«Ограбление «Зеленого Орла»»

Ричард Старк Ограбление «Зеленого Орла»

Часть первая

Глава 1

Паркер бросил взгляд на пляж и среди буйного разноцветья плавок и купальников рядом со своей одеждой увидел мужчину в черном костюме. За ним возвышалось светлое, с рядами широких окон здание отеля, перед ним пенилась белая кромка прибоя, сверху немилосердно жарило пуэрториканское солнце. Он был словно черный шрам на ярком полотне картины и стоял к тому же с видом мрачного гробовщика.

Паркер знал этого человека. Его звали Марти Фуско.

Перевернувшись со спины на живот, он крикнул Клер — она плыла чуть впереди:

— Я возвращаюсь!

— Почему? — Но, глянув на пляж, все поняла и, поравнявшись с ним, воскликнула: — Боже, что за чучело! Кто это?

— Наверное, что-то понадобилось. Ты пока побудь на пляже.

Он знал, что она предпочитает держаться подальше от его дел.

— Я еще позагораю. Ты скоро вернешься?

— Да. Смотри не сгори.

Паркер отдался на волю волн, и они вынесли его на берег. Когда он вышел из воды, Фуско уже не было. Он насухо вытерся, сунул ноги в сандалии, набросил на плечи полотенце и пошел по песчаному пляжу к отелю. Высокий, плотного телосложения, он шагал уверенной, чуть тяжеловатой походкой.

Зайдя в отель с заднего фасада и закрыв за собой дверь, Паркер оказался в полной темноте, но быстро освоился и пошел по длинному коридору, устланному ковровой дорожкой, в вестибюль. Он увидел, что Фуско, сидевший в черном кресле, встал и удалился в сторону коктейль-холла. Лифт поднял Паркера на седьмой этаж, где находился его номер. Работал кондиционер, и в комнате было холодно, как в погребе. Паркер позвонил дежурной и заказал тоник со льдом, потом оделся и, подойдя к окну, стал разглядывать туристов, прогуливающихся по Ашфорд-авеню. В дверь постучали.

Принесли тоник со льдом. Паркер подписал счет и, взяв в ванной стакан, а в стенном шкафу бутылку джина, приготовил себе коктейль. Он осушил уже почти полстакана, когда пришел Фуско.

— Ну и жара! — воскликнул он с порога.

— За этим сюда и едут. — Паркер закрыл за ним дверь. — Сделайте себе выпить.

— Это что, джин? Даже пригубить боюсь. — Фуско покачал головой и похлопал себя по животу. — Смешно сказать, но с тех пор как меня выпустили, от крепких напитков у меня начинаются колики.

Возразить на это было нечего. Паркер подошел к стоящему у окна стулу и сел.

Фуско продолжал:

— Пожалуй, я бы выпил воды со льдом. Хорошо?

— Валяйте.

Фуско был среднего роста и очень худ. Лицо, словно от пережитых несчастий, было изборождено морщинами. Но Паркер не видел его лет десять, и за это время Фуско совсем не изменился. Тюрьма, возможно, испортила ему желудок, в поведении его появилась некоторая неуверенность, но она никак не отразилась на его внешности.

Паркер выждал, пока Фуско приготовит себе воду со льдом, и сказал:

— Могли бы одеться под туриста.

Фуско насупился, словно его мучил запор.

— Что вы, Паркер, это не для меня. На кого я стану похож в бермудах и с фотокамерой? На мелкого карманника? Нет уж, лучше оставаться самим собой.

Паркер пожал плечами.

— Так или иначе, вы здесь.

— Мне дал ваш адрес Генди.

Этого можно было и не говорить — только Генди Мак-Кею Паркер оставлял свой адрес. Сделав глоток, он ждал, что последует дальше.

— Понимаете, — продолжал Фуско, — я не люблю пользоваться почтой. А по телефону серьезных разговоров я не веду. Поэтому я решил, что лучше приехать прямо сюда.

Паркер по-прежнему молчал.

Фуско снова насупился.

— Генди сказал, что вы ищете работу. Иначе я не посмел бы приехать.

Следует его как-то подтолкнуть, подумал Паркер, а то он никогда не доберется до сути.

— Я сейчас свободен, — сказал он. По лицу Фуско пробежала нервная улыбка облегчения.

— Хорошо, — сказал он. — Я рад. — И опять замолчал.

Паркер сделал еще одну попытку разговорить его.

— У вас ко мне дело?

— Верно. Вы знаете, что я был женат? На Элен?

Паркер смутно помнил, что Фуско женился, но это было, кажется, лет пять или шесть назад, уже после их последней встречи. Однако проще было кивнуть и сказать:

— Да, знаю.

— Не помню, знакомы ли вы с ней...

— Нет, незнаком.

— Я так и думал. Она расторгла наш брак, когда меня посадили. Примерно три года назад. Вы слышали, что у меня есть дочь?

Паркер, внутренне чертыхаясь, отрицательно покачал головой.

— Не слышал.

— Ей уже три годика. В июле будет четыре.

Опасаясь, что дело дойдет до фотографий, Паркер спросил:

— Какое это имеет отношение к делу?

— Сейчас объясню, — кивнул Фуско. — Элен вскоре после развода поехала к своим старикам в Монеквуа, Это городок на севере штата Нью-Йорк, у канадской границы.

Паркер кивнул, стараясь сдержать раздражение. Имея дело с такими болтунами, надо набраться терпения. Станешь торопить, рискуешь не узнать и половины того, что нужно.

— Какое-то время она жила со своими стариками, — продолжал Фуско, — но думаю, что ей там было не сладко. Они донимали ее бесконечными разговорами обо мне и всякой другой ерунде. Поэтому она, отделившись от них, и пошла работать в бар. Видите ли, это на окраине города, возле военно-воздушной базы, как раз напротив главных ворот, понимаете?

— Паркер кивнул. Фуско продолжал:

— Через какое-то время она сошлась с парнем, который служит на этой базе. Его зовут Стен Деверс. Но не подумайте, что я на нее обижен. Ведь она свободная женщина, а я был в тюряге, верно?

К чему все это? Пока ничего дельного Паркер не услышал, а история разрасталась и разрасталась, как в мыльной опере.

Он не выдержал:

— И в чем все-таки дело?

— Подождите минутку, — ответил Фуско. — Надо, чтобы вы поняли обстановку! Паркер пожал плечами.

— Ладно, рассказывайте дальше.

— Главное здесь — Стен Деверс. Он совсем еще молодой, ему, наверно, не больше двадцати трех — двадцати четырех лет. Понимаете, моложе Элен! Но парень что надо.

Освободившись, я сразу же поехал навестить Элен и ребенка, и меня чуть кондрашка не хватил, когда я увидел в шкафу военное обмундирование. Это же вполне естественно. Денег у меня было не густо, я ничего не припрятал, когда угодил за решетку. Но, поостыв, я пригляделся к Деверсу и, к своему удивлению, понял, что он умник и хорошо знает, что ему надо. Ни в чем не замешан. Выдержка классная.

— Вам не удался шантаж, вы это хотите сказать?

Фуско пожал плечами, не уловив иронии.

— Может быть, и стоило попробовать, но с ним бы это не прошло, — сказал он. — И, знаете, мы с ним неплохо поладили. Болтали, выпили по маленькой. Он хороший парень.

— Итак, вы стали дружками. И у него возникла идея?

— Идея возникла у меня, — ответил Фуско. — Сначала она вызвала у него сомнения, но я сумел убедить его, и сейчас он меня полностью поддерживает. Я знаю, как вы относитесь к любителям, но это не тот случай. Стен не хуже половины профессионалов.

— Той, что сидит в большом доме.

— Посмотрите на него сами, — возразил Фуско. — Если решите, что с ним не стоит иметь дела, не станем ничего и затевать. Но, как я уже говорил Стену, нам нужен организатор. Мы с ним не подходим, а если я не буду убежден, что все организовано как надо, то и сам не захочу участвовать в деле. То, что произошло со мной прошлый раз, не должно повториться. Я сказал Стену, что постараюсь привлечь вас, ведь ваше участие — гарантия того, что все пройдет как по маслу. Он предложил мне полететь к вам, дал на дорогу сто двадцать баксов. Стен отличный, серьезный парень. Дело верное, поверьте.

Паркер спросил:

— Но зачем он вам нужен?

— Еще как нужен! — объяснил Фуско. — Он работает клерком в финансовом отделе базы и...

— Стоп. В финансовом отделе?

— Паркер, — Фуско затараторил, — на базе работает пять тысяч человек, два раза в месяц получка, деньги выдают на руки, и вся закавычка в том...

Паркер прервал его:

— Подождите минуту. И вы приехали предложить это дело мне? Выкрасть армейскую зарплату прямо из форта?

— Это не армия, Паркер, это ВВС. Кроме того, они...

— Что значит, не армия? Разве вокруг форта нет ограждения?

— Базы, они называют это базой.

— Там есть ограждения? И ворота? И вооруженные охранники у ворот?

— Паркер, дело верное! Больше четырехсот тысяч привозят к ним дважды в месяц, и мы сможем взять всю эту сумму.

— И берите, — сказал Паркер. — Я не в состоянии отнять деньги у пяти тысяч вооруженных людей.

— Там нет пяти тысяч вооруженных людей, Паркер. Знаете, как Стен называет их? Вольняшки, играющие в отдачу чести. У них даже во время учебных тревог пустые карабины.

— У кого-то же они не пустые, — ответил Паркер. — Где-то же на этой базе, или как там ее называют, есть люди, которым вряд ли захочется, чтобы мы отобрали у них четыреста тысяч баксов. Нет, эта затея не для меня.

— Паркер, но у нас же там свой человек!

— Верно. И поэтому, если мы даже сумеем выкрасть эти деньги, на кого первого падет подозрение? Кого прежде всего будет допрашивать полиция? Вашего парня.

— Я же говорю вам: Стен — свой в доску, — горячился Фуско. — Он не подведет, я уверен.

— Прежде чем он не пройдет первое испытание, ничего нельзя сказать. Любителя проверяют в деле. Нельзя заранее сказать, как он поведет себя.

Фуско развел руками.

— Паркер, я могу сказать только одно: я в нем уверен.

Паркер посмотрел на него. Фуско уверен, но что из того? Говорит ли в нем профессионал или вышедший из тюрьмы человек, в отчаянии хватающийся за любое дело? Такое часто случалось. Выйдя из тюрьмы, человек оказывается без денег, целиком потраченных на адвокатов; к тому же хочется поскорее почувствовать себя снова на коне, доказать самому себе, что провал был лишь нелепой случайностью, которая никогда не повторится. Отсюда и нетерпение, и готовность приняться за первое попавшееся под руку дело. И снова все оканчивается тюрьмой.

Но ему, Паркеру, торопиться незачем. У него есть и наличные деньги, и кое-какие сбережения, и нет нужды доказывать себе, на что он способен. Он вполне может подождать верного случая. Конечно, его сбережений надолго не хватит, особенно сейчас, когда появилась Клер, поэтому он заинтересован в работе, однако никакой опрометчивости не допустит.

Как раз из-за Клер он и не желает торопиться. До встречи с Клер он, закончив одно дело, сразу же приступал к следующему, работа была самоцелью, она спасала его от скуки и пустого существования; однако такое душевное состояние так же опасно, как и отчаяние только что вышедшего из заключения. Во время одного из таких дел, на которое он пошел, понимая, что пошел зря (оно было похоже на то, что предлагал ему сейчас Фуско), он и познакомился с Клер. Дело не принесло ему удовлетворения, но благодаря ему у него теперь была Клер, а вместе с ней душевное спокойствие, и теперь он может, не торопясь, обдумать предложение Фуско и, не торопясь, решить, стоит ли за него браться.

Паркер допил свой стакан, подошел к шкафчику и снова налил себе джину, бросив в него лед. Потом сел и сказал:

— Расскажите мне поподробнее про этого вашего парня.

— Совсем мальчишка. Двадцать четыре года. Закончил колледж. По каким-то причинам его уволили из Службы подготовки офицеров резерва, поэтому он теперь срочник. Сидит в финансовом отделе.

— У него есть ключи?

— Конечно. Ему они не положены, но он их каким-то образом раздобыл.

— Кто-нибудь знает об этом?

— Я и Элен. Теперь еще и вы.

Паркер покачал головой.

— А как насчет дружков?

— Нет, он совсем не такой человек. Не очень общителен. Есть у него пара приятелей, с которыми он иногда выпивает, но им он ничего не расскажет.

— Вы уверены? Может быть, он захочет, чтобы и они участвовали в деле.

— Нет, исключено, — решительно заявил Фуско. — Паркер, говорю вам, он парень с головой и понимает, что вам нужны профессионалы. Он даже сказал, что, если вы сочтете его помехой, он готов устраниться.

— А что, если его подвергнут допросу? А ведь этого не избежать!

— Он не потеряет головы.

— Откуда вам это известно? Фуско сделал неопределенный жест.

— Потому что я его знаю. Когда вы с ним познакомитесь, вы сами в этом убедитесь.

— Может быть, поступить по-другому?

Фуско был слишком поглощен своими мыслями и не понял намека Паркера.

— Как по-другому?

— После окончания работы избавиться от парня?

— То есть прикончить? — Фуско был в шоке. — Черт возьми, Паркер, я же сказал вам, что он дельный парень.

— За ним что-нибудь есть?

— Думаю, нет. Он совсем ребенок.

— Дети бывают разные.

— Надо спросить его, я не знаю.

Паркер пожал плечами.

— Ладно, оставим его. Поговорим теперь о вашей бывшей жене.

— Элен? Что вы имеете в виду?

— Она знает?

— Конечно, — ответил Фуско, удивившись вопросу Паркера. — Естественно, знает.

— Она будет тоже участвовать или лишь помогать советами?

— Элен не захочет работать с нами. Но в том, что она знает, нет ничего плохого. Черт возьми, Паркер, мы жили вместе, и она была в курсе всех моих дел. Элен абсолютно надежный человек.

— Какие между вами отношения?

Фуско покачал головой.

— Да никаких. Она не хочет, чтобы я вернулся к ней, вот и все. Ходит сейчас к психиатру, говорит, что продумала всю свою жизнь и поняла, что нам вообще не надо было вступать в брак. Никто из нас, говорит она, не виноват и никто ни на кого не должен держать зла.

— А что между вами и Деверсом?

— Я совершенно не ревную. Вы знаете, я выше этого.

— Вы да. А как он относится к тому, что бывший муж все время вертится в доме?

Фуско пожал плечами.

— Стен выдержанный человек. Он знает, что у меня и в мыслях нет выгонять его из дома Элен.

— Прекрасно. А что база? Вы сказали, она принадлежит ВВС?

— Да. — Фуско подался вперед, уперев локти в колени, лицо приняло серьезное и вдумчивое выражение. — Это тренировочная база, что-то вроде школы. Курсанты часто меняются, большинство проводит там не больше двух-трех месяцев.

— Какие у них самолеты?

Фуско, по-видимому, удивился вопросу.

— Вы что, хотите лететь туда на самолете?

— Пока не знаю. Не уверен, что вообще возьмусь за это дело. Что вы еще знаете об этой базе?

— О ней лучше расспросить Стена. Я не очень разбираюсь в военных делах.

— Вы никогда там не были?

— Был, конечно. — Профессиональная гордость Фуско была задета. — Я был там несколько раз, Стен достал мне фальшивый пропуск.

— От ворот до финансового отдела далеко?

— На базе трое ворот. От главных ворот далеко, но там есть южные ворота, от них до отдела всего два квартала. Южные ворота — это своего рода задний вход.

— Сколько охранников у каждых ворот?

— Двое. И совсем молодые ребята.

— Вы говорите, четыреста тысяч долларов?

— Примерно. Иногда чуть меньше, иногда больше.

— Каким образом их доставляют?

— На самолете, накануне получки.

— Как это происходит?

— Самолет прилетает утром. Деньги упакованы в два металлических ящика. Их погружают на машину и везут в финансовый отдел. Там их выгружают. Потом...

— Какого типа машина?

— Обычная бронированная. Крепкий орешек, Паркер.

— Так. Что дальше?

— В отделе деньги раскладывают по пачкам для каждого подразделения отдельно. Затем вместе с платежными ведомостями их помещают в небольшие металлические ящики, которые на ночь запирают в сейф. Утром деньги снова погружают в бронированную машину и развозят по базе. В каждом подразделении есть человек, ответственный за выдачу жалованья. Он расписывается в получении ящика и раздает деньги.

— Как охраняется здание ночью?

— Внутри здания рядом с комнатой, где стоит сейф, дежурят два ВП.

— ВП?

— Воздушная полиция.

— Сколько человек работает в финансовом отделе днем?

— Точно не могу сказать. Человек двадцать, видимо. Это уточнит Стен.

— Наверное, ему и следовало приехать сюда.

Фуско усмехнулся.

— Разве вы стали бы слушать молодого человека, о котором ничего не знаете?

— Не уверен, что и вас стоит слушать, — отозвался Паркер. — Что же вы от меня хотите?

— Поедемте со мной. Поговорите со Стеном, осмотритесь и решите. Если вам все это не понравится. Стен оплатит вашу поездку. Если хотите, можете взять с собой и женщину.

Допив джин, Паркер встал.

— Я дам вам знать, — сказал он, подошел к шкафу и вынул сухие плавки. Переодеваясь, спросил: — Вы здесь остановились?

— Нет. В отеле при аэропорте.

— Какой номер?

— Сорок девятый.

Облачившись в купальный халат, Паркер пошел в ванную за сухим полотенцем. Выйдя оттуда, сказал:

— Поезжайте в отель, я свяжусь с вами.

— Дело надежное, Паркер. Я уверен.

— Выпейте еще воды со льдом, — ответил Паркер. — Будете уходить, убедитесь, что дверь захлопнулась.

Глава 2

Клер лежала в шезлонге, подставив лицо солнцу, глаза ее были закрыты, руки вытянуты вдоль тела, одна нога согнута в колене. На ней были желтые лифчик и трусики. Загар подчеркивал красоту ее тела, а солнечные очки меняли ее облик. Заглядывавшиеся на нее мужчины с неприязнью посмотрели на подсевшего к ней Паркера.

— Я вернулся, — сказал он. Открыв один глаз, она кивнула и снова закрыла его.

— Этот твой коротышка жутко смешной.

— Идеи у него тоже смешные.

— Только не рассказывай, — попросила она, слегка напрягаясь, но не пошелохнувшись.

— А я и не собираюсь, — ответил Паркер. Клер участвовала в одном деле, и это оказалось для нее настолько тяжелым испытанием, что они договорились: она никогда не будет расспрашивать о его делах, а он никогда не будет о них ей рассказывать. Договор устраивал обоих.

Спустя минуту она спросила:

— Ты уедешь?

— Пока еще сам не знаю. — Он бросил полотенце на шезлонг. — Пойду освежусь.

— Я недавно купалась. Полежу еще. По отлогому горячему песку Паркер пошел к воде. Две загорелые женщины в белых купальниках бежали на берег, сняли купальные шапочки и, встряхивая своими белокурыми волосами, бросали из-под мокрых ресниц заигрывающие взгляды на Паркера, стараясь привлечь к себе его внимание, но он остался безучастным. Было время, когда женщины хотя бы на время отвлекали его от рабочей горячки, но теперь у него была Клер, и он больше не нуждался в случайных связях. Равнодушно разминувшись с ними, он зашел в воду и прыгнул в волны.

Время от времени он поглядывал на берег, чтобы не терять ориентации. Океан полон неожиданностей, и всегда следует знать, где земля. Только вчера одной молодой паре, попавшей в зону отлива, долго не удавалось выбраться, на берег; несмотря на все усилия, волны относили их назад, так что им пришлось позвать на помощь, и тогда кто-то подплыл к ним и подтащил к месту, где можно было встать на ноги. Паркер относился к океану с уважением, как к сильному противнику, и не торопился бросать ему вызов.

Итак, стоит ли принять предложение Фуско и бросить вызов военно-воздушному флоту Соединенных Штатов? На первый взгляд затея кажется неразумной, но ведь каждое дело представляется невыполнимым до тех пор, пока его не сделать. Операция предложена как-никак профессионалом, которого он знает многие годы, и поэтому, несмотря на то, что этот профессионал совсем недавно вышел из тюрьмы, надо серьезно обдумать его предложение, а не отвергать его с ходу.

Возможно, что это вполне реальное предложение. Фуско, что бы там ни было, профессионал; наметанного глаза и способности трезво оценить ситуацию у него не отнимешь. Кто знает, может быть, его, Паркера, на самом деле ждет хорошая работа?

Если все сделать путем — раздобыть необходимые сведения, учесть все обстоятельства, составить хороший план, в котором предусмотреть возможные осложнения, ничто не помешает пробраться на базу и благополучно унести ноги с деньгами. Словом, может получиться славная работенка!

Во всяком случае, почему бы не посмотреть все на месте. Отказаться никогда не поздно. Клер пока побудет здесь; если он поймет, что дело пустое, вернется, будет продолжать отдыхать и спокойно ждать лучшего предложения.

Решено. Покачавшись на волнах, он медленно и лениво поплыл к берегу. Подошел к Клер; она лежала на животе и, опершись на локти, читала книжку.

Паркер сел рядом, надел защитные очки, откинулся на спинку шезлонга, подставляя лицо солнцу, и сказал:

— Я уеду ненадолго.

Не поднимая глаз от книги, она ответила:

— Знаю.

— Может, на один-два дня. Если не вернусь через два дня, значит, жди не раньше чем через две недели.

— Или никогда.

Паркер взглянул на нее, но она продолжала смотреть в книгу.

— Я не собираюсь бросать тебя.

— Я не говорю, что ты сделаешь это намеренно, — сказала Клер. — Просто я и раньше имела дело с мужчинами, похожими на тебя.

Должно быть, она говорила о своем муже — летчике, который разбился где-то в горах. Паркеру эта аналогия пришлась не по вкусу.

— Ты не имела дела ни с кем, похожим на меня, — сказал он. — Я хожу только по твердому льду.

— Но по льду! Это я и хотела сказать.

— Разве для тебя это неожиданность? Ты это давно знаешь.

— Знаю.

— Так в чем проблема?

Повернув голову, она посмотрела на него сквозь зеленые стекла защитных очков. Потом покачала головой и снова отвернулась к книге.

— Не знаю. Ни в чем, наверное.

— Ладно. — Посмотрев на отель, он сказал: — Номер я оплачу на месяц вперед. Если через месяц не вернусь, возьми пакет в сейфе отеля; его содержимого тебе хватит на какое-то время.

— Если через месяц не вернешься, мне тебя больше не ждать, я правильно поняла?

— Да.

— Ты как-нибудь будешь давать о себе знать?

— Скорее всего, нет. Во всяком случае без веской причины. Звонить только для того, чтобы сказать, какая у нас там погода, не буду.

— Знаю.

Паркер встал.

— Не оставайся слишком долго на солнце.

— Я буду осторожна.

Паркер, прихватив полотенце, пошел к отелю. Подойдя к двери, он оглянулся. Клер не смотрела ему вслед. Она положила голову на книгу, уткнув лицо в ладони.

Глава 3

— Стен, — сказал Фуско, — это тот человек, о котором я тебе говорил. Паркер, Стен Деверс.

Был вечер. В Нью-Йорке моросил дождь, в аэропорту было холодно и сыро. Миллион миль отделяли город от пуэрто-риканской жары. Люди с озабоченным видом торопливо проталкивались через толпу, везли на тележках багаж. В середине ярко освещенного зала Паркер, Фуско и Деверс образовали круг, потокам пассажиров каким-то образом удавалось, даже не глядя, аккуратно огибать их.

Деверс протянул руку.

— Я много слышал о вас, мистер Паркер. Деверс оказался симпатичным пляжным мальчиком, мускулистым, улыбающимся, самоуверенным, с хорошо вылепленным подбородком и светлыми вьющимися волосами. Пожатие было неловким, но крепким. На нем была штатская одежда, сшитая из ткани, несколько дороговатой для человека, живущего на одну армейскую зарплату. Он напоминал Паркеру страхового агента, предлагающего свои полисы на площадке для игры в гольф, только он был еще слишком молод для этого.

— Я на машине, — сказал Деверс. Фуско объяснил Паркеру, что из Нью-Йорка до Монеквуа лучше всего добираться на машине. Местная воздушная линия слишком ненадежна. Поэтому он позвонил Деверсу и попросил встретить их в аэропорту Кеннеди.

Они стали пробираться к выходу; Деверс, пробиваясь сквозь толпу, шел впереди. Обернувшись, он сказал:

— Дорога займет около пяти часов, поэтому, если вам что-либо нужно, можно сделать это сейчас.

— Остановимся по дороге, — ответил Паркер.

— Хорошо.

Перед ними раскрылись двери, и они вышли на холодный влажный воздух. Даже под навесом было противно и сыро. Один за другим приходили автобусы; у стоянки такси медленно продвигались машины, привозившие и увозившие пассажиров.

Деверс в нарушение правил припарковал свою машину — новенький темно-бордовый «понтиак» — в погрузочной зоне справа от выхода. Открыв багажник, он уложил вещи. Фуско собрался было занять место рядом с ним, но Паркер сказал:

— Сядьте назад. Я хочу потолковать с вашим парнем.

— Ради Бога.

На лице Деверса мелькнуло удивление, когда рядом с собой он увидел Паркера, но сказал он другое:

— Не так-то быстро удастся выбраться из этого проклятого города. — Он завел двигатель, подсек какое-то такси, и по пандусу они выкатили под дождь.

Деверс хорошо вел машину, хотя, пожалуй, чересчур самоуверенно и лихо. Огибая аэропорт Кеннеди, чтобы попасть на автостраду Ван-Уайк, он обогнал большую часть машин, следовавших по тому же маршруту, а по автостраде ехал со скоростью, на семь-восемь миль превышавшей установленный предел.

Было уже за полночь; чем дальше они удалялись от аэропорта, тем меньше становился поток машин. Деверс выбирал все время кратчайший путь, и поэтому, несмотря на дождь, они вскоре оказались в получасе езды от начала Трувей, что на линии Нью-Йорк-Сити. Выехав на нее, машина взяла курс на север.

Жалобно скрипели покрышки на мокром бетоне, мерно постукивали стеклоочистители. Паркер, до сих пор хранивший молчание, спросил:

— Сколько вы выплачиваете за такую машину?

Вопрос явно озадачил Деверса. Посмотрев на Паркера, он, видимо, собрался спросить, зачем ему это надо знать, но пожал плечами и, глядя на шоссе, ответил:

— Я заплатил сразу, наличными. Паркер, кивнув, стал смотреть в окно. Минуту спустя Деверс спросил его, не возражает ли он против музыки, и, услышав в ответ, что не возражает, нашел волну, по которой передавали рок-н-ролл, уменьшил громкость и сместил тембр в сторону низких частот — получилось не так уж и плохо. Ритм музыки скрадывал мерное постукивание стеклоочистителей.

Они остановились у станции обслуживания недалеко от Слотсберга и поужинали.

Сидя за столиком кафе рядом со Стеном, Паркер заметил:

— На вас хороший костюм. Он вам идет. Деверс расплылся в улыбке:

— Нравится?

— Где вы его купили? Наверняка не в Монеквуа.

— Конечно нет. В Нью-Йорке, «Лорд энд Тейлор». — Деверс сказал это тоном человека, у которого есть все основания гордиться тем, что он является клиентом этого роскошного магазина.

— Вы часто там делаете покупки? — поинтересовался Паркер.

— У меня там открытый счет, — ответил Деверс. — И еще в «Меси», в этих двух магазинах я нахожу все, что мне нужно.

— Не сомневаюсь, — сказал Паркер, вернувшись к еде.

Когда они снова вышли к машине, дождь кончился. В свете ресторанных огней «понтиак» казался черным. Паркер предложил Фуско сесть рядом с Деверсом, а сам сел сзади. Деверс вывел машину на уже почти пустынную автостраду и поехал со скоростью свыше семидесяти миль. Он снова включил радио. Станция была другая, но музыка прежняя.

Все молчали. На щитке управления горели зеленые лампочки, ночную темноту изредка прорезывал свет фар встречных машин. Паркер заметил, что время от времени Деверс поглядывает на него через зеркало заднего вида: мальчик изучал его — с любопытством, уважением и некоторым замешательством.

Паркер закрыл глаза, и его окутала тишина ночи, нарушаемая лишь шуршанием покрышек.

Глава 4

Паркер открыл дверь, и в комнату хлынул яркий солнечный свет. Он знаком пригласил Фуско войти.

— Вы уже позавтракали? — спросил тот.

— Да. — Паркер прикрыл дверь. — Садитесь.

Они находились в мотеле Малона, расположенного примерно в пятнадцати-двадцати милях от Монеквуа. Это был типичный для маленьких городков мотель — со стенами из бетонных плит, выкрашенными в зеленый цвет, с современной мебелью, имитирующей датскую, с упругими бежевыми ковровыми дорожками, с вечной нехваткой полотенец. Паркер давно придерживался правила не останавливаться там, где собираешься работать, и рассчитывал жить здесь до тех пор, пока либо не закончит работу, либо не решит, что за нее не стоит браться. Фуско же после выхода из тюрьмы жил в Монеквуа уже несколько месяцев, и с этим придется смириться. Прошлой ночью, высадив Паркера, они с Деверсом поехали дальше, договорившись, что Фуско вернется за ним завтра утром на машине Деверса.

Сев на единственный стул, Фуско сказал:

— Вы хотели поговорить о Стене.

— Он или слишком хорош, или слишком плох, — ответил Паркер. — Я хочу знать, каков он на самом деле.

— Он хорош, Паркер. Что заставляет вас думать иначе?

— Как давно он ворует на своей службе?

— Ворует? — удивился Фуско.

— Да бросьте! Он явно нашел способ надувать свое начальство, и несколько сот в месяц, если не больше, навару у него есть.

— Паркер, он никогда не говорил мне ни о чем подобном, клянусь.

— Разве он обязан говорить вам это? Подумайте сами, он покупает костюм в фирменном магазине «Лорд энд Тейлор», где у него счет. Как по-вашему, сколько стоит такой костюм?

Фуско развел руками.

— Вот уж над чем не задумывался! Я никогда не думаю о человеке плохо, я привык верить на слово.

— Вы приехали сюда на его машине? Фуско, нахмурившись, потер подбородок костяшками пальцев.

— Машина у него замечательная, это верно. Мне и в голову такое не приходило. Так вы действительно думаете, что он ворует на службе?

— Он ничего вам не говорил, — сказал Паркер. — Это хорошо. Покупать машину за наличные — большая глупость, но раз он об этом не болтал, то, может быть, он не так уж и плох. Какие у вас отношения с вашей бывшей женой, забыл, как ее зовут?

— Элен. Она по-прежнему называет себя Элен Фуско.

— Так вы с ней в хороших отношениях?

— Конечно, в хороших.

— Настолько хороших, чтобы расспросить ее о Деверсе?

Фуско покачал головой.

— Не знаю, Паркер, честное слово, не знаю. А что вас интересует?

— Я хочу знать, говорил ли он ей об этих своих делах.

— Вы хотите узнать, как он это делает?

— Я хочу знать, насколько он откровенен с ней.

— Ясно, — кивнул Фуско. — Я попытаюсь кое-что выяснить. Но не в лоб, вы понимаете, что я имею в виду?

— Мне все равно, как вы это сделаете. — Паркер зажег сигарету и подошел к ночному столику, чтобы положить спичку в стоящую на нем пепельницу. Потом снова обратил взгляд на Фуско. — Помните, в Сан-Хуане я сказал, что можно обойтись и без Деверса, если он окажется ненадежным. Вам это не понравилось.

— Потому что он надежен, я знаю.

— А я не знаю, — сказал Паркер. — Выждав секунду, он спросил: — Насколько Деверс важен для вас?

— Важен? — Фуско смутился. — Что вы имеете в виду?

— Я хочу сказать: что, если Деверс явится препятствием? Если я решу, что работа хороша, а Деверс плох? Если я предложу после окончания работы убить его? Будем мы продолжать дело или забудем о нем?

Фуско развел руками, лишившись дара речи. Затем сказал:

— Паркер, этот вопрос не возникнет, я уверен.

— Тем не менее, я ставлю его сейчас.

Фуско покачал головой, снова развел руками, посмотрел на них и отвернулся к окну со спущенными жалюзи, в узкие щели которых пробивался солнечный свет. Наконец, не глядя на Паркера, сказал:

— Я объясню вам, Паркер, в чем проблема. Проблема в Элен, я не хочу, чтобы она... чтобы она подумала, что это из-за нее. Что я все это придумал только для того, чтобы устранить Стена. А она наверняка так подумает.

— Какая разница, что она подумает? Фуско пожал плечами, по-прежнему глядя в окно.

— Она захочет со мной расквитаться и выдаст меня полиции.

— Значит, по-вашему, они оба ненадежны. — Паркер стряхнул пепел в пепельницу. — Но мы можем поступить с ней так же, как с ним.

Фуско обратил на Паркера глаза, полные ужаса.

— Ради Бога, Паркер! Она мать моего ребенка, я же вам говорил! Вы... вы не должны даже думать...

Паркер направился к двери.

— Это я и хотел знать, — сказал он. — Знать границы.

Фуско заговорил быстро и бессвязно:

— Паркер, мы ведь не собираемся...

— Конечно, нет. Но я должен был знать, где следует остановиться. Теперь знаю, необходимо убедиться в надежности Деверса, в противном случае операция отменяется.

Фуско смотрел на него.

