«Тайная улыбка»

Никки Френч Тайная улыбка

Патрику и Норме

ГЛАВА 1

Недавно меня преследовал сон, один и тот же сон, снова и снова, и каждый раз я думала, что все происходит на самом деле, в действительности. Я опять на катке в тот день, когда впервые встретила Брендана. Холод обжигает мое лицо, можно услышать скрип коньков по льду, и затем я вижу его. Он быстро окидывает меня своим странным взглядом, словно приметил меня и что-то у него на уме. Я продолжаю рассматривать его и понимаю, что он интересен чем-то особенным, это может заметить далеко не каждый. Волосы у него блестящие и черные, как вороново крыло. Лицо овальное, выдающиеся скулы и подбородок. Выражение лица довольное, как будто он понял шутку раньше всех остальных, и мне это нравится в нем. Он взглянул на меня и затем посмотрел еще раз, и уже приближается, чтобы приветствовать меня. Во сне я думаю: Хорошо. Мне предоставляется еще один шанс. Это не должно случиться. На этот раз я могу все прекратить здесь и сейчас, еще до того, как это начнется.

ГЛАВА 2

Прошло две недели с тех пор, как Брендан вышел из моих дверей. Было половина третьего пополудни, я стояла на стремянке и кистью, которую держала в вытянутой руке, старалась дотянуться до угла, когда зазвонил мой мобильник. Я поняла, что он лежит в кармане моей куртки и что на мне этой куртки нет. Мы работали в только что построенном доме в Блэкхите — все линии прямые, стекло зеркальное и массив сосны, Я красила дерево особой, почти прозрачной белой краской на масляной основе, которую импортируют из Швеции за огромные деньги. Я с трудом спустилась вниз и положила кисть на крышку банки.

— Алло?

— Миранда, это Кэрри.

Это было совсем необычно. Мы встречались достаточно регулярно, каждый месяц или около того, как правило, у родителей. Пожалуй, раз в неделю мы обязательно разговаривали по телефону; звонила всегда именно я. Она спросила, свободна ли я в тот вечер. Я почти договорилась о чем-то, но она сказала, что дело очень важное. Она бы не просила, если бы это не было так важно. Поэтому, конечно, я вынуждена была сказать «да». Я стала обсуждать, где мы можем встретиться, но Кэрри все уже продумала. Самый обычный французский ресторан, который только что открылся в Камдене, совсем близко от того места, где я жила, и Кэрри закажет столик на восемь персон. Если она не перезвонит, я должна понять, что все в порядке.

Я была в полном недоумении. Она никогда не предпринимала ничего подобного раньше. Энергично нанося краску на огромную сосновую стену, я пыталась догадаться, что же она должна сказать мне, и никак не могла найти никакого убедительного ответа даже на главный вопрос: будут это хорошие или плохие новости?

В кругу семьи вам присваивают какой-то образ, думая, что вы такая, независимо от того, кто вы есть на самом деле. Можно стать героем воины, но то, о чем будут разговаривать ваши родители, сведется к чему-то якобы забавному, что вы обычно делали, когда ходили в малышовую группу детского сада. Это может кончиться тем, что вы уедете в Австралию, чтобы оторваться от той персоны, которой, как думают родители, вы и являетесь, или вы думаете, что они думают, что вы такая. Все это напоминает комнату с зеркальными стенами, с отражениями и отражениями отражений, уходящими в бесконечность. Они вызывают головную боль.

Я не убежала в Австралию. Я жила меньше чем в миле от дома, в котором выросла, и работала на своего дядю Билла. Порой даже трудно себе представить его в качестве моего дяди, потому что он так не похож на моего отца. У него длинные волосы, которые он иногда завязывает «лошадиным хвостом», и едва ли он когда-нибудь бреется.

Однако многие богатые и ультрамодные люди стоят в очереди, чтобы нанять его. Мой отец до сих пор зовет его художником и маляром, еще с детских лет я помню, как он работал со всяким сбродом, разъезжая на невообразимом автофургоне, который он у кого-то одолжил. Ну а теперь у дяди Билла, как я никогда его не называю, огромный офис, компания, выгодный контракт с группой архитекторов и список очередников, в который вы едва ли сможете попасть.

Я добралась до ресторана «Ла Табль» приблизительно в одну минуту девятого, Кэрри была уже там. Она сидела за столиком со стаканом белого вина и бутылкой в ведерке рядом, и я сразу поняла, что это какая-то хорошая новость. Казалось, она светится изнутри, и такой же свет излучали ее глаза. Она изменила внешность после нашей последней встречи. У меня была короткая стрижка. Мне это нравилось и имело определенный смысл, учитывая условия моей работы. Волосы не попадут в клей и не намотаются на сверло. Кэрри была девушкой, во внешности которой не было ничего особенного: волосы средней длины, практичная одежда. Сейчас же она коротко подстригла волосы, и это шло ей. В ней изменилось почти все. Косметики было больше обычного, что подчеркивало величину глаз. И одежда также была новая: темные расклешенные брюки, белая льняная рубашка и, главное, жилет. У нее был удивительно привлекательный вид. Она помахала мне рукой над столиком и налила стакан вина для меня.

— Привет! — сказала она. — Между прочим, у тебя в волосах краска.

Я хотела ответить, как обычно хочу ответить на это, а именно: вполне естественно, что у меня в волосах краска, ведь половину жизни я провожу, занимаясь покраской. Но я никогда этого не делаю и тем более не собиралась ответить так этим вечером, когда Кэрри выглядела такой счастливой. Счастливой и преисполненной радостью ожидания. Невероятно, да?

— Профессиональные издержки, — ответила я.

Краска была на затылке, где я не могла увидеть ее. Кэрри стала копаться в моих волосах, и мы, наверное, были похожи на двух шимпанзе, ухаживающих друг за другом в зале ресторана, и я позволила ей делать это. Она сказала, что краска не отходит, и это меня утешило. Я выпила глоток вина.

— А тут приятно, — заметила я.

— Я была здесь на прошлой неделе, — сказала она. — Здесь прекрасно.

— Ну, как дела?

— Ты, наверное, хочешь знать, почему я позвала тебя? — поинтересовалась она.

— Не обязательно должна быть какая-то особая причина, — солгала я.

— У меня есть для тебя новость, — сообщила она. — Приятная потрясающая новость.

Она беременна. Вот в чем дело. Вот и все, что могло быть. Я посмотрела на нее пристальнее. Правда, немного удивилась, увидев, что она пьет.

— У меня новый бойфренд, — заметила она.

— Это замечательно, Кэрри. Это грандиозная новость.

Я почувствовала себя более озадаченной, чем прежде. Я была счастлива за нее, и это правда, потому что знала, что у нее какое-то время не было бойфренда. Это было как раз то, что беспокоило ее. Мои родители также были несколько озабочены, но это ничуточки не помогало. Однако то, что она так официально объявила об этом, было довольно эксцентрично для нее.

— Немного неловкая ситуация, — вздохнула она. — Именно поэтому я хотела рассказать тебе прежде, чем это сделает кто-нибудь другой.

— Каким образом это может быть неловко?

— Правильно, — нетерпеливо произнесла она. — Правильно. Именно это я и говорила. Вообще это не должно быть проблемой, если мы сами не сделаем из этого проблему.

Я отпила глоток вина и заставила себя быть терпеливой. Это была еще одна характеристика Кэрри. Ей присущи были крайности: от полной необщительности, когда она не могла произнести и слова, до бессвязной болтливости.

— Так в чем проблема?

— Он тот, кого ты знаешь.

— На самом деле?

— Да, и даже более того. Тот, с кем у тебя все кончено. Это твой бывший бойфренд.

Я не ответила на это, потому что начала быстро думать. Кто же это может быть? У нас с Лукасом был грандиозный скандал, да и в любом случае он сейчас с Клео. Целый год я была с Полем, конечно, он видел Кэрри раз или два. Но разве он все еще не в Эдинбурге? Тогда это что-нибудь из древней истории. Было еще несколько всяких разных из колледжа, но это было еще в то время, когда я вообще не контактировала с Кэрри. Я старалась представить себе невероятное совпадение, которое могло бы свести Кэрри с такой персоной, как Роб, из далекого прошлого. Но они ведь даже и не встречались. Или, возможно, это восходит к еще более раннему периоду, в мое девственное прошлое в школе, с кем-то вроде Тома. Должно быть, это так и есть. Возможно, встреча выпускников школы…

— Это Брендан, — сказала она. — Брендан Блок.

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Ты удивлена? Он вот-вот появится. Он сказал, что думает — будет хорошо, если мы встретимся все вместе.

— Это невозможно, — ответила я.

— Я знаю, это может показаться несколько странным…

— Где вы встретились?

— Я расскажу тебе, — вздохнула она. — Я все расскажу тебе. Но кое-что я хочу успеть сейчас, пока не появился Брен.

— Брен?

— Просто хочу довести до твоего сведения, милая Миранда, что Брен сообщил мне все, и я хочу, чтобы ты знала: надеюсь, это не вызовет у тебя никакого смущения.

— Что?

Кэрри перегнулась через стол и положила обе руки на мои. Она смотрела на меня своими огромными сочувствующими глазами.

— Миранда, я знаю, что тебе было больно, когда вы расстались… — Она глубоко вдохнула и сжала мою руку. — Я знаю, что Брен порвал с тобой. Он рассказал мне, как ты была расстроена, зла и огорчена. Но он надеется, что ты пережила это. Сказал, что он рад всему этому.

— Он сказал, что рад этому?

И в это мгновение в ресторан вошел Брендан Блок.

ГЛАВА 3

Кэрри встретила Брендана в середине зала, и он наклонился, прильнув к ней, чтобы поцеловать ее в губы долгим поцелуем. На мгновение она закрыла глаза, она была крошечной рядом с его высокой крупной фигурой. Она стояла на носочках и что-то шептала ему на ухо, и он кивнул и взглянул на меня, слегка повернув голову, с улыбкой, едва промелькнувшей на губах. Он поклонился и пошел в мою сторону, протягивая обе руки. Я совсем растерялась и не знала, что нужно сделать. Я приподнялась со стула, но к тому времени, когда он подошел к столу, меня больно зажало стулом, который впивался в ноги за коленями.

— Миранда! — сказал он. Решительно положил руки мне на плечи, заставляя меня немного опуститься к сиденью, и пристально посмотрел мне в глаза. — Миранда…

Он наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку, слишком близко к губам. К этому времени Кэрри удалось обнять Брендана за талию, поэтому она тоже наклонилась ко мне, немного присев. В течение какой-то ужасной секунды между нашими лицами было лишь несколько дюймов; я смогла увидеть пот, выступивший в углублении над ее верхней губой, и небольшой шрам на брови Кэрри, оставшийся с тех времен, когда мне было четыре года, а ей шесть лет, и я ударила ее пластмассовой пикой. Так близко, что я могла ощутить запах его мыла и ее духов, а также что-то неприятно кислое в воздухе между нами. Наконец я освободилась из плена и с облегчением опустилась на стул.

— Так Кэрри рассказала тебе?

К этому времени он тоже уже сидел, расположившись между мной и Кэрри так, что мы сгрудились вокруг небольшой части стола, наши колени соприкасались. Он положил свою руку на руку Кэрри, пока говорил, а она смотрела на него сияющими глазами.

— Да. Но я…

— И все в порядке на самом деле?

— Почему я не должна быть в порядке? — спросила я и поняла, что ответила на вопрос, который никто не задавал. Это внесло в мою речь напряжение, смущение, и я это почувствовала, хотя и совсем чуть-чуть. Любой человек в мире почувствовал бы. Я увидела, как они обменялись взглядами.

— Я имею в виду, все хорошо.

— Я понимаю, тебе тяжело.

— Мне совсем не тяжело, — возразила я.

— Это очень великодушно с твоей стороны, — сказал он. — Именно великодушно. Я сообщил Дереку и Марсии, что ты должна быть как раз такой. Просил их слишком не переживать.

— Маме и папе?

— Да, — подтвердила Кэрри. — Они познакомились с Бреном несколько дней назад. Он действительно понравился им. Да, безусловно, понравился. Трою тоже, а ты знаешь, как ему трудно угодить.

Брендан скромно улыбнулся.

— Приятный ребенок, — заметил он.

— И ты рассказал им?.. — Я не знала, как закончить фразу.

Внезапно я вспомнила телефонный звонок позапрошлой ночью, когда мои родители говорили со мной поочередно, один за другим, и спрашивали меня, как я себя чувствую в этот момент. У меня под левым глазом начался небольшой тик.

— Ты должна все понять, потому что ты женщина с добрым сердцем, — похвалил меня Брендан.

Я почувствовала, что начинаю злиться и раздражаться при мысли о том, что эти люди обсуждают за моей спиной, как, по их представлениям, я буду реагировать.

— Как я помню, все…

Брендан поднял руку, большую и белую, с волосатым запястьем. Волосатые запястья, огромные мочки ушей, толстая шея. Воспоминания всплывали на поверхность, и я снова запрятала их поглубже в память.

— Давайте не будет продолжать прямо сейчас. Предоставим все времени.

— Миранда, — умоляюще произнесла Кэрри, — Брен рассказал им только то, что, как мы считаем, им нужно знать.

Я взглянула на нее и увидела, что ее лицо светится от счастья, а это было так непривычно для меня. С трудом сделав несколько глотательных движений, я стала пристально разглядывать меню.

— Тогда сделаем заказ?

— Хорошая идея. Думаю, я закажу дораду, — произнес Брендан по-французски название рыбы с раскатистым гортанным «р».

У меня не было никакого аппетита, и я ничего не хотела.

— Я буду бифштекс с жареным картофелем, — сказала я. — Только без жареного картофеля.

— Все еще беспокоишься о своем весе?

— Что?

— Тебе это ни к чему, — заметил Брендан, — Ты прекрасно выглядишь. Правда, Кэрри?

— Да. Миранда всегда чудесно выглядит.

На мгновение она помрачнела, словно повторяла «Миранда всегда чудесно выглядит» слишком много раз.

— Я закажу семгу и зеленый салат.

— Полагаю, нам надо заказать бутылку «Шабли», — сказал Брендан. — Хочешь бокал красного к бифштексу, Мирри?

Ну, этого еще только не хватало. Мне всегда нравилось имя «Миранда», потому что его нельзя сократить. До тех пор, пока мне не встретился Брендан. «Мирри». Звучит как опечатка.

— Сойдет и белое, — сказала я.

— Уверена?

— Да! — Я ухватилась за краешек стола. — Спасибо. Кэрри встала, чтобы пойти в дамскую комнату, и он наблюдал за тем, как она пробиралась между столиками, с той же едва заметной улыбкой на лице. Перед тем как повернуться снова ко мне, он сделал заказ.

— Итак…

— Миранда.

Он просто улыбнулся, затем положил свою руку на мою.

— Вы очень разные, — сказал он.

— Я знаю это.

— Нет, я имею в виду — вы разные в том, о чем, возможно, и не догадываетесь.

— Что?

— Только я могу пронести сравнение, — проговорил он, все еще нежно улыбаясь мне.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять. Я убрала спою руку.

— Брендан, послушай…

— Привет, милая, — произнес он через мою голову, затем встал, чтобы отодвинуть стул, и когда Кэрри снова села, положил руку ей на голову.

Принесли заказ. Мой бифштекс оказался жирным и кровавым. Когда я попыталась нарезать его, он заскользил по тарелке. Брендан наблюдал, как я гоняюсь за бифштексом, затем, подняв палец, позвал официантку, проходящую мимо. Он сказал ей что-то по-французски, я, конечно, не поняла, и она принесла другой нож.

— Брендан некоторое время жил в Париже, — пояснила Кэрри.

— О!

— Но возможно, ты знала это? — Она быстро взглянула на меня, затем отвела взгляд в сторону.

Я не смогла прочитать выражение ее лица: было ли оно подозрительным, презрительным, торжествующим или просто любопытным?

— Нет, не знала.

Мне очень мало было известно о Брендане. Он говорил, что сейчас подыскивает работу. Упоминал что-то о курсах по психологии, путешествиях по Европе в течение нескольких месяцев, но, помимо этого, я не могла припомнить ни единой подробности из его жизни. Я никогда не была в его квартире, никогда не встречалась с его друзьями. Он ничего не рассказывал о своем прошлом и туманно высказывался о планах на будущее. Но безусловно, у нас было слишком мало времени. Мы только приближались к тому этапу, когда начинают рассказывать друг другу о своей жизни, но тут-то я и застала его выясняющим подробности моей жизни по-своему, собственным способом.

Наконец-то мне удалось положить нарезанный бифштекс в рот, и я тщательно разжевывала его. Брендан изящно вытащил изо рта застрявшую в зубах тонкую косточку большим и указательным пальцами, положил ее на край тарелки, запил остатки еды белым вином. Я смотрела в сторону.

— Итак, — обращаясь к Кэрри, спросила я, — как вы оба встретились?

— О! — сказала она и покосилась на Брендана. — Случайно на самом деле.

— Не называй это случаем. Судьба, — сказал Брендан.

— Однажды вечером после работы я была в парке, начинался дождь, и этот человек…

— Должно быть, я…

Кэрри хихикнула от счастья:

— Да. Брен. Он сказал, что узнает мое лицо. «Ты Кэрри Коттон?» — спросил он.

— Я, конечно, узнал ее по вашей фотографии. И вот она оказалась прямо передо мной под дождем.

— Он заметил, что знает тебя. Я имею в виду, он не рассказал мне, ну, ты знаешь о чем, просто дал понять, что знает тебя. Затем предложил вместе с ним воспользоваться его зонтом…

— Будучи джентльменом, — уточнил Брендан. — Ты знаешь меня, Мирри.

— Мы продолжали прогуливаться вместе, хотя дождь лил как из ведра. Мы промокали все больше и больше, а наша обувь хлюпала от воды.

— Мы долго гуляли под дождем, — продолжил Брендан и, положив руку ей на голову, погладил по волосам. — Правда?

— Мы насквозь промокли, поэтому я пригласила его зайти ко мне и обсохнуть…

— Я вытирал полотенцем ее волосы, — сказал Брендан.

— Достаточно, — прервала я, поднимая руку, словно собираясь рассмеяться. — Давайте остановимся на том, как вы обсыхали, да?

— Даже выразить не могу, как легко стало на душе теперь, потому что ты знаешь все, — сказала Кэрри. — Когда я узнала о вас двоих, ну, какое-то время я думала, что все будет разрушено. Никогда бы не сделала ничего такого, что могло бы навредить тебе. Ты знаешь это, да?

Она удивительно хорошо выглядела: нежная, стройная и сияющая. У меня немного заныло в груди.

— Ты заслуживаешь того, чтобы быть счастливой, — сказала я, поворачиваясь спиной к Брендану и обращаясь только к ней.

— Я счастлива, — призналась она. — Мы знакомы друг с другом всего несколько дней, чтобы быть точной — дней десять, но прошло совсем немного времени с тех пор, как вы оба, ну, ты знаешь… Поэтому, может быть, не следует и говорить это, но мне даже не вспомнить, когда я была так счастлива.

— Это хорошо, — проговорила я.

И подумала: десять дней.

Мы ели, пили вино. Стаканы звенели. Я улыбалась и кивала, невпопад произносила «да» и «нет» и все время думала. Стараясь не думать. Не помнить, как его живот слегка нависал над его боксерскими шортами, черные волосы по плечам…

Наконец я посмотрела на свои часы, притворилась удивленной, хотя было всего лишь девять тридцать, и сказала им, что мне пора уходить, завтра рано вставать; долго добираться, нет времени на кофе, так жаль… Мы должны были пройти через весь этот вздор прощания. Кэрри крепко сжимала меня в объятиях, Брендан целовал меня так близко к губам, а я едва удерживалась от того, чтобы не стереть влажные следы его поцелуев тыльной стороной ладони, и все мы говорили о том, чтобы встретиться еще раз и в ближайшее время, о да, и какой милой была я, какой доброй, какой хорошей.

Он проводил меня до дверей ресторана.

— Шел дождь, — произнес он.

Я не обращала на него внимания.

— Невероятное совпадение, — сказала я.

— Что?

— Я порвала с тобой, и через несколько дней ты встречаешь мою сестру на улице и начинаешь бывать у нее. Трудно поверить.

— Не существует никаких совпадений, — возразил Брендан. — Пожалуй, неудивительно, что я влюбился в кого-то, кто похож на тебя.

Я посмотрела через плечо Брендана на Кэрри, которая все еще сидела за столиком. Она поймала мой взгляд, нервно улыбнулась мне и посмотрела в сторону. При разговоре с Бренданом я улыбалась для того, чтобы наш разговор показался Кэрри дружеским.

— Брендан, — спросила я, — это какая-то изощренная шутка?

Он выглядел озадаченным и немного обиженным.

— Шутка?

— Словно ты играешь с моей сестрой, выбрав этот путь, чтобы добраться до меня.

— Это звучит довольно эгоцентрично, — заметил Брендан, — извини, что я так говорю.

— Только не делай ей больно, — предупредила я. — Она заслуживает счастья.

— Верь мне. Я знаю, как сделать ее счастливой.

Я не смогла бы выдержать еще секунду в его обществе. Я пошла пешком домой по сырым улицам, глубоко дыша, подставляя лицо охлаждающим струям воздуха. Действительно ли он влюбился в Кэрри? Имело ли на самом деле значение, как они встретились? Я все ускоряла шаг, пока мои ноги не заболели от прилагаемых усилий.

Я часто задумываюсь о положении членов семей и о различиях, которые оно вызывает. Стала бы я кем-то другим, будь я старшей? А Кэрри, если бы она была средней вместо меня? Могла бы она стать более уверенной, направленной на внешний мир и деятельность в нем, экстравертивной? Больше похожей на меня — или по меньшей мере на меня такой, какой считает меня моя семья? А Трой, дитя семьи, пришедший в этот мир через девять лет после меня? Если бы он не был предоставлен самому себе, очевидная ошибка, что бы это могло означать для него? Если бы у него были братья, которые могли научить его, как нужно забивать голы в футболе, пользоваться кулаками и играть в эти жестокие компьютерные игры, вместо сестер, которые возились с ним, баловали его и не обращали на него никакого внимания?

Но остается то предназначение, которое нам дано. Кэрри пришла первая и должна была прокладывать путь, хотя ненавидела быть лидером. А я стала второй, ожидающей с нетерпением, когда я вырасту, стремящейся быть первой, всегда старающейся обогнать ее, убрать ее со своего пути. И Трой, третий, единственный мальчик, вполне вероятно, и последний, но вместе с тем и первый, с худенькими плечиками, широко распахнутыми глазами, мечтательный, странный.

Я вошла в квартиру. Это правда, что нужно вставать завтра рано утром, но какое-то время я не могла уснуть. Я лежала в постели, ворочаясь с боку на бок, в поисках более прохладного местечка на подушке. В моей квартире не было фотографии Кэрри, конечно, не было. Но все равно я ведь не поверила рассказам Брендана, поэтому имело ли значение, что ее нет? Он выследил Кэрри, потому что она моя сестра. Если посмотреть с определенной точки зрения, это может показаться даже романтичным.

ГЛАВА 4

Когда на следующий день я возвращалась с работы, дома расплывались в мелком дожде, их очертания казались неясными и туманными. Если бы такое же время суток было летом, еще долго оставалось бы светло, а сейчас люди закрывали окна занавесками и включали свет. Дома я сняла с себя все и постояла под тепловатым душем тридцать секунд, перед тем как переодеться в поношенные джинсы с пузырями на коленях и тенниску с длинными рукавами. Я встала перед зеркалом и втянула живот. Что там Брендан говорил о моем весе? Я повернулась к зеркалу боком и посмотрела на себя с разочарованием. Пожалуй, мне пора начинать бегать. Каждое утро перед уходом на работу. Что за ужасная идея!..

Телефон зазвонил, когда я собиралась уходить, чтобы встретиться с Лаурой.

— Миранда?

— Привет, мама.

— Я пыталась дозвониться раньше, но не дождалась ответа.

— Мой автоответчик испортился.

— Как поживаешь? С тобой все в порядке?

— Прекрасно.

— Точно?

Я не собиралась помогать ей.

— Все прекрасно, мама. Только чуть-чуть устала. Очень много работы, сейчас нет Билла. Как поживаете вы с папой?

— Я разговаривала с Кэрри. Она сказала, что вы все вместе прекрасно пообедали.

— Было приятно повидаться с ней. — Помолчав немного, смягчилась: — И с Бренданом.

— Миранда, ты очень хорошо поступаешь. Не думай, что я не понимаю, каких усилий это стоит. Мне жаль, что ты не рассказала нам все, когда это произошло. Страшно подумать, что ты была такой несчастной и ничего не сказала нам.

— Рассказывать было нечего. У всех сложилось неправильное представление.

— Если тебя это утешит, то Кэрри преобразилась. Ты видела, она стала выглядеть как ты. Она сделалась словно другим человеком. Я счастлива. Но одновременно почти и напугана.

— Ты имеешь в виду, что Брендан может оставить ее?

— О, даже не произноси это! В любом случае, кажется, он тоже обожает ее.

Я молчала целую секунду, и она резко сказала:

— Миранда! Ты так не думаешь?

— Они оба выглядят очень счастливыми, — сказала я.

— Ну а с тобой действительно все в порядке?

— Действительно. Но я скоро убегаю.

— Только перед тем как исчезнешь, скажи: ты заглянешь на выходных? Скажем, в воскресенье на ленч? Тогда мы сможем встретиться все вместе.

— Ты имеешь в виду с Бренданом тоже?

— С Кэрри и Бренданом, да.

У меня заныло в животе.

— Не уверена, что я тогда буду свободна.

— Я знаю, что для тебя это тяжело, Миранда, но чувствую, как это важно. Для Кэрри, я имею в виду.

— Мне совсем не тяжело. Совсем. Я просто не знаю, буду ли я свободна, вот и все.

— Мы можем перенести на субботу. Или даже на вечер, если тебя это устраивает. Или ты уезжаешь на все выходные?

— Хорошо. Воскресенье, — сказала я, сдаваясь.

— Все будет очень непринужденно. Тебе будет хорошо.

— Я знаю, что мне будет хорошо. Я не волнуюсь. Ни в малейшей степени. У всех сложилось неправильное представление.

— Может быть, ты кого-нибудь приведешь с собой?

— Что?

— Кого-нибудь. Ты знаешь. Если есть кто-то…

— Сейчас никого нет, мама.

— Прошло слишком мало времени.

— Сейчас мне уже пора уходить.

— Миранда…

— Да?

— О, не знаю. Просто… ну, тебе всегда везло. Пусть теперь наступит очередь Кэрри. Не стой на ее пути.

— Это глупо.

— Пожалуйста.

Я представила, как она крепко сжимает телефонную трубку, ее напряженное, нахмуренное лицо, прядь волос, всегда свисающую над глазом.

— Все будет хорошо, — сказала я только для того, чтобы остановить ее. — Обещаю, что ничего не стану делать, чтобы встать на пути Кэрри. А сейчас мне действительно пора идти. Увидимся завтра, когда я заберу Троя, ладно?

— Спасибо, дорогая Миранда, — сказала она прочувствованно. — Благодарю тебя.

* * *

— Я никогда не встречалась с ним, нет?

Мы сидели на полу, поджав ноги по-турецки, прислонившись спиной к дивану, и ели печеную картошку. Лаура положила на картошку сметану, а я, очистив, намазала толстым слоем масла и посыпала сверху тертым сыром. Очень приятно. На улице было темно и сыро.

— Нет, все произошло так быстро. Ты уехала в Барселону еще до начала, а вернулась, когда все уже было кончено.

— Это ты порвала с ним?

— Именно я.

— Так почему ты против?

— Не против, — успела произнести я до того, как у нее вырвалось:

— Ты против. Могу точно сказать, что ты против.

На мгновение я задумалась.

— Да, против. Потому что от этого бросает в дрожь. Возникает неприятное ощущение кровосмешения. А то, как об этом думают моя мама и, надо полагать, все остальные, убивает меня. Мне хочется сокрушить все вокруг.

— Понимаю, это должно быть болезненно, но и довольно смешно.

— Нет, — сказала я. — Никоим образом, совсем не смешно. Она называет его «Брен».

— Ну…

— А он называет меня «Мирри».

— Семьи, туманно сказала Лаура.

Она вытерла подбородок.

— Мирри, — повторила я. Затем добавила: — Слишком сильно реагирую?

— Вполне возможно.

— Да, ты права. Слишком сильно реагирую.

Я съела весь картофель. Осталась только хрустящая кожура. Я положила на нее еще немного масла и откусила кусочек. Затем выпила большой глоток вина. Мне не хотелось двигаться; здесь было тепло, и я была сыта и ощущала приятную усталость, а на улице ветер с шумом гулял по деревьям, машины проезжали по лужам.

— Как дела с Тони? — спросила я немного погодя.

— О… Все хорошо. Так я полагаю.

Я взглянула на нее. Она заправила свои блестящие черные волосы за уши, лицо стало совсем юным.

— Ты полагаешь? Что это значит?

— Все в порядке. Знаешь, просто иногда… — Она замялась.

— Иногда?

— Иногда мне хочется знать, что будет дальше. — Она нахмурилась и разлила остатки вина в стаканы. — Я имею в виду, что мы вместе почти уже три года. Что же, мы будем продолжать так и дальше? По-моему, именно этого хотел бы Тони — просто продолжать в том же духе год за годом, нам так удобно друг с другом, словно мы уже давно женаты, только дома у нас разные. Или мы начинаем жить вместе — правильно, я хочу сказать. Покупаем жилье. Холодильник. Тарелки. Ставим вместе наши книги и компакт-диски. Ты знаешь. А если нет, что же мы делаем сейчас вместе? Нужно продолжать движение вперед, да?

— Не знаю. У меня никогда не было таких продолжительных отношений.

— В том-то и дело. В твоей жизни сплошные драмы и переживания.

— У меня?

— Все начинается и все кончается.

— И вообще ничего не происходит.

— Да, — сказала она с сомнением. — Но мне только двадцать шесть. Закончилась ли эта часть моей жизни? Можно так считать?

— Вы хотите съезжаться вместе?

— Ну, иногда я думаю, это было бы…

Но тут мы услышали, как в замочной скважине повернули ключ, и дверь распахнулась.

— Привет, — бодро сказал Тони, с шумом опуская сумку на пол прихожей, сбрасывая с ног сначала один ботинок, затем второй, они полетели по деревянным доскам.

Он вошел в комнату, на лбу мокрые волосы, щеки раскраснелись на свежем воздухе.

— О, Миранда, привет! Как поживаешь?

Он наклонился и поцеловал Лауру, она положила руку на его щеку и улыбнулась ему. Мне показалось, что все в порядке.

Он появился в дверях до того, как я успела припарковать свой автофургон, и уже бежал ко мне по садовой дорожке. Он не мог помахать мне, потому что в одной руке у него был полиэтиленовый пакет, набитый до отказа, а в другой он держал свой ранец, лицо сияло, он широко улыбался и что-то говорил мне, а я не могла ничего услышать. Он зацепился за что-то на дорожке и немного споткнулся. Ранец повис вдоль ноги, но он продолжал улыбаться и произносить какие-то слова. Иногда было больнее видеть Троя счастливым, чем в подавленном настроении.

— Здравствуй, — сказала я, а он уже открывал дверь и забирался на пассажирское сиденье, при этом пакет закрутился вокруг угловатого тела. — Как дела?

— Прекрасно. Хорошо. Правда, хорошо. — Он накинул ремни безопасности на себя и свой багаж и застегнул их. — Я учусь играть на гитаре, понимаешь? Помнишь нашу старую гитару? Я нашел ее в кладовке. Она немного растрескалась, но не думаю, что это имеет значение на данный момент. К тому же надеюсь, что смогу приготовить ужин для нас сегодня вечером, хорошо? Я захватил все, что требуется, с собой. У тебя ведь нет других планов, да?

— Нет, — сказала я. — Никаких других планов. Что у нас будет?

— Острые профитроли прежде всего, — сказал он. — Я увидел их рецепт в этой маминой кулинарной книге, там говорится, что их приготовить очень легко. У меня ничего нет, чтобы заполнить их, но у тебя, должно быть, найдется хоть что-то, что можно будет положить в них. Может быть, сыр? Или мясо тунца? Даже у тебя должна быть баночка тунца где-нибудь в буфете. Потом шашлычки. Сначала все нужно замариновать, хотя на это может потребоваться какое-то время. Я начну сразу, как только мы войдем к тебе в квартиру. Я не подумал о пудинге. А ты действительно хочешь пудинг? Я думал, вполне достаточно закуски и шашлычков. Я могу приготовить рисовый пудинг. Но подожди, у нас будет рис к шашлыкам, поэтому, наверное, идея никуда не годится.

— Не надо пудинга, — сказала я.

Я уже могла представить картину того хаоса, который ожидает меня впереди.

Каждый четверг я навещала Троя. Это была своего рода постоянная договоренность в течение двух последних лет, когда ему исполнилось пятнадцать и он попал в беду. Я забирала его от мамы и папы после работы, а привозила обратно поздно вечером или укладывала спать на своем проваливающемся диване-кровати. Иногда мы ходили в кино или на концерт. Время от времени он встречался с моими друзьями. В прошлый четверг я брала его с собой в бар, где были Лаура и Тони, а также еще одна парочка, но он находился в одном из своих летаргических состояний, просто опустил голову на стол после первого глотка пива и заснул. Иногда он кажется невообразимо застенчивым, а порой не вызывает никакого беспокойства. Он может взять книгу в середине разговора и уйти с ней, когда ему захочется.

Довольно часто мы просто возвращались ко мне и вместе готовили еду. В течение нескольких последних недель он пристрастился к кулинарии, с переменными результатами. Загорался энтузиазмом, который быстро угасал. Прошел он и этап таких игр, которые требуют большого терпения. Он должен был довести игру до самого конца и только после этого мог заниматься чем-нибудь другим. Если удавалось выигрывать, это был хороший конец, но удавалось ему очень редко. Летом было фанатичное увлечение картинками-загадками. Он принес одну такую ко мне в квартиру, она называлась «Самая трудная в мире картинка-загадка». Она состояла из тысяч мелких кусочков с картинками с двух сторон. И неизвестно, каким должно быть окончательное изображение. В течение многих недель я не могла воспользоваться своим столом, потому что он был завален этими кусочками — с одной стороны прямые края, а в середине постепенно появляющееся изображение уличной сценки. Внезапно ему это надоело.

— Какой толк собирать картинки-загадки? — спросил он меня. — Работаешь с утра до ночи, а после того как сложишь, нужно все смешать и снова положить в коробку.

Он работал часами целые дни напролет, но никогда ничего так и не смог собрать, сейчас эта коробка у меня под кроватью.

В какой момент все пошло неправильно? Именно такой вопрос иногда задавала моя мать, особенно когда Трой был молчалив и замкнут, прячась в своей спальне, лицо — мрачная маска. Он всегда был умный, временами непостижимо, ошеломляюще умный, заговорил, когда ему был всего лишь один год, уже в три года начал читать, поражал учителей отличными способностями, родители хвастались им перед своими друзьями. Его демонстрировали на различных собраниях, осыпали школьными грамотами, о нем писали в местной газете, переводили в классы, где учились дети старше на один, два года, но и были выше его на два фута; казалось, что он вообще никогда не вырастет. Он был крошечный, с острыми костлявыми коленками и торчащими ушами.

Над ним издевались. Это не значит, что его отталкивали на игровой площадке или насмехались над ним как над зубрилом. Его систематически изводила группа мальчишек, все остальные не принимали его в свою компанию. Хулиганы называли его Трой Бой, закрывали в школьных туалетах, привязывали к дереву за стоянкой для велосипедов, бросали в грязь его книги и топтали их, пускали по классу записки, обзывая его девчонкой и геем. Били его в живот, гонялись за ним после занятий. Он никогда ничего никому не рассказывал, к этому времени мы с Кэрри уже были значительно старше его и находились совершенно в других мирах. Он не жаловался учителям или родителям, которые и знали только то, что он спокойный и «отличается» от других мальчиков в классе. Он просто работал больше, чем всегда, и приобрел педантичную и немного саркастическую мину, которая изолировала его еще больше.

Наконец, когда ему исполнилось тринадцать, родителей вызвали в школу, потому что застали его, когда он бросался шутихами в мальчиков на игровой площадке. Он был вне себя от ярости, рыдал и ругал каждого, кто приближался к нему, словно результаты жестокого восьмилетнего обращения все вдруг всплыли на поверхность. Его временно исключили из школы на неделю, в течение которой он не выдержал и признался маме, которая разбушевалась и устроила в школе шум. Мальчиков построили перед директором, оставив после уроков. Но каким образом можно приказать детям, чтобы они любили кого-то и дружили с кем-то, особенно если этот кто-то похож на моего младшего брата: застенчивого, запуганного, бесполезного для общества, искалеченного собственным разумом особого свойства? И каким образом можно устранить дефект, который встроен в фундамент? Если речь идет о домах, то значительно легче разрушить дом до основания и построить заново. С людьми же так поступать невозможно.

К этому времени я уже окончила колледж. Я не понимала, насколько все серьезно, пока Трой не приступил к сдаче экзаменов на аттестат зрелости. Может быть, не хотела понимать. Предполагалось, что он хорошо все сдаст. Он сказал, что экзамены прошли прекрасно, но более конкретных сведений добиться не удалось. Оказалось, он не сдал ни единого экзамена. Сидел в парке около школы, бросая хлеб уткам, пристально разглядывая мусор на берегах пруда, глядя на свои часы. Когда родители обнаружили это, они были ошеломлены. Помню, я однажды днем была у них, когда мама, рыдая, спрашивала у него, в чем она допустила ошибку и была ли она совсем плохой матерью; Трой же просто сидел, не разговаривая, но со смешанным выражением триумфа и стыда на лице, что напугало меня. Консультант сказал, что это был крик о помощи. Спустя несколько месяцев, когда Трой порезал себя — десятки неглубоких порезов на предплечье, — он назвал это еще одним криком о помощи. И то, что иногда он не хотел подниматься с постели по утрам, тоже было криком о помощи.

Он не вернулся в школу. Был приглашен частный преподаватель, и усилено психотерапевтическое лечение. Три раза в неделю он посещает женщину, после имени которой стоит много букв, соответствующих ее ученым званиям, чтобы поговорить о своих проблемах. Так же часто я расспрашиваю его о том, что происходит на этих сорокапятиминутных встречах, но он только хмурится и пожимает плечами.

— Очень часто я сплю, — говорит он. — Ложусь на кушетку и закрываю глаза, а потом неожиданно раздается голос, сообщающий, что мой сеанс закончился.

— Как вообще дела? — спросила я, пока заваривала чай в чайнике, а он нарезал красный перец тонкими полосками.

На кухне уже был полный беспорядок. Рис так бурно кипел в кастрюле, что крышка прыгала, а вода из-под крышки выливалась на плиту. Яичная скорлупа разбросана на столе. Посуда и ложки нагромождены в раковине. На линолеуме рассыпана мука, словно прошел легкий снегопад.

— Ты заметила, — поинтересовался он, — что люди меня всегда спрашивают, как я себя чувствую, каким-то особым, деликатным тоном?

— Прости, — сказала я.

— Мне до смерти надоели разговоры обо мне. А как тебе?

— Нормально.

— Нет, ты-то, как принято считать, нормально говоришь со мной. Это у нас взаимно. Я разговариваю с тобой, ты — со мной.

— Действительно, «нормально», похоже, самое подходящее слово. Много говорить не о чем.

Он кивнул.

— Брендан собирается научить меня ловить рыбу, — сказал он.

— Я не знала, что ты любишь рыбачить.

— А я и не люблю. Я никогда не рыбачил. Но он говорит, что когда-нибудь мы сможем отправиться к морю, где у его друга есть лодка, и наловить скумбрии. Говорит, что нужно просто вытаскивать ее из воды, одну за другой, а потом сразу приготовлять на костре.

— Звучит заманчиво.

— Он говорит, что даже в дождь приятно сидеть в лодке и ждать, когда натянется леска.

— Наверное, ты часто встречался с ним?

— Несколько раз.

— И он тебе понравился?

— Да. Хотя я не могу представить тебя с ним.

— Почему нет?

Он пожал плечами:

— Он не в твоем стиле.

— А какой же у меня стиль?

— Ты больше человек-кошка, чем человек-собака.

— Не возьму в толк, о чем ты.

— Он больше похож на собаку, чем на кошку, не понимаешь? Нетерпеливый, стремящийся к тому, чтобы его заметили. Кошки более независимые и равнодушные.

— Значит, я независимая и равнодушная?

— Нет, со мной ты не такая. Но такая с людьми, которых знаешь не так хорошо.

— Тогда кто же ты?

— Выдра, — сразу ответил он.

— Ты и впрямь думал об этом.

— Мама — кенгуру.

— Кенгуру?

— И она никак не может привыкнуть к тому, что мы уже не сидим в ее сумке. Правда, время от времени я заползаю туда и потом выползаю.

— А отец?

— Однажды у Брендана тоже были проблемы со здоровьем, — сказал Трой.

Он начал поочередно нанизывать кусочки баранины и перца на шампуры.

— Неужели? Я ничего не знала об этом.

— Он признался, что никогда никому ничего не рассказывал. Но он сделал для меня исключение, потому что хотел, чтобы я знал: боль может быть похожа на проклятие, и в то же время можно обратить ее в дар.

— Он так сказал?

— Да. В нем есть что-то от хиппи, знаешь…

— Думаю, мне нужно выпить пива.

— Папа — утка.

— Не думаю, что он похож на нее.

— С утками все в порядке. Они оптимисты.

— А Кэрри?

— Что ты скажешь насчет газели?

— Брендан говорил тебе что-нибудь обо мне? — Я попыталась придать своему голосу непринужденность.

— Он сожалел, что сделал тебе больно.

— А…

— Так и было?

— Нет.

— И добавил, что ты слишком горда, чтобы признать это.

ГЛАВА 5

— Ты в порядке? — спросила еще с порога мама, открывая дверь.

У меня все было в порядке. Но от того, как она продолжала расспрашивать меня, от ее сочувствующего тона, у меня по коже поползли мурашки. И поскольку она продолжала расспрашивать, я все больше и больше осознавала, что должна отвечать ей. Сейчас уже недостаточно было ответить просто «прекрасно», потому что это звучало как защита. Я начала думать о том, что мог бы ответить человек, у которого все в порядке, и о том, как могу ответить я, чтобы искренне убедить маму в том, что нет никакой неловкости, потому что ее и правда не было, по крайней мере с моей стороны.

— У меня абсолютно все прекрасно, — сказала я. — С этим у меня нет никаких проблем.

Слишком много. Мама сразу же стала сочувствовать.

— Ты выглядишь восхитительно, Миранда, — сказала она.

Выглядела я хорошо, но это было хрупкое равновесие. Существует старинный прием на тот случай, когда вас покидают: на самом деле вас никто не бросал, и вы должны заставить себя выглядеть потрясающе, чтобы продемонстрировать человеку, оставившему вас, или тому, кто, по мнению окружающих, оставил вас, чего он лишается. Но это прием старинный, он известен всем, поэтому чрезмерные усилия в таких обстоятельствах могут закончиться тем, что выглядеть вы будете немного неестественно. С другой стороны, нельзя пойти и другим путем, создавая впечатление, что вы целый день пролежали в постели, рыдая и попивая приготовленный херес. Это было бы, наверное, легко, но исключалось; я должна была продумать, что можно надеть. Размышляя, я вернулась к последней встрече с друзьями (не считая Кэрри и Брендана) и решила надеть то, что было на мне тогда. К сожалению, оказалось, что это был девичник, поминки по старой подруге, и я надевала скромнейшее черное платье, которое совершенно не годилось для ленча у родителей в воскресенье. Но накануне той встречи я попала на случайную вечеринку в баре, на мне были джинсы, белая рубашка и новая хлопчатобумажная курточка с замшевым воротником, и это прекрасно годилось.

— У тебя такой привлекательный вид, — сказала моя мать, и это заставило меня подумать: кажется, что-то не так. — Все уже здесь. Кэрри выглядит блестяще. Я не хочу сказать… — Она смущенно взглянула на меня. — Пройдем?

— Трой здесь? — спросила я.

— Да. Кажется, что он чувствует себя хорошо. Меньше возбужден, почти в норме. Постучи по дереву, — добавила она и постучала по двери на счастье.

Выходит, что в семье Коттон все хорошо. Кэрри была счастлива. Я выглядела восхитительно. С Троем, видимо, все в порядке. Меня так и подмывало сделать что-нибудь, чтобы заявить свой протест, но сегодня был такой день, что я собиралась вести себя наилучшим образом. Солнце ярко светило, словно в честь этого события, и, хотя стоял октябрь, все были в длинном узком саду, расположенном позади дома. Все, кроме Троя, потому что ему было не по себе в любом обществе. Сначала его можно было увидеть рядом, потом он где-то растворялся, поднимался по лестнице, читал книгу или слушал музыку.

Хотя все было именно так, но маленький сад казался переполненным. Билл и Джуди также были здесь. Родители не сказали мне, что они пригласили моего босса. Итак, он тоже в курсе. Знайте: должно существовать другое слово для обозначения «быть в курсе того», что на самом деле не является правдой. Погода была настолько хорошей, что папа решил разжечь жаровню для барбекю. Его можно было увидеть в конце сада: он стоял над жаровней, перемешивал угли, вместе — в этом не могло быть никаких сомнений — с Бренданом. Оба они с огромным воодушевлением разговаривали, но были слишком далеко от меня, чтобы я могла услышать, о чем они говорят. Кэрри стояла с Джуди. Она была в поношенных черных брюках с пузырями на коленках и плотно облегающей розовой кофточке, выглядела она так же, как тогда в ресторане «Ла Табль»: счастливая, уверенная.

Я решила отбросить некоторые условности и подошла к Биллу, который казался самым нейтральным человеком в саду. Он дружески кивнул мне.

— Привет, Миранда, — сказал он. — Как дела?

Он подал мне со стола, который был рядом с ним, бутылку пива.

— Не слишком часто вижу тебя здесь, — сказала я.

— Марсия очень настаивала.

Я отпила глоточек пива и взглянула на заднюю стену родительского дома с узкой террасой, который был закрыт лесами.

— Что ты думаешь? — спросила я.

— Если бы его не перестраивали, он едва ли достоял бы до следующего года.

— Так плохо?

— Хуже некуда. Почти видно, как увеличивается трещина.

— Миранда, — сказал мой отец, внезапно появляясь со стороны, — как поживаешь?

Я не обратила внимания на его вопрос, особенно когда рядом с ним возник Брендан в новых отутюженных джинсах и голубом свитере, рукава засучены чуть-чуть ниже локтя, и слегка обнял отца. Папа неловко похлопал меня по спине. Не великий конспиратор мой отец. — Привет, папа, — ответила я. — Приятно видеть тебя.

— Должен признать, что Брендан — мастер барбекю, — произнес он.

— И всего-то нужно правильно уложить уголь, — заметил Брендан. — Вы складываете брикеты пирамидой, а вниз под нее кладете несколько специальных зажигалок, тогда все и разгорится. Остается только помешать, когда пламя начнет угасать. — Мы с Биллом говорили о доме, — уточнила я.

— Обрати внимание на Брендана, — улыбнулся отец. — Ты должна кое-чему научиться.

— Я не часто делаю барбекю в своей квартире, — возразила я.

— Когда-нибудь это может понадобиться, — не согласился Брендан.

— Я всегда думала, что это любят делать мужчины, — проговорила я.

— У нас никогда не было барбекю, да, Мирри?

Мне хотелось сказать: «Нет, Брендан. У нас никогда не было барбекю, потому что все продолжалось всего лишь девять дней, поэтому у нас не было времени для этого, да, в сущности, вообще почти ничего не было».

Но я промолчала. Я заставила себя сделать глубокий вдох. Молчаливый, метафорически глубокий вдох.

— Нет, у нас не было, — сказала я.

— Боюсь, я надоел Брендану, — вздохнул папа. — Он позволил мне поговорить о магазинах.

— Коробки, — произнес Брендан и потер ладони. — Так просто, но только представьте себе жизнь без коробок.

Билл в изумлении открыл рот. Такому энтузиазму удивился даже мой отец.

— Да, хорошо, — одобрил он. — Об этом мне ничего не известно. Я не практический человек. Мне нравится делать дела, меня всегда интересовало решение проблем. Поиски решения. Ты можешь поступать так же в упаковочном бизнесе.

— Абсолютно точно понимаю, что ты имеешь в виду, — подхватил Брендан. — На первый взгляд «упаковочный бизнес» звучит понятно. Но несколько лет назад мы вместе с одним человеком, которого зовут Гарри Вермонт, организовали совместную комторг-компанию.

— Какую компанию? — спросил отец.

Брендан уныло рассмеялся:

— Одну из тех, которая могла сделать нас всех миллионерами. Но сейчас она исчезла.

— Чем же она занималась? — поинтересовался Билл.

— Суть заключалась в том, — ответил Брендан, — что предполагалось разработать такую систему компьютерной торговли, которая позволила бы заказывать различные виды потребительских товаров на сайте в Интернете, а мы должны были доставлять их. Мы были комиссионерами. Я бы сказал, посредниками. Когда это началось, я думал, что все сводится к компьютерной технологии. Но позднее, когда компания начала действовать, я понял, что технология не имеет такого значения, которое я приписывал ей, и когда дело почти пошло, оказалось, что большую роль играет упаковка и доставка. Требовалось достать нужную тару в нужном месте, поставить ее и выполнить фактическую упаковку, затем доставить все это заказчику, причем вовремя. Для нас это оказалось сложной задачей.

— У кого вы заказывали ее? — спросил отец.

— Простите?

— Упаковочный бизнес в нашей стране — очень узкий мир. Мне хотелось узнать, с кем вы имели дело, может быть, я кого-нибудь знаю.

— Мы были только на этапе планирования, — сказал Брендан. — Затем компания торговли по Интернету рухнула, и мы потеряли финансирование. Бедный старина Гарри так и не смог оправиться после этого.

— Если хочешь, Брендан, я представлю тебя здесь кое-кому, — сказал отец.

— Мне бы очень хотелось, — сказал Брендан. — Между прочим, думаю, пришло время разложить замаринованные продукты на жаровню.

Как оказалось, время раскладывать замаринованные продукты на решетку жаровни еще не пришло. Пока мы разговаривали, уголь в жаровне погас. Брендан сказал, что так бывает, когда угольные брикеты лежат под навесом слишком долго и отсыревают. У моего отца был довольный вид; он сказал, что ему было бы трудно перенести, если бы кто-нибудь в семье превзошел его в разжигании жаровни. Его положение как владельца и мастера оказалось бы под угрозой.

Меня немного смутило то, что Брендана причисляют «к семье», и я замолчала. Допив бутылку пива, открыла вторую и почувствовала, что начинаю более спокойно относиться ко всему происходящему, и, стоя в стороне, смотрела на семью и смотрела на Брендана, суетящегося поблизости. Я думала об этой узкой полоске городского сада, одного из десятков на улице, одного из миллионов в Лондоне, и внезапно меня тронул вид Брендана, прилагающего так много усилий, суетливо бегающего между жаровней, которая сейчас разгорелась, быстро и эффективно разожженная Биллом, и моими отцом с матерью. Довольно часто он незаметно подходил к Кэрри и дотрагивался до нее, или шептал ей что-то, или дарил ей взгляд, а она начинала светиться.

Он помог моей матери рассортировать замаринованные кусочки цыпленка и семги. Каким-то образом успел сходить в дом и выследить Троя в самом укромном уголке. Он вытащил его и убедил отнести на стол тарелки и различные салаты, которые Трой с мамой приготовили этим утром. Это заставило меня задуматься и о себе, и я почувствовала, что мне немного стыдно. Я спрашивала себя, неужели я считаю, что семья Коттон существует исключительно ради моего благополучия, словно какой-то музей, куда я могу заглянуть в любое время. И всегда можно положиться на других людей, которые будут содержать его. Там мои родители, они все делают для меня и переживают, когда у них что-то не получается. Достаточно ли думала я о том, чтобы сделать что-нибудь и для них?

К этому времени я уже была с третьей бутылкой пива и тщательно обдумывала возможность прощения почти всех в этом мире и, безусловно, в этом саду, хотя совсем не обязательно в логической и последовательной форме.

Вот Брендан, делающий пять дел одновременно, так много работающий; вот моя мать, суетливо бегающая с тарелками и столовыми приборами сюда и туда; мой отец, крутящийся около жаровни, чтобы она не перевернулась; Кэрри, беседующая с Джуди; Трой, затеявший какую-то игру с детьми Билла, Сашей и Митчем. И я заметила нечто странное: казалось, что они все хорошо проводят время. Брендан принес мне тарелку с зажаренным цыпленком и салатом, и я все жадно съела. Мне необходимо было поесть что-то, чтобы впиталось пиво. Я была настолько голодная, что едва заметила совсем небольшую странность: мне подали первой. Я глянула на Кэрри, она почувствовала, что я смотрю на нее, как это свойственно людям, повернулась ко мне и улыбнулась. В ответ улыбнулась и я. Мы были счастливой семьей.

ГЛАВА 6

Помню, когда мне было тринадцать или четырнадцать лет, я пошла с Биллом в дом, расположенный в парке Финсбери, в качестве его неоплачиваемой помощницы. Дом был маленький, с убогими комнатами и коричневой мебелью. Мы стояли в гостиной с застланным полом, дядя дал мне кувалду и сказал, чтобы я била по внутренней стене, выходящей с другой стороны на кухню, и пробила ее насквозь. Ему пришлось повторять дважды, потому что мне казалось невероятным, что я смогу сделать это. Стена производила впечатление на редкость прочной, комната — неизменимо квадратной и серой; нет, нельзя просто так, мимоходом, пробить насквозь подобное сооружение. Но он кивнул и отступил назад, я подняла молот, что мне едва удалось, потому что он был слишком тяжел для меня, и, отведя его за левое плечо, с размаху ударила изо всех сил в центр стены, извиваясь под его тяжестью, которая выкручивала мне руку. Штукатурка полетела на пол, и возникла дыра, неровная, размером с мой кулак. Еще удар, и дыра увеличилась. Я уже смогла увидеть центр кухни, сушилку для посуды и раковину с капающими кранами, а за всем этим — небольшую часть маленького сада, в конце которого было лавровое дерево. Неожиданно я почувствовала, как сильно разволновалась, открывая такое с каждым ударом молота, — новые виды, свет, внезапно заливающий мрачные комнаты. Я думаю, что именно тогда это впервые заставило меня подумать, что мне хотелось бы делать то, что делает Билл. Хотя когда спустя годы я пыталась сказать ему об этом, он, похлопывая меня по плечу, заметил:

— Мы просто художники и декораторы, Миранда.

Довольно часто на работе у меня все еще возникает чувство эйфории, как пузырь воздуха в груди, как ветер, продувающий меня насквозь, У меня возникало это ощущение, например, когда мы работали с садом на плоской крыше дома в Клапхэме, и мне словно приоткрывалась тайная жизнь его обитателей. Или когда однажды мы обнаружили камин таких огромных размеров, что в нем можно было стоять во весь рост и смотреть на кружочек неба, размером с пенс, на самом верху. Я всегда ощущаю прилив новой энергии, когда рушатся стены. Часто я ощущаю такой же душевный подъем и в своей личной жизни. Он возникает вместе с переменами и преобразованиями, весной, влюбленностью, путешествиями в новые страны, даже с тем ощущением обновления, которое появляется после болезни.

После этого ленча я добралась домой и приняла два решения: я собиралась убрать квартиру и я собиралась начинать бегать. Это все. Но записала оба решения на обратной стороне конверта, словно иначе могла и забыть, затем дважды подчеркнула каждое. Села на стул. Выпила три банки пива и съела два куска маринованного цыпленка, кусок закопченной семги, три куска хлеба с чесноком и целую вазочку мороженого. Будь я поистине целеустремленной, мне бы следовало отправиться на пробежку прямо сейчас, до наступления темноты. А может быть, вредно бегать на сытый желудок? В любом случае мне не хотелось бежать в разминочном темпе по главной улице в своих широких серых теплых брюках с растянутой резинкой на поясе.

Итак, думала я, начну с квартиры. Я переоделась в поношенные брюки с пузырями и тенниску без рукавов, включила музыку. Мне даже нравилось делать уборку квартиры, расположенной на втором этаже и очень маленькой — всего лишь спальня, гостиная со складным столом около одной стены, кухня-камбуз с окнами, выходящими на узкие сады, расстилающиеся разноцветным ковром, и ванная. Чистые поверхности, посуда, убранная на место, пропылесосенный ковер, вымытый пол, чистые стопки бумаги на письменном столе, грязное белье в корзине, одежда вся убрана в шкаф, сияющая ванна, ручки в кружке на каминной полке, запах отбеливающих и чистящих средств, снадобий для мытья туалета, мыла. Мои босые ноги скрипели от грязи, лоб был липким от пота к тому времени, когда уборка была закончена и было уже поздно. День плавно перешел в темный вечер, и сейчас, когда я прекратила бегать и суетиться, смогла почувствовать, как в свежем воздухе повеяло холодом безоблачной октябрьской ночи.

Некоторым моим друзьям не нравится одинокая жизнь. Они просто до некоторых пор вынуждены вести ее. А мне нравится. Люблю ощущение, которое возникает, когда я закрываю за собой дверь и поднимаюсь по лестнице, и все тихо и замерло в ожидании. Мне не нужно ни у кого спрашивать разрешения полежать в ванне в течение двух часов или лечь в постель в половине девятого, или послушать музыку до поздней ночи, или налить себе стакан вина, или посмотреть скверное развлекательно-познавательное шоу. Мне даже нравится есть одной, хотя я и не похожа на Троя. У меня очень ограниченное и консервативное меню. Иногда я ем одно и то же несколько вечеров подряд, например, омлет на тостах, намазанных толстым слоем масла. Потом греческий салат, усовершенствованный мной: не только помидоры и огурец и сыр из овечьего молока, но еще авокадо, фенхель и помидоры, высушенные на солнце. Было и несколько таких недель, в течение которых я добавляла коробку с кусками осьминога в салатницу с консервированным бараньим горохом. Но я быстро отказалась от этого. Если заходят друзья, то готовлю цыплячьи грудки с чесноком, розмарином и оливковым маслом, нужно лишь все поставить в духовку и подождать полчаса, или мы идем в ресторан или кафе. Как правило, идем в ресторан.

Может быть, одна из причин того, что Брендан действовал мне на нервы, когда мы были вместе, заключалась в том, что он слишком быстро почувствовал себя дома в моей квартире. Как будто это был и его дом тоже. Но я приказала себе больше не думать о Брендане. Сейчас все пойдет иначе.

В магазине с названием «Беги-беги-беги» на Хай-стрит города Камдена я купила миленькую шелковую синюю майку, белые шорты, черные спортивные замшевые туфли и книгу, которая называлась «Бег ради жизни». Ее написал человек, которого зовут Джан, его портрет с повязкой на голове, как у члена рок-группы «Дюран Дюран», напечатан на обороте переплета. Потом я пошла в магазин с продажей спиртных напитков навынос и купила бутылку белого вина — холодную, из холодильника. Похоже, столь прозрачная субстанция не могла содержать значительное количество калорий. И еще купила дорогой хрустящий картофель, на упаковке которого было написано, что он приготовлен в подсолнечном масле, особенно полезном для здоровья. Я закрыла дверь на цепочку с внутренней стороны, забралась в ванну с миской хрустящего картофеля и стаканом вина и стала читать книгу о беге. Все это очень успокаивало. Казалось, что первая глава предназначена для людей, которые готовы к занятию бегом еще меньше, чем я. В ней предлагалось начинать по следующей схеме: ходьба быстрым шагом в течение десяти минут, затем очень медленная пробежка на сто ярдов с последующей десятиминутной ходьбой. В ней говорилось, что тренирующийся бегун никогда не должен терять правильное дыхание. При первых признаках появления любых неприятных ощущений нужно просто остановиться. Недопустимо начинать бег сразу после выхода на улицу. Лучше начинать очень медленно и постепенно наращивать темп, — выделялось в тексте курсивом, — чем начинать бег слишком быстро и затем сдаться. Для меня это звучало прекрасно. Я пролистала несколько страниц. Было похоже, что можно быстро пройти несколько этапов и даже не вспотеть.

Автор рекомендовал читателю, принявшему твердое решение заниматься бегом, подумать об упражнениях, которые приходится выполнять в рабочее время. Из его высказываний следовало, что даже простая ходьба от письменного стола к бачку с холодной водой тоже считается упражнением. Я же делала значительно больше этого. Носила стремянки и толстые доски. Красила потолки, наклоняясь под разным углом и сохраняя равновесие. Временами держала банки с краской в течение нескольких минут. Это казалось легкой задачей. Я поставила будильник на полчаса раньше обычного и на следующее утро рискнула показаться на улице в новой майке, шортах и спортивных туфлях. Мне захотелось купить еще и маску. Я походила шагом в течение пяти минут. Никаких проблем. Затем быстро пробежала приблизительно сто ярдов, и тогда возникли болезненные ощущения. Последовав совету Джана, остановилась. Походила еще пять минут и после этого снова побежала. На этот раз болевые ощущения начались раньше. Мое тело стало понимать, что с ним проделывали. Я снова замедлила бег до шага и направилась в сторону дома. Джан утверждал, что очень важно на ранних этапах избежать возникновения болезненных ощущений или растяжения мышц при чрезмерных перегрузках. Я вернулась в свою квартиру, осуществив все без значительных затруднений.

— Алло! Миранда? Я просто хотела…

Я сняла трубку.

— Привет, мама.

— Я разбудила тебя, да?

— Нет. Я уже собиралась выходить.

— Мне просто хотелось поблагодарить тебя за вчерашний визит. Я собиралась позвонить вчера вечером, но ведь Кэрри и Брендан были у нас так долго… Все прошло удачно, да?

— Было очень мило.

— Разве Кэрри не кажется счастливой?

— Да.

— И знаешь что? Я думаю, это чудо.

— Мама…

— Чудо, — повторила она. — Когда я думаю, как…

Я закрыла глаза, слова начали сливаться одно с другим. Я собиралась быть хорошей.

— Привет, Миранда! Это я, Кэрри. Миранда! Ты здесь?

Потом воцарилась тишина, затем как-то издалека прозвучал мужской голос, но я не смогла уловить ни слова. Кэрри хихикнула, затем сказала:

— Мы просто хотели узнать, как ты, и было бы мило как-нибудь встретиться нам всем вместе снова. Что это?.. О, Брендан просит передать привет от него тоже…

Я нажала кнопку, чтобы стереть сообщение.

На той неделе я бегала три раза и не заметила сколь-либо значительной разницы. Мои легкие продолжали болеть, как только я медленно проходила более пятидесяти шагов; ноги были свинцовые, а сердце колотилось в грудной клетке, как каменное. На горках люди проходили быстрым шагом, часто оставляя меня позади. Но я по крайней мере упорно продолжала свои занятия и была этим очень довольна.

В пятницу вечером я пошла на вечеринку, устроенную моими друзьями Джеем и Патти. Я танцевала и пила пиво, а потом и вино, и какой-то неизвестный шнапс из Исландии, найденный Патти в глубине буфета, когда почти все гости уже разошлись и мы перешли к той приятной части вечера, когда больше не нужно прилагать никаких усилий и все себя свободно чувствуют. Нас осталось около дюжины. Мы сидели в кружок в слабо освещенной гостиной, забросанной пивными банками, окурками и непарной обувью, и осторожно пили шнапс, от которого у меня слезились глаза. Там я встретила мужчину, которого звали Ник. Он сидел передо мной на полу, скрестив ноги «по-турецки», и через какое-то время прислонился к моим коленям, чтобы было удобнее. Я даже чувствовала пот, выступивший на его спине. Я выждала несколько минут, а потом положила руку ему на волосы, которые были короткие и мягкие и коричневые, как мех животного. Он слегка вздохнул и поднял голову, наклонив ее назад, так, что я смогла посмотреть на его лицо сверху вниз. Он слабо улыбнулся. Я наклонилась вперед и быстро поцеловала его улыбку.

Когда я уходила, он спросил меня, хочу ли я увидеть его снова.

— Да, — ответила я. — Хорошо.

— Я позвоню тебе.

— Позвони.

Мы посмотрели друг на друга. Начало всегда такое приятное — все равно что пробить самую первую небольшую дыру в стене и взглянуть на мир, открывающийся перед тобой с другой стороны.

ГЛАВА 7

Ник все же позвонил через два дня. Похоже, существуют строгие правила, регламентирующие время телефонных звонков, правила, которыми пользуются как условной системой при выборе времени очередного свидания, времени первого поцелуя… Если вы звоните в тот же день, то вы по сущности охотник. Если вы звоните на следующий день, то, возможно, вы не совсем рассудительны, потому что первый день исключается, второй же день, по существу, и есть первый день, поэтому вы звоните в первый день. Если, в общем, не собираются звонить, звонят на третий день. Если переждать еще и третий день, то можно вообще не звонить. Человек может вступить в брак или эмигрировать. Лично я никогда не обращала ни малейшего внимания на эту условную систему. Жизнь слишком коротка. Если бы дело касалось меня, я бы звонила в тот самый миг, как только оказывалась дома.

Итак, Ник позвонил, и все оказалось довольно просто. Мы договорились встретиться на следующий вечер в городе Камдене. Я пришла на пять минут раньше, а он — на пять минут позже. Он был в выцветших джинсах и клетчатой рубашке, не заправленной в джинсы, которая свободно висела на нем под кожаным пиджаком. Он был небрит, глаза темно-карие, почти черные.

