«Репортаж об убийстве»

Вэл Макдермид Репортаж об убийстве

Часть I Увертюра

Решив на время забыть об убийстве, Линдсей Гордон устроилась в купе поезда и приготовилась созерцать серовато-зеленый изменчивый пейзаж Дербишира. Почти как дома, удовлетворенно подумала она. Вот только в Шотландии зелень темнее, а серого цвета меньше. Впрочем, в Глазго, где она сейчас жила, зеленого тоже было не слишком-то много, так что сравнивать, собственно, не стоило. Линдсей поздравила себя с окончанием детективного романа как раз в тот момент, когда окрестности Манчестера сменились незнакомыми и очень приятными пейзажами. Наблюдая за открывавшимися ее взору красотами, она наконец-то нашла ответ на вопрос, который целый день не давал ей покоя: какого черта она тут сидит? Как могла циничная журналистка, социалистка, лесбиянка и феминистка (так Линдсей насмешливо себя называла) направляться на выходные в закрытую школу для девочек?

Разумеется, для друзей все ответы были приготовлены заранее. К примеру, можно было сказать, что она никогда не бывала в тех краях и захотела на них посмотреть. Или что ей всегда интересно «познать своего врага», и поэтому глупо упускать предоставляющуюся возможность. Или, наконец, что ей хотелось увидеть Пэдди Кэллеген, которая несла полную ответственность за то, что пригласила ее туда. И все же Линдсей не была уверена, что поступает правильно. Ее угнетала мысль, что на самом деле ею руководила (учитывая ее нынешние отношения с департаментом налогов и сборов) необходимость не упускать ничего, имевшего своим конечным продуктом денежный чек.

Легкая гадливость, которую она испытывала по поводу предстоящей работы, была ей вполне привычна. В приправленном фальшью мире популярной журналистики Линдсей приходилось сталкиваться с заданиями, от которых ее кровь просто кипела. Но, как и прочие журналисты из бульварных газет – те, кто еще придерживались хоть каких-то принципов, – она честно говорила, что, если тонко чувствующие и мыслящие люди не будут читать подобные издания, эти газетенки еще глубже окунутся в грязь. Однако вместо того чтобы согревать себя этой благородной мыслью, Линдсей частенько поеживалась, физически ощущая холодок неодобрения своих друзей. И поделом: она чувствовала себя этакой надутой лицемеркой, когда произносила все это. Как бы то ни было, на сей раз ее нанял вполне солидный журнал, так что Линдсей была довольна вдвойне: будущую ее статью наверняка не осудят в обществе и к тому же она принесет ей наличные. Ради этого стоило перебороть презрение к Дербиширской закрытой школе для девочек, именуемой Дербишир-Хаус.

Пэдди, не терявшая из виду бывших учениц Дербишир-Хауса (она и сама окончила эту школу), умудрилась внушить редактору, что статью об учреждении нового школьного фонда надо заказать только Линдсей Гордон. В честь этого фонда затевали даже торжественный праздник. Линдсей так отчаянно нуждалась в деньгах и престижной работе, что не могла позволить себе долго раздумывать о том, стоит ли ей в это ввязываться. Три месяца назад она была вынуждена уволиться из газеты «Дейли нэйшн», внезапно обнаружившей, что ей нечем платить типографским работникам и, стало быть, придется расстаться с частью редакции. С тех пор Линдсей бралась за любую работу, чтобы прожить на «вольных хлебах». Поэтому ее так обрадовал звонок Пэдди, суливший ей относительно спокойные выходные вдали от надрывающегося телефона, который, впрочем, скоро перестанет надрываться, если она не добудет денег, чтобы оплатить счет за последний квартал.

Тут Линдсей с облегчением подумала о деньгах, которые получит за материал о Дербиширской закрытой школе. В том, что этот буржуазный бастион привилегий поддержит ее материально, была некая высшая справедливость. Добрая старушка Пэдди, думала Линдсей. С тех пор как они познакомились в Оксфорде шесть лет назад, Пэдди всегда была для нее оплотом в моменты душевных кризисов. И не только. Она первая приходила на помощь, когда жизнь загоняла Линдсей в очередной кошмарный угол. Когда машина Гордон угодила в аварию – тогда в Греции, именно Пэдди организовала спасательную операцию на этом горном склоне у черта на куличках. Когда Линдсей получила уведомление о сокращении, это Пэдди разыскала кузину, которая подсказала, что ей лучше всего делать со своим ну прямо-таки золотым пером. Когда умерла любовница Линдсей, именно Пэдди тут же примчалась к ней посреди ночи, чтобы поддержать ее. Дочь двух профессоров, получившая образование в лучших школах, затем выученная в Оксфорде, Пэдди Кэллеген потрясла свое семейство, заявив, что хочет стать актрисой. После четырех лет весьма умеренного успеха и более чем умеренного жалованья Пэдди поняла, что никогда не станет «звездой». Она всегда была реалисткой и, несмотря на четыре года богемной жизни, сумела сделать крутой разворот и решила посвятить себя тому, чтобы ученицы закрытых школ были лучше подготовлены к сцене, чем в свое время она сама. Когда Линдсей впервые встретилась с Пэдди, та одолела ровно половину программы педагогических курсов, успешное окончание которых позволило ей позже вернуться в старый родной Дербишир, чтобы преподавать там английский и драматургию. Линдсей далеко не сразу поняла, что в какой-то мере расположение Пэдди она завоевала своим несколько беспорядочным образом жизни. Она была противовесом тому степенному миру, в котором Пэдди выросла и в который собиралась вернуться. Линдсей с горечью доказывала подруге, что возвращение в старые стены есть бегство от реальности. Убедить ее так и не удалось, но тем не менее их дружба выжила.

Линдсей чувствовала, даже была уверена в том, что эта дружба останется прежней, потому что их жизненные орбиты были слишком далеки друг от друга. Скажем, Линдсей никогда не вытащила бы подругу в клуб геев, а та, в свою очередь, нипочем не пригласила бы Линдсей на чинный домашний вечер, которые обычно устраивали по выходным ее родители. Их отношения существовали как бы в вакууме, потому что обе четко видели границу, разделявшую их жизни, и не пытались отрицать ее существование. Поэтому Линдсей так страшила встреча с Пэдди, так сказать, на ее территории. В какой-то момент все ее страхи по поводу грядущих выходных вылились в панику по банальнейшему поводу: что надеть? Какой, черт возьми, прикид сгодится для этого заведения? Обычно Линдсей мало волновало, что на ней надето, но сегодня утром она лихорадочно перерыла весь свой гардероб в поисках соответствующего наряда: одни шмотки казались ей чересчур официальными, другие – легкомысленными. Наконец она остановилась на темно-серых брюках, подходящему к ним по цвету жакете и блузке цвета красного вина. Очень сдержанно и ничуть не вызывающе, решила она. Она вдруг живо представила себе, как с важным видом заявится в своем костюме в это гнездо юных отроковиц. Помоги ей Господь, если на горизонте покажется святой Георгий.

Если бы она поехала на машине, можно было бы прихватить побольше вещей и не бояться, что ей будет нечего надеть. Увы, скоропалительное решение отдать себя в ненадежные руки Британской железной дорог. – надеялась уже в пути начать кое-какую работ. – обернулось тем, что она вынуждена была обойтись парой сумок. Конечно, можно было прихватить побольше вещичек, но тогда бы она точно стала посмешищем всей школы, заявившись туда с двумя огромными сундуками и портпледом. Почувствовав, что совсем уж обезумела, Линдсей нашла в себе силы встряхнуться.

– Хватит дергаться, – приказала она себе. – Если я такая смелая, то какое мне дело до того, что они обо мне думают? В конце концов это я оказываю им услугу, согласившись разрекламировать этот их новоиспеченный фонд.

В этот момент поезд ворвался на станцию в Бакстоне. Подхватив свои сумки, она спустилась на платформ. – солнце, как по заказу, тут же вышло из-за осенних облаков, и листва на деревьях вспыхнула желтым светом. Потом сквозь стеклянные двери она увидела Пэдди – та тоже успела ее заметить и радостно махала ей. Линдсей сунула билет контролеру, и подруги со смехом обнялись. Затем, чуть отодвинувшись, они изучающе посмотрели друг на друга – выискивая следы перемен.

– Если бы мои ученики увидели меня сейчас, они бы в обморок упали, – рассмеявшись, сказала Пэдди. Учителям не положено так скакать и хихикать, знаешь ли. Боже мой, как ты замечательно выглядишь! Элегантна до чертиков! – Она отстранила от себя Линдсей и оценивающе оглядела ее костюм, темно-русые волосы и синие глаза. – Первый раз вижу тебя такой, теперь ты совсем не походишь на барахольщицу в поисках подходящего места для базара.

– Я похудела, – заметила Линдсей. – Потому что мне все время приходится изворачиваться, чтобы хоть как-то заработать. Кстати, проще всего экономить на еде.

– Нет, дорогая, все дело в одежде, – покачала головой Пэдди. – И кто же эта новая женщина, что стоит передо мною?

– Да будет тебе смеяться надо мной! Нет здесь никакой новой женщины, увы. Просто я как-то пошла и купила все эти вещи, причем уже с полгода назад. Вот так-то, мисс Кэллеген.

Пэдди усмехнулась:

– Ну хорошо, хорошо. Поверю тебе на слово. А теперь пойдем, я поставила машину у вокзала. По пути мне нужно взять парочку книг в городской библиотеке, а потом – сразу в школу. А там быстренько выпьем кофе, тебе надо взбодриться после поезда.

На привокзальной стоянке женщины уселись в старенький «лендровер» Пэдди.

– Вид у него, конечно, не очень, но для здешних мест – то, что надо, – извинилась Пэдди. – Бакстон – самый высокий над уровнем моря базарный город в Англии. В сильный снегопад только мне одной удается прорваться сквозь сугробы в местный кабачок. А ты все еще ездишь на своей шикарной колымаге?

Линдсей скривила гримасу:

– Если ты говоришь о моей «ЭмДжи», то да, на ней я и езжу.

– Боже мой, боже мой! По-прежнему пытаешься произвести впечатление этим дряхлым символом преуспеяния?

– Я езжу на этой машине не для того, чтобы произвести на кого-то впечатление, – отозвалась Линдсей. – Я знаю, что у аристократов машина вроде моей вызывает лишь жуткое раздражение, но мне она нравится.

Пэдди рассмеялась.

– Извини, – промолвила она. – Я и не думала, что затрону твое больное место.

– Не так давно я уже слышала примерно те же реплики, и, между прочим, от тех людей, которые могли бы понять, почему я на ней езжу. Так что я серьезно подумываю ее продать – ради душевного спокойствия и для того, чтобы не шокировать некоторых пуристов, считающих, что человек обязан ездить только в определенных машинах. Но думаю, что мне будет ее не хватать. Новая спортивная машина мне не по карману. – Она помолчала. – Мне приходится довольно много времени сидеть за рулем, а потому я имею право на такую машину, которой легко управлять, которая удобна и не превращается летом в раскаленную духовку. И к тому же интересно послушать, что о ней говорят. Между прочим, это неплохой способ изучать общественное мнение.

– Ну хорошо, хорошо. – закивала Пэдди. – Убедила.

– Мне известно, что выглядит она вызывающе и претенциозно. – настойчиво продолжала Линдсей, – почти как я сама. С тем же успехом ты могла бы заявить, что я оказываю женщинам услугу, заранее предупреждая их своим видом, какова я на самом деле.

Пэдди остановила машину у полукруга внушительных зданий в грегорианском стиле.

– А ты очень переживаешь из-за своей внешности, не так ли. – задумчиво спросила она. – Что ж, если это может послужить тебе хоть каким-то утешением, то я могу сказать, что никогда не считала твою внешность вызывающей. Ну-у… иногда ты чуть хватала через край, возможно…

Линдсей перебила ее, резко сменив тему разговора.

– И что же это такое? – спросила она, махнув рукой в сторону зданий.

– Неплохо, да. – улыбнулась Пэдди. – Северный ответ Бату. Правда, качество у него несколько иное. Они великолепны, но немного староваты. Зато здесь все еще можно пить минеральную воду. Она еще теплой вытекает из недр земных, на вкус просто тошнотворна, но, говорят, ужасно полезна – буквально для всех. А теперь пойдем – полюбуешься на потолок библиотеки.

– На что. – переспросила Линдсей, изумленно глядя на выбиравшуюся из машины Пэдди.

Пэдди, не слушая ее, быстро направилась к зданию, и Линдсей пришлось пуститься чуть ли не бегом, чтобы догнать ее у колоннады, освещенной золотистым светом вечернего солнца. Они вошли в библиотеку. Пэдди кивком указала Линдсей на лестницу, ведущую вверх, а сама стала выбирать книги. Через несколько минут она присоединилась к Линдсей.

– Ну и красота. – с усмешкой произнесла Линдсей, указывая на великолепный потолок, выполненный в стиле барокко, роспись на котором, однако, покрылась плесенью. – Ради этого стоило сюда приехать. А где же тогда жуткие огнедышащие заводы? Где черные клубы дыма? Я-то думала, что это приметы северной Англии.

– Тебе бы такой пейзаж, конечно, куда больше понравился, – улыбнулась Пэдди. – Однако, я тебя разочарую – никакой жути здесь нет. Только одна довольно жуткая старая каменоломня неподалеку отсюда. Но прежде чем ты бросишься исследовать это наследие местных пролетариев, я бы хотела обсудить предстоящие выходные. Надо бы разложить все по полочкам, прежде чем нас засосет праздничный круговорот.

– Ты имеешь в виду программу визита или мою статью? – уточнила Линдсей.

– Вообще-то и то и то. Я знаю, что все в этой школе придется тебе не по нраву, потому что здешний уклад противоречит всем твоим принципам. Мне также известно, что «Перспектива» была бы в восторге, если бы ты написала весьма язвительную статью. Но, как я уже говорила тебе, этот проек. – относительно организации фонда – жизненно важен для школы. Если мы не соберем необходимые пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, то потеряем все наши игровые поля, – продолжала Пэдди. – Может, тебе это и не покажется таким важным, но для нас это будет означать значительное падение престижа. Потому что наша школа всегда была известна как школа хороших традиций – ну там, в здоровом теле здоровый дух, и все такое. А лишившись репутации первоклассного заведения, в котором на высоте и академические дисциплины, и спорт, мы потеряем большую часть своих учениц. Знаю, что это звучит нелепо, но чаще всего именно отцы выбирают школу для своих дочерей и именно такую, какая им самим понравилась бы в детстве. Честно говоря, я сомневаюсь, что нам удастся выплыть. С деньгами стало совсем неважно, и мы возвращаемся в патриархальное гетто. Я имею в виду ситуацию, когда родители в состоянии дать образование только сыновьям, игнорируя при этом своих дочерей. – неожиданно разволновавшись, договорила Пэдди.

Пока Линдсей раздумывала над ответом, Пэдди внимательно рассматривала ее. Линдсей надеялась, что такого разговора не будет, а если и будет, то хотя бы за выпивкой, когда они снова немного привыкнут друг к другу. Наконец она сказала:

– Я поняла, насколько это серьезно, из твоего письма. Но позволь сказать, что закрытым школам тоже неплохо бы временами получать щелчки по носу – как и всем остальным. Не кажется ли тебе несколько странной эта забота об игровых полях, в то время как государственным школам не на что купить учебники?

– Странной? По-твоему, не важно, что школу закроют?

– Да. Если хочешь знать мое мнение, то да, – кивнула Линдсей.

– И тебя не волнует, что шестьдесят, если не семьдесят человек останутся без работы? Я имею в виду не только учителей, но и уборщиц, и садовников, и поваров, владельцев магазинов, которым мы покровительствуем. И учти: для многих девочек Дербиширская школа – единственная опора в жизни. Некоторые здесь только потому, что у них дома нелады. У нескольких учениц родители живут за границей, где девочки по каким-то причинам не могут учиться. Кому-то из них нужно больше внимания, и мы даем им его, помогаем им развить способности в полной мере.

– Ох, Пэдди, ну как ты не слышишь сама себя? – с грустью воскликнула Линдсей. На нее со всех сторон зашикали читатели. Она понизила голос. – А что ты скажешь о тех детях, папы и мамы которых не в состоянии оплатить такую вот Дербиширскую школу, превратившуюся для счастливчиков в департамент по оказанию социальной помощи? Может, их жизнь была бы чуть лучше, если бы представители среднего класса чаще оглядывались на реальную жизнь и использовали свое влияние для того, чтобы улучшать положение вещей? Я могу стоять лишь в оппозиции той системе, которую ты так расхваливаешь. И не надо кормить меня фальшивыми доводами о равных для всех возможностях. При теперешнем состоянии нашего общества то, за что ты ратуешь, ведет, наоборот, к усугублению неравенства. И не пытайся таким образом усыпить мою совесть. И все же… я не могу нанести тебе предательский удар в ответ на твое приглашение. Не жди, что я буду тебе льстить, однако я не хочу быть и доктринершей. К тому же мне нужны деньги, – договорила Линдсей.

Пэдди улыбнулась.

– Я знала, что ты меня не подведешь, – заметила она.

– Да уж, – кивнула Линдсей. – Итак, увижу я когда-нибудь этот монумент привилегированному обществу или нет?

Они рука об руку вернулись к «лендроверу», успокаиваясь после напряженного разговора и привыкая друг к другу после четырехмесячной разлуки.

В течение недолгого пути из Бакстона в Экс-Едж, где в вересковой пустоши раскинулся Дербишир-Хаус, Пэдди более подробно рассказала Линдсей о планах на выходные.

– Мы решили энергично начать сбор средств для фонда. – объяснила она. – Мы сделали то, что обычно делается в таких случаях, то есть написали бывшим ученицам школы, однако нам нужно куда больше денег. К тому же мы знаем, что большинство бывших учениц – жены и матери, у которых в распоряжении нет больших средств. А на то, чтобы собрать необходимую сумму, у нас меньше шести месяцев.

– Но вы же знали, что вам придется возобновлять договор об аренде?

– Да, знали, конечно, но мы надеялись на лучшее. А потом Джеймс Картрайт, местный строитель и застройщик, предложил за аренду на пятьдесят тысяч фунтов больше, чем должны были заплатить мы. Он хочет построить тут дома с квартирами для сдачи внаем, для отдыхающих, – пояснила она. – Он считает, что это идеальное место, причем в самой красивой части Бакстона. И одно из немногих мест, где он еще может получить разрешение на строительство. Без сомнения, его агенты хорошенько поработали для того, чтобы найти столь выгодное местечко. Тогда наша директриса, Памела Овертон, подняла на ноги членов правления, и мы заключили сделку. Если за шесть месяцев нам удастся собрать необходимые пятьдесят тысяч, аренда останется за нами, даже если Картрайт предложит к тому времени еще больше денег.

Линдсей криво улыбнулась.

– Удивительно, какие чудеса творит чье-то влияние, – заметила она.

Несмотря на то что Пэдди внимательно следила за дорогой, она заметила, что Линдсей говорит с иронией.

– Нам было чертовски трудно. – спокойно промолвила она. – Ситуация осложняется тем фактом, что дочь Картрайта – одна из наших шестиклассниц. Она и у меня учится. Но как бы там ни было, мы готовы костьми лечь, чтобы собрать нужную сумму, и ради этого устраивается нынешний праздник.

– На котором буду присутствовать и я, так?

– Мы на тебя надеемся и очень бы хотели, чтобы ты оказала влияние на общественное мнение, – отозвалась Пэдди. – Ты расскажешь всем о нашем замечательном учебном заведении, распишешь, как хорошо мы работаем, а потом какой-нибудь расчувствовавшийся миллионер приедет к нам и выпишет нам чек на необходимую сумму. Договорились?

Линдсей широко улыбнулась.

– Нет проблем. – дурашливо выкрикнула она. – Так что там будет? Ты столько всего наговорила, но важной информации я от тебя так и не услышала.

– Завтра утром мы устраиваем ярмарку ремесел, которая продлится до полудня. Все девочки принесли на распродажу вещицы, сделанные собственными руками, что-то выпросили у родных и подруг. Днем шестой класс покажет новую одноактную пьесу, написанную специально для этого случая Корделией Браун. Она тоже бывшая выпускница – мы с ней вместе учились. И наконец, мы проведем распродажу книг с автографами современных, естественно. – собранных Корделией, мною и еще двумя нашими друзьями.

Между прочим, у нас почти сто книжек, – добавила она.

– Вот как, та самая Корделия Браун? – ироническим тоном переспросила Линдсей. – Эта «звезда», прославившаяся своими интервью со знаменитостями?

– Не язви, Линдсей. – попросила Пэдди. – Ты, черт возьми, знаешь, что она хорошая писательница. Между прочим, я подумала, что ее книги должны тебе нравиться.

– Они мне и нравятся, – кивнула Линдсей, – вот только никак не возьму в толк, зачем ей вся эта телевизионная возня. Трудно поверить в то, что один и тот же человек пишет такие книги и сценарии для «мыльных» опер. Хотя… может, это помогает ей свести концы с концами.

– Вот сама все это у нее и выяснишь. Она приедет позднее, к вечеру. Только прошу тебя, дорогая, не перестарайся, не будь слишком резкой.

Линдсей засмеялась:

– Как скажешь, Пэдди! Стало быть, книжный аукцион завершит день, да?

– Ничего подобного. Гвоздем вечера должен стать концерт еще одной нашей выпускницы, Лорны Смит-Купер.

Линдсей кивнула:

– Виолончелистки, знаю… Я никогда не видела ее живьем, но у меня есть пара ее записей.

– Даже больше, чем у меня. – улыбнулась Пэдди. – Вообще-то я с ней никогда не встречалась, насколько мне помнится. Она окончила школу до того, как я попала в нее, а ведь я училась в Дербишир-Хаусе только с пятого класса. Вообще-то виолончель – это не для меня. Вот Диззи Гиллеспи я готова слушать в любое время.

– Ты в музыке только джаз и любишь, да?

– Значит, ты мне не поможешь. Видишь ли, мне бы хотелось взять интервью у Лорны Смит-Купер. Я, правда, слыхала, что из нее сложно что-то вытянуть, но вдруг здесь, в своей бывшей школе, она расчувствуется, и, глядишь, я сумею к ней подъехать.

Пэдди свернула на широкую аллею. Проехав мимо тяжелых чугунных ворот, она остановила машину и, наклонившись к Линдсей, сказала:

– Видишь во-он ту загогулину на вершине холма? – Она махнула рукой. – Это храм Соломона. А если от него перевести взгляд налево, то ты сможешь разглядеть уголок того участка земли, из-за которого весь сыр бор. – В ее голосе зазвенел металл, и дальше они поехали молча.

Вскоре перед ними поднялся сам Дербишир-Хаус. Машина свернула за угол и покатила под раскидистыми кронами платанов, берез и рябин. Миновав еще сотню ярдов, они выехали на большую лужайку, на которой высились шесть современных каменных зданий, окруженных ухоженным газоном.

– А вот и школьные корпуса, – промолвила Пэдди. – Только половина девочек спит в главном здании, а старшие живут здесь, – она указывала рукой на корпуса, – в Эксе, Гойте и Вайлдборкло. А вон мой дом Лонгнор. А те два маленьких домик. – Бурбадж и Грин-Ло. – для учителей и других работников школы.

– Боже мой! – тихо проговорила Линдсей. – Единственным зеленым уголком возле моей бывшей школы был этот чертов садик местного крематория.

– Очень забавно, – отозвалась Пэдди. – Уймись, Линдсей. Перестань размахивать своими печальными воспоминаниями, как красным флагом, и давай выпьем. Чувствую, что мы славно проведем эти два дня.

Пэдди и Линдсей устроились в уютной гостиной Пэдди. Комната была со вкусом обставлена старомодной казенной мебелью, но Пэдди добавила сюда кое-что и от себя. Одна стена была до потолка заставлена книжными стеллажами, а на другой висели фотографии сцен из театральных спектакле. – очень изящные, и множество старых киноафиш. Обитые кожей кресла были довольно старенькими, но, несмотря на это, так и манили к себе уютными глубокими сиденьями. У окна – большой стол, заваленный всякими папками и учебниками, в уголке, у двери, примостился шкафчик-ба. – единственный предмет мебели, который Пэдди вот уже десять лет повсюду возила с собой.

– И как же это называется? – лениво спросила Линдсей, поднеся бокал к глазам.

– Дип-Перпл, – ответила Пэдди.

– Замечательное у тебя хобб. – составлять коктейли, – заметила Линдсей. – Но у меня, конечно, ничего подобного никогда не получится. И что туда входит?

– Одна часть «куантро», три части водки, синий краситель, немного гренадина, все это сдобрено содовой и большим количеством льда, – охотно объяснила Пэдди. – А ведь совсем неплохо, правда же?

– Чумовая вещь! Только как бы не захмелеть. – Линдсей улыбнулась. – Вот это жизнь! Кстати, когда обед? Мне надо переодеться?

– Обед через сорок минут. Переодеваться ни к чему – ты отлично выглядишь. А вот завтра будет более официальный день – хорошая выпивка и всякие вкусности. – Пэдди посмотрела на подругу. – Скоро пойдем в учительскую, и я тебя всем представлю.

Линдсей улыбнулась.

– И кто же эти все? – спросила она с легким опасением.

Пэдди пожала плечами:

– Ну как? Обычный учительский коллектив, состоящий из женщин. Есть настоящие интеллектуалки, есть очень остроумные, есть старые зануды, есть ярые приверженцы партии тори, а есть и узаконенные радикалы. Вроде меня. Ну и есть несколько обычных, приятных женщин. – договорила она.

– Господи, ваши дела действительно плохи, если ты тут у ни. – ярая радикалка! Интересно, что это означает? Что ты периодически не соглашаешься с Маргарет Тэтчер и поливаешь томатным соусом яичницу с беконом? И ты думаешь, что мне понравится кто-то из этих ископаемых?

– Наверняка тебе понравится Крис Джексон, учительница физкультуры. Она из тех же мест, что и ты, и кроме полного помешательства на физическом совершенстве, одержима двумя вещами – виноделием и машинами. Вот и представь себе, что у нас общего, причем учти, что я имею в виду не распределительные валы.

Линдсей усмехнулась:

– Понимаю… Только я не думаю, что…

Пэдди улыбнулась ей в ответ:

– Извини. Боюсь, там имеется один мускулистый регбист… Тебе наверняка также понравится Маргарет Макдональд, если только она сможет выкроить минуту-другую, чтобы познакомиться с тобой. На ней – хлопоты, связанные с концертом. Она у нас главная музыкантша и моя большая приятельница. Мы часто засиживаемся с ней допоздна, болтаем о книгах, моем кости политикам, обсуждаем ради. – и телеспектакли.

Линдсей потянулась, зевнула и зажгла сигарету.

– Извини, – пробормотала она. – Что-то я устала в поезде. Но скоро приду в себя.

– Давай, давай. Ты обязательно должна познакомиться с нашей великолепной директрисой Памелой Овертон. Она – дама старой закалки. Ее отец был деканом в Кембридже, и она попала сюда после блистательной, но не прославившей ее карьеры в министерстве иностранных дел. Она всегда доводит начатое дело до конца. Очень властная женщина, – продолжала рассказывать Пэдди, – но человечная. Обязательно поговори с ней – это очень интересно, если только ты не выдохнешься во время этого разговора, – добавила она.

– Почему это. – спросила заинтригованная Линдсей.

– Она всегда знает больше о твоей профессии, чем ты сама. Но она обязательно понравится тебе, – пообещала Пэдди. – Впрочем, у тебя самой будет шанс убедиться в этом сегодня, прежде чем в школу прибудут почетные гости. Мисс Смит-Купер не известила точно, когда приезжает. Ее секретарь сообщил просто, что вечером.

– Очень мило.

Пэдди встала и прошлась вокруг стола, на ее волевом худощавом лице появилось озабоченное выражение.

– Я уверена, что написала для себя записочку, она должна быть где-то тут… – пробормотала она, оглядывая кипы бумаг. – Я должна что-то сделать до завтрашнего утра, но черт меня побери, если я помню, что именно… Ага, вот! Все правильно. Напомни мне, что я должна поговорить с Маргарет Макдональд. А теперь. – Пэдди подняла глаза на подругу. – Короче, ты готова пойти в учительскую?

Приятельницы направились через рощицу к главному здани. – Дербишир-Хаусу. Сбоку от него виднелась небольшая лужайка, освещенная фонарями.

– Новые корты для сквоша. – объяснила Пэдди. – Приходится освещать их, потому что у нас тут частенько происходят кражи. С этой стороны школы после десяти вечера уже никого не бывает, так что ночным грабителям не составляет труда пробраться сюда. Крис Джексон ждет не дождется, пока это свершится. – Пэдди усмехнулась. – Жаль, что мы сами не можем ограбить кассу, в которой лежат деньги на игровые поля, потому что по специальному банковскому распоряжению деньги переведены на наш счет.

Женщины вошли в Дербишир-Хаус через маленькую заднюю дверь. Пока они брели по коридору мимо классов, Линдсей успела рассмотреть их. Боже, до чего они походили на классные комнаты в ее собственной школе! Те же картинки и таблицы на стенах, те же развешанные для красоты рисунки учеников, тот же легкий беспорядок и запах мела. Единственное отличие, которое сразу бросалось в глаза, – никаких разрисованных стен.

Показывая Линдсей школу, Пэдди вела ее в учительскую.

– Это кухня и столовая, – рассказывала она на ходу. – Школа расположилась в этом здании в тридцать четвертом году. Над нами находятся музыкальные комнаты и зал для собраний. Прежде, когда тут жил лорд Лонгнор с семьей, в этом зале устраивали балы. На этом этаже расположены классные комнаты, офисы и квартира мисс Овертон. На втором этаже тоже есть классные комнаты, на верхнем – только спальни. Научные лаборатории находятся в здании за лесом, в стороне от домов. А вот и учительская.

Пэдди распахнула дверь, и их тут же оглушил громкий гул голосов. Учительская представляла собой элегантную комнату с большим полукруглым эркером, из которого были видны мерцающие вдалеке огни Бакстона. Около двадцати женщин, сбившись в небольшие группки, либо стояли у камина, либо сидели на слегка потрепанных стульях. Стены были увешаны коллекцией старых гравюр с изображениями Дербишира, а сбоку висела большая доска объявлений, на которой топорщилось множество исписанных листочков. Когда Линдсей с Пэдди вошли в учительскую, разговор не оборвался, но некоторые головы повернулись в их сторону. Пэдди подвела Линдсей к молодой женщине, изучавшей большую книгу. Совсем тоненькая, и фигура у нее была потрясающая. От нее так и веяло жизненной энергией, которой Линдсей так не хватало в последнее время. Блестящие черные волосы, нежно-розовый цвет лица и синие глаза выдавали в ней уроженку горной части Шотландии. У Линдсей вдруг защемило сердце от тоски по дому.

Пэдди оторвала женщину от книги:

– Крис, хватит созерцать эти головки цилиндра, познакомься с Линдсей Гордон. Линдсей, это Крис Джексон, наша учительница физкультуры.

– Здравствуйте, – кивнула Крис, опуская книгу. У нее был тот самый акцент, с которым прежде говорила и сама Линдсей, но который потом исчез под слоем акцентов тех мест, где Линдсей жила позднее и диалекты которых невольно копировала. – Так это и есть наша ручная журналистка, да? Что ж, позвольте мне до того как все остальные скажут вам именно эти слова, совершенно не вдумываясь в их смысл, выразить вам свою признательность за то, что вы приехали сюда, и заранее поблагодарить. Мы рады любой помощи. Нам нужно удержать эти игровые поля, и не только из-за того, что в противном случае я потеряю работу. Нам никогда больше не получить такие замечательные участки земли, потому что на много миль вокруг нет ничего подобного. С вашей стороны очень благородно протянуть нам руку помощи, тем более что вы не имеете никакого отношения к этим местам.

Несколько смущенная ее искренностью, Линдсей улыбнулась.

– Я так рада возможности увидеть жизнь подобного заведения изнутри, с изнанки, – уточнила она. – И еще я всегда рада работе, особенно если она хорошо оплачивается.

Наступило молчание, которое через несколько мгновений прервала Пэдди:

– Крис, а ведь вы с Линдсей – землячки, – сообщила она. – Линдсей родом из Инверкросса.

– Неужели? Никогда бы не догадалась! – воскликнула Крис. – Вы говорите почти без акцента, но, судя по его еле заметным отзвукам, вы жили южнее, чем я. Я сама из Южного Акилкейга, хотя ходила в школу Святой Марии Магдалины в Хеленсбурге.

Они погрузились в воспоминания о деревушках Арджилшира, в которых выросли, и очень скоро выяснилось, что лет двенадцать назад играли в хоккей в командах-противниках. Пэдди оставила их и подошла к чем-то обеспокоенной женщине, которая сидела неподалеку от Линдсей и Крис. Через несколько минут от приятных воспоминаний их отвлекли громкие голоса Пэдди и ее собеседницы.

– У меня было полное право отпустить эту девочку. Она на моем попечении, Маргарет. И ради ее благополучия я буду стоять на своем, – сердито проговорила Пэдди.

– Да как вы могли так безответственно поступить?! Потакаете ее капризам, а у нас концерт на носу! У нее соло в хоре! Как нам теперь быть?

– Что тут происходит? – спросила Линдсей у Крис.

– Понятия не имею, – пробормотала Крис. – Эт. – Маргарет Макдональд, старшая преподавательница по музыке. Вообще-то они с Пэдди -лучшие подруги.

В это время Пэдди посмотрела на Маргарет и сказала:

– Конечно, я не хочу вмешиваться, но Джессика высказала предположение, что соло сможет спеть девочка из Холгейта.

Ее собеседница вскочила со стула:

– В моем хоре решения принимаю я, а не Джессика Беннетт. Если бы Джессика сама подошла ко мне, я бы не позволила ей прятаться за чужие спины. Кстати, Джессика – не единственная, кто хотел увильнуть от участия в этом концерте. Должен же кто-то их приструнить!

– Послушайте, Маргарет, – заговорила Пэдди более спокойным голосом, когда поняла, что все уже смотрят только на них. – я не хотела вас огорчать. Я знаю, как много сил вы вложили в под готовку к концерту. Но я считаю, что не стоит заставлять петь девочку, у которой не слишком-то хороший слух и слабенький голос. Она может от волнения просто упасть в обморо. – прямо на сцене. Я говорю совершенно серьезно.

Маргарет Макдональд открыла было рот, чтобы сказать что-то в ответ, но в этот момент дверь распахнулась, и в учительскую вошла высокая женщина.

Учительница музыки тут же отвернулась от Пэдди, бросив лишь короткую фразу в ответ на ее замечание:

– Ну, раз вы уверены, что справится и другая девочка, я повинуюсь.

Пэдди вернулась с Линдсей и Крис, на ее лице отражалось легкое удивление.

– Никогда не видела Маргарет в таком состоянии, – тихо проговорила она. – Глазам своим не верю! Линдсей, сейчас я познакомлю тебя с директрисой. – Она направилась к только что вошедшей высокой женщине, которая разговаривала с другой учительницей.

Памела Овертон была очень импозантной дамой лет шестидесяти. На ней было строгое синее платье из джерси, седые волосы будто опущенные крылья прикрывали уши, а на затылке были стянуты в замысловатый пучок. Подойдя, Пэдди что-то тихо сказала ей, после чего подвела ее к Крис и Линдсей.

Едва Пэдди успела представить их друг другу, а Линде. – восхититься солидным звучным голосом Памелы Овертон, как в дверь постучали. Одна из учительниц вышла узнать, кто там.

– Приехала мисс Смит-Купер, мисс Овертон, – вернувшись, сообщила она.

Памела Овертон направилась к двери, но та рывком отворилась, и в учительскую ворвалась женщина тридцати с небольшим ле. – Линдсей сразу же ее узнала. Лорна Смит-Купер наяву была куда более эффектной, чем на многочисленных фотографиях. На плечи ей спадала роскошная грива золотисто-рыжеватых волос. Кожа матовая, чистая, ни единой морщинки. Яркие синие глаза сияли на ее лице как два лазурита.

Любуясь ею, Линдсей вдруг заметила, что Пэдди тоже повернулась к двери и вдруг напряглась как тетива. Линдсей стояла очень близко к ней и была единственной, кто услышал, как Пэдди буквально выдохнула:

– Всемогущий Господь, только не она!

После обеда, улизнув с чаепития в учительской, Линдсей и Пэдди снова направились по лесной аллее к Лонгнор-Хаусу – так назывался дом, в котором жила Пэдди. По пути Пэдди обронила лишь пару фраз: «Они будут слишком заняты этой суперзвездой и даже не заметят, что нас нет. К тому же с минуты на минуту приедет Корделия, можно сослаться на это». Линдсей молчала, хотя ее распирало любопытство – и профессиональное, и чисто дружеское. Однако она сообразила, что своими расспросами ничего не добьется.

Обед, кстати, был отнюдь не самым приятным, отметила про себя Линдсей. Ворвавшаяся в учительскую Лорна Смит-Купер поздоровалась с Пэдди с явно показным энтузиазмом: «Милейшая Пэдди, – проворковала она, – кто бы мог подумать, что я встречу вас в таком респектабельном обществе!» В ответ Пэдди лишь холодно улыбнулась. Она попыталась выскользнуть из группы, мгновенно окружившей виолончелистку и директрису, но напрасно: Памела Овертон тоном, не терпящим возражений, заявила, что Пэдди с Линдсей за обедом должны непременно сесть за ее стол, к которому она уже пригласила Лорну. После этого Лорна демонстративно не обращала на Пэдди внимания, обращаясь исключительно к директрисе.

– Все, что вы здесь от меня услышите, не для прессы. – между прочим обронила она, повернувшись на секунду к Линдсей. – Вы меня поняли? – После чего понесла всякую чушь, интересную лишь ей самой.

Еда, в отличие от общества, приятно удивила Линдсей: у нее от школьных трапез остались лишь такие воспоминания, к которым возвращаться не хотелось. После наваристого овощного супа подали пирог с цыпленком и грибами, жареную картошку и фасоль. На десер. – свежие фрукты, на любой вкус.

Линдсей рассыпалась в комплиментах по поводу отменного качества пищи, но Пэдди в ответ лишь рассеянно кивнула.

Оказавшись в знакомой комнате с фотографиями, Линдсей уютно устроилась в кресле, а хозяйка отправилась в кухню варить кофе.

– Извини, что была не самой лучшей собеседницей! – крикнула она оттуда.

Линдсей решила, что пора, надо попытаться «разговорить» Пэдди, а потому немедленно воспользовалась репликой подруги:

– Обед был довольно скучным. По-моему, даже мой давно забытый акцент выпирал все сильнее. Но ты, кажется, говорила, что никогда не виделась с нашей почетной гостьей?

Наступило недолгое молчание, нарушаемое лишь шумом кофемолки. Когда Пэдди наконец заговорила, ее голос был полон горечи:

– Я была в этом совершенно уверена, – промолвила она. – Я встречалась с ней, но мне было известно лишь то, что ее зовут Лорна. Среди тогдашних моих знакомых было принято обращаться друг к другу по имени. – Вернувшись в гостиную, она разлила кофе по чашкам.

– Ты говоришь это таким тоном, словно роман Ле Карре пересказываешь, – заметила Линдсей.

– Да нет, ты преувеличиваешь. Никаких таких драм.

– Не хочеш. – не рассказывай. Зачем себя насиловать.

– Нет, лучше уж расскажу, а то еще сорвусь. – Пэдди покачала головой. – Дело было… м-м-м… восемь или девять лет назад. Я играла какие-то рольки в лондонских театрах и на телевидении. Я и мои тогдашние друзья и знакомые, разумеется, были очень молоды. Однако мнили о себе бог весть что, что мы самые-самые. Болтались по ночным клубам, напиваясь до одури, решали мировые проблемы, много говорили о вседозволенности, хотя сами были, прямо скажем, довольно разборчивыми. Словом, натуральная пародия на хиппи из шестидесятых. Секс, наркотики, рок-н-рол. – вот, пожалуй, все, что нас интересовало. Или, точнее, мы пытались убедить себя в этом. – Пэдди посмотрела Линдсей прямо в глаза: так смотрят на человека, которому доверяют. – Как ты понимаешь, это была довольно дорогая жизнь. И тех денег, что я зарабатывала, на нее не хватало. Однако я нашла выход. – Она помолчала, а потом продолжила свой рассказ: – Я стала торговать наркотиками. Не большими партиями, разумеется, а так, дозой-другой. Так что ко мне в дом то и дело приходили разные люди. Конечно же, все они были постоянными покупателями, которые умели держать язык за зубами. – Линдсей кивнула: она отлично знала тот мир, который описывала ей Пэдди. – Одним из моих клиентов был музыкант, некий Вильям, пианист. Несколько раз он приходил со своей девушкой. – Она вздохнула. – Ее звали Лорна.

Линдсей вынула из пачки две сигареты, раскурила их и протянула одну Пэдди. Та с наслаждением затянулась.

– Ты понимаешь, к чему это может привести. – спросила она. Линдсей снова кивнула, и Пэдди продолжила: – Ей достаточно невзначай обмолвиться об этом в присутствии других учителей. Я автоматически вылетаю с работы. Вообще-то большинство наших ровесников в свое время баловались травкой, но они этого как-то не афишируют. Естественно, ни одна школа, а в особенности закрытая, не станет держать у себя преподавателя, которого уличили в торговле наркотиками и в их употреблении, пусть и в прошлом. И если я даже скажу, что в помещении школы ни единого раза не раздавила косячка, это мне не поможет… Ну и как тебе мой рассказ, а?

Резко встав, Пэдди налила два бокала бренди. Вручив один Линдсей, она начала мерить шагами комнату. Линдсей чувствовала, как она страдает. Еще бы… Пэдди таких трудов стоило завоевать ее теперешнее положение. Труд вообще никому не дается легко, что уж говорить о тех, кто привык, что им все подносят на блюдечке с голубой каемочкой. А теперь она могла потерять все. Кошмар. И все потому, что в свое время не подумала, что занимается рискованными вещами. Линдсей было больно за подругу, она попыталась найти слова утешения:

– Но почему ты считаешь, что Лорна вообще что-то расскажет. – спросила она. – Она ведь тоже была каким-то образом связана с наркотиками и наверняка побоится за собственную репутацию. – Больше Линдсей ничего не смогла придумать.

– Да нет, ей нечего бояться, – обреченно произнесла Пэдди. – Видишь ли, сама она никогда не принимала наркотиков. Лорна всегда утверждала, что отлично себя чувствует и без всягих допингов. А донесет ли она на меня… Почему бы и нет? Может, ей захочется развлечься таким образом? Заявит, что всей душой болеет за школу и за ее репутацию.

Линдсей молча встала и подошла к Пэдди. Они крепко обнялись. Линдсей молила Бога, чтобы ее сочувствие хоть немного помогло. Через некоторое время она с облегчением почувствовала, как тело Пэдди чуть-чуть расслабилось.

Внезапно звякнул телефон. Улыбнувшись, Пэдди подошла к аппарату, стоявшему на письменном столе, и нажала кнопку внутренней связи.

– Да-да, это мисс Кэллеген… Хорошо, спасибо, я сейчас иду. – Повесив трубку, Пэдди побежала к дверям. – Корделия приехала, – бросила она на ходу. – Она в главном здании, и я иду за ней. В холодильнике есть немного холодного мяса и салат. Положишь на тарелку, ладно? Она наверняка умирает с голоду. Корделия всегда хочет есть. Майонез на верхней полке, за помидорами. – И она выбежала в коридор.

Линдсей послушно направилась в кухню, снова и снова прокручивая в голове рассказ Пэдди, понимая, впрочем, что ничего не сможет придумать, никакого выхода. И еще было бы неплохо как-то убедить Лорну Смит-Купер дать такое интервью, из которого можно было бы состряпать несколько газетных материалов, полезных для школы. И потом, Корделия Браун, тоже отличная добыча – интервью с ней можно было заслать в какой-нибудь дамский журнальчик.

Линдсей никогда с ней не встречалась, однако много чего знала о ней – со слов общих знакомых и из газет. Судя по тому, что писали в прессе и говорили по телику, Корделия Браун тридцати одного года была ну просто бриллиантом в короне женской литературы. Недоучившись в Оксфорде, она три года подвизалась потом администратором в небольшом антрепризном театрике в Девоне. Между делом написала четыре приличных романа, последний из которых был даже представлен на соискание Букеровской премии. Однако наибольшую известность ей принес сценарий к телесериалу «Наследники», за них она схватила все существующие на данный момент награды. По тому же сценарию немедленно был снят полнометражный филь. – и попал, что называется, «в струю», став символом возрождающегося в Британии киноискусства. Все эти доблести в сочетании с привлекательной внешностью и умением говорить, причем много и на любые темы, сделало Корделию желанной гостьей на всех телевизионных ток-шоу.

Встряхнув банку с майонезом и плюхнув его в плошку с салатом, Линдсей поймала себя на мысли, что ей не терпится увидеть Корделию. Не факт, что она окажется такой уж душкой, но, с другой стороны, многие в жизни гораздо симпатичнее, чем на телеэкране. Линдсей услышала, как хлопнула дверь, потом послышались голоса. Она подошла к кухонной двери и увидела, как Корделия с размаху бросила на пол кожаный портплед. Она стояла спиной к Линдсей и что-то говорила Пэдди. Услышав ее голос, Линдсей поняла, как много теплоты он терял, измененный микрофонами телестудий. Акцента, который так напомнил ей за недавним обедом о прошлом, почти не было, – Корделия лишь чуточку растягивала слова: так говорили в Оксфорде.

– Там еще четыре или пять коробок, но я так чертовски устала, что мне не до них. – сказала Корделия. – Пусть до завтра останутся в машине.

Потом они разом обернулись. Гостья и Линдсей внимательно оглядели друг друга, – прицениваясь, но стараясь себя не выдать. Когда серые глаза Корделии под прямыми темными бровями загадочно блеснули, Линдсей поняла, что выходные сулят нечто неожиданное. У нее слегка закружилась голова, и она ощутила странную слабость – верный симптом зарождавшейся страсти. Давненько уже она не испытывала столь очевидного влечения прямо с первого взгляд. – покоренная красотой и флюидами, исходившими от этой прелестной женщины. Корделии, судя по всему, она тоже приглянулась, во всяком случае, уголки ее рта чуть приподнялись в улыбке.

– Значит, это и есть знаменитая Линдсей, – промолвила она.

Линдсей молила Бога, чтобы охватившие ее чувства не слишком явно отразились на ее лице. Кивнув, она улыбнулась в ответ, чувствуя себя немного глупо.

– Что-то вроде этого, – промямлила она. – Рада познакомиться с вами. – Ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы сплетни о любовных предпочтениях Корделии, которые доходили до нее, оказались правдой.

Ломать себе голову над тем, как продолжить разговор, Линдсей не пришлось, потому что Корделия спросила:

– Пэдди, а у тебя найдется чего-нибудь перекусить? Я умираю с голоду. Дорога сюда заняла больше времени, чем я предполагала. Кругом сплошные пробки! Неужели все население Лондона устремляется в выходные именно сюда, в Дербишир? Или все они попросту жаждут увидеть новую одноактную пьесу Корделии Браун?

Пэдди рассмеялась:

– Я знала, что ты захочешь есть. Есть немного салата, сейчас принесу. – Но не успела Пэдди сделать и шага, как Линдсей исчезла в кухне. Корделия лукаво посмотрела на Пэдди, ее брови приподнялись, на ее губах появилась улыбка. Пэдди усмехнулась. – Тогда я приготовлю тебе выпить, – вымолвила она. – Чего ты хочешь?

– Фирменный коктейль мисс Кэллеген, пожалуйста. Для чего еще я, по-твоему, притащилась в эту дыру?

Пока Пэдди смешивала напитки, Линдсей вернулась с угощением для Корделии. Та жадно набросилась на еду, словно несколько дней вообще не ела.

Перелив коктейль из шейкера в бокал, Пэдди протянула его Корделии со словами:

– Линдсей будет писать статью о фонде.

– Бедняжка! Но ведь вы не выпускница Дербишира?

– Неужели это так заметно? – поинтересовалась Линдсей.

– Нет! Вовсе нет, что вы! Просто раньше я ни когда не видела вас – ни в школе, ни на встречах выпускниц. Я бы вас вспомнила, у меня отличная память на лица. Значит, вы не нашего племени, верно?

– Верно. – ответила Линдсей. – С Пэдди я познакомилась в Оксфорде. Я заканчивала учиться, а она проходила там учительскую практику. Это Пэдди уговорила меня приехать сюда. Сейчас я на вольных хлебах, так что готова взяться за любую работу. – Линдсей говорила о себе так подробно, чтобы предупредить дальнейшие расспросы, а заодно и избавиться от прилипчивого местного акцента.

– И какое же мнение у вас сложилось о школе?

– Трудно пока сказать. – пожав плечами, отозвалась Линдсей. – Я пока мало что видела и мало с кем говорила.

– А вы, я смотрю, дипломат, – заметила Корделия, продолжая расправляться с салатом.

Пэдди включила запись Дюка Эллингтона. Услышав тягучую мелодию, наполнившую всю комнату, Линдсей вдруг подумала: «Я всегда буду помнить эту мелодию и то, что сейчас происходит». Она смутилась, поймав себя на том, что не может оторвать глаз от Корделии. От того, как ее руки режут мясо и подносят бокал к губам. Было приятно смотреть, как меняется ее лицо, когда она ест или говорит. Неожиданно она вспомнила свою любимую цитату: «Мужчина любит женщину не потому, что считает ее умной или обворожительной, а потому, что ему нравится, как она чешет голову». Она подумала, что, возможно, прежние ее романы оканчивались ничем лишь потому, что она никогда не обращала внимания на такие мелочи и не умела ценить их прелесть.

Сама не зная почему, она неестественно светским голосом спросила:

– Как мне уговорить вас уделить мне хоть полчаса для беседы? Я бы хотела взять у вас интервью. Правда, не обещаю, что смогу куда-ни будь его пристроить, н. – попытаюсь. Если вы, конечно, готовы отвечать на вопросы вместо того чтобы веселиться со старыми подругами.

Корделия отодвинула пустую тарелку и пытливо посмотрела на бокал. Затем, повернувшись к Пэдди, сказала, видимо, принятым у них насмешливым тоном:

– Что скажешь на это, Пэдди? Она опасный человек? Вдруг твоя подруга заморочит мне голову, а потом подобьет меня на что-нибудь непристойное? Или будет задавать всякие каверзные вопросы и требовать подробностей?

– Обязательно будет, можешь не сомневаться!

– Очень хорошо, – кивнула писательница. – В таком случае я принимаю вызов. Отдаю себя в ваши руки. Утром в воскресенье вас устроит? Когда вся школа будет в церкви. – добавила она. Линдсей кивнула. – И не переживайте из-за того, что лишите меня общества старых подруг. Тех, кого я действительно хотела бы увидеть, можно пересчитать по пальцам. А для прочих, которых глаза бы мои не видели, это будет отличная отговорка. Например, для того, чтобы улизнуть от нашей многоуважаемой почетной гостьи.

– Не одна ты хочешь от нее улизнуть, – заметила Пэдди, стараясь говорить непринужденно.

– Так ты тоже ее жертва. – спросила Корделия и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Эта Смит-Купер всегда обладала очарованием и прожорливостью шакала. Но кажется, она окончила школу до того, как ты в нее пришла, не так ли? Замечательная она штучка! Красавица и Чудовище в одной упаковке! А тебе известно, какую пакость она мне сделала? Причем зная, что мы обе приглашены в нашу альма-матер? – Наступила эффектная пауза. Линдсей вспомнила, что Корделия начинала свою карьеру в театре. – Эта тварь обвинила меня в клевете. Буквально на этой неделе я получила повестку в суд. Она утверждает, что виолончелистка в моей книге «В толпе гостей» – это точный портрет ее самой. Хотела бы я знать, чем же это моя виолончелистка-хищница похуже пирань. – так на нее похожа? Как бы то ни было, она утверждает, что книга принесет ей какие-то неприятности. Тем более что она включена в список претендентов на Букера и должна выйти большим тиражом в бумажной обложке. Можно было при первой же публикации поднять шум, верно? Но нужно знать нашу Лорну! Она подождет, пока копилочка доверху наполнится, чтобы содрать с меня побольше деньжат. Ужасная женщина! – Выпустив пар, Корделия упала в кресло, бормоча: – Вот такая история, Линдсей, а на этот крючок можешь поймать всю картину. Настоящий жизненный конфликт между истцом и ответчиком. Кстати, Пэдди надеюсь, моя комната будет находиться, по крайней мере, в другом коридоре. Иначе соблазн стать посреди ночи и совершить убийство нашей Лорны будет слишком велик!

Линдсей, хоть и пребывала в некотором оцепенении, все же расслышала в тоне Корделии едкую язвительность.

– К счастью, этого не случится, – быстро проговорила Пэдди, – потому что она поселится в квартире Памелы Овертон. – Она стала объяснять, что Корделия займет комнату для гостей здесь, в Лонгноре, а Линдсей будет спать в соседней комнате, которую ее постоянная обитательница благородно уступила гостье в обмен на разрешение провести две ночи у своей лучшей подруги.

– Вот и замечательно, меня это устраивает. – зевнув, заявила Корделия. – Господи, мне необходимо принять душ. С дороги меня так и тянет в сон. Можно я воспользуюсь твоей ванной, Пэдди? – Пэдди кивнула. Корделия открыла свой портплед и долго шарила в нем, пока не нашла сумочку с мочалкой. Затем она направилась в ванную комнату, пообещав там не задерживаться.

– Хочешь еще выпить. – предложила Пэдди. – Судя по твоему виду, именно это тебе и нужно. Яркая личность, ты не находишь?

– Да уж. – кивнула Линдсей. – Я только и могу сказать – да уж. Как, по-твоему, я буду спать, зная, что она рядом, всего лишь за тонкой перегородкой?

– Будешь спать как убитая, особенно после второго стаканчика бренди «Александр». – улыбнулась Пэдди. – Может, тебе повезет и увидишь ее во сне. Так что не тушуйся, Линдсей. У тебя впереди целых два дня, чтобы произвести на нее впечатление! А теперь расслабься, слушай музыку и не переживай.

Линдсей почти утешилась этими мудрыми словами, но тут из ванной вышла порозовевшая, сияющая после душа Корделия, и ее опять охватило волнение. Корделия извинилась за свое поведение.

– Но если бы я не набралась наглости и не попросила позволения принять душ, то уже минут через пять заснула бы беспробудным сном. А это было бы уже полным хамством. К тому же хочется поболтать, – добавила она с обезоруживающей улыбкой, когда Пэдди сказала, что уже десять и ей пора сделать обычный вечерний обход школьного корпуса Лонгнор-Хаус, чтобы убедиться в том, что все в порядке и все на месте.

Оставшись с Корделией наедине, Линдсей окончательно смутилась. Однако Корделия, будучи женщиной умной, нашла теплый доверительный тон, и уже через несколько минут они тараторили как старые подружки, главным образом, о театре, к которому обе испытывали слабость. Когда через полчаса Пэдди вернулась, от нервозности Линдсей не осталось и следа. Пэдди тоже подключилась к беседе.

Уже почти под утро Пэдди проводила своих приятельниц в отведенные для них комнаты, а сама отправилась еще раз проверить, что происходит в доме. Коктейли и дружеская беседа заглушили ее страх перед Лорной. Однако, медленно бредя по длинному коридору, она опять стала думать о ней. Надо было что-то предпринять, приезд в Дербишир-Хаус этой виолончелистки не должен был искалечить ее жизнь.

Линдсей пребывала в блаженном состоянии между сном и бодрствованием. Несколько минут назад далекий звонок прервал ее крепкий сон, но она решила еще немного понежиться, а потому не обращала внимания на голоса в коридоре. Однако громкий стук в дверь заставил ее сбросить остатки дремы. И тут же ее тело радостно затрепетало, а вдруг это Корделия?

– Войдите, – нежно позвала она.

Однако, когда дверь отворилась, глазам Линдсей предстала высокая молодая женщина с чайным подносом. На ней была отличная твидовая юбка и облегающий грубый свитер.

– Доброе утро, мисс Гордон, – звонким голосом поздоровалась она. – Мисс Кэллеген попросила меня принести вам чай. Мое имя – Кэролайн Баррингтон, я из шестого, второго года обучения. Кстати, это моя комната. Надеюсь, вам тут будет удобно. Здесь вообще довольно уютно, только стекло в окне здорово дребезжит, когда ветер с восточной стороны. – Кэролайн поставила поднос на ночной столик, и Линдсей с трудом приподнялась, чтобы принять сидячее положение. Кэролайн налила в чашку чай. – С молоком или сахаром? – спросила она. Линдсей яростно замотала головой, в которой тут же зашумело после вчерашних коктейлей Пэдди.

Кэролайн направилась к двери, но на полпути остановилась и вдруг спросила:

– В прошлом месяце я прочитала в «Ньюлефт» статью о женщинах в политике. Это ведь вы написали, не так ли? – Линдсей кивнула. – Я так и подумала, что вы. Не может же быть, что есть еще одна журналистка с такой же фамилией. Статья просто классная, – продолжала девушка торопливо. – Понимаете, после университета я тоже решила податься в политику. И очень приятно было узнать, что есть еще женщины, которых волнует то же, что и меня.

Линдсей наконец-то удалось немного собраться с мыслями.

– Спасибо, – кивнула она. – И какую же партию ты поддерживаешь?

Кэролайн смущенно потупилась.

– Вообще-то я социалистка. – через некоторое время ответила она. – Здесь это слово считается чуть ли не ругательным. Но я уверена, что некоторые вещи просто необходимо изменить – ради справедливости. Вы понимаете, о чем я?

…Через полчаса Линдсей стало казаться, что ее заставили пройти сложнейший интеллектуальный тест. Она и вообще поутру неважно соображала, а сегодня, после вчерашней выпивки, и подавно, но Кэролайн была неистощима: приходилось, борясь со сном, отвечать на ее бесконечные вопросы и выслушивать ее доктринерские рассуждения обо всем на свете, начиная со студенческой политики и заканчивая положением женщин в Никарагуа. Объяснять этой славной девушке, что все на самом деле не так-то просто, было тяжко. Линдсей совсем не хотелось держаться покровительственно или, не дай боже, задеть ее идеалы. Что и говорить, подобную беседу приятней было бы вести за чашечкой кофе после обеда, во всяком случае, в это время у Линдсей лучше работала голова. К счастью, очередной звонок остановил Кэролайн, и она наконец сообразила, что несколько увлеклась дисскусией.

– Ох, караул! – вскричала девушка, вскакивая с кровати, на которую плюхнулась во время разговора. – Это звонок к завтраку. Я должна бежать. Но вы не беспокойтесь, мисс Гордон, – учителям можно немного опоздать, мисс Кэллеген ждет вас, чтобы отвести в столовую. А если она будет сердиться, валите все на мен. – у меня вечные неприятности из-за моего длинного языка. До встречи.

– Спасибо тебе за чай и за беседу, – отозвалась Линдсей. – И за то, что пустила меня в свою комнату. Может, еще как-нибудь поболтаем. В любом случае желаю тебе хорошо отдохнуть. – Линдсей говорила, дивясь тому, как быстро она, оказывается, может умываться и одеваться. В спешке она едва не пропустила мимо ушей последние слова Кэролайн.

– Спасибо, – сказала девушка, отворяя дверь. – Только не просите меня вступить в клуб поклонников этой вашей концертной «звезды». – И вскоре шаги Кэролайн заглушил гомон, мгновенно наполнивший здание после звонка.

За завтраком, на который был подан омлет с грибами, Линдсей поведала Пэдди о своей утренней гостье.

– Она сейчас полна юношеского максимализма в отношении прелестей социализма, – рассмеявшись, заметила Пэдди. – Кэролайн всегда была идеалисткой, а уж теперь, когда она нашла определенную нишу, ее вообще не угомонить. Родители Кэролайн в прошлом году развелись, и мне кажется, что весь этот интерес к политике – способ уйти от переживаний по этому поводу.

Линдсей вздохнула:

– Но она уже не ребенок, и взгляды у нее вполне зрелые. Так что не смотри на нее свысока.

– Я и не смотрю, – пожала плечами Пэдди. – Но в нашем замкнутом мирке просто не может быть каких-то оригинальных взглядов.

Линдсей, знавшая Пэдди уже шесть лет, не позволила втянуть себя в очередную дискуссию о политике. Было заранее ясно, что в этом споре победителей не будет, но тем не менее он мог продолжаться долго. Так что, сдержавшись, она стала то и дело посматривать на дверь. Заметив это, Пэдди широко улыбнулась.

– Она не придет, – заявила она. – По утрам она обычно работает, а потом делает пробежку. Она не отступила от этого правила даже тогда, когда мы с ней четыре года назад ездили в отпуск в Италию. Так что, боюсь, до половины одиннадцатого ты ее не увидишь.

– С чего ты взяла, что я жду Корделию?

– А кто говорил о Корделии? – с невинным видом улыбнулась Пэдди.

Линдсей погрузилась в молчание, Пэдди взялась за утреннюю газету. Линдсей было как-то неспокойно – то ли из-за того, что находилась в незнакомом месте, то ли – из-за Корделии, все больше ее волновавшей. Вскоре она поймала себя на том, что разглядывает собравшихся к завтраку женщин. Крис Джексон уткнулась в книгу о сквоше; сидевшие с ней за столом две женщины тоже что-то читали. Взгляд Линдсей перешел на Маргарет Макдональд, которая сидела за столом в одиночестве. Перед ее тарелкой лежал открытый журнал, но она смотрела на него невидящими глазами. И ничего не ела – ее яичница с беконом совсем остыла. Ярко-красный свитер подчеркивал бледность ее лица. Каждый раз, когда кто-то входил в комнату или проходил мимо, она поднимала голову. Линдсей заметила, что глаза ее полны тревоги.

Когда с завтраком было покончено, Линдсей заметила:

– Похоже, она ужасно напугана.

– Наверное, переживает из-за концерта. Любой на ее месте тоже бы волновался. От этого вечера так много зависит, – уверенно заявила Пэдди, перед тем как окунуться в лихорадочную суету, связанную с предстоящим действом.

Оставшись одна, Линдсей вновь подумала о Маргарет Макдональд. Объяснение Пэдди ее не слишком-то устраивало. Но сама Линдсей совсем не знала эту женщину и, естественно, не решилась бы спросить, что так беспокоит Маргарет.