Паркер затряс головой.

— Да не собираюсь я убивать мать вашего ребенка? Мне надо лишь знать, что мы можем делать и чего не можем. — Он открыл дверь, и комната наполнилась солнечным светом. — Пошли.

— Вы напугали меня до смерти, — сказал Фуско, вставая и слабо улыбаясь. — Я уже ждал, когда вы скажете, что нужно убить и ребенка.

— Никак не предполагал, что вы додумаетесь до этого, — ответил Паркер.

Глава 5

— Элен, — сказал Фуско, — это Паркер. Паркер, это моя бывшая жена.

— Как вы? — спросила Элен Фуско.

— Хорошо, — ответил Паркер.

Элен Фуско оказалась совсем не такой, какой ее представлял себе Паркер. Маленького роста, худощавая, юная, ее можно было бы назвать красивой, если бы не глубокие вертикальные морщины на лбу и манера смотреть на окружающее так, как если бы оно не заслуживало ничего, кроме высокомерного презрения. Она словно шла по жизни в постоянной оборонительной стойке или уперев руки в боки.

И дом ее носил на себе отпечаток воинственности. Хотя он был ветхим, внутри все сверкало чистотой и порядком; ни пошлых безделушек, ни легкомысленных картинок. Мебель, от продавленной софы до старомодного телевизора на передвижном столике, была стандартной, однако книжных полок было, пожалуй, несколько больше, чем обычно бывает в гостиных, да и книги на них стояли серьезные: Сартр и де Бовуар, братья Джеймс, Уве Джонсон, Эдмунд Уилсон.

Одета она была с нарочитой простотой — черные слаксы, серый, с короткими рукавами пуловер, коричневые мокасины на босу ногу. Черные волосы, длинные и прямые, были перехвачены сзади у шеи резинкой. Ни макияжа, ни маникюра. По-видимому, имидж, который она создавала себе, занимал промежуточное место между имиджем богемной девицы с Гринвич-Виллидж и имиджем фермерской жены из штата Небраска.

Фуско спросил у нее:

— Стен уже здесь?

— Он в ванной.

Паркер посмотрел на часы. Десять сорок.

— Хотите кофе? — спросила Элен.

— Не откажусь, — ответил Фуско. — А вы, Паркер? — Заметно было, что он несколько возбужден и нервничает, не зная, как себя вести — то ли хозяином, то ли гостем. Ведь он был когда-то женат на этой женщине, он привел Паркера в этот дом, однако в ванной теперь другой мужчина.

— Черный, — сказал Паркер, обращаясь к Элен.

— Устраивайтесь, — ответила она, проходя через арочный дверной проем в тесную кухоньку, стены которой были выкрашены в желтоватый цвет. Из гостиной они могли наблюдать, как она готовила кофе.

Паркер сел на стул у двери. Оглянувшись, Фуско сказал:

— Наверное, Пема гуляет во дворе. Моя дочка.

Он вскинул глаза на Паркера, словно хотел прибавить что-то еще, но, видно, сообразил, что сейчас не время и не место, да и Паркер не тот человек, которого можно пригласить выйти во двор посмотреть на свою трехлетнюю дочь; вместо этого он резко повернулся и сел на середину софы. Так они и сидели молча. Фуско — ерзая и бросая беспокойные взгляды по сторонам, Паркер — неподвижно глядя перед собой.

Элен с кофе вошла в гостиную одновременно с Деверсом, который вышел из другой двери; на нем были домашнего вида брюки и тенниска, он был босиком и выглядел сонным. Увидев кофе, спросил:

— Один для меня?

— Сделаешь себе сам, — ответила Элен.

Он покраснел и застыл с обиженной улыбкой на лице, не найдя, что сказать. Элен поставила одну чашку кофе перед Паркером, другую — перед Фуско. И сразу же вышла из гостиной в дверь, из которой появился Деверс.

Деверс, с той же обиженно-глуповатой улыбкой, сказал, обращаясь к Паркеру:

— Домашние игры. Вот так мы развлекаемся.

Паркер молча посмотрел на него, и Деверс, не дождавшись ответа, пожал плечами, погасил улыбку и сел на софу рядом с Фуско. Взяв его чашку, он сделал несколько глотков и скривился:

— Я люблю с сахаром, — сказал он, поставил чашку на столик и взглянул на Паркера: — Вы хотите посмотреть базу сегодня, верно?

—Да.

— Сейчас поедем. Не возражаете, если я сначала позавтракаю?

Паркер пожал плечами.

— Я не тороплюсь. Мне еще нужно кое-что у вас выяснить.

— Что?

— Как давно вы здесь работаете?

— Одиннадцать месяцев.

— И все время в финансовом отделе?

—Да.

— Вы РА или ЮС? Деверс сдвинул брови.

— Что это?

— Может быть, сейчас что-то изменилось, — объяснил Паркер. — Раньше буквы РА в личном номере означали, что вы добровольно поступили на военную службу, а ЮС — что вы призваны.

— А... Но это в сухопутных войсках. В ВВС нет призывников.

— Значит, вы сами завербовались? — Фуско отказывался в это верить. Деверс улыбнулся.

— Но я же служу не там, где могут застрелить, не правда ли?

— На какой срок вы заключили контракт?

— На четыре года.

— Сколько вам осталось служить?

— Семь месяцев. До этой базы я год служил на Алеутских островах.

— Вы хотите остаться здесь до конца контракта?

— Я считаю, что так будет лучше. Если бросить работу, это покажется странным. Возникнут подозрения.

Паркер кивнул. Верно, он просто хотел убедиться, что Деверс это понимает.

— Но подозрения, — продолжил Паркер, — могут возникнуть и сейчас. Вам же осталось всего семь месяцев.

— В нашем отделе работают два человека, которым осталось еще меньше. Одному три недели, другому — два месяца.

— Поэтому полиция сначала обратит внимание на них, а уже потом на вас.

— Думаю, что так.

— Но в конце концов они возьмутся и за вас.

Деверс кивнул:

— Я понимаю.

— Как вам удалось украсть деньги?

— Какие деньги?

— На которые вы купили «понтиак».

Деверс улыбнулся.

— Я накопил их за время службы на Алеутских островах.

— И сможете подтвердить это банковскими документами?

— Это необходимо?

— Да.

— Но я не хранил деньги в банке.

— Где же вы их хранили?

Деверс тщетно боролся с раздражением, улыбка постепенно сходила с его лица.

— К чему этот разговор? Мы же собирались говорить об ограблении, а не о моих расходах.

— Полиция, — сказал Паркер, — будет трясти в вашем отделе всех подряд. Они подумают: «У молодого человека денежные счета в Нью-Йорке, он носит дорогие костюмы, ездит на дорогой машине. И все это на жалованье, получаемое в ВВС?» Они будут проверять каждый ваш шаг.

Деверс, нахмурившись, прикусил костяшки пальцев и задумался. Наконец, скорее вопрошая, нежели утверждая, сказал:

— Но мог же я держать их у моей бабушки?

— Бабушки? Почему бабушки?

— Я всегда с ней хорошо ладил, — сказал Деверс. — Мои родители разошлись, матери я не доверил бы даже школьного приза. И поэтому отдал деньги на хранение бабушке, а когда вернулся в ВЗ, взял их у нее.

— Вернулись куда? — спросил Фуско. — В Штаты, — объяснил Деверс. — ВЗ — внутренняя зона страны.

— С ума сойти, — сказал Фуско.

— Ваша бабушка не станет этого отрицать?

Деверс улыбнулся.

— Гарантирую. Она умерла в апреле.

— А если полиция свяжется с вашей матерью? — спросил Паркер.

— Мать будет говорить иное, просто чтобы мне насолить.

— Вот как?

Деверс растерянно молчал.

— Черт возьми, с кем я говорю? С Паркером или полицией?

— Так ли уж это важно?

— Вы правы. Но я сказал вам правду.

— У вас с собой чековая книжка?

— Конечно.

— Разрешите взглянуть.

— О, — сказал Деверс, — понимаю, о чем вы думаете.

— Так о чем?

— О моих депозитах. Допустим, я положил на прошлой неделе сто тридцать тысяч, вопрос — откуда они взялись?

— Откуда же они взялись?

— Минутку, я подумаю, — сказал Деверс.

Паркер подождал немного и, видя, что Деверс все еще напряженно думает, сказал:

— Вы слишком легкая мишень. Деверс. У вас нет никакого прикрытия. В два счета вас выведут на чистую воду.

— Но у них нет причин проверять мои счета.

— А если в вашем отделе кто-нибудь еще занимается тем же, что и вы, но только топорно и грубо, и это обнаружится? Начнется повальная проверка, а вы торчите, как какой-нибудь небоскреб вроде Эмпайр-Стейт-Билдинг.

— Черт побери! — Деверс потер ладонью щеку. — Должно же быть какое-то прикрытие!

— Во всяком случае, не добрая старая карточная игра. Иначе вам пришлось бы указать полдюжины людей, которые бы подтвердили: «Да, мы играли с ним в карты и проиграли ему уйму денег». Где вы найдете столько людей?

— Понимаю. Да я и не собираюсь выдвигать эту версию. Постараюсь придумать что-нибудь за завтраком.

Паркер допил свой кофе.

— Мы вернемся к двенадцати.

— Ладно.

Паркер встал, за ним торопливо вскочил Фуско. Они вышли на улицу и сели в «понтиак» Деверса.

— Куда поедем? — спросил Фуско.

— На заправочную станцию. Нам нужны бензин и карта дорог.

— Хорошо.

По дороге Фуско сказал:

— Вы были правы. Он действительно жульничал.

— Вопрос в том, — ответил Паркер, — сумеет ли он придумать себе прикрытие.

— Он парень смекалистый.

— Возможно.

Пока заправляли машину, Фуско, зайдя в контору, купил карту. Обведя участок вокруг Монеквуа, он протянул ее Паркеру.

Они находились сейчас в самом северном районе штата Нью-Йорк, вблизи канадской границы, примерно в пятнадцати милях от Малона, к северу от 11-й трассы. Ближайший городок, Массина, лежал к западу от них; там, по-видимому, был коммерческий аэропорт. От границы их отделяло миль двадцать. Ближайшая тюрьма штата была в Даннеморе, в сорока милях к востоку.

Пока Фуско расплачивался за бензин, Паркер разглядывал карту. Когда они отъехали, он распорядился:

— Поезжайте на север, к границе. Фуско удивленно посмотрел на него.

— Мы же не собираемся пересекать границу, Паркер.

— Конечно нет. Но нас могут вынудить это сделать, поэтому стоит посмотреть, какие там дороги.

Пожав плечами, Фуско повел машину дальше.

Монеквуа был маленьким городком, и база ВВС, расположенная на его окраине, почти целиком поглотила его. На базе было больше служащих, чем в городке жителей, и потому ее влияние ощущалось во всем — в названиях ресторанов и мотелей, и большом количестве баров и кинотеатров, в том, что толпа на улицах состояла в основном из людей в голубых униформах. Если бы большая их часть жила там постоянно, город вообще исчез бы, теперь же он больше напоминал военный лагерь.

Проехав город, они по 95-й трассе направились к базе. Вокруг поднимались холмы, поросшие кустарником и густым лесом. Настоящих гор не было. С дороги база едва просматривалась; лишь иногда сквозь деревья мелькали грязновато-серые дома с покатыми крышами; вдруг на открытом пространстве, залитом солнцем, показались главные ворота, чем-то напоминающие театральные декорации; на одной их стороне висела темно-синяя доска, на которой золотыми буквами была выведена непонятная аббревиатура, обозначающая название военной организации.

Около Бомбея Фуско свернул на не имеющую номера дорогу, идущую до форта Ковингтон. Это была узкая и мало используемая дорога; обычно машины, направлявшиеся в Канаду, следовали по трассе до Массины или пересекали мост через Сен-Лоуренс, выходя на шоссе, ведущее к Корнвуллу уже на канадской стороне.

Они миновали форт Ковингтон и через минуту остановились недалеко от границы. Паркер сказал:

— Хорошо, едем обратно.

Но ничего хорошего не было. Главное, не было места, в котором можно было бы в случае необходимости укрыться. Правда, между небольшими городками рос густой лес, но там были люди, посты, следившие за тем, чтобы никто не охотился, а в разрешенных для охоты местах охотники попадались на каждом шагу. Вряд ли удастся, завершив дело, укрыться где-нибудь вблизи границы.

Конечно, он еще не принял окончательного решения. Ведь если Деверс ничего не придумает, операция отменяется. Но даже если Деверс выйдет из положения, следует сначала внимательно осмотреть базу. Что толку думать об убежище, когда все может сорваться из-за чего-нибудь, связанного с самой базой.

На обратном пути Фуско спросил:

— А что, если он ничего не придумает?

— Вы сами давно ответили на этот вопрос, — сказал Паркер. — Если Деверс ненадежен, операция не состоится.

Фуско нахмурился. По тому, как он вел машину, Паркер чувствовал, с каким нетерпением ждет он ответа Деверса.

Глава 6

Дверь снова открыла Элен. Окинув их мрачным взглядом, сказала:

— А, это вы! — и шагнула в сторону, давая им пройти.

Паркер и Фуско вошли в дом.

Когда Элен закрыла за ними дверь, Паркер спросил:

— Что-нибудь случилось? Не глядя на него, она сказала:

— Случилось? Ничего не случилось. — И отошла от них.

Деверс, доедая в кухне оладьи, взмахнул вилкой и крикнул:

— Вы ни при чем, Паркер. Не обращая на него внимания, Паркер снова обратился к Элен:

— Дело в Деверсе? Вас что-то беспокоит? Она повернулась, собираясь уйти.

Несколько смутившийся Фуско, стараясь избежать сцены, быстро сказал:

— Паркер, отвяжитесь от нее. Пусть уходит.

— Нет. — Паркер вытянул палец в сторону Элен: — Подождите. Я хочу знать, чем вы недовольны?

Элен, остановившись у двери, презрительно кивнула в сторону Фуско.

— Спросите его. — Однако из комнаты не вышла.

Фуско в ответ на вопросительный взгляд Паркера пожал плечами:

— Она просто немного чокнутая, Паркер, больше ничего. Она всегда так себя ведет.

— Это связано с работой?

Фуско испуганно зачастил:

— Паркер, клянусь, с ней не будет проблем. Она вообще мрачно смотрит на вещи, в этом все дело.

— Раньше тоже так бывало?

— Потому она и бросила меня, когда я провалился, — продолжал Фуско. — В тот раз она оказалась права.

Элен, скривившись, молчала. Из кухни вышел Деверс с чашкой кофе в руке.

— А сейчас она злится на своего бывшего мужа за то, что он втягивает в это дело меня. Твердит, что ничего хорошего это мне не сулит.

Элен не спускала с него глаз. Паркер спросил:

— И что же она собирается предпринять?

— Ничего. Не беспокойтесь из-за меня, — сказала Элен.

— Это правда, Паркер, — подтвердил Фуско.

Паркер, обводя их взглядом, размышлял. Фуско испуган. Деверс самоуверен, Элен сердита. Пожав плечами, Паркер решил оставить все как есть. Он получил от них заверения, и теперь надо только внимательно следить за происходящим. Опыт подсказывал ему, что люди, принимающие участие в одном и том же деле, никогда не бывают спаяны так, как хотелось бы. Всегда возникают какие-то неловкости, трения, редко кто способен не обременять своими личными проблемами общее дело. Остается лишь наблюдать за участниками операции и знать, что у них на уме, чтобы не дать испортить всю затею. Если ждать идеальной команды, выдержанной, надежной и профессиональной, до дела вообще не дойдешь.

— Хорошо, — сказал он. — Это ваша женщина.

Ухмыльнувшись, Деверс поинтересовался:

— Чья именно?

Шокированный Фуско воскликнул:

— Стен!

— Вы закончили? — обратилась Элен к Паркеру. — Я могу уйти и заняться своими делами?

— Да, закончил.

— Благодарю вас.

Когда Элен закрыла за собой дверь, Паркер повернулся к Деверсу.

— Итак, что с вашим счетом?

Деверс улыбнулся, будто вспомнил что-то смешное.

— Вы знаете песенку про консервную банку?

— Нет. А что?

— Я не держу все свои деньги в банке, — продолжал Деверс. — Я положил туда сумму на покрытие текущих чеков, ну и сверх того немного, чтобы счет не пустовал. Но большую часть денег я храню в сундучке, в собственной спальне.

— Зачем?

Деверс, по-мальчишески улыбнувшись, пожал плечами.

— Не знаю, просто я привык так делать. Я, наверное, в чем-то похож на царя Мидаса. Люблю, чтобы деньги всегда были при мне, чтобы я мог в любой момент посмотреть на них. Со счета нельзя посылать деньги по почте, и вообще с ним много мороки, а если так, на кой черт он мне нужен. Деньги для меня только тогда деньги, когда они лежат в моем сундучке. Захотел, открыл и любуйся ими.

Фуско недоуменно пожимал плечами, не понимая, что за чушь несёт Деверс, однако Паркер отнесся к его словам по-другому. Он сразу понял, что такое необычное, точнее сказать, эксцентричное отношение к деньгам может показаться правдоподобным, учитывая, что речь идет о совсем молодом человеке, почти мальчике. Если, конечно, Деверс удержится на этой версии до конца.

— Вы разрешите взглянуть на этот сундучок?

Деверс поднял руку.

— Дайте мне время. Когда понадобится, он у меня будет.

— Вы купите новый?

— Что вы? Конечно нет. Я обзаведусь старым сундучком, ведь я таскал его с собой с тех пор, как окончил среднюю школу, старый, побитый сундучок был со мной в Техасе, в Нью-Мехико, на Алеутских островах, я с ним не расстаюсь и сейчас. Не беспокойтесь, мистер Паркер, он будет выглядеть как надо.

— Только не переборщите.

— Думаете, я наклею на нем картинки, купленные в разных местах? — Деверс рассмеялся. — Не такой уж я дурак, мистер Паркер.

— Сколько денег в вашем сундучке сейчас?

Деверс сдвинул брови.

— Дайте подумать. После всех моих покупок осталось немного. Все зависит от того, когда мы закончим нашу работу. Если мы возьмем ближайшую получку, то есть в следующий вторник...

— Нет, это слишком рано.

— Да? Тогда там, наверно, может, шестьсот-семьсот долларов.

— Хорошо посчитали? Если подсчитать ваши доходы и расходы, баланс сойдется?

— Конечно. Я могу увеличить сбережения до двенадцати сотен и все еще остаться вне подозрений. — Деверс улыбнулся и сказал: — Но я хотел бы оставить небольшой зазор, это придаст большую достоверность.

— Дайте мне список людей из разных мест, видевших ваш сундучок.

Деверс на мгновение растерялся, но быстро сообразил:

— Таких людей нет. Я никому об этом не говорил.

— Почему?

— Потому что у нас, в ВВС, легко напороться на вора.

Паркер, подумав немного, кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Сойдет. Если вы не будете сбиваться.

— Не буду.

— А если полицейские станут сбивать вас?

— Я с ними имел дело и раньше.

— Такое же серьезное?

— Нет. Но я знаю, как себя вести. Одно плохо — слишком Деверс самоуверен! Парень он, несомненно, умный, способный, у него хорошая реакция, но он знает эти свои качества, и полагаться только на них опасно. Правда, почти целый год он безнаказанно грабил финансовый отдел, так что, может быть, его самомнение не причинит вреда? Паркер постепенно склонялся к тому, чтобы попытать счастья.

— Ответьте мне на один вопрос. Только честно, — сказал он. Деверс развел руками.

— Если смогу.

— Вы вполне успешно надуваете сейчас финансовый отдел, это, по-видимому, безопасно и дает вам большие деньги. Ограбление же всегда связано с риском. Почему не остаться с тем, что у вас уже есть?

— Во-первых, — сказал Деверс, — на этом доходном местечке мне осталось находиться всего семь месяцев. Если я подпишу новый контракт, меня наверняка переведут куда-нибудь на заморские территории. А мне не так уж по душе армейская жизнь. Во-вторых, с чем я уйду отсюда? Машина, немного тряпок, несколько сот баксов и возможность дальше протирать штаны в каком-нибудь финансовом отделе. И все! Если я поступлю на другую службу, например в банк или что-нибудь вроде этого, мне не сразу удастся то, что удалось здесь. Думаю, там порядки построже, чем в ВВС, даже наверняка, поэтому мне там, скорее всего, ничего не светит. Короче говоря, то, что у меня есть сейчас, прекрасно, но что меня ожидает в будущем?

— Что вы собираетесь делать со своей долей?

— Жить! Не шикарно, но с комфортом.

— А потом, когда деньги кончатся?

Пожав плечами. Деверс ответил:

— Тогда и начну беспокоиться. По крайней мере, на год или два хватит. А дальше я окажусь там, где находился бы, уйди я из армии сейчас.

Паркер понял, что перед ним будущий профессионал, хотя сам Деверс этого еще не сознавал. В течение многих месяцев он обкрадывал армию. Теперь он предлагает свои услуги для участия в настоящем деле, это обеспечит его еще на год, а через год он разыщет Фуско, или Паркера, или кого-нибудь еще и скажет: «Вам нужен человек? Возьмите меня».

Если, конечно, сейчас все закончится удачно. По большому счету Деверс еще не прошел Экзамена. Может случиться, что ему не хватит выдержки, хладнокровия. Тогда он завяжет. Но похоже, подумал Паркер, мальчика ждет удача.

— Хорошо, — сказал он. — Вы собирались показать мне базу.

— Поехали. Сейчас я принесу вам пропуск.

Глава 7

Неприятнее всего было приближаться к воротам. Впереди шел Деверс, за ним Паркер и Фуско. Все они были в обычной штатской одежде, это, сказал Деверс, не вызовет никаких подозрений.

— Большинство курсантов, когда они не на дежурстве, ходят в штатском, — объяснил он. — А поскольку во многих школах сдвинутое расписание, то появление лиц в гражданской одежде в любое время суток — явление обычное.

Они выбрали главные ворота, а не ближайшие к финансовому отделу: через главные проходило гораздо больше народу и вероятность того, что на них обратят внимание, была меньше. Фотография на пропуске Паркера имела мало общего с ним, то же можно было сказать и про фотографию на удостоверении Фуско.

— Они не будут вглядываться, — заверял их Деверс. — Вам нужно только раскрыть свой бумажник и помахать им, когда будете проходить контроль. — И он поднял бумажник в вытянутой руке, показав им, что надо делать.

Паркер вначале думал, что они поедут на машине Деверса, но тот возразил.

— На нас обратят внимание. Из города туда идет всегда набитый людьми автобус. Мы сядем в него, выйдем вместе со всеми и цепочкой пройдем через ворота.

Приехав в центр города, они припарковали машину в квартале от автобусной остановки и сели в полупустой автобус. Большинство пассажиров, как и сам водитель, были в штатском.

Выйдя у главных ворот, они вместе с группой примерно из двадцати пяти человек направились к воротам. Ярко светило солнце. У окошка проходной стояли со скучающим видом двое полицейских и, глянув на протянутые удостоверения, кивком разрешили пройти.

Подходить к проходной надо было по одному. Впереди шел Деверс, за ним Фуско, Паркер замыкал. Он видел, что большинство из шедших впереди него людей протягивают удостоверения, почти не глядя на полицейских, он поступил так же. Скучающее выражение на лицах не изменилось, когда они мельком взглянули на его пропуск, и уже через секунду он был по ту сторону ворот и засовывал в карман свой бумажник.

— Сядем в автобус, — сказал Деверс. — База чертовски большая, до офиса далеко.

— Этот автобус курсирует внутри базы? — спросил Паркер.

— Да. С нашим водителем. Есть три маршрута, но конечная остановка у всех трех здесь. Нам нужен первый номер.

— Они ходят всю ночь?

— Да. — Деверс взглянул на Паркера. — У вас возник план?

— Я просто выясняю обстановку. Это было правдой. Он не знал, будет ли в предстоящей операции играть какую-либо роль автобус, так же как не знал этого о самолете, когда Фуско задал ему такой же вопрос в Сан-Хуане. Но он хотел знать обо всем, что передвигается по базе. Потом он решит, что можно использовать и что нельзя.

Сначала пришел автобус, который им был не нужен, он увез большую часть стоявших на остановке людей.

— Он поехал в сторону казарм. Это все наши курсанты, — сказал Деверс.

— Какие здесь курсы училища? Деверс пожал плечами.

— Разные. Готовят и машинисток, и авиамехаников.

— А военную полицию? Такие школы есть?

Деверс удивленно воскликнул:

— Надо же! А ведь про них они забыли.

— Это хорошо.

— Вот и наш автобус, — сказал Фуско. Темно-синяя развалюха с двигателем впереди, как у грузовика. Водитель был в рабочей форме, нашивки на рукавах гимнастерки указывали на принадлежность к ВВС. В автобус село не больше десяти человек. Паркер выбрал себе место у окна с правой стороны. Рядом с ним сел Деверс. Фуско устроился позади и наклонился к ним, чтобы тоже участвовать в разговоре.

Деверс называл учреждения, мимо которых они проезжали: гарнизонный магазин, столовая, клуб, и так здание за зданием. Все строения выглядели как близнецы, их, очевидно, возводили по единому проекту, с небольшими различиями, связанными с их предназначением. Даже театр, не имевший никаких наружных украшений, отличался от остальных зданий только стеклянными дверьми главного подъезда. Все дома были одинаково оштукатурены, выкрашены в серо-зеленый цвет, окружены узкими аккуратными газонами, пересеченными асфальтом пешеходных дорожек.

Автобус много раз останавливался, пассажиры входили и выходили, примерно половина из них были в солдатской униформе, в основном рабочей. За все время, пока Паркер сидел в автобусе, туда вошли всего два офицера, и было заметно, что им было здесь не по себе.

На улицах было оживленно; люди ходили по тротуарам, заходили и выходили из зданий, много было легковых машин и грузовиков. На перекрестках около казарм стояло много припаркованных под углом к тротуару машин.

Паркер спросил:

— Здесь всегда так оживленно?

— Да, — ответил Деверс. — Дело в том, что курсы работают в три смены. С шести утра до двенадцати дня — первая. С двенадцати до шести вечера — вторая. С шести вечера до полуночи — третья. Поэтому в любое время две трети курсантов свободны. Кроме того, и служащие работают в разное время, и многие из них сейчас не заняты.

Финансовый отдел действительно находился очень далеко от главных ворот; Паркер насчитал шестнадцать кварталов, при этом автобус только один раз повернул налево и один раз направо.

Внезапно голос Деверса прозвучал напряженнее обычного:

— Здесь. Паркер ответил:

— Проедем еще два квартала.

— Хорошо.

Они вышли через две остановки. Автобус поехал дальше, и Паркер сказал Деверсу:

— Вам лучше остаться здесь. Вдруг ваши сослуживцы случайно выглянут из окошка и увидят вас с двумя незнакомыми мужчинами.

— Я тоже подумал об этом, — ответил Деверс. — Вы правы. Помните, что финансовый отдел на втором этаже. На первом этаже, слева, — Красный Крест, справа — отдел кадров. Кабинет майора Крейтона — наверху, слева от лестницы, там же находится и сейф.

— Прекрасно. Мы вернемся через несколько минут.

День выдался солнечный, но прохладный. Если бы не множество военных, можно было бы подумать, что они идут по маленькому чистому провинциальному городку. Примерно через квартал стали попадаться женщины, некоторые из них были в обычной одежде, другие — в униформе женского вспомогательного корпуса ВВС.

Здание, где располагался финансовый отдел, ничем не отличалось от других: двухэтажный прямоугольник с оштукатуренными стенами серо-зеленого цвета, двускатная, в форме буквы А, крыша, двустворчатые окна с деревянными ставнями грязновато-белого цвета. У ближайших к главному входу окон (вход был посредине длинной стены) висели вывески; на той, что слева, были красные кресты, на той, что справа, броско было выписано слово «Bonus». Крайние слева окна на втором этаже были забраны проволочной сеткой и вертикальными металлическими прутьями.

Паркер и Фуско, завернув за угол, обошли все здание, но ничего особенного не обнаружили.

Когда они вернулись к Деверсу, Паркер спросил:

— Финансовый отдел работает в одну смену?

— Конечно. С восьми до пяти. По субботам с восьми до двенадцати.

— А конторы внизу? Красный Крест открыт все время?

Деверс усмехнулся и покачал головой.

— Красный Крест больше закрыт, чем открыт. Там сидят только двое: старик и симпатичная цыпочка, и половину рабочего времени они пьют кофе в баре.

— А отдел кадров?

— Он работает в те же часы, что и мы. Паркер кивнул, оглядываясь вокруг. Эта часть территории базы представляла собой правильные квадраты, все стороны которого составляли два длинных здания.

— Вся база построена таким образом? Улицы всюду такие же, как эта? — спросил Паркер.

— В основном. Кроме тех, что возле аэродрома.

— Можно выйти к другим воротам?

— Конечно. По этой дороге вниз, направо. Через три квартала они увидели южные ворота. Это было небольшое, более скромное, чем главная проходная, сооружение, без всяких вывесок. Они остановились в полуквартале от него и понаблюдали, как въезжают и выезжают легковые машины и грузовики. Пешеходов тут не было вообще.

— Куда они ведут? — поинтересовался Паркер.

— На Хилкер-роуд. До пересечения с той дорогой, по которой мы ехали сюда. Другая дорога ведет куда-то в лес. Я думаю, она огибает Кукс-Корнерс.

— За воротами есть бары, столовые и прочее?

— Нет, ничего, кроме лесов.

— А где автобусная остановка?

— За воротами? Вы имеете в виду городской автобус? — Деверс покачал головой. — Здесь ходит только тот, на котором мы приехали, и останавливается он у главных ворот.

— Значит, пешком уходить через эти ворота нет смысла?

— Видимо, так, — сказал он. — Я никогда не задумывался над этим, но вы, конечно, правы. Разве что на машине тому, кому сюда ближе, чем от главных ворот.

— Что можно сказать о въезжающих через эти ворота машинах?

— Наверное, им отсюда ближе до места службы, чем от главных ворот. Не исключено, что есть какой-то короткий путь от автострады, точно не знаю.

— Я хочу это знать, — сказал Паркер. — Необходимо выяснить, какие машины здесь ходят, куда, в какое время и насколько регулярно. По каким дорогам они направляются сюда.

— Значит, надо будет вести наблюдение несколько дней, а затем проводить пару машин, что выезжают через эти ворота.

— Именно этим мы и займемся, — подтвердил Паркер и посмотрел по сторонам. — Нет ли здесь дома, из которого все хорошо видно и в который можно войти без помех?

Деверс, немного подумав, показал на здание во второй от ограждения линии.

— Там какая-то техническая библиотека, — сказал он. — Там можно сидеть долгое время, не привлекая к себе внимания, лишь бы у вас была в руках книга.

— Прекрасно. Пошли обратно.

По дороге к автобусу Паркер спросил:

— Первый номер делает круг? На нем можно сделать круговой маршрут и вернуться на то же место?

— Конечно, — ответил Деверс. — Все автобусы так ходят.

— Я хочу осмотреть базу, — сказал Паркер. Вернувшись на знакомую автобусную остановку и дождавшись автобуса, они сели, устроившись так же, как и раньше. Деверс тихо и коротко давал пояснения и отвечал на вопросы Паркера, которые тот время от времени задавал.

Минут через двадцать они были уже у главных ворот.

Когда они вышли из автобуса, Деверс спросил:

— Хотите еще что-нибудь посмотреть?

— На сегодня хватит. Вернемся домой и там поговорим.

— Хорошо.

Благополучно миновав ворота, они сразу же сели на городской автобус, поджидавший пассажиров. Спустя несколько минут он тронулся к городу.

Глава 8

Элен встретила их у двери, кипя от негодования.

— Ты что, не знаешь, что у меня в час сеанс? — напустилась она на Деверса.

— Совсем забыл. Прости, солнышко, я думал совсем о другом. Вот ключи. Она молча взяла ключи.

— Пема во дворе. — И, круто повернувшись, пошла к машине.

Мужчины вошли в дом, и Деверс, закрывая двери, сказал Фуско:

— Если ваша бывшая жена не станет более покладистой, я, пожалуй, поменяюсь с вами местами.

— Элен не примет меня, — ответил Фуско. — Даже если бы я захотел, — прибавил он, заглядывая в кухню. — Я бы чего-нибудь закусил. А вы, Паркер?

— Кофе.

— Там есть все для гамбургеров, — сказал Деверс. — Может, сделаете нам всем?

— Ладно. — Фуско пошел на кухню, надел фартук и занялся стряпней.

— У вас есть еще вопросы? — обратился Деверс к Паркеру.

— Пока немного. Когда я все обдумаю, вопросов будет больше.

— Само собой.

— Сядьте, — сказал Паркер, усевшись на стул, на котором сидел раньше.

Когда Деверс устроился на софе, Паркер спросил:

— В помещении, соседнем с финансовым отделом, на окнах стальные прутья. Что там?

— Юридический отдел; он занимает все крыло и работает с восьми до пяти.

— Можете раздобыть карту базы? — Конечно. Они выдают карту всем новичкам, на ней, правда, обозначены только почта, склад и прочее, однако мы можем дорисовать все, что нам нужно.

— Хорошо. У вас есть «поляроид»?

— Фотоаппарат?

—Да, но именно «поляроид». Чтобы не проявлять снимки в фотомастерской.

— У меня нет, — сказал Деверс, — но я знаю пару человек на базе, у которых есть. На день-два я смогу одолжить.

