядело чересчур заманчиво, чтобы быть правдой.

— Сто тысяч в год?

— Нет, мистер Буркетт, — с улыбкой сказал Спикмен, явно забавляясь. — Сто тысяч, чтобы скрепить наш договор. Если использовать знакомый вам термин, то это нечто вроде премии при подписании контракта.

Грифф секунд десять смотрел на него в упор.

— Сотня тысяч баксов? Американских долларов?

— Законными платежными средствами. Если вы согласитесь на мое предложение.

Грифф осторожно снял с колена перекинутую через него другую ногу, выигрывая время, потому что его мысли лихорадочно крутились вокруг сказочной суммы.

— Вы хотите использовать меня в рекламе своей авиакомпании? Плакаты, рекламные ролики и все такое? Вы это имеете в виду? Мне не хотелось бы позировать обнаженным, но это можно обсудить.

Спикмен покачал головой.

— Я понимаю, что подобного рода заработки составляли существенную часть вашего дохода, когда вы были куортербеком в «Ковбоях». Та майка с номером 10 помогла продать многое из того, что на ней рекламировалось. Но теперь реклама от вашего имени, боюсь, скорее отпугнет клиентов, чем привлечет их.

Это было правдой, но Грифф все равно разозлился.

— Тогда что у вас на уме? Кого я должен убить?

— Это не так ужасно. — Спикмен снова улыбнулся.

— Я ничего не понимаю в самолетах.

— Это не связано с авиакомпанией.

— Вам нужен садовник?

— Нет.

— Тогда у меня больше нет вариантов. Что я должен сделать, чтобы заработать сто тысяч долларов?

— Вы должны сделать беременной мою жену.

2

— Прошу прощения?

— Вы все правило расслышали, мистер Буркетт. Еще колы?

Грифф продолжал пристально смотреть на собеседника, пока до него наконец не дошел смысл сказанного. По крайней мере, этот чокнутый ублюдок был вежливым хозяином.

— Нет, спасибо.

Спикмен подкатил свое кресло к краю столика, взял пустой стакан Гриффа, отвез его вместе со своим стаканом к бару и поставил их на полочку под раковиной. Он вытер полотенцем гранитную стойку, хотя Грифф видел, что на ее блестящую поверхность де попало ни капли. Потом Спикмен сложил полотенце, аккуратно выровнял его края и продел через укрепленное на стойке кольцо.

Вернувшись к столику, Спикмен сменил подставку под стакан в медном держателе, затем включил задний ход кресла и занял прежнее положение в нескольких футах от кресла Гриффа.

Вежливый и аккуратный, подумал Грифф, наблюдая за всеми этими маневрами.

— Дайте мне знать, если передумаете насчет еще одной порции колы, — сказал Спикмен.

Грифф встал, обогнул кресло и вновь бросил взгляд на Спикмена, пытаясь понять, не заметно ли его безумие издали, затем подошел к окну и посмотрел наружу. Ему требовалось найти опору, убедиться, не провалился ли он в кроличью нору или что-то в этом роде.

Грифф чувствовал себя точно так же, как первые несколько недель в Биг-Спринг, когда он, просыпаясь, несколько секунд не мог понять, где он находится и почему. Ощущения были точно такими же — полная потерянность.

За окнами не было видно никакого Безумного Шляпника[2].

 Все на месте и выглядит абсолютно нормальным — изумрудная трава, вымощенные камнем дорожки, петляющие среди цветочных клумб, и деревья с раскидистыми кронами, отбрасывающие густую тень. Пруд вдалеке. Голубое небо. В небе реактивный самолет заходит на посадку в Далласе.

— Один из наших.

Грифф не слышал, как подъехало кресло Спикмена и вздрогнул, обнаружив его рядом. Это тоже влияние тюрьмы. Становишься нервным. На поле нападающие весом больше трехсот фунтов, скаля зубы за защитными масками и злобно сощурившись, обычно наваливались на него, стремясь толкнуть как можно больнее. Но он ждал их и был готов к атаке.

В тюрьме с наименее строгим режимом, где его соседями были «беловоротничковые» преступники, он оставался «на взводе» двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Там ты всегда должен быть начеку — это может стоить тебе жизни.

Неожиданности — вот чего он не любил больше всего.

— Из Нэшвила, — Спикмен следил взглядом за самолетом. — Должен приземлиться в семь ноль семь. — Он посмотрел на наручные часы. — Точно по расписанию.

Грифф пристально рассматривал его несколько секунд:

— Черт возьми, вы выглядите абсолютно нормальным.

— Вы сомневаетесь, в своем ли я уме?

— Немного.

— Почему?

— Ну, для начала, на мне не написано, что я банк спермы.

— Не та работа, что вы думали? — улыбнулся Спикмен.

— В общем, нет, — Грифф бросил взгляд на свои часы. — Послушайте, у меня есть кое-какие планы на вечер. Встретиться с друзьями. — Разумеется, никакой встречи не было. И друзей тоже. Но ничего лучшего он не придумал. — Мне нужно идти, чтобы не опоздать.

Похоже, Спикмен понял, что он лжет.

— Прежде чем отклонить мое предложение, — сказал он, — по крайней мере, выслушайте меня.

Он протянул руку, как будто хотел коснуться руки Гриффа. Грифф невольно дернулся, и Спикмен не мог этого не заметить. Он взглянул на Гриффа с явным удивлением и убрал руку, не успев притронуться к собеседнику.

— Простите, — пробормотал Грифф.

— Это инвалидное кресло, — спокойно произнес Спикмен. — Некоторых людей оно отпугивает. Нечто вроде болезни или плохой приметы.

— Это не так. Совсем не так. Это… Послушайте, мне кажется, мы закончили. Я пойду.

— Пожалуйста, не уходите сейчас, Грифф. Вы не возражаете, если я буду называть вас Грифф? Полагаю, это подходящий момент, чтобы отбросить формальности, а?

Глаза Спикмена отражали яркий свет, льющийся из окон. Ясные, умные глаза. Ни следа безумия или диковатого блеска, выдающего душевное расстройство. Интересно, знает ли об этом миссис Спикмен, подумал Грифф. Если эта миссис Спикмен вообще существует, черт бы ее побрал. Болезненная аккуратность миллионера вполне могла сочетаться с бредом.

Грифф ничего не ответил на предложение отбросить формальности, и улыбка Спикмена сменилась выражением разочарования.

— По крайней мере, задержитесь, пока я не сделаю свой ход. Будет обидно, если все мои репетиции пропадут зря. — На его губах снова мелькнула улыбка. — Пожалуйста.

Борясь с сильным желанием как можно скорее убраться отсюда подальше и одновременно испытывая вину за то, что не сумел скрыть неприязнь, Грифф вернулся к креслу и сел. Устраиваясь на подушках, он заметил, что рубашка на спине промокла от нервного пота. Как только позволят правила приличия, он тут же распрощается.

— Я не могу зачать ребенка. Никаким способом, — возобновил разговор Спикмен. Он помолчал, как бы подчеркивая значение сказанного. — Если бы у меня была сперма, — тихо добавил он, — мы бы не сидели здесь и не беседовали.

Грифф тоже был бы рад, если бы этого разговора не было. Не так-то легко смотреть в глаза человеку, который признается, что он больше не мужчина.

— Ладно. Значит, вам нужен донор.

— Вы упоминали банк спермы.

Грифф коротко кивнул.

— Мою жену зовут Лаура. Мы с ней не хотим идти этим путем.

— Почему нет? По большей части это достойные, надежные заведения, ведь так? Они проверяют доноров. И все такое.

Грифф почти ничего не знал о банках спермы, и его не очень интересовало, как они работают. Он думал о том, что случилось со Спикменом и почему он оказался в инвалидном кресле. Он всегда был парализован или это произошло недавно? Может, он подхватил какую-то болезнь, которая делает человека инвалидом? Или упал с лошади?

— Когда мужчина не в состоянии зачать ребенка, как в моем случае, — сказал Спикмен, — супружеские пары используют донорскую сперму. Как правило, успешно.

Вероятно, он не стеснялся и не смущался своего состояния, и Грифф отдавал ему должное. Если бы он сам оказался на месте Спикмена и ему понадобился бы кто-то вроде Мануэло, чтобы «ухаживать» за ним, вряд ли он смог бы спокойно примириться со своим состоянием. Он был уверен, что не смог бы говорить об этом так свободно, особенно с посторонним мужчиной. Или Спикмен просто сдался?

— Мы с Лаурой очень хотим ребенка, Грифф, — сказал он.

— Угу, — кивнул Грифф, не зная, что еще сказать.

— И мы хотим, чтобы наш ребенок был внешне похож на меня.

— Понятно.

Спикмен покачал головой, как будто Грифф не понимает его.

— Мы хотим, чтобы все думали, что это мой ребенок.

— Отлично, — сказал Грифф, но в его ответе слышались вопросительные нотки.

— Это для нас очень важно. Жизненно важно, фактически обязательно! — Спикмен поднял указательный палец, как политик, намеревающийся сделать самое важное заявление в своей компании. — Никто не должен сомневаться, что я отец ребенка.

— Я никому не скажу, — Грифф пожал плечами.

— Превосходно, — Спикмен расслабился и улыбнулся. — Мы платим вам и за скромность, а не только за… помощь.

Грифф негромко рассмеялся и поднял вверх ладони:

— Погодите. Когда я говорил, что никому не скажу, то имел в виду этот разговор, а не что-то иное. На самом деле мне больше ничего не нужно знать. Давайте считать это… собеседование законченным, ладно? У вас останется ваша сотня тысяч баксов, а у меня моя сперма, а эта встреча будет нашим маленьким секретом.

Он уже почти встал с кресла, когда услышал слова Спикмена:

— Полмиллиона. Полмиллиона долларов, когда Лаура забеременеет.

Застигнутый в движении, Грифф понял, что ему легче сесть, чем встать. Он тяжело опустился в кресло и с изумлением уставился на Спикмена.

— Вы меня разыгрываете.

— Уверяю вас, нет.

— Полмиллиона?

— У вас голубые глаза, светлые волосы, как и у меня. Теперь в это трудно поверить, но я выше средних пяти футов одиннадцати дюймов. У нас с вами похожий генотип. Достаточно похожий, чтобы ребенок, которого вы поможете зачать, сошел за моего.

Мысли в голове Гриффа проносились с такой скоростью, что он никак не мог уцепиться хотя бы за одну из них. Он думал о деньгах, а Спикмен говорил о генах.

— Банки спермы ведут записи, — Грифф сделал рукой жест, как будто листает книгу. — Вы можете просмотреть их и найти того, кто вам подходит. Выберете цвет глаз, цвет волос, рост. И все такое.

— Я не покупаю ничего, что не вижу собственными глазами, Грифф. Я не делаю заказов по каталогу. И уж точно не выбираю вслепую моего ребенка и наследника. Кроме того, там есть риск раскрытия тайны.

— Эти записи держатся в секрете, — возразил Грифф.

— Вероятно.

Грифф подумал о воротах с бестелесным голосом и высокой стене, окружающей виллу. Вероятно, этот парень одержим секретностью. Как и чистотой. Психолог в Биг-Спринг многое бы отдал за то, чтобы понаблюдать, с какой тщательностью Спикмен убирал стаканы, складывал полотенце и менял подставку.

Невольно заинтересовавшись, Грифф снова пристально посмотрел на миллионера.

— И как это будет выглядеть? Я иду в кабинет врача, спускаю в банку и…

— Никакого кабинета. Если Лауру оплодотворят в кабинете врача, пойдут разговоры.

— А кто проболтается?

— Медицинский персонал. Ее могут увидеть другие пациенты. Люди любят поговорить. Особенно о знаменитостях.

— Я уже не знаменитость.

— Я имел в виду Лауру и себя, — тихо засмеялся Спикмен. — Но ваше участие в этом деле, вне всякого сомнения, добавит остроты и к без того пикантным слухам. Слишком соблазнительно даже для людей, связанных профессиональной клятвой.

— Ладно, я не пойду в кабинет врача вместе с вами. Вы можете взять мое семя и выдать его за свое. Кто об этом узнает?

— Вы не понимаете, Грифф. Это все оставляет место для домыслов. Мое состояние очевидно. Сперма, которую я принесу как свою, может принадлежать чистильщику бассейна. Носильщику в аэропорту. Кому угодно. — Он покачал головой. — В этом деле мы весьма щепетильны. Никаких медсестер, никаких болтливых регистраторов, никаких кабинетов, доступных для публики. Ничего.

— Тогда где? Здесь? — Грифф представил, как берет порнографический журнал и картонный стаканчик для анализов и отправляется в одну из ванн особняка, а молчаливый слуга стоит за дверью и ждет, пока он закончит и передаст образец.

Ничего не выйдет, Хосе. Или, скорее: Ничего не выйдет, Мануэло.

А полмиллиона баксов?

У каждого человека есть цена. Он доказал это на своем примере. За пять лет его цена значительно снизилась, но если Спикмен хочет заплатить ему пятьсот тысяч баксов за то, что он бесплатно делал на протяжении пяти лет, он не позволит, чтобы глупая стыдливость помешала этому.

Он заработает шестьсот тысяч долларов, считая «премию при подписании». Спикмены получат ребенка, которого они так хотят. Это взаимовыгодная сделка, и в ней нет ничего противозаконного.

— Наверное, вы захотите, чтобы я прошел медосмотр, — сказал он. — В конце концов, в тюрьме у меня мог быть любовник, и я мог заразиться ВИЧ.

— Глубоко сомневаюсь, — сухо ответил Спикмен. — Но в любом случае я потребую от вас пройти медицинский осмотр и принести медицинскую справку, подписанную врачом. Можете сказать, что это для получения страховки.

Все это по-прежнему выглядело слишком просто. Грифф гадал, что же он пропустил. Где ловушка?

— А что, если она не забеременеет? Я должен буду вернуть первые сто тысяч баксов?

— Нет, — ответил Спикмен. — Они останутся вашими.

— Послушайте, если она не забеременеет, это не обязательно будет моя вина. Ваша жена может оказаться бесплодной.

— Кто заключал ваш контракт с «Ковбоями»?

— Что? Мой бывший агент. А в чем дело?

— Один совет, Грифф. Во время деловых переговоров, добившись уступки по какому-то вопросу, забудьте о нем. Больше не упоминайте его. Я уже согласился, чтобы первые сто тысяч остались у вас.

— Ладно, — в программе подготовки к освобождению этого не было.

Грифф все еще колебался. Он прикидывал, какие у него еще есть варианты, и пришел к выводу, что по-прежнему единственная альтернатива — это отказаться и уйти, не заработав огромных денег. Но для этого нужно быть чокнутым, таким же чокнутым, как Спикмен и его жена.

Он пожал плечами, стараясь, чтобы его жест выглядел небрежным.

— Если это все, что требуется, то мы договорились. Хотя нет, одно условие. Я хочу сделать это один, у себя в ванной. Врач должен приехать ко мне и забрать это дело. Думаю, вы можете заморозить образцы, так что я могу сделать несколько порций одним махом, — он засмеялся невольному каламбуру. — Если так можно выразиться.

Спикмен тоже улыбнулся, но затем серьезно сказал:

— Никакого врача не будет, Грифф.

Грифф удивленно уставился на Спикмена. Только он решил, что дело в шляпе, как тот нанес ему неожиданный удар, как защитник, который появляется с невидимой стороны и сбивает с ног.

— Что значит — не будет врача? Кто… — он слегка дернул головой, — поместит это туда, куда следует?

— Вы, — спокойно ответил Спикмен. — Прошу прощения, что не прояснил это с самого начала. Я настаиваю на том, чтобы мой ребенок был зачат естественным путем. Так, как установлено Господом.

Грифф изумленно смотрел на него в течение нескольких секунд, а затем засмеялся. Либо его ловко разыгрывали, либо у Спикмена совсем съехала крыша.

Никому из знакомых Гриффа не пришла бы в голову такая замысловатая шутка.

Нет, он был готов поклясться, что Спикмен не просто эксцентричный миллионер, помешанный на чистоте, — у него с головой явно не все в порядке.

В любом случае все это пустая трата времени, и его терпению пришел конец.

— Моя работа состоит в том, чтобы трахнуть вашу жену? — грубо спросил он.

Спикмен поморщился.

— Я допускаю вульгарные выражения, особенно…

— Давайте начистоту, ладно? Вы нанимаете меня на роль жеребца. Суть в этом, правда?

— Суть? Да, — после некоторого колебания согласился Спикмен.

— И за полмиллиона, наверное, вы хотите на это посмотреть?

— Это оскорбительно. Грифф. Для меня. И, конечно, для Лауры.

— Ну ладно… — он не извинился. — А как насчет нее, она знает о вашем плане?

— Разумеется.

— Ха. И что она об этом думает?

Спикмен подъехал на своем кресле к краю стола, где в зарядном устройстве стоял радиотелефон.

— Можете спросить у нее сами.

3

Наверху, в своем домашнем кабинете Лаура Спикмен посмотрела на часы, стоявшие на письменном столе. С момента приезда Гриффа Буркетта прошло всего полчаса. Он пунктуален. Это должно было явно понравиться Фостеру. Но какое впечатление он произвел в остальном — хорошее или плохое?

Все эти тридцать минут она читала новый трудовой договор для бортпроводников, предложенный профсоюзом, но ничего не запомнила. Бросив делать вид, что работает, она встала из-за стола и начала ходить по кабинету. Это была светлая и просторная комната. Шторы на окнах, ковер на полу, потолочный бордюр. О том, что это все же кабинет, говорили письменный стол и компьютер, встроенный в старинный французский шкаф трехметровой высоты.

Что говорят там, в библиотеке? Неизвестность сводила ее с ума, но Фостер настоял, что встречаться с Буркеттом будет один.

— Позволь мне самому прощупать почву, — сказал он. — Как только я пойму, что он собой представляет, то приглашу тебя присоединиться к нам.

— А если ты поймешь, что это не то, что он не подходит, что тогда?

— Тогда я распрощаюсь с ним, и ты будешь избавлена от неловкого и непродуктивного разговора.

В его плане, вероятно, был смысл. Но она не привыкла, чтобы за нее принимали решения. И уж точно не в таком важном деле. Даже муж.

Конечно, если они с Фостером не придут к полному согласию относительно того, что Грифф Буркетт им подходит, его кандидатура будет отвергнута. Но ей не нравилось, что она не увидит его первую реакцию на их предложение и не сможет сама оценить эту реакцию. Ведь это сказало бы о нем многое. Она перевела взгляд на плотно закрытую дверь, и у нее мелькнула мысль, не спуститься ли ей вниз, чтобы представиться самой. Но это нарушит тщательно разработанный план Фостера. Ему не понравится такое вмешательство.

Ходьба лишь усилила ее волнение. Она вернулась в кресло у стола, откинулась на спину, закрыла глаза и применила технику релаксации, которой овладела еще в университете. Занимаясь дни напролет, когда ее голова была настолько забита информацией, что туда уже больше ничего не вмещалось, она заставляла себя лечь, закрыть глаза, выполнить несколько дыхательных упражнений, и если не заснуть, то хотя бы отдохнуть. Этот прием помогал. По крайней мере, она успокаивалась и осознавала границы возможностей своего разума и тела.

Как ни трудно ей было с этим смириться, но теперь ей оставалось только ждать.

По мере того как волнение постепенно ослабевало, ее мысли возвращались к событиям и обстоятельствам, предшествовавшим этому моменту в ее жизни, этому дню и часу, когда приходится нанимать абсолютно незнакомого человека, чтобы он сделал ей ребенка.

Все началось с цвета форменной одежды…

Заголовки экономических разделов газет пестрели сообщениями о том, что Фостер Спикмен, представитель последнего поколения далласской семьи, сделавшей состояние на нефти и газе, купил разорившуюся авиакомпанию «Сансаут».

Несколько лет неэффективно управлявшаяся компания балансировала на грани полного краха. Она с трудом пережила длительную забастовку пилотов, за которой последовали разоблачения в прессе, связанные с небрежным обслуживанием самолетов; потом была катастрофа, унесшая пятьдесят семь жизней. Компания объявила себя банкротом, пытаясь использовать последний шанс, но, к сожалению, и этот жест отчаяния не спас ее.

Все посчитали Спикмена безумцем, когда он потратил большую часть своего состояния на покупку авиакомпании. Несколько дней эта история была главной в местных деловых новостях: ДОРОГОСТОЯЩЕЕ ХОББИ МИЛЛИОНЕРА? СПАСЕНИЕ «САНСАУТ», КРАХ СПИКМЕНА? Об этом приобретении с некоторой иронией сообщали даже национальные средства массовой информации. Подразумевалось, что еще один богатый техасец совершил большую глупость.

Фостер Спикмен удивил всех еще больше, когда остановил все полеты и временно уволил несколько тысяч человек, пообещав нанять их снова, как только тщательно проанализирует положение авиакомпании. Он закрыл двери для газет и телевидения, сообщив разочарованным репортерам, что известит их, когда появятся новости.

Затем Фостер на несколько месяцев заперся с финансовыми и техническими специалистами и советниками. Высшему руководству прежней авиакомпании было предложено досрочно выйти на пенсию на очень выгодных условиях. Тот, кто не согласился, был немедленно уволен.

Увольнения не были местью, а диктовались логикой бизнеса. Фостер знал, что нужно делать, но также понимал, что для реализации его планов нужны люди, знающие столько же или даже больше, чем он сам. Энтузиазм, обаяние и кажущийся неисчерпаемым банковский счет позволили ему уговорить лучших специалистов отрасли оставить свои хорошо оплачиваемые должности в других авиакомпаниях.

Почти через три месяца после приобретения авиакомпании Фостер собрал руководителей подразделений на первое из будущих бесчисленных совещаний за круглым столом. Среди них была и Лаура, представлявшая интересы бортпроводников. Именно на этом совещании она впервые увидела своего босса.

По многочисленным репортажам она знала, как он выглядит, но ни фотографии, ни телевизионные съемки не могли передать его бьющую через край энергию. Он был окружен ею, как электрическим полем.

Фостер был строен, красив, уверен в себе и представителен. Он вошел в комнату для совещаний, одетый в превосходно сшитый костюм в тонкую полоску, мягкую серую рубашку и строгий галстук. Но как только все притихли, он, сняв свой двубортный пиджак, повесил его на спинку стула, ослабил узел галстука и в буквальном смысле засучил рукава. Этим он демонстрировал, что намерен делать все, что от него потребуется, что не будет сторониться грязной работы и что ждет такого же отношения к делу от всех, кто присутствует в этой комнате.

Была намечена дата начала возобновления деятельности авиакомпании. Она была обведена красным кружком на большом календаре, водруженном на подставку, чтобы все могли его видеть.

— Вот наш установленный срок, — радостно объявил Фостер. — После ознакомления с бюджетом каждый из вас получит возможность сказать мне, что я сошел с ума и что у нас нет никаких шансов уложиться к этой дате.

Все рассмеялись — как и ожидалось. Совещание началось.

Новому финансовому директору — его наняли потому, что он был известен как ужасный скупердяй, спасший американскую автомобилестроительную компанию от разорения, — было предложено огласить предлагаемый бюджет, пункт за пунктом.

Целых десять минут он монотонно бубнил, не прерываемый никем, пока не произнес:

— Бортпроводники, ассигнования те же. Теперь еда и напитки. Здесь…

— Прошу прощения.

Финансовый директор вскинул голову и посмотрел поверх очков для чтения, отыскивая, кому из сидящих за столом принадлежит прервавший его голос. Лаура подняла руку, показывая, что это она.

— Прежде чем переходить к следующему пункту, следовало бы обсудить эту цифру.

— Что тут непонятного? — Он приподнял кустистую бровь, слегка нахмурившись.

— Все абсолютно ясно, — ответила она. — Обсудить необходимо то, до какой степени скудно финансируется это подразделение.

— Каждый из сидящих за этим столом думает, что его подразделение недофинансируют. — Он искоса взглянул на нее и сверился с повесткой совещания. — Кстати, а кто вы такая?

Не успела Лаура ответить, как раздался голос Спикмена, сидевшего во главе стола.

— Леди и джентльмены, для тех, кто еще не знаком, это мисс Лаура Тейлор.

Ее губы беззвучно приоткрылись. Она была потрясена тем, что Фостер Спикмен знал о ее существовании.

Финансовый директор снял очки и, с испугом взглянув на Лауру, спросил Фостера:

— А где Хейзел Купер?

— Мисс Тейлор, будьте добры, — ответил Спикмен.

Она приняла вызов и спокойно сказала:

— Мисс Купер позавчера уволилась.

— Совершенно верно, — раздался голос с противоположного конца стола. Это был директор по работе с персоналом. — Я разослал всем сообщение по электронной почте. Разве вы его не получили? — Он обвел взглядом стол, но в ответ все лишь молча качали головами. — Хорошо, Хейзел досрочно вышла на пенсию. Поскольку у нас крупная реорганизация, ей пришлось сделать это теперь — все равно она собиралась уйти в следующем году. Я попросил мисс Тейлор заменить ее, пока мы не наймем нового руководителя подразделения.

Финансовый директор кашлянул, прикрыв рот рукой.

— Тогда все в порядке. После того, как появится новый руководитель, я обсужу с ним бюджет его подразделения.

— Или с ней, — сказал Фостер.

— Разумеется, — финансовый директор побагровел, — я говорил в общем смысле.

— Раз уж мы здесь собрались, давайте обсудим бюджет этого подразделения сейчас, — предложил Фостер.

Финансовый директор еще раз раздраженно взглянул на Лауру.

— Не хочу обидеть мисс Тейлор, но ее квалификация позволяет участвовать в обсуждении?

Фостер порылся в стопке папок, которые он принес с собой. Найдя нужную, он аккуратно сложил остальные в стопку, выровнял края и раскрыл документы.

— Лаура Элеонор Тейлор… гм, это я пропущу… Начнем вот отсюда. Закончила с отличием Государственный университет Стивена Ф. Остина. Два года спустя получила диплом магистра делового администрирования в Южно-методистской школе бизнеса. Тоже с отличием. Подала заявление и была принята в службу бортпроводников авиакомпании «Сансаут» в 2002 году. Повышение, повышение, еще одно повышение, — перечислял он, листая ее личное дело.

— В 2005 году окончила курсы повышения квалификации и прошла аттестацию. Была бельмом на глазу бывшего руководства и надоедала мисс Купер своими бесконечными докладными записками, копии которых у меня имеются, — сказал он, показав пачку листов, — и в которых критиковались существующие методы и выдвигались предложения по коренному улучшению работы подразделения. — Он начал зачитывать цитату из докладной записки. — «Но, — слово подчеркнуто, — при условии наличия ума и просто здравого смысла у нового владельца». А это, как известно… — он сделал паузу, показавшуюся Лауре вечностью, — у меня есть.

Он вернул все листы в папку и положил ее поверх остальных. Выровняв края, как будто по линейке, он вдруг встал.

— Вы не выйдете со мной на минутку, мисс Тейлор? И захватите свои вещи.

Она сидела с пылающими щеками, не в силах пошевельнуться, чувствуя, что взгляды всех присутствующих, за исключением Фостера Спикмена, устремлены на нее. Он уже стоял у двери комнаты для совещаний, ожидая, пока она последует за ним.

Сохраняя достоинство, насколько это было возможно в данной ситуации, она взяла сумочку и портфель и встала из-за стола.

— Леди. Джентльмены.

Кто-то стыдливо отвел глаза. Остальные сочувственно кивнули. Финансовый директор, с которого все началось, открыл было рот, чтобы извиниться, но потом передумал и ограничился тем, что с сожалением покачал головой.

Она вышла, закрыла за собой дверь, глубоко вздохнула и повернулась к Фостеру Спикмену, стоявшему посреди пустого коридора.

— У вас не такой свирепый вид, как можно было ожидать по докладным запискам, мисс Тейлор.

Ее щеки все еще горели от унижения, но она владела собой.

— Я не знала, что мои докладные, предназначенные руководству подразделения, передаются вам.

— Полагаю, что ввиду предстоящего выхода на пенсию мисс Купер считала, что поднятые вами вопросы больше не ее проблема, а моя.

— Пожалуй.

— Если бы вы знали, что я читаю докладные, ваше мнение относительно положения дел в компании изменилось бы?

— Нисколько. Наверное, я бы смягчила тон и подобрала другие слова для выражения своих мыслей.

Он скрестил руки на груди и некоторое время молча изучал ее.

— Удовлетворите мое любопытство. Почему, имея диплом магистра делового администрирования Южно-методистской школы бизнеса, вы нанялись бортпроводником? Это уважаемая профессия, но в ней ваша квалификация излишня.

— Четыре раза я подавала заявление в «Сансаут» на должность менеджера начального звена, и каждый раз мне отказывали.

— Вам объяснили почему?

— Нет, но на работу брали только мужчин.

— Дискриминация по признаку пола?

— Я не выдвигаю никаких обвинений — просто рассказываю, что произошло.

— И тогда вы были вынуждены согласиться на должность бортпроводника.

— Согласилась, но не вынужденно. Я подумала, что стоит здесь зацепиться…

— И вы проявите себя и пробьете себе дорогу на тот уровень, которого добивались с самого начала?

— Примерно так.

Он улыбнулся.

— Изучая ваше личное дело, я много размышлял. Насколько я могу судить, вы поставили себе цель занять мое место. В известном смысле я даже надеюсь на это, потому что мне нравятся люди с амбициями. Но сегодня я предлагаю вам должность мисс Купер как руководителя подразделения бортпроводников. Добавьте сюда звание вице-президента, отвечающего за… и так далее.

С того момента, когда она его увидела, он удивлял ее уже в третий раз. Сначала тем, что знал, кто она такая. Затем когда пригласил выйти — как она подумала, чтобы немедленно уволить. А теперь вот это.

— Так просто?

— Я никогда ничего не делаю «так просто», — рассмеялся он. — Нет, это предложение является результатом тщательного анализа вашего послужного списка. Я также проверил вашу кредитную историю и отношения с законом — как и у всех, кто сидит в этой комнате. Вы прошли отбор, хотя у вас огромный неоплаченный штраф за незаконную парковку.

— Вчера я выслала чек по почте. Хотя и без всякого желания. Там не было запрещающего знака, но мне дешевле заплатить, чем оспаривать штраф в суде.

— Практичное решение, мисс Тейлор. Убежден, что ваша энергия, амбиции и талант должным образом не использовались руководством, у которого отсутствовали «ум и просто здравый смысл», — цитируя ее докладную записку, он улыбнулся еще шире. — Полагаю, вы принимаете это предложение?

Все еще дрожа, но испытывая уже облегчение, а не унижение от того, что ее сейчас вышвырнут, она кивнула.

— Хорошо. Давайте вернемся к остальным, — без дальнейших церемоний сказал Фостер. Он двинулся к двери, но затем остановился. — Хочу предупредить — вам придется драться за бюджет. Вы готовы?

— Абсолютно.

Когда они вернулись в комнату для совещаний, приглушенный разговор стих. Фостер удивил всех, объявив о ее новой должности, хотя большинство присутствующих были довольны таким поворотом дел.

— Мистер Джордж, — обратился Фостер к директору по работе с персоналом, — после совещания мы с вами и мисс Тейлор обсудим ее контракт, который я подготовил заранее в надежде, что она примет мое предложение. Полагаю, вы оба будете им удовлетворены. — Он негромко хлопнул ладонью по столу. — А теперь, мисс Тейлор, ваша первая официальная обязанность — объяснить, почему бюджет вашего подразделения с вашей точки зрения недостаточен.

Из огня да в полымя. Лаура сделала глубокий вдох, понимая, что это будет серьезное испытание, и надеясь выдержать его с честью.

— Во-первых, пока самолеты не летали, мы лишились большого числа бортпроводников. Кто-то ушел в другие авиакомпании, кто-то вообще сменил профессию. Теперь мне нужно нанять новых работников. Я не смогу привлечь их, если не предложу хотя бы такое же начальное жалованье и премии, как у конкурентов. И во-вторых, форменная одежда бортпроводников нашей авиакомпании просто уродливая.

— Мне казалось, что бортпроводники сами оплачивают свою униформу.

— Да, — кивнула Лаура. — Но у нас нет денег на новый дизайн. И это подводит меня к следующему пункту.

— «Вид авиакомпании»? — Все головы повернулись к человеку, сидевшему во главе стола. Фостер похлопал рукой по верхней папке в стопке. — Цитата из вашей последней докладной записки, мисс Тейлор. Вы не потрудитесь объяснить?

Все происходило слишком быстро. Она не рассчитывала, что ее так внезапно повысят. И не думала, что сразу же окажется в трудном положении. Но она уже несколько недель размышляла над этой проблемой. В свободные минуты она часто задумывалась, что сделала бы на месте начальства. А теперь новый владелец авиакомпании предложил ей подробно остановиться на ключевых моментах ее многочисленных служебных записок. Она готова.

— Несколько дней назад мисс Купер дала мне копию проекта бюджета, так что я смогла ознакомиться с ним заранее. Вы тратите много денег на радикальные изменения в инфраструктуре и на тотальную реорганизацию работы авиакомпании, — сказала она, обращаясь прямо к Фостеру. — Вы ее полностью обновляете. Но вы не делаете ничего, чтобы сообщить клиентам о ее новизне.

— Не так уж сложно поменять цвет форменной одежды бортпроводников, — раздался чей-то голос. — А также кассиров и службы охраны.

Лаура кивнула в ответ на это замечание.

— Их внешний вид очень важен, так как они работают непосредственно с клиентами. Поэтому впечатление, которое они производят на пассажиров, имеет решающее значение. Мы же хотим совершить поворот на 180 градусов в мнении людей о «Сансаут». Если такова наша цель, то я не думаю, что достаточно просто сменить цвет униформы. — Ее взгляд скользнул вокруг стола и остановился на Фостере. — Но как только что назначенный руководитель подразделения я не хочу выходить за границы моих полномочий.

— Нет, пожалуйста, — сказал он, делая ей знак продолжать.

— Если мы, возобновив полеты, будем выглядеть так же, как прежде, клиенты подумают, что мы остались такими же, — выдержав его взгляд, сказала она.

— Было предложение сменить название авиакомпании, — сказал кто-то из руководителей.

— Но его отклонил совет директоров, — вступил в разговор еще один.

— Я согласна, что нужно сохранить наше название. Это хорошее название. Превосходное.

— Почему? — спросил Фостер.

— Потому что оно вызывает ассоциацию со светом. Южное солнце. Яркое небо и широкие просторы. Все это прекрасно. Но наши самолеты имеют цвет грозовых облаков — и униформа персонала тоже. — Она умолкла, понимая, что предложение, которое она собирается выдвинуть, вызовет бурю протестов. — Даже если придется сократить расходы в других областях, включая подразделение бортпроводников, я предлагаю выделить средства на оплату работы первоклассной дизайнерской фирмы, которая поможет полностью изменить внешний вид авиакомпании.

— Браво! Браво! — Это был голос всеобщего любимца, главы отдела рекламы и маркетинга, молодого человека по имени Джо Макдональд. Он всегда носил нелепые галстуки-бабочки и цветные подтяжки. В «Сансаут» его знали все, потому что он сам считал, что должен познакомиться со всеми. У него была привычка дразнить людей, всех, от руководителей до уборщиков, которые приходили мыть кабинеты по окончании рабочего дня. — Спасибо, Лаура, что подставили свою задницу и тем самым спасли мою!

Все засмеялись. Обсуждение продолжилось, но уже более непринужденно.

Предложение Лауры, поддержанное Макдональдом, в конце концов было принято, правда, после многочисленных совещаний и многочасовых споров. Главным фактором протестов выступала цена. Дизайнеры крупного масштаба стоили недешево. Кроме того, изменить внешний и внутренний вид целого флота авиалайнеров — это очень трудоемкий процесс. Каждый слой краски увеличивал вес самолета, повышал расход топлива, и, значит, росли эксплуатационные расходы, что перекладывалось на пассажиров в виде увеличения стоимости билета, которая, как публично заявил Фостер Спикмен, должна была быть самой низкой в отрасли.

Учитывая эти обстоятельства, дизайнерская фирма предложила снять старую краску с самолетов и нанести новую эмблему прямо на серебристый металл. В конечном итоге один из оттенков красного, использованный для эмблемы, стал основным цветом форменной одежды бортпроводников. Они выглядели стильно и профессионально, но в то же время излучали энергию и доброжелательность, что было замечено и расхвалено прессой. Форма пилотов из темно-синей стала цвета хаки, с красными галстуками.

Первый рейс обновленной авиакомпании вылетел десятого марта в шесть тридцать пять утра — точно по расписанию. В тот же вечер Фостер Спикмен и его жена Элейн устроили дома роскошную вечеринку. Все, кто хоть что-то значил в Далласе, были приглашены на торжественный прием.

В тот вечер Лауру сопровождал приятель, с которым она играла в теннис в смешанном разряде. Он был разведен, владел собственной бухгалтерской фирмой и легко сходился с незнакомыми людьми — поэтому о нем не нужно было заботиться во время приема.

И действительно, вскоре после того, как они оказались в особняке, он извинился и отправился взглянуть на бильярдную. Эта комната, о которой однажды упоминалось в «Архитектурном дайджесте», была мечтой всех мужчин Далласа.

— Не торопись, — сказала она ему. — Я тут пока пообщаюсь.

Миссис Элейн Спикмен оказалась эффектной женщиной. На ней было надето безупречное платье от какого-то малоизвестного дизайнера и потрясающие драгоценности. Она отличалась той хрупкой красотой, какой наделял своих героинь Фитцджеральд. Как и у мужа, у нее были светлые волосы и голубые глаза, она напоминала легкую весеннюю акварель. Когда они стояли, держась за руки, она бледнела на его фоне — в буквальном смысле.

— Я рада наконец познакомиться с вами, — тепло поприветствовала она Лауру, когда Фостер представил их друг другу. — Я вхожу в совет директоров «Сансаут» — одна из немногих, кто пережил реорганизацию, когда новый владелец взял все дела под контроль. — Она с улыбкой ткнула мужа локтем в бок.

— Я знаю, что он может быть настоящим тираном, — Фостер заговорщически наклонился и понизил голос до шепота.

— Не верьте ему, — сказала Элейн Лауре.

— Я и не верю. — Лаура улыбнулась. — Судя по моему опыту, он может быть жестким, но точно знает, чего хочет, поэтому с ним приятно работать.

— Да, дома он тоже очень мил, — сказала Элейн. — В совете директоров мы слышали о ваших превосходных идеях и инновациях, Лаура. От лица совета директоров, инвесторов и от себя лично я хочу поблагодарить вас за огромный вклад, который вы внесли в общее дело развития компании.

— Спасибо, но вы преувеличиваете мои заслуги, миссис Спикмен.

— Элейн.

Лаура ответила легким кивком.

— Фостер ясно дал понять, что новый «Сансаут» — это плод коллективных усилий. Каждый сотрудник имеет право голоса в компании.

— Но некоторые голоса предлагают значительно больше остальных, — с улыбкой сказала Элейн.

— Еще раз спасибо. Но я все же считаю, что наш успех следует приписать умению вашего мужа мотивировать людей и управлять ими.

— Я покраснел? — спросил Фостер.

Элейн с гордостью взглянула на него, а затем вновь повернулась к Лауре.

— Джентльмен, с которым вы пришли, он ваш…

— Хороший друг, — перебила ее Лаура, надеясь, что ей не придется объяснять свое незамужнее положение. Тысячи тридцатилетних женщин были не замужем, но от них, похоже, все еще ждали объяснений.

Дело в том, что никто, даже время от времени появлявшиеся любовники — а их было не так много, — не был для Лауры важнее карьеры. Но это простое объяснение почему-то не могло удовлетворить людское любопытство.

— Он поражен вашей бильярдной. Боюсь, придется силком вытаскивать его оттуда.

Они еще немного поболтали, но Лаура, понимая, что другие гости тоже ждут внимания хозяев, вскоре пожала супругам руки и отошла в сторону.

Позже, когда они уезжали, Лаура хотела еще раз поблагодарить хозяев за великолепный вечер. Она увидела их в противоположном конце комнаты; они беседовали, повернувшись друг к другу. Фостер наклонился и сказал что-то такое, от чего Элейн рассмеялась. Он поцеловал ее нежный висок. Лаура еще раз удивилась этой красивой и явно влюбленной паре.

— Он любит ее.

Лаура повернулась на голос и увидела стоящую рядом коллегу. Женщина тоже наблюдала за Спикменами.

— И она его, — сказала Лаура.

— Она мила.

— И не только внешне. Настоящая леди.

— Да, — женщина вздохнула. — В этом вся трагедия.

— Трагедия? — повернулась к ней Лаура.

Коллега смущенно покраснела.

— Прошу прощения. Я думала, ты знаешь. Элейн Спикмен больна. Она умирает.

Внезапный смех внизу был приглушен расстоянием, но все же оказался достаточно громким, чтобы вывести Лауру из задумчивости. Она не узнала знакомый смех Фостера — значит, это был Грифф Буркетт. Что такого мог сказать Фостер, что вызвало бы смех?

Через несколько секунд на ее столе зазвонил телефон. Она сняла трубку еще до второго звонка.

— Фостер?

— Ты не могла бы присоединиться к нам, дорогая?

Ее сердце подпрыгнуло. Приглашение означает, что дело движется — по крайней мере, пока.

— Уже спускаюсь.

4

Ожидая, пока к ним присоединится жена Спикмена, Грифф изучал глобус. Размером с большой надувной мяч для игры на пляже, он был подвешен на полированной бронзовой консоли и сделан из полудрагоценных камней. Дорогая вещь. Грифф подумал, что за эти деньги можно купить приличную машину.

Забавно, как наличие денег или их отсутствие меняет взгляд на мир. Вспомнив редко использовавшиеся и совершенно ненужные вещи в своей «Коробке с игрушками», он не стал осуждать Спикмена за необычный глобус, который тот мог себе позволить. Услышав, как открываются двери библиотеки, Грифф обернулся. Он ожидал увидеть миссис Спикмен, но вместо нее вошел бесстрастный Мануэло.

Он направился прямо к Спикмену и протянул ему маленький серебряный поднос. На нем стоял пузырек с таблетками и стакан воды. Спикмен проглотил таблетку и запил ее тремя глотками воды. Они перебросились несколькими фразами на испанском, а затем Спикмен повернулся к Гриффу:

— Пока Мануэло здесь, он может вам что-нибудь подать.

Грифф покачал головой.

Спикмен перевел взгляд на слугу и отпустил его, тихо сказав:

— Нада мас. Грасиас.

Мануэло и миссис Спикмен встретились в дверях. Он отступил в сторону, пропуская ее в комнату, затем вышел и закрыл за собой двойные двери. Но Гриффа больше не интересовал Мануэло. Его внимание переключилось на миссис Спикмен. Лаура — так, кажется, ее зовут.

Она не была похожа на сумасшедшую. Женщина выглядела абсолютно нормально и полностью владела собой. Она не взглянула на Гриффа, хотя его внушительная фигура была хорошо заметна даже в такой большой комнате, как эта. Миссис Спикмен направилась прямо к инвалидному креслу мужа, положила руки ему на плечи, наклонилась и поцеловала в щеку.

Когда она отстранилась, Спикмен сказал:

— Лаура, это Грифф Буркетт.

Лаура подошла прямо к нему и протянула руку:

— Мистер Буркетт, как поживаете?

Грифф встал, и они обменялись рукопожатием. Ее ладонь была сухой и твердой, как у мужа. Рукопожатие деловой женщины.

— Привет, — Грифф был краток.

Она опустила руку, но продолжала смотреть ему прямо в глаза.

— Спасибо, что пришли. Вы освободились только сегодня утром?

— Мы уже обсудили это, — сказал Спикмен.

— Простите. Я спросила бы вас о долгой дороге, но, боюсь, эта тема тоже исчерпана.

— Точно, — кивнул Грифф.

— Уверена, что вам предложили что-нибудь выпить.

— Да. Все в порядке.

Возможно, они и спятили, но их манеры при этом не пострадали.

— Садитесь, пожалуйста, мистер Буркетт, — сама она выбрала кресло рядом с мужем.

У Гриффа не было времени представлять себе жену Фостера Спикмена, но если бы его попросили рассказать о своем первом впечатлении, то он сказал бы, что был удивлен. В ее рукопожатии и открытом взгляде не было ничего, что можно было бы расценить как нервозность, флирт или неприступность. Похоже, ее не смущала тема, которая их связывала. Как будто его пригласили почистить ковры.

Она также не выглядела покорной или запуганной, как если бы муж настоял на своем ради собственного удовольствия, а она согласилась бы по принуждению.

Черт возьми, он был готов ко всему, но Лаура Спикмен его удивила.

На ней были черные слаксы и белая блузка без рукавов с плиссе — кажется, так назывались эти застроченные ряды складок — спереди. Похоже на рубашку для смокинга. Черные туфли на низком каблуке. Практичные наручные часы, простое обручальное кольцо. Некоторые футболисты носят в ушах бриллианты, гораздо больше и вульгарнее, чем ее сережки.

Волосы темные и коротко постриженные. Немного… волнистые. Он подумал, что они должны были бы виться кудрями, отпусти она их подлиннее. Ростом она была чуть выше среднего, стройная и, судя по обнаженным бицепсам, находилась в хорошей форме. Возможно, теннис. Пару раз в неделю она, наверное, занимается йогой или пилатесом, этими упражнениями для женщин, помогающими поддерживать гибкость и быть в тонусе.

Он старался не глазеть на нее, не разглядывать слишком пристально черты ее лица, хотя общее впечатление было таким, что, заметь он ее в толпе, обязательно бы оглянулся. Ее нельзя было назвать милашкой, как силиконовых далласских куколок, проводивших время в ночных клубах, частыми посетителями которых одно время был Грифф и его товарищи по команде. Но Лауру Спикмен нельзя было назвать некрасивой. Ни по каким меркам.

И еще одно — она выглядела достаточно здоровой, чтобы иметь ребенка. И достаточно молодой, если не будет терять времени. Лет тридцать пять или около того. Примерно его возраста.

Грифф почувствовал себя неловко — он стоял посреди комнаты, а хозяева смотрели на него, как будто ожидая, что он будет их развлекать.

— Мистер Буркетт? Грифф? — Спикмен кивком указал на кресло напротив них.

Грифф повторял про себя, что при первом же удобном случае поблагодарит их, откажется и сбежит. Но он чувствовал, что должен остаться. И, черт возьми, если бы он мог объяснить, почему.

Он подошел к креслу и сел.

— Ваш муж сказал, что вы полностью поддерживаете эту идею, — сказал он, глядя прямо в глаза Лауре Спикмен. — Это правда?

— Да.

Никаких колебаний. Даже не моргнула.

— Ладно. Прошу прощения, но это…

— Необычно.

— Я хотел сказать, что это полное безумие. Один парень нанимает другого парня, платит ему за то, чтобы тот спал с его женой.

— Не спал, мистер Буркетт. Не в том смысле, который вкладывают в это слово. Оплодотворил. Что касается безумия, то это не так уж необычно. Это библейская тема. Книга Бытия. Помните?

В доме, где вырос Грифф, не было Библии. Когда он пошел в школу, то выучил «клятву на верность флагу» и впервые с удивлением услышал в ней ругательное слово «Бог». Вскоре он понял, что «Бог» не всегда используется в сочетании с проклятиями.

В любом случае для него было откровением услышать, что нечто похожее содержится в Библии.

— Мы очень хотим ребенка, мистер Буркетт, — сказала Лаура.

— Есть другие способы забеременеть.

— Да, конечно. Но причины, заставившие нас выбрать именно этот способ, носят личный характер и не должны вас волновать.

— Должны.

— Не должны, — спокойно повторила она.

— Мы… делаем дело, а потом я ухожу домой и сплю с чистой совестью. Так?

— Примерно так.

Он посмотрел на нее, удивляясь, как она может говорить об этом так спокойно, когда муж сидит рядом и держит ее за руку. Грифф перевел взгляд на Спикмена, и тот как будто прочел его мысли.

— Перед тем, как ты присоединилась к нам, Лаура, Грифф предположил… что я буду наблюдать за вами, пока вы занимаетесь делом.

Лаура перевела взгляд на Гриффа, обиженно нахмурившись.

— Послушайте, — Грифф начинал злиться, — не смотрите на меня так, как будто это я здесь извращенец.

— Вы считаете это извращением?

— А как вы это называете?

— Вы посчитали бы извращением, если бы мы попросили вас продать почку? Или кровь?

— Это большая разница, — рассмеялся Грифф. — Для того чтобы отдать почку, не требуется… вступать в контакт, — он поспешно заменил слово, вертевшееся у него на языке. — Для этого даже не обязательно знакомиться.

— К сожалению, репродуктивная физиология такова, что вступать в контакт необходимо.

Черт бы его побрал! Совсем не обязательно лично сажать семена, чтобы собирать урожай. Но это уже обсуждалось с ее мужем. Спикмен настаивал, чтобы она зачала естественным путем. Похоже, она не видит в этом никакой этической или моральной проблемы — так почему он должен волноваться? Мысленно пожав плечами, он принял окончательное решение: если они хотят, чтобы он трахнул ее, он сможет это сделать. Как бы то ни было, у нее не три глаза, и все такое.

— Мы пожимаем руки, и я получаю сто тысяч?

Спикмен подъехал на своем кресле к письменному столу и открыл нижний ящик. Он извлек оттуда большой конверт из желтоватой бумаги и, вернувшись на место, протянул его Гриффу. Грифф вспомнил, как был вынужден попросить взаймы у своего адвоката, будто ребенок, просящий деньги у родителей. Чем скорее он станет независимым, тем лучше.

Он взял конверт.

— Внутри ключ от банковского сейфа и карточка для образца подписи. Вы должны расписаться. Я прослежу, чтобы карточка вернулась в банк завтра утром, где ее внесут в реестр. Потом распоряжусь, чтобы деньги положили в сейф. Вы сможете забрать их, скажем, завтра в любое время после двух часов дня. Утром мы с Лаурой должны встретиться с представителями профсоюза бортпроводников, чтобы обсудить новый коллективный договор.

Наем жеребца был одним из пунктов их делового распорядка.

Ну и отлично, лишь бы деньги оказались в сейфе.

Грифф вытащил из конверта карточку и повертел ее в руках.

— А как насчет здоровья? Что, если я не пройду медосмотр?

Супруги переглянулись, и Фостер ответил за двоих:

— Мы верим, что этого не произойдет.

— Слишком много веры.

— Если бы мы предполагали проблемы, вас бы здесь не было.

— Ладно, я получаю аванс, вы получаете медицинскую справку. И что дальше?

— А дальше вы ждете — вас известят, где вы должны быть и когда. Во время следующей овуляции у Лауры.

Грифф посмотрел на нее. Она спокойно встретила его взгляд, по всей видимости нисколько не смущаясь, что они обсуждают ее овуляцию. Ему хотелось выяснить, что такое овуляция, но он не стал спрашивать. Ему это ни к чему. Он умеет трахаться, и это все, что они от него требуют.

— Вы будете встречаться один раз в месяц до тех пор, пока не произойдет зачатие, — объяснил Спикмен. Он поднес руку жены к губам и поцеловал. — Надеюсь, для этого не потребуется слишком много циклов.

— Я тоже на это надеюсь, — сказал Грифф. — Тогда я стану богаче на полмиллиона долларов.

Все еще чувствуя беспокойство, он встал и подошел к одному из книжных шкафов. Названия книг, те, что были на английском, ни о чем ему не говорили. Похоже, философия или что-то такое же скучное. Ни Элмора Леонарда[3],  ни Карла Хайасена[4].

— Вас что-то беспокоит, Грифф?

— Почему именно я? — он повернулся к супружеской паре.

— Я уже объяснил, — ответил Спикмен.

— Вокруг полно светловолосых и голубоглазых парней.

— Но ни у кого нет таких генов. У вас есть все, что мы могли бы желать для своего ребенка. Сила, удивительная выносливость, скорость, ловкость и даже превосходное зрение и сверхъестественная координация. Статьи о вас публиковались не только в спортивных, но и в медицинских журналах — о том, что вы совершенный образец мужского тела.

Грифф вспомнил статьи, написанные тренерами и специалистами по спортивной медицине, один из которых даже назвал его «биологическим шедевром». Ему досталось за это в раздевалке, когда товарищи по команде подтрунивали над его так называемым совершенством, выдумывая самые жестокие способы его проверки. Другое дело, в постели с девчонками. Они действительно кайфовали от его «шедевра».

Но он также вспомнил язвительные редакционные статьи после того, как он совершил «грехопадение». Его проклинали не только за совершенное преступление, но и за то, что он не смог правильно распорядиться тем, что ему было дано Богом.

Дано Богом — эту фразу он помнил хорошо.

Люди, которые им восхищались, вряд ли бы продолжали считать его совершенством, если бы узнали, кто его зачал. Если бы мистер и миссис Спикмен видели его родителей, у них тоже возникли бы сомнения. Захотели бы они, чтобы в жилах их ребенка текла кровь его отца и матери?

— Вы ничего не знаете о моем происхождении. Может, мне просто повезло получить несколько генов, которые случайно сложились в нужном порядке. Может, другая их комбинация обеспечит ребенку дурные наклонности.

— Такая вероятность существует всегда, независимо от того, кто будет донором спермы, даже я сам, — сказал Спикмен. — Почему вы пытаетесь отговорить нас, Грифф?

— Я не пытаюсь.

Хотя до определенной степени Спикмен был прав. Грифф пять лет провел в тюрьме, размышляя о неверном выборе, который он сделал. Если он чему и научился за это время, так это не бросаться в воду, пока точно не узнает глубину.

— Я просто не хочу увязнуть во всем этом, чтобы вы не обвинили меня, если что-то пойдет не так.

— А что может пойти не так? — спросила Лаура.

— Вы, наверное, не очень опытны в таких делах, да? — Он усмехнулся. — Поверьте мне, может случиться все, что угодно. А что, если я подделаю медицинское заключение?

— Вы хотите сказать, что у вас может оказаться низкий уровень сперматозоидов? — спросил Спикмен.

Грифф кивнул.

— У вас есть причина для такого предположения?

— Нет. Но я не знаю. Просто спрашиваю. А вдруг?

— Мы надеемся, что вы не станете подделывать справку. — Спикмен сделал паузу, а потом добавил: — Думаю, у вас остатки тюремной паранойи.

— Вы чертовски правы.

В комнате повисло тяжелое молчание. Спикмен потер подбородок, как будто подыскивал нужные слова.

— Раз уж мы затронули эту тему, давайте поговорим о вашем тюремном заключении.

— А что такое? — Грифф поднял голову.

— Должен признаться, что оно сыграло свою роль в том, что я выбрал именно вас.

Грифф удивленно вскинул брови.

— Хотите сказать, что дело не только в моем физическом совершенстве?

— Вы обманули свою команду, лигу и болельщиков. — Спикмен будто бы рассуждал вслух. — Вы стали персоной нон-грата, Грифф. Боюсь, теперь вы будете объектом для оскорблений.

— До сих пор у меня не было никаких конфликтов.

— Прошло еще очень мало времени, — сказала Лаура.

Их рассудительный тон раздражал его.

— Я не собираюсь завоевывать себе популярность, понятно? Я сжульничал и нарушил закон. И наказан за преступление. Все это в прошлом.

— Но еще остался букмекер, который умер, — Лаура по-прежнему говорила спокойно.

Грифф ждал, когда всплывет эта тема. Если у них хоть немного варят котелки — а по всему было видно, что это так, — они обязательно должны были спросить о Бэнди. Странно только, что эту деликатную тему затронула жена.

— Билл Бэнди не умер, миссис Спикмен. Его убили.

— И в этом подозревали вас.

— Меня допрашивали.

— Вас арестовали.

— Но не предъявили обвинения.

— Никому не предъявили.

— И что?

— Убийство осталось нераскрытым.

— Это не моя проблема.

— Надеюсь, не ваша.

— Какого черта…

— Это сделали вы?

— Нет!

Быстрая перестрелка сменилась напряженным молчанием, прерывать которое Грифф не собирался. Он уже сказал все, что должен был. Он не убивал Билла Бэнди. И точка. Конец.

— Тем не менее, — тихим и примирительным голосом гробовщика заговорил Спикмен, — тень подозрения пала на вас, Грифф. Вас в конце концов отпустили в связи с недостатком доказательств, но это не может служить вам стопроцентным оправданием.

— Послушайте, если вы думаете, что я убил Бэнди, то какого черта я здесь делаю? — В Гриффе просыпалась злость. — Почему вы хотите, чтобы я стал отцом вашего ребенка?

— Мы не думаем, что вы совершили убийство, — сказал Спикмен. — Мы даже в этом уверены.

Грифф перевел сердитый взгляд на Лауру, пытаясь понять, разделяет ли она убежденность мужа в его невиновности. Выражение ее лица оставалось бесстрастным, не обвиняющим, но и, черт побери, не оправдывающим.

Тогда почему она нанимает его, чтобы он переспал с ней? Нужно ли ему это оскорбление?

К сожалению, нужно. Ему нужны деньги. Он должен снова встать на ноги, а шестьсот тысяч баксов — неплохой старт. Черт с ними, с ней, если она думает, что это он укокошил Бэнди. В любом случае их это не очень беспокоит, иначе его бы здесь не было. Они не только чокнутые, но еще и лицемеры.

— Убийство Бэнди, а также федеральные преступления, за которые вы были осуждены, поставили против вашего имени черную метку, Грифф, — сказал Спикмен.

— Я это знаю.

— Поэтому каковы шансы, что кто-то здесь возьмет вас на работу? Велика ли возможность, что кто-то наймет вас даже за меньшую сумму, чем предлагаем мы с Лаурой?

Ответ был очевиден, и Грифф решил не тратить на него слова.

— Ваши перспективы туманны. Вы не можете играть в футбол. Вы не можете работать тренером. Вы не можете говорить или писать о футболе, потому что ни одно из средств массовой информации не передаст ни одного вашего слова. Вы признали, что вам пришлось продать все свое имущество, чтобы рассчитаться с долгами, и это значит, что у вас ничего не осталось даже на черный день.

Похоже, Спикмен получал удовольствие, перечисляя его несчастья. Возможно, подумал Грифф, ему следует дать отпор. Посмотрим, кто выйдет победителем.

— Я зарабатывал в «Ковбоях» три миллиона в год, плюс реклама, — сухо сказал он. — Все имели с этого неплохой куш, начиная с моего агента и заканчивая налоговой службой, но все, что у меня оставалось, я тратил, получая от этого огромное удовольствие. Так что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что у вас, похоже, нет таланта бизнесмена — в противном случае вы по-другому распорядились бы своим доходом. Кроме того, мне кажется, вы плохой вор, потому что позволили себя поймать.

— Мне расставили ловушку. И я попался в нее.

— Тем не менее… — Спикмен немного помолчал, а затем продолжил: — Я не пытаюсь вас оскорбить, Грифф.

— Неужели?

Спикмен не обратил внимания на его язвительный тон.

— Вы спрашивали, почему наш выбор пал на вас.

— Я уже почти забыл о своем вопросе.

— Он требовал подробных объяснений. И я хотел быть абсолютно откровенным относительно причин, заставивших нас сделать это предложение именно вам. Во-первых, у вас подходящий генотип для будущего ребенка. Во-вторых, по причинам, которые только что обсуждались, вы отчаянно нуждаетесь в деньгах, которые мы вам предлагаем. И в-третьих, вы абсолютно одиноки. У вас нет семьи, настоящих друзей, привязанностей, ни одного человека, на кого вы могли бы рассчитывать, и это с нашей точки зрения огромное преимущество. Мы уже подчеркивали конфиденциальность нашего договора. Только мы трое будем знать, что не я отец ребенка, зачатого Лаурой.

Грифф немного успокоился. Кроме того, он не мог позволить себе обижаться. Особенно на голую правду. Он подошел к письменному столу, взял хрустальное пресс-папье и взвесил его на ладони.

— И вы мне верите — что я буду держать рот на замке?

— На самом деле нет, — усмехнулся Спикмен. — Скорее мы верим в вашу жадность.

— Шестьсот тысяч? — Грифф положил пресс-папье на место и ухмыльнулся Спикмену. — Не так много, как вам кажется. Я бы не назвал это жадностью.

— Ты еще не сказал ему остальное? — Лаура взглянула на мужа.

— Мы еще не зашли так далеко, — ответил Спикмен.

— Остальное? — спросил Грифф.

Спикмен направил инвалидное кресло к письменному столу и взял пресс-папье. Вытащив из кармана брюк носовой платок, он протер им хрусталь и улыбнулся Гриффу.

— Не подумайте, что мы сомневаемся в вашей честности.

— Ерунда. Вы были бы идиотами, если бы не сомневались.

— Правильно, — рассмеялся Спикмен. — Были бы.

Он поставил пресс-папье на стол, передвинул его на несколько миллиметров влево, затем медленно сложил платок в идеальный квадрат и спрятал в карман.

— Ради нашего с Лаурой душевного спокойствия, а также для того, чтобы гарантировать ваше молчание, вы получите миллион долларов после рождения ребенка. Кроме того, вы будете получать один миллион долларов каждый год в день его рождения. И все, что от вас требуется взамен, — забыть о нашем знакомстве.

5

Грифф сунул ключи от «Хонды» служащему парковки и быстро прошел в сверкающее фойе фешенебельного здания. Нижние двенадцать этажей занимал шикарный отель, верхние двенадцать принадлежали кондоминиуму.

В этот вечер посреди рабочей недели в баре фойе было относительно тихо. Пианист за белым кабинетным роялем наигрывал стандартные мелодии в стиле Синатры. Большая часть столиков была занята бизнесменами, которые не спеша потягивали коктейли, стараясь продемонстрировать окружающим свое превосходство.

Из бара имелся выход во внутренний дворик, где были свободные места, но Грифф предпочел остаться внутри, где можно было наслаждаться кондиционированным воздухом, одновременно следя за входом. Он сел за пустой столик, жестом подозвал официантку и заказал бурбон.

— Обычный или марочный?

— Сойдет обычный.

— Воду?

— Лед.

— Открыть счет?

— Да, пожалуйста.

— К вам кто-нибудь присоединится?

— Нет.

— Я скоро вернусь.

Несмотря на то что повод — выход из тюрьмы — и прошедший день — встреча со Спикменами — заслуживали порции виски с содовой, или даже двух, Гриффу не хотелось напиваться. В детстве ему так часто приходилось убирать чужую блевотину, что у него так и не возникло тяги к выпивке.

Но запах и вкус напитка, который принесла официантка, ему понравились. Первый глоток пошел гладко, хотя жжение в желудке напомнило ему о том, что пять лет он не брал в рот спиртного. Грифф расположился поудобнее, ему не стоило торопиться. Он не знал, сколько придется ждать.

Миллион долларов.

— Вам будут платить наличными, — сказал ему Спикмен. — Их положат в банковский сейф, доступ к которому будем иметь только вы, я и Лаура. Никаких записей, никаких документов. Как только Лаура забеременеет, всякая связь между нами навсегда прекращается. Если мы случайно встретимся, что маловероятно, то вы не узнаете нас. Это будет наша первая встреча. Понятно?

— Понятно.

Разговор был прерван появлением Мануэло, который принес телефонограмму для миссис Спикмен. Она прочла текст, извинилась и сказала, что скоро вернется. Затем она вышла, а вслед за ней и Мануэло.

Спикмен заметил, что Грифф наблюдает за тем, как слуга молча закрывает за собой створки дверей.

— Не беспокойтесь по поводу Мануэло, — сказал он. — По-английски он знает лишь несколько слов. Я сказал ему, что вы мой старый школьный приятель, случайно оказавшийся в городе. Он не узнает вас по прошлой футбольной карьере. Когда он добрался до Соединенных Штатов, вы были в Биг-Спринг.

Лаура вернулась очень быстро.

— Что-нибудь важное? — спросил муж.

— У Джо Макдональда небольшой вопрос, который, как он считает, не может подождать до утра.

— Узнаю Джо, — улыбнулся Спикмен, — вечно торопится.

Пока они обсуждали нетерпеливого Джо, Грифф размышлял о другой проблеме.

— Большую сумму наличных сложно потратить, — внезапно сказал он.

— Да, боюсь, что с этим возникнут некоторые трудности, — после небольшой паузы признал Фостер. — Думаю, что за вами будут пристально следить налоговая служба и ФБР, поскольку во время вашего ареста ходили всякие домыслы относительно ваших пустых банковских счетов.

— Высказывались предположения, что вы где-то спрятали деньги.

За бесстрастным замечанием Лауры Спикмен Грифф почувствовал неозвученный вопрос.

— Точно так же предполагали, что я прикончил Бэнди, — сухо ответил он. — Я не делал ни того, ни другого.

В течение нескольких секунд она выдерживала его пристальный взгляд.

— Хорошо.

Но она произнесла это так, как будто была не до конца убеждена в его правоте, и это выводило его из себя. Несмотря на то что он собирался лечь с ней в постель, вряд ли она когда-нибудь понравится ему. У нее была довольно привлекательная внешность, но его никогда не интересовали женщины-вамп. И зачем она бьет его по яйцам, необходимым для дела, ради которого он ей же и понадобился? У него мелькнула мысль, не сказать ли об этом вслух, но потом он передумал. Вряд ли это покажется ей смешным.

— Мне нужны деньги, миссис Спикмен. Деньги — единственная причина, по которой я согласился на ваше предложение. По крайней мере я от вас ничего не скрываю.

Его намек был прозрачен — они не проявили такой же откровенности в том, что касалось их причин и намерений. Лаура хотела возразить, но в разговор вмешался Фостер:

— Вы не просили у меня совета по финансовым вопросам, Грифф, но я вам кое-что подскажу. Устройтесь на работу, где вам будут платить зарплату. Заведите текущий чековый счет, кредитные карты. Обычное дело. Если вас все же проверят, то вам самому придется объяснять, почему вы ведете жизнь миллионера. Вероятно, они до конца дней будут искать источник вашего дохода. — Он помолчал и затем добавил: — Возможно, некоторые из ваших бывших деловых партнеров помогут вам в этом. Не сомневаюсь, что время от времени они пользуются иностранными банками, которые не задают вопросов относительно крупных сумм наличных.

— Не знаю, — ответил Грифф. — Но даже если и так, я больше не намерен иметь с ними никаких дел. — Он посмотрел на Лауру и добавил: — Никогда. — Это слово он подчеркнул коротким кивком.

Спикмен спросил, хочет ли Грифф еще что-нибудь уточнить. Они прояснили несколько мелочей. Затем Грифф затронул вопрос, который считал важным. Он касался потенциальных проблем с платежами в далеком будущем, через десять, пятнадцать или двадцать лет.

Разгорелся жаркий спор. К согласию они не пришли, но Спикмен обещал серьезно подумать над этим и предложить Гриффу решение как можно скорее.

Грифф нехотя согласился. Сделка была скреплена рукопожатием.

Затем Спикмен предложил Гриффу остаться на обед.

Но прежде чем тот успел согласиться или отказаться, вмешалась миссис Спикмен.

— Прости, дорогой, но я не предупредила миссис Доббинс, что у нас будет гость, и она уже ушла. Я подумала, что следует держать визит мистера Буркетта в тайне. Одно дело — Мануэло, но…

Впервые за все время, пока ее видел Грифф, Лаура выглядела взволнованной. Вероятно, она не возражала против того, чтобы спать с ним, но сидеть за одним столом — это для нее оскорбление, с раздражением подумал Грифф.

— Кроме того, — запинаясь, продолжала Лаура, — наверху меня ждет уйма работы.

— Ерунда, — сказал Грифф. — У меня тоже дела. На самом деле я уже опаздываю.

— Тогда мы больше не будем вас задерживать, — сказал Спикмен.

Лаура встала. Похоже, она испытывала облегчение от того, что уходит, и возможно, немного стыдилась своей негостеприимности.

— Я свяжусь с вами через две недели, мистер Буркетт. Как вас найти?

Он продиктовал номер телефона, который Тернер установил в его обшарпанной квартире. Она записала цифры на листке бумаги:

— Я позвоню вам и сообщу, где мы встретимся.

— Через две недели?

— Примерно. Плюс-минус день или два. Я воспользуюсь тестом для определения овуляции, чтобы определить скачок уровня ЛГ.

— ЛГ?…

— Лютеинизирующего гормона.

— А, — он кивнул, понятия не имея, что это такое.

— Надеюсь, я смогу предсказать день, но, возможно, у меня не получится предупредить вас заранее.

— Отлично. Всегда к вашим услугам.

Она слегка покраснела, и тут Грифф все понял. До определенного момента она может играть в грубые игры с большими парнями. Она может без стеснения, со знанием дела обсуждать свой менструальный цикл и овуляцию, а также вести подсчет его сперматозоидов. Но когда доходит до дела, когда действительно нужно лечь в постель с незнакомым человеком, она оказывается обычной женщиной. Что придает ему уверенности.

Она попрощалась и ушла. Спикмен предложил проводить его до двери.

— Мне любопытно, Грифф, — сказал он, когда они добрались до выхода.

— Что именно?

— О чем вы будете думать, уезжая отсюда. Что купите в первую очередь?…

Удаляясь от особняка из серого камня, он думал о том, что это даже хорошо, что Фостер и Лаура Спикмен не могут зачать ребенка — они выглядели разумными и неглупыми людьми, но на самом деле они совсем рехнулись.

Кому бы такое пришло в голову? Никому — это уж точно. Ведь есть медицинские методы оплодотворения. И есть деньги, чтобы заплатить за эти методы. Может, в библейские времена именно так и поступали, когда не могли родить ребенка. Но не сегодня, когда есть уйма других возможностей.

Почти.

— Еще порцию?

Он поднял голову. Перед ним стояла официантка. Он с удивлением обнаружил, что его стакан с бурбоном пуст.

— Нет, спасибо. «Перье», пожалуйста.

— Я скоро вернусь.

Я скоро вернусь. Она дважды употребила это выражение, не зная, что безобидная на первый взгляд фраза для него была подобна соли на открытой ране.

Мать произнесла эти слова в тот вечер, когда ушла. На этот раз навсегда.

Она часто отсутствовала несколько дней подряд, сказав перед этим лишь «пока» на прощание и возвращаясь без объяснений и извинений. Он знал, что когда ей надоест очередной любовник или, наоборот, она наскучит ему, он либо вышвырнет ее вон, либо переедет, и она вернется домой.

Вернувшись, она никогда не спрашивала, как он жил и что делал в ее отсутствие. Все ли с ним в порядке? Ходил ли он в школу? Ел ли он? Не боялся ли он бури? Не болел ли он?

Однажды он действительно болел. Он отравился, съев банку говяжьей тушенки, которая слишком долго стояла открытой. Его рвало, пока он не потерял сознание, а потом он очнулся в ванной среди блевотины и кала, с шишкой на затылке величиной с кулак, которую набил себе при падении. Ему было восемь лет.

После этого он более внимательно относился к тому, что ест в дни, когда матери нет дома. Он научился довольно хорошо заботиться о себе, пока она не появится.

В тот вечер, когда мать ушла навсегда, он знал, что она больше не вернется. Весь день она таскала вещи из дому, когда думала, что он ничего не видит. Одежду. Обувь. Шелковую подушку, которую последний любовник выиграл для нее на ярмарке. Она спала на ней каждую ночь, утверждая, что подушка бережет ее прическу. Увидев, как она запихивает эту подушку в бумажный пакет из бакалейного магазина и несет в машину своего нынешнего парня, он понял, что она уходит навсегда.

Когда Грифф в последний раз видел отца, на нем были наручники, и его запихивали на заднее сиденье полицейской машины. Сосед вызвал копов, сообщив о семейной ссоре.

Ссора. Это еще мягко сказано — отец едва не выбил из матери дух, когда пришел домой и застал ее в постели с парнем, с которым она познакомилась прошлым вечером.

Мать отправили в больницу. А отца в тюрьму. Гриффа отдали в приемную семью, пока мать выздоравливала. Когда дело рассматривалось в суде, окружной прокурор сказал шестилетнему Гриффу, что его могут попросить рассказать судье, что случилось в тот вечер, потому что он был свидетелем нападения. Он жил в страхе. Если его папаша выйдет на волю, то Грифф поплатится за то, что болтал про него. Возмездие предполагает порку ремнем. Это будет не первое наказание, но, похоже, самое худшее.

Откровенно говоря, он не мог винить отца. Грифф знал, что такие слова, как проститутка, шлюха и потаскуха, обозначали гадкие вещи о его матери, и считал, что она вполне заслужила эти обидные прозвища.

Но суда не было. Отец признал себя виновным, чтобы смягчить наказание, и его отправили за решетку. Грифф так и не узнал, вышел ли он из тюрьмы. Где бы ни был отец, он не давал о себе знать. Грифф никогда его больше не видел.

С тех пор они с матерью остались одни.

Если не считать мужчин, которых она приводила в дом. Одни задерживались надолго — на неделю или даже на две. Другие были просто гостями, которые исчезали за дверью, едва успев натянуть штаны.

Грифф помнил, как вскоре после того, как отца посадили, он плакал, потому что мать заперла дверь его спальни и он не мог убежать от забравшегося в постель паука. Парень, с которым мать была в эту ночь, в конце концов пришел к нему в комнату, выбросил паука в окно, потрепал Гриффа по макушке и сказал, что теперь все в порядке и он может спокойно спать.

Когда Грифф подрос, он стал замечать, что некоторые из материных мужчин бросали на него извиняющиеся и даже виноватые взгляды. Остальные же вообще не хотели его видеть. Именно тогда мать стала говорить ему исчезнуть и не появляться несколько часов. Иногда она давала ему денег, и он мог сходить в кино. Когда его выгоняли из дома, он чаще всего в одиночестве слонялся по кварталу, ища, чем бы себя занять, а впоследствии проказничая.

Некоторые из мужчин его матери обращали на него не больше внимания, чем на стык выцветших обоев. Другие, но их было совсем немного, были добры к нему. Как тот парень, что убил паука. Но, к сожалению, он больше не вернулся. Один из парней, кажется Нейл, остался на целый месяц. Грифф поладил с ним. Он знал несколько карточных фокусов и показал Гриффу, как они делаются. Однажды он пришел домой с хозяйственной сумкой и протянул ее Гриффу со словами: «Вот, малыш. Это тебе». Внутри лежал футбольный мяч. Много лет спустя Грифф много раз задавал себе вопрос, узнал ли его Нейл, когда он стал профессиональным игроком. Вспомнил ли он, что подарил Гриффу первый футбольный мяч? Наверное, нет. Скорее всего, он вообще забыл о Гриффе и о его матери.

Мужчины приходили и уходили. Шли годы. Мать могла уйти. Но она всегда возвращалась.

А потом настал день, когда она тайно носила вещи в машину парня, который появился в их доме несколько недель назад. Его звали Рэй, и он сразу же невзлюбил Гриффа, который скептически фыркал, когда Рэй начинал рассказывать истории о своих феноменальных успехах на ковбойском родео, пока мустанг не наступил ему на спину, сделав его непригодным для арены. Вероятно, мустанг сделал его непригодным и для всего остального, потому что, насколько мог судить Грифф, у Рэя не было ни работы, ни увлечений.

Рэй не любил Гриффа и не скрывал этого. Однако и Гриффа нельзя было назвать очень милым. К моменту появления в их доме Рэя Гриффу исполнилось пятнадцать — эгоистичный, озлобленный и непокорный подросток. Он уже попадался на краже в магазине и на битье автомобильных стекол, но оба раза его жалели и давали испытательный срок. Два раза его выгоняли из школы за драку. Он был неисправимым драчуном. С годами его волосы потемнели, как и взгляды на жизнь.

В тот вечер, когда мать направилась к двери вслед за Рэем и повернулась, чтобы попрощаться, Грифф притворился, что ему все равно, и не отрывал взгляд от телевизора. Телевизор был старым, изображение на экране рябило, но это было все же лучше, чем ничего.

— Пока, малыш.

Он ненавидел, когда мать называла его малышом. Она никогда не ласкала его, или это было так давно, что он не мог этого вспомнить.

— Ты меня слышишь, Грифф?

— Я не глухой.

— Почему ты сегодня такой колючий? — Она демонстративно вздохнула. — Я скоро вернусь.

Он повернул голову, они посмотрели друг на друга, и она поняла, что он все знает.

— Ты идешь или как? — крикнул со двора Рэй.

Взгляд, которым Грифф обменялся с матерью, длился на несколько мгновений дольше, чем обычно. Возможно, она немного сожалела о том, что собирается сделать. Ему хотелось бы так думать. Но, скорее всего, нет. Она быстро повернулась и вышла. Дверь со стуком захлопнулась за ней.

Грифф три дня не выходил из дома. На четвертый день он услышал, как по дорожке, ведущей к дому, едет машина. Он ненавидел себя за мелькнувшую надежду — может, он ошибся и она в конце концов вернулась. Может, она раскусила Рэя и его брехню. Может, Рэй понял, что она шлюха, и привез ее назад.

Но шаги на крыльце были слишком тяжелыми для нее.

— Грифф?

Черт! Коуч.

Грифф, сгорбившийся на потрепанном диване перед телевизором, надеялся, что его не заметят. Но не тут-то было. Заскрипела открывшаяся дверь, и Грифф выругал себя за то, что не запер ее. Боковым зрением он увидел Коуча, появившегося у другого конца дивана.

— Ты пропустил тренировку. В школе сказали, что не видели тебя на занятиях три дня. Где ты был?

— Здесь, — ответил Грифф, не отрывая взгляда от телевизора.

— Ты заболел?

— Нет.

Коуч помолчал.

— Где твоя мать?

— Откуда мне знать, черт побери? — огрызнулся Грифф.

— Я повторяю вопрос. Где твоя мать?

Грифф посмотрел на Коуча и с притворной невинностью произнес:

— Наверное, на собрании школьного комитета. Или на курсах кройки и шитья при церкви.

Коуч направился к телевизору и выдернул шнур из розетки.

— Собирай свои вещи.

— Что?

— Собирай свои вещи.

Грифф не пошевелился. Коуч подошел к нему; его бутсы с треском раздавили пустые коробки из-под хлопьев и банки от содовой, громоздившиеся на подносе, который Грифф поставил перед диваном.

— Собирай вещи. Быстро.

— Зачем? Куда я поеду?

— Ко мне домой.

— Черта с два.

— Не советую спорить со мной, или я звоню в службу охраны детства. — Коуч снова упер в бока свои мясистые кулаки и посмотрел на него. — У тебя одна секунда на размышление.

Смех за соседним столиком вернул Гриффа к реальности. Пока он погружался в воспоминания, официантка принесла ему «Перье». Он залпом выпил минеральную воду, как будто умирал от жажды. Подавив отрыжку, он увидел, как через вращающуюся дверь входит женщина, которую он ждал. Он встал и махнул официантке, чтобы та принесла счет. Этот его жест привлек внимание женщины.

Увидев его, она резко остановилась, явно удивленная.

Он махнул ей, прося подождать, пока он оплатит счет. Быстро расплатившись, он направился к женщине, которая стояла на полпути между входом и лифтами.

— Привет, Марша.

— Грифф! Я слышала, что ты выходишь.

— Плохие новости распространяются быстро.

— Нет, я рада тебя видеть, — она улыбнулась и оглядела его. — Хорошо выглядишь.

Он жадно рассматривал ее, от растрепанных темно-рыжих волос до босоножек на высоком каблуке. От соблазнительных изгибов между этими двумя крайними точками у него слегка закружилась голова.

— Не так хорошо, как ты, — с негромким смехом ответил он.

— Спасибо.

Несколько секунд он смотрел ей в глаза, а затем спросил:

— Ты свободна?

Ее улыбка погасла. Она окинула взглядом вестибюль, явно нервничая.

— Это были долгие пять лет, Марша, — тихо произнес он и шагнул к ней.

Она задумалась на секунду, а затем, видимо, приняв решение, ответила:

— У меня встреча в полночь.

— Мне не потребуется так много времени.

Он взял ее за локоть, и они пошли к лифтам, не произнеся ни слова, пока не оказались внутри одной из зеркальных кабин. Она вставила маленький ключ в незаметную щель на панели управления и, отвечая на его вопросительный взгляд, объяснила:

— Я переехала двумя этажами выше, в пентхаус.

— Должно быть, дела идут хорошо.

— На меня теперь работают три девушки.

— Дела действительно идут хорошо, — присвистнул он.

— Мой товар всегда пользуется спросом на рынке. — Она засмеялась и прибавила: — Если так можно выразиться.

Ее успех произвел на Гриффа еще большее впечатление, когда они вышли в вестибюль с мраморным полом и небом над головой, где был виден месяц и россыпь звезд, таких ярких, что они затмевали свет в окнах соседних домов.

В вестибюль выходили три двери.

— Ты в хороших отношениях с соседями?

— Один из них японский бизнесмен. Он редко бывает здесь, но когда приезжает, то находит наше соседство очень удобным.

— Приходит одолжить сахара? — усмехнулся Грифф.

— По меньшей мере один раз во время каждого визита в город, — спокойно ответила она. — Второй сосед — дизайнер из геев, завидующий моей клиентуре.

Марша отперла свою дверь, и Грифф вошел вслед за ней в квартиру. Она была похожа на картинку из журнала — вероятно, эротический сон ее соседа-гея. Грифф бегло обвел взглядом убранство квартиры, пробормотал вежливое «Очень мило», обнял Маршу и притянул ее к себе.

Он пять лет не целовал женщину, и секс, который он предвкушал, будет чертовски хорошим дополнением к наслаждению, которое он испытал, когда его язык проник в ее рот. Он целовал ее, как подросток школьную подружку. Слишком торопливо, слишком жадно, слишком слюняво. Его руки были одновременно везде.

Он тискал ее примерно минуту, а затем она со смехом отстранилась.

— Ты знаешь правила, Грифф. Никаких поцелуев. И я главная.

Он яростно сдергивал с себя спортивную куртку, которая никак не хотела сниматься.

— Сделай для меня исключение.

— Только сегодня. Но некоторые правила все же действуют.

— Хорошо. Я плачу вперед.

— Ага.

Рукава его куртки были вывернуты наизнанку, когда Грифф наконец смог бросить ее на пол. Он сунул руку в карман брюк, чтобы достать кошелек с наличными, который ему оставил Уайт Тернер. С этим нервным типом случилась бы истерика, узнай он, что его клиент тратит на проститутку деньги, предназначенные на покупку еды и бензина. Но самому Гриффу было не жалко никаких денег, потраченных на Маршу. Ради этого он готов был неделю сидеть без обеда.

— Сколько?

— Две тысячи. За час. Традиционный секс.

Он удивленно посмотрел на нее и сглотнул образовавшийся в горле ком.

— Две тысячи! Ты поднялась в цене. И здорово.

— И плата за жилье тоже, — спокойно ответила она. — И расходы на бизнес.

Он тяжело вздохнул, выражая свое разочарование, и поднял куртку с пола.

— У меня столько нет. Может, завтра вечером, — сухо добавил он.

— А сколько у тебя есть?

Он протянул ей кошелек. Она заглянула внутрь, вытащила две стодолларовые купюры и вернула кошелек Гриффу.

— Только никому не говори.

Гриффу показалось, что на его глазах закипают слезы благодарности.

— Я твой вечный должник.

Марша была самой дорогой проституткой Далласа и добилась этого благодаря жестким правилам ведения бизнеса. Она была деловой женщиной до мозга костей. До Гриффа доходили слухи, что, пользуясь советами клиентов, она удачно вложила деньги в недвижимость. Якобы купила фермерские земли к северу от Далласа, а когда город стал расширяться, здорово на них заработала. Говорили также, что у нее хранятся акции на несколько миллионов.

Возможно, все это были лишь слухи, но он нисколько не удивился бы, окажись они правдой. Говорили также, что она начала оказывать услуги «сопровождения», чтобы оплатить учебу на стоматолога-гигиениста, но вскоре поняла, что у нее лучше получается полировать не зубы, а совсем другие места. Кроме того, этим она могла заработать кучу денег.

Грифф узнал о ней от товарища по команде вскоре после того, как подписал контракт с «Ковбоями», — ему сказали, что Марша действительно лучше всех, только не каждый может ее себе позволить, потому что даже в те времена ее услуги стоили дорого. Он предпочел профессионалку, а не юных фанаток, которые вешались на него, а переспав, начинали донимать звонками, что ему было совсем не нужно.

Марша была благоразумна. У нее были строгие правила. Она тщательно выбирала клиентов, предварительно убеждаясь, что они здоровы, финансово состоятельны и безопасны. Она никогда не брала клиентов с улицы. В этот вечер она сделала для него исключение.

У нее было целомудренное лицо солистки церковного хора и роскошное тело, вызывающее мысли о грехе. Каким-то образом, несмотря на свою профессию, она умудрялась оставаться леди, и, если клиент не относился к ней соответственно, он переставал быть ее клиентом.

Пять лет не нанесли ей заметного урона, с удовлетворением отметил Грифф, пока она раздевалась. Ее тело было пышным, но крепким — там, где это было нужно. С непривычки у него не получалось быстро избавиться от одежды. Зная его и помня о его предпочтениях, она не помогала ему, а лениво ласкала себя, наблюдая за тем, как он срывает с себя рубашку и джинсы и разбрасывает их по сторонам. Когда ее пальцы исчезли между бедер, он замер, жадно поедая глазами ее шикарное тело, но ему уже было наплевать, насколько глупо он выглядит.

Когда он наконец разделся, она подошла к нему и легонько толкнула назад, пока он не сел на край кровати. Он зарылся лицом в глубокую складку между грудями, а затем прижал ее тяжелые груди к щекам.

— Что ты хочешь, Грифф?

— В данный момент… Все равно.

Она встала на колени между его бедрами и опустив голову, прошептала:

— Наслаждайся.

— Грифф?

— А?

— Уже двенадцатый час. Тебе нужно уходить.

Он спал на животе, зарывшись головой в мягкую ароматную подушку — почти в коме. Он перевернулся на спину. Марша уже приняла душ и завернулась в пушистый халат.

— Ты выключился, как лампочка, — сказала она. — У меня не хватило духу разбудить тебя раньше, но теперь тебе пора идти.

— Как хорошо спать голым на простынях, которые не пахнут хозяйственным мылом, — он с наслаждением потянулся, затем выгнул спину и снова потянулся. — Я должен идти?

— Да, должен.

Она произнесла это с улыбкой, но он знал, что так оно и есть. Он не мог спорить с ней после такой щедрости. Он сел на кровати и опустил ноги на пол. Она приготовила ему одежду, тем самым ненавязчиво торопя его. Он быстро оделся.

— Спасибо, — он повернулся к ней, когда они оказались у двери. — Ты оказала мне огромную услугу, и я ценю это больше, чем ты думаешь.

— Подарок к возвращению, — она поцеловала свой указательный палец и прижала к его губам. — Но в следующий раз нужна предварительная договоренность и полная оплата.

— Завтра мое финансовое положение существенно поправится, — сказал он, но, вспомнив, как она напряглась, увидев его в вестибюле, добавил: — То есть если ты захочешь иметь меня среди своих клиентов. Я ведь могу повредить твоему бизнесу.

— Каждый бизнес время от времени требует хитрости, — отмахнулась она, но он понял, какая мысль пришла ей в голову. — Может, захочешь попробовать одну из новых девочек. Они молоды и талантливы, и я лично обучала их.

— Я останусь доволен?

— Гарантирую. Хочешь, я для тебя что-нибудь организую.

У него в мозгу мелькнул образ Лауры Спикмен.

— Я пока точно не знаю, где буду находиться и что буду делать. Давай я тебе позвоню. Я набирал твой старый номер, но мне сказали, что он отключен.

— Мне приходится периодически менять его. — Она протянула ему визитную карточку. — В знак уважения к злобным копам, — добавила она, улыбаясь.

Он поцеловал ее в щеку, еще раз поблагодарил и попрощался. Она закрыла за ним дверь — негромко, но твердо. Подойдя к лифту, Грифф столкнулся с выходящим из него дизайнером-геем. Тот окинул его взглядом с головы до ног и издал тихий, протяжный стон.

— Слишком, слишком мил, — пробормотал он, проскальзывая мимо Гриффа.

В баре фойе теперь было не так многолюдно. Девушка, которая его обслуживала, болтала с одним из скучающих посыльных. Пианиста сменили диски.

Когда Грифф проходил сквозь вращающиеся двери, швейцар приветствовал прибывшего постояльца. Воздух снаружи, не охлажденный кондиционером, был таким горячим, что у него перехватило дыхание — он еще не акклиматизировался. Целую минуту он стоял, обливаясь потом, и ждал, пока появится служащий парковки. Его не было видно, и Грифф отправился на поиски. Он прошел вдоль всего навеса перед зданием и завернул за угол, в гараж.

В его скулу с силой отбойного молотка врезался кулак. Один удар. Второй. Еще один.

Грифф попятился, громко ругаясь, пытаясь неловко уклониться от ударов, силясь разглядеть нападавшего.

Родарт.

6

Улыбка превратила лицо Родарта в жуткую маску Хэллоуина.

— О, мне очень жаль. Больно?

Грифф со свистом втянул воздух сквозь стиснутые от боли зубы. Он потрогал скулу, и его пальцы стали красными от крови.

— Сукин сын!

Родарт закурил и рассмеялся, гася спичку.

— Об этом я тоже слышал.

Грифф разъяренно смотрел на него.

— Я слышал, что твоя мать была готова трахаться с собакой, если рядом не оказывалось мужика. Бедный маленький Грифф. Тебе пришлось несладко, да? Пока Коуч Миллер и его жена не забрали тебя.

Когда Грифф оказался за решеткой, мгновенно превратившись из звезды в парию[5], всплыло многое из его неприглядного прошлого. Источниками этой информации не могли быть ни Коуч, ни Элли. Грифф был готов дать голову на отсечение. Но пронырливый репортер из «Morning News» рыл до тех пор, пока его догадки не подтвердились. Это была сенсационная статья. В заключение автор даже намекнул, что падение Гриффа Буркетта было предопределено с самого его рождения, что он был зачат для того, чтобы нарушить закон, и что преступление, которое он совершил, можно было предвидеть.

Родарт злобно смотрел на него.

— Скажи мне, что ты чувствовал, когда сдавал решающую игру? Только честно. Между нами. Хоть малейший укол совести? Или нет?

