«Людоед, который объелся»

Людоед, который объелся (fb2) - Людоед, который объелся [сборник] 1512K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Чарльз Вильямс - Джадсон Пентикост Филипс - Эван Хантер (Эд Макбейн)

Bestseller ЛЮДОЕД, КОТОРЫЙ ОБЪЕЛСЯ Ч. Вильямс   Х. Пентикост   Э. Макбейн

Чарльз Вильямc Большой обманщик

 Глава 1

Все было кончено. И хотя врачи уверяли, что подвижность сустава восстановилась, первая же тренировка убедила меня, что со спортом придется распроститься.

Макгилви, наш лучший полузащитник, как обычно, посылал мне мяч на полшага вперед. Он отлично знал, где я должен находиться, ведь не один год мы играли вместе и ни разу друг друга не подводили. И сейчас он неизменно посылал мне мяч, и так же неизменно я к нему опаздывал. После очередной неудачи он выплюнул жевательную резинку и сказал мне:

— Что-то у нас не клеится, Харлан. Может, я подаю слишком сильно?

— Возможно, старик.

Но я отлично знал, что это не так.

Когда все записали на пленку, чтобы определить, в чем же здесь дело, оказалось, что я не на высоте. Обычно человеку дают время, чтобы восстановить форму. А если эта форма не приходит, его выставляют вон. Меня жалели. Даже перевели в защитники, но это не помогло. За пять лет игры в регби я успел набегать много миль, часто опережая других. Администрация этого не забыла. Однако тянуть дальше не было смысла.

И в один прекрасный день я вошел в раздевалку и стал собирать свое барахло.

— Как все это печально,— с искренним сочувствием сказал начальник команды.— Вот уж, называется, не повезло.

— У вас есть Черный. Он хорошо бегает и вполне заменит меня. Так что вам не стоит огорчаться.

— Пока бегает. Но рано или поздно какой-нибудь негодяй переломает кости и ему... Но давай поговорим о тебе. Какие у тебя планы?

— Никаких.

— Ты не хочешь завести собственное дело?

— Перелом я себе уже обеспечил. Вы что ж, хотите, чтобы я добавил к нему язву желудка?

— Если б не нога... Ты бы поиграл еще лет пять, а то и больше.

— Пятнадцать тысяч в год, и никаких забот...

Я вернулся в отель уложить свои чемоданы. В холле в ожидании новостей слонялись спортивные корреспонденты. Они бросились наперебой утешать меня, уверяя, что в будущем сезоне я снова войду в форму. Я заверил их, что так оно и будет, и постарался поскорей от них отделаться.

В номере я принял душ и стал рассматривать ногу. Кость срослась хорошо, я даже не хромал. Нога как нога, только небольшой шрам. Если бы не спорт, я бы просто не знал, как отблагодарить врача. Но спортсменом мне уже не быть, и врач тут не виноват.

Какой-то пьяный лихач, обгоняя мою машину, зацепил ее и сбросил в кювет, так что мой «бьюик» оказался у меня на коленях. Свинья! Подонок!.. Но к чему зря сотрясать воздух? Его самого вообще не было уже на этом свете. Эта авария стала для него последней.

Я вышел из отеля, вскочил в автобус и поехал в аэропорт. Никаких особых планов у меня не было. Судьбе было угодно забросить меня в Новый Орлеан. Очутившись там, я глухо запил. Это беспробудное пьянство продолжалось больше недели, а когда я наконец пришел в себя, то обнаружил, что нахожусь в каком-то мотеле неподалеку от Галвестона, в компании девицы по имени Фрэнсис. Я так и не узнал, каким образом мы очутились вместе и как я попал в этот мотель...

Регби Фрэнсис совершенно не интересовало, но зато пила она поистине виртуозно! Наверное, боялась, что мир перевернется, если она вдруг протрезвеет.

Утром я решил наведаться в город. Фрэнсис еще спала. Я не знал, чем мне заняться, но одно было ясно: напиваться больше не имеет смысла. С трудом я добрался до пляжа Галвестона, купался и жарился там на солнце, пока последняя капля алкоголя не улетучилась из моего организма.

Так я прожил четыре дня.

А на пятый день появился Пурвис.

Он поймал меня в холле отеля, когда я возвращался с пляжа.

— Джон Харлан?

— Совершенно верно. Чем могу служить?

— Меня зовут Пурвис, Я из страховой компании «Олд Колони».

— Можете не беспокоиться,— перебил я.— Я уже застрахован.

Тем временем мы вошли в лифт и начали подниматься,

Пурвис покачал головой.

— Я и не собираюсь уговаривать вас застраховаться. Я просто прошу уделить мне пять минут, если можно.

— Опять по поводу аварии? — спросил я и пожал плечами. Я не понимал, что им еще от меня нужно. Дело было закрыто пять месяцев назад,

— В какой-то мере,— ответил он.

Я взглянул на него повнимательнее и понял, что где-то его видел. Высокий, худощавый, седеющий мужчина лет сорока, с худым усталым лицом, на котором выделялись глубокие серые глаза... Во всем его облике чувствовалась сильная воля.

Наконец я вспомнил, где его видел.

— Вы приходили ко мне в госпиталь?

Он кивнул.

Лифт остановился, мы вышли. Я открыл дверь номера и пропустил Пурвиса вперед. Окно комнаты выходило на юг, и было очень жарко. Ветра почти не было. Заходящее солнце позолотило облака. Его отблески проникали в мою комнату, окрасив все в оранжевый цвет.

Пурвис уселся в кресло, стоявшее у двери, бросил шляпу на ковер и достал из кармана пачку сигарет. Я швырнул полотенце на кровать и обернулся, ощутив на себе внимательный взгляд. Он рассматривал меня непринужденно и изучающе. Я почувствовал некоторое смущение. То же, вероятно, испытывает девушка, на которую впервые обратили внимание.

Он пыхнул сигаретой и поудобнее устроился в кресле.

— Чистая работа,— сказал он.— Сделайте, пожалуйста, несколько шагов.

— Так кто же вы все-таки? — спросил я.

— Да, обольщаться тут не стоит,— угрюмо покачал он головой.— Я только хотел посмотреть, как вы ходите.

— Зачем?

— Профессиональный интерес.

Я вернулся к кровати и сел на нее. А он все так же безразлично смотрел на меня, покачивая головой.

— Не повезло вам! Очень не повезло!

— Вы думаете, что открыли мне глаза? — разозлился я.

— Ни один судья на свете не присудит вам и цента... Посмотрите на себя в зеркало и представьте, какое впечатление вы произведете на двенадцать тупоголовых присяжных, если захотите, чтобы вас пожалели и признали инвалидом. Они будут гоготать, как в цирке.

— Вы пришли за тем, чтобы сказать мне то, что я и без вас знаю? Я подписал какую-то бумагу, или квитанцию, или что там еще...

— И сколько же вам дали?

— Пятьсот. И оплатили лечение в госпитале.

— Здорово же вас надули, приятель.

— Возможно, через год или два и я приду к такому-заключению. Но пока что меня уверили, что нога отлично срослась. Я могу стоять и ходить, не чувствуя никакого неудобства. Врачи уверяли, что она так же хороша, как и прежде...

— Но ведь вы прекрасно знаете, что это не так, что вы потеряли скорость. Вы теперь не звезда регби, не редкая птица, как вас называли, а обычный смертный с двумя руками и ногами.

— Не понимаю, к чему ворошить все это. Вопрос был решен два месяца назад.— И тут меня осенило.— Как называется страховая компания, где вы работаете?

— «Олд Колони». Компания по страхованию жизни.

— Но ведь это не та компания...

— Разумеется. Я полагал, что вы поняли это раньше. С компанией по страховке автомашин мы не имеем ничего общего.

— В таком случае что же вам нужно?

— Речь идет о ста тысячах долларов...

Я удивленно посмотрел на него.

— Что-то непонятно.

Он вздохнул.

— Кеннон был застрахован в «Олд Колони».

— Это понятно. Но что дальше? Он был застрахован. Но сейчас он мертв. Вам надо выплатить страховку. Мне это кажется ясным как белый день. Я, например, считаю, что из-за него потерял около семидесяти пяти тысяч долларов, не говоря уже о времени, которое прошло с момента аварии до моего выздоровления. И вы на нем потеряли большую сумму — сто тысяч долларов. Но ведь это никак не изменишь!

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов, если позволите.

— Что ж, валяйте! — Я пожал плечами.— Но он мертв, и тут уже ничего не поделаешь. Его похоронили еще тогда, когда я лежал в госпитале.

-- Знаю. Но разве причина его смерти вас не интересует?

Я удивленно посмотрел на него.

— Вы что, не читаете газет?

— Иногда просматриваю.

— Во всех газетах было сообщение о его смерти. Погиб во время аварии. После того, как задел мою машину и сбросил ее в кювет.

— Все это так... Я ведь читал отчет дорожной полиции. Говорил с докторами, со свидетелями, которые были там, когда его увозили. Я разговаривал с вами в госпитале. А вот теперь снова пришел к вам. Что поделаешь, это моя работа. Этим я зарабатываю себе на жизнь.

— Вы не верите, что он умер от несчастного случая?

— Я этого не говорил. Я не знаю.

— Тогда в чем же дело?

— Обычная формальность. Харлан. Когда человек умирает неестественной смертью, при дорожной катастрофе например, нужно иметь все необходимые сведения. И...

— Черт возьми! Прошло уже пять месяцев, а вы все еще продолжаете что-то вынюхивать. К чему все это?

— Мы никогда не закрывали дела. И, если хотите, немного сомневаемся кое в чем. Вот мы и хотим...

— Я могу сказать вам лишь одно. Когда он сбросил меня в кювет, он был еще жив. Никогда не слышал о мертвецах, которые умеют водить машину, даже так, как он вел свою. А когда его выудили из-под обломков с разбитым черепом, он был уже мертв. Вот и все, что я знаю. Что вам еще нужно?

— Да, собственно, ничего особенного. Может, вы мне расскажете все подробнее, чем там, в госпитале?

— Уж не думаете ли вы, что это я разбил ему череп?

Ведь у меня тогда была сломана нога. Да к тому же она была придавлена двухтонной машиной. Я уверен, это был несчастный случай.

Он покачал головой.

— К чему предаваться печальным воспоминаниям. Лучше расскажите мае обо всем.

Я вздохнул и закурил новую сигарету.

— Что ж, слушайте, если хотите. Я ехал в город из рыбацкого домика, в котором остановился. Было уже темно. Я выехал с проселочной дороги на шоссе. Проехав по нему около двух километров, увидел, что меня догоняет машина, идущая на большой скорости. Я шел под восемьдесят, а та делала, наверное, все сто пятнадцать километров. Ка шоссе мы были одни, так что у него было вполне достаточно места для обгона. Но этот алкаш умудрился все же меня задеть и отправить в кювет. Моя машина два раза перевернулась, а когда она переворачивалась в третий раз, я из нее вылетел, и машина придавила мне ногу. Та машина тоже перевернулась. Я ясно видел, как ее фары описали огромную дугу. Участь этого прохвоста меня тогда совершенно не интересовала, но бывают случаи, когда мозг фиксирует какие-то вещи помимо желания человека. Я не знаю, сколько времени поднимали машину с моей ноги — ее поднимали с помощью крана,— но это показалось мне вечностью. И какую-то часть этого времени я был без сознания.

— Но не все время?

— Нет.

— А та машина пролетела по инерции еще сотню метров?

— Во всяком случае, мне так сказали.

— Придя в себя, вы что-нибудь слышали?

— О чем вы говорите? Что я должен был слышать?

— Шум проезжающих машин, голоса людей, какие-нибудь другие звуки.

— Нет, шеф. И поверьте мне, никогда не чувствовал себя таким потерянным и одиноким.

— Значит, ничего? Ничего не слышали?

— Ничего. Кроме обычных ночных звуков. А знаете, это красивые звуки... Кваканье лягушек и тому подобное. И потом еще — где-то что-то капало. Я, помню, жалел, что капало не на меня.

Я увидел, что он огорчен моим рассказом.

— И это все?

— Все, что помню... Нет! Подождите!

В какой-то момент мне показалось, что он звал на помощь. А может быть, просто стонал.

Он непроизвольно взмахнул рукой. По его глазам я понял, что он наконец услышал, то, что надеялся услышать.

— Вы и в прошлый раз это утверждали. Вам показалось, что кто-то стонет или зовет на помощь.

— Да.

— А поточнее вы сказать не можете?

— Вы когда-нибудь были оглушены?

Он ответил утвердительно.

— Тогда вы знаете, что это такое. Все происходит как в тумане. И не понимаешь, что же происходит на самом деле, а что только кажется.

— И тем не менее я склоняюсь к тому, что это вам не показалось. Ведь вы рассказали об этом два раза — и причем почти слово в слово.

— Пусть так. Но что это меняет? Какая разница, стонал он или лет?

— Вы видели снимки его черепа?

Что-что, а это меня совсем не интересовало. У меня хватало своих забот.

— Так я и думал. А я ознакомился с этими снимками. И поверьте мне, он никак не мог ни стонать, ни звать на помощь!

— Значит, все это мне показалось.

— Возможно,- -- пробормотал он.

До меня вдруг дошло, что он хотел сказать предшествующей фразой, но я не успел открыть рот, как он круто сменил тему.

— Вы когда-нибудь встречали его жену? То есть сто вдову?

— Нет.

— И она ни разу не приходила к вам в госпиталь?

— Нет. Приходил ее адвокат и кто-то из страховой компании. Вот и все.

Он задумался.

— А вам не показалось это странным? После всего того, что сделал с вами ее супруг, она даже не принесла вам букетика цветов. Ведь экспертиза установила, что авария произошла всецело по вине Кеннона. Она не знала, предъявите вы счет за нанесенные увечья или нет, и тем не менее не нашла времени, чтобы навестить вас в госпитале.

— Я вам сказал уже, что приходил ее адвокат.

— Это совсем не то. Она удивительная, эта девочка.— Он развел руками.— Такая девочка за пять минут сделает то, на что адвокату потребуется месяц. И она это отлично знает.

— Ей, наверное, было не до этого. Как-никак, она ведь потеряла мужа.

— И, думаете, была этим расстроена?

— Что вы хотите сказать?

— Ничего особенного,— ответил он, пожимая плечами.— Сколько времени вы прожили в этом шале до катастрофы?

— Около недели, полагаю. Минуту... Я приехал в субботу, а покалечили меня в четверг вечером. А почему вас это интересует?

— Чистое любопытство. Кстати, каким образом вы там очутились? Вы ведь не из наших краев.

— Приехал порыбачить. Я заядлый рыбах. И каждой весной, когда свободен, еду на рыбалку. В этом озере много рыбы, а домик принадлежит моему старому другу, которого я знаю еще по университету.

— Понимаю. Вы были там раньше?

— Только однажды. Около трех лет назад. Провел там уик-энд.

— И ни разу не встретились с Кеннонами? Ведь у него там тоже домик, неподалеку от домика вашего друга.

— Возможно, я встречался с ним,— задумчиво проговорил я.— Но ее я, безусловно, не видел. Даже не знаю, как она выглядит.

— Брюнетка с иссиня-черными волосами и большими, темными глазами. Очень красивая женщина лет этак под тридцать. Красота ее, правда, не классическая, но тем не менее она очень привлекательна, в ней много шарма. Понимаете, что я хочу сказать?

— Да, конечно... Я...

Я хотел продолжить, но в последнее мгновение спохватился. Нужно вести себя осторожнее.

— Если вы встречались с ней, она бы вам запомнилась,— продолжал он.— Вот, взгляните на ее фото!

Он вынул из внутреннего кармана фотографию и протянул мне.

— Ну, что скажете?

— Симпатичная,— ответил я как можно равнодушнее, хотя сразу понял, что это была она. Тогда, на дороге, в сумерках, мне показалось, что это был соя.

Но Пурвис прав: увидишь ее раз — и уже не забудешь.

----- И только? — спросил он.

— Да нет, она, конечно, восхитительна... Только я ее вижу впервые...

 Глава 2

Он поднял шляпу с пола и встал.

— Ну что ж, эго, наверное, все, что я хотел узнать. Извините за беспокойство.

— Пустяки!

Он ушел, а я принял душ, закурил сигарету и улегся на кровать. К тому моменту, как солнце закатилось и в комнату закрались сумерки, я успел выкурить три сигареты и основательно все обдумать. Да, некоторые факты явно не сходились, и у Пурвиса были основания подозревать, что Кеннон погиб не в результате аварии, а после нее. Должно быть, он пришел к выводу, что это вообще не несчастный случай, а убийство. Правда, не захотел об этом говорить.

Я хорошо понимал Пурвиса. Может быть, он кого-то и подозревал, но не мог сразу сказать этого мне, незнакомому человеку. Ведь у него не было никаких доказательств. Если он начнет кого-либо обвинять, этот человек вполне может возбудить дело против страхового общества.

К тому же страховой компании было совершенно безразлично, как он погиб. Несчастный случай это или убийство — все равно страховку нужно платить. И только в одном случае компания выигрывала — если Кеннона убила его жена! Ведь именно ей должна быть выплачена страховая сумма...

Что ж, выходит, Пурвис подозревал миссис Кеннон. Да, так, наверное, оно и есть, ведь он интересовался именно ею. Он недоумевал, почему она не пришла ко мне в госпиталь, ему также показалось странным, что я ее ни разу не видел, хотя дважды бывал в домике у озера. Теперь я все понял! Но у меня было одно преимущество. Увидев ее фото, я сразу понял, почему она не пришла ко мне в госпиталь,— она просто боялась, что я ее узнаю.

Но почему Пурвис до сих пор копается в этом деле? Ведь прошло уже пять месяцев. Заключение полиции, вероятно, было вынесено в самый короткий срок, и компания должна считаться с этим и выплатить деньги. Все это было очень странно.

Зачем же я сам соврал Пурвису, сказав, что никогда ее не видел? Наверное, именно потому, что он не был со мной откровенным.

«Что ж,— подумал я.— Пусть выискивает все один. И потом, если кто и пострадал в этот роковой вечер, так это Кеннон и Харлан, а не Пурвис!»

Я встал, оделся и отправился обедать. Когда вернулся в свою комнату, было немногим больше девяти, Я купил книжку «Охота и рыболовство» и собирался почитать. Но визит Пурвиса не шел у меня из головы. Перед глазами стояла фотография красивой брюнетки.

Очень красивой и очень богатой брюнетки, которая стала еще богаче в тот момент, когда я полетел в кювет. Да еще «бьюик» на моих коленях. Дайте же кость собаке, Джеймс, чтоб она не лаяла! Пятьсот вполне достаточно...

Зазвонил телефон. Я снял трубку.

— Харлан? — спросил мужской голос.— Это опять Пурвис...

— Вы все еще в городе?

— Нет, у себя. Я прикреплен к агентству Хайстона.

Звоню вам, чтобы еще кое-что спросить.

— Что именно? — Я нахмурился.— Слушаю вас.

— Вы, естественно, были в машине один, но не припомните, не лежало ли что-нибудь рядом с вами на сиденье?

— На сиденье? Не помню. А почему вас это заинтересовало?

— Да я и сам толком не знаю. Так, пришло в голову — и все. Вы знаете, когда занимаешься каким-нибудь делом, в голову лезут всякие мысли.

Он продолжал дальше в том же духе, пытаясь отвлечь меня. Но вопрос заставил меня насторожиться. Слишком уж он был абсурдным.

— Значит, не помните? — уныло сказал он.

— Во всяком случае, ничего существенного не было. Кажется, только мое белье.

— Белье?

— Ну да! Мешок с грязным бельем для прачки.

— Мешок для прачки?

В его голосе слышалось недоумение.

— Простите, я не совсем понял. Ведь шел уже десятый час, и все прачечные были закрыты.

Я вздохнул.

— За телефонный разговор платить будете вы?

— Да, да, только...

— Вот и отлично. В таком случае я готов говорить с вами целую вечность, сколько вам захочется, тем более, во время разговора я вполне могу подремать, поскольку он будет совершенно беспредметным. Там, в городе, есть молодой парень, работающий на станции обслуживания. Он увлекается спортом и уже имеет какой-то разряд. И он меня знает. Он фанатик регби, и если бы я попросил, он сам выстирал бы мне это белье к даже высушил бы его своим дыханием. Вот я и собирался отдать ему этот мешок, чтобы он утром сдал его в прачечную. Вас удовлетворяет такое объяснение?

— Конечно. А что было в этом мешке?

Я снова вздохнул.

— Неужели вы думаете, я помню, сколько пар грязных носков я туда запихал? И неужели это действительно так важно?

— Я не совсем точно выразился. Я хотел знать, каких размеров был этот мешок — большой или маленький?

— Ах, вот оно что! Да, мешок был довольно большой. Там были простыни, покрывала, рубашки...

— Хорошо, достаточно,— задумчиво произнес он.

— Не понимаю я вас. Разве это имеет какое-нибудь значение?

— Скорее всего, не имеет. Я просто прикидываю различные варианты. Большое вам спасибо, Харлан. Думаю, мы еще с вами увидимся.

— Одну минутку...

Но было уже поздно. Я услышал короткие гудки. Он повесил трубку.

Я сел на край кровати и закурил сигарету. О чтении не могло быть и речи. Спать я тоже не мог. Мешок с бельем, лежавший рядом со мной на сиденье?! Зачем, черт бы его побрал, ему нужны были такие подробности? Хотя он и сказал, что это не имеет никакого значения, но, судя по его тону, приблизительно такого ответа он и ждал.

«Надо все вспомнить получше,— сказал я себе.— Надо вспомнить все детали. Тут что-то есть. Правда, никто, кроме Пурвиса, ничего не заподозрил, но ведь он-то за что-то зацепился? Итак, что же мы имеем? Шоссе, практически совершенно пустынное, и этот идиот, догоняющий меня на бешеной скорости. Пьяный в стельку,.. Он налетел на меня. Почему? Потому что слишком много выпил. Но почему же тогда, если он мчался на такой бешеной скорости и был пьян, он не свалился в кювет где-нибудь раньше?

Что-то здесь не так,— продолжал я размышлять.— Я воспринял этот инцидент на шоссе так же, как и все. Пурвис смотрит на него иначе. Его заинтересовал, например, мешок с бельем. Почему? Мешок был светлый...»

Дальше я ничего не мог придумать. Неужели это все-таки преступление, которое полиция проморгала? Может быть, Кеннон вообще не был пьян и сознательно меня cбил? А потом, когда, он сам лежал без памяти, кто-то раскроил ему череп?

«Ну нет,— решил я.— У меня просто разыгралось воображение».

А может, так оно и было? Я, например, знал кое-что, чего не знал Пурвис... но, вероятно, подозревал.

В этот вечер миссис Кеннон была на берегу озера. И может быть, мистер Кеннон стал искать ее, подозревая, что она не одна. Может быть, он старался разглядеть, кто сидит в моей машине. Верх был опущен, и он не мог не увидеть, что рядом со мной никого нет. Хотя... В момент обгона он мог увидеть мешок и решить, что кто-то нагнулся, чтобы его не заметили. Он потерял голову и...

Черт возьми, как все-таки это сложно. Ведь он тоже рисковал жизнью и в конце концов отправился к праотцам. Но кто теперь сможет доказать, что он не был пьян? Может быть, он принял меня за другого? Может, страсть его и ревность были настолько сильны, что ему было на все наплевать...

Гипотез было много, а доказательств никаких. А вот у Пурвиса они, видимо, были. Иначе не стал бы он заниматься этим делом. Наверное,, нам действительно нужно встретиться еще раз.

Я кое-как оделся и вышел выпить чашку кофе. Вернувшись к себе, я долго не мог заснуть. Мысли мои то и дело возвращались к миссис Кеннон и к ста тысячам долларов.

С регби покончено. Покончено навсегда. Его у меня отняли. А ведь спорт был для меня всем — и любовью, и средством существования. Чем мне теперь заняться? Давать уроки? Тренировать какую-нибудь захудалую команду? К черту! Заняться коммерцией? Тоже не годится. Я был полой сил и надежд, и вот какой-то пьяница лишил меня всего этого. И, не исключено, сделал это преднамеренно,

А может, во всем, что произошло со мной, виновата эта женщина? Я вспомнил о ее красоте, ее богатстве и о тех деньгах, которых меня лишили. Потом снова закурил.

«Ты должна была проделать эту штуку с кем-нибудь другим, малютка,— проворчал я сквозь зубы.-- А я страшно не люблю, когда меня хотят одурачить».

На следующее утро, быстро позавтракав, я вернулся в номер и вызвал по телефону Хьюстон.

— Страховая компания «Олд Колони»,— послышался приятный женский голос.

— Я хотел бы поговорить с мистером Пурвисом,— сказал я.

— Простите, с кем?

— С мистером Пурвисом.

. — Очень сожалею, ко у нас такого нет. Может быть, вы ошиблись номером?

— Возможно,— с досадой ответил я.— Но ведь это страховая компания «Олд Кололи»?

— Да, сэр. Но у нас нет никакого Пурвиса. Одну минутку, пожалуйста...

Я ждал, кипя от злости. Чего она там выдумывает? Неужели не знает своих сотрудников?

Наконец из трубки до меня снова донесся голос:

— Вы слушаете? Простите, что заставила вас ждать. Я спросила у коллеги, которая работает здесь дольше, чем я. У нас работал когда-то человек по имени Пурвис. Но он ушел из компании несколько месяцев тому назад.

--  Ах, вот как? Ну, извините..'

Для меня это было полной неожиданностью. Теперь нужио время, чтобы хорошенько все обдумать.

— Скажите, пожалуйста,- - продолжал я.— Может быть, вы сообщите мне номер его телефона или адрес?

— Подождите немного, пожалуйста!

Я взял старый конверт и приготовил ручку.

— Вы слушаете? — Она продиктовала мне номер его телефона.— Если он не переменил место, вы сможете застать его но этому номеру.

— Премного благодарен.

Я повесил трубку и закурил. Что ж, ситуация проясняется. Компания выплатила страховку, но Пурвис был этим недоволен и стал действовать на свой страх и риск. Собрался заняться вымогательством, шантажом... Называйте это как хотите. Когда он проводил следствие в интересах компании, какие-то факты возбудили его подозрение. -Скорей всего, он ничего не сообщил об этом в своих рапортах и теперь решил действовать самостоятельно. А чтобы убедиться в правоте своих подозрений, пришел поговорить со мной. Я был всего лишь пешкой в этой игре. Но если Кеннон сбросил меня в эту канаву умышленно?.. Ведь из-за аварии я потерял несколько десятков тысяч долларов. Поразмыслив над этим, я пришел ж выводу, что настало время выяснить, кто же все-таки виноват. Пурвис это знал, и, следовательно, начинать надо было с него. Я снова снял телефонную трубку

и набрал номер, который дала мне служащая компании.

Никакого ответа.

— Может быть, вызвать его еще минут через десять? — предложила телефонистка.

— Пожалуйста! — ответил я.

Но телефон безмолвствовал и через десять минут, и через полчаса, и через час. Что ж, возможно, он подыскал себе другую работу и не вернется домой раньше пяти-шести часов вечера.

.Я отправился на пляж и провел там весь день, ни на минуту не переставая думать о Пурвисе.

Около шести часов я вернулся домой и снова позвонил.

Ответил мне грубый мужской голое.

— Я хотел бы поговорить с мистером Пурвисом,—-сказал я.

— С кем, кем? — пролаял он.

— С мистером Пур-ви-сом. Мне сказали, что его можно застать по этому номеру.

— Вас неверно информировали, дружок. Он уже давно отсюда уехал.

— В таком случае, может, вы подскажете, где я могу найти его?-Может, он оставил свой новый &дрес?

— Пет. Он мне ничего не оставлял,— ответил он и повесил трубку.

Я неподвижно стоял перед телефоном. Что делать? Взять справочник Хьюстона и поочередно звонить всем Пурвисам, пока не наткнусь на нужного? Если начинать это дело, то немедленно. А что если он живет в семейном пансионе? Тогда телефон будет записан не на его имя. Черт бы его побрал! Но надо что-то делать, иначе я могу свихнуться.

Я стал быстро одеваться. Когда застегивал воротничок рубашки, раздался телефонный звонок. Одним прыжком я очутился у аппарата,

— Алло?

— Харлан?

Сердце мое бешено заколотилось. Я услышал голос этого неуловимого человека.

— А, это опять вы? — сказал я, стараясь говорить как можно спокойней.— Что вам еще нужно?

— Узнать, много ли вам пришлось потратить времени и энергии, чтобы найти меня,— ответил он насмешливо.

— Чтобы найти вас? — повторил я.— А на кой черт вы мне нужны?

— Откуда мне знать? Я просто подумал, что; если вам вдруг захочется повидаться со мной, вы могли бы позвонить в страховое агентство, но оно могло бы дезориентровать вас, дав вам мой старый номер. Но так как вы меня не искали...

Голос его оставался насмешливым, и я понял, что он знает о каждом моем шаге. Видимо, в компании у него были осведомители. Теперь он знал, что я заинтересовался делом.

— Продолжайте, продолжайте! — сказал я.

— Я подумал, что вам понадобится не больше суток, чтобы заинтересоваться этим делом. Ведь компенсацию вы получили мизерную,— прокудахтал он.— Вы ведь узнали эту красотку, не правда ли? Вы очень хорошо держались, когда я показал вам ее фото, но вы были поражены еще тогда, когда я описал вам ее внешность.

— Согласен,— отозвался я.— Мы с ней где-то встречались. Только мне трудно вспомнить, где именно. Ведь у меня было много таких куколок.

-— Да, конечно. -Я и не рассчитывал, что вы сразу все вспомните.

— Вы, должно быть, можете помочь мне вспомнить это?

----- Несомненно. Иначе я не позвонил бы вам. У меня есть небольшое деловое предложение. Возможно, оно вас заинтересует.

— Что ж, валяйте выкладывайте! Посмотрим, что за предложение. Может быть, вам лучше ко мне приехать?

Он задумался.

— Я жду звонка. Если я уйду, то рискую пропустить его. Может быть, лучше вам ко мне приехать?

— Пусть будет по-вашему. Давайте адрес.

Он продиктовал мне его.

— Я буду у вас через два часа,— сказал я и повесил трубку.

 Глава 3

Мне пришлось долго ждать автобуса, и я прибыл в Хьюстон только в начале десятого.

Ночь была тихая, над городом висела большая туча, по тротуару барабанил дождь.

Я вышел из автовокзала и подозвал такси. Поездка на такси заняла у меня около десяти минут.

Улица была глухая, безлюдная. Шофер остановился перед двухэтажным кирпичным зданием. В вестибюле тускло светила лампочка. Я расплатился и вышел из машины. Двое мужчин стояли под фонарем у бара и что-то оживленно обсуждали. Кроме них на улице никого не было. Я позвонил. Через несколько секунд электрический замок сработал, дверь открылась, я вошел и поднялся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Из квартир неслись звуки телевизионной передачи. Я нашел квартиру 308 и нажал звонок. Дверь открылась мгновенно. Сделав знак головой, но не сказав при этом ни слова, Пурвис пригласил меня войти и закрыл дверь.

Мы прошли в маленькую гостиную. Напротив двери находилось окно, полностью закрытое опущенной шторой. Слева была открыта дверь в спальню, а справа, точно напротив,— дверь в маленькую столовую.

Несколько репродукций, вроде тех, что висят в приемной у врача, украшали стену. Над столом были приколоты фотографии балерин с их автографами. У окна стоял роскошный приемник. На фоне дешевой мебели он выглядел как тысячедолларовая банкнота на подносе добровольных пожертвований Армии Спасения. Из приемника лились звуки классической музыки. В комнате было очень душно несмотря на включенный вентилятор.

— Садитесь, Харлан,— сказал Пурвис, указывая мне на старый диван. Он выключил приемник и тяжело уселся в кресло.

— Сильфиды,— пробормотал он.

— Ну, что вы можете мне предложить? — спросил я.

— Кеннон сшиб вас преднамеренно,-— небрежно проговорил он, закуривая сигарету.— Надеюсь, что и вы уже успели прийти к этому выводу?

— Угу. Во всяком случае, такая мысль уже появилась в моей голове. Но мне кажется, что он собирался спровадить на тот свет только ее.

— А мне думается — обоих.

Я вспомнил ее там, на берегу озера, и понял, что Пурвис прав. Но я ничего ему не сказал — раскрывать карты было рано.

— Что навело вас на мысль, что это не несчастный случай, а убийство? — спросил я.— Ведь, по всем данным, это была обычная автомобильная катастрофа.

Он пожал плечами.

— Можно назвать это шестым чувством, если это не звучит слишком громко. В сущности, я даже не знаю, что это такое, но когда годами занимаешься подобными делами, появляется какой-то нюх, что ли. Когда просматриваешь дела, всегда наталкиваешься на какую-то деталь, которая заставляет задуматься. В вашем случае это была рана на голове Кеннона.

— Но ведь он мчался со скоростью сто двадцать километров в час. Перевернуться на такой скорости — дело очень рискованное. Тут без синяков не обойдешься.

— Разумеется. Но его нашли сидящим за рулем. И на теле — в том числе и на лице — были лишь незначительные ранения. А голова проломлена каким-то тяжелым предметом. Обо что же он так стукнулся? О приборную доску? Но ока была внизу, у него на коленях. Правда, крыша над головой была искривлена и почти касалась его волос, но. она не могла быть причиной такой раны.

— В подобных катастрофах всегда случаются непонятные вещи. Никто никогда, например, не мог объяснить, каким образом погибший оказался без ботинок, крепко зашнурованных, а такие случая бывали.

— Согласен. Но в этом случае много таких деталей. С одной стороны, он не был пьян. Во всяком случае, не до такой степени, как это думали вначале. Значит, сбил он вас преднамеренно. А если учесть к тому же, что те, кого он собирался убить, все еще находились у озера...

Он помолчал и цинично ухмыльнулся.

— Ведь именно там вы ее и видели. В этом нет никакого сомнения. Короче говоря, если они были гам, то, возвращаясь в город, они обязательно должны были проехать мимо того места, где произошла катастрофа, не так ли?

— Так,— сказал я.

— Ну вот видите!

— А почему вы решили, что он не был пьян?

— Я этого не говорил. Ведь лабораторных исследований не делалось. От него, правда, попахивало виски, но зато в коробке для перчаток была обнаружена почти полная бутылка. Она даже не разбилась. Посчитали, что он сильно пьян, только по той причине, что трезвый человек не мог совершить такого. Понятно? Они просто приняли это за аксиому, не дав себе труда поискать другое объяснение случившемуся.

— А почему не были сделаны лабораторные анализы?

— Зачем? Чтобы доказать, что он виновен? Это и так было ясно. И вам это сразу же сказали, как только вы пришли в себя. Следы покрышек и расположение машин — лучшее свидетельство. Зачем же тогда выяснять степень опьянения мертвеца?

— А для вашей компании...

— Для компании ничего бы не изменилось. Какая разница — был он пьян или нет. Самое главное, что он мертв, а это значит, что нужно выплачивать страховку. К тому же, когда я приехал, его уже успели похоронить. Я провел необходимое следствие, а уж потом стал подмечать кое-какие несоответствия. Даже нашел лавчонку, где он купил свою последнюю бутылку виски. Правда, пришлось изрядно потрудиться.

Он откинулся в кресле и задумчиво посмотрел на меня.

— Поскольку вы пришли сюда, я могу сделать заключение, что вы не прочь восстановить справедливость с помощью миссис Кеннон.

— И вы не ошибаетесь...

—- Но я хочу предупредить вас, что путь этот рискованный и незаконный.

— Это меня не смущает. Ведь речь идет о деньгах, не так ли? Она получила страховую сумму? '

— Да. И к тому же после Кеннона у нее осталось еще около трехсот тысяч. И никаких других наследников.

Я немного подался вперед.

— Отлично! Продолжайте!

— Что если мы остановимся на ста тысячах? И поделим их так: семьдесят пять и двадцать пять.

-— Семьдесят пять — это мне?

Он отрицательно покачал головой и смущенно, улыбнулся.

— Семьдесят пять — мне, старик.

— Вы что ж, считаете, что покалечили вас, а не меня?

— К финансам это не имеет никакого отношения,— возразил он, пожав плечами.— А кто обратил внимание на некоторые обстоятельства, когда все сочли это обычным дорожным происшествием?

— У вас есть еще что-нибудь?

—-Что именно?

— Ну, скажем, свидетели, улики, доказательства?

— Кое-что есть. Но их может оказаться недостаточно. Вот тогда-то и появитесь вы!

Я покачал головой.

— Я появлюсь только в том случае, если получу шестьдесят! Вот мой ответ.

— Пятьдесят,— со вздохом проговорил он.

И тут я понял, что ему без меня не обойтись. Иначе он не стал бы привлекать меня к этому делу.

— Шестьдесят,— повторил я.— Или не будем больше об этом. Вы не обратились бы ко мне, если б не нуждались.

— Вы мне нужны так же, как зубная боль. Просто вы можете оказаться отличным психологическим катализатором, не в случае необходимости я вполне смогу обойтись и без вас.

— В таком случае успеха вам, приятель! — с насмешливой улыбкой проговорил я.

— Считаете, что не справлюсь?

— Разумеется! Вам необходим свидетель убийства. Который был без памяти, но временами приходил в себя. Это и будет основным пунктом вашего психологического воздействия. А никто, креме меня, не сможет дать таких показаний.

— Ладно, не будем пока об этом. Что вы скажете насчет холодного пива? •

— Не откажусь.

Я вынудил его перейти к обороне, но мне и впредь нужко быть начеку, чтобы в удобный момент нанести удар. А удар я собирался нанести чувствительный.

Мы прошли в столовую. В уголке, отделенная холодильником и шкафом, находилась кухонная ниша. Он включил свет. В этой крохотной кухне умещались только раковина и газовая плита. Он открыл холодильник и достал две бутылки. В кухоньке не было окна и было очень душно.

— В сущности,— сказал я с подчеркнутым равнодушием,— вы пускаетесь в эту авантюру, не имея на руках почти никаких козырей. Фактически вы основываетесь лишь на том, что он не был пьян.

— Что заставляет вас так думать?

— Иначе и быть не может.

Он посмотрел на меня без тени смущения.

— Вы уверены, что я не располагаю больше никакими фактами?

— Какими, например?

— Не будем сейчас об этом.

Я схватил его левой рукой за грудь и, притянув к себе, наложил правую руку на его лицо.

— Выкладывай все! И немедленно!

Он не проявил ни малейшего сопротивления, позволил притянуть себя, как кучу старого тряпья, но, оказавшись рядом со мной, словно взорвался. На меня со всех сторон посыпались оплеухи. Удары приходились по ушам, по кадыку, по челюсти... Я даже не падал — он держал меня на весу, а потом просто положил на иол, как старый матрац после выколачивания пыли. Меня тошнило, я не мог глубоко вздохнуть. Все тело было словно парализовано. Я попробовал повернуться, но не смог. На меня уставилась целая коллекция Пурвисов.

— На вашем месте я бы не стал повторять подобные штучки,— сказали они все разом. Их голоса доносились словно издалека.

Я попытался поглубже вдохнуть, но только закашлялся. Кухня кружилась у меня перед глазами, как лошади на манеже. Наконец мне удалось поглубже вдохнуть, но двигаться я еще не мог.

Тут мне показалось, что я слышу звонок, но я подумал, что это звенит у меня в ушах. Однако Пурвис быстро перешагнул через меня и вышел из кухонной ниши.

— Не разговаривайте и не шевелитесь! — приказал он и погасил свет.

Я оставался лежать в темноте, весь в поту.

Если бы мне удалось нанести ему хоть один удар, я бы сломал его пополам. А следующим ударом разбил на кусочки. Я сделал глупость, притянув его к себе. Но ничего, приду немного в себя, а там мы посмотрим.

Внезапно я услышал шаги в коридоре, затем — голоса. К Пурвису кто-то пришел. Какой-то мужчина. Я слышал обрывки фраз.

— ...Инспектор радиотелевизионной компании... Вы жаловались на плохое качество изображения и скучные программы... Но помехи от соседнего предприятия...

— Но у меня нет телевизора,— ответил Пурвис.

— Ах, так! В таком случае, прошу меня извинить!

— Не за что...— начал Пурвис, но тут же словно захлебнулся, попытался кричать и в ту же минуту грузно упал на пол. Я застыл, забыв о собственной боли. Но в гостиной было тихо. Наконец я услышал чьи-то шаги, они направлялись в сторону столовой. Что-то заслонило свет, идущий из гостиной, и я понял, что он стоит в дверях. Видимо, о чем-то раздумывал. Я не мог его видеть, потому что лежал позади холодильника, но с ужасом думал, что он может заглянуть и в кухонную нишу. В этот момент я был совершенно беззащитен. Он спокойно мог проломить мне череп ударом ноги — с такой же легкостью, как раздавить лягушку.

Так прошло несколько мучительно долгих секунд. Наконец он повернулся, и я услышал, как он удаляется. Судя по всему, он прошел в спальню. Потом снова вернулся в гостиную. Я услышал, как он выдвигает ящики письменного стола. Зашуршали бумаги. Я с трудом сдерживал дыхание — оно вырывалось из моего больного горла с таким же свистом, как пар из старого радиатора.

Теперь я мог шевелиться, и мне удалось встать на четвереньки. Если он войдет, мне, по крайней мере, лучше встретить его стоя.

Он задвинул ящик, а потом опять послышались шаги. Судя по всему, он направлялся к выходной двери. Я бесшумно обошел шкаф. Теперь мне была видна большая часть гостиной. У дивана торчали ноги Пурвиса. Я продвинулся еще немного вперед и подобрался к двери. Выждав несколько секунд, решился выглянуть — осторожно, одним глазом. Он стоял на пороге.

Я увидел его башмаки, потом ноги... Взгляд мой поднимался все выше. Он стоял ко мне спиной и смотрел на лестницу — прислушивался, не поднимается ли кто-нибудь. Шляпы на нем не было. Волосы короткие, стриженные «ежиком». Наконец он бесшумно вышел и закрыл за собой дверь. Лица его я так и не увидел.

Тихо вздохнув, я выпрямился и сразу же был вынужден опереться о холодильник. Вся моя одежда была мокрой от пота.

Неуверенными шагами я прошел в гостиную и взглянул на Пурвиса. Он лежал на спине, глаза были устремлены в потолок. Сломанная правая рука была неестественно вывернута. Он, вероятно, успел поднять ее, защищаясь, . но удар был так силен, что сломал ему руку и проломил череп. Я стал искать глазами предмет, которым воспользовался убийца, но не увидел ничего подходящего. Видимо, он унес его с собой.

Вся эта трагедия разыгралась так быстро, что мне трудно было сразу догадаться о мотивах убийства. Ясно одно: мне нужно сматываться отсюда, и побыстрее. Если меня здесь застанут, будет очень трудно объяснить, что я делаю в квартире человека, которому только что проломили череп.

У меня хватило сообразительности обернуть руку носовым платком, прежде чем взяться за ручку двери. Лестница была пуста, коридор тоже. Я вытер ручку двери с наружной стороны и осторожно спустился вниз. В коридоре первого этажа, никого не было. Я слышал звуки телевизора, чей-то смех. Наконец я очутился на улице и, дрожа как осиновый лист, поскорее свернул за угол. Кажется, меня никто не видел. «А шофер такси? — вдруг пронеслось у меня в голове.— Он наверняка вспомнит, что подвозил меня к дому Пурвиса. Он, правда, почти меня не видел и не сможет точно описать». Это меня немного успокоило.

.Я долго шел по ночной улице, но не встретил никого, кроме негритянки, которая даже не взглянула на меня. Наконец я вошел в полутемный бар и заказал пиво. Музыкальный автомат пищал какую-то мелодию. Сидя на табурете между толстой блондинкой, которая липла к своему спутнику, и худенькой рыжеволосой девицей, пьяной в стельку, я попытался разобраться в случившемся.

Если шофер вспомнит обо мне, а полиция узнает, что я искал Пурвиса, я окажусь в тяжелом положении.

Никто не видел, как я покидал дом, но, может быть, кто-нибудь видел убийцу? Мы с ним были приблизительно одного роста, и полицейские, несомненно, наложат свою лапу на того, кого обнаружат первым. Но что мне делать, если меня вообще оставят в покое? С чего начать? Пурвис мертв, и я больше от него ничего не узнаю. Что ж, выходит, мне надо отказаться от этого дела только потому, что этот мастодонт расколол Пурвису череп?

Но кто же был этот парень? По всей вероятности, Пурвис пустился на большой шантаж, избрав этого человека своей жертвой. Да, но почему же в таком случае' Пурвис не узнал его, когда тот вошел в квартиру? Ведь убийце наверняка удалось обмануть Пурвиса, прикинувшись инспектором телевидения. И кроме того, Пурвис совсем не думал, что ему что-то грозит, иначе он не позволил бы разделаться с собой так просто. Об этом я мог судить по своему опыту: Я еще никогда не видел человека с такой мгновенной реакцией. Но, может быть, убийца действовал еще быстрее? Наверняка у него в рукаве была спрятана железная палка или кусок трубы. Да, с таким не особенно приятно встретиться на темной улице!

Он был приблизительно моего роста и с такой же мгновенной реакцией, как у Пурвиса...

И тут я все понял. И понял, что нахожусь в очень выгодном положении. Надо только все тщательно взвесить и обдумать. Нельзя допустить ни малейшей ошибки, иначе этот тип сразу окажется позади меня со своим куском трубы...

 Глава 4

Я подозвал такси, и мне удалось попасть на автобус, идущий в Галвестон. Вернувшись в свой номер, снял потную одежду, принял душ и, закурив сигарету, растянулся на кровати.

У меня было несколько возможных вариантов действия, но все очень опасные. На счету этого человека по меньшей мере два убийства, и я нисколько не сомневался, что, если обстоятельства заставят его пойти на следующее убийство, ничто его не остановит.

Странно, что Пурвис не узнал его, а ведь он первый сообразил, что у миссис Кеннон должен быть любовник с фигурой, похожей на мою. И тем не менее он легко дал себя провести. Наверное, ездил туда поразнюхать, что и как, и выдал себя, как какой-нибудь бездарный пижон. Зато у меня теперь есть преимущество. Мне известна его фигура. Кроме того, убив Пурвиса, он немного успокоится, досчитав, что опасность миновала, и рано или поздно выдаст себя.

Кеннон ехал со скоростью сто двадцать километров в час. И самое большое, что он мог видеть в свете своих фар, это силуэт высокого человека, сидящего за рулем. Другого человека, пытавшегося спрятаться, заметить было еще труднее. Чтобы принять решение с такой внезапностью и поспешностью, нужно быть абсолютно уверенным, что в моей машине находятся именно те люди, которых он выслеживал.

Я знал, что миссис Кеннон была на озере. Я видел ее у проселочной дороги. Увидев приближающуюся машину, она шагнула вперед, но потом, видимо, убедившись в своей ошибке, быстро отступила назад. Сумерки только-только сгустились, я еще не включал фар, так что она отлично видела мою машину. Из этого можно было сделать вывод, что машина, которую она ждала, должна быть похожа на мою. У Кеннона был серый «кадиллак». Значит, ждала она не своего супруга. Достаточно предположить, что она ждала открытую машину, вроде моей, и все сразу становится на свои места.

Кеннон наверняка сшиб меня преднамеренно. Моя фигура была очень похожа на фигуру того типа, который увивался за миссис Кеннон, да и машина вдобавок оказалась похожа на мою.

Может быть, они были у озера вместе? Чтобы вернуться в город, они должны были обязательно проехать мимо того места, где произошла авария. Увидев машину Кеннона, они остановились, чтобы посмотреть, в чем дело. Кеннон лежал без сознания и, естественно, не мог защищаться. Вероятно, он собирался убить их обоих, и вот теперь сам лежал перед ними абсолютно беспомощный. Лучшего нельзя было и придумать. Такой случай им больше никогда не представится. А самое главное — и подозревать-то их будет трудно... Да, их действительно никто не заподозрил. Никто, кроме Пурвиса. Но, выискивая улики, он так их напугал, что они уничтожили и его. Не остановятся они и перед тем, чтобы уничтожить и меня,— конечно, если я совершу ошибку...

Значит, свою роль мне нужно сыграть так безупречно, чтобы комар носа не подточил.

Всегда наносить удар первым и никогда не поворачиваться к ним спиной.

До настоящего момента у меня не было никаких улик, кроме присутствия миссис Кеннон на озере и безжалостного убийства Пурвиса, когда тот начал подозревать миссис Кеннон, Но этого было вполне достаточно. Их только нужно как следует напугать. И напугать до такой степени, чтобы они во всем мне подчинились,

Я затушил сигарету и положил голову на подушку. Но я долго не мог заснуть — меня все время преследовала мысль о шофере такси. Кроме того, Пурвис дважды звонил мне в Галвестон. В регистрационной книге на телефонной станции полиции не трудно будет найти эту запись. Все это было очень неприятно для меня, хотя и не я убил Пурвиса.

Проснувшись на следующее утро, я почувствовал, что горло еще болит. «Проклятое дзю-до! — подумал я.— Чтобы оно провалилось в тартарары! То ли дело регби. Честная и красивая игра!»

Я спрыгнул с кровати. Нужно было сделать массу вещей до того, как обнаружат Пурвиса, и, если я не хочу, чтобы меня постигла его участь, я должен действовать быстро и решительно.

Я побрился, принял душ и спустился позавтракать в ресторан. В киоске внизу купил газету. В ней не было ни слова об убийстве Пурвиса. Меня это очень удивило. Но , потом я понял, что, когда его убили, газета уже набиралась и что вообще пройдет довольно много времени, прежде чем обнаружат его труп.

«Что ж, это мне на руку,— подумал я.— Чем больше пройдет времени, тем меньше вероятности, что шофер вспомнит обо мне».

Возвращаясь в номер, я остановился у бюро администратора и попросил, чтобы со мной рассчитались. Потом заказал телефонный разговор с Форт-Уэртом. Мне нужно было поговорить с Джорджем Греем.

Мне повезло. Я поймал его как раз в тот момент, когда он входил в свой кабинет. Вместе со своим отцом он руководил небольшой нефтяной компанией.

— Кто его спрашивает? — спросила секретарша.

— Джон Харлан.

Он взял трубку.

— Это ты, старая обезьяна? Почему ты не приехал к нам? И где ты находишься?

— В Галвестоне.

— Ладно. Послушай...— Он внезапно замолчал, а потом сказал более решительно: — Я прочитал новости в газете. Тебе здорово не повезло, Джонни. Что ты собираешься делать?

— Еще не решил. Но я звоню тебе...

— Послушай! Приезжай-ка ты лучше к нам. Здесь и поговорим. Нам как раз нужен сотрудник, а поскольку ты уже работал у нас два года, то нам лучше взять тебя, чем кого бы то ни было. Или ты только решил передохнуть до следующего сезона?

— Нет, я окончательно выбыл из строя. Эти разговоры о будущем сезоне хороши только для газет. Но чем я займусь, еще не решил. Во всяком случае, сперва мне нужно хорошенько отдохнуть и все тщательно обдумать. Вот я и вспомнил твой домик на озере. Он сейчас вам не нужен?

— Нет, не нужен. Что ж, хорошего отдыха тебе, старик! Там никого нет. Ключ от домика еще у тебя?

— Нет, я отправил его тебе по почте. Вернее, это, наверное, сделала сестричка, когда я лежал в госпитале.

— Ах да, совершенно верно! Только сейчас вспомнил. Тогда вооружись каким-нибудь ломиком и взломай дверь. Поставь новый замок, а ключ от него пришлешь потом... Хотя нет, в этом случае мне придется заменить все ключи, которые я раздал своим друзьям. Почему бы попросту не послать тебе ключ?

— Я и хотел тебя об этом попросить. Отправь ключ в У ал, до востребования. Я захвачу его по пути.

— О’кей. Сегодня же отправлю. Жаль, что я занят и не смогу поехать е тобой. Налови побольше рыбы. Твое снаряжение там?

— Да.

— Ну что ж, надеюсь, на этот раз тебе повезет больше. Это будет справедливо.

— Такова жизнь,— сказал я, гася сигарету в пепельнице.— Кстати, ты знал этого Кеннона? Этого пьянчугу, изувечившего меня?

— Встречался е ним один раз. А что?

— Да нет, просто так. Мне казалось, что у него тоже в тех краях рыбачий домик.

— Так оно и есть. Но познакомился я с ним не там. Совершенно случайно встретился на Миссисипи, во время охоты на перепелов. Он произвел на меня гнетущее впечатление. Не люблю я таких.

— Почему?

— Какой-то шалый. Странно, что он раньше не свернул себе шею. У него была очень странная манера веселиться. Стрелял в птиц только ради того, чтобы посмотреть, как они разлетаются на куски. Понимаешь?

— Он охотился на перепелок?

— Нет. Он стрелял в ласточек, воробьев, крас-нощечек. Ты когда-нибудь видел, как ласточка разлетается на куски?

— Нет. Но мне кажется, такое зрелище не скоро забудется.

Минуты две мы еще вспоминали школьные годы. Я хотел спросить его, что он знает о миссис Кеннон, но так и не решился. Ведь я отправлялся только на рыбную ловлю — не стоит давать людям повод думать иначе.

Повесив трубку, я подсчитал свои финансы. Я успел снять деньги со своего счета в Новом Орлеане, и у меня еще оставалось около девятисот долларов в дорожных чеках. Этого должно было хватить. В первую очередь мне нужно купить машину. Свой «бьюик» я продал сразу же после ремонта, а полученные деньги положил в банк в Оклахоме вместе с деньгами, которые получил по страховому полису. Но перевод оттуда займет много времени.

А я торопился. Уложив вещи в два чемодана, я покинул отель и сел в автобус на Хьюстон.

Прибыл я туда около семи, сдал чемодан в камеру хранения и вышел из автовокзала.

Солнце заливало улицы, воздух был тяжелым и душным. Уже продавались утренние газеты. Я купил газету и отправился в кафе с кондиционированным воздухом, где заказал холодный чай. В газетах о Пурвисе не было ни слова.

Я открыл последнюю страницу и просмотрел объявления о продаже автомобилей. Ближайшее место торговли машинами находилось неподалеку от кафе, и я отправился туда пешком.

Площадка была заполнена машинами, и продавцы облепили меня со всех сторон. Их рвение немного поубавилось, когда они узнали, что я собираюсь покупать в кредит, живу на территории другого штата и не имею постоянного места работы. Я постарался убедить их, что все это пустяки, а сам мучительно думал, что делать.

Ведь если я буду переводить деньги из Оклахомы, то потеряю по меньшей мере сутки. А эти милые продавцы продолжали уверять меня, что при других обстоятельствах они посоветовали бы купить самое лучшее —«кадиллак» с сиденьями, обтянутыми леопардовыми шкурами, но когда речь идет о кредите... Сами понимаете...

— Конечно, конечно! — сказал я и, уже выходя, заметил «шевроле-50», оцененный в пятьсот девяносто пять долларов. Я заглянул внутрь машины, стукнул нотой но покрышке и вышел на тротуар.

Они вернули меня почти силой и уверили, что смогут отдать его и за пятьсот двадцать пять долларов. Тогда я проверил машину. Мотор работал неплохо, руль тоже был в порядке. Я предложил им четыреста двадцать пять, они в свою очередь сбавили цену до пятисот. В конце концов мы сторговались на четырехстах семидесяти пяти, и за эту цену они даже предложили мне вымыть машину.

— Это не обязательно,— сказал я.— Лучше пожелайте мне доброго пути.

Я вернулся на автовокзал, забрал из камеры хранения свои чемоданы. Было половина второго. Я остановился у лавки старьевщика, купил портативную пишущую машинку, бинокль и автоматический «кольт-48». Потом, подумав, зашел в спортивный магазин и купил патроны. Все это не очень-то мне нравилось, но то, что я затевал, никак нельзя было назвать детской игрой.

Уложив все в машину, я отправился на поиски хорошего магнитофона. Потратив почти два часа, я наконец нашел отличный сверхчувствительный мини-магнитофон.

Уложив его в «шевроле», вернулся на перекресток и купил последний выпуск газеты.

Итак, они. нашли Пурвиса...

УБИЙСТВО ЧАСТНОГО ДЕТЕКТИВА

Сегодня в своей квартире на Кэролейн-стрит был обнаружен труп Уинтона Л. Пурвиса, частного детектива и следователя страховой компании. Жертва была убита ударом по голове металлическим предметом. Удар был нанесен со страшной силой. Орудие убийства, к сожалению, найти не удалось. .Полиция пока не обнаружила следов убийцы. Ясно лишь одно: убийство совершил человек высокого роста и редкой физической силы.

Вот и все. Сейчас опубликовано лишь общее сообщение, подробности будут завтра. Но и тут уже было достаточно сведений, чтобы начать следствие. Был сообщен адрес и тот факт, что человек был. высокого роста. Я понадеялся, что таксист не сидит сейчас за рулем и не читает от нечего делать газету.

Нельзя было терять время. Я нажал на газ и влился в ноток автомашин.

До скорой встречи, миссис Кеннон!

 Глава 5 

— Уал...

Всю дорогу я пытался воскресить в памяти родные места. Фары моей машины образовывали в ночи световой тоннель. Уал — самый большой в округе городок, построенный по последней моде. В центре — сквер, где с утра до вечера прогуливались местные пижоны. В одном из подобных местечек и я провел свою юность. Их много на юге страны.

Я добрался до Уала в одиннадцатом часу. На улицах почти не было машин. Замедлил ход и поехал в том направлении, где, насколько я помнил, должен был находиться отель.

Я не ошибся. Световая вывеска гласила:. «Отель Андерс». Вход в отель расположен между магазинами готового платья и ювелирным. Оба были уже закрыты, но ярко освещены.

Я вошел в отель и попал в небольшой холл, где находилось бюро администратора. Позади виднелась лестница. В холле были установлены автоматы с сигаретами, а на металлическом стенде красовались дешевые книжки. В углу работал вентилятор, но тем не менее было очень душно. За столиком сидела толстая женщина с седыми коротко остриженными волосами и лицом, как у бульдога. В кресле, развалившись, спал молодой негр в куртке и огромных сапогах.

Женщина устало подняла на меня глаза.

— Что вам угодно?

— У вас найдется номер с ванной и окнами, выходящими на улицу?

Она кивнула.

Я заполнил карточку. Она нагнулась и пролаяла:

— Раймонд!

Негр продолжал сладко спать. Я положил заполненную карточку и повернулся в его сторону. В это время женщина снова окликнула его:

— Раймонд!

Он что-то заворчал и слегка пошевелил ногой. Видимо, посчитал, что этого вполне достаточно.

— Оставьте его в покое,— сказал я.— Я сам донесу свои чемоданы.

— Гараж находится позади отеля. Ваш номер третий.— Она кивнула в сторону коридора.— Чемоданы пронесете через черный ход.

Я завел машину в гараж и вынул из нее свои вещи. «Кольт» я бинокль были уложены в чемоданы, а пишущую машинку я оставил в багажнике, так как она была мне 'пока не нужна. Взяв в руки чемоданы и магнитофон, я прошел через черный ход в отель.

Мой номер представлял собой классический пример комнаты отеля третьей категории. Железная кровать, простое покрывало, ветхие ковер и комод. Единственное, что привлекло мое внимание,— это окно. Правда, штора была опущена, но интуиция подсказала мне, что выходит оно именно гуда, куда нужно. Подняв штору, я выглянул в окно. Что ж, отлично! Отсюда был виден весь сквер. И если он живет в Уале, я рано или поздно его увижу.

С северной стороны, из кинотеатра, выходили люди, другие торчали в закусочной в конце улицы. Кое-кто прогуливался по тротуару.

Я отступил от окна и стал шарить в чемодане в поисках бинокля. Вынув его из футляра, устроился у окна. Люди приблизились ко мне — красивые девушки, мужчины всех возрастов и обличий. Я не видел никого, кто бы был похож на миссис Кеннон, но мужчин высокого роста было великое множество. Это Техас, а здесь очень много высоких мужчин. Да, мне будет нелегко!

Разглядывая через бинокль сквер, я увидел на противоположной стороне светящуюся надпись, частично скрытую от меня: «...ннон Отос». Должно быть, это как раз то, что мне нужно. Я знал, что в числе других предприятий Кеннон имел и автомобильное агентство.

Мне была видна большая часть громадного выставочного зала, машины, дверь, которая, по-видимому, вела в контору, а справа — куча всяких деталей.

Я спрятал бинокль в футляр и открыл магнитофон. Установил его позади письменного стола и включил. Микрофон я положил под одеяло, набросив сверху еще свою куртку. Он, конечно, не будет так укутан в той, нужной мне, обстановке, но зато там наверняка будет более просторное помещение. Пройдя в ванную комнату, я открыл кран, через какое-то время закрыл и стал тихонько насвистывать модную мелодию. Вернувшись в комнату, я снял телефонную трубку. Мне ответила дама-администратор .

— Не могли бы вы разбудить меня в шесть часов, если не трудно? — попросил я.

— В шесть часов? Хорошо, сэр.

Я вынул из кармана монетки и положил их на комод. Из открытого окна до меня доносились шумы ночной улицы. Со скрипом затормозила чья-то машина, и юный голос произнес:

— Салют, красотка!

Я решил, что этого вполне достаточно. Перемотав пленку, я включил кнопку воспроизведения и поставил его на самую малую громкость. И тем не менее я услышал, как полилась вода в умывальнике, и даже скрин своих ботинок по линолеуму ванной. Потом мой свист. Женщина-бульдог приняла мой заказ. Закончил магнитофон демонстрировать свое качество словами: «Салют, красотка!»

«Отлично»,— сказал я себе, перемотал пленку и спрятал все в футляр.

Потом разделся и погасил лампу. Было очень жарко, и простыня прилипала к телу. Я снова встал и запустил вентилятор, прикрепленный к потолку. Стало гораздо лучше.

«Пятьдесят тысяч, семьдесят пять, сто! Ничего себе мечта!» — подумал я с холодной улыбкой. Если мне удастся их заполучить, значит, я просто везунчик.

Когда я проснулся, не было еще и шести. Начинался новый день. Очень важный день в моей жизни. Спрыгнув с кровати, я подошел к окну и отодвинул немного занавеску. В такой ранний час сквер еще пустовал. Утро было безветренным, прохладным и каким-то необычно бодрящим.

С северной стороны сквера, возле кинотеатра, было открыто кафе. Рядом с ним стояло несколько машин. На моих глазах двое мужчин в касках и офицерских погонах сели в одну из них и уехали. Наверняка, работники пожарной охраны.

«За работу!» — сказал я себе и отправился в душ.

Зазвонил телефон.

— Шесть часов, сэр,— вежливо сообщил мне мужской голос.

Значит, та женщина с седыми волосами и Раймонд уже сдали дежурство?

Когда я спустился вниз, это предположение подтвердилось. За конторкой сидел человек лет пятидесяти с приветливым лицом. За стеклами очков поблескивали живые, проницательные глаза. Я положил на стол ключ от номера.

— Доброе утро! — приветствовал я его.

— Доброе утро! — ответил он.— Вы пока остаетесь у нас?

— Еще не решил точно. Вообще-то я еду на озеро Свенсон, отдохнуть и порыбачить, но, возможно, задержусь здесь до завтра. Не совсем хорошо себя чувствую. Наверное, съел вчера вечером что-то не совсем свежее.

— Боли в желудке? — участливо спросил он.

— Да нет, болей нет. Просто расстроился немного. Пойду в кафе выпью апельсинового сока. Да приму пару таблеток аспирина. А там будет видно.

Я вышел на улицу и направился к кафе. Там было несколько человек, в основном люди в касках и дорожные рабочие. Блондинка-официантка протянула мне тосты и чашку кофе. Я проглотил этот скудный завтрак, купил две пачки сигарет и вернулся в отель. В сквере по-прежнему никого не было.

— Ну что, полегчало? — спросил меня администратор.

— Да и сам еще не знаю.— Я взял со стенда две потрепанные книжки, положил пятьдесят центов и забрал свой ключ.— Хочу полежать немного. Скажите уборщице, чтобы в мой номер не заходила. Сможет убраться позже.

Хорошо,— ответил он, потом добавил: — Вообще-то, можно позвать врача, если хотите.

Нет, не беспокойтесь. Думаю, ничего серьезного. Надо просто полежать немного.

Я поднялся в свою комнату. Становилось жарко. Я разделся, достал бинокль и положил его на ковер. Туда же бросил пачку сигарет, спички и пепельницу. После этого уселся на ковер и приподнял занавеску сантиметров на двадцать. Отсюда я мог видеть почти весь сквер, будучи никем не замечен. Моя сторона отеля до полудня будет в тени.

Я курил сигарету за сигаретой. Время шло. Уже солнце осветило огромную витрину выставочного зала «Кеннон Отое». Иногда перед ним останавливались машины, выходили люди и исчезали в выставочном зале. Я внимательно к ним приглядывался, особенно к высоким мужчинам. Но никто из них не был похож на меня.