— Хорошо. Мне нужны фотографии финансового отдела. И наружные, и внутренние, если вам это удастся.

— Это не просто.

— Если это может вызвать подозрения, то не надо.

— Я посмотрю, что можно сделать. Что-нибудь еще?

— Возможно. Я скажу вам в свое время. Фуско вошел, неся поднос с тремя чашками кофе. Протягивая кофе Деверсу, он сказал:

— На вашем месте я отказался бы платить ее психоаналитику. Она пользуется этим лишь для того, чтобы спихнуть на вас ребенка.

Деверс, пожав плечами, возразил:

— Не согласен. Она очень нервничает в последнее время. Она была вашей женой, когда вас поймали, и боится, чтобы то же не случилось со мной.

— Тогда почему вам самому не стать ее психоаналитиком, — съязвил Фуско. — Пойду за гамбургерами.

— Посмотрите заодно, как там девочка, хорошо? — попросил Деверс.

— Я уже посмотрел. Все в порядке.

Когда Фуско вышел. Деверс сказал Паркеру:

— Ну и житуха! Живу с бабой, у которой маленький ребенок, бывший муж не вылезает из дома, вместе замышляем ограбление, я плачу ее психоаналитику. Никогда не думал, что моя жизнь завяжется в такой узел.

— Ограбление как раз самое простое дело, — сказал Паркер. — Мы все тщательно разведаем и, если решим, что пойдем на это, выработаем план, похитим кассу и разбежимся в разные стороны. Главное, чтобы ничто другое не осложнило нашу работу.

— Я вас понимаю, — ответил Деверс. — Не беспокойтесь, мистер... извините. Не беспокойтесь. Осложнений не будет.

Вернулся Фуско с гамбургерами.

— Я все слышал, — сказал он. — Как вы думаете, Паркер, мы сделаем это?

— Возможно.

— Но вы не видите препятствий?

— Пока нет, — ответил Паркер.

Часть вторая

Глава 1

— Они собираются это сделать, — сказала Элен. — Я знаю, они собираются это сделать в ближайшее время. — Дрожа, она обхватила плечи руками и покачала головой. — Сперва я думала, что это одни разговоры, что это обычный треп. Надеялась, что мой бывший муж получил хороший урок и побоится вернуться к прежнему. Но сейчас вижу, что он всерьез решился на это и собирается втянуть и Стена.

Доктор Годден спросил:

— Откуда у вас такая уверенность?

— Из-за человека, который приехал сегодня. Мой муж привез его из Пуэрто-Рико.

С доктором Годденом было легко говорить. Обняв колени руками и глядя на запутанный узор персидского ковра, она рассказывала ему обо всем, что ее тревожило, ничего не утаивая. Никогда в жизни она ни с кем так не говорила. Ни с родителями — они выслушивали ее только для того, чтобы отругать, их предвзятость была обидна и оскорбительна. Ни с Марти Фуско; теперь она понимала, что ее брак был своего рода бунтом против родителей. Марти был не в состоянии ни понять ее, ни помочь ей. Не было никого на всем белом свете, кому она могла бы излить душу, кто внимательно выслушал бы ее, постарался понять и помочь. Пока не появился доктор Годден.

Обратиться к психоаналитику ей посоветовал парень, с которым она встречалась до Фуско. Тогда она только рассмеялась, так как считала, что к психоаналитикам ходят лишь всякие знаменитости со сложными психическими проблемами — кинозвезды, писатели, политики. Обычные люди, такие, как она, обходятся без психоаналитиков. Однако Берт — так звали ее приятеля — пользовался услугами такого врача в надежде избавиться от глубоко засевшего в нем страха, что в нем есть склонность к гомосексуализму. В конце концов он уговорил Элен пойти к доктору Годдену. Вскоре после этого Берт перебрался в Нью-Йорк, в Гринвич-Виллидж, рассчитывая там решить свои проблемы. К этому времени Элен поняла, что в психоанализе есть смысл, и Регулярно ходила к доктору Годдену.

Он помог ей освободиться от укоренившегося в ней комплекса вины, о котором она даже не подозревала; этот комплекс заставлял ее совершать бессмысленные вещи, которые, как она поняла, только причиняли боль ей самой.

Как говорил доктор Годден, она и стремилась к боли, это вполне естественно, потому что она испытывала чувство вины перед родителями, а также перед Фуско, которого предала, подав на развод, когда его посадили в тюрьму.

Но разрыв с Фуско был правильным шагом, сказал доктор Годден, потому что ей нужен совсем другой человек. Фуско всего лишь символ бунта против семьи, нужды в котором уже нет. От гнета родителей она давно освободилась. Стремление к независимости и было истинной причиной развода с Фуско, хотя она и убеждала себя, что делает это ради Памелы.

И по отношению к Памеле она испытывала чувство вины, ей казалось, что она плохая мать, что она недостаточно любит свою дочь. Комплекс вины был сложным, неопределенным, смутным, она с трудом понимала что к чему, но они вместе анализировали ее поведение, чувства, мысли, занимаясь три раза в неделю по часу, по понедельникам, средам и пятницам, и каждая встреча все больше и больше приближала их к решению проблемы, но тут возникло это дело с ограблением, и все пошло насмарку; ей стало казаться, что она ни о чем другом никогда и не говорила с доктором Годденом.

Кошмар начался на прошлой неделе, когда Марти узнал, что так называемый организатор отдыхает после успешной операции в Пуэрто-Рико, и Стен решил оплатить Фуско дорогу, чтобы тот слетал к нему, поговорил с ним и привез его сюда.

И вот этот человек здесь, от разговоров они перешли к делу. Элен сидит в кабинете доктора Годдена и, обняв колени, смотрит на замысловатый узор ковра, чувствуя, как над ней нависает черная грозовая туча неизбежной беды. Прилетев из Пуэрто-Рико, организатор занялся подготовкой операции.

— Расскажите, что это за человек, — попросил доктор Годден своим мягким и спокойным голосом, совсем не театральным, как у тех гипнотизеров, которых показывают в кинофильмах; раньше она думала, что у всех психоаналитиков должен быть такой же голос. У него не было ни бороды, ни иностранного акцента, вообще ничего бросающегося в глаза. Обычный мужчина сорока пяти лет, хорошо одетый, лысый, лишь около ушей и на затылке были черные завитки. Носил очки в светлой пластмассовой оправе, глаза под стеклами очков всегда выражали искреннее сочувствие, никогда он не делал никаких записей, и, если положенный час кончался, он не торопил и не обрывал ее, даже тени недовольства не появлялось на его лице.

— Его фамилия Паркер, имени его я не знаю, — начала она свой рассказ. — Все зовут его Паркер. Мне он не нравится.

— Почему?

— ...Не знаю. Когда я смотрю на него, мне кажется — передо мной дьявол. Это, конечно, не так, на самом деле я не думаю, что он злой человек. Во всяком случае, он не из тех, кому жестокость доставляет удовольствие. Я не побоялась, например, оставить с ним Пему. Но в то же время...

—Что?

— Он не обидит Пему, но и не проявит заботы о ней. Если с ней что-нибудь случится, он и пальцем не пошевельнет, чтобы помочь. Разве только, если ему почему-то будет это выгодно.

— Вы хотите сказать, что у него нет сердца?

— Ему безразличны люди. Он вообще лишен каких-либо чувств.

— Так не бывает, — сказал доктор Годден, и, хотя Элен не смотрела на него, по его голосу она почувствовала, что он мягко улыбается, — у всех есть чувства. Мы все ими обладаем — вы, я, любой человек. Даже ваш Паркер. Видимо, он прячет их глубже, чем большинство людей, в этом весь фокус.

— Тогда это все равно, что их нет, — возразила Элен. — Если они у него есть, но он их скрывает, значит, их и нет.

— Верно. Но вы видите этого человека только за работой. А в Пуэрто-Рико он, может статься, совсем другой. На отдыхе он расслабляется и дает волю своим чувствам.

Она покачала головой.

— Не могу себе такого даже представить. Чтобы он плакал? Или смеялся? Невероятно!

— Боюсь, — мягко заметил доктор Годден, — вы делаете из него какую-то мифическую фигуру.

— Не знаю. Видимо, вы правы. Это все потому, что дело становится все более реальным, и, если бы не он, этого бы не было.

— Вы говорили в понедельник, что его зовут организатором.

Ее всегда приятно поражало, что доктор Годден держит в памяти все, что она ему говорит. У него ведь есть и другие пациенты, и она платит ему лишь за то, что он выслушивает ее, он не обязан помнить все ее слова.

— Да, да, — сказала она. — Он прилетел из Пуэрто-Рико.

— Он уже встречался со Стеном?

— Сегодня Стен возил его на базу. Поэтому я и опоздала.

— Может быть, он решит, что операция слишком трудная, и скажет Стену, что за нее не стоит браться.

Элен упрямо покачала головой.

— Они возьмутся за нее, — сказала она. — Я знаю. Вижу по их глазам.

— Вместе с этим человеком?

— Непременно.

— Что вы видите в его глазах?

— Не знаю, это трудно объяснить. Во всяком случае, он явно готов взяться за это дело, и ничто его не остановит.

— Гм... Они назначили день?

— Не знаю.

— Скорее всего, это произойдет в день получки, не так ли? Или накануне. Когда ближайшая получка?

— Пятнадцатого. В следующий вторник.

— Через четыре дня. И они собираются так быстро все организовать?

— Не думаю. Помню, у Марта подготовка всегда занимала неделю или две, иногда даже больше. У них пока еще не хватает людей. Марти сказал, что в деле будут участвовать кроме них троих еще и другие.

— Тогда, наверное, это произойдет в следующую получку, — предположил доктор Годден. — Первого октября. Ну-ка, посмотрим — это будет четверг. Примерно через три недели. Вряд ли они захотят мозолить здесь глаза дольше. Если, конечно, вы правы и они действительно намерены устроить ограбление.

— Они сделают это, — сказала Элен обреченным тоном.

— Ну, впереди три недели. Пока еще только все начинается. Не стоит, по-моему, так отчаиваться. Вы знаете, о чем я сейчас думаю?

— О том, о чем вы мне говорили много раз, — ответила Элен, застенчиво улыбаясь и не отрывая глаз от узора ковра.

— Скажите мне это сами, — мягко, но настойчиво попросил доктор.

— Во мне сидит чувство, что я не заслуживаю ничего хорошего, и поэтому со мной и не происходит ничего хорошего. Я считаю, что они непременно пойдут на ограбление, и уверена, что их поймают, и я потеряю Стена. Потому что я его не заслуживаю. — Элен украдкой взглянула на доктора, на его доброе лицо, на его лысину, мерцающую в свете настольной лампы. Переведя взгляд снова на ковер, она прибавила: — Понимаю, что доля истины в моих предчувствиях есть. Но лишь доля. Марти ведь действительно поймали.

— Всего один раз, — сказал доктор Годден. — А сколько раз он совершал грабежи безнаказанно?

— Много, — ответила Элен.

Она уже привыкла говорить с доктором Годденом совершенно свободно и о чем угодно, в том числе о грабежах и других преступлениях. Словно священник, он неизменно проявлял сочувствие, ничего и никого не осуждал, никогда не склонял просто закрыть глаза на что-то. Хотя каждый раз был немного другим. Но разве кому-нибудь еще она могла сказать, что ее бывший муж — грабитель, что это стало его профессией? Большинство людей пришли бы в ужас и стали звонить в полицию и уж во всяком случае, прекратили бы с ней всякие отношения. А доктор Годден ко всему относился одинаково спокойно, без осуждения. Она могла говорить с ним обо всем, ничего не утаивая.

Вот и сейчас он спокойно увещевал ее:

— У вас нет никаких оснований считать, что они попадутся. В конце концов, все они, кроме Стена, профессионалы.

— Но даже если их сейчас и не поймают, — возразила она, прислушиваясь к своему чувству страха, — все равно ничего хорошего не будет. Стену захочется попытать счастья опять, и он станет таким же, как Марти. Или как этот Паркер.

— Понимаю, — сказал доктор Годден. — Вы боитесь, что Стен повторит судьбу вашего первого мужа.

Она поспешно кивнула, хмуро глядя на ковер.

— Многие женщины испытывали бы такое чувство, оказавшись в вашей ситуации. Но, откровенно говоря, из того, что вы рассказывали мне о Стене, у меня не складывается впечатления, что он захочет продолжить это занятие. Кто знает, может быть, это для него послужит полезным уроком и он станет лучшим мужем, чем был раньше.

Доктор Годден умеет так взглянуть на вещи, что на душе сразу же становится спокойнее. И ведь чаще всего он оказывался прав, потому что ее страхи, сомнения и предчувствия были продиктованы не чем иным, как внушенным ей в детстве комплексом неполноценности, который необходимо было изжить.

— Думаю, — сказала она растерянно, — думаю, что нам остается одно — ждать.

— Вы совершенно правы, — поддержал ее Доктор Годден.

Глава 2

Стен сфотографировал сейф, вынул снимок из камеры и, убедившись, что он такой же хороший, как и все остальные, вернулся к своему столу. Достал из среднего ящика конверт с другими снимками и присовокупил к ним новый, после чего положил конверт на прежнее место, а фотокамеру убрал в боковой ящик. Когда лейтенант Уормли вошел в комнату, Стен быстро печатал на машинке.

— Не усердствуйте так, — сказал Уормли, проходя мимо. — Как-никак суббота.

— Точно, сэр, — отозвался Стен. Лейтенант резерва Уормли был на два года моложе Стена. Лицо этого пай-мальчика покрывал еще юношеский пушок, а срезанный подбородок свидетельствовал о безволии. Пройдя мимо стоявших один за другим столов, Уормли вошел в свою застекленную каморку, рядом с кабинетом майора Крейтона, и снова углубился в «Сайентифик-Америкэн». Все снимки, кроме снимка сейфа. Стен сделал при Уормли, который обычно был так поглощен чтением, что не замечал ничего вокруг.

С гораздо большим пылом относился к своей работе сержант Новато — грубоватый, маленького роста крепыш, которому поручали задания, не требовавшие особой смекалки.

Зато свои обязанности он выполнял намного ответственнее, чем кто-либо другой, и даже в субботнее дежурство делал больше, чем иные за полный рабочий день. Но как раз рвение сержанта как нельзя лучше устраивало Стена. Пока Новато лихорадочно листал различные документы, выдвигая один ящик стола за другим, вытаскивал и снова укладывал бесчисленные папки, занимался какими-то расчетами, Стен спокойно себе фотографировал в противоположном конце офиса.

Он уже снял здание снаружи и лестницу; сейф он щелкнул через окно кабинета майора Крейтона. Теперь оставалось ждать до двенадцати часов сорока пяти минут. Они тянулись бесконечно долго. Объехав на машине базу, он сделает еще несколько снимков, о которых просил Паркер, и будет дома самое позднее в час тридцать.

Как хорошо, что Ланц согласился поменяться с ним дежурствами. Иначе фотографии дались бы труднее. Но Ланц с радостью отсрочил свое дежурство. И вот дело сделано, снимки готовы.

Никто толком не мог объяснить, зачем введено утреннее дежурство по субботам, но кто вообще способен объяснить, почему служба в ВВС организована так, а не иначе. Ко всему надо относиться просто как к должному: в субботу утром с восьми до двенадцати дежурят один офицер, один сержант и один рядовой. С рядовыми было проще; их было больше, и дежурство у них выпадало реже, тем не менее, все ждали этого дня с отвращением.

Стен должен был дежурить только через пять недель, но Джерри Ланц с удовольствием уступил ему свою очередь, а двое других дежурных, на счастье, оказались, каждый по-своему, очень подходящими людьми и ничуть не помешали ему выполнить задание Паркера. Он попечатал на машинке, сделал много снимков, словом, утро не в пример прошлым дежурствам можно было считать вполне продуктивным.

Стену нравился процесс подготовки дела — обсуждение, подбор участников, тщательная разработка плана драматической операции, которая к тому же сулила обогащение. С самого начала он почувствовал в Паркере, несмотря на разницу в возрасте, какую-то духовную близость, и со временем это чувство только укрепилось. Паркер был тем человеком, по стопам которого он хотел бы идти. Стен понимал, что при первой встрече Паркер отнесся к нему с недоверием, и радовался, убеждаясь, что отношение к нему постепенно меняется, а затем у Стена появилась уверенность, что Паркер, можно сказать, принял его.

Деверса нисколько не удивляло, что он оказался рядом с таким человеком. Сколько он помнил себя, он всегда старался плыть против течения, он любил бунт ради самого бунта, все в нем восставало против скучных и плоских правил флегматичного, погрязшего в рутине общества. Его исключили из двух средних школ и одного колледжа, а также из школы для резервистов, в которую он ходил, учась в колледже; выгоняли со многих работ, на которые ему удавалось устраиваться. То, что он прослужил четыре года в системе ВВС без серьезных замечаний, удивляло его самого. Причины его прежних бед были весьма разнообразны — от непослушания и постоянных прогулов до кражи автомобиля школьного учителя, совершенной забавы ради. То, что он сдерживал свои природные инстинкты в течение почти трех с половиной лет военной службы, вовсе не означало, что он переменился, — просто он понял, что в армии не до шуток. Если ты ударишь учителя, тебя вышвырнут вон и все. Но если ты ударишь офицера, то непременно загремишь на пять лет в тюрягу.

Мать, еще когда он учился в школе, пророчила ему тюрьму. О своей матери Стен сказал Паркеру правду; они никогда не ладили и никогда уже не поладят. Сейчас у нее четвертый муж, хотя, может быть, на подходе и пятый — он точно не знает, да, впрочем, ему на это начхать. Разумеется, он никогда не доверял своих денег бабушке, как, впрочем, и никому другому, но бабушка действительно была единственным ему родным человеком, с которым он поддерживал близкие отношения; в прошлом году она умерла, и он даже не думал, что ее смерть принесет такое горе. Теперь он был совершенно один, отчасти по собственному желанию, отчасти по стечению обстоятельств. Связь с Элен Фуско ни на йоту не заставила его отречься от присущей ему внутренней потребности в одиночестве. Если Элен рассчитывала, что они поженятся, то вовсе не потому, что он каким-то образом ее обнадеживал. Но он и не возражал ей, когда она об этом заговаривала: только при этом условии можно было с ней как-то ладить.

Но все это было, пока не началась подготовка к делу. Тут она сразу превратилась в мегеру, невыносимую Кассандру из мыльной оперы, устраивающую ссоры по малейшему поводу. Если у него раньше иногда возникала мысль взять ее с собой, когда он уйдет со службы, последние недели убили в нем всякое желание продолжать с ней отношения. А ведь он так надеялся, что психоаналитик сделает ее более покладистой.

Стен настолько погрузился в свои мысли, что забыл про время и очнулся только тогда, когда лейтенант Уормли, держа в руке свернутый в трубочку журнал, подошел к его столу и с ухмылкой сказал:

— Стен, ваше усердие не знает границ! Видел бы вас сейчас майор.

— Да, сэр, — ответил Стен. — Пожалуй, многовато для вольнонаемного. — Раньше его бесило, что приходится говорить этому сопляку «сэр», но теперь он произносил это обращение автоматически. К такого рода вещам быстро привыкаешь. А если в слово «сэр» Уормли вкладывает один смысл, а Стен — совсем другой, это никого не касается.

Запереть дверь входило в обязанности Уормли. Он ждал на пороге, пока Стен и сержант Новато соберут свои вещи. Стен положил фотоаппарат и конверт с фотографиями в коричневый бумажный пакет.

Уормли кивнул на пакет.

— И дома хотите поработать. Стен?

— Вы угадали, сэр.

Еще как угадал, недоносок!

Глава 3

— Стен сфотографировал офис, — сказала Элен.

— Да? — В голосе доктора Годдена слышался лишь вежливый интерес. — Зачем?

— Не знаю. Паркер велел. И не только офис.

— Что еще?

— Ворота, здание его отдела, грузовики, автобусы...

— Так-так. Стало быть, они взялись за дело серьезно?

— Я знала, что так будет.

— Похоже, вы были правы. Они скрывают от вас свои планы?

— Нет. Как они могут что-то скрыть, если все происходит в моем доме! Я не хочу знать, что они затевают.

— Не хотите?

— Не хочу, — сказала она, глядя на ковер. — Когда они начинают разговор, я выхожу из комнаты.

— Почему?

— Я ненавижу все это! — почти крикнула она, не сводя глаз с узора ковра. — Ненавижу даже мысль об этом!

— Ненавидите, потому что боитесь, что их поймают, или потому что Стен будет продолжать заниматься этим до тех пор, пока не попадется?

— Не знаю. Откуда мне знать? — Она чувствовала, как в ней нарастало возбуждение, с которым не в силах справиться. — Я не могу их видеть, зная, чем они занимаются.

— Хорошо, давайте подумаем, — сказал доктор. — Вы говорите, что ненавидите их за то, что они готовятся к ограблению в вашем доме. Значит, все дело в том, что это ваш дом?

— Не знаю. Может быть.

— Вам больно, потому что они оскверняют ваш дом? Или потому, что Стен стал сообщником вашего бывшего мужа и тем самым предал вас?

— Нет, я так не думаю, — сказала она, хмуро уставившись на ковер и пытаясь отыскать в себе чувства, о которых говорил доктор Годден. Это был его обычный метод. Он выдвигал один мотив за другим до тех пор, пока какой-то из них не находил в ней отклика, пусть даже резко отрицательного. Действительно, если у нее вырывалось «конечно нет», то почти наверняка, как показывал дальнейший анализ, в этом-то и заключалась главная причина.

— Вы против того, — продолжал он выпрашивать ее, — чтобы бывший муж пользовался вашим домом? Или то, что происходит сейчас, напоминает вам о том времени, когда вы были его женой и когда он попался?

— Да, — сказала она и взглянула прямо в его умные и излучающие тепло глаза, но тут же отвернулась. — Да, — повторила она, осознав, что именно в этом все дело. — Меня злит, когда они собираются у меня в гостиной, как будто у себя дома. Я словно в капкане, выходит, что от меня ничего не зависит, что в результате я так и не освободилась от Марти.

— Конечно, — согласился он, — это напоминает вам о прошлом. Но ведь есть и разница, правда?

— Да, правда.

— Вы независимы от своего бывшего мужа. Он находится в вашем доме лишь с вашего молчаливого согласия. Улавливаете разницу, не так ли?

— Иногда я думаю, мне следует сказать им, чтобы они убирались подобру-поздорову.

— Нет! — воскликнул он с такой силой, что она взглянула на него снова и удивилась выражению его лица. Ей показалось, что она прочла в его глазах испуг, однако спустя миг лицо доктора Годдена приобрело обычную мягкость. — Элен, вы не должны уходить в кусты, — сказал он. — Мы уже говорили об этом.

— Да, — сказала она, снова взглянув на него. — Я знаю. Вы правы.

— Вы должны позволить им остаться. Должны смело смотреть в лицо реальности, сразиться с ней и победить.

— Знаю.

— Не надо уходить, когда они начинают совещаться. Вы должны присутствовать при всех их разговорах, быть в курсе всех их планов. — Он помолчал, потом спросил: — Понимаете почему?

— Чтобы разобраться в причине своих страхов?

— И для этого тоже, конечно. Но не только. Вы должны представлять себе их план во всех деталях, тогда вам будет легче судить о нем, и, если он окажется хорошим, не связанным с особым риском, вы избавите себя от ненужных волнений, у вас не будет причин для беспокойства. Согласны со мной?

Глядя на ковер, она улыбнулась.

— Кажется, вы правы.

— Мы обсудим их план вместе, — сказал он. — И попытаемся понять, насколько выполнимо то, что они намерены совершить.

— А если мы поймем, что их план невыполним?

— Мы найдем причину, обсудим их действия, и, если обнаружим какие-то промахи, вы укажете на них Стену, и они либо устранят их, либо вообще откажутся от своих намерений.

— Я не рискну даже намекнуть Стену, что говорила с вами.

— Понимаю.

— Он не поверил бы, что я с вами спокойно говорю обо всем на свете, ничего не опасаясь. — Она посмотрела на него, не пряча больше глаз. — Обо всем на свете.

— Я польщен вашим доверием, — улыбнулся он мягкой, всепонимающей улыбкой.

Глава 4

Фуско поставил «понтиак» на асфальтированной площадке около дома. Гаража не было, бетонированная подъездная дорога упиралась в железную ограду, отделяющую двор от улицы, что было очень удобно, так как Пема могла гулять во дворе в любую погоду. Весь двор был в ее распоряжении, не то, что у Фуско, который провел детство на тротуаре.

Захлопнув дверь машины, Фуско на другом конце двора увидел Пему; сидя на корточках та копала землю ложечкой, которую ей дала Элен.

Элен — хорошая мать, этого у нее не отнимешь. Впрочем, она и женой была хорошей. Во всем виноват он. Он был плохим мужем. Да и отец из него никудышный: придет раз в год с шариком и коробкой с игрушками и не знает, что делать дальше. Хорошо, что у Памелы такая мать, как Элен.

В одном только он не мог разобраться — в своем отношении к Стену. По идее, он должен был бы испытывать к нему неприязнь, ведь Стен спит с Элен, но, как ни странно, он не чувствовал к нему враждебности. Черт возьми, в конце концов они с Элен уже не женаты. Три года, проведенные в исправительном заведении, вышибли из него чувства, которые он испытывал к ней раньше. Осталась, может быть, только самая малость, и то, наверное, в основном из-за дочери — как-никак заботиться о девочке приходилось ей одной.

Он с удовольствием смотрел на Пему. Было приятно сознавать, что она здесь. Но сейчас надо было спешить. Так ничего и не крикнув дочке, Фуско, обогнув «понтиак», пошел в дом.

Было чуть больше шести, Элен готовила на кухне обед. Паркер сидел на софе и рассматривал снимки, сделанные Стеном.

— Как дела? — встретил его Паркер вопросом.

— Прекрасно, — ответил Фуско. — Я сел за стол у окна и видел все, что делалось у ворот. Положил перед собой книгу, раскрыл тетрадь, будто что-то выписываю. Никто не обратил на меня никакого внимания.

— Март, — с порога спальни сказал Стен, — завтра мне нужна будет машина. Надоело трястись на этом вонючем автобусе.

— Я собирался задержаться на базе позже вас, — напомнил ему Фуско.

— Знаю, знаю. — Стен посмотрел на Паркера. — Будем обсуждать наблюдения Фуско сейчас или после обеда?

— Как только он будет готов, — ответил Паркер.

— Подождите пару минут, — сказал Фуско. Бросив тетрадку в дальний конец стола, он пошел в ванную, чтобы помыться перед ужином. Непонятно почему, но после целого дня, проведенного в библиотеке, он очень устал; и когда, умываясь, наклонился над раковиной, у него даже что-то щелкнуло в спине.

Когда он вышел, Паркер и Стен сидели за столом в кухне, а Элен подавала еду. Паркер и Фуско в основном питались здесь, хотя ночевали в других местах: Фуско — в меблированных комнатах на Фронт-стрит, недалеко от бара и гриля, Паркер — в мотеле Малона, в пятнадцати милях отсюда. Вечером Паркер уезжал на «понтиаке», а утром возвращался, чтобы Стен успел на базу. Но иногда, как вот сегодня, Паркеру или Фуско машина нужна была и днем.

Фуско сел за стол, и Элен молча поставила перед ним тарелку с мясом, зеленым горошком, картофелем. Проголодавшийся Фуско с жадностью принялся за еду.

Устроившись рядом с ним, Элен спросила:

— Как прошел день?

— Прекрасно, — ответил он. — Все прошло без сучка, без задоринки.

— Хорошо, — сказала она.

В последние дни у Элен явно исправилось настроение. Прежде она все время ходила надутая. То ли она смирилась с тем, что они замыслили, то ли ей самой стало интересно, как постепенно складывается четкий план. Перемену в настроении они заметили еще в понедельник. Элен начала прислушиваться к их разговорам, перестала ныть и ворчать. Само собой, и у Стена тут же улучшилось настроение.

Фуско любил, когда у окружающих его людей было хорошее настроение. Он терпеть не мог дрязг, взаимных обвинений. Гораздо лучше всем вместе сидеть на кухне и слушать смешные истории Стена про лейтенантика из своего офиса. Фуско уплел по две порции всего, что приготовила Элен.

Покончив с едой, они перешли в гостиную, и там Фуско приступил к отчету о том, что видел из окна библиотеки, и перечислил номера всех грузовиков и автобусов, проехавших через южные ворота, и время их появления, назвал число легковых автомобилей, пересекших ворота в разное время дня.

— Я заметил, — завершил он свой отчет, — что два автобуса вышли из ворот, но назад не вернулись, по крайней мере, в то время, когда я там был. Один из них, зеленого цвета, с надписью «Санитарная служба», вывозил мусор; он выехал из ворот в три часа двадцать минут. Другой, с пепси-колой, выехал в четыре часа тридцать пять минут. По-видимому, они въезжают в главные ворота, идут по каким-то определенным маршрутам и выезжают через южные ворота.

— Как проверяют грузовики и автобусы? — спросил Паркер.

— Наверное, у них есть пропуска, — ответил Фуско. — Машины останавливались, водитель показывал охраннику какую-то бумажку, и тот поднимал руку, разрешая проезд.

— Одинаково и при въезде, и при выезде?

— Да.

— Никто не проезжал без предъявления пропуска? Даже те, что проезжают каждый день? Охранники ведь должны знать хоть некоторых водителей в лицо.

Фуско покачал головой.

— Останавливались все. Без исключения.

— Недавно, — сказал Стен, — месяца три или четыре назад, какие-то юнцы решили подшутить и проверить нашу систему безопасности. История эта облетела всю базу. Одному из юнцов удалось проникнуть на территорию базы на машине компании «Кока-кола»; кузов они нагрузили красным кирпичом и написали на каждом при помощи трафарета белой краской «бомба». Затем они позвонили начальнику военной полиции и сообщили, что база только что взлетела на воздух.

Паркер покрутил головой.

— Прекрасная история. Сейчас у них у всех ушки на макушке. Как нарочно, чтобы затруднить нам дело.

— В любом случае рассчитывать на халатность нельзя. Так что это ничего не меняет, — поспешил вмешаться Фуско. Он все еще опасался: вдруг Паркер решит, что дело нереально, и бросит их. Он на такое способен, если ему что-то не понравится.

Но все обошлось. Паркер кивнул, выразив тем самым согласие со словами Фуско, и спросил у Стена:

— В какое время деньги поступают на базу?

— На базу или в наш отдел?

— И туда, и туда. Сначала на базу.

— Самолет садится в девять двадцать. Не позже чем без четверти десять деньги доставляют в финансовый отдел.

— Когда их начинают распределять?

— Сразу же. Этим занимаются весь день шесть человек.

— Они остаются и после окончания рабочего дня?

— Нет, — усмехнулся Стен, — к пяти они все заканчивают. Я знаю точно, я один из этих шести, и мы стремимся закончить работу к пяти часам и вовремя разойтись по домам.

— Где это происходит?

Стен выбрал одну из фотографий, что лежали на кофейном столике, и протянул ее Паркеру.

— Это кабинет майора. Здесь стоит сейф. Видите два длинных стола вдоль левой стены? Мы сидим за ними.

— А где находятся ящики с деньгами?

— Перед нами. Рядом с застекленной стенкой.

— Стекло пуленепробиваемое?

— Нет, обычное листовое.

— Но окна забраны прутьями. Стен пожал плечами.

— Так положено.

Тут в комнату вошла Элен с чашкой кофе и тихо села на стул в углу комнаты.

— Кроме шести человек, распределяющих деньги, наверху еще кто-нибудь есть? — спросил Паркер.

— Все, кто там работает, — ответил Стен. — Человек двадцать.

— А кто еще находится в комнате с деньгами?

— Кроме майора, лейтенант Уормли и капитан Хенли. Утром они получают оружие и становятся на дежурство.

— Опишите их.

— Уормли и Хенли? — Стен пожал плечами. — Уормли похож на свое имя.[1] Только что кончил университет. Слизняк, подхалим.

— А Хенли?

— Говорят, что он алкоголик. Точно не знаю. Живет вместе с семьей в дотационных домах, ему около сорока, полно детишек, слышал, что его однажды вычеркнули из списка представленных к званию майора, любит пускаться в воспоминания о своих подвигах в Европе во время Второй мировой.

— Значит, он хорошо владеет оружием?

Стен пожал плечами.

— Черт его знает! Согласно правилам все офицеры проходят экзамен на меткость стрельбы из пистолета. Представляю, как Уормли приходит на стрельбище, закрывает глаза и палит куда попало до тех пор, пока ему не скажут, что хватит. Может быть, Хенли так же успешно стрелял и во время Второй мировой, не знаю.

Фуско внимательно слушал Стена, стараясь представить себе характеры этих людей и их реакцию на неожиданное нападение. Он умел это делать отлично.

— С Хенли нужно быть начеку, — заключил Фуско.

Стен не понял. Взглянув на Фуско, он сказал:

— Война-то была черт-те когда.

— Война тут ни при чем, — ответил Фуско. — Вообразите себе человека, который все еще капитан, несмотря на двадцать пять лет службы, сильно пьющего, обремененного большой семьей. Вполне возможно, что он захочет проявить геройство и стать майором.

Стен прищурился.

— Хенли? Может быть, вы правы. Он иногда бывает агрессивен.

— Что вы можете сказать о майоре? Что он собой представляет? — спросил Паркер.

— Майор Крейтон — неплохой старикан, такой добродушный дедушка с седыми усиками. Особым рвением не отличается. Говорят, не прочь полапать баб. Обычно сидит в кабинете и смотрит, как другие работают. По-моему, ему все до лампочки.