В ушах Гриффа звучали слова Уайта Тернера. Не становись у него на пути. Подставь другую щеку. В данный момент это предостережение выглядело как насмешка — скула кровоточила, а голова с одной стороны болела так сильно, что Грифф боялся, как бы его не вырвало.

Гриффа подмывало схватить Родарта за его грязные волосы и бить головой о бетонную стену гаража до тех пор, пока его уродливое лицо не превратится в кровавое месиво.

Но Грифф не мог этого сделать, не навлекая на себя неприятности, и Родарт это знал. Ничто не доставило бы этому подонку большего удовольствия, чем увидеть, что Грифф в день своего освобождения вновь оказался за решеткой.

Вполголоса выругавшись, Грифф отвернулся, но Родарт схватил его за плечо, повернул к себе и с силой прижал к стене.

— Не поворачивайся ко мне спиной, ты, самоуверенный придурок.

Не столько от оскорбительных слов, сколько от мерзкого прикосновения Родарта боль в голове Гриффа мгновенно прошла, а его злость стала холодной и хрупкой как стекло. Он мог бы убить этого ублюдка. Легко. Столкновения во время игры, это одно. Прикосновение Родарта — совсем другое.

— Убери руки.

Его звенящий голос или выражение глаз выдали смертельную ярость, которая бушевала у него внутри, потому что Родарт отпустил его и отступил на несколько шагов назад.

— Ты это заслужил, — сказал он, дернув подбородком в сторону кровоточащей скулы Гриффа. — За то, что оскорбил меня сегодня. Я проехал через всю эту пустыню, чтобы отпраздновать твое освобождение, и вот какую благодарность получаю в ответ на свою заботу.

— Спасибо. Теперь мы квиты, — Грифф протиснулся мимо него.

— Вчера у меня был интересный разговор с твоими бывшими подельниками.

Грифф остановился и обернулся.

Родарт глубоко затянулся сигаретой, затем бросил ее на бетонный пол гаража и потушил носком туфли, одновременно выпуская дым вверх.

— Мне не нужно называть имен, правда? Ты знаешь, о ком я говорю. Твои бывшие партнеры по бизнесу.

— Они занялись благотворительностью? — спросил Грифф.

Родарт лишь ухмыльнулся в ответ.

Три босса организованной преступной группировки. «Виста», как их называл Грифф. Именно их имел в виду Родарт. Парни в костюмах за пять тысяч долларов. С этой троицей Билл Бэнди познакомил Гриффа, когда ему срочно понадобились деньги, чтобы уплатить долг.

Триумвират «Висты» был очень любезен, и еще сверх того. Они широко открыли перед ним двери своих роскошных кабинетов в принадлежавшем им небоскребе в Лас-Колинас, откуда открывался вид на поле для гольфа. И это было только начало. За этим последовали шикарные обеды в частных кабинетах пятизвездочных ресторанов. Полеты на частном самолете в Вегас, на Багамы, в Нью-Йорк, Сан-Франциско. Лимузины. Девочки.

Единственное, от чего он отказался, так это от наркотиков, хотя в любой момент мог получить все, что пожелает.

— Эти парни знают, что ты вышел, — улыбка Родарта была опасной и вкрадчивой, как шакалий оскал. — Они не очень этому обрадовались. Они уверены, что тебя следует наказать за то, что ты сделал с Биллом Бэнди.

— Я не имею никакого отношения к Бэнди.

— Да ну…

Грифф не собирался доказывать свою невиновность этому ублюдку.

— Если ты еще раз увидишься с парнями из «Висты», передай им мои слова — пусть идут в задницу.

— О, им это не понравится, — поморщился Родарт. — Сначала ты убил их букмекера…

— Я не убивал Бэнди.

— Правда? Не думаю, что они в это поверят, Грифф. Ты так разозлился на него за то, что он сдал тебя ФБР, что убил его. Ты был вправе это сделать. Почти обязан. Послушай, я тебя понимаю. И они тоже. Крыса есть крыса. Если бы ты не прикончил его, то он мог бы сдать их.

— Тогда чем же они недовольны?

— Они никогда не узнают, предал ли бы их Бэнди. А ты, — он ткнул указательным пальцем в грудь Гриффа, — ты назвал ФБР имена. Их имена. Понимаешь, в чем проблема? Они думают, что Бэнди остался бы верен им, чего не скажешь о тебе.

— Да, печальная история.

— Ты нанес ущерб их бизнесу, — продолжал Родарт, проигнорировав его замечание. — В течение нескольких лет после того, как тебя отправили в Биг-Спринг, им было трудно завербовать кого-то из профессиональных спортсменов на всем юге Соединенных Штатов. Спортсмены нервничали, боясь, что если они смошенничают, то их поймают, как поймали тебя.

Родарт перевел дух, а затем продолжил, уже более спокойным тоном:

— Парни из «Висты», как ты их любовно называешь, так полностью и не оправились от несчастья, которое ты им принес.

— Я принес им несчастье? — Грифф наконец дал выход бурлившему внутри гневу. — Ни один из них не провел и дня за решеткой.

— Только потому, что ФБР построило их обвинение в рэкете исключительно на твоих показаниях. — Родарт с сожалением пожал плечами, указывая на ошибки в их стратегии. — Твоя история не убедила большое жюри. Они подумали, что ты пытаешься перевести стрелки на других, чтобы обелить себя. Это единственная причина, по которой парни из «Висты» не оказались за решеткой. — Он снова ткнул пальцем в Гриффа. — Но они были очень близки к этому. И они этого не забыли. И все благодаря тебе. Они вроде как затаили злобу.

— Взаимно. А теперь убирайся с дороги.

Видя, что Родарт не двинулся с места, Грифф попытался обойти его. Родарт шагнул в сторону, преграждая ему путь.

— Но в целом те парни, о которых мы говорим, совсем не плохие. Они даже могут снова принять тебя в свою компанию — при одном условии.

— Ты теперь работаешь на них?

— Скажем, я могу замолвить за тебя словечко, — подмигнул Родарт.

— Я не собираюсь возвращаться к ним.

— Ты меня не дослушал.

— Мне плевать.

Родарт смахнул невидимую пылинку с лацкана куртки Гриффа. «Если он еще раз ко мне прикоснется, — подумал Грифф, — я сотру его руку в порошок».

— Послушай моего совета, Грифф. Подумай об этом.

— У меня было пять лет, чтобы об этом подумать.

— Значит, ты больше не будешь с ними работать?

— Нет.

— А как насчет их конкурентов? Как бы то ни было, а парни из «Висты» — бизнесмены. Они волнуются — совсем немного — по поводу того, чем ты займешься теперь, после освобождения.

— Я подумываю о том, чтобы открыть киоск с лимонадом.

Гримаса Родарта свидетельствовала о том, что он понял шутку.

— Какое им дело, да и тебе тоже, чем я займусь? — спросил Грифф.

— Они так не думают. Особенно если ты планируешь связаться с одним из их конкурентов.

— Можешь их успокоить на этот счет. Им не о чем волноваться. Пока, Родарт.

Грифф сделал еще одну попытку уйти, но Родарт ухитрился вновь встать у него на пути. Он придвинулся ближе и опять понизил голос, на этот раз до заговорщического шепота:

— Тогда остается вопрос о деньгах.

— Каких деньгах?

— Послушай, Грифф, — вкрадчивым тоном начал Родарт. — Это те деньги, которые ты украл у Бэнди.

— Не было никаких денег.

— Может, это были не наличные. Ключ от банковского сейфа? Номера счетов в иностранных банках? Комбинация к замку сейфа? Коллекция марок?

— Ничего.

— Ты лжешь! — Родарт снова ткнул пальцем в грудь Гриффа, сильнее и злее, чем прежде.

Грифф побагровел, но, несмотря на свое желание переломать Родарту кости, он не мог прикоснуться к этому типу. Прикосновение будет провокацией, которую только и ждет Родарт, чтобы втянуть его в драку. Подравшись с Родартом, Грифф — даже если выйдет победителем — проведет ночь в далласском центре предварительного заключения. Как ни плоха его новая квартира, он предпочитал ее, а не тюремную камеру.

— Послушай меня, Родарт. Если Бэнди и заныкал где-то какие-то деньги, то эта тайна умерла вместе с ним. Мне-то уж точно об этом ничего не известно.

— Ври больше, — Родарт вновь швырнул его к стене и приблизился, оскалив зубы. — Такой прожженный тип, как ты, просто не мог уйти с пустыми руками. Ты любишь все дорогое. Машины. Одежду. Девочек. Если ты не отхватил часть денег Бэнди, как ты собираешься оплачивать всю эту роскошь?

— Пусть твоя прелестная головка не беспокоится по этому поводу. Я нашел источник.

— Да?

— Да.

— И какой?

Грифф не ответил.

— Я выясню, ты же знаешь.

— Удачи. А теперь убирайся с моего пути.

Они с ненавистью посмотрели друг на друга. Гриффу потребовалась вся его воля, чтобы не двинуть Родарту коленом по яйцам и не отшвырнуть его в сторону. Но он остался неподвижным и смотрел тому прямо в лицо, не мигая. В конце концов Родарт снял руки с плеч Гриффа и отступил. Но он не признавал себя побежденным.

— Ладно, десятый номер, — тихо сказал он. — Хочешь нажить себе неприятности — прекрасно. Мне даже нравится то, что ты делаешь, — прошептал он с угрозой.

Грифф прошел мимо него и успел дойти до угла гаража, когда Родарт окликнул его:

— Эй, ответь мне на один вопрос.

— Да, я считаю тебя уродом.

— Отлично, — рассмеялся Родарт. — Но, серьезно, когда ты свернул шею Бэнди, ты кончил? Я знаю, такое иногда случается.

— Ну и что ты думаешь?

Лауре не было необходимости уточнять о чем. Они с Фостером еще не говорили о Гриффе Буркетте, но он, вне всякого сомнения, мог считаться главной фигурой за обеденным столом. Его присутствие было почти осязаемым.

Она положила вилку и потянулась за бокалом вина. Сжав чашу бокала в ладонях, она задумчиво вглядывалась в рубиновые блики.

— Первое впечатление — он злится.

— На что?

— На жизнь.

Официальная столовая, вмещавшая тридцать человек или даже больше, использовалась только для светских мероприятий. За первые двенадцать месяцев их брака они дали огромное количество званых обедов. За два последних года только один — на Рождество для членов совета директоров «Сансаут» с супругами.

В этот вечер, как и всегда, они обедали в семейной столовой. Гораздо более уютная, она была отделена одной дверью от кухни. Экономка, одновременно выполнявшая обязанности кухарки, уходила в шесть. Последнее, что она делала, — оставляла обед на подносе с подогревом. Лаура взяла на себя большую часть служебных обязанностей Фостера и задерживалась в штаб-квартире компании до половины восьмого или даже до восьми вечера, перенеся обед на более позднее время. Фостер отказывался садиться за стол, пока она не вернется домой.

Сегодня их обед задержался из-за собеседования с Гриффом Буркеттом. У Лауры пропал аппетит, но Фостер, похоже, наслаждался мясным пирогом. Он отрезал кусочек, пережевывал его ровно двенадцать раз, четырьмя сериями по три движения, запивал глотком вина и промокал губы салфеткой.

— Пять лет в тюрьме любому испортят настроение.

— Думаю, мистер Буркетт был бы сердитым при любых обстоятельствах.

— То есть злость является неотъемлемой чертой его характера?

— Ну ты же читал эту газетную статью о том, в каких условиях он рос, — ответила она. — Его детские годы были настоящим кошмаром. Но это не оправдание его поступку. Он нарушил закон. Он заслужил наказание. Возможно, даже более строгое, чем получил.

— Не хотел бы я быть вашим противником, миссис Спикмен. Вы безжалостны.

Она не обиделась, понимая, что он дразнит ее.

— Я просто не выношу взрослых людей, которые во всех своих промахах и даже преступлениях винят обездоленное детство. Мистер Буркетт сам должен отвечать за свои действия.

— Он искупил свою вину, — мягко напомнил ей муж и, меняя тему, добавил: — Обещаю сделать все возможное, чтобы у нашего ребенка не было обездоленного детства.

— Думаю, ты его избалуешь, — улыбнулась она.

— Его?

— Или ее.

— Я бы хотел маленькую девочку, похожую на тебя.

— А я была бы в восторге от мальчика.

Улыбки остались на их лицах, но не произнесенные слова повисли над обеденным столом. Ни сын, ни дочь не унаследуют черт Фостера. Возможно, они будут похожи на него внешне, но не более.

— Фостер… — Лаура сделала еще один глоток вина.

— Нет.

— Почему «нет»? Ты же не знаешь, что я собираюсь сказать.

— Знаю. — Он указал на ее тарелку: — Закончила?

Она кивнула. Он положил нож и вилку строго по диагонали своей тарелки и сложил салфетку.

Она встала, а он отъехал на кресле от стола.

— Попрошу Мануэло убрать посуду, пока я принесу кофе.

— Давай выпьем его в кабинете.

На кухне Лаура налила свежесваренный кофе в кофейник, поставила на поднос чашки с блюдцами, кувшин со сливками и сахарницу. Когда она принесла поднос в кабинет, Фостер протирал руки жидким дезинфицирующим средством. Закончив процедуру, он убрал бутылочку в шкафчик.

Она налила ему кофе и подала чашку. Он поблагодарил и подождал, пока она устроится на одном из небольших диванов, поджав под себя ноги.

— Ты хотела сказать, что мы могли бы выбрать более традиционный способ, — он продолжил разговор, как будто не было никакого перерыва. — Искусственное оплодотворение от анонимного донора.

Именно это она и хотела сказать.

— Мы никогда не узнаем, кто он, и не сможем составить о нем даже примерное представление. Ребенок будет наш. Мы никогда не будем всматриваться в его черты, пытаясь найти сходство с тем… с кем мы встречались.

— Ты возражаешь против внешности Гриффа Буркетта?

— Ты не понял.

— Нет, я просто дразню тебя, — он засмеялся и подъехал к дивану.

— Сегодня у меня не то настроение.

— Прости, — он протянул руку и взъерошил ей волосы.

— Возможно, это самое важное решение из всех, которые нам приходилось принимать. — Ее было не так-то легко успокоить.

— Мы уже приняли его. Мы обсуждали это тысячу раз, рассматривая ситуацию со всех сторон. Мы спорили несколько месяцев. Мы заговорили эту тему до смерти и в конечном итоге согласились, что такой вариант нам больше всего подходит.

Тебе, хотела поправить она, но не решилась.

— Конечно, я согласилась, но…

— Что?

— Не знаю. Теоретически… — Лаура задумалась. То, что хорошо в теории, не обязательно так же блестяще воплощается в реальности из плоти и крови. Особенно если учесть, что это касается ее плоти и крови.

— Я прошу только об одном ребенке, — он погладил ее по щеке. — Если бы я мог, то подарил бы тебе трех или четырех малышей, как мы и планировали. До того.

До того. Вот оно, главное. Эти шесть букв давили на них своим весом. Это была линия, разделившая их жизни. До того.

— Я все еще мечтаю любить тебя, — его ласковый взгляд скользил по ее лицу.

— Ты любишь меня.

— Некоторым образом, — он слабо улыбнулся. — Не по-настоящему.

— Для меня это настоящее.

— Я имею в виду не это.

Она наклонилась и нежно поцеловала его в губы и затем уткнулась лицом в его шею. Он прижал ее к себе, поглаживая ладонями по спине. Загруженная работой, она на несколько часов могла забыть о его состоянии и о том, как сильно оно повлияло на их жизнь и их брак.

Жестокие напоминания приходили неожиданно, поражая ее, подобно стрелам, без всякого предупреждения, и увернуться от них было невозможно. На совещании, во время телефонного разговора или дружеского общения с коллегами — они настигали ее где угодно, парализуя на долю секунды, прежде чем причинить острую боль.

Но хуже всего были эти тихие домашние вечера. Когда они были вдвоем, как сегодня, и каждый вспоминал, как это было, как они любили друг друга, когда желание возникало вдруг, как они неловко спешили, а потом засыпали в счастливом пресыщении.

Теперь она изредка приходила в комнату, где он спал на медицинской кровати, оборудованной самыми современными приспособлениями, которые обеспечивали ему максимум удобств. Она могла раздеться и лечь рядом, прижимаясь к нему всем телом. Они целовались. Он ласкал ее, и иногда этих интимных ласк было достаточно. Иногда она достигала оргазма, который не приносил настоящего удовлетворения, потому что потом она всегда чувствовала себя эгоисткой. Когда она говорила ему об этом, он успокаивал ее, убеждая, что получает удовлетворение от того, что все еще способен доставить ей физическое наслаждение.

Но если в его кровати она чувствовала себя эксгибиционисткой, то он должен был чувствовать себя вуайеристом, и она знала это. Потому что это не приносило взаимного удовлетворения.

Они редко говорили друг с другом о совместной жизни до того вечера, когда все перевернулось. Воспоминаниям о первом годе их брака каждый отдавался в одиночестве — они не хотели расстраивать друг друга, говоря об этом вслух. Для нее эти воспоминания были мучительными. Для Фостера, наверное, еще более тяжелыми. Она по-прежнему жива и здорова в отличие от него. Но он, похоже, не испытывал обиды или горечи по отношению к судьбе или Богу. Или к ней.

— Фостер…

— У тебя какие-то опасения, Лаура? — Он взял ее за плечи и слегка отстранил от себя, чтобы заглянуть ей в лицо. — Относительно использования Буркетта или кого-то еще? Ты сомневаешься? Если так, то мы все отменим.

Есть ли у нее опасения? Тысячи. Но Фостер настаивал на этом варианте, и именно так они и поступят.

— Я хочу видеть результат полного медицинского обследования.

— Он обещал пройти его как можно быстрее и выслать заключение по почте. Мы прочтем его и сразу же сожжем.

— Сомневаюсь, что с этим у него возникнут проблемы. Похоже, он физически совершенен, как мы и думали.

— А как насчет характера?

— Далек от совершенства, — усмехнулась она. — Он доказал это пять лет назад.

— Я не о преступлении. Думаешь, мы можем рассчитывать на его благоразумие?

— Думаю, деньги послужат ему стимулом хранить тайну.

— Я постарался убедить его в этом, насколько возможно.

Он объяснил Гриффу Буркетту, что тот не должен предъявлять никаких прав на ребенка, связываться с ними или говорить об их знакомстве. При соблюдении этих условий Грифф будет получать один миллион долларов в год.

— В течение какого времени? — спросил Буркетт.

— Всю оставшуюся жизнь.

— Серьезно? — Грифф был в изумлении. — Иметь ребенка и хранить его зачатие в тайне — это для вас так важно?

Вопрос звучал как прелюдия к вымогательству. Лаура не удивилась бы, потребуй он в этот момент удвоения суммы. Но когда Фостер подтвердил, что для них это чрезвычайно важно, Буркетт усмехнулся и покачал головой, как будто это было выше его понимания. Очевидно, он никогда не испытывал таких сильных чувств к чему-либо и ничем особенно не дорожил. Даже своей карьерой.

— Нельзя сказать, чтобы я хотел ребенка, — сказал он. — Наоборот, с подросткового возраста я был чертовски осторожен, чтобы не стать отцом. Так что вы можете не волноваться, что я когда-нибудь появлюсь и предъявлю права на него. Или на нее, — прибавил он, обращаясь к Лауре.

— А как насчет проблемы конфиденциальности?

— Никакой проблемы нет. Я все понял. Буду держать рот на замке. При случайной встрече я смотрю сквозь вас, не узнавая. За миллион долларов я могу потерять память. Вот так, — он щелкнул пальцами. — Хотя есть одна вещь.

— Какая?

— Что случится, если вы… если я вас переживу?

— Лаура будет выполнять наши обязательства по отношению к вам.

— А что, если и ее не будет?

Этот вопрос они не предвидели. Лаура переглянулась с Фостером и поняла, что они думают об одном и том же. Если Грифф Буркетт переживет их, то их ребенок и наследник останется беззащитным перед вымогательством, как финансовым, так и эмоциональным. Но их ребенок никогда не должен узнать, как появился на свет. Он должен думать, как и все остальные, что его отец Фостер.

— Этот сценарий не приходил нам в голову, — признался Фостер.

— Но теперь, когда он пришел в голову мне, проблему нужно решить.

— К тому времени вы будете очень богаты, — ответила Лаура.

— А вы очень богаты сейчас, — возразил Грифф. — Вы же не заключаете договор, когда какое-либо из важных обстоятельств остается неучтенным, правда?

Он был прав, но Лауре не хотелось в этом признаваться.

— Не сомневаюсь, что со временем мы что-нибудь придумаем.

— Сейчас самое подходящее время.

— Он прав, Лаура. Время имеет значение. Мой пример доказывает, что жизнь может измениться в мгновение ока. Лучше решить эту проблему сейчас, а не оставлять решение на потом. — Фостер задумался на секунду, а затем сказал: — К сожалению, любое решение, которое мне приходит на ум, связано с документами, а нам очень важно этого избежать. — Он развел руками. — Грифф, либо вы должны поверить мне, что я найду реализуемое решение, либо…

— Когда?

— В самое ближайшее время.

Грифф нахмурился, как будто это его не совсем устраивало.

— А что значит либо?

— Либо, насколько я понял, наша сделка не состоится.

— Ладно, — Грифф хлопнул ладонями по коленям. — Я поверю, что вы что-нибудь придумаете. В конце концов, вы мне доверяетесь, а я осужденный преступник.

— Я рад, что именно вы произнесли эти слова, мистер Буркетт.

Лаура сказала это, не подумав, но нисколько не пожалела о вырвавшихся у нее словах. Ему следует почаще напоминать о том, что они рискуют гораздо больше, чем он. Лаура подняла взгляд на Гриффа, но увидела в его глазах ярость.

— Вы хотите сказать, — с ледяным спокойствием в голосе начал он, — что если кто в этой комнате и не заслуживает доверия, так это я.

— Лаура не хотела вас обидеть, — вмешался Фостер.

— Конечно, нет, — ответил Грифф, не отрывая от нее взгляда. — Меня не так-то легко обидеть.

Но Лаура видела, что это не так и что он понимает истинный смысл ее слов.

— Риск для обеих сторон — обычное дело для делового партнерства, — пришел на помощь Фостер. Кроме всего прочего, он был превосходным посредником, всегда пытавшимся приглушить разногласия сторон, прежде чем они выйдут из-под контроля. — Мне кажется, взаимный риск даже полезен. Он делает всех участников сделки в определенной степени уязвимыми и тем самым способствует честности. — Фостер повернулся к Лауре: — Ты хотела спросить что-то еще?

Она покачала головой.

— Превосходно! — воскликнул он, хлопнув ладонями по ручкам своего кресла. — По рукам.

— Ты сказала ему, что свяжешься с ним через две недели? — спросил Фостер.

— Я буду следить за своим циклом, каждое утро измерять температуру — надеюсь, мне удастся определить день овуляции.

— И через какое время станет известно, не забеременела ли ты?

— Через две недели.

— У меня голова кружится, когда я думаю об этом.

— Голова будет кружиться у меня, когда я буду писать на полоску и она станет розовой. Или синей. Или какой там она должна стать.

Рассмеявшись, он звонко поцеловал ее, и они, не сговариваясь, направились к лифту, искусно скрытому под лестницей.

— Пробегись наверх, — предложил он, въезжая на кресле в металлическую клетку.

Она мигом взлетела по винтовой лестнице и с улыбкой встретила его у дверей.

— Ты всегда выигрываешь, — проворчал он.

— Пробежка по ступенькам помогает мне поддерживать форму.

— Еще как! — Он протянул руку и шлепнул ее пониже спины.

Услышав, что они приближаются, Мануэло открыл дверь изнутри спальни Фостера.

— Может, сегодня обойдемся без лечебных процедур? — спросил Фостер. Парень улыбнулся и пожал плечами, показывая, что он не понял вопроса. — Он притворяется. — Фостер улыбнулся Лауре. — Я это знаю. Он прекрасно понимает, что я говорю о процедурах, которые он со мной проделывает, и о том, как я к ним отношусь. — Он сильно сжал руку жены. — Избавь меня от них, Лаура. Пожалуйста.

— Послушай, мне сегодня тоже придется несладко. Я должна еще раз просмотреть тот договор с профсоюзом. Но я вернусь, когда ты будешь ложиться спать.

Через час, когда она вошла в спальню Фостера, Мануэло уже сделал все, что требуется. Шторы были задернуты. Термостат установлен на нужную температуру. На ночном столике стояли кувшин с ледяной водой и стакан. Кнопка звонка в пределах досягаемости. Фостер спал, уронив книгу на колени.

Она выключила настольную лампу и долго сидела в темноте на стуле рядом с кроватью, прислушиваясь к его дыханию. Он не шевелился, и она была рада, что со сном у него все в порядке.

В конце концов она, выйдя из спальни, прошла к себе и легла в постель, которая когда-то была общей. Ей хотелось, чтобы ее сон был таким же крепким.

7

На следующее утро у Гриффа болела спина — он спал на мягком матрасе, продавленном посередине. Он не хотел признавать, что хронические боли были следствием тринадцати лет ударов, получаемых от защитников, пока он был с «Ковбоями».

Правое плечо тоже беспокоило его больше, чем он хотел признавать. За то время, которое он провел на поле, ему сломали четыре пальца, а один из мизинцев был дважды сломан в одном и том же месте. Во второй раз он не стал накладывать гипс, и кость срослась криво. Целый набор других неприятностей превращал утренний подъем в медленный и довольно мучительный процесс.

С удовольствием вспоминая комфорт надушенных простыней Марши, он похромал в унылую кухню, вскипятил воду, высыпал в стакан пакетик растворимого кофе, поджарил в тостере ломтик хлеба и запил все это кружкой молока, чтобы избавиться от горьковатого привкуса суррогатного кофе во рту.

Затем он набрал номер инспектора по надзору, к которому он был прикреплен. Голос Джерри Арнольда на автоответчике звучал довольно приятно, а теперь, вживую, он казался еще более дружелюбным, и в нем не чувствовалось угрозы.

— Я просто хочу убедиться, что вы получили сообщение, которое я оставлял вчера, — сказал Грифф после обмена приветствиями.

— Да, получил. Давайте я вам его повторю, чтобы проверить, все ли правильно, — он продиктовал адрес и телефон, сообщенные Гриффом.

— Правильно.

— Как насчет работы, Грифф? Еще ничего?

— Займусь этим сегодня.

— Хорошо-хорошо. Сообщайте мне, как будет продвигаться дело.

— Обязательно.

— Вы же знаете условия своего освобождения, так что я не буду утомлять вас их повторением.

— Они намертво отпечатались в моем мозгу. Я не хочу возвращаться в тюрьму.

— И я этого не хочу. — Чиновник немного помялся, а потом добавил: — Вы были великолепным футболистом, Грифф. Прямо дух захватывало.

— Спасибо.

— Удачи вам сегодня.

Разделавшись с этой обязанностью, Грифф отправился в душ. Раствор между кафельными плитками оброс какой-то черной дрянью, но горячая вода, к его удивлению, шла хорошо. Он быстро, но тщательно оделся, выбирая лучшее из вещей, оставленных ему Уайтом Тернером в квартире, и мысленно отметил, что нужно будет спросить адвоката, где хранятся остальные его вещи и как их получить.

Потом он вспомнил, что если Спикмен выложит оговоренную премию, то он сможет купить все новое. Эта мысль отозвалась радостным ожиданием, от которого слегка похолодело внутри.

В любом случае до двух часов дня он не узнает, пришли ли деньги. А до этого времени у него еще есть дела.

В восемь тридцать он зашел в поликлинику, где принимают без предварительной записи, а примерно через час спустился к стойке администратора.

— Когда будут готовы результаты анализов?

— Это займет от трех до пяти дней.

— Пусть будет три, — сказал он и подмигнул молоденькой медсестре, улыбнувшись самой очаровательной из своих улыбок. Жеманничая, она пообещала постараться. Очевидно, она не следила за играми «Ковбоев».

Из поликлиники он поехал в местное отделение публичной библиотеки — ближайшее к его бывшей квартире в Тартл-Крик. Он сомневался, что найдет библиотеку неподалеку от своей нынешней квартиры — вряд ли многие жители этого района умели читать.

Добравшись до библиотеки, он обнаружил, что она открывается только в десять. Кучка малышей с молодыми мамашами — и почему это молодые матери так чертовски привлекательны? — собралась у дверей в ожидании открытия.

И матери, и дети с удивлением рассматривали его. Со своим ростом в шесть футов и четыре дюйма он горой возвышался над ними. Царапина и синяк на скуле, дело рук Родарта, также выделяли его в толпе, собравшейся в четверг утром у библиотеки в ожидании сказки.

После того как двери открылись, мамаши согнали своих чад в дальний угол, а он прошел к справочному столику. Библиотекарь приветливо улыбнулась и спросила, чем может помочь.

— Мне нужно воспользоваться компьютером. И мне действительно потребуется некоторая помощь.

Пять лет совершенствования компьютеров были эквивалентны целой эпохе. Но библиотекарь терпеливо объяснила, как войти в Интернет и как пользоваться поисковой системой, и вскоре он уже был завален информацией об авиакомпании «Сансаут» и, что самое главное, о ее владельце.

Во-первых, он узнал о происхождении Фостера Спикмена. Начиная с 20-х годов двадцатого века, с его прадеда, семья разбогатела на нефти и природном газе. Как единственному наследнику, Спикмену достались миллионы, а также обширные земельные владения в Нью-Мексико, Колорадо и на Аляске.

Он получил диплом магистра делового администрирования в Гарвардской школе бизнеса и был известен как прекрасный игрок в поло. Он получил бесчисленное количество благодарностей и наград от бизнеса и властей за общественную работу. Экономические обозреватели восхваляли его смелый шаг по приобретению и реорганизации разорившейся авиакомпании.

Если бы Спикмен играл в футбол, он был бы куортербеком победителей Суперкубка и признан лучшим игроком по результатам голосования.

Он видел фотографии Фостера вместе с миссис Спикмен — не Лаурой — на различных благотворительных и общественных мероприятиях. На одной из фотографий, иллюстрировавшей статью в журнале «Форбс», Фостер, высокий и гордый, стоял у авиалайнера компании «Сансаут», скрестив руки на груди, с видом человека, завоевавшего мир. Он выглядел здоровым и сильным.

Это значит, что за тот недолгий промежуток времени, что прошел с момента покупки авиакомпании до сегодняшнего дня, Спикмен превратился в паралитика. Болезнь? Катастрофа?

Обдумывая варианты, Грифф наткнулся на некролог Элейн Спикмен. Она скончалась после долгой и героической борьбы с лейкемией. От этого брака не осталось детей.

Вдовец женился на Лауре Спикмен через год и пять месяцев после смерти первой жены.

Фостер и Элейн часто появлялись на страницах прессы. Но о Фостере и миссис Спикмен-второй писали почти ежедневно — вот почему ему было знакомо их имя.

А потом Грифф нашел то, что искал. Через год и семьдесят дней после свадьбы жизнь Фостера и Лауры Спикмен изменилась навсегда. Эта история занимала первую страницу в «Dallas Morning News», с заголовком крупными буквами и красочной фотографией. Новость не дошла до Биг-Спринг. Или дошла, а он пропустил ее. Или он слышал о ней, но забыл, потому что лично к нему она не имела никакого отношения.

Грифф дважды прочел статью. Тут же имелись ссылки на последующие публикации. Он прочел их все, а затем вернулся к первоначальному материалу и вновь перечел его. И когда он в третий раз добрался до ключевого предложения, которое объясняло все, то удовлетворенно откинулся на спинку стула.

— Ха.

Красивый квартал. В отличие от района, где он вырос, здесь на домах не было болтающихся ставень или серых противомоскитных сеток из драной марли. Трава на газонах аккуратно скошена, кусты подстрижены, цветочные клумбы прополоты. На баскетбольных корзинах действительно была сетка, а на дорожках если что-то и стояло, так это сверкающие велосипеды и новенькие скейтборды, а не проржавевшие автомобили на кирпичах.

Несмотря на то что этот квартал построили на двадцать лет позже, у него был такой же «семейный» вид, как и у того, где жили Коуч и Элли Миллер. Где он жил с того дня, когда Коуч забрал его из дома матери. Коуч связался со службой охраны детства и уладил формальности, непонятные и неинтересные пятнадцатилетнему Гриффу. Вероятно, Коуча назначили его опекуном. В любом случае он жил у Миллеров, пока не окончил среднюю школу и не отправился играть в футбол за Университет Техаса.

Он увидел адрес, который разыскивал, и медленно проехал мимо дома, внимательно рассматривая его. По обе стороны от входной двери стояли горшки с какими-то белыми цветами. За оградой заднего двора Грифф разглядел бассейн с горкой. Два мальчика перебрасывались мячом на лужайке перед домом. Они были достаточно взрослыми, чтобы остерегаться незнакомцев, и настороженно смотрели на машину Гриффа, медленно проезжавшую мимо.

Грифф доехал до конца квартала и повернул за угол. Он заметил, что его ладони взмокли от напряжения. И от этого разозлился на себя. Какого черта его ладони должны потеть? У него ровно столько же прав, сколько и у всех остальных, живущих на этих ухоженных улицах. Эти люди ничем не лучше его.

Точно так же он волновался в тот день, когда Коуч Миллер вытолкнул его на дорожку перед своим домом и сказал: «Приехали». Грифф смотрел на дом с гостеприимным ковриком у порога и решеткой, увитой цветущим плющом, и чувствовал себя здесь неуместным, как дерьмо в чаше для пунша. Он здесь чужой. Но он скорее умер бы, чем показал, что чувствует себя человеком второго сорта.

Молча, шаркая ногами, он вслед за Коучем поднялся по ступенькам крыльца и вошел в дом.

— Элли?

— Я здесь.

Грифф видел жену Коуча на матчах. На расстоянии она была вполне ничего. Но он никогда не думал о ней.

Она повернулась к ним, когда они вошли в кухню. У нее были кудрявые волосы, а на руках были надеты желтые резиновые перчатки.

— Это Грифф, — сказал Коуч.

— Привет, Грифф, — она улыбнулась. — Я Элли.

Он придал своему лицу вызывающе-безразличное выражение, чтобы они не догадались, что его сердце колотится сильнее, чем после четырех периодов игры с дополнительным временем, и надеялся, что они не слышат, как урчит у него в животе. Он посмотрел в открытую дверь кладовой. Столько еды в одном месте он видел только в супермаркете. На полке стоял пирог с золотистой корочкой, политый вишневым сиропом. От его запаха у Гриффа потекли слюнки.

— Он поживет у нас некоторое время, — сказал Коуч.

Если эта новость и удивила Элли Миллер, она не подала виду.

— Да, хорошо, — сказала она. — Добро пожаловать. Ты мне можешь помочь, Грифф? Этот пирог измазал липким сиропом всю духовку. Я пытаюсь вытащить решетку, чтобы вымыть ее, пока она теплая, но мои перчатки расплавятся, если я возьмусь за нее. Кухонные рукавицы вон там, в верхнем ящике.

Не зная, как себя вести, Грифф взял кухонные рукавицы и вытащил горячую металлическую решетку из духовки. Так, безо всяких церемоний, он вошел в дом Миллеров и в их жизнь.

Он всегда подозревал, что Коуч и Элли обсуждали такую возможность до того, как Коуч пришел за ним в то утро. Потому что его провели в комнату, специально приготовленную для подростка. В ней стояла двуспальная кровать, накрытая красно-белым одеялом с талисманом школьной команды — грозно нахмурившимся викингом. Другие спортивные призы были развешаны на стенах.

— Вот шкаф. Скажешь, если нужны еще вешалки. — Элли взглянула на маленький вещевой мешок, который принес с собой Грифф, но ничего не сказала по поводу того, что у него мало вещей. — Одежду, которая не мнется, можешь держать в этом ящике. Если что-то нужно постирать, корзина для белья в ванной. Боже мой, я не показала тебе ванную!

Ванна была такой чистой, что он боялся писать в унитаз.

Днем они все вместе пошли в магазин «Сирз», чтобы Элли могла «кое-что себе подобрать», но вернулись с новой одеждой для него. Он никогда не пробовал такой еды, какую приготовила Элли, в том числе пирог, который в тот вечер был у них на десерт. Он никогда прежде не был в доме, где так приятно пахло, где на полках стояли книги, а на стенах висели картины.

Однако на примере очистки духовки он понял, что эта роскошь не бесплатна. От него ожидают выполнения домашних обязанностей. Никогда в жизни от него ничего не требовали — только не путаться под ногами, когда в спальне матери был мужчина, — и поэтому Грифф обнаружил, что к этой стороне семейной жизни еще нужно привыкнуть.

Упреки Элли были мягкими, но настойчивыми. «Утром ты забыл застелить постель, Грифф. Или я не сказала тебе, что постельное белье меняется по пятницам?» «Ты не сможешь сегодня надеть свою любимую футболку, потому что я нашла ее под кроватью уже после того, как постирала белье. В следующий раз бросай ее в корзину».

Коуч был менее деликатен.

— Ты закончил доклад по истории?

— Нет.

— А разве его сдавать не завтра?

Он знал, что это так. Один из его помощников был учителем истории у Гриффа.

— Я сделаю.

— Конечно, — Коуч выключил телевизор. — Сделаешь. Немедленно.

Когда Гриффа призывали к порядку, он возмущался и угрожал, что убежит. Ему осточертела эта волынка. Сделай это, сделай то, убери это, вынеси то. Только придурки ходят в церковь по воскресеньям, но разве ему оставили выбор? И какое ему дело, вымыта ли машина и пострижен ли газон?

Но он ни разу не исполнил своей угрозы уйти. Кроме того, его ворчание по большей части игнорировалось. Элли просто забалтывала его, а Коуч или поворачивался спиной, или выходил из комнаты.

Он не делал ему поблажек и на тренировках. Даже наоборот, он был строже с ним, чем с другими, демонстрируя остальным игрокам, что ничем не выделяет Гриффа из-за того, что тот живет с ним под одной крышей.

Однажды, все еще сердясь, что вечером ему не разрешили смотреть телевизор, Грифф ленился на тренировке. Он не отдал ни одного паса нападающим. Защитникам приходилось забирать у него мяч, потому что он не удосуживался передавать его им. Он терял мяч во время снэпа[6].

Коуч наблюдал за ним, но, несмотря на хмурое выражение лица, ни разу не выругал его, не сделал замечания и не удалил с поля.

Но в конце тренировки, когда все остальные направились в раздевалку, Коуч приказал Гриффу остаться на месте. Он поставил манекен в тридцати ярдах и протянул Гриффу мяч:

— Попади в него.

Грифф бросил мяч, проявив не больше усердия, чем во время тренировки, и промахнулся. Коуч пристально смотрел на него.

— Еще раз, — сказал он, подавая другой мяч. Снова промах.

— Сбей эту чертову куклу, — Коуч дал ему третий мяч.

— У меня неудачный день. Что стряслось?

— Стряслось то, что ты дешевка.

Грифф швырнул мяч прямо в Коуча. Мяч отскочил от его широкой груди. Грифф повернулся и направился в раздевалку.

Тогда Коуч схватил его за плечо и резко развернул, так что шлем едва не слетел с головы Гриффа — вместе с головой. Не успел Грифф опомниться, Коуч уперся своей широкой жесткой ладонью ему в грудь и с силой толкнул. Грифф со всего размаху сел на землю. Резкая боль молнией распространилась от копчика по всему позвоночнику, проникая прямо в мозг. Боль была такой сильной, что у него перехватило дыхание, а на глазах выступили слезы. Эти слезы были еще более унизительными, чем поза.

— Я тебя не боюсь! — крикнул он Коучу.

— Ну, теперь я удостоился твоего внимания?

— Почему вы не выбрали кого-то другого? Филипс сегодня промахнулся десять раз из десяти. Вы и слова ему не сказали, пока он не запустил мяч между этих чертовых стоек. Сколько раз Рейнольдс терял мяч во время прошлой игры? Три? Четыре? Почему вы его пожалели? Почему всегда я?

— Потому что у Филипса и Рейнольдса нет таланта, — казалось, Коуч вложил всю силу в этот рык. А затем, уже тише, прибавил: — А у тебя есть.

Он смахнул пот со лба тыльной стороной большого пальца и пристально посмотрел на Гриффа, который все еще сидел в грязи, потому что копчик болел слишком сильно, чтобы попытаться встать.

— Ни один из игроков этой команды, этой школы или всех остальных школ не имеет такого таланта, как ты, Грифф. А ты транжиришь его, жалея себя и задирая всех вокруг, потому что твоя мать была шлюхой. Никто не отрицает, до этого момента у тебя была поганая жизнь. Но если ты разрушишь и всю остальную свою жизнь, кто будет дураком? Кого тогда тебе винить? Только себя. Может, ты меня и не боишься, потому что ты чертовски боишься себя, — сказал Коуч, ткнув пальцем в пространство между ними. — Потому что, что бы ты ни думал, ты лучше тех двоих, что тебя родили. Ты умен и красив. Таких физических данных я не видел ни у одного спортсмена. И эти дары требуют, чтобы ты что-то из себя сделал. Это пугает тебя, потому что тогда ты не сможешь упиваться этой проклятой жалостью к себе. Ты больше не сможешь ненавидеть этот мир и всех людей за то, что с тобой дерьмово обращались. У тебя не будет оправдания, чтобы оставаться таким эгоцентричным и эгоистичным придурком, какой ты есть сейчас.

Коуч еще некоторое время молча смотрел на Гриффа, а затем с отвращением отвернулся.

— Если у тебя кишка не тонка, завтра утром надевай форму и будь готов выкладываться по полной программе. Или выметайся из моей команды.

На следующий день Грифф пришел на тренировку. Он тренировался каждый день, и в этот сезон ведомая им команда выиграла первенство штата, как и в три последующие года. Ни об инциденте, ни о лекции Коуча речь больше не заходила. Но Грифф не забыл о них, и он знал, что Коуч тоже помнит.

Их отношения налаживались. Они не были ровными, потому что Грифф постоянно проверял, как далеко он может зайти, пока Коуч и Элли не устанут от него и не выкинут вон.

Когда он нарушил уговор и в выходной явился на полтора часа позже положенного, они не выгнали его, но Коуч придумал худшее из возможных наказаний — заставил ждать два месяца после шестнадцатилетия, прежде чем разрешил сдать водительский экзамен и получить права.

Они поощряли его приглашать друзей, но он никогда этого не делал. Он не научился дружить, и у него не было никакого желания заводить друзей. Инициативы одноклассников отвергались. К чему все это, если рано или поздно тебя бросят? В конечном счете, лучше оставаться одному.

Иногда он ловил на себе печальные взгляды Элли, понимая, что она скрывает невысказанное беспокойство за него. Возможно, она чувствовала, даже тогда, что худшее впереди.

Жизнь шла своим чередом. Затем, в начале седьмого класса, произошел инцидент в раздевалке, за который Гриффа на три дня исключили из школы. Это нельзя было назвать честной игрой — Грифф против пяти здоровых спортсменов, трех футболистов и двух баскетболистов.

Когда помощники тренера разняли их, двоих мальчиков пришлось отправить в отделение «Скорой помощи», одного со сломанным носом, а другого с разорванной губой, которую требовалось зашить. Разбитые носы и синяки на теле у трех остальных не требовали госпитализации.

Грифф, инициатор этой неспровоцированной драки, отделался лишь несколькими царапинами и подбитым глазом.

— У нас не было выбора, Коуч Миллер, — сказал директор школы, передавав ему Гриффа. — Радуйтесь, что родители тех мальчиков не стали предъявлять обвинение в нападении. А они могли бы, — добавил он, пристально глядя на Гриффа.

Коуч забрал его домой, провел мимо удрученной Элли и запретил все три дня выходить из комнаты. Вечером второго дня он неожиданно вошел к нему в комнату. Грифф лежал на кровати и лениво подбрасывал футбольный мяч.

Коуч отодвинул от письменного стола стул и уселся на него верхом.

— Сегодня я услышал кое-что интересное.

Грифф продолжал подбрасывать мяч, не отводя взгляда от мяча и от потолка над своей головой. Он скорее проглотил бы язык, чем заговорил.

— От Робби Ланселота.

Грифф прижал мяч к груди и повернул голову к Коучу.

— Робби просил поблагодарить тебя за то, что ты сделал. И особенно за то, что никому не проболтался.

Грифф молчал.

— Он думал, что я знаю, о чем это ты не рассказываешь. Теперь я прошу рассказать.

Грифф стиснул футбольный мяч своими сильными пальцами, изучая его швы и стараясь не смотреть на Коуча.

— Грифф.

Он выронил мяч. Вздохнул.

— Сколько весит Ланселот? Фунтов сто двадцать пять, наверное. Он ботаник, чудак. Чокнутый, понимаешь? У него списывают на контрольных по химии, но в остальном… — Он посмотрел на Коуча, и тот понимающе кивнул. — Я закончил силовую тренировку и пошел в раздевалку. И услышал шум в душевой. Эти пятеро парней загнали Робби в угол. Они отобрали у него белье. Он стоял перед ними без ничего, и они заставляли его… ты понимаешь. Делать это. И говорили: «Ты правда Ланселот[7]?  Большое Копье? Посмотрим на твое большое копье. Жаль, что твое копье не такое большое, как твои мозги». Что-то в этом роде.

Он взглянул на Коуча и снова отвел глаза.

— Он плакал. Из носа текли сопли. Его член был… он яростно теребил его, но… ничего не получалось.

— Понятно.

— Эти парни здорово его достали. Я растолкал их, оторвал его от стены, подвел к его шкафчику, сказал, чтобы он оделся, вытер нос и убирался оттуда.

— А затем вернулся и вышиб дух из его мучителей.

— По крайней мере, попытался, — пробормотал Грифф.

Коуч долго смотрел на него, затем встал, задвинул стул на место и пошел к двери.

— Элли говорит, что обед будет готов через полчаса. Ты бы умылся.

— Коуч? — Тот повернулся. — Не говори никому, ладно? Мне остался всего один день, и… и я обещал Ланселоту.

— Я никому не скажу, Грифф.

— Спасибо.

Грифф навсегда запомнил выражение лица Коуча, когда он в тот вечер выходил из его комнаты. Он не смог бы точно определить его, но понимал, что произошло что-то важное, что они в чем-то поняли друг друга. Насколько он знал, Коуч не нарушил своего обещания и никому ничего не сказал.

Он сделал круг по кварталу и вновь подъехал к дому с белыми цветами по обе стороны от парадной двери и бассейном с горкой на заднем дворе. Он и так уже потерял слишком много времени. Пан или пропал.

Двое мальчишек по-прежнему перебрасывались футбольным мячом, когда Грифф остановил машину у тротуара и вышел.

8

Мальчики прервали игру и внимательно наблюдали за его приближением.

— Привет, — первым поздоровался он.

— Привет, — в один голос с опаской ответили они.

— Это дом Болли Рича?

— Он дома, — ответил тот, что повыше. — Это мой папа.

— Как тебя зовут?

— Джейсон.

— Играешь в футбол?

Джейсон кивнул.

— На какой позиции?

— Куортербек.

— Ну да?

— Во втором составе, — стесняясь, признался Джейсон.

— Хочешь играть в первом?

Джейсон перевел взгляд на друга, а затем обратно на Гриффа.

— Конечно.

— Дай мне мяч.

Джейсон вновь как бы посоветовался взглядом с товарищем, а затем протянул мяч Гриффу, держась от него на расстоянии вытянутой руки.

— Я бросаю «уток», — сказал мальчик.

Грифф улыбнулся, услышав это словечко, обозначающее медленный и рыскающий пас.

— Такое иногда случается со всеми, но ты можешь избавиться от этого. — Он взял мяч правой рукой и сдавил шнуровку кончиками пальцев. — Видишь? — Он показал мяч Джейсону и его приятелю. — Нужно крепко прижимать подушечки пальцев к мячу, как будто пытаешься выдавить из него воздух. И когда ты его отпускаешь… — Он кивнул приятелю Джейсона, чтобы тот отбежал немного. Парень с готовностью откликнулся на его просьбу. — То получаешь контроль, прицел и скорость.

Он бросил мяч. Тот летел прямо и четко в цель. Мальчик поймал его и просиял. Грифф в знак одобрения поднял вверх большой палец и повернулся к Джейсону:

— Пуля, а не утка.

Джейсон поднял ладонь к глазам, прикрывая их от солнца.

— Вы Грифф Буркетт.

— Точно.

— У меня в комнате висел ваш плакат, но папа заставил снять его.

— Неудивительно, — усмехнулся Грифф.

— Грифф?

Он повернулся. Худощавый мужчина в поношенных шортах, дырявой футболке и старых кедах открыл входную дверь и стоял на крыльце между цветочными горшками. Он полысел, но его глаза остались такими же, какими их помнил Грифф, когда тот последний раз брал у Гриффа интервью.

— Привет, Болли. — Он взглянул на мальчика: — Тренируйся, Джейсон.

Мальчик уважительно кивнул.

Грифф подошел к стоящему в дверях Болли и протянул руку. К чести мужчины, он обменялся с ним рукопожатием — после секундного колебания. Но глаза за проволочными дужками очков явно не светились радостью при виде самого презираемого человека в Далласе, стоявшего у его порога.

— Думаю, у Джейсона большой потенциал.

Болли рассеянно кивнул, все еще изумленно рассматривая Гриффа.

— Что ты здесь делаешь, Грифф?

— Не уделишь мне минуту-другую?

— Зачем?

Грифф оглянулся на двух мальчиков, которые внимательно следили за их разговором, и уклонился от прямого ответа.

— Обещаю не покушаться на фамильное серебро.

Помедлив несколько секунд, спортивный журналист прошел в дом и жестом предложил Гриффу следовать за ним. Из передней Болли провел его по короткому коридору в тесную, обшитую панелями комнату. На полке громоздились спортивные трофеи. Почти все стены занимали фотографии Болли со звездами спорта. В углу стоял неряшливый письменный стол с телефоном и компьютером. Монитор был включен. На экранной заставке расцветали огни безмолвного фейерверка.

— Присаживайся, если найдешь куда, — сказал Болли, втискиваясь за письменный стол.

Грифф снял стопку газет со второго стула — больше в комнате стульев не было — и сел.

— Я позвонил в спортивный отдел «Ньюс». Парень, снявший трубку, ответил, что ты теперь работаешь дома.

— Почти все время. Приезжаю в офис пару раз в неделю, не чаще. Если у тебя есть электронная почта, почти любую работу можно делать дома.

— Сегодня утром я пользовался компьютером в библиотеке. Чувствовал себя пещерным человеком, который смотрит на приборную панель «Боинга-747».

— Они быстро устаревают. Приходится все время модернизировать.

— Да.

В комнате повисло неловкое молчание. Болли взял со стола неизвестно откуда взявшийся там теннисный мяч и покатал его между ладоней.

— Послушай, Грифф, я хочу, чтобы ты знал. Я не имею отношения к тому, что писали о тебе во время процесса.

— Я и не думал, что это ты.

— Хорошо. Но я хотел, чтобы ты знал. Тот репортер… Знаешь, он теперь в Чикаго.

— Скатертью дорога.

— Аминь. Вообще-то он пытался выудить у меня информацию о твоем прошлом. О родителях. О Коуче Миллере. Обо всем. Все, что я ему сказал, единственное, что я ему сказал, — что ты лучший куортербек из всех, кого я видел. Лучше Монтаны, Стаубаха, Фавра, Марино, Элвея, Юнитаса. Лучше любого. Вот что я хочу сказать.

— Спасибо.

— И от этого я еще больше ненавижу тебя за то, что ты сделал.

Болли Рич, спортивный комментатор «Dallas Morning News», всегда был справедлив к нему, даже когда он играл слабо, как в той игре против Питтсбурга, которая транслировалась в программе «Вечерний футбол по понедельникам». В тот год он был новичком и в первый раз играл со «Стилерс» на их поле. Он сыграл худшую игру в своей карьере. Колонка Болли была написана в критическом тоне, но часть вины за унизительное поражение он возложил на линию нападения, которая практически не оберегала своего нового куортербека. Он не смешивал Гриффа с грязью, как другие спортивные комментаторы. Это было не в привычках Болли.

— Я облажался, — сказал Грифф. — Причем здорово.

— Как ты мог решиться на такое, Грифф? Особенно после такого потрясающего сезона. Вы были в одной игре от Суперкубка. Оставалось только выиграть тот матч против Вашингтона.

— Да.

— В тот год Окленд ни за что бы не победил «Ковбоев». Игра за Суперкубок против них была бы легкой прогулкой.

— Я это знаю.

— Тебе только нужно было отдать мяч Уайтхорну, который стоял на втором номере. Втором! И рядом никого не было.

Болли не стоило напоминать ему ту игру. Он тысячу раз прокручивал ее в голове после того паса на последних секундах игры.

Четвертый розыгрыш на 10-ярдовой линии «Рэдскинз» — это были проклятые «Рэдскинз». «Ковбои» отставали на четыре очка. Филд-гол[8] здесь не помог бы.

Центр отпасовал мяч в руки Гриффа.

Уайтхорн рванул вперед, за линию скримиджа[9].

Крайний полузащитник «Рэдскинз» поскользнулся и не смог блокировать его. Уайтхорн оказался на пятом номере.

Защитники «Рэдскинз», пытавшиеся контратаковать, были остановлены. Они не могли преодолеть или прорвать линию Далласа, которую в этом сезоне называли «каменной стеной».

Защитник «Рэдскинз» бежал к Уайтхорну, который теперь находился на втором номере, а вокруг него было пусто. Команда была в одном шаге от гола, от победы, от Суперкубка.

Гриффу оставалось сделать лишь короткий точный пас в руки Уайтхорна.

Или промахнуться и получить целых два миллиона от парней «Висты».

«Ковбои» проиграли 14:10.

— Это было сокрушительное поражение, — говорил Болли, — но я помню, как в тот день болельщики приветствовали тебя, когда ты уходил с поля. Они не винили тебя до тех пор, пока не выяснилось, что ты промахнулся намеренно. Кто может их винить! Их звезда, которой они прочили Суперкубок, оказалась жуликом, мошенником.

По прошествии пяти лет Болли все еще злился. Он уронил теннисный мяч, который отскочил от стола и упал на пол. Затем он снял очки, взволнованно потер глаза и отрывисто спросил:

— Что тебе нужно, Грифф?

— Работа.

Болли вернул очки на место и посмотрел на него, как будто ждал завершения шутки. В конце концов до него дошло, что Грифф говорит серьезно.

— Что?

— Ты не ошибся.

— Работа? Какая?

— Я подумал, что могу пристроиться в газете. Ты не мог бы замолвить за меня словечко в своем отделе? — Болли не мигая, смотрел на него, но Грифф не улыбнулся. — Это была шутка, Болли.

— Неужели? Потому что в противном случае я не понимаю, почему ты пришел за работой именно ко мне. Если ты окажешься поблизости от спортивного отдела газеты, тебя вымажут дегтем и вываляют в перьях. В лучшем случае.

— Мне необязательно приближаться к спортивному отделу. Я могу работать непосредственно на тебя.

— Что ты имеешь в виду? — Болли нахмурился. — Не подумай, что я верю, что у тебя есть хоть малейший шанс. Мне просто интересно, как работает твой мозг.

— Ты не можешь находиться сразу в нескольких местах, Болли. Ты не можешь вести репортаж больше чем с одной игры. Я знаю, что ты нанимаешь людей, которые снабжают тебя репортажами об играх.

— Да, я пользуюсь услугами внештатных корреспондентов.

— Позволь мне стать одним из них. У меня хорошо подвешен язык. Как и у всех в Техасе. — Мелькнувшая на его губах улыбка осталась без ответа. — По крайней мере, я могу набросать пару связных предложений. Но самое главное, я разбираюсь в игре. Я жил игрой. Я могу дать тебе такой репортаж с места событий, какого не даст никто, а также уникальный анализ, основанный на личном опыте. На многолетнем опыте.

Грифф попытался представить себя со стороны и решил, что выглядит убедительно.

— Я могу описать, какие чувства испытывает победитель. И как несчастен проигравший. Но еще хуже выигрывать, когда ты знаешь, что играл дерьмово, а победа была случайностью. — Он немного помолчал, а затем спросил: — Что ты об этом думаешь?

Болли внимательно рассматривал его.

— Да, думаю, ты можешь дать точное описание побед и поражений, с оригинальной трактовкой. Вероятно, у тебя это хорошо получится. Но даже в совершенстве владея языком, ты не сможешь описать, что значит быть командным игроком, Грифф. Потому что ты этого не знаешь.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Грифф, но это было необязательно. Он прекрасно знал, что хочет сказать Болли.

— Ты одиночка, Грифф. И всегда им был. Еще со средней школы, когда ты привлек внимание вербовщиков из колледжа, так вот уже тогда на первом плане был ты, а не команда. Ты вел команды от победы к победе благодаря своим выдающимся игровым качествам, но ты был никаким лидером. Насколько мне известно, тебя никогда не выбирали капитаном команды, и меня это нисколько не удивляет. Потому что единственное, что делало тебя членом команды, — это футболка того же цвета. У тебя не было друзей. Товарищи по команде восхищались твоей игрой. Те, кто не завидовал, боготворили тебя. Но они не любили тебя, и тебя это устраивало. Плевать ты на это хотел, пока на поле они делали то, что ты задумал. Я никогда не видел, чтобы ты подбадривал игрока, совершившего ошибку, или хвалил кого-то за хорошую игру. Я никогда не видел, чтобы ты протягивал руку дружбы или помощи. Но я видел, что ты даже не распаковал рождественский подарок Дорси, бросив: «Я этим дерьмом не занимаюсь». Я видел, как ты отшил Честера, когда он пригласил тебя на молитвенный завтрак в честь его жены, которая проходила этот ужасный курс химиотерапии и облучения. Когда невеста Ламберта погибла в автомобильной аварии, ты единственный из команды не присутствовал на похоронах. Ты был выдающимся спортсменом, Грифф, но никудышным товарищем. Наверно, именно поэтому я удивлен и немного обижен тем, что теперь ты пришел ко мне, как будто мы были добрыми друзьями, и попросил о помощи.

Нелегко выслушивать такое о себе, особенно если понимаешь, что это правда.

— Мне нужна работа, Болли, — тихо и покорно сказал Грифф.

Болли снова снял очки, и Грифф понял, что он ему откажет.

— Мне отвратительно то, что ты сделал, но всякий может оступиться, и ему нужно дать еще один шанс. Просто… Черт возьми, Грифф, я не могу посадить тебя ни в одну ложу для прессы в лиге.

— Я могу освещать матчи команд колледжей. Или школ.

— Там ты столкнешься с такой же враждебностью. Или даже с большей. Ты смошенничал. Сначала ты нарушил правила, делая ставки на тотализаторе. Потом ты сдал игру. Ты сдал игру, черт возьми! — со злостью повторил он. — За деньги. Ты лишил собственную команду гарантированной победы в Суперкубке. Ты якшался с… гангстерами. И ты думаешь, тебе позволят приблизиться к детям, к молодым игрокам? — Он покачал головой и встал. — Извини, Грифф. Я не могу тебе помочь.

Он перекусил в автокафе «Соник», где клиентам приносят еду прямо в машины. Сидя в чужой «Хонде», он с жадностью проглотил чизбургер с острым перцем, пирог «Фрито», две порции картофельной запеканки и клубничное желе. Пять лет он не пробовал такой вредной пищи. Но, рассудил он, презираемый всеми изгой должен быть жирным.

По дороге к дому Болли и до того момента, как Болли не просто отказал, а решительно отказал ему, Грифф гордился тем, что у него хватило силы воли искать работу, когда в два тридцать пополудни его финансовые проблемы будут решены. Он искал работу до того, как проверит содержимое банковского сейфа. Он полагал, что так будет гораздо честнее — смирить гордыню и просить о работе, если учесть, что завтра он сможет попросту ничего не делать, если захочет. Он даже стерпел проповедь Болли, хотя журналист был безжалостен к его ошибкам.

Грифф был вынужден признать, что с памятью у Болли все в порядке. Кроме того, парень хорошо понял его характер. Именно поэтому он не стал просить прощения или оправдываться. Он всегда скрывал свои эмоции. Ему никогда не хотелось хлопнуть по плечу товарищей по команде после хорошей игры, и он точно знал, что ему не понравится, если кто-то из них проделает это с ним. Он оставлял всю эту восторженную чушь тем, кто сидел на скамейке запасных, пока он на поле делал тяжелую и кровавую работу, избиваемый защитниками, которые рисовали отметки на своих шлемах, если им удавалось повалить его на землю.

Но почему он продолжает размышлять о том, что ему сказал Болли? Сейчас все это уже не имеет значения. Теперь в его команде только два человека, и для того, чтобы их осчастливить, достаточно сделать ребенка одному из них. Совсем нетрудно.

Когда Грифф вошел в банк, у него слегка ныл живот. Он винил в этом острый перец, а не нервы. Грифф оглянулся, как будто ждал, что тут же привлечет к себе всеобщее внимание и будет выставлен на посмешище, как самый доверчивый дурак в мире.

Но все прошло точно так, как говорил Фостер Спикмен. Никто ничего не заметил. Он сделал запрос в справочном окошке, затем его провели к лифту, и он попал в подземную часть банка, где вежливая пожилая женщина попросила его оставить подпись на карточке. Сверив ее с карточкой, которую передал Спикмен, она удовлетворенно кивнула и провела Гриффа в небольшую камеру.

Его сердце бешено колотилось в такт с музыкой Янни[10], доносившейся из динамиков сверху. Женщина подвела его к сейфу, сказала, чтобы он не торопился и нажал кнопку на стене, когда закончит, а затем вышла. Ключ, который дал ему Спикмен вчера вечером, лежал в кармане джинсов. Грифф достал ключ и открыл сейф.

Из банка Грифф поехал прямиком в «Нортпарк» за покупками. Ему нравились его джинсы, старые и удобные, но он все равно купил себе еще две пары — потому, что мог себе это позволить. Туфли были тоже слишком удобными, и он не стал их менять, а только почистил. В «Нимане» он нашел три дизайнерские рубашки, которые выглядели не слишком женственными. Он переоделся в кабинке и вышел из универмага в одной из новых рубашек.

Все спортивные пиджаки в бутике «Армани» оказались ему узки в плечах, но он все же нашел один, который можно было перешить. Ему сказали, что заказ будет готов через несколько дней.

Он купил пару солнцезащитных очков за четыреста долларов. Странно, но за прошедшие пять лет больше всего изменилась мода на очки. Еще он купил сотовый телефон. Наверное, покупка дома заняла бы столько же времени. К тому моменту, как ему продемонстрировали все дополнительные возможности, рассказали о тарифных планах и настроили вызов голосовой почты, ему уже не терпелось поскорее убраться из магазина и воспользоваться этой проклятой штуковиной по ее прямому назначению — чтобы позвонить.

Конечно, Марше. Он набрал первый из номеров, отпечатанных на визитной карточке, и услышал бесстрастный голос, предлагающий оставить сообщение, что он и сделал. Ожидая, пока Марша перезвонит, он объехал район, разглядывая магазины и проезжая мимо мест, которые он часто посещал пять лет назад. Одни совсем не изменились, другие просто нельзя было узнать.

Примерно через час, не дождавшись звонка от Марши, он набрал номер одной из ее девушек. «Молода, красива, и удовлетворение гарантировано».

— Алло?

У нее был чуть хрипловатый, сексуальный голос. Она ему уже нравилась.

— Привет. Меня зовут Грифф Буркетт. Я клиент Марши. Она порекомендовала мне вас.

В первый момент ему показалось, что девушка икает, но потом он понял, что она плачет.

— Марша… — она всхлипнула и умолкла на полуслове, а затем простонала: — О боже! Это ужасно!

— Что случилось?

— Марша в больнице.

Все дороги вокруг Пресвитерианской больницы ремонтировались. Пока Грифф пробирался через все выставленные ремонтниками заграждения и объезды, он ругался так же сильно, как и потел.

Он бегом пересек парковку, показавшуюся ему неимоверно длинной, а в вестибюле ему пришлось стоять в очереди к информационному окошку. К тому моменту, когда сотрудник сообщил ему номер палаты Марши, он уже едва сдерживал ярость.

Рядом с дверью в ее палату, прислонившись к стене, стоял сосед, который вчера вечером выходил из лифта в холле. Заметив приближающегося Гриффа, он вздрогнул, как от удара электрическим током, и заслонил спиной дверь в больничную палату.

— Нет-нет, — отчаянно замахал он руками. — Уходите! Она не хочет, чтобы вы видели ее такой.

— Почему она здесь?

Мужчина умолк и опустил руки. Его остренькое, лисье личико превратилось в страдальческую маску. Веки, покрасневшие от слез, часто моргали.

— Не могу поверить, что это случилось с ней. Сначала я думал, что это вы, хотя вы и не похожи… Такая жестокость…

— Жестокость?

Мужчина опять принялся размахивать руками перед собой, на этот раз из-за переполнявших его чувств. Ничего не добившись, Грифф отодвинул его в сторону и, не обращая внимания на табличку, запрещавшую вход посетителям, шагнул в палату. Закрытые жалюзи преграждали путь яркому полуденному солнцу, но свет был включен, позволяя все хорошо рассмотреть. То, что увидел Грифф, заставило его остановиться на полпути между дверью и больничной кроватью.

— О боже!

— Я же говорил вам, что это бесчеловечная жестокость, — сосед вошел вслед за ним. — Кстати, меня зовут Дуайт.

— Грифф. И я этого не делал.

— Я понял. Теперь.

— Что случилось?

— Примерно через полчаса после того, как я видел вас в холле, в мою дверь позвонили. Я никого не ждал, и консьерж тоже не предупредил меня о посетителях. Я посмотрел на монитор системы безопасности и увидел Маршу, которая стояла в холле, только… согнувшись пополам. Она была… вот такой.

Ее избили до полусмерти. Грифф не мог видеть ее всю, но открытые участки кожи были в синяках и ссадинах. Если все остальное выглядит так же, как ее лицо, то ей еще повезло остаться в живых. Ей наложили несколько швов. Волосы пропитались кровью и прилипли к голове. Ее лицо так опухло, что он ни за что не узнал бы ее.

— У нее сломана челюсть, — прошептал Дуайт. — Утром ей сделали операцию и скрепили обломки проволокой. Ночью боль не мог снять никакой морфий.

Грифф опустил голову и сделал несколько глубоких вдохов. Когда он снова поднял голову, его голос был абсолютно спокоен.

— Кто был ее следующим клиентом? После меня. Она выставила меня, чтобы подготовиться к его приходу. Вы знаете его имя? — Он резко повернулся к Дуайту, и выражение его лица заставило соседа в страхе отпрянуть. — Вы знаете его имя? — тихо повторил он.

От кровати Марши донесся стон. Грифф двумя прыжками преодолел разделявшее их расстояние. Стараясь не задеть иглу капельницы, прикрепленную к руке Марши, он взял ее ладонь.

— Эй, привет, — тихо сказал он.

Оба глаза Марши заплыли, но ей удалось открыть один из них. Красивая зеленая радужка плавала в ярко-красном озере. Из-за сломанной челюсти Марша не могла говорить, и из ее горла вырвался всхлип.

— Ш-ш, — он наклонился и поцеловал ее в лоб, едва коснувшись губами, чтобы не причинить боль. — Лекарства сделают свое дело. Отдыхай. — Он еще раз поцеловал ее, затем выпрямился и повернулся к Дуайту, который стоял в изголовье кровати и тихо шмыгал носом. — Вы вызвали полицию?

Дуайт покачал головой.

— Какого черта?

— Она не могла говорить из-за сломанной челюсти, но впала в истерику, когда я сказал, что позвоню в полицию. Я подумал… — Он оглянулся, как будто проверяя, что никто не подслушивает. — Что из-за своей профессии она не хочет вмешивать сюда полицию.

— Но вы позвонили в «Скорую».

— Сразу же. Они приехали через несколько минут.

— И как вы объяснили ее состояние?

— У меня в квартире есть винтовая лестница. Я сказал, что она поднималась в туалетную комнату и упала с самого верха.

— И они поверили?

— Вероятно, нет. Но вызов полиции они оставили персоналу отделения «Скорой помощи». Полицейский тоже не поверил истории с лестницей и хотел, чтобы Марша написала имя того, кто на нее напал. Она отказалась.

Марша слабо сжала руку Гриффа. Он вновь наклонился к ней и осторожно поправил подушку, по которой разметалась прядь волос.

— Кто это был, Марша? С кем ты встречалась после меня?

Она с трудом покачала головой и вновь сжала его руку: она хотела, чтобы он наклонился ниже и мог расслышать ее голос. Он так и сделал, почти прижав ухо к ее губам.

Услышав единственное слово, которое она произнесла, Грифф резко поднял голову и посмотрел в глаз Марши, который она могла открыть. Она сомкнула веки на несколько секунд, давая понять, что он правильно понял ее.

— Значит, дело во мне!

Она кивнула.

Гриффа накрыла волна ярости. Вены на его виске раздулись и пульсировали. Но голос звучал на удивление спокойно.

— Он покойник, — Грифф произнес это утвердительным тоном, как будто констатируя свершившийся факт, чтобы у нее не оставалось в этом никаких сомнений. — Стэнли Родарт покойник.

Теперь он понял, почему она отказывалась звать полицию. Родарт дал ей понять, что, если она обвинит его в нападении, наказание будет еще ужаснее, чем это избиение.

Но больнее всего было сознавать, что единственная причина, по которой Родарт мучил Маршу, — это Грифф. Ну что ж, он добился своей цели, Грифф прочел послание, и оно было четким и ясным. Родарт с ним еще не закончил.

Ладно, подонок, подумал Гриф, я тоже с тобой только начал.

— Я заставлю его заплатить за это, — шепотом пообещал он Марше. — Клянусь.

Она сжала его руку. Он снова наклонился к ее губам. Из ее горла вырвались булькающие звуки, но Грифф разобрал ее предупреждение:

— Остерегайся его.

9

Звонок раздался в понедельник утром, когда он уже проснулся, но еще не встал с постели. Перевернувшись, он сонно потянулся за своим новым сотовым телефоном, лежавшим на ночном столике.

— Алло?

— Мистер Буркетт?

Сон как рукой сняло.

— Да. Слушаю.

— Сегодня в час дня вам удобно? — Она не назвала себя. В этом не было необходимости.

— В час дня? — Как будто ему нужно было подумать. Как будто это могло чему-то помешать. Как будто у него были другие дела. — Да, удобно.

— Вот адрес, — она назвала номер дома на Виндзор-стрит. — Запомнили?

— Запомнил.

Она повесила трубку. Грифф резким движением захлопнул телефон и крепко стиснул его в руке, пытаясь осознать тот факт, что сегодня им действительно придется это сделать. Затем он сел на постели. Боль в спине была такой сильной, что у него перехватило дыхание. Он отбросил простыню, встал и, не одеваясь, начал шарить по квартире в поисках ручки и бумаги, чтобы записать адрес. Он был уверен, что не забудет его, но решил не рисковать.

Потом он пошел в ванную. Стоя над унитазом, он опустил взгляд и пробормотал:

— Вот уж никогда не думал, что буду волноваться перед выходом на поле.

Как и ожидалось, он успешно прошел медицинский осмотр. Медсестра позвонила ему уже через два дня. Электрокардиограмма была в норме, легкие чистые. Кровяное давление и уровень холестерина низкие — как и уровень простат-специфического антигена. Число сперматозоидов в сперме, наоборот, было высоким. Превосходно.

Он вложил результаты медицинского обследования и листок с номером своего сотового телефона в конверт с адресом и маркой, который ему дал Спикмен специально для этой цели, и опустил в ближайший почтовый ящик.

Это было две недели назад. С тех пор он успел сменить квартиру и загореть.

Воспользовавшись полученными деньгами, он покинул свое жилище с тараканами и переселился в двухэтажную квартиру. Как и ожидалось, использование наличных причиняло определенные неудобства. Подписывая договор аренды, он увидел удивление на лице администратора, но управляющий жилым комплексом принял наличные, не задавая лишних вопросов. Новое жилье находилось не в самом богатом квартале, где потребовались бы рекомендательные письма и тщательная проверка документов, но оно было на несколько порядков лучше прежнего.

В жилом комплексе имелись охраняемые ворота, ухоженная территория, спортивный зал и открытый бассейн — именно ему Грифф был обязан своим загаром. После того как он привез новую мебель, установил музыкальный центр и плазменный телевизор высокого разрешения (по его мнению, лучшее из новейших изобретений), ему больше нечем было заняться, кроме как тренироваться в спортивном зале — желание растолстеть было вызвано лишь минутной вспышкой раздражения — и загорать у бассейна.

Кроме того, он почти каждый день ходил в больницу к Марше, не забывая приносить что-нибудь в подарок. Он покупал цветы, пока медсестры не пожаловались, что палата превращается в оранжерею. Дуайт, оказавшийся преданным и внимательным другом, посоветовал Гриффу проявить больше фантазии. Поэтому однажды он принес ей плюшевого мишку. Следующей была смешная шляпка.

— Будешь носить, пока не выйдешь отсюда и не сделаешь прическу, — сказал он и осторожно надел шляпку ей на голову.

Она все еще не могла разговаривать и выразительным взглядом благодарила его за то, что он навещает ее. Теперь она уже могла совершать короткие прогулки по коридору. Дуайт посоветовал пластического хирурга, который, как утверждали богатые и хорошо сохранившиеся клиенты Дуайта, был настоящим гением. Осмотрев Маршу, хирург пообещал чудеса, но предупредил, что сможет приступить к делу только после того, как Марша полностью поправится.

Ее все еще кормили через трубочку, и каждый раз, когда Грифф видел это, в нем вновь вскипала ярость. Он предполагал, что Родарт поднялся в пентхаус Марши сразу же после их встречи в гараже. Ожидая клиента, она открыла ему дверь. Он хотел получить от нее информацию о Гриффе, а когда она ничего не сказала — потому что ничего не знала, — попытался выбить сведения силой.

С точки зрения Родарта, это была неудача, потому что он по-прежнему ничего не знал о планах Гриффа. Но он явно получил удовольствие, запугав и изуродовав красивую женщину, знакомую Гриффа. Причем зная, что может сделать это безнаказанно — из-за ее профессии. Родарт был подонком, садистом, которому нравится причинять боль. Его единственный мотив — это удовлетворение своей низменной страсти.

Грифф не мог думать об этом, не испытывая ярости. Во время одного из своих визитов в больницу он вновь заговорил о том, чтобы сообщить о Родарте в полицию, но страх и боль, заполнившие глаза Марши, убедили его, что этого делать не стоит.

— Полиция ничего не узнает, но ему это не сойдет с рук, — сказал он ей. — Обещаю.

После нападения на Маршу Родарт больше не появлялся. Грифф знал, где его найти, но не торопился заняться поисками. Родарту понравилось бы, если бы Грифф ворвался, круша двери и угрожая расправой. Вне всякого сомнения, именно такую безрассудную реакцию он надеялся спровоцировать.

Он не доставит Родарту удовольствия снова засунуть его в тюрьму, и, кроме того, он не хотел подвергать Маршу еще большей опасности. Поэтому пока он уступал ее безмолвным мольбам и не спешил с возмездием.

Сегодня мысли о Родарте заслонил звонок Лауры Спикмен. В течение двух недель он мысленно готовился к этому моменту и был немного удивлен своим волнением. Чтобы чем-то занять себя до назначенного времени и отвлечься, он совершил пятимильную пробежку, а затем позанимался со штангой в спортзале. Он не ставил себе целью накачать такие же мышцы, как в период спортивной карьеры — он хотел оставаться подтянутым и сильным, как теперь.

За силовой тренировкой последовал заплыв в бассейне. Но затем он подумал, что чрезмерное напряжение может сказаться на сексуальных возможностях, и тут же вылез из бассейна.

Он почистил зубы зубной нитью, а затем щеткой. Подстриг ногти. Надел новый спортивный пиджак от Армани. В двенадцать тридцать он вышел из квартиры. В двенадцать тридцать семь он прибыл по указанному адресу. Оставалось убить двадцать три минуты.

Дом находился в престижном районе с системой безопасности, предупреждавшей жителей о подозрительных людях, болтающихся поблизости. Он подумал, что лучше подождать в машине, припарковав ее на улице, обсаженной деревьями, где он не так бросался бы в глаза.

Но вместо этого он повернул в узкий переулок и подъехал к дому сзади, где располагалась крытая парковка и аккуратный двор в тени двух древних сикомор. От соседей с обеих сторон участок был отделен забором.

В этом старом районе люди покупали дома, чтобы либо сровнять их с землей, а на ценных участках построить новые, либо полностью реставрировать их. Грифф подумал, что это один из перестроенных домов — по всей видимости, бывший гараж был превращен в комнату. Но все было сделано добротно, и дом сохранил свою индивидуальность и очарование.

Грифф купил красную «Хонду» у Уайта Тернера. Конечно, это не та машина, которую ему хотелось бы иметь, но с ней не было никаких проблем, и он подумал, что выложить наличные за бросающуюся в глаза новую машину — после того, как он раскошелился на двухэтажную квартиру, — значило дразнить своего инспектора по надзору, налоговую службу и ФБР. Даже адвокат с подозрением посмотрел на него, когда Грифф спросил, сколько он хочет за машину, а затем отсчитал нужное количество стодолларовых банкнот. Тернер не стал спрашивать, откуда у него наличные. Сам Грифф тоже ничего не объяснял.

Теперь он не стал глушить мотор «Хонды», чтобы кондиционер продолжал работать. Он барабанил пальцами по рулю и вполголоса подпевал мелодии в стиле кантри, доносившейся из радиоприемника. Этот певец пел национальный гимн перед одной из домашних игр «Ковбоев», а затем по приглашению владельца клуба смотрел все четыре периода со скамейки запасных.

После легкой победы над «Тампа Бэй» он попросил у Гриффа автограф. Этот парень был восходящей звездой. Он получил несколько наград «Грэмми», но смущался, запинался, заикался и с благоговением смотрел на Гриффа, протягивая ему программку и ручку.

Сегодня этот певец не удосужился бы помочиться на Гриффа, если бы тот горел.

Сквозь музыку и собственное мурлыканье он услышал, как подъехала ее машина. Он заглушил «Хонду», набрал полную грудь воздуха и вышел.

Он прошел по подъездной дорожке вдоль западной стороны дома и оказался позади Лауры на маленьком крыльце, когда она отпирала входную дверь. Почувствовав его присутствие, Лаура обернулась и испуганно вздрогнула.

— О!

— Привет.

— Я не видела, что вы уже здесь.

— Я припарковался вон там.

— О, — повторила Лаура, затем поспешно отперла входную дверь и первой вошла в дом. Он закрыла дверь, едва он переступил порог. Небольшая прихожая вела в гостиную. Широкие окна были закрыты решетчатыми ставнями, и в комнате сохранялся полумрак. Она была почти квадратной, с маленьким камином в центре одной из стен, полом из древесины лиственных пород и стандартным набором мебели.

Лаура сбросила с плеча ремень сумочки и прижала ее к груди, как будто боясь, что Грифф может вырвать ее.

— Я думала, что приду первой.

— Я живу неподалеку.

— Понятно.

— Пару миль. Я добрался быстрее, чем рассчитывал.

— Долго ждали?

— Не очень. Вы не опоздали. Как раз вовремя.

Пока длился этот отрывистый разговор, Лаура отрегулировала термостат на стене. Из вентиляционных отверстий пошел прохладный воздух. Грифф облегченно вздохнул. Он начал потеть. Ему хотелось снять спортивный пиджак, но он боялся, что она воспримет это как намек. Он понятия не имел, как все это будет проходить, и поэтому решил, что станет подчиняться ей, даже если для этого придется немного вспотеть.

На ней был деловой костюм. Черного цвета, но из легкой летней ткани. Наверное, хлопок, подумал он. Юбка доходила до колен, жакет плотно обхватывал талию. Под жакетом был бледно-розовый топик, складками собранный на груди и выглядевший довольно мягким. Немного драгоценностей, как и раньше. Черные босоножки на высоких каблуках. Ногти на ногах были покрыты перламутровым лаком цвета слоновой кости.

Все это он заметил, когда поднимался вслед за ней на крыльцо. Теперь он не осмеливался разглядывать ее, потому что она напоминала натянутую струну, максимально собранная и деловая. На лбу у нее словно красовалась надпись «НЕ ТРОГАТЬ».

— Здесь есть журналы, — она указала на шкаф в углу. — И телевизор с… с видео. — Они одновременно посмотрели на шкаф, а затем друг на друга.

— Понятно, — сказал он.

— Дайте мне несколько минут. Потом, когда будете готовы, найдете меня в спальне.

С этими словами она пересекла гостиную, вошла в комнату, находившуюся в дальнем конце, и закрыла за собой дверь.

Теперь, по крайней мере, он понял, как все это будет происходить. Как у дикобразов.

Он снял спортивный пиджак, сложил его и бросил на спинку стула. Потом подошел к шкафу и открыл дверцы. Там был настоящий клад порнографии. Он просмотрел стопку журналов. Все, что угодно. На любой вкус. И такая же подборка видеокассет.

Интересно, кто все это здесь собрал, подумал он. Фостер? Она? Почему-то у него не получалось представить, как они приходят в видеосалон порнографических фильмов и читают названия, подыскивая то, что его заведет: «Как ты думаешь, дорогая, что он любит? «Близняшек» или «Еврокуколку»?»

Может, они поручили это Мануэло? Один из журналов был на испанском. Может, Мануэло любит порно. Может, это объясняет его невыразительную улыбку.

Грифф понял, что означают его размышления: он тянул время.

Он прошел на кухню в задней части дома. В холодильнике стояли бутылки с водой и упаковка диетической колы. Он взял бутылку воды, скрутил крышку и отпил немного по дороге в гараж, который был превращен в солярий, хотя через закрытые жалюзи внутрь проникало не так уж много света. Дом был наглухо запечатан, как и миссис Спикмен.

Грифф вернулся в гостиную и сел на диван лицом к шкафу. Затем он снял туфли, пошевелил пальцами и попытался убедить себя, что он спокоен и расслаблен. Он вновь перебрал журналы, но снимки на глянцевых обложках никак на него не подействовали. Решив, что собственное воображение лучше, он отложил журналы, вытащил подол рубашки и расстегнул джинсы.

Откинувшись на диванные подушки, он закрыл глаза и стал вспоминать вечер, который он провел с Маршей. Но эротические сцены постоянно заслонялись образами Марши на больничной койке, как будто вынесенной с поля боя.

Черт!

Чтобы не потерять уже достигнутого, он вспоминал, о чем еще можно подумать, чтобы поддерживать возбуждение. Что не так давно будило его фантазию или хотя бы вызывало любопытство? Мысленные поиски заняли несколько секунд, но это было то, что надо.

Он мгновенно возбудился.

А когда ему удалось полностью сосредоточиться на этом…

Он постучал в закрытую дверь.

— Можете войти.

Он открыл дверь и шагнул в спальню. Она была хорошо обставлена, хотя потом он не мог вспомнить ни единого предмета, кроме светлой простыни, укрывавшей Лауру до пояса. Она лежала на спине, подложив под голову подушку и скрестив руки на животе. Она не сняла розовый топик, а у нее на плече он заметил серебристую бретельку бюстгальтера.

А под простыней?

Жакет и юбка были сложены на стуле. Босоножки стояли рядом с кроватью.

А трусики? Он их не видел. Сняла или нет?

В любом случае он был рад, что послушался интуиции и не снял одежду. Очевидно, раздевание не входило в программу.

Однако его джинсы были расстегнуты — по необходимости. Взгляд Лауры в этом направлении был так мимолетен, что он подумал, успела ли она что-нибудь увидеть, прежде чем устремила глаза в потолок.

Грифф подошел к краю кровати и отвернулся. Ни он, ни она не произнесли ни слова. Он снял джинсы, но остался в трусах. На всякий случай он осторожно пощупал себя через трусы и почувствовал, как увлажнилась ткань. Не поворачиваясь лицом к Лауре, он приподнял простыню и лег, а затем натянул простыню себе на ноги, хоть это и выглядело нелепо.

Секунд тридцать он лежал на спине и смотрел в потолок. Так пропадет всякое настроение. Не говоря уже об опасности, которой подвергается его способность сделать ребенка.

Он повернулся на бок лицом к ней. Она не заговорила и даже не моргнула. Только раздвинула ноги. Внешняя часть бедра Лауры скользнула по его бедру. Этого легкого прикосновения оказалось достаточно.

Он перевернулся, расположился между ее ног и спустил трусы. Она подняла колени, не то чтобы очень соблазнительно, но, по крайней мере, они приняли позу, пригодную для полового сношения. Он прикоснулся там, где должен был.

Сердце у него гулко забилось. Трусиков не было. Только… она.

Она повернула голову и закрыла глаза.

Это разозлило его. С самого начала было понятно, что будет неловко. Даже трудно. Но она ничего не делала, чтобы помочь ему. Чем занималась она, когда он перебирал в голове грязные мысли, чтобы возбудиться? Очевидно, ничем. Слово «мастурбация» ей явно незнакомо, но могла же она, по крайней мере, сделать хоть что-то, чтобы быть более податливой? Если не ради него, то хотя бы ради себя? Немного приподнять бедра? Подвинуться вперед или назад? Своей рукой направить его? Хоть что-нибудь?

Единственное, что она сделала, — отвернулась.

Чем больше он думал об этом, тем больше злился. Это была ее идея, а не его. Все это устроила она, а не он. Она не хочет сказать и пары слов? Ладно. Он вовсе не обязан с ней разговаривать.

Она хочет заниматься этим одетой? Он не против.

Никаких ласк? Она желает отвернуться, как будто готовится принести жертву или что-то в этом роде? Пусть приспосабливается, как хочет.

Она хочет лежать одеревеневшей и безмолвной, как доска? Хорошо.

Но не все было так уж хорошо, потому что скоро он понял, что не сможет войти в нее, не причинив боли, а одна мысль, что ей будет больно…

— Давай.

Он подчинился.

После этого биология и примитивный инстинкт сделали свое дело. Сопротивление побуждало его усиливать нажим, проникая все глубже. Он закрыл глаза, потому что не мог видеть ее гримасу. Все равно именно так он себе это и представлял. Он пытался выкинуть из головы все мысли, кроме мыслей о деньгах, которые ему заплатят.

Вот так, думай о деньгах. Не думай о ней. Не думай о том, что ты чувствуешь и как приятно… Черт! Не думай об удовольствии. Не думай… о черт…

Он со стоном разрядился, а затем, забыв правила, упал на нее. Переводя дыхание, он уткнулся лицом в подушку рядом с ее головой, и завитки ее волос касались его щеки.

Она не пошевелилась, когда он приподнялся и вышел из нее. Она продолжала лежать, отвернув лицо к стене и закрыв глаза; между ее бровей пролегла вертикальная складка. Он встал с кровати, натянул трусы и надел джинсы. Застегнув пуговицы и ремень, он оглянулся через плечо. Она опустила колени. Простыня была вновь натянута до талии. Она лежала, прикрыв рукой глаза.

— С вами все в порядке?

В ответ она лишь кивнула.

Он стоял, чувствуя себя виноватым, хотя и не понимал почему. Он вспомнил, что такое же чувство у него было тогда, когда Элли застала его за тем, что он вытаскивает десятидолларовую банкноту из ее кошелька, а потом настояла, чтобы он взял ее. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но затем передумал и наконец произнес:

— Послушайте, вы сказали мне…

— Я в порядке, мистер Буркетт. — Она опустила руку и открыла глаза, но не смотрела в его сторону. — Шансы забеременеть повысятся, если я полежу полчаса. Вот и все.

— А. Так вы в порядке?

— Да.

Она не поблагодарила его. И, черт возьми, было бы неуместно благодарить ее.

Она надевала жакет, входя в гостиную. Увидев его сидящим на диване, она остановилась, удивленная тем, что он еще здесь. Судя по выражению ее лица, она была совсем не рада этому обстоятельству. Сунув руку в рукав, она с трудом натянула жакет.

— Почему вы до сих пор не ушли?

— Я… — Он встал.

— Вы должны были уйти.

— Я…

— Вы не должны были ждать, мистер Буркетт. — Звук ее голоса напоминал треск рвущейся ткани. Она либо очень злилась, либо была на грани истерики. Он не мог определить, что именно, но это были самые сильные чувства, которые она проявила в его присутствии. Ее щеки пылали. Образ спокойной, холодной и сдержанной хозяйки поместья был готов рассыпаться в прах. — Почему вы не ушли?

— Ваша машина загородила дорогу, — сказал он.

Ее напряженная спина мгновенно обмякла. Она медленно выдохнула, коснулась лба кончиками пальцев, а затем прижала тыльную сторону ладони к пылающим щекам; у нее был смущенный вид.

— О!

— Я мог бы сам отогнать ее в сторону, но ключи у вас, — он указал на ее сумочку.

— Конечно, — она опустила взгляд на сумочку, висевшую на плече, а затем, вновь превратившись в полностью владеющую собой деловую женщину, сказала: — Прошу прощения, что задержала вас.

— Никаких проблем.

— Вы могли бы сказать мне.

— Если нужно, чтобы вы полежали после… вы понимаете… Мне нетрудно немного подождать. Главное, чтобы вы забеременели.

Она кивнула и посмотрела на часы:

— Я должна идти, чтобы не опоздать на совещание. Вы не выключите термостат?

— Конечно.

— А потом просто закройте за собой дверь. Она захлопнется. Я с вами свяжусь.

Ее спешка раздражала его. Грифф встал.

— Я задавал себе вопрос, почему вы на все это согласились, миссис Спикмен?

Уже на полпути к двери она остановилась, повернулась и посмотрела на него.

— Вы знаете почему, мистер Буркетт. Я хочу ребенка.

— Но это? — он похлопал себя по ширинке, а затем вытянул руку, указывая ей между ног. Этот жест заставил ее вздрогнуть. Кровь снова прилила к ее щекам. Он приблизился к ней, остановившись в двух шагах. — После нашей встречи втроем я почти смог понять вашего мужа.

— Ваше понимание не имеет значения. И в нем нет необходимости.