Постепенно меня стало раздражать мое занятие. Я немного изменил положение. Потом взглянул на свои шрамы и еще раз проклял этого пьяницу.

Я схватил бинокль. У входа в выставочный зал остановилась какая-то женщина. Не миссис Кеннон — та была брюнеткой. На девушке было голубое платье и белые туфельки. Через плечо висела сумочка на длинном ремне. Казалось, она ждала, что перед ней распахнут дверь. Я быстро перевел бинокль по направлению ее взгляда и невольно задержал дыхание. Но в следующую минуту разочарованно вздохнул. Мужчина, подходивший к ней, действительно очень походил на меня, но у него были слишком длинные и светлые волосы. Тем не менее я проводил их взглядом и увидел, что они прошли через весь зал и исчезли в конторе.

Наверное, в этом зале работает много людей. Я все время держал бинокль наготове и следил за сквером. Вскоре начали открываться магазины, на тротуарах значительно прибавилось народу, и следить за движением стало труднее.

Неожиданно я замер и почувствовал, как кровь прилила к голове. К южной стороне площадки подкатил открытый «шевроле». За рулем сидел мужчина с широкими плечами и темными волосами — по крайней мере, так мне показалось в то короткое мгновение, когда он попал в поле моего зрения. В следующую секунду он снова нажал на газ, и машина свернула в переулок.

Ну что ж, кое-что уже есть! Он похож на меня... и машина напоминала мою... И может быть, именно этого человека я ищу?

Я прождал его возвращения еще несколько минут, однако он не появился.

Что же там может находиться, в этом переулке. Гараж для служащих? Какие-нибудь склады? Ведь все магазины и конторы располагались в сквере или на площади, у которой заканчивался сквер. На углу этой улицы находился доходный дом. Рядом — магазин Пенни и бакалейная лавка. Ближе ко мне была парикмахерская и маленькая лавчонка ювелира. За бакалеей я увидел спортивный магазин, а сразу за ним — красильню. Я рассматривал поочередно все двери, фасады и витрины, магазины к этому времени уже были открыты, за исключением магазина спорттоваров и красильни. Опустив бинокль, я снова стал смотреть на тротуар. И вдруг замер. Дверь в спортивный магазин уже была открыта. Видимо, кто-то открыл ее изнутри. Я внимательно пригляделся к витринам спортивного магазина. Там было много всяких товаров для рыбной ловли. Потом перевел бинокль на вывеску — «Телланд». Что ж, проверить все равно надо. Чтобы потом не грызли сомнения. Я поднялся и взял телефонную книгу: Полистав ее и найдя нужный номер, я вернулся на свой наблюдательный пункт с телефоном. Длина шнура позволяла это проделать. Укрепив бинокль в нужном мне направлении, я поднял телефонную трубку.

— Соедините меня, пожалуйста, с номером 2279, сказал я, когда мне ответил служащий отеля.

— Одну минутку, пожалуйста!

Я слышал, как он набирал номер, потом — как кто-то снял трубку, и сразу же прильнул к окулярам бинокля. Да, несомненно, это был он — человек, приехавший в открытом «шевроле». Я затаил дыхание.

— Алло! Магазин спорттоваров «Телланд» слушает.

Было странно видеть, как шевелятся его губы, и одновременно слышать его голос по телефону.

— Простите за беспокойство,— сказал я.-— Надеюсь, я не оторвал вас от какого-нибудь срочного дела. Я только хотел у вас узнать, как в настоящее время клюет рыба на озере Свенсон.

— Судя по имеющимся, у меня сведениям, неплохо. И лучше всего — на живца. А кто со мной говорит?

— Вы меня не знаете. Я приехал из Бомонта. Один из друзей сказал мне, что вы, возможно, введете меня в курс дела. Джордж Телланд, сказал он, отличается хорошей памятью. Ведь именно с Телландом я говорю?

— Да. Но только меня зовут не Джордж, а Дэн,— поправил он меня.

— Дэн. Ну конечно же, Дэн. Прошу прощения. Так, значит, клев там неплохой?

Я внимательно следил за каждым его движением. Глядя сейчас на него, склонившегося немного к аппарату, я был почти уверен, что это он. Правда, для того чтобы окончательно в этом убедиться, мне нужно увидеть его в том положении, в каком я видел его, когда он уходил из квартиры Пурвиса.

В этот момент у меня мелькнула неплохая мысль.

— Кстати,— прервал я его,— у вас случайно не найдется спиннинга с длинной леской?

— Нет. К сожалению, сейчас нет. Но подождите минутку, я все-таки проверю.

Я увидел, как он выпрямился и подошел к полке, где лежали коробки с принадлежностями для рыбной ловли. Я отчетливо видел его в бинокль. Да, сомнений быть не может, это он. Так же широченная спина, те же плечи, те же приплюснутые уши, те же темные и коротко подстриженные волосы, то же ощущение молодости и огромной физической силы. Все сомнения сразу исчезли — я разговариваю с человеком, который убил Пурвиса...

 Глава 6 

Он повесил трубку и исчез в глубине магазина. Больше я его не видел. Я опустил бинокль, отнес магнитофон на прежнее место и задумался.

Мне повезло — я обнаружил его в первый же день! Я даже представить не мог, что мне так повезет. Значит, теперь мне следует переключиться на миссис Кеннон.

Я прошел в ванную комнату, чтобы побриться.

Половина десятого. Наносить визиты даме еще слишком рано, тем более что у меня нет никакого приглашения. Но тем не менее я не стану откладывать это посещение в долгий ящик — она может уйти из дома. Если же я предварительно позвоню по телефону, то рискую никогда не увидеть ее. Со мной она хотела встретиться меньше всего. Я холодно улыбнулся своему двойнику в зеркале. Моя идея ей вряд ли понравится, а я буду особенно невыносим в первые сутки. Конечно, если все пойдет так, как я рассчитываю.

Я надел отлично отутюженные серые брюки и спортивную куртку, причесался, бросил последний взгляд в зеркало. Можно идти.

Ее адрес я нашел в справочнике: Шервуд-Драйв, 324. Спрятав бинокль и пистолет в чемодан, я убрал магнитофон и спустился вниз. Обменявшись любезностями с симпатичным служащим отеля, я вышел через черный ход и вывел свою машину из гаража. Чтобы не проезжать через площадь, я поехал в северном направлении, добрался до заправочной станции, наполнил бак и спросил у служащего, как проехать на Шервуд-Драйв.

Шервуд-Драйв оказалась маленькой, очень короткой улочкой. Я замедлил ход, чтобы рассмотреть таблички с номерами. Дом Кеннонов был вторым слева. Справа, прямо напротив дома, зеленела лужайка. Я остановил свой «шевроле» у лужайки и перешел через улицу.

Дом Кеннонов представлял собой типичное современное здание из светлого кирпича с крышей, выложенной кварцевыми плитами. К дому вела тропинка, окаймленная с двух сторон кустами, а перед самым домом располагалась большая асфальтовая площадка. Две дороги отходили от нее: одна — в гараж, другая — на улицу.

Гараж был рассчитан на две машины и являлся как бы продолжением дома. Обе двери гаража были заперты. Значит, миссис Кеннон дома.

На улице уже стало жарко и душно. Я быстро прошел по дорожке. Перед домом красовалась большая цветочная клумба, и негр в соломенной шляпе поливал цветы. Спина его взмокла от пота. Занавески на окнах были задернуты, и нельзя было видеть, что творится в доме.

«Действовать надо осторожно,— сказал я себе.— Tы ее еще совсем не знаешь. Надо постараться, чтобы она тебе поверила».

Я позвонил.

Садовник выпрямился, вытер лицо рукавом и взглянул на меня.

— Вы не знаете, миссис Кеннон дома? — спросил я-

— Думаю, что да, сэр.

Он снова занялся своей работой.

Я поднял руку, собираясь позвонить второй раз, ро в этот момент дверь отворилась. Молодая негритянка равнодушно посмотрела на меня. Она жевала резинку, в руке у нее была швабра.

— Миссис Кеннон дома? — спросил я.

— Пойду посмотрю. Как о вас доложить?

— Мистер Уоррен,— пробормотал я.

— Одну минуту.

Она исчезла, оставив дверь полуоткрытой. Я увидел небольшую прихожую. Дверь слева, вероятно, вела в гостиную. Больше ничего не было видно. Может быть, мне не следовало называться Уорреном? Эта фамилия похожа на мою настоящую. Мне нужно было назваться О’Тулом, Шутцбаном или как-нибудь еще... Но, с другой стороны, имя должно быть похоже на настоящее — всегда можно сказать, что прислуга перепутала имя или неправильно его расслышала.

Девушка вернулась. Миссис Кеннон дома, и я могу подождать ее в гостиной. Я прошел вслед за служанкой через прихожую в гостиную.

— Она сейчас придет,— сказала мне маленькая негритянка и вышла в другую дверь.

Я быстро осмотрелся. До прихода миссис Кеннон я должен знать, где что находится.

По всей вероятности, мне не придется иметь дело с собакой. А этот вопрос очень меня беспокоил. Во всяком случае, в доме ее не было, иначе она уже дала бы о себе знать. Во дворе собачьей конуры тоже не видно. Застекленная стена гостиной выходила во двор. Его окружала стена, выкрашенная в белый цвет и имеющая приблизительно метр высоты. За ней — пустырь с редкими деревьями. Подойти к дому сзади было совсем нетрудно, но вот проникнуть внутрь — задача посложней.

Дело в том, что в доме работала установка, создающая искусственный климат,— я это сразу заметил, как только вошел в прихожую, и это мне совсем не понравилось. Пока работает эта установка, окна и двери должны быть герметически закрыты, и открыть их будет не так-то просто.

Я осмотрел гостиную. Камин, отделанный бронзой... Слева — дверь: она, несомненно, вела в кабинет или в библиотеку — я увидел полки с книгами и чучело какой-то рыбы. Справа — коридор, который соединял гостиную с остальными комнатами. Перед камином стояли кресла и большой диван, к нему примыкала кушетка, очень длинная и стоявшая под утлом к нему. Перед ней — кофейный столик и три огромных кресла, а по сторонам от кушетки — лампы под красными абажурами. Провода от ламп исчезали за кушеткой, и я сразу сообразил, как мне надо будет действовать.

В этот момент послышались шаги. Я повернулся и увидел, что в гостиную входит миссис Кеннон.

Увидев меня, она сразу же остановилась. Глаза ее округлились, и я понял, что она меня узнала. Но сейчас мне было на это наплевать.

Да, Пурвис был тысячу раз прав, когда говорил, что это женщина высшего класса. Тогда, в сумерках, я плохо разглядел ее, но сейчас ее красота меня поразила. На ней были надеты брюки и белая блузка с короткими рукавами. Коротко стриженные иссиня-черные волосы лежали небрежно, обрамляя тонкое лицо цвета меда или доброго вермута.

«Осторожней, осторожней, приятель! — сказал я себе.— Держи себя в руках. Перед такой женщиной не каждый устоит».

Одни ее глаза способны были вызвать пожар в сердце мужчины. Чудесные огромные глаза с длинными ресницами... Но не робкие и нежные, как у оленя, а холодные и расчетливые. К тому же в них играл дьявольский огонек. Да, женщина решительная и властная! Возможно, именно она и убила своего мужа, но пока он был жив — держу пари! — ему с ней не было скучно.

Итак, она меня узнала. На какое-то мгновенье в ее глазах мелькнул испуг, но она сразу взяла себя в руки и вежливо сказала:

— Добрый день, мистер... э...

— Харлан,— сказал я.— Джон Харлан.

— Да? Мне казалось, что горничная сказала «мистер Уоррен». И я ломала голову, кто же это мог быть. Садитесь, пожалуйста, мистер Харлан.

Она грациозно подошла к креслу у кушетки и села. Я устроился на кушетке. Она нагнулась и, взяв сигарету из ящичка на столе, снова откинулась в кресле. Я встал, чтобы дать ей прикурить. Она взглянула на меня и улыбнулась:

— Спасибо!

Я тоже закурил и сел.

— Прошу прощения, что побеспокоил вас так рано, но я здесь проездом и не хотел уезжать, не повидавшись с вами. Еду на озеро, ловить рыбу.

— Пустяки,— ответила она.— Вы не причинили мне ни малейшего беспокойства. Я встала уже несколько часов назад.

Сейчас она была абсолютно спокойна и отлично владела собой. Я понимал, что она, наверное, проклинает в душе свою прислугу, которая так плохо разобрала имя, и вместе с тем пытается догадаться, узнал ли я в ней женщину, которую видел на шоссе, неподалеку от озера. Но на лице ее нельзя было прочесть ничего.

— Откровенно говоря,— начал я,— я рассчитывал встретить женщину постарше. Не знаю, почему я так думал, но мне почему-то казалось, что вам должно быть лет тридцать — тридцать пять.

Это, конечно, был комплимент, и она, видимо, так и восприняла мои слова. Но до известной степени это было правдой: Пурвис сказал мне, что ей тридцать, но выглядела она моложе.

— Вы мне льстите, мистер Харлан,— улыбаясь, сказала она.— Неужели вы с самого раннего утра начинаете раздаривать комплименты?

Не могу точно утверждать, но мне показалось, что в ее глазах опять промелькнул дьявольский огонек. Видимо, она решила, что я все-таки не узнал ее, а это ее, разумеется, устраивало. К тому же такой атлет с лапами, как у гориллы, и с симпатичным лицом немного заинтересовал ее. Она, вероятно, слышала и те комплименты, которые делались в мой адрес как специалистами, так и простыми любителями регби.

Что ж, тем лучше. Я буду первым человеком в ее жизни, который обойдется ей в сто тысяч долларов. Она даже, наверное, сохранит прядь моих волос. Чтобы не забыть меня.

Я посмотрел на свои руки и тихо заговорил:

— Я... э...— Потом бросил быстрый взгляд влево.— Я просто не знаю, что мне сказать вам... Понимаете?

— Я тоже так думаю. Вам действительно нечего мне сказать,— спокойно ответила она.— Ведь не вы виноваты в этой аварии.

— О Боже ты мой! — пробормотал я.— Да, я попал в аварию. После госпиталя у меня было желание навестить вас, но я не знал, что мне вам сказать... Я знал, что для вас это было тяжелым потрясением, и сказал себе, что вы не будете рады видеть меня, поскольку я напомню вам о...

«Эти слова должны снять напряженность и уверить, что я ее не узнал,— подумал я.— Надо лишь прикинуться глуповатым простаком, ничего не соображающим, никого не подозревающим. Теперь нужно успокоить ее относительно моих будущих намерений, и все будет хорошо».

Наши реплики быстро следовали одна за другой, словно мы уже хорошо выучили текст этой сцены.

— Не беспокойтесь,— сказала она.— Наоборот, я очень рада вас видеть. И очень огорчена, что не навестила вас тогда в госпитале. Но мне приятно, что вы поняли, почему я этого не сделала. Должна сознаться, что немного удивилась, увидев вас здесь. Я и не знала, что вы вернулись в наши места.

— Я приехал сюда отдохнуть и порыбачить,— объяснил я.— Делами займусь в сентябре. В течение года у меня больше не будет свободного времени. Вот я и подумал, что следует отдохнуть сейчас, пока это возможно.

Ее большие глаза благожелательно смотрели на меня. Да, она прелестна, эта малютка.

— Я была так огорчена, узнав, что вы... что вы больше не сможете играть. Как вы думаете, из-за чего произошла авария?

— Откуда мне знать,— пожал я плечами.— Просто такие вещи случаются иногда, и их не избежать.

Ее лицо стало еще приветливее, и она так ласково посмотрела на меня, что, наверное, любой растаял бы от этого взгляда.

— Я действительно была очень огорчена,— повторила она.

«Интересно, что ты заговоришь завтра в это же время, моя прелесть»,— подумал я и отвел взгляд от ее лица. Не мог долго смотреть на нее — она меня волновала. А мне нужно еще многое сделать. Часть своего плана я уже выполнил, но осталось еще самое трудное. Как мне проникнуть в эту гостиную? О том, чтобы пройти туда через парадную дверь, не могло быть и речи. Она ведь будет заперта. А окна? Они тоже наглухо закрыты из-за этой идиотской установки, создающей искусственный климат. К тому же в гостиной вообще не было окон, а была стена из стекла, выходящая во двор. Она, видимо, совсем не открывалась. Я не мог найти подходящего предлога, чтобы посмотреть другие комнаты,— значит, мне надо воспользоваться только тем, что здесь есть.

И тут я увидел два окна. Сквозь занавески. Но сразу понял, что мне и здесь не повезло. Окна находились в крыле дома и закрывались изнутри. Значит, и все остальные окна закрывались так же. Да, дело трудное. Придется все-таки проникнуть через дверь...

Неожиданно до моего сознания дошло, что она что-то мне говорит.

— Да? Простите, я задумался...

— Может быть, выпьете чашечку кофе? — с улыбкой повторила она.

— Что ж, было бы неплохо,— ответил я.— Большое спасибо.

— Джеральдина! — крикнула она.

Но на ее зов никто не явился.

Она взглянула на меня и грациозно повела плечами.

— Извините! Я сейчас вернусь.

— Да это совсем не обязательно,— сказал я, вставая.

Но она уже шла к столовой. Я подождал, пока она выйдет из гостиной, и снова стал рассматривать эту застекленную стену, чертыхаясь про себя. И тут вдруг я увидел стеклянную дверь. Ее трудно было разглядеть, поскольку она почти сливалась со стеной.

Я слышал, как миссис Кеннон говорила с Джеральдиной или с кем-то еще на кухне. Тогда я быстро подошел к двери, отдернул занавеску и нажал на ручку. Она не поддавалась. Бросив взгляд назад и убедившись, что никого нет, я начал быстро копаться в предохранительном механизме. Вскоре я обнаружил кнопку, которая блокировала замок, и проделал соответствующую операцию. Этой дверью, видимо, пользовались не очень часто, так что имелся шанс, что ее не будут проверять на ночь.

Через несколько секунд я сидел на кушетке. Миссис Кеннон вернулась с подносом в руках, на котором стояли две чашки кофе, сливки и сахар. Я снова вошел в роль простоватого парня — заикался от смущения, избегал встречаться с ней взглядом, а сам больше посматривал в сторону двора, стараясь получше все запомнить. Она снова выразила огорчение по поводу того, что я больше не смогу играть в регби, и снова уверила меня, что очень рада была меня видеть.

Я отлично понимал, что она ждет не дождется моего ухода, чтобы позвонить Телланду. Без всякого сомнения, они тщательно обсудят мой визит, но я был уверен, что мне все-таки удалось ее провести. На меня она смотрела как на тупоголового спортсмена, любителя рыбной ловли и тому подобных пустяков. Я спрашивал себя, ночует ли в доме прислуга, и пришел к выводу, что нет. Им приходилось скрывать свою связь от людей, и Телланд, вероятно, приходил к ней лишь поздно вечером. Они понимали, что надо соблюдать величайшую осторожность и не показываться вместе по крайней мере пол-года — и это несмотря на то, что им удалось избавиться от Пурвиса.

— Вы долго собираетесь пробыть в нашем городе, мистер Харлан?

— Недельки две. Может быть, немного меньше. Собственно, я не буду жить в городе, а направлюсь в рыбачий домик. Он принадлежит моему другу, и я вот-вот должен получить от него ключ. А пока остановился в отеле Андерса.

— Ну что ж! Я надеюсь, вы навестите меня на обратном пути.

Я встал, поняв, что прием окончен.

— Был очень рад познакомиться с вами,— сказал я.— Я не часто буду приезжать в город, но, если вы будете на озере, не побрезгуйте и навестите меня в моей лачуге.

Она мило улыбнулась — так улыбаются больному несмышленому ребенку — и пошла проводить меня до двери. Я пожал ее протянутую руку. Большие темные глаза испытующе посмотрели на меня.

«Подождите немного, голубки,— сказал я себе,— чертям в аду тошно станет!»

В то же время я смущенно переминался с ноги на ногу, три раза говорил ей «до свидания» и повторял, что она очень мила и что я очень ей благодарен за гостеприимство. В конце концов я вышел, пятясь и не сводя с нее глаз, как мальчишка, впервые встретившийся с понравившейся ему женщиной. Она наверняка в душе смеялась надо мной, зато у нее не возникло никаких подозрений на мой счет.

Я доехал до перекрестка и вышел из машины, чтобы сориентироваться на местности. Внимательно осмотрев все, что было нужно, снова сел за руль и поехал в отель. Оставив машину в гараже, я отправился за покупками. В одной лавчонке купил карманный фонарик, в другой — бумагу для пишущей машинки. Приобрел я также веревки, оберточную бумагу и еще кое-какую мелочь.

Возвращаясь в отель пешком, я все время был настороже, но Телланд так и не появился в поле моего зрения. 

 Глава 7

Время близилось к полудню. Солнце стояло в зените, и в комнате был настоящий ад. Я разложил свои покупки, запустил вентилятор и сунул в рот сигарету.

Что теперь? Пишущая машинка находилась внизу, в автомобиле, магнитофон здесь, в комнате; для последующих действий их надо было поменять местами. Но я не хотел слишком часто наведываться в гараж — незачем привлекать внимание людей, ведь среди них имеются не в меру любопытные.

А почему бы мне не поехать прямо на озеро? Ведь я туда и направляюсь, отель — всего лишь перевалочный пункт. Да, но ведь ключа-то у меня еще нет? Я закончил все свои дела в этом городе гораздо быстрее, чем предполагал. Но если Джордж отправил ключ вчера вечером...

В конце концов, самым разумным было узнать в почтовом отделении. Я вышел на улицу, спросил у прохожего, где почта. Она находилась недалеко от площади.

— Вы сказали Харлан? — почтовый служащий просмотрел всю корреспонденцию и покачал головой.— Нет, на ваше имя ничего нет.

— Вы не ожидаете сегодня почты с востока? Из Форт-Уэрта, например?

— Ожидаем. Должна прибыть с минуты на минуту. Может быть, вы зайдете через полчаса?

Я направился в кафе и заказал кока-колу. У входа стоял автомат со свежими газетами. Я купил «Хьюстон-пост» и быстро просмотрел ее. На второй странице была помещена заметка об убийстве Пурвиса, но ничего нового не сообщалось. Никаких подробностей. Только позднее я сообразил, что местная пресса всегда опаздывает со своими сообщениями.

Черт возьми! Завтра в это же время... Нет, надо держать себя в руках. До завтра еще далеко, и за это время может произойти многое.

Раздался гудок. Обеденный перерыв. Кафе стало заполняться служащими предприятий, одетыми в похожие светлые костюмы. Они заказывали одинаковые сэндвичи и томатный сок. Я тоже заказал сэндвич, но чуть не подавился, вспомнив о миссис Кеннон. Покончив с едой, перешел дорогу и около десяти минут прохаживался по почте, разглядывая развешенные полицией для опознания фотографии преступников. Я вспомнил нашего университетского профессора. Он говорил, что преступником может стать человек с самой благородной внешностью. Холодок пробежал у меня по коже. Я ведь тоже буду преступником, и они смогут разыскать меня. Но кто им донесет обо мне? Миссис Кеннон? Чепуха! Вряд ли она захочет сесть на электрический стул, чтобы посадить меня за решетку на пару лет. И тем не менее...

Я пожал плечами и постарался не думать об этом. Черт возьми, во всяком случае этим делом займется не ФБР. Это их не касается.

Я сел на скамейку. Надежен ли мой план? Мне необходимо кое-что переслать по почте. Но надежно ли это? Могу ли я довериться почте в таком важном деле? Надо будет еще раз тщательно обдумать этот пункт. Мне не хотелось понапрасну пользоваться услугами дяди Сэма.

Я снова пошел в зал, где выдавались бандероли. На этот раз пакетик был на месте. Ключ завернут в кусочек картона, обвязан лентой и помещен в коричневый конверт.

Возвращаясь в отель, я увидел в витрине магазина среди прочих товаров карту района. Я купил шесть штук. Вот обрадуется Джордж! Ведь мне обязательно надо было что-то послать по почте.

Вернувшись в номер, я уложил вещи, расплатился за гостиницу и заправил машину. Уже выезжая из города, остановился возле небольшой лавчонки и купил яиц, хлеба и кофе. Дорога к озеру бежала на юг. Она не считалась важной магистралью, и машин на ней было немного.

Собственно говоря, это была проселочная дорога в неважном состоянии. По пути часто встречались овраги, было много неровностей и колдобин. Почтовые ящики почти не попадались, ферм тоже не было.

Солнце палило нещадно, и поля, казалось, были совсем выжжены им. Судя по всему, дождя давно не было

Проехав десять — двенадцать миль, я добрался наконец до того места, где меня сшибли. Дорога проходила по насыпи метра два высотой. Переехал мост через небольшую речушку. А вот и место, где валялась машина Кеннона. Поскольку на дороге не было видно ни одной машины, я притормозил, чтобы осмотреться.

Я убедился, что расстояние между машинами после аварии было гораздо меньше, чем я предполагал вначале. Миссис Кеннон и Телланд, безусловно, видели мою машину. И наверняка должны были подойти ко мне и убедиться, что я без сознания,— в противном случае они ни за что не решились бы на преступление. При этой мысли у меня холодок пробежал по коже. Если бы я в тот момент пришел в себя или пробормотал бы что-нибудь, меня ожидала бы та же участь, что и Кеннона. Они наверняка не остановились бы перед вторым убийством. Это была страшная игра, где все приемы дозволены.

Я принялся размышлять о том, что мне предстоят сделать в этот вечер. Начало операции будет очень опасным, и, если мне не удастся взять инициативу в свои руки, эго начало может стать моим концом.

Проехав еще километра три, я свернул вправо, в сторону озера. Дорожный указатель упал, и его кто-то прислонил к сухому дереву.

Дорога становилась все более пустынной. Я миновал заброшенную ферму. Начиная с этого места дорога полого спускалась непосредственно к озеру. Воздух здесь был немного посвежее, но тем не менее жара продолжала мучить. Через какое-то время я проехал мимо еще одного указателя. Я ни разу не подъезжал к озеру по этой дороге и подумал, что шале Кеннона, вероятно, находится где-то здесь. Небольшое ответвление от дороги казалось почти тропинкой, я оно вело только к домику Джорджа.

Через несколько минут я уже подъезжал к конечной цели своего путешествия. Маленький светлый домик, состоящий из двух комнат, успел полинять от непогоды. Он стоял под двумя огромными дубами на самом берегу озера. А само озеро сквозь густые заросли казалось огромным металлическим блюдом.

Я остановил машину в тени веранды и вышел. Стояла такая тишина, будто на тысячу километров вокруг никого не было, хотя шоссе проходило всего в шеста километрах.

Я открыл дверь и вошел в дом. Все находилось па том же месте — печка, стол, накрытый скатертью, кухонная утварь над плитой...

Вторая комната была побольше первой, в ней умещались двуспальная кровать и раскладушка. Еще несколько раскладушек были сложены в углу. На кровати, в алюминиевых футлярах, лежали мои удочки. На стенах висела одежда для рыбалки и охоты. Жара была нестерпимой. Я поспешил открыть окна. Мокрая от пота рубашка прилипла к телу.

Часы показывали начало третьего. Оставив магнитофон в машине, я распаковал чемоданы, достал пишущую машинку, заправил ленту и в последнюю минуту вспом-;шл, что забыл купить резинку.

Пошарив по углам, я, наконец, нашел карандаш, на конце которого сохранился остаток резинки.

Страшно хотелось пить. Я сиял рубашку и брюки, повесил их на веранде, потом взял ведро и в одних плавках отправился к роднику за водой.'

Вернувшись, я положил бумагу около машинки, достал сигарету и разыскал пепельницу. Потом придвинул стул и сел. Кругом была тишина. Этот кусочек мира принадлежал только мне.

Заложив в машинку лист бумаги, принялся за дело. Вначале делал много ошибок, поскольку давно не печатал. Наконец, по прошествии двух часов, я закончил свой мучительный труд. В последний раз перечитал:

«Помощнику прокурора Хьюстона, Техас, и Уала, Техас.

Меня зовут Джон Галагер Харлан. Родился в Талсе, штат Оклахома, в июне 1927 года, от Патрика и Марианны Хар лан. В 1949 году получил университетский диплом, играл в регби и даже стал профессионалом. Мой рост 188 см, вес 105 килограммов, у меня родинка на левой лопатке и большой шрам на левом колене. Если тщательно исследовать мою ногу, можно обнаружить, что она была переломана в двух местах. Мои зубные протезы говорят о том, что я много играл в регби. Лечил меня доктор Пол И. Скарф из Сан-Франциско, Калифорния.

Все эти сведения я сообщил вам для того, чтобы вы могли опознать мою личность, ибо если вы получите это письмо, это будет означать, что меня убили.

Люди, заинтересованные в моей смерти,— Дэниэл Р. Телланд и миссис Говард Л. Кеннон. Оба живут в Уале, штат Техас.

Я не знаю ни того, удастся ли вам найти мое тело, ни того, сможете ли вы собрать достаточно улик для их осуждения, но уверен, что это письмо все-таки поможет вам.

А убит я буду только потому, что мне нужно заткнуть рот. Дело в том, что оба они уже повинны в убийстве. Супруг миссис Кеннон погиб не в результате аварии. Он убит мистером Телландом с согласия миссис Кенион, когда лежал без сознания в своей разбитой машине. Я был метрах в шестидесяти — семидесяти от них и слышал их голоса, потом глухой удар и сделал вид, что лежу без сознания, чтобы не подвергнуться той же участи...»

Дальше я писал, что за несколько минут до этого видел миссис Кеннон у обочины дороги и что Кеннон сбил меня преднамеренно, приняв за Телланда и будучи уверенным, что миссис Кеннон ехала в той же машине.

«...Это также объяснит вам смерть мистера Уинтона JI. Пурвиса, проживавшего по Кэролейн-стрит, 10325, в Хьюстоне, Техас, последовавшую восьмого августа 1956 года. Он собирался шантажировать их, собрав предварительно много улик и доказательств их преступления, но сам оказался убитым ударом по голове, который нанес ему мистер Телланд.

Я находился в этот момент на кухне в его квартире, но меня нельзя было увидеть ни из гостиной, ни в столовой.

Мистер Телланд вошел в квартиру, выдав себя за инспектора радиотелевизионной компании. Чтобы доказать свое присутствие в квартире Пурвиса, я сообщаю следующее: на мистере Пурвисе были синяя спортивная куртка и серые фланелевые брюки. Удар, который нанес мистер Телланд, сломал ему правую руку. На кухне в раковине стояли две бутылки с пивом, откупоренные, но не выпитые.

Я хорошо понимаю, что все вышеизложенное не может служить окончательным обвинением перед судом, но я надеюсь, что факты, изложенные мной, помогут вам заставить их признаться или дадут возможность найти дополнительные факты для их обвинения.

Вас, наверное, заинтересует, почему я молчал. Должен сознаться, что делал это в надежде получить сто тысяч долларов. Я знаю, что подобное признание отчасти дискредитирует мои показания, поскольку в глазах закона я сам являюсь преступником. Но если вы получите это послание — значит, я уже мерз в и наказан за свой проступок. Поэтому я надеюсь, что вы отнесетесь к письму снисходительно.

  Джон Галлахер Харлан».

Я прочитал это письмо, еще раз перепечатал в двух экземплярах. Закончив эту работу, разорвал черновик на мелкие кусочки, сложил их в топку вместе с использованной копиркой и сжег, а пепел развеял по ветру. Одно дело было сделано.

После этого я достал магнитофонные кассеты, забросил ненужные подальше в озеро, приготовил две одинаковые коробочки из-под приманки и положил их в машину вместе с бумагой, веревками и почтовыми марками.

Теперь дошла очередь и до оружия. Тщательно осмотрев его, зарядил и тоже положил в машину.

Я закончил все свои приготовления. Жара была страшная. Чтобы немного освежиться, окунулся в озеро и немного поплавал. Потом пошел к плите, зажег газ и сварил себе кофе и яйца. Поел, вымыл посуду и расположился на террасе покурить и отдохнуть.

Завтра, в этот самый час, я буду на пути к богатству... А может быть, один из нас... или все трое... будем убиты. Но сейчас это почему-то мало меня волновало.

Вечером я оделся во все темное, надел ботинки на резиновой подошве, проверил, не забыл ли карманный фонарик и ручку, закрыл все окна и, наконец, уселся в машину.

Впервые в жизни я шел на такое опасное дело...

 Глава 8

Перед тем как выехать на автостраду, я остановил машину на проселочной дороге и стал ждать. Позади машин не было. Закурив сигарету, посмотрел на часы. Начало девятого. У меня еще уйма времени, а для того чтобы убедиться, что за мной никто не следит место выбрано очень удачно. Прошел час, другой... Было слышно лишь жужжание мошкары да колокольный звон вдалеке. Время от времени по автостраде проезжали машины, но ни одна из них не свернула на проселочную дорогу.

Наконец я вывел свой «шевроле» на шоссе. Проехав приблизительно полпути, я заметил сзади свет фар и замедлил ход. Старенький фургон обогнал меня и быстро исчез из виду.

Наконец я добрался до города и поехал по самым темным и безлюдным улицам. Шел двенадцатый час. Прилично попетляв, я выехал на Шервуд-Драйв, где жила миссис Кеннон. Оставив машину в глухой тени деревьев подальше от домов, выключил фары. На улице ни души Тишина. Только из одного открытого окна неслись звуки музыки. Я взял магнитофон, отвертку, перочинный ножик и веревку и вышел из машины.

На ночном небе ярко сверкали звезды, но луны не было.

Я перешел улицу и остановился у края тротуара, готовый спрятаться в кусты при первой же опасности. Но все было спокойно. Я двинулся дальше и, добравшись до усадьбы Кеннонов, исчез в тени сосен.

Через несколько минут я был перед домом.

В гостиной горел свет. Занавески были задернуты, но я отчетливо видел силуэты четырех человек, сидящих за карточным столом. Мне очень хотелось знать, есть ли среди них Телланд. Судя по всему, ждать придется долго — после  ухода гостей мне надо еще убедиться,

Телланд больше не вернется.

Так в ожидании, прошло около получаса. Мне до безумия хотелось курить, но зажигать огонь было опасно. Положив магнитофон под сосну, я вернулся в кусты и осторожно щелкнул зажигалкой. Медленно выкурил сигарету и вернулся на свой пост. Партия в бридж была закончена. Все четверо исчезли в маленькой прихожей, и через несколько минут вернулся только один человек. Должно быть, это была миссис Кеннон.

В тот же момент я услышал, как от парадной двери отъехали две машины. В доме один за другим гасли огни. Потом зажегся свет в правом крыле дома. Там, видимо, находилась спальня миссис Кеннон. Свет горел минут двадцать, потом погас, и весь дом погрузился в темноту. Она легла спать. Одна? Вероятно, да. Даже если Телланд и был среди играющих, он уехал, а если и вернется — то позже. Я снова посмотрел на часы. Десять минут первого.

Да, нужно еще подождать. Вокруг меня вились мошки, кусали руки и лицо. Внезапно вспыхнул свет в небольшом окне рядом со спальней. Наверное, ванная комната... Может быть, появился Телланд? Свет погас так же неожиданно, как и появился. Вероятно, она вставала, чтобы выпить воды или принять снотворное. Если голова у Кеннона после удара Телланда была похожа на голову Пурвиса, то она должна принимать снотворное лошадиными дозами.

Медленно текли минуты, и им не было конца... Час... Половина второго... Никаких признаков Телланда. И теперь вряд ли появится. Странный тип. Я бы на его месте давно уже был у нее. Я попытался представить себе, как она выглядит в постели. Интересно, как она спит — нагой или в одной из этих воздушных сорочек... Я тряхнул головой, отгоняя эти мысли, и тихо выругался. Думая о ней, я начинал испытывать волнение в крови.

А может быть, она просила его не приходить? Такие вещи тоже случаются время от времени...

Я начинал нервничать, но тем не менее продолжал терпеливо ждать — если меня поймают, все будет потеряно. Надо подождать по крайней мере до трех часов. К трем часам она наверняка заснет, если вообще заснет в эту ночь... Я вспомнил о запоре на двери и забеспокоился. А что если они заметили, что дверь не заперта? Возможно, но маловероятно — ведь после игры в бридж к двери никто не подходил.

Наконец в три часа ночи я решил, что пришла пора действовать. Положил магнитофон на стену, перемахнул через Нее и очутился во дворике непосредственно перед домом. Забрав магнитофон, я стал медленно продвигаться к двери, стараясь в темноте не натолкнуться на садовую мебель. Ботинки на резиновой подошве не производили ни малейшего шума. Найдя дверь, я потянул ее на себя... Она не открылась.

Я застыл и невольно выругался. Подумать только — очутиться перед дверью и не знать, почему она не открывается. Может быть, ее все-таки заперли изнутри? Вряд ли... Но что же тогда делать? Я в сердцах дернул дверь посильней, и она внезапно открылась.

В гостиной было прохладнее, чем на улице. Но абсолютно темно. Какое-то время я стоял неподвижно, потом включил карманный фонарик и дошел до кушетки. Быстро отодвинув ее, принялся за работу. Вскоре магнитофон был подключен к сети и подвешен к задней стороне спинки кушетки таким образом, чтобы можно было дотянуться в нужный момент до кнопки записи.

Вздохнув с облегчением, я вытер лицо носовым платком, выскользнул за дверь и осторожно отправился к машине. Было двадцать минут четвертого.

Я сел в машину, опустил стекло и закурил сигарету. Впереди у меня около пяти часов, а потом наступит самый трудный момент. Заснуть мне сейчас все равно не удастся, поэтому в домик на озере возвращаться не было смысла. Сейчас самое лучшее — никому не попадаться на глаза и постоянно быть в движении. Так я и сделал.

Ведя машину по проселочным дорогам и куря сигарету за сигаретой, я обдумывал все детали предстоящей встречи с миссис Кеннон...

Около восьми утра я остановил машину у дома миссис Кеннон. Солнце поднялось достаточно высоко и сильно пригревало. На улице было по-утреннему пустынно и только лохматая дворняга совершала свой обычный обход дворов.

Я быстро прошел по дорожке. На ступеньках веранды лежала сложенная газета. Подняв ее, я нажал звонок. В доме было тихо. Я стал звонить настойчивее. Наконец дверь открылась.

Вне всякого сомнения, я поднял ее с кровати. Волосы ее были спутаны, на ней было домашнее голубое платье, сильно стянутое в талии. В больших глазах, еще сонных, появилось раздражение, когда она увидела меня.

Она постаралась взять себя в руки, на это ей плохо удалось.

— Ах, это вы, мистер Харлан? Вам не кажется, что еще слишком рано?

— Мне нужно срочно поговорить с вами,— сухо ответил я, делая шаг вперед. Она испуганно отступила, давая мне пройти. Я закрыл за собой дверь и незаметно задвинул защелку. Она этого не видела, так как не отрываясь смотрела мне прямо в глаза.

Мое поведение ей, видимо, совсем не понравилось.

— Может быть, вы все-таки...

— Помолчите лучше! — оборвал я ее.

Ее глаза округлились от удивления, она отступила еще на шаг, но сразу же взяла себя в руки, и удивление уступило место злости.

— Нам не о чем говорить...

— Прислуга уже пришла? — прервал я ее на полуслове.

— Уйдите из моего дома, или я вынуждена буду обратиться в полицию!

— Ай, бросьте! — сказал я.— И слушайте внимательно. Если прислуга уже здесь, пошлите ее куда-нибудь. Если она должна прийти сюда в ближайшее время, позвоните ей и скажите, чтобы она не торопилась. Ей совсем не следует знать, что я буду вам говорить.

Теперь уже она испугалась, но старалась скрыть свой страх.

— Можете не беспокоиться,— продолжал я.— В настоящий момент я думаю не о сексе. Свидание будет числ о деловым. Итак, что с прислугой?

— Она приходит в девять часов,— прошипела она сквозь зубы.

— Что ж, отлично! — Я цинично ухмыльнулся прямо ей в лицо.— Если не возражаете, мы пройдем в гостиную. Вы, кажется, забыли об элементарной вежливости.

Она все еще не могла прийти в себя. Накануне она решила, что я просто деревенский увалень, и была испугана моим сегодняшним тоном и решительностью. И тем не менее я должен признать, что, пока мы шли в гостиную, она успела полностью овладеть собой. Для нее я был лишь назойливым визитером, чье присутствие приходилось терпеть, пока он не сочтет нужным уйти.

— Сигарету? — спросил я, протягивая ей пачку.

Она покачала головой.

— Советую все-таки закурить. Это успокаивает нервы. А наша беседа будет очень неприятной для вас.

— Может быть, вы сразу сообщите мне, что заставило вас так по-гангстерски ворваться сюда?

— Разумеется! У меня есть одна бумага, и я хочу, чтобы вы ознакомились с ее содержанием.

Я вытащил копию своего письма. Она внимательно за мной следила.

— Прошу! — сказал я.

Она развернула письмо и начала читать. Я, не отрываясь, смотрел ей в лицо. Сначала на нем было удивление Потом оно застыло, словно маска... Очень красивая маска медового цвета, и лишь темные, совершенно непроницаемые глаза выделялись на ней. Закончив чтение, она сложила письмо и положила его на стол.

Закинув руки за голову, с сигаретой во рту, я откинулся на спинку кушетки.

— Итак? — спросил я.

Она достала из пачки сигарету, взяла зажигалку и закурила. Руки ее при этом не дрожали.

— У меня к вам один нескромный вопрос, мистер Харлан, если вы не возражаете,— сказала она совершенно спокойно.— Вы никогда не лечились в психиатрической больнице?

— Неплохо! Но вы зря теряете время.

— Я говорю серьезно.

— Тон вы выбрали удачный, но со мной это не пройдет,— вздохнул я.— Так что давайте сразу перейдем к делу. Мне нужны сто тысяч долларов. И я буду их иметь.

Она удивленно посмотрела на меня.

— Нельзя же совершенно серьезно говорить о таких вещах.

Я ткнул пальцем в письмо.

— Надеюсь, вы внимательно его прочитали?

— Да. И никогда еще не читала подобной...

— Приберегите эти выражения для суда,— оборвал я ее.— Когда вас будут судить, они вам понадобятся. ВУ оба прикончили вашего обожаемого супруга, когда ой находился без сознания. И если вы считаете, что это не грязное преступление, а невинная игра в бирюльки, то, значит, вам, а не мне надо лечиться в психиатрической больнице. Судьи в таких вопросах...

— Какая абракадабра! Из всех бредовых идей...

Я нагнулся над столом.

— Да помолчите вы лучше! И послушайте, что я вам скажу. Ни судьба вашего супруга, ни судьба Телланда, ни ваша собственная судьба меня совершенно не интересуют. Можете отправлять друг друга на тот свет хоть каждый день. Но когда вы вмешиваете в свою игру меня, тут уж другое дело! Ваш супруг собирался убить меня, потому что принял за Телланда, и в конечном итоге превратил меня в нищего. Мои ноги, может быть, и не так красивы, как ваши, но они меня кормили. И кормили неплохо. Теперь они меня не кормят. Ваш супруг оставил страховой полис вам, но, уверяю вас, это просто нелепость какая-то — он должен был оставить его мне!.. Поэтому-то я и пришел за своими деньгами. Итак, получу я их или нет?

— У вас богатая фантазия, мистер Харлан. И к тому же — больное воображение. Мой муж был пьян... И он потерял управление...

— Мы напрасно теряем время,— перебил я ее.— Хватит ходить вокруг да около. Позвоните Телланду по телефону и передайте ему то, что я вам скажу!

— Вы имеете в виду владельца магазина спорттоваров?

— Вот именно! Итак, действуйте!

— А если я откажусь? — спросила она, подняв брови.

Я протянул руку, схватил ее за рукав и заставил встать.

— У вас нет возможности выбирать — сделаете вы это или нет! Где телефон?

Она негодующе посмотрела на меня.

— У вас перед глазами.

Она кивнула в сторону.

Телефон стоял на столике между дверью в столовую и окном.

— Идите! — приказал я.

И подтолкнул ее к столику. Телефонная книга лежала на полочке под аппаратом. Я протянул ее ей, открыв на первой странице.

— Вот номера телефонов городской полиции и шерифа. Если вы считаете, что я не прав или что я сошел с ума, позвоните или тому, или другому — или инспектору полиции, или шерифу. Скажите им, что в ваш дом силой ворвался мужчина и угрожает вам. И полицейская машина будет у вашего дома через три минуты.

Она презрительно посмотрела на меня.

— Вы действительно способны на насилие?

— Вас я не трону. Я вооружен, но не хочу давать повод для моего ареста. Не настолько я глуп. Хотя ваш телефонный звонок может обойтись мне в несколько лет тюрьмы. Итак, прошу вас! Предоставляю полную свободу действий!

Она посмотрела на меня, потом перевела взгляд на телефон.

Я протянул ей телефонную трубку.

— Звоните! Или в полицию, или Телланду! Решите сами.

На какое-то мгновение взгляд ее задержался на моем лице, потом она опустила глаза и набрала номер.

Это не был номер полиции.

Она звонила Телланду.

 Глава 9

— Передайте ему, что вам нужно срочно поговорить с ним и чтобы он приехал сюда. И ни слова больше!

Она холодно посмотрела на меня. Некоторое время подождала, потом вдруг заговорила.

— Мистер Телланд? Здравствуйте! Говорит миссис Кеннон. Мне хотелось бы, чтобы вы приехали ко мне. Да, да, немедленно...

Я нажал на рычаг и прервал связь. Потом взял у нее из рук трубку.

— Неплохо! — сказал я.— Но в конце концов сойдет и так. Он все равно не сможет ничего сделать.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы и сами отлично знаете!

Я повесил трубку. Хитрая бестия! Если бы Телланд приехал сюда, не подозревая, что его ожидают неприятности, я был бы в выигрыше. Но она оказалась хитрее меня и предупредила его своим «мистер Телланд». Этим она ясно показала, что с ней рядом кто-то стоит и что этот кто-то заставил ее позвонить ему по телефону.

Но если... На какую-то секунду я растерялся. Но если она действительно не знала его? Конечно, Пурвиса убил он! В этом я был уверен, потому что видел его. Но что если все остальное — лишь нелепое совпадение? И если она действительно не виновата в смерти Кеннона, у меня будет жалкий вид.

«Чепуха! — сказал я себе.— Она не могла не участвовать в этом. Она дважды выдала себя за последние три минуты».

— Вы ловко действуете,— сказал я.— Но тем не менее уже выдали себя кое-чем.

— Не понимаю.

— Вы употребили слова «мистер» и «миссис», но даже не заглянули в телефонную книгу, чтобы посмотреть номер его телефона.

Мы все еще продолжали стоять друг против друга, рядом с телефоном.

— В самом деле? Неужели это так важно? Да будет вам известно, что мы оба участвуем в одном драматическом кружке.

— Вот как?

— Да. И собираемся составить драматическую труппу для постановки любительских спектаклей.

— Очень интересно.

Я вернулся к кушетке и сел на прежнее место. Телланд должен был приехать с минуты на минуту, и я очень волновался. Их будет нелегко одолеть.

Миссис Кеннон осталась у столика и внимательно наблюдала за мной. Мы молчали. И тишина в комнате была настолько напряженной, что прозвеневший звонок показался оглушительным, как взрыв бомбы.

Она повернулась и вышла в переднюю. Как только она исчезла за дверью, я протянул руку назад и включил магнитофон. Потом встал и пошел за ней. Остановившись в дверях, я наблюдал за тем, как она открыла дверь и впустила Телланда.

Мы с ним были приблизительно одного роста, но он, видимо, помоложе меня. И как красив, паршивец! Конечно, его физиономия не получила от жизни столько ударов, сколько моя во время игры в регби, но она тоже была достаточно мужественной. От его голубых глаз с сероватым отливом веяло холодом. Подбородок свидетельствовал о твердой воле. Короткие черные волосы немного вились. И, вероятно, девушкам не так легко было завоевать его благосклонность, слишком уж он уверен в себе.

— Заходите, мистер Телланд,— сказала она.

Я не видел, что сумела она ему сказать глазами, но внимательно следил за выражением его лица и старался понять, есть ли у него оружие или нет. Сделать это было довольно трудно — он был в спортивной куртке.

Телланд вошел в переднюю. Закрывая за собой дверь, он немного наклонил голову, всматриваясь в меня, и наконец спросил:

— С кем имею честь?

Но в тоне его чувствовалась фальшь — он отлично' знал, кто я.

— С инспектором радиотелевизионной компании,— ответил я, наблюдая, какое впечатление произведут на него мои слова.— Проверяю жалобы, поступившие из этой квартиры.

Надо признать, что самообладание у него было отменное, однако внезапный удар не мог не вызвать соответствующей реакции. Я увидел, как он вздрогнул, но сразу же овладел собой.

— Не понимаю,— сказал он, нахмурив брови.— Или это шутка? — Голос его прозвучал спокойно.

— Не имеет значения,— сказал я.— Вы уже ответили на этот вопрос, сами того не желая. Проходите в гостиную и садитесь. Я хочу вам предложить кое с чем ознакомиться.

Я отступил, давая ему пройти и наблюдая за тем, чтобы он не слишком ко мне приближался; он, со своей стороны, старался не поворачиваться ко мне спиной. Правда, все это происходило довольно учтиво и незаметно для постороннего глаза.

Никто не повышал голоса, но атмосфера была очень напряженной.

Я специально оставил письмо на маленьком столе. Мне нужно было, чтобы он прошел туда и сел около столика, а следовательно, и кушетки, за которой находился магнитофон.

Я показал рукой на письмо.

— Миссис Кеннон уже ознакомилась с содержанием этого письма. Но мне кажется, от ее внимания ускользнуло кое-что существенное. От вас оно, несомненно, не ускользнет. И вы поймете, что это не шутка.

— Вы что, издеваетесь надо мной?— сказал он со злостью.— Кто вы такой? И что вам от меня нужно?

— Прочтите же письмо, Телланд!— ответил я, снова показывая на стол.— Оно вам все объяснит.

Он небрежно пожал плечами, подошел к маленькому столику, взял письмо и сел на край кушетки. Миссис Кеннон с подчеркнутым безразличием закурила сигарету и села на подлокотник кресла. Ее губы кривились в презрительной усмешке. Когда Телланд кончил читать, она злобно взглянула в мою сторону.

Я находился достаточно далеко от них обоих и, не дожидаясь их реакции, бросил:

— Ознакомились? Вот и хорошо! Повторяю, это всего лишь копия. Вы и сами это отлично видите. Два других экземпляра находятся у моего друга. Оба подписаны мной. И если со мной что-нибудь случится, оба они отправятся к блюстителям закона — один в прокуратуру Хьюстона, а другой — в здешнюю. Они дадут нити к трем убийствам, и, надеюсь, юристы отлично распорядятся ими. А вы, в свою очередь, можете подсчитать, велики ли у вас шансы, чтобы избежать кары. Они хорошо знают, что я был сбит машиной Кеннона и что меня нашли под моим разбитым «бьюиком» со сломанной ногой; и если полиция получит мое письмо, она поверит, что я действительно был в соседней комнате, когда убивали Пурвиса,— ведь ни в одной из газет не говорилось о двух бутылках пива. Так что у вас нет никаких шансов спастись. Но если вы будете сговорчивыми, у вас не будет неприятностей. Все, что мне нужно,— это сто тысяч долларов, полученных по страховке. Вы, миссис Кеннон, не обеднеете — у вас останется достаточно средств. А к чему вам будут деньги, если вас приговорят к смерти?.. Итак, что будем делать?

Пока я говорил, к Телланду вернулось самообладание. И улыбка, с которой он смотрел на меня, мне совсем не понравилась.

— Неужели вы надеетесь на успех, высосав всю историю из пальца?

— Брось ломать комедию, дружок! — сказал я.— Я был в квартире Пурвиса, когда вы его убили. Вы что ж, добиваетесь, чтобы я показал это перед судом?

Он взял письмо и сделал вид, будто ищет что-то.

— Ага! Вот... Цитирую ваши слова: «Я находился в кухне, и меня нельзя было видеть из гостиной». По вашим собственным словам, Пурвис — человек, которого я совершенно не знал,— был убит в гостиной и человек, убивший Пурвиса, не мог вас видеть. Но вы тем не менее видели его. Каким же образом? При помощи каких-нибудь особых лучей?

— Я не говорил, что видел вас в тот момент, когда вы нанесли удар Пурвису. Я констатировал лишь тот факт, что находился в этот момент в соседней комнате. Но в тот момент в гостиной кроме Пурвиса и вас никого не было. Не сам же он раскроил себе череп?

— Итак, вы н е  м о г л и  в и д е т ь человека, убившего Пурвиса, а утверждаете, что это был я. Богатая у вас фантазия!

— Я видел вас перед тем, как вы ушли от него,— сказал я.

— Ага! Вы видели, как человек уходит? И он что, уходил, пятясь задом?

— Нет, не задом.

— Значит, вы видели его только со спины?

— Угу.

— И не видели его лица?

— Нет.

Меня начинала утомлять эта игра, но если он думал, что таким образом возьмет надо мной верх,— тем лучше.

— И у этого человека на спине было написано его имя?

— Хватит фиглярничать, мистер Телланд! Если уж вам очень хочется поиграть в эту игру, потерпите немного. Поиграете в нее с прокурором.

Телланд посмотрел на миссис Кеннон, развел руками и улыбнулся:

— Опрос свидетелей защитой окончен.

— Повторяю еще раз: хватит валять дурака! И ответьте мне на вопрос — хотите ли вы, чтобы этот документ попал в руки полиции, или нет? До сих пор у полиции нет никаких подозрений. Но когда они получат это письмо, все будет иначе. Они сразу возьмутся за вас. Они будут вас допрашивать отдельно и беспрерывно в течение позволенных тридцати восьми часов. И вам будет трудно вспомнить, что вы говорили, скажем, четырнадцать часов назад, и вам будет неизвестно, что в это время сказал другой. А потом вам объявят, что другой во всем сознался и показал против вас, чтобы спасти собственную шкуру. Можете попробовать, чтобы проверить, сколько времени вы выдержите такой допрос.

Он закурил и сказал, пожимая плечами:

— Если вы считаете, что показаниям жалкого шантажиста поверят больше, чем женщине, занимающей такое положение в обществе, как миссис Кеннон,— то попробуйте, рискните!

— Значит, вы не хотите разговаривать серьезно?

— В этом нет нужды. За такое сотканное из лжи обвинение она не заплатит вам ни гроша. И я советую вам убираться подобру-поздорову, пока не поздно.

Я повернулся к миссис Кеннон. Она все еще сидела на ручке кресла и курила. Заметив, что я смотрю на нее, она ответила мне твердым взглядом.

— Никогда еще не доводилось встречаться с такой безудержной фантазией.

Телланд сделал рукой повелительный жест.

— А теперь убирайтесь!

— Это ваш окончательный ответ? — спросил я угрожающим тоном.

— Вы угадали.

Настало время немного потуже затянуть веревку.

— Отлично, дети мои! Вижу, что вы любите трудности. А теперь послушайте, что я вам скажу. Пораскиньте мозгами и попробуйте уяснить, откуда Пурвис получил нужные ему сведения. Пурвис был детективом — и причем неплохим. И не в хрустальном шарике увидел он, что У миссис Кеннон есть любовник, что Кеннон узнал об этом и что он не был достаточно пьян, когда сшиб меня на дороге. Вы хотите знать, откуда ему это стало известно? Что ж, гарантирую, что узнаете! Ведь полиция пойдет тем же путем. Пурвис сделал все сам... Один! Так неужели вы думаете, что для этого не хватит полицейского аппарата?! Сейчас я уйду, но мы с вами скоро увидимся. Когда вы поумнеете немного, вы сможете повидать меня. Условия для вас выгодные, но постарайтесь оплатить счет, пока цена не изменилась.

Я взял письмо и вышел через парадную дверь. Нажимая на стартер, увидел, как шевельнулась занавеска на большом окне. Они хотели убедиться, что я уехал.

Проехав три квартала, я свернул налево, потом еще раз налево и еще раз... Вскоре опять очутился на той улице, где жила миссис Кеннон, и остановился у тротуара. Двадцать пять минут девятого.

Пока все идет хорошо. Все произошло приблизительно так, как я и предполагал.

Мой удар был достаточно неожиданным и вывел их из равновесия. Выдумка про друга, правда, была не очень убедительной, но я должен был обезопасить себя, чтобы удержать их от активных действий. Если они убедятся, что я работаю один, то сразу же отправятся на озеро и с удовольствием спровадят меня на тот свет.

Теперь весь дальнейший ход событий зависел от того, что произойдет в ближайшие несколько минут.

А если они вышли из гостиной? Пошли, например, в спальню. Черт возьми! Но лучше не думать об этом и не расстраиваться преждевременно. К чему им менять комнату? Я посмотрел на часы. Время пришло.

Я нажал на газ и проехал по улице. Вот наконец и ее дом. Ага, машина Телланда все еще здесь. Я проехал мимо дома. За занавесками никакого движения. Они не ожидают повторного визита. Остановив машину, я вышел из нее, осторожно направился по аллее, открыл входную дверь и быстро прошел в переднюю.

Из гостиной слышался гневный голос Телланда. Он сразу же замолчал, когда я открыл дверь в гостиную и твердым шагом вошел в нее. Оба повернули головы в мою сторону.

Телланд первым пришел в себя. Он нахмурился и сделал шаг в мою сторону.

— Вам уже сказали, Харлан!..

Я вынул револьвер и направил его в сторону Телланда.

— Откройте дверь комнаты и садитесь около камина! — приказал я. Он остановился. Но причиной этого был не страх, а осторожность. По его лицу даже можно было прочитать, что он думал. Видимо, я вел себя не слишком уверенно. Потом Телланд повернулся к миссис Кеннон. «Ты видишь этого шута?» — казалось, говорил его взгляд.

— Вы слышали, что я сказал?!

— Перестаньте валять дурака...

— Живо!!

Наконец он все-таки послушался. Возможно, решил, что я сошел с ума. А в таких случаях лучше вести себя покорно. Он пожал плечами и сел в кресло у камина. Потом кисло улыбнулся миссис Кеннон, у той был по-прежнему холодный и высокомерный вид, и все-таки мне показалось, что в глазах у нее промелькнули искорки страха.

Держа в руках револьвер, я подошел к лампе, стоявшей на подставке у кушетки, и поставил ее на кушетку. Потом, отодвинув столик, я запустил руку за кушетку. Оба замерли и смотрели на меня как загипнотизированные. Не сводя с них глаз, я достал магнитофон.

Внезапно она издала какой-то судорожный стон, и, поднимаясь из-за кушетки с магнитофоном в руке, я уже понял, что они в моих руках. Конечно, если мне удастся сейчас выбраться отсюда живым...

Я погрозил им оружием.

— Спокойней, спокойней!

В глазах Телланда я увидел свой приговор. Но его удерживал страх перед оружием — один выстрел может испортить все дело, как для них, так и для меня.

У меня хватило хладнокровия, чтобы больше не угрожать им, а просто держать на прицеле. Телланд сел. Лицо его покрылось капельками пота. Я не спускал с него глаз. Хотя ситуация оставалась напряженной и малейшее неверное движение могло бы вызвать взрыв, я все же облегченно вздохнул.

— Сядьте рядом с ним! — приказал я женщине.

Она повиновалась,

— Вот так, хорошо! И прошу не волноваться. В конце концов, ведь речь идет о каких-то несчастных деньгах.

Я поставил магнитофон на стол и нажал кнопку. Они оба, словно осужденные, смотрели на меня. В комнате царила полная тишина.

Из магнитофона послышался мой голос: «...спросите, где Пурвис раздобыл своя сведения... Он был детективом, и притом неплохим...» Я слишком далеко перемотал пленку. Но это не имело значения. Пленка продолжала крутиться.

Голоса слышались очень отчетливо. Я слышал произнесенные угрозы, потом звуки открываемой и закрываемой двери, потом — тишина. Вероятно, в этот момент они смотрели в окно, наблюдая, как я отъезжал от дома.

Я продолжал ждать, не опуская револьвера. Приближалась решающая минута..

 Глава 10

Атмосфера была насыщена электричеством.

Наконец из магнитофона послышался голос Телланда.

— Он уехал.

М и с с и с  К е н н о н. Дэн! Я боюсь! Что же нам делать?

Т е л л а н д. Ради Бога, Джулия, успокойся! Нет никаких оснований волноваться. Он просто хочет поймать нас па слоте.

Д ж у л и я. Я ведь тебя просила, чтобы ты вернулся к его машине и убедился, что он без сознания! Почему ты меня не послушался?!

Т е л л а н д. Уверяю тебя, он все время был без сознания. И он точно ничего не знает. Просто получил все данные от Пурвиса. Он его и подначил на это дело. Описал ему твою внешность, и тогда он сообразил, что именно тебя и видел на дороге.

Д ж у л и я. Но тогда, черт возьми, почему ты не удостоверился, что в квартире у Пурвиса никого не было? Прежде чем...

Т е л л а н д. Он лжет и относительно этого. Я же тебе сказал, что посмотрел всюду. В кухне его не было.

Д ж у л и я. А две бутылки с пивом?

Т е л л а н д. Я не видел бутылок.

Д ж у л и я. Разве ты не понимаешь, идиот, что он говорит правду. И полиция тоже знает об этих бутылках. И о них не было ни слова в газетах. Да и эта история с инспектором радиотелевизионной компании... Откуда он мог об этом узнать, если его там не было?

Т е л л а н д. Ладно, ладно! Может, он и был там. Но кому, ты думаешь, кому поверят — мне или ему?

Д ж у л и я. Кому поверят! Кому поверят! Да разве ты не понимаешь, если полиция хоть на миг заподозрит, что ты был в тех местах, она сразу же все проверит и откроет...

Т е л л а н д. Послушай, он все равно не пойдет в полицию...

Д ж у л и я. Конечно, он не пойдет в полицию, потому что мы его... Мы ему заплатим. Другого выхода у нас нет. Если полиция заподозрит, что это был не несчастный случай, нам не спастись.

Т е л л а н д. Ты собираешься ему платить? С ума сошла, разве ты не знаешь, что шантажисту никогда нельзя уступать! Дай ему только раз почувствовать слабость, и он будет высасывать из тебя деньги всю жизнь.

Д ж у л и я. Предложи что-нибудь лучше.

Т е л л а н д. Ты и сама знаешь, как надо действовать,

Д ж у л и я. Нет, нет! Только не это!

Т е л л а н д. Он же сам напрашивается, как и Пурвис.

Д ж у л и я. А если он сказал правду насчет письма?

Т е л л а н д. Уверен, что он лжет! Просто это ловкий ход с его стороны, чтобы запугать нас.

Д ж у л и я. Но, Дэн, как ты можешь быть в этом уверен? Нельзя так рисковать.

Т е л л а н д. Повторяю тебе: другого выхода у нас нет. А пока нам нужно только тянуть время, чтобы убедиться насчет письма. Мы зашли уже слишком далеко, чтобы отступать... Нет, во имя Господа Бога! О, если бы нас там не было в тот день! Если бы мы только... А, да что плакаться! Свершившегося уже не изменить! Значит, нужно бороться!

Д ж у л и я. Сперва — Пурвис, а теперь этот... Неужели ниточка так и будет тянуться?

Т е л л а н д. Пока он жив, мы никогда не почувствуем себя в безопасности. И ты сама это отлично знаешь,

Д ж у л и я. Ты прав. Но сперва нужно убедиться во всем, чтобы действовать наверняка. Увериться, что он один в этой игре. И быть очень осторожными. На этот раз нельзя допускать ни малейшей ошибки.

Т е л л а н д. Не беспокойся! Ошибки не будет. Если он настолько глуп, что воображает, будто может купить нас этим письмом, мы можем не беспокоиться. Сделаем вид, что согласны на его условия.

Д ж у л и я. А если он все-таки говорит правду?

Т е л л а н д. Да нет же, черт возьми! Неужели ты веришь, что такой скупердяй согласятся поделиться с кем-нибудь деньгами? Он никому не скажет об этом. И не сказал. Он действует в одиночку.

Д ж у л и я. Это очень опасно. И если мы ошибаемся...

Т е л л а н д. Помолчи! И предоставь действовать мне! Я не буду долго чикаться с этим подонком... Тише!

Послышался шум открываемой двери, а затем голос Телланда: «Вам уже сказали, Харлан...»

На этом запись кончалась.

— Мне этого совершенно достаточно. О, дети мои! Как только мне удастся выбраться отсюда, я смогу диктовать свои условия.

Телланд поднялся и испытующим взглядом посмотрел на Джулию.

— Каким образом он смог установить этот аппарат? Ты даже не знаешь, что происходит в твоем собственном доме!

— Сядьте,— сказал я.— А магнитофон я установил этой ночью, когда она легла спать. И не волнуйтесь. Повторяю. Речь идет только о деньгах. А их у вас достаточно. Так что нет смысла вести опасную игру.

— Я все-таки расправлюсь с вами, Харлан! — зарычал Телланд.

— Это я уже слышал,— ответил я, указывая на магнитофон. Телланд продолжал стоять, взвешивая свои шансы.