Линдсей направилась назад в Лонгнор-Хаус, любуясь великолепным многоцветьем деревьев на фоне серого известняка и нежными, зеленовато-коричневатыми вересковыми пустошами, окружавшими школу. Там, где веточки вереска проникали в заросли папоротника-орляка, можно было различить нежные сиреневатые всполохи. Линдсей помчалась наверх за фотоаппаратом, чтобы сделать несколько снимков – пока тут не слишком людно. В воскресенье будет поспокойнее, но не факт, что будет солнце, и она упустит и эту удивительную прозрачность дербиширского воздуха и мягкость света.

Несколько минут спустя Линдсей уже бродила по территории Дербишир-Хауса, то и дело останавливаясь, чтобы сменить объективы и щелкнуть фотоаппаратом. В последнее время она стала очень ответственно относиться к фотосъемкам. В студенческие годы фотография была для нее лишь хобби, но постепенно Линдсей обзавелась хорошей аппаратурой и теперь могла снимать практически все. К тому же Линдсей многому научилась у профессионалов, с которыми ей приходилось работать, так что теперь сама без трудадобивалась хорошего качества снимков. Больше всего она любила делать фотопортреты, но и в пейзажах была своя прелесть… Оглядевшись по сторонам, она решила, что нужно подняться на холм и оттуда можно сделать отличный панорамный снимок главного здания, школьных садов и долины, тянущейся до Бакстона. Похвалив себя за то, что догадалась надеть джинсы и кроссовки, Линдсей стала взбираться вверх по тропинке, вьющейся среди деревьев. Минут через десять она была уже на вершине. Вид отсюда был просто роскошный. Сделав несколько снимков, она собралась спускаться, но вдруг ее внимание привлекло какое-то яркое пятно, мелькнувшее в углу сада. Присмотревшись, Линдсей разглядела фигуры двух женщин, одной из которых, без сомнения, была Маргарет Макдональд – Линдсей узнала ее по красному свитеру.

Задумавшись лишь на мгновение, Линдсей быстро вкрутила в фотоаппарат самый мощный объектив. Переключив настройку камеры с ручной на автоматическую, она чуть расставила для большей устойчивости ноги и принялась быстро щелкать фотоаппаратом. Теперь она ясно видела, кто стоял рядом с Маргарет… Она о чем-то молила Лорну Смит-Купер, но та в ответ лишь расхохоталась, закинув голову, резко развернулась и пошла прочь. Учительница музыки некоторое время невидящими глазами смотрела ей вслед, а потом, спотыкаясь на каждом шагу, побрела в лес. Линдсей уже давно научилась фотографировать людей тайком, так, что они об этом знали. Журналисты между собой называли такие снимки «крадеными». Однако сейчас она в первый раз поступила низко, потому что, по сути, шпионила за женщинами и вынюхивала то, что ее не касалось.

Она стала обдумывать увиденное, но ее внимание снова было отвлечено каким-то движением. Повернувшись, она увидела женщину, бегущую по направлению к главным воротам. Даже с большого расстояния она могла с уверенностью сказать, что это была Корделия. Дождавшись, пока Корделия окажется поближе, Линдсей вновь подняла камеру к глазам и сделала еще пару снимков. Как и прежние фотографии, в качестве портретов они будут никудышными – слишком мелки лица. Но что касается выразительности фигуры – то, что надо. Даже увиденная сквозь глазок окуляра, Корделия вызывала у Линдсей упоительное волнение. Сейчас она спустится вниз и будет с нетерпением ждать ярмарк. – это шанс поговорить с Корделией. Пэдди им не помешает, потому что наверняка проводит репетицию. А Корделия на прогон спектакля точно не пойдет, она успела накануне сказать Линдсей, что никогда не ходит на репетиции.

– Предпочитаю видеть окончательный результат, – сказала она Линдсей. – А любые изменения в тексте или дополнения я могу обсудить и заочно. С меня и так хватит надутых самовлюбленных всезнаек, их полно в актерской среде. Я столько на них насмотрелась. И всегда находится актер, который уверен, что лучше меня знает, как надо было написать ту или иную фразу.

Грудной смех Корделии как живой звучал в голове Линдсей, пока она торопливо сбегала с холма. Она быстро запыхалась и решила, что ей пора снова посещать спортивный зал, сразу как только вернется в Глазго. За двадцать минут до ярмарки Линдсей была у себя в комнате. Едва она успела стянуть с себя джинсы и надеть юбку, как в дверь постучали. Крикнув «войдите!», она сунула ноги в теннисные туфли, ожидая увидеть перед собой Кэролайн. Однако когда дверь отворилась, за ней стояла Корделия.

– Привет, – сказала она. – Я переодевалась и услышала, как ты пришла. Хочешь спуститься вниз и поглазеть на толпу? Подъездная аллея уже заставлена автомобилями. Местная публика, естественно, не откажет себе в удовольствии потолкаться здесь. Просто удивительно, до чего эти немытые аборигены становятся любопытны, когда появляется возможность сунуть нос в закрытую школу со всеми ее мнимыми тайнами.

– Да уж, мы такие! Отчасти из-за этого я сюда и приехала. Мне безумно любопытно, как другие получают образование, – сухо промолвила Линдсей. Впрочем, тут же улыбнулась, чтобы ее слова не показались Корделии уж слишком резкими.

– Но ты же училась в Оксфорде! Так что имеешь некоторое представление об учебе, несмотря на то что тебе не выпало несчастья провести детство в одном из подобных заведений. – заметила Корделия, когда они шли по коридору к лестнице.

– Да, но на этой стадии встречаешься практически с готовым продуктом, – возразила Линдсей. – Не забывай, Корделия, что прежде я ни когда не зналась с такими людьми, как ты. Я хотела выяснить, в каком возрасте вы отлавливаете детей, чтобы повлиять на их души. Я хочу понять, что человек получает от школы, а чт. – от того класса, представителями которого являются его родители; какую мораль он, в конце концов, впитывает с молоком матери?

– А что ты думаешь о себе? – вопросом на вопрос ответила Корделия. – Чего в тебе больше – полученного дома или в учебных заведениях?

Вообще-то я думаю, что поровну, – ответила Линдсей. – Поэтому я и представляю собой этакое месиво из всевозможных противоречий. – Они уже шли по лесу, и Линдсей почувствовала себя уверенней, сев на любимого конька. – Чувственное во мне путается с рациональным, цинизм с идеализмом и так далее. Единственное, что я твердо усвоила и дома, и в школе, так это необходимость вкалывать до седьмого пота, чтобы получить то, что хочешь.

– Ты так и поступаешь?

– Иногда – да, иногда – нет.

Войдя в главное здание, они замолчал. – ни одна из них не решалась подвести разговор к более интимным вещам. По коридорам бродили толпы людей, не желающих обращать внимания на стрелки, указывающие, где находится зал собраний. Пробираясь туда сквозь толпу, Линдсей и Корделия то и дело кивали попадавшимся им навстречу девочкам.

В зале царила суматоха. Прилавки уже были готовы, стоявшие за ними девочки суетливо раскладывали товары. Оглядевшись по сторонам, Линдсей увидела на прилавках вышивки, вязаные вещички, террариумы из витражного стекла, выпиленные лобзиком полочки и керамику, обожженную в школьной печи для обжига. Линдсей с Корделией в восхищении рассматривали лоскутное одеяло, когда старшая преподавательница, стоявшая у дверей, громко объявила:

– Осталось две минуты, девочки. Приготовьтесь.

Линдсей отошла в сторону, чтобы рассмотреть получше деревянные игрушки, и тут увидела лавирующую между прилавков Крис Джексон. Крис подошла прямо к ней и тихо спросила:

– Вы не знаете, где Пэдди?

– Проводит репетицию в спортивном зале, – ответила Линдсей.

– Нет, у них получасовой перерыв. Я подумала, что вы могли видеть ее. Ох, она мне так нужна! – с досадой воскликнула Крис.

– Привет, Крис, давно не виделись! – поздоровалась Корделия, приближаясь к ним. – Что случилось?

– За сценой одна из шестиклассниц прямоутопает в слезах. – объяснила учительница. – Она только что поссорилась с двумя другими шестиклассницами. Девочка в полной истерике, и, думаю, только Пэдди сможет успокоить ее. Такое начнется, если мы не разберемся в этом деле, ужас… Причем очень скоро.

Корделия быстро взяла дело в свои руки. Остановив двух проходивших мимо учениц, она сказала им:

– Пожалуйста, найдите мисс Кэллеген, мне очень нужно ее увидеть. Поищите в Лонгноре, в ее классе или в учительской. Попросите ее как можно скорее прийти в зал, за кулисы. – Девочки побежали на поиски Пэдди. – Не зря же я какое-то время была руководителем школы. – добавила она, обращаясь к Крис и Линдсей. – Удивительно, как они реагируют на властный тон. Ох, Крис, извините, надеюсь, вы не подумали, что я превысила свои полномочия?

– Нет, что вы, я, наоборот, благодарна. Я просто голову потеряла из-за того, что не смогла найти Пэдди, – призналась учительница физкультуры.

– Но что же случилось? – Корделия, задала вопрос, который так и вертелся на языке Линдсей.

– Отец Сары Картрайт – тот самый застройщик, который пытается купить игровые поля, объяснила Крис. – Наверняка она при девчонках сказала что-то вроде того, что все эти праздники – дикая скука, а остальные набросились на нее со словами, что если бы не ее дурацкий папаша, то ничего бы этого не было. Постепенно они договорились до того, что Сару презирает вся школа. Вот теперь она и рыдает. Только Пэдди может помочь, потому что, кроме нее, Сара никого к себе не подпускает. Хоть я с ней часами занимаюсь в спортивном зале, она меня все равно сторонится. Между прочим, она с ума сходит по гимнастике. – добавила Крис. – Хочет стать учительницей физкультуры, но для этого, кроме хороших физических данных, нужен еще и темперамент. Кстати, я впервые вижу, чтобы она изменила своей обычной выдержке. Пойду к ней, пока Пэдди ищут, а то она совсем расстроится. Ко всему прочему, мне еще пришлось оставить ее на попечение Джоан Райан, от которой в трудные минуты никакой пользы.

– Может, нам пойти к ней. – предложила Корделия. – Думаете, не стоит. – добавила она, когда Крис энергично замотала головой. – Ну ладно, мы дождемся Пэдди и скажем ей, куда идти.

В это мгновение двери отворились, и в зал ввалилась толпа, сразу разъединив Линдсей с Корделией. Она видела, как пришла и тут же побежала за кулисы Пэдди. Бродя среди прилавков, Линдсей подумала, что в пьесе Корделии нет никакой необходимости, потому что в школе и так происходили мелкие драмы. Честно говоря, их было даже чересчур много для одних загородных выходных.

Часть II Экспозиция

Пьеса имела ошеломляющий успех. Нехватку актеров и места Корделия умудрилась компенсировать остроумным и даже забавным содержанием: в течение сорока пяти минут ученики с азартом играли бандитов, которые ограбили банк для того, чтобы собрать деньги на ясли при колледже. Когда зал разразился громкими аплодисментами, Корделия тихо проговорила, обращаясь к Линдсей:

– Аплодисменты в благодарность за мою работу всегда кажутся мне чем-то фальшивым, и я успокаиваю себя лишь тем, что это хороший способ наградить актеров. – Больше она ничего сказать не успела.

Линдсей не смогла вставить даже словечка, потому что к Корделии подлетел молодой местный репортер.

– У вас есть еще какие-то планы на эту пьесу, Корделия? – стал забрасывать он писательницу вопросами. – Мы увидим ее еще раз?

– Ну разумеется, – тут же ответила Корделия, обрушивая на репортера всю силу своего обаяния. – «Простые женщины» начинают ее репетировать в ближайшие две недели. А через месяц они уже покажут ее в Дрилл-Холле. Впрочем, вряд ли пьеса где-то еще вызовет столько смеха. А замечательное было представление, вы не находите. – С этими словами Корделия отошла с репортером в сторону, не дав Линдсей возможности высказать свои критические замечания о пьесе, которые она обдумывала уже в течение пяти минут.

Не смогла она поговорить и с Пэдд. – та со своими юными артистами стояла в окружении восторженных родителей и друзей из ближайшего городка. Поэтому, пробравшись в уголок и поглядывая на расходившихся зрителей, Линдсей стала наспех стенографировать свои впечатления. Пока она еще не знала, в какой форме все это будет подано, главное зафиксировать некоторые мысли и факты, чтобы не упустить потом ничего важного. Предварительные заметки всегда помогали ей справиться со вступительной частью статьи, а когда вступление готово, все остальное словно само собой вставало на свои места. Кстати, не менее важно выбрать верный тон, напомнила себе Линдсей, глядя в окно на солнечный день. Прямо под окном вытянулась плоская крыша кухонного блока, огороженная толстыми металлическими перилами. В окружении перил стояли кадки с разнообразными карликовыми хвойными деревьями. Линдсей отметила про себя, что кто-то придумал весьма остроумный способ украсить серую мрачную крышу. За крышей виднелись пышные кроны лесных деревьев, и при порывах ветра, когда они наклонялись, Линдсей могла разглядеть другие постройки.

От размышлений ее оторвал голос Корделии, братавшейся к собравшимся в микрофон:

– Леди и джентльмены, прошу вас занять свои места. Начинаем книжный аукцион, так не упустите свой шанс.

Зал стал снова наполняться. Пэдди вошла одной из первых и быстро приблизилась к Линдсей.

– Пока что все идет прекрасно. – сообщила она. – Я тут приметила, по крайней мере, двоих известных книготорговцев, так что, возможно, мы получим неплохие деньги за некоторые экземпляры. Между прочим, у нас имеется парочка-другая настоящих раритетов. Поищем себе места? – предложила она.

При представлении на аукционе первых лото. – в основном последних изданий современных писателей – дело шло крайне медленно. Однако как только черед дошел до более ценных книг, аукцион ожил. За первое издание книги Т.С.Элиота «Древние и современные эссе» с автографом покупатели сразу заплатили хорошие деньги, а за второе издание «Орландо» Вирджинии Вульф с авторским посвящением безумная мамаша одной из пятиклассниц Пэдди выложила бешеную сумму.

– Эта женщина готова на все, лишь бы ее Марджори стала получать отличные оценки по английскому языку, – прошептала Пэдди на ухоподруге.

Линдсей пару раз предлагала свою цену за приглянувшиеся ей издания, однако сейчас они были ей не по карману. Нет, потратить чуть ли не все деньги, которые она заработает за эти два дня на книги. – это сущее безумие. Однако ее твердость испарилась, когда дело дошло до лота шестьдесят восемь.

Широко улыбнувшись, Корделия заявила:

– Ну что мне сказать, леди и джентльмены? У вас появилась уникальная возможность приобрести первое издание бесценного современного романа «Лето длиною в день» с автографом – мою первую книгу, получившую Букеровскую премию. Великолепный шанс стать обладателем этого раритета! Ну что, начнем с пятерки?

Линдсей подняла руку.

– Итак, пять фунтов! – затараторила Корделия. – Кто-то сказал «шесть»? Да, шесть. Вон там – семь? Десять предлагает господин в твидовой шляпе. Одиннадцать фунтов, мадам! Одиннадцат. – раз, одиннадцат. – два… Двенадцать! Благодарю вас, сэр! Кто-то предлагает тринадцать? Да! Тринадцат. – раз, тринадцат. – два, тринадцат. – три! Продано! К несчастью для кого-то, книга продана за тринадцать фунтов Линдсей Гордон! Вы никогда не пожалеете об этой покупке, смею вас уверить.

Смущенная, Линдсей направилась к столу, за которым ученицы четвертого класса собирали деньги и заворачивали покупки. Ей совсем не хотелось видеть сардоническую ухмылку Пэдди, а потому она пробралась за тяжелый бархатный занавес и оказалась за сценой. В этой части здания располагались все музыкальные классы. Свернув за угол коридора, Линдсей увидела Лорну Смит-Купер, шедшую по боковому коридорчику. Виолончелистка не заметила Линдсей, потому что разговаривала с каким-то господином. Линдсей инстинктивно шмыгнула в приоткрытую дверь и оказалась за тяжелым задником сцены. Оттуда ей было слышно каждое слово говоривших. У Лорны Смит-Купер был сердитый голос.

– И вы осмеливаетесь предложить мне такое! Я, конечно, далеко не ангел, но я никогда не была подлой, а сделать то, о чем вы меня просите, – это низость. Думаете, за деньги можно все купить? Удивительно для человека вашего возраста!

Ее собеседник пробормотал что-то нечленораздельное, но Лорна отозвалась громко и ясно:

– Да меня не волнует, что от этого зависит ваша жизнь, и на ваш жалкий бизнес мне наплевать! Я собираюсь играть этим вечером, и никакие деньги меня не остановят! А теперь убирайтесь отсюда, пока я не попросила, чтобы вас вывели. Я не шучу! Имейте в виду, что миру будет интересно узнать, какими методами вы ведете свой бизнес.

Мужчина бросился вниз по коридору, мимо укрытия Линдсей. Она прислонилась спиной к стене, чувствуя, что ее жутко раздражают все эти отдающие мелодрамой фокусы, которых было чересчур много для одной загородной поездки. Она хотела честно вникнуть в жизнь школы и написать о ней достойный материал. Но каждый раз, когда в ее голове созревал какой-то вариант, очередная абсурдная, почти театральная сцена выбивала ее из колеи и ставила в тупик. Вроде той, которой она только что стала свидетелем, а буквально через миг ее ждало не меньшее испытание: перед ней словно из пустоты, возникла фигура Корделии.

Корделия только что закончила аукцион и решила спрятаться от толпы здесь, у музыкальных комнат.

– Привет, – промолвила она, заметив Линдсей. – Вот, решила спрятаться от вас, журналистов. Ну что делать, не повезло: ты меня поймала.

– Извини, я случайно тут очутилась. И вовсе не тебя искала, поверь, просто болтаюсь тут без дела.

– Да прекрати ты, я пошутила. – улыбнулась Корделия. – Не обращай на меня внимания – я иногда такое могу сболтнуть… И нажила себе своим языком много врагов. И совсем не хочу, чтобы ты стала одним из них. – Поняв, что ее резкость смутила Линдсей, она не стала усугублять неловкость и перевела разговор на другое: – Кстати, зачем ты ухнула столько денег на мою книгу? Я бы и так дала тебе экземпляр, если бы ты попросила.

– У меня нет этой книги, хотя я, конечно же, читала ее. – промямлила Линдсей. – А тут как раз такая удача, не правда ли?

– Ого, молодая социалистка заговорила как благочинная дама! – воскликнула Корделия, но, взглянув на огорченное лицо Линдсей, поспешила добавила:

– Прости, я и не думала смеяться над тобой. Вот что. Если хочешь, я допишу туда несколько слов для тебя.

Линдсей протянула книгу Корделии, и та стала шарить в сумке в поисках ручки. Выудив самописку, она чиркнула что-то над надписью, уже сделанной ею раньше на первой странице, после чего, тоже очень смутившись, протянула книгу ее обладательнице.

– Увидимся за обедом, – выпалила она и быстро скрылась в том коридоре, из которого только что вышла Лорна и ее странный собеседник.

Линдсей спешно открыла книгу: «Линдсей, которая не могла подождать. С любовью». На лице ее медленно расцвела улыбка.

Уже через двадцать минут она облачилась в то, что называла своим «официальным нарядом» – для вечерних мероприятий, – и снова устроилась в уютном кресле Пэдди с коктейлем «Атолл Бикини», не осмеливаясь даже спросить о его составляющих. Пэдди совершенно расслабилась, сумев убедить себя, что все идет замечательно: им удалось собрать немало денег, и ни разу не прозвучало роковое слово «наркотик». Расслабилась настолько, что стала подтрунивать над увлечением Линдсей Корделией.

Из-за вечернего концерта обед был назначен на шесть часов. Корделия явилась в комнату Пэдди, когда до обеда оставалось всего десять минут. В сверкающем голубом платье из шелка, с открытыми плечами, она выглядела сногсшибательно. В руках у нее была ажурная шаль из синей шерсти изумительно сочетавшаяся с платьем.

– Не совсем подходящий туалет, не так ли, мои дорогие? – проворковала Корделия, проплывая по комнате. – Но я подумала, что просто обязана поддержать свой имидж суперзвезды – хотя бы этим.

– Нам, пожалуй, лучше пойти прямо сейчас, так что обойдешься без коктейля, – заметила Пэдди. – Старосты моих классов пригласили нас за их стол, поэтому мы будем избавлены от компании нашей дражайшей Лорны.

– Отлично! – кивнула Корделия. – Пока что мне удавалось избегать ее. Если бы она не играла так божественно на виолончели, я бы плюнула на концерт и отправилась в местную пивную, чтобы хоть там посидеть немного в покое. Кстати, Пэдди, как там эта девочка? Картрайт, правильно?

Пока они шли через рощу, Пэдди поведала им, что Сара немного смущена после своего срыва. А потому решила лечь пораньше в постель.

– Я заходила к ней, принесла ей чаю, и потом еще непременно навещу ее, – добавила Пэдди. – Она очень возбудима. Признаться, я беспокоюсь за нее: Сара слишком замкнута. Будь она более открытой, ей было бы гораздо легче жить на свете. Бедняжка постоянно жестко контролирует себя. Даже в спорте. Кажется, она просчитывает каждое свое движение. Крис обратила на это внимание – никакой свободы и постоянное стремление к совершенству. Думаю, ее отец тоже очень требователен.

Разговор о Саре прекратился, как только они через дверь кухни вошли в главное здание. Корделия не преминула заметить, как мало тут все изменилось за тринадцать лет, прошедшие после ее отъезда. Они с Пэдди принялись обсуждать прошлое и прервали поток воспоминаний, лишь войдя в столовую, где их ждали старосты Лонгнор-Хауса со своими друзьями. Едва сев за стол, Линдсей была немедленно атакована неутомимой Кэролайн:

– Так это что же. – затараторила она. – вы чаще всего пишете для таких журналов, как «Ньюлефт»?

Линдсей покачала головой.

– Нет. – ответила она. – Пишу в основном для газет. В журналах много не заработаешь, особенно в тех занудных, которые выходят раз в неделю. Так что я стараюсь сотрудничать с изданиями менее напыщенными.

– Вы пишете то, что вам хочется писать, а потом пытаетесь продать свои произведения? Все именно так получается. – не унималась Кэролайн.

– Иногда. Чаще всего я предлагаю им какую-нибудь историю или тему, и если она нравится им, пишу сама или ее разрабатывает журналист из самой газеты. – терпеливо объясняла Линдсей. – Ну еще пописываю всякие мелочовки для популярных ежедневников Глазго, где я сейчас живу.

Кэролайн была в ужасе.

– Так вы работаете в бульварной прессе? – вскричала она изумленно. – Но я думала, что вы социалистка или феминистка. Как вы можете?!

Вздохнув, Линдсей проглотила очередную порцию еды, которой умудрялась набивать рот в промежутках между ответами на бесчисленные вопросы Кэролайн.

– Видишь ли, бульварная, как ты говоришь, пресса выражает интересы большей части населения, а значит, существует серьезная необходимость в подобной журналистике, а вовсе не в так называемой «качественной» прессе, которая очень далека от людей. Кроме того, я полагаю, что если в бульварной прессе перестанут работать профессионалы – вроде меня, – то она совершенно точно не станет лучше, скорее наоборот. Я ответила на твой вопрос?

Корделия с сардонической усмешкой прислушивалась к их перепалке.

– Похоже, кое-кто не слишком удачно пытается оправдать себя, – заметила она. – Твои аргументы неубедительны.

Глаза Линдсей полыхнули яростью.

– Может, и так. – отозвалась она. – Но по-моему, главное – дело, а не аргументы, кое-что можно изменить изнутри. Я знаю тех, на кого работаю, и они знают меня, например, то, что я считаю недопустимым писать всякие мерзости про разведенных блондинок. Я, разумеется, понимаю, что одной фразой положения не исправишь, но если я постоянно буду повторять одно и то же, мои слова непременно подействуют. Капля точит камень.

Кэролайн не могла долго молчать.

– А я думала, что у союза журналистов есть правило, запрещающее подобную дискриминацию, возмутилась она. – Так почему вы не обращаетесь в союз с просьбой прекратить издевки над этими женщинами?

– Некоторые пытаются. Но это долгий процесс, я же всегда полагала, что убежденность и образованность скорее справятся с дискриминацией или с тем же расизмом, чем какие-то запреты. Жесткие правила, сколько их ни вдалбливай, абсолютно неэффективны.

– Ну-ну, Линдсей! – проговорила Корделия, скептически удыбаясь. – Если образованность и убежденность – столь могучая сила, то объясни, почему же во всех газетах – сплошь обнаженные красотки? Я знаю множество борзописцев, а потому уверена, что в глубине души ты лукавишь и в конце концов все равно пишешь то, что требует редактор. Все вы слишком озабочены тем, чтобы урвать побольше строчек на полосе, где уж тут задумываться о том, что вы пишете. Так что будь честна хотя бы перед собой, бог с ними, с другими.

Отповедь Корделии немного отрезвила Линдсей, заставив ее взглянуть на подругу не сквозь розовые очки. Она криво усмехнулась:

– Довольно высокомерное заявление, если учесть, что тебе ничего почти не известно обо мне. Ни о моей работе, ни о том, что я принимаю участие в разработке программ женского равноправия. – Однако, почувствовав, что эти слова выдали ее обиду и раздражение, Линдсей продолжила более спокойно: – Хорошо, согласна, газеты, несмотря ни на что, продолжают принижать женщин. Уж сколько лет тому назад Вирджиния Вулф сказала: для того, чтобы понять, что мы живем в патриархальном обществе, достаточно заглянуть в любую газету. С тех пор ситуация почти не изменилась. Но я не революционерка, я. – прагматик.

– Хо-хо-хо. – поддразнила ее Корделия. – Еще одно оправдание бездействия.

Внезапно за Линдсей вступилась Кэролайн:

– Каждый имеет право действовать так, как считает нужным, верно? Все так или иначе идут на компромисс. Даже вы. В ваших книгах действительно силен дух феминизма. Однако в телесериалах, снятых по вашим сценариям, не так уж много истинных феминисток. Не хотела бы быть грубой, но я…

Кэролайн так и не удалось договорить фразу до конца, потому что Пэдди резко ее перебила:

– Довольно, Кэролайн! Мисс Браун и мисс Гордон приехали сюда вовсе не для того, чтобы слушать твои лекции по теории революционного марксизма!

Усмехнувшись, Кэролайн кивнула:

– Хорошо, мисс Кэллеген, я молчу.

Пауза была недолгой: остальные девчушки, евшие за столом, принялись тараторить без умолку, обсуждая животрепещущие события дня и предстоящий концерт.

Когда уже был почти доеден пудинг, к столу подошла мисс Памела Овертон.

– Мисс Кэллеген, могу я попросить вас об одном одолжении? Мисс Макдональд и остальные учительницы музыки очень заняты: последние наставления, репетиции, хочется же, чтобы выступление наших девочек прошло на высоте. Вы ведь знакомы с мисс Смит-Купер, не откажите в любезности: помогите ей отнести ее виолончель и все необходимое для выступления во второй музыкальный класс. Она хочет немного порепетировать – пока будет идти первое отделение концерта.

Чтобы скрыть тревогу, Пэдди заставила себя улыбнуться:

– Разумеется, мисс Овертон.

– Вот и отлично! Тогда будем ждать вас у меня на кофе. Может, мисс Гордон и мисс Браун то же к нам присоединятся? – С этими словами она исчезла.

Кэролайн вздохнула:

– Просьба королевы равносильна приказу.

– Довольно, Кэролайн, – приструнила ее Пэдди.

Извинившись, три женщины встали из-за стола и по опустевшим коридорам направились в апартаменты мисс Овертон; по пути Пэдди то и дело ворчала. К счастью, Лорна переодевалась в своей комнате, так что кофе пили в довольно спокойной атмосфере. Мисс Овертон сообщила о том, что день сложился удачно и что к вечеру сумма собранных денег может достичь шести тысяч фунтов стерлингов. На Линдсей это произвело впечатление, о чем она тут же сказала. Большеникто ничего сказать не успел, так как из своей комнаты выползла Лорна и заявила, что готова идти в музыкальный класс. Пэдди тут же встала и мрачно направилась вслед за нею, а мисс Овертон, извинившись, сообщила оставшимся гостьям, что ей пора встречать особо важных гостей. Линдсей с Корделией, естественно, тут же вскочили и поспешно вышли. От директрисы они направились в галерею и расположились там среди учениц, не принимавших участия в концерте.

– Знаешь, в присутствии этой женщины я чувствую себя этакой пятнадцатилетней глупышкой, – прошептала Корделия. – Как хорошо, что при мне она не работала тут. При такой директрисе у меня точно развился бы комплекс неполноценности.

Линдсей рассмеялась и уселась поудобнее, в ожидании начала концерта. Сверху ей было видно, как Маргарет Макдональд выскользнула из зала через боковую дверь. Оркестранты занимали свои места и настраивали инструменты. Кэролайн и еще несколько старшеклассниц рассаживали гостей и продавали программки. Пэдди успела рассказать Линдсей, что эти программки были любезно напечатаны в местной типографии. Кэролайн усадив очередного гостя, прошла за кулисы и через мгновение вышла оттуда, держа в руках очередную кипу программок. Наклонившись к Линдсей, Корделия прошептала:

– Я пойду в сортир, а ты подержи мое место, ладно?

Кивнув, Лидсей продолжала рассеянно наблюдать за публикой. Она увидела, как какая-то девочка с огненно-рыжими волосами подошла к Кэролайн и та указала ей на дверь за сценой. Рыженькая кивнула и исчезла. Минут через восемь она вернулась через эту же дверь, но уже в компании Пэдди, а потом они вместе вышли из холла. «Одна чертовщина за другой. – подумала Линдо. – Интересно, где так долго бродит Корделия?»

Наконец свет в зале погас, и оркестр заиграл серенаду Россини для струнных номер три. Когда половина серенады уже была исполнена, вернулась Корделия. Улыбнувшись ей, Линдсей вновь погрузилась в музыку.

Потом на сцену поднялся хор старшеклассниц. Девочки под руководством Маргарет Макдональд исполнили старинные английские песни; солистка была выше всяких похвал. Первое отделение концерта завершилась блестящим исполнением «Маленькой ночной серенады» Моцарта. Слушатели наградили исполнителей громкими аплодисментами, а потом толпой повалили в буфет. Линдсей с Корделией остались на своих местах.

Корделия, облокотившись на перила, стала смотреть вниз. Внезапно она резко выпрямилась.

– Послушай, Линдсей, там что-то стряслось.

Линдсей проследила за ее взглядом и увидела бежавшую по залу взволнованную Маргарет Макдональд. Бархатный занавес все еще колыхался там, где она его отодвинула, чтобы пройти. Маргарет приблизилась к мисс Овертон и прошептала ей что-то на ухо. Директриса вскочила и обе женщины кинулись за кулисы.

– Ну и ну! Интересно, что же происходит? Переполох явно не из-за того, что кого-то застукали в сортире с сигареткой.

В это время дали звонок, и публика стала собираться. Мисс Макдональд снова появилась в зале и подозвала к себе Крис Джексон и еще одну учительницу.

– Все интереснее и интереснее. – заметила Корделия.

Тут на сцене появилась мисс Овертон. Гости до того опешили, что тут же притихли.

– Леди и джентльмены, – обратилась к собравшимся директриса. – Я вынуждена сообщить вам, что мисс Смит-Купер не сможет выступить перед вами, потому что произошел несчастный случай. Прошу вас соблюдать спокойствие и оставаться на своих местах. К великому сожалению, нам с вами придется дождаться полиции.

Резко повернувшись, она ушла со сцены. Установившееся на мгновение оцепенелое молчание сменилось гулом голосов.

Линдсей посмотрела на Корделию: та побелела как снег. Когда их глаза встретились, писательница прошептала:

– Кто-то не мог больше терпеть нашу любимую Лорну.

– Что ты хочешь этим сказать? – удивилась Линдсей.

– Да ладно тебе, Линдсей, ты ведь журналистка. Что за «несчастный случай», по-твоему, после которого мы должны дожидаться полиции? Ты что же, Агату Кристи не читала?

Линдсей даже не нашлась что сказать. Девочки вокруг них возбужденно о чем-то переговаривались. Подошла Пэдди. Ее лицо посерело и как-то состарилось, она тяжело дышала. Наклонившись к ним поближе, она прошептала:

– Тебе надо пойти за кулисы к Памеле Овертон, Линдсей. У нас для тебя выгодное дело. Убийство в музыкальном классе. Кто-то задушил Лорну – кажется, струной от виолончели. Памела хочет воспользоваться твоими услугами и просила тебя прийти.

Линдсей вскочила на ноги, Корделия вскричала:

– Что-о?!

– Ты все слышала. – ответила Пэдди, падая на место Линдсей и роняя голову на руки. – Тебе больше не о чем тревожиться, Корделия. Мертвые женщины не подают иски в суды.

Линдсей побежала вниз, в зал, чувствуя на себе любопытные взгляды. Запутавшись в бархатных портьерах, она наконец выбралась из них и оказалась в музыкальном отделении. Замерев в нерешительности, она стала прислушиваться и услышала голоса в том самом коридоре, где Лорна спорила с неизвестным. Линдсей прошла вперед, свернула за угол и увидела дверь с табличкой: «Музыкальная кладовая». Коридор поворачивал сначала налево, потом направо. Пройдя по нему, Линдсей увидела Памелу Овертон и еще одну учительницу, стоявших у дверей второго музыкального класса. За ними темнел лестничный пролет.

Даже в этой ситуации Памела Овертон не теряла присутствия духа.

– Ах, это вы, мисс Гордон, – спокойно проговорила она. – Боюсь, мне придется попросить вас еще об одном одолжении. Я не стала пугать наших гостей. На самом деле это не просто несчастный случай. Похоже, эт. – убийство. Я понятия не имею о том, как действует в подобных случаях пресса, но вы ведь уже здесь, так что, по-моему, нам будет проще держать контакт с различными средствами массовой информации через вас. Это поможет избежать лишнего шума. Как вы считаете, это возможно?

Линдсей кивнула, восхищаясь про себя ее выдержкой. Однако ее профессиональный инстинкт уже не позволял ей отвлекаться – она торопливо посмотрела на часы.

– Мне надо шевелиться, если я хочу сделать что-то сегодня же вечером, – пробормотала она. – Я могу увидеть… – она замялась, – место происшествия?

На мгновение задумавшись, мисс Овертон кивнула. Подойдя к двери класса, она обернула пальцы носовым платком и осторожно нажала на ручку:

– Думаю, я уже запоздала с подобными предосторожностями, потому что эту дверь кто только не открывал. Кстати, она была заперта изнутри. Ключ лежал на столике у доски. Нам пришлось некоторое время подождат. – пока мисс Макдональд разыщет запасной ключ.

Линдсей вошла в приоткрытую дверь и – замерла, при виде ужасающей картины ее затошнило, но, сделав глубокий вдох, она преодолела дурноту. Ей впервые довелось увидеть жертву убийства, и надо сказать, открывшееся ее глазам зрелище было не из приятных. Только сейчас Линдсей поняла, как мудро поступала, когда отказывалась осматривать места жестоких преступлений, если ей предлагали написать о них. Всегда находился кто-то другой, кто соглашался взять на себя черную работу. На сей раз спрятаться было не за кого, поэтому Линдсей принялась за осмотр комнаты, стараясь запомнить все в мельчайших подробностях. Увы, сразу можно было сказать, что Лорна Смит-Купер покинула этот мир в мученьях. Поначалу она, видимо, сидела на стуле лицом к двери и, вероятно, играла. Теперь ее тело лежало рядом с виолончелью на полу; чудовищно искаженное лицо было багровым, язык вывалился изо рта, как у какой-нибудь ощерившейся горгульи. А вокруг шеи, почти теряясь в складках отекшей кожи, чернела туго натянутая гаррота – удавка. Похоже, это была струна виолончели с петлей на одном конце, вокруг второго был обмотан шерстяной поясок с роговой застежкой. Очевидно, убийца боялся поранить себе руку и хотел как можно туже затянуть удавку…

Линдсей заставила себя отвлечься от ужасающей картины. Она отметила, что все окна были закрыты, правда, задвижки на них не были заперты. Потом, решив, что с нее довольно, быстрыми шагами вышла в коридор.

– Откуда я могу спокойно позвонить?

– Вам лучше воспользоваться телефоном в моем кабинете. – отозвалась мисс Овертон. – Попросите кого-нибудь из девочек проводить вас. Я должна остаться здесь до прибытия полиции. Может быть, вам требуется что-нибудь еще?

– Честно говоря, я бы хотела получить ваш комментарий, – смущенно ответила Линдсей.

– Хорошо. Можете говорить, что я в шоке от этого ужасного преступления, от страшной смерти мисс Смит-Купер. Она была выдающейся женщиной и никогда не забывала свою школу. Мы можем только молить Господа, чтобы полиция как можно скорее разыскала убийцу. – Сказав это, мисс Овертон отвернулась.

Линдсей поняла этот жест, продиктованный отвращением к произошедшему.

Линдсей быстро направилась по коридору в сторону зала для собраний. Прежде чем выйти на люди, она остановилась и вынула свою записную книжку. Подойдя к подоконнику, быстро записала последние слова мисс Овертон, пока они не вылетели у нее из головы. Сама не зная почему, она хотела как можно точнее процитировать директрису. Потом выглянула в окно. Было уже темно. Ни с того ни с сего стать свидетельницей убийства в школе… Душа ее роптала и бунтовала против такого поворота дел, потому что ей не давала покоя одна эгоистичная мыслишка:

– Из-за этого дурацкого убийства я теперь не смогу наладить отношения с Корделией. – пробормотала она вполголоса.

Чтобы себя подбодрить, Линдсей напомнила себе, что ей выпала редкая для журналиста удача оказаться в центре событий, а это поможет ей сорвать неплохой куш. После этого она заставила себя забыть о мертвом теле, которое так и стояло у нее перед глазами. Проанализировать охватившие ее чувства она успеет и потом, Линдсей посмотрела наверх, на галерею, но ни Пэдди, ни Корделии там уже не было. Она огляделась по сторонам, надеясь увидеть хоть одно знакомое лицо, и заметила поднимавшуюся в зал Кэролайн. Окликнув ее, мисс Гордон попросила проводить ее в кабинет мисс Овертон. Кэролайн кивнула и быстро побежала вниз по лестнице, но посреди нее остановилась и, обернувшись, заговорщическим тоном проговорила:

– Все-таки что там случилось с этой вашей Смит-Купер? Это, конечно, не мое дело, но я же вижу, что все учителя носятся по школе, как куры, которым только что отрубили головы. Из-за чего весь этот шум? Почему должна приехать полиция?

– Извини, Кэролайн, но я не имею права говорить об этом. Сама-то я все бы рассказала тебе, но я не имею права нарушить собственное обещание.

– Ах! Понятно. – прошептала Кэролайн. – Сплошная конспирация… Ясно… Взрослые должны любой ценой защитить неокрепшие мозги малолетних, – с улыбкой договорила она.

Линдсей невольно рассмеялась:

– Не совсем. Я просто не имею права передавать то, что мне было сказано по секрету. – Немного лжи во спасение, подумалось ей. Впрочем,Линдсей не на ту напала, ей не удалось обвести Кэролайн вокруг пальца.

– Понятно. – снова повторила девушка. – Так значит, вы спешите к телефону не за тем, чтобы рассказать мировой прессе о чудовищном убийстве? – лукаво спросила она.

К этому моменту они уже успели подойти к кабинету, и Линдсей предпочла не отвечать на этот вопрос. Поблагодарив Кэролайн, она отворила кабинет и, зайдя внутрь, захлопнула за собой дверь. Негодующе пожав плечиками, Кэролайн пошла прочь. Линдсей зажгла свет и уселась за идеально опрятный стол. На нем красовались лишь телефон, книга для записей и пачка бумаги. Пододвинув бумагу к себе, Линдсей написала два вступления к статьям.

«Жестокий убийца проник прошлым вечером в известную школу для девочек. Знаменитая виолончелистка пала жертвой зверского убийства. За несколько минут до смерти жертва репетировала свой последний номер, предназначавшийся для блистательного бомонда, приехавшего на праздник в школу», – говорилось в первом вступлении, предназначенном для бульварных газет.

В другом, для прессы более приличной, Линдсей написала: «Всемирно известная виолончелистка Лорна Смит-Купер была найдена мертвой прошлым вечером в школе для девочек. Тело было обнаружено одной из преподавательниц Дербиширской школы». Потом мисс Гордон записала серию вопросов, начиная с самого главного: «Как нашли тело?», «Когда?», «Почему именно там?» – и добавила, что у нее есть комментарий директрисы по поводу этого чудовищного события, но поканет мнения полиции.

Через несколько минут Линдсей уже звонила в одно из агентств, чтобы продиктовать свою запись одной из самых опытных стенографисток, в обязанности которой входило не только принимать телефонограммы, но и рассылать их по всему свету. Был уже одиннадцатый час, когда она закончила. Решив, что неплохо поработала, Линдсей напомнила себе, что завтра ее ждет тяжелый день. Ей предстоит настрочить кучу новых заметок с куда бульшим количеством подробностей – это для дневных газет. А еще ей придется лавировать между Памелой Овертон, ее подчиненными и всеми этими смышлеными девчонками. И еще надо успеть сегодня обработать пленку со снимками, сделанными накануне. Кто-нибудь наверняка заплатит неплохие деньги за последние фотографии жертвы убийства. Безусловно, придется вытравить со снимков изображение Маргарет Макдональд – кому нужна неизвестная учительница музыки?

Линдсей закурила, сидя за письменным столом Памелы Овертон. В качестве пепельницы она использовала корзину для бумаг. Ей страшно не хотелось возвращаться к месту убийства, что было совершенно непростительно для истинного журналиста. Наверняка полиция уже приехала, и ей бы следовало взять интервью у офицера, который возглавит расследование. Ладно, это было не к спеху. Полицейские сейчас заняты осмотром места и не станут отвлекаться на вопросы приставучей журналистки… Линдсей принялась подробно описывать в блокноте (для себя), что делала утром.

Но тут в комнату постучали. Не успела она ответить, как дверь распахнулась, и вошла Корделия.

– Я надеялась найти тебя здесь, – без обиняков сказала она. – Пэдди так и подумала, что Памела Овертон отправит тебя сюда. Кстати, я не помешала?

– Нет, я как раз только что продиктовала по телефону кое-что стенографистке, правда, вряд ли какой газете ночью понадобится сообщение об убийстве. А вот радио – другое дело. Боюсь, завтра к утру тут будет целая толпа журналистов. По мнению Памелы Овертон, я сумею с ними справиться… но не представляю как. – устало проговорила Линдсей Гордон.

– Пэдди считает, что директриса наверняка попросит тебя задержаться еще на пару дней, – заметила Корделия.

– Боюсь, я смогу остаться не дольше чем до вечера понедельника. – отозвалась журналистка. – Я договорилась поработать во вторник днем в «Скоттиш дейли клэрион», и я не могу нарушить обещание, потому что эта газета – мой главный источник доходов. К тому же самый большой шум поднимется завтра, а к понедельнику все успокоятся, особенно если удастся кого-то быстро арестовать.

Корделия уселась на стул у окна и выглянула наружу.

– Полиция уже здесь, – спокойно вымолвилаона. – Полицейские приступили к выполнению своих обязанностей. У дверей в зал дежурят несколько копов. Они записывают имена и адреса присутствующих, потом отпускают их восвояси. Пэдди, Маргарет Макдональд и Памелу Овертон отвели в сторонку, и внушительного вида инспектор их по очереди допрашивает. Думаю, они еще не скоро освободятся. Несколько его помощничков терзают расспросами девочек, училок и прочих сотрудников. Каждый, кто сообщит хоть что-то интересное, будет отправлен к главному инспектору, ведущему расследование. У Памелы Овертон вид, как всегда, совершенно невозмутимый. Впрочем, думаю, ты примерно так все себе уже и представила.

Линдсей молчала. Подойдя к окну, она протянула Корделии сигарету и заметила, как дрожит рука ее новой приятельницы… Корделия медленно закурила. Когда сигарета сгорела почти наполовину, она с нервным смешком сказала:

– Знаешь, здесь не всегда так. Вообще-то не в наших правилах убивать бывших выпускниц, какими бы стервами они ни были.

– Вообще-то я именно так и думала, – грустно парировала мисс Гордон.

Наступила еще одна долгая пауза. Наконец Корделия произнесла:

– Линдсей, я хотела бы попросить тебя об одной услуге… Точнее, попросить твоего совета.

– Валяй.

– Ты помнишь, как перед самым концертом я ходила в туалет? – Линдсей кивнула. – Знаешь, я была не только в туалете. Думаю, ты заметила, что я отсутствовала довольно долго. Видишь ли, я решила, что Лорной лучше всего заняться прямо перед концертом. Я была уверена, что она уже решила, как поступить в отношении меня, но надеялась что-то изменить. Подумала, что перед выступлением она немножко отмякнет и хоть на время забудет о своих претензиях. Я знаю, – продолжала она, – что такие дела решают судьи да юристы, но, подумала я, чем черт не шутит, поговорим по душам, повспоминаем школьные шалости и прочую дребедень – глядишь, все обойдется. Честное слово, я думала, что мы с Лорной сможем прийти к соглашению, и тогда – никаких судов и нервотрепок. – Корделия нервно затянулась, потом с такой силой раздавила окурок в пепельнице, что остатки табака раз летелись в разные стороны. – Я спустилась вниз по лестнице, – вновь заговорила она более громким голосом, – прошла по первому этажу к черной лестнице – это прямо под этим кабинетом. Я знала, что Лорна во втором музыкальном классе; и я знала, как можно проникнуть туда незаметно.

Так вот… Я подошла к классу и постучала. Никто не ответил, и тогда я нажала на дверную ручку. Дверь оказалась запертой. Мне ничего не остава лось, как уйти оттуда. Клянус. – это все. Я не слышала ни звука… Я не окликала Лорну, не стучала больше…

Внезапно в груди у Линдсей похолодело. С ледяной ясностью она вдруг поняла, что, возможно, только что слышала оправдание убийцы, которое та отрабатывала на ней. Нет, только не Корделия!… А вдруг?…

– Ты должна все рассказать полиции, – помолчав, тихо, но твердо проговорила она. – Впрочем, ты наверняка и сама это знаешь.

– Но меня никто там не видел, – пожала плечами Корделия. – Я в этом уверена.

– Ты ни в чем не можешь быть уверена, – возразила мисс Гордон. – Ты только подумай! Кто-то мог увидеть с галереи, как ты уходила и потом вернулась. Вспомнить, что ты подходила к двери… не исключено даже, что на ручке остались твои отпечатки, хотя с тех пор на нее столько раз нажимали, что это почти невероятно, но все же, все же… И к тому же это весьма существенное обстоятельство. Ты говоришь, что в комнате было тихо, когда ты стучалась. Стало быть, к этому времени она уже была мертва, иначе оттуда раздавалась бы музыка или голос Лорны. А такой важный факт ни в коем случае нельзя утаивать. – Она положила руку на плечо Корделии, и та нервно сжала ее.

– Я боюсь. – трагическим шепотом прошептала она. – Боюсь, что они подумают, будто я сделала это.

Линдсей поспешно – стараясь убедить себя в правдивости Кордели. – произнесла:

– Не глупи, Корделия. Ну посуди сама… Как ты могла проникнуть в класс, убить Лорну, запереть дверь изнутри, подменить ключ и незамеченной вернуться в зал, причем – как ни в чем не бывало, без малейшего волнения? Ты должна была бы запыхаться, и я бы заметила это. К тому же убийца должен был приготовить хоть какое-то оружие, а в этом платье ты ничего спрятать бы нельзя, – договорила она, с ужасом сообразив, что его ничего не стоило припрятать в комнате. Линдсей до отчаяния не хотелось верить в то, что так понравившаяся ей женщина могла оказаться убийцей. А потому она старалась изобрести все возможные оправдания. Вот если полиция вздумает заподозрить Корделию, тогда и будет повод для волнений. Не раньше.

– Послушай, все хорошо, – вновь стала утешать подругу Линдсей. – Успокойся. Никому и в голову не придет подумать на тебя. В конце концов у тебя не было мотива убивать ее. Да, я знаю, мертвые женщины не подают иски в суд. Но исход дела, без сомнения, был предрешен, и она пострадала бы не меньше тебя. Если не больше, ведь книгу прочитали бы многие. – Линдсей уселась рядом с Корделией, и та положила голову ей на плечо.

– Ты права. – помолчав, со вздохом сказала Корделия. – Думаю, я должна все рассказать полиции. Господи, как же мне не хочется проходить через это! Если бы можно было забраться в постель, накрыться с головой одеялом и ни о чем не думать. Хорошо бы крепко уснуть и проспать, пока длится весь этот кошмар.

– Но ты ведь не сделаешь это, не так ли?

– Нет. – Корделия помотала головой. – Вместо этого я отправлюсь к тому зануде из полиции,который, без сомнения, тут же заподозрит меня и арестует за убийство Лорны Смит-Купер. Ты непроводишь меня? – попросила она.

Разумеется. – Линдсей кивнула. – Не позволят же они мне остаться в стороне, если ты будешь давать показания… ведь меня как-никак подрядили на роль официального писаки в этом деле.

– Нет, что ты! – Корделия тихо усмехнулась. – Никуда тебя не пустя. – им не нужен свидетель, никто не должен видеть, как они будут выдирать у меня ногти, требуя признания.

Они обе рассмеялись, и напряжение немного спало. Впрочем, у Линдсей нервы все равно были здорово напряжены. Она была рада, что ее опасения насчет Корделии не оправдались, однако стресс последних часов сделал свое дело: она чувствовала, что находится на грани истерики. Вздохнув, Линдсей встала и направилась к двери. Корделия последовала за ней.

– А в школе есть какая-нибудь темная комната? – спросила Линдсей, пока они поднимались наверх.

– Да. – кивнула Корделия. – Многие старшеклассницы увлекаются фотографией. В научном корпусе, за теннисными кортами есть маленькая темная комнатушка. Но зачем она тебе?

– Утром мне удалось сделать пару снимков Лорны крупным планом, когда она прогуливалась.

А я в это время была на вершине холма. В общем, я бы хотела бы взглянуть на фотографии, чтобы понять могу ли выгодно продать их. Короче, торговец я, понятно?

– Ты всего лишь профессионалка. – Корделия пожала плечами.

Подобным профессионализмом не очень-то гордишься, – заметила Линдсей. – Однако он все же помогает мне держать себя в руках.

Когда женщины приблизились к дверям зала, большинство девочек уже отпустили, однако в кондоре еще толпились некоторые сотрудники и несколько учениц. Линдсей узнала в них недавних продавщиц программ и билетерш. Когда Линдсей с Корделией подошли, Крис Джексон подняла голову и поманила их к себе. Они расположились по обе стороны от нее – она сидела в некотором отдалении от ближайшей ученицы.

– Ну что тут? – поинтересовалась Линдсей.

– Все происходит довольно быстро, если учесть, что тут случилось. Они уже поговорили с директрисой и Пэдди, однако Маргарет еще там. Более низкий чин допрашивает остальных. По его словам, это «предварительная беседа». Насколько я поняла, завтра они снова приедут. Хорошо хоть у них хватило ума разговаривать с людьми здесь, а не тащить их в участок. Один молоденький коп только что увел к себе Кэролайн Баррингтон. Могу посочувствовать, но представьте себе, совсем не ей. – Нервная речь Крис внезапно оборвалась.

– Я бы хотела перемолвиться парой словечек с одним из этих ребят в синей форме, – заявила Корделия, безуспешно пытаясь держаться равнодушно. – Интересно, как долго он будет с ней говорить?

В это самое мгновение в коридор выбежалаКэролайн.

– Следующий на допрос к испанскому инквизитору! – закричала она.

– Эта девчонка невыносима. – раздраженно бросила Крис. – Почему бы вам прямо сейчас и не пойти к нему? Тогда вы с Линдсей сможете вернуться в Лонгнор. Пэдди попросила меня передать, что будет вас там ждать. Она ушла, чтобы хоть немного успокоить девчонок, а то они чересчур перевозбудились. Некоторые ведут себя нормально, но есть и такие, которые совсем с катушек съехали.

Кивнув, Корделия направилась в зал.

– Удачи тебе, – тихо молвила ей вслед Линдсей.

Нервно улыбнувшись, Корделия скрылась за двустворчатыми дверями.

– Какой кошмар. – пробормотала Линдсей, осознавая всю банальность этих слов.

– Ужас, Линдсей, просто ужас. Как только весть об этом случае распространится, родители начнут забирать дочерей из школы. И даже если Джеймсу Картрайту не удастся нас закрыть, это событие здорово ему поможет, – печально проговорила Крис Джексон.

– Зато Лорне Смит-Купер уже никто не поможет, – сухо вымолвила Линдсей.

– Ох, только не подумайте, что я такая черствая, – Крис покачала головой. – Но я никогда не была знакома с мисс Смит-Купер, и с моей стороны было бы просто лицемерием, изображать непереносимую печаль. Честно говоря, меня больше беспокоит то, что никто не может понять, как было совершено убийство. То есть… понимаете… тут вовсю сплетничают о том, будто убил ее, скорее всего, кто-то из своих. Убийца должен был знать расположение комнат в здании. О боже! Скорее бы все это разъяснилось. И поскорее бы его нашли, этого убийцу. – ведь ни один нормальный родитель не оставит своего ребенка там, где объявился убийца.

Для Линдсей этот разговор был мучительным, но ей пришлось еще некоторое время выслушивать нервную болтовню Крис. Их прервала Кэролайн. На ходу извинившись, шестиклассница спросила:

– А вы не могли бы отвести нас в Лонгнор, мисс Джексон? Копы допросили девочек из всех корпусов, остались только те, которые живут в главном здании. Мисс Кэллеген не велела нам идти одним. Думаю, чтобы мы случайно не столкнулись… с кем-нибудь. – Девушка усмехнулась. – Так, может, вы отведете нас? Или мисс Гордон?

Крис вопросительно посмотрела на Линдсей, и та кивнула:

– Конечно же, я отведу вас. Только давайте дождемся, пока мисс Браун поговорит с полицейским, а потом пойдем в Лонгнор все вместе.

– Отлично, тогда решено, – бросила Крис. – А теперь, если вы позволите, я бы хотела обойти музыкальное отделение, чтобы убедиться в том, что девочки не бродят там без присмотра. Спасибо, Линдсей.

С этими словами Крис ушла, оставив Линдсей наедине с неутомимой Кэролайн. Казалось, ничто, даже убийство, не может заставить ее угомониться.

– Как прошел твой разговор с полицейским? – поспешила спросить журналистка, опасаясь, что школьница опять начнет втягивать ее в философские рассуждения.

– Да нормально, – ответила Кэролайн, пожимая плечами. – Я даже удивилась… я была уверена, что вопросы будут более сложными. А они спрашивали меня только то, что я от них ждала. О том, кто, когда и где был, о том, ходила ли я во второй музыкальный класс. Я сказала, что ходила только в кладовую за программками и ни черта не видела. Кстати, я еще сказала им, что, судя по тому, что поговаривали о мисс Смит-Купер, вокруг нее могло бродить много людей с топорами, пусть имеют в виду. Говорят, эта женщина многим разбила жизни. Вот и дождалась расплаты, – протараторила Кэролайн, почти не переводя дыхания.

– С чего это ты взяла? – спросила Линдсей скорее просто так, чем из любопытства.

Однако не успела Кэролайн ей ответить, как двери распахнулись, и на пороге появилась Корделия. У нее был измученный вид, но она явно испытывала облегчение.

– Ну как? Все в порядке? – спросила Линдсей, идя ей навстречу. Только сейчас она поняла, насколько за нее беспокоилась, Корделия кивнула.

– Потом тебе все расскажу. – ответила она, заметив, что к ним направляется Кэролайн.

– Мы уже можем идти. – спросила шестиклассница. – Жутко хочется выпить кофе.

Линдсей кивнула и быстренько описала Корделии сложившуюся ситуацию, а Кэролайн громко закричала:

– Эй, все кому нужно в Лонгнор, Экс, Гойт, Вайлдборкло! Пойдемте! Иначе вам придется один на один встретиться с маньяком!

С полдюжины девочек собрались в группу и направились вслед за Линдсей и Корделией к ярко освещенной дорожке, ведущей к другим корпусам школы. Когда они прошли некоторое расстояние, Линдсей остановилась и, пропустив девочек вперед, посмотрела на окно музыкальной комнаты, в которой была убита Лорна Смит-Купер. Там по-прежнему горел свет – видимо, криминалисты из полиции еще не завершили своей работы. Какая-то странная мысль мелькнула у нее в голове, но нет… проникнуть в комнату через окно убийца не мог. Пробраться туда так, чтобы никто не замети. – ни из зала, ни из коридора. – сумел бы только шимпанзе… Линдсей нагнала весело болтающих школьниц, бредущих сзади Корделии и Кэролайн, которые тоже оживленно беседовали.

Убедившись, что все их подопечные разошлись по своим комнатам, Линдсей с Корделией проскользнули в покои Пэдди. Линдсей направилась прямиком к газовому камину и стала греть руки, а Корделия подошла к шкафчику со спиртным.

– Думаю, Пэдди не станет возражать, если мы приготовим себе по коктейльчику, – заметила она. – Мне просто необходимо выпить. – Она хотела было открыть дверцу, но та оказалась запертой. – Черт возьми!

– Пэдди всегда запирает шкаф, когда выходит, – объяснила Линдсей, приближаясь к Корделии. – Вчера вечером я видела, как она отпирала его. Наверное, она боится, как бы какая-нибудь начинающая любительница спиртного не совершила налет на ее сокровища. Но у меня в комнате есть солодовый напиток «Айлей», так что если ты не возражаешь…

– Если это что-то вроде виски, давай, – кивнула Корделия. – Мне необходимо что-нибудь успокаивающее. Скажем, пару бутылок для начала.

Улыбнувшись, Линдсей пошла в свою комнату.

Обернувшись, она увидела, что Корделия, дрожит. Вернувшись, Линдсей тут же обняла ее за плечи.

– Ну что за глупость, – пробормотала писательница. – Не могу унять дрожь. Наверное, это реакция на произошедшее. Поработай немного ангелом, а? Приготовь мне выпить, хорошо? Пожалуйста, виски пополам с водой.

Линдсей направилась в кухню и, решив не обращать внимания на просьбу Корделии, приготовила все по своему вкусу. Корделия вошла вслед за ней в кухню и, бормоча благодарности, приняла из рук Линдсей стакан. Отпив большой глоток, она поежилась, чувствуя, как огненная жидкость пробежала по ее пищеводу.

– Лучше? – спросила Линдсей.

– Гораздо лучше. – кивнула Корделия. – Пойдем теперь в тепло.

Они уселись перед камином, и Линдсей достала сигареты. Обе закурили.

– Спасибо тебе, – прошептала Корделия хриплым шепотом. – И не только за виски и сигареты. Спасибо за то, что поддержала и помогла собраться с духом. Ты была права: нелепо было даже подумать о том, чтобы молчать. Просто я была в состоянии полного шока. Мне ведь и в голову не пришло, что меня могут в чем-то заподозрить, и я поначалу не хотела быть замешанной… Короче, я была в панике. А потом я внушила себе, что, признавшись, попаду в главные подозреваемые. Видишь ли, и в книгах, и фильмах все полицейские такие тупицы, вот и лезет в голову, что любой разговор с ними непременно кончится катастрофой.

– А на самом деле все было не так уж страшно, – продолжала она. – То есть они рассуждали вполне логично, даже меня не заподозрили – по крайней мере сразу. Детектив запротоколировал мои показания и попросил не уезжать из шкоды до тех пор, пока у главного инспектора не появится возможность потолковать со мной. – Она слабо улыбнулась. – Он также очень вежливо сообщил мне, что у ворот будет дежурить полицейский, – чтобы не пускать сюда любопытных. Это он так сказал, но я-то думаю, это для того, чтобы не выпускать нас отсюда.

Линдсей хотела более подробно расспросить Корделию о ее беседе с детективом, но тут вошла Пэдди.

– Привет! – коротко бросила она им, направляясь к заветному шкафчику.

– Ну вот, три ума, а мыслишка одна, заветная. – вымолвила Линдсей. – Если ты хочешь, Пэдди, чтобы мы как положено вникали в дела об убийствах, то лучше оставляй нам ключик от своего винного погреба.

– О господи, извините, пожалуйста. – взмолилась Пэдди. – Но, кажется, вы нашли себе выпивку?

– Да, все в порядке, – кивнула Корделия. – Спасибо. Линдсей уже второй раз за этот вечер спасает меня. Прямо американская моторизованная бригада в одном лице. Если и дальше так пойдет, придется делать о ней передачу.

– Спиртное, курево и плечо, на котором можно поплакать. – подхватила Линдсей. – Такая у нас служба, – прибавила она, чувствуя, что щеки медленно заливает краской, и пытаясь скрыть это.

Пэдди опустилась на кушетку, держа в руках большой бокал с бренди.

– Боже, что за идиотский день. – пожаловалась она.

Наступила долгая пауза.

Ну и как ты поладила с местными констеблями? – поинтересовалась наконец Корделия. – Мне они показались людьми крайне приятными, несмотря на то, что я вынуждена была признаться в одной глупости, совершенной в критический период.

– Да что ты? Что ж, если ты была там после меня, то, думаю, они уже вычеркнули тебя из своего черного списка. Потому что, по-моему, я у них сейчас на примете. А если бы они, ко всему прочему, знали, что у меня в принципе был мотив, то я была бы уже арестована, – с горечью проговорила Пэдди.

– Это почему же? – спросила Линдсей.

– Потому что никто не признается, что видел ее, говорил с ней или хотя бы слышал божественные звуки ее виолончели после того, как я проводила ее во второй кабинет. Я зашла в класс вместе с нею, чтобы убедиться в том, что у нее есть все необходимое. И, воспользовавшись случаем, благодарила ее за то, что она помалкивает обстоятельствах наших прежних встреч. Она хитренько улыбнулась – ну просто лиса! – и сказала, что не видит – пока!. – необходимости раскрывать эту тайну. Однако обещала еще подумать о том, что все-таки для школы лучше – рассказать все или промолчать.