— Ты маляр, — сказал он. — Патти рассказала мне. У тебя волосы запачканы краской.

Я смущенно поскребла волосы.

— Ничего не могу поделать с этим, — сказала я. — Как бы я ни старалась, где-нибудь на затылке всегда остается пятно, которое я не заметила. В конце концов краска отстает сама.

Иногда встречаются люди, которых приводит в страшное волнение то обстоятельство, что я, женщина, занимаюсь такой работой. Можно подумать, что я снимаю взрыватели бомб. Иногда это становится темой для разговора. Немного похоже и на профессию врача. У меня просят совета. Люди интересуются, как им лучше привести в порядок свой дом.

Ник же захотел выяснить, что я намерена делать дальше.

— Когда? — задала я вопрос, делая вид, что не понимаю.

— Ну… всегда ли ты собираешься оставаться маляром?

— Ты имеешь в виду — вместо приобретения профессии?

— Думаю, да, — сказал он, чувствуя себя неловко.

— Да, — просто ответила я. — Это именно то, что я и хочу делать.

— Извини, наверное, это прозвучало несколько пренебрежительно.

Да, так оно и было, поэтому я просто спросила Ника, чем занимается он. Он ответил, что работает на рекламную компанию. Могла ли я видеть что-нибудь из того, что они сделали? Массу всего, ответил он. Сказал, что именно они сделали телевизионную рекламную коммерческую передачу с пушистым говорящим поросенком. К сожалению, мне не довелось посмотреть ее. Я полюбопытствовала, над чем он работает сейчас, и он ответил, что недавно им удалось заключить крупный договор с нефтяной компанией, что он корпит над отчетом о подготовке к проведению этой рекламной кампании.

Однако это не имело никакого значения. Имело значение лишь то, что скрывалось за разговором, все, что не высказывалось вслух. И после того как прошло какое-то время, которое показалось мне непродолжительным, я посмотрела на часы и удивилась, что мы проговорили более часа.

— Мне пора уходить, — вздохнула я. — У меня обед с моим старым другом. Лаурой, — добавила я, чтобы пояснить, что я не собираюсь встречаться с мужчиной, который может быть моим бойфрендом, или бывшим бойфрендом, или кем-то еще, кого я могу рассматривать как бойфренда.

— Извини, — сказал он. — Я надеялся, что мы могли пообедать. Или что-то в этом роде. Очевидно, сегодня это не выйдет. Что думаешь, скажем, о четверге? Ну как?

Я договорилась повидаться с Троем на этой неделе в среду, поэтому «четверг» прозвучал прекрасно, Я вышла из бара, думая, да, уверенная, или по меньшей мере почти уверенная, что наконец-то что-то произойдет. У меня возникла также и другая мысль, почти пугающая: может быть, это наилучший шанс? Возможно, в течение ряда следующих дней мы будем радоваться чему-то новому в нашей жизни, изучать это, делать какие-то открытия. Будем задавать друг другу вопросы, рассказывать тщательно отредактированные истории из нашей прежней жизни. Мы станем такими внимательными друг к другу, такими заботливыми и милыми и, безусловно, страшно любопытными. И что же потом? Либо все постепенно угаснет, либо просто быстро закончится. Мы потеряем контакт и превратимся в воспоминание. Почему-то такие отношения никогда не перерастают в приятные, дружеские. Обратного пути к этому не бывает. Или же мы станем парой, но даже в этом случае мы должны будем перейти к какой-то обычной нормальной жизни, будем продолжать ходить на работу, праздновать юбилеи и иметь общее мнение обо всем, мы сможем оканчивать предложения друг задруга. Может быть, это и хорошо. Так считают люди. Но не будет ни малейшей возможности вернуться к самому началу никогда. Я испытывала какие-то смутные желания, и казалось, они соответствуют наступающему вечеру. Машины и череда магазинных фасадов и люди, возвращающиеся домой с работы, с одной стороны дороги были залиты последними золотыми лучами заходящего солнца. С другой стороны дороги все терялось в глубокой тени.

Когда я встретила Лауру, она сразу поняла: что-то происходит, чего не было, ну, право же, не было.

— Можешь ничего не рассказывать, — сказала она, — все уже поняла, только взглянув на тебя.

Я пыталась сказать ей, чтобы она не смешила меня. Всего лишь небольшая встреча с выпивкой. Похоже, он оказался милым, но точно не знаю, еще слишком рано.

На самом деле я больше притворялась, что ни в чем не уверена. В четверг было также все хорошо. Мы поели в ресторанчике, расположенном буквально в доме за углом рядом с моей квартирой. Вечер прошел почти незаметно, мы остались уже одни в ресторане, из кухни появился шеф-повар со стаканчиком вина и поболтал с нами. Спустя двадцать минут мы шли к моей квартире, целуясь на пути. Я отпрянула от него и улыбнулась.

— Должна попросить тебя набраться терпения, — сказала я.

— Но…

— Скоро, — сказала я. — На самом деле — скоро. Был очень приятный вечер. Я прекрасно провела время. Ты мне действительно нравишься. Просто я не…

— Уверена?

— Не готова. Я уверена, Ник.

— Завтра встретимся?

— Да, конечно… — Потом я вспомнила. — Черт! Прости… Я должна… Ты не поверишь, но я должна зайти к своим родителям. Там какие-то сложности. Я расскажу тебе об этом потом. Только не сейчас.

— А послезавтра?

— Это было бы замечательно.

Я прибыла к дому родителей в угрюмом настроении. Все было нормально, но перед самым выходом из дома позвонила мама и попросила меня, чтобы я хорошо оделась. Я сняла брюки и кофту и надела синее бархатное платье, которое уже давно растянулось по швам.

— Ты прекрасно выглядишь, дорогая, — сказала она, когда впускала меня.

Я что-то пробормотала в ответ. По крайней мере она не спросила меня, как я себя чувствую. Мои родители также были одеты для торжественного случая. Присутствовал и Трой. Он выглядел точно так, как обычно, — вельветовые брюки и выцветший зеленый свитер, что должно было бы смотреться на нем прекрасно. Трои довольно красивый юноша или должен стать таким. Но что-то в нем всегда было немного не так.

— Рад снова увидеть тебя, Миранда, — сказал отец. — Хорошо, что мы часто встречаемся, правда?

— Где же голубки? — спросила я.

— Миранда, — проговорила мама с упреком в голосе.

— Я не имела в виду ничего плохого, — пошла я на попятную.

— Они могут быть здесь в любой… — сказала мама, но не успела закончить фразу, как в дверь позвонили, и она улыбнулась мне. — Что же ты не открываешь? — спросила она, подталкивая меня к двери.

Я открыла дверь — на пороге стояли Брендан и Кэрри, обнявшиеся, смеющиеся, влюбленные. Пока они проходили в дом, меня наградили очередной порцией совместных объятий. При дневном свете в гостиной выглядели они просто потрясающе. На Кэрри было фиолетовое атласное платье, которого я никогда раньше не видела. Оно плотно облегало ее бедра и грудь. Когда она смотрела на Брендана, в ее взгляде проскальзывало чувственное удовольствие. Они смотрелись как парочка, появившаяся из постели, в которой была вместе секунд восемь назад. На Брендане был блистательный костюм, на вид очень дорогой, и большой яркий галстук, украшенный каким-то карикатурным персонажем. Я не могла припомнить каким. В руке у Брендана была сумка с покупками, в которой что-то позвякивало. Он вытащил две бутылки шампанского, сверкающие капельками воды. Поставил на стол. На столе уже выстроились шесть высоких бокалов. Он поднял один из бокалов и слегка щелкнул по нему пальцами, раздался нежный звук, словно звон колокольчика.

— Без лишних слов, — начал он. — Сразу скажу, я очень рад, что вы все собрались здесь. Мы с Кэрри хотели, чтобы вы были первыми, кто узнает.

Я почувствовала, что в животе начались спазмы.

— Вчера я пригласил Кэрри на обед. С сожалением должен сказать, что я вызвал настоящую сенсацию перед подачей десерта. Я опустился перед ней на колени и попросил ее руки. Чрезвычайно счастлив сообщить, что она ответила «да».

Кэрри застенчиво улыбнулась и подняла руку, чтобы показать кольцо. Я посмотрела на маму. Слезы струились у нее из глаз. Она направилась к ним, протягивая руки для объятий, и, когда они обнялись, я тоже шагнула вперед.

— Кэрри, — произнесла я, — я так счастлива за тебя.

— Стойте, стойте, — вставил Брендан. — С этим можно и подождать. Я просто хочу кое-что добавить. Большую часть своей жизни я провел, переходя от одних приемных родителей к другим, и я не знаю, что значит принадлежать одной семье, быть любимым и желанным, когда тебя принимают только за того, кто ты есть на самом деле.

Пока он говорил, в уголках его глаз выступили две слезинки, которые затем симметрично скатились по щекам. Он не смахнул их.

— Когда я впервые появился здесь, — продолжал он, — когда встретился с вами, Дерек и Марсия, я почувствовал, что попал домой. Я чувствую себя дома. Что еще я могу сказать? Спасибо вам. И сейчас я купил шампанское, чтобы вы могли провозгласить тост за наше счастье.

Все пришло в движение, наступил хаос. Брендан открыл шампанское в промежутках между объятиями с моей матерью и рукопожатиями с отцом. Трой пожал плечами, сказал, что это действительно хорошо, и пожелал им счастья. Мама так сильно обняла Кэрри, что я думала — она задушит ее. Когда шампанское уже налили в бокалы и раздали, отец кашлянул. О Боже, подумала я, еще одна речь.

— Я не собираюсь говорить долго, — заверил он публику, — Должен заметить, все свершилось довольно быстро.

Он улыбнулся маме, застенчивая улыбка придавала ему мальчишеский вид.

— Но далее, если память мне не изменяет, некоторые из присутствующих здесь действовали довольно импульсивно, когда встретились впервые.

Мои родители встретились на свадьбе друга в 1974 году и спустя два месяца поженились.

— Иногда следует доверять инстинктам. И я знаю лишь одно: никогда не видел, чтобы Кэрри выглядела такой счастливой и прекрасной. Брендан, думаю, тебе повезло.

— Я знаю, — ответил тот, а мы все рассмеялись.

— Чего бы мне действительно хотелось, — продолжал мой отец, — так это выпить за здоровье счастливой пары. Можем ли мы их так называть?

— За счастливую пару! — закричали все и чокнулись бокалами.

Я посмотрела на Кэрри. Она почти плакала. Мама плакала самым настоящим образом. Брендан сморкался в носовой платок и вытирал свои блестящие щеки. Даже отца можно было заподозрить в том, что он готов расплакаться. Я дала себе обещание: проделаю то же самое. Или по крайней мере не помешаю им. Я почувствовала, как меня толкнули под локоть.

— Дорого бы я дал, чтобы узнать твои мысли, — сказал Брендан.

— Мои поздравления, — сказала я. — Я очень рада за вас.

— Это важно для меня. — Он осмотрелся вокруг.

Мама и папа, Кэрри и Трой отдельной группой стояли в дальнем конце комнаты, разговаривая, смеясь. Брендан ближе наклонился ко мне.

— Когда я делал объявление, я смотрел на тебя, — сказал он. — Ты была в шоке.

— Просто удивлена, — ответила я. — Все так неожиданно.

— Можно сразу заметить, тебе это трудно далось, — сказал он.

— Совсем не трудно.

— Когда я говорил, я смотрел на твой рот, — сказал он.

— Что?

— У тебя красивый рот, — объяснил Брендан.

Он пододвинулся еще ближе. Я могла почувствовать его дыхание, что-то неприятное и кислое около своего лица.

— И я думал о том, как вошел в этот рот.

— Что?

— Забавно, — сказал он, понижая голос. — Женюсь на твоей сестре, а в это время думаю о моей сперме у тебя по рту.

— Что? — переспросила я еще раз слишком громко.

Остальные перестали разговаривать и огляделись вокруг. Я почувствовала что-то на своей коже, горячее, лихорадочное.

— Извини меня, — сказала я, чувствуя, что у меня во рту становится неприятно липко и влажно.

Я поставила стакан и быстро вышла из комнаты. Слышала, как Брендан что-то говорил. Я пошла в туалет. Как раз вовремя, чтобы успеть опустить голову над унитазом, потому что началась рвота со спазмами, снова и снова, до тех пор, пока ничего не осталось, кроме горячей жидкости, которая обжигала рот и горло.

ГЛАВА 8

— Ты уверена, что можешь сделать это, Миранда?

— Что? Да, совершенно уверена. Будет хорошо.

Мой разум витал где-то далеко. В постели с Ником накануне ночью, всю ночь. Наконец уснули, потом проснулись в предрассветные часы, изнуренные, усталые, ища друг друга в темноте. А утром он был еще рядом, лицо незнакомца на подушке. Чудесно! Я моргнула и посмотрела на Кэрри. Губы были соленые, тело трепетало.

— Я договорилась встретиться с четверыми из них, — говорила она, — и я придумала, как сделать это наиболее рационально. Это займет всего лишь один час или около этого. Может быть, даже меньше. Нельзя же узнать все подробности от агентов по продаже недвижимости, правда?

— После этого я могу пригласить тебя на ленч, если захочешь.

— Это было бы приятно. Я сказала, что встречусь с Бренданом. Мы можем просто позвонить ему, и он присоединится к нам, куда бы мы ни пошли. Он хотел прийти утром, но обещал папе помочь выносить мебель, потому что нужно успеть сегодня… завтра утром придут рабочие и разнесут дом до основания. Сегодня днем он не сможет сделать это, потому что снова придет тот человек, чтобы осмотреть мою квартиру второй раз.

— Давай подумаем, в какое время мы закончим с этим, — сказала я, давая обратный ход. — Может быть, мне придется срочно пойти куда-нибудь, давай учтем и это. Меня ждет работа в чердачном помещении.

— Это воскресенье, — запротестовала она. — Ты слишком много работаешь.

Счастье сделало ее щедрой. Она хотела, чтобы все остальные были тоже счастливы.

— Ты выглядишь усталой.

— Разве?

Я протянула руку и осторожно дотронулась до лица, как это делал Ник.

— У меня все прекрасно, Кэрри. Просто я поздно легла спать, вот и все.

Мы ходили в кино. Фильм был не самый хороший, но это не имело значения. Мы прильнули друг к другу, его рука на моем бедре, моя голова у него на плече. Время от времени мы поворачивались лицом друг к другу и целовались, но лишь слегка: обещание. Он купил большую упаковку соленого поп-корна, но есть не хотелось. Мы оба знали, что произойдет сегодня вечером, да и фильм был как раз об ожидании ночи, все остальное выветрилось у нас из головы. Для меня это означало возможность забыть слова, сказанные мне Бренданом накануне вечером. То, как он наклонился ко мне и прошептал их. Улыбаясь, пока произносил. Я не должна думать об этом; нужно выбросить все из головы, в которой сказанные им слова жужжали, как жирная навозная муха. Поэтому я вглядывалась в кадры, мелькающие на экране, смотрела на Ника. Временами закрывала глаза.

Когда мы пробирались по фойе, на улице стало темно. Ник поднял мою руку и поцеловал тыльную сторону ладони.

— Куда теперь?

— Моя квартира ближе твоей, — ответила я.

Мы добирались омнибусом, сели наверх на самые передние сиденья. Я прижала лоб к окну и почувствовала вибрацию омнибуса, посмотрела на людей на улицах подо мной, прячущих голову от порывов ветра. И разнервничалась. Скоро я буду лежать в постели с человеком, который сейчас сидит рядом со мной, не разговаривая, да и виделись-то мы всего два раза. Что тогда? Иногда секс может показаться непреднамеренным и легким, но иногда он может оказаться серьезным и полным проблем, почти невозможным. Два человека со всеми своими надеждами и ожиданиями, и неврозами, и желаниями — как столкновение двух миров.

— Вот и наша остановка, — сказала я.

Он встал, помог мне подняться. Его рука была теплая и надежная. Он улыбнулся мне:

— Все нормально?

Все было хорошо. Просто прекрасно. И потом, после того как мы приготовили себе сандвичи из одного из наполовину пропеченных длинных французских батонов, который был у меня в буфете, с козьим сыром и помидорами, и каждый выпил по бокалу вина, мы вернулись в спальню, и на этот раз все было лучше, чем просто хорошо. Великолепно. Даже сейчас, когда я вспоминала об этом в машине Кэрри, меня переполняло желание. Потом мы вместе мылись: ноги сплетены в небольшой ванне, моя ступня прижата к внутренней части его бедра, ухмыляясь друг другу, как полные идиоты.

— Чему ты улыбаешься?

— М-м-м? О, да так, ничего…

— Так. Это первый. — Кэрри вытащила лист и склонилась над ним с сомнением. — Здесь сообщается, что это маленький домик с двумя спальнями, сохранивший многие характерные особенности периода постройки.

— Разве не говорится о том, что он расположен рядом с баром?

— Нет. Ничего не сказано.

— Давай пойдем и все-таки посмотрим.

Покупать дом опасно. Еще перед тем как вы ступите внутрь, вы уже знаете, нравится вам дом или нет. Это почти как любовная связь, о которой говорят, что имеют значение лишь первые несколько секунд — мгновенное иррациональное впечатление. Нужно влюбиться в дом, который вы покупаете. Все остальное — надежна ли крыша, исправен ли водопровод, достаточно ли количество комнат — в самом начале не имеет никакого значения. Можно снести стены, установить гидроизоляцию, но нельзя заставить себя влюбиться. Я здесь была в роли эксперта, в качестве предостерегающего гласа.

Кэрри постучала, и дверь широко распахнулась, словно женщина все время стояла за ней, прильнув к глазку, следя за нашим приближением.

— Привет, входите осторожнее, показать вам все или вы сами хотите осмотреть дом, хотя есть детали, которые вы можете упустить, сюда, сначала идите сюда, это гостиная, простите за беспорядок…

Она была огромная и тяжело дышала, и говорила без остановки, торопливо, так, что слова сливались одно с другим. Она водила нас из комнаты в комнату, по коврам с ужасающими рисунками. Стены были увешаны тарелками, которые они коллекционировали, подбирая их в Венеции, Амстердаме, Скарборо, Кардиффе, Стокгольме, по каким-то неведомым причинам их вид заставил меня пожалеть ее. Она открывала двери с размаху, показывала нам проветриваемый буфет, новый бойлер, второй туалет, втиснутый в пространство, отрезанное от кухни, выключатели реостата для регулирования яркости света ламп в главной крошечной спальне, и запасную спальню, похожую скорее на кладовку для метел, которая явно была построена безответственными халтурщиками. Я незаметно толкнула стену и увидела, что она зашаталась. Кэрри вежливо пробормотала извинения и смотрела вокруг ясными глазами, которые преображали все в ее блаженное будущее. Возможно, она уже поставила детскую кроватку в запасную спальню.

— Бар вас беспокоит? — спросила я женщину.

— Бар? — Она изобразила удивление, нахмурив брови. — Ах этот… Нет. Мы едва слышим его. Может, только вечерами по субботам…

Словно по команде, первые звуки грохочущей музыки прорвались через стены, низкие ноты сотрясали воздух. Она явно смутилась, но затем продолжала разговаривать как ни в чем не бывало, будто она ничего и не слышала. Я взглянула на часы: половина двенадцатого воскресного утра. Тем не менее мы завершили наш обход, делая неопределенно-восторженные замечания по поводу вида из окна ванной, клинообразного сада. Чем больше вам не нравится место, тем больше вы стараетесь изобразить, что оно вам нравится. Но не уверена, что удалось одурачить женщину.

— Что ты думаешь? — спросила Кэрри, когда мы ушли. — Если мы…

— Абсолютно исключается. Нет, даже за половину цены.

— Он падает, — сказала я, когда мы ушли из второго дома.

— Но…

— Именно поэтому его никто не покупает. Именно поэтому он такой дешевый. Возможно, ты осилишь эту сумму и купишь его, но придется вложить еще столько же. Я даже не уверена, что ты сможешь застраховать его.

— Такой славный дом.

— Развалюха. Она кого-то пригласила, чтобы оштукатурить и покрасить самые ужасные участки в холле, но везде сырость, возможно оседание. Необходим опытный инженер-строитель, чтобы тщательно все проверить. Оконные рамы сгнили. Проводка первобытная. Есть ли у тебя такой капитал, чтобы привести все в порядок?

— Может быть, когда Брен найдет работу…

— А он ищет?

— О да. И тщательно обдумывает то, что, как он считает, подойдет ему. Говорит, что это шанс начать все сначала и сделать жизнь такой, какой он на самом деле для себя хочет.

Она покраснела.

— Для нас, — добавила она.

— В текущий момент ему негде торговать, у вас только то, что ты имеешь от своей квартиры, и твой доход.

— Мама и папа очень щедры.

— Неужели? — Я пыталась подавить внезапный приступ возмущения, который почувствовала, услышав это. — Не более чем ты заслуживаешь. Но не проси дом.

В своем воображении нужно было увидеть то, чего не было, выбросить то, что было, понять все, что происходит с фундаментом, все, что скрыто от постороннего глаза, и, наконец, представить все переделанным по своему собственному вкусу. Третье место оказалось отвратительно грязным, пропахшим сигаретами и годами не открываемыми окнами. Стены коричневые, в пятнах, оклеены обоями с выцветшим цветочным узором. Ковры неприятно фиолетовые. Гостиную нужно снести, превратив в столовую-кухню, создать огромное открытое пространство внизу у лестницы. С камина убрать сухую штукатурку.

— Можешь поставить над кухней открываемую крышу, возможно, и продлить ее еще дальше в теплицу. Получится нечто фантастическое.

— Ты думаешь?

— С таким-то садом — несомненно. Длина, должно быть, где-то шестьдесят футов.

— Он большой для Лондона, да? Но в нем одна крапива.

— Подумай, во что его можно превратить!

— Ты видела, в каком состоянии кухня?

— Он жил здесь в течение многих лет, вообще ничего не делая для дома. Но в этом-то и прелесть — для тебя все готово, ты можешь делать что захочешь.

— Он более просторный, чем я могу позволить себе, пожалуй. И все эти карнизы, лепные украшения, внушительные подъемные окна…

— Он достаточно прочный, насколько я могу судить. Я помогу тебе с ним.

— Правда? Ты это сделаешь?

— Конечно.

— И ты считаешь, что это подходящее место для нас?

— Твой выбор. Ты захотела его, а то, что я думаю, не имеет значения. Но ты сможешь сделать его действительно приятным.

Кэрри сжала мою руку.

— Не могу дождаться, чтобы скорее рассказать Брендану.

Я нажала кнопку автоответчика.

— Привет, Мирри. Я слышу, что вы только что выбрали нам новый дом. Очень приятно. Но и немного странно, ты не думаешь? Похоже, что мы должны еще привыкнуть к этому, да?

Я нажала кнопку, чтобы стереть сообщение. Руки у меня тряслись.

Тони и Лаура, Ник и я пошли все вместе в бар. Это был этап, на который мы перешли, а именно: выходить парами. Все были дружелюбно настроены друг к другу, желая сохранить хорошие отношения. Сначала все покупал Ник, потом Лаура, а потом, выйдя из мрачного настроения, когда все шло так хорошо, я обнаружила, что заговорила о Брендане:

— Я должна быть счастлива. Я хочу сказать — Кэрри наверху блаженства.

— О ком мы говорим? — спросил Ник дружелюбно, кладя в рот картофельные чипсы и хрустя ими.

— О Брендане, это бойфренд Кэрри, — ответила я. — Или, скорее, ее жених. Они знакомы лишь несколько недель и уже обручились.

— Это романтично.

— Мы с Лаурой на таком фоне можем показаться немного вялыми и медлительными, — сказал Тони жизнерадостно, а Лаура бросила на него злой взгляд, который он даже не заметил в своей беспечности.

— Но с ним что-то, похоже, не все в порядке, — заметила я. — Меня от него бросает в дрожь.

— Резонно. Ты-то не должна выходить за него замуж.

— Хотя разве ты не была с ним? — Лаура метнула на него еще один взгляд. Я думаю, она могла даже толкнуть его под столом.

— Да нет же, — сказала я.

— Как ты могла выходить куда-то с тем, с кем не была вместе?

— Недолго, я хотела сказать. Ничего не было. Большая часть моего существа понимала, что я вообще не должна была заводить подобный разговор, поэтому даже знаю, почему я сказала:

— Я покончила с ним. Другого выхода не было, что бы он ни рассказывал всем.

Ник выглядел озадаченным и, казалось, хотел что-то сказать, но первым оказался Тони:

— Так в чем проблема?

— Ну например, он выдал мне такое, когда они объявили, что собираются пожениться…

— Что именно?

— От этого тошнит. Он сказал…

Я замолчала и почувствовала какой-то внезапный прилив крови, который обжег мое тело. На лбу выступил пот.

— Он сказал что-то невообразимо непристойное.

— Что? Продолжай!

Только Тони, казалось, не почувствовал никакого дискомфорта.

Лаура пристально вглядывалась в меня. Ник, опустив глаза, смотрел на стол, вертя салфетку для пивной кружки.

— Глупо! Не знаю, почему я упомянула об этом.

— Продолжай, Миранда. Иначе мне придется представить это себе.

— Не хочу говорить об этом. — Как неестественно и натянуто это прозвучало. — Забудем!

— Но именно ты начала все.

— Знаю. Не должна была. Просто глупая семейная чепуха.

— Непристойность, что-нибудь сексуально неприличное? — настаивал Тони.

— Он просто сказал, что у меня… — заколебалась я, потом добавила: —…приятный рот.

— О!..

Наступила пауза. Ник взял еще кусочек хрустящего картофеля. Тони уставился на меня:

— Ну, это не так уж плохо, да?

— Нет, — тихо ответила я. — Сейчас оставим это. Забудем.

— Итак, до меня был этот парень — Брендан…

— Да. Не по-настоящему. Продолжалось-то все неделю-две или около того. Я ввязалась в это, оказалось, это была ошибка. Даже не какая-то большая ошибка, а так, совсем незначительная. Просто непонятно, что он возник снова…

Какого черта, мы говорили о Брендане, лежа в постели?

— Кто же тогда был до меня?

— Женщина по имени Фрида, но это было давным-давно…

И таким образом мы уклонились от опасности и перешли на более безобидные темы, рассказывая друг другу о прошлых любовных связях, поверяя друг другу свои секреты, как это обычно делают новые любовники. Один боготворил меня, другой вообще не имел ничего в виду, а тот разбил мне сердце… Однажды я слышала по радио передачу, в которой один из ведущих утверждал, что на протяжении всей жизни можно влюбиться только три или четыре раза. А я лежала с Ником, который обнимал меня, и думала, сколько же раз была влюблена я. И хотела бы знать, была ли я влюблена сейчас. А как можно узнать, что ты влюблена?

* * *

Спустя несколько дней без предупреждения появились они — просто позвонили в дверной звонок, когда я только что погрузилась в горячую ванну после потного дня, проведенного на стремянке. Я чертыхнулась, накинула старый махровый халат и открыла дверь, впуская влажный вечерний воздух. На лице Кэрри была нетерпеливая улыбка, Брендан угрожающе размахивал букетом цветов.

— Неподходящее время?

— Просто я принимала ванну.

Я плотнее запахнула халат, закрывая шею.

— Мы можем расположиться как дома, пока ты заканчиваешь, — сказал Брендан. — Разве нет, Кэрри?

— Нет, все в порядке. Входите.

Я неохотно отступила назад, и они последовали за мной в гостиную. Кэрри села на диван, а Брендан стоял прямо в середине комнаты, озираясь вокруг по-хозяйски.

— Ты переставила мебель.

— Немного.

— Мне больше нравилось, как было раньше. Не хочешь поставить цветы в воду?

— Да. Спасибо.

На самом деле мне хотелось выбросить их в переполненное мусорное ведро.

— Ты ела? — спросил он, как будто именно я незваный гость, а не он.

— Нет. Правда, я не голодна. Перекушу позднее. — И, глубоко вздохнув, добавила: — Хотите кофе? Может, что-нибудь из алкогольных напитков?

— Очень бы хорошо вина.

Я достала из холодильника бутылку вина, которую принес Ник, когда приходил в последний раз.

— Открыть?

— Прекрасно справлюсь сама.

Он поднял руки, изображая, что сдается.

— Вау! Конечно, ты можешь, Мирри, я просто хотел быть вежливым.

Я воткнула штопор в пробку и ввинтила его так, что он вошел наискосок. Когда я стала открывать бутылку, то вытащила лишь половину пробки. Брендан наблюдал, сочувственно улыбаясь, как я осторожно извлекала раскрошившиеся остатки пробки из бутылки и наполняла три бокала. Он поднял свой бокал и поднес к свету, тщательно выбирая из вина все крошечки, оставшиеся от пробки, перед тем как выпить его.

— Нам бы следовало принести с собой бутылку вина, — сказала Кэрри. — Потому что, знаешь ли, мы пришли просить тебя об одолжении.

— Да? — осторожно спросила я.

— В общем, произошло что-то удивительное. Ты знаешь того человека, который приходил второй раз осматривать мою квартиру в воскресенье?

— Да.

— Он предложил свою цену. Только чуть меньше, чем та, что мы запросили.

— Великолепно, — поддержала я.

— Он, кажется, по-настоящему заинтересовался. К тому же он непосредственный покупатель. Не состоит ни в какой цепочке.

— Но он спешит, — вмешался Брендан.

— А-а, — ответила я.

У меня возникло ужасное, пугающее ощущение, что мне известно, к чему все клонится.

— Кажется, он считает, — сказала Кэрри, — что может обменяться и полностью все оформить за неделю или две. Его поверенная сказала ему, что поскольку она может приступить к поискам без промедления и не возникает проблем с осмотром, то он сможет въехать к концу следующей недели.

— Это известно, — тупо сказала я.

— Но Брен уже отказался от места, которое он снимал, и мы не можем переехать в нашу новую квартиру к назначенному времени, — сказала Кэрри, — хотя владелец живет в доме для престарелых, а наша поверенная обещает сделать все по возможности быстро.

— Вот так, — сказал Брен, улыбаясь мне.

Он налил себе второй стакан вина и с шумом выпил глоток.

— Так вот, если все будет именно так, хотя вполне возможно, что это и не состоится, то мы попадаем в несколько затруднительное положение, — сказала Кэрри. — И нам хотелось бы знать, можно ли переехать к тебе и пожить у тебя. Только несколько дней, неделю или две в самом крайнем случае.

— Что-что?

— Конечно, мы могли бы переехать к Дереку и Марсии, — сказал Брендан, — но нужно помнить, что их дом на нескольких следующих месяцев превратится в настоящее поле битвы. Ну да тебе известно лучше, чем нам, в каком кошмаре придется жить там. Они сами, вероятно, будут вынуждены переехать на какое-то время.

— Возможно ли это, Миранда? — спросила Кэрри.

Мне было интересно, почему Кэрри хочет переехать в первую очередь ко мне. Если бы это касалось меня, я бы постаралась держать безопасную дистанцию между Бренданом и его бывшей подругой, не допустив, чтобы они жили вместе в одной маленькой квартире, даже если, или особенно если, эта бывшая подруга — моя сестра. Возможно, у меня более подозрительный характер, чем у нее. Или, может быть, она хочет доказать себе, а также мне и Брендану, что она знает: ей нечего опасаться. Я посмотрела на нее, но не смогла прочитать выражение ее лица.

— Моя квартирка такая маленькая, — безнадежно сказала я. — У меня даже нет свободной спальни.

— У тебя есть диван-кровать, — сказал Брендан.

— Это вообще еще может и не понадобиться, — сказала Кэрри. — К тому же мы не помешаем тебе. Мы бы делали уборку и готовили тебе еду, ты и не заметишь нашего присутствия. Неделя.

— Неужели у вас нет друзей с большой квартирой? Где вам было бы удобнее?

— Миранда, ты — моя сестра! — Слезы навернулись ей на глаза.

Она бросила взгляд на Брендана, он взял ее руку и погладил.

— Вы семья.

— Мы просим не так уж и много. Мама и папа были уверены, что ты не будешь возражать. Я тоже думала, что ты не будешь возражать. Думала, может быть, ты будешь даже рада принять нас у себя. Мне и в голову не приходило, что…

— Возможно, Мирри до сих пор это как-то задевает, — мягко сказал Брендан.

— Что?!

— Мы не должны были обращаться к тебе, — продолжал Брендан. — Это бестактно. Возможно, ты не готова к этому.

Я так крепко сжала бокал в руке, что едва не раздавила.

— Но ты в небольшом долгу перед Кэрри, да? — Его голос был по-прежнему тихим и вкрадчивым. — После того, что произошло. М-м-м?

— Простите? — переспросила Кэрри.

Я пристально смотрела на Брендана. Глаза наливались кровью, хотелось швырнуть вино ему в лицо, разбить стакан о его щеки, избить его ногами, со всей силы ударить в живот, с силой вытолкать за дверь.

— Миранда! — воскликнула Кэрри. — Всего несколько дней?

Я повернулась к ней и постаралась сконцентрировать внимание на ее укоризненном лице. Я думала о том, как буду лежать в своей постели, зная, что Брендан здесь, всего в нескольких футах от меня, на диване с моей сестрой. Вставать по утрам и видеть, что он сидит за кухонным столом, как будто он принадлежит этому месту. Наталкиваться на него по пути в ванную… Но может быть, я смогу побыть у Ника ночь или две, или даже у Лауры. Может быть, на выходные вообще уехать куда-нибудь. Все равно куда.

— Хорошо, — сказала я. — Одну неделю.

Кэрри схватила мою руку, Брендан подошел ко мне, широко раскрыв руки. Если бы он дотронулся до меня, я бы закричала, у меня бы началась рвота, мной бы овладело неистовство. Я увернулась, чтобы остаться недосягаемой для него.

— Сейчас я собираюсь принять свою прерванную ванну, — сказала я. — Допивайте вино.

Вода была едва теплая, но я все равно опустилась в нее. Закрыла глаза и нырнула под поверхность, где ждала, пока сердце не перестанет бешено колотиться в груди. Когда я вынырнула, чтобы вдохнуть воздух, то услышала стук в дверь.

— Что?

— Тебя к телефону. Я снял трубку. Надеюсь, не возражаешь.

— Кто это? — спросила я, доставая полотенце.

— Тот, кого зовут Ник, — сказал Брендан. — Казалось, он немного удивился, услышав мой голос.

Я с размаху открыла дверь и прошла в гостиную.

— Я возьму трубку в спальне, можешь здесь положить ее.

— Этот Ник — твой новый бойфренд?

Когда я ничего не ответила, он обнял одной рукой Кэрри, близко привлек ее к себе, а потом сказал:

— Это чудесная новость, Мирри. Мы так рады за тебя. Я с силой потянула дверь спальни, и она закрылась с грохотом. Я подняла трубку.

— Ник?

— Просто хотел послушать твой голос. Как ты?

— Самое лучшее — поговорить с тобой, — сказала я.

Затем я уловила чье-то дыхание. На другой линии кто-то был. Подождала, пока раздался щелчок. Несколько мгновений спустя услышала, как закрылась входная дверь.

ГЛАВА 9

Я наклонилась над блюдом, приправленным карри, и прочистила горло.

— Хочу тебе кое-что рассказать. Ничего серьезного, — добавила я, увидев внезапно встревоженный взгляд. — Я просто почувствовала, когда мы разговаривали с Лаурой и Тони, что-то пошло не так.

— Большая важность, — сказал Ник.

— Знаю, что не большая, — сказала я. — Но я размышляла об этом. Хочу быть с тобой совершенно откровенной.

— А разве ты не была откровенна?

— Была, но все получилось как-то путано. Поэтому я и хочу рассказать тебе ясно и понятно. Все действительно очень просто.

Я сделала глоток вина, а потом коротко и ясно рассказала, что случилось с Бренданом, Кэрри и моей семьей.

— Понимаешь, — начала я, — он был тем, к кому у меня не было сильных чувств, впрочем, возможно, к концу я подумала, что в нем есть что-то от пресмыкающегося. Но теперь он с моей сестрой, и все только и говорят о том, что она счастлива, счастливее, чем когда-либо раньше, ну, ты знаешь…

— И поэтому ты задаешь себе вопрос, не сделала ли ты ошибку?..

— Что ты хочешь сказать?

— …порвав с ним.

У меня вытянулось лицо.

— О Боже, нет, конечно. Я порвала с ним, радуясь, что никогда больше не увижу его, а сейчас он стал частью мебели.

Ник вилкой отломил кусочек цыпленка, приготовленного над углями в индийской жаровне, и неторопливо съел его.

— Так почему же ты была с ним, если он пресмыкающееся?

— Мы виделись лишь несколько раз. Затем я прекратила ходить с ним куда-либо.

— Странно представить тебя с кем-то таким.

— Неужели тебе не доводилось ходить с кем-то, кто, как ты лишь постепенно начинал понимать, тебе совсем не нравится после всего, что было?

— Не знаю, — ответил Ник.

— Неужели тебя не влекло к кому-нибудь, а потом это влечение проходило, и ты обнаруживал, что вообще ничего не осталось?

— А я как раз спрашиваю себя, что ты подумаешь, когда поближе познакомишься со мной, — сказал Ник.

— Пожалуй, я знаю, — вздохнула я. — Именно потому я взяла на себя такой труд, чтобы объяснить все тебе.

— Ты ничего не должна объяснять мне.

— Но…

— Пошли домой.

Потом мы лежали бок о бок, комната погружена в темноту, только по краям занавесок полоски от уличных фонарей. Я лежала, положив голову на грудь Ника, и нежно гладила его по животу до самой кромки мягких лобковых волос. Он дышал медленно и равномерно, я подумала, что он спит, но он заговорил:

— Что же он сказал?

— Кто?

— Брендан, — произнес Ник. — Я хочу спросить: что же на самом деле он сказал?

Я приподнялась, опершись на локоть, и посмотрела вниз, на его лицо.

— Ты можешь спрашивать меня о чем угодно, ты знаешь, — ответила я.

— Именно поэтому я и спрашиваю.

— Я собиралась добавить: кое-что не нужно знать, это не приведет ни к чему хорошему. Иногда возникает ощущение, что ты запачкался, если узнаешь что-то лишнее.

— Но раз уж ты упомянула об этом, я должен знать. Трудно не думать об этом. Это не может быть настолько плохо.

Я почувствовала, как холодок пробежал по коже, однажды я ощущала такой холод, когда болела лихорадкой.

— Он сказал… — Я сделала глубокий вдох и торопливо продолжала: — Он сказал, что думал о том, как войдет в мой рот. Я почувствовала… ну, просто я вышла из комнаты, и меня вырвало. Итак, теперь ты знаешь. Теперь ты знаешь правду.

— Боже, — сказал он.

Повисло молчание, я ждала.

— Ты кому-нибудь рассказала?

— Я рассказываю тебе.

— Я имел в виду: почему ты никому не рассказала? Они бы его сразу выкинули.

— Думаешь? Не знаю. Он мог отрицать это. Мог сказать, что я ослышалась. Он имел в виду что-то совсем другое. В любом случае я не в состоянии была подумать. Я чувствовала себя так, словно меня ударили одновременно и по лицу и в живот. Итак, это хуже того, что ты представлял себе?

— Не знаю, — сказал он, и мы больше не разговаривали.

Я не могла сразу заснуть: не уверена, что и он смог. Я что-то шептала ему, но он не отвечал, слышался лишь звук равномерного дыхания. Поэтому я просто лежала рядом с ним, глядя на свет фонарей за окном и свет машинных фар, проносящийся по потолку.

Когда моя мать вошла в бар, я неожиданно поняла, что это была не просто Кэрри, изменившаяся с годами. Она прекрасно выглядела и даже немного моложе, чем я привыкла думать о ней. Волосы зачесаны наверх, на ней был плащ с поясом, который шуршал, когда она шла, в ушах свисающие сережки, темно-красная губная помада. Когда она наклонилась, чтобы поцеловать меня, повеяло ароматом духов и запахом пудры.

Выходя из мрачного настроения, я вспомнила эпизод из детства. Мы поехали на велосипедах на прогулку, и всю дорогу, несмотря на все мои усилия, я была позади всех. Я старалась изо всех сил, налегая на педали, но все удалялись дальше и дальше от меня. Они останавливались и ждали, а я медленно догоняла их, и затем они снова оставляли меня далеко позади, а я бесстрастно жала и жала на педали, глотая слезы ярости и изнурения. В самом конце прогулки отец наконец взглянул на мой велосипед и увидел, что не в порядке тормоз: он был прижат к одному из колес в течение всей прогулки. Пожалуй, это слишком подходящая метафора для времен, когда все кажется невыносимым, слишком трудным: жать на педали при включенном тормозе. Сейчас я задавала себе вопрос, не так ли и моя мать провела годы своей жизни при включенном тормозе, а вот сейчас, когда Кэрри так влюблена, тормоз исправили, и она уже может свободно жать на педали…

— У меня для нас бутылка белого, — сообщила я.

— Вообще-то мне не следует, — ответила она, что на языке моей мамы означало «большое спасибо».

— Не беспокойся, — проговорила я. — Здесь особые условия. Заказываешь два бокала, а тебе дают целую бутылку. Ты же знаешь, мне никогда не удержаться от такой сделки.

Я наполнила ее стакан, и она со звоном чокнулась со мной, естественно, провозгласив тост в честь Кэрри и Брендана. Я старалась не обращать внимания; старалась прогнать мысли о пятилетней Миранде, которая хотела, чтобы тост был провозглашен в ее честь и шум возникал по этому поводу.

— Кэрри рассказала мне о твоей помощи при выборе квартиры, а также о том, что ты разрешила им пожить у тебя, и обо всем таком, — сказала она. — Я знаю, она плохо умеет выражать благодарность. Возможно, она смущается. Но это так много значит для нее. Да и для меня тоже.

— В сущности, это ерунда, — заметила я.

— Я так счастлива за Кэрри, просто едва выдерживаю это. Все время скрещиваю пальцы. Просыпаюсь по ночам и молюсь и молюсь, чтобы все было хорошо.

— А может и не быть? — спросила я.

— Кажется, все слишком хорошо, чтобы быть правдой, — ответила мама. — Словно кто-то взмахнул над ней волшебной палочкой.

— Это не сказка. И он не рыцарь в сверкающих доспехах, — произнесла я.

— Знаю, знаю. Но я всегда думала: все, что нужно Кэрри, — это уверенность в себе, и тогда она сможет делать все, что захочет. Именно это дает ей Брендан.

— Ужасно, да? — спросила я, вертя в руках бокал. — Счастье зависит от очень разных причин. Ты хочешь, чтобы оно было менее хрупким, чем этот бокал.

— Но о тебе я никогда так не думала, — возразила мама. — Независимо от взлетов и падений, я знала, что с тобой будет все в порядке.

Почему-то это не вызвало у меня ощущения бодрости.

— А теперь Трой, — заметила мама. — Я вот не могу побороть ощущение, что теперь все будет в порядке. Словно мы попали в волшебный круг.

Она выпила все вино до последней капли, и я налила ей еще бокал. Она подождала, пока я налью, затем глубоко вздохнула и сказала:

— Раз уж мы заговорили о Кэрри и Трое, нельзя не побеседовать и о том, что мы с отцом никогда не обсуждали с тобой, тем более сейчас, когда, как мне кажется, и момент самый подходящий.

— О чем? — спросила я, потому что внезапно меня охватило зловещее предчувствие, от которого бросает в дрожь.

Она взяла одну из небольших бумажных салфеток, которые подают с вином, и стала складывать ее и выворачивать, словно собиралась сделать бумажный самолетик.

— Разумеется, нам всем понятно, что Трой замечательный, но он всегда будет нуждаться в материальной помощи. Тебе известно, что мы вносим деньги для него в трастовый фонд.

— Он может найти работу, — с сомнением сказала я. — Просто нужно подобрать соответствующую сферу деятельности.

— Надеюсь, что так, Миранда, надеюсь. Но это не ближайшая задача. Сейчас дело в другом, через два месяца поженятся Кэрри и Брендан, церемония бракосочетания будет весьма скромной. Но в течение какого-то времени они останутся бедными как церковные мыши. Дерек разговаривал с Бренданом, и тот произвел на него хорошее впечатление. Такие большие планы. Но в данный момент им требуется помощь и с квартирой и в других вопросах. У нас же свои проблемы с собственностью, как тебе известно, но все же мы хотим по возможности помочь им. Оказать им помощь при покупке квартиры, хоть и небольшую.

— Я рада, — вставила я. — Но зачем ты рассказываешь это мне?

— У тебя хорошо идут дела, — произнесла мама, сжимая мою руку. — У тебя всегда так было. Иногда я думаю, что тебе очень трудно понять, насколько тяжело это дается Трою и Кэрри.

— Я маляр со сдельной оплатой труда, — уточнила я. — Я не биржевой брокер.

Мама отрицательно покачала головой.

— Ты преуспеваешь. Я разговаривала с Биллом. Он такого высокого мнения о тебе.

— Лучше бы он платил больше.

— Это придет, Миранда. Ты поднимешься до небес.

— Итак, о чем же ты говоришь?

— Ты такая щедрая, Миранда, и я знаю, что ты ничего плохого не подумаешь, как могли бы другие. Мы с отцом убеждены, что Трой и Кэрри так нуждаются, и всегда будут нуждаться, в помощи, а тебе она совершенно не требуется.

— Так о чем же ты говоришь? — повторила я.

Я знала, о чем она говорила.

— Я хочу только сказать, что мы выделили денежные средства специально для Кэрри и Троя; надеюсь, ты согласишься с нами, что это необходимо?

Все это, безусловно, сводилось к тому, что она взяла деньги от того куска семейного пирога, который теоретически каким-то образом предназначался мне, и перевела их на Троя и Кэрри. Что я могла сказать? «Нет»? «Не помогай моим брату и сестре»? В уголке моего разума появилась крошечная Миранда, размером с малышку-соню, издавая вопль ярости и страдания, но я быстро заткнула ей рот воображаемым кляпом.

Мне хотелось заплакать. Не из-за денег, нет, или и я просто думала, что не из-за них. За деньгами стояли душевные переживания. Мы никогда не дорастем до того, чтобы не нуждаться во внимании и заботе о нас со стороны родителей. Я широко улыбнулась.

— Конечно, — подтвердила я.

— Я знала, что ты согласишься! — пылко произнесла мама.

— Думаю, мне нужно найти богатого мужа, — проговорила я, все еще улыбаясь.

— Ты найдешь себе все, что пожелаешь, — сказала мать.

ГЛАВА 10

Они появились, когда я их и не ждала, на мне все еще был халат, я пила кофе и ела булочку с заварным кремом, которую купила несколько дней назад по дороге с работы. Завтрак был не очень здоровый, но корочка уже слегка зачерствела, и, если бы я не съела булочку, пришлось бы ее выбросить. Итак, я бегала. Прекрасным утром позднего октября, неожиданно холодным, но очень ярким, с коричневыми, пропитанными влагой листьями под ногами, тяжело дыша, пробежала пять миль по Хизу. Бег и эта боль сбалансируют неприятное ощущение, вызываемое булочкой с заварным кремом. Я планировала покрасить ногти на пальцах ног, немного убрать гостиную и позвонить Нику, чтобы договориться о встрече за ленчем. Вот так я смогу встретить их, затем извиниться и быстро исчезнуть.

Но тут позвонили в дверь, настойчиво, три раза. Я не успела еще и к двери подойти, как услышала, что в замке поворачивается ключ. Я уже передала Кэрри запасной ключ, но все же подавила приступ негодования. По-моему, они должны подождать, чтобы я впустила их как людей, которые пришли в гости. Ключ продолжал поворачиваться в замке, я услышала приглушенное ругательство, сунула в рот последний кусочек булочки, встала, затянула пояс на халате и, открыв дверь, втащила вместе с ней Брендана, который держался за ключ, все еще вставленный в замок. Между нами было расстояние не более трех дюймов. На нем было толстое пальто, принадлежавшее моему отцу, длинный пестрый шарф, очень похожий на тот, что я подарила Трою на прошлое Рождество. В левой руке у него была большая нейлоновая сумка. В ней мне удалось рассмотреть пижаму, халат, флакон пены для ванны. Его глаза сияли, темные волосы блестели. Рот казался краснее обычного.

— Привет! — выпалила я, отступая назад, чтобы впустить его, но он просто сделал шаг в мою сторону, словно мы были партнеры в каком-то танце, и встал, глядя на меня сверху вниз.

Поднятый воротник его пальто неприятно касался моего подбородка, На щеке я чувствовала его дыхание.

— Ну вот, Мирри, — произнес он.

Поднял большой палец и, не успела я остановить его, нежно стер крошку с моей верхней губы. Затем наклонил голову, и его губы оказались на моей щеке. Я почувствовала мятный запах с оттенком чего-то неприятно кислого.

Я отвернулась и вытерла то место, которого касались его губы, затем прошествовала дальше в холл. Брендан последовал за мной. Там стояла Кэрри в ярко-красном пальто из шерстяной байки. Щеки залиты румянцем, волосы заплетены в косички, как у маленькой девочки. Она несла коробку: отруби, травяной чай, витамины в таблетках, бобы люцерны, органическое стимулирующее сердечное средство из цветов бузины. Нужно было поставить коробку на пол, и только после этого она смогла обнять меня.

— Не закрывай дверь, — сказала она. — Нужно еще достать вещи из машины. А мама, папа и Трой привезут остальное.

— Не беспокойся, — заметил Брендан. — Только самое необходимое.

— Я что-нибудь надену и потом помогу вам.

— Почему бы тебе не приготовить нам кофе вместо этого? — спросил Брендан. — Ведь мы до сих пор не завтракали, да, Кэрри? Мы так спешили.

— Спешил ты. Не знаю, откуда ты черпаешь энергию.

Он ухмыльнулся и сказал:

— Прекрасно подойдут просто тосты и джем. Или, может быть, у тебя есть тахини?

— Что?

— Кэрри и я пытаемся согреваться с пользой для здоровья. — Он протянул свою огромную руку, с волосами на фалангах пальцев, и погладил Кэрри сверху по голове. — Мы хотим прожить вместе долгую жизнь, да, любимая?

— Мы заполнили этот опросный лист по Интернету, — сказала Кэрри. — Нужно ответить на вопросы о том, насколько напряженно ты делаешь различные физические упражнения, а также что ты ешь, а потом вам сообщают, когда вы умрете. Я собираюсь прожить до девяноста двух лет, а Брендан проживет до девяноста шести.

— У меня только джем, — сказала я.

Я ушла переодеваться. Посидела на постели некоторое время, глубоко дыша, привыкая быть спокойной. Оделась, причесалась слишком хорошо, что совсем и не требовалось, застелила постель. Зазвонил телефон, но кто-то поднял трубку в другой комнате до того, как я успела подойти к нему.

Входная дверь все еще была открыта, когда я вышла из спальни, и теперь там были также мои родители и Трой. Маленький телевизор на одном из стульев. На кухонном столе громоздились компьютер с принтером, портативный проигрыватель для компактных дисков, а рядом стопка самих компактных дисков, ночной светильник со шнуром, который тянулся со стола на пол. Огромные массивные чемоданы стояли около дверей. Я обнаружила одну подробность: груду перемешанной, неразобранной обуви, его и ее, что для меня неприемлемо, потому что я считаю это почти ужасно интимным. Теннисные ракетки стояли у стены. Вход в ванную загораживал велосипедный тренажер. На кухонных поверхностях царил хаос: две зубные электрощетки, жидкость для ухода за контактными линзами (разве Брендан носил контактные линзы. Как я могла не заметить этого, пока была с ним?), шампунь против перхоти, косметичка, еще один тостер, электрический утюг, рамка с фотографией Брендана и Кэрри на деревянной скамейке в обнимку, груды туристических брошюр, беспорядочно разбросанные ветряные колокольчики, которые у Кэрри еще с тех времен, когда она была подростком. Как у них могло накопиться столько всего и так быстро?

Я какое-то мгновение постояла на пороге комнаты и оглядела их всех вместе. Брендан молол кофейные зерна, Кэрри готовила для всех тосты с джемом. Воздух наполнился приятным запахом жареного хлеба. Мама была одета значительно проще, чем обычно: старые вельветовые брюки и рубашка из шотландки. Прямые волосы зачесаны за уши. Несколько секунд я не могла прийти в себя от того, как беззаботно и непринужденно она выглядит. В руках у нее было огромное количество ярких георгинов, Брендан подошел к ней, обнял одной рукой, а она засмеялась, прильнула к нему и поднесла цветы ему к носу. Я посмотрела на отца, но казалось, он ничуть не возражает. Его лучезарная улыбка озаряла комнату. Он был небрит, под мышками выступили пятна пота, на подбородке был джем.

Трой сидел на полу на сложенном пуховом одеяле, прислонясь спиной к дивану. Он вертел в руках головоломку, которую я подарила ему в прошлый четверг: набор полистироловых форм, которые, как гласила инструкция на коробке, нужно сложить так, чтобы получился куб. Я посмотрела на его сосредоточенное лицо. Он был худой, бледный и усталый. Под глазами синяки, как будто он плакал. Но при этом он казался спокойным. Трой — единственный человек из всех мне известных, который может одновременно быть счастливым и печальным, создавая вокруг себя двойственную атмосферу. Он вставил последнюю форму, и действительно получился куб; он удовлетворенно улыбнулся, потом разобрал его снова. Меня охватила нежность, неожиданно захотелось расплакаться.

— Привет всем, — сказала я, поцеловала родителей в щеку и потрепала Троя по волосам.

— Кофе готов, — жизнерадостно объявил Брендан. — Боюсь только, что смолол все зерна.

— Как ты собираешься все это разместить и где? — спросила я Кэрри. — На самом деле совсем некуда повесить вашу одежду.

— Папа отдает нам одну вешалку, — ответила она. — Только для более приличных и модных вещей и для моей рабочей одежды. Мы можем поставить ее за диваном. Остальное можно просто держать в сумках.

Я смогла лишь слабо пожать плечами в знак молчаливого согласия. Наблюдая, как мама ставит георгины в стакан для вина, я пыталась подавить приступ жалости к себе. Она не приносила мне цветы, когда заходила в последний раз.

— А вот и мы, — сказал Брендан. — Молоко, без сахара, верно?

Он подмигнул, как если бы ответил правильно на вопрос викторины.

Я села рядом с Троем и наблюдала, как Кэрри ставит пачки с овсянкой в буфет. Брендан снял с широкой полки кипу книг и поставил туда крошечный телевизор.

— Мы можем смотреть его, лежа в постели, — сказал он. — Этот диван-кровать удобный, Мирри? Я никогда не спал на нем.

— Как ты поживаешь? — спросила я Троя.

Могла бы и сама понять, как он поживал: подавленный, вся энергия куда-то испарилась, поэтому лицо бледное, тело вялое, слабое.

Внезапно комната заполнилась громкими звуками музыки.

— Моцарт, — сказал Брендан, отступая назад, к проигрывателю компактных дисков. — Мы любим Моцарта, да, Кэрри?

— Хорошо, — ответил Трой. — Прекрасно.

Он схватил коробку с игрой и начал складывать куб.

— А вот и мы, приятель, — заметил Брендан, садясь на корточки рядом с Троем. — Тебе нужна глюкоза для крови.

Он сунул руку под подбородок Троя и приподнял его голову.

— Ты устал, да? Не можешь спать?

— Сплю, но недолго, — подтвердил Трой.

— В этом нет ничего хорошего. Съешь тост и джем. Позднее мы можем немного прогуляться. Это помогает при бессоннице. Итак?

— Не знаю, — ответил Трои. Он отвел взгляд от Брендана и откусил тост. — Не знаю, готов ли я к прогулке.

— Должна вас предупредить, — сообщила я, — мне очень скоро нужно уйти. Простите. Но я договорилась еще до того, как узнала, когда вы переезжаете.

— Какая жалость, — вздохнула мама. — Нельзя отменить?

— С кем ты встречаешься? — спросил Брендан.

— Ни с кем из тех, кого знаешь ты.

— Миранда! — возмутилась мать. — Я знаю, ты не хотела сказать ничего плохого, но это прозвучало грубовато.

Мне стоило усилий сдержаться и не ответить матери и впрямь какой-нибудь грубостью.

— Его зовут Ник, — произнесла я.

— Ник? — поднял брови Брендан.

— Да.

— Как странно, очень странно. Я только что разговаривал с ним по телефону. Когда ты уходила одеваться. Прости, должен был поставить тебя в известность сразу. Он позвонил, и я сказал, что ты перезвонишь, но, кажется, он не знает о вашей предварительной договоренности. М-м-м… Экспромтом я пригласил его поужинать здесь. Со всеми нами. Я знал, что ты не будешь возражать. Мы думали, что можно устроить вечеринку по этому поводу, как мини-новоселье, а в кухне Дерека и Марсии сейчас всего только три стены, поэтому не можем отправиться туда, да?

Я закрыла глаза и затем снова открыла их. Он был еще там, улыбаясь мне.

— Я не могу… — пробормотала я.

Я не знала, что говорить дальше. Я сжала кулаки с такой силой, что ногти врезались в ладони.

— Он ответил, что будет рад прийти.

— Мы должны были встретиться с ним рано или поздно, — заметила мама.

Она расставляла вдоль стены обувь Кэрри и Брендана по парам.

— Трой может приготовить еду, — предложил Брендан.

— Не знаю, только если у меня будет настроение готовить, — сказал Трой в ответ.

— Похоже, ты все уже продумал и распределил, — вставила я.

— Тебе не придется ничего делать, — успокоил меня Брендан. — Мы собираемся избаловать тебя. Наш договор, Мирри.

ГЛАВА 11

Я по крайней мере вышла из дома. Не могла оставаться в квартире. В своей квартире, хотя и не чувствовала больше, что она моя, с кремом для бритья Брендана в моей ванной, телевизором Кэрри на моей книжной полке, их громкой музыкой, их соевым молоком в холодильнике, их спальными принадлежностями, свисающими со спинки дивана.

Я шагала по Хизу, под ногами шуршали опавшие листья, в прозрачном воздухе белели облачка моего дыхания. Прекрасный день, и мне предстоит встретиться с тем, кто мне нравится, я должна быть счастлива, но ощущала я лишь жжение в животе, разъедающее, как кислота, и больше ничего. Не могла заставить себя не думать о Брендане, сидящем в моем туалете, лежащем в моей ванне, прижимающемся к Кэрри, дотрагивающемся до моей матери… О его волосах в моей щетке, его руке на моем плече, его дыхании на моей щеке. Я вздрогнула и пошла еще быстрее, стараясь избавиться от злости и отвращения.

Нужно быть вежливой и дружелюбной ради Кэрри, говорила я себе, пинком ноги отбрасывая с дороги кучку конских каштанов и наблюдая, как они покатились с глухим стуком. Всего лишь несколько дней, неделя или две, а потом они переедут в свой собственный дом, будут поглощены его убранством и планированием празднования свадьбы, и мне едва ли придется встречаться с ними. Но даже если, как я уверяла себя, это и правда, я все равно слышала его голос, восхваляющий мой прекрасный рот, вспоминала его влажные губы на своей щеке и внезапно почувствовала тошноту.

В кармане зазвонил мобильник.

— Привет!

— Миранда, это я.

— Ник, я собиралась позвонить тебе.

— Сейчас я у Грега. С нетерпением жду вечера, хотя немного страшновато познакомиться со всей твоей семьей сразу. Принести что-нибудь?

— Тебе не следует приходить, понимаешь?

— Ты не хочешь, чтобы я пришел?

— Не в этом дело. Знаешь, просто атмосфера будет немного гнетущей, вся семья, Кэрри и Брендан только что переехали с половиной своего имущества, в доме хаос.

— По телефону Брендан говорил очень дружелюбно.

— О, правда?

— Да нет, пожалуй. Думаю, ему пришлось приложить много усилий, чтобы разговаривать со мной.

— Может быть, лучше познакомиться с моей семьей в другой раз?..

— Что тебя так беспокоит?

— Ничего.

— Это Брендан, да? Ты не хочешь, чтобы я с ним встречался?

— Я думала только о тебе.

— Я сказал, что приду, и я приду.

Наступила пауза, и он холодно произнес:

— Если, конечно, у тебя все в порядке.

— Почему же нет?

— Хорошо. Тогда в семь часов?

— Ладно.

Мы с Троем пошли в магазин, чтобы купить что-нибудь на ужин. Мама сказала, что принесет пудинг, поэтому нам нужны были продукты только для основного блюда. Трой никак не мог сообразить, что приготовить, поэтому мы исходили все ряды вдоль и поперек. Он снимал пакеты с чечевицей и фасолью, неизвестными видами экзотического риса, внимательно разглядывал их и ставил обратно. Казалось, его разум не вмещает всего разнообразия продуктов, красочных упаковок и яркого освещения.

— Макароны, — предложила я. — Давай приготовим что-нибудь из них.

— Пожалуй.

— Или что-нибудь из риса.

— Риса?

— Да. Хорошая идея?

— Не знаю.

— Или можно обмануть всех. Давай купим что-нибудь готовое и сделаем вид, что приготовили это сами. — Я наугад взяла упаковку с треской в сырном соусе из морозильной камеры. — Пару таких, — сказала я. — Мы можем выложить все это на блюдо, и никто ничего не узнает. А впрочем, не все ли равно, если и узнают? Ничего страшного.

— Это отвратительно.

Я бросила ее обратно в морозильную камеру.

— Тогда решай сам.

Он озирался вокруг, разглядывая все полки и перегруженные тележки.

— Мне вообще-то не хочется готовить. Я не в настроении.

— Мы здесь мучаемся уже полчаса, — сказала я, со злостью разворачивая колесики тележки, чтобы пойти обратно. — А положили в тележку всего лишь пачку кофе в зернах и гроздь бананов. Сейчас я уже точно куплю что-нибудь, ладно? Все равно что.

— Ладно, — согласился он, глядя на меня так беспомощно, что мой пыл сразу испарился.

Я положила руки на его худенькие плечи и сжала их.

— Все в порядке, Трой, — проговорила я. — Все прекрасно. Предоставь это мне.

Кэрри и Брендан оставались дома, чтобы убрать квартиру, но к вечеру, когда уже темнело, на горизонте появлялась луна, а мы с Троем вернулись домой, стало очевидно, что никто даже не попытался ликвидировать беспорядок, царивший там. На какое-то радостное мгновение я подумала, что их нет, но сразу же услышала гул труб и голоса, доносившиеся через закрытую дверь ванной. Они вместе принимали ванну. Они находились там так долго, что я успела помочь Трою раздавить чеснок, нарезать овощи. Мы работали в приятной тишине. Иногда трубы снова начинали гудеть, потому что включали воду, или доносился радостный и довольный визг. Я взглянула на Троя. Все, что я слышала, наводило на мысль, что там занимались сексом, с перерывами и всплесками. Я включила музыку довольно громко и вернулась к раковине. У меня болели плечи, я была потная и ощущала тяжесть во всем теле. Мне нужно было успеть помыться в ванне до прихода Ника, вымыть голову и переодеться, хоть немного привести себя в порядок, наложить косметику. Я взглянула на часы и хотела постучать в дверь, но сдержалась.

Когда же наконец они появились, завернутые в полотенца, то были розовые и влажные. За ними выплывали ароматные клубы пара.

— Я сейчас тоже собираюсь быстро помыться в ванне, — сказала я, откладывая острый нож и оставляя их рыться в сумках с одеждой.

Не было горячей воды. Неоправданная злость закипела во мне. Я вымыла лицо под краном в раковине и почистила зубы, но только я собралась пройти в спальню, чтобы найти, во что переодеться, как раздался звонок в дверь. Черт! Брендан широко распахнул дверь, чуть не ударив Ника и моих родителей, которые смущенно улыбались друг другу, стоя у порога.

— Ник, — сказал Брендан, протягивая руку, — входи. Мы все с нетерпением ждем тебя.

— Привет, — сказала я ему.

Я хотела подойти и поцеловать его, но вместо этого замешкалась около плиты.

— Ты, наверное, уже все понял, но шеф-повар здесь — мой брат Трой.

Трой повернулся от плиты и поднял вверх деревянную ложку.

— И мои родители, Марсия и Дерек. Моя сестра Кэрри.

Она выглядела великолепно в красном бархатном платье с высоким стоячим воротником, который делал шею длинной и изящной.

— И Брендан.

Все поздоровались друг с другом и пожали руки, я убрала с дивана пуховое одеяло и разбросанную одежду, но никто не садился. Я смущенно кашлянула.

— День хороший? — бодро обратилась я к Нику через комнату.

— Превосходный, — ответил он.

— Чудесная была погода, правда?

Мы пристально посмотрели друг на друга в смятении.

— Выпьем что-нибудь! — крикнул Брендан.

Он достал из холодильника две бутылки вина, которые я купила, и обе торжественно открыл.

— Бери чипсы, Кэрри. Встреча с родителями всегда вызывает нервное напряжение, правда? — сказал он. — Когда я впервые знакомился с Дереком и Марсией, я был в оцепенении.

Он разразился счастливым смехом.

— Неужели? — спросил отец. — Мы, естественно, ничего не заметили.

Брендан повернулся к Нику:

— Миранда рассказывала, что ты работаешь в рекламном бизнесе.

— Да, — ответил Ник, — А ты — в упаковочном бизнесе?

— Да… Когда-то я думал о рекламном бизнесе как о карьере, — заметил Брендан, выдержав паузу. — Но меня стало беспокоить, что я должен буду рекламировать то, что самому мне не нравится и с чем я не согласен.

— Ну… — начал Ник.

— Как одна из тех многонациональных нефтяных компаний, например, — вставил Брендан.