— Сядьте! — повторил я.

Он нехотя послушался. Все молчали. Я вновь перемотал пленку, вынул ее из магнитофона и отступил назад. Там, метрах в восьми от них, я положил револьвер на стол и, не переставая следить за ними, вынул из кармана пустую картонную коробочку. Положил туда кассету, завернул коробку в бумагу и перевязал веревкой. Получился маленький пакетик.

Они наблюдали за мной, как два голодных тигра. Наклеив на пакет марки, я сунул его в карман, где уже лежал второй, совершенно такой же пакетик с атрибутами для рыбной ловли. После этого я взял револьвер и снова встал.

— Дайте ключи от вашей машины, Телланд!

— Вам придется забрать их у меня силой!

Он что, считает меня идиотом?

— Ваше дело,— продолжал я — Не хотите — не надо. Тогда мне придется порвать провода зажигания.

Он медленно достал из кармана ключи и бросил их к моим ногам. Я поднял их и повернулся ж миссис Кеннон.

— А где ваши ключи?

Она промолчала.

— Ведите же себя благоразумно!

— В столовой на буфете,— ответила она.

— Сходите за ними!

— Сходите сами, если они вам нужны.

Я, как ковбой из фильма, наставил на нее револьвер.

— Быстренько, моя прелесть! К тому же, да будет вам известно, в город меня повезете вы.

На какое-то мгновение на ее лице промелькнул испуг, но она по-прежнему презрительно смотрела на меня.

— Может быть, вы думаете, что я могу выйти в таком виде?

«Ох, уж эти женщины!» — подумал я.

— Меня не очень будет шокировать ваш наряд, а из машины вам выходить не придется. На кухне есть дверь в гараж?

Она кивнула.

— Вот и чудесно! — сказал я.— Разрешите последовать за вами.

Секунду она колебалась. Я молчал. Наконец она решилась и направилась в мою сторону. Я отступил, чтобы дать ей пройти, внимательно наблюдая за ней и Телландом. Если я хоть на мгновение потеряю контроль над ними, они тут же нападут на меня.

Так оно и вышло. Проходя мимо меня, она пошатнулась и внезапно упала, сделав вид, будто потеряла сознание. А когда я нагнулся к ней, вдруг схватила меня за шею. Обеими руками. Я быстро оттолкнул ее, и она упала в кресло. В это же мгновение я повернулся, чтобы встретить Телланда. Он увидел, что этих мгновений ему не хватит, чтобы добежать до меня, но остановиться так и не смог. Я уклонился и дулом револьвера ударил его по уху. Он упал на стол, потом свалился в кресло. Миссис Кеннон открыла глаза и попыталась встать.

— Проклятый подонок...

— Помолчите! — прикрикнул я на нее.

— Вы его убили!

— Ничего с ним не случилось. Посторонитесь немного, чтобы он мог встать.

Телланд неловко встал на колени. Тоненькая струйка крови стекала по его лицу. К тому же он был слишком ошеломлен, чтобы сразу подняться. В эти секунды от их злости ничего не осталось. Они поняли, что придется подчиниться.

Я кивнул в сторону столовой. Она вышла.

— Мы скоро вернемся,— сказал я Телланду.— Будьте как дома! Если хотите, позвоните в полицию и сообщите, что у меня в кармане есть доказательства вашей вины.

Он поднес руку к лицу и стер кровь.

— В один прекрасный день...— начал он.

Я ничего не ответил. Пройдя в столовую, я сделал знак миссис Кеннон, чтобы она взяла ключи от машины и шла дальше, на кухню. Из кухни дверь вела в гараж, состоящий из двух боксов. Один был пустым, в другом стоял новый «бьюик».

Я выбрал место, откуда я мог бы наблюдать одновременно за ней и за дверью.

— Раскройте ворота и садитесь в машину,— сказал я.

Она нажала на какую-то кнопку в стене, и сразу же заработал электромотор. Ворота открылись. Она Села на место водителя, я устроился сзади.

— К почте! — приказал я.

Телланд не показывался. Мы выехали на улицу задним ходом, развернулись и направились к центру. Я облегченно вздохнул, поставил револьвер на предохранитель и сунул его в карман. Теперь можно немного расслабиться.

Никто из нас не говорил ни слова. В зеркальце я видел ее бледное лицо. В огромных глазах застыли тоска и обреченность.

— Остановитесь на минутку,— сказал я, когда мы проехали достаточно большое расстояние.

Она послушно подъехала к тротуару. Я вынул коробочку — ту, где лежали всякие мелочи для рыбной ловли,— и написал адрес и фамилию Джорджа Грея. Она видела, что я делаю, но адреса прочитать не могла. После этого я положил пакетик себе на колени и спрятал ручку.

— Вот и все! — сказал я.— Мы можем ехать дальше.

Она нажала на газ. Я откинулся на спинку сиденья и неторопливо закурил. Для этого часа движение на улицах было довольно интенсивным.

— Перед самой почтой на тротуаре есть почтовый ящик для автомобилистов. Остановитесь перед ним. Это избавит вас от труда идти на почту.

Мы проехали через сквер, свернули направо, и наконец машина остановилась перед почтовым ящиком. Держа пакетик таким образом, чтобы она не могла прочесть адрес, я высунул руку из машины и бросил пакетик в щель почтового ящика для писем и бандеролей.

— Вот и все, моя красотка! Можно считать, что дело сделано.

Ничего не ответив, она нажала на газ.

— Едем обратно,— сказал я.

Машина Телланда продолжала стоять у тротуара. Его наверняка интересовала судьба кассеты, но, лишившись ключей, он не мог воспользоваться своей машиной.

Миссис Кеннон закрыла ворота гаража, и мы через кухню прошли в гостиную.

Телланд сидел на кушетке, прижав к ссадине на голове небольшую салфетку. Он встретил меня злобным взглядом. Я не стал вынимать оружия и облокотился о косяк двери.

— Расскажите ему, моя прелесть, что мы успели сделать за это время,— сказал я.

— Он отправил кассету по почте,— буркнула она безо всякого выражения. Потом села в одно из кресел и машинально взяла сигарету.

— Ну, что вы скажете после этого?

Телланд продолжал молчать, угрюмо глядя куда-то вдаль. Я тоже закурил и спросил:

— Ну что, прикажете встряхнуть вас, чтобы поговорить о деле?

Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но в этот момент зазвонил звонок. Я сделал жест, чтобы они оставались на местах, и пошел открывать. Это пришла горничная. Она жевала резинку.

Я вынул из кармана доллар.

— Сходите в магазин и купите десяток яиц. Миссис Кеннон нуждается в небольшом завтраке.

Она перестала жевать и задумалась над моими словами.

— Это очень далеко,— наконец ответила она.

— И убедитесь, что они свежие,— добавил я, закрывая дверь.

Я хотел было вернуться в гостиную, но вдруг услышал, что дверь снова открылась. Негритянка просунула в нее голову.

— А что, миссис Кеннон заболела? — спросила она.— Ведь она никогда не ела яиц.

— Начиная с сегодняшнего дня она будет их есть. Я ей прописал это делать.

Она удивленно посмотрела на меня.

— Вы доктор?

— Да.

— Но, надеюсь, у нее нет ничего серьезного?

— Нет, ничего серьезного нет. Просто ей нужен отдых и свежие яйца.

— А-а!

Голова исчезла. Я вернулся в гостиную. Они продолжали сидеть в тех же позах. Телланд поднял голову.

— Вы что ж, по-прежнему верите, что вам все это так и сойдет безнаказанно?

Я со вздохом подошел к ним и раздавил окурок в пепельнице.

— Вы, конечно, твердый орешек, приятель, но позвольте мне все-таки объяснить вам кое-что. Оба вы уже совсем созрели для электрического стула, и у вас есть только два выхода — заплатить мне или, если вы уверены, что я действую один, уничтожить меня. Вот вы сейчас и думаете, что делать. На пленке зафиксировано все, и ваши слова полностью вас уличают. Миссис Кеннон видела, как я отправил пленку по почте. Если со мной что-нибудь случится, эта пленка окажется в полиции. Поэтому другого выхода у вас нет. Придется платить за пленку. Человек, которому я ее послал, ни за что не отдаст ее третьему лицу — на это можете не надеяться. Даже если он получит от меня письмо или услышит мой голос по телефону. Он отдаст ее только мне лично. Так что если вы собираетесь учинить надо мной расправу, вы ничего этим не добьетесь.

Таким образом, повторяю, вам остается только заплатить мне. Не понимаю, зачем вы тянете. Кроме этих ста тысяч у вас ведь есть еще двести-триста. Чего же вам еще надо, черт возьми! Дайте мне то, что я требую, и я возвращу вам пленку. И мы распрощаемся по-хорошему. Никто, кроме меня, ни о чем и не подозревает, вы сможете совершенно спокойно прожить до конца дней своих. И будете считаться уважаемыми гражданами. Неужели вы не понимаете всего этого? Ну так как, что скажете?

Миссис Кеннон отреагировала быстрее Телланда.

— А что послужит нам гарантией, что вы сдержите слово и оставите нас в покое?

— Ничего. Но у вас нет другого выхода.

— Понятно. Мы целиком зависим от доброй воли злодея, от такого подлого субъекта, который за деньги продаст и мать родную.

— Согласен!

— И вы даже не вернете нам кассету с записью?

— Верну, можете не беспокоиться! Что ж вы думаете, я буду хранить ее на память, как сувенир? Еще раз повторяю: речь идет о коммерческой сделке. Мне совершенно безразлично, чем вы займетесь, как будете жить, сколько людей еще пристукнете в темном углу. Так к чему ссориться и портить друг другу нервы? Вы отлично защищаете друг друга, но я хочу, чтоб и Джон Харлан не был забыт в этой истории.

Телланд судорожно вцепился в край стола.

Я подошел к нему и бросил на стол ключи от его машины.

— Может, пойдете подышите свежим воздухом? О финансовых вопросах лучше говорить без вас. Так будет поспокойнее. Вы только подливаете масла в огонь. Не ваш же карман трещит, поэтому и не вмешивайтесь не в свое дело!

— Вы думаете, я позволю вам говорить с ней наедине?

— Не надо шутить. Ведь вас это не касается. Платить будет миссис Кеннон. Или я ошибаюсь?

— Она вам сказала, что будет платить?

— Если память мне не изменяет, да. Но мы можем еще раз спросить.— Я посмотрел на нее.— Что вы скажете на это, малютка?

Она холодно взглянула на меня, а потом утвердительно кивнула. Здраво рассуждает эта девочка.

— Вы получите деньги,— процедила она сквозь зубы.

Оказывается, все не так уж трудно устроить.

 Глава 11

— А вы здравомыслящая женщина,— похвалил я, усаживаясь в кресло между ними.

— Очень польщена,— ответила она.

— В таком случае уточним детали.

— Что вы имеете в виду?

— Джулия, говорю тебе...— вмешался Телланд.

— Заткнись! — взорвался я.— Дайте мне поговорить с миссис Кеннон.

Он вскинулся, лицо перекосилось от злобы. На секунду мне показалось, что я зашел слишком далеко, ведь как-никак, а кассета с пленкой находится в моем кармане. Правда, они об этом не знают. Но если они все-таки решатся напасть на меня, то могут это обнаружить. Мне следует вести себя более осмотрительно.

— Убирайтесь-ка лучше отсюда, Телланд! Вы только усложняете дело.

— Оставить вас наедине?

— Перемените пластинку. Я ее не трону. Мы будем говорить исключительно о деле, и вы здесь нужны так же, как четвертый в бридже.

— Наверное, будет действительно лучше, если ты уйдешь,— сказала миссис Кеннон.— Бороться нет смысла...

— Но Боже мой, Джулия...

— Прошу тебя, дай мне самой уладить это дело.

— Но неужели ты не понимаешь, что, если хоть раз ему уступить, никогда больше от него не отделаешься.

— Ты можешь предложить что-нибудь более разумное? — холодно спросила она.— Мне кажется, ты уже и так наделал достаточно глупостей.

— Ты винишь меня? А кто позволил ему здесь подключить магнитофон?

— Поскорее решайте этот вопрос,— вмешался я.— Скоро вернется прислуга.

— Пусть будет по-вашему.— Телланд встал с перекошенным от злобы лицом.— Если ты хочешь, чтобы этот подонок командовал тобой...

— Неужели вы до сих пор не можете понять, что у вас нет другого выхода? — спросил я.

— Он прав,— поддержала меня миссис Кеннон.— Пора уже понять это.

— Никогда не соглашусь заплатить шантажисту...

— А вас об этом никто и не просит,— ответил я.— У вас не найдется средств даже; для того, чтобы угостить кого-нибудь хорошим обедом. Так что лучше исчезните!

Он молча смотрел на меня какое-то время, потом повернулся и вышел из комнаты. Хлопнула дверь, и я вздохнул с облегчением. Телланд каждую секунду мог потерять над собой контроль.

Я поудобнее устроился в кресле.

— Такая женщина, как вы, могла бы найти себе кого-нибудь получше.

Она подняла брови и холодно произнесла:

— Вот как?

— Вы красивы и умны. У вас практический и острый ум. Непонятно, что вы нашли в этом субъекте? Он ведет себя как мальчишка.

— Мне казалось, вы хотели поговорить со мной о деле...

— Совершенно верно. О деньгах.

— В таком случае начинайте.

— Мы уже говорили об этом. Довольно много, но без толку. Давайте сейчас поговорим более конкретно. Сто тысяч долларов! Такая фраза приятно ласкает слух. Теперь надо подумать, каким образом вся эта сумма попадет в мой карман. Известно, что такие деньги в банке не хранят, каким бы богатым человек ни был. Но даже если такая сумма и лежит в банке, взять ее сразу невозможно, не вызвав подозрений и разговоров. Поэтому я хотел бы, чтобы вы поделились со мной своими соображениями, как вы это предполагаете сделать.

Она наклонилась вперед и стряхнула в пепельницу пепел с сигареты.

— Я могу достать такую сумму.

— Каким образом?

— Не все ли вам равно...

— Нет, не все равно. Я тоже рискую попасться, если вы не будете осторожны. Я уже приходил к вам два раза. После этого вы идете в банк, говорите, что вам нужно сто тысяч долларов. Для какой цели? Чтобы оплатить счет за электроэнергию? Неубедительно. А ведь такая сумма сразу заставит призадуматься.

Она метнула на меня быстрый взгляд.

— В таком случае, может быть, вы удовольствуетесь десятью тысячами? Их гораздо легче достать...

— На это можете не надеяться.

— Двадцать...

— Не продолжайте, моя прелесть. Я ведь не вчера родился. И вы уже, наверное, поняли, с кем имеете дело.

— Да, поняла.

— Я не в обиде на вас за то, что вы пытались поторговаться, но теперь давайте говорить серьезно. Каким образом вы собираетесь это сделать и сколько времени вам для этого потребуется?

Она немного подумала, потом сказала:

— Около недели. И это все можно проделать в Хьюстоне. У меня есть акции на предъявителя и облигации железнодорожной компании. Их легко реализовать. Дам распоряжение продать их и получу чек. По этому чеку я смогу снять деньги в банке Хьюстона и вручу их вам. Там, конечно, удивятся моему поступку, но не очень. Банки часто имеют дело с оригиналами.

  Я поразился ее спокойствию. Казалось, она говорит не о крупных суммах, а о каком-то легком завтраке.

— А вам действительно не откажешь в уме,— сказал я.

— А вы что ожидали? Что я буду кататься в истерике? Я уже много раздумывала надо всем этим, и, если бы у меня была хоть какая-то возможность сделать по-другому, я бы, конечно, не сдалась на милость победителя.

— Браво! С вами приятно иметь дело,— сказал я, вставая с кресла.

— Простите за откровенность, но я не могу сказать вам то же самое. Сейчас мне больше всего хочется, чтобы вы вообще никогда не появлялись на свет Божий.

— Такова жизнь, о женщина моей мечты! — парировал я. Бывает, что и за какое-то паршивое убийство приходится расплачиваться.

Я оторвал шнурок, которым вчера привязал магнитофон и скрутил его. Она наблюдала за мной.

— Вы вчера взломали одну из дверей? — спросила она.

— Вон ту! Я показал на дверь за занавеской. Великолепно! А я-то сперва приняла вас за абсолютного болвана!

— Что ж, надеюсь, яте в следующий раз вы не будете так спешить с выводами, красавица.— Говоря это, я спрятал магнитофон в футляр.— Во избежание кривотолков, я больше не приду сюда, но буду регулярно звонить по телефону, чтобы знать, как продвигаются дела.

— Где вы будете жить? Здесь, в городе?

— Нет, в домике на озере. Так будет лучше. Сегодня У нас... четверг, не так ли?

Она кивнула.

— Итак, через неделю, в Хьюстоне? Вам удастся провернуть все за неделю?

— Да... А вы сможете к тому времени забрать пленку У вашего друга?

— Думаю, что да.

Я направился к двери, но остановился.

— Во всяком случае, я буду поддерживать с вами телефонную связь. Да, еще одно. Было бы неплохо, если бы вы немного успокоили Телланда. Иначе он сделает какую-нибудь большую глупость. Кроме того, советую вам не забывать, что, если со мной что-нибудь случится, электрического стула вам не миновать.

Она ничего не ответила. Я вышел из дома и сел в машину. Выезжая из города, я остановился у продовольственного магазина, чтобы купить всякую провизию и дюжину бутылок пива, рулон пленки, которой обертывают продукты. Кроме того, я приобрел двадцать пять килограммов льда. Завернув его в старое покрывало, я поехал к озеру.

Когда свернул на проселочную дорогу, не было еще и десяти часов. Проехав километров шесть, я углубился в небольшой сосновый лесок, росший на возвышенности, и вскоре заметил то, что уже давно искал,— дорожку, ведущую к моему дому.

Я свернул на нее, проехал какое-то расстояние и остановился. Вокруг — ни души. Лишь тихо шуршала под ногами сухая хвоя.

Вынув из кармана кассету, я тщательно обернул ее пленкой, чтобы не отсырела, заклеил липкой лентой и вышел из машины, захватив с собой маленькую лопатку.

Слева от машины я увидел старый пень, покрытый мхом. Осторожно вырыв около него ямку, опустил туда пакет с кассетой, утрамбовал землю и посыпал это место хвоей. Никто никогда не сможет найти этот пакет. После этого я снова сел в машину и направился к озеру.

Домик Джорджа прятался в глубине полянки, под сенью дубов. Я растопил печку, сжег копию письма и остатки бумаги для пишущей машинки, спрятал машинку и магнитофон в ящик и отнес их в машину.

После этого спустился к озеру и вымылся, потом убрал привезенные мной продукты, поел и растянулся на маленьком диване. Немного полежал, покуривая, а потом незаметно заснул.

До сих пор не знаю, что именно меня разбудило, но когда я открыл глаза, то увидел, что рядом со мной сидит Джулия Кеннон и смотрит на меня.

— Добрый день,— сказал я.

— Добрый день.

— Вы давно здесь?

— Несколько минут.

Кроме нее, в комнате никого не было. Перед домиком, около машины, которую я хорошо видел из окна, тоже никого.

— А где этот медведь?

— Какой медведь?

— Телланд.

— Не знаю.

Время уже перевалило за полдень, и на лужайку падали тени от деревьев. На миссис Кеннон была темная плиссированная юбка и белая шелковая блузка с длинными рукавами и широкими манжетами. На ногах — нейлоновые чулки и босоножки.

— Вы выглядите восхитительно!

Она ничего не ответила.

— Не обращайте внимания на мои слова,— продолжал я.— И не обижайтесь. Спросонок я могу ляпнуть всякое.

Она молча протянула мне сигареты. Закурили.

— Спасибо,— поблагодарил я.

— Вы очень примитивны,— сказала она.— И у вас на уме только одно.

Я приподнялся и оперся на локоть.

— А разве это плохо?

Она пожала плечами.

— О чем вы думаете? — спросил я через некоторое время.

— Ни о чем.

Она села на стул, подобрав юбку.

— Как насчет денег?

— Я позвонила маклеру в Хьюстон и объяснила ему, какие акции следует продать. Сумма, вырученная от продажи, будет положена в банк на мой счет во вторник.

— Вот и отлично. А встретимся в четверг утром. Договорились?

Она кивнула.

— Я буду в отеле «Рид».

— Одна?

— Разве это вас касается?

— Еще как! Мне совсем не хочется видеть там Телланда. Ведь мне придется возвращать вам кассету, а я отлично помню, какая участь постигла бедного Пурвиса.

— Да, вы все продумали...

— Я отлично понимаю, в какой нахожусь ситуации, так что давайте не будем больше об этом. И сделаем так. Телланд должен оставаться в своем магазине. Перед тем как приехать к вам, я позвоню ему по телефону. Если не услышу его голоса, я не покажусь.

— Против этого мне трудно что-либо возразить. Магнитофон будет с вами? Ведь мне надо прослушать плен-ку.

— Конечно! Вы отдадите мне деньги только после того, как убедитесь, что это именно та самая пленка.

— Договорились.— Несколько секунд она задумчиво . смотрела на меня.— Вы жестокий человек.

— Жить как-то надо.

— Вы далеко пойдете! Это ваш дебют? Я имею в виду шантаж.

— Это просто борьба за существование.

— Должна признаться, что боретесь вы мастерски.

— Спасибо за комплимент... Вы знаете, что у вас очень красивые ноги?

— А вам не кажется, что вы нагло себя ведете?

— Разве? Нет, я всего лишь бессовестный шантажист. Но зато в газетах до сих пор еще нет ваших фотографий.

Она посмотрела на меня своими темными глазами — долго и внимательно.

— Не пытайтесь острить. Вы ведь и на самом деле не чувствуете себя смущенным.

— Нет. Я же говорил вам, что я законченный подлец.

— Ну что ж, это по крайней мере честно.

— Мир — это джунгли. Вас вышвыривают туда совершенно голым, а лет этак через шестьдесят кладут в ящик. Поэтому каждый должен устраиваться, как может.

Она улыбнулась насмешливо.

— Смотрите-ка, а у вас и мысли появились, правда, в эмбриональном состоянии. Вы что нигилист?

— Сейчас это не модно. В нашу эпоху нет больше нигилистов.

— В самом деле? Вы удивляете меня! Никогда бы не подумала, что вам известно это слово!

— Встретил как-то в одном журнале.

— Правда, это не имеет значения.— Она пожала плечами. Ее пристальный взгляд скользил по мне — начиная с ботинок и кончая адамовым яблоком.— За интеллектуала вам все равно себя не выдать — не того полета птица!

Лицо ее было совершенно непроницаемым.

— Может быть, стаканчик пива? — предложил я.— Со льда?

— С удовольствием. Вы не поможете мне подняться? Эти высокие каблуки — сплошное мучение.

Я протянул ей руку и придержал, пока она не обрела окончательного равновесия.

— Благодарю вас! — сказала она, выпуская мою руку. В ее голосе послышались незнакомые мне нотки.

Она пошла к машине. Я удивленно проводил ее взглядом. Уж не думает ли она, что пиво пьют в машине?

— Мне нужно кое-что взять,— сказала она, увидев, что я наблюдаю за ней.— Конец недели я проведу у друзей в Далласе, вот и захватила самое необходимое...

— В такое время вы там просто изжаритесь на солнце.

— Да, там жарко. Но я ведь ненадолго.

Солнце садилось. Оно уже успело скрыться за верхушками деревьев, окаймлявших лужайку, и лучи его, проникавшие сквозь ветви, освещали Джулию Кеннон розоватым светом. Она что-то взяла из коробки, лежавшей на полу машины, но что именно, я не смог увидеть. Теплые лучи заходящего солнца играли в ее черных волосах.

— Вы, кажется, собирались угостить меня пивом?

— Угу!

Мы прошли на веранду.

— Устраивайтесь поудобнее,— сказал я.—Сейчас я переоденусь и притащу пару бутылок.

Я прошел в дом и снял шорты, заменив их фланелевыми брюками. Когда я зашнуровывал ботинки, вошла Джулия. Облокотившись на косяк двери, она стала рассматривать убранство комнаты — кровать, стол, охотничью одежду, висевшую на стене.

— Очень мило,— с интересом сказала она.— Выглядит, правда, немного необычно, но зато сразу чувствуется, что живет здесь мужчина.

Бросив шорты на стул, я подошел к ней. Она даже не шевельнулась. В одной руке у нее дымилась сигарета, другой она держалась за косяк.

Я взглянул на нее.

—: Вам . предстоит долгий путь. До Далласа ведь не близко.

— Да, конечно,— машинально ответила она, откидывая голову назад. Потом вдруг положила мне руку на плечо.

— Без рубашки... Все, как должно быть...

Я промолчал.

— Мышцы твердые, как камень...

— Правда?

Она задумчиво посмотрела на свою золотую запонку.

Рука соскользнула с моего плеча, сигарета упала на пол. Но она, казалось, не замечала этого.

— Вы уронили сигарету.

— Да, правда...

Она медленно раздавила ее босоножкой и подняла на меня глаза:

— Я уже накурилась. С меня достаточно... 

 Глава 12

В комнате темно.

Джулия тихонько отодвинулась от меня, потом села на кровати и стала шарить на ночном столике, ища сигареты. Пламя зажигалки на мгновение осветило нагое тело, но ее, казалось, это совсем не смутило. Когда речь шла об удовольствиях, она не останавливалась ни перед чем.

— Да...— протяжно сказала она, все еще тяжело дыша.

Зажигалка замерла перед сигаретой.

— В чем дело? — поинтересовался я.

— Мне надо забыть о том, что привело меня сюда.

— Это будет очень печаль...

Она слегка повернула голову и улыбнулась мне в свете зажигалки. Улыбка была насмешливой, лишенной всякой нежности. Женщины часто так улыбаются, когда их желания полностью удовлетворены.

— А я вам кое-что привезла...

— Шутите?

— Нет, не шучу.— Она наконец прикурила и убрала зажигалку.— Посмотрите на столе в другой комнате.

— Что же там такое?

Я вспомнил, что она вынимала из машины какой-то пакетик.

— Конверт с деньгами.

— С деньгами?

— Ну да. Я не так чувствительна в этом отношении, как вы думаете.

— Сколько там?

— Вот это уже на вас похоже. Вы очень любите деньги!

— Ай, бросьте! Так сколько же там?

— Восемь тысяч.

— Почему такая сумма?

— Первый взнос в счет тех ста тысяч. Вам что, не нравится? Случилось так, что эта сумма оказалась у меня под рукой, а поскольку платить все равно придется...

— Как вы спокойно обо всем этом говорите...

— Спокойно? Возможно... Но я уже примирилась с тем, что мне придется выплатить вам сто тысяч. Только не поймите меня превратно: если бы вы оставили хоть малейшую лазейку, вы не получили бы ни пенса. Но вы слишком хорошо подстраховались. Так зачем бороться без толку.

— А чем вы объясните ваше присутствие в моей постели? Только не думайте, что я этим недоволен! Но все это несколько странно.

— Неужели женщины все еще продолжают вас удивлять? Это в вашем-то возрасте!

— А если учесть, что я не очень догадлив?

— Просто вы меня заинтересовали...

— Удивительно!

— Вы очень оригинальны. У вас есть смелость, воображение. А нравственных устоев не больше, чем у кобры... Я не люблю скучных мужчин.

— В таком случае вы меня здорово полюбите.

— А вы самоуверенны. Я не произносила слова «любовь». Я сказала, что вы меня интересуете.

— Чудесно!

Я встал и прошел в другую комнату. Чиркнул спичкой и увидел на столике большой конверт. В нем действительно лежала пачка банкнот по пятьдесят долларов и много других банкнот разного достоинства. У меня горели пальцы. Я пытался представить себе, какое место займут сто тысяч, если восемь тысяч представляют собой такую объемистую пачку. Наконец, вернулся с пакетом в спальню и положил его на ночной столик. Часть денег упала на табурет. Я снова зажег спичку и посмотрел на Джулию Кеннон.

— Что случилось? — спросила она.

— Какая чудесная картина! Обнаженная красавица з окружении тысяч долларов!

— А вы, оказывается, сентиментальны,— с насмешкой сказала она.

— Угу! Живу только ради красоты!

— И в то же время страшно практичны. Ваш идеал — хорошо прожаренный бифштекс и бутылочка дешевого виски.

— Виски я вообще не пью.

Спичка догорела, и я ее выбросил. Потом присел на край кровати, зажег следующую, чтобы прикурить сигарету.

— Знаете, чем вы меня заинтересовали?

— Нет.

— В вас одновременно живут два человека — примитив и интеллектуал. Ваши поступки довольно примитивны, но, когда вы проводите кампанию по удовлетворению своих примитивных потребностей, вы проявляете много изобретательности.

— Вполне с вами согласен. Можете написать обо мне книгу.

— Короче говоря, вы — великолепный экземпляр породистого животного.

Спичка догорела, но перед моими глазами все еще стояла эта куча денег.

— Вы просто берете все, до чего можете дотянуться.

— Конечно, конечно...

— Но мне кажется, что у нас с вами есть что-то общее, причем гораздо больше, чем вы можете предположить.

«Ох уж эти женщины,— вздохнул я про себя.— Вечно они о чем-то думают. За исключением тех минут, когда спят или лежат в объятиях мужчины. Они охотно задирают перед вами ноги, но потом обязательно должны проанализировать свой поступок. Даже в тех случаях, когда мужчина им нравится. Для них самое главное — добиться своего, а каким образом этого достигнуть — совершенно безразлично...»

Придя к этому выводу, я снова сжал ее в объятиях, закрыл рот поцелуем и заставил тем самым покончить с разглагольствованием.

Она подчинилась мне даже с большей охотой, чем я мог предположить.

Весь следующий день мы провели на озере. Она, правда, не привезла с собой купального костюма, но это ее ничуть не волновало.

После обеда мы сидели на веранде. В светлых шортах и открытом пуловере она выглядела чрезвычайно соблазнительно, хотя, надо сказать, я был уже порядком утомлен любовными утехами, продолжавшимися почти беспрерывно около суток.

— Вы очаровательный маленький бесенок! — сказал я.

Она лениво улыбнулась и, вытянув ногу, полюбовалась своим красным педикюром.

— Тысяча благодарностей, Сирано, но вы меня не можете испортить своими комплиментами.

— А как же Телланд? — спросил я.

— Что — Телланд?

— Он думает, что вы в Далласе?

— Наверное. Но какое это имеет значение?

— Никакого. Если не считать, что он может получить нервный шок, если узнает, где вы на самом деле.

— Ба! Он ничего не сможет сделать.

— Конечно... Если будет держать себя в руках. Но он не такой выдержанный, как вы. Он легко может потерять голову... Так зачем же доводить его до крайностей?

Она рассмеялась.

— Вот они, эти нежные слова, которые я так надеялась услышать от любимого человека...

— Просто хотел сказать, что наша история и так довольно сложна, и не будем примешивать в нее еще и счеты личного порядка. Мне совсем не хочется, чтобы Телланд застал нас здесь вместе.

— Я ему не принадлежу.

— Не сказал бы этого,— усмехнулся я, вспомнив Пурвиса.— Вы не собираетесь за него замуж?

— Не знаю еще.

— Он что, успел поднадоесть вам?

Она оперлась на локти и задумчиво посмотрела на меня.

— В настоящее время он ведет себя довольно странно. Такое впечатление, что он немного не в себе. Возможно, что вы меня больше устраиваете, чем он.

— Да, да, конечно! Будем любить друг друга до изнеможения, но давайте не забывать о деле, договорились?

Забыть о нем можно будет только тогда, когда я получу все, что мне причитается. Дело это срочное, и я не хочу, чтобы нервы и ревность помешали довести его до конца. Ведь достаточно одного неверного хода — и полицейские сразу начнут крутиться около нее, как коты вокруг продавца рыбы.

— Вы уже ищете повод отделаться от меня? — холодно спросила она,

— Нет, конечно нет! Но я пытаюсь быть благоразумным.

— Ну и будьте им сколько хотите! А я останусь здесь!

— Пожалуйста, пожалуйста! От этого ничего не изменится.

— Во всяком случае, должна же я была уехать куда-нибудь на уик-энд,— с улыбкой проговорила она.— А здесь мне очень нравится.

— Очень приятно это слышать.

Она расхохоталась, и я сдался. У женщин всегда отсутствует логика.

Но, с другой стороны, если здраво поразмыслить, зачем Телланду здесь появляться? Как он может догадаться, что она здесь? Это все мои нервы. Ведь мне еще никогда не приходилось заниматься такими делами.

«Успокойся и не упусти момент,— сказал я себе.— И все будет в порядке».

Этот разговор произошел в пятницу, во второй половине дня. А в субботу утром, в десять часов, когда мы сидели в комнате и пили кофе, в дверях внезапно выросла фигура Телланда. В правой руке он держал пистолет и, судя по всему, был настроен весьма и весьма агрессивно...

По счастливой случайности Джулия, вопреки обыкновению, оказалась одетой. В течение двух суток она в основном расхаживала в костюме Евы, но в субботу, поднявшись с постели, снова надела плиссированную юбку и блузку. Может быть, именно это обстоятельство и сыграло решающую роль, не знаю. На первый взгляд, это мало что меняло. Ведь не провела же она здесь двое суток только для того, чтобы кормить меня ананасами. Хотя от этой зебры можно было ожидать чего угодно. И тем не менее, появись Телланд здесь в момент, когда мы оба были в постели и на ней не было ничего, кроме лака на ногтях, он наверняка бы нас укокошил, даже не предоставив возможность открыть рот. Но и теперь, несмотря на все ее юбки и блузки, ситуация была довольно деликатной.

Джулия сидела за столом напротив открытой двери, а я наливал себе вторую чашку кофе, стоя у печки. И в этот момент я услышал голос:

— Смотри-ка ты, какая идиллия!

Я быстро повернулся и увидел Телланда, стоящего на пороге с дрожащими губами. Дикий взгляд и лицо, не бритое несколько дней, делали его вид каким-то зловещим. Казалось, он вот-вот бросится на нас и перегрызет нам глотки.

Мой пистолет мирно лежал в чемодане, сам я нахо-

дился шагах в восьми от Телланда, и под рукой у меня не было ничего, кроме кофеварки. Я почувствовал холодок внутри. Но Джулия, судя по всему, осталась довольно спокойной, и Телланд это понял. Она мило улыбнулась ему, и этого оказалось достаточно. Он опешил.

— Итак, мы переходим к известной теме: любовь втроем,— сказала Джулия.

Я молил Бога, чтобы Телланд излил свою горечь ей и чтобы он вообще забыл о моем присутствии.

Он медленно вошел в комнату и встал таким образом, чтобы хорошо видеть нас обоих. На нем были темные брюки и белая рубашка с закатанными рукавами, спереди вся испачканная, и вообще у него был вид человека, который пропьянствовал несколько дней. Но в эту минуту он не был пьян. Зато потерял способность управлять своими чувствами и поэтому был вдвойне опасен.

— Значит, ты отправилась в Даллас? — злобно проговорил он.

Опершись на руку, Джулия безразлично смотрела на него.

— Кому ты задаешь этот вопрос? Мне, дорогой?

— Могла бы придумать что-нибудь более правдоподобное, проклятая ведьма!

— Я не лгала...— Она пожала плечами.— Я действительно собиралась в Даллас, но потом изменила свое решение. Мне показалось, что будет забавнее остаться здесь.— Она мило улыбнулась Телланду.— И это действительно оказалось забавным. Я получила большое удовольствие.

Я боялся дышать и мечтал лишь о том, чтобы он не заметил, что я еще жив. Может быть, он ограничится только тем, что прикончит ее и уйдет? Я и сам бы с удовольствием убил ее...

Телланд подошел к столу и посмотрел на Джулию. Вены на его шее вздулись. Внезапно он поднял пистолет и направил ей прямо в лицо.

— Посмотри сюда! Посмотри на меня, грязная шлюха!

Она спокойно подняла глаза.

— Да, дорогой? Что ты собираешься делать?

Если бы она хоть как-нибудь попыталась смягчить его! О Боже ты мой! Пока он говорит, остается еще какой-то шанс на спасение. Так пусть же она хоть даст ему выговориться.

— Телланд...— наконец выговорил я, но он меня не услышал. Лицо его дергалось в нервном тике.

— Как жаль, что я связался с тобой. Лучше б мне было вообще не видеть тебя и не слышать. Почему ты не сдохла, едва появившись на свет?! Посмотри на себя! И подумать только, ради такой шлюхи я пошел на...

— Телланд,— повторил я немного громче.

На этот раз он меня услышал.

— Не торопись! — сказал он.— Дойдет очередь и до тебя!

— Не будьте идиотом, Телланд! У вас нет ни единого шанса выйти сухим из воды. Если вы нас убьете, полиция получит кассету с пленкой, и вы можете считать, что ваша песенка спета. Или вы действительно хотите кончить жизнь на электрическом стуле?

— Заткнись! — рявкнул он.— Плевал я на электрический стул! Неужели вы думаете, что испугаете меня этим?!

— Лучше одумайтесь, Телланд,— продолжал я.— Не ведите себя как ребенок! Уезжайте отсюда, и никто ничего не узнает. Чего вам волноваться? Деньги-то идут не из вашего кармана! За все платит миссис Кеннон. Чего же вам еще надо?

— Убить вас обоих!

«Осторожно,— сказал я себе.— Не двигайся и не раздражай его. Дай ему выговориться и излить всю злобу. Скоро он придет в себя, и ему уже не захочется пачкать свои руки кровью. Только бы она не начала его снова раздражать своей спокойной наглостью и невозмутимостью».

Но случилось как раз то, чего я боялся. Она снова заговорила:

— Значит, ты шпионил, дорогой? Ты знаешь, что я этого не люблю?

Он повернулся к ней.

«Запусти в него кофеваркой! — подсказал мне внутренний голос.— Именно так всегда поступают герои киноэкрана».

Но я не успел этого сделать. Внезапно он как-то скис, бросил на нее безнадежный блуждающий взгляд и спросил:

— Почему? Почему ты это сделала?

— Убирайся! — брезгливо сказала она.

— Джулия...— Он выронил пистолет и опустил голову.— Джулия...

Потом повернулся и выбежал из комнаты.

Я подобрал пистолет и вышел на веранду. Телланд, шатаясь, словно пьяный, брел по тропинке и вскоре исчез из вида. Его машина, вероятно, стояла где-то в кустах.

Джулия подошла ко мне и взяла меня за плечи. Я повернулся, схватил ее за блузку и залепил пощечину. Звук громко прозвучал в тишине. Она вскрикнула и отшатнулась.

Все еще дрожащей рукой я вытер пот со лба и, не обращая на нее внимания, прошел в комнату. Там я бросил свой чемодан на кровать и стал укладываться.

В проеме двери появилась Джулия. Лицо ее было бледным, а на щеке ясно выделялся след от удара. Какое-то время она удивленно наблюдала за мной.

— Что ты собираешься делать?

— Ты просто дура...

— Почему?

Я выпрямился, держа в руке рубашку.

— Вполне возможно, что ты совсем не ценишь свою жизнь, но, уверяю тебя, я еще не собираюсь умирать.

— По ведь он не опасен,— возразила она, пожав плечами.

— Ну конечно, конечно... За свою жизнь он отправил на тот свет только двоих...

— Значит, вы боитесь его? — спросила она, и в голосе ее прозвучали неприязненные нотки.

— Лучше не злите меня. Если я потеряю контроль, я могу свернуть вам шею.

— Что же все-таки случилось? — удивилась она.— Вы ведь отлично знаете, что он ничего не может вам сделать.

Я подошел к ней и сказал, глядя прямо в глаза:

— Не знаю, удастся ли вам, но попытайтесь все-таки вбить себе в голову, что, если он потеряет контроль над собой, плевать ему будет на магнитофонную пленку. И тогда его не остановить. Это все равно что тушить пожар из детской лейки. А вы вместо того, чтобы успокоить его, еще больше злили своим пренебрежением и равнодушием. Он уже убил двоих, и только ради вас... Не знаю, почему он пошел на это,— ведь он мог купить вас и за пачку сигарет. Но тем не менее он это сделал, и теперь, попав в ситуацию, которая может кончиться для него электрическим стулом, он вдруг с ужасом видит, что вы отворачиваетесь от него. Правда, вы не думали, что он может появиться здесь, да и я тоже не думал... Но в следующий раз он не будет тратить времени на разговоры. Он просто воспользуется тем, что дверь домика открыта, и...

— Но ведь вы забрали его пистолет?

— Вы что же, полагаете, он не сможет приобрести второй?

— Ну и что вы собираетесь теперь делать?

— Поскорее убраться отсюда, пока еще цел.  Совсем не хочу, чтобы меня прикончили, как только я повернусь спиной или во сне.

Она подняла брови.

— А как же я?

— Меня это не интересует. Во всяком случае,  в четверг  утром, как было условлено, вы приедете в Xьюстон за деньгами. А между делом можете развлекаться хоть с целой пожарной командой.

Она оскорбилась.

— Вы не смеете говорить со мной таким тоном!

— A-а, помолчите лучше! — отрезал я, снова  наклоняясь над своим чемоданом.

— Как ты все-таки глуп...

Я положил в чемодан пижаму.

— Джон...

В ее голосе прозвучали жалобные нотки. Я  обернулся. Она прислонилась головой к косяку двери, и в ее б глазах стояли слезы.

— Прости меня,— сказала она.

Да, актриса она была великолепная. В мгновение ока из разгневанной фурии она превратилась в маленькую обиженную девочку. Несмотря на это, я хотел послать ее ко всем чертям, но в последний миг мне пришла в голову другая мысль. Если она вернется домой, Телланд может снова забуянить и убить ее в припадке ревности. Этого я допустить не мог. Значит, ее лучше везти с собой — тогда хоть можно быть уверенным, что в четверг она еще будет жива.

— Прости и ты меня,— сказал я.— Надо при что его приезд вывел меня из равновесия.

Она радостно улыбнулась.

— Если ты не хочешь оставаться здесь, давай уедем куда-нибудь..

— Я это и хотел предложить. И мы будем вдвоем. как молодожены, проводящие медовый месяц.

Ее глаза заблестели.

— Как хорошо! А куда мы поедем?

— Все равно куда, дорогая.

— В Хьюстон?

— Туда мы поедем в четверг.

Я не хотел задерживаться в Хьюстоне дольше, чем этого потребует дело. Кто знает, может быть, шофер все-таки сообщил мои приметы полиции.

Она рассмеялась.

— Конечно! Ведь наслаждаться любовью можно где угодно!

— Угу.

Я положил конверт с восемью тысячами долларов в чемодан, она собрала свои вещи. Я отнес оба чемодана на веранду и запер двери дома.

— По-моему, нет смысла путешествовать в двух машинах. Поедем в моей,— предложила она.

— Нет, заберем обе машины. Ты поезжай вперед, до автострады. А я поеду следом. Свою машину оставлю в Брейворде. Там я смогу забрать ее на обратном пути, когда поеду в Хьюстон.

Она наморщила лоб.

— Но почему ты не хочешь оставить ее здесь? Ведь тут она будет в полной безопасности?

— Это заставит меня вернуться сюда за ней.

Не мог же я сказать ей, что машина мне нужна, чтобы своевременно откопать кассету.

— Ну что ж, пускай будет так,— согласилась она, пожав плечами.

Я положил чемодан в «шевроле» и сел за руль. Но когда я нажал на газ, машина не двинулась с места. Я попробовал еще. Безуспешно. Сел аккумулятор.

Странно. Стартер работал исправно. Может быть, где-нибудь нет контакта? Я включил фары. Они зажглись, но свет был очень тусклым. Вот что значит купить старую развалину!

Джулия вышла из своего «бьюика».

— В чем дело?

— Аккумулятор сел.

— Почему? Ты что, оставил включенным радио?

— В моей машине нет радиоприемника. Ну что ж, придется тебе взять меня на буксир.

— Да оставь ты свою машину здесь. Поедем на моей.

— Ну-ка, подтолкни,— попросил я.

Я снова сел за руль. Она развернула свою машину, подвела ее к заднему бамперу моего «шевроле» и начала толкать. Таким образом мы выехали на дорогу. Триста метров — а мотор даже ни разу не чихнул! Наконец Джулия остановилась и вылезла из машины.

— В чем же все-таки дело?

— Наверное, что-нибудь с контактами. На такой скорости ей трудно завестись.

— Джон, дорогой, оставь эту развалину здесь и поедем побыстрее, прошу тебя!

— Не могу же я оставить ее посреди дороги!

Она снова села в свой «бьюик» и начала толкать мою машину. Но теперь уже назад. Когда мы снова очутились на лужайке перед домом, я поднял капот и осмотрел мотор. Потом пожал плечами. Мне нужен был новый аккумулятор и ничего больше. Привезу его на обратном пути. Мне, конечно, не очень-то хотелось снова возвращаться сюда, но, в конце концов, риск был совсем невелик. Для этого достаточно позвонить в магазин спорттоваров и убедиться что Телланд на месте.

Я сел в «бьюик» рядом с Джулией, и мы поехали.

«Странно все-таки, что мотор так и не заработал,— подумал я,-— Ведь она протащила мою машину метров триста. Этого должно быть достаточно, чтобы мотор завелся. Ай, да чего голову ломать над этим пустяком. Лучше обдумать более серьезные вопросы»,— сказал я себе.

Но я сильно ошибался, считая это пустяком. Увы, я понял это слишком поздно.

 Глава 13

Мы остановились в шривпортском отеле. Джулия с нетерпением ожидала, пока я расплачусь с носильщиком. Не успел тот закрыть дверь, как она подошла ко мне, обняла за шею, обольстительно улыбнулась и сказала:

— Хорошо здесь, правда?

— Угу!

Я думал как раз о том, что забыл спросить внизу хьюстонские газеты. Джулия прижалась ко мне.

— Поездка в машине всегда вызывает во мне странное ощущение. Это, наверное, от вибрации.

— Возможно,— ответил я.

— Когда я нахожусь на корабле, у меня появляется такое же чувство.

Она провела рукой по моим волосам, потом отошла и легла на кровать, поджав под себя ноги, закурила и хитро улыбнулась мне.

— Кондиционер, ни одной мошки, отличная ванная, хорошее постельное белье... все это очень заманчиво. Ты не находишь?

— Конечно.

— Тогда здесь не хватает только одного. Немножко нежности с твоей стороны.

Я закурил и присел на край двуспальной кровати.

— Я до сих пор не могу понять тебя до конца,— сказал я.— Ведь ты должна ненавидеть меня...

— Вообще-то должна...

— Но этого нет?

— А зачем? Ведь это все равно ни к чему не приведет.

— Понятно. Когда нельзя ударить в лоб, лучше обойти с тыла.

— Тоже верно... Но, может быть, меня просто к вам тянет.

— Может быть, может быть...

Она задумчиво посмотрела на меня.

— Я понимаю, что все это очень странно, но в вас • есть что-то необъяснимо притягательное.

— Что именно?

— .Я и сама точно не знаю. Вы твердолобый, грубый и безжалостный... Точнее, грубый самец в обличье человека или что-то б этом роде.

— И ты хочешь сказать, что такие вот грубые самцы тебя и притягивают?

Она посмотрела на меня сквозь длинные ресницы.

— Неужели ты до сих пор этого не понял?

Мы не выходили из номера целые сутки. Нам приносили еду, а я получил все хьюстонские газеты. О Пурвисе больше не было ни строчки, но это еще ни о чем не говорило. Полиция, безусловно, не бросила этого дела. Просто газеты перестали им интересоваться. Шофер такси, возможно, ходил в полицию и сообщил мои приметы, но об этом ничего не было сказано. И это меня беспокоило больше всего — лучше знать правду, чем находиться в неизвестности. Может быть, съездить туда?

Я задумался. Нет. Лучше выждать. Там я все равно ничего не узнаю.

В воскресенье днем я повел Джулию в кино, потом обедать. И повсюду мужчины провожали ее жадными взглядами. Когда мы вернулись в отель, она была в отличном настроении и ей было наплевать, слушаю я ее болтовню или нет. Она знала, что обстановка благоприятствует любви, знала, что я без ума от ее красоты,— и все это пьянило и возбуждало. Я вынужден отдать ей должное — она всегда была в хорошем расположении духа. И если я иногда ворчал, когда она наводила красоту или стирала в ванной свои чулки, то от нее я не услышал ни одного недовольного слова. Самое главное, что она была всегда рядом со мной.

В понедельник Джулия захотела пойти за покупками, и я должен был сопровождать ее. У нее еще оставались три-четыре сотни долларов, кроме тех денег, что она отдала мне, и мне пришлось шляться с ней по бесчисленным магазинам и смертельно скучать. Она купила себе чулки, рубашку, духи и часто задерживалась перед витринами.

— Тебе не очень скучно, Джон? — спросила она со счастливой улыбкой на устах.— Ведь это ради тебя я так стараюсь.

— Нет, совсем не скучно,— ответил я.

Черт возьми! Уж на такую-то жертву я могу пойти.

Ночью она почти не давала мне спать, требуя от меня все новых.и новых доказательств любви. И когда в среду утром я проснулся, то увидел, что уже десять часов. Она все еще спала рядом со мной. Я оперся на локоть, чтобы лучше ее рассмотреть, и внезапно в голову мою поползли тревожные мысли. Она была по-настоящему красива и даже во сне не казалась глупой.

Какую же роль она все-таки играет? И с какой целью?

Предположим, что ей действительно нужен мужчина. Но ведь от нее никто не откажется. Достаточно ей только дать знак. Для чего же ей все-таки понадобилось спать с человеком, который ее шантажировал и требовал сто тысяч долларов? Не настолько уж я привлекателен, чтобы она была без ума от меня. Начиная с одиннадцатилетнего возраста я перестал питать иллюзии относительно своей внешности. На Казанову я не похож. Достаточно ей пойти на пляж, и она сразу найдет сколько угодно желающих подходящего возраста и роста, которые с радостью дадут ей то, что и я, да вдобавок будут осыпать ее букетами роз... Так зачем же ей разыгрывать эту комедию?

А вдруг она думала, что сможет настолько меня покорить, что я удовольствуюсь и восемью тысячами? Ну что ж, посмотрим! Я стал ее будить.

Джулия открыла глаза и спросонок холодно посмотрела на меня. Лишь потом, окончательно проснувшись, улыбнулась мне.

— Зачем ты меня разбудил, Джон?

— Хотел кое о чем тебя спросить,— сухо ответил я.— Как называется фирма маклеров, которой ты поручила продать свои акции?

Она ответила без малейшего колебания:

— «Харлей и Бризон». А почему ты спрашиваешь?

— А кто конкретно занимается продажей?

— Джордж Харлей.— Она казалась заинтригованной.— В чем дело, Джон?

Ничего не ответив, я снял телефонную трубку и сказал телефонистке:

— Соедините меня с Хьюстоном. С фирмой «Харлей и Бризон». И попросите к телефону Джорджа Харлея, биржевого маклера. Вам все понятно?

— Да, сэр! Прошу немного подождать.

Я передал трубку Джулии Кеннон. У нее был удивленный вид.

— Спросите у Харлея, как он продвинулся с вашим поручением. Отодвиньте немного трубку от уха и не пытайтесь меня обмануть.

Она повиновалась. Я прижался щекой к ее щеке, а ухо, по возможности, приблизил к трубке. Мне было слышно, как на другом конце провода разговаривали какие-то люди.

Наконец телефонистка сказала:

— Соединяю, сэр! Можете говорить.

Через несколько секунд из трубки донесся мужской голос:

— У телефона Харлей!

Я сжал ее руку.

Если она соврала мне, положение ее не из завидных.

— Ах, это вы, мистер Харлей,— спокойно проговорила Джулия.— С вами говорит миссис Кеннон.

— Добрый день, миссис Кеннон!

— Я хотела спросить, как вы выполняете мое поручение, которое я дала вам по телефону?

— Да, да! Я как раз собирался послать вам ответ... Сейчас, он, кажется, где-то здесь. Ага, вот он! Значит, согласно вашему распоряжению, я положил в ваш банк, за вычетом расходов и комиссионных, девяносто шесть тысяч шестьсот сорок четыре доллара... По-моему, все в порядке.

Я сел на край кровати и закурил сигарету. Она посмотрела на меня. Я махнул рукой, показав, что она может говорить.

— Благодарю вас, мистер Харлей, и всего хорошего!

Она повесила трубку. Я протянул ей уже зажженную сигарету.

— Что все это означает? — спросила она.

— Простите, дорогая, проверка! Больше ничего.

— Вы думали, что я вам солгала? Думали, что я решусь на это в сложившихся обстоятельствах?

— Просто я вдруг засомневался...

— Я еще не совсем сошла с ума, чтобы на такое решиться! — гневно проговорила она.

— Вы сейчас просто великолепны в своем гневе.

— Ты, ты... — Она опять перешла на «ты».— Ты хоть чуточку меня любишь?

— Конечно, дорогая!

Люблю ли я ее? Конечно, люблю! Но банковские билеты я люблю еще больше! Я поднялся, чтобы взять очередную сигарету, и снова меня охватило какое-то смутное беспокойство.

Рука, протянутая за сигаретой, так и повисла в воздухе. Так вот оно что! И как же я раньше не догадался! Конечно, именно так все и должно было быть!

«Какой же я был идиот,— сказал я себе.— Недооценил их и сам чуть было не угодил в их сети. Еще немного, и участь моя была бы решена».

Я улыбнулся. Я мог попасться в их сети, но вовремя понял их замысел. Время у меня еще было.

Но тем не менее нужно торопиться. С утра понедельника я с ней не расставался. Не расставался ни на минуту. Она следила за каждым моим шагом и, конечно, знала, что я ни с кем не входил в контакт. Значит, они решили проверить, действительно ли у меня есть напарник или я работаю один. Это объясняет и поломку моей машины.. Телланд, вероятно, еще в первый вечер вывел ее из строя.

Видимо, они не очень-то поверили, что я отослал кассету по почте, и решили проверить это. А когда они, наконец, убедятся, что я не ищу ни с кем связи, а как следствие этого — что я работаю один, мне будет крышка.

Я содрогнулся при этой мысли. Каким убийственным хладнокровием обладает эта парочка!

«Мы еще посмотрим, чья возьмет! — подумал я.— Слава Богу, у меня еще есть время!»

Джулия лукаво покосилась на меня.

— Неужели ты разбудил меня только для э т о г о ?

Она села на кровати, стянула с себя рубашку и нагая отправилась в ванную комнату. Как и всегда, она оставила дверь полуоткрытой, встала под душ и что-то замурлыкала.

«Ах ты, бестия! — подумал я.— Ну погоди, ты у меня еще не так запоешь!»

— Джон!

— Да... Что тебе?

— Да ничего... Я просто хотела сказать, что мы очень мило проводим время. Не так ли?

— Конечно, дорогая! Очень мило...

Она продолжала что-то говорить. Я бесшумно поднял телефонную трубку. Когда мне ответила телефонистка, я тихо попросил ее снова соединить меня с другим городом.

— Хорошо, сэр! Одну минуту.

Джулия продолжала что-то тихо говорить, но шум душа почти заглушал ее слова. Я лишь только поддакивал ей.

— Слушаю вас, сэр,— наконец сказала телефонистка.

Я поднес трубку поближе к губам и тихо сказал:

— Соедините меня с Форт-Уэртом, пожалуйста. С Египетским международным обществом. Вызвать Джорджа Грея.

— Хорошо, сэр! Пожалуйста, не отходите от телефона.

Джулия уже вовсю распевала в ванной. А я даже боялся глубоко дышать. Слышать меня она не могла.

«Очень хорошо, моя малютка,— подумал я.— Теперь ты в моих руках».

Я ждал, пока вызвали Форт-Уэрт, потом — пока называли номер. Наконец зазвонил телефон.

Джулия перестала петь.

— Джон, Джон, послушай...

Я закрыл микрофон рукой и крикнул ей:

— Помолчи, пожалуйста, минутку. Мне надо переговорить по телефону. И закрой, пожалуйста, душ!

Она выключила душ. Стало тихо. В следующую секунду она уже вышла из ванной — мокрая, нагая и прекрасная, держа полотенце в руке.‘

— Звонишь по телефону? — удивленно спросила она.— Кому тебе понадобилось звонить?

— Одному моему другу, живущему в другом городе. Кое-что вы уже слышали о нем.

— А-а! — протянула она, ни словом, ни взглядом не показывая, что удивлена моим ответом.

«Театр потерял в ее лице отличную актрису,— подумал я.— Она уже, наверное, считала, что выиграла' партию, но теперь не выказывала ни на йоту разочарования, увидев, что ошиблась».

В этот момент в трубке послышался голос Джорджа.

— Алло! У телефона Грэй!

— Как поживаешь, старик? Это Джон.— Я прижал трубку к уху. Джулия, несомненно, слышала мужской голос, доносившийся из трубки, но слов разобрать не могла.u

— А, это ты, старая развалина! Рад слышать твой голос. Как идет рыбалка?

Я бросил взгляд на Джулию.

— Хорошо,— ответил я.— Даже отлично. Я позвонил тебе, чтобы сообщить, что все идет так, как мы и ожидали, и что мое путешествие оказалось очень удачным. Все выполнено, старик!

— Ты хочешь сказать, что приедешь к нам работать?

— Ну конечно! И немедленно. В следующий четверг... Кстати, ты получил пакет, который я тебе послал?

— Да, да, благодарю тебя, Джон. Ты сказал...

— Я знал, что это будет для тебя неожиданностью.— Я рассмеялся. Здорово она все-таки попалась на крючок.— Я не хотел оставлять тебя в неведении. Так что знай, я жив-здоров, и дело в шляпе. Ну ладно, до скорого свидания, Джордж!

— Всего хорошего, старик!

Я повесил трубку и посмотрел на Джулию. Она тоже вопросительно посмотрела в мою сторону и замерла. Грудь ее тихо поднималась и опускалась под полотенцем.

— Ну как, он принесет кассету в четверг? Ведь, если я не ошибаюсь, это был ваш напарник?

Я продолжал смотреть на нее, восхищаясь ее спокойствием и удивляясь ему. А потом вдруг рассмеялся. Может быть, я проделал все это зря? Может, она ни на минуту и не сомневалась, что у меня есть напарник?

Я улыбнулся ей и сказал:

— У тебя тело богини, и вся ты такая миленькая и соблазнительная...

Она улыбнулась и, отбросив полотенце, томно прошептала:

— Ты что, только сейчас это заметил?

Все во мне вдруг забурлило, и я не стал противиться этому чувству.

Она — тоже.

В среду вечером мы отправились в обратный путь. Я сидел за рулем. Джулия долго молчала. А потом вдруг неожиданно сказала:

— Эти восхитительные дни с тобой я, наверное, никогда не забуду.

— Я тоже.

Я попытался скрыть свою радость. Все прошло удивительно гладко. Наступил последний этап. Оставалось только забрать деньги.

— Может, мы скатаем в Галвестон на несколько дней? — спросила она.— После того как покончим со всеми делами в Хьюстоне.

Ничего на свете не желаю так страстно, как женщину, но как мало она привлекает, когда перестает быть нужной. Я чуть было не сказал ей, что отныне она может искать себе другого мужчину, но вовремя спохватился — не стоит пока делать из нее врага.

— Конечно, дорогая! Это будет замечательно! Мы роскошно проведем там уик-энд!

Как только деньги будут у меня в руках, сразу же смоюсь, и она ничего не сможет поделать. А я доберусь до Далласа, продам машину и сяду в самолет. У меня было уже немало планов на дальнейшую жизнь.

Я, например, уже давно подумывал о Масатлане, городке на востоке Мексики. Два года назад я побывал там с командой по регби. Мы отлично провели время. Я сразу понял, что этот край словно создан для меня. Закончив дело, нужно немедленно ехать туда с набитым бумажником, прихватив с собой какую-нибудь малютку.

Я очнулся от своих мыслей и понял, что Джулия что-то мне говорит.

— Прости, дорогая, я не расслышал,— сказал я, обгоняя фургон и снова занимая свое место в ряду.

— Я сказала, что нам нужно ненадолго заехать ко мне домой, когда мы будем проезжать мимо. Надо забрать пляжные принадлежности.

— Угу...

Я снова задумался. Собственно говоря, почему бы не заехать? Сейчас уже темно, и никто не увидит меня с ней, если мы заедем прямо в гараж. А из дома она может позвонить Телланду, чтобы узнать, дома ли он. Мысль о том, что нужно куда-то отправляться ночью, не зная, где находится Телланд, совсем мне не нравилась.

Ведь он отлично знал, что рано или поздно я вернусь за своей машиной. Поэтому мог устроить там засаду и подстрелить меня.

По дороге мы остановились пообедать, и, когда подъехали к Уалу, было уже начало десятого. Теперь машину вела Джулия. Она пересекла Центральную площадь и поехала по узеньким улочкам к своему дому. Пешеходов не было видно, и тишину нарушали лишь звуки радио и телевизоров.

Она остановила машину перед гаражом и вышла, чтобы открыть ворота. Потом снова села в машину и завела ее в гараж. Я подождал, пока она закроет ворота, и лишь потом вышел. В гараже было очень жарко. Джулия открыла маленькую дверь, ведущую в кухню, я последовал за ней.

Она включила свет и улыбнулась мне.

— Вообще-то, можно остаться здесь до утра и отправиться в Хьюстон завтра утром. Ведь никто не знает, что ты здесь.

— Нет, нужно ехать.

— Ну что ж, как хочешь.

— Только не зажигай свет в гостиной. Его можно увидеть сквозь занавески.

— Но ведь позади дома пустырь,— удивилась она. Потом пожала плечами.— Но если ты боишься, я не буду зажигать.

— Достаточно включить свет в столовой. Света будет много. Я хочу, чтобы ты позвонила Телланду.

— Зачем? — спросила она и нахмурила брови.

— Хочу знать, где он находится. Перед тем, как отправляться за моей машиной.

— Неужели ты его так боишься, Джон?

— Делай что сказано! — Я взял ее за руку и подтолкнул вперед.— Звони Телланду!

В гостиной было достаточно светло, чтобы различать цифры на диске. Я сел на подлокотник кресла, стоявшего у двери. Кондиционер не работал, и было очень жарко. Джулия набрала номер. Раздался гудок. Никакого ответа. Она положила трубку и повернулась ко мне.

Все это мне совсем не понравилось.

— Попробуйте позвонить в магазин!

— Он закрывается в шесть часов.

Я достал из кармана сигарету.

— Это ничего не значит. Попробуйте!

— Хорошо. Но в это время его действительно там никогда не бывает.

— Не торгуйтесь! — Незаметно мы опять перешли на «вы»,— Всякое бывает. Ведь он хозяин магазина!

Она набрала номер.

— Вы хотите, чтобы я передала ему что-нибудь от вас?

— Нет. Как только услышите его голос, сразу повесьте трубку.

Но Телланда не оказалось и в магазине.

Я щелкнул зажигалкой и закурил.

— Вы знаете его привычки. Как вы думаете, где он сейчас может находиться?

— Понятия не имею.

— Может, посещает какой-нибудь клуб? Играет в биллиард? Что вообще он делает б это время, если не охотится за чужими женами?

Она пожала плечами.

— Немного увлечен астрономией. Играет в карты с соседями. Иногда отправляется на рыбалку. Откуда я знаю, где он сейчас?

Я сделал знак, чтобы она замолчала. Я совсем не собирался ехать в Хьюстон ночью, не зная, что делает Телланд. Может быть, у него не выдержали нервы, и он вообще куда-нибудь смотался? Я пробыл с Джулией четыре дня. Не мог же он торчать все это время у моей машины, поджидая меня. Может быть, стоит рискнуть?

— Укладывайте свои чемоданы! — приказал я.—'- Мы отправляемся.

— Мы поедем за вашей машиной?

Конечно. Только поторапливайтесь!

— Мне хотелось бы переодеться перед дорогой.

— Хорошо, хорошо! Только побыстрей!

— Вы чего-то боитесь?

— Поторапливайтесь, черт вас возьми!

Она ушла по коридору, который вел в другую часть дома. Лотом возвратилась.

— Может, вы поможете мне снять чемодан со шкафа? Мне не под силу это сделать.

--- Хорошо! — сказал я.

И последовал за ней.

Коридор делал поворот, там было довольно темно. Я взял ее за руку, чтобы не споткнуться и не упасть. Наконец мы вошли в спальню.

— Где же здесь выключатель? — нетерпеливо спросил я.

Я стал шарить рукой по стене

— Не там, а около кровати,— сказала она.— Сейчас я зажгу.

Она стояла передо мной, и я видел, как она шарила по <луне, пытаясь найти выключатель. Неожиданно она повернулась, и руки ее обвили мою шею.

  — Джон,—- сказала она вполголоса.— Останемся здесь на ночь. Мы сможем встать на рассвете и успеем сделать все, чтобы в полдень быть уже в Хьюстон®-

—  Нет.

— Прошу тебя!

Она крепко прижалась ко мне, и ее губы стали жадно искать мои. Найдя их, она сразу же приникла к ним.

В таких случаях мужчина часто бессилен что-либо сделать. Он может быть усталым, даже больным, но. когда его губы сливаются с губами красивой женщины, он всегда реагирует одинаково. Я непроизвольно обнял ее.