Глубоко вздохнув, Пэдди продолжила:

– Короче, оставив ее там с ее виолончелью, я ушла. В помещение за сценой. И была там до самого начала концерта, пока меня не разыскала Джессика Беннетт. Выяснилось, что одна пятиклассница из Лонгнора заболела, и Джесс не захотела сама возиться с нею. Когда я вернулась в главное здание, первое отделение уже было в разгаре, поэтому я прошла за сцену через заднюю дверь, чтобы не мешать слушателям. Итак, я опять оказалась там. Они считают, что у меня мог быть мотив убить ее, а возможностей сделать это больше, чем у других. Потому что, видите ли, она заперлась после моего ухода. Ну да, заперлась: сказала, чтобы никто не мешал.

– Но если они думают, что это ты, то как же, по их мнению, ты могла запереть замок изнутри и оставить ключ на столике?

– В комнате Маргарет Макдональд, которая была незапертой весь вечер, есть запасной ключ. Кстати, ключ от этого класса оказался не на обычном своем месте. Тот, кто брал его, повесил его затем на другой крючок. Впрочем, возможно, его брали вообще, скажем, месяц назад – ключами редко пользуются. Но никуда не денешься, и я, и любой другой человек могли сделать это сегодня вечером. Между прочим, в помещение за сценой кто только не заходил. И уж конечно, я заходила в комнату Маргарет Макдональд.

В комнате повисло тяжкое молчание. Линдсей заговорила первой:

– Но к чему тебе было убивать Лорну? – Голос ее слегка звенел от волнения. – Только для того чтобы просто заставить ее молчать? Но это глупо. Сам факт убийства не оставит школе шансов собрать нужную сумму на игровые поля. Для школы это означает роковые перемены, вплоть до закрытия. То ест. – верная потеря работы для тебя! Где же логика?

– Согласна. – кивнула Пэдди. – Но совсем не обязательно, что полиция будет принимать все это во внимание. – И потом, человек, почувствовавший, что ему грозит крах всей его жизни, далеко не всегда может рассуждать логически.

Тут разгорелся спор. Линдсей гнула свою линию, Корделия же поддержала Пэдди: сгоряча преступник мог запаниковать и не подумать о последствиях.

Каждая упрямо настаивала на своем, и вдруг Корделия рассмеялась.

– Господи, но ведь должен же быть еще кто-то кроме тебя и – пусть и в меньше степени – меня, у кого были причины расправиться с Лорной! – воскликнула она. – Давайте смотретьправде в глаза – эта женщина ни у кого не вызывала мало-мальской симпатии, так?

– Это верно, – кивнула Линдсей. – Кэролайн Баррингтон, похоже, терпеть ее не может и она не одинока в своих чувствах.

– Я могу представить себе, что довольно многие ненавидели ее, но вот чтобы они решились на убийство. – произнесла Пэдди с сомнением. Только не на убийство…

– А кстати, что скажете насчет этого застройщика? – спросила Корделия. – Ему была прямая выгода покончить с Лорной и таким образом дискредитировать всю школу.

– Его не было здесь сегодня вечером, – заметила Пэдди. – И если они станут доискиваться до мотива убийства, то я все равно останусь главной подозреваемой.

– Погоди, погоди, мы ведь уже вспоминали и про Кэролайн, и про застройщика, и еще мы пришли к выводу, что это мог быть кто-то, кого мы не знаем, – возразила Линдсей, которую очень тревожило состояние ее приятельницы. – Должен быть кто-то другой! Послушайте, я сама днем видела ее с каким-то мужчиной. Я не знаю, что это был за тип, но Лорна явно была с ним на ножах.

– О чем же они спорили? – поинтересовалась Корделия.

– Точно не скажу, но, как я поняла, он не хотел, чтобы она играла на концерте, а она не соглашалась.

– Ты должна рассказать об этом полиции, – сказала Корделия.

– Да, непременно. Завтра же, когда буду говорить с инспектором. – ответила Линдсей. – Так что к списку подозреваемых добавится еще один. Кстати, если уж мы постановили, что убийца непременно должен был знать расположение комнат в здании, иметь доступ к ключам и струнам виолончели, то что вы скажете о Маргарет Макдональд? Она все эти выходные была сильно чем-то озабочена.

– Да она и мухи не обидит. – заявила Пэдди, я отлично ее знаю. Господи, Маргарет – убийца? Это абсурд!

– На убийство, говоря теоретически, способен каждый человек, – заявила Линдсей. – А данное убийство вполне могла совершить даже она.

И они снова заспорили. И было очевидно, что никто из них не мог смириться с мыслью, что это самое настоящее убийство. Ведь они понимали, что когда первый ужас и шок пройдут, то останется страх, подозрительность и полная разобщенность. Никто не хотел первой идти спать, потому что каждую ждала бессонница и бесконечные раздумья.

Был уже третий час ночи, когда они совсем изнемогли от споров.

Пэдди оправилась на последний ночной обход здания, пообещав Линдсей разбудить ее пораньше и отвести в фотолабораторию, где она сможет проявить свои пленки.

Некоторое время Корделия и Линдсей сидед молча, прислушиваясь к потрескиванию газа в горелке. Но вот Корделия встала и потянулась.

– Пойду спа-а-ать, – зевнула она. – А ты?

– А я еще немного посижу. Я должна выкурить еще сигаретку перед тем, как лечь.

– Хорошо. Увидимся утром. И еще раз спасибо тебе. – Она улыбнулась.

– Да брось ты! Я ничего особенного не сделала.

– Знаешь, когда весь этот ужас будет позади, я устрою для тебя благодарственный банкет. Друзья говорят, что я отличная повариха. Так что обещаю.

– Буду ждать, – кивнула Линдсей.

– Ну что ж, спокойной ночи. – И Корделия ушла, оставив Линдсей наедине с огнем.

Глядя на языки пламени, та о чем-то задумалась. Было уже совсем недалеко до рассвета, когда Линдсей покинула гостиную и стала подниматься по длиннющей лестнице к себе в комнату.

Рассвет в воскресенье выдался пасмурным и туманным. Линдсей поежилась – утренний холодок бесцеремонно проскользнул ей под жакет, когда без четверти восемь они с Пэдди вышли из Лонгнор-Хауса. Погруженные каждая в свои мысли, подруги молча брели сквозь деревья и заросли кустарника. Пэдди отперла дверь научного корпуса и пропустила Линдсей в небольшую, но хорошо оборудованную фотолабораторию на первом этаже.

– Ну вот. – проговорила она, разводя руками. – Надеюсь, здесь есть все, что тебе нужно. Вот тебе ключи, как управишься, сама запрешь потом корпус. Тут очень холодно, уж не обессудь; мы всегда отключаем в этом корпусе отопление в средине дня по субботам. Сколько времени тебе понадобится, как ты считаешь?

– М-м-м… Ну, может, полчаса или минут сорок. Не больше.

– Отлично. Тогда буду ждать тебя где-то в половине девятого, идет. – Пэдди поспешила выключить свет, чтобы скрыть любопытство, владевшее ею.

Линдсей быстро проверила, работает ли красный свет, и принялась колдовать над пленкой. Сначала она растворила проявитель, а затем, вынув из кассеты пленку, опустила ее в жидкость. Через положенное время, переложила пленку в фиксаж, а затем промыла ее и поднесла к свету, чтобы получше разглядеть проступившие кадры. Даже в незнакомом помещении она действовала быстро и ловко: вставляла рамки для фотопленки в увеличитель, регулировала резкость, подкладывала листки фотобумаги, потом обрабатывала снимки. Уже через полчаса перед Линдсей лежала дюжина фотографий смеявшейся Лорны Смит-Купер с откинутой назад головой.

Совсем неплохо, подумалось Линдсей. Правда, снимки были чуть зернистыми, но вполне четкими. Чувствовалась рука не сказать, что мастера, но и не дилетанта.

Линдсей также напечатала пару снимков Маргарет Макдональд. Даже на фотографиях было видно, что та чем-то сильно расстроена. Словно сейчас расплачется. Ко всему прочему оказалось, что она напечатала и снимки Корделии. Не то что бы эти фотографии были лучшими портретами писательницы, зато на них у нее было совсем иное выражение, совсем не такое, как на всех официальных снимках, для которых она позировала. На ее лице застыла решимость и твердость, каких она не видела у Корделии с момента их недолгого знакомства. Улыбнувшись, Линдсей все прибрала, собрала свои вещи и, тщательно заперев замки, направилась по лесу к Лонгнор-Хаусу.

Поднявшись к себе, она рассортировала снимки. Те, на которых была изображена Лорна, она положила в конверт, конфискованный ею у Пэдди, а остальные засунула прямо в сумку. Потом спустилась в комнату своей приятельницы.

– Дело сделано, – заявила Линдсей.

– Это хорошо, – кивнула Пэдди. – Я только что говорила по телефону с Памелой Овертон. Ей уже дважды звонили из газет, но она сказала, что у нас тут уже имеется своя журналистка, и еще посулила им чуть позднее твой отчет о прискорбном событии. Мисс Овертон хочет, чтобы ты позавтракала вместе с нею, а потом потолковала с инспектором Дартом – мы его вчера уже лицезрели. Насколько я понимаю, он ведет это дело.

В тот день это были последние спокойные минуты для Линдсей. Завтрак в компании Памелы был нудным и неприятным для них обеих, директриса ловко уходила от ее вполне конкретных вопросов, умудряясь давать весьма обтекаемые ответы на них. Однако Линдсей удалось вызнать, что сбор средств для фонда будет продолжаться. Памела Овертон намерена настаивать на версии с незнакомцем, то есть в самой школе ученицам опасаться некого. Ничего больше с мисс Овертон выжать не удалось.

После завтрака Линдсей побрела наверх, где в большой классной комнате обосновались полицейские. Линдсей спросила у копа в форме, можно ли ей потолковать с инспектором. После недолгого ожидания ее проводили в комнату. Около окна за столом, заваленным кипой бумаг, сидел молодой полисмен в штатском. Возле учительского стола стоял высокий стройный мужчина, чье лицо можно было бы назвать даже красивым, если бы его не портило множество застарелых шрамов от фурункулов. На вид ему было лет сорок пять, светлые волосы были чуть тронуты сединой, а сонные серые глаза контрастировали с точеными резковатыми чертами.

Линдсей представилась, полисмен тоскливо посмотрел на кучу бумаг и неспешно пробасил:

– А я – инспектор Рой Дарт. Я веду расследование. Что вам угодно?

– Мисс Овертон попросила меня держать связь с прессой, – объяснила журналистка. – К вечеру мне придется написать для газет отчет об убийстве, и я хотела бы узнать ваше мнение.

– Предупреждаю: вы услышите от меня не больше, чем любой другой репортер, которые сумеет до меня дозвониться, – заявил Дарт. Боюсь, у вас никаких в этом смысле преимуществ. Мало того, я рассчитываю на вашу помощь, то есть, если вам удастся раскопать что-то интересное, я бы хотел узнать это от вас, а не из газет. Итак, на данный момент мы можем сообщить, что мисс Смит-Купер стала жертвой убийства. И что у нас есть несколько любопытных версий на этот счет.

Всем своим видом показывая, что сказал достаточно, инспектор принялся собирать со стола бумаги.

– Ваш прогноз: вам удастся быстро арестовать убийцу? – торопливо спросила Линдсей, втайне рассчитывая на то, что инспектор смилостивится. – Это же школа полная учениц, и тут такое чудовищное убийство…

– Мы делаем все возможное для скорейшего завершения расследования, – перебил ее Дарт. – И в самой школе, и на прилежащих территориях дежурят полицейские, так что, думаю, ученицам ничего не грозит. Их берегут как зеницу ока. У вас ко мне все?

Намек был слишком явным – инспектор не желал больше беседовать с нею. Линдсей направилась к двери, но потом решилась сделать еще одну попытку.

– Вот что, не для записи. – заговорила она. – Насколько я поняла, вы надеетесь быстро справиться с этим делом. – Она подкупающе улыбнулась.

Уж лучше бы она приберегла свои чары для Корделии – по крайней мере, та бы их оценила.

– Вы зря тратите время, мисс Гордон, – поглядев на нее исподлобья, отозвался инспектор, – и не только свое, но и мое тоже.

Линдсей побрела назад, в кабинет мисс Овертон, думая о том, до чего это неприятно – вымучивать из себя вежливость в общении со старшими полицейскими чинами. Директриса освободила ей кабинет, чтобы она могла без помех там работать и Линдсей оставалось только сесть, взяться за дело. Она стала сочинять заметку для радионовостей и бюллетеней. Заметив, что на столе появилась пепельница, мисс Гордон улыбнулась. Она сделала пару попыток разговорить Маргарет Макдональд, чтобы хоть чем-то сдобрить свое скудное сообщение, но та упорно отказывалась отвечать на ее вопросы, ссылаясь на то, что у нее нет времени.

Линдсей также обзвонила несколько газет и пообещала позднее прислать им материалы. Потом принялась торговать последними снимками Лорны Смит-Купер. Первая газета, которой Линдсей предложила их, от фотографий отказалас. – ведь цену она заломила сногсшибательную. Зато вот вторая, махрово-бульварная толстушка, похоже, клюнула.

– Это ее последние снимки, эксклюзив. – объяснила Линдсей.

Фоторедактор на другом конце провода разил дикий восторг.

– Потрясающе! И что же изображено на этих фотографиях?

– Она стоит в саду неподалеку от того само здания, в котором ее убили. На двух снимках она смеется, а есть еще один, на котором она крупным планом, анфас. Представляете, знаменитая виолончелистка беззаботно хохочет над чьей-то шуткой, не догадываясь, что всего через несколько часов она станет жертвой жестокого убийцы. Кстати, я могу и текст к ним написать. Небольшой. Так, пять-шесть абзацев, – убеждала Линдсей.

– И кто же снимал? – полюбопытствовал редактор. – Фотографии хорошего качества?

– Я снимала через объектив с переменным фокусным расстоянием. – объяснила журналистка. – Правда, зерно крупновато, но качество изображения неплохое, поверьте.

Наступила непродолжительная пауза.

– Как я понял, это снимки для себя? Кстати, какова будет цена?

– Двести пятьдесят фунтов меня бы устроило, – отозвалась Линдсей.

– Включая право на перепродажу?

– Должны же вы вернуть затраченные деньги, – понимающим тоном произнесла мисс Гордон.

– Что ж, считайте, что мы договорились. Итак, две с половиной сотни. Как вы передадите нам снимки?

– Я отправлю их с поездом, – ответила Линдсей. – Ваш секретарь сможет забрать их у проводника, идет?

– Отлично. Позвоните ему и сами с ним договоритесь, хорошо? Еще раз спасибо, Линдсей.

Она тут же вызвала такси, чтобы съездить на станцию. Но как только повесила трубку, телефон завопил. Это был знакомый репортер из раздела криминалистики одного издания – его интересовали подробности убийства. Еще четыре месяца назад Линдсей с радостью сообщила бы ему все, что ей было известно. Однако, побыв некоторое время в шкуре внештатника, Линдсей очень хорошо уяснила, что штатные сотрудники никогд не оказывают услуг никому, лишь себе, любимым. Так что единственный способ выжить – это приберечь всю информацию только для себя. После очень нелегкого разговора с репортером она повесила трубку и вздохнула. Увы, на некоторое время потерян еще один потенциальный союзник.

Когда приехало такси, мисс Гордон почувствовала облегчение: как хорошо хоть ненадолго вырваться из этих мрачных стен.

Вернувшись со станции, она опять погрузилась в работу. Ланч и обед ей принесли прямо в кабинет. Директорский стол утерял свою безупречную опрятность: теперь он был завален исписанными листками – Линдсей строчила материалы для разных изданий. К листкам добавились чашки из-под кофе, пепельница была полна окурков. Несколько раз Линдсей выходила из прокуренного кабинета, чтобы выудить в библиотеке парочку цитат, необходимых для статей. Однако остаток дня она провела в кресле мисс Овертон, причем главным образом с прижатой к уху телефонной трубкой.

Несколько раз в комнату заглядывала Пэдди и справлялась, не нужно ли что-нибудь принести. Лишь в начале десятого Линдсей добила материал для утренних газет о «таинственном убийце, который держит в страхе питомиц Дербиширской закрытой школы для девочек».

Обратно в Лонгнор Линдсей шла по лесу одна, тут же забыв, что только что расписывала царивший в школе ужас, из-за которого бедные юные создания всюду ходили группами. Корделия смотрела новости по телевизору, потягивая бренди.

– Как дела у матерого репортера. – спросила она, увидев Линдсей.

– Полиция на ночь разъехалась по домам, оставив констеблей охранять границы школьной территории от журналистов и упырей-маньяков. Из всех этих копов мне не удалось вытянуть ни слова. Целый день они принимали заявления, но не удосужились прокомментировать их. Завтра приезжают некоторые родители, чтобы забрать отсюда своих чад. Не удалось мне добраться и до Джеймса Картрайта, чтобы он прокомментировал произошедшее. Тело увезли, музыкальный класс опечатали. Похороны состоятся во вторник в Лондоне. Сначала будет траурная церемония. Причиной смерти, скорее всего, назовут удушение, или как они выражаются, когда человека приканчивают удавкой. Конец сообщения. – добавила журналистка.

– Да, денек у тебя был напряженный.

– Корделия, попала в точку, – кивнула Линдсей. – а у тебя?

– У меня был короткий разговор с неотразимым инспектором, который, похоже, вообще не интересовался моей особой, разве что мои показания помогут уточнить время смерти. Он полагаем что Лорна уже была мертва, когда я к ней стучалась. После беседы с инспектором я читала Троллопа и избегала контакта с людьми, как чумы. Кроме, разумеется, контактов с нашей милой Пэдди, которая с каждым часом выглядит все более затравленной. Сейчас она в учительской, они там обдумывают, как же им, черт возьми, вести себя дальше. Хоть бы эта чертова полиция пошевелилась и поскорее заловила этого чертова кровавого убийцу. – проговорила Корделия, безуспешно пытаясь придать своему голосу хоть немного легкомысленности.

– Ты завтра уедешь?

– Да надо бы. Я должна непременно пригласить на ланч моего агента, потому что я уже и так один раз откладывала эту встречу. Знаешь, меня словно разрывает на части: с одной стороны, очень хочется остаться и попытаться хоть чем-то помочь школе, и в то же время я изнываю от желания поскорее уехать подальше отсюда и забыть весь этот кошмар. Пожалуй, я все-таки уеду. Найти хорошего агента так трудно! – Она вздохнула. – А ты? Уедешь завтра?

Линдсей пожала плечами:

– Я должна сесть на поезд не позднее чем в три, чтобы, вернувшись в Глазго, еще успеть напиться вдрызг. И забыть обо всей этой истории.

– Похоже, тебе это и так удается, – сухо заметила Корделия.

– Что ты хочешь этим сказать? – возмущенно спросила Линдсей.

– Знаешь, я бы не смогла целый день сидеть на телефоне и без конца повторять эту жуткую историю. И как тебе удается так спокойно рассказывать об этом?

Мисс Гордон обиженно помотала головой:

– Это же мой бизнес. Меня научили забывать о собственных чувствах, когда я занята делом. И, должна признаться, мне это неплохо удается. Только не думай, что все это так уж приятно.

– Вот в этом я совсем не уверена. Ты явилась сюда с таким видом, словно спустилась с небес на землю. Как будто ты получала истинное удовольствие от своего бизнеса, как ты выражаешься. Честно говоря, мне все это кажется весьма странным.

Линдсей было горько слушать эти слова, такие несправедливые. Глубоко вздохнув, она сердито выпалила:

– Знаешь что, Корделия, мне, между прочим, надо зарабатывать на жизнь! Ну да, смерть грубо говоря, принесла мне деньжат. То, что я должна была написать про их пресловутый фонд, принесло бы мне не больше ста пятидесяти фунтов. Между прочим, мне приходится работать как каторжной, потому что все чаще меня подстерегают всякие неприятности. Например, мне в любой момент могут выключить телефон. И надо отремонтировать мою старую машину. На все это требуются деньги, поэтому мне выбирать не приходится! Я не была знакома с Лорной, так что ее смерть, прямо скажем, для меня не трагедия. Я, конечно, заработала немного денег, позаботилась о себе, любимой. Но я и школе оказала услугу. И даже если бы я не рассылала по газетам свои статьи, они бы все равно опубликовали сенсационные подробности этого убийства. Зато сейчас мы можем, по крайней мере, быть уверенными в том, что они напишут правду с моей подачи. А если кто-то неправильно интерпретируют мою информацию – что ж, Памела Овертон будет знать, кто в этом виноват и как меня разыскать.

Критиковать меня, конечно же, есть за что, вот только мало кому приходится сталкиваться с такими вещами, которые требуют моральной ответственности, – продолжала она возмущенно. – И кто бы что ни думал, этим чистоплюям вряд ли удалось бы выполнить мою работу лучше меня. Между прочим, я бы тоже могла много чего сказать про твои телешоу, где ты воюешь с феминистками. Но я же не стану этого делать, потому что не знаю, что заставляет тебя идти на попятный. Ты сначала узнала бы, как мне приходится крутиться, а потом бы критиковала.

Корделия оторопела, услышав эту гневную отповедь.

– Вот не знала, что ты такая обидчивая, – сухо усмехнулась она.

Наступила тягостная пауза. Обе вперились в экран телевизора, как будто там шло что-то интересное. Ни одна не хотела переступить через свою гордость и заговорить первой. Наконец Линдсей встала и налила себе джину с тоником.

– Я возьму это с собой в постель, – заявила она. – Мне хочется почитать хорошую книгу и забыть сегодняшний день.

– Погоди, Линдсей, – отозвалась Корделия, – завтра у нас, скорее всего, не будет возможности потолковать, потому что я уезжаю около девяти часов. Но я помню, что пообещала устроить тебе банкет. Когда ты в следующий раз будешь в Лондоне?

Мисс Гордон пожала плечами:

– Не знаю, у меня нет точных планов. Мне бывает трудно выбраться куда-то на выходные, потому что в воскресные дни чаще всего удается что-то подзаработать. Но вообще-то мне довольно скоро надо будет наведаться в Лондон: надо обсудить с редакторами кое-каких журналов, что мне делать до конца месяца. Думаю, что приеду в середине недели.

– Приезжай когда хочешь. Я заранее могу выдеделить время, чтобы подготовиться к твоему визиту. У тебя есть где остановиться?

– У меня есть друзья в Кентиш-Тауне, я всегда у них останавливаюсь.

– Что ж, смотри, а то могла бы переночевать и у меня. В моем доме полно места, и я люблю компанию.

– Спасибо, – смущенно кивнула Линдсей. – Думаю, я приму твое предложение. – Наступила неловкая пауза. – Что ж, спокойной ночи, Корделия. – договорила она наконец.

– Спокойной ночи, Линдсей. Желаю тебе хороших снов.

Наутро ей опять предстояло завтракать с Памелой Овертон. Линдсей нервничала перед встречей с директрисой, поэтому, проснувшись очень рано, съездила на «лендровере» Пэдди в Бакстон и купила целую охапку утренних газет. Большинство бульварных газет, жаждавших шокирующих подробностей, использовали ее материалы и отвели «Смерти в Дербишир-Хаусе» самое видное место и солидную часть полосы. Линдсей была на взводе до тех пор, пока Памела не поблагодарила ее за эффективную работу и несвойственную журналистам деликатность.

– Не стану притворяться, что мне понравился тон этих публикаци. – большинства из них. – призналась она. – но я прекрасно понимаю, насколько больше было бы у нас проблем, если бы сюда нагрянула целая армия репортеров. Слава богу, что нам удалось уберечь от них школу благодаря вашему присутствию и полиции, – так что мы смогли хоть как-то проконтролировать исходящую из школы информацию. Сожалею, что вы не можете побыть дольше и что мы вынуждены лишиться вашей защиты, но мисс Кэллеген объяснила, что у вас есть ряд обязательств, которые вы должны безотлагательно выполнить. Хочу еще раз сказать, что мы вам бесконечно признательны, мисс Гордон. Если вам когда-нибудь понадобится моя помощь, милости прошу.

Линдсей осмелилась спросить о дальнейшей судьбе школы и игровых полей. Это был больной вопрос: Памела Овертон на сей раз не смогла скрыть своего огорчения, хотя до сих пор, несмотря ни на что, держалась молодцом.

– Боюсь, что нам теперь не до игровых полей, нам бы саму школу как-нибудь спасти. Семнадцать девочек уже забрали и, думаю, заберут еще больше. Родителей можно понять. Остается надеяться только на то, что полиции удастся быстро найти убийцу, только тогда мы сможем убедить родителей, что их дочерям ничего не угрожает. Меня волнует судьба школы, мисс Гордон, и я очень надеюсь, что вся эта история не приведет к ее закрытию.

Линдсей почувствовала всю силу и твердость этой женщины и машинально взяла этот факт на заметку – как колоритный штрих к какой-нибудь очередной статье. После завтрака она отправилась на вершину уже знакомого ей холма. Глядя на открывавшуюся перед ней панораму, Линдсей вдруг подумала о том, что Памела Овертон заразила ее своей решимостью. Она поняла, что – нравится ей это или не. – судьба школы тоже стала ей небезразлична. Куда-то исчезло ее презрительное отношение к Дербишир-Хаусу – Линдсей Гордон теперь всей душой переживала за школу.

Среди самых нелюбимых Линдсей заданий значилось описание королевских визитов. Везде ходить только с табуном остальных журналистов, плестись позади младшего отпрыска монаршей фамилии, которую она презирала, увешаться разноцветными значками – для охраны, которая смотрит, куда ей разрешен доступ, а куда – нет, – все это было довольно сомнительным удовольствием. Но в отличие от других «жертв» она, внештатница, не могла даже ворчать и ныть, потому что всякое, самое утомительное и трудоемкое задание в ее ситуации было милостью и благом. Только она приехала из Дербишир-Хауса, не успела даже очухаться, как ее вызвали – во вторник. Детская больница, художественная выставка и новый молодежный клуб – этапы следования королевской семьи, со всеми приличествующими случаю ритуалами. Фотографы щелкали затворами аппаратов, репортеры строчили что-то в своих блокнотах, вымучивая умильные фразы, – словом, каждый занимался своим делом. Уже вечером, глядя вслед королевскому авто, влажно сверкавшему под проливным дождем, Линдсей испытала непередаваемое облегчение. День прошел – остался доллар.

Поблагодарив фотографа, Линдсей нашла телефонный аппарат. Когда она продиктовала заметку, было уже около пяти, однако журналистка крайне удивилась, когда секретарша промурлыкала что она может «не беспокоиться» и ей совсем не обязательно возвращаться в офис. Ведь до конца рабочего дня оставалось целых два часа.

– Увидимся завтра, – бодро выпалила секретарша и повесила трубку, прежде чем Линдсей успела открыть рот.

Не беспокоиться, тем лучше – значит, у нее сегодня свободный вечер. Пружинящей походкой Линдсей направилась к автомобильной стоянке и забралась в свой «ЭмДжи». Любовь преображает человека, подумалось ей. Даже если любишь возможного убийцу.

Через двадцать минут она уже отпирала свою уютную квартирку на верхнем этаже. Блаженно вздохнув, Линдсей закрыла за собой дверь. Автоответчик только что записал чье-то сообщение, но она первым делом прошла в гостиную и щедро плеснула себе виски. Потом, подойдя к окну, закурила и стала смотреть на видневшуюся сквозь деревья университетскую башню, устремленную в небо. Она страшно любила возвращаться к себе в жилище и вид из своего окна, совсем не такой, как в других районах Глазго. Этот жестокий город, в избытке наполненный бандитами и грязными трущобами, был далеко не лучшим пристанищем, тем более очагом. Безусловно, в Глазго были и относительно цивилизованные районы. Впрочем, коренные глазговцы все же любили свой город, вкотором находили свой шарм, и даже им гордились.

Линдсей, вздохнув, отошла от окна и побрела в холл, чтобы прослушать автоответчик. Перемотав пленку, она включила магнитофон. «Это Билл Гренвилл из «Санди трибьюн». – раздался мужской голос. – Ты не могла бы подежурить вместо меня в субботу в одиннадцатичасовую смену? Если сможешь, то позвони мне, пожалуйста». Короткие гудки. «Линдсей, это Мэри. Не хочешь прополоскать горло, после того как наглоталась королевской пыли? Буду в баре около девяти часов». Гудки. «Это Корделия Браун. Тороплюсь на шестичасовой самолет. Встречай меня в аэропорту Глазго без четверти семь. Если не успеешь, буду ждать в баре».

– Гори все адским огнем! – вскричала Линдсей. – Уже пять минут седьмого! Что, черт возьми, она задумала?

Времени на душ не было, по крайней мере надо было вылезти из официального костюма – юбка, блузка и пиджак. – сменив их на джинсы, плотную хлопковую рубашку и чистый свитер. И еще пара секунд, чтобы ополоснуть лицо. Она бросилась вниз по лестнице, на ходу надевая замшевую куртку, и побежала к машине. О том, что привело Корделию в Глазго, Линдсей старалась не думать, опасаясь, что разочарование будет лишком велико, если ее мечты не оправдаются. Чтобы отвлечься от романтических мыслей, Линдсей включила радио, где передавали новости, но она услышала лишь последние, что-то о финансах.

Она гнала машину сначала по шоссе, потом – по мосту Кингстон-Бридж, пытаясь убедить себя в том, что вся эта финансовая рутина невероятно любопытна. В конце новостного блока повторили главные его темы, и Линдсей почувствовала, что ей нечем дышать… Она тормознула так резко, что ехавший следом за нею водитель едва не врезался в ее багажник, – слава богу, ему удалось вовремя зарулить в сторону.

Линдсей надеялась, что она ослышалась, но слова диктора намертво врезались в ее мозг: «Полиция, расследующая дело об изуверском убийстве известной виолончелистки Лорны Смит-Купер в Дербиширской школе для девочек, произвела сегодня арест. Обвинение предъявлено Патрисии Грегори Кэллеген, тридцати двух лет, должность – старшая воспитательница. Завтра она предстанет перед верховным судьей».

Только теперь Линдсей поняла, что заставило Корделию примчаться в Глазго. Линдсей припарковала машину в неположенном месте у входа в аэропорт, мысленно похвалив себя за то, что не успела отлепить от ветрового стекла наклейку, на которой написано, что она – гость королевской семьи.

Едва Линдсей подбежала к эскалатору, объявили о приземлении самолета Корделии. Преодолев искушение заскочить в бар и опрокинуть стаканчик виск. – в качестве успокоительного, Линдсей ринулась к залу прилета внутренних рейсов. Вереница пассажиров уже направлялась к стеклянным дверям. Еще не дойдя до этих дверей, увидела Корделию. Та тоже заметила ее и прибавила шаг. Едва она вышла, Линдсей бросилась к ней, и они заключили друг друга в объятия.

– Так ты уже слышала? – спросила Корделия.

– Да. Только сейчас, по радио – в машине, – пояснила она.

– Я думала, что ты наверняка услышишь это сообщение в своем офисе.

– Нет, я весь день была в разъездах. Послушай, не можем же мы разговаривать прямо здесь.

Поехали ко мне домой.

Линдсей подняла с пола кожаный портплед, который Корделия отшвырнула в порыве чувств, и повела ее к машине. Первые несколько минут Корделия молчала.

– Честно говоря, я ведь не просто так сюда заявилась, – произнесла она наконец. – Я захотела увидеться с тобой, потому что ты любишь Пэдди не меньше, чем я. Впрочем, я вряд ли решилась бы, если бы у меня не возник повод. Видишь ли, сразу после ареста Пэдди мне позвонила Памела Овертон. Она хочет, чтобы мы выяснили, что же на самом деле произошло. Представляешь? Она очень четко изложила свою просьбу, чуть-чуть приправив ее лестью: «Мисс Гордон, с ее завидным умением проводить журналистские расследования, и ты с вашим профессиональным пониманием человеческой психологии, могли бы добиться опровержения и разыскать истинного виновника – полиции это не по силам». – вот что она сказала. Как видишь, мисс Овертон понимает, что Пэдди не могла совершить убийство.

– А все-таки Памела Овертон умеет заставить делать то, что ей нужно, не так ли? – заметила Линдсей. – Интересно, с чего это она взяла, что мы добьемся успеха там, где полиция села в лужу. – Мисс Гордон смотрела на бежавшую перед машиной ленту дороги и говорила о Памеле Овертон, однако мысли ее были заняты Корделией и страхом, который сковал ее разум.

– Полагаю, она считает, что нас подстегнет наша дружба с Пэдди, – ответила Корделия.

Они снова надолго умолкли. Свернув с шоссе на Думбартон-роуд, Линдсей затормозила у магазинчика, принадлежавшего бакалейщику-индусу. Несмотря на вечерний час, на улице было полно народу: люди наскоро делали покупки, обменивались парой фраз и торопились домой, в тепло, прочь от промозглого осеннего ветра.

– Я быстро. – пообещала Линдсей, направляясь в магазин. И действительно, минут через пять вернулась, держа в руках пакет с готовым цыпленком, несколькими луковицами, грибами и натуральным йогуртом. – Это нам на обед, – пробормотала она, заводя мотор.

– Какая красота. – воскликнула Корделия, когда они подъехали к дому Линдсей. – Я и не знала, что Глазго такой! – Она выбралась следом за Линдсей из машины и повела рукой в сторонудеревьев, сливающихся с вечерним небом, потом долгим взглядом посмотрела на Ботанические сады, на реку Келвин, виднеющуюся за ними, и, наконец, на элегантный новенький дом песочного цвета.

– Что, не ожидала. – улыбнулась Линдсей, направляясь к лестнице. – Между прочим, в городе восемнадцать парков, несколько самых ценных в мире коллекций картин и предметов прикладного искусства, потрясающая архитектура и пиво «Тенентс». А не только многоквартирные ульи-высотки, трущобы и всякие вандалы с ножичками и бритвами, – добавила она. – Лучше меня не заводи, а то мне не остановиться. Давай-ка хорошенько подкрепимся и выпьем.

Линдсей разожгла газовый камин в гостиной и налила два стакана виски с содовой.

– Пошли на кухню, – позвала она Корделию. – Я буду готовить, а ты тем временем поведаешь мне обо всем, что тебе известно.

Пока Линдсей посыпала молотым карри готового цыпленка, Корделия, меряя шагами кухню, начала свой рассказ:

– Я узнала обо всем днем по телефону, – сказала она. И пояснила. – Мне позвонила Пэдди. Таким образом она использовала единственный разрешенный ей после ареста телефонный звонок. Пэдди знает, что у меня есть хороший адвокат, и она хотела, чтобы ее защищала либо эта женщина, либо кто-то, кого она порекомендует, она смогла лишь сообщить мне, что ее арестовали по подозрению в убийстве и что полиции каким-то образом стало известно, что у нее мог быть мотив убить Лорну. После звонка Пэдди я позвонила той самой адвокатше, и она назвала мне одну фирму в Манчестере. Я немедленно с ними связалась, и мне сразу же предложили услуги одной молодой дамы с замечательным именем Джиллиан Маркхэм, специализирующейся в криминальных делах. Только я всех обзвонила, в том числе и родителей Пэдди, чтобы сообщить им печальную новость, как затрезвонил телефон: это была Памела Овертон. Она сказала, что полиция допрашивала Пэдди почти весь прошлый вечер. Памела явно не знает подробностей ареста Пэдди, но вот что она мне сказала. Видишь ли, никто не видел и не слышал Лорну после того, как Пэдди ушла от нее. Есть у них и кое-какие доказательства того, что Пэдди могла быть убийцей. Несколько свидетелей видели, как Пэдди зачем-то долго слонялась у дверей второго музыкального класса. И еще одно… Тот поясок, что был намотан на струну… Он – от плаща Пэдди, который обычно висит на вешалке возле ее комнаты.

– Откуда у них такая уверенность? – поинтересовалась Линдсей.

– У него необычная пряжка – роговая, а не деревянная.

– Господи, все против нее! Ужас… Но все этидоказательств. – косвенные, этого присяжным вряд ли будет достаточно. Если только у полиции больше ничего нет на Пэдди. Ох! Как назло, все одно к одному! Вдруг они прознают о торговле наркотиками. – пробормотала Линдсей, яростно кроша лук.

– Что еще за торговля наркотиками? – изумленно спросила Корделия.

– Предполагаемый мотив, который мог подтолкнуть Пэдди к убийству, – объяснила журналистка. – Я думала, ты знаешь. – И она рассказала об этом эпизоде в жизни Пэдди. Потом направилась в гостиную, говоря на ходу: – И что же нам теперь делать? Как разобраться во всем этом хаосе?

В гостиной Корделия развалилась на выгоревшем диванчике и оценивающим взглядом осмотрела просторную комнату с высоким потолком. Стены Линдсей выкрасила в теплый шоколадный цвет, а все деревянные детали, рамки для картин и потолок были светло-кремовыми. Настоящим украшением комнаты служило огромное окно в нише. На стенах висели черно-белые снимки, сделанные Линдсей: здания и уличные сценки в Эдинбурге, Оксфорде, Глазго и Лондоне. Одна стена была заставлена книжными стеллажами; у другой высился массивный резной буфет, который Линдсей обнаружила в купленной ею квартире и которы. – увы! – ей придется тут бросить, если она решит когда-нибудь уехать отсюда. Очень уж он был громоздким. В нише под окном на полке стоял музыкальный центр, рядом с которым было отдельное отделение для пластинок и кассет.

– У тебя очень уютно, – наконец произнесла Корделия Браун. – О боже, я сижу себе на диванчике, бездельничаю, а Пэдди томится в гадкой тюремной камере! Ну почему они такие тупицы? Любому дураку ясно, что Пэдди и мухи не обидит! Она может вспылить и наговорить грубых слов, но чтобы поднять на кого-то руку… Нет, это совсем не в ее стиле.

– И что же нам теперь делать? – уныло спросила Линдсей.

– Ты поедешь со мной в Дербишир? Помнишь, мы уже разок прикидывали, кто может быть причастен к убийству. Там мы сможем увидеться с Пэдди. Очень важно, что она нам скажет. Наконец, можно побеседовать еще и с другими людьм. – глядишь и натолкнемся на что-то такое, что полиция проморгала. Понимаю, что все это звучит несколько наивно, но надо попробовать все, только такая тактика может принести результаты. В конце концов, у нас есть некоторое преимущество, – уверенно выговорила она. – Мы-то знаем, что Пэдди не совершала убийства.

Линдсей на мгновение задумалась.

– Мне завтра надо на работу – и освобожусь я только вечером. Дела, намеченные на четверг и пятницу, – пожалуйста, я могу отменить, но завтра я обещала отработать в «Клэрионе». Зато вечером мы сможем уехать.

– Отлично, – кивнула Корделия. – Несколько часов не имеют значения, к тому же я пока не представляю, с чего начать. Каким будет план нашей кампании?

– У меня нет опыта в подобных делах. – Линдсей пожала плечами. – Обычно, когда занимаешься журналистскими расследованиями, у тебя есть источник, поставляющий тебе информацию. Или, по крайней мере, ты представляешь себе, откуда эту информацию добывать. Сейчас все обстоит совершенно иначе. Я же не Эркюль Пуаро и не лорд Питер Уимси. Это им ничего не стоило разговорить любого человека. Но с чего вдруг кто-то захочет с нами откровенничать?

– Захочет, – уверенно ответила Корделия. – Люди любят, когда их о чем-то расспрашивают. Это дает им возможность ощущать собственную значимость, к тому же наверняка никто из знакомых Пэдди не хочет, чтобы она попала в тюрьму.

– Никто, кроме убийцы, – резонно заметила Линдсей. – И я надеюсь, что этот человек, кем бы он ни был, будет сегодня спать спокойно. Потому что у него – или у нее – больше спокойных ночей не будет, я за это ручаюсь.

Часом позже, после еды, новых порций виски и споров, подруги исписали целый листок бумаги формата А4. Вот что на нем было:

(1). Джеймс Картрайт. Мотив: хочет получить игровые поля, чтобы построить там дорогие квартиры. Возможность: невелика – не был на концерте. Спрашивается, где же он был? Доступ к орудию убийства: вероятно, хорошо знал расположение комнат в Лонгнор-Хаусе, потому что там учится его дочь. Раздобыть для него струну от виолончели мог кто угодно. Разузнать, каково его финансовое положение.

(2). Маргарет Макдональд. Мотив: неизвестен, но – вела весьма эмоциональную беседу с Лорной в субботу утром. Возможность: стопроцентная. В суете могла без труда проскользнуть во второй музыкальный класс, когда Пэдди вышла оттуда. Доступ к ключам и орудию убийства: беспрепятственный, несмотря на то что она живет в другом корпусе. Любой работник школы может заходить в Лонгнор-Хаус, не вызывая подозрений.

(3). Кэролайн Баррингтон. Мотив: неясен, но она не скрывает, что терпеть не могла Лорну. Возможность: долго пробыла в кладовой, уходила туда за программками, а кладовая находится всего в нескольких футах от комнаты, где было совершено преступление. Доступ к убийства: живет в Лонгноре, вероятно, знает, гдеи что лежит в музыкальном классе, и, скорее всего, ей известно, где хранятся ключи от этого помещения.

(4). Сара Картрайт. Мотив: любовь к отцу, чувство одиночества, возникшее из-за того, что друзья отвернулись от нее, когда ее отец посягнул на игровые поля. Возможность совершения убийства: пока не выяснена. Предположительно она спала в Лонгноре, когда было совершено преступление. Доступ к орудию убийства: живет в Лонгноре. Ничем не связана с музыкальным классом.

(5). Корделия Браун. Мотив: избежать неприятного дорогостоящего судебного разбирательства. Возможность: реальная. Довольно надолго отлучалась со своего места в зале в роковой отрезок времени. Едва ли имела возможность сделать это так, чтобы остаться незамеченной. Доступ к орудию убийства: провела ночь в Лонгноре и знала расположение комнат в главном здании, то есть могла найти музыкальный класс. Пронести с собой орудие убийства вряд ли могла: на ней было открытое облегающее платье, и – никаких сумочек. Если виновна все же она, то это убийство, спланированное заранее, иными словами, накануне она должна была спрятать орудие убийства в классе.

(6) Пэдди Кэллеген. Мотив: избежать разоблачения ее прежней деятельности, то есть торговли наркотиками в прошлом. Возможность: лучше, чем у других. Оставалась с Лорной наедине в музыкальном классе. Последний человек, который видел Лорну живой и разговаривал с нею. Доступ к орудию убийства: идеальный.

(7). Кто был тот мужчина, который спорил с Лорной?

– Вас с Пэдди я включила, чтобы соблюсти абсолютную объективность. – поспешила успокоить ее Линдсей.

Корделия мрачно улыбнулась.

– Спасибо за такую уверенность, – промолвила она. – Только не думай, что я не чувствую холодного ветерка на моей шее. Если бы им не было так выгодно объявить убийцей Пэдди, то их выбор, без сомнения, пал бы на меня. Ну да ладно… Итак, по-твоему, стоит обсудить названные тобой кандидатуры?

– Хотя бы для начала, – отозвалась Линдсей. – Но хватит об этом. Мы и так довольно долго ходим кругами. Мы не сдвинемся с места, пока не потолкуем с людьми, имена которых есть в твоем списке. Кстати, есть еще одна вещь, которой я выучилась в многочисленных газетных редакциях: невозможно продвигаться вперед, пока не вы пьешь. Думаю, нам было бы полезно заглянуть в местный бар и пропустить там по стаканчику Ходу туда минуть пять, не больше, и обычно там можно встретить парочку моих друзей. Что ты наэто скажешь?

Корделию мучили сомнения.

– Я предпочла бы остаться тут с тобой, – не уверенно вымолвила она. – Не люблю я всех этих баров да пивнушек. Но если ты действительно хочешь пойти туда, то…

Линдсей с подозрением посмотрела на нее.

– Изображаешь «страх англичанки перед шотландскими пьяницами»? – с улыбкой спросила она. – На самом-то деле ты имеешь в виду, что если бы это был достойный клуб, где подают хорошее мюскаде, то все было бы отлично, однако заплеванный шотландский бар с посыпанным опилками полом тебе не совсем подходит. Я разве не права? – Линдсей усмехнулась, чтобы скрыть ехидство в голосе.

Корделия не стала спорить.

– Ну хорошо, хорошо, – кротко кивнула она. – Пойду я в твою пивную. Но предупреждаю: если только кто-то станет ко мне приставать, то я тут же уйду.

Однако как только они вошли в «Таверну графа Морея», Корделия поняла, что все ее худшие опасения оправдались. Пол был покрыт старым линолеумом, обшарпанная мебель, казалось, никогда не знавала лучших времен. В помещении не было больше ни единой женщины, кроме девушки на календаре, висевшем на стене. Однако Линдсей уверено направилась вперед, здороваясь на ходу с какими-то мужчинами, сидевшими за стойкой, и Корделии оставалось лишь следовать за нею. «Устрою ей сегодня крещение огнем», – мрачно подумала Линдсей. Однако, дойдя до конца стойки бара, миновав стеклянную дверь, они словно оказались ином мире. Это была уютная комната с мягкими креслами и пушистыми коврами. Линдсей подвела Корделию к столику, за которым в одиночестве сидела блондинка лет тридцати, с грустью смотревшая на пустеющий бокал с пивом. Подняв голову, она увидела Линдсей и тут же заулыбалась.

– Я уж и не надеялась тебя встретить, – вместо приветствия проговорила она. – Все или за городом, или моют головы, или катаются в машинах.

– И что же, мое появление огорчило тебя? – спросила Линдсей.

– Да нет, особенно если ты угостишь меня чем-нибудь, – ответила блондинка. – А кто твоя подруга?

Линдсей села, Корделия после недолгого раздумья последовала ее примеру.

– Это Корделия Браун, – представила Линдсей. – Корделия, это Мэри Хатчесон, лучший консультант по профориентации в Глазго, а эта должность, уж поверь мне, сравнима только с должностью тромбониста в оркестре «Титаника».

Мэри улыбнулась.

– Привет, – произнесла она. – И что же привело вас в Глазго? Уж, наверное, не компания такой распутницы, как Линдсей?

Не успела Корделия ответить, как к их столику подошла официантка – миловидная дама лет сорока.

– Что будешь пить, Линдсей? – спросила она приветливо. – Как обычно?

– Да, Крисси, пожалуйста. И один бокал дляМэри. А ты что будешь, Корделия? Наверное мускат?

Корделия немного смутилась, заподозрив подвох. Приметив ее замешательство, Крисси сказала:

– У нас есть еще немецкое вино «Либфрауэнмильх» и очень неплохое красное итальянское, если оно вам больше по вкусу.

Стараясь сохранить серьезное выражение лица, Линдсей сказала:

– Думаю, она предпочтет виски с содовой, Крисси, во всяком случае, именно это мы с ней постоянно пили. Идет, Корделия?

Та кивнула. Крисси направилась в бар, а Мэри спросила:

– Ты решила попугать свою подругу? – Она была весьма проницательной особой.

Линдсей широко улыбнулась.

– Каюсь. – кивнула она. – Извини, Корделия, но я не могла удержаться от соблазна. Я видела стольких лондонцев, которые с высокомерным видом смотрят на нас, что мне это порядком надоело. Так что, считай, что мы квиты.

Корделия раскурила сигарету и задумчиво посмотрела на журналистку:

– Хорошо, возможно, я этого и заслуживала, но только запомни: если когда-нибудь у меня будут к тебе претензии, я тоже не буду с тобой миндальничать.

Двумя часами и несколькими порциями виски позже обе, хихикая, поднимались к Линдсей.

– Извини за то, что приходится взбираться на третий этаж, – пробормотала она. – Но на верхнем этаже квартиры дешевле.

Пропустив Корделию вперед, Линдсей заперла все засовы и замки и накинула цепочку, а потом, внезапно смутившись, произнесла:

– Не знаю уж, как ты предпочитаешь спать… Если хочешь, в моем кабинете есть свободная кровать… Я не хочу, чтобы ты думала, что я… чего-то жду от тебя… – Линдсей прислонилась к двери и слегка съежилась, уверенная в том, что сейчас последует отказ.

Корделия стояла, сунув руки в карманы. Вид у нее был беспечный, но на самом деле сердце ее бешено колотилось.

– Я бы предпочла спать с тобой, – тихо выговорила она.

Линдсей несмело улыбнулась:

– Ты уверена? У тебя нет чувства, что ты по какой-то причине должна это сделать?

Приблизившись к Линдсей, Корделия крепко обняла ее.

– Нет, конечно, – прошептала она. – Но если ты будешь продолжать в том же духе, то я, пожалуй, решу, что ты меня не хочешь.

Линдсей обвила руками ее шею и нервно рассмеялась.

– Нет, я очень хочу тебя. В чем, в чем, а в этом можешь не сомневаться. Даже если окажется, что ты и есть тот жуткий убийца. – Она тут же почувствовала, как напряглось тело Корделии.

– Так ты все еще считаешь, что я могла сделать это? – спросила та, резко отодвигаясь.

Линдсей удержала ее за руку.

– Я ведь едва тебя знаю, – вымолвила она задумчиво. – И то, что у меня колени подгибаются, когда я тебя вижу, не означает, что я могу перестать думать. Ты была там. У тебя был мотив для убийства. Я не верю в то, что ты это сделала. Но я вполне отдаю себе отчет в том, что не верю я, главным образом, потому, что мне не хочется верить.

– Похоже, тебе известно, как умертвить желание, а?

Линдсей покачала головой:

– Я не хочу этого делать. Те два часа, что мы провели в баре, я до боли желала тебя, – страстно проговорила она. – Я и из дому тебя увела только потому, что не смогла бы сидеть тут с тобой весь вечер наедине и не чувствовать себя полнейшей идиоткой. Конечно же, я хочу переспать с тобой. Но пойми: для меня это будет очень важный шаг. Это не просто плотская прихоть, это гораздо более глубокое чувство. Так что давай все сначала обсудим. Да, я по-прежнему считаю, что ты могла это сделать. Разум говорит мне, что это возможно. Однако все мое естество твердит, что ты невиновна.

Некоторое время они стояли, глядя друг на друга. Наконец Корделия восторженно помотала головой.

– Господи, какая ты честная! – воскликнула она. Ты никого не щадишь, не так ли?

– Если начать отношения со лжи, то правды в них уже никогда не будет, – отвечала Линдсей. – Знаешь, я ведь из-за этого и рассталась со своей прежней подружкой – не было в наших отношениях честности. Так что если мы хотим стать любовницами, то лучше сразу выложить все карты на стол.

– Ну хорошо, моя честная журналистка. – Корделия снова прижалась к Линдсей. – Карты на стол. Я не убивала Лорну. Я не ложусь с людьми в постель только для того, чтобы потрахаться. Для меня это тоже будет кое-что значить. Я не имею дела с кем-то еще. У меня целы все зубы. Я люблю Италию весной. Ненавижу консервированный суп и хочу тебя прямо сейчас. – Внезапно она крепко поцеловала Линдсей. От нее пахло сигаретами, виски и шампунем. Корделия почувствовала, что теряет голову.

Сцепившись в крепких объятиях, женщины, покачиваясь и натыкаясь на мебель, дошли до спальни. Поскольку это было впервые, то они долго и неловко путались в одежде, раздевая друг друга, отчего их желание становилось все более острым.

Наконец они упали на широкую кровать. Их тела изнывали по ласкам друг друга. Губы и руки исследовали новые пути блажества, глаза не могли насытиться… Позднее, когда страсть была утолена, Корделия, положив голову между маленьких аккуратных грудей Линдсей, провела рукой вдоль ее разгоряченного тела. Линдсей приподнялась на локтях и облизнула пересохшие губы.

– Мои губы пахнут тобой. – улыбнувшись, произнесла она. – А на вкус ты как море. Вот чего мне не хватает в городской жизни. Я выросла у моря. Мой отец зарабатывал на жизнь рыбной ловлей. И всегда лучшие времена в жизни ассоциировались у меня с запахом и вкусом моря.

– Ты хочешь сказать, что я на вкус напоминаю морские водоросли? – тоже ей улыбнувшись спросила Корделия.

– Не совсем. Не все люди на вкус напоминают море. На вкус все разные, и от всех по-разному пахнет.

– Так, может, ты просто учуяла лучшую часть меня, – заметила Корделия.

Женщины тихо засмеялись, а потом, поскольку это была их первая близость, они уснули прямо на полуслове, не размыкая объятий.

На следующее утро Линдсей разбудил аромат свежезаваренного кофе. Корделия стояла у кровати, облаченная в халат Линдсей, который шел ей даже больше.

– Я рано встала, – проговорила она. – Я вообще всегда рано встаю. Поэтому я устроилась на твоей кухне и немного поработала. А потом подумала, что ты, возможно, захочешь кофейку.

Линдсей сразу поняла, что между ними все будет замечательно. Они не стеснялись друг друга, ни о чем не сожалели. «Как хорошо все получилось», – с облегчением подумала она. Приподнявшись, она взяла у Корделии чашку. Та присела к ней на край кровати с таким видом, словно проделывала это всю жизнь.

– В газетах есть что-нибудь о Пэдди? – спросила Линдсей.

– Только сообщение о том, что ее арестовали и что утром она предстанет перед судом. Как бы я хотела оказаться там, чтобы хоть морально поддержать ее! Надеюсь, она понимает, где я и зачем.

Линдсей криво улыбнулась:

– Она вряд ли удивится, узнав о наших отношениях. Да… конечно же мне следовало бы испытывать чувство вины за то, что мы тут с тобой радуемся жизни в то время, как она сидит за решеткой.

– Пэдди пришла бы в ярость, услыхав, что ты тут сейчас сказала, – усмехнулась Корделия, вставая с кровати. Вытащив из своей сумки спортивный костюм и кроссовки, она надела их, добавив. – Она знает, что мы предпримем все возможное – и настолько быстро, насколько позволяют обстоятельства. Так что если, занимаясь ее делами, мы смогли выкроить немного времени друг для друга, в этом нет ничего зазорного. А сейчас мне надо сделать пробежку. Нет способа лучше осмотреть окрестности. – Она снова усмехнулась.

– Пересеки дорогу и беги к Ботаническому саду, – посоветовала Линдсей, – а оттуда спустись по лестнице к реке. По обе стороны от лестницы есть прекрасные пешеходные дорожки, тянущиеся вдоль берега Келвина.

– Отлично! Надо же, каким высокомерным тоном все южане говорят о Глазго. – заметила она. – Ну да ладно… Когда у тебя заканчивается рабочий день?

– Я должна торчать на работе до без четверьти семь, – ответила журналистка. – Встретимся прямо у офиса, чтобы не тратить время? Адрес известен всем таксистам, просто попроси довезти тебя до черной двери в здании «Клэрион». А я загляну в библиотеку, чтобы выяснить кое-какие подробности о жизни Лорны. – Она помолчала, а потом спросила: – А ты чем займешься?

Корделия сделала несколько прыжков и изобразила бег на месте.

– Я позвоню нескольким знакомым выпускницам школы, друзьям, связанным с музыкальным миром, может, еще кому-нибудь, чтобы выяснить хоть что-нибудь. У тебя найдутся запасные ключи? Ведь наверняка ты уже уйдешь на работу к тому времени, когда я вернусь. Линдсей зевнула и потянулась: – К сожалению, да. Ключи висят на крючке у телефона. У меня есть время только на то, чтобы принять душ, а потом я сразу уйду. Ешь, пей, звони – словом, чувствуй себя как дома. В холодильнике есть яйца, сыр, бекон и пиво.

Корделия поежилась:

– Господи, какая отвратительно нездоровая пища. А как же клетчатка с витаминами? – Она перестала подпрыгивать и склонилась над Линдсей. – Желаю хорошо провести день. Я буду по тебе скучать. – Женщины страстно поцеловались, а потом Корделия выпрямилась, намереваясь уйти.

– Кстати. – заметила Линдсей. – у меня есть парочка фотографий, которые могут тебя заинтересовать. Несколько из них я продала в газеты. Оставлю снимки на кухонном столе. Посмотрим, понравятся ли они тебе, – промолвила она с загадочным видом. – Желаю хорошо побегать.

Откинувшись на подушку, Линдсей стала вспоминать минуты их близости; в это время хлопнула входная дверь – Корделия ушла. Встряхнувшись, Линдсей встала и пошлепала босиком в ванную комнату.

Уже через час ее машина затормозила у здания «Дейли клэрион». Линдсей направилась прямо в библиотеку, сообщив на ходу секретарше, где ее искать. Хранящихся в библиотеке заметок о Лорне было не так уж много, но кое-какая информация в них имелась. Критические же статьи и парочка биографических очерков почти ничего не добавили к тому, что уже было известно мисс Гордон. Она выписала несколько имен, упоминавшихся в заметках, не особо, впрочем, надеясь, что сможет узнать у этих людей что-нибудь интересное, а потом ей под руку попалось кое-что стоящее. В «Дейли нэйшн» Сэм Пепи в своей ежедневной колонке целых два абзаца посвятил связи Лорны с неким Энтони Баррингтоном из крупной пивоваренной компании («настоящей империи» как он назвал ее) «Баррингтон бир». Другая заметка была подлиннее. В ней сообщалось, что Лорну несколько месяцев назад вызывали в качестве свидетеля в суд на развод Баррингтона. «Кэролайн!» – только и смогла выдохнуть Линдсей. Подойдя к библиотекарю, она спросила, есть ли у них что-нибудь на Энтони Баррингтона. Библиотекарь исчез за высокими металлическими конструкциями компьютеризированной системы поиска, которая все же не смогла заменить собою толстых конвертов с пожелтевшими газетными вырезками. Вскоре он вернулся с тонкой папкой и последним изданием справочника «Кто есть кто?» в руках. Линдсей начала со справочника:

«Баррингтон, Энтони Джайлз. Женился в 1960 г. на Марджори Морис, развелся в 1982 г. Один сын, две дочери. Образ.: Марльборо, Нъю-Колл., Оксфорд. Исполнительный директор и старший администратор пивоваренной компании „Баррингтон бирз“. Публ.: „Одиночное восхождение на Пиренеи“, „Долгая дорога домой – путь на вершину Айгер“. Интересы: альпинизм, парусные яхты. Клубы: „Элпинистс“, „Уайте“. Адрес: Баррингтон-Хаус, набережная Виктории, Лондон».

– Интересно, – задумчиво прошептала Линдсей. В папке с вырезками были две, которые она только что видела, и вырезка с историей о том, как он водил группу альпинистов на вершину Айгер по новому маршруту. Без сомнения, это был жизнерадостный и деловой человек. Линдсей понимала, почему Кэролайн могла ненавидеть Лорну, если та стала причиной распада ее семьи. Впрочем, как следует подумать обо всем этом Линдсей не успела, потому что по радиосвязи объявили, что она нужна в отделе новостей.

Дункан Моррисон, редактор отдела новостей газеты «Клэрион», был типичным для Глазго жестким журналистом. Несмотря на то, что он то и дело поносил статьи Линдсей на чем свет стоит, она понимала, что он считает ее ценным работником. Моррисон даже снисходил до споров с ней, чего не удостаивалась ни одна из ее штатных коллег в «Клэрионе». Едва Линдсей подошла к его столу, он бросил ей какой-то листок:

– Вот, займись-ка этим. Душераздирающая история. Как раз для тебя работенка. И тут необходима женская рука.

Линдсей быстро пробежала глазами текст. Какой-то местный репортер прочитал эту историю в провинциальной газете и выписал оттуда основные факты, надеясь, что кто-нибудь раскрутит из них целую историю. Это был рассказ о женщине, родившей после хирургической операции близнецов, несмотря на то, что врачи сказали ей, что у нее никогда не будет детей.

– Погоди минутку, Дункан, – простонала Линдсей. – Я пришла сюда не для того, чтобы заниматься слюнявыми историями. Женская рука,черт побери! Для этого дела нужны сентиментальные рассуждения, а ты же знаешь, что это вовсе не мое!

– Не стоит перечить мне, детка, – отозвался Моррисон. – Это по-настоящему интересная история, которая вызовет большой читательский интерес. Я думал, что ты быстро распишешь ее. Подумай только, женщина рискует жизнью, несмотря на мрачные предсказания. Здесь все есть! Спайки в фаллопиевых трубах, тринадцать неудачных попыток, доктора категорически против и заверяют ее, что она умрет, если попробует родить… Господи, да эта женщина – настоящая героиня!

– Тупая она, эта женщина, – заметила Линдсей. – Вот и все.

– Тупая?! Линдсей, у тебя в груди камень вместо сердца! Разве ты не видишь, как эта женщина добилась триумфа, несмотря на все препятствия?

– Тем, что рисковала жизнью? Можно подумать, что после тринадцатой попытки она ничего не поняла! Разве нельзя иметь ребенка, не рожая его? Тебе же прекрасно известно, что на свете полно детишек без родителей, которым нужна любовь и забота!

– Это интересная история, Линдсей, – упрямо повторил редактор.

По его тону было понятно, что он больше не желает обсуждать ее.

– Ну разумеется. Послушай, Дункан. Последнее время я занималась настоящим делом, работала настоящим репортером, если ты вдруг не заметил этого. Помнишь, убийство, сложные отношения в замкнутом школьном мирке? Я хорошо пишу серьзные материалы. Так дай мне возможность их писать! А если ты хочешь, чтобы кто-то нагорорил тебе всякой чуши про полоумную тетку, у которой было тринадцать выкидышей, то найди того, кто хорошо с этим справится. Что скажешь, например, о Джеймсе? Он же такой мягкий.

Дункан насмешливо заломил руки:

– Господи, ну какого черта я связываюсь именно с этой занудой, которая, оказывается. – одна такая во всем городе, – знает лучше меня, как мне работать? Я даю этой девчонке шанс стать суперзвездой, добиться того, чтобы ее имя засияло в окружении ярких огней, и что же получаю взамен? Она хочет, чтобы я занялся убийствами и прочими кошмарами – вот тогда она почувствует себя настоящим репортером. Ну хорошо, Линдсей, ты выиграла. Отправляйся в Шериф-Корт. Там несчастный случай – парень разбился насмерть, упав с крана в доке. Вот и напиши об этом. В конце концов, я и в самом деле не хочу, чтобы у меня появилась статья о том, как доктора-мужчины вместе с извергами мужьями убеждают женщин в том, что материнство – это их самое большое достижение… И что на самом деле это не так. Знаешь, иногда я спрашиваю себя, зачем вообще даю тебе задания.

Они обменялись понимающими улыбками и Линдсей ушла. К пяти она вернулась в офис, что бы написать материал. Когда около семи она уже собралась уходить, Дункан снова вызвал ее к себе.

– Ну вот, детка, – проговорил он. – Насколько я понял, ты нашла себе дело до конца недели. Не думай, что я стану препятствовать тебе в расследовании. Но только услуга за услугу. Если ты раскопаешь что-то интересненькое об убийстве в той девчоночьей школе, я бы хотел получить первый кусок пирога. Сногсшибательный эксклюзив идет? Знаю, что обычно мы не пишем о том, что происходит на юге, но она хотя бы родилась в Шотландии, а скандалы в высшем свете всегда привлекают читателей. Договорились? – Он уставился на нее своими воспаленными голубыми глазами и ухмыльнулся.