— Других охранников нет?

— Днем — нет. Охранники приходят в пять часов, к концу работы. Кажется, они работают в две смены, меняются где-то в полночь. Точно не знаю.

— Хорошо. Когда утром увозят деньги из вашего отдела?

— В пять-десять минут девятого. Их грузят в бронированный автомобиль, и больше мы их не видим.

— Как по-вашему, — спросил Фуско Паркера, — когда лучше проводить операцию — днем или ближе к ночи?

— Пока я ничего не могу сказать, — ответил Паркер.

— Почему? — возразил Стен. — Днем, конечно. Ночью передвигаться по базе гораздо опаснее. Кроме того, днем дежурят только Уормли и Хенли. Что бы ни говорили о Хенли, дежурный он неопытный. А ночью придется иметь дело с полицейскими и снаружи, и внутри здания.

— Если мы остановимся на дневном варианте, — заметил Паркер Стену, — и возникнут осложнения, вы и виду не должны показывать, что связаны с нами. Мы тоже будем вести себя соответствующим образом.

— Только не стреляйте в меня, ладно? — сказал Стен, улыбаясь.

— Разумеется. А как вы отнесетесь к тому, если все будет происходить в вашем присутствии да еще при двадцати свидетелях?

— Я просто подниму руки. — И Стен поднял руки.

— Стен прав, днем это легче сделать, — сказал Фуско. — Во всяком случае, таково мое мнение.

Паркер задумался. Он выбрал несколько фотографий, положил их перед собой и внимательно разглядывал.

— Днем труднее проехать, — сказал он. — Давайте пока ничего не будем решать. Но днем ли или ночью нам понадобятся еще три человека, включая водителя. Стало быть, в операции нас будет задействовано шесть человек с равными долями. Вы сказали, что там четыреста тысяч?

— Приблизительно, иногда меньше, иногда больше, — ответил Стен.

— Значит, каждый получит примерно по шестьдесят пять, — подсчитал Фуско.

— Нам нужна надежная команда. — Паркер посмотрел на Фуско. — У вас есть кто-нибудь на примете?

— Да. Парень, который сидел вместе со мной. На него кто-то настучал, поэтому его и взяли. Теперь он должен быть уже на свободе. Он человек надежный и решительный, его многие знают.

— Как его зовут?

— Джек Кенгл.

Паркер покачал головой.

— Не знаю такого. Можете связаться с ним?

— Он дал мне свой адрес, когда я выходил.

— Поговорите с ним. Филли Уэбба знаете?

— Конечно, — ответил Фуско. — Он вез меня однажды в Норфолк. Отличный парень.

— Я свяжусь с ним, — сказал Паркер.

— Что там с этим иностранцем? Салсой? Он еще здесь?

— Умер, — ответил Паркер, — уже два года прошло.

Неожиданно в разговор вступила Элен, до сих пор безмолвно сидевшая в углу.

— Билл Стоктон никогда не подводил.

— Точно, — подтвердил Фуско. — Паркер, помните Стоктона? Высокий такой, тощий как жердь, с черными волосами, торчащими на макушке. Отличный стрелок.

— Помню. Найдете его или это сделать мне?

— Я найду его, — ответил Фуско. — Вы лучше займитесь финансами.

— Финансами? Что это значит? — встрепенулся Стен.

— Нам предстоят расходы, например на оружие, машину. Нужно занять у кого-нибудь деньги; если дело выгорит, мы отдадим в двойном размере.

— Почему бы не воспользоваться деньгами кого-нибудь из нас?

— Это чревато сложностями, — объяснил Паркер. — Человек, внесший в общее дело деньги, невольно рассчитывает, что с ним будут считаться больше, чем с остальными. Поэтому всегда лучше брать деньги на стороне.

— Я думаю, это лучше сделать вам, Паркер, — сказал Фуско. — Люди с деньгами не любят вступать в денежные отношения с теми, кто сидел. Такой уж укоренился предрассудок.

— Я возьму это на себя, — ответил Паркер и повернулся к Стену: — Как бы нам устроить ночное-дежурство у южных ворот, вроде того, какое провел Фуско днем?

— Проще простого, — сказал Стен. — Я могу сидеть там, в машине. Никому в голову не придет что-то заподозрить.

— Дежурить нужно сегодня с одиннадцати тридцати вечера до четырех утра.

— Сегодня? — Лицо Стена приняло обиженное выражение. — Сколько раз себе говорил: не вызывайся.

— Чтобы вы не скучали, я могу составить вам компанию, — предложил Фуско. Стен ткнул в его сторону пальцем.

— Но вы, дружище, только что отдежурили!

— Один из вас вначале отвезет меня в мотель, а завтра утром заберет, — сказал Паркер.

— Оставайтесь здесь на ночь, — произнесла вдруг Элен голосом, в котором не было ничего, что навело бы на какие-то нескромные мысли; ничего не выражало и ее лицо, на которое бросил быстрый взгляд Фуско. Обычное вежливое предложение гостеприимной хозяйки. Но Фуско почувствовал, как в наступившей тягостной тишине нарастает напряжение, увидел Стена с застывшей на лице натянутой улыбкой, да и у него самого нервы чуть не сдали, и он с облегчением услышал ровный невыразительный голос Паркера:

— Я предпочитаю ночевать в мотеле. Фуско поспешно вскочил на ноги, прерывая совещание.

— Я отвезу вас, Паркер.

— Хорошо. Увидимся утром. Стен, — сказал Паркер.

— Пока, — ответил Стен. Гроза прошла стороной.

Глава 5

— Знаете, что меня поражает больше всего? — спросил доктор Годден.

Элен несколько минут сидела молча, обхватив плечи руками и глядя на узор ковра, не в состоянии сосредоточиться и не зная, что сказать. Доктор Годден говорил ей, что ее не должны беспокоить паузы в разговорах, люди молчат, когда молчит все их существо, и говорят, когда испытывают непреодолимое стремление выговориться. Но ей было тягостно сознавать, что время уходит, а она ничего еще не сказала, ни о чем не посоветовалась. Они уже многого достигли, и ей не терпелось продолжить совместную работу, поставить все снова на свои места.

Это был один из тех редких случаев, когда он первым нарушил молчание, это ее настолько поразило, что, оторвав взгляд от ковра, она мельком взглянула на него и отрицательно покачала головой:

— Нет, не знаю.

— Вы никак не придумаете, о чем заговорить, — сказал он. — Боюсь, это происходит потому, что вы очень стараетесь не думать о чем-то вполне определенном. Как по-вашему, я прав?

— Не знаю, — ответила Элен, хотя от его слов она внутренне напряглась. — Я не могу сосредоточиться.

— Разве? Итак, сегодня у нас понедельник, двадцать первое, а знаете, когда в последний раз вы говорили про ограбление? Ровно неделю назад, в прошлый понедельник. С тех пор вы не произнесли об этом ни слова. В среду вы говорили о своей матери, в пятницу — о дочери, а сегодня вообще не произнесли ни слова. Но до ограбления осталось всего десять дней, и до прошлого понедельника эта тема очень вас волновала.

Он замолчал, и, значит, теперь была ее очередь что-то сказать, как-то ответить на его слова.

В панике она искала подходящие слова, но в результате только пробормотала:

— Не знаю, у меня такое ощущение, что мне просто больше нечего сказать об этом.

— Вы последовали моему совету и присутствуете на их переговорах?

—Да.

— Знаете их планы?

—Да.

— Разве мы не можем поговорить об этом?

— Наверное. — В смятении она пожала плечами, ее лицо исказилось от боли. — Мне кажется, я больше не в силах думать об этом.

— Но вы же слушаете их разговоры, не так ли?

— Да.

— Стало быть, вы все еще этим интересуетесь, думаете об этом. Но говорить об этом не хотите. Как вы думаете, почему?

— Не знаю.

Доктор Годден начал, как обычно, выдвигать одну гипотезу за другой.

— Может быть, вы перестали доверять мне? Или убедились, что дело выгорит и глупо было так волноваться? А может быть, вы почувствовали влечение к своему бывшему мужу? Или Паркеру?

— Нет! — вырвалось у нее так громко, что это поразило ее самое, и она надолго замолкла, прислушиваясь к этому своему «нет!», повторявшемуся, словно эхо, в самой глубине ее существа. Наконец, очнувшись, она поняла, что вглядывается в край ковра, рисунок которого, как ей показалось, чем-то походил на профиль Паркера, холодный и безучастный.

— Что для вас Паркер? — услышала она голос доктора Годдена. — Родитель, суровый отец?

— Холод, — сказала она, не понимая до конца, о ком она говорит. О Паркере, или о себе, или о них обоих, не сознавая даже, какой смысл вкладывает она в это слово.

— Мужчина, которого вы не заслуживаете?

— В среду, — произнесла она монотонно, почти шепотом, — Стен не должен был ночевать дома. Я предложила Паркеру остаться, я старалась не придавать своим словам сексуального оттенка. Сама не знаю, чего я хотела. И не уверена, понял ли это Паркер.

— Он остался?

— Нет. Уехал, и я почувствовала облегчение. Я была рада, что он уехал, но мне казалось, что должна была предложить ему остаться.

— Вы почувствовали облегчение, когда поняли, что по-прежнему никому не нужны?

— Наверное, не знаю.

— Что сейчас вы испытываете к Паркеру?

— Мне кажется, я его ненавижу, — сказала Элен. — И боюсь.

— Вы считаете, что он был бы вправе наказать вас за вашу ненависть, — предположил доктор Годден, — поскольку не сделал лично вам ничего такого, что оправдывало бы вашу ненависть? Поэтому вы его и боитесь, ведь страх — это проявление чувства вины.

Иногда ей было трудно отвечать на его вопросы. Так и на этот раз. Поэтому она только покачала головой.

— Возможно, в среду вам снова захочется поговорить об ограблении. Возможно, к тому времени вам удастся лучше разобраться в своих чувствах.

— А сейчас нельзя? Кажется, я уже лучше разобралась в себе, и мне хотелось бы поговорить об этом.

— Сейчас у нас уже нет времени, — сказал он, и в его голосе не было обычной теплоты. — Отложим разговор до среды.

Она почувствовала себя виноватой и перед доктором. По непонятной причине она не рассказала ему о плане операции, заставила его подумать, что не доверяет ему, тем самым создала трещину в их отношениях тогда, когда больше всего нуждалась в его помощи.

— В среду я расскажу вам все, — пообещала она.

— Ваша воля, — ответил он.

Глава 6

Норман Берридж окинул взглядом покойника и остался доволен. Может, на щеках больше румянца, чем нужно, особенно для шестидесятитрехлетнего человека, но родственники обычно не обращают внимания на такие мелочи. На губе не заметно жуткого шва, но вообще-то, конечно, они обошлись без особых косметических ухищрений. Впрочем, с таким помощником и это хорошо!

А, все хорошо, не о чем беспокоиться! Вполне приемлемо. Нет, на самом деле хорошо! Он сказал это помощнику, молодому пуэрториканцу, который с гордым видом стоял возле покойника. Пуэрториканцы были почти единственными, кто в наш изнеженный век соглашался работать здесь за мизерное ученическое жалованье. Тот принял похвалу, радостно замахал руками, и щеки его зарделись, как у трупа, над которым он трудился.

Раздался телефонный звонок. Норман Берридж подошел к настенному телефону в дальнем углу комнаты, взял трубку и услышал голос своего секретаря:

— Здесь один человек хочет вас видеть, мистер Берридж. Его зовут Линч, говорит, что насчет ренты.

Берридж поморщился. Имя было ему знакомо, и он знал, что это за рента. Линч был одним из тех, кто время от времени приходил к нему с просьбой профинансировать какое-нибудь из его делишек. Вложить с пользой деньги всегда приятно. Конечно, риск есть, но зато стопроцентная прибыль и никакого участия в самом деле, если не считать финансового. Однако люди, обращавшиеся к нему за инвестициями, были ему отвратительны, и Линч, пожалуй, больше прочих. Холодный, сдержанный, немногословный и стремительный, как пантера; Берриджу казалось, что тот смотрит на него сверху вниз, презирая его за дряблое тело, нервозность и отсутствие логического мышления. Сам же Линч был чист, холоден и пуст, как только что изготовленный гроб.

Конечно, Линч было его не настоящее имя. Как-то он пришел с еще одним человеком, и тот называл его то ли Портером, то ли Уолкером, то ли Арчером... Точно он не запомнил.

Наплевать! Главное не имя, а та выгода, которую он получал от сделки с ним.

— Я сейчас поднимусь, — сказал Берридж по телефону, повесил трубку и вернулся к помощнику, который снова принялся за щеки покойника: очевидно, и сам заметил, что они излишне румяны для того, кто не был завсегдатаем «Мулен Руж». — Очень хорошо, — заметил Берридж. — Очень хорошо.

Отвернувшись от расплывшегося в улыбке ассистента, он пошел к лифту, небольшая кабина которого едва вмещала двух человек. Нажав кнопку главного этажа, Берридж подумал, сколько же раз он давал себе слово опускаться и подниматься пешком. Все, что ему нужно, — это физические упражнения, тогда он быстро восстановит форму, станет похож на себя, каким был в двадцать лет. Ничего больше не нужно -только физические упражнения да небольшие ограничения в еде.

Но Линч не должен видеть его запыхавшимся. А больше он не будет пользоваться лифтом и начнет жить по-другому. Просто с Линчем он будет чувствовать себя увереннее, если его дыхание будет нормальным. Значит, он поступил правильно, поднявшись на лифте.

Когда Берридж вошел в кабинет. Линч стоял у окна и равнодушно смотрел на расположенный позади дома английский сад, за которым любовно ухаживала миссис Берридж. Линч никогда не садился во время своих нечастых визитов, всегда стоял как столб.

На этот раз, решил Берридж, он тоже будет стоять, хоть этим скомпенсирует лифт.

— Линч! — воскликнул он с деланной радостью. — Давненько же мы не виделись!

Фальшивая приветливость и елейный тон, которые он приобрел, обращаясь с родственниками покойников, вошли уже в привычку, выручавшую его во многих других ситуациях, в том числе и в этой. Ни голос, ни лицо не отражали явного раздвоения чувств, которое в нем вызывал Линч, представлявший, с одной стороны, источник обогащения, а с другой — внутреннего дискомфорта.

Линч, повернувшись к нему, кивнул и сказал:

— Мне нужно три тысячи.

Линч не терпел пустых разговоров. Он был стремителен и неудержим, как спортивный автомобиль или боевой самолет.

Прекрасно! Меньше всего на свете Берридж хотел знать, на что пойдут его деньги, а вести с таким человеком светские беседы о погоде тоже ни к чему.

И Берридж, обычно весьма экспансивный и словоохотливый, совсем в духе Линча ответил:

— Нет проблем! Условия обычные?

— Да. Если дело выгорит, я появлюсь дней через десять.

— Первого числа?

— Чуть позже. Второго или третьего.

— Прекрасно. Деньги нужны сейчас, не так ли?

— Да.

— Вы поедете со мной в банк? Линч кивнул и снова отвернулся к окну. Берридж, довольный, что удержался и не сел за свой красного дерева письменный стол, вышел из кабинета и направился через черный ход к гаражу. Он нажал кнопку, открылась третья из четырех дверей, за которой стоял его «торнадо». За соседней, четвертой дверью был «мустанг» его дочери, а за первой и второй находились «кадиллак» и «фольксваген» жены. Катафалк и машина для цветов содержались в другом гараже, рядом с домом.

За рулем «торнадо» Берридж чувствовал себя молодым и полным энергии. И хотя он замечал, что почти все водители «торнадо», каких ему случалось видеть, были толстые пожилые люди, такие же, как он сам, вождение машины создавало в нем иллюзию молодости. Как и многим другим, двойной стандарт был не чужд и ему.

Взять, например, деньги. Он считал себя порядочным, честным человеком, американским патриотом, презирал битников, тех, кто устраивал шумные антивоенные демонстрации и вообще вел себя антисоциальным образом, но в то же время это не мешало ему подавать в налоговое агентство отчеты о своих годовых доходах, больше напоминавшие фантастику, чем реальность. Это была другая грань его характера, характера хитрого, расчетливого бизнесмена. Бедняки обычно платили за его услуги наличными, которые нигде не фиксировались, и надо было быть дураком, чтобы сообщать о них в налоговую инспекцию, а Норман Берридж дураком не был. В своем банковском сейфе он хранил пачки помятых банкнотов, полагая это лишь одним из способов защиты слабой личности от посягательств могущественного государства.

А если представлялась возможность удвоить какую-то сумму — но и потерять, вложив ее в сомнительное предприятие таких людей, как Линч, — то что в этом плохого? С каких пор инвестиции считаются преступлением?

По дороге в центр оба хранили молчание. Берриджа присутствие Линча лишало душевного равновесия, но он держал себя в руках, не выказывая признаков беспокойства. Правда, вел машину чуть медленнее и осторожнее обычного, несмотря на то, что движение в этот утренний час было небольшим.

Припарковал машину на оборудованной счетчиком стоянке на расстоянии квартала от банка и вышел, сказав только:

— Я скоро вернусь.

Линч по своему обыкновению ничего не ответил.

Берриджа терзали сомнения — опустить десятицентовик в счетчик или не опускать? Сочтет ли его Линч дураком, если он опустит, или разгильдяем, если не опустит? В обоих случаях презрения Линча ему, по всей видимости, не миновать.

Сунув руку в карман с мелочью, он не нашел десятицентовика; проблема решилась сама собой. Он прошел мимо счетчика и зашагал к банку.

Берридж всегда получал наслаждение от сложной процедуры получения доступа к своему сейфу — пройти ворота, подписать бланк, поздороваться с величественным и вместе с тем услужливо-подобострастным охранником, вставить в сейф ключ одновременно с охранником. Все это вызывало в нем сознание собственной значимости. Видя, с каким тщанием охраняется его вклад, он и себя начинал чувствовать чрезвычайно важной персоной. Приятные минуты, проведенные в банке, в какой-то степени вознаграждали его за дискомфорт, испытанный им в десятиминутной поездке с безмолвным как рыба Линчем.

Он попросил большой конверт. С конвертом и ящиком, с деньгами в руках, он вошел в одну из запирающихся изнутри комнат, сел за стол и начал отсчитывать пятидесяти— и двадцатидолларовые (иной раз и десятидолларовые) купюры, пока не набрал трех тысяч долларов. Пухлый конверт едва удалось заклеить. Затем та же процедура, но в обратной последовательности, наконец, сейф заперт, и хозяин его снова оказался на улице.

Когда Берридж вернулся к машине, в ней было не продохнуть от дыма. Ленч все это время курил. Заводя машину, Берридж как бы невзначай включил кондиционер. Линч разорвал конверт и начал считать деньги, совершенно не обращая внимания на Берриджа. Отсчитав небольшую пачку денег, он засунул ее в один из своих бесчисленных карманов. В конце концов, конверт опустел, а Линч выглядел точно таким, как прежде.

Когда Берридж остановился на красный свет. Линч протянул ему помятую двадцатидолларовую бумажку:

— Вы ошиблись, — сказал он.

— Да? — Берридж настолько удивился, что не заметил, как загорелся зеленый свет, и только гудки стоявшей сзади машины вывели его из состояния столбняка. Остаток пути он проделал, так и сжимая купюру в правой руке.

Когда они подъехали к большому белому дому, окруженному со всех сторон ухоженной лужайкой. Линч сказал:

— Высадите меня здесь.

— Пожалуйста.

Выйдя, Линч даже не попрощался. Он пересек улицу и сел в «понтиак» с номером штата Нью-Йорк. Краденый? Все может быть.

Подождав, пока Линч уедет, Берридж направил машину в гараж, дверь которого автоматически открылась при его приближении. Уже внутри он глянул на валяющийся конверт и дал волю своему раздражению; Линч, его молчаливая надменность, пренебрежение, с каким он бросил конверт на сиденье, вызывали в нем холодную ярость.

Двадцатидолларовую купюру он все еще сжимал в руке. Линч всего лишь раз пересчитал деньги. Откуда же у него такая уверенность, что ошибся именно Берридж?

Внезапно Берридж почувствовал, как у него схватило живот.

Глава 7

— Паркер больше не выводит меня из равновесия, — сказала Элен.

— Да? Отлично.

— Просто мне неприятен, и все, — сказала она, сознавая, что ее голос звучит ровно и убедительно.

— Рад, что ситуация упростилась. Что же произошло?

— Да разное. Поначалу мне казалось, что причина одна, но сейчас я поняла, что это не так.

— Одна? И какая?

— Дело в оружии, — сказала она, но, сообразив, что начала с середины, осеклась и потом быстро объяснила: — Помните, в среду я рассказывала, что он куда-то поехал, чтобы раздобыть деньги? На операцию.

— Да. Мне показалось любопытным, почему их пришлось доставать где-то на стороне.

— И вот вчера он купил оружие. Оно лежит в двух коробках для игрушек.

— И много?

— Два автомата и четыре пистолета. Выглядит все очень невинно. Стен сказал, что он приобрел их у владельца игрушечного магазина, который занимается нелегальной продажей оружия.

— Вас беспокоит это оружие?

— Не само оружие, — ответила Элен. — А то, как Паркер поступил с ним.

— Что же он сделал?

— Он положил его в стенной шкаф Пемы. — Элен прикрыла глаза, еще теснее обхватив свои плечи руками. Она представила себе, как эти смертельно опасные железяки лежат сейчас у дочки в шкафу среди безобидных игрушек, спрятанные в картонные коробки с забавными рисунками и пестрыми веселыми надписями. — Неужели вы не понимаете? — сказала она, не открывая глаз. — Он использует Пему. Не только меня, не только мой дом, Стена или даже Марта. Он использует Пему, пряча среди ее игрушек эту мерзость.

— Вы чувствуете себя оскверненной, — высказал предположение доктор Годден.

Открыв глаза, Элен принялась изучать узор ковра, словно стоило ей найти определенный угол зрения, чтобы возникли буквы, слова и фразы, из которых она узнала бы что-то очень важное, и тогда все стало бы легко и возможно. Но узор оставался узором, и его линии не складывались в буквы.

— Не оскверненной, — сказала она, — нет. Просто я для него ничего не значу, можно сказать, не существую. Ему абсолютно все равно, есть я или нет. Я для него червяк, пустое место. Не заслуживающее даже презрения.

— Другими словами, — сказал доктор Годден, — вы впервые встретили человека, который относится к вам так, как вы сами относитесь к себе. То есть так, как, по вашему мнению, вы и заслуживаете.

Нахмурившись, она продолжала изучать ковер.

— Вы думаете?

— Конечно. Разница в том, что у вас есть выбор: вы можете перестать так относиться к себе, как только захотите. Но его отношением к вам вы не в силах управлять. Он ведет себя так не для того, чтобы вы как-то искупили свою вину. Ему совершенно наплевать на ваше чувство вины.

— Ему наплевать на то, что я думаю, его это совершенно не трогает. Обычно люди устроены по-другому. Вы можете ненавидеть человека, но вам интересно, что он думает, вам бы хотелось это знать.

Доктор Годден промолчал; это означало, что ей следует погрузиться в себя и проверить, не скрывает ли она от себя еще что-нибудь.

— Выходит, на самом деле я расстроена не из-за Пемы, да? И даже не из-за себя?

— Да? — спросил он мягко. — Но тогда из-за чего же?

— Из-за маски, которую я ношу. Маски любящей матери. Знаете, это маска, по существу, помогает мне уйти от ответственности за все ошибки, которые я сделала в жизни. Я прячусь за этой маской. А Паркер не обращает на нее никакого внимания. Он кладет оружие в Пемин шкаф, даже не спрашивая меня. Маска любящей матери ничего для него не значит.

— Вы полагаете, он видит вас насквозь?

— Да, — сказала она. — По-моему, он знает мне цену.

— А Стен? О нем он думает?

— Паркер? Его интересует только его собственное драгоценное "я".

— В таком случае не устроит ли он так, что он один и скроется?

— Вы думаете? — обеспокоенно произнесла Элен.

— Не знаю. А что вы думаете? Она задумалась и, желая быть справедливой, ответила:

— Нет, он не из таких. Человек он безжалостный и холодный, он безразличен к людям, но ему не безразлично дело. По-моему, даже не из-за денег. Для него важнее всего организовать операцию и удачно провести ее. Сомневаюсь, что он хотел бы, чтобы кого-нибудь из участников поймали.

— Это было бы непрофессионально?

— Да. Знаете, они нашли место, где собираются отсиживаться.

— Где же?

— За Хилкер-роуд. Охотничий дом у границы, который горел пару лет назад.

— Сторожка Эндрю?

— Кажется. Они вчера ездили смотреть ее.

— Значит, план готов?

— Не до конца, насколько я понимаю. Разве только в голове Паркера, но они пока его не обсуждали. Наверное, ждут остальных участников.

— Сколько их?

— Трое. По-видимому, они приедут в понедельник вечером. Поэтому, скорее всего, в следующий раз мне вам нечего будет рассказывать. Но зато в среду...

— То есть в день операции, — продолжил доктор Годден. Элен вздрогнула.

Глава 8

Джек Кенгл отпер дверь своей меблированной комнаты, бросил портфель на кровать и достал бутылку виски, стоявшую на полу стенного шкафа. В ванной он взял, стакан, налил полстакана виски и сел на кровать, чтобы дать отдохнуть ногам, пока он будет не торопясь пить. Портфель лежал рядом, толстый и черный, безмолвно, но настойчиво призывая его снова приняться за работу.

Послать бы все это к чертям собачьим! Потягивая виски, Джек с тоской смотрел в окно на серую кирпичную стену вентиляционной шахты в пяти футах от дома. Потом с каким блаженством он нагнется и снимет ботинки. Казалось, ноющие ноги уже радовались близкому освобождению. От виски стало тепло в горле, на глазах выступили слезы. Напряжение в плечах медленно ослабевало.

Когда наконец Джек наклонился, чтобы стащить с ног ботинки, краем глаза он снова увидел портфель, нагло развалившийся на кровати. В порыве внезапной ярости он схватил его и швырнул что было силы в сторону окна и вентиляционной шахты. Но конечно, не в само окно. Портфель шмякнулся на пол. Кенгл оставил его в покое.

Портфель был набит так называемой презентацией.

Красочная глянцевая реклама; кроме того, две, видимо, очень дорогие папки с отрывными листами. В них рассказывалось о том, какая прекрасная вещь эта вонючая энциклопедия, провались она в тартарары.

Неужели она кому-нибудь нужна? Он не мог себе этого представить. Со вторника, когда Кенгл получил эту работу, он целыми днями ходит по домам, и вот уже субботний вечер, а не нашлось ни одного дурака, кто захотел бы выложить три сотни баксов за связку книг. Нулевая продажа — нулевые комиссионные.

Нет более отвратительного способа зарабатывать деньги, чем звонить в двери и предлагать свой товар. Но хороший, легкий заработок не валяется под ногами таких, как он. «В вашей расчетной книжке, мистер Кенгл, за последние четыре года нет никаких записей. Почему?»

— Я сидел в тюрьме.

— Да? Гм.

Он освободился первого сентября, а сегодня уже двадцать шестое, и за это время ему удалось найти только две работы — в первый раз он ходил по домам с проспектом холодильного агрегата, во второй раз — с рекламой книг. Вначале ему повезло — уже на второй день он нашел семью, которая только что переехала в этот паршивый город, и, поскольку у их друзей была такая морозилка, они тоже захотели ее купить. И он сразу получил шестьдесят баксов комиссионных. Но зато в следующие десять дней никто на его товар не клюнул, и после дурацкого спора с менеджером по фамилии Нетлтон с этой работой было покончено.

Как вы думаете, сколько дней может прожить здоровый мужик на шестьдесят баксов? В понедельник хозяин стал требовать плату за комнату, а у него уже не было ни шиша. Что делать дальше?

Беда еще в том, что душа у него не лежала к карманным кражам. Он готов был участвовать в крупном деле, которое обещает десять-двадцать тысяч баксов, и справился бы с ним отлично. Но украсть в парке у старушки кошелек с шестью долларами и тридцатью семью центами?! Он никогда этим не занимался, ему казалась унизительной перспектива быть схваченным за воротник. Так что ничего другого не оставалось, как сидеть в комнате — или торчать на улице, если его вышвырнут отсюда, — и подыхать с голоду, и все потому, что ему не удается заработать честный доллар и не хочется добывать нечестный цент.

Портфель на полу походил на лежащего на спине жука с оторванными лапками. Книжный менеджер — его звали Смит, и был он такой же прохвост, как Нетлтон, — утверждал, что книги лучше всего продаются в уик-энд, когда дома собирается вся семья. Все оказалось вздором, сейчас уже три часа, а он ничего не продал. Неужели сегодня снова придется идти по домам? Кто же работает субботним вечером? Или воскресным утром, или воскресным днем? Парни, вышедшие из тюряги, — вот кто.

Если бы кретин адвокат не истратил до последнего пенни все его деньги на бесполезные апелляции, ему не пришлось бы сейчас так туго. Он мог бы жить скромно, но вполне прилично, пока не нашлось бы нового дельца. Но нет, ходи и навязывай людям книги, как тот комик из кино в брюках с пузырями на коленях.

Кенгл допил виски, встал и в носках подошел к шкафу. И тут в дверь постучали.

Неужели нельзя подождать до понедельника? Вот уж поистине пришла беда — отворяй ворота. На пороге возник высокий, тощий, кожа да кости, паренек в нижней рубашке.

— Вас к телефону, — сказал он. Это было то еще местечко. Один телефон, к тому же платный, находился в вестибюле около лифта. Тот, кто брал трубку, при желании звал того, кому звонили. Или не звал. Всю жизнь мечтал о такой конфиденциальности!

Джек закрыл за собой дверь и пошел к телефону. Наверное, Смит, книжный менеджер, интересуется, как идут дела. Будь он проклят!

— Джек? — услышал он в трубке.

Он сразу же узнал голос, и словно огромная тяжесть свалилась с его плеч. Говорил Эди Дант, владелец ночлежки в Атланте, к которому обращались, когда хотели связаться с Кенглом. Такую же услугу он оказывал и другим. Когда Кенгл приехал сюда, он сразу же дал телеграмму Эди со своим новым адресом и телефоном.

Сдерживая охватившее его возбуждение, Кенгл спросил:

— Что нового, дружище?

— Ничего особенного. Позвонил, чтобы поприветствовать тебя, рад, что ты вышел. Как дела?

— Нормально. Нашел постоянную работу.

— Рад слышать. Встретил недавно твоего старого дружка. Помнишь Марти Фуско?

— Еще бы! Как он?

— Работает то здесь, то там. Был бы не прочь повидаться с тобой. Завтра можешь? Я не был уверен, что у меня верный адрес, поэтому сказал, что перезвоню ему после разговора с тобой.

Кенгл отбарабанил свой адрес.

Поговорив еще немного о том о сем, они закончили разговор. Возвращался к себе Кенгл с улыбкой до ушей.

Внезапно блеснула мысль: «А что, если дело опасное?»

Но вслух он произнес:

— Все лучше, чем разносить эти сучьи книги!

Все-таки он сделал одну уступку здравому смыслу. Прежде чем вышвырнуть ненавистный портфель на улицу, он открыл окно.

Глава 9

— Может быть, сообщить в полицию? — сказала Элен. Она так сильно стиснула плечи руками, что ей стало больно.

— Не думаю, что вам следует это делать, — возразил доктор Годден, тщательно взвешивая слова. — У вас и так много поводов испытывать чувство вины.

— Это произойдет сегодня ночью. — Элен бил озноб, с которым она не могла совладать.

— Стен сделал свой выбор, и рано или поздно это все равно должно было бы произойти.

— Никто не устоит против Паркера; Как я его ненавижу.

— В понедельник мы правильно проанализировали поведение Стена, — сказал доктор Годден. — Он предложил провести операцию днем, чтобы отвести от себя возможные подозрения.

— А если я сообщу полиции, что должно произойти, но не скажу о предполагаемых участниках, а потом дам знать Стену, что полиция знает об этом...

— Таким образом вы впутаете себя, — сказал доктор Годден. — А Стен просто возненавидит вас.

— Но другого выхода нет! Если их поймают, это ужасно, а не поймают. Стен войдет во вкус и захочет этим заниматься снова и снова, что не менее ужасно.

— Откуда у вас такая уверенность, что он захочет продолжать заниматься этим, — сказал доктор Годден, и звучание его мягкого, ровного голоса немного успокоило ее, хотя дрожь продолжала ее бить. — Он ведь неспроста уклонился от активного участия в этом деле, скорее всего потому, что немного боится. Увидев, как это все происходит в реальности, он, возможно, решит, что это не для него, и никогда больше не захочет участвовать в такого рода делах. Заранее ничего нельзя сказать наверняка.

— Но если их схватят?

— Давайте пройдемся по всему плану, — сказал доктор Годден, — и посмотрим, нет ли в нем изъянов, на которые не обратили внимание Паркер и остальные. Мы с вами время от времени обсуждали отдельные детали плана, но ни разу не рассматривали его целиком, с начала до конца. Давайте сделаем это сейчас. — Хорошо, — сказала Элен упавшим голосом.

Глава 10

Стоя в дверях, доктор Годден подождал, пока Элен выйдет из приемной, и знаком пригласил в кабинет худощавого юношу.

Молодой человек с прыщавым лицом поспешно вскочил с дивана, на котором сидел, и язвительно сказал:

— А Ральф опять опаздывает!