— Крепче, крепче! — прошептала она.

Мне показалось, что сна как-то обмякла и повисла па моих руках.

В этот момент щелкнул выключатель. Но комнате разлился яркий свет. Я быстро повернулся, увлекая ее за собой. Но она резко оттолкнула меня я упала. В одном из кресел сидел Телланд. Его ноги были перекинуты через подлокотники кресла., а на коленях лежало охотничье ружье.

В его взгляде не было ничего демонического. Он был спокоен и холоден. В следующее мгновение он сделал, едва заметный жест рукой.

 — Отлично сыграно, Джулия! Подвинься немного влево, но оставайся пока на полу! 

 Глава 14

Она поднялась на четвереньки и отползла подальше от кровати.

— Сядьте, Харлан! — приказал Телланд.

— Но послушайте...

— Ружье, которое я держу, не детская игрушка. Вы сможете в этом убедиться, если не будете вести себя спокойно.

Я сел на край кровати. В комнате было три окна, и все три были наглухо закрыты шторами.

Меня немного напугал такой поворот дела, но тем не менее я понял, что он вполне владеет собой. Теперь мне стало ясно, что они заранее разработали план операции, и сцена в домике входила в этот план.

— Послушайте, Телланд,— начал я, стараясь не делать резких движений.— Я не знаю, что вы замышляете, но уверен, что вы забыли об одной вещи.

— Не думаю,— ответил он, покачав головой. Потом покосился на Джулию, но не выпускал меня из виду.— Думаю, что нам ничто не угрожает,— сказал он ей.— До последнего момента все было так, как мы предполагали.

Джулия поднялась с пола и села на пуфик перед туалетом. Потом достала пачку сигарет и улыбнулась Телланду.

— Я была очень рада, когда увидела твой знак.

 Я удивленно посмотрел на нее. Знак? На какую-то минуту я забыл о его ружье и о нем самом. Джулия снова улыбнулась.

— Судя по его виду, мистер Харлан не понимает, что я имела в виду.

Телланд пожал плечами.

— Ничего. Скоро поймет.

— Что все это значит? — резко спросил я.

Она закурила и бросила довольный взгляд в мою сторону.

— Знак был элементарный, мистер Харлан. На краю умывальника в кухне стояла грязная чашка из-под кофе. И знаете, о чем она говорила?

— Хватит! С меня довольно всего этого.

— Эта чашка сказала мне: пригласи мистера Харлана подняться в твою комнату. Все идет именно так, как и было предусмотрено.

— Ну хорошо, хорошо! Я уже здесь. Что вы собираетесь предпринять дальше?

Я хотел было сунуть руку в карман за сигаретами, но, вспомнив, что палец Телланда лежал на спуске и что он может неправильно истолковать мой жест, решил этого не делать.

Телланд продолжал смотреть на меня со скучающим видом. Вероятно, Джулия уже предупредила его, что я вооружен. Черт возьми! Ловко действуют! Прочли, наверное, целую кучу детективных романов.

—- Вам бы работать на телевидении,— сказал я.

Джулия молча посмотрела на меня.

Я чувствовал, что влип крепко, но мне не было страшно. Ничто не могло изменить того факта, что они находятся в моих руках, а не я в их. Они ничего не могут со мной поделать. Если, конечно, не тронутся рассудком.

— Ты все время была с ним? Ни на минуту не отлучалась? — спросил ее Телланд.

— Все время,— кивнула она.— Но он звонил по телефону.

— Два раза,— сказал он.

— Да. Один раз он соединился с Харлеем.— Она на секунду замолчала.— Поскольку Харлей тоже на нашей стороне, мы, вероятно, можем быть спокойны.

— При чем здесь телефонные разговоры? — спросил я.

— Уточняем детали,— ответил Телланд.

— Но мне совершенно неинтересно слушать...

И в тот же момент меня охватило тревожное чувство. Откуда он узнал, что я звонил дважды из номера?

— Нет, продолжайте. Только введите меня в курс дела. Если я правильно понял, вся эта сцена ревности там, на озере, была вами инсценирована. Вы хотели выкурить меня из домика, чтобы основательно его обшарить?

— В общем и целом — да.

Я не совсем понимал, что он имел в виду под «общим и целым», но не стал уточнять.

— Что же вы там искали? Я могу вам помочь?

— Кассету с пленкой.

Я бросил взгляд на Джулию.

— Может быть, вы еще раз расскажете ему...

— Что?

— Он до сих пор не верит, что я отослал ленту своему приятелю.

— Я видела только, что вы опустили что-то в почтовый ящик. Больше ничего.

— Вы в своем уме...

Телланд шевельнулся в своем кресле.

— Здесь очень жарко, Джулия. Может быть, запустить кондиционер?

— Хорошо.— Она встала и вышла из комнаты.

Через несколько секунд заработал мотор. Джулия вернулась.

— На что вы намекаете? — спросил я Джулию уже более спокойно.— Вы же видели, как я отправил пленку.

Она немного наклонилась вперед.

— О, я не сомневаюсь, вы что-то отправили. Но что именно, я не могу сказать. Это могла быть кассета, но могло быть и что-нибудь другое.... И потом, мне показалось, что ваша бандероль очень тихо стукнулась о дно почтового ящика. Кассета издала бы при падении более сильный звук. Правда, это только мои предположения, и, сознаюсь, я могла ошибиться. Во всяком случае важно не то, отправили вы ее или нет, а нечто другое. Ведь вы могли отправить ее и на свое имя. Вы хотели убедить нас, что у вас есть напарник, и вначале вам это удалось.— Она задумчиво посмотрела на меня.— Вы меня слушаете, мистер Харлан?

Конечно же, я слушал ее! И уже начал побаиваться, что дело оборачивается не в мою пользу. Но ни в коем случае нельзя, чтобы они заметили это,— иначе я пропал.

— Да, слушаю,.. Но больше не хочу слушать, Значит, вы считаете, что кассета у меня?

— Вы не совсем нас поняли, мистер Харлан.

— Но тогда...

— Откровенно говоря, мы не знаем, у вас она или нет. Если она у вас, то вы ее спрятали тщательно. Да и не в том суть. Вы ее никому не посылали. Вот это-то и является главным. Понятно?

— Вы что, с ума сошли? Вы же слышали мой разговор с человеком, которому я ее послал...

— В самом деле? — вкрадчиво спросила она, взглянув на Телланда.— А ты, Дэн... Что ты скажешь по этому поводу?

Я испуганно взглянул на Телланда.

— О чем, собственно, вы говорите?

Она улыбнулась.

— Мне кажется, мы слишком спешим. Мистер Харлан не в состоянии сразу все воспринять.

— Наверное, ты его просто замучила за эти четыре дня,— хмуро буркнул Телланд, а потом обратился ко мне: — Помните, Харлан, вы сказали нам, что у нас есть две возможности: или заплатить вам, или, если мы будем уверены, что никто, кроме вас, в этой истории не замешан,— убить вас. Вы поступили очень порядочно, сообщив нам об этом. После этого вы делали все, чтобы убедить нас, что работаете не один. Самое странное, что до сих пор мы так и не пришли ни к какому выводу, но склонны полагать, что никакого напарника у вас нет. В настоящее время ситуация изменилась не в вашу пользу. Но как бы то ни было, я не хочу предвосхищать события и думаю детально обсудить все с вами. Вы нас уверяли, что, если с вами что-нибудь случится, ваш напарник передаст кассету в полицию. Не так ли?

— Конечно!

— Очень хорошо. Но тут сразу напрашивается вопрос: каким образом он узнает, что с вами что-то случилось?

Я рассмеялся в душе. Так вот в чем дело! Значит, я спас себе жизнь, позвонив Джорджу!

— Каким образом он узнает? Очень просто. Когда потеряет связь со мной.

— Понятно. А когда вы последний раз с ним разговаривали?

Я с улыбкой посмотрел на Джулию.

— Скажите ему, дорогая!

Она тоже мило улыбнулась мне.

— Лучше сами скажите, дорогой!

— Ну что ж, если вы этого так хотите,— пожал я плечами.— Наверное, не нужно, чтобы Телланд знал, что вы в этот момент стояли передо мной в чем мама родила и пытались уловить смысл нашего телефонного разговора?

Я повернулся к Телланду.

— Я разговаривал с ним вчера утром, в начале одиннадцатого.

— Вы в этом уверены? — спросил он, подняв брови.

— Спросите у вашей милей подруги. Она была свидетельницей этого разговора. Не так ли?

— О. мы прекрасно знаем, что вы звонили по телефону. Но мы сально сомневаемся, чтобы тот человек, с которым вы разговаривали, был в курсе ваших махинаций.

У меня по спине пробежал неприятный холодок. Неужели они разузнали, с кем я говорил по телефону? Нет, не может этого быть! Джулия не могла слышать. Она в это время была в ванной.

— Странные фантазии приходят вам в голову,— сказал я.— Джулия может повторить, о чем я с ним говорил.

— В этом нет необходимости. Я знаю человека, с которым вы разговаривали. И не думаю, чтобы он занимался шантажом или был вашим соучастником. Его зовут Джордж Грей. Он — вице-президент и администратор Египетской международной компании «Грей» в Форт-Уэрте. Сын основателя компании, богат — у него около семисот пятидесяти тысяч долларов, женат, имеет двоих детей, член коммерческого банка, а также нескольких благотворительных обществ... Так неужели вы считаете, что его можно принять за шантажиста?

У меня даже челюсть отвисла. И я не мог произнести ни слова. Только смотрел на него круглыми от удивления глазами.

— А теперь, Харлан,— холодно сказал Телланд,— нам хочется узнать: продолжаете ли вы настаивать на том, что Грей является вашим соучастником? И если нет, то почему вы позвонили ему, а не вашему действительному компаньону? Если таковой действительно существует...

Я все еще не мог произнести ни слова. Язык прилип к гортани.

Держа ружье на коленях, Телланд полез в карман и что-то достал оттуда. Это была кассета.

— Магнитофон — отличная штука, не правда ли, Харлан? Частные детективы часто их используют. Один из них был установлен в вашем номере отеля...

Значит, они знали содержание моего разговора с Джорджем!

— Совершенно верно, Харлан,— закончил он мою мысль.— Грей даже не подозревал, о чем вы с ним говорили. Думал, что вы имеете в виду предложение, которое он вам сделал, и, совершенно очевидно, не знает ни о какой кассете. Я не знаю, что было в пакете, который вы ему послали, но уверен, что никакой кассеты там не было... Итак, теперь ваш черед говорить. Только постарайтесь, чтобы ваша история звучала правдоподобно.

Я силился что-то придумать. Положение было чертовски трудное. Как только они уверятся окончательно, что у меня нет никакого напарника, они хладнокровно и спокойно хлопнут меня. Мое спасение в одном — не дать им увериться, что в этой игре я действую один.

Я постарался говорить твердо и уверенно.

— Не буду повторять вам то, что уже говорил. Вы и сами хорошо понимаете, что эта кассета может привести вас на электрический стул. Джулия видела, как я опускал бандероль в почтовый ящик, и вы убедились, обшарив домик на озере, что у меня ее нет. Значит, она у кого-то другого. Этого человека вы не знаете и никогда не узнаете. А теперь, если вы по-прежнему уверены, что я лгу, действуйте, как считаете нужным. О своей роковой ошибке вы узнаете только тогда, когда полицейские постучат в вашу дверь. Вы, конечно, очень предусмотрительны, не спорю. Но никто не может предусмотреть всего.

— Почему? — небрежно процедил он.

— Действуйте, действуйте! Только сперва хорошенько все взвесьте. Поскольку, если вы ошибетесь, вас будет ожидать электрический стул. А это не так уж приятно.

Джулия повернулась к Телланду и улыбнулась ему.

— Слышишь, Дэн! Мистер Харлан пытается действовать на нашу психику.

— Ни на что я не собираюсь действовать,— ответил я.— Поступайте так, как считаете нужным.

Телланд внимательно посмотрел на меня.

— Я, например, думаю, что нам не угрожает никакая опасность,— сказал он.

— Вот как?

— Я говорю серьезно. Давайте предположим, что вы говорите правду и у вас есть сообщник.

— Вы очень любезны.

— И давайте назовем его условно мистер X. А теперь допустим, что вы пришли сюда с опасным поручением и бесследно исчезли...

— Продолжайте...

— Прошло какое-то время, и от вас нет никаких известий. Тогда он предполагает — и не без оснований,— что с вами произошло какое-то несчастье. Что же он в таком случае делает? Как поступает?

— Вот это уже вопрос по существу. Он пошлет кассету в полицию.

Телланд слабо улыбнулся и покачал головой.

— Нет, он этого не сделает.

— Только не порите чепуху! Как раз это он и сделает.

— Я так не думаю. И вот почему. Видимо, одна деталь от вас ускользнула. Дело в том, что, если он пошлет письмо и кассету в полицию, он ничего от этого не выиграет, а потеряет все...

— Что значит: потеряет все, черт бы вас побрал?

Его улыбка стала насмешливой.

— Вы все еще не понимаете? Что он выигрывает, если сдаст кассету в полицию? Отомстит за вас? Не будьте таким наивным, Харлан. Ему наплевать на вас. И ему совершенно неинтересна ваша судьба. Это не ваш родственник. Я знаю, что у вас никого нет. Мы это проверили.

— Это друг...

— Не будьте смешным. В такого рода сделках дружба немного стоит.

— Ну а что он может потерять?

Они переглянулись.

— Сто тысяч долларов! — сказал Телланд.

Теперь я понял, что он имел в виду, и почувствовал, что петля вокруг моей шеи стягивается все туже и туже. А он сухо продолжал:

— Отдав кассету в полицию, он, возможно, отомстит, но кассета для него сразу обесценится. Надеюсь, вы понимаете это. Полиция даже и не подумает ему за нее заплатить. Наоборот, они могут посадить его за решетку за участие в шантаже... Вот мы и подобрались к существу дела.

Итак, мистер X располагает чем-то, за что вы собираетесь получить от нас сто тысяч долларов. Так зачем же ему отправлять в полицию и обесценивать эту кассету, когда он может сохранить ее ценность? Ведь он, надеюсь, не сумасшедший?

Я хотел ему возразить, но язык словно прилип к гортани.

— Таким образом, после того как вы исчезнете, ваш друг наверняка придет к нам, и мы услышим от него ту же лесенку, что и от вас.

Я, наконец, овладел собой а обрел дар речи.

— Ну а для вас в таком случае что изменится? Вам ведь все равно придется платать.

— Возможно.— сказал он, пожав плечами.— Если у вас есть соучастник, значит, мы погибли, поскольку он постарается еще лучше и надежнее застраховать себя, чем это сделали вы. И цепочка шантажистов будет расти а расти... Но тем не менее я почти уверен, что у вас нет сообщника.

Он замолчал. А я взвешивал свои возможности. Может быть, броситься на него? Нет, тут у меня нет ни единого шанса. Он выпустит в .меня весь заряд еще до того, как я доберусь до него.

Он, видимо, прочитал мои мысли, потому что покачал головой.

— Не советую вам делать глупости, Харлан... К тому же мы пока оставляем этот вопрос открытым.

— Что значит открытым?

— Мы подождем, не обнаружит ли себя этот мистер X. Мы с Джулией не верим в его существование, но в нашем положении нечего терять. И потом, какая нам разница, уберем мы вас сейчас или подождем немного. Никто не знает, где вы находитесь. Для остальных людей вы уже исчезли. В том числе и для вашего сообщника. Подождем, как он поступит.

Кровь во мне заледенела.

— Вам это может очень дорого обойтись, Телланд!

— Не думаю. Вы знаете, что такое «пробный шар»?

Я лишь молча смотрел на него, будучи не в состоянии что-либо отвечать.

— Есть такой политический трюк. Человеку дают возможность бежать и наблюдают за реакцией публики, прежде чем его преследовать. Если реакция будет положительной, его оставляют в покое. Вот к вы для нас представляете в данный момент «пробный шар».

Наступило молчание. Никто не шелохнулся.

— Ну, надеюсь, вы все поняли? Сейчас вы исчезнете для людей. И мы посмотрим, что произойдет. Не беспокойтесь, мы будем все время начеку... А когда убедимся окончательно, что ничего не произойдет, вы исчезнете — п о - н а с т о я щ е м у.

 Глава 15

Теперь мне не на что было надеяться. Они лишили меня возможности действовать. И лишь теперь я понял, почему Пурвис обратился ко мне. Он хорошо понимал, что одному ему с ними не справиться. Они' были слишком умны и дальновидны.

А неумолимый голос Телланда тем временем продолжал:

— Ваша машина брошена в Новом Орлеане, домик на озере заперт, ваши рыболовные снасти исчезли.

— Послушайте,— с беспокойством проговорил я.-~-Ведь обязательно кто-нибудь поинтересуется, как машина попала туда. Кто-нибудь мог заметить вас за рулем. Вы говорите, никто не вспомнит обо мне, но ведь вы сами должны были потратить какое-то время, чтобы перегнать машину в Новый Орлеан. Многие видели меня в Шривпорте. Меня отметили в отеле...

— Под именем Джона Абенети из Канзас-ситк,— закончил он, улыбаясь.

— Я звонил Джорджу Грею...

— Грей не знал, откуда вы звоните. Он был уверен, что вы звоните отсюда. Никто не видел, как вы уезжали вместе с Джулией. Приведя в порядок вашу развалину, я ездил сегодня ночью в разные места. Был и у домика на берегу озера. Туда никто не наведывался. Так что вы окончательно исчезли, Харлан, и никому нет до вас никакого дела...

— Джордж Грей...

— Ну и что? Вы, правда, не позвоните ему в четверг. Но не думайте, что он попросит губернатора мобилизовать полицию на ваши поиски. Он предложил вам место. Вы согласились. Потом передумали. Так неужели вы думаете, что он будет обеспокоен вашим молчанием?

Я пытался призвать на помощь всю свою смекалку, но у меня ничего не выходило. А выход нужно было найти. Хоть какую-нибудь лазейку.

— Сами себе яму копаете,— наконец сказал я.— Вы довольно долгое время не были в городе, ваш магазин был закрыт. Вас наверняка кто-нибудь видел в Новом Орлеане...

— В Новый Орлеан я поехал в субботу вечером. Я, правда, отсутствовал в городе в воскресенье, но ведь магазин в воскресенье не работает, а я каждый уик-энд уезжаю. Так что мое поведение ни у кого не вызовет подозрений. Никто не видел, как вы приехали сюда. Прислуга получила недельный отпуск, чтобы навестить родителей в Луизиане...

Неделя! У меня еще есть неделя! Но я ничем не выдал своей радости, когда сказал:

— Слишком опасную авантюру вы все-таки затеяли. И все из-за каких-то денег. Ведь миссис Кеннон от этого не обеднеет.

— Дело не только в этом. Дело в том, что на свете существует человек, который слишком много о нас знает. Не понимаю, чем вы руководствовались, когда затевали это дело. Не знаю и того, что намереваетесь сейчас предпринять. Сейчас, когда ситуация сложилась не в вашу пользу... А теперь встаньте!

Мне оставалось только повиноваться. Я встал. Он соскочил с кресла и, не выпуская из рук ружья, пятясь, прошел в коридор.

— Следуйте за мной! Но соблюдайте дистанцию.

В коридоре он включил свет. Я прошел мимо открытой двери в единую комнату и дошел до двери, находящейся с левой стороны коридора.

— Откройте эту дверь!

Я повиновался.

— Повернитесь и оставайтесь на пороге. И не пытайтесь закрыть дверь. Этот вариант я уже предусмотрел. А теперь медленно входите!

Они оба следовали за мной. Телланд шел первым. Его ружье было направлено прямо мне в живот.

В комнате уже горел свет. Это тоже была спальня, но поменьше первой. Напротив двери находилось окно, выходившее во двор, но оно было плотно закрыто шторами. Около окна стояли односпальная кровать и ночной столик. У левой стены размещались кресло и лампа.

— Ложитесь на постель! — приказал Телланд.

Я обернулся и посмотрел на него. Он стоял в дверях метрах в трех от меня. Ружье было направлено на меня.

— Поживее! Предупреждаю последний раз,— сухо проговорил он.

Я лег. Джулия подошла к кровати и наклонилась надо мной. К кровати были прикреплены на короткой цепочке наручники.

— Не вздумайте прикоснуться к ней! — предупредил он меня.

Джулия закрепила мне браслеты сперва на левой руке, потом на правой. Я мог шевелить руками, но цепочка была слишком коротка, чтобы развести их в стороны. Телланд отложил ружье и связал мне ноги веревкой, закрепив ее другим концом за спинку кровати. Я думал, что на этом все кончится, но они сделали кляп из носового платка и заткнули мне рот. После этого Джулия взглянула мне в лицо — взгляд ее не выражал ни жалости, ни злорадства, ни ненависти. Он был совершенно бесстрастным. Это необходимо было сделать — и они это сделали. Они убьют меня с такими же бесстрастными лицами.

Закончив свое дело, Телланд отошел от меня и вытер лицо. Несмотря на кажущееся спокойствие, внутри у него, наверное, все клокотало.

Неожиданно он крепко сжал Джулию в своих объятиях.

— Джулия!

Она резко высвободилась.

— Прошу тебя, Дэн, только не перед этим негодяем!

С минуту он смотрел на меня бешеными глазами, потом они вышли и закрыли дверь.

«Она, конечно, неплохо сыграла свою роль там, в домике у озера,— подумал я.— Но все-таки ей не всегда это удавалось».

В доме царила мертвая тишина. Они, без сомнения, были в спальне. Я же старался сосредоточиться и не поддаваться панике.

Итак, они собираются меня уничтожить. И никто не заметит моего исчезновения. Полиция Нового Орлеана поставит мою машину в гараж, а по прошествии определенного срока продаст ее, чтобы покрыть расходы за аренду гаража.

Джордж Грей подивится, что этот шалопай Харлан не дает о себе знать и даже не вернул ключи от домика.

А через несколько месяцев местная газета сообщит о свадьбе Джулии Кеннон и мистера Дэниеля Телланда.

Мысли невеселой чередой сменяли одна другую, а по лицу градом катился пот. И я изо всей силы крутил головой, пытаясь вытереть лицо о подушку...

Перед рассветом в комнату вошел Телланд. Он отвязал меня и позволил пройти в туалет. Ружье он все время держал наготове. Потом они снова привязали меня я ушли. Я предположил, что он пошел к себе в магазин, а она, вероятно,— спать. Я разглядывал потолок и старался ни о чем не думать. Время от времени я слышал шум проезжающих машин, приглушаемый наглухо зашторенными окнами.

На какое-то время мне даже удалось задремать, И каково же было мое удивление, когда, проснувшись, я увидел Джулию возле своей кровати. Она вытащила кляп из мoeгo рта.

На ней был пеньюар, голова повязана шарфом. Позади шумел пылесос.

Она улыбнулась мне, как улыбается молодая и хорошенькая хозяйка, довольная своей судьбой и своим домом. Я смотрел на нее и думал, что это, наверное, тоже сцена из их спектакля, поставленного для того, чтобы заставить меня признаться.

Первой моей мыслью было закричать что есть мочи, но потом я сообразил, что меня все равно никто, не услышит.

— Решила немножко заняться хозяйством,— сказала она.

Не услышав своего собственного голоса, пожала плечами и нажала ногой на кнопку пылесоса. Мотор затих.

Она села в кресло у кровати и достала сигареты. Я продолжал молчать. Она закурила.

— Хотите закурить?

— Спасибо. Обойдусь без курева.

— Дело ваше. Кстати... Если вы вдруг надумаете схватить меня вашей огромной лапой, знайте, это ни х чему не приведет — ключи от наручников находятся в другой комнате.

— Вам все равно недолго осталось ждать расплаты.

— Она уже пришла,— тихо сказала она.— Но вы все равно этого не поймете.

— Который сейчас час?

— Начало первого.

Я задумался. Сегодня у нас четверг. Если бы я не 'попался в расставленные сети, я уезжал бы сейчас из Хьюстона с целым состоянием в чемодане и строил бы радужные планы на будущее. Вместо этого я лежу сейчас на кровати и жду, когда они надумают убить меня. Видимо, это отразилось на моем лице, потому что она спросила, подняв брови:

— Невеселые мысли вас одолевают, не правда ли?

Она откинулась на спинку кресла и задумчиво посмотрела на. меня.

— В сущности, вы ведь совсем не такой уж твердый человек. Просто пытаетесь таким казаться. И к тому же вы не очень-то и умны. Несмотря на то, что дебют оказался в вашу пользу. Но вы бросились в эту авантюру очертя голову, даже не поинтересовавшись, что представляют собой ваши будущие жертвы. Вас могла погубить малейшая неосторожность. Так же, как и меня. Если бы я не вышла на дорогу... Тогда, пять месяцев назад... Никто бы не попал в такую ситуацию. Я приняла вашу машину за машину Дэна...

— К чему вы все это говорите? Напишите лучше роман на эту тему.

— Зачем говорю? Да просто хочу сказать, что роковые случайности всех нас приведут к гибели. Потому что все мы жаждем слишком многого.

— Не болтайте чепухи!

— Это не чепуха. К тому же, может быть, мне хочется выговориться. А вы вынуждены будете меня выслушать... Злую и глупую болтовню женщины... Ведь женщины добры к мужчинам только тогда, когда спят с ними... Но вернемся к роковым случайностям. Мой супруг, как вы, наверное, догадывались, отправился к своему летнему домику, чтобы накрыть меня там вместе с Дэном. И он нас нашел... Вернее, не нас, а одного Дэна. Я в это время бродила по берегу озера. Дэн отрицал, что я нахожусь поблизости, и сказал, что самовольно взял ключ. Многие друзья мистера Кеннона имели ключ от его летнего домика. Подойдя к домику, я услышала оправдания Дэна и сразу же пошла к дороге, надеясь, что он меня подхватит по пути. И когда я увидела, наконец, приближающуюся машину, я подумала, что это Дэн... Мистер Кеннон, со своей стороны, последовал за Дэном. Он не хотел упускать его из виду, подумав, наверное, что он посадит меня где-нибудь по дороге. Но Дэну удалось скрыться на одной из боковых дорог, а в это время с другой дороги, ведущей от домика Джорджа Грея, на шоссе вырулили вы. В сумерках он даже не заметил, что перед ним сигнальные огни уже другой машины. Когда мы с Дэном прибыли к месту аварии, нам все стало ясно... Было очевидно, что это не несчастный случай, а преднамеренное преступление...

— Вы тоже внесли в него свою лепту. И немалую. И все-таки надеетесь выпутаться.

Она печально посмотрела на свою сигарету. Некоторое время молчала, а потом проговорила:

— Выпутаться будет довольно трудно!

 Глава 16

— Вот как?

— Да. В основном, только тешишь себя иллюзией, что выпутаешься, но рассудок говорит другое. За причиненное зло всегда приходится расплачиваться.

Я решил воспользоваться ситуацией.

— Вам представляется случай сделать доброе дело. Развяжите меня.

— Да вы просто ребенок. Неужели вы всерьез думаете, что, начав опасную игру, мы бросим ее на полдороге. Для нас возврата уже нет. И для вас тоже.

— Как вы все усложняете!

— Усложняем? -- переспросила она и пожала плечами.

— Конечно.

— Не будьте смешным. У нас нет выбора. Или все — или ничего. Нельзя быть в какой-то степени мертвым или в какой-то степени живым. Не так ли?

— И, значит, вы хотите отделаться от меня, потому что терять вам все равно нечего?

— Наверное. Пока вы живы, в вас таится угроза, пусть даже потенциальная. И тем не менее я не верю в успех.

— Но... но почему же тогда вы все это сделали... Я имею в виду вашего супруга?

— За пять месяцев много воды утекло. Во всяком случае, для меня. Слишком много было времени для размышлений.

Она пожала плечами и погасила сигарету.

— Значит, вы пришли к выводу, что рано или поздно полиция вас схватит.

— Да, наверное.

— Тогда я не понимаю, зачем же вы продолжаете эту игру?

— Неужели? — Она встала и посмотрела на меня.— А мне кажется, что я вам все объяснила. Кроме того, существует еще одно обстоятельство: я бы не пережила вашу надо мной победу. Один раз я вас недооценила. И вы подняли меня на смех. Такое не забывается.

Я хотел ответить, но она снова заткнула мне рот платком, завязала и ушла. Через несколько секунд вернулась.

— Я забыла вас спросить. Может, вы хотите есть?

Я не шевельнулся, даже не посмотрел на нее.

Она вышла. А я снова и снова перебирал различные варианты, пытаясь найти выход. От нее мне милости не дождаться. Она продолжала спокойно играть свою роль, хотя уверена в том, что ей не избежать возмездия. Мне это было непонятно.

Телланд тоже не был мягкотелым, но все же у него эмоций побольше, чем у нее. К тому же он чертовски ей предан и чертовски ревнив. Может быть, есть смысл разжечь в нем ревность? Но к чему это приведет? Ведь у него ружье все время под рукой. В припадке ревности он просто-напросто пристрелит меня, и все на этом кончится.

Он появился с наступлением темноты. На этот раз у него в руке был пистолет. Он не выпускал его из рук, пока Джулия развязывала мне ноги и снимала наручники.

Я прошел в ванную комнату. Телланд последовал за мной. Да, он действительно не спускал с меня глаз. Не было ни малейшей возможности что-либо предпринять.

Вскоре я снова очутился на кровати.

Он остался около меня.

— Вами никто не интересовался,— сообщил он.

У меня по-прежнему во рту торчал кляп, и я при всем желании не мог ничего ответить.

— Хочу поехать к вашему домику на берегу озера. Посмотреть, не там ли ваш сообщник. Молите Бога, чтобы он оказался там.

Они вышли. Какое-то время я слышал их голоса. Я взглянул на часы, но они, разумеется, остановились. Голоса, доносившиеся из гостиной, стали громче. Время от времени я слышал смех и звуки музыки. Джулия, видимо, принимала гостей.

Завтра в местной газете, наверное, появится приблизительно такое объявление:

«Вчера вечером миссис Кеннон принимала близких друзей в своем очаровательном доме на Шервуд-Драйв».

Ее невероятное, хладнокровие снова заставило меня замереть от страха.

Вечеринка продолжалась несколько часов, и, когда шум наконец стих, было, вероятно, уже за полночь. Интересно, был ли на вечере Телланд? Я утвердительно ответил на этот вопрос, когда увидел его перед собой,— лицо его немного покраснело, он наверняка успел выпить. Он пришел ко мне приблизительно через час после того, как разъехались гости, но так оно и должно быть — ведь ему нужно уехать вместе с гостями, а потом вернуться через черный ход.

Они по-прежнему действовали очень осмотрительно и не допускали никаких ошибок.

На Джулии было вечернее платье, на Телланде --черный костюм. Джулия осталась стоять в дверях.

— Ваш друг, вероятно, забыл про вас,- сказал Телланд.— В домике никого не было.

Я внимательно посмотрел на него. Алкоголь, видимо, еще продолжал действовать, и он "был не прочь поссориться.

Подойдя ко мне, он одним рывком выдернул кляп. Потом повернулся к Джулии.

— Может быть, пришел все-таки час узнать у него, где он спрятал кассету?

— Люди могут услышать, если он начнет кричать.

Он достал из кармана пистолет.

— Если он только попробует, я всажу в его рожу весь заряд.

В течение суток у меня не было во рту ни капли воды. Во рту у меня до того пересохло, что было трудно говорить. Я облизал губы, но легче от этого не стало.

— Что вы на это скажете? — резко спросил он меня.

Я попробовал пошевелить челюстью, и мне показалось, что она у меня сломана.

— Я тебе уже говорил, идиот, что я отослал ее по почте.

— А ты не находишь странным, что твой напарник куда-то исчез?

Мной овладело какое-то безразличие. Если мне придется пролежать на этой кровати еще сутки, я вообще сойду с ума. Лучше уж рискнуть.

— Можете не беспокоиться... Когда он появится, Джулия залезет к нему в постель, как это было со мной. Такие вещи ее совсем не смущают.

Реакция была настолько быстрой, что он даже забыл о своем пистолете и сразу двинул меня в подбородок. Несмотря на то, что в моей голове словно зазвонили колокола, я успел услышать, как хрустнул его палец.

— Не будь идиотом, Дэн,— возмущенно воскликнула Джулия. — Разве ты не видишь, что он специально старается. вывести тебя из себя.

— Может быть, он торопится попасть на тот свет? Так зачем же заставлять его ждать?!

— Но прошел только один день...

— А в итоге прошло ведь уже семь дней.

— Первые шесть были очень приятными,— сказал я.— Наша жизнь вдвоем была так прелестна! Не правда ли, дорогая?

Я взглянул на него и увидел, как на шее его вздулись вены. Он был наполовину пьян, наполовину разъярен. Отличное состояние, чтобы подраться.

— Не веди себя как ребенок, Дэн! Иначе этот подонок заставит тебя плясать под свою дудку.

Но Телланд не слушал ее. Глаза его метали молнии и все больше и больше наливались кровью. Наконец он не выдержал и стал бить меня по лицу. Джулия бросилась к нему и схватила его за руки.

— Не здесь, идиот! — злобно прошипела она.— Ты что ж, потащишь его на себе до самой машины?

Она не сказала, что я могу своей кровью запачкать дорогой ковер, но несомненно подумала об этом.

— Может, ты хочешь, чтобы я вообще освободил его? — злобно спросил Телланд.

— Не говори глупостей! — резко сказала она.— Если ты хочешь покончить с ним сегодня — твое дело. Но это надо сделать чисто. И не теряй рассудка. Мы же договорились, что все это будет не у меня дома, а в другом месте.

— Боишься, что останутся следы?

— Дело не в этом,— тихо проговорила она — И еще раз говорю тебе, Дэн, не теряй головы. Особенно теперь. Это очень опасно.

Казалось, она его почти убедила. Он даже сказал, что она права, выпрямился и отступил на шаг.

— А вы, оказывается, до сих пор не научились с ней обращаться,— сказал я.— Когда она хочет настоять на своем, нужно быть с ней грубым... Она обожает, когда мужчина ведет себя грубо, как животное...

Он круто обернулся и бросился на меня, пытаясь схватить за горло. Кровать заскрипела под его тяжестью. Джулия бросилась вслед за ним и схватила его за рукав.

— Остановись, Дэн! Ты не соображаешь, что делаешь!

Он сел на кровати. Мокрый от пота и смертельно бледный.

— Хорошо, хорошо,— наконец выдавил он из себя, с трудом переводя дыхание. Потом судорожно стал развязывать веревки на моих ногах.— Я увезу этого прохвоста отсюда, чтобы ты не была свидетельницей того, что произойдет. Уж я обработаю его! Отойди только отсюда!

Веревка была развязана. Он быстро обошел кровать и стал рыться в своих карманах. Наконец он вынул оттуда два ключа, нанизанных на веревку. Я смотрел на него, едва дыша. Если я не использую эту возможность, второй мне не представится. Он отцепил левый наручник и отстегнул его от правого. Я понял, что он собирается сделать. Он хотел связать мне руки прежде, чем снять правый наручник.

Джулия стояла в ногах и молча смотрела на нас. Наконец она не выдержала и воскликнула:

— Заткни ему рот! Не можешь же ты везти его без кляпа!

— Ладно,— сердито отмахнулся он. Тем не менее взял платок и начал пихать его мне в рот. Повязка уже вытянулась и плохо держала кляп.

Я лежал, не делая ни малейшего движения, словно забыв, что у меня свободна левая рука и что с нее свисает наручник.

Он посильнее нажал на платок, чтобы туже затянуть кляп.

— Вот тебе, подонок!

Я немного пошевелил левой рукой. Мои пальцы схватили браслет.

— Осторожней, Дэн! Берегись! — завопила Джулия.

В свой удар я вложил все силы. Наручник ударил его по левому виску, но я сразу понял, что удар не получился,— у меня не было достаточного размаха. В следующую секунду он уже пришел в себя и с рычанием бросился на меня. Я хотел высвободить руку, Чтобы ударить его еще раз, но смог освободить ее лишь до локтя. Своим телом он прижимал мое плечо и руку. Тогда я схватил его за горло и попытался повалить на правую сторону, чтобы иметь возможность действовать обеими руками. Частично мне это удалось, и я схватил его правой рукой за шею. Мои руки все сильнее сжимали ему горло, но тут он окончательно пришел в себя и стал сопротивляться. Тогда я опустил левую руку и попытался дотянуться ею до его кармана, куда он положил пистолет.

И в этот момент к нам бросилась Джулия. Сделав прыжок, она вцепилась в мою руку. Я не дотянулся всего каких-нибудь десять сантиметров, а она уже вытаскивала из кармана пистолет. В следующий момент она готова уже была отпрыгнуть, но мне удалось схватить ее за платье. Затрещала материя. Она ударила меня пистолетом по руке и рука словно онемела до самого плеча.

Джулия отскочила и выпрямилась, не выпуская из рук оружия. Она была разъярена, глаза ее злобно сверкали, разорванное платье грозило свалиться с плеч. Настоящая фурия! Страшно смотреть!

В этот момент Телланд оперся рукой на мою грудь, приподнялся и замахнулся, чтобы нанести мне удар. Я повернулся и сильно ударил плечом. Он потерял равновесие и снова упал на меня. А я схватил его за шею. Обеими руками. В левой руке правда, уже почти не было сил, но тем не менее я старался не выпускать его, и это удавалось. Как-никак, а удар в висок, которым я его наградил, все еще давал о себе знать, а теперь я еще, вдобавок, затруднял ему дыхание.

Во время этой безмолвной страшной сцены я мельком взглянул на Джулию и с ужасом увидел, что она снимает предохранитель. В следующую секунду она уже направила пистолет на меня.

Телланд сделал последнее отчаянное усилие, чтобы освободиться, и ему это удалось. Он вырвался из моих рук — и тут же раздался выстрел. Можно было подумать, что разорвалась граната. С такой силой он прогремел в моем сознании. Телланд содрогнулся и безвольно затих в моих руках. Голова его упала мне на грудь. Наступила полная тишина.

Я взглянул на Джулию и увидел, что она превратилась в соляной столб. Безумные глаза уставились на затылок Телланда. В следующую секунду пистолет выпал у нее из рук на ковер. Рот раскрылся, и она прикрыла его ладонью, как это делают благовоспитанные особы, чтобы скрыть зевок. Бледное лицо приняло какой-то землистый оттенок. Она покачнулась и внезапно упала к изголовью кровати, сразу исчезнув из поля зрения.

Она убила его... Телланд, мертвый, лежал на мне, а я по-прежнему был прикован к кровати. Этот выстрел наверняка слышали во всем квартале, а она лежала без сознания!

Что он сделал с ключами? Где они? Где-нибудь на кровати, или он успел положить их в карман? Мой мозг отказывался работать. Эта борьба за жизнь совершенно лишила меня сил, и теперь, когда наступила тишина, я попытался немного прийти в себя.

Наверняка кто-нибудь позвонит в полицию, и, если им никто не откроет, они взломают дверь. Мне нужно было обязательно привести Джулию в чувство, чтобы она смогла принять полицию. Но я никак не мог до нее дотянуться.

Я сбросил с себя Телланда и сел. Ключей не видно. Где же они? Где?..

«Действуй, действуй! — сказал я себе.— Да поживее!» Нужно найти ключи еще до того, как начнут стучать в дверь. Я попробовал дотянуться до края кровати, но цепочка была слишком коротка и не позволила этого сделать. Я пришел в отчаяние.

«Возьми себя в руки! — сказал я себе, пытаясь успокоиться.-- Ключи были у него, и он после этого не выходил из комнаты. Значит, они где-то здесь».

Я подтолкнул его еще немного в сторону. Ключей под ним не было. Теперь Телланд лежал на спине. Я сунул руку в карман. В нем оказалось лишь несколько монет и перочинный ножик. Я пошарил в другом кармане. Только носовой платок, больше ничего. Я отбросил его в сторону, и в ту же секунду ключи выпали из платка на пол.,

Я злобно выругался. Потом все-таки попытался до них дотянуться, но дотянулся только до ковра. Где они валялись, я точно не знал. Мозг мой совершенно отказывался работать, я не знал, что предпринять. И в эту самую минуту зазвонил телефон...

 Глава 17

Дверь моей тюрьмы была открыта, и я хорошо слышал, как в гостиной звонил телефон. Он звонил как-то тревожно. Телефон всегда так звонит, когда к нему долго не подходишь. Без сомнения, звонил кто-то из соседей, услышавших выстрел. Надо что-то предпринимать. Иначе этот неизвестный сосед вызовет полицию. А с полицией шутки плохи. Они не остановятся перед тем, чтобы взломать дверь.

Неожиданно мне в голову пришла спасительная мысль. Может быть, я смогу достать ключи котами? Проклиная себя за то, что не додумался до этого раньше, я стал вертеться на кровати, пока не лег поперек нее. Теперь я их увидел. Вытянув левую ногу, я стал двигать их к кровати. Такой маневр я проделал несколько раз, поскольку нога соскальзывала. Наконец ключи очутились у меня в руках.

Как только я их подобрал, телефон перестал звонить.

Теперь этот неизвестный сосед, наверное, звонит в полицию. А может быть, это уже сделал кто-нибудь другой?

Я был весь в поту, руки мои дрожали. Джулия до сих лор не пришла в сознание. Трясущимися руками я стал отпирать наручники. Наконец я освободился и сразу же бросился к ней. Она лежала на спине, одна рука была закинута за голову. Лицо ее сохраняло все тот же землистый оттенок, и на нем выделялись лишь темные ресницы.

Я присел перед нею на корточки и стал трясти за обнаженные плечи. Никакой реакции.

Тогда я снова вскочил н бросился в ванную. Намочив полотенце, быстро вернулся и обтер ей лицо. Она слегка вздохнула, но не пошевелилась. Глаза по-прежнему были закрыты. Теперь, когда телефон перестал звонить, в доме стояла полная тишина. Мне казалось, что время мчится быстро, как никогда.

Почему бы мне не удрать и не оставить ее здесь одну. Удрать, пока еще не появилась полиция. Нет, нет... У меня еще есть шанс... О Боже ты мой! Если бы мне привести ее в чувство,

Внезапно Джулия шевельнулась и открыла глаза. Но они были какими-то стеклянными. Она наверняка ничего не видела.

Я взял ее за руку и, нагнувшись, прошептал:

— Джулия, Джулия...

Никакого ответа. Только этот остекленевший взгляд. Я взял ее другой рукой за плечо и потряс.

Какой-то проблеск сознания мелькнул в ее взгляде. Она продолжала находиться в состоянии полной прострации, но у меня появилась надежда, что она меня услышит.

— Очнись, Джулия! И возьми себя в руки. Надо действовать. Сюда скоро явятся полицейские...

Снова зазвонил телефон.

В это же мгновение перед домом заскрипели тормоза. Наверное, остановилась какая-то машина.

Джулия едва слышно прошептала:

— Дэн...

В этот момент в дверь позвонили.

Черт возьми!

Я схватил ее за плечи!

— Они уже здесь! Полицейские... Нужно обязательно открыть дверь и что-нибудь им ответить. Иначе они взломают дверь. Им уже наверняка сообщили о выстреле.

— Да, да... Я убила его...

Я посадил ее на пол и зашептал:

— Нужно подойти к двери и немедленно ответить. Вы сможете держаться прямо?

— Все равно теперь уже ничего не исправишь...

Я с трудом удержался, чтобы не залепить ей пощечину.

— Послушай, ты, дуреха...— Я замолчал, увидев, что все платье ее разорвано. В этом платье ей нельзя показываться. И к тому же в это время все нормальные люди спят.

— Где ваш пеньюар?

Снова зазвонили у входной двери. А телефон вообще звонил не умолкая.

— Снимите это платье! -  приказал я, продолжая трясти ее.

В ее комнате, в шкафу, должен быть какой-нибудь пеньюар. Я помчался туда. На спинке стула сразу увидел синее домашнее платье. Рядом стояли домашние туфли. Когда я вернулся, Джулия продолжала сидеть в том же положении.

Я опустился перед ней на колени и шлепнул ее по щеке.

— Снимите ваше платье! Да побыстрее! Они войдут сюда с минуты на минуту, и тогда вы можете считать, что созрели для электрического стула.

Мне показалось, что смысл моих слов все-таки дошел до нее. Она стала стягивать с себя платье, но делала это так медленно, что я почти потерял терпение. Наконец я решил, что ей надо помочь. Как же, черт возьми, расстегивается эта молния? Снизу или сверху? Я хотел разорвать платье, но оно было из очень прочной материи и не рвалось в нужном месте. Тогда, проклиная все на свете, я вынул из кармана нож и разрезал платье сверху донизу. Потом поставил Джулию на ноги, натянул на нее домашнее платье. Наконец и она проявила какую-то самостоятельность и даже завязала кушак.

— Обопритесь на меня,— сухо сказал я.

Снова опустился на колени, сбросил с ее ног вечерние туфельки на каблуках и заменил домашними. Потом стал подталкивать ее по коридору по направлению к двери.

— Все будет хорошо,— прошептал я.— Только держите себя в руках. Подойдите к двери и ответьте им что-нибудь. На телефон наплевать. Скажите, что вы спали. Что вас что-то разбудило. Но что именно — вы не знаете. Постарайтесь сказать это спокойным тоном. Иначе они могут что-нибудь заподозрить.

Она покачнулась, но тем не менее сняла свою руку с моего плеча и неуверенными шагами направилась к двери. Я ‘проводил ее до конца коридора, а потом спрятался за дверью. Ее домашние туфли были совершенно бесшумны, и я даже не знал, идет ли она к входной двери или нет. Но стука падающего тела я тоже не слышал. Значит, она еще на ногах. Наконец скрипнула входная дверь. Я облегченно вздохнул.

В следующую секунду я услышал мужской голос.

— Миссис Кеннон?

— Да,— ответила она.— В чем дело?

— Ради Бога, простите за беспокойство. Я Чарльз Лен из бюро шерифа. Нам сообщили по телефону, что в вашем квартале что-то неладно. Человек, позвонивший нам, утверждает, что слышал выстрел.

Джулия ответила так, как я подсказал. Причем сказано это было ленивым сонным голосом. Отлично!

— Значит, вы не слышали выстрела? — еще раз спросил он.

— Не могу вам сказать определенно. Меня что-то разбудило, но что это было, сказать не могу.

— Наверное, телефон,— сказал он.— Миссис Ив пыталась дозвониться до вас, прежде чем позвонить нам, но ей это не удалось. Она сказала, будто выстрел донесся со стороны вашего дома.

— Может быть, лопнула шина на какой-нибудь машине,— безразличным тоном проговорила Джулия.

«Какая комедиантка!» — подумал я с восхищением.

— Возможно,— согласился он.— Но миссис Ив утверждает, что это был выстрел. Она сказала, что не спала, и не слышала шума проезжающей машины... Еще раз прошу прощения, миссис Кеннон, что потревожил вас. Мы еще обследуем местность поблизости. Можете не беспокоиться.

— Благодарю вас,— просто сказала она.

Она закрыла дверь. В этот момент и телефон перестал звонить. Ноги у меня стали ватными, и пришлось опереться на стену, чтобы не упасть.

Наконец в коридоре появилась Джулия. Я прошел впереди нее в комнату, где лежал Телланд, поднял пистолет, поставил его на предохранитель и сунул к себе в карман. Быстро взглянув на Телланда, я повернулся к двери.

— Будет лучше, если вы пройдете к себе в спальню,-— сказал я, взяв Джулию за руку.'

Она подняла на меня глаза. Взгляд был ледяным.

— Благодарю,- — сказала она тихо.— Благодарю вас за все, мистер Харлан.

Она повернулась и пошла в свою спальню. Едва добравшись до кровати, она упала на нее и зарыла голову в подушки. Но рыданий я не услышал.

Я вернулся и снова взглянул на Телланда. Пока нам удалось обмануть полицию, но что делать дальше? Нужно. конечно, убрать его из дома, но как? Ведь полиция рыщет по району, проверяя, не случилось ли чего-нибудь. Любая машина сразу же возбудит их любопытство.

Может, бросить все и уйти? И оставить ее одну расхлебывать эту кашу? Ведь Теллинда-то убила она, а не я!

Нет, черт возьми! Теперь я был связан с ней одной веревочкой! Если ее задержат, она все расскажет. К сожалению, я тоже был замешан в убийстве. И еще — в шантаже... Да к тому же мне не хотелось бросать незаконченного дела. Мне нужны деньги, и я должен их получить. Надо только избавиться от трупа, унести его отсюда.

Я попытался рассуждать спокойнее. Ведь никто не знал, что я нахожусь здесь. Никто не знал, что и он здесь. Все соседи и полиция уверены, что в доме была одна лишь Джулия. И полиция уже убедилась, что с ней ничего не случилось. Если они даже до сих пор и не уверены, что это действительно - был выстрел, то уже убедились, по крайней мере, что выстрел этот прозвучал не в доме миссис Кеннон. И если Джулия поедет куда-нибудь на своей машине не сегодня ночью, а, скажем, завтра утром или днем, то кто сможет ее заподозрить?

Да, черт возьми, так и надо все сделать!

Но сколько же времени осталось в моем распоряжении? Мне надо исчезнуть отсюда еще до рассвета, а работы было много. Я взглянул на свои часы, но вспомнил, что они давно остановились. Подошел к кровати и взглянул на часы Телланда. Без десяти три.

Внезапно я услышал шум в ванной. Значит, к Джулии возвращается жизнь. Тем лучше. Если она хочет снасти свою шкуру, то должна помочь мне. Я прошел в ванную, чтобы поговорить с ней.

Дверь была открыта, и я увидел, что Джулия стоит перед аптечкой и собирается глотать какие-то таблетки. Их было больше десятка в ее ладони. На краю умывальника стоял стакан с водой.

Я бросился к ней, схватил за руку и заставил выбросить пилюли в умывальник. Потом взял флакон и отправил его в мусоропровод.

— Вы что, с ума сошли?! —. набросился я на нее.— Все будет хорошо! Я уже придумал, как все устроить.

Она стояла очень прямо, опираясь рукой о край умывальника. Лицо ее было белым как мел. Дрожащим голосом она спросила меня:

— Вы так никогда и не оставите меня в покое! Даже не позволите мне умереть? Но если я. так хочу...

— Умереть? Какой бред! Зачем вам умирать"

— Эти пилюли я купила еще два месяца назад... И я их берегла, потому что знала, что настанет момент, когда мне придется воспользоваться ими...

— Замолчите!

— Меня они живой не возьмут... Не хочу возбуждать у людей нездоровое любопытство.

Я взял ее за плечи и тихо проговорил:

— Выслушайте сперва меня, глупышка. Они вас не возьмут. Поразмыслите хоть немножко! Ведь никто не знает, что он был здесь. И если вам удастся вывезти его отсюда, никто и никогда не станет вас подозревать.

Она посмотрела на меня. Во взгляде были боль и отчаяние.

— К чему мне жить в этом аду? Для чего? С меня достаточно! Я — конченый человек.

— А я-то еще думал, что вы хладнокровны,— сказал я, тряхнув ее за плечи.— Маленькая дурешка! Вы что ж, так все и бросите? И будете сидеть здесь и ждать, пока за вами не приедут?

— Вы считаете, что есть другой выход?

— Конечно!.. Помолчите немного и выслушайте меня.— Я объяснил ей свой план.— Ведь пройдет как по маслу.

— Вы уверены?

— О Боже ты мой! Да что же такое с вами творится?

— Разве вы не понимаете? — спросила она безучастно.— В конечном итоге все равно не выиграешь. Только отдалишь час расплаты.

— И вы даже не хотите сделать усилия, чтобы спастись?

— Мне уже ничего не поможет.

Я почувствовал, как во мне закипает гнев. Даже захотелось ее ударить.

И все же я снова взял ее за плечи и проговорил:

— Это все нервы... В вас столько же храбрости, сколько у кролика! Что ж, валяйте! Поступайте так, как считаете нужным. Оставайтесь здесь и ждите, когда вас возьмут. И уж тогда-то ваши фотографии украсят все местные газеты. Все профессиональные плакальщицы страны приедут поголосить над вами. Вам не будет покоя от фотографов, и каждый раз, когда вас будут везти на суд, толпы зевак будут глазеть на вас. И в тот день, когда вас арестуют, вам дадут кличку «Черная кошка».

— Именно для этого я и хранила мои пилюли.

— Но их больше нет. К тому же я сомневаюсь, чтобы у вас хватило храбрости их проглотить. Вы и сами это, наверное, понимаете.

В ее глазах загорелись гневные искорки. Именно этого я и добивался.

— Чего вы, в сущности, хотите? — холодно спросила она.

— Ничего особенного. Но начатое надо продолжать. Я хочу спасти вам жизнь, но у вас не хватает ума понять это. Телланда уже не воскресить, но вы можете избежать того, чтобы ваше имя склоняли во всех газетах, а главное — смерти на электрическом стуле... Ну так как?

— Вы уверены, что вам удастся спасти меня?

— Да. И я расскажу вам, как я это собираюсь сделать, если вы не будете больше валять дурака.

— Что потребуется от меня?

— В данный момент ничего. Дайте только ключи от вашей машины и ложитесь спать.

— Вы хотите увезти его? — удивленно спросила она.

— Только не сейчас. Если полиция заметит ночью машину, она наверняка остановит ее. Но если полиция и не заметит машину, шум ее наверняка услышит кто-нибудь из соседей. Идите и отдохните немного, а когда я соберусь уходить, я вам скажу, что делать.

Она отдала мне ключи и легла на кровать. Я вернулся в комнату, где лежал Телланд, и внимательно посмотрел на него. Пуля попала ему в голову, но крови вытекло немного. Рана была сквозной, значит, мне необходимо найти пулю. Она оказалась в подушке, я потратил на ее поиски не более пяти минут. Для того чтобы определить ее направление, мне достаточно было встать на место, откуда она стреляла. Моя собственная голова находилась всего в каких-нибудь десяти сантиметрах от места, где прошла пуля. Кое-какие перья подушки были запачканы кровью, и мне пришлось их удалить. В конце концов я решил избавиться и от подушки. Пройдя через кухню в гараж я сунул ее в багажник машины. Хорошо еще, что для того, чтобы попасть в гараж, не надо было выходить во двор. Я вернулся в комнату. Вторая подушка оказалась целой. Ни одного пятнышка. Простыня и одеяло были в крови, но матрас чист.

Я завернул труп в простыню и одеяло, перевязал веревкой, которой раньше был связан сам, и вздохнул. Теперь предстояла самая трудная часть работы.

Он весил больше ста килограммов, и я весь вспотел и задохнулся, пока дотащил его до гаража. Какое-то время мне пришлось отдыхать, прежде чем я затолкал его в багажник.

Покончив с этим, я вернулся в комнату Джулии.

— Где мой чемодан? — спросил я.

— В шкафу,— ответила она, не поднимая головы.

— А деньги? Я полагаю, вы забрали их обратно?

— Нет. Они все еще там.

— Хорошо.

Моя рубашка была запачкана кровью. Я вынул чемодан, побрился и сменил рубашку. Споров метку прачечной, я бросил ее в унитаз и завернул старую рубашку в газету. Я был рад, что работа приближалась к концу. Забрав наручники и цепь, которой они были прикреплены к кровати, я положил их в свой чемодан и отнес в машину.

Вот, кажется, и все.

Вернувшись в спальню Джулии, я взглянул на нее.

-— Все в порядке. Осталось только застлать постель. Может быть, вы сделаете это?

Не сказав ни слова, она поднялась, достала из шкафа чистые простыни и застелила постель. Сверху положила покрывало.

Я еще раз внимательно осмотрел комнату. Полицейские могут торчать здесь хоть неделю — им все равно ничего не удастся обнаружить. Все предметы я уже предварительно тщательно протер. Не осталось ни моих следов, ни следов Телланда.

Мы вернулись в спальню Джулии. Я бросил взгляд на часы, стоявшие на туалетном столике, и завел по ним свой. Четверть пятого.

— Садитесь,— сказал я.

Она села на кровать, посмотрев на меня невидящими глазами. Я бросил ей ключи и закурил сигарету.

— Я сделал все, что требовалось с моей стороны. К сожалению, последующую часть работы придется выполнять вам. Причем одной. Так что выслушайте меня внимательно и постарайтесь ничего не забыть. Во-первых, зайдите утром к кому-нибудь из ваших соседок и сообщите между прочим, что на уик-энд вы уезжаете к своим друзьям в Галвестон. Из гаража выведите машину задним ходом. Оставьте ее у тротуара и сходите за чемоданом. Положите его на заднее сиденье. После этого можете ехать. У какой-нибудь бензоколонки остановитесь я попросите наполнить бак бензином. Только останавливайтесь у той бензоколонки, где вас знают, Я самое главное ----- не торопитесь. Можете даже попросить протереть машину. Но ключей от багажника, не давайте. Если кто-нибудь его откроет -- зам несдобровать.

После этого поезжайте в Брейворд. Рассчитайте свое время так, чтобы на перекрестке глоссе и дороги, ведущей к озеру, быть без четверти десять. Я буду вас ждать там, где-нибудь под деревом на обочине дороги, у меня с собой будет кассета,..

Она холодно посмотрела на меня и так же холодно спросила:

— Значит, все время она была у вас?

— Конечно! Но дело не в этом. Ведь я теперь могу и не возвращать вам ее. Но я все-таки сделаю это... Короче говоря, будьте у этого перекрестка без четверти десять. Если появится какая-нибудь машина, сделайте вид, будто рассматриваете дорожную карту. Я не хочу, чтобы меня видели. Я появлюсь, когда на дороге никого не будет.

Сегодня у нас пятница, и я не уверен, что завтра банки Хьюстона будут открыты. Но тем не менее наведаемся туда часа в три. Я довезу вас до отеля Карсона. Вы снимете номер, а потом поедете на такси в банк.—

Я посмотрел на часы и встал.-.— Мне пора. Скоро начнет светать. Все остальное я вам объясню, когда мы встретимся.

— Но что мы сделаем с...

— Предоставьте это мне. Самое главное, доведите машину до места нашей встречи без происшествий. Все остальное сделаю я. Должен же я заработать те деньги, которые вы мне дадите.

— Хорошо.

— Вы уверены, что у вас не сдадут нервы? И что вы вс е сделаете так, как я сказал? — спросил я. —  И кроме того, вы должны дать мне слово, что не будете больше пытаться покончить жизнь самоубийством.

— Нет, теперь я чувствую себя нормально. И буду в условленном месте ровно без четверти десять.

— Вот и чудесно! И — выше голову! Все будет в порядке!

Я прошел в ванную, нанялся воды к бросил окурок в унитаз.

— До встречи! Погасите везде свет. Все должны думать. что вы спите.

Я помахал ей на прощание и закрыл дверь.

Вышел во двор через дверь з гостиной и остановился, поджидая, пока глаза мои привыкнут к темноте. Как только я стал различать окружающие меня предметы, перемахнул через стену. Весь квартал был погружен во тьму. Нигде ни звука. Я осторожно побежал вдоль стены. Добрался до улицы, внимательно огляделся. Никого. Я быстро перебежал через нее и очутился в небольшом перелеске по другую сторону дороги. Наконец-то можно вздохнуть посвободнее! Я обошел лужайку за перелеском и вышел на пустынную улицу, находившуюся уже в четырех кварталах от дома Джулии Кеннон.

Через десять минут я уже был на шоссе, ведущем в Брейворд. По дороге мне повстречались две машины, но я еще издалека увидел их фары и спрятался там, где меня нельзя было видеть. К рассвету я уже миновал, то место, где произошла авария, и теперь направлялся туда, где была спрятана пленка.

Я откопал пленку, сунул ее в карман, сел на пень и закурил. Солнце уже начинало припекать, хотя еще не было и десяти. Времени более чем достаточно... Я выкурил сигарету и отправился назад, к перекрестку, где мы договорились встретиться. Я устроился в тени деревьев и стал терпеливо ждать. Ночной марш-бросок стоил мне немалых сил, и сейчас я чувствовал себя совершенно разбитым.

Кроме того, я волновался — не выкинет ли Джулия какой-нибудь фокус и гладко ли пройдет поездка?

Еще несколько часов, и я буду богат до конца дней своих. Все шло к тому, что я проиграл эту игру, но, вопреки всякой логике, победа осталась за мной.

В половине десятого я уже с беспокойством поглядывал на дорогу, с каждой минутой волнение нарастало. Ведь могли произойти всякие случайности, которые нельзя было предусмотреть. Может, она снова потеряла голову и покончила с собой? А может быть, полиция вернулась и учинила небольшой обыск? Может быть, они только сделали вид, что поверили ей, а на самом деле следили за домом? И задержали ее вместе с машиной, когда она собиралась уезжать? Черт возьми! А ведь там мой чемодан! Да и других предметов, помеченных моим именем, немало...

Но мои страхи оказались напрасными. Машина миссис Кеннон показалась ровно в назначенный срок и захватила меня с собой. Все шло по намеченному плану.

 Глава 18 

Мы ехали довольно быстро, но в пределах допустимого, прекрасно сознавая, что с таким грузом в багажнике мы должны застраховать себя от всяких неожиданностей.

Мы прибыли в Хьюстон около часа.

— Я подвезу вас к отелю — сказал я.— Снимите номер и сразу же поезжайте на такси в банк. Заберите там деньги, возвращайтесь в отель и ждите моего звонка. Я остановлюсь в отеле Магла. Вернусь около полуночи без опасного груза, и вам не надо будет больше беспокоиться. Когда мы встретимся, я отдам вам кассету, и все дело будет улажено.

— Как все просто, не правда ли? — холодно проговорила она.

— Конечно! Просто, как белый день! — ответил я.

Мы остановились у отеля. Двое мальчиков-носильщиков сразу же подхватили ее багаж. Через минуту я отъехал от отеля и направился в сторону Галвестона.

Я купил в магазине лопату и сунул ее в машину.

Несколько часов до наступления темноты я провел в баре, потягивая виски. Когда стемнело, поехал по дороге, ведущей к пляжу, и проехал много километров, прежде чем оказался совершенно один среди песчаных дюн.

Отведя машину подальше от дороги, я пошел пешком по песку. Наконец облюбовал подходящее местечко и принялся за работу. Чтобы вырыть яму достаточного размера, мне пришлось трудиться более часа. За это время по шоссе проехало несколько машин, но водители не могли меня видеть.

Закончив работу, я закурил сигарету и стал ждать момента, когда на шоссе будет совсем пусто. Потом открыл багажник, вытащил труп, столкнул в яму, бросил туда же подушку и одежду, запачканную кровью, наручники я засыпал все песком. После этого я включил фары — досмотреть, как все получилось. Я остался доволен своей работой. Может пройти целый год, прежде чем кто-нибудь остановится в этом Богом забытом местечке. А от Телланда к тому времени вообще ничего не останется.

Я направился обратно в город. Проехав два-три кило метра, остановился и отбросил лопату в кусты.

Когда показались огни Хьюстона, было уже далеко за полночь. Я настолько устал, что у меня кружилась голова. К тому же мне страшно хотелось есть и пить.

Остановившись у первого ресторанчика, я попросил дать мне стакан апельсинового сока. Невдалеке от ресторана был телефон-автомат. Мне невыносимо захотелось услышать голос Джулии, узнать, что деньги уже у нее и что она меня ждет. Ведь можно прямо сейчас поехать в отель, забрать деньги, а потом на такси отправиться в аэропорт и улететь на Восток. Единственное, чего мне сейчас хотелось,— поскорее очутиться в самолете с деньгами в руках. Я зашел в кабину телефона-автомата и набрал номер отеля Карсона.

В кабине, несмотря на работающий вентилятор, было очень душно.

— Соедините меня, пожалуйста, с миссис Кеннон,— попросил я телефонистку.

— Одну минутку, сэр!

Я слышал, как телефонистка звонила в ее номер. Никакого ответа.

— Сожалею, сэр, но миссис Кеннон не отвечает. Вероятно, уже спит. Может быть, позвонить еще?

— Да, пожалуйста! У меня очень срочное дело.

Телефонистка позвонила еще. Никакого ответа. Я забеспокоился. Что, черт возьми, она еще замышляет? И куда могла подеваться в такой поздний час?

— По всей вероятности, ее нет дома,— сказала телефонистка.— Подождите еще минутку. Я справлюсь в холле или в ресторане.

— Нет, не надо,— ответил я. — Лучше я позвоню ей попозже.

— Но это ведь пустяки! Мы часто ищем так наших посетителей. И вам нужно подождать всего лишь одну минуту...

— Нет, нет, я позвоню попозже,— ответил я, собираясь положить трубку.

— Может, ей что-нибудь передать? — спросила телефонистка.— Может, вы оставите свой номер телефона?.. Я... Я могу еще раз позвонить в ее номер, если вы не возражаете. Очень может быть, что она приняла на ночь снотворное и теперь крепко спит.

Я повесил трубку и вышел из автомата. Приняла снотворное... От нее всего можно было ожидать. Я, правда,. выбросил все ее пилюли, но кто знает, может быть, у нее были еще?