— Ладно. Скажем, я хотел понять вас ради собственного душевного спокойствия. Ваш муж чудак, или даже совсем чокнутый, но если взглянуть на ребенка и наследника с его точки зрения, с точки зрения богатого мужчины, мне все это вроде понятно. Вроде, — он покачал головой и недоуменно поморщился. — Но вы… я никак не мог понять.

— Вот и не пытайтесь.

Он приблизился к ней еще на один шаг, намеренно заставляя ее испытывать неудобство, потому что в спальне она заставила его чувствовать себя дикарем, насилующим деревенскую девушку.

— Я спрашивал себя, почему вы согласились делать ребенка таким способом? — Он продолжал смотреть ей в глаза и тихо прибавил: — А теперь я знаю.

— Теперь? — холодно спросила она.

— Теперь, когда я узнал, почему ваш муж в инвалидном кресле.

У меня получится, убеждала себя Лаура, входя в комнату для совещаний. Все уже собрались.

— Простите, я опоздала, — она села во главе стола.

— Мы не скажем Фостеру, — пошутил один из руководителей подразделений.

— Спасибо. Мы все знаем, что пунктуальность — это его религия.

— Ленч затянулся? — поддел кто-то из присутствующих.

Ее рука застыла на мгновение по пути к графину с водой.

— Нет, просто одно дело потребовало больше времени, чем я предполагала.

Дело оказалось не таким уж долгим. Больше времени потребовалось для того, чтобы прийти в себя. Она удивлялась, как женщины, встречающиеся с любовниками посреди дня, умудряются сохранять самообладание. Она была уверена, что по возвращении в офис ее помощница Кей с осуждением посмотрит на нее и скажет: «Вы только что занимались сексом».

Но, по всей вероятности, по ней нельзя было определить, как она провела обеденный перерыв. Кей вела себя с ней точно так же, как всегда, не забыв напомнить о совещании и передав стопку телефонных сообщений, рассортированных в порядке важности.

Для всех это был обычный понедельник. Для Фостера — день огромной важности. А для нее день большой неопределенности. Фостер проведет весь день дома. Она не может себе позволить такой роскоши. Ей необходимо присутствовать на этом совещании с руководством компании, меньше чем через час после того, как она занималась сексом с незнакомым человеком.

Конечно, это было сделано только ради продолжения рода, конечно, с благословения мужа, и, конечно, ради их общего будущего она сможет пройти через это еще раз, пока не получит результата. Она сделает это.

Она глотнула воды из стакана и улыбнулась сидящим за столом.

— Кто первый?

— Я, — отозвался мужчина, руководивший подразделением обработки багажа. — К сожалению, у нас инцидент в Остине. Фостеру это не понравится.

Фостер по-прежнему официально руководил компанией, но в последнее время она все чаще присутствовала вместо него на некоторых совещаниях руководства. Ежедневная поездка в офис, несмотря на свою непродолжительность и на помощь Мануэло, была слишком утомительной для Спикмена. Поэтому Фостер ограничил свое присутствие в офисе двумя днями в неделю. В другие дни, когда собирались главы подразделений, на совещании председательствовала Лаура, а вечером давала ему подробный отчет обо всем, что они обсуждали.

За несколько лет она проделала путь от стюардессы, которая спрашивала у пассажиров: «Чай или кофе?», — до дублера главы компании. Когда Фостер взял ее на место Хейзел Купер, переход на руководящую должность прошел гладко. Она готовила себя к такой работе на протяжении нескольких лет. Именно к этому она стремилась, и, когда ей выпал шанс, она была уверена, что справится с трудностями.

Но к резко расширившемуся кругу обязанностей неожиданно добавился уход за мужем-инвалидом, а также исполнение части его функций по управлению корпорацией. С таким объемом работы справиться оказалось трудно. До этого момента Лаура старалась не делегировать своих полномочий. Теперь у нее просто не осталось выбора. Мелкие, повседневные дела, с которыми она всегда справлялась самостоятельно, пришлось поручать подчиненным.

Но даже в таких условиях большую часть работы она делала сама. Не могла она поручить кому-то другому и то, что делала для Фостера. С этими обязанностями справлялась только она, потому что он требовал, чтобы они выполнялись в строго установленном порядке и строго определенным образом, так как делал бы это он сам. Его стремление к совершенству отнимало у нее много времени.

Но каким бы трудным и плотным ни был ее график, она не сдавалась. Она по опыту знала, что стоит только засомневаться в своих способностях — и все пойдет насмарку. Она успевала все, что нужно, и намерена была делать это и впредь.

Однако у нее появились опасения, что материнство нарушит это равновесие, которое она так тщательно выстроила и поддерживала. Разве сможет она полностью посвятить себя ребенку, чего ей очень хотелось, не отвлекаясь от роли жены, главы подразделения и заместителя генерального директора? Перспектива появления еще одной обязанности беспокоила ее. Но если — когда — придет время, она не отступит.

Однако теперь ее внимания требовали другие проблемы, одной из которых была обработка багажа.

— Что за инцидент? — спросила она.

— Хуже не придумаешь. Кража чемоданов.

— Вы правы. Фостеру это не понравится. Подробности?

Объяснение было длинным, эмоциональным и вызвало оживленную дискуссию за столом. Лаура попыталась сосредоточиться на обсуждаемом вопросе, но мысли разбегались. Она потеряла способность к концентрации. Это качество осталось там, в маленьком аккуратном домике на Виндзор-стрит, вместе с гордостью.

Я спрашивал себя, почему вы согласились делать ребенка таким способом?

— Лаура?

Она заставила себя переключиться на работу. Все смотрели на нее, а она даже не могла сказать, сколько раз к ней обращались, прежде чем она услышала.

— Прошу прощения. Я на секунду отвлеклась.

Вопрос повторили. Лаура ответила. Совещание продолжилось. Она не могла полностью включиться в разговор, но следила за тем, чтобы ее не застигли врасплох. При первой же возможности отложить обсуждение она воспользовалась ею.

— Остальное решим на следующем совещании, хорошо? У меня сегодня еще уйма дел.

Все вышли, не выразив удивления по поводу ее рассеянности или внезапного перерыва. Джо Макдональд остановился на полпути к двери.

— Тяжелый день?

— Тяжелее обычного.

— Возможно, это тебя приободрит. — Он вытащил из-за спины большой белый конверт и торжественно положил его на стол. — Оба-на!

— Что это?

— Твой ребенок.

— Мой… что?

- Ну… — Очевидно, он не ожидал, что его слова вызовут у нее шок. — То есть я хотел сказать, это то, чего ты так ждала. Посмотри.

Оправившись от потрясения, она вскрыла конверт, и его содержимое выскользнуло на стол. Это был рисунок размером одиннадцать на четырнадцать дюймов — авиалайнер компании «Сансаут» с новой яркой эмблемой на фюзеляже.

— О боже! — воскликнула Лаура. — Это великолепно, Джо! Просто великолепно!

— Я знал, что тебе понравится. — Он с улыбкой положил руки в карманы брюк.

— Понравится? — переспросила она, не в силах скрыть волнения. — Я люблю его. — Она провела пальцем по рисунку и вслух прочла надпись на самолете: — «Сансаут селект».

— Я же говорил, это твой ребенок, — просиял Джо.

10

Джо ушел, и Лаура решила воспользоваться тем, что в комнате для совещаний больше никого не осталось. Она продолжала сидеть в высоком кожаном кресле во главе стола — том самом, в котором сидел Фостер, когда она впервые увидела его, — и еще раз взглянула на красочное изображение изящного лайнера.

«Сансаут селект» — эту идею она продвигала больше года. Это было новое направление, ориентированное на оказание дополнительных услуг для пассажиров бизнес-класса, и она надеялась осуществить свою идею до того, как конкуренты придумают нечто подобное. Компания «Сансаут» должна быть первопроходцем, а не подражателем.

Похоже, Джо удивился, когда узнал, что Фостер еще не видел новой программы. Лаура работала над ней несколько месяцев, и, когда она была закончена, Джо предположил, что Лаура отнесет ее прямо Фостеру.

— Нет, — ответила она. — Я хочу, чтобы «Сансаут селект» стал сюрпризом. Нужно представить Фостеру полный пакет документов.

— Ты решила как следует подготовиться.

— Точно. Я жду анализа рынка и прогноза цен. Когда они будут готовы и я их изучу, то выложу весь план перед Фостером.

Это было нарушением традиции. Раньше они с Фостером всегда работали в паре. Очень редко один из них что-то предпринимал, не поставив в известность другого. Конечно, она хотела удивить его тщательно проработанным предложением, но, кроме того, она хотела безраздельно завладеть его вниманием, какого не случалось последние несколько месяцев. Он был поглощен поисками подходящего мужчины, который мог бы стать отцом для их ребенка.

Он думал и говорил только об этом. Любой разговор содержал как минимум одно упоминание о ребенке и о его зачатии. Эта тема стала главной в их жизни. Лаура знала, что если забеременеет, то Фостер превратится в специалиста по наблюдению за беременностью, диетолога и тренера. Он часами будет изучать и запоминать все, что связано с беременностью. Вне всякого сомнения, он будет ежедневно следить за развитием ребенка.

Однажды в «Business Week» приводилось его высказывание, что своим успехом авиакомпания в значительной степени обязана его навязчивому неврозу. Интервьюер принял это за шутку. Но Фостер не шутил.

Этот диагноз ему поставили в подростковом возрасте, хотя симптомы заболевания проявлялись еще в раннем детстве. Родители думали, что обстоятельность сына является следствием его блестящего ума, потому-то и считали, что беспокоиться не о чем. Но когда это стало препятствием в обычной жизни, они обратились за помощью к психиатру.

Фостеру прописали лекарства, чтобы держать невроз под контролем. Однако они не возымели нужного действия, и его навязчивое состояние стало причиной фанатичного внимания к деталям, а значит, и фантастического успеха «Сансаут».

Если погодные условия были удовлетворительными, задержка вылета или посадки считались в «Сансаут» неприемлемыми.

В каждом пакетике с арахисом содержалось одно и то же число орешков. Если одного не хватало, значит, клиента обманывают. Один лишний — это трата денег авиакомпании.

Бортпроводники и пилоты не имели права самостоятельно вносить изменения в свою форменную одежду — не разрешались даже другие запонки или тон колготок.

Если бы не харизма Фостера, его навязчивое внимание к мелочам могло бы спровоцировать бунт среди подчиненных. Но он был обезоруживающе мил, и ему многое прощали. Его даже по-доброму поддразнивали. На это смотрели как на милое чудачество. И никто, даже самые строгие критики, не могли отрицать его успеха.

Но у Лауры был совсем иной взгляд на навязчивый невроз Фостера, потому что она имела с ним дело каждый день. Она прикрывала мужа, чтобы его состояние не было так заметно коллегам. Только она знала, до какой степени болезнь влияет на его жизнь. И с каждым днем это влияние усиливалось. Она любила Фостера и поэтому принимала и терпела все его особенности. Но раньше это давалось ей легче. До того.

Лаура встала и подошла к окну, растирая руки, чтобы избавиться от озноба, вызванного холодной струей воздуха из кондиционера. Она повернула рукоятку жалюзи и через образовавшиеся щелочки стала смотреть на несущиеся по автостраде автомобили. Самолет «Сансаут», только что оторвавшийся от земли, направлялся на запад. Рейс 3:45 на Денвер, автоматически отметила она.

Лаура наблюдала, как лайнер набирает высоту и луч солнца отражается от его фюзеляжа, такой яркий, что на него было больно смотреть. Лаура отвела взгляд и поняла, что это не солнце — глаза щипало от нахлынувших слез. Прижавшись лбом к оконной раме, она крепко зажмурилась, так что выступили слезы, и прошептала:

— Я хочу вернуться назад.

Фостер ждал целый год после смерти Элейн, прежде чем пригласить Лауру на свидание. Сначала Лаура неправильно поняла его, решив, что он приглашает ее на торжественный прием, руководствуясь какими-то деловыми соображениями. Но когда несколько десятков белых роз были доставлены в ее квартиру перед тем, как он заехал за ней, Лаура стала подозревать, что за деловым приглашением скрывается нечто иное. Естественно, от этой мысли внутри у нее все запело.

К концу вечера уже не оставалось сомнений, что это настоящее свидание. Вряд ли любого другого руководителя подразделения компании — скажем, финансового директора — Фостер стал бы брать за руки и целовать в щеку на прощание.

Они виделись все чаще. Это были обеды вдвоем после работы, прогулки по озеру по воскресеньям и ужины субботними вечерами, которые она готовила сама. Она присутствовала на всех играх в поло, в которых он участвовал, а он не стеснялся целовать ее на глазах товарищей по команде после победы. Она регулярно сопровождала его на частных обедах и публичных мероприятиях. Она отказалась от всех других встреч с мужчинами, даже с партнером по теннису, который стал шутить по поводу ее нового кавалера.

Этот легкомысленный ярлык никак не вязался с Фостером Спикменом, но в нерабочее время он вел себя именно так. Чем больше времени они проводили вместе, тем менее целомудренными становились их объятия. Она стала много думать о нем, вспоминая его улыбку, глаза, манеры. Она вдруг поняла, что мечтает о нем, как не мечтала ни об одном мужчине, даже когда была девчонкой.

Она всегда вела активную жизнь. У нее было много приятелей и даже любовников, чтобы не сомневаться в своей привлекательности, хотя и не настолько много, чтобы она стеснялась их числа. Однако среди этих отношений не было ничего выдающегося — ни трагических разрывов, ни намечавшихся помолвок. Потому что все романтические связи, которые у нее были, от первого поцелуя в автомобиле до последнего мужчины, с которым она провела ночь, имели ограничения. Они не должны были мешать ее амбициям.

И теперь, думая о Фостере, она оказалась перед сложным выбором. Их профессиональные отношения мешали им сблизиться.

Однажды вечером, когда они уютно устроились на диване в ее квартире и смотрели какой-то фильм, он вдруг взял пульт и выключил телевизор.

— Спасибо, — сказала она. — Мне тоже было трудно сосредоточиться.

— Я любил Элейн всем сердцем, Лаура.

— Да, я знаю. — Она поняла серьезность предстоящего разговора, выпрямилась и посмотрела ему в лицо.

— Если бы она была жива, я бы любил ее вечно.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Я храню память о ней и о годах, что мы были вместе.

Все эти признания не удивили Лауру. Она видела их вместе на многочисленных мероприятиях после того первого приема у них дома. Было видно, как сильно они любят друг друга. После смерти Элейн Фостер в память о ней основал фонд, собиравший деньги на исследования методов лечения лейкемии. Он был не просто спонсором, но также активным пропагандистом и сборщиком пожертвований. Элейн и после смерти оставалась важной частью его жизни.

— Но Элейн больше нет, — он погладил Лауру по щеке. — А ты здесь. И я тебя люблю.

Эту ночь он провел с ней. После этого большинство ночей они были вместе. На работе тем не менее они вели себя как обычно, исполняя каждый свои обязанности, поддерживая деловой характер отношений и обращаясь друг к другу точно так же, как к другим коллегам. Они не сомневались, что для окружающих их личные отношения остаются тайной, но вскоре Лаура узнала, что они обманывали только себя. Все всё знали.

Однажды утром она без предупреждения вошла к нему в кабинет и положила на стол конверт.

— Что это?

— Заявление об увольнении.

— Мы тебе мало платим? — Он силился сдержать улыбку. — У тебя есть лучшее предложение?

Она села в кресло напротив его стола.

— Фостер, последние четыре месяца были самыми счастливыми в моей жизни. И самыми несчастливыми.

— Надеюсь, счастливые моменты связаны со мной.

— Ты знаешь, как я счастлива с тобой, — она нежно посмотрела на него. — Но необходимость прятаться делает все это…

— Постыдным?

— Да. И низким. Я сплю с боссом. Как деловой женщине мне не нравится, как это меня характеризует. Мне не нравится, как это воспринимают коллеги. Я не хочу отказываться от своей профессии. Я упорно трудилась, чтобы этого добиться. Ты же знаешь, как я люблю свою работу. Но я не могу отказаться от тебя, — ее голос стал хриплым от переполнявших ее чувств. — Если выбирать одно из двух, то тебя я люблю больше, чем свою работу. Поэтому… — она указала на лежащий на столе конверт, — я должна уйти из «Сансаут».

Он взял конверт и принялся вертеть его в руках, как будто размышляя, что там внутри.

— Или, — сказал он, — ты можешь выйти за меня замуж.

Элейн Спикмен создала прецедент, работая в совете директоров, и поэтому никто не протестовал против семейной пары руководителей. Когда Фостер и Лаура объявили о своих планах остальным членам совета директоров, предметом обсуждения стала лишь дата бракосочетания и вопрос, полетят ли они в свадебное путешествие самолетом «Сансаут».

Разговоры о том, что Лаура вышла за Фостера из-за денег или по другой корыстной причине, если и велись, то не достигали ее ушей. Но даже если бы она знала о подобных сплетнях, то не стала бы обращать на них внимания. Некоторые считали ее замужество историей о Золушке — намеки на это содержались и в газетной статье, — но она знала, что выходит за Фостера только потому, что любит его всей душой. Ее не могли задеть никакие предположения недоброжелателей.

Их брак широко освещался в прессе, хотя и без фотографий. Сама свадьба была закрытой — на церемонию в церкви и торжественный обед пригласили только самых близких друзей.

Сначала Фостер намеревался переехать из фамильного особняка, но Лаура понимала, какая это огромная жертва для него. Он очень любил свой дом и благодарно обнял ее, когда она сказала, что ей тоже нравится этот дом и что именно здесь они будут жить и строить совместную жизнь.

Она переехала в особняк, оставив в нем все почти так же, как было при Элейн. Как и богатство, Элейн была еще одной частью Фостера. Лаура не считала память об умершей жене угрозой для себя и не испытывала преклонения перед его богатством.

Фостер был бы рад, если бы к моменту возвращения из свадебного путешествия на Фиджи она оказалась беременной. Но Лаура возразила, и тогда он пошутил насчет ее биологических часов.

— Мне тридцать один! — воскликнула она.

— Но я слышу, как они тикают, — сказал он, прижав ухо к ее животу.

Она все же упросила его позволить ей немного побыть новобрачной, прежде чем становиться матерью. Это решение впоследствии казалось ей ужасно эгоистичным, и она не раз пожалела о своих словах.

В первый год их брака они были заняты развитием авиакомпании и наслаждались покоем семейной жизни. Хотя вскоре Лаура поняла, что понятие «покой» не знакомо ее мужу. Этот человек никогда не отдыхал. Чем больше было у него дел, тем больше он успевал. Он был неутомим — напоминал ей какой-то генератор энергии. Он заражал окружающих своим энтузиазмом и бесконечным оптимизмом. Лаура наслаждалась безумным вихрем их жизни.

Фостер использовал средства массовой информации в своих целях, регулярно поставляя им любопытные факты о «Сансаут», даже если сообщить было особенно нечего, поэтому авиакомпания постоянно была на виду. Его имя и имя Лауры часто появлялось в разделах газет, посвященных бизнесу.

Они даже попали на обложку национального журнала — снимок запечатлел их во время парной партии в теннис против президента и первой леди. Программа телевизионных новостей «20/20» посвятила им сюжет, назвав их командой, возродившей разорившуюся авиалинию, несмотря на неутешительные прогнозы скептиков. Лаура также появилась в передаче «Доброе утро, Америка» с рассказом о фонде имени Элейн Спикмен и исследованиях, которые он финансировал.

Журналисты, сначала называвшие ее охотницей за деньгами, стали превозносить ее ум, деловую хватку, безупречный вкус и скромное очарование. Фостер и Лаура стали любимцами местной светской хроники; на фотографиях они присутствовали в качестве хозяев, гостей или спонсоров разнообразных мероприятий.

Покидая одно из таких мероприятий, они приняли решение, навсегда изменившее их жизнь.

Это был вечер четверга. Они присутствовали на обеде в честь выхода на пенсию одного из известных жителей Далласа. Отель, где устраивался обед, и особняк Спикмена разделяли три мили городских улиц.

Когда служащий парковки подогнал машину Спикмена, Лаура обогнула ее и направилась к дверце водителя.

— Ты поднимал тосты в его честь чаще, чем я.

— Я могу управлять машиной.

— Зачем рисковать?

Она села за руль. Он устроился на пассажирском сиденье. Они обсуждали расписание дел на следующий день. Она напомнила ему о совещании, назначенном на завтра после обеда.

— У меня был тяжелый день, — заметил он. — Давай изменим его окончание к лучшему.

Но все изменилось раньше.

Водитель грузовика, доставлявшего продукты на дом, проехал на красный свет, и эта ошибка стоила ему жизни. Он не пристегнул ремень безопасности и вылетел из кабины через лобовое стекло.

В противном случае его пришлось бы вырезать из груды металла, образовавшейся в результате столкновения — как Фостера. Кабина грузовика врезалась в седан Спикмена со стороны пассажира. Спасателям понадобилось четыре часа, чтобы достать Фостера из груды обломков.

Лаура потеряла сознание от удара. Она пришла в себя в машине «Скорой помощи», и ее первая мысль была о муже. С ней случилась истерика.

— Мы ничего не знаем о вашем муже, — сказали врачи.

Прошло несколько мучительных часов, прежде чем ей сообщили, что он жив, но находится в критическом состоянии. Позже она узнала, что ему сделали экстренную операцию, чтобы остановить внутреннее кровотечение, угрожавшее жизни. Она отделалась только сотрясением мозга, сломанной рукой, несколькими царапинами и синяками, поэтому ее в конце концов пустили в палату интенсивной терапии, где он боролся за жизнь. Специалисты приходили и уходили. Совещались приглушенными голосами. Никто из них не излучал оптимизма.

Шли дни. Фостер с боем вырывал для себя каждый день. Лаура дежурила у его постели, где графики температуры и писк мониторов свидетельствовали о его необыкновенной воли к жизни.

Он перенес шесть операций. С самого начала она поняла: ортопеды знают, что он никогда не будет ходить, — но они оперировали, уверяя ее, что надежда есть. Они спицами и винтами скрепляли кости, которые никогда не будут двигаться, если кто-то не передвинет их за него. Они резали кровеносные сосуды, чтобы улучшить кровоснабжение. Фостер перенес вторую операцию на брюшной полости, чтобы устранить разрыв прямой кишки, который не обнаружили во время первой операции.

Лишь через несколько недель после аварии им сообщили всю правду о его состоянии и прогнозах. Он принял это известие с удивительным самообладанием, мужеством и спокойствием.

Когда они оставались одни, он брал руку Лауры в свои ладони и убеждал ее, что все будет хорошо. Он смотрел на нее с нескрываемой любовью и все время благодарил бога, что она пережила аварию без серьезных травм.

Он никогда даже не намекал на ее вину. Но в тот день, глядя на него сквозь пелену слез, она произнесла то, что — она это знала — тысячу раз приходило ему на ум, точно так же, как и ей: «Я должна была дозволить тебе сесть за руль».

Два года спустя, устремив невидящий взгляд в окно комнаты для совещаний компании «Сансаут», она все еще мучительно переживала принятое в тот вечер решение самой сесть за руль. Может, Фостер ехал бы чуть быстрее или чуть медленнее и они не оказались бы в центре того перекрестка, на котором не остановился грузовик? Может быть, он успел бы заметить опасность и смог бы уклониться от столкновения? Может быть, он сделал бы что-то такое, чего не сделала она?

Или если судьбой им было предначертано оказаться в это время в этом месте, то на пассажирском сиденье была бы она, а не он.

Фостер никогда не заговаривал о том вечере. Он даже не вспоминал о том кратком разговоре, кто сколько выпил и кто сядет за руль. Но этот невысказанный вопрос всегда стоял между ними: что было бы, сядь за руль он?

Лаура понимала, насколько бессмысленно задавать себе этот вопрос. Но она все равно терзалась догадками — и Фостер тоже, она это знала. Вероятно, они сойдут в могилу, спрашивая: «Что, если?…»

Грифф Буркетт откуда-то узнал об аварии. Она не осталась, чтобы поговорить с ним об этом, но если он знает, каким образом Фостер оказался в инвалидном кресле, то, вне всякого сомнения, понимает, почему она готова согласиться с любым планом мужа.

Фостер не погиб, но в вечер аварии его прежняя жизнь закончилась. А Лаура страдала от сознания собственной вины.

Иметь ребенка, зачать его так, как хотел Фостер, не такая уж большая жертва с ее стороны, если учесть, что потерял Фостер. Ребенок и наследник — это мечта, которой он лишился в тот вечер. Возможно, осуществив его мечту, она ослабит чувство вины и тем самым вернет им хотя бы часть прежней жизни.

Разозлившись на жалость к самой себе, она отвернулась от окна. Жжение между ног заставило ее поморщиться, но куда хуже были воспоминания, вызванные физическим дискомфортом.

Гриффу было трудно войти в нее. Неподатливость и сухость многое говорили о ее личной жизни, и это было унизительно. Но по крайней мере, у него хватило деликатности понять ее состояние и замешкаться. Похоже, он даже хотел остановиться, понимая, что причинит ей боль. В сущности, он…

Нет. Она не будет думать об этом. Не будет думать о нем. Иначе это перейдет в область личных отношений. А в этом случае ее довод потеряет силу. Чтобы согласиться с планом Фостера, она убеждала себя, что использование суррогатного отца — это такая же медицинская процедура, не предполагающая личных отношений, как искусственное оплодотворение в стерильной обстановке кабинета врача.

Однако дискомфорт между ног был язвительным напоминанием о том, что она была с мужчиной. Мужчина вошел в нее. Кончил в ней.

И как она могла хотя бы на мгновение подумать, что это будет похоже на медицинскую процедуру?

11

В спорт-баре было многолюдно и шумно, но Грифф подумал, что если он проведет еще один вечер в своей квартире, то совсем свихнется.

Если учесть, что днем ему было нечем заняться, вечера тянулись особенно долго. Загар уже был слишком темным, чтобы его можно было считать здоровым. Он строго придерживался режима тренировок, но тренировки наскучили ему. Он пересмотрел все современные фильмы, некоторые по нескольку раз. Он пристрастился к чтению. Все, что угодно, лишь бы себя развлечь.

Марша завершала курс лечения дома и через Дуайта попросила Гриффа не навещать ее.

— Ей нужно много сил, чтобы просто восстановиться. А потом ей предстоит пластическая операция, — объяснил ему Дуайт. — Ей требуется некоторое время. Уверен, она позвонит вам, когда снова станет такой же прекрасной, как прежде.

Послание было достаточно вежливым, но Грифф умел читать между строк. Он представлял собой дополнительное осложнение, явно лишнее. Она не винила его в том, что случилось, но для нее самой и для ее бизнеса было бы полезнее и безопаснее держаться от него подальше.

Следовательно, ему уже не нужно было ждать своих ежедневных походов в больницу. Он скучал. И, возможно, впервые в жизни был одинок. Быть изгоем — это совсем не то, что добровольное одиночество.

В тюрьме он очень страдал от невозможности побыть одному. Пять лет он жаждал одиночества и клялся, что после освобождения никогда не будет воспринимать его как нечто само собой разумеющееся. Но когда у него появлялось настроение поговорить, рядом всегда были другие заключенные, с которыми он мог потрепать языком. Он всегда ел в компании.

Теперь у него никого не было. Иногда он по нескольку дней ни с кем не разговаривал.

Нельзя сказать, что от природы он был очень общительным. Как точно подметил Болли, он всегда был одиночкой. Вне всякого сомнения, эта привычка сформировалась у него в детстве. Невнимание матери научило его самодостаточности. Во всем он надеялся только на себя — пища, развлечения и отдых.

Необходимость рассчитывать только на собственные силы стала частью его натуры. Кроме того, это было оружие, с помощью которого он держал людей на расстоянии — из неприязни или недоверия. Он не видел никакой выгоды в том, чтобы кто-то имел на него влияние. Даже самая поверхностная дружба требовала вложений. Чтобы дружить, нужно не только брать, но и отдавать. И то, и другое удавалось Гриффу с трудом. Коуч и Элли в конце концов поняли это и перестали настаивать, чтобы он завел приятелей, примирившись с тем, что он предпочитает общество самого себя обществу других людей.

Но в прежней жизни он хотя бы был окружен людьми, даже если и не сходился с ними. В школе, с «Ковбоями», в Биг-Спринг. Теперь он был по-настоящему одинок. Несколько дней назад он от отчаяния позвонил одному из бывших товарищей по команде, с которым поддерживал относительно дружеские отношения.

Бывший защитник команды, владевший успешным бизнесом по разработке программного обеспечения, поздравил его с освобождением и солгал, что рад его слышать. Но когда Грифф предложил встретиться и выпить пива, парень за тридцать секунд придумал десяток причин для отказа, напирая на то, что он женат.

— Она настоящая леди, можешь мне поверить. Но держит меня на коротком поводке. Ну ты знаешь.

Откуда ему знать? Но он ясно видел, что этот большой и сильный парень, бывший игрок Национальной футбольной лиги, предпочел выглядеть в глазах Гриффа подкаблучником, лишь бы не встречаться с ним за кружкой пива.

Сегодня, не желая проводить еще один вечер в одиночестве в замкнутом пространстве своей квартиры, Грифф оделся и пошел искать компанию. Он нашел ее в одном из просторных спорт-баров в дорогом районе города. Это было шикарное место, и здесь подавали в основном фруктовое мартини, а не пиво.

Бар предназначался для молодых, красивых и богатых. Загар Гриффа был самым бледным.

Его жадно рассматривали двадцатилетние девицы в летних топиках и коротких юбочках. Он тоже пялился на них, но без особых претензий. Что удивило его, потому что у него не было секса после Марши.

Да, и Лауры Спикмен.

Не думай об этом.

Так он обрывал себя каждый раз, когда его мысли текли в этом направлении.

В круглом баре посетители стояли в три ряда. Ему пришлось ждать почти полчаса, пока освободится стул у барной стойки. Он занял место, заказал пиво и гамбургер. Он ел и смотрел бейсбольный матч, который транслировался на большом телевизионном экране, подвешенном в центре зала.

Он заметил брюнетку, сидевшую в дальнем конце бара лицом к нему. Она улыбалась ему и демонстрировала грудь каждый раз, когда ее парень — муж или кем он там ей приходился — отворачивался. В остальном Грифф не обращал внимания на происходящее в баре.

Он растянул свою трапезу на пять иннингов[11] «Рейнджеров». Чтобы сохранить за собой стул и не возвращаться в пустую квартиру, он заказал вторую порцию пива, хотя пить ему больше не хотелось.

«Рейнджеры» выигрывали три очка. Сезон сложился для них удачно. Если они выйдут в плей-офф, он, пожалуй, заинтересуется ими. Вообще-то ему не очень нравился бейсбол. Он не мог понять спорт, в котором лучшей считалась игра, где ничего не произошло. Страстные любители бейсбола не согласились бы с ним, утверждая, что в «сухой игре» много чего происходит, но он не мог этого оценить.

Разумеется, наблюдать за игрой было гораздо интереснее, когда ты поставил на результат.

Его увлечение тотализатором началось вполне невинно. Он делал ставки ради развлечения. Еще в Университете Техаса он ставил на результат игр Национальной студенческой спортивной ассоциации и никогда на «Лонгхорнс». Но ему хотелось. Он не поддавался искушению ставить на собственные игры, пока его не взяли «Ковбои».

У психиатра, который консультировал его в Биг-Спринг, была на этот счет своя теория. Он говорил, что Грифф чувствует вину за то, что ему повезло. Когда он учился на последнем курсе, «Лонгхорнс» выиграли национальный чемпионат. Ему не хватило двух голосов, чтобы получить приз Хисмана, вручавшийся лучшему игроку университетского футбола. В тот год он был первым кандидатом на переход в профессиональную лигу и завидным приобретением для «Ковбоев», у которых закончил спортивную карьеру один из лучших защитников. После подписания контракта фотография Гриффа появилась на обложке журнала «Sports Illustrated». Слава и деньги в двадцать три года могут вскружить голову.

Психиатр считал, что Грифф играл в тотализатор в тайной надежде, что он будет пойман, наказан и лишится всего, в том числе любви Коуча и Элли. Врач особенно подчеркивал этот момент: «Коуч Миллер, вероятно, единственный человек в мире, которого ты уважаешь и к которому привязан. Тем не менее ты сознательно сделал то, чего он никогда не простит, — то, что нанесет непоправимый ущерб вашим отношениям».

Он делал вывод, что на уровне подсознания Грифф полагал, что должен быть наказан за все хорошее, что у него было, — начиная с того, что Коуч дал ему дом, и заканчивая его положением куортербека в далласских «Ковбоях» — потому что в глубине души считал эти подарки судьбы незаслуженными. Его падение стало самореализующимся прогнозом.

Может, он был прав.

Или все это чушь собачья.

Он делал ставки, потому что это ему нравилось и потому что это сходило ему с рук.

Отхлебывая пиво и стараясь растянуть бокал на подольше, он лениво размышлял, какую сумму поставили на результат игры «Рейнджеров». Интересно, сколько заработают его бывшие партнеры из роскошного офиса в Лас-Колинас за эти девять иннингов? Много, в этом можно не сомневаться. На парней из «Висты» работали букмекеры по всей стране.

Теперь одним меньше, потому что Билл Бэнди на них больше не работает.

Грифф надеялся, что этот сопливый маленький доносчик теперь медленно поджаривается на самой горячей сковородке в аду.

— Ты сделал ставку?

Погруженный в свои мысли, Грифф повернул голову вправо, чтобы убедиться, что обращаются именно к нему. Мужчина на соседнем барном стуле пристально смотрел на него и недобро ухмылялся.

— Прошу прощения?

— Спроси его еще раз, — к первому подошел еще один парень. Выражение его лица было таким же свирепым, как у приятеля, а глаза точно так же покраснели от избытка выпитого.

— О чем спросить? — спокойно поинтересовался Грифф.

— Я спросил, сделал ли ты ставку на эту игру? — тот, что сидел на стуле, ткнул пальцем в экран.

— Нет, — Грифф отвернулся, надеясь, что разговор окончен.

— Ты больше не играешь на тотализаторе?

Не обращая на него внимания, Грифф потянулся за своим бокалом.

Сидевший на стуле мужчина ударил его по руке, и пиво пролилось на стойку.

— Эй, козел! Ты что, не слышишь? Я задал тебе вопрос.

Теперь стоявшие рядом посетители услышали оскорбительные слова, произнесенные в его адрес. В динамиках продолжала реветь музыка, в которой преобладали звуки ударных инструментов. На экране транслировалась игра. Но разговоры стихли, и все внимание было приковано к ним.

— Мне ни к чему неприятности, — тихо сказал Грифф. — Парни, может, притормозите и посидите где-нибудь, пока не протрезвеете?

Но он знал, что просто так они не уйдут. Второй зашел сзади и подвинулся ближе. Грифф спиной чувствовал его агрессивную, вызывающую позу.

Он нашел взглядом бармена и махнул, чтобы ему принесли чек. Бармен поспешил к компьютеру на кассе. Грифф посмотрел на брюнетку, которая все еще заигрывала с ним. Она потягивала напиток через соломинку, разглядывая Гриффа через узорчатое стекло бокала. Ее спутник тоже смотрел на него.

— Наверное, он ставит только на те игры, которые сдает, — сказал парень, стоявший позади Гриффа.

— Долбаный жулик, — первый парень вновь ударил его, довольно сильно. — Долбаный, долбаный лгун…

Движение Гриффа было похоже на молниеносный бросок змеи. Он сжал запястье обидчика и резко прижал его к барной стойке, как в решающем броске армрестлинга.

Тот взвыл от боли. Второй прыгнул Гриффу на спину и повис, как мешок, набитый свинцом. Грифф встал со стула и попытался стряхнуть его. Он услышал громкий топот ног — посетители спешили отойти подальше. Послышался звук бьющегося стекла.

— Прекратите, — двое вышибал оторвали парня от спины Гриффа.

Один из них толкнул Гриффа в плечо, заставив его отступить на несколько шагов.

— Я не напрашивался на неприятности, — Грифф поднял руки вверх. — Мне это ни к чему.

Вышибалы схватили его обидчиков, препроводили к выходу и, не обращая внимания на пьяные протесты, выставили из бара. Все взгляды были прикованы к Гриффу, особенно теперь, когда его узнали. Произнесенное шепотом имя расползалось по толпе, как позорное пятно.

Бармен протянул ему чек. Но не успел Грифф отсчитать купюры, как рядом с ним появился молодой человек в модном костюме. Вероятно, менеджер или администратор.

— За счет заведения, — сказал он бармену, и тот забрал чек.

— Спасибо, — поблагодарил Грифф.

Но лицо молодого человека не выражало гостеприимства.

— Я прошу вас уйти и больше сюда не возвращаться.

— Я ничего не сделал, — от гнева и смущения лицо Гриффа запылало.

— Я прошу вас уйти и больше сюда не возвращаться, — повторил молодой человек.

Грифф пристально смотрел на него в течение нескольких секунд, затем отодвинул его в сторону и прошел мимо. Толпа расступилась, освобождая дорогу, а один из вышибал открыл ему дверь. Но когда он проходил мимо, то услышал, как вышибала произнес: «Долбаный лгун».

Снаружи воздух окутал его, словно влажная простыня. Но ему легче было перенести слишком влажную атмосферу, чем справиться с душившим его гневом. Он тихо сидел, пил пиво и никого не трогал, а его попросту выставили вон — парень в одной из тех рубашек, от которых он отказался в «Нимане», потому что они выглядели слишком по-женски.

Пошли они. В «Дайри Квин» гамбургеры вкуснее, да и стоят гораздо дешевле. И что его так задело?

Черт, его унизили в присутствии людей, которые обычно приветствовали его. Превратиться из суперзвезды далласских «Ковбоев», окруженных фотокорреспондентами и визжащими фанатами, в человека, которого выставляют из приличной закусочной, — это настоящее унижение.

Он подошел к машине и отпер ее. Но не успел он открыть дверцу, как кто-то схватил его сзади и с силой толкнул на тротуар.

— Мы с тобой еще не закончили, — это был парень из бара, тот самый, который заговорил с ним первым. Его приятель стоял рядом. Они не были пьяны. Трезвые, как стекло. И теперь Гриффу стало ясно, что это не обиженные фанаты.

— За мою руку, — прорычал парень, погружая кулак в живот Гриффа.

Нет, подумал Грифф, чувствуя, как подгибаются его колени, эти парни не болельщики, перебравшие пива. Они профессионалы.

12

— Фостер?

— А?

— Ты завтра поедешь в офис?

Он отложил книгу и посмотрел на Лауру. Она принесла домой документы. После обеда она сидела на диване в библиотеке, просматривая разные отчеты.

— Если ты хочешь.

— Кое-что здесь выше моего понимания, — сказала она. — Технические вопросы, которые требуют твоего участия. Прошла почти неделя, как ты не появлялся на работе. Думаю, тебе важно бывать в офисе, когда ты можешь.

— Ты полагаешь, без кота мышам раздолье?

— Нет, — улыбнулась она. — Потому что они знают, что я разболтаю о тех, кто отлынивает от работы. — Она нерешительно помолчала, а затем прибавила: — Думаю, что это важно для тебя.

— То есть ты считаешь, что это я отлыниваю от своих обязанностей?

— Пытаешься затеять ссору? — она уперла руки в бока, изображая возмущение.

— Ладно, больше не буду тебя дразнить. Но ты же понимаешь, что если я физически не присутствую в офисе, это не значит, что я не работаю.

— Я знаю, что твой мозг всегда занят, но присутствие в офисе дисциплинирует.

— Ты выполняешь свои обязанности так же хорошо, как и замещаешь меня. — Он внимательно посмотрел на нее: — Двойные обязанности — это для тебя не слишком много?

— Ты так считаешь? — Он затронул болезненную тему.

— Вовсе нет. Просто я заметил, что ты выглядишь усталой.

Она помолчала, чтобы успокоиться.

— Дело в тебе, а не во мне. Ты любишь «Сансаут». Это твоя жизнь. Тебе нужна авиакомпания не меньше, чем ты ей. А когда мы в последний раз обедали в ресторане?

Его голова слегка откинулась назад.

— Прости. Я, кажется, упустил нить разговора. Когда мы сменили тему?

— Мы не меняли. Это одно и то же.

— Неужели?

— Мы теперь редко видимся с друзьями. Я уже не помню, когда мы ходили к кому-то в гости или сами приглашали кого-то на партию в карты или воскресный завтрак. Ты все время сидишь здесь. А я занимаюсь только работой. Я люблю свою работу, и я не жалуюсь, но… — Она опустила голову и умолкла, не закончив фразы.

— У тебя месячные.

Она вскинула голову, встретилась с ним взглядом, и ее плечи постепенно обмякли.

— Прости, — она кивнула.

— Я догадался, — он виновато поморщился.

— По моему нытью?

— Нет, это первое утро, когда я не спрашивал у тебя о месячных.

— Фостер…

Она ошибалась. На его лице отражалось не сожаление, а самобичевание. Он тщательно следил за ее циклом, спрашивая о нем каждый день, а иногда и несколько раз в день.

— Я все испортил этим утром, когда не проснулся вовремя и не увидел тебя до того, как ты уехала на это утреннее совещание. Я всегда первым делом спрашиваю тебя о месячных. Этим утром я этого не сделал.

— Фостер, можешь мне поверить, мой менструальный цикл не зависит от твоих вопросов.

— У тебя была задержка.

— Всего два дня.

— А в чем причина задержки?

— Не знаю.

— Раньше такого не было.

— Обычно не было.

— Так почему же теперь?

— Не знаю, Фостер, — ответила она, стараясь не потерять терпение. — Может, стресс.

— Черт возьми! — Он ударил ладонями по подлокотникам инвалидного кресла. — Когда два дня назад у тебя не началось, я позволил себе надеяться. Мне следовало спросить. Если бы я спросил…

— Менструация все равно бы началась.

— Откуда нам знать!

— Я знаю. Температура снизилась, указывая на то, что я не беременна. Несколько дней назад у меня начался предменструальный синдром. Отсюда раздражительность и усталость. Я надеялась, что ошибаюсь, но… — Она тоскливо покачала головой. — Я боялась тебе признаться.

— Это не твоя вина. Иди ко мне.

Его ласковый тон заставил ее отложить бумаги. Когда она потянулась к нему, он усадил ее к себе на колени.

— Я не хочу причинить тебе боль. — Она осторожно села.

— Если бы ты могла. — Они улыбнулись друг другу, но промолчали, как молчали о многом, что имело отношение к аварии и к тому, как эта авария повлияла на их жизнь. Он ласково сжал ее плечо. — Это разочарование, но не поражение. Ты сделала все, что могла.

— Этого оказалось явно недостаточно.

— Просто успех откладывается. Это не равнозначно неудаче.

— Я знаю, как работает твоя голова — голова человека, всегда добивавшегося больше, чем от него ожидали.

Они оба всегда стремились все делать на «отлично» и, сравнивая свое детство, обнаружили, что несмотря на существенную разницу в финансовом положении семей, их воспитывали одинаково. Ее родители, как и его, многого ждали от своего единственного ребенка.

У обоих были властные, но любящие отцы. Требование во что бы то ни стало достичь успеха, которое они предъявляли к детям, скорее подразумевалось, чем выражалось открыто, но это не делало его менее эффективным.

Ее отец был профессиональным летчиком, пилотом бомбардировщика, отслужившим два срока во Вьетнаме. После войны он работал летчиком-испытателем и инструктором. Он был сорвиголовой, любил риск, ездил на мотоцикле без шлема, увлекался водным и лыжным слаломом, прыгал с парашютом и на «тарзанке».

Он умер во сне. Лопнула аневризма сосуда головного мозга.

Лаура обожала отца и тяжело переживала его смерть не только из-за ее чудовищной несправедливости, но еще и потому, что отец никогда не увидит, как она достигает целей, которые он перед ней поставил.

Мать считала своего лихого супруга беспримерным героем. Она боготворила его и так и не оправилась от шока, когда обнаружила его мертвым рядом с собой. Горе превратилось в депрессию. Лаура была бессильна остановить неумолимое течение болезни, которая в конце концов отняла жизнь матери.

Лаура училась только на «отлично»; она была членом студенческого братства «Фи-бета-каппа», и ей поручили сказать напутственную речь в день присуждения университетских степеней. Она добивалась всех целей, которые перед собой ставила. Родители открыто гордились ею. Они называли ее своим высшим достижением. Но их смерть, трагическая и преждевременная, оставила у нее чувство, что она их сильно подвела.

Фостер знал об этом.

— Только без твоих психоаналитических намеков о том, что я не хочу расстраивать своих родителей, — сказала она, ткнув в него пальцем.

— Хорошо.

— Но ты так считаешь, — не отступала она. — И точно так же ты думаешь, что это твоя вина, потому что ты не спросил о моих месячных сегодня утром.

— Кто из нас лучше кого знает? — рассмеялся он.

— Я знаю, что ты не любишь менять однажды заведенный порядок. — Она запустила пальцы ему в волосы. — Разве не по этому принципу вы живете, Фостер Спикмен?

— А теперь у нас есть доказательство, насколько разумен этот принцип.

— Законы природы тоже разумны, — она пожала плечами. — Яйцеклетка не оплодотворилась. Все просто.

— Не так уж просто, — он упрямо покачал головой.

— Фостер…

— Это не обсуждается, Лаура. Наша жизнь подчиняется неписаным законам.

— До определенной степени, возможно, но…

— Никаких «но». Существуют космические принципы, нарушать которые никому не следует. В противном случае последствия могут быть очень серьезными.

— Как смена водителя в последнюю минуту, — тихо сказала Лаура, опустив голову.

— О боже. Теперь я тебя еще больше расстроил, — он прижал ее голову к своей груди и погладил по спине.

Она не могла спорить с ним. Бесполезно было даже пытаться. Вскоре после свадьбы, пытаясь лучше понять навязчивый невроз мужа, она поговорила с его психотерапевтом. Он рассказал ей об убеждении Фостера, что любой беспорядок ведет к катастрофе. Выстроенные однажды схемы не должны нарушаться. Фостер верил в это всем сердцем, разумом и душой. Врач сказал, что пытаться убедить его в обратном — пустая трата времени. «Ему это не доставляет абсолютно никаких проблем, — пояснил психиатр. — Но вы должны помнить: то, что для вас небольшая заминка, для него настоящий хаос».

Молчаливо согласившись не обсуждать эту тему, они некоторое время сидели в тишине.

— Грифф Буркетт тоже будет разочарован, — наконец произнес Фостер.

— Да. Ему придется ждать полмиллиона еще, как минимум, месяц.

Он не расспрашивал о подробностях ее первой встречи с Буркеттом. Когда она в тот вечер пришла домой, то дала подробный отчет о том, что происходило в офисе, но ничего не сказала об этом, пока он не спросил сам.

— Как прошла встреча с Буркеттом?

— Быстро. Он сделал все, что нужно, и ушел.

Она не вдавалась в подробности, и он не стал больше ничего спрашивать, вероятно почувствовав, что ей это будет неприятно.

— Значит, ты снова позвонишь ему через пару недель? — спросил он теперь.

— А ты хочешь, чтобы я это сделала, Фостер? — Она выпрямилась и посмотрела ему в глаза.

— Да. Если только это не будет для тебя невыносимо.

Она покачала головой, но отвела взгляд.

— Если ты можешь это вынести, я тоже смогу.

— Разве мы не договорились?

— Да.

— Это то, что нам нужно.

— Я знаю. Я просто надеюсь, что это случится скоро.

— Это то, что нам нужно.

— Я люблю тебя, Фостер.

— Я тоже тебя люблю. — Он снова прижал ее голову к своей груди и повторил: — Но это то, что нам нужно.

Через неделю после избиения Грифф начал думать, что, возможно, выживет. Предыдущие шесть дней он не был в этом уверен.

Эти сукины дети даже не сжалились над ним и не дали ему потерять сознание. Они хотели, чтобы он чувствовал каждый удар, пинок или зуботычину. Когда они приподняли его голову, схватив за волосы, и указали на припаркованную рядом машину, он узнал оливково-серый седан Родарта и увидел слабое свечение его фар. Они хотели, чтобы он запомнил избиение и того, кто его организовал.

Они устроили ему сотрясение мозга. Когда он играл в футбол, с ним случалось такое пару раз, и он узнал симптомы. Несмотря на то что потери памяти не было, Грифф еще целые сутки страдал от тошноты, головокружения и тумана в глазах.

По правде говоря, там, возле бара, ему не следовало шевелиться — только достать сотовый телефон и набрать 911, вызвав «Скорую помощь» прямо на парковку. Но поездка в больницу была неизбежно связана с бумагами и полицией. И бог знает с чем еще.

Каким-то чудом ему удалось забраться в машину и доехать до дома, прежде чем глаза совсем заплыли. После этого он каждые два часа глотал таблетки ибупрофена и пытался найти положение, которое не вызывало бы пульсирующей боли. Он не боялся повреждений внутренних органов. Эти парни были профессионалами и знали, как причинить боль, но они не хотели убивать его. В противном случае он давно был бы мертв. Они лишь хотели, чтобы он молил о смерти.

Он вставал только в туалет, и то лишь после того, как его мочевой пузырь готов был лопнуть. Вставая с кровати, он передвигался, как старик, согнувшись пополам и шаркая, потому что как только он пытался поднять ногу, от острой боли в пояснице на глазах выступали слезы.

Вчера он стал двигаться чуть лучше. Сегодня утром набрался мужества и принял душ. Горячая вода помогла ему, приглушив боль в некоторых местах.

В спальне стоял затхлый запах, потому что Грифф был не в состоянии сменить постельное белье или открыть форточку. Ему надоело смотреть на одни и те же четыре стены, и он впервые за неделю покинул комнату. Ему захотелось кофе. Он понял, что голоден как волк. Дела шли на поправку.

Он ел яичницу прямо со сковородки, когда раздался звонок в дверь. «Кого это черт принес?» — со злостью подумал он.

Он подошел к входной двери и посмотрел в глазок.

— Что за шутки, — пробормотал он, пытаясь получше рассмотреть стоявшего. — Черт!

- Грифф?

Грифф приуныл и покачал головой, удивляясь своему невезению.

— Да. Минутку.

Он возился с замками, которые благоразумно запер в тот вечер, когда избитый вернулся домой: он боялся, что головорезы Родарта появятся снова, для второго раунда.

— Привет, — он распахнул дверь.

На него смотрел его инспектор по надзору.

— Боже милосердный. Что с тобой случилось?

Он встретился с Джерри Арнольдом в его кабинете неделю назад, после телефонного разговора. Грифф рассудил, что личная встреча поможет завоевать доверие чиновника. Выходя из кабинета после десятиминутной беседы, он сознавал, что заработал несколько очков.

Теперь хорошее мнение Арнольда о нем находилось под угрозой. В обычных обстоятельствах Грифф был бы на голову выше этого невысокого и плотного чернокожего человека. Теперь же он согнулся под углом как минимум шестьдесят градусов, и их глаза оказались на одном уровне.

— Что случилось? — повторил Арнольд.

Впервые за всю неделю Грифф встал с постели на такое продолжительное время, и теперь у него закружилась голова и задрожали колени.

— Входите, — повернувшись спиной к гостю, он медленно проковылял к ближайшему креслу и очень осторожно опустился в него. Но, как он ни старался, боль, притихшая от горячего душа, вспыхнула с новой силой. — Присаживайтесь, Джерри, — сказал он, указывая на второе кресло, стараясь не застонать от боли.

Арнольд одевался и вел себя как чиновник и выглядел человеком, обремененным многочисленными заботами — жена, закладная на дом и несколько детей при жаловании государственного служащего. И не ценящие его усилий бывшие преступники, за которыми нужно присматривать.

— Так ты скажешь мне или нет? — Он подбоченился, почти как Коуч.

— Меня бросили в клетку с гориллами в зоопарке. Эти придурки бывают вспыльчивыми.

Арнольда это не развеселило.

Грифф покорно вздохнул, морщась от боли.

— Я наткнулся на бывших болельщиков. В прошлый… м-м… четверг, кажется.

— И у тебя до сих пор такой жуткий вид?

— Не волнуйтесь. Болит еще хуже. — Он усмехнулся, но лицо Арнольда осталось хмурым.

— Ты был в отделении «Скорой помощи»? Тебя осматривал врач?

Грифф покачал головой.

— И в полицию я тоже не сообщал. Это всего лишь пара пьяных. Они напали на меня на парковке у ресторана, — он махнул рукой, пытаясь выставить инцидент незначительным. — Я не защищался, так что можете не волноваться, что они обвинят меня в нападении.

— И часто такое случается? — Арнольд наконец присел.

— Я часто ловлю на себе неприязненные взгляды, но это первый раз, когда враждебность приняла такую форму. Я же сказал, что они были пьяны.

— Ты думаешь, за ними стоит «Виста»?

— «Виста»? — фыркнул Грифф. — Если бы это была «Виста», я бы сейчас не разговаривал с вами. Все это ерунда, Джерри. Богом клянусь. Я чувствую себя уже лучше.

Арнольд внимательно посмотрел на холодный пот, выступивший на лбу Гриффа, но не стал развивать эту тему.

— А в остальном как дела?

— Хорошо.

— Милая квартирка, — Арнольд окинул взглядом комнату, отмечая дорогой телевизор и новую мебель.

— Спасибо.

— И как ты оплатил все это? — Взгляд инспектора вновь вернулся к Гриффу.

— Наличными. Которые я заработал законным путем.

— Как?

— Это не имеет никакого отношения к «Висте». Ничего такого. Я не нарушал законов. И не играл в тотализатор.

— Уже нашел работу?

— Я присматриваю пару мест.

— Ты собирался на собеседование…

— Из этого ничего не вышло.

— Что это было?

— Если меня не взяли на работу, то какая разница?

Внешне Арнольд никак не отреагировал на скрытый вызов, прозвучавший в ответе Гриффа, а повторил бесстрастным тоном:

— Что это было?

— Я предлагал спортивному комментатору поработать на него, — сдался Грифф. — Вы знаете Болли Рича?

— Читаю его колонку.

— Я хотел стать одним из его внештатников. Он отказал мне. — На самом деле Грифф был даже рад, что Арнольд заставил его признаться в этом. Он надеялся, что инспектор по надзору позвонит Болли, чтобы проверить информацию. Болли подтвердит, что Грифф честно пытался найти работу.

— Что еще?

— Ничего конкретного. — Грифф надеялся, что Арнольд удовлетворится этим ответом, потому что инспектор ему в общем-то нравился. У него поганая работа, но кто-то же должен ее делать. Лично против него Грифф ничего не имел, и ему не хотелось обманывать его.

— Дай мне знать, когда найдешь что-нибудь. Это будет полезно для твоего личного дела.

— Обязательно. Как только что-нибудь подыщу.

— А пока — никаких букмекеров, никакой «Висты».

— Я знаю, черт возьми.

— Даже когда тебе станет совсем скверно.

— Поверьте, Джерри, я не хочу иметь с ними никаких дел.

— Я тебе верю, — его голос звучал так, как будто он хотел бы верить, но не мог. — Постарайся держаться подальше от тех мест, где можно столкнуться с футбольными фанатами.

Грифф удивленно посмотрел на него.

— Я знаю, что это трудно, но постарайся не спровоцировать еще один инцидент, — сконфуженно сказал Арнольд.

— Я ничего не провоцировал.

— Я в это верю, — теперь это прозвучало искренне. Он встал, собираясь уходить. Грифф старался не выдать своего облегчения. — Оставайся на месте, — сказал Арнольд, когда Грифф сделал попытку подняться. — Я сам выйду. — Он повернулся к выходу, но затем передумал. — Ты что-нибудь слышал о Стэнли Родарте?

Грифф был рад, что синяки и шишки скрывают точное выражение его лица.

— На самом деле он появился возле тюрьмы в день моего освобождения, — признался он, полагая, что вопрос может содержать ловушку. Арнольд мог поддерживать контакт с Уайтом Тернером и узнать от него о непрошеном появлении Родарта.

— Ты с ним говорил?

— Нет, — Грифф снова сказал правду.

— Он опасен. Вряд ли тебе захочется с ним встречаться.

— Это уж точно.

— Я бы хотел знать, если он появится. То есть я должен об этом знать.

— Безусловно.

— Глупо пытаться справиться с ним в одиночку.

— Не буду.

— Учитывая его репутацию, я немного удивлен, что он держится на расстоянии. — Арнольд задумчиво пропустил свой галстук между пальцами. — Никакой весточки от него с того дня у тюрьмы, да?

— Да. Ничего.

Из попытки не лгать своему инспектору по надзору ничего не вышло.

Физическая сила и выносливость Гриффа сделали свое дело, и он пошел на поправку. За неделю, прошедшую после неожиданного визита Джерри Арнольда, опухоль вокруг глаз и рта спала, и он стал узнавать свое лицо в зеркале.

Синяки приобрели противный зеленовато-желтый цвет, затем зелень исчезла, и осталась лишь общая желтизна, как после желтухи. Рана над бровью превратилась в тонкую розовую линию, такую же, как на скуле — подарок от Родарта во время ночной встречи в гараже.

Неоплаченный счет Родарта рос. Что бы Грифф ни говорил инспектору по надзору, он не мог не ждать благоприятной возможности, чтобы отомстить ублюдку.

Грифф еще не возобновил свои утренние многомильные пробежки, но в последние два дня плавал в бассейне. Мышцы болели, но это была полезная боль от физических упражнений, а не от ударов кулаками, похожими на молотки для отбивания мяса.

Он еще не восстановил быстроту и резкость движений, но уже не передвигался как девяностолетний старик с суставами, пораженными артритом. Он постепенно становился самим собой. И это было хорошо. Потому что однажды утром, когда он выходил из душа, позвонила Лаура Спикмен.

— В час?

— Меня устраивает.

— Тогда до встречи.

Он посмотрел на свое отражение в зеркале, занимавшем всю дверь в ванной. Если раньше она отворачивалась, то теперь, увидев его, должна отшатнуться. Он выглядел лучше, но все же было понятно, что его здорово избили.

Грифф еще раз критически осмотрел себя в зеркале, спереди и сзади. Одно хорошо, подумал он, она не увидит меня без одежды.

13

Лаура открыла ему дверь, отступила в сторону и жестом пригласила в дом. На этот раз никакого спортивного пиджака, отметила она. На нем была белая тенниска, заправленная в джинсы, и коричневые ковбойские ботинки, те же самые, что и во время двух предыдущих встреч. В руке у него был маленький бумажный пакет белого цвета.

Она заперла дверь и прошла вслед за ним в гостиную, как раз в тот момент, когда он снимал темные очки. Она с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. Его лицо было все покрыто синяками, особенно сильными вокруг глаз и на скулах.

Судя по бледному цвету, синяки были как минимум недельной давности. Вероятно, свежими они выглядели еще хуже. Шрам над бровью тоже новый. Другой, на скуле, выглядел бледнее, чем месяц назад.

Или неудачно упал, или…

Ей не хотелось размышлять об этом «или». Ни об одном из вариантов, которые мелькнули у нее в голове.

Он заметил ее пристальный взгляд, но никак не объяснил свой вид, и она не стала спрашивать. Он положил очки и пакет на кофейный столик, застыл на несколько секунд, глядя на закрытые дверцы шкафа, а затем повернулся к ней:

— Не получилось?

Она все еще размышляла, что с ним могло произойти, поэтому не сразу поняла вопрос.

— Если бы получилось, нас бы здесь не было. — Она отвела взгляд и покачала головой.

— Точно.

Кондиционер выключился. Без его негромкого жужжания дом показался абсолютно безмолвным.

— Ну…

— Я…

Они заговорили одновременно. Лаура махнула ему, чтобы он продолжал.

Он взял маленький бумажный пакет и протянул ей:

— Я принес вот это.

Она удивленно посмотрела на него, потом открыла пакет и заглянула внутрь. Ее сердце замерло.

— Она, ну… без средств, разрушающих сперматозоиды, — сказал он. — Я тщательно проверял, потому что в некоторые добавляют. Ну, вы понимаете.

Боясь, что голос выдаст ее, она кивнула.

— Я просто подумал, что, если… — Ковбойские ботинки слегка сдвинулись.

— Да. Спасибо, — чтобы избежать дальнейшего разговора, она поспешила в спальню.

Там она закрыла за собой дверь и прислонилась к ней. Рука крепко сжимала пакет. Ее ладони взмокли. Глупо так волноваться. Но ее взволновал не столько тюбик смазки, сколько то, что он сам принес его. Что он вообще думал о том, чем они сегодня займутся.

Она поставила сумочку на комод и прошла в ванную. Лицо в зеркале над раковиной выглядело на удивление спокойным. Темные волосы. Серые глаза с зеленоватым оттенком и заметным черным пятнышком на правой радужке. Лицо треугольной формы с высоким лбом. От чрезмерной строгости лицо спасали губы, полные и — как ей говорили — сексуальные.

Щеки немного раскраснелись. Она приписала это полуденной жаре.

Месяц назад, как и сегодня, она тщательно выбирала одежду, остановившись на строгом деловом костюме.

Ничего женственного и тем более провоцирующего. Она сняла жакет, юбку и туфли. Как и раньше, она осталась в топике, на этот раз простой голубой футболке с треугольным вырезом, не очень обтягивающей. Она также оставила три серебряные нити на шее, с которыми почему-то чувствовала себя скорее одетой, чем раздетой.

Она вытащила коробочку из пакета, открыла ее, Достала тюбик. Проверяя Гриффа, она внимательно прочитала надпись на упаковке. Дважды.

Боясь, что слишком долго возится, она поспешила выйти из ванной, откинула простыню и легла на кровать. Затем сняла трусики и сунула их под матрас, как и в прошлый раз. Натянула простыню до талии, затем еще выше.

Она закрыла глаза и попыталась расслабиться, унять бурное дыхание. Сердце билось слишком быстро. Ждать, пока он войдет, было настоящей мукой.

Что он там делает?

Конечно, она знала, что он делает. Но как именно? Сидит? Или лежит на диване? И вообще, стесняется ли он? Есть ли у него хоть какие-то сомнения в своих возможностях? И гадает ли он, о чем думает она, пока ждет его?

Ни сегодня, ни в прошлый раз она не слышала, чтобы из гостиной доносились какие-то звуки, и поэтому решила, что он предпочитает журналы, а не видео.

Или ему вообще не требуется ни то, ни другое — он просто фантазирует, придумывает собственные сладострастные картины. Наверное, у него было много женщин. Когда он был звездой футбола, женщины должны были вешаться на него. Вне всякого сомнения, многие и сейчас вешаются. Должно быть, у него есть выбор из сотен эротических воспоминаний.

А какие женщины нравятся ему? Высокие или миниатюрные, стройные и спортивные или пышные и полногрудые, блондинки или рыжие? Или брюнетки?

Стук был тихим, но все равно заставил ее вздрогнуть. Она сделала глубокий вдох.

— Входите.

Он шагнул в комнату. Несмотря на то что в доме больше никого не было, он закрыл дверь. В небольшом пространстве спальни он даже без ботинок выглядел очень высоким. Когда он шел к кровати, их взгляды на долю секунды встретились. Он сел на край кровати спиной к ней.

Помешкав несколько секунд, он немного приподнялся и стянул с бедер джинсы, затем спустил их вниз и оставил лежать на полу. Ей показалось, что он также снял носки, но она не была в этом уверена.

Он начал залезать под простыню, а потом что-то пробормотал, но она не разобрала что. Она перевела на него взгляд, чтобы переспросить, но в этот момент он просунул большие пальцы под резинку трусов и спустил их.

Она заметила границу загара на талии. Какой резкий контраст между коричневой кожей выше границы и белой — боже правый — ниже. А затем подол его рубашки опустился.

Он приподнял простыню и скользнул под нее.

— Вы ею воспользовались?

— Да.

Больше не произнеся ни слова, он перекатился на нее и раздвинул ее колени своими. После первого толчка головка его пениса вошла в нее. И все. Она закрыла глаза и отвернулась, но чувствовала, что он смотрит на нее со злостью и смятением.

Опершись на одну руку, он просунул вторую между их телами. Она напряглась. Но он не коснулся ее, а лишь короткими, быстрыми рывками погладил себя. Его пальцы несколько раз скользнули по ее коже.

Потом она почувствовала, как напряглись его мышцы. Его дыхание стало неровным и жарким. Он тихо застонал, сразу же убрал руку, до конца вошел в нее и разрядился.

Рука, на которую он опирался, согнулась. Он навалился на нее, все шесть футов его тела. Загорелая кожа и белая кожа. Он сделал глубокий вдох, а затем медленно выдохнул. Подвинул правую ногу. Крепкая, мускулистая, шероховатая от покрывавших ее волос, его нога прижималась к внутренней поверхности ее бедра. Его рубашка стала влажной от пота Через футболку эта влага проникла к ее коже. Она чувствовала запах его пота. Мыла. Спермы.

Он поднял голову и начал вставать, но затем вновь рухнул на нее. Лаура, не понимая, что происходит, попыталась оттолкнуть его.

— Тихо! — рявкнул он.

Теперь она поняла, в чем дело. Одна из ее цепочек обмоталась вокруг пуговицы его рубашки. Он возился с ней, тихо ругаясь, пока не освободился.

Он надел трусы — меньше чем через пять минут после того, как снял. Лаура отвела взгляд, но боковым зрением следила за всеми его движениями, которые были резкими и порывистыми, как у человека, едва сдерживающего раздражение.

Он запихнул рубашку в джинсы, как будто злился на нее. Затем быстро застегнул ширинку, но с пряжкой ремня вышла заминка. Справившись, он подвинул пряжку на место и повернулся к Лауре.

— Почему вы мне солгали?

— Я не воспользовалась ею, потому что боялась, она повлияет.

— Вы чертовски правы, она повлияла бы. Именно поэтому я принес ее.

— То есть я боялась, что она помешает зачатию.

— Я же объяснил, что нет.

— Она могла повлиять на подвижность сперматозоидов. Или еще на что-то. Я не знаю, — оправдывалась она. — Я просто хотела исключить случайности.

— Ну а я не хотел еще раз причинять вам боль, — горячность этих слов удивила ее, впрочем, как и его. Они умолкли. Наконец он сказал: — Послушайте, я знаю, что вы невысокого мнения обо мне. Вы считаете меня отверженным. Преступником. Большим тупым футболистом. Ну и ладно. Думайте, что хотите. Мне наплевать, пока вы платите деньги.

Он умолк, чтобы перевести дыхание, а когда заговорил снова, его голос звучал хрипло:

— Но я причинил вам боль. Теперь дважды. И мне обидно, если вы думаете, что мне это нравится. Потому что это не так.

— Вам это должно быть безразлично, — она села, по-прежнему прикрываясь простыней.

— Нет.

— Нет, должно быть! — Он провоцировал эмоциональную реакцию, но она не хотела испытывать по отношению к нему никаких чувств, даже гнева. — Все это никак не должно влиять на ваши или мои чувства.

— Я понимаю. Но если вы хотите, чтобы все происходило именно так, почему по крайней мере не помочь самой себе? Почему вы не смотрите эти грязные фильмы? — Он поднял руки, не давая ей возразить: — Ладно, забудьте. Забудьте.

Он замолчал, сделал несколько глубоких вдохов и заговорил снова.

— Никаких эмоций. Прекрасно. Мне тоже это ни к чему. Никаких поцелуев и ласк, потому что… Потому что… Я понимаю, почему не нужны поцелуи и ласки, ясно? Но почему бы по крайней мере сначала не поговорить?

— Зачем?

— Затем, что вы, может быть, перестанете съеживаться, а у меня пропадет ощущение, что я вас насилую.

— Я не воспринимаю это как изнасилование.

— Вы меня не обманете, — усмехнулся он. — Вы даже не смотрите на меня.

Она бросила на него выразительный взгляд, но не осмелилась вслух произнести то, о чем подумала, — если они будут смотреть друг на друга, станет не легче, а труднее.

Похоже, он тоже это понял, потому что отвернулся и вполголоса выругался. Затем он поднял лицо к потолку, уперся ладонями в бедра и резко выдохнул. Взъерошил пальцами волосы.

— Боже, — произнес он. Через некоторое время он опять посмотрел на нее. — Я вхожу сюда, мы практически не смотрим друг на друга. Вы лежите, молча и неподвижно, как будто то, что вам предстоит, хуже смерти. И что, по-вашему, я должен чувствовать?

— Мне безразлично, что вы чувствуете.

Это было неправдой, но она не могла признаться ему в этом. На самом деле его участие тронуло ее, и это была опасная сентиментальность. Они не могут быть друзьями. Или врагами. Они друг для друга никто. Между ними не должно быть ничего, кроме полного безразличия, — в противном случае она не сможет вернуться в этот дом.

— Это биология, мистер Буркетт, — ее лицо было безразличным, тон холодным. — И ничего больше.

— Тогда почему бы мне не спустить в бутылочку, а потом передать ее вам? Вы ясно дали понять, насколько вам неприятно, когда я лежу на вас. Признайтесь, вы дернулись, когда я опустил руку. Черт возьми, вы прямо-таки запаниковали, когда ваша цепочка зацепилась за мою пуговицу. Если все это так ужасно, зачем вы себя заставляете?

— Мне казалось, что вы это уже поняли.

— Вы были за рулем в ту ночь, когда ваш муж перестал быть мужчиной. Бедняга. Это крест на всю жизнь. Наверное, это ваше искупление. Трахаться с таким подонком, как я. Правильно?

Он разбередил открытую рану, и, защищаясь, она нанесла ответный удар:

— А вам не все равно, с кем заниматься этим? Лишь бы была возможность?

Его лицо приняло такое же холодное выражение, как и ее. Кожа на лице натянулась, слегка изменив положение синяков.

— Я не соглашался на оскорбления.

— А я не обещала вести вежливые беседы. Перестаньте беспокоиться по поводу моих чувств и просто…

— Исполняйте роль жеребца.

— Именно на это вы согласились.

— Я пересматриваю наше соглашение. Мне не нужно это дерьмо.

— Нет. Только наши миллионы.

Несколько секунд он пристально смотрел на нее, а потом отвернулся. Двумя широкими шагами он пересек комнату, подошел к двери и распахнул ее с такой силой, что она ударилась о стену и отскочила.

— Я бы послал вас, леди, но вы там уже были.

Выходя, он громко хлопнул парадной дверью, полагая, что был здесь в последний раз. Даже если он захочет вернуться, чего никогда не произойдет, такого расставания будет достаточно, чтобы уволить его.

Уволить его? Как будто это обычная работа. Как будто условия его найма были оформлены документально. Он представлял себе, как может проходить собеседование у будущего работодателя.

— Ваше последнее место работы, мистер Буркетт?

— Мне платили за то, что я трахал жену богатого психа.

— Так-так. И вы не справились с этой работой?

— О, нет. Отлично справился.

— Тогда какова же причина вашего увольнения?

— Я вышел из себя и поругался с ней.

— Понятно. А от вас требовалось лишь приходить, держать рот на замке и просто трахать ее?

— Совершенно верно.

— Вы не очень-то понятливы, правда, мистер Буркетт?

— Вероятно, нет.

Это выглядело как третьесортная шутка.

Скорее всего, она оставила свою машину за домом, где он останавливался в прошлый раз, потому что его красная «Хонда» была единственной машиной на подъездной дорожке к дому. Дойдя до нее, он уже подумывал о том, чтобы вернуться, войти в дом и извиниться. Он все еще был зол как черт, но он не мог позволить себе злиться. Цена гнева составляла полмиллиона долларов сейчас и миллионы в будущем. Не стоит оно того. Совсем не стоит.

Он повернулся и направился назад к дому, но заметил то, что мгновенно заставило его остановиться.

14

Родарт припарковался за полквартала от дома. В лобовом стекле его машины отражались листья деревьев, и поэтому Грифф не видел водителя. Но Родарт высунул руку из окна и махнул, приветствуя его.

Грифф мгновенно забыл об извинениях перед Лаурой Спикмен. Он подбежал к «Хонде», вскочил в нее и включил зажигание. На дорожке остались следы шин, когда он резко сдал назад. За мгновение проехав небольшое расстояние, разделявшее машины, он остановился в нескольких сантиметрах от радиатора оливкового седана Родарта и еще на ходу выскочил из «Хонды».

Родарт ждал его. Двигатель его машины работал на холостых оборотах, но стекло водителя было опущено. Гриффу потребовалось все его самообладание, чтобы не схватить Родарта за горло и не вытащить его через окно.

— Ты долбаный трус, Родарт.

— Пытаешься меня оскорбить?

— Для расправы с мужчинами ты нанимаешь горилл. Женщин ты бьешь сам.

— Кстати, как там твоя любимая шлюха? — Родарт засмеялся, заметив, как лицо Гриффа исказилось от гнева. — Ладно, я немного отвлекся. Почему ты не сообщил обо мне в полицию?

— Так решила Марша.

— Ручаюсь, ты не возражал, ведь так? От одной мысли о вмешательстве полиции у тебя очко играет, правда? Что касается нападения на тебя, я слышал, что это пара бывших фанатов.

— Это были профессионалы.

— Откуда ты знаешь?

— За этим стоял ты.

— Но ты не написал заявление в полицию, — Родарт погрозил ему пальцем. — Могу поклясться, ты ничего не сказал своему адвокату. И инспектору по надзору. Джерри Арнольду, если я не ошибаюсь?

— Ты знаешь, как зовут моего инспектора по надзору? — вырвалось у Гриффа, но он тут же пожалел об этом вопросе. Этим он выдал свое удивление и тревогу по поводу того, насколько хорошо Родарт осведомлен о его жизни.

— Я многое о тебе знаю, номер десять, — ухмыльнулся Родарт.

Наверное. Наверное, он следил за ним, потому что в противном случае он не знал бы, что Грифф сидел в спорт-баре в тот вечер, когда на него напали головорезы. Он не нашел бы его сегодня, на этой улице. Он не знал бы, что сейчас…

Боже.

Но прежде чем Грифф успел осознать все ужасные последствия, он услышал голос Родарта:

— Единственное, чего я не знаю, это имя твоей новой зазнобы.

Грифф быстро повернул голову и увидел, что машина Лауры Спикмен задом выезжает по дорожке.

К счастью, она поехала в противоположном направлении.

— Агент по продаже недвижимости, — сказал Грифф. — Показывала мне дом.

— Ты подыскиваешь дом, не успев поселиться в квартире из двух уровней? — усмехнулся Родарт.

— Как выяснилось, я не в восторге от соседей.

— Где ты взял денег на все эти крутые игрушки? Музыкальный центр. Телевизор с большим экраном. И все такое.

Мозг Гриффа лихорадочно работал. Ему хотелось впечатать свой кулак в рот Родарта, потому что каждое вылетавшее оттуда слово усиливало его тревогу. Родарту известно, где он живет. Известно, как он тратит деньги. А теперь он знает об этом доме. Но больше всего его тревожила мысль, что он может узнать о его договоре со Спикменами.

— Послушай, — дружелюбно сказал Родарт, — мне кажется, что прежде чем твои сильные руки куортербека свернули шею Биллу Бэнди, они залезли в его личную кассу.

— Чушь, и ты это знаешь. Как я мог взять деньги? Меня арестовали на месте преступления.

— Это несложно, — отмахнулся Родарт. — Прежде чем тебя действительно припекло, ты ухитрился припрятать эти грязные деньги там, где их никто не нашел. Они где-то лежали, принося проценты, пока ты не вышел. Теперь они пригодились. Как ты и планировал. — Он умолк, нахмурился и печально добавил: — Но дело в том, Грифф, что парни из «Висты» думают, что это их деньги, а не твои. Они будут очень благодарны любому, кто обнаружит их и вернет им.

— То есть тебе.

— Я лишь пытаюсь облегчить тебе жизнь. Я оказываю всем услугу. Эти парни возвращают свои деньги и забывают о том, что ты сделал с беднягой Бэнди. Понимаешь, к чему я клоню? Как это выгодно для всех? — Его интригующая улыбка погасла, а в голосе послышался металл: — Где деньги?

— Ты бредишь. По поводу Бэнди. По поводу грязных денег. По поводу всей этой чуши. Если ты думаешь, что у меня есть деньги, стал бы я ездить на этом куске дерьма? — он махнул рукой в сторону «Хонды». — На подержанной машине, которую я купил у моего адвоката?

Родарт окинул его взглядом и вкрадчиво сказал:

— Ты отлично выглядишь в том новом пиджаке от Армани.

— Спасибо, — Грифф постарался сохранить безразличное выражение лица. — На тебе он смотрелся бы дерьмово.

— Боюсь, ты прав, — Родарт усмехнулся. — У меня нет такой фигуры.

— Смелости у тебя тоже нет. А то бы ты вылез из своей уродливой машины, перестал сыпать скрытыми угрозами и подрался бы со мной, как мужчина.

Родарт состроил задумчивое лицо, как будто и вправду размышлял над его предложением.

— Ты действительно этого хочешь, Грифф? Ты хорошо подумал?

Грифф кипел от злости, но понимал, что не может дать волю своему гневу. Если он набросится на Родарта, то сделает именно то, чего хочет этот сукин сын, избивающий женщин.

— Марша ничего не могла тебе рассказать, — прорычал он. — Ты зря изуродовал ей лицо.

— Наверное, — пожал плечами Родарт. — Она не рассказала мне ничего полезного и, насколько мне известно, еще долго ничего не сможет рассказать. Интересно, сможет ли она теперь брать в рот со своей сломанной челюстью. И кое-что еще… — Грифф не клюнул, но Родарт все равно продолжил: — Не понимаю, почему эта шлюха поднимает такой шум, когда ее трахают в зад.

Багровая волна ярости захлестнула Гриффа. Родарт почувствовал это и оскалился:

— Ты никогда не имел ее таким способом?

Грифф предполагал, что Родарт не только избил, но и изнасиловал Маршу. Но он не спрашивал ее об этом, потому что не хотел ворошить ужасные воспоминания о том вечере. А может, он не хотел знать, как сильно ей досталось. Теперь, когда он это узнал, ему еще сильнее захотелось убить этого ухмылявшегося придурка.

— А как насчет нее? — Родарт кивком головы указал в глубь квартала. — Даже издалека видно, что у твоей новой подружки похотливый маленький зад. Скажи, как ее зовут. Все равно узнаю.

Ярость, бушевавшая внутри Гриффа, мгновенно стала холодной, как лед. Ее сила испугала его, и она должна была испугать Родарта.

— Совсем скоро, — тихо, но убежденно сказал он, — я убью тебя.

Родарт включил заднюю передачу и, улыбаясь, дал задний ход.

— Мечтаю о том дне, когда ты попытаешься.

Консьерж неохотно набрал номер пентхауса Марши. Повернувшись к Гриффу спиной, он что-то шептал в трубку, пока Грифф не протянул руку через конторку и не похлопал его по плечу.

— Дайте мне телефон. Пожалуйста, — нетерпеливо прибавил он.

Консьерж недовольно протянул ему трубку.

— Марша?

— Это Дуайт.

— Привет, Дуайт. Это Грифф Буркетт. Я хочу подняться.

— Прошу прощения, но нельзя.

— Кто это сказал?

— Она не хочет ни с кем общаться.

— Мне нужно ее увидеть.

— Она отдыхает.

— Я подожду.

Послышался театральный вздох.

— Ну ладно, хотя она, наверное, меня убьет.

Дуайт открыл дверь квартиры Марши и отступил в сторону, пропуская Гриффа.

— Нельзя сказать, что у нее выдался удачный день.

— У меня тоже, — мрачно парировал Грифф и проследовал за соседом Марши в просторную гостиную, где на диване лежала Марша. Казалось, она спит, но с уверенностью утверждать этого было нельзя, потому что ее голова была почти полностью замотана бинтами.

— Ей сделали операцию?

— Первую из нескольких. Нос пришлось повторно ломать. Ей еще очень больно, но врачи сказали, что она вполне отошла и может ехать домой.

— А в целом, как она?

— Не очень хорошо. Она…

— Эй, я вас слышу, — ее голос был приглушен бинтами, а челюсть едва двигалась, но это был ее насмешливый тон, которому Грифф безумно обрадовался.

— Послушайте только! Мумия разговаривает! — сказал он, придав своему голосу шутливый оттенок.

— У меня на плите варится суп из омара, — сказал Дуайт. — Она раздражительна, как медведица, так что будь с ней поласковее. — Проходя мимо Гриффа в кухню, он похлопал его по руке.

Грифф подвинул кресло к дивану и расположил так, чтобы Марша могла видеть его, не поворачивая головы.

— Если ты думаешь, что я неважно выгляжу, — сказала она, — подожди, пока снимут бинты. Вот тогда будет настоящее страшилище.

С лодыжек до шеи она была завернута в банный халат, но Грифф увидел, что ее формы утратили былую пышность. Интересно, на сколько она похудела с тех пор, как они виделись в последний раз, подумал он.

— Ты не можешь выглядеть страшилищем, как ни старайся, — он взял ее руку и поцеловал тыльную сторону ладони.

— Меня родная мать не узнает. Хотя и так не узнала бы, потому что отказалась от меня много лет назад.

— Ладно, хватит о том, как ты выглядишь, — как ты себя чувствуешь?

— Под кайфом.

— Хорошие лекарства? — рассмеялся он.

— Я могу заработать кучу денег, продав их. Только это противозаконно. Впрочем, как и проституция.

— Кстати, о нарушении закона… — Он взглянул ей прямо в глаза, которые смотрели на него через щель в повязке. — Я собираюсь сообщить полиции о Родарте.

Ее реакция была мгновенной.

— Нет!

— Послушай меня, Марша. Я знаю, что он делал с тобой. Он хвастался мне этим меньше часа назад.

Она долго смотрела на него, а потом закрыла глаза, как будто отгораживаясь — от него, от воспоминаний, от всего. Грифф почувствовал, что она дрожит.

— Почему ты мне не сказала?

— Я не хотела говорить об этом.

— Он изнасиловал тебя.

— Да.

— Жестоко.

Марша открыла глаза.

— Я проститутка. Мне приходилось делать все. Но всегда самой. Когда тебя принуждают — это совсем другое. — Она снова закрыла глаза. — Поверь мне, — ее глаза вновь открылись, и она добавила: — Попробуй объяснить это копу.

— Я объясню. Тебя изнасиловали.

— А он скажет, что не видит разницы.

— А я вижу!

Грифф вскочил с кресла, опрокинув его. Из кухни прибежал Дуайт — в фартуке и с дуршлагом в руке.

— Возвращайся к своему супу, — приказал ему Грифф.

Дуайт постоял в нерешительности несколько секунд, потом подхватил половник свободной рукой и, пятясь, отступил на кухню. Почти комический поступок декоратора, бросившегося спасать Маршу, рассеял ярость Гриффа. Он поправил кресло, сел в него и снова взял ее руку.

— Родарт не отступит. Этот сукин сын следит за мной. Он знает все, что со мной происходит. Но это все ерунда по сравнению с тем, что он сделал с тобой. Убил бы его за это. Но я не могу, и он это знает. Я ничего не могу сделать, не рискуя досрочным освобождением. Он не отстанет от меня. Будет давить. Продолжит причинять боль людям, которые меня окружают. Единственный выход — обратиться в полицию.

— Умоляю тебя, Грифф, не надо.

— Но…

— Посмотри на меня! — Ее глаза наполнились слезами. — Если ты это сделаешь, то привлечешь ко мне всеобщее внимание — ко мне и моему бизнесу. Каждый размахивающий Библией трясун — кстати, некоторые из них мои клиенты — посчитает своим долгом проклясть меня и мою профессию. И моим праведным гонителям будет наплевать, что меня увезла «Скорая», избитую и окровавленную. Они скажут, что это наказание за мои грехи. Если Родарта привлекут к ответственности, что сомнительно, то он будет отрицать, что бил меня, и свалит все на клиента или приятеля, который пришел после него. Вероятно, на тебя. Никакого теста ДНК. Он пользовался презервативом, — сказала она и кисло добавила: — По крайней мере, хоть этому я рада.

— Боже, — произнес Грифф, понимая, что она, вероятно, права. — Значит, ты считаешь, что я ничего не должен делать?

— Я прошу тебя ничего не делать. Я избегала всеобщего внимания, когда была красива и желанна. Думаешь, я перенесу это в таком виде? Я не смогу, Грифф. Лучше уж прыгнуть с крыши. — Она произнесла это так, что он поверил ей. — Угроза разоблачения навсегда отпугнет клиентов. Я потеряю все. Если у тебя есть хоть капля уважения или чувств ко мне, оставь это. Оставь. — Она высвободила ладонь из его рук и закрыла глаза.

— Думаю, теперь вам следует уйти. Ей нужно поспать. — Дуайт опять проскользнул в комнату. Его тон не был враждебным, а скорее просящим.

Грифф кивнул и поднялся. Перед тем как отвернуться, он наклонился и поцеловал закрытые глаза Марши.

Дуайт проводил его до двери.

— Полагаю, вы позвоните, перед тем как снова сюда прийти.

Грифф молча кивнул.

В холле он нажал кнопку лифта, но настолько погрузился в свои мысли, что несколько секунд смотрел на пустую кабинку, прежде чем до него дошло, что лифт прибыл.

По пути вниз он понял, что никакие разговоры не убедят Маршу. Настойчивость только усилит ее душевные муки. Он уже и так заставил ее страдать, и в конечном счете она права. Если передать это дело полиции, в центре внимания окажется не только Марша, но и он сам. А ему это нужно не больше, чем ей.

Нет, ему придется решать проблему с Родартом самому, один на один с этим сукиным сыном.

Грифф остановился у цветочного киоска в фойе и сделал заказ — доставить в пентхаус Марши орхидею. На карточке он написал: «Ладно. Это останется нашей тайной. Но он заплатит». Он не стал подписываться.

15

Грифф услышал, как внутри дома зазвенел звонок, а затем раздались приближающиеся шаги. Внутри у него все сжалось от тревожного ожидания. Как его встретят? Может, захлопнут перед его носом дверь?

Или он ошибся, решив приехать сюда?

Но что-то менять было слишком поздно. Потому что дверь распахнулась, и он увидел улыбающееся лицо Элли Миллер.

Он со страхом ждал, что улыбка исчезнет. Но она стала еще шире.

— Грифф!

Казалось, она была готова броситься к нему и крепко обнять, но сдержала свой порыв и вместо этого схватила его за руку через порог — с силой, которую трудно было ожидать от такой миниатюрной женщины.

— Ты похудел, — она восторженно оглядела его с головы до ног.

— Я много плаваю и меньше занимаюсь со штангой.

— Входи, входи, — ее улыбка не исчезала. — Мы стоим здесь и выпускаем холодный воздух, а счета за электричество и так астрономические.

Он вошел в дом, и его тут же окружили знакомые запахи и картины. Вешалка стояла там же, где всегда. Обои не поменялись. Зеркало в раме, которое всегда казалось Гриффу слишком маленьким, тоже никуда не делось.

— В прошлом году я сменила ковер в гостиной, — Элли проследила за его взглядом.

— Красивый.

Кроме ковра, все здесь осталось таким же, как во время его последнего визита сюда. Только на столе у стены не было рамки с фотографией, где были запечатлены они трое. Снимок был сделан через несколько минут после победы в чемпионате Национальной студенческой спортивной ассоциации: Грифф в футболке с пятнами от травы, громадным синяком под глазом и спутанными от пота и шлема волосами стоит между Элли и Коучем. Три лучезарные улыбки. Элли вставила снимок в рамку и поместила его на видное место через несколько дней после игры.

Миллеры никогда не были так счастливы и так горды им, как после победы в матче «Апельсиновой чаши»[12], за исключением, возможно, того дня, когда он подписал письмо о намерениях[13] с Университетом Техаса. В тот день дом был до отказа забит спортивными журналистами со всего Техаса. Элли была в ужасе от беспорядка, который они создавали, роняя крошки от пирога и проливая пунш. Коуч ворчал, когда от телевизионных софитов перегорел предохранитель.

Но всем было очевидно, что супругов прямо-таки распирало от гордости за Гриффа. Ему предложили полную стипендию, чтобы он играл за Университет штата Техас, и, кроме того, он с отличием окончил среднюю школу. Решение Коуча взять его к себе оказалось правильным. Все, что он вложил в этого упрямого пятнадцатилетнего подростка, окупилось, причем не только в отношении спортивных способностей Гриффа.

Четыре года, на протяжении которых Грифф играл за Университет штата Техас, его тренировали одни из самых уважаемых и опытных специалистов в этом виде спорта. Но он всегда прислушивался к советам Коуча Миллера. В том матче «Апельсиновой чаши» он использовал все, чему научился у него. Это был триумф не только Гриффа, но и Коуча.

Позже, после перехода в «Ковбои», Грифф перестал прислушиваться к советам наставника и начал считать Коуча скорее помехой, чем полезной руководящей силой. Отсутствие рамки с фотографией на столике в гостиной явно указывало на чувства, которые теперь питает к нему Коуч.

— Проходи, — сказала Элли, подталкивая его в кухню. — Я лущу горох. Его можно купить уже лущеным, но мне кажется, что так вкуснее. Хочешь чаю со льдом?

— С удовольствием.

— А бисквитный торт?

— Если есть.

Она с укором посмотрела на него, как будто отсутствие бисквитного торта было чем-то невероятным. Элли убрала со стола горох. Грифф сел на стул, который занимал со своего первого обеда здесь, и его охватил недостойный мужчины приступ ностальгии, от которого перехватило дыхание. Это единственный настоящий дом, который у него когда-то был. А он опозорил его.

— Коуч дома?

— Играет в гольф, — недовольно ответила Элли. — Я говорила ему, что в это время дня слишком жарко для игры. Но его упрямство ничуть не уменьшилось с годами. Даже наоборот.

Она поставила перед Гриффом чай и бисквитный торт и села напротив него, положив руки на стол. Он смотрел на эти крошечные руки и вспоминал желтые резиновые перчатки, которые были на ней в тот день, когда он впервые переступил порог этого дома, вспоминал один из редких моментов, когда он не уклонялся от ее прикосновений. Сидя на краю его кровати, она прижала ладонь к его лбу, проверяя, нет ли у него температуры. Ее рука была мягкой и прохладной, и он до сих пор помнил, каким приятным было ее прикосновение к пылающей жаром коже. Для нее это движение было естественным, но до этого момента Грифф не знал, что именно так поступают матери, когда ребенок жалуется на нездоровье.