Войдя в кабинет, он снова сел на диван, растопырив ноги и сложив руки на коленях, и опять сказал:

— Ральф всегда опаздывает.

Доктор Годден, подавив в себе желание резко оборвать парня, закрыл дверь и, подойдя к своему креслу, сел.

— Это проблема Ральфа, — произнес он. — Возможно, когда-нибудь он с ней справится.

— Скоро все станут идеальными, — сказал юноша. Он, как обычно, старался придать своим словам сарказм, но ничего, кроме капризности, в его тоне не слышалось.

Его звали Роджер Сен-Клауд, ему было двадцать два года, он был освобожден от воинской повинности из-за болезни внутреннего уха. Единственный сын весьма состоятельных родителей — его отец владел контрольным пакетом акций крупного банка в Монеквуа, — он обладал классическим набором неврозов, маскируемых юношеской резкостью манер. Он ходил в теннисных туфлях без носков, грязных военного образца брюках, потрепанном свитере, чтобы привести в ярость родителей, что ему удавалось. Родители ловились на любой трюк, который выкидывал специально для них Роджер, и, кажется, входили во вкус этой борьбы. Все это делало работу доктора Годдена совершенно необходимой, но в то же время весьма трудной. Если бы он мог пригласить родителей для совместного лечения, это оказало бы хорошее воздействие и на состояние сына, но те, несомненно, никогда бы на это не согласились.

Но сейчас для его планов ему нужны были не родители, а сын. Из профессионального чувства долга (а в последнее время он начал испытывать некоторые угрызения совести) доктор Годден спросил:

— Пока мы ждем Ральфа, у тебя есть что обсудить со мной?

Роджер небрежно пожал плечами — это означало «да», означало, что он в полном замешательстве и сильнейшем волнении, в котором не хочет признаться даже себе.

— Снова видел сон, — сказал он.

— О драконе?

Дракон в прошлых снах символизировал мать.

— Нет, другой. Такого еще не было.

— О чем же?

— Я шел по нарезному стволу. Он напоминал туннель, понимаете? Но это был нарезной ствол, и я шел навстречу пулям... Обернувшись назад, я увидел в отверстии свет. Все было как наяву, я видел даже, как блестит металл. Было очень холодно. У выхода из ствола на меня смотрел глаз. Это был мой отец, и он сказал: «Ты никогда отсюда не выйдешь». Но отец был большой, он не мог втиснуться в ствол, не мог схватить меня. Его глаз продолжал смотреть на меня, и я закричал: «Уйди с дороги! Сейчас пистолет выстрелит и убьет тебя». Но он не поверил. Тут раздался грохот — как при взрыве, а не как при выстреле. Настоящий взрыв. Я увидел, что пуля летит на меня. Как поезд в туннеле. Пуля заполняла собой весь ствол, пройти мимо она не могла. Передняя часть пули была расплющена. Я побежал, но медленно, как бегут при замедленной съемке в кино. Но пуля тоже летела медленно, она была почти у меня за спиной. А с другого конца ствола на меня продолжал смотреть глаз отца, преграждая мне путь. Я стал кричать, просить пощадить меня, однако глаз не двигался с места.

Из голоса Роджера по мере того, как он рассказывал, исчезали истерические нотки, а лицо становилось спокойным; сейчас можно было видеть, каким бы он был, если бы обстоятельства его жизни сложились иначе. Но когда он закончил, лицо приняло обычное брезгливое выражение, а голос снова стал капризным.

Небрежно пожав плечами, он сказал:

— И тут я проснулся.

— Этот сон не так уж трудно объяснить, — сказал доктор Годден.

— Конечно. Я боюсь, что меня поймают и убьют.

— Кроме того, ты боишься, что, если тебя поймают, твой поступок убьет твоего отца.

Роджер пожал плечами.

Дверь резко распахнулась, и в комнату ввалился Ральф. Высокий, грузный малый тридцати двух лет казался рыхлым и слабым, но это было совершенно ложное впечатление. Под внешней неуклюжестью скрывалась немалая сила; манера сутулиться и волочить ноги мешала разглядеть сильное и ловкое тело, в любую минуту готовое развернуться во всю мощь.

— Я бежал, — сказал Ральф и с ходу тяжело плюхнулся на диван рядом с Роджером.

— Ты всегда бежишь, — тут же отозвался насмешливо Роджер.

Ральф никогда не обижался на замечания. Чего обижаться, если он вполне заслуживает упрека? Ральф искренне считал себя глупым, а глупость наказуема. Поэтому любые его достоинства, такие, как сила или приятное выражение лица, в счет не идут, они ничто по сравнению с его непроходимой, преступной глупостью. Доктор Годден знал, что обратиться к нему Ральфа заставила его девушка, поставившая его лечение условием их дальнейших отношений, но причину такого странного состояния ума своего пациента он пока не нашел. Наверное, ее надо было искать в детских годах Ральфа: как только речь заходила о его детстве, оказывалось, что Ральф ничего не помнит, и доктор Годден был уверен, что его догадка верна. В ответ на замечание Роджера Ральф робко улыбнулся, сказав только:

— Я всегда опаздываю.

Глядя на двух своих помощников, доктор Годден почувствовал черную зависть к человеку, которого Элен называла Паркер. Паркер, замышляя ограбление, рассчитывал на профессионалов, надежных людей, зарабатывающих таким способом себе на жизнь. Доктор Годден и сам предпочел бы иметь дело с профессионалами. Из рассказа Элен он понял, что эти люди ведут себя честно по отношению друг к другу и при нормальных обстоятельствах делят добычу поровну. Видимо, воровской кодекс чести действительно существует.

Итак, Роджер и Ральф. Доктор Годден тщательно просмотрел список всех своих пациентов, осторожно прощупал наиболее подходящих и окончательно остановился на этих двух молодых людях.

Убедить Роджера было легко; возможно, слишком легко, если принять во внимание рассказанный им сегодня сон. И хотя у Роджера, по-видимому, были скрытые сомнения и дурные предчувствия, доктор Годден сумел не дать им выйти наружу по крайней мере до того времени, пока ночная работа не будет выполнена. Большого, нескладного, неуверенного в себе Ральфа пришлось убеждать дольше, но в конце концов доверие к доктору Годдену взяло верх, и он обещал не подвести.

Годден, убеждая их, пускал в ход один аргумент — это вид терапии. Ральфу он говорил: «Вот тебе случай доказать самому себе, на что ты способен. После того, как ты это сделаешь, не останется сомнений, что ты близок к выздоровлению». Роджеру же он сказал:

— Вряд ли тебе еще представится лучший случай доказать свою независимость и неприятие домашнего очага. Вложи в это дело все свое возмущение и чувство обиды; выполнив это задание, ты приблизишься к желанной самостоятельности, а мы оба знаем, что это необходимо для самореализации твоей личности.

Причины, по которым доктор Годден взялся за это дело, были более прозаичными; ему нужны были деньги. Жадная до денег первая жена выжала из него все, что могла: он платил алименты и ей и детям; вторая жена вообще не знала, что такое «экономия», а любовница, бывшая пациентка, каждый месяц стоила ему все дороже. Поэтому доктор Годден уже больше года находился на грани финансового краха. А вдобавок ко всему снова объявился Нолан и потребовал за свое молчание деньги, угрожая, что в противном случае расскажет о его делишках в Нью-Йорке, а местному медицинскому обществу сообщит, что права на медицинскую практику у него липовые.

У Фреда Годдена не было врожденной предрасположенности к нарушению законов, все получалось само собой, почти независимо от его воли. Как, например, в Калифорнии, где он начинал свою практику и где сводный брат одного из пациентов вовлек его в бизнес, связанный с абортами. Сам он никогда абортов не делал, был лишь посредником, но, когда одна из девушек умерла, полицейские накрыли многих, в том числе и его. Власти отказались признать случайным то обстоятельство, что умершая девушка и еще несколько других, фамилии которых они установили, незадолго до того, как сделать аборт, были его пациентками, однако доказать ничего не сумели. Тем не менее он предпочел уехать из Калифорнии, особенно после того, как его первая жена, воспользовавшись разразившимся скандалом, развелась с ним, как будто не ее неуемное транжирство подтолкнуло его к нелегальному бизнесу.

В Нью-Йорке он завел новую практику и новую жену, но его вкус к женщинам-мотовкам снова подвел его, и жена номер два оказалась такой же транжирой, как жена номер один, поэтому, когда к нему обратились продавцы наркотиков, он с готовностью откликнулся на их условия.

Его часто тревожила мысль, откуда люди знали, что он согласится предоставить свой респектабельный фасад для их неприглядных целей. Он не раз изучал свое лицо в зеркале ванной комнаты, но не находил в нем ничего порочного. Прослушивал свой голос, записанный на магнитофон, и в нем тоже не улавливал ничего особенного. Как же они узнавали?

Но они знали. Как доктор, он имел право держать наркотики, особенно новые химические препараты, так называемые психоделики. А поскольку специализировался в психоанализе, то был идеальным прикрытием для тех, кто посылал к нему людей, которых снабжал наркотиками. И не окажись среди этих странных бородачей, приходящих к нему за желтыми капсулами, полицейского нью-йоркского отдела по борьбе с наркотиками, он, вероятно, до сих пор благоденствовал бы там, имея доходную практику и еще более доходный побочный заработок, а не сидел бы в этой вонючей дыре.

Ему и в Нью-Йорке удалось выйти сухим из воды, хотя пришлось провести девять дней в тюрьме. Но он лишился практики, у него забрали разрешение работать и врачом, и психиатром. Иного способа зарабатывать на жизнь он не знал, поэтому и решил переехать в это Богом забытое место, где вряд ли стали бы тщательно проверять его врачебную добросовестность, но где количество пациентов и их способность оплачивать его услуги были угнетающе малы.

И тут еще появился Нолан — его бывший покупатель наркотиков в Нью-Йорке. Зная о связях доктора Годдена с наркобизнесом, он требовал денег в обмен на молчание. Как удалось Нолану найти его, доктор Годден не знал, и уж совсем не знал, где найти деньги, чтобы заплатить ему.

Однако вслед за ультиматумом Нолана на него свалилась неожиданная исповедь Элен Фуско, и он сразу понял, что спасен.

Что он предпримет после, доктор Годден плохо себе представлял. Заплатит Нолану, отдаст долги, а оставшиеся деньги припрячет до следующего кризиса? Или упакует чемоданы и уедет, оставив жен, детей, любовниц, шантажистов, и начнет новую жизнь в другом месте и под другим именем? Денег хватит. Ральф и Роджер, которым он не сказал о том, сколько денег будет похищено, согласились получить по десять тысяч. Стало быть, почти все достанется ему, а ведь там, по словам Элен Фуско, должно быть четыреста тысяч долларов.

Четыреста тысяч! Такие деньги стоят того, чтобы рискнуть и с помощью этих двух несчастных и не совсем полноценных людей выхватить добычу у Паркера, Фуско, Деверса и других. Конечно, он поставит тем самым на карту свое положение, правда весьма неустойчивое и сомнительное, какое он завоевал здесь. Он часто думал об этом, хорошо понимая, какая опасность заключена в поисках Святого Грааля. Многие его пациенты страдали этой манией. «Если случится то-то и то-то, наладится все». Вера в панацею, которая одним махом избавит от всех бед, чаще всего вела не к спасению, а к еще большим несчастьям.

Поэтому он не позволял себе думать, что все его проблемы будут решены. Даже с четырьмястами тысячами долларов он ведь останется самим собой, Фредом Годденом, доктором Фредом Годденом, человеком с сомнительным прошлым и ничтожной клиентурой, обремененным двумя женами и любовницей, сознающим свою склонность к сумасбродству, как только дело касается женщин. К тому же и за его плечами много ошибок, приведших к нарушению законов. Сегодняшняя ночь ничего не изменит, кроме его финансового положения. Он разбогатеет, но человеком останется прежним.

Дав себе, слово не забывать об этом, он тщательно продумал план действий, рассмотрев все его недостатки и преимущества, все плюсы и минусы, и наконец принял окончательное решение. Такой случай вряд ли представится еще раз. Надо быть идиотом, чтобы упустить его.

Итак, сегодня.

Доктор Годден посмотрел на Ральфа и Роджера. Вот она, его команда. Они должны будут это сделать.

Он глубоко вздохнул.

— Я только что записал на пленку рассказ миссис Фуско. Она описала весь план с начала до конца. Прослушаем пленку, а потом обсудим еще раз наш собственный план действий.

Ральф и Роджер подтянулись, приготовясь внимательно слушать. Доктор Годден нажал кнопку, и раздался монотонный, с небольшим механическим оттенком, голос Элен Фуско.

Часть третья

Глава 1

Зазвонил телефон. Мгновенно проснувшись, Паркер поднял трубку и услышал голос дежурного:

— Одиннадцать часов, мистер Линч.

— Спасибо.

Была среда, день «Икс».

Паркер встал и голым прошел в ванную. Он принял душ, побрился, надел черные на каучуковой подошве оксфордки, черные брюки, белую рубашку с открытым воротом. Запер комнату, вышел из отеля и пересек шоссе, направившись в столовую, где каждый день завтракал и знал, какая еда там вкусная, а какая нет.

Официантка уже привыкла к нему. Когда он сел, она, улыбаясь, подошла к нему:

— Доброе утро, мистер Линч. Что-то вы сегодня припозднились.

— Уезжаю, — ответил он. Он предпочел бы официантку, которая занималась бы только своим делом, ну да ничего не поделаешь. Он перекинулся с ней несколькими словами; пусть запомнит его не как мрачного, угрюмого джентльмена, а как обычного торговца, остановившегося в мотеле проездом на пару недель. Тогда его облик запечатлеется в ее памяти неопределенно, смутно, и, если полицейские через день-два начнут задавать вопросы, она не сможет вспомнить ничего заслуживающего внимания.

— Жаль, — сказала она. — Что вам подать?

Заказав яичницу, бекон, апельсиновый сок и черный кофе, он сидел, глядя в окно на проезжавшие по шоссе грузовики. Поев, оставил обычные чаевые, оплатил в расположенной у двери кассе стоимость завтрака и, перейдя шоссе, вошел в мотель.

Дежурная за стойкой регистратуры вопросительно взглянула на него.

— Да, сэр?

— Я хочу рассчитаться.

— Хорошо, сэр. Номер вашей комнаты?

— Одиннадцать.

— Ключ у вас с собой?

— Мои вещи пока в номере.

— Хорошо.

Она выдвинула регистрационный ящик и вытащила его счет.

Что-нибудь заказывали сегодня утром? По телефону не говорили?

— Нет.

— Пожалуйста. — Она протянула ему счет. Сто сорок долларов. Паркер вытащил бумажник и выложил на стойку нужную сумму из денег, что получил от Нормана Берриджа.

— Деньгами? — удивилась она. Это был опасный момент, он предвидел его, но не мог избежать. Уехать, не заплатив по счету, значило бы пустить копов по своему следу на день раньше. Стали бы разыскивать «понтиак», который примелькался здесь за эти три недели. Кредитные карточки или чековая книжка не годились, а подделать чек накануне ограбления было бы верхом неосторожности. Единственное, что оставалось, это оплатить счет наличными.

Поэтому на удивленный вопрос дежурной он только пожал плечами:

— Так велела бухгалтерия компании. Это как-то связано с налогами. Мне и самому прежний способ нравился больше. Предъявишь карточку «Америкэн экспресс» — и все дела.

— Квитанция вам нужна?

— Да, по ней мне возместят расходы. Поставив печать на квитанции, она протянула ее ему со словами:

— Спасибо, сэр, что остановились у нас. Приезжайте снова.

Паркер вышел на улицу. Был погожий, солнечный день, хотя и прохладный. Пройдя мимо строя домиков, он остановился у своего и отпер дверь. Тележка горничной стояла у соседней двери. Он оставил дверь своей комнаты открытой, уложил вещи в чемодан, кроме черного свитера с длинными рукавами и высоким воротником, темно-серой спортивной куртки и спокойной расцветки (голубой с черным) галстука, который сунул в боковой карман куртки. Поставил чемодан на пол, лег на кровать и закрыл глаза.

В комнате чуть потемнело, и он понял, что кто-то стоит у двери. Открыв глаза, он увидел горничную.

— Я уйду минут через двадцать-тридцать, — сказал он, и она ушла.

В четверть первого он услышал шуршание гравия под колесами машины. Он сел и, увидев «понтиак», остановившийся под окном, встал с кровати.

Воспользовавшись дневным перерывом, приехал Деверс. Как только в дверях, освещенных ярким солнцем, появился Паркер, неся в правой руке чемодан, а в левой спортивную куртку и свитер, он выскочил ему навстречу.

— Может быть, вы поведете машину?

— Почему не вы?

Засмеявшись, Деверс покачал головой.

— По правде говоря, я немного волнуюсь. С самого утра.

Паркер кивнул:

— Ладно.

Бросив вещи на заднее сиденье, он сел за руль; Деверс, обойдя машину, занял место рядом с ним.

Деверс не выключал двигатель. Паркер подал назад, повернул, направил машину вперед и влился в жидкий поток машин, идущих по автостраде в западном направлении.

— Через какое-то время, наверное, привыкаешь? — спросил Деверс.

— Да, — ответил Паркер. — Правда, есть такие, которые всегда волнуются до. А есть такие, которые начинают волноваться после.

— А вы?

— Я вообще не волнуюсь.

Он не хвастал, это было правдой. В подобной ситуации, которая им предстояла сегодня, он становился еще более невозмутимым и уверенным. Он организовал, знал, каким образом будет шаг за шагом развиваться разработанный им сценарий, и чувствовал себя хладнокровным режиссером назначенной на вечер премьеры; все должно произойти так, как намечено. Причин для волнения не было. Он понимал, что актеры дрожат, но ему, постановщику, это ни к чему.

А если что-то пойдет не так, он будет тут же, готовый ко всяким неожиданностям. Он мигом найдет выход из непредвиденных ситуаций, чтобы благополучно уйти с добычей, несмотря ни на что. Поэтому он не мог позволить себе волноваться ни до, ни во время операции, ну а после нее вообще глупо волноваться. Поэтому он никогда и не волновался.

Деверс обтер рот тыльной стороной руки.

— Я просто не понимаю, — сказал он. — Просто не представляю себе, как можно привыкнуть к таким вещам.

— Это получается потом само собой, — сказал ему Паркер.

— Да, наверное.

Перед Норт-Бангором они увидели белый деревянный дом, рядом с которым на дереве была прикреплена доска с надписью: «Туристы». За домом было пять-шесть небольших коттеджей, похожих на миниатюрные копии главного. Перед одним из коттеджей стоял черный микроавтобус марки «Бьюик».

Когда они проезжали мимо. Деверс, показав на него пальцем, сказал:

— Еще не уехали.

— Успеют, — ответил Паркер.

Речь шла о Джеке Кенгле, Филли Уэббе и Билле Стоктоне, которые приехали в понедельник, выслушали план и согласились в нем участвовать. Микроавтобус принадлежал Уэббу, и постоянной в нем была только фабричная марка — он никогда не переставал оставаться «бьюиком». Но черным он стал всего лишь неделю или две назад, и в конце этой недели снова приобретет другой цвет. Сейчас на нем был номер штата Мэриленд; но сколько их было до этого и сколько их еще будет! Уэбб громко похвалялся, что его машину невозможно выследить; Паркер понимал, что Уэбб относится к ней, как к любимой игрушке.

Не доезжая до Монеквуа, Паркер свернул направо и поехал по дороге, огибающей город и ведущей непосредственно к воздушной базе. Он остановился перед главными воротами. Деверс вышел.

— До вечера, — сказал он...

— До вечера, — отозвался Паркер.

Паркер поехал в город.

В час дня он был у дома Фуско, перед которым и оставил машину. Становилось теплее, однако температура сегодня вряд ли намного превысит семьдесят градусов, через два-три часа она начнет спадать.

Паркер зашел в дом. Фуско сидел в кухне и ел кукурузные хлопья с молоком.

— Я сегодня в няньках. Элен отправилась к своему психиатру. Сказала, что придет после двух, — крикнул он.

Паркеру было все равно, где она и когда вернется. Он спросил только:

— Вы достали костюмы?

— Они в спальне, в шкафу.

— Хорошо.

По небольшому коридору он прошел в спальню, как и все в доме, вылизанную, чисто функциональную, безликую. Это была комната Элен, но ей удалось сделать ее такой, что невозможно было определить, кто там живет. Пустой туалетный столик, стул, на котором нет никакой одежды, тумбочка с обычной настольной лампой и пустыми чистыми пепельницами, опрятно застеленная кровать, которая ничего не говорила о том, кто в ней спит.

Два стенных шкафа. Паркер открыл один из них. Он был заполнен аккуратно развешанной строгого покроя женской одеждой. В другом шкафу находились вещи Деверса, и, хотя все они висели на вешалках, там совсем не было такого порядка, как в первом шкафу. Обувь внизу не была расставлена по парам, на полке валялись какие-то случайные предметы.

То, что искал Паркер, находилось в этом шкафу. Это были надевающиеся через голову туники, напоминающие белые балахоны, что носят иногда парикмахеры и зубные врачи. Но эти были не белые, они отливали металлическим блеском, ярким, как золотая фольга, в которую оборачивают шоколадные конфеты; казалось, весь шкаф был пронизан им. У них были длинные, собранные на запястьях рукава и твердые высокие воротники. В таких костюмах по телевизору показывают казаков и их акробатические танцы.

Паркер вынул одну тунику, осмотрел ее на свету, удовлетворенно кивнул и положил обратно. Да, Фуско не зря съездил в Нью-Йорк, где взял напрокат эти вещи. Это было то, что надо.

Он вернулся в гостиную. Фуско мыл тарелку.

Паркер крикнул ему:

— Ничего, хорошо смотрятся. Фуско закрыл кран.

— Нравятся? Мне пришлось заглянуть в три места. — Вытерев руки посудным полотенцем, он вошел в гостиную. — Вы бы видели, что только они не пытались мне всучить.

Паркер сел на софу.

— Вы увезли отсюда все свои вещи?

— Конечно, — ответил Фуско. — Да у меня их немного. Получилось одно место, я отправил его сегодня утром по «Рейлвей экспресс». — С отелем он рассчитался еще в воскресенье утром и после этого ночевал здесь, лишь последнюю ночь провел в нью-йоркской гостинице.

— На какой адрес?

— Манхэттен, до востребования.

— Правильно.

— Хотите кофе? Что-нибудь выпить?

— Ничего не надо.

Паркер закрыл глаза. Он знал, что большинство людей нервничает перед делом, а нервничающие люди любят поговорить. Он не хотел разговаривать, и самый простой способ избежать этого — закрыть глаза. Когда у вас закрыты глаза, люди не решаются вас тревожить, даже если знают, что вы не спите.

Так он сидел, не думая ни о чем определенном; бессвязные мысли относились главным образом к Пуэрто-Рико и Клер. Он ждал.

Наконец Фуско сказал:

— Вот и мальчики.

Тогда он открыл глаза и встал.

У дома остановился микроавтобус. Из него вышли трое. Впереди шел Джек Кенгл, за ним следовал Билл Стоктон, высокий, тощий парень с черными волосами и разболтанной походкой. Замыкал шествие Филли Уэбб, владелец микроавтобуса; ему предстояло сегодня вечером сидеть за рулем. Он был маленького роста, коренастый, смуглый, с подбородком и руками штангиста, что делало его похожим на обезьяну.

Фуско открыл им дверь; все они были одеты, как Паркер, — белые рубашки, черные брюки, бесшумные мягкие подошвы.

— Это время я всегда ненавидел, — сказал Кенгл. — Перед делом, понимаете? Когда нужно только ждать.

— Наверное, здесь найдется колода карт, — сказал Уэбб.

— Конечно, — отозвался Фуско. — Мы можем играть на кухне. Я сейчас посмотрю.

Четверо уселись, чтобы убить время, играть в покер. Ставки делали небольшие; считалось, что игра на деньги, которые еще не украдены, может принести неудачу.

Паркер не играл. Он предпочел сидеть в гостиной, ничего не делая, снова и снова прокручивая в голове каждую деталь будущей операции, проверяя, не упустил ли он что-нибудь важное.

Элен вернулась домой в двадцать минут третьего.

Бросив взгляд на мужчин, играющих в карты за столом в кухне, она спросила Паркера:

— Долго вы еще намерены пробыть здесь?

— Уже недолго, — ответил он.

У Элен был вид человека, пришибленного горем. Молча походив по гостиной, она ушла в спальню. Паркер, нахмурившись, наблюдал за ней. Его тревожило ее поведение, не нравились внезапные и частые перемены в настроении.

Все началось со странного предложения, высказанного безразличным, без капли чувственности тоном. Тем не менее это было сексуальное предложение, но сделала она его словно против своей воли, подчиняясь импульсу, которого не понимала и сама.

Он ни на минуту не усомнился в характере ее предложения. До этого она два дня то смотрела на него кротко и покорно, то пыталась устраивать сцены, словом, вела себя так, как если бы считала, что он жаждет уложить ее в постель.

Потом это внезапно кончилось, и наступила новая фаза. От нее стала исходить ненависть, холодная, молчаливая, смертельная. Она была всегда рядом и бросала на него такие злобные и враждебные взгляды, что, казалось, ищет только предлога, чтобы броситься на него с ножом.

Но и это кончилось. Ему показалось, что изменения в ее настроении каким-то образом связаны с сеансами психотерапии: уходя в одном настроении, она приходила в другом. Фазу ненависти сменила фаза равнодушия; Элен стала полностью его игнорировать, будто его не существовало вовсе. Это было не высокомерие монаршей особы, когда игнорирование нижестоящего все же не означало неведения о его существовании. Нет, Паркер просто перестал существовать для нее, как если бы в ее глазах образовалось слепое пятно, в центр которого неизменно попадал он.

Такое ее поведение устраивало его более всего, но потом снова все изменилось — в последнее время в ее глазах появился панический страх разоблачения, который заставлял его нервничать в ее присутствии почти так же, как нервничала она сама. Паркер пытался выяснить у Деверса и Фуско, что бы это могло значить, но оба уверили его, что Элен не способна совершить ничего такого, что могло бы привести ее в такое состояние. Например, позвонить в полицию.

— Знаете, иногда на нее что-то находит, — сказал Деверс, а Фуско прибавил:

— Элен не станет стучать, это у нее просто месячные.

Паркеру пришлось поверить им на слово, но все это ему совсем не нравилось, и, когда она вертелась около него, он с трудом сдерживал раздражение.

Как бы там ни было, скоро все кончится. Сегодня вечером он уйдет из этого дома навсегда, и пусть Элен Фуско продолжает озадачивать окружающих, его уже это не будет касаться.

Но он не предвидел, что ему предстоит еще одна, последняя беседа с ней. Сразу же после трех она вошла в гостиную и села на противоположный от него конец софы. Она курила, время от времени нервно постукивая сигаретой по пепельнице.

По-видимому, она хотела что-то сказать, но никак не могла решиться. Паркер молча ждал.

Наконец, не глядя на него, Элен спросила:

— Что будет, если что-нибудь пойдет не так?

Он посмотрел на нее. Элен не спускала глаз со стоящей на кофейном столике пепельницы, нервно стряхивая в нее воображаемый пепел.

— Что именно? — спросил Паркер. Она конвульсивно передернула плечами.

— Не знаю. Всякое может случиться. Например, раньше времени поднимется тревога. Кто-нибудь начнет проверять документы. Или еще что-нибудь.

— Мы постарались все это учесть.

— Но ведь может произойти что-то непредвиденное!

— Не исключено.

— По-моему, за это не стоит браться. Паркер смотрел на Элен и ждал, что она скажет дальше. Она сидела съежившись, нервно постукивая сигаретой по пепельнице, крепко сжимая правой рукой левое плечо как бы в попытке унять дрожь; и, хотя она, по-видимому, сейчас не испытывала перед ним такого страха, как раньше, нервничала она сильнее прежнего. Элен напоминала старую машину с испорченным двигателем: капот вибрирует, а машина ни с места.

Так как он продолжал молчать, оставив ее последние слова без ответа, она, бросив на него быстрый взгляд — глаза ее были большие, круглые и полные отчаяния — и, сразу же отведя их, вновь обратив на пепельницу, сказала:

— Возможно, это к вам не относится. По-видимому, вам нравятся такие вещи. Но Стену они не подходят. И Марти тоже. А Стену уж точно!

— Он сам решал, — ответил Паркер.

— Я не хочу, чтобы вы его в это вовлекли.

— Поговорите с ним.

— Я говорила. Давно. Дело в том... — Она замолчала, покачала головой и, нахмурившись, уставилась на сигарету, не зная, что сказать дальше. Наконец продолжила: — Ведь что будет со Стеном, если что-нибудь не заладится? Он не профессионал, вдруг он не сумеет убежать. А для него это важно, разве вы не понимаете? Марти уже побывал в тюрьме, ему это не впервые. Джек Кенгл тоже сидел. Но Стен — другое дело. Попасть в тюрьму было бы для него ужасным потрясением.

Паркер подумал, неужели она действительно верит, что есть люди, для которых тюрьма — пустой звук. Но вслух сказал:

— Наверное, Стен уверен, что не попадет в тюрьму.

— Знаю. Он считает, что стоит рискнуть, вы все уверены, что такие деньги оправдывают всякий риск.

— Может быть, так и есть.

— Почему вы?.. — начала она и снова осеклась, отчаянно покачала головой, затянулась и выпустила изо рта облачко дыма.

— Что почему?

— Ничего, — сказала она, отвернувшись.

— Почему мы не отменим все это? Покачав головой, она вышла из гостиной. Он не сомневался, что она хотела сказать это, но, начав говорить, поняла бессмысленность своих уговоров: ведь в шкафу уже лежат костюмы, в комнате дочки — автоматы, у дома стоит автобус, партнеры играют в покер в кухне, — поэтому и прервала себя на полуслове. Но было совершенно очевидно, чего больше всего на свете ей хочется: чтобы ничего не было ни сегодня, ни когда-либо потом.

Паркер не встречал еще женщин, у которых настроение менялось бы так часто; по-видимому, вскоре и это состояние крайнего возбуждения сменит какое-нибудь другое. Как хорошо, что у него есть такая женщина, как Клер, надежная, сильная и достаточно умная, чтобы держаться в стороне от его дел. С какой радостью он вернется в Сан-Хуан, снова увидит ее, будет проводить с ней время на пляже, ходить в казино.

Паркер ходил в казино ради Клер. Играла там она, если, конечно, это можно назвать игрой.

В казино в Сан-Хуане не было атмосферы алчной одержимости, безрассудной погони за выигрышем, какой отличались казино Лас-Вегаса, где играли в залах без часов и окон, чтобы ничто не напоминало о времени.

В Сан-Хуане казино играли роль увеселительного компонента индустрии туризма наряду с пляжами, ночными клубами, ресторанами и поездками на лодках в Сент-Томас за беспошлинным ликером. В отелях казино были открыты каждый день с восьми вечера до четырех утра, и тому, кто хотел таким образом провести свой досуг, предоставлялась возможность выбора между рулеткой, черным валетом и крепсами.

Клер специализировалась на крепсах. Она покупала пятьдесят однодолларовых фишек и шла к столику, где было поменьше людей. Она пускала в ход сразу все пятьдесят фишек, играя только на групповых пари, всегда пасовала, выигрывая примерно один раз из трех. Она была самым пассивным игроком, но ее возбуждал сам процесс игры, и, когда кучка ее фишек постепенно таяла, ее глаза начинали блестеть, движения становились все более порывистыми, выражение лица — все более взволнованным. Потеряв последнюю фишку, она отходила от стола такой радостной и упоенной, точно сорвала банк. Игра действовала на нее так, как на других действует хороший алкогольный напиток; она давала ей возможность сильнее ощутить наслаждение от жизни и от самой себя. После казино они всегда отправлялись прямо в свой номер и в постель, и в любви она была нетерпеливее и изобретательнее обычного.

Да. Хорошо бы вернуться поскорее в Сан-Хуан, к Клер.

Паркера даже несколько удивило, что его мысли приняли сексуальный характер. Это была еще одна перемена, которой он обязан Клер. Прежде он нуждался в сексе сразу же после операции, он отдавался ему со всей страстью, на какую только был способен, но постепенно потребность в сексе ослабевала, и в конце концов любовные утехи совершенно перестали занимать его — это означало, что он готов для следующей работы. С появлением Клер все стало иначе. Вот и сейчас, в день, когда намечено ограбление, его мысли заняты Клер; он видит, как она лежит на белых простынях полутемной, прохладной комнаты отеля Сан-Хуана, на улице яркий солнечный день, туристы и местные жители торопятся кто куда, а ее руки сжимают его в объятиях.

Он по-прежнему сидел в гостиной, пустив свои мысли блуждать, где им заблагорассудится, пока, посмотрев на часы, не увидел, что уже четыре.

Тогда он встал и, зайдя на кухню, сказал:

— Пора.

— Хорошо, — откликнулся Уэбб. Он уже отыграл, поэтому сразу же встал, сгреб выигранные деньги, засунул их в карман, зевнул и потянулся, разведя в стороны непомерно длинные для такого короткого туловища руки.

Остальные трое открыли свои карты: выиграл Кенгл.

Сгребая деньги, он с улыбкой произнес:

— Кажется, мне изменила удача. Самое время кончать.

— Надеюсь, сегодня ночью мне повезет больше, — сказал Стоктон.

— Сколько выиграл? — спросил Кенгла Фуско.

— Восемнадцать.

— Я на три больше, — сказал Уэбб.