Ник бросил на меня внимательный взгляд, очевидно, подозревая, что я рассказала Брендану о его начинаниях.

— Для меня это неприемлемо. М-м-м… Я хотел работать с людьми. Вот где мои настоящие интересы. Пожалуйста, вино.

— Это немного похоже на работу адвоката, — произнес Ник. — Нельзя выбирать только то, с чем полностью согласен.

— Ты хочешь сказать, что плохие компании заслуживают хорошей рекламы? — спросил Брендан, отпивая, нет, скорее отхлебывая, вино. — Это интересная мысль.

Все сидели вокруг небольшого стола и неизбежно касались друг друга, вилки скрипели по тарелкам. Уже открыли и разлили третью бутылку вина. Ник ел медленно и был спокоен, а Брендан жадно съедал все и просил добавки.

— Ты должен научить меня готовить это, — сказал он Трою.

И приветливо повернулся к Нику:

— Мирри когда-нибудь готовила тебе?

— Однажды. Брендан ухмыльнулся:

— Постараюсь догадаться. Грудки цыпленка с чесноком и оливковым маслом?

— Дело в том, что я упоминала об этом Кэрри, — призналась я.

— Правильно, — подтвердил Ник. Он ласково улыбнулся мне.

И я рассказала, при каких обстоятельствах делала это…

— И когда она поставила еду перед тобой, то сказала вот так. — Голос Брендана стал более высоким, он поднял брови. — Да-дааа! Ешьте побольше, мистер.

Даже я услышала, что было немного похоже на меня.

Он рассмеялся. Я через стол взглянула на Ника. Тот чуть-чуть улыбнулся. И Кэрри. И все другие. Я пристально разглядывала тарелку. Думала о том, какой Брендан омерзительный, но мне хотелось бы знать, разделяет ли это мнение Ник и как это отразится на мне. Если вообще отразится, следует ли надеяться, что Ник будет очарован им?

— С тобой все в порядке? — Это была Кэрри, рядом со мной, она положила свою холодную руку на мою потную.

Запах ее мыла и духов у меня в ноздрях.

— Прекрасно. — Я убрала свою руку.

— Мирри…

Неожиданно они все посмотрели на меня.

— У меня все прекрасно, — повторила я.

— Мы семья, — мягко сказал Брендан. — Семья. Все хорошо.

Я повернулась к нему.

— Я порвала с тобой, — услышала свои слова. — Именно я, я сама порвала с тобой.

В комнате воцарилась тишина, было слышно только, как Ник звякнул вилкой по тарелке.

— Из-за чего все это произошло?

Мы шли по улице в сторону метро, торопливо покинув ужин.

— Не знаю. Не имеет значения. Просто я повела себя глупо.

— И это все?

— Просто почувствовала… ну, не знаю… Подавленность.

— Никто не нападал на тебя. Ты просто рассердилась.

— Ты не понимаешь, Ник. Это как слова между строк. Те, что не произносятся вслух, но я знаю, что они существуют.

— Для меня это звучит немного странно.

— Да? Ну, потому что ты не член моей семьи.

— Брендан старался быть любезным.

— Правильно. Он хотел, чтобы именно так ты подумал. Он хочет привлечь тебя на свою сторону.

— Боже, Миранда, ты бы послушала, что ты говоришь.

— О, забудь это. — Я потерла глаза, — Знаю, сама выставила себя на посмешище. Чувствую себя очень глупо, нелепо. На самом деле я совсем не хочу анализировать это, никакого посмертного вскрытия.

— Очень хорошо. — Голос был холодный.

Мы подошли к станции метро. Снизу нас обдувал теплый несвежий ветер. Я почувствовала, что почти не могу дышать. Взяла Ника за руку.

— Прости, — произнесла я. — Мы можем оставить сейчас эту тему?

— Я могу, — сказал он. — А ты можешь?

ГЛАВА 12

— Поезжай, Миранда, — заметила Кэрри. — Мне так легко все устроить, ты можешь быть в самолете уже завтра вечером! Поезжай. — Она сделала паузу и почти начальническим тоном добавила: — Думаю, тебе нужен небольшой отдых.

— У меня все прекрасно! — отрезала я.

— Я всего лишь пытаюсь помочь тебе, — проговорила она. — Мы все немного беспокоимся.

Я крепко сжала кулаки и приказала себе сохранять спокойствие.

И уже открыла рот, чтобы отказаться, но тут же подумала: почему бы и нет? Почему не скрыться на несколько дней? Долгие ночи, глубокие ванны, уличные кафе, обслуживание в номере, новые виды, новые лица, язык, как набор непонятных звуков для моих ушей, солнце на задней части шеи, устрицы, графины вина… А потом… вернусь с работы — не будет Брендана. Когда я, спотыкаясь, утром доберусь до кухни, не будет Брендана, сидящего за столом в распахнутом халате, энергично чавкающего, доедающего последний кусок хлеба. Называющего меня «Мирри». Шепчущего мне на ушко. Прошла всего одна ночь и один день, а я уже ощущаю, что едва могу дышать. Вот сейчас я послала его в магазин купить несколько рулонов туалетной бумаги и в течение этих немногих минут, пока он отсутствует, чувствую, словно у меня камень с души свалился.

— Ладно, — сказала я. — Только два или три дня. В конце концов, могла же я воспользоваться услугами сестры-туроператора.

— Отлично. Это именно то, что тебе нужно, и уверена, что ты почувствуешь себя значительно лучше, когда вернешься.

— Мне нетрудно получить несколько свободных дней, — сказала я.

Именно так мы решили обыграть все это: Миранда переутомилась на работе.

Я занялась подсчетом. Если я уезжаю завтра вечером или на следующий день, что более реально, и буду находиться далеко до конца недели, то, когда вернусь, возможно, они уже уедут. Кэрри говорила, что с приобретением дома все, похоже, проходит гладко.

— Итак, куда ты мечтаешь поехать? На такое короткое время, конечно, не слишком далеко.

Она встала и достала свой портфель из-за дивана.

— Смотри, я принесла все материалы по наиболее возможным турам. У нас предусмотрены мини-перерывы, а в это время года всегда найдется горящая путевка, я могу достать тебе такую за четверть цены. — Она разложила на столе несколько проспектов. — Что ты думаешь о Праге? Или Мадриде? А вот и на несколько дней в Нормандию морем. Но в это время года там может быть слишком холодно. Я на твоем месте двинулась бы дальше к югу.

— Италия, — произнесла я, доставая брошюру и открывая ее.

— Рим?

— Я была в Риме. Мне бы хотелось поехать туда, где я никогда не бывала раньше.

— Вот Флоренция, Венеция, Сиена или Неаполь. Четыре дня. Или вот взгляни, это и правда приятная гостиница на Сицилии, на скале, с видом на море.

Я рассматривала фотографии на глянцевой бумаге. Розовые и серые церкви, каналы с гондолами, номера в гостиницах с огромными кроватями.

— Подожди, — сказала я.

Подняла телефонную трубку и набрала номер:

— Ник, это Миранда… да… да, чувствую себя значительно лучше, спасибо. Сожалею обо всем случившемся, не понимаю, что на меня нашло, думаю, устала… Слушай…

Шел дождь. Он шел, когда мы появились в аэропорту и встали в очередь на речной трамвай, который должен был довезти нас до города. Небо было свинцово-серое. Проливной дождь непрестанно барабанил по дороге, заливая нас потоками воды. Одежда промокла через тридцать секунд. Дождь скатывался по шее. У Ника волосы прилипли к голове. Дождь лил не переставая, пока мы находились в речном трамвае. И впервые город предстал перед нами как расплывчатое пятно, как город-призрак, поднимающийся из воды. Гостиница была в пяти минутах ходьбы от остановки речного трамвая, и мы тащили на себе багаж — легкая одежда и ничего водонепроницаемого — вдоль узкого канала, в котором все лодки были пришвартованы к берегу и закрыты брезентом.

Дождь шел каждый день. Мы бегали в церкви и художественные галереи, а в промежутках укрывались в маленьких кафе, где пили двойной кофе, сваренный в экспресс-кофеварке, или горячий шоколад. Я мечтала о длинных, неторопливых пешеходных прогулках по лабиринтам каналов, с остановками на мостах, откуда, опираясь на перила, можно было бы полюбоваться проплывающими лодками, о сексе под тонкими простынями при закрытых ставнях, через которые просвечивают солнечные лучи. Мы истратили слишком много денег на ленчи, которые были первоначально задуманы как пикники с хлебом и сыром или кусочками пиццы, потому что оказалось приятнее посидеть где-нибудь в закрытом помещении час или два с меню для туристов, состоящим из трех блюд, и кувшином домашнего вина. Ник купил мне кожаный кошелек и стеклянное кольцо на большой палец. Я фотографировала его, когда он, насквозь мокрый, стоял на мосту Риальто. Ночью мы заходили в крошечные ресторанчики и потом отправлялись спать под звуки дождя, непрерывно барабанящего в небольшие окна нашего номера. Каждое утро и каждый вечер в течение пяти минут он чистил зубы зубной нитью. Во сне он храпел. Любил шоколад и мороженое.

Иногда дождь внезапно прекращался, через завесу облаков выглядывало солнце. Под солнечными лучами лужи начинали блестеть, вздувшиеся от дождя каналы покрывались рябью, на камнях выступала сырость. Это был самый тихий, прекрасный город из всех, где мне доводилось когда-либо побывать. Один или два раза я поймала себя на мысли, что хотела бы оказаться здесь одна, не беспокоясь о наших отношениях. Я ходила бы и ходила по опустевшим дорогам, не произнося ни слова, впитывая все новые и новые впечатления. Я бы не возражала и против дождя.

Они все еще были на прежнем месте, когда я вернулась в воскресенье днем. На самом деле казалось, что они еще прочнее обосновались, чем раньше, вещи, принадлежащие им, были разложены по полкам, в стиральной машине их грязное белье, зубные щетки в кружке с картинкой лондонского метро. Две толстые стопки на столе оказались приглашениями на церемонию бракосочетания, которая должна состояться в субботу 13 декабря в 16.00. Они составляли список приглашенных, перечень решений, которые необходимо принять, и дел, которые нужно выполнить. Вокруг них царила атмосфера суматохи и возбуждения.

Я распаковала вещи и пошла навестить Лауру, но там было несколько друзей Тони, поэтому приблизительно через полчаса я вернулась обратно. Сказала Брендану и Кэрри, что у меня болит голова. Приготовила себе омлет и чашку чая и отнесла в свою комнату, захлопнув за собой дверь. Села на кровать, слушая телевизор за дверью, звонки телефона и ответы на них, льющуюся воду, смех и скрип пружин дивана-кровати. Поковыряла омлет, пока он не остыл и стал неаппетитным, и уставилась на книжные полки и стопки бумаги на письменном столе неподвижным взглядом. Неужели я все выдумала, или же все стало выглядеть иначе, словно кто-то приложил руку? Я выключила свет и лежала в темноте. Брендан очень громко смеялся, будто хотел, чтобы его услышали. Как если бы хотел, чтобы я услышала его.

Впрочем, на следующее утро они рано ушли в дом, который покупали. Сказали, что хотят сделать замеры для занавесок и книжных полок, успеть до десяти часов, когда Кэрри уходит в офис. Я решила прийти на работу позднее обычного, чтобы побыть одной в квартире.

Позднее я снова перебирала в уме все, что делала в этот приятный, спокойный, свободный час до ухода из дома. Привела в порядок кухню-гостиную, положила пуховое одеяло и простыни в высокий угловой шкаф, сложила диван-кровать, впихнула разбросанную одежду в сумки, вымыла тарелки и бокалы, грязные с вечера. Широко открыла окна, чтобы проветрить комнату и избавиться от непривычного запаха, протерла керамическую плитку, пропылесосила ковер. Потом долго была в ванне и вымыла голову. Я вытащила пробку и вымыла ванну перед тем, как сесть позавтракать, в халате, с полотенцем на голове, закрученным в виде тюрбана. Съела остатки мюсли с йогуртом, выпила большую чашку кофе. Даже подогрела молоко для кофе. Затем оделась, вычистила зубы, надела комбинезон и ушла, закрыв за собой дверь. Знаю, что сделала все это. Твердо помню.

Я все еще продолжала работать в большом доме, расположенном в Хэмпстеде. В обед заскочил Билл и пригласил на салат. Закончила работу в половине шестого, привела в порядок кисти и поехала домой. В этот вечер я не встречалась с Ником, Кэрри что-то говорила о походе в кино, поэтому я думала, что смогу провести время в одиночестве, к чему страстно стремилась. Можно пойти куда-нибудь послушать музыку. Почитать книгу. Побездельничать.

Было около половины седьмого, когда я остановилась перед домом. Свет не горел, занавески не задернуты. У меня поднялось настроение. Я бегом поднялась по лестнице и сразу, как только распахнула дверь, услышала это. Звук капель, бренчание. Потек кран? Хотя звук был не такой, как от текущего крана; он был мощнее, более сложный. Затем сделала шаг внутрь. Вода была везде. Пол кухни был залит слоем воды глубиной в дюйм, и ковер насквозь пропитался водой, которая выступила на поверхность, как только я ступила на него. Вода текла из-под двери ванной. Я открыла ее и шагнула в поток; останки книги, которую я читала в ванне этим утром, плавали рядом с унитазом вместе с рулоном туалетной бумаги, размякшей в кашицу. Вода переливалась через край ванны непрерывным водопадом. Кран горячей воды был наполовину открыт. Я вброд пробралась через ванную комнату и закрыла кран, затем погрузила в воду руку, прямо в рукаве куртки, чтобы найти пробку. Меня тошнило, мне было плохо, меня терзали непереносимые муки, и тут я вспомнила о квартире внизу, мне стало еще хуже. Я нашла совок для мусора и стала собирать им воду с пола, выливая ее в ванну.

Сорок пять минут ушло на то, чтобы собрать большую часть воды с пола ванной. Я везде расстелила газеты, чтобы они впитали остальное, и приступила к кухне. Тут и позвонили в дверь.

Сосед разразился громкими криками еще за закрытой дверью. Прошлепал через ковер, продолжая орать на меня. Лицо побагровело. Я думала, что у него начнется сердечный припадок или приступ, либо его разобьет паралич и он умрет на месте.

— Извините, — говорила я, не в силах вспомнить его имя. — Простите. Я не знаю, как…

— Ты ответишь за все, слышишь? За все до последней мелочи!

— Конечно. Если вы мне все подробно опишете…

В этот момент появились Брендан и Кэрри, обнимая друг друга за талию, с разрумянившимися от вечернего воздуха лицами.

— Что же это такое?.. — начала Кэрри.

— Ты тоже мог бы спросить! — накинулась я на Брендана. — Посмотри, к чему привел ваш чертов переезд! Вы поселились здесь, опустошаете мой холодильник, пьете мой кофе и мое вино, занимаете все пространство до последнего дюйма, я не могу и шелохнуться, не наталкиваясь на вас. Вы принимаете эти проклятые ванны в середине дня и потом… — Я захлебывалась от ярости. — Потом вы уходите, оставляя пробку в ванне и включенную воду. Смотри! Смотри!

— И это пустяки по сравнению с тем, что происходит внизу, — мрачно вставил сосед.

— Миранда, — сказала Кэрри, — я уверена…

— Вау! — сказал Брендан, поднимая руки вверх. — Успокойся, Мирри.

— Миранда, — сказала я. — Миранда. Не существует такого имени «Мирри».

— Не впадай в истерику.

— Не впадаю. Я просто зла.

— Меня здесь не было сегодня.

— Что?

— Меня не было здесь.

— Ты должен был быть.

— Нет. А теперь сядь, почему не сесть? Я сейчас приготовлю нам всем чай. Но может быть, лучше выпить что-нибудь покрепче? — Он повернулся к соседу: — А как вы, мистер…

— Локли. Кен.

— Кен. Виски? Думаю, у нас есть виски.

— Ладно уж, — неохотно согласился тот.

— Хорошо.

Брендан вынул бутылку виски из буфета и четыре простых стакана.

— Ты должен был быть здесь, — сказала я ему в спину. — Ты должен…

— Я ходил с Кэрри посмотреть на дом, потом по магазинам. Позже встретился с Кэрри, чтобы перекусить.

Кэрри кивнула, подтверждая это. Она до сих пор не могла прийти в себя от моего взрыва гнева. Он положил руку мне на плечо:

— Никаких ванн в середине дня, Мирри.

— Но…

— Может быть, ты принимала ванну перед уходом?

— Но я никак не могла оставить включенную воду. Ничего подобного я никогда не делаю.

— Это так легко сделать. Мы все делаем что-нибудь такое время от времени. — Он повернулся к Кену: — Разве нет, а? Я уверен, что Миранда сможет разобраться со всем. Она работает по строительству и отделке, может быть, она сумеет помочь вам с покраской и всем остальным. М-м-м?

— Не я это сделала, — безнадежно сказала я.

— Миранда, — настаивала Кэрри, — тебя никто ни в чем не обвиняет. Но ты уходила последняя. И ты мылась в ванне, да?

— Но я… — слабо запротестовала я и замолчала. Страшная усталость буквально сваливала меня с ног. — Помню, как вымыла всю ванну до блеска.

— Не волнуйся, — мягко сказал он. — Мы поможем разобраться тебе со всем этим.

— Не понимаю…

И к своему ужасу, я почувствовала, как по щекам покатились слезы.

— Миранда! Послушай… — резко прозвучал голос Кэрри.

— Ш-ш-ш, — зашикал Брендан.

Он действительно взял ее за руку и оттащил в сторону. Я видела, как она передернулась. На мгновение ее рот застыл в ожесточении.

— Ну, ну, — нежно шептал он мне в ухо. — Ну, ну, полно, Миранда, я здесь. Рядом.

Я закрыла дверь спальни и сняла телефонную трубку.

— Лаура! — громко произнесла я. И продолжала тихим голосом, чтобы они не услышали: — Послушай, Лаура, это случилось. Мне нужно с кем-нибудь поговорить об этом…

— Ты хочешь сказать… — пробормотала Лаура, когда я закончила. — Неужели ты серьезно хочешь сказать, что Брендан тайно проник в твою квартиру и нарочно затопил ее?

— Да.

— Но почему, черт побери?

— Потому что он подлый. Он задумал что-то против меня, затаился.

— О, успокойся. У меня тоже иногда вода переливается через край из ванны, — сказала она. — Послушай, легче просто забыть об этом.

— Но я никогда не делаю ничего подобного.

— Все когда-то бывает в первый раз. Это более вероятное объяснение, чем твое, правда?

— Я помню, как спустила воду и вымыла ванну. Совершенно отчетливо.

— Тогда так. Ты снова закрыла пробку, положила шланг в ванну и не до конца закрыла воду.

Я не могла убеждать ее и дальше, я сдалась. Мне даже стало казаться, что все было именно так. Но я же была там сама и твердо знаю, что не делала этого. Как бы то ни было, все это было слишком утомительно.

ГЛАВА 13

Пара, которая жила в доме в Элинге, взяла в аренду два огромных контейнера для мусора, и они были уже заполнены почти до краев. Уходя с работы, я заглянула в них. Среди кучи старого тряпья, битой посуды, сломанной мебели я увидела почти новый компьютер, лазерный принтер, два телефонных аппарата, написанную маслом огромную картину с изображением борзой, несколько книг по кулинарии, лампу стандартного образца, плетеную корзину. Мне пора бы уже и привыкнуть к этому. Я часто вижу, как люди выбрасывают телевизоры с еще действующей гарантией, плиты для приготовления пищи, которыми пользовались всего один год, и прекрасно работающие холодильники. При ремонте мы всегда отдираем даже новую отделку и заменяем еще более новой. Все, что было модно в прошлом году, заменяется модным в этом году. Целые кухни исчезают в контейнерах для мусора, ванны и кровати, буфеты, садовые беседки и километры различных полок. Центры по переработке мусора завалены горами ненужных и устаревших вещей. Я полагаю, это прибавляет нам работы. Люди, для которых мы выполняем ремонт, всегда говорит о том, что вот все начинается с начала, как будто нержавеющая сталь и стекло, которые везде устанавливаются в этот момент, скоро не заменятся старомодным деревом вслед за новейшими изменениями тенденций в моде. Все возвращается на круги своя. Каждое десятилетие мода меняется, чтобы затем появиться вновь, хотя и в слегка преображенном виде, как клеш на моих брюках, над которым всегда посмеивается Билл, потому что он напоминает ему времена семидесятых, времена его молодости.

Я незаметно протянула руку и вытащила кулинарную книгу. По крайней мере спасу хоть это. Рецепты из Испании. И положила ее в свою сумку вместе с кистями для малярных работ.

Дома Брендан поднял невообразимую суматоху вокруг мытья нескольких мисок, Кэрри стояла у плиты и что-то помешивала. У нее был неприятный и раздраженный вид.

— Сегодня вечером мы готовим еду для тебя, — сказала она.

— Спасибо.

Я взяла из холодильника пиво и ушла в ванную. Горячая вода снаружи и холодный алкогольный напиток внутрь — это было все, что мне сейчас требовалось. Я лежала в ванне, ощущая приятное действие алкоголя, когда открылась дверь и вошел Брендан. Я резко села, прижав колени к телу. Так, словно здесь он был один, Брендан помочился в унитаз, который стоял рядом с ванной. Застегнул молнию, сполоснул руки и повернулся ко мне с улыбкой.

— Извини! — бросила я резко.

— Да? — Он стоял надо мной.

— Убирайся!

— Прости?

— Убирайся отсюда к чертовой матери! Я в ванне.

— Нужно было запереть дверь на защелку.

— Ты знаешь, что ее нет, — возразила я.

— Тогда ничего не поделаешь, вот так.

— И ты даже не спустил воду. О мой Бог!

Я встала и потянулась за полотенцем. Брендан взял его с вешалки и держал так, чтобы мне было не дотянуться. Он смотрел на мое тело. На лице появилось новое выражение — торжествующая самодовольная ухмылка. Он был похож на маленького мальчишку, который никогда не видел обнаженного женского тела.

— Дай мне это проклятое полотенце, Брендан!

— Как будто я никогда раньше не видел тебя обнаженной. Он подал мне полотенце, и я завернулась в него. Дверь открылась, и вошла Кэрри. Она взглянула на Брендана, потом на меня. На ее лице отразилось явное неодобрение.

— Что происходит? — спросила она.

— Миранда не закрыла дверь на задвижку, — оправдывался Брендан. — Я не знал, что она здесь, и грубо ворвался.

— О, — кивнула Кэрри, — понимаю.

Она пристально взглянула на меня, и я почувствовала, что начинаю краснеть. Плотнее завернулась в полотенце.

— Здесь нет задвижки, — уточнила я, но, казалось, она не обратила внимания на мои слова.

— Скоро будет готов ужин, — произнесла она после некоторой паузы. — Брендан! Можно тебя на одно слово?

— Ой-ей-ей, — хохотнул Брендан, подмигивая мне. — Проблема с женой, а?

Я оделась и сказала себе, что так не может продолжаться долго. Я должна пройти через все это, потом я уже смогу жить, как захочу.

Кэрри все приготовила, хотя она никогда по-настоящему не умела готовить и не относилась к разряду людей, которые заботятся о пище. Она приготовила макароны с сыром и горошком и добавила немного фарша. Блюдо получилось тяжелое и слишком соленое. Брендан открыл бутылку красного вина с особой торжественностью. Кэрри положила слишком много на мою тарелку. Брендан налил слишком много вина в мой бокал. Возможно, выпить вина и опьянеть совсем неплохая идея. Брендан поднял свой бокал:

— За повара!

— За повара — отозвалась я и отпила малюсенький глоток.

— И за тебя, — дополнила Кэрри, глядя на меня. — Нашу гостью.

Они чокнулись своими бокалами о мой бокал.

— Приятно, — проговорила я: казалось, они ждут, что я скажу что-нибудь.

— Это хорошо при данных обстоятельствах, — заметил Брендан.

— Что ты имеешь в виду?

— Есть нечто, о чем мы должны спросить у тебя, — поддержала Кэрри.

— Что?

— Ну, продажа нашей квартиры провалилась.

Внезапно я почувствовала, что мое лицо превращается в неподвижную маску.

— Что случилось? Ведь вы уже готовы были все поменять, Господи Боже! Вы говорили, что речь идет всего лишь о нескольких днях до вашего переезда.

— Они провели нас, — вздохнул Брендан.

— Каким образом?

— Тебе лучше не вникать в подробности.

— Я хочу.

— Главное в том, что мы отказались.

— Ты отказался, — неожиданно резко вставила Кэрри.

— Как бы то ни было, — он махнул рукой в воздухе, словно это был пустяк, — боюсь, что мы вынуждены злоупотребить твоим гостеприимством еще в течение какого-то, хотя и небольшого, времени.

— Почему вы отказались? — настаивала я.

— Масса причин, — сказал Брендан.

— Миранда! Разве так и должно быть? — воскликнула Кэрри. — Мы чувствуем себя ужасно. Мы лихорадочно ищем, куда могли бы переехать уже сейчас.

— Не беспокойся об этом, — мрачно ответила я.

За ужином я говорила очень мало. Пища стала приобретать вкус обойного клея, мне пришлось собрать все силы, чтобы меня не вырвало. Кэрри принесла следующую перемену. Она купила торт из мороженого с лимонными меренгами вместо пудинга, я съела половинку небольшого кусочка, потом сказала, что у меня разболелась голова и я ухожу спать. Правильно ли это было?

Войдя в свою комнату, я сразу открыла окно и сделала несколько глубоких вдохов, словно воздух в моей комнате был чем-то загрязнен. Я провела самую ужасную ночь. Проснулась из-за ощущения, будто часы лихорадочно заспешили, путая все мои планы на будущее. Я могла бы выйти замуж за Ника. Приблизительно в три часа утра я уже серьезно стала рассматривать возможность эмигрировать и занялась рассмотрением стран в зависимости от их удаленности от северного Лондона. Особенно соблазнительной оказалась Новая Зеландия. Все это плавно перешло в сон, в котором я уже собиралась уехать и должна была успеть на поезд. Мне нужно было упаковать так много вещей, что никак не удавалось выйти из комнаты. Потом, неподвижно уставясь в темноту, задала себе вопрос, не разбудило ли меня что-нибудь, и тут я закричала. И не могла остановиться. В полутьме различила какие-то неясные очертания и, совершенно сбитая с толку, уже узнавала Брендана, который смотрел на меня сверху вниз. Я нащупала лампу и включила ее.

— Какого черта?

— Ш-ш-ш, — произнес он.

— Не шикай на меня, — прошипела я, потрясенная и злая.

— Я… э-э-э… ищу что-нибудь почитать.

— Убирайся к дьяволу…

Он сел на постель и неожиданно закрыл мне рот рукой. Наклонился и заговорил шепотом.

— Пожалуйста, не кричи, — говорил он. — Ты можешь разбудить Кэрри. Это может показаться странным.

Я оттолкнула его руку прочь.

— Это не моя проблема!

Он улыбался и осматривал комнату так, словно все это было какой-то частью игры.

— Я так не думаю, — сказал он.

Я натянула пуховое одеяло до подбородка и попыталась говорить спокойно и рассудительно.

— Брендан, все это возмутительно.

— Ты говоришь о себе и обо мне?

— Между тобой и мной ничего нет.

Он отрицательно покачал головой.

— Ты знаешь, Миранда, однажды я взглянул на тебя. Но второй раз, когда мы спали вместе. Я разделся быстрее тебя и лег в постель. Эту постель. Я лежал на том месте, где сейчас лежишь ты, и наблюдал за тобой. Когда ты расстегивала лифчик, ты отвернулась от меня, будто я не видел тебя обнаженной. А когда ты снова повернулась, на твоем лице была такая милая, едва заметная улыбка. Это было прекрасно. Я задавал себе вопрос, замечал ли кто-нибудь, кроме меня, такое раньше… Вот видишь, я замечаю вещи такие, как эта, и я помню о них.

В этот момент среди всей неразберихи, при всей своей злобе и отчаянии и безысходности, я была способна думать с абсолютно холодной трезвостью, сохраняя здравый ум. Если бы я была влюблена в Брендана, это было бы прекрасно и нежно. Но я не была влюблена в него, я чувствовала физическое отвращение. Я ощущала его так, словно он был паразитом, забравшимся в мою плоть, от которого мне было никак не освободиться.

— Все это возмутительно, — выдавила я. — Вам нужно уехать.

— Да все это не имеет ровным счетом никакого значения, — проговорил он. — Разве ты не слышала, что я сказал? Та твоя затаенная, загадочная улыбка. Я видел ее. Я знаю тебя так, как не знает никто. У нас это общее. Спокойной ночи, Миранда.

На следующее утро, когда я проснулась, мне показалось, что я очнулась от какого-то ужасного сна, и только потом с трудом вспомнила, как он стоял надо мной, что он говорил мне и что это был не сон. Я почувствовала, что мой рот будто набит сухим пухом. У меня болела голова, было ощущение резкой боли за глазами. Я приняла душ, оделась и выпила черный кофе. Никто еще не вставал. Перед уходом на работу я вернулась в спальню. Посмотрела на книжные полки, стараясь определить, предельно концентрируя внимание, было ли что-нибудь сдвинуто на них. Достала старый роман, который мне подарили, когда я была еще девочкой. Это был мой тайник для хранения денег на непредвиденные расходы. Среди страниц в середине книги лежали деньги. Я пересчитала их. Семьдесят пять фунтов. Положила их обратно на место. Пыталась подумать о том, что можно сделать. Вспомнила вдруг, что видела в каком-то фильме. Я оторвала небольшую полоску бумаги длиной в один дюйм и шириной приблизительно четверть дюйма. Закрыв дверь, я вставила бумажку в щель, точно на высоте нижней петли. Когда я уходила, то спросила себя: можно ли жить в таких условиях, когда я должна делать вещи, подобные этой?

Этот вопрос возникал в моем уме весь день, я пыталась отогнать его прочь, но у меня не получалось. Отчасти я жалела, что так поступила, потому что чувствовала, как по моему телу разливается ядовитая коррозионная жидкость, которая пузырится и испаряется, разъедая меня. И что хорошего мне это даст, что бы я ни выяснила? Если бумажка окажется на том месте, куда я ее положила, сможет ли это переубедить меня? Если она окажется на полу, что это докажет? Возможно, Кэрри сбросила ее, когда ходила за моим дезодорантом или решила пропылесосить пол. Но чего же хотела я, чего добивалась? Неужели искала основания стать еще злее и подозрительнее?

Когда я вернулась в пустую квартиру и побежала в свою комнату, я обнаружила то, чего не ожидала. Кусочек бумаги прочно торчал в двери, но сейчас он был на целый фут выше того места, куда я прикрепила его этим утром.

ГЛАВА 14

— Ник, — начала я.

— Д-да?

Мы шли пешком по Хизу, под ногами шуршали рвущиеся янтарные листья. Сейчас деревья стояли почти голые, бледное солнце было низко на небе. Не было еще и четырех часов дня. Часы только что перевели назад, сейчас рано темнело. Моя холодная рука была в его теплой, мое дыхание оставляло следы в воздухе. Мы встретились в бистро рядом с его квартирой, на ленч — миска тыквенного супа с хрустящими хлебцами, бокал вина каждому, а позднее этим вечером мы собирались на вечеринку, которую устраивал его друг, с которым я еще не была знакома. Потом я собиралась остаться на ночь у него дома, хотя он еще ничего не знал об этом. У меня в сумке была зубная щетка и пара запасных спортивных штанов, которые я прихватила с собой.

— Мне бы хотелось знать…

— Да?

Я замедлила шаг.

— Ну, ты знаешь, что Кэрри и Брендану нужно пожить у меня чуть дольше…

— Ты хочешь вернуться с вечеринки ко мне, а не ехать туда? Так?

— Именно это, да, но…

— Я собирался сказать то же самое. Нам необходимо побыть вдвоем, да. — Его рука сжала мою.

— А что, если бы я пришла и осталась с тобой? Только до тех пор, пока они не уедут.

Я взглянула на него как раз вовремя, чтобы увидеть, как он совсем незаметно нахмурился, заметить мгновенное напряжение его рта.

— Забудь, это плохая идея, — сказала я в тот самый момент, когда он произнес:

— Если ты действительно в отчаянии…

— Мне не следовало спрашивать.

— Конечно, ты должна была спросить, — сказал он как-то слишком искренне. — Ты же знаешь, какая маленькая у меня квартира, и к тому же еще немного рано, да, но я собирался сказать, что если…

— Нет. Вообще забудь, что я спрашивала.

Он не смог забыть. И я не смогу забыть тоже… ту вспышку смятения и неодобрения, ту крошечную паузу, в которую хлынули все наши сомнения. И тогда я окончательно убедилась в том, что поняла еще в Венеции: это не продлится долго. Не перерастет в большой роман, а останется просто приятным временным увлечением. Мы увлеклись друг другом в том приятном порыве счастья, с тем нетерпением, подобное которому ощущаешь, когда заболеваешь гриппом. Мы проводили бессонные ночи вместе, а дни раздельно, думая друг о друге, помня, что сказал другой, что он сделал, стремясь к следующей встрече, когда мы смогли бы обнять друг друга. Целую неделю или около этого мы, может быть, даже думали, что этот другой вообще единственный на всем белом свете… Но нет: с этим должно быть покончено. Не сегодня, не на этой неделе, но достаточно скоро, потому что прилив, хлынувший на нас, уже отхлынул, оставив только несколько странных осколков после себя.

Слезы застилали мне глаза, я снова пошла быстрее, таща за собой Ника. Я знала, что скучать я буду, в сущности, не по нему, а только по тому, чтобы кто-то был рядом. Спешить домой с работы в страшном нетерпении. Вместе составлять планы. Просыпаться по утрам наполненной энергией, чувствовать легкость во всем теле. Быть желанной. Быть красивой. Быть влюбленной. Именно поэтому я не хотела, чтобы все кончилось. Я стала быстро моргать, пытаясь избавиться от жалости к себе самой.

— Побыстрее, — сказала я. — Становится слишком холодно.

— Миранда, послушай, если тебе необходимо остаться…

— Нет.

— …то это было бы прекрасно…

— Нет, Ник.

— Не знаю, почему ты вдруг так разобиделась, просто потому, что я не сразу…

— О нет, — сказала я. — Пожалуйста, не надо.

— Что?

— Ты знаешь.

— Не знаю. — Он поджал губы.

Неожиданно меня переполнило предчувствие, что если мы будем продолжать обмениваться друг с другом такими словами и дальше, то все может прекратиться прямо сейчас, и к наступлению ночи я окажусь в полном одиночестве.

— Пойдем и вместе примем ванну, — сказала я. — Хорошо?

— Да.

— Могу я остаться на ночь?

— Конечно. Я хочу, чтобы ты осталась. А если необходимо…

Я положила руку ему на рот:

— Ш-ш-ш…

— Лаура!

— Миранда? Привет.

Где-то издалека на заднем фоне доносилась музыка, голос Тони звал кого-то. Внезапно я заскучала по своей квартире, где сейчас Кэрри и Брендан сидели и ужинали перед телевизором. Я сказала им, что пойду повидаюсь с друзьями, но это была неправда, вместо этого я сидела в сыром маленьком кафе, расположенном дальше у дороги, допивая вторую чашку горького кофе, сожалея, что не оделась теплее.

— Неподходящее время?

— Совсем нет. Мы собирались поесть, но это прекрасно.

— Можно попросить об одолжении?

— Скажи мне.

— Но это огромное одолжение. Можно мне приехать и пожить у тебя?

— Пожить?

Раздался звонкий хрустящий звук, как будто она откусила кусок моркови или яблока.

— Разумеется. Сегодня вечером, ты имеешь в виду? Все в порядке?

— Да. Нет. Я хочу сказать, что все хорошо. Почти хорошо. И не обязательно сегодня вечером, может быть, завтра или послезавтра. Но на несколько дней…

— Подожди, не понимаю, что ты говоришь. Я еле слышу тебя почему-то, выкипает кастрюля. Не вешай трубку.

Пауза, затем выключили музыку.

— Теперь хорошо.

Я сделала вдох.

— С квартирой Кэрри и Брендана все провалилось, одному Богу известно почему, в результате они не могут уехать, поэтому должна я. — Я услышала, что мой голос стал громче. — Я должна уехать, уехать, или я сделаю что-нибудь ужасное. Заколю его кухонным ножом. Ошпарю кипятком…

— Представляю себе эту картину, — хмыкнула Лаура.

— Звучит ненормально, я понимаю.

— Немного. На какое время?

— Только на несколько дней.

Я прервала разговор, поскольку подошла молодая женщина с бритой головой и стала вытирать мой столик, подняв две кофейные чашки и поставив их затем на прежнее место.

— Надеюсь. Не знаю. Несколько дней, или одна неделя, или что-то около этого. Не более.

Так и мне говорили Брендан и Кэрри. А сейчас квартира переполнена их вещами, и вместо них переезжаю я. В моей груди поднялся стон возмущения.

— Тони не будет возражать? — спросила я.

— Это не имеет к нему никакого отношения, — вызывающе сказала Лаура. — И ты, конечно, можешь переезжать. Ты, кажется, сказала завтра?

— Если так годится.

— Прекрасно, не волнуйся. Ты бы сделала то же самое для меня.

— Я бы — да! — горячо сказала я. — Я постараюсь не мешать тебе. И Тони.

— Все это немного драматично, Миранда.

— Это как аллергия, — ответила я. — Я просто должна избегать его, тогда все в порядке.

— Хм-м, — только и смогла произнести Лаура.

Я не хотела больше кофе, но было слишком рано возвращаться домой. Я ходила по главной улице, пока не пришла к магазину, работающему круглосуточно, в котором продавали булочки с хрустящей корочкой, имеющие форму кольца. Я купила одну с начинкой из семги и мягкого жирного сыра, приготовленного из неснятого молока и сливок. Съела ее на тротуаре, мимо меня проходили толпы людей. Воскресный вечер, наверное, они все возвращаются домой, горячая ванна, какая-нибудь еда, приготовленная в печке, собственная постель.

— Я решила, что так будет лучше, — сказала я Брендану и Кэрри. — Вам тоже нужно побыть одним.

Кэрри села за кухонный стол и, подперев голову руками, внимательно смотрела на меня. Казалось, безоблачное счастье покинуло ее. На лице появилось страдальческое, тревожное выражение, какое у нее было в прежнее, самое тяжелое для нее время до встречи с Бренданом, внушившим ей, что она любима.

— Невозможно, Миранда, — произнесла она. — Разве это непонятно? Мы не можем допустить, чтобы ты уехала из собственного дома.

— Я уже обо всем договорилась.

— Но если Миранда так хочет, — мягко возразил Брендан. — Неужели тебе так неприятно, что мы живем здесь?

— Не в этом дело. Я просто подумала, что это самый простой выход из положения.

— Делай как хочешь, как считаешь правильным, — вспылила Кэрри. — Ты всегда поступаешь по-своему.

Потом она встала и вышла из комнаты, хлопнув дверью. Мы услышали, как закрылась входная дверь.

— С чем ты играешь? — спросил Брендан ужасающе дружелюбным тоном.

Он подошел и встал надо мной.

— Что ты хочешь сказать?

— А ты не понимаешь, да? — продолжал он. — Ты не можешь победить. Смотри!

Он схватил стакан, наполовину наполненный соком лайма, и грохнул им об стол так, что жидкость расплескалась по столу, а мелкие кусочки стекла разлетелись по полу.

— О черт! — вырвалось у меня. — Что, по-твоему, ты сейчас делаешь?

— Смотри, — повторил он, сел и стал крепко сжимать разбитый стакан в руке. — Я всегда одерживаю победу. Я могу выдержать то, что ты не можешь.

— Какого черта…

— М-м-м? — улыбнулся он мне, хотя и побледнел.

— Ты сумасшедший, Боже!

Я схватила его руку, сжатую в кулак, и попыталась разжать пальцы. Между пальцев выступила кровь и стекала на запястье.

— Ты должна попросить меня, чтобы я остановился.

— Ты чертов безумец!

— Попроси меня прекратить это.

Я смотрела на кровь, хлынувшую из руки. Услышала, как входная дверь открылась, как шаги Кэрри направляются к нам. Она начала с извинений за свое бурное поведение, потом остановилась и стала дико кричать. Брендан продолжал улыбаться мне. По лбу струился пот.

— Прекрати, — взмолилась я. — Прекрати!

Он разжал руку и стряхнул осколки на стол. Кровь лужицей собиралась на вытянутой ладони и уже стала стекать па стол.

— Вот тебе, — сказал он перед тем, как выйти из комнаты.

В больнице Брендану наложили двенадцать швов и сделали прививку от столбняка. Ему забинтовали руку и велели принимать парацетамол каждые четыре часа.

— Что случилось? — спросила Кэрри уже в десятый раз»

— Несчастный случай, — солгал Брендан. — Глупо, а? Но вины Мирри здесь нет. Если кто и виноват, так только я.

Я открыла рот, чтобы что-нибудь сказать.

— Это не был… — начала я. — Это не…

Потом я вынуждена была остановиться, потрясенная всем, что не могла никак выразить, потому что никто бы мне не поверил, и даже я уже не понимала, верю ли сама.

— К черту, — сказала я, в основном себе.

Брендан улыбался, улыбка была довольная и вялая, сонливая. Его голова на плече Кэрри, забинтованная рука у нее на коленях. Рубашка в кровавых пятнах.

— Вы, девочки, должны помириться, — проговорил он. — В любом случае спор был глупый. Очень мило, что Мирри предоставила нам свою квартиру на какое-то время, ты же знаешь, Кэрри.

Кэрри убрала волосы с его лба.

— Знаю, — прошептала она. Затем взглянула на меня.

— Ладно, — сдалась Кэрри. — Спасибо.

Потом снова посмотрела на Брендана так, словно он был героем войны или кем-то в этом роде.

— Такое случается в семьях, — вставил Брендан и закрыл глаза. — Размолвки. Я просто хочу, чтобы все были счастливы.

Я оставила с ним Кэрри, которая держала его здоровую руку, и пошла домой укладывать вещи.

ГЛАВА 15

Переезд, казалось, был существенной реакцией на чрезвычайную ситуацию, для ликвидации которой, если она произошла в поезде, стараются протянуть коммуникационный провод. Но, как и многое другое в моей жизни, он не был основательно продуман. Я вспоминаю друга, который на званом обеде вступил в яростный спор с кем-то, закричал «Отвяжись к черту!» на того, с кем не поладил, и с шумом ушел. Когда захлопнул за собой входную дверь и стал спускаться по ступеням на тротуар, то понял, что он только что вылетел из собственной квартиры. Ему пришлось вернуться и покорно звонить в свою дверь, чтобы его пустили обратно.

Сейчас, лишенная дома, я чувствовала себя преглупо. Я молниеносно ушла, не имея никакого плана на будущее. Во второй вечер, уже у Лауры, мы с ней засиделись за полночь, выпили бутылку виски, которую я принесла с собой, вместе с полудюжиной бутылок вина, свежими пельменями равиоли и соусом из магазина, расположенного по пути с моей новой работы, торгующего экзотическими продуктами, а также пару пакетов готового салата. Тони проводил вечер, занимаясь какими-то мужскими делами, поэтому я приготовила ужин только на двоих. Приятно было вот так провести время вместе с ней. Я словно вернулась к тем временам, когда мы учились в университете и проводили бессонные ночи вместе. Но теперь мы уже не в университете, и нам обеим следует заняться тем, чтобы устроить свою жизнь. Я спрашивала себя, сколько потребуется времени, чтобы терпение Лауры иссякло. Налила еще виски нам обеим.

— Знаешь, — заметила я, — у меня виски ассоциируется с мгновениями, похожими на это.

Я уже начала довольно невнятно произносить слова, а вслед за мной и Лаура.

— Когда я думаю о виски и о нас с тобой, то вспоминаю бессонные ночи, когда одна из нас плакала, а вторая тоже начинала плакать, возможно, мы даже и курили. Например, как тогда, когда я ехала на велосипеде и такси сбило меня, помнишь?

— Разумеется, — ответила Лаура, делая глоток и передергиваясь с выражением отвращения, как делают люди, выпивая значительно больший глоток виски, чем предполагали. — Почему всегда именно виски?

— А почему бы и нет? — спросила я. — Я сошла с ума?

— Неужели до сих пор возникает повод пить виски? — отвечала Лаура.

Я сделала еще небольшой глоток и отрицательно покачала головой.

— Взглянем на факты, — предложила я. — Я порвала с Бренданом. Далее: он обручается с моей сестрой. Я его на дух не переношу. Пойдем еще дальше: он живет в моей квартире. Отвратительно, что они живут в моей квартире оба. И наконец, мне приходится уехать. Итак, после ряда дней бесконечного маневрирования этот человек, при одном виде которого меня начинает тошнить, живет в моей квартире, а я становлюсь бродягой.

— Ты живешь здесь, — поправила меня Лаура. — А это не значит, что ты бродяга.

Я обняла ее и прижала к себе.

— Как чудесно, — проговорила я в порыве чувств.

Постороннему наблюдателю мы могли бы показаться двумя пьяными, которые выходят из бара после закрытия.

— Должна сказать, что мне довольно любопытно, — призналась Лаура.

— Что?

— Да этот Брендан. По твоим рассказам он выглядит таким ужасным монстром, что мне и вправду очень бы хотелось посмотреть на него. Это напоминает один из номеров старого цирка. Ты бы осмелилась взглянуть на бородатую женщину?

— Думаю, ты преувеличиваешь.

— Мне хотелось бы увидеть его в действии, — улыбнулась Лаура со смехом. — Хочется узнать, что нужно сделать, чтобы вызвать у тебя рвоту.

На следующий день я рано ушла на работу, потому что хотела, чтобы Тони и Лаура побыли вдвоем. Я вернулась в дом в Хэмпстеде, так как хозяева изменили свое намерение по поводу ремонта. Они решили, что им не подходит боковое освещение гостиной, и наконец остановили выбор на потолочном точечном освещении галогенными лампами. Венецианский кармин в спальне был слишком темный и, право же, слишком красный. Может быть, в конце концов они остановят свой выбор на цвете зеленого горошка. Владелец дома Сэм Бротон должен был прибыть во время ленча для обсуждения всех тонкостей, а я провела утро, занимаясь покраской дверей и плинтусов, нанося тончайший слой глянцевой белой краски на сереющее дерево.

Сэм Бротон только что прибыл из Сити, сообщив, что сможет мне уделить всего двадцать минут, если не меньше, и мы вместе с ним обходили весь дом, я делала соответствующие записи в блокноте, когда неожиданно зазвонил мобильный телефон.

— Извините, — сказала я Бротону. — Отключу его сразу, как поговорю. Алло?

— Миранда? Слава Богу, ты здесь!

— Ты позвонила в разгар совещания, мама. Перезвони через…

— Я бы вообще не позвонила, если бы ситуация не была чрезвычайной.

Я отвернулась от Бротона, на лице которого было написано нетерпение, он демонстративно посматривал на часы и, выглянув в окошко, разглядывал промокшую белку, неподвижно сидевшую на ветке растущего там каштана.

— Рассказывай.

— Мне только что позвонил репетитор Троя и сказал, что Трой не пришел.

— Но это же не чрезвычайный случай, мама.

— Он не приходит уже несколько дней… — Она сделала паузу. — Почти всю прошлую неделю.

— Это нехорошо.

— Все как раньше. Делает вид, что идет туда, но там и не появляется, Я-то думала, что он поправляется… — Слышно было, как она глотает слезы. — Очень волнуюсь, Миранда, Позвонила домой, но его там нет, или по крайней мере никто не снимает трубку, не знаю, где он и что делает, на улице холодно и идет дождь, — снова задыхаясь от слез, сказала она.

— Что же ты хочешь, чтобы я сделала?

— Я застряла на работе. На самом деле не могу уйти, и потом стоматологический кабинет очень далеко. Пыталась дозвониться в твою квартиру, но там только автоответчик. Поэтому решила, что ты сможешь быстро уйти и постараться найти его.

— Найти его?

За моей спиной Бротон зло откашлялся. Я услышала, как он прошаркал по доскам пола, недавно покрытым лаком, уличными ботинками с металлическими набойками.

— Тебе значительно проще уйти, Билл не будет возражать. А если случилось что-нибудь…

— Понимаю, но смогу ли я найти его? — засомневалась я.

— Больше не могу переносить все это, — не удержалась мама. — Достаточно долго была сильной. Слишком много для меня. Что с нами происходит? Я надеялась, что все налаживается.

— Все будет хорошо, — ответила я слишком громко. — Выхожу сию же минуту.

Выключила звонок и повернулась к Бротону.

— Мне нужно уйти, — отрезала я. Его взгляд стал еще более свирепым.

— Ты понимаешь, как дорого мое время? — спросил он.

— Очень сожалею, — повторила я.

И хотела добавить, что мое время тоже ценно, по крайней мере для меня. Но не стала. Я думала о Трое где-то там под дождем.

В первую очередь поехала в дом родителей. Рабочих там не было, хотя первый этаж имел вид строительной площадки, но ведь он и был строительной площадкой. Половина кухни оказалась под открытым небом. Везде была желтая лондонская глина. Я ходила из комнаты в комнату и звала его. В его спальне открыла занавески, вытряхнула скомканное пуховое одеяло и, положив, расправила, чтобы оно имело более привлекательный вид, если он вернется. На полу лежала открытая книга о миграции птиц. Заложила страницу кусочком бумаги и положила книгу на подушку.

В сущности, даже не знала, куда кинуться, чтобы найти его. Куда бы отправилась я, если бы была на его месте и старалась убить время до окончания дня? Пошла по главной улице, заглядывала в кафе, магазины, где продаются различные диски, в местный книжный магазин. Попыталась зайти и в библиотеку, но она была закрыта: на этой неделе работала только два дня. Заглянула в мини-пассаж, где несколько школьников, такие же прогульщики уроков, решила я, играли на автомате, выдающем комбинацию символов различных фруктов в прокуренном полумраке под пронзительные сигналы электронных машин. Трой ненавидел такие места. В них он чувствовал себя пойманным в ловушку.

Потом двинулась в парк и обошла его вокруг под дождем. В парке было мало народа, всего двое пьяных на скамейке и молодая мама, которая быстрым шагом прошла мимо, толкая легкую детскую коляску. Из коляски раздавался пронзительный крик, похожий на сирену. Троя не было. Обследовала игровую площадку, надеясь, что он там прячется от дождя, но и здесь никого не было. Голуби прыгали через лужи. Зашла в небольшой бар, где в солнечные дни продавали мороженое, но там была всего лишь одна женщина.

По существу, он мог быть где угодно. Я позвонила на работу маме, но и она ничего не знала. Позвонила папе, он был в Шеффилде по делам, но его было плохо слышно, а потом связь вообще прервалась. Позвонила в свою квартиру, на случай если Трой каким-то образом пришел туда, но после двух гудков включился автоответчик, и мой собственный голос сообщил мне, что никого нет дома и никто не может подойти к телефону. На всякий случай оставила сообщение, одно из тех, в котором обычно говорилось: «Трой! Трой! Ты там? Ты слышишь меня? Если ты слышишь меня, сними трубку! Пожалуйста, сними трубку! Трой?» — и в своем голосе услышала нотки испуга.

Когда разыскиваешь кого-нибудь, то кажется, что видишь его везде. Замечаешь кого-то краешком глаза, а когда оборачиваешься, оказывается, что это старик. Видишь что-то похожее на большом расстоянии, но, приблизившись, понимаешь, что вообще нет никакого сходства. Или кто-то впереди, а когда обернется, видишь лицо незнакомца. Я ходила целый час, успокаивая и уговаривая себя, что не стоит слишком беспокоиться. И уже в самом конце поисков, мокрая и продрогшая, вернулась, чтобы забрать машину, оставленную перед домом родителей, и вошла в дом проверить, не вернулся ли он.

Дверь в холл была приоткрыта, и сквозь щель я смогла увидеть, что на старом диване сидит Трой. Волосы прилипли к голове, завернут в толстое клетчатое шерстяное одеяло, но видно, что под одеялом он голый. Трой весь съежился и был такой несчастный в этой позе, что я никак не могла решиться приблизиться к нему. Он поднял голову и слабо улыбнулся кому-то, кого я не могла увидеть; между нами появилась чья-то фигура, которая закрыла его от меня, и он оказался вне поля моего зрения, Я открыла дверь нараспашку и шагнула в комнату.

— Трой, — сказала я. — Брендан. Что происходит?

Не могу определить, что я подумала, но голос у меня был резкий. Оттолкнула Брендана и опустилась перед Троем на колени, сжала его узкие плечики.

— Трой! С тобой все в порядке?

Он не отвечал, а просто смотрел на меня, через меня. У него был вид одного из тех людей, которых показывают в новостях вытащенными из-под развалин или спасенными с тонущего судна.

— Любимый мой, — пробормотала я, словно он был малое дитя.

Мне хотелось разрыдаться.

— Что случилось?

— Я приготовил тебе ванну, — произнес Брендан. — Приятная и теплая. Принесу тебе горячий шоколад, пока ты будешь в ней. Ладно, приятель?

В знак согласия Трои кивнул.

— И лучше позвонить твоей маме, хорошо?

— Я отведу тебя в ванну, — сказала я.

Я оставила Троя в ванне и пошла на кухню, где среди строительных обломков стоял Брендан и разогревал в микроволновой печи кувшинчик молока для шоколада Троя. Брендан мог пользоваться только здоровой рукой, поэтому все его действия были неуклюжи.

— Я прослушал сообщение Марсии на твоем автоответчике. Очевидно, она не знает, что ты переехала, — сказал он.

Микроволновая печь просигналила, он вытащил из нее кувшинчик молока, перелил в какао, добавил сахар, все размешал и сбил в пену.

— Так. — Он попробовал, добавил еще сахара. — Поэтому решил, что нужно пойти и поискать.

— Где он был?

— Там, около заброшенных складов. Не знаю, почему я пошел туда, просто почувствовал, что он там. Это как инстинкт. Я знаю, что у некоторых есть такой дар, ты так не думаешь?

Я вздрогнула.

— Кто знает, что могло бы случиться, не окажись там я. Думаю, что предназначен для того, чтобы спасти его. Это судьба. И поэтому принял решение… — Он налил шоколад в кружку. — Прекращаю поиски работы, пока с Троем все не будет хорошо. Трои станет моей работой.

— О нет, — не выдержала я, — не думаю, что это очень хорошая мысль. Совсем нет. На самом деле, если ты спросишь меня…

— Нет, не спрошу.

— Ну, тогда я все равно скажу: Трой не нуждается в тебе. Совсем наоборот. Что нужно Трою, помимо всего остального, так это чтобы ты убрался из его…

— Отнесу ему шоколад, — резко прервал Брендан. — Тебе вообще не нужно здесь оставаться, если ты занята.

— Я подожду, — возразила я, рассвирепев. — Не брошу его!

— Как хочешь, — ответил он.

ГЛАВА 16

— Я думала, тебе становится лучше. Думала, что наконец все снова будет нормально.

Моя мама возбужденно расхаживала по комнате. Волосы выбились из узла и свисали прядями на лицо. Джемпер был надет задом наперед.

— Что именно означает «лучше»? — спросил Трой. — И что такое «нормально»? Все ненормальные.

Он сидел на том же диване, где я нашла его накануне ночью, в той же расслабленной позе, словно у него в теле костей не было.

— О, во имя всего святого! — вырвалось у моей матери.

— Успокойся, любимая, — произнес отец, стоявший спиной к окну.

Он рано вернулся домой из Шеффилда, на нем все еще был костюм. Он был небрит, узел на галстуке почти распущен. Еще не было явных признаков резкого физиологического упадка сил, но у него был странный, опустившийся вид.

— Успокоиться? И это все, что ты можешь сказать мне? Все время происходит что-то неприятное, и вот твой совет. Почему бы тебе не добавить, что ты приготовишь нам всем по чашке вкусного чая?

— Марсия…

— Хочу, чтобы еще кто-нибудь отвечал за то, что происходит здесь, не всегда же мне!..

Я взглянула на Троя. Через окно солнце освещало его шелковистые волосы, он казался вполне спокойным. Почувствовав на себе мой взгляд, он посмотрел на меня, поднял брови и чуть-чуть улыбнулся.

— Действительно, чаю было бы хорошо, — проговорил он. — И я очень голодный. Целый день у меня не было и крошки во рту.

Я встала.

— Приготовлю нам всем что-нибудь через минуту, — предложила я. — Поджаренные сандвичи с сыром?

— Слава Богу, здесь был Брендан! — воскликнула мама. Меня передернуло. Я ведь тоже была здесь, не так ли?

— Если бы он не нашел его…

— Я в этой же комнате, мама, — заметил Трой. — Можешь разговаривать со мной.

— Что такого я сделала?

— Точно, — вставил отец. — Мы ничего не добьемся, если все сведется к разговору о твоем чувстве вины. Это все о Трое.

Мать открыла рот, чтобы сказать что-то, но тут же передумала. Она села на диван и взяла Троя за руку.

— Я знаю, — сказала она. — Я так волновалась. И продолжала думать…

Она остановилась.

— Я не собирался покончить с собой или что-нибудь в этом роде, — заявил Трой.

— Так о чем же ты думаешь? — спросил отец. — Пропускаешь уроки. Бродишь неизвестно где.

Трой вздрогнул.

— Я хотел, чтобы все оставили меня в покое, — выпалил он в конце концов. — Не переношу, когда вокруг меня постоянно суетятся. Люди смотрят на меня, чтобы увидеть, как я себя чувствую.

— Ты имеешь в виду меня, — уточнила мама. — Именно я создаю суету. Знаю, я суетливая. Пытаюсь остановиться и не суетиться, но ничего не могу с собой поделать. Чувствую, что, если бы смогла вернуть тебя на правильный путь, с тобой было бы все в порядке.

— Ты должна доверять мне.

— Как можно доверять тебе, — спросил отец, — если ты прогуливаешь уроки и лжешь нам?

— Это моя жизнь, — упрямо сказал Трой. — Мне семнадцать. Если хочу прогуливать уроки, это мой выбор. Если нет настроения и я обеспокоен, то это мое беспокойство, не ваше. Вы обращаетесь со мной как с малым ребенком.

— О… — только и смогла произнести мать.

Прозвучало это как стон.

— Если ты хочешь, чтобы с тобой обращались как со взрослым, ты должен и вести себя как взрослый, — проговорил отец.

Он потер лоб, затем добавил:

— Все это потому, что мы любим тебя, Трой.

Отец никогда не произносил ничего подобного.

— Приготовлю сандвичи, — заметила я, удаляясь на полуразрушенную кухню, где гулял ветер.

Когда я вернулась с подносом, полным разогретых сандвичей с медленно растекающимся расплавленным сыром и с четырьмя кружками чая, у мамы были красные глаза, она явно плакала.

— Трой сказал, что некоторое время он хочет пожить с тобой.

— О! — ответила я. — Чудно, мне нравится это, Трой, Это будет прекрасно. Но дело в том, что в настоящее время я там не живу, там Брендан и Кэрри.

— Хотя бы недолго, — попросил Трой. — Я могу пожить с ними недели две или около этого, потом ты же вернешься? Правда?

— Ты знаешь, как я хочу, чтобы ты приехал, — вздохнула я, — но не мог бы ты подождать всего неделю или немного больше?

— Почему?

Я пристально и беспомощно смотрела на него:

— Ты уверен, что тебе будет хорошо с Кэрри и Бренданом?

Он пожал плечами:

— Они также слишком много суетятся. Было бы лучше с тобой.

— Так подожди.

— Мне нужно переехать сейчас.

— Я буду рядом, — пообещала я. — Просто позвони мне, когда буду нужна тебе, ладно?

— Ладно.

* * *

На следующий день я взяла несколько свободных часов на работе, и мы с Троем пошли в «Аквариум». Мы провели там два часа, прижав носы к стеклу. Трою понравились тропические рыбы, сверкающие, как мелкие осколки цветного стекла, но мне больше всех остальных понравились огромные плоские рыбы, морды которых были вывернуты нижней стороной наверх. Они имели очень дружелюбный и озадаченный вид, когда проплывали в воде, плавно помахивая телами. Потом я поехала к дому родителей, чтобы собрать его вещи. Брендан и Кэрри предполагали забрать его через несколько часов. Я крепко обняла его.

— Очень скоро приеду, чтобы увидеться с тобой. Через день или два.

На самом деле не прошло и часа, как я обнаружила, что кое-что забыла. Пришлось взять с собой бумагу и ручку, чтобы вести список. Мне нужно было купить еще несколько коротких штанишек, но не все можно было купить. Еще три тенниски. Щипчики для ногтей. Кондиционер. Шерстяную шапку. Чековую книжку. Карту улиц. Просто смешно, но после работы на следующий день я поехала в свою квартиру со списком покупок. Там в большой комнате увидела, что Брендан и Трой играют в карты. Они посмотрели на меня немного удивленно. Брендан что-то сказал, но я не расслышала из-за громкой музыки. Прошла через комнату и убавила громкость.

— Едва слышно, — объяснил Трой. — Похоже, к приемнику нужно приставить стетоскоп, чтобы что-нибудь услышать.

— Заскочила, чтобы кое-что взять, — сказала я.

Только одна-единственная мысль, что Брендан весело приглашает меня пройти в мою собственную квартиру, вызывала у меня желание вскипятить чайник воды и вылить ему па голову. Но все же мне пришлось заговорить:

— Как ты, Трой?

— Да совсем хорошо, правда? — ответил Брендан. Трой улыбнулся мне и приподнял брови.

Я прошла в спальню. Ничего нет удивительного в том, что там спал Трой и всего за один день моя комната приобрела точно такой же вид, какой всегда имела его собственная спальня. Постель не убрана, на полу одежда, лежат раскрытые книги, чувствуется неприятный запах пота. Действовала я так быстро, что даже представить себе не могла, что способна на это. Бросила какие-то вещи в сумку, которую принесла с собой. Тихо закрыла дверь и достала книгу, в которой прятала деньги. Сосчитала их и сразу почувствовала, как побежали мурашки по спине. Шестьдесят фунтов. Пересчитала снова. Шестьдесят. Почему же он не смог взять все? Что он делает со мной? Положила оставшиеся деньги в кошелек. Вернулась в большую комнату.

— У меня в спальне были деньги, — заявила я.

Брендан весело оглянулся:

— Да?

— Часть денег исчезла. Хотелось бы знать, может быть, кто-нибудь взял их в долг?

Брендан пожал плечами:

— Не виновен. Где они были?

— Какое это имеет значение?

— Они могли потеряться или завалиться куда-нибудь.

— Не важно, — сказала я. — И еще не могу найти тампакс.

— Кэрри могла одолжить, — предположил Брендан. — У нее начинается трудный период.

— Одолжить?

— Да, — отвечал Брендан. — В настоящее время только анальный секс.

Я не могла поверить своим ушам, когда услышала это. Почувствовала, как до самого горла разливается желчь, кислая и жгучая.

— Простите? — переспросила я.

— Это шутка, — произнес Брендан, широко улыбаясь Трою, лицо которого стало непроницаемым, словно застыло. — Миранда любит, когда я дразню ее. Во всяком случае, думаю, что любит. Твоя очередь.

Я снова все перебирала в уме и пыталась объяснить Нику. Рассказала ему, как вставил а в дверь клочок бумаги, как он оказался в другом месте, когда проверила. Отпила глоточек вина. Мы сидели в винном баре на Тоттнем-Корт-роуд, совсем рядом с его квартирой. — Считаю, что все слишком сложно, — сказала я. — Помнишь, как в фильмах, когда вставляют кусочек бумаги, а потом видят его на полу и понимают, что там кто-то был.

— Да, — ответил Ник. — Это было в фильме «Жало». Роберт Редфорд сделал это, потому что его преследовали гангстеры.

— Правда? — спросила я. — По-моему, давным-давно смотрела его по телевизору. Не могу вспомнить этот отрывок. Что-то ужасное у меня с фильмами. Забываю абсолютно все.

Выпила еще глоток вина. Похоже, я пила больше Ника, Он сидел совершенно спокойный и трезвый, а я все время говорила и пила.

— Мне непонятно, что кусочек бумаги все-таки был там, но совершенно в другом месте, это было очевидно. Понимаешь, что я имею в виду?

— Нет, — ответил Ник.

Мне трудно было прийти к какому-то выводу. Действительно, надо прекратить думать об этом. У меня начинается головная боль.

— Дело вот в чем, — сказала я. — Большинство людей и вовсе не заметили бы клочок бумаги. Может быть, пять процентов увидят бумажку и приложат все усилия, чтобы вернуть ее обратно на то же самое место, чтобы никто и не заподозрил, что дверь открывалась. Но из этих пяти процентов еще пять процентов — крошечная макиавеллиевская группа — сознательно положат кусочек бумаги в заметное другое место. Они считают тебя дураком, понимаешь?

— Честно говоря, нет, — сказал Ник.

Было видно, что внимание Ника рассеивалось, он становился нетерпеливым, но я не могла остановиться. И я не хотела останавливаться. Мне хотелось испытать его. Если вам нравится кто-то или вы любите кого-то, то вас же не будет раздражать, что его что-то постоянно беспокоит и мучает. Вы даже не побоитесь наскучить ему. Возможно, мне захотелось проверить, проявит ли он терпимость ко мне.