У Элли и Коуча не было детей. Причину он не знал, но у него, даже в том возрасте, хватило такта не спрашивать об этом. Может быть, именно бездетность подтолкнула ее к тому, чтобы взять в дом этого угрюмого и язвительного подростка.

Она не обрушила на него всю свою материнскую любовь, которую — как она верно понимала — он не принял бы. Однако при малейшем сигнале с его стороны она оказывалась рядом. Внимательно выслушивала, если он хотел обсудить какую-то проблему. Тысячами способов, незаметно и ненавязчиво, она проявляла материнскую нежность, которую явно испытывала по отношению к нему. Эту нежность он и сейчас читал в ее глазах.

— Я рад тебя видеть, Элли. Рад быть здесь.

— Я так счастлива, что ты пришел. Ты получал мои письма?

— Да, и очень за них благодарен. Больше, чем ты думаешь.

— Почему же ты не отвечал?

— Я не мог найти слов. Я… — Он растерянно пожал плечами. — Я просто не мог, Элли. И я не хотел вносить разлад между тобой и Коучем. Он же не знал, что ты писала мне, правда?

— Это его не касается, что я делаю или чего не делаю. — Она выпрямилась, и голос ее зазвучал резко: — У меня есть собственное мнение.

— Я знаю, — улыбнулся Грифф. — Но я также знаю, что ты всегда поддерживаешь Коуча. Вы одна команда.

Она из вежливости не стала спорить.

— Я знаю, как он разозлился, — сказал Грифф. — Он пытался предупредить меня, что я качусь в пропасть. Я не послушался.

Он отчетливо помнил тот день, когда их постепенно ухудшавшиеся отношения закончились разрывом. Коуч ждал его в машине после тренировки. Тренеры «Ковбоев» хорошо знали Коуча Миллера, понимали, какое влияние он имеет на их куортербека, и всегда были рады его видеть.

В отличие от Гриффа. Их разговоры все чаще превращались в споры. Коуч не критиковал его действия на футбольном поле, но не одобрял многое другое, например, размах, с которым Грифф тратил деньги.

Грифф поинтересовался, какой смысл иметь деньги, если не можешь их тратить. Коуч ответил, что было бы разумно откладывать немного на черный день. Грифф проигнорировал его совет.

Коуч также не одобрял его образ жизни. Он предупреждал Гриффа, чтобы тот не «жег свечу с обоих концов»[14], особенно в межсезонье, когда тот ленился на тренировках и допоздна засиживался в шикарных ночных клубах Далласа, а также Майами, где он купил квартиру в кондоминиуме на набережной.

— Только строгая дисциплина дала тебе то, что у тебя есть, — убеждал его Коуч. — Ты быстро сдашь позиции, если не будешь поддерживать дисциплину. На самом деле теперь она должна быть еще строже.

Ну-ну, думал Грифф. Он считал, что причиной недовольства Коуча является ревность. Он больше не имел возможности контролировать ни решения Гриффа, ни его образ жизни, и это раздражало старика. Грифф был благодарен Коучу за все, что он для него сделал, но считал, что больше он ему не нужен. Коуч привел его туда, где он был теперь, и пришло время освободиться от его опеки.

Грифф начал постепенно отдаляться от Коуча. Их встречи стали не такими частыми. Он редко отвечал на его телефонные звонки. Поэтому он не очень обрадовался, увидев Коуча, который ждал его в машине. С обычной для себя прямотой Коуч сразу взял быка за рога:

— Меня беспокоят твои новые приятели.

— Какие новые приятели?

— Не прикидывайся, Грифф.

Он мог иметь в виду только парней из «Висты», и Грифф удивился, откуда Коуч узнал о них. Хотя ему никогда не удавалось что-нибудь скрыть от этого человека. Его бдительность сильно досаждала Гриффу, когда он был подростком. Теперь он вырос, и эта досада еще больше усилилась.

— Ты всегда уговаривал меня завести друзей. Я завел друзей. Теперь они тебе не нравятся.

— Мне не нравится, что ты так близко сошелся с этими парнями.

— Почему? Что в них плохого?

— На мой взгляд, они слишком лоснятся.

— Лоснятся? — гоготнул Грифф.

— Слишком гладкие. Скользкие. Я им не верю. Ты должен побольше разузнать о них.

— Я ничего не вынюхиваю о своих друзьях. — Он смотрел прямо в глаза Коучу, надеясь, что его ответ положит конец спору. — Я не сую свой нос в чужие дела.

— Сделай исключение, — Коуч не понял намека. — Поинтересуйся.

— Зачем?

— Чтобы знать, кто они на самом деле. Откуда у них деньги на эти крутые лимузины с шоферами?

— Они бизнесмены.

— И какой у них бизнес?

— Оловянные рудники в Южной Америке.

— Какие, к черту, оловянные рудники! Первый раз вижу горняков, которым нужны телохранители.

Терпение Гриффа иссякло.

— Послушай, мне все равно, откуда у них деньги на лимузины. Мне нравятся лимузины с шоферами, не говоря уже о частных самолетах и девочках, которых доставляют мне бесплатно по первому требованию. Так что почему бы тебе не уйти и не оставить меня в покое? Ладно?

Именно так Коуч и поступил. Это был их последний разговор.

Теперь Грифф смотрел на Элли и печально качал головой.

— Я думал, что умнее его. Умнее всех. Когда меня поймали, Коуч осудил меня. Я его не виню. Я понимаю, почему он умыл руки.

— Ты разбил его сердце.

Он пристально посмотрел на нее.

— Ты разбил его сердце, Грифф, — серьезно повторила она. А затем весело рассмеялась. — И конечно, он разозлился.

— Да, верно — так же верно, как и то, что мне повезло, что его нет дома. Иначе меня вряд ли пригласили бы на торт.

— Честно говоря, я в этом тоже сомневаюсь.

— Я понимал, что рискую, идя сюда.

— Почему ты это сделал? Я очень рада. Но почему ты пришел?

Он встал из-за стола и подошел к буфету. Взял из коричневого бумажного пакета стручок гороха с черными крапинками, сдавил его пальцами, раскрыл и высыпал горошины в миску из нержавейки. Потом бросил пустой стручок назад в пакет.

— Я продолжаю причинять боль людям, но я не хочу этого.

— Тогда перестань.

— Я не нарочно. Так получается.

— Как это?

— Просто потому, что я — это я. — Он повернулся, прислонился бедром к буфету, скрестил руки на груди и уперся взглядом в носки туфель. Они нуждались в чистке. — Я приношу несчастье. Похоже, это проклятие моей жизни.

— Перестань себя жалеть.

Он вскинул голову и посмотрел на нее.

— Прекрати плакаться на жизнь и расскажи, что происходит. Кто пострадал?

— Знакомая. Ее жестоко избили просто потому, что она знала меня. Никакой другой причины, только наше знакомство.

— Мне очень жаль, но я не вижу, где тут твоя вина.

— Она есть. Это связано с… — он махнул рукой, как будто хотел сказать: с теми временами. — И еще этот парень. Он преследует меня с момента освобождения. Он охотится за мной и не остановится, пока не сотрет в порошок.

По дороге сюда Грифф все время поглядывал в зеркало заднего вида. Кроме того, он поехал кружным путем и несколько раз запутывал след, чтобы убедиться, что у него на хвосте не сидит Родарт или кто-то еще, кого он нанял следить за ним.

Разумеется, Родарт знал, где живут Миллеры. Если бы он хотел достать Гриффа, причинив неприятности им, то уже сделал бы это. Грифф полагал, что, по мнению Родарта, Коуч был не так беззащитен, как Марша. Мысль о столкновении с Коучем, возможно, даже пугала его. И не зря.

— Ты в беде, Грифф?

Он понимал, что она имеет в виду — не замешан ли он снова в чем-то незаконном.

— Нет. Клянусь.

— Я тебе верю. Поэтому ты должен обратиться к властям и рассказать о человеке, который тебя преследует, и…

— Я не могу, Элли.

— Почему?

— Потому что он действует не только от своего имени.

— Ты хочешь сказать…

— «Виста». Те люди, которых Коуч называл скользкими, хотя не знал и половины правды о них.

— Тогда тебе точно следует поговорить с властями.

Он покачал головой, вновь возвращаясь к решению, которое принял вчера, покидая пентхаус Марши.

— За последние пять лет я по горло сыт «властями». Больше не хочу иметь с ними никаких дел.

— Но полиция или ФБР должны знать, если…

— Я больше не верю системе, Элли. Я делаю то, что должен. Я установил хорошие отношения с моим инспектором по надзору. Мне кажется, он на моей стороне. Я хочу оставаться под наблюдением и не делать ничего, что привлечет внимание ко мне.

— И к тому убийству.

— И к тому убийству, — согласился он.

— Они так и не поймали человека, который убил этого Бэнди, да?

— Нет, не поймали.

Молчание становилось напряженным и затягивалось. Элли не задавала прямого вопроса. Не хотела оскорбить Гриффа. А может, боялась услышать ответ. Она отхлебнула чаю и поставила стакан на стол — осторожнее, чем требовалось.

— Невозможно всю жизнь бегать от плохих парней, Грифф. Ты просто должен не обращать на них внимания.

— Я пытался. Это непросто. А если точнее, то невозможно. Игнорируя их, я только увеличиваю их желание привлечь мое внимание. И они используют других людей, чтобы перетянуть меня на свою сторону. Я не буду связываться с ними, Элли. Я больше не нарушу закон. Но я не хочу, чтобы страдали другие люди.

И особенно Спикмены. Если Родарт узнает об их сделке с Гриффом, он может сорвать ее, а это единственное, что у него есть. Кроме того, Родарт способен нанести непоправимый ущерб репутации супругов. Возможно, Спикмен совсем рехнулся, но выглядит довольно неплохим парнем. Его уважают за общественную деятельность и за то, что он отваливает кучу денег на благотворительность.

Кроме того, Гриффу становилось плохо от одной мысли, что Лаура Спикмен может стать жертвой насилия со стороны Родарта, как это случилось с Маршей. При малейшей возможности Родарт, не раздумывая, причинит ей боль. Он уже заметил ее, и то, в каких выражениях он о ней говорил, вывело Гриффа из себя.

Заметив встревоженный взгляд Элли, Грифф расслабился и улыбнулся.

— Я пришел сюда не для того, чтобы волновать тебя. Просто мне нужен слушатель, а ты всегда отлично справлялась с этой ролью.

— Больше всего на свете я хочу, чтобы ты был счастлив, Грифф, — она встала и снова взяла его за руку.

— Счастлив? — он повторил это слово, как будто оно было из другого языка. Счастье казалось ему недостижимой целью.

— Ты уже нашел работу?

— Присматриваю пару мест. Одна вакансия скоро откроется.

— А на какие деньги ты сейчас живешь?

— Адвокат продал мои вещи. Я не нуждаюсь.

Она сняла сумочку с крючка рядом с черным ходом и вытащила из кошелька пятидесятидолларовую купюру.

— Возьми.

— Элли, я не могу это взять. — Он отвел ее руку.

— Нет, можешь. Я настаиваю. Это часть моих гавайских денег.

— Гавайских?

— Я много лет уговаривала Джо, и он наконец согласился в конце лета отвезти меня на Гавайи. Я сэкономила немного карманных денег. Если ты их не возьмешь, на эти пятьдесят долларов я накуплю сувениров, которые мне не нужны и на которые я больше никогда не взгляну. Бери.

Он взял деньги. Не потому, что хотел или нуждался в них, а потому, что она хотела дать ему деньги и ей было нужно, чтобы он их взял.

— Я верну.

В этот момент с улицы послышался звук подъезжающей машины. Элли взглянула на Гриффа, слабо улыбнулась, пытаясь приободрить его, и повернулась к входящему через черный ход Коучу.

— Чья машина…

Это все, что он успел произнести. Увидев Гриффа в своей кухне, он остановился как вкопанный. Он поправился фунтов на десять, но по-прежнему был плотным, как кирпичная стена. В уголках глаз прибавилось морщин, которые белыми лучиками выделялись на его всегда загорелом лице. В остальном он выглядел точно так же, как в тот день, почти двадцать лет назад, когда привел Гриффа к себе в дом.

Все это Грифф успел рассмотреть за долю секунды, пока Коуч застыл, прежде чем продолжить свой путь через кухню, мимо гостиной и дальше по коридору. Громкий звук захлопнувшейся двери эхом разнесся по коридору.

— Мне жаль, Грифф, — после паузы произнесла Элли.

— Я и не ждал, что он будет рад меня видеть.

— Он рад. Просто не показывает этого.

— Мне пора идти, — у Гриффа не хватило духу разубеждать ее.

Она не стала спорить. У самой двери она с тревогой посмотрела на него.

— Береги себя.

— Хорошо.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— У меня не было возможности сказать этого, но, когда пять лет назад все это случилось, я очень переживала за тебя. Ты плохо поступил, Грифф. Очень плохо, и у тебя нет оправданий. Но мне было так же больно, как если бы ты был моей плотью и кровью.

— Я это знаю, — его голос был слишком хриплым.

— Не падай духом, — она похлопала его по руке. — Лучшее у тебя еще впереди. Я уверена.

В этом он ее тоже не стал разубеждать.

— Вам помочь, мэм?

Лаура повернулась, готовая принять любезное предложение. Но когда она увидела Гриффа Буркетта, улыбка застыла на ее лице, а глаза наполнились тревогой.

— Что вы здесь делаете?

Он взял большую коробку у нее из рук, которые обмякли, когда она увидела его.

— Куда вы это несете?

Она продолжала изумленно смотреть на него.

— Вы разглядываете меня так, как будто видите впервые, — сказал он. — Куда вы несете коробку?

— В мою машину, — она кивнула в сторону зарезервированных мест на автостоянке для руководства недалеко от служебного входа, через который она вышла.

Она нервно оглянулась. Ряды машин жарились под лучами пылающего солнца, но на стоянке не было ни души.

Здание, в котором располагались офисы авиакомпании «Сансаут», представляло собой одну из известных современных построек Далласа, выполненную в основном из стекла, скрепленного стальными каркасами. Поэтому для любого, кто смотрел из окна с этой стороны здания, вся автостоянка была как на ладони, и он легко мог рассмотреть и его, и ее.

Хотя Лаура сама, наверное, не узнала бы его, не подойди он так близко. Он изменил свою внешность, надев бейсболку и солнцезащитные очки. На нем была сильно поношенная выцветшая футболка, шорты до колен с обтрепанными краями и кеды вместо ковбойских ботинок. Но рост и ширину плеч скрыть было невозможно, хотя он и пытался сутулиться при ходьбе.

— Что вы здесь делаете? — повторила она.

— Я знаю, это против правил…

— Фостер будет…

— В ярости, я знаю. Но я должен был вас увидеть.

— Могли бы позвонить.

— А вы ответили бы на звонок?

Наверное, нет, подумала она.

— Хорошо, вы уже пришли. Что за срочность? Отказываетесь?

— А вы этого хотите? — Он остановился и повернулся к ней.

— Вы ушли, заявив, что не нуждаетесь в этом дерьме, помните?

— А вы напомнили мне, как сильно я в нем нуждаюсь.

Они несколько секунд смотрели друг на друга, а затем, одновременно подумав, что им опасно появляться вместе, снова пошли к местам на стоянке, предназначенным для руководства.

— Которая ваша?

— Черный «БМВ».

— Откройте багажник.

Она достала ключи, нажала кнопку, и крышка багажника автоматически открылась. Он положил громоздкую коробку внутрь.

— Что там? Слишком легкая для таких размеров.

— Модель самолета. Везу домой.

— Спикмену? Я заметил, что он сегодня не приезжал на работу.

Грифф, не разгибаясь, возился с коробкой. Для случайного наблюдателя все выглядело так, как будто он устраивает коробку в багажнике, чтобы она не повредилась при перевозке.

— Откуда вы знаете?

— Потому что на первом парковочном месте указано его имя, а машины нет. Я знаю, что он не приезжал, потому что наблюдал с противоположной стороны улицы…

— Наблюдали?

— Из той пиццерии. Четыре часа. Следил за дверью и ждал возможности поговорить с вами.

— Что такого случилось важного, что не могло подождать до нашей следующей встречи?

— А она будет? — Он выпрямился и повернулся к ней.

Она слегка кивнула.

— Вы, ну…

— Да. Позавчера.

— А.

Он стоял в нерешительности. Она теребила ключи. Казалось, это длится вечно.

— Должно быть, вы были разочарованы, — наконец произнес он.

— Конечно, я была разочарована. Мы были разочарованы. Фостер и я, — поправилась она и, коротко вздохнув, сказала: — Поэтому мы должны встретиться еще раз. — До этого момента она старалась не смотреть на него даже боковым зрением, а теперь повернулась и посмотрела прямо в темные стекла его солнцезащитных очков. — Если вы не передумали.

— Мы уже это обсудили.

— Тогда какое еще важное дело привело вас сюда?

— Я пришел предупредить вас.

Она ожидала, что он потребует аванс. Или извинится за то, что наговорил при расставании. Но предупреждение?

— Предупредить меня о чем?

— Пару недель назад, когда мы встречались, вы заметили синяки на моем лице?

— И на бедре.

Он повернул голову, и она поняла, что если бы могла видеть его взгляд, то прочла бы в нем удивление. Узнать о синяке на ягодице она могла только одним способом, и теперь она невольно выдала себя. Однако попытка исправить промах только усилила бы неловкость.

— Так что с теми синяками? — нетерпеливо спросила она.

— К сожалению, я не могу сказать, что эти парни выглядели еще хуже.

— Парни? Значит, их было несколько?

— Двое. На меня напали на автостоянке у ресторана и избили. За несколько недель до этого моему другу досталось еще больше, — его губы сжались в плотную, тонкую линию. — Гораздо больше. Он еще не поправился.

— Во что вы ввязались? — Лаура не могла поверить своим ушам.

— Ни во что!

— Вас и вашего знакомого избили просто так?

— Послушайте, — сказал он, наклоняясь к ней. Он говорил быстро и тихо. — Это история пятилетней давности, но теперь она не имеет ко мне никакого отношения. Если не считать этого подонка, который задался целью разрушить мою жизнь. Его зовут Стэнли Родарт. У него уродливая машина оливково-зеленого цвета. Если увидите его, держитесь от него подальше. Ни при каких обстоятельствах не позволяйте ему приближаться к вам, когда вы одна. Вы меня слышите?

— Я редко бываю одна.

— Только что. Посмотрите, как легко мне было подойти к вам, — как бы в подтверждение своих слов он окинул взглядом разделявшее их пространство меньше фута.

— Я благодарна вам за предупреждение, — сказала Лаура. — Но ваша остальная жизнь не имеет отношения к нам с Фостером. Этот Стэнли, или как его там, ничем нам не угрожает.

— Родарт — и еще как угрожает, — он произнес это с нажимом. — Послушайте меня. Он опасен. При малейшей возможности он навредит вам, причем так, как вы и представить себе не можете. Это не ерунда. Он…

— Лаура?

Звук чужого голоса заставил их испуганно вздрогнуть. Она повернулась и увидела Джо Макдональда, который шел к ним от противоположного ряда машин.

— Привет, Джо, — крикнула она, стараясь, чтобы ее голос звучал приветливо и беззаботно.

— Запомните, что я вам сказал, — тихо произнес Грифф и, повернувшись, пошел прочь.

Лаура заставила себя улыбнуться и пошла навстречу руководителю отдела маркетинга, который удивленно смотрел на высокую фигуру Гриффа, пробиравшегося между машин.

— Кто это был?

— Какой-то прохожий. Мне повезло. Он увидел, что я тащу коробку с моделью, и предложил помочь.

— А разве на входе не было охранника?

— Не было, когда я выходила, а ждать мне не хотелось. — Она повела Джо к входу, хотя в этом не было необходимости. — Мне не терпится привезти модель домой и показать ее Фостеру.

— Значит, сегодня важный день?

— Да. Пожелай мне удачи.

Когда они подошли к входу в здание, она небрежно оглянулась. Грифф Буркетт исчез.

16

Лаура не рассказала Фостеру о неожиданном появлении Гриффа.

Обычно она ничего не скрывала от мужа. Но ей не хотелось говорить о предупреждении Буркетта относительно человека в зеленом автомобиле, потому что даже намек на то, что она подвергается опасности, выведет Фостера из себя. Его реакция предсказуема: через час к ней будет приставлена вооруженная охрана.

Кроме того, она не хотела, чтобы сегодня вечером внимание Фостера отвлекало что-то другое.

Перед тем как спуститься к обеду, она переоделась в простое черное платье, одно из его любимых. Затем довольно долго занималась прической и макияжем. Надушилась.

Спускаясь по лестнице, она поняла, что нервничает, и это удивило ее. Но потом она напомнила себе, что готовилась к этому вечеру несколько месяцев. Небольшое волнение перед выходом на сцену — это вполне объяснимо.

Она почти не прикоснулась к еде, но Фостер этого не заметил, потому что с воодушевлением рассказывал о новом упражнении, которое Мануэло включил в его комплекс лечебной гимнастики.

— Оно помогает укрепить спину и руки. Я уже почувствовал существенный прогресс.

— Он научился этому на семинаре, куда ты записал его в прошлом месяце?

— Да. Очевидно, он быстро учится.

— Он учился бы еще быстрее, если бы знал английский.

— Он очень гордый человек.

— И как изучение английского ущемит его гордость?

— Он воспринимает это как предательство по отношению к своим корням, — объяснил он и, не дожидаясь ее дальнейших расспросов, поинтересовался, как прошел день.

— Хорошо, что ты спросил об этом, — она одарила его озорной улыбкой. — После обеда тебя ждет сюрприз.

Закончив с едой, она направилась к дверям гостиной и позвала его за собой. Прежде чем двинуться вперед, он три раза дернул колеса инвалидной коляски сначала вперед, а затем назад. Эта привычка появилась у него несколько недель назад.

Кроме того, пластмассовые бутылочки с дезинфицирующим средством для рук появились буквально везде. Сначала он пользовался ими, когда думал, что она не видит. Теперь десятки флаконов были расставлены по всему дому, чтобы один всегда находился в пределах досягаемости Фостера. Чистота и стерильность всегда были его пунктиком, но особенно явно проявившиеся в последнее время симптомы невроза беспокоили ее. Нужно заставить его поговорить со своим психиатром об этих проявлениях.

Но сегодня они не будут говорить о его болезни и других неприятных вещах. Кроме того, если Фостер увлечется проектом, который она собирается предложить, симптомы наверняка опять ослабнут.

В кабинете Лаура все приготовила заранее. Проводив Фостера до закрытой двери, она распахнула ее и торжественно произнесла: «Презентация «Сансаут селект». Затем она отступила в сторону, чтобы он мог видеть рисунок художника, флаг с новой эмблемой, таблицы и графики, прикрепленные к мольбертам, и модель авиалайнера.

— Что это? — Фостер, немного сбитый с толку всеми этими наглядными пособиями, три раза качнулся взад-вперед, а затем направил коляску в комнату.

— Новая услуга авиакомпании, нацеленная на постоянных пассажиров и тех, кто путешествует по делам, — сказала она, как будто обращалась с трибуны к большой аудитории. — Ты позволишь?

— Пожалуйста.

— «Сансаут селект» предложит обслуживание по высшему разряду на ограниченном числе рейсов из Далласа на наиболее загруженных маршрутах. — Она стояла перед ним, как на сцене. — Хьюстон, Атланта, Денвер, Лос-Анджелес, Вашингтон, Нью-Йорк. Один рейс рано утром. Один поздно вечером.

Услуга только членам клуба. Пассажиры заранее пройдут проверку и зарегистрируются на рейс. Это позволит им избежать стандартной процедуры досмотра в аэропорту. Гарантировано бережное обращение с багажом. Услуги доставки в аэропорт и из аэропорта будут дополнительными, но рекомендуемыми, чтобы обеспечить качество обслуживания и устранить всевозможные помехи, возникающие при деловых поездках. Самолеты, рассчитанные на сто тридцать пассажиров, будут модернизированы, и в них разместятся всего пятьдесят человек. Даже сервис международных авиакомпаний, предлагающих повышенный комфорт пассажирам первого класса, бледнеет по сравнению с тем, что ждет участников программы «Сансаут селект». Дорого? Безусловно. Но гораздо дешевле, чем частный самолет даже в совместном владении, и гораздо больше места для ног и головы, — добавила она с улыбкой. — Вместо того чтобы тратить деньги на частный самолет для путешествий по этим маршрутам, бизнесмен может с гораздо большим комфортом лететь специальным рейсом, где его обслуживают прошедшие специальную подготовку бортпроводники.

Пока Фостер молчал. Просто слушал.

— И поскольку эта услуга будет предоставляться от имени «Сансаут», — продолжала Лаура, — пассажир будет уверен в надежности и строгих стандартах безопасности нашей авиакомпании. Качество обслуживания является товарным знаком «Сансаут», но за него приходится платить. Десять месяцев назад мы начали предлагать предварительное бронирование мест вместо системы «первым пришел — первым обслужен». Это был очень удачный шаг. Восемнадцать целых и три десятых процента наших пассажиров готовы потратить на билет лишние двадцать долларов, чтобы гарантировать себе забронированное место и первыми попасть на борт. Если предположить, что хотя бы полпроцента из этих восемнадцати целых и трех десятых приобретут членскую карточку «Сансаут селект», самолеты будут заполнены до отказа. В последнее время частная авиация стала вполне конкурентоспособна, но этот вид транспорта все еще по карману лишь очень небольшому числу пассажиров. С одной стороны, обычные авиакомпании, такие как «Сансаут» и «Саутвест». С другой — частные самолеты. «Сансаут селект» заполнит нишу между ними. Согласно прогнозам эта ниша будет расширяться по мере того, как авиакомпании сократят число мест первого класса, расширяя эконом-класс. Конечно, это небольшая часть рынка, но очень важная, потому что охватывает тех, кто должен летать по долгу службы и летает, преодолевая несколько десятков тысяч миль ежегодно. К счастью, эти пассажиры располагают средствами, которые можно потратить на комфортное путешествие. Если «Сансаут» не займет эту нишу рынка, ее опередят конкуренты. «Селект» позволит «Сансаут» сохранить позиции лидера на рынке авиаперевозок.

Это было запланированное завершение ее речи. Убедившись, что она закончила, Фостер три раза качнул кресло вперед-назад, а затем подъехал к столу, на который она поставила модель самолета. Одна из сторон фюзеляжа была изготовлена из прозрачной пластмассы, позволяя видеть внутренность салона, с которым не могли сравниться самые роскошные салоны первого класса. Как показалось Лауре, он изучал модель бесконечно долго.

— Такое уже пытались сделать, — наконец произнес он. — Эксклюзивный сервис по эксклюзивным ценам. Эти авиакомпании долго не протянули.

— Они не продавали членские карточки, — на это возражение у нее был готов ответ. — Они рассчитывали на одиночные заказы и поэтому столкнулись с проблемами денежных потоков. Мы будем продавать членство в программе, возобновляемое ежегодно. Еще до того, как первый самолет поднимется в воздух, у нас будет оборотный капитал на поддержку этой услуги как минимум в течение года. И одновременно на получение прибыли.

— Членство позволит пассажиру летать только на определенных маршрутах?

— На самом деле будут учитываться мили, потому что одни маршруты длиннее, другие короче. Мы рассчитываем, что это будет около семидесяти пяти тысяч миль. Неиспользованные остатки пропадают. Если пассажир превысил лимит, то за каждый дополнительный полет он заплатит сумму, эквивалентную стоимости билета первого класса в других авиакомпаниях.

— И это окупается?

— Подробности в программе, — она протянула ему переплет с тремя зажимами в кожаной обложке, на которой красовалась эмблема «Сансаут селект».

Он внимательно изучил эмблему, но вернул папку, не раскрывая.

— Сколько будет стоить членство в клубе?

— Как я уже сказала, в программе есть несколько вариантов финансовых расчетов. В зависимости от стоимости изменится и прибыль.

— Я знаю, что такое финансовый план, Лаура.

— Конечно, знаешь, — несколько обескураженная его тоном, пробормотала Лаура. — Я просто хотела, чтобы ты понял, что все это предварительные наброски.

— Неужели? А выглядит как тщательно продуманный план.

— Я долго и упорно работала над этим, Фостер. Я старалась обдумать каждый аспект и учесть все непредвиденные обстоятельства.

— Кто еще этим занимался?

— Похоже, ты считаешь это заговором, — рассмеялась она.

— Немного похоже на заговор. Несколько недель назад, когда я говорил, что без кота мышам раздолье, то считал это шуткой.

— Ты сердишься?

Вперед-назад, вперед-назад, вперед-назад, а затем к бару, где он налил себе виски. Ей он не предложил.

— А что говорит Управление транспортной безопасности относительно особых условий прохода на борт для членов клуба?

— Это не новая идея. Упрощенный проход для тех, кто часто летает, уже обсуждается. В некоторых аэропортах это уже реализовано.

— А откуда мы возьмем самолеты?

— Многие авиакомпании сокращают полеты по экономическим причинам, и мы можем очень дешево купить незадействованные самолеты.

— Все равно это огромная сумма. И еще столько же придется потратить для того, чтобы превратить их вот в это, — он махнул рукой в сторону модели.

— «Сансаут» может позволить себе крупный кредит. Мы займем деньги…

— А когда идея провалится, окажемся с огромным долгом, который будем не в состоянии выплатить.

— Тогда мы сможем использовать новые самолеты на обычных рейсах. Наши самолеты всегда заполнены, и обычно на них даже продают больше билетов, чем мест в салоне, а в следующем году мы все равно планировали расширять парк техники.

Он выпил виски одним глотком, затем вернулся к бару, взял салфетку и вытер край пустого стакана, проведя по кругу три раза, прежде чем поставил его на полочку под раковиной. Потом он закрыл хрустальный графин пробкой и поставил его точно на то же место, где он стоял прежде. Потом воспользовался одной из бутылочек с дезинфицирующим средством для рук.

— Все это очень умозрительно, Лаура, — наконец произнес он.

— И приблизительно. Именно это я и говорю. Нужна тщательная проработка. И я надеюсь на тебя.

— Вероятность успеха мала, — он не отреагировал на ее слова.

— Не меньше, чем вероятность успеха, когда ты покупал «Сансаут». Все говорили, что в Далласе нет места для еще одной коммерческой авиакомпании. Экономисты утверждали, что ты безумец. Аналитики смеялись тебе в лицо. Ты не послушал их. Ты смел скептиков. Ты не допустил, чтобы что-то помешало тебе реализовать мечту.

— Тогда я не был калекой.

Она отшатнулась, как от пощечины. В сущности, он ударил ее, причем намеренно выбрал самое чувствительное место. Пытаясь оправиться от шока, она пристально смотрела на него, а затем повернулась и направилась к двери.

— Лаура. Лаура, подожди! Прости меня. — Она остановилась, сжав ладонью дверную ручку. Фостер приблизился к жене и взял ее за руку. — Боже, как я виноват. Прости меня.

Он посадил ее к себе на колени и заставил повернуться и посмотреть на него.

— Прости, — он поцеловал ее в щеку, затем в губы. — Мне очень жаль. Прости меня.

— Почему ты это сказал, Фостер? — Она уловила искреннее раскаяние в его голосе и расслабилась.

— Это было без причины. Абсолютно.

Она оглянулась на материалы, на которые было потрачено столько времени и труда — как ее, так и других людей.

— Я думала, это обрадует и воодушевит тебя.

— Своим скептицизмом я испортил твой сюрприз. — Он погладил ее по волосам. — Я прошу прощения за это. Тем более что на этой неделе у тебя уже было одно разочарование.

Он имел в виду ее месячные. Действительно, это было разочарование, но Лаура не желала отвлекаться.

— Тебе не понравилась идея «Селект»?

— Слишком много информации за пятнадцать минут, — его легкая улыбка должна была смягчить удар, как и тщательно подобранные слова. — Ты несколько месяцев лелеяла свой проект. Для меня это неожиданно. Дай мне какое-то время на раздумье.

— Но твоя первая реакция отрицательная.

— Вовсе нет. Это осторожная благожелательность к идее, которая требует дальнейшего изучения.

Что означает отказ.

— А пока я поздравляю тебя с прекрасно проделанной работой. — Он прижал ее голову к своему плечу. — Это лучшая презентация из всех, что мне приходилось слышать.

Он отвергал идею, но выставлял Лауре высшую оценку за предпринятую попытку. Она ненавидела покровительственный тон, но сегодня была слишком расстроена, чтобы протестовать. Всю свою энергию она потратила на презентацию. Теперь, когда все закончилось, а желаемого результата добиться не удалось, Лаура чувствовала себя опустошенной и обессиленной.

— А теперь, — произнес он таким тоном, как будто с мелкими делами было покончено, — скажи мне, что еще случилось сегодня.

17

Болли Рич поднялся на открытую трибуну и сел рядом с Гриффом. Целую минуту они сидели в одинаковых позах: локти на бедрах, ладони сцеплены между коленей — и наблюдали за игроками на поле.

— Какого черта ты здесь делаешь, Грифф? — первым прервал молчание Болли.

— Наблюдаю за тренировкой.

— Ты сидишь здесь третий день подряд.

— Ты считаешь?

— Да, считаю. В чем дело?

— Ну, на мой взгляд, Джейсон не хуже любого другого игрока в команде. Но у них нет сильного защитника. И блокирующие ни к черту. Джейсон старается, но…

— Перестань молоть чушь, Грифф, — голос Болли звучал еще более сердито. — Зачем ты наблюдаешь за тренировками футбольной команды средних классов школы?

— Убиваю время, Болли, — Грифф повернул голову и посмотрел на него. — Потому что мне больше нечего делать. Насколько я знаю, этот стадион — муниципальная собственность, и я имею такое же право быть здесь, как и ты. Если не хочешь, тебе не обязательно со мной разговаривать. Я тебя не звал. Так почему бы тебе не спуститься и не присоединиться к более достойным гражданам, пока ты не замарался?

На поле тренеры собрали ребят, и те пили воду из бутылок, выслушивая замечания об игре. Мальчики выглядели слишком маленькими для широких наплечников. Издалека они были похожи на несуразных кукол с качающимися головами. Грифф начал играть в футбол примерно в том же возрасте, что и Джейсон. Вероятно, тогда он тоже выглядел маленьким.

Болли не двинулся с места.

— Мой сын боготворит тебя, — сказал он.

— Не очень-то я гожусь для героя.

— Я ему говорил то же самое.

Они смотрели, как тренеры разделяют защитников и нападающих и уводят две группы игроков на разные концы поля, чтобы выполнить тренировочные упражнения. Прошло пять минут. Десять.

— Тот вечер в Буффало? — наконец произнес Болли, прочистив горло.

Грифф никак не отреагировал, но сразу же понял, о какой ночи шла речь.

— Никогда в жизни я так не мерз.

— Десять градусов ниже нуля, — сказал Грифф. — Так мне потом сказали. Они не решились предупредить нас в раздевалке перед игрой. Шестьдесят минут мы играли в футбол в снегопад, а когда прозвучал финальный свисток, нам нечего было предъявить, кроме филд-гола. Пасующий, завернутый в плед и всю игру потягивавший горячий чай, оторвал свою костлявую задницу от скамейки запасных и добыл единственные три очка за игру. У меня пальцы кровоточили после столкновения с полузащитником. Они так замерзли, что я не мог согнуть их. Вся слава досталась дохлому пасующему.

— Наглый ублюдок, если уж на то пошло.

— Ты мне еще рассказываешь. Кстати, откуда он? В его фамилии не было ни одной гласной.

— Из какой-то восточноевропейской страны. Переключился с европейского футбола на американский, чтобы приехать в Америку и заработать побольше бабок. «Ковбои» вскоре избавились от него.

Это была постыдная победа в игре, состоявшейся в конце сезона и не влиявшей на выход в плей-офф. Аэропорт закрыли из-за снежной бури, и команда не могла улететь домой. Настроение у всех было паршивое, и, вернувшись в гостиницу, большинство игроков разошлись по своим номерам.

— Мы с тобой остались последними в баре, — сказал Болли, как будто читая мысли Гриффа. — Я набрался.

— Болли…

— Нет-нет, это нужно сказать. Я напился вдрызг и рыдал, как ребенок, жалуясь на семейные проблемы.

Если Гриффу не изменяла память, жена Болли собрала вещи и ушла от него, заявив, что устала сидеть дома одна с маленьким сыном, пока он развлекается с парнями, освещая какое-нибудь спортивное событие.

— Похоже, все разрешилось благополучно.

— К счастью для меня.

В тот вечер Болли был так пьян, что Грифф удивился, как тот до сих пор помнит о своем нервном срыве. Может, ему была необходима та исповедь, чтобы наладить отношения в семье. Они с женой по-прежнему вместе. У него красивый дом, сын с приличной прической и без видимых следов пирсинга.

— Я так и не поблагодарил тебя, что ты никому не проболтался, — сказал Болли.

Грифф внимательно посмотрел на него.

Смущенно пожав плечами, Болли снял очки и покрутил их в руках.

— Многие мои коллеги изменяют женам, когда уезжают из дома. И никогда не плачут по ним. Я дал тебе массу тем для обсуждения в раздевалке. Но ты никому не сказал ни слова.

— У меня не было друзей, разве ты не знаешь? Некому было рассказывать.

— Но ты никогда не вспоминал об этом при мне, — Болли искоса взглянул на него. — Не давил на меня. Ну, ты понимаешь. Ты сделал вид, что ничего не было. — Он опустил голову и, прищурившись, стал разглядывать свои кеды. — И никогда не использовал это, даже когда пришел просить у меня работу. С тех пор это не дает мне покоя.

Болли водрузил очки на место. Прошло несколько минут, на протяжении которых они смотрели, как тренер Джейсона дает ему указания, как нужно принимать пас от центра.

— Этот парень неплохо тренирует ребят, но Джейсону не помешает дополнительная помощь, — наконец сказал Болли. — Я понимаю, что это не похоже на работу. На самом деле, Грифф, это не…

— Я согласен.

— Подожди. Если я предложу деньги, это будет выглядеть как оскорбление.

— Никакой оплаты. Мне нужно делать хоть что-то полезное. Купи десяток футбольных мячей, и будем считать, что мы в расчете.

Болли задумался на секунду, а потом, похоже, принял решение.

— Давай здесь же, каждый день за час до начала тренировки?

— Подходит, — они пожали друг другу руки. — Скажи Джейсону, чтобы был готов выкладываться по полной.

— Он будет в восторге. Начнем завтра?

— Буду на месте.

Болли встал, спустился на несколько рядов, потом остановился и обернулся:

— Это не значит, Грифф, что я прощаю тебе твой поступок. У тебя испытательный срок — не только в отношениях с законом, но и со мной. Малейший намек на неприятности, и ты вылетишь отсюда.

— Не будет никаких неприятностей. Клянусь.

Болли кивнул и продолжил спуск по трибуне, чтобы присоединиться к другим отцам, наблюдавшим за тренировкой у кромки поля.

Грифф не получил приглашения присоединиться к ним, но он и не надеялся на это. У него давно не было такого хорошего настроения. Теперь у него есть дело, есть, чего ждать, есть, зачем вставать с постели по утрам. Лучше его никто не справится с обучением будущего куортербека. И осознание этого приносило ему радость.

Он продолжал улыбаться, когда зазвонил сотовый телефон.

Он приехал раньше ее и оставил машину позади дома. Через несколько минут ее автомобиль остановился рядом с его.

— Совещание затянулось, — сказала она, выходя из машины.

— Я сам только что подъехал.

Вместе они прошли к фасаду дома. Пока она открывала дверь, он внимательно осмотрел улицу в обоих направлениях. Оливкового седана нигде не было видно. Он приехал сюда прямо со школьного стадиона и знал, что там за ним никто не следил. С их последнего столкновения — около месяца назад — он больше не видел ни Родарта, ни кого-либо еще подозрительного.

Однако Грифф ни на минуту не допускал, что Родарт испугался и оставил его в покое. Наоборот, его явное отсутствие заставляло нервничать. Грифф предпочел бы, чтобы Родарт время от времени появлялся в его поле зрения. Размышляя об этом, когда они вошли в дом, он спросил Лауру, не видела ли она того парня, о котором он ее предупреждал.

— В уродливой зеленой машине? — Одна бровь у нее чуть-чуть приподнялась.

— Почему вы так смотрите на меня? Думаете, я его выдумал?

— Я думаю, что вы пошли на ненужный риск, встретившись со мной возле офиса.

— Я знаю правила, но вы должны знать о Родарте.

— Сомневаюсь.

— Послушайте…

— Я не желаю это обсуждать, — оборвала его она. Затем потерла лоб ладонью и устало вздохнула. — Я не видела человека, притаившегося в зеленой машине.

— Хорошо. Спасибо. Это все, что я хотел знать. Почему было не сказать об этом сразу, чтобы мы не спорили?

Она хотела возразить, но потом передумала и направилась в спальню.

— Что это была за модель?

— Что?

— Модель. В коробке, которую я отнес в вашу машину.

— Это была модель самолета.

— Это я понял. Вы везли ее домой, чтобы показать мужу. Зачем?

— Для презентации.

— Да? И как все прошло?

Избегая его взгляда, она провела рукой по волосам.

— Теперь это не имеет значения, — не дав ему возможности продолжить разговор, она вышла в коридор и исчезла за дверью спальни.

Грифф смотрел ей вслед, размышляя, почему она злится. Ссора дома? Тяжелый день на работе? Или просто раздражена, потому что ей придется еще раз терпеть его?

Да пошла она. Пусть злится. Пусть дуется. Все, что угодно. Ему наплевать. Остается надеяться, что в этот раз все получится. Ему уже хотелось взять деньги и свалить.

Он вытащил низ рубашки из-под ремня и снял ботинки. Проверил, включен ли термостат на стене, и уменьшил температуру на несколько градусов. Потом прошел в кухню и заглянул в холодильник. Те же бутылки с водой и упаковка диетической колы. Ему не хотелось ни того, ни другого, и он просто расстегнул рубашку и стоял у раскрытой дверцы холодильника, подставив грудь холодному воздуху.

Вернувшись в гостиную, он открыл шкаф и прочел названия видеокассет. Может, глянуть одну, просто для разнообразия. Посмотрим. Мужчины с женщинами. Женщины с женщинами. «Дырка меж двух городов». Интересно. На обложке была изображена цыпочка на мотоцикле, вся одежда которой состояла из нескольких полосок черной кожи. Ее улыбка и красные ногти не возбудили, а наоборот, охладили его.

Он закрыл дверцы шкафа, в очередной раз предпочтя собственное воображение журналам и видео.

— Входите.

Он вошел в спальню и закрыл дверь. И застыл посреди комнаты. Она лежала, как и прежде, устремив взгляд в потолок, укрывшись до пояса простыней и полностью одетая сверху.

Но на ее щеках были видны следы слез.

Когда он сразу не подошел к кровати, она посмотрела на него, а потом снова перевела взгляд на потолок.

— Что случилось? — он остановился возле кровати.

— Ничего.

— Вы плакали.

— Я просто устала.

— Вы плачете, когда устаете?

— Иногда, — она бросила на него раздраженный взгляд. — Может, мы поскорее покончим с этим?

— К вашим услугам, мэм, — сказал он, разозленный ее тоном и снисходительностью, которая за этим скрывалась, а затем стянул джинсы, надеясь, что вид его натянувшихся трусов оскорбит ее. Этого не случилось. Она отвернулась.

Он отбросил ногой джинсы, снял трусы и забрался на кровать, вытянувшись над Лаурой. Он сражался с простыней, проклиная ее неподатливость, пока не сбил ее в комок и не отшвырнул в сторону. Ноги Лауры раскрылись. Грифф принял нужное положение и попытался войти. Ничего не получилось, и он повторил попытку.

Это оказалось легче, чем в первые два раза. И быстрее. Очень быстро.

Он позволил себе передохнуть, пока не разрядился в нее. Он осторожно приподнялся над ней и посмотрел в ее повернутое к стенке лицо. И замер. Слезы текли по ее щекам, а нижняя губа была зажата между зубами, чтобы унять дрожь.

Вот черт. Неужели так плохо?

Наверное, очень плохо, потому что из ее груди вырвался всхлип.

— Черт, я причинил вам боль?

Она покачала головой.

— Вы сказали, что хотите поскорее покончить с этим.

Она пыталась сказать, но слова застревали у нее в горле. Она судорожно сглотнула.

Грифф растерянно молчал. Он не знал, что сказать, и просто коснулся ладонью ее мокрой щеки. Почувствовав прикосновение, она вся напряглась. Она подняла руку, и он ждал, что она оттолкнет его ладонь от своего лица. Но она накрыла его ладонь своей и зарылась лицом в его руку.

Ее дыхание стало прерывистым от нахлынувших чувств. Он ощущал ее слезы на своей коже. Он смотрел на ее горло, в котором клокотали сдерживаемые рыдания. А потом, уже не в силах сдержать себя, она снова стиснула зубы. Но на этот раз между ними оказалась не ее губа, а мягкая подушечка его большого пальца. Лаура вонзила в нее зубы.

Грифф отреагировал мгновенно, шумно втянув в себя воздух.

Ее зубы тут же разжались. Он убрал ладонь с ее лица. Их взгляды встретились, и это было сильнее, чем укус. Ее глаза, наполненные слезами, слегка расширились, когда она почувствовала, что он не может контролировать себя. И не хочет. Он возбудился, причем прилив крови был таким внезапным и мощным, что у него не осталось ни времени, ни воли, ни желания выйти из нее.

Он подал бедра вперед, осторожно, оценивая ее реакцию. Ее глаза на мгновение закрылись, а затем открылись снова. Ресницы были мокрыми, похожими на остроконечные трогательные стрелочки. На радужной оболочке правого глаза темнело черное пятнышко, которое он не замечал раньше — хотя раньше он никогда не смотрел ей в глаза. Не позволял себе этого.

Все еще двигаясь осторожно, он чуть подал бедра вперед и вверх. Она втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Ее глаза закрылись. Ободренный, он просунул под нее руку, обхватил ладонью ее ягодицы и приподнял, одновременно проникая глубже. Желание вибрировало у нее в горле, потому что теперь ее губы были плотно сжаты, превратившись в тонкую линию. Она учащенно дышала.

Он отстранился, почти выйдя из нее, а затем вновь погрузился глубже. Затем еще раз. Его толчки были длинными, медленными и глубокими, и она отвечала ему такими же движениями, которые заставили его забыть обо всем.

Ее руки, всегда неподвижно вытянутые по бокам, теперь беспокойно двигались. Она схватила простыню, сжала ее в ладонях, а затем выпустила и протянула руки, ища что-то еще, пока не нашла полы его рубашки. Она крепко стиснула пальцами ткань и потянула на себя, пока Грифф не почувствовал, как рубашка врезается ему в спину. Ее шея выгнулась, голова зарылась в подушку. Бедра поднимались и опускались навстречу его движениям, уже не таким глубоким и более быстрым.

Крепко обнимая ее и прижимая к себе, он застыл неподвижно и почувствовал, как ее тело тоже напряглось. Обессиленный, он лежал на ней, будто мертвый, ощущая завершающие толчки ее оргазма. Как легкие поцелуи в самый кончик члена. У него не осталось сил даже на улыбку, но в душе он улыбался.

Наконец они затихли.

Он обхватил ладонью ее затылок и перекатился на бок, повернув ее вместе с собой. Он продолжал держать ее так, одной рукой прижав ее голову к своей груди, а другой крепко стискивая ягодицы, не давая ей шевелиться и не выходя из нее. Невероятные ощущения. Он разрывался между желанием навечно остаться в таком положении и посмотреть на нее.

Он мечтал найти способ избавиться от одежды, не двигаясь. Внезапно им овладело отчаянное желание кожей почувствовать ее кожу. Он хотел увидеть ее грудь. Все ее тело. Прикоснуться, погладить, зарыться носом во все соблазнительные места, о которых он запрещал себе даже думать.

Потом. А теперь она лежала так тихо, что казалась спящей. Он откинул голову, чтобы заглянуть ей в лицо. Ее слегка приоткрытые губы были влажными и мягкими, припухшими и покрасневшими от укусов. Там, где полная нижняя губа касалась верхней, была маленькая ямочка. Господи, какая сексуальная точка, как будто умоляющая, чтобы ее ласкали кончиком языка.

Он наклонил голову, собираясь именно так и поступить, когда ее тело внезапно напряглось. Ее глаза широко открылись, сильный толчок ее рук разъединил их, и она села на кровати.

— О боже, — она закрыла лицо ладонями. — Боже мой, боже мой, боже мой…

— Лаура.

— Молчи! Пожалуйста, не надо, не надо… О боже.

Она шарила рукой, пытаясь что-то нащупать на краю кровати, и он увидел, что это ее белье. Она схватила трусики, соскочила с кровати и исчезла в ванной, со стуком захлопнув за собой дверь.

Он встал, неуклюже натянул трусы и подошел к двери ванной.

— Лаура, — не дожидаясь разрешения, он открыл дверь.

Она натягивала юбку на бедра, одновременно просовывая ноги в туфли. Застегнув юбку, она сорвала жакет с крючка на обратной стороне двери, затем оттолкнула Гриффа, проскочила мимо него, сдернула сумку с крышки комода и рывком открыла дверь спальни.

— Лаура, подожди! — Он бросился за ней по коридору. Посреди гостиной он схватил ее за локоть и развернул. — Ты можешь подождать минуту, черт бы тебя побрал? Поговори со мной.

— Нам не о чем говорить, — она выдернула руку.

— О том, что было.

— Ничего не было, — она взмахнула обеими руками, подчеркивая каждое слово. — Ничего не было.

— Было.

Крепко зажмурившись, она отчаянно замотала головой.

— Нет, не было. Я… — Она закрыла рот рукой, подавив рыдание. — О боже. — Отвернувшись от него, она быстро пошла к двери.

Он ринулся за ней, но она молнией выскочила наружу.

— Лаура!

Она не оглянулась.

18

Когда она вошла в кабинет Фостера, он говорил по телефону. Она замерла на пороге, но он махнул рукой, приглашая ее войти. Ее появление давало ему удобный повод закончить разговор с одним из членов совета директоров. Беседа ему наскучила.

Управление авиакомпанией уже не доставляло Фостеру такого удовольствия, как прежде. Ключевые фигуры настолько хорошо справлялись со своими обязанностями, что могли обходиться без его руководства. Как менеджеру ему было приятно сознавать, что он не ошибся, нанимая их на работу. Но их надежность делала его лишним.

В такие дни он часто чувствовал себя символом работника-инвалида.

Фостер закончил телефонный разговор обещанием продолжить его чуть позже. Лаура стояла спиной к нему и смотрела в окно.

— Чему я обязан такой честью? — спросил он. — Обычно ты так занята в рабочее время, что у тебя нет времени даже позвонить мне. Ты пришла ко мне как глава подразделения или как жена?

— Как жена. Ты можешь уделить мне время?

— Безусловно.

Она тяжело переживала его отказ принять проект «Сансаут селект», тяжелее, чем предполагала. После того как она вошла в состав руководства авиакомпании, ее предложения много раз отвергали или проваливали на голосовании, но она легко переносила эти небольшие поражения и в конечном итоге всецело поддерживала принцип подчинения меньшинства большинству.

Но на этот раз все было по-другому — и не без причины. Она дала возможность другим внести в этот проект свой вклад, творческий и информационный, но «Селект» был ее идеей, а Фостер отверг эту идею. Судя по ее настроению в последние пару недель, она восприняла это как личную обиду.

За прошедшее время этот вопрос всплыл всего один раз. На прошлой неделе на совещании руководства Джо Макдональд мельком упомянул о «Селект». Лаура метнула в него предупреждающий взгляд: не упоминай об этом. Больше о проекте не говорили, по крайней мере в присутствии Фостера, и он не думал, что эта тема шепотом обсуждалась за его спиной. Он нигде не видел материалов, которые Лаура использовала для своей презентации. У него было такое чувство, что, поскольку он не подхватил эстафету, все решили, что это дохлый номер.

Он отверг «Сансаут селект», хотя сама перспектива предоставления альтернативных услуг была захватывающей. Втайне от Лауры он сам обдумывал ее и провел собственный анализ растущего рынка, прикидывая, как захватить большую его часть.

Он изучал новые сверхзвуковые авиалайнеры и подумывал о том, не заказать ли их, чтобы организовать элитные чартерные перевозки. Он даже размышлял о том, чтобы организовать дочернюю компанию «Сансаут», как и предлагала Лаура.

Он позволил Лауре некоторое время понянчиться со своим уязвленным самолюбием, делая вид, что не замечает ее уныния. Означает ли этот неожиданный визит в его кабинет, что она начинает выбираться из своего подавленного состояния? Остается лишь надеяться.

— В этот раз ты не принесла мне вина, — сказал он.

Она повернулась и озадаченно посмотрела на него.

— Неужели это было так давно, что ты забыла? Тогда ты удивила меня, устроив ленч прямо здесь, в моем кабинете. Чтобы отпраздновать три месяца со дня нашей свадьбы.

— Четыре месяца. И это было шампанское.

— Правда? Я не запомнил, что мы пили. Но я живо вспоминаю десерт.

— Веселые деньки, — она улыбнулась и скромно потупила взгляд.

— Я скучаю по ним.

Прошло несколько секунд, прежде чем она подняла голову и посмотрела на мужа, на этот раз со всей серьезностью.

— У нас все еще могут быть веселые деньки, Фостер.

— Но не такие.

— Не точно такие. Другие. Но не хуже.

— Я так не думаю, — невесело усмехнулся он.

Она выдержала его взгляд, а затем сказала:

— Я больше не вернусь.

— Не вернешься?

— В тот дом. К Гриффу Буркетту. Я не буду этого делать.

Понятно. Значит, так она хочет отплатить ему за обиду. Сохраняя бесстрастное выражение лица, он сложил руки на коленях, сцепив пальцы.

— Правда?

— Да.

— Почему так вдруг…

— Не вдруг. Я думала об этом с… с последнего раза. Я больше туда не вернусь.

— Это ты уже говорила. Полагаю, я заслуживаю объяснения?

— Потому что это неправильно.

— Неправильно по чьим меркам? Как это может быть неправильным, если я это одобрил?

— Я не одобрила. Неправильно по моим меркам.

— Понятно. И когда ты решила, что это неправильно?

— Когда ты впервые предложил это, — она произнесла эти слова тихим голосом, глядя в сторону. А затем, уже более твердо, прибавила: — Я была против с самого начала. Согласилась только потому, что люблю тебя и хотела дать тебе все, что ты у меня просишь. Но я не могу этого делать. И не буду.

— Мне казалось, что ты хочешь ребенка не меньше, чем я.

— Дело не в этом! — воскликнула она. — Я хочу ребенка. Ради нас двоих. Очень хочу. Но у нас есть выбор. Меня могут оплодотворить искусственно, спермой анонимного донора.

— Ты знаешь, как я к этому отношусь.

— Ладно, — после некоторого колебания сказала она. — Я пойду на уступку. Раз уж Грифф Буркетт знает обо всем, мы можем использовать его сперму. Он предлагал это во время нашей первой встречи, помнишь? Так он не лишится своих денег. Мы отнесем его сперму в кабинет врача и выдадим за твою. Никто ничего не узнает.

— Я бы не стал прибегать к этому методу.

— Мне он не кажется неприемлемым.

— А мне кажется. И кроме того, не слишком ли рано обращаться к плану «Б»? Прошло всего три цикла.

— Я знаю, сколько прошло циклов, — ее ответ прозвучал резко. — Даже если бы один, я больше этого делать не буду.

— Тебе неприятен Буркетт? Он плохо с тобой обращался?

— Нет.

— Бесцеремонно, грубо?

— Нет.

— Потому что, если он…

— Нет.

— Хорошо, — он не стал комментировать эту ложь, давая Лауре время прийти в себя.

Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

— Мое решение никак не связано с ним. Все дело во мне. И во всей этой идее.

— Мы обсуждали эту идею несколько месяцев. Рассматривали каждую деталь, много раз.

— Я это знаю.

— И ты согласилась.

— Да. Но одно дело абстрактные рассуждения, а другое… — Она внезапно выпрямилась. — Я не обязана оправдывать свои чувства. Или пытаться объяснить их. Я не хочу этого делать, — с нажимом повторила она. — С меня хватит.

— Это меня удивляет, — помолчав несколько секунд, сказал он. — На тебя это не похоже — оставлять работу незаконченной.

— Верно.

— Ты никогда не отказывалась от своих слов.

— Нет, и в этот раз тоже не собиралась. Я думала, что смогу отнестись к этому как к любой другой обязанности. Но я не могу.

— Не предполагал, что это станет причиной таких душевных страданий.

— Ты ошибся.

— Может, ты принимаешь все это слишком близко к сердцу?

— Я твоя жена, — она ошеломленно посмотрела на него. — Я имею половые сношения с другим мужчиной. И как, бога ради, мне не принимать это близко к сердцу?

— Ты начинаешь впадать в истерику, Лаура, — он бросил осторожный взгляд на дверь кабинета.

Она обхватила локти и повернулась к нему спиной. Он три раза качнул кресло вперед-назад, а затем выехал из-за стола и остановился позади ее. Затем он протянул руки и обхватил ладонями ее талию. Она поморщилась и попыталась высвободиться, но он крепко держал ее.

— Я просчитался. Не думал, что это затронет твое представление о том, что правильно, а что неправильно.

— Мне очень не хочется разочаровывать тебя, Фостер. Я знаю, как это важно для тебя. Но здесь есть моральная двусмысленность, через которую я не могу переступить.

— Разумеется, я уважаю твои чувства. И твое решение.

— Спасибо, — тихо выдохнула она. Усилием рук он повернул ее к себе.

— Ты была мрачной все эти недели. Я заметил, хоть ничего и не говорил.

— Признаюсь, мне было не по себе. Эти мысли все время крутились у меня в голове. Они отвлекали меня от работы. И что еще хуже, воздвигали барьер между нами. Зная, что ты будешь разочарован, я откладывала этот разговор, но он должен был состояться до очередной встречи с Буркеттом. Я боялась сказать тебе, и это действовало мне на нервы. Я рада, что этот разговор уже позади. — Она улыбнулась ему робкой улыбкой, потом наклонилась и поцеловала в губы.

— После твоей последней встречи с Буркеттом прошло пятнадцать дней, правильно? — спросил он, когда она отстранилась.

Она кивнула.

— Тогда это спор, возможно, был ни к чему, — сказал он и широко улыбнулся. — Возможно, ты уже беременна.

А что, если она беременна?

Теперь это был самый главный вопрос в жизни Гриффа. Каждое утро он просыпался с мыслью, что сегодня ему позвонят с поздравлениями.

Разумеется, это была их цель, ведь так? Оплодотворенная яйцеклетка станет разрешением всех накопившихся проблем. Она сделает бездетную пару счастливой, а он станет миллионером на всю оставшуюся жизнь.

Но если Лаура забеременела, он ее больше никогда не увидит.

А это не повод для радости.

— Грифф!

Он вздрогнул, увидев Болли, стоявшего рядом с ним у кромки тренировочного поля. Спортивный журналист как-то странно смотрел на него.

— Извини, я был…

— За миллион миль отсюда. Мне пришлось трижды тебя окликнуть. Ты спал?

— На такой жаре? — Грифф снял темные очки и прищурился на яркое солнце. — Я думал о Джейсоне. Сегодня он демонстрирует хороший напор.

— Благодаря тебе.

— Нет, он старается. Это его заслуга.

— Парень бредит футболом. И это беспокоит его мать.

— Почему?

— Она боится, что он слишком увлечется и получит травму.

— Все матери одинаковы, — улыбнулся Грифф.

— Она предпочитает, чтобы он играл в бадминтон.

Грифф поморщился, и Болли засмеялся.

— Я полностью с ней согласен. Послушай, мне только что позвонили. — Болли замялся. — Мне обещали интервью с новым вратарем, который вчера подписал контракт со «Старз», но у меня мало времени, пока он не улетит домой в Детройт. Если потороплюсь, успею поймать его в аэропорту перед рейсом. Но мне не хочется отрывать Джейсона от тренировки. Ты не отвезешь его домой?

— Конечно, отвезу.

— Я бы не просил, но теще нужно к ортопеду, а жена вызвалась отвезти ее, и…

— Езжай, Болли. Мне побыть с Джейсоном, пока ты не вернешься?

— Нет, просто проследи, чтобы он вошел в дом и запер дверь. Он знает, как себя вести, когда остается дома один.

— Ладно. Никаких проблем.

Болли посмотрел на поле и нашел взглядом сына, который, едва успев передать мяч, был сбит с ног блокирующим. Но Джейсон недолго оставался на земле. Он поднялся как раз вовремя, чтобы увидеть, как нападающий делает первый даун[15]. Он высоко подпрыгнул, выбросил в воздух сжатый кулак и издал радостный вопль.

Билл продолжал улыбаться, глядя на него, но затем его лоб прорезала вертикальная складка.

— И еще кое-что, Грифф. Может…

— Можешь доверить его мне, Болли.

Болли вновь повернулся к Гриффу и несколько секунд не отрывал от него взгляда, мысленно спрашивая себя, стоит ли обращаться к нему за помощью.

— Я ценю это, Грифф, — кивнул он. — Спасибо.

Когда тренировка закончилась, Джейсон подбежал к Гриффу, который одобрительно поднятой вверх ладонью приветствовал его.

— Отличная работа, куортербек. Особенно последняя серия нападения.

— Спасибо, — лицо мальчика раскраснелось, взмокшие от пота волосы прилипли к голове под шлемом, но он радовался похвале.

Грифф сказал ему о неожиданном задании Болли.

— Это значит, что сегодня я отвезу тебя домой.

— Правда?

— Не радуйся. Моя машина — настоящая развалюха.

По пути Грифф заехал в закусочную «Браум».

— Я не откажусь от молочного коктейля. А ты?

Раз уж они сюда приехали, то, кроме коктейля, можно было заказать гамбургеры и жареную картошку. Они сидели в кабинке и доброжелательно обсуждали команду Джейсона, указывая на сильные и слабые стороны каждого игрока, когда Грифф обратил внимание на трех строителей. Он видел, как они вошли в кафе, но лишь скользнул по ним взглядом, вновь переключившись на Джейсона.

Теперь он понял, что его заметили и узнали. Рабочие говорили негромко, но взгляды, которые они бросали на него, были полны враждебности. Другие посетители тоже стали оборачиваться на него. Грифф почувствовал на себе взгляды дюжины пар глаз.

Джейсон, болтавший без умолку и останавливавшийся лишь для того, чтобы набить рот едой, тоже почувствовал сгустившуюся атмосферу. Сначала он стал запинаться, а потом умолк совсем. Мальчик посмотрел на трех мужчин, затем на Гриффа, и в его глазах мелькнула тревога.

— Все в порядке, Джейсон.

Это было неправдой. Рабочие получили свои заказы и направлялись к выходу, как раз мимо кабинки, где сидели Грифф и Джейсон.

— Ты дерьмо, Буркетт, — сказал последний из них и плюнул в Гриффа. Он промахнулся, и плевок попал в пластиковую облицовку в нескольких сантиметрах от плеча Гриффа.

После их ухода в кафе повисла тишина. Никто не двинулся с места. Грифф понимал, что все ждут его реакции. Больше всего ему хотелось догнать того парня и как следует отделать его. Наверное, он так и поступил бы, будь он один.

Но не при Джейсоне. Он не переживал за себя — его больше беспокоило, как подействовала эта неловкая сцена на мальчика, который сидел, опустив голову и сложив руки на коленях под столом.

Вскоре обслуживающий персонал кафе и посетители вернулись к своим делам. Все, кроме Джейсона.

— Ты закончил? — спросил Грифф.

— Это нечестно! — поднял голову мальчик.

Грифф удивился, увидев на его лице не растерянность, а злость.

— Что нечестно?

— То, что сделал этот человек. То, что люди о вас говорят.

Грифф отодвинул тарелку и уперся локтями в стол.

— Послушай меня, Джейсон. Этот плевок отвратителен. Этот парень лишь выставил себя идиотом, но то, что я сделал пять лет назад, гораздо хуже. — Он посмотрел в окно, где троица усаживалась в грузовик. — Как ты думаешь, сколько этот парень зарабатывает в год?

Джейсон безразлично дернул плечом.

— Малую долю того, что зарабатывал я, когда играл в футбол. У этого парня тяжелая работа, а зарабатывает он меньше, чем я тратил на стирку сшитых на заказ рубашек. Но он злится не потому, что я зарабатывал больше его. Он не может мне простить, что я жил жизнью, о которой мечтает каждый парень, но растратил эту жизнь зря. Я жульничал за деньги. Я был глупцом и эгоистом, и я нарушил закон. И от этого никуда не уйдешь.

— Но теперь вы не плохой.

Он трахал жену калеки за деньги. Это было очень плохо. Но еще хуже, что он хотел трахать ее независимо от того, платили ему за это или нет.

Он пытался не думать о том, что произошло. А когда это не получалось, пытался приписать все это физиологии, сексуальной механике, которая сработала так, как надо, и дала предсказуемый результат.

Или случайности. Везению. Расположению звезд, которое не повторится еще миллион лет.

Какое бы объяснение он ни придумывал, эти мысли не шли у него из головы. Он постоянно думал об этом. Когда он вспоминал, как ее зубы впились в его ладонь, у него внутри все сжималось от вожделения, от желания вновь быть с нею.

— Я не герой, Джейсон. И не надо делать из меня героя. Если тебе нужен герой, посмотри на своего отца.

— Мой отец! — фыркнул Джейсон. — Что такого героического он совершил?

— Он любит твою маму. Он любит тебя. Он заботится о вас, волнуется за вас.

— Это ерунда, — голос Джейсона по-прежнему звучал угрюмо.

— Это очень много, — возразил Грифф и, не желая впадать в нравоучительный тон, добавил: — Только он дерьмово играет в футбол. И не говори ему, что я при тебе употреблял слово «дерьмо».

— Он сам его все время употребляет.

— Тогда он мой герой, — рассмеялся Грифф.

Следующий день начался точно так же, как и все остальные. Грифф встал с постели и отправился в ванную. Стоя над унитазом, он изучал прикрепленный к стенке календарь. Это вошло у него в привычку. Он отмечает дни, черт бы его побрал.

Грифф купил компьютер и научился пользоваться им. После продолжительных поисков в Интернете он нашел и подробно изучил репродуктивную систему женщины и принципы ее работы — гораздо лучше, чем помнил это из школьного курса анатомии.

На некоторых форумах он нашел даже больше информации, чем хотел, — зачем ему слизистые пробки и желточные мешки? — но он многое узнал о сроках и о том, что происходит во время двадцативосьмидневного цикла. Он узнал, что такое всплеск концентрации лютеинизирующего гормона.

Предположив, что был с Лаурой в день овуляции, Грифф вычислил, когда должна начаться менструация — если она начнется. Эти пять дней давно прошли. Если у Лауры были месячные и если его вычисления верны, она должна была позвонить три дня назад, во время следующей овуляции.

Но она не пригласила его в дом на Виндзор-стрит. Значит ли это, что у нее не было месячных и она забеременела? Может, она не торопится сообщать радостную новость, пока ее не подтвердит врач. А может, она больше не хочет звонить ему из-за того, что произошло в прошлый раз. Но разве его не должны предупредить, если сделка отменяется?

Неопределенность сводила его с ума, но ему оставалось одно — ждать.

Этим утром он, как обычно, сделал пометку в календаре и принял душ. Выходя из ванной, он услышал, как перед его входной дверью упала газета. Не желая одеваться, он обернул бедра полотенцем и, приоткрыв дверь, забрал газету со ступеней крыльца. Потом прошел на кухню и включил кофеварку.

Ожидая, пока сварится кофе, он просмотрел первую страницу и выпил апельсиновый сок прямо из пакета. Затем перевернул газету, прочел заголовки, обнаружил, что речь идет о тех же мировых событиях, что и вчера, и вытащил спортивный раздел.

При виде заголовка его сердце учащенно забилось. Кровь бросилась ему в голову, и он мгновенно почувствовал головокружение. Что за черт?

БУРКЕТТА ДОПРАШИВАЮТ В СВЯЗИ СО СМЕРТЬЮ БУКМЕКЕРА — гласил заголовок статьи.

НОВЫЕ БЕДЫ НА ГОЛОВУ БЫВШЕГО ИГРОКА «КОВБОЕВ»?

БЫВШИЙ ТРЕНЕР ОСУЖДАЕТ ПАДШУЮ ЗВЕЗДУ.

Грифф взглянул на дату. Это не сегодняшний утренний выпуск. Газета пятилетней давности, и хотя она хорошо сохранилась, Грифф теперь заметил, что бумага, на которой был напечатан спортивный раздел, отличалась от остальной газеты. Она пожелтела от времени.

Родарт.

Вскочив, он опрокинул кухонный стул. За несколько секунд он пересек кухню, гостиную и распахнул входную дверь. Потом он выскочил в узкий двор и окинул взглядом улицу. На самом деле он и не надеялся увидеть зеленый седан. Машины не было. Родарт успел уехать.

— Сукин сын!

Грифф подхватил полотенце, сползавшее с талии, и бросился в дом, захлопнув за собой дверь. Родарт не появлялся почти два месяца. А теперь вот это, когда Грифф уже начал думать — надеяться, — что этот ублюдок отстал от него.

Удачный ход — поместить старый спортивный раздел в сегодняшнюю газету, где Грифф обязательно его обнаружит. Родарт тыкал Гриффа носом в дерьмо, в которое он превратил свою жизнь пять лет назад.

Почувствовав, что в достаточной степени успокоился, чтобы различать мелкий шрифт, Грифф поднял стул, налил себе чашку кофе, а затем уселся за кухонный стол и стал читать. Каждое слово отдавалось в нем как удар и вызывало боль, потому что все это была правда.

С тех пор как Пита Роуза поймали на игре в тотализатор, а Хосе Кансиско признался в использовании стероидов, ни один профессиональный спортсмен так не опозорил себя, как куортербек Грифф Буркетт, до этого бивший все спортивные рекорды. Средства массовой информации широко и подробно освещали эту историю, попавшую и на страницы зарубежных газет. Кабельный канал ESPN посвятил ей не один час эфирного времени.

Но Родарт не случайно выбрал именно этот номер «Dallas Morning News», ведь именно в нем приводилась подробная хроника его долгого, но неминуемого падения.

Увлечение тотализатором началось с малого, но оно разрасталось, подобно виноградной лозе, и он уже не мог избавиться от него или контролировать его, пока оно не стало главным занятием в его жизни, доставляя большее удовольствие, чем воскресные матчи. Крупный выигрыш в тотализаторе радовал его сильнее, чем победа с крупным счетом на футбольном поле.

Это превратилось в пагубную привычку. Он должен был заметить тревожные признаки, прежде чем его страсть вышла из-под контроля. Может быть, он замечал их. Может быть, он просто их игнорировал.

Он оказался заложником опасной, но щекочущей нервы спирали. Выиграв, он повышал следующие ставки, чтобы выиграть еще больше. Проиграв, он тоже поднимал ставки, чтобы компенсировать потери. Спираль превращалась в водоворот, который в конечном счете засосал его.

Билл Бэнди был похож на налогового бухгалтера и никак не соответствовал представлению о букмекере. Это был хрупкий человечек, в день смерти весивший, вероятно, не больше, чем после окончания школы. У него были редеющие темные волосы и маленькое личико с острым подбородком и тонким носом. Его приплюснутые ноздри и бледные голубые глаза постоянно сражались с аллергенами, распыленными в воздухе. Белые и мягкие, как у женщины, руки оставляли впечатление, что они должны быть влажными при прикосновении.

Никому бы и в голову не пришло назвать его гангстером. Тем не менее он им был. Ходили слухи, что в Сент-Луисе, откуда Бэнди перебрался в Даллас, он отравил дядю, который обманул его. Грифф так и не узнал, правдой это было или выдумкой.

Бэнди работал на «Висту», фиктивную компанию синдиката, которая якобы управляла оловянными рудниками где-то в Южной Америке. Точное местоположение рудников и другие подробности были скрыты завесой тайны. В действительности «Виста» принимала крупные ставки в тотализатор, отмывала деньги и, как предполагал Грифф, участвовала в контрабанде наркотиков.

Горнопромышленники из небоскреба в Лас-Колинас носили костюмы известных дизайнеров и усыпанные бриллиантами часы «Ролекс». Они не расставались с оружием даже в туалете. У них были телохранители с автоматическими пистолетами и автомобили с пуленепробиваемыми стеклами.

С такими шутки плохи.

Именно это сказал Билл Бэнди Гриффу, уплетая кукурузную лепешку с курицей в одном из его любимых мексиканских ресторанов. Это была середина четвертого сезона Гриффа в «Ковбоях». Бэнди пригласил его на обед, чтобы обсудить дела, и особенно возврат долга, который к тому времени достиг трехсот тысяч с лишним.

— С этими парнями шутки плохи, Грифф. Лично я продлил бы тебе кредит. Ты зарабатываешь миллионы. Я знаю, что через несколько месяцев у тебя будут деньги. Но эти парни? — Он промокнул нос влажным носовым платком белого цвета. — В их сердцах нет милосердия. Поверь мне.

Грифф обмакнул чипсы тортийя[16] в сальсу[17] и шумно разжевал их. Потом сделал глоток ледяной «Маргариты» и подмигнул молоденьким девчонкам, благоговейно глазевшим на него из-за соседнего столика.

— И что они собираются делать? Подослать парней с огромными кулаками, чтобы они сломали мне обе ноги?

— Думаешь, это смешно?

— Я думаю, что ты собираешься запаниковать, когда нет никаких причин для паники. Им каждую неделю капают проценты, и я становлюсь для них источником прибыли. В чем проблема?

— Они хотят получить свои деньги.

В конце концов мрачный тон Бэнди встревожил Гриффа. Взгляд бледных глаз Бэнди стал твердым, как скала. Даже его нос временно высох. Грифф подумал, что рассказ о том, что он отравил дядю, вполне может быть правдой.

— Радуйся, что они послали меня в качестве посредника, иначе ты мог бы и не ввести мяч в игру в это воскресенье или в любое другое воскресенье до конца сезона, — сказал он с тем же бесстрастным выражением лица. — Можешь не сомневаться, они могут серьезно покалечить тебя, Грифф. И они это сделают.

- Для них нет смысла калечить меня. Если я не буду играть, они никогда не получат свои деньги.

Этот аргумент не смог изменить выражения лица Бэнди. Грифф отодвинул тарелку и с отвращением вздохнул, недовольный, что приходится разбираться с этим именно теперь. В воскресенье в Атланте должен был состояться матч с «Фэлконз». Считалось, что преимущество на стороне «Ковбоев», но совсем небольшое. В любом случае это не будет легкой прогулкой. Он должен настраиваться на трудный матч, изучая схему игры, а не угождать гангстерам.

— Ладно. Дай мне несколько дней, — сказал он Бэнди. — Я кое-что продам. Машину. Кондоминиум в Майами. Еще что-нибудь. Какая сумма временно удовлетворит их? Двести тысяч? Это больше половины моего долга. Это обеспечит мне отсрочку?

Бэнди промокнул слезящиеся глаза уголком платка.

— Возможен и другой способ.

— Получить отсрочку?

— Погасить долг.

Грифф посмотрел на него так, как будто тот предложил ему провести неделю на необитаемом острове со всеми «девушками месяца» за прошедший год, при том что все они являются нимфоманками, мечтающими о нем, а также ярыми противницами ношения одежды.

— Ты хочешь встретиться с ними? — спросил Бэнди. — Обсудить варианты?

— Где и когда?

«Они», о которых говорил Бэнди, оказались тремя мужчинами, встретившими Гриффа в роскошном офисе «Висты» сердечными рукопожатиями и безграничным гостеприимством. Что вы будете пить? Угощайтесь, вот поднос с сэндвичами. Я настоятельно рекомендую говяжью вырезку с хреном. Как насчет сеанса массажа после нашей встречи? У нас в штате есть девушка, которая сделает вам массаж с приятным завершением. Вы понимаете, что я имею в виду. Грифф понимал.

По оказанному приему нельзя было догадаться, что он должен им больше четверти миллиона долларов и что они угрожали ему, если он немедленно не отдаст им долг.

Единственный среди них коренной техасец был высок и изящен, с темным загаром и крупными, очень белыми зубами. Заядлый гольфист, он говорил громко, без остановки и все время сквернословил. Именно он обнял Гриффа за плечи и рассказал о массаже при помощи волшебных ручек и ротика. Его звали Ларри.

Мартин был смуглым, со средиземноморской внешностью. Он страдал ожирением. Он не дышал, а сипел, как расстроенная волынка, и казалось, что у него в любой момент может остановиться сердце, которое вообще непонятно откуда черпало энергию.

Третий, Беннет, был тихим и скромным. Лысеющий и светлокожий, он сидел в сторонке и почти не участвовал в разговоре, изучая Гриффа своими немигающими глазками без ресниц, которые вызывали ассоциацию с чем-то чешуйчатым и ядовитым.

После обмена приветствиями они перешли к делу. Условия их предложения были просты: сдать воскресную игру с Атлантой, и его долг исчезнет. Естественно, они выразились иначе, но суть от этого не менялась.

Мартин объяснил ему, что они вовсе не требуют, чтобы он поддавался.

— Просто не играй в полную силу.

— Дай этим чертовым «Фэлконз» их чертов шанс, — Ларри подмигнул. — И все.

— И кто знает, — просипел Мартин, — если «Фэлконз» вырвут победу, мы сможем выделить тебе небольшую премию, вдобавок к погашению долга. — Судорожный вдох. — Правда, Беннет?

Беннет Молчальник в знак согласия наклонил голову с зачесанными через весь череп волосами, скрывающими лысину.

Грифф сказал им, что подумает.

Прекрасно, ответили они. У него есть время до воскресенья, чтобы принять решение. И в знак своего расположения они настаивают, чтобы он согласился на массаж с девушкой, которая завершала получасовой сеанс оральным сексом. В девушках, умирающих от желания украсить столбик своей кровати «Одинокой Звездой», эмблемой далласских «Ковбоев», не было недостатка. Но эта была высший класс.

В воскресенье он все еще обдумывал решение — в раздевалке, когда они пели национальный гимн, и даже когда он занял свое место на поле после ввода мяча в игру. Он не знал, как ему поступить вплоть до окончания четвертого периода при счете 10:10, когда «Ковбои» были оттеснены на свою половину на третьей попытке и двенадцати ярдах.

Он принял пас от центрового. Крайние полузащитники Далласа попадали под натиском «Фэлконз», как кегли в боулинге. Самый быстрый и сильный защитник был блокирован двумя крайними. Третий несся на Гриффа, чувствуя запах крови. Уходя от столкновения и ища свободного нападающего, Грифф понял, как просто — и убедительно в такой ситуации — отдать неточный пас.

Атланта выиграла со счетом 17:10.

Так началось их сотрудничество.

19

— Если хочешь, чтобы мяч вращался, заведи под него большой палец, — Грифф продемонстрировал вращательное движение руки Джейсону Ричу. — Видишь? Ты должен резко дернуть большой палец вниз, когда отпускаешь мяч. Попробуй еще раз.

Он передал мальчику мяч. Лицо Джейсона напряглось, когда он сосредоточенно пытался взять мяч так, как показал Грифф, и отдать пас.

— Гораздо лучше.

— Можно еще раз, Грифф? Кажется, я немного опоздал.

— Ладно, но только один. Тренировка уже начинается.

— Отлично, Джейсон, — Грифф увидел, что второй пас получился гораздо лучше. — Ты уловил, в чем дело. Еще несколько тысяч бросков, и ты научишься. Еще побьешь все рекорды.

На вспотевшем лице Джейсона, закрытом маской, появилась улыбка.

— Вчера было здорово. Если бы не… вы понимаете.

— Да, мне очень жаль, что ты видел все это.

— Я рассказал папе. Он ответил, что вы не могли вести себя по-другому. Если бы вы подрались с ними, было бы хуже.

— Конечно. Разве ты не видел, какие они здоровые?

Джейсон засмеялся, а потом нерешительно спросил:

— Может, мы как-нибудь еще выпьем молочный коктейль?

— С удовольствием.

— И я тоже. До завтра.

— Буду на месте, — Грифф два раза легонько хлопнул рукой по шлему мальчика.

Джейсон рысцой побежал к товарищам по команде, которые собирались у кромки тренировочного поля. Болли стоял рядом с другими отцами. Грифф поднял руку, приветствуя его, и Болли помахал ему в ответ.

Грифф пересек поле, собрал мячи Джейсона и запихнул их в холщовый мешок, который возил с собой в багажнике. Затянув завязки мешка, он перекинул его через плечо.

И в этот момент он увидел Стэнли Родарта, стоявшего за сеткой ограждения и наблюдавшего за ним.

Гриффу и так было жарко после часа, проведенного на солнце с Джейсоном. Но когда он увидел Родарта, ему показалось, что кровь мгновенно вскипела у него в жилах. Он едва удержался, чтобы не перепрыгнуть через ограждение.

Неторопливым шагом он вышел через ворота и приблизился к Родарту. Сукин сын даже не удостоил его взглядом. Он смотрел на дальнюю бровку поля, где главный тренер школьной команды напоминал юным футболистам, чтобы они не перегрелись и больше пили во время тренировки.

— Ты сентиментален, Родарт, — сказал Грифф. — Собираешь старые газеты, как бездомная нищенка.

— Увлекательное чтение, — Родарт усмехнулся, по-прежнему не поворачиваясь к Гриффу. — Хотелось поделиться с другими.

Грифф поднял руку, чтобы схватить его за плечо и повернуть к себе, но не осмелился прикоснуться к нему. Родарт ответит ударом. И если дальше последует безобразная сцена — а в этом Грифф не сомневался, — то здесь слишком много свидетелей. И особенно Болли. Грифф обещал ему, что проблем не будет. Вчера спортивный журналист доверил ему сына. И Гриффу чертовски не хотелось теперь убить это доверие.

Он мог послать Родарта к черту и просто уйти. Пусть стоит здесь и плавится на жаре, пока не превратится в лужу пота, которую впитает твердая, раскаленная земля.

Но игнорировать Родарта вряд ли разумно. Он здесь не случайно, и утреннее происшествие с газетой — это не безобидная шутка. Родарт вновь появился после нескольких недель отсутствия. И Грифф не намерен уходить, пока не узнает зачем.

— Пытаюсь бросить курить, — Родарт сунул руку в карман и достал жвачку.

— Удачи. Было бы ужасно, если бы ты заболел и умер.

Родарт хитро улыбнулся, разворачивая пластинку жвачки и отправляя ее в рот.

— Ты еще трахаешь ту бабу?

Лицо Гриффа застыло.

— Думаю, что пока твоя любимая шлюха все еще нетрудоспособна, ты должен с кем-то развлекаться. — Его улыбка стала еще хитрее. — Ты не так уж плохо устроился. У миссис Спикмен не только симпатичный зад, но и куча денег. Не сомневаюсь, что тебе об этом известно. Никто не может назвать тебя дураком, десятый номер. Кем угодно, но только не дураком.

Грифф не клюнул на наживку.

— Это она оплачивает твои счета? Покупает тебе все это новое барахло? — Родарт вновь засмеялся своим неприятным смехом и громко почавкал жевательной резинкой. — Конечно, она. И с радостью. Держу пари, привязанная к мужу, который только наполовину мужчина, она готова заплатить любую цену, чтобы перепихнуться с таким большим и сильным героем футбола, как ты.

Грифф не шевелился, хотя его переполняло желание пустить Родарту кровь.

Голос Родарта понизился до шепота:

— Держу пари, она из тех деловых женщин, которые абсолютно неудержимы в постели. Я прав? Она решает все свои профессиональные проблемы на твоем члене и любит быть наверху? Давай, Буркетт, расскажи. Она такая?

— Ты настоящий подонок.

— Ты трахаещь жену паралитика, а я настоящий подонок? — хохотнул Родарт.

— Что тебе нужно?

— Нужно? Ничего, — невинно ответил Родарт. — Скажем, я заскочил, чтобы просто поздороваться. Чтобы ты не думал, что я о тебе забыл. Я хотел напомнить тебе, что когда ты себя погубишь — а это произойдет обязательно, — я буду рядом, чтобы посмотреть на это, и надеюсь ускорить твой конец. Я всерьез взялся за тебя, Буркетт. Ты даже не представляешь, насколько всерьез.

Грифф боялся, что если задержится здесь еще хоть немного, то сделает первый шаг к тому, чтобы погубить себя, как и было предсказано. Именно этого хотел Родарт. Несмотря на свое решение не поворачиваться спиной к этому человеку, Грифф отвернулся и пошел прочь.

— Джейсон демонстрирует успехи, — от этих слов Грифф резко обернулся. Родарт тихо засмеялся и сплюнул жвачку на землю. — У парня нет особых способностей от природы, но он упорно трудится. Он явно боготворит землю, по которой ты ходишь. Наверное, мечтает пойти по твоим стопам. Я имею в виду не мошенничество и убийство, а футбольную славу.

Родарт, прищурившись, смотрел на Гриффа, через разделявшее их пространство, и его рябое лицо прорезала зловещая улыбка.

— Обидно, если с мальчишкой что-нибудь случится. Например, несчастный случай или что-то еще, что не даст ему осуществить свою мечту. Он может даже умереть.

— Только попробуй тронуть парня… — Грифф сделал несколько шагов, сокращая дистанцию между ними.

— Успокойся, — голос Родарта звучал вкрадчиво. — Я просто говорил об изменчивости судьбы. Ты слишком горячий. Я лишь хотел дружески побеседовать с тобой на этом школьном стадионе, а ты…

— Что тебе нужно, Родарт?

— Ты знаешь, что мне нужно, — слащавое выражение исчезло с его лица, взгляд стал твердым.

— У меня нет денег «Висты».

— Они в этом не уверены. И я тоже. И я не остановлюсь, пока ты не расколешься и не расскажешь все. От меня, как от родимого пятна, не избавишься.

— Держись от меня подальше, — Грифф угрожающе поднял вверх кулак. — Держись подальше от людей, которые меня окружают.

— Или что, десятый номер? — засмеялся Родарт. — Или что?

Грифф нарушил одно из условий своего освобождения, самое главное, о котором ему постоянно напоминал Джерри Арнольд: не приближаться к бывшим подельникам.

Но Грифф рассудил, что у него нет выбора. Родарт угрожал Джейсону. И как он говорил о Лауре… Это была скрытая угроза, такая отвратительная, что от этой мысли у него по спине пробегал холодок. Родарт без колебаний причинит вред любому. Даже деньги Лауры не смогут защитить ее. Не моргнув глазом, он причинит боль ей и Джейсону и даже получит от этого удовольствие.

Чтобы помешать этому, Грифф должен действовать сам. Он не хотел жить, постоянно чувствуя угрозу со стороны Родарта. И он совсем не хотел подвергать опасности двух абсолютно невинных людей. Он не вынесет, если еще кто-то станет жертвой жестокости этого ублюдка, как Марша.

Со школьного стадиона Грифф поехал прямо домой, принял душ и переоделся. Он отложил в сторону новый пиджак от Армани и выбрал один из тех, что носил перед заключением, не желая выглядеть слишком благополучным.

Он нервничал, собираясь явиться в офис «Висты» без предупреждения, но был уверен, что триумвират согласится встретиться с ним, хотя бы из любопытства. И оказался прав. После почти получасового ожидания в приемной его пригласили пройти в святая святых, где он встречался с троицей в первый раз.

Те же облицованные деревянными панелями стены и поглощающие звук ковры, но без прежнего гостеприимства. Ни подноса с сэндвичами, ни открытого бара. Загар Ларри точно так же отливал бронзой, но было заметно, что он больше времени проводит в баре клуба, чем на поле для гольфа. Его талия слегка округлилась.

Грифф был удивлен, что Мартин все еще обходится без дыхательного аппарата. Но теперь ему приходилось опираться на трость, чтобы поддерживать свое грузное тело.

Беннет перестал зачесывать волосы на лысину и побрил голову. Она была белой и абсолютно круглой, так что сзади походила на гигантский бильярдный шар, посаженный на плечи. Его и без того жидкие ресницы поредели, и глаза еще больше стали напоминать глаза змеи.

Ларри присел на край стола. Беннет расположился в кресле, скрестив ноги. Когда Грифф вошел, Мартин опустился на короткий кожаный диван, едва вместивший его тело. Пока толстяк устраивался, его легкие и диванные подушки издавали громкие свистящие звуки.

Гриффу не предложили присесть.

— Что ты хочешь? — начал разговор Мартин.

— Отзовите Родарта, — так же кратко ответил Грифф.

Секунд тридцать никто не проронил ни слова. Наконец Ларри нарушил напряженное молчание:

— Ты говоришь о Стэнли Родарте?

Грифф не поддался на эту уловку.

— Могу обрадовать, что ваш сторожевой пес настойчив. Он был в Биг-Спринг в день моего освобождения и потом все время путался под ногами. Он напал на мою знакомую. Изнасиловал ее извращенным способом и разбил ей лицо. Это не помогло, и он натравил на меня двух парней. Целую неделю я едва ходил и мочился кровью.

— Послушай, Грифф, все это очень печально, — голос Ларри буквально сочился сарказмом. — Но нам-то что за дело?

Грифф злился, что они разыгрывают неведение. Он не сказал им ничего такого, чего они не знали, и поэтому ждал, что они признаются в том, что нападения на него и Маршу — это дело их рук.

— Послушайте, вы думаете, что Билл Бэнди спрятал деньги там, где вы их не можете найти. Но я тут ни при чем. Я ничего у него не брал. И вы прекрасно знаете, что я не убивал его.

— У тебя был мотив.

— У вас тоже.

ФБР арестовало Бэнди по обвинению в нелегальной организации азартных игр. Столкнувшись с перспективой провести несколько лет в федеральной тюрьме, Бэнди разыграл свой «козырь» — Гриффа Буркетта. Он рассказал федеральным агентам о связях Гриффа с «Вистой» и особенно о следующей игре плей-офф с Вашингтоном. В тот день в Далласе поражению радовались только агенты ФБР, получившие веские доказательства мошенничества куортербека «Ковбоев». Сделка, которую заключил Бэнди, помогла ему выпутаться. Гриффа поймали, а все обвинения против Бэнди были сняты. Но такой обмен не понравился парням из «Висты». А что, если ФБР требовало от Бэнди сдать не только нечистого на руку футболиста? В будущем у букмекера может возникнуть искушение использовать в качестве пропуска на свободу их самих.