Я заплатил за телефонный разговор и уехал.

Улицы были почти безлюдны. Далеко позади послышался вой полицейской сирены. Я доехал до отеля Карсона, поставил машину в один из боксов гаража и отправился в отель Магла. Меня мучило беспокойство.

«О Боже, только бы ничего не случилось,— подумал я.— Возможно, она просто куда-нибудь вышла. И когда я позвоню ей из своего отеля, она уже окажется на месте...» И все же я не мог избавиться от мысли, что она уже лежит у себя в номере посреди рассыпавшихся банкнот, погрузившись в глубокий сон, от которого не пробуждаются. Я тряхнул головой, отгоняя эти мысли, но они не уходили.

Маленький холл отеля Магла был пуст, только старик дежурный сидел за своим столом. Я заполнил бланк. Он поднес его поближе к лампе и прочитал мое имя.

— Мистер Харлан,— сказал он.— Подождите минуту. Для вас есть кое-что.

Он взял с полки блокнот и некоторое время листал его. Причем делал это так медленно, что я думал, у меня вообще кончится терпение.

— Ну, так что же? — спросил я наконец..

— Да, да, вам звонила какая-то дама. Своего имени она не назвала... Но просила передать вам, что вернется поздно. И позвонит сразу же, как вернется.

— Спасибо,— сказал я, вздохнув с облегчением.

Дежурный позвонил в колокольчик, и откуда-то появился негр. Я дал негру на чай и, оставшись один, снял пиджак и уставился на телефон. Может быть, все-таки ей позвонить? Нет, лучше не надо. Ведь она просила передать, что позвонит, как только вернется. Значит, ее еще нет. Раз она передала дежурному, что позвонит, значит, удирать не собирается. В крайнем случае, готовит какую-то пакость.

Я открыл чемодан и убедился, что восемь тысяч лежат на месте. После этого я сел, закурил, продолжая время от времени поглядывать на телефон, словно пытаясь заставить ее позвонить. Прошло десять минут, пятнадцать, двадцать...

И наконец он действительно зазвонил.

Я схватил трубку.

— Мистер Харлан!

Она!.. Ее голос прозвучал в моих ушах, словно нежная мелодия. Интересно, откуда она звонит?

— Да,— ответил я.— Где вы находитесь? И все ли в порядке?

— Я в одном из баров на Фанни-стрит, —  ответила она.

Я вытер левой рукой пот со лба. Постепенно ко мне возвращалось спокойствие.

— И они... они у вас с собой?

— Разумеется,— спокойно ответила она. —  Вместе со мной в телефонной будке,

Я почувствовал, как напряглись все мои мышцы.

— Отлично! Значит, все порядке. Вы хотите, чтобы я приехал к вам в отель?

— Нет. Я приеду сама.

— Хорошо. Только поторопитесь. Надеюсь, вы трезвы?

— Конечно.

Она повесила трубку.

— Ни на йоту здравого смысла,— проворчал я.— Болтается по барам посреди ночи, а в чемодане — почти сто тысяч долларов. Может, действительно немножко свихнулась?

Я нервно заходил по комнате. Просто не мог сидеть на одном месте. Я ходил, и в памяти моей всплывали подробности всех последних событий. Да, многое мне пришлось пережить, чтобы получить эти сто тысяч. Мне казалось, что наш разговор с Пурвисом происходил целую вечность назад... И вот теперь, через несколько минут, деньги будут у меня в руках. Она сама их мне принесет. Я закурил сигарету, затянулся два раза и погасил. Потом вспомнил, что в течение двух дней ничего не ел. Но какое это имеет значение? Мне хотелось петь, танцевать, прыгать...

В дверь тихо постучали. Я бросился открывать.

В своем светлом платье с цветком, приколотым к плечу, она казалась еще более привлекательной. В руках у нее был портфель и сумочка. Под мышкой зажата сложенная газета. .

— Входите, входите,— пригласил я.

Я хотел забрать у нее портфель, но она опередила, небрежно бросив его на диван. Потом села в кресло перед телефонным столиком.

Я забыл о ее присутствии... Бросившись к портфелю, я дрожащими руками открыл его. О Боже, какое восхитительное зрелище! Деньги были в пачках. Я стал выбрасывать их на кровать.

— Это приятно ласкает взгляд! — сказал я.

Потом повернулся к ней. Но она смотрела не на деньги, а на меня, и во взгляде ее я уловил насмешку и презрение.

— Ну как, довольны теперь? — наконец спросила она.

— Конечно... конечно!

Она стряхнула пепел в пепельницу.

— Итак, все закончилось хорошо? Поединок кончился в вашу пользу, и вы довольны?

—- Разумеется! Ведь я только к этому и стремился. И теперь это получил.

— Вот именно, мой дорогой сверхчеловек. Ваше упорство заслуживает всяческих комплиментов. Вам ведь пришлось изрядно потрудиться.

— Угу!

— И вы — человек чести? Мне вас больше нечего бояться?..

— Конечно. Вы даже можете черкнуть мне пару слов на Рождество.

— Вы тоже можете звякнуть мне по телефону, если у вас появится такое желание. Телефон есть в телефонной книге. Можете написать мне, если вам хочется... Хотя вряд ли вам этого захочется. Ведь для вас важны только деньги. Остальное не имеет значения. Вы возьмите у кого-нибудь несколько уроков, как вести себя в обществе. И превратитесь в настоящего джентльмена. Это очень легко сделать...

— Простите меня за мою жадность...

Она ничего не ответила. Помолчав некоторое время, вдруг сказала:

— Я не спрашиваю вас о подробностях, но... это случилось в окрестностях Галвестона?

— Да. А разве это имеет какое-нибудь значение?

Она медленно покачала головой. Глаза ее были по-прежнему прикованы к кончику сигареты.

— Нет, конечно.

— Кассета с пленкой здесь, на комоде,— сказал я.

Она посмотрела на нее безразличным взглядом и не сделала ни малейшего движения, чтобы забрать ее.

— Вы не хотите ее взять?

— Теперь это уже не имеет значения.

— Не понимаю.

— Я хочу сказать, что она уже не представляет ценности. Ее можно сравнить с мячом или шайбой. Они имеют цену, когда они в игре. А когда игра закончена, нет смысла бегать за мячом. Кроме того, за эго время вы могли сделать с нее хоть двадцать копий.

— Вы, наверное, немного не в себе...

— Без сомнения... Мне кажется, вы, мистер Харлан, не слишком уж стараетесь понять душу другого человека, не так ли?

— Бывает. Но не часто.

— А это не опасно в вашем ремесле?

— Не знаю... Скажите мне лучше, что заставило вас болтаться среди ночи по барам. Имея при себе такие деньги. Я считал, что вы сразу вернетесь в отель.

— О Боже ты мой! После того как вышли утренние газеты, я побоялась даже заглянуть в отель.

Я удивленно посмотрел на нее.

— Что?

Газета, которую она принесла с собой, теперь лежала у нее на коленях. Она бросила ее мне.

— Может быть, прочтя ее, вы кое-что поймете.

Я раскрыл газеты, и мне сразу же бросился в глаза большой портрет Джулии Кеннон, помещенный под броским заголовком: «Разыскивается полицией».

Глаза мои округлились от испуга, по спине пробежал неприятный холодок. Сначала я даже не мог понять текста заметки, глаза машинально выхватывали строчки: «Разыскивается вдова... отлично выполненное преступление... Замечена в Хьюстоне... вероятно, замешана в убийстве Пурвиса... новое преступление...»

Наконец, собрав всю свою волю, я начал читать:

«Бюро шерифа Люцерна Коунли доводит до сведения, что после пяти месяцев кропотливой и сложной работы оно пришло к выводу, что коммерсант Говард Л. Кеннон не пал жертвой несчастного случая, а был безжалостно убит. В настоящее время разыскивается вдова убитого, миссис Джулия Кеннон, для дачи показаний, а также Дэниел Р. Телланд, владелец спортивного магазина в Уале. Оба они бесследно исчезли. Предполагается, что Телланд также погиб.

Дело приняло неожиданный оборот, когда обнаружилось новое преступление и стало известно, что Телланд разыскивается для дачи показаний в связи с убийством Уинтона Л. Пурвиса, частного детектива и следователя страховой компании, который вел расследование причин смерти мистера Кеннона, последовавшей в марте этого года. После таинственного выстрела, услышанного ночью в районе дома Кеннонов, мистер Телланд исчез. Его машину нашли в перелеске, неподалеку от этого дома.

Полиция, проникнув в дом миссис Кеннон, обнаружила на полу в гараже капли крови...»

Боже мой, об этом я и не подумал!

Джулия что-то мне сказала.

— Помолчите! — крикнул я. Мне показалось, что голова у меня раскалывается на куски.— Мне нужно прочитать, что они пишут.

— Не обязательно. Я вам могу рассказать. Они занимаются этим делом уже пять месяцев, а после смерти Пурвиса к делу подключилась и полиция Хьюстона. Трое опознали по фотографии Дэна. Они показали, что видели его неподалеку от квартиры Пурвиса приблизительно в то время, когда он был убит. Понимаете? Они и не думали сдавать дело в архив. Только сделали вид, будто закрыли дело. Сейчас они знают, что я в Хьюстоне. Из банка им наверняка сообщили, что я взяла сегодня девяносто тысяч долларов. И они думают, что я собираюсь бежать с деньгами. Поэтому они перекрыли все дороги. Меня схватят не через день, так через два...

— Дайте мне все-таки дочитать!

— Я знаю, чего вы боитесь. Но уверяю вас, в этой заметке нет ни слова о вашей персоне. Никто не подозревает, что вы замешаны в этой игре.

Я облегченно вздохнул: все еще устроится. Полиция была у Карсона, когда я звонил ей по телефону, и телефонистка пыталась затянуть разговор, чтобы дать полиции возможность узнать, откуда я звоню. Представляю себе, что произошло бы, если б я позвонил из отеля, а не из автомата. Меня даже пот прошиб от этой мысли.

Но теперь они ничего не смогут поделать. Никто обо мне не знает. Никто, за исключением...

— Никто, за исключением меня, мистер Харлан,— с улыбкой проговорила Джулия.

Я удивленно посмотрел на нее. Она покачала головой.

— Вы не сможете меня уничтожить. Вы записались в этой гостинице под своим настоящим именем. И вам, пожалуй, не удастся вынести отсюда мой труп.

— Зачем... зачем вы пришли сюда? И что вы собираетесь делать?

Она выпустила изо рта струю дыма.

— Ничего... Через полчаса меня не станет. Я ведь вам уже говорила, что не смогу быть в центре внимания нездорового интереса публики.

— И где же вы собираетесь...

— Разумеется, не здесь. Это было бы слишком мелодраматично.— Она насмешливо посмотрела на меня.— К тому же это может доставить вам неприятности. Я пойду в другой отель и запишусь под чужим именем. Пока они доберутся до меня, я успею убежать от их власти. Но прежде чем покинуть эту землю, я успела сделать соответствующие распоряжения.

— Не совсем вас понимаю...

— Да это и не важно... Вы никогда особенно не старались понять кого бы то ни было. А я вам уже говорила, что в вашем ремесле это опасно.

Я нагнулся к ней.

— Значит, вы хотите сказать, что выйдете отсюда, не сказав никому ни единого слова, а когда вас найдут, вы будете уже мертвы?

— Совершенно верно.

— А дежурный внизу? Вы спрашивали у него номер моей комнаты?

—- Нет. Мне сказали ваш номер, когда я звонила из бара. В холле я не задерживалась, и дежурный даже не взглянул на меня. Он принял меня за здешнюю клиентку или девицу легкого поведения.

Я не спускал с нее глаз.

— Значит, мне ничего не угрожает? Зачем же вы пришли сюда?

— Чтобы отдать вам деньги и попрощаться с вами.

Да, этой женщины мне никогда не понять!

— А какой смысл... какой смысл было приносить мне деньги? .

— Потому что я вам их обещала. Да и что мне с ними делать? Я получила их по чеку еще до того, как узнала, что меня разыскивает полиция, я в ловушке и у меня нет выхода.

Я покачал головой. Необъяснимо, но факт. У меня были деньги, и, как только она уйдет, я волен идти куда захочу, не опасаясь, что меня задержат.

— Откровенно говоря,  продолжала она,— сегодня вечером я предложила эти деньги одной старой даме, моей хорошей знакомой. Но она отказалась от них. Сказала, что жить ей осталось недолго и деньги в ее глазах не представляют никакой ценности. Еще одна ненормальная, правда? После этого мне не оставалось ничего другого, как принести их вам.

Я вздохнул.

— Спасибо. Большое спасибо.

— Не за что, мистер Харлан,— с улыбкой сказала она.— Деньги ваши. И вы вольны делать с ними все, что захотите. Я гак и знала, что вы будете рады этому.

 Глава 19

Я взглянул на часы. Без сомнения, я смогу улететь на одном из ближайших самолетов.

— Ну что ж, не буду вас больше задерживать. И может быть, лучше, если вы вообще исчезнете из города. Ведь вы не хотите, чтобы они захватили вас живой?

— И тем более — в вашем номере,— с улыбкой проговорила она.— Я все время спрашивала себя, рискнете ли вы это сказать.

— Вы уже успели хорошо изучить меня.

— Да, это так на вас похоже, мистер Харлан.— Она взяла сумочку.— Да, еще одно...

— Что?

— Нам надо попрощаться,— спокойно ответила она.

— Да, конечно... Ну что ж, в таком случае, прощайте!

Она задумчиво посмотрела на меня.

— Прощание содержит завещание.

— Что?

— Я постаралась оставить вам кое-что.

Я бросил взгляд на деньги.

— Нет, нет, это не деньги... С деньгами вы вольны делать все, что угодно. Завещание касается непосредственно вас. А деньги... Что ж, можно даже сказать, что вы их заработали. Во всяком случае, потрудились вы немало. Она не выпускала из рук сумочки. Я бросился к ней  и вырвал сумочку из рук.

— У меня нет оружия,— сказала она.

Тогда я все понял. Она потеряла рассудок... Сошла с ума!

— Какое же завещание вы оставляете мне? — спросил я.

— Только несколько пожеланий, мистер Харлан! — Она снова улыбнулась.

Да, она определенно сошла с ума. Я был прав.

— Вы очень толстокожий, мистер Харлан. У вас иммунитет к волнениям и переживаниям. Поэтому я сделала кое-что, что заставит вас все время находиться в большом напряжении и, кроме свойственной вам жадности, не расставаться всю жизнь еще с одним чувством - чувством страха.

— Что?

Она откинулась на спинку кресла.

— Вы знаете, какие у меня к вам чувства, мистер Харлан. Я давно наблюдаю за вами. Вы шли к своей цели, не считаясь ни с чем, вот я и подумала, что вы мне будете благодарны за такой подарочек...

— О чем, черт возьми, вы говорите?

Она встала и раздавила в пепельнице окурок.

— У меня есть старая приятельница. У нее уже довольно плохое здоровье. Это она отказалась от денег. Когда-то она была моей учительницей. Я ее очень люблю, и мне приятно сознавать, что по каким-то причинам и я ей нравлюсь. И у этой женщины есть нотариальная лицензия. Сегодня я провела у нее около двух часов. После того как вышли утренние газеты. Я рассказала ей обо всем, не забыв упомянуть и о вашем участии. И она подписала и нотариально заверила мое заявление. Она, правда, оговорила, что не знает содержание документа и что заверила только мою подпись. Документ был запечатан, и она отдала его адвокату, который спрятал его в сейф. Он вскроет этот документ только после ее смерти. Это может произойти через три месяца, через год, через три года...

Я смотрел на нее, не в силах произнести ни слова.

— Вы, мистер Харлан, виноваты в сокрытии двух убийств и соучастии в третьем...

Я открыл рот, но не смог произнести ни звука.

Она повернулась и направилась к выходу. Там остановилась и положила ладонь на ручку двери.

— Конечно, я могла просто заверить этот документ у нотариуса и оставить при себе, чтобы завтра его нашла полиция, но посчитала, что это будет непедагогично. При таких обстоятельствах вы даже не успеете воспользоваться своим богатством, поэтому не почувствуете, чего лишаетесь. А так вы не будете иметь покоя ни днем, ни ночью. И ваш характер в корне изменится. Я уверена в этом.

Я схватил ее за руку.

— Нет, нет, вы не можете так поступить со мной!

Она с улыбкой открыла дверь, осторожно высвободила руку и сказала:

— Всего вам доброго, мистер Харлан. Вспоминайте хоть изредка о Джулии Кеннон.

Она подняла руку в знак приветствия и направилась по коридору к лестнице. Прислонившись к косяку двери, я смотрел ей вслед, пока она не исчезла.

Затем вернулся в комнату и закрыл за собой дверь. Три месяца... год... три года... Я сел на кровать. Потом повернулся и, увидев, что сижу на деньгах, отшвырнул их на пол. До самого конца я не буду знать, когда это произойдет. Просто они постучат когда-нибудь ко мне в дверь... Бежать? Но куда? Они все равно разыщут, если им это понадобится.

Я хотел закурить сигарету, но руки мои так дрожали, что я бросил ее. И тупо уставился на стену.

Я не знаю, когда это случится. Стук в дверь... «Вы мистер Харлан?» — «Да, я»... Не важно, где это будет,— в зимнем Чикаго, под жарким солнцем Флориды или еще где-нибудь... «Вас действительно зовут Джон Галлахер Харлан?» — «Да, это я».— «Вы обвиняетесь в убийстве».— «Нет, нет, я никого не убивал, я только...»

Я вскочил. Документ находится в этом городе. Самое главное — найти эту женщину. Остальное не так уж и трудно сделать. Старая больная женщина с нотариальной лицензией. Сколько может быть старых больных нотариусов женского пола в этом городе с Миллионным населением?

Я схватил справочник.

Ага, вот они, нотариусы!

Столбцы за столбцами... Иногда было указано только место работы. Страховые компании, адвокатские конторы, торговые агентства...

Я дрожал как осиновый лист. Безмолвно стоял я над колонками цифр и названий. Может, нанять частных детективов? Ведь денег у меня теперь много! Нанять всех частных сыщиков города! И они найдут ее до того, как...

До чего?

Конечно, до того как она умрет.

А зачем мне ее разыскивать? Чтобы убить? Если она откажется сказать, где находится нужный мне документ... А если я ее убью, меня тотчас же сцапают.

Значит, мне просто нужно узнать, кто ее адвокат. Сколько же адвокатов в этом городе? Мои глаза снова забегали по справочнику. Тысячи имен...

Только не терять головы... Сперва найти ее, потом — ее адвоката. С помощью сыщиков... Потом найти подходящего человека, который согласится взломать сейф... И все будет хорошо.

Я сел и снова взял сигарету. Проблема трудная, но выполнимая. Во всяком случае, не труднее предыдущих...

Неожиданно я вспомнил о Телланде. Он был мертв... Да и она уже, наверное, заснула навсегда. Для них рулетка перестала крутиться. Они обрели покой. Отдыхают.

А почему бы и нет? Если уж они уступили мне свое место за рулеткой...

Нет, нет, не теряй головы! Надо бороться. Только надо найти ее да этого адвоката... Но в первую очередь надо улизнуть отсюда. Место здесь очень ненадежное. Ведь дежурный все-таки может опознать ее. Всякое случается. А может быть, он уже успел известить полицию? Нет, надо быстрее укладывать чемоданы и сматываться в такое местечко, где я смогу все спокойно обдумать. К таким вещам нельзя относиться легкомысленно.

И надо торопиться.

Иначе можно потерять все!

Хью Пентикост Людоед, который объелся

ЧАСТЬ I

 Глава 1

Был понедельник.

В следующую субботу предстояло отметить день рождения Великого Человека. Праздник обещал быть пышным, но холодным. Директор отеля «Бомонд» мистер Пьер Шамбрен ощущал вокруг атмосферу особой напряженности, какую испытал утром дня Д[1] в одном из приморских городков Британии, ожидая приказа о наступлении.

Однажды мистер Шамбрен уже участвовал в подготовке званого вечера Великого Человека, но тогда, приступая к делу, он еще пребывал в младенческом неведении. Он был одним из самых профессиональных и осведомленных работников отеля, и в его представлении званый вечер не мог быть причиной какой-либо особой напряженности. Однако тот вечер открыл ему глаза. Великий Человек обладал своеобразным талантом, который даже детскую невинность крестин мог превратить в сущий ад. Формы садизма, присущие ему, были настолько изощрены, что в предстоящие шесть дней ни один из служащих отеля «Бомонд», ни один из его гостей не могли так или иначе не испытать на себе его действие.

Дьявольская власть Великого Человека должна была начаться ровно в десять утра в понедельник и действовать до следующего воскресного утра, когда выбившейся из сил команде администраторов, официантов, посыльных и портье предстояло привести в порядок то, что осталось в бальном зале отеля «Бомонд» после двухсот пятидесяти званых гостей.

Пьер Шамбрен никогда не был трусом. На войне он слыл более чем хорошим солдатом, ибо не принадлежал к тем крепкоголовым героям, которые слепо бросаются навстречу опасности. Благодаря ясному уму и живому воображению он мог предвидеть любую ситуацию, и поэтому его мужественное поведение в опасности было истинным мужеством. В повседневной деятельности директора встречались ситуации, которые требовали и такта, и железных нервов. Несмотря на репутацию отеля люкс, в котором можно было не только остановиться, но и иметь постоянную резиденцию и даже купить квартиру, «Бомонд» сталкивался со многими проблемами, характерными для менее роскошных и более заурядных гостиниц. Всегда били пьяницы, неплатежеспособные постояльцы, девицы, пусть и самые дорогие в Нью-Йорке; бесконечные оскорбительные и необоснованные жалобы, самоубийства, сердечные приступы, капризы стареющих богатых вдов; чудаки, вроде того грека на двадцать четвертом этаже, который умудрился избить кнутом двух девушек, привязав их к спинке кровати, и вышел бы сухим из воды, если бы не попытался добавить к своей коллекции добродетельную горничную. Со всеми этими проблемами мистер Шамбрен справлялся с чрезвычайной гибкостью.

Но вечер, задуманный Великим Человеком?!.

В отеле «Бомонд» вы должны проявлять особую заботу и внимание не к людям, а к денежным знакам. Великий Человек заплатил за свои восьмикомнатные апартаменты в пентхаусе[2] «М» 194 000 долларов, а его счет за обслуживание составлял 32 000 долларов в год.

Мистер Шамбрен хорошо понимал, что принесет ему и его штату предстоящая неделя. Он закурил свою египетскую папиросу и посмотрел в широкое окно кабинета, выходившее в Центральный парк.

Шамбрен был смуглый, коренастый человек. Его глаза могли быть жесткими, как глаза судьи, выносящего смертный приговор, могли быть спокойными и внимательными, а иногда в них вспыхивали неожиданные искорки смеха. Его имя указывало на французское происхождение, однако приехал он в Соединенные Штаты еще совсем мальчиком и привык мыслить как американец. Изучая постановку гостиничного дела, он провел какое-то время в Европе, бегло говорил на нескольких языках, мог вести себя как европеец, если этого требовали обстоятельства, оставаясь при этом стопроцентным американцем.

— Подонок,— произнес он, адресуя свое сообщение заснеженным аллеям Центрального парка. Потом повернулся в своем вращающемся кресле и снял трубку с одного из телефонных аппаратов, стоящих на столе.

— Слушаю вас!

— Джейн, это Шамбрен. Могу я поговорить с миссис Вич?

— Сию минуту, сэр!

Мистер Шамбрен слегка улыбнулся. Прежде телефонистки на коммутаторе отвечали на звонок фразой: «Чем могу служить?» И слышали в ответ: «Как насчет того, чтобы заскочить в номер 2404, если вы блондинка с хорошей фигурой?» «Слушаю вас» — намного безопаснее!

Главный оператор миссис Вич была крупная женщина с большой грудью и сильно развитым материнским инстинктом. Она очень гордилась компетентностью, тактичностью и житейской умудренностью своих «девочек».

— Доброе утро, мистер Шамбрен,— произнесла она тем тоном, который, по ее мнению, более всего соответствовал ее важному служебному положению.

— Чудесное утро!

— Да, мистер Шамбрен?..

— Которое сейчас потеряет часть своей прелестн..

— Надеюсь, не жалобы, мистер Шамбрен? По моим данным, вчера мы обслужили тысячу сто телефонных звонков, и все без единой ошибки.

— Боюсь, сегодняшний день не будет столь радужным. Как вы себя чувствуете?

— Простите, не поняла?

— Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно, сэр!

— Так вот. Великий Человек в субботу вечером празднует свой день рождения. Машина закрутится в десять часов. Предлагаю посадить одну из девочек на линию пентхауса «М» и на линию мистера Амато.

— В субботу вечером! — сказала миссис Вич, и голос ее дрогнул.

— Времени не так уж много, миссис Вич. Провода будут гудеть не переставая. Сделайте все, что в ваших силах.

— Именно для этого я здесь, мистер Шамбрен!

— Конечно. И всегда на высоте. А теперь, пожалуйста, соедините меня с мистером Амато.

— Сию минуту, мистер Шамбрен!

Шамбрен медленно и задумчиво загасил папиросу.

— Метрдотель слушает,— произнес бодрый, жизнерадостный голос.

— Амато? Это Шамбрен.

— Доброе утро, мистер Шамбрен! Прекрасный день...

— Возможно. На моем столе, Амато, лежит меморандум Великого Человека. Он решил отпраздновать свой день рождения в бальном зале в субботу вечером. И приглашает двести пятьдесят человек.

— В э-т-т-у субботу?

— В эту субботу.

— Господи!

— Вот именно.

— О, Господи!

— Сейчас я отправляюсь к вам в кабинет, Амато! Надо поддержать ваш дух, прежде чем ровно в десять вы явитесь на аудиенцию к Его Величеству.

— О, Господи!

— Я уже иду, Амато! И будьте добры, заранее примите все свои лекарства до моего прихода. Боюсь, что, увидев, как вы глотаете все ваши фармацевтические снадобья, я расстроюсь от сочувствия к вам.

— О, Господи,— произнес Амато замирающим голосом.

Мистер Шамбрен спустился с четвертого этажа, где находился его кабинет, в вестибюль отеля «Бомонд». Его натренированный взгляд критически обежал помещение, охватывая все подробности.

В газетном киоске — полный порядок. Обновленная вчера выставка драгоценностей в витрине филиала фирмы Тиффани выглядит прекрасно. В витрине Бонвита вечерние платья сменились лыжными костюмами.

Возле лифта, весело кивая Шамбрену, стоял Джерри Додд, руководитель службы безопасности.

Шамбрен подошел к стойке. Мистер Аттербери, ведавший бронированием номеров в отеле, приветствовал его непринужденной улыбкой:

— Ни одного свободного номера, кроме резерва.

«Резервом» назывались два-три номера люкс, которые дирекция оставляла на случай неожиданного прибытия особо важных гостей. Только мистер Шамбрен и владелец отеля мистер Джордж Бэтл могли разрешить воспользоваться ими. Поскольку мистер Бэтл постоянно жил на Французской Ривьере, считая, как полагали, свои деньги, резервом фактически распоряжался мистер Шамбрен.

— Ночь прошла спокойно? — спросил Шамбрен.

— Судя по отчету, да,-- ответил администратор.

Шамбрен повернулся, направляясь к кабинету Амато, который находился в конце вестибюля. В этот самый момент дверь одного из лифтов открылась и из него вышло... привидение.

«Привидением» была старая, очень прямая, очень величественная дама, одетая в норковую шубку старомодного покроя с великолепным мехом. Левая рука старой леди пряталась в муфте, правая держала поводок, на конце которого посапывал курносым носом маленький, черный с белым японский спаниель.

Мистер Шамбрен направился навстречу даме, припоминая, что служащие отеля называли миссис Джордж Хейвен не иначе как «сумасшедшая из Шеллота»[3]. Может быть, она и сумасшедшая, но ее резиденция в «Бомонде» была одной из самых дорогих. Шамбрен отвесил ей галантный поклон, прищелкнув каблуками, и приветствовал ее улыбкой номер один:

— Доброе утро, миссис Хейвен! Прекрасное утро, не правда ли?

Спаниель злобно оглянулся на Шамбрена. Леди вообще не удостоила его взглядом. Для нее он был пустым местом. Если бы Шамбрен не отступил в сторону, величественная дама прошла бы сквозь него с мрачной неумолимостью танка. Он проследил, как она вышла через вертящиеся двери на Пятую авеню, ведя семенящего рядом с ней спаниеля.

— Все еще не сподобились, мистер Шамбрен? — посочувствовал подошедший к нему Джерри Додд.

— Семь месяцев, Джерри,— позволил себе скорбно улыбнуться Шамбрен.— Миссис Хейвен живет у нас семь месяцев. Каждый день я говорю ей «доброе утро», и каждый день она проходит мимо меня, как будто я кресло у стены. Она ни на что не жаловалась, Чем же я ее обидел? Эта мысль, Джерри, меня просто преследует!

— Может, оно и к лучшему,— сказал Джерри.— Она разговаривает с портье Уотресом целыми часами. После этих бесед у малого совершенно обалделый вид.

— Да Бог с ними, с разговорами, Джерри! Но она задела мое любопытство. Чем я мог ее обидеть?

— А может, лучше и не пытаться узнать,— покачал головой Джерри.— А то еще посыплются неприятности, как из банки горох.

— Ну что ж, возможно, это мудрый совет, друг мой...

Пузырьки поспешно выпитой минеральной воды еще покрывали стенки стакана. Целая коллекция таблеток, микстур, порошков украшала стол мистера Амато. Сам хозяин кабинета, обычно румяный и жизнерадостный, сейчас был смертельно бледен.

Мистеру Амато было лет сорок. Высокий, худощавый, смуглый, с профилем римского бога, он, должно быть, в молодости отличался редкой красотой. Сейчас же мелкие припухлости и морщины на его лице наводили на мысль о расстройстве пищеварения или язве желудка.

Увидев мистера Шамбрена, Амато заломил руки, как мать павшего воина над могилой сына.

— А если я подам заявление об уходе сейчас же, без предупреждения? — спросил мистер Амато.— Что вы будете делать? .

— Найду вам замену,— невозмутимо ответил мистер Шамбрен. Он сел и закурил свою неизменную египетскую папиросу.

— Как я могу закупить мясо нужного качества на Двести пятьдесят человек?— завопил мистер Амато.— Это совершенно немыслимо в такой короткий срок!

— Пусть едят торты,— улыбнулся Шамбрен.

— Да вы знаете, что это будет? — простонал Амато.— Спор по каждому пункту, по каждой бутылке вина, по каждой детали обслуживания! А потом, когда его заказ будет в точности выполнен, он начнет жаловаться, что все не так, как он заказывал. Мои лучшие помощники пригрозят уйти — разве что чаевые будут особенно высоки.

— Чаевые, которые заплатит Его Величество,—- невозмутимо уточнил Шамбрен.

— Я сужу по прошлому разу! Цветы будут заказаны с Гаваев, семга специального посола с Северо-Запада, вина — каких нет в наших подвалах!

— Таких вин не существует,— заметил Шамбрен.

— Кто знает, какие сумасшедшие идеи придут ему в голову на этот раз?

— Мой совет — подкиньте-ка ему какую-нибудь пикантную идейку!

— Пикантную идейку?

— Опередите противника, как говорят на телевидении.

— Каким образом?

Мистер Шамбрен погладил короткие черные усики безукоризненно ухоженным указательным пальцем.

— Суп из хвостов кенгуру,— предложил он.— Кстати, к нему подается мадера особой марки.

— Суп из хвостов кенгуру?!.

Мистер Шамбрен мечтательно улыбнулся:

— Доставленных специальным самолетом из Австралии.

— Это вкусно? — поинтересовался мистер Амато, в котором вновь пробудился практический дух.

— Просто отвратительно,— счастливо вздохнул Шамбрен.— Но эти двести пятьдесят гостей съедят Все до последней ложки, чтобы, не дай Бог, не подумали, что они не знают толк в деликатесах. Это доставит вам истинное наслаждение, когда придет час возмездия!

На бледных губах мистера Амато вспыхнула зловещая улыбка.

— Суп из хвостов кенгуру,— тихо произнес он.— Спасибо, мистер Шамбрен!

— Всегда к вашим услугам.— Шамбрен погасил папиросу.— Я признаю, что закупка мяса — это проблема. Постарайтесь нацепить им на вилки жареную дичь, а к ней подайте артишоки с пюре из каштанов.

— Вам не придется никого нанимать, если я уволюсь,— восхищенно сказал Амато.

— Так к делу, Амато! Его Величество не убьет вас. Через неделю наступит новый понедельник, и все будет позади.— Шамбрен взглянул на часы, висевшие над столом Амато. Они показывали без пяти десять.— Выпейте еще водички и — на приступ, дорогой друг!

Миссис Вич действовала быстро и умело. Без пяти десять все перестановки были сделаны. Джейн Приндл, ее лучшая телефонистка, рыжеволосая и курносая, была приставлена к аппаратам, принимавшим звонки только в пентхаус «М» и к мистеру Амато.

На щите пентхауса «М» вспыхнул красный свет.

— Начинается,— вздохнула Джейн, потом, включив связь, сладким голосом произнесла: — Слушаю вас?

Холодный тонкий голос с явным британским акцентом приказал:

— Точное время, пожалуйста!

Джейн выключила связь.

— Его Величество устраивает вечер на миллион долларов, но купить часы для него — слишком дорого!.. Десять часов одна минута, сэр,— сказала Джейн, снова вся — нежность и приветливость.

— Вы уверены?

— Да, сэр!

Связь прервалась.

— Ну вот, теперь он знает время,— съязвила Джейн.

— Соедини меня с мистером Амато,— попросила миссис Вич телефонистку, сидевшую рядом с Джейн.

Мистер Амато ответил с преувеличенной бодростью.

— Это миссис Вич. Только что звонил Его Величество и уточнял время. Вы опаздываете к нему на одну минуту и тридцать четыре секунды.

-- О, Господи,— выдохнул мистер Амато.

 Глава 2

Когда человек достигает почтенного возраста — семидесяти пяти лет, кажется вполне логичным, что следует отпраздновать этот юбилей. А если он к тому же человек знаменитый, известный во всем мире, почитаемый уже свыше пятидесяти лет, можно предположить, что важные особы со всего света будут стремиться в отель «Бомонд».

Можно было бы подумать, что праздник устроят в его честь друзья и поклонники. Но этот вечер, который привел в такое смятение служащих отеля, собирался устроить сам Великий Человек. Список гостей мог бы вызвать удивление, ибо в нем не было ни одного известного имени. Семидесятипятилетний юбилей Обри Муна был отмечен странным подбором панков, невропатов, алкоголиков и дешевых авантюристов. Список включал также нескольких представителей прессы, нескольких случайных политических деятелей и горсточку крайне респектабельных личностей, которые не могли бы себе позволить не присутствовать на званом вечере Обри Муна. Обри Муна!

Англичанин по происхождению, Обри Мун в двадцать один год унаследовал большое состояние. Это случилось примерно в 1908 году. К тому же времени относятся его первые литературные опыты. Его первые рассказы были надуманны и туманны, печатались они в тонких журнальчиках на левом берегу Сены. Уже в те года настоящие друзья отпадали от него, как шкурка от спелого банана. Главным наслаждением начинающего беллетриста было выискивать у людей слабые места и разоблачать их безжалостно и жестоко. Его следовало избегать, как ядовитую медузу. В те ранние годы он специализировался на мелких изменах, разоблачение которых вызывало крах многих семейств; на моральных странностях — со столь же разрушительными результатами; на нечестности других людей.

Позже, когда его туманный стиль оттеснило влияние таких мастеров рассказа, как Киплинг и Сомерсет Моэм, он стал одним из ведущих военных корреспондентов. Его репутация значительно выросла, ибо теперь он разоблачал тайны людей, занимавших высокие посты. В нем была ненасытная жажда власти и стремление управлять жизнью выдающихся людей, И все это — во имя честной, воинствующей журналистики! Его боялись и ненавидели и принимали, потому что осадить или игнорировать его значило бы показать всему свету, что вам есть чего бояться.

После войны — поездки в разные страны, романы, пьесы, премия Пулитцера... Голливуд насыщал золотом его уже и так перенасыщенные банковские счета. Он мог превратить в звезду' заурядную актрису и заурядного актера. Но берегитесь! В его руках были все нити и он мог в любой момент дернуть за ту или иную — и делал это, не колеблясь,— и рушились репутации, низвергались карьеры... Мун запускал пальцы во многие пироги. После первой мировой войны он объездил весь свет. Знал Ближний Восток как никто из говорящих по-английски людей его времени. Поднимался в горы. Летал на самолетах. По его заявлениям, он успешно любил женщин всех цветов кожи.

«Никогда не забуду ту малютку с четками в Неаполе»,— говорил он, унижая одновременно и итальянских женщин, и католическую церковь.

Таков, говоря кратко, был Обри Мун.

В семьдесят пять лет Мун был карикатурой на себя тридцатилетнего. В годы первой мировой войны он был красив и романтичен — в военной форме, самодовольный, живой, высокий, стройный, с нахальными черными усиками и волосами, черными, как вороново крыло, гладкими и блестящими. В семьдесят пять волосы и усы были все еще черными, но явно не по особой милости природы. Его щеки отвисли и побледнели, а под глазами появились большие мешки. Тонкие губы под крашеными усами неизменно кривились чуть заметной жестокой усмешкой. Он не гнушался никакими жертвами. Никто не был для него слишком ничтожным или слишком важным — от кондуктора автобуса до президента,— если он хотел его сожрать.

Два года назад Обри Мун явился в отель «Бомонд» с намерением купить большие апартаменты — пентхаус, занимавший отдельный участок на крыше. Мистер Шамбрен показал ему пентхаус «Л», который был не занят и предназначался к продаже. Его цена — 194 000 долларов — ничуть не смутила Муна. Он даже не дослушал, что обслуживание будет стоить 32 000 долларов в год.

— Отлично,— сказал он мистеру Шамбрену.-- Но я хочу пентхаус «М».

— Пентхаус «М» уже занят, мистер Мун.— возразил Шамбрен.— Но «Л» совершенно идентичен «М».

— А я хочу «М»,— спокойно сказал Мун.— Я заплачу его владельцу десять тысяч долларов, чтобы он со мной поменялся.

— Это невозможно. Владельцу не нужны десять тысяч долларов, мистер Мун!

— Тогда сделка не состоится.

Мистер Шамбрен пожал плечами, скрывая разочарование.  '

— Как вам угодно. Но могу я узнать, почему вы хотите именно пентхаус «М»?

— Очень просто. Моя фамилия начинается с буквы М. Или я получу пентхаус «М», или обращусь в другое место!

Лицо мистера Шамбрена было непроницаемо.

— Допустим, мне удалось бы убедить жильца пентхауса «М» позволить мне снять с его двери букву «М», заменить ее буквой «Л» и таким образом прикрепить букву «М» к вашей двери. Это бы вас устроило? Думаю, это не стоило бы вам и пяти долларов.

— Ну что ж, если моя квартира будет известна как пентхаус «М»...

Это было началом своего рода шахматной партии между мистером Шамбреном и мистером Обри Муном — игры, которую Шамбрен осуществляет так искусно.

Мистеру Шамбрену не было дела до того, что кровать Обри Муна — копия старинной китайской джонки. Ему было безразлично, что пентхаус «М» изобилует бирманскими ширмами, китайскими расшитыми тканями, тибетскими Буддами, роскошными коврами. Его не интересовало, что в комнате, где жил Мун, возвышалось нечто вроде трона с откидной спинкой и пенопластовым матрацем, затянутым японскими шелковыми тканями. Мистера Шамбрена не смущало то, что во время редких посещений пентхауса «М» ему приходилось смотреть на Муна снизу вверх, в то время как тот восседал, развалясь на своем троне, курил сигарету, вставленную в длинный агатовый мундштук, и прихлебывал из стакана охлажденное кокосовое молоко. В то время как мистер Амато чувствовал себя рабом, пресмыкавшимся перед властелином, мистер Шамбрен презирал Обри Муна и мог себе это позволить, ибо Мун не знал за ним решительно ничего плохого. Единственная трудность для Шамбрена состояла в том, чтобы сдержаться и не рассмеяться в лицо Великому Человеку.

В практике Муна мистер Шамбрен был большой редкостью. Он имел лишь одно уязвимое место — он не догадывался, что Мун подметил его презрительно-насмешливое отношение к себе и ненавидел его за это лютой ненавистью. Однако Обри Мун затаился, терпеливо поджидая момента, когда мистер Шамбрен ослабит свою бдительность.

Марго Стюарт сидела за переносным столиком с пишущей машинкой в нескольких футах от трона Обри Муна. Великий Человек кипел от негодования:

— Мистер Амато заплатит за свою маленькую неточность! Я не допущу, чтобы слуги обращались со мной с такой аристократической небрежностью. Напомни-ка мне, Сэнди, на чем мы остановились?

Свое прозвище[4] Марго Стюарт получила давным-давно за милую особенность покрываться летом множеством веснушек. Теперь его употребляли многие люди, в том числе и Обри Мун.

Мун разлегся на своих японских шелках, зажав тонкими губами агатовый мундштук и глядя на Марго сверху вниз блестящими черными глазами. У девушки было ощущение, будто он заглядывает со своего возвышения прямо за вырез ее платья. Как будто какой-то мерзкий паук ползал по ее обнаженному телу. И, леденея от ужаса и отвращения, она подумала, что когда-нибудь это может случиться.

Она судорожно вздохнула.

— Вы хотите, чтобы этим занялся мистер Уолдрен, который ведает отделом развлечений в отеле?

— Я не хочу, чтобы мистер Уолдрен из отдела развлечений что-либо для меня делал,— сказал Мун своим тонким холодным голосом.— Кстати, Сэнди, я предпочитаю твои платья с треугольным вырезом, а не с высоким каре, как это. Я никогда не принадлежал к той школе, которая считает, что пуританская суровость больше щекочет воображение, чем откровенная обнаженность. Возьми себе на заметку. Только треугольный вырез в рабочие часы!

Марго застыла в молчании перед своей машинкой, держа руки на клавишах, чтобы унять дрожь.

— Я всегда удивляюсь, Сэнди, когда мне напоминают, какая ты строгая и чопорная малышка.— Язвительный смешок полоснул ее по нервам.— Ну ладно, вернемся к развлечениям. Ты позвонишь в Метрополитен Опера и скажешь, что в субботу вечером, после спектакля, я хочу, чтобы весь хор был у меня!

Машинка стрекотала. Сэнди работала у Муна давно и уже научилась ничему не удивляться. С таким же успехом он мог бы пожелать, чтобы к нему явились члены Верховного Суда, и, вполне возможно, они бы явились.

— Вы имеете в виду какое-то конкретное произведение?

— Когда в конце обеда в зал внесут торт, который мне представляется триумфом архитектуры,— они споют «С днем рождения».

— Нет, какой будет их главный номер?

— Дорогая Сэнди, это и будет их главный и единственный номер! Они споют «С днем рождения, милый Обри» и отправятся по домам.

Это потрясло даже ее. Хор Метрополитен Опера?

— А ты можешь предложить другой хор, который может спеть это лучше? Если так, мы пригласим его.

— Я не знаю лучшего хора.

— Отлично! Кстати, отель, конечно, захочет воспользоваться моим вечером, чтобы сделать себе рекламу. Я хочу быть уверен, что эта реклама встретит мое одобрение. Попроси пресс-секретаря зайти ко мне в два часа дня для небольшой беседы. Как ее зовут?

— Элисон Барнвелл,— сказала Сэнди, не сводя глаз с машинки. Она почти физически ощущала сардоническую улыбку Муна.

— Что ты думаешь о мисс Барнвелл, Сэнди?

— Ничего не думаю, мистер Мун. Она всегда очень вежлива и дружелюбна.

— Интересно, как далеко может зайти ее дружелюбие? — спросил Мун, и в голосе его прозвучало что-то кошачье. Длинные ноги, благородная осанка, волосы рыжие от природы... Полна жизненных соков.  Он помолчал.- - Так что же, Сэнди?

— У меня нет никакого мнения, мистер Мун.

—  Конечно есть! Ты не любишь ее, потому что у нее много такого, чего в тебе нет. Ну, ладно! Пусть она будет здесь в два часа. И еще, Сэнди...

—- Да, мистер Мун?

— Можешь в это время взять отгул на два часа. Ты мне не понадобишься.

В дверь позвонили.

—- Это мистер Амато.

— Впусти его,—; приказал Мун со своей усмешкой,— и оставь нас. Предлагаю тебе пойти в свою норку и позвонить в Оперу. Их цена, как ты понимаешь,— наша цена..

Сэнди встала и пошла к двери. Вошел мистер Амато, нагруженный, бумагами и блокнотами.

— Доброе утро, мистер Амато!

— Доброе утро, мисс Стюарт...

— Мистер Мун ждет вас.

— Простите за опоздание. Я...

— Сюда, пожалуйста, мистер Амато!

Мун в японском кимоно уставился со своего трона на мистера Амато. Черные острые глаза на миг остановились на золотых часах у того на руке.

— Надеюсь, мистер Амато, вы сможете объяснить, почему вы опоздали на семь минут?

— Я пытался предугадать ваши требования,— залепетал Амато.— Я знал, что у вас будут кое-какие вопросы, и хотел быть готовым ответить на них. Я уверен, что вы...

Сэнди направилась к дальней двери. За ней и находилась ее «норка», снабженная звуконепроницаемой изоляцией. Но прежде чем войти туда, она замедлила шаг. Справа от нее стоял шкаф тикового дерева, который использовался как бар. На верхней полке были расставлены бутылки с разными сортами виски, джина, водки, бренди.

«Водка почти не оставляет запаха,— подумала Сэнди.— Один только глоток — и сегодня я буду спасена. Но утром, в семь минут одиннадцатого?»

Она быстро вошла в свой крошечный кабинетик, затворила за собой дверь и села за рабочий стол. Ладони ее были влажны.

Телефон издал тихий мурлыкающий звук. Она взяла трубку:

— Квартира мистера Муна!

— Мисс Стюарт, это мистер Гамайэль,— Голос напоминал об Оксфорде, но с каким-то неуловимым иностранным акцентом. Осман Гамайэль, египетский дипломат, имел временную резиденцию на одиннадцатом этаже отеля «Бомонд».

—- Доброе утро, мистер Гамайэль!

— Я полагаю,— мистер Гамайэль произносил слова с ясной, заученной отчетливостью,— что бесполезно просить вас соединить меня с мистером Муном?

— Боюсь, что да, сэр. Совершенно бесполезно!

— Я бы отблагодарил вас, мисс Стюарт! Соедините меня с ним, остальное я возьму на себя...

— Простите, мистер Гамайэль. Но если я и соединю вас с ним, он тотчас же повесит трубку, а потом уволит меня.

В трубке раздался глубокий вздох.

— Вы не скажете, по крайней мере, когда он выйдет из дома?

— Не имею ни малейшего представления, мистер Гамайэль! Он может вообще не выходить в ближайшие дни. Он занят подготовкой своего дня рождения.

-— Еще один день рождения!

От сдержанной ненависти, прозвучавшей в мягком голосе, Сэнди вдруг стало страшно.

— Могу вам сказать одно, мистер Гамайэль: вы — в списке приглашенных гостей. Может, тогда и поговорите с ним?

— Я всегда в списке приглашенных,— ответил мистер Гамайэль,— Он приглашает меня ради ежегодного удовольствия плюнуть мне в душу. Пожалуйста, простите за вульгарность, мисс Стюарт.

— Ничего...

Наступила долгая пауза, затем отбой. Через минуту Сэнди сняла трубку. Ее голос немного дрожал.

— Джейн? Соедините меня, пожалуйста, с мисс Барнвелл.

Элисон Барнвелл, казалось, никогда не падала духом. Даже от звука ее голоса вы чувствовали себя лучше.

— Элисон, это Сэнди Стюарт!

— Привет, дорогая! Как вы там? — сказала Элисон Барнвелл.— Как я понимаю, мы собираемся выйти на орбиту?

— Мистер Амато сейчас у мистера Муна...

— Бедняга,— посочувствовала Элисон.

— Мне велено попросить вас прийти сюда в два часа дня. Мистер Мун хочет обсудить с вами вопрос о рекламе.

— Я с почтением предстану перед ним ровно в два!

— Элисон!

— Что-нибудь не так, Сэнди? У вас какой-то странный голос.

— Просто немного устала,— ответила Сэнди.— Элисон!..

— Да?

— Вы не можете прислать кого-нибудь вместо себя? Ну, можете же вы заболеть, или должны заняться выставкой мод, или еще что-нибудь?..

— Деточка, в отеле «Бомонд» мы бросаем все дела, стоит Великому Человеку шепнуть хоть словечко...

— Не ходите к нему, Элисон!

Наступило короткое молчание, затем Сэнди услышала смех Элисон, теплый и бесстрашный.

— Значит, Великий Человек в своем волчьем настроении? Выше голову, Сэнди! Я ведь не маленькая девочка. Запомнили? 

 Глава 3

Мистер Шамбрен никогда не делал перерыва на обед. Как директор отеля «Бомонд», он был нужен множеству людей, чаще всего — между одиннадцатью и тремя часами: гостям отеля, штатным сотрудникам, посторонним лицам или организациям, желающим использовать помещение отеля для устройства банкетов или вечеров, выставки мод, специальных конференций. Особого внимания требовали прибытие или отъезд знаменитостей, важных особ и просто богатых людей. Хотя всеми этими проблемами занимались специальные отделы и их руководители, в экстренных случаях мистер Шамбрен всегда был наготове. Он владел даром подчинять своему авторитету людей, но всегда готов был взять на себя ответственность при решении щекотливых вопросов. Он мог принимать решения мгновенно и, проработав на своем посту почти тридцать лет, мог, не хвастаясь, сказать, что ни разу не раскаивался в своих решениях. Некоторые из них оказались неверными или неэффективными, но Шамбрен твердо знал: повторись такая ситуация, он бы разрешил ее таким же образом.

Завтрак мистера Шамбрена всегда был сытным — фруктовый сок, бараньи котлеты или небольшой бифштекс, иногда жареная форель или дуврский балык и тосты без счета. И кофе, кофе, который он пил весь день. Обедал он в семь часов вечера, и его обед отвечал требованиям самого изысканного вкуса.

Сотрудники любили мистера Шамбрена и понимали его с полуслова. На первый взгляд казалось, что большую часть своего времени он проводит в праздном безделье, но очень скоро становилось ясно, что он обладает одним удивительным свойством — всегда оказываться на месте в нужный момент.

В тот понедельник, около часу дня, мистер Шамбрен сидел за рабочим столом в своем кабинете, потягивая свой неизменный кофе и куря египетскую папиросу.

— Вас хочет видеть мистер Гамайэль, сэр! Он в приемной,— доложила по селектору секретарь.

Мистер Шамбрен поднялся из-за стола и направился к двери, чтобы лично приветствовать посетителя.

— Рад вас видеть, мистер Гамайэль! Входите, пожалуйста. Чашечку кофе?

— С большим удовольствием,— ответил мистер Гамайэль, присаживаясь в кресло у стола.

Мистер Гамайэль, египетский дипломат, был невысок ростом, худ, с кожей кофейного цвета и печальными темно-карими глазами. На нем было черное пальто с пушистым меховым воротником, в руке черная трость с тяжелым серебряным набалдашником, на голове — элегантная шляпа.

— Позвольте ваше пальто, сэр,— сказал Шамбрен.— Здесь очень жарко. Вы перегреетесь.

— Благодарю вас!

Гамайэль снял пальто и шляпу и передал их Шамбрену. Потом снова сел в кресло.

Шамбрен взял с сервировочного столика две чашечки турецкого кофе и придвинул гостю сигаретницу. Потом уселся и слегка приподнял брови с выражением вежливого вопроса.

— Как туг спокойно! —Гамайэль отпил кофе.— О, божественно!

— Спасибо, сэр! Я сам его варю. Есть некоторые вещи, которые я никому не доверяю.

— Вот именно поэтому я здесь, мистер Шамбрен.

— Весьма польщен! Я к вашим услугам.

— Я хочу получить авиабилеты для себя и моего секретаря сразу же после полуночи в субботу.

— Это очень просто,— ответил Шамбрен.— Наше бюро путешествий...

-— Я не хочу, чтобы ваше бюро путешествий занималось этим,— прервал его Г амайэль.— Если бы это было обычное дело, я не стал бы отнимать ваше драгоценное время.

— О!

— Я хочу уехать совершенно незаметно, не привлекая ничьего внимания, мистер Шамбрен! Я оставлю вам деньги, чтобы расплатиться с администрацией после моего отъезда. .

— Понимаю.

— Я думаю, вы сможете забронировать два места, не указывая моего имени. Я директор фирмы «Заки и сыновья», импортирующей редкие духи. Вы можете сказать, что один из представителей фирмы должен лететь в Александрию, но кто именно — будет решено в самый последний момент. Разумеется, мой паспорт и другие документы в полном порядке.

— Это можно устроить.

— Я сказал — сразу после полуночи,— продолжал Гамайэль,— но учтите, что до полуночи я буду в гостях у Обри Муна. Я смогу уйти только с последним ударом часов. После этого мне понадобится какое-то время, чтобы доехать до аэропорта. Если рейс будет только утром, я найду способ провести время, не возвращаясь в отель.

— А ваши вещи?

— Мои вещи, мистер Шамбрен, будут вывезены по частям в течение недели, так что в ночь на воскресенье я выйду от Обри Муна подышать свежим воздухом перед сном — я нарочно делал это каждый вечер последние три месяца.

— Постараюсь забронировать места,— сказал Шамбрен.-- - И сразу же дам вам знать.

— Только прошу вас, не по телефону! Я вполне уверен в лояльности ваших телефонисток, но не могу допустить, чтобы о моем отъезде стало известно еще кому-нибудь кроме вас.

— Польщен вашим доверием.

Печальные темные глаза пристально посмотрели на Шамбрена.

— Я возбудил ваше любопытство?

Шамбрен дружески рассмеялся.

— Если бы человек в моей должности дал волю своему любопытству, мистер Гамайэль, он скоро оказался бы пациентом в клинике. Вы попросили о сугубо личной услуге. Она будет вам оказана.-- Его тяжелые веки опустились.— Я допускаю известную долю любопытства, но оно не связано с планами вашего отъезда.

— Вот как?

— Меня удивляет, почему человек с вашим положением, вашим богатством позволяет втянуть себя в такое вульгарное мероприятие, как день рождения Обри Муна. На вашем месте, мистер Г амайэль, я бы вышел подышать свежим воздухом гораздо раньше. Я случайно знаю, что есть рейс в Александрию около одиннадцати часов.

Щека кофейного цвета задергалась.

— Ваша проницательность, мистер Шамбрен, стала легендой среди гостей отеля...

— Простите, если я был нескромен.

Гамайэль встал и оперся на трость с такой силой, что рука на серебряном набалдашнике побелела. Он перевел дух, положил трость на стол, позволил мистеру Шамбрену подать ему пальто, надел шляпу и произнес, тщательно выбирая каждое слово:

— Я спросил насчет вашего любопытства, и вы мне честно ответили, мистер Шамбрен! Это не было нескромностью. Но это было то, что у вас называется «в яблочко». Ответ на ваш вопрос мог раскрыть гораздо больше, чем нужно для спокойствия. Но на днях вы его, может быть, получите. Спасибо за внимание и помощь, мистер Шамбрен!

— Рад служить вам! Кстати, хочу дать один совет.

Гамайэль резко обернулся и устремил взгляд на мистера Шамбрена. В глазах директора вспыхнули веселые огоньки.

— Если уж вы будете на вечере Муна, сэр, избегайте, как чумы, супа из хвостов кенгуру. Он отвратителен!

Кабинет Элисон располагался на четвертом этаже, там же, где и святилище Шамбрена. Элисон Барнвелл работала в отеле сравнительно недавно. Ее назначение на должность пресс-секретаря прошло не совсем гладко. Элисон рекомендовал владелец отеля «Бомонд», мистер Джордж Бэтл, один из самых богатых людей в мире. В его империи отель был всего лишь игрушкой, стоившей несколько миллионов долларов. Странные слухи ходили об этом мистере Бэтле, например, что он ни разу не приехал в Америку потому, что боялся летать, а путешествовать морем не решался из страха утонуть.

Быть рекомендованной на работу самим хозяином — казалось, что может быть лучше? Его рекомендация была равносильна приказу. Но именно в этом и была загвоздка. Отелем управлял Пьер Шамбрен, и кадры подбирал он сам. Назначение на работу через его голову было далеко не лучшим способом завоевать дружбу и влияние среди служащих отеля «Бомонд».

Элисон имела к мистеру Джорджу Бзтлу весьма отдаленное отношение. Друг ее отца был и другом мистера Бэтла. Он-то и представил ее хозяину «Бомонда» на одном из вечеров в Каннах, где Элисон налаживала рекламу для какой-то кинокомпании. Приятель отца предложил Элисон на должность, которая в этот момент была свободной, похвалив между делом способности мистера Бэтла судить о людях с первого взгляда. Мистер Бэтл, желая утвердить за собой репутацию тонкого психолога, взглянул на Элисон и сказал «да». И не ошибся. Конечно, он ничего не понимал в людях, но вполне доверял своему другу. В данном случае друг сделал удачный выбор, предложив взять на работу Элисон. Она обладала хорошим вкусом, обаянием и умением видеть разницу между добротной рекламой и дурной славой.

Сначала Шамбрен держался с ней холодно и настороженно. Но от Элисон, с ее неунывающей веселостью, трудно было отмахнуться. Не зная обычаев и порядков отеля, она приходила к Шамбрену за советом и помощью. И очень скоро проницательный Шамбрен оценил ее. И растаял. Между ними возникло и чисто человеческое доверие друг к другу. Шамбрен единственный в отеле «Бомонд» знал, что прелестная мисс Барнвелл — вдова, живущая под своим девичьим именем. Муж Элисон, которого она страстно любила, погиб при строго секретных обстоятельствах во время атомных испытаний в пустынях Невады. Шамбрен знал, что жизнерадостность девушки, гордая посадка ее прелестной головы были лишь частью маскировки. Глубокие раны, нанесенные пережитой трагедией, не заживали. Он знал также, что это было причиной ее удивительной работоспособности. То, что она была занята чуть ли не круглые сутки, отвлекало ее от собственного горя.

После телефонного звонка Сэнди Элисон заглянула в кабинет Шамбрена.

— Какоё приятное вторжение,— расцвел Шамбрен.

Его проницательный взгляд отметил совершенство ее костюма. Она умела прекрасно одеваться, не имея на то достаточно средств. Шамбрен всегда считал, что только от самих женщин зависит, насколько они привлекательны, и Элисон была блистательным подтверждением его теории.

— Садитесь, дорогая. Кофе?

Элисон наморщила нос. Она одна во всем отеле смела утверждать, что турецкий кофе мистера Шамбрена для нее далеко не нектар.

— Я к вам за советом,— сказала она.— С утра я вижу вокруг только зеленые лица, да и вы, надо сказать, выглядите неважно. Поскольку и мне приказано предстать пред Очи, я должна быть во всеоружии.

— Мун послал за вами? — спросил Шамбрен, наливая себе кофе.

— Да, и меня предупредили, что Великий Человек в весьма похотливом настроении.

— Не ходите, если вам не хочется. Давайте я возьму это на себя.

— Не глупите,— ответила Элисон.— Но я хочу знать, куда дует ветер. Я видела мистера Муна только один раз, в баре. Я заметила, что он поглядывает на меня с большим интересом. Ужасно неприятное чувство —.как будто тебя публично раздевают. Что за человек?

Шамбрен сел за стол и, прищурившись, взглянул на Элисон. Несколько лет назад он мог бы влюбиться в нее.

— Думаю, не будет преувеличением, если я скажу, что Мун — самый отвратительный тип, которого я когда-нибудь видел. А мы здесь, поверьте, Элисон, имели дело с гнусными личностями.

— Чересчур... з-э-э... властный?

— Садист! Никто, от мала до велика, не ускользает от его внимания: горничные, экономки, посыльные, лифтеры, телефонистки, клерки, официанты, администраторы — вся команда. Иметь с ним дело даже по самому пустяковому поводу — сущее наказание.

— А возражать ему — против правил?

— Если это касается отеля — да! Если же он перейдет на личности — возражайте сколько угодно.— Шамбрен засмеялся. Не так давно кто-то выразил свой протест весьма своеобразно. Мун имел обыкновение примерно раз в неделю давать обед в Гриль-баре. Он не очень-то щедр на чаевые. К тому же груб и сварлив. На одном таком обеде ему стало плохо, и он вынужден был покинуть своих гостей. Через две недели - - то же самое. Я вызвал метрдотеля, обслуживающего эти обеды Муна, и сказал ему: «Прекратите ваши штучки!»

Голубые глаза Элисон заблестели.

—- Вы хотите сказать, что ему подсыпали слабительное?

— Я не могу это доказать, но после моего предупреждения ему ни разу не стало плохо.

— Потрясающе!

Шамбрен закурил папиросу, прикрыл глаза тяжелыми веками.

— Только не вздумайте недооценить его, Элисон! Это очень непростой тип подонка — опасный подонок. Этот званый вечер рассчитан на двести пятьдесят гостей. Очень сомневаюсь в том, что его интересует хотя бы один из них. Тридцать тысяч долларов для того, чтобы принять двести пятьдесят человек, на которых ему, в сущности, наплевать, и развлекать их всего четыре часа — здесь есть о чем задуматься.

— Тридцать тысяч долларов! — произнесла Элисон, широко раскрыв глаза.

Шамбрен пожал плечами.

— Тридцать тысяч — это еще не много. Орхидеи с Гавайских островов, специальные продукты из Австралии, Канады, Европы. Хор Метрополитен Опера, чтобы пропеть «С днем рождения». Золотые безделушки от Тиффани для подарков гостям. Кушанья, напитки, подношения. Да, тридцать тысяч совсем не так много. Мы устраиваем четыре-пять банкетов подобного рода в год, но для крупных фирм, которые могут списать их как расходы на поощрение своих служащих.

— Но он-то что от этого имеет? — спросила Элисон.— Ведь эти люди его не интересуют?

— Должен напомнить вам, дорогая, что у нас отель люкс! С утра и до вечера мы имеем дело с излишествами. Мы стоим очень дорого, Элисон, но мы в этом не одиноки. Люди тратят такие деньги, чтобы создать определенный имидж. Мун устраивает вечер за тридцать тысяч долларов потому, что этим он утверждает свой образ. Конечно, вы не сталкиваетесь с такими людьми на каждом углу, но города полны ими и у нас, и за границей. В отеле «Бомонд» мы имеем дело с их концентрацией.

— Ух! — выдохнула Элисон.

Шамбрен засмеялся.

— Знаете ту витрину меховых изделия в вестибюле? До того, как вы сюда приехали, в этой витрине был выставлен маленький механический медвежонок. Он сидел за столом, а перед ним стоял стакан. Нос медведя то погружался в стакан, то поднимался. Вы, наверное, видели такие игрушки. Когда нос мокрый, он поднимается, когда сухой — опускается и вытягивается вперед. Так вот, одна южноамериканская дама, которая остановилась у нас, пришла ко мне узнать, сколько стоит этот медведь. Я позвонил в магазин. Сто восемьдесят четыре доллара сорок пять центов. Я сказал это даме, выразив мое сожаление. За игрушку — такая неимоверная цена! «Пожалуйста, пришлите двенадцать экземпляров мне в Эквадор,— спокойно сказала она.— Я хочу подарить их моим внукам». И она удалилась, подтвердив свою репутацию доброй бабушки. Никогда не удивляйтесь, Элисон, любой сумме денег в этом заведении. Как только вы решите, что то, что вы услышали,— верх экстравагантности, тут же явится кто-нибудь, кто даст еще больше.

Элисон покачала головой.

— Ну что ж, по крайней мере, вы помогли мне увидеть мистера Муна в перспективе. Какие предложения я должна подготовить, прежде чем явлюсь к нему?

— Он сам вам скажет, чего хочет,— ответил Шамбрен.— Обри Мун всегда точно знает, что ему нужно,— и получает это.— Его глаза сузились.— Зная вас, дорогая, я думаю, что вы выйдете из этого испытания с честью. Боюсь только, что вы найдете в нем мало привлекательного.

Элисон встала.

— Я никогда не говорила вам, что занималась в колледже джиу-джитсу? Нас уверяли, что нам часто придется этим пользоваться.— Ее глаза помрачнели.— Я слишком скоро стала единственной женщиной единственного мужчины, чтобы проверить, так ли это...

Она стремительно вышла в приемную и буквально столкнулась с молодым человеком, стоявшим у стола секретаря Шамбрена.

— Извините,— сказала она.— Замечталась.

Элисон обратила внимание на глаза молодого человека, серые, с тонкой сеткой морщин в уголках. Трудно было определить, молод ли он или просто выглядит моложаво. У него были светлые, коротко подстриженные волосы. Рот плотно сжат, однако стоило ему улыбнуться, и все лицо его смягчалось, принимало добродушное выражение.