— Брендан играет со мной. Он положил этот клочок бумаги туда сознательно, чтобы я знала, что ее положили обратно. Но чтобы я знала также, что он положил ее так, чтобы доказать мне, что он и не пытается скрыть, что побывал в моей комнате. — Я отпила следующий глоток вина. — Он послал мне сообщение. В нем было следующее: ты подозревала, что я заглядывал в твою комнату; мне известно, что ты подозревала меня; я хочу показать тебе, что знаю; и также хочу показать тебе, что меня нисколько не беспокоит, что ты знаешь; и еще: я действительно был в твоей комнате, и ты не знаешь, что я на самом деле собираюсь сделать. Вот, и еще кое-что. Я спрятала в книге семьдесят пять фунтов. Это мой тайник.

— Ты что, не могла просто пойти и положить деньги в банк, чтобы потом получать их в банкомате, как все люди? — спросил Ник.

— Это не годится, — сказала я. — Иногда в банкоматах кончаются деньги. Всегда нужно иметь какие-то наличные деньги, припрятав их где-нибудь. Ну и нормальный вор просто взял бы все деньги. А Брендан взял только пятнадцать фунтов. Он дразнит меня. Он пытается пробраться ко мне в голову.

— В твою голову?

— И вот пожалуйста — в каком я положении. Он живет в моей чертовой квартире, а я сижу здесь, описанная с ног до головы, в этом баре.

Воцарилось долгое молчание. Я чувствовала себя комедийным актером, который исполнил свой номер, но над чьими шутками никто так и не засмеялся. Зал замер, стояла гробовая тишина.

— Ничего не могу поделать, — наконец выговорил Ник.

— Что ты хочешь сказать? — спросила я, хотя и знала.

— Не возражаешь, если буду честен?

— Нет, — ответила я, зная, что, если кто-то собирается быть честным, предполагается, что с вами не будут особенно церемониться.

— Знаешь, что я подумал?

— Нет, не имею представления.

— Не подумал, — сказал Ник. — Знаю. Ты все еще влюблена в Брендана.

— Что? — вырвалось у меня. Этого я действительно не ожидала.

— Ты мучаешься им. Ты можешь говорить только о нем.

— Конечно, мучаюсь им, — сказала я. — Он как червь гложет меня. Он изводит меня.

— Точно. Все было прекрасно, Миранда.

— Было, — уныло повторила я. Сейчас наконец он выпил глоток вина.

— Прости, — сказал он.

Мне хотелось наорать на него. Мне хотелось ударить его. И неожиданно мне расхотелось. Я порылась в своем кошельке, нашла двадцатифунтовую купюру и положила ее рядом с пустым стаканом. Наклонилась к нему довольно неуверенно и поцеловала.

— Прощай, Ник, — сказала я. — Время было, похоже, неподходящее.

Я вышла из бара. Еще один из этих неожиданных уходов. А предполагала остаться с Ником на всю ночь у него дома. Именно это и обещала Лауре. Еще одно нарушенное обещание.

ГЛАВА 17

На следующий день перед тем, как заставить себя подняться и встретить утро, я полежала немного на диване Лауры. На улице было ветрено и еще почти темно. Я замерзла, устала, нужно было вымыть голову. Язык едва шевелился. Теперь я не бегала целыми днями, все мои члены онемели от бездействия. Закрыла глаза, прислушалась к приветливому шепоту, доносившемуся из спальни Лауры, и почувствовала, что будто нахожусь на склоне, медленно соскальзывая вниз и не имея возможности остановиться. Что-то из того, что я захватила при переезде, в моих руках.

Задумалась о предстоящем дне. Мне придется снова поехать в этот проклятый дом в Хэмпстеде и перекрашивать красную стену в зеленый цвет. В обед должна забрать Кэрри с работы и осмотреть еще одну квартиру, которая стоила очень дорого. Вернусь сюда по возможности позднее, чтобы Лауру и Тони не начало раздражать мое присутствие. Вздохнула и, прилагая неимоверные усилия, откинула пуховое одеяло.

Я подъехала к турагентству, в котором работала Кэрри, немного раньше и плечом открыла дверь, с радостью покидая улицу в такую ужасную погоду. Босс Кэрри, Малкольм, сидел за ближним столом, пытаясь убедить грузного мужчину в кричащем костюме в безопасности путешествия в Египет, несколько других клиентов вертелись около стенда с проспектами, рассматривая иллюстрации, на которых были изображены солнце и море, улыбающаяся молодежь с белоснежными зубами и белокурыми волосами. Кэрри находилась в дальнем конце помещения, разговаривая с каким-то мужчиной в длинном пальто. Хотя он и стоял ко мне спиной, я узнала его, это был Брендан. Это и заставило меня остановиться в нескольких шагах от них.

— Я уже исчерпала свои возможности, — умоляюще говорила Кэрри.

— Мне вполне хватит сорока фунтов.

— Но…

— Кэрри!

Его голос был тихий и строгий. Он заставил меня содрогнуться, когда я услышала его.

— Ты не даешь мне денег? После всего, что я сделал?

— Ты же знаешь, что это не так, Брен. Она начала искать в кошельке деньги.

— Нет? Я удивлен, Кэрри. Расстроен.

— Не говори так. Нашла. Вот все, что есть.

— Как я могу, сейчас?

— Прошу, Брен. Возьми.

Кэрри вытащила целую горсть банкнот и в это же время обернулась и увидела меня. Она покраснела и посмотрела в сторону, снова на Брендана.

— Должен сказать, ты сегодня выглядишь немного бледной, — сказал он, забирая деньги и пряча в карман. — М-м-м…

Я увидела, как Кэрри вздрогнула, будто он ударил ее. Она подняла руку и поднесла к лицу, стараясь прикрыться.

— Ты хорошо смотришься в этом пальто, — сказала я. Спустя сорок пять минут мы с Кэрри уже пили кофе в захудалом небольшом кафе в парке Финсбери.

— Правда? — Она застенчиво поправила воротник. — Тебе не кажется, что я выгляжу слишком бледной?

— Сейчас ноябрь. Мы все немного бледны. Ты великолепно выглядишь, — бодро убеждала я, как будто она выздоравливала в больничной палате после тяжелой болезни.

— Спасибо, — поблагодарила она с таким смирением, что мне захотелось потрясти ее.

— Как бы то ни было, у тебя скоро будет медовый месяц, и ты отправишься в путешествие, впитывать солнце, куда же? На Фиджи?

— Да… — Она с трудом заставила себя улыбнуться.

— Сказочно.

Повисла пауза, я поднесла к губам пустую кофейную чашку и сделала вид, что допиваю остатки кофе.

— Брендан уже решил, что он собирается делать?

— Ты хочешь сказать, чем именно заниматься?

— Да.

— Он сказал, что прежде всего хочет привести в порядок Троя.

— Знаешь, мне это кажется совершенно неподходящей идеей.

— Право, не знаю, — произнесла она безразлично.

— Даже Трой хочет, чтобы его оставили в покое, — сказала я. — Именно поэтому он и уехал.

— Я знаю. — Она нервно прикусила губу. — Во всяком случае, я говорила об этом Брендану.

— У вас с ним все в порядке?

— Конечно! — резко ответила сестра.

— В любом случае он должен уже думать о вас двоих; именно в этом его главные приоритеты. Что он делал раньше?

— Ну, — сказала Кэрри, — много чего, знаешь… — Она грызла ноготь. — Он изучал психологию, затем выполнял какую-то работу, связанную с этим, но ничего не получилось. В нем слишком много того, что отличает человека с независимым оригинальным мышлением. Он также принимал участие в различных деловых начинаниях, ты знаешь. Он часто шел на риск. И конечно же, путешествовал.

— Конечно, — сказала я. — Понимаю.

Я старалась вспомнить, что рассказывал Брендан. Из потаенных глубин памяти всплыло имя, которое он произнес на барбекю в саду моих родителей. Я ухватилась за него: Вермонт. Именно. Гарри Вермонт и комторг-компания. Когда Кэрри ушла, я достала свой мобильный телефон и набрала номер справочной службы.

На следующее утро в половине девятого я сидела в большом теплом офисе с огромными окнами, которые выходили бы на Темзу, если бы были расположены на противоположной стороне здания. Но из этих окон открывался вид на собственность, принадлежащую муниципальному совету, с наглухо закрытыми оконными проемами и дверями. Если «наглухо закрытые» можно считать правильным определением для этих огромных листов металла. Гарри Вермонт предложил мне кофе, но мы оба торопились, впрочем, когда дело дошло до кофе, не потребовалось много времени. Я рассказала ему, что знаю Брендана Блока.

— О… да?

— Вы с Бренданом вместе основали комторг-бизнес, правда?

— Что?

— Мне бы хотелось разузнать о той работе, которую вы выполняли вместе.

Он достал из пачки на письменном столе сигарету и закурил ее. Затянулся.

— Работа, которую мы вместе выполняли? — саркастически уточнил он.

— Какая-нибудь проблема? — спросила я. — Можешь рассказать об этом?

— Да, — сказал он. — Я могу рассказать об этом.

— Много денег ты потерял, когда лопнул комторг-бизнес? — весело спросила я, кладя в рот крошку сыра «Стилтон». Был день рождения Билла, и все мы сидели за столом в его доме. На улице было туманно и холодно, а здесь изумительно тепло, в камине жарко горел огонь. Джуди и Билл были хорошими кулинарами, значительно превосходя моих родителей. Они испекли огромный пирог с дичью, было много красного вина, а сейчас сыр и бисквиты. Кэрри сидела в другом конце стола, убеждая Сашу, чтобы та согласилась быть подружкой невесты. А Саша, которой исполнилось двенадцать, но выглядела она на двадцать один год и носила только невообразимо расклешенные джинсы и кофточки с капюшоном, отвечала, что она не собирается надевать на себя персиковое атласное платье ради кого-то. Но папа и Билл слушали меня, Трой сидел напротив Брендана. Не могу сказать, слушал он или нет, потому что он был в одном из тех настроений, которые невозможно прочитать.

— Слишком много! — ответил Брендам и сокрушенно засмеялся — человек, опытный и практичный в людских делах.

— А что с остальными? — продолжала расспрашивать я.

Я уже опустошила свой стакан, торопливо поставила его на стол и заговорила так громко, что Кэрри и Джуди посмотрели на нас через стол:

— Неужели все потеряли свои деньги? Как тот Гарри, человек, о котором ты однажды рассказывал нам? Как его фамилия?

Брендан мгновенно смутился.

— Вермонт, ты сказал, да? — спрашивала я.

— Каким образом тебе удалось запомнить это?

Рассмеялась мама, довольная мной. Мне становилось интересно, вежливость я сохраняла.

— Митч и Саша, унесите тарелки, — сказала Джуди.

Они, ворча, поднялись из-за стола.

— Потому что я запомнила Вермонт, ассоциируя его с Новой Англией, — ответила я.

Билл вновь наполнил мой стакан, я выпила огромный глоток вина. Митч унес мою тарелку для сыра и уронил масляный нож мне на колени.

— Бедный старина Гарри, — вздохнул Брендан. — Его стерли в порошок.

— Что же он делает сейчас? Ты поддерживаешь с ним связь?

— Нельзя бросать друзей только потому, что у них плохие времена, — нравоучительно ответил он.

— Я говорила с ним, — вставила я.

— Что?

— Он сказал, что случайно познакомился с тобой, но вы никогда фактически не работали вместе, и он никогда не занимался упаковочным бизнесом. Как бы там ни было, но у тебя нет работы.

Я сделала еще один огромный глоток вина.

— Кофе? — спросил Билл.

— Чудесно, Билл, — согласилась мама.

В ее голосе прозвучал ужас.

— Итак? — спросила я Брендана.

— Ты пошла к Гарри Вермонту и говорила с ним? — тихо произнес Брендан. — Зачем, Миранда? Почему ты не поговорила об этом со мной?

Все смотрели на меня. Я ухватилась за краешек стола.

— Вы никогда не работали вместе, — сказала я. — Ты никогда не терял деньги. Ты едва знаком с ним.

— Зачем ты так поступила? — В изумлении он качал головой из стороны в сторону, осматривая всех наблюдающих за ним в комнате. — Зачем?

— Потому что ты не говоришь правду, — констатировала я.

Меня начинало тошнить. На лбу выступил холодный пот.

— Если бы ты спросила меня, я бы рассказал, Миранда, — возразил он.

— Гарри Вермонт сказал…

— Гарри Вермонт разорил всех, с кем он работал, — заметил Брендан. — Он поглубже уселся на стуле, сейчас уже обращаясь ко всем; в его голосе звучало нечто похожее на печальное смирение. — Он хотел славы, а не ответственности. Но я прощаю его. Он был моим другом.

— Он сказал…

— Миранда! — прошипела моя мать. — Хватит, прекрати…

— Я хотела выяснить…

— Достаточно, я сказала! — Она так ударила рукой по столу, что приборы стали с грохотом разлетаться. — Прекрати это! Давайте пить кофе.

Джуди выразительно посмотрела на Билла и кивнула ему. Они оба встали и вышли из комнаты. На кухне кто-то уронил бокал.

Я хотела встать и убежать, но была зажата между столом и стеной; чтобы выпустить меня, должен был встать Трой. Вместо всего я сказала:

— Ты обманул нас. — Я повернулась к столу, — Он обманул нас, — повторила я в отчаянии.

Брендан отрицательно покачал головой.

— Возможно, я не рассказал вам эту безобразную историю, потому что он был моим другом и мне жаль его. Я защищал его, полагаю. Но я не обманул вас. Нет, Миранда. — Он сделал паузу и улыбнулся мне: — А вот ты — ты сделала это, да?

Я услышала тиканье часов дедушки, которые висели в прихожей. Через двустворчатые окна, доходящие до пола, я смотрела на голые ветки медной березы, раскачивающиеся на ветру.

— Точно так, как ты обманула Кэрри.

— Давайте прекратим это, — сказал Трой. — Мне все это не нравится. Пожалуйста, остановитесь.

— Что? — прозвучал голос Кэрри, полный ужаса. — Что ты хочешь этим сказать?

— Хотя я уверен, что Кэрри простит тебя. Потому что ей вообще очень нравится прощать, особенно такое. М-м-м?

— О чем это вы говорите? Скажите и мне. Я увидела лицо Кэрри напротив меня.

— Тебе было всего семнадцать лет, в конце концов.

— Брендан, прости, если я…

— А сколько лет было тебе, Кэрри? Девятнадцать, пожалуй.

— Когда я что?

— Ты знаешь, когда Миранда ушла с твоим бойфрендом. Как его звали? Майк, да?

Воцарилась тишина.

Брендан прикрыл мне рот рукой.

— Ты не знала? Миранда никогда не рассказывала тебе? Надо же! Просто, раз уж она передала мне это на самом раннем этапе наших отношений и совершенно случайно, я считал, что ты-то все знаешь и что это одна из семейных тайн… — Его голос уносился куда-то вдаль.

Я открыла рот, чтобы сказать: «Я никогда ничего не рассказывала ему, он прочитал об этом в моем дневнике, который предназначен только для меня, он лично мой», — но не сказала, потому что не все ли равно, как он узнал. Это правда.

— Кэрри, — наконец произнесла я, — давай не будем здесь говорить об этом. Пойдем куда-нибудь и побеседуем.

Она пристально смотрела на меня.

— Я поняла, — сказала она. — Теперь ты пытаешься разыграть все с самого начала.

ГЛАВА 18

Я ушла из этого дома, хотя Джуди и пыталась в дверях вернуть меня, села в машину и поехала дальше по дороге, до автобусной остановки, где остановила машину. Промерзла до костей, но в то же время вспотела, руки так дрожали, но едва смогла выключить зажигание. По всей полости рта распространялся тошнотворный привкус: пирог с дичью, синий сыр, красное вино. Ужас! Сначала я подумала, что меня вырвет. Немного посидела, пристально глядя вперед, но едва замечая транспорт, потоком проезжающий мимо, потому что стало темнеть. Все вокруг постепенно теряло цвет, мир становился серым.

Громкий гудок сзади. Я посмотрела в зеркало заднего вида и увидела ожидающий автобус. Завела машину и выехала с обочины на дорогу. Но не знала, куда мне ехать. В течение какого-то времени ехала, будто направляясь к своему дому, но он был последним местом в мире, куда бы мне хотелось попасть сейчас. О нет, только не домой. Я его любила, он был моим раем. Но не теперь.

Можно вернуться к Лауре. Но мне нужно было побыть в одиночестве. Поэтому я продолжала ехать, не сворачивая ни направо, ни налево, направляясь на восток из Лондона, мимо магазинов, торгующих старыми холодильниками, мобильными телефонами, оборудованием для приготовления пищи, зарядными устройствами, дешевыми видеокамерами, гномами для украшения садов, напольной плиткой, ветряными колокольчиками. Улицы постепенно становились беднее; вверху на мостах виднелись рисунки или надписи, нацарапанные на твердой поверхности; маленькие убогие кафе, мясные лавки тошнотворного вида, открытые и в этот поздний час, в витринах которых раскачивались куски мяса, и около светофора в мое окно постучал молодой человек в военной экипировке и через стекло стал артикулировать слова, приказывая дать ему денег. После того как я проехала эстакаду и несколько магистральных перекрестков, окрестности стали снова выглядеть более процветающими, домов было меньше, стояли они на отдельных частных участках, перед домами и за ними разбиты сады. Стали включать свет. Уличные лампы мерцали в сгущающихся сумерках заката. Наконец пошли поля, высокие деревья с оставшимися на них редкими листьями, показалась протекавшая по окрестностям река.

Я наугад сделала левый поворот и поехала по небольшой дороге, потом снова налево и вперед по совсем узкой дорожке и остановила машину перед полем. Где-то вдалеке паслись коровы. Приблизительно через час совсем стемнеет; открыв дверь машины, почувствовала, как холод пробирается под жакет. Я не была одета для улицы, не было у меня на ногах и подходящей обуви, но все это не имело никакого значения. Я пошла вперед по узкой дорожке, радуясь порывам ветра, растрепавшим волосы, которые хлестали меня по лицу. Несколько минут просто шла, но в таком быстром темпе, что у меня заболели ноги. И только теперь начала думать и позволила себе вспоминать.

Когда Кэрри было девятнадцать, она была хорошенькая, но не осознавала этого, потому, конечно, люди редко обращали на нее внимание. По крайней мере мальчики. Майкл был ее первый бойфренд, но он же был первый, в кого она позволила себе по-настоящему влюбиться, возможно, он был также первый, с кем у нее был секс. Она ничего не рассказывала, а я ни о чем не спрашивала, потому что сначала выжидала подходящего интимного момента, однако подходящий момент так и не наступил. Это происходило в летние каникулы, как раз перед ее поступлением в университет, а пока она работала в местном кафе, мыла посуду и подавала посетителям шоколадные пирожные с орехами и мягкой молочной начинкой и кокосовые лепешки. Он был приблизительно на три года старше ее, изучал гражданское строительство в Гулле, а тогда был дома на каникулах. Он видел ее несколько раз, но однажды перегнулся через прилавок и, заказав чашку чая, пригласил ее пойти с ним куда-нибудь и выпить чего-нибудь.

Потому ли, что он ничего не знал о ней, не имел ни малейшего представления о мире, в котором она всегда оставалась на обочине, или просто потому, что она была готова к такому приключению, в любом случае она была очень увлечена им. Казалось, она гордилась собой еще и потому, что он был старше. Нельзя сказать, что он был красив, но он был открытый и довольно обаятельный человек. Встречаясь с ним, она стала более жизнерадостной и привлекательной, чем раньше. Она явно расцвела, прогуливаясь с ним по узким дорожкам с наступлением темноты, почти так же, как она расцветала с Бренданом, я думаю.

А затем… Прошло столько лет, в течение которых я старалась не думать об этом, и мне пришлось все перевернуть и мыслях, чтобы пристально рассмотреть запретное воспоминание. Между Кэрри и Майклом все происходило довольно быстро, и уже через несколько дней казалось очевидным, что она влюблена более страстно, чем он. Или это просто я так говорила тогда или позднее. Сначала он не замечал меня. Я была на пять или шесть лет моложе. На мне висело домашнее задание на лето, и мне мало что разрешалось. Я была девственница. Не помню точно, флиртовала ли я с ним, но помню взгляд, который он однажды бросил на меня — неожиданный оценивающий взгляд, прямо над головой Кэрри. И даже сейчас я помню, как меня переполнили одновременно восторг триумфа и ненависть к себе. Я не могла не думать о нем, просто потому, что он так посмотрел на меня, с таким личным интересом и при столь интригующих обстоятельствах. Я сияла от тайного постыдного удовольствия.

Он поцеловал меня, только что выйдя из спальни Кэрри, очень быстро, а я позволила и говорила себе, что это не имеет значения, не считается, я ничего не сделала плохого. У нас был секс однажды днем, после школы, в моей постели, пока Кэрри уходила покупать для него сигареты. Я не могла сказать себе, что это не считается. Потребовались всего две ужасные болезненные минуты, но еще даже до того, как мы приступили к этому, я совершенно ясно понимала, что делаю самую большую ошибку в жизни. С тех пор я не могла выносить даже вида его пошлого, самодовольного лица. После этого я старалась держаться подальше и никогда больше не встречалась и не разговаривала с ним. Если он появлялся, я уходила. Если звонил по телефону, никогда не отвечала. Ждала, чтобы улеглись стыд и позор, терзавшие меня. Они с Кэрри продолжали быть вместе еще в течение какого-то времени, но постепенно он перестал ей звонить, а потом и перезванивать в ответ на ее звонки. Приблизительно через неделю он вернулся в Гулль, Кэрри приступила к занятиям в университете. Но меня не покидало предчувствие, что в любом случае он бросит ее; я пыталась найти возможность оправдать свои поступки, чтобы они не казались такими ужасными, но мне это так и не удалось. Я не знала, да и не хотела знать, насколько это волнует Кэрри. Не могла поверить в то, что произошло. Иногда до сих пор так и не могу поверить в это. И никогда никому не рассказывала об этом. За исключением своего дневника. И записала-то, пожалуй, для того, чтобы освободиться от всего, что мучило меня, превратив это в предмет, который можно выбросить или спрятать. Потому что выбросить дневник я бы никогда не смогла. Все равно что выбросить частичку самое себя.

А сейчас мне хотелось понять вот что: сделала ли я все это потому, что он встречался с моей старшей сестрой? Я подошла к ступенькам для перехода через ограждение и села на них, ощутив влажность дерева через брюки, сырость земли через тонкую обувь. Подняла руки к голове и два больших пальца прижала к ушам, чтобы погрузиться в свой внутренний мир. Потому что если я все-таки сделала это, то чем это обернулось в дальнейшем и что произошло сейчас? Не странно ли, что безобразная реплика на то давнее событие прозвучала только сейчас и уже в полном объеме, когда все стали свидетелями? В моей голове звучали шипящие команды матери, нытье Троя. Я снова увидела, как они все смотрели на меня. Побелевшее лицо Кэрри. Я видела улыбку Брендана.

И, возвращаясь к делам насущным, спросила себя, что же я собираюсь сделать сейчас. Я открыла глаза и встала. Луны не было, тьма кромешная. И здесь была я, на какой-то далекой узкой дорожке среди полей и лесов, не имея ни малейшего представления о том, что делать дальше. Какая-то часть меня хотела просто убежать подальше, чтобы вообще не иметь никакого отношения ко всему происходящему. Но убежать можно лишь в какое-то определенное место, можно принять решение поехать на машине по этой дороге в тот город, где ешь ту самую пищу, спишь в той постели и встаешь по утрам…

В заключение я вернулась к машине и села в нее, включила зажигание и поехала обратно по той же дороге. Я так замерзла, что даже когда включила неэффективную печку на полную мощность, никак не могла отогреться. Купила молоко, какао в порошке и бисквиты, способствующие пищеварению, в угловом магазине в нескольких минутах ходьбы от квартиры Лауры. Открыла дверь, вошла в квартиру и услышала, что в ванной открыты краны и льется вода, поэтому я приготовила себе большую кружку горячего шоколада с огромным количеством сахара, села на диван, подобрав под себя ноги, и стала очень медленно пить приготовленный шоколад, стараясь растянуть это удовольствие.

ГЛАВА 19

Я набралась храбрости и позвонила в собственную квартиру. Ответил Брендан. У меня упало сердце. Меня так и подмывало просто пол ожить трубку, но Брендан мог определить, кто звонил, и тогда перезвонил бы или подумал о чем-то еще, и все стало бы только хуже. Поэтому я сказала:

— Алло…

— С тобой все в порядке, Миранда? — спросил он.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебе, наверное, было все это очень неприятно.

— А кто виноват? — спросила я и сразу стала ругать себя. Я была похожа на боксера, который сознательно ослабил бдительность. Удар в лицо не заставил себя долго ждать.

— Миранда, Миранда, Миранда, — сказал он ужасающе проникновенным тоном. — Я не единственный, кто предал Кэрри.

— Ты узнал об этом, читая мой дневник, — возмутилась я. — Потом ты солгал, будто я рассказала тебе об этом.

— В сущности, имеет ли значение, как я узнал об этом? Но возможно, все к лучшему, Миранда. Тайны совсем не годятся для семей. Раскрытие тайн оказывает очищающее воздействие.

В какое-то мгновение я спрашивала себя, не сошла ли я с ума. У меня вызывали тошноту даже не слова Брендана. Его голос физически заражал чем-то меня даже по телефону, словно что-то живое и скользкое медленно вползало в мои уши.

— Я звоню, чтобы сообщить, что заеду завтра за кое-какими вещами. — Я выдержала паузу. — Все в порядке?

— Приблизительно в какое время?

Я собиралась спросить, почему это важно, но просто боялась дольше не выдержать. Следовало ответить что-нибудь и выйти из этого неприятного разговора.

— Зайду на обратном пути с работы.

— И когда это будет? — спросил он.

— Думаю, приблизительно в шесть тридцать, — ответила я. — А вообще-то имеет ли это значение?

— Мы всегда рады подготовить тебе радушный прием, Миранда, — произнес он.

— Кэрри там?

— Нет.

— Сможешь попросить, чтобы она позвонила мне?

— Конечно.

Я положила трубку, но с таким усилием, что тут же виновато посмотрела на Лауру. Поломка телефона вряд ли будет полезным вкладом в ее хозяйство. Она взглянула на меня с озабоченным выражением. И снова была мила со мной.

— У тебя все нормально? — спросила она.

— Тебя это не заинтересует, — сказала я. — Только что я обнаружила, что должна точно определить время посещения своего собственного дома. Прости. Ты заметила, я сказала, что тебе это не интересно, а потом рассказала. Она улыбнулась и слегка обняла меня.

— Знаешь, хорошо бы у тебя и Тони родились дети, желательно побыстрее.

— Почему?

— Потому что мне нужно приблизительно восемь лет нянчиться с твоими детьми, чтобы расплатиться с тобой за все, что ты сделала для меня. — Она рассмеялась. — Буду держать тебя на примете, — сказала она. — Но пока не упоминай об этом в присутствии Тони. Как только начинается разговор о детях, его лицо становится непроницаемым.

Лаура и Тони бегали по квартире, одеваясь для выхода, Было очевидно, что между ними возник какой-то спор, потому что Лаура отвечала резко и развивала бурную деятельность, а у Тони был мрачный вид. Я же собиралась провести сентиментальный воскресный вечер в одиночестве, жалея себя. У меня было все, что я запланировала. Два-три бокала вина. Сандвич на обед, авокадо и готовый бекон, упаковка майонеза, все купила по дороге с работы. Вино. Ванна. Постель. Пьяное оцепенение. Решение о различных причитаниях и рыданиях может быть принято только спонтанно.

Наверное, у меня был вид ребенка, разглядывающего стенд, потому что за спиной я услышала какой-то шепот, Лаура что-то прошипела, и затем Тони спросил меня, не хочу ли я пойти вместе с ними.

— Чтобы я? — спросила я, чувствуя себя смущенной и жалкой. — Нет, нет, мой красный костюм с синеватым отливом в стирке. Мне здесь будет хорошо.

— Не глупи, — проговорила Лаура. — Мы идем на вечер. Там будет масса народа. Ты хорошо проведешь время… не будешь нам мешать.

Последнюю фразу она произнесла скорее для Тони, чем для меня. Отворачиваясь от нее, он поднял брови, выражая сомнение, но я постаралась не заметить.

— Не пойдет, — сказала я.

— Замолчи! — приказала Лаура. — Это моя подруга, Джоанна Герген. Знаешь ее?

— Нет.

— Зато она знает о тебе.

— Ты сказала ей, что я безумная?

— Я сообщила ей, что ты моя лучшая подруга. Будет весело.

Они продолжали настаивать, и в конце концов я сдалась. Приняла душ за тридцать секунд, еще сорок пять секунд ушло на то, чтобы надеть черное платье, а потом села на заднее сиденье к ним в машину и, пока мы ехали по Лондону, пыталась подкрасить ресницы тушью, а губы сильно смятой губной помадой. У Джоанны была квартира недалеко от Ледброк-Гроув, которая стоила… Ладно, я заставила себя не думать о том, сколько стоит ее квартира. Я предполагала провести вечер, который должен был стать убежищем в моей разрушенной жизни. В глазах Джоанны с дорогой укладкой, светлыми волосами, одетой в откровенно безвкусное ярко-розовое платье, отразилось удивление, когда она открыла дверь и увидела, что за спинами Лауры и Тони стою я — пятая спица в колеснице.

— Миранда, — представила меня Лаура.

Джоанна расплылась в улыбке.

— Женщина, которую выбросили из ее собственной квартиры? — спросила она.

Во взгляде Лауры — мольба о прощении.

— Я только сказала, что ты моя лучшая подруга и что у тебя есть проблемы, — объяснила она.

Казалось бы, это не имело никакого значения, но лед был сломан. Джоанна проводила меня к гостям, очень подробно рассказывая о том, что она сделала с домом и сколько времени на это потребовалось. Совершенно очевидно, что она знала обо мне и некоторые другие вещи.

Впрочем, вечер оказался неправдоподобно хорошим. Квартира была большая и с садом, в который можно было выходить из кухни через двустворчатые окна, доходящие мо пола. Сад мерцал, освещаемый свечами в банках для варенья. В гостиной играл оркестр, исполняющий танцевальную музыку латиноамериканского происхождения с элементами джаза и рока, настоящий оркестр, играющий на праздниках сальсу, а ванна была наполнена льдом и бутылками пива. Кроме Лауры и Тони, не было никого из тех, кою я знала и всегда считала немного забавными. Вечер, проведенный в компании незнакомых гостей, похож на инопланетное путешествие. Я сражалась с бутылкой пива, пытаясь открыть ее, когда мужчина, находившийся рядом, взял ее и зажигалкой открыл пробку, потом подал бутылку мне.

— Вот, пожалуйста.

— У тебя такой вид, словно ты уж очень горд собой, — съязвила я.

— Я Каллум, — представился он.

Я подозрительно посмотрела на него. Он был высокий, с темными жесткими курчавыми волосами, а под нижней губой также была растительность забавной формы, размером с почтовую марку. Он перехватил мой взгляд.

— Можешь потрогать, если хочешь, — разрешил он.

— Это как-нибудь называется? — спросила я.

— Не знаю.

— Трудно сделать такое?

— По сравнению с чем? — уточнил он. — С хирургией мозга?

— С бородой.

— Ну, не слишком.

— Меня зовут Миранда.

— Я знаю, — сказал он. — Ты женщина, которая уехала из своей собственной квартиры.

— Ну это совсем не так уж грандиозно, это просто трогательная, печальная сказка.

— В рассказе, который слышал я, все было довольно забавно, — сказал Каллум.

— Да нет, не совсем, — ответила я. — Даже печально.

В стиле бывалого моряка, который часто использовала, я поведала ему свою историю. Пока я рассказывала, он подвел меня к столу, уставленному едой, и положил мне на тарелку кусок пирога со свининой и салат двух видов. Я рассказывала эту историю многим, но, как ни странно, на этот раз она получилась смешной и забавной. Отчасти еще и потому, что Каллум был выше приблизительно на пять дюймов и вопросительно взирал на меня сверху, волосы свисали ему на лоб. Да и трудно сохранять внушительный и серьезный вид, рассказывая историю и одновременно отпивая пиво из бутылки, с тарелкой в руке, из которой ты продолжаешь есть.

— Тебе нужно, — заметил Каллум после окончания моего рассказа, — просто выставить их.

— Я не могу поступить так, — мгновенно ответила я.

— Тогда развлекайся, как можешь, но только не там, где ты сейчас живешь. Раз есть люди, которые смотрят за домом, ты можешь выходить и развлекаться в Лондоне.

Разговор перешел на другие темы. Он уже знал, чем я занималась на работе, и, как на большинство людей, на него произвело неизгладимое впечатление, что я должна подниматься на стремянку и пилить доски, чтобы заработать себе на жизнь. В конце разговора он попросил номер моего телефона, а я сказала, что у меня нет номера телефона, именно в том и дело, разве он не слушал мой рассказ? Он рассмеялся и сказал, что Тони его друг и он позвонит мне туда.

Мне стало немного стыдно, когда я увидела, как растерянно слоняются Тони и Лаура, явно собираясь уходить. Предполагалось, что я должна чувствовать себя подавленно, но мне, видимо, удалось лучше провести вечер на этом празднике, чем им. В машине по дороге домой я вспомнила, что сказал Каллум.

— Я собираюсь выставить их, — сообщила я.

Лаура озадаченно осмотрелась вокруг.

— Что? — спросила она.

— Меня это все слишком подавляет, — объяснила я. — Я не способна теперь даже ясно мыслить. Сейчас я собираюсь действовать как нормальный человек. Я что-нибудь подберу для Кэрри и для ее приятеля, даже если им придется переехать в гостиницу.

— Ты еще можешь пожить у нас, — предложила Лаура. — Правда, Тони?

— Что?

— Разве она не может остаться с нами?

— Ты — хозяйка.

— О, ради всего святого!

Я вмешалась:

— Нет. С вами было прекрасно. Но я чувствую себя пойманной в комнату с отоплением и закрытыми занавесками, в которой что-то гниет. Я собираюсь открыть окна.

— Но что же гниет? — спросила Лаура.

— Думаю, что просто в моем воображении. Знаешь, если кто-то хочет продолжать чудачества, это не моя проблема. Я собираюсь заняться собственной жизнью.

— Приятно слышать, что ты заговорила здраво. Почему такая внезапная перемена?

Я засмеялась:

— Может быть, из-за разговора с Каллумом. Мне казалось, что я в греческой трагедии. А возможно, я просто в комедии положений.

ГЛАВА 20

Я завязала шнурки кроссовок и выпила стакан воды перед тем, как открыть входную дверь. На улице было еще темно и значительно холоднее, чем вчера. Половина седьмого утра. Дорожное покрытие блестело от инея, на окнах машин выступила изморозь. На мгновение я позволила себе подумать, что это мазохизм. Вместо того чтобы истязать себя как средневековая монахиня, можно вернуться в постель или хотя бы на диван-кровать. Мое тело еще надолго сохранило бы тепло. Я отказалась от этой мысли, закрыла за собой дверь и приступила к бегу, который должен был повести меня по узким дорожкам в парк.

На это ушло много времени. Сначала я почувствовала, что промерзла, но постепенно вошла в ритм, и, пока бежала разминочным темпом мимо агентства новостей, в котором только поднимали металлические ставни, мимо еще пустой начальной школы, Центра переработки отходов, я наблюдала, как рассвет переходит в день. В домах зажигали свет; отключили уличное освещение; на обочине заводили машины; темно-серое небо постепенно светлело, облака розовели. Почтальон совершал свой обход. Три огромные собаки, натягивая поводки, протащили мимо меня женщину, едва поспевающую за ними. Я представила, как люди ворочаются в постелях, отключая будильники; дети, потягиваясь и зевая, забираются под свои пуховые одеяла поглубже, чтобы поспать последние минутки; как шумят души, кипят чайники, как жарится хлеб в тостерах… И совершенно неожиданно на меня нахлынуло ощущение счастья — здесь, во время моей пробежки по пустынным улицам Лондона ранним утром, когда еще только встает солнце в этот великолепный день поздней осени.

Я остановилась в конце дорожки на обратном пути, чтобы купить упаковку бекона с прослойками жира и булку. В квартире еще никто и не шевельнулся, поэтому я быстро приняла душ, натянула брюки и шерстяной свитер, старый и теплый, малиново-розовый. Поставила кипятить чайник для кофе, начала подогревать в гриле бекон, и только тогда открылась дверь и из комнаты показалась голова Лауры. У нее был заспанный вид, как у девочки, волосы в беспорядке, щеки пунцовые. Она втянула носом воздух и пробормотала что-то нечленораздельное.

— Кофе и сандвичи с беконом, — сказала я. — Хочешь и постель?

— Утро понедельника!

— Думаю, что начало недели должно быть хорошее.

— Давно ты встала?

— Около часа назад. Я выходила бегать.

— Откуда такое хорошее настроение, и так неожиданно?

— Моя жизнь у меня в руках, — объявила я. — Это что-то новое для меня.

— Боже, — проговорила она, и голова исчезла.

Немного позднее она присоединилась ко мне на кухне, закутываясь в толстый халат.

Она села за кухонный стол и стала наблюдать, как я кладу тонкие кусочки бекона между толстыми кусками хлеба, ставлю кипятить молоко для кофе. Она осторожно откусывала свой сандвич. А я с аппетитом жевала свой.

— Что собираешься сегодня делать? — спросила она. Я с удовольствием пила кофе. Тепло разливалось по всему телу.

— Ночью мне пришла в голову идея. Думаю обзвонить всех тех людей, кто, как мне известно, собирается выехать за город на какое-то время. Их совсем немного, потому что наши заказчики часто высказывают пожелание, чтобы мы выполнили всю работу во время их отсутствия. Я спрошу, не хотят ли они пустить к себе приличную пару, которая могла бы последить за домом, пока их не будет. Я знаю по крайней мере одну семью с массой домашних питомцев, которых нужно кормить не менее двух раз в день, не иначе. Может быть, они будут рады пустить к себе Кэрри и Брендана. Уверена, что смогу подыскать что-нибудь, это значительно лучше, чем просматривать объявления…

Налила себе еще чашку кофе, добавила горячее молоко, взяла еще один сандвич.

— Собираюсь пристроить их куда-нибудь, потому что они явно не намерены делать это сами, так? И тогда Трой сможет быть со мной, как мы и планировали. Потом думаю отправиться вместе с Биллом в Центр по переработке отходов, затем займусь счетами, потом поеду в свою квартиру и кое-что соберу и сообщу им, когда они должны выехать. Вот так.

— Я чувствую, что уже устала только от одного перечисления.

— Поэтому скоро я уберусь отсюда, с глаз долой.

— Мне нравится, когда ты здесь, рядом.

— Ты была потрясающей, но я чувствую, что мне пора. Мне хочется уехать, пока ты еще не захотела, чтобы я уехала.

— Приготовить ужин?

— Куплю готовый, — предложила я. — Тушеное мясо, приправленное соусом карри, и пиво.

* * *

Лаура ушла на работу, я убрала все после завтрака, постелила чистое белье, пропылесосила гостиную. Дала себе клятвенное обещание, что куплю ей хороший подарок, когда буду уезжать.

Я отправилась в офис к Биллу, который находился в сотне метров от его дома, и начала звонить по телефону. Семья с домашними питомцами уже договорилась с другом, что он последит за домом. Молодая женщина, прожинающая в Шордитче, просто не хотела, чтобы у нее в квартире жили незнакомые люди. Пара, у которой была великолепная теплица, изменила свои планы и не собиралась никуда выезжать в ближайшие несколько месяцев. Но пара, у которой был небольшой домик на Лондон-Филдс, заинтересовалась. Они перезвонят мне, когда все обговорят и примут решение.

Приступила к счетам, пока ждала их звонка. Но мне не пришлось ждать долго, телефон зазвонил. Через восемь дней они уезжают в Америку на три месяца, а может быть, и больше, если все будет хорошо. Они не предполагали пустить кого-нибудь к себе в дом на это время. Но так как есть персональная рекомендация, и поскольку новую кухню все же нужно сделать, пока их не будет, а также если Кэрри и Брендан будут платить какую-то ренту, гарантируют чистоту в доме, будут поливать финиковую пальму и апельсиновое дерево, которые у них в ванной, было бы прекрасно.

— Восемь дней? — уточнила я.

— Правильно.

У них был чудесный дом, значительно более просторный по сравнению с моей квартирой, из него открывался вид на парк. Круглая ванна и ковры с глубоким ворсом. Когда мы установим им кухню, то в ней будет полка из нержавеющей стали для подогревания пищи, на полу кафельная плитка, не покрытая глазурью, и большая раздвижная крыша. Брендан определенно не сможет найти даже мелочи, против которой мог бы возражать. Через восемь дней я смогу вернуться в свою квартиру. Перекрашу стену ванной в желтый цвет, переставлю всю мебель. Вымою окна и выброшу вещи.

— Великолепно, — сказала я. — Действительно, все просто великолепно. Вы даже не представляете.

Позвонила Трою по мобильному телефону и рассказала ему. Буквально услышала, как он улыбался.

Я приехала в свою квартиру немного раньше. В одном из окон горел свет, хотя никаких признаков машины Кэрри не было. Вставила ключ в замок, замешкавшись в темноте, и затем открыла дверь. Если бы никого не оказалось дома, можно было бы вздохнуть с облегчением. Если же они здесь, можно рассказать про дом на Лондон-Филдс и попытаться поговорить с Кэрри. Вчера я поняла, что она никогда не сможет простить меня, но сегодня все выглядело для меня совсем иначе. Ничего не случилось, кроме того, что произошло во мне самой.

Я поднялась по ступеням и почувствовала запах, который заставил меня раздраженно выругаться про себя, потому что, конечно, плохо, что они вынудили меня выехать из моей собственной квартиры, но должны же они были хотя бы содержать ее в чистоте, и это самое малое из всего, что они обязаны сделать. Затем толкнула дверь в гостиную, открывая ее. Она ударилась обо что-то, что с грохотом отскочило, когда я толкнула дверь сильнее.

Что я увидела? Что почувствовала? Честное слово, не знаю. И никогда не узнаю. Все слилось воедино, смешалось в бешеной пляске памяти, от которой я никогда не избавлюсь.

Изношенные ботинки, которые я видела раньше сотни раз, но на фут выше пола, а еще выше — парусиновые брюки с пятнами на коленях, пояс с пряжкой на талии. Запах дерьма. Опрокинутый стул. Ужас сжал горло. Я не могла поднять глаза. Нужно посмотреть наверх. Его лицо надо мной, свешивающееся набок, рот слегка приоткрыт, торчит кончик языка. Синева вокруг губ. Глаза открыты, неподвижно уставились в никуда. И увидела веревку, на которой он висел.

Может, он еще жив. О Господи Боже, может быть, жив; пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Подняла стул, встала на него, чуть не перевернулась и тут прижалась к его телу, стараясь поддержать его, чтобы снять давление петли на шею, и попыталась развязать узел. Слишком дрожат пальмы. Его волосы коснулись моей щеки. Холодный лоб. Отклонение тела в сторону. Но люди могут оставаться живыми, когда нет никаких признаков жизни, мы все читали о таком возвращении к жизни, когда уже нет никакой надежды. Но мне не развязать узел, он такой тяжелый, и уже запах смерти. Грязь и смерть, его тело холодное.

Спрыгнула со стула, оставив раскачиваться его тело. Помчалась на кухню. Нож для хлеба в раковине, схватила его и понеслась обратно к Трою. Стоя на цыпочках на стуле, начала резать — нет, пилить веревку, стараясь поддерживать тело. Внезапно он освободился, мы вместе грохнулись на пол, его руки у меня на теле в смертельных объятиях.

Отодвинула его от себя и бросилась к телефону. Нажала кнопки.

— Помогите! — умоляла я. — Помогите! Он повесился. Пожалуйста, приезжайте и помогите. Пожалуйста! Что мне делать?

Голос на другом конце провода был совершенно спокойный. Мне задавали вопросы, а я бормотала ответы, и нее это время Трой лежал с раскинутыми руками, а я продолжала говорить:

— Но что мне делать? Что мне делать?

— «Скорая помощь» будет отправлена немедленно, — сообщили мне.

— Может быть, дыхание рот в рот? Сумею я сделать искусственное дыхание? Скажите, что мне предпринять.

Пока говорила, смотрела на Троя. Его кожа стала белой как мел, только вокруг губ синева. Кончик языка высунулся. Глаза открытые, невидящие. Петля вокруг шеи уже ослабла, но под ней темная полоса. Мой маленький братик!

— Поторопитесь, — говорила я шепотом. — Поторопитесь.

Повесила трубку и пробралась туда, где он лежал. Взяла его голову себе на колени и убрала волосы со лба. Наклонилась и поцеловала его в щеки, потом в рот. Подняла его руку и сжала в ладонях. Застегнула среднюю пуговицу на его рубашке. Через минуту нужно снять трубку и позвонить родителям. Как сказать: «Ваш сын умер»?

На мгновение закрыла глаза, в которых ничего не было, кроме ужаса от всего происходящего.

Его свитер был брошен на спинку дивана. Книга на столе, обложкой вниз. На стене тикают часы. Посмотрела на них: двадцать пять шестого. Если можно было бы повернуть минутную и часовую стрелки назад, на то время, когда Трой еще не встал на этот стул с петлей на шее и не оттолкнул его в сторону, в смерть. Если бы я приехала раньше, а не занималась сыром и соленой булкой, своими счетами и не бездельничала в теплом офисе! Поворошила своими пальцами его волосы. Никогда и ничто больше не может быть хорошо.

Позвонили в дверь. Я осторожно положила голову Троя на ковер и пошла открывать. Пока они толпились возле Троя, сняла телефонную трубку.

— Мама, — пробормотала я. И, не дожидаясь, когда она спросит, как я поживаю, или расскажет мне какую-нибудь из своих новостей, сказала: — Слушай…

ГЛАВА 21

Все смешалось, исказилось в странном освещении, непонятном языке. Квартира больше не воспринималась как моя собственная. Будто бы я на улице, где произошел несчастный случай. Приходили и уходили люди, которые не имели ко мне ни малейшего отношения. Были и три человека в зеленых комбинезонах, которые сначала очень спешили, действовали быстро и выкрикивали указания, затем вдруг затихли и успокоились, потому что, в конце концов, некуда и не к кому было уже спешить, потому что все мы слишком опоздали. Я увидела полицейского и женщину-полицейского. Должно быть, они прибыли быстро. Посмотрела на свои часы, но не смогла определить время, будто цифры были далеко-далеко и расположились в неправильном порядке. Кто-то дал мне кружку с чем-то горячим, я отпила, обжигая губы. Это было хорошо. Я хотела, чтобы мне было больно. Хотела, чтобы меня заставили почувствовать хоть что-нибудь, вывели меня из оцепенения.

Помню, как говорила с матерью по телефону. В первую очередь я сделала это. Сначала хотела сообщить ей обо всем постепенно. Чувствовала, что так будет правильно. Мне хотелось сказать что-то вроде: «Трой серьезно заболел. Очень серьезно болен».

Я могла сообщить ей страшную новость в такой форме, что ей было бы легче перенести это, но все дело в том, что я не смогла. Он был уже холодный и мертвый, глаза открыты. Поэтому я не могла сказать ей ничего, кроме того, что Трой умер и, может быть, что она должна прийти, хотя в этом нет необходимости, потому что я могу справиться со всеми делами сама. Я услышала, что у нее перехватило дыхание, а потом она сделала какие-то неловкие попытки задать вопросы:

— Умер? Ты уверена?

Потом что-то похожее на стон. Она начала говорить, что Трою стало лучше, так она считала. Думаю, я резко прервала ее, поскольку никак не могла сосредоточиться на том, что она говорила.

У меня на плече оказалась чья-то рука, женское лицо приблизилось к моему лицу. Это была женщина-полицейский, моложе меня, бледная, на скулах багровые пятнышки, выступившие как сыпь. Со мной все в порядке? Я кивнула. Она хотела знать подробности. Имя Троя. Возраст. Мое имя. Я начинала злиться. Как же можно задавать глупые вопросы в такое время? Потом перестала злиться. Поняла, что это те вопросы, которые необходимо задать. Неожиданно увидела все происходящее с ее точки зрения. Она делала это для того, чтобы зарабатывать на жизнь. Ее вызывали по поводу таких событий, раз за разом. Так же и люди в зеленой униформе. Они занимались такими делами, после чего шли домой и смотрели телевизор. Возможно, женщина-полицейский прошла специальную подготовку для работы с такими людьми, как я. Когда она смотрела на меня, то видела просто одного человека из целой серии людей, таких как я, с которыми ей нужно работать и которые не привыкли к этому. Может быть, вчера или накануне был уже кто-то, немного похожий на меня, возможно, завтра или послезавтра будет еще один, немного похожий на меня. Глядя на меня, она может задавать себе вопрос: много ли хлопот будет со мной? Некоторые люди могут оказаться очень сложными, некоторые будут рыдать, другие оцепенеют и будут не в состоянии говорить, третьи становятся маньяками, и, наконец, кто-то ожесточится. Какой же буду я?

Нужно столько всего организовать, думала я. Заполнить бланки, заклеить конверты, сообщить людям. И в этот момент что-то случилось со мной, словно теплая, влажная волна прошла по каждой клеточке тела. Я вынуждена была широко открыть рот и, задыхаясь, сделать вдох, потому что мне неожиданно стало трудно дышать воздухом в своей квартире. Голова сделалась такой легкой, что я принялась раскачиваться, передо мной появилось лицо женщины.

— С тобой все в порядке, Миранда? — спросила она. Взяла кружку у меня из рук. Часть содержимого уже выплеснулась мне на брюки. Оно обожгло меня, и мне стало жарко, но теперь вдруг сразу холодно.

— С тобой все в порядке? Ты не упадешь в обморок?

Я ответила:

— Все нормально.

Это было все, что я могла ответить. Ведь не могла я сказать, что чувствовала на самом деле, как поняла неожиданно, что это конец истории Троя, и осознание этого пронеслось во мне горячей влажной волной. Голова жужжала от воспоминаний о Трое. Как он, еще мальчуган, стоит возле песочного замка, построенного на берегу среди набегающих волн. Как он ударился о забор игровой площадки перед начальной школой и потерял передние зубы. Как он искусывал губку, сгорбившись над своим рисунком. Как у него начинались приступы смеха, и он катался по полу, словно одержимый. Но чаще становился мрачным, как туча, и никто не мог даже подступиться к нему. А когда его переполняли различные идеи, но он не мог достаточно быстро высказать их, то его глаза начинали ярко светиться ими. Его очень изящные длинные белые пальчики, огромные глаза, слишком большие для его лица. Все эти разговоры вокруг него, когда его не было рядом, проблема Троя. Она была одной из главных тем, которые мне запомнились, пока я подрастала, выражение боли на лице мамы, когда она смотрела на него. Что делать с Троем? Они испытали уже почти все средства. Его показывали психотерапевту и его лечащему врачу. Пытались ни о чем не расспрашивать его, оставить в покое, поощряли его, предупреждали его, кричали на него, плакали, вели себя так, словно все было под контролем. Тысячи воспоминаний, фрагментов различных историй, но теперь у всего этого один и тот же конец. Все дороги от всех этих воспоминаний вели в мою квартиру, к веревке, к потолочной балке, к тому, что было Троем и больше уже не было Троем, к тому, что лежало на полу, с толпящимися вокруг людьми, которых он не знал и которые не знали его.

Снова появилась женщина-полицейский. Она принесла целые горсти одноразовых носовых платков, я поняла, что рыдаю и продолжаю рыдать. Люди в моей квартире смущенно смотрели на меня. Я уткнулась в носовой платок, вытирая слезы и сморкаясь. Никак не могла остановиться и продолжала плакать. Мы потерпели неудачу, мы все потерпели неудачу. Словно всю жизнь мы занимались только тем, что наблюдали, как тонет Трой. Мы делали и то и это, мы говорили, мы беспокоились, мы строили планы, мы пытались помочь, но в самом конце он просто выскользнул от нас под воду, и все оказалось впустую. Постепенно мои рыдания перешли в сопение, и я почувствовала себя выжатой.

Женщина-полицейский сказала мне, что ее зовут Вики Ридер. Рядом с ней стоял мужчина в костюме, инспектор Роб Прайер. Он задал мне ряд вопросов о том, как я обнаружила Троя. Меня поразили спокойствие моего голоса и точность, с которой я отвечала. Не было ничего такого, что нельзя было признать очевидным, инспектор согласно кивал головой, пока я говорила. После этого он и человек в униформе посмотрели на потолочную балку. Я не заметила ее. Детектив вернулся ко мне. Он с уважением разговаривал со мной тихим голосом, будто был владельцем похоронного бюро. Я поняла, что теперь являюсь частью особого племени людей, потерявших близких, которые вырваны из обычной жизни и к которым следует относиться с уважением, даже с почтением. Он сказал, что они заберут сейчас тело Троя с собой. Это может быть мне неприятно, и, пожалуй, лучше, чтобы на несколько минут я перешла в другую комнату? Я отрицательно покачала головой. Мне хотелось увидеть все. Заставила себя посмотреть на Троя. На нем были брюки цвета хаки и темно-синяя шерстяная рубашка. Старые знакомые ботинки, над ними носки в яркую синюю и красную полоску. Задумалась о том, как он надевал их сегодня утром. Знал ли он, что больше никогда не снимет их? Принял ли он решение сегодня утром, или это было внезапное, импульсивное решение? Если бы я позвонила ему днем, чтобы просто поболтать, было бы все по-другому? Нужно перестать думать об этом. Это мой брат, он умер в моей собственной квартире, и меня здесь не было. Спрашивала себя, что же я делала в тот момент, когда опрокинулся стул, а он повис в воздухе в эти последние секунды?.. Нет. Мне нужно заставить себя не думать так, как я думаю.

Один из служащих в зеленой униформе из «скорой помощи» развернул большой пластиковый мешок вдоль тела Троя. Он был похож на очень длинный пенал. Кто-то из них смущенно взглянул на меня, будто бы делал что-то неподобающее. Все было очень грубо. Они подняли его, держа за ноги и плечи, и подвинули на несколько дюймов на мешок. Мешок расправился вокруг него, конец веревки положили внутрь и застегнули огромную молнию. Теперь его можно было унести в машину «скорой помощи», не вызывая никакого беспокойства у окружающих.

В этот момент снаружи послышались голоса, в дверь пошли мои родители. Пришли, не предупредив никого по телефону. Они так растерянно озирались вокруг, словно только что проснулись и еще точно не понимают, где находятся или что с ними происходит. Они выглядели постаревшими. Отец был в костюме. Наверное, приехал с работы и по пути захватил мать. Мать посмотрела на мешок, и это был еще один из страшных моментов. На лице появилось выражение шока и неверия от грубости этого, откровенности этого. Детектив представился, попросил моего отца отойти с ним и заговорил шепотом. Я почувствовала что-то вроде облегчения. Снова можно стать ребенком. Отец все расставит по своим местам. Мне не нужно никому звонить, заполнять бланки. Все могут сделать родители.

Мать на мгновение опустилась на колени около пакета, в котором лежало тело. Очень осторожно она положила руку на то место, где должен быть лоб Троя. Я видела, как шевелятся ее губы, но слова не смогла услышать. Она моргнула несколько раз, затем встала и подошла ко мне. Она не перешагнула через тело Троя, а неуклюже обошла вокруг, не отрывая взгляда от него, будто бы это была пропасть, в которую она могла упасть. Подвинула стул ближе ко мне и села рядом, держа меня за руку, но не встречаясь со мной взглядом. Когда «скорая помощь» забрала нескладный пакет, который лежал на полу, я посмотрела на мать. Она не плакала, но ее челюсть отвисла.

Отец простился с детективом, инспектором Робом Прайером, словно тот помог ему поменять шину. Мне было видно, как Прайер написал что-то на листке бумаги и передал отцу, они пожали друг другу руки, все ушли, мы остались одни. Просто безумие. Было ли это безумием? Пришли представители власти и вынесли Троя, забрав его куда-то, и что же теперь мы должны делать? Хотят ли они что-нибудь от нас? Есть ли у нас какие-нибудь обязанности? До сих пор я еще ничего не сообщила родителям.

— Трой… — сказала я и умолкла. Нечего было говорить. Все.

Я ждала, что, как только я произнесу это, мать начнет плакать так, как плакала я, и мне нужно будет держать ее, на какое-то время мы сможем отложить разговор, немного подумать, но она просто продолжала сидеть с ошеломленным взглядом. Отец подошел и сел напротив. Он был очень спокоен.

— Это случилось неожиданно? — спросил он.

Я почти закричала на него, что, конечно, это была полная неожиданность, но, подумав о матери и отце, их потерянном ребенке, я сказала:

— Да.

— Могли мы заметить что-нибудь? — спросил он.

— В течение всей его жизни мы замечали и видели все, — сказала я.

Всей его жизни! Смысл слов изменился. Мама заговорила, словно бредила во сне. Говорила о Трое, о том, каким он был несколько последних недель, о том, как плохо вел себя, но она думала, что ему станет лучше. Бывали еще и худшие времена, но он всегда поправлялся. Она продолжала пытаться припомнить, был ли какой-нибудь сигнал или предупреждение, но не могла. Она говорила о Трое, когда он был младше. Это не были воспоминания. Они будут позднее. Вся последующая жизнь у нас для этого. Говорила о том, что они делали для него, о том, как потерпели неудачу, и снова и снова задавала вопрос, могли ли они поступать иначе, делать все по-другому. Это не было проявлением жалости к себе или выражением какой-то горечи. Просто неподдельное любопытство, будто я или отец могли дать ответ, который бы полностью ее удовлетворил.

Отец проявил настоящую деловитость, правда, в каком-то бешеном темпе. Он приготовил чай для нас, потом нашел бумагу и ручку, стал составлять список всех необходимых дел, оказалось, что их масса. Нужно сообщить людям, договориться обо всем, принять решения. Так много. Целая страница была исписана его аккуратным прямым почерком.

Самой ужасной была странность ситуации. Мы все трое сидели в моей квартире. Мама даже не сняла пальто. Отец составлял список. Нужно было столько всего сделать, и нечего было делать. Никто не хотел есть. Никто не хотел никуда идти. Есть люди, которым следовало рассказать, но не сейчас. Словно нам всем необходимо было посидеть вместе и сохранить свою тайну еще в течение какого-то времени, перед тем как открыть ее миру. Поэтому делать было нечего, мы могли только отрывочно разговаривать, впрочем, причиняло ли это какое-то неудобство, затрудняюсь сказать. Меня продолжал терзать ужас всего случившегося. Я чувствовала себя так, словно сунула пальцы в электрическую розетку и электрический ток пронзает меня снова и снова.

Так проходили часы, и около девяти послышался шум снизу, голоса и смех на лестнице, и в комнату ворвались Брендан и Кэрри, рука в руке, смеющиеся. Увидев нас, они замерли в удивлении.

— Что случилось? — с улыбкой спросил Брендан.

ГЛАВА 22

Было сыро и необычно тепло. Меньше чем через четыре недели наступит Рождество. На каждой большой улице города включено освещение, Санта-Клаус, раскачивающиеся колокольчики, диснеевские персонажи. Витрины магазинов сверкали мишурой и безделушками. Около фруктовых магазинов вдоль стен уже стоят елки, раскидистые ветви которых связаны бечевкой. Некоторые из дверей, выходящих на улицу, где я жила, украшены рождественскими святыми венками. Полки супермаркетов ломятся от крекеров, пирожков с мясом, рождественских календарей, коробок с финиками, огромных наборов шоколада, замороженных индеек, бутылок хереса и портвейна, небольших корзиночек с солью для ванны и мылом, компактных дисков с музыкой по сезону, юмористических книг, сюрпризов для креповых носков. Медный духовой оркестр исполнял «О, городок Вифлеем» около магазина «Вулворт». Женщины в теплых пальто дребезжали купленными консервными банками на холоде.

Что мы будем делать в Рождество? Поставим елку в полуразрушенном родительском доме или у меня в гостиной, где девять дней назад Трой покончил с собой? Сядем вокруг стола, будем есть индюшку, начиненную каштанами, брюссельскую капусту, жареный картофель и крекеры, наденем на головы шутовские колпаки, а потом станем снимать их и читать забавные стишки? Что мы должны сделать? Что мы можем сделать, что не казалось бы нелепостью? Как можно вернуться к нормальной, обычной жизни после всего того, что произошло?

На похоронах Троя народа много не было. Он был одинокий мальчик и стал отшельником, когда превратился в юношу. Его немногие школьные друзья после окончания школы разлетелись в разные стороны, впрочем, двое из них появились вместе с заместителем директора и старым учителем физики. Пришел и наставник-учитель, пришли друзья нашей семьи, знавшие Троя с младенчества. Пришли Билл, Джуди и их дети, сестра моей матери Кэт, которая приехала из Шеффилда вместе с семьей, были еще и другие родственники, с которыми мои родители встречались один или два раза в год, а также и те, с которыми они едва ли вообще встречались, но обменивались рождественскими открытками. Пришла Кэрол, подруга Кэрри; пришли Тони и Лаура.

Конечно, были и все мы: мама и папа, я и Кэрри. И Брендан. На первый взгляд больше всех переживал Брендан, глаза красные, на лбу едва заметный синяк, который уже стал желтеть. Даже мне следует признать, что он был замечательным в течение последней недели: неистощимым, незаменимым, надежным. Правда, слово «замечательный» обязательно должно быть в кавычках. Брендан делал больше, чем когда-либо раньше. Не могу понять это, что бы «это» ни было, но он был хорош и в этом. Находчивый, энергичный, готовый к любому моменту, убедительный, участвующий в совместной работе, беспрестанно беспокоящийся о нуждах других людей, их чувствах. Он был настроен только на то, чтобы мгновенно удовлетворять все просьбы и пожелания каждого из окружавших его людей.

Он сам предложил выполнить все похоронные обязанности, чтобы снять этот тяжкий груз с семьи, но мама спокойно ответила ему, что ей помогает только занятость. Он отвечал на телефонные звонки, заполнял бланки, приготавливал чайники с чаем, ходил по магазинам, перевез все вещи, которые принадлежали ему и Кэрри, в дом родителей, так что теперь я могла вернуться в свою квартиру. Они переедут в дом, который нашла я, всего через несколько дней.

Спустя неделю после смерти мы заговорили о свадьбе. Кэрри хотела отложить ее, но родители сказали, что только любовь и есть то единственное, что поможет нам пережить это. Брендан кивнул в знак согласия, взял Кэрри за руку, погладил и произнес мудрым, задумчивым голосом:

— Да, да, любовь поможет нам пережить! — Его глаза сияли.

В любое другое время я бы дошла до безумия от раздражения. И сейчас я чувствовала, что это раздражает, но между мной и раздражением лежали слои оцепенения.

— Вот, пожалуйста, лучше, чем чай. Билл всунул мне в руку стакан виски и постоял рядом со мной, пока я сделала огромный огненный глоток. Мы все собрались в доме моих родителей, в насквозь продуваемой гостиной, пили чай кружками и, в сущности, не знали, что можно сказать друг другу. Что вообще можно сказать, когда случается такое?

— Спасибо.

— У тебя все в порядке?

— Да.

— Впрочем, глупый вопрос.

— Если бы он погиб в результате несчастного случая или от болезни… или чего-нибудь в этом роде, было бы другое дело… — сказала я.

Мне не нужно было заканчивать предложение.

— Марсия собирается провести остаток своей жизни, задавая себе вопрос, где она пошла по неверному пути, что она сделала неправильно.

— Да.

— Это неизбежно влечет за собой самоубийство. Фактом остается то, что она сделала все, что могла. Вы все сделали.

— Нет. Он не должен был убивать себя.

— Ну конечно же, нет.

— Я хочу сказать, что я не понимаю этого. Мама продолжает утверждать, что она считала — он поправляется. И он поправлялся, Билл.

— Никогда не знаешь, что происходит в чьей-то голове.

— Понимаю.

Я выпила еще глоток.

— Он был неблагополучный молодой человек.

— Да.

Я вспомнила, как Трой хихикал, придумывая глупые шутки, улыбаясь мне. Я продолжала видеть его лицо, когда он был в своих счастливых фазах, казалось, что энергия бьет через край, делая его прекрасным.

Билл долил в мой стакан и передал бутылку виски папе. Я вышла из переполненной гостиной туда, где раньше находилась кухня, и затем через дыру в стене, где была дверь, в мокрый сад. Снятые половые доски и куски старых кухонных блоков свалены в кучу около забора. Я прислонилась к обломку старого стеллажа. Он оказался немного влажным, каждый контур в каких-то пятнах, но, возможно, это просто виски.

После разговора с Биллом я была готова к любым сомнениям. Вскрытие трупа было проведено незамедлительно. Самоубийство через повешение. Я вспомнила последний разговор с Троем по телефону тем утром, когда, как мне показалось, он был немного усталый, но очень жизнерадостный. Рассказала ему, что нашла дом для Брендана и Кэрри, и мы поговорили с ним о наших планах. Сказала ему, с каким нетерпением жду того времени, когда мы с ним сможем жить в одной квартире, и он ответил немного резко, что тоже с нетерпением ждет этого. Глаза снова наполнились жгучими слезами, хотя я полагала, что все уже выплакала. Я услышала, как Брендан спрашивал меня накануне, в какое время я собираюсь забрать необходимые мне вещи из квартиры, свой ответ: приблизительно в половине седьмого. Я вспомнила, как толкнула дверь в назначенное время и увидела висевшее там тело Троя; его лицо белее мела, его невидящие, открытые глаза; перевернутый стул у ног.

У меня истерика, сказала я себе. Сумасшедшая. Мне так страстно хотелось, чтобы Трои был жив, хотелось не обвинять своих родителей и себя в его смерти, так хотелось не представлять ужас отчаяния, который привел его к этому.