Троица из «Висты» избавила Бэнди от этого искушения, убив его.

По крайней мере, так считал Грифф и теперь открыто бросил им в лицо это обвинение. Они остались такими же бесстрастными.

— Может, он что-то и утаил, — продолжал Грифф, — но последние пять лет я не занимался поисками кладов. Я больше не хочу участвовать в ваших делах, и я не работаю на ваших конкурентов. Вы можете угрожать мне до скончания дней, но ничего не получите. Поэтому, сколько бы вы ни заплатили Родарту, чтобы он надавил на меня, эти деньги будут потрачены впустую. Отзовите его.

Прошло несколько секунд. Они сидели неподвижно, как статуи. В конце концов Мартин посмотрел на Ларри, Ларри посмотрел на Беннета, но Беннет не отрывал взгляда от Гриффа.

Если бы Грифф не завязал с тотализатором, он побился бы об заклад, что инфорсером[18]  в этой группе был Беннет. Ларри — пустозвон, публичная персона, выполняющая функцию специалиста по связям с общественностью. Мартин был мозгом и кукловодом. Беннет — молчаливый и неподвижный Беннет, у которого в жилах, казалось, течет холодная вода, — отвечал за безопасность.

В конечном итоге именно Мартин нарушил молчание.

— Почему ты думаешь… — сипение, — …что мы связаны… — судорожный вдох, — …с таким дерьмом, как Родарт?

— Он сам мне это сказал. Он сказал, что встречался с вами. Он передавал ваши сообщения. Что вы, возможно, захотите простить и забыть.

— Простить и забыть? — переспросил Мартин.

— Кто из вас бредит, Родарт или ты? — спросил Ларри. — Ты думаешь, что мы пригласим тебя назад после того, как ты дал показания против нас перед большим жюри? — Он презрительно фыркнул, выражая свое отношение к этой идее. — Во-первых, козел, мы ничего не забываем и ничего не прощаем. Во-вторых, ты последний, кого бы мы хотели видеть в нашем деле. Мы не дураки. Кинув нас, ты трахнул самого себя. А в-третьих, если кто-то из наших конкурентов — не говоря уже о том, что их у нас нет — возьмет тебя в дело, то это станет для нас хорошей новостью. Это будет значить, что они профаны хреновы. И последнее. В одном ты действительно прав. Родарт приходил сюда вынюхивать еще до твоего освобождения. Он всегда ошибочно полагал, что он крутой и что мы боимся его. Ни капельки. Он просто головорез, и все. Но мы не хотели выглядеть невежливыми, особенно перед такой мелкой сошкой. Поэтому мы навешали ему лапши, дали пару глотков восемнадцатилетнего виски и отправили восвояси. Так что если он тебя прессует, то делает это бесплатно и по собственному почину.

— Удачи ему, — просипел Мартин.

— Точно, — кивнул Ларри. — Удачи ему. Мы не расстроимся, если ты умрешь, Буркетт. Единственная причина, почему ты еще дышишь, — ты не лучше Родарта. Пусть с таким козлом, как ты, имеют дело люди его калибра, а нам не пристало марать руки. Так что убирайся отсюда, пока мы не вспомнили, как ты нас достал.

По дороге из Лас-Колинас Грифф попал в пробку, которая образовалась из-за дорожной аварии, перекрывшей две полосы. Не отрывая взгляда от стоп-сигналов машины впереди него, он размышлял о том, что сказал Ларри. Похоже на правду. Они не будут оплакивать его смерть, но, если бы они хотели убить его, он был бы уже мертв.

Парни из «Висты» опасны, но Родарт, действовавший на свой страх и риск, еще опаснее. Гриффа нисколько не успокаивало сознание того, что Родарт действовал самостоятельно.

Эти размышления были прерваны звонком сотового телефона.

— Алло? Вы свободны?

20

Его сердце замерло.

— Когда?

— Сейчас.

— Буду через пятнадцать минут.

Как минимум тридцать, но он не хотел, чтобы она передумала.

— Тогда до встречи.

Ему потребовалось пять минут, чтобы миновать место аварии; потом он гнал свою «Хонду», как на автогонках в Ле-Мане, и подъехал к дому через двадцать две минуты после звонка. Войдя в незапертую дверь, он обнаружил Лауру посреди гостиной.

На ней была обтягивающая белая юбка и красный топик без рукавов с рядом пуговиц сверху донизу и широкими лямками на плечах. Она выглядела потрясающе.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

— Я был на 114-м, когда вы позвонили. Там авария.

— Я не предупредила вас заранее.

Он снял пиджак и перекинул его через спинку ближайшего стула.

— Как дела?

— Отлично. А у вас?

— Все в порядке. Много работы в авиакомпании?

— Как всегда.

— Эта жара выматывает.

— Уже не помню, когда в последний раз шел дождь.

— Кажется, в этом сезоне.

До этого момента они смотрели друг другу в глаза. Теперь она отвела взгляд. Она повернулась к окну, через закрытые жалюзи которого пробивались лишь узкие полоски солнечного света.

— Я попросила вас встретиться сегодня, чтобы сообщить об этом лично.

— Вы беременны, — у него все похолодело внутри.

Она покачала головой.

— Нет? — переспросил он.

— Нет.

— Я подумал, что вы могли забеременеть. В прошлый раз мы удвоили шансы.

Она мельком взглянула на него, а потом вновь отвела взгляд к окну.

— Я не беременна. Но я… мы, Фостер и я, решили попробовать ИО.

Перепалка с Родартом, встреча с парнями из «Висты», ее звонок, сумасшедшая гонка — все это внесло сумятицу в его мысли. Он не улавливал смысла.

— Прошу прощения, — он слегка покачал головой.

— Искусственное оплодотворение.

— Ах да, — у него опять похолодело внутри. — Вместо того чтобы мы…

— Да.

— А.

— Мы осознаем, какие финансовые последствия для вас повлечет за собой наше решение, — продолжила она после долгой паузы.

— Ага.

— Поэтому мы хотели бы, чтобы вы остались донором. — Она нервно облизнула губы. — Конечно, если вы согласны. Если вы согласны и оплодотворение будет успешным, условия останутся теми же.

Он всматривался в ее лицо, но она избегала его взгляда. Потом он подошел к дивану и присел на край, смотря прямо перед собой и размышляя, какой поганый сегодня выдался день.

Вероятно, она приняла его молчание за нежелание или нерешительность.

— Не обязательно давать ответ сегодня, — сказала она. — У вас есть время подумать. Мне нужно записаться на прием к специалисту. Не сомневаюсь, что потребуются анализы. Наверное, придется принимать гормоны. Поэтому может пройти какое-то время, прежде чем понадобятся ваши услуги. Думаю, несколько недель.

Он поднял на нее взгляд.

— После того, как будет назначена дата процедуры, — продолжала она, как будто торопясь договорить все, что должна была сказать, — я свяжусь с вами, и мы определим время и место, чтобы я забрала образец. Его следует получить в тот же день. Я предупрежу вас заранее, если смогу. За день или за два.

— Хорошо.

— До этого времени, если вы решите не… не участвовать в этом, мы все равно заплатим вам пятьсот тысяч долларов. За те разы, что вы… за беспокойство.

— Большая щедрость.

— Естественно, независимо от того, решите ли вы продолжить или разорвать наш договор, я ожидаю полной конфиденциальности, о которой мы условились.

Наконец-то она коснулась того, что он хотел обсудить.

— Вы хотите, чтобы никто не узнал о том… — он повернул голову в сторону спальни. — Что там произошло в прошлый раз.

— Обо всем, мистер Буркетт.

— Нет, я уверен, что это не так, миссис Спикмен.

— Полагаю, мы все обсудили, — она выпрямилась и взяла сумочку с кресла. — Спасибо, что приехали, хотя я не предупредила вас о встрече заранее.

— Звучит двусмысленно, черт бы меня побрал, — он произнес это вполголоса, но получилось достаточно громко, и она услышала.

— Я должна идти, — не обращая внимания на его слова, она направилась к двери. — Через полчаса у меня встреча.

— Неправда.

Она быстро обернулась.

— Нет у вас никакой встречи. Вы просто бежите. — Он встал с дивана и двинулся к ней. — Вы напуганы. Вы не ручаетесь за себя, если останетесь здесь. Вы рассказывали мужу, что на самом деле произошло в прошлый раз?

— Наши с Фостером разговоры…

— Именно поэтому он изменил свое мнение по поводу нашего договора?

— Он не менял. Это я.

До этого момента он злился все больше и больше. Но теперь вся его ярость пропала. Это ее решение, а не Спикмена и не общее. Он спросил первое, что пришло ему в голову, и главное, что он хотел знать.

— Почему?

— Я не могу… — Она запнулась, но нашла в себе силы продолжить: — Я так больше не могу, вот и все. Я согласилась на это только потому, что так хотел Фостер. А я люблю его. Люблю. Люблю своего мужа.

— Хорошо.

— Это единственная причина, почему я согласилась.

— Вы уже об этом говорили.

— Но я больше не могу быть с вами.

— Это я тоже понял. Больше можете ничего не говорить. Вы не обязаны мне ничего объяснять.

Она странно посмотрела на него и опустила голову. Ни один из них не шевелился. Он смотрел на завитки волос на ее макушке. Шли секунды.

— Когда вы это решили? — наконец спросил он.

— В последний раз, уходя отсюда, я знала, что не вернусь. Но я мучилась из-за этого и сказала Фостеру о моем решении только две недели назад.

— Почему вы сразу не позвонили мне?

— Мы хотели подождать и выяснить, не беременна ли я, прежде чем сообщать вам. Если бы я забеременела, то все это было бы ни к чему. — Она глубоко вздохнула, и красный топик раздался, потянув белые пуговицы. — Фостер пытался переубедить меня.

— Он по-прежнему хочет, чтобы ребенок был зачат естественным путем?

— Да. Он не давил на меня, но ясно дал понять, чего хочет. Он намекал, как будет разочарован, если мы сейчас изменим свои планы. Использовал все известные ему методы, чтобы убедить меня, что мы должны продолжать то, что было запланировано, по крайней мере еще несколько циклов.

— Но он не смог убедить вас.

— Нет.

— Тогда почему вы не позвонили мне и не сказали, что сделка отменяется? Зачем вы здесь?

— Потому что я позволила Фостеру думать, что он взял меня измором. — Она обвела взглядом комнату, на несколько секунд задержалась на третьей пуговице его рубашки, а потом посмотрела ему в глаза. — Он преследовал меня до тех пор, пока я не согласилась встретиться с вами еще один, последний раз. Он обещал, что, если сегодня я не забеременею, он больше не будет просить меня прийти сюда, и мы прибегнем к медицинскому методу.

— Последний раз, — повторил Грифф.

— Да.

— Сегодня.

— Да.

— Так он думает, что мы…

— Да.

— Но мы не…

— Он никогда не узнает, правда? Он будет думать, что в этот раз ничего не вышло, как и раньше.

— Только мы двое будем знать, что это не так.

— Если вы ему не скажете.

— Я сохраню вашу тайну.

— Я ненавижу это слово, — она закрыла лицо ладонями. — Я не хочу иметь тайн от мужа.

Лаура посмотрела на ведущий в спальню коридор и так долго не отрывала от него взгляда, что Грифф оглянулся посмотреть, что привлекло ее внимание. Коридор был пуст. Он подумал, что она видит спальню, и их двоих, и то, как она кончает. Именно эту тайну она не хочет открывать мужу.

Он очнулся как раз в ту секунду, когда она посмотрела на него. Их взгляды встретились, а потом она махнула рукой в сторону входной двери.

— Ну…

— Ваша встреча.

— Нет никакой встречи, — слабо улыбнулась она.

— Знаю, — он ответил ей улыбкой, даже не осознав этого.

— Не забудьте пиджак, — она протянула руку к ручке двери у себя за спиной.

— Хорошо.

— И плотно закройте дверь, чтобы замок захлопнулся.

— Конечно.

Она открыла дверь, и на них обрушился поток раскаленного воздуха.

— В зависимости от обстоятельств, мы, возможно, видимся в последний раз.

— Возможно.

Она умолкла, а затем смущенно пожала плечами.

— Не могу придумать, что сказать.

— Разговор о пустяках выглядит еще более нелепым.

Она слабо улыбнулась, вспоминая свои слова, сказанные во время их первой встречи.

— Вам ничего не нужно говорить, Лаура.

— Тогда, — она протянула ему правую руку, — до свидания.

Он взял ее за руку. Они посмотрели на свои соединенные руки, потом друг на друга. Она отпустила его руку, отвела взгляд и повернулась к открытой двери.

И больше ничего. Повернулась и застыла.

Колебания Гриффа длились долю секунды. Он приблизился к ней вплотную, протянул руку над ее плечом, уперся ладонью в дверь и медленно закрыл ее.

Лаура рассматривала себя в зеркале на туалетном столике. Отражение казалось ей чужим. Женщина в зеркале была чуть взъерошенной и одетой не так тщательно, как обычно. Но самое главное то, что в ее глазах было смятение. Где же привычная самоуверенность? Что случилось с убеждением, что она всегда контролирует ситуацию? Что это за робкая незнакомка?

Она провела пальцами по губам и коснулась маленького следа туши на щеке. Разумеется, отражение в зеркале, было ее.

— Лаура?

Она резко обернулась, прижав руку к груди.

— Фостер. Я тебя не слышала.

— Очевидно, не слышала. Ты прямо подпрыгнула. — Его кресло остановилось на пороге между спальней и ванной. — Мануэло сказал мне, что ты дома.

Она поставила машину в отдельном гараже, вошла в дом через прихожую и поднялась по черной лестнице.

— Он сказал, что ты разговариваешь по телефону, — она улыбнулась. — По крайней мере, я так его поняла. Мне не хотелось прерывать разговор. Хорошо, что ты сегодня остался дома. Жара невыносимая. Все становятся такими раздражительными. Водители превращаются в настоящих маньяков, и сегодня в час пик на дороге еще опаснее, чем обычно.

Сообразив, что говорит слишком много и слишком быстро, она замолчала.

— Я имею в виду, что совсем замучилась и хотела принять душ, перед тем как увидеть тебя. Как прошел день?

— Все утро непрерывные переговоры, в том числе с представителями Федерального авиационного агентства, чтобы обсудить жалобы на нас со стороны «Саутвест» и «Америкэн».

— Ты должен выражаться более конкретно. «Саутвест» и «Америкэн» всегда на нас жалуются. Это высшая форма признания.

— Да, если бы мы разорялись, то не услышали бы от них ни звука, — улыбнулся он. — Как прошла твоя встреча с Гриффом Буркеттом?

Неожиданный вопрос, не связанный с темой их разговора, застал ее врасплох.

— Так же, как и раньше. Быстро. Эффективно.

— Я подумал, что, возможно, из-за этого ты вернулась так поздно.

— Почему?

— Просто так.

— Надеюсь, ты не ждал меня к обеду. — Она оставила его замечание без внимания.

— Миссис Доббинс сделала сэндвич, чтобы я мог продержаться до ужина.

— Хорошо.

— Так почему же ты опоздала?

— Я почти доехала до дома, когда вспомнила, что кое-что забыла в офисе, и мне пришлось вернуться. Мирна все еще была там.

— Моя помощница обычно уходит последней. Или твоя.

— Она заканчивала составлять деловые письма и спросила, не подожду ли я, чтобы привезти их тебе на подпись. Они со мной.

Лаура попыталась проскользнуть мимо его кресла в ванную, но он поймал ее руку.

— Письма могут подождать. Я хочу знать, как отреагировал Буркетт, когда ты сказала, что это ваша последняя встреча. Ты же сказала ему?

— Сразу же, как только он приехал.

— И?

— Ничего особенного. После того, как я заверила его, что условия не меняются, если он останется донором, он сказал, что ему все равно. Что-то вроде этого.

— Значит, он не отказывается?

— Мне так показалось.

— Я и не думал, что он откажется. Вы обсуждали, как мы заберем сперму?

— Только в общих чертах. Я сказала ему, что сначала должна проконсультироваться у специалиста. Когда он будет нужен, его известят.

— Может, ИО и не понадобится. Будем надеяться.

— Мы все на это надеемся, Фостер.

Он удивил ее, прижав ладонь к низу ее живота.

— В этот раз у меня хорошее предчувствие. Карма. Или что-то в этом роде. Просто другое ощущение, как будто произошло что-то важное.

Она улыбнулась, надеясь, что улыбка вышла достаточно уверенной.

— Держись за эту мысль. — Она шагнула в сторону. — Мне правда нужно снять с себя всю эту одежду. Можешь подождать меня в комнате.

— Нет, я оставляю тебя наедине с душем. Если только ты не попросишь меня потереть тебе спину.

— Лучше налей мне бокал вина. Я быстро.

— А как насчет содовой? На всякий случай.

— Хорошо.

Он послал ей воздушный поцелуй, пересек на своем кресле примыкающую к ванной спальню и выехал в дверь; каждое его движение было разбито на три последовательные фазы.

Лаура дождалась, пока останется одна, потом закрыла дверь ванной и быстро сняла одежду. Перед тем, как встать под душ, она собралась с духом и посмотрела на свое отражение в зеркале. Глаза все еще блестели, и в них сохранилось удивленное выражение, губы слегка шелушились. Она коснулась рукой груди, провела по животу.

Сдерживая рыдание, она прижала пальцы к губам и прошептала: «О боже». Но Лаура сама не знала, о чем именно она молит.

21

Месяц тянулся дольше, чем любой из проведенных им в тюрьме. По сравнению с этим те месяцы пролетали, как кометы.

Он ждал три дня, прежде чем нарушить договор. Он позвонил в офис «Сансаут». Выслушав бесконечный список сбивающих с толку вариантов, где ему предлагалось набрать последовательность цифр, он, наконец услышал живой человеческий голос, который вежливо, но бесстрастно сообщил, что он дозвонился до кабинета миссис Спикмен.

— Это Кей Стаффорд. Чем я могу вам помочь?

— Мне нужно поговорить с миссис Спикмен.

— По какому вопросу?

Интересно, что скажет эта холодная, вышколенная Кей Стаффорд, если он откроет ей чистую правду.

— Фостер мой старый приятель по колледжу. Мы встречались втроем несколько месяцев назад.

— Ваше имя?

— Миссис Спикмен знает.

Она нажала кнопку удержания вызова и пропала, время тянулось бесконечно.

— Прошу прошения, миссис Спикмен не может ответить на ваш звонок. Вы не хотите оставить сообщение? — наконец раздался в трубке ее голос.

Она спросила по обязанности. Если Лаура отказалась говорить с ним, то помощница, скорее всего, сотрет любое оставленное им сообщение. И кроме того, что он может ей сказать?

Бросай своего богатого мужа и будь со мной.

Или, не бросай его, и будь со мной.

Мне все равно, что ты будешь делать, только будь со мной.

- Нет, не хочу, — кратко ответил он и повесил трубку.

Он следил за ее менструальным циклом еще тщательнее, чем прежде, зачеркивая дни в календаре.

Он пристрастился к «мыльным операм».

Он смотрел соревнования по гольфу среди ветеранов и шахматные матчи по спортивным каналам, которые тянулись еще медленнее, чем его дни.

Он ежедневно отслеживал и сортировал объявления о работе, но не находил ничего, чем бы мог заняться анонимно, за исключением торговли по телефону. Он точно знал, что никто не возьмет на работу печально известного Гриффа Буркетта.

Страдая от одиночества, он позвонил Марше и стал напрашиваться на обед.

— Я принесу пиццу и вино. Разве можно отказываться от такой сделки?

— Спасибо за предложение. Но дай мне еще немного времени, Грифф.

Время. Оно превращалось в его врага. Чтобы утешить его, Марша предложила организовать свидание с одной из ее девушек. Он отказался и услышал в ответ ее хрипловатый, сексуальный смех. Этот явный признак того, что Марша постепенно освобождается от бинтов, обрадовал его.

— Ты не хочешь встретиться с одной из моих талантливых девочек? Интересно. У тебя кто-то есть?

В его мозгу промелькнул яркий образ Лауры, когда она дугой изгибалась под ним, издавая безумно сексуальный стон, который теперь ему все время снился.

— Да, у меня кто-то есть.

Большую часть времени он беспокойно мерил шагами комнаты своей квартиры, размышляя, когда он получит от нее известие, получит ли вообще и что именно он узнает.

Родарт больше не появлялся. Грифф мог только надеяться, что парни из «Висты» настоятельно посоветовали ему больше не преследовать Гриффа. Но это был наивный оптимизм. Несмотря на намеки Родарта, он не заключал соглашения с «Вистой» и не был подотчетен им. Но они все равно поддержат любой печальный исход, который он спланирует для Гриффа Буркетта.

Грифф подумал, не предупредить ли Болли и Джейсона об уродливом человеке в уродливом автомобиле, но боялся, что это испугает Болли и он отменит занятия с мальчиком — единственный час в течение дня, когда Грифф хоть немного отвлекался.

Он еще два раза звонил Лауре в офис, но безрезультатно. Потом он нахально позвонил ей на сотовый. Понимая, что она узнает его номер, он был удивлен и обрадован, услышав ее голос.

— Перестань мне звонить. Ты не должен этого делать, — сказала она и отключилась.

Он пытался довести себя до изнеможения, плавая в бассейне. В дни, когда он не плавал, он бегал. Он тренировался в спортзале, как будто все еще играл в футбол. Он ходил в кинотеатры, где одновременно показывали несколько фильмов, и смотрел все подряд.

Он убивал время.

Наконец, когда он сидел в кафе и ждал, пока ему принесут коктейль из йогурта с ягодами, раздался телефонный звонок. Он едва не уронил сотовый телефон, пока торопливо вытаскивал его из чехла на ремне.

— Алло?

— Грифф, это Фостер Спикмен. Мои поздравления.

У него потемнело в глазах, а поле зрения сузилось до маленькой точки. Бармен за стойкой махнул ему, что коктейль готов. Грифф недоуменно посмотрел на него, повернулся и вышел из кафе. Оказавшись на тротуаре, он остановился в тени, но жара проникала и под брезентовый тент. Было душно, как в печке. Он задыхался.

Рассерженный бармен выскочил из кафе с коктейлем Гриффа руке. Сквозь бровь у него было продето серебряное колечко, а желтые зубы нуждались в услугах стоматолога.

— Вы не можете сделать заказ и уйти.

— Вы уверены? — спросил Грифф в телефон, не обращая на бармена внимания.

— Сегодня утром три домашних теста на беременность были положительными. Это абсолютно бесспорно.

— Эй, я к вам обращаюсь, — бармен дернул Гриффа за рукав. — Вы должны за это заплатить. — Он сунул напиток Гриффу.

— Подождите минутку, — сказал Грифф Спикмену. Прикрыв телефон ладонью, он схватил напиток, выглядевший тошнотворно пенистым и жирным и швырнул его в ближайшую урну. Потом сунул пятидолларовую купюру в карман бармену, рявкнув: — А теперь убирайся отсюда, пока я не вырвал эту штуковину из твоей брови!

— Лучше было бы, чтобы ты остался гнить в тюрьме, — прошипел бармен и вернулся в кафе.

Грифф сделал несколько глубоких вдохов, но от этого его легкие лишь заполнились раскаленным воздухом.

— Вероятно, я позвонил в неудачное время.

— Нет. Я расплачивался в кафе. Прошу прощения. И насколько надежны эти домашние тесты?

— Я разделяю ваш скептицизм. Лаура тоже. Она сначала отказывалась верить, боясь сглазить, — он рассмеялся. — Но когда третий тест оказался положительным, поверила. Врач тоже подтвердил это.

— Она уже была у врача?

— Сегодня утром. Она уговорила гинеколога принять ее. У нее взяли анализ крови. Только что они позвонили и сообщили радостную новость — уровень гормонов указывает на то, что она беременна.

— Она рядом с вами? — спросил Грифф, представляя, как они обнимают друг друга, смеются и плачут от радости.

— Она была в офисе, но теперь едет домой. Я уже охладил шампанское. Конечно, шампанское буду пить я. Лауре теперь нельзя спиртного, и поэтому я приготовил для нее содовую со льдом. — Спикмен засмеялся, и Грифф заставил себя последовать его примеру. — Мне захотелось сразу же поделиться новостью с вами. Вы только что стали богатым человеком.

— Да. В это трудно поверить.

— Вы не могли бы приехать к нам домой завтра вечером? Я решил ту проблему.

— Проблему?

— Как вам будут платить в том случае, если вы переживете и меня, и Лауру.

— А, вы об этом.

Казалось, прошло уже очень много времени с тех пор, как он сидел в библиотеке особняка, пил кока-колу из хрустального стакана и обсуждал детали необычного соглашения. Теперь все это казалось ему сном. И только теперь он понял, что никогда не надеялся, что все будет так, как планировалось. Он не рассчитывал, что все останутся довольны. Но именно так и вышло. У Спикменов будет желанный ребенок. Он снова станет миллионером. Он состоятельный человек.

У него было такое ощущение, что он по уши в дерьме.

— Это маловероятный сценарий, — продолжал Спикмен, — но я нашел решение для такого случая. Кроме того, мы хотим лично вручить вам полмиллиона.

— Мне казалось, что мы больше не должны видеться.

— Всего один раз. Это особый случай, и я хочу отметить его должным образом, так, как он того заслуживает. В знак вечной благодарности. Вы придете?

— Конечно, — услышал Грифф свой голос. — Когда?

Он прибыл ровно в восемь тридцать. Позвонил в дом от ворот, назвал себя ответившему на звонок Мануэло, и ворота распахнулись. Слуга открыл дверь еще до того, как Грифф успел нажать на кнопку звонка. Как и прежде, Мануэло был одет во все черное, а его улыбка походила на маску. Не произнеся ни слова, он провел Гриффа через сводчатый холл в знакомую библиотеку, где его ждал Фостер. Один.

— Грифф! — радостно воскликнул Спикмен и проделал странные манипуляции со своим креслом, прежде чем проехать вперед. Широко улыбаясь, он обеими руками сжал ладонь Гриффа и с воодушевлением потряс ее. — Я так рад, что вы пришли.

— Не мог отказать вам.

— Но хлопоты стоят того, правда? Пятьсот тысяч долларов наличными. У вас есть броневик, чтобы отвести их домой?

Грифф засмеялся, как и ожидалось.

— Что вы будете пить?

— Что-нибудь такое, — Грифф кивнул на высокий стакан для напитков, стоявший на столике у локтя Спикмена.

— Уно мас, — обратился Спикмен к Мануэло, который тут же подошел к бару и налил Гриффу напиток из графина. После того, как он подал стакан Гриффу, Спикмен кивком головы отпустил его. Мануэло вышел, закрыв за собой обе створки дверей.

Спикмен взял свой стакан со стола.

— Вчера вечером я выпил целую бутылку шампанского и утром проснулся с ужасной головной болью. Но вам не повредит хороший бурбон, правда? — Он поднял стакан: — За наш успех.

— За наш успех, — повторил Грифф. Он сделал большой глоток виски, который обжег его горло. — А миссис Спикмен к нам не присоединится?

— К сожалению, нет. Уже несколько месяцев мы не можем уладить одну проблему в Остине. Проблема обработки багажа требует ее личного внимания. Или она так считает. Я пытался отговорить ее от поездки, но она настояла, что один из нас должен присутствовать там, а перелет туда и обратно будет слишком утомительным для меня.

Грифф подумал, что это предлог, который она придумала для мужа. Правда же заключалась в том, что она сбежала в Остин, потому что не хотела видеть его. Причина ее отсутствия была для него абсолютно ясна, и Грифф испытывал смешанные чувства — желание еще раз увидеть ее и злость оттого, что она боится встречаться с ним после их последнего свидания.

— Я больше не позволю ей перетруждаться, — сказал Спикмен. — С этого момента и до рождения ребенка самой трудной задачей для меня будет заставить ее делегировать обязанности. Она очень упряма, когда речь идет о том, чтобы дать кому-то поручение. — Он усмехнулся, зная этот недостаток и за собой. — Но мы оба хотим быть полноценными родителями. Когда родится ребенок, она, вне всякого сомнения, полностью посвятит себя материнским обязанностям.

Конечно, все так и должно быть. Лаура хотела ребенка. Она хотела подарить мужу ребенка. Несколько оргазмов можно рассматривать как премиальные, но они не изменили ее решения, и он был бы полным идиотом, если бы думал, что что-то могло измениться.

Он ничем не отличался от банка спермы, за исключением небольших преимуществ — твердого члена, пальцев и языка. Он трахнул ее несколько раз. И что? Ничего. Она принадлежала Фостеру Спикмену — как и ребенок, который у нее родится. Миссия выполнена. Пора откупоривать бутылки.

Прощайте, мистер Буркетт. Было приятно с вами познакомиться. Приятно трахнуть вас. Приятно кинуть вас.

И если он еще в этом сомневался, достаточно было послушать сентиментальный монолог ее мужа.

— Вы бы видели ее в то утро, когда все три теста оказались положительными. — Он прижал кулак к губам, сдерживая эмоции. — Ее лицо… Она никогда не была так прекрасна, когда улыбнулась мне и сказала: «У нас будет ребенок». У нас. Эти два слова чрезвычайно важны для человека в моем положении.

— Не сомневаюсь.

Похоже, Спикмен не замечал притворства Гриффа. Он был слишком занят своей радостью.

— Еще до теста я знал, что она беременна. Ее грудь стала полнее. И такой чувствительной, что она не разрешала мне прикасаться к ней. — Он засмеялся. — Вероятно, она смутилась бы, если бы узнала, что я рассказываю вам об этом. Простите мою болтовню. Ничего не могу с собой поделать. Мое сердце переполнено. И мне кажется, что я все еще немного пьян.

Произнеся это, он предложил Гриффу еще порцию. Тот отрицательно покачал головой. При упоминании о груди Лауры он допил остатки виски. В ушах у него звенело, сердце учащенно билось. Он вспотел, и его слегка подташнивало.

— У вас есть какие-нибудь предчувствия по поводу него? — спросил Фостер.

— Кого?

— Ребенка. Вы не думали о том, мальчик это будет или девочка, в день зачатия?

В день зачатия он чувствовал только Лауру. Ее кожу. Ее жар. Ее страсть. От виски у него жгло горло, но он заставил себя ответить:

— Нет, я никогда не думал об этом.

— А я думаю постоянно, — с улыбкой признался Спикмен. — Пол нашего ребенка — а на самом деле и все его черты — были определены в момент оплодотворения яйцеклетки. Разве это не удивительно?

— Удивительно.

Удивительно, сколько раз я входил в нее.

- Мне не терпится узнать, мальчик это или девочка, но все выяснится только на пятом месяце.

Удивительно, как сладко мы кончали вместе.

- Через пять месяцев, — усмехнулся Спикмен, — вы, наверное, будете лежать на пляже где-нибудь на Карибских островах с холодным коктейлем в одной руке и горячей девчонкой в другой.

— Неплохая перспектива, — выдавил из себя Грифф.

— Думаю, в конце концов вы узнаете о ребенке. Мальчик это будет или девочка. И как мы его назвали. Вероятно, из газет.

— Если на тот карибский остров доставляют газеты.

Спикмен ухмыльнулся.

— Вы уверены, что больше не хотите выпить?

— Нет, спасибо.

Спикмен взял стакан Гриффа и отвез его к бару. Как и в прошлый раз, он исполнил свой обычный ритуал — поставил стаканы в мойку, вытер чистую, без единого пятнышка стойку и сложил полотенце, выровняв его края. Продев полотенце в кольцо, Спикмен еще раз поправил его. Добившись желаемого результата, он вымыл руки дезинфицирующим раствором.

— А теперь перейдем к делу, — он трижды хлопнул ладонями по подлокотникам кресла, затем проделал странные манипуляции, качнув его три раза вперед-назад, и подъехал к столу. На столе стояла коробка, похожая на коробку для канцелярских принадлежностей. — Это ваши деньги, — сказал Спикмен, указывая на нее.

Грифф не двинулся с места.

— Вперед, они ваши, — Спикмен неправильно понял его нерешительность. — Загляните в коробку.

Грифф подошел к столу и безразлично снял крышку с коробки. Внутри лежали пачки стодолларовых купюр, аккуратно скрепленных бумажными полосками.

— Мило, правда?

Грифф прикусил щеку изнутри и промолчал. Он боялся, что если откроет рот, то скажет Спикмену, какого он мнения о мужчине, который платит другому мужчине, чтобы тот занимался сексом с его женой — какими бы высокими ни были его мотивы.

Из любопытства он прочел ту библейскую историю. Там жена, Сарра, послала к мужу другую женщину, но в целом ситуация была такой же. В Книге Бытия ничего хорошего из этого не вышло. На самом деле все стало еще хуже. И все потому, что Сарра хотела ребенка, причем хотела по-своему.

Можно убеждать себя, что это биология, но все равно это секс. Все равно мужчина и женщина ложатся вместе и используют способы, которые хотя и функциональны, но доставляют наслаждение. Никто еще не изобрел чего-то более интимного.

Он хотел получить ответ на один вопрос: как мог мужчина требовать такого от своей жены? Презрение к Фостеру Спикмену бурлило у него в желудке вместе с виски и ревностью.

Конечно, и он не был образцом добродетели. Он брал деньги у этого мужчины. С отвращением к себе он разберется потом. Теперь он был переполнен отвращением к Спикмену, который улыбался так, как будто сорвал большой куш, улыбался, не задумываясь о том, как оскорбил чувства Гриффа и Лауры своим глупым, эгоистичным и упрямым требованием.

— Я не обижусь, если вы пересчитаете.

Грифф покачал головой.

— Честно говоря, я удивлен, — Спикмен с любопытством посмотрел на него.

— Чем?

— Вашей сдержанностью. Вы не доверяете мне?

— А чего вы ждали?

— Больше… — он взмахнул руками, — эмоций, радости. Вы ведете себя так, как будто не хотите брать плату, как будто вы жалеете… — Он умолк, несколько секунд пристально смотрел на Гриффа, а затем засмеялся: — О боже.

— Что?

— Вы не хотите, чтобы это заканчивалось? Ведь так? Вам жаль, что этих дневных свиданий с Лаурой больше не будет?

— Чушь.

— Не думаю, — Спикмен погрозил ему пальцем.

— Давайте закончим с этим делом, и я пойду, — Даже сквозь шум в ушах собственный голос казался ему рычанием.

— Ах, Грифф, не смущайтесь. Заниматься любовью с моей женой не такая уж тяжелая обязанность. Я знаю. Разве вы могли устоять перед ней? У вас возникла тяга к ней — как к азартным играм, правда? Чем больше вы имели, тем большего вам хотелось. А теперь вам трудно отказаться от нее. Я понимаю. Правда, понимаю.

Грифф сжал кулаки.

Спикмен еще раз засмеялся, а затем поднял руки, выставив вверх ладони:

— Простите, простите. Я приношу извинения, что смеялся над вами, но это чертовски забавно. Вы выполнили работу и заработали деньги, но остались с разбитым сердцем. Чувствуете иронию? — Спикмен подмигнул. — Вы так печальны, что я думаю, что вы действительно получали удовольствие от этой работы.

От этих слов Грифф потерял остатки самообладания.

— Чокнутый урод.

— Возможно, — спокойно ответил Спикмен. — Но я, по крайней мере, не домогаюсь чужой жены, женщины, которой я никогда больше не увижу. Бедный, бедный, бедный Грифф.

Грифф посмотрел на него сквозь красную пелену, застилавшую глаза, а затем повернул голову, пытаясь найти на столе хоть что-нибудь, что заставит замолчать этот невыносимый, мерзкий голос.

— Миссис Спикмен?

Лаура смотрела в иллюминатор самолета, наблюдая, как он заходит на посадку в Далласе. К ней обращалась стюардесса, наклонившись над свободным сиденьем у прохода.

— Когда мы остановимся, я провожу вас к выходу раньше остальных пассажиров.

— Нет, пожалуйста, не нужно. — Ей не нравилось, когда ее выделяли среди других пассажиров во время полетов рейсами «Сансаут».

— Прошу прощения, — улыбнулась молодая женщина. — Приказ командира.

— Но почему?

— Диспетчеры сообщили пилотам, что вас встретят в аэропорту сразу же после приземления.

— Меня? Кто?

— Может быть, ваш красивый муж, — стюардесса улыбнулась и понизила голос до шепота: — Я помню ваш день рождения, когда он посадил оркестр в отделении для выдачи багажа. Такой романтичный сюрприз. В любом случае вы должны подчиниться приказу командира и сойти с самолета первой.

Она надеялась, что сегодня Фостер не станет устраивать ей пышную встречу. Это был утомительный день, начавшийся очень рано и закончившийся гораздо позже, чем предполагалось. У нее осталось одно желание — поскорее приехать домой, принять душ и заснуть.

Посадка прошла идеально, точно по расписанию. Она мысленно отметила, что нужно рассказать об этом Фостеру.

После короткой пробежки самолета по посадочной полосе к зданию аэропорта один из бортпроводников включил громкую связь и попросил пассажиров оставаться на местах. Лаура чувствовала неловкость, когда ее вели по проходу. Она виновато улыбалась пассажирам, если встречалась с ними взглядом.

Когда она добралась до кабины пилотов, на пороге уже стоял капитан.

— Миссис Спикмен, — он коснулся козырька своей фуражки.

— Безупречный полет, капитан Моррис, — Лаура прочла имя на жетоне боковым зрением; она научилась этой хитрости за многие годы.

Но выражение его лица осталось мрачным, и он не поддержал разговора.

— Что-то случилось? — ее охватило тревожное предчувствие.

— Будьте добры, — он указал на открытый люк самолета.

Она ступила на трап и с удивлением обнаружила, что пилот сопровождает ее. Еще более странным был его жест — он поддерживал ее под локоть. Не успев отреагировать на это, она заметила двух спешивших навстречу мужчин.

На них были мундиры высших чинов полиции. Увидев ее, они почтительно сняли фуражки.

Она застыла на месте. Пальцы пилота крепче сжали ее локоть.

— Что случилось? — слова с трудом вырывались из ее пересохшего горла и были едва слышны. А потом она закричала.

— Господи Иисусе, — выдохнул детектив из отдела по расследованию убийств, глядя на труп.

Его немногословный коллега пробормотал что-то неразборчивое, по всей видимости, соглашаясь с ним.

Сотрудник криминалистической лаборатории, весь последний час занимавшийся сбором улик, печально покачал головой.

— Жутко, да? Хуже я не видел. Может, не такое жестокое, как некоторые убийства, но… такое мог совершить только хладнокровный ублюдок.

— Или наоборот, слишком горячий, — заметил первый детектив.

— Думаешь, преступление, совершенное в состоянии аффекта?

— Возможно. В любом случае этот сукин сын заслуживает смертного приговора.

Его товарищ опять одобрительно заворчал.

— Прошу прощения, детективы, — в распахнутых двойных дверях библиотеки появился полицейский в форме. — Вы просили сообщить, когда приедет миссис Спикмен. С ней беседуют в гостиной. Вон там, — он махнул рукой, указывая направление.

Когда следователи вошли в комнату, Лаура Спикмен стояла между двумя полицейскими капелланами. Один из них незаметно кивнул детективам, давая понять, что ей уже сообщили, но это было и так ясно. Лаура была бледной, как смерть.

Неразговорчивый детектив встал у стены. Другой подошел к Лауре:

— Миссис Спикмен?

— Мой муж мертв? Это не ошибка?

— Нет, не ошибка. Мне очень жаль.

У нее подкосились колени. Капелланы подхватили ее и усадили на диван, второй попросил полицейского в форме принести стакан воды.

Детектив вытащил из нагрудного кармана визитную карточку и протянул Лауре:

— Стэнли Родарт, мэм. Отдел по расследованию убийств, полиция Далласа.

22

— Лаура, он здесь.

Кей Стаффорд появилась в дверях спальни Лауры, где та лежала на кушетке. Шторы были задернуты. В комнате было прохладно и темно. Помощница говорила тихо и медленно — сегодня с Лаурой так обращались все, как будто боялись, что от резкого звука она рассыплется, как хрусталь. Возможно, они были правы.

— Я провела его в кабинет, — сказала Кей. — Не торопитесь спускаться. Он сказал, что подождет.

Лаура села и сунула ноги в туфли.

— Могу поговорить с ним прямо сейчас, хотя не знаю, что такого я могу сообщить сегодня, о чем не сказала вчера вечером.

Детектив Родарт задержался в доме почти до полуночи. Часть этого времени он потратил на ее допрос. Остальное время его молчаливый коллега и другие полицейские осматривали библиотеку, делая все, что положено делать на месте предполагаемого убийства.

Они переговаривались приглушенными голосами и поглядывали на нее, изредка обращаясь за пояснениями. Заботливая женщина-полицейский спросила, хочет ли Лаура, чтобы она кому-нибудь позвонила.

— Кто-то должен побыть с вами этой ночью.

Ни у нее, ни у Фостера не было семьи. После аварии они не поддерживали тесных связей с друзьями.

— Моей помощнице, — ответила она.

Она продиктовала номер Кей. Приехавшая через полчаса Кей пребывала в таком же шоке, как и Лаура, но все же, в отличие от нее, могла заниматься несложными делами. Она давала указания. Отвечала на конкретные вопросы и брала трубку телефона, который начал звонить с раздражающим постоянством.

— Мне жаль беспокоить вас всем этим, — сказала Кей, с блокнотом в руках спускаясь вместе с Лаурой по лестнице.

— Нет-нет, продолжайте. Я не могу позволить себе роскоши сделаться затворницей. Может быть, потом, когда… когда все успокоится. Что у вас?

В завещании Фостера, которое он изменил вскоре после их свадьбы, было условие, что Лаура должна исполнять обязанности главы «Сансаут», пока совет директоров не выберет другого руководителя. Ей передавались полномочия принимать решения и вести дела. Таким образом вчера вечером она не только стала вдовой, но и вступила в должность главы компании.

— Журналисты собрались у дверей и ждут заявления, — сказала Кей.

— Попросите Джо написать что-нибудь общее. Все в «Сансаут» потрясены трагическим событием и тому подобное. Только перед тем, как оглашать его, пусть пришлет факсом сюда. — Она доверяла начальнику отдела маркетинга, но привыкла, как и Фостер, все подписывать лично. — Скажите, чтобы он не собирал официальную пресс-конференцию и не отвечал на любые вопросы о… преступлении. Оставим это полиции.

Кей отметила этот пункт в своем списке.

— Персонал спрашивает, можно ли организовать минуту молчания в память о Фостере. Что-то вроде этого?

— Фостер не позволил бы, чтобы работа прерывалась даже на одну минуту, — Лаура слабо улыбнулась и покачала головой. — Но я благодарна за идею. Обязательно передайте всем.

— Вы уже думали об организации похорон?

Лаура, уже спустившаяся до конца лестницы, остановилась и повернулась к Кей.

— Я не могу назначить похороны, пока мне не выдадут тело.

Внезапно ее глаза наполнились слезами. Два года назад, после автомобильной аварии Фостер лежал в реанимации, сражаясь за жизнь. Она боялась, что каждый его вздох может стать последним и ей придется организовывать его похороны. Но теперь у нее не было времени приготовиться к подобным разговорам. В этот раз все случилось внезапно, и это была реальность. Похороны будут. Но она еще не знала когда.

Вчера вечером ей советовали не входить в библиотеку. То, о чем ей рассказывали, казалось абсурдом, и она не хотела, чтобы Фостер запомнился ей таким. Она и так испытала потрясение при виде застегнутого мешка с телом, который увозили на каталке. В мешке лежало тело его мужа, но для полиции это было вещественное доказательство.

— Простите, что заговорила об этом, — сказала Кей, почувствовав страдания начальницы. — Но люди все время звонят, и сюда и в офис, и спрашивают, когда и где будет проходить заупокойная служба. Холл уже завален цветами.

— Я сообщу вам сразу же, как только что-нибудь узнаю, — Лаура коснулась руки помощницы. — А пока скажите Джо, пусть напишет в пресс-релизе, что вместо цветов люди могут делать взносы в фонд Элейн Спикмен. Фостер предпочел бы именно это.

— Конечно. И последнее. Сегодня утром губернатор выступила с заявлением. Превозносила Фостера как предпринимателя, образцового техасца и человека. Потом она позвонила и спросила, что может сделать лично как ваш общий друг.

— Я перезвоню ей, как только смогу. А пока передайте ей, как я ценю ее заботу.

Кей проводила ее в кабинет, где ждал детектив Стэнли Родарт. Родарт. Лаура сразу же узнала эту фамилию, вспомнив предупреждение Гриффа. Он не забыл упомянуть об оливково-сером седане, но не сказал, что Родарт был детективом из отдела убийств полиции Далласа.

Родарт рассматривал картину со сценой английской охоты.

— Это оригинал?

— Думаю, да.

— Гм, — казалось, он был впечатлен. — Наверное, стоит кучу денег.

Она не удостоила его ответом.

— Прекрасный дом, миссис Спикмен.

— Спасибо.

— Вы что-нибудь здесь меняли после того, как вышли замуж за мистера Спикмена?

— Элейн Спикмен проделала превосходную работу по созданию интерьера, так что я не видела необходимости что-то менять.

Странно, но улыбка не красила его лицо, а делала еще безобразнее.

— Вторые жены обычно хотят избавиться от любых напоминаний о первых.

Неуместное и не относящееся к делу замечание. Она подумала, что он сказал это только затем, чтобы проследить за ее реакцией. Вчера вечером она не прониклась к нему симпатией, почувствовав его грубость и хитрость. Теперь она поняла, что он ей глубоко неприятен.

— Меня спрашивают об организации похорон, — сказала она.

— Аутопсию проведут сегодня днем. В зависимости от результата мы сможем отдать вам тело либо завтра, либо послезавтра. Но я советую не назначать конкретных сроков без консультации со мной.

— Понимаю.

Повернувшись к нему спиной, Лаура направилась к одному из кожаных диванов и собиралась сесть, но он остановил ее:

— Если у вас нет возражений, мне бы хотелось, чтобы вы взглянули на библиотеку. Может быть, вы заметите что-то необычное. То есть кроме очевидного.

Лаура знала, что рано или поздно ей придется туда войти. Она разрывалась между стремлением увидеть то место, где умер Фостер, и нежеланием вообще когда-нибудь входить в эту комнату. Если бы у нее был выбор, она бы откладывала это до бесконечности, мучимая страхом. Поэтому она была даже благодарна Родарту, который избавил ее от необходимости самой принимать решение.

На негнущихся ногах она вышла из кабинета и пошла по коридору к двойным дверям библиотеки.

Их металлические части были испачканы порошком для снятия отпечатков пальцев.

— Убийство — грязное дело, — Родарт заметил, что она обратила внимание на пятна черного порошка.

Она распахнула двери и шагнула в комнату.

— Если вы помните, это Картер.

Второй детектив, которого она узнала по вчерашнему вечеру, стоял перед книжными полками, молчаливый и мрачный, как часовой. Ни его поза, ни выражение лица не изменились, когда она вошла.

Если не считать детектива, большая часть комнаты выглядела на удивление нормально. Беспорядок был только около письменного стола. Сам стол был покрыт порошком для снятия отпечатков. Журнальный столик лежал на боку. Лампа и все, что на нем стояло, было разбросано по полу, большей частью разбитое. Сам ковер сбился. Фостер никогда не допускал складок даже по краям, настаивая, чтобы ковер расчесывали несколько раз в день.

Когда она увидела его инвалидное кресло, из ее груди вырвался звук, похожий на всхлип.

Кровь была везде. На инвалидном кресле. На ковре. На письменном столе.

— Вы не возражаете, если отложить это на потом? — Родарт коснулся ее локтя.

Она не возражала бы, если бы он не притрагивался к ней. Она высвободила локоть из его руки.

— Кроме очевидного, я не вижу здесь ничего необычного.

— Хорошо. — Он махнул в сторону кресел: — Давайте присядем.

— Здесь?

Он пожал плечами и состроил гримасу, как будто спрашивая: А почему бы и нет?

Либо он глуп и бесчувственен, либо просто жесток. Лаура склонялась к последнему, но не хотела спорить с ним по поводу места беседы.

— Я сидела или лежала весь день. Лучше постою, — она направилась к окнам, стараясь держаться спиной к комнате.

— Почему вчера вы улетели в Остин? — Родарт отказался от вежливого вступления и сразу перешел к делу.

Краем глаза она заметила, что Картер наконец пошевелился. Он достал из нагрудного кармана маленький блокнот и ручку. Но было совершенно ясно, что он просто помощник. Расследованием руководил Родарт.

— По просьбе мужа я должна была уладить одну проблему. Поступили сообщения о краже багажа. Подозрение пало на наших работников. Выяснилось, что один из них действительно виновен. Если хотите проверить, у полиции Остина есть отчеты.

— Вы летели назад рейсом «Сансаут»?

— Девятичасовым. Последним вечерним. При заходе на посадку стюардесса предупредила, что меня проводят из самолета. Ваши капелланы встретили меня в раздвижном рукаве. Они отвели меня в комнату отдыха в аэропорту и сообщили, что мой муж мертв. О том, что его убили, я узнала от вас.

— До того, как вас вывели из самолета, вы не знали, что дома что-то случилось?

— Откуда?

— Телефонный звонок? SMS?

— Я ни о чем не знала.

— Вас не было весь день. Вы вчера разговаривали с мужем?

— Около полудня он позвонил мне, чтобы узнать, как дела. Около шести я позвонила ему сама и сказала, что проблема решена, что я вернусь девятичасовым рейсом и чтобы он обедал без меня.

— Всего два звонка?

— Да.

— А у мистера Спикмена была назначена встреча на этот вечер?

— Насколько мне известно, нет.

— По всей видимости, он здесь с кем-то встречался.

Она повернулась и посмотрела на него.

— Никаких следов взлома, — объяснил он. — Человека, убившего вашего мужа, впустили в дом.

— Дверь должен был открыть Мануэло.

— Мы все еще не можем его найти, миссис Спикмен, — нахмурился Родарт.

Вчера вечером, когда Родарт попросил ее помочь реконструировать место совершения преступления, она упомянула слугу. Родарт записал его полное имя. Когда она объяснила, что входит в обязанности Мануэло, детектив приказал обыскать все поместье. Никаких следов Мануэло обнаружить не удалось.

— Его комната над гаражом пуста, — сообщил ей теперь Родарт. — Кровать застелена, в раковине нет грязных тарелок. Одежда в шкафу. У него ведь не было машины?

— Нет, насколько мне известно.

— И ни один из автомобилей, принадлежащих вам и мистеру Спикмену, не пропал. На чем же уехал мистер Руис и куда он направился?

— Понятия не имею. Единственное, что я точно знаю, он не оставил бы Фостера одного.

— У него есть родственники?

— Не думаю. По крайней мере, мне о них ничего не известно.

— Вы уверены, что он дежурил вчера вечером?

— Он всегда дежурит, мистер Родарт.

— Двадцать четыре часа семь дней в неделю?

— Да.

— Ваша экономка и кухарка, миссис э…

— Доббинс.

— Точно. Она сказала, что уходит в шесть.

— После того, как приготовит обед. Не представляю причину, по которой этот распорядок мог бы измениться. Вы уже расспрашивали миссис Доббинс о вчерашнем вечере?

— Она сказала, что поставила жареного цыпленка на поднос с подогревом и в шесть часов ушла. Мануэло Руис был здесь, когда она уходила. Она в этом уверена, потому что предупредила его, что уходит. А это значит, что он был здесь.

— Я в этом уверена. Он не оставил бы Фостера одного, — повторила она. — Никогда.

Родарт подошел к тому месту перед письменным столом, где ковер собрался складками. Присев, он стал рассматривать темные пятна на ковре.

— Хоть мне этого и не хочется, мы должны поговорить об убийстве.

— Это обязательно? Вчера вечером вы так подробно все описали. Это выглядело очень… страшно.

— Да. Именно поэтому я не советовал вам смотреть на тело мужа. Поверьте мне, вам это было ни к чему. Он сидел в инвалидном кресле, а из его шеи сбоку торчал нож для вскрытия конвертов.

Она крепко обхватила себя руками.

— Судя по вашему описанию, я не сомневаюсь, что это нож Фостера. Копия Эскалибура. Я подарила его мужу на Рождество, потому что Фостеру нравилась легенда о короле Артуре. Нож лежал здесь, на его письменном столе.

— Миссис Доббинс это подтвердила. После того как закончится экспертиза, я попрошу вас идентифицировать его, чтобы не было никаких сомнений.

Есть еще что-то ужасное, подумала она.

— Похоже, что убийца вонзил нож по самую рукоятку, а затем попытался извлечь. Но лезвие перерезало артерию, и, когда он попытался вытащить нож из шеи вашего мужа, хлынула кровь. Наверное, убийца запаниковал и оставил нож.

— А мой муж истек кровью.

— Совершенно верно. — Родарт встал. — На ковре мы нашли кровь двух разных групп. Одна из них принадлежит вашему мужу.

— Двух? — Она посмотрела на пятна, затем на Картера и наконец на Родарта.

— Мы не знаем, кому принадлежит другая кровь, — он пожал плечами. — Возможно, Мануэло Руису, но мы не можем это проверить. Его нет ни в одной базе данных, за исключением отдела транспортных средств. У него действующие водительские права, выданные в Техасе. И все.

— Он возил Фостера в изготовленном на заказ микроавтобусе.

— У Руиса были документы?

— Иммиграционные? Думаю, да.

— Не было.

— Если вы это знаете, то зачем спрашиваете? — вспылила она.

— Привычка, — на его лице появилась гримаса, которую он, наверное, считал обезоруживающей улыбкой. — Всегда пытаешься поймать кого-нибудь на лжи. Издержки профессии.

— Я не буду вам лгать, детектив.

— Правда? — Его кривая улыбка стала еще шире.

— Да.

— Хорошо. Расскажите мне о вас и Гриффе Буркетте.

Она этого не ожидала. У нее закружилась голова. Заметив, что она покачнулась, Родарт махнул рукой в сторону дивана:

— Это может занять некоторое время. Может, передумаете и присядете?

Лаура не хотела признаваться, что ей необходимо сесть, но пришлось. Она опустилась в кресло. Родарт предложил принести стакан воды, но она отказалась, мотнув головой. Детектив уселся в кресло напротив нее, наклонился вперед и сцепил руки между широко расставленными коленями. Она заметила, что ему не мешало бы постричь ногти.

— Я сэкономлю ваше и мое время, миссис Спикмен. На ноже для вскрытия конвертов, которым убили вашего мужа, полно отпечатков пальцев Гриффа Буркетта.

23

Лаура зажала рот ладонью, боясь, что ее стошнит на глазах двух детективов.

— Вы в порядке? — спросил Родарт.

Она покачала головой, вскочила и выбежала из комнаты. Она едва успела вбежать в туалетную комнату, как ее стошнило. Со вчерашнего вечера она практически ничего не ела, так что желудок был почти пуст. Но горький привкус желчи вызывал новые спазмы еще несколько минут. Когда ей наконец стало легче, ее одежда была мокрой от пота. В ушах звенело, пальцы рук онемели, и она не могла унять дрожь.

Она закрыла лицо ладонями. Увидев полицейских капелланов в раздвижном рукаве аэропорта, она сразу же поняла, что они хотят сообщить ей нечто ужасное и что эта катастрофа как-то связана с Гриффом Буркеттом. Теперь ее предчувствия подтвердились. Знание, что он убил Фостера, может быть смертельным для нее и для ребенка, которого она носит.

Но теперь ей нельзя думать о ребенке — иначе она действительно сойдет с ума.

— Лаура? — Кей стучала в дверь. — Лаура?

— Минутку, — она прополоскала рот и плеснула холодной водой в лицо, которое было белым как мел. Потом она провела пальцами по волосам, заставляя себя собраться с силами, и открыла дверь туалетной комнаты.

За дверью стояла Кей, а позади нее Родарт. Его лицо выражало скорее любопытство, чем сочувствие.

— Я отведу вас наверх и уложу в постель, — предложила Кей.

— Нет, мне уже лучше. Но не могли бы вы принести мне стакан колы, спрайта, чего-нибудь газированного?

Кей не хотелось оставлять ее одну, но она все же отправилась за напитком. Лаура протиснулась мимо Родарта и пошла впереди него в библиотеку. У нее подгибались колени. Одежда была влажной, и прохладный кондиционированный воздух вызывал озноб. Лаура завернулась в легкий шарфик и села в то же кресло, которое была вынуждена в спешке покинуть.

Второй детектив не оставил свой пост и, насколько могла судить Лаура, даже не двинулся с места. Все трое молчали, пока Кей не принесла стакан с напитком.

— Позовите меня, если я понадоблюсь, — Кей с ненавистью посмотрела на Родарта и ободряюще сжала локоть Лауры.

— Спасибо, Кей. Пожалуйста, закрой за собой дверь.

Лаура сделала глоток содовой, надеясь, что напиток успокоит ее желудок и удержится в нем.

— Вы были знакомы до того, как он попал в тюрьму? — Родарт снова начал допрос без предисловия.

Она покачала головой.

— Только после того, как он освободился?

Она кивнула.

— Как вы с ним встретились? Где?

— В этой комнате, — она видела, что он удивлен. — Фостер заинтересовался им. Узнал из новостей, что его освобождают. Написал ему письмо и предложил приехать сюда на встречу.

— Заинтересовался? Почему? Чем мог футболист, совершивший преступление, заинтересовать вашего мужа?

— Не знаю, — солгала она, глядя ему прямо в глаза. Честно говоря, у нее не было выбора. Она должна защитить будущее своего ребенка. Она должна хранить тайну, на чем настаивал Фостер. — Мистер Буркетт был здесь только один раз. Когда мне предложили присоединиться к ним, деловая часть разговора была закончена, и мы просто выпили вместе.

— Разговор был дружеским?

— Абсолютно. По крайней мере, внешне.

Он пристально изучал ее. Лаура не была уверена, что он ей поверил. Наоборот, почти не сомневалась, что не поверил. Но никто не мог опровергнуть ее слова.

— Именно во время этой дружеской беседы между вами и Буркеттом проскочила искра?

— Прошу прощения?

— Как скоро вы стали встречаться в том доме на Виндзор-стрит?

Стакан с содовой едва не выскользнул из ее дрожащей руки.

— Готов поклясться, вы гадаете, откуда я узнал о вашем романе, — ухмыльнулся Родарт. — Понимаете, я следил за Буркеттом с того самого дня, как он вышел из Биг-Спринг.

— Зачем?

— Я расследовал убийство Билла Бэнди. Это имя вам знакомо?

— Гриффа Буркетта подозревали в его убийстве?

— Он совершил убийство, миссис Спикмен. Я в этом не сомневаюсь. Но он оказался достаточно умен, чтобы не оставить веских улик, достаточных для того, чтобы я добился официального обвинения от суда. Но на убийства не распространяется срок давности. Я не отступлюсь, пока не привлеку к суду убийцу Билла Бэнди.

Грифф знал, что детектив преследует его. Теперь ясно, почему он не хотел, чтобы она разговаривала с Родартом. Он не хотел, чтобы она услышала убежденность в голосе Родарта: он совершил убийство.

— На этот раз он был не так осторожен, — продолжал Родарт. — Или более самонадеян. Оставил орудие убийства. Отпечатки пальцев.

— Как вы думаете, зачем он это сделал?

— Это первое, что я у него спрошу, когда мы найдем его.

Лаура подняла голову и посмотрела на Родарта. В ее глазах он прочел вопрос.

— Да, мы его еще не нашли. Он исчез. Мы оставили полицейских возле его квартиры, но он там не появлялся. Его старая «Хонда»? Мы нашли ее на автостоянке у торгового центра в Эдисоне. Парни из лаборатории исследуют ее. Я поставил своих людей наблюдать за домом на Виндзор-стрит, но туда он тоже не приходил. Кстати, сегодня утром туда приходил садовник, чтобы скосить траву и подрезать кусты. Кто оплачивает содержание дома?

— Я. Я снимаю дом.

Родарт обвел взглядом роскошную обстановку, как будто мысленно сравнивал два дома.

— Зачем? — грубо спросил он, вновь переводя взгляд на Лауру.

Она многозначительно посмотрела на него. Он молча изучал ее несколько секунд, а затем растянул губы в отвратительной ухмылке.

— Я уже знаю, что вы снимаете тот дом.

— Не сомневаюсь, — холодно ответила она.

— Прошу прощения, — он развел руками. — Я должен был все проверить, миссис Спикмен. В договоре аренды нет вашего имени, но по названию компании я вышел на вас.

— Это нетрудно сделать, — она уколола его, поставив под сомнение профессиональные качества, но если он и понял намек, то предпочел проигнорировать его.

— Когда вы в последний раз видели Гриффа Буркетта?

Она опустила взгляд на свои руки, лежавшие на коленях, влажные и все еще бледные. Она понимала, что этот хитрый лис замечает любую мелочь, но ничего не могла с собой поделать.

— Шесть недель назад.

— Шесть недель? Так давно?

— Да.

— Вы уверены?

Она назвала точную дату и увидела, что Картер записал ее в свой маленький, скрепленный спиралью блокнот.

— Почему вы запомнили эту дату? — спросил Родарт.

— Я объявила ему, что больше не приду.

Родарт тихо присвистнул.

— И как он это воспринял?

— Он понял и принял мое решение.

— Правда? — голос Родарта звучал скептически.

— Правда.

— Почему вы прервали эту связь?

— Не понимаю, какое это имеет значение.

— Может, никакого. А может, это очень важно.

Она не выдержала его взгляда.

— То, что мы делали, было неправильно. Я больше не могла. Я сказала ему, что мы не должны больше встречаться.

— У вас были другие связи, до него?

— Нет.

— Никто вас не осудит. С учетом того, что мистер Спикмен…

— Что, мистер Спикмен? — строго переспросила она.

Родарт отступил.

— Буркетт был вашим первым и единственным любовником после замужества, миссис Спикмен?

— Я вам уже сказала.

— А когда вы порвали с ним, Буркетт не спорил, не протестовал, не просил вас передумать?

— Нет.

— Хм, — он задумчиво почесал рябую щеку. — Это не похоже на того Гриффа Буркетта, которого я знаю.

— Видимо, вы не очень хорошо его знаете.

— Видимо, вы тоже, миссис Спикмен. Потому что, когда вы разорвали вашу связь, Буркетт не смирился с этим. Вовсе нет. Он был вне себя. Вчера вечером он явился сюда, нейтрализовал Мануэло Руиса, а потом воткнул нож для вскрытия конвертов в шею вашего мужа. Классическое преступление отвергнутого любовника.

Она заставила себя не отводить взгляд. Наверное, она заслужила это скрытое презрение, но с учетом ее горя и ощущения вины наказание выглядело неоправданно жестоким. Одно дело, осуждение людей, к которым питаешь уважение. И совсем другое, выносить презрение того, к кому сама относишься с презрением.

— Вы уверены, что из комнаты ничего не пропало? — Он встал и подошел к письменному столу.

— Не знаю. Точно не смогу сказать, пока тщательно не осмотрю здесь все.

— Пожалуйста, сделайте это, когда вам будет удобно.

— Обязательно.

— Это вам о чем-нибудь говорит?

Он натянул резиновые перчатки и взял со стола листок бумаги.

— Я хотел, чтобы вы взглянули, прежде чем я приобщу это к вещественным доказательствам, — он протянул ей листок.

Он держал листок так, чтобы она могла прочесть несколько абзацев машинописного текста. После нескольких попыток понять первое предложение, выглядевшее абсолютно бессмысленным, она подняла на Родарта озадаченный взгляд.

— Это чушь.

— Рад, что вы это сказали, — усмехнулся он. — А то я уж думал, что со мной что-то не так. По мне, это тоже бессмыслица. Просто набор хвастливых слов, так?

— Просто набор хвастливых слов.

— У вас есть объяснение этому?

— Нет.

— Думаете, эти строки написаны вашим мужем?

— С чего вы взяли?

— Не знаю. Я подумал, не утратил ли он часть умственных способностей тоже.

— Тоже? — Вопрос оскорбил ее, и она ясно дала это понять.

— Прошу прощения, если это прозвучало нетактично. Физическое состояние вашего мужа было очевидным. А как насчет умственных способностей? Многие люди зависели от генерального директора огромной корпорации Фостера Спикмена. Наемные работники. Акционеры. Даже пассажиры, летавшие рейсами «Сансаут», зависели от того, в порядке ли у него голова.

— Позвольте заверить вас, мистер Родарт, что с головой у него было все в порядке. Фостер полностью контролировал себя.

— Я подумал, что та автомобильная авария могла что-то повредить, — он похлопал себя по голове. — Может, вы этого не замечали.

— Я бы заметила.

— Может, пропустили какие-то симптомы. Вы были ужасно заняты.

Он многозначительно помолчал. Заняты с любовником. Вот на что он намекал. Она не клюнула на эту наживку и продолжала безучастно смотреть на него, как будто не поняла намека.

— Ваш муж принимал лекарства.

— Да. Препараты для поддержки иммунной системы. Лекарства для пищеварительного тракта, который серьезно пострадал при аварии. Иногда снотворное.

— А кроме того, он принимал сильнодействующие успокоительные, отпускаемые по рецепту врача. Попробую сэкономить нам еще немного времени, миссис Спикмен. Я уже говорил с психиатром вашего мужа.

Лаура тяжело вздохнула.

— В юности у Фостера диагностировали навязчивый невроз, — сказала она. — Обсессивно-компульсивный…

— Я знаю, что это такое.

— Тогда вы знаете, что это состояние можно контролировать только при помощи лекарств.

— Я вам верю, — он усмехнулся. — Я сам немного навязчив. Выберите на улице сто человек, и почти каждый в каком-то смысле окажется психом.

Это идиотское замечание не нуждалось в ответе.

— Вы хотите сказать, что навязчивый невроз вашего мужа был под контролем?

— Да.

— Он находился в состоянии депрессии?

— Нет.

— Вы в этом уверены? — хитро произнес детектив. — Например, он мог чуть-чуть расстроиться из-за вашей связи с Буркеттом. Меня тошнит от того, что сделал этот парень, но он пользовался успехом у дам. Рост. Волосы. Тело гладиатора. Для инвалида, каким был ваш муж, это настоящая пощечина. Он знал о Буркетте и вас?

Она покачала головой.

Родарт картинно приложил ладонь к уху.

— Нет, — кратко ответила она. — Не знал. Насколько мне известно. — Она встала. — Это все, детектив?

— Не совсем. Грифф Буркетт пытался связаться с вами после разрыва?

Она хотела солгать, но потом передумала, потому что Родарт мог знать ответ и на эти вопросы.

— Пару раз он звонил в офис «Сансаут» и просил, чтобы Кей соединила нас. Я не отвечала на его звонки.

— Вы не видели его с того дня, когда заявили, что между вами все кончено?

— Именно так.

— И не говорили с ним?

— Однажды он дозвонился до меня, я повесила трубку.

— Он когда-нибудь угрожал вашему мужу?

— Конечно, нет!

— Он не говорил вам, что, если ваш муж-инвалид исчезнет со сцены, вы станете свободны и сможете вернуться к нему? Быстрый развод. Или что-то в этом роде. Он не предлагал избавить вас от мужа?

Она с ужасом посмотрела на него.

— Даже если бы и предлагал, неужели вы думаете, что я бы согласилась? Или сообщила вам об этом?

Его ухмылка говорила о многом.

— Нет, мистер Родарт, — она выпрямилась. — Грифф Буркетт никогда не угрожал ни мистеру Спикмену, ни мне.

— Насколько вам известно.

Она хотела возразить, но только устало вздохнула.

— Он никогда не угрожал мне.

— Но он мог угрожать вашему мужу втайне от вас.

— Фостер не говорил…

— Но Буркетт мог.

Она промолчала.

Родарт насмешливо взглянул на своего безмолвного коллегу, а затем снова повернулся к Лауре.

— Буркетт когда-нибудь упоминал об убежище? О приятеле, у которого есть домик у озера, о частных владениях, о каком-то месте, где он теперь может прятаться?

— Нет. Он не откровенничал со мной. Мы вообще не очень много разговаривали.

Слишком поздно она поняла, что выдала себя.

— Я догадываюсь, — с ухмылкой сказал Родарт и вновь взглянул на коллегу. — Само собой разумеется, миссис Спикмен, вы немедленно сообщите мне, если Буркетт свяжется с вами.

— Конечно.

— Я оставлю в доме своих людей.

— Это необходимо?

— Может быть, вчера вечером Буркетт приходил за вами двоими, — тихо сказал Родарт. — Он не знал, что вы собираетесь в Остин, ведь так?

Она медленно покачала головой, ошеломленная мыслью, что Грифф, возможно, хотел причинить ей вред.

— Решение о моей поездке было принято вчера рано утром.

— Значит, когда Буркетт вечером явился сюда, он предполагал, что вы тоже будете здесь.

— Наверное, — она закрыла глаза, пытаясь представить Гриффа в смертельной ярости. У него большие и сильные руки, но они могут быть нежными. Способны ли они на насилие? Она не могла себе этого представить. Или могла?

— Советую вам не оставаться одной, — сказал Родарт. — А еще лучше переехать в укромное место, пока Буркетт не будет задержан.

— Я подумаю.

— Подумайте, — он окинул взглядом комнату и посмотрел на Картера, который закрыл блокнот и сунул его в нагрудный карман. — Думаю, пока все. Если вы больше не вспомнили ничего, что может относиться к делу.

Она рассеянно покачала головой.

— Постойте, — она обернулась к Родарту. — Кто сообщил об убийстве?

— В Службу спасения позвонили.

— Фостер?

— Судебные эксперты сказали, что у него не было для этого времени, — Родарт покачал головой. — И возможности тоже. Рядом с ним не было телефона.

— Мануэло не знает английского.

— Нет, звонивший говорил по-английски.

— Значит, это был Грифф Буркетт.

— Похоже, — пожал плечами Родарт.

24

Грифф проснулся, не понимая, где находится.

А когда вспомнил, то подумал, что лучше ему было бы не просыпаться.

На его руках кровь Фостера Спикмена. Этот человек умер, сражаясь за свою жизнь: кровь хлестала из его шеи, наполненные ужасом глаза были устремлены на Гриффа.

Грифф сел и закрыл лицо ладонями.

— Черт бы меня побрал.

Скоро — а может, уже — все копы Техаса и соседних штатов будут искать его. Когда отпечатки пальцев с ножа для вскрытия конвертов, торчащего из шеи Фостера Спикмена, проверят по базам данных, Родарт обрадуется, как будто выиграл в лотерею. Даже больше.

Он не смог прижать Гриффа за Билла Бэнди. Но на этот раз существует столько вещественных доказательств присутствия Гриффа в библиотеке Спикменов в момент смерти Фостера, что с его обвинением, вероятно, проблем не будет.

Нет никаких сомнений и относительно мотива. Родарт знал о свиданиях Гриффа с Лаурой и был уверен, что это любовные свидания. Все сходилось. Грифф Буркетт отправится прямиком в камеру смертников. Можно уже протирать руку спиртом перед смертельной инъекцией.

Родарт появится на всех телевизионных экранах и объявит, что Грифф Буркетт, осужденный преступник, уже подозревавшийся в одном убийстве, проник в особняк Спикменов, поссорился с беззащитным обманутым мужем — прикованным к инвалидному креслу — и жестоко и безжалостно заколол его. Можно не сомневаться, что он будет напирать на бесчеловечность преступления, пересыпая свою речь такими словечками, как безжалостно, зверски и подло.

А как обрадуются газеты! В этой истории есть все пикантные подробности, от которых потекут слюнки у любого журналиста. Жертва, уже пережившая трагедию. Деньги. Секс. Тайные свидания. Бездельник, соблазнивший красавицу-жену, что в конечном итоге привело к насильственной смерти ее мужа.

Такой материал мог принести Пулитцеровскую премию журналисту, которому не противно копаться в грязи.

Грифф сел на край продавленного матраса и посмотрел на пятна крови, въевшиеся в складки его ладоней. Он тер их до тех пор, пока небольшой брикет мыла не превратился в жалкий обмылок, но пятна остались, превратившись в несмываемую печать на его ладонях.

Хуже быть не может.

Хотя, конечно, может. Лауре скажут, что он убил ее мужа.

Вчера вечером, сбежав из особняка Спикменов, он приехал в свою квартиру и быстро собрал немного одежды. Он не стал там задерживаться, понимая, что квартира станет исходной точкой для поиска. Первый раз его арестовали дома, выведя из квартиры в наручниках на глазах соседей, а свидетелями его позора стали журналисты. Он не хотел повторения этой унизительной сцены и поэтому торопился уйти, взяв только то, что мог унести с собой, и понимая, что, возможно, никогда сюда не вернется.

Он доехал до торгового центра и бросил красную «Хонду» на автостоянке. Скоро на него разошлют ориентировку. За ним будут охотиться все сотрудники правоохранительных органов, и поэтому он должен оказаться как можно дальше от машины.

Он прошел пешком не одну милю, держась темных улиц и не преследуя определенной цели. Просто шел. Пытаясь понять, что ему теперь делать. Прежде всего нужно было найти место, чтобы укрыться, пока у него не прояснится в голове.

Он подошел к мотелю сзади. Мотель выходил на федеральную автостраду, но находился на некотором расстоянии от нее, и к нему вела подъездная дорога. Гостиница представляла собой череду низких комнат, зажатых между ломбардом и магазином подержанных покрышек и стоивших всего 14,99 доллара за ночь. Магазин и ломбард не были круглосуточными, и их двери были заперты до утра.

Это был дешевый мотель с криминальным душком и мигающей неоновой надписью «Свободные места» в окошке администратора. Как раз для него. Именно в такое место, наверное, отправлялась его мать с мужчиной, с которым час назад познакомилась в баре. Именно в таком месте мог быть зачат сам Грифф.

Глаза клерка были стеклянными от сигареты с марихуаной, которую он курил, когда Грифф вошел. Грифф спросил, сколько стоит номер на ночь, выложил на конторку наличные и взял ключ, молча переданный ему. Его даже не попросили расписаться в регистрационном журнале. Если этот наркоман и заметил пятна крови, то ему было все равно.

Грифф вошел в комнату, опустил на пол вещевой мешок и направился прямо в ванную, размером с телефонную будку. Унитаз был грязный. Пахло мочой. Все комната была пропитана запахами людских тел, плесени и погубленной жизни. Он стал под душ прямо в одежде и стоял под струей воды до тех пор, пока красные водовороты у его ног не стали сначала розовыми, а затем прозрачными.

Простыня тоже была грязной, но он слишком устал, чтобы обращать на это внимание. Любовные хрипы и стоны, доносившиеся сквозь тонкую стенку из соседнего номера, не давали уснуть, но ритмичное постукивание передней спинки кровати все же убаюкало его, и на рассвете он провалился в тяжелый сон.

Теперь он окончательно проснулся. Время приближалось к полудню, и ему нужно было знать, насколько плохи его дела. Он включил телевизор, который был прикручен к стене. На местных каналах начинались выпуски дневных новостей, и, как и следовало ожидать, главным сюжетом каждого канала было убийство Фостера Спикмена.

Они показывали кадры с полицейскими машинами, перегородившими ворота особняка. У одного из телеканалов был вертолет, который облетал участок, но дом был плохо виден из-за деревьев. На экране появилась архивная фотография «этого известного далласского бизнесмена и выдающегося гражданина». Снимку было несколько лет, и, как полагал Грифф, он был сделан до автомобильной аварии, когда Фостер выглядел более крепким.

Губернатор из своего офиса в Остине торжественно превозносила Фостера Спикмена как человека, который был и останется примером для всех, кто его знал. Она похвалила его за мужество, с которым он перенес личную трагедию. Она от души сочувствовала его вдове, Лауре Спикмен, которая демонстрировала такие же стойкость и самообладание, какими отличался ее умерший муж. Она обещала, что она сама и все учреждения штата сделают все, чтобы поймать и наказать убийцу Спикмена. «Тот, кто совершил это ужасное преступление, не уйдет от ответа», — заявила она.

Какой-то Джо, которого Грифф помнил по встрече на автостоянке «Сансаут», был назван официальным представителем компании. Он решительно уклонялся от микрофонов и камер, пробираясь сквозь толпу репортеров к офису корпорации.

«Он пообещал, что скоро последует официальное заявление, — сообщила ведущая программы телезрителям. — Мы сразу же познакомим вас с ним. Грег, вы беседовали со следователями на месте преступления. Что вам удалось узнать?»

Грег, который вел репортаж с места событий, занял позицию с наружной стороны увитой плющом стены. Он сказал, что полиция пока не желает раскрывать подробности совершенного преступления. «У этой загадки есть один интересный аспект, — сказал он. — Слуги жертвы, Мануэло Руиса, который постоянно находился при мистере Спикмене, очевидно, не было в доме вчера вечером. Его отсутствие необъяснимо».

«Это интересно», — произнесла ведущая безразличным тоном.

Но Грифф весь подался вперед, стараясь не пропустить ни слова о Мануэло. Однако больше о нем не было сказано ни слова.

Он продолжал переключать каналы, пока все программы не перешли к другим сюжетам. Он ни разу не был назван ни в качестве подозреваемого, ни в качестве кого-то еще. И ни в одном из репортажей, которые видел Грифф, не появился Родарт.

О том, что Грифф замешан в этой истории, широкая публика еще не знала, и это давало ему дополнительное время. У него было убежище. Маловероятно, что клерк мотеля вспомнит постояльца из седьмого номера, даже если лицо Гриффа появится на экране телевизора. У него оставалась некоторая свобода для маневров.

Первым делом ему необходимо найти Мануэло — Руиса, кажется? — найти во что бы то ни стало раньше, чем это сделает Родарт. Но для этого потребуется машина.

Под кроватью он обнаружил телефонный справочник Далласа и пыльную Библию от «Гидеоновых братьев». Похоже, справочник открывали чаще, но ненамного. Ему было несколько лет, и жучки оставили пятна на его страницах, но в нем имелся раздел служебных, а не только домашних телефонных номеров. Грифф воспользовался телефоном мотеля.

— «Ханникат Моторз».

— Глен на месте?

— Подождите, пожалуйста, я посмотрю.

Несколько минут в трубке звучала тихая музыка.

— Глен Ханникат, — грохочущий голос был таким же мощным, как и человек, которому он принадлежал.

— «Комфорт Инн». Ты говорил, что для медового месяца он ничуть не хуже парижского «Ритца».

Только бывший заключенный, даже сидевший в тюрьме с самым мягким режимом, распознает этот тон и поймет, что он означает — не называть имени и не говорить лишнего.

— Подожди, — сказал голос в трубке после долгой паузы.

Грифф услышал стук положенной на стол трубки, потом шаги, звук закрывающейся двери, опять шаги.

— Как дела? — голос Глена напоминал тихий рокот.

— Были отлично.

— Были?

— Теперь я влип. Мне нужно арендовать машину, но так, чтобы об этом никто не знал.

Глен Ханникат владел успешным бизнесом по продаже подержанных автомобилей. Как он сам признавался, его обуяла жадность. Несколько лет он подделывал документы для налоговой службы, значительно занижая свои доходы. Его поймали и отправили на перевоспитание в Биг-Спринг.

Разлука с женой была для него настоящей пыткой. Он говорил только о ней. Он постоянно жаловался, что скучает по дому и по супружескому ложу. В один из вечеров Ханникат особенно сильно донимал всех своей проблемой.

— Это не просто постель. Она особенная. Правда. Она со мной натерпелась, а это дорогого стоит. Я так ее люблю. Может, это звучит сентиментально, но это истинная правда. Я не знаю, как мне жить без нее. Правда, не знаю. Она…

Грифф, который был невольным слушателем этих стенаний, отбросил стул и подошел к Ханникату.

— Господи, может, ты заткнешься?

Затем он изо всей силы ударил Ханниката в зубы, той самой рукой, которая славилась своим броском. Костяшки его пальцев пришли в соприкосновение с превосходными коронками Ханниката, начисто отделив их от десен.

Ханникат, сплевывавший осколки фарфора и кровь, поднялся на ноги с помощью других заключенных, которые бросились к нему, выкрикивая обвинения и оскорбления в адрес Гриффа. Один из них, прижимавший полотенце к кровоточащим губам Ханниката, сказал: «Ты облажался, козел. Ты оказал Ханникату большую услугу».

Ханникат и Грифф посмотрели в глаза друг другу поверх голов других заключенных. Несколько секунд Грифф выдерживал его взгляд, а затем отвернулся.

Заключенные в зоне с облегченным режимом могли получить увольнительную — временно выйти из тюрьмы без сопровождения. Перечень причин для увольнительных был строго ограничен — семейные обстоятельства, похороны или лечение у специалиста. В том числе у стоматолога.

На следующее утро Ханникат подал официальную просьбу об увольнительной. Его случай соответствовал условиям. Ему дали бланк с перечислением правил и ограничений, которым обязан подчиняться заключенный во время увольнения. Он поставил свою подпись внизу, обязуясь соблюдать их. Через несколько дней надзиратель временно выпустил его за ворота тюрьмы.

В перерывах между визитами к стоматологу Ханникат проводил время в постели с женой в мотеле «Комфорт Инн» в Биг-Спринг.

За избиение другого заключенного Гриффа наказали, временно лишив его послаблений.

Когда торговец автомобилями вернулся, сверкая новенькими зубами, он подошел к Гриффу и поблагодарил его.

— О чем это ты? — проворчал Грифф. — Я просто хотел, чтобы ты заткнулся.

— Я у тебя в долгу, — Ханникат знал, что это не так. — В большом долгу.

Теперь Грифф надеялся, что Ханникат помнит тот долг. Пришло время вернуть его.

— Ничего шикарного или бросающегося в глаза, — сказал он в засаленную телефонную трубку. — Просто надежные колеса. Поможешь мне?

— У меня теперь сын, — после долгого молчания произнес Ханникат.

Плечи Гриффа обмякли. Он мог надавить на него. Мог напомнить Ханникату, что пока они с женой трахались до изнеможения, ему пришлось в качестве наказания выполнять тяжелую и грязную работу. Но имел ли он право втягивать этого милого парня, к тому же ставшего отцом, в то дерьмо, в котором он сам оказался? Ханниката обвинят в пособничестве. Он нарушит условия досрочного освобождения. Нельзя требовать от него так много. Слишком много.

— Понимаю, — сказал Грифф.

— Ему недавно исполнилось четыре.

— Все нормально. Забудь о моей просьбе.

— Он был зачат в «Комфорт Инн».

Сердце Гриффа замерло. Он не дышал.

— Последний ряд на стоянке, — сказал Ханникат. — Третья машина от Леммон-стрит. Ключи будут под ковриком.

Грифф стиснул телефонную трубку, зажмурился, и его губы беззвучно прошептали слова благодарственной молитвы.

— Если тебя спросят, я украл машину, ладно? Не впутывайся в это. Скажи им, что я украл ее.

Ханникат молчал.

— Ты меня слышишь?

Ханникат повесил трубку.

Грифф прикинул, что пешком ему придется добираться до «Ханникат Моторз» около двух часов. Но он не мог выйти из мотеля до наступления темноты. В это время года темнело поздно. Нужно было убить еще около девяти часов.

Он был голоден, но желудку придется подождать, пока он не сможет воспользоваться кафе, где можно поесть, не выходя из машины, — так меньше шансов быть узнанным.

Пытаясь не обращать внимания на голодные спазмы, он лег на кровать и уставился в грязный потолок. Он думал о Лауре, о том, через что ей пришлось пройти, о ее душевных муках и чувстве вины.

Потому что теперь она знает об отпечатках его пальцев на орудии убийства. Родарт в своей коварной манере, вероятно, уже сообщил ей, что знает об их связи. Классический пример преступления на почве ревности, почти клише. Ее любовник убил ее мужа.

Интересно, как отреагировала Лаура. А как она могла отреагировать? Расскажет ли она Родарту об их сделке? Нет. Грифф не мог представить, как она рассказывает обо всем Родарту, жадно ловящему каждое ее слово. Она умолчит об этом. И не для того, чтобы защитить Гриффа или даже саму себя. Ради Спикмена. И ребенка. Она согласна прослыть распутницей, но любой ценой защитит репутацию Фостера и будущее своего малыша.

Если бы он мог поговорить с ней…

Но это невозможно, и поэтому он должен забыть о своих желаниях.

Он открыл телефонный справочник и нашел фамилию Руис. В списке не было ни одного Мануэло. Но Грифф и не надеялся на такую удачу. Однако, может, у иммигранта из Сальвадора были родственники. Воспользовавшись телефоном мотеля, Грифф набрал первый номер.

— Ола?

— Мануэло, пор фавор.

Его знание испанского ограничивалось тем, что осталось в голове после двух лет изучения языка в старших классах школы, но он понял, что ответила женщина, снявшая трубку, — он ошибся номером.

Он двинулся дальше по списку, звоня каждому Руису. Ни одного Мануэло. Но даже если бы он наткнулся на того Мануэло, которого искал, тот не стал бы ждать появления Гриффа, а бежал бы со всех ног.

Этот человек не был дураком.

Без машины Грифф больше ничего не мог сделать до наступления темноты. Ему ничего не оставалось, кроме как провести эти долгие послеполуденные часы в ожидании.

25

— Здесь красиво.

От звука его голоса Лаура вздрогнула и резко обернулась.

— А, детектив.

Родарт намеренно подкрался к ней, желая посмотреть на ее естественную реакцию, а не ту, что она отрепетировала.

— Теперь такие не часто встретишь, — он сделал вид, что восхищен деревянной резьбой на круглой крыше беседки, где сидела Лаура.

— Бабушка Фостера распорядилась построить ее еще до того, как дом был закончен. Фостер рассказывал, что ей хотелось иметь место, где она могла бы сидеть и наблюдать за лебедями. В пруду у них всегда были лебеди.

Беседка была расположена на холмике над прудом, по зеркальной поверхности воды которого действительно скользила пара белых лебедей. Богачи, с издевкой подумал Родарт. Имей он столько денег, он нашел бы им лучшее применение, чем бельведеры и лебеди.

— Вы не возражаете? — он кивнул на одно из пустых плетеных кресел.

Она покачала головой, и он сел. На ней были солнцезащитные очки, и он не мог определить по глазам, плакала она или нет. Наверное, плакала — судя по влажной салфетке в руке. Слезы горя или вины? — подумал он. На самом деле ему все равно. Если только она не сговорилась с Гриффом Буркеттом убить мужа.

Вот это был бы сюжет, правда? Об этой истории написали бы в журнале «People», а программа «20/20» посвятила бы ей целую передачу. По ней сняли бы длинный сериал. Может, он стал бы одним из его главных персонажей или его пригласили бы в качестве консультанта продюсера, чтобы придать фильму правдоподобности.

Но сначала это нужно доказать.

— Здесь спокойнее, чем в доме, — заметил он, устраиваясь в мягких подушках кресла, обитого тканью с цветочным рисунком.

К помощнице миссис Спикмен присоединилась помощница мистера Спикмена, женщина по имени Мирна, которая то плакала, как ребенок, то отдавала распоряжения тоном сержанта-инструктора по строевой подготовке. Вместе с экономкой миссис Доббинс они отвечали на телефонные звонки, расставляли многочисленные корзины с цветами и фруктами, убирали за полицейскими, которые оставались в доме всю прошлую ночь, и составляли списки. Бесконечные списки.

Убийство приносит много хлопот всем, кроме трупа.

— Мне захотелось на свежий воздух, — сказала Лаура. — И подальше от телефона.

— Кто звонил?

— Люди выражали соболезнования. — Он не сомневался, что глаза, скрытые за темными стеклами очков, бросили на него один из этих высокомерных и презрительных взглядов.

— Кто-нибудь, о ком я должен знать?

— Грифф Буркетт? Вы его имеете в виду?

Он ухмыльнулся, как будто хотел сказать: вы меня знаете.

- Это моя обязанность — проверить. Он пытался связаться с вами?

— Нет. И не будет пытаться.

— Вы в этом уверены?

— Не будет, — она снова стала наблюдать за лебедями. Один из них спрятал голову под крыло.

— Я получил отчет об аутопсии от наших экспертов, — сказал Родарт, но она никак не отреагировала на его слова, только поджала губы, так что они превратились в тонкую линию. — Та автомобильная авария два года назад… Кроме очевидных повреждений позвоночника и ног, у вашего мужа были еще многочисленные внутренние травмы.

— Я упоминала об этом, когда мы говорили о его лекарствах.

— Травмы были очень серьезными.

— Да.

— Некоторые органы были серьезно поражены. Именно этот термин использовали эксперты. В конечном итоге он умер бы из-за отказа одного из этих органов. И возможно, довольно скоро. Так говорят врачи. — Он сделал намеренную паузу. — Но убила его рассеченная артерия.

Лаура с усилием сглотнула.

— Сколько это продолжалось?

— Не очень долго. Но у него на руках была кровь, а под ногтями частички ткани.

Она резко повернула голову и посмотрела на него.

— Совершенно верно, миссис Спикмен. Ваш муж сопротивлялся.

Родарт радовался, произнося эти слова. Наконец-то он добился от нее хоть какой-то реакции. Грудь Лауры приподнялась и опустилась в коротком вздохе. Она прижала салфетку к губам.

— Он был достаточно смелым, чтобы вступить в борьбу с нападавшим, — продолжал Родарт. — Не могу не выразить своего восхищения. Он, парализованный ниже пояса, боролся с человеком таких размеров и такой силы, как Буркетт. У него не было никаких шансов, но он все же вступил в схватку. — Наклонившись вперед, он накрыл ладонь Лауры своей. — Вы в порядке?

— В порядке, — она отдернула руку.

— Я понимаю, как вам тяжело.

— Что-нибудь еще, детектив?

— Теперь можете распорядиться насчет похорон.

— Благодарю вас.

— Просто позвоните в похоронное бюро. Они знают, что делать.

Она кивнула.

Он встал и подошел к перилам, окружавшим беседку.

— Как вы думаете, Буркетт напал на вашего мужа внезапно, в приступе ревности? — задумчиво спросил он, разглядывая ухоженный парк. — Или они поссорились из-за денег?