– Договорились, – покорно кивнула Линдсей. – Ладно, пей мою кровь, Дункан. Ты же такаяобаятельная сволочь.

– Ты не пожалеешь о своем великодушии, Линдсей, – посулил редактор. – Не беспокойся. А теперь – вперед, за работу. У тебя позади отличный трудовой день, и теперь осталось только подготовиться к той работенке. Когда ты позвонишь мне в следующий раз, я хочу, чтобы ты сказала: «Все готово, Дункан».

Усмехнувшись про себя, Линдсей сбежала по лестнице к черной двери. Корделия уже поджидала ее, и Линдсей вновь ощутила странное, доселе неизведанное томление в груди. Она возликовала – это означало, что к писательнице ее влечет не только плотское желание. Взявшись за руки, они направились к машине, и Линдсей ничуть не обеспокоил тот факт, что кто-то может их увидеть и о чем-то догадаться. Было просто упоительно ощутить прикосновение ноги Корделии к своей ноге.

– Как прошел день? – поинтересовалась писательница.

– Суматошно. – ответила Линдсей, заводя мотор – Я только час назад смогла выкроить пару минут, чтобы прочесть отчет о слушаниях в суде. Ты уже видела его?

– Нет, но кое-что я слышала по радио у тебя дома, – ответила Корделия. – После этого официально-равнодушного сообщения о том, что Пэдди останется в тюрьме и что за нее нельзя внести залог, мне необходимо поднять настроение. А тебе удалось что-нибудь разузнать? Ради бога, скажи «да»!

– Гм… Вообще-то я сделала небольшой шажок вперед, – промолвила в ответ Линдсей, поворачивая на широкую магистраль, прорезающую центр Глазго.

Корделия записала все, что Линдсей поведала ей о газетных заметках.

– У меня отвратительная память, – объяснила она, – поэтому я утром купила блокнот, в котором уже есть записи обо всем, что мы обсуждали вчера вечером. А хочешь узнать, что удалось нарыть мне? – И, не дожидаясь ответа, продолжила: – Я собрала кое-какие слухи – так или и касающиеся Лорны. И чем больше я о ней узнала, тем меньше она мне нравится. – Помолчав писательница добавила: – Однако и мне удалось разузнать кое-что любопытное.

– Моя подружка, лесбиянка по имени Фрэн, – продолжала она, – играет на скрипке в Манчестерской филармонии. Она рассказала, что Лорна как-то сообщила ей нечто, что может заинтересовать нас. Как уверяла Фрэн, она обратил на ее слова особенное внимание, потому что Лорна (против обыкновения) при разговоре с Фрэн, во-первых, не пыталась свести с кем-то счеты, а во-вторых, не хотела никому напакостить. И вообще вела себя по-человечески. «У меня было с ней нечто вроде романа. Воспоминания – самые отвратительные. – поведала Лорна Фрэн. – Понимаешь, я тогда еще училась в школе, и мне больше негде было найти партнершу». Вот так. Фрэн хотела еще что-то вытянуть из нее, но Лорна больше ничего не сказала. Похоже, пожалела о том, что разоткровенничалась, и решила дальше помалкивать. Но я подумала…

– Что она могла иметь отношения с какой-нибудь учительницей, да? – перебила ее Линдсей. Корделия кивнула. – И скорее всего – с Маргарет Макдональд, не так ли? Это могло бы объяснить сцену, которую я увидела тогда в саду – они что-то бурно выясняли. Думаю, музыкальная одаренность Лорны служила поводом для их частых встреч. Не знаю, какие преподавательницы работали в школе в пору ее учебы, но в любом случае она должна была много времени проводить с учительницей музыки. Посмотрим, что скажет на это Маргарет Макдональд. Надеюсь, впрочем, что эта информация нам не пригодится. А еще какие-нибудь результаты твоих исследований есть?

– Нынешний любовник Лорны, – кивнула Корделия. – Это телевизионный продюсер с «Кэтал-ТВ» Эндрю Кристи. Однако они были вместе всего пару месяцев, так что я не знаю, сумеем ли мы хоть что-то из него вытянуть. Впрочем, попытка не пытка. Если он согласится встретиться с нами завтра вечером, то мы можем вылететь в Лондон и остановиться у меня.

Порешив на этом, обе женщины погрузились в молчание, глядя на ленту шоссе, ведущего в Дербишир; Линдсей включила музыку, Корделия, расслабившись, откинулась на спинку сиденья. Было уже начало двенадцатого, когда они подъехали к небольшому отелю, где Корделия забронировала номер. Вынимая из багажника сумки, она заметила:

– Я подумала, что для всех будет лучше, если мы остановимся не в школе. Памела Овертон настаивает на том, чтобы оплатить гостиничный счет, признаться, это кажется мне несколько оскорбительным, но кто может переспорить эту женщину? Отсюда мы сможем позвонить ей и сказать, что держим ситуацию под контролем.

– И ты считаешь, что она поверит этому. – с усмешкой спросила Линдсей. – Скажи ей, что мы приедем утром. Я хочу еще раз осмотреть музыкальный класс. В тот проклятый вечер я не могла как следует сосредоточиться, – попробуй сосредоточься, когда рядом лежит обезображенный труп.

Подхватив сумки, они поднялись в большую, довольно скудно обставленную комнату, расположенную на последнем этаже. Здание было трехэтажным, викторианской постройки. Затем ониотправились на поиски еды. Им повезло: один магазинчик, торгующий рыбой и чипсами, был ещё открыт, так что они вернулись к машине, держа в руках пакеты с рыбой и жареной картошкой. Корделия всю дорогу сокрушалась о холестерине и калориях. В двенадцать обе уже лежали вместе в постели и старались забыть о дурных предчувствиях, которые не давали им покоя.

На следующее утро Линдсей проснулась, услышав, как Корделия раздергивает занавески.

– Ты только посмотри, какой чудесный вид!

Однако из постели Линдсей видела лишь кусочек серого неба.

– А мне обязательно любоваться видом? – простонала она недовольно. – Который час?

– Почти половина восьмого, – отозвалась Корделия, уже успевшая облачиться в свой спортивный костюм и кроссовки. Внезапно Линдсей, склонной сомневаться во всем на свете, пришло в голову, что Корделия, при ее отлично натренированных мышцах, могла запросто добежать до музыкального отделения, задушить Лорну и вернуться назад, даже не запыхавшись. – Буду через полчасика, – добавила Корделия. – Если хочешь, можешь пока подремать.

– Ну да, подремать! – снова застонала Линдсей. – Что толку теперь валятьс. – я ведь уже проснулась. Пойду прогуляюсь и поищу какого-нибудь продавца газет.

– Ну хорошо, увидимся позднее. – Корделия, затрусив к широкой лестнице.

Линдсей с трудом выбралась из постели и несколько секунд бегала по комнате, пытаясь определить, по силам ли ей угнаться за Корделией и который раз за последнее время дала себе зарок,что в ближайшее время непременно за себя возьмется. Подбежав к окну, чтобы оценить вид, который так восхитил Корделию, она вынуждена была признать, что зрелище и впрямь замечательное, несмотря на ненастную погоду. Окно выходило на два футбольных поля, за которыми темнела зеленая полоска леса. Над лесом высились два холма, приникших друг к другу. Даже в зыбком и сероватом утреннем свете все это было неописуемо прекрасным. Быстренько одевшись, Линдсей отправилась на поиски газетчика, на ходу обдумывая вопросы, которые надо было задать Маргарет Макдональд.

В Дербишир-Хаус они прибыли в начале десятого и сразу же направились в директорский кабинет. Памела Овертон диктовала письма секретарше, но, завидев их, тут же прекратила диктовку и отпустила свою помощницу. За эти четыре дня, прошедшие после смерти Лорны Смит-Купер, она заметно постарела. Ее бледное лицо как-то посерело, под глазами появились темные круги. Однако держалась она, как всегда, уверенно.

Поздоровавшись с обычным своим официальным холодком, она посмотрела сначала на одну, потом на другую гостью.

– Никто в школе не верит, что это сделала Кэллеген. – заговорила она. – Это просто невероятно, что ее арестовали. Представьте, каково родителям. Далее, мы уже лишились двадцать одной ученицы, и я уверена, что остальные тоже вскоре уйдут от нас. – Она тяжело вздохнула. – Но не буду загружать вас своими проблемами, тем более что все эти разговоры ничего не изменят. Могу я чем-то вам помочь?

Линдсей заговорила первой:

– Думаю, Корделия уже сказала вам, что мы бы хотели еще раз увидеть комнату, в которой все это произошло. Мне необходимо хорошенько обследовать место преступления – возможно, тогда в голове у меня сложится полная картина, возникнет какое-нибудь предположение. Надеюсь, полиция там уже закончила?

– С этим никаких проблем. Следователи закончили работать там еще в понедельник. В комнате, конечно же, навели порядок после того, как они оттуда ушли, но уроков мы там не проводим. Боимся, что кому-то может стать дурно при воспоминании обо всем этом кошмаре. Класс заперт, но у меня есть ключ от него. И еще вы, наверное, захотите опросить сотрудников, не так ли?

– Да, конечно. – ответила Корделия. – Однако мы не хотели бы афишировать, что ведем собственное расследование, особенно важно, что бы об этом не знали девочки. Пока что нас главным образом интересуют детали. Для начала хотелось бы потолковать с Маргарет Макдональд, наверняка никто лучше нее не знает, что происходит в музыкальных классах. Вы не могли бысказать нам, когда у нее сегодня будет свободно время? И еще мы бы хотели получить от вас записку, своего рода документ, уполномочивающей нас опрашивать людей за пределами школы. Если возможно, укажите в ней, что мы задаем вопросы от вашего имени и рассчитываем на сотрудничество. И наконец… Нам бы хотелось использовать комнаты Пэдди Кэллеген в качестве, так сказать штаб-квартиры на территории школы.

Памела Овертон подошла к стене, на которой висело расписание уроков. Внимательно изучив его, она сообщила, что у Маргарет Макдональд будет одно «окно» поздним утром, а второе – днем.

– Если мисс Макдональд не окажется в музыкальном отделении, попытайтесь разыскать ее в корпусе Грин-Лоу-Хаус, – объяснила директриса. Потом подошла к столу и вытащила из ящика бланк школы со своими инициалами. Написав на нем несколько строк, она протянула его Корделии.

«Уведомляю сим, что Корделия Браун и Линдсей Гордон от моего имени наводят справки, проясняющие обстоятельства смерти мисс Смит-Купер. Буду чрезвычайно благодарна за оказанное содействие в проводимом ими расследовании.

Искренне ваша Памела Овертон».

Затем мисс Овертон вручила Линдсей связку ключей, хранившихся в другом ящике.

– Вот ключ от той музыкальной комнаты, а остальные несколько – от комнат мисс Кэллеген.

– Спасибо вам, – кивнула Корделия.

– Еще одно, – вмешалась Линдсей. – Что вы могли бы рассказать нам о Джеймсе Картрайте? Городок у вас довольно небольшой, так что вам наверняка что-нибудь известно об этом человеке. Понимаете, о нем мы вообще ничего не знаем.

Мисс Овертон на мгновение задумалась, в ее глазах мелькнуло отвращение.

– Он очень удачливый бизнесмен, – наконец промолвила она. – Мистер Картрайт начинал с малого и первые годы работал в одиночку. Тогда он занимался исключительно строительством, но через какое-то время стал скупать старые особняки, отремонтировав их и переоборудовав помещения в квартиры, он потом продавал эти квартиры – с большой выгодой. В семидесятые годы, когда был настоящий бум на недвижимость, он сделал на этом очень большие деньги. Постепенно сферы его деятельности расширялись, он нанял огромный штат работников, да и теперь еще продолжает нанимать. Короче, он весьма преуспевает.

Несмотря на это, мистер Картрайт по-прежнему вплотную занимается бизнесом – его частенько можно видеть на стройплощадке в спецовке и каске. Люди его любят, правда, некоторые считают его чересчур хвастливым. Но в последнее время лично я почти не замечала за ним этой слабости. Жена бросила его с Сарой почти девять лет назад. Поговаривают, она уехала с американским инженером, но тут я ничего не могу утверждать. Мистер Картрайт предпринял все, чтобы обеспечить Саре достойную жизнь – и не только в материальном смысле. Он проводит с ней все свободное время, правда, дела не позволяют ему отвлекаться надолго. Должна сказать, девочка просто боготворит его. Я могла бы сказать, что он человек довольно жесткий, но не бесчувственный. Этого довольно?

Линд сей улыбнулась:

– Замечательно! Благодарю вас. Больше не станем отнимать у вас время.

Однако как только они направились к двери, мисс Овертон остановила их:

– Я буду здесь и готова отвечать на все ваши вопросы. Понимаю, что вы, вероятно, не захотите обсуждать со мной, как продвигается ваше расследование. Но прошу вас: если вы примете какое-то решение, сообщите о нем сначала мне, а уж потом – в полицию. – Эта просьба звучала скорее как команда.

– Разумеется, если это будет возможно. – пообещала Корделия, после чего им наконец удалось ретироваться. Уже за дверью Корделия процедила сквозь зубы: – Она пугает меня. Если бы я своими собственными глазами не видела, что она ни на секунду не выходила из зала, то, честное слово, она – единственный человек, который был в состоянии хладнокровно совершить убийство у всех под носом.

Линдсей усмехнулась.

– Однако, кто бы это ни был, ему повезло, – выговорила она. – Вокруг было так много народу, конечно, риск был огромным. Неужели кто-то мог уйти никем не замеченный? Ох, кстати, ты попалась в собственную ловушку. Говоришиь что своими глазами видела, что мисс Овертон не выходила из зала, но тебя самой не было там в критические минуты. Ты можешь сказать лишь, что она была в зале, когда ты уходила и когда вернулась. Так что Памела Овертон, как и ты, могла выскользнуть из зала и вернуться в него.

– Но по дороге туда или обратно мы бы с нею столкнулись задницами на лестнице, – заметила Корделия.

– Если только одна из вас не совершала в эти мгновения убийства в музыкальном классе. – Линдсей остановилась на ступеньках. – Господи, что я несу! Ох, извини, пожалуйста, Корделия! Это все моя любовь к извращениям… Послушай, я знаю, что это не ты. Но и не Памела Овертон, потому что это я своими глазами видела, что она не выходила из зала. Прости меня, ладно?

Корделия замерла на лестнице чуть выше Линдсей.

– Тебе не за что извиняться. – улыбнулась она. – Я и не жду, что две ночи любви могли поставить меня выше подозрений.

И они улыбнулись друг другу как юные школьницы, которые только что обнаружили, что они – лучшие подруги. Лишь вид двери, за которой произошло кровавое преступление, вернул их к реальности, и они опять превратились в испуганных взрослых. Вставив ключ в скважину, Корделия повернулась к Линдсей:

– Ты готова?

Журналистка кивнула. Корделия повернулаключ и толкнула дверь. Та отворилась совершенно беззвучно, повернувшись на хорошо смазанных петлях и открыв их взглядам ничем не примечательный музыкальный класс. Здесь приятно пахло мелом, полиролем и канифолью. В углу были аккуратно составлены пюпитры. На открытых стеллажах, высившихся вдоль одной стены, громоздились пачки нотной бумаги. За стеклами шкафов были видны коробочки со струнами, всякие флейты и барабаны и пачки белой бумаги.

В комнате было около дюжины стульев. В дальнем конце класса стояли кабинетный рояль и – на возвышении перед доской – учительский стол. Рядом с доской был вход в кладовку. Дверь в нее была открыта, и там виднелись аккуратные ряды смычковых инструментов в чехлах: скрипки, альты, виолончели, а также мандолина и две гитары.

Войдя внутрь, женщины плотно затворили за собой дверь. Корделия стала медленно бродить по классу, не представляя даже, что, собственно, ищет. Потом подошла к Линдсей, внимательно осматривающей окна. До земли было футов восемнадцать. Ближайшая водосточная труба находилась футах в десяти от окна. Все три окна ничем особенным не выделялись и закрывались на крючки. Линдсей извлекла из сумки армейский нож и вынула самое маленькое лезвие, затем просунула его между створками окна и подняла крючок. Тот легко подался, и окно тут же отворилось.

– Отлично… Ни малейших усилий. Жаль, что убийца не мог проникнуть сюда этим путем. И о лестнице речи нет. Ее пришлось бы поставить прямо посреди дорожки, так что все тут же заметили бы это. – Она повернула голову и осмотрела комнату. – Лорна сидела вон там – перед возвышением, лицом к двери, спиной к окнам. Перед ней валялся пюпитр. Ноты рассыпались по полу. Она упала на виолончель. Зрелище не из приятных… – Журналистка захлопнула окно, и крючок послушно упал на место. – Может, хватит, а? Что-то мне не по себе – так и мерещится Лорна.

Сжав ее за руку, Корделия кивнула:

– Да, я уже все посмотрела. Пойдем к Пэдди. У нас еще почти час до встречи с Маргарет Макдональд, а оттуда мы могли бы позвонить Эндрю Кристи.

Все в гостиной Пэдди выглядело так, словно она только что вышла оттуда. Повсюду по-прежнему валялись воскресные газеты. На столе стояла чашка с недопитым кофе, а на круге проигрывателя темнела пластинка.

Линдсей направилась в кухню, чтобы сварить кофе, а Корделия стала штурмовать звонками телевизионную компанию. К тому времени, когда Линдсей вернулась с чашками и кофейником, мисс Браун повесила трубку и облегченно вздохнула.

– Ну и что? Он готов встретиться с нами? – спросила Линдсей.

Мисс Браун кивнула.

– Да ты кого хочешь заговоришь! Вот бы мне твое красноречие в те минуты, когда у меня, бывает, язык к небу липнет, – мечтательно пробормотала Линдсей. – Так когда и где?

– Он долго что-то мямлил, но потом сказал, что будет ждать нас у себя в Кемден-Тауне в восемь часов. Только ради бога не говори ему, что ты журналистка! Он очень нервно расспрашивал меня об этом деле, и его можно понять. Он и с полицией беседовал, и, вроде тебя, пытался что-то раскопать. Не исключено, что именно в результате этих его стараний Пэдди угодила в тюрьму.

– Ну да. Может, его это вполне устраивает, – ворчливо проговорила Линдсей. – в отличие от Пэдди. Нам надо во что бы то ни стало днем с нею увидеться. Адвокат сообщил тебе, как там насчет посещений?

Корделия покачала головой.

– Почему бы не позвонить ей? Впрочем, скорее всего, нам не позволят навестить Пэдди, – заметила она. – Кстати, ты не знаешь, каков порядок посещения арестованных?

– Об арестованных, оставленных под стражей без права уплаты залога за освобождение, мне вообще ничего не известно, – пожала плечами Линдсей. – Думаю, по закону Пэдди разрешается пятнадцать минут в день видеться с родственниками и неограниченное время – с ее официальным защитником. Дай мне телефон ее адвоката.

Линдсей быстро соединили с Джиллиан Маркторан. Та показалась журналистке умненькой и опытной. Однако чем дольше они говорили, тем мрачнее становилось лицо Линдсей. Наконец, положив трубку, она промолвила:

– Ну что ж, с посещением проблем не будет. Мы сможем увидеться с Пэдди, если приедем в тюрьму между тремя и половиной четвертого. Джиллиан считает, что за час мы доберемся туда. Можно привезти сигареты, еду и чистые вещи, потому что ей пока разрешают ходить в своей одежде, а не в тюремной робе. Но если мы пробудем там до четырех, то поспеем ли вовремя в Лондон?

– Ты с такой скоростью гоняешь по дорогам, что поспеем даже раньше, – язвительным тоном произнесла Корделия. – Но в чем дело? У тебя такой вид, словно тебе только что дали по зубам.

– Судя по тому, что Джиллиан мне сообщила, по зубам дали Пэдди, а не мне.

– То есть? – недоуменно спросила писательница.

– Джиллиан только что узнала о новом свидетельстве против Пэдди. – объяснила журналистка. – Ты помнишь всю эту суету вокруг Сары Картрайт в субботу утром? Так вот, догадайся, куда Пэдди отвела девочку, чтобы та успокоилась?

– Неужели во второй музыкальный класс? – помрачнев, спросила Корделия.

– Попала в самое яблочко, – кивнула Линдсей. – И, мало этого, Сара еще рассказала полиции, что Пэдди будто бы случайно обронила, что такой элегантный класс идеально подходит главной гостье школы. Сара также утверждает, что во время их разговора Пэдди медленно ходила вдоль шкафов, как бы между делом открывала дверцу и рассматривала, что там лежит.

– Боже, только не это! Похоже, девчонка лжет!

– Думаю, сперва мы потолкуем об этом с Пэдди, а уж потом – с Сарой. Если она говорит правду, в этом, собственно, нет ничего уж такого страшного. Вообще-то в поведении Пэдди не было ничего особенного, ну рассматривала… Однако вкупе со свидетельствами и уликами, что полиции уже удалось собрать против Пэдди, показания Сары, разумеется, здорово навредят. Ну а представь, что наша приятельница скажет, что не делала ничего такого, что нам тогда делать? Придется выяснять, почему Сара ее оговорила.

– Если Сара лжет, значит, она что-то скрывает, – заметила мисс Браун.

– Совсем не обязательно, – отозвалась Линдсей. – Сара может врать для того, чтобы выгородить себя. Или отца, если ей известно, что он имеет какое-то отношение к этому делу. Она могла сочинить всю эту историю, просто на всякий случай – сообразив, что ее отец может быть вовлечен в это дело. Ну и решила отвлечь от него внимание полиции. Как бы там ни было, нам надо поговорить об этом с Пэдди. И хватит пока о Саре, нам в ближайшее время предстоит очень непростая беседа.

Кофе они пили в напряженном молчании, заранее расстроенные предстоящим разговором. Потом Корделия собрала грязные чашки, включая и те, что не допила Пэдди, и отнесла их в кухню.

– Ты взяла фотографию? – крикнула она оттуда Линдсей.

– Да, она у меня в сумке. Я сделала парочку отпечатков их лиц семь на пять дюймов. Но хочется надеяться, что мне не придется использовать их в качестве шокотерапии.

– А мне хочется, чтобы никакого разговора вообще не было, – прокричала Корделия из кухни. – Господи, мне так нравится Маргарет Макдональд! Она научила меня любить музыку, научила слушать ее.

Встав, Линдсей подошла к приятельнице и обняла ее.

– Подумай о Пэдди. – прошептала она. – Ситуация, конечно, малоприятная, но у нас есть достойное оправдание.

Под бледным осенним солнцем они медленно добрели до корпуса Грин-Лоу-Хаус и молча поднялись по лестнице. Комнаты Маргарет Макдональд располагались в конце коридора на первом этаже. Линдсей постучала.

– Войдите, – раздался из-за двери женский голос.

Маргарет сидела за столом и что-то исправляла в нотной записи. Подняв голову и узнав незваных гостей, Маргарет Макдональд явно опешила. Ее взгляд был каким-то виноватым. Ни Корделия, ни Линдсей этому не удивились, ведь было очевидно, что учительница что-то скрывает.

– Вообще-то я ждала вас обеих, – со вздохом произнесла мисс Макдональд. – Мисс Овертон говорила мне, что хочет попросить вас провести собственное расследование этого чудовищного происшествия. – Встав, она указала на три кресла, стоявшие рядом с камином. – Давайте устроимся поудобнее. Итак, думаю, вы хотите расспросить меня о концерте, о музыкальных классах и тому подобных вещах?

Корделия сразу же решила, что лучше всего начать разговор именно с этого.

– Когда в субботу вечером вы были за сценой, – мягко проговорила она, – вы не заметили чего-то необычного рядом со вторым классом? Или кого-то?

– Вообще-то я не помню, – призналась Маргарет. – В те минуты я думала только о предстоящем выступлении хора и оркестра, поэтому ничего больше не замечала. Впрочем, даже если я бы и увидела кого-то около этого злополучного класса, то не обратила бы на это внимания, потому что там же находится кладовая, в которой лежали программки.

– А к себе в комнату вы ходили?

– Несколько раз, но подолгу я там не задерживалась. – ответила учительница музыки. – Господи, да я все это уже рассказывала полиции! Я не смотрела на щиток с ключами и не видела, чтобы кто-нибудь входил в мою комнату или выходил оттуда.

– Сколько человек знало, что Лорна будет репетировать перед выступлением во втором музыкальном классе?

Маргарет на мгновение задумалась.

– Это не было особым секретом. – наконец ответила она. – Большинство девочек, участвующих в концерте, могли об этом догадаться – ведь их туда не пускали. Кстати, кажется, на собрании в учительской я говорила о том, что попросила пятиклассниц привести второй музыкальный в порядок, потому что Лорна будет там репетировать. Я хотела, чтобы все было сделано в лучшем виде и чтобы мисс Смит-Купер была довольна. Так что могу сказать одно: это могло быть известно кому угодно. И нет смысла называть имена.

– Стало быть – чисто теоретически – вы сами могли взять ключ, пройти во второй музыкальный класс, сделать то, что было сделано, вернуться к себе и специально повестить ключ на другой крючок? – продолжала допытываться Корделия.

Маргарет Макдональд нервно перебирала складки на юбке. Ее глаза были полны страха, а на ее верхней губе, заметила Линдсей, выступили капельки пота.

– Да, вероятно, могла бы. – ответила учительница. – Только я этого не делала. Послушайте, Лорн. – самая талантливая моя ученица, из всех, кого мне доводилось учить. Она согласилась дать концерт, чтобы помочь школе! Зачем мне было убивать ее? Это же чушь!

Наступила пауза. Линдсей почувствовала Корделия стушевалась, едва дело дошло до допроса ее бывшей учительницы. Однако ей уже не хотелось самой задавать Маргарет вопросы, у нее не было ни малейшего желания разоблачать мисс Макональд, потому что в какой-то степени видела в ней сестру по их общему тайному несчастью. Куда охотней она оказала бы ей поддержку,а не давила, не ставила в неловкое положение. Но тут мисс Гордон вспомнила о Пэдди.

– Мне известно, что вы обучали Лорну Смит-Купер и явно много дали ей, – решительно произнесла она. – После школы вы оставались с нею близки?

Маргарет с таким видом разглядывала ковер, словно надеялась найти на нем нужные ответы.

– Нет. С тех пор как она окончила школу, нет, – спокойно ответила она наконец. – Мы посылали друг другу поздравительные открытки на Рождество, но не более того. У нее была очень насыщенная жизнь, знаете ли.

– Странно, что вы не поддерживали более тесных отношений.

В комнате снова повисла гнетущая тишина. Линдсей было непросто превратиться в автомат, задающий вопросы, однако, подавив свои чувства, она безжалостно продолжила:

– В субботнее утро вы ведь ходили с ней на прогулку?

Голова Маргарет вскинулась. Ошибки быть не могло, ее глаза были полны животного страха.

– Нет, – почти выкрикнула она. – Нет, я не ходила с Лорной на прогулку!

– Вы были вместе с ней в саду и горячо о чем-то спорили.

– Это неправда!

Линдсей молча вынула из сумки фотографию и протянула ее Маргарет. Посмотрев на снимок расширившимися от страха глазами, мисс Макдональд вскочила с кресла, пошатываясь, добрела до своего стола и рухнула на стул.

– Я поднялась на холм, чтобы сделать несколько фотографий. – мягко объяснила Линдсей. – И когда взглянула на сад, мое внимание привлек ваш красный свитер. Эти снимки я еще не показывала полиции. Мне, признаться, казалось, что в этом нет большого смысла. Однако, поскольку в убийстве обвиняют Пэдди, я, вероятно, должна отнести их инспектору. Если только я не получу доказательств того, что вы не имеете отношения к убийству и что фотографии никак не помогут мисс Кэллеген.

Маргарет Макдональд посмотрела на Линдсей. Страх в ее глазах сменился покорностью. Пожав плечами, она с горечью проговорила:

– А почему бы и нет? Возможно, именно вы с мисс Корделией сможете меня понять. Как говорится, ворон ворону глаз не выклюет.

Линдсей не сводила с учительницы взгляда, однако краем глаза она видела, что Корделия отвернулась – вероятно, чтобы скрыть то ли смущение, то ли симпатию к мисс Макдональд.

– Я никогда и никому об этом не рассказывла. – с тяжелым вздохом промолвила Маргарет. – И, честно говоря, надеялась, что мне не придется этого делать. Пятнадцать лет назад, – продолжила она, – Лорна была семнадцатилетней девушкой и блестящим дарованием. Виолончель – это мой инструмент, и хотя я никогда не смогла бы играть так же замечательно, как она, я все же хорошая учительница. У меня уже был к тому времени богатый опыт, было много желания достичь чего-то… Лорна хотела взять у меня все, что только можно, и я была счастлива научить ее всем своим секретам.

Долгие часы мы проводили вместе. Мы играли, слушали музыку, просто разговаривали… Мне всегда было известно, что я не такая, как большинство моих подруг. Дело в том, что меня привлекали только представительницы моего же пола. Вся ирония заключается в том, что, по мнению многих, именно моя любовь к музыке и преподаванию довели меня до этого. Однако для меня это был единственный выбор. Потому что только в этой жизни я могла забыться.

Я никогда не давала воли собственным желаниям – до тех пор, пока в моей жизни не появилась Лорна. Пока я была молода, отношение к таким, как я, было совсем… иным, чем сейчас. Я не могла воплотить в жизнь свои мечты, не навредив при этом своей карьере. Если бы я пошла на поводу своих мечтаний, то никогда не смогла бы преподавать. А жить тайной жизнью я не могла – не такой я человек.

Так вот… Когда в моей жизни появилась Лорна, мне было тридцать пять лет. Внезапно у меня появилось чувство, что жизнь проходит мимо меня. Я нуждалась в любви. Лорна была вдвое моложе, но она боготворила меня – за то, что я могла ей дать, – пояснила Маргарет Макдональд. – А я боготворила ее талант. Я знала, что никогда не смогу играть так же, как она, но для меня было лучшей наградой слушать ее игру на виолончели. Словом, мы обе могли дать друг другу многое. – Маргарет помолчала. – Вся эта история длилась всего несколько месяцев. Потом Лорна ушла из Дербишира, чтобы поступить в Королевский колледж. Это был конец… Через неделю Лорна написала мне письмо, в котором говорилось, что она не желает больше меня знать. Лорна взяла у меня все, что могла, а потом просто забыла. Как вы понимаете, это была незаживающая рана. Я больше не решалась приблизиться ни к одной ученице, потому что опасалась, что снова попаду в ловушку. Что ж, я получила то, чего заслуживала. Я предала высокое звание учителя, а она предала мою любовь.

Корделия встала и протянула руки к огню. В комнате было тепло, но ее знобило. Ни она, ни Линдсей не в состоянии были дальше задавать вопросы, однако Маргарет Макдональд продолжила сама:

– Все эти годы мы не встречались с ней, я лишь изредка видела ее на концертах. Но я ни разу к ней не подошла. Мы посылали друг другу рождественские открытки, и я покупала записи всех ее выступлений, вот и все. Когда ПамелаОвертон сказала мне, что ей удалось уговорить Лорну приехать в школу, я не знала, что делать, как себя вести. В пятницу я не смогла поговорить с ней. Но в субботу я увидела, как Лорна направляется на прогулку, и пошла следом за ней. Помоги мне Господь, но я видела в этой женщине ту девочку, которая когда-то внушила мне такие глубокие чувства. Когда мы отошли подальше от колледжа, я нагнала Лорну. Честно говоря, я даже не представляла, что хочу ей сказать, – впрочем, разговора как такового не вышло. – Ее голова упала на сложенные руки, однако Маргарет продолжала свое грустное повествование низким монотонным голосом: – Лорна принялась дразнить меня за то, что у меня такой несчастный вид, и за трусость. Я поняла, что она подумала, будто я собираюсь молить ее о молчании. «Если бы ты ничего не сказала, я, разумеется, хранила бы молчание. – усмехнулась она. – Но твоя беготня за мной, твое пыхтение мне в ухо… Из-за них я стала презирать тебя. Все это окончательно обесценивает и без того довольно никчемное прошлое. Так с чего мне защищать тебя?» Я ответила ей, что у меня и в мыслях не было о чем-то ее просить, но что, действительно, всего несколькими словами она может перечеркнуть мою теперешнюю жизнь и будущее. Не говоря уже о том, что она перечеркнет наше прошлое. На это Лорна рассмеялась мне в лицо и ушла. Все это было отвратительно мелодраматичным. Меня даже затошнило… Вы, конечно, можете подумать, что из-за этого ее глумления я могла пожелать ее смерти. Зачем? Лорна уже была мертва для меня. Этот ее беспощадный смех убил во мне последние надежды. Школа – очень важная часть моей жизни, и так было всегда. Однако она не так важна для меня как музыка. Даже если бы я задумала убийство Лорны, я не стала бы совершать его здесь, да еще перед концертом. Я очень хотела услышать, как она играет. Хотела убедиться в том, что Лорна все еще в состоянии играть как ангел. И если даже она кому-нибудь расскажет о нашем прошлом – что ж, пусть так. Я потеряю школу, но у меня есть возможность зарабатывать на жизнь частными уроками.

Я четко понимала, что Лорна может разбить лишь часть моей жизни. Нет, я не убивала ее. К тому же Пэдди Кэллеген – пожалуй, мой лучший друг. Я бы не смогла спокойно наблюдать за тем, как она страдает по моей вине. Хотите верьте мне, хотите нет, но я не убивала Лорну.

– Я вам верю, – вымолвила Корделия, поворачиваясь. – Больше никаких вопросов. Простите за то, что причинили вам боль.

– Спасибо вам, – присоединилась к ней Линдсей. – Вы очень нам помогли. Извините за то, что мы были вынуждены быть такими жестокими.

После их ухода учительница музыки долго сидела не шевелясь. Как каменная. А потом разразилась горькими, тихими рыданиями.

Линдсей с Корделией молча возвращались жилище Пэдди. Прямо с порога мисс Гордон направилась к бару и налила чуть не по полстакана виски.

– Какое счастье, что я не родилась двадцатью годами раньше, – с яростью промолвила она. И я молю Бога, чтобы мне никогда не понадобилось такой вот смелости, как бедной Маргарет.

– Так ты поверила ей?

– Господи, конечно поверила! Таким тоном человек лгать не способен. Нет, не может человек обманывать, когда в нем столько боли. Вероятно, у нее и появилось желание убить Лорну, но она не в состоянии была бы сделать это. Представляю, как отвратительно было у нее на душе все эти годы, ведь она понимала, что эта сучонка могла в любой момент нанести ей смертельный удар, – горько проговорила Линдсей. – Ей, наверно, так тошно было оголять перед нами душу, но у нее хватило мужества. Знаешь что, у меня появилось такое чувство, что в определенный момент все это перестало быть игрой. Честно говоря, до сих пор я как-то не воспринимала все это наше так называемое расследование всерьез.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – кивнула Корделия. – Мы обманывали себя, думая, что это будет эдакое дистиллированное расследование, как в книжках, и совсем не учли, что нам придется иметь дело с чувствами людей. Пока мы были в состоянии думать только о Пэдди, нам было трудно представлять себя детективами. Устроили себе этакий великий крестовый поход! Идиотки! Теперь я далеко не уверена, что смогу справиться со всем этим.

Линдсей кивнула.

– Знаю, – отозвалась она. – Но мы сами себя приговорили, пути назад нет. И вспомни: если мы с тобой ничего не сделаем для Пэдди, то кто сделает? Разве мы в состоянии нанять хороших частных сыщиков? И как узнать, что они действительно стоящие? Между прочим, у нас есть одно преимущество: мы знаем Пэдди и знаем кое-что о некоторых здешних людях, особенно о Лорне. Так что, надеюсь, Пэдди подскажет нам какую-нибудь идею. Придется нам с тобой иногда быть жестокими сволочами, ничего тут не поделаешь.

Вместо ответа Корделия вытащила свою записную книжечку и принялась что-то быстро в ней строчить.

– Вообще-то это должна была сделать ты, – пробурчала она. – Ты ведь у нас журналистка, а потому должна запоминать, что говорят люди. Кто следующий на инквизиторский трибунал, затеянный Линдсей Гордон?

Несмотря ни на что, Линдсей улыбнулась, вспомнив, что Кэролайн Баррингтон почти дословно произнесла эту фразу в субботу вечером.

– Джеймс Картрайт, – ответила она. – Я расположена немного повеселиться, а судя по тому, что мне о нем известно, он лучше всех другихсумеет прогнать мою хандру.

– Но у нас почти ничего на него нет, – заметила Корделия Браун. – Что, черт возьми, мы унего спросим?

– Нам надо придумать какой-то хитроумный план, – промолвила Линдсей. – Надеюсь, смогу разговорить его своими прямыми вопросами.

– Что ж, тебе и карты в руки, – согласилась Корделия. – В конце концов, ты только что продемонстрировала свое умение вести допрос, – сухо добавила она.

– Не скажу, что я в диком восторге от того, что добилась успеха, и не уверена, что это вообще можно назвать успехом. Обычно, когда я так наседаю на своих собеседников, желая что-то у них выпытать, мне заранее известно, что передо мной отпетый негодяй. Не так уж трудно давить на человека, зная, что он, в свою очередь, не задумываясь, надавит на кого угодно. Но можешь поверить, что мне и самой тошно от того, что пришлось так унизить Маргарет Макдональд. Надеюсь, этот Картрайт окажется грубияном, тогда я не буду испытывать угрызений совести, если и его придется ударить под дых.

– Мне уже почти жаль беднягу, – усмехнулась Корделия. – Почти так же, как и тебя, моя дорогая. Не лучший способ зарабатывать себе на пропитание!

Дом Джеймса Картрайта не мог не произвести впечатления. Этот человек построил его сам, не желая обитать в стандартном жилище, обустроенном во вкусе каких-то чужаков. Это трехэтажное диво претендовало на экстравагантный стиль викторианской готики, возвели его из местного серого камня, увенчав одинаковыми башенками по углам. Из окон здания открывался великолепный вид на открытые поля и видневшуюся вдалеке вершину Уайт-Пик. На площадке были припаркованы спортивные «мерседесы» и «форд-сиерра». Даже подкрепившись для храбрости виски, Линдсей почувствовала некоторое смущение, когда остановила свою машину на полукруглой подъездной аллее, посыпанной гравием. Выключив мотор, она проговорила:

– Такое ощущение, будто я езжу в жалком спичечном коробке. Ты только взгляни на этот сад! Надо думать, тут задействован целый батальон садовников. Ты взяла письмо от нашей Школьной богини?

– Оно здесь, – ответила Корделия. – Ох, дай м не проверить… не позабыла ли я инквизиторские тиски для больших пальцев… Или, может, ты их взяла?

– Очень смешно, – скорчив гримасу, бросила журналистка.

– Ну я же просто шучу, – улыбнулась Корделия Браун.

Линдсей открыла дверцу автомобиля.

– Временами я жалею, что не стала обозревательницей мод для какого-нибудь дурацкого женского журнала, – сердито пробормотала она.

Выйдя из машины, они двинулись по аллее к парадной двери роскошного дома. Линдсей посмотрела на Корделию, еще раз скорчила гримасу и нажала на кнопку звонка. От громкого и резкого звона обе едва не подскочили. Корделия приосанилась и внимательно посмотрела на дверь, а Линдсей поспешно отвернулась, подняла воротник своей кожаной куртки и постаралась придать себе как можно более беспечный вид. Как только дверь отворилась, мисс Гордон обернулась и увидела молодого человека, застывшего в дверном проеме. На нем был дорогой костюм в тонкую полоску, а его волосы были аккуратно уложены. Молодой человек заговорил – с сильным дербиширским акцентом:

– Чем могу быть полезен? – спросил он довольно резким тоном.

– Мы бы хотели увидеть Джеймса Картрайта, – ответила Линдсей Гордон.

– Вам назначена встреча. – чуть приподняв бровь, поинтересовался молодой человек.

– Если бы это было так, то вы бы, наверное, ждали нас, правда? – сладким голоском пропела Линдсей.

– Видите ли, мистер Картрайт – очень занятой человек, – быстро проговорил молодой человек и он не встречается с людьми без предварительной договоренности. Вы из газет?

– Если вы будете так любезны и передадите это письмо мистеру Картрайту, то, возможно, он сочтет нужным принять нас, – спокойно произнесла Линдсей Гордон, протягивая ему конверт, в который было вложено письмо Памелы Овертон. – А мы подождем, чтобы узнать, примет нас мистер Картрайт или нет.

Молодой человек повернулся, чтобы идти внутрь, и Линдсей проворно скользнула следом за ним. Корделия была удивлена ее маневром, но, быстро сориентировавшись, проскочила за ней. Однако внутреннюю дверь, ведущую в холл, молодой человек аккуратно закрыл прямо перед их носами.

– При некоторой сноровке это совсем не трудно, верно? – вымолвила журналистка, поворачиваясь к Корделии.

– Бесстыжая девчонка! – пробормотала та.

Несколько минут они стояли в неловком молчании. Наконец внутренняя дверь распахнулась.

– В вашем распоряжении только четверть часа, – предупредил вновь появившийся молодой человек. – После этого ему надо уезжать на важную встречу в Мэтлоке.

– Поболтать с кем-нибудь о мани величия, – с улыбкой продолжила Линдсей, обращаясь к Корделии, которая что было сил старалась сдержать нервный смешок, пока они по натертому до блеска паркету огромного холла следовали за своим провожатым. Корделия сразу оценила и светлые сосновые двери одного цвета с плинтусами, и викторианские обои, на которых в солидных рамках висели фотографии с парусниками и старинными гаванями, и церковную скамью со спинкой, обитую полосатой тканью, и сосновые сундуки – и никаких тебе больше шкафов или кресел. Подушки на скамье были того же цвета, что и обои.

– Обстановочка прямо как со страниц дизайнерского каталога, – заметила писательница.

Наконец они почти одолели этот гигантский холл, и молодой человек остановился у какой-то двери. Подождав, когда они подойдут, он распахнул дверь и пригласил жестом войти.

Они оказались в комнате с белыми стенами. На стенах висели два календаря и три ежегодника для планирования дел. Пол был покрыт паласом в шашечку, а мебель была типично офисной: два металлических стола, шкафы для файлов вдоль одной стены, большой компьютерный терминал с принтером – у другой, а в углу, в оконной нише, примостился кульман, над которым висело множество ламп.

За большим из двух столов работал мужчина. Линдсей увидела его, у нее возникло ощущение, будто ее кто-то сильно толкнул в грудь. Она узнала в хозяине дома того самого человека, корый пробегал по музыкальному отделению в день убийства. И тут же мысленно внесла коррективы в список вопросов, которые собиралась ему задать.

Мужчина даже не поднял при их появлении головы, продолжая что-то писать на огромном плане, разложенном на столе перед ним. Корделия видела Картрайта в первый раз, и его внешность произвела на нее большое впечатление, несмотря на то, что обычно она вообще не обращала внимания на мужчин. На вид ему было лет сорок пять, и это был настоящий гигант, футов шести росту. У него был мощный, развитый торс, а сильные руки выдавали человека, который привык к физической работе. Темные волосы уже чуть поредели и поседели на висках, а задубевшая на солнце кожа была покрыта морщинками. Когда великан наконец на них посмотрел, обе женщины с удивлением обнаружили, что глаза его полны усталости и скуки.

– Присаживайтесь, девочки, – предложил он. Как и его помощник, Картрайт сохранил сильный местный акцент. – А теперь расскажите-ка мне, почему я должен оказывать вам возможное содействие? Почему я должен беспокоиться о ком-то в Дербиширской школе, кроме моей дочери Сары?

В комнате на несколько мгновений воцарилось молчание. Корделия покосилась на Линдсей, которая спокойно вынула из сумочки пачку сигарет и предложила Картрайту закурить.

– Курите? Нет? Умный мальчик, – прокомментировала она. Дав сигарету Корделии и сунуд другую себе в рот, она закурила и дала прикурить подруге. И лишь после этого ответила на вопросхозяина дома: – Меня поражает, что столь проницательный и мудрый бизнесмен решился оставить свою дочь в Дербишир-Хаусе после того, как вопрос об игровых полях был отложен на неопределенное время, и мало того: появились другие обстоятельства, позволяющие школе все-таки удержать их. В конечном итоге все это привело вашу девочку к дурацкому конфликту с ученицами, разве не так? Я бы еще могла вас понять, если бы вы приставили к ней охрану или если бы у нее была там какая-нибудь очень хорошая подруга, с которой ей никак не хочется расставаться…

Картрайт с треском ударил ладонями по столу.

– Ну и нахальство, черт возьми! – вскричал он. – Я отдал свою дочь в эту школу для того, чтобы она получила приличное образование, и она будет учиться там до тех пор, пока не окончит ее. Так что же, повашему, я плохо обращаюсь с нею?

Не моргнув глазом Линдсей продолжила:

– Ну что вы, совсем наоборот. Полагаю, вы с Сарой очень близки. Думаю, что вы оба заботитесь друг о друге. Но вы – очень занятой человек. Вам приходится часто уезжать из дома, допоздна работать и все такое. Без сомнения, подрастающая девочка нуждается в гораздо большем внимании, чем вы можете ей уделить. И потому, если она нашла в школе какую-то отдушину, вам, конечно, очень не хотелось забирать ее оттуда, несмотря на конфликт интересов.

– Должно быть, они там умнее, чем мне казалось если додумались нанять частных детектив-психологов с красивыми задницами, которые пытаются разузнать, кто у них там, у этих дамочек, развлекается убийствами, – фыркнул Картрайт. Он все еще был сердит, но голос его стал чуть мягче.

– Никакие мы не частные детективы, и никто нам не платит, – вмешалась Корделия, которая больше не могла скрывать свое раздражение. – Все дело в том, что мы – друзья Пэдди Кэллеген. И абсолютно уверены, что Пэдди невиновна, а потому хотим выяснить, кто на самом деле совершил это убийство. Итак, если вы готовы помочь нам, отлично, мы будем очень вам благодарны. Если вы не хотите помогать на. – тоже неплохо.

Тогда мы получим ответы на те вопросы, которые хотели задать вам, другим путем.

Линдсей с изумлением услышала в голосе Корделии Браун незнакомые металлические нотки. Откинувшись на спинку стула, Картрайт несколько мгновений молча смотрел на них, а потом медленно проговорил:

– Хорошо… Чертовы проныры, вот вы кто. Ну ладно, задавайте свои идиотские вопросы. Правда, я не обещаю, что отвечу на них, но хоть узнаю,что вы от меня хотите. Только не забывайте, что я не был на том концерте.

– А я вас и не видела, между прочим, – промолвила Линдсей. – Но, полагаю, вы отлично знаете, как проникнуть в здание незамеченным. Вы ведь строитель, да еще отец одной из учениц.

– Вы правильно полагаете, моя юная леди – отозвался Картрайт. – Да уж, что и говорить школу эту я знаю как свои пять пальцев. В последние пятнадцать лет я самолично проводил там все ремонтные работы. А теперь – ваши вопросы.

– Полагаю, полиция уже спрашивала вас об этом… так что, наверное, легко припомните, где вы были в субботу вечером между, скажем, шестью часами и половиной девятого?

– Субботним вечером примерно до половины седьмого я прогуливался по вересковым пустошам. А затем зашел выпить в пивную неподалеку от Роачеса, это на скалах возле Лик-роуд. Пивная называется «Вулпэк». Потом я дошел пешком до Стоунмейсонз-Армз, что около Винкля. Там я тоже выпил пива и что-то поел. Ушел я оттуда около девяти вечера. Можете спросить у тамошней хозяйки – я там постоянный клиент, так что она наверняка вспомнит, что я заходил. – Он опять наклонился вперед, вид у него был самодовольный. – Впрочем, полиция все это уже проверяла. Не то чтобы они меня в чем-то подозревали, но порядок есть порядок. Кстати, инспектор мой давний друг. Он-то и сообщил мне, что их проверка – обязательный в таких случаях ритуал.

– Вы что же, вообще не виделись в субботу с Сарой? – полюбопытствовала Линдсей.

– Нет. А почему я должен был видеться с ней? Меня и близко к школе в тот день не было. – Не моргнув, солгал он, глядя ей прямо в глаза.

– Стало быть, вам неизвестно, что подружки напустились на нее из-за того, что вы собираетесь лишить их школу игровых полей?

– Нет, я ничего об этом не знаю. Но это не удивительно. Половина учениц этой школы понятия не имеют о том, что такое реальная жизнь. Эти создания обитают в сказочном мире, где все всегда замечательно, потому что есть кто-то, кто предупреждает каждое их желание. Вот они и набросились на мою Сару в тот момент, когда привычное волшебство не сработало. – разглагольствовал хозяин дома.

– А вы ведь не сомневаетесь в том, что получите эту землю, не так ли? – чуть наклонившись вперед, спросила Корделия.

– Ничуть. – не стал хитрить мистер Картрайт. – Только не вкладывайте, пожалуйста, в мои слова слишком много. Этот сбор средств, этот фонд, который они там создали, – все это детские игры. Ничего этого не было бы, если бы я не захотел.

Линдсей взяла свою сумку и застегнула пуговицы на куртке.

– Что ж, – промолвила она, – думаю, вы сообщили нам все, что мы хотели у вас узнать, более или менее. Мы не смеем больше вас задерживать, так что вы можете отправляться в Мэтлок. Но на прощанье хотелось бы спросить вас еще кое о чем. Вы говорите, что в субботу не были в Дербишир-Хаусе, точнее, даже рядом с ним не были. Довольно странная история… – Она сделала эффектную паузу. – Дело в том, что я видела вас в школе – около пяти часов вечера. Как раз в то время, когда вы, по вашим словам, прогуливались по вересковым пустошам. – С этими словами Линдсей встала. Корделия последовала ее примеру, и вид у нее был несколько растерянным. – Все это очень забавно. – заметила журналистка. – Должно быть, у вас есть двойник.

Обе женщины уже подошли к двери, когда мистер Картрайт окликнул их.

– Погодите минутку. – неуверенным тоном позвал он.

Линдсей чуть обернулась.

– Да? – многозначительно спросила она.

– Ну хорошо, черт побери! – сердито выпалил он. – Я действительно заходил ненадолго в школу. Я искал Сару, если хотите знать. Но мне не удалось разыскать ее, поэтому мне ничего не оставалось, как уйти. Я не стал говорить об этом, потому что мои слова могли быть истолкованы неверно.

– Да уж, я действительно истолковала их не верно, мистер Картрайт. – кивнув, произнесла мисс Гордон. – И без сомнения, ваш добрый друг, инспектор полиции Дарт, будет того же мнения. В особенности если я сообщу ему, что видела человека, с которым вы разговаривали на повышенных тонах. Или, если уж быть точной, с которым вы спорили. И этим человеком была вовсе не Сара.

Если честно, Линдсей ожидала, что на Джеймса Картрайта ее слова произведут ошеломляющее впечатление, но она ошибалась. Его глаза внезапно ожили, а его голос наполнился злобой.

– Не вздумайте угрожать мне, вот что! – едва не взвизгнул он. – Я не должен ничего объяснять двум сопливым девчонкам! Если вы так много слышали, то какого черта донимаете меня своими идиотскими вопросами?! Выходит, вы ни черта не слыхали и пытаетесь блефовать со мной! И вот что я вам скажу: я тоже умею блефовать.

– Очень хорошо, – отозвалась Линдсей Гордон на его гневный выпад. – Но, боюсь, со мной у вас этот номер не пройдет. Я скоренько изложу все инспектору Дарту. Они подозревают Пэдди Кэллеген, однако эти, только что выясненные, обстоятельства, несомненно, поставят вас перед необходимостью отвечать и дадут ее адвокату возможность иначе выстроить защиту, особенно если она поднимет вопрос о кое-каких ограничениях. Чувствуете, как дорого обойдется вам ваша деловая предприимчивость, мистер Картрайт?

Они с Корделией успели пройти почти половину огромного холла, когда застройщик догнал их и прорычал:

– Что вы слышали, черт побери?

Линдсей остановилась.

– Стало быть, вы хотите побеседовать? – невинным тоном осведомилась она.

Картрайт кивнул, и они втроем вернулись в его сияющий белизной кабинет. Он в раздражении плюхнулся на свой стул, Корделия с Линдсей остались стоять.

– Я спросил, что именно вы слышали? – повторил Картрайт.

– Достаточно для того, чтобы понять, что вы пытались подкупить Лорну Смит-Купер, надеясь что она откажется от участия в концерте, – ответила журналистка. – Вы были не слишком-то уверены в том, что Дербишир-Хаусу не удастся достичь своей цели. Я также слышала, что Лорна послала вас куда подальше, угрожая при этом выдать вас. И ко всему прочему, я видела выражение вашего лица. Оно было убийственным, я бы сказала. Что скажете на это? Все это не слишком вас обнадеживает?

– Хорошо. – проворчал Картрайт. – я и в самом деле пытался подкупить ее. Но это не преступление, во всяком случае, с убийством оно несопоставимо. А я не убивал мисс Смит-Купер. Все это я уже выяснил с полицией. Я был в это время в одной из двух пивных. Вот вам их названия. Можете проверить. – Он вынул записную книжку, нацарапал толстым темным карандашом на листке названия пивных и, вырвав листок, протянул его Линдсей. – Вот, возьмите. Убийство – это не пухе, представьте себе. Да, может, я и перегнул палку, но я не один из этих ваших придурков, которые чуть что вынимают из кармана нож.

– А вы уверены, что не видели тогда Сару? – спросила Линдсей.

– Нет, не видел. И не собирался, – признался Джеймс Картрайт. – Я пришел в Дербишир-Хаус для того, чтобы потолковать с мисс Смит-Купер.

– А откуда вы узнали, где ее найти? – поинтересовалась Корделия.

– Я звонил Лорне еще до того, как она приехала в школу, и попросил ее назначить мне встречу, потому что она отказывалась говорить со мной по телефону. Мисс Смит-Купер согласилась и перезвонила мне в субботу утром, чтобы сообщить, что будет ждать меня во втором музыкальном классе без четверти пять. Я отлично знал, где именно находится этот класс. Дело в том, что когда я был еще простым работягой, мне как-то пришлось менять оконные стекла на всем этаже. Я ведь уже говорил вам, что вот уже много лет занимаюсь ремонтом школьного здания. Она действительно была там, в классе, выбирала в шкафу какие-то струны для виолончели. Я изложил ей свое предложение, и эта ваша Лорна Смит-Купер рассмеялась мне в лицо. Когда я вышел, она вышла оттуда вслед за мной. Уж не знаю, куда ее понесло, лично я направился прямо к своему автомобилю и уехал оттуда. Как только открылась пивная, я зашел туда пропустить стаканчик виски. Очень уж не хотелось ехать к себе, в пустой дом. Вообще-то мне частенько не хочется идти домой, по этому я поехал в «Стоунмейсонз армз». Мне был необходимо выбросить из головы всю эту неприглядную историю, поэтому я заказал мясо и несколько пинт пива. Вот так, мисс Гордон. Не вижу необходимости рассказывать все это полиции, вы со мной согласны?

Что-то этот пройдоха-бизнесмен слишком быстро пошел на попятный, подумалось Линдсей. Она пожала плечами:

– Я не даю вам никаких обещаний. И не вижу необходимости давать их, особенно в сложившейся ситуации. Спасибо, что нашли возможным уделить нам столько времени, мистер Картрайт. – Они с Корделией вновь вышли из хозяйского кабинета и на этот раз беспрепятственно покинули роскошные покои и вернулись к машине.

– Уф! – выдохнула Корделия. – Стало быть, он и есть тот самый человек, которого ты видела с Лорной. Ну ты даешь! Ты стоишь тех денег, которые зарабатываешь, вот что я скажу. Никому бы и в голову не пришло, что ты не запланировала все это. Представляю себе, как ты была шокирована, когда узнала его. А скажи мне, дорогая, ты всегда ешь негодяев на завтрак?

– Да будет тебе, Корделия. – отозвалась Линдсей. – Он не сказал нам почти ничего нового – собственно, мы и без него все знали. Сейчас он боится только полицейских допросов и дурной репутации в обществе. Есть у меня кое-какая догадка… По-моему, у него большие финансовые проблемы. Множеству мелких и средних строительных контор отчаянно не хватает наличности, а он не получил этого контракта по сквошу. Если дело именно в этом, то ему позарез нужны эти игровые поля. Да, наш мистер Картрайт находится в неловком положении, однако я не уверена в том, что причиной тому – совершенное им убийство.

– Кстати, – заговорила Корделия, – а почему это ты с такой настойчивостью допытывалась, видел ли он Сару?

– Сама не знаю почему, – призналась мисс Гордон. – Просто мне это казалось важным. Чует что-то мой нос, нос журналюги.

Корделия захихикала:

– Звучит как название какой-то болезни!

– Болезнь это или нет, но осложнений потом можно получить сколько угодно. Например; переломанные ноги… Итак, что он там мне наговорил?… М-м-м… – Она на миг задумалась. – В общем, я бы хотела проверить это его так называемое алиби. Который час?

– Около двух. – ответила Корделия Браун. – Нам бы надо поторопиться, если мы хотим увидеться с Пэдди.

– Если ты не против, я высажу тебя у школы, чтобы ты смогла собрать ей необходимые вещи. А потом поедем в город, накупим побольше сэндвичей, а для нашей узницы – гостинцев и сигарет. И еще мне необходима подробная карта местности. – Журналистка усмехнулась. – Мы обязательно должны проверить хотя бы часть россказней этого Джеймса Картрайта. Что-то слишком убедительно они звучат.

Через полчаса они уже быстро катили в сторону тюрьмы. Корделия указывала Линдсей, куда ехать; одолев под ее руководством пятнадцать миль, она наконец выбралась на шоссе. Проехав по нему немного, они свернули на сельскую дорогу и прокатились несколько миль по живописной чеширской глубинке. Но вот и стоянка около высокой стены…

Женщины вышли из автомобиля, с сомнением огляделись по сторонам и двинулись к высоченным, отвратительным воротам. Они позвонили. Маленькая дверка приоткрылась, и на ее пороге появился тюремный служитель. За его спиной Линдсей увидела восточноевропейскую сторожевую овчарку, сидевшую на цепи у караульной будки.

Корделия объяснила стражнику, кто они такие; после двухминутного ожидания их документы проверили и позволили войти. Впереди себя женщины увидели два кольцеобразных – одно в другом – ограждения из металлических прутьев, обвешанных по верху петлями из колючей проволоки. И так странно было видеть за ними зеленые, аккуратные газоны с клумбами и роскошные, прекрасно ухоженные кусты роз. Газоны зеленели вокруг нескольких зданий из красного кирпича. Постройки были современными и, что называется, функциональными. Их запросто можно было бы принять за какие-нибудь конторы, если бы не решетки на окнах и не тяжелые двойные двери.

Женщина – тюремный офицер – провела их по газону к трехэтажному зданию: маленькая табличка над дверью гласила: «Женское отделение. Больничный корпус». Войдя в дом, и Корделия и Линдсей тут же почти физически ощутили оторванность от внешнего мира. Несмотря на яркие картины на стенах и цветы в горшках, стоявшие на подоконниках, их охватила настоящая клаустрофобия – боязнь замкнутого пространства. Надзирательница ввела их в комнату, где стоял липкий отвратительный запах пота, перемешанный с сигаретным дымом. Апатичный мужчина лет пятидесяти с отросшей стиляжьей стрижкой равнодушно посмотрел на то, как Линдсей с Корделией усаживались на противоположный от него конец длинной деревянной скамьи. Они сидели в полной тишине минут двадцать. Затем в комнату с другого конца вошла еще одна женщина-надзиратель.

– Линдсей Гордон и Корделия Браун. – обратилась она к ним.

Они разом вскочили. Надзирательница пропустила их в дверь, через которую только что вошла, последовала за ними, и Линдсей услышала у себя за спиной щелканье замка. Надзирательница забрала у них одежду, сигареты, еду и книги – то, что они принесли Пэдди. – указала им на стол. Повернувшись к нему, женщины увидели стеклянный экран, обмотанный по краям металлической проволокой. В каждом углу комнаты сидели тюремные служители. Даже Линдсей, которой долгу службы приходилось работать в самых не вероятных и даже экстремальных условиях решила, что атмосфера здесь просто кошмарная. Бедная Пэдди… как же она все это переносит.

Через несколько минут дверь, расположенная в другом конце комнаты, распахнулась, и надзирательница ввела Пэдди. Эти несколько дней проведенные за решеткой, успели наложить на нее заметный отпечаток. Кожа стала болезненно-бледной, под глазами темнели синяки. Однако что больше всего поразило Корделию и Линдсей, так это то, что Пэдди потеряла всю свою самоуверенность. Казалось, эти неполные трое суток в тюрьме лишили ее внутреннего стержня. Она как-то затравленно осмотрелась. Когда она заметила Линдсей и Корделию, на ее лице появилось выражение явного облегчения. Однако, несмотря на это, даже та торопливость, с которой она бросилась им навстречу, была какой-то опасливой и неуверенной. Казалось, она ожидала, что и они должны были перемениться, а увидев, что это не так, не могла поверить тому, что они остались совершенно нормальными.

Корделия заговорила первой:

– Господи, Пэдди, это все просто ужасно! Как тебе удается справиться со всем этим кошмаром?

– У меня же нет другого выхода, Корделия,. – пожав плечами, ответила мисс Кэллеген. – Большую часть времени я пытаюсь мысленно отключиться от происходящего и представляю, что вернулась домой. Но это совсем непросто. Здесь убивает обыденность. Подъем в половине восьмого, утренний туалет, завтрак в столовой под завывания «Радио-один», потом уборка и шитье – до ланча, а после – возвращение в мастерские, если только Джиллиан не удалось прорваться ко мне для беседы. Затем чай, телевизор и отбой. От всего этого с ума можно сойти. Вы слышите только «Радио-один» и звон ключей надзирательницы. jje нужно думать, не нужно принимать какие-то решения, и становится просто страшно, до чего быстро к этому привыкаешь. К оторванности от нормальной жизни.

Линдсей приветливо кивнула ей.

– Тут действительно нельзя не чувствовать себя оторванной от всего. – согласилась она. – Только не думай, что о тебе забыли. Памела Овертон попросила нас еще некоторое время поработать на школу – выяснить, что же там произошло на самом деле. – Она слегка улыбнулась. – Я понимаю, тебе, наверное, просто смешно, что мы, две простофили, взялись за раскрытие серьезного преступления. Но поверь, мы сделаем все, что в наших силах.