На меня упало несколько дождевых капель. Я допила писки и теперь отправилась обратно через кухню в гостиную. Осталась около двери, не желая говорить о Трое, неготовая говорить о чем-нибудь другом. Кэрри стояла рядом с отцом, взяв его под руку. Ее тушь размазалась, на шее были красные пятна. В другом конце комнаты стоял Брендан. Один. Наши глаза встретились. Он взглянул в сторону, изменился в лице. Вдруг я почувствовала, что он устроил всю эту сцену для меня, частная драма. Слезы струились у него по лицу, падая на шею; он положил кулак себе в рот и согнул руку, словно подавляя рыдания.

К нему подошла Лаура и положила руку ему на плечо. Она так и стояла, пока его грузное тело продолжало содрогаться. Через какое-то время он выпрямился, она убрала руку. Я видела, как они разговаривают. В какой-то момент оба посмотрели в мою сторону.

Я отвернулась и пошла наверх по лестнице, чтобы найти мать, которая покинула это сборище. Она сидела в бывшей комнате Троя — теперь комнате Кэрри и Брендана, подумала я, потому что их сумки стояли у дверей. Она выглядела устало. На лице появились морщины и мешки под глазами, которых я раньше не видела. Даже волосы перестали блестеть. Я вошла и опустилась около нее, положила руку ей на колено. Она взглянула и слегка кивнула в знак благодарности.

— Я подумала, что мне нужно оставить их, — сказала она.

— Прекрасно.

— Не знаю, что мне с собой делать, правда. Нигде не могу найти себе место.

— Понимаю, что ты имеешь в виду.

— Миранда…

— Да?

— Ему становилось лучше. Он выздоравливал.

— Я знаю.

Я побыла там еще немного, затем вернулась к поредевшей толпе и к бутылке виски.

Домой меня отвезла Лаура, потому что я выпила слишком много виски, чтобы садиться за руль машины. Она помогла мне подняться по лестнице в мою квартиру и снять пальто, потом усадила на диван и сняла с меня туфли.

— Пришли, — вздохнула она. — А теперь чай или кофе?

— Стыдно, чтобы попусту пропадало виски, — сказала я. — Виски?

— Приготовлю кофе? — твердо произнесла она. — И напущу воду в ванну.

— Очень мило с твоей стороны. Тебе не нужно делать это. Со мной все будет в порядке.

— Ерунда.

Она налила воду в чайник и включила его.

— Мы собирались с ним жить вместе в этой квартире.

— Я знаю. Хочешь что-нибудь поесть?

— У меня во рту отвратительный вкус, — призналась я. — Так что же сказал Брендан?

— Что сказал? — Она смутилась.

— Ты говорила с ним. После того представления с рыданиями.

— Это несправедливо, Миранда.

— Ты и правда так думаешь?

— У него разбито сердце, но он не считает, что может демонстрировать это вам всем. Для семьи он должен оставаться сильным.

— Именно это он и сказал?

— Сказал, — подтвердила она. — Я знаю, что ты чувствуешь по его поводу, но ему далеко не все равно. В конце концов, вы единственная семья, которая есть у него. Он считает Троя своим младшим братом.

— И ты тоже… — сказала я, бесконечно устав.

— Что?

— Теперь ты тоже за него.

— Это не вопрос о том, кто за кого.

— Так говорит и он, но он лжет. Он с одной стороны, а я — с другой. А сейчас еще более, чем когда-нибудь раньше. Нельзя сразу быть за обе стороны, ты знаешь. И ты не можешь быть этим чертовым миротворцем из ООН. Тебе надо выбрать… — Повисло молчание. — Ты рассердилась, да?

Я почувствовала, что моя речь становится слишком сложной. Голова у меня раскалывалась от виски и отвращения.

— Миранда, ты моя лучшая подруга. Не говори таких вещей.

— Прости, — сказала я.

Но я не могла оставить разговор просто так.

— Тебе он понравился, да?

— Мне было жаль его.

Она налила воду в чашку с молотым кофе и стала отчаянно размешивать. Я достала бутылку виски с полки.

— Взгляни на это, — сказала я. — Сколько я выпила с позавчерашнего дня?

Я почти гордилась собой. Своего рода достижение. Щедро плеснув виски в грязный бокал для вина, я закрыла глаза и выпила глоток.

— Завтра тебе будет паршиво, — сказала Лаура.

— В любом случае, — ответила я.

— Хочешь, я останусь с тобой ночевать?

— Нет. Но это так мило с твоей стороны.

— Завтра пойдешь на работу?

— Обязательно. Рабочий день.

— Тогда позвоню вечером.

— Не обязательно.

— Нет, но я позвоню.

— Что бы я без тебя делала?

Я прикончила бутылку. Если закрою глаза, комната зашатается, вызывая тошноту, поэтому и не закрывала их, а прищурилась, хотя свет вызывал головную боль. Едва пробралась в спальню и села на постель. Она была постелью Троя, пусть и недолго. Хотя постельное белье я поменяла, но некоторые его вещи все еще находились здесь, его часы на ночном столике, куртка на дверном крючке, разбросанные повсюду книги. Мне уже казалось, что я чувствую его запах. Подняла книгу, которую он читал, о выпечке хлеба, прижала к груди.

— Дорогой мой, — громко сказала я. Язык распух у меня во рту. — О, Трои, дорогой! Что мне делать теперь?

Позднее, часа в два ночи, я с трудом выбралась из постели. Меня тошнило, я пошла в туалет, где согнулась над унитазом; меня рвало до тех пор, пока в желудке ничего не осталось вообще. Глаза жгло, горло болело, в висках стучало, но чувствовала я себя теперь немного лучше. Выпила три стакана воды и вернулась в постель. Заснуть сразу не смогла. Рой мыслей вертелся у меня в голове. Я слышала голос Троя. Его последние слова: «Тогда пока, увидимся позднее».

Он не увидит меня, но я вижу его. Все время.

ГЛАВА 23

Если бы мне было плохо только среди ночи, но я почувствовала себя несказанно хуже, когда проснулась на следующее утро. После смерти меня замаринуют и поместят в большую банку, которую поставят в витрину, и повесят табличку, где будет сказано, что я первый человек в мире за все время существования человечества, который умер от похмелья. Думать было трудно, потому что все болело.

Сделала попытку встать приблизительно в половине десятого, но пришлось лечь снова. Никогда у меня не было подобного похмелья. Мне казалось, что я умираю. У меня были необычные симптомы в значительно более интенсивной форме: лакированный язык с пятнами неправильной формы, головная боль, которую я чувствовала так, словно маленькие грызуны выедают мой мозг изнутри, общее ощущение отравления, по всей коже мурашки, вызывающие дрожь. Болело все тело. Даже волосы, казалось, были воспалены. Но главное в том, что я до сих пор чувствовала себя пьяной. Раскачивание пола продолжалось, так же как и вращение комнаты. Именно поэтому мне пришлось лечь, но даже лежа я ощущала, что нахожусь в воде. Люди не умирают от похмелья, они умирают от алкогольного отравления. Неужели это так и происходит? Вспомнила, что у меня есть книга по медицинским вопросам. Но возникли неожиданные трудности. Первая заключалась в том, что у меня не было горничной, которая могла бы принести книгу. Вторая была в том, что она хранилась рядом с книгами по кулинарии, поэтому когда с огромным трудом и со спазмами в желудке я пробралась через всю квартиру, чтобы достать ее, то вид этой книги заставил меня подумать о еде. Постаралась не думать о ней, но затем в голову пришла мысль о каверзе, подстроенной Бренданом, от которой я могла избавиться, думая только о запахе капусты, которая очень долго варилась, затем подумала о Трое, а это было еще хуже, худшее из всего.

Я взяла книгу с собой в постель. Не было статьи об алкогольном отравлении, но была статья о похмелье. Рекомендовалось выпить большое количество воды, отправиться на свежий воздух для быстрой пробежки, «даже если не хочется». Если тошнит, а меня очень тошнило, рекомендовалось принять средство, которое называется «трисиликат магния». Хорошо, решила я, буду послушная. До этого мне хотелось свернуться калачиком под покрывалом на кровати и умереть, как умирает раненый зверь, вернувшийся в свою нору. Сейчас я решила прибегнуть к противоположному плану. Я собиралась активно справиться с этой проблемой. Я не только добуду это средство, но и сбегаю, чтобы получить его. Однако прежде всего нужно выпить воды.

Все было очень плохо. Вода явилась слишком поздно для моего пересохшего рта. Казалось, она омывает его поверхность, не впитываясь. Мне едва удалось поднять ноги, чтобы надеть шорты. Натянула тенниску. Голове было очень больно. Ныли руки. Медленно завязывала шнурки на обуви, стараясь вспомнить, как это делала в первый раз, возвращаясь к тому времени, когда мне было шесть лет. Зажала в руке пятифунтовую банкноту и, шаркая, вышла на улицу. От яркого света и холодного воздуха на коже и в легких я едва пришла в себя. Не знаю, принесло ли это мне какую-нибудь пользу, но появилась ясность мысли. Все-таки было приятно почувствовать боль. Задала себе вопрос: может быть, это приятное продолжение прошлой ночи? Почувствовать себя пьяной, ощущать боль, смущаться, страдать — все, что угодно, будет лучше, чем открыть глаза и, глядя прямо на солнце, реально оказаться лицом к лицу с тем, что сделал Трой с собой и со всеми нами.

Аптека находилась на расстоянии двухсот ярдов. Попросила у фармацевта, очень рослого индуса, «трисиликат магния». У него был неприятный мятный вкус, но я отчаянно сосала его и отправилась домой бегом, приблизительно разминочным темпом. Приняла душ, надела свободную одежду и легла на кровать, чтобы подумать. Во рту появился металлический вкус. Сделала глотательное движение, но почувствовала, будто что-то колючее застряло у меня в горле и никак не может пройти дальше. Кожа стала холодной и влажной. Я почувствовала тошноту, но рвоты у меня не было.

Сомнений не оставалось. Я находилась в чуть менее ужасном состоянии. Сейчас можно начинать день. Который час? Я поискала часы на ночном столике, часы Троя, они лежали там. Четверть одиннадцатого. Это другое дело. Я знала, почему часы Троя были там. Часть проблемы Троя заключалась в том, что в его жизни никогда не было равновесия, не было компромисса. Нормальное поведение для него было трудной задачей. Он либо целиком лез из кожи вон, безумно веселился, проявлял невероятный энтузиазм, либо был сонным, медлительным, замкнутым, часто почти спящим. Даже в хорошие времена днем он часами спал крепким сном, как малое дитя или кошка. Причем не просто дремал в мягком кресле, а задвигал занавески, раздевался, ложился в постель. Это было как ночью. Когда проходил медикаментозное лечение, находился почти в коме. Он спал в моей постели, раздевался, оставляя часы на моем ночном столике. Его одежда была на его мертвом теле, но не было часов. Мог забыть. В конце концов, у него была депрессия.

Вот еще одно. Я закрыла глаза и представила моего дорогого потерянного Троя висящим на той перекладине.

Веревка. Нелегко вспомнить: блестящая, зеленая, синтетическая, грубая. Вспомнила, как резала волокна ножом, чтобы снять Троя. В первый раз я задумалась о самоубийстве как о виде человеческой деятельности, которую необходимо организовать. Нужно спланировать, достать материалы.

Сейчас голова прояснилась. Я встала, почувствовала приступ тошноты и головокружение, но все это быстро прошло. У меня нет времени болеть. Мне нужно действовать. Моя квартира была настолько маленькая, что не нужно было долго и много искать. Я не могла вспомнить, что видела веревку раньше, однако нужно убедиться в этом. Под раковиной — ведро, несколько половых тряпок, различные бутылки с чистящими средствами. В буфете разместились пылесос, швабра и метла, свернутый коврик, коробка из-под обуви, в которой отвертки, молоток, гвозди, винты, несколько пробок. Я посмотрела на верхних полках, за диваном, под кроватью, везде. Веревки не было. Возможно, он нашел кусок веревки и использовал его. Или купил кусок такой длины, который ему был нужен, и весь израсходовал. Или…

Я позвонила матери. Непривычно не начинать каждое предложение, которое произносишь, разговаривая с матерью, отцом или сестрой, с расспросов о том, как они поживают. Всю остальную жизнь можно будет посвятить тому, чтобы задавать этот вопрос или думать, что можно сказать в ответ. Но тут я просто спросила, могу ли я зайти, она ответила «да» и что это будет хорошо.

По дороге я подумала еще кое о чем. Несколько месяцев назад я застряла в вагоне метро на линии Пиккадилли более чем на час. По громкой связи перед пассажирами извинились за задержку и объяснили, что она произошла потому, что на следующей станции под вагоном поезда находится пассажир. На что совершенно логично можно было бы ответить: скажите ему, чтобы он выбирался оттуда и мы смогли бы продолжить путь. Но понятно, что это был эвфемизм, непрямое, смягченное определение попытки самоубийства в метро, когда человек бросается под поезд, и массы других невообразимых вещей, которые могут произойти с любым по пути в метро и в самом метро. Я долго думала на эту тему, и вот что мне пришло в голову. Остаются ли какие-либо моральные обязательства у человека, кончающего жизнь самоубийством? Если самоубийца бросается под поезд метрополитена, машинист находится на расстоянии всего лишь около трех дюймов от него, когда он кидается вниз и раздаются все эти чрезвычайно неприятные визги, скрипы, удары в случае экстренной остановки поезда. Машинисты метрополитена в большинстве случаев после самоубийства, имевшего место в их смену, рано уходят на пенсию. А что же с пассажирами, имеющими сезонные или льготные билеты, которые полчаса провели в ожидании и соответственно пострадали? Может быть, опоздали на прием к зубному врачу или вообще пропустили его, не успели забрать малышей, которые сейчас ожидают около своих школ, дома подгорело мясо; оказывает ли это неблагоприятное воздействие на карму?

Теперь можно обдумать то, о чем я даже мысли не допускала до этого момента. В моей квартире. Трой покончил с собой в моей квартире. Спросила себя, не стыдно ли даже просто думать об этом, но не могла остановиться. Он повесился там, где я могла найти его. Его мертвое тело висело здесь, медленно вращаясь, пока совсем не остановилось, в том пространстве, где я спала и ела, где проходила моя жизнь. Как он мог поступить так? Мне хотелось думать, что Трой никогда не мог бы так поступить. Я любила Троя. И конечно, даже в самые ужасные периоды своего заболевания он продолжал любить меня. Мог ли он сделать такое для меня? То, что я никогда не смогу забыть. Пыталась убедить себя, что во время самоубийства люди думают лишь о том, что без них остальным будет только лучше, и ни о чем больше. Или все было еще хуже? Заставила себя рассмотреть и вероятность того, что самоубийство Троя, его способ и место были не чем иным, как сообщением, предназначенным мне: «Вот, Миранда, вот. Ты считала, что понимаешь меня. Ты думала, что можешь помочь мне. Вот пожалуйста. Вот к чему я пришел. Сейчас сделай что-нибудь, чтобы помочь мне».

Я ожидала, что мать начнет плакать, когда увидит меня, но казалось, что мысли ее блуждают где-то далеко-далеко. Даже когда она открывала дверь, то смотрела через мое плечо, словно ожидала увидеть, что со мной пришел еще кто-то.

— Рада, что ты здесь, Миранда, — сказала она, но прозвучало это так, будто она произносит текст, кем-то написанный для нее. — Отца нет дома.

— Где он? — спросила я.

Куда он смог уйти в такое время?

— Где? — рассеянно произнесла моя мать, словно блуждая где-то.

— А Кэрри и Брендан?

— Они ушли. Может, чашечку чая?

— С удовольствием. Только загляну наверх.

Приятно, что в родительском доме можно чувствовать себя раскованно. Он все еще остается отчасти и твоим домом, даже если ты покинул его в младенчестве. В нем можно ходить повсюду, открывать шкафы и буфеты. Я собиралась сделать нечто ужасное. Едва ли можно объяснить зачем. Словно у меня был нарыв в зубе, а я собиралась взять перочинный нож и вонзить его в нарыв, вызывая еще большую боль, которая станет непереносимой и уйдет, или уйду я сама. Мама пошла на кухню, а я бегом поднялась наверх по лестнице в спальню, где остановились Брендан и Кэрри. Возрастающее во мне напряжение было подобно электрическому току. В ушах стучало. Я могла услышать биение собственного сердца, ощутить, как стремительно пульсирует кровь в моих венах.

Они явно временно расположились в спальне. Даже не распаковали вещи. Халат и ночная рубашка Кэрри брошены на кровать. Чемодан полуоткрыт, прислонен к стене, ее вещи аккуратно сложены. На угловом столике множество флакончиков, шампунь, кондиционер, кремы, духи — все это принадлежит Кэрри. Я осмотрелась. Забавно. Похоже, что Кэрри остановилась здесь одна. Мне не удалось найти ни единой вещи или чего-либо из одежды, которые принадлежали бы Брендану. Рядом с кроватью стоял еще один закрытый чемодан. Я положила его на пол, нажала на замки и открыла, там была одежда Брендана. На это не уйдет и минуты. Одну задругой я вынимала вещи Брендана: рубашки, брюки, трусы, переворачивала их, чтобы снова уложить в том же порядке. Чемодан был почти пуст, когда мне показалось, что слышу, как кто-то бежит вверх по лестнице. У меня даже не хватило времени, чтобы подняться с коленей, когда открылась дверь. Появился Брендан. В какую-то долю секунды у меня промелькнула мысль: какое это имеет значение? Но, взглянув на его лицо, я подумала: о черт возьми! Сначала он просто удивился, и в этом нет ничего особенного, ведь я рылась в его чемодане, вокруг меня раскиданы его вещи.

— Миранда! — воскликнул он. — Какого…

Я пыталась подумать, что ответить, но никак не могла сосредоточиться, мой мозг словно застыл, превращаясь в студень.

— Я кое-что забыла, — отвечала я рассеянно. — Хочу сказать, я думала, что ты по ошибке взял кое-что.

Сейчас выражение его лица было уже злое.

— Какого черта?

За его спиной появилась Кэрри.

— Брендан? — спросила она. — Что…

И тут она тоже увидела меня.

— Веревку, — сказала я. — Думала, что ты по ошибке взял мою веревку.

ГЛАВА 24

— Что? — переспросила Кэрри в полном недоумении. — Какую веревку?

— Боже, — сказал Брендан, — посмотри на себя!

— Какую веревку? — повторила Кэрри.

Она сделала шаг вперед и теперь стояла надо мной, свирепо глядя на меня. Руки в бедра, лицо побагровело. Словно вся ее природная сдержанность, застенчивость и робость исчезли, молниеносно сожженные яростью и огорчением. Я почти физически ощущала, как ее эмоции буквально извергались из нее. Затем встала с пола и осталась стоять на том же месте среди одежды Брендана.

— Не знаю, — сказала я. — Просто подумала…

Я замолчала.

— Ты рылась в вещах Брендана, ради всего святого! О чем ты думаешь?

— Я разбирала все в своей квартире, — сказала я.

— И что?

— Давай я назову вещи своими именами, — сказал Брендан. — Ты рылась в моей одежде, — теперь он поддал ногой по чемодану так, что оставшиеся тряпки разлетелись по полу в разные стороны, — чтобы найти какую-то веревку. Да?

— Я просто была в замешательстве, — пробормотала я.

— В замешательстве? — переспросила Кэрри. — Ты отдаешь себе отчет в том, что мы вчера похоронили нашего милого братика? А сейчас ты приезжаешь сюда, и это явно преднамеренная поездка, чтобы поискать что-то в чемодане Брендана…

— Сейчас мне лучше уйти, — сказала я.

Брендан сделал шаг вперед, преграждая мне путь.

— Я так не думаю, Мирри.

— Дай пройти.

— Никуда ты не пойдешь, пока мы не доберемся до истинной причины.

— Мы все перевозбуждены.

— Перевозбуждены?! — завопила Кэрри.

Слишком громко, что не соответствовало такой хрупкой особе, как Кэрри.

— О каком перевозбуждении идет речь?

— Что происходит?

В дверях появился отец.

— Ничего, — безнадежно сказала я.

— Я объясню, что происходит, — начала Кэрри, — Она… — указывая пальцем на меня, — рылась в чемодане Брендана.

— Миранда? — спросил отец.

— Искала веревку, — добавил Брендан.

— Веревку?

— По ее словам, да.

Брендан присел, начал собирать разбросанные вещи и складывать их обратно в чемодан.

— Думаю, мне нужно уйти, — проговорила я.

— Думаю, ты должна все объяснить, — заметил отец с оттенком раздражения в голосе.

Он поднял руку и потер лицо, осматриваясь в поисках места, куда бы можно было присесть.

— Я просто пыталась привести вещи в порядок, — начала я и сразу замолчала.

— Ты искала веревку, — подсказал Брендан. — М-м-м? Тайно просматривает мои вещи в поисках какой-то веревки…

Мне добавить было нечего.

— Какая веревка? — входя в комнату, спросила мама. Я села на неубранную постель, закрыла лицо руками, как маленький ребенок, стараясь отгородиться от внешнего мира. Кэрри, разъяряясь все больше и больше, рассказывала матери, как она застала меня, когда я рылась в чемодане Брендана, а я через щелки между пальцами пристально разглядывала кусок ковра и ножки комода, стараясь не слушать слова.

— Не хочу больше тебя знать, — категорическим тоном заявила мама после того, как Кэрри закончила свой рассказ.

— Пожалуйста! — умоляла я. — Я расстроена. Мы все расстроены.

— Но мне хотелось бы узнать вот что, — произнес Брендан. — Какая же это была веревка? Я хочу сказать, если ты произнесла слово «веревка», то сейчас это слово может означать только одну-единственную вещь на свете для всех нас. М-м-м? Только одну-единственную вещь.

В комнате наступила ужасная тишина, затем он продолжал:

— Когда ты говоришь «веревка», ты имеешь в виду остаток веревки? М-м-м?

— Я ничего не имею в виду.

— И все же ты не поленилась и приехала сюда, чтобы найти ее.

— Замолчи! — сказала я, поднимая голову, отрывая руки от лица. — Заткнись, заткнись, заткнись. Я чувствую себя как на суде или где-то в этом роде, все, что я говорю, может быть использовано против меня. Не смотрите на меня так!

— Почему ты думаешь, что она может быть здесь? М-м-м? Среди моих вещей? Ты можешь сказать нам хоть что-нибудь?

— Нет, — прошептала я.

— Очевидно, — отрезала Кэрри, — она одержима Бренданом. Он всегда был ее навязчивой идеей. Я пыталась не замечать. Пыталась уговорить себя, что это не имеет значения. Я проявила широту, да? Считала, что она переживет это. Даже тогда, когда она продолжала и продолжала рассказывать об их отношениях, никак не могла выйти из этого состояния. Когда она не могла относиться к нему просто по-дружески, была злая и резкая или, наоборот, слишком дружелюбная. Даже когда она раздевалась в ванной, а он тоже находился там, во имя всего святого, я же была в этой чертовой комнате рядом и пыталась сохранить хорошее отношение к ней, несмотря ни на что.

— Говори «ты»! — сказала я, впадая в истерику. — Не смей говорить «она», когда я здесь, прямо перед тобой, рядом с тобой.

Кэрри продолжала оговаривать меня. Все, что в ней накопилось, теперь фонтаном из нее извергалось. Ее голос стал резким и громким.

— Даже когда она странно вела себя и затопила ванную, а потом обвинила в этом Брендана. Или выслеживала его старых друзей, как шпионка, чертова шпионка. Я продолжала упорно думать, что все будет хорошо. Глупо с моей стороны. Сейчас я понимаю это. Глупо, глупо, глупо. И не смей думать, что мы не понимаем, почему все это. Это касается не только Брендана, это касается и меня тоже. Ее старшей сестры. Она всегда завидовала мне. Всегда хотела все разрушить. Так, как она поступила с Майком. А сейчас посмотрите на нее. Посмотрите! — Она снова указала на меня пальцем. — Трой умер. Он убил себя. Наш дорогой брат покончил с собой в ее квартире. Вчера были похороны. Разве это остановило ее? Нет. Нет, невозможно ее остановить, черт возьми! Потому что наутро после похорон, именно уже на следующее утро она приходит сюда и начинает рыскать повсюду. Даже смерть Троя не может остановить ее.

Она разрыдалась так, что затряслись ее худенькие плечики. Брендан подошел к ней и обнял за талию.

— Это тебя не касается, Кэрри, — мягко проговорил он. — Неужели не понимаешь? Когда ты сказала, что она одержимая, похоже, ты точно подобрала нужное слово. Я сейчас какое-то время думал об этом. Я виню себя в том, что ничего не сделал, чтобы прекратить это. Она как охотник. Если бы она не была членом семьи, я бы сейчас же вызвал полицию, попросил бы защиты. Я читал об этом кое-что. Думаю, что это даже имеет название, хотя и не могу вспомнить какое. Вероятно, она сама ничем не сможет помочь себе.

— Нет, — возразила я. — Не говорите ничего подобного.

— Миранда, — вступила мама своим новым монотонным голосом. — Существуют вещи, которые необходимо прояснить сейчас. Вещи, которых мы все избегали. Не думаю, что я осмеливалась произносить их даже про себя, но сейчас, когда Трой умер, я могу кое-что сказать. Возможно, тебе необходима профессиональная помощь.

— Вы не понимаете, — вздохнула я. — Никто не понимает.

Я повернулась к отцу:

— Ты не думаешь, что я одержимая, да?

— Не знаю, что теперь я думаю, — произнес он. — Я знаю только одно.

— Что?

— Ты должна извиниться перед Бренданом за свое поведение. Только потому, что трагедия, которая произошла в нашей семье, лишает нас возможности вести себя как разумные люди.

— Но я…

— Я не собираюсь выслушивать, что бы ты ни хотела сказать, — добавил он. — Ты извинишься перед Бренданом. Ты слушаешь меня? Это самое наименьшее, чего мы ждем от тебя.

Я посмотрела на его осунувшееся лицо. Я посмотрела в опустошенные глаза мамы. Затем я встала и посмотрела в лицо Брендану. Он смотрел на меня неподвижным взглядом, ожидая. Я сжала кулаки так, что ногти вонзились в ладони.

— Извини, — выдавила из себя я.

Он слегка наклонил голову, кланяясь в знак того, что принимает мои извинения.

— Мирри, прости меня тоже. Я сочувствую, мне жаль тебя.

Я отвернулась.

— Сейчас я могу уйти? — спросила я.

Все вместе мы молча стали спускаться по лестнице. Кэрри продолжала тихо всхлипывать. Перед входной дверью я остановилась.

— Наверху я оставила свою сумку, — сказала я. — Я возьму ее и, кстати, избавлю вас от своего общества.

Я поднималась, перешагивая сразу через две ступеньки, несмотря на боль, которая молотом стучала у меня в голове. Распахнула дверь в комнату Брендана и Кэрри. Опустилась на колени перед комодом и просунула руку под него, в то узкое пространство, на которое я неподвижно смотрела, когда сидела на кровати. И вытащила моток зеленой веревки.

ГЛАВА 25

Детектив, инспектор Роб Прайер, был милый, как всякий нормальный человек, которого можно встретить в реальном мире. У него были светлые вьющиеся волосы и мягкие, почти ленивые манеры. Он принес мне кофе из кофейного автомата прямо перед его офисом. Представил меня коллегам. Подошла Вики Ридер, женщина-полицейский, которая ухаживала за мной, и поздоровалась. Потом Прайер, он уже просил меня называть его Робом, а я просила его называть меня Мирандой, привел меня к себе в офис и закрыл дверь. Он обратил мое внимание на вид, открывающийся из его офиса. По другую сторону высокой стены, окружавшей парк полицейских машин, по существу, росли только деревья, но он знал все породы этих деревьев. Казалось, он гордится этим видом; впрочем, может быть, он просто подбадривал меня, потому что повернулся ко мне и спросил, как я себя чувствую.

Я ответила, что совершенно опустошена, что мы все так чувствуем себя, он кивнул в знак согласия и сказал, что понимает.

— Трудно переживать такие события, — сказал он.

— Странно, — сказала я. — Думала, что ты будешь озадачен, увидев меня, и просто скажешь, чтобы я уходила. Но ты ведешь себя так, словно ждал меня.

Он понимающе улыбнулся.

— Нет, не ожидал, — возразил он. — Не совсем, хотя полной неожиданностью это не явилось. Когда происходят такие трагедии, люди мысленно возвращаются к ним снова и снова. Они постоянно спрашивают себя, могли ли они сделать что-либо, чтобы предотвратить случившееся. Их мучает это. Им нужен кто-нибудь, чтобы поговорить с ним. Иногда они приходят и сюда, чтобы пережить это вместе с нами, не имея никакой уверенности в том, что им надо, чего они хотят. Они чувствуют, что против них совершено преступление, и никак не могут поверить, что это не так.

— Итак, ты думаешь, что я хочу использовать тебя в качестве некоего терапевтического средства?

Он выпил глоток кофе.

— Именно ты обнаружила своего брата, — заметил он. — А это то, с чем трудно смириться.

— Но дело не в этом, — произнесла я. — Мне нужно кое-что рассказать тебе.

Он откинулся на спинку стула и с осторожностью взглянул на меня.

— Что именно?

Я поделилась с ним своими подозрениями. Веревка была у меня с собой. Вытащила ее из сумки и положила перед ним на письменный стол. После того как я закончила свой рассказ, он слегка пожал плечами:

— Как я уже говорил, требуется время, чтобы пережить это.

— Это только означает, что ты не слушал мои соображения.

— Что ты сказала, Миранда?

— Я знала Троя. Лучше всех остальных. Он был не в том настроении, чтобы покончить с собой.

— Он был болен и страдал от глубокой депрессии.

— Он был в хорошей фазе.

— Депрессию трудно определить со стороны. Иногда самоубийство может быть первым очевидным симптомом.

— Но это не просто мое ощущение. Были и другие доказательства, которые я упомянула. Например, часы.

Он посмотрел на меня вопросительно:

— Ты это несерьезно, правда? Итак, он забыл надеть часы после дневного сна. Я всегда делаю это, а у него была депрессия. При депрессии забываешь многое.

— А веревка?..

— Что ты хочешь этим сказать?

— У меня не было никакой веревки. Эту купили специально. Брендан сказал, что ему о ней ничего не известно, а потом я нахожу ее у него в багаже. Я уже говорила тебе, что искала ее, когда он застал меня за этим.

— Видишь ли, Миранда, здесь я на стороне твоей сестры. Нельзя рыться в чужих вещах без разрешения хозяина этих вещей. Попадешь в беду.

— Я уже попала в беду, — заметила я. — Они все ополчились против меня.

— Что я могу сказать?

— Не имеет значения, — отрезала я. — Самое главное — правильно разобраться во всем.

— Не понимаю, — ответил он. — Что же это, во что ты веришь?

Я выдержала паузу. Хотелось спокойно объяснить все.

— Думаю, что в самом лучшем случае Брендан мог спровоцировать Троя на самоубийство. А в худшем он, ну… — Я не могла произнести эти слова.

— Убил его? Именно это ты пытаешься сказать? — Сейчас тон его голоса стал более резким, саркастическим. — И что? Он инсценировал это?

— Именно то, о чем я и думаю. Похоже, что стоит разобраться в этом.

Воцарилась долгая тишина. Роб смотрел в окно, будто что-то привлекло его внимание. Когда он снова повернулся ко мне, я почувствовала, что между нами образовалась пропасть.

— Трой принимал таблетки, — сказала я. — У него был ужасно беспокойный сон. Когда же он принимал таблетки, то его сваливало с ног.

Роб достал папку с письменного стола.

— В крови твоего брата обнаружены следы барбитурата.

— Точно.

Он бросил папку обратно на письменный стол.

— Он проходил медикаментозное лечение. Ничего больше нет, чего бы ты ни ожидала. Успокойся, Миранда. Что бы сделала ты? — спросил он. — Я хочу сказать, если бы была на моем месте.

— Я бы изучила Брендана.

— Только это? Изучила?

— Чтобы разобраться.

У Роба был озадаченный вид.

— Что с этим парнем, Бренданом? — спросил он. — У тебя с ним какая-нибудь проблема?

— Это довольно долгая история.

Сейчас он явно остерегался чего-то, поглядывал на часы.

— Миранда, я немного ограничен…

— Это не займет и минуты, — сказала я и кратко изложила свою историю с Бренданом, а за спиной Роба постепенно сгущались сумерки, темнел вид из его окна.

Был один из темных дней декабря. Когда я закончила свой рассказ, мне было очень трудно определить выражение его лица.

— Итак? — спросила я.

— У тебя было тяжелое время, — посочувствовал он. — Порвала с бойфрендом.

— Но он давно не был моим бойфрендом.

— И смерть в семье. Мне, право же, очень жаль, Миранда, но я ничего не могу сделать.

— А как насчет этой вкрадчивости? — спросила я. — Разве в этом нет никакой опасности?

— Не знаю, — ответил Роб. — Но я никогда не вмешиваюсь в семейные раздоры, это то, чего я никогда не делаю.

— До тех пор, пока не совершается преступление.

— Правильно. Я полицейский.

— Тебе еще нужны доказательства? Дело в этом?

— Нет, нет, — нетерпеливо сказал он. — Совершенно определенно — нет. Ты сделала достаточно.

Он встал, обошел вокруг письменного стола и положил руку мне на плечо.

— Миранда, дай время. Пройдут недели или месяцы, и все будет выглядеть совсем по-другому. Я обещаю.

— Ты вообще не собираешься ничего предпринимать? Он похлопал рукой по большой стопке папок на письменном столе.

— Я собираюсь сделать очень многое, — пообещал он.

Лаура превосходно выглядела. Она только что сделала прическу в салоне на Клеркенвелл, где цены были такие, что впору брать закладную, но я должна признать, что дело того стоило. Прическа, в которой прямые пряди сочетались со взъерошенными над ними волосами, поблескивала, как маяк в этот ужасный серый день. Казалось, что она освещает весь бар. Лаура была элегантна. Я встретилась с ней, возвращаясь с работы. На ней был костюм и белая блузка с гофрированным жабо. Неожиданно я смутилась и поискала окно, чтобы посмотреть на свое отражение. У меня возникло неприятное ощущение, что выгляжу я не особенно презентабельно. В течение последних дней у меня совершенно не было времени. Всегда находились какие-нибудь неотложные дела. Торопясь на встречу с Лаурой, я шла по главной улице Камдена, обдумывая, о чем собираюсь поговорить с ней и как изложить все доходчиво, и в этот момент прошла мимо двух школьниц. Они захихикали, и одна из них посмотрела на меня. Они хихикали надо мной. Я поняла, что размышляю вслух, бормоча на ходу, как те люди, которых стараешься избежать при переходе улицы, потому что думаешь, что они могут перехватить ваш взгляд и испугаться.

Когда было много работы, и притом грязной, и у меня не хватало времени, чтобы надлежащим образом привести себя в порядок, я пыталась убедить себя, что похожа на смышленого уличного мальчишку. Неужели все резко изменилось и у меня опустившийся вид?

Я принесла на стол бутылку вина. Теперь еще одно. Нужно проследить за тем, сколько я пью. Не думаю, что особенно много, но пора уже задуматься. Хотя и не сию минуту. Прежде всего необходимо разобраться с другими вещами. Пока я наливала вино, Лаура смотрела на меня, улыбка промелькнула на ее лице, она достала из сумки пачку легких сигарет «Мальборо» и зажигалку.

— Снова начала? — спросила я.

— Я так пристрастилась к курению, — произнесла она, доставая сигарету из пачки и зажимая ее между блестящими красными губами. — И потом неожиданно подумала: а почему бы и нет? Снова брошу, когда состарюсь. Хочешь?

Она щелкнула зажигалкой, закурила сигарету и выпустила плотное облако дыма. Все это было очень соблазнительно. Запах табачного дыма вернул меня к ночным посиделкам в тумане алкоголя, бесед, смеха и интимности. Но я отрицательно покачала головой. Все стало совсем плохо. Мне нужно сделать хоть одно, пускай и слабое, телодвижение в сторону здорового образа жизни. И я сделала усилие. Лаура затягивалась сигаретой, вдыхая дым глубоко в легкие, а когда выдыхала, то казалось, она наслаждается вкусом дыма на языке. Я выпила большой глоток вина, чтобы отвлечься от этого.

— Думаю, мы могли бы и прогуляться, — сказала я. Лаура посмотрела в окно с выражением отвращения.

— В такую погоду?

— Мне бы хотелось подышать холодным воздухом. Чтобы прояснилось в голове.

— Ты можешь и одна это сделать, — заметила Лаура. — Я не одета для прогулки.

Я намеревалась связно и разумно все рассказать Лауре, но вышло иначе. Я говорила о Трое и Брендане, своем обращении в полицию, но получилось лишь перепрыгивание с одной темы на другую, по мере того как какие-то идеи приходили мне в голову. К тому времени, когда я закончила свой рассказ, Лаура курила уже третью сигарету.

— Это совсем не похоже на тебя, Миранда, — произнесла она.

Я глубоко вдохнула и постаралась не разозлиться.

— Мне не нужно твое заключение о моем физиологическом состоянии. По крайней мере не сейчас. Просто слушай, что я рассказываю. Одно тесно связано с другим.

— Знаешь, что постоянно восхищало меня в тебе, Миранда? Ты всегда превосходно могла расставить все на свои места. Когда у меня в жизни возникали неприятности, ты была единственная, к кому я приходила, и ты давала мне потрясающе разумные советы.

— А теперь я тот человек, который пришел к тебе.

— Послушай сама себя, — сказала Лаура. — Мне жаль Троя. Нам всем. Но прислушайся к себе. Я знаю, каково это — порвать отношения с кем-то. Я знаю, каково это — быть отвергнутой кем-то. Когда Саул бросил меня, ты помнишь, что было со мной. У меня это не выходило из головы. Мысленно я постоянно возвращалась к этому и спрашивала себя: если бы я сделала то или это по-другому, продолжал ли бы он любить меня? Мне стыдно признаться, но ты, наверное, помнишь, что я дошла даже до того, что строила планы, как вернуть его. Помнишь?

— Конечно, помню, дорогая.

— Помнишь, потому что я выложила тебе все. А что ты мне ответила?

— Но это совершенно другая ситуация.

— Ты сказала мне, чтобы я прикусила язык, не делала ничего такого, о чем могла бы пожалеть, предоставить все времени, ты обещала, что потом все будет выглядеть по-другому. Мне хотелось ударить тебя, а ведь ты была совершенно права.

— Но это не просто разрыв, и, как тебе известно, я порвала с Бренданом, но мне не хочется снова возвращаться к этому…

— Ради Бога, Миранда. Я говорила с Бренданом. Он озадачен всем этим так же, как я.

— Что? — спросила я. — Брендан? Ты обсуждала меня с Бренданом?

— Миранда…

— Ты перешла на его сторону. Вот что можно сказать. Думаешь, что он очарователен? Хороший парень? Как ты смеешь? Как ты посмела говорить обо мне с ним? Что ты сказала ему? Ты что, выболтала все, что я говорила тебе о нем?

— Миранда, прекрати, это ведь я.

Я остановилась и посмотрела на нее. Она была прекрасна и слегка уклончива. Затянулась сигаретой. Избегала смотреть мне в глаза.

— Тебе он понравился, да? Она пожала плечами:

— Просто обычный, приятный парень. Он беспокоится о тебе.

— Вот в чем дело, — сказала я.

Я порылась в своем кошельке и, смутно ощущая, что когда-то раньше уже делала это во сне, нашла десятифунтовую купюру и швырнула ее на стол.

— Вот. Созвонимся. Прости. Мне нечего добавить. Я должна идти. Не могу ничего поделать с этим.

И я ушла от Лауры. Уже на улице, стоя на тротуаре, осмотрелась по сторонам, потрясенная тем, что сделала. Как мне быть теперь? Сырой холод пронизывал меня. И пусть. Я шла и шла, не ведая, куда иду.

ГЛАВА 26

До наступления Рождества оставалось шестнадцать дней и четыре дня до регистрации брака Кэрри и Брендана в бюро записей актов гражданского состояния, расположенном в миле от дома родителей. Погода за ночь изменилась. Было по-прежнему холодно, но стало более пасмурно, сыро и туманно. Я проснулась утром, когда за окнами было еще темно и барабанил дождь. Несколько минут не могла заставить себя подняться из теплой постели. Грелка с горячей водой, приготовленная накануне вечером, стала ледяной, и я отшвырнула ее ногой на пол. Подумала, что придется соскабливать лед с ветрового стекла автофургона, забивать молотком гвозди в половицы в пустом и неотапливаемом доме на Тоттенхем голыми онемевшими руками, и забралась еще глубже под пуховое одеяло.

Услышала звуки: в дверную щель сунули почту, — и шумные шаги по половицам. Через двенадцать дней будет самый короткий день года, после чего дни станут длиннее. Пыталась напомнить себе, что неизбежно наступит весна вслед за этими темными месяцами.

По краям занавесок виднелись серые просветы. Я заставила себя подняться с постели, опустить ноги в тапочки и надеть халат. Забрала почту с коврика для вытирания ног. Приготовила большой кофейник кофе, положила два кусочка черствого хлеба из муки с отрубями в тостер и включила приемник. На один кусок намазала мед, на второй — мармелад, в микроволновке подогрела молоко и налила себе чашку кофе.

Села за стол и вскрыла почту. Пришло девять рождественских открыток, одна из которых от человека, которого я никак не могла вспомнить. Он надеялся на то, что мы встретимся в новом году; другая была от Каллума, с которым мы познакомились на вечеринке, куда я пришла незваной с Лаурой и Тони. Казалось, что с тех пор прошли века, что это было в другой жизни. Тогда я думала, что все совсем плохо, хуже некуда, и что сейчас все начинает понемногу улучшаться. Еще не знала, что такое плохо. Отодвинула открытку Каллума с небрежно написанным приглашением на вечеринку. Не думала, что в этом году смогу сама написать рождественские поздравления или ходить по вечеринкам. Были два обращения из благотворительных организаций, счет по кредитной карточке, официальный банковский отчет, три каталога. Увидела конверт с надписью, сделанной рукой Кэрри.

Я допила чашку кофе и налила еще одну. Медленно жена на треугольный тост с медом. Затем просунула палец под приклеенный клапан конверта и вынула письмо.

«Дорогая Миранда, — читала я, — Мы с Бренданом подумали, что совсем неплохо, если ты будешь одним из наших свидетелей в пятницу. Пожалуйста, сообщи нам по возможности быстрее, что ты согласна. Кэрри».

И это все.

Я состроила гримасу, и вокруг моего правого глаза возникла боль, штопором впивающаяся в мышцы. Это дело рук Брендана. Заставить меня стоять рядом со счастливой парой и подписать свое имя под их именами. Позировать перед камерой. Улыбаться Брендану, моему зятю, члену моей семьи. Меня затошнило, пришлось отодвинуть тост в сторону. Удалось допить уже остывший кофе.

Наверное, просто следует сказать «нет». Нет, я не буду вашим чертовым свидетелем. Нет, я не стану играть в ваши игры. Нет, нет, нет, больше никогда. Наверное, вообще лучше отстраниться от бракосочетания. В любом случае им лучше обойтись без меня. Но конечно, я должна присутствовать там, потому что мое отсутствие будет рассматриваться как еще одно истерическое проявление с моей стороны: сумасшедшая, одержимая, снедаемая любовью, исполненная ненавистью Миранда; привидение на празднике. Должна там быть, потому что я единственная, родная сестра Кэрри.

Вздохнула и встала, затянула пояс на халате, прошла через комнату к телефону, набрала номер.

— Алло?

— Мама. Это я.

— Миранда. — Монотонный голос, к которому я привыкла после смерти Троя.

— Привет. Прости за ранний звонок. На самом деле я просто хотела поговорить с Кэрри. О том, чтобы быть свидетелем.

— Она говорила, что простила тебя… — Повисла пауза, затем: — Я полагаю, это очень широкий жест с ее стороны.

— Да, — отвечала я. — Можно с ней поговорить?

— Пойду позову ее. Но до этого… Мы думали, я и Дерек, что нам нужно устроить небольшую вечеринку для них до пятницы. Не будет никакого званого вечера в день регистрации. Кажется, это нехорошо. В любом случае они почти сразу же уедут на неделю. Соберемся только семьей, просто для того, чтобы пожелать им всего хорошего. Мы думаем, это важно для них. Точно придут Билл и Джуди. Завтра ты свободна?

Поистине, это был не вопрос.

— Да.

— Около семи. Позову тебе Кэрри.

Я сказала Кэрри, что буду свидетелем, и Кэрри ответила, что она рада, холодным вежливым тоном. Я сказала, что увидимся завтра, а она ответила «хорошо», словно пожала плечами. На меня нахлынуло внезапное воспоминание, как яркий луч солнечного света в ненастный день, о том, как мы с Кэрри плавали в волнах вдоль корнуоллского побережья. Мы сидели в больших резиновых надувных кругах, а волны снова и снова выбрасывали нас на берег, пока мы полностью не выдохлись от усталости и холода; наша кожа горела, натертая песком. Нам было около десяти и восьми лет. Помню, как мы вместе смеялись друг над другом, пронзительно визжали от радостного страха. Обычно ее волосы были заплетены в аккуратные косички. Улыбка была застенчивая, рот обычно закрыт, но порой на ее щеке появлялась маленькая ямочка. Думаю, появляется и сейчас.

— Думаю о тебе, — торопливо проговорила я, желая при этом упасть на колени и завыть.

Воцарилась тишина.

— Кэрри!

— Спасибо, — отвечала она. И затем: — Миранда…

— Да?

— О, ничего. Увидимся завтра.

Она положила трубку.

Я ехала на работу. Передо мной в тумане едва проглядывали дома и машины. Как тени проходили люди. Деревья, словно мрачные призраки, стояли по обочинам дорог. Был один из тех дней, в которые всегда недостаточно света, а сырость, проникая через одежду, становится второй ледяной кожей.

Дом в Тоттенхеме был тихим и холодным. Звук моих шагов гулко разносился по половицам, стук молотков эхом отражался от стен комнаты. Я выпила слишком много чашек едкого растворимого кофе только для того, чтобы согреть руки вокруг одной из кружек с отбитыми краями и в пятнах, которые владельцы оставили нам. Лучше быть на работе, поскольку что еще я могла бы делать? Никаких рождественских покупок. Никаких посиделок с моей матерью на кухне, наблюдая, как она раскладывает кружочки теста в формочки и наполняет их мясным фаршем. Никаких сплетен с Лаурой. Никакого хихиканья над одним из сюрреалистических замечаний Троя. Я работала до тех пор, пока не ссадила кожу рук, потом поехала домой и сидела в гостиной под потолочной балкой. Эта потолочная балка… Мне хотелось, чтобы потолок под своим собственным весом рухнул вниз в облаке штукатурки прямо на меня.

Я сидела так около часа, просто сидела и слушала, как капает дождь с веток уже обнаженных деревьев на улице. Затем взяла телефон, потому что нужно было поговорить с кем-нибудь. Нажала несколько первых цифр номера телефона Лауры, но остановилась. Не могла разговаривать с ней. Что я могла сказать? Помоги? Пожалуйста, помоги мне, потому что я думаю, что окончательно схожу с ума? Я всегда обращалась к Лауре, но сейчас она была для меня закрытой книгой. Подумала о том, что произошло, и почувствовала тошноту. Я подумала о будущем и почувствовала головокружение — все равно что заглянуть в бездонную пропасть под ногами.

В восемь часов я легла в постель, потому что не знала, чем смогла бы заняться. Так я лежала, держа старую рубашку Троя около лица, и ждала, когда наступит утро. Наверное, наконец я все-таки уснула, потому что проснулась, когда уже серел рассвет, мокрый снег падал, пролетая через круги света от уличных фонарей.

Точно в семь вечера на следующий день я стучала в дверь дома родителей. Открыла Кэрри. На ней была тонкая розовая рубашка, бусы вокруг шеи, отчего черты ее лица обострились. Я поцеловала ее в холодную щеку и вошла в дом.

Ремонтные работы в доме прекратились. Зияющая дыра в стене кухни была грубо заколочена досками, над боковым окном фалдами свисал кусок плотного полиэтилена. Кастрюли и сковороды, которые вынули из прежних шкафчиков, стопками стояли на линолеуме. Микроволновая печь на кухонном столе. В гостиной сняли ковер, на месте книжной полки стоял стол на козлах, заваленный инструментом. Все остановилось в тот момент, когда Троя обнаружили повешенным на моей потолочной балке.

Билл и Джуди были уже там, сидели вместе с моими родителями вокруг огня, который развел папа. Но Брендана еще не было.

— Он встречается с кем-то по поводу одной идеи, — туманно пояснила Кэрри.

Глядя на свою поредевшую семью, собравшуюся вместе, я поняла, что все похудели. Но не Брендан. Когда он появился спустя несколько минут, было заметно, что он прибавил в весе. Щеки стали более пухлые, рубашка лилового цвета натянулась на брюшке. Казалось, что даже волосы стали еще чернее, а губы краснее, чем раньше. Он встретился со мной взглядом и наклонил голову в знак приветствия с едва заметной улыбкой на губах, похожей на… что? Возможно, на снисходительное признание победы.

Теперь он стал менее обаятельным. Манера поведения была несколько отчужденная. В интонации голоса появилась какая-то наглость, когда он сообщил Кэрри, что ему нужно выпить что-нибудь покрепче. Когда он насмехался над моим отцом за то, что огонь довольно слабый, в его голосе появился оттенок презрения. Билл взглянул на него и нахмурил брови. Хотя и ничего не сказал.

При других обстоятельствах мы бы пили шампанское, но вместо него папа принес красное вино и виски для Брендана.

— Что ты собираешься завтра надеть, Кэрри? — спросила я через мгновение.

— О! — Она покраснела и посмотрела на Брендана. — Я собиралась надеть красное платье, которое купила.

— Звучит вполне резонно, — сказала я.

— Хотя я не вполне уверена, что оно идет мне.

И опять этот тревожный взгляд на Брендана, который вторично наполнял свой стакан.

— Не знаю, смогу ли его носить.

— Можешь носить все, что тебе захочется, — сказала я. — Это день твоей свадьбы. Покажи мне.

Я поставила стакан. Мы вдвоем поднялись по лестнице к ним в комнату. В последний раз, когда была здесь, я нашла веревку, которую спрятали под комодом. Отринув эту мысль, я повернулась к Кэрри. Она порылась в большой сумке, развернула ткань. У меня заболело лицо. Мне хотелось разрыдаться. Все было плохо.

— Оно великолепно. Примерь его для меня, — попросила я.

Вся моя злость на Кэрри куда-то испарилась. Сейчас я чувствовала лишь беспомощную любовь к ней.

Она выскользнула из брюк, через голову стащила розовую кофту, расстегнула лифчик. Она была худенькая и бледная. Резко выделялись ребра, и торчали ключицы.

— Пожалуйста.

Я подала ей платье, а когда она потянулась за ним, мы обе увидели, что в дверном проеме стоит Брендан. Никто не произнес ни слова. Кэрри с трудом начала надевать платье, на какое-то мгновение ее голова скрылась в красных складках, видно было только худое обнаженное тело, сияющее белизной. Ощущалась какая-то порочность в том, что мы с Бренданом можем наблюдать за ней одновременно. Я отвернулась и стала пристально смотреть в окно, в ночь.

— Вот! — сказала она. — Конечно, нужны высокие каблуки, а волосы заколю наверх и накрашусь.

— Ты чудесно выглядишь, — сказала я, хотя она так не выглядела; она потеряла все свои краски, растворилась в ярком красном цвете.

— Ты в самом деле так считаешь?

— Да.

— Хм-м… — протянул Брендан.

Он оценивающе смотрел на нее неподвижным взглядом, затем у него на лице промелькнула загадочная улыбка.

— Ну хорошо. Все ждут нас внизу, чтобы поздравить.

— Иду.

— Опять становитесь подругами, да?

Будто его слова зажгли огнепроводный шнур, и сейчас злость разгоралась во мне, подбираясь к центру. Я повернулась к нему.

— Мы сестры, — сказала я.

Мы смотрели друг на друга неподвижным взглядом. Я и не собиралась первой отводить глаза. Несколько мгновений мы пристально, не моргая, смотрели друг другу в глаза. Я почувствовала, что во мне ничего не осталось, кроме ненависти.

Утром в пятницу я встала рано, приняла ванну, вымыла голову, потом пошла в спальню и уставилась на одежду и шкафу. Что можно надеть на свадьбу сестры с человеком, которого ненавидишь, если свадьба происходит всего через несколько дней после того, как умер родной брат? Ничего чрезмерно яркого, ничего сексуально привлекательного, ничего очаровательного, ничего изысканного. Но нельзя же прийти на свадьбу в черном. Подумала о белом лице Кэрри, выглядывающем из красного бархата. Вспомнила о лице в обшитом гробу. В конце концов вытащила из шкафа платье лавандового цвета и поднесла его к свету. У него был тонкий вязаный верх и свободная шифоновая юбка, вообще-то оно летнее, но если надеть сверху приятную рубашку из грубого шелка, то оно вполне подойдет. Накрасилась, высушила волосы феном, продела в мочки ушей серьги, надела колготки и осторожно влезла в платье. Посмотрелась в зеркало, передразнила создание с бескровным лицом и ввалившимися глазами, которое увидела там.

Надела свое длинное черное пальто, взяла подарок и вышла. Мы все вместе собирались пойти пешком в бюро записи актов гражданского состояния от дома родителей, поэтому я поехала туда, несмотря на поток транспорта, и припарковала машину перед домом, который был недалеко от дома родителей.

Полубегом под моросящим дождем, высоко поднимая платье, чтобы оно не запачкалось в лужах, добралась до дверей, но не успела поднять кулак, чтобы постучать, как дверь открылась.

— Миранда, — сказал отец.

Я испугалась. На нем был поношенный клетчатый халат, он был небрит. Перепутала время?

— Нам пора выходить, — сказала я.

— Нет, — ответил он. — Нет. Входи.

Мама сидела на ступеньках лестницы, на ней были мешковатые рейтузы и старый свитер с воротником «хомут», в течение многих лет я не видела, чтобы она носила это. Заметив меня, она подняла голову. Все лицо было испещрено морщинами и изрыто складками.

— Ты сказал ей?

— Что? — спросила я. — Сказал мне — что? Что происходит?

— Он отказался.

— Что ты хочешь сказать?

— Его не было рядом, когда проснулась, Кэрри, он позвонил по телефону в восемь часов. Он сказал…

На мгновение монотонный голос замолчал. Она покачала головой, словно проясняя что-то, затем продолжала:

— Он сказал, что сделал все, что мог, чтобы помочь нам всем, но ничего хорошего не получилось. Он сказал, что устал поддерживать всех нас и делать это больше не может.

Я опустилась на ступеньку ниже мамы.

— О, бедняжка Кэрри!

— Он сказал, — продолжала она, — что у него появилась возможность найти счастье с другой, и он знает, мы должны понять, что он должен использовать ее. Должен же он подумать и о себе когда-то.

— Другая? — тупо вымолвила я, эта новая информация просто физически ударила по голове.

Ощущала я именно это. Мать подозрительно взглянула на меня:

— Ты не знаешь?

Я не отвечала. Просто смотрела на нее, сбитая с толку.

— В конце концов, она твоя подруга, — продолжала она.

— Нет, — сказала я. — О нет.

— Итак, — произнесла моя мать, — вот до чего мы дошли.

— Лаура, — сказала я.

Я поднялась наверх в спальню Кэрри. Свет был выключен, в комнате было сумрачно. Она сидела на кровати очень прямо, все еще в пижаме. Я села рядом и погладила ее тонкие, мягкие волосы, она повернулась ко мне и смотрела на меня пристальным стеклянным взглядом.

— Как глупо, — сказала она дрогнувшим голосом. — Я думала, он любит меня.

— Кэрри!

— Глупо, глупо, глупо.

— Послушай…

— Он просто любил тебя.

— Нет.

— И твою подругу.

— Кэрри, — взмолилась я, — он нехороший человек. Нехороший. С ним что-то не так. Тебе будет лучше без него. Я знаю, ты найдешь…

— Не хочешь ли ты сказать, что я найду кого-нибудь лучше? — прошептала она, глаза горели.

— Хотя бы.

— Все рухнуло, — тихо сказала она. — Все рухнуло уже тогда, когда Трои покончил с собой. Брендан просто разбросал еще несколько остающихся камней. Ничего не осталось.

Я задумалась о том, как Брендан растоптал мою семью, раздавив своими сапогами все наши надежды. Я обняла старшую сестру, ее худенькое тело с запахом пота, пудры и цветов. Красное бархатное платье висело в углу комнаты. Я прижала ее к себе и поцеловала в голову. Почувствовала, как ее ресницы коснулись моей кожи, ощутила слезы у себя на щеке, но не могла понять, чьи они — мои или ее.

Некоторые события, когда оглядываешься на них, кажутся сном. Но это не было сном, хотя позднее я вспоминаю об этом, как о каком-то моменте, выхваченном из времени и поселившемся в моей памяти навсегда.

Я проснулась, и хотя был только рассвет, комната наполнилась мягким светом. Выбираясь из постели, я открыла занавески в мир снега. За стеклом большие хлопья снега продолжали лететь вниз, плавно кружась и паря в воздухе. Я торопливо надела теплую одежду и открыла входную дверь на еще не затоптанную улицу. Снег толстым слоем лежал на машинах, крышках мусорных ящиков, низких изгородях садов, на первозданном слое изредка видны были следы кошачьих лап и от когтей небольших птичек. Он пригибал ветки деревьев, и, пока я шла, небольшие хлопья слетали к моим ногам с приглушенным шумом; снежинки падали мне на ресницы и таяли на щеках. Мир стал монохромным, как старая фотография, и ограниченным в перспективе. Горизонта не было, только постоянное мерцание падающих хлопьев снега. Звуки исчезли, не считая слабого хруста снега у меня под ногами. Все было таинственно и прекрасно. Я почувствовала полное одиночество.

Все еще было не совсем светло, на Хизе никого не было. Никаких человеческих следов, а те, что оставляла я, быстро покрывались снегом. Пруды замерзли и укрылись снегом, видны были только дорожки, потому что они были более гладкими и равномерно белыми, на фоне всего, что их окружало.

Я поднялась на холм и немного постояла там. О чем думала? Не знаю. Я просто завернулась в пальто, подняла воротник и наблюдала, как идет снег вокруг меня. Совсем скоро здесь соберутся толпы, прогуливаясь, кидаясь снежками, делая снежных баб, скатываясь на санях с гор с криками удовольствия. Но сейчас здесь была только я. Высунула язык и ждала, когда на него упадет снежинка. Откинула голову назад и ослепла от падающего на меня снега.

По мере того как я возвращалась, спускаясь вниз с холма, я увидела, что уже появились люди, как вертикальные пятна на белом полотне. И потом увидела фигуру, медленно бредущую по дорожке, которая пересекалась с моей. По мере приближения я уже смогла определить, что это женщина. Она была в толстом пальто и шляпе, закрывающей глаза, нижняя половина лица укутана шарфом, обернутым вокруг шеи. Тем не менее что-то в ней мне показалось знакомым. Я остановилась там, где была, сердце у меня сжалось. Возможно, она почувствовала мой взгляд на себе, сняла шляпу и приложила руку к глазам, чтобы рассмотреть получше. Снежинки падали на ее темные волосы. Несколько мгновений она не двигалась, замерла и я.

Мне хотелось позвать ее по имени: Лаура! Лаура! Сократить расстояние между нами, чтобы хорошо рассмотреть ее лицо. Казалось, что и она стремится ко мне. Неуверенно она сделала полшага, шляпа все еще болталась на руке в варежке. Но она остановилась, а я так и не двинулась с места.

Затем Лаура надела шляпу и продолжила свой путь по дорожке, удаляясь от меня. Я наблюдала за ней, пока она не превратилась в призрачную фигуру. И продолжала наблюдать, пока она, как одинокий призрак, не исчезла в белом.

Между тем проходили дни, недели. Чтобы мы ни делали, время продолжает идти. Затем произошло еще кое-что.

Мне снилось, что я падаю и падаю, лечу вниз в воздухе, затем я проснулась от звука, заставившего бешено колотиться мое сердце. Звонил телефон. Я инстинктивно протянула руку, хотя еще не очнулась от сна. Почти не заметила, пока нащупывала трубку, что на улице еще темно. Я пробормотала что-то в трубку, а кто-то начал петь мне в ухо. На какое-то мгновение я подумала, что если это часть моего сна, сон во сне, тогда слова понятны.

— С днем рожденья тебя, с днем рожденья тебя…

Я села в постели и сжала телефонную трубку. Бесконечно жизнерадостный напев звучал на фоне множества голосов, музыки и громкого смеха.

— С днем рождения, Миранда…

— Не надо, — пробормотала я.

— С днем рождения тебя!

Я обернулась посмотреть на зеленые цифры, обозначающие время на часах. 12.01 перескочило на 12.02.

— Мне хотелось первому поздравить тебя. Ты ведь не думала, что я забыл, правда? Никогда не смогу забыть.

— Не хочу…

— Восьмое марта. Ты знаешь, что это Международный женский день?

— Сейчас я положу трубку, Брендан.

— Ты всегда у меня в мыслях. Не проходит ни единого часа. И я всегда в мыслях у тебя, да?

— Ты пьян.

— Просто веселый. И сейчас держу себя в руках.

— А Лаура?..

— Держу себя в руках и думаю о тебе. Просто думаю о тебе.

— К черту, — сказала я.

Я положила трубку, но чуть опоздала и не смогла не услышать, как он сказал:

— Спи спокойно, Миранда, Приятных сновидений.

ГЛАВА 27

Невероятно, непростительно, но я опоздала в церковь. У меня была масса оправданий. Я думала, что же все-таки мне надеть, имеет ли это значение, и внезапно поняла, что сижу на краю кровати, уставясь неподвижным взглядом на стену, уже в течение сорока пяти минут и совершенно не знаю, о чем думаю. Церковь находилась в районе Нью-Малден, где жили родители Лауры. Оказалось, что она расположена значительно дальше, чем я предполагала, нужно было сделать несколько пересадок в метро. И меня охватила такая паника, что, выбежав из станции метро, я повернула не в ту сторону и понеслась по краю площадки для игры в гольф, где в это яркое весеннее утро люди в ярких свитерах тащили длинные кожаные сумки с колесиками.

В церкви были две двери, обе закрыты. Было слышно, как внутри люди поют знакомый псалом, тот, который пела и я на школьных собраниях. Я не знала, в какую из дверей можно войти. Решила войти в небольшую дверь сбоку. Меня беспокоило, что на меня все уставятся, когда я появлюсь в таком известном месте. С первой попытки дверь не поддалась, она была очень тугая, ее заедало. Когда она все же открылась, то оказалось, что в церкви очень много людей, которые стоят даже возле дверей. Мужчина с бородой в темном расстегнутом плаще с поясом продвинулся вперед, чтобы я смогла войти внутрь. Я подумала о переполненном вагоне метро, в котором я приехала. Пожалуйста, пройдите вперед.

Я остановилась на полпути к нефу, прижатая к стене за колонной, поэтому мне было очень плохо видно все происходящее. Псалом закончился, кто-то, я не видела кто именно, начал говорить. Посмотрела вокруг, чтобы найти кого-нибудь из знакомых. Но вокруг были только незнакомые люди. В течение какой-то ужасной секунды мне казалось, что я по ошибке попала не в ту церковь, но потом увидела девушку, которая училась в колледже вместе со мной и Лаурой. Она перехватила мой взгляд, я поняла, что не помню, как ее зовут. Одна из тех, с кем избегаешь встречаться. Сзади я увидела Тони, мрачного, измученного и почему-то смущенного, будто он пробрался сюда, не уплатив за вход. Сначала я не могла сосредоточиться, но потом заставила себя слушать. Она напоминала речь, произносимую по радио, размеренная и торжественная. Сначала мне было трудно уловить ее смысл. Я просто выхватывала фразы: «счастливая молодая женщина», «в расцвете юности», «весеннее утро». Мне они казались бессмысленными. По неестественности тона я поняла, что, должно быть, это приходский священник, который толком и не знал Лауру, возможно, только слышал о ней.

— Иногда нам хочется спросить Господа, — произносил голос. — Мы хотим спросить: почему с людьми происходят ужасные вещи? Почему страдают невинные дети? И почему эта прекрасная, светлая молодая женщина должна умереть так жестоко, так нелепо, так ненужно? В любое время такой несчастный случай ужасен, но для такой женщины, как Лаура, новобрачной, его почти невозможно пережить.

В тумане смятения и страданий я почувствовала стальной удар — «новобрачная». Этого я не знала. Значит, они поженились. Лаура вышла замуж.

— И поэтому, — продолжал священник, — наши мысли и наши молитвы должны быть не только с молитвами родителей Лауры, Джима и Бетти, но и с молитвами Брендана, ее недавно обретенного мужа.

Теперь я смогла видеть и его. Наклонилась вперед и оглядела первый ряд скамей со спинками. Седоволосая женщина, наклонившаяся вперед, седоволосый мужчина, обнимающий женщину, а по другую сторону от нее — Брендан, которой сидит прямо и смотрит вперед. Мне виден был только его затылок, но я могла совершенно точно представить выражение его лица. Он был самым близким родственником умершей, присутствующим на похоронах, самым искренним страдальцем. Мировое первенство в чемпионате страдальцев. Он должен выглядеть печальным, но глубокомысленным. Когда священник упомянул его имя, Брендан, должно быть, поднял на него глаза, поджал губы, скромно кивнул в знак признательности. Я увидела, как он чуть-чуть повернулся к матери Лауры. Точно. На пике своих страданий он обязательно будет поддерживать остальных. Какой артист!