— Денег?

Когда он повернулся, она уже сняла очки и вопросительно смотрела на него.

— Разве я не говорил вам о деньгах?

— О чем это вы, детектив? Какие деньги?

— Наличные. В темно-синей коробке. Она стояла на письменном столе вашего мужа, на самом виду, когда на место преступления прибыли полицейские. Они вылупились на них… Извините. Прошу прощения за грубое слово, — он слабо улыбнулся. — Не каждый день видишь такую кучу денег. Полмиллиона в стодолларовых купюрах.

Ее губы беззвучно раскрылись. Несколько секунд она смотрела прямо перед собой, а потом перевела взгляд на куст, усыпанный большими синими цветами, похожими на клубки шерсти. Он не знал, как называются эти цветы, но мог точно расшифровать реакцию миссис Спикмен. Она была ошеломлена, услышав о пятистах тысячах. А если точнее, то она была ошеломлена тем, что он знает о них.

— Полмиллиона долларов наличными, — продолжал он, — открыто лежали на столе. Теперь они под замком вместе с остальными вещественными доказательствами. Вам их вернут. Если только не выяснится, что они добыты незаконным путем.

— Незаконным?

— Наркотики или что-то в этом роде.

— Послушайте меня, детектив Родарт, — она вновь повернулась к нему и неожиданно встала. — Мой муж никогда не был замешан ни в чем незаконном, и если бы вы потрудились проверить состояние его финансов, то поняли бы, насколько абсурдно ваше предположение.

— Вы говорили, что он встречался с Гриффом Буркеттом здесь, у вас дома. Тогда вы познакомились.

— Какое отношение это имеет к случившемуся?

— Вы сказали, что не знаете, о чем они говорили.

— Я все же не понимаю, как это связано…

— Буркетта осудили за мошенничество, миссис Спикмен. Поэтому я подумал…

— Что бы вы ни подумали, это не так.

— Тогда как вы объясните эти наличные?

— Почему вы рассказали мне о коробке с деньгами только сейчас? — Она скрестила руки на груди и наклонила голову.

— Столько забот, что это просто выскочило у меня из головы, — солгал он.

Несколько секунд они пристально смотрели друг на друга, а затем она пожала плечами.

— Фостер хранил большие суммы наличных денег в сейфах, дома и на работе.

— Вы об этом не говорили. Зачем?

— Он любил раздавать деньги.

— Раздавать?

— Это был его пунктик. Он давал щедрые чаевые. Ему нравилось благодарить официантов, горничных, работников парковки, всех, кто его обслуживал. Иногда он приезжал в аэропорт и раздавал денежные подарки кассирам «Сансаут», служащим багажного отделения — людям, которые работали на него, но редко получали благодарность за свою работу. Он часто так поступал. Спросите у кого угодно.

— Я вам верю, — Родарт поднял руки в знак капитуляции. — Просто очень необычная привычка. Никогда об этом не слышал.

— Фостер не рекламировал ее. Он делал это ради собственного удовольствия, а не из стремления к величию.

— Спасибо, что рассказали мне, — он притворился искренним. — Это могло бы объяснить коробку с наличностью. Если бы…

— Что?

— Если бы не отпечатки пальцев Буркетта на крышке коробки. Как вы это объясните?

— Не знаю. Но это доказывает, что Грифф Буркетт не вор.

— Ну, министерство юстиции, любители азартных игр по всей стране и клуб «Ковбои» с вами не согласятся, — Родарт усмехнулся. — Он здорово обчищал их каждый раз, когда жульничал. Думаю, ему просто были не нужны пятьсот тысяч вашего мужа.

Она вздохнула, как будто собиралась возразить, но затем поспешно отвернулась и вновь надела темные очки. Она хотела что-то сказать, но передумала.

— Если это все, я хотела бы вернуться в дом и позвонить директору похоронного бюро.

— Конечно, — ответил он, махнув рукой в сторону ступенек. Он шел рядом, пока они пересекали широкий газон. Как только он подходил слишком близко, она отстранялась, и это забавляло его. — Да, забыл вам сказать. В «Хонде» Буркетта мы нашли кровь двух групп. Одна, разумеется, принадлежала вашему мужу. По всей видимости, Буркетт был весь в крови.

Солнцезащитные очки были достаточно большими, чтобы скрыть ее гримасу, но она не стала обсуждать тему крови ее мужа на ее любовнике.

— Вторая, вероятно, его, — спросила она. — Если под ногтями Фостера обнаружили ткань, то он, наверное, поцарапал убийцу.

— Я тоже так думал, пока мы не сделали анализ, — сказал Родарт. — Не совпадает с группой крови Буркетта. Так что, думаю, это кровь Мануэло Руиса. Потому что такую же кровь мы обнаружили на ковре в библиотеке.

— И что это значит?

— Что у Мануэло Руиса тоже текла кровь, — Родарт подергал себя за мочку уха, как будто обдумывал ответ на ее вопрос. — Этот человек исчез. Я связался с иммиграционной службой, пытаясь напасть на его след. И знаете что? У Руиса не было документов. Ваш муж нанял его нелегально.

— Теперь это уже не имеет значения, правда?

Эта богатая сучка невозмутимо смотрела на него через темные очки, и ее поза явно выражала презрение. Ему до смерти хотелось вывести ее из равновесия, сделать что-то такое, что разрушит эту холодную маску, появлявшуюся на ее лице всякий раз, когда она разговаривала с ним. Может, стиснуть ее сосок. Или просунуть ладонь ей между ног. Что-нибудь, что шокирует и испугает ее.

— Думаю, это не имеет отношения к делу, — он дружелюбно улыбнулся, хотя думал о том, какое удовольствие доставило бы ему ее унижение.

— А что имеет, детектив?

— Грифф Буркетт прикончил и этого латиноса.

По крайней мере, он добился хоть какой-то реакции. Правда, он не был уверен, что именно вызвало ее гримасу — расистское высказывание или предположение, что Грифф Буркетт совершил двойное убийство. Он с трудом сдерживал самодовольную улыбку, но все же сумел сохранить каменное выражение лица, приличествующее копу.

— Я не знаю, убил ли он Мануэло до или после вашего мужа, но он, вне всякого сомнения, имеет прямое отношение к необъяснимому исчезновению Руиса.

Она облизнула губы, прихватив нижнюю губу зубами, и он понял, почему Буркетту так нравилось трахать ее, что он был готов пойти ради этого на убийство.

— Может быть, Мануэло испугался увиденного, — наконец сказала она. — И убежал.

— Без одежды и личных вещей? Без машины? Без полмиллиона долларов? Маловероятно, миссис Спикмен. Но небольшой шанс, что он сбежал, до смерти перепугавшись, все же есть, и я поручил копам обзвонить всех Руисов в Далласе. И в Форт-Уэрте тоже. — Он наклонился вперед и продолжил уже шепотом: — Хотите узнать кое-что интересное? Мы были не первыми, кто сегодня звонил по этим номерам и спрашивал Мануэло.

— Да?

— Да. Как выяснилось, нас опередили. Какой-то мужчина звонил по этим же телефонам и спрашивал Мануэло Руиса.

— Грифф Буркетт?

Родарт развел руками и улыбнулся.

Она сняла темные очки, аккуратно сложила дужки и несколько секунд внимательно изучала их, прежде чем поднять на него взгляд.

— Тогда зачем, детектив Родарт?

— Что «зачем»?

— Если Грифф Буркетт убил Мануэло, как вы предполагаете, зачем он звонил людям по фамилии Руис, разыскивая его?

Какое-то время она смотрела ему прямо в глаза, затем повернулась и пошла к дому.

Родарт смотрел ей в спину, сдерживая бушевавшую внутри ярость. Ладно, в этот раз она его сделала, и винить в этом некого, кроме самого себя.

Честно говоря, он особенно не задумывался о судьбе Мануэло, потому что ему было все равно, что с ним случилось. Убил ли его Буркетт или пытался преследовать, потому что он стал свидетелем убийства и от него следовало избавиться, — все это было ему абсолютно безразлично.

Он либо найдет тело латиноса, либо выследит его и заставит свидетельствовать против Буркетта. В любом случае он посадит Буркетта за убийство Фостера Спикмена. Задница Буркетта принадлежит Стэнли Родарту.

И задница вдовы тоже.

Мысленно усмехнувшись, он подумал о том, как заставит ее заплатить за высокомерие и презрение. После похорон. После того, как все успокоится. После того, как Буркетт окажется за решеткой. Он позаботится о том, чтобы «тюремный телеграф» донес десятому номеру о его внимании к даме. Со всеми пикантными подробностями.

Вот будет забавно, правда?

26

Остаток дня Грифф мерил шагами унылую комнату, размышляя, как он докатился до такого. Когда началось это неудержимое падение? Когда он в первый раз согласился взять деньги у «Висты»? Или еще раньше, в Университете Техаса, когда он начал играть на тотализаторе? Или его злосчастная судьба была предопределена тогда, когда мать бросила его, сбежав со своим дружком Рэем?

Иногда ему казалось, что он был проклят еще до своего рождения.

В те несколько недель, между вынесением обвинительного приговора и днем, когда его доставили в Биг-Спринг для отбытия наказания, он занялся поисками своих отца и матери. Разве не естественно, что попавший в беду ребенок обращается к родителям? Благодаря Интернету и сайтам, посвященным поиску потерянных родственников, он довольно быстро узнал о судьбе отца. Отсидев срок в техасской тюрьме, он уехал из штата и кочевал по разным местам, нигде надолго не задерживаясь, пока наконец не оказался в Ларами, штат Вайоминг. Здесь он умер в местной больнице в возрасте сорока девяти лет. В истории болезни сообщалось, что он страдал несколькими заболеваниями, связанными с алкоголизмом.

Поиски матери заняли больше времени. Она либо выходила замуж, не разведясь с предыдущим мужем, либо просто брала фамилии мужчин, с которыми жила.

По мере приближения дня, когда его должны были посадить в тюрьму, он все чаще задавал себе вопрос, почему он пытается найти ее, почему ему вообще интересна ее теперешняя жизнь — ведь она бросила его, не испытывая никаких угрызений совести. Насколько он знал, она никогда не пыталась выяснить, что с ним случилось. Почему же ему было так важно хоть что-то узнать о ней?

Он не понимал, что им движет. Он не мог объяснить себе это желание и поэтому просто поддался ему.

Его настойчивость принесла плоды. За день до начала тюремного заключения он нашел ее в Омахе. Он узнал адрес и номер телефона. И прежде чем сумел сдержать себя, набрал номер.

Об этом решении ему не раз пришлось пожалеть.

Настоящее напутствие перед тюрьмой, с горечью подумал он теперь.

И почему теперь, когда ему еще хуже, чем в тот раз, он опять перемалывает в голове всю эту чушь о родителях? Может быть, мысли о них усиливали его уверенность в том, о чем он давно подозревал: он стал на гибельный путь еще до того, как покинул утробу матери.

А это не предвещало счастливый исход.

Расстроенный, он лег на грязную постель и ненадолго уснул. Наверное, таким способом организм позволял ему хотя бы на время убежать от действительности. Еще милосерднее оказалось подсознание, подарившее ему сон о Лауре. Он обнимал ее. Он двигался внутри ее. Она стискивала его бедра, изгибаясь ему навстречу и со стоном произнося его имя. Он проснулся за несколько мгновений оргазма, с ее именем на губах, весь взмокший от пота.

Он встал, принял душ и включил телевизор, успев как раз к вечерним выпускам новостей. Как он и боялся, щеголеватый ведущий с редкими волосами сообщил, что полиция разыскивает Гриффа Буркетта, чтобы «допросить в связи с жестоким убийством Фостера Спикмена».

Конечно, это не было неожиданностью, но Гриффа оглушило неожиданное появление на экране Стэнли Родарта. Он стоял в свете софитов, усиливавших его уродство. «На данный момент мистер Буркетт является лишь фигурантом дела. Нам известно только, что вчера вечером он был в доме Спикменов».

Это заявление вызвало явное оживление среди репортеров, которые принялись забрасывать его вопросами. Раздуваясь от важности, Родарт отказался отвечать на них, заявив: «Причастность Буркетта требует дальнейшего расследования. Это все, что я могу вам сейчас сообщить». Он повернулся спиной к камерам и скрылся за железными воротами особняка Спикменов.

Родарт был там. За увитыми плющом стенами. С Лаурой. Теперь она должна ненавидеть Гриффа Буркетта. Родарт станет поддерживать эту ненависть, использовать ее, чтобы привлечь Лауру на свою сторону. Мысль о том, что она дышит одним воздухом с Родартом, заставила пустой желудок Гриффа сжаться в комок, твердый, как кулак.

Наконец стемнело. Несмотря на жару, ему было приятно оказаться на свежем воздухе, подальше от неотвязных запахов комнаты в мотеле. Гриффу потребовалось почти два часа, чтобы пешком дойти до «Ханникат Моторз», и к этому времени зной сделал свое дело. Он не осмелился остановиться и купить бутылку воды, поэтому добрался до автостоянки весь покрытый потом и испытывая нечеловеческую жажду.

Но путешествие оправдало себя. Обещанная машина ждала его на стоянке.

Это был ничем не примечательный седан какого-то серовато-коричневого цвета. Название модели на радиаторе было ему незнакомо, и он даже не мог определить марку машины. «Понтиак»? Или «Форд»? Когда он осторожно открыл незапертую дверь, от тканевой обивки на него пахнуло застарелым запахом табачного дыма. Сигнализация не сработала.

Ключи оказались под ковриком, бак был полным, а двигатель включился после первого же поворота ключа зажигания. Цепь, обычно загораживавшая проезд, лежала на асфальте. Ханникат позаботился обо всем.

Адвокат Уайт Тернер жил в одном из новых богатых кварталов на севере Далласа. На заднем дворе каждого дома имелся бассейн, в гараже стояли клюшки для гольфа, а в самом доме добравшиеся до вершины социальной лестницы хозяева поддерживали атмосферу богатства.

У Тернеров был один ребенок. Грифф никогда не встречался с Уайтом-младшим, но видел его фотографию на письменном столе адвоката. Он был похож и на отца, и на мать — к сожалению. Грифф видел Сьюзен Тернер всего один раз, на каком-то общественном мероприятии, еще до того, как ему понадобилась профессиональная помощь Тернера. Это была внешне ничем не примечательная, почти бесцветная женщина — и такая же неинтересная как личность. Она тоже была адвокатом, но в отличие от мужа специализировалась не на уголовном праве. Налоги, корпоративное право, завещания — и подобная им скучная дребедень. Грифф был готов поклясться, что она прекрасно разбиралась во всем этом. Она всегда выглядела напряженной, недружелюбной и непривлекательной. По сравнению с ней Уайт казался душой компании.

Грифф проехал мимо их дома и заметил, что свет горит только в одной комнате. Он надеялся, что допоздна засиделся Уайт, а не Сьюзен. Оставив машину в двух кварталах от дома, он добросовестно запер дверцу. На нем были футболка, шорты, кроссовки и бейсболка. В таких районах, где живут яппи[19], люди занимаются бегом в любое время суток, когда выдается свободная минутка. Он надеялся, что если его и заметят, то примут за парня, который решил совершить пробежку поздно вечером.

Он пробежал трусцой два квартала. Из-за одного забора его облаяла собака, но больше никто не обратил на него внимания. По крайней мере, он на это надеялся. Кто-то из обитателей этих богатых домов мог заметить его и вызвать полицию или охрану. Но это был необходимый риск.

Он увидел, что на доме рядом с домом Тернеров висит табличка «Продается». Свет не горел ни изнутри, ни снаружи, и это было ему на руку. Добежав до дома, он сошел с освещенного тротуара в темный двор, граничивший с подъездной дорожкой Тернеров. Там он присел на корточки под кустом, чтобы отдышаться и подумать, что делать дальше.

Жалюзи были подняты, и он мог видеть освещенную комнату в доме Тернеров. Это был домашний кабинет — как у Болли, только гораздо аккуратнее. На стене висела голова оленя. Дипломы в рамках. Юридическая литература на полках. Включенный монитор компьютера отбрасывал свет на письменный стол и несколько открытых папок.

В комнате появился адвокат со стаканом молока и подносом, на котором лежало что-то похожее на сэндвич. На Тернере была белая футболка и пижамные брюки. Футболка была аккуратно заправлена. Несмотря на свое отчаянное положение, Грифф не смог удержаться от улыбки, глядя на то, в чем спит его адвокат. Но он делил постель с миссис Тернер, и это все объясняло. Грифф предпочел бы заняться сексом с кукурузным початком, чем с ней.

Тернер сел за стол, откусил сэндвич и, жуя, стал смотреть в монитор. Грифф набрал полную грудь воздуха и вышел из-за куста. Он пересек подъездную дорожку и подошел к застекленной двустворчатой двери, которая вела прямо в кабинет, а затем негромко постучал по стеклу.

Вздрогнув, Тернер посмотрел на дверь. Когда он увидел Гриффа, на его лице промелькнула целая гамма чувств — удивление, опасение и наконец гнев.

Грифф нажал на ручку двери. Заперта. Он дернул ее несколько раз, и замок издал металлический лязг. Тернер вскочил, и по его губам Грифф понял, что адвокат выругался. Бросив опасливый взгляд в коридор, он быстро подошел к двери и открыл ее.

— Ты что, не знаешь, что все копы в радиусе пятисот миль ищут тебя? — сердито прошептал Тернер.

— Тогда тебе лучше впустить меня, пока один из них не застукал меня на твоем пороге.

Тернер махнул рукой, приглашая его в дом, вышел наружу и внимательно оглядел подъездную дорожку и улицу. Убедившись, что слежки нет, он вернулся в дом и закрыл дверь, после чего обошел комнату, торопливо опуская жалюзи.

Грифф взял с подноса сэндвич и начал жадно поглощать его. По дороге от автостоянки до дома Тернера он купил гамбургер в кафе, где подают еду прямо в машину, и съел его, не выпуская из рук руль. Гамбургер немного уменьшил голод, но не насытил его. Он никогда не любил арахисовое масло и желе, но теперь они показались ему очень вкусными. Потом он выпил молоко. Тернер наблюдал за ним, кипя от ярости.

— Мне это нужно больше, чем тебе, — объяснил Грифф с полным ртом. А затем, ткнув пальцем в брюшко Тернера, добавил: — Гораздо больше.

— Я хочу, чтобы ты убрался отсюда.

— Мне нужна информация.

— Я не Си-эн-эн.

— Ты мой адвокат.

— Уже нет.

— С каких это пор? — Грифф перестал жевать.

— С тех пор, как ты… — Громкий голос Тернера испугал его самого. Он замер, прислушиваясь, потом подошел к двери и вновь выглянул в коридор. — Не шевелись, — шепотом бросил он Гриффу. — Ни звука.

Адвокат исчез в темном коридоре. Грифф слышал, как тихо закрывались двери — вероятно, спален. Несмотря на предупреждение Тернера, он подошел к стеклянным дверям и раздвинул планки жалюзи, чтобы выглянуть наружу. Интересно, вызвала ли подозрения у соседей машина Ханниката, припаркованная в двух кварталах отсюда? Заметил ли кто-нибудь полуночного бегуна, внезапно исчезнувшего в темноте, окружавшей пустой дом?

Тернер вернулся, передвигаясь на цыпочках, и беззвучно закрыл за собой дверь.

— У Сьюзен чуткий сон.

— С каких это пор ты перестал быть моим адвокатом?

— С тех пор как ты убил Фостера Спикмена, — ответил Тернер таким же яростным шепотом. — Боже, Грифф. Фостер Спикмен! Это все равно что убить президента. Ты правда трахал его жену?

Грифф несколько секунд выдерживал его разгневанный взгляд, затем отправил в рот остатки сэндвича и пробормотал:

— Ишь, размечтался.

— Что?

— Ничего. — Он допил молоко и вытер рот тыльной стороной ладони. — Я не знаю ни одного адвоката, который мог бы уволить клиента.

— Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Ты слишком опасен.

— Опасен? — Грифф развел руками. С собой у него были только ключи от машины и сотовый телефон, пристегнутый к эластичному ремню спортивных шортов.

— Я считаю тебя опасным, — поправился Тернер. — Он сказал, что ты ударил Спикмена в шею ножом для вскрытия конвертов. Паралитика, Грифф. Он сказал, что Спикмен пытался бороться, пытался защититься, но…

— Кто — он? Кто сказал? Родарт?

— Конечно, Родарт. Он и его молчаливый коллега приезжали ко мне в офис сегодня утром. Говорил один Родарт. Он спросил, известно ли мне твое местонахождение, и я, к счастью, мог честно ему ответить, что неизвестно. — Тернер нахмурился, недовольный тем, что теперь он это знает. — Родарту повезло. Можешь не сомневаться, в этот раз он возьмет тебя.

— Мне, что, не дадут слова?

Тернер прикусил щеку изнутри и бросил встревоженный взгляд на закрытую дверь.

— Только быстро. — Он уселся за письменный стол и попытался принять серьезный вид — в пижаме это было не так легко. — Как ты познакомился со Спикменами?

— Меня пригласили к ним в дом. Спикмен предложил мне сделку.

— Что за сделку? — в голосе Тернера звучало сомнение.

— Мы обсуждали мое участие в рекламе авиакомпании, — это не было правдой, но и ложью эти слова тоже назвать было нельзя. Он не мог сказать Тернеру правду. Пока. Иначе репутация Фостера Спикмена будет погублена. Кроме того, это была и тайна Лауры. И ради нее Грифф должен был молчать.

— Чушь, — бросил Тернер.

— Именно это я ему и сказал. Но, как выяснилось, у него было много странностей и необычных идей. В общем, он сказал, чтобы я подумал, а он со своей стороны тоже подумает, и так далее.

— А жена? Лаура.

— Я познакомился с ней в тот же вечер.

— Внезапная страсть, как сказал Родарт?

— Он так выразился?

— Да. Он сказал, что у вас была серьезная связь.

Грифф задавал себе вопрос, откуда у Родарта эта информация. Наверное, он просто строил предположения, выдавая их за факты.

— Мы встречались. Четыре раза, если быть точным. На протяжении нескольких месяцев. Во время нашей последней встречи она объявила о разрыве.

— Почему?

— Обычное дело, — он пожал плечами, не желая больше ничего сообщать Тернеру. — В основном чувство вины. Я думал, что больше никогда ее не увижу.

— Но хотел.

Грифф не ответил, но выражение лица выдало его.

— Ты преподнес Родарту мотив на блюдечке с голубой каемочкой, — простонал Тернер. — Чтобы заполучить девчонку, ты убиваешь мужа. Чтобы это понять, не нужно быть юристом.

— Только мотив…

— И возможность.

— Вчера вечером я не врывался в дом Спикмена. Я приехал в особняк по его приглашению.

— Он тебя пригласил!

- Он меня пригласил.

— Зачем? Он говорил о твоей связи с его женой? Жена чувствовала себя виноватой и во всем призналась?

— Я не знаю. Я не знаю, что рассказала ему Лаура о нас. — Это было правдой, Грифф действительно этого не знал.

— Ты связывался с ней?

Грифф покачал головой.

— Советую и не пытаться.

— Как мой бывший адвокат?

— Ты можешь доказать, что Спикмен сам пригласил тебя в дом вчера вечером? — спросил Тернер, не обращая внимания на его язвительный тон.

— Еще нет.

— Что это значит?

— Что у Родарта есть на меня, кроме мотива и возможности? — Грифф начинал терять терпение.

Адвокат колебался.

— Давай, Тернер. Ты должен мне хотя бы это. С чем мне придется иметь дело?

Тернер засопел.

— Ладно, на орудии убийства обнаружили твои отпечатки. Твоя ДНК совпадает с ДНК тканей, извлеченных из-под ногтей Спикмена, — он указал на царапины с тыльной стороны ладоней Гриффа. — Правильно?

— Правильно.

— Черт возьми, Грифф, — адвокат поморщился. — Родарту больше ничего не нужно, чтобы привлечь тебя за убийство Спикмена. Но есть еще тот парень по фамилии Руис.

— Мануэло. Слуга Спикмена. Выглядит как охотник за головами из Южной Америки, с вежливой, но ничего не означающей улыбкой.

— Его никто не видел. — Тернер умолк и выжидающе посмотрел на него. Не услышав ответа, он продолжил: — Родарт проверил в иммиграционной службе. На него нет документов. Он был нелегалом.

— Ты говоришь в прошедшем времени.

— Он был там вчера вечером?

Грифф опять промолчал.

— Не утруждай себя ложью, — сказал адвокат. — Они обнаружили кровь на ковре и в твоей машине. В моей старой «Хонде». Кровь не твоя, и не Спикмена. Родарт предполагает, что Руиса. Он ищет останки.

— Проклятье, — вполголоса выругался Грифф.

— В конце концов все раскроется. Разве не так? — сурово спросил адвокат. — Он был жив, когда ты уходил?

— Кто?

— Оба. — Тернер погладил лоб, как будто хотел расправить тревожные складки.

— Спикмен был мертв. Руис адиос.

— Он сбежал от тебя?

— Он убежал.

— Он видел, как Спикмена ударили ножом?

Грифф промолчал.

— Ты… Руис тоже был ранен? Это была его кровь на ковре и в «Хонде»?

Грифф уже открыл рот, чтобы ответить, но потом решил подстраховаться:

— Ты мой адвокат или нет?

— А как насчет денег, Грифф? — тихо спросил Тернер после короткого молчания. — Полмиллиона. И не притворяйся, что ничего не знаешь, потому что твои отпечатки пальцев были на крышке коробки. Что это за деньги?

— Понятия не имею, — коротко ответил Грифф, пожав плечами. — Спикмен попросил заглянуть в коробку. Я заглянул. Наверное, хотел похвастаться, какой он богатый.

— Деньги не для тебя?

Грифф посмотрел на него так, как будто ничего абсурднее в жизни не слышал.

— Родарт предположил, что Спикмен платит тебе за что-то.

— За что это? — Грифф почувствовал холодок внутри.

— Ты ему что-то привез. Или оказал ему какую-то услугу.

— Послушай, Тернер, где твои мозги? А Родарта? Если бы эти деньги предназначались для меня, можешь быть уверен, я бы их там не оставил. Забрал бы их и сидел бы теперь в каком-нибудь экзотическом месте, а не таскал бы у тебя сэндвичи с арахисовым маслом.

— Много денег, Грифф, — адвоката трудно было смутить. — Крупные купюры в пачках. Вроде тех, что ты получил от Бэнди, сдав игру против «Рэдскинз».

— Говорю же тебе…

— Ладно, ладно. Скажем, у Спикмена была привычка держать при себе коробки с деньгами, и это не имеет отношения к убийству. Но Родарту не понадобится этот элемент, чтобы добиться твоего осуждения. — Тернер встал, обошел стул и уперся ладонями в его спинку, как будто обращался к суду. — Послушай меня, Грифф. Это дело — мечта прокурора. У них неопровержимые доказательства. У них твоя ДНК. И если Руис жив…

— Жив. По крайней мере, был, когда я видел его в последний раз.

— И если он еще не вернулся в Гондурас…

— Сальвадор.

— Неважно. Если они смогут его поймать, у них будет свидетель в дополнение к уликам. Но, — он хлопнул ладонями по кожаной обивке стула, чтобы придать вес своим словам, — в твою пользу говорит то, что ты вызвал «Скорую», так? — Грифф кивнул. — Можно заявить, что Спикмен сам пригласил тебя, и если суд в это поверит, то следующее, в чем их нужно убедить, — это то, что в твоих действиях не было умысла. Ты явился в дом Спикмена по его приглашению. Он обвинил тебя в том, что ты состоишь в любовной связи с его женой…

— Состоял.

— Состоял. Ты стал спорить. Какие-то его слова взбесили тебя, и ты, не помня себя…

— Схватил нож для вскрытия конвертов и всадил ему в шею.

Тернер действительно выглядел расстроенным.

— У тебя хороший шанс получить обвинение в непредумышленном убийстве, а не в умышленном. Вероятно, это максимум, что здесь можно сделать, и я говорю это как твой адвокат и как друг. — Он выдержал паузу, давая Гриффу время обдумать его слова. — Мне неприятно рисовать такую мрачную картину, но это действительно так, Грифф. Скрываясь, ты лишь усугубляешь свою вину. Сдаться Родарту непросто. Но будет еще хуже, если ты этого не сделаешь.

— Я не собираюсь сдаваться.

— Если ты сдашься — сегодня, сейчас, — я буду защищать твои интересы. С этого момента я все время буду рядом с тобой. Пусть ведут свое расследование, и мы увидим, какие у них есть доказательства против тебя. Известно, что Родарт склонен преувеличивать, намекать, что у него есть больше улик, чем на самом деле, но мы знаем, что у него есть орудие убийства, а вместе с мотивом это чертовски серьезно. В нашу пользу свидетельствует тот факт, что ты оставил деньги. Ты не совершил ограбления, и это нельзя считать тяжким убийством, за которое предусмотрена высшая мера. Я буду бороться, чтобы убийство признали непреднамеренным. Кроме того, я подам прошение об изменении места судебного разбирательства. Чтобы суд проходил не в Далласе. Но где бы ни состоялся суд, прокурор будет трубить о том, что Спикмен был абсолютно беззащитен перед тобой. Он представит тебя как зверя, напавшего на человека в инвалидной коляске. Он заставит присяжных презирать тебя, и никакие твои оправдания не изменят того факта, что ты бывший футболист, а он паралитик. Сдайся и позволь мне заняться твоей защитой. Говорить тебе придется только при предъявлении обвинения, тогда ты заявишь о своей невиновности. Ты не скажешь ни единого слова Родарту или присяжным — никому.

— И ты думаешь, что молчание сделает меня невиновным? — не выдержал Грифф, терпеливо слушавший речь адвоката.

— Я верю в юриспруденцию, в нашу систему правосудия.

— Твои взгляды отличаются от моих. Ты обещал, что я отделаюсь условным сроком, если буду сотрудничать с агентами ФБР и расскажу им все, что знаю о деятельности «Висты». Посмотри, что из этого вышло.

— Теперь совсем другое дело.

— Точно. В этот раз у Родарта есть мои отпечатки на орудии, которым убили мужа моей любовницы.

Тернер опустил голову. Некоторое время он молчал, нахмурив лоб. Потом снова поднял голову.

— Еще раз прошу тебя, Грифф. Сдайся.

— Это максимум, что ты можешь сделать?

— Да.

— Ты даже не спросил меня, — помолчав, тихо сказал Грифф.

— Не спросил о чем?

— Неважно, — грустно усмехнулся Грифф. — С тобой уже связывался Джерри Арнольд?

— Он позвонил сегодня днем. Все время повторял: «Как он мог такое совершить?» Что-то вроде этого. Ты лишился еще одного поклонника.

Грифф ничуть не удивился.

— Ладно, спасибо за информацию. И за сэндвич, — сказал он и повернулся к застекленной двери.

— Грифф, подожди.

— Пока, Тернер.

Он услышал рев моторов, а затем визг тормозов, как будто машина проходила поворот на большой скорости. А в окнах дома напротив отражались разноцветные огни. Красные. Синие. Белые.

27

Тернер поднял руки, то ли капитулируя, то ли защищаясь.

— Я должен был позвонить им, Грифф. Ради твоего же блага.

— Адвокат и друг, твою мать, — презрительно прошептал Грифф.

Он выскочил в дверь, обогнул бассейн и при помощи садовой скамейки перебрался через забор, ободрав колени, когда спускался с трехметровой высоты на другой стороне. Еще один бассейн. Этот подсвечивался снизу. Гриффу показалось, что это направленный на него прожектор.

Мысль о прожекторе заставила его вспомнить о полицейском вертолете, и Грифф перемахнул через ворота, не тратя времени на засов. Он пересек двор перед домом, улицу и оказался во дворе напротив, где работали дождевальные установки. Ободранные колени сразу же промокли — как и подошвы кроссовок, ставшие скользкими.

Еще один чертов забор. Проклятье! Неужели эти люди не доверяют своим соседям? Он искал ворота, которые было трудно разглядеть в темноте. Наконец он нашел их, но они были заперты изнутри. Он разбежался и ударил в них всем телом. Ворота не поддались.

Он услышал визг покрышек достаточно близко, чтобы почувствовать запах горелой резины. Развернулся и побежал мимо дождевальных установок к соседнему дому. Наконец-то дом без забора, только с живой изгородью. Он пробрался сквозь изгородь. Колючий падуб царапал его голые ноги. Он пробежал между двумя домами и оказался на улице, где оставил машину.

Он притаился в темноте, чтобы отдышаться; его легкие разрывались, а сердце стучало, как отбойный молоток. Он слышал крики, визг шин, хлопанье дверей. Машина Ханниката стояла через три дома от него. Вокруг все было тихо. Пока. Больше ждать было нельзя. Его поиски скоро захватят и эту улицу. Нужно рискнуть.

Он осторожно вышел на улицу из промежутка между домами и приготовился бежать.

Полицейская машина, сверкающая огнями, словно рождественская елка, вывернула двумя колесами из-за ближайшего угла.

Грифф нырнул назад, в темноту, проклиная Тернера, свое невезение, всю свою чертову жизнь.

А потом он побежал.

Позже он не мог понять, как ему удалось выбраться оттуда. Чудесное спасение почти заставило его поверить в божественное вмешательство. Наверное, впервые в жизни бог был на его стороне.

Он зигзагом бежал через тот район города, передвигаясь от одного темного места к другому. Появился вертолет с прожектором, который был гораздо ярче любого маяка. Много часов он увертывался от этого всевидящего света, а также от патрульных машин, которые крались по улицам. Пешие полицейские обыскивали окрестности, ощупывая буквально каждую дверь.

На несколько минут он нашел убежище в открытом гараже, где обнаружил тряпку, которой вытер струйки крови, стекавшие по ногам. От пота раны немилосердно жгло. Один раз, зажатый между прожектором вертолета и пешим полицейским, он скользнул в глубокий бассейн. К счастью, вода не подсвечивалась снизу, это оказался один из вычурных бассейнов, построенных в виде уменьшенной копии тропической лагуны, образованной лавой, и там было темно.

Он задержал дыхание, чувствуя, что его легкие вот-вот лопнут, но благодаря занятиям плаванием все же мог довольно долго пробыть под водой. Сквозь воду он видел луч прожектора, обшаривающий местность. Полицейский подошел ближе, и Грифф мог слышать, как он негромко выругался.

Наконец и полицейский, и вертолет двинулись дальше. Голова Гриффа появилась над водой, рот жадно глотал воздух. Он выкарабкался из бассейна, мокрый, но освежившийся. Ноги больше не жгло. Вернуться к машине он даже не пытался. Наверное, копы стерегли ее, как только увидели номер и по базе данных выяснили, что машина не принадлежит никому из живущих на этой улице.

У него с собой был сотовый телефон. Слава богу, он догадался взять его с собой. Он подумал, не позвонить ли Глену Ханникату и попросить, чтобы он забрал его. Но Грифф не хотел еще больше впутывать парня в это дело.

Больше ему некому звонить. Нет никого, кому бы он верил. Никого, кто бы верил ему. Он продолжил свой путь.

Грифф почувствовал себя в большей безопасности, когда покинул район, где жил Тернер, но ему еще предстоял долгий путь до мотеля. Полицейские всего города теперь ищут пешехода, похожего на него. В это утро в Далласе побеспокоят многих любителей утренних пробежек.

Когда он прошел под эстакадой шоссе и увидел мигающую неоновую надпись в окошке мотеля, сообщавшую о свободных местах, то чуть не заплакал от облегчения. В конце концов, это единственное место, где он мог укрыться. Начинало светать.

Ему нужно было лечь. Закрыть глаза. Спокойно подышать. Отдохнуть.

Подходя к автостоянке, он увидел, что ночного портье, курившего травку, на месте не было. Его сменщик был одет небрежно, но все же выглядел слишком аккуратным, чтобы работать в таком месте.

Грифф нырнул за передвижную палатку магазинчика, торговавшего подержанными покрышками. Из этого укрытия он наблюдал, как парень выбрался из-за стойки регистрации. Он вышел из своей комнатки и двинулся по крытому проходу между зданиями. В руке у него была пластиковая чашка, от которой поднимался пар. От запаха свежего кофе рот Гриффа наполнился слюной. Но на сердце у него стало тревожно, когда парень остановился у седьмого номера и три раза постучал в дверь.

Ему открыл мужчина, такой же аккуратный, как и он сам. Мужчина взял кофе и отхлебнул из чашки, сопроводив первый глоток протяжным: «А-х-х». Они перекинулись несколькими словами, а потом портье вернулся за стойку, оставив мужчину в номере.

Грифф присел на корточки за плакатом, обещавшим скидки на смену покрышек, и уперся головой в колени.

Как, черт побери, они его нашли? Ясновидящий этот Родарт, что ли?

Он некоторое время сидел на корточках, пока натруженные мышцы ног не свело судорогой, колени не задеревенели, а восточный горизонт не стал оранжевым.

Понимая, что нужно уходить, Грифф достал из носка деньги, которые сунул туда, прежде чем отправиться к Тернеру. Побывавшие в бассейне купюры промокли, но были вполне пригодными. Сотовый телефон тоже функционировал.

Небольшое количество наличности и мобильный — это все его богатство. У него не было даже сухой одежды. Но оставаться здесь нельзя. Нужно идти. Он заставил свои онемевшие ноги распрямиться и пошел, стараясь, чтобы между ним и стойкой портье в мотеле все время что-то находилось.

Не останавливаясь, он открыл сотовый телефон и сделал один короткий звонок.

Глен Ханникат сидел в своем кабинете, пил кофе и болтал с клиентом, когда в открытую дверь постучала регистратор.

— Простите, что прерываю, мистер Ханникат. К вам пришли. Детектив из полиции. Говорит, что это очень срочно.

— Входите, — Ханникат махнул рукой, приглашая посетителя в кабинет.

— Стэнли Родарт, полиция Далласа, — он протянул Ханникату свою визитную карточку.

— Присаживайтесь, детектив, — дружелюбно произнес Ханникат, указывая на стул. — Хотите кофе?

— Нет, спасибо.

— Вы уверены? Наш кофе так же хорош, как наши автомобили.

— Нет, спасибо.

— Может, холодного «Доктора Пеппера»?

— Спасибо, ничего не нужно, — Родарт стал терять терпение.

— Вы подыскиваете себе машину, детектив?

— Нет, — ответил Родарт и кивнул в сторону еще одного мужчины, сидевшего напротив рабочего стола Ханниката. — Мы не могли бы остаться одни? Я здесь по службе.

— Познакомьтесь с Джеймсом Макалистером. Джим мой адвокат, и у меня нет от него секретов. — Ханникат едва удержался от смеха, глядя на лицо Родарта.

Детектив никак не ожидал встретить здесь адвоката.

Ханникат сегодня пришел в свое агентство рано утром, чтобы вернуть на место цепь до того, как появятся его сотрудники. Он сидел за столом и перебирал бумаги, когда раздался звонок от Гриффа. К счастью, трубку снял он сам.

— Запахло жареным, — сказал Грифф, услышав его голос. — Мне очень жаль. К тебе заявится коп по фамилии Родарт. Стэнли Родарт. Если он достанет тебя, скажешь ему вот что. Ты меня слушаешь?

— Слушаю.

Грифф передал Ханникату сообщение и отключился.

— Джим пришел ко мне, чтобы купить машину для дочери, которой на следующей неделе исполняется шестнадцать, — сказал Ханникат Родарту. — Он рассчитывает на скидку. Черта с два, ответил я. Он никогда не дает мне скидку на свои услуги. Я сказал ему…

— Мы нашли принадлежащую вам машину, — перебил его Родарт. — Она была брошена на улице в нескольких милях отсюда.

Ханникат посмотрел на Макалистера, демонстрируя удивление.

— Нашли? Уже? — Он присвистнул. — Я потрясен. Мы только что заявили о ее пропаже, правда, Джим? В восемь или девять утра? Ваши парни из полиции Далласа настоящие профессионалы!

Родарт получил второй удар.

— Вы заявили о краже машины?

Макалистер открыл портфель, лежащий у него на коленях и достал из него бланк. Он был заполнен полицейским, ответившим на звонок Ханниката, который сообщил, что у него со стоянки пропала машина. Родарт выхватил бланк у Макалистера и проверил марку и модель машины, регистрационные номера и идентификационный номер двигателя. Ханникату казалось, что Родарт едва сдерживается, чтобы не скомкать заявление и не бросить его на пол. Макалистер вовремя спас документ и спрятал его в портфель.

— Когда она была украдена?

— Не знаю. Я заметил пропажу только сегодня утром. Машины постоянно перемещаются, каждый день. Она могла пропасть пару недель назад, пару дней назад или пару часов назад. Точнее сказать невозможно.

— Вся машина в отпечатках пальцев Гриффа Буркетта, — прорычал Родарт, готовый вот-вот выйти из себя.

— Гриффа Буркетта? Того самого Гриффа Буркетта? Правда? Вы уверены?

— Да. Уверен.

— Ничего себе. Представить только. Хм. Чудеса еще случаются.

— Он оставил машину в двух кварталах от дома своего адвоката, куда он пришел вчера вечером за информацией, которая помогла бы ему избежать ареста за убийство Фостера Спикмена. — Лицо Родарта помрачнело. — Тернер позвонил нам.

— Хорошо, что у меня есть ты, — Ханникат посмотрел на Макалистера.

— Буркетту удалось уйти пешком, — сказал Родарт.

— У парня талант, — заметил Ханникат. — Такого быстрого куортербека я больше не видел. За его пробежкой на поле было приятно наблюдать, правда?

— Вы дали ему эту машину, а это означает пособничество и подстрекательство к убийству, — Родарт, казалось, вот-вот взорвется.

— Это очень серьезное обвинение, — спокойно сказал Макалистер. — Поэтому я запрещаю своему клиенту отвечать на какие-либо вопросы, детектив.

— Когда Буркетт вам позвонил? Вчера? Вечером? — Не обращая внимания на адвоката, Родарт не отрывал взгляда от Ханниката.

Ханникат ничего ответил.

— Очевидно, вы им восхищаетесь, но он не герой. Вчера он сделал несколько звонков местным жителям по фамилии Руис. Я попросил обзвонить те же номера полицейских, занимавшихся поисками исчезнувшего Мануэло Руиса, который, как мы полагаем, был свидетелем смерти Фостера Спикмена. Мы сравнили записи. На некоторых автоответчиках обнаружился один и тот же номер. Звонили из затрапезного мотеля на 635 шоссе. Я оставил людей дожидаться, пока он вернется за своими вещами. А когда он появится, я как следует надавлю на него. Ваше имя обязательно всплывет, Ханникат. Он сдаст вас. У Буркетта нет друзей. Он использует человека, а затем выбрасывает его. Он никому не верит, кроме самого себя. Или вы расскажете все сейчас, или вам предъявят обвинение позже.

Родарт умолк, чтобы перевести дыхание.

— Итак, где он? Если вы знаете, но не говорите этого, то вы препятствуете совершению правосудия. Где он?

— Вы уверены, что не хотите «Доктора Пеппера»? — Ханникат спокойно закурил.

— Говори, черт бы тебя побрал! — Родарт ударил кулаком по столу.

— Детектив Родарт, вы угрожаете моему клиенту, — предостерегающе сказал Макалистер.

Родарт встал и перегнулся через стол Ханниката, глядя ему прямо в лицо.

— Я могу получить список входящих звонков в вашу контору и доказать, что он сюда звонил.

— Вам понадобится ордер, — возразил адвокат. — Я сомневаюсь, что в графстве найдется судья, который выдаст вам ордер на таких неубедительных основаниях, но даже если вы получите ордер и найдете номер мистера Буркетта, это еще не доказывает, что он разговаривал с мистером Ханникатом. Как вы думаете, сколько раз в день люди звонят в это агентство по продаже автомобилей? Сотни? Мой клиент не может нести ответственность за каждого из них. И даже если вы докажете, что мой клиент разговаривал с мистером Буркеттом, это не доказывает, что он дал ему машину или тем или иным образом помогал ему.

Родарт, не обращая внимания на адвоката, по-прежнему не отрывал взгляда от простодушного лица Ханниката.

— Мне кажется, вам нечем подкрепить свои угрозы, мистер Родарт. — Ханникат опустил сигарету в пепельницу в форме броненосца и встал. Затем он подошел к двери кабинета и открыл ее.

— А откуда у Буркетта ключи от той машины, если вы их ему не давали? — Родарт проигнорировал явный намек на то, что ему пора уходить.

— Милая, загляни сюда на секундочку, — крикнул Ханникат в раскрытую дверь.

Появилась девушка, которая привела Родарта.

— Он передумал насчет кофе?

— Какой у меня пунктик? — спросил ее Ханникат. — Чем я достаю продавцов больше всего?

— Не позволять клиентам уйти, не купив машину.

Ханникат громко рассмеялся.

— А следующий?

— Не оставлять ключи под ковриком.

— Спасибо, милая.

Она ушла, и Ханникат повернулся к Родарту.

— Не оставлять ключи под ковриком. Они делают это ради собственного удобства, собираясь потом вернуться и запереть машину, которую они брали для демонстрации. Вернуться, когда клиент уйдет. Но — слава богу, и я на это не жалуюсь — иногда их ждут другие клиенты. Тогда они просто суют ключи зажигания под коврик. А потом отвлекаются, занимаются другими делами и забывают о них, — он пожал массивными плечами. — Я постоянно устраиваю им выволочки, но что тут поделаешь? Они продают машины, как горячие пирожки.

Он обменялся долгим взглядом с Родартом, который затем посмотрел на невозмутимого адвоката. Макалистер выразительно вскинул брови. Родарт направился к двери кабинета.

— Мы еще встретимся, — угрожающе прошипел он, протискиваясь мимо Ханниката.

— Прошу прощения, Джим, я его провожу, — сказал Ханникат адвокату.

— Глен…

— Все в порядке.

Для человека такой комплекции он двигался на удивление быстро и догнал Родарта, когда детектив садился в машину.

— Я знаю, что ты дал Буркетту эту машину, — набросился на него Родарт. — Вы вместе сидели в Биг-Спринг. В следующий раз ты отправишься в Хантсвилл, и должен тебе сказать, что эта тюрьма не загородный клуб, к которому ты привык. Твоя большая белая задница очень понравится педикам, которых я туда засадил, — в его глазах сверкнула злоба. — Сегодня ты нажил себе врага, Ханникат. Никто еще безнаказанно не выставлял меня дураком. Потерпи немножко.

Ханникат наклонился. Он был на голову выше Родарта и на семьдесят фунтов тяжелее.

— Не угрожай мне. Я все о тебе знаю. Ты подонок. Худший из подонков. Тебя защищает значок. Но если ты соберешься тронуть меня или мою семью, вспомни о том, что я тебе сейчас скажу.

— И что же это?

— У Марши много друзей, — прошептал Ханникат, наклонившись еще ниже.

Выпрямляясь, он с удовлетворением заметил тревогу в глазах Родарта. Грифф знал, о чем говорит. Это имя было хорошо знакомо Родарту, и в нем таилась угроза. Оно вызвало если не страх, то по меньшей мере опасения.

Ханникат выдержал пристальный взгляд детектива, затем отступил и широко улыбнулся.

— Если захотите купить подержанную машину, загляните ко мне. — Он обошел спереди оливково-зеленый седан и пнул ногой колесо. — Но говорю вам сразу, я не возьму это в счет оплаты.

Что теперь делать?

Где он может спрятаться?

Сдаться, как предлагал предавший его адвокат, это не выход. Даже если он решит снова довериться судебной системе, чего он делать не собирался, на этот раз он не сможет положиться ни на адвоката, ни на инспектора по надзору. Ему не на кого надеяться, кроме себя.

Нет, он не может сдаться. Но если он будет продолжать бегать от преследователей, то его вполне могут пристрелить на улице — если не человек со значком, то какой-нибудь бдительный гражданин.

Укрывшись в бетонной трубе водостока, он раскрыл телефон и набрал знакомый номер — только потому, что больше звонить было некому.

После шестого гудка включился автоответчик: «Спасибо, что позвонили Миллерам. Пожалуйста, оставьте сообщение». Грифф отключился и тут же перезвонил, скорее из желания еще раз услышать голос Элли, чем в надежде, что кто-то снимет трубку. Он еще раз прослушал запись, недоумевая, где могли быть Коуч и Элли в такую рань.

Но что бы он сказал, если бы один из них снял трубку? Что он может сказать им, чтобы они ему поверили?

Он набрал еще один номер. Трубку снял Джейсон Рич.

— Привет, Джейсон, это Грифф, — он пытался говорить так, как будто ничего не случилось. — Я хочу извиниться, что вчера не пришел на тренировку. И, похоже, сегодня меня тоже не будет.

— Почему?

— Подхватил что-то вроде желудочного гриппа. Наверное, несвежее тамале. Просто кишки выворачиваются, — ответил Грифф и, помолчав, спросил: — А папа дома? Я бы хотел с ним поговорить.

— Так вы больны?

— Да.

— Значит, это неправда, что он говорил?

— Кто?

— Тот полицейский.

Грифф с силой сдавил переносицу.

— Его звали Родарт? Детектив?

— Человек со шрамами на лице. Он приходил вчера и разговаривал с папой и со мной.

Грифф надеялся, что Родарт забудет о его связи с Ричами, но Родарт никогда ничего не забывал. Вчера он допрашивал мальчика, заставляя того рассказать все, что ему известно о Гриффе Буркетте. Возможно, он напугал Джейсона. Грифф был готов убить этого сукиного сына.

— Он сказал, что вы… — голос Джейсона дрогнул. — Он сказал, что вы…

— Джейсон!

Голос Болли доносился откуда-то издалека. Резкий. Настойчивый.

— С кем ты разговариваешь? Джейсон, кто это?

— Папа, он… — голос мальчика звучал умоляюще.

— Дай мне телефон, — в трубке послышались всхлипывания, а потом Болли прорычал прямо в ухо Гриффу: — Я не должен был тебе верить.

— Болли, послушай, я…

— Нет, это ты послушай. Копы уже два раза приходили сюда. Моя жена с ума сходит, особенно после того, как детектив Родарт рассказал ей, что ты натворил.

— Болли…

— Я не хочу, чтобы ты сюда звонил. Я не хочу, чтобы ты приближался к моей семье. Я доверил тебе сына. Господи, когда я думаю…

— Я никогда бы не поднял руку на Джейсона. Ты это знаешь.

— Нет, ты предпочитаешь убить парализованного мужа своей любовницы.

Грифф зажмурился изо всех сил, пытаясь справиться с этим обвинением и картиной, которую оно вызвало.

— Я позвонил, чтобы предупредить тебя — будь осторожен с Родартом. Не подпускай его к Джейсону…

— Не произноси даже имя моего сына.

— Послушай меня!

— Уже наслушался.

— Не оставляй Джейсона одного с Родартом. Просто не оставляй Джейсона одного. Я знаю, что ты обо мне думаешь…

— Ты не знаешь и половины того, что я о тебе думаю. Надеюсь, этот Родарт в конце концов доберется до твоей задницы. А когда доберется, надеюсь, они хорошенько поджарят ее.

28

Похороны Фостера Спикмена были под стать губернаторским.

У Престонвудской баптистской церкви нашелся только один храм, способный вместить всю толпу скорбящих, и его любезно предоставили для заупокойной службы. Помещение было заполнено до отказа. Те, кто не поместился в церкви, заняли соседние здания, куда церемония транслировалась по кабельной сети.

Агенты секретной службы охраняли первую леди, представлявшую президента, которого в эти дни не было в стране. На похоронах присутствовали несколько членов конгресса. Губернатор Техаса произнесла панегирик. Известный священник прочел проповедь. Бродвейская звезда, лауреат премии «Тони», с которым Фостер учился в частной средней школе, солировал при исполнении церковного гимна «Изумительное благоволение». В завершение службы прозвучала молитва «Отче наш» в исполнении старшего пилота авиакомпании «Сансаут», от которой прослезились все, кто присутствовал в церкви.

Траурный кортеж растянулся на несколько миль.

Событие подробно освещалось средствами массовой информации, от прибытия знаменитостей в церковь до того, как рассеялась толпа на кладбище. Большинство телевизионных репортажей заканчивались пронзительным кадром, трогательной сценой, которую также запечатлел фотограф и которая попала на страницы всех газет: на фоне безоблачного неба силуэт Лауры Спикмен, одиноко стоящей с опущенной головой у гроба мужа.

Стоя на кладбище, Лаура не замечала лихорадочного стрекота камер и щелканья фотоаппаратов, снимавших ее с почтительного расстояния. В этот момент она впервые за пять дней, прошедших после смерти Фостера, почувствовала себя одинокой.

До этого ей было практически невозможно остаться одной и предаться горю, потому что ее все время окружали люди. Были обязанности, которые могла выполнить лишь она — как единственный наследник. Эти заботы днем вытесняли воспоминания о Фостере.

По ночам, удалившись в свою спальню, она все равно ощущала присутствие чужих людей в доме. Кей заняла одну спальню для гостей, а Мирна другую — обе они отказывались оставить Лауру и ночью. У ворот дежурили полицейские. Другие патрулировали территорию сада.

Все это не давало ей до конца почувствовать свое горе и полностью понять, что Фостера больше нет. До этого тихого момента одиночества, когда к ней пришло осознание страшной действительности.

Кей ездила вместе с ней в похоронное бюро, чтобы помочь выбрать гроб. Лаура помнила, как поехала туда, как разглядывала варианты и слушала советы директора. Но по-настоящему она рассмотрела гроб только теперь. Он был красивым и простым. Фостер одобрил бы.

Для украшения гроба она выбрала белые каллы — этот цветок Фостер особенно любил за его чистые, изящные линии. Она протянула руку и дотронулась до одного из цветков, пропустила его между пальцами, почувствовала его бархатистую поверхность и вдруг остро ощутила смысл происходящего. Это реальность. Это навсегда. Фостер не вернется. Она больше никогда его не увидит. А ей нужно задать ему столько вопросов, столько ему рассказать, но ничего этого не будет.

— Я любила тебя, Фостер, — прошептала она.

В глубине души она была уверена, что он знал это. По крайней мере, прежний Фостер знал, как сильно она его любила. Странно, но после его смерти она вспоминала не человека в инвалидной коляске, который странно себя вел и порой сознательно говорил то, что должно было причинить ей боль.

Она видела его таким, каким он был до автомобильной аварии. Она представляла себе Фостера полным жизни и энергичным, с телом, таким же сильным и деятельным, как и его характер, веселого и оптимистичного, который заражал своей бодростью каждого, кто имел с ним дело.

Именно такого Фостера Спикмена она оплакивала.

К тому времени, когда лимузин подъехал к особняку, там уже было полно гостей, которых пригласили выпить, поесть и поделиться воспоминаниями о Фостере. Лаура должна была устроить этот прием, но одна мысль о том, что придется выдержать, лишала ее сил. Она поручила всю организацию Кей и Мирне. В официальной столовой был организован щедрый буфет. Официанты разносили подносы с канапе. Гости выстраивались в очередь к бару. Тихо звучала арфа.

Лаура общалась с гостями, принимала соболезнования, плакала или смеялась, если кто-то рассказывал забавные истории о Фостере. Во время одного из таких рассказов она боковым зрением заметила, что двойные двери в библиотеку остаются закрытыми. От Кей она узнала, что полиция закончила работать в библиотеке как на месте преступления и теперь комнатой можно пользоваться. Тем не менее никто не приближался. Никто не упоминал об обстоятельствах смерти Фостера. Мрачным напоминанием о них стал детектив Родарт. Он приехал поздно и держался в стороне. Лаура пыталась делать вид, что не замечает его, но все время чувствовала его присутствие. Оборачиваясь, она видела, как он презрительно разглядывает гостей или пристально смотрит на нее вызывающим раздражение взглядом.

Когда почти все посетители разъехались, Лаура отозвала Кей в сторону.

— Я хочу, чтобы завтра в два часа вы созвали совещание.

— Какого рода совещание?

— Все руководители подразделений и члены совета директоров.

— Лаура, вы действительно хотите завтра приехать в офис? — воскликнула она. — Никто не предполагает, что вы сразу же вернетесь к работе.

— Фостер предполагал бы, — на губах Лауры мелькнула улыбка. — В два часа. Пожалуйста, Кей, — добавила она, увидев, что помощница собирается протестовать. — Передай гостям мои извинения. Я должна подняться наверх. Сообщи мне, когда все уйдут.

Полчаса спустя Кей постучала в дверь спальни.

— Это я, — сказала она, входя в комнату. — Все ушли, кроме обслуживающего персонала. Они тоже загружают свои автобусы и скоро уедут. — Она посмотрела на открытый чемодан на кровати Лауры. — Объясните мне еще раз, зачем вас заставляют уезжать из собственного дома?

— Детектив Родарт считает, что в отеле я буду в большей безопасности.

— В безопасности от кого? От Гриффа Буркетта? — Кей фыркнула. — Наверное, он уже в Мексике или где-то еще. Здесь у нас круглосуточная охрана. Ему не подойти к вам, даже если бы вы этого захотели, и он должен быть сумасшедшим, чтобы попытаться сделать это.

— А детектив убежден, что он сумасшедший. И Буркетт не уехал. По крайней мере, он был в городе три дня назад. Посреди ночи явился в дом к своему адвокату. Адвокат позвонил в полицию. Буркетт смог сбежать. Но пешком, — она застегнула молнию чемодана и столкнула его с кровати. — Детектив Родарт считает, что он доведен до отчаяния и опасен, и пока его не поймают, он представляет угрозу для моей безопасности.

И кроме того, подумала она, он боится, что я помогу своему любовнику избежать ареста. Родарт этого не говорил, но его намеки не оставляли места для сомнений.

— Мне кажется, — сказала Кей, — просто преступно заставлять вас уезжать из дома, особенно теперь, когда вам нужна тихая гавань.

— На самом деле, Кей, я, наверное, все равно здесь не осталась бы. — Лаура задумчиво окинула взглядом красивое убранство спальни. — Этот дом слишком большой для одного человека. И к тому же он никогда не был моим.

Она не стала объяснять свои слова. Да и вряд ли смогла бы. За последние несколько дней она вдруг поняла, что все время чувствовала себя здесь гостем. Желанным, но все равно гостем. Фостер никогда не показывал этого. Наоборот, он предлагал ей изменить интерьер по своему вкусу, сделать дом своим. Но ей казалось, что это будет неправильно. Дом принадлежал его семье, причем гораздо дольше, чем она была членом этой семьи. Фостер — это единственная причина ее присутствия здесь и единственная связь с домом. Его смерть разорвала эту связь.

Кроме того, она сомневалась, что когда-нибудь сможет войти в библиотеку.

— Дайте, я понесу его, — Кей взяла у нее чемодан. — У вас такой вид, как будто вы на грани обморока. Вы что-нибудь ели?

— Немного, — солгала она.

Желудок не принял булочку, которую она заставила себя съесть на завтрак. А что касается графина с кофе, стоявшего на подносе, то ее тошнило от одного запаха, и она вылила его в раковину. До сих пор никто не знал о ее утреннем недомогании.

В сопровождении Кей она спустилась по лестнице. Родарт ждал внизу, прислонившись к украшенной резьбой центральной колонне винтовой лестницы, и чистил ногти кончиком перочинного ножа, которым, вероятно, и подрезал их.

— Готовы? — Он сложил нож и положил его в карман брюк, потом оттолкнулся от колонны и направился к входной двери. У входа ждала полицейская машина.

— Я поеду сама, — при виде машины Лаура остановилась.

— Вы уверены, что в состоянии, миссис Спикмен? Полиция Далласа может оказать вам любезность и…

— Спасибо, но я предпочитаю свою машину.

— Вам она не понадобится, — возразил Родарт. — Вас отвезут туда, куда вы скажете.

— Вы меня арестовываете, детектив? — она впервые открыто бросила ему вызов.

— Ничего подобного.

— Потому что, если я арестована, вы должны соблюдать правила. Я хочу, чтобы вы зачитали мои права, а потом я хочу позвонить адвокату. — Вероятно, она давно должна была обратиться к нему за помощью, но это выглядело бы как признание своей вины. По крайней мере, с точки зрения Родарта. Хотя с такой же вероятностью можно утверждать, что детективу на руку, что она не звонит адвокату. Вопрос о машине был способом проверить смысл «защиты», которую он ей навязал.

Родарт посмотрел на Кей и с сожалением покачал головой, как будто говоря, что вдова впадает в истерику, но в таких обстоятельствах ее нервозность можно понять. Потом он перевел взгляд на Лауру и заговорил с ней так, как говорят с психически неуравновешенными людьми.

— Это ради вашей же безопасности, миссис Спикмен.

— Я поеду в своей машине, — раздельно сказала она, подчеркивая каждое слово.

Он попытался смутить ее взглядом, но она не дрогнула. Наконец он театрально вздохнул и обратился к одному из полицейских, переминавшихся с ноги на ногу рядом с патрульной машиной:

— Пригони ее машину.

Лаура протянула полицейскому ключи. Все молчали, пока он не вернулся. Полицейский вышел из машины, и Лаура села за руль. Не успела она закрыть дверцу, как к ней наклонилась Кей.

— Я здесь все закончу и помогу миссис Доббинс запереть дом. После этого звоните мне домой. — Она с тревогой вглядывалась в лицо Лауры. — Закажите еду в номер. Примите ванну. Обещайте мне, что отдохнете.

— Обещаю. Не забудьте назначить совещание. Обзвоните всех сегодня вечером.

— Обязательно.

Лаура захлопнула дверцу машины и пристегнула ремень безопасности.

Родарт сел на пассажирское сиденье рядом с ней.

— Я подумал, что вам нужна компания, — с улыбкой заявил он.

Только не твоя, подумала Лаура. Но она молча завела двигатель, не спеша поехала по длинной подъездной дорожке и миновала ворота. Патрульная машина, припаркованная на улице, заняла место впереди нее. Сзади вплотную ехал зеленый седан, за рулем которого сидел коллега Родарта Картер. За ним следовала еще одна патрульная машина.

— Как на параде, — сквозь зубы сказала Лаура.

Родарт в ответ лишь хмыкнул, раскрыл сотовый телефон и сообщил кому-то, что они в пути.

Они направлялись в роскошный отель в центре города, где Родарт зарегистрировал Лауру под вымышленным именем. В сопровождении Картера и двух полицейских в форме они вошли через служебный вход и на служебном лифте поднялись на верхний этаж.

— Он весь в вашем распоряжении, — сообщил Родарт, когда они выходили из лифта. Двое полицейских ждали у двери номера в конце длинного коридора. Родарт отпер дверь и провел ее внутрь. Картер остался снаружи.

Это была красиво обставленная, просторная комната. Родарт поставил ее чемодан на полку внутри шкафа, заглянул в ванную, посмотрел на панораму Далласа за широкими окнами, затем опустил плотную штору и повернулся к Лауре.

— Надеюсь, вам будет удобно.

— Здесь очень мило.

— За дверью будет дежурить полицейский, независимо от того, в номере вы или нет. Другой расположится в конце коридора, чтобы видеть лестницу и оба лифта. Они будут поддерживать связь по радио с охранниками внизу, снаружи и внутри здания.

— Все эти предосторожности необходимы?

— Я хочу быть уверен, что сюда никто не войдет.

И что я никуда не выйду, мысленно добавила Лаура. И как бы в подтверждение этой мысли Родарт протянул руку:

— Ключи от машины, пожалуйста.

— Зачем?

— Для сохранности. Мы будем охранять и ваш автомобиль.

Что бы он ни говорил, эта комната была настоящей тюремной камерой. Пока он не убедится, что Грифф Буркетт действовал в одиночку, убивая ее мужа, она останется под подозрением и, похоже, под замком.

— Я бы хотела слышать, что думает мой адвокат по поводу вашего намерения отобрать у меня ключи от машины, — она выпрямилась и скрестила руки на груди.

Он ухмыльнулся и махнул рукой в сторону ночного столика:

— Вот телефон.

Ухмылка и выражение его лица ясно показывали, что он раскусил ее блеф.

— А если мне понадобится куда-то поехать?

— Я оставлю ключи полицейскому за дверью. Просто обратитесь к нему. Он свяжется с постами внизу. Вас будут сопровождать — или полицейская машина, или офицер полиции. — Он коснулся ее руки кончиками пальцев, как будто погладил. — Главное для нас — ваша безопасность.

— Я чувствую себя под надежной охраной. — От прикосновения Родарта ее передернуло.

— Хорошо.

Она надеялась, что теперь он наконец уйдет. Но он присел на край кровати. Она осталась стоять.

Он ухмылялся, прекрасно понимая, как ей неприятно, что он сидит на кровати, на которой она будет спать. Затем его улыбка сменилась озабоченным выражением.

— Вы были заняты организацией похорон, и поэтому я не хотел беспокоить вас расследованием. Но чтобы вы были в курсе — мы не нашли никаких следов Мануэло Руиса. Ни одной ниточки.

— Мне жаль это слышать, — она говорила искренне. — Я бы хотела знать, что известно Мануэло о том вечере.

— Не думаю, что мы когда-нибудь узнаем, что он видел или слышал. Полагаю, Буркетт об этом позаботился.

Она отвернулась от него и подошла к окну. Небо темнело, и повсюду зажигались огни. Непрерывные потоки машин двигались по автостраде в обоих направлениях. Люди жили своей жизнью. Обедали в ресторанах. Смотрели баскетбольные матчи. Жарили гамбургеры на заднем дворе в компании друзей. Она завидовала этой нормальной жизни. Все это стало ей недоступно после автомобильной аварии.

Столкновение с грузовиком стало поворотным событием в ее жизни, хотя тогда она этого до конца не осознавала. Если бы не авария, сегодня они с Фостером могли бы пойти в кино. Могли бы зачать ребенка естественным путем, любя друг друга. И не было бы нужды искать другие методы. И они никогда бы не встретились с Гриффом Буркеттом. Гриффу не пришлось бы скрываться от полиции, Фостер был бы жив, а она не стояла бы здесь, надеясь, что этот проклятый детектив уйдет и оставит ее в покое.

— До сих пор мне удавалось скрывать вашу связь с Буркеттом от прессы.

Она не слышала, как он подошел. Он стоял так близко, что она чувствовала запах его лосьона после бритья и его влажное дыхание на шее.

— Но я не знаю, как долго смогу держать это втайне, Лаура.

Называть ее по имени было неуместно и непрофессионально. Но, поставив его на место, она лишь привлечет внимание к этому факту, и она предпочла притвориться безразличной. Он хочет, чтобы она нервничала и беспокоилась, даже боялась его. Поэтому она будет сохранять ледяное спокойствие.

— Журналисты хотят знать, что связывало Буркетта и вашего мужа… умершего мужа. Каковы были мотивы, толкнувшие Буркетта на убийство. Они требуют этой информации. Пока, исключительно из уважения к вам, — он понизил голос до шепота, — я этого не раскрывал и даже вел себя так, как будто не представляю, что могло заставить Буркетта совершить такое ужасное преступление. Другое дело, когда его поймают. После того, как ему предъявят обвинения, все выйдет наружу. Я больше не смогу скрывать вашу супружескую измену.

Эти слова заставили ее обернуться. Но она не могла стоять так близко к нему и отодвинулась.

— Я к этому готова.

— Правда? Вы уверены, что готовы к тому избиению, которое вас ждет? Сейчас вас считают трагической фигурой, скорбящей вдовой жертвы убийства. Газеты и телевидение щадят ваши чувства и проявляют деликатность. Но мне не нужно вам рассказывать, какими отвратительными могут быть репортеры, особенно если посчитают, что их обманывали. Они могут переключиться на вас. — Он громко щелкнул пальцами: — Вот так. Вам понадобится защита от этой атаки.

— Я ценю вашу заботу.

— Кто-то должен прикрывать вас.

— Благодарю вас.

— Вы будете рады, что я рядом. Защищаю вас, как… — он сделал паузу, прежде чем закончить фразу, — …брат.

Лаура внутренне содрогнулась.

— Я очень устала. Если у вас все…

— Ключи от машины?

Она достала ключи из сумочки и протянула ему, следя за тем, чтобы не коснуться его пальцев.

— Благодарю, — он подбросил ключи на ладони, явно довольный, что получил их. — Закажите в номер все, что пожелаете. Счет оплатит департамент полиции.

— Как долго я буду пользоваться вашим гостеприимством?

— Пока Грифф Буркетт не окажется за решеткой.

— Это может затянуться.

— Не думаю, — он ухмыльнулся. — Но до той поры вы наш гость. Не волнуйтесь. Он не сможет приблизиться к вам, — как бы подчеркивая смысл своих слов, он подошел к двери и взялся за ручку. — Если вам что-нибудь понадобится, позвоните мне. В любое время, — он посмотрел сначала на кровать за спиной Лауры, а затем на нее саму. — Спокойной ночи.

29

Как только Родарт вышел за дверь, Лаура заперла ее на замок. Она слышала, как он разговаривает с Картером и другим полицейским за дверью, а затем раздался тихий звонок прибывшего лифта.

Понимая, что он ушел, она продолжала стоять, обхватив себя руками. Нужно попросить у горничной баллончик освежителя воздуха, чтобы избавить номер от его запаха. Потом. Теперь она не хотела ни с кем разговаривать. Она устала от слов.

Лаура расстегнула чемодан и принялась его распаковывать. Но закончить не смогла — силы покинули ее. Ей не хотелось даже шевелиться. Она легла на кровать. Слезы пришли быстро. Они текли из уголков плотно сжатых век, струились по вискам и пропадали в волосах.

Как в тот день, когда Грифф Буркетт вытер ей слезы, в день, когда все изменилось, в день — признайся самой себе, Лаура, — когда он пробудил в ней чувства и ощущения, которых она давно не испытывала. Она убеждала себя, что не страдает от их отсутствия, не жаждет их. Как же она ошибалась!

В тот день она была особенно восприимчива к нежности. Безразличие Фостера к ее проекту «Сансаут селект» глубоко ранило ее. Это было хуже, чем открытое несогласие. Он просто не упоминал о нем. Как будто не было той презентации. Он бесстрастно убил проект, уничтожил его своим молчанием.

В тот день, перед свиданием с Гриффом Буркеттом, она зачем-то зашла в кабинет Фостера. И обнаружила свой доклад, на подготовку которого потратила не одну сотню часов. Он лежал в корзине для мусора вместе с обломками модели самолета. Фостер разбил модель и выбросил осколки.

Даже Грифф Буркетт спросил ее о модели. Даже он, чужой человек, не имевший никакого отношения к индустрии авиаперевозок, проявил больше любопытства, чем Фостер.

Вид разбитой модели обескуражил ее. Это означало смерть ее идеи. Несмотря на почти абсолютную уверенность в том, что овуляция будет сегодня, следовало позвонить Гриффу Буркетту и отменить встречу. Она была слишком уязвима в эмоциональном плане, чтобы идти на свидание, но не хотела объяснять Фостеру, почему пропустила этот цикл и не воспользовалась возможностью зачать для него ребенка. Лежа под простыней в ожидании «нанятого жеребца», она чувствовала себя жертвой на алтаре. Тогда ей казалось, что это действительно так, что она приносит себя в жертву эгоизму Фостера. Она плакала, когда в комнату вошел Грифф.

Никто из них не ожидал того, что случилось потом. Грифф рассчитывал на это не больше, чем она. Поначалу ее слезы даже разозлили его.

А потом он с удивительной нежностью вытер их. Его забота смягчила боль, причиненную Фостером. Лаура инстинктивно ухватилась за эту заботу, в отчаянном желании поддержки, нежности, понимания и любви. Грифф ответил на ее реакцию точно так же, только по-мужски.

Встречаясь с ним в том доме, она никогда не стремилась к сексуальному удовлетворению. Совсем наоборот. Она гнала от себя даже одну мысль об этом. Днями и ночами она уговаривала себя, что не чувствует себя лишенной чего-то важного, что она получает удовлетворение от других аспектов жизни, что не хочет вновь почувствовать на себе тело мужчины.

Но, ощутив его внутри себя, она уже не могла сопротивляться мощному порыву чувственности. Ее охватило желание, такое сильное — правда, естественное и даже простительное, — что тело автоматически отреагировало на него, и она почти бессознательно отдалась своим ощущениям.

Она была готова почти оправдать то, что произошло между ними в тот день.

Но как оправдать другой день, четыре недели спустя? То, что они совершили, было абсолютно неправильным и непростительным.

Теперь она лежала, прижав ладонь к низу живота, и плакала о ребенке, который никогда не узнает своего отца.

Ни того, ни другого.

На следующий день она председательствовала на созванном совещании. Присутствовали все руководители подразделений и все члены совета директоров.

— Я не настаиваю на выполнении условий завещания Фостера, согласно которым я автоматически становлюсь генеральным директором, — она сразу же приступила к делу. — Фостер сделал такое распоряжение, чтобы в случае его внезапной смерти авиакомпания не осталась без официального руководителя. Вы знаете, как он не любил оставлять что-либо на волю случая. Тем не менее в управлении корпорацией он придерживался принципов демократии.

Она взяла стакан с водой и сделала глоток.

— Обстоятельства смерти Фостера таковы, что потребуется суд. Будут официальные допросы и юридические процедуры, которых избежать не удастся. Так или иначе мне придется пройти через них, причем неизвестно, когда и как все это закончится. Я хотела бы подготовить вас к некоторым неприятным моментам. Возникнут вопросы, и я хочу ответить на них публично. Средства массовой информации поднимут шум. Я надеюсь защитить «Сансаут» от худшего, но имя Фостера и мое имя неразрывно связаны с авиакомпанией. Я обращаюсь к вам за поддержкой. Если кто-то из журналистов обратится к вам за комментариями, пожалуйста, направляйте их в нашу юридическую службу. Независимо от того, насколько безобидно он или она будет выглядеть, не отвечайте ни на какие вопросы, не делайте заявления и не выдвигайте предположений. Все, что вы скажете, будет вырвано из контекста.

— Какого рода вопросы они могут задавать? — спросил один из присутствующих.

Лаура глубоко вздохнула.

— Например, о характере моих отношений с Гриффом Буркеттом. Я признаю, что это были очень личные отношения.

В комнате повисло неловкое молчание. Все старались не смотреть на Лауру.

— Из этого вытекает следующий пункт моего заявления, — продолжила она. — Если вы решите, что я недостойна или не в состоянии выполнять мои обязанности в отношении авиакомпании «Сансаут» и ее работников, если вы не захотите, чтобы я представляла авиакомпанию в качестве генерального директора или кого бы то ни было, то вы в любое время вправе потребовать моей отставки, и я немедленно и без всяких возражений приму ее.

— Мне поручили быть выразителем общего мнения на этом совещании, — наконец поднял руку Джо Макдональд.

— Хорошо, — она собралась с духом.

Может быть, они уже решили, что женщина, муж которой умер насильственной смертью при странных обстоятельствах и которая была любовницей осужденного за преступление бывшего футболиста, в любом случае недостойна должности генерального директора.

— Мы обсуждали это перед началом совещания, — сказал Джо. — И единогласно решили: мы хотим, чтобы вы оставались в своей должности. То есть генеральным директором.

— Мне очень приятно это слышать, — ответила она, стараясь не выдать своих чувств. — Мне бы не хотелось в течение одной недели лишиться и мужа, и работы. Но все, что я вам сказала, остается в силе. Главным для вас должно быть благополучие «Сансаут». Если вы почувствуете, что будущее авиакомпании под угрозой, вы обязаны найти мне замену.

— Наша обязанность поддерживать своего руководителя, — возразил Джо, и остальные поддержали его. — Мы останемся с вами, Лаура, — продолжил Макдональд. — Мы абсолютно убеждены в вашей честности и в вашей способности управлять авиакомпанией.

— Спасибо, — она с трудом сдерживала слезы. — А теперь, когда этот вопрос исчерпан, поговорим о «Селект». У вас еще остались копии доклада? — спросила она Джо.

— Да. Но вы сказали, что проект пока откладывается.

— До поры до времени откладывался. Теперь я официально возобновляю его.

Это был трудный день, но он принес удовлетворение. Она многое успела. Возобновление проекта «Селект» было воспринято с воодушевлением, как она и надеялась. Многие одобряли ее желание двигаться вперед и смотреть в будущее вместо того, чтобы думать о прошлых несчастьях.

После совещания она провела переговоры со старшим партнером юридической фирмы, которая вела личные дела Фостера. В знак уважения почтенный джентльмен сам приехал к ней. Они обсудили завещание Фостера, различные пожертвования, которые он распорядился сделать в пользу благотворительных организаций и особенно фонда, названного в честь Элейн.

— Я хочу лично сделать взнос, — сказала ему Лаура. — Как вам известно, этот фонд был очень дорог Фостеру. Я хочу, чтобы ему были переданы все средства от продажи дома.

— Продажи?

Он был удивлен, что Лаура собирается продать особняк, и стал пытаться уговорить ее не принимать такого важного решения теперь, когда ее чувства обострены.

Но она проявила твердость.

— Это не поспешное решение. У меня было два года на его обдумывание. Если бы Фостер не выжил после автомобильной аварии, я бы еще тогда выставила дом на продажу. Никого из Спикменов не осталось. Я не хочу жить там одна, а дом слишком красив, чтобы стоять пустым. Это было бы неразумно. Поэтому я прошу вас предпринять необходимые действия. Я хочу, чтобы эта сделка по возможности держалась в тайне. Никакого шума, никаких газет. Эти условия должны быть указаны отдельным пунктом в договоре с риелтором.

— Понимаю, — кивнул адвокат.

По закону наследником особняка был еще не родившийся ребенок. Но она не могла представить, как приносит ребенка в эти огромные, чопорные комнаты. Ребенок не будет скучать по тому, чего он не знал. Вне всякого сомнения, адвокат указал бы на несправедливость ее решения, но она не сообщила ему о своей беременности.

Ему и сотрудникам «Сансаут» нужно время, чтобы оправиться от шока, вызванного смертью Фостера, прежде чем переживать новый шок от известия, что он оставил наследника. Ей самой требовалось время, чтобы привыкнуть к этой мысли.

Если не обращать внимания на полицейскую машину, сопровождавшую ее до гостиницы, то она впервые немного успокоилась после смерти Фостера. Ее настроение никак нельзя было назвать жизнерадостным, но она чувствовала некоторое удовлетворение, что выдержала этот день, не поддавшись горю, которое лишило ее сил вчера вечером.

Полицейский у двери номера не забыл попросить ключи от машины. Она передала ключи, хмуро посмотрев на него, но он предпочел этого не заметить. Достав бутылку кока-колы из мини-бара, она смотрела шестичасовые новости. Охота на Гриффа Буркетта по-прежнему была в центре внимания.

Перед камерой появился Родарт, рассуждавший о возможных зацепках, но Лаура ему не верила; репортер, бравший интервью у детектива, также был настроен скептически. После вопроса о Мануэло Руисе Родарт намеренно выдержал паузу, а потом сказал: «Не хотелось бы высказывать предположения о судьбе мистера Руиса, хотя мы все еще надеемся найти его целым и невредимым». Намек был абсолютно ясен.

Лаура выключила телевизор и приняла душ. Потом изучила меню блюд, доставлявшихся в номера, — несмотря на признаки тошноты, она была голодна. Не обнаружив ничего, что вызвало бы аппетит, она заказала клубный сэндвич и попросила, чтобы картофель фри заменили картофельным пюре. По крайней мере, картошка и хлеб из сэндвича утолят голод.

Принесли еду. Полицейский подписал счет и с неудовольствием добавил пятидолларовую банкноту — она настояла, чтобы он дал официанту чаевые сверх положенной платы за обслуживание. Лаура взяла поднос в постель и, отламывая кусочки сэндвича, стала составлять список имущества Фостера, которое она хотела отдать людям, с которыми он был особенно близок. Это были некоторые вещи из его кабинета, из дома и особенно из библиотеки — она была уверена, что Фостер захотел бы передать их именно им.

Закончив со списком, она принялась писать ответы на соболезнования. Эту заботу взяла на себя Кей, но Лаура подумала, что некоторые благодарственные письма она должна написать сама.

Полицейский громко постучал в дверь, испугав ее.

— Миссис Спикмен? С вами все в порядке?

Отложив открытки, она встала, подошла к двери и посмотрела в глазок. Полицейский занимал почти все поле зрения, стоя спиной к двери и раскинув руки, как будто загораживал проход.

— Все в порядке, офицер.

— Хорошо. Оставайтесь внутри.

— Что случилось?

— Не открывайте дверь.

Она сняла цепочку, отперла замок и распахнула дверь.

Полицейский повернулся и втолкнул ее в комнату. Толчком ноги захлопнув за собой дверь, он одновременно прижал Лауру к стене.

— Никогда не встречал женщины, которая стояла бы на месте, когда ей приказывают.

Это был Грифф Буркетт.

30

— Отпусти меня.

— Угу.

Она попыталась оттолкнуть его. Он крепче сжал ее плечи, но это лишь усилило ее сопротивление.

— Перестань! — сказал он.

— Тогда отпусти меня.

— И не подумаю.

Она прекратила попытки бороться с ним, но ее глаза метали молнии.

— Как ты прошел мимо охраны?

— Они на лестнице. Один лишился своей фуражки, рубашки и ремня, — ответил он, кивнув на себя. Рукава были на несколько дюймов короче, чем нужно, пуговицы натянутой на груди рубашки могли отскочить в любую минуту, а плечи были явно узки, но этого оказалось достаточно, чтобы обмануть Лауру и заставить ее открыть дверь. Он надеялся точно так же обмануть всякого, кто увидит, как он выводит ее из здания.

— Они не особенно пострадали. Скоро очнутся. Я должен увести тебя отсюда, пока никто не заметил, что их нет на посту. — Он оторвал ее от стены. — Надень что-нибудь.

Она уперлась ногами и попыталась вырвать у него руку.

— Я подниму такой крик, что услышат на первом этаже, если ты попытаешься забрать меня с собой.

Он вновь взял ее за плечи.

— Я не убивал твоего мужа, Лаура.

Она закрыла глаза и покачала головой, отказываясь слушать.

— Послушай меня. Фостера заколол не я, а Мануэло Руис.

Ее глаза широко раскрылись, и она не мигая смотрела на него.

— Мануэло никогда бы…

— Это он. Я подробно расскажу тебе, что произошло в тот вечер. Позже. А теперь мы уходим отсюда. Одевайся же, черт возьми! — Он специально сказал это угрожающим тоном, играя на ее страхе. Потом он извинится. Но теперь у него нет времени на любезности.

— Я не могу одеваться, пока ты меня держишь, — сухо сказала она.

Он медленно снял руки с ее плеч, но оставался начеку, на тот случай, если она бросится к двери. Лаура обошла его и направилась к комоду. Вытащив несколько вещей из ящика, она стала задумчиво перебирать их.

Теряя терпение, Грифф вырвал одежду у нее из рук, бросил на кровать, а затем дернул за пояс халата, развязав его.

— Одевайся, и побыстрее.

Лаура повернулась к нему спиной, и халат соскользнул с ее плеч. Под халатом ничего не было. Грифф бежал, спасая свою жизнь, но при виде обнаженной Лауры мгновенно потерял способность думать о чем-то другом. Она надела трусики, потом натянула через голову футболку и пошла к двери. Он схватил ее за руку.

— Спортивный костюм в шкафу.

Шкаф располагался рядом с входом. Грифф сам подошел к нему, отодвинул дверцу и стал перебирать вещи.

— Вот этот, — сказала Лаура.

— Этот?

Она кивнула, и он снял костюм с вешалки и протянул ей.

— Поторопись.

Она натянула эластичные брюки.

— Если ты заставишь меня пойти с тобой…

— У меня нет выбора.

— Нет, есть!

— Обувь, — он взял из шкафа кеды и бросил к ее ногам.

— То к списку твоих преступлений добавится похищение.

— Где твой кошелек? — спросил он, поддерживая ее, пока она надевала кеды.

— Грифф, умоляю тебя.

— Ты наденешь курточку?

Она подчинилась.

— Родарт…

— Может проверить этих парней в любую минуту.

— Правильно. У тебя не получится вывести меня из этого отеля. Он поставил охрану внизу. У них ключи от моей машины.

Он вытащил из кармана брюк связку ключей и продемонстрировал ей.

— Ты выходишь отсюда, Лаура. Вместе с полицейским сопровождением. Если тебя спросят, скажешь, что тебе нужно кое-что купить, что ты едешь перекусить в «Тако Белл» или что у тебя больна бабушка. Мне все равно, что ты придумаешь, лишь бы они поверили.

— Неужели ты думаешь, что тебя не узнают, даже несмотря на этот маскарад? — она скептически оглядела его.

— На твоем месте я бы надеялся, что не узнают, — ради собственной безопасности.

Она опустила взгляд на кобуру у него на бедре. Но вид оружия не испугал ее, а, наоборот, придал смелости. Она выпрямилась и посмотрела ему в глаза.

— Уходи отсюда.

— Ты думаешь?

Он придвинулся к ней и наклонился, так что их лица оказались в нескольких сантиметрах друг от друга.

— Я не собираюсь возвращаться в тюрьму. Так что, если меня поймают, все изменится. Я расскажу всему этому долбаному миру, что у Фостера Спикмена не стоял. Что он был уже не мужчина, что его брак — обман, и для того, чтобы иметь ребенка, он нанял меня трахать его жену.

Ее глаза расширились.

— Да, — сказал Грифф. — Подумай об этом. Я видел фотографии с похорон, смотрел репортажи по телевизору и видел, как ты мило выглядела у его могилы. Я читал его некролог и слышал, как политики пели ему дифирамбы. Все считали его замечательным, черт побери! Как ты думаешь, изменится ли их мнение о Фостере, когда я расскажу, что он платил мне за роль жеребца? И не забудь, в доказательство этого у меня есть сто тысяч баксов в банке и его фамилия на карточке с образцом подписи. — Он сжал ладони Лауры своими железными пальцами и подтолкнул ее к двери: — А теперь иди.

— Эй, Томас?

Грифф резко остановился, и Лаура вместе с ним. Звук раздался из наушника, который Грифф сунул в ухо, надев рубашку полицейского. Томаса вызывал один из охранников внизу. Бросив на Лауру предупреждающий взгляд, он щелкнул переключателем передатчика, пристегнутого к погончику рубашки.

— Слушаю, — пробормотал он.

— Где Лэйн?

— В лифте с миссис Спикмен, — прошептал он, как будто боялся, что его подслушают. — Везет ее высочество вниз.

— Зачем?

— Хочет купить еды навынос.

— Ей надоело то, что подают в номера?

В ответ Грифф пробормотал что-то неразборчивое.

— Похоже, ей действительно стало туго, — саркастически произнес полицейский. — Родарту не понравится, что она выходит после наступления темноты, даже с Лэйном.

— Вот пусть Родарт и нянчится с ней.

— Ладно, — рассмеялся полицейский, а потом отключился.

Грифф посмотрел в глазок, открыл в дверь и выглянул в коридор. Затем побежал к служебному лифту, таща Лауру за собой. Когда они оказались внутри, он нажал кнопку первого этажа.

— Где твоя машина? — спросил Грифф.

— На стоянке для персонала.

— Куда идти, когда мы выйдем из здания?

— Направо.

— Далеко?

— Не очень, — буркнула она, но он взглядом потребовал подробностей. — Сразу у лестницы. Но у дверей охранник.

— Он спит.

Полицейский все еще лежал без сознания, там, где его оставил Грифф, за контейнером для мусора, незаметный для служащих отеля, которые решат воспользоваться этим выходом. Грифф появился здесь, нарядившись в синие рабочие брюки и такую же рубашку, с кипой коробок в руках. Эта уловка позволила ему приблизиться к полицейскому и отправить его в нокаут.

Полицейский на верхнем этаже, охранявший лестницу и служебный лифт, очень удивился, когда двери лифта открылись, выпуская Гриффа.

— Эй, ты должен сначала убрать внизу, и потом… — Мгновенный тяжелый удар Гриффа заставил копа замолчать.

Услышав шум, полицейский, стороживший дверь Лауры, побежал к лифту. Он повернул за угол и получил удар по голове рукояткой пистолета своего товарища. Грифф без труда снял с него фуражку, рубашку и портупею. Он надел на полицейских наручники и соединил их между собой, а рты заклеил скотчем. Даже оставаясь без сознания, они представляли собой неуклюжее четырехногое животное, которое могло наделать много шума, если свалится с лестницы.

Он был виновен в нападении на трех полицейских. Но сейчас это беспокоило его меньше всего.

Он знал, что на углу автостоянки есть еще один коп. Было уже довольно темно, и Грифф надеялся, что издалека полицейский разглядит лишь форменную рубашку и примет его за Лэйна. Выйдя вместе с Лаурой из служебного входа, Грифф помахал ему рукой, не поворачиваясь к полицейскому лицом. Тот махнул в ответ.

Лаура кивнула на свой «БМВ». Он отпер дверцу со стороны водителя.

— Помни, что я сказал тебе наверху. Если хочешь сберечь репутацию умершего мужа, не позволяй меня поймать.

Он захлопнул дверцу и обошел машину, чтобы занять место пассажира. Усевшись, он вставил ключ зажигания и завел двигатель.

— Езжай по шоссе до Оук-лейн. Там повернешь на север до пересечения с Престон-роуд.

Она удивленно посмотрела на него.

— Правильно, Лаура. Мы едем к тебе домой.

Следующая сложная задача — миновать полицейского у ворот.

Лаура вела машину, а Грифф разрабатывал план.

— Этот номер у тебя не пройдет, — сказала она.

— Но до сих пор проходил, правда?

— Тебя ищет полиция пяти штатов.

— Но до сих пор не нашла.

— Где ты прятался?

Он не ответил на этот вопрос.

— Когда подъедем к дому, включи фары. Стань так, чтобы они светили прямо в лобовое стекло патрульной машины, припаркованной у ворот.

— А ты уверен, что ворота все еще охраняют?

— Уверен.

— Как ты узнал, где меня найти?

— Проследил за Родартом.

— Ты следил за Родартом? — Она удивленно посмотрела на него. — Как?

— Скажи мне код ворот.

Она повернула голову, переключив внимание на дорогу, и ее пальцы крепко сжали руль.

— Не могу придумать причины, по которой я должна это сделать.