– Джиллиан говорила мне то же самое, – печально кивнула Пэдди. – Спасибо за поддержку. Увы, в этом милом местечке не так-то просто сохранять оптимизм. У меня такое чувство, что меня уже осудили. В конце концов, что вы вдвоем можете сделать против полиции и всей правохранительной системы?

Линдсей криво усмехнулась.

– Возможно, не так уж много, – не стала спорить она. – Зато у нас есть одно существенное преимущество перед ними: мы абсолютно уверены в том, что ты невиновна.

Пэдди заставила себя улыбнуться.

– Спасибо вам за эту уверенность. Однако вы ничего не можете знать наверняка. Я дошла уже до такого состояния, что начинаю спрашивать себя: не было ли у меня временного помутнения рассудка, когда я не знала, что творю? Никогда не думаешь, что ошибка правосудия может коснуться твоей персоны… Всю жизнь я провела в том мире, где полицию вызывают, если ограбили дом или если в полночь к тебе ломится какой-нибудь пьяный тип. Даже когда я приторговывала наркотиками, мне никогда всерьез не верилось в то, что они могут прийти за мной. Человек не ждет, что с ним ни за что ни про что могут расправиться…

– Ты не должна так думать. – умоляющим голосом произнесла Корделия. – Они обязательно поймут, что совершили чудовищную ошибку. А мы… мы пытаемся хоть немного ускорить этот процесс, вот и все. Потерпи еще немножко, и ты выйдешь отсюда свободной женщиной.

Пэдди обреченно покачала головой.

– Я больше никогда не смогу считать себя «свободной женщиной», Корделия. – почти прошептала она.

Опасаясь, что этот разговор еще более расстроит Пэдди, Линдсей вмешалась:

– Вот что, Пэдди, послушай. У нас всего полно. Быстренько соберись и подумай, кто еще может быть замешан. Мы уже потолковали с Маргарет Макдональд об ее отношениях с Лорной Смит-Kупep. Так вот, хочешь верь, хочешь – нет: оказывается, они много лет назад были любовницами.

– Маргарет?! И Лорна?! – изумленно вскричала Пэдди. – Невероятно! А я-то была уверена, что хорошо знаю Маргарет… Господи, ну и ну! Похоже, настало время старых тай. – из шкафов посыпались давным-давно припрятанные там скелеты, не так ли?

– Совершенно верно, – кивнула Линдсей Гордон. – Боюсь, нам все-таки придется заявить об их связи, но очень не хочется превращать Маргарет Макдональд в козла отпущения, а потому без крайней необходимости мы не будем ничего говорить полиции. Есть кое-что весьма существенное против отца Сары Картрайт Джеймса. – Она посмотрела Пэдди в глаза. – Но нам нужно отработать все варианты атаки. Кто еще мог иметь зуб на Лорну Смит-Купер?

– Кстати, – вмешалась Корделия, – известно ли Кэролайн Баррингтон, что причиной развода ее родителей стала Лорна?

Пэдди разожгла сигарету, перед тем как ответить.

– Кэролайн абсолютно во всем винила Лорну Смит-Купер. – задумчиво произнесла она. – Я пыталась уговорить ее быть более объективной, однако она ничего и слышать не хотела. Признаться, я не знаю всех подробностей этой истории, но у Лорны совершенно точно была интрижка с отцом Кэролайн. Причем для нее это былоразвлечением, а ему потом пришлось хлебнуть горя. Семья его распалась, однако Лорна так с ним и не осталась. Девочка ужасно переживала разрыв родителей, и, узнав, что Лорна приезжает в школу, она просто впала в ярость. Честно говоря, я была крайне удивлена, когда она сама вызвалась торговать программками концерта.

– А что ты скажешь о девочке, которая ходила за тобой в Лонгнор? – продолжала свои расспросы журналистка. – Ну у нее еще потрясающая грива огненно-рыжих волос. Как ты считаешь, она может сообщить нам что-нибудь полезное?

– Едва ли, – вновь пожимая плечами, ответила Пэдди. – Ведь если бы что-то было, то Джессика непременно рассказала бы вам об этом. Видите ли, она тоже терпеть не могла Лорну Смит-Купер. Кстати, именно поэтому она отказалась выступать на концерте, хотя она одна из лучших наших юных музыкантов. Ты помнишь наш спор с Маргарет Макдональд в учительской в день твоего приезда, Линдсей? Так вот, речь шла о Джессике. Девочка пришла ко мне в последнюю минуту и сказала, что не будет участвовать в концерте – из-за Лорны. А все дело в ее брате, Доминике. Он был блистательным виолончелистом, и Джессика буквально на него молилась. У него с Лорной что-такое было – она так и льнула к нему и пообещала ему первую же освободившуюся вакансию в струнном квартете. Однако что-то у них там не заладилось, и она приняла кого-то еще. Потом неугомонная Лорна пообещала пристроить парня в какой-то оркестр, но и этого не сделала. Доминик так сильно из-за этого переживал, что вторая неудача окончательно его сломила: он не выдержал и наложил на себя руки. У него, безусловно, было что-то не в порядке с головой. Ко всему прочему, судя по тому, что я слышала, в этих его неудачах виновата была не только Лорна, но и сам он, причем не меньше ее. Но Джессика ни за что не согласится с этим.

– И ты еще можешь защищать Лорну! – возмутилась Корделия. – Пока она была жива, мы получали от нее одни лишь неприятности. И даже теперь, когда ее не стало, она продолжает донимать нас!

– Успокойся, Корделия. – ласково проговорила Линдсей. – Лучше скажи мне, как полное имя этой девочки? – спросила она, обращаясь к Пэдди.

– Джессика Беннетт.

– Хорошо, мы обязательно потолкуем с ней, – кивнула журналистка. – А теперь перейдем к Саре Картрайт. Что ты можешь сказать о ней? Джиллиан сообщила нам, что Сара кое-что рассказала полиции – о субботнем утре. – Линдсей кратко пересказала приятельнице, о чем ей поведала адвокат. – Что ты на это скажешь, Пэдди? Все произошло именно так, как она описывала?

Бедная Пэдди явно была окончательно сбита толку.

– Я не знаю даже… – пролепетала она. – Я действительно отвела ее во второй музыкальный класс, потому что там в это время никого не бывает. Пусть, думала я, побудет одна, немного остынет и успокоится. Честно говоря, я не помню, куда я смотрела, что говорила – ничего того, что она сообщила полиции, но… Я теперь уже ни в чем не уверена, знаю одно: я была полностью погружена в собственные размышления. Я беспокоилась о ней, думала в то же самое время о пьесе и все еще боялась, что Лорна меня подставит. – Пэдди вздохнула. – Так что в принципе все это могло быть именно так, как говорила Сара. Я не могу со стопроцентной уверенностью это отрицать. В конце концов, зачем бы эта девчушка стала лгать. Нет никаких причин.

– Как же нет, когда есть, – заспорила Корделия. – Эта девчушка могла таким образом защищать себя или своего отца.

Пэдди покачала головой:

– Не думаю, что Сара могла намеренно мне вредить. Я самый близкий для нее человек в этой школе. Не могу поверить, чтобы она все это наговорила из холодного расчета.

– Пэдди, я понимаю, что тебе трудно в это поверить. – мягко перебила ее Линдсей, – но постарайся быть объективной. Ты не думаешь, что она в принципе могла бы солгать ради своего отца? Даже если речь идет об убийстве?

Кэллеген задумалась.

– Вообще-то она по натуре довольно холодна, что в принципе способна на многое, – наконец выговорила она. – А уж ради отца – тем более. Я допускаю, что когда перед нею встал выбор, чью сторону принять: мою или его, то, конечно, перевесил отец. Однако обвинить ее в убийстве… Нет, только не это. И потом, вряд ли она так хорошо знала музыкальное отделение: где ключи, когда какой класс пустует… чтобы все разыграть с такой точностью. И ко всему прочему, Сара была так сильно огорчена размолвкой с подружками, что едва ли могла собраться и так лихо все проделать. Нет, увольте: я и подумать не могу, что Сара была способна убить человека.

Заметив, что Пэдди опять начинает расстраиваться, Линдсей решила сменить пластинку:

– Подумай, Пэдди, нет ли какой-нибудь еще зацепочки? Ею может оказаться любой пустяк. Все, что угодно! Какая-нибудь мелкая деталь, на которую ты просто не обратила должного внимания? Какое-нибудь событие или необычный предмет? Там, в музыкальном отделении. Или в этом проклятом втором классе.

Пэдди медленно покачала головой.

– Нет, ничего такого не приходит в голову… О боже! Да за эти три дня я миллион раз в мельчайших подробностях перебирала в уме субботние события. – Она потерла глаза кулаками. – В конце концов. – Пэдди тяжело вздохнула, – было нечем больше заполнить мозги…

Несколько мгновений они подавленно молчали. Линдсей пыталась скрыть свою жалость и разочарование – ведь им не удалось выудить Пэдди хоть какую-то существенную информацию. Но она нашла в себе силы ободряюще промолвить:

– Ладно, мне удавалось раскручивать дела в которых было побольше загадок, чем в этой истории. А уж теперь, когда у меня есть такая помощница, как Корделия, мы обязательно расколем и этот орешек. Я ни за что не оставлю тебя в беде, Пэдди, хотя бы потому, что я в долгу перед тобой.

На мгновение лицо Пэдди оживилось, и ей удалось почти весело улыбнуться, но тут подошла надзирательница и сказала, что время свидания истекло. Глаза Пэдди Кэллеген сразу потухли, она с трудом поднялась на ноги.

– Приходите еще, если будет возможность, – выдавила она из себя на прощанье, прежде чем исчезнуть за дверью, ведущей к камерам.

Когда они выбрались наружу и оказались на автомобильной стоянке, Линдсей принялась жадно глотать ртом воздух, словно пыталась очиститься от того, что увидела и почувствовала. Прислонившись спиной к машине, она в отчаянии посмотрела на Корделию, которая с поникшими плечами замерла у этой кошмарной стены слез, стараясь не разреветься.

– Господи, до чего же все это несправедливо, – прошептала она.

– Еще как, – вздохнула журналистка. – Я чувствую себя совершенно беспомощной. Как, черт возьми, нам во всем это разобраться? Не знаю даже, с чего начать…

– Хорошо хоть она подала нам пару идей, – заметила Корделия. – По крайней мере, очевидно что нужно потолковать с Кэролайн и Джессикой.

– Это да… – Линдсей устало кивнула. – Знаешь, мне все кажется, что я должна была спросить у Пэдди что-то важное, только никак не могу сообразить что. У меня еще с субботы крутится в голове какая-то смутная мысль, и я никак не могу поймать ее за хвост. Но я точно знаю, что это что-то очень-очень важное.

Корделия рывком оттолкнулась от стены и подошла к машине.

– Все. Поехали. Нам пора отправляться в Лондон. Глядишь, повезет, и Эндрю Кристи даст нам ключик, который поможет раскрыть эту тайну.

– Вряд ли. – задумчиво вымолвила Линдсей. – Но съездить к нему, конечно, нужно.

Эндрю Кристи принимал их в гостиной своей элегантной и дорогой квартиры, занимавшей подвальный и первый этажи высокого и узкого дома в викторианском стиле. Эта огромная гостиная была именно такой, какая, по представлениям Линдсей, должна быть в апартаментах более или менее известного телевизионщика. Мебель была изысканной, но не вычурной – три двухместных диванчика и обилие низких столиков, заваленных журналами, газетами, папками со сценариями и пепельницами. Но больше всего места в комнате занимали всякие технические изыски: имелся гигантский телевизионный экран и обычный телевизор, два видеомагнитофона, дорогая музыкальная система «хай-фай» и полки, полки, полки – с пластинками, с видео – и аудиокассетами. Линдсей вдруг подумала, что никогда еще не видела гостиной, в которой так трудно расслабиться… У Эндрю Кристи была светлая, густая шевелюра, симпатично взъерошенная. Узкие оливкового цвета джинсы, клетчатая рубашка с расстегнутым воротником, поверх которой был накинут мохнатый бесформенный свитер. Словом, выглядел он отлично, хотя ему было где-то под сорок.

– Присаживайтесь, – поставленным дикторским голосом предложил он. – Правда, не знаю, чем могу быть вам полезным. Мы с Лорной были вместе всего около трех месяцев, и я ничего не знаю о ее врагах, о таких, которые могли бы. – Он с трудом сглотнул. – Могли бы сделать это.

– Мы надеялись, что вы немного расскажете нам о ней. О ее характере, привычках, о ее образе жизни, о друзьях… В общем, о ней самой. – с сочувствием проговорила Линдсей Гордон. Она понимала, что тут требуется предельная деликатность, перед ней был человек, которого постигло тяжкое горе, а не этот циник Картрайт, с которым можно было особо не церемониться. – Чем больше мы будем знать о Лорне, тем больше шансов, что мы сумеем выяснить, почему ее убили. И кто это сделал. Я знаю, что вам нелегко говорить о Лорне – слишком еще свежа рана, и поверьте, мы очень ценим то, что вы все-таки нас приняли. У нас, конечно, нет формального права тревожить вас вопросами, но нам очень важно найти настоящего убийцу. Если бы вы знали Пэдди Кэллеген, которой предъявили обвинение в убийстве, знали ее так же хорошо, как мы, то вы бы поняли, что она в принципе не способна на такие вещи.

Впервые с момента их встречи его бесстрастное лицо чуть-чуть дрогнуло.

– Я тоскую по Лорне, – прошептал Эндрю. – Я знаю, что многие ее недолюбливали – уж очень острый у нее был язычок. Однако со мной она всегда была очень нежна. Всегда умела рассмешить, Лорна могла быть очень веселой, но часто за счет других людей. Не думаю, что эта ее жестокость бывала намеренной, однако, полагаю, далеко не всем по вкусу были ее едкие реплики.

В комнате наступила пауза.

– Как вы познакомились. – спросила Корделия.

– Вообще-то я довольно давно знал ее – у нас много общих знакомых, и мы часто оказывались вместе на вечеринках. Потом я начал снимать документальный фильм про Элгара, и мне понадобился человек, который играет на виолончели. Я решил, что Лорна – самая подходящая кандидатура. Я увидел на съемках, как она это делает… Лорна была просто божественна, виртуоз… Она частенько критиковала своих коллег – кого-то за отсутствие таланта, кого-то за халтуру, но это все потому, что сама она была безупречна. – Он помотал головой и невидящим взглядом посмотрел перед собой. – Но за талант не убивают! Какая-то чудовищная бессмыслица. Вместе с ней ушла та чудесная музыка, которую только она умела так исполнять. А, спрашивается, почему? Потому что какой-то ущербный подонок не сумел справиться с собственными проблемами.

– Мистер Кристи, а она говорила вам что-нибудь перед тем, как уехать в Дербишир? Я имею в виду, упоминала ли мисс Смит-Купер какие-нибудь имена? – спросила Линдсей.

Эндрю пожал плечами и задумался.

– Она с нетерпением ждала этой поездки, – чуть погодя продолжил он. – И говорила, что расчитывает отлично там повеселиться. По ее словам есть в школе люди, которые должны были очень смутиться при встрече с ней и которым она мечтала продемонстрировать, что сумела кое-чего добиться в жизни. Однако никаких имен она не называла. И еще Лорна считала, ее участие в концерте и вся эта шумиха вокруг фонда привлечет к ней внимание публики. Она терпеть не могла прессу, называла журналистов подонками… И тем не менее Лорна была деловой женщиной, а потому понимала, как важна реклама. – Он помолчал – Думаю, все это не слишком-то вам поможет? Извините…

– Нет-нет, вы помогли нам больше, чем думаете, – возразила Линдсей. – А теперь я назову вам несколько имен. Возможно, вы знаете кого-нибудь из этих людей или хотя бы слышали о ком-то из них накануне злополучной субботы. Ну например… говорила ли Лорна что-нибудь о Корделии?

– Да, – кивнул Эндрю. – Поначалу она была удивлена, что некоторые люди видят в ней ту довольно гнусную особу, которая описана в вашем романе. Лорна доказывала им, что ничуть на нее не похожа, что вы не виделись уже целую вечность. А потом, когда вашу книгу выдвинули на Букеровскую премию, вновь начались эти намеки и насмешки. Лорна стала откровенно грубить людям, посмевшим намекнуть, что она похожа на виолончелистку из вашего романа. И она решила раз так, раз вы считаете ее такой несносной нужно соответствовать этому образу и отомстить. Потому она и подала на вас иск в суд. Лорна не ожидала, что вы тоже будете в школе, – продолжал Эндрю. – Она сказала – уж простите за откровенность, – что будет забавно понаблюдать за тем, как вы корчитесь от стыда.

– Неужели так и сказала. – похолодев, переспросила Корделия Браун.

– А она упоминала когда-нибудь при вас имя Пэдди Кэллеген? – перебила ее Линдсей.

– Никогда.

– А Джеймса Картрайта? Или его дочь Сару? – Это простое – без всяких комментариев – перечисление имен помогало ей взять себя в руки и хоть немного расслабиться.

– Точн. – нет. – уверенно ответил Эндрю Кристи.

– А как насчет Джессики Беннетт, сестры Доминика Беннетта?

– Лорна никогда не говорила о его сестре, но я знаю о Доминике, – ответил продюсер. – Лорна уверяла, что он – весьма одаренный музыкант, и она старалась поддерживать его талант. Даже пообещала при первой возможности взять его в свой струнный квартет. Но на прослушивании, когда освободилась вакансия, он не смог сыграть на нужном уровне, и ей пришлось вычеркнуть его со списка конкурсантов. Доминик страшно переживал эту неудачу и вскоре после этого покончил с собой. Лорна никак не ожидала столь неадекватной реакции. А какое ко всему этому отношение имеет его сестра?

– Она учится в Дербиширской школе, – объяснила Линдсей. – А вам говорит что-нибудь имя Маргарет Макдональд?

Кристи помотал головой.

– К сожалению, нет, – ответил он.

– А Кэролайн Баррингтон. – не унималась журналистка.

– Баррингтон? – удивился Кристи. – Она имеет какое-то отношение к Энтони Баррингтону? У него была связь с Лорной. Она рассказывала мне о нем. Он все никак не мог пережить, что Лорна к нему охладела. Он ведь даже развелся с женой, лишь бы заставить ее выйти за него замуж… Однако ей это было ни к чему. Они расстались примерно за полгода до того, как мы с нею сошлись. Между прочим, у меня создалось такое впечатление, что этот Баррингтон причинил Лорне немало горя. Но она не из тех, кто любит жаловаться, она не терпела сочувствия и не допускала в свое прошлое, а уж тем более в былые беды… – Он судорожно вздохнул. – Лорна любила повторять, что отношения следует начинать с чистого листа. Господи, как же мне будет не хватать ее! – Он трогательным и каким-то очень беззащитным жестом прижал к глазам стиснутые в кулаки руки. – И самое ужасное – я даже лишен возможности просто по-человечески горевать по ней, закрывшись ото всех. Полиция, пресса, теперь вот вы… Нет, вы не подумайте, что я обвиняю вас. Будь я на вашем месте, я бы тоже старался вызволить из беды своего друга. Так что не видать мне покоя до тех пор, пока не закончится судебный процесс. А может, даже и потом… От этого делается еще более тошно и больно. Такая тяжкая утрата для меня, такая потеря…

– Эта трагедия изменила всю вашу жизнь, – заметила Корделия. – Вы и так уже столько пережили, и столько еще вам придется пережить… Увы. Напоследок я вот о чем хотела спросить: как много народу знало о том, что мисс Смит-Купер намеревается отправиться в Дербишир? Могли ли бы вы припомнить еще кого-то, у кого мог бы быть мотив, пусть самый невероятный? Я хочу сказать… кто еще мог бы желать смерти Лорны?

– О том, что она едет в свою бывшую школу, знали тысячи людей, – не задумываясь, ответил Эндрю. – О предстоящей поездке «Дейли Аргус» даже написала небольшую заметку – так, всего несколько абзацев. А что касается мотивов… нет, не думаю, что кто-то настолько сбрендил, что захотел ее убить. Да вообще вся эта история – чистое безумие. Вся – от начала до конца. У меня такое ощущение, будто все это происходит не со мной, а в каком-то потустороннем мире. Последние несколько дней я работаю над финальными сценами документального фильма. Он выйдет на экраны через три недели. Господи! Как ужасно будет смотреть на нее, слушать ее божественную игру на виолончели, зная при этом, что ее уже нет на свете. Думаю, мы с редактором как раз монтировали картину, когда ее… убивали. О, дьявольщина!

– Я понимаю вас, – мягко проговорила Линдсей... – Я тоже пережила однажды потерю любимого человека. Появляется такое чувство, будто часть тебя – отрезали. Все что-то говорят, как-то утешают, но это все просто не воспринимаешь… От этой боли никто не может избавить.

Корделия, откашлявшись, сочла необходимым вмешаться:

– Что ж, спасибо вам за помощь. Нам, пожалуй, пора. – Она помолчала. – Простите нас – за то, что вынудили снова пережить этот кошмар.

Эндрю Кристи проводил их до дверей. Когда женщины уже поднимались по невысоким ступенькам из нижнего этажа, он бросил им вслед:

– Спасибо вам… Жаль, что вы не знали ее такой, какой знал ее я.

Линдсей Гордон и Корделия Браун сели в машину. Расспрашивать Эндрю оказалось для Линдсей очень тяжким испытанием. Их разговор вернул ее на три года назад, когда она оплакивала гибель своей любовницы. Ей казалось, что она научилась жить с тем горем и знает, как с ним справиться. Однако сейчас она с новой силой почувствовала ту невыносимую боль, которая терзала все ее существо после смерти Фрэнси, – это длилось несколько месяцев. Тогда ей казалось, что весь мир вокруг нее рушится.

– Хорошо, что хоть один человек горюет по ней. – вымолвила Корделия задумчиво, – только никак не пойму: то ли она до такой степени сумела заморочить ему голову, то ли Эндрю увидел ее совсем с другой стороны, которая была скрыта от всех остальных.

– Кто это может знать? – пожала плечами Линдсей. – В любом случае у него о ней останутся светлые воспоминания, которые теперь уже никогда не изменятся. Но нам с тобой радоваться нечему. Потому что этот тяжкий разговор не продвинул нас ни на йоту вперед. Разве только определил, что придется расширить круг поисков, в который теперь входят и читатели «Дейли Аргус». Впрочем, довольно полезно было узнать, какого мнения Лорна Смит-Купер была о Доминике Беннетте и Энтони Баррингтоне. Ну ладно. – Она решительно вздохнула. – Как ехать к твоему дому?

Под руководством Корделии Линдсей проехала в спокойный район, застроенный высокими викторианскими домами с террасами, выходящими на улицу Хайбери-Филдз. Чувствуя некоторую неловкость и даже раздражение от того, что Корделия жила в одном из роскошных особняков, журналистка поднялась вслед за своей подругой к двери. Заметив, как изменилось лицо Линдсей, писательница усмехнулась.

– Не беспокойся, – улыбаясь, сказала она, – это жилье вовсе не так величественно, как кажется на первый взгляд. Просто мой бухгалтер сказал в свое время, что собственность – это лучшее капиталовложение. Вот я и вложила в дом часть денег, которые заработала в годы своих первых успешных выступлений во всяких телешоу.

Они вошли в узкую прихожую. Корделия щелкнула выключателем, зажегся свет, вырвав с темноты акварели с итальянскими пейзажами.

– Сюда. – пригласила она, открывая какую-то дверь.

Линдсей очутилась в комнате Г-образной формы. Это была гостиная, причем вдвое больше ее собственной гостиной в Глазго. Четыре высоких – от пола до потолка – окна в деревянных рамах выходили на улицу. Огромный мягкий диван, обитый серой кожей, стоял с одной стороны от камина, а с другой примостились два кресла-качалки. Тоже в кожаной обивке. На натертом до блеска паркете лежали два красивых персидских ковра – единственные яркие пятна во всей комнате. Все это располагалось в одной половинке буквы «Г», а другая была отдана под столовую. Там стоял овальный стол из красного дерева и шесть таких же стульев с овальными спинками.

– Боже мой. – выдохнула Линдсей. – да у меня такое чувство, будто я оказалась на страничке журнала «Дом и сад»!

Приняв ее презрение за восхищение, Корделия рассмеялась:

– Поскольку я провожу в этом месте большую часть времени, то решила приложить некоторые старания, чтобы чувствовать себя здеськомфортно. Но я довольна результатами. А тебе тут правда нравится, Линдсей?

Журналистка еще раз изумленно осмотрелась по сторонам:

– Честно говоря, я не думаю, что смогла бы чувствовать себя комфортно в такой обстановочке, Корделия. Да вся моя квартира в Глазго стоит столько же, сколько одна твоя гостиная.

– Господи, но что же плохого в том, чтобы чувствовать себя комфортно? – удивилась писательница.

– Знаешь, комфорт комфорту рознь. Мне, например, очень уютно среди моих обшарпанных стульев, и я люблю свой потертый ковер. Считай, что во мне говорит чисто шотландское пуританство или мои политические предпочтения – это как тебе угодно, но мне такая расточительность кажется неприличной.

– Уж извини, если тебе так неуютно в комфортных условиях, но я хочу приучить тебя воспринимать роскошь как должное, – холодно промолвила Корделия.

– Ты тоже извини, – отозвалась Линдсей. – Я не хотела быть грубой, я просто с тобой честна.

Я буквально свирепею, когда я узнаю, что кто-то тратит бешеные деньги на свое гнездышко. Впрочем, будь у меня деньги, я бы, пожалуй, тоже подкупила немного мебели.

– Но у тебя очень милая квартирка, – заметила Корделия. – И комнаты такие просторные, в них легко дышится. Не то что в моем кабинете… вообще никогда светло не бывает, даже летом приходится работать при свете. Моя мама все время ворчит, что эта темнота доведет меня до слепоты. Я, конечно, отвечаю, что это мое дело и что моему зрению абсолютно ничего не угрожает. – Женщины рассмеялись. – Хочешь выпить? Могу приготовить коктейльчик, а то ты, вероятно, измучилась – целый день за рулем. У меня есть виски, херес, джин, водка, кое-какие вин. – только назови, что твоей душеньке угодно…

Линдсей остановилась на вине, и они вместе направились в кухню.

– Нам еще надо поесть. – сказала хозяйка дома. – В холодильнике полно всякой еды. Раз в три месяца я устраиваю чумовые вечеринки. На готовлю всяких угощений, просто как безумная, а потом набиваю холодильник и долгое время подъедаю оставшееся от гостей.

Судя по кухонной экипировке, Корделия Браун любила попировать с размахом. У Линдсей даже перехватило дыхание от увиденного великолепия.

Вся кухонная мебель была из натурального дуба, а на столиках и полочках красовались миксеры, тостеры и прочие агрегаты.

– Обожаю всякие кухонные игрушки. – заявила Корделия, забросив две упаковки лазаньи в микроволновую печь.

– Вот не думала, что сочинение книжек так денежное дело, – сухо заметила Линдсей, вспоминая собственную скромную кухоньку. Ее кухонная техника состояла лишь из измельчителя пищевых отходов, кофеварки и плиты, а стены украшали скромненькие, выпрошенные у друзей плакаты.

– Знаешь, честно говоря, все это приобретено вовсе не на гонорары от трудов в поте лица, – весело ответила Корделия. – Три года назад умерла моя бабушка, оставив мне довольно большое наследство. Ее денежки и пошли на этот дом и его обстановку. И еще те, что я заработала, работая на телевидении и радио. И еще я писала сценарии для кинофильмов. Чокнутая, правда? Конечно, писать романы гораздо приятней, но на гонорары от них я не могла бы содержать даже скромненькую квартирку.

– Так на самом деле ты из жалкой кучки толстосумов, обладающих множеством незаслуженных привилегий? – спросила Линдсей. – Уж и не знаю, что мне с тобой делать. Ведь мне по роду службы приходится видеть столько нищеты, столько горя и лишений, столько бессовестной эксплуатации! А потому мне трудно будет привыкнуть к мысли о том, что подобная роскошь – это норма. Нет, я всегда буду считать, что она неприлична. – Линдсей пожала плечами. – Ты не хочешь что-то изменить?

Корделия громко рассмеялась и кокетливо спросила:

– И что же, по-твоему, я должна сделать? раздать все это бедным?

Линдсей просто физически ощутила, что стоит на краю разделявшей их пропасти. Можно было отложить этот спор на потом, когда их отношения настолько окрепнут, что смогут выдержать даже их несогласие друг с другом. А можно было безоглядно ринуться в бой, погубив первые ростки любви. Нет, на такое Линдсей решиться не могла. Отвернувшись, она с деланым равнодушием взяла в руки поваренную книгу.

Этой ночью они занимались любовью не так, как накануне. Страсть уже не заставляла их спешить, они уже знали тела друг друга. Все противоречия как-то забылись, когда вечером они рассказывали друг другу о себе. Корделия была уже в постели, когда Линдсей вошла в спальню со стаканом воды в руках. Она быстро сбросила с себя одежду и скользнула под одеяло. Корделия повернулась к ней, и они обнялись.

– Все хорошо? – ласково спросила она.

– Честно говоря, я чувствую себя выжатой как лимон, – призналась Линдсей. – Нелегкий был денек. Сначала Маргарет, потом – Картрайт, зате. – Пэдди в тюрьме… И ко всему прочему, этот разговор с Эндрю… Знаешь, я уже давно не работала в таком бешеном ритме. – Она виновато улыбнулась. – И еще зачем-то стала донимать тебя рассказом о моей жизни. Все это очень утомительно. – Она тяжело вздохнула.

– Ты меня ничуть не донимала, – возразила Корделия. – Но я понимаю, что именно ты имеешь в виду. Признаться, я тоже устала.

– Надеюсь, не настолько, что тебе хочет только спать?

В ответ Корделия потянулась к Линдсей и нежно ее поцеловала.

Неторопливая ночь любви сделала их ближе, чем все предыдущие страстные ласки. В первый раз ни одна из них не пыталась что-то доказать другой. Потом Корделия заснула, а Линдсей еще долго лежала без сна. Несмотря на то, что испытанная ею физическая радость помогла на время отвлечься от грустных мыслей, они не исчезли совсем, а лишь спрятались где-то в глубине ее сознания. И теперь, увидев, в какой роскоши живет ее новая возлюбленная, Линдсей вдруг помрачнела, потому что ко всем ее мрачным мыслям добавилась еще одна.

Часть III Фуга

Только в пятницу Корделия и Линдсей – было уже двенадцать – прикатили в школу и припарковали автомобиль рядом с «лендровером» Пэдди. Все утро Линдсей не могла отделаться от ощущения, что она находится где-то вне реальной жизни. Вчерашний поздний разговор не только не помог ей вернуть душевное равновесие, но, напротив, еще больше ее расстроил: она вспомнила свое прошлое и одновременно все пламенней мечтала о будущем, надеясь на лучшее. И эти ее душевные терзания были так далеки от событий нескольких последних дней. Линдсей казалось теперь просто нелепым, что они с Корделией ввязались в это расследование, тоже нашлись сыщики! Она никак не могла отделаться от чувства, что принимает участие в какой-то сложной и запутанной, но вполне бессмысленной игре. И лишь присутствие Корделии удерживало ее от того, чтобы все это прекратить.

Не успела Линдсей сосредоточиться и собраться с мыслями, как они столкнулись с Джессикой Беннетт прямо у дверей корпуса Лонгнор-Хаус. Увидев их, девочка вздрогнула, и в глазах ее на секунду мелькнул страх.

– Привет, Джессика. – первой поздоровалась Линдсей. – Мы вообще-то не знакомы, Корделия и я хотели бы поболтать с тобой, – с ходу заявила она, опасаясь, как бы та не сбежала. – Вчера мы виделись с мисс Кэллеген. Она полагает что ты могла бы помочь нам выяснить парочку кое-каких деталей. Ты сейчас занята?

– М-м-м… Вообще-то нет, – неуверенно пробормотала Джессика. – У нас по расписанию самостоятельная подготовка в библиотеке, но никто не станет проверять, там я или нет. А если меня там и хватятся, то подумают, что я занята чем-то другим, – явно нервничая, проговорила девочка. Они втроем направились в жилище Пэдди. Корделия отправилась на кухню варить кофе. Джессика от страха просто окаменела, и Линдсей стала говорить с ней о том, о сем, чтобы она почувствовала себя свободней.

– Что вы сейчас проходите в школе? – поинтересовалась она. – Ты учишься на «отлично»?

– Да, – ответила Джессика. – По математике, истории и музыке. Знаю, что сочетание странноватое, мне все так говорят, но мне почему-то кажется, что математика некоторым образом схожа с музыкой. Во всяком случае, одно помогает мне изучать другое. А история… Мне она просто нравится, поэтому я удовольствием ей занимаюсь.

– Вполне могу тебя понять. А что ты намер. – делать потом? Я имею в виду после окончания школы?

– Пока точно не решила. – пожала плечами Джессика. – Очень хотелось бы продолжить заниматься музыкой, но не уверена, что смогу поступить в какой-нибудь из Королевских колледжей. Если не пройду конкурс, то, наверное, поступлю на музыкальный курс в университете. Разумеется, если я хорошо окончу школу. А это зависит от того, насколько я буду стараться.

Линдсей догадалась, что Джессика неспроста с такой готовностью говорит о своем будущем – ей не хотелось, чтобы зашел разговор о смерти Лорны. И, воспользовавшись ее разговорчивостью, стала подводить Джессику к нужной теме.

– Даже представить себе не могу, как здесь можно теперь работать с полной отдачей, – осторожно проговорила она. – События последних дней. – Она покачала головой. – К такому надо еще привыкнуть.

Джессика снова занервничала.

– Да уж, все эти дни было как-то не до занятий, – кивнула она.

– Если бы ты знала мисс Кэллеген так же хорошо, как я, ты поняла бы, что она вообще не способна на преступление, – вымолвила Линдсей. – А что об этом говорят девочки?

– Никто – во всяком случае из тех, с кем я разговаривала, – не может поверить в это. Мисс Кэллеген – замечательная воспитательница. Знаете, она… так здорово понимает, что у тебя на уме, у нее просто какое-то чутье. Ей можно ничего не говорить, но она все равно все про тебя узнает, и что ты думаешь, и что чувствуешь. Она все может понять, представляете? Мисс Кэллеген старается быть нам другом, но при этом она не ведет себя так, будто мы какие-то малыши. В отличие от других учительниц. Конечно, она иногдасердится на нас и прямо об этом говорит, но никто и представить себе не может, что она могла… могла… – Джессика на миг замолчала. – Вы понимаете, о чем я, да? Мисс Кэллеген нам очень-очень нравится, – взволнованно добавила девочка.

– А Лорна Смит-Купер тебе не нравилась, не так ли? – полюбопытствовала Линдсей Гордон.

Джессика и бровью не повела, словно не слышала вопроса. И тогда Линдсей продолжила – очень медленно и очень спокойно:

– Вот что, Джессика. Тут такая история… Мы пытаемся вызволить мисс Кэллеген из тюрьмы, и не только потому, что нас попросила об этом мисс Овертон. Нам не обязательно доказывать, что убийство совершил кто-то другой, и искать убийцу. Нам важно убедить полицию, что и против некоторых других людей можно выдвинуть ничуть не меньше обвинений, чем против мисс Кэллеген. И если нам удастся таких людей обнаружить, то адвокату будет легче доказать, что обвинения против мисс Кэллеген несостоятельны.

В этот момент Корделия принесла кофе и, протянув им кружки, подхватила мысль Линдсей:

– Судя по тому, что нам сообщила мисс Кэллеген, ты могла бы поведать нам кое-что о поступках мисс Смит-Купер, и это могло бы нам помочь. Повторяю, мы не хотим обвинить тебя или еще кого-то. Мы просто пытаемся доказать, что другие люди могли – или не очень могли, как тебе больше нравится, – сделать то, в чем обвиняют Пэдди. Мы считаем, что ты не все рассказала полиции. Возможно, ты опасалась, что там неправильно воспримут твои слова, потому что они много чего не понимают, чувства, например. – Она многозначительно помолчала. – Однако нам ты можешь рассказать все. Потому что знаешь, на чьей мы стороне.

Секунд тридцать Джессика собиралась с духом, но наконец заговорила:

– Ладно, я все вам расскажу. В конце концов, вам это может рассказать и кто-то еще. И потом, мисс Овертон просила нас… помогать вам, как тогда – полиции. Поэтому, пожалуй, лучше мне самой ответить на ваши вопросы, а то кто-нибудь еще наболтает всякой ерунды. Итак, о чем вы хотели меня спросить?

Было видно, что все ее тело напряглось как струна, личико побледнело, и на нем еще ярче проступили веснушки. Но при первом же вопросе она залилась краской.

– Как ты относилась к Лорне? – спросила Корделия.

Джессика заговорила, но ее слов было почти не было слышно – настолько она нервничала:

– Надеюсь, она жарится в аду на сковородке. Я ненавидела Лорну. И презирала ее. Я ничуть не удивилась, что ее кто-то убил. Жаль, этого не случилось раньше. Тогда Доминик был бы жив. Я хотела, чтобы она умерла, и я рада, что ее больше нет. Я бы и сама с удовольствием ее убила – будь у меня побольше решимости. Я бы наслаждалась ее страданиями и радовалась бы, что она хоть отчасти заплатила за то, что сделала моему брату. – Выпалив все это, она, похоже, и сама удивилась столь яростной ненависти, таившейся в ее душе.

– А что она сделала твоему брату. – осторожно спросила Линдсей.

– Они встречались, и она пообещала ему работу, – ответила Джессика. – У Лорны был свой квартет, и там был нужен виолончелист. Доминик классно играл на виолончел. – даже слишком хорошо для ее паршивого квартета. Но они поссорились, и она отдала эту вакансию другому музыканту, которому было далеко до Доминика. Тогда он подал заявление на место второй скрипки в оркестре «Гарден чембер». Но эта сучка дала ему такую отвратительную рекомендацию, что с ним там и разговаривать не стали. После этого Доминик отчаялся найти хорошую работу. А ведь больше всего на свете ему хотелось играт. – играть как можно лучше. Но Лорна не дала ему этой возможности, и он покончил с собой. – Последние слова она договаривала шепотом, вся дрожа и пытаясь сдержать слезы.

– А здесь, в школе. – спросила Линдсей, – Вы первый раз встретилась с мисс Смит-Купер после смерти своего брата?

– Да я с ней вообще не встречалась. Видела ее мельком в столовой, вот и все. И я не могла пойти на концерт! – прошептала она, мотая головой. Мне было бы невыносимо слушать музыку, которую я так люблю. Это было бы слишком больно. Ну вот… – Она на мгновение замялась. – И мисс Кэллеген поняла меня. Поэтому она и оставила меня за старшую в Лонгноре, и это избавляло меня от необходимости идти на концерт. И еще мисс Кэллеген обо всем договорилась с мисс Макдонадьд. Видите ли, я должна была выступить с хором, у меня был небольшой сольный номер. Вместо меня они попросили спеть Карину Холгейт.

– Но ты же была в зале? Я видела, как ты пересекала его. И еще ты в какой-то момент разговаривала с Кэролайн Баррингтон. – произнесла Линдсей.

Кивнув, Джессика отпила глоток кофе.

– Я думала, что полиция спросит меня об этом, но, похоже, никто не сообщил сыщикам, что видел меня в зале. Я уже сказала вам, что меня оставили в Лонгноре за старшую. Так вот, одна из четвероклассниц заболела. Ее все время рвало, и я заподозрила, что она… выпила. Мне не хотелось отвечать за нее, – продолжала Джессика. – поэтому я решила пойти и рассказать обо всем мисс Кэллеген.

– А ты не обратила внимание, вокруг корпуса, в фойе не было посторонних? Или чего-то подозрительного? – спросила Линдсей.

Джессика покачала головой.

– Около зала было совсем немного народу и вроде бы все пришли на концерт, – уверенно сказала она. – Некоторых я узнала – как-то видела их в городе, были и знакомые, то есть родители девочек, – пояснила Джессика. – Когда я подходила к корпусу, то видела, как отец Кэролайн выбрался из машины. На концерт он, видимо, не остался, потому что когда я возвращалась с мисс Кэллеген в Лонгнор-Хаус, его машины уже не было на прежнем месте. Вам, наверное, лучше спросить об этом саму Кэролайн.

Линдсей и Корделия обменялись тревожными взглядами. Возникало еще одно осложнение.

– И что было, когда ты пришла в зал? – поинтересовалась Корделия.

– Я спросила у Кэролайн, не видела ли она мисс Кэллеген, и та ответила, что, вероятно, мисс Кэллеген все еще за сценой. Я прошла туда и стала спрашивать всех подряд, не видели ли они ее, но все были слишком заняты и не обращали на меня внимания. По боковому коридорчику я прошла до кладовой, но и там ее не было видно. Тогда я вернулась в главный коридор и заглянула во все музыкальные классы. Наконец я обнаружила мисс Кэллеген около комнаты мисс Макдональд, за углом. – уточнила Джессика. – Я объяснила ей, что произошло, и она сказала, что я правильно поступила, решив разыскать ее. Мы вместе отправились в Лонгнор-Хаус, и она пробыла там примерно полчаса. – Она замолчала.

– Тебе не показалось, что мисс Кэллеген только что вышла из кабинета мисс Макдональд? – осторожно спросила Линдсей.

– Не думаю, – отозвалась Джессика. – К этой комнате ведет вниз несколько ступенек, и она как раз по ним спускалась, поглядывая в окно, выходящее на подъездную аллею. – Помолчав, девочка торопливо добавила: – Знаете, у нее был такой вид, словно ее мысли унеслись куда-то далеко-далеко. Мне пришлось дважды окликать ее, прежде чем она обратила на меня внимание.

Линдсей опять переглянулась с Корделией: обе пришли в ужас, представив, какое впечатление это новое свидетельство может произвести на опытного следователя. Наконец, Корделия взяла себя в руки и спросила:

– А как она выглядела, Джессика? Я имею в виду, была ли мисс Кэллеген возбуждена или, наоборот, подавлена, расстроена?

– Да нет, просто у нее был очень задумчивый вид. Она явно была озабочена какими-то делами.

А обычно мисс Кэллеген очень живая и разговорчивая. Что-то такое было у нее на уме. Нет, только не подумайте, что я имею в виду… ну, что она только что убила кого-то… Нет, совсем не так… Нет-нет, только не мисс Кэллеген!

– Мы тоже в это не верим, – кивнула Линдсей. – А ты точно помнишь, что по боковому коридорчику прошла только до кладовой комнаты? Ты сказала, что заглянула во все музыкальные классы, – напомнила журналистка. – А во второй музыкальный класс ты заглядывала?

– Нет, я совершенно точно не заходила дальше по коридору, – твердо произнесла девочка.

– Почему же?

– Потому что мне было известно, где должна была находиться Лорна Смит-Купер. – охотно объяснила Джессика. – Я знала, кто и в каком классе должен был быть, потому что до последней минуты участвовала в подготовке к вечеру, я боялась, что вдруг встречусь с нею, поэтому старалась заниматься чем-то. Я знала, – продолжала она, – что мисс Смит-Купер могла быть только во втором музыкальном классе, и мне очень не хотелось с нею встречаться. Если бы мисс Кэллеген была у нее, я бы подождала ее снаружи или попыталась бы найти заведующую хозяйством. Ничто не могло заставить меня подойти к этому классу.

– А почему же ты сразу не отправилась на поиски заведующей хозяйством. – полюбопытствовала журналистка. – Зачем вообще пошла к музыкальным классам искать мисс Кэллеген?

– Потому что я решила, что та девочка – напилась. – терпеливо объяснила Джессика. – Я считала, что мисс Кэллеген сумеет лучше заведующей хозяйством справиться с этой ситуацией.

– Ну хорошо, – кивнула мисс Гордон со вздохом. – Итак, когда ты подходила к кладовой, ты видела кого-нибудь около второго музыкального, а?

– Не могла же я видеть, что происходит за поротом коридора, – пожав плечами, произнесла девочка. – Но я слышала, как кто-то бежит к черной лестнице. Кто-то, у кого туфли на высоких каблуках. Как вы считаете, это может показаться важным для полиции?

– Не думаю, что ты сможешь сообщить полиции что-то такое, чего ей уже неизвестно, – заметила Корделия, стараясь, чтобы ее голос звучал равнодушно. Не хватало только, чтобы девочка поняла, что у нее могут быть какие-то причины утаить эту информацию от полицейских. Линдсей и Корделия в третий раз обменялись встревоженными взглядами. Скорее всего, Джессика слышала шаги Корделии. Однако если они попросят ее рассказать об этом полиции, то она наверняка упомянет и о том, в каком состоянии была Пэдди, когда находилась около комнаты мисс Макдональд. Лихорадочно обдумывая, как себя вести дальше, женщины напрочь забыли обо всем, что еще хотели разузнать у девочки.

– Ну так что. – спросила рыжеволосая. – Это все?

Линдсей кивнула.

– Да, спасибо тебе. – промолвила она в ответ. – Ты нам очень помогла, а теперь беги в библиотеку, пока кто-нибудь не хватился тебя.

Джессика встала и направилась к двери. Нажав на ручку, она обернулась и робко проговорила:

– Надеюсь, вам удастся помочь мисс Кэллеген. Нам всем ее очень не хватает. – С этими словами она ушла.

– Не очень-то подходящая свидетельница, – заметила Линдсей после непродолжительного молчания. – Прокурор вытянет из нее все до последнего слова, включая и то, в каком состоянии была Пэдди. А твои удалявшиеся шаги наведут его на мысль о том, что ты была сообщницей убийцы. Так что хорошо бы нам обойтись без свидетельства мисс Джессики Беннетт.

– А ведь мы так толком и не продвинулись в расследовании, верно?

– Ничего не могу сказать с уверенностью, – задумчиво вымолвила журналистка. – Нам надо задать несколько неприятных вопросов Саре Картрайт. К тому же теперь выясняется, что разведенный и брошенный Лорной мистер Баррингтон тоже тут маячил. Что ж, у нас намечается неплохой списочек потенциальных убийц. Но ей-богу, лучше вообще все это бросить, чем впутать в эту мерзость невинных людей. Итак, пора проверить одно алиби. Мы можем объединить приятное с полезным: перекусить и выяснить, действительно ли у мистера Джеймса Картрайта столь неопровержимое алиби, как он утверждает.

– Сдается мне, что приятного в нашем раследовании пока гораздо больше, чем полезного, – с улыбкой проговорила Корделия.

– Скажи спасибо, что имеешь дело с журналисткой, – отозвалась Линдсей. – Наша братия никогда не забывает о плотских радостях, какими бы трудными не были дела.

– Ну хорошо, хорошо, убедила. Кстати, я слышала, что в «Стоунмейсонз», расположенном в Винкле, очень неплохо готовят…

Но когда они сели в машину, Линдсей, к разочарованию Корделии, поехала к редакции местной газеты и, оставив ее скучать в автомобиле, скрылась в дверях. Не прошло и десяти минут, как она вышла оттуда, прижимая к груди фотографию Картрайта.

– Уговорила одного парня одолжить снимок, – объяснила она. – Он нам может понадобиться для того, чтобы показать его в ресторанчике. Знаешь, – смеясь, добавила она. – в благодарность за фотографию я пообещала этому парнишке, что сразу сообщу ем. – самому первому, – когда ждать новых арестов. Разумеется, у меня не будет возможности сделать это, но он еще об этом не знает.

Они вернулись к воротам школы, и Линдсей так резко развернула машину, что гравий на дорожке разлетелся в разные стороны.

– Ну и ну, – пробормотала Корделия.

– Да ладно тебе! Вот что. Я бы хотела провести хронометраж. Но не забывай, что «мерседес» гораздо проворнее моего «ЭмДжи» и что Картрайту здешние дороги известны, как свои пять пальцев. Я хочу узнать, можно ли найти изъян в его алиби. Нам надо проверить, мог ли он исхитриться попасть в обе пивные и при этом заскочить в школу, чтобы поконить с Лорной. Что-тоне очень верю в его невиновность. Ты когда-нибудь участвовала в ралли, Корделия? – осведомилась она.

– Нет, конечно, – ответила ошарашення Корделия.

– Что ж, нет так нет. Но все равно тебе придется поработать штурманом. Я отметила на карте лучшие, с моей точки зрения, дороги. Ты просмотри мои пометки и вспомни здешнюю местность. Будешь указывать мне, куда ехать. Идет?

– Попробую, – неуверенно буркнула Корделия. – А ты-то сама часто участвовала в гонках?

– Ни разу, – пожала плечами мисс Гордон. – Но правила проведения знаю. – С этими словами Линдсей включила зажигание.

По пути в Бакстон они обе напряженно молчали, думая только о проводимом «следственном эксперименте». Вскоре автомобиль свернул на Макклесфилд-роуд. Линдсей гнала по идущей в горку дороге на третьей скорости, а когда они выехали на ровный участок, откуда свернули вниз на Конглетон-роуд, мотор ее «ЭмДжи» просто взревел. Затем она стала петлять в паутине деревенских улочек и после резкого поворота, от которого у обеих волосы чуть не встали дыбом, остановилась у ресторанчика «Стоунмейсонз армз».

– Я наконец могу открыть глаза. – насмешливо спросила Корделия Браун. – Итого, четырнадцать минут пять секунд.

Ресторанчик «Стоунмейсонз армз» находился в длинном каменном здании с крытой тяжелым шифером крышей. Войдя внутрь, они оказались в маленьком и уютном зале с деревянными стульями, стоявшими вокруг старых как мир столов, и ситцевыми занавесками на окнах. Там подавали настоящий эль, который, пенясь, лился из кранов на стойке. Женщины уселись на высокие табуреты и заказали лучшего горького эля для Линдсей и сухого белого вина для Корделии, а также два фирменных блюд. – «обед пахаря». Не теряя времени, Линдсей решила добыть какую-нибудь информацию у барменши – увядшей женщины лет сорока, которая, как выяснилось, была женой хозяина заведения.

– Похоже, у вас не так-то много свободного времени, – сочувственно заметила она.

– Ох! – только и всплеснула руками женщина. – Впрочем, по вторникам мы всегда устраиваем выходной, иначе тут с ума сойти можно. Знаете, мой муженек всегда мечтал, что на старости лет прикупит себе деревенский паб, так что когда пару лет назад он ушел от дел, нам и думать не пришлось, чем ему заняться. Мне то тут не сказать чтобы нравилось, очень хлопотное дело, и все не так уж забавно, как может показаться.

– Но зато вы знаете, как угодить посетителям. – улыбнулась журналистка. – Давненько не пила такого замечательного эля. Кстати, ваше заведение нам порекомендовал один наш знакомый, Джеймс Картрайт. Насколько я поняла, вы его знаете.

– Ну еще бы, он часто к нам заглядывает, – закивала женщина. – Любит у нас ужинать. Бобылем живет, одинокий он. У него, правда, есть дочка, да только она учится в закрытой школе. Вот поэтому он и предпочитает есть в компании, да и дома готовить не надо. Вообще-то, судя по всему, ему по карману нанять экономку, но, видите, предпочитает сам о себе заботиться.

– Да-да. – поддакнула Линдсей. – Он как раз вчера говорил нам, что часто бывает здесь. И пожаловался на полицию: там почему-то решили, будто он может иметь какое-то отношение к субботнему убийству. А его там вообще в этот момент не было, он у вас тут отдыхал. «Слава богу, – говорит, – что хозяйка «Стоунмейсонз» меня знает».

Женщина яростно закивала головой:

– Совершенно верно! В воскресенье полиция наезжала сюда – все о нем выспрашивали. Мистер Картрайт был здесь примерно с без пяти восемь. Я точно это помню, потому что по телевизору показывали «Охоту за золотом». Я сразу так им и сказала: «Не морочьте мне голову, мистер Картрайт не может иметь отношения к этой мерзости!» Он был таким же, как всегда, – шутил да балагурил. Заказал себе поесть – кажется, жареную форель, из местного озера. И выпил, как обычно, две пинты эля. А потом уехал.

– Вот и слава богу, – кивнула Линдсей.

От дальнейшего разговора ее избавила еда – принесли огромные тарелки с «обедом пахаря» и они ушли в укромный уголок, чтобы спокойно пообедать. Пока они ели, Корделия размышляла вслух, набивая рот попеременно то хлебом, то сыром.

– Давай-ка подумаем… М-м-м… Если он был здесь без пяти восемь… ему понадобилось около четверти часа, чтобы приехать сюда из школы. Угу… скажем, десять минут ему потребовалось на м-м-м… дело, пять на то, чтобы пробраться в здание и выйти из него… Итого около десяти-пятнадцати минут у него остается, чтобы попасть в пивную «Вулпэк»… А если он уехал из «Вулпэка» раньше… чем в десять минут восьмого, то у него нет алиби. Стало быть, он мог совершить убийство. – Совершенно верно, – кивнула журналистка – Все зависит от того, как что происходило в «Вулпэке». Так что ешь побыстрее, и мчим туда – надо вытянуть из них все, что им известно.

Всего через полчаса они уже стояли у стойки бара пивного ресторанчика «Вулпэк». В противоположность деревенскому очарованию «Стоунмейсонз армз», обстановка в «Вулпэке» была скудной и дешевой. Оклеенные пластиком скамейки, старые столы с изрезанными, в темных пятнах, столешницами, запах прокисшего пива и застарелого табачного дыма – вот что ждало посетителей паба «Вулпэк». У барной стойки стояли, облокотившись на нее, два местных фермера. Когда Корделия и Линдсей вошли в помещение и молча уставились на них, фермеры прервали разговор. С другой стороны стойки стояла видавшаявиды особа лет двадцати двух, слишком ярко накрашенная.

– Да уж, здесь знают, как привлечь клиентов не так ли? – с легкой издевкой откомментировала увиденное Линдсей.

Было понятно, что в этом заведении никакой дипломатии не потребуется. Линдсей направилась к раскрашенной девице и заказала полпинты некрепкого бочкового пива для себя и стакан белого сухого вина для Корделии.

– Сдачи не надо, я хочу вас угостить, – сказала она барменше. – Тут такое дело… вы сможете мне помочь? Понимаете, я веду частное расследование – того самого убийства в школе для девочек, которая расположена ниже по дороге. Вот езжу, навожу справки – обо всех, кто хоть каким-то боком мог быть замешан в этой истории: кто из них куда в субботу ездил, когда именно. Короче, приезжал к вам этот парень в субботу вечером? – Вынув из сумочки фотографию Джеймса Картрайта, она протянула ее барменше.

– Ты не первая интересуешься этим, солнышко, – последовал хмурый ответ. – До тебя тут уже побывала полиция. Могу сказать тебе только то, что им уже известно: этот парень был здесь в субботу, он тут часто ошивается. У нас до семи перерыв. Я едва успела выпить чаю, как он явился сюда ровнехонько в семь, и еще парочка туристов. – добавила она. – Его я обслужила первым, и он ушел со своим пивом в боковую гостиную. Уж не знаю, сколько времени он там пробыл, потому что там есть дверь, ведущая к туалетам. А уж оттуда можно выйти через черный ход на улицу. По крайней мере, через полчаса его там точно уже не было: я заходила туда, чтобы собрать грязные стаканы. У тебя все? А то мне некогда. – И, не дожидаясь ответа, девица скрылась за дверью, ведущей в кухню.

– Ну надо же, какая очаровашка. – пробормотала мисс Гордон. – Так мне допивать эту дрянь или нам лучше сразу отвалить отсюда?

Они направились к машине, чтобы продолжить свое бешеное ралли. Линдсей превзошла себя, и через семь минуть они уже выехали на дорогу.

– Благодаря твоим замечательным подсчетам времени у меня возникла одна версия, – задумчиво произнесла она, выключая мотор. – Картрайт говорит, что видел, как она выбирала струны. А теперь представь, что она оставила их в комнате, не убрав на место. Он мог рассчитывать на то, что она вернется за ними перед выходом на сцену. А еще он мог быстренько сгонять в «Вулпэк», вернуться оттуда в школу, оставить автомобиль под деревьями около корпусов, вытащить поясок из плаща Пэдди – в конце концов, кто бы удивился, увидев его в Лонгноре? Заботливый отец приехал посмотреть, как его Сара овладевает мастерством Греты Гарбо. М-м-м… Быстрая пробежка сквозь заросли к главному корпусу… Он вбегает туда через боковую дверь и поднимается по боковой же лестнице ко второму музыкальному классу. Да, днем ему еще надо было съездить домой, чтобы взять школьные ключи – наверняка у него есть полный комплект ключей от всех школьных помещений. Потом он выбирает струн. – вспомни, какой он ловкий и прыткий! А затем прячется в большом шкафу-кладовке, поджидая Лорну. Как только Пэдди уходит, он душит Лорну одной из струн, которые та так легкомысленно разбросала по всей комнате. Сделав свое черное дело, он опять спускается вниз по боковой лестнице, несется как сумасшедший на машине и без пяти восемь благополучно прибывает в «Стоунмейсонз армз». Да-а… Все это вполне могло быть именно так.

Корделию ее слова явно не убедили.

– Да, могло быть, – с сомнением в голосе произнесла она. – Но почему ты решила, что у него есть все школьные ключи? И потом, как он мог с такой точностью просчитать, где она будет находиться? Ведь Лорна могла и не приходить в класс до самого начала своего выступления. Значит, ему пришлось бы просидеть целый час в шкафу, и где бы было тогда его алиби? И как, черт возьми, мы можем все это доказать?

– Да нам же не нужно ничего доказывать, – напомнила ей Линдсей. – Мы не полицейские, которые должны каждую свою версию четко мотивировать в суде. Наша задача – продемонстрировать властям, что Пэдди – далеко не единственный человек, у которого был и мотив, и возможности для совершения преступления.

– Пожалуй, что так, – кивнула Корделия. – В принципе, мне очень импонирует идея считать Картрайта подозреваемым Номер Один. Кстати, днем у него было предостаточно времени, чтобы основательно подготовиться. Сделать удавку, обмотать пояском ее конец, ну и прочее. Даже если он не был уверен, что Лорна обязательно будет репетировать, вероятность такого развития событий была очень велика. А ключи, висевшие в комнате мисс Макдональд, – это всего лишь случайное совпадение, сыгравшее ему на руку.

– Не знаю, как ты, но чем больше мы погрязаем в этом деле, тем меньше я что-то понимаю, – заявила Линдсей. – Нам надо сесть и тщательно обдумать все, что мы умудрились накопать. Черт! Если мне что и нужно сейчас, так это сделать на день перерывчик – загнать все наши доводы на время куда-нибудь в дальний уголок мозга и заняться чем-нибудь другим. Но, увы, все равно душа будет болеть за Пэдди, лучше и не пытаться.

– Я хорошо тебя понимаю. – сочувственно заметила Корделия, почувствовав, какой усталый у ее подруги голос.

Вернувшись в школу, женщины записали всю информацию, которую им удалось собрать. Как они и предполагали, свидетельства очевидцев тянули их в прямо противоположные стороны. И ни единого доказательства того, что Пэдди не могла совершить это убийство. Линдсей позвонила Памеле Овертон и спросила, не мог ли Джеймс Картрайт иметь запасной набор ключей. Директриса пообещала это выяснить и перезвонить, как только узнает что-нибудь определенное. Линдсей с сосредоточенным видом металась взад-вперед по гостиной.

– Господи. – пробормотала она. – меня все время не отпускает ощущение того, что где-то в моем подсознании прячется ключик к разгадке, я что-то видела или слышала, вот только никак не могу припомнить, что именно. В голове сплошной туман. Но точно знаю, что это был какой-то пустяк, оставивший в памяти смутный след. И я знаю, что этот вроде бы пустяк помог бы нам сдвинуться с мертвой точки. Господи, как же мне нужно это вспомнить. – Журналистка в отчаянии всплеснула руками. – Ну какая же я идиотка! – сердито воскликнула она.

– Расслабься, – успокаивала ее Корделия. – Постарайся не думать об этом и, возможно, в самый неожиданный момент этот твой ключик всплывет в памяти, когда ты будешь занята совершенно другим делом.

– Да я пыталась уже расслабиться, – с досадой выговорила Линдсей. – Ничего не помогает! А у тебя нет знакомого гипнотизера? – с надеждой спросила она. И добавила с улыбкой: – При чем хорошего? Ну да ладно, нам все равно некогда сидеть сложа руки. Может, попробуем чего-нибудь добиться от Кэролайн Баррингтон или Сары Картрайт? Уже почти четыре часа, значит, уроки заканчиваются.

– Думаю, начать следует с Кэролайн. – со вздохом промолвила Корделия. – Возможно, ей известно что-то такое, что поможет нам «расколоть» Сару Картрайт.

– Что ж, пусть будет Кэролайн, но сначала мне надо подкрепиться огромной дозой кофе, – простонала Линдсей. – Девочка она, по-моему, добрая, но все время трещит как трещотка. Да, надо собраться с силами, прежде чем задать ей жару, иначе она сама так нас достанет, что мы только будем кряхтеть и вытирать пот. – С этими словами Линдсей встала, намереваясь отбыть в кухню.

Но не успела она сделать и шага, как заверещал телефон. Корделия подбежала к столу и сняла трубку.

– Слушаю! Комната мисс Кэллеген… Да, совершенно верно… М-м-м… пока ни шатко ни валко, хотя мы достигли некоторого прог… Нет-нет, пока нет… Нет, мы вообще еще не связывались с полицией… М-м-м… Нет, этого я пока сказать не могу… Что ж, если вы настаиваете, мы приложим все усилия… да, половина пятого нас устроит… Да, Линдсей об этом известно… До встречи. – Повесив трубку, Корделия пробормотала: – Ох, дьявольщина! Это Джиллиан. Хочет встретиться с нами в понедельник – узнать, как продвигается наше расследование. Похоже, полиция настаивает на скорейшем рассмотрении дела, и Джиллиан хочет иметь на руках все возможные аргументы, которые смогут разрушить их версию. Так что теперь еще и время против нас.

Линдсей Гордон застонала.

– Что ж, значит, дорога каждая минута. Придется отложить кофе и разыскать эту болтушку Баррингтон. Как знать, может, она подскажет нам ответы на все загадки этого головоломного дела.

– Будь ты Эркюлем Пуаро, она бы все выложила как на блюдечке.

– Ну да, вот только если бы я была Эркюлем Пуаро, ты бы не полюбила меня, правда?