Пропели еще один псалом, затем дядя прочитал стихотворение, священник сообщил, что семья пойдет за гробом, а остальные присутствующие на похоронах должны собираться в семейном доме. Путь этот недолгий. По специальным заказам бюро услуг предоставляло карту. У меня ее не было. Мне придется следовать за толпой. Все было очень похоже на школьное собрание, которое проводится с пением псалмов, объявлениями, с уходом после окончания собрания в установленном порядке. Когда гроб пронесли мимо меня, мне с трудом удалось связать его с Лаурой. Я просто подумала, какой он должен быть тяжелый и где они подобрали людей, которые несли его. Мне было любопытно, были ли они все родственники и друзья или работали в похоронном бюро. Лаура была моя самая близкая подруга, но я не знала ее родителей. У нее была очень крупная ссора с ними по поводу какого-то бойфренда, когда она училась в школе последний год. Поэтому я впервые увидела, как они выглядят, сейчас, когда они проследовали за гробом. Интересно, что мать Лауры, круглолицая и полная, совсем не была похожа на свою дочь. Лаура была копией отца. Она была красивая женщина, а он — красавец мужчина. Удлиненное лицо, широкие скулы. Ему было неудобно в темном костюме. Возможно, он взял его у кого-нибудь напрокат.

За ними шел Брендан. Он заставил меня почти задохнуться, так прекрасно он выглядел. Все у него было тщательно продумано. Кисти рук, слегка сжатые в кулаки, сложены вместе перед ним, словно он ужасно страдает, но старается не показывать этого. Черный костюм отлично вычищен, ни единого волоска, ни единой пылинки. Белая рубашка и довольно яркий малиновый галстук с большим узлом. Волосы взъерошены, слегка приглажены с заботой и точностью, как и его одежда, но и это было уместно как знак его горя, его страсти, как признак элегантного беспорядка. Бледное лицо, темные глаза неотрывно устремлены вперед, поэтому он не видел меня.

Траурная процессия прошествовала мимо меня и дальше на улицу через двери. Мы ждали, пока члены семьи пройдут и удалятся в полной безопасности, сопровождаемые приглушенным шумом голосов и неловкого шарканья. Пришла я последняя, но вышла одной из первых, моргая от яркого солнечного света. Мои глаза ничего не видели, я поняла, что плачу. В церкви напряжение было слишком велико, но здесь, за ее пределами, я увидела кладбище с множеством могил. По какой-то причине простая мысль о том, что все они когда-то были живыми людьми, что они ушли и что теперь моя подруга Лаура уходит к ним, заставила меня разрыдаться. Снова плачу. Мои глаза привыкают к этому. Почувствовала, как кто-то дотронулся до моего плеча.

— Миранда?

Повернулась и увидела женщину, имя которой я забыла. В первый год обучения в колледже Лаура жила с ней в одном доме. Люси? Салли? Паула?

— Привет, — сказала я.

Она шагнула вперед и очень тепло обняла меня. Кейт? Сьюзен? Что-то совсем обыкновенное. Тина? Джекки? Джейн?

— Так приятно увидеть знакомое лицо, — произнесла она. — Прошло много времени с тех пор, как я видела Лауру в последний раз. Думала, что никого здесь не знаю.

Лиззи? Френсис? Кэти? Джин? Элис? Нет.

Я смогла лишь пожать плечами.

— Как печально! — вздохнула она. — Просто не могу поверить.

— Понимаю, — сказала я. Можно было бы прямо спросить, как ее зовут, и извиниться. Сейчас уже слишком поздно. Джулия? Сара? Джэн? Может быть, все-таки кто-нибудь подойдет и обратится к ней по имени. До тех пор, пока мне не придется представить ее кому-нибудь.

— Ты пойдешь в дом? — спросила она.

— Не знаю, — ответила я.

— Ты должна пойти, — сказала она. — Хотя бы немного побудь там. Мне нужно поговорить с тобой.

— Хорошо, — сказала я, и мы отправились в путь. В руках она держала карточку, где был обозначен порядок проведения похоронной церемонии. Меня осенила вдохновенная мысль. Я попросила у нее разрешения взглянуть на карточку и перевернула ее. В уголке ручкой было написано ее имя: «Сиан». Ну конечно же! Как вообще я могла его забыть? Какое облегчение. Наконец хоть что-то в моей жизни пошло правильно.

— Странно, — заметила она. — Я впервые присутствую на похоронах человека моего возраста.

— Сиан, — сказала я только для того, чтобы продемонстрировать ей, что знаю ее имя. — Это странно.

Я ничего не рассказала о Трое. Его смерть казалась мне слишком драгоценной, чтобы выносить ее на всеобщее обсуждение, как какую-то интересную тему для разговора и обмена мнениями с тем, кого я едва знала и, возможно, никогда не встречу в будущем. Сиан заговорила о Лауре, о том, что они не встречались более года, что она слышала о ее замужестве от общих друзей. Они просто зарегистрировали брак в бюро записей актов гражданского состояния, никому не рассказав об этом.

— Она вышла замуж за человека, о котором я никогда раньше не слышала, — произнесла Сиан. — Все произошло неожиданно.

Мне не хотелось говорить, но я знала, что если смолчать, то кто-нибудь подойдет к нам и начнет говорить о Брендане и обо мне, и я снова буду смешно выглядеть.

— Я знала его, — ответила я. — Все было действительно достаточно неожиданно.

— Должно быть, это тот самый, кто шел за гробом?

— Правильно.

— Он очень привлекателен, — сказала Сиан. — Могу понять, почему она влюбилась в него.

— Я представлю тебя ему, — пообещала я.

Сиан почувствовала себя неловко.

— Я не имела в виду… — начала она нерешительно. Казалось, Сиан не могла выразить, что же она не имела в виду.

Дом был переполнен. Поминки устроили грандиозные, но нигде не было видно Тони — единственного человека, которого мне хотелось бы увидеть и обнять. Стол был уставлен сандвичами, вареными яйцами, соусами, в которые макают пищу перед тем, как ее съесть, овощными салатами, хрустящим картофелем. Чай, кофе, вино, сок. Я подумала о матери Лауры, которая руководила подготовкой. Ее не пригласили на свадьбу, но вот она здесь, спустя всего лишь несколько недель, организует похороны и поминки. Я посмотрела вокруг, пытаясь найти хоть одного человека, которого бы я знала. Никаких признаков Тони. Решила, что он ускользнул сразу после траурной церемонии. Родители Лауры под руки провели очень пожилую женщину через всю гостиную в угол, где помогли ей сесть в кресло. Я подумала, что нужно выразить соболезнование, но потом задумалась о том, что могу запутаться в объяснениях, вселяющих ужас, ну и, наконец, сказала себе, что все-таки должна поговорить с ними. Этот спор с собой все еще продолжался, когда я поняла, что рядом со мной кто-то есть. Осмотрелась вокруг. Присутствие человека, которого увидела, было настолько неожиданно, что в какое-то мгновение мне было трудно вспомнить его. Это был детектив Роб Прайер.

— С какой стати ты тут и что здесь делаешь? — спросила я.

Он не ответил, просто подал мне чашку чая.

— Надеялась получить что-нибудь покрепче, — заметила я.

— Ничего более крепкого нет.

— Хорошо.

— Знаю, что ты собираешься сказать, — усмехнулся он. Я выпила глоток чая. Он был очень горячим, обжег мне рот и почти все остальное, когда я проглотила его.

— Так что я собираюсь сказать?

— Дескать, подумал, что ты должна быть здесь, и решил, что очень нужно и важно указать тебе правильный путь.

— Не понимаю.

— Я заглянул в дело, — произнес Роб. — Смерть Лауры ужасно печальна. Но это все.

— О, к чертовой матери, Роб! — вспылила я. — Не возражаешь, если буду называть тебя Роб?

— Давай, вперед! — усмехнулся он.

— Прекрати, — сказала я. — Не оскорбляй мои чувства.

— Понимаю, что ты подумала, — продолжал он. — Как только я услышал, то сразу же вспомнил о тебе. Я звонил по телефону, разговаривал с полицейским, ведущим расследование…

— Оставь это, — прервала я. — Просто поразмышляй: я пришла к тебе с подозрениями по поводу Троя, а ты отмахнулся от них. Прекрасно. Затем Брендан бросает сестру ради моей ближайшей подруги и скрывается с ней. Несколько месяцев спустя она умирает. Видишь здесь схему?

Роб вздохнул.

— Прости, меня не очень интересуют схемы. Факты — упрямая вещь. Лаура умерла в результате несчастного случая.

— Сколько двадцатипятилетних девушек утонули в ванне? — спросила я.

— Она присутствовала на вечеринке, — сказал Роб, — и явно почувствовала себя плохо. С господином Блоком у них вышла какая-то перебранка. Она рано ушла. Одна вернулась к себе в квартиру. Пустила воду в ванну. Поскользнулась, ударилась головой, а ванна наполнялась водой. Она утонула. Ванна переполнилась, вода стала переливаться через края. И еще не было двадцати минут первого ночи, как Томас Крофт, который живет в квартире этажом ниже, увидел, что с потолка льется вода. Он побежал к ней в квартиру, входная дверь не была закрыта на замок, и обнаружил мертвую госпожу Блок в ванне.

Мне было мерзко слышать, как он называет Лауру «госпожа Блок». Это еще один способ, с помощью которого Брендан запускает свои липкие руки в чужую жизнь. Я посмотрела вокруг, чтобы убедиться, что никто нас не подслушивает.

— Именно это он сделал, когда они с Кэрри жили в моей квартире.

— Что?

— Специально оставил включенной воду, чтобы она выливалась через края ванны. Это послание.

— Послание?

— Мне.

Роб Прайер смотрел на меня почти с выражением жалости на лице.

— Смерть госпожи Блок была посланием тебе? — спросил он. — Ты ненормальная?

— Легко ударить кого-нибудь по голове, — сказала я. — А потом подержать под водой.

— Это правда, — согласился Роб.

— И это не был званый обед, да? — спросила я. — Там должно было присутствовать множество людей. В доме. В саду. Разве можно было уследить, где находится Брендан каждую минуту?

Роб нетерпеливо нахмурился:

— От Селдон-авеню, где состоялась вечеринка, до их квартиры всего двадцать минут хода. Может быть, двадцать пять. Человек, который ушел с вечеринки, чтобы убить ее, должен был отсутствовать приблизительно один час.

— Можно было вызвать такси, — сказала я уже с сомнением.

— Я полагал, что твоя теория не зависит от того, кто что-то заметил, — сказал Роб. — Убийца вызывает такси, оно прибывает на вечеринку незаметно для всех. И что? Он просит таксиста подождать, пока он входит в квартиру и совершает убийство?

— Он мог бы пойти вслед за ней. Никто не заметил, что она отсутствует.

— О, я забыл, — сказал Роб, и в тот же момент я почувствовала руки на своих плечах.

Я оглянулась, около моего лица оказалось другое, меня целовали в обе щеки и крепко обнимали. Это был Брендан.

— О, Миранда, Миранда, Миранда! — прошептал он мне в ухо. — Какой кошмар! Как хорошо, что ты пришла! Для меня это имеет огромное значение. Это имело бы огромное значение и для Лауры.

Он взглянул на Роба Прайера.

— Роб стал моим другом после смерти Троя.

Он снова посмотрел на меня.

— Мне так жаль, Мирри. Кажется, я приношу несчастье всюду, где бы я ни появился.

Я не отвечала.

— Мне нужно поговорить с тобой, Мирри.

Он улыбнулся, глядя мне в глаза. Я почувствовала его теплое дыхание у меня на щеках.

— Ты единственная, кто меня понимает. Лучше всех остальных. В этом есть что-то странное. Тебе Роб уже рассказал?

Он взглянул на Роба, который отрицательно покачал головой.

— В тот момент, когда это случилось с Лаурой — не могу спокойно говорить об этом, — знаешь ли ты, что я делал?

— Конечно, нет, — отрезала я.

— Знаешь, — сказал он. — Я разговаривал с тобой.

Любимый мой Трой!

Ко мне постоянно возвращается это воспоминание. Когда тебе было около девяти, ты настаивал на том, чтобы будить меня в четыре часа утра и вместе со мной слушать птичий хор на рассвете. Я, шатаясь и с заспанными глазами, выходила в сад в халате, даже хотя еще было пронзительно холодно, а трава пропитана влагой. Я думала, что просто останусь на несколько минут, чтобы выполнить твою прихоть, а потом бегом вернусь к себе в теплую постель. Но ты был полностью одет, в джинсах, резиновых сапогах до колена и в теплой большой куртке, у тебя на шее висел папин бинокль. На рассвете мы стояли в конце сада, и вдруг, совершенно неожиданно, словно по сигналу, начинали петь птицы. Вокруг нас сплошная огромная стена звука. Я смотрела на твое лицо, и оно было такое удивительно веселое, что я уже больше не чувствовала холода. Ты показывал мне птиц на ветках, и потом я могла сопоставлять звуки с открытыми клювами и вибрирующими грудками. Мы стояли там целую вечность, потом шли на кухню, я готовила нам горячий шоколад и яичницу. С набитым ртом ты говорил: «Хочу, чтобы так было всегда».

Конечно, ты не можешь прочитать это, но все равно я пишу тебе, потому что ты единственный человек, с которым я действительно хотела бы поговорить. Я разговариваю с тобой постоянно. Я страшно боюсь, что однажды пойму, что перестала разговаривать с тобой, потому что это будет означать, что ты умер.

ГЛАВА 28

— На самом деле не знаю, зачем я здесь, — сказала я.

Женщина, сидевшая напротив, не отвечала, а просто смотрела на меня, пока я не перевела взгляд вниз, на ее руки, сплетенные на коленях, и низкий столик, где уже была подготовлена коробка с бумажными носовыми платками. Из окна виднелись нарциссы, освещаемые солнцем. Желтый цвет был ослепительным, слишком ярким. Я чувствовала смущение, подавленность, какую-то неловкость.

— С чего начать?

И тут, к счастью, она не сказала: «С самого начала».

Катрине Даулинг, наверное, было далеко за сорок или немного за пятьдесят; на ее красивом, слегка увядшем лице никаких следов косметики; карие спокойные глаза, широкие скулы, твердый подбородок. Волосы едва тронуты сединой, одежда неброская, юбка ниже колена, поношенные замшевые сапожки, серый мешковатый кардиган. Она сосредоточила все внимание на мне, или, скорее, пыталась заглянуть в меня, не знаю, нравилось ли мне это. Я ерзала на стуле, разнимала руки, дотрагивалась до щеки, смущенно и неуместно покашливала. Посмотрела на часы Троя у себя на запястье. У меня осталось сорок три минуты.

— Расскажи, что тебя сюда привело.

— У меня нет больше никого, с кем бы я могла поговорить, — ответила я и отметила неуверенность в своем голосе.

Я была рада этому, мне хотелось, чтобы горе переполнило меня, неконтролируемо выплеснулось из меня так, как это бывало по ночам, когда я просыпалась и чувствовала, что подушка мокрая от слез.

— Люди, с которыми я хотела бы поговорить, ушли.

— Ушли?

— Умерли.

Почувствовала, что горло стало болеть, а пазухи носа набухать.

— Младший брат и близкая подруга. — Заставила себя громко произнести их имена: — Трой и Лаура. Он покончил с собой, то есть именно это все говорят, хотя я думаю… думаю, ну, не имеет значения, что… Я нашла его у себя в квартире. Он повесился. Совсем мальчик. Когда закрываю глаза, то вижу его лицо. Иногда наяву пытаюсь вспомнить его, но не могу. Лаура умерла всего несколько недель назад. Она была пьяная, ударилась головой и утонула в ванне. Разве не глупо вот так умереть? Моего возраста. Последний раз, когда я видела ее, мы не разговаривали. Я все время думаю, что, если бы я сказала ей что-нибудь, если бы сделала что-то по-другому, этого бы не случилось. Знаю, возможно, тебе это покажется глупым, но это продолжает преследовать меня.

Катрина Даулинг чуть-чуть наклонилась ко мне, не вставая со стула. Прядь волос выбилась на лоб, она заправила ее за ухо, не отрывая от меня взгляд.

— Не могу поверить, что никогда их не увижу, — вздохнула я.

Достала из коробки первый носовой платок.

— Конечно, знаю, что не увижу, ноне могу в это поверить. Не могу, — безнадежно повторила я.

Я взяла следующий платок и вытерла глаза.

— Тяжелая утрата, — начала Катрина Даулинг, — всегда что-то подобное, что каждый испытывает в…

— Это его часы, — сказала я, поднимая запястье. — Он оставил их рядом с моей кроватью, теперь ношу их. Каждый раз, когда смотрю на них, думаю: это время, которого у него никогда не будет. Все эти тикающие секунды, минуты и часы, которые уходят навсегда. Я всегда думала, что мы будем стариться вместе. Думала, что смогу помочь ему. Я должна была помочь ему, мой милый братик.

Сейчас я рыдала всерьез, а говорила икая.

— Простите, — пробормотала я. — Простите, но мне кажется, что это так несправедливо.

— Несправедливо для тебя?

— Нет. Нет! Я не умерла, да? Я одна из счастливчиков. Несправедливо для них, хотела сказать.

Я говорила, и мои беспорядочно произносимые слова путались в потоке воспоминаний и чувств, смешивая все воедино. Трой, Брендан, Лаура, Кэрри, мои родители, Ник; тело, свисающее с потолочной балки, телефонные звонки по ночам, слова, нашептываемые на ухо, вливаемые в меня тонкой струйкой как яд, несостоявшиеся свадьбы, похороны, сначала его, а потом ее… Время от времени я останавливалась и рыдала в мокрый комок одноразовых носовых платков, который сжимала в руке. Щеки горели, нос распух, глаза воспалились. — Я как тифозная Мери, — сравнила я. — Как тот испанский солдат, который заразил американских индейцев чумой, отравляя их новый мир. Я как…

— Что ты хочешь сказать, Миранда? — нарушил мою тираду спокойный голос Катрины Даулинг.

— Я носитель! — выкрикнула я, заслоняя лицо. — Разве не видишь? У них все было хорошо, более или менее. Я втянула их в свой мир, это моя проблема, и я должна была разобраться с этим. Но мой мир стал и их миром, он заразил их, разрушил их, привел к гибели, отнял у них жизни. Со мной все в порядке. Посмотри! Вот я здесь, сижу у психотерапевта, ищу пути, чтобы справиться со всем этим. Вот видишь, в чем проблема?

— Послушай, — сказала она, — сейчас послушай меня, Миранда.

— Нет, — ответила я. — Подожди. Мне самой нужно разобраться со всем этим так же, как любому другому. В мире происходят страшные вещи, правильно? Поэтому я ужасно себя чувствую. Твоя работа как психотерапевта заключается в том, чтобы прекратить мое ужасное, восприятие всего этого. Но может быть, я действительно должна смириться с этими ужасами, происходящими в мире?

— Нет, — отрезала она.

— В этом есть и доля самолюбования, если это подходящее слово. Я хочу сказать, если люди приходят к тебе, замученные депрессией, вызванной нищетой, страданиями и несправедливостью этого мира, а у тебя есть пилюля, которая может прекратить их мучения, ты дашь им ее? Ты как профессионал в этой области сможешь дать им пилюлю, чтобы они стали безразличными к несправедливости мира, вместо того чтобы пойти и хоть что-то исправить?

Наступила долгая пауза. Катрина Даулинг, возможно, уже начала жалеть, что позволила вовлечь себя в это. Я высморкала нос и выпрямилась на стуле. За окном было приятное бледно-голубое небо.

— Это, — она указала рукой на меня, — это называется горе. Ты слышишь меня?

— Он сделал из меня даже свое чертово алиби, — пробормотала я. — Боже, как, должно быть, он смеялся!

— Послушай! — остановила меня она, и я снова умолкла. — Ко мне приходят люди, и я часто помогаю им, находя схемы, придавая форму хаосу, обрушивающемуся на меня, рассказываю им историю их жизни так, чтобы они могли понять ее. Но в твоем случае я собираюсь сказать нечто совершенно противоположное. Ты изобрела схему, которой не существует. Ты пытаешься найти смысл, объяснение, связать все воедино, принять на себя ответственность, обвинить. В течение последних месяцев ты потеряла двоих людей, которых очень любила. И у тебя был болезненный и раздражающий эпизод с мужчиной — Бренданом. Так как все события происходили в одно время, ты связала их причинно-следственной зависимостью. Понимаешь?

— Точно, я связала их, — сказала я.

— Сейчас мы поговорим о том, что произошло с Бренданом; я думаю, что это должно быть полезно на самом деле. Мы можем поговорить о твоей тяжелой утрате и о причине твоего чувства вины. Но мы рассмотрим именно тебя, посмотрим на то, что происходит внутри тебя после всех этих травм. Мы не будем рассматривать, почему эти молодые люди должны были умереть один за другим. Они умерли. Сейчас ты должна страдать, — ее голос становился мягче, — ты должна позволить себе страдать. Не кидаться во все стороны в поисках объяснений.

— Но если…

Я заставила себя прислушаться к тому, что она сказала.

— Иногда я чувствую, что схожу с ума, — наконец проговорила я; мне казалось, что я как тряпичная кукла развалилась на стуле. — Привыкла к той жизни, которую я понимаю. Все имело смысл. Могла представить, что произойдет дальше, и строила планы. Сейчас чувствую, что я потеряла контроль. Случиться может что угодно. Все становится враждебным, беспорядочным. Как кошмар, но невозможно очнуться. И это все продолжается и продолжается.

— Хорошо, мы поговорим и об этом тоже, — пообещала она. — Должны. Хочешь снова прийти ко мне, Миранда?

Я кивнула в знак согласия.

— Хорошо. В это же время на следующей неделе, если и тебе это подходит. А сейчас, как показывают часы твоего брата, тебе пора уходить.

ГЛАВА 29

На следующее утро я проснулась рано и, еще не открыв глаза, уже знала, что стоит теплый и приятный день. Полоска дневного света между занавесками была голубая. В комнате тепло. И впервые за долгое время я почувствовала не усталость, а состояние готовности к чему-то, что мне обязательно нужно сделать. Несмотря на то что была суббота и мне не нужно было на работу, я сразу встала.

Сняла постельное белье, положила его в стиральную машину, надела спортивную одежду для бега. Снова отправилась в Хиз, но на этот раз уже в ту его часть, где сохранился уголок дикой природы, где густо росли деревья и можно было обмануть себя, представив, что находишься не в городе с миллионным населением, окружающим тебя со всех сторон. Примулы и тюльпаны расцветали среди зарослей кустарника, а надо мной на ветках была свежая, едва распускающаяся листва. Я бежала, не жалея сил, пока не заболели ноги, но как только я остановилась, на лбу выступил и заструился пот. Почувствовала, что мое тело словно вычищено внутри, кровь побежала быстрее, сердце стало стучать сильнее, поры открылись.

Рядом с домом остановилась около булочной и купила каравай хлеба с отрубями, он был еще теплый, Приняла быстрый горячий душ, тщательно помыла голову, надела хлопчатобумажную юбку и кофту. Застегнула на запястье часы Троя; но в первый раз у меня на глаза не выступили слезы при виде их. Приготовила чай с перечной мятой, отломила кусок хлеба от каравая, съела его просто так, безо всего, медленно пережевывая, чтобы его рыхлая структура успокоила меня. Пропылесосила ковры, взбила подушки на диване, сложила стопкой старые газеты и журналы в коробку и открыла окна, чтобы впустить ясный день.

Пока не передумала, надела куртку и пошла к метро.

Кэрри уже сидела за письменным столом, когда я вошла. Кто-то сидел напротив нее, листая брошюры и указывая на выбранные места, поэтому она не сразу заметила меня, но когда увидела, у нее на лице промелькнули самые разные чувства: удивление, раздражение, боль, приветствие. Выражение лица снова стало вежливым, когда она повернулась к посетительнице.

Я наблюдала за ней, когда она перегнулась через стол, указывая на иллюстрации пальцем, ноготь которого был нежно-розовый. Выглядела она значительно лучше, чем я ожидала. Я привыкла видеть ее худой и измученной. Но сейчас она порозовела и пополнела. Снова отрастила волосы, они обрамляли ее гладкое бледное лицо светлыми волнами.

— Хочешь чашечку кофе? — предложила я, когда женщина ушла, сжимая кучу проспектов, и я смогла спокойно сесть на ее место. Я вдохнула запах духов Кэрри, что-то тонкое и приятное. Кожа была атласная, губы блестящие, в ушах крошечные золотые сережки-гвоздики. Казалось, что все у нее продумано, утонченно, тщательно ухожено. Посмотрела на свои руки на письменном столе, грязные, обломанные ногти. Я увидела, что манжеты моей рубашки обтрепаны.

Кэрри забеспокоилась, поглядывая на часы.

— Не знаю, смогу ли я…

— Иди, — поддержала женщина за письменным столом рядом. — Скоро будем очень заняты, тогда совсем не будет времени.

Она посмотрела на меня и согласно кивнула:

— Только возьму пальто.

Мы ни о чем не разговаривали, пока шли в кафе, которое было дальше у дороги. Мы пили кофе внизу, где стоили диван и кресла, неуверенно поглядывая друг на друга поверх ободков своих дымящихся кружек. Я сказала что-то о новой квартире, которую она снимала, она заметила что-то о бешеном темпе работы. И мы погрузились в неловкое молчание.

— Прости, что я не звонила и не появлялась, — произнесла я наконец.

— Ты была занята.

Я отмахнулась от вежливых слов.

— Это не причина.

— Нет, наверное, нет.

— Не знаю, с чего и начать.

— Миранда…

— Ты сказала мне что-то сразу после того… ну, ты знаешь… сразу после того, как ушел Брендан. Ты сказала, что все рухнуло, а он просто разбросал оставшиеся камни. Что-то в этом духе.

— Не помню. — Она поставила на стол кружку. На кромке остался бледно-розовый полукруглый след ее губ.

— Конечно, нет. Зачем тебе помнить? Не знаю, почему мне пришло это в голову, возможно, из-за моей работы, — этот его образ, сметающий все до основания, так, чтобы мы оказались на развалинах жизни. Вот что он сделал с нами.

— Не стоит слишком много думать о нем, Миранда, — сказала она. — Оставь его в покое.

— Что? — Я уставилась на нее.

— Я смогла, — сказала она. — Выкинула его из своей жизни. Никогда не захочу и вспомнить о нем.

Меня озадачили ее слова.

— Но все, что случилось… — сказала я заикаясь. — С тобой и со мной. С Троем…

— Не имеет никакого отношения к этому.

— И Лаурой.

— Ты думаешь, мне все равно, что произошло с Лаурой?

— Конечно, нет!

— Считаешь, я получила какое-то удовлетворение, когда услышала? Что свершилось своего рода возмездие?

— Нет, — возразила я. — Разумеется, нет.

— Ну а я — да. Только на мгновение. Я так ненавидела Лауру, я хотела, чтобы с ней произошло что-нибудь плохое, а когда случилось наихудшее и я почувствовала в какую-то долю секунды, можно сказать, ликование, то просто ужаснулась, будто каким-то образом на мне лежала ответственность за все это.

На мгновение у нее на лице промелькнуло свирепое выражение, но затем оно снова стало печальным.

— И в конце концов я просто задала себе вопрос: ладно, какое отношение имеет все это ко мне? Я решила, что мы должны забыть обо всем.

— Не хочешь вообще говорить об этом? — спросила я.

— Я хочу заниматься только своей жизнью, устроить ее.

— Не хочешь подумать об этом? Понять, что случилось?

— Понять? — Она бросила на меня быстрый взгляд. — Наш брат покончил с собой. Мой жених оставил меня.

— Но…

— Не утверждаю, что это не было ужасно. Я говорю, что все было вполне понятно. Не понимаю, о чем тут можно говорить.

Несколько мгновений я просто сидела. Все бурные события, все волны эмоций и ненависти и отчаяния, которые будоражили нашу семью, сейчас превратились в спокойный темный пруд.

— А как же мы? — наконец спросила я.

— Мы?

— Мы, ты и я, две сестры.

— А как мы?

— Ты ненавидишь меня.

— Нет, — ответила она.

— Ты обвиняла меня.

— Совсем недолго, может быть… — Она взяла кружку и допила кофе. — Все в прошлом. С тобой все в порядке? Ты выглядишь несколько… — Она так и не закончила предложение.

— Была немного подавлена.

— Конечно.

Я не могла на этом закончить разговор.

— О, Кэрри, мне бы так хотелось, чтобы между нами было все хорошо, — проговорила я, понимая, что это звучит как лепет двухлетнего малыша, который просит, чтобы его поцеловали. И добавила: — Думаю, кое-что следует прояснить.

— Мне и так все совершенно ясно.

— Надеюсь, теперь ты понимаешь, что я никогда не была влюблена в Брендана? Никогда! Я оставила его и…

— Пожалуйста, Миранда, — сказала она с отвращением, — давай оставим эту тему.

— Нет, послушай, мне очень хочется, чтобы ты поняла, что я никогда не пыталась разрушить то, что было между вами двоими, никогда; хотела, чтобы ты была счастлива; действительно хотела; именно он был тем, кто… — Я не закончила свою мысль, понимая, как она прозвучит. — Как ты и говорила, теперь это уже не имеет никакого значения. Со всем этим покончено. Его нет больше в наших жизнях. Мне просто захотелось узнать, все ли у тебя в порядке, и больше ничего, честное слово. И что у нас у всех все хорошо. Было бы ужасно, если бы мы допустили, чтобы он сделал нас чужими друг другу.

— Знаю, — проговорила она вполголоса.

Затем она наклонилась ко мне, и в первый раз с ее лица исчезло безразличное выражение.

— Я должна кое-что тебе сообщить.

— Что?

— Здесь что-то не так. После Троя, ты знаешь, я думала, что больше никогда не смогу быть счастливой. Но все произошло так неожиданно… — Она покраснела. — Я встретила кое-кого.

— Ты хочешь сказать…

— Приятного мужчину. Он чуть старше меня и, кажется, по-настоящему заботится обо мне.

Я положила руку на ее плечо.

— Я очень рада, — тепло произнесла я. Затем: — Надеюсь, я не знаю, кто это?

Глупая попытка пошутить не удалась.

— Нет. Он младший менеджер в больнице. Его зовут Лоренс. Ты должна как-нибудь познакомиться с ним.

— Чудно.

— Он знает обо всем…

— Конечно.

— И он совсем другой, знаешь…

— Да. Хорошо. Чудесно.

— Маме и папе он понравился.

— Хорошо, — опять безнадежно сказала я. — Правда, хорошо. Я так счастлива за тебя!

— Спасибо.

Я купила огромную охапку тюльпанов, желтых нарциссов и ирисов, вскочила в автобус, который останавливался на расстоянии нескольких сотен ярдов от дома родителей. С фасада дома наконец-то убрали леса, и входная дверь была выкрашена в яркий темно-синий цвет. Я постучала и прислушалась: я знала, что они дома. В эти дни, казалось, они вообще никуда не выходили. Они работали, потом мама сидела дома и смотрела телевизор, а папа часами занимался садом, удаляя сорняки с окаймляющего газона и прибивая скворечники к фруктовым деревьям в конце сада.

Ответа не было, Я обошла дом и прижала нос к окну кухни. Внутри все сверкало новизной и было незнакомо: поверхности из нержавеющей стали, белые стены, точечное освещение на потолке. На столе стояла любимая папина кружка, рядом тарелка с апельсиновой кожурой, сложенная газета. Могу представить, как он методично снимает кожу с апельсина и делит его на части, медленно съедает, дольку за долькой между глотками кофе, хмурясь над газетой. Все то же самое, но все изменилось, стало другим.

У меня до сих пор оставался ключ от дома, поэтому, найдя его, я открыла заднюю дверь. На кухне взяла вазу, налила в нее воды, поставила цветы. На тарелке остались две дольки апельсина, и я проглотила их, рассеянно осматривая сад, который всего несколько месяцев назад представлял собой месиво из рытвин и выброшенных кухонных блоков, а сейчас был аккуратно приведен в порядок и уже засажен. На лестнице послышались шаги.

— Привет! — раздался голос мамы. — Кто там? — спросила она из коридора. — Кто это?

— Мама, это я.

— Миранда?

Мама была в халате. Волосы жирные, лицо опухло от сна.

— Ты заболела? — спросила я.

— Заболела? — Она потерла лицо. — Нет, просто немного устала. Дерек пошел купить садовую бечевку, я и подумала, что немного вздремну перед ленчем.

— Не хотела тебя будить.

— Не имеет значения.

— Я принесла тебе цветы.

— Спасибо. — Она взглянула на них, но совершенно безразлично, мельком.

— Чай или кофе? Я приготовлю.

— Хорошо бы. — Она присела на краешек одного из стульев.

— Так что: чай или кофе?

— То, что хочешь сама. Мне все равно.

— Кофе. А потом пойдем на прогулку.

— Не могу, Миранда. У меня… ну, в общем, есть дела, я должна кое-что сделать.

— Мама…

— Внутри болит, — сказала она. — Не болит только во время сна.

Я взяла се руку и поднесла к своему лицу.

— Обещаю сделать все, — сказала я, — все, чтобы тебе стало лучше.

Она пожала плечами. За нами засвистел чайник.

— Слишком поздно делать что-нибудь, — вздохнула она.

— Я любил ее, — сказал Тони.

Он пил уже третью банку пива, его речь была почти нечленораздельной. Казалось, что все в нем изменилось: щеки обвисли, заросли щетиной, волосы какие-то жирные, доходят до воротника, спереди на рубашке кофейное пятно, ногти не подстрижены.

— Я любил ее, — повторил он.

— Знаю.

— Что я сделал неправильно?

— Так нельзя переживать, — тихо проговорила я.

— Я не мог хорошо рассказать об этом, но она знала.

— Мне кажется… — начала я.

— А потом… — Он поднял банку пива и осушил ее. — Потом, когда она убежала… оставив только записку на столе, я хотел, чтобы она умерла, и она умерла.

— Здесь нет никакой связи, кроме той, которая у тебя сложилась в голове.

— Твой чертов Брендан. Очаровал. Обещал ей многое.

— Например?

— Головокружительную романтику, брак, детей. Все, из-за чего мы так с ней ссорились последние несколько месяцев.

— А-а, — протянула я.

— Хотя в конце концов я смирился. Она должна была узнать это.

Я продолжала пить вино и ничего не отвечала. Думала о Лауре, о смеющейся Лауре. Голова откинута назад, рот открыт, блестят белые зубы, темные глаза сияют жизнью.

— Увы, она мертва.

— Да.

В воскресенье я снова бегала. Семь миль в тумане моросящего дождя. Пила с Карлой кофе. Она тоже знала Лауру и захотела, чтобы мы провели целый час вместе, восклицая с оттенком сострадания, как все это ужасно.

Я занималась счетами компании. Работала без устали и была перевозбуждена. Находила любые занятия, чтобы не оставалось свободного времени. Никого не хотела видеть, но и не хотела быть сама с собой. Рассортировала старую корреспонденцию. Выбросила одежду, которую не надевала больше года. Просмотрела всю электронную почту и уничтожила сообщения, которые не хотела сохранить.

Наконец позвонила Биллу по мобильному телефону и сообщила, что хочу поговорить с ним. Он не спросил, могу ли я подождать до завтра, а просто сказал, что находится в Гуикнеме, но вернется к шести. Мы договорились встретиться в баре около Кингз-Кросс, который раньше был просто забегаловкой, но сейчас стал изысканным местом встречи художников-минималистов, где подавали коктейли, чай со льдом и тому подобное.

Я приняла еще одну ванну, переоделась, сняла широкие брюки с завязкой на поясе, надела джинсы и белую рубашку, застегивающуюся на пуговицы. Пришла в бар на пятнадцать минут раньше назначенного времени. Когда он появился, то поцеловал меня в макушку и скользнул на место напротив. Он заказал томатный сок со специями, а я попросила «Кровавую Мери» для храбрости. Мы чокнулись, и я стала расспрашивать его о том, как он провел выходные.

— О чем ты, Миранда?

— Хочу прекратить у тебя работу, — сказала я.

Чтобы прийти в себя от неожиданности, он сделал глоток и снова поставил его на стол.

— Хорошая мысль, — сказал он.

— Что?

Он улыбнулся мне с такой добротой и нежностью, что я постаралась не показать, что у меня на глазах выступили слезы.

— Я набираюсь мужества, чтобы сказать тебе об этом, а все, что можешь ответить ты, — так это «хорошая мысль».

— Да.

— И ты не собираешься умолять меня, чтобы я осталась?

— Тебе нужно начать с самого начала.

— Правильно.

— Подальше от всей семьи и их дел.

— Ты тоже член семьи.

— Спасибо.

— В хорошем смысле.

— Знаю.

— Чувствую, что моя жизнь превратилась в отвратительную мешанину, и мне нужно поскорее выбраться из нее.

— Что собираешься делать?

— Попытаюсь найти работу в компании по декоративному оформлению интерьеров, что-нибудь в этом роде. К настоящему времени у меня достаточно связей. Должна я уведомить тебя за три месяца до увольнения или как? И дашь ли ты мне рекомендацию?

— «Я знаю Миранду Коттон с тех времен, когда ей исполнился один день от роду…» Вот такую ерунду?

— Что-то подобное. — Я глотнула и вертела в руках свой бокал.

— Не заставляй меня быть сентиментальным, Миранда. Мы же будем встречаться по-прежнему. Ты ведь не собираешься уезжать из города?

— А если собираюсь?

— Что? Уехать из Лондона?

— Может быть.

— О! — Он поднял свой бокал. — Удачи тебе. Я всегда верил в то, что нужно сжигать за собой мосты.

— Я знаю… Билл!

— Да?

— Я никогда не была влюблена в Брендана. Все было не так, как казалось людям.

Билл пожал плечами:

— Никогда не думал о нем хорошо. Всегда он сжимал мне руку, когда мы разговаривали, и три раза повторял мое имя в одном предложении.

— Значит, ты мне веришь?

— В общем и целом, — сказал он с улыбкой. — Более или менее.

— Спасибо… — Мои глаза снова обожгли слезы, я расслабилась от благодарности. — Думаю, нужно взять еще «Кровавую Мери».

— Хорошо, я пойду домой. Пей все, что тебе нравится, но работать в новом доме начинаем в восемь.

— Буду ровно в восемь.

Он встал и поцеловал меня в макушку снова.

— Будь осторожна.

ГЛАВА 30

Я сделала это. Заставила себя сделать и сделала. Выставила свою квартиру на продажу. Я прошла через это как во сне, не думая. Мне было все равно. Поэтому все прошло более или менее гладко. Пришел молодой человек со скоросшивателем, служившим и подставкой для письма, изъявляя восторг по поводу хорошего состояния квартиры. Сообщил, что их комиссионная ставка составляет три процента. Я сказала «два», он немного поколебался и согласился. На следующее же утро пришла женщина, чтобы осмотреть квартиру. Она напоминала меня саму, только немного богаче и старше. У нее была настоящая работа. Она врач. Я посмотрела на квартиру ее глазами. Из квартиры было столько всего вынесено, что это придавало ей вид минималистического художественного произведения, все пространство воспринималось как ярко освещенное. Квартира казалась значительно больше, чем была на самом деле.

Она сказала, что квартира располагает к себе. Улыбнулась и добавила, что там, должно быть, хорошая аура. Я глубоко вздохнула, согласилась с ней, но подумала о Трое, висевшем на потолочной балке. Через полчаса по телефону позвонил агент по недвижимости и сообщил, что Ребекка Хейнз предложила на десять тысяч меньше запрошенной цены. Я отказалась. Он заметил, что сейчас рынок недостаточно активный. Я сказала, что это не имеет значения. Он перезвонил через десять минут и заявил, что она предложила полную сумму, но хочет въехать немедленно. Я ответила, что не хочу, чтобы меня торопили. Уеду через месяц. Он предположил, что с этим возможны проблемы, но снова позвонил через несколько минут и сказал, что все прекрасно. Когда я положила телефонную трубку, то увидела свое отражение в зеркале и удивилась: неужели в этом и заключается секрет заключения сделок? Может, в этом состоит секрет жизни? Если проявлять меньше суетливости, чем твой партнер, то обязательно выиграешь. Неужели это сделала я?

Мне удалось довольно далеко продвинуться по пути изменения своей жизни, но ничего не было совершено для создания новой. Достала старый школьный атлас с книжной полки и открыла его на карте «Англия и Уэльс, юг». Внезапно поняла, что располагаю экзистенциальной, неограниченной свободой. У меня нет каких-то особых связей нигде за пределами Лондона. Я ничем не ограничена. Мне одинаково безразличны все остальные места. Может, стоит прочертить линию вокруг Лондона на расстоянии одного дюйма от него? Два дюйма? Три дюйма? Понравится ли мне жить у моря? Если да, то у какого моря? Деревня или город? Или открытая сельская местность? Или остров? Коттедж с соломенной крышей? Плавучий дом? Небольшой круглый форт? Заброшенный маяк? Моя свобода была подобна пропасти, лежащей у меня под ногами. В этом было что-то ужасающее. И неправильный подход вообще. Мне нужно подумать и о работе. Прежде всего необходимо найти работу. Нужно сделать несколько телефонных звонков. Но и в этом нет никакой срочности. Я приобрела целый месяц только потому, что вела себя ужасно с приятной женщиной.

Я приняла решение. Каждый день буду делать два телефонных звонка людям, которые могут оказать помощь в поисках работы, Я села с листом бумаги, и после пятиминутного раздумья у меня появился перечень, правда, только с одним именем: его звали Эмонн Олшин, и он недавно получил диплом по специальности «архитектор». Поэтому я позвонила ему и спросила, может ли он со мной встретиться, чтобы я смогла выслушать его соображения относительно работы. Эмонн оказался удивительно, почти до смешного, дружелюбным. Мне пришлось так долго жить в мире, который был враждебным и коварным ко мне, что я буквально опешила от того, что кому-то приятно просто поговорить со мной. Эмонн сказал, что странно, что я позвонила, поскольку ему хотелось связаться со мной целую вечность, и вообще — как дела? На этот вопрос я дала туманный ответ. Он сказал, и это ему внезапно пришло в голову, что именно сегодня вечером друзья придут к нему на ужин, почему бы и мне не прийти? Поддаваясь первому порыву, хотела сказать «нет», потому что надеялась, что остаток жизни проведу в норе под землей, но еще и потому, что в противном случае я бы выглядела так, словно попала в жалкое, бедственное и незавидное положение. Но я и была в бедственном положении. Может быть, не в жалком, но совершенно определенно в бедственном. Горькая простая мысль пронзила меня. К кому я бы могла обратиться в такое время, как это? Лаура. Поэтому ответила: да, хорошо, — стараясь при этом не выдать свое отчаяние.

Квартира Эмонна находилась где-то на окраине Брикстона. Мне хотелось появиться по возможности позднее, как это принято, еще и потому, чтобы не показать своей глубочайшей заинтересованности, но потом заблудилась и поэтому пришла непростительно поздно. В мой план входила и прогулка на свежем воздухе, чтобы иметь достойный вид, но мне пришлось долго искать дом, в котором он жил, и обращаться, кажется, к пяти различным людям, в результате чего я носилась но улицам назад и вперед, да и квартира оказалась на самом верхнем этаже. Поэтому я пыхтела как морж, покрылась холодным потом, волосы растрепались, и в таком вот виде наконец вошла в дверь почти в девять часов. За столом сидели восемь человек, двое или трое из них показались мне знакомыми. Эмонн по очереди представил меня каждому. Первой была его подружка Филиппа, что было большим облегчением и крайне приятно. Действительно, он пригласил меня, потому что хотел видеть. Пока я приходила в себя, стало уже слишком поздно. Упустила, прослушала почти все имена.

Ужин был в полном разгаре, я сказала, что быстро догоню их, но смогла проглотить только символическую порцию лазаньи. Села рядом с Эмонном и быстро изложила свои планы. Он очень поддержал меня, но решил, что я ищу работу в Лондоне. Я объяснила, что собираюсь уехать, возможно, в сельскую местность. Это его озадачило.

— Куда? — спросил он. — Почему?

— Мне необходимо уехать, — ответила я.

— Прекрасно, — сказал он. — Передохни на выходных. Есть ряд великолепных дел. Но никуда не уезжай. Живи здесь. Лондон то место, где ты живешь. Все остальные в Англии для… — Он замолчал, словно ему трудно вспомнить, для чего они предназначены. — Не знаю… ходить на прогулки, летать на самолетах, чтобы добраться куда-либо.

— Я серьезно, — ответила я.

— Я тоже, — сказал Эмонн. — Мы не можем позволить себе лишиться тебя. Посмотри, люди со всего мира едут на пароходах без билета и в контейнерах, и под грузовиками только потому, что хотят попасть в Лондон. А ты уезжаешь из него. Ты не должна.

Филиппа укоризненно подняла брови на своего нового бойфренда.

— Она говорит, что это серьезно.

Возможно, Филиппе показалось, что Эмонн был слишком внимательным ко мне. На мгновение он нахмурился и сказал, что спросит у своего босса, знает ли тот кого-нибудь, кому «не удалось добиться успеха в Лондоне». Мы поболтали еще немного, затем темы разговора иссякли, и я почувствовала толчок локтем. Это был человек, сидевший с другой стороны от меня. Он был одним из тех, кто показался мне знакомым. Конечно, я не смогла уловить, как его зовут. К сожалению, он помнил, как зовут меня.

— Миранда, — сказал он, — так приятно видеть тебя.

— Дэвид! Блими! — воскликнула я. Он коротко подстриг волосы, над верхней губой небольшие усы.

Он шутливо погрозил мне пальцем:

— Помнишь, где мы встречались в последний раз?

— На кончике…

— Я видел, как ты сидела на попе на льду в Александровском дворце.

Я почувствовала, как у меня начинается приступ тошноты. О да, он был одним из группы в тот день, когда я встретила Брендана. Что это такое? Неужели Господь наказывает меня? Неужели хоть на один-единственный вечер нельзя оставить меня в покое?

— Правильно, — подтвердила я. Дэвид рассмеялся.

— Хороший день, — сказал он. — Ты должна чаще ходить в гости, а ты между тем вообще нигде не появляешься. Не приготовить ли нам экзотический напиток «на скалах»?

— Действительно, мне было не совсем спокойно, я…

Он сощурился, стараясь сосредоточиться. Я поняла, что он пытается что-то вспомнить. Про себя подумала: пожалуйста, Господи, не надо.

— А ты не?.. — спросил он. — Кто-то говорил, что у тебя что-то было с парнем, который тоже там был.

Я быстро огляделась по сторонам и почувствовала большое облегчение, потому что оживленный разговор о жизни в сельской местности продолжался без меня.

— Да, — сказала я. — Недолго.

— Как его звали?

Не мог он промолчать?

— Брендан, — ответила я. — Брендан Блок.

— Правильно. Странный малый. Я встречался с ним всего несколько раз. Он старинный приятель одного парня, но… — Дэвид засмеялся. — Его здесь нет. Он один из таких людей, о которых постоянно рассказывают всякие истории. Потрясающие.

Возникла пауза. Я знала, просто точно знала, что мне нужно начинать разговор о чем-нибудь совершенно другом. Я могла расспросить его о том, где он живет в Лондоне, чем занимается, холост ли он, как он проводит выходные, обо всем, о чем угодно, исключая то, что, как я уже чувствовала, собираюсь сейчас сказать:

— Например, какие?

— Точно не знаю, — ответил Дэвид. — Просто странные вещи. Он делает такое, что никто из нас никогда бы делать не стал.

— Ты хочешь сказать: смелые вещи?

— Я хотел сказать: такие вещи, о которых можно подумать только в шутку, а он на самом деле берется за них и выполняет.

— Не могу понять тебя.

Дэвид неловко себя почувствовал.

— Вы уже не вместе, да?

— Я же сказала, что это продолжалось совсем недолго.

— Я просто слышал об этом от кого-то, кто учился с ним в колледже.

— Он учился в Кембридже, да?

— Возможно, но позднее. Это происходило где-то в центральных графствах, так я думаю. Брендан, как правило, прогуливал. Он вообще не хотел работать. Очевидно, его идея серьезной работы сводилась лишь к тому, чтобы фотокопировать досье других людей. Он был на первом курсе, когда руководителю группы студентов все это до смерти надоело и он засыпал его на экзаменах. Брендан узнал, где он живет, пришел туда и увидел машину преподавателя, припаркованную перед домом. Одно из окон было приоткрыто приблизительно на дюйм. Что же сделал Брендан? Он надел резиновые перчатки, ты знаешь, такие, какие используют при уборке, и что? Всю ночь напролет собирал в округе собачье дерьмо и запихивал его в машину через щель в окне.

— Какая гадость, — сказала я.

— Но оригинально, ты не считаешь? Как эффектный номер в телевизионном шоу. Можешь представить себе, как выходишь утром, подходишь к машине, открываешь дверь, и приблизительно миллион собачьих какашек вываливается наружу? А потом постарайся вычистить машину. Я хочу сказать — попытайся избавиться от этого запаха в машине.

— Даже совсем не смешно, — заметила я. — Просто ужасно.

— Не суди меня слишком строго, — сказал Дэвид. — Он не был мне другом. И была еще одна собачья история. Но я точно не помню все подробности. Кажется, они где-то снимали дом, а сосед действовал им на нервы. Это был пожилой человек с одной из этих запаршивевших тощих собак. Пес с лаем бегал по саду, сводя всех с ума. Брендан очень хорошо умел обращаться с животными. Мой друг рассказывал, что даже при нападении самого злобного ротвейлера Брендану ничего не стоило почесать у собаки под подбородком, и приблизительно через пять секунд она уже от удовольствия переваливалась по земле с бока на бок. Вот так он и схватил надоедливого пса и затащил его в закрытый кузов грузовика какого-то строителя, который должен был вот-вот отъехать. Вокруг находились люди, которые считали, что Брендан пошутил, но он не шутил. Появился хозяин, сел в грузовик и поехал, направляясь к дороге, а из кузова раздавался собачий лай. Неистовый.

— Значит, тот человек потерял свою собаку?

— Брендан объяснил, что проверяет россказни, которые напечатаны в местных газетах, о собаках, которые находят путь домой из неизвестной им местности, преодолевая расстояние, равное многим и многим милям. Он заявил, что совершенно определенно опровергает это.

Я еще раз осмотрелась вокруг, стол погрузился в молчание. Все слушали.

— Как жестоко, — вздохнула женщина, сидевшая напротив, через стол.

— Должен признать, — произнес Дэвид, — что в пересказе эта история была менее странная по сравнению с той, которая произошла на самом деле, так я думаю. Об этом парне всегда говорили как о шутнике, реализующем свои шутки на практике, но не дай Бог оказаться тем, на кого направлен этот юмор. Лучше просто послушать об этом. — Он с осторожностью огляделся. — А может быть, даже лучше и совсем ничего не слышать.

Все остальные гости снова стали разговаривать друг с другом. Дэвид наклонился ко мне ближе и заговорил шепотом:

— Не тот, с кем хотелось бы иметь спорные дела. Но если все-таки пришлось, плотнее закрывайте окна, если ты поняла, что я имел в виду.

— Не понимаю, — возмутилась я. — Как ты мог оставаться другом такому, как он?

— Я ведь говорил тебе, — сказал Дэвид, сейчас уже стыдливо. — Не знал я его настолько хорошо.

— Такое поведение свидетельствует о психическом расстройстве.

— Некоторые из историй были вообще из ряда вон, но когда я встретил его, то казалось, что с ним все в порядке. Я не знаком с людьми, над которыми он подшучивал. В любом случае тебе известно больше. Ты… хорошо, что ты бросила его.

Послала его к чертовой матери. Вот что хотел сказать Дэвид. Я глубоко задышала. Сейчас мне уже было не остановиться. Рассвирепела, но не была уверена, на кого именно я злилась. Попыталась заговорить спокойно:

— Хотела бы услышать все эти предположительно забавные истории о Брендане до того, как я вышвырнула его.

— Это могло бы заставить тебя отложить решение.

— Конечно, это бы чертовски насторожило меня.

— Ты совершенно взрослый человек, — проговорил Дэвид. — Тебе решать, с кем ты будешь вместе.

— У меня не было информации, — сказала я. — Черт возьми, я думала, что нахожусь среди друзей. Сейчас чувствую себя как человек, который сел в машину с неисправными тормозами.

— Не совсем так. Я помню, как ты разговаривала с ним. Уже позднее я услышал о вас как о паре.

— Ты думал о нас… как о подходящей паре?

— Я бы не выбрал его для тебя, Миранда. Может быть, кто-то и мог сказать что-нибудь. Но имеет ли это вообще-то какое-нибудь значение? Ты говорила, что больше не видишься с ним.

— Это не имеет никакого значения, — заметила я. — Знаешь, о чем я подумала? Подумала о группе людей, которых считала своими друзьями, наблюдающих за тем, как я вступила в разговор с тем, кто завалил машину собачьим дерьмом, потому что получил неудовлетворительную оценку.

— Прости, — сказал Дэвид. — Я даже не задумался об этом в то время.

— Чьим другом тогда он был?

— Что?

— Ты сказал, что он был давним другом одного из парней. Какого?

— Зачем тебе знать это?

— Просто надо.

На минуту Дэвид задумался.

— Джефф, — произнес он. — Джефф Локке.

— У тебя есть номер его телефона?

Дэвид улыбнулся.

— Ты хочешь связаться с ним?

Я посмотрела на него. Едва заметная усмешка испарилась. Он начал рыться в карманах.

ГЛАВА 31

Я проснулась мокрая от пота, сердце глухо стучало. Мне снился сон, но он прервался и ускользнул куда-то. Я пыталась зацепиться хотя бы за его краешек. Что-то на тему о том, как я тону. Тону, но не в воде, а в какой-то более вязкой жидкости. Барахталась в ней, колотила ногами, смотрела на берег, где сидели люди, разговаривая друг с другом, улыбаясь. Много людей: моя мама, старая школьная подруга, имя которой я уже не помню, и совершенно неожиданно — я сама там, на берегу. Лежала в постели, кожу покалывало, пыталась вспомнить сон уже в сознательном состоянии. Что-то о Трое. Теперь в моем сознании возникло лицо Троя, белое как полотно, рот открыт, он зовет кого-то, но звука не слышно.

Села в кровати, натянув пуховое одеяло на плечи. Всего лишь половина пятого, но на улицах светло, свет оранжевого уличного освещения и голубого сияния луны проникает в мою комнату через приоткрытые занавески. Подождала, пока пройдет паническое состояние. Это всего лишь сон, успокаивала себя. Он ничего не значит: случайные образы, мелькающие в ночи. Боялась снова заснуть, потому что вновь в моем сознании может появиться Трой, умоляя меня о помощи.

Я с трудом встала, натянула халат и прошлепала в ванную. Увидела в зеркале, что лоб блестит от пота, волосы мокрые, хотя меня и лихорадило от озноба. Полотенцем вытерла лицо, пошла на кухню, приготовила себе кружку горячего шоколада, взяла ее с собой в постель вместе с путеводителем по Лондону. Открыла книжку на нужной странице, пробежала взглядом по крошечным буквам сеть дорог. Когда нашла то, на что мне было почти страшно посмотреть, положила путеводитель к себе на подушку и легла. Закрыла глаза. Скоро будет светло, запоют птицы, зазвучат утренние звуки.

Мне нужно быть в Блумзбери в восемь тридцать, поэтому встала в половине седьмого, надела шорты и нижнюю трикотажную рубашку, а сверху хлопчатобумажный спортивный свитер. Выпила два стакана воды и потом пошла к автофургону. Движение еще было небольшое, поэтому у меня ушло только пятнадцать минут на то, чтобы добраться до Селдон-авеню на дорогу Е8. Это была широкая дорога с многоквартирными корпусами и домами с террасами по обе стороны, совершенно непохожая на авеню. Припарковалась прямо перед домом номер 19, еще раз заглянула в путеводитель, чтобы проверить, правильно ли запомнила маршрут, сняла спортивный свитер и вышла из автофургона. Все еще было холодно, легкая дымка заволокла горизонт. Несколько минут подвигалась на месте, чтобы согреться и расслабить занемевшее тело, дважды пробежала туда и обратно по дороге, готовясь к правильному старту.

Посмотрела на часы, 7.04. Глубокий вдох, и побежала, довольно быстро: до половины дороги, направо на параллельную дорогу, еще раз направо, затем дальше по узкой улице, с одной стороны которой земельный участок с зарослями кустарника, а с другой — дома. Она вела к участку, застроенному жилыми домами, я обежала вокруг пожарных ворот, дальше в парковую зону и выбежала с другой стороны. По узкой дороге с гаражами и железнодорожным мостом; обежала тупик слева, через узкий углубленный проход, который вел на пешеходный мост над железной дорогой. Теперь я уже точно знала, где нахожусь. Была здесь десятки раз. Сотни раз. Быстро пробежала по улице, повернула направо и остановилась, тяжело дыша. Киркалди-роуд. Дорога Лауры, Дом Лауры. Уставилась на окно Лауры. Занавески были не закрыты, но свет не горел. Посмотрела на свои часы. 7.11. Семь минут.

Постояла около минуты и затем побежала обратно, точно по своему следу. На этот раз потребовалось чуть больше шести минут. На это уйдет, может быть, около двадцати минут, если лишаться по длинному пути, по улицам вдоль железнодорожной насыпи, через мост и вокруг строительных площадок. Но прямой пешеходный путь, аллея, проход между домами, который невозможно увидеть из полицейской машины, имеющей радиосвязь с участком, составляет самое большее четверть этого расстояния. В любом случае никак не двадцать пять минут.

В квартиру на Блумзбери приехала в восемь часов утра, открыла квартиру ключом, который мне дали. Собиралась циклевать половицы. Эту работу я не любила: шумная и очень пыльная. Закрыла полотнищами полки, надела наушники и маску и в течение трех часов непрерывно и равномерно двигалась вперед и назад по просторной гостиной, удаляя темные пятна с древесины и наблюдая за появлением свежей медовой окраски и текстуры.

Наконец я закончила. Сидя на полу на корточках, провела пальцем по отциклеванным половицам, на поверхности которых выступил новый рисунок. Если их покрыть лаком, то они будут очень красивые. Выпрямилась, сняла наушники и маску, отряхнулась, как собака, выходящая из воды. Открыла большие окна, чтобы впустить весенний воздух и шум транспорта. Подмела опилки, пропылесосила пол, тщательно проходя насадкой все углы. Сняла полотнища с книжных полок и тоже пропылесосила их, а также все щели между книгами, всасывая тонкий слой пыли, лежащий на книгах сверху.

У этого человека были странные книги. На первой полке стояло много книг, содержащих общие сведения: два толстых атласа, несколько словарей и энциклопедий, книга большого формата о хищных птицах, еще одна о замечательных деревьях. Но когда я подняла насадку пылесоса ко второй полке, то увидела такие названия, как «Личности, склонные к привыканию», «Материнская психическая двойственность», «Психотические состояния у детей», «Перспективы судебной экспертизы в области навязчивых эротических состояний» и толстый зеленый том, который назывался «Справочник по клинической психофармакологии». Выключила пылесос, достала книгу, которая называлась «Эротомания и сексуализация пыток», и наугад открыла ее.

«В структуре разрушения, — читала я, — существует фундаментальная дифференциация, которую следует выявлять во взаимопроникновении двух этих понятий…»

Я потерла свое чумазое лицо. Что бы такое это могло означать? Казалось, мозг опухает от напряжения. Села на пол и пролистала вперед несколько страниц. Приводилась цитата из Карла Маркса: «Существует только одно противоядие от ментальных страданий, это физическая боль».

Неужели это правда?

Услышала какое-то движение сзади. Удивлению моему не было предела. Я полагала, что хозяин на работе. Но он не только не был на работе, но появился передо мной в полосатой фланелевой пижаме, которую я не видела со времени визитов к дедушке, когда еще была совсем маленькой девочкой. Как можно было спать при том шуме, который я подняла в квартире, циклюя пол? Вид был такой, словно он только что проснулся после многомесячной зимней спячки. У него были длинные темные вьющиеся волосы, причем слова «взъерошенные» было недостаточно, чтобы описать их состояние. Он провел рукой по голове, чтобы пригладить волосы, но стало еще хуже.

— Я искал сигарету, — сказал он.

Я достала пачку с книжной полки.

— И спички.

Я нашла коробок на приемнике. Он закурил сигарету, сделал две глубокие затяжки и посмотрел вокруг себя.

— Надеюсь, ты не собираешься сказать, что я попала не в ту квартиру? — спросила я.

— Ты не Билл, — произнес он.

— Нет, — подтвердила я. — Он заключил субподряд на работу.

Я взглянула на часы.

— Разбудила тебя? Не знала, что ты здесь.

Он выглядел озадаченно. Казалось, он вообще не осознает, что также находится здесь.

— Поздно лег спать, — сказал он. — Мне нужно быть на работе в двенадцать.

Я снова посмотрела на часы.

— Надеюсь, она поблизости, — заметила я. — У тебя осталось тридцать пять минут.

— Она совсем рядом.

— Все же ты можешь опоздать.

— Я не имею права, — вздохнул он. — Меня ждут там люди. Я должен поговорить с ними.

— Ты читаешь лекцию?

Он затянулся сигаретой, сморщился и кивнул в знак согласия.

— Интересная книга? — спросил он.

— Просто я вытирала пыль…

Я опустила глаза на книгу и поставила ее на место на полку.

— Кофе? — спросил он.

— Нет, спасибо.

— Я хотел сказать: не можешь ли ты приготовить мне кофе? Пока я буду одеваться?

Меня так и подмывало съязвить, что я не прислуга, но было понятно, что это особый случай.

Выпив глоток кофе, он поморщился.

— Осталось двадцать пять минут, — напомнила я.

— Это прямо через площадь.

Сейчас уже у него широко открылись глаза.

— Ты сделала хорошую работу, — похвалил он, глядя на доски. — Не то чтобы я понимал разницу между хорошей работой и плохой работой.

— Сделала это машина, — сказала я. — Прости, что я смотрела книги.

— Именно для этого они там и стоят.

— Ты врач?

— В определенном смысле.

— Интересно, — пробормотала я.

Я подумала о Брендане, как он запихивал собачье дерьмо в окно машины. Затем о сне, фрагменты которого всплывали у меня в голове, как рты крошечных рыбок, клюющие на поверхности воды.

— Меня зовут Дон.

— Знаю. Меня — Миранда.

Я отпила кофе. У него был привкус шоколада.

— Ты занимаешься психическими заболеваниями?

— Именно так.

— Понимаю, что тебя, наверное, одолевают люди, задавая глупые вопросы, но можно мне тоже задать глупый вопрос?

— Что?

— О том, про кого мне просто рассказывали. О друге друга. — Я положила в рот песочное печенье. — Друга, — невнятно добавила я.

— Ясно, — кивнул он, чуть улыбаясь.

— Мне о нем известно очень немногое, в сущности.

В определенном смысле это было именно так.

Я стала рассказывать Дону о Брендане. Начала с собачьего дерьма, затем продолжила, а потом дошла до рассказа о переполняющейся ванне.

— А когда она вернулась домой и обнаружила переполняющуюся ванну, хотя твердо помнила, что не…

Дон поднял руку.

— Подожди, — сказал он и закурил сигарету.

— Что?

— Это ты, да? — спросил он. — Женщина?

— Ну да, конечно.

— Хорошо.

— Хорошо?

— Меня беспокоило, что ты могла оказаться той особой, которая положила собачье дерьмо в машину.

— То был мужчина.

— Ты могла специально изменить пол. С целью сокрытия.

— Это интригует, согласна, — произнесла я.

— Продолжай.

И я продолжила. Хотя времени до начала лекции оставалось все меньше и меньше, сообщила ему все. Даже возвращалась к началу и рассказала, как Брендан шептал мне о том, как он хочет войти в мой рот. И потом, уже в конце — о Трое и Лауре, но очень быстро, чтобы снова не разрыдаться. Когда закончила, взяла кружку и выпила последний глоток уже ледяного кофе.

— Итак, что ты думаешь? — спросила я.

По неизвестной причине сердце у меня колотилось.

— Черт знает что, — сказал он.

— Это твой взвешенный вердикт?

— Хорошо, что ты избавилась от него.

Я фыркнула:

— Это и я могу сказать! Но мне хотелось бы узнать, не психопат ли он. Может ли он быть убийцей?

Дон поднял руки, протестуя.

— Сейчас слишком раннее утро, — ответил он.

— Вообще-то уже позднее утро.

— Не хочу быть слишком самонадеянным и заявить, что мне нужно провести собственное расследование до того, как прокомментировать это. Не буду разбрасываться техническими и клиническими терминами. Дело в том, что, честно говоря, нельзя еще сделать заключение. Не могу сказать, что такая схема поведения означает, что он убийца…

— Может быть убийцей, — прервала я.

— Чтобы быть точно уверенным в этом, человека нужно застать с поличным во время совершения определенных видов актов насилия. Но при таких обстоятельствах я бы нисколько не удивился, если бы обнаружил тот тип поведения, который ты описала.

— Итак, вот до чего мы договорились, — сказала я.

— Нет, совсем нет, — ответил он. — Большинство убийц проявляют ранние признаки дисфункционального поведения. Однако очень многие люди отличаются дисфункциональным поведением, но большинство из них не пересекают черту.

— Но если он пересек черту, а именно так я думаю, даже если со мной никто не захочет согласиться, тогда что? Он иссяк? Или все еще опасен?

Дон сосредоточенно пил кофе.