— А ты можешь придумать причину, почему в тот вечер твой муж держал дома полмиллиона долларов, аккуратно сложенных в коробку из-под канцелярских принадлежностей?

— Я объяснила это Родарту. — Запинаясь от волнения, она рассказала Гриффу о привычке Фостера раздавать чаевые.

— Полмиллиона долларов? — засмеялся Грифф. — Неслыханная щедрость.

— Родарт мне поверил.

— Сомневаюсь. В любом случае я смогу зародить большие сомнения в этом объяснении. Или… — Он многозначительно помолчал. — Ты говоришь мне код ворот.

Она назвала код, и он объяснил, как собирается действовать, когда они подъедут к дому.

После поворота на подъездную дорожку она, выполняя его инструкции, остановилась так, чтобы фары светили прямо в лобовое стекло полицейской машины. Грифф открыл дверцу пассажира.

— Я могу камня на камне не оставить от репутации твоего мужа. Помни об этом, — сказал он, прежде чем выйти из машины.

Он оставил дверцу открытой и направился прямо к клавиатуре на столбике у ворот.

Из патрульной машины вышел полицейский и пошел к нему, поднятой рукой заслоняя глаза от света фар.

— Как дела? Все тихо? — не останавливаясь, бросил Грифф через плечо.

— Да. Что случилось?

— Офицер? — позвала его Лаура.

Полицейский повернулся к ней. Грифф подошел к столбику, набрал последовательность цифр, которую сообщила Лаура, и ждал, затаив дыхание, пока двойные створки не начали открываться.

— Здесь все в порядке? — Лаура вышла из машины и стояла у открытой дверцы, обращаясь к полицейскому.

— Да, мэм.

— Эти дополнительные меры безопасности ни к чему.

— Подстраховаться никогда не мешает.

— Мне нужно кое-что забрать из дома. Я недолго.

К этому времени Грифф уже вернулся к машине и проскользнул на пассажирское сиденье. Лаура заглянула внутрь, обращаясь к нему.

— Вам не обязательно идти со мной в дом, — сказала она, в точности выполняя указания Гриффа. — Наоборот, я бы предпочла, чтобы вы остались. Мне абсолютно ничего не угрожает в собственном доме.

— Я должен сопровождать вас, мэм. Приказ Родарта, — ответил Грифф, стараясь, чтобы полицейский услышал его слова.

Она фыркнула, как будто раздосадованная его отказом, и снова посмотрела на полицейского.

— Вы не могли бы немного передвинуть машину, пока не закроются ворота?

Полицейский быстро вернулся к патрульной машине, завел ее и немного проехал вперед, чтобы освободить дорогу. Лаура въехала в ворота.

Грифф перевел дух лишь после того, как ворота за ними автоматически закрылись. Но если этот полицейский догадлив, он свяжется с Родартом, чтобы проверить, получила ли Лаура разрешение на посещение дома. В любом случае ему все равно скоро позвонят из отеля и сообщат о похищении миссис Спикмен. Грифф надеялся, что успеет до этого времени закончить дела в доме.

— Войдем в парадную дверь, чтобы он нас видел.

Она проехала по дорожке и остановила машину прямо перед домом. Грифф вышел и направился к величественному входу в особняк, оглядываясь по сторонам и играя роль телохранителя, на тот случай, если за ними наблюдают. Лаура открыла дверь своим ключом. Раздался сигнал тревоги, но она не двинулась в сторону клавиатуры.

— Дом на Виндзор-стрит превратится в туристическую достопримечательность, — сказал Грифф.

Она бросила на него сердитый взгляд и набрала код, после чего сигнал тревоги умолк.

— Свет?

Она коснулась выключателя, который, как показалось Гриффу, зажег весь свет в доме.

— Здорово, — с восхищением произнес он.

— Что теперь?

— Теперь мы идем в гараж. В частности, в комнату Мануэло Руиса над гаражом.

— Мы для этого здесь? — удивленно спросила она.

— Для этого. Как туда попасть?

Она напряженной походкой пересекла холл. Он последовал за ней, с облегчением увидев, что она ведет его в сторону, противоположную библиотеке.

Кухня здесь была в три раза больше, чем дом, в котором вырос Грифф. В дальнем углу кухни была дверь. Лаура направилась к ней.

— Подожди, — сказал он. — Дверь выходит наружу?

— Сначала в переднюю, потом наружу.

— Внешняя дверь видна от ворот?

— Нет.

Грифф обошел Лауру, открыл дверь и увидел служебное помещение, которое заслуживало лучшего названия, чем передняя. Затем он открыл дверь и выглянул на улицу. Полицейские больше не патрулировали участок вокруг дома. Их отозвали вчера вечером, когда Родарт переселил Лауру в отель. Грифф знал об этом, потому что наблюдал за домом.

Тем не менее он чувствовал себя беззащитным, когда они с Лаурой пересекали площадку между домом и отдельно стоящим гаражом. Лаура показала на дверь ближе к краю здания:

— Вход в комнату Мануэло через ту дверь и вверх по лестнице, но ты вряд ли найдешь его там.

— Я и не рассчитывал.

На стене рядом с дверью была еще одна клавиатура.

— Еще один дурацкий код? — Грифф нетерпеливо взмахнул рукой, и Лаура набрала последовательность цифр. Дверь открылась с металлическим щелчком. Они проскользнули внутрь. Грифф затворил дверь и услышал, как сработал замок.

— Не включай свет, — сказал он, почувствовав, что она шарит по стене в поисках выключателя. — Ты приехала забрать вещи из дома, а не из гаража.

Гриф снял с полицейской портупеи маленький фонарик и включил его. Он направил луч себе под ноги, но мог видеть Лауру в отраженном свете.

— Лаура. У тебя правда будет ребенок?

31

Судя по выражению лица Лауры, вопрос застал ее врасплох. Она несколько секунд пристально смотрела на Гриффа, а потом едва заметно кивнула.

Он почувствовал, как его грудь распирает изнутри. Он никогда не испытывал подобных ощущений и не знал, как это назвать. Что-то вроде высшего удовлетворения. Нечто прямо противоположное тому, что он чувствовал недавно в мотеле, вспоминая свою жизнь.

Грифф посмотрел на живот Лауры, но не увидел никаких изменений. Конечно, еще рано.

Ему хотелось знать, вспоминает ли она — как вспоминал он — об их последнем свидании, когда он протянул руку и закрыл дверь у нее за спиной. Разве могли они предвидеть, какие катастрофические последствия будет иметь это простое движение? Их прежняя жизнь закончилась. Началась новая.

Он вновь посмотрел ей в лицо. Их взгляды встретились. Это теплое и тесное помещение, где они стояли, внезапно показалось ему очень маленьким и лишенным воздуха. Он не осмеливался сделать глубокий вдох, боясь нарушить окружившую их тишину, полную смысла.

Он понимал, что должен что-то сказать женщине, носившей в себе его ребенка, но не знал, что, и поэтому просто продолжал смотреть ей в глаза, пока она не отвела взгляд.

Он коснулся ее подбородка и поднял ее голову, заставив снова посмотреть ему в глаза.

— Я попаду в камеру смертников, если не найду Мануэло Руиса. Понимаешь?

— Нет, не понимаю, — она медленно покачала головой и добавила уже более твердо: — Мануэло боготворил Фостера. Он не мог…

— А я мог?

Она пристально посмотрела ему в глаза, а затем дернула головой и плечами, что могло означать как «да», так и «нет». Но даже это малейшее ее сомнение отозвалось в нем острой болью.

Он опустил руку.

— Не знаю, почему я надеялся, что ты мне поверишь, хотя даже мой адвокат не удосужился спросить, убил ли я твоего мужа. Он просто заранее предполагал, что убил. Я не убивал. Это Мануэло.

— Он не мог.

— Это была нелепая случайность. Увидев, что он натворил, парень обезумел. И сбежал. Он напуган и теперь может быть уже на полпути к Сальвадору. Но без него мне конец.

Он посветил фонариком на свои наручные часы. Они уехали из отеля двадцать семь минут назад. Томас Лэйн и все остальные теперь, наверное, слушают ругань Родарта. Скоро будет выслан поисковый отряд.

— Мое время истекает, — он повел ее к лестнице.

— Если Мануэло в бегах, то это последнее место, где он может быть, — сказала она.

— Официально о нем ничего не известно, кроме номера карточки социального страхования, которая была подделкой, и водительского удостоверения штата Техас с выдуманным адресом.

— Откуда ты это знаешь?

— От Родарта. Его слова приводила одна из газет.

— Как ты надеешься его найти, если полиция не может этого сделать?

Они поднялись по лестнице к двери. Она была открыта. Грифф выключил фонарь и вошел в комнату вслед за Лаурой.

— А где окна?

— Тут нет окон. Только световые люки на заднем скате крыши.

Поверив ей, он снова включил фонарь, но направил луч в пол. Это была одна просторная комната, занимавшая, как прикинул Грифф, примерно половину площади гаража. Здесь же была оборудована маленькая, как в общежитии, кухня; в шкафчике напротив кровати помещался телевизор. Маленькая ванная, совмещенная с туалетом.

Комнату уже обыскивала полиция. Ящики комода были выдвинуты, дверцы шкафа распахнуты. С двуспальной кровати были сняты простыни, матрас лежал криво.

— Посвети, — Грифф передал ей фонарь, а затем приступил к поискам, начав со шкафчика с телевизором. — Как Мануэло попал к Фостеру?

— Он работал санитаром в реабилитационном центре. Фостер провел там несколько месяцев после выписки из больницы. Однажды после интенсивной процедуры у него развилась дыхательная недостаточность. Он уже не был подключен к мониторам и не мог дотянуться до кнопки вызова. Мануэло случайно оказался рядом. Он не позвал на помощь, а взял Фостера на руки и принес его на сестринский пост. Фостер считал, что Мануэло спас ему жизнь. Думаю, что Мануэло относился к Фостеру точно так же. Его жизнь значительно улучшилась после того, как Фостер взял его к себе.

В ящиках комода не было ничего, кроме нескольких монет, пары сломанных солнцезащитных очков, маникюрных ножниц, белья и стопки футболок.

— Где он жил до этого? — спросил Грифф.

— Я не знаю, — ответила она, сопровождая его движения лучом фонарика. — Может, Фостер знал. Мануэло появился здесь с маленьким вещевым мешком и поселился в этой комнате. Фостер купил ему новую одежду. Он заплатил за его обучение на курсах по уходу за парализованными больными. Мануэло был предан Фостеру.

— Да, — усмехнулся Грифф. — Я знаю.

Несмотря на то что кровать уже обыскивали, он прощупал матрас и пружины, ища выпуклости, где могло быть что-то спрятано. Он отодвинул кровать от стены и попросил Лауру посветить на пол. Ковер с коротким ворсом. Никаких признаков, что его разрезали, чтобы устроить тайник.

— У него есть семья? Друзья?

— Я не знаю. Послушай, Грифф, Родарт уже спрашивал меня об этом. Полиция ищет Мануэло с того вечера… когда умер Фостер.

— Когда я в первый раз увидел Мануэло, он удивил меня своей живучестью, — сказал Грифф. — Фостер рассказал мне, что он пешком пришел в США из Сальвадора.

Маленькая занавеска скрывала трубы под крошечной кухонной раковиной. Грифф отодвинул занавеску, но обнаружил лишь кастрюли, сковородки и жидкость для мытья посуды. Он заглянул в микроволновку, но и в ней ничего не было.

— Прошел через Гватемалу и Мексику. Это значит, что он или был очень беден, или от чего-то бежал и не хотел рисковать, передвигаясь на общественном транспорте. Вероятно, и то, и другое.

В ванной Грифф заглянул в бачок унитаза, затем взял у Лауры фонарик и посветил в слив душа.

— Откуда ты знаешь, где искать?

— В тюрьме кое-чему учишься.

В аптечке над раковиной тоже не было ничего интересного, только бритвенные принадлежности, зубная паста и щетка. Грифф вернулся в комнату и, уперев руки в бока, стал осматриваться. Потолок? На нем не видно швов, где мог бы быть люк или тайник.

В шкафу он нашел несколько пар черных брюк, две пары черных туфель и черную бейсбольную куртку.

— А где же вещевой мешок? — вопрос прозвучал риторически.

— Что?

— Ты сказала, что он пришел с маленьким вещевым мешком, где лежали его вещи. Где он?

— Наверное, захватил с собой.

— Можешь мне поверить, в тот вечер он не задержался, чтобы собрать вещи. Он не взял одежду и туалетные принадлежности. В газетах писали, что в его комнате нашли наличные деньги. Люди не бросают деньги, если бегут сознательно.

— Именно поэтому Родарт подозревает, что ты…

— Убил и Мануэло. Знаю. Но я его не убивал. Лаура, этот парень впал в истерику. Потерял голову. Он бежал, как будто за ним гнались черти. — Под взглядом Лауры Грифф нахмурился. — Нет, он испугался не меня.

Она никак не отреагировала на его слова.

— Он не забрал свои вещи, и ты считаешь, что его вещевой мешок где-то здесь. И что? Чем он нам поможет, если мы найдем его?

— Может, ничем. Но первоклассный реабилитационный центр не станет нанимать даже санитара, если у него нет иммиграционных документов. Если Мануэло нелегально пробрался в страну, ему кто-то помог получить фальшивые документы, чтобы он мог устроиться на работу. Он должен был к кому-то обратиться. Готов поклясться, он поддерживал эту связь на тот случай, если ему придется выкручиваться. Он должен был…

Его прервал звук приближающихся сирен.

— Черт! — Грифф схватил Лауру за руку и вытащил на лестничную площадку. Он выключил фонарик и, как только свет погас, увидел дверь напротив комнаты Руиса. — Что это?

— Где? Я ничего не вижу.

— Эта дверь. Куда она ведет?

— На чердак над остальной частью гаража. Он еще недоделан. Фостер говорил, что нужно настелить там пол, но… Что ты делаешь?

Грифф распахнул дверь, и их окутал горячий спертый воздух. Включив фонарик, Грифф направил луч в просторное помещение, где не было ничего, кроме голой обшивки стен, балок, труб и желобов для электропроводки.

Примерно на высоте трех футов от них через весь чердак проходила труба кондиционера; именно по этой трубе кондиционированный воздух поступал в комнату Мануэло.

Грифф направил луч фонарика на серебристую трубу и повел его по ней, начиная от дальней стены.

Звук сирен становился все ближе.

Грифф пытался не обращать на них внимания и сосредоточиться на трубе, осматривая каждый шов, каждую потертость и ища…

— Вот он! — радостно вскрикнул он, заметив железную заплатку.

Не тратя времени на раздумья, он поставил ногу на ближайшую узкую балку и медленно двинулся по ней к заплатке. Одно неловкое движение — и он упадет на гипсокартон, который не выдержит его веса. Единственным, что не давало ему упасть с шестиметровой высоты на бетонный пол гаража, было его желание найти Мануэло Руиса.

Поравнявшись с заплаткой, Грифф взял фонарик в зубы и, с трудом балансируя, наклонился к трубе.

Сирены умолкли. Плохой признак.

Он оторвал кусок скотча, из которого состояла заплатка, и просунул руку в трубу. Его пальцы что-то нащупали, но достать это он не мог. Фонарик выскользнул из его зубов, упал на пол и откатился в сторону. Грифф не стал его поднимать.

Он медленно просовывал руку дальше в трубу, пока не ухватил лежащий внутри предмет. На чердаке было жарко, как в печке. Колени Гриффа дрожали от напряжения. Жгучий пот заливал глаза. Тесная рубашка, которую Грифф снял с полицейского, резала под мышками, швы на плече разошлись.

Наконец ему удалось схватить предмет двумя пальцами, он слегка подтянул его к себе, а потом резко дернул, вытащив его наружу, порвав при этом обшивку трубы. Это был черный вещевой мешок.

Грифф быстро выпрямился и ловкими шагами канатоходца вернулся к двери, которая вела на лестничную площадку.

— Я его нашел! — воскликнул он, но его слова растворились в пустоте.

Лаура исчезла.

32

Дом сиял огнями, свет горел уже во всех комнатах. В окнах, где шторы не были опущены, Лаура видела полицейских в форме, которые обшаривали все вокруг в поисках ее и Гриффа.

Она дошла до середины площадки перед гаражом, когда Грифф резко схватил ее за локоть.

— Тихо, — сквозь зубы сказал он.

Она попыталась сбросить его руку, но он крепко держал ее и тащил за собой.

— Это безумие, Грифф. Сдайся. Поговори с Родартом. Расскажи ему то, что ты рассказал мне о Мануэло. — Теперь они были уже за гаражом, вдали от освещавших сад фонарей, и, не разбирая дороги, бежали сквозь тьму. Они обогнули пруд и спрыгнули с высокой клумбы. Лаура потеряла равновесие, и только крепкая хватка Гриффа спасла ее от падения.

У стены, окружавшей сад, местность стала ровной. Издалека стена казалась ниже. Теперь ее четыре метра выглядели очень высокими. Плющ и кустарник, увивавшие стену, были густыми, но аккуратно подстриженными. Среди сплетенных корней глицинии валялась жестяная банка.

— Грифф! — она с силой потянула его за руку.

— Послушай, Лаура, — он повернулся к ней. — Поверь мне. Родарт убежден, что пять лет назад я убил Билла Бэнди. Теперь он убежден, что я убил твоего мужа. Если я сдамся, то мне останется надеяться только на судебную систему, которой я не доверяю. Особенно если дело ведет Родарт.

— Тогда сдайся кому-то другому.

— Только в том случае, если рядом со мной будет Мануэло, готовый подтвердить мои слова, — Грифф упрямо покачал головой. — Я должен найти его.

— Хорошо, это я понимаю, — сказала она, задыхаясь от бега. — Только отпусти меня. Я буду на твоей стороне и объясню полиции, почему ты не хочешь сдаться.

— Нет.

— Я скажу им…

— Почему Родарт держит тебя под замком?

— Чтобы защитить от тебя.

— Правильно. Поэтому если меня загонят в угол, пока ты у меня в заложниках, мне есть чем торговаться.

— Ты не причинишь мне вреда.

— Да. А теперь пошли, — он потащил ее к глицинии.

— Ты думаешь, я туда заберусь?

— Нет, — не отпуская Лауру, он отшвырнул ногой несколько веток, валявшихся на земле, открыв металлическую решетку у основания стены. — Водосток.

— Как ты его нашел?

— Приходится осматриваться. — Он положил руку на плечо Лауры и силой заставил ее пригнуться: — Ползи. Я за тобой.

Она легла на живот и проползла через отверстие. Земля оказалась влажной, но из-за засухи грязи не было. Толщина стены не превышала фута. С другой стороны находились двадцать акров зеленой зоны, которая разделяла элитный район частных домов, таких как особняк Спикменов, и промышленный район города.

Когда Лаура встала, Грифф просунул в отверстие вещевой мешок. С трудом протиснув в водосток плечи, он выпрямился по другую сторону стены. Взяв Лауру за руку, Грифф повел ее по неровному каменистому руслу ручья. Теперь ручей пересох, но во время дождя вода с участка Спикмена стекала в него через решетку, открывшую им путь к бегству.

Перейдя русло ручья, Грифф с Лаурой побежали вдоль зеленой зоны, но, когда они добрались до бульвара на противоположной стороне, им пришлось перейти на шаг. Через дорогу виднелся ряд модных бутиков и два популярных ресторана. Магазины были закрыты, но рестораны полны народа.

Укрывшись в тени парка, Грифф ненадолго отпустил руку Лауры, чтобы снять форменную рубашку; под ней оказалась белая футболка. Затем он вытащил пистолет из кобуры полицейского, а саму портупею и рубашку сунул в ближайшую урну. Пистолет он положил в вещевой мешок Мануэло.

Вновь взяв Лауру за руку, он подождал, пока поток машин поредеет, и пересек разделенную зеленой зоной улицу. Он не бежал, но шел быстро, направляясь к автостоянке у индийского ресторана. Они петляли среди рядов машин, пока не добрались до дальнего угла, где было темно.

Грифф достал из кармана пульт и открыл машину. Потом распахнул дверцу со стороны пассажира и махнул рукой, чтобы Лаура села. Сам он обошел машину, сел за руль и бросил вещевой мешок на заднее сиденье. Верхний свет потускнел и погас, оставив их в темноте.

Они сидели неподвижно и молча, пытаясь отдышаться.

Только теперь, когда они оказались в относительной безопасности, Лаура поняла, как сильно она задыхается и как быстро бьется ее сердце — от адреналина и физического напряжения. Ее ладони были грязными. Спортивный костюм был испачкан землей.

— Извини, — сказал он, заметив, что она пытается очистить ладони.

— Теперь я тоже в бегах. Так что грязь меня мало волнует.

— В бегах не ты, а я. Ты всего-навсего моя заложница.

Она грустно улыбнулась.

— Ты спрашивал, почему Родарт держит меня под замком? По его словам, ради моей безопасности.

— Но?

— Но он боялся, что я помогу тебе сбежать. — Она с улыбкой отметила удивление на лице Гриффа. — Он никогда этого не говорил, но я чувствовала, что именно поэтому он переселил меня в отель и приставил охрану. И, кажется, я помогла тебе сбежать, правда?

— Это значит, что ты веришь в мою невиновность?

Она не успела ответить — по бульвару, сверкая разноцветными огнями, промчалась полицейская машина.

— Беспокойный район, — усмехнувшись, сказал Грифф. — Лучше перебраться в более безопасное место.

Но ему пришлось подождать, пока проедет еще одна полицейская машина.

— Ты их дразнишь, — заметила она.

— Ничего подобного. Они не будут искать этот автомобиль.

— Чей он?

Грифф помолчал и повернул ключ зажигания.

— Твой визит к адвокату наделал много шума.

— Да, я знаю. Только газеты и телевидение забыли упомянуть, каким сукиным сыном оказался мой бывший адвокат.

— Он говорил, что, сдав тебя, пытался тебе помочь.

— Ерунда. Он пытался спасти свою задницу.

— Они искали тебя много часов.

— Мне повезло.

— Как тебе удалось скрыться?

— Это было нелегко, — он криво усмехнулся. — Как-нибудь, когда у тебя будет много времени, я расскажу обо всех моих приключениях той ночью.

— Полиция искала человека в шортах для бега и кедах, — она окинула взглядом его одежду.

— Которые к рассвету уже разваливались. Я путешествовал налегке, но, к счастью, перед тем как навестить Тернера, сунул в носок немного денег. На следующий день я купил одежду на блошином рынке, — он оглядел свою футболку и рабочие брюки. — Выбор был ограничен. Не сомневаюсь, что некоторые вещи там краденые, так что никто не задавал вопросов покупателю, который выглядел так, как будто искупался в грязной реке, а потом его пропустили через машинку для измельчения бумаг.

— Тебя узнали?

— Сомневаюсь. На рынке обычно толкутся латиноамериканцы. Они предпочитают европейский, а не американский футбол. Я старался не привлекать к себе внимания.

— Это не так-то просто, — она бросила взгляд на его светлые волосы.

— Особенно после того, как я начал расспрашивать о Мануэло Руисе, пытаясь найти его знакомых. Эти вопросы вызвали больше подозрений, чем мой потрепанный вид. Я там не задержался.

— Где ты прятался?

Грифф не ответил.

— Не хочешь мне говорить?

— Чем меньше ты знаешь, там лучше. Родарт не сможет обвинить тебя в пособничестве.

— Не думаю, что это убедит Родарта. Когда он представился, я сразу же вспомнила его имя. Только ты не сказал, что он полицейский, когда предупреждал меня. Ты говорил, что он избил твоего друга.

— Да, и изнасиловал ее извращенным способом. Разбил ей лицо. Сломал…

— Это женщина!

— Да, и Родарт чуть не убил ее.

Все это время Лаура думала, что Грифф имел в виду мужчину. Мысль о том, что Родарт избил женщину, вызвала у нее отвращение и страх.

— Это случилось из-за тебя?

— В какой-то степени да. Она ничего ему не рассказала.

— О чем?

— О моих прошлых и настоящих делах. Она все равно ничего не знала, но его это не остановило.

— Наверное, он думал, что ей что-то известно. Она твой близкий друг?

— Пожалуй, это можно назвать и дружбой. Вообще-то я ее клиент. Она проститутка.

Эта новость потрясла Лауру. Неужели он использовал сто тысяч долларов, которые заплатил ему Фостер, чтобы оплачивать услуги проститутки? Конечно, деньги принадлежали ему, и он мог потратить их как угодно, но никто из ее знакомых, ни мужчин, ни женщин, никогда не покупал любовь. Возможно, именно поэтому ее так поразил его обыденный тон.

— Как ее зовут?

— Марша. Она не уличная проститутка. Живет в пентхаусе. Чистая, элегантная, очень дорогая, красивая. Вернее, была. С тех пор прошло несколько месяцев, но она до сих пор восстанавливается, и ей предстоит несколько пластических операций. Об остальном она мне даже не рассказала. У Родарта есть жетон, и он пользуется им для того, чтобы безнаказанно унижать людей. — Он посмотрел на Лауру: — Ты была с ним. Он прикасался к тебе?

— Вчера вечером погладил меня по руке. Меня бросило в дрожь. Мне кажется, он сделал это намеренно. За всеми его словами чувствовался липкий сексуальный подтекст.

Пальцы Гриффа стиснули руль, как будто он собирался вырвать его из приборной панели.

— Он не оставил бы тебя в покое — это лишь вопрос времени. И это вторая причина, почему я хотел забрать тебя оттуда. Он считал, что ты молчала бы, что бы он с тобой ни сделал. Из-за твоей связи со мной.

Она вспомнила, как Родарт приблизился к ней и многозначительным шепотом пообещал защищать ее — или не защищать, — когда ее связь с Гриффом раскроется. Может быть, Грифф действительно спас ее. Но ему предстояло ответить еще на много вопросов.

— Значит, у тебя есть машина и убежище, и ты следил за Родартом.

— Ты была моей ниточкой к Мануэло. Я понимал, что без тебя мне его не найти. Но было ясно, что Родарт не спустит с тебя глаз, надеясь, что рано или поздно я появлюсь. Вчера вечером после похорон и приема я припарковался на Престон-роуд, примерно там же, где оставил машину сегодня. Увидев вереницу полицейских машин, которые ехали от особняка, я пристроился в поток транспорта. Я ехал перед твоим полицейским эскортом, потом притормозил, пропустил их и проследил за вами до отеля.

— Но откуда ты узнал, в каком я номере?

— Я не знал, но логика подсказывала, что ты на последнем этаже.

— Мне освободили весь этаж.

— Об этом я тоже догадался. Когда я сегодня появился там, у меня была лишь доля секунды, чтобы заметить, у какой двери дежурит полицейский, прежде чем бросить пустые коробки в его напарника. Вчера вечером, узнав, где тебя найти, когда ты мне понадобишься, я вернулся к твоему дому и попытался выяснить, как попасть внутрь. У ворот постоянно дежурила охрана, но полицейских, которые патрулировали сад, больше не было. Их отозвали после того, как ты уехала. Я понимал, что попасть в дом можно только через парк позади участка. Я обшарил каждый дюйм с той стороны. Я лазил на четвереньках в темноте. Я искал вторые ворота. Хоть что-нибудь. Через несколько часов я наткнулся на решетку. Я расшатал ее и пролез в сад.

— И оставил там жестяную банку, чтобы найти то место изнутри.

— Да. На тот случай, если копы будут у меня на хвосте. Остальное тебе более или менее известно. — После секундной паузы он добавил: — Кроме этого.

Грифф свернул на автостоянку перед кинотеатром, где одновременно демонстрировали несколько фильмов, нашел свободное место между микроавтобусом, к заднему стеклу которого был присосками прикреплен кот Гарфилд, и пикапом с громадными колесами.

Он выключил зажигание и повернулся к Лауре.

— В тот день, когда меня выпустили из тюрьмы, мне отчаянно хотелось женщину. Я пошел к Марше. Всего один раз. Больше у меня никого не было.

— Я думала об этом.

— А почему не спросила?

— У меня нет на это права.

Он резко повернулся, протянул руку через разделявшее их пространство и обхватил ладонью ее затылок. Он страстно поцеловал ее, прижимаясь губами к ее губам, водя языком по ее языку. Потом он так же внезапно отстранился.

— У тебя есть полное право, — хрипло прошептал он.

Несколько секунд они сидели молча, слыша только тихие булькающие звуки остывающего двигателя. Наконец он повернулся к ней.

— Он позвонил мне. Фостер. В тот день, когда беременность подтвердилась. Он пригласил меня к вам домой на следующий вечер, чтобы поблагодарить и лично расплатиться. Ты об этом знала?

— Нет.

— Еще он сказал, что придумал, как мне будут платить, если я переживу вас обоих. Ты помнишь эту закавыку?

Она кивнула.

— Он сказал, что нашел решение. Он использовал это и обещание заплатить полмиллиона долларов, чтобы заманить меня. А когда я пришел, Мануэло попытался меня убить.

— Что?

— Ты слышала.

— Почему?

- Потому что так приказал Фостер.

— Ты лжешь, — она отпрянула от него, прижавшись к дверце пассажира.

— Нет, не лгу. И ты это знаешь, Лаура, иначе ты не позволила бы забрать тебя из отеля. Ты не слабак и не трус. Если бы ты хотела избавиться от меня, то кричала бы во весь голос, пока мы шли. Ты здесь потому, что хочешь этого. Ты хочешь услышать правду о том, что произошло. В любом случае тебе придется слушать.

Он умолк, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. И посмотреть, не откроет ли она дверцу, чтобы с криком побежать через автостоянку. Она не двигалась с места, и он начал рассказ.

— Последние несколько дней я провел в размышлениях — все светлое время суток и даже часть ночей. Думал. И вспоминал. Мысленно я повторял каждое слово, вспоминал каждую мелочь с нашей первой встречи до последних ужасных секунд жизни Фостера, и теперь я понимаю, как тщательно он все спланировал. Это был мастерский план. Я даже подумал, что он солгал мне, когда позвонил и сообщил о твоей беременности. Ты сама мне об этом не сказала. Я решил, что это мог быть самый жирный кусок наживки, чтобы заманить меня в ловушку. Поэтому я спросил тебя, правда ли ты беременна.

— Это подтвердилось за день до его смерти.

— Значит, это была правда. Узнав, что у него будет ребенок и наследник, Фостер не стал терять времени и позаботился о том, чтобы я умолк навсегда. Только его план обернулся против него, и теперь мертв он.

— Но как? Как, Грифф? Что случилось, когда ты пришел к нам домой?

— Мануэло впустил меня, как и в первый раз. Налил мне выпить, а потом оставил меня и Фостера в библиотеке одних, за закрытыми дверьми. Мы выпили за успех. Он начал говорить… ну, всякую ерунду. О том, как он рад, что у вас будет ребенок.

— Это не ерунда.

— Да, но… все дело в том, как он это говорил. Он был вне себя от радости — или притворялся. Рассказал мне, что ты никогда не была такой красивой, как в тот момент, когда сказала: «У нас будет ребенок», — и о том, как важно было услышать это «у нас» мужчине в его состоянии. Он говорил, что твоя грудь стала очень чувствительной, и ты не разрешаешь ему прикасаться к ней, и что ему неловко рассказывать мне об этом. Он говорил о ребенке. Спрашивал, интересно ли мне, мальчик это будет или девочка. Думал ли я об этом, когда мы делали этого ребенка? Он напомнил мне, что пол ребенка я узнаю из газет. Что я не буду знать его имя, пока не прочту об этом.

Грифф усмехнулся.

— Оглядываясь назад, теперь я понимаю, что он дразнил меня. Он специально говорил вещи, которые должны были задеть меня. Скоро у меня осталось одно желание — чтобы он больше не говорил ни о тебе, ни о ребенке. Я не хотел слышать, какая счастливая семья получится из вас троих.

Он с тревогой посмотрел на Лауру, пытаясь понять, может ли она читать между строк. Похоже, может. Она опустила взгляд на свои сцепленные пальцы, лежавшие у нее на коленях.

— Он показал заработанные мною деньги. От их вида мне стало плохо. По-настоящему плохо. Марша говорит, что никогда не чувствует себя шлюхой, но когда я посмотрел на ту коробку с деньгами, то почувствовал себя именно так. Наша сделка не была незаконной, но, беря деньги у Фостера, я чувствовал себя в сто раз более виноватым, чем когда брал два миллиона у «Висты», и это истинная правда, Лаура. Мне не хотелось даже прикасаться к ним, и Фостер это понял. Он сказал, что удивлен моей сдержанностью. Я пробормотал какие-то оправдания. Тогда он засмеялся и сказал: «О боже, вы не хотите, чтобы это заканчивалось, ведь так?»

— Что? — Лаура пристально посмотрела на него.

— Что-то вроде этого. Он начал издеваться надо мной, утверждая, что у меня развилась привычка к тебе, как к азартным играм. Сказал, что я действительно получал удовольствие от этой работы — дословно. Он злорадно улыбался. Я до сих пор не могу спокойно об этом думать.

Почувствовав, что рискует заронить сомнения в своей невиновности, Грифф сдержал гнев и вернулся к рассказу.

— Я назвал его чокнутым уродом. Но он не заткнулся и все время повторял «бедный Грифф». Насмешки взбесили меня, Лаура. Я это признаю. Мне казалось, что я вот-вот взорвусь. Мне хотелось ударить его, хоть он и сидел в инвалидном кресле. Желание было таким сильным, что мне пришлось отвернуться. В этот момент я посмотрел на письменный стол, и, клянусь богом, там не было ножа. Или был, но я его не заметил. Я увидел лишь лист бумаги с каким-то текстом. Тогда Фостер замолк. Перестал повторять эти отвратительные слова. Не знаю, почувствовал ли он, что я готов был броситься на него, или увидел, что привлекло мое внимание. В любом случае он сказал: «А это как раз то, за чем вы пришли, правда? Мое предложение, что будет, если мы с Лаурой умрем раньше вас. Прочтите». В тот момент мне просто хотелось покончить со всем этим и уйти, пока я не сделал ничего такого, о чем мне пришлось бы жалеть. Поэтому я взял со стола лист бумаги и стал читать. То есть попытался.

— Это была бессмыслица.

— Ты его видела? — удивился он.

— Родарт показал его мне и спросил, знаю ли я, что это значит.

— То есть ты знаешь, что это была хитрость. Я выпил крепкий бурбон. Я продолжал злиться. И мне показалось, что именно поэтому я ничего не понял. Я начал читать сначала. А потом почувствовал движение за своей спиной.

— За спиной?

— Мануэло. Я не слышал, как он вернулся. Наверное, Фостер специально повторял «бедный Грифф», чтобы отвлечь меня. Я вовремя заметил Мануэло. Сработали рефлексы, натренированные за долгие годы столкновений с блокирующими защитниками. Я мгновенно нейтрализовал выпад Мануэло, который бросился на меня. К сожалению, его рефлексы оказались почти такими же быстрыми, как мои, и ему удалось обхватить меня руками, одной за горло, другой поперек груди. Ты же знаешь, какой он жилистый и сильный.

Она кивнула.

— Он начал сдавливать меня. Обвился вокруг меня, как питон.

Грифф вспомнил, как боролся, вцепившись в руки Мануэло. Он расцарапал ногтями кожу Мануэло, но ничего этим не добился. Для своей комплекции слуга был удивительно силен.

— Мы закружились в смертельном танце, ударяясь о край стола, сбивая какие-то предметы, разбив лампу. Я изо всех сил пытался ослабить его хватку, — продолжал Грифф. — Хоть на долю секунды, чтобы вдохнуть воздух. Ничего не выходило. Скоро я почувствовал, что слабею. Перед глазами заплясали черные точки. На футбольном поле у меня иногда перехватывало дыхание во время столкновения так, что я терял сознание, и поэтому я знал, как это бывает, и понимал, что сейчас отключусь. Но я еще мог видеть Фостера, который сидел в своем кресле, хлопал ладонями по подлокотникам и повторял: «Давай, давай, давай» — три раза подряд, а потом пауза, потом все снова.

Лаура прижала пальцы к губам.

— Ты мне веришь или я зря трачу время? — вдруг спросил Грифф.

— Продолжай.

— Тебе не понравится то, что я сейчас скажу. Находясь на грани обморока, я понял то, что почувствовал сразу же, как только его увидел. Он был сумасшедшим.

— Не…

— Нет, Лаура. Ты должна это услышать. Он был безумен. По крайней мере, в каком-то смысле. Неужели мужчина в здравом уме, женатый на тебе, захочет, чтобы ты занималась сексом с другим мужчиной? Будет платить ему за это. По любой причине.

Она промолчала, но Грифф и не ждал ответа.

— Теперь я точно знаю, что он с самого начала решил избавиться от меня. — Видя, что Лаура собирается возразить, Грифф быстро продолжил: — Подумай сама. Больше всего он хотел сохранить наш договор в тайне. И для гарантии этого я должен был умереть. Оставить меня в живых — это неаккуратно. Для такого фаната чистоты я был неприемлемой складкой на полотенце в баре, лужицей воды на граните. Он стремился к совершенству, а для того, чтобы его план был совершенен, меня надо было уничтожить. — Он сделал паузу, а потом прибавил: — Его я мог понять. Но я думал о тебе.

— Обо мне?

— Была ли ты в курсе, Лаура? Может, это был и твой план?

— Я даже не собираюсь отвечать на это.

— Зачем же ты улетела в Остин в тот день?

— Что бы ни произошло в тот вечер, я не имею к этому никакого отношения, — возбужденно сказала она. — Я даже не знала, что ты был в доме, пока Родарт не сообщил, что твои отпечатки нашли на орудии убийства.

Он провел ладонью по лицу.

— Не думаю, что ты планировала мою смерть, но когда я стал терять сознание, такая мысль пришла мне в голову. Может, ты специально улетела в Остин, чтобы не видеть, как меня убьют?

— Ты правда так думал?

— Странно, как ясно все видишь, когда понимаешь, что сейчас умрешь. Ты отказывалась разговаривать со мной после нашей последней встречи.

— Ты же знаешь, почему я не говорила с тобой, я не могла говорить, Грифф.

— Чувство вины?

— Да.

— Так, может быть, единственный способ избавить себя от чувства вины — это избавиться от меня?

Она твердо смотрела ему в глаза.

— Ладно, я знаю, что это не так, — он вздохнул. — Но тогда, когда я терял сознание, мне в голову пришло кое-что похуже. Ты ведь тоже знала тайну Фостера.

Она смотрела на него несколько секунд, никак не реагируя на его слова, а затем резко отпрянула:

— Что ты имеешь в виду?

— А что, если после рождения ребенка он решит, что ты тоже представляешь угрозу для его тайны?

— Фостер любил меня. Я это знаю. Он обожал меня.

— Я не сомневаюсь, Лаура. Но его разум был поврежден еще сильнее, чем тело. Что, если бы он стал смотреть на тебя как на изъян в своем идеальном плане? Если убрать тебя со сцены, он останется единственным человеком на земле, который знает правду об отце наследника. Ты была бы живой угрозой, и поэтому от тебя следовало бы избавиться.

— Он никогда бы этого не сделал!

— Возможно, — не очень уверенно сказал Грифф. — Но страх перед этим спас мне жизнь. Придал мне сил. Я стал изо всех сил бороться с этим сальвадорским сукиным сыном. Я брыкался. Лягался. Царапался. Даже пытался укусить его. Но мне не хватало воздуха. Координация была ни к черту. Я почти ничего не соображал. Единственное, чего я добился, — потратил последние силы. И тогда я понял, что единственный способ выжить — это претвориться мертвым. Я обмяк. Я слышал слова Фостера: «Хорошо, хорошо, хорошо». Мануэло отпустил меня. У меня хватило ума упасть лицом в ковер, чтобы скрыть, что я дышу. Фостер сказал: «Муй бьен, Мануэло. Муй бьен. Муй бьен». Я слышал, как тяжело дышит Мануэло. Он стоял рядом со мной. Я приоткрыл глаз и увидел его правую ногу в нескольких сантиметрах от моей головы. Я схватил его за щиколотку и дернул изо всех сил. Остальное сделала сила тяжести. Мануэло со всего размаха упал на спину. Я бросился на него и изо всех сил ударил кулаком в нос, почувствовав, как ломается хрящ, а его кровь заливает мои пальцы. Но Мануэло не сдался. Он уперся ладонью в мой подбородок и оттолкнул меня с такой силой, что едва не сломал мне шею. Мануэло использовал эту секунду замешательства, чтобы сбросить меня с себя. Он вскочил на ноги с быстротой кошки и пяткой ударил меня в висок. Я даже вскрикнул от боли, пронзившей голову. К горлу подступила тошнота, но я справился с ней и с трудом встал. Перед глазами у меня все кружилось. Силясь не потерять сознание, я сфокусировал взгляд на Мануэло. Бесстрастная улыбка на его лице сменилась звериным оскалом. В руке он держал нож для вскрытия конвертов, — продолжал рассказ Грифф. — Фостер кричал: «Без крови, без крови, без крови». Сомневаюсь, что Мануэло его слышал. Он уже ничего не соображал. Теперь для него это было дело чести. Ему приказали убить меня. Чтобы сохранить лицо, он должен был это сделать.

Глаза Лауры были широко раскрыты. Вот уже несколько минут она не шевелилась и не произносила ни слова.

— Когда Мануэло прыгнул, я нырнул вниз, — сказал Грифф. — Я рассчитывал на свою координацию, врожденный талант, позволявший отдавать пас партнеру за долю секунды до того, как его блокирует защитник. Мануэло уже не мог остановиться. Он со всего размаху рухнул на инвалидное кресло Фостера.

— А нож для конвертов…

— Да, — кивнул Грифф. — Нож вонзился в шею Фостера по самую рукоятку. Когда Мануэло поднялся и увидел, что он наделал, он закричал. Этот звук я буду помнить до конца дней.

Еще один звук, который Грифф никогда не забудет, — это бульканье, вырывавшееся изо рта Спикмена, который беззвучно открывался и закрывался, как у вытащенной на берег рыбы. Но Лауре ни к чему было знать страшные подробности страданий ее мужа перед смертью.

— Это была трагическая случайность, — Грифф взял Лауру за руку. — Но с точки зрения Родарта это месть отвергнутого любовника.

Они долго сидели молча. Наконец Лаура сделала глубокий вдох, как будто очнулась от тяжелого сна.

— Ты прав. С точки зрения Родарта это выглядит именно так.

— А с твоей?

33

Несколько минут они сидели молча. Наконец Грифф решился заговорить.

— Наверное, ты хоть немного веришь мне, иначе тебя бы уже не было в машине.

Лаура провела пальцами по волосам. Она пыталась подобрать слова, которые передали бы мучившие ее сомнения и в то же время не выглядели бы как неуважение к мужу, которого она только что похоронила. Но она не была уверена, что сможет найти их.

— Фостер был на седьмом небе, узнав о ребенке, — начала она, — но я уговорила его ничего не сообщать тебе, пока беременность не подтвердится врачом.

— Он позвонил сразу же, как только стал известен результат анализа крови.

— В тот вечер он признался, что говорил с тобой. Извинился, что не дождался меня, но оправдывался, что ему не терпелось поделиться радостной новостью. Он сказал, что ты желаешь нам счастья и что больше всего тебя интересует, когда можно получить деньги.

— Это ложь. Я…

— Дай мне высказаться. Возражать будешь потом, — она остановила его взмахом руки. Он кивнул. — Мы с Фостером в тот вечер устроили праздник. Он попросил миссис Доббинс приготовить особый обед. Заставил меня съесть еще одну порцию картошки, напомнив, что теперь я ем за двоих. Не отпускал меня от себя. Заставил поехать с ним на лифте, а не подниматься наверх пешком. Сказал, что лестница опасна и что я могу упасть. Я ответила, что сойду с ума, если так будет продолжаться все девять месяцев. Но я проявила снисходительность. Он вместе со мной смеялся над своей склонностью перестраховываться. Когда Мануэло уложил его в постель, я пришла к нему. Он обнимал меня, говорил, как сильно меня любит и как он рад ребенку. И всякое такое, — ее щеки зарделись от смущения. — Он был очень нежен и внимателен, гораздо нежнее, чем все последние месяцы. Я сидела у него, пока он не уснул. — Она чувствовала, как Грифф неподвижно застыл и напрягся. — Вспоминая его поведение, следующим утром я никак не могла понять, почему он так настаивает, чтобы я летела в Остин. Мое присутствие там было абсолютно лишним. С инцидентом могло разобраться местное руководство. Их даже обидело, что Фостер прислал меня в качестве контролера. Обед тянулся бесконечно. Я едва успела в аэропорт на девятичасовой рейс, последний в этот вечер.

— Он не хотел, чтобы ты вернулась раньше. Он хотел, чтобы ты не мешала ему. К твоему возвращению я был бы уже мертв.

— Я все еще не могу в это поверить, Грифф. Просто не могу. Что бы ты ни думал, он не был сумасшедшим. Я признаю, что его болезнь усиливалась. Он повторял все по три раза. Помешался на чистоте. Ты заметил эти бутылочки с дезинфицирующим средством для рук?

— Да, повсюду.

— Все должно было быть чистым и лежать на своем месте. Но я не могу представить, что он приказал Мануэло убить тебя голыми руками.

— Он не хотел, чтобы моя кровь испачкала его бесценный ковер.

— Господи! — Она посмотрела на него. — А как он собирался все объяснить?

— Наверное, сказал бы, что я ворвался в дом и пытался его убить.

— За что?

— За тебя. Он сказал бы, что Мануэло спас ему жизнь, когда я в приступе ревности напал на него.

— Но Фостер не был знаком с Родартом. И он уж точно не знал, что Родарт обнаружил дом на Виндзор-стрит и сделал вывод, что мы любовники. Если бы убили тебя, то какой мотив Фостер предложил бы следователю?

— Деньги, — подумав, ответил Грифф. — Я ворвался в дом и потребовал еще денег.

— Фостер никогда и никому не рассказал бы о нашем договоре.

— Может, он сказал бы, что предложил мне работу в рекламе, а потом передумал.

— Вполне вероятно.

— Зная Родарта, я уверен, что в конце концов он пустил бы в ход свой козырь, сообщив Спикмену, что днем я встречался с его женой. Конечно, Фостер позволил бы ему думать, что мной руководила ревность. Наша тайная сделка превратила бы его в жертву, а меня в убийцу.

Лаура мысленно признала, что это звучит логично, но не могла принять это.

— Но зачем Фостер напечатал этот фальшивый документ? А коробка с наличностью? Как бы он объяснил их?

— Если бы Мануэло убил меня, их там не было бы, — ответил Грифф. — Фостер не рассчитывал, что все это увидит еще кто-то, кроме меня.

Спорить с этим не имело смысла.

— Хорошо, теперь я понимаю, что он мог предложить Родарту правдоподобное объяснение, а Родарт принял бы его, убежденный, что Фостер ничего не знает о нас. Но что Фостер сказал бы мне?

— Вероятно, что известие о подтверждении беременности возбудило во мне жадность. Я пришел к нему и потребовал больше, чем полмиллиона. А когда он отказался, я напал на него. Слава богу, что рядом оказался Мануэло. И слава богу, что я выполнил работу, для которой меня нанимали. Ты беременна. Моя смерть — это трагедия, но вам повезло, что меня больше нет и я не буду постоянной угрозой для вашей тайны и для благополучия ребенка. — Он сделал паузу, а потом добавил: — Все было бы так, как он хотел. Чисто и аккуратно.

Они помолчали. Сеансы закончились, и зрители выходили из кинотеатра, направляясь к своим машинам. Приезжали другие. В билетную кассу выстроилась очередь. Но микроавтобус и пикап оставались на месте. Никто не обращал внимания на парочку, сидевшую в ничем не примечательной машине между ними.

— Твои отпечатки были на рукоятке ножа для конвертов.

— И Мануэло тоже.

— Но он мог брать нож когда угодно. — Она попыталась заглянуть ему в глаза, но он отвел взгляд. — Грифф?

— Я не хочу, чтобы ты знала, как он умер.

— А я хочу знать.

Он отвернулся от нее и через лобовое стекло следил за четырьмя зрителями, которые вышли из кинотеатра — матерью, отцом и двумя детьми. Младший сынишка закатывал глаза, хлопал в ладони и исполнял какой-то замысловатый танец, очевидно копируя персонаж из фильма. Смеясь, они сели во внедорожник и уехали.

— Почему твои отпечатки были на ноже?

— Я пытался спасти ему жизнь, — тихо ответил Грифф. — Когда я увидел, отчего закричал Мануэло, то оттолкнул его и крикнул, чтобы он вызывал «Скорую». Но он был парализован ужасом или сознанием того, что он наделал. Я набрал номер сам. Пока я звонил, Мануэло сбежал. Я наклонился над Спикменом, чтобы посмотреть, насколько он плох. Сначала я хотел попробовать выдернуть нож, но потом понял, что лучше оставить его на месте. Он частично закрывал рану, но из нее все равно хлестала кровь. — Он умолк, затем вполголоса выругался: — Лаура, тебе не нужно этого знать.

— Я должна.

— Я ничего не мог сделать, только прижать лезвие к ране, чтобы замедлить кровотечение, — продолжил он после некоторого колебания.

Она сглотнула.

— Родарт сказал, что на руках Фостера была кровь, а под ногтями частицы твоей ткани. Что он…

Грифф протянул к ней руки, повернув их так, чтобы она могла увидеть царапины на тыльной стороне ладоней.

— Он пытался выдернуть нож. Я понимал, что он умрет, если сделает это, и мы боролись за нож.

Он умолк, ожидая ее реакции, но она ничего не сказала.

— Я уговаривал его, пытался успокоить, чтобы он перестал сопротивляться. Я говорил ему, что помощь уже едет. Чтобы он держался. И все такое. Но… — Грифф покачал головой. — Но я знал, что ничего не выйдет, и, похоже, он тоже это знал.

— Он что-нибудь сказал?

— Он не мог говорить, — покачал Грифф головой.

— Ты был еще там, когда он…

— Да. Я остался.

— Спасибо тебе за это.

— Господи, и ты еще меня благодаришь! — Его голос звучал почти сердито. — Можешь мне поверить, как только он умер, я бежал. Я понимал, как это будет выглядеть. Я оказался не храбрее Мануэло. Я улепетывал со всех ног. И… — Он умолк и отвел взгляд, посмотрев на ярко освещенный вход в кинотеатр.

— Что?

Он шумно выдохнул.

— После нашей последней встречи я столько раз мечтал, чтобы он исчез. — Грифф посмотрел ей прямо в глаза. — Не то чтобы умер. Просто… чтобы его не было. В глубине своей гнилой души я мечтал, чтобы он исчез. — Он продолжал смотреть ей прямо в глаза, а потом заговорил снова: — Но я его не убивал. Ты в это веришь?

Она открыла рот, но не могла вымолвить ни слова. Его рассказ оказался более правдоподобным, чем ей хотелось бы. Но она также помнила тот день, когда они лихорадочно занимались любовью, помнила свое желание, свою страсть. Ее пылкая реакция пробудила в нем необузданную жажду обладания. Она помнила, как его большие руки скользили по ее телу, как мощно он вошел в нее и как ревниво сжимал потом.

Она опустила голову и потерла виски.

— Забудь о моем вопросе, — сухо сказал он. — Ты мне не поверишь, пока не услышишь, как Мануэло под присягой заявляет, что случайно заколол твоего мужа. Ты и Родарт.

Она наклонилась и гневно сжала его руку:

— Не смей сравнивать меня с Родартом. И не надо на меня нападать. Ты просишь, чтобы я поверила в твою невиновность. Я хочу, Грифф. Но, поверив тебе, я признаю, что мой муж, человек, которого я любила и которым восхищалась столько лет, был сумасшедшим, способным на убийство. Это слишком, особенно когда я только что похоронила его. Прости.

Она выпустила его руку, и некоторое время в машине царило напряженное молчание. Он смягчился первым.

— Ладно. Больше никаких нападок. — Он протянул руку, достал с заднего сиденья вещевой мешок, положил его себе на колени и расстегнул молнию. — Моя единственная надежда оправдаться — перед кем угодно — это найти Мануэло Руиса.

Он перетряхнул мешок, вытаскивая из него вещи, которые, скорее всего, служили Мануэло памятью о Сальвадоре. Четки. Карта Мексики с красной карандашной линией, пересекавшей страну до обозначенного звездочкой места на границе с Техасом.

— Его маршрут, — сказал Грифф. Потом он достал старую свадебную фотографию. — Наверное, его родители? — он протянул снимок Лауре.

— Возможно. Возраст подходит.

Еще в мешке лежали несколько книг в мягких обложках на испанском языке и недорогой бумажник. Грифф проверил все кармашки. В последнем обнаружился засаленный листок бумаги. Он был сложен в несколько раз, и сгибы загрязнились и протерлись почти насквозь. Грифф осторожно развернул его.

Прочитав надпись, он улыбнулся и передал листок Лауре. На нем карандашом были написаны четыре цифры и название. Она подняла глаза на Гриффа.

— Адрес?

— Похоже. Исходная точка для поисков.

— Он может быть как в Далласе, так и в Игл-Пасс.

— Да, но это уже кое-что, — он выглядел возбужденным. — У тебя сотовый с собой?

Лаура достала из сумочки телефон. Бросив взгляд на дисплей, она обнаружила, что пропустила несколько звонков. Один раз звонила Кей. Три раза Родарт. Последний раз двенадцать минут назад.

Она передала телефон Гриффу. Он нажал клавишу вызова, и на дисплее высветился номер Родарта. Тот ответил после первого гудка.

— Миссис Спикмен?

— Жаль разочаровывать тебя, Родарт. Это я. А она у меня.

— Ты идиот, Буркетт. Топишь себя еще глубже.

— То, что я тебе скажу, будет коротким и простым, даже для тебя. Я не убивал Фостера Спикмена. Это сделал Мануэло Руис.

— Ну да, — Родарт засмеялся. — Слуга. Раб, боготворивший своего господина. Расскажи это кому-нибудь другому.

— Это была случайность. Мануэло дрался со мной.

— Пытаясь защитить Спикмена от тебя.

— Опять не так, но подробности мы обсудим потом. И тебе, и мне нужен Мануэло. Ты прав насчет того, что он боготворил Спикмена. Именно поэтому он так испугался того, что натворил, и сбежал. Найди его, и все наши проблемы решатся. У меня есть ниточка, — он продиктовал адрес. — Мы нашли его в вещах Мануэло. У него не очень-то много вещей, и этот адрес кое-что для него значит, иначе он не хранил бы его.

— Какой город?

— Не знаю, но у тебя есть возможности это выяснить.

— Но у него почти неделя форы.

— Именно поэтому ты не должен терять времени. Когда найдешь его, обращайся с ним вежливо и узнаешь правду о том, что случилось в тот вечер. Убийства не было. Мануэло подтвердит. Он может рассказать…

Внезапно Грифф умолк, удивив Лауру, жадно ловившую каждое его слово. Только что он быстро говорил в телефон, как вдруг замолчал и уставился в пространство. Она слышала в трубке голос Родарта: «Буркетт? Буркетт, ты где? Буркетт!»

Грифф внимательно посмотрел на нее и захлопнул телефон. Потом открыл дверцу машины и бросил телефон на дорогу.

— Наверное, Родарт установил спутниковую слежку за твоим номером, — сказал он, поворачивая ключ зажигания. — Поэтому нам нужно скорее убираться отсюда.

— Я не понимаю, — она ухватилась за ручку, потому что он резко сдал назад, выезжая со стоянки, а затем нажал на педаль газа.

— Мануэло Руис может оправдать меня.

— Поэтому ты так хочешь его найти.

— И поэтому Родарт так этого не хочет.

34

Он быстро выехал с автостоянки, миновал торговый комплекс и на первом же съезде повернул на центральную автостраду, направляясь на север и двигаясь как можно быстрее, но не превышая скорости, чтобы его не остановила полиция. Он все время посматривал в зеркало заднего вида, опасаясь, что в любой момент там появится преследующая его патрульная машина.

— Почему Родарту не нужно, чтобы Мануэло Руиса нашли? — спросила Лаура.

— Подумай. Он даже не организовал полноценный розыск, правда?

— Он думал, что его убил ты и что они найдут только тело. Ему важнее было найти тебя.

— Чтобы обвинить в убийстве. Самый лучший вариант развития событий для Родарта — это если Мануэло уже пересек границу, возвращается в свои джунгли и его больше никто никогда не увидит и не услышит. Черт! — прошипел он, стукнув по рулю кулаком. — Как ты думаешь, он запомнил этот адрес?

— Я…

— Потому что если он найдет Мануэло раньше меня, то парень никогда не попадет в суд, а может, даже и в комнату для допросов.

— Думаешь, Родарт поможет ему сбежать?

— Если Мануэло повезет, он так и сделает. Но я боюсь, что Родарт может позаботиться о том, чтобы никто не услышал рассказ Мануэло о том, что произошло. Никогда.

— Ты хочешь сказать… он убьет его?

Грифф пожал плечами.

— Грифф, он же полицейский детектив.

— Который поклялся отправить меня в камеру смертников. Ради этого он легко пожертвует Мануэло.

— И что нам делать? Позвонить начальству Родарта и рассказать им твою версию?

— Я не знаю, кто с ним заодно, — Грифф покачал головой. — Он привлек двоих, чтобы меня избить. Я не знаю, кому верить.

— Тогда что?

— Мы найдем Мануэло раньше Родарта.

— И как мы это сделаем?

— Если бы я знал, — пробормотал Грифф, пропуская грузовик, чтобы съехать с автострады.

Блинная работала всю ночь. В любое время суток она была ярко освещена и заполнена посетителями — как и автостоянка. Оставленная здесь машина не привлечет внимания. Грифф припарковался, и они вышли.

— Добро пожаловать в чарующий мир беглеца. — Он взял Лауру за руку и повел в обход здания, мимо открытых контейнеров для мусора, от которых исходил богатый букет запахов.

— Куда мы идем?

— Прогулка длиной в полмили. Ты выдержишь.

— Полмили — это просто разминка.

Он улыбнулся, но потом лицо его стало серьезным.

— Я бы не сказал, что это будут легкие полмили.

Они миновали торговую зону и вышли в жилой район. За прошедшие семь дней он научился выбирать самый безопасный маршрут, хотя и не самый легкий. Путь вел через дворы с густым кустарником и высокими деревьями, но без освещения, заборов и лающих собак.

Они подошли к дому сзади. Грифф с облегчением вздохнул, увидев, что внутри не горит свет. Возвращаясь в свое убежище, он всякий раз боялся, что за время его отсутствия вернулись хозяева дома.

Задний двор был окружен частоколом, но, когда они подошли к воротам, Грифф без труда отодвинул засов.

— Он никогда не запирается, — объяснил Грифф, проводя Лауру в ворота и закрывая их за собой.

— Кто здесь живет? — шепотом спросила она.

Соседние дома с обеих сторон явно были жилыми. В окнах горел свет. Где-то рядом шипела дождевальная установка. До них доносился звук работающего телевизора.

— Я здесь все знаю, — Грифф повел ее к черному ходу, открыл дверь и потянул Лауру за собой в дом. Послышались сигналы охранной сигнализации, но он набрал на клавиатуре последовательность цифр, и все смолкло. — Они никогда не меняли код. Все эти годы он оставался одним и тем же.

— Это был твой дом?

— Моего школьного тренера и его жены. Они взяли меня к себе, когда мне было пятнадцать.

— Миллеры, — кивнула она и, заметив его удивленный взгляд, добавила. — Я читала о тебе.

Он не рискнул включать свет, но свет от соседних домов, проникавший внутрь через кухонные занавески, позволял разглядеть выражение лица Лауры. Грифф пристально смотрел на нее.

— Ты обо мне читала?

— Когда Фостер предложил тебя в качестве будущего отца ребенка, я познакомилась с твоим прошлым.

— О! — Он подождал немного, а потом улыбнулся. — Похоже, я прошел тест. Несмотря на то что мой отец избивал жену, а мать была шлюхой.

— Это не твоя вина.

— Говорят, что яблоко от яблони недалеко падает.

— Но не в этом случае.

— Я тоже оказался испорченным.

Она покачала головой и хотела сказать что-то еще, но в это время включился холодильник, и в пустом доме его тихое гудение показалось таким громким, будто завизжала циркулярная пила. Лаура вздрогнула. Грифф коснулся ее руки.

— Это всего лишь холодильник. Все в порядке. Пошли.

Он взял ее за руку и повел за собой из кухни в гостиную, где из-за опущенных штор было гораздо темнее.

— Ты жил здесь все это время? — она по-прежнему разговаривала шепотом.

— После бегства из дома Тернера.

— Они тебя спрятали?

— Не совсем. Они не знают, что я здесь. Недавно я навещал Элли. Она рассказывала о поездке на Гавайи. Наверное, они там. В любом случае я пришел сюда, готовый отдать себя на милость Миллеров. Но мне не пришлось этого делать.

— Ты можешь это сделать, когда они вернутся.

— Могу, — кивнул он. — Уверен, что Коуч вышвырнет меня вон. По крайней мере, их не обвинят в том, что они укрывали меня. Жаль, но я не могу включить свет. Соседи знают, что они уехали, и будут присматривать за домом. Здесь такой район. Будь осторожна. Я должен закрыть эту дверь. — Он прикрыл дверь из гостиной в коридор, и в комнате стало совсем темно.

— А Родарт не догадается искать тебя тут?

— Не сомневаюсь, что уже догадался, и, скорее всего, сюда периодически наведывается патрульная машина. Но когда он узнал, что Миллеры уехали, то решил, что меня здесь быть не может. Кроме того, он знает, что Коуч теперь не выносит одного моего вида. Я надеялся, что все это прояснится до того, как они вернутся из отпуска, и они никогда не узнают, что я воспользовался их домом. — Он тихо засмеялся. — Хотя Элли все равно догадается. Я пытался убирать за собой, но она превосходная хозяйка.

— Это в их машине мы ехали?

— Да, это их вторая машина. Ею редко пользуются. Я угнал ее из гаража посреди ночи и поставил на стоянку у того ресторана. Я приходил и уходил пешком. Соседи думали, что машина по-прежнему в гараже.

Держась за стену, он дошел до двери в свою спальню.

— Иди сюда.

Когда они оказались внутри, и дверь за ними плотно закрылась, он отпустил ее руку и ощупью пробрался к столу. Нащупав настольную лампу, Гриф включил ее. Они зажмурились от внезапного света.

— Примитивно, но действенно, — он кивнул в сторону окна, выходившего на задний двор.

Грифф натянул одеяло на оконную раму и закрепил его скотчем, чтобы не осталось ни малейшей щелочки.

— Снаружи видны только закрытые жалюзи.

— Гениально.

— Это от отчаяния.

На столе лежал ноутбук. Грифф включил его. Он нашел его в спальне для гостей. Коуч не любил компьютеры, утверждая, что с ними «чертовски сложно обращаться», и Грифф предположил, что к поколению электроники примкнула Элли.

Пока компьютер грузился, Грифф наблюдал, как Лаура обходит комнату, рассматривая фотографии, призы, газетные вырезки и другие реликвии его жизни в пятнадцатилетнем возрасте.

— Ты рано начал.

Она рассматривала его фотографию, где он был еще слишком юн, чтобы бриться. Он стоял, опустив одно колено на футбольное поле, в форме и щитках со шлемом подмышкой, придав лицу нахальное выражение. Фотографии и призы рассказывали о его футбольной карьере, с юношеских лет до той памятной игры плей-офф с «Рэдскинз».

— Ты ведь любил футбол?

— Да.

— Ты жалеешь о том, что сделал?

— Ты и представить себе не можешь, как. — Он посмотрел на экран компьютера. Это была не самая новая и быстродействующая модель — программы все еще загружались. Лаура присела на край кровати и сложила руки на коленях, как будто приготовилась слушать.

Грифф взглянул на фотографию в рамке, где был запечатлен он сам в тот момент, когда отдавал пас. Тогда они выиграли чемпионат штата среди старшеклассников. Команда Коуча. Школа устроила парад в их честь после возвращения из Хьюстона, где они играли на стадионе «Астродоум». Это был самый яркий день в жизни Гриффа.

— С самого первого дня ты понимаешь, что это не будет продолжаться вечно, — сказал он. — Даже если ты станешь профессионалом, все равно это ненадолго. В тридцать ты уже старый. В тридцать пять ветеран. И это при условии, что сумеешь избежать серьезных травм. Или вообще останешься жив. Каждый раз, вводя мяч в игру, ты искушаешь судьбу.

Он повернулся и посмотрел на нее.

— Но я не вычеркнул бы ни дня из той жизни. Ни единого дня. Мне нравился драйв, который был частью игры. Перед началом каждой игры мой желудок сжимался в тугой кулак, но это было особое волнение, понимаешь?

Она кивнула.

— Мне нравилось, как после первого паса мои ладони обхватывают мяч. Мне нравился прилив адреналина каждый раз, когда я начинал хитрый розыгрыш. У меня были слава, восхищение сверстников, миллионные гонорары. Но, по правде говоря, Лаура, я играл не ради этого. Даже в самые худшие дни я любил эту игру. Любил даже по понедельникам, когда утром от боли не мог встать с кровати, — он улыбнулся. — До сих пор почти каждое утро мне требуется полчаса, чтобы распрямиться.

Он взглянул на компьютер. Загрузка еще не закончилась.

— Я помню, как воскресным вечером лежал на газоне техасского стадиона после того, как на глазах болельщиков меня придавили к земле сотни фунтов защитников «Бронкос». Я смотрел на эту дурацкую дыру в крыше стадиона и даже тогда, сбитый с ног и потерявший семь ярдов, все равно был безумно счастлив, так счастлив, что громко засмеялся. Все подумали, что я заговариваюсь, — у меня сотрясение или от боли просто поехала крыша. Никто не знал, что я просто радуюсь игре. Игре, — он покачал головой и усмехнулся. — Да, я ее любил. Боже, как я ее любил!

Некоторое время они молчали. Потом Лаура набрала полную грудь воздуха и осторожно выдохнула.

— А они любили тебя.

Когда Грифф оглянулся, она смотрела на фотографию, где он был запечатлен вместе с Миллерами.

— Ты имеешь в виду Коуча? Элли? — Он смущенно пожал плечами: — В прошлом.

— Это все здесь, Грифф — тихо возразила она, показывая на стены и полки.

Он посмотрел ей в глаза, а потом повернулся к компьютеру.

— Наконец-то, — Грифф навел курсор на значок подключения к Интернету. Он почувствовал, что Лаура встала у него за спиной и смотрит поверх его плеча.

— Что ты задумал?

— Пока ничего. Думаю залезть на какой-нибудь поисковик. Посмотрим, найдется ли там этот адрес. Начнем с Далласа, потом расширим поиск на все графство Даллас, а если нужно, то и на весь этот чертов штат.

— А быстрее ты не можешь?

Грифф печатал запрос двумя пальцами. Он оглянулся на нее через плечо.

— А ты можешь?

Они поменялись местами. Лаура села за компьютер, а он обхватил руками спинку стула, чтобы видеть экран. Лаура печатала гораздо быстрее.

— Мануэло не указал, что такое Лавака — улица, бульвар или шоссе, — заметила она. — Попробуем все.

— Как ты думаешь, сколько в Техасе улиц, бульваров и тому подобного с названием Лавака?

— Сотни?

— Я тоже так думаю. А у Родарта компьютеры лучше и людей больше.

— Могу я внести предложение?

— Пожалуйста.

— Налоги. Всякая собственность облагается налогом.

— Ты думаешь, что человек, снабжающий нелегальных иммигрантов фальшивыми документами, платит налоги?

— Налоги начисляются. Платятся они или нет — это уже другое дело.

— Хорошо. А эта информация есть в Сети?

— Попробуем найти. Налогообложение в графстве Даллас?

— Действуй.

— Расскажи мне о Билле Бэнди, — попросила она, приступая к поискам нужного сайта.

Вопрос удивил его, и он ответил не сразу.

— Что ты хочешь знать?

— Как вы встретились. Как ты с ним связался.

Он изложил ей краткую версию их знакомства.

— Когда я уже увяз по уши, он познакомил меня с синдикатом. Они простили мне долг в обмен на несколько промахов. Ничего такого, чего не могло бы случиться у любого куортербека в любом воскресном матче.

— Бэнди предал тебя.

— Агенты ФБР предложили ему условный срок в обмен на мою голову, и я уверен, что им не пришлось на него давить.

— В Далласе есть улица Лавака, но там трехзначные номера, а не четырехзначные, — сообщила Лаура.

— Попробуй Лавака-роуд.

— В газетах писали, что Бэнди принес два миллиона в твою квартиру в Тартл-Крик.

— Точно. На нем был «жучок». Как только я взял у него деньги, в дверь ворвались агенты и зачитали мне мои права.

— Тебя сразу посадили в тюрьму?

— Да, — сухо ответил он, вспоминая то унижение. — Но Уайт Тернер добился моего освобождения под залог. Выйдя на свободу, я сразу же стал искать Бэнди.

Лаура оторвалась от клавиатуры и посмотрела на него.

— Точно. Это было глупо. Но я был в ярости. Наверное, я хотел напугать его. — Он вполголоса выругался: — Каким я был идиотом. Когда я пришел к Бэнди, дверь была открыта. Его засунули между спинкой дивана и стеной. Его шея была свернута так, что лицо практически смотрело назад.

— Кто его убил?

— Не сомневаюсь, что за этим стоят парни из «Висты». Они хотели, чтобы он умолк навсегда и не сдал их, как сдал меня.

— Они могли убить и тебя.

— Наверное, им приятнее было оставить меня в живых, чтобы я сел за убийство Бэнди. Я уверен, что это они вызвали копов.

— Откуда они узнали, что ты собираешься к Бэнди?

— Думаю, они догадались, что я ищу Бэнди, чтобы по крайней мере сказать, как он меня разочаровал. — Грифф язвительно усмехнулся. — Я все еще стоял на коленях перед телом, когда появились патрульные машины полиции. Анонимный звонок в Службу спасения из телефона-автомата.

— «Виста» следила за тобой.

— Очевидно. Если бы ты увидела того парня по фамилии Беннет, то подумала бы, что он не моргнет глазом даже в центре торнадо. Мне предъявили обвинение в мошенничестве и участии в запрещенных законом азартных играх, а тот, кто меня сдал, лежал мертвым на полу рядом со мной. И тогда на сцене появился детектив Стэнли Родарт, которого отправили на место преступления. Он вошел, представился, сказал, каким великим игроком я был и как ему жаль, что я стал мошенником. Потом он посмотрел на тело, опять на меня и начал смеяться. Все было просто и понятно.

— В графстве Таррант тоже нет такого адреса, — сказала Лаура.

— А Дантон? И что там к западу от Тарранта?

— Паркер, — ответила она, взглянув на карту, где были обозначены графства.

— Попробуй и там. Черт, — он тоже посмотрел на карту и понял, какая сложная стоит перед ними задача, — это может занять всю ночь. — Он бросил взгляд на наручные часы и подумал, что Родарт мог уже вычислить адрес и теперь спешит туда.

— Но это дело оказалось не таким простым, как считал Родарт? — спросила Лаура.

— Задняя комната в квартире Бэнди была перевернута вверх дном. Ее обыскивали. Мои отпечатки нашли на диване, на стене за диваном, и я стоял на коленях перед телом, когда приехала полиция. Но они не могли поместить меня в ту заднюю комнату, как Родарт ни пытался. Большое жюри не поверило, что я не оставил отпечатков и других улик, обыскивая квартиру, а потом снял перчатки и убил Бэнди. И где в таком случае перчатки?

— Почему обыскивали комнату?

— Родарт считал, что Бэнди где-то припрятал деньги и что их взял я.

Она снова повернулась и посмотрела на него.

— Но твои карманы не были набиты деньгами, ведь так?

— Нет. Но это не обязательно наличные. Может, я искал номер банковского счета. Шифр от сейфа. Что-то, что я мог запомнить. А потом, после выхода из тюрьмы, меня должно было ждать богатство. — Он мрачно посмотрел на нее. — Как ты понимаешь, я не входил в заднюю комнату Бэнди. Я не знал, что там было или чего там не было. Насколько мне известно, он ничего не откладывал на черный день.

— Я и не спрашивала, — тихо сказала она и, просмотрев появившуюся на экране информацию, добавила: — В графстве Паркер тоже нет никакой Лаваки.

Грифф открыл вещевой мешок и достал оттуда карту Мануэло.

— Открой-ка еще раз карту штата, — попросил он, и когда изображение появилось на экране, он ткнул пальцем в карту: — Вот эта звездочка, нарисованная красным карандашом. — Он показал на южную часть штата. — Где-то между Мишн и Идальго.

— Предположительно, именно там он проник в страну. Боже, как далеко это отсюда?

— Не меньше четырехсот миль. Скорее ближе к пятистам.

— Куча графств.

— Да, но я уверен, что его контакт где-то там. Наверное, Мануэло двигался на север через Сан-Антонио и Остин.

— В основном вдоль шоссе 35.

— В основном. Давай сосредоточимся на графствах к югу от Далласа и Форт-Уэрта.

— Худ, Джонсон и Эллис.

— Проверь их и двигайся дальше. Они нашли его в графстве Хилл.

— Грифф! В графстве Хилл есть Лавака-роуд. На окраине города она переходит в шоссе 2010. А мы думали, что это номер дома!

Он наклонился над ней, всматриваясь в экран.

— Что за город?

— Итаска.

— Повторите, — попросил Родарт.

— Итаска.

— Где это, черт возьми? — Он вел машину одной рукой, а второй прижимал к уху сотовый телефон.

Родарт поручил полицейскому, занимавшемуся в отделении бумажной работой, найти адрес, который успел выболтать Грифф Буркетт, прежде чем отключился. Благодаря спутникам и технологии, которую он не понимал, они вычислили местонахождение сотового телефона Лауры Спикмен — рядом с кинотеатром. Но обрадоваться они не успели, потому что нашли этот проклятый телефон валяющимся на автостоянке.

Дальше след терялся, потому что машина миссис Спикмен осталась у особняка и они не знали, куда направлялись Лаура с Гриффом. Родарт оставил там Картера, чтобы тот попытался что-то выяснить. Родарт был даже рад, что может дать коллеге другое задание. Теперь он предпочитал действовать в одиночку.

Он приходил в ярость при одной мысли о том, что Грифф Буркетт и его изменявшая мужу любовница — может, она вместе с ним планировала убийство мужа? — смеются над ним. Идиоты, которых он поставил охранять ее, завтра будут искать себе другую работу. А потом он им покажет. Их женам. Детям. Они проклянут тот день, когда появились на свет.

Но это не идет ни в какое сравнение с тем, что он приготовил для Гриффа и бедной, невинной, скорбящей вдовы. Он трахнет ее, когда представится такая возможность. Кому она пожалуется? Копам, мысленно усмехнулся он. Никогда. Он повернет это против нее и расскажет о ее тайной связи с убийцей мужа. Надо было не противиться желанию, которое возникло у него в комнате гостиницы, и трахнуть ее там. Его проблема в том, что он слишком добр.

Полицейский из участка диктовал ему маршрут.

— От того места, где вы находитесь, езжайте на юг по 35Е до пересечения с 1-20, а потом сворачивайте на запад. После Форт-Уэрта по 35W на юг. Смотрите съезд.

— Где находится эта Лавака-роуд или как там ее?

— Начинается в восточной части города и переходит в дорогу 2010. Мы думаем, что именно отсюда взялись эти цифры. Это не точный адрес, но смысл в этом есть.

— Понял, — с сомнением ответил Родарт. — Но все равно оставайтесь на связи, если мне понадобится позвонить вам еще раз.

— Я уже позвонил в местное отделение полиции. Шефа зовут Мэрион.

— Это имя?

— Фамилия. Кроме того, я предупредил начальство в графстве Хилл. Мэрион посылает патрульную машину, чтобы прочесать тот район — может, его парни что-нибудь найдут. Когда вы приедете на место, вам будет на кого опереться.

— У них там есть ориентировка на Мануэло Руиса?

— Я попросил Мэриона освежить их память.

— А на Гриффа Буркетта?

— Указано, что он вооружен и опасен. Как вы и просили, детектив.

— У него табельное оружие полицейского.

— Я сообщил Мэриону. Это его взбесило, — сказал полицейский и после паузы добавил: — Подумать только, мы все время проигрываем этому сукиному сыну.

— Да, подумать только.

Лучше всего было бы, чтобы Буркетта обнаружил и пристрелил раздражительный и недовольный низким жалованьем коп из Хиксвилля, болельщик «Ковбоев», который имеет зуб на начальство.

Если Буркетта убьет кто-то другой, это отведет от него всякие подозрения. Но в этом варианте имелся и недостаток: он лишится беседы с этим сукиным сыном, которую он так ждал.

— Какой телефон тамошнего полицейского участка? — спросил Родарт.

Услышав ответ, он отключился и сразу же набрал продиктованный номер. После того как он назвал себя, его соединили с Мэрионом.

— Родарт, полиция Далласа, — представился он.

— Да, сэр, — кратко ответил шеф полиции.

— Звоню, чтобы быть в курсе. Что у вас там?

— На дороге 2010 ничего нет, кроме старого фермерского дома. Пустого. Похоже, его бросили много лет назад. Мои люди говорят, что он завалится от сильного ветра.

— Точно?

— Там ничего нет. Мы продолжаем поиски, но мои парни и помощники шерифа говорят, что в той стороне пусто. На много миль.

— Хорошо. Держите меня в курсе.

— Обязательно, детектив.

Родарт захлопнул телефон и со злостью бросил его на пассажирское сиденье, как будто он был в чем-то виноват. Неужели Буркетт направил его по ложному следу? Отвлек его, пока он и его возлюбленная не скроются?

Он остановил машину на обочине шоссе, опустил окно и закурил. Не выключая двигатель, он обдумывал варианты своих действий.

— Итаска, — повторила Лаура. — Слышал когда-нибудь?

— Нет, но я найду. — Грифф сжал ее плечи. — Отличная работа. Спасибо. — Он направился к двери. — Выключи свет, пока я буду выходить. И помни, что нельзя включать свет, если дверь этой комнаты не закрыта.

— Ты уже уходишь?

— Прямо сейчас. Надеюсь, Родарт получил не очень большую фору.

— Но неизвестно, правы мы или нет, Грифф. А если и да, то Мануэло мог давно уйти.

— Я попытаюсь. Он моя последняя надежда.

— Я с тобой, — решительно заявила она.

— Нет. Ни за что. Я не знаю, что…

— Я еду с тобой, — Лаура встала, но потом на ее лице вдруг появилось странное выражение, и она схватилась за низ живота.

— Что случилось?

— О нет.

35

Даже когда Грифф увидел кровь на ее ладонях, а потом пятна на трико, он не понял, что происходит, пока не увидел страдание в глазах Лауры.

— Господи.

— Мой ребенок, — слабым голосом сказала она.

— Лаура, я отвезу тебя в больницу. — Он протянул к ней руку, но она отстранилась.

— Уже ничего не сделаешь.

— Ты не знаешь.

— Знаю, — ее глаза наполнились слезами. — Я потеряла ребенка.

— Нет-нет, мы это остановим. Мы можем, мы это сделаем!..

— Где ванная? — она лихорадочно оглядывалась.

Он добежал до двери раньше ее и протянул руку, чтобы включить свет. Лаура проскользнула мимо него в ванную и закрыла за собой дверь.

— Лаура?

— Не входи.

Он прижал обе ладони к двери, уперся в нее и уткнулся лбом в дерево — никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным. Выкидыш. Он слышал это слово. Знал, что оно означает, но не представлял, что оно предполагает столько крови и столько отчаяния. Он чувствовал себя ненужным, бесполезным, беспомощным. Законы природы лишили его мужественности.

Эти минуты на пороге ванной казались ему вечностью. Несколько раз он стучал, спрашивал, как она и чем он может помочь. Лаура отвечала односложным бормотанием, которое ни о чем ему не говорило.

Несколько раз спускалась вода в унитазе. Струйка воды текла в раковину. В конце концов он услышал звук включенного душа. Потом душ выключился, и Лаура почти сразу открыла дверь. Она была завернута в полотенце. Его взгляд скользнул по ней, от мокрых волос на макушке до пальцев ног, а затем обратно, остановившись на ее глазах. Они покраснели и были наполнены слезами.

— Безнадежно?

Она кивнула.

Он привыкал к этой мысли, удивляясь боли, которая пронзила его.

— Болит?

— Немного. Как очень сильные спазмы.

— Ага, — кивнул он, как будто имел хоть какое-то представление о менструальных болях.

— Мне нужно что-то надеть.

Он заглянул ей за спину. Спортивный костюм влажной грудой лежал на полу в душе.

— Я что-нибудь найду.

— Как ты думаешь, у миссис Миллер есть прокладки?

Прокладки? Он был в замешательстве. Прокладки. Понятно. Если бы его спросили о «Тигровом бальзаме» или средствах от окаймленной экземы, он мог бы поддержать разговор. Микоз? Пожалуйста. Но он никогда даже не заходил в тот отдел супермаркета, где продаются предметы женской гигиены. По крайней мере, специально. Он никогда ничего не покупал для подруги, жены или дочери. Его знакомство с этими вещами ограничивалось коробкой с тампонами, которую его мать держала в ванной в тумбочке под раковиной. Он знал, что ими пользуются, и все.

— Я сейчас вернусь.

Он даже не подумал о том, что включает свет, когда вихрем пронесся по дому, открывая двери, которые держал закрытыми несколько дней. В спальне Миллеров он открыл общий шкаф. Одежда Коуча висела с одной стороны, одежда Элли с другой, внизу аккуратно стояли туфли.

Он сдернул с вешалки халат и начал рыться в ящиках комода, пока не наткнулся на белье Элли. Не такое откровенное и кружевное, как он видел на Лауре, но теперь сгодится любое.

Прокладки. Может, у Элли уже началась менопауза. Откуда ему знать, черт побери? Он обыскал ванную, но ни в одном из шкафчиков не нашел предметов личной гигиены. Может, в ванной для гостей? У Элли были племянницы, которые иногда приезжали погостить. Может…

В шкафчике в ванной для гостей он обнаружил запас туалетной бумаги, зубную пасту, мыло, одноразовые бритвы и даже завернутые в целлофан зубные щетки. Прокладки и тампоны. Молодец, Элли. Он схватил упаковку прокладок.

Лаура сидела на крышке унитаза, обхватив руками талию, неподвижно глядя в пространство и раскачиваясь взад-вперед. Она по-прежнему была завернута в полотенце. Он заметил гусиную кожу на ее обнаженных руках и ногах.

— Прости, что так долго.

— Не надо. Все в порядке.

— Ты замерзла, — Грифф набросил махровый халат ей на плечи. — Продень руки. — Он помог ей просунуть руки в рукава и запахнул халат поверх полотенца.

— Спасибо.

— Что еще нужно?

Ничего.

Он остался сидеть на корточках, вглядываясь в ее лицо.

— Ты уверена… Может…

Она покачала головой, разбивая его надежды.

— Там было очень много. Слишком много, чтобы это была ложная тревога.

— Ты должна поехать в больницу. По крайней мере, позвони врачу.

— Через день или два я пойду к врачу. Я знаю, что они должны убедиться, что вышло все. — Она с усилием сглотнула, чтобы, как ему показалось, сдержать рыдание. — Со мной все будет в порядке. Я должна была пройти через это. Это неприятно… — Она смахнула слезы со щек. — Но такое часто случается. Каждую десятую беременность. Что-то вроде этого.

Но этого не случалось с тобой. И со мной. Это было их общее горе. Он дотронулся до ее щеки, но она отдернула голову и встала.

— Мне нужно побыть одной.

— Я могу…

— Нет. Ты ничем не можешь помочь. Просто… — Она махнула рукой, чтобы он ушел.

Она реагировала так, как будто у него были клыки и когти. Даже его прикосновение было насилием над ее нежной женской плотью. Внезапно он застеснялся своих размеров и своего пола. Он встал и попятился к открытой двери, почему-то чувствуя себя огромным, неуклюжим и достойным осуждения. Он вышел из ванной и закрыл за собой дверь.

Когда Лаура появилась на пороге спальни, Грифф сидел на краю кровати, уперев локти в колени и закрыв лицо ладонями; его пальцы беспрерывно ерошили волосы.

Услышав ее, он поднял голову. Она чувствовала себя неловко, от подбородка до лодыжек завернутая в махровый розовый халат, принадлежавший незнакомой женщине. Грифф нашел для нее белье. Гигиенические прокладки. Даже с мужем она не обсуждала такие интимные подробности.

— Это я виноват, да? — спросил он.

— Ты?

— В отеле. — Он встал. — Я был груб с тобой.

— Нет, не был.

— Был. Я тащил тебя. Потом заставил бежать, ползти на животе через ту дыру, тянул тебя…

— Ты не виноват, Грифф.

— Черта с два! Этого бы не случилось, если бы я оставил тебя в покое. Ты не потеряла бы ребенка, если бы сидела в безопасности в номере отеля, а не отправилась бы со мной в эту чертову поездку.

— Послушай, — тихо сказала Лаура, надеясь успокоить его. — Я чувствовала приступы боли уже несколько дней. В то утро, когда хоронили Фостера, было несколько капель крови. Это обычное дело в начале беременности. Думаю, что все это из-за стресса и шока от смерти Фостера. Но кровь и боль — это были сигналы. Все равно это случилось бы, Грифф. — По выражению его лица она поняла, что не убедила его.

— Кровь еще идет?

— Немножко… Думаю, что из меня уже вышел… — Она не могла заставить себя закончить фразу. — Думаю, что худшее уже позади.

— Значит, с тобой все будет в порядке?

— Не беспокойся обо мне. Прости, что задержала тебя.

— Задержала?

— Мануэло.

— А, да.

— Ты знаешь, как попасть в Итаску?

Он недоуменно посмотрел на нее, как будто не понимал вопроса.

— На юг по 35-му шоссе от Форт-Уэрта. Я найду, — наконец ответил он.

— Сколько времени это займет?

— Не знаю. Часа полтора, наверное.

— А если ты найдешь Мануэло, как ты убедишь его пойти с тобой? Он не говорит по-английски.

— Я заставлю его понять.

— Он будет напуган. Неизвестно, как он отреагирует, когда увидит тебя.

— Я могу позаботиться о себе. А ты?

— Со мной все будет в порядке.

— Может, тебе что-нибудь нужно, пока я не ушел?

— Не могу ни о чем думать.

— Да. Ладно. — Он отвернулся и говорил сдавленным голосом, похлопывая ладонями по бедрам и торопясь уйти: — Я останусь, если…

— Нет, ты должен идти. Честно говоря, я бы хотела сейчас побыть одна.

— Конечно. Понимаю. — Он провел пальцами по волосам, обошел комнату по кругу, потом откинул покрывало на кровати: — Ложись. Поспи.

— Посплю. Будь осторожен.

— Да.

Он резко повернулся и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, негромко, но решительно. Она слышала, как открывается и закрывается дверь из гостиной в коридор.

Оставшись наконец одна, Лаура поддалась своему горю. Она легла на кровать, повернулась на бок и свернулась калачиком. Потом, уткнувшись лицом в подушку, дала волю чувствам, которые с трудом все это время сдерживала.

Рыдания были такими сильными, что сотрясали все тело. Поэтому, почувствовав, как прогнулся матрас, она не могла поверить, что Грифф вернулся. Она не позволяла себе поверить в это, пока не ощутила его ладони, гладившие ее плечо, и не услышала его шепот: «Ш-ш».

Он дошел только до задней двери. Он даже взялся за ручку. Его будущее, а возможно, и сама жизнь зависели от того, найдет ли он Мануэло Руиса раньше, чем Родарт. Он должен был уйти, как можно быстрее ехать к той точке на карте и догнать единственного на свете человека, который спасет его от обвинения в убийстве Фостера Спикмена.

Кроме того, Лаура отвергла его помощь. Она практически вытолкала его за дверь. И удивляться тут нечему. Он виноват в том, что она потеряла ребенка. Раньше, когда она сказала ему, что это правда, что она действительно беременна, он подумал: наконец-то. Впервые в жизни он сделал что-то правильное и хорошее.

Он должен был знать, что долго это не продлится, что он обязательно все испортит. В любом случае все кончено. Ребенка нет, и он уже ничем не может помочь.

Иди! Иди! Поверни эту долбаную ручку!

Грифф уже бежал через гостиную, прежде чем осознал, что повернул на 180 градусов. Открыв дверь из коридора, он услышал ее рыдания. При виде Лауры, свернувшейся внутри розового халата и плачущей в подушку, он ощутил укол в сердце, как будто его пронзили чем-то острым.

Он лег позади нее и тронул за плечо.

— Ш-ш.

— Ты должен идти, — простонала она.

— Нет, я должен быть здесь, с тобой. Я хочу быть с тобой. — Он обнял ее за талию и прижал к себе.

— Нельзя, чтобы Родарт…

— Я не могу тебя оставить. И не оставлю. — Он уткнулся лицом ей в шею: — Прости меня, Лаура. Боже, как я виноват.

— Не говори так, Грифф. И не думай так. Это не твоя вина. И ничья. Просто так природа говорит, что что-то не в порядке. Это только седьмая неделя беременности. Это еще даже не ребенок.

— Для меня ребенок.

Она подняла голову. Взгляд ее залитых слезами глаз встретился с его взглядом. Она повернулась к нему и уткнулась лицом ему в грудь. Он обнял ее, притянул к себе, крепко стиснул и, прижав подбородок к ее голове, стал перебирать и гладить ее волосы.

Лаура плакала, и он не останавливал ее. Это было чисто женское, материнское. Эти слезы были очень важны, искупительные и помогающие остановить кровотечение. Он не мог сказать, откуда ему это известно. Просто он знал это. Может быть, в трудные моменты к человеку приходит понимание.

Наконец она перестала плакать и повернула голову, откинувшись на его руку.

— Спасибо, что вернулся.

— Я не мог уйти.

— Я не хотела, чтобы ты уходил.

— Но ты же отталкивала меня.

— Я боролась с собой, чтобы не умолять тебя остаться.

— Правда?

— Правда.

— Какие красивые, — он заглянул ей в глаза.

— Что?

— Твои глаза. Когда ты плачешь, твои ресницы слипаются в темные шипы. Очень красиво.

Она тихо засмеялась и всхлипнула.