— Напротив, в этом было что-то приятное,— ответил он.

«Звучит как-то по-братски»,— подумала Элисон, направляясь в свой кабинет. 

 Глава 4

Если босс Пьера Шамбрена, вечно отсутствующий мистер Джордж Бэтл, не был способен мгновенно определить характер человека, то Шамбрен, пробыв на посту директора отеля «Бомонд» более двадцати лет, умел вычислить незнакомца мгновенно. Он видел множество человеческих типов и мог почти безошибочно классифицировать их. Соответствуют ли их средства стоимости пребывания в отеле? Скандалисты ли они, развратники или жалобщики? Не является ли отель «Бомонд» лишь маскировкой для какой-нибудь аферы? И — в более общем, расплывчатом смысле — «подходящие» они или «неподходящие»?

Молодой человек со светлыми волосами, с морщинками возле глаз, суровой складкой рта и неожиданно открытой улыбкой вызвал у Шамбрена сомнение лишь в одном. Цена отеля — сорок долларов в сутки за одноместный номер — слитком высока для гостя этого типа. Но, может быть, он собирается устроить себе короткие каникулы?

Шамбрен взглянул на письмо, которое ему вручил молодой человек:

«Дорогой Пьер!

Буду глубоко благодарен за любое содействие,. оказанное Вами моему молодому другу Джону Уилзу.

С приветом Тони Вейл».

Энтони Вейл некогда был помощником Шамбрена в отеле «Бомонд», а теперь занимал должность директора «Чедвик Хауза» в Лондоне. Шамбрен принял решение.

Он поднял глаза и улыбнулся Джону Уилзу.

— Как поживает Тони?

— Отлично, во всяком случае, когда я видел его последний раз, сэр! — У Уилза был мягкий й приятный голос. Его речь звучала вполне по-британски, но что-то в ней было не то.

— Вы англичанин, мистер Уилз?

— Нет, сэр! Американец. Уроженец Колумбуса, штат Огайо. Но я много лет проживал в Англии. Мой отец представлял в Лондоне крупную компанию. Когда началась война, он вступил в британскую армию. Меня с матерью отослали домой. А после войны мы вернулись обратно в Лондон.

— Значит, ваш отец благополучно пережил все это?

— Он пережил войну.— Щека Уилза задергалась.— Умер в 1950-м, в Лондоне. А несколько месяцев назад я похоронил и мать...

— Так, так... Чем могу служить, мистер Уилз?

Уилз вынул сигарету, закурил. Шамбрен чувствовал на себе его внимательный, изучающий взгляд. Ну что ж, пусть попытается прочесть что-нибудь в полуприкрытых глазах!

— Я всего попробовал понемногу, мистер Шамбрен. Для большой войны, правда, я был слишком мал. Кое-что делал здесь, в Америке. Восемнадцать месяцев в Корее. Летчиком. После этого трудно сделать карьеру. Прерванное образование... Обычная история в наше время.

— Слишком обычная,— сказал Шамбрен.

-— Мне уже тридцать три,— сказал Уилз таким тоном, будто это была глубокая старость.

— Счастливчик,— вздохнул Шамбрен.

— Совершенно случайно мне повезло. Несколько знакомых парней решили начать дело по организации туристских поездок — типа кругосветных путешествий, самого высокого класса, на уровне люкс. Мне предложили быть директором одного из маршрутов. Но для этого я должен хорошо знать свое дело!

Пальцы Шамбрена забарабанили по столу что-то бравурное. Тон Уилза был менее искренним, чем вначале. Рассказывая о своих планах, он избегал смотреть Шамбрену в глаза. Может быть, просто смущение от того, что парень до сих пор не нашел своего места в жизни? Может быть...

Неожиданно Уилз улыбнулся — совершенно обезоруживающей, искренней улыбкой.

— Я никогда не бывал долго ни в отелях люкс, ни на первоклассных курортах. Не люблю я все это, да и денег у нас никогда не было. Но теперь мне нужно знать всю эту кухню. Тони сказал, что ваш отель — самый роскошный в мире! Что мне надо, сэр,— так это просто пошататься тут и там, приглядеться, как работает вся эта машина, понять ее изнутри.

— Ну, это не так уж и трудно. Сколько времени вам нужно?

— Только неделю, сэр. Включая субботу.

— Где вы остановились?

— Я уже снял здесь номер, сэр.

— Пожалуй, поручу-ка я вас моему пресс-секретарю. Она знает отель сверху донизу и может познакомить вас с руководителями разных отделов, со всеми, с кем вам захочется поговорить. Однако придется подождать до завтрашнего утра. Сегодня она занята другим делом, кстати, оно может заинтересовать вас. Вы, конечно, слыхали про Обри Муна?

Голубые глаза Уилза вдруг заблестели, взгляд стал жестким.

— Да. Конечно.

— В субботу вечером он отмечает у нас в отеле свой день рождения. Приглашены двести пятьдесят человек. Этот вечер будет стоить ему от тридцати до сорока тысяч долларов. Типичная операция «люкс», мистер Уилз! Пожалуй, я попрошу мисс Барнвелл ввести вас в курс дела. Вы увидите наш бизнес во всем его объеме.

— Это очень интересно,— сказал Уилз.— Познакомиться с делом под таким углом зрения — это как раз то, что мне нужно.

— Прекрасно! Завтра утром я устрою вам свидание с мисс Барнвелл. А теперь — осмотритесь. Я позвоню руководителю службы безопасности. Его зовут Джерри Додд. Бывший полицейский. Все, что вы захотите увидеть, любое место, какое захотите посетить,— обратитесь к Джерри. Он все устроит. А завтра утром — мисс Барнвелл.

— Не знаю, как благодарить вас, мистер Шамбрен!

— Пустяки. Сказать по правде, мне даже льстит то, что я могу показать наш отель человеку, который интересуется его работой.

Джен Уилз вышел в холл. Во рту у него пересохло. Трудно было врать в лицо такому приличному парню, как Шамбрен. Интересно, как бы он повел себя, если бы знал, что помогает будущему преступнику, собирающемуся совершить убийство у него в отеле?

Без трех минут два Элисон Барнвелл позвонила в дверь пентхауса «М». Возможно, из духа противоречия она надела сегодня лучшее из своих вечерних платьев, которое прекрасно подчеркивало ее стройную фигуру. Одной из привилегий ее работы была возможность покупать одежду со скидкой, и она имела знакомого модельера, который продавал свои модели после демонстрации по низкой цене. Если Обри Мун на самом деле настроен похотливо, решила Элисон, она заставит его пережить самое острое разочарование. Старый козел! В субботу ему стукнет семьдесят пять!

Дверь открыла Сэнди Стюарт. Увидев Элисон, она ахнула.

— Вы должны были послать кого-нибудь другого, Элисон,— прошептала она.

— Не глупите, детка! Это моя работа.

— Он отсылает меня прочь.

— Ну и отдохните,— сказала Элисон.— Если бы я не смогла обскакать семидесятипятилетнего сластолюбца, мне следовало бы уйти в монастырь.

— Вы его не знаете,— вздохнула Сэнди.

— Я знаю себя,— спокойно возразила Элисон.— Но не будем заставлять Великого Человека ждать.

Элисон не совсем ясно представляла, что ее ждет, но вид Обри Муна, облаченного в японский халат, полулежащего на своем троне, возле которого в горшочке курился фимиам, Муна, прихлебывающего кокосовое молоко и держащего сигарету, вставленную в длинный агатовый мундштук,— вызвал в ней непреодолимое желание расхохотаться. Однако черные, как бусинки, глаза подействовали на нее отрезвляюще. Элисон вдруг почувствовала, как по спине пробежала легкая дрожь. «Вот оно — зло в его чистом виде»,— подумала она.

— Рад отметить вашу пунктуальность. Вы истинно деловой человек, мисс Барнвелл! — Голос Муна был тонкий, как бы замирающий, однако очень напряженный, как струны фортепиано.

— Я ценю не только ваше время, мистер Мун, но и свое,— произнесла Элисон нежным голосом.

— Вы свободны, Сэнди,— повернулся Мун к своей секретарше.— На два часа.

— Может быть, что-нибудь нужно? — начала Сэнди.

— Ничего,— прервал ее Мун, раздраженно махнув рукой, чтоб она уходила.— Садитесь, пожалуйста, мисс Барнвелл.

— Спасибо.— Элисон села, достала блокнот и золотой карандашик из своей сумочки крокодиловой кожи и с веселой готовностью подняла глаза на Великого Человека.

Мун смотрел на нее изучающим взглядом. И явно остался доволен тем, что увидел.

— Надеюсь, вы пришли сюда, не питая ко мне вражды?

— Вражды? А почему я должна чувствовать к вам вражду, мистер Мун? Мы едва обменялись двумя словами с тех пор, как я здесь.

— Ну, ну, мисс Барнвелл. Те, кто меня не знает, предубеждены против меня — благодаря моим друзьям и врагам. По лицу Сэнди я понял, что она предупредила вас о том, что я позволил себе некоторые замечания по поводу вашей привлекательности и даже размышлял вслух, насколько вы можете быть расположены ко мне. Конечно, это шокировало бедняжку Сэнди, она такая пуританка! И потом, мистер Шамбрен,— я так и слышу, как он предупреждает вас, что я декадент, да еще порочный. Но святые, как правило, весьма скучны, не правда ли?

— Никогда не была знакома ни с одним из них,— парировала Элисон.

Мун внимательно всматривался в лицо девушки. Казалось, он пытается разгадать ее, прочитать ее мысли.

— Моя философия жизни, мисс Барнвелл, несколько шокирует святош и конформистов. Меня окрестили садистом за то, что я говорю правду о слабых и нерешительных людях, которые правят нашим миром. Но видите ли, большинство из нас воспитаны на мифе, по которому Бог — это любовь. Но Бог допускает войны. Он допускает жестокость. Эксплуатацию слабых, гибель беспомощных. Он насылает засухи, ураганы, наводнения, порчу. Тысячу лет человек лгал и в то же время, осеняя себя крестом, говорил: «Пусть Бог поразит меня на месте, если я лгу». И ни разу Бог не покарал кого-либо за слова лжи. Ненависть — вот ключ к постижению Бога, и человека тоже! Большинство людей маскируют свою ненависть фальшивым благородством. Хотите знать правду об Обри Муне? Он никогда не прикидывался благородным, не пытался скрыть ненависть и враждебность, лежащие в основе его натуры. Так что Обри Мун в большей степени честный человек, чем любой другой из ваших знакомых, мисс Барнвелл!..

Элисон посмотрела ему прямо в лицо.

— Значит, люди ненавидят вас за то, что вы не прикрываетесь благородством, которого у вас нет?

— Как прикрываются они, мисс Барнвелл...

— И чтобы наказать их, вы разыгрываете из себя Бога — ваш вариант Бога — и посылаете на них разрушительные ураганы, наводнения, засухи?

Черные глазки полоснули холодом.

— Не слышу ли я нотки дерзости, мисс Барнвелл?

— Я не из дерзких, мистер Мун,— улыбнулась она.— Разве что на работе. А моя работа — организация рекламы, общественного мнения. Может, перейдем к делу?

— Вы для меня в некотором роде сюрприз, мисс Барнвелл! В вас есть нечто большее, чем хорошенькое личико и красивая фигура. Мне придется об этом подумать. А теперь, как вы предлагаете, перейдем к делу — обсудим, как мы подадим публике мой день рождения...

Элисон сидела не шевелясь, держа наготове карандаш и блокнот, и молилась о том, чтобы кровь не прилила к ее щекам и не выдала бы гнев и отвращение, которые она испытывала к этому шуту.

Минут за двадцать до начала беседы Элисон с Обри Муном одна из телефонисток на коммутаторе третьего этажа приняла красный сигнал из номера 609.

Тихий, без всякого выражения женский голос спросил:

— Не могли бы вы прислать в номер телефонную книгу?

— Какую именно, мисс? В сетке под столиком возле вашей кровати четыре телефонных книги по Нью-Йорку.

— О!..— Пауза.— Тогда будьте добры, пришлите мне бостонскую телефонную книгу.

— Может быть, я найду нужный вам номер, мисс?

— Пожалуйста, пришлите мне книгу.

— Сейчас, мисс.— Телефонистка выключила связь.— Кто в номере 609?

Миссис Вич справилась в картотеке.

— Некая мисс Памела Прим. У нас впервые, насколько я знаю.

— Она просит телефонную книгу по Бостону...

Книга была отправлена с посыльным. Прошло двадцать пять минут, и на щите снова вспыхнул красный сигнал на номере 609. Тот же тихий голос произнес:

— Не могли бы вы прислать мне телефонную книгу по... по Чикаго?

На этот раз телефонистка не задавала вопросов. Каким бы странным ни показалось требование постояльца — в отеле «Бомонд» оно выполнялось неукоснительно.

— Может, она практикуется в чтении? — сухо заметил посыльный, унося вторую телефонную книгу.

Через двадцать минут снова загорелся красный сигнал из номера 609.

— Не могли бы вы... не могли бы вы принести мне телефонную книгу по Филадельфии? Пожалуйста!

— Конечно, мисс.— Связь отключилась.— Сумасшедшая ведьма,— пробормотала телефонистка, вручая посыльному третью телефонную книгу.

За долгие годы работы на коммутаторе миссис Вич не раз имела дело со странными просьбами. Где-то, в каком-то далеком уголке ее упорядоченного мозга, зазвучали сигналы тревоги. Тревоги за отель, который был ее жизнью.

Прошло, пожалуй, минут пятнадцать после того, как унесли третью телефонную книгу. Миссис Вич резко встала из-за своего стола и подошла к телефонистке, обслуживающей шестой этаж.

— Что-нибудь еще из номера 609?

— Нет, миссис Вич. По-моему, она просто коллекционирует телефонные книги.

— Соедини меня ..с мистером Шамбреном! — резко сказала миссис Вич и вернулась к своему столу.

Через минуту в трубке зазвучал бодрый голос Шамбрена:

— Да, миссис Вич?

— Номер 609 затребовал три иногородних книги,— доложила миссис Вич.— Некая Памела Прим, согласно гостевой карточке. Между тем никаких иногородних звонков не было, сэр. Я подумала...

— Графоманка разыскивает адреса? — предположил Шамбрен.

— Я подумала о другом, сэр,— внешне спокойно сказала миссис Вич.— На этих книгах можно стоять, если сложить их в стопку.

В голосе Шамбрена появились жесткие нотки.

— Спасибо, миссис Вич! Велите Джерри Додду ждать меня на шестом этаже. Пусть захватит ключ.

На резкий стук в дверь номера 609 ответа не последовало. Джерри Додд открыл дверь служебным ключом.

— Господи, спаси нас,— прошептал Джерри.

Перед ними покачивались голые пятки мисс Памелы Прим. Стул, на котором она, видимо, сложила стопкой семь телефонных книг, опрокинулся и лежал на полу. Мисс Прим повесилась на поясе от махрового халата.

Самоубийство в большом отеле не столь уж необычно. Джерри Додд разрезал пояс и положил мисс Прим на кровать. В том, что делать что-либо было уже бесполезно, никто не сомневался. Тут же были приняты обычные меры: вызвали полицию, принесли кислород, хранившийся в аптечке на втором этаже. Это была формальная процедура, ибо мисс Прим уже ничем нельзя было помочь.

— Никогда не знал до этого дня, как ее зовут,— сказал Джерри, когда все усилия оказались тщетны.

— А вы ее знаете? — спросил Шамбрен.

— Ее знают почти все в отеле. Мы называли ее просто «Герцогиня».

Первой мыслью Шамбрена было уволить ночного администратора: в отеле «Бомонд» не сдают номера женщинам определенных профессий. Потом он вспомнил, что Карл Невер, который работает ночью, заболел, а у его заместителя не было основания отказывать какой-то Памеле Прим.

Единственным имуществом мисс Прим была небольшая дорожная сумка. Дамская сумочка лежала открытой на бюро. Шамбрен взглянул, нет ли там каких-нибудь документов. Кроме губной помады, пудры и нескольких ключей в сумочке было заказное письмо, адресованное мисс Памеле Прим. Указанный на конверте дом находился в нескольких кварталах от отеля «Бомонд». Имя и адрес были напечатаны на обычном конверте с маркой, на месте обратного адреса — почтовый ящик почтамта.

Само письмо было также напечатано на машинке, на листе хорошей белой бумаги. Читая его, Шамбрен постепенно менялся в лице.

  «20 декабря.

 Дорогая мисс Прим!

 Мне хорошо известна Ваша ненависть к Обри Муну. Я знаю также в точности состояние Ваших финансов. У меня к Вам предложение, которое одновременно удовлетворит и Вашу жажду мести, и потребность в деньгах. В этот момент на Ваше имя в Уолтон Трест Компани на Медисон-авеню положена сумма 10 000 долларов. Можете получить их сегодня же. Можете использовать их, как Вам угодно: расплатиться с долгами, уехать за границу, сжечь их на костре.

 Вы зарабатываете право на эти деньги, если через два месяца, то есть двадцатого февраля, Обри Муна не будет в живых.

 Если Вы возьмете деньги, а он в полночь 20 февраля будет еще жив, Вы сами не доживете до конца следующего дня. Если же Вы не возьмете этих денег, то останетесь жить, но много-много раз пожалеете о том, что упустили единственный случай освободиться от Муна, от нищеты и деградации».

Письмо не было подписано.

Шамбрен молча передал листок Джерри Додду.

— Какой-то розыгрыш,— недоуменно пожал плечами Джерри.

— Если уж вы хотите заплатить десять тысяч за чье-то убийство, то не станете нанимать невротичную девицу. Вы найдете профессионального убийцу, и притом за половину этой цены. А кстати, не был ли Мун одним из ее клиентов? — спросил Шамбрен.

— По данным ночной смены, раза два в месяц она проводила у него час или два.

— Возможно, и чаще,— сухо сказал Шамбрен.— Сегодня у нас пятнадцатое. У нее было еще шесть дней, считая сегодняшний, но она не выдержала. Вероятно, знала, что не сможет этого сделать, и выбрала самый мрачный способ решения проблемы.

В 6.30 вечера известие о самоубийстве в отеле «Бомонд» стало общим достоянием. При обычных обстоятельствах смерть неизвестной девушки в крупном отеле не вызвала бы никакого интереса за его стенами. Но письмо, найденное в ее сумочке и связавшее ее имя с Обри Муном, превратило ее смерть в чрезвычайное происшествие.

«ЗАГОВОР С ЦЕЛЬЮ УБИЙСТВА ЗНАМЕНИТОГО ПИСАТЕЛЯ».

В 6.30 вечера версия этого события появилась на экранах телевидения.

В скромном номере на четырнадцатом этаже отеля «Бомонд» Джон Уилз лежал на кровати, сцепив под головой руки, и смотрел программу новостей. Когда диктор стал читать адресованное Памеле Прим письмо, он резко встал и выключил телевизор. На лбу его выступили капельки пота. Включив настольную лампу, он выдвинул средний ящик бюро. В нем лежали чистые сорочки.

Приподняв несколько сорочек, он добрался до аккуратно сложенного голубого шарфа, вынул его и развернул. Там были бумажник с паспортом и маленький автоматический револьвер.

Раскрыв бумажник, он вынул листок белой бумаги и начал читать. Его губы шевелились.

 «20 декабря.

 Дорогой Джон Уилз!

 Мне хорошо известна Ваша ненависть к Обри Муну. Я знаю также в точности состояние Ваших финансов. У меня к Вам предложение, которое одновременно удовлетворит Вашу жажду мести и потребность в деньгах.

 В этот момент на Ваше имя в Уолтон Трест Компани на Медисон-авеню положена сумма 10 000 долларов. Можете получить их сегодня же. Можете использовать их как Вам будет угодно...»

Взгляд Уилза перескочил через несколько строчек:

 «Если Вы возьмете деньги, а он в полночь 20 февраля будет еще жив, Вы сами не доживете до конца следующего дня».

Уилз сложил дисток и вложил его в паспорт. На мгновение его правая рука сжала револьвер, как бы примеряя его в ладони.

— Что за бред? — произнес он вслух.

ЧАСТЬ II 

 Глава 1

На Харди, лейтенанта полиции, оглушительная слава Обри Муна не произвела ровным слетом никакого впечатления. Это был большой, смуглый, атлетически сложенный молодой человек, который выглядел скорее как добродушный защитник университетской футбольной команды, нежели как сыщик из отдела по расследованию убийств. Сокровища Востока в комнате Муна, слабый аромат благовоний, сам хозяин, полулежащий на своем троне,— все это сложилось в сознании молодого лейтенанта в образ подозрительный и фальшивый. «Псих какой-то»,— решил он.

Обри Мун отреагировал на лейтенанта полиции как на назойливую муху. Великий Человек словно надел маску, и прочесть что-нибудь на его лице было невозможно.

— Мы навели справки в Уолтон Трест Компани, мистер Мун,— сказал Харди.— Действительно, сумма 10 000 долларов была внесена, а потом снята мисс Памелой Прим.

— А кем внесена,— сказать вы не можете? Кто внес эти деньги, когда, как?

— Мы это и расследуем,— ответил Харди.

— Воображаю,— скучающим тоном произнес Мун.

— Кто мог ненавидеть вас настолько, чтобы заплатить 10 000 долларов за ваше убийство?

— Сотни людей! Буквально сотни, лейтенант,— холодно улыбнулся Мун.

— Не вижу здесь ничего смешного.

— Ну, это как посмотреть, лейтенант! Для меня, например, мысль о том, что бедняжка Памела, разделяя мое ложе, могла бы вонзить мне нож в бок, или подлить яду в стакан, или, может быть, задушить меня куском проволоки,— сама мысль об этом в высшей степени комична. У нее было талантливое тело, но ум маленький, сентиментальной восьмилетней девочки.

Из угла комнаты донесся резкий свистящий звук. Пьер Шамбрен выдохнул сквозь зубы воздух. Он пришел вместе с Харди. Трагедия Памелы Прим явно взволновала этого обычно невозмутимого человека.

— Десять тысяч долларов — не пустяк,— сказал Харди.— Едва ли найдутся сотни людей, способные вас так сильно ненавидеть, мистер Мун.

— Я был бы очень разочарован, если бы это оказалось не так!

— Ради Бога, кончим эту комедию! — сказал Харди резко.

Мун взглянул на лейтенанта с видом усталого презрения:

— Молодой человек, кто-то готов расщедриться, лишь бы я не пережил день своего семидесятипятилетия. Он был бы просто идиотом, если бы сделал ставку, только на одну лошадку. Памела была выбрана в высшей степени неудачно. Я предлагаю вам найти еще кого-нибудь, у кого неожиданно появился новый счет в банке.

— Вы считаете, кому-то еще предложили деньги? — нахмурился Харди.

Мун усмехнулся.

— Если бы я хотел наверняка убрать человека, равного Обри Муну, хотя человека, равного Обри Муну, нет,— я бы не ограничился одним исполнителем моего замысла,— и черт с ними, с затратами. Вы должны ясно понимать, лейтенант, что я нуждаюсь в защите! Вашему начальству вряд ли понравится, если вы расслабитесь после самоубийства бедняжки Памелы.

— Если вы чувствуете себя в опасности,— сказал Шамбрен ровным, лишенным эмоций голосом,— то самое разумное,— отменить ваш вечер. В компании двухсот пятидесяти гостей вы будете отличной мишенью.

— Дорогой Шамбрен, никто не может мне указывать, что я должен делать. Никто не заставит меня изменить мои планы! Ваша обязанность, как директора этого отеля, обеспечить мою безопасность...

— Вечер? Какой, почему? — спросил Харди.

— Мистер Мун собирается торжественно отметить, что ему посчастливилось дожить до семидесяти пяти лет,— объяснил Шамбрен.— В Большом бальном зале, в обществе двухсот пятидесяти гостей. В субботу вечером.

—- Не думаю, что комиссар полиции разрешит вам пойти на такой риск до окончания следствия.

— Не разрешит? Мне? — В глазах Муна появился холодный блеск.— Интересно, как это он собирается остановить меня? Я желаю этого вечера — и он будет, в этом ли отеле или, в другом, если мистер Шамбрен объяснит своему хозяину, почему он отказывается от столь прибыльного предприятия!

Шамбрен пожал плечами.

— В конце концов, это ваша жизнь, мистер Мун. Если вы желаете рисковать ею — ради Бога! Мне это совершенно безразлично.

Мун ехидно засмеялся.

— Вот видите, лейтенант. Никто меня не любит!

— Ничего не вижу,— упрямо сказал Харди.— Вы относитесь к этому крайне несерьезно. Что вы не договариваете?

— Я ничего не знаю, кроме одного: кто-то решил сыграть со мной весьма дорогостоящую шутку. Предположим, я побегу прятаться, сделаю себя посмешищем. Нет уж! Я предпочитаю не бежать.

В том, что случай с Памелой Прим был явным самоубийством, сомнений не было. Харди интересовало теперь другое — угроза жизни Муна, высказанная в письме, обнаруженном в сумочке погибшей девушки. Инстинкт подсказывал ему, что это была шутка. Чудовищная шутка, которая привела к самоубийству. Но одна деталь смущала Харди — указанная сумма 10 000 долларов. Десять тысяч долларов было положено в банк Уолтер Трест на имя мисс Прим, и она взяла эти деньги и как-то воспользовалась ими. В представлении Харди такая сумма не ассоциировалась ни с чем, похожим на шутку.

Они вернулись в кабинет Шамбрена, и Харди позвонил комиссару полиции. То, что в деле был замешан Мун, наполняло все происходящее зловещим холодом.

В комнату вошла Элисон Барнвелл, вызванная Шамбреном. Харди с одобрением оглядел девушку.

— Защищать его — не наше дело,— говорил между тем Шамбрен твердым голосом.— Наше дело — защищать отель! Нам и так уже нанесен ущерб. История самоубийства появится в вечерних газетах, о ней уже трубят радио и телевидение. Связь с Муном делает это самоубийство материалом для первой полосы. В ближайшие несколько дней все репортеры отдела новостей будут осаждать наши пороги.— Он раздраженно ткнул пальцем в блокнот для записей.— Уиллард Сторм уже вопит об интервью со мной!..

Уиллард Сторм был восходящей звездой журналистики. Его ежедневная полоса, которая называлась «Сторм-центр», все больше оттесняла Уинчела Салливана и других старомодных поставщиков новостей и происшествий. Сторм представлял тот тип репортера, который Шамбрен особенно ненавидел: сенсация любой ценой, неважно, какими средствами.

— В этом есть какое-то безумие,— сказал Харди.— Нормальный человек до таког о не додумается!

Тонкое лицо Элисон было бледно.

— Сомневаюсь я, чтобы это была шутка,— задумчиво произнесла она.— Десять тысяч долларов...

Шамбрен сделал нетерпеливый жест.

— В нашем деле, Элисон, никакая сумма не должна вас удивлять! Я только сегодня прочитал вам лекцию на этот счет. Этот отель кишит людьми, для которых десять тысяч долларов — карманные деньги. Это ваше годовое жалованье, а для них это сумма, с которой они отправляются за покупками в магазин.— Он стукнул кулаком по столу. В его голосе зазвучал гнев.— Ненавижу того, кто может позволить себе отсчитать десять тысяч долларов, чтобы довести девушку вроде Памелы Прим до самоубийства! Ее смогли довести до отчаяния, потому что она оплачиваемый винтик в машине удовольствий, которая работает на них день и ночь, из года в год!..

— А мы,— сказала Элисон, и глаза ее лихорадочно заблестели,— главные механизмы этой машины удовольствий. Отель «Бомонд» — площадка для игр богачей в Нью-Йорке! Примерно так говорится в нашем буклете.

— Ну, ладно! — сказал Шамбрен все еще с гневом.— Мы служим богачам. Но мы вовсе не обязаны при этом лизать им пятки!

В своем номере на четырнадцатом этаже Джон Уилз, лежа на кровати, сквозь дым сигареты созерцал потолок. Лицо его страдальчески морщилось, словно от боли. Это и была боль, и он жил с ней уже двенадцать лет — с этой раной, всегда кровоточащей и никогда не заживающей.

«Джон Уилз» было его легальное имя, узаконенное судом, но родился он Джоном Мак-Айвером. Это имя могло бы многое сказать Шамбрену. Оно было хорошо известно любому журналисту, работавшему в прессе в 1950-м году. Имя капитана Уоррена Мак-Айвера, вычеркнутого из списков британской армии за адюльтер с женой своего командира, не сходило со страниц газет. Военно-полевой суд стремился доказать, что вовсе не любовь привлекала Уоррена Мак-Айвера к супруге полковника, а та секретная информация, которой располагал ее муж. Поскольку полковник был связан с «Бомбой», Уоррена Мак-Айвера, несмотря на то что он упорно настаивал на своей невиновности, классифицировали как самого отъявленного негодяя и преступника. Мак-Айвер, естественно, отрицал наличие каких бы то ни было отношений с указанной леди и гневно отвергал обвинение в шпионаже. Ему сильно повредили показания этой леди, которая вдруг заявила, что ее любовник не кто иной, как знаменитый писатель, журналист и путешественник Обри Мун.

Однако директор отеля, горничная и официант, обслуживавшие их номера, в один голос показали, что постоялец, который оставил в регистрационном журнале фальшивую подпись «Мистер и миссис...», был именно Уоррен Мак-Айзер. Сомневаться в показаниях свидетелей не было никаких оснований. Популярность Муна среди английской публики не уступала популярности кинозвезды, и вряд ли кто-нибудь перепутал бы этого смуглого, саркастичного, элегантного брюнета с блондином Уорреном Мак-Айвером.

Обвинение в шпионаже не было доказано, хотя мало кто в нем сомневался. «Мудрые» замечания насчет «дыма и огня» высказывались в самых широких кругах. Мак-Айвер был с позором изгнан из армии. Через два года в номере маленькой ливерпульской гостиницы капитан Уоррен Мак-Айвер застрелился.

Мак-Айвер был отцом Джона Уилза.

Когда с ним случилось несчастье, Джон Уилз служил в американской армии в Корее. Полученные им фактические сведения были скудны, тогда как сенсационные слухи хлынули потоком. О тношения Уилза с собратьями летчиками испортились, он оказался в полной изоляции. Джои чувствовал, что ему не доверяют. Слухи о шпионаже отца, хотя никем и не доказанные, сделали его изгоем.

Приходили письма от матери. Из них было ясно одно: она верит мужу, любит его и останется с ним, несмотря ни на что.

Джон Уилз плохо знал отца. В 39-м Уоррен Мак-Айвер вступил в британскую армию, а его семья- вернулась в Америку. Джону было тогда десять лет, и семь лет он общался с отцом только в письмах. Всю войну Мак-Айвер занимался обезвреживанием бомб, которые падали на Лондон. Это требовало стальных нервов и того особого «тихого» героизма, который никогда не оценивается толпой. Зато в воображении маленького Джона отец был самым доблестным героем. А когда Уоррен Мак-Айвер получил орден из рук самого короля, он и вовсе стал для мальчика недосягаемым идеалом.

Мак-Айверы вновь объединились в Англии в сорок .седьмом. В то лето Джону исполнилось семнадцать лет. Уоррен Мак-Айвер остался в армии, потому что найти работу было трудно. К тому же его специальные знания и опыт представляли ценность в случае новой войны. А подготовка к ней, как ни трудно в это поверить, уже началась.

Отец оказался совсем не таким, каким воображал его себе Джон. Это был спокойный, углубленный в себя человек, начисто лишенный того ореола доблести и славы, который ожидал увидеть его юный сын. Но отсутствие внешнего блеска вполне возмещалось глубокой душевной теплотой, спокойным дружелюбием и полным пониманием трудностей, которые Джону пришлось преодолевать, чтобы сблизиться с отцом после восьмилетней разлуки. Вдвоем они бродили по Лондону, выезжали за город ловить рыбу и, не говоря о своих отношениях ни слова, стали по-настоящему близкими людьми. И еще одно воспоминание: черные дни в Корее, когда до молодого Мак-Айвера стали доходить слухи об отце. Он думал тогда о том, что не видел двух людей, столь любящих друг друга и живущих в такой гармонии, как его отец и мать. Трудно было поверить, что Уоррен Мак-Айвер, по той или иной причине, мог завести роман с другой женщиной. Но война делала с людьми странные вещи. В его собственной эскадрилье были люди, не расстававшиеся с фотографиями своих жен и детей и в то же время искавшие романтических приключений там, где им бы и не снилось в мирное время.

У Джона окончился срок службы, он был демобилизован и вернулся в Англию. Дело Мак-Айвера уже было похоронено в газетных архивах. То, что он увидел, потрясло его. Его родители жили в дешевой квартире в бедной части Лондона. Выгнанный из армии, Уоррен нигде не мог найти работы. Едва ему удавалось куда-либо устроиться, его тут же увольняли, так что он даже не успевал освоиться со своими новыми обязанностями.

«Как будто кто-то преследует его, ожидая, пока он найдет работу, и тут же выбивает из-под ног почву»,— рассказала Джону мать.

Уоррен Мак-Айвер был человек конченый. Физически он выглядел совершенно больным. Джон часто ловил на себе его взгляд, который тот отводил в сторону, как только глаза их встречались. Видимо, Джон не смог убедить отца, что верит в него. Но вся беда состояла в том, что верить было, собственно, не во что. Отец наотрез отказался обсуждать дело. Однажды, почти со слезами гнева на глазах, он сказал: «Ты должен поверить мне, Джонни! Я столько раз оправдывался. Нет смысла повторять все это еще раз тебе».

Но шло время, и нести долее этот крест оказалось невыносимым. Мак-Айвер решил покончить счеты с жизнью. Он сказал жене и сыну, что ему предлагают работу в Ливерпуле. Почему это произошло именно в Ливерпуле, Джон так никогда и не узнал.

За день до отъезда отец предложил сыну прогуляться, как в старые времена. Они долго шли, почти не разговаривая. Изредка Мак-Айвер показывал на какое-нибудь здание или незастроенный участок, где он в былые времена трудился над живой тикающей бомбой. Наконец они забрели в какой-то паб на окраине города, усталые, голодные, мучимые жаждой. Там, за кружкой пива, Уоррен Мак-Айвер рассказал сыну всю свою историю.

Это произошло как будто случайно.

— Лондон все еще несет на себе следы бомбежек,— начал Джон, с трудом подыскивая тему для разговора.— Трудно понять, как люди, пережившие эту войну, могут допустить, чтобы такое повторилось! Они верят каждому слову, которое произносят сегодня политики, и позволяют втягивать себя в новую войну.

— Истина — странная вещь,— ответил Уоррен Мак-Айвер.— Раньше я думал, что она есть сущность. Я говорил: «Памятник Нельсону был воздвигнут в таком-то году»,— и знал, что это истина. Но люди переписывают историю заново, и то, что мы сегодня признаем ложью, завтра станет истиной. Интересно, не делали ли того же наши историки в прошлом? Истина не абсолютна. Истина это то, во что мы верим сегодня, независимо от того, лежит ли в ее основе исторический факт или нет.

Говоря, он набивал старую почерневшую трубку.

— Мне следовало быть умнее,— вдруг сказал он с такой щемящей горечью, что Джон почувствовал, как она отозвалась болью в его собственном сердце. Повинуясь интуиции, он промолчал. Впервые Джон почувствовал, что отец готов к откровенному разговору. Но когда тот заговорил, в первый момент показалось, что он ошибся.

— В сорок пятом это было,— начал Мак-Айвер.—

Я делал свое дело — носился по вызовам туда, где обнаруживались неразорвавшиеся бомбы, буквально выслушивал их через стетоскоп, отвинчивал головку взрывателя, зная, что стоит кашлянуть — и ты полетишь в вечность. Нервное это дело, Джонни! Когда наступала краткая передышка, расслаблялся. В расслабленном состоянии я здорово напивался.

Однажды ночью бомба попала в отель «Брунсвик Хауз». Во время бомбежки мы делали все, что потребуется. Я оказался в спасательном отряде. Мы держали пожарную сеть, чтобы люди могли прыгать в нее из окон третьего этажа. В окне третьего или четвертого этажа я увидел мужчину. Он боролся с женщиной и парой ребятишек! Ему удалось оттолкнуть их и выпрыгнуть первым. Когда мы извлекли его из сетки, я его узнал. Это был Обри Мун, известный писатель и военный корреспондент. Я знал его по фотографиям в газетах. В конце концов и женщина, и дети были спасены буквально за минуту до того, как вся эта часть здания рухнула.

Джона поразила ненависть в голосе отца, когда он произнес имя Муна.

— Примерно через неделю, а может, немного позже,— продолжал Мак-Айвер,— Мун явился к нам в офицерскую столовую в качестве гостя. Он был тогда страшно популярен. Люди во всем мире лили слезы в чай, когда читали за завтраком его репортажи. Наш командующий попросил Муна сказать несколько слов. И тогда Мун рассказал о бомбежке «Брунсвик Хауза», о героизме людей и, в скромных выражениях, о собственном героизме, который он проявил при спасении многих жизней.— Мак-Айвер перевел дух.— Я уже порядочно нагрузился, Джонни! К тому же в те годы мы не любили фальшивых героев. Я встал и рассказал все, чему был свидетелем. Моветон, конечно, но мне было наплевать на манеры. Я возмутился, когда услышал, как он трубит о своем героизме. После моего рассказа его речь показалась такой дешевкой. Полковник публично высказал мне порицание, а неофициально похлопал меня дружески по плечу. Разумеется, я знал, что отнюдь не приобрел друга. Но я тогда не догадывался, что приобрел врага, имеющего власть, влияние, а главное — деньги, и что он будет преследовать меня, пока кто-нибудь из нас не отправится в мир иной...

Дрожащей рукой Мак-Айвер поднес к трубке спичку.

— Поверишь ли, Джонни? Я больше никогда не встречался с Муном. Но он все время держит меня за горло, каждую минуту, все эти семь лет.

Джон молчал, боясь прервать этот внезапно хлынувший поток слов.

— Ты знаешь, почему я после войны остался в армии,— продолжал Мак-Айвер после минутной паузы.— Никакой работы. У меня были знания и опыт, которые пригодились в военном деле. Я получил новое назначение. Мой новый командир во время войны был временно генералом, а теперь получил постоянный чин полковника. Он вел себя так, будто весь мир виноват в его понижении. Он был недалекий малый. Когда-то ему посчастливилось жениться на очень привлекательной молодой женщине, которая служила под его началом в женском вспомогательном отряде. Может быть, ее прельстила золотая полоска и ореол его чина во время войны, но теперь он ей осточертел. Мне нравилась эта девочка. Ее звали Кэтлин. Когда я говорю: она мне нравилась, Джонни, это значит, она нравилась мне как человек, с которым вместе работаешь и встречаешься каждый день. Между нами ничего не было. Абсолютно ничего! Вот пример исторического факта, переписанного заново, когда ложь стала истиной. Однажды вечером мы были на танцах в одном частном доме. Я танцевал с Кэтлин — по долгу службы. Все младшие офицеры танцевали с женами своих полковников. Я заметил, что в этот вечер она пила много больше, чем следовало бы, с каким-то странным, отчаянным видом. Она попросила проводить ее на балкон — подышать свежим воздухом. Почему она выбрала именно меня для своих признаний — не знаю. Все это было как-то путано и дико. Она не переносит полковника. Она любит кого-то другого. Она должна каким-то образом стать свободной. Не могу ли я ей помочь? Конечно, я сказал «да», не придав этому особого значения. На следующий день она мне позвонила и пригласила в отель «Рассел Сквер», в номер 62. Мне это не понравилось. Я вовсе не хотел втягиваться в сложные отношения почти незнакомой женщины. Но у нее был такой отчаянный голос! И я пошел...

Трубка Мак-Айвера погасла. Он потянулся было за спичками, но передумал и положил трубку на стол. Джон заметил, что руки его дрожат.

— Я поехал в гостиницу,— мрачно сказал Мак-Айвер.— Подошел к номеру 62 и постучал. В комнате была Кэтлин — пьяная, в истерике. Мне пришлось здорово похлестать ее по щекам, прежде чем она пришла в себя. Тогда она мне все рассказала. Человек, которого она любит,— Обри Мун. В то время Муну, должно быть, было за шестьдесят, но такие знаменитости, как он, не имеют возраста. Думаю, он просто ошеломил ее, обещая дом в Лондоне, виллу к Каннах, квартиру в Нью-Йорке, платья, бриллианты... Бог знает, что еще! Она была не такая уж дурочка, чтоб поверить в подобную болтовню. Кто знает? Главное то, что Мун надругался над ней и бросил. Она была на грани самоубийства. И в этот самый момент в номер вошли полковник, директор отеля и частный сыщик. Полковник тут же решил, что я и есть тот самый «мистер Уилсон», который зарегистрировался в отеле вместе с «миссис Уилсон» — его женой. Разумеется, я отрицал это. Надо сказать, что и Кэтлин отрицала — и тогда, и позже. Она сказала правду — тот человек, который месяц или два снимал этот номер, назвавшись «мистер Уилсон», был на самом деле Обри Мун. И знаешь, Джонни, что было потом? Дежурный клерк под присягой показал, что именно я расписался в журнале. Горничная и официант заявили, что видели меня в номере с Кэтлин. При этом они с жалостью смотрели на меня. Все знали, как выглядит Обри Мун. Никто не мог бы спутать его со мной! Я не знаю, как это могло случиться, Джонни. Меня судили военно-полевым судом на основании ложных показаний. К счастью, обвинение в шпионаже провалилось. Но Мун не успокоился. Целью его было дискредитировать меня, изгнать из Англии. Я не смог удержаться ни на одной работе. Меня увольняли отовсюду. Платные агенты Муна не отпускали меня ни на минуту. Вечное, вечное преследование, целых семь лет, Джонни! Однажды я пошел к нему. Он рассмеялся мне в лицо и напомнил тот случай в офицерской столовой. И я понял, что он никогда не оставит меня в покое. Я понял, что беспомощен против таких денег и такого влияния. Никому не удастся задеть его тщеславие — и остаться в живых. Из этого я сделал такой вывод, Джонни,— бороться против денег бесполезно! Богатый всегда добьется своей цели, честная она или нет. Одно время я надеялся, что Мун устанет непрерывно преследовать меня. Не тут-то было! Теперь я точно знаю — он не устанет никогда...

После долгого молчания Джон сказал:

— Одного только не понимаю, отец. Тебя застали в номере этой леди случайно?

Мак-Айвер устало покачал головой.

— Мун хотел порвать с Кэтлин. Он устроил за ней слежку. Должно быть, кто-то подслушал нас в тот вечер, когда она просила о помощи. Вероятно, он был в восторге. Одним ударом убить двух зайцев! Он дождался момента, когда она позвонила мне и пригласила в отель. Там уже ждали подкупленные им свидетели. Полковника известили — ловушка захлопнулась. Все это правда, Джонни, истинная правда! И что бы тебе потом ни говорили, верь мне!

Джон почувствовал, как в нем закипает гнев.

Мак-Айвер сжал руку сына.

— Никогда не пытайся вступить с ним в борьбу из-за меня, Джонни! Ты не сможешь выиграть. Кончится это тем, что и ты попадешь в список его жертв и окажешься там, где сейчас я.

Через два дня капитан Уоррен Мак-Айвер прострелил себе голову в ливерпульской гостинице, и вся эта полузабытая история вновь появилась на страницах газет. Но даже в своем горе Джон заметил, что «истина» уже превратилась в неясный призрак.

Трагическое самоубийство Уоррена Мак-Айвера должно было стать окончанием этой саги. Но не стало.

Джон с матерью вернулись в Америку. Мун в это время жил в Нью-Йорке, в баснословно богатом отеле «Бомонд». Джон снял небольшую квартирку в Гринич-Виллидж. Ему нужно было срочно найти работу, чтобы содержать себя и мать. Но, увы, он не владел ни одной гражданской специальностью. Ему пришла в голову мысль применить свой опыт военного летчика в одном из крупных аэропортов или на коммерческих авиалиниях.

Джон справился насчет работы в «Интернэшнл». В заявлении требовалось указать свое имя, фамилии родителей и множество других подробностей. Когда он уходил из отдела кадров, кто-то его сфотографировал. В тот же день в вечерних газетах появилась фотография — весьма плохая — и история о том, что Джон Мак-Айвер, сын человека, продавшего секрет атомной бомбы, обратился с просьбой устроить его на работу.

И тогда начались его мытарства. Трудно было поверить в правдоподобность истории, которую рассказал ему отец, но теперь Джон понял, что это была холодная, жестокая правда. Он не мог устроиться на работу. Поступив куда-либо, он вскоре получал отказ. Он требовал объяснений — тщетно. Наконец он предпринял отчаянный шаг — взял фамилию матери. Он получил работу на авиалинии Кьюнард Лайн. Так он попал в Лондон, где познакомился с Тони Вейлом, другом Шамбрена. Потом в один день его вдруг уволили без всякой причины. Он пошел к директору по кадрам, который был, в сущности, совсем неплохой малый. Кто-то намекнул начальству, что он — сын Уоррена Мак-Айвера, объяснил ему тот по секрету. Очень жаль, но всегда есть риск нежелательной огласки.

И началось: статист в каком-то фильме, воспитатель в летнем лагере для мальчиков, споры с профсоюзами ради получения карточки, которая давала, бы ему возможность устроиться на работу... В разгар этих бедствий умерла мать. Это не было неожиданностью. Многие месяцы он следил за ней, с ужасом замечая, как она слабеет и падает духом. Сердечная недостаточность — так ему сказали. Но Джон-то знал, в чем дело. Медленное и неуклонное уничтожение на ее глазах мужа, а теперь и сына оказалось непосильным испытанием для женщины.

Возвращаясь домой с похорон, Джон Уилз вдруг заметил за собой новую привычку — говорить вслух.

— Мун ее убийца! — сказал он так громко, что двое прохожих обернулись и уставились на него.

Положение его не улучшалось. Бесконечные неудачи, за которыми стоял Обри Мун, следовали за ним повсюду.

Однажды утром он получил заказное письмо с уведомлением, которое надлежало отправить по адресу: ящик 2197, Главпочтамт. Он распечатал письмо и прочел:

 «Дорогой Джон Уилз!

 Мне хорошо известна Ваша ненависть к Обри Муну. Я знаю в точности состояние Ваших финансов. У меня к Вам предложение, которое могло бы одновременно удовлетворить Вашу жажду мести и потребность в деньгах».

Он дочитал до конца. Деньги будут выплачены ему в том случае, если к полуночи 20 февраля Муна не будет в живых.

Конечно же, это шутка! Подлая, глупая шутка! Но когда он зашел в Уолтон Трест на Медисон-авеню, деньги там были. Его деньги! Банк получил денежный ордер с распоряжением открыть на указанную сумму текущий счет на имя Джона Уилза. Деньги принадлежали ему! Никто другой не мог их получить.

Он ушел, оставив деньги в банке, но мысль о них сжигала его, как лихорадка, и он пытался на тысячи ладов найти причину для их получения.

После многолетнего ада Мак-Айверам наконец-то что-то причитается. Положил эти деньги, конечно же, не Мун. Можно обдумывать это предложение, рассматривать его под разными углами зрения, как делает человек, желающий купить лошадь, но вывод один. Кто-то предлагает ему десять тысяч в обмен на жизнь Обри Муна.

Каждый раз, когда Джон Уилз доходил до этого вывода, он старался отмахнуться от этой истории. Кто бы ни был его корреспондент, он просто сумасшедший! Джон прекрасно знал, что в наши дни можно нанять профессионального убийцу за гораздо меньшую цену. А он — не профессиональный убийца. Как ни соблазнительны эти деньги, положенные на его имя, он — не убийца!

Но постепенно свирепая ненависть, которую он испытывал к Обри Муну, начинала закипать в нем, как похлебка на огне. Он вспомнил убогий номер в ливерпульской гостинице, где застрелился его отец. Вспомнил мать, которую Мун медленно, но верно свел в могилу. Подумал о тупике, в каком оказался он сам. Поистине, этот человек заслуживает смерти.

Но он же не убийца!

Он бесконечно перечитывал письмо. «Мне хорошо известна Ваша ненависть к Обри Муну». Да, в приступах отчаяния и гнева он не раз говорил о своих бедах. Может, он даже знаком с автором письма? Он перебирал всех своих знакомых. Но ни один из них не мог выбросить десять тысяч долларов таким странным способом. Это соображение направило его мысли в другое русло.

Человек, сделавший с Мак-Айверами то, что сделал Мун, способен на подобную жестокость и по отношению к другим людям.

Джон давно прочитал все, касающееся карьеры Муна. Он знал, что в бытность свою журналистом Мун опорочил и уничтожил много влиятельных людей. Возможно, есть и другие, которые находятся в таком же положении, как он. Но десять тысяч долларов? Впрочем, даже богатого человека можно лишить того, что ценится выше денег,— власти, престижа, семьи, любимых людей... Богач может оказаться таким же беспомощным, как Джон. Но зачем поручать это дело другому? А если это женщина, не имеющая достаточной смелости, чтобы выполнить свое намерение? Или больной человек, неспособный добраться до Муна сам?

Прошел уже месяц из двух, предложенных Уилзу автором письма, а Джон все ломал голову над этой проблемой. Он верил в закон. Никто не имеет права наказывать своим именем. Вас могут арестовать, и вполне справедливо, за то, что вы застрелили надоевшую вам собаку соседа. Но если собака бешеная?

Мун не раз преступал рамки закона. Он заплатил за ложь об Уоррене Мак-Айвере — и закон оставил его безнаказанным. Мун, возможно, знать не знает, что погубил мать Джона. Но все равно он виновник ее смерти. Он живет вне закона и, значит, может быть наказан только вне закона.

Понемногу моральные принципы Джона отступали. Предположим, он возьмет деньги. Но он может не выполнить условия. Тогда он окажется под угрозой кары, обещанной автором письма, и придется что-то предпринимать, чтобы избежать ее. С другой стороны, Мун может через месяц умереть своей смертью — ведь ему уже за семьдесят! В конце концов, время у него есть, а деньги дадут ему возможность прилично одеться и прожить целый месяц без забот и хлопот. Он сможет снять номер в отеле «Бомонд» и спокойно все обдумать. Он может взвесить все на месте, там, где должно произойти само действие.

Три раза подходил он к дверям Уолтон Трест — и, не открыв их, уходил прочь.

В четвертый раз он снял со счета деньги.

 Глава 2

Сообщение, переданное в теленовостях, потрясло Джона Уилза до глубины души. Он воображал, что, избирая его орудием мести, неизвестный противник Муна тщательно обдумал свой выбор. И вдруг появляется эта Прим, тоже получает десять тысяч долларов и в отчаянии кончает жизнь самоубийством! Значит — двадцать тысяч! Все смешалось и перепуталось. Сознание отказывалось в это верить. Однако его доля в этом странном деле была вполне реальной. Два новых костюма и смокинг — вещественное доказательство. Дюжина сорочек в ящике бюро, пистолет и паспорт под ними — вещественное доказательство. Деньги были реальностью. Этого нельзя было отрицать.

Джону казалось, что за ним следят. Он даже поискал глазок в стене номера. За всем этим скрывается какой-то очень богатый сумасшедший. От него можно ждать чего угодно.

Джон посмотрел, нет ли в номере спрятанного микрофона. Нигде ничего не было.

Он закурил и стал посреди комнаты, всей кожей ощущая на себе чей-то пристальный зловещий взгляд. Прежде он представлял именно Муна в таком положении, себе же отводил роль преследователя. Теперь все изменилось. Очевидно, кому-то известно, зачем он здесь, в «Бомонде». За каждым его движением следят. Он долго был' жертвой Муна. Теперь стал жертвой его врага. В голове внезапно вспыхнула догадка, что, если он доведет дело до конца и убьет Муна, его схватят прежде, чем он успеет убрать пистолет. Он понял, что так же слаб и бессилен, как и погибшая Памела Прим. Кто-то захотел убрать Муна чужими руками и тут же передать предполагаемого убийцу в руки полиции.

Вопрос с деньгами путал все карты. Человек, который мог потратить двадцать тысяч долларов, чтобы купить малонадежного убийцу, мог с успехом потратить и больше. Может, у кого-то еще появился неожиданно счет в банке?

Джон бросил сигарету в пепельницу. Конечно, его заманили в ловушку! Если он убьет Муна, анонимный подстрекатель почти наверняка передаст его в руки полиции, как бы тщательно он ни подготовил свое отступление.

А если он не убьет Муна, этот сумасшедший богач расправится с ним по-своему. «Если возьмете деньги, а в полночь 20-го февраля он будет жив, Вы сами не доживете до конца следующего дня»,— вспомнил он строки письма.

Он досадливо поморщился. Все это слишком театрально, чтобы быть реальностью. Однако Памела Прим мертва, а ее деньги были такой же реальностью, как и его десять тысяч. Холодные мурашки пробежали у него по спине.

Он вступил в царство «Бомонд» со спокойной уверенностью, что наконец-то сам распоряжается своей судьбой и все зависит только от его собственной воли. Теперь он понял, что ловушка захлопнулась в тот момент, когда он взял деньги из Уолтон Трест.

«Спокойно, приятель,— сказал он себе.— Прими факты такими, какие они есть. Игра еще не проиграна.

В запасе сегодняшний вечер. И еще шесть дней — до полуночи 20 февраля».

Бар «Трапеция» был подвешен в пространстве, как птичья клетка, над фойе перед Большим бальным залом.

Это фойе, окрашенное в бледно-розовый цвет, отделанное вишневым деревом, служило местом встреч в те дни, когда бальный зал был закрыт. «Трапеция», с покрытыми изощренной резьбой флорентийской работы стенами, пользовалась популярностью главным образом из-за своей экзотичности. Художник декорировал ее подвижными фигурками артистов цирка, работающих на трапециях. Они слегка покачивались от движения воздуха, вызываемого скрытой системой кондиционирования. Джону Уилзу казалось, что все помещение слегка покачивается, что было, конечно же, иллюзией.

Новые обстоятельства заставили Джона особенно внимательно отнестись к своей внешности. Он надел новый, прекрасно сшитый смокинг и черный с золотом галстук. Главное — это непринужденность. Пусть наблюдающий за ним решит, что он готовится выполнить свою часть сделки. В действительности главной заботой Джона стало опознать этого таинственного наблюдателя и выяснить характер грозящей ему опасности.

Все в отеле «Бомонд» казалось призрачным, от фасада до внутреннего убранства,— бело-зеленый навес над тротуаром, зеленые ковры, рекламные витрины лучших магазинов города, бесконечные зеркала, блеск вестибюля, прохладная, приглушенная интимность многочисленных гостиных.

А люди! В вестибюле, куда спустился Джон, был только один человек, облик которого не наводил на мысли о безграничном богатстве. Человек этот подошел к нему.

— Мистер Уилз?

— Да! — Джон почувствовал, как напряглось его тело. Всякий, кто приближался к нему, вызывал подозрение.

— Джерри Додд, сэр! Руководитель службы безопасности. Мистер Шамбрен просил встретить вас здесь.

Джон успокоился и достал сигарету. Додд был худой, жилистый человек лет под пятьдесят, с профессиональной вежливой улыбкой, которая не скрывала осгрые проницательные глаза, способные увидеть и прочесть многое с первого же взгляда. У Джона возникло чувство, что, если бы он забыл снять со своего нового костюма этикетку с указанием цены, она сказала бы Джерри Додду гораздо больше, чем Джону хотелось бы.

— При всех сегодняшних заботах и хлопотах,— сказал Джон, тщательно обдумывая каждое слово,— я удивлен, что мистер Шамбрен вспомнил обо мне.

— Мистер Шамбрен никогда ничего не забывает,— ответил Додд.— Он показал мне вас сразу же после завтрака. Слышали новости по телевизору?

— Да. Это ужасно! Меня несколько удивило, что полиция разрешила опубликовать это письмо.

Джерри Додд покачал головой.

— У них не было выбора. Один из ближайших дружков Муна как раз тот парень, что пишет «Сторм-центр», Уиллард Сторм. Знаете эту колонку в газете?

— Читал. Довольно остро, даже грубо иногда...

— Очень грубо,— весело сказал Джерри Додд.— Мун передал ему весь материал. Следователю и полиции ничего не оставалось, как только сделать заявление со своей стороны.

— Как Мун отнесся к этой истории? — спросил Джон, прикуривая сигарету.

— Недостаточно серьезно, по нашему мнению. Я бы на его месте не отмахнулся от этого со смехом. Может статься, кто-нибудь еще отзовется на это десятитысячное предложение. Говоря по правде, не хотел бы я оказаться перед таким соблазном,— Джерри засмеялся.

— Вероятно, юбилейный вечер, о котором мне говорил Шамбрен, будет отменен? — сказал Джои.-- Жаль, он был бы хорошей практикой для меня!

— О, нет, он состоится,— ответил Додд. —  Никто не может заставить Великого Человека публично признать, что он боится! Он скорее сделает из себя мишень. Ну, это его похороны, а не наши. Ладно, если я вам понадоблюсь, мистер Уилз, свистните.

— Спасибо. Я бы хотел выпить глоток хорошего сухого мартини. Какой из ваших баров...

— «Трапеция». Прямо и наверх, один пролет. Берегитесь красоток, если они без кавалеров или компании! Девочка Прим была такой профессионалкой. Возможно, они устроят ей поминки.

— Странно, как в таком месте терпят подобных девиц...

— Вы еще не знаете, мистер Уилз, что значит «такое место». Если клиенту что-то надо и он может за это заплатить — он получит все что хочет. Есть только одно правило, которому наши клиенты обязаны подчиняться.

— Какое же?

— Нельзя сорить на ковер в вестибюле,— шепотом сказал Додд.— Пока, мистер Уилз!

Мартини в «Трапеции» был само совершенство. Когда Джон собрался расплатиться, бармен, упитанный темноволосый молодой человек, весело улыбнулся:

— Просто распишитесь вот здесь, мистер Уилз! Это за счет отеля.

— Это почему же?

— Приказ мистера Шамбрена. Зеленая улица. Говорят, вы друг Тони Вейла. Отличный парень! Я его хорошо знал. Он помог мне встать на ноги, когда я пришел сюда. Вы тоже по части отелей, мистер Уилз?

— Плавучих отелей,— ответил Джон, входя в свою роль.— Круизы вокруг света.

— Здорово! Мне бы тоже хотелось там поработать когда-нибудь,— позавидовал бармен.— Простите, заказ! Меня зовут Эдди, мистер Уилз. Если что-нибудь надо, только скажите.

Что ж, мистер Шамбрен оказался приятным сюрпризом. Очевидно, он безоговорочно поверил в то, что Джон рассказал ему о своих «планах».

Джон поставил стакан с недопитым мартини и закурил сигарету, разглядывая бар. «Трапеция» явно процветала. Двое официантов неслышно двигались между столиками, принимая заказы. Все шло гладко и без видимой спешки, однако Джон заметил, что заказы исполнялись мгновенно.

Многие посетители были в вечерних туалетах. «Трапеция», по-видимому, была переходной ступенью перед более серьезным выходом. Джону в свое время приходилось видеть новоиспеченных богачей. Здесь все было не так. В целом люди в «Трапеции» вели себя совершенно непринужденно. На женщинах были дорогие платья, драгоценности. Косметика и прически дам были несколько экстравагантнее того, что Джону доводилось когда-либо видеть. Этим людям не надо было заботиться о том впечатлении, какое они производят на глазеющую толпу. Даже популярная кинозвезда, сидевшая в углу за столиком, могла расслабиться — ведь в отеле «Бомонд» ей не угрожали ни охотники за автографами, ни экзальтированные молодые поклонники, очарованные блеском ее славы. Здесь вообще было очень мало молодежи.

Глаза сидевших за столиками людей на мгновение с недоумением останавливались на Джоне, а затем, не меняя выражения, скользили дальше. Уилзу было не по себе. Может, среди этих людей сидит и этот человек и спокойно наблюдает за ним? Но ни в одной из светских масок, окружавших его, он не заметил какой-либо крошечной трещинки, которая бы позволила уловить выражение скрывавшегося под ней лица. Должно быть, в этом баре сидят десятка два людей, которым ничего не стоит заплатить двадцать тысяч долларов за убийство неугодного им человека.

Он уже собирался уходить, когда на стул рядом с ним плюхнулась женщина. На ней были пальто и коричневая шляпка с мягкими полями, прикрывавшими глаза. И на шляпе, и на пальто блестели капельки растаявших снежинок.

— Эдди! — Ее голос прозвучал неожиданно громко. Она оглянулась, будто удивившись силе собственного голоса.

— Привет, мисс Стюарт,— отозвался Эдди.

— Я бы хотела,— сказала девушка, старательно выговаривая слова и понизив голос,— очень сухого двойного мартини с водкой!

Джон увидел, что она совершенно пьяна.

— Будет сделано, мисс Стюарт.— Эдди взглянул на Джона и чуть заметно подмигнул ему. Он начал быстро готовить напиток, манипулируя стаканом и бутылками с ловкостью мага. Не прошло и минуты, как напиток стоял перед девушкой.

— Без обмана, Эдди! — резко сказала она.

— То есть?

— Я сказала — без обмана! Это меньше, чем одна честная порция!

— Не лучше ли выпить по одной? — спросил Эдди.

— Я сказала: двойная, значит, двойная, Эдди! — Она сделала сердитый жест рукой, и ее сумочка, которую она положила на стойку бара, упала на пол, растеряв все содержимое.

Джон машинально нагнулся и стал подбирать вещи. В ее глазах мелькнуло выражение благодарности. Веснушки на переносице придавали ей вид грустной маленькой девочки. В сумке не было ничего необычного: ключ от номера, губная помада, компактная пудра, кошелек с мелочью. Он вложил все это в сумочку и положил ее на стойку.

— Большое спасибо,— сказала девушка.

— Пожалуйста, мисс Стюарт!

Она взглянула на Джона.

— Вы кто? Я вас здесь раньше не видела.

— Джон Уилз,— ответил он. Не может она быть одной из тех девиц, о которых предупреждал Додд.

— Марго Стюарт,— сказала она.— Газетчик? Сыщик?

— С чего вы взяли, что я сыщик? — улыбнулся Джон.

— Тут ими кишмя кишит. Если вы богатый молодой миллионер, лучше уезжайте из города или, по крайней мере, из этого отеля. Вы можете заплатить десять тысяч долларов за убийство человека?

Джон почувствовал легкий холодок, пробежавший по спине.

— Мой девиз — сделай сам! — ответил он.

Эдди приготовил новую порцию и перегнулся через стойку.

— Мисс Стюарт — секретарь Обри Муна. Видно, сегодня все, кто связан с Муном, немного не в себе.

Мутные глаза Марго Стюарт не отрывались от лица Джона.

— Вы как-нибудь связаны с мистером Муном, Джон Уилз?

— Я — один из его читателей,— ответил Джон. Он особенно тщательно загасил сигарету.— У вас сегодня трудный день?

— Вы не знаете мистера Муна, иначе вы бы знали, что этот день мало чем отличается от других дней.— Марго Стюарт залпом отхлебнула половину содержимого стакана. Ее передернуло, будто вкус ей был невыносим.

— А что, люди грозятся убить его каждый Божий день? — спросил он, заставив себя улыбнуться.

— Каждый Божий день,— ответила она мрачно. И добавила, к его удивлению: — Но, главным образом, в глубине своих разбитых сердец.

— Ваш босс имеет представление, кто пытался нанять мисс Прим?

Она взглянула на него из-под своей шляпки.

— А вы все-таки газетчик?

— Мистер Уилз имеет дело с круизами вокруг света,— вступил в разговор Эдди.

— Сколько бы стоило мне, Джон Уилз,— спросила девушка,— отправиться вокруг света, к опять вокруг, и опять — до бесконечности?

— Примерно столько же, сколько стоит и теперь,— засмеялся Джон.— Я хочу сказать, что именно этим мы все и занимаемся. Все ходим вокруг, и ходим, и ходим...

Она отвела глаза.

— Э-э... Да вы комик!

— Однако вы не смеетесь. — Джон знаком попросил Эдди наполнить его стакан. Эта случайная встреча с секретарем Муна может пригодиться.

Она посмотрела на него затуманенным взглядом.

— А я ведь что-то про вас знаю, Джон Уилз! Джон Уилз...— Голос ее оборвался, как будто иссяк.

Он почувствовал, как напряглось все его тело. Опять эта старая история! Сейчас она скажет, что он — сын Уоррена Мак-Айвера, и тогда Мун наверняка узнает, если еще не узнал, что он здесь, в отеле «Бомонд». Тут же доложит об этом Шамбрену — и конец игре.

— Что-то я про вас знаю,— продолжала девушка, все труднее выговаривая слова.--- Только не вспомню, в каком контексте. Вот Эдди вам скажет, что я делаю в свободное время, чтобы не помнить вещи в контексте. Но когда я протрезвею, Джон Уилз, я постараюсь вставить вас в контекст. «Ты пожале-е-ешь!» — неожиданно пропела она фразу из детской песенки.