— Ты нагромождаешь одно предположение на другое, — сказал он.

— Я не в суде, — парировала я. — Могу нагромождать все, что захочу, на что захочу. Мне нужно знать, выполнил ли он до конца все задуманное.

Услышала, как в голосе появилась дрожь, закашлялась, чтобы скрыть ее.

Дон отрицательно покачал головой.

— Прости, — сказал он. — Все это недоказуемо. Когда люди что-то уже сделали, когда они совершили преступление, их поймали и заключили в тюрьму, тогда на сцене появляются психологи и психиатры, проводят свои тесты и выносят авторитетное заключение. Тогда можно найти экспертов, чтобы привести доводы за или против любого пункта их заключения, если захочется.

— Спасибо, — тупо поблагодарила я.

Повернулась, чтобы взглянуть на него. Обратила внимание на то, что у него худое лицо, рыжеватые волосы и он доброжелательно смотрит на меня.

— Держись от него подальше, — сказал он.

— Да.

— С тобой все в порядке?

— Не знаю.

Я резко закрыла окно, и в комнате стало тише. Посмотрела на часы.

— У тебя четыре минуты.

— Лучше мне поторопиться. У тебя далеко не счастливый вид.

— Даже если это был бы незнакомый человек, все равно ведь небезразлично, да? — Я начала собирать полотнища. — Нельзя просто сидеть на берегу и смотреть, как тонут люди.

У Дона был такой вид, словно он собирался что-то добавить, но передумал.

— О чем ты будешь рассказывать?

На мгновение он нахмурился.

— Очень редкий психологический синдром. Очень и очень редкий. За все время наблюдений он выявлен всего только у четырех человек.

— Но зачем же тогда читать лекцию на эту тему?

Он помолчал.

— Если я буду задавать себе подобные вопросы, — сказал он, — то где же я тогда буду?

Я пошла на прием к психотерапевту Катрине Даулинг еще раз. Долго сидела молча, стараясь принять решение. Чем же я собиралась заняться — всем миром или своей собственной головой? Посмотрела на часы. Прошло более десяти минут. Я рассказала ей свой сон.

— Что он означает для тебя?

— Мне хочется продолжать наши сеансы, — сказала я, — но только через несколько недель. А может быть, и месяцев.

— Почему?

— Мне нужно разобраться во многом.

— Я полагала, что именно для этого ты и приходила сюда.

— Мне не разобраться в этом здесь.

Через полчаса ушла. Хотя и почувствовала, что на меня возложена ответственность в полном объеме.

Ты не покончил с собой, да? Конечно, нет. Никогда я не позволяла себе даже усомниться в этом, ни на единое мгновение. Ты не покончил с собой, и Лаура не ударилась головой и не утонула. Я всегда знала это. Вопрос заключается лишь в том, что мне нужно сейчас сделать, Трой. Я просто не могу ничего не сделать, да?

Нет. Конечно, не могу.

Странно, я же должна бояться сама, но не боюсь. Ни капельки. Истина в том, что я больше не беспокоюсь. Даже о своей безопасности. Я чувствую, что стою на краю скалы под воющим ветром и мне все равно, упаду я или нет. Иногда даже думаю, что почти хочу упасть.

Надеюсь, что это не займет много времени. Надеюсь, ты никогда не узнаешь; я не смогла бы перенести это, если бы ты узнал.

ГЛАВА 32

Я не могла оставить это. Как пчела, жужжащая вокруг горшка с медом. Нет, неправильно. Горшки с медом хороши для пчел. Я сама была горшок с медом, зная, что где-то жужжит пчела. Как мотылек, летящий на… Нет, не буду говорить об этом, потому что все это неправильно. Когда-то у меня был бойфренд, он изучал насекомых, что и было частью проблемы. В самую первую нашу встречу он рассказал мне, что на самом деле мотыльки не летят на огонек. Это миф. Миф о мотыльках. Он именно так сказал это. Мы были в союзе студентов, он был пьяный. Наши отношения были обречены с самого начала. Не могла представить себе, что смогу поддерживать длительные отношения с парнем, который знакомится с девушкой, рассказывая интересный факт, связанный с мотыльками. Смешно, что сейчас, спустя пять лет, фактически все, что я могу вспомнить о нем, — это только его имя, Марк, а также интересные сведения, которые он рассказал мне о мотыльках, что заставило меня сразу же разлюбить его. Потому что это было очень интересно.

Я упорно спорила с Марком, утверждая, что он заблуждается. Однажды вся наша семья жила в палатках. Вокруг лампы, которую отец привязал к столбику палатки, было черно от мотыльков и комаров, слетевшихся на огонек. Марк отрицательно покачал головой. Это иллюзия, сказал он. Они стараются выравниваться по луне, сохраняя один и тот же угол относительно лунных лучей. Единственный доступный им способ выполнить это относительно ближней лампы заключается в том, чтобы кружить вокруг нее. На практике они летят на нее по спирали, подлетая все ближе и ближе. Нет никакого влечения. Просто навигационная ошибка. Помню, что в течение какого-то времени я размышляла об этом. Возможно, что я сама была немного пьяная. Ничего хорошего это не сулит мотылькам, сказала я. Все равно они заканчивают свою жизнь в пламени.

— Кому какое дело до этих чертовых мотыльков? — отвечал Марк.

Это был еще один плохой признак. Он был жесток к животным.

Вот так обстоят дела. На самом деле мотыльков не привлекает пламя. Все песни и стихи неправильные. Но факт остается фактом: пламя не способствует прогрессу мотыльков. Одному Богу известно, сколько всего я должна была сделать на работе, в поисках агентов по недвижимости, а также при принятии основных решений относительно моей жизни, что едва ли можно сделать рационально, а скорее только подбросив монетку. Но даже при таких обстоятельствах я порылась в карманах куртки, которая висела в шкафу, и нашла номер телефона, который Дэвид нацарапал на оторванном уголке газеты. Номер телефона человека, который был тогда на катке и знал Брендана. Джефф Локке.

— Брендан Блок? Тот парень, который обычно заказывал пиццу со странным запахом?

— Думаешь, что в нем было что-то странное?

— Точно.

— Мог бы и предупредить меня об этом.

— Нельзя же вести себя как полицейский. Между прочим, разве он не женился?

— Она умерла.

— Что? Ты хочешь сказать, его жена?

— Это моя подруга, — уточнила я.

— Прости.

— Все в порядке. Как ты познакомился с ним?

В течение какого-то времени ему пришлось вспоминать.

— Кажется, парень, которого звали Леон, был старый друг Брендана. У меня нет номера его телефона, но я знаю, где он работает.

— Леон Харди?

— Да.

— Я пытаюсь найти Брендана Блока.

— О, его? Я едва знаком с ним, Но думаю, что Крейг знает.

— Крейг?

— Крейг Макгриви. Он работает в компании по распределению идиосинкразических фильмов в Ислингтоне.

* * *

— Привет, простите за беспокойство. Меня зовут Миранда Коттон, я друг Брендана Блока. Мне нужно срочно связаться с ним. Можете помочь мне?

— Не уверен, — ответил он. — Не видел его сто лет. У меня есть номер телефона.

Невозможно было сдержать улыбку, когда он прочитал мне номер моего собственного телефона.

— Я уже пыталась дозвониться по этому номеру, — сказала я. — Он там больше не бывает. Может быть, кто-то еще сможет помочь мне? Как ты познакомился с Бренданом?

Повисла тишина, к которой я уже успела привыкнуть. Неужели происходит одно и то же со всеми друзьями или, возможно, что-то не так с Бренданом? Когда я думаю о своих друзьях, я точно знаю, где познакомилась с ними. В школе, в колледже, или они были в школе с кем-то еще, или они приходились двоюродными братьями или сестрами кому-то. Но о Брендане у всех были какие-то смутные представления. Он каким-то непредсказуемым образом появлялся в их жизни, и никто не понимал, как он попал туда. Крейг Макгриви дал мне два имени и номера телефонов. Один из них не отвечал. Но второй ответил и отослал меня к кому-то другому, кто отослал меня еще к одному, который связал меня с человеком по имени Том Ланхем, а тот при первом упоминании имени Брендан сказал:

— Ты звонишь по поводу его вещей?

— Его вещей?

— При отъезде он оставил несколько коробок. Сказал, что заберет их, но это было приблизительно год назад.

— Ты жил с ним в одной квартире?

— Он жил здесь совсем недолго, затем уехал, с тех пор я не видел его. Ты его подруга?

— Правильно. Я пытаюсь найти его. Смогу, наверное, помочь тебе с его вещами. Могу передать их ему.

— Точно? — спросил Том. — Было бы чудно. Они все еще в углу у меня в комнате. Не знаю, что и делать с ними.

— Можно зайти и поговорить с тобой?

— В любое время. Давай сегодня вечером?

Меня беспокоило его нетерпение. Сколько же там вещей?

— Где ты живешь?

— Ислингтон. Рядом с дорогой на Эссекс. Я подробно расскажу тебе, как добраться.

Он не допускал никакого отрицательного ответа, поэтому я выслушала все детали и спустя три часа уже стучала в его дверь. Было очевидно, что Том только что вернулся домой с работы. Он не успел переодеться, был еще в костюме, но галстук уже развязан. Волосы тщательно причесаны. Можно догадаться, что он работал в Сити. Я была в комбинезоне. Он улыбнулся, увидев разницу между нами.

— Прости, — сказал он. — Не успел переодеться.

Он проводил меня в квартиру и предложил выпить. Я попросила кофе. Он приступил к удивительно изощренному процессу приготовления кофе, включающему использование одноразового бумажного фильтра, который он положил на кружку. Но кофе получился превосходный, очень крепкий, я даже сморщилась, когда сделала глоток. Себе он налил бокал вина, правда, очень большой.

— Итак, ты не знаешь, где найти Брендана? — спросила я.

— Почему тебе нужно найти его?

— Я беспокоюсь о нем, — ответила я.

Том улыбнулся.

— Я думал, что он должен тебе деньги, — сказал он.

— Почему?

— Потому что он должен мне.

— За что?

— Не так уж и много, — ответил Том. — Предполагалось, что он должен вносить свой вклад в закладную, оплату за отопление, телефон, но он даже и не начинал. Уехал куда-то на работу над фильмом, с тех пор я не видел его.

— Фильмом? — спросила я.

— Он сказал, что помогает в поисках места для съемки фильма.

— Когда это произошло?

Том отпил из бокала. Мне было не очень жалко его. По его виду было понятно, что он не слишком нуждается в деньгах.

— Приблизительно год назад, — ответил он. — Ты, кажется, говорила, что можешь забрать его вещи?

— Я могу передать их ему, — предложила я.

— Было бы здорово, — сказал Том. — Я уже подумывал, не вынести ли их в контейнер для мусора. Кто-то уже живет в комнате, в которой жил он, поэтому я положил его вещи в две пустые коробки из-под вина. Просто какой-то хлам.

— Я освобожу тебя от него.

— Почему ты сделаешь это?

— Что-то немного похожее на твою ситуацию, — сказала я, — только с той разницей, что он должен мне не деньги.

Том посмотрел на меня с озадаченным выражением лица.

— Думаю, ко мне это не имеет ни малейшего отношения?

Я пыталась заставить себя улыбнуться, словно все это было совершенной ерундой.

— Точно как с тобой, — сказала я. — Все не очень важно.

Он продолжал как-то особенно смотреть на меня, приводя меня в смущение.

— Можно пригласить тебя пообедать? — наконец спросил он.

— Прости, я… — Я пыталась в течение какого-то мгновения изобрести предлог, чтобы отказаться от приглашения, но потом подумала: зачем беспокоиться? — …просто не могу.

Меня ничто в нем не привлекало. Мне не понравился его костюм. В любом случае мне было любопытно взглянуть на вещи, которые оставил Брендан, когда встретился со мной. Вещи, которые ему не были нужны. Том отнес одну коробку в машину. Потом попросил номер моего телефона. Я дала его. Разве это имело какое-нибудь значение? Телефон не будет моим очень долго.

Как только я добралась домой, опрокинула коробки на пол в гостиной и тщательно исследовала кучу. Сначала мне было очень интересно, но по мере того, как я рассматривала каждый предмет, быстро поняла, что тут нет ничего интересного и личного. Большая часть была просто хламом, который может лежать у кровати любого человека, и я не могла понять, почему Том сразу не выбросил все это. Пара пожелтевших газет, брошюра турфирмы о Греции. Две папки для бумаг. Коричневый шнурок, карта улиц Лондона, часы с пластиковым ремешком, какие-то пустые аудиокассеты. Очень много писем с предложением кредитных карточек или ссуд. Почти все не открыты. Пересохшие шариковые ручки без колпачков. Пластиковые ножницы для бумаги, картонная салфетка под пивную кружку, дешевый калькулятор, небольшой пластиковый фонарик без батареек, очень много канцелярских скрепок, пластиковый флакончике глазными каплями. Просто набор предметов. Казалось, что они никаким образом не связаны ни с чем, ничего личного.

Исключая только то, что я нашла в самом конце, — написанная от руки записка на линованной бумаге, которую, казалось, вырвали из записной книжки. Почерк был похож на детские каракули. В ней сообщалось: «Нан в "Санкт-Сесилии"». За этим следовал адрес в Челмсфорде и номер комнаты.

Я смотрела на листок бумаги и думала, что лучше бы он мне не попадался на глаза. Если бы у меня была подруга, такая как Лаура, которая сидела бы рядом со мной, то она спросила бы меня, что я делаю, а я бы ответила ей:

— Не знаю.

А она бы сказала:

— Он исчез. Пусть так и будет.

— Какое тебе дело? — могла бы спросить я. — В зоопарке случайно я открыла клетку и выпустила на волю опасного зверя. Он искусал и исцарапал меня, а потом убежал. Могу ли я просто радоваться и продолжать спокойно жить дальше, или ответственность за него возлагается на меня?

Моя подруга могла бы сказать:

— Ты специально не выпускала его на волю. Ты случайно наткнулась на него. Тебе не повезло. Он поступил с тобой ужасно, но он исчез. Что же ты собираешься сделать? Неужели поедешь в Челмсфорд, чтобы найти кого-то, кого ты даже не знаешь, и даже не понимаешь, зачем тебе это нужно?

Здесь я бы глубоко и надолго задумалась, а потом бы сказала:

— Мне бы хотелось, чтобы человек, которого зовут Том, просто выбросил все это в мусорный контейнер, тогда был бы конец всему. Но я продолжаю думать о тех людях, которые были тогда на катке в прошлом году. Они знали, что с Бренданом происходит что-то странное. Если даже они не знали, то все равно должны были понимать. Они наблюдали, как он флиртует со мной, видели, как мы продолжали наши отношения. Один или двое из них были мои друзья, они должны были рассказать мне о нем.

Моя подруга сказала бы мне:

— Ты беспокоишься о людях, которых даже не знаешь, о людях, которых никогда не видела.

А я бы ответила:

— Да. Глупо, да?

Словно сам Господь Бог пытался предупредить меня. Все время до дороги А12 шел дождь, я пропустила поворот, потому что смотрела на карту, развернутую на коленях. Было трудно найти «Санкт-Сесилию», мрачное квадратное здание, местами покрытое галькой, в конце ряда домов, я припарковалась на следующей улице, поэтому промокла. Это был жилой дом с меблированными комнатами. Как только я открыла дверь, вращающуюся в любую сторону, мне в нос ударил запах жидкого чистящего средства и все прочие, которые старалась и никак не могла перекрыть эта чистящая жидкость. За столом портье никого не было. Я осмотрелась вокруг. В коридор вела еще одна дверь. Полная женщина в светло-синем нейлоновом рабочем халате что-то протирала. Когда она окунула швабру в металлическое ведро, оно громыхнуло, будто она не попала в него. Я кашлянула, и она посмотрела в мою сторону.

— Привет, — сказала я. — Здесь живет госпожа Блок? Это была догадка. Я хотела узнать, приходится ли ему родственницей Нан.

— Нет, — ответила женщина.

— Ее зовут Нан, — сказала я.

— Нет здесь никакой Нан, — ответила она, продолжая свое занятие.

Я вытащила письмо из кармана.

— Она в комнате номер три. Крыло «Леппард».

Женщина пожала плечами:

— Это госпожа Риз. По коридору, вверх по лестнице, второй этаж, дальше по коридору мимо телевизионной комнаты. Возможно, она смотрит телевизор.

Я поднялась по лестнице. Три пожилые женщины и пожилой мужчина смотрели по телевизору кулинарное шоу. С ними сидела еще одна женщина, но смотрела в сторону.

— Здесь госпожа Риз? — спросила я.

Они взглянули на меня с раздражением, потому что их побеспокоили, оторвав от просмотра шоу.

— Она у себя в комнате, — сказала одна из женщин. — Она не часто выходит.

Словно это можно вообще считать выходом.

В комнате номер три были кровать, стул и стол в углу. Раковина, корзина для использованной бумаги, окно с трещиной в верхнем углу и приятный вид из окна на игровое поле. Госпожа Риз сидела на стуле спиной к двери. Я прошла вперед, обходя ее. Она была в халате. Взгляд был направлен на серый свет снаружи, но казалось, что она не смотрит на него.

— Госпожа Риз!

Я прошла, стараясь попасть в ее поле зрения, но она не реагировала. Я опустилась на колени около ее стула и положила свою кисть на ее руку. Она смотрела на мою кисть, но не на меня.

— Я здесь по поводу Брендана, — сообщила я. — Брендана Блока. Знаете его?

— Чай, — произнесла она. — Это чай.

— Нет, — повторила я громче. — Брендан. Вы его знаете, Брендан.

— Это чай, — настаивала она.

— Можно и мне чашку чая? — спросила я.

— Это чай.

Какое несчастье! Я даже не знала, была ли она госпожа Риз. Я не знала, была ли госпожа Риз той, которая называлась в письме. Возможно, она была новым жильцом. Я не знала, была ли женщина, о которой говорилось в письме, на самом деле связана с Бренданом. Но если она и была связана с Бренданом, мне совсем не было понятно, что нужно узнать у нее. Однако если это та женщина, которая нужна мне, то совершенно очевидно, что она не сможет рассказать мне что-либо о чем угодно. В отчаянии я встала и обошла комнату. Пластиковые тарелки и чашки, ничего острого, ничего, что могло бы упасть и разбиться. Над столом две фотографии, прикрепленные скотчем. На первой, очень старой, изображен мужчина в военной форме. У него были усы и залихватский вид, фуражка набекрень. Возможно, муж. На другой женщина держала за руки двоих детей. Я внимательно всмотрелась. Да, это была женщина, сидевшая на стуле, много лет назад, когда ее волосы были уже седые, но еще не белые. Мальчик, в возрасте около десяти лет, в аккуратном школьном блейзере, широко улыбается в камеру, — это точно Брендан. Я сняла фотографию со стены и показала ее женщине.

— Госпожа Риз, — обратилась я, указывая на фотографию, — это Брендан.

Она нахмурилась и уставилась на фотографию.

— Это Симон, — сказала она, не отрывая взгляда.

— Симон?

— Симон и Сьюзен.

Я пыталась задавать еще вопросы, но она опять начала разговаривать о чае. Попыталась снова повесить фотографию на стену, но лента пересохла, она была слишком старая. Я просто прислонила фотографию к стене. На цыпочках вышла из комнаты и бегом стала спускаться с лестницы. Женщина из коридора уже ушла. Я нашла ее в комнате, расположенной за стойкой у входа. Она наливала в кружку воду из чайника.

— Я поговорила с госпожой Риз, — сказала я.

— Да?

— Мне нужно поговорить с ее дочерью Сьюзен.

— Внучкой.

— Да, конечно. У меня для нее нечто важное. Можете дать мне ее адрес?

Женщина смотрела на меня с полуоткрытым ртом, Я не поняла, слышала ли она меня. Но она начала рыться в коробке с карточками жильцов своими потрескавшимися пальцами.

ГЛАВА 33

Сьюзен Лиле жила в доме номер 33 на улице Примроуз-Креснт, находившейся на восточной окраине города, около кладбища, Это был ряд бежевых и серых домов, В доме номер 33 были занавешенные окна, красная дверь с отслаивающейся краской и звонок. Когда я нажала на него, зазвучала мелодия: несколько нот из песенки «Сколько времени торчит тот собачник в окне?».

Я не задумывалась о том, что делаю, так как воображала, что в любом случае Сьюзен Лиле не будет дома, поэтому меня просто ошеломило, когда дверь почти сразу открылась и передо мной появилась женщина, которая заполнила собой весь дверной проем. В течение какого-то мгновения я могла думать только о ее размерах. У нее был огромный живот, деформированный голубыми обтягивающими рейтузами, ее белая тенниска, на которой было написано жирными красными буквами «Не трогай!», натянулась на массивной груди, шея была толстая, подбородок в складках; руки покрыты ямочками. Почувствовав, что заливаюсь краской от смущения, я пыталась смотреть только в ее глаза, совсем маленькие на широком белом лице, на существо, скрывающееся под этой горой плоти, и никуда больше. На фотографии у бабушки она была кожа да кости с вывернутыми внутрь коленками; что же произошло в ее жизни, что сделало ее такой?

— Да?

— Сьюзен Лиле?

— Правильно.

Я услышала, как за ее спиной заплакал ребенок.

— Прости, что побеспокоила тебя. Но нельзя ли нам быстро поговорить?

— О чем это? Ты из совета? Они уже осмотрели и дом, и все, что в нем, ты же знаешь.

— Нет, совсем нет. Не из совета, ничего похожего. Ты не знаешь меня, я… меня зовут Миранда, я знаю твоего брата.

— Симона? — Она нахмурилась. — Ты знаешь Симона?

— Да. Если бы я просто могла…

Я сделала небольшой шаг вперед, но она не сдвинулась с места, чтобы освободить дверной проем и пропустить меня. Плач ребенка внутри становился громче, к нему присоединились более пронзительные вопли.

— Лучше тебе войти в дом, пока они не убили друг друга, — наконец сказала она, и я последовала за ней в холл, где стоял горячий радиатор, хотя погода была довольно теплая.

В гостиной было сумрачно, потому что занавески были задернуты, и мне потребовалось несколько минут, чтобы точно определить, сколько детей в этой непроветренной, захламленной комнате. В детском манеже среди гигантской груды мягких игрушек мирно сидел малыш с соской во рту. На высоком стуле восседал карапуз, едва начинающий ходить, на нагруднике красновато-синяя полоса, рядом перевернутый горшок. На диване еще один ребенок — девочка, которая, по-видимому, тоже только начинала ходить, сидела, уставясь на экран телевизора, где передавали какое-то игровое шоу, хотя звук и был выключен. Она сжимала в кулачке леденец на палочке. Я заглянула в переносную сумку для малышей, которая стояла на полу. Там тоже был малыш, который спал глубоким сном, несмотря на шум. Ручки вытянуты перед собой, словно он ухватился за какой-то невидимый предмет, глаза быстро подрагивают. Какие сны снятся малышам?

— Сколько детишек! — радостно воскликнула я.

За защитным экраном в камине жарко горели дрова, распространяя тепло; запах подгузников, пеленок и освежителя воздуха забивал мои ноздри. У меня возникло острое ощущение тяжести в груди.

— Они все твои?

Уже спросив это, я поняла, что вопрос глупый, математически бессмысленный.

— Нет, — ответила она, уставясь на меня с легким презрением. — Только один. — Затем с гордостью добавила: — Еще трое приходят после школы три раза в неделю. У меня хороший заработок. Я зарегистрирована.

Нежно подняла визжащего мальчика с высокого стула и вытерла ему рот уголком нагрудника.

— Ну, успокойся уже, — сказала она. — Ш-ш-ш!

Он сразу притих, его измазанный рот расплылся в широкой улыбке, а руку он запустил ей в густые темные волосы.

Усадив ребенка на необъятную плоть своих бедер, к которой он прильнул, как коала, она спросила:

— Итак, Симон?

Я не была готова к началу разговора, поэтому довольно резко спросила:

— Когда ты видела его в последний раз?

— Ты из полиции?

— Нет.

— Из социальной службы?

— Нет, я просто…

— Так по какому же праву ты врываешься в мой дом, стоишь с таким видом, словно здесь дурно пахнет, и задаешь мне вопросы?

— Прости. Я не хотела… Я просто беспокоюсь и, поверь, буду очень тебе благодарна, если сможешь помочь мне.

— Он надул тебя или что?

— Что?

В какое-то ужасное мгновение я подумала о том, что, возможно, Брендан побывал у сестры до меня и рассказал ей свою версию наших отношений.

— А почему еще ты могла бы прийти ко мне, прося о помощи?

Она опустилась на диван со своим сыном, другой ребенок, девочка, сразу тоже вскарабкался к ней на колени и уткнулся липким личиком в складки у нее на шее. Казалось, что Сьюзен даже и не замечает этого. Она взяла пульт дистанционного управления и стала беспорядочно переключать телевизионные каналы, затем сказала:

— Целую вечность не видела его. Каждый из нас идет своим собственным путем. У него своя жизнь, у меня своя. Зачем? Тебе-то что?

— Как я и говорила, я знаю Симона. Я знакома с ним уже почти год. Я немного беспокоюсь о нем. — Я присела на краешек дивана. — Думаю, он не совсем здоров.

— Ты что, врач?

Она отмахнулась от леденца, который раскачивался у нее перед лицом, словно отгоняя назойливую муху.

— Нет.

— Ему нужно сходить к врачу. Что я-то могу сделать? Он взрослый человек.

— Я не имела в виду, что он болен как… Я хотела сказать… ну, его поведение было довольно странное и…

— О, понимаю. Ты хотела сказать, что у него не все в порядке с головой, да? М-м-м?

Внезапно она заговорила, как Брендан.

— Не уверена. Именно поэтому мне и хотелось поговорить с тобой.

— У Си все в порядке.

Она встала с удивительной проворностью, дети упали в глубину дивана, издав вопль удивления.

— Да что ты себе позволяешь?

— Я не…

— Убирайся!

— Я просто пришла за помощью, — солгала я. Ее гнев моментально утих.

— Не представляю, чем я могу тебе помочь, — сказала она.

Сьюзен достала видеомагнитофон с бокового столика, вставила его под телевизор. По экрану побежали комические персонажи. Она громко включила звук, затем достала с полки коробку с печеньем, взяла три штуки шоколадного печенья, которые сразу сунула в три нетерпеливые ручки.

Я последовала за ней на кухню, где она тяжело опустилась на стул. Она налила себе большой бокал пенящегося лимонада и закурила сигарету.

— Он попал в беду?

— Не знаю, — осторожно начала я, рассчитывая на туманную и вводящую в заблуждение искренность. — Скорее, я хочу предотвратить беду, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Поэтому я подумала, что мне нужно прийти сюда и просто поговорить с кем-нибудь, кто знал его до того, как он попал под наблюдение.

— Что?

— Я думала…

— Наблюдение? — Ее смех был подобен громкой, тяжелой одышке. — Откуда у тебя появилась такая идея?

— Ты хочешь сказать, что его никогда не выгоняли из школы?

— А зачем — с нашей мамой и потом с няней, которая должна была присматривать за нами? За нами никто и не наблюдал. Осторожней подбирай слова, когда говоришь.

— Должно быть, я начала не с того конца, — сказала я умиротворяющим тоном.

Она глубоко затянулась и выпустила струйку голубого дыма.

— Си был неплохой мальчик, — сказала она.

— А как со школой?

— Он учился в школе Обертон, хорошо занимался, но ненавидел, когда ему указывали, что нужно делать, или критиковали его. Все было бы очень хорошо, если бы они не… — Она запнулась.

— Если бы что?

— Не имеет значения.

— Его наказали?

— Им не нравились такие умные мальчики, как он.

— Его исключили?

Она затушила сигарету, жадно допила остатки лимонада и встала.

— Хотела бы я посмотреть, на что они готовы сейчас, — сказала она.

Я уставилась на нее:

— Что произошло потом, Сьюзен?

— Можешь и сама понять.

— Сьюзен, пожалуйста. Что он сделал после того, как его исключили?

— Да кто ты на самом деле?

— Я уже говорила тебе, я знаю Брендана.

— Брендан? Что все это значит?

— Симона, хотела сказать.

— У меня побывало немало людей, которые суют свой нос в наши дела. Живи и дай жить другим, говорю я. В любом случае не верю, что ты хочешь помочь Си. Ты просто шпионишь.

И опять при этом слове, произнесенном с такой враждебностью, мне послышался голос Брендана, странным эхом зазвучавший в моей голове. Он мог отказаться от своего прошлого, мог изменить свое имя, и все же на каком-то глубоком уровне, всеми своими корнями он оставался неразрывно связанным со всем этим.

— Убирайся вон из моего дома, — сказала она. — Уходи! Выметайся к чертовой матери, пока я не вызвала полицию!

Итак, я ушла прочь из этого дома на свежий воздух, под небо, которое прояснялось после проливного дождя, голубое на горизонте и в просветах между темно-серыми тучами. Выпила воды, положила в рот сосательную конфету и завела автофургон. Поехала обратно по той же дороге, по которой приехала, по светлеющим мокрым улицам, но через несколько минут снова остановила машину. Брендан никогда ничего никому не спускал, мрачно подумала я. Никогда.

Я опустила стекло в окне машины и, когда мимо проходила женщина, выглянула и спросила:

— Простите, где находится средняя школа Обертон?

Дети выходили из школы с тяжелыми ранцами на спине, в руках музыкальные инструменты и мешки с принадлежностями для физкультуры. Я продолжала сидеть, наблюдая за ними в течение нескольких минут, почти не понимая, что я здесь делаю. Затем вышла из машины и направилась к двум женщинам, которые болтали, стоя около своих машин.

— Простите, что побеспокоила вас, — проговорила я.

Они выжидающе смотрели на меня.

— Я переезжаю в этот район, — сказала я. — И мои дети… ну, хотелось бы спросить, вы смогли бы порекомендовать эту школу?

Одна из них пожала плечами.

— Все в порядке, — сказала она.

— Она хорошая с точки зрения преподавания?

— Нормальная. Не на что жаловаться. Твоя Элли отлично справляется, да? — обратилась она к другой женщине.

— Здесь очень жесткие требования к дисциплине?

— В любой школе жесткие требования.

— Мой друг учился здесь, сейчас припомню, двенадцать или тринадцать лет назад. Он упоминал о каком-то происшествии.

— Что ты имеешь в виду?

— Сейчас точно и не вспомнить, что это было. Он говорил о… — Я замолчала и выжидательно посмотрела на собеседницу.

— Не знаю. Всегда что-то происходит.

— Да это был пожар, — вступила вторая женщина. — Конечно, это было задолго до нас, но люди продолжают вспоминать об этом.

Я повернулась к ней, по коже побежали мурашки.

— Пожар?

— Здесь был пожар, — повторила она, — Понятно? Весь одиннадцатый класс выгорел до основания, сгорела половина помещения для занятий информатикой.

Она показала на низкое здание из красного кирпича, стоявшее в глубине двора и выглядевшее новее остальной школы.

— Как ужасно, — вздохнула я.

Почувствовала, как меня сначала бросило в жар, а потом в холод.

— Как же это случилось?

— Не удалось никого поймать. Возможно, это произошло из-за шалости детей. Ужасно, на что они способны сейчас, да? А вот и Элли! — Она подняла руку, показывая длинноногой девочке с косичками, чтобы та шла в нашу сторону.

— Так никого и не удалось поймать?

— Счастливого пути, — сказала одна из женщин, поворачиваясь. — Возможно, еще увидимся, если решишься переехать сюда.

Я села в свой автофургон и положила следующую конфету в рот. Пососала ее, пока она не стала тоньше, и потом еще тоньше, и в конце концов распалась и растворилась. Включила зажигание, но продолжала сидеть при холостой работе двигателя, уставясь на новое классное помещение, представляя себе яркое пламя с оранжевыми языками. Месть Симона Риза. Я дрожала в теплой машине. Знак, который я понимала, граффити, нацарапанное на стене: месть Брендана.

ГЛАВА 34

Дон был злейшим врагом самому себе во всех отношениях. Курил слишком много. Не придерживался регулярного распорядка дня. Существовал в каком-то общем состоянии неопределенности, которое я стала считать обманчивым, но только до некоторой степени. Когда я покрывала пол лаком, он появился с двумя кружками кофе, мне пришлось отправить его обратно, чтобы он ничего не испортил. Я присоединилась к нему в коридоре, он подал мне кофе и начал размышлять вслух о том, что нужно еще сделать в квартире. Не думаю ли я, что подгнили оконные рамы? (Да, думаю.) Можно ли сделать что-нибудь с трещинами в двери гостиной? (Да, если деньги не проблема.) Я вдыхала аромат крепкого черного кофе, пытаясь заглушить дурной смолистый запах лака для пола.

— Опасно думать об увеличении объема работ во время ремонта, — предупредила я. — Так затраты выходят из-под контроля.

— Я слышал об этом, — сказал Дон, пока пил кофе. — Но проблема в том, что значительно легче все обдумать, когда ремонт уже начинается. Тебе так не кажется?

Я отрицательно покачала головой.

— Всегда найдется, что еще можно сделать, — проговорила я. — Всегда еще что-то можно выявить. Но мне бы хотелось поскорей закончить работу.

— Ты не хочешь получить дополнительную работу?

— Смешно, — сказала я, — но у меня возникло ощущение, что в настоящий момент должна работать не только я. Тебе не кажется, что ты должен работать?

Дон хитро посмотрел на меня.

— У меня есть проблема, — произнес он. — Я страдаю от расстройства, связанного с недостатком внимания.

— Это настоящее заболевание?

— Скорее, это упрощение длинного названия заболевания. Но сегодня тот день, когда я работаю, не выходя из дома.

— Неужели это считается рабочим днем?

— Это время для раздумий и подготовки. Я думаю и пишу, составляю планы.

— А что ты делаешь в остальное время?

— Немного преподаю, принимаю пациентов… и кое-что другое.

— Ты кажешься слишком молодым для этого, — заметила я.

— Ты хочешь сказать «незрелым»?

— Нужно научиться выслушивать комплименты, — возразила я. — Просто на меня это производит глубокое впечатление.

— Думаю, значительно разумнее уметь делать то, что делаешь ты, — согласился он.

— Ты не знаешь и половины этого. Помнишь Брендана, того человека, о котором я тебе рассказывала?

— Да.

— Мне удалось найти его сестру. Она живет в социальном доме в Челмсфорде.

— Ты ездила, чтобы встретиться с ней?

— Да.

— Зачем?

Я не могла придумать краткого ответа, поэтому рассказала обо всем. В частности, о том, что Брендан было ненастоящее имя, и о том, что этот человек сделал в школе.

— Разве не страшно?

— А ты сама не напугана?

— Напугана? — Я отрицательно покачала головой. — Это не про меня. Это относится к другим людям, разве не понятно?

— Трудно сказать.

— Ты сам говорил, что все это звучит зловеще. И что нужно внимательно проанализировать все проявления.

— Может быть.

— Он поджег свою школу. Ты признаешь, что это симптом психического расстройства?

— Что было дальше? Был ли он осужден за поджог? Получал ли он какое-нибудь лечение?

Я глубоко вздохнула:

— Его вообще не поймали.

— Его сестра подтвердила, что он это сделал?

— Читается между строк, это очевидно. Разве ты не уловил схему? Все сходится. Правда или неправда то, что поджоги в детстве являются одним из ранних признаков психопатии?

Я выпила весь кофе, Дон осторожно взял кружку из моей руки.

— Разговор пошел не по тому пути, который задумал я, — проговорил он.

— Что это значит?

— Я собирался сказать, как замечательно, что ты работаешь здесь, и как бы мне хотелось, чтобы мы куда-нибудь пошли выпить. В то же время я собирался сказать, что ты, наверное, всегда раздражаешься и вступаешь в споры, как сейчас. Наверное, еще хотел извиниться, потому что, возможно, такой женщине, как ты, трудно, поскольку ты не можешь выполнять свою работу, чтобы тебе не надоедали такие люди, как я.

Я не могла сдержать улыбку после всего, что услышала.

— А я вместо этого начала говорить об этом психопате, которого знала.

— Вот именно, — согласился Дон. — Я не хотел обидеть тебя.

— Меня нелегко обидеть.

Дон выдержал паузу и посмотрел на меня, словно пытаясь решить, говорю ли я правду.

— Опасаюсь, что ты неправильно поняла то, что я сказал тебе раньше.

— Почему?

— Не думаю, что тебе стоило видеться с этой женщиной.

— Думаешь, это опасно?

Он отпил глоток кофе и посмотрел в чашку с выражением отвращении.

— Холодный, — поморщился он. — Ты должна быть очень осторожной, вмешиваясь в жизнь других людей.

— Я уже говорила тебе, — сказала я, в моем голосе появились более жесткие нотки, — Брендан опасен. Ты не согласен?

— У меня есть коллеги, которые составляют заключение о детях, находящихся в группе риска, для социальных работников. Довольно часто ребенка убивают, пресса обвиняет социальных работников и психиатров, а также полицию за то, что им было известно, что ребенок подвергался опасности, но они не принимали своевременных мер для предупреждения преступления. Но пресса умалчивает о сотнях и тысячах других детей, которые также находятся в этом сером секторе бедности, беззащитности, угроз, безнадежности. И все же большинство из них выходят из этого, оставаясь более или менее порядочными людьми. Но не существует волшебного контрольного списка, Миранда. Ты и представить не можешь, сколько людей, с которыми приходится встречаться мне, находятся на грани. Ты можешь поставить галочку во всех клеточках. Их били, запугивали, насиловали. Да, они могут совершать поджоги. Но кто бы что ни говорил, это еще не делает такого подростка Джеком Потрошителем. Главное же — он исчез из твоей жизни, это больше не твое дело.

— Дон, если ты продал машину, а затем получил сообщение, что в ней какая-то опасная неисправность, что не действуют тормоза, разве ты сможешь забыть об этом? Разве это уже не твое дело?

Казалось, это искренне взволновало Дона.

— Не знаю, Миранда. Хочу сказать, что меня восхищает, что ты сделала это. Ты оказалась подлинной самаритянкой. Более того, ты оказалась самаритянкой для кого-то, кого ты даже не знаешь. Я только хочу сказать две вещи. Во-первых, люди не похожи на машины. И узнать, во-вторых, что ты, в конце концов, собираешься делать.

— Очень просто, — ответила я. — Хочу выяснить, собирается ли он встречаться еще с кем-нибудь. Если собирается, то эта девушка в опасности и я должна предупредить ее.

— Она может оказаться неблагодарной, — сказал Дон. — И твой жест может быть истолкован неправильно.

— Не имеет значения, — ответила я. — Меня нелегко сбить с толку.

— Но ты сама можешь подвергнуться опасности.

Как только он произнес это, я почувствовала, как с головы до ног меня охватила дрожь. Это было не дурное предчувствие, а скорее прилив приятного возбуждения. У меня возникло странное ощущение, что я выхожу за пределы собственной жизни и всего того, что сдерживало меня.

— Это не имеет значения, это не важно, — бросила я Дону.

— Ты будешь соблюдать меры предосторожности?

— Да, — сказала я, подразумевая «нет».

Я не буду соблюдать меры предосторожности; не остановлюсь ни перед чем.

Мне хотелось найти Брендана так, чтобы он не знал, что я обнаружила его. Это оказалось значительно труднее, чем я ожидала. Позвонила по телефону старой подруге Лауры, которую звали Салли, видела ее на похоронах Лауры. Поняла, что она была посвящена в мои дела. В ее голосе появились нотки неловкости и сдержанности, когда я представилась. Совершенно очевидно, что она, должно быть, слышала одну из версий запутанных отношений между Бренданом, Лаурой и мной. Неужели они жалели меня? Неужели они думали, что я в чем-то провинилась? Едва ли стоило задумываться об этом! Я сказала ей, что хочу связаться с Бренданом. Живет ли он в квартире Лауры? Она ответила, что не думает, что это так, но нужно проверить у родителей Лауры.

Позвонила родителям Лауры. Разговаривала с ее мамой. Из разговора стало понятно, что она очень устала и говорила медленно, словно ее только что разбудили, подняв с постели в середине дня. Возможно, она заболела, бедная женщина. Как моя мама. Я назвала свое имя и сказала, что была близкой подругой Лауры.

— Да, — вздохнула она. — Помнится, Лаура упоминала твое имя.

— Я была на похоронах, — сказала я. — Мне очень жаль. Это ужасно.

— Спасибо, — поблагодарила она, словно я сделала ей комплимент.

— Мне бы нужно связаться с Бренданом, — сказала я. — Хотелось бы узнать, как найти его.

— Не знаю, — сказала она.

— Он все еще живет в квартире Лауры?

— Нет, — ответила она. — Ее продали.

— Простите, что я беспокою вас, но нет ли у вас его адреса?

— Мы не видели его. Он сказал, что ему необходимо уехать.

Невозможно поверить, что Брендан покинул тестя и тещу, не оставив даже своего будущего адреса. Что же произошло с недвижимостью Лауры? Получит ли он половину, причитающуюся ему? Но это были такие вопросы, которые я не могла задавать страдающей, оцепеневшей от горя маме Лауры. Я могла придумать только одно, но пока я делала это, у меня появилось дурное предчувствие. Я позвонила детективу, инспектору Робу Прайеру. Оказалось, что он отнюдь не обрадовался, услышав меня.

— Не беспокойся, — сказала я. — У меня всего лишь один совсем простой вопрос. Известно, что ты подружился с Бренданом. Мне нужно связаться с ним, и хотелось бы знать, не можешь ли ты сказать мне, где он.

— Зачем?

— Что ты понимаешь под «зачем»? Это так сложно?

— Ты говорила, что я должен провести расследование по его поводу. С какой целью? И что? Убийство? Зачем он нужен тебе?

— Ты что, его портье? Мне просто нужен его адрес. Повисло молчание.

— Хорошо, — наконец сказала я. — У меня кое-что из его вещей, которые он оставил в квартире, где жил.

— Твоей квартире?

— Любой квартире.

— Каким образом они оказались у тебя?

— Что происходит? — спросила я. — Какое тебе-то дело до всего этого?

— Не знаю, что происходит с тобой, Миранда, но думаю, что ты должна бросить это и отойти в сторону.

— Мне нужен его адрес.

— Ну а я не собираюсь давать его тебе.

Опять пауза.

— Я передам ему, чтобы он позвонил тебе. Если буду говорить с ним.

— Спасибо.

— И больше не звони мне.

Я положила телефонную трубку. Все идет не слишком удачно.

ГЛАВА 35

Почему телефоны звонят всегда в то время, когда принимаешь ванну? Я решила не подходить к телефону вообще, но он продолжал звонить настойчиво до тех пор, пока я не завернулась в слишком маленькое полотенце и не направилась в гостиную, когда он как раз и замолчал. Я выругалась и вернулась в ванную, где с радостью снова шагнула в теплую пенистую воду и погрузилась в нее. И в этот момент телефон зазвонил снова. На этот раз я добралась до него значительно быстрее, оставляя за собой мокрые следы.

— Алло?

Возникла короткая пауза, во время которой я безошибочно определила, кто был на другом конце провода. Я вздрогнула и более плотно завернулась в полотенце.

— Мирри?

Услышав этот голос, уже от того, что было произнесено это одно-единственное слово, я почувствовала знакомое тошнотворное отвращение. Словно неожиданно воздух стал удушливым и грязным, и невозможно стало дышать. На лбу выступил пот, я вытерла его уголком полотенца.

— Да.

— Это я.

— Что тебе нужно?

— Что мне нужно?

— Подожди-ка…

— Что тебе нужно, думаю я.

— Я не…

— Или что у тебя есть для меня?

Я сжала трубку и не отвечала.

— Мне только что позвонил Роб, — продолжал он. — Я слышал, что ты разыскиваешь меня.

Что-то вроде стона вырвалось у меня.

— Ты хочешь видеть меня?

— Нет.

— Ты хочешь отдать мне что-то? То, что я оставил. Хотелось бы мне знать, что это может быть.

— Так, ничего.

— Должно быть, это важно, если ты так беспокоишься. М-м-м, Мирри?

— Книга, — пролепетала я.

— Книга? Какая это может быть книга? — Он подождал ответа, но так как я не отвечала, сказал: — Может быть, книга просто предлог? Ты просто не можешь отстать от меня, да?

На какое-то мгновение все погрузилось в туман.

— Перестань паясничать, — сказала я. — Это я. Рядом никого нет. Ты знаешь, что мне известно о тебе. Ты знаешь, и я знаю, что ты знаешь… Каждый час, каждый день я думаю о том, что ты сделал с Троем и Лаурой и Кэрри, и если ты думаешь…

— Тихо, — сказал он успокаивающим тоном. — Тебе нужна помощь. Роб тоже так думает. Он очень озабочен твоим поведением. Он говорит, что, по его мнению, существует термин для того, что происходит с тобой. Для твоего синдрома.

— Синдрома? Я просто хотела послать тебе эту чертову книгу!

— Книгу, — сказал он. — Конечно. Ту, название которой ты никак не можешь запомнить?

— Дай мне свой адрес и потом катись куда угодно.

— Я так не думаю.

Можно было услышать, как он улыбается.

— Господи! — сказала я, захлебываясь от ярости. — Послушай…

Но говорила напрасно, на другом конце никто не отвечал. Брендан просто положил трубку. Я уставилась на телефонную трубку у меня в руке, затем грохнула ее на телефонный аппарат.

Снова забралась в остывшую ванну. Пустила горячую воду и, зажав нос, скользнула в нее. Слушала шум воды в трубах и биение собственного сердца. Страшно разозлилась и готова была разорваться на части.

Вынырнула, чтобы вдохнуть воздух, с мыслью, которая заставила меня выскочить из ванны и побежать обратно к телефону, оставаясь совершенно голой, скользя ногами по полу, низко пригибаясь, проходя мимо окна, чтобы никто не смог увидеть меня. Набрала 1471 и ждала, чтобы робот назвал мне номер телефона, с которого мне звонили. Забыла взять ручку и бумагу, поэтому пришлось держать цифры в голове и нараспев повторять их, пока я рылась в ящиках в поисках ручки и бумаги. Бегло записала их па случайной игральной карте, которая мне попалась, ином снова набрала 1471, просто для того, чтобы проверить их.

Это был номер 7852. Где же это могло быть? Где-то на юге Лондона, возможно. Это был не тот код, по которому я звонила часто, совершенно точно. Прошмыгнула на четвереньках под окном, затем пошла в спальню, вытащив по пути пробку из ванны. Надела хлопчатобумажные брюки с пузырями на коленях и свободную кофту и начала листать адресную книгу в поисках этих четырех цифр, пытаясь выяснить, в какой части Лондона находился сейчас Брендан. Должен же быть более рациональный способ найти их… Нашла телефонный справочник и, водя пальцем вниз по цифрам и строчкам имен, стала искать код района. Перед глазами уже все расплывалось от прилагаемых усилий, но все же я нашла то, что искала: Брекли.

Что же теперь? Не могла же я бродить по Брекли в поисках Брендана… Может быть, позвонить по этому номеру телефона и… ну и что же тогда? Еще раз поговорить с Бренданом? Нет, так поступить я не могла; даже простая мысль об этом заставила меня вздрогнуть. Налила себе большой бокал красного вина и затем повернулась к своему микрокомпьютеру типа лэптоп. Две минуты, две программы поиска, и передо мной уже название «Крэбтриз», кафе в Брекли. Похвалила себя за свою настойчивость и выпила глоток красного вина, которое оказалось довольно кислым. Посмотрела на часы: 7.35.

Сейчас мне уже известно, что это кафе. Можно рискнуть и набрать номер. Я звонила и звонила, а когда была уже готова положить трубку, кто-то ответил:

— Да?

— Это «Крэбтриз»?

— Да. Это платный телефон. Нужен кто-нибудь?

— О, вы можете назвать мне время работы кафе?

— Что?

— Время, когда кафе открыто.

— Точно не знаю, раньше здесь никогда не был. Оно только что открылось, я и подумал: зайду-ка я… С восьми утра до девяти вечера — вот что написано на объявлении у входа.

— Хорошо, спасибо.

— Впрочем, это и не бар.

— Нет?

— Здесь не подают спиртные напитки, только капуччино, выпечку, кондитерские изделия и травяные чаи со вкусом соломы.

— Спасибо.

— И вегетарианские блюда. Растительные.

— Ты оказал мне очень большую помощь…

— Люцерна. Всегда считал, что только коровы едят люцерну.

Я ни на минуту не прекращала думать. Вылила вино в раковину, надела хлопчатобумажную куртку и пошла. До Брекли метро не было, поэтому поехала туда на машине, вечер располагал к этому. Небо было золотое, даже пропыленные дома выглядели более приятно в его отблесках.

«Крэбтриз» находилось ближе к более дорогой части торгового ряда, между магазином, где продавали свечи и ветряные колокольчики, и бумагой, где продавали хлеб, «выпеченный точно так, как его выпекали римляне». Я проехала мимо кафе, потом нашла место, чтобы припарковать машину, всего в нескольких минутах хода от кафе, на случай если рядом появится Брендан.

Я медленно прошла вдоль здания, подняв воротник куртки, ощущая себя вопиюще заметной — абсурдная и неуклюжая пародия, на взгляд простого обывателя. Я представляла себе, что Брендан сидит около окна и наблюдает, как я прошаркаю мимо. Я бросила несколько беглых взглядов через стекло, но не увидела его. Затем я повернулась вокруг, прошлась еще раз мимо кафе. Оно практически было пустое, казалось, что там нет Брендана.

Я вошла внутрь. Ярко освещенное, воздух насыщен ароматом кофе, ванилина, кондитерских изделий и трав. Я заказала грушевый сок (с намеком на имбирь) и блины, все это взяла с собой в угол. Что же я буду делать, если он войдет именно сейчас? Мне нужно было бы купить большую газету, чтобы спрятаться за ней. Можно было бы вырезать в ней дырочку и смотреть через нее, или что-нибудь в этом роде. Даже поставленная раскрытая книга и то была бы лучше, чем просто так сидеть, выставленной напоказ. Но здесь было тепло и чисто, воздух пропитан ароматными запахами, на какое-то мгновение я позволила себе расслабиться. Я устала так, что не чуяла под собой ног, казалось, никакой сон не смог бы снять эту усталость. Положила голову на руки, сложенные вместе, и смотрела через щелочки между пальцами на улицу. Люди проходили мимо, мужчины и женщины шли куда-то, шагая целеустремленно. Никаких признаков появления Брендана.

Через полчаса, проведенных за блином, который я откусывала маленькими кусочками, и грушевым соком, который я пила маленькими глотками, ж расплатилась и спросила молодую женщину за стойкой, в какое время они закрываются.

— В девять, — ответила она.

У нее были шелковистые светлые волосы, собранные в пучок и закрученные узлом на макушке, наметившиеся морщинки на переносице, приятная, искренняя, приветливая улыбка. Она взглянула на часы на изящном запястье:

— Осталось еще семь минут до закрытия, рада тебе сообщить.

— А в какое время вы открываетесь утром?

— В восемь часов.

— Спасибо.

Знаю, что это смешно, но я вернулась сюда в восемь утра, прихватив с собой газету. Заказала кофе с молоком и бриошь, села, заняв место за вешалкой для пальто так, чтобы Брендан не смог увидеть меня, если он придет. На этот раз за стойкой были две женщины средних лет, мужчина на кухне, расположенной за дверями, открывающимися в обе стороны.

Просидела в кафе полтора часа, выпив еще две чашки кофе, а потом, пошатываясь от кофеина и утомления, вышла из кафе, села в свой автофургон, чтобы немного посидеть в нем. Позвонила Биллу и сказала, что дня два меня не будет на работе, потом оставила сообщение на автоответчике Дона с извинением за то, что пока не приду, чтобы закончить работу, но и с обещанием закончить ее в скором времени. Не уточнила когда, потому что не знала, когда это будет, и мне не хотелось думать о бесполезности моей затеи. Лондон такой огромный, перенаселенный город, в котором легко спрятаться так, что тебя никогда и никто не сможет найти. Возможно, Брендан просто проходил мимо и заглянул в кафе, но больше никогда не вернется сюда, а я буду прятаться в уголке за раскрытой газетой, с пересохшим ртом и колотящимся сердцем, ожидая, что может произойти что-то. Или он может быть где-то через дорогу, в окне верхнего этажа на лестнице, откуда и смотрит вниз. Возможно, сейчас он идет по улице, и если я не потороплюсь, то пропущу его. Наверное, именно так сходят с ума — сидя в кафе, пригнувшись за газетой, прячась в автофургоне, расхаживая по улицам в районе Лондона, расположенном на расстоянии многих и многих миль от дома.

Зашла в магазин, в котором продавали свечи и ветряные колокольчики, и провела какое-то время, выбирая и покупая стеклянную салатницу и плавучие свечи в виде водяных лилий, постоянно выглядывая через окно на улицу. Забежала в булочную и купила круглый черный дрожжевой хлеб, который стоил так дорого, что сначала я подумала, что запятая десятичной дроби поставлена не на том месте. Медленно прошлась дальше по улице, потом вернулась обратно. Зашла в книжный магазин и купила путеводитель для пеших прогулок по Лондону и его ближайшим окрестностям. Купила блок линованной бумаги для заметок и ручку в магазине канцелярских товаров, а также немного конфет, чтобы скрасить свое ночное бдение. Снова вернулась в кафе «Крэбтриз», в котором сейчас было полно посетителей.

В кафе вернулась та молодая женщина, которая работала прошлым вечером, а также два официанта, похожие на студентов. Она суетилась, обслуживая посетителей, которые пришли в рабочий перерыв на ленч, но узнала меня и кивнула, когда я заказывала суп из белой фасоли и стакан сверкающей воды. Села в свой незаметный уголок и стала листать путеводитель. Ела очень медленно и, после того как съела все, заказала чашку чая. Когда открывалась дверь, нагибалась под стол, будто бы завязывая шнурок, затем выглядывала из-под стола, чтобы проверить, кто вошел. Сразу после двух часов опять вышла на улицу и стала ходить по ней вперед и назад, бесцельно и уже со стертыми ногами, чувствуя себя совершенно несчастной от невыполнимости своей задачи. Сказала себе, что буду здесь только до закрытия, а днем просто загляну.

В половине пятого молодая женщина в кафе, мягко говоря, просто удивилась, увидев меня еще раз. Я заказала чайник чая и кусочек торта, сбрызнутого лимонным соком.

В семь вернулась, чтобы заказать лазанью с овощами и зеленый салат, но просто отодвинула салат за тарелку и ушла. Завела автофургон и припарковала его совсем близко перед кафе, съежилась в угасающем свете дня, ожидая, когда оно закроется. Посидела немного, ничего не делая, просто уставясь на очертания зданий на фоне неба. Чувствовала, что я очень далеко от дома. В полном отчаянии и одиночестве. Экспромтом снова позвонила Дону и, когда он ответил, пока не передумала, сказала:

— Эта вечеринка с напитками, о которой ты упоминал… ты это имел в виду?

— Да, — ответил он без колебаний. — Когда? Где?

— Не сейчас. Завтра?

— Прекрасно.

В его голосе прозвучало неподдельное удовольствие, и ощущение его теплоты оставалось со мной даже после того, как я уже попрощалась с ним. Немного солнца во мраке.

Должно быть, я задремала, потому что резко очнулась и увидела, что стало темнеть, толпы людей на улицах поредели, хотя около бара, находящегося дальше у дороги, и собралась кучка людей. Было уже около девяти, я оцепенела, была раздражена, меня мучила жажда. Повернула ключ зажигания, включила фары, переключила сцепление на задний ход, сняла тормоза, взглянула в зеркало заднего вида и замерла.

Если я смогла увидеть его в зеркало, мог ли он увидеть меня? Нет, безусловно, нет. В зеркале было отражение только полоски лица, два глаза. Выключила зажигание, фары и опустилась ниже на сиденье. Через несколько секунд он прошел мимо моего автофургона. Он был на расстоянии двух футов от меня. В темноте затаила дыхание. Он остановился у входной двери кафе «Крэбтриз», где молодая женщина переворачивала табличку с надписью «Открыто» на другую сторону, где было написано «Закрыто». Когда она увидела Брендана, засияла от радости, подняла руку, приветствуя его, а потом открыла ему дверь. Я немного выпрямилась на сиденье и наблюдала, как он обнял ее, она прильнула к нему, а он поцеловал ее в глаза, потом в губы.

Она была очень красивая, новая герлфренд Брендана. И очень молоденькая, не более двадцати одного или двух лет. Он вскружил ей голову. Я наблюдала, как она запустила свои руки ему в густые волосы и притянула его лицо снова к себе; я закрыла глаза и громко застонала. Что бы ни говорил Дон, что бы ни подсказывал мне здравый смысл, я не могла оставить это так, но не сейчас, когда я видела паутинку морщинок на ее переносице и ее сияющие глаза.

Женщина взяла свое пальто и закрыла дверь. Она помахала рукой, прощаясь с кем-то, кто еще оставался в кафе, затем они с Бренданом, держась за руки, пошли по дороге, по которой он пришел сюда, в обратном направлении. Я подождала, пока они почти скрылись из виду, затем вышла из автофургона и последовала за ними, молясь, чтобы он не обернулся и не увидел меня, тайком следующую за ними на расстоянии. Они остановились перед дверью между магазином по продаже велосипедов и бакалейно-гастрономическим магазином, работающим круглосуточно, разделились, пока девушка копалась в кармане, доставая ключ. Ее квартира, очевидно, подумала я. Это естественно. Брендан был кукушкой в гнездах других людей. Она открыла дверь, и они исчезли внутри.

Дверь закрылась, спустя несколько минут в окне на верхнем этаже загорелся свет. В течение какого-то мгновения я видела, как Брендан стоял у окна при включенном свете. Он закрыл занавески.

ГЛАВА 36

Нельзя сказать, что это было первое свидание ортодоксальных верующих, исследующих заброшенную церковь в Хекни, которую несколько лет назад превратили в центр продажи старых вещей. Но может быть, так было даже лучше: всегда чувствуешь себя неловко и смущаешься, когда лицом к лицу сидишь за столиком в баре, пьешь дешевое вино, задаешь вежливые вопросы, нащупывая почву. Вместо этого Дон был в одном конце церкви, где когда-то размещался алтарь, склоняясь над металлической ванной на прочных опорах, а я дальше, в боковом приделе, разглядывая каменные горгульи, фантастические фигуры в готической архитектуре. Вокруг никого не было, кроме человека, впустившего нас, который находился в боковой часовне. Все освещалось желтоватыми пропыленными лучами солнечного света, а когда мы разговаривали друг с другом, наши голоса разносило эхо.

— Почему я никогда раньше не бывал в этом месте? — спрашивал он меня, жестикулируя над каменными плитами, огромными деревянными застекленными шкафами, фарфоровыми раковинами, прислоненными к стенам, коробками, заполненными бронзовыми ручками и бронзовыми висячими замками.

— Потому что ты не строитель.

— Я хочу здесь все! Взгляни на эти садовые скамейки. Или эту купальню для птиц.

Я улыбнулась ему, ощущая внезапное головокружение от непривычного счастья, охватившего меня; трепеща от облегчения.

— У тебя нет сада, — сказала я.

— Правда. А у тебя есть сад?

— Нет.

— Ну ладно. Тогда скажи, что я должен купить здесь?

— Что ты думаешь относительно скамьи со спинкой?

— Скамьи со спинкой?

— Она прекрасно встанет в твоей комнате. Взгляни сюда.

Он прошел в придел и встал рядом со мной. Но не смотрел на старую деревянную скамью с изогнутыми подлокотниками. Он смотрел на меня. А я чувствовала, что краснею. Он положил руки мне на плечи.

— Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что ты прекрасна?

— В церкви — никогда, — сказала я.

У меня перехватило горло.

Потом он поцеловал меня. Мы прислонились к дровяной печке, которая стоила 690 фунтов стерлингов, я пробралась руками под его куртку и рубашку и почувствовала своими ладонями его теплую кожу, изгиб его ребер. Потом мы сели на деревянную скамью, а когда я посмотрела на него, он улыбался мне.

После этого мы пили вино, сидели в саду бара в этот теплый вечер, держась за руки под столом, а затем ушли и вместе ели индийские кушанья. Я не говорила о Брендане ни разу за весь вечер. Меня тошнило от него, я устала, потому что он вползал в каждую мою мысль, присутствуя всегда, и даже тогда, когда он был очень далеко, тихо и бесстыдно нашептывая мне в голову. Поэтому я вытолкала его. Я не впустила Троя и Лауру тоже. Я позволила им вернуться только после того, как отвезла Дона и поехала домой. Хотя он, по существу, уже совсем перестал быть моим домом, он стал местом, где я жила, с табличкой «Продано» снаружи и атмосферой пренебрежения ко всему, которая заполняла комнаты.

Призраки вернулись, но сегодня вечером я уже не чувствовала себя такой несчастной, потому что наконец что-то делала. У меня появилось задание, задача, цель. У меня был мужчина, который считал, что я прекрасна, а это всегда помогает скрасить одиночество.

Я была в кафе «Крэбтриз» в восемь часов на следующее утро, но ее там не было. Вместо нее за стойкой был мужчина, которого я видела два дня назад. Он подавал кофе эспрессо, горячий шоколад, ромашковый чай, Я взгромоздилась на высокий стул, заказала кофе и булочку с корицей, затем спросила, скоро ли придет молодая женщина, которая обслуживала меня накануне, потому что я забыла шарф, и, может быть, она нашла его и взяла на сохранение.

— Наоми? Нет.

— Когда будет ее следующая смена?

— Не знаю. Она приходит только два раза в неделю, как правило. Вообще-то она студентка медицинского института. Да и про шарф она ничего не говорила. Хотите, чтобы я заглянул сюда позднее?

— Не беспокойтесь. Я сама зайду позднее, — сказала я.

Я встала в очередь, выстроившуюся в час пик, на остановке автобуса, расположенной на дороге, которая была на несколько ярдов дальше от двери, в которую вошли Брендам и Наоми. Занавески в комнате на верхнем этаже все еще были закрыты. Я простояла так минут пятнадцать, переминаясь с ноги на ногу, наблюдая, как подъезжали и отъезжали автобусы. Наконец в квартире открыли занавески, правда, я не видела, кто сделал это. Если прождать достаточно долго, то кто-нибудь из них может выйти на улицу. Если это будет Брендан, я постучу в дверь; надеюсь, она окажется дома. Если это будет Наоми, я догоню ее и поговорю с ней. Если они покажутся вместе… ну, тогда я и подумаю об этом.

Случилось так, что появился Брендан. На нем были поношенные черные брюки с пузырями на коленях и серая шерстяная куртка, на одном плече серебристый рюкзак. Я постаралась смешаться с толпой, в тревоге, что он может пойти в мою сторону. Он уверенной походкой прошел по другой стороне улицы, что-то тихонько насвистывая.

Я подождала, пока он скрылся из виду, затем перешла через дорогу и подбежала к двери. Я торопливо пригладила рукой волосы, сделала глубокий вдох и позвонила в звонок. Она ответила не сразу, и я уже начала думать, что она ушла раньше Брендана, но затем я услышала, как кто-то спускается вниз по лестнице. Когда она открыла дверь, на ней был белый махровый халат, волосы завернуты полотенцем. Она выглядела еще моложе, чем раньше.

— Кто там? — спросила она, заглядывая в глазок.

— Можно мне…

Затем на ее лице появилось озадаченное выражение, хотя и понятно было, что она узнала меня.

— Ты та женщина, которая была в кафе «Крэбтриз»? — уточнила она.

— Да. Прости за такое вторжение. Мне действительно необходимо сказать тебе несколько слов.

— Не понимаю. Что ты здесь делаешь? Как ты узнала, где я живу, между прочим?

— Можно войти? Тогда я и смогу объяснить. Всего на несколько минут.

— Кто ты?

— Если бы можно просто…

— Скажи мне, как тебя зовут.

— Миранда, — ответила я.

Увидела, как расширились ее глаза, и выругалась про себя.

— Ты могла уже слышать обо мне.

— О да, я слышала о тебе много хорошего, — сказала она враждебным тоном. — Сейчас я думаю, что тебе лучше уйти.

Она начала закрывать дверь, но я держала дверь рукой, не позволяя закрыть ее.

— Пожалуйста, всего несколько слов, — сказала я. — Это важно. Меня бы здесь не было, если бы это было не так важно.

Она заколебалась, покусывая верхнюю губу, пока неподвижно смотрела на меня.

— Я не долго, — пообещала я. — Но я должна сказать тебе что-то. Пожалуйста!

Наконец она пожала плечами и отступила назад, позволяя мне войти.

— Хотя ни за что на свете мне не догадаться, что ты можешь рассказать мне такое, что мне хотелось бы знать.

Я последовала за ней наверх по лестнице в крошечную гостиную. На столе в банке для варенья стоял раскидистый букетик колокольчиков, лежал учебник по медицине. На спинку стула брошена мужская кожаная куртка. Девушка повернулась ко мне лицом, руки на бедрах, и даже не предложила сесть.

— Мне неизвестно, что ты слышала — начала я…

— Я знаю, что ты встречалась с Беном, — произнесла она.

Итак, теперь он стал «Бен», да?

— Мне также известно, что ты не могла позволить ему уйти, когда он решил порвать с тобой, что ты превратила его жизнь в настоящую муку на какое-то время.

— А что же о Лауре? — потребовала я. — Он рассказал тебе про нее?

— Конечно. Лаура его жена, и она умерла, а его сердце разбито. — Я увидела, как слезы стали появляться в ее искренних серых глазах. — Он рассказал мне все. Бедный Бен!

— А Трой? Он рассказал тебе о Трое, да? — резко спросила я.