— А я продулся. — Стоктон встал из-за стола.

— Паркер, я сейчас приду. Только с Элен попрощаюсь, — сказал Фуско.

— Заодно захватите костюмы.

— Хорошо.

— Где оружие? — спросил Стоктон.

— Там.

Стоктон и Кенгл вслед за Паркером прошли в детскую комнату. Пема, как обычно, спала после полудня, укрывшись грязноватым шерстяным одеялом, которое она повсюду таскала с собой. Паркер открыл стенной шкаф, вытащил оттуда коробки и передал их Стоктону и Кенглу, которые на Цыпочках вышли из комнаты.

Фуско все еще был у Элен. Кенгл, стоя посреди комнаты с тяжелыми коробками, на которых были нарисованы детские гоночные машины, кивнул в сторону спальни:

— Марти, похоже, никак не может расстаться со своей бывшей женой?

— Просто, как воспитанный гость, он благодарит ее за все приготовленные для него завтраки, — ответил Паркер.

Кенгл сделал гримасу и кивнул.

— Точно. Видели бы вы его в тюряге! Уж такой был вежливый.

Уэбб, взявшись за дверную ручку, сказал:

— Увидимся позже, Паркер.

—Да!

Все трое вышли, впереди Уэбб, за ним Стоктон и Кенгл с коробками в руках, которые они сложили к задней стенке микроавтобуса. Через минуту они двинулись в путь.

Паркер, стоя у открытой двери, ждал Фуско. Через три-четыре минуты он вышел из спальни с туниками, которые нес на плечиках. Вид у него был встревоженный.

— Паркер, — сказал он, — она страшно нервничает. Прямо истерика.

— Пройдет, — ответил Паркер. — Костюмы нужно уложить в сумку. Не надо, чтобы нас видели с ними.

— Здесь на нас никто не смотрит. Мы выходим и заходим в любое время.

— Потому что все думают, что знают, зачем мы тут. Элен в разводе, ходят мужчины. Но эти золотые штучки могут запомниться. Завтра, чего доброго, полицейские начнут расспрашивать Элен, куда делись парни с золотыми балахонами.

— И с золотом. Вы правы. Минуточку. Фуско принес из кухни хозяйственный пакет, снял туники с плечиков, сложил их и сунул в пакет. Потом они пошли к «понтиаку». На заднем его сиденье по-прежнему лежали чемодан Паркера, его свитер и спортивная куртка. Теперь прибавился еще и пакет с туниками. За руль сел Паркер.

Они поехали на восток, но, миновав воздушную базу, свернули влево, к Хилкер-роуд. Проехав мимо южных ворот, сделали еще четыре мили в северном направлении и свернули на проселочную дорогу. Паркер вел машину медленно. Путь был крутой, с множеством резких виражей. Кругом ничего не было видно, все застилала пыль: дорогу эту проложил когда-то бульдозер, прорыв ее в горном склоне. Складывалось впечатление, что по ней никто не ездил несколько лет. Дождевые потоки, стекающие со склонов в долину, образовали глубокие извилистые рытвины; здесь и там над дорогой нависали ветви деревьев, царапающие крышу машины, а в двух местах дорогу перегородили толстые ветви, которые Паркер, Деверс и Фуско убрали, когда проезжали здесь первый раз.

Через три мили, поднимаясь почти все время вверх, они наконец добрались до сгоревшего охотничьего дома. Когда-то это было большое двухэтажное строение из камня и бревен, но огонь его почти полностью уничтожил. Позади дома располагался просторный s гараж на десяток машин; он тоже почти весь сгорел, целым остался только один угол, и там сейчас можно было поставить не больше трех машин. Другую постройку, высокий ангар, огонь не затронул вовсе.

От основного здания остались каменные стены, высота которых в разных местах составляла от трех до семи футов. Внутри этих стен — черное переплетение обугленных балок и бревен. Три лета и три зимы лишили пожарище всяких следов человеческого присутствия. Здесь и там росла трава — зеленые островки посреди угля и копоти.

На деревьях и остатках каменных стен можно было увидеть прикрепленные знаки «Проезд запрещен», но никаких признаков того, что кто-нибудь побывал здесь в последние годы и проверил выполнение этих предписаний, не было. В гараже и ангаре царило полное запустение. Ясно, что восстанавливать «сторожку Эндрю» никто не торопился. Наоборот, возникало подозрение, что поджог был намеренным, ради страховки, а когда заведение приносит постоянную прибыль, такого не происходит. По-видимому, владельцы «сторожки Эндрю» несли убытки из-за канадских охотничьих угодий, расположенных по соседству и внушавших охотникам надежду на лучшие трофеи, чем здешние места с уже распуганной дичью.

Микроавтобуса не было видно, но, огибая на «понтиаке» основное здание, они заметили у сохранившейся части гаража Стоктона, который, стоя у открытой двери, сделал им знак заезжать внутрь.

Паркер завел машину в гараж и выключил двигатель, а Стоктон прикрыл обе створки двери. Выходя из «понтиака», Паркер забрал с заднего сиденья спортивную куртку и свитер.

Гаражные отсеки не разделялись стенами, «понтиак» стоял ближе к сгоревшей части гаража, возле микроавтобуса, на котором приехали ребята. Еще дальше, у самой стенки, стоял другой автобус. Сейчас он уже совсем не походил на автобусы небольших частных школ, на которых возят детей. Когда Паркер впервые увидел его у мусорной свалки в Балтиморе, автобус был желтый, но с тех пор он претерпел много метаморфоз. Голубовато-синего, «королевского» цвета, внутри гаража он казался темным, но на свету он будет ослепительно ярким, как бассейн, искрящийся под лучами солнца. На него поставили новый двигатель, гораздо более мощный. Фальшивые номера штата Мэриленд, с которыми он приехал сюда, Уэбб заменял сейчас нью-йоркскими, такими же фальшивыми, но на них имелись регистрационные бумаги, правда тоже поддельные. Кенгл прикреплял к левому борту автобуса один из двух изготовленных ими белых матерчатых плакатов, на которых большими красными буквами было написано:

«ЭРНИ СЕДЬМОЙ И ВОСЕМЬДЕСЯТ»

На автобус и музыкальные инструменты, которые были положены в салоне так, чтобы их легко можно было увидеть в окна, ушла большая часть денег Нормана Берриджа. Паркер, обойдя «бьюик», задержался перед плакатом.

Усмехнувшись, Кенгл сказал:

— Неплохо получилось, а?

— Здорово, — сказал Паркер.

— Да, не придерешься. Совсем как настоящий.

Паркер согласно кивнул. Автобус, который так бросается в глаза, вряд ли вызовет подозрения.

Спортивную куртку и свитер Паркер бросил на заднее сиденье автобуса. Фуско вошел в автобус вслед за ним, вынул золотые туники из коричневого бумажного пакета, встряхнул их и, кое-как разгладив складки, развесил по спинкам кресел. Паркер, обойдя Фуско, вышел из автобуса. Кенгл закреплял второй плакат на другом борту автобуса. Третий, поменьше, но такой же яркий, Стоктон повесил на заднее стекло. Уэбб, уже заменивший номера, возвращал инструменты в сумку, лежавшую в задней части микроавтобуса.

Без десяти пять они были полностью готовы. Все, кроме Стоктона, открывавшего двери гаража, сели в автобус. Двери гаража, когда Паркер и Фуско приезжали сюда в первый раз, были заперты на висячие замки, и, чтобы открыть гараж, их пришлось подпилить, но Паркер и Фуско сделали так, что замки, навешанные снова, выглядели целыми и невредимыми.

Мужчины натянули на себя туники и разместились впереди. Уэбб сел за руль, завел двигатель, который зашумел не громче, чем прежний, и выехал на освещенную солнцем поляну с редкими деревьями. Стоктон закрыл двери гаража, навесил замки, и, когда Уэбб развернул автобус, влез в него, но тунику пока не надел.

Автобус медленно спускался по пыльной дороге, Уэбб старался не особенно трясти то, что там лежало. Коробки для игрушек скромно лежали на полу рядом с последним сиденьем, заваленные музыкальными инструментами: малыми барабанами, электрической гитарой с усилителем, саксофоном и тремя-четырьмя другими.

Перед самой Хилкер-роуд Уэбб остановился, Стоктон вылез и дальше пошел пешком. Он отошел на довольно большое расстояние, и, когда остановился, его уже с трудом можно было разглядеть; они ждали от него сигнала, что ни в одном направлении не видно ни одной машины.

Минуты через две он подал такой сигнал, и Уэбб, не нажимая на тормоза, пулей спустился вниз и вывел машину на асфальтированную дорогу. Стоктон вскочил в открытую дверь автобуса, когда тот поравнялся с ним.

Уэбб нажал на акселератор, и они рванули, вперед, на юг.

Через пять минут они были уже у южных ворот. По дороге Кенгл, Стоктон и Фуско о чем-то разговаривали, но, когда Уэбб повернул к воротам, разговор сразу затих, и в автобусе воцарилась тягостная тишина. Было десять минут шестого.

Уэбб, остановившись у ворот, опустил стекло и крикнул полицейскому:

— Как проехать к офицерскому клубу?

Тот что-то ответил.

Уэбб, прикидываясь недоумком, произнес:

—А?

Полицейский, по-видимому, повторил сказанное.

Уэбб произнес:

— Минутку, — и, обернувшись, крикнул Паркеру так, чтобы полицейский слышал: — Он говорит, что ему надо посмотреть сопроводиловку.

Паркер вынул бумагу из внутреннего кармана лежавшей на соседнем сиденье спортивной куртки, прошел вперед, передал ее Уэббу, а тот в свою очередь вручил ее полицейскому со словами:

— Это что ли вам?

Бумага, конечно, была так себе. Она была написана на бланке офицерского клуба, который Деверс украл в прошлую пятницу. Адресована концертному агентству «Шинан и Уилкокс» в Нью-Йорке (адрес его взяли из телефонной книги) и подписана майором Алексом Картрайтом — так действительно звали начальника офицерского клуба военно-воздушной базы Монеквуа; в письме содержалась заявка на концерт группы «Эрни Седьмой и Восемьдесят» на предварительно, путем переписки, согласованных условиях, в среду тридцатого сентября в офицерском клубе Монеквуа. «Это письмо, — писалось в конце, — служит основанием для выдачи одноразового пропуска на территорию базы. Группа должна прибыть не позже пяти часов вечера».

Паркер наблюдал за происходящим через окно, и в ту секунду, когда, по его расчету, полицейский должен был закончить чтение письма, он выглянул из автобуса и крикнул:

— Приятель, мы опаздываем. Можно? Это был решающий момент. Если их сразу же пропустят, прекрасно! Но если для верности полицейский захочет позвонить майору Картрайту, им не останется ничего иного, как развернуться и умчаться.

Вся проблема заключалась в автобусе. На нем они должны были увезти добычу; если бы они решили воспользоваться «понтиаком» Деверса, то их легко могли бы выследить. У дежурных охранников нетрудно было узнать, какие машины покинули базу сразу после ограбления. Если же украсть машину из гаража базы, пришлось бы с ходу пробиваться через ворота, а этого им хотелось избежать. В любом случае им требовалось по меньшей мере полчаса, чтобы навести полицию на ложный след, а самим залечь на дно. Поэтому нужна была машина с соответствующими документами, пусть даже фальшивыми.

Но для того чтобы иметь возможность воспользоваться машиной, ее нужно было каким-то образом протолкнуть на базу. И в этом состояла главная трудность.

Согласно письму они опаздывали уже на десять минут. С внутренней стороны ворот у пропускной скапливались люди, окончившие работу в пять часов и торопившиеся домой. Паркер правильно рассчитал: полицейскому сейчас не до них, письмо должно было показаться убедительным, то, что они опаздывали, тоже им на руку — волынить времени не оставалось.

Все это так, но...

Полицейский, хмурясь, перевел взгляд с бумаги на Паркера и Уэбба, потом глянул на плакаты, прикрепленные к бортам на стенке автобуса, на музыкальные инструменты, на пассажиров в золотых туниках, которые были видны в окна, и нерешительно сказал:

— Я что-то ничего не слышал о вас, ребята.

— Мы даем всего одно представление для вашего начальства, дружище, — ответил Уэбб.

— Может быть, показать документы? Водительские права? Регистрационное свидетельство? — предложил Паркер. У него было и то, и другое на имя Эдварда Линча. В течение ряда лет то тут, то там Паркер добывал разные фальшивые бумажки, которые могли бы при случае пригодиться.

Все еще сохраняя озабоченное выражение лица, полицейский, не зная, как поступить, снова посмотрел на письмо. В это время другой полицейский, стоявший по ту сторону ворот, потеряв терпение, что-то ему крикнул, и он сказал, обращаясь скорее к себе, чем к Уэббу и Паркеру:

— Думаю, что все в порядке.

— Конечно, — подтвердил Уэбб. — Вот разве только опоздаем.

— Сейчас я выдам пропуск, — сказал полицейский и направился к проходной.

Инстинктивно Уэбб отвел переключатель скоростей на задний ход. Но полицейский тут же вышел, держа в руке зеленый прямоугольник картона.

— Прикрепите к ветровому стеклу, — сказал он, протягивая пропуск Уэббу. — Будете возвращаться, вернете. Это ваше, — вернул он Уэббу письмо.

— Спасибо, дружище. Теперь нам остается только узнать, где офицерский клуб. Полицейский протянул руку.

— Езжайте прямо до Джи-стрит, потом направо. Мимо не проедете, это большое здание с витражами у входа.

— С витражами. Красиво. Спасибо, друг.

Уэбб отдал Паркеру письмо, включил сцепление, и они въехали на территорию базы.

Паркер вернулся на свое прежнее место. Уэбб, не доезжая Джи-стрит, свернул направо, как указал ему полицейский. Сразу же после поворота Паркер и все остальные стянули с себя туники и надели куртки и галстуки. Уэбб снял тунику только после того, как припарковал машину на поперечной улице, на правой стороне которой находился офицерский клуб, на левой — клуб для сержантов; пока он переодевался, Кенгл и Стоктон сняли плакат, прикрепленный к заднему стеклу. Немногочисленные прохожие в военной и цивильной одежде не обращали на них никакого внимания.

Подождав, пока Кенгл и Стоктон снова войдут в автобус, Уэбб поехал на парковочную площадку офицерского клуба; он поставил машину с краю, в тени большого ветвистого дерева, одного из немногих, сохранившихся на базе. Плакаты с бортов автобуса удалили, высунувшись из окон автобуса, и бережно свернули вместе. Потом вся команда вышла из автобуса, пересекла парковочную площадку и двинулась по улице. Паркер шел предпоследним, перед Уэббом, который задержался, запирая машину. Быстро темнело, как обычно в северных районах осенью, и почти каждая третья машина шла с горящими подфарниками. Паркер перешел улицу и направился к сержантскому клубу.

Деверс утверждал, что вход туда свободный, документов не проверяют. Название клуба, мол, не соответствует действительности. «Предполагается, — рассказывал он, — что каждая база должна иметь клубы для четырех нижних чинов, однако ни на одной известной мне базе ничего подобного не существует. Поэтому сержантский клуб открыт для всех резервистов».

Деверс оказался прав: в дверях никого не было. Паркер вошел в обтянутое красным бархатом помещение, похожее на вестибюль современного театра или небольшого курортного отеля. Со слов Деверса он помнил, что налево должен быть бар, а направо — столовая; он пошел направо по широкому коридору, стены которого тоже были красные; коридор привел его к большому прямоугольному залу с множеством столиков, покрытых белыми скатертями. Это и была столовая. В ее дальнем конце на возвышении стояло закутанное в чехол пианино. Лишь небольшая часть столиков была занята, преимущественно мужчинами в штатском. За одним из столиков сидели четыре женщины в голубых униформах, по-видимому, водители грузовиков.

Стоктон и Кенгл сидели в середине левого ряда, Фуско — у столика справа. Паркер занял место рядом с Фуско.

— До сих пор нет меню, — сказал тот, — ну и обслуживание!

— Торопиться некуда, — ответил Паркер.

Он сидел лицом ко входу и спустя минуту увидел вошедшего в столовую Уэбба, который присоединился к Кенглу и Стоктону. Проходя мимо, он не подал Паркеру никакого знака, это означало, что все идет как надо. Если бы что-то произошло, он дал бы об этом знать.

Немного погодя появилась официантка, подала меню, приняла заказы и ушла. Не спеша пообедав, они сидели, так же не спеша пропуская по маленькой. Пили немного, понимая, что во время операции голова должна быть ясной, а реакция — быстрой.

Примерно в шесть тридцать пришел одетый в штатское Деверс с тремя молодыми людьми его возраста. Они заняли столик в углу, пили пиво и оживленно беседовали. Деверс ни разу не посмотрел ни на Паркера, ни на других, но пил намного меньше, чем его друзья.

Почти сразу после восьми Паркер оплатил счет и ушел вместе с Фуско. Деверс показывал им по карте, как пройти от сержантского клуба к кинотеатру, и они двинулись в ту сторону.

Надо было как-то убить время. Проникнуть на базу с автобусом было легче всего в час пик, то есть около пяти часов, что они и сделали; если бы они подъехали к проходной позже семи, они наверняка вызвали бы подозрение. Значит, до начала операции у них полно времени, и его надо было чем-то занять. Поэтому они сперва пообедали, а теперь решили посмотреть какой-нибудь фильм.

В кинотеатре давали два сеанса, в восемь пятнадцать и десять пятнадцать. Когда Паркер и Фуско подошли к кассе, было десять минут девятого и стояла очередь. Они встали в нее. Купив билеты и направляясь в зал, они увидели Уэбба, Стоктона и Кенгла, стоявших в конце очереди.

Сначала шел мультик, потом начался фильм. Показывали музыкальную комедию, и Паркер, хотя и видел яркие краски и слышал музыку, совершенно не следил за происходящим на экране.

После сеанса зал освобождали от публики, поэтому им пришлось снова встать в очередь и еще раз купить билеты на тот же самый фильм. На этот раз Уэбб, Стоктон и Кенгл стояли впереди.

Паркер и на этот раз глядел на экран так же рассеянно, как и раньше, вряд ли сознавая, что он только что все это видел. Когда сеанс кончился и зажегся свет, его часы показывали пять минут первого.

До автобуса надо было пройти шесть кварталов. Паркер и Фуско пришли первыми и стояли, ожидая, когда придут остальные и откроют машину. В офицерском клубе, очевидно, проходило какое-то мероприятие, и прежде почти пустая парковочная площадка была битком забита машинами. Почти вплотную к их автобусу, который был почти невидим — его ярко-голубой цвет, так бросающийся в глаза днем, теперь сливался с темнотой ночи, — стоял белый «мерседес».

Минуты через две пришли остальные, и Уэбб открыл дверь. Они забрались в автобус и в темноте стали переодеваться. Паркер снял куртку и натянул на себя черный свитер с длинными рукавами и высоким воротником. Остальные также надели такую же строгую черную одежду, без каких-либо лишних деталей.

Паркер распаковал коробки с оружием. В них лежали два автомата типа «стен», частично разобранные, чтобы они поместились в коробках. Паркер собрал их в темноте, дал один Кенглу, а другой — Стоктону, затем вынул курносые пистолеты 32-го калибра — два «смит-и-вессона», один «файерармс интернейшнл» и один кольт. Себе он оставил кольт, Фуско протянул «ФИ», а Уэббу — «СВ», отложив второй «СВ» для Деверса.

Затем он вынул и раздал всем резиновые перчатки, какие обычно надевают женщины, когда моют посуду. Светло-голубые, они не так бросались в глаза в темноте, как желтые или розовые, а других в продаже не было. В рекламных роликах утверждалось, что в такой перчатке можно поднять с полу упавший десятицентовик. Держать автомат и четыреста тысяч долларов, видимо, тоже можно.

Раздался короткий стук. Уэбб открыл дверь, и в автобус вошел Деверс. Он тоже был в черной одежде и, когда Паркер вручил ему пистолет и резиновые перчатки, прошептал:

— Все, больше не волнуюсь.

— Это хорошо, — ответил Паркер и начал раздавать капюшоны — черные матерчатые мешки с прорезями для глаз, сшитые из покрашенных наволочек. Их спрятали под свитера.

Наконец настала очередь рабочих головных уборов и курток, которые носят служащие ВВС. Уэбб завел двигатель; остальные в это время сидели в темноте на полу автобуса. Выехав с парковочной площадки, машина медленно двинулась по территории базы.

Без десяти час они подъехали к зданию финансового отдела. Улица была хорошо освещена, но пустынна. На втором этаже горел свет, а перед зданием по тротуару ходил полицейский в белой каске с карабином за плечом.

Деверс, выглянув в окно, прошептал:

— Ну разве не глупость? Поставили бы у входа, и то было бы больше смысла.

— Что ты хочешь? Это же не настоящая армия, а ВВС, мой мальчик, — так же шепотом отозвался Уэбб.

Когда они поравнялись с фланирующим полицейским, Уэбб резко затормозил. И здание, и полицейский находились с правой стороны автобуса. Уэбб открыл дверь и, сильно перегнувшись, крикнул:

— Эй, приятель! Как проехать к приемному депо автобазы?

Такого депо в природе не существовало. Полицейский увидел голубой автобус, похожий на обычный автобус ВВС, только более светлый и чистый, увидел шофера в рабочей робе ВВС, который, наклонившись для сохранения равновесия, сжимал баранку, и ничего" разумеется, не заподозрил. С карабином за спиной он подошел ближе и спросил:

— А что это такое?

— Приемное депо автобазы, — ответил Уэбб, неразборчиво пробубнив первые два слова. — Я должен доставить этот проклятый автобус. Вонючий белый ночной горшок у ворот неправильно указал мне, дорогу.

— Ночной горшок? — Так обзывали полицейских ВВС из-за белого шлема на голове, и большинству полицейских прозвище было не по душе. Этот не составлял исключения. Сняв карабин с плеча и прижав его к груди, он еще на шаг приблизился к автобусу и, сдерживая негодование, сказал:

— Может быть, ты плохо его расслышал, дружок? Здесь нет автобазы.

— Мне не нужна автобаза! — взвился Уэбб. — Ты, я вижу, такой же глухой! Мне нужно приемное депо автобазы.

Терпение полицейского истощилось. Подойдя к двери автобуса, он потребовал:

— Покажи-ка мне свои документы, умник.

У двери неожиданно вырос Паркер и мягким голосом произнес:

— У меня есть документ. Если ты не полный идиот, то войдешь в автобус. — И он направил пистолет в лоб полицейскому.

Тот растерянно моргнул.

— Что?

— Заходи, — сказал Уэбб уже более спокойным тоном. — Все будет в порядке.

— Сейчас не война, ни к чему корчить из себя героя, — сказал Паркер.

— Я не... — Полицейский сощурился, пытаясь разглядеть руку, державшую пистолет. — В чем, собственно, дело?

— Дело в деньгах, — ответил Уэбб. — Мы возьмем только деньги. Не беспокойся, мы не шпионы и не террористы.

— Всю получку? Вы собираетесь украсть... Вы же с ней отсюда не выйдете!

— Если ты еще раз пискнешь, — предупредил Паркер, — то твой напарник с той стороны здания услышит звук автомобильного выхлопа. Давай-ка лезь в автобус.

— Но...

— Раз, — произнес Паркер. — Два... Полицейский не знал, до скольких будет идти счет. Поэтому, прежде чем Паркер сказал «три», нога полицейского уже стояла на ступеньке автобуса.

— Отдай оружие, — потребовал Уэбб. Полицейский поднялся в автобус; было видно, как ярость борется в нем со страхом. Униженный донельзя, он весь кипел от негодования, однако понимал, что, стоит его негодованию вылиться наружу, он может потерять жизнь, и то, что трусость в нем одерживала верх и склоняла к соглашательству, приводило его в отчаяние. Он клял себя за трусость, не сознавая, что поступает сейчас единственно разумным образом.

Полицейский отдал Уэббу карабин и, подчиняясь знаку Паркера, прошел в середину автобуса. Там с него сняли форму, которую надел Деверс; взяв у Уэбба карабин, он вышел из автобуса.

— Спасибо, дружище, — сказал полицейскому Уэбб, захлопнул дверь и поехал дальше.

Деверс начал фланировать точно таким же образом, как это делал раньше полицейский. Он выглядел несколько более крупным, чем его предшественник, хотя роста они были одинакового; но на Деверсе под полицейской формой была еще и своя одежда, а в заднем кармане брюк лежал тупоносый пистолет 32-го калибра. Но прохожих на улице не было, а дежурившие в здании полицейские, даже если бы случайно выглянули в окно, разницы не заметили бы.

Уэбб, проехав, полтора квартала, повернул направо, через квартал еще раз направо и остановился. Тем временем полицейского связали, и в рот ему вставили кляп.

Стоктон, надев на голову капюшон и взяв автомат, вышел из автобуса, двигаясь в темноте, как длинная тонкая тень. Через несколько шагов его уже почти не было видно, так как на боковых улицах фонари стояли только на перекрестках.

Заднюю часть здания охранял другой полицейский, и к нему-то и направлялся Стоктон.

Через три минуты он привел его — испуганного мальчика, с лицом таким же белым от страха, как и его каска. В правой руке Стоктон держал автомат, в левой нес карабин полицейского.

Связав и вставив ему в рот кляп, его поместили рядом с первым полицейским; вся команда вышла из автобуса, кроме Уэбба, который остался сторожить полицейских и, если возникнет необходимость, перегнать автобус в другое место.

Паркер шел впереди. Ночь выдалась темной; небо было звездным и ясным, но новой Луне было всего три дня, и на небе виднелся лишь тонкий изогнутый серпик, похожий на срезанный ноготь, который через несколько ночей превратится в настоящую луну.

Подойдя к зданию финансового отдела сзади, они обошли его с торца и остановились на углу. Некоторое время Паркер наблюдал за Деверсом, шагающим взад-вперед, словно робот.

Паркер прокрался к главному входу. На фоне оштукатуренной стены он выглядел темной тенью, принявшей человеческую форму. На лице его был черный капюшон, да и весь он был в черном, исключение составляли лишь светлые перчатки. Растопырив пальцы, Паркер сделал знак Деверсу, тот зевнул, потянулся и направился к входу, расположенному посредине длинного переднего фасада. Здесь он остановился и зажег сигарету — это был сигнал, что все в порядке и можно подходить.

У Паркера имелись ключи, которые сделал Деверс; он открыл дверь, сделал шаг вперед и придержал дверь, в которую тут же вслед за ним проскользнули остальные. Деверс молча — лицо его под каской казалось пепельно-серым — раздавил сигарету и снова отправился вышагивать вдоль здания.

Деверс составил подробный план здания. Грабители, несмотря на темноту, уверенно прошли к лестнице и начали подниматься по ней; мягкие подошвы не издавали ни малейшего шума.

На верхней площадке лестницы слева была дверь, наполовину застекленная. В дальнем конце финансового отдела горели две лампы в круглых плафонах: одна — в кабинете майора Крейтона, другая — поближе, справа, в общем помещении. Под второй лампой за столом сидели двое дежурных полицейских и играли в карты. От двери, за которой стоял Паркер, до них было примерно двадцать пять футов, и все это пространство занимали два ряда письменных столов и стойка высотой по грудь, доходившая до самой двери. Напротив стойки, слева от двери, стояла скамья для посетителей, ожидавших приема.

Паркер вторым ключом открыл дверь; когда раздался легкий щелчок, один из полицейских тасовал карты, и, как только он начал их раздавать, Паркер и его сообщники шмыгнули в полуоткрытую дверь и, пригнувшись, растянулись цепочкой вдоль стойки. Затем медленно выпрямились. Кенгл и Стоктон стояли в противоположных концах стойки, положив на нее автоматы; в середине сжимали в руках револьверы Паркер и Фуско. Перед ними сидели полицейские, полностью поглощенные игрой.

Над головой Паркера свисал шнурок. Дотянувшись до него свободной рукой, он дёрнул за него, наверху зажглась лампа.

Полицейские, оторвав взгляды от карт, смотрели на них, скованные ужасом.

— Не двигаться, — приказал Паркер. Один из полицейских замер, но второй повел себя как ковбой и кинулся к своему карабину, прислоненному к соседнему столику. Кенгл дал короткую автоматную очередь. Полицейский, крутанувшись в воздухе, рухнул на пол.

Выстрелы, по-видимому, сильно подействовали на второго полицейского, который, повинуясь приказу Паркера, сидел все это время в полной неподвижности. Внезапно он исчез из виду.

— Не дури, сынок. Ты же не хочешь умереть, — сказал Паркер.

Но полицейский так и не появился.

Паркер кивнул Стоктону, стоявшему рядом с откидной доской стойки. Тот быстро и молча откинул доску, вышел из-за стойки и двинулся вдоль задней стены, где его нельзя было заметить с улицы. Подойдя к столу, за которым сидел полицейский, он сделал знак, что все в порядке.

Подойдя к Стоктону, они поняли, что полицейский номер два не провалился сквозь землю, а просто потерял сознание. Полицейский номер один был жив, но дыхание его было слабым, а цвет лица — серым. Одна пуля попала ему в левую часть груди чуть выше пояса, вторая, войдя в левое плечо, вышла сзади над лопаткой. Фуско остановил кровь, использовав одежду раненого, наложил на раны тугие повязки; убийство им было вовсе ни к чему. Паркер понимал, что рвение, с каким ищут преступников, зависит от того, что ими совершено. Преступника, убившего полицейского, выслеживают с большим рвением, чем обычного убийцу, а обычного убийцу ищут намного энергичнее, чем грабителя.

Стоктон при помощи веревки и носового платка связал второго полицейского, Фуско на всякий случай сделал то же и с первым, хотя тот вряд ли был на что-то способен этой ночью. Тем временем Паркер помог Кенглу снять рюкзак, который тот надел, выходя из автобуса, и в котором были инструменты, в том числе дрель, несколько зубил, отвертки, два молотка, стамеска. Оставив Стоктона наблюдать за Деверсом и улицей, а Фуско присматривать за обоими полицейскими, Паркер и Кенгл пошли вскрывать сейф.

Сейф, стоявший в одном из углов комнаты, представлял собой металлический шкаф с тяжелой прямоугольной дверью. Нечего было и думать проникнуть через стену сейфа, поэтому Паркер и Кенгл сконцентрировала внимание на самой двери, на секретном замке и петлях.

Сколько они ни сверлили, петли снять не удалось. Самым слабым местом оказался замок. Им удалось снять его целиком, через возникшее в двери отверстие проникнуть внутрь и отодвинуть прочие запоры. На всю эту операцию ушло сорок пять минут.

Внутри сейфа было несколько металлических полок. В самом низу вплотную к друг другу стояли два больших металлических ящика. В них и привезли сегодня утром деньги на базу. Паркер и Кенгл вытащили их из сейфа и открыли.

Верхние полки были забиты темно-зелеными металлическими коробками, похожими на те, в которых держат инструменты; в каждой коробке лежало жалованье одного из подразделений базы. Забирать все эти коробки не имело смысла, они были слишком тяжелые и громоздкие, поэтому Кенгл и Паркер принялись перегружать содержащиеся в них деньги в большие ящики. В каждой коробке кроме пачек купюр, перевязанных красной резинкой, лежало, как правило, какое-то количество монет и набранный на компьютере список сотрудников, где против каждой фамилии стояла причитающаяся сумма. В ящики шли только, купюры, мелочь и списки оставляли там, где они были.

На перегрузку денег ушло еще полчаса; оба ящика были заполнены на три четверти. Было два часа пятьдесят минут, они работали уже час с четвертью. За все это время Деверс не заметил ничего, что могло бы внушите тревогу. В этой части базы находились в основном всякие службы, и ночью здесь никто, не ходил. К тому же в канун зарплаты, когда почти все уже были на мели, да еще и в будни, желающих гулять ночью не оказалось. У Паркера и его сообщников была полная свобода действий.

Стальные ящики, тяжелые сами по себе, а теперь наполненные деньгами, поднять можно было только вдвоем. Один ящик взяли Паркер и Фуско, другой — Кенгл и Стоктон; в полной темноте они спустились на первый этаж.

Паркер зажег в коридоре спичку; увидев это. Деверс остановился и сдвинул карабин на грудь. Стоя спиной к зданию, он глядел по сторонам, пока они торопливо выходили из главного входа и зашли за угол. В темноте между домами ящики опустили на землю, чтобы чуть передохнуть, а Деверс вновь принялся вышагивать вдоль здания.

Хорошо ориентируясь в темноте, они довольно быстро добрались до автобуса. Уэбб открыл дверь, ящики внесли, обоих полицейских вытащили и положили под кустики ряд дом со зданием, где их вряд ли обнаружат раньше утра.

Когда они вернулись снова к автобусу, Уэбб уже навесил на заднее стекло прежний плакат. Быстро укрепив боковые плакаты, они сели в автобус. Уэбб мигом стянул с себя рабочую куртку и фуражку и надел золотую тунику. Когда автобус двинулся, все, сняв с себя маски и черные свитеры, тоже надели туники.

Уэбб, завернув за угол, притормозил; Деверс вскочил в автобус с улыбкой до ушей.

— Здорово! — воскликнул он.

— Переодевайся, — ответил ему Фуско. Деверс погасил улыбку. Стянув с себя полицейскую форму, он надел тунику, а форму карабин, шлем, рабочую куртку и кепку Уэбба свернул в узел. На темной улице Уэбб снова остановил машину; Деверс выбросил узел в мусорную урну, и они поехали дальше.