— О чем это я пожалею? — спросил Джон, стремясь придать голосу беспечность.— Вы ничего не можете знать обо мне, мисс Стюарт! Я не знаменитость и не важная персона. Я просто гид...

Она наставила на него указательный палец, рука ее дрожала.

— Если вы заплатили бедняжке Прим, чтобы она убила моего босса, я таки поставлю вас в контекст, да, да! Довести ее до того, что она... Это было убийство, Джон Уилз! — Она повысила голос.— Почему вы сами не сделали свое грязное дело?

— Полегче, мисс Сэнди,— сказал Эдди.— Вы несете чепуху.

— Это я-то, Эдди? — Она покачала головой.— Вы не входите в этот контекст, Джон Уилз? Симпатичные глаза. Симпатичные руки. Мне нравятся мужские руки. Эдди, я заплачу за стакан Уилза! Вместо извинения.— Она подперла подбородок рукой, не сводя с Джона глаз. Казалось, она поддерживает голову, чтобы не упасть лицом на стойку.— Пьяная путаница, Джон Уилз! Я вас совершенно не знаю, правда? Что бы я ни сказала, я вас совершенно не знаю. Вы ведь не были знакомы с Прим? Она бывала у нас раз или два в месяц. Нет, Джон Уилз! Я вас совершенно не знаю. Что бы вы ни сделали, я вас совершенно не знаю...

Ее подбородок соскользнул с подпиравшей его руки, и Марго Стюарт упала головой вперед, сильно ударившись лбом о стойку. Если бы Джон не обхватил ее за плечи, она упала бы на пол.

— Ну, с ней все ясно,— сказал Эдди.— Вырубилась.— Он подозвал одного из администраторов.— Я знал, что так кончится, когда она вошла.

Дежурный посмотрел на нее с раздражением.

— Вы не должны были обслуживать ее!

— Я и не обслуживал,— ответил Эдди.— Капля вермута и чистая вода, вот и все! Она просила двойную порцию водки, только я ведь не дурак, мистер Дель Греко. Она-то воображала, что это водка, это ее и доконало.

— Извините, что причинили вам беспокойство, сэр, — обратился Дель Греко к Джону.

— Ничего страшного. Насколько я понял, она живет здесь, в отеле? Может, помочь ей добраться до номера?

— Не беспокойтесь, сэр! Это уже не впервые.— Дель Греко жестом подозвал официанта. Джон не успел оглянуться, как они вывели ее из бара.

— Служебный лифт сразу за углом,— объяснил Эдди.— Уже не в первый раз мы укладываем ее бай-бай. И вот что занятно. Стоит ей так напиться, как она дает понять вам, что просто ненавидит мистера Муна. Удивляюсь, почему она не уходит от него, если терпеть его не может!

— Наверное, ей очень хорошо платят,— сказал Джои и подумал: «Нет, тут совсем другое дело! Еще одна жертва в ловушке Муна. „Что бы вы ни сделали, я вас совершенно не знаю“. Может, она меня узнала? Догадалась, зачем я здесь? И в пьяном тумане дала обещание молчать».

 Глава 3

Наступил вторник.

Джон Уилз завтракал в номере. Он хотел просмотреть утренние газеты. Спешить было некуда, ибо ясного представления, куда ему следует идти и что делать, он пока не имел.

Газеты на разные лады обыгрывали историю Муна. Даже «Таймс» не смогла смягчить зловещие контуры этой истории — самоубийство девушки, услугами которой, очевидно, Мун время от времени пользовался, и странное письмо, обнаруженное в ее сумочке, которое свидетельствовало о существовании заговора против Муна. «Таймс» строго придерживалась фактов, цитируя' письмо и сообщая, что Мун отказал®)., сделать какое-либо заявление корреспонденту газеты. Полиция обещала, обеспечить знаменитому писателю надежную защиту. Прокуратура занималась расследованием возможного заговора против Муна. Среди других публикаций была краткая биография. Муна, очевидно, извлеченная из архивов «Таймса». В ней приводился список его книг и пьес, характеристика его журналистской деятельности, упоминались его премии и отмеченные наградами фильмы. Все это не проливало света на истинный характер Муна.

«Геральд Трибюн» мало отличалась от «Таймс», если не считать нескольких фотографий, помещенных на одной из  внутренних полос. На одной фотографии Мун красовался перед раздраженным Бернардом Шоу. На другой — сидел на террасе своего дома в Каннах, в обществе прославленной итальянской, кинозвезды. Третья, снятая в период войны, запечатлела Муна в военной форме и с тростью, беседующего с красавцем принцем. Уэльским на улице разрушенной французской деревни. На четвертой была прекрасная, брюнетка с прической начала, двадцатых годов. Подпись под фотографией гласила, что эта. женщина —- Виола Брук, прославленная звезда английской, сцены, постоянная спутница Муна в годы после первой мировой войны, ее таинственное исчезновение стоит в одном ряду со знаменитым делом судьи Крейтера.

Имя красавицы ничего не говорило Джоку Уилзу, Виола Брук исчезла до того, как он родился.

Зато менее значительные газеты были полны сообщений разного рода. Группа репортеров «Ньюс» немало потрудилась в поисках информации. Газета поместила фотографию .погибшей девушки, найденную у нее в квартире. Оказывается, имя «Памела Прим» было ее сценическим псевдонимом. Она начинала свою карьеру танцовщицей в мюзиклах на Бродвее. Ее настоящее имя было Морин О'Коннор. Она приехала из шахтерского городка в западной Пенсильвании. Ее отец много лет назад погиб в шахте в результате обвала. Мать уехала с музыкантом из джаза, оставив девочку на попечение соседей, «Ньюс» пускалась в пространные рассуждения о том, почему враг Муна избрал девушку возможным орудием убийства.

Члены комиссии, присудившей Муну премию по литературе, не узнали бы его в нарисованном в «Ньюс» портрете. Он упоминался в деле о разводе: французский министр покончил с собой, оставив записку о том, что его довели до этого опубликованные в печати статьи Муна; история Виолы Брук также приводилась, на страницах «Ньюс», причем с некоторыми подробностями. Так, рассказывалось, что после второго акта пьесы, дававшейся в одном из лондонских театров, она ушла со сцены в свою гримуборную,.а когда ее пришли звать на выход в третьем акте, комната была пуста. С той минуты никто больше ее не видел. Газета также поместила сведения о возбуждении против Муна дела о клевете, которое тот выиграл. Венцом всего была история Уоррена Мак-Aйвера, трагически завершившаяся его самоубийством.

Джон читал эту статью как завороженный, боясь поверить своим глазам. Впервые в печати высказывалось предположение, что его отец, возможно, говорил правду. «Ньюс» не церемонилась в своем отношении к Муну. Из всего сказанного в газете следовало, что Мун отпетый негодяй.

В другой газете Джон прочел колонку «Сторм-центр». Уиллард Сторм утверждал свое преимущество перед другими репортерами. Он был другом Муна, вхож в его дом и знал все это дело изнутри. Он характеризовал Муна как одаренного, великодушного человека, жертву зависти менее способных людей, журналиста, борца, который оказывал благотворное влияние на многих сильных мира сего. Сторм подчеркивал мужество Муна. Несмотря на письмо, раскрывающее заговор против него, Мун не собирается отменять свой день рождения. Он никогда не бежал от опасностей! Не побежит и теперь. Колонка заканчивалась грозным предупреждением мэру, главному прокурору, комиссару полиции и администрации отеля «Бомонд» о том, что они отвечают за безопасность Великого Человека. Читателю оставалось только предположить, что предупреждение привело всех этих лиц в сильнейший трепет...

Джон отложил газеты и допил давно остывший кофе. Кто-то, очевидно, совсем рядом, тоже прочитал эти газеты. Но ни в одной из них не было даже туманного намека на предположение относительно человека, заплатившего Памеле Прим за то, чего она в конечном итоге не смогла выполнить. «Ньюс» поставила другой вопрос: «Теперь, когда Памелы Прим нет в живых, не попытается ли враг Муна найти себе другого наемника?»

Джон Уилз мог бы ответить на этот вопрос.

Удивительный Пьер Шамбрен приветствовал Джона тепло и непринужденно.

— А я вас как раз и жду, Уилз!

Взгляд Джона остановился на высокой рыжеволосой девушке, сидевшей на краешке Шамбренова стола. Лицо ее показалось ему знакомым.

— Оправились после ушиба? — спросила она.

— Ушиба?

— Ну и ну! Не очень лестно для меня, должна сказать,— заметила Элисон,— Обычно молодые люди, столкнувшись со мной, не забывают об этом.

— О, Госгюди! Вчера утром,— вспомнил Джон,— в приемной.

Шамбрен стоял у сервировочного столика, наливая себе свой неизменный кофе.

— Плохое начало, Уилз,— сказал он.— Это наш пресс-секретарь мисс Барнвелл! Я собирался поручить вас ей, но должен сказать, что, если вы могли встретить Элисон и забыть об этом...

— Пожалейте человека,— попросила Элисон.

Джон не помнил, чтобы кто-нибудь так искренно и дружески улыбался ему, как эта мисс Барнвелл.

— Я сама дрожала от страха, когда в первый раз пришла к вам, мистер Шамбрен,— сказала девушка, улыбаясь.— Если бы со мной столкнулся сам Рок Халсон, я бы его не узнала!

Шамбрен, посмеиваясь, сел за стол.

— Ну так вот, Уилз, вчера вы включились в первоклассный спектакль.

— Полагаю, весь этот шум — большое зло для отеля,— сказал Джон, кивнув на кучу газет на столе.

Шамбрен засмеялся.

— Элисон мучает та же мысль. Скандал вредит бизнесу: это закон игры. Но открою вам правду! Стоит разнестись слухам, что кто-то отравился у вас,— и ваш ресторан наполовину опустеет. Стоит только шепнуть, что какой-то вор выкрал из номера норковую шубу,— и половина гостей толпами покинет отель. Тухлая креветка или пропажа вещи, которую легко можно заменить другой, обратит их в бегство. Но если какой-нибудь нувориш застрелит девушку во время танцев в вашем бальном зале, у вас не будет отбоя от желающих снять номер в вашем отеле! Убийство, особенно убийство такой знаменитости, как Мун, было бы очень выгодно с точки зрения бизнеса. Я это знаю, и мой совет директоров это знает, хотя мы можем сколько угодно вопить и ломать руки. Публично мы скорбим по поводу такой возможности, но бизнес от этого только выигрывает.

— Это почти верх цинизма! — Элисон была шокирована.

— Что сделает отель, чтобы защитить Муна? — спросил Уилз.

Шамбрен пожал плечами.

— Мы мало что можем! Отель кишит полицейскими. Он, конечно, не пустит их к себе в квартиру, но они толпятся в холле, поднимаются и спускаются на лифте, протирают наши кресла. Он прикрыт ими, как сеткой. А между тем все время бьет себя в грудь и кричит о своем бесстрашии. Кстати, сегодня он пригласил своих друзей в Гриль-бар. Надо будет сказать полиции, чтобы они не допустили скопления народа.

—1 Перед вашим приходом, Уилз, я спрашивала у мистера Шамбрена, как мне быть с представителями прессы.

— Деточка,— ответил Шамбрен,— мне кажется, сегодня в бальном зале будет демонстрация мод. В Кристальной гостиной устраивается прием для тунисского посла. Завтра организуется обед для Лиги жешцин-избирателей. В четверг — прием у старой миссис Хейвен в пентхаусе «Л», на котором она объявит, что дарует земельный участок для нового кладбища собак. Все эти мероприятия как раз в вашей компетенции, Элисон!

— Вы прекрасно знаете, что я спрашиваю, как быть „с Муном! — рассердилась Элисон.

— С Муном? — повторил Шамбрен, поддразнивая ее.— С каким Муном? Ах да, этим писателем, который в субботу дает званый вечер! Мистер Амато может дать вам для прессы массу пикантных подробностей об этом вечере. К тому же вы ведь говорили с самим Муном, не так ли?

— Говорила! — ответила Элисон так резко, что Джон с удивлением посмотрел на нее.— Но вы не знаете, о чем я вас спрашиваю, мистер Шамбрен! Меня осаждают репортеры, и каждый требует какого-нибудь заявления со стороны отеля о том, что у нас произошло и что происходит.

— По поводу смерти мисс Прим мы можем только выразить наше сожаление. А что касается угрозы Муну, никакого заявления мы сделать не можем. Это дело прокурора и полиции. Учтите, Элисон, никакого заявления! — Шамбрен холодно улыбнулся.— Интересно, успеет ли хор Метрополитен Опера пропеть свое «Поздравляем с днем рождения»? Хотите пари? По доллару с каждого против двух моих!

Каким бы он ни был подонком, не вижу ничего смешного в таких шутках,— сухо заметила Элисон.

— Вы должны воспитать в себе некоторую черствость, Элисон, если хотите заниматься нашим делом.— Шамбрен посмотрел на нее отечески снисходительно, но тон его был серьезен.— Шутить над всем — часть нашего имиджа! Проявлять эмоции по поводу чего-либо — значит показывать свою слабость. Но шутки шутками, а в душе и я сентиментален. Я переживаю смерть этой девочки Прим, хотя никогда не знал ее. Вы читали, что раскопала про нее «Ньюс»?

Элисон утвердительно кивнула.

— Никаких шансов на будущее,— продолжал Шамбрен.— Смерть отца. Дурная мать. Вероятно, никакого формального образования. Она только и могла, что показывать со сцены свое тело, а после каждого показа попадала в лапы какого-нибудь Джона с Бродвея. Возможно, она решила, что если уж попадать в лапы, то за деньги. Талантливое тело, но ум сентиментальной восьмилетней девочки — так, кажется, сказал про нее Мун. Как бы то ни было, она настолько ненавидела его и настолько хотела освободиться, что взяла десять тысяч от таинственного благодетеля и решилась на убийство. Но в последний момент не нашла в себе сил выполнить эту задачу. Вы скажете — слабая, невротичная, неуравновешенная девушка. Но это по-человечески -— по-человечески беспомощное существо. Я переживаю ее смерть. Мне жаль, что, не зная ее, я не мог вовремя ей помочь. Но Мун! — Губы Шамбрена на миг сжались.— В нем нет ничего человеческого. Мисс Прим — не первая, кто покончил с собой. Был еще французский дипломат, возможно, и та английская актриса, и несчастный Мак-Айвер, дело которого было явно состряпано Муном. Это — только те, о ком мы знаем. А сколько еще жертв было за пятьдесят лет расчетливого садизма? Неужели вы действительно думаете, Элисон, что меня хоть немного беспокоит судьба такого человека? Так что, когда я шучу насчет того, успеет ли хор спеть «Поздравляем с днем рождения!» на его вечере, я просто маскирую тайную надежду, что кто-нибудь под шумок выпустит из него кишки.

— Аминь! — пробормотал Джон.

— Вы, мужчины,— растерянно произнесла Элисон.

Шамбрен усмехнулся.

— Предоставим Муну беспокоиться за свою жизнь, а если он умрет, обойдемся без цветов. И я не шучу' Ну, ладно, мисс Барнвелл, берите-ка мистера Уилза и покажите ему, как мы тут организуем площадку для игр богачей в Нью-Йорке.

Отдел, которым ведала Элисон, занимал три комнаты рядом с кабинетом Шамбрена.

-— Итак, первое, что мы сделаем, Джонни,— закажем столик в Гриле и перекусим. Я бы не хотела пропустить первое публичное появление Муна, а вы?

Джон покачал головой. Он чувствовал себя как кролик перед удавом. Но рано или поздно он ведь должен встретиться с Муном лицом к лицу?

Элисон была совершенно права, когда говорила, что ее кабинет осаждают репортеры. Им пришлось буквально прокладывать себе путь сквозь толпу журналистов, громко требующих новых сведений. Наконец они вошли в кабинет Элисон и захлопнули за собой дверь.

— Хотела бы я хоть на пять минут напустить их всех на мистера Шамбрена,— усмехнулась Элисон.— Вряд ли ему пришло бы в голову шутить. Садитесь, Джонни.— Она сняла телефонную трубку.— Будьте добры, соедините меня с мистером Кардозой в Гриле! — Она взглянула на Джона.— Посмотрим, забыл ли он, как вы, мои женские чары? Это старший официант в Гриле. Добрый день, мистер Кардоза! Говорит Элисон Барнвелл.— Она прикрыла трубку рукой, пока тот что-то пространно говорил.— Не забыл! Ну, теперь главное испытание,— сказала она.— Мистер Кардоза, мне нужен столик на двоих сегодня. Да, я знаю, сегодня там званый завтрак...5 Зачем же еще, как вы думаете, я стала бы рисковать своей фигурой?.. Нет, это не приказ мистера Шамбрена. Это моя личная просьба, дорогой мистер Кардоза... Конечно, мы будем висеть на люстре, если необходимо... Спасибо вам большое, мистер Кардоза! Вы просто ангел.— Элисон опустила трубку.— Ну вот, все в порядке. Он рассыпался в обещаниях. Очевидно, я еще что-то имею на своем счету!..

— Вы прелестны! — улыбнулся Джон.

— Как далеко заходит ваша скромность, Джонни? — Она засмеялась.— Как видите, я заметила вас вчера, а это означает, что я не хотела, чтобы вы меня забыли. Что именно я, как пресс-секретарь, должна для вас сделать в этом выстланном плюшем аквариуме?

— Я и сам точно не знаю,— ответил Джон, избегая ее взгляда.— Я еще не готов задавать умные вопросы. Если я просто буду ходить за вами по пятам и смотреть, как работает вся эта машина?

— Ходите, Джонни! Вы не против, если я перейду на дружеский тон?

— Конечно,— с готовностью сказал он.

— У меня противная память, Джонни.— Улыбка угасла на губах девушки.

— Ну вот еще!

— Послушайте. Я открою вам свои секреты, Джонни, потому что я хочу того же с вашей стороны. Когда-то я была замужем за самым лучшим человеком на свете. Он погиб во время испытания бомбы в Неваде. Какое-то время я хотела умереть. Мне нравилось быть замужем. Нравилось, чтобы меня любили. Я знала, что никогда больше не полюблю и, если даже выйду замуж, это будет не то, совсем не то. Наконец я взяла себя за шкирку и пошла работать. Специальности у меня не было, но мне посчастливилось получить хорошее образование. Я попробовала стать репортером, но для этой работы я оказалась слишком женщиной. Я стала организатором рекламы для туристического агентства. Потом была модельером, работала в одной кинокомпании и наконец — здесь. Вот тут и возникает моя противная память. Противная, потому что напоминает о страшных вещах. После того как я вас впервые увидела, она напомнила мне что-то, что следовало забыть.

— Что?

— Фотографию молодого человека, выходящего из отдела кадров «Интернэшнл». Отец этого человека был специалистом по обезвреживанию бомб. Может, из-за каких-то моих собственных ассоциаций та фотография мне запомнилась. И история, связанная с ней, история человека, покончившего с собой после столкновения с Обри Муном.

Джон с трудом перевел дыхание.

— Ну вот, вы знаете'— кто я!

— Знаю, Джонни.— Она мягко улыбнулась.— Я подумала, что должна вам это сказать, если мы собираемся провести вместе ближайшие несколько дней. А вы знаете, когда мистер Шамбрен упомянул о вашем отце, вы побелели, как бумага? Мистер Шамбрен не заметил. Он был зачарован звучанием собственной речи.

— И вы ничего не сказали ему?

— Зачем? Как я теперь вспоминаю, вы легально изменили свое имя. Напоминание о том, что вы — Мак-Айвер, принесло бы вам много новых бед, не правда ли?

— Массу бед...

— Меня беспокоит другое, Джонни! Когда вы явились сюда изучать гостиничное дело, вы, должно быть, знали, что в этом отеле живет Обри Мун?

— Знал.

— Он может вас узнать?

— Не знаю.

— Во всяком случае, на одно вы можете рассчитывать: мистер Шамбрен не выведет вас отсюда за ушко по первому требованию Mvнa. Джонни?

— Да?

— Джонни, вы здесь действительно для того, чтобы изучить наше дело?

У него сжалось сердце. Притворяться было поздно. Она застала его врасплох.

— Ваша память слишком настойчива,— сказал он, пытаясь улыбнуться.

С минуту она молчала.

— Вы не хотите дать мне возможность понять вас, Джонни? — спокойно спросила она.

Он сидел, разглядывая свои руки, сжатые в кулаки. Симпатичные руки, сказала вчера эта девочка, мисс Стюарт. Почти наверняка она тоже знает, кто он. «Что бы вы ни сделали, я вас совершенно не знаю».

Он взглянул на Элисон и вдруг почувствовал, как больно сжалось горло. Его охватило страстное желание рассказать ей всю эту историю, все, до последней детали! С того дня, как погиб его отец, он ни с кем не говорил откровенно. Он не мог поделиться своим горем с матерью — ей и так было тяжело. За двенадцать лет он никому не мог объяснить, как глубоко ранило его самоубийство отца. Джону не с кем было поделиться собственным горем. Никто не знал, какие проклятья он выкрикивал по ночам в подушку в адрес Муна. Все это вновь поднялось в нем, когда он посмотрел в голубые глаза Элисон.

Он облизнул пересохшие губы.

— Я пришел сюда для того, чтобы убить его!..

И тут его прорвало... Элисон слушала его молча. На лице ее было выражение жалости и дружеского сочувствия.

— Это было бы не так уж трудно,— заключил он.— Я мог бы, не задумываясь, столкнуть его на рельсы в метро! Я еще не дошел до того, чтобы за ним охотиться, но, если бы представился случай, я бы его не упустил! Пять недель назад пришло письмо...

— Письмо? — задала Элисон первый вопрос.

— В моем номере лежит точная копия письма, которое нашли в сумочке Памелы Прим. Кроме того, что оно адресовано мне.

Джонни!

— Деньги были в банде Уолтон Трест. Я не сразу взял их. Все это время, когда я твердил себе, что цивилизованный человек не может убить другого человека, даже если ненавидит его, я помнил об этих деньгах. А потом пошел и снял их со счета. Купил кое-что из одежды. Связался с Тони Вейлом в Лондоне и попросил его дать мне рекомендательное письмо к Шамбрену. Я думал... не знаю, что я думал! Я хотел только осмотреться. Но я купил пистолет. И вот — все устроено, у меня впереди еще целая неделя для окончательного решения — вдруг .это самоубийство... Какой-то сумасшедший решил во что бы то ни стало оборвать карьеру Муна в день его семидесятипятилетия, на его званом вечере. Этот кто-то думал, что его намерение осуществит Памела Прим. Что это сделаю я. А может, у него есть на примете еще кто-то третий? Очевидно, он все знает про меня, как знал про Памелу Прим. И я думаю, что он способен осуществить свои угрозы. Он пишет, что я не доживу до следующего вечера, если возьму деньги и не убью Муна...

— Значит, вы на минуточку сошли с рельсов и взяли эти деньги,— сказала Элисон тоном опытного сыщика.— Часть их вы потратили. Но вы не собираетесь делать то, что от вас хотят. Поэтому вы идете в полицию, вручаете им ваш экземпляр письма и помогаете в розыске сумасшедшего.

— Спасибо, что выслушали меня,— сказал он, роясь в карманах в поисках сигареты.

— Ведь именно это вы хотели сделать? — настойчиво спросила она.

— Я еще не решил до конца.

— А чего тут решать? — В ее голосе прозвучало нетерпение.— Мой дорогой Джонни, не ведите себя как герой плохого детектива, который не принимает совершенно очевидных мер для своего спасения. Итак, вы взяли деньги, чтобы убить человека, что, вероятно, ставит вас в какой-то мере вне закона. Но если вы придете к лейтенанту Харди, покажете ему письмо, сдадите револьвер, предложите ему свою* помощь — думаю, они отнесутся к вам: снисходительно!

— Как я могу им помочь?

— Одно то, что вы отдадите им ваше письмо,— уже. помощь! Это письмо говорит о том, что Мун в гораздо большей опасности, чем они думают.

— Значит, я буду помогать спасать Муна? — сказал он с горькой усмешкой.

— Джонни. Джонни, Джонни! Вы будете помогать самому себе! Вы позволили себе двенадцать лет жить как герой мелодрамы. Пора это прекратить! Вы должны говорить с людьми так же, как говорили со мной. Вы не должны играть роль мальчика для битья в истории Муна. Будьте мужчиной, Джонни! Поднимитесь к себе, возьмите письмо и револьвер и принесите их сюда. А я поищу Харди, он где-то здесь, в отеле.

Джон встал. Он почувствовал, будто гора с плеч свалилась.

— Вы всегда играете роль матери-наставницы, Элисон? — спросил он.

— Если вы будете говорить обо мне как о «матери», мой мальчик, можете покинуть этот кабинет и никогда в нем не показываться!:— Ее улыбка согрела его.— Господь с вами, Джонни! Вы ведь знаете, что это именно то, что вам нужно?!.

Лейтенант Харди слушал с таким видом, будто не верит ни одному слову из того, что слышит. Пока Джон говорил, он время от времени заглядывал в письмо, потом переводил взгляд на револьвер.

Наконец Джон умолк.

— Это самая фантастическая история, какую я когда-либо слышал,— сказал Харди, с подозрением взглянув на Элисон.— Это случайно не какой-нибудь способ сделать рекламу, мисс Барнвелл?

Но Харди уже знал, что это не так. Он заметил, поднеся письмо к свету, что оно напечатано на той же бумаге, с теми же водяными знаками, что и письмо, адресованное мисс Прим.. Кроме того, он был хорошо знаком с историей капитана Уоррена Мак-Айвера. Если Уилз — мошенник, он не выбрал бы для своей аферы историю, к которой имеет самое непосредственное отношение. Нет, как ни дико все это звучит, молодой мистер Уилз говорит правду!

— Смею надеяться, что проверка подтвердит ваше сообщение,— сказал Харди.— Банк — это темное дело.— Он внимательно посмотрел на Джона.— Кто еще об этом знает?

— Только мисс Барнвелл.

— Против вас могут выдвинуть обвинения в заговоре с целью убийства.— Никто не отреагировал на это замечание Харди. И тогда он встал и начал мерять шагами кабинет Элисон.— Вы думаете, эти угрозы в письме имеют реальный вес, Уилз?

— А вы на моем месте стали бы рисковать, считая, что в них нет реальной опасности?

Харди вздохнул.

— Значит, у нас нет выбора, не так ли? А я вам скажу, что в этом деле нужен не сыщик, а психоаналитик! Просто непостижимо, что такой разумный парень, как вы, мог шататься по городу целых пять недель, решая, следует ли ему взять эти деньги и убить человека! Неужели вы не понимали, что вас хотят подвести под монастырь? Тот, кто готов потратить столько денег, наверняка хочет обеспечить себе выгоду от такого дела. Вот он и решил использовать Прим, вас, кого-нибудь еще, чтобы убрать врага, а самому умыть руки! И где мы найдем этого подонка? Ну, допустим, мы пойдем на Главпочтамт и проверим почтовый ящик, указанный в обратном адресе на конверте. Но как мы узнаем, кто арендовал тот ящик? Кто-то заплатил за него и воспользовался им, но кто? Если этот тип решил действовать инкогнито, он и останется инкогнито.

— Я считаю, он должен быть здесь, в гостинице,— сказал Джон.— Он должен следить за мной и за другими. Если имеешь дело с марионетками, нужно быть рядом, чтобы управлять ими.

— Вы очень хотите, чтобы этого типа поймали?

Джон взглянул на Элисон.

— Конечно, если вы спрашиваете, хочу ли я жить и после той субботы.

— Вы явились сюда с почти твердым намерением убить человека,— сказал Харди.— Готовы ли вы на некоторый риск, чтобы спасти свою жизнь?

— Какой именно?

Харди взорвался.

— Почем я знаю? Это же просто сумасшедший дом! Тут все непредсказуемо. Этот Мун в своем идиотском китайском будуаре улыбается, как сиамский кот, и будто вызов нам бросает — мол, защищайте меня! Может, нам следовало бы привести вас к нему вместе с вашим письмом и сказать: посмотри, корешок, револьвер-то и в самом деле заряжен! — Глаза Харди сузились.— А может, наоборот, надо молчать обо всем этом.— Он свирепо взглянул на Элисон.— Сколько вы способны держать язык за зубами, мисс Барнвелл?

— Сколько понадобится, лейтенант!

— О’кей! Допустим, мы сделаем вид, будто ничего не случилось. Вы, Уилз, ничего нам не рассказывали. Вы все тот же потенциальный убийца, что и утром. Вы зондируете почву, изучая постепенно дела в большом отеле. О письме никто не знает. Может, этот тип чем-нибудь себя выдаст? Может, захочет напомнить вам, что срок истекает? Заговорит с вами в баре. Позвонит в номер по телефону. Подсунет под дверь записку. Словом, как-то проявится. Может быть, это наведет вас на след. А может, мы перехитрим сами себя, и кто-то столкнет вас в шахту лифта. Тот, кто так хорошо осведомлен о вашем прошлом, Уилз, о жизни малышки Прим, может также знать, что мы сидим сейчас втроем и готовим ему ловушку.— Он взглянул на телефон внутренней связи на столе Элисон. Тот был выключен.

— И очень может быть, вы обнаружите его после того, как вытащите меня из шахты,— сказал Джон.

— Если бы я мог гарантировать целесообразность риска,— ответил Харди,— я бы заставил вас рисковать, вместо того чтобы просить вас сделать это добровольно.

Джон посмотрел на Элисон. Она была явно испугана. Его сердце забилось чуть быстрее. Значит, он ей не совсем безразличен.

— Я согласен на ваш план,— сказал он лейтенанту.

 ЧАСТЬ III

 Глава 1

Есть большая разница между подготовкой рискованного плана в уютном кабинете Элисон и осуществлением этого плана на практике. Одно дело сказать: «Да, я согласен быть сыром в мышеловке»,— и совсем другое — стать действительно такой приманкой.

Джон Уилз никогда, не был трусом, но преследования, которым он подвергался последние двенадцать лет, превратили его в законченного пессимиста. Он уверовал в неизбежность своего поражения в борьбе против Муна. И вот в течение всего лишь одного часа произошло два события. В разговоре с Элисон он неожиданно нашел выход чувствам, которые уже достигли критической точки. В Харди он нашел союзника, который предложил ему рискованный шанс навсегда вырваться из опутавшей его сети. Слабый огонек надежды засветился, как пламя свечи в далеком окне.

Харди ушел, оставив их вдвоем с Элисон. Лейтенант решил установить наблюдение за Джоном. Два или три человека будут охранять его и следить за каждым, кто проявит к нему интерес. Эти сыщики, плюс охранники в распоряжении Джерри Додда, будут в состоянии постоянной готовности. Через пятнадцать минут они все соберутся в вестибюле, и Харди покажет им Джона.

— Вы должны знать наших людей,— сказал Джону Харди перед уходом.— Мы не хотим, чтобы вы зря тратили время, подозревая кого-нибудь из моих мальчиков.

Лейтенант был непреклонен еще в одном пункте. Никто, решительно никто не должен знать об их планах. Он особенно подчеркнул это для Элисон, которая собиралась предупредить мистера Шамбрена.

— Вы должны вести себя совершенно естественно,— говорил Харди.— Тот, кто запросто выбросил двадцать тысяч, готов подкупить кого угодно! Если посыльный, телефонистка, горничная подадут нашему другу хоть малейший намек на то, что вы не тот, за кого он вас принимает, то есть не его наемник,— все пропало!

— Вы не доверяете мистеру Шамбрену? — спросила Элисон. -

— Я не верю, что человек будет вести себя совершенно естественно, если будет посвящен в наши планы. Я и вам не верю, мисс Барнвелл, да только теперь с этим ничего не поделаешь! Наша единственная надежда, Уилз, в том, что наш друг считает, будто вы еще не пришли к окончательному решению и вас надо немножечко подтолкнуть. Вот на чем мы его и поймаем, если действительно поймаем.

— Я не уверен в том, что смогу вполне убедительно сыграть свою роль, зная, что у меня на спине нарисована мишень,— сказал Джон.

— Эта мишень уже давно у вас на спине,— возразил Харди,— но только сейчас вы это по-настоящему осознали, вот и все! Если будете вести себя немного нервно или нерешительно — тем лучше. Он решит, что вы все еще на распутье.

Харди ушел, чтобы организовать своих людей.. Элисон взглянула на Джона. Ее лицо было тревожно.

— О, Джонни, во что я вас втравила?

— Дорогая Элисон.— Он хотел подойти к ней поближе, но подумал и остался там, где был.— Помню, когда я был ребенком, отец сказал мне одну вещь. Мне было тогда десять лет, и нас с матерью эвакуировали из Лондона в Штаты. Прощаясь, отец сказал мне, хотя, как я теперь понимаю, слова предназначались моей матери: «Когда-нибудь, Джонни, ты поймешь, что человек сам по себе — только половина целого, словно банкнота, разорванная пополам. Он не имеет ценности сам по себе, если не найдется вторая половина. Я никогда не стану целым, Джонни, если ты не привезешь мне обратно вторую половину». Конечно, он имел в виду мою мать. У меня никогда не было второй половины, Элисон! Я знаю, вы мне помогли просто потому, что у вас доброе сердце. Я знаю, не я — ваша вторая половина. Но тем, что вы разделили со мной мою беду, вы заставили меня на минуту ощутить себя целым человеком. Спасибо вам!..

— Что я могу вам сказать на это? — промолвила она серьезно.— Если это помогло вам, я счастлива. Я знаю, каково эго. когда вторая половина утеряна навсегда...

Джон понял, что Элисон предлагала ему только дружбу, на большее надеяться не приходилось.

Через пятнадцать минут они спустились в вестибюль. Там было полно народу. Каким образом стало известно, что Обри Мун появится в Гриле? Для Джона это было загадкой. Может, через журналиста Уилларда Сторма? У входа в Гриль клубилась толпа, пытаясь дорваться до старшего официанта, мистера Кардозы, который стоял по ту сторону красного бархатного шнура и повторял, что в Гриле нет ни одного свободного места.

Как было условлено, Джон огляделся, ища в толпе Харди. Лейтенант стоял у газетного киоска и разговаривал с коренастым человеком. На миг их глаза встретились, Харди положил руку на плечо своего собеседника. Затем перешел на другую сторону вестибюля. Там у витрины разглядывал выставленные товары высокий худощавый человек. И вновь рука Харди на. миг легла на его плечо. Этот маневр повторился еще два раза. Указав четвертого агента, Харди опять мельком взглянул на Джона и исчез.

— О, Господи,— тихо произнесла Элисон.

Джон обернулся и увидел, что к ним приближается очень странная старуха. Ее шляпа напоминала лоток фруктов, прикрытый легкой развевающейся тканью. Норковая шуба сияла в ярком свете люстр и выглядела на ее полной фигуре как просторная палатка. На руках у нее примостился черно-белый спаниель.

— Сумасшедшая из Шеллота,— сказала Элисон.— Ее апартаменты рядом с квартирой Муна. Миссис Джордж Хейвен.

— Та самая, что интересуется кладбищами для собак?

— Та самая. Будьте ласковы с ней, и, ради Бога, Джон, поговорите с Тото,— это все, о чем Элисон успела его предупредить.

Миссис Хейвен надвинулась на них, как шхуна с развернутыми парусами.

— A-а, Барнвелл.— Ее голос прозвучал, как гул древних пушек. Люди оглядывались — и уже не могли отвести от нее глаз. Она была поистине музейным экспонатом.

— Доброе утро, миссис Хейвен! — приветствовала ее Элисон.— Как поживает маленький Тото?

— Сердится на меня,— ответила миссис Хейвен.— Не дала ему побегать, все только по делу. А он привык в это время гулять в парке.— Стеклянные глаза остановились на лице Джона.— А это кто, мисс Барнвелл?

— Джон Уилз, миссис Хейвен,— почтительно ответила Элисон.

— Здравствуйте, миссис Хейвен,— сказал Джон старухе. Затем протянул руку и дотронулся до плоской головы спаниеля.— Хэллоу, старина! — В ответ спаниель снисходительно оскалил зубы.

— Я надеялась обсудить с вами мой завтрак, назначенный на четверг. Когда вы собираетесь опубликовать материал насчет нового кладбища?

— Могла бы я зайти к вам завтра утром?

— Если пробьетесь! — Миссис Хейвен огляделась. Вся ее облаченная в мех фигура выражала крайнее возмущение.— Этот нелепый Мун с его вечными историями! Я не могу дойти до дверей, не столкнувшись чуть ли не со всей манхеттенсхой полицией. Если он очень хочет, чтобы его убили, пусть делает это не так публично. Вас устроит десять часов, мисс Барнвелл?

— Конечно, миссис Хейвен!

Миссис Хейвен перевела на Джона свои стеклянные глаза.

— Не может быть, чтобы в вас было только плохое, Уилз,— сказала она.

— Надеюсь, что нет! — ответил Джон.

— Разговаривал с Тото... Я всегда говорю, люди, которые любят собак, не могут быть абсолютно плохими! Вы должны как-нибудь прийти ко мне на чашку чая...

— С большим удовольствием,— сказал Джон.

— Ну, насчет удовольствия мы еще посмотрим! Так в десять утра, мисс Барнвелл.— И она направилась к лифту, расправив паруса.

— Гав! — шепнула ей вслед Элисон.

— Спасибо за совет насчет Тото!

Элисон засмеялась.

— Она купила у нас свою квартиру семь месяцев назад и до сих пор не сказала ни слова мистеру Шамбрену. Он ужасно раздосадован. Еще бы! Он — единственный из работников отеля, не удостоенный ее милостивого внимания. «Любишь меня — люби и мою собаку»,— гласит поговорка. Видите ли, он ни разу не снизошел до того, чтобы поговорить с Тото! Ну ладно, пойдем к нашему столику, не то мистер Кардоза не сможет удержать его за нами. Вы способны пробиться сквозь эту толпу?

Работая локтями, они добрались до бархатного шнура. Мистер Кардоза, невозмутимый, как ледяное изваяние, пропустил их. Люди, оставшиеся по другую сторону шнура, проводили их ненавидящими взглядами, словно отпетых негодяев.

— Надеюсь, мисс Барнвелл, вы подарите мне за это вечер в театре,— сказал Кардоза, провожая их через уже наполненный зал к зарезервированному для них столу.

— О’кей,— согласилась Элисон.

Кардоза с улыбкой подвинул ей кресло.

— Я всегда знал, что у него две головы. Думаю, здесь вас не заденет ни одна шальная пуля.

— Вы всерьез считаете, что?..

— Нет,— сказал мистер Кардоза.— Я не думаю, что он пришел бы, если бы ему действительно грозила опасность. Прошу извинить меня...

Они едва уселись за свой столик, как послышался нарастающий гул голосов. Великий Человек шел через вестибюль. Через мгновение он появился у бархатного шнура мистера Кардозы.

Джон Уилз впервые увидел его во плоти. Он почувствовал, как напряглись мышцы и больно сжалась челюсть. В этот момент на его руку легла прохладная рука Элисон.

— Спокойно, Джонни,— сказала она.

Мун стоял в дверях, окидывая зал небрежным взглядом. На нем был превосходно сшитый темно-серый костюм, черно-белый жилет и пышный галстук- бабочка. Ему можно было дать лет пятьдесят. Левая рука слегка поглаживала усики. Правая скрывалась в кармане брюк. Он молчал, но все почти явственно слышали его мысли: «Ну-ну, лизоблюды, смотрите — я весь перед вами».

Джон отвернулся. Он вновь увидел перед собой измученное лицо отца, услышал его усталый, скорбный голос; «Я не знал, что приобрел врага, имеющего власть, влияние, а главное — деньги, и что он будет преследовать меня, пока кто-нибудь из нас не умрет...»

— Вот тот, похожий на невинного студента-второкурсника,— это Уиллард Сторм, журналист,— услышал Джон голос Элисон.

Он заставил себя обернуться. Мистер Кардоза с поклонами вел Муна к столу. За ним по пятам следовал молодой человек в очках с роговой оправой и очень модной, неуловимо наглой внешностью.

— Одной породы птички,— сказала Элисон.— В своем роде мистер Сторм — современная версия Обри: в молодости.

Теперь они подошли к столу, отведенному для них в центре зала. Вокруг хлопотливо порхал мистер Кардоза. Джон заметил Шамбрена, стоявшего в дверях рядом с Харди и его людьми. Мун был под тщательным: наблюдением. Джерри Додд и- один из его помощников силой оттаскивали от входа какого-то фотографа.

— Мистер Шамбрен не допустит никакой шумихи, как бы она ни нравилась Муну,— сказала Элисон.

В этот момент черные глазки Муна заметили Элисон. Он улыбнулся насмешливой, издевательской улыбкой. Щеки Элисон вспыхнули. Джон уже хотел выразить свое возмущение, как вдруг почувствовал на себе пристальный, изучающий взгляд Муна. Насмешливая улыбка угасла, глаза превратились в узкие щелочки. Потом Мун повернулся и что-то сказал Уилларду Сторму. Тотчас журналист направил на Джона свои очки в роговой оправе.

— Кажется, он меня заметил,— сказал Джон.

— У нас свободная страна,— возразила Элисон. Она сердилась на себя за то, что покраснела.

Джон ждал, но ничего не происходило. Мун отвернулся и стал обсуждать с мистером Кардозой меню завтрака. Сторм вынул из кармана блокнот и начал что-то писать в нем, бросив взгляд на Джона.

— Мисс Барнвелл!

Джон поднял глаза на человека, остановившегося возле их столика. Когда-то он был красив, он и сейчас красив’ в профиль, подумал Джон. На нем были черный пиджак и полосатые брюки, под мышкой он держал папку с бумагами.

— Мистер Амато! Привет! Джон Уилз, познакомьтесь: мистер Амато, наш метрдотель.

Амато поклонился.

— Слышал о вас от Шамбрена, мистер Уилз! Он говорил, что вы интересуетесь устройством пиров и праздников.— Он слегка повернул голову в сторону Муна.— Можно подумать, это современный Гамлет.— . Амато содрогнулся.— Может, сейчас не время, мисс Барнвелл, но Шамбрен сказал, что вас, возможно, интересуют некоторые детали субботнего вечера. Можно к вам присоединиться?

— Конечно,— сказала Элисон.

Амато придвинул третье кресло, уселся и раскрыл папку. ’ "

— Вот тут у меня меню. Может быть, вы используете некоторые подробности в сообщениях для печати?

— С днем рождения! — улыбнулась ему в ответ Элисон.

На лбу Амато выступили крошечные капельки пота.

— Будь он проклят,— пробормотал он.

— Ну, все не так уж плохо, мистер Амато!

— Будет в десять раз хуже, чем вы думаете. Все это возбуждение, вся эта шумиха превратят личный праздник в предмет национального, даже всемирного интереса.

А посему Его Величество постарается сделать для нас это предприятие в двадцать раз труднее. Когда он в центре всеобщего внимания — он просто дьявол! Я-то воображал, что полиция убедит его отказаться от этой затеи.

— Они пытались,— сказала Элисон.— Быть в центре всеобщего внимания — это именно то, чего хочет наш мистер Мун.

— О, Господи,— вздохнул Амато. Он вытащил из нагрудного кармана шелковый платочек и вытер лоб.

— Но, мистер Амато, ваше дело — выбрать нужную еду и вина, вот и все! И, как говорит мистер Шамбрен, никто не сумел бы все это лучше организовать, чем вы.

— Вы не понимаете,— возразил Амато.— Ему невозможно угодить! Тут нечто большее, чем вина и кушанья.— Взгляд, брошенный им в сторону центрального стола, был полон ненависти.— Все должно происходить с точностью хронометра! Закуски — ровно в восемь, ни на минуту раньше или позже. Тарелки должны быть убраны ровно через шесть минут. Должен быть подан сигнал одному из оркестров — музыка заглушит звон посуды. Через шесть минут — подать суп! И так далее, и тому подобное...

— Так вы представьте ему свое меню, он внесет свои исправления, а вы достаньте себе хронометр,— бодро сказала Элисон.— Раз начав, вы уже будете механически следовать установленному распорядку. Меню при вас, мистер Амато?

Амато кивнул и опять вытер лицо платком.

— Мечтаю посмотреть, как человек может потратить тридцать тысяч долларов на банкет для своих друзей,— сказала Элисон.

— Неужели это реальная сумма? — спросил Джон.— Мистер Шамбрен называл эту цифру, но я подумал, что он просто преувеличивает для наглядности.

— Набежит и больше,— ответил Амато,— если включить подарки, устройство бара в фойе перед бальным залом, хор Метрополитен Опера.

Он вынул из папки несколько листков бумаги и протянул им. Джон поймал себя на том, что читает написанное с чувством какого-то благоговейного ужаса. 

 Большой бальный зал и гостиные.

 Приглашение к 7 часам вечера.

 Начало обеда в 8 часов вечера.

 Около 250 гостей.

 Ответственный: мистер Амато.

Далее следовало меню, включавшее: 

 холодные закуски шести сортов;

 горячие закуски трех сортов. 

Собственно обед — одиннадцать блюд на выбор, причем каждому блюду соответствовал определенный сорт вина. В качестве первого предлагался суп из хвостов кенгуру с вином «мадера специальная».

В заключение говорилось:

«Во время „Десерта Мун“ будет исполнено „Поздравляем с днем рождения" силами двух оркестров и хора Метрополитен Опера.

Гостям, оставшимся после окончания обеда, в фойе бального зала будут предложены сэндвичи и шампанское».

К этому прилагался примерный подсчет стоимости всего мероприятия — 22 386 долларов.

— Конечно,— сказал мистер Амато, вытирая лицо платком,— если к этому добавить стоимость двух оркестров и хора Метрополитен Опера, золотые зажигалки и компактную пудру для всех гостей, понадобится не меньше тридцати тысяч, чтобы покрыть эти расходы. Да, я забыл еще цветы с Гавайских островов, это по меньшей мере три тысячи долларов, сигареты с Суматры, художественные меню с ручной росписью, по пять долларов каждое. О, даже тридцать тысяч долларов будет мало!

— Вы начали составлять это меню и подсчитывать расходы вчера, в десять часов утра? — спросил Джон.

— Это моя работа,— пожал плечами Амато. Он был доволен произведенным впечатлением.— Но убедить мистера Муна принять все это — совсем другое дело!

— Вы никогда не пытались баллотироваться на пост президента Соединенных Штатов, мистер Амато? — спросил Джон.— Такие способности, такое владение цифрами.— Он восхищенно покачал головой.— Я буду агитировать за вас!

— Дорогой мистер Амато,— сказала Элисон.— А что такое «Десерт Мун»?

— Это праздничный торт, но весьма особого рода,— сказал явно польщенный Амато.— Он будет сделан в форме яхты мистера Муна. Искусственный лед, скрытый в контейнере в центре, создаст иллюзию дыма, выходящего из трубы. Иллюминаторы будут оснащены крошечными электрическими фонариками. Это будет настоящее произведение искусства.

— И в тот момент, когда Великий Человек вонзит в него нож,— продолжала Элисон с ноткой благоговения в голосе,— хор Метрополитен Опера запоет...

— «Поздравляем с днем рождения»,— закончил Амато.

— Вот именно! С днем рождения,— шепотом произнес подошедший неслышно Кардоза:— Вас требуют пред Очи, Амато!

— Что? — Амато, как ужаленный, подскочил в своем кресле.

— Вас увидели и зовут. Прежде чем меню подвергнется огласке, он может внести в него какие-нибудь изменения. Вы, мисс Барнвелл, будьте любезны сопровождать Амато. Великий Человек приглашает вас выпить с ним стакан коктейля, прежде чем он приступит к завтраку.

— Прошу прощения,. Джонни.— Элисон встала с кресла.

Джои наблюдал, как Элисон и потеющий от волнения и страха Амато подходят к столику Муна. В глазах любопытствующей публики это была премиленькая сценка. Мун сыграл ее с очаровательным изяществом. Он поднялся с кресла, взял неохотно протянутую руку Элисон, поднес ее к губам, а затем подвел девушку к креслу, заранее подвинутому предусмотрительным Кардозой.

Для мистера Амато кресла не нашлось. Он стоял, как провинившийся школьник, ожидая, пока Мун удостоит его высочайшего внимания. А. Мун не спешил. Он был в центре событий, к тому же Элисон была очаровательна.

Джон, оглядел зал, ища взглядом того единственного человека, который мог бы наблюдать за ним. Но, насколько он мог судить, все взоры были устремлены к центру зала, и ни одна душа в Гриле не интересовалась никем, кроме Великого Человека.

Прежде чем томящийся мистер Амато дождался своей очереди, произошел один маленький эпизод, продливший его агонию. У входа в Гриль появилась Марго Стюарт. Помощник мистера Кардозы пропустил ее в зал. Она устремилась прямо к столику Муна, не глядя ни вправо, ни влево. На ней было то «выходное черное платье», которое имеет в своем гардеробе каждая девушка, состоящая на службе. Джон не мог хорошенько разглядеть ее, но был уверен, что после вчерашнего она чувствует себя отвратительно.

Подойдя к Муну, она вручила ему лист бумаги. Он взглянул на нее с таким выражением, будто от одного ее вида ему стало плохо. Появление Марго разрушило очарование, которое он создавал, играя роль престарелого, но галантного Дон-Жуана. Он взглянул на записку, нетерпеливым жестом дал Марго понять, что она может идти, и снова повернулся к Элисон.

Марго Стюарт двинулась по боковому проходу между столиками, путь ее неминуемо лежал мимо столика Джона Уилза. Она смотрела на него с таким выражением, будто он был частью стенной росписи, ничем не выдавая того, что видела его раньше. Может, вчерашняя встреча просто вылетела из ее головы? Ведь она была пьяна до бесчувствия. Поравнявшись с его столиком, она мимоходом задела его, уронив на его колени маленький смятый клочок бумаги.

Джон быстро оглянулся на Муна. Ни Мук, ни Уиллард Сторм не обратили ни малейшего внимания на уход Марго. Мун заказывал Кардозе коктейль, Сторм пытался очаровать Элисон.

Не поднимая с колен записку, Джон развернул ее:

«Могу я вас видеть? Только не звоните в пентхаус „М“. М. С.».

Джон медленно повернулся к выходу. По Марго Стюарт уже исчезла в толпе, все еще клубившейся по ту сторону бархатного шнура.

Между тем Великий Человек наконец-то снизошел до мистера Амато. По всему было видно, что происходит избиение несчастного устроителя банкетов. Лицо Амато из багрово-красного стало пепельно-серым. Дрожащими руками он подал Муну и Сторму копии меню.

Именно в этот момент неизвестно откуда появился Пьер Шамбрен, спокойный, улыбающийся, непринужденный, и стал рядом с Амато.

Все это было похоже на немой фильм без титров. Мун что-то резко и сердито сказал Шамбрену. Тот ответил с улыбкой. Мун разразился какой-то тирадой и сделал жест в сторону Джона. Сторм и Элисон обернулись и посмотрели на Джона. Шамбрен продолжал слушать с невозмутимым видом. Когда Мун, наконец, выдохся, Шамбрен что-то сказал Амато, а потом Элисон. Амато мгновенно ретировался, оставив Шамбрену свою папку. Элисон поднялась с кресла, что-то вежливо сказала Муну и направилась к Джону.

— Ух, этот тип! — выдохнула она, усаживаясь на свое кресло.

Тут же появился мистер Кардоза с двумя порциями мартини, которые они не заказывали.

— Двойные, мисс Барнвелл,— сказал он весело.— А каков наш Шамбрен? Настоящий парень!

— Да,—= согласилась Элисон. Она повернулась к Джону.— Мистер Кардоза извинит нас, если мы пойдем выпьем и закусим где-нибудь в другом месте. Да, Джонни? Здесь я просто задыхаюсь!

— Разумеется, мисс Барнвелл,— сказал Кардоза.— Если хотите, я велю официанту отнести что-нибудь в ваш офис.— Он усмехнулся.— Там, у входа, одна пара так и размахивает пачкой долларов, чтобы я устроил им столик. Я сделаю бизнес, отдав им ваши места.

Элисон положила руку на плечо Кардозы, потом быстро пошла к выходу. Джон последовал за ней. Краем глаза он видел, что Мун все разносит Шамбрена, а тот слушает его с таким видом, словно все это доставляет ему истинное удовольствие.

Они пробились через толпу и молча поднялись на четвертый этаж, в кабинет Элисон.

— Нет, все-таки Мун — это нечто невообразимое! — с гневом сказала Элисон.— Каждый взгляд его — оскорбление. Он ухитрился в присутствии Амато и Сторма сделать намеки на какие-то отношения между нами. Я уверена, что Сторм думает, будто в свободное время я ублажаю эту тварь!

Элисон отвернулась. У Джона мелькнула мысль, что она вот-вот расплачется. Вместо этого она с силой ударила кулаком по столу.

— Грязный подонок! — с ненавистью сказала она. Потом повернулась к Джону.— Простите, Джонни...

Он понимающе усмехнулся.

— Можете повторить, если хотите!

— Джонни, дело плохо...

— Мун узнал меня? — спросил Джон, и губы его сжались.

— Узнал, объяснил Сторму, кто вы, пожурил меня за то, что я завтракаю с его врагом. А под конец обвинил Шамбрена в том, что он укрывает в своем отеле потенциальных убийц.

— А Шамбрен?

— Он знает, кто вы. А если даже и не знал, то дивно притворялся. Он — прелесть! И откуда он взялся так неожиданно? Мун обращается с Амато, как нельзя обращаться с собакой,— и вдруг появляется Шамбрен. «В таком важном деле, как ваш день рождения, мистер Мун, я не хочу оставлять детали на усмотрение моих подчиненных,— сказал он.— Бегите, Амато!»

— Ну и бежал же он!

— «Я также передам мисс Барнвелл ваши пожелания по поводу освещения этого события в прессе,— сказал потом Шамбрен.— Мы не должны отрывать ее от гостя». Тут Мун как закричит: «Да вы знаете, кто он такой? Это же потенциальный убийца, от которого вы должны меня защищать!» Я так обалдела, Джонни, что не могла сразу вступиться, но Шамбрен меня опередил: «Это Джон Уилз. Изучает гостиничное дело. Сын человека, который из-за вас пустил себе пулю в лоб». «И вы позволяете ему вникать в дела отеля, понимая, что он вполне может меня убить?» — завопил Мун. «А разве есть правило, по которому в отель „Бомонд“ допускаются только те, кто вас любит?» — ответил Шамбрен. На этом я и ушла, Джонни!

В дверь постучали.

— Наверное, наши мартини,— предположила Элисон.

Джон открыл дверь и остолбенел. Перед ним, перекинув через руку салфетку и держа поднос с тремя наполненными стаканами и горячими бутербродами на блюде, стоял Шамбрен.

— Могу я обслужить вас, сэр? — спросил Шамбрен. Глаза его смеялись. Как заправский официант, он внес поднос в кабинет Элисон и поставил его на стол. Поклонившись, он подал стакан Элисон и помахал Джону:

— Угощайтесь, сэр!

Потом вдруг стал серьезен.

— Маленький тост! — сказал он и поднял свой стакан.— Выпьем за отделение овец от козлищ! Кстати, говоря о козлищах, я имею в виду вашего потенциального поклонника, Элисон. Да, я знаю, кто вы, Джон Уилз!

«Вот так»,— подумал Джон.

Шамбрен вынул из серебряного портсигара свою любимую египетскую папиросу. Джон, стараясь унять дрожь в руках, поднес ему зажигалку. Сквозь облачко дыма на него внимательно смотрели темные глаза Шамбрена.

— Преподам-ка я вам урок по ведению отель-бизнеса.— Шамбрен снял с блюда крышку. Множество секций было заполнено маленькими сэндвичами с рыбой, копчеными колбасками, запеченными в тесте устрицами. Элисон отрицательно покачала головой, отклоняя угощение. Шамбрен подцепил себе рыбный сэндвич на палочке.

— Вы не можете, дети, выполнять такую работу, как моя, если не знаете всего, что вам положено знать, и многое из того, чего вам знать не положено. Обри Мун — это мой крест. И чтобы успешно нести этот крест, я должен знать о нем все, что только возможно. Нельзя допустить, чтобы Мун застал меня врасплох! При нашей первой встрече, Джон, я вычислил вас через несколько минут. Вы сын покойного Уоррена Мак-Айвера. Естественно, у меня сразу же возник вопрос, насколько правдива ваша-версия насчет изучения гостиничного дела.

— Нет,— начал Джон.— Я...

Мягким жестом Шамбрен остановил его.

— Я решил, что, возможно, вы говорите правду, и не хотел ставить вам препятствия. У вас их и так было достаточно. Но потом я понял, что ошибся. Это было сегодня, когда я узнал, что вы, Элисон и лейтенант Харди вступили между собой в некий заговор.

— Вы и это знаете? — спросила Элисон тонким голоском.

— Когда я не буду знать, что происходит в моем собственном отеле, я уйду в отставку! Не спрашивайте, как я об этом узнал. Но одно вам должно быть ясно — в моем штате есть люди, которым я доверяю на все сто процентов.— И он взглянул на Элисон с лукавой улыбкой.

— Простите меня, мистер Шамбрен.— Элисон покраснела.— Я...

— Вы благородно старались облегчить участь человека,— сказал Шамбрен.-- Вы считали, что не имеете права рассказать мне об этом. Я не обижаюсь! Но приходится иметь и таких помощников, которые говорят мне все, не рассуждая.- Он повернулся к Джону.— Есть только один способ бороться против денег, если вы сами их не имеете. Это требует особого рода ловкости и цинизма. Если бы ваш отец в свое время знал этот секрет, он был бы сейчас командующим войсками НАТО. Хотите, открою секрет?

Джон кивнул.

— Неважно, богат человек и влиятелен или беден, у него всегда есть определенные слабости. Так вот, Джон, следите за ним до тех пор, пока не нащупаете его ахиллесову пяту...

:— И используйте его слабость против него самого?

— Отнюдь нет, дорогой мой! В этом и заключается мой секрет. Никогда не пользуйтесь открыто его слабостью. Знайте о ней про себя, храните свое знание как драгоценную тайну. Только дайте ему понять, что вы ее знаете. Вот тут-то, Джон, ваш отец и совершил ошибку! Он открыл свой секрет — заявил всему миру, что Обри Мун — трус. Если бы он держал свой секрет при себе, но шепнул бы при случае Муну про ту историю во время пожара, Мун много бы дал, чтобы эта история осталась тайной. Тогда, пожалуй, ваш отец мог бы командовать войсками НАТО. Мун сделал бы это, вместо того чтобы использовать свои деньги и могущество против вашего отца. Ошибка Мак-Айвера заключалась в том, что он раскрыл свои карты до совершения сделки.

— Вы не зря говорили о цинизме,— пробормотала Элисон.

— Конечно, деточка! Это борьба за выживание. Я не думаю, что в этом здании есть хоть один человек, о котором бы я не знал того, что он очень хотел бы скрыть. Узнавать такие вещи — моя задача. Я знаю, кто из мужчин обманывает своих жен и кто из жен обманывает своих мужей. В повседневной жизни это может дать мне не больше, чем вежливое приветствие тех, кто в других обстоятельствах просто бы меня игнорировал, Но в более серьезных случаях это окупается с лихвой.— Шамбрен усмехнулся. Он вытер пальцы бумажной салфеткой и направился к выходу.

— Вопросы есть, дети мои?

— Что вы имеете против Муна? — спросил Джон,

— Мун — случай уникальный. Вот уже четверть века, как его грехи стали общенародной собственностью. Он сумел обратить их в свою пользу. Он знает технику тайного шантажа не хуже, чем я. Если он знает что-нибудь за вами, Джон, советую вам уйти в тень.— Шамбрен помедлил, колеблясь.— Поскольку я тоже знаю кое-что о вас, Джон, было бы неплохо узнать и все остальное. Но, как я полагаю, лейтенант взял с вас слово молчать?..

Шамбрен ласково улыбнулся Джону, вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.

— Удивительный человек,— задумчиво произнесла Элисон.

 Глава 2

Пять минут спустя в кабинете Элисон появился лейтенант Харди. Его направил туда Джерри Додд, которому позвонил по телефону Джон.

Харди был свидетелем того, что происходило в Гриле, так что Джону не пришлось ему ничего рассказывать.

— Что вы там видели, кроме этого, так сказать, представления? — нетерпеливо спросил он.

— Я что-то не понимаю,— ответил Джон.— А что я там должен был видеть?

— Черт возьми, Уилз, предполагалось, что вы ищете заказчика, который заплатил вам десять тысяч долларов за убийство человека! Если наше предположение верно, то — десять против одного — он там был и наблюдал за спектаклем, устроенным Муном. Так что же вы видели?

— Боюсь, что, как и все в Г риле, только Муна и его компанию,— медленно покачал головой Джон.— К тому же мне сразу стало ясно, что он меня узнал и что-то сказал обо мне Сторму.

— Это я видел,— сказал Харди.— А что вы воображали? Что он травил вас двенадцать лет и не знал, как вы выглядите? Я это видел. И я видел вас и, если бы я заплатил за убийство Муна, остался бы очень доволен. Вы были воплощением ненависти! Наверняка мистер X считает сейчас, что его вклад окупится. Но вы и мисс Барнвелл должны были, как мы условились, выследить этого парня. Кто-нибудь из вас хоть что-нибудь заметил?

— Боюсь, я настолько был захвачен личными переживаниями, что начисто забыл, зачем я там...

Харди кисло усмехнулся.

— А мисс Барнвелл сражалась за свою репутацию в глазах общества. Бьюсь об заклад, что и она ничего не видела!

— Спасибо, что по крайней мере оценили мое положение,— сказала Элисон.

— За последние сутки я кое-что узнал об этом заведении.— Харди потер подбородок.— Все выглядят совершенно одинаково. О, конечно, среди них есть тонкие и толстые, высокие и низкие, брюнеты и блондины, но все они выглядят одинаково. Высший сорт! Элита! Позолоченные шкуры! Но кое у кого в этой позолоте есть трещины. У них та же ненасытная тяга к сплетням, к копанию в грязи, как у любого другого. Однако я не заметил того, кого искал. Того, кто следил за вами, Уилз! Я надеялся, что вы кого-нибудь заметили. Обычно слежку за собой чувствуешь кожей.

— Мне очень жаль,— сказал Джон.— Но я должен вам сказать кое-что. Ради этого я и просил вас прийти сюда. Во-первых, Шамбрен знает, кто я, и знает, что я в чем-то с вами сотрудничаю.

— То-то мне показалось, что он усмехнулся, когда я проходил мимо. Значит, он все знает? О деньгах, о письме, о том, что мы делаем?

— Мы ничего ему не говорили,— ответил Джон.— Он сам обо всем догадался. Он раскусил меня вскоре после нашей встречи. Он знал, что вы тут были и говорили с нами. Если он знает еще что-нибудь, то, во всяком случае, он об этом умолчал. Но у него есть свои способы узнавать, что к чему.

— Ну, я так и знал — что-нибудь обязательно просочится,— вздохнул Харди.— Такое уж это место. Ладно! Пусть узнает все сам. То, что мы делаем, останется по-прежнему тайной. Ладно! С этим все. Что же во-вторых?

Джон достал смятый клочок бумаги, который бросила ему Марго Стюарт в Г риле, и протянул его Харди.

— Во всей этой передряге я совсем забыл вам рассказать о вчерашней встрече с этой девушкой в баре «Трапеция»...

И он кратко изложил Элисон и лейтенанту историю своего знакомства с Марго Стюарт.

— Так...— задумчиво протянул Харди.— И что вы обо всем этом думаете? Что ей от вас нужно?

— У меня создалось впечатление, что она знает, кто я. И почти наверняка не любит Муна. Я бы хотел с ней встретиться...

— Конечно,— ответил Харди.— Это необходимо. Разговаривайте с каждым, кто захочет с вами заговорить. Это единственный шанс добраться до нужного нам человека! Но в следующий раз держите себя в руках. В этом чертовом Гриле только один из присутствующих ничем не выдал своих чувств. Мун на секунду уронил свою маску — он занервничал и повысил голос. Сторм вел себя как голодный волк — так и ждал, когда со стола упадет какая-нибудь крошка грязи, которую он сможет опубликовать в своей колонке. Мисс Барнвелл была смущена и разгневана. Вы, Уилз, просто запылали при виде Муна. Официанты хотя и делали свое дело, но что-то бормотали друг другу. Посетители таращили глаза. И только один человек был абсолютно спокоен...

— Мистер Шамбрен,— прошептала Элисон.

— Не в бровь, а в глаз, мисс Барнвелл! Он подошел к Муну, чтобы защитить вас и мистера Амато. Должно быть, он негодовал на Великого Человека за то, что тот устроил эту сцену. Он открыто говорит, что ненавидит Муна. Должно быть, он не раз получал по носу за те два года, что Мун живет здесь, в отеле.

— Вы хотите сказать, что Шамбрен...— начал Джон.

— Я сказал только, что он был единственным, кого нельзя было читать, как книгу,— прервал его Харди, вставая.— Повидайтесь с Марго Стюарт и дайте мне знать, что там затевается. И перестаньте витать в облаках! Смотрите и слушайте, что происходит вокруг вас.