— Его все еще мучают кошмары, связанные с этим.

— Наоми, послушай. Ты не знаешь, во что ты здесь влипла. Брендан, Бен — он… с ним что-то не так. Я хочу сказать, действительно не все в порядке.

— Как ты смеешь говорить это?! Ты, именно ты! Он страдал в своей жизни больше, чем человек имеет право страдать, но это не ожесточило его, не сделало его замкнутым. Он даже добр к тебе; он понимает, почему ты вела себя именно так.

— Он выдумывает небылицы, — сказала я.

— Нет.

— Он лжет, Наоми. Но в этом кроется значительно большее.

Мне было плохо от безысходности и отвращения.

— Не желаю больше ничего выслушивать.

Она на самом деле заткнула руками уши, когда говорила это. Я почти прокричала:

— Думаю, ты находишься в опасности!

— Ты говоришь о человеке, которого я люблю.

— Выслушай. Просто выслушай меня. Пожалуйста. Потом я уйду. Но пожалуйста, выслушай меня, Наоми.

Я положила руку ей на руку, а когда она попыталась увернуться, то крепче схватила ее.

— Не думаю, что она хочет слушать. Никто больше не хочет выслушивать тебя, да? М-м-м… А сейчас убери руки от нее.

Я обернулась.

— Брендан! — воскликнула я.

— Бен, — вторила мне Наоми. — О, Бен!

Она прошла через комнату и обняла его.

— Хотелось бы узнать, как ты нашла меня. Должно быть, приложила много усилий.

Я быстро взглянула на Наоми. Все, о чем я сейчас могла думать, сводилось к тому, что, пытаясь спасти ее, я могла накликать на нее еще большую беду.

— Мне очень жаль, что тебя вовлекли в это, — обратился Брендан к Наоми. — Мне хотелось защитить и уберечь тебя. Я проклинаю себя. С тобой все в порядке?

— О, тебе не надо защищать меня! — воскликнула она. Она нежно смотрела на него и протянула руку, чтобы дотронуться до его щеки.

— В любом случае это моя вина. Я позволила ей войти.

— Я ухожу, — проговорила я.

— Да, пожалуйста, — сказал Брендан.

Он сделал несколько шагов в мою сторону так, что теперь смотрел на меня сверху вниз. На его лице появилась едва заметная затаенная улыбка.

— Моя бедная Мирри.

ГЛАВА 37

Через три дня мне позвонил Роб Прайер.

— Думала, что ты вообще не предполагал со мной разговаривать когда-нибудь, — весело прощебетала я.

— Сейчас нам обязательно нужно поговорить, — ответил он.

Я почувствовала что-то тревожное.

— Что-нибудь с Наоми?

— Нет, — успокоил он. — С Наоми ничего не случилось. Не могу поверить, что ты была у нее, чтобы поговорить с ней. Что ты следила за ней.

— Я была вынуждена, — объяснила я. — Считала, что это мой моральный долг.

— Хочу, чтобы ты пришла и увиделась со мной.

— По какому поводу?

— Да все это дело о вас с Бренданом. Больше так продолжаться не может.

— Понимаю, о чем ты говоришь, — сказала я. — Я чувствую, ты считаешь, что я больна.

— Нам надо разобраться в этом, — сказал он.

— Как ты думаешь, когда я должна прийти?

— Прежде всего еще одно… Миранда, у тебя есть адвокат?

— Что ты имеешь в виду?

— Думаю, что тебе не помешала бы солидная юридическая поддержка.

— У меня был адвокат один-единственный раз, когда я покупала квартиру.

Сама идея казалась смехотворной, но Прайер не сдавался. Он спросил меня, знаю ли я вообще какого-нибудь адвоката. Я задумалась на мгновение, потом вспомнила Полли Бенсон. Когда мы учились в колледже, Полли была самой большой любительницей вечеринок, которая могла хоть что-то сказать. Прайер заявил, что совсем не плохо, если бы я захватила ее с собой. А я вовсе не была уверена в том, что это хорошая идея. Я не связывалась с Полли целую вечность. Но Прайер настаивал. У меня возникло подозрение.

— Какая-нибудь проблема? — спросила я.

Прайер заговорил успокаивающим тоном.

— Мы собираемся разобраться с этим, — сказал он, — но ты только выиграешь, получив дельный совет. Поговори с подругой, потом позвони мне. Назначим свидание.

Я позвонила Полли, она радостно воскликнула, когда узнала, что это я. Она разволновалась. Это так великолепно. Нам обязательно нужно встретиться. Мы должны сходить куда-нибудь и выпить. Какие у меня планы? Можно было услышать, как она искала на своем письменном столе дневник. Я ответила, что это замечательно, но прежде всего мне необходимо поговорить с ней об одном деле. Спросила, сможет ли она пойти со мной, чтобы встретиться с одним человеком. В сущности, с детективом, но это совсем не то, что она могла бы подумать. Она ответила, что, безусловно, сможет, нет проблем, прямо сейчас, как и следует подруге. Я сказала, что заплачу ей, как обычный клиент. Она засмеялась и сказала, чтобы я забыла об этом, ни в коем случае, я не смогу позволить себе это. Она спросила меня, в чем дело, и я изложила двухминутную версию истории Брендана, пока она сочувственно бормотала что-то.

— Какой негодяй! — сказала она после того, как я закончила свой рассказ. — Но ты не знаешь, в чем дело?

— Брендан на дружеской ноге с этим детективом. Возможно, он написал какую-то жалобу. — Я рассмеялась. — Или он готов признаться в убийстве.

— Может быть, Брендан возражает против того, что ты рассказала о нем, — заметила Полли. — Тебе следует соблюдать осторожность в таких вещах.

— Меня немного беспокоит, что мне нужен адвокат, — вздохнула я.

— Тогда хорошо, что я буду там, — ответила она.

У меня не было уверенности, что это решение вопроса, но мы нашли время, когда она свободна на следующий день, и время, когда мы могли бы встретиться и выпить, но позднее на неделе. Позвонила Робу Прайеру, обо всем договорились, и, таким образом, каким бы странным это ни казалось, на следующий день я уже стояла перед полицейским участком, разговаривая с одной из старых подруг по колледжу. Мне пришлось приложить усилия, чтобы привести себя в порядок, я надела темную куртку и черные брюки, но Полли вышла из своего офиса абсолютно неожиданно, и у нее был вид деловой женщины совершенно другого, более высокого уровня. На ней был серый костюм в тонкую полоску, и, учитывая, что у нее были черные как смоль, очень прямые волосы и смуглая кожа, она выглядела великолепно. Мы обнялись.

— Мне жаль тратить твое время, — призналась я. — Мы должны быстро войти и выйти через мгновение.

Сотрудник в форме проводил нас в офис Прайера, в котором оказалось много людей. Здесь были Брендан и женщина среднего возраста, также одетая по всей форме, которую Прайер представил как Дейрдре Уолш, адвоката Брендана. Она посмотрела на меня с удивленным выражением лица, словно я оказалась не тем человеком, которого она ожидала увидеть, или словно я сказала то, что она никак не могла понять. Я представила им Полли, стараясь изо всех сил не смотреть в сторону Брендана. Прайер спросил ее, ознакомилась ли она со сложившейся ситуацией.

— Я ввела ее в курс дела, — сообщила я. — Но мне самой точно не известно, в чем оно заключается.

Прайер, Брендан и Уолш обменялись взглядами. Что-то готовилось. Прайер беспокойно перебирал папки на письменном столе. Наконец он открыл одну из них.

— По запросу мистера Блока, — произнес он. — Это не официальное заседание.

— Что все это значит? — спросила я.

— Вам известно, — начал Прайер, выбрав лист бумаги из папки. — Нам всем более или менее известно, что происходит. Но наверное, стоит напомнить некоторые основные эпизоды. — Он поджал губы, немного помолчал, затем продолжил: — В прошлом году вы двое имели краткие интимные отношения, которые прервал мистер Блок.

— Это неправда! — не сдержалась я.

— Пожалуйста, мисс Коттон, позвольте мне только…

— Нет. Не собираюсь сидеть здесь и кивать головой, соглашаясь с подобной ложью. Все было очень просто, я застала Брендана в тот момент, когда он читал мой дневник…

— Пожалуйста, мисс Коттон, Миранда, позвольте сначала продолжить мне, вам будет предоставлено слово после этого.

Я сжала зубы и ничего не ответила.

— В соответствии с утверждением мистера Блока, отношения прервал он. Возможно, к сожалению, у него была связь с твоей сестрой, а затем с вашей общей подругой…

— Она была моей подругой, — сказала я.

— Связь, — сказал Прайер, будто я вообще ничего и не говорила, — которая закончилась трагически.

— Для Лауры, — уточнила я. — Не для Брендана.

Со стороны Дейрдре Уолш послышался злой вздох, я увидела, что она и впрямь свирепо смотрит на меня.

— Пожалуйста, Миранда, — попросил Прайер.

Полли наклонилась ко мне и положила свою руку на мою. Я кивнула ей, понимая ее жест и соглашаясь с ней. Прайер продолжил:

— Не стану перечислять все эпизоды напряжения, возникавшие в период, когда Брендан был помолвлен с твоей сестрой. Упомяну лишь тот случай, когда тебя застали за тем, как ты обыскивала вещи, принадлежащие Брендану, в спальне.

Я оглянулась, чтобы посмотреть на Полли. Я не упоминала ей об этом. У нее был совершенно непроницаемый вид.

— Мистер Блок признает, что разрыв уз, связывающих его с твоей сестрой, был болезненным процессом, но он наконец-то не был более связан с твоей семьей. Однако твое сумасбродное поведение только усугублялось. Например, ты продолжала свои дикие обвинения, выдвигаемые тобой против него, даже посторонним людям… ну, таким людям, скажем, как я. Хотя я не пожалел усилий, чтобы доказать тебе, что обвинения, например, относящиеся к смерти Лауры, были явно ложные.

— Это не совсем правда, — заметила я. — Все зависело от времени, ты исходил из неправильного маршрута. Я проверяла его. Если бы ты проверил прямой путь через собственность, принадлежащую муниципальному совету, то понял бы, что Брендан мог легко добраться туда вовремя.

Наступила тишина. Дейрдре Уолш подалась вперед и впервые заговорила:

— Простите, мисс Коттон. Не уверена, что поняла это правильно. Я сделала вывод, что вы сами прошли по этому маршруту и хронометрировали его, да?

— Кто-то же должен был, — проговорила я.

— Прошу извинить меня, — сказала Полли, обращаясь ко всем остальным, наклонилась к моему уху и зашептала мне: — Думаю, лучше тебе не отвечать на эти заявления по пунктам до тех пор, пока детектив не закончит говорить.

— Почему? — спросила я.

— Пожалуйста, — сказала Полли.

— Хорошо, — согласилась я. — Прошу, продолжайте.

Прайер взял другой лист бумаги из папки.

— Тебе знакомо имя Джеффри Локке?

На мгновение я задумалась. Прозвучало что-то знакомое.

— О, ты имеешь в виду Джеффа? Встречалась с ним.

— Ты звонила ему по поводу мистера Блока.

— Мне хотелось найти его.

— Пыталась найти номер телефона в телефонном справочнике?

— Там его не было, — сказала я.

— Леон Харди? — спросил Прайер.

— Только по телефону разговаривала с ним.

— О чем?

— Мне нужно было связаться с Бренданом.

— Крейг Макгриви?

— Не вижу смысла в перечислении этих имен.

— Ты на самом деле ходила к Тому Ланхему?

— Простите, не вижу в этом проблемы.

Я взглянула на Брендана. У него на лице появилась неуловимая, затаенная улыбка. Она напомнила мне, как он смотрел на меня, когда мы встретились впервые, когда у меня в самом начале и возникли подозрения, что я действительно понравилась ему. Я посмотрела на Прайера. На его лице не было и намека на улыбку.

— Ты не только говорила с Ланхемом. Ты унесла с собой собственность, принадлежащую мистеру Блоку.

Я снова взглянула на Полли. Она не смотрела мне в глаза.

— Если бы я увиделась с ним, — сказала я, — я бы смогла передать ее ему. Такова была идея. Он просто хотел, чтобы этого не было в его квартире. Если ты разговаривал с ним, то узнал также и то, что Брендан исчез, не уплатив ренту.

Прайер снова заглянул в папку.

— Бабушка мистера Блока, Виктория Риз, страдает серьезным заболеванием, потерей рассудка. Ты посетила ее в доме престарелых.

— Да.

— Ты думала, что она способна дать тебе адрес мистера Блока?

— Мне хотелось узнать о его детстве. По ряду причин.

— И ты побывала у его сестры, — заметил Прайер. — И задавала оскорбительные и агрессивные вопросы.

— Я бы так не сказала.

— После всех трагедий, которые пришлось пережить мистеру Блоку, он старается наладить свою жизнь. У него новые отношения с женщиной. Ты добралась и до нее. Ты шпионила за ней, ты угрожала ей.

— Я не угрожала ей.

— Мы договорились с мистером Блоком и его юридическим представителем, что вести это заседание и говорить от его имени буду я. Но сейчас я обращаюсь к мистеру Блоку, с тем чтобы он сам сказал, что все это значит для него. Брендан кашлянул.

— Прости, Мирри, — пробормотал он. — Мне так тебя жалко, на самом деле жалко. Но я чувствую, что…

Он выдержал паузу, словно ему было слишком больно говорить об этом.

— Попранный. Запуганный. Испытавший насильственное вторжение. Неустроенный.

— Ха! Из-за тебя у меня сердце обливается кровью, — зло произнесла я.

— Миранда! — резко одернула Полли.

— Могу добавить еще одно, — заговорил Прайер. — Миссис Уолш и мистер Блок пришли ко мне, чтобы сообщить эти сведения. Большая часть из них мне уже была известна. Я должен заявить, что в связи с этим заведено дело, так как материала более чем достаточно в соответствии с «Постановлением о защите от преследования», принятым в 1997 году.

— Что все это, в конце концов, значит? — спросила я. — Неужели Брендан осмелился заявить, что я выслеживаю его?

— Мисс Коттон, — сказал Прайер. — Исходя из моего профессионального мнения, не возникает никаких сомнений в том, что имело место преследование. Я желаю совершенно ясно заявить об этом тебе и твоему юридическому представителю. Когда я впервые ознакомился с содержанием материала, я был против того, чтобы арестовать тебя. Твой адвокат сможет разъяснить тебе, что преследование в соответствии с разделом два настоящего постановления представляет собой суммарное правонарушение, влекущее за собой наказание в виде шести месяцев тюремного заключения или штраф до пяти тысяч фунтов стерлингов, или то и другое. И я наделен полномочиями арестовать тебя здесь и сейчас и провести обыск твоей собственности. Должен сообщить, что «Постановление о защите от преследования» предусматривает также возможность условного наказания.

Я так перепугалась, разозлилась и была так потрясена, что едва могла говорить.

— Это просто какая-то пародия, — сказала я. — Просто… Хорошо, начну с того, что никоим образом не преследовала Брендана. Я разговаривала с его друзьями.

— Что конкретно подразумевается под «преследованием», в «Постановлении» не определено, — вставила Дейрдре Уолш ледяным тоном. — Если вы считаете, что вас преследуют, и полномочные органы, например магистрат, соглашаются с этим, то преследование считается доказанным. Должна заявить, что никогда мне не попадалось более ясного дела.

— Миссис Уолш права, — согласился Прайер. — Это и моя точка зрения: дело подлежит судебному разбирательству. Я считаю, что ты представляешь значительную угрозу для мистера Блока. Но он стремился урегулировать все неофициально. Если дело будет рассматриваться в уголовном суде, то будет приказ о заключении в тюрьму. Если дело будет рассматриваться в гражданском суде, будет предписание о заключении в тюрьму. Это все равно. Они приговорят тебя к одному и тому же сроку. Мистер Блок согласен получить личное обязательство. Если ты не дашь такого обязательства, то нам придется обдумать все с самого начала.

— Ты хочешь сказать, что арестуешь меня?

— Правильно, — подтвердил Прайер.

— Все это настоящий бред, — возмутилась я. — Если уж на то пошло, то именно Брендан преследовал меня. Именно я порвала с ним отношения, затем он обманным путем втерся в нашу семью, в мою жизнь. Это я должна получить судебное предписание против Брендана.

Наступило продолжительное неловкое молчание.

— Ты подходишь к вопросу нетрадиционным способом, — сказал Прайер. — А сейчас, я думаю, тебе необходимо провести некоторое время со своим консультантом. Мы оставим вас вместе одних.

Все трое встали и вышли, проходя мимо меня. Мне пришлось встать, чтобы пропустить их. Прайер закрыл за собой дверь, но внутренняя стена его офиса была совершенно прозрачная. Я увидела, как они прошли к кофейному автомату, вся группа, переговариваясь между собой. Дейрдре Уолш оглянулась, а я слишком поздно отвернулась. Полли уставилась в ковер.

— Произошло именно то, что я и ожидала, — вздохнула я.

Она повернулась ко мне. С ее лица исчезли все краски.

— Не уверена, что я гожусь для этого, — проговорила она — Тебе может понадобиться кто-нибудь более опытный, занимающий более высокую должность.

— Мне просто нужна твоя консультация, Полли. Она поджала губы.

— Это правда? — спросила она. — Неужели это происходило на самом деле?

— Не то чтобы они абсолютно все солгали, — сказала я. — Самим себе. Но… я хочу пояснить, например, пункт о том, как меня застали, когда я рылась в сумках Брендана. В то время он жил в доме моих родителей, поэтому я никак не могла ворваться со взломом. Все эти телефонные звонки… Это выглядело так, что А сообщает телефон В, а В сообщает телефон С и так далее. Я просто пыталась найти его. Идея о том, что я выслеживала Брендана, абсурдна. Думаю, что он опасен. Что же, по логике вещей, я должна была сделать?

Полли встала. Казалось, она специально отводила глаза, чтобы не встретиться с моим взглядом.

— Мне не следовало соглашаться, — заметила она. — Мы знаем друг друга. Это непрофессионально. Я не понимала… Знаешь, Миранда, я думаю, помимо всего прочего, тебе обязательно нужно увидеться с кем-нибудь…

— Если ты имеешь в виду психотерапевта, то я уже говорила с одной.

— Ты умолчала об этом, — сказала Полли, — когда вводила в курс дела.

— Я говорила с ней о своих чувствах после потери брата и моей самой близкой подруги.

— Ты должна была поставить меня в известность.

— Чтобы ты могла не считаться с тем, что я сказала, как с одним из психологических симптомов?

Полли не ответила, но и не отрицала этого. — Я не собираюсь принять это. Полли нетерпеливо покачала головой:

— Нет, Миранда, прекрати это. Они были великодушны к тебе.

— Пусть докажут это в суде.

— Миранда! — Полли схватила меня за руку так, что я почти закричала. — Если обратишься в суд, то ты проиграешь. Полагаю, ты не хочешь подвергаться перекрестному допросу по поводу того, что детектив зачитывал из папки. Тебя приговорят, обещаю. Если будет нерадивый судья, ты можешь провести четыре месяца в тюрьме Холлоуэй. Хочется тебе в течение всей оставшейся жизни каждый раз, заполняя анкету при поступлении на работу или для визы, указывать это?

Полли смотрела на меня с жалостью, что вызывало у меня отторжение.

— Я не знаю, что случилось, но мне так жаль! Миранда, позволь мне остаться твоим адвокатом на пять минут, мы согласимся со всем, что бы они ни предложили нам. Как бы там ни было, но они легко отпускают тебя. Ты позволишь мне пригласить их вернуться?

Я лишь с огромным трудом могла разговаривать. Кожа у меня стала горячая и влажная, а во рту пересохло.

— Хорошо, — сказала я.

На выходе я заметила Брендана в коридоре. Он был занят разговором с Робом Прайером. Но, поймав мой взгляд, улыбнулся. Поднял правый указательный палец и погрозил им мне, как учитель, делающий выговор ученику. Затем провел пальцем вокруг шеи. Вокруг шеи. Что это означало? Был ли это нож в горло? Была ли это петля вокруг шеи Троя? Было ли это предупреждение? «Не впутывай меня…»

— Ты видела это? — спросила я Полли.

— Что? — переспросила она.

Казалось, что никто ничего не заметил, кроме меня.

Позднее, уже на улице, стоя на ступенях в солнечном свете, от которого у меня разболелись глаза, Полли сказала, что я должна почувствовать огромное облегчение. Я подписала обязательство, составленное Дейрдре Уолш, в соответствии с которым я обещала не приближаться и не вступать в контакт ни с Бренданом, ни с его друзьями, ни с членами его семьи. Полли также заявила от моего имени, что я очень сожалею, но я испытывала огромное напряжение и уже получаю психиатрическую помощь. Перед тем как мы расстались, Полли подала мне руку.

— Я ничего не имею против этого, — сказала я.

Полли посмотрела на меня озадаченно.

— Это все ерунда. Брендан всегда хотел перехитрить меня в чем-то похожем на это. Если ты такой же хороший лжец, как Брендан, ты всегда сможешь заставить любого, как я, говорить так, словно он лжет. Думаю, ты дала мне хороший совет. Я должна была подписать этот документ. Поэтому я должна поблагодарить тебя за спасение от адского пламени. Но мне обязательно нужно спросить: ты мне веришь?

Казалось, Полли не хочет отвечать.

— Ну, веришь?

— Разве я могу быть уверена? — печально спросила она.

— Но ведь ты моя подруга, — возразила я. — Если бы ты была настоящей подругой, ты бы знала меня, ты бы верила мне.

— Прости, Миранда, — сказала она. — Даже друзья могут подвести.

Я протянула руку, она ее пожала, и мы распрощались. Этим же вечером Полли позвонила, отменяя нашу встречу с выпивкой.

ГЛАВА 38

Я пошла в газетный киоск у дороги и купила блок бумаги для заметок. Там продавалась бумага только одного цвета, какого-то отвратительного оттенка сиреневого. Но в конце концов, разве цвет имел значение? Я открыла блок на столе. Первая шариковая ручка, которая попалась под руку, не писала. Я лизнула шарик, потрясла его, подержала под струей горячей воды, а потом взяла и выбросила в мусорное ведро, чтобы ручка больше не раздражала меня. Потом долго рылась в ящиках, чтобы найти другую. Приняла решение. Как только найду себе новый дом, когда бы это ни произошло, куплю сотню, нет, две сотни ручек, разбросаю их вокруг, как крошечные шоколадные яйца на Пасху. Спрячу их в ящиках, за полками, в шкафах и за книгами, за спинкой дивана, в карманах всех пальто, чтобы всегда можно было найти хотя бы одну.

Сейчас у меня не было нужного настроения. Приготовила себе чашку кофе и опровергла поговорку «Кто над чайником стоит, у того он не кипит». Я залила кофе холодной водой и стояла, глядя на него, думая о другом, пока не услышала шипение и не увидела, что крышка запрыгала. Я взяла в руки горячую кружку, чтобы остудить ее, и встала у окна, ничего не видя. Повернулась, чтобы осмотреть свою комнату. Скоро все будет запаковано в коробки, сдано куда-нибудь на хранение, а позднее распаковано и разложено где-то в другом месте. В течение какого-то времени все выглядело так, словно шло нормально, а я уже чувствовала себя как эмигрант, оставляющий за собой свою прежнюю жизнь. Но оставались еще одна или две вещи, которые все же нужно было обязательно сделать, и это было самое главное. Я села за стол и начала писать.

Дорогая Наоми!

Если ты сейчас читаешь эти строки, значит, ты по крайней мере не выбросила конверт в мусорное ведро, а это уже кое-что.

Как, вероятно, тебе известно, если ты передашь это письмо Брендану/Бену или в полицию, что совершенно равноценно, то меня арестуют и обвинят в преследовании. Так они сказали мне. Надеюсь, ты так не поступишь. Мне не хочется попасть в тюрьму. Но если ты все-таки передашь письмо, то не могла бы ты сначала прочитать его? И я хочу, чтобы ты прочитала также и мое обещание: это мое последнее сообщение тебе. Никогда больше не буду искать контакта с тобой. Теперь решать тебе.

Я не собираюсь делать никаких попыток, чтобы оправдать перед тобой свое поведение. Все бы оказалось слишком сложно, а это письмо было бы таким же длинным, как книга, и, возможно, в любом случае я бы не сумела подобрать слова, чтобы правильно объяснить все.

Все, что я могу сейчас сделать, — это по возможности ясно все изложить. Меня обвинили в том, что я представляю собой угрозу для Брендана. Дело в том, что я считаю — все как раз наоборот. Я просыпаюсь по ночам и при каждом скрипе, который я слышу, думаю, что, наверное, он пришел, чтобы прикончить меня. Но это не твоя забота. Я боюсь за себя, но еще больше я уверена, что в опасности ты. Может быть, не сегодня, может быть, не завтра, но непременно в том случае, если все будет плохо, как это бывает, когда начинают портиться отношения. Не думаю, что Брендан сможет смириться, если что-то пойдет не по тому пути, который он запланировал.

Что же я хочу сказать тебе? Я собиралась послать тебе что-то вроде перечня контрольных вопросов. Считаешь ли ты, что он говорит правду? Наблюдает он за тобой или контролирует тебя? Скрытно ли ведет себя? Если ли какие-нибудь, пускай и незначительные, проявления злобности? Насилия? Знаешь ли ты, что он делает, когда он не с тобой? Что на самом деле тебе известно о нем и сколько? Веришь ли ты тому, что он рассказывает тебе?

Но все это вздор. Забудь, что я сказала.

Ты никогда больше не услышишь от меня ничего, еще раз желаю тебе счастья и чтобы тебе никогда не понадобилось найти меня. Я собираюсь выехать из своей квартиры. Не знаю еще, куда я отправлюсь. Но если ты все-таки захочешь связаться со мной, то в конце этого письма я оставляю несколько номеров телефонов разных людей. Один из них поможет тебе связаться со мной.

Боюсь, тебе не повезло. Но я желаю, чтобы повезло. Удачи!

Миранда

Пока не передумала, положила письмо в конверт, написала адрес кафе «Крэбтриз», указав, что оно предназначено для нее, вышла из дома и опустила в почтовый ящик па углу.

Как правило, чтобы найти пропавший носок, лучше всего выбросить оставшийся. И если захотите узнать, почему не следует отправлять письмо, то поймете это только в тот момент, как опустите его в почтовый ящик, в то самое мгновение, когда разожмутся большой и указательный пальцы, выпуская конверт. Как только я услышала, что письмо к Наоми стукнулось о другие письма в почтовом ящике, сразу поняла, что не учла еще одной возможности. Так всегда и вообще было с Бренданом. Я думала, что Наоми может выбросить письмо, даже не прочитав его, или сохранить его у себя. В любом из этих случаев я не узнаю ничего. Она могла бы передать его в полицию или Брендану, который передаст его в полицию. В любом из этих случаев меня посетит полицейский офицер через день или два; естественно, визит этот будет очень неприятный.

А сейчас я подумала еще об одной возможности: Наоми отдает его Брендану, а тот не передаст его в полицию. Он прочитает письмо, сразу поймет, что я неумолима, скажет Наоми, что вообще о нем не стоило даже и беспокоиться, но решит, что обязательно нужно сделать что-нибудь самому.

Я простояла около почтового ящика в течение сорока пяти минут. Потом подъехал красный автофургон, из него вышел почтальон с большим серым матерчатым мешком. Сказала ему, что опустила письмо по ошибке, что мне бы хотелось вернуть его. Он открыл замок на боку почтового ящика, подождал, пока десятки и десятки писем вывалятся в мешок. Затем взглянул на меня так, как многие смотрели на меня, словно я сошла с ума, и отрицательно покачал головой.

ГЛАВА 39

— Привет, Миранда! — прогремел его голос вверх по лестничным пролетам, затем раздались торопливые шаги, перескакивающие сразу через две ступеньки.

Я нанесла последний точный мазок глянцевого лака на плинтус и положила кисть на крышку банки с лаком.

— Лак еще сырой, — сказала я, когда он вошел в дверь, развязывая галстук, как обычно. — Ничего не трогай.

Я встала и прошла через чудесную пустую комнату.

— Кроме тебя, — ответил он.

Положив руки на мои усталые плечи, поцеловал меня, и мало-помалу исчезли усталость и напряжение. Я подумала: разве можно одновременно чувствовать возбуждение и полное спокойствие, знать кого-то так хорошо и все-таки чувствовать, что можно узнать еще значительно лучше?

— Добрый день! — приветствовала я.

— Это самое приятное сегодня. У меня всего пятнадцать минут, а потом я должен вернуться на работу. По пути в магазине, торгующем экзотическими продуктами, купил нам несколько сандвичей.

— Можно с этим немного подождать? — спросила я, взяв его за руку.

Повела его вверх по следующему узкому лестничному пролету, по голым доскам, вдоль свежевыкрашенных стен в небольшую комнату в мансарде, которая служила мне спальней, где под окном лежал матрас, а в деревянных коробках была сложена моя одежда. Сняла с него куртку и галстук, а он расстегнул мой комбинезон, и мы улыбались друг другу как настоящие идиоты, потому что здесь мы проводили свое обеденное время обычно по средам, готовые любить друг друга в пустом доме, где разносилось эхо. Свет проникал через жалюзи, полосками освещая комнату. Повесила на вешалку его костюм. Он бросил мою рабочую одежду, перепачканную краской, в угол комнаты.

— Хотелось бы провести здесь весь остаток дня, — сказала я немного позднее, вытянувшись на матрасе, а он сидел рядом и гладил меня по голове.

— Жареные овощи с сыром моцарелла или фермерским чеддером и пикули?

— Всего по половинке.

— Чудесно.

— Мы можем поесть на кухне, потом покажу тебе, что удалось сделать после того, как ты был здесь в последний раз.

Я пыталась уехать из Лондона в сельскую местность. Действительно старалась. Мосты были сожжены, от Билла ушла, продала квартиру за рекордно короткое время, отдала свои вещи на хранение. Одновременно написала всем людям, которые мне были знакомы по моему ремеслу, провела неофициальные переговоры и обдумала все предложения самым серьезным образом. Я раздумывала о переезде в Уэльс и Линкольншир, и даже, хотя бы на несколько дней, в Бретань, где, совершенно очевидно, массы англичан отчаянно нуждались в строителе, ставшем дизайнером по интерьерам, чтобы переделать свои живописные сельские дома. Но подобно Алисе, которая, пройдя через зеркало, выяснила, что для того, чтобы продвигаться вперед, она должна обязательно вернуться назад, я обнаружила, что результат всех приложенных усилий оказался прямо противоположным ожидаемому. Стремясь выбраться из огромного столичного водоворота, я каким-то непонятным образом оказалась в самом его центре.

Теперь я жила в высоком узком доме на юге Кингз-Кросс, полностью реконструировав его, в то время как владелец был в Америке, уехав туда на девять месяцев. Когда он предложил мне эту работу, экстравагантную модернистскую реконструкцию, о которой я могла только мечтать, добавив о возможности свободного проживания в доме, я решила, что это слишком хороший шанс, чтобы просто так отказаться от него. Я начала с нижнего этажа и перемещалась наверх, полностью разорив кухню, превратив ее в лабораторию для приготовления пищи, построив в саду теплицу в стиле минимализма, расширив гостиную, превратив спальню в комнату, совмещенную с ванной. Прошло уже восемь из девяти месяцев. Сейчас осталось лишь оштукатурить, покрасить и открыть небесам комнату в мансарде, где я спала.

— Ты проделала огромную работу, — сказал он, кладя остатки сандвича в рот и натягивая куртку.

— Все хорошо, да?

— А сейчас ты почти уже у цели?

— Да.

— Миранда…

— Да?

— После того…

Но тут из спальни стал подавать сигналы мой мобильный телефон, поэтому мы поспешно сказали друг другу прощальные слова, я понеслась наверх, чтобы ответить, и слышала, как внизу хлопнула, закрываясь, входная дверь. Если бы встала на цыпочки и вытянула шею, то из слухового мансардного окна смогла бы увидеть, как он торопливо уходил по улице. Он забыл галстук.

Рано вечером мы отправились на велосипедную прогулку, пили кофе, сидя на поребрике тротуара, на свежем воздухе, хотя уже и становилось прохладно. Мы были вместе уже почти целый год, все его сезоны. Он увидел меня через все события, смерть Троя, Рождество, смерть Лауры. Познакомился с моими сломленными, сбитыми с толку родителями; познакомился с Кэрри и ее женихом; познакомился с моими друзьями. Он не протестовал, когда я будила его в три часа ночи, чтобы поговорить о том, о чем я не решалась заговорить днем. Он ходил за мной хвостом по строительным площадкам, стараясь проявлять интерес к текстуре древесины, держал стремянку, пока краска капала ему на голову. Я взглянула на него, когда он ехал на велосипеде рядом со мной, он почувствовал мой взгляд, ответил взглядом, свернул в сторону. Мое сердце сжалось в кулак.

У себя в квартире он приготовил нам ужин — копченая скумбрия, салат и бутылка белого вина, пока я сидела на церковной скамье с высокой спинкой, которую он купил в центре продажи старых вещей, и наблюдала за ним. Наконец сел за стол, немного поел и сразу отодвинул тарелку в сторону.

— Хм, что я говорил сегодня днем…

— Да?

— О твоих планах, ты помнишь? Ну, я думаю, ты можешь переехать ко мне.

Я начала говорить, но он поднял руку:

— Подожди. Я говорю, что все это неправильно. Не хочу сказать, что ты можешь переехать ко мне. Конечно, я хочу, но это совсем не то, что я говорю на самом деле. И когда я так говорю, то думаю, что ты могла бы переехать, словно это вот сейчас пришло мне в голову, но на самом деле только об этом и думаю все время.

— Ты смущаешь меня.

— Я нервничаю вот почему… — Он сделал вдох и затем сказал: — Я очень хочу, чтобы ты переехала и жила со мной.

Он повертел в руке бокал для вина за ножку.

— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, Миранда. Счастье забурлило во мне, как родник, бьющий из-под земли. Нежданно-негаданно незаслуженное счастье постучало в мою опаленную жизнь уже тогда, когда я только познакомилась с ним.

— Хочу, чтобы у нас с тобой были дети… — продолжал он. — Хочу состариться вместе с тобой. Только с тобой. Ни с кем, только с тобой. Вот.

— О! — смогла произнести я.

— Никогда раньше не говорил ничего подобного.

Он изменился в лице, потер глаза.

— Предполагается, что сейчас ты должна ответить, не так ли?

— Послушай, Дон… — нерешительно произнесла я.

— Просто скажи мне.

Я наклонилась к нему, обхватила руками его приятное, умное лицо, поцеловала веки, губы.

— Я тоже люблю тебя, — сказала я. — Очень, очень, очень люблю. Только тебя.

— Это хорошо, — обрадовался он. — Правда?

— Не мог бы ты подождать немного?

— Подождать?

— Да.

Я выдержала его взгляд.

— Ну конечно, могу и подождать, но значит ли это, что ты не уверена? Во мне, я хотел сказать?

— Нет. Это совсем не то.

— В чем же дело?

— Я совершенно уверена в своих чувствах, — подтвердила я, — Но не перестаю удивляться, как тебе удалось понять, что это настоящее чувство. Вот и все.

— Но почему же?

— Я запуталась, — уклончиво ответила я.

— Ты запугана?

— Ты имеешь в виду какое-то обязательство или что-либо подобное?

— Не совсем то. Но после всего, через что тебе пришлось пройти, возможно, ты считаешь, что нельзя чувствовать себя счастливой.

— Нет, не то.

— Или, возможно, тебя не покидает ощущение, что ты не в безопасности и любой, кто будет вместе с тобой, также будет подвергаться опасности. Мы ведь уже говорили о том, что ты чувствовала себя человеком, распространяющим несчастья, их носителем. Может быть, это то? Все, кого ты любишь, умирают.

— Ты психолог, — вздохнула я.

— Потому что мне все равно, — горячо заговорил он. — Все связано с риском. Просто нужно выбирать тот риск, на который готов пойти. Я сделал свой выбор давным-давно. А теперь пришла твоя очередь сделать то же самое.

Я взяла его руки в свои, перевернула их ладонями вверх, поцеловала обе.

Я сделала свой выбор, — сказала я.

— Ты плачешь, — улыбнулся он. — Прямо в свою тарелку.

— Прости.

— Конечно, я буду ждать и дождусь.

Я познакомилась с мужчиной. Доном. Мне бы очень хотелось, чтобы и ты познакомился с ним. Думаю, он бы тебе понравился. Знаю, что ты бы понравился ему. Не знаю, но, кажется, нельзя полюбить кого-то снова, еще раз, в этом есть что-то странное, тревожное, неправильное. Никогда не думала, что такое возможно, особенно после всего, что произошло. Думала, что со всем этим покончено. Иногда, а на самом деле очень часто, меня внезапно охватывает паника, что все это неправильно. Неправильно чувствовать себя счастливой, хочу сказать, когда тебя здесь уже нет, когда Лаура ушла, а от мамы и папы остались только тени, когда пострадало столько людей, и я считаю, что все это случилось из-за меня.

Именно я распространяла эту страшную заразу. Почти вижу саркастичное выражение твоего лица, когда говорю это, но тем не менее это правда. Мне всегда будет не хватать тебя, Трой. Каждую минуту каждого дня каждой недели каждого года, которые мне остались. Поэтому разве можно позволить себе быть счастливой? Пожалуй, нет. Увидимся.

ГЛАВА 40

Глаза у меня закрыты крепко, дыхание прерывистое. Сердце бьется так быстро, что тело содрогается вместе с ним. Я взмокла от пота. Почти не чувствую боли. Знаю, что она здесь. У меня на лице, вокруг подбородка. Ощущаю вкус крови, теплый, металлический. Вокруг шеи ссадины. Ребра болят, я избита и измучена. Глаза все еще закрыты. Боюсь того, что ожидает меня. Почувствовала, что кто-то приближается, вибрацию шагов на лестнице. Вот кто-то приблизился, нежно коснулся моих щек и лица, но и это заставило меня вздрогнуть. Я не открывала глаза. Что-то шептала.

— Господи, Миранда! — прозвучал голос. — Я слышал звук разбитого стекла. Что за черт? Миранда?

Открыла глаза. Свет вызывал боль. Дон. Милое лицо Дона сверху. Он огорченно смотрит на меня. Дон подбегает к окну. Я что-то говорю шепотом, но он ничего не может понять. Ниже склоняется к моему лицу.

— Сказал, что намерен убить меня, — прошептала я чуть громче.

— Кто?

— Сделал мне больно, — сказала я. — Он сделал мне больно.

Его лицо помрачнело.

— Кто — он? Брендан?

— Сказал, что пришел за мной.

— Что он сделал тебе?

Почувствовала, как он нежно трогает мое лицо, гладит по голове, расстегивает рубашку, чтобы посмотреть мои раны.

— Ты истекаешь кровью.

Я стонала. Он осмотрелся вокруг.

— Кровь на… Что, черт возьми, этот негодяй сделал тебе? Я звоню в полицию. Вызываю «скорую помощь».

— Нет, — сказала я, приподнимаясь. При этом меня передернуло от боли, вызванной этим. — Не надо… Это не…

— О чем ты говоришь? — возмутился Дон. — Прости, Миранда. Я не стану и слушать тебя.

Я услышала три коротких сигнала, когда он нажал цифры своего мобильного телефона. Я откинулась назад, почти рыдая, частично от боли, частично от мысли о том, что меня ждет дальше.

Меня уже не было в комнате, когда полицейские обследовали ее, брали пробы крови со стены, собирали волосы на ковре и положили нож в пластиковый пакет. Я была благодарна за это. Иначе снова получилось бы так, как было при гибели Троя. Мне было бы трудно сохранить контроль. Позднее Дон рассказал мне обо всем. Он хотел поехать со мной в «скорой помощи», но полицейский сказал мне, что Дон должен остаться и оказать помощь при идентификации предметов на месте происшествия. Что было мое, что было его, а что было «чужое». Позднее, значительно позднее Дон рассказал мне, что, хотя он и испытывал глубокое страдание, ему было довольно интересно посмотреть на процедуры, проводимые на месте преступления, на все эти специальные перчатки и пинцеты, скальпели, пластиковые пакеты и метки, на фотографирование со вспышкой. Возможность присутствовать с внутренней стороны занавеса, отгораживающего место преступления от внешнего мира, взволновала его.

Тем временем «скорая помощь» увозила меня в сопровождении женщины — полицейского офицера. Она была подобна бесплатному железнодорожному билету, с которым можно проходить без очереди. Меня провели через приемный покой, переполненный людьми, которые, не обращая внимания на тяжесть их травм, проявляли необычный интерес ко мне, молодой женщине, сопровождаемой двумя санитарками и полицейским офицером в форме. Что же такое случилось со мной? Им, возможно, придется прождать целые часы. В течение двух минут меня осматривали молодой врач и сестра. Спустя мгновение врач отступил в сторону, прибыл консультант в белом халате и пятнистом галстуке. Я нервничала, как это обычно происходит со всеми на приеме у врача.

Он осмотрел мое лицо и полость рта.

— Чем тебя ударили? — спросил он.

— О стену, — ответила я.

— Ты знаешь, кто это сделал? — спросил он.

Я кивнула в знак согласия. Он повернулся к полицейскому офицеру:

— Это нужно обязательно сфотографировать. Также и шею.

— Он уже выехал, — отвечала женщина офицеру полиции.

— Сделаем рентгенологическое обследование, но, вероятно, скула сломана.

Я вскрикнула, потому что, произнеся это, он резко надавил пальцем мне на щеку, проверяя свою теорию. Посветил светом мне в глаза и уши. Поднял вверх палец и попросил меня следить за ним, когда он начнет перемещать его.

— Подвергались сексуальному насилию? — спросил он.

— Нет.

Но несмотря на это, он попросил меня раздеться для осмотра. Женщина-полицейский сказала, что ее зовут Эми О'Брайн, и спросила, нет ли у меня возражений против ее присутствия при осмотре. Я отрицательно покачала головой. Когда я снимала одежду, она заявила, что одежда необходима ей как вещественное доказательство. Согласна ли я?

— А в чем же останусь я?

— Мы дадим пижаму, — сказал доктор.

— Кто с тобой был? — сказала Эми.

— Мой бойфренд.

— Он может привезти что-нибудь?

— Думаю, да.

Мне сделали рентген, сфотографировали и затем поместили в отдельную палату с вазой, но без цветов, с окном, но без вида из него. Доктор сказал, что меня нужно оставить на ночь для наблюдения. Эми заявила, что необходимо снять показания. Можно и подождать, если я чувствую себя недостаточно хорошо, но чем скорее я смогу дать показания, тем лучше. Я ответила, что в состоянии сделать это теперь же. И все пошло очень быстро. Не прошло и часа, как в дверь постучал детектив, снял куртку, достал из сумки пачку бумаги. Его звали Себ Бретт, он был бледный, словно его держали в темнице. Пододвинул небольшой столик к моей кровати и начал писать под диктовку.

Теперь дело пошло медленно. Словно опять села за школьную парту. Он записал мое имя, адрес и дату рождения. Затем скрестил пальцы, оттянул их резко назад, так что суставы пальцев хрустнули, как трещат сухие лучинки дерева, когда их ломают.

— А теперь, — сказал он, — все с самого начала.

Времени было достаточно, бумаги хватало. Я рассказала ему все, что произошло, со всеми подробностями: Брендан позвонил в дверь, насильственно проник внутрь, схватил меня за затылок и бил лицом о стену, вытащил откуда-то нож, приставил к горлу, мои мольбы о пощаде, его улыбка, он говорит, что мне конец, затем стук двери, Брендан вскакивает в тревоге и убегает, не могла увидеть куда. На все ушло всего лишь несколько минут, но потребовалось два часа и четырнадцать страниц, чтобы записать показания. В конце я уже выдохлась, но детектив Бретт попросил меня внимательно прочитать все и подписаться в конце каждой страницы. Мои слова показались совершенно другими в изложении Себа Бретта, написанные его аккуратным округлым почерком. Все они были моими, но он подбирал какие-то особые фразы и вносил изменения. Оно не было неточным, но звучало так, будто бы компьютер перевел их на другой язык, а затем обратно на английский, но это был уже другой компьютер. Мне с трудом удавалось сосредоточиться, поэтому весь процесс затянулся. Когда я ознакомилась с половиной записанных показаний, раздался стук в дверь. Я почувствовала что-то недоброе. Это был Роб Прайер.

— Миранда, — сказал он, — я только что услышал. Сразу поспешил сюда. Как ты себя чувствуешь?

— Потрясена, — ответила я.

— Не удивляюсь.

Он подошел к моей постели и взял страницы, с которыми я уже ознакомилась.

— Не возражаешь?

Я взглянула на Бретта, он просто пожал плечами. Поэтому я сказала, что не возражаю. Стало даже еще хуже. Я читала, а Роб знакомился с уже прочитанными мной страницами, сидя рядом. Я потеряла место, с которого надо читать, поэтому он быстро догнал меня. Каждый раз, когда я подписывала страницу, он забирал ее у меня и читал, приговаривая «так, так, так», что выводило меня из себя. Я подписала последнюю страницу и передала ее Прайеру, но он сразу отдал ее мне обратно.

— Подпись нужно поставить там, где заканчивается текст, — сказал он. — Вот здесь.

— Почему?

— Для того чтобы какой-нибудь недобросовестный полицейский не добавил в конце что-нибудь, например: «Я проснулась, все это лишь сон», а это уже подписано.

Я поставила свою подпись точно после последнего слова, которое было «полиция».

— Как ты оказался здесь так быстро? — спросила я.

— Допрашивают мистера Блока. Он позвонил мне.

— Но что ты здесь делаешь?

— Как тебе хорошо известно, я и раньше занимался им, поэтому казалось, что неплохо будет продолжить…

— Но из того, что ты сказал, следует, что он твой клиент.

— Совсем нет, — грубо ответил он.

Я повернулась к Бретту.

— Это законно? — спросила я. — Прайер — друг Брендана.

Бретт бросил недоуменный взгляд. Прайер подошел к нему, и они шепотом заговорили о чем-то, что я не могла расслышать. Продолжалось это в течение нескольких минут, во время которых Бретт выглядел все более озадаченным. В конце разговора он кивнул и посмотрел на меня.

— Детектив инспектор Прайер просит разрешения переговорить с тобой. Можно?

— О чем?

— Это займет всего минуту, — пообещал Прайер.

— Не верю, — произнесла я, глядя на Бретта. — Ты понимаешь, кто этот человек? Это все равно что позволить адвокату Брендана войти и подкупить или обвести меня вокруг пальца. Я просто не могу… На меня только что было оказано давление.

— Я рассказывал Себу о твоей прежней связи с мистером Блоком.

— Итак?

Прайер снова подошел и сел около моей постели. Все равно как если бы Брендан собственной персоной присутствовал здесь. Его близость заставила меня чуть ли не выпрыгнуть из постели от отвращения. Он внимательно посмотрел на меня. Я выдержала его взгляд.

— Выглядит все ужасно, Миранда, — сказал он. — Должно быть, очень больно?

Я не ответила.

— Когда произошло нападение? — спросил он.

— Ты прочитал показания.

— Твой бойфренд позвонил в… когда же это было? В пять минут восьмого сегодня вечером.

Я все еще не отвечала. Не допускала, чтобы меня втянули в разговор.

— Твой бойфренд, — сказал Прайер, — все-таки врач, да?

Я лишь пожала плечами. Он наклонился ниже, глаза сузились.

— Знаешь что?

— Нет, — сказала я. — Что?

— Не верю тебе.

— Что?

— Он оказал тебе помощь? Твой бойфренд? Он вполне мог сделать это, так? Несколько синяков, то, что можно продемонстрировать, но не нанести слишком серьезных травм.

— Что за… — Я умолкла. — Что ты сказал?

— Там был нож. Он уронил его. Мы проверяем отпечатки пальцев.

— Они жили вместе, — вмешался Прайер. — Она могла приберечь его специально.

— Мы никогда не жили вместе, — возразила я. — Что, черт возьми, ты затеял?

Сейчас он настолько близко наклонился ко мне, что я почти чувствовала его запах.

— У него алиби, — сказал он.

Я сделала глубокий вдох. Мне нужно контролировать себя.

— Мне все равно, — наконец выговорила я. — Зачем ты мне это рассказываешь? Я была там. Я знаю только то, что знаю.

— Не хочешь узнать?

— Хорошо, — кивнула я. — Кто?

— Его подружка, Наоми Стоун.

Он смотрел на меня с выражением легкого триумфа. Мне пришлось и раньше видеть такое.

— Кажется, тебя это не очень беспокоит?

— Может, я привыкла не доверять, — заметила я. — Как я уже говорила, я была там сама. Он приставил нож мне к горлу. Смотри!

Я подняла подбородок.

Он тихо похлопал в ладоши.

— О, очень хорошо, — сказал он. — Великолепное представление. С чувством собственного достоинства. Безо всякого преувеличения. Достаточно убедительное. Но наверное, ты уже потренировалась.

Я пыталась сосредоточиться, не дать ему возможности разозлить себя.

— Тебе когда-нибудь приходило в голову, что можно просто ошибаться? Что Брендан может быть опасным?

— Все это ровным счетом не имеет никакого значения, — сказал Прайер. — Он не мог напасть на тебя. Он был дома. Он был дома, когда позвонила полиция, и мисс Стоун утверждает, что он оставался дома в течение всего вечера. Он взял показания и просмотрел их еще раз.

— Ты упоминаешь темно-синюю рубашку. Когда я видел его несколько минут назад, его рубашка показалась мне коричневой.

— Он мог переодеть ее, — сказала я. — Тебе это приходило в голову?

Он отрицательно покачал головой и улыбнулся:

— Мистер Блок дает показания. Мы сделаем несколько звонков и затем разгадаем эту шараду до конца. Если ты действительно хочешь знать…

Прайера снова прервал звонок его мобильного телефона. Со вздохом раздражения он вынул его из кармана.

— Да? — Внезапно выражение его лица изменилось. — О чем, черт возьми, ты говоришь? — Он смотрел на меня стеклянными глазами. — Я сейчас же буду там.

Он пробормотал что-то Бретту, затем вышел из комнаты, хлопнув дверью. Бретт передразнил его. Думаю, он был скорее на моей стороне. Он побежал за Прайером. На несколько минут я осталась одна, легла на спину и уставилась в потолок, стараясь выбросить все из головы. Сейчас чувствовала, будто нахожусь в другом мире, не втянута в эти события и споры. Когда дверь открылась, я едва взглянула. Это была другая женщина — офицер полиции. Она села в угол, но пыталась завести разговор. Я же старалась уснуть, хотя это и было бесполезно, но закрыла глаза, чтобы меня не беспокоили.

Значительно позднее, возможно, даже через час, дверь открылась, я поняла, что около моей постели кто-то стоит.

— Ты проснулась?

Я открыла глаза. Бретт.

— Можно и так сказать, — ответила я. — У тебя веселый вид.

— Прости, — сказал он. — С тобой все в порядке?

— Не знаю.

— Завтра будет хуже.

— Доктор говорил мне. У меня есть таблетки на этот случай.

Мы помолчали.

— Так что же случилось? Что произошло с Прайером? — спросила наконец я.

На лице Бретта появилась широкая улыбка.

— Ему не повезло. Моя коллега разговаривала с Наоми Стоун. Просто проверить, насколько прочно алиби. Она сообщила Наоми о нескольких волосках, обнаруженных на месте преступления. И о ноже.

— Так что?

— Наоми изменила показания. Более того, мы нашли темно-синюю рубашку.

— Где?

— Не в его ящике. Она оказалась на самом дне мусорного мешка за домом. На ней есть несколько пятен. Их еще не проверили, но мы уже знаем, что это пятна крови. Человеческой крови.

— Моей?

— Посмотрим. Я сказал Робу Прайеру, что он должен прийти сюда и извиниться.

— Что же ответил он?

— У него какая-то предварительная договоренность. Без протокола, думаю, можно сказать, что утром мы подготовим обвинение против Брендана Блока. — Он взял меня за руку. — Сейчас мы оставляем тебя одну.

Бретт и женщина-полицейский вышли из комнаты, выключив свет перед тем, как закрыть дверь. Какое-то время я пыталась обдумывать все, что происходило, чтобы привести мысли в порядок, но потом устала и заснула, но не видела никаких снов.

ГЛАВА 41

Я потратила много времени, выбирая место. Сначала хотела найти какую-нибудь многолюдную улицу, например, Оксфорд, или Трафальгарскую площадь, потому что легко затеряться в толпе, стать анонимной и невидимой. Но сразу отказалась от этой идеи. Рассмотрела станцию техобслуживания, расположенную к северу по дороге М1: предположим, можно постоять на стоянке машин или посидеть за столиком в углу около окна, поесть пышек и выпить горький тепловатый кофе. Но через станцию техобслуживания проезжает слишком много народа по пути куда-то дальше, а достаточно будет только одного человека. Возможно, где-то около наземной станции метро на окраине: на последней остановке, где заканчивается Лондон, а сельская местность еще не начинается. Или где-нибудь на грязном поле. Я могла бы отрепетировать маршрут и разработать сложнейшие инструкции; по дороге М11 до перекрестка, затем на восток по А505. Какое-то место с искусственным пейзажем, общественная прачечная в каком-нибудь неприглядном городке, на стоянке для машин на обочине какой-нибудь проезжей дороги с полосой, разделяющей ее для движения в противоположных направлениях, ночь в лесу.

В ясный морозный день Нового года я встала рано, очень нежно поцеловала Дона в щеку, чтобы его не разбудить. Перед уходом я посмотрела на него. Да. Он спал. Я взяла машину и выехала из Лондона. Дороги были почти пустые. Проехала через мост Блэкфрайарз, откуда смогла полюбоваться куполом собора Святого Петра, сверкающим ледяным сиянием, через Нью-Кросс, Блэкхит и дальше на дорогу А2. Оставляя позади Грейвсенд, заехала в гараж, заправилась бензином. Я уже подавала свою кредитную карточку, но тут же передумала и расплатилась наличными. Купила также чашку кофе и выпила ее в машине перед самым отъездом. Я чувствовала себя спокойно, в ярком свете этого зимнего дня все приобретало ясность и точность.

Поехала по М2 и через несколько миль развернулась в сторону Шернеса. Сейчас показалась дельта Медвея, с грязными кварталами и ветхими группами домов, около которых несколько голых деревьев раскачивались на ветру, небо было огромное, без единого облачка. Вскоре я уже переправлялась на остров Шеппи. Подъехала к тротуару и проконсультировалась по карте, затем поехала прямо, потом свернула вправо на дорогу с односторонним круговым движением, опять направо через две мили на ухабистую узкую дорогу, налево к церкви, которую можно было увидеть с расстояния в несколько миль, единственный вертикальный ориентир, возвышающийся над болотистой местностью. Перед церковью я припарковалась и посмотрела та часы. Десять утра; мне нужно было пройти пешком приблизительно две мили, на это у меня оставалось менее часа.

Было страшно холодно, когда я открыла дверцу, ветер разносил отчаянный крик морских птиц. Надела толстую куртку, шарф и огромные велосипедные перчатки. Но все равно щеки пощипывало от холода. Я пошла. Будь здесь Дон, он смог бы назвать всех птиц, парящих надо мной в потоках воздуха или низко летающих над водой с криками. Сжала руки, сложив их вместе, чтобы согреть и поддержать циркуляцию крови. Вокруг никого не было, только несколько овец, пасущихся на траве, растущей пучками, да птицы, осторожно пролагающие свой путь по грязи на длинных голых ногах с выступающими суставами. Я повернулась спиной к морю и пошла в сторону болот, удаленных от моря.

Приблизительно через сорок минут я заметила точку на линии горизонта. Точка становилась крупнее, яснее. Превратилась в фигуру, которая направлялась в мою сторону. Стала женщиной в теплом пальто со светлыми волосами, выбивающимися из-под шляпы, развевающимися вокруг бледных щек. Мы просто шли навстречу друг другу через болота, пока не оказались на расстоянии несколько футов друг от друга.

— Наоми, — сказала я.

— Привет.

— Все прошло нормально?

— Я была осторожна, как ты советовала.

Мы не виделись с ней после тех дней, проведенных в суде, когда я изо всех сил старалась не смотреть на нее, хотя остро осознавала ее присутствие, чувствовала ее даже тогда, когда смотрела в другую сторону. Один раз буквально на одну секунду, даже меньше, наши взгляды встретились, а потом мы обе торопливо посмотрели в разные стороны, словно обожглись. Она похудела, ее бледность бросалась в глаза. Более того, она казалась старше на много лет по сравнению с той искренней женщиной с приятным лицом, которую я встретила в «Крэбтриз». Возможно, это было связано с тем, что исчезла наивность, утраченная всего лишь за несколько месяцев. Это сделал Брендан.

— Прогуляемся хотя бы немного? — предложила я, она согласно кивнула и снова вернулась на свою тропу.

Мы шли какое-то время гуськом, пока тропа не стала шире, превращаясь в частную стоянку для транспорта, покинутую и мрачную. Дорога отсюда вела к дамбе. Перед нами открывался вид на широкую дельту, а на противоположной стороне была видна низкая береговая линия Кента. На урезе воды была галька, валялись обломки ракушек, а также старые консервные банки, битые бутылки, разорванные пластиковые мешки.

— Легко было ускользнуть незамеченной?

— Больше нет никого, кто действительно мог бы заметить.

Ее голос был спокойный и ровный; чтобы услышать ее, мне пришлось напрягать слух.

— А как у тебя?

— Я сказала Дону, что осматриваю пустующую собственность.

— О!..

Несколько минут слышен был только скрип наших ног по замерзшей траве. Я была уверена, что мы обе вспоминали одно и то же, тот странный час, когда мы встретились и, как две ведьмы, бормотали планы и обменивались таинственными знаками. Из своей сумки она вытащила небольшой двойной пакет, в котором были грубые темные волосы, снятые ею с расчески Брендана, и нож с зазубренным острием и резьбой, завернутый в мягкое бумажное полотенце, который она подала, держа его за нижнюю часть лезвия, соблюдая все меры предосторожности, чтобы не дотронуться до рукоятки. Затем она развернула темно-синюю рубашку и разложила ее перед нами. Я протянула указательный палец левой руки, она взяла английскую булавку, открыла ее и, прикусив нижнюю губу, вонзила острие мне в палец. Появилась темная капля крови, и через несколько секунд я уже трясла палец над рубашкой, стряхивая на воротник кровь, а потом еще и вытерла палец об нее.

— Можно задать вопрос? — спросила она наконец.

— Давай.

— Как тебе удалось сделать такое со щекой? На суде ты выглядела ужасно, хотя ведь прошло много недель после этого.

Казалось, что с тех пор, когда это произошло, прошло много, много времени.

— Как только я увидела, что Дон ушел, я изо всех сил ударилась лицом о кухонную дверь, словно кто-то держал меня за волосы. Я делала это снова и снова до тех пор, пока кровь не залила мне глаза.

— Как же ты могла такое совершить? — поразилась она.

— Я подумала о Трое, а также и о Лауре, но в основном о Трое, тогда это стало легко, даже приятно. Это было ничто.

Наоми кивнула, словно понимая.

— А теперь и ты скажи мне кое-что, — попросила я. — То, о чем у меня не было времени спросить раньше.

— Да?

— Откуда у тебя появилась такая уверенность относительно Брендана?

Она заколебалась:

— Ты уверена, что хочешь узнать это? Тебе это может показаться…

— Скажи же мне.

— Он рассказал мне, что сделал с Троем. Он сказал, что поступит так же и со мной, если я уйду от него.

У меня перехватило дыхание, в глазах защипало, как только она произнесла это. Я сощурилась от ветра и продолжала идти. Почему-то легче разговаривать о жутких, опустошающих душу событиях во время передвижения, когда глаза зафиксированы на одной точке.

— Он действительно рассказал тебе о Трое?

— Да.

— Почему?

Она пожала плечами:

— По той же самой причине, по какой он хранил веревку, наверное. Какая-то безумная самонадеянность. Мы никогда не сможем узнать о некоторых вещах, да?

— Думаю, нет. Но почему ты не пошла в полицию?

— Я думала о том, что случилось с тобой. У меня не было уверенности.

— Что он сказал?

— Накачал его таблетками и повесил на потолочной балке, оставив там умирать.

— Продолжай.

— Он сказал… — Она оглянулась на меня, затем снова на тропу. — Он сказал, что Трой пытался кричать.

— Что?

— Мой голос понизился до шепота.

— Он пытался произнести твое имя.

Я продолжала шагать. Одна нога перед другой. Трудно понять, как это можно продолжать шагать, когда так невыносимо больно и просто хочется, сложив руки на животе, согнуться, свернуться калачиком и заплакать, как ребенок. Он звал меня, потому что думал, что я скоро приду домой. Я же обещала ему, что буду там. Он, наверное, думал, что я смогу спасти его. Но я опоздала.

— С тобой все в порядке?

Мне удалось что-то пробормотать в знак согласия.

— Думаю, что это могло принадлежать ему.

Наоми вытащила руку из кармана; в ней был зажат браслет из кожи с тремя деревянными бусинами.

— Его?

Я взяла браслет рукой в перчатке.

— Да. С тех пор, как он был еще малышом. Он купил его в Италии, когда мы были там всей семьей. Просто старая дешевая вещь.

Я прижала его к своей щеке, подержала немножко, затем надела себе на запястье.

Наоми сказала:

— Моя машина недалеко отсюда.

Мы остановились и посмотрели друг на друга.

— Что ты собираешься делать? — спросила я. Наоми посмотрела вокруг, словно кто-то мог прятаться в тростнике или высокой траве.

— Я поймала его взгляд в суде, — сказала она. — Когда давала свидетельские показания. Он улыбнулся мне. Одной из своих загадочных улыбок. Вот тогда-то я окончательно и поняла, что мне делать. Я бросаю все. Начну новую жизнь.

— А ты сможешь?

— А почему бы и нет? У меня нет семьи. Может быть, именно поэтому я и влюбилась в Брендана. Подумала, что мы оба сироты, которые встретились, чтобы защищать друг друга в этом странном безумном мире.

Она резко засмеялась, и ее смех был похож на лай, затем потрясла головой, словно вытряхивая из нее что-то.

— Однажды он снова будет на свободе, тогда и постарается найти меня.

— Но еще же не сейчас.

— Нет, но как долго это продолжится?

— Ему дали десять лет — значит, он выйдет через пять или шесть лет. Можешь быть уверена, он будет образцово-показательным заключенным, очарует всех. Но Прайер сказал, что они собираются возбудить дело о смерти Лауры и Троя, проведя повторное расследование… Тогда… кто знает. Может быть, он пробудет в заключении значительно дольше.

— Может, да, а может, нет.

— Куда ты направишься? — спросила я.

Воцарилось молчание, она напряженно смотрела на меня, словно запоминая мое лицо.

— За границу. Но пожалуй, лучше не говорить тебе.

— Наверное, ты права.

— Знаю, что права.

— Удачи, — сказала я. — Буду думать о тебе.

— А что будешь делать ты?

— Ничего.

— Ничего?

— У меня есть шесть лет. Я буду тратить их по одному дню за один раз, попытаюсь любить так, как я ненавидела. А дальше? Там будет видно.

— О, — тихо промолвила она, — ты все еще ждешь?

Я поморщилась. Впрочем, отчасти она права. Продолжаю ждать Брендана, а когда он придет, буду готова встретить его, как солдат, чувствующий приближение врага даже во сне.

— Больше мы никогда не встретимся, да?

— Думаю, нет, не встретимся, правда?

— Расстаемся навсегда, — произнесла я и впервые улыбнулась ей.

Мы обе одновременно протянули руки; жаркое рукопожатие. Мы пристально смотрели друг другу в глаза, не отводя их в сторону. Все равно что смотреть в бездонную пропасть.

— Возможно, мы поступили неправильно, да? — спросила она. — Стараюсь представить, как буду оправдываться перед людьми, не уверена, что смогу, кроме…

— …того, что спасла себе жизнь, — закончила я.

— Надеюсь, да, — вздохнула она. — А как ты? Ты рассказала своему… своему бойфренду?

— Нет, — ответила я. — Понимаю, что должна. Но не расскажу. Лучше сохраню это в себе.

Все было сказано, добавить было нечего. Наши руки расцепились.

— Прощай, — тихо проговорила она.

— Прощай.

Она повернулась и пошла по дороге, по которой пришла, а я смотрела ей вслед, наблюдая, как все меньше и меньше становилась ее фигура, пока не превратилась в точку на горизонте и затем исчезла совсем. Потом я повернулась и, подставляя лицо леденящему ветру, пошла обратно по мрачной болотистой почве, с кружащими надо мной птицами, обратно к старинной серой церкви и своей машине. Обратно по узкой дороге к широкой, дальше к шоссе, назад в бурлящий город, где протекала моя жизнь. Вверх по лестнице, к Дону.

— Я дома, — сказала я, вслушиваясь в слова, когда произносила их, повторила для уверенности: — Дома.

— Я скучал по тебе.

— Вот, — сказала я, целуя его, — теперь я здесь.

Дорогой мой Трой, думаю, пришло время нам расстаться. Не представляю, как обойдусь без тебя, но попытаюсь. Прости…

Оглавление

Никки Френч . Тайная улыбка

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

* * *

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

* * *

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

* * *

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

* * *

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ГЛАВА 32

* * *

ГЛАВА 33

ГЛАВА 34

ГЛАВА 35

ГЛАВА 36

ГЛАВА 37

ГЛАВА 38

ГЛАВА 39

ГЛАВА 40

ГЛАВА 41

Реклама на сайте