В Лонгноре царила какая-то зловещая тишина. Комната Кэролайн была расположена на верхнем этаже. Корделия постучала. На ее стук никто не ответил, тогда она отворила дверь и вошла. Они с Линдсей заранее договорились, что если Кэролайн не окажется на месте, они все равно ее дождутся. Линдсей приблизилась к окну и прислонилась к батарее отопления, расположенной под широким подоконником. Корделия уселась на стул с прямой высокой спинкой и положила ноги на корзинку для мусора. Обе осматривали комнату с таким видом, будто оказались здесь впервые; Линдсей озиралась вокруг, с удивлением обнаружив много такого, на что не обратила ни малейшего внимания, хотя провела здесь пару ночей.

Мебель здесь была казенной: кровать, стол, стул, гардероб, буфет и комод. Однако по всему прочему можно было сразу понять, что за личность тут обитает. На стенах висели портрет Ленина, большая фотография Вирджинии Вульф и плакат, призывающий принять участие в ралли, организованном женщинами-борцами за мир Гринем-Коммон. На книжных полках лежало всего несколько учебников, а остальное место занимали десятки научных и научно-популярныхкниг: политика, социология, феминизм, вот чтозанимало эту девочку. На письменном столе творилось что-то невообразимое, но внимание сразу привлекали три вещи: настольный календарь сфотографиями парусников и два фото в рамках. Взгляды обеих женщин, как по команде, устремились на фотографии. Корделия взяла их в руки. На одной из них был запечатлен семейный портрет: Энтони Баррингтон, его бывшая жена и их потомство. Кэролайн стояла между родителями, а ее брат и сестра сидели перед ними на диване.

На другой фотографии они узнали того же мужчину – он стоял на заснеженном пике горы и озорно улыбался. На нем было альпинистское снаряжение – старый, в пятнах, комбинезон, тяжелые ботинки, смотанные бухтами веревки и маленький рюкзак. Худощавое загорелое лицо, морщинки вокруг глаз… Его брови чуть приподнимались у переносицы, придавая его лицу ироничное выражение. Прочие черты были ничем не примечательны. Однако глаза и брови выдавали в нем веселого, компанейского человека. Можно было не сомневаться, что Кэролайн была того же мнения.

Пока Корделия внимательно рассматривала фотографии, дверь в комнату распахнулась, и в нее влетела Кэролайн, крича кому-то через плечо:

– Только не сегодня, а то у меня слишком много дел!

Корделия вздрогнула и едва не выронила фотоснимки, вскочив со стула. Линдсей резко выпрямилась.

– Боже правый. – воскликнула девушка, – убийство и грабе. – и все в одну неделю! Нет, скажу я вам, это уж слишком.

Линдсей невольно широко улыбнулась.

– Нет-нет, не беспокойся. – поспешила оправдаться она. – Нам обязательно надо было встретиться с тобой, а дверь оказалась открытой. Клянусь, что мы не читали твои письма и не рылись в комоде и шкафу.

– Да мне это и в голову не пришло. – Кэролайн пожала, плечами. – Даже если бы и рылись,все равно не нашли бы ничего интересного. Я просто не ожидала увидеть двух суперсыщиц в своем скромном жилище. – Кэролайн бросила сумку и упала на кровать.

– Я смотрю, что старый добрый беспроволочный телеграф работает в Дербишир-Хаусе по-прежнему без перебоев, совсем как в дни моей юности, – прокомментировала Корделия.

– Господи, конечно же, всем известно, зачем вы сюда приехали. – усмехнулась Кэролайн. – Ее величество объявили об этом на общем собрании. Думаю, вы хотите порасспросить меня об этой чертовке. Да-а, прямо скажем, личностью она была неординарной! Мало того, что донимала всех при жизни, так и еще и после смерти людям покою не дает. Честно говоря, того, кто положил конец всем ее фокусам, стоило бы наградить, а не наказывать. Наверняка вы уже слышали от кого-то подобное мнение, угадала? А в полиции они совсем сбрендили – арестовать нашего Босса, некоторые, прямо скажем, не самые умные люди твердят, что это не просто убийство, а в некотором роде месть… Но она же не такой человек, можети мне поверить.

– А кто такой Босс? – недоуменно переспросила Корделия. – Его тоже арестовали?

– Ох! Я имела в виду мисс Кэллеген. – Кэролайн густо покраснела.

– Но почему вы называете Пэдди Боссом? – полюбопытствовала Пэдди.

– Думаю, потому, что она умеет ненавязчиво внушить, кто тут главный. Эй, послушайте, не думаете же вы, что я могу иметь какое-то отношение к убийству? Видите ли, я очень несдержанная, мне часто это твердят, и… и я действительно наговорила тут много всяких глупостей… ну, что смерть этой отвратительной женщины – это скорее благо, чем беда. Ну, скажите, разве я похожа на убийцу?

Линдсей невольно рассмеялась, представив себе Кэролайн Баррингтон в этой роли. Девушка растянулась на покрывале с видом оскорбленной невинности.

– Кэролайн, – позвала ее Линдсей, – я, конечно, не могу с абсолютной уверенностью сказать, что ты не способна на убийство. Но, судя по тому, что я успела услышать и увидеть за эту неделю могу точно сказать: если бы ты убила Лорну, об этом немедленно узнало бы все население Дербишира. Так что если когда-нибудь надумаешь совершить убийство, для начала устрой себе каким-то образом ларингит, чтобы тебе было трудно говорить.

Кэролайн широко улыбнулась, и в этом мгновение Линдсей поразило удивительное сходство девочки с отцом. В этой улыбке было все – и радость любительницы риска, и легкая чертовщинка, и бесшабашность… Внезапно журналистка поняла, что Кэролайн Баррингтон вполне могла убить Лорну Смит-Купер и держать при этом рот на замке. Кстати, ее репутация неугомонной болтушки была бы в таком случае великолепным прикрытием.

– Ну хорошо. – пробормотала Кэролайн. – если вы считаете, что виолончелистку убила не я, то о чем вы меня собираетесь спрашивать? Начать с того, что я уже сообщила полиции? – тоном бывалого свидетеля спросила она, однако чувствовалось, что это совсем еще ребенок, вполне добродушный и несколько неуклюжий, как все подростки.

– Сначала скажи нам вот что: ты не заметила в ту субботу чего-нибудь необычного? – спросила Корделия. – Вспомни весь этот день.

Подруги решили на всю катушку разговорить и без того болтливого и наблюдательного свидетеля.

– М-м-м. – задумчиво промычала Кэролайн. – Вообще-то денек выдался довольно забавный. Мне показалось, что мисс Кэллеген немного нервничает, но, думаю, она просто волновалась из-за предстоящего концерта, а тут ей с вами пришлось возиться. Думаю, кого угодно в администрации может довести до ручки присутствие журналиста. Я хочу сказать, они же не знали, что вы про нас хотите написать. Видите ли такие школы, как наша, представляют собой замкнутый мирок, мы находимся в чудовищной изоляции, но силы разума и идеи равенства постоянно атакуют, что заставляет наше начальство постоянно пребывать в оборонительной позиции. Вы конечно, понимаете о чем я? А потом, еще этот скандал с Сарой Картрайт, который всех завел: он отбросил Джеко в нормальный штопор, уж извините за технический термин, и, прямо сказать, не лучшим образом повлиял на настроение мисс Кэллеген.

– Впрочем, вы были рядом, так что, полагаю, вы заметили, что происходит, – продолжала она. – Все это было довольно страшно, я серьезно говорю. Мне кажется, Сара – очень одинокий человек. По-моему, у нее в жизни нет ничего, кроме этой школы, отец ее постоянно занят. Нет, мой папа тоже очень занятой человек – он или по уши в работе, или взбирается на какую-нибудь вершину, но он всегда находит время для общения со своими детьми. А для отца Сары главное – работа. Сколько раз он обещал взять ее куда-нибудь с собой, а потом всегда все отменялось, и он говорил дочке: «Не повезло, детка, но ты не огорчайся – мы еще обязательно куда-нибудь выберемся. И хотя у Сары Картрайт нет близких друзей, все равно школа стала вторым домом. Здесь хотя бы ценят ее спортивные успехи.

Ну и, разумеется, когда эти придурочные начали на нее наседать, бедная Сара сразу в истерику, для нее эти нападки – настоящая катастрофа. И поскольку мисс Кэллеген прямо-таки болезненно неравнодушна к тому, что творится в наших милых юных головках, я пришла к выводу, что ее весьма огорчило отношение девочек к Саре. Вся эта история вообще какая-то сомнительная, не так ли?

– Возможно, – кивнула Корделия, пожимая плечами. – А позже, днем, она успокоилась?

– Я не знаю, что там происходило, потому что уходила из корпуса, чтобы поговорить с папой, – ответила Кэролайн. – Думаю, вам известно о нем и об этой чертовой ведьме.

– Кое-что нам действительно известно, – поспешила подтвердить Корделия. – Но может, ты расскажешь нам, что там на самом деле произошло?

– Что ж… – Кэролайн помедлила. – Ладно, расскажу. Так вот, эта история стала самым главным событием в жизни нашей семьи за последние два года. – Ее обычная живость угасла, она стала говорить медленнее, чем всегда. – Уж не знаю, где они познакомились, но папа стал из-за нее вести себя, извините, как последний идиот. Дома он ничего не рассказывал, но, думаю мама догадывалась. Дальше – больше. Он вообразил, что обычная любовная интрижка ему ни к чему, и заявил маме, что хочет с нею развестись. Началось просто какое-то безумие – всем было так больно, потому что в глубине души он всех нас очень любил.

Когда весь этот кошмар с разводом был позади, папа отправился к Лорне и сделал ей предложение. Они не виделись около месяца, потому что эта фифа отправилась в путешествие по Дальнему Востоку. Так вот, она расхохоталась ему в лицо и посоветовала не быть дураком и, добавила, что совсем не собиралась выходить за него. Разве эта мерзавка могла понять, что отвергает самого лучшего человека на свете. А папа… Папа был просто раздавлен. Да и разве он мог чувствовать себя иначе? Вы только вдумайтесь: человек разрушил свою семью, испортил жизнь и себе, и всем нам – и чего ради? – Кэролайн надолго замолчала.

– Я могу простить его, – собравшись с духом, продолжила она. – каждый человек хоть раз в жизни может крупно ошибиться. И потом, он все равно мой, он по-прежнему часть моей жизни. А вот ее я никогда не прощу: заморочила человеку голову, добилась того, чтобы он вообразил, будто и она влюблена в него, а сама знала, что все это – всего лишь игра, которой скоро наступит конец. Но ей и этого было мало. – Щеки Кэролайн зарделись от волнения. – Она захотела разрушить его жизнь. Так что я ничуть не жалею, что кто-то убилее. Ничуть не жалею. – Тут голос ее задрожал.

– А почему он приехал к тебе в субботу? – Спросила Линдсей, стараясь не выдать свою тревогу – у него была какая-то причина?

– В воскресенье он наметил себе восхождение на Айлем, – объяснила Кэролайн. – Айлем – это известняковый холм рядом с глубоким ущелье. – милях в двадцати отсюда. Мы еще раньше договорились, что он заедет ко мне в субботу днем. Он часто приезжает по субботам. Думаю, он и в Дербишир-Хаус отдал меня потому, что рядом это ущелье. А школа, в которой учится мой брат, расположена в Пертшире, так что он и там может заниматься своим любимым альпинизмом и навещать заодно сына. Иногда мне кажется, что горы и скалы он любит больше всего на свете. Его привязанности я бы расположила в таком порядке: горы, музыка, его семья и, наконец, работа. Как бы то ни было, ни разу такого не было, чтобы я почувствовала, что он приехал ко мне просто по обязанности. Я его так люблю, очень-очень. – в неожиданном порыве добавила Кэролайн.

– И сколько же времени ты провела с ним в субботу? – спросила Корделия.

– Папа забрал меня в половине третьего, и мы отправились с ним на прогулку в Чи-Дэйл и Уай-Дэйл. Потом мы зашли выпить чаю, и он привел меня обратно около шести часов. Я сказала ему о концерте, но он не захотел идти на него, потому что знал, что она будет принимать в нем участие. – Девочка вздохнула. – Впрочем, я так и думала, что он не пойдет. Зато папа пообещал прислать чек для нового фонда. Проводив меня он, наверное, вернулся в свой отель. Так он обычно делает. Обедает, а затем идет к себе в номер, возится с бумагами и слушает музыку.

– А ты знаешь, в каком отеле он остановился? – вмешалась Линдсей.

– Кажется, в отеле «Энджелз ритрит», это в Торп-Дэйле. Он там всегда останавливается. – добавила Кэролайн. – Ну а я, попрощавшись с ним, пошла пообедала, а там уж и подошло время концерта.

– А вечером ты его не видела?

– Нет, – пожала плечами девочка. – А как я могла его видеть, если его тут не было?

– Ты говорила об этом полиции? – осторожно спросила Корделия.

– Они ведь не спрашивали ни о чем, кроме концерта, – отозвалась Кэролайн. – Я, конечно, переживала, что они могут подумать про папу что-то такое… Они же не знают его так, как знаю я. А вы считаете, что мне следует рассказать им о том, что папа приезжал ко мне? И это как-то поможет мисс Кэллеген?

– Не думаю, что приезд твоего отца так уж их заинтересует, так что не бери это в голову. Лучше расскажи, что еще тебе запомнилось?

– М-м-м… После обеда я направилась прямо в зал, а оттуда – в кладовую, где забрала целую кипу программок. Может, там поблизости кто-то и был, но я лично никого не видела. Позднее я пришла за очередной порцией программок, а до этого шла в туалет. По сторонам я не глазела – видимо вокруг не было ничего необычного. Все суетились, куда-то бегали, только в коридорчике, ведущем ко второму музыкальному классу, никого не было, ну это понятно, туда время от времени забредали лишь те, кто торговал программками. Кстати, я видела Джесс Беннетт. Она подошла ко мне и спросила, не видела ли я мисс Кэллеген, и я отправила ее в помещение за сценой, потому что встретила мисс Кэллеген там, когда выходила из туалета. Она распекала одну из участниц хора за растрепанные волосы. Больше я ничего особенного не припомню.

А вообще кошмар, правда? Я хочу сказать, что это сделал кто-то, кто хорошо ориентируется в главном корпусе. А это значит, что все мы, или почти все, знакомы с убийцей… – Кэролайн внезапно замолчала. Ее личико вдруг стало совсем юным и беззащитным.

– Признаться, у меня тоже сложилось такое впечатление, – поддержала Линдсей. – Скажи-ка мне одну вещь: ты видела Сару Картрайт или ее отца – уже после выставки-продажи?

Кэролайн на мгновение задумалась.

– Отца ее я не видела, – ответила она. – На концерте его точно не было. А что касается Сары… Я подходила к ее комнате, когда вернулась в корпус после чая. Хотела спросить, – объяснила девушка, – пойдет ли она на обед, ну и вообще… поддержать ее хоть немного. Я постучала,но мне никто не ответил. Я нажала на дверцу ручку, но дверь оказалась запертой. Я поняла, что Сара либо не хочет никого видеть, либо уснула, ну я и ушла.

Линдсей решила, что больше ничего стоящего Кэролайн рассказать не сможет. Поэтому, взглянув украдкой на Корделию, она поднялась со своего места и сказала:

– Спасибо тебе за откровенность, Кэролайн. Если вдруг захочешь поболтать или вспомнишь еще что-нибудь важное – заходи, не стесняйся. Мы пробудем здесь еще несколько дней. Договорились?

Когда они вышли в коридор, Корделия сардонически усмехнулась:

– Да здравствует пролетариат и вечная борьба, так, что ли? – сухо промолвила она.

Линдсей уже научилась спокойно воспринимать насмешки Корделии, не кидаясь очертя голову в споры. Поэтому в ответ на колкость она мягко ответила:

– Когда вдруг находишь хотя бы малюсенькую трещинку в непрошибаемой броне буржуазности, невозможно удержаться от соблазна немножко ее расковырять. Однако вернемся к делу. Итак, сначала все обсудим или отправимся прямиком к Саре Картрайт? Полагаю, нам придется слегка надавить на нее.

Корделия пожала плечами:

– Ну что тебе сказать на это? Думаю, мои гениальные записи не станут менее блистательными, если я займусь ими позже, придав нашим находкам должные очертания и форму. Давай заодно повидаемся и с ней, по-моему, этого на сегодня будет более чем достаточно. А потом мы сможем где-нибудь пообедать и разложить все по полочкам.

– И при этом не забудем заказать аперитив – уточнила Линдсей сухо. – Так где нам искать Сару?

– Где-то здесь, в этом же коридоре. Я посмотрела в записях Пэдди, где кто живет. – Корделия двинулась к комнате Сары.

Они постучались. После непродолжительного молчания низкий голос пригласил их войти.

Обстановка в комнатке была точно такой, как у Кэролайн. Из окна открывался великолепный вид на деревья, которые отделяли школьную территорию от раскинувшихся во все стороны вересковых пустошей. Однако здесь, похоже, даже не пытались придать казенному жилищу что-то свое. Стены были голыми, лишь на одной из них висела большая черно-белая фотография гимнастки на брусьях. Корделия узнала Нелли Ким, русскую олимпийскую чемпионку. На полках стояли одни учебники да несколько книг по гимнастике, а письменный стол был как-то неприятно пуст. Только свадебный снимок в рамке обременял его неестественно аккуратную столешницу. Мужчина, запечатленный на фотографии, без сомнения, был молодым Джеймсом Картрайтом темноволосая, жизнерадостная женщина – матерью Сары.

Девочка сидела по-турецки на кровати и читала газету. Когда женщины вошли в комнату, Сара аккуратно сложила газету и отложила ее в сторону. Ее темные волосы были коротко подстрижены, на лоб спадала густая прямая челка, оттеняющая чистую бледную кожу, совсем еще по-детски свежую. Похоже, Сара обладала потрясающей выдержкой, однако внимательный, чуть напряженный взгляд выдавал ее волнение. В отличие от отца, она готова была выжидать, не вступая в разговор первой, и лишь вопросительно смотрела на незваных гостей.

Линдсей сразу почувствовала себя очень неуютно, этаким агрессором, вторгшимся на чужую территорию.

– Извини, что мы так запросто вломились к тебе. – заговорила она, преодолев смущение. – но мы подумали, что ты, возможно, сумеешь помочь нам.

Сара продолжала молчать. Линдсей посмотрела умоляющим взглядом на Корделию.

Все поняв, та подхватила ее монолог, надеясь, что девочка все-таки не выдержит, даст волю своим чувствам.

– Мисс Овертон попросила нас провести собственное расследование, чтобы обнаружилось хоть что-нибудь, что помогло бы доказать невиновность мисс Кэллеген. Мы уже со многими поговорили и узнали довольно много интересного, теперь твоя очередь.

– Я все знаю, – заявила Сара. В ее произношении не было и намека на местный акцент – должно быть, она никогда не бывала севернее Эстата. – Вы уже ходили к моему отцу. Как это глупо предположить, что он мог иметь к этому хоть какое-то отношение! – горячо произнесла она. – У меня для вас ничего интересного не найдется. Я в этом уверена. В субботу я все время провела здесь. И не видела никого, кроме мисс Кэллеген. Около пяти часов, когда все пошли пить чай, она принесла мне фруктов и несколько сэндвичей. Кто-то ко мне стучался, но я не ответила. Мне никого не хотелось видеть. Разве только папу, но его тут не было.

– Должно быть, утреннее недоразумение очень тебя огорчило, – осторожно заметила Корделия.

В ответ девочка лишь приподняла брови.

– Еще бы. – ответила она после некоторой паузы. – Это было ужасно… они набросились на меня за то, что мой папа вынужден предпринять, у бизнеса свои законы. А я-то считала, что я тут среди друзей… – Она покачала головой. – Жутко обидно. Но с другой стороны, это было даже полезно, – добавила Сара. – Теперь я знаю, кто мне настоящий друг.

– Например, Кэролайн Баррингтон? – быстро спросила Линдсей.

– А почему именно она? – удивилась девочка.

– Ну, она же заходила узнать, как у тебя дела, и спросить, пойдешь ли ты обедать.

– Да. – Сара пожала плечами. – Что-то не припомню. Впрочем, раза два действительно кто-то стучался, но я уже сказала вам, что не хотела никого видеть. Я заперлась и впустила только мисс Кэллеген, потому что не хотела наживать себе неприятности, они непременно бы возникли если бы я ей не открыла. – Сара Картрайт больше не скрывала своей враждебности.

– Так что ты ничего не видела и не слышала? Ничего, что могло бы иметь отношение к убийству Лорны Смит-Купер?

– Совершенно верно. – кивнула Сара. – И теперь, если у вас все… В общем, у меня полно дел. Я как раз собиралась пойти в гимнастический зал, чтобы отработать кое-какие движения. Так я могу уйти?

– Конечно-конечно. Но, если ты не возражаешь, я бы хотела задать тебе еще парочку вопросов, – мягко сказала Линдсей.

Брови девочки опять взлетели вверх, она наградила журналистку уничижительно-презрительным взглядом.

– Если вам делать больше нечего, то давайте – спрашивайте, – буркнула она.

– Ты сделала заявление полицейским, что в субботу утром мисс Кэллеген отвела тебя во второй музыкальный класс.

– Ну да, верно. Так оно и было.

– А зачем, по-твоему, она тебя туда повела?

– Хотела мне помочь. Я была жутко расстроена, надеюсь, вы это понимаете. Мисс Кэллеген сказала, что мне необходимо где-то побыть одной, чтобы успокоиться. Она сказала: «Пойдем во второй музыкальный класс, там сейчас никого нет. Его приготовили для нашей знаменитой гостьи, так что туда сегодня никто заходить не будет». Глаза Линдсей буравили девочку.

– А ты уверена, что мисс Кэллеген сказала именно это? То есть что класс был подготовлен специально для мисс Смит-Купер?

– Да. – кивнула Сара Картрайт. – Совершенно уверена.

– А вот мисс Кэллеген ничего подобного не помнит, – как бы невзначай заметила Линдсей.

– Мне очень жаль, но она произнесла именно эти слова.

– Ты также сообщила полиции, – продолжала журналистка, – что мисс Кэллеген ходила по классу, открывала шкафы и рассматривала их содержимое. Ты по-прежнему станешь утверждать это, не так ли? Видишь ли, мисс Кэллеген уверяет, что и этого она не делала.

Глаза Сары вспыхнули, и она недовольно ответила:

– Да, я по-прежнему это утверждаю! А почему вы считаете, что я вру? С какой стати? Мисс Кэллеген я зла не желаю, она очень мне нравится.

– Я могла бы назвать несколько причин, которыми можно объяснить твое нежелание говорить полную правду. – Линдсей замолчала, однако Саpa не пожелала принять ее вызов. С сожалением покачав головой, та продолжила: – Что ж, колитак, извини за беспокойство. Надеюсь, мы не слишком долго задержали тебя, прости, что помешали. – С этими словами она повернулась и вышла из комнаты.

Корделия вышла следом. Линдсей просто обуревала ярость. Внезапно ее лицо осветилось улыбкой. Обернувшись к Корделии, она заметила.

– Есть во мне что-то, что заставляет Картрайтов задирать нос. Нет, я никогда не смогла бы ходить в элитную школу, где все такие воспитанные.

В ответ Корделия так расхохоталась, что две школьницы, проходившие мимо них, даже остановились и недоуменными взглядами уставились им в спины.

Расположившись за письменным столом Пэдди, Корделия что-то быстро записывала в блокноте, а Линдсей мерила шагами комнату, куря одну сигарету за другой и поглядывая на безделушки, стоявшие на каминной полке. Потом она подошла к бару и, плеснув в небольшой стаканчик виски, спросила:

– А тебе налить?

– Это зависит от некоторых обстоятельств, – улыбнулась Корделия Браун в ответ. – Мы собираемся пойти поесть? И если да, то когда именно?

– А нам обязательно куда-то идти? Что-то меня сегодня не тянет выпытывать у официантов, что за пойло значится у них в винной карте. Я что подумал. – может, мне поехать и поискать индийскую забегаловку, где дают еду навынос. Баксто. – это, конечно, не многонациональный мегаполис, но должны же здесь быть экспресс-кафешки, где продают что-нибудь, кроме рыбы с жареной картошкой. Или у тебя есть еще какие-то мысли на этот счет?

– Да нет, только я надеялась, что мы найдем какой-нибудь уютный ресторанчик и немного расслабимся там, – отозвалась Корделия.

– Каждый проведенный здесь день я зарабатываю деньги, – покачала головой Линдсей. – И у меня нет желания расслабляться и тратить их. Особенно после того, как я позволила Пэдди задеть мое пресвитерианское сознание.

– Это мои проблемы, Линсдей. У меня деньги есть, и платить буду я.

Тут Линдсей разозлилась не на шутку.

– Ни за что. – вскричала она. – Я слишком мало тебя знаю, чтобы позволить за себя платить. Если тебе так уж хочется себя побаловать, то иди конечно. А я уж как-нибудь, с твоего разрешения обойдусь чем-нибудь более привычным и скромненьким.

Корделия была поражена подобным взрывом.

– Боже мой, – пожаловалась она. – Временами ты становишься такой дьявольски самодовольной! Ну почему, черт возьми, нам просто не отдохнуть, а? И эта твоя пуританская дребедень никому не нужна, поверь мне.

– Что ты подразумеваешь под «пуританской дребеденью»? Я всегда и везде платила за себя сама и пока не собираюсь изменять этой привычке. Моя независимость досталась мне очень непросто, и я не собираюсь расставаться с нею.

Корделия смущенно покачала головой:

– Послушай, я ведь всего лишь хочу угостить тебя обедом и совсем не предлагаю тебе становиться содержанкой. Знаешь ли, позволить кому-то оплатить обед, не такая уж крамола.

Линдсей скривила гримасу:

– В моей профессии, дорогуша, бесплатных обедов не бывает.

– Господи, да ты просто невыносима! Черт с тобой, иди и покупай свою дурацкую еду навынос! И заплатим за нее поровну, чтобы ты успокоилась!

Линдсей выбежала из комнаты, захлопнув дверь. Когда она вернулась с пакетом индийских кушаний, Корделия лежала на диване с бокалом вина в руке и читала воскресную газету. Она демонстративно не обратила на журналистку внимания. Линдсей, уже крепко сожалевшая о своем выпаде, стала распаковывать фольговые коробочки с цыпленком, бараниной и овощами с рисом, приправленными карри.

– Извини, – пробормотала она. – Я вела себя неприлично.

Корделия Браун и не подумала отложить газету.

– Сколько я тебе должна? – холодно спросила она.

– Послушай, я же извинилась. Давай забудем, а? И скорее поедим. А потом обсудим информацию, которую нам удалось нарыть.

Сложив газету, Корделия встала с дивана.

– Хорошо. – спокойно проговорила она. – Это мы забудем. Только не испытывай судьбу, Линдсей. Пойми наконец, что я не пытаюсь с помощью денег проникнуть в твою душу. Будешь вести себя нормально?

Линдсей кивнула и перешла к делу, старая поскорее восстановить их прежнюю близость.

– Итак, вернемся к нашему списку, – сказала она. – Из него можно вычеркнуть Пэдди. И, разумеется, тебя.

Корделия улыбнулась:

– Какое великодушие с твоей стороны! Однако тебе не удалось доказать, что я не совершала убийства. Ты просто полагаешься на свою интуицию. Кстати, то же самое можно сказать и о Пэдди.

– Не совсем. – заметила Линдсей, отрицательно помотав головой. – Это преступление должны были совершить с определенным умыслом. И тот факт, что в деле фигурирует поясок от плаща Пэдди, который висел в Лонгноре, это доказывает. То есть можно не сомневаться, что преступник заранее решил, каким орудием убийства он воспользуется. Это не был спонтанный приступ гнева, вспыхнувший в музыкальной комнате. Далее… Пэдди до обеда вообще не знала, что у нее появится шанс остаться с Лорной наедине. Ко всему прочему у нее не было возможности вернуться в корпус Лонгнор, чтобы принести поясок.

Пэдди не занимается с девочками музыкой и не была вовлечена в подготовку к концерту. Больше того, если бы Памела Овертон не попросила ее помочь мисс Смит-Купер, то, рискну предположить, она бы весь вечер просидела с нами. И тогда у нее просто не было бы возможности попасть во второй музыкальный класс и расквитаться с Лорной. Разве что мисс Овертон и Пэдди сговорись… Нет, исключено. – решительно отмела тот вариант Линдсей. – Если бы Пэдди надумала прикончить Лорну, то она выбрала бы для этого более подходящее место и время. И побеспокоилась бы о твердом алиби. Она бы сразу сообразила что решиться на убийство в эту субботу – полное безумие, что ее сразу определят в главные подозреваемые. Нет, Пэдди слишком умна, чтобы этого не понимать…

Корделия молча кивнула. Линдсей продолжила:

– Тот же аргумент применим и к тебе. Ты тоже не стала бы так рисковать и выбрала бы для расправы какой-нибудь другой день. Не могу представить, как ты бродишь по главному корпусу, засунув в декольте струну и выжидая подходящий момент. Ты, конечно, дама очень спортивная, но даже ты вряд ли успела бы сбегать в Лонгнор-Хаус за пояском Пэдди, потом забежать в класс, чтобы задушить Лорну, и как ни в чем не бывало заявиться в зал. К тому же ни тебе, ни Пэдди совершенно ни к чему было бегать в Лонгнор-Хаус. В главном корпусе было более чем достаточно плащей, с которых вы могли бы снять поясок с пряжкой. – Замолчав, Линдсей сунула в рот кусочек хрустящего хлебца.

Корделия осторожно откусила чуток нашпигованной пряностями баранины и опасливо ее прожевала.

– А знаешь, недурно, – милостиво похвалила она. – Ну хорошо, Шерлок Холмс. Я с нетерпением жду продолжения ваших блистательных рассуждений.

Отправив в рот несколько лакомых кусочков Линдсей, жуя, продолжила:

– До сих пор мы считали это преступление скорее случайным. Но теперь мне кажется, что оно было подготовлено заранее, причем очень тщательно. Только это предположение дает мне возможность исключить из списка тебя и Пэдди. Что касается остальных… у меня такое чувство, что я смело могу исключить Маргарет Макдональд. Полное отсутствие мотива. Она же сама сказала нам, что ее жизнь не была бы загублена, даже если бы Лорна разболтала кому-то об их прежней связи.

А теперь давай рассмотрим, так сказать, техническую сторону. Уж очень мерзкая выбрана расправа. Преступник, вероятно, просто изнемогал от переполнявшей его ненависти. Он убивал не под влиянием неожиданной вспышки гнева или страха. Нет, он долго вынашивал месть – и отомстил. Право, есть в этом мрачная ирония – что Лорну загубила струна от обожаемой ею виолончели. В общем, подорвалась на собственной мине. Если бы на это преступление решилась Маргарет Макдональд, она бы никоим образом не пошла бы на такое кощунство. Да и зачем ей было все это затевать? Роман их был уже в далеком прошлом. Конечно, она переживала, что Лорна откроет кому-нибудь их давнюю тайну. Но Маргарет много лет жила с этим страхом в душе и поняла, что предательство Лорны – если таковое произойдет – еще не конец света…

– А знаешь, на это можно посмотреть и несколько иначе, – нахмурившись, произнесла Корделия Браун. – Не исключено, что Лорна молчала все эти годы лишь потому, что не хотела портить собственную репутацию. Однако по нынешним временам подобные, скажем так, шалости скрывать вовсе не обязательно, некоторые видят в этом даже дань прогрессу. Маргарет поняла, что Лорна готова пуститься во все тяжкие и что их тщательно скрываемый роман вот-вот станет достоянием общественности.

– Не думаю. – Линдсей помотала головой. – Мне кажется, что Маргарет вообще живет в ином измерении, ей просто не пришло бы в голову, что Лорна захочет этим хвастаться. И потом, зачем ей понадобилось брать поясок Пэдди? Ведь она ее лучшая подруга.

– Ах, да разве она думала тогда, что подставляет Пэдди? Ей главное было отвести подозрение от себя… Кстати, тебе не кажется, что у нас уже достаточно аргументов, чтобы включить в список и ее – ради спасения нашей Пэдди?

– Ну не знаю. – неуверенно промолвила Линдсей. – Учти, даже если мы освободим Пэдди, но не найдем убийцу, люди все равно будут пребывать в уверенности, что виновна Пэдди. И потом, я не думаю, что, если преступление совершила все-таки Маргарет, она допустила бы, чтоб арестовали Пэдди.

Корделия задумалась, медленно обгрызя цыплячью ножку.

– Ты слишком многого ждешь от дружбы, – наконец заявила она. – Лично я вряд ли бы выдала себя ради спасения подруги, ведь тогда в тюрьму упекли бы меня.

– В откровенности тебе не откажешь. Что жвозможно, ты и права, так и быть, оставляем Маргарет в списке подозреваемых, но только где-нибудь на последнем месте. Теперь на очереди Джеймс Картрайт. Вот у кого была возможность совершить убийство, мы же с тобой выяснили, времени у него хватило бы, и к тому же у него могут быть ключи от музыкальных классов. Иметь ключи, конечно, еще не преступление, в конце концов, он все время что-то в этой школе ремонтировал, в том числе и в музыкальном отделении. Но факт есть факт. Так вот, в разговоре с Лорной днем он мог выяснить, что она придет в музыкальный класс позднее. Представь, как было бы здорово, если бы нам удалось уличить его в убийстве.

– С позиций школы это был бы вообще идеальный вариант обвиняемого, – улыбнулась писательница.

– Честно говоря, это меня меньше всего волнует, – заметила Линдсей.

– Понимаю твой скептицизм, но, знаешь, Пэдди очень пригодилось бы прежнее место работы, если нам удастся вытащить ее из этой переделки. – вымолвила Корделия Браун. – Итак, как же мы будем его уличать?

– Понятия не имею, – пожала плечами Линдсей. – Знала бы как, мы могли бы хоть сейчас ехать в полицию. Но скажу тебе честно: сердце подсказывает мне, что это Картрайт. Не могу себе представить, чтобы какая-нибудь девчонка могла хладнокровно убить человека.

– Несмотря на то что у любой из них могли быть возможности и мотив и даже информация о том, что и где Лорна будет делать в ближайшее время? Не забывай, что процесс взросления в столь уединенном месте – в этом смысле закрытую школу можно даже назвать тюрьмой – проходит очень непросто и откладывает отпечаток на характер и личность человека. Здешние воспитанницы в детском и подростковом возрасте зачастую переживают такие потрясения, которые большинству людей выпадают гораздо позже, в зрелом возрасте. Я, например, не стала бы биться об заклад, что наша болтушка Кэролайн Баррингтон ни при каких обстоятельствах не решилась бы на такое, она девица сумасбродная, – размышляла вслух Корделия.

– Нет-нет, это абсурд, – возразила Линдсей. – Это еще имело бы смысл до развода родителей, в качестве отчаянной попытки спасти семью. Но я как-то не вижу вечно тараторящую Кэролайн в роли гневной мстительницы за обиженного отца и оскорбленную мать.

– Знаешь что, моя дорогая, это не довод, простая демагогия, ты просто хочешь снять с Кэролайн подозрение, – недовольно пробурчала Корделия.

– Почему бы и нет? Думаю, практически каждый из нас ощущал искушение кого-нибудь прикончить, ну хоть раз в жизни. К счастью, в силу различных обстоятельств подавляющее большинство из нас на это не решается. Если исходить из того, что в каждом человеке есть злое начало важно учесть чисто психологические аспекты. Так вот, психология Кэролайн – насколько я успела ее узнать – никоим образом не вписывается в картину данного преступления. А потому я практически исключаю Кэролайн из списка подозреваемых – так же, как исключила Маргарет.

Корделия скривила недовольную гримасу.

– Отлично, и все же ты меня не убедила. – заявила она.

Откинувшись на спинку дивана, Линдсей разожгла сигарету и продолжила свою лекцию:

– Зато в отношении двух других девочек я не могу ничего утверждать, потому что их я знаю еще хуже, чем Кэролайн. Ну что ж, поскольку ты обвинила меня в сентиментальности, изволь: рассмотрим и их кандидатуры. По-моему, Джессику можно сразу отставить. Джессика могла убить разве что в порыве гнева, желая отомстить за самоубийство брата, но чтобы заранее все это рассчитать… нет, у нее не хватило бы духу. А если бы даже и хватило, у нее просто не было времени, не забывай: ей пришлось бы пойти за запасным ключом в комнату Маргарет Макдональд, а потом отнести его на место. Первую часть этого дела можно было провернуть без проблем, потому что она вполне могла прихватить ключ еще днем. Но если Пэдди была всего в нескольких шагах от комнаты Маргарет Макдональд, где Джессика, по ее словам, застала нашу приятельницу, то для Джессики было бы слишком рискованно в чем-то соврать. Ее огненно-рыжую копну мог заметить кто угодно, в любой самый неподходящий момент.

Что касается Сары… Знаешь, Корделия, девица с таким норовом вполне могла – я говорю могла. – совершить убийство. Но у нас нет ни единой прямой улики на ее счет. Единственная причина, которая позволяет нам включить ее в список подозреваемых – не считая, конечно, дурного характера. – это ее ложные показания полиции относительно поведения Пэдди. Но тут мы ни в чем не можем быть уверены, потому что Пэдди не сказала нам ничего определенного. У нее, как ты помнишь, полный провал памяти в отношении всего, что касается этого преступления.

– А что ты скажешь о последнем дополнении к нашему списку? – спросила Корделия Браун.

– Энтони Баррингтон… Ну что ж… Здесь он чувствует себя как дома. Часто приезжает сюда, так что расположение школьных помещений знает неплохо. Явно мог затаить обиду на Лорну. Это человек действия, он не из тех, кто будет сидеть и ждать у моря погоды, испуганно крестясь. Однако есть и множество «но»… Энтони Баррингтон не мог раздобыть ключи, и его бы обязательно заметили. Полагаю, нам нужно каким-то образом вызвать его на разговор. Но чтобы это получилось как бы случайно, противно, конечно, а что делать.

Корделия пошла в кухню варить кофе. Линдсей побрела вслед за ней и смущенно проговорила:

– Знаешь, у меня одна серьезная проблема. На следующей неделе мне нужно быть в Глазго. Со среды по пятницу. Я ну никак не могу позволить себе отказаться от этой работы.

– Что-нибудь придумаем, – ласково сказала Корделия. – Думаю, Памела Овертон поможет, если тебе не по карману находиться здесь.

– Но дело не только в деньгах, хотя это, конечно, – главная причина. Дело в моей репутации. Сейчас «Клэрион» – мой главный источник доходов, и если я пару раз откажусь от дежурств в редакции, то они без проблем найдут мне замену. Вокруг бродят стаи голодных журналистов, мечтающих проникнуть туда в любом качестве. К тому же, видишь ли, если я буду по-прежнему четко выполнять взятые мною обязательства, то при первой возможности меня примут в штат. Не буду лукавить и говорить, что мне это не так уж важно. Так что, независимо от того, как будет продвигаться наше расследование, я должна быть в Глазго. Из-за этого я чувствую себя… настоящей дрянью.

– Что ж, у нас в запасе еще четыре дня, – спокойно отозвалась Корделия. – Посмотрим, как дела. Не исключено, что «Клэрион» даст тебе немного времени. Так что не стоит пока впадать в отчаяние. Уверена, что мы с тобой справимся. Мы просто обязаны справиться.

Позднее, когда они вернулись в отель и легли, Линдсей долго лежала, прислушиваясь к глубокому и ровному дыханию Корделии, которая заснула почти сразу. Самой Линдсей не спалось: ее пытливый ум снова и снова прокручивал факты и обстоятельства. Она точно знала, что где-то есть ключик к дверце, скрывающей тайну смерти Лорны Смит-Купер. Однако чем дольше она его искала, тем больше на себя досадовала. Проворочавшись в кровати около часа, Линдсей встала.

Стараясь не шуметь, она облачилась в джинсы и теплый свитер. Порывшись в сумке, Линдсей нащупала там связку ключей, принадлежавших Пэдди. А потом при лунном свете написала Корделии записку:

«Если, когда ты проснешься, я еще не вернусь, ищи меня в школе. Скорее всего, я буду в комнате Пэдди. Заезжай за мной на машине. Ключи в багажнике. Очень тебя люблю. Линдсей».

Подложив записку под будильник Корделии, журналистка тихо спустилась в холл, выскользнула из отеля и направилась на стоянку. Открыв багажник, Линдсей вынула оттуда тяжелые прочные ботинки и непродуваемую куртку, которые всегда держала там на всякий случай. Затем надела куртку и переобулась из кроссовок в ботинки. Сунув в карман карту местности, она открыла багажник и отправилась в дорогу.

Освещенная мерцающим лунным светом, Линдсей брела вверх по заросшим холмам пока не очутилась на вересковой пустоши, раскинувшейся у основания того самого викторианского чудовища, на которое Пэдди указала ей всего неделю назад. Взобравшись на невысокую каменную башенку, Линдсей поблагодарила Создателя за ясную лунную ночь и осмотрелась по сторонам. Окрестности были видны на много миль вокруг. Линдсей развернула карту и сравнила ее с увиденным ландшафтом. Найдя свою цель, она быстрой и уверенной походкой зашагала к ней. Идти было нетрудно – осень выдалась сухая, и почва под ногами была просто мягкой, а не болотистой, чего так опасалась Линдсей. Тишину изредка нарушали только редкие уханья сов, внезапное фырчанье мелких лесных зверюшек, вышедших на ночную охоту, да далекий рев какого-то странного автомобильного мотора.

Уже минут через сорок Линдсей Гордон подходила по аллее к закрытой школе Дербишир-Хаус. Было два часа, школьные корпуса освещались лишь тусклыми лампочками, горевшими в коридорах. Приблизившись к главному корпусу, Линдсей несколько раз обошла его, внимательно присматриваясь к стенам. Наконец она вошла в здание через заднюю дверь, расположенную рядом с кухней, отперев замок ключом Пэдди. Оказавшись внутри, она сняла свои тяжелые ботинки и на цыпочках двинулась вперед по коридору. Потом Линдсей стала подниматься вверх по черной лестнице, освещая себе путь крошечным фонариком, который всегда был при ней наряду с непродуваемой курткой, компасом, свистком и швейцарским армейским ножом. Открыв дверь в музыкальный класс, журналистка проскользнула в темное помещение.

Она стала медленно обходить комнату, не концентрируя внимание на мелких деталях, но пытаясь одним взглядом охватить обстановку. В конце концов она уселась на учительский стул. Линдсей закрыла глаза и попыталась представить себе, какой была эта комната, когда она вошла в нее почти сразу после преступления – после отчаянной просьбы Памелы Овертон взять в свои руки связь с прессой. Линдсей восстанавливала в памяти все, что увидела тогда, и попыталась сравнить с тем, что было перед ней сейчас. Ничего важного ей не вспоминалось. Вздохнув, Линдсей обругала себя за дырявые мозги и встала.

Выйдя из класса, она заперла дверь и стала обходить остальную часть музыкального отделения. Ничего, что хоть немного насторожило бы! Она даже добрела до задней части сцены, постояла там, но ничего так и не всколыхнулось в памяти. Линдсей в отчаянии побрела по коридору в зал. И так же, как в день убийства, остановилась у окна, чтобы собраться с мыслями. Невдалеке от здания она увидела огни, горевшие на площадке,где строился корт для сквоша. Все остальное было погружено в ночную тьму. Однако в темноте было еще что-то. Прямо под окном находился кухонный блок, на крыше которого было то самое нелепое ограждение и миниатюрные деревья в кадках. И вдруг Линдсей поняла, что не давало ей покоя в течение последних шести дней.

В камере они были вдвоем. То, что их не выпускали под залог, давало им некоторые привилегии. Во-первых, Пэдди разрешили оставаться в своей одежде и читать книги. Джиллин Маркхэм или ее помощник, в соответствии с указанием Корделии, ежедневно навещали ее и приносили газеты, хорошую еду и по полбутылки вина – с позволения тюремщиков. Но, несмотря на эти мелкие радости, которые делали ее жизнь в заточении более или менее приемлемой, Пэдди было очень нелегко привыкнуть к обитанию в этом жилище – как и всякой женщине. Однако ее дух не был сломлен. Слушание дела в суде магистрата – о том, чтобы и дальше оставить ее за решеткой, она восприняла как нечто происходившее совсем не с ней. Но когда ее привели в камеру, она стала ощущать себя животным, которого привезли на бойню. Однако даже личный обыск – процедура невероятно унизительная – еще было не самым ужасным. Как и тюремная абсолютно отвратительная еда.

Что доводило ее до крайней степени отчаяния так это полная изоляция. Сокамерница Пэдди, сидевшая за сбыт краденых вещей, была особой довольно приветливой. Но им, собственно, не о чем было говорить. Мэрион, что вполне понятно, думала только о том, что ждет ее троих маленьких детей и безработного любовника, живущего у нее в доме. Несмотря на свое нынешнее тяжелое положение, Мэрион часто повторяла, что не понимает как это Пэдди может быть счастлива без семьи и постоянного любовника. Ее разговоры еще больше огорчали Пэдди, которая тоже стала гадать, почему ей не удавалось ужиться ни с одним из своих кавалеров, с которыми у нее в свое время были романы. Впрочем, в ее нынешней ситуации надо было радоваться хотя бы тому, что Мэрион была настроена вполне дружелюбно, потому что остальные заключенные обычно неприкрыто злорадствовали, увидев представительницу среднего класса, которая подвергалась тем же унижениям, что и они.

Пэдди проснулась по звонку, возвещавшему наступление субботнего утра. В это же мгновение Корделия пробудилась от трезвона своего будильника. Она перекатилась на бок и пошарила рукой там, где должна была лежать Линдсей. Не обнаружив ее, Корделия резко села на кровати Она уже довольно хорошо изучила привычки подруги и понимала, что только крайняя необходимость могла заставить ее встать ни свет ни заря. Окончательно проснувшись, Корделия вдруг сообразила, что сжимает в руке клочок бумаги, который схватила, когда выключала будильник.

Прочитав записку, Корделия выбралась из постели. Быстро одевшись, она выбежала на улицу. Утро было серым и промозглым. Вынув из багажника ключи, Корделия открыла машину и села за руль, затем сунула ключ в замок, чтобы включить зажигание. Но ничего не вышло. Выругавшись, она сделала вторую попытку. Ничего. Тут она вспомнила, что Линдсей упоминала о том, что установила в машине блокатор для двигателя.

– Чертовы технические штучки! – пробормотала Корделия Браун, шаря рукой под бардачком в поисках выключателя.

Едва она нажала на тумблер, зажигание тут же включилось – мотор завелся. За каких-нибудь шесть минут она доехала до Лонгнор-Хауса. Она бегом помчалась в комнату Пэдди, рывком открыла дверь и вбежала внутрь. Не увидев там Линдсей, она запаниковала. Но потом вспомнила про спальню.

Одежда Линдсей была разбросана по всей комнате, а сама она крепко спала в постели. Корделия остановилась и глубоко вздохнула, пытаясь унять сердцебиение. Во сне Линдсей выглядела раза в два моложе. Ее лицо покрылось нежным румянцем, волосы растрепались, черты смягчились. А потом, почувствовав, что на нее кто-то смотрит, Линдсей стала медленно просыпаться.

– Доброе утро. – сонным голосом пробормотала она. – Который час?

– Уже двадцать минут восьмого, – ответила Корделия.

– Господи, и только-то? – возмутилась Линдсей. – Я-то надеялась, что ты хотя бы сделаешь пробежку, прежде чем ехать сюда. Я и представить себе не могла, что есть что-то, что может заставить тебя пренебречь этим ритуалом.

– Ну ты даешь! Оставила мне такую записку и рассчитывала, что я преспокойно отправлюсь бегать, потом позавтракаю и лишь потом поеду за тобой? – обиженно проговорила Корделия.

Приподнявшись, Линдсей оперлась рукой на локоть и кивнула.

– А почему бы и нет? – удивилась она. – Я же ни слова не написала о том, что моя просьба забрать меня отсюда – срочная.

– Но что ты здесь делаешь?

– О-ох. – вздохнула Линдсей. – Думаю, Пэдди не станет возражать. Просто мне не захотелось идти назад пешком в три часа ночи. Я вдруг почувствовала такую усталость, что решила поспать прямо тут. Кстати, отлично выспалась, – улыбнувшись, произнесла она.

– Господи, ты просто невыносима. – воскликнула Корделия. – Но скажи: чего ради ты среди ночи вскочила и отправилась сюда на своих двоих? Ведь ты пешком шла, а не наняла машину?

– Да, я шла пешком, – кивнула Линдсей. – Это же недалек. – всего пару миль по болотистым вересковым пустошам. Видишь ли, я долго не могла заснуть, вот и решила, что если приду сюда поброжу по главному корпусу и вокруг него, то, возможно, получу ответы на многие мучащие меня вопросы.

– Ну и что, получила, бессовестная хвастунишка? – поинтересовалась Корделия.

Откинувшись на подушки. Линдсей хитро ей подмигнула.

– А ты правда хочешь это знать?

Запрыгнув на кровать, Корделия схватила Линдсей за плечи и шутливо затрясла ее.

– Конечно хочу! – вскричала она. – Конечно хочу!

– Я вспомнила то, чего никак не могла вспомнить, – торжественно сообщила та.

Наступила долгая пауза. А когда Корделия заговорила, ее голос был едва слышен, словно она опасалась повысить его, чтобы не искушать судьбу:

– И это действительно важно? Именно так важно, как тебе казалось?

– Думаю, да. – кивнула Линдсей. – Если я на верном пути, моя догадка поможет выяснить, как убийца проник в музыкальное отделение незамеченным. Разумеется, это сильно сузит нам границы поиска. Однако для начала нам надо будет утром потолковать с Крис Джексон, чтобы выяснить, насколько жизнеспособна моя версия.

– Ну так скажи мне, о чем идет речь! – выпалила Корделия. – Ох, Линдсей, прошу, не томи меня!

– Хорошо. Но только после того, как ты приготовишь мне чашку кофе.

– Линдсей Гордон, мне бы следовало тебя придушить! – закричала Корделия, когда они обнявшись, кубарем слетели с кровати. Наконец сбросив с себя сбившиеся в ком одеяло и простыню, она заявила: – Ну хорошо! Если твоя цена – чашка кофе, то я готова ее уплатить. К тому же я и сама не отказалась бы от чашечки.

Корделия Браун направилась в кухню и включила кофеварку. А потом вернулась в спальню.

– Обещанный кофе скоро будет готов, – заявила она. – А пока давай выкладывай, что именно вспомнила. Кого ты видела или слышала? Или вспомнила чью-то важную фразу?

– Никого я не видела. Видишь ли, все не так просто. В субботу днем после спектакля и незадолго до книжного аукциона я села у передней части зала, сбоку, и, глядя в окно, стала обдумывать свои записи. Окна с той стороны выходят на крышу кухонного блока и на лес. Вечером, перед концертом, шторы были задвинуты. Но в это время было еще недостаточно темно, поэтому мне ни что – и никто – не мешало любоваться видом. Я видела плоскую крышу кухонного блока. Я заметила карликовые деревья в небольших кадках. И еще я обратила внимание на массивное металлическое ограждение, тянувшееся вдоль всей кухонной крыши.

– Позже, когда Лорна Смит-Купер уже была мертва, – продолжила Линдсей Гордон, – я возвращалась из музыкальной комнаты в зал. На двуух окнах в коридоре нет штор, а потому я опять смогла выглянуть и увидеть крышу кухонного блока, но только чуть сбоку, потому что она не доходит до музыкального отделения. Я была погружена в свои размышления – думала о просьбе Памелы Овертон и о том кошмаре, который мне только что довелось увидеть. Поэтому я почти ничего вокруг не замечала.

Однако подсознательно я все же заметила, что на крыше что-то изменилось, но не обратила тогда на это особого внимания – потому что в тот момент мне и в голову не пришло, что крыша кухни, расположенная достаточно далеко от музыкального отделения, может быть каким-то образом связана с убийством. Да, в тот момент это не пришло мне в голову… – задумчиво повторила она. – Однако прошлой ночью, стоя у этого же окна, я вспомнила, что тогда увидела. Этого там не было в субботу днем, как не было и во вторник. А вот субботним вечером это там было.

Услышав с кухни яростное бульканье кофеварки, Линдсей сделала долгую театральную паузу. Усмехнувшись, она снова заговорила:

– Там было четыре шеста, на которых крепят строительные леса, и целая гора зажимов. Вот мне и пришло в голову: что, если кто-то скрепил вместе все эти детали и привинтил их к ограждению крыши? Оттуда можно было вскарабкаться к окну второго музыкального класса, дождаться, пока Лорна заиграет, чтобы не было слышно шороха и посторонних шумов, беззвучно поднять крючок, как я это делала при тебе лезвием ножа, потом проникнуть в класс, напасть на Лорну и убить ее! Все это можно было проделать в то время, пока остальные обедали. Гарроту из струны можно было смастерить в любое время. Я не поленилась добрести до площадки, где строятся корты для сквоша. Там полно опор для лесов – точно таких, какие я видела на крыше кухонного блока. – торжествующе договорила она.

Наступила пауз. – Корделия переваривала услышанное.

– Думаю, нам обеим необходимо выпить кофейку, – наконец тихо сказала она и отправилась в кухню. Вскоре она вышла оттуда с двумя дымящимися кружками. – Раздобытые тобой сведения наверняка помогут ответить на кое-какие вопросы, – вымолвила она.

– Да практически на все – кроме самого важного. – отозвалась Линдсей. – Теперь понятно, почему никто не видел, как убийца вошел в комнату или вышел из нее. И почему класс был заперт изнутри. Все, что убийце надо было сделать загодя, так это повернуть стул и подставку для виолончели таким образом, чтобы Лорна сидела спиной к окну, проверить крючки, на которые за крываются окна, и запастись виолончельной струной. Пожалуй, это самое гадко. – хладнокровно выбирать подходящую струну… Если моя версия верна, мы можем исключить из списка почти всех подозреваемых.

– Пожалуй, что так, – задумчиво промолвила Корделия. – Правда, я еще не совсем вникла в твою мысль. Хотя… Для начала можно окончательно снять все подозрения с Пэдди и Маргарет, не так ли?

– Равно как и с тех, кого видели за обедом и в зале в первом отделении концерта. То есть исключаем не только Пэдди с Маргарет, но также Кэролайн и Джессику. И тебя, – сказала Линдсей Гордон, взглянув на писательницу. – Ты никак не смогла бы подняться вверх по лесам в своем длинном голубом платье! Но, что самое печальное, мы вынуждены исключить из списка Джеймса Картрайта. Убийцей должен быть тот, у кого есть не только мотив, средство, возможность, – этого не достаточно для совершения убийства. Убийца должен обладать сноровкой и выдержкой, чтобы действовать методически и строго по плану. Сейчас мне кажется, что всем этим требованиям отвечает только один человек.

– Тот самый, с которым мы еще не встречались, – кивнув, добавила Корделия.

– Ну а кто же еще, на самом деле? Энтони Баррингто. – бывалый альпинист. Он хладнокровен и хорошо владеет своим телом. Он – удачливый бизнесмен, а это означает, что ему присуща некоторая доля жестокости. Лорна здорово ему напакостила, а, судя по словам Кэролайн, для Энтони Баррингтона семья всегда была очень важна. И потеря семьи должна обернуться настоящей трагедией для такого человека. Мы должны увидеться с ним, Корделия, и как можно скорее.

Корделия на мгновение задумалась.

– Думаю, у школьного секретаря должен быть его адрес и номер телефона, – наконец вымолвила она. – Если повезет, мы сможем сегодня же договориться с ним о встрече, не привлекая к этому делу Кэролайн.

– Это было бы замечательно, – кивнула мисс Гордон. – Если мы хоть что-то ей скажем, она обязательно передаст ему, а я бы хотела застать его врасплох. Так что попытайся обратиться в школьную канцелярию – посмотрим, что у тебя получится. Нам также надо поговорить с Крис Джексо. – на предмет, сможем ли мы провести небольшой эксперимент. Что обычно бывает по утрам в субботу?

– Матчи по хоккею и лакроссу. – ответила Корделия. – А те, кто в них не участвуют, видимо, занимаются своими любимыми делами – печатают фотографии, выпиливают полочки, учатся ориентироваться с компасом на местности.

– А вокруг школы много людей болтается? – полюбопытствовала Линдсей.

– Вообще-то никого не должно быть, но обычно все-таки один-два человека попадаются. Пожалуй, тише всего тут бывает около половины одиннадцатого. К этому времени все уже при деле. Только не забудь, что Крис почти наверняка будет судьей в каком-нибудь матче. – заметила Корделия. – Так что лучше всего пойти в столовую и постараться поймать ее во время завтрака. Будем надеяться, что она сможет найти замену.

Линдсей поддержала эту идею и пошла в душ. Пока она мылась, Корделия решила кое-что записать в свой блокнот. Когда Линдсей вернулась в комнату, Корделия размышляла вслух:

– Вот что, мне кажется, ты погорячилась с Джеймсом Картрайтом. Да, кое-что его оправдывает, но, по-моему, рано сбрасывать его со счетов. Не забывай, что до семи его в «Вулпэке» не было. Пока все были на обеде, он мог спокойно все подготовить. Точно так же, впрочем, как и отец Кэролайн. Времени у обоих было предостаточно. Так что я считаю, что Картрайта ни в коем случае нельзя исключать, хоть и у Баррингтона рыльце может быть в пушку. – Корделия протянула подруге свои заметки. – Вот, взгляни-ка. Я все записала. В шесть часов он возвращается в школу. Потом забирает на стройке опоры и крепления для строительных лесов – не забывай, что уж он-то знал, где их взять, в отличие от Баррингтона. Затем Картрайт взбирается на крышу кухонного блока, сооружает нечто вроде лесов и карабкается к окну музыкального класса. Джеймс Картрайт точно знал, как и куда пробраться, ведь он много лет проводил ремонт школьных построек. И если кто-то знал, как открыть оконную раму снаружи, так это именно он. Между прочим, вспомни, какой он громила и какие у него ручищи. К тому же он сам менял стекла в музыкальном отделении. Так что знал, как поднять крючок, не произведя при этом ни малейшего шума.

– Итак, он прикрепляет свое сооружение к ограждению крыши, – продолжала писательница. – Потом пробирается в музыкальное отделение и готовится к своему черному делу. Не знаю, почему он взял поясок с пряжкой из Лонгнора – вполне возможно, что он припарковал машину около этого корпуса и лишь на обратном пути понял, что ему понадобится чем-то обернуть струну, чтобы не поранить себе руки. Как бы там ни было, он поехал в «Вулпэк» и, быстренько там выпив, стремглав бросился обратно в школу. Потом он поднимается на кухонную крышу, по сооруженным им же лесам взбирается к окну, откидывает крючок, перебирается через подоконник – и он внутри! Даже если Лорна Смит-Купер и услышала, как он пробирается в класс, и между ними завязалась борьба, Картрайту ничего не стоило одолеть ее, ведь он такой сильный. А потом он вылез наружу и разобрал сооружение. А унести стойки Картрайт мог вообще в любое время. – добавила она. – Ну, что скажешь на все это?

Линдсей криво усмехнулась, взглянув на Корделию, и разожгла сигарету.

– Послушай-ка, солнышко, – заговорила журналистка, пытаясь придать своему голосу этакие игривые нотки. – Считается, что здешним Шерлоком Холмсом должна стать я. А ты должна быть бессловесным доктором Ватсоном, который стоит в сторонке и лишь восхищенно наблюдает за тем, как его гениальный друг разрабатывает свои экстравагантные, но неопровержимые версии. Твоя роль состоит в том, чтобы обеспечивать восхищенную публику мне и моим серым клеточкам, а вовсе не в том, чтобы красть у меня аплодисменты… И тем не менее… ты абсолютно права. Я слишком поторопилась вычеркнуть Картрайта из списка. – Она улыбнулась. – Хорошо, что хоть одна из нас предельно внимательна.

Корделия отвесила Линдсей Гордон насмешливый поклон:

– Твой покорный слуга признает, что позволил себе непозволительную дерзость. Но дозволь мне высказывать хотя бы одну стоящую идею. Ну что, довольна? – Она посмотрела на нее с неожиданной суровостью. – Мне все равно, что, по-твоему, ты должна доказывать восхищенной публике, Линдсей. Только не пытайся доказывать это за мой счет. Ей-богу, это ведь совсем не обязательно.

Линдсей залилась краской.

– Я же пошутила. – попыталась защищаться она.

Корделия подмигнула ей.

– Значит, надо умнее шутить, – добродушно проворчала она.

Они направились в столовую и, к обоюдной радости, обнаружили там Крис Джексон. Учительница физкультуры в гордом одиночестве лениво жевала тост с беконом. Взяв у раздаточного стола яйца с булочками, женщины подсели за ее столик.

Оторвавшись на миг от своей газеты, она рассеянно им кивнула. Однако через мгновение, видимо, сообразила, кто сидит за ее столиком, – она резко опустила газету и вопрошающе посмотрела на подруг.

– Ну, как дела. – нетерпеливо спросила она. – Признаться, я думала, что вы уехали. Вот, думаю, бросили нашу старую добрую Пэдди на произвол судьбы.

– Как бы не так. – отозвалась Линдсей. – Мы денно и нощно копошились тут во всем этом дерьме, как жирные помойные мухи. Я не успокоюсь, пока не засажу за решетку кого-нибудь вместо Пэдди Кэллеген.

– И у вас уже есть на примете чья-то кандидатура? – поинтересовалась Крис. Она пыталась говорить беспечным тоном, но ей это не очень хорошо удавалось.

– Скажем так: мы рассмотрели некоторые факты, что дало нам возможность сузить круг поисков. Я, пожалуй, даже рискну сказать, что скоро мы сумеем доказать, что Пэдди Кэллеген не могла убить Лорну Смит-Купер. Но нам требуется ваша помощь. Мы хотим, чтобы вы помогли нам провести один эксперимент, – объяснила Линдсей.

Крис задумалась.

– Ну, если я не стою первой в вашем списке подозреваемых, то сделаю все, чтобы помочь вам, – явно нервничая, наконец ответила она.

Линдсей широко улыбнулась, а Корделия быстро сказала:

– Нет, Крис, вы, конечно, вне всяких подозрений. Мы вспомнили о вас потому, что, кроме вас, нам никто здесь не сможет помочь. Вы заняты сегодня утром?

– Вообще-то я должна быть судьей на матче «Первых одиннадцати» против «Графтон-Мэнора». И едва ли кто сможет меня заменить.

– Да уж, это серьезная проблема. – с сожалением кивнула Корделия. – Я так и думала, что у вас могут быть неотложные дела.