Этот тип может догадаться, что от него отступились, и вы получите хороший удар в спину.

Встретиться с Марго Стюарт оказалось весьма непросто. Секретарша Муна жила в отеле, чтобы в любой момент, когда она могла понадобиться своему хозяину, оказаться рядом. Ходили сплетни, что потребности Муна не всегда ограничиваются его литературными делами.

— Я никогда этому не верила,— сказала Элисон.— С тех пор как я здесь, она пьет все чаще и больше! Мне кажется, что она тоже попала в одну из ловушек Муна. Послушайте, Джонни, я могла бы позвонить в пентхаус! Что-нибудь насчет освещения праздника в печати. И вызвать Марго сюда, в кабинет!

Телефонистка, получившая указания не соединять никого напрямую с пентхаусом «М», сообщила, что мисс Стюарт нет на месте. Не ответила та и на звонок в ее номер.

Элисон предстояло дать в печать материал о демонстрации мод, которая проходила в бальном зале. Джон спустился с ней. В вестибюле он пообщался с Джерри Доддом. Джерри сказал, что минут двадцать назад Марго Стюарт вышла на Пятую авеню.

— Примерно в это время она обычно уматывает в лавочку на Мэдисон-сквер запастись на ночь ликером. Она должна скоро вернуться — через 15—20 минут, если ее куда-нибудь не занесет.

Джона покоробило — да, здесь каждый знает самые интимные подробности жизни обитателей отеля.

— Пойдемте со мной, посмотрим на красивых девушек,— предложила Элисон.— Джерри позовет вас, когда она вернется.

— Это можно,— согласился Джерри.

В бальном зале происходило представление парижских моделей вечерних платьев. Зал был залит ослепительным белым светом. За столиками сидели люди, записывая что-то в блокнотах. Человек с сильным французским акцентом представлял публике каждое платье. Джон смотрел, как манекенщицы с белыми, будто мел, лицами спускались с эстрады, глядя невидящими, но провоцирующими глазами на мужчин. Ему вспомнились слова Харди. Эти манекенщицы, как и завсегдатаи отеля «Бомонд», были похожи друг на друга, как две капли воды.

Джону стало скучно. Элисон как пресс-секретарь обязана общаться с этими людьми, а ему здесь делать нечего!

В вестибюле было пустынно. Джерри в ответ на вопросительный взгляд Джона покачал головой. Джон уселся в кресло, с которого прекрасно просматривался весь вестибюль, вытащил сигареты и щелкнул зажигалкой.

— Добрый вечер, мистер Уилз! — приветствовал его незнакомый голос.

Джон поднял глаза. Рядом с ним, улыбаясь, стоял невысокий смуглый человек в дорогом черном костюме, чуть-чуть слишком облегающем его фигуру. Его улыбка была тоже как будто слишком ослепительна. Кожа имела кофейный оттенок. Речь звучала по-европейски, но с легким акцентом. Он опирался на черную трость с тяжелым серебряным набалдашником.

— Мое имя Гамайэль, мистер Уилз! Осман Гамайэль. У меня к вам поручение.

Сердце Джона учащенно забилось. Вот оно!

— Слушаю вас, мистер Гамайэль,— учтиво сказал, он. ,

Гамайэль. улыбался.

— Сейчас не время для чашки чая, мистер Уилз, но миссис Хейвен подумала, что вы не откажетесь от рюмочки после ваших переживаний в Гриле!

Джон вздохнул. Эта ненормальная старуха!

— Очень сожалею,— ответил он.— Поблагодарите за меня миссис Хейвен. Я, к сожалению, вынужден отказаться. Я жду одного человека...

— Полагаю, вы нашли бы разговор с миссис Хейвен весьма полезным для себя, мистер Мак-Айвер!

Джон вздрогнул.

— Вы знаете, кто я?

— Знаю, мистер Уилз,— раз уж вы предпочитаете называть себя Уилзом. Может быть, я знаю даже, зачем вы остановились в этой гостинице. Ну так как, поднимемся к миссис Хейвен?

Джон колебался.

— Я и в самом деле жду кое-кого. Не возражаете, если я оставлю свои координаты администратору?

Блестящие черные глаза Гамайэля весело заискрились.

— Мой дорогой мистер Уилз, конечно же, оставьте! За вами бдительно следят трое городских сыщиков и бдительный мистер Додд. Разве я осмелился бы столь открыто приглашать вас, если бы мы задумали не дружескую беседу, а что-нибудь дурное? Видите ли, все мы — члены одного клуба. Вы, миссис Хейвен, я...

— Клуба?

— Клуба Ж.О.М.— Жертв Обри Муна.

Предупредив Джерри Додда, где его можно найти,

Джон последовал за Гамайэлем. Лицо его было угрюмо. То, что он сын Уоррена Мак-Айвера,— уже ни для кого не секрет. В ту секунду, когда Мун сказал это Уилларду Сторму, сей факт стал всеобщим достоянием. Но когда успел Сторм сообщить об этом Гамайэлю?

Они поднялись на крышу. Оба молчали. Гамайэль, опираясь на трость, загадочно улыбался.

Дверной звонок в пентхаус «Л» прозвучал на глубокой низкой ноте, как редуцированная копия Биг Бена. Дверь открылась почти мгновенно. Перед ними .была сама миссис Хейвен в домашнем платье с фантастическим обилием кружев, которые выглядели как деталь маскарадного костюма.

— Вы очень добры, миссис Хейвен,— начал Джон.

— Входите, Уилз,— прервала его старая дама.— Как я вам давеча сказала, это мы еще увидим!

Джон и Г амайэль последовали за ней. Старуха расправила паруса и поплыла в комнату.

Джон остолбенел. Он никогда не видел ничего подобного. Комната напоминала антикварную лавку, торгующую старьем и рухлядью. Насколько он мог судить, в ней было раза в два больше мебели, чем она могла вместить, большей частью — викторианской эпохи. Тяжелые портьеры из красного бархата закрывали окна. Вокруг были разбросаны воскресные газеты, по-видимому, не менее чем за шесть месяцев. Полки с книгами, штабеля томов на полу... Джон, однако, заметил, что нигде не было ни пылинки. Вероятно, то, что для него казалось чудовищным, и было для хозяйки порядком. Если бы ее попросили найти «Таймс» за июнь прошлого года, она сделала бы это мгновенно.

Позади какого-то неопределенного предмета послышалось сопение. Там стояла корзинка Тото, и в ней на алой атласной подушке развалился маленький спаниель.

— Для чая, пожалуй, слишком рано,— сказала миссис Хейвен.— Большинство людей, хоть недолго живших в Англии, любят скотч с теплой водой или с содовой. Вы как, мистер Уилз?

— Я предпочитаю лед. С удовольствием выпил бы виски со льдом.

Гамайэль уселся в мягкое кресло. Он явно чувствовал себя здесь как дома. Миссис Хейвен подвинула большую клетку с двумя попугаями. Под ней оказался современный холодильник, выглядевший весьма странно в этой комнате. С большим знанием дела старуха приготовила Джону напиток, достала со стола, задвинутого за резной диванчик, стакан и бутылку.

— Надеюсь, это поможет вам оправиться от шока, в который вас привели мои апартаменты, мистер Уилз,— сказала она, протягивая Джону виски,— шока, который вы из вежливости стараетесь скрыть. Однако ваши манеры кое в чем изменили вам, молодой человек!

— Прошу прощения,— забормотал Джон.— Я...

— Вы не поздоровались с Тото! Он может обидеться...

Джон вспотел, внезапно ощутив, что в комнате страшно жарко, градусов тридцать, не меньше. С болезненной улыбкой он повернулся к Тото:

— Привет, старина!

Тото заворчал и свернулся калачиком на своей атласной подушке.

Миссис Хейвен подала Гамайэлю изящный ликерный фужер с жидкостью, по цвету напоминающей персиковый сок. Себе она взяла старинный стакан, наполненный чем-то, похожим на неразведенный бурбон.

— За взаимопонимание! — Миссис Хейвен опрокинула стакан, отхлебнув сразу половину, и откинулась на высокую спинку кресла.

Джон подумал, что, наверное, много лет назад она была красавицей. Теперь она выглядела карикатурой на свое прошлое.

— Из того, что сказал Осман, вы, наверное, догадались, что я пригласила вас сюда не для светской болтовни, Уилз!

— Во всяком случае, я понял, что я здесь не ради прекрасных глаз,— сухо сказал Джон.

— Не иронизируйте, Уилз! Мы все попали в адскую ситуацию.— Она отпила из своего стакана. От ее острых глаз не укрылось, что Джон следит за ней с недоумением.

— Моя бабка была трезвенницей,— сказала она.— Не допускала в своем доме ни капли ликера. Дед восполнял этот пробел в своем клубе. Но всю жизнь бабушка выпивала вечером стакан напитка под названием «Прюнелла». Девяносто процентов алкоголя. Она научила меня презирать все ненастоящее. Вот это, если вам интересно,— она подняла свой стакан,— настоящее стопроцентное виски из Кентукки. Цвет его происходит от специальных дубовых бочек, в которых его выдерживают. Я бы предложила и вам стаканчик, да боюсь, с непривычки ударит вам в голову. А теперь — к делу! Пожалуйста, Осман.

— Мистер Уилз, мы, конечно, составляем меньшую часть того клуба, о котором я упомянул,— начал он мягко.— Но мы оказались в таком положении, что имеем право действовать в этой крайней ситуации от лица всех членов.

— В крайней ситуации? — переспросил Джон.

— Переходите к делу, Осман! — резко сказала миссис Хейвен и повернулась к Джону.— Разумеется, нет никакого клуба и нет никаких членов. Но мы с вами, как, впрочем, и многие другие, на острове людоеда. Возможно, в данном случае людоед съел лишнее, но это слабое утешение для тех, кто попал к нему в суп.

— Меня еще не лишили слова? — невозмутимо спросил Гамайэль.

— Конечно нет! Я же сказала — переходите к делу.

Неподвижная белозубая улыбка обратилась к Джону.

— У миссис Хейвен очень богатое воображение, мистер Уилз! Людоед, о котором она говорит, это, конечно, Мун. Остров людоеда — его мир, в котором живем и мы, нравится нам это или нет. Вы, дорогой Уилз, двенадцать лет были одним из ингредиентов в суповом котле нашего людоеда. Мун ел вас так же, как и нас...

— Осман! — прогудела миссис Хейвен.

— Я лишь пытюсь объяснить мистеру Уилзу смысл вашей метафоры, дорогая!

— Ну ладно! Ближе к делу.

— Так вот. Ситуация такова: похоже, кто-то из членов клуба — смею вас уверить, нам совершенно неизвестный — восстал. Развивая метафору миссис Хейвен, можно сказать, что один из ингредиентов в супе оказался неудобоваримым.

— Осман!

— Простите, дорогая! Вы нарисовали такую забавную картинку, что мне невольно хочется продолжать в том же духе. Итак, говоря прямо, сэр: кто-то намерен убить Обри, как мне кажется, в день его рождения, в субботу. В том, чтобы убить его именно в этот день, есть нечто символическое. И если бы этот неизвестный преуспел, то и вы, и я, и миссис Хейвен, и многие другие имели бы, на первый взгляд, все основания устроить свой собственный праздник. Мы ведь все давно желаем Обри смерти. Но — есть одно большое «но», мистер Уилз!

Жара и вся эта словесная вязь мешали Джону сосредоточиться. Страшно хотелось курить.

— Пожалуйста, курите, мистер Уилз,— сказала миссис Хейвен, будто прочитав его мысли. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Сам того не сознавая, он все это время теребил влажными пальцами пачку сигарет.

— Наша проблема — время, мистер Уилз.— Голос Гамайэля, казалось, доносился издалека. Этот ровный, плавный голос как будто гипнотизировал.— Если Обри будет убит в субботу вечером, очень многие из нас окажутся беззащитными. Наш людоед не оставит нас в покое, даже если умрет от несварения желудка!

— Осман! — Старая миссис Хейвен направила на Джона костлявый палец.— Пока вы не запутались во всем этом, Уилз, я задам вам один прямой вопрос. Нет, два вопроса! Вы здесь для того, чтобы убить Обри Муна? И если да, то делаете вы это по собственному желанию или как чей-то агент?

Джон помолчал, собираясь с мыслями. Вот оно! То, на что надеялись он и Харди. Вполне вероятно, что эта сумасшедшая старуха, живущая за двести тысяч долларов на куче старья, и ее восточный друг — именно те заговорщики, которые втянули его и Памелу Прим в эту историю.

Джон решил действовать осторожно.

— И вы думаете, что я признаюсь почти незнакомым людям в намерении убить человека? — сказал он.

— Я надеюсь на ваш здравый смысл! — резко произнесла миссис Хейвен. Ее пальцы, на которых сверкали бриллианты, нетерпеливо дрожали.— Я знаю про вас все, Уилз! И про вашего отца, и про то, что сделал с вами обоими Обри Мун. Если у вас появилась потребность убрать его с дороги, я вам сочувствую. Нам известно и другое: вам было абсолютно негде достать десять тысяч, чтобы заплатить мисс Прим! Мы знаем также, что подобный образ действий — не в вашем духе. Если уж вы решились — вы сделаете это сами! Так вот, если вы работаете один, мы надеемся отговорить вас от вашей затеи. Если же вы работаете на того человека, который пытался подкупить мисс Прим, мы просим вас указать нам его, чтобы мы убедили его оставить эту идею.

— Значит, вы, мистер Гамайэль, и вы, миссис Хейвен, стремитесь защитить Муна? — сказал Джон медленно, обдумывая свои слова.

Глухой звук, похожий на рычание, вырвался из груди старухи.

— Будь он проклят! К черту Обри! Пусть он сдохнет от рака печени и три черные собаки осквернят его могилу! — Она вся тряслась от ярости.

Джон непонимающе уставился на нее.

Голос Гамайэля ворвался в эту бурю эмоций, как сладкий сироп.

— Короче, мистер Уилз! Обри Муна уже много лет готовят к внезапной насильственной смерти. Если этого не случилось, то лишь потому, что большинство из нас поняли — как только он умрет, все, что должно было оставаться тайным, станет явным. Обри позаботился о том, чтобы ни один из нас не избежал наказания!

— Ящик Пандоры,— пробормотала миссис Хейвен. Ее порыв, казалось, истощил ее силы. Голова откинулась на спинку кресла, темные накрашенные веки сомкнулись.

— Вы не верите, мистер Уилз? — В голосе Гамайэля зазвучали ледяные нотки.— В настоящий момент я, например, имею возможность оказать услугу моей родине. Я не могу действовать в открытую. Не смею! Если бы Мун узнал, он бы уничтожил меня с поистине дьявольским удовольствием. Многие недели я стараюсь пробиться к нему, чтобы заключить с ним нечто вроде сделки, окончательного соглашения. Он смеется надо мной и не желает говорить даже по телефону. Если я хочу сделать то, что принесет счастье моему народу, я должен сделать это тайно и исчезнуть отсюда так, чтобы он не узнал. Вечная секретность — и вечный страх, что он все равно окажется хитрее и проницательнее, чем я...

— Такой он и есть,— пробормотала миссис Хейвен.— Всегда хитрее и проницательнее любого из нас.

— Мы обратились к вам так прямо, мистер Уилз, только потому, что у нас очень мало времени,— сказал Г амайэль.— Меньше ста часов. Если вы затеваете что-то свое,— может быть, воспользовавшись чьим-нибудь планом,— мы хотим показать вам, какие бедствия ваш поступок принесет множеству людей, столь же невинных, как вы и ваш отец! Если вы действуете от кого-то, кто подкупил мисс Прим, если, возможно, вас самого подкупили...— Его предположение прозвучало как вопрос.

Однако его толкают не в ту сторону: пытаются заставить отказаться от действия!

— Допустим, я чей-то агент,— сказал Джон.

— Вы должны познакомить нас с вашим хозяином! — В голосе Гамайэля уже не было ни мягкости, ни вкрадчивости. Этот маленький смуглый человек вдруг показался страшным и опасным.— Я сочувствую вашему хозяину. Его довели до крайности. Но он действует как безумный! Ему на всех наплевать! И на вас тоже, Уилз, ведь он предаст вас, как только дело будет сделано. Полиция должна на ком-то отыграться?!..

— А что бы вы сделали, если бы узнали, кто этот человек? — спросил Джон.

— Убедили бы его отказаться от своего плана,— сказала миссис Хейвен.— Показали бы ему, что случится со всеми нами, если его план будет приведен в исполнение.

— А если не сможем убедить — остановим. Вплоть до применения силы. Видите, мистер Уилз, я с вами абсолютно откровенен!

Было невыносимо жарко. Джон вытер лицо платком.

— Вы знаете обо мне так много, такие подробности! Несомненно, вы подозреваете, кто этот человек?..

— Он не похож ни на кого из известных нам людей,— ответила миссис Хейвен.— Этот кто-то сошел с ума, Уилз, и мы не можем узнать его в этом безумии...

«Неужели это правда? — подумал Джон.— Или все это игра, цель которой — выведать мои намерения, узнать, что мне известно, кого я подозреваю?»

— А вы не думали обратиться в полицию? — спросил он.

— С чем? — возразил Гамайэль.— Не секрет, что Муна ненавидят многие. Он наслаждается тем, что говорит репортерам и полиции, как много существует людей, которые его ненавидят! Он публично заявил, что его безопасность — в том огромном количестве врагов, которые сделают все, чтобы он был цел и невредим! Я не могу сообщить полиции ничего нового. Они спросили бы меня: «Что дало ему такую власть над вами? И над другими?» — Уголки его губ дрогнули.— Если бы я открыто рассказал свою историю, Уилз, в моей стране нашлись бы люди, которые четвертовали бы меня в застенке, глубоко под землей, чтобы никто не услышал моих криков. А если бы я назвал другие имена, эти люди были бы публично опозорены, их семьи разрушены, карьера загублена. Мы ничего не выиграем, если обратимся в полицию,— разве что укажем пальцем на человека, который собирается убить Муна...

— А мы не знаем, на кого указать,— продолжила миссис Хейвен.

Джон подивился про себя, что же такого могла сделать эта странная старая женщина, чтобы оказаться во власти Муна. Он был готов поверить им, но пойти на риск и рассказать всю правду не мог. Он закурил новую сигарету и глубоко затянулся. Рубашка его взмокла от жары, царившей в комнате.

— Мне известно, да и вы знаете, что за вами следит полиция,— сказал Г амайэль.— Вы с ними говорили.

— Скажем так: они говорили со мной,— ответил Джон.— Они знают, кто я! Мун знает, что я в этой гостинице. Если бы я захотел убить его, вряд ли мне удалось бы до него добраться.

— Они будут охранять Обри самым тщательным образом.— Миссис Хейвен с силой поставила стакан на столик.— Повредить ему и бежать может оказаться просто невозможным! Наш безумец пытался осуществить свой план через Прим, а может, и через вас, Уилз. Как знать — если он исчерпает все средства, не сделает ли он это сам? И тогда его схватят...

— Если бы вы не боялись, что вас арестуют, вы могли бы застрелить Муна сегодня днем в Гриле,— сказал Гамайэль.

— В наших интересах, чтобы Мун жил, и да поможет нам Бог! — произнесла миссис Хейвен.

Темная, в красных отблесках комната поплыла перед глазами Джона. Он с трудом подавил готовый вырваться смех. Они показались ему свихнувшимися детьми — все, включая Муна,— разыгрывающими написанную автором мелодраму. Ведь это отель «Бомонд», самая дорогая и фешенебельная гостиница в мире, это Нью-Йорк, воплощение современной цивилизации. В их нелепом заговоре нет чувства реальности. И все же, всего несколько месяцев назад президент Соединенных Штатов заявил, что какой-то миг безумия мог бы превратить всю нашу планету в пылающий погребальный костер. Перед лицом этой идеи можно ли утверждать, что в мире Муна, в мире денег, себялюбия и каннибализма, уничтожение нескольких десятков человек из мести и по злобе — вещь невероятная?

— Я бы рад помочь,— услышал Джон свой собственный голос.— Я сочувствую вам. Я видел, как мой отец лежал с окровавленной головой на ковре в дешевом номере гостиницы. Мун сотворил достаточно зла в этой жизни, чтобы позволить ему творить зло и после его смерти! Я не знаю человека, которого вы назвали моим хозяином. Не имею ни малейшего представления о нем! Полиция старается найти его — и не знает, куда смотреть и где искать...

— Не знаю почему, но я вам верю,— покачала головой миссис Хейвен.

Джон заставил себя улыбнуться.

— Не знаю почему, но и я вам верю,— повторил он.

— Ступайте, Уилз,— сказала миссис Хейвен устало.— Нам с Османом придется о многом подумать.

Джон поймал свое отражение в зеркале лифта, который с захватывающей дух скоростью нес его вниз, в вестибюль. Его рубашка прилипла к груди, светлые волосы слиплись, лицо пылало. Лифтер усмехнулся.

— Я видел, в каком виде выходят из этой парилки! Вы еще лучше других.

— Вы не представляете,— пробормотал Джон.— Там можно зажаривать мясо прямо в комнате на столе!

Он вышел из лифта, вытирая лицо платком. Джерри Додд встретил его с усмешкой.

— А я уже собирался отправить к вам наверх посыльного с кислородом! Мне следовало предупредить вас... Эта девочка, Марго Стюарт, явилась полчаса назад с обычным бумажным свертком. Она поднялась на восьмой этаж, в свой номер.

— Спасибо! А где Харди?

— Пошел в управление. Сказал, что вернется к обеду. Вы могли бы позвонить ему. Что-нибудь стряслось?

— После разговора с миссис Хейвен и ее другом я не знаю, на каком я свете! Позвоню ему из номера. Я должен принять душ и переодеться.

Однако в свой номер он не пошел, а вышел на четвертом этаже, чтобы поймать Элисон. К счастью, она была на месте.

— Молчите! Вы только что выиграли бостонский марафон? — спросила она с удивлением.

— Я только что расстался с миссис Хейвен...

— О, мой бедный Джонни! А я еще велела вам полюбезничать с Тото!

— Это не был светский визит.— И он кратко передал ей суть этого фантастического разговора.— Странная вещь,— сказал он,— я потерял ощущение реальности. Закрываю глаза — и вижу фигуры, бегущие по склону корейской горы в укрытие,— я вижу их в прорезь моего пулемета, из которого я по ним стреляю. Я вижу отца с раздробленной головой. Вижу Муна. Муна смеющегося, Муна угрожающего, Муна с хлыстом в руке. Вижу умирающую мать. Вижу эту старуху из другого века и Гамайэля. И все они каким-то образом живут в состоянии ужаса! Не пройдет и ста часов, как мир может взлететь на воздух. Я не вижу простых вещей, вроде чашки кофе рано утром. Не чувствую вкуса первой хорошей сигареты. Не представляю себе, как можно просто идти по улице, разглядывать витрины. Не могу...

— Откройте глаза,— резко прервала его Элисон.

Он медленно опустил руки и уставился на нее.

— Помните меня? — спросила она.— Симпатичную девушку, которой вы нравитесь?

— Целых двенадцать лет, Элисон! Только теперь это кружится все быстрее и безумнее...

— Джонни!

— Да? — послушно отозвался он.

— Ступайте наверх, примите холодный душ, наденьте свежую рубашку и возвращайтесь сюда! А я приготовлю вам отличный мартини со льдом. Потом мы,выйдем. Поужинаем в кафе. А потом пойдем на концерт и будем сидеть на балконе, держась за руки, и наблюдать за музыкантами, у которых тоже есть свои неприятности.

— Мне надо позвонить Харди...

— После мартини!

— А вы не позвоните пока Марго Стюарт? Додд сказал, что она полчаса назад поднялась к себе в номер.

— Интересно! — Элисон подняла трубку и попросила соединить ее с Марго Стюарт.

— Что интересно?

— Я готова была держать пари, что могу повелевать вами одним мановением руки, мистер Уилз! Кажется, я теряю свои чары?..

— Элисон! Я...

— Джонни, милый, отнесемся ко всему этому проще! — Она положила трубку.— Марго не отвечает. Наверно, поднялась в пентхаус «М» доложить Великому Человеку о своем возвращении. Я позвоню ей, пока вы переодеваетесь.

— Поверите ли, пока я слушал их там, наверху, я поймал себя на том, что думаю о президенте Кеннеди и о конце света!

— Я думаю, в конце концов все уладится,— сказала Элисон.— Но как вы об этом узнаете, если не переоденетесь и мы не выйдем отсюда?

— О’кей,— засмеялся Джон.— Отнесемся ко всему этому проще!

Он старался следовать этому принципу еще пять минут, которые понадобились, чтобы подняться на четырнадцатый этаж и дойти до дверей номера. Он старался относиться ко всему проще еще одну минуту, пока отпирал дверь и нащупывал выключатель. Еще прежде, чем вспыхнул свет, он почувствовал что-то необычное. Это был слабый аромат гардении. Он старался относиться ко всему проще еще десять секунд, пока думал, что в отеле «Бомонд», вероятно, принято, чтобы от горничных приятно пахло.

Выключатель зажег одновременно лампу на тумбочке у кровати и торшер в углу.

Элисон напрасно пыталась дозвониться до Марго Стюарт. Марго лежала поперек его кровати и не дышала. Она не дышала потому, что голова ее была размозжена ударом термоса, место которому было на тумбочке, а сейчас он лежал на коврике у кровати, запачканный еще свежей кровью.

ЧАСТЬ IV 

 Глава 1

Джон выскочил в холл, захлопнув за собой дверь номера. Тело его покрылось холодным потом, ноги вдруг стали ватными. Он почувствовал, что не в состоянии сделать ни одного шага.

Надо было пойти к ближайшему телефону и позвонить Джерри Додду. Джерри знал бы, что делать. А потом ждать, пока Харди и компания не допросят его о случившемся. Однако он не мог бы ответить на их вопросы! Он представил себе, как все это будет:

«Алиби, мистер Уилз, где ваше алиби? Вы хотите уверить нас, что встретили эту девочку только вчера вечером? Что она делала у вас в номере? Почему вы ударили ее термосом?»

Может, это и есть та расплата, которой грозил Джону автор письма? Не придется ли ему отвечать за то, чего он не делал?

Он оттолкнулся от стены. Инерция помогла дойти до лифта. Он нажал кнопку. Мигнул красный свет. Двери одного из лифтов раздвинулись. Лифтер испуганно посмотрел на него.

— Вестибюль, пожалуйста,— услышал он собственный до неузнаваемости изменившийся голос.— Простите, я передумал,— поправился он, когда лифт ринулся вниз.— Четвертый, пожалуйста!

Двери открылись и так же неслышно закрылись. Он тихо пошел по зеленой ковровой дорожке к кабинету Элисон. Элисон была теперь его единственной связью с реальностью, его единственной надеждой.

— Вот это скорость! — удивилась Элисон. Но тут же вскочила, подбежала к нему, схватила за плечи. Должно быть, он качался, как подрубленное дерево.

— Ради бога, Джонни!

— Марго Стюарт,— с трудом выговорил он.— У меня в комнате... Мертвая... Убита.

— Джонни!

— Кто-то размозжил ей голову термосом...

— Что вы предприняли?

— Направился к Джерри Додду. А попал сюда.— Он засмеялся.— Толкните меня в нужную сторону!

Она сильно ударила его по щеке.

— Прекратите, Джонни! Ну? Сядьте сюда.— Она слегка подтолкнула его к креслу и сняла телефонную трубку.

Элисон говорила по телефону, а он не мог сосредоточиться. Голос ее звучал как в тумане. Через мгновение она была опять рядом с ним, крепко сжимая его руки в своих.

— Я видел много мертвецов на войне. Я должен был привыкнуть. Но почему-то...

— А я ей так и не дозвонилась! Должно быть, она поднялась к вам, чтобы дождаться вас там?

— Вы успели приготовить мартини? — спросил Джон, к собственному удивлению.

— У меня есть пинта бренди. Это лучше! — Элисон достала бутылку, плеснула в стакан. Джон почувствовал, как что-то взорвалось внутри, обожгло огнем.

Без привычной профессиональной улыбки Джерри выглядел странно.

— Ваш ключ у вас, мистер Уилз? -— спросил он.— Вам лучше пойти с нами.— С ним был кто-то из людей Харди.

— Вот,— протянул ключ Джон.— Но я не могу! Я не хочу, я...

— Вы там что-нибудь трогали?

— Нет. Да... дверь.

— В комнате — ничего?

— Вы... выключатель. Я включил свет! Бедная девочка, лежит там, при свете всех этих ламп. В отличие от Памелы Прим, Марго Стюарт, очевидно, имела мужество бороться...

— Оставайтесь здесь! Никуда не уходите,— приказал Джерри.— Через минуту пришлю парня стеречь вас, для вашей же безопасности. Мистер Уилз! Ее убили вы?

— Боже мой!

— О’кей! Я просто спросил...

Люди приходили и уходили. Харди со своими ребятами, Шамбрен, помощник прокурора Нейлор, лысый, как яйцо, и непроницаемо жесткий. Кто-то снял у Джона отпечатки пальцев. Кто-то принес влажную тряпку, чтобы он мог стереть с пальцев чернила. Когда все вокруг начинало кружиться с бешеной скоростью, он поворачивал голову. Элисон была бледна, но ее ободряющая улыбка появлялась всякий раз, когда он ее ждал.

Вопросы, вопросы, вопросы — и механически следующие ответы. Секретов больше не было. Харди был вынужден отказаться от задуманной игры. Видимо, все уже знали, что Джон Уилз, так же как и Памела Прим, взял деньги за то, чтобы убить Муна.

— Эта история абсолютно нелепа! Здесь нет ни грана правды. Это просто невероятно, чтобы быть правдой! — Голос Нейлора, громкий и гневный, заполнил всю комнату. Потом вдруг лицо Нейлора возникло прямо перед глазами Джона, как неожиданный крупный план в кино. Помощник прокурора сидел верхом на стуле и наклонился к Джону так близко, что тот ощущал его дыхание заядлого курильщика.

— Ладно, Уилз! Оставим всю эту чепуху насчет таинственных убийств, завершающих судьбы своих жертв. Вы продолжаете утверждать, что видели Стюарт только один раз?

— Вчера вечером. В баре «Трапеция». Она была пьяна. Я думаю, она знала, кто я.

— Мне кажется, что вы сами не знаете, кто вы! Вы никогда не видели ее до вчерашнего вечера?

— Никогда.

— И тем не менее, она бросает вам в Гриле записку, в которой говорит, что ей необходимо встретиться с вами? Почему? Почему, Уилз?

— Не знаю.

— Бросьте. Почему?

— Не знаю!

— Вы дали ей ключ от вашего номера и велели подождать вас там. Так это было?

— Нет! Ключа я ей не давал. Мой ключ был при мне все это время. Я отдал его Джерри Додду. Я...

— Вы дали ей ключ! Вы забрали его после того, как убили ее...

— Нет!

— Зачем она хотела вас видеть?

Джон невольно отодвинулся от Нейлора.

— Я не знаю.

— Она что-то имела против вас? Пыталась вас шантажировать? Так?

— Повторяю —' я никогда не говорил с ней! Я не знаю, что ей было нужно!

— Вы замышляли убийство Обри Муна. Она догадалась. Прижала вас к стенке, так?

— Нет.

— Вы не собирались убивать Обри Муна? Вы явились сюда под фальшивым именем, имели при себе револьвер — и не собирались убивать Муна?

— Я... у меня не было никакого плана. Уилз — мое официальное имя. Я...

— Но вы явились сюда с определенным намерением — составить план, разведать обстановку!..

— Я все рассказал лейтенанту Харди!.

— О’кей, мистер Уилз! Значит, вы просто невинная жертва. Вы простили Муну самоубийство отца. Вы простили ему свою искалеченную жизнь. Вы были полны любви к нему! Вы помогали лейтенанту Харди найти таинственного X. Потом — чистая случайность, совпадение. Вы приглашаете к себе в номер секретаря Муна — и бац! Почему?

— Я не приглашал ее к себе в номер;— сказал Джон медленно, подчеркивая каждое слово.— Я не знаю, что ей там было нужно. Я не убивал ее! На термосе есть отпечатки моих пальцев?

— Этого мы еще не знаем, мистер Уилз! Может быть, вы сэкономите нам время?

— Я никогда не пользовался им...

Нейлор встал.

— Когда кто-то хочет меня видеть, мистер Уилз, я обычно могу догадаться зачем. Человек хочет занять у меня денег, ждет какого-то совета в области закона, хочет, чтобы я пригласил его на обед. Вы говорите, что не знаете, чего она хотела. Так попробуйте догадаться!

— Может быть, что-нибудь, связанное с Муном? Если она знала, кто я, может, хотела мне что-то сказать про Муна?

— Она хотела помочь вам?

— Может быть...

— Помочь совершить убийство?

— Нет!

— Так что же? Она вас не знала, но хотела помочь вам...

— Вы предложили мне дать свою версию.

Нейлор отвернулся.

— Все, Харди, я отказываюсь! Ваш беби, вы с ним и возитесь! Он либо самый хладнокровный преступник, либо просто упрямый осел! Давайте сюда Муна!..

И вот они оказались совсем рядом. Джон Уилз и Обри Мун. Появление Муна резко изменило атмосферу допроса. Ни яростный Нейлор, ни невозмутимый Харди больше не владели ситуацией. Сверхпочтительный вид принял Нейлор. Харди выглядел как солдат перед атакой. Вслед за Муном вошел Уиллард Сторм.

— Извините, мистер Сторм, но здесь полицейское расследование, а не пресс-конференция! — сказал Нейлор.— Вам придется подождать за дверью.

— Или Сторм останется здесь, или я уйду,— произнес Великий Человек своим тонким, насмешливым голосом.— Я не питаю доверия к вашему брату, Нейлор! Вы до сих пор не нашли человека, который угрожает мне. Вы допустили, чтобы мою секретаршу убили у вас под носом. Я хочу, чтобы здесь был кто-то достаточно смелый, чтобы сказать правду о всеобщей некомпетентности.

— То, что здесь происходит, не подлежит огласке,— предупредил Нейлор.

— Я сам решу, что подлежит, а что нет! — отрезал Мун.— А вы напрасно тратите время, мистер Нейлор. Если бы я согласился на удаление Сторма, это означало бы лишь то, что я потом передам ему в точности содержание нашего разговора.— Он повернул голову и посмотрел прямо на Джона.— Что произошло, Уилз? Ее пятки были недостаточно круглы, чтобы вам понравиться?

Туман, все это время застилавший глаза Джона, рассеялся. Все вдруг встало на свои места. Перед ним был человек, который чуть не сделал его убийцей! Джон отчетливо увидел его крашеные усы и волосы, его жесткие глаза, опухшие веки, почувствовал слабый запах одеколона. И еще запах денег и славы. Если права миссис Хейвен, десятки человеческих жизней зависят от его капризов! Но в конце концов, он такой же человек, из плоти и крови. С ним можно и нужно бороться. И Джон с удивлением почувствовал, как страх уходит из его души.

— Вы знаете о каких-либо отношениях между Уил-зом и вашей секретаршей, мистер Мун? — спросил Нейлор.

Джон спокойно ждал, что тот ответит. В подобной ситуации Мун уже оклеветал его отца.

Мун пожал плечами.

— Этот человек, которого вы называете Уилзом, известен мне как Джон Мак-Айвер! По правде сказать, если у него и был роман с Марго Стюарт за моей спиной, то я ничего об этом не знал. Но это у него в крови, мистер Нейлор! Его отец был изгнан военно-полевым судом из британской армии за шашни с женой полковника с целью шантажа. Весьма возможно, что сын завел шуры-муры с моей секретаршей, чтобы добраться до меня.— Он с улыбкой взглянул на Джона, явно ожидая бурных возражений. И был разочарован, увидев, что Джон сидит молча.

— Вы не знаете, был ли у них роман? — повторил свой вопрос Нейлор.

— Не знаю, был ли,— сказал Мун таким тоном, будто он это подозревал.

Вмешательство лейтенанта Харди повернуло ход событий совершенно в другое русло.

— Мистер Нейлор не так хорошо знаком с этим делом, как я. У меня было двадцать четыре часа, чтобы раздобыть кое-какие сведения. По общему мнению всех работников отеля, у Марго Стюарт был роман с вами, мистер Мун! Она являлась к вам по первому зову, в любое время дня и ночи. Давайте выясним этот вопрос. Была ли она вашей любовницей, мистер Мун?

— Нет,— рассмеялся Мун.— Сэнди, как я ее называл, никогда не была моей любовницей! Начать с того, что слишком... слишком себя жалела. К тому же, любовь пьяной женщины ничего не дает мужскому «я». Меня скорей привлечет простая и талантливая профессионалка вроде покойной и, должен признаться, горько оплаканной мной мисс Прим...

— Но вы доверяли ей? — спросил Нейлор.

— Я никогда не доверял Сэнди своих личных секретов. Вы-то уж, Нейлор, как юрист, должны знать, что никогда нельзя доверять алкоголикам!

Нейлор продолжал гнуть свою линию. Попытка Муна опорочить погибшую девушку, по-видимому, не произвела на него впечатления.

— Я хотел бы получить ответ на свой вопрос! Ваш доверенный секретарь, мисс Стюарт, старалась встретиться с Уилзом. У вас есть по этому поводу какие-нибудь соображения? Вы предполагаете, что он мог воспользоваться ею, чтобы проникнуть к вам? Что она могла сказать ему такого, что помогло бы ему как-то повредить вам?

Мун повернулся и презрительно взглянул на Джона.

— Мак-Айверу — повредить мне?

— У него есть причины мстить вам!

— Возможно, он воображает, что имеет причины. Но одно я знаю точно: у него не хватит смелости поднять на меня не то что руку — даже палец! Уже почти десять лет он, как индийский нищий, жалуется всему свету, как плохо с ним обошлись. Посмотрите на него! Вот мы оба здесь, а он даже бровью не поведет. Конечно, он способен трахнуть беспомощную девушку по голове. У его отца был лозунг, с которым он и умер,— «женщины и дети в первую очередь»!

Джон, сдерживая нарастающий гнев, почувствовал, как его плечо сжала чья-то рука. Он обернулся я увидел Пьера Шамбрена. Глаза Шамбрена смотрели мимо, на Муна, но рука, лежащая на плече Джона, была рукой друга. Она удержала его на месте, и он только крепче сжал зубы.

— Ну-ну! Вездесущий мистер Шамбрен! — Глаза Муна холодно заблестели.— Вы всегда появляетесь в самый критический момент, Шамбрен!

— Отель «Бомонд» — мой мир, мистер Мун,— спокойно сказал Шамбрен.— И все, что в нем случается,— мое прямое дело. Я бы убедительно попросил мистера Нейлора продолжать расследование, вместо того чтобы позволять вам обливать всех грязью. С меня довольно, Мун! Я хочу, чтобы с этим было покончено, а потом я пришлю уборщиц, которые отмоют офис, мисс Барнвелл.

— Я буду вести дело по-своему, Шамбрен! — резко произнес Нейлор.

— Не сомневаюсь! Я тоже поведу его по-своему. Вам, полагаю, нужны факты. Вы никого не можете осудить, не имея фактов. Тем, что вы позволите порочить репутации живых и мертвых, вы ничего не решите. Вот я стоял тут в дверях и слушал, как вы пытались заставить мистера Уилза признаться, что это он дал ключи от номера мисс Стюарт. А я знаю, как она вошла в номер, не имея при этом ключа мистера Уилза!

— Откуда вы знаете? — спросил Нейлор.

— Я управляю этой гостиницей. Я знаю, как она работает. Как и вы, Нейлор, я ищу легкие ответы, но я ищу их по-другому. Мисс Стюарт вернулась в отель около четырех тридцати. Поднялась на свой восьмой этаж. Потом подошла к дежурной по этажу, некой миссис Ниффон, и попросила одолжить ей отмычку — общий ключ, который открывает все номера. Она якобы захлопнула дверь своего номера, а ключ забыла на столе. Миссис Ниффон хорошо ее знала и потому поверила ей — и нарушила правила! Смена ее кончилась, и она уехала домой. Ключи забывают в номерах десятки раз на дню. По правилам, дежурная по этажу должна сама открыть дверь отмычкой, не выпуская ее из рук ни на минуту. Но миссис Ниффон торопилась. Она одолжила мисс Стюарт свой ключ-отмычку, взяв с той обещание немедленно вернуть его ночной дежурной, которая должна была ее сменить. Так мисс Стюарт получила отмычку, которой до сих пор нет на месте.

— И что, этим ключом для восьмого этажа можно открыть номер на четырнадцатом? — спросил Харди.

— На любом этаже!

— Но мы не нашли этого ключа ни в номере, ни в сумочке мисс Стюарт.

Шамбрен пожал плечами.

— Возможно, тому, кто ее убил, он еще понадобится.—; Он перевел взгляд на Нейлора.— Вы ищете определенного ответа и потому отбросили историю, опровергающую вашу версию. Но ведь кто-то же положил в банк десять тысяч долларов доя мисс Прим и еще десять тысяч для Уилза? Кто-то же написал им письма? Кто-то замышляет убийство мистера Муна? Не пытайтесь поставить смерть мисс Стюарт вне этих фактов! Не думайте, что есть простой ответ, вроде некоего романа между мисс Стюарт и Уилзом. Вы знакомы с картинами экспрессионистов? Нужно время и тщательный анализ, чтобы понять их смысл, реальное содержание. А вы и мистер Мун потратили еще слишком мало времени. Автор нашего сценария обещал вам еще одну смерть в ночь с субботы на воскресенье.

Нейлор, хмурясь, смотрел на Шамбрена. Он был уязвлен, но все-таки профессионал одержал в нем верх.

— Я тронут вашей заботой о моей безопасности, Шамбрен,— сказал Мун.— С нас довольно этих драк на ковре, не правда ли? Все же хочу сделать вам маленькое заявление, мистер Нейлор! Мое доверие к вам и к полиции приближается к нулю. Я употреблю все доступные мне средства самозащиты! Это место кишит враждебными мне людьми. Вы дали себе труд поговорить с той сумасшедшей старухой, что живет рядом со мной? Да она вплела бы ромашки в волосы от радости, если бы со мной что-нибудь случилось! Вы побеспокоились, чтобы проследить за этим подозрительным дипломатом по имени Гамайэль? Он бы купил место в ложе, чтобы присутствовать на моей казни. А этот воз Джон Уилз — Мак-Айвер! Вы, Харди, проявляете полную беспомощность! Ну что ж, я имею разрешение носить при себе пистолет.— Он похлопал по карману своего темно-серого костюма.— И я воспользуюсь им без колебаний, не задавая вопросов!

— Почему вы не хотите уехать отсюда, Мун, пока мы не выясним все это дело? — спросил Нейлор.

— Мой дом — моя крепость! И я желаю остаться здесь. Пошли, Сторм! Пусть себе мыши играют...

Он вышел. Никто его не удерживал.

 Глава 2

Джон закрыл лицо руками. Он чувствовал себя как выжатый лимон. Сдержаться во время допроса Муна оказалось тяжелым испытанием. Он старался представить, что было бы, если бы он поддался искушению и бросился на Муна? Удовлетворение, которое он бы испытал, стоило любого наказания!

— Я не слышал подробностей вашего визита к миссис Хейвен,— неслышно подошел к нему Харди.— Знаю только, что вы там были и говорили с ней и с Гамайэлем. Чего они хотят?

Джон глубоко вздохнул.

— Помощи.

— Помощи? От вас?

Джон с трудом попытался повернуть свои мысли к старухе и ее восточному другу.

— Они хотели, чтобы вы помогли им убить Муна? — спросил Нейлор.

Джон покачал головой.

— Чтобы я помог им защитить Муна. Это трудно объяснить! Они говорят, что Мун уже много лет шантажирует их. Их и многих других.

Нейлор засмеялся.

— Шантажирует? С его-то деньгами! Право, меня уже тошнит от вас, Уилз!..

— Ваша беда, Нейлор, в том, что вы говорите прежде, чем думаете,— сказал Шамбрен все тем же ровным голосом.

— Ну, я достаточно вас терпел, Шамбрен! Спасибо за факты, но позвольте нам продолжить допрос!

— Послушайте, я знаю котов, что живут в этом переулке, гораздо лучше, чем вы,— невозмутимо ответил Шамбрен.— Для вас все до примитивности просто! Шантаж — это только вымогательство денег. Но вымогать можно самые разные вещи — и самыми разными способами. Вы можете шантажом добиться от людей покорности, даже рабства. Заставить честного человека стать мошенником. Любимое занятие Муна в этой жизни — играть судьбами людей, заставлять их делать то, чего они не хотят делать. Что-то вроде мании величия. Почему бы вам не выслушать Джона до конца, прежде чем налепить на него ярлык идиота?

— Хорошо, Уилз! Продолжайте вашу волшебную сказку,— угрюмо произнес Нейлор.

— Я согласен, это звучит довольно нелепо,— начал Джон,— но он шантажирует их для того, чтобы они обеспечивали его безопасность. Он знает что-то, что может обернуться против них, мистер Нейлор! И если он умрет насильственной смертью, то, что он знает о них, станет известно всему свету. Это для него — своеобразное страхование жизни, если хотите!

— А как, по их мнению, вы могли бы им помочь? — спросил Харди.

— Они считали, что я приехал сюда убить Муна. Догадывались, что мне заплатили за то, чтобы я это сделал. И пытались доказать мне, почему Мун должен жить. Они просили меня назвать имя человека, который мне заплатил, чтобы и его убедить отказаться от его намерений. Им казалось, что Харди кого-то подозревает. Что бы Мун ни говорил о миссис Хейвен и мистере Гамайэле, поверьте, им нужно, чтобы он жил, они боятся его смерти!

— И они убедили вас в этом?

— Да!

— Похоже, это попытка выудить у вас сведения о наших подозрениях насчет них самих,— сказал Нейлор.— Я хочу побеседовать с этими типами!

Дверь открылась, и в офис вошел один из сыщиков Харди. Лейтенант отошел с ним в угол, и с минуту они о чем-то совещались. Когда он вернулся, лицо его было мрачно.

— Пока что мы вытянули пустой билет. Мои люди допросили всех лифтеров, посыльных, портье. Ничего интересного!

 — Если он не сидит сейчас здесь,— сказал Нейлор, злобно взглянув на Джона,— то он уже далеко, может быть, за много миль отсюда!

— Но он должен вернуться,— предположил Шамбрен.— Он ведь не сделал своего дела. Нет, Нейлор, он здесь, в отеле, или скоро здесь появится.

Шамбрен повернулся к Харди.

— Будь я на вашем месте, лейтенант, я задал бы массу вопросов, которые здесь еще не задавались.

— Например? — спросил Харди.

Шамбрен пожал плечами.

— Мистер Нейлор не хочет, чтобы я вмешивался!

— Вас спрашиваю я. Например?

— Мне легче принять некоторые вещи как факт, нежели вам и Нейлору, лейтенант! То, что кое-кто выбрасывает десять тысяч долларов, чтобы купить таких, казалось бы, никчемных агентов, как Памела Прим и Джон Уилз, кажется вам невероятным. Но я-то вижу, как ради каприза бросаются на ветер гораздо большие суммы! Вы не верите, потому что для вас это непостижимо. Я же перевариваю этот факт довольно легко, но меня беспокоит не это...

— Что именно? — Харди был в нетерпении.

— Действительно ли предполагалось, что Памела Прим и Джон должны убить Муна? Я запнулся на этом потому, что имею дело с людьми. И я знаю, что ни за Прим, ни за Уилзом не числится фактов насилия. Ни один из них никого не убивал. Есть у них, правда, одна общая черта — ненависть к Муну. Но если бы вы спросили меня, как человека, способного довольно верно судить о людях, что бы сделали эти двое, получив письма и убедившись в реальности тех денег, я бы ответил так: они взяли бы деньги, подумали некоторое время, а потом рассказали нам или кому-нибудь другому всю правду! Я мог предположить самоубийство, но подумал бы, что Памела Прим в конце концов кому-нибудь обо всем расскажет, как это сделал Джон.

— Итак?

— Итак, мой первый вопрос, лейтенант! Чего ожидал от них автор писем? Чтобы они убили Муна или чтобы раскрыли заговор против него? Если человек, которого мы ищем, не дурак, то ответ может быть только один: он хотел, чтобы они раскрыли заговор.

— Но в этом нет никакого смысла! — воскликнул Нейлор.— Вы хотите сказать, что он — враг самому себе?

— Бессмысленно, говорите вы? — прищурился Шам-брен.— Тогда мой второй вопрос: существует ли действительно заговор против Обри Муна, или это все — лишь камуфляж, призванный скрыть какую-то иную цель и иной план?

Харди тихо присвистнул.

— Убийство Марго Стюарт? — предположил Нейлор.

— Думаю, надо учесть и это. Правда, я склонен отвергать эту мысль! Это убийство носит слишком импровизированный характер. Наш мистер X не мог знать раньше чем за полчаса до убийства, что мисс Стюарт решила взять ключ-отмычку и войти в номер Джона. Значит, он должен был следить за ней, идти по пятам. Он входит в номер и убивает ее — термосом! Если бы мисс Стюарт была главной его мишенью, он, конечно, подготовился бы более основательно. Вернемся немного назад, джентльмены, и подумаем. В данный момент я отвечаю на второй вопрос так: я не верю в заговор с целью убить Муна! Я считаю, что все это — камуфляж, скрывающий какую-то другую цель. Ответив таким образом на второй вопрос, я прихожу к мысли, что Марго Стюарт каким-то образом догадалась об этом, собиралась рассказать все Джону и была за это убита...

— Ну и что вам это дает? — спросил Харди.

— Я задаю себе вопрос номер три. Я не могу угадать, какова была реальная цель, реальный план. Но Марго Стюарт угадала! Почему она не пришла с этим к нам, Харди? Почему решила пойти к Джону? На это легко ответить. Она была у Муна в руках! Одна из жертв его шантажа. Он что-то знал о ней. Поэтому она все больше и болыде пила. Она решилась пойти к Джону, потому что он мог ей посочувствовать. Он был такой же жертвой Муна! (Эн мог бы воспользоваться ее информацией, никак ей не повредив.

— Наш друг догадался, что у нее на уме, и был вынужден срочно с ней разделаться,— продолжал Харди.

— Вы догадливы, лейтенант,— улыбнулся Шамбрен.

— Ваш следующий вопрос?

— Вопрос четвертый. Если мисс Стюарт выбрала Джона потому, что он не осмелился бы обратиться в полицию; потому, что, будучи жертвой Обри Муна, он мог отнестись к ней с сочувствием, спросим себя: было ли то, что мисс Стюарт собиралась сказать Джону, как-либо связано с Муном? Я отвечаю: да. Если бы это было не так, у see не было бы причин бояться! Это приводит нас к вопросу номер пять.

— Продолжайте,— попросил Харди.

Шамбрен медленно оглядел свою внимательную аудиторию. Джон почувствовал, как мурашки побежали по спине. Кажется, он догадался, куда клонит Шамбрен!

Шамбрен помедлил, закуривая одну из своих египетских папирос.

— Итак, ответив на наши вопросы таким образом, мы делаем решительный шаг. Если заговора против Муна не «существует и все это лишь искусный камуфляж, скрывающий другой план, если мисс Стюарт была убита, потому что догадалась об этом, если она пошла к Джону, потому что то, что она узнала, было опасно для Муна,— тогда мы должны спросить себя: не сам ли Мун — тот человек, которого мы ищем?!.

— До какого абсурда вы можете дойти? — спросил Нейлор, однако в голосе его звучало сомнение.

— Имеет ли Мун деньги для осуществления такого плана? — спросил Шамбрен и сам же ответил:— Да, имеет! Такой ли он человек, который мог' бы увлечься подобной Интригой? Да, конечно! Кто лучше всех знал бы, как и почему его ненавидят мисс Прим и Джон? Сам Мун! Достаточно ли хорошо он разбирается в людях, чтобы просчитать их поступки? Да! Есть ли какие-либо факты, подтверждающие нашу теорию? Думаю, есть!

— Какие факты? — спросил Харди.

Шамбрен прошелся по комнате и ловко стряхнул пепел с папиросы прямо в середину пепельницы, стоявшей на столе.

— Что только но произошло в этой комнате? — спросил он, вернувшись на свое место.

— Что вы имеете в виду?

— Ту сцену, что разыграл здесь Мун. Мы предполагаем, что он мастер интриг. Каков был итог вашего разговора с ним? Он вам не доверяет. Он примет меры, чтобы защитить себя. У него есть пистолет и разрешение на него. Он употребит его без колебаний, не задавая вопросов. Мы все тут бегаем вокруг, ищем способы защитить его — вы, Нейлор, вы, Харди, я, весь мой штат. Но если я прав, ему ничего не грозит! И мы только что были свидетелями того, как человек использовал придуманную им самим опасность, чтобы заранее оправдать убийство, которое он совершит. «Сожалею, джентльмены! Я услышал шаги за спиной. Я предупредил вас, что буду защищаться!»

— Пожалуй, в этом что-то есть,— пробормотал Харди.

— Он потратил двадцать тысяч долларов для того, чтобы ни один человек в мире не заподозрил, что достойный сожаления несчастный случай есть хладнокровный расчет, преднамеренное убийство! Дешевая цена, лейтенант, вам не кажется? — Шамбрен невесело улыбнулся.— Предлагаю вам последний и решающий факт! Как вел себя Мун, когда самоубийство Прим выявило, что против него существует заговор? Испугался ли он, узнав, что его собираются убить? Ничуть! Вы жаловались на его несерьезное отношение к опасности. Однако мы знаем, что этот человек — трус! Отец Джона Уилза погиб, потому что обнародовал этот факт. Мун не выказал страха перед грозящей ему опасностью, потому что никакой опасности не было! Он знал, что это всего лишь дымовая завеса, ибо сам ее создал. Теперь он сделал последний шаг: он заранее подготовил нас к тому, что произойдет убийство! Он совершит его вполне открыто, и все будут его жалеть, а Уиллард Сторм оповестит весь мир о том, что все произошло потому, что полиция оказалась неспособной защитить его!..

— И вы во все это верите? — спросил Нейлор уже без всякого вызова.

— Верю,— ответил Шамбрен.—: И все это чертовски беспокоит меня.

— Почему?

— Потому что я не вижу даже намека на ответ к последнему вопросу, который мы должны себе задать. Кого Мун хочет убить?

Шамбрен загасил папиросу и взглянул на Харди.

— Я не могу доказать ни одного слова из того, что я вам изложил! Но у меня нюх на людей. Характер Муна кажется неправдоподобным. Трудно поверить в истинность того, что о нем рассказывают. Но поговорите с кем-нибудь вроде Джона, кто знает о нем правду. Я видел, например, как Осман Гамайэль, человек богатый и влиятельный, извивался перед ним, как рыба, пойманная на крючок. Есть только один Мун! И вдруг у него появляется враг, такой же коварный, такой же сильный, как он сам. Мун дал мне ключ в руки, сказав вчера, что в мире нет равного ему. Я стал думать. Двух Мунов быть не может,=— сказал я себе! И тогда все стало складываться, связываться, и я убедился, что двух Мунов нет, есть один Мун — смертоносный и опасный.

— В этом есть лишь одно «но»,— сказал Нейлор.

Шамбрен посмотрел на него с удивлением.

— Сразу после самоубийства Прим к Муну была приставлена охрана,— рассуждал Нейлор.— Он может думать что угодно, но она эффективна! Два человека в холле перед входом в его квартиру, двое снаружи на крыше. Дежурство круглосуточное. Мун выходил из квартиры дважды — сегодня днем в Гриль и вечером -— сюда, к нам. Каждый раз его сопровождали двое людей Харди. Значит, он не мог подняться на четырнадцатый этаж и убить Марго Стюарт! Это опровергает вашу теорию, Шамбрен, если только вы не допускаете, что у него были сообщники.

Шамбрен весело улыбнулся.

— Во-первых, я не исключаю возможность сообщника! В отеле сотни служащих. На свои деньги Мун мог нанять дюжину помощников. Он мог соблазнить даже обычно честного человека. Но я хотел бы обратить ваше внимание на то, что Мун мог выйти из квартиры. Есть служебный ход — по черной лестнице, служебный лифт. Вы не поставили туда охраны, а его предупредили, чтобы он эту дверь не открывал и никого не впускал. Если кто-нибудь и мог проникнуть к нему через сад на крыше, то через служебный ход доступа не было никому. То есть никто не мог войти к нему с черной лестницы без его ведома и содействия. Но сам он мог выйти через служебный ход сколько угодно раз, и вы бы никогда об этом не узнали!

— Что вы об этом думаете, Харди? — обратился Нейлор к лейтенанту.

— Принимаю,— ответил Харди.— Принимаю на все сто процентов! И не скрою — чувствую себя иначе. Я знаю, чего и где искать. И первое, что я сделаю,— поставлю охрану у служебного хода.— Он повернулся и быстро вышел из комнаты.

— Ну что ж, я тоже принимаю.— Нейлор подошел к Джону и протянул ему руку.— Простите, что мучил вас, мистер Уилз! Надеюсь, вы согласитесь, что этого требовал мой долг?

— Конечно! — Джон встал и пожал протянутую ему руку.— У меня такое чувство, будто я пробуждаюсь от долгого и тяжелого сна.— Он подошел к Шамбрену.— Как вы думаете, не меня ли он собирается убить?

— А вы ему опасны? — спросил Шамбрен.— Не просто как жертва, жаждущая мести, а как человек, что-то знающий о нем? Что-то, что может повредить его престижу, его положению, подорвать его влияние и авторитет? Я не думаю, что Мун пошел бы на такой риск просто потому, что ему кто-то не нравится.

— А ему никто не нравится, кроме Обри Муна,— сказала молчавшая до сих пор Элисон.— Логика вашего рассуждения, мистер Шамбрен, просто удивительна! Но что теперь будет?

Шамбрен пожал плечами.

 — Полагаю, мистер Нейлор и Харди будут следить за ним, наблюдать за каждым его шагом. Думаю, они проверят кое-что, например, не снимал ли он со своего счета двадцать тысяч долларов. Я предполагаю, что они возьмут образцы шрифта у пишущих машинок, имеющихся в квартире Муна, и сравнят их со шрифтом писем. Ему нельзя предъявлять обвинения на основании моей теории, нужны доказательства. Логически рассуждая, я делаю еще один вывод, и он касается уже меня лично! Очевидно, он не собирается покидать гостиницу и, следовательно, хочет, чтобы «прискорбный несчастный случай» произошел именно здесь. Из этого можно заключить, что намеченная им жертва — человек, постоянно живущий или работающий в отеле.— Он заколебался.— Интересно, не могли бы миссис Хейвен и Гамайэль помочь нам теперь, когда ситуация изменилась и Мун из жертвы превратился в предполагаемого убийцу? 

 Глава 3

Первой мыслью Джона было то, что лучший способ защитить предполагаемую жертву Муна это открыть его замыслы широкой публике. Ему тут же доказали, что результат был бы только отрицательный. Это насторожило бы Муна, который мог отказаться от своего плана и придумать другой. Мун успел бы быстро уничтожить улики, такие, как снятые со счета деньги и шрифты пишущих машинок. И наконец, если бы пресса, радио или телевидение имели глупость использовать эту историю, их, а заодно и Шамбрена, привлекли бы к суду за клевету.

Но нельзя же стоять в вестибюле отеля «Бомонд» и каждому проходящему говорить: «Берегитесь Муна, он хочет вас убить!»

Последите за кошкой, и вы найдете мышиную норку.

Ожидаемая помощь со стороны Гамайэля и миссис Хейвен задерживалась. Старая дама имела ложу в опере, куда и отправлялась каждый вторник. Она уехала туда и на сей раз в своем древнем автомобиле, который вел столь же древний шофер. Гамайэля с ней не было, однако он тоже отсутствовал. Один из портье вспомнил, что Гамайэль имел обыкновение совершать частые прогулки, иногда небольшие, иногда долгие и далекие, так что угадать, когда он вернется, было невозможно. Однако его нередко видели в «Голубой лагуне» ночном клубе отеля «Бомонд», куда он обычно являлся в десять часов вечера, к началу варьете. Потом он обедал, а в полночь смотрел повторение варьете.

Шамбрен предложил Джону и Элисон отправиться в «Голубую лагуну».

— Тогда вы сможете сообщить мне, когда появится Г амайэль,— сказал он.— Что касается миссис Хейвен, то она вернется только после одиннадцати. Вагнеровский цикл кончается поздно.

Джон жаждал действия, но никакого конкретного дела пока не намечалось. Мун и Сторм были в пентхаусе «М». Пентхаус надежно охранялся, и если бы Мун захотел куда-нибудь выйти, то сразу попал бы под неусыпное око ребят Харди, а пока все сидели тихо и ждали.

Полицейские перенесли вещи Джона в другой номер, и он, наконец, смог принять душ. Потом переоделся и спустился в вестибюль встретить Элисон. Она жила в двух кварталах от гостиницы.

Джон увидел, как девушка вошла через вращающуюся дверь и направилась к нему. Стройная, с гордо посаженной головой, она двигалась плавно и непринужденно, и он почувствовал, как что-то сжалось у него в груди. Эта девушка, независимо от ситуации, всегда была верна себе — честная, прямая, женственная, неизменная и недоступная.

— Вы неплохо выглядите,— сказала она Джону.

— Вы тоже,— ответил он. С ней было легко и просто, и обычный обмен любезностями казался смешным. Она действительно была красива, так красива, что даже дух захватывало!

Элисон взяла его под руку, и они пошли через вестибюль в «Голубую лагуну». Дежурный администратор провел их к столику, который зарезервировал для них Шамбрен.

В зале царила полутьма. Ансамбль, состоящий из рояля, флейты, ударных и баса, исполнял что-то в изощренных ритмах современного джаза.

— Мистер Шамбрен заказал для вас обед, мисс Барнвелл,— сказал дежурный администратор.— Коктейли и вина — по вашему выбору.

— Тот мартини, что нам так и не удалось выпить? — предложил Джон.

— Прекрасно,— согласилась Элисон.— Но что касается обеда, то мистер Шамбрен — порядочный гурман. Едва ли мы получим наши сосиски, Джонни!

— Но мы могли бы взяться за руки! Хотя мы не на балконе и не в концертном зале...

Она бросила на него обеспокоенный взгляд.

— Не знаю, Джонни, не знаю... Все это слишком быстро.

Его сердце сильно забилось. Смысл ее слов был достаточно ясен.

— Я не уверена в своих чувствах, Джонни,— продолжала она.— С тех пор как я потеряла вторую половину долларовой бумажки, я дружила только с теми, кто нуждался в поддержке. Вы нуждались во мне, Джонни, и мне легко было прийти вам на помощь. Но...

— Элисон!..

— Я отказалась от мысли о чем-либо другом. И вдруг, среди всей этой чудовищной свистопляски, ловлю себя на том, что мне этого до боли не хватает. Я убеждаю себя: это все потому, что мне так тоскливо без Билла. Но почему теперь, после четырех лет? Я стараюсь вспомнить, как он выглядит,— и он выглядит как вы!

— Элисон! — Он хотел взять ее за руку, но она мягко его отстранила.

— Пожалуйста, Джонни! Когда я говорила, что мы будем сидеть на балконе и держаться за руки, я была вашим другом, не более! Так просто, милый пустяк. Но сейчас все не так, и это меня мучает. Пусть все будет, как было, пока я не узнаю вас, Джонни! Ведь я знаю вас только в экстремальной ситуации. Надо признать, что тут вы смотритесь. А каков вы за завтраком? Как вы обсуждаете с женой домашние проблемы, учите вести машину? Каков вы в обычной, нормальной жизни?

— Вы читаете газеты? — серьезно спросил он.— Можно ли в наше время жить не в экстремальной ситуации? Я смотрел на вас, когда вы шли ко мне, и говорил себе: вот если бы я мог проводить с ней каждый день! И я думаю, что делал бы это отлично, Элисон!

Официант принес мартини.

— Все же подождем немного, Джонни,— тихо сказала она.— Ну, пожалуйста!..

— Конечно, мне этого не хочется. Но, дорогая Элисон...

— За нас, Джонни! Что бы ни было — за нас!

Пьер Шамбрен сидел в своем кабинете на четвертом этаже. Перед ним дымилась чашечка кофе. Его стол был завален скопившимися за день бумагами -— заказами, которые надо подписать, отчетами руководителей отделов, которые нужно прочитать и утвердить, деловой корреспонденцией, находившейся в его ведении. Тут же лежал составленный Амато подробный план субботнего званого вечера.

Шамбрен не прикоснулся ни к одной из бумаг. Он подошел к окну, держа в руках чашечку с кофе, и устремил взгляд в черноту Центрального парка, пронизанную тут и там огоньками уличных фонарей. Безграничный гнев вскипал в душе этого человека.

Безупречный порядок его мира распался по милости Обри Муна. Шамбрен воспринял это как личный вызов. Большую часть своей деловой жизни он противоборствовал власти денег. Он научился особым приемам этой борьбы — обаянию, невозмутимости, совершенному знанию каждой детали предпринимаемой