Когда они подъехали к южным воротам, ящики с деньгами стояли в задней части автобуса, заваленные музыкальными инструментами. То же сделали и с автоматами, однако четыре револьвера лежали в карманах.

Уэбб затормозил у проходной. К ним вышел молоденький охранник; набрякшие веки указывали на то, что его оторвали от сна.

Уэбб подал пропуск; полицейский сонно и в то же время подозрительно посмотрел на него и сказал:

— Что-то вы, парни, слишком поздно.

— Вызывали на бис, — ответил Уэбб. — Не хотели отпускать.

— Вот как! — Махнув рукой, полицейский сказал: — Ладно, проезжайте.

— Прощай, друг.

Выехав на Хилкер-роуд, они повернули налево и понеслись с большой скоростью. Машин на дороге не было. Спидометр доходил до девяноста, через три минуты Уэбб замедлил ход и свернул на проселочную дорогу. Но здесь они ехали так быстро, как только позволяли дорога и машина, уже не заботясь о тряске. Все прижимались к спинкам сидений, то и дело подпрыгивая на ухабах.

Уэбб подъехал прямо к гаражу. Стоктон вышел, чтобы открыть двери; Паркер, Фуско, Деверс и Кенгл вынесли ящики из автобуса и затащили их в гараж. Тем временем Уэбб развернул машину, а Стоктон открыл вторую дверь.

— До встречи через неделю, — сказал Деверс. Согласно плану, он должен был встретиться с Фуско в Нью-Йорке и получить свой долю.

— До встречи. Стен, — ответил Фуско.

Деверс сел в «понтиак», а Паркер — в микроавтобус Уэбба. Сам Уэбб на автобусе уже спускался вниз.

«Бьюик» Паркера двинулся за ним, позади шел «понтиак» Деверса. Внизу Деверс, мигнув на прощанье фарами, поехал на юг, а Паркер, подождав, пока скроются задние огни автобуса, свернул на север.

Автобус шел к границе; не доезжая до нее двух миль, Уэбб резко свернул с дороги и заехал за деревья, поставив машину так, чтобы ее не было видно с шоссе. Но следы останутся. Завтра рано утром, примерно через час после тревоги, полицейские наверняка обнаружат автобус и, конечно, решат, что преступники скрылись в Канаде.

Паркер развернул микроавтобус и подобрал ждущего его Уэбба. Уэбб сел за руль, и они снова поехали на юг.

— Неплохо сработано, — сказал он.

— Да, — ответил Паркер. Оба были не словоохотливы, и всю дорогу промолчали. Паркер ценил это качество в Уэббе. Хотя несколько лет назад они пару раз работали вместе, Паркер знал об Уэббе только то, что он отличный шофер, что у него страсть к переделке машин и что он не выдаст при допросе. Собственно, больше ему и не нужно было ничего знать.

Свернув на пыльную проселочную дорогу, они проехали немного и остановились. При красном свете задних фонарей замели следы от колес. Лучше будет, если в ближайшие дни никто не догадается приехать сюда. Поэтому, проехав еще немного, они снова остановились, снова замели следы и положили поперек дороги тот же толстый сук, который Паркер и Фуско убрали некоторое время тому назад.

Наверху стояла сплошная темень, горели лишь фары микроавтобуса. Все гаражные двери были закрыты.

Уэбб и Паркер вышли из машины и открыли двери гаража. Внутри никого не было. Ни Кенгла, ни Стоктона, ни Фуско. Денег тоже не было.

Часть четвертая

Глава 1

Паркер вошел в спальню. Те только что кончили заниматься любовью, и, когда Паркер резко включил свет, Деверс выпрыгнул из постели — только голый человек, застигнутый врасплох может выглядеть так глупо. Элен в ужасе моргала от яркого, бьющего в глаза света.

Взглянув на Элен, Паркер крикнул:

— Она еще здесь!

— Паркер! — удивился Деверс. Он все еще не мог прийти в себя от потрясения. — Что происходит?

Паркер пропустил его вопрос мимо ушей. Подойдя к кровати, он спросил Элен:

— Вы не боитесь, что я вас ударю?

— Что, что...

— Паркер, — сказал Деверс. — Ради Бога...

— Все деньги исчезли. Мы с Уэббом бросили автобус, вернулись в сторожку, но денег там уже не было.

Уэбб, стоя в дверях, спокойно добавил:

— Все трое мертвы, парень.

Деверс замигал:

— Мертвы?

— Фуско, — сказал Паркер, — Стоктон, Кенгл.

Уэбб пояснил:

— Мы нашли их около ангара. Их выстроили в ряд и застрелили.

Только тут Деверс и Элен начали как-то шевелить мозгами. Элен схватила простыню, чтобы прикрыться, а Деверс спросил:

— Нас ограбили? Все украли?

— Утащили все деньги, — сказал Паркер. — Нас, должно быть, там уже ждали.

— В ангаре, — уточнил Уэбб.

— Не важно где, — продолжал Паркер. — Они ждали, пока мы появимся, ждали, пока уедете вы и уедем мы с Уэббом. Ждали, пока там останутся только трое.

— Ты понимаешь, что это значит, приятель? — спросил Уэбб.

— Им было все известно, — ответил еле слышно Деверс, бледный как смерть.

— Они знали весь наш расклад, — сказал Уэбб.

— Все наши действия во всех деталях, — произнес Паркер.

— Да, — сказал Уэбб. — Им было известно не только то, что ограбление состоится этой ночью, но и где мы все спрячем, когда туда приедем, как разделимся, знали, что мы с Паркером должны бросить автобус, а ты вернешься сюда.

— Это должен быть кто-то из наших. — Деверс опустился на край кровати, ноги его больше не держали. — Вы, конечно, думаете, что это я. — Вид у него был совсем потерянный; по-видимому, он решил, что у него нет никакой надежды заставить их думать по-другому.

— Я не считаю тебя настолько глупым, Деверс, — сказал Паркер. — Вряд ли ты хотел, чтобы за тобой охотились либо полиция, либо мы. Если бы это сделал ты, тебе пришлось бы смываться отсюда. А смотавшись отсюда, ты дезертировал бы из ВВС. Но тогда у полиции не осталось бы никаких сомнений, что ты замешан в этом деле. Ясно, что ты этого не хотел.

— Сказать по правде, Деверс, я не так доверчив, как Паркер, — произнес Уэбб, — Вы умны и нахальны и могли решить: если вы никуда не сбежите и при нашем появлении притворитесь невинным младенцем, мы вам поверим.

— Шестьдесят пять тысяч — большие деньги, — ответил Деверс. — Мне их вполне достаточно. Я не настолько жаден, чтобы, рассчитывая их получить, предпринять что-то против вас, пяти мужиков.

— Это говорит в вашу пользу, — сказал Уэбб. — Кроме того, я не думаю, чтобы вы справились с тремя парнями в одиночку. Но убить их мог только тот, кого они знали. Иначе бы зачем их убивать? Может, вы прихватили с собой нескольких парней с базы?

— Тогда мне пришлось бы делиться с ними. Какой же в этом смысл, ведь я получил ту же сумму без дополнительных хлопот?

Уэбб махнул свободной рукой; в другой он все еще держал пистолет.

— Скорее всего, вы чисты. Но не на сто процентов, как думает Паркер.

— Ладно, — сказал Деверс. — Но если это не я, то мы в тупике. Больше никого не осталось.

Паркер ткнул пистолетом в сторону Элен.

— Где она была, когда вы вернулись? Все это время Элен, нервно теребя простыню, не отрывала широко раскрытых глаз от Паркера. Сжавшись в комок у изголовья кровати, полураскрыв от ужаса рот, она, по-видимому, плохо понимала, что происходило. Сомнительно, слышала ли она, о чем говорили мужчины. Но когда Паркер направил на нее свой пистолет, она вздрогнула и откинулась назад.

Деверс остолбенело посмотрел на Паркера, потом на Элен, потом снова на Паркера.

— Здесь, конечно, Элен? Вы же не думаете, что она...

— Больше некому, — сказал Паркер.

— Она была здесь. И она никогда не сделала бы этого! Что вы! Убить Марти? Зачем?

Элен пробормотала что-то невнятное. Они повернулись к ней, и она снова пробормотала:

— Марти не мертв.

—Все это ее рук дело, — сказал Паркер. — Не знаю зачем, может быть, совсем не из-за денег, может быть, чтобы отбить охоту у вас заниматься подобными делами, наверное, она даже себе не взяла. Но она кого-то направила на нас, выдала весь наш план. Вчера она чуть не рассказала мне об этом, она была в странном нервном возбуждении, словно боялась самое себя.

Деверс продолжал качать головой, повторяя:

— Паркер, Элен не сделала бы такого. Она не может никого продать.

— Поэтому и я не верю тебе до конца, парень. Не думаю, что она не способна донести, — произнес Уэбб.

— Где ори? — Паркер снова обратился к Элен. — Скажите, где они, и я не трону вас. Пусть Деверс делает с вами, что сочтет нужным. Думаю, все будет в порядке, ведь он любит вас. Где они?

— Марти не мертв, — повторила она.

— Деверс, ударьте ее по щеке. Надо, чтобы она очнулась.

Но внезапно Элен истерически заголосила:

— Почему он это сделал? — Лицо ее исказилось яростью, она выскочила из кровати и кинулась бежать из комнаты.

Паркер схватил ее, она, извиваясь, вырывалась, крича:

— Мне нужно поговорить с ним, я должна все выяснить! Я должна понять, почему он так поступил, что заставило его это сделать!

Паркер свободной ладонью ударил ее по Щеке, и она сразу обмякла.

Поддерживая ее, Паркер спросил:

— Кто? Кто сделал?

— Мне казалось, я могу довериться ему, — ответила она, глаза ее закрылись, по телу прошла дрожь.

Паркер потряс ее:

— Кому?

— Черт возьми, Паркер, неужели вы не понимаете? Она говорит о психоаналитике!

При этом слове Элен вздрогнула, но глаза ее оставались закрытыми; если бы не Паркер, она упала бы на пол. Через ее плечо Паркер спросил Деверса:

—Что?

— Она рассказала ему весь план. Понимаете? Не для того, чтобы направить его против нас, а просто потому, что была вне себя. Она считала, что может доверять ему, как священнику на исповеди, поэтому она и выложила этому мерзавцу все подробности.

— Где он живет?

— Я знаю только, где его приемная.

— Где телефонная книга?

— Его там нет, — сказала Элен еле слышно. Паркер отодвинул ее от себя, чтобы посмотреть на ее безжизненное лицо и закрытые глаза.

— Вы знаете его домашний адрес?

— Не знаю, он не говорил, не хотел, чтобы пациенты беспокоили его ночью.

Паркер передал Элен Уэббу и распорядился:

— Свяжите ее. А вы, — обратился он к Деверсу, — одевайтесь.

— Что мы будем делать?

— Попытаемся, если повезет, до рассвета вернуть деньги и смыться. Деверс начал одеваться.

Глава 2

У дверей висела табличка: «Специалисты Монеквуа». С другой стороны — выкрашенная в белый цвет небольшая доска со списком съемщиков: врачей, юристов, владельцев различных фирм. Имя доктора Фреда Годдена было четвертым сверху.

Это было современное здание из красного кирпича с белой отделкой; оно находилось в районе, где дорогие дома постепенно переходили в разряд дорогих офисов. Из большей части окон глядели похожие на амбразуры черные, разбитые на квадратики задние стенки кондиционеров; перед домом был высажен кустарник, полосы ухоженных газонов доходили до самой улицы. И света было больше, чем нужно; уличное освещение дополнялось двумя фонарями перед самым домом, горящими круглосуточно.

К торцу здания подходила плохо освещенная дорога. Уэбб выключил фары за три квартала от дома; подъезжая, он свернул на эту дорогу, продолжая двигаться в полной темноте. Слева от них тянулась кирпичная стена, справа — высокая изгородь; обе были еле видны. Когда под колесами зашуршал гравий, Уэбб затормозил и выключил зажигание.

Они втроем уместились на переднем сиденье, Деверс сидел в середине. Паркер, открыв дверь, вылез из машины; вслед за ним — Деверс. Уэбб отвел машину на противоположную сторону. Когда Паркер открыл дверь, свет внутри машины не зажегся: его заранее отключили. Оставив двери открытыми, они почти в полной темноте стали искать вход.

Если бы они старались не оставлять следов, эта процедура заняла бы у них полчаса или даже больше, но сейчас их заботило только время. Уже через три минуты они нашли задний вход и стали быстро подниматься по лестнице на второй этаж.

На матовых стеклах дверей в офисе золотыми буквами были написаны имена съемщиков. На одной из них они прочли: «ДОКТОР ФРЕД ГОДДЕН». За матовым стеклом мерцал тусклый желтовато-красный свет.

Прислонившись к стене так, чтобы его не могли видеть из офиса, Паркер тщетно нажимал кнопку звонка. Тогда он толкнул дверь, и она поддалась. Дверь была незапертой.

У всех троих в руках были пистолеты. Деверс оставил было свой в сторожке, но Паркер захватил его с собой.

Паркер медленно нажимал на дверь. По-видимому, пружины не было, а открывалась дверь туго, верно, петли давно не смазывались.

Образовалась щель, и Паркер осторожно просунул голову. Он увидел приемную: угол дивана, часть письменного стола, полуоткрытую дверь в коридор. Свет шел из кабинета.

Ни звука. Полностью открыв дверь, он после секундного колебания вошел внутрь. Никого.

Деверс и Уэбб прошли вслед за ним. Осторожно подошли к следующей двери, и снова Паркер заглянул внутрь, сжимая одной рукой пистолет, а другой опираясь на стену позади себя, чтобы в случае опасности резко отпрянуть.

Снова письменный стол, но побольше. Узорчатый ковер. Застекленные книжные полки. Зажженная лампа под оранжевым абажуром на углу стола.

Ни звука, ни шороха. Паркер, как и прежде, осторожно вошел внутрь — все спокойно.

Сейчас он увидел всю комнату. Вдоль левой стены стояла софа, у ее дальнего конца — кресло. Пара ламп, картотека, шкафчик с историями болезней, кофейный столик перед софой.

Звук. Из-за стола.

Паркер бросился на пол. Он лежал на ковре, прислушиваясь; потом повернул голову и всмотрелся в темноту под столом: рядом с ножками передвижного офисного столика он увидел направленные на него глаза.

Человек лежал на спине, голова была повернута в его сторону, глаза медленно открывались и закрывались.

Паркер вскочил на ноги. Слева был выключатель. Он резко нажал на него, и лампы дневного света, укрепленные на потолке, осветили комнату. Вошли Уэбб и Деверс.

Лежавший на полу был высокий, грузный мужчина, но весь какой-то расплывшийся, дряблый. На нем были потертые коричневые оксфордки, грязные коричневые брюки, старый широкий темно-зеленый свитер. На свитере в двух местах — на груди и животе — спекшиеся сгустки темно-красного цвета. Темная тонкая струйка тянулась по щеке от рта до уха, теряясь в волосах. Должно быть, раньше его голова лежала иначе. Когда он услышал, что в комнату вошли, он, наверно, повернул ее к двери. Сейчас человек лежал без всякого движения.

Деверс, обойдя стол с другой стороны, оказался рядом с головой парня.

— Мертв? — спросил он.

— Нет еще. Знаете его?

— Вряд ли. Я не вижу его лица.

Паркер, опустившись на одно колено, взял раненого за подбородок и повернул его голову к Деверсу. Тонкая струйка крови потекла теперь с другой стороны рта. Глаза открылись. Затем медленно закрылись, потом снова открылись. Взгляд был бессмысленный.

Деверса замутило. Он покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Я не знаю, кто он.

— Вы его никогда не видели?

— Никогда. Я бы его запомнил. Паркер отпустил подбородок, и голова легла на прежнее место. На большом пальце левой руки Паркера остались следы крови. Он вытер его о свитер парня, затем повернул тело так, чтобы добраться до заднего кармана, где, как он рассчитывал, лежал бумажник.

Бумажник был на месте. Паркер нашел в нем водительские права и прочел вслух имя.

— Ральф Хохберг. Вам говорит что-нибудь это имя?

— Ничего, — ответил Деверс.

Хохберг лежал вверх лицом, глаза смотрели на потолок, мигая медленно и безостановочно. В горле что-то забулькало.

Деверс сказал:

— Он захлебнется собственной кровью. Паркер, повернув голову Хохберга так, чтобы кровь вытекала изо рта, встал.

— Они были здесь, — сказал он скорее себе, чем Деверсу. — Годден и этот парень.

Только двое? Должно быть, они поссорились.

— Годден не взялся бы за дело, если бы у него был один помощник, — возразил Деверс. — Вдвоем не пойдешь против трех профессионалов, даже если нападаешь внезапно... Нет, нет, по крайней мере, должно быть трое против троих. Думаю, он взял бы и больше людей, если бы нашел. Как вы думаете, этот парень — его пациент?

Подошел Уэбб с конвертом. Пока Паркер и Деверс занимались раненым, он обыскал комнату и просмотрел шкафчик с историями болезней.

— Больше никого, — сказал он. — Ящики здесь, за софой. Пустые.

— Наверное, здесь они делили деньги, — предположил Паркер.

— Я нашел вот это. — Уэбб протянул конверт.

Паркер взял письмо. Оно было адресовано доктору Фреду Годдену, 16, Роузмонд-роуд, Вест-Монеквуа, штат Нью-Йорк. Это не был адрес офиса.

Передавая конверт Деверсу, Паркер спросил:

— Вы знаете город. Это жилой дом?

— Уверен. Вест-Монеквуа, высший класс.

— Поехали, — сказал Уэбб.

Глава 3

Роузмонд-роуд грациозно извивалась между кирпичными ранчо и современными каркасными секционными особняками; у каждого такого дома с наклонной крышей были лужайки, широкие подъездные дороги, гаражи, телевизионные антенны. Было полчетвертого, и дома стояли в полной темноте, лишь изредка то тут, то там мерцал в окне слабый огонек ночника.

Дом номер 16 был справа; в нижней части двухэтажной секции располагался гараж. Белое каркасное здание стояло на холме над дорогой; перед ним был разбит сад с декоративными альпийскими горками; широкая подъездная дорога около дома делала резкий разворот. Света не было, так же как не было его по всей округе. Все выглядело сонным и невинным.

Уэбб проехал немного дальше и остановился только тогда, когда изгиб дороги скрыл дом из виду. Все трое, выйдя из машины, пошли обратно по боковой тропинке, прямиком через лужайку соседнего дома, чтобы подойти к дому Годдена со стороны гаража.

Они собирались найти вход в гараж. Темень была, хоть глаза выколи. Медленно, в полном молчании они приближались к смутно вырисовывающемуся перед ними дому. Подойдя к задней стене, пошли вдоль нее, пока не наткнулись на дверь.

Паркер повернул ручку. Раздался слабый щелчок, но дверь не открылась.

Раздался голос:

— Роджер?

Паркер прижался к стене дома.

Голос шел сверху, из окна второго этажа.

— Я не сделаю тебе ничего плохого, Роджер, — говорил мужчина, но голос был бабьим и дрожал от страха.

Паркер ждал.

— У меня ружье. Лучше уйди отсюда. Паркер медленно обернулся. Уэбба сзади не было. Это хорошо. Деверс, как и он сам, тесно прижался к стене в нескольких футах от него.

— Ты взял все деньги, что тебе надо?

По шепоту невозможно узнать голос. Паркер громко, почти визгливо прошептал:

— Ральф еще жив!

— Что ты хочешь от меня? — Мужчина также перешел на визг, голос его зазвучал как натянутая струна.

— Помогите ему, — прошептал Паркер.

— Помочь! Зачем стрелял? Что с тобой случилось?

— Я тоже нуждаюсь в вашей помощи, — продолжал шептать Паркер. — Впустите меня.

— Чтобы ты и меня убил?

— Зачем мне убивать вас?

— Зачем ты выстрелил в Ральфа? Прости, Роджер, я не могу доверять тебе. Что нам делать с Ральфом? Я думал, он мертв. Думал, вернусь туда позже и увезу куда-нибудь его тело. Но если он жив, я... — С внезапным подозрением: — А он действительно жив? Откуда ты знаешь?

— Я был там.

— Как ты узнал, где меня найти? Роджер? Роджер, это ты?

—Да.

Если Деверс прав и сообщниками Годдена были его пациенты, небольшая истерика будет как нельзя к месту.

Паркер неожиданно громко загремел дверной ручкой и визгливо зашептал:

— Впустите меня! Я выбросил пистолет, я не хочу больше никого убивать! Впустите меня! Мне нужна ваша помощь!

— Это не Роджер!

Куда, черт возьми, девался Уэбб?

— Помогите мне! — шептал Паркер, стуча в дверь, переминаясь с ноги на ногу, словно он слишком возбужден, чтобы стоять спокойно. Или как человек, не желающий быть мишенью.

Неожиданно сверху обрушился свет, и он оказался в центре светового круга. Карманный фонарик. Паркер прыгнул в темноту, наверху раздался внятный щелчок взводимого курка.

Упав на землю, Паркер покатился, пока снова не оказался в темноте, но луч фонарика шел за ним следом. Вскочив на ноги, он снова прижался к стене; неожиданно фонарик вылетел из окна и упал на землю, продолжая гореть, вырывая из тьмы конус освещенной им травы.

Паркер, заметив приближающуюся тень Деверса, прошептал:

— Не подходите!

Деверс тут же исчез.

Прошла минута, во время которой ничего не произошло; затем сверху раздался спокойный голос Уэбба:

— Все в порядке.

— В доме могут быть и другие люди, — также спокойно ответил Паркер. — Проверьте.

— Хорошо. Я забрался в окно гаража со стороны дома. О нем обычно забывают.

Паркер и Деверс, обойдя дом, подошли к узенькому окошку гаража, теперь открытому. Протиснувшись сквозь него, они спрыгнули на садовый шланг возле какой-то длинной широкой машины. Из гаража они поднялись на половину лестничного пролета и оказались в кухне.

Сюда проникал свет из другой части дома. Двигаясь в направлении этого света, они вышли из кухни, повернули направо в короткий коридор и поднялись еще на полпролета. Там снова был короткий коридор, освещенный светом, идущим из расположенной справа комнаты.

Это была спальня, обставленная в колониальном стиле; даже кровать была с балдахином. Уэбб с пистолетом в руке стоял у ее изножья. На полу сидел лысый человек лет сорока пяти, в пижаме. На виске у него виднелась глубокая ссадина, Чуть кровоточащая. Он то и дело трогал ее рукой, из-за чего его пальцы были в крови. Было видно, что он испуган, но в то же время не потерял самообладания.

Когда вошли Паркер и Деверс, Уэбб сказал:

— Никого больше нет. Детская тоже пуста.

— Где ваша семья? — спросил Паркер.

— Я женат второй раз. Дети живут с первой женой.

— Где ваша новая жена?

— Поехала навестить своего брата. Я не хотел, чтобы она была здесь во время... — Он сделал неопределенный жест.

— Чтобы не объяснять ей, куда он собрался в два часа ночи, — кивнув, продолжил Уэбб.

— Вы Годден? — спросил Паркер.

Слабый кивок.

— Элен Фуско рассказала вам о нашем плане?

— Да. И я пытался украсть у вас деньги. — Он бросил на Паркера быстрый взгляд. — И мне почти удалось это. Если бы Роджер не спятил.

— Роджер?

— Роджер Сен-Клауд. Местный парень.

— Такой же, как Ральф?

— Он в самом деле жив?

— Был, когда мы видели его там. Сейчас, может быть, уже умер. Они оба — ваши пациенты?

— Да. Я не имею никакого отношения к убийству ваших друзей.

— Это сделал Роджер, — сказал Паркер.

— Он клялся, что один из ваших людей схватил автомат. Такой высокий, худой. Роджер охранял их, пока мы с Ральфом относили ящики с деньгами в машину. — Нахмурившись, Годден покачал головой. — Я не знаю, как он мог схватить автомат, мы же их обыскали и отобрали все оружие.

— Что произошло в офисе? — спросил Паркер.

— Мы поссорились. Я сказал Роджеру, что он не должен был убивать ваших людей, даже если один из них схватил автомат. Мы пошли в кабинет, чтобы разделить деньги. Там у нас были чемоданы, мы их принесли заранее. Все шло хорошо, пока Роджер снова не завелся. Он начал говорить, что я нарочно дал ему самое опасное поручение, что я понимал, что они наверняка попытаются что-то сделать и ему придется их убить. Он сказал, что я хочу его сдать в полицию за убийство, а его долю разделить с Ральфом. Было ясно: он решил обвинить нас и таким образом оправдать то, что замыслил сделать с нами.

— Кончай болтовню, док, — сказал Деверс. — Что все-таки произошло?

— Ну так вот. — Годден устало кивнул. — Ральф что-то такое сказал. Я точно не помню что, но что-то вполне безобидное. Ральф не мог сказать ничего другого. Роджер не сказал ему ни слова в ответ, просто подошел к софе, схватил автомат и выстрелил в Ральфа. Ральф зашатался и оперся спиной о стол, все еще держась на ногах. Тогда Роджер выстрелил еще раз. Вот так мне пришлось уехать оттуда. Без денег.

Годден сник, не в силах продолжать свой рассказ.

Паркер ткнул его пистолетом:

— Дальше!

— Я сел в машину и уехал. Я надеялся, что Роджер не узнает, где я живу, по крайней мере, в эту ночь. Я не знал, слышал ли кто-нибудь эти выстрелы, поэтому приехал домой, поставил машину в гараж и решил лечь спать. Если бы появились полицейские и сказали, что обнаружили в моем офисе труп, я прикинулся бы, что ничего не знаю. Но я не мог уснуть и все ходил в темноте из угла в угол, а потом услышал, что кто-то появился у заднего входа, и решил, что это Роджер.

— Вы испортили мне отличную операцию, доктор, — сказал Паркер.

Годден снова искоса взглянул на него.

— Вы Паркер, не так ли? Элен описала вас очень верно.

— Теперь вы должны также верно описать вашего Роджера, — сказал Паркер. — Мне нужно знать, как он выглядит, где живет и что собирается делать.

— Откуда мне знать, что он собирается делать?

— Вы его психоаналитик. Вам и карты в руки.

Годден выдавил нервную улыбку.

— Это не так-то просто.

Паркер подернулся к Уэббу.

— Обыщите здесь все. На случай, если эта птичка унесла-таки денежки.

— Клянусь, я ничего не взял. Когда Уэбб и Деверс вышли, Паркер сел на край кровати.

— Роджер Сен-Клауд, — сказал он. — Дальше.

Годден облизнул губы, снова дотронулся до раны. Вздохнул.

— Двадцать два года, рост шесть футов, очень худой. На лице прыщи. Его отец владеет банком в этом городе.

— Адрес?

— М-м-м... Хайнес-авеню, 123.

— Он отправится туда?

— Не знаю. Он совершенно непредсказуем. Вы же видите, что я не смог предвидеть его поведения этой ночью. Я думал, что справлюсь с ним, но у меня ничего не получилось. Понимаете, он всегда ощущал себя недостаточно сильным. И вдруг в его руках оказался автомат, а перед ним — трое безоружных людей, полностью в его власти. Он не мог не насладиться своей властью.

— Я хочу знать, пойдет ли он домой. Что он собирался делать со своей долей, вы говорили с ним об этом?

— В разное время у него были разные планы. То он собирался уехать в Нью-Йорк, то в Голливуд, то в Европу — он сам не знал куда.

— Но в любом случае он собирался покинуть город?

— Это было нереально для него. Он сам не знал, чего хочет.

— У него есть машина?

— Мотоцикл.

— Этой ночью он приехал на нем?

— Нет. Я взял его в машину около его дома.

Паркер, откинувшись назад, задумался. В кабинете было три чемодана, полные денег. Роджер не собирался везти их на мотоцикле. Если говорить о времени, то он не мог выйти из офиса раньше чем за четверть часа до их появления. И ушел он явно пешком. С тремя чемоданами?

— У его отца есть машина?

Доктор не отвечал, и Паркер взглянул на него — на лице Годдена застыло странное выражение, словно он видел что-то очень ему неприятное.

— Что с вами? — спросил Паркер. Годден произнес хрипло:

— Кажется, я знаю, что собирается сделать Роджер.

Глава 4

— Док это предсказал, — сказал Деверс.

Они стояли на Хайнес-авеню в квартале от дома, где, по словам Годдена, жил Роджер Сен-Клауд. Там улица была освещена так, как если бы одновременно зажглись все лампы мира; эта иллюминация резко контрастировала с темнотой, в которой стоял микроавтобус, на переднем сиденье которого сидели Паркер, Деверс и Уэбб, наблюдая через ветровое стекло жуткий переполох.

А переполох действительно был громадный. На перекрестке у дома Сен-Клауда посреди улицы стоял регулировщик в униформе, перекрывший движение по Хайнес-авеню. Поперек улицы выстроились три полицейские машины с распахнутыми дверцами — одна черная муниципальная и две черно-белые федеральные. С платформы грузовика мощный прожектор направлял свет на дом номер 123. На противоположной стороне мельтешились полицейские в штатском, время от времени раздавались одиночные выстрелы.

Было около четырех часов утра, но на тротуарах по обеим сторонам перекрестка собралась уже довольно большая толпа; люди толкались, стремясь получше разглядеть, что происходит. Поскольку машин было мало, а большинство людей были в домашних халатах, ясно, что здесь собрались жители ближайших домов. Если бы местное радио вещало круглые сутки, то любителей посмотреть «живое» телевидение набралось бы еще больше.

Доктор Годден сказал тогда: «Он убьет своего отца». И когда Паркер спросил: «Почему?» — ответил: «Власть ему нужна только для того, чтобы почувствовать себя свободным от отца. Все — неряшливая грязная одежда, мотоцикл, сарказм — было ради этого, и все не достигало цели. Ему не хватало власти. Теперь он ее получил. Он почувствовал ее вкус, и он ему понравился. У него теперь триста восемьдесят тысяч долларов, а деньги тоже одна из форм власти — той власти, которой в полной мере обладает его отец, и он тоже хочет насладиться ею, но прежде всего он собирается испытать свое могущество на отце».

— Винтовка, — сказал Паркер.

— Да. Сперва он поедет домой и застрелит отца. Могу я позвонить?

— Нет.

— Но ведь еще можно предупредить его.

— Вы хотите сказать, дать ему совет.

— Я говорю об отце.

— А я говорю о сыне, — ответил Паркер.

Они связали доктора Годдена и поехали сюда, но прожектор, взятый на воздушной базе, уже освещал дом Сен-Клауда; полицейские, прячась за крылья автомобилей, уже что-то кричали в окно верхнего этажа, и вокруг стояли сотни наблюдавших все это людей.

— Вот оно, — произнес Уэбб.

— Подождем немного, — сказал Паркер.

— Выйдем из машины, подойдем ближе, — предложил Деверс.

— И отсюда видно, — отозвался Паркер.

— А нас никто не видит, — прибавил Уэбб.

Кричал громкоговоритель. До них доносился лишь нечленораздельный шум. Но они и так знали, что кричали Роджеру Сен-Клауду.

Когда они только подъехали, желтый свет горел лишь в нескольких окнах этого квартала, теперь же, когда завопил громкоговоритель, он вспыхнул во многих окнах. Похоже, полицейские опередили Паркера и его людей не больше чем на пять минут. Хуже было бы, если бы все произошло наоборот.

Они уже сидели минуты три-четыре. Громкоговоритель то умолкал, то снова что-то кричал. Полицейские перебегали от одного автомобиля к другому без всякой видимой цели. Казалось, они не знали, что делать.

— Наверное, они вскоре применят слезоточивый газ, — сказал Уэбб. Паркер кивнул.

— Его, по-видимому, уже везут.

Спорадически раздавались выстрелы. Полицейские стреляли из разного типа ружей, автоматов, пистолетов; дважды по-обезьяньи затрещал пулемет, выпустив по фасаду здания длинную очередь.

Сен-Клауд тоже не сидел без дела. Один полицейский, перебегая зигзагами от одной машины к другой, вдруг, оказавшись на открытом пространстве, споткнулся, перекувырнулся в воздухе и, упав, остался лежать на земле. Раздался мощный ответный залп, под прикрытием которого двое полицейских схватили упавшего и оттащили его в безопасное место.

Затем снова наступила продолжительная тишина, нарушаемая отдельными выстрелами, словно бы лишь для приличия.

— Почему он не разобьет прожектор? — спросил Уэбб.

— Он вовсе не хочет убегать, — сказал Деверс. — Он хочет убивать.

Уэбб нахмурил брови:

— Зачем?

Снова заговорил громкоговоритель. Когда он замолчал, они услышали другой голос, пронзительный, визгливый, резкий. Деверс прошептал:

— Это он. Слушайте.

— Не похож на человеческий, — сказал Уэбб. Он посмотрел на Паркера. — Уедем отсюда. У него наши деньги, он окружен копами, нам здесь делать нечего.

— Смотрите, — сказал Паркер. Из окна верхнего этажа падал снег, бумажный снег, его хлопья, кружась и танцуя в воздухе, падали на землю, превращаясь в зеленые листья.

— Наши деньги, — произнес Уэбб.

— Об этом Годден говорил тоже, — сказал Деверс скорее себе, чем остальным. — Он демонстрирует силу.

— Зачем ему это надо? — Уэбб злился, не в силах понять этого выродка.

— Он хочет их купить, — попытался объяснить ему Деверс. — Он просто спятил, для него наслаждаться властью — это убивать людей и покупать их.