– Да нет никакой проблемы. – вдруг воскликнула Линдсей. – Я знаю, кто нам поможет. Есть одна особа, которая каждый день носится как угорелая. Вследствие чего находится в отличной спортивной форме и к тому же знает правила игры. Не так ли, Корделия?

Писательница от удивления разинула рот, потеряв дар речи.

– Я понимаю, что тебе обидно пропускать наш эксперимент, но ты же сама сказала, что сегодняшнее утр. – самое подходящее время. Не волнуйся, я когда-то немного занималась альпинизмом, а Крис – гимнастка. Мы наверняка справимся и вдвоем. Так что если ты согласна ее подменить, мы быстренько все организуем. Кстати, ты сегодня пропустила свою утреннюю пробежку, вот и наверстаешь.

– Ах ты, зараза. – пробормотала Корделия. – Хитрая стерва, ничего не скажешь.

– Что поделаешь! – улыбнулась Линдсей. – Мы из тех краев, где живут хитрые и отчаянные люди, не так ли, Крис. – Она подмигнула физкультурнице. – Ну ладно, шутки в сторону, вас устраивает этот вариант, милые дамы?

– Меня – вполне. Хорошо, что матч проводится у нас и девочек никуда не надо везти, – ответила Крис и быстро перечислила Корделии обязанности судьи на хоккейном матче. – Что именно мы должны сделать. – спросила она затем, обернувшись к Линдсей.

– Расскажу при встрече, ладно? Только никому ни слова. Это очень важно. Убийца не должен знать, что мы затеваем. Встречаемся в четверть одиннадцатого в комнате Пэдди.

Договорившись с Крис, Линдсей и Корделия направились в канцелярию добывать сведения о мистере Баррингтоне. Пока они шли по коридору, Корделия ворчала:

– Это самый подлый удар, который ты мне нанесла! Я буду судить какой-то идиотский хоккейный матч, пока ты будешь развлекаться. Смотри, дождешься, что я тебя прикончу, Гордон! Так что будь осторожна, вот что я тебе скажу.

В канцелярии им вновь повезло. В деле Кэролайн Баррингтон было указано два адреса: тот, где Энтони Баррингтона можно было разыскать днем, и его «вечерний» адрес, а также длинный список телефонов.

Женщины уже собрались было уходить, как вдруг дверь распахнулась, и они предстали пред очи самой Памелы Овертон, которая тут же пригласила их в свой кабинет. Зачарованные и чуть испуганные, как третьеклассницы, они послушно сели.

– С того рокового дня прошла почти неделя, – деловым тоном заговорила директриса. – А мисс Кэллеген по-прежнему находится в тюрьме. Скажите мне, пожалуйста, все ваши расследования принесли хоть какие-то плоды?

Корделия нервно заерзала в кресле, взором моля Линдсей о помощи. Журналистка собралась с мыслями, всячески напоминая себе, что она давно уже взрослая, а не нашкодившая школьница, которую вызвали к директору, чтобы пожурить за то, что она делала что-то недозволенное за сараем для велосипедов.

– Вообще-то нам удалось достичь кое-какого прогресса. – наконец вымолвила она. – Мы со ставили целый список возможных – теоретически – убийц Лорны Смит-Купер. Уже удалось окончательно вычеркнуть несколько имен из этого списка. Прямо сейчас мы предпринимаем шаги, которые, как мы полагаем, принесут ощутимые результаты в течение ближайших двух суток. Мы почти уверены, что нам удастся освободить Пэдди Кэллеген. Рискну также сказать вам, что, судя по обнаруженным нами фактам, убийца мисс Смит-Купе. – не сотрудник школы и также он не из числа ее учениц. Мы помним наш с вами уговор и постараемся сделать все возможное, чтобы результаты наших исследований стали известны сначала вам, а уж только потом полиции. Если удастся, – добавила Линдсей Гордон.

… Наступила тишина – мисс Памела Овертон явно обдумывала только что полученную информацию. Наконец она произнесла:

– Смею надеяться, что вам в ближайшее время удастся довести эту историю до конца и результат окажется удовлетворительным для школы. Кстати, вы спрашивали меня, мог ли мистер Картрайт иметь ключи от школы. Теперь я могу вам ответить на ваш вопрос. Насколько известно секретарю Бурсар, мистеру Картрайту выдавались все необходимые ключи от школьных помещений, когда он проводил здесь строительные и ремонтные работы. Потом он должен был сдать ключи. У нас нет оснований полагать, что какие-то ключи мистер Картрайт оставил у себя. Надеюсь, эта информация вам поможет. Ну что ж, не смею вас больше задерживать, но была бы рада поскорее услышать о том, что ваши старания были не напрасны.

Немного оторопев от заявления мисс Овертон, женщины поспешили убраться из ее кабинета.

– Господи, она на меня действует как удав на кролика. – пожаловалась Корделия. – Хочешь, верь, хочешь, не верь, но я просто не могу отвечать ей. Но ты меня просто сразила – сама деловитость и сдержанность.

– Это только видимость, можешь мне поверить, – улыбнулась Линдсей. – На самом деле у меня было такое чувство, будто мне лет тринадцать и что я в чем-то сильно провинилась. Полное ощущение, что она читает твои мысли! И наверняка знает, что я хочу с тобой сделать.

Женщины медленно побрели к корпусу Лонгнор-Хаус, обсуждая по пути свой план действий, касающийся Энтони Баррингтона. Решили, что Линдсей позвонит в коттедж, где он обычно проводит выходные, для того, чтобы разузнать, будет ли он там в ближайшее время, и если да – то когда именно. Как только они вернулись в комнату Пэдди, Линдсей тут же набрала его номер. После третьего звонка к телефону подошла какая-то женщина. Судя по голосу, не очень молодая.

– Лланагар, двести шестьдесят три, – произнесла женщина с сильным уэльским акцентом.

– Здравствуйте, – приветливо поздоровалась журналистка. – А мистер Баррингтон дома?

– К сожалению, нет, – ответил голос. – Мистер Баррингтон отправился в горы.

– Ах, какая жалость. – театрально простонала Линдсей. – Я так надеялась его застать.

Скажите, а вы не знаете, когда он должен вернуться?

– В это время года мистер Баррингтон обычно возвращается около четырех часов пополудни, – ответила женщина. – Что мне ему передать? Назовите, пожалуйста, свое имя.

– Ох, не стоит беспокоиться! – затараторила мисс Гордон. – Я непременно позвоню попозже. – И она поспешила повесить трубку, прежде чем женщина успела спросить ее еще о чем-то. – Кажется, я говорила с уборщицей, – сказала она, обращаясь к Корделии. – Он вернется около четырех. Успеем туда к вечеру? А днем я бы хотела еще раз увидеться с Пэдди. Как ты считает сколько времени нам потребуется, чтобы добраться туда?

– Думаю, часа два-три, – прикинула Корделия – При твоих талантах, ты же у нас лихачка.

Улыбнувшись друг другу, женщины принялись готовиться к намеченным делам.

Часть IV Финал

Едва часы пробили половину десятого, Корделия в школьном мини-автобусе уехала с хоккейной командой девочек к тем самым полям, из-за которых разгорелся сыр-бор, и на которых должна была состояться игра. По пути она размышляла о довольно нелепой ситуации: выходило, что городу, окруженному Пригородным и Национальным парками, попросту некуда развиваться. И в результате любой освободившийся клочок земли в городских пределах с бешеной скоростью подскакивал в цене и застраивался. Легко было просчитать, что в городе скоро вообще не останется зелени, за исключением крохотных садиков, зеленевших вокруг домов.

Оставшись одна, Линдсей поставила на проигрыватель альбом Чарли Мингуса и предалась размышлениям, стараясь припомнить все, что ей было известно об этом деле от начала до конца. Ни в коем случае нельзя было упустить ни одного убедительного свидетельства. Приведя мысли в порядок, Линдсей с удовлетворением убедилась в том, что ни одна важная деталь не прячется в уголках ее сознания. Она была почти уверена, что все улики указывали на Энтони Баррингтона. Правда, вынуждена была признать Линдсей, доводы Корделии относительно Джеймса Картрайта тоже имели право на существование. Однако у нее сложилось собственное мнение об этом человеке, надо бы разузнать, как у него обстоят дела с финансами. И если выяснится, что он вполне платежеспособен, его можно будет смело вычеркнуть из их тайного списка.

Но как можно это разузнать? Поскольку ничего дельного в голову не приходило, Линдсей решила, что надо будет спросить об этом Пэдди, когда они заедут к ней днем. У нее давно создалось впечатление, что Пэдди, как никто другой, умеет быть в курсе важнейших событий, происходящих в жизни воспитанниц и их родных.

Пожав плечами, Линдсей напомнила себе, что при любом положении дел Джеймс Картрайт был всего лишь вторым ее фаворитом. А поставила она на Энтони Баррингтона. Поймав себя на этой мысли, Линдсей буквально подскочила на месте. Куда же это ее занесло?! Это не скачки, не игра, напомнила она себе, это опасная, очень опасная и серьезная ситуация, которая уже унесла одну жизнь, и не факт, что не последует чего-нибудь еще в том же духе, если убийца не будет найден. Ей хотя бы снять подозрение со своей приятельницы, в чьей невиновности она была уверена на все сто.

– А если мне этого не удастся. – тихо прошептала она, – у нас с Корделией не будет никаких шансов. Нам никогда не построить хороших отношений, если перед нами все время будет постоянно маячить тень несчастной Пэдди. А мне так хочется счастья с Корделией…

От этих дум ее оторвал стук в дверь. Любопытство Крис было разожжено до такой степени, что она прибежала на десять минут раньше. Чувствовалось, что ей стоит больших трудов молчать, не задавая пока никаких вопросов. Линдсей пошла варить им кофе, причем нарочно не торопилась. Когда же она наконец появилась в гостиной, неся две кружки, Крис не выдержала:

– Скажите мне ради бога, что все это значит? – громко спросила она.

– У меня есть одна идейка насчет того, как убийца проник во второй музыкальный класс, – отвечала журналистка. – А для того чтобы проверить мою версию, мне понадобится ваша помощь.

– Но мне казалось очевидным, как он это сделал. – нахмурившись, промолвила Крис Джексон. – Без сомнения, этот человек брал ключи в комнате Маргарет Макдональд, а потом повесил их на место.

– А вот я так не думаю, – возразила Линдсей. – Целую неделю мне не давала покоя одна догадка. За сценой бродили десятки людей. Однако ни одна душа не видела, как ключ брали или возвращали на место. Ни один человек не признается, что видел в коридоре кого-нибудь, кроме Пэдди Кэллеген. Но это невозможно, чтобы кто-то мог проникнуть во второй музыкальный класс незамеченным. Я долго ломала над этим голову, а потом и вспомнила, что в день убийства видела на крыше кухонного блока несколько опор для строительных лесов. Причем с утра их там не было, как не было и через несколько дней. Мне кажется, их использовали для того, чтобы проникнуть в комнату, где было совершено убийство. То есть через окно. И сейчас я хочу проверить, можно ли это сделать.

Казалось, Крис была ошеломлена.

– Вы шутите? – нерешительно спросила она.

Линдсей молча покачала головой.

– А вы говорили об этом полиции. – робко спросила Крис.

– Они нипочем мне не поверят, – со вздохом произнесла Линдсей. – Я чувствовала, что не могу припомнить что-то очень существенное, в конце концов припомнила, но только прошлой ночью. Ну и сразу поняла, как все это было. Полиции известно, что я пытаюсь выяснить, что же произошло на самом деле. Так они наверняка решат, что я выдумала всю эту историю – лишь бы вытащить Пэдди из тюрьмы. К тому же мы с Корделий Браун считаем, что этого недостаточно для того, что бы снять с Пэдди все подозрения. Необходимо найти настоящего преступника. Думаю, сейчас мы очень близки к этому. Так я могу рассчитывать на вашу помощь? – спросила она.

Крис явно была взволнована.

– Я лично считаю, что вы должны обязательно рассказать о своей догадке полиции, что же касается эксперимента – я к вашим услугам. Итак, с чего начнем?

К счастью, обе женщины были подходяще одеты: на Линдсей были джинсы, свитер и кроссовки, а Крис по-прежнему была в том самом спортивном костюме, в котором собиралась пойти на игру, и тоже, соответственно, в кроссовках. Выйдя из Лонгнора, Линдсей прихватила из багажника своей машины целый набор гаечных ключей. Пока они шли к месту строительства корта для сквоша, Линдсей в подробностях излагала Крис свою версию, осматриваясь по сторонам в поисках необходимых деталей. Строительная площадка была обнесена забором с воротами, которые, разумеется, были заперты, но Крис и Линдсей очень ловко через них перелезли. Линдсей подобрала четыре стойки нужного размера и подходящие крепления – то, что требовалось для нужной конструкции. Подойдя к воротам, женщины немного запаниковали, не представляя, как перетащить все это через забор. Линдсей озабоченно огляделась: к счастью, в заборе у самой земли было несколько дырок, в которые они смогли протолкнуть свои находки.

Потом они опять перелезли через забор.

– Надеюсь, меня сейчас не видят мои ученицы, – проворчала Крис Джексон.

Рассмеявшись, Линдсей сказала:

– Это что! Самое противное еще впереди. Пойдем. – Она настояла на том, что сама понесет все четыре стойки, хотя это было ох как нелегко. Линдсей хотела проверить – и, соответственно, доказать, что одному человеку это по плечу.

Когда они приступили к эксперименту, Линдсей никак не могла взобраться по пожарной лестнице, ведущей на крышу кухонного блока. Крис пыталась помочь ей, но журналистка объяснила ей, почему она отказывается от помощи, и та оставила свои попытки.

К удивлению Крис, Линдсей все же удалось себя преодолеть, и в конце концов они оказались на кухонной крыше.

Линдсей Гордон упала навзничь, тяжело дыша и обливаясь потом.

– Черт побери! – простонала она. – Это оказалось куда сложнее, чем я предполагала.

– Главное – правильно распределить нагрузку. – назидательно заметила Крис Джексон. – Если бы вы догадались связать шесты, то нести их было бы гораздо проще. И еще можно было привязать к ним веревку, забраться наверх и втащить их туда на веревке. Да, так было бы куда проще, – добавила она решительно.

Линдсей с уважением посмотрела на физкультурницу.

– Спасибо вам, Крис. Вы только что убедили меня в том, что моя версия не абсурдна… Слава богу, хоть у кого-то есть смекалка. А теперь вперед и наверх!

После нескольких неудачных попыток им все же удалось скрепить стойки. И тут Линдсей поняла, что полученная четырехугольная конструкция чересчур тяжела – одному человеку не под силу поднять эту штуковину и прикрепить к ограждению крыши.

Пришлось разбирать с таким трудом укрощенные железяки, и Линдсей собралась прикреплять столбы к ограждению крыши по одному, встав с его внешней стороны, чтобы уже на месте собрать нужную им конструкцию. Внезапно Крис остановила ее.

– Стоп, – привычно-командирским тоном проговорила она. Линдсей даже немного опешила. – Не смейте ничего делать, только по моей команде. – И она проворно подбежала к пожарной лестнице и ловко спустилась вниз.

Линсей минут пять сидела на крыше, поджав под себя ноги. Вскоре Крис вернулась, притащив несколько яхтенных шкотов, а по-сухопутному – веревок с карабинами.

– Вот, – промолвила она, протягивая одну из них Линдсей. – Обвяжитесь ею, а потом пристегните карабином к ограждению. Я не могу допустить, чтобы вы свалились вниз у меня на глазах.

Пристегнувшись, Линдсей осторожно забралась на ограждение и вертикально прикрепила к нему одну короткую распорку. Потом, после долгой борьбы с тяжелым, непослушным оборудованием, она присоединила к распорке горизонтальный шест, к которому Крис уже прикрепила вторую вертикальную распорку. Это было их второй ошибкой, потому что Линдсей едва смогла удержать слишком тяжелую конструкцию. Наконец когда ее мышцы заныли и стали протестующе дрожать, ей удалось-таки укрепить все детали сооружения, которое упиралось теперь прямо в подоконник музыкального класса.

– Господи! – выдохнула Линдсей. – Оказывается, я еще более неуклюжа, чем думала. Так что теперь за дело придется взяться вам. Пожалуй, мне не хватит ловкости для этого трюка. Вам придется карабкаться вверх до тех пор, пока вы не окажетесь у последнего окна. Потом просунете лезвие ножа между рамами, приподнимете крючок, окно откроется, и вы заберетесь в музыкальный класс. Только осторожно, не повредите слой краски и постарайтесь не оставить на нем отпе чатков пальцев. Ну как? Сумеете справиться?

Крис усмехнулась:

– Не беспокойтесь. Я же все-таки гимнастка, а не просто мешок с мышцами. Кстати, для того чтобы проделать всю эту операцию, требуется хорошая натренированность и крепкие мускулы, учитывая, какую тяжесть ему пришлось тащить.

Сначала Крис Джексон продвигалась вперед с большой осторожностью, но, пройдя несколько футов по нижнему брусу, она освоилась, и ее движения стали более уверенными. Оказавшись под окном музыкального класса, она подтянулась с нижнего на верхний брус сооружения. Там, съежившись, она прислонилась к оконной раме и вытащила нож, которым ее предусмотрительно снабдила Линдсей. Несколько мгновений она никак не могла справиться с лезвием, которое туго выходило из рукоятки, но потом ей все-таки удалось вытащить его. Она быстро приподняла крючок и уже через несколько секунд оказалась в музыкальном классе.

Вскоре учительница физкультуры вновь появилась в оконном проеме. Наклонившись вниз, Крис Джексон из предосторожности пристегнула страховочную веревку к сооруженной Линдсей конструкции. Затем она выбралась из окна, удивительно тихо закрыла его и убедилась в том, что крючок упал на место.

После этого физкультурница спустилась на нижний брус и окликнула Линсдей Гордон:

– Я могу сама и разобрать это сооружение!

Спустившись на крышу, Крис всего за несколько минут развинтила все шурупы, и вскоре обе женщины уже шагали по направлению к строительной площадке, чтобы положить на место все эти стойки и крепления.

Вернувшись в комнату Пэдди, чтобы дождаться там Корделию, Линдсей и Крис упали в кресла.

– Да, на одну вещь точно стоит обратить особое внимание, – заметила Крис Джексон. – Тот, кто это сделал, должен быть очень силен и ловок. Я жутко устала, а ведь мне даже не пришлось самой нести все эти железяки. Правда, наш неизвестный вполне мог сходить за ними несколько раз.

Линдсей всецело с нею согласилась. Уж она-то теперь знала, какими тяжелыми и неудобными были все эти строительные конструкции. Кое-какие вопросы у нее все же оставались, но, возможно, предположение Крис о том, что преступник ходил за железками несколько раз и связывал их поднимая на крышу кухонного блока, давало на них ответы. Не желая более подробно обсуждать с Крис детали и имеющиеся версии убийства, Линдсей Гордон сменила тему разговора, так что к началу первого, когда к ним присоединилась Корделия Браун, они оживленно обсуждали достоинства автомобиля Линдсей и других спортивных машин. Крис тут же забыла об автомобилях и нетерпеливо спросила у Корделии, какой счет.

– Они выиграли со счетом три-два, – поспешила ответить писательница. – Сара Картрайт отлично играет. Она забила два гола и сделала удачную подачу к третьему. Правда-правда, на меня ее игра произвела очень большое впечатление.

– Не сомневаюсь, – заметила Крис. – В этом сезоне она опять будет играть за графство, а так же должна пройти отборочный тур в британскую команду девочек. Правда, я не уверена, что она пройдет его, потому что Сара – индивидуалистка, не умеет играть в связке. Ну да ладно… А кто еще хорошо играл?

– Левый полузащитник. – ответила Корделия. – Как ее? Кажется, Джулия?… Или Джульетта? Тоже очень неплохо играет. Кэролайн Баррингтон играет в хоккей так же, как делает все остальное, то есть выплескивает целое море энергии, во все стороны разом и не может остановиться. Думаю, она играла в своем обычном стиле – ей не хватало предусмотрительности, но воля к победе имеется. И еще в вашей команде чудесный вратарь. Второй гол она пропустила лишь по случайности – поскользнулась в грязи. Нет, положительно, команда мне понравилась. – договорила Корделия.

– Вот и замечательно! – довольным тоном воскликнула Крис Джексон. – Спасибо вам большое за то, что заменили меня.

– Надеюсь, я допустила не слишком много ляпов, – улыбнулась писательница.

– Уверена, что вы все сделали замечательно, а если в чем и ошиблись, то Кэролайн непременно сообщит мне об этом. – усмехнулась Крис. – А теперь, с вашего позволения, я должна бежать. Мне нужно поговорить с капитанами команд о дальнейших матчах, а вам, я уверена, тоже есть о чем потолковать наедине. Еще увидимся. Спасибо за кофе. – Крис поднялась с кресла.

– Не меня благодарите, а Пэдди. – промолвила Линдсей в ответ. – Ее хватит удар, когда она, вернувшись, увидит, в каком состоянии находится ее кофеварка и бар.

– Послушайте, если вам удастся вытащить ее из тюрьмы, то будьте уверены, что на эти пустяки она не обратит внимания, – произнесла Крис Джексон перед уходом.

Рухнув в освободившееся кресло, Корделия немедленно потребовала информации.

– Ты можешь мне теперь рассказать, как шли дела у бесстрашных горных козочек, пока я носилась по хоккейному полю, как бешеная, рискуя своей репутацией? Ты подтвердила свое предположение? В дом можно было проникнуть с помощью строительных конструкций?

– Да, вполне возможно, – кивнула журналистка. – Только это упражнение требовало определенной силы и умения. Картрайт, конечно же, должен был знать, где хранятся брусья и крепления, и он, без сомнения, мог собрать их в единую конструкцию. Остальную же часть непростого дела мог с легкостью выполнить только Энтони Баррингтон, поскольку он сильный и ловкий человек. А вот Картрайт едва ли мог бы пробраться с лесов в музыкальный клас. – во всяком случае, я в этом не уверена. Мы точно не знаем, было ли Баррингтону известно о том, что на строительной площадке можно запросто разжиться нужными материалами. Кстати, когда мы поднялись на крышу кухонного блока, я специально осмотрела кирпичную кладку здания и не увидела там следов от крючьев, которыми обычно пользуются альпинисты. То есть он не мог взобраться на стену привычным для себя способом.

– Что ж, нам остается только съездить в Уэльс этим вечером и послушать, что Баррингтон поведает нам о себе, – заключила Корделия, с неохотой поднимаясь на ноги. – Наверняка убийство совершил кто-то из них двоих. Я никогда не верила в то, что женщина может убить другую женщину таким варварским способом. В этом убийстве – явно мужской почерк, налицо чисто мужская психология. Так что твой эксперимент с шестами и креплениями лишь доказал то, что я с самого начала чувствовала сердцем.

Было уже почти три часа, когда автомобиль Линдсей затормозил у здания тюрьмы. Сейчас здесь было не так пустынно, как в прошлый раз, – парковочная площадка была сплошь уставлена автомобилями, а у ворот то и дело сновали посетители, пришедшие навестить родных и знакомых. Линдсей вдруг вспомнилось, как некоторые политики любят потешаться над роскошью тюрем, и она с горечью подумала, что даже тюремные стены обладают большей чувствительностью, чем такие люди. После короткой задержки у ворот их с группой других посетителей проводили в ту самую комнату, где они уже бывали. На сей раз им пришлось дольше ждать Пэдди – вероятно, надзирательниц было не так уж много, а посетители все шли и шли.

Когда Пэдди вышла, обеим женщинам показалось, что она еще глубже ушла в себя. При виде приятельниц она заставила себя улыбнуться, но улыбка была какой-то вымученной. Линдсей почувствовала, как в ней закипает гнев при виде того, что они сделали с Пэдди. И если прежде у нее появлялись сомнения в целесообразности их расследования, то сейчас они прошли. «Черт с ним, с «Клэрионом». – подумала она. – Останусь тут сколько нужно, если смогу еще хоть чем-то помочь Пэдди».

– Ну как ты? – спросила Корделия.

Пэдди Кэллеген равнодушно пожала плечами.

– Потихоньку привыкаю, – едва слышно ответила она. – Очень помогает чтение. И еще я вы полняла кое-какую работу в прачечной, тоже способ скоротать время. Моя сокамерница – довольно приятная особа. Она развлекает меня историями о жизни своей семьи. Поразительно: ей даже в таком гнусном месте удается оставаться веселой и жизнерадостной. Одному Богу известно, как это у нее получается.

– Не хотела бы слишком обнадеживать тебя, – заговорила Линдсей, – но наметился положительный сдвиг. Похоже, нам удалось установить, как было совершено убийство. Если мы не ошибаемся, наша догадка поможет снять тебя с крючка. В понедельник мы первым делом позвоним Джиллиан и спросим, что можно сделать.

На лице Пэдди расцвела медленная улыбка, и на этот раз она была искренней.

– Расскажи мне, – попросила она.

Линдсей и Корделия, перебивая друг друга, изложили Пэдди версию со строительными лесами, и когда дошел черед до следственного эксперимента, Пэдди громко рассмеялась:

– Господи. Как бы мне хотелось быть там и посмотреть, как вы с Крис, подобно горным баранам, карабкаетесь вверх! Должно быть, у девчонок теперь целую неделю не иссякнут темы для шуток. Бедная старушка Крис! Они же изведут ее!

– К счастью, я не заметила вокруг ни одной школьницы, так что никто не видел, что мы делаем, – промолвила Линдсей Гордон.

– Ну и что, что не видела. – усмехнулась Пэдди. – Не забывай, что Дербишир-Хаус – это настоящая фабрика сплетен. Стоит одному где-то что-то увидеть или узнать, как это тут же становится достоянием всей школы.

– Однако мы все еще не знаем наверняка, кто убийца, – со вздохом заметила Корделия. – Чем больше фактов, тем сложнее что-то доказать.

– Хорошо, что ты напомнила, – сказала Линдсей. – Тебе известно что-нибудь о финансовом положении Джеймса Картрайта, Пэдди?

Брови Пэдди Кэллеген изумленно взлетели вверх.

– Совсем немного. – ответила она. – В общем-то только то, что его дела не так хороши, как обычно. Ему не удалось подписать контракт на строительство корта для сквоша – это серьезный удар по его кошельку. И он не поменял в этом году машину, хотя делает это постоянно. Я даже слышала, что вся эта история с игровыми полями и нашим фондом окончательно подкосила его, но в это, право же, трудно поверить. – Ненадолго задумавшись, Пэдди продолжила: – Кстати, о Картрайтах: я бы хотела ответить на твой вопрос, который ты задала мне недавно. О заявлении Сары, сделанном ею полиции. Знаете, я думаю, что она ошибается. На самом деле все было наоборот. Когда я привела ее ко второму музыкальному классу мне пришлось остановиться у кладовой, чтобы переговорить с двумя ученицами младших классов, которых там не должно было быть в этом время, а Сара пошла вперед. Когда я вошла в класс, Сара стояла у шкафа и рассматривала какие-то ноты. Это показалось мне довольно странным, потому что она вообще никогда не интересовалась музыкой. Точнее, ее интересовало только музыкальное сопровождение к гимнастическим номерам, но чтобы вдруг листать ноты – такого за ней не водилось. Я велела ей положить ноты на место, потому что знала, что в комнате должна была заниматься мисс Смит-Купер. Не думаю, что это такая уж существенная деталь, но пусть уж вам все будет доподлинно известно – так сказать, для точности протокола.

– Понятно, – задумчиво протянула Линдсей. – Думаю, нам придется еще разок поговорить с мисс Картрайт. Не терплю, когда лгут. Это сразу заставляет меня думать, что такой человек что-то скрывает.

– Только не переусердствуй, Линдсей, – попросила Пэдди. – Сара не очень-то счастлива, и я чувствую себя ответственной за нее.

– Нет, Пэдди. С ней обязательно надо поговорить. Сейчас на карту поставлены куда более важные вещи, чем чувства Сары.

– Да знаю я это, только, пожалуйста, будь с ней ласкова, – попросила Пэдди. – Она взъерошится, как кошка при виде собаки, если ей что-то не понравится в твоих расспросах.

– Должно быть, ты шутишь, – с презрением промолвила Корделия. – Когда мы виделись с нею в последний раз, она вела себя очень дерзко, если не сказать, по-хамски. Сара – единственный человек, естественно за исключением Памелы Овертон, которому удалось вывести из себя твою любимую журналистку.

Пэдди снова рассмеялась, и на ее щеках даже заиграл легкий румянец. Но не успели Корделия или Линдсей заметить что-то по этому поводу, подошла надзирательница и повела их приятельницу в камеру.

– Мы скоро вытащим тебя отсюда, не забывай об этом, – сказала Корделия Браун на прощанье, глядя на исчезающую в дверях Пэдди.

К машине они шли, горячо споря. Корделия рвалась поехать в Уэльс к Энтони Баррингтону, но Линдсей передумала.

– Первым делом я должна поговорить с Сарой, причем немедленно, – заявила она решительно. – Баррингтон будет дома и позднее вечером. К тому же мы смогли бы поехать к нему завтра утром. А сейчас мне необходимо выяснить все с Сарой Картрайт. Она солгала нам, и я хочу знать почему.

– Вот с ней мы и можем поговорить в любое время, – возражала Корделия. – Мы и так знаем, что она нам врала, так что остается лишь выяснить, что заставило ее сказать неправду. Зато к Баррингтону надо ехать как можно скорее. Он – единственный, с кем мы даже не поговорили, хотя он может иметь к этой истории непосредственное отношение. И потом, ты же сама твердишь, что это – наиболее подходящий кандидат на роль убийцы. Что с тобой случилось, Линдсей? Совсем недавно ты просто рвалась в Уэльс, чтобы потолковать с ним по душам.

– Ну как ты не понимаешь?. – возмутилась Линдсей. – Ответы Сары могут все изменить! Вполне вероятно, что после разговора с ней нам вообще не придется ехать к этому Баррингтону. Не исключено, что нам даже удастся раскрыть преступление. Мы ничего не потеряем, если сначала поговорим с Сарой, зато можем много выиграть. Я знаю, что этот разговор – важнее всего.

Корделия тяжело вздохнула.

– Да ты прешь как танк, – вымолвила она устало. – Ты ничего не желаешь слушать. И не принимаешь никаких доводов, разве не так?

– Я знаю, что права. – упрямо повторила журналистка.

– Что ж, а я уверена, что ты ошибаешься. – продолжала стоять на своем Корделия.

– Это мы еще посмотрим, – буркнула Линдсей. – Та-ак… здесь есть где-нибудь телефон?

– Кажется, мы проезжали телефонный автома. – он был примерно в миле после съезда с шоссе. Кому ты хочешь позвонить?

– Я хочу просто оставить Саре записку, – ответила журналистка. – Хочу предупредить ее, что мы приедем. Пусть немного попотеет. Я хочу, чтобы она была с нами ласкова и чтобы она поломала голову над тем, что нам уже известно, а что – нет. – С этими словами Линдсей села в машину.

– Господи, да ты упряма как осел, тебе это известно? – бросила Корделия, обращаясь к пустому месту, где только что стояла ее подруга.

Припарковавшись у Лонгнор-Хауса, женщины направились прямо в комнату Сары. На двери висела табличка «Не беспокоить!».

– Вообще-то подобные таблички – это святое, но на сей раз мы нарушим правила, – вымолвила Корделия. – В конце концов, Сара должна нас ждать. – Она постучала в дверь.

Ответа не было. Писательница вопросительно взглянула на Линдсей, и та ободряюще кивнула ей. Корделия нажала на ручку двери и первой вошла в комнату.

Открывшееся зрелище заставило ее отшатнуться, прижав руки к губам. Линдсей схватила ее в объятия, крепко прижав к себе, и заглянула внутрь…

– Мы не должны ничего тут трогать, – хрипло прошептала Линдсей. Отпустив Корделию и убедившись, что та держится на ногах, она быстро прошла в комнату и огляделась по сторонам, чувствуя стеснение в груди. – Спустись в комнату Пэдди, – скомандовала она Корделии. – Позвони Памеле Овертон и вызови полицию.

Корделия замерла на месте, словно не слыша ее слов.

– Делай то, что я сказала! Скорее! – закричала Линдсей.

Корделия вздрогнула и, шатаясь, пошла вниз по коридору.

Оставшись одна, Линдсей постаралась взять себя в руки, а уж потом снова решилась посмотреть… Ей отчаянно хотелось понять, почему произошла эта немыслимая трагедия.

Почему Сара Картрайт – точнее, то, что от нее осталось, – лежит, распростершись – наполовину на полу, наполовину на кровати… Ее левая рука была исполосована ножом до кости у локтя и у запястья. На правом запястье тоже была рана, только менее глубокая. На полу валялся охотничий нож. Без сомнения, она перерезала себе вены, наклонившись над раковиной, которая была наполнена жуткой густо-кровавой водой. Видимо, потеряв сознание, Сара Картрайт повалилась назад, при этом хлеставшая из ран кровь забрызгала стены, пропитала ковер и постель. Линдсей затошнило, но каким-то сверхусилием воли она заставила себя продолжить осмотр комнаты. Она подошла к столу, осторожно обходя пятна крови на полу.

На столе лежал листок бумаги, исписанный аккуратным почерком. Линдсей была почти уверена, что найдет что-то в этом роде. Сверху на листке было написано большими буквами: «Каждому, кого интересует истинная причина смерти Лорны Смит-Купер».

Далее в записке было написано:

«Сначала я хочу извиниться за все те неприятности, которые причинила, особенно перед моим отцом, мисс Кэллеген и перед школой. В тот момент мне казалось, что я делаю единственно правильную и возможную вещь; я не думала, что кто-то что-то сможет доказать. И я вовсе не хотела, чтобы арестовали мисс Кэллеген. Это я убила Лорну Смит-Купер. Я притащила опоры для строительных лесов с кортов для сквоша и сделала подставку, чтобы забраться с кухонной крыши в музыкальный класс. Я открыла окно, проскользнула в комнату и задушила ее, когда она играла на виолончели. Я знала, что Лорна Смит-Купер будет там в это время, потому что мисс Кэллеген сказала мне об этом, когда меня там успокаивала. Я убила мисс Смит-Купер ради моего отца. Я хотела, чтобы он получил игровые поля школы и сумел поправить свои дела. А решилась я на убийство после того, как узнала, что обо мне думают девочки. Я была уверена, что мисс Кэллеген выпустят из тюрьмы и все постепенно забудется. Однако ко мне должны прийти мисс Гордон и мисс Браун, а я видела утром, что они возятся с опорами для строительных лесов на крыше кухонного блока. Они точно знают, что я солгала мисс Кэллеген, и теперь уж точно все выяснится, потому что я – единственная, кто мог пробраться по узким брусьям к окну музыкального класса. Но я не могу пойти в тюрьму. Мне очень жаль, что мне придется причинить боль моему отцу. Я решилась на это, потому что я люблю тебя, папочка. Сара Картрайт».

Прочитав трагичное послание, Линдсей ощутила приступ беспомощной ярости. Она повернулась к кровати, чтобы осмотреть тело юной девушки. Честно говоря, ей не нравилась Сара, ее подчеркнутое высокомерие, но это сейчас не имело уже ни малейшего значения… ни один человек не заслуживает столь ужасной кончины. Это была жалкая смерть, за которой скрывались лишь страх и слабость. Линдсей не могла больше этого видеть. Резко отвернувшись от залитого кровью трупа, она вышла из комнаты. Ее терзало горькое чувство вины – поиски истины слишком затянулись.

Линдсей увидела Памелу Овертон, медленно поднимавшуюся по лестнице. Директриса явно была в шоке; она мелко, совсем как старушка, переступала ногами. Подойдя к Линдсей, мисс Овертон лишь вопрошающе на нее посмотрела.

– Простите. – вздохнула она, вдруг почувствовав себя страшно измученной. – Я слишком медленно вела расследование. Сара покончила с собой.

– Корделия мне сказала. – безучастным голосом проговорила директриса. – Это как-то связано со смертью Лорны?

Линдсей устало кивнула:

– Боюсь, что да.

– Но ведь это сделала не Сара?… И не кто-то другой из моих девочек?… – В обычно сдержанном голосе мисс Овертон была слышна отчаянная мольба.

– Она оставила записку с признанием, – вымолвила Линдсей. – Я не могла себе представить,что обвинение с Пэдди будет снято такой ценой…

Ничего на это не сказав, директриса смерила Линдсей холодным взглядом и подошла к окну. Журналистка прислонилась к стене и устало закрыла глаза.

Через какое-то время – она понятия не имела, как долго она так простояла, – в коридоре послышались тяжелые шаги и гул голосов – это прибыли инспектор Дарт с группой полисменов. Часть их была в форме, несколько человек – в штатском.

– Мисс Овертон, – мягко заговорил инспектор, – примите мое сочувствие. Вы не могли бы пока спуститься вниз и подождать, пока мы сделаем все необходимое? Мисс Гордон, когда мы закончим, я бы хотел с вами поговорить, с вами и с мисс Браун. Вы сможете подождать внизу с мисс Овертон?

– Кто-то, наверное, должен сообщить мистеру Картрайту? – спросила мисс Овертон.

– Об этом мы позаботимся. – пообещал инспектор. – А теперь, леди, я попросил бы вас спуститься вниз.

Обе женщины молча направились в комнату Пэдди. Когда они вошли, Корделия, сидевшая в кресле, испуганно подняла голову и сказала дрожащим голосом:

– Ты не должна была звонить, Линдсей. – Она разрыдалась.

Подбежав к ней, Линдсей обняла ее за плечи, содрогавшиеся от рыданий.

– Откуда же я могла знать. – в отчаянии спросила она. – Я ведь думала, что она лжет, что бы защитить отца. То ли потому, что знает, что ее отец виновен, то ли просто его подозревает. Я правда не знала, что это она убила Лорну.

– Она убила Лорну?! – переспросила Корделия, в ужасе отшатнувшись.

– Она оставила записку с признанием, – объяснила Линдсей. – Думаю, нам лучше приготовиться к неприятному разговору с полицией.

К ним подошла Памела Овертон:

– Что вы хотите сказать? Вы что же, имеете какое-то отношение к самоубийству Сары Картрайт?

– Сегодня мы добыли кое-какую информацию, – объяснила Линдсей. – Мы также обнаружили, что Сара сделала ложное заявление полиции. Примерно час назад я позвонила в школу и попросила передать Саре записку – что мы хотим еще раз с ней поговорить. Вот и все.

Директриса смерила Линдсей Гордон суровым взглядом.

– Я-то считала вас разумным и цивилизованным человеком, – промолвила она. – Прошу вас передайте инспектору Дарту, что я буду в своем кабинете, если он захочет меня увидеть. – С этими словами она резко повернулась и ушла.

Корделия вытерла слезы и шумно высморкалась.

– Пожалуй, мы перегнули палку, ты так не считаешь?

– Возможно, – сердито отозвалась Линдсей Гордон. – И уж, поскольку, меня теперь считают нецивилизованной и неразумной, короче, полной дурой, то я готова довершить свой портрет еще одним гнусным штришком. – Она подошла к телефону и набрала номер воскресного приложения к «Клэриону».

– Алло! Это Линдсей Гордон. – проговорила она в трубку. – У меня есть для вас эксклюзив. Готовы? Группа детективов, специализирующихся в расследовании убийств, была вызвана сегодня в элитную закрытую школу для девочек, после того как одну из учащихся обнаружили мертвой. Детективы уже расследовали в школе Дербишир-Хаус убийство всемирно известной виолончелистки Лорны Смит-Купер, совершенное там неделю назад. В этом преступлении была обвинена старшая воспитательница мисс Патрисия Кэллеген, но из достоверных источников стало известно, что в ее причастности возникли серьезные сомнения. Сегодня смерть настигла восемнадцатилетнюю школьницу Сару Картрайт, чей отец, Джеймс Картрайт, – известный застройщик в городке Бакстон, расположенном неподалеку от школы.

В настоящее время Джеймс Картрайт ведет тяжбу со школой, пытаясь отсудить игровые поля, на которых он намеревается построить роскошные здания в расчете на немалые потенциальные доходы.

Сара училась в шестом классе и была найдена мертвой в своей комнате. На обеих ее руках обнаружены резаные раны. Великолепная гимнастка и хоккеистка, Сара хотела стать учительницей физкультуры. По утверждению полиции, еще вчера вечером ничто не предвещало трагедии. Версия о том, что это убийство, – не выдвигается… Конец сообщения. Передайте редактору. Сара оставила записку, в которой признается в убийстве Лорны Смит-Купер.

Линдсей Гордон обзвонила еще три издания и трижды продиктовала эти сведения и только после этого повесила трубку.

– Готова биться об заклад, – обратилась она к Корделии, – что ты считаешь меня настоящим дерьмом, не так ли?

Писательница подняла на нее глаза.

– Я бы никогда не смогла сделать то, что сейчас сделала ты, – призналась она.

Линдсей пожала плечами, ее лицо сохраняло бесстрастное выражение.

– Это своеобразный способ справляться с ситуацией, – заметила журналистка. – Так я могу скрыть свои чувства и даже забыть о них на время.

– Да что там… – проговорила Корделия. – Это же твоя работа, Линдсей. Ты сама выбрала ее. Я просто говорю, что мне такие вещи были бы не по силам. А тебе удается справляться с очень сложными ситуациями, и это означает одно: что ты очень хорошо работаешь. Думаю, если бы ты не умела сохранять в критический момент трезвость, твои боссы быстренько бы с тобою расстались. – В голосе Корделии Браун не было одобрения – только холод.

Не успела Линдсей промолвить что-то в ответ, как дверь рывком распахнулась, и в комнату Пэдди буквально ворвался инспектор Дарт в сопровождении молоденького детектива, Линдсей уже видела его прежде. Инспектор был мрачен, на худощавом лице явственнее проступили морщины. Дарт подошел к письменному столу Пэдди и бесцеремонно за него уселся. Молоденький детектив сел на стул с прямой спинкой, стоявший у двери, и вынул блокнот, приготовившись записывать. Инспектор Дарт долго молчал, буравя взглядом то Линдсей, то Корделию. Линдсей все больше становилось не по себе. Наконец Дарт соизволил прервать это тягостное молчание и заговорил – очень медленно, его и без того низкий голос очень напоминал сейчас рычание.

– Дьявол, как я ненавижу попусту тратить время. – угрожающим тоном произнес он. – И еще я ненавижу тех идиотов, которые готовы верить всем этим газетенкам, долдонящим, что в полиции работают одни придурки и что все они взяточники и развратники. И знаете, почему я их ненавижу? Потому что они считают, что знают лучше нас, как ловить преступников. Правда, обычно у них не бывает возможности воплотить свои убогие теории в практические результаты. Возьмите, например, сегодняшний случай!

Линдсей Гордон молчала, чувствуя, что заслужила эту отповедь, однако она решила ни в коем случае не показывать Дарту, как на самом деле огорчена.

– У меня тут есть нечто вроде признания, – продолжал инспектор. – Признания в том убийстве, за которое я уже держу в тюрьме человека. Но в записке упоминается еще и ваше имя, мисс Гордон. Пару раз упоминается. – добавил он. – Также я нашел в корзине для бумаг скомканную записку, в которой Саре сообщалось о том, что вы собираетесь заглянуть к ней после того, как навестите мисс Кэллеген. Все это позволяет мне предположить, что вы сунулись в дело, которое вас вообще не касается. Так я прав?

Линдсей пожала плечами. Инспектор выжидающе посмотрел на нее, но, поняв, что она намерена отмалчиваться, продолжил:

– У меня есть парочка-другая вопросов по поводу признания, о котором я уже упоминал. Надо понимать, вы ведь прочитали его, мисс Гордон, не так ли?

– Да, прочитала, а вот мисс Брау. – нет. – ответила она.

– Ради вашего же блага молю Бога о том, что бы мне не удалось найти в комнате ваших отпечатков пальцев. Итак, привожу цитату из записки: «…Я видела утром, что они возятся с опорами для строительных лесов на крыше кухонного блока». А теперь я бы хотел выслушать ваши объяснения по этому поводу.

Мисс Гордон подняла на него глаза:

– Мисс Овертон сразу поняла, что раз уж вы произвели подходящий обстоятельствам арест, то наверняка прекратите дальнейшие поиски, и что вам совсем ни к чему обременять себя проверкой иных версий. Только поэтому мисс Овертон попросила меня и мисс Браун постараться что-нибудь сделать, добыть информацию, которая помогла бы освободить мисс Пэдди Кэллеген. Потому что и мисс Овертон, и мисс Браун, и я твердо знали, что мисс Кэллеген невиновна.

– Я уже много лет работаю журналисткой, – продолжала она, найдя, кажется, верный тон. – Я проводила несколько расследований, два из которых завершились арестами. Я достаточно компетентна в области английского и шотландского права, и мне очень хорошо известно, насколько тяжким бывает поиск улик. Не будь у меня этих знаний, ни одна газета не стала бы посылать меня на задания, касающиеся криминальных дел. Я далеко не так глупа, как вам могло показаться, инспектор. То же самое могу смело сказать о Корделии. Вот я и подумала, что, возможно, нам удастся обнаружить кое-какие факты, неизвестные вам и вашим помощникам. А это ведь очевидно, что людям легче будет разговаривать с нами, чем с суровыми полицейскими. А что касается нашей возни с опорами для строительных лесов, так это необходимо было для того, чтобы удостовериться в некоторых очевидных фактах, – объяснила она.

– Избавьте меня от длинных речей, – саркастическим тоном заметил инспектор.

Но Линдсей Гордон, будто не слыша его, продолжила:

– Я не особенно рассчитываю на то, что вы мне поверите, но знайте: целую неделю мне не давала покоя мысль, что я что-то упустила. Причем что-то очень важное; но я никак не могла вспомнить, что именно меня тревожит. И о том, чтоименно не давало мне покоя, я вспомнила лишь сегодня ранним утром.

Потом Линдсей Гордон коротко описала, что она видела неделю назад, а затем перешла к описанию утренних событий. Когда она подошла к концу повествования, вид у инспектора был абсолютно ошеломленный.

– Боже избави нас от дилетантов. – с горечью воскликнул он. – И сколько же отпечатков пальцев, следов обуви и прочих следов вы наоставляли утром в тех местах, которые упоминали? Кто, скажите мне ради бога, кто позволил вам брать на себя такую ответственность и действовать от имени закона?! Отвечай, о женщина!

– Не думаю, что вам удалось бы найти хоть что-то на строительной площадке, – пожав плечами, промолвила Линдсей. – В конце концов, там всю неделю работали строители. А что касается остальных ваших обвинений… Я почти уверена, что преступник действовал в перчатках. Думаю, вы согласитесь с тем, что это было запланированное и подготовленное преступление, а об опечатках пальцев в наши дни известно всем. Кстати, Крис Джексон двигалась очень осторожно и на оконной раме своих отпечатков не оставила. Впрочем, там их и до этого не было. Я говорю об этом с полной ответственностью, потому что утром, вспомнив наконец, что не давало мне покоя с субботы, сама убедилась в этом.

– Ваша глупость безгранична. – простонал инспектор Дарт. – И труп, который лежит сейчас наверху, – это своего рода кровавый памятник вашей глупости. Полагаю, вам ни разу и в голову не пришло сообщить нам, какую информацию вы добыли? Если бы вы это сделали, то – могу гарантировать – Сара Картрайт была бы сейчас жива. Нет, вместо этого вы упорно занимались не своим делом, и вот результат: бедная девочка превратилась в обезображенный труп. Вот вы говорите, что девушка солгала, сделав заявление в полицию. Она призналась в этом в своей записке. Но если бы вместо того, чтобы звонить ей и запугивать, вы позвонили бы мне, она бы сейчас была жива! Я знал ее, когда она еще под стол пешком ходила! Мало того, что теперь мне предстоит рассказать ее отцу, что его дочь – убийца, но и об этом кошмаре: она покончила собой по милости двух полоумных сыщиц-любительниц. – Инспектор покачал головой. – Примите мои поздравления, леди. Вы добились своего: ваша подруга будет освобождена из-под стражи. – Встав из-за стола, он направился к двери. Но, прежде чем выйти, Дарт обернулся: – Попрошу вас не уезжать из нашего города. Думаю, вам придется пересказать эту историю коронеру.

Женщины остались вдвоем. Линдсей невидящим взглядом смотрела в окно. Чуть погодя Корделия встала и обняла ее. Слабо улыбнувшись, Линдсей сказала:

– Полагаю, кому-то яз нас следует позвонить Джиллиан, пусть она поскорее предпримет все необходимое для освобождения Пэдди. Почему бы это не сделать тебе? Я… я просто не в состоянии этим заниматься. Ну почему, почему я тебя не послушала! Поверь, мне действительно очень жаль. Я и тебе не делала никаких скидок и поблажек, не правда ли? Не говоря уже об этой бедной, замученной девочке. Я слышала только себя, упивалась своими великими идеями. Это я заварила всю эту кашу – только я. От начала и до конца.

Корделия поцеловала Линдсей в лоб.

– Не изводи себя, – прошептала она. – Сара сама захотела убить Лорну и сделала это. Не ты заставила ее пойти на этот шаг. Похоже, все уже начали об этом забывать. А потом Сара предпочла убить себя, только бы не отвечать за последствия своего предыдущего поступка. Она отмалчивалась, а Пэдди тем временем страдала за совершенное ею преступление. И, несмотря на все сетования нашего дражайшего инспектора Дарта, я очень сомневаюсь в том, что они бы всерьез восприняли выкопанные тобою факты или подозрения. Скорее всего, они заявили бы, что ты понапрасну тратишь их драгоценное время. Так что не надо во всем обвинять себя, моя хорошая.

Глубоко вздохнув, Линдсей отвернулась.

– Я не могу… Я все равно чувствую, что только я в ответе за то, как все вышло… Причем такого же мнения придерживаются инспектор Дарт и мисс Овертон. А Картрайт… Как он все это переживет? Дочь была его единственной отрадой. Черт побери!… Ну почему все так получилось, так нелепо?…

Когда в воскресенье утром Пэдди Кэллеген вернулась в Дербишир-Хаус, ее встречали без шампанского. После того, как были выполнены все необходимые юридические процедуры, Джиллиан увезла Пэдди из тюрьмы. Корделия приготовила пряное индийское угощение, так что когда Пэдди вошла в свою комнату, ее, кроме объятий, поцелуев, слез и холодного пива, встретил еще и аромат восточных специй и карри. После этой пылкой встречи Пэдди отправилась в главный корпус: сообщить о своем возвращении Памеле Овертон. Директриса на радостях тут же собралась к ней в Лонгнор, а Линдсей, которой вовсе не улыбалось видеть ее надменный взгляд, воспользовавшись случаем, ускользнула в директорский кабинет, чтобы написать там заметку для «Клэриона» – об освобождении Пэдди. Заметка дополнялась пространным интервью с жертвой незаконного обвинения.

Продиктовав заметку стенографистке, Линдсей попросила позвать к телефону редактора.

– Дункан, привет, это Линдсей говорит. – поздоровалась она. – Через несколько минут тебе принесут мой эксклюзив о преступлении в закрытой школе для девочек. Я оставила номер телефона, на случай, если появятся какие-то вопросы.

– Мне только что принесли твою статью, детка. Ничего не скажешь, неплохая работа. Впрочем, ты так долго занималась этим делом, что просто обязана была написать хорошо. И когда же я снова увижусь с тобой?

– Взял бы меня на постоянную работу, тогда бы и спрашивать не пришлось. Ну да ладно… Я должна прийти в среду в час, вот тогда меня и жди.

– Тебя – на постоянную работу?! – картинно изумился редактор. – Да тогда я бы тебя вообще не видел. Мне пришлось бы платить тебе слишком много, судя по тому, что ты можешь себе позволить целую неделю колесить по всей Англии.

Линдсей рассмеялась.

– Знаешь, я бы предпочла страдать от твоих издевательств, я же знаю, что ты бы гонял меня, как древний погонщик рабов… да, это лучше, чем еще раз попасть в такую передрягу. Между прочим, с тех пор как я уехала из Глазго, я еще ни разу толком не спала.

Она услыхала, как Дункан игриво усмехнулся.

– Это твоя слабость, Линдсей, – промолвил редактор. – Вечно ты мешаешь удовольствие с бизнесом. Ладно, увидимся в среду.

Переговорив с Дунканом, Линдсей время от времени затягиваясь сигаретой, снова и снова перебирала в памяти события минувшей недели. Она заставила себя подумать и о вчерашней чудовищной трагедии. Теперь, когда первый шок прошел, она была в состоянии более объективно оценить самоубийство Сары и ее признание. Настораживало, что в записке не были упомянуты некоторые очень важные детали. Почему-то ни слова о пояске от плаща Пэдди, между прочим, об этой улике было известно только тем, кто видел труп, естественно, полиции, самой Пэдди и, конечно же, убийце. Вообще-то это была не такая уж важная деталь, но для Сары, делавшей последнее в ее жизни признание, она должна была бы показаться весьма существенной. Девушка могла, к примеру, написать: «Я сделала удавку из виолончельной струны, которую заранее взяла во втором музыкальном классе, когда была там с мисс Кэллеген. А поясок от чьего-то плаща я стащила в раздевалке Лонгнор-Хауса».

Линдсей ощутила какое-то странное беспокойство. Девушка также не упомянула, каким образом ей удалось открыть оконный крючок. Это ведь сама Линдсей объяснила полиции, как, по ее мнению, было совершено преступление, а они вообразили, что узнали об этом из записки Сары, точнее, признание этой девчушки как бы подкрепило ее версию. И вообще, из всех их с Корделией подозреваемых Сара, пожалуй, меньше всех других была посвящена в дела мисс Смит-Купер. Сара никак не могла знать, как долго виолончелистка пробудет в классе, потому что не занималась музыкой и не могла прикинуть, сколько времени та будет репетировать.

А что, если… Сара не убивала мисс Смит-Купер? Что, если она считала, что убийство совершил ее отец? Пусть даже это не так? Предположим, у нее были причины считать его виновным и опасаться того, что ему вот-вот предъявят обвинение… Могла бы эта крошка наложить на себя руки ради спасения отца? И тут Линдсей поняла, что эта мысль дорогого стоит. Учитывая то, что она успела узнать о характере Сары, и, судя по отзывам о ней окружающих, девочка вполне могла решиться на такой поступок. Ведь она просто боготворила отца. Он был единственным близким ей человеком. Правда, она и своих школьных подруг раньше считала близкими, но после того, как они на нее ополчились, она по-юношески круто изменила свое к ним отношение. Большинство девочек вскоре, наверное, и думать забыли о той размолвке, но Сара, конечно же, затаила в душе обиду. И почувствовала себя очень одинокой. И вот результат: ей было проще пожертвовать собой, чем допустить арест любимого отца.

Линдсей тяжело вздохнула. Часть ее «я» говорила ей: «Уймись, оставь все, как есть. Пэдди на свободе, все обвинения с нее сняты». Однако другая часть не могла смириться с таким положением. Журналистская честь не позволяла ей остановиться на полпути: ей необходимо было докопаться до истины. Новые сомнения терзали ее душу, и теперь, опасалась Линдсей, они не дадут ей покоя.

Она яростно замотала головой, как собака, выбравшаяся из воды, затушила сигарету и быстрым шагом двинулась в Лонгнор-Хаус, надеясь, что, окунувшись в праздничную атмосферу, сумеет отогнать эти сомнения. Выяснилось, что директриса уже изволила удалиться, а Джиллиан Маркхэм в пальто стояла в дверях, тоже собираясь уйти.

Увидев Линдсей, адвокат заулыбалась.

– Как хорошо, что вы вернулись, – промолвила она. – Я пойду, не хочу мешать вам праздновать вашу потрясающую победу. Только позвольте поблагодарить вас – от имени Пэдди – за эту титаническую работу, которую вам пришлось проделать. Уж я-то знаю, как трудно вам было. Слава богу, Пэдди на свободе, ей возвращено ее честное имя… и все это благодаря вам и Корделии.

– Да-да, только благодаря вам, – подхватила ее слова Пэдди Кэллеген. – Если бы мы понадеялись на полицию и не предприняли никаких мер, то я бы и сейчас чахла в тюрьме. Так что спасибо вам, мои дорогие.

Линдсей покраснела.

– Что сделано, то сделано, – промолвила она, помотав головой. – Только в конце я все испортила. Я была так взбудоражена своим открытием, что не послушалась совета Корделии. В том, что случилось с Сарой, – и моя вина. Это еще долго будет меня мучить. Но я получила хороший урок: впредь я буду дважды думать, прежде чем что-то предпринимать. Кстати, благодарить надо, конечно же, не только меня и Корделию, но и мисс Овертон и вас, Джиллиан. Если бы Памела Овертон с самого начала не была уверена в твоей невиновности, Пэдди, то едва бы мы с Корделией решились на собственное расследование. И вы Джиллиан, тоже трудились всю эту неделю не покладая рук. Я знаю немало юристов, но едва ли кто-нибудь из них стал бы с такой самоотверженностью со всем этим возиться. Я все сказала. А теперь, кто-нибудь нальет мне пива?

Джиллиан ушла, а приятельницы с тарелками расселись вокруг камина. Они ели молча, и лишь когда дело дошло до кофе, Пэдди наконец попросила их подробно рассказать о расследовании. Линдсей и Корделия говорили по очереди, стараясь не упускать никаких мелочей.

Потом надолго наступила тишина. Наконец Пэдди со вздохом заметила:

– Столько верности… Столько любви… А в результате две страшные смерти. Как обидно! И ради чего? Ради каких-то паршивых игровых полей, которые Картрайт теперь все равно получит, поскольку я, разумеется, больше не соберу никаких денег. Господи, как бы я хотела работать в каком-нибудь изолированном от всех городке, где никого ничего не волнует, не говоря уже о каких-то там участках земли.

– Тебе бы там не понравилось, и ты это отлично знаешь, – улыбнулась Линдсей. – А что скажешь об изолированном городке, где живут небезразличные люди, причем нуждающиеся в твоих знаниях и в твоей заботе? Пэдди рассмеялась:

– Я только вышла за порог тюрьмы, и пожалуйста: ты уже читаешь мне нотации! Сдаюсь, Линдсей, сдаюсь!

Женщины расхохотались, но их дружный смех был прерван стуком в дверь.

– Похоже, все возвращается на круги своя, – простонала Пэдди. И крикнула: – Заходите!

В дверях появилась голова Кэролайн.

– Прошу прощения за то, что помешала, – затараторила девушка. – Но я просто хотела сказать… мы все ужасно рады, что вы опять с нами. Мы все были уверены в том, что вы невиновны, и нам вас очень не хватало. Хотя Шерлок Холмс с доктором Ватсоном скучать нам не давали. То есть я хочу сказать, видели бы вы их в действии, мисс Кэллеген. Кого угодно выведут на чистую воду, да так, что сам не заметишь.

– Ну, довольно, Кэролайн, – с улыбкой сказала Пэдди. – Спасибо на добром слове. Скоро я буду делать обход корпуса, так что ты сможешь сама убедиться, что я не небесный ангел и как-нибудь сумею одна с вами управиться.

– Хорошо, мисс Кэллеген. Мы все немного волновались за вас. Я рада, что тюрьма не изменила вас.

– Кэролайн, займись своими делами!

Кэролайн усмехнулась и исчезла.

– Господи, я явственно вижу в воздухе улыбку этой дерзкой девчонки, ну просто какой-то Чеширский коткоте из знаменитой, – пробормотала Корделия.

Кэролайн оказалась не единственной визитершей.

В комнату Пэдди то и дело наведывались ее коллеги, чтобы поздравить ее со счастливым избавлением. Однако атмосфера все равно оставалась напряженной, потому что никто не мог забыть о смерти несчастной Сары. Часа через два Пэдди предложила пойти прогуляться на холм, расположенный за школой. Как только они вышли на крыльцо, Линдсей заметила Джессику Беннетт: по дорожке, прячущейся за деревьями, та направлялась к Лонгнору.

– Вы идите вперед, – попросила журналистка, повинуясь внезапному импульсу. – Я вас догоню. Мне надо кое-что спросить у Джессики. Ничего особенного… Просто я должна кое-что для себя уяснить.

Корделия с каким-то покорным изумлением покачала головой:

– Ты никогда не бываешь довольна, не так ли? Ну хорошо, мы пойдем, только долго не задерживайся, а то не догонишь нас.

– Я в этом не уверена. – заметила Пэдди. – После недельного заточения в камере я не очень-то крепко держусь на ногах. – И они ушли, предоставив Линдсей дожидаться Джессику.

Увидев ее, Джессика широко улыбнулась.

– Привет! – поздоровалась девочка. – Я слышала, что мисс Кэллеген выпустили из тюрьмы. Вот здорово! Как хорошо, что вам удалось узнать, что произошло на самом деле.

Линдсей улыбнулась ей в ответ.

– Я тоже очень рада, что она вернулась в школу, – кивнув, произнесла она. – Но похоже, я сделала не только доброе дело, но и причинила немало вреда. Послушай, Джессика, ты могла бы уделить мне пару минут? Я хотела бы кое о чем расспросить тебя, чтобы ответить на некоторые вопросы, не дающие мне покоя.

Школьница слегка нахмурилась:

– Но я думала, что все разъяснилось?

– Зайди сюда на минутку, – попросила журналистка, поднимаясь в комнату Пэдди. – Мне очень важно прояснить некоторые детали. Знаешь, это такая журналистская привычка – я не могу успокоиться, пока что-то остается непонятным. Я как собака, которая всегда сгрызает всю кость.

– Ну хорошо, – кивнула Джессика, садясь. – Постараюсь ответить на все ваши вопросы.

– Конечно, мне следовало спросить тебя тогда, в прошлый наш разговор. Но когда ты сказала мне, в каком состоянии была мисс Кэллеген, я имею в виду вашу встречу рядом с музыкальным классом, я разговорилась и отвлеклась. Досадно, верно? Ведь этот вопрос я задавала буквально всем. А вопрос такой: видела ли ты Сару в субботу вечером, а если видела, то где и когда?

– И это все? – с явным облегчением спросила девочка. – Да, я видела ее пару раз. Когда я зашла в раздевалку, чтобы одеться и пойти в главный корпус за мисс Кэллеген, Сара как раз выходила из Лонгнора. Она была в куртке, в тренировочных штанах и в кроссовках.

– В какое время это было?

– Думаю, примерно в четверть восьмого. Помню, я еще посмотрела на часы и подумала: хорошо, что еще рано, успею найти мисс Кэллеген до концерта. Потом, когда мы с ней вернулись, я прошла в раздевалку, чтобы повесить пальто на место. Было уже около половины или, может, минут двадцать пять восьмого. Сара сидела там на скамеечке, тупо глядя куда-то в пространство. Я попыталась заговорить с ней, но она ответила мне что-то нечленораздельное и пошла наверх. Скорее всего, к себе в комнату, – добавила Джессика. – Так что же… Ой, какой ужас! Выходит, она тогда только что убила мисс Смит-Купер, да?