— Да, я теперь прямо сияю. Но все равно я оценила твою лесть.

— Это не лесть. Я не говорю комплименты.

После секундного колебания она опять уткнулась лицом ему в шею.

— А тебе и не нужно было. Правда?

— Мне и не хотелось.

— А с Маршей?

— Ей платили, чтобы она говорила комплименты мне.

— А со мной в этом тоже не было необходимости. Тебе в любом случае платили.

Он пальцем приподнял ее подбородок, заставив посмотреть себе в глаза.

— Думаешь, в тот последний раз я думал о деньгах? Или о том, как сделать ребенка? Нет. Я нарушил все ограничения скорости на дороге только по одной причине — чтобы увидеть тебя. Тот день не имеет отношения ни к чему, только к тебе и мне. Ты это знаешь, Лаура. И я знаю, что ты знаешь.

Она медленно кивнула.

— Вот и хорошо, — сказал он, и они осторожно улыбнулись друг другу.

— Ты не испорчен, — она первой нарушила молчание.

— Мы опять об этом? — засмеялся он.

— Ты когда-нибудь искал своих родителей? Что с ними случилось после того, как они тебя бросили? Ты знаешь? — спросила Лаура. Но он так долго молчал, что она сказала: — Прости, что спросила. Ты не обязан говорить об этом.

— Нет, все нормально. Просто неприятно.

Но она продолжала вопросительно смотреть на него.

Он подумал, что она имеет право знать о нем все.

— Отец умер от алкоголизма, когда ему еще не исполнилось пятидесяти. Мать я нашел в Омахе. Перед тем, как меня отправили в Биг-Спринг отбывать наказание, я набрался храбрости и позвонил ей. Она сняла трубку. Я слышал ее голос первый раз за… пятнадцать лет. Она еще раз сказала «алло». Нетерпеливо, как все мы, когда нам звонят и молчат, а мы слышим, как дышат в трубку. Я сказал: «Привет, мам. Это Грифф». И как только я это произнес, она повесила трубку.

Он пытался окружить это воспоминание твердой, нечувствительной оболочкой, но боль от того, что мать оттолкнула его, все еще была острой.

— Забавно. Когда я играл в футбол, то часто задавал себе вопрос, знает ли она о том, что я стал знаменитым. Может, она видела меня по телевизору или заметила мою фотографию в рекламе или в журнале. Я представлял, как она смотрит игры и говорит друзьям: «Это мой сын. Тот куортербек — мой мальчик». После того звонка у меня не осталось никаких вопросов.

— Твой звонок застал ее врасплох. Может, ей нужно было время, чтобы…

— Я думал точно так же. Наверное, это был мазохизм. Я помнил номер телефона. Пять лет. Несколько недель назад я позвонил. Трубку снял тот парень, и, когда я спросил про нее, он ответил, что она умерла два года назад. У нее были серьезные проблемы с легкими, сказал он. Умирала медленно. Но даже зная, что умирает, она не попыталась связаться со мной. А правда в том, что ей не было до меня дела. Никогда.

— Мне очень жаль, Грифф.

— Ерунда, — он пожал плечами.

— Совсем не ерунда. Я знаю, как это больно. Моя мать тоже бросила меня. — Лаура рассказала ему об отце. — Он был настоящий герой, как в кино. Его смерть подкосила и маму, и меня, но я в конце концов справилась. Она нет. Ее депрессия превратилась в настоящую болезнь, до такой степени, что она уже не вставала с постели. Никакие мои слова или действия не помогали. Она не хотела выздоравливать. И однажды она избавила себя от страданий. Воспользовалась одним из пистолетов отца. Я нашла ее.

— Господи, — он крепче прижал ее к себе и поцеловал в макушку.

— Очень долго я считала, что бросила ее. Но теперь я понимаю, что это она бросила меня. Этот ребенок был таким маленьким, ему было всего несколько недель, но я все равно чувствовала потребность защищать его. Мне хотелось оградить его от боли, душевной и физической. Я не понимаю, как могут родители, отец или мать, отбросить инстинктивную потребность кормить и защищать своего ребенка.

Грифф сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Он не знал ответа. Он задавал себе этот вопрос каждый день с тех пор, как себя помнил.

— Я должен был откровенно рассказать вам о своих родителях. Но я боялся, что, если сделаю это, вы решите, что у меня дурная наследственность, и найдете другого суррогатного отца.

— Признаюсь, поначалу я была о тебе невысокого мнения.

— Расскажи, — попросил он, пряча улыбку.

— Мое мнение изменилось после того, как ты принес смазку.

— Шутишь.

— Нет.

— Я не хотел снова причинить тебе боль.

— Да, и очень расстроился, когда обнаружил, что я ею не воспользовалась.

— Ага, но по-настоящему меня разозлило другое — что ты думала, что мне все равно, больно тебе или нет.

— Ты это сказал. И твое раздражение изменило мое мнение о тебе. Ты беспокоился больше, чем хотел показать. Я увидела, что ты не такой испорченный, каким тебя считают. И каким ты себя считаешь.

— Не надо меня приукрашивать, Лаура. Ты была женой другого мужчины, но я начал думать о тебе. Я не признавался в этом даже самому себе. Но я думал о нас. Это была его идея, и каждый раз мы встречались потому, что он на этом настаивал. Но после того дня, когда ты испытала оргазм, я перестал себя обманывать.

— И я тоже, — тихим голосом призналась она. — Я понимала, как опасно еще раз встречаться с тобой. Поэтому я сказала Фостеру, что отказываюсь. Но все равно пришла. И несмотря на все, что случилось, я не жалею о том, что сделала.

Он наклонился, чтобы сделать признание, сказать слова, которые он еще никогда не говорил другому человеческому существу. Но момент был неподходящий. Неправильный.

Вместо слов он взял ее ладонь и положил себе на грудь, прижав к сердцу. Она не знала, не могла знать, как много значит этот жест для него, всегда избегавшего прикосновений.

— Мне всегда было интересно…

— Что?

— Неважно, — она смущенно покачала головой.

— И все-таки?

— Что ты использовал.

— Использовал?

— Чтобы… ну, ты понимаешь. Пока я была в спальне, ждала тебя. Мне всегда хотелось знать, что ты использовал, чтобы возбудить себя.

— А, — он тихо засмеялся. — Я использовал тебя.

— Меня?

— Когда мы пришли туда первый раз, на тебе был тонкий розовый топик под тем дурацким костюмом.

— Прошу прощения.

— Ты надела деловой костюм, который демонстрировал твое желание казаться серьезной. Ты хотела выглядеть коллегой по работе, а не женщиной. Но это не сработало, потому что для меня ты все равно была женщиной, с которой мне хотелось заняться любовью. Особенно топик. Примерно такого же цвета, как этот халат.

— Я помню.

— И поэтому для того, чтобы возбудиться, я думал о твоей груди под топиком, нежной и теплой. Представлял, как мои ладони забираются под ткань и касаются твоей груди. И это срабатывало.

— Всего лишь?

— Ну, может, пару раз я представлял, как трогаю языком твой сосок, — улыбнулся он, не испытывая никакого раскаяния. — А после того раза я просто думал о тебе, как ты лежишь, такая строгая выше пояса и голая внизу, и ждешь меня. Всегда срабатывало. Конечно, в последний раз все было по-другому.

— Да.

Он коснулся ее губ тыльной стороной пальцев.

— Труднее всего мне было позволить тебе уйти и вернуться к нему.

— Мне кажется, он догадался, что в тот день что-то произошло. Что-то, что потрясло меня. Когда я вечером вернулась домой, он странно себя вел. Я была не в своей тарелке, и он это понимал. Почти что дразнил меня.

Немного отодвинувшись, она легла на спину, и ее взгляд уперся в потолок.

— Я начала понимать, что все это ты, ребенок, все остальное — это наказание, которое придумал для меня Фостер за то, что я была за рулем в тот день, когда он пострадал.

— Как он мог обвинять тебя? Это был несчастный случай.

— Все так, Грифф. Но он не верил в случайности. Ты должен понять, что у него был навязчивый невроз. Он все делал в определенной последовательности и определенным образом. Никаких отклонений. Он был убежден, что любое изменение порядка вещей ведет к катастрофе.

В тот вечер он хотел сесть за руль, потому что привез нас туда. Но я сказала, что он выпил больше меня. Я нарушила порядок, и случившееся стало результатом моего поступка. Он никогда прямо не обвинял меня. Но мне кажется, он думал об этом. Должно быть, он затаил глубокую обиду, которая разъедала его.

Грифф был рад, что она это говорит. Ей нужно произнести это вслух — скорее ради себя, чем ради него.

— Я могла зачать ребенка, обратившись в клинику, при помощи донора. Фостер использовал свою болезнь как предлог, чтобы этого не делать. Но причина была не в этом. Теперь я понимаю. Я любила его всем сердцем, и он это знал. Наш брак был для меня священным и драгоценным. Я ценила его превыше всего. Поэтому он придумал способ ослабить наш брак, а может, вообще разрушить. Он понимал, как я отношусь к его плану. Я все время повторяла ему, что это неправильно, но он не принимал моих возражений. Он использовал мое стремление к успеху, привычку никогда не отступать перед трудностями. Теперь я вижу, как ловко он мной манипулировал. Он сознательно апеллировал к тому, что должно было заставить меня согласиться.

— А потом уложил в постель со мной. С отверженным, с человеком, которым нельзя восхищаться и которого нельзя любить.

— Нет, — она печально улыбнулась. — Тут ты ошибаешься. Он выбрал тебя потому, что ты был красивым, сильным и, вне всякого сомнения, мужественным. Твоё воздержание длилось пять лет. А моё два. Неужели каждый из нас не почувствовал бы влечения к человеку, который даёт то, чего нам так не хватало? Он хотел, чтобы нас влекло друг к другу. Особенно меня. Чтобы в глубине души я совершила измену, нарушила клятву, которую давала в церкви.

В ее словах была логика. Как и в изощренном плане Фостера Спикмена.

— После того, как ты забеременеешь, а я умру, тебя будет терзать чувство утраты и вины.

— Думаю, именно этого он хотел.

— Ты мне веришь? О том, как он умер? Полностью?

— Мне тяжело думать так о своем муже, Грифф, но я тебе верю. Твоя смерть была частью его плана. Идеальное наказание. При виде ребенка я каждый раз вспоминала бы о своем грехе. Мне не предъявили бы обвинение в неверности, но я всю жизнь расплачивалась бы за нее. — Она помолчала, а потом повернулась на бок, лицом к нему. — Мы втянули тебя в этот ужас. Прости.

— Ты меня никуда не втягивала, я ввязался в это добровольно, еще с меньшими сомнениями, чем ты. Польстился на легкие деньги. Много денег. Даже Родарт говорил, что такой жулик, как я…

— Родарт! — Она села и оттолкнула его. — Ты должен идти.

— Я не могу оставить тебя.

— Ты должен идти, Грифф. Со мной все в порядке. Но будет плохо, если ты останешься, вместо того чтобы искать Мануэло. Ты должен идти. И ты знаешь, что я права.

Грифф знал. Он с сожалением встал, потом наклонился и погладил ее по волосам.

— Ты уверена, что все будет нормально… там, — он указал на ее живот.

— Все будет хорошо.

— Не вставай. Попробуй поспать, — он коснулся губами ее губ. — Я вернусь, как только смогу, — пообещал он и отвернулся, чтобы не позволить себе изменить решение.

Дверь была открыта, и на пороге стояли Коуч и Элли.

— Какого черта ты делаешь в моем доме? — проревел Коуч своим громовым голосом, которым обычно отдавал команды с кромки поля.

36

Значит, так, сказал себе Родарт. Грифф Буркетт смог

(а) похитить Лауру Спикмен или

(б) уговорить ее уйти с ним из отеля. Он избежал ареста в ее особняке. Он ехал на неизвестной машине. В целом он был в достаточно хорошей форме, чтобы скрываться еще какое-то время, может быть, даже достаточное, чтобы оказаться очень далеко.

Тогда почему он воспользовался сотовым телефоном этой бабы Спикмен, понимая, что любой полицейский может отследить звонок и вычислить их местоположение? Конечно, Буркетт оказался достаточно умен, чтобы оставить телефон на стоянке у кинотеатра, но зачем он так рисковал?

На Буркетта это не похоже. Если только он не хотел сообщить что-то очень важное, что, как он считал, полностью снимет его с крючка.

Родарт просидел в машине на обочине федеральной автострады, пока не выкурил пол пачки — черт с тем, что он собирался бросать! — и только тогда понял, что Буркетт не притворялся. Его голос был взволнованным и уверенным. Буркетт считал, что Лавака-роуд в Итаске — это ниточка к Мануэло Руису, который, как он утверждал, случайно убил Фостера Спикмена. А это значит, что Буркетт невиновен.

Должно быть, это правда. Если Руис был свидетелем того, как Буркетт убил Спикмена, то Буркетт поспешил бы в Итаску, чтобы заткнуть рот парню, а не звонил бы Родарту и не сообщал, где его найти.

Вывод: Мануэло Руис больше не мелочь. Он превратился в главную фигуру. И этот его новый статус требовал действий.

Родарт нажал клавишу повтора последнего вызова на сотовом телефоне. Трубку сняли после первого же гудка.

— Полиция Итаски.

— Это опять Родарт. Соедините меня с шефом Мэрионом.

— Детектив Родарт, — после нескольких щелчков в трубке послышался голос.

— Есть что-нибудь?

— Ничего, но я оставил двух человек понаблюдать за домом.

— Отзовите их и аннулируйте ориентировку на Мануэло Руиса.

— Почему? — Родарт почувствовал, что Мэрион удивлен.

— Кто-то напортачил, — ответил Родарт, притворяясь раздосадованным. — Чертовы компьютерщики. Искали номер дома, а нашли номер дороги. Зря вас всех потревожил. Надеюсь, ваши парни не очень разозлятся.

Начальник полиции усмехнулся.

— Спасибо, что позвонили, детектив. Мои ребята будут разочарованы. Они думали, что поучаствуют в настоящем деле.

— Не сегодня.

— А как насчет Буркетта?

— Все остается в силе.

— Думаю, такого большого парня трудно не заметить.

— Я тоже так думаю.

— Хорошо, мы будем начеку.

Родарт еще раз извинился за ошибку, сказал, что надеется, что не слишком задержал Мэриона и его подчиненных, и попрощался. Он выбросил окурок в окно и, улыбаясь, выехал на автостраду и двинулся в сторону Итаски.

Сюрпризы продолжаются, подумал Грифф, увидев Миллеров.

Они были в сандалиях, шортах и в гавайских рубашках с цветастым рисунком. На голове Элли красовалась соломенная шляпа. На шее увядшая гирлянда цветов. Коуч кипел от ярости, несмотря на свой забавный наряд.

— Коуч, Элли, это Лаура Спикмен, — сказал Грифф, надеясь смягчить неминуемый взрыв.

— Вдова? — Коуч отодвинул Элли и шагнул к Гриффу. — Да, мы знаем, кто она. Мы читали об убийстве Фостера Спикмена в «Wall Street Journal», когда были на Гавайях. — Он посмотрел на Лауру, а потом снова перевел взгляд на Гриффа. — А потом мне позвонил детектив из Далласа, извинился, что побеспокоил во время отпуска, но сказал, что это очень важно.

— Родарт?

— Точно. Стэнли Родарт. Он спросил, не знаю ли я, где ты. Поддерживаем ли мы с тобой связь? Знаем ли, где тебя искать. Я спросил зачем. Это имеет отношение к Биллу Бэнди? Нет, сказал он. Это дело прошлое. Он разыскивает тебя в связи с убийством Фостера Спикмена. Твои отпечатки пальцев найдены на орудии убийства.

— Джо, твое давление… — тихо сказала Элли.

— Я ответил ему, что ничего о тебе не знаю — где ты, чем занимаешься — и ничего не хочу знать. А теперь я прихожу домой и нахожу тебя в постели с женой мертвого миллионера. И не похоже, чтобы она была убита горем.

— Ты ошибаешься, — крикнул Грифф, разозлившись не меньше Коуча. — Она страдает из-за того, что потеряла ребенка. Моего ребенка, — он ударил себя кулаком в грудь. — Сегодня в вашей ванной у нее случился выкидыш.

Элли тихонько вскрикнула.

— Лаура была беременна от меня, но я не убивал ее мужа, — Грифф смотрел за спину Коуча на Элли. — Ты должна в это поверить, — произнес он, а потом снова перевел взгляд на Коуча. — Лаура сама решит, что вам рассказать, но она подтвердит, что я не убивал ее мужа. Я ухожу, чтобы найти единственного человека, который помешает Родарту отправить меня в камеру смертников.

Грифф шагнул к двери, но Коуч уперся ладонями в грудь Гриффа, остановив его.

— Никуда ты не пойдешь. Я тебя сдаю.

— Ты не сможешь мне помешать.

— Да? — Коуч оттолкнул его.

— Он должен идти, мистер Миллер, — Лаура опустила ноги на пол и встала с кровати. — Я расскажу вам все, что вы хотите знать. Но Грифф не убивал Фостера. Чтобы доказать это, ему нужно уйти.

Коуч переводил взгляд с нее на Элли, по лицу которой можно было понять, что на этот раз она не на его стороне. Потом он посмотрел на Гриффа, который понимал, что Коуч борется с собой, и на это у него есть веские причины.

— Если ты не виноват…

— Не виноват.

— Тогда сдайся полиции.

— Не могу. Пока я буду проходить через все эти формальности, Родарт может уничтожить этого парня.

— Уничтожить? Что ты хочешь сказать?

— То, что ты подумал.

— Кто этот парень?

— Слуга Спикмена, который пропал. Коуч, у меня сейчас нет времени на объяснения. Я должен идти.

Коуч отступил, подняв обе руки.

— Топи себя еще глубже. Мне все равно. Я умываю руки.

— Ты уже это сделал, пять лет назад.

— Гораздо раньше!

Это были обидные слова, но у Гриффа не было времени отвечать на них. Он оглянулся на Лауру, но промолчал, надеясь, что она знает, что он чувствует.

Затем он протиснулся мимо Коуча и выбежал из дома.

Родарт нашел заброшенный фермерский дом за несколько часов до рассвета. Как ему и говорили, это единственное здание у дороги после выезда из центра города было практически разрушено. Рядом не было видно патрульной машины, и по дороге он тоже не заметил ни одной из них. Начальник полиции Мэрион сдержал слово и свернул поиски.

Родарт достал девятимиллиметровый пистолет из наплечной кобуры, дослал патрон в патронник, вытащил из бардачка фонарик, а затем осторожно вышел из машины. Он обошел вокруг дома, направляя луч фонаря на покосившиеся столбы, поддерживающие все строение, и на крышу, которая не только просела, но и зияла дырами. Почти все окна были разбиты. Полная разруха. Дом был окружен невспаханными хлопковыми полями с ровной и черной, как сковорода, землей. Воздух был горячим и неподвижным, а тишина стояла такая, что он слышал писк комаров. Ни звук приближающейся машины, ни его обход вокруг дома не вспугнули никого, кто мог бы прятаться внутри. У него не возникло ощущения, что за ним наблюдают через одно из разбитых окон, а он обязательно бы это почувствовал.

Тщательно выбирая дорогу, чтобы не провалиться сквозь гнилые доски, он поднялся на крыльцо и дернул входную дверь. Она широко распахнулась, заскрипев проржавевшими петлями. Стоя на пороге и держа в руке пистолет, он осветил внутренности дома. Воняло мышами, живыми и дохлыми.

Внутри была одна большая комната с камином, заполненным мусором. Вдоль стен виднелись несколько дверей. Он осторожно пробрался к ним, открывая по очереди. Спальни. Ванная. Кухня. Все пустые. Здесь не жили по крайней мере лет десять.

— Пустая трата времени, черт бы его побрал, — пробормотал он.

Похоже, Буркетт перехитрил его, направив по ложному следу, а сам увез вдову в Мексику, чтобы непрерывно трахать ее там.

Он выключил фонарик, присел на подоконник и закурил, обдумывая дальнейшие действия. Он выпустил облачко дыма в оконную раму без стекол. Ветра не было, и дым повис в воздухе, как призрак. Родарт смотрел на твердую, иссушенную землю позади двора.

Там стоял хлев, вероятно служивший домом собаке или козе. Слишком маленький для лошади. Столбы, между которыми была натянута колючая проволока, покосились или упали. Ржавые кольца проволоки лежали на земле. Примерно в тридцати ярдах от поваленного забора стоял амбар, выглядевший еще хуже, чем дом.

Амбар.

Родарт сунул сигарету в рот, зажав ее между зубами, и прищурился, глядя сквозь поднимавшийся от нее дым. Он проверил фонарь, не села ли батарейка. Не так ярко, но светит. Он бросил сигарету на деревянный пол и потушил ее носком ботинка.

Снаружи было достаточно хорошо видно и без фонаря. Держа фонарь в одной руке, а пистолет в другой, он обошел дом. Двор был завален всяким хламом. Брошенная тачка лежала на боку. В деревянной колоде, которую, очевидно, использовали для колки дров, торчал топор. Большое темное пятно под навесом пристройки оказалось разобранным трактором.

Он перешагнул через забор, стараясь не наступить на колючую проволоку, и пошел к амбару. Двойные двери были закрыты и держались на деревянной щеколде, прибитой гвоздем. Он поднял щеколду и толкнул дверь, слегка приоткрыв ее, чтобы заглянуть внутрь. Абсолютная темнота. Спертый воздух был пропитан запахом навоза и сгнившего сена.

Не заметив никакого движения и не услышав ни звука, он открыл дверь шире и шагнул внутрь. Потом включил фонарик и посветил. Его знакомство с амбарами было ограничено тем, что он видел в кино, но насколько он мог судить, это был обычный амбар. Стойла для лошадей. Сельскохозяйственные орудия.

И Мануэло Руис.

Или еще кто-то.

Родарт инстинктивно почувствовал, что он не один. И на долю секунды его охватил приступ страха. Это мог быть Буркетт. Буркетт мог заманить его. Отправить прямо сюда, в ловушку. Неужели этот осторожный сукин сын перехитрил его?

Но мысли Родарта неожиданно были прерваны — он почувствовал движение у себя за спиной. Поворачиваясь, он получил сильный удар в плечо, от которого у него онемела рука. Он выронил фонарь, а его вторая рука описала широкую дугу, которая внезапно прервалась, когда пистолет соприкоснулся с головой нападавшего.

Это был не Буркетт. Слишком низкий, слишком темный, слишком широкий в талии. Родарт почувствовал облегчение и ненавидел себя за это.

Но схватка еще не закончилась. Этот человек был оглушен и пошатывался, но держался на ногах. Он наклонил голову и бросился на Родарта. Детектив успел выставить колено, которое ударило нападавшего в подбородок и проехало по его лицу до самых ноздрей. Родарт слышал, как клацнули зубы, и понял, что часть из них раскрошилась. Застонав от боли, человек рухнул на земляной пол.

Родарт, страх которого мгновенно сменился яростью, поднял фонарик и посветил прямо в лицо лежавшему. Оно было смуглым, широким и плоским. Глаза, щурившиеся от света фонаря, были черными, как уголь. Эти глаза расширились, увидев направленный прямо в них ствол пистолета Родарта.

— Ола, Ма-ну-э-ло.

В глазах лежащего человека мелькнуло удивление.

— Да, я знаю твое имя. У нас есть общий друг. Грифф Буркетт.

Услышав это имя, Руис быстро заговорил по-испански.

— Заткнись! — рявкнул Родарт. Руис умолк. — Меня не интересует ничего, что ты скажешь. В любом случае тебе нужно поберечь силы для работы, которая тебя ждет.

Нагнувшись, он схватил Мануэло за рубашку на груди и рывком поднял на ноги.

— Видишь ту лопату? — он указал лучом фонарика на груду инструментов, которую заметил раньше. — Возьми ее, — приказал он. — Руис стоял и безучастно смотрел на него. — И не разыгрывай мне тут по comprehendo. — Он поднял пистолет и отчетливо повторил: — Иди и принеси эту долбаную лопату.

Обсидиановые глаза Руиса сверкнули, но он выполнил приказание.

— Даже не думай, что сможешь ударить меня ею, — предупредил Родарт, когда Руис повернулся к нему, крепко сжимая рукоятку лопаты, — пристрелю на месте.

Он махнул Руису, чтобы тот первым выходил из амбара. Родарт следовал за ним на некотором расстоянии, направив ствол пистолета ему в спину.

Восточный горизонт начал сереть.

— Шевелись, Мануэло, — Родарт пнул его ногой в ягодицы, так что Мануэло споткнулся и упал.

Потом Руис перевернулся на спину, и, увидев его взгляд, детектив обрадовался, что держит его на мушке.

— Посмотрим, как ты будешь радоваться, когда используешь эту лопату по назначению.

Руис удивленно посмотрел на лопату, а потом на Родарта.

— Что? — усмехнулся Родарт. — Неужели ты думаешь, что я буду копать тебе могилу?

37

Лаура смотрела на двух людей, которые не отрывали от нее взгляда.

Она чувствовала аромат цветов из увядшей гирлянды Элли. Запах был тяжелым и сладким.

— Вы только что вернулись из отпуска? — спросила она.

— Прилетели в аэропорт Далласа полчаса назад, — ответила Элли. — Около половины пятого.

— Мне очень неловко, что вы вернулись после долгого перелета и обнаружили в своей постели незнакомого человека, — она грустно усмехнулась. — Как в сказке о трех медведях. Как долетели?

Элли подошла к Лауре и взяла ее за руку.

— Это у вас была тяжелая ночь. Как вы себя чувствуете?

— Со мной все будет в порядке.

— Не сомневаюсь. Но сейчас не очень. Болит?

— Угу.

— Знаю. Мне пришлось пройти через это четыре раза.

— Мне жаль.

— Значит, так суждено, — философски заметила Элли и пожала плечами. Потом погладила Лауру по руке. — Я вам принесу что-нибудь обезболивающее.

Она вышла, и Лаура осталась с Коучем Джо Миллером наедине. Она его боялась. Он смотрел на нее осуждающе. Тем не менее ему не удалось совладать со своим любопытством.

— Мне жаль, что так получилось с ребенком. — Он кивнул в сторону двери, в которую вышла его жена: — Элли отмахивается, но каждый раз ее сердце было разбито.

— Да, я понимаю.

— Вы уверены, что это был ребенок Гриффа?

— Вне всяких сомнений. Мой муж не мог иметь детей.

— Он был стерилен?

— Импотент.

— Хм. — Он на секунду задумался, а потом спросил: — Поэтому вы связались с Гриффом?

Она не успела ответить, потому что вернулась Элли с двумя таблетками ибупрофена и стаканом воды.

— Выпейте.

Лаура уже отказалась от анальгетиков, которые не рекомендуют принимать беременным. Эти капсулы были еще одним болезненным напоминанием, что никакие меры предосторожности теперь не нужны.

— Что ты делаешь?

Это был голос Элли, резкий, властный, предназначенный ее мужу, который взял с письменного стола телефон.

— Звоню в полицию.

— Ты хочешь натравить на мальчика полицию?

— Он не мальчик, Элли. Он мужчина. И должен отвечать за свои поступки.

— Пожалуйста, не звоните Родарту, — взмолилась Лаура. — Он заклятый враг Гриффа.

— Потому что он детектив из отдела по расследованию убийств, а Грифф…

— Видишь? — сказала Элли, уперев кулаки в свои узкие бедра. — Ты даже не можешь заставить себя произнести это, потому что это неправда.

— Если это неправда, почему он бежит? — спросил Коуч. — Почему он не сдастся?

Элли, которая не знала ответа на этот вопрос, беспомощно посмотрела на Лауру, взглядом умолявшую Коуча положить трубку.

— Пожалуйста, не звоните. По крайней мере пока я не расскажу вам о Гриффе и обо мне. И о Фостере. Обо всем. Пожалуйста, мистер Миллер.

Он подумал несколько секунд, потом с неохотой положил телефон на стол и сложил свои мощные руки на бочкообразной груди.

— Ну?

Лаура начала с того дня, когда Фостер впервые рассказал ей о своем плане, и не пропустила ничего, кроме самых интимных подробностей четырех свиданий с Гриффом.

— Никогда не слышал такого абсурда, — сказал Коуч. — Вы мне говорите, что ваш муж платил Гриффу за… за это?

— К сожалению, я согласилась — по причинам, слишком сложным, чтобы их теперь объяснять. Когда я поняла, что беременна, то думала, что больше никогда не увижу Гриффа.

Глаза Элли, внимательно слушавшей рассказ Лауры, увлажнились.

— И что вы при этом чувствовали? Понимая, что больше никогда не увидите Гриффа?

— Я разрывалась, — помедлив, ответила Лаура. — И поэтому я бы никогда не позволила себе увидеться с ним еще раз.

Элли понимающе кивнула.

— Я бы навсегда осталась с мужем, — продолжала Лаура. — Растила бы ребенка, как будто он был его — в точности, как он хотел.

— И почему же все пошло вкривь и вкось? — спросил наконец Коуч. — Хотите, угадаю. Грифф.

— На самом деле Фостер. Я виню себя за то, что не замечала, насколько серьезным стал его навязчивый невроз. Думаю, я не хотела этого видеть. Как бы то ни было, болезнь и авария изменили его. Он больше не был тем Фостером, в которого я влюбилась. Я надеялась, что ребенок вернет мне его. В любом случае я была предана нашему браку и нашей совместной жизни. Если бы он не попытался убить Гриффа, сегодня я была бы с ним. А Гриффу не пришлось бы скрываться. — Она посмотрела на Миллеров. — Клянусь, все, что я сказала, — правда.

Она не сомневалась, что Элли ей поверила. Коуч прикусил щеку изнутри, и было очевидно, что его мучают сомнения. Внезапно он повернулся и взял телефон.

— Джо, разве ты не слышал, что она говорила?

— С моими ушами все в порядке, Элли.

— Тогда как ты можешь…

— Потому что я знаю Гриффа, — сказал он. — Он всегда хотел быть первым. И ему всегда было наплевать на всех, кроме самого себя. На тебя, на меня, на товарищей по команде. На всех.

— Наверное, раньше он был немного эгоистичным, — сказала Элли. — Но теперь он не такой. Я видела, как он изменился, когда приходил сюда. И если бы ты не был таким упрямым, Джо Миллер, ты бы…

— Мистер Миллер, пожалуйста, — сказала Лаура. — Вы пожалеете…

— Я звоню в полицию! — крикнул он, не обращая внимания на их протесты, и рассек ребром ладони воздух. — И хватит об этом.

Машин на дороге было немного, и Гриффа ничто не задерживало. До часа пик оставалось еще пару часов. Он довольно быстро добрался до въезда в Итаску. Город еще спал, но Грифф пробирался по нему, соблюдая все ограничения скорости, чтобы его не остановили.

Он без труда нашел Лавака-роуд. Грифф ехал по улице, пока она не превратилась в дорогу 2010, узкую и изрезанную колеями; казалось, по ней ездят так редко, что вскоре она зарастет травой.

Через пару миль он стал подозревать, что они с Лаурой ошиблись. Но вдруг он заметил обветшалый дом и амбар, размытые контуры которых проступали на фоне неба, начинавшего светлеть от лучей восходящего солнца. Он напрягся и крепче сжал руль.

Перед домом стояла машина Родарта.

Грифф затормозил, повернул на устланную гравием подъездную дорожку и сразу заметил их — две темные фигуры на фоне светлеющего восточного горизонта. Он остановился, заглушил двигатель и открыл дверцу машины. Утренний воздух был мягким и тихим, обманчиво ласковым.

Не сводя глаз с двух мужчин, Грифф сунул руку в вещевой мешок и достал полицейский пистолет. Он вспомнил о том, как притворился рассыльным, как нейтрализовал полицейских, как бежал с Лаурой сквозь колючие ветви сада — ему показалось, это было безумно давно.

Вдруг в его памяти четко всплыло лицо Лауры в тот момент, когда она поняла, что потеряла ребенка.

Если бы… если бы… если бы…

Их было так много, что он не знал, с чего начинать раскаиваться.

Но одно большое если оставалось: если ему не суждено остаться в живых, он надеялся, что Лаура знает, что он любит ее. Момент, конечно, был неподходящий, но ему надо было признаться в этом, когда была такая возможность.

Он сунул пистолет за спину, за пояс синих рабочих брюк, которые все еще были на нем. Выйдя из машины, он оставил дверцу открытой, на тот случай, если придется уносить ноги. Он шел вдоль внешней стены за дом, понимая, какой крупной и легкой мишенью выглядит его белая футболка на фоне потемневших досок. Родарт и Мануэло стояли неподвижно, как пугала на невспаханном поле.

Но потом Родарт поднял руку и помахал ему.

— Привет, Грифф.

Грифф не любил оружия. Плохо в нем разбирался.

Еще меньше он знал о полицейских пистолетах. Но когда он пересекал заваленный мусором двор, направляясь к двум стоявшим в отдалении людям, тяжесть пистолета на пояснице придавала ему уверенности.

Ему пришлось переступить через поваленный забор из колючей проволоки. Но он не смотрел вниз. Его взгляд был прикован к Родарту. Когда Грифф подошел достаточно близко, чтобы рассмотреть лицо детектива, то увидел, что тот довольно улыбается и медленно направляет пистолет на Мануэло.

В мгновение ока Грифф понял, что был прав — Родарт не собирался использовать Мануэло Руиса в качестве свидетеля. Даже если бы Гриффу удалось унять страх Мануэло и уговорить его вернуться в Даллас и рассказать правду о случайной смерти Фостера Спикмена, Родарт бы не допустил этого. Потому что он не хотел, чтобы Гриффа оправдали. Он даже не хотел, чтобы его до конца жизни отправили за решетку. Он жаждал его смерти.

И теперь Грифф понял, в чем причина. Он понял, почему Родарт ждал его за воротами тюрьмы Биг-Спринг. Он понял, почему детектив следил за ним, фиксируя каждый его шаг после освобождения. Он думал, что Родарт пытается напугать его, вынудив сделать либо ошибку, либо признание. Но на самом деле Родарт его боялся.

Земля вокруг Родарта была усеяна окурками сигарет. У ног Мануэло лежала лопата. Позади него виднелся холмик свежей земли и широкая яма. Гриф с ужасом понял, что это значит. Этот подонок заставил Мануэло вырыть себе могилу, а сам стоял тут, курил и улыбался.

Возможно, подумал Грифф, это будет братская могила — его и Мануэло.

Мануэло стоял неподвижно, как статуя из тикового дерева. Его глаза были твердыми и непроницаемыми, как отполированные камни. Грифф не мог сказать, испуган ли тот, смирился или ждет возможности для прыжка. Он не представлял, как воспринял его появление Мануэло, и жалел, что не владеет испанским. Он объяснил бы ему, что они не враги друг другу и что у них один общий враг — Родарт.

— Я уже начал думать, что ты не появишься, — сказал Родарт, когда расстояние между ними сократилось до десяти ярдов.

— Ты меня ждал?

— Надеялся. Что тебя задержало? Могу угадать, — Родарт подмигнул. — Жаркие объятия вдовы. Надеюсь, ты получил удовольствие, потому что это было в последний раз, — сказал он и, не переставая ухмыляться, вежливым тоном добавил: — Отдай мне пистолет.

— Пистолет?

— Хочешь, чтобы я прострелил тебе колено?

— Ты не можешь целиться одновременно в нас обоих.

— Ладно. А что, если я сначала прикончу его, а потом прострелю тебе колено, чтобы ты не хамил?

Грифф завел руку за спину.

— Медленно.

Подчеркнуто медленными движениями Грифф вытащил из-за пояса пистолет. Он без всякого сожаления убил бы Родарта. Для этого было достаточно Марши, не говоря уже обо всем остальном. Но, даже смертельно раненный, Родарт мог успеть сделать один выстрел. Грифф не имел права рисковать жизнью Мануэло. Ему было необходимо свидетельство слуги. Поэтому он отвел руку с пистолетом далеко в сторону.

— Брось его.

Грифф подчинился. Пистолет приземлился среди окурков у ног Родарта.

— Благодарю. Теперь мы все можем расслабиться.

— Отпусти его, — Грифф кивнул в направлении Мануэло.

— И не подумаю.

— Он отправится прямо в Сальвадор. Ты его больше никогда не увидишь.

— Возможно. Но зачем мне лишаться из-за этого сна? Он может дать признательные показания.

— Значит, ты знаешь, что он убил Спикмена?

— Наверное, иначе ты не сказал бы мне, где его найти.

— Я слишком поздно понял свою ошибку.

— Утратил свою знаменитую реакцию, номер десять? — детектив изобразил на своем лице печаль. — Да, это очень плохо. Как раз тогда, когда она тебе больше всего нужна.

— Отпусти его. Ты имеешь зуб на меня, а не на него.

— Вот тут ты прав, — усмехнулся Родарт.

— Ты хочешь избавиться от меня.

— И почему же?

— Ты хочешь избавиться от меня из-за Билла Бэнди. И не потому, что ты думаешь, что я его убил. Ты знаешь, что это не я.

— Уже теплее, — Родарт ухмыльнулся.

— Ты знаешь, что я не убивал его, потому что это сделал ты.

— И еще говорят, что спортсмены тупые, — он презрительно фыркнул. — Тебе потребовалось пять лет, чтобы понять это.

— Парни из «Висты» наняли тебя, чтобы навсегда заткнуть ему рот.

— Это было своего рода испытание. Ходили слухи, что дни Бэнди сочтены. Троица из «Висты» боялась, что он сдаст их, как сдал тебя. Я хотел сделать для них что-то полезное. Но завоевать их доверие не так-то легко.

— И ты воспользовался подвернувшейся возможностью.

— Я предложил свои услуги.

— Думая, что, если ты избавишь их от Бэнди, они примут тебя на службу и поставят на довольствие.

На лице Родарта появилась его уродливая улыбка.

— Кто лучше поможет им разобраться с такими проблемами, как Бэнди, если не детектив из отдела по расследованию убийств, который способен направить расследование по ложному пути? — Смех забулькал у него в груди, а потом он засмеялся во весь голос. — Это был отличный план, который стал еще лучше. Клянусь богом, Буркетт, когда ты появился в доме Бэнди, я чуть не намочил штаны от радости. Лучшего я и придумать не мог.

— Ты был там, когда я пришел.

— В задней комнате. Перед тем, как я свернул ему шею, он клялся и божился, что ничего не утаивал, но ты когда-нибудь видел букмекера, который не врет? Если бы я вернул украденные деньги «Висте», а не только избавил бы их от Бэнди, они были бы очень довольны. Я обыскивал квартиру, — продолжал Родарт, — когда услышал, как открылась дверь. Ты ворвался туда, как разъяренный слон, желая разобраться с ним. Когда я понял, что это ты, то с трудом сдержал приступ хохота. Пока ты причитал над телом Бэнди, я выбрался из квартиры.

— И позвонил 911. Не назвав себя.

— Из автомата за углом. И как только поступило сообщение, я вышел на связь, сказал, что нахожусь рядом, и вызвался проверить сообщение о предполагаемом убийстве, — он ухмыльнулся. — Остальное ты знаешь.

— У тебя была прекрасная возможность убить и меня. Почему ты этого не сделал?

— Я опасался, боялся, что это разозлит парней из «Висты». Я не знал, может, у них есть на тебя особые виды, и будет не очень здорово, если я лишу их удовольствия. Оглядываясь назад, я понимаю, что должен был от тебя избавиться.

— Эти пять лет тянулись для меня очень долго, но тебе они должны были показаться настоящей пыткой — пока я жив, ты не можешь чувствовать себя в безопасности. Ты жутко боялся, что я все понял. Поэтому ты доставал меня, делая вид, что действуешь по поручению «Висты», и прекрасно зная, что я ничего не брал у Бэнди. Ты ведь ничего не нашел в задней комнате, так?

— Может, он и врал, — пожал плечами Родарт.

— Но ты до сих пор не с «Вистой». Вероятно, это их не впечатлило.

— Пока нет.

— Но ты надеешься, что, убив меня сейчас, добьешься их расположения?

— Это не повредит. Ты им не нравишься.

— А ты еще меньше.

— Посмотрим. — Он внезапно засмеялся: — Знаешь, что действительно смешно? Мне даже не пришлось ничего делать. Ты утопил себя своими руками. Трахал жену паралитика. Это низко, Буркетт. Даже для такого подонка, как ты. Вот только одна вещь, — сказал он, сделав сосредоточенное лицо, — за что эти полмиллиона? Он пытался откупиться от тебя?

Грифф молчал, не отрывая взгляда от Родарта.

— Не хочешь говорить? Ладно. В любом случае это неважно. — Он наклонился, небрежно поднял с земли пистолет, а затем повернулся и выстрелил прямо в грудь Мануэло.

Руис, не издав ни звука, упал в импровизированную могилу.

38

Грифф сдавленно вскрикнул и подался вперед.

— Ты убил его!

— Не я, Буркетт. Ты, — Родарт кинул пистолет в сторону открытой могилы, и тот упал в пыль. — Ты нашел парня. Кстати, напомни мне, чтобы я спросил у миссис Спикмен, как ты узнал об этом месте. В любом случае ты нашел здесь Руиса, заставил его вырыть собственную могилу и хладнокровно пристрелил из пистолета того полицейского, на которого ты напал. Чтобы Руис не мог свидетельствовать против тебя в деле об убийстве Фостера Спикмена.

Грифф все еще смотрел на то место, где несколько секунд назад стоял Мануэло. Потом посмотрел на пистолет, который лежал слишком далеко. Потом его взгляд вернулся к Родарту.

— Они узнают, что я не стрелял из пистолета, — он показал свои ладони.

— Выстрелишь. После того, как умрешь. Не волнуйся. Я сделаю так, что это будет выглядеть убедительно.

— Лаура знает правду.

— У меня есть способы переубедить ее, — подмигнул Родарт.

Забыв о чувстве самосохранения, Грифф бросился на него.

Родарт успел сделать два выстрела, прежде чем Грифф схватил запястье его руки, державшей пистолет, и резко вывернул. Вскрикнув от боли, Родарт выронил оружие.

Время расплаты, подумал Грифф, нанося удар по зубам детектива. Его левый кулак врезался в челюсть Родарта, и Грифф почувствовал, как рвется кожа. Но радость его была недолгой — боль каленым железом пронзила его левое плечо. И только тогда он понял, что одна из пуль Родарта попала в него. Но боль лишь усилила его ярость. Он безжалостно наносил удар за ударом.

Родарт сопротивлялся изо всех сил. Он ударил Гриффа ногой в живот, а когда тот попятился, отпрыгнул в сторону и нанес еще один удар по почкам. Угол был не совсем тот, и удар получился слабее, чем нужно, но у Гриффа все равно подогнулись колени.

Он смог устоять на ногах и рефлекторно ответил, угодив Родарту в бедро. Это замедлило движение детектива, и Грифф успел повернуться к нему, так что следующий удар пришелся не по почке, а по ребрам.

Они осыпали друг друга страшными ударами, пока Грифф не потерял чувство пространства и времени, а боль в руках стала сильнее, чем боль в раненом плече или в любом другом месте, куда приходились удары Родарта. Рот детектива превратился в настоящее месиво, и он все время сплевывал кровь. Его глаза стали безумными от ненависти. Грифф понимал, что Родарт будет драться, пока в живых не останется только один из них.

Совсем недавно Грифф подумал бы: Отлично. Я убью эту сволочь или он меня убьет — это не имеет особого значения. Но теперь он хотел жить. Он хотел жить долго, с Лаурой. И это заставляло его драться, даже когда силы покинули его и каждое движение давалось с огромным трудом.

Завывание полицейских сирен показалось ему чудесной музыкой. Звук доносился издалека, но быстро приближался. Облегчение для Гриффа, эти сирены привели Родарта в бешенство и, казалось, удвоили его силы и решимость.

Он оскалил свои окровавленные зубы и перешел в наступление. Грифф уклонился влево, затем вправо. Родарт очертя голову бросился вперед, споткнулся о глубокую колею, оставленную колесами трактора, и рухнул ничком на клубок колючей проволоки.

Он завывал, как привидение, не столько от боли, причиненной безжалостными колючками, сколько от ярости из-за своего поражения.

Грифф стоял и смотрел, как Родарт пытается освободиться, но его исступленные попытки сбросить проволоку запутывали ее еще больше. Колючки впивались в его одежду и тело.

Звук сирен был уже близко.

— Перестань! Все кончено, — крикнул Грифф Родарту.

— Пошел ты!

Каким-то чудом Родарту удалось перевернуться на спину, он был весь обмотан проволокой, колючки впились в его искаженное злобой лицо. Но он продолжал дергать руками и ногами. Он смог поднять колено, хотя его ступню крепко держала петля колючего капкана.

— Оставь, Родарт, — Грифф, задыхаясь, вытирал разбитый нос. — Ради бога.

Полицейские сирены были уже близко — на расстоянии не больше полумили. Грифф посмотрел на дорогу, надеясь увидеть полицейские машины. За ровным невспаханным полем он различил разноцветные вспышки. Через минуту или две…

— Попрощайся со своей задницей, десятый номер.

Родарт целился в него из маленького пистолета, и Грифф только теперь заметил кобуру под брюками у него на лодыжке. Кровь текла из многочисленных ран, но детектив, казалось, не замечал этого. Рука с пистолетом была поцарапана и кровоточила. Но палец твердо лежал на спусковом крючке, и рука, сжимавшая пистолет, не дрожала. Проволока, пересекавшая лицо, делала его еще более уродливым. Один край его рта был прижат, но он сумел растянуть губы в кривой улыбке.

Сознание Гриффа зафиксировало все это за долю секунды. Он понял, что это конец. Его последняя мысль была о Лауре.

А потом улыбка Родарта погасла. Он вскрикнул, и в то же мгновение Грифф был сбит с ног. Мануэло Руис молнией пронесся мимо него, а штык лопаты, описав быструю дугу над головой сальвадорца, опустился прямо на череп Родарта, разрубив его надвое.

Проговорив почти без остановки около часа, Грифф устало откинулся на больничной кровати и перевел взгляд на звукоизолирующие плитки на потолке.

— Джентльмены, мой клиент ответил на все ваши вопросы. Я предлагаю вам уйти и дать ему отдохнуть, — это был его новый адвокат, приехавший по рекомендации Глена Ханниката.

Два детектива полиции Далласа пропустили мимо ушей слова адвоката и не двинулись с места. Грифф подумал, что они ждут, не хочет ли он что-нибудь добавить. Один из них был седым, неразговорчивым и уставшим. Второй был моложе Гриффа. Более агрессивный и раздражительный, чем его коллега, именно он задавал большую часть вопросов.

Грифф не запомнил их имен. Он даже не был уверен, что помнит имя своего адвоката. Ханникат договорился с ним, пока Грифф был в операционной, где из его плеча извлекали пулю. Рана была неприятной и болезненной, но не опасной и явно не угрожавшей жизни.

— Руис выкарабкается? — после продолжительного молчания спросил Грифф.

— Похоже, — ответил молодой детектив. — Крепкий парень, должен вам сказать.

— Точно, — Грифф вспомнил, как Мануэло едва его не задушил. — Ему не предъявят обвинение в убийстве Родарта, так?

Детективы одновременно покачали головами.

— Если бы не он, Родарт застрелил бы вас, — ответил тот, что помоложе.

Грифф кивнул.

— Тот старый амбар использовался как перевалочный пункт для нелегальных иммигрантов. Когда Руис проник в страну, его направили туда и сказали, что он может получить фальшивые документы у парня, который его там встретит. Он отдал все деньги, которые у него были, но зато с документами он мог сразу же устроиться на работу. Парни из отдела по борьбе с нелегальной иммиграцией уже ищут тех, кто этим занимался. — Он сделал паузу, а потом добавил: — Через переводчика Руис также признался в убийстве Фостера Спикмена.

— Это была случайность.

— Он тоже так говорит.

— Это правда.

— Он сказал, что вы дрались. Правильно?

— Да.

Грифф и Макалистер — так его звали, Джим Макалистер — не имели возможности поговорить наедине перед началом допроса, и теперь адвокат негромко кашлянул, подавая ему предупреждающий сигнал. Хотя Грифф говорил правду — только правду и ничего, кроме правды.

— Руис не очень-то распространялся относительно причины вашей ссоры.

Мануэло хранил верность хозяину. Он не станет бросать тень на Спикмена и рассказывать полиции, что получил от него приказ убить Гриффа. Грифф тоже не видел смысла говорить об этом. Его лицо осталось бесстрастным.

— Вы не хотите пролить свет на это обстоятельство, мистер Буркетт? — продолжал настаивать молодой детектив.

— Нет.

— Может быть, что-то произошло между вами и Спикменом?

— До того вечера я встречался с ним всего один раз, и это была дружелюбная беседа.

— Вы не ссорились в тот вечер?

— Нет.

— Вы не спровоцировали Руиса?

— Нет. По крайней мере, сознательно. Он напал на меня сзади.

— Он это признал, — проворчал пожилой детектив. Он хмурился, как будто был смущен. Или сомневался в словах Гриффа. — Но это не объясняет, почему он на вас напал.

— Я не знаю причины.

— Бросьте, Буркетт, — сказал молодой детектив. — Конечно, знаете. Что вы делали у Спикменов?

— Я бы хотел поговорить с моим клиентом наедине, прежде чем он будет отвечать на этот вопрос, — вмешался адвокат.

— Нет, все в порядке, мистер Макалистер. Я могу ответить. — Грифф мог поклясться, что полиция не знает о его отношениях с Лаурой. Он был уверен, что Родарт припрятал этот факт, как туза в рукаве, чтобы использовать, когда это принесет максимальную пользу ему и больше всего повредит Лауре и Гриффу. — Это было второе собеседование при приеме на работу, — сказал он.

— На работу?

— Реклама для «Сансаут», — Грифф понимал, что это звучало неправдоподобно, но они не могли опровергнуть это.

— А что насчет тех денег?

— Понятия не имею, — солгал Грифф, опередив Макалистера, который хотел остановить его. — Коробка стояла на столе на самом виду. Спикмен попросил меня открыть ее и заглянуть внутрь. Что я и сделал. Как раз в этот момент Руис набросился на меня. Может, подумал, что я хочу отнять деньги у хозяина. Я уже говорил, что не знаю, в чем причина нападения. В любом случае он будет жалеть об этом всю жизнь. Он боготворил Спикмена.

Было очевидно, что детективы знали, что он что-то скрывает, но не могли добиться от Гриффа больше никаких объяснений.

Молодой полицейский неохотно признал, что Руис рассказал им то же самое.

— Он признался, что случайно убил хозяина, когда дрался с вами, и что, когда он убежал, вы пытались спасти Спикмену жизнь. Все это снимает с вас подозрения.

Джим Макалистер с довольным видом откинулся на спинку пластикового стула.

— А он подтвердил вам то, что я рассказал о Родарте?

Молодой детектив кивнул.

— Он не понял, что вы не поделили с Родартом, но все остальное совпадает с вашим рассказом о событиях на старой ферме.

— А что насчет убийства Билла Бэнди? — задал вопрос Макалистер.

— А в чем дело? — спросил пожилой детектив.

— В течение пяти лет мой клиент оставался под подозрением. Он решительно отрицал свою причастность к убийству, за исключением того, что нашел тело.

Детективы молча переглянулись, как будто советуясь, что они имеют право рассказать.

— Мы склонны верить предположениям мистера Буркетта относительно Родарта, — наконец ответил тот, что помоложе. — Служба внутренней безопасности уже занималась им. На него и некоторых его коллег поступили многочисленные жалобы. Слишком много жалоб, чтобы от них отмахнуться. Серьезные обвинения вроде оскорблений, жесткого обращения, коррупции. Одна подозреваемая утверждает, что Родарт домогался ее во время допроса, а когда она стала протестовать, жестоко избил.

— Похоже на него, — проворчал Грифф. Он надеялся сохранить в тайне инцидент с Маршей и теперь был доволен, что ему не придется рассказывать о нем.

— В любом случае дело об убийстве Бэнди будет возобновлено и расследовано заново, — сказал молодой детектив.

— А я нахожусь под арестом? — Грифф кивнул в сторону полицейского в форме, стоявшего у двери в больничную палату.

— За нападение на трех полицейских в отеле, а также за то, что выдавали себя за полицейского.

— Тут есть смягчающие обстоятельства, — вмешался Макалистер.

— Приберегите их для судьи, когда вашему клиенту будут предъявлять обвинения, — сказал пожилой полицейский. Похоже, он любил адвокатов защиты не больше, чем нарушителей закона, интересы которых они представляли.

— Радуйтесь, что вас не обвиняют в похищении, — добавил молодой. — По утверждению миссис Спикмен, она добровольно согласилась помочь вам найти Руиса, когда вы объяснили ей, что Родарт препятствует правосудию.

Три пары глаз внимательно следили за Гриффом, ожидая его реакции.

— Без миссис Спикмен я никогда не нашел бы его, а без него меня бы ложно обвинили в убийстве ее мужа, — сказал он. — Я в неоплатном долгу перед миссис Спикмен за то, что она мне поверила. — Он помолчал, а потом спросил, что ждет Мануэло Руиса.

— Как только мы закончим с ним и он будет в состоянии перенести дорогу, его отправят назад в Сальвадор. Там ему предъявят обвинение. Убил парня, который якобы изнасиловал его сестру. Мы пришли к выводу, что его нужно передать тамошним властям. У них преимущественное право.

— Удачи ему, — тихо, почти про себя, сказал Грифф.

— Очень благородно с вашей стороны, — заметил пожилой полицейский. — Если бы он на вас не напал, ничего этого бы не случилось.

— Но он спас мне жизнь, — Грифф вздохнул, закрыл глаза и устало спросил: — Это все?

39

Обо всем остальном позаботился его новый адвокат. Макалистер выпроводил детективов. Он проинструктировал Гриффа, чтобы тот оставался на связи и не отвечал ни на какие вопросы в его отсутствие, посоветовал отдыхать, а затем тоже ушел.

Грифф закрыл глаза, но сон не приходил. Его тело было избито, силы закончились, но мозг отказывался отдыхать. Вчера его вместе с Мануэло доставили вертолетом в травматологический центр госпиталя в Паркленде, где их обоих прооперировали.

Он смутно помнил, как его готовили к операции и как он лежал после нее в реанимации, одурманенный наркозом. Утром он проснулся в отдельной палате. Всего через двадцать четыре часа после того, как увидел череп Родарта, разрубленный пополам штыком лопаты.

Адвокат по имени Джеймс Макалистер появился лишь на несколько минут раньше детективов. Он успел представиться Гриффу и сказать, что как только Глен Ханникат узнал о событиях в Итаске, то сразу же поручил ему защищать интересы Гриффа.

Теперь Грифф был рад, что допрос закончился. Но сил у него почти не осталось. Все тело болело после схватки с Родартом. Плечо пульсировало. Но больше всего он беспокоился о Лауре.

Как вдова Фостера Спикмена она опять окажется в центре внимания, когда полиция и газеты начнут перетряхивать факты, оставленные им Буркеттом, Руисом и Родартом. Спекуляций, которыми будет окружено ее имя, не избежать. Можно только надеяться, что случится нечто более важное, что займет первую строчку в списке последних новостей.

Но как она теперь? Все ли с ней в порядке? Нет ли последствий после выкидыша?

Он винил себя за все страдания, которые ей пришлось перенести. Все могло обернуться иначе, и она была бы избавлена от душевных мук, если бы не их последнее свидание. Может, если бы он дал ей уйти, как она того хотела, всего остального не случилось бы?

Но — теперь пришло время быть честным с самим собой — позволил бы он ей уйти, если бы можно было вернуть все назад? Или, почувствовав ее нерешительность, вновь закрыл бы дверь? Отпустил бы он ее? Даже зная то, что он знает теперь?

Он закрыл глаза и позволил своим мыслям вернуться к тому дню, к разочарованию, которое он почувствовал, когда услышал, что она уходит и больше никогда не вернется. Он не отговаривал ее. И как он мог? У него не было на нее прав. Никаких.

Ему оставалось беспомощно стоять и смотреть, как она открывает дверь со словами: «В зависимости от обстоятельств, мы, возможно, видимся в последний раз».

«Возможно».

«Не могу придумать, что сказать».

«Разговор о пустяках выглядит еще более нелепым».

Она слабо улыбнулась, вспоминая свои слова, сказанные во время их первой встречи.

«Вам ничего не нужно говорить, Лаура».

«Тогда до свидания».

Они обменялись рукопожатием, и он почувствовал, что она не хочет отпускать его руку — точно так же, как он ее. Но она сделала это и повернулась к двери. Когда она не двинулась с места, он протянул руку над ее плечом и закрыл дверь.

Несколько секунд он не предпринимал никаких действий, давая ей время запротестовать, сказать: Что вы делаете, черт возьми? Откройте. Я ухожу.

Но она молчала, и тогда он отнял руку от двери и взял Лауру за подбородок. Подчиняясь легкому нажиму, она подняла к нему лицо. Он заглянул в ее глаза и увидел в них такое же невысказанное, отчаянное желание, которое испытывал сам, и тогда он жадно прильнул к ней, впившись губами в ее шею и всем телом прижимая ее к двери. Они целовались яростно и настойчиво, забыв обо всем.

Этому поцелую предшествовал месяц мысленных ласк.

Юбка плотно облегала ее бедра, но Гриффу удалось стянуть ее. Потом он спустил с нее трусики до колен, и она сама освободилась от них, пока он сражался с ремнем и молнией на ширинке. Обхватив ладонями ее ягодицы, он приподнял ее, прижав ее раскрытые бедра к своим. Он коснулся ее. Она была готова принять его. Одним быстрым движением он до конца вошел в нее.

Она обняла его за голову и все время крепко прижимала к себе. Их поза не оставляла места для движений, но он раскачивался, стараясь, чтобы его мощные толчки были направлены вверх. Мысль о том, что они делают, сознание, что он опять внутри ее, еще сильнее разжигали его страсть. Угол, под которым соединились их тела, был идеален для нее. Каждым своим движением он доставал до ее эрогенной зоны. Они кончили одновременно. Это было потрясающе.

Бесконечно долго они стояли, прижимаясь друг к другу; их бурное дыхание громким эхом отдавалось в пустом доме, тела пылали жаром. Наконец он вышел из нее и осторожно поставил ее на пол. Она все еще обнимала его голову, а он прижимался губами к ее шее. Потом его губы медленно двинулись вверх, к ее подбородку, на несколько мучительных мгновений задержались над ее губами, прежде чем прижаться к ним. Ее губы раскрылись, впуская его язык.

Это был их первый настоящий поцелуй. Божественный поцелуй. Нежный, влажный и сладкий. Настойчивый. Очень сексуальный. Когда они наконец оторвались друг от друга, он уперся ладонями в дверь по обе стороны от ее головы и прижался своим пылающим лбом к ее лбу.

— Последние тридцать дней были самыми долгими в моей жизни, — его голос звучал хрипло. — Я жил в постоянном страхе, что ты позвонишь и скажешь, что мы больше не увидимся. Я боялся, что так никогда и не поцелую тебя.

Она прижала пальцы к его губам.

— Если мы будем разговаривать, мне придется уйти, — прошептала она. — Ты не можешь ничего говорить. Я не могу ничего слушать.

Он оттолкнул ее, собираясь вступить в спор, но выражение ее лица умоляло его о понимании. И он понял. Они должны были притворяться, что их ничего не связывает. Но каждый из них понимал, что это не так. Они не обманывали себя. То, что произошло между ними, не имеет отношения ни к зачатию ребенка, ни к чему-либо еще, кроме грубого желания. Но они не могли признаться в этом вслух. Она могла остаться с ним, только продолжая притворяться, что уступает требованию мужа.

Больше не сказав ни слова, они прошли в спальню и стали сбрасывать с себя одежду. Она успела снять туфли и стянуть через голову топик, а он уже разделся донага. Не желая ждать ни секунды, он вытянулся на кровати и притянул ее к себе, уложив рядом. Крепко прижав к себе, он обхватил ее затылок ладонью и целовал, пока они не задохнулись.

Он расстегнул ее бюстгальтер спереди. У нее были красивые, мягкие, естественные груди. Он обхватил ладонью одну из них и водил пальцем по соску, пока он не затвердел, а потом стал ласкать его языком. Когда он взял сосок в рот, она изогнулась и вскрикнула от наслаждения.

Нащупав ее руку, он потянул ее вниз. Он прерывисто вдохнул, когда ее пальцы сомкнулись вокруг его плоти, а затем ее большой палец, нащупав каплю влаги, стал медленными, сводящими с ума круговыми движениями втирать влагу в головку его члена, доводя почти до экстаза.

Обнаженная, она скромно лежала на спине, а ее сомкнутые бедра образовывали прелестный правильный треугольник в низу живота. Он наклонился, осторожно подул, а затем поцеловал влажные завитки волос и продолжал теребить их, пока ее бедра не раздвинулись. Тогда он опустил лицо между ними и стал медленно ласкать ее ртом.

Она сама приподняла колени и потянула его за волосы вверх, и вот он уже лежит на ней, а его плоть глубоко погрузилась в нее. В этот раз они любили друг друга медленнее, скорее чувственно, чем страстно. Почувствовав, что разрядка близка, он сжал ее лицо ладонями и заглянул в глаза, желая увидеть в них подтверждение, что это он, и только он занимается с ней любовью — и по одной-единственной причине.

Он потерял счет, сколько раз они любили друг друга в тот день, потому что это был один длинный акт, когда одна эротическая игра переходила в другую. Запретив себе разговаривать, они дали друг другу полную свободу действий.

Его губы вновь и вновь касались каждой черточки ее прекрасного лица. Ему было позволено гладить каждый дюйм ее кожи, целовать ямочки под коленями. Он проводил большим пальцем по ложбинке на ее спине, сверху вниз, до самых ягодиц, а потом прижимался щекой к ее пояснице.

С не меньшим любопытством она исследовала его большие руки, обводя вздувшиеся вены на их внутренней стороне, прихватывала ртом его искривленный мизинец. Похоже, ей нравились волосы у него на груди. Очень нравились. Она часто зарывалась в них лицом. Он наслаждался, чувствуя, как они шевелятся от ее дыхания, ощущая кончики ее пальцев, исследующие его пупок, чувствуя ее колено, упирающееся ему в пах, и ее влажный рот, ласкавший его так, что ему казалось, что он умрет от наслаждения.

Они тихо лежали, лениво гладя и целуя друг друга, как пресытившиеся любовники, когда она с грустью посмотрела на него и отстранилась. Он должен был отпустить ее. Ему так много хотелось сказать ей, но это было запрещено. Он хотел сказать ей, что любит — впервые за всю свою проклятую жизнь. Да, любит. Он любит ее.

— Боже, помоги мне, — прошептал он, обращаясь к стенам больничной палаты. — Я любил ее с самого начала.

Наверное, он спал. Его разбудило легкое движение воздуха. Он открыл глаза. В палате у двери стоял Коуч.

— Ты спал? — спросил он.

— Просто прикрыл глаза.

Помешкав, Коуч подошел к кровати Гриффа и окинул его взглядом, задержавшись на забинтованном плече.

— Как оно?

— Выживу. Чертовски болит.

— У них в больнице, что, нет обезболивающих?

— Мне дают, — Грифф поднял руку с иглой капельницы. — Но все равно болит.

— Серьезное повреждение?

— Хирург сказал, что пройдет без следа. Если пройду курс физиотерапии.

— Ну да, хорошо бы он оказался прав. Ты всегда от этого отлынивал.

— Она.

— Что?

— Хирург — женщина.

— А, — Коуч оглядел палату, отметив подвешенный к потолку телевизор и широкое окно. — Неплохо устроился.

— Не могу пожаловаться.

— Кормят нормально?

— Мне давали только говяжий бульон и лимонное желе.

— Голоден?

— Не очень.

Исчерпав темы для светской беседы, они некоторое время молчали. Первым заговорил Грифф:

— Спасибо, что той ночью не позвонил в полицию.

— Я позвонил.

Грифф удивленно посмотрел на него.

— Несмотря на причитания Элли, я позвонил. Но не Родарту. Поговорив с несколькими детективами, я остановился на одном из них, который показался мне разумным. Я рассказал ему, как обстоит дело, куда ты направляешься и что ситуация становится опасной, а для кого-то даже смертельно опасной. Он связался с полицейским департаментом Итаски и сразу же мобилизовал их.

— Значит, ты мне поверил.

— Я поверил ей.

— Лауре?

— Я поверил каждому ее слову. А ты остаешься лжецом.

— Я не лгал! Я не…

— Черт возьми, я знаю, что ты не убивал Фостера Спикмена или того беднягу Бэнди. Я не об этом.

— Тогда о чем?

— Ты лгал о той игре против Вашингтона.

Сердце Гриффа замерло. Он не был к этому готов.

Он удивленно взглянул на Коуча, отвернулся и пробормотал:

— О чем это ты?

— Ты прекрасно знаешь, черт возьми, о чем я. — Покрасневшее от гнева лицо Коуча наклонилось над ним, и Грифф был вынужден посмотреть ему в глаза. — Тот пас Уайтхорну. Тот пас, из-за которого игра была проиграна и ты отправился в тюрьму. — Коуч ткнул указательным пальцем в край больничной кровати. — Я знаю правду, Грифф, но я хочу услышать ее от тебя, и я хочу знать — почему.

— Что услышать? Что — почему?

Коуч кипел от ярости.

— Я смотрел видеозапись той игры, пока не окосел. В замедленном режиме и в ускоренном. Раз за разом. Тысячу раз.

— Не ты один.

— Но они не разбираются в игре так, как я. И никто не знает тебя лучше, чем я. Они не учили и не тренировали тебя так, как я, Грифф, — его голос стал хриплым, и если бы Грифф не знал, что это невозможно, то подумал бы, что на глаза тренера навернулись слезы. — Ты дал самый лучший из возможных, самый точный пас. Ты практически вынес мяч на двухъярдовую линию и вложил в руки Уайтхорна. Прямо между цифр на его футболке.

Коуч выпрямился и отвернулся на секунду, а затем снова повернулся к Гриффу и просто сказал:

— Он его не поймал.

Грифф продолжал молчать.

— Уайтхорн его не поймал, — повторил Коуч. — Но не потому, что ты дал плохой пас. Он просто выронил этот проклятый мяч.

Грифф кивнул, чувствуя, как его захлестывают эмоции.

— Он выронил этот проклятый мяч.

Коуч выдохнул с таким звуком, как будто из надувной игрушки вылетела затычка. Гриффу даже показалось, что он уменьшился в размерах.

— Тогда, бога ради, почему ты лгал, что сдал игру? Почему ты сознался в преступлении, которого не совершал?

— Потому что я был виноват. Чертовски виноват. Я собирался напортачить и проиграть ту игру ради собственной выгоды. За два миллиона долларов я собирался сделать так, чтобы мы проиграли. Но…

Грифф умолк, не в силах продолжать. Когда он заговорил снова, его голос был спокойным и серьезным:

— Но когда дошло до дела, я не смог. Я хотел победить. Я должен был победить. — Его пальцы сжались в кулак, как будто он пытался поймать что-то ускользающее. — Единственная надежда на спасение, которая у меня была, — это выиграть ту игру.

Он лег на спину и закрыл глаза, вновь увидев себя на поле. Он слышал рев трибун, вдыхал запах пропахших потом футболок товарищей, сбившихся в кучу, чувствовал напряжение, охватившее стадион с семьюдесятью тысячами орущих зрителей.

— Мы проигрывали четыре очка. Филд-гол тут не помог бы. Время истекало. Тайм-аутов не осталось. Худший из возможных сценариев, и вдобавок ко всему на кону был Суперкубок. У нас было время всего на один розыгрыш. Чтобы получить деньги от «Висты», мне нужно было всего лишь протянуть время, и Вашингтон бы победил. Но после последнего совещания на поле я подумал: да пошли они, эти подонки из «Висты». Вместе со своими долларами. Они могут сломать мне обе ноги, но я выиграю этот чемпионат. Все зависело от одного розыгрыша, Коуч. От одного паса. Я должен был один раз сделать выбор, чтобы стать лучше той грязи, из которой я вышел. От того, что я сделал бы в том розыгрыше, зависело, каким я стану. Вся моя жизнь.

Он открыл глаза и грустно рассмеялся.

— А потом Уайтхорн выронил мяч. Он выронил его! — Грифф провел ладонью по лицу, как будто стирал из памяти ту картину: лежащий на спине нападающий в зоне защиты, его пустые руки и отсчитывающие время матча часы с нулями. — Но на самом деле это не имело значения. Я уже продал душу дьяволу. После поражения я подумал, что могу все равно получить за него плату. Когда пришел Бэнди с моими деньгами, я взял их.

Иногда я думаю, — продолжал Грифф, — что, может, психиатр в Биг-Спринг был прав, и я хотел, чтобы меня застукали. В любом случае, когда меня арестовали, все подумали, что я дал пас, который было невозможно поймать. Уайтхорн позволил им так думать. И я тоже. Я был виновен во всем остальном. Я лгал, играл в тотализатор, жульничал, нарушал закон, плевал на правила и этику профессионального спорта. — Он криво улыбнулся. — Но я не сдавал той игры.

— Я долго ждал от тебя этих слов, — Коуч потер кулаками повлажневшие глаза.

— Как приятно это слышать. Потому что хуже всего, самое худшее во всем этом, тюрьме и всем остальном, было сознание того, как я опозорил тебя и Элли.

— Мы это пережили, — Коуч откашлялся, но его голос звучал хрипло.

Он сказал это небрежным тоном, как будто то, что происходило сейчас, не имело особого значения. Но это было не так. Грифф не умолял простить его, и Коуч не произносил слов прощения. Но они поняли друг друга без слез и сантиментов. И без лишних слов. Он вернул себе расположение Коуча. Он получил его прощение. И возможно даже — мог ли он мечтать об этом? — его любовь.

— Элли будет очень рада, если ты будешь приходить почаще, позволять ей кормить тебя, суетиться вокруг тебя и совать тебе деньги, думая, что я этого не знаю.

— Обязательно, — улыбнулся Грифф. — Обещаю. Если не попаду в тюрьму.

— За то, что ты сделал, чтобы увести Лауру от Родарта? — нахмурился Коуч.

— Она тебе об этом рассказала?

— Да, сегодня это главная новость. Но я не думаю, что они смогут предъявить тебе обвинение в нападении. Особенно когда выяснится, какую опасность представлял Родарт, а Лаура обязательно позаботится, чтобы все об этом узнали.

Теперь, после того, как они упомянули ее имя, незримое присутствие Лауры стало ощутимым. Грифф пристально смотрел на Коуча, который прочел невысказанный вопрос в его глазах.

— Она не может навестить тебя, Грифф, — Коуч постарался, чтобы его голос звучал как можно мягче. — Журналисты набросятся на это, как мухи на собачье дерьмо. И так уже ходят всякие слухи. Вопросы. Ты знаешь, что я имею в виду. Ничего конкретного, просто предположения, что между вами троими что-то было. И не забудь, что она всего лишь несколько дней как похоронила мужа, — продолжал Коуч. — Публика не знает, что Спикмен сбрендил, и ради будущего авиакомпании Лаура хочет сохранить это в тайне. И она уж точно не хочет, чтобы кто-то знал, зачем они тебя наняли.

— Она и об этом рассказала?

— Обо всем. — Коуч недоуменно покачал головой: — Ну и дела. Никогда о таком не слышал.

— Об этом есть в Библии.

— Да, но у Моисея была борода до пупа, и он ел саранчу.

— Авраам.

— Ладно, все равно Лаура сказала, что ты поймешь, почему она сейчас не может к тебе прийти.

— Я понимаю, — кивнул он и, помолчав, добавил: — Я ее люблю, Коуч.

— Я знаю, — поймав на себе удивленный взгляд Гриффа, Коуч кивнул. — В ту ночь, когда твое будущее зависело от того, догонишь ли ты Родарта и Руиса, ты остался с ней. Это было на тебя не похоже — думать сначала о ком-то, а лишь потом о себе. Теперь ты должен принести еще одну жертву, Грифф. Если тебе действительно не безразлична эта женщина, дай ей время. Пусть побудет без тебя.

Грифф это знал. Он понимал, что так нужно. Но от этого ему было не легче.

— С ней все в порядке?

— Да. Ее главная проблема — Элли.

— Элли?

— Превратилась в настоящую наседку. Совсем замучила девочку.

Грифф улыбнулся и закрыл глаза.

— Она в хороших руках.

Наверное, он опять задремал, потому что, когда он открыл глаза, Коуча не было. Палата была пуста. Он остался один.

Эпилог

Грифф ответил на звонок сотового телефона после второго сигнала:

— Алло?

— Сегодня в час?

Его сердце замерло, а затем забилось в бешеном ритме.

— Ты сможешь там быть?

— О да. Да. Да.

— Тогда увидимся.

Секунд тридцать он еще прижимал телефон к уху и только потом захлопнул его. Грифф застыл посреди торгового комплекса, и другие покупатели обходили его, пока он убеждал себя, что это наяву, что он не спит и что ему действительно звонила Лаура.

Как и в первый раз, он приехал к дому почти на двадцать минут раньше. Он кружил по району до двенадцати пятидесяти восьми. Когда он вернулся, ее машина уже стояла на подъездной дорожке. Он припарковался позади нее. Дорога до парадной двери показалась ему нескончаемо длинной. Он протянул руку к звонку, когда дверь открылась.

— Я слышала твою машину.

Он долго молчал и просто стоял, разглядывая ее. Наконец радость вырвалась из его груди в виде короткого смеха.

— Ты выглядишь потрясающе.

— Спасибо.

— Нет, правда. — Она была в розовом облегающем свитере и черных слаксах. Просто, элегантно и жутко сексуально. — Правда потрясающе.

Она покраснела от комплимента, посторонилась и взмахом руки пригласила его войти. Он прошел в гостиную, такую знакомую, но полностью изменившуюся с того времени, когда он был здесь в последний раз. Теперь это был милый и уютный дом.

Шкафчик он узнал, но диван был новым. Появилась еще мебель, картины на стенах, журналы и книги, ковер и ваза с белыми тюльпанами на кофейном столике. Впервые за все время жалюзи были открыты, впуская в комнату солнечный свет. Было нехолодно, и поэтому небольшой огонь в камине горел скорее для уюта, чем для тепла.

Он повернулся к Лауре, уже заранее зная, что она ему скажет.

— Теперь я здесь живу.

— Я читал, что ты продала особняк. Тебе здесь нравится?

— Очень.

Они обменялись долгим взглядом, но потом она отвела глаза и кивнула в сторону дивана:

— Хочешь чаю?

— Да.

— Горячего или холодного?

— Холодного, пожалуйста.

Он присел, а она скрылась на кухне. Из любопытства он открыл шкафчик. Там был телевизор, книги и несколько дисков с новыми фильмами. Ни одного фильма с пометкой «X». Он закрыл дверцы шкафчика и откинулся на диванные подушки, приняв, как он надеялся, непринужденную позу. Два часа и восемнадцать минут, прошедшие с момента ее звонка, он не находил себе места.

Она вернулась с подносом, на котором стоял кувшин с чаем и два стакана. Опустив поднос на кофейный столик, она наполнила стаканы.

— Сахар?

— Нет, спасибо.

Она протянула ему стакан, потом взяла свой и устроилась в кресле напротив Гриффа.

Он отхлебнул чай. Она сделала глоток из своего стакана. На глазах друг у друга. Он боялся начать разговор, боялся сказать что-нибудь не то. Он не знал, зачем она его сегодня пригласила. Знакомая манера разговора и время встречи — все это не могло быть совпадением. Но пока ничего в ее поведении не предвещало того, что эта встреча может закончиться так же, как предыдущие. Может, она просто пригласила его на чашку чая.

— Твоя авиакомпания делает успехи, — наконец сказал он. — Эта новая штука — «Селект» выглядит любопытно.

— Начинаем через три месяца, — она засмеялась и покачала головой. — Еретическая и безумная идея. И столько работы. Миллион решений. График расписан по дням.

— Но ты наслаждаешься этим, — он улыбнулся ее многословию.

— Каждую минуту, — согласилась она. — Я очень надеюсь на успех. Мы уже продали семьдесят восемь процентов членских карт. Ходят слухи, что наши конкуренты пытаются организовать похожий сервис.

— Имитация — самая искренняя форма лести.

— Точно. Но это все же имитация. Мы будем первыми.

Ее лицо светилось энтузиазмом. Ее улыбка была такой прекрасной и открытой, что у него защемило сердце. Он понял, что впервые видит ее счастливой. Такой она еще никогда не была.

— Удачи тебе и «Селект», — он поднял стакан в шутливом тосте. — Хотя нельзя сказать, что удача обходит тебя стороной. Акции «Сансаут» все время растут.

— Ты следишь за курсом акций?

— Инвестирую.

— Неужели?

— Да. Что бы ты ни делала, не останавливайся. Это дает результат.

— Я очень занята и много работаю, но стараюсь поддерживать определенный распорядок в своей жизни. По средам после обеда я позволяю себе отдохнуть.

Это объясняло ее непринужденный наряд. Она не собиралась возвращаться на работу. Он пытался не вкладывать в это никакого смысла. Пытался, но ничего не получалось.

Она пристально посмотрела на него.

— Эти выходные по средам позволяют мне заниматься другими делами, которые очень важны для меня. Например, такими, как фонд Элейн Спикмен.

— Фонд. Понятно, — он поерзал, меняя позу. — Недавно видел твою фотографию в газете. На каком-то официальном мероприятии по сбору средств. Как все прошло?

— Превосходно.

— Это хорошо.

— Кроме денег, собранных в тот вечер, фонд недавно получил одно крупное пожертвование.

— Да?

— Сто тысяч долларов.

— Ничего себе.

— Да, но это пожертвование было довольно необычным.

— В каком смысле?

— Во-первых, сумму внесли наличными. Стодолларовыми банкнотами, прямо на счет фонда.

— Хм.

— Анонимно.

— Хм.

— И банк, в котором открыт счет, сообщил, что жертвователь настаивал на анонимности.

Лицо Гриффа осталось бесстрастным.

— Я уважаю его желание не афишировать такое щедрое пожертвование, — сказала Лаура. — Я лишь надеюсь, что он знает, как я ценю его дар.

— Не сомневаюсь.

Наступившая пауза казалась ему бесконечной, но затем Лаура сдалась и с легкой улыбкой сменила тему:

— Ты тоже не сидел без дела.

— Слышала о нашем проекте?

— Я видела твое интервью по телевизору.

— Он завоевывает популярность, и дела идут хорошо.

— Кажется, ты удивлен, — заметила она.

— Да. Он просто сам приплыл мне в руки.

После выписки из больницы он предстал перед судом, и ему предъявили обвинение в нападении на полицейских. Джим Макалистер добился его освобождения под залог и выступил с блестящей речью в его защиту. Его аргументы были подтверждены показаниями Лауры Спикмен, которую представлял ее адвокат, а также сотрудниками службы внутренней безопасности, занимавшимися делом Стэнли Родарта.

Грифф выслушал суровый выговор судьи и получил год условно вдобавок к тому, что он уже отбыл. Инспектором по надзору у него остался Джерри Арнольд. Макалистер и Глен Ханникат, который оказался настоящим другом, повезли Гриффа в ресторан, чтобы отпраздновать то, что они считали победой.

Вскоре после этого его удивил Болли Рич, пригласивший его на ленч. Он извинился за то, что отказывался слушать, когда Грифф пытался предупредить его насчет Родарта. Сказал, что сожалеет, что он отказал Гриффу в помощи, когда тот в ней больше всего нуждался, но больше всего ему стыдно за то, что он не поверил Гриффу.

— Джейсон две недели со мной не разговаривал, — сказал он.

— Не переживай ты так, — отмахнулся от его извинений Грифф.

— Ты слишком легко освобождаешь меня от ответственности.

— Я тоже легко отделался.

Затем Болли рассказал ему о проекте, который уже некоторое время обсуждался в кругу спортивных журналистов. Они считали, что пора воплощать его в жизнь.

— Нам надоела вся эта грязь вокруг спорта, как университетского, так и профессионального. Мы вынуждены писать не только об удачных бросках, голах и ударах, но также об употреблении наркотиков и стероидов, об оружии, жестокости, изнасилованиях…

— Тотализаторе, — вставил Грифф.

— Тотализаторе. Нам осточертело все это дерьмо. Мы хотим изменить ситуацию и вернуть в спорт понятия чести и честной игры. Но мы всего лишь горстка писак, и я самый яркий представитель этого вида, если тебе это о чем-то говорит. Нам нужно имя, — сказал он и, смущаясь, пояснил: — Но безгрешный человек не окажет нужного воздействия.

— Вам требуется парень на плакате и запоминающийся слоган: «Не облажайся, как я».

— Примерно это мы и имели в виду, — улыбнулся Болли.

— Им был нужен плохой парень вроде меня, который обратился бы к молодым спортсменам, — объяснял теперь Грифф Лауре. — Мой горький опыт предупреждал бы их о подводных камнях и ловушках. Болли с коллегами нашел корпоративных спонсоров для финансирования проекта. Национальная студенческая спортивная ассоциация заявила о своей полной поддержке. А также ассоциация спортсменов-христиан. Ассоциации выпускников колледжей. Спортивные ассоциации по всей стране договорились со мной о выступлениях, — он пожал плечами. — Возможно, мои беседы принесли хоть немного пользы.

— Ты скромничаешь, Грифф. Как раз на этой неделе в колонке мистера Рича было написано, что они собрали тысячи заявлений от молодых спортсменов, которые обещали не употреблять стероиды и так далее. В том числе от его собственного сына.

— Джейсон хороший парень. Скорее всего, он в любом случае держался бы в стороне от всего этого.

— Но не другие. Твои выступления произвели большой эффект.

— Посмотрим, — он улыбнулся. — По крайней мере, я зарабатываю кучу премиальных миль у «Сансаут».

— Можешь подписаться на «Селект».

— Этого я не могу себе позволить. Мне возмещают расходы и платят вполне достойное жалованье, но я не стану богатым, Лаура. Никогда. — Он никогда не будет таким богатым, как Фостер Спикмен. Как она. Именно это он пытался ей сказать. — Но я связан со спортом, по крайней мере косвенно. И я делаю что-то полезное, — он улыбнулся. — Иногда после выступления они просят меня пару раз бросить мяч. Дать им совет. Что-то вроде этого.

— Я уверена, что эти молодые спортсмены, несмотря ни на что, в восторге от тебя.

— Не знаю. Хотелось бы верить.

Они некоторое время молчали. Лаура посмотрела за окно, потом на камин, потом на вазу с тюльпанами.

— Хочешь еще чаю?

— Нет, спасибо.

— Как твоя подруга Марша?

Он был удивлен, что она помнит о Марше.

— Хорошо. Видел ее на прошлой неделе.

— А.

Вежливая улыбка Лауры слегка дрогнула. Или ему это показалось?

— Ей еще осталась одна операция, но это просто последние штрихи.

— Значит, предыдущие операции были успешными?

— Она выглядит потрясающе. Лучше, чем раньше.

— Это хорошо. Она… она вернулась… к работе?

— На полный рабочий день, — Грифф улыбнулся.

— Правда?

— Да. Бизнес есть бизнес.

— Ну да.

Если ее интересовал характер его визита к Марше, то почему она не спросила об этом прямо? Он надеялся, что она спросит. Тогда он рассказал бы, что теперь они с Маршей просто друзья, а сам вопрос Лауры указывал бы на то, что ей не все равно, удовлетворяет ли он свои сексуальные потребности с профессионалками или нет.

Но она задала совсем другой вопрос:

— Как ты отдохнул?

— Отъедался. Элли готовила так, как будто каждый мой обед был последним. А ты?

— Я уехала. Остановилась в Вермонте, в гостинице, где предоставляют номер с завтраком, каталась по проселочным дорогам.

— Звучит неплохо. — Хотя на самом деле это звучало одиноко.

— Хочешь еще чаю?

— Ты уже спрашивала, и я отказался.

— Извини. Как твое плечо?

— Отлично.

— Все зажило?

— Лаура, зачем ты позвала меня?

Неожиданный вопрос удивил ее. Казалось, она была взволнована тем, что ее застали врасплох. Потом она сделала глубокий вдох и тихо сказала:

— Я хотела поблагодарить тебя.

Его сердце упало. Она действительно пригласила его только на чай.

— За что?

— За то, что хранишь нашу тайну. Ты много раз мог рассказать всю эту грязную историю. Но ты этого не сделал. Ты защитил Фостера и меня. Он уж точно не заслужил твоего доверия. Я хотела сказать тебе, как я это ценю.

— Ну, мне не очень-то хотелось, чтобы все узнали, что меня нанимали в качестве жеребца.

— Какова бы ни была причина, все равно, спасибо.

— Пожалуйста.

Ему не нужна ее проклятая благодарность. Он сдержал обещание Коучу и самому себе — не общаться с ней, хотя не проходило и дня, чтобы он не испытывал желания ей позвонить. И сегодня, после стольких месяцев, когда она позвонила, он подумал, что возможно…

Но нет. Пока он сидел тут и поддерживал вежливый разговор, страстно желая коснуться ее, ощутить вкус ее губ, она хотела всего лишь поблагодарить. Больше он этого выдержать не мог.

Не в силах унять волнение, он провел ладонями по бедрам, затем внезапно поднялся.

— Послушай, мне нужно бежать. У меня… дело.

— О, прости, — она тоже встала. — Я не хотела тебя задерживать.

— Нет, все в порядке. Был рад тебя увидеть.

— И я тоже.

— Да. Спасибо за чай.

Поворачиваясь к двери, он хлопнул себя рукой по карману, как бы вспоминая.

— Да, чуть не забыл. Я кое-что тебе принес. — Грифф сунул руку в карман спортивного пиджака, вытащил маленькую коробочку и протянул Лауре.

— Что это? — она озадаченно посмотрела на него.

— Есть только один способ узнать.

Она взяла коробочку и, помедлив секунду, потянула за ленточку, чтобы развязать бантик. Грифф вдруг понял, что задержал дыхание, когда она открывала крышку. Внутри на шелковой подушечке лежала маленькая золотая звездочка с крошечным бриллиантом в центре. Лаура опустила голову и не отрывала взгляда от кулона, и Грифф не видел ее реакции. Она так долго оставалась неподвижной, что Грифф подумал, что это была неудачная идея.

Прошло еще несколько секунд, а Лаура по-прежнему молчала, и тогда Грифф принялся оправдываться.

— Я знаю, что у нас было не так много. Может, не больше этого бриллианта, — он взъерошил пальцами волосы. — Но не осталось ничего на память, понимаешь? Ничего, что подтвердило бы — это действительно было. А оно было. По крайней мере, несколько недель.

Лаура не поднимала голову и не шевелилась. Черт! Плохая идея. Очень, очень плохая. Он должен просто заткнуться и уйти. Но вместо этого он сказал:

— Я подумал, может, тебе захочется иметь что-то, что будет напоминать об этом.

Когда она наконец подняла голову, ее лицо было мокрым от слез.

— Я всегда буду помнить. Это останется в моем сердце, пока я жива.

Они одновременно потянулись друг к другу. Он обнял ее и держал так, как будто больше никогда не отпустит. Наверное, он поклялся себе в этом. Потом он не мог вспомнить, что говорил позже, а что в этот первый момент, перед тем, как обхватил ее лицо ладонями и повернул к себе. Он помнил, как говорил, что любит ее, покрывая бесконечными поцелуями ее губы, глаза, щеки, лоб. Наконец их губы встретились, и они поцеловались, жадно и страстно.

А потом, когда день сменился вечером, они долго-долго сидели вместе на диване, держась за руки, и разговаривали. Они болтали о пустяках, рассказывали друг другу разные истории. Обменивались какими-то шутками. Часто смеялись.

Это было их первое свидание.

Примечания

1

Штат Одинокой Звезды (от англ. Lone Star State) — официальное прозвище штата Техас, происходящее от его флага, на котором изображена одна звезда.

(обратно)

2

Безумный Шляпник (от англ. Mad Hatter) — по всей видимости, имеется в виду персонаж из книги Л. Кэрролла «Алиса в Стране чудес».

(обратно)

3

Элмор Леонард (Elmore Leonard) — современный американский автор криминальных романов.

(обратно)

4

Карл Хайасен (Carl Hiaasen) — известный журналист и автор современных американских триллеров и сатирических романов.

(обратно)

5

Парии — низшие касты населения в Индии, отверженные и бесправные.

(обратно)

6

Снэп (snap) — технический прием в американском футболе, когда центровой при розыгрыше отправляет мяч назад броском между ног.

(обратно)

7

Лот — игра слов, по-английски lot — большой.

(обратно)

8

Филд-гол (field goal) — ситуация в американском футболе, когда мяч забивается в ворота с поля, а не с конечной зоны.

(обратно)

9

Линия скримиджа (line of scrimmage) — нейтральная территория, где находится мяч в начале игры.

(обратно)

10

Янни — Янни Хрисомаллис (Yanni Hrisomallis) — современный греческий музыкант, работающий в стиле нью-эйдж.

(обратно)

11

Иннинг (inning) — часть бейсбольного матча, основное время — 9 иннингов, в случае ничьей назначаются дополнительные иннинги.

(обратно)

12

«Апельсиновая чаша» (Orange Bowl) — престижный спортивный турнир, который считается неофициальным чемпионатом мира среди юниоров.

(обратно)

13

Письмо о намерениях — важная часть пакета документов, необходимых для поступления в высшее учебное заведение.

(обратно)

14

Жечь свечу с обоих концов — дословный перевод английского фразеологизма «bum the candle at both ends», означающего «прожигать жизнь».

(обратно)

15

Даун (down) — в американском футболе одна попытка команды пройти с мячом по полю.

(обратно)

16

Тортийя — испанское блюдо из яиц, напоминающее яичницу.

(обратно)

17

Сальса — мексиканский соус с томатами и чили.

(обратно)

18

Инфорсер (enforcer) — в американском жаргоне член преступной группировки, приводящий в исполнение ее приговоры.

(обратно)

19

Яппи (yuppie) — ироническое название современного типа молодых людей, стремящихся к карьерному росту, в противоположность предшествующему молодежному идеалу, выразителем которого были хиппи.

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

Эпилог

Реклама на сайте