Тут из окна вылетел чемодан, из него посыпались подхваченные ветром оставшиеся банкноты. Люди, удерживаемые на перекрестке полицейским кордоном, молча смотрели, не догадываясь пока, что именно падает на землю.

Из окна хлынул новый бумажный дождь, а вслед за ним, как будто из катапульты, полетел второй чемодан; раскрытый, как и первый, он несколько раз переворачивался в воздухе, выплевывая из себя пачки денег.

Наступила тишина. Ничего не происходило. Абсолютно ничего. Второй чемодан упал на землю рядом с первым, зеленые купюры медленно опускались на землю.

Затем раздался резкий, визгливый голос, такой же неразборчивый, как голос громкоговорителя, но он почти сразу же потонул в другом крике, отчетливом и внятном. Это кричала толпа, и то, что она кричала, было:

«Деньги!»

Визгливый голос что-то кричал, но его больше никто не слушал. Напряжение росло, каждый в толпе сознавал, что сейчас должно что-то произойти, и каждый ждал только сигнала.

Полицейские с беспокойством поглядывали в сторону толпы, и в резком свете прожектора их лица выглядели бледными, напряженными, встревоженными.

— Они сейчас... — сказал Уэбб.

Толпа бросилась вперед.

За мгновение до этого люди покорно стояли там, где их остановила полиция. Но уже в следующий момент толпа хлынула к залитому светом пространству: люди становились на колени, на четвереньки и хватали пригоршнями зеленые купюры, лежавшие на лужайках, тротуарах, дорожках.

— Наши деньги, — снова сказал Уэбб, глядя через переднее стекло машины на копошащихся, словно муравьи, людей.

Деверс показал вверх.

— Вон он!

Роджер, высунувшийся из окна, напоминал черную запятую, почти слившуюся с прямой линией — винтовкой. Быстро и методично он стрелял в толпу.

Раздались пронзительные крики, некоторые люди выбежали из освещенного пространства, но большинство, ни на что не обращая внимания, продолжали ползать и подбирать оставшиеся купюры.

Паркер взглянул на другую сторону улицы и заметил полицейского в штатском, приставившего к своему плечу винтовку. Он был вызывающе спокоен на фоне царившей вокруг суматохи, было ясно, что он ждет подходящего момента. Шум помешал Паркеру услышать звук выстрела, но он увидел, как винтовка отдала в плечо. Взглянул снова в сторону дома — в толпу падал Сен-Клауд.

— Все, — сказал он, — поехали.

— Хорошо. — Уэбб завел двигатель, развернулся, и они покатили по пустой улице.

Деверс, в голосе которого звучало сильное разочарование, спросил:

— Куда сейчас?

— В офис Годдена, — ответил Паркер. Уэбб, наклонившись вперед, чтобы Деверс не заслонял ему Паркера, спросил:

— Зачем?

— Из окна выпали два чемодана. А их было три. Унести пешком он мог только два. Третий спрятал где-то там.

— Вот сукин сын, — сказал Уэбб, нажимая на акселератор.

Глава 5

— Здесь! — крикнул Деверс; Паркер и Уэбб подбежали к нему.

На этот раз они не думали ни о производимом ими шуме, ни о том, что свет фар мог кто-то заметить; главное было — выиграть время. Поставив «бьюик» с включенными фарами дальнего света посреди парковочной площадки, расположенной позади дома «специалистов Монеквуа», они, словно соревнуясь на звание лучшего мусорщика, разделили между собой участки и занялись тщательным разбором всего, что было в офие, а потом и за домом.

И вот после пятнадцати минут поисков Деверс нашел чемодан. Он оказался в большом металлическом мусорном контейнере у задней стены дома; сверху лежал ворох разной бумаги.

Уэбб в это время ворошил кучи листьев, сметенных на край площадки, а Паркер обыскивал живую изгородь вдоль границы домовладения. Подбежав, они увидели широко улыбающегося Деверса, освещенного ярким светом фар. На крышке контейнера стоял старый чемодан.

— Он? — спросил Уэбб.

— Сейчас посмотрим, — сказал Паркер. — Откройте его.

— Хорошо, — ответил Деверс.

Чемодан не был заперт. Деверс расстегнул обе «молнии», поднял крышку, и они увидели кучу беспорядочно наваленных купюр.

— Так, — сказал Паркер. — Деверс, положите его в машину и выключите фары. Мы вернемся в кабинет. — Он повернулся к Уэббу: — Пошли со мной.

— Ладно.

Дверь заднего входа была лишь прикрыта, как они ее оставили в первый раз. Паркер, войдя в дом, стал подниматься по лестнице, за ним следовал Уэбб.

Перед кабинетом Годдена Уэбб спросил:

— Что нам здесь нужно?

— Тело.

— Если он мертв.

— Он будет мертв, — ответил Паркер. В кабинете все было по-прежнему, продолжал гореть свет, дверь была незаперта; Ральф лежал на полу в прежней позе. Паркер опустился перед ним на колено и прижал руку к его горлу.

Уэбб, перегнувшись через стол, спросил:

— Жив?

Паркер ответил не сразу. Его рука напряглась. Затем он убрал ее и сказал:

— Мертв. Тело надо во что-нибудь завернуть, иначе мы оставим следы крови.

— В соседней комнате есть ковер.

— Хорошо. Бери его за ноги.

Они оттащили тело в приемную, положили его на небольшой ковер и завернули в него; ноги Ральфа торчали наружу.

— Нужно забрать ящики от денег, — сказал Паркер.

Войдя снова в кабинет, они вынесли ящики в коридор. Паркер еще раз вернулся, чтобы проверить, все ли в порядке. На ковре за письменным столом были пятна, но с этим приходилось смириться. К тому же их можно было увидеть, только зайдя за стол. Все остальное было в норме. Паркер выключил свет, вышел в приемную; затем они с Уэббом вынесли труп в коридор и захлопнули дверь.

— Что происходит? — спросил подошедший Деверс.

— Мы переносим тело, — ответил Уэбб.

— Вы справитесь с этими двумя ящиками? — обратился Паркер к Деверсу. — Только постарайтесь не слишком поцарапать стены.

— Постараюсь.

Паркер и Уэбб, снова подняв тело, понесли его к машине. Деверс возился с ящиками: брал один, нес его какое-то расстояние, ставил на землю и шел за вторым, подтаскивал его к первому, снова тащил первый и так далее. Паркер и Уэбб шли медленно, и Деверс не отставал от них, а под конец даже перегнал и откинул им задний борт микроавтобуса.

В заднюю часть «бьюика» уложили чемодан, два металлических ящика и труп. Паркер и Деверс сели вперед, и Уэбб спросил:

— Куда сейчас?

— К дому Годдена.

Глава 6

Доктор сидел на полу, там, где они его оставили, связанный и с кляпом во рту. Как только Паркер включил свет, Уэбб подошел к шкафу и, взяв ключи от гаража Годдена, вышел поменять машины: вывел из гаража машину Годдена и поставил на ее место свой «бьюик».

Паркер сел на кровать.

— Слушайте внимательно, — сказал он. — Из-за вас все пошло кувырком. Мы не можем воспользоваться нашим убежищем, не можем даже выйти отсюда, уже светает. Трое моих приятелей убиты, две трети денег пропали. Если бы я в вас не нуждался, я сам затянул бы на вашей шее проволочную петлю. Но я могу использовать вас, поэтому у вас есть шанс остаться в живых. Если будете подчиняться, все кончится благополучно. Если выкинете еще что-нибудь, считайте себя трупом.

Годден кивнул.

— Отлично. — Паркер подошел к нему и вынул кляп. — Только не начинайте снова свою болтовню. Отвечайте на вопросы.

Годден снова кивнул.

— Хорошо.

Голос его звучал хрипло, на щеках выступили красные пятна. Кровь на виске засохла. Паркер снова присел на край кровати.

— Как надолго уехала из города ваша жена?

— Осталось пять дней. Она вернется в понедельник вечером. То есть мы вместе должны были вернуться сюда в понедельник вечером.

— Вы должны были уехать к ней?

— Да. В пятницу. В пятницу вечером.

— У вас сегодня прием?

— Вы хотите сказать, завтра?

— Сейчас двадцать минут пятого. Я хочу сказать, сегодня.

— Да, записано четверо. Трое, не считая Ральфа Хохберга.

— И Роджера Сен-Клауда?

— Да. Он тоже...

— Значит, вы должны принять двоих. Когда назначено первому?

— В десять часов. Но это должен был быть Ральф. А следующий — в одиннадцать.

— Утром позвоните обоим и скажите, что приема сегодня не будет.

— Хорошо.

— Но сначала дождитесь звонка из полиции.

Годден удивился.

— Из полиции?

— Ваш Роджер забаррикадировался в доме и стрелял по полицейским.

— Боже!

— Они позвонят вам. Если вы услышите об этом каким-нибудь законным способом раньше, позвоните им сами и предложите свою помощь. Скажите, что готовы встретиться и рассказать обо всем, что их будет интересовать. Но попросите их приехать к вам.

— А если они будут настаивать, чтобы я приехал к ним?

— Настаивать должны вы.

— Это не вызовет подозрений?

— Нет. Когда они придут сюда, расскажите им все, что знаете о Роджере, можете болтать все, что вам заблагорассудится. Но никакого упоминания о нас.

— Вы будете здесь? Значит, вы здесь будете прятаться?

— Если вы проболтаетесь, — сказал Паркер, — полиция узнает 0вашей причастности к ограблению воздушной базы, и это самое меньшее, что вам угрожает. А самое большее — это пуля в лоб.

— Если я выкручусь, — сказал Годден, — я буду считать, что мне повезло. Элен Фуско говорила мне о вас, Паркер, но я недооценил вас, я плохо ее слушал. — Его голос помрачнел. — Я и Роджера недооценил.

— Помните об этом, — сказал Паркер и встал. — До утра.

— Вы собираетесь оставить меня в таком положении?

Паркер выключил свет и вышел.

На кухне горела небольшая лампа, и благодаря ей можно было ориентироваться в доме. Заглянув туда, Паркер увидел Уэбба у холодильника. В одной руке он держал бутылку молока, в другой — кусок торта.

— Помирал с голоду, — сказал он.

— Где Деверс?

— Здесь. — Вошел улыбающийся Деверс с чемоданом. — Я думал, что мы разделим их, прежде чем я вернусь.

Паркер посмотрел на него.

— Вернетесь? Куда? Деверс смутился.

— К Элен, куда же еще?

— Завтра полиция найдет три трупа в сторожке. Завтра или послезавтра будут получены отпечатки пальцев, и полицейские определят, что одни из них принадлежат Мартину Фуско. Потом они выяснят, что в городе живет его прежняя жена. Первая зацепка. Поговорив с бывшей женой, они узнают, что она находится в связи с парнем из финансового отдела военно-воздушной базы. Вторая зацепка.

Деверс побледнел.

— Проклятие! Как же мне выпутаться из всего этого? Буду все отрицать. Что они мне сделают? Скажу, что это простое совпадение. Они ничего не докажут.

Уэбб, набив рот тортом, промычал:

— Они надавят на тебя, парень. Сильно надавят.

— Выдержу.

— А Элен? Они и на нее надавят.

— Я посоветовал бы тебе убить ее, — проговорил Уэбб задумчиво. — Но тогда они надавят еще сильнее. А если им удастся сломать тебя, они повесят на тебя убийство первой степени.

Деверс переводил взгляд с одного на другого.

— Что же делать?

— Берите свои сорок тысяч и уезжайте, — сказал Паркер.

— Но мне же надо отслужить свой срок! Паркер покачал головой.

— Ничего не выйдет. С этой женщиной и мерзавцем, что наверху, тебя посадят.

— Только если они найдут тело Фуско, — возразил Деверс.

— Не сомневайся в этом, — сказал Уэбб. — Можешь ездить сколько угодно по городу, но, как только ты выедешь на шоссе, они погонятся за тобой. К тому же к сторожке невозможно подъехать, минуя базу.

— Ну так пусть остановят. Им нечего будет мне предъявить. Я чист.

— Служащий финансового отдела. Едет в четыре часа утра. Просто так, без всякой цели.

— Если же они остановят вас на обратном пути, вы не сможете утверждать, что чисты, — прибавил Паркер. — С трупом в машине.

Деверс впал в полное отчаяние.

— Черт возьми, ведь должен же быть какой-то выход! Что же мне все-таки делать?

— Найти документы на машину Годдена. На случай, если вас остановят. Поехать на его машине домой и забрать Элен с ребенком. Если она не захочет ехать, убить ее.

— Я не смогу...

— Тогда позвонить нам и сообщить, что вы этого сделать не можете, мы приедем и сделаем это сами.

Деверс переводил взгляд с Паркера на Уэбба и с Уэбба на Паркера.

— Хорошо, — сказал он. — Я заберу ее. Что дальше?

— Привезете ее сюда. Если полицейские найдут ее, она расскажет им о Годдене, а нам нужно, чтобы Годден был чист, так как нам больше негде прятаться. Поэтому она тоже должна находиться здесь.

— Сколько дней мы будем скрываться?

— Два-три дня. Пока все не успокоится.

Жест Деверса выражал одновременно и злость, и горечь.

— Что же я буду делать потом?

— Возьмешь новое имя, приятель, — сказал Уэбб. — Главное, не теряй головы. И надейся на лучшее.

— Вы хотите сказать, что всю оставшуюся жизнь мне придется быть в бегах?

Уэбб ухмыльнулся:

— Как в кино? Спать на сеновале, ездить в товарных вагонах — так ты это себе представляешь? — Он покачал головой. — Меня разыскивали под моим собственным именем почти пятнадцать лет. А Паркера — под столькими именами, что он вряд ли все их вспомнит. Мы все были в бегах, мы и сейчас в бегах. И при этом вполне приятно проводим время, надо только уметь.

Деверс посмотрел на Паркера. Он начал кое-что понимать.

— Вы были в Пуэрто-Рико, — сказал он. Уэбб развел руками.

— Ну, дошло? В бегах, в отеле «Хилтон».

Глава 7

Когда двое полицейских в штатском ушли, Паркер появился из кухни, демонстративно пряча пистолет.

— Неплохо, — сказал он.

Годден был весь в поту; пластырь желтовато-коричневой заплаткой выделялся на бледной и влажной коже его лба.

— Не хотел бы я испытать все это еще раз, — сказал он. — Даже за миллион долларов.

Уэбб и Деверс вошли в комнату через другую дверь.

— Вы сделали это за меньшее, — сказал Уэбб, — но и того не получите.

Деверс молчал. Он уже примирился с невозможностью вернуться к прежней жизни, но в Годдене видел причину всех своих несчастий и готов был его испепелить. Он стоял и смотрел на него, сжимая кулаки от ненависти.

Годден нервно потрогал свой пластырь.

— Как по-вашему, они мне поверили?

— Поверили, — ответил Паркер. — Вы вели себя правильно.

Паркер сочинил для него историю, выглядевшую весьма правдоподобно. Когда утром без десяти семь зазвонил телефон, трубку взял Паркер, назвавшись Годденом. На проводе был репортер одного из телеграфных агентств, звонивший из Сиракуз. Паркер сказал, что все события, связанные с Роджером Сен-Клаудом, были для него полной неожиданностью, и он, естественно, не может делать никаких заявлений, пока не поговорит с полицией.

Затем Паркер разбудил Годдена и заставил его позвонить в полицию — дескать, только что позвонил репортер и сообщил, что Роджер Сен-Клауд вел себя словно безумный. Получив подтверждение, Годден заявил о своей готовности рассказать все, что он думает о мотивах поступков и состоянии ума своего пациента, прибавив, однако, что предпочитает, чтобы полицейские приехали к нему, так как, вскочив с постели на звонок репортера, упал и поранил голову и пока еще не знает, насколько рана серьезна. Он прибавил также, что совершенно потрясен и подавлен случаем со своим пациентом.

Полицейский сочувственно его выслушал и сказал, что утром его навестят. И действительно, в четверть одиннадцатого пришли двое полицейских в штатском; они уже знали, что он поранил голову, были вежливы и почтительны; было ясно, что они ни в чем его не подозревают. Да и с какой стати?

Они провели в доме полчаса и за это время лишь выслушали монолог Годдена о Роджере Сен-Клауде, не проявив никакого интереса ни к чему другому. Сначала Годден сильно нервничал, полицейские, по-видимому, объяснили себе это по-своему, однако потом он увлекся собственным повествованием, и волнение исчезло. Ведь в конце концов, такого рода монологи — его профессия.

Полицейские в штатском ни слова не сказали о возможной связи поведения Роджера с ограблением военно-воздушной базы, но в девятичасовой передаче новостей эти два происшествия уже увязывались между собой. О телах в сторожке пока ничего не сообщалось. В передаче новостей в девять тридцать сообщили, что найден автобус. «Видимо, часть бандитов под покровом темноты пересекла канадскую границу».

Хотя бы ненадолго их оставят в покое. Годден позвонил своим пациентам и предупредил их, что ввиду известных им обстоятельств он отменяет прием до конца недели. После звонков еще нескольких репортеров, похоже, источником неформальной информации стал уже служить врач-психоаналитик преступника, а не полиция, не было ничего, страшного, что доктор Годден отключил телефон.

Дальше нужно было решить, что делать с его женой.

— Позвоните ей, — сказал Паркер. — Если она собирается вернуться, скажите, чтобы она этого не делала. Вы приедете, как договорились, в пятницу, а если полиция снова захочет побеседовать с вами, — то в субботу. Объясните ей, чтобы она не пыталась вам звонить, так как из-за непрерывных звонков репортеров вы не подходите к телефону.

Годден позвонил жене, причем больше слушал, чем говорил, и под конец сказал то, что велел Паркер. Повесив трубку, он смущенно взглянул на него:

— Мне надо позвонить еще в одно место.

— Кому?

— Одной молодой леди. Мы должны были встретиться сегодня вечером.

— Здесь?

— Нет, у нее.

— Звоните. Деверс, возьмите на кухне вторую трубку. Если что-то покажется подозрительным, дайте мне знать.

— Хорошо.

Деверс шел в кухню, очень надеясь, что Годден что-нибудь ляпнет.

Но ничего не произошло. Годден сказал молодой леди, что из-за происшествия с Роджером Сен-Клаудом у него все полетело кувырком, и пообещал навестить ее на следующей неделе, во вторник или, самое позднее, в среду.

Когда он положил трубку, а вернувшийся из кухни Деверс разочарованно покачал головой, Паркер сказал:

— Хорошо. Возвращайтесь в свою комнату.

Годден, пытаясь улыбнуться, встал.

— Не нужно связывать меня снова. Вы можете доверять мне. Я не меньше вас хочу, чтобы весь этот кошмар кончился.

— Ах ты, мерзавец! — почти прорычал Деверс.

Годден, повернувшись к нему, развел руками:

— Поверьте, я очень сожалею о том, что случилось. Я не хотел этого. Я не хотел никого убивать, не хотел никого губить. Я хотел только забрать деньги.

— Гнусный мерзавец! — снова прорычал Деверс.

— Все, — сказал Паркер. — Годден, поднимитесь в свою комнату. Уэбб, уведи его. Деверс, взгляните, что делает ваша женщина.

Лицо Деверса перекосилось.

— Моя женщина, — произнес он с горечью и, повернувшись, вышел.

Элен с девочкой поместили в комнату, которую когда-то занимали дети Годдена. Деверс рассказал, что, когда он приехал за ней прошлой ночью, она вначале отказывалась ехать с ним, уверяла, что сумеет обмануть полицию. Но он убедил ее, что полиция все поймет, когда выяснится, что она, бывшая жена одного из грабителей, живет с финансовым клерком военно-воздушной базы. Поэтому ей остается либо ехать с ним, либо ее заставят замолчать навеки, потому что она будет представлять опасность для них всех. После этого Элен согласилась. По дороге она хотела кое-что купить, но Деверс был тверд и не выпустил ее из машины, так что она с дочкой приехала только с одной сменой белья.

Когда Деверс привез ее, она была совершенно не в себе. Страх, чувство вины, отчаяние и негодование беспорядочно меняли ее настроение. Паркер решил, что ей нельзя доверять, и ее заперли на замок. Паркер заручился ее молчанием, пока в доме были полицейские, пообещав, что за любую неприятность, вызванную ее поведением, в равной мере заплатят и она, и ее дочь. Все прошло спокойно.

Паркер отправился на кухню и включил радио, чтобы послушать одиннадцатичасовые новости. Они получили передышку, и, хотя она была весьма шаткой и неустойчивой, у них появилась надежда найти выход из создавшегося положения. Тело Ральфа Хохберга и два ящика из-под денег лежали в подвале под брезентом. Деньги все еще находились в чемодане около холодильника.

Годден сидел взаперти в одной комнате, Элен с ребенком — в другой. Больше никто не мог сообщить полиции каких-либо опасных для них сведений. Они были ограждены от посетителей и телефонных звонков. Если повезет, они продержатся здесь еще дня два, до субботы. Этого им будет достаточно.

Когда Уэбб и Деверс вошли в кухню, в, один голос отрапортовав, что пленники под контролем, Паркер сказал:

— Давайте откроем чемодан. Посмотрим, сколько денег нам досталось.

Сев вокруг стола, они вытряхнули содержимое чемодана и стали считать. Получилось сто двадцать шесть тысяч пятьсот восемьдесят три доллара.

Паркер произвел несложные вычисления на бумаге и объявил:

— На каждого приходится по сорок две тысячи сто девяносто четыре доллара; один доллар лишний.

Уэбб, порывшись в груде купюр, нашел однодолларовую бумажку и, смяв, бросил ее на пол.

— Сейчас у всех поровну, — сказал он.

Деверс вдруг стал смеяться. Казалось, его смех вот-вот перейдет в истерику. Паркер прикрикнул на него:

— Прекрати.

Деверс умолк, взглянул на Паркера, встал из-за стола и вышел.

— Что с ним? — спросил Уэбб.

— Поживем — увидим.

Был час дня. Они включили радио. Сводка новостей началась с сообщения о том, что обнаружены трупы в сторожке, пока не опознанные, далее шло объявление полиции о розыске Деверса и Элен Фуско. Никаких обвинений, никаких намеков на то, что разыскиваемые могут быть связаны с бандой, в объявлении не содержалось. Просто им хотят задать вопросы. Диктор дал подробные словесные портреты Деверса и Элен, довольно точные, но они подходили и миллионам других людей на планете.

— Должно быть, они еще утром нашли убежище, — сказал Уэбб. — Но молчали, пока не поняли, что Деверс не вернется домой.

Вскоре в кухню вошел Деверс. Он обнаружил бар с напитками и держал в руке рюмку теплого виски.

— Вы должны посмотреть телевизор, — сказал он. — Там показывают мою фотографию.

Уэбб посмотрел на него. — Правда? Тогда вы знаменитость.

— Я знаменитость! — Деверс уже захмелел, и к нему вернулась храбрость.

— Знаменитости нужен лед, — сказал Уэбб. — Пойду-ка принесу.

Деверс застыл посреди кухни, Уэбб нашел ведерко для льда и опорожнил в него два поддона с кубиками льда. Пьяно хмурясь. Деверс выглядел как человек, который смутно подозревает, что над ним подшучивают, но не может понять, в чем же это заключается.

Уэбб, взяв ведерко со льдом, сказал:

— Пошли, Стен, покажу, как надо пить.

Ближе к вечеру Паркер выпустил Элен из комнаты, чтобы она приготовила обед. Все ее реакции были притуплены, она выглядела покорной, но угрюмой. Пема, очевидно понимая, что произошло что-то неладное, жалась к ее коленям, глядя на всех большими круглыми глазами.

Они пообедали все вместе, если не считать Годдена, которому отнесли поднос с едой в комнату. Паркер, понимавший, что за столом слишком много людей, ненавидящих Годдена, решил не нарываться на лишние неприятности.

Назвать Деверса трезвым было бы сильным преувеличением. После обеда, когда Элен вернулась в свою комнату, а Паркер пошел в гостиную, чтобы посмотреть новости по телевизору. Деверс и Уэбб остались на кухне. Деверс начал рассказывать о своих сексуальных похождениях, Уэбб — о криминальных. Оба громко смеялись. Трезвый как стеклышко, Паркер сидел у телевизора; в одиннадцать часов показали сторожку и санитарную машину, из которой вытаскивали трупы. Потом на экране появилась мать Элен Фуско, она просила дочь вернуться домой или по крайней мере позволить Памеле жить с бабушкой и дедушкой. Показали фотографии Деверса и Элен.

Деверс к двум часам ночи был уже мертвецки пьян, и Уэбб, подойдя нетвердой походкой к Паркеру, сказал:

— С ним все будет в порядке. Ему надо только привыкнуть.

— Я думал, он сломается.

Пятница тянулась медленно и уныло. Несколько раз звонили в дверь, но, не дождавшись ответа, уходили. Деверс провел весь день на кухне, пытаясь найти лекарство от похмелья. Уэбб отыскал колоду карт и раскладывал пасьянс. Элен выглядела более спокойной и собранной; поняв, что ей некуда идти, она вместе с дочкой занялась уборкой. Связанный Годден сидел взаперти в своей комнате. Паркер ходил по дому, наблюдал и ждал.

Вечером Деверс и Уэбб, снова напившись, играли в карты и рассказывали друг другу те же истории, что и в прошлую ночь.

Элен, уложив дочь, подошла к Паркеру.

— Стен не хочет меня брать с собой. Я не обвиняю его. Но у меня нет денег, и мне некуда уехать.

Паркер посмотрел на нее.

— Что же вы хотите?

— Немного денег. Совсем немного.

— Может быть. Деверс даст вам что-то из своей доли. Попросите его.

— Мне некуда деться, — сказала она, и выражение панического страха опять появилось в ее глазах.

Меньше всего Паркеру хотелось, чтобы она снова впала в невменяемое состояние.

— Я поговорю со Стеном. Завтра мы что-нибудь придумаем, — успокаивающе сказал он.

— Спасибо, — ответила она бесцветным голосом и ушла.

В эту ночь Деверс свалился с ног уже около часу, и Уэбб пришел в гостиную допивать виски вместе с Паркером.

— Парень что надо, — сказал он. — Он будет работать и дальше, как вы думаете?

— Возможно, — ответил Паркер.

Уэбб выпил стакан до конца и поставил его на пол рядом со стулом.

— Когда, по-вашему, мы уйдем?

— Может быть, завтра вечером. Нас уже здесь почти не ищут.

— Наверное, считают, что мы уже на Аляске.

Паркер ничего не ответил, и, когда спустя минуту повернулся к Уэббу, тот спал.

Дом погрузился во тьму; гостиная освещалась только светом с экрана телевизора. Паркер смотрел на экран, но мысли его были далеко. Закончилась проповедь, исполнили национальный гимн, на экране появилась белая рябь, но он не стал выключать телевизор. Немного погодя, по-прежнему сидя перед пустым экраном, он заснул.

Глава 8

Паркер проснулся оттого, что Уэбб дотронулся до его руки. На экране телевизора мелькали кадры мультфильма. Серый свет проникал сквозь оконные занавеси. Паркер посмотрел на часы — без двадцати восемь.

У Уэбба было встревоженное лицо. Стараясь говорить тихо, он произнес:

— Лучше взгляните сами.

Паркер пошел за ним в комнату Годдена. Годден, со связанными руками и ногами, лежал на боку с разрезанным горлом; простыня была пропитана кровью.

— Где женщина? — сказал Паркер.

— Ушла. Оставила вот это.

На коричневой промокашке большими неровными буквами карандашом было написано:

«Никому не скажу, где вы. Я должна отвести Пему маме. Простите».

Видно было, что записка писалась второпях.

— Что теперь? — спросил Уэбб. Паркер покачал головой.

— Хотел бы я знать, когда она ушла.

— Я слышал, как закрылась дверь, оттого и проснулся. Прошло меньше пяти минут.

— Надо выбираться, — сказал Паркер. Они пошли на кухню, разбудили Деверса, показали ему записку и рассказали про Годдена.

— Протрезвей, мальчик, — сказал Паркер. — Мы должны поскорее убраться отсюда.

— Почему? Вы думаете, она расскажет?

— Ей не нужно ничего говорить. Полубезумная женщина тащится по маленькому городу в семь тридцать утра, сколько, вы думаете, она уже прошла? Шесть кварталов? Десять? Когда полицейские заберут ее, они подумают: а может, и другие где-нибудь поблизости? Вспомнят, что и доктор с раненой головой живет неподалеку. Кто-нибудь скажет: «Давай-ка, Джо, посмотри, нет ли там кого».

Деверс в мгновение ока протрезвел:

— Сколько у нас осталось времени? — спросил он.

— Пока они не соберутся с мыслями. Пока не вспомнят, что рядом живет Годден. Час, может быть, меньше.

— Черт побери! — Деверс отошел к кухонному крану, ополоснул лицо холодной водой, вытерся посудным полотенцем.

— Куда мы поедем?

— Вначале вы поедете со мной, — сказал Паркер.

Они взяли вещи и вышли к машинам. Паркер и Деверс сели в темно-зеленый «кадиллак» Годдена, погрузив туда чемодан Паркера, в котором лежали его дорожные принадлежности и его доля денег, и небольшую сумку Годдена" в которую Деверс положил свой кусок. За руль сел Паркер.

Они находились в западной части Монеквуа, откуда легче всего было выехать из города, а попав на 11-ю трассу, они направились на запад, в сторону, Потсдама. Некоторое время «бьюик» Уэбба следовал за ними, но у Мориа он свернул на юг. Паркер доехал до Лоренсвилла, резко свернул на безномерную дорогу и, миновав Бактон и Саусвилл, вышел у Колтона на 56-ю трассу, по которой двинулся на юг.

Радио все время работало. Ничего нового — сообщения об ограблении утратили свою сенсационность, ведь сегодня шел третий день, а уже вчера не было никаких новостей. Об Элен Фуско пока не упоминали.

Деверс сказал:

— Вскоре ехать на этой машине будет опасно. Стоит им добраться до дома Годдена и...

— Знаю.

— Что будем делать?

— Нам нужен город, — сказал Паркер. — Чтобы вы в нем растворились. Но здесь пока только горы.

В бардачке лежала дорожная карта штата Нью-Йорк. Деверс стал внимательно изучать ее.

Наконец он сказал:

— Лучше всего было бы Олбани.

— Сколько до него?

— Где мы сейчас?

— Подъезжаем к чему-то под названием Севей, — сказал Паркер.

Деверс снова углубился в карту. — Примерно сто шестьдесят миль. Часть пути проходит по хорошей дороге. — Он горько усмехнулся. — По той, по которой я вас вез.

Глава 9

Следующее сообщение, затрагивающее их, было передано в сводке новостей в одиннадцать часов вечера, когда они проезжали Нортуэй и водопад Глен, что в сорока милях от Олбани.

«Миссис Элен Фуско, розыск которой был объявлен в связи с похищением в среду денег на военно-воздушной базе в Монеквуа, северная часть штата Нью-Йорк, обнаружена ранним утром, когда она направлялась в дом своих родителей, мистера и миссис Герберт Аткинсон, живущих в Монеквуа, с трехлетней дочерью на руках. Находившаяся в полубессознательном, почти невменяемом состоянии, она не смогла сообщить полиции, где провела последние три дня...»

— Молодец, — сказал Деверс. Он посмотрел на Паркера. — Это она нарочно.

— Раз полиция разрешила передать эту информацию, она уже знает, откуда Элен вышла. Пора избавляться от машины. Что у нас впереди?

Деверс посмотрел на карту.

— Саратога.

— Сделаем это там.

Оставшиеся до Саратоги десять миль Паркер шел на максимально разрешаемой скорости, все время косясь на зеркало заднего вида. Машин на дороге в этот субботний день становилось все больше и больше, и зеленых «кадиллаков» тоже, наверное, было много, и они надеялись, что и под конец удача им не изменит.

Паркер оставил машину в деловой части Саратоги, на стоянке со счетчиком. Потом они с Деверсом прошли три квартала до автобусной станции, где сели на экспресс, отходивший в Олбани в одиннадцать тридцать. В Олбани они были в пять минут первого.

— Здесь мы расстанемся, — сказал Паркер, — вам нужен человек, который научил бы вас тому, как делаются такие дела, к сожалению, я сейчас не располагаю временем. Но у меня есть друг, зовут его Генди Мак-Кей, сейчас он отошел от дел. У него ресторан в месте, которое называется Преск-Айл, в Мэне. Поезжайте туда, скажите, что вас прислал я. Можете рассказать ему всю историю. Он о вас позаботится.

— Спасибо. Это не то, на что я рассчитывал вначале, но почему бы и нет?

— Верно, — сказал Паркер.

Глава 10

Она лежала на шезлонге, обратив лицо к солнцу. На ней были черные трусики, черный с белым лифчик, защитные очки в белой оправе. Полотенце, книга, сигареты, мазь для загара лежали на песке. Казалось, она спала.

Паркер сначала зашел в номер и надел плавки. Пройдя по пляжу, сел в шезлонг рядом с ней.

— Ты еще больше загорела, — сказал он. Клер вздрогнула. Посмотрела на него, подняла солнцезащитные очки, прищурилась.

— Вернулся.

— Я всегда возвращаюсь.

— Хорошо. Где мы сегодня поужинаем?

— В «Маллоркуине».

— Отлично, мне там нравится. Потом пойдем в казино?

— Конечно, — ответил он.

Примечания

1

Уормли-червяк (англ.).

(обратно)

Оглавление

Часть первая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Часть вторая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

Часть третья

  Глава 1

Часть четвертая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

Реклама на сайте