Линдсей старалась держаться нейтрально и не подавать виду, насколько важны для нее слова Джессики. Поблагодарив девочку, она постаралась поделикатней ее выпроводить. Сев за стол, Линдсей уронила голову на руки, лихорадочно обдумывая только что услышанное. Как могла Сара Картрайт убить Лорну в промежутке между семью пятнадцатью и семью тридцатью пятью? Спору нет, обычно та часть школьной территории, на которую выходят окна музыкального отделения, бывает в это время темной и безлюдной, но ведь в тот роковой вечер там было полно народу: то и дело подъезжали и парковались машины гостей, потом приглашенные спешили в главный корпус на концерт. Так что до тех пор, пока все не разошлись, то есть до половины восьмого, практически было невозможно предпринять рискованный подъем по наспех смонтированной конструкции. К тому же Линдсей Гордон была уверена, что убийца ни за что не начал бы действовать до начала концерта – наверняка он ждал, пока заиграет музыка, чтобы ее звуки и хоровое пение заглушили возможный шум из музыкального класса.

Стало быть, у нее оставалось только два варианта. Джеймс Картрайт и Энтони Баррингтон. Если опираться на известную ей уже информацию, все подозрения падали на Картрайта, однако, учитывая теперешние обстоятельства… Если она сейчас потащится со своими подозрениями к инспектору Дарту, он запросто ее спустит с лестницы. А самой пойти к Джеймсу Картрайту, считай сразу после того, как его дочь покончила с собой, нет, это выше ее сил… Линдсей вспомнила свои первые журналистские опыты. Какой же мукой были для нее разговоры с родственниками жертв – когда нужно было во что бы то ни стало собрать какую-то информацию по горячим следам! Сейчас, уже став более мудрой, она всячески старалась избежать подобных заданий. Многие ее коллеги умели справляться с подобными интервью без эмоциональных издержек, но для нее горе и переживания ее невольных собеседников были невыносимы. Линдсей сама начинала остро чувствовать их боль – особенно после смерти Фрэнсис. И сейчас она в который уже раз спрашивала себя достанет ли у нее сил (при том, что на ней лежит львиная доля ответственности за смерть Сары) заявиться с расспросами к ее отцу, Джеймсу Картрайту? После мучительных размышлений Линдсей Гордон решила, что нет, этого ей не вынести.

Значит, оставался Энтони Баррингтон. Вот с ним определенно стоило поговорить. Если он невиновен, то она вычеркнет его из сильно оскудевшего списка подозреваемых, и это будет означать, что виновен Джеймс Картрайт. А если выяснится, что убийца все-таки Баррингтон… по крайней мере, ей удастся избежать неприятного разговора с застройщиком.

Итак, Линдсей Гордон приняла окончательное решение. И посмотрела на часы. Если поехать побыстрее, то она вполне успеет в уэльский дом Баррингтона к шести. Схватив листок бумаги, Линдсей нацарапала записку:

«Мне надо поехать по делам. Простите, что не пришла. Вернусь часам к девяти. Если мне позвонят из редакции, скажите им, что я буду позднее и перезвоню».

Линдсей не хотела, чтобы Пэдди или Корделия знали, что ее погнало в дорогу нестерпимое желание узнать правду, которое превратилось просто в какую-то навязчивую идею.

Однако ей не повезло: когда Линдсей выходила из дому, навстречу ей по дорожке бежала Корделия.

– Пришла узнать, почему ты тут застряла, – сказала писательница. – Пэдди болтает с кем-то из своих коллег, вот я и решила за тобой зайти. Ну что, пошли?

Мисс Гордон решительно покачала головой.

– Мне необходимо уехать. – пробормотала она. – Я написала тебе записку.

– А что случилось? – удивилась Корделия. – Почему такая таинственность? Куда ты собралась?

– Ну хорошо, так и быть, скажу тебе. – со вздохом ответила журналистка. – Я еду к Энтони Баррингтону. – У нее был вид напроказившего ребенка, который только что без спросу взял шоколадную конфету.

– Ох, Линдсей, Линдсей. – простонала Корделия. – Ну почему ты никак не можешь угомониться? Ну послушай ты меня! Пэдди на свободе. Сара сделала признание. Полиция удовлетворена, так что тебе еще нужно?

– Мне нужно, чтобы все было по-справедливому. – упрямо стояла на своем Линдсей. – Ты же не читала ее предсмертной записки с признанием. А я читала, и я не верю, что Лорну Смит-Купер убила эта девочка. Хотя бы уже потому, что записка была слишком длинной. Словно Сара пыталась убедить нас в том, что это именно она совершила убийство. Но при этом в ее письме нет никаких деталей. Ничего такого, что не было бы известно всем. Я уверена, что она покончила с собой, потому что считала, что Лорну убил ее отец. С этой мыслью она жить не могла! – горячо договорила Линдсей.

– Но если так, то почему бы тебе не пойти прямо к нему? – резонно спросила Корделия. – Почему ты хочешь поехать к Баррингтону?

– Ну мы же с тобой решили, что следующим шагом в нашем расследовании должен быть разговор с ним. И потом… в настоящий момент мне будет проще говорить с ним, чем с Картрайтом.

– Ты совсем обезумела, – в сердцах выпалила Корделия. – Неужели ты не можешь просто признать, что совершила ошибку, и на этом успокоиться? Ты не обязана быть идеальной, знаешь ли. Каждый может ошибаться!

– Да не ошиблась я, черт побери! – взорвалась Линдсей Гордон. – Я абсолютно уверена, что Сара не убивала Лорну. И я полагаю, что просто снять обвинения с Пэдди – недостаточно. Во всяком случае, для меня. Мне такое положение дел не кажется нормальным. А тебе?

– Мне тоже не кажется, но только почему именно ты должна докапываться до истины? Позвони в полицию, скажи Дарту, что ты думаешь по поводу признания Сары. Только так и надо поступить, никак не иначе. Господи, неужели эта история тебя ничему не научила?

– Ну да, конечно. – полным сарказма голосом подтвердила Линдсей. – И Дарт, конечно же, будет счастлив меня выслушать. Нет уж, я непременно потолкую с Баррингтоном. Это решено.

Несколько мгновений они молча смотрели друг другу в глаза. Наконец Корделия тяжко вздохнула.

– Что ж, в таком случае мне лучше поехать с тобой, – заявила она. – Не хватает только, чтобы ты в одиночку заходила в дом к потенциальному убийце…

Однако Линдсей еще не была готова отступить и поднять над головой оливковую ветвь примирения.

– Мне не нужен советник, – сказала она твердо. – Я уже давным-давно научилась справляться со сложными ситуациями, так что, думаю, и тут обойдусь без помощников. Увидимся позже. – Резко повернувшись, Линдсей направилась к своей машине, ни разу не оглянувшись. Когда уже в машине она посмотрела в зеркальце заднего вида, Корделии на крыльце не было. Линдсей с досадой ударила кулаком по рулю. – Ну зачем я это делаю?! Зачем, черт побери, я это делаю?!

Всего за несколько минут до шести часов Линдсей свернула с большого шоссе, ведшего вглубь Уэльса, и направила автомобиль на север. Узкая дорога состояла сплошь из крутых поворотов, колдобин и резких спусков, от которых душа уходила в пятки. Линдсей была даже рада, что в зыбком сумеречном свете не могла различить всех коварных препон, которыми изобиловал этот путь. Наконец дорога свернула к крохотной деревушке: Линдсей увидела почту, паб, часовню и небольшое количество коттеджей. Остальные домики громоздились на горном склоне. Линдсей вытащила из бардачка листок с адресом Энтони Баррингтона. Плас-Глиндвр, Лланагар. Не удивительно, что жители Уэльса были по горло сыты англичанами и их коттеджами, в которых те отдыхали по выходным. Оккупанты присвоили даже лучшие уэльские названия.

Линдсей замедлила скорость, пытаясь найти дом Баррингтона. Ее «ЭмДжи» карабкался все выше и выше на гору, и, наконец, после сумасшедшего поворота, предвещавшего неизвестно что, перед нею возник Плас-Глиндвр. Мисс Гордон резко затормозила. Да уж, ничего себе воскресный коттедж! Нет, это был огромный четырехэтажный дом, окруженный зелеными газонами и зарослями рододендронов с одной стороны и огромным огородом – с другой. Перед домом был припаркован темно-синий «даймлер», а у боковой двери стоял старый «форд-кортина».

– Вот это да. – пробормотала журналистка, подъезжая к входу в дом. – Но, как верно говорят, взявшись за гуж, не говори, что не дюж.

Выбравшись из машины, она позвонила в парадную дверь. Прошло не меньше минуты, прежде чем ей отворила женщина лет пятидесяти в огромном красном фартуке, закрывающем ее фигуру не только спереди, но и сзади. Ее руки были в муке; мукой была испачкана и щека. Женщина изумленно воззрилась на Линдсей.

– Я могу вам чем-то помочь? – спросила она.

Даже в этих нескольких словах слышался сильный уэльский акцент.

– Я бы хотела увидеть мистера Баррингтона, если он дома, – ответила Линдсей.

– Как мне представить вас?

– Мое имя – Линдсей Гордон, – ответила журналистка. – Мистеру Баррингтону оно вряд ли что скажет, но я знакома с его дочерью Кэролайн. Я не займу у него много времени.

– Подождите минутку. – сказала женщина, захлопывая дверь прямо перед носом Линдсей.

Однако не прошло и полминуты, как она вернулась.

– Входите, – пригласила женщина и повела ее за собой.

Пока они шли по большому холлу, Линдсей приметила, что единственным его украшением были развешанные по стенам военно-топографические карты Уэльса. Женщина привела Линдсей в просторную гостиную, обставленную простыми большими стульями с обивкой из потертой набивной ткани. Энтони Баррингтон сидел у стоявшего вплотную к окну высокого бюро с круглой убирающейся крышкой. В руках у него был стакан с виски. Выглядел он в точности как на фотографии, стоявшей в комнате у его дочери. На нем был бесформенный шерстяной свитер, старые вельветовые бриджи, толстые носки и замшевые шлепанцы. Когда Энтони Баррингтон встал, чтобы поздороваться с Линдсей, его брови удивленно поползли вверх.

– Добрый вечер, мисс… Гордон, правильно? Прошу вас, присаживайтесь. Что еще натворила моя доченька, из-за чего вы приехали в такое захолустье? – с улыбкой спросил он.

– Спасибо за то, что согласились принять меня, мистер Баррингтон, – промолвила Линдсей. – Не волнуйтесь: Кэролайн не сделала ничего недозволенного. Вообще-то я не о ней хотела с вами потолковать, хотя она и имеет косвенное отношение к тому, о чем я хочу вас спросить.

Он снова изумленно приподнял брови.

– Да. – задумчиво спросил Баррингтон. – Но вы знаете мою дочь, насколько я понял?

Линдсей улыбнулась.

– Да, я знаю Кэролайн. Она – замечательная девочка. Вы должны гордиться ею. У Кэролайн большое будущее, ведь у нее такой живой ум. Но то, о чем я хочу с вами побеседовать, касается не только школы. На прошлой неделе мисс Овертон попросила меня разузнать кое-что, касающееся убийства мисс Лорны Смит-Купер.

Казалось, слова Линдсей повисли в воздухе. Энтони Баррингтон и глазом не моргнул, услышав знакомое имя, упоминание которого должно было по меньшей мере удивить его.

– А какое, по-вашему, отношение это имеет ко мне? – Угрожающим тоном спросил он наконец.

– Если бы я могла это объяснить… На прошлой неделе полиция арестовала воспитательницу Кэролайн по обвинению в убийстве. Мисс Овертон попросила меня и еще одну приятельницу мисс Кэллеген навести кое-какие справки, касающиеся этого преступления, поскольку была уверена в невиновности Пэдди и знала, что мы придерживаемся той же точки зрения. Правда, я не знаю, насколько вы осведомлены о событиях последних дней?

Он внимательно посмотрел на нее, прежде чем ответить на этот вопрос.

– В газетах я читал, что одна школьница из Дербишира покончила жизнь самоубийством. Полицейское расследование указывает на то, что она имела отношение к преступлению. Сегодня утром я позвонил Кэролайн, потому что меня не может не беспокоить это происшествие… и она сообщила мне, что Сара Картрайт оставила предсмертную записку, в которой признается в убийстве. После этого мисс Кэллеген была освобождена из тюрьмы. Во всяком случае, так говорят в школе. Признаться, я был уверен, что на этом данная история и кончится. А потому не понимаю, что вы здесь делаете?

Линдсей Гордон вздохнула:

– Я не совсем уверена в том, что Лорну убила действительно Сара. Я знаю, что полиция удовлетворена настоящим положением дел, однако меня терзают смутные сомнения. Я понимаю, что теперь, когда Пэдди отпустили из тюрьмы, мне бы следовало успокоиться. Но я хочу убедиться в том, что убийца не разгуливает на свободе. Уж простите, если эти слова покажутся вам несколько мелодраматичными. Мне стало известно, – продолжила она после короткой паузы, – что вызаезжали в Дербишир-Хаус в день убийства. Скажите, вы не заметили там чего-то необычного?

– Господи, да что вы имеете в виду? – В голосе Баррингтона послышалось раздражение.

– Совсем недавно мне удалось выяснить, что убийство было совершено таким образом, который требовал предварительной подготовки… И произошло оно как раз в то время, когда вы привезли Кэролайн в школу с прогулки… Разумеется, полицейские опросили всех, кто находился в Дербишире в это время, однако я уверена в том, что их расспросы были простой формальностью, ведь им казалось, что убийца им уже известен. Ну а я вынуждена была вести расследование более тщательно… короче говоря, не видели ли вы чего-то странного, необычного, того, чего не замечали раньше?

– Теперь понял, – кивнул Баррингтон, явно испытывая некоторое облегчение. – Ох, кстати, не очень-то я гостеприимен! Хотите выпить?

– Нет, спасибо, я за рулем. – Линдсей была рада, что у нее есть хорошая отговорка. Не очень-то приятно, когда тебя угощает возможный убийца. – Итак, вы высадили из машины Кэролайн, и что делали потом?

– Мы вернулись в Дербишир-Хаус примерно в полшестого – без четверти шесть. Я подвез Кэролайн прямо к Лонгнор-Хаусу в своем «даймлере». Мы вместе вышли из машины, и я зашел к ней в комнату, чтобы взять несколько семейных фотографий. Пробыл я там совсем недолго, потому что ей надо было идти на обед. Ну и потом поехал к себе в отель.

– Вы хотите сказать, что поехали прямиком к себе в отель? – переспросила журналистка.

– Ну, разумеется! А подъехав, еще с полчаса сидел в машине, по радио передавали концерт Бартока, хотелось дослушать.

– Вы меня не так поняли, – произнесла Линдсей, поздравляя себя с тем, что, кажется, наконец-то нашла способ вывести разговор на нужную колею. – Я хотела спросить, назад вы ехали по той же аллее, по которой подъехали к корпусу, или, может, по какой-то причине обогнули строительную площадку?

– Строительную площадку? – удивился Энтони Баррингтон. – Это ту, где строят корты для сквоша? Нет, конечно, чего, собственно, ради? Зачем же было делать такой крюк! Кстати, мне пришло тогда в голову, что было бы логично повер нуть налево и объехать корпус сзади, чтобы уже оттуда попасть на главную аллею, однако я все же просто свернул направ. – туда, откуда и приехал. К тому времени уже сильно стемнело, а многие девчонки шли по дорожке на обед. Я еще подумал, не дай боже, кого-нибудь задену, ну и решил держаться как можно дальше от главного корпуса. Вас устраивает такой ответ?

– Да, благодарю вас. – кивнула мисс Гордон. – Но вам было известно, что происходило в тот вечер в школе, не так ли?

– Да, Кэролайн говорила мне о концерте.

– Странно, что вы не захотели остаться. – заметила Линдсей. – Ведь, судя по вашим словам, вы большой любитель музыки, если целых тридцать минут сидели в машине, слушая концерт Бартока, – как бы невзначай добавила она.

Энтони бросил на нее острый взгляд.

– У меня было много работы. К тому же мне была не по нраву программа, – промолвил он.

«Никогда не давай двух объяснений, если достаточно и одного. – промелькнуло в голове у журналистки. – Это верный признак того, что человек лжет».

– Так вам не понравилась именно программа или солистка? – холодно спросила она. – Видите ли, мне кое-что известно о ваших отношениях с Лорной Смит-Купер.

– А раз известно, то вы должны также знать, что все отношения закончились несколько месяцев назад. – произнес Баррингтон. От гнева его голос стал чуть визгливым.

– Кэролайн довольно откровенно говорила со мной об этой истории и о ваших переживаниях, – проговорила Линдсей, стараясь быть предельно спокойной.

– Да как вы смеете совать нос в семейные дела? – взорвался Энтони. – Я, черт возьми, совершенно уверен, что мисс Овертон не давала вам полномочий спрашивать учениц о таких вещах!

– Кэролайн все сама мне рассказала, почти все. Похоже, она сочла, что установление личности преступника важнее личных чувств. – заметила женщина. – Только не думайте, что мне приятно копаться в чьем-то грязном белье.

– И еще я должна сказать вам, что ваша дочь, черт побери, в тысячу раз честнее вас, – продолжала она. – Вы изложили мне вашу версию событий, которая не совсем соответствует истине. Вас видели в вашей машине около Дербишир-Хауса примерно в двадцать минут восьмого. Но на концерте вы не были, а через пятнадцать минут машина исчезла. Полиция еще об этом не знает, но мне лично очень интересно, что же вы там делали в это время? Впрочем, думаю, и полицейских это заинтересует. Вы утверждаете, что слушали Бартока, а сами вполне могли убивать в это время Лорну! Вы, конечно, вправе чувствовать себя оскорбленным, но мне кажется, что улики против вас куда более веские, чем те, что были против Пэдди Кэллеген, а ведь ее арестовали.

Пока она говорила, Энтони Баррингтон удивленно смотрел на нее. При других обстоятельствах его широко разинутый рот, приподнятые брови и изумленное выражение лица вызвали бы смех. Молчание становилось все более тягостным, но к Энтони наконец-то вернулся дар речи.

– Да как вы смеете?! – взревел он. – Господи, да вы же настоящая нахалка! Сначала допрашиваете мою дочь, хотя не имеете на это никакого права. Потом по-хамски вваливаетесь ко мне в дом – разумеется, без приглашения – и, не долго думая, обвиняете меня в убийстве. Не имея на это никаких оснований. Да-да! Потому что ваша идиотская версия не подкреплена никакими доказательствами и фактами. Вы что же, считаете, что в полиции работают сплошные придурки? Если они прекратили следствие, стало быть, у них достаточно фактов и свидетельских показаний. Свидетельских по-ка-за-ний! Вы знаете, что это означает? Нечто куда более важное, чем обвинение человека в убийстве всего лишь за то, что он не захотел пойти на концерт. Должно быть, Памела Овертон попросту обезумела, если позволила такой дуре, как вы, вести расследование! А теперь немедленно убирайтесь отсюда, пока я не вызвал полицию и не потребовал арестовать вас! И если я хоть раз услышу, что вы повторяете эту чушь при ком-то еще, я в ту же секунду подам на вас в суд за клевету, надеюсь, что даже ваши куриные мозги тогда что-то поймут. Вон из моего дома и не смейте больше приближаться к моей дочери, а иначе вы сильно об этом пожалеете!

Линдсей Гордон ничего не оставалось, как уйти. Сев в машину, она положила ладони на руль. Ее руки дрожали, от недавней уверенности не осталось и следа. Оглянувшись назад, она увидела Баррингтона, стоявшего в дверном проеме. Он грозил ей кулаком. Заведя мотор, Линдсей погнала машину вниз по узкой аллее, не замечая ее чудовищных колдобин. Лишь выехав на шоссе, она рискнула затормозить и закурить сигарету.

Она попыталась осмыслить весь этот кошмарный разговор. Она поняла, что переоценила свои силы, и теперь очень жалела о том, что не взяла с собой Корделию – для моральной поддержки. Надо было что-то делать: либо оставлять Баррингтона в списке подозреваемых, либо вычеркивать. Но у нее не было никаких доказательств его вины. Больше того, если только Энтони Баррингтон не был великолепным актером, Линдсей была готова прозакладывать свою жизнь за его невиновность. Внезапно ей пришло в голову, что она, по сути, именно это и сделала, явившись в одиночку к нему в дом незваной гостьей. При мысли об этом по ее спине побежал холодок.

– Я и в самом деле с самого начала вела себя как последняя идиотка, – прошептала она. – Но все-таки я немного продвинулась вперед. Нет, не верю, что эта вспышка гнева была фальшивой, скорее всего, он вернулся, потому что подумывал, не пойти ли ему на концерт. Хотелось бы знать, что все-таки удержало его от этого, раз уж он вернулся? Ох, пожалуй, на этот вопрос мне никогда не ответить!

Линдсей снова завела машину. Предстоял долгий путь в Дербишир-Хаус. Она ехала очень быстро и остановилась лишь однажды, чтобы позвонить из автомата в редакцию «Клэриона» и узнать, нет ли к ней вопросов по материалу. А оказавшись в телефонной будке, она все-таки не устояла перед желанием позвонить Корделии и подтвердить, что точно будет в девять часов.

Но трубку сняла Пэдди, которая тут же обрушилась на нее с градом вопросов. Ответив на пару из них, Линдсей пообещала все подробно рассказать при встрече. Как только к телефону подошла Корделия, Линдсей торопливо промолвила:

– Ничего пока не говори Пэдди, но у меня только что была дикая сцена с Энтони Баррингтоном.

– Кто бы сомневался, – сдавленным голосом отозвалась Корделия. – И что же именно случилось?

– Долго рассказывать. – Линдсей Гордон вздохнула. – Но в книгах я точно ни о чем подобном не читала. Все эти ваши книжные ищейки никогда не вылетают как пробка из дома богача, который угрожает подать на него в суд за клевету. Знаешь, думаю, я всегда буду только борзописцем. По крайней мере, журналистика живет по более или менее известным законам.

Корделия тихо засмеялась:

– Это по каким же? Значит, на самом деле ты – всего лишь потенциальная алкоголичка, готовая целыми днями торчать в прокуренной редакции и зычно вопить «придержите первую полосу»?

– Твоя правда, – со вздохом признала Линдсей. – Налейте мне стаканчик виски, дайте мне женщину и сигарету, и горяченький эксклюзив у вас в кармане… ну ладно, увидимся позже, пока.

Обратный путь занял меньше времени, потому что на дороге почти не было машин. Два часа быстрой езды под аккомпанемент песен Джоан Арматрейдинг, льющихся из радиоприемника, помогли ей немного сосредоточиться и успокоиться. Подъехав к Лонгнор-Хаусу, Линдсей с удивлением увидела возле «лендровера» Пэдди полицейскую машину. Выскочив наружу, она направилась к двери, и ей навстречу тут же вышли два офицера в полицейской форме.

– Вы – мисс Линдсей Гордон? – поинтересовался тот, что был постарше, сержант.

– Ну я. А в чем проблема?

– Инспектор Дарт попросил привезти вас в полицейский участок, – объяснил сержант. – Он хочет кое о чем с вами потолковать.

Линдсей через силу улыбнулась и эдаким бодреньким голосом спросила:

– Полагаю, у меня нет особого выбора?

Сержант испытующе смотрел на нее, ничего не отвечая.

– Что ж, я готова, – пожав плечами, вымолвила журналистка. – Идем?

Недолгий путь до полицейского участка они проехали в угрюмом молчании. Наконец автомобиль остановился у длинного здания, расположенного в центре города. Линдсей вошла вслед за полицейскими в большой холл и приблизилась к стойке, отгороженной от холла матовым стеклом. Сержант оставил ее на попечении констебля, а сам исчез за боковой дверью. Из-за перегородки до Линдсей доносился гул голосов, но, как она ни вслушивалась, решительно не могла понять, что они там так бурно обсуждают. Интересно, что на этот раз потребует от нее инспектор…

Через несколько минут снова появился сержант:

– Следуйте за мной. Инспектор Дарт ждет вас.

И они пошли по длиннющему коридору. Даже в субботу в полицейском участке жизнь била ключом: повсюду горел свет, какие-то люди сновали по коридору, хлопали двери, которых было великое множество. Они остановились у какой-то двери без таблички. Сержант постучал. В ответ Дарт молча ударил кулаком в стену, приглашая их войти. Увидев Линдсей, он встал, двое полицейских, сидевших в его кабинете, тут же ушли.

Инспектор снова сел за свой стол, заваленный папками и бумагами. Взглянув на Линдсей, он устало покачал головой и сказал:

– Некоторым копам удается провести субботнюю ночь дома. Вечером они лежат на диване и смотрят по видику «Грязного Гарри». Но не все такие везучие. Некоторым беднягам приходится пропадать на работе и расхлебывать кашу, заваренную всякими поганцами. Как вы считаете, мисс Гордон, к какой категории отношусь я?

Линдсей ничего не сказала. Похоже, ее молчание вдохновило инспектора, потому что он продолжил:

– Я, конечно, мог бы предположить, что вы сейчас пытаетесь понять, какого черта я велел везти вас сюда, на ночь глядя. Но я же знаю, с кем имею дело. С самой сообразительной женщиной на свете, считающей себя умнее всей дербиширской полиции. Так что, полагаю, вам известно, почему вы здесь. Короче, на вас поступила жалоба. Весьма красноречивая жалоба от одного разгневанного джентльмена, который утверждает, что вы обвиняете его в убийстве. Причем в том, которое уже раскрыто, в котором призналась восемнадцатилетняя девушка, причем перед смертью, прежде чем совершить чудовищное самоубийство. Уж я не знаю, какие вас осенили новые идеи, но этот джентльмен много чего порассказал мне о вашей беседе. Догадываетесь, о ком я говорю? Или вы успели навестить еще парочку наших жителей и объявить их убийцами? Что скажете?

– Думаю, вам звонил Энтони Баррингтон. – покорно ответила Линдсей Гордон. Как хорошо, что пестрый журналистский опыт последних лет помог ей избавиться от остатков поэтического отношения к полиции, которое еще тлело в ее душе. Так что ей было теперь совсем не трудно сохранить самообладание, хотя денек этот здорово потрепал ей нервы.

– Да, мне звонил именно он, мисс Гордон. И, насколько я понял по его словам, вы действительно занимались полной ерундой в последнее время. Или вам недостаточно того, что вы довели до самоубийства несчастную девчушку? Неужели вам мало острых ощущений? Может, хватит на эти выходные?

– Вы несправедливы, – ответила Линдсей. – Сара совершила самоубийство по каким-то личным причинам, я не имею к ним никакого отношения. Но знайте: мне удалось выяснить, что на самом деле происходило в прошлую субботу. И я располагаю куда более полными сведениями, чем ваши люди.

Несколько мгновений они сверлили друг друга взглядом. Но когда Дарт заговорил снова, его голос звучал спокойнее:

– Уж не знаю, что и думать. Пожалуй, я готов выслушать ваши объяснения.

– Если бы вы относились к людям с большим уважением, то и объяснения получали бы гораздо чаще. Но каждый раз при разговоре с вами я натыкалась лишь на враждебность и пренебрежение. К тому же вы упрятали за решетку мою приятельницу, которая никакого отношения не имела к убийству. Что ж вы удивляетесь, что, раздобыв кое-какие факты и сделав определенные выводы, я хотела сначала сама все проверить, а уж потом обращаться к вам.

Встав из-за стола, инспектор Дарт подошел к Линдсей и встал у нее за спиной. Она даже не обернулась.

– Ну зачем же непременно делать из нас дураков, – устало произнес он. – Думайте что хотите, но мы совсем не идиоты и не самодуры. В большинстве своем мы – честные служаки, которым приходится разгребать всю ту грязь, которую оставляют после себя всякие мерзавцы. Работенка, должен сказать, незавидная. И если в расследовании мы были не на высоте, что ж, как говорится, не было фарта. Но не ждите, что мы теперь просто вывернемся наизнанку, чтобы угодить всяким высоколобым чистоплюям вроде вас. Однако, – продолжал он, – несмотря на то что за последнюю неделю вы наделали кучу недопустимых глупостей, доказав тем самым свою наивность и неспособность трезво оценивать обстановку, у меня сложилось впечатление, что мозги у вас все-таки имеются. Поэтому я хочу знать, что стряслось сегодня вечером и зачем вы все это затеяли. Но, прежде чем вы начнете, позвольте мне еще раз поставить вам на вид, что действовали вы как дилетант, – прибавил Дарт. – Вы представляете, что могло произойти, если бы Энтони Баррингтон и в самом деле оказался убийцей?! А вы в одиночку отправились прямо к нему в лапы. Полагали, что бывалый журналист всегда справится с ситуацией, как бы не так… Единожды совершивший убийство нарушает одно из основных социальных табу. Но и этого одного-единственного раза достаточно, чтобы запрет этот стал для убийцы бессмысленным. В следующий раз убивать уже гораздо проще. А уж если вы решаетесь ему угрожать, он, не раздумывая, от вас избавится. Такова реальная жизнь, мисс Гордон. Это вам не киношные игры. Вы могли быть уже мертвы – как несчастная Лорна Смит-Купер.

Линдсей вяло кивнула, внезапно ощутив, как ее тело сковывает чудовищная усталость.

– Уже потом, когда я уехала от него, мне и самой это пришло в голову, – призналась она инспектору. – Боюсь, что, собравшись ехать к Баррингтону, я думала только о том, виновен он или нет. Вот что, – добавила она после длительной паузы. – кажется, я дозрела. Теперь я готова рассказать вам, что же на самом деле произошло в Дербишир-Хаусе в прошлую субботу.

Выйдя на порог, Линдсей Гордон жадно вдохнула холодный ночной воздух. После душного прокуренного кабинета инспектора Дарта он показался ей особенно свежим и чистым. Немного постояв, она тяжко вздохнула: ей предстояло еще одно дельце, прежде чем она сможет лечь спать. Разговор с инспектором был нелегким и не принес ей никакого удовлетворения. Линдсей пересекла пустынную базарную площадь, зашла в телефонную будку и набрала номер Пэдди. К телефону подошла Корделия.

– Где ты? – встревоженным тоном спросила она. – Тебе известно, который час? Ты же сказала, что вернешься в девять. Здесь была полиция, они искали тебя. Я умираю от беспокойства!

Линдсей позволила себе криво улыбнуться.

– Ты напоминаешь мне мою мамашу. – проговорила она в ответ. – Немного задержалась, вот и все. Потом тебе расскажу. А пока мне нужно сделать кое-что еще, и я не знаю, сколько времени это займет. Дождетесь с Пэдди моего возвращения?

Корделия поняла по голосу Линдсей, что та и не думает шутить.

– Что-то случилось? – спросила она с тревогой.

– Нет, все отлично. – раздраженно отозвалась Линдсей. – Просто я немного устала. Я позвонила только для того, чтобы ты не волновалась. Увидимся позже.

– Ну хорошо. – отозвалась Корделия. – Ты там поосторожней. Ну жду.

Линдсей быстро повесила трубку. Тревога в голосе Корделии заставила ее сердце сжаться от боли. Это ужасно… то, что она собиралась сделать, но другого выхода, похоже, не было. Сие обстоятельство, однако, никоим образом не избавляло ее от страха. Выйдя из телефонной будки, Линдсей быстрым шагом двинулась к отел. – идти надо было с полмили. Чуть не бегом поднявшись наверх, она вошла в номер. Перво-наперво Линдсей разыскала в своей сумке крохотный диктофон, потом проверила батарейки. Распаковав пачку кассет, вставила одну в диктофон. И, наконец, проверила качество записи, положив диктофон в нагрудный карман. Слава богу, работал он отлично. Линдсей окинула комнату долгим взглядом. Она хотела написать Корделии прощальную записку – на случай, если с нею что-нибудь случится… но потом решила, что это отдает дешевой мелодрамой. Линдсей вышла из гостиничного номера и спустилась вниз. Постояв пару минут, чтобы взять себя в руки, она зашагала к дому Джеймса Картрайта.

Улица была пустынной, если не считать нескольких припаркованных у тротуара автомобилей. Линдсей поежилась от холода – сильный порыв ветра дунул ей в лицо у поворота, ведущего к дому Джеймса Картрайта. В холле большого дома горел свет; отблески света виднелись и сбоку на газоне. Линдсей догадалась, что свет падает из того самого кабинета, в котором они с Корделией допрашивали Картрайта.

Задержавшись на крыльце, Линдсей нажала кнопку записи на диктофоне, а потом позвонила. Прошло около минуты, наконец дверь распахнулась, и на пороге выросла могучая фигура Джеймса Картрайта. Сарин отец выглядел усталым, его волосы были взъерошены, словно он не спал всю ночь. Когда он заговорил, Линдсей почувствовала сильный запах джина.

– Какого черта вам здесь нужно? – сердито спросил Картрайт.

– Я хочу поговорить с вами, – спокойно ответила Линдсей. И добавила: – О Саре.

– Вы?! И вы полагаете, что я стану вас слушать? А?! Моя дочь мертва – из-за вас, между прочим, – и теперь вы хотите поговорить о ней? Можете проваливать отсюда! – Картрайт шагнул вперед, чтобы захлопнуть у нее перед носом дверь, однако Линдсей оказалась проворнее и прошмыгнула в узкую щель.

– Может, полиция считает именно так, – заговорила она. – но мы-то с вами знаем, что все было совсем иначе, не так ли? И если кто-то довел Сару до самоубийства, то, конечно же, не я. Впрочем, сами выбирайте: или вы обсуждаете это здесь и со мной, или мы идем в полицию, и вы выкладываете правду им.

Джеймс Картрайт настороженно посмотрел на нее. Внезапно его взгляд прояснился, словно хмель вмиг улетучился, когда до него дошел смысл слов Линдсей.

– Не пойму, что вы такое несете, – уверенно заявил он. Линдсей молчала. – Господи, да войдите же в дом. Мне только не хватало еще уличных сцен! – Картрайт вздохнул. – Сколько же у вас наглости, черт побери! – пробормотал он, ведя Линдсей по длинному холлу в свой кабинет. Как только они вошли, он резко повернулся к ней. – Садитесь! Итак, что вы там болтали о полиции?

– Понимаете, у меня к вам есть одно предложение, – сказала Линдсей. – И прекратите обвинять меня в смерти Сары. Можете при других ломать эту комедию, но только не со мной.

Он оценивающе смотрел на нее:

– И что же должны означать ваши намеки?

Линдсей держалась очень спокойно, хотя внутри все дрожало от страха.

– Я говорю о вечере прошлой субботы, – наконец объяснила она. – По субботам вам вообще в последнее время везет, не так ли? Сначала Лорна, потом Сара.

В глазах Картрайта мелькнула боль.

– Вы не смеете произносить ее имя. – вы крикнул он.

– Да будет вам, Картрайт. Я знаю, как была убита Лорна. Кстати, благодаря моему вчерашнему разговору с инспектором Дартом это вскоре станет известно всем. Но только мы с вами знаем, кто был убийцей.

Взгляд Картрайта стал цепким и внимательным.

– Вы же знаете, что Сара призналась в убийстве, – произнес он. – Мне в это нелегко поверить, но моя дочь покончила с собой, чтобы спасти своего отца от разорения.

– Приберегите эту речь для похорон, Картрайт, – остановила его Линдсей. – Хотя, как это ни парадоксально, эти ваши слова – правда, которой вы совсем не балуете в последнее время своих собеседников. Потому что Сара действительно сделала именно это. Она написала записку с признанием для того, чтобы спасти ваш бизнес и вашу шею. Дочка ваша была умницей и понимала, что если сделает подобное «признание» полиции устно, то из нее в течение пяти минут все равно вытянут правду. Слишком многих подробностей убийства она не знала. И не могла знать. Ведь Лорну убила вовсе не Сара. Ее убили вы.

Картрайт сел за стол и с досадой ударил кулаками по столешнице, при этом он не сводил с Линдсей взгляда.

– Вы совсем сбрендили, – наконец пробормотал он. – У меня есть алиби. Полиция его проверила. Ее убила Сара, черт побери! Ее убила Сара! – уже громко повторил он.

– Я тоже проверила ваше алиби. Оно далеко не идеальное. Лорна Смит-Купер была убита в промежутке между половиной восьмого и без двадцати восемь. Вы вполне могли сделать это, хотя и утверждаете, что в это время были в одной из двух пивных. Сара никак не могла убить Лорну. Потому что без двадцати пяти восемь уже была в Лонгноре. Таким образом, остаетесь только вы. Вы знали, где взять секцию строительных лесов, вы умели их собирать, и это вы убили виолончелистку.

– Вы не сможете это доказать. А если бы могли или если бы считали, что вам это по силам, то рассказали бы об этом копам, а не мне. – Вскочив, он принялся мерить шагами кабинет.

– Я могу доказать, что Сара этого не делала. – вымолвила Линдсей уверенно. – У меня есть свидетель, который готов дать показания о том, где была Сара в критические минуты. Нет, Картрайт, это сделали вы. А потому выслушайте мое предложение.

Его губы растянулись в издевательской ухмылке.

– Вы несете полную чушь. Но давайте выкладывайте это ваше «предложение». Только учтите, если вы собираетесь меня шантажировать, у меня нет ни пенни.

– Я занялась этим делом только потому, что была арестована Пэдди Кэллеген. – заговорила Линдсей, не обращая внимания на его слова. – С тех пор у множества людей возникло столько проблем… и все из-за вас. По-моему, будет только справедливо, если вы расплатитесь за это хоть чем-то. Единственное, что мне от вас нужно. – письменное обещание прекратить все переговоры относительно покупки игровых полей, принадлежащих Дербиширской школе. Как только я получу такой документ, то сразу забуду все, что мне известно об убийстве Лорны Смит-Купер. Так вы согласны?

Картрайт продолжал метаться по комнате.

– А если я напишу такую бумагу, что, в принципе, не исключено, потому что смерть моей девочки совсем выбила меня из колеи, – то где гарантия того, что вы прекратите распускать обо мне вашу отвратительную клевету? – спросил он.

– С чего это я должна что-то обещать вам? – Линдсей пожала плечами. – Я просто сделаю то, что сказала.

– А где гарантия, что вы спустя какое-то время не заявитесь ко мне с новыми требованиями?

– Только мое слово.

В этот момент он шагнул совсем рядом с ее стулом и вдруг сделал резкий рывок… Застигнутая врасплох, Линдсей была почти не в состоянии сопротивляться. Она не успела ни вздохнуть, ни охнуть, как Картрайт навалился на нее всем телом. Стул перевернулся, и они рухнули на пол. Его пальцы сжали ее горло, ей стало нечем дышать… Когда в голове у Линдсей зазвенело, а перед глазами поплыли круги, Картрайт рывком поднял ее на ноги и отпустил. Она судорожно схватила ртом воздух, но в следующий миг Картрайт сильно толкнул ее в спину и обхватил рукой ее шею. Линдсей едва не упала, однако Картрайт продолжал крепко держать ее за горло, свободной же рукой схватил со стола острый нож для бумаги. Приставив его острие к ее виску, Картрайт прорычал:

– Вот что я думаю о вашем бредовом предложении, мисс Гордон. Теперь я могу отпустить вашу нежную шейку. Но только не вздумайте шевельнуться. Одно движение – и мой нож вопьется прямо в твой крохотный мозг. Если ты хорошо меня поняла, то скажи «да».

Линдсей с трудом сглотнула и закашлялась.

– Да, – наконец пролепетала она пересохшими губами.

Картрайт, двигаясь с удивительным проворством, обежал вокруг нее.

– Иди назад, к другому столу! – приказал он. – Делай только по одному шагу.

Журналистка, спотыкаясь, пятилась назад, пока не ударилась о металлический край. Картрайт подошел так близко к ней, что она почувствовала отвратительную смесь запаха джина и пота. Ее затошнило, и Линдсей глубоко вздохнула, чтобы справиться с приступом тошноты. Хозяин пошарил рукой у нее за спиной и схватил цветной скотч.

– А теперь повернись и медленно иди к стулу у стены. К тому, у которого есть подлокотники. – Линдсей повиновалась, не смея ослушаться – острие ножа царапало ей кожу около уха.

Когда он подошла к стулу, Картрайт грубо толкнул ее на него и сунул ей в руки липкую ленту.

– А теперь левой рукой примотай свою правую руку к подлокотнику. – велел он. – И по крепче.

Журналистка, двигаясь как робот, послушно сделала то, что он ей сказал. Лишь теперь ее оцепеневший мозг стал отходить от шока, и она обрела способность оценить ситуацию. Впрочем, толку от этого было мало, потому что в голову ей не приходило ничего путного и она не представляла, как же отнять у этого животного его нож.

Внимательно изучив, как она примотала правую руку к подлокотнику, Картрайт схватил ее левое запястье и, не разрывая скотча, бросил нож на пол и быстро примотал свободную руку Линдсей ко второму подлокотнику.

Журналистка хотела было ударить его ногой, но ее носок прошелся лишь по его голени, впрочем, причинив Картрайту острую боль. В ответ он с такой силой ударил ее по голове, что у Линдсей потемнело в глазах.

– Сука! Попробуй только еще раз ударить меня, и я тут же убью тебя. И не думай, что я блефую. Эту ошибку уже совершила Лорна Смит-Купер! – Он сбоку подошел к стулу, на котором она сидела, и отодвинул его от стены. А потом принялся шарить руками по карманам ее куртки. Вскоре Картрайт торжествующе извлек из кармана диктофон. – Я так и думал найти у тебя что-нибудь вроде этого. – заявил он. – Не так уж я глуп, знаешь ли. – Открыв крышечку, Картрайт извлек из диктофона кассету, потом подошел к металлической корзине для мусора и принялся яростно выдирать из кассеты пленку. Когда вся пленка оказалась в ведре, он щелкнул зажигалкой и поджег ее. Ярко вспыхнув, пленка быстро сгорела.

– Думала провести меня, да? – демонически расхохотался Картрайт. – Нет, детка, ты ошиблась. Это я проведу тебя. И жить тебе осталось так мало, что ты уже никому не успеешь ничего рассказать. Эти чертовы поля стоят того, чтобы разочек взять грех на душу.

Линдсей нашла в себе силы заговорить:

– Разочек? Но это будет уже третье убийство. Потому что можно считать, что и свою дочь ты тоже убил.

– Не говори этого. – Картрайт почти кричал. – Я знаю, почему умерла Сара. По твоей милости. Если бы ты не совала свой поганый нос туда, куда не следует, никто бы никогда не узнал об этих чертовых строительных лесах. Нет, это ты убила мою дочь, ты, сука!

– Что ж, думай что хочешь. Если это тебе помогает. Но однажды ты все равно поймешь, что твоя дочь предпочла умереть, чем жить вместе с убийцей.

Глаза Картрайта хитро прищурились:

– Выводишь меня из терпения, да? Думаешь, тебе удастся сбежать от меня? Нет уж, дорогуша, ничего не выйдет. Где твоя машина? У моего дома?

Удивленная тем, что он сменил тактику, Линдсей выпалила в ответ:

– Нет, там ее нет.

– Так где же она?

Линдсей не понимала, к чему он клонит, но чутье подсказывало ей, что надо молчать. Картрайт наклонился к ее лицу:

– Я, кажется, спросил, где твоя паршивая машина?

– Если она так тебе нужна, ищи сам.

Не успела она произнести эту фразу, как Картрайт со всей силы ударил ее по лицу. От боли она на мгновение потеряла сознание. А придя в себя, почувствовала, как ее рот наполняется кровью и начинает распухать нижняя губа. Левый глаз сильно жгло. Она помотала головой, пытаясь прийти в себя.

Схватив мизинец ее левой руки, Картрайт стал загибать его назад. Линдсей заскрежетала зубами от боли, пронзившей всю руку.

– Около школы, – шепотом выдавила она.

Он отпустил мизинец.

– Вот так-то лучше. Значит, никто около моего дома ее не видел. Что ж, мы поедем и заберем твою тачку оттуда позднее. Видишь ли, детка, ты попадешь в ужасную аварию. На пути из школы. На Кэт-роуд и Фидл-роуд столько страшных поворотов. – издевательским тоном сказал он. – Человек, плохо знающий эти дороги, может разогнаться, случайно крутануть руль не в ту сторону – и поминай как звали. Не бойся, ты ничего не почувствуешь. Удар в голову – и все. Я повезу тебя до места в твоей собственной машине, а потом мы вместе с тобою перевернем ее. Ах, как стыдно, что ты не пристегнула ремень безопасности! Правда?

Линдсей с ненавистью посмотрела прямо ему в глаза.

– Ты мерзавец, – слегка шепелявя, проговорила она.

Картрайт опять двинулся к ней. Но не успел он замахнуться, как дверь распахнулась, и в кабинет ворвался инспектор Дарт в сопровождении дюжины полицейских.

– Полиция. – закричал инспектор. – Стоять, Картрайт! Ну-ка, ребятки, держите его!

Полицейские бросились к Картрайту. Схватив упавший стул, на котором до этого сидела Линдсей, Картрайт бросил его в их сторону, а сам кинулся к окну и, разбив его, выпрыгнул. Дарт только его и видел… Но, весь истекая кровью, Картрайт упал прямо в руки полицейских, стоявших около дома.

Он яростно отбивался, однако полицейские в считанные секунды скрутили ему руки за спиной, надели наручники и препроводили в полицейский фургон.

Пока за окном происходила борьба, инспектор наклонился к Линдсей и сорвал липкую ленту с ее рук. Журналистка была на грани слез и истерики, но твердо решила держать себя в руках, по крайней мере в присутствии полиции.

– А вы не очень-то торопились, черт побери, – слабым голосом пожаловалась она. – Я уж испугалась, что радиомаяк сломался, когда этот тип набросился на меня.

– Вы со всем отлично справились, – промолвил Дарт, помогая ей встать и раскуривая для нее сигарету. – Мы все слышали, звук был громким и четким. На всякий случай я велел стенографистке записывать все, опасаясь, что с магнитофоном что-то случится. Мы хотели, чтобы он с головой себя выдал, но, похоже, Картрайт не слишком-то охотно говорил правду. Возможно, он догадывался, что вам дали радиомаяк. Кстати, хорошо, что вы еще прихватили свой собственный диктофон. Обнаружив его, Картрайт потерял бдительность. Так что теперь ему придется отвечать еще и за попытку убийства.

– Великолепно! Значит, я не зря жертвовала собой, – ироничным тоном заметила Линдсей. – А теперь может ли кто-нибудь из вас, ребята, отвезти меня назад в Дербиширскую школу? С меня на сегодняшний день более чем достаточно.

– Нам понадобится от вас подробное заявление, но с этим можно подождать до утра. Кстати, может, вам лучше поехать в больницу? Надо же провериться после того, что тут произошло.

Линдсей упрямо помотала головой:

– У меня ничего не сломано. Я бы почувствовала, если бы что не так. Просто я вся в синяках и у меня шок. Хорошенько высплюсь – и буду как новенькая. Но за заботу спасибо.

Линдсей направилась к двери, чувствуя, что не слишком-то уверенно держится на ногах.

Всего через несколько минут полицейские доставили ее к Лонгнор-Хаусу. Линдсей посмотрела на свою машину. Господи, казалось, она вышла из нее много-много часов назад! Взглянув на часы, она с удивлением обнаружила, что было всего начало первого ночи.

– Я никогда не смогу по-прежнему относиться к своему автомобилю, – сказала она сопровождавшему ее полицейскому. – Если бы этот подонок привел свой план в исполнение, то она бы стала моим гробом. Передайте инспектору Дарту, что я зайду к нему завтра около полудня.

Дверь в корпус была заперта. Плечи Линдсей поникли. Это был последний удар. Прислонившись к стене, она стала изучать надписи под звонками. «Воспитательница». «Старшая воспитательница». «Младшая воспитательница». Журналистка нажала кнопку звонка, моля Бога, чтобы дверь отворила Пэдди.

Часть V Кода

Был уже десятый час, когда Пэдди распахнула шторы в своей спальне и оглянулась на спящую в ее постели Линдсей. Спутавшиеся волосы дополняли общую ужасающую картину: под глазами и на челюсти у нее темнели огромные синяки, нижняя губа распухла. Линдсей подняла веки и тут же сморщилась от боли. Пэдди подала ей стакан апельсинового сока и сочувственно улыбнулась.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Как будто меня переехал грузовик, – хрипло ответила Линдсей. – Я уверена, что эта сволочь Дарт нарочно позволил Картрайту побить меня.

– Погоди-погоди, я даже не понимаю, о чем ты толкуешь. – остановила Пэдди. – Прошлой ночью ты ввалилась сюда в таком виде, словно только что побывала в хорошей переделке, но нам почему-то заявила, что все в порядке, потребовала большой стакан виски и кровать и сказала, что ничего не будешь рассказывать, пока не выспишься. Корделия едва с ума не сошла от беспокойства. Я не могла уговорить ее лечь спать до трех часов ночи. Нет, Линдсей, в самом деле, ты невыносима.

Журналистка попыталась улыбнуться, но губа у нее так опухла, что она оставила эту затею.

– Извини. Только мне за вчерашний день слишком уж много досталось, – промолвила она. – Кстати, тебе разве не надо на уроки? Разве тебе не за них тут платят?

– Мне позволили один день не ходить на работу под тем предлогом, что я должна ухаживать за раненой журналисткой. Так что если сюда забредет Памела Овертон, то постарайся казаться больной.

– Ну с этим, по-моему, никаких проблем, – сказала Линдсей. – А где Корделия?

– Думаю, наверху. Я отправила ее в комнату для гостей. Она была так измучена, когда я уговорила ее пойти поспать. Думаю, она проспит еще долго, если только мы ее не разбудим, – объяснила Пэдди Кэллеген.

– А где же в таком случае спала ты?

– На диване. – Пэдди улыбнулась. – Знаешь, после тюремного «комфорта». – произнесла она с ударением, – сон на диване показался мне слаще, чем в люксе отеля «Риц».

– Прости, пожалуйста, за то, что я испортила тебе возвращение домой. – извинилась журналистка.

– Ну что ты несешь! – укорила ее Пэдди. – Лучше расскажи, что, черт возьми, происходит?

– Только после того, как приму душ и когда придет Корделия. Только тогда! Мне не по силам пересказывать всю эту чертовщину дважды.

Пэдди была заметно разочарована, однако Линдсей стояла на своем: ей необходимо немедленно вымыться и одеться. Вздохнув, Пэдди Кэллеген отправилась за Корделией, а журналистка поспешила в ванную. Горячая вода успокоила ушибы и ссадины на ее избитом теле.

Когда она вышла из ванной комнаты, Корделия уже металась по гостиной Пэдди, как тигрица в клетке.

Увидев Линдсей, она бросилась к ней и крепко обняла. Впервые после пробуждения Линдсей забыла о своей боли.

– Никогда больше так не пугай меня, – пробормотала писательница, гладя волосы Линдсей. – Слава богу, что ты жива.

Пэдди явно не ожидала столь горячего проявления чувств и предпочла удалиться в кухню, чтобы сварить еще кофе.

Когда она вернулась, эти голубки сидели рядом на диване, голова Линдсей покоилась на плече Корделии, и она так повернулась, что ее лица в синяках почти не было видно. Но, услыхав шаги Пэдди, Линдсей выпрямилась, чтобы приступить к обещанному рассказу. Даже теперь, при одном лишь упоминании о всех этих ужасах, по ее телу пробегали мурашки. Впрочем, и на Пэдди с Корделий история Линдсей произвела неизгладимое впечатление.

– Нет, все-таки ты сумасшедшая! – воскликнула Корделия. – Да как ты только решилась сунуться туда в одиночку? Он же мог тебя убить! Ты должна была взять меня с собой!

Линдсей лишь упрямо покачала головой:

– Нет, эту часть пьесы я должна была исполнить соло. Картрайт нипочем не признался бы в убийстве, если бы нас было двое. Он ни за что не подхватил бы моей наживки и попросту нагло бы все отрицал. Так что пришлось уж мне довериться Дарту, который пообещал быть на стреме.

Инспектор снабдил меня хорошим радиомикрофоном, который передавал в участок все, что говорилось в кабинете Картрайта, все до последнего звука. Копы сидели в обычных машинах, которые вместе с полицейским фургоном были припаркованы на соседней улице за кустарником. На всякий случай Дарт приказал своему сержанту дежурить под окном кабинета Картрайта, и у него был еще один, дополнительный мини-микрофон.

Дарт очень быстро вник в план предложенной мной совместной операции, я убедила его, что это – единственный способ раскрыть убийцу. Правда, поначалу он и слушать меня не хотел, но тогда я сказала ему, что возьмусь за дело одна. Единственный способ остановить меня, – пригрозила я ему, – это посадить меня за решетку. Инспектор сдался, когда я заявила, что как только выйду на улицу, то немедленно отправлюсь к Картрайту и вступлю с ним в поединок. По крайней мере, когда дело дойдет до суда, у меня уже будет готов великолепный эксклюзив под названием «Как я поймала убийцу».

– Да уж. – сухо заметила Корделия. – Думаю, твои шрамы к тому времени заживут.

– Извините за то, что я такая зануда, но вам уж придется смириться с этим, – вмешалась Пэдди. – Пожалуйста, не забывайте, что меня тут не было целую неделю и я не принимала участия в ваших разговорах и обсуждениях. Кто-ни будь должен объяснить мне, наконец, что тут все-таки произошло. Начиная с убийства, – добавила она.

Набрав полную грудь воздуха, Линдсей Гордон начала:

– Теперь мне известно, в каком плачевном состоянии финансовые дела Джеймса Картрайта. Прошлой ночью он признался мне, что у него нет ни гроша. Инспектор Дарт поведал мне, что Картрайт в последнее время заключил несколько крайне неудачных сделок. Он потратил безумную сумму на какое-то новое оборудование, и для него было просто смерти подобно проиграть еще и дело с игровыми полями. Если бы Картрайту не удалось провернуть его, все бы кончилось ликвидацией его компании и полным банкротством. Но это было для него невыносимо: он слишком привык к своему образу жизни. К тому же Картрайт опасался, что Сара отдалится от него и перестанет его уважать, если он не обеспечит ей комфорта, к которому она тоже привыкла.

Итак, сначала Картрайт попытался подкупить Лорну – тогда же в субботу. Он уговаривал ее не играть на концерте. Несмотря на то что все билеты были проданы, многие потребовали бы возврата денег, если бы концерт сорвался из-за отсутствия Лорны Смит-Купер. И этот скандал полностью бы дискредитировал открытие школьного фонда. Однако Лорна и слышать о таком не захотела. Она слишком себе нравилась и не могла допустить, чтобы люди не услышали ее гениальной игры. И потом, несмотря на все свои недостатки, Лорна, мне кажется, любила школу. И наконец, у нее была чисто артистическая гордость: она не могла разочаровать своих поклонников. Короче, она отказалась от предложения Картрайта, причем в весьма оскорбительном тоне. Он, разумеется, жутко рассвирепел. Вот тогда-то ему и пришла в голову мысль ее прикончить.

Дело в том, что Джеймс Картрайт на этот момент уже дошел до крайности, чего Лорна, конечно же, не знала. У него был такой несчастный вид, что ей и в голову не пришло задуматься об опасности.

Картрайту был прекрасно известен распорядок школьной жизни. Поэтому, когда все отправились на обед, он пробрался в музыкальный класс и приготовил виолончельную струну. Вероятно, на нем были шоферские перчатки, поэтому полиция и не нашла отпечатков пальцев. Думаю, он также удостоверился в том, что крючки на окнах открываются легко и бесшумно. Потом он принес опоры для лесов и крепления к ним, собрал всю конструкцию и установил ее под окном музыкального класса.

После этого Картрайт как бешеный помчался на машине в «Вулпэк» и чего-то там выпил. Должно быть, он опорожнил свой стакан одним глотком, потому что уже в двадцать минут восьмого был опять в школе. Он сразу направился в Лонгнор-Хаус. Скорее всего, Картрайту было известно, что ни в одном другом школьном корпусе раздевалки не располагаются прямо около дверей, а потому он решил воспользоваться раздевалкой Лонгнора, где в тот вечер никого не было. Там он выбрал поясок потолще, потому что уже успел сообразить, что тонкая струна при сильном натяжении разрежет даже кожу на перчатках, которые он надел, чтобы не оставить отпечатков. Думаю, именно тогда Сара его и увидела. Вероятно, в это мгновение она спускалась вниз, чтобы прогуляться, или, может, она шла в гимнастический зал на тренировку.

Дальше мне остается только гадать. Наверное, она пошла вслед за отцом, а когда он остановился, чтобы приготовить гарроту, или у пожарной лестницы, ведущей на крышу кухни, Сара подошла к нему и потребовала объяснений. Скорее всего, отец посоветовал ей уйти и забыть, что она видела.

Ну и потом он, конечно же, убил Лорну. Сооруженную им конструкцию Картрайт был вынужден оставить на крыше, поскольку должен был спешить во вторую пивную, чтобы было чем подтвердить свое алиби. Разумеется, как только об убийстве стало известно, Сара поняла, что к нему причастен ее отец. Наверняка всю эту неделю девочка находилась в сильнейшем стрессе. И твой арест, Пэдди, усугубил ее состояние. А уж когда она прознала о наших экспериментах со строительными конструкциями, то сразу же поняла, что петля на шее ее отца затягивается.

Сара Картрайт должна была понимать, что рассказанная ею полиции ложь о поведении Пэдди рано или поздно раскроется. Я не думаю, что она оговорила тебя нарочно, ведь следствие было еще в той стадии, когда было неясно, арестуют тебя или нет. Думается, Сара всего лишь пыталась напустить туману, чтобы запутать расследование. Вероятно, до самоубийства ее довело несколько обстоятельств. Ей было известно, что ее отец – убийца, и тем не менее она хотела защитить его. И самоубийство показалось девочке единственным приемлемым способом сделать это. Одного признания было бы недостаточно. Сара никоим образом не смогла бы сочинить убедительную историю, которая удовлетворила бы полицию. И еще она опасалась того, что если пойдет в участок с признанием, то отец сделает то, чего она боялась больше всего: признается в убийстве, чтобы снять с нее подозрение.

Но, судя по тому, как развернулись» события, я вовсе не уверена в том, что он бы это сделал. Картрайт был весьма доволен тем, что Сара взяла на себя его вину. Вот это самое отвратительное. – Она замолчала, чтобы подлить себе кофе. – Господи, до чего же дерет горло. Странно, что на шее остались только синяки. Я была уверена, что он хочет задушить меня.

Пэдди казалась удивленной.

– Послушай, но ведь после смерти Сары все вроде бы прояснилось. Так почему же ты продолжала сомневаться? Что тебя заставило?

– Что, кроме присущего тебе чувства превосходства над всеми прочими смертными, – с мрачной улыбкой ввернула Корделия, – вот что имеет в виду Пэдди.

– Я напала на верный след после того, как задала Джессике Беннетт вопрос, который мы должны были задать ей при первом же разговоре, – ответила Линдсей. – Увидев ее вчера вечером, я поинтересовалась, встречала ли она Сару в прошлую субботу. Я не могла не спросить ее об этом, потому что меня очень смущали некоторые странные моменты в предсмертной записке Сары. Во-первых, записка эта была как-то нетипично длинной и многословной, но тем не менее в ней не упоминались весьма важные подробности. И вот ответ Джессики поставил все на свои места. Потому что она видела, как Сара примерно в четверть восьмого выходила из Лонгнора.

А в тот отрезок времени, когда совершалось убийство – ну, плюс-минус полминуты, – Джессика увидела Сару в раздевалке и пыталась заговорить с ней. Но Сара не захотела разговаривать и пошла к себе наверх. Больше в тот вечер Джессика ее не видела.

Эти слова Джессики разом развеяли все подозрения относительно Сары. Мне сразу стало ясно, что преступление совершил ее отец, Джеймс Картрайт. Однако теоретически убийцей мог быть и Энтони Баррингтон, поэтому для очистки совести я решила потолковать еще и с ним. Он был в такой ярости от моего предположения, что я сразу поверила в его невиновность. Ну а потом Энтони Баррингтон позвонил Дарту, и я влипла в историю.

– А остальное вам известно, – добавила Линдсей и закрыла глаза, почувствовав, как на нее снова накатила усталость.

Однако через пару секунд она с усилием подняла веки.

– Днем я должна пойти в полицию и сделать официальное заявление. А потом, если ты не возражаешь, Пэдди, я хочу поехать домой. В среду мне надо на работу, поэтому я должна хотя бы денек отоспаться.

– Я понимаю, – кивнула Пэдди. – Я всегда буду в неоплатном долгу перед тобой и Корделией. Только возвращайся сюда при первой же возможности, обещаешь?

Линдсей усмехнулась:

– Ну это смотря как меня тут примут. Вернусь, но только ты тоже кое-что пообещай! Что тут больше не произойдет ничего страшного.

– Гарантирую. – Переглянувшись, все трое улыбнулись друг другу, вдруг почувствовав невероятное облегчение, впервые после этих десяти безумных выматывающих дней.

– Я отвезу тебя в Глазго, – промолвила Корделия. – Ты слишком устала, чтобы самой вести машину по шоссе. К тому же, думаю, нам надо с тобой кое-что обсудить.

Брови Пэдди приподнялись.

– Так-так-так, – пробормотала она. – Кажется, в этой темной истории были и светлые моменты.

– Ты удивлена? – спросила Корделия.

– Прежде чем мы начнем говорить об этом, я должна позвонить в редакцию. – извинилась Линдсей Гордон. – Простите. Поскольку сегодня утром мне надо идти в полицию, то я должна набросать материальчик о недавних событиях, иначе в среду мне не жить. Так можно я позвоню?

Пэдди усмехнулась, подмигнув Корделии:

– Ну и каково тебе играть вторую скрипку, уступая место журналистике?

Писательница скорчила очаровательную гримаску.

– Не думаю, что я смогу к этому привыкнуть. Но, может, Линдсей захочет немного измениться?.. Хотя бы немножечко?

Линдсей набрала номер редакции.

– Да, да, хорошо, Корделия. Я об этом подумаю. Но завтра… М-м-м… пожалуйста!… Алло! Дункан? Это Линдсей Гордон. Послушай, сегодня у меня есть для тебя стоящий эксклюзив…

Оглавление

Часть I . Увертюра

Часть II . Экспозиция

Часть III . Фуга

Часть IV . Финал

Часть V . Кода

Реклама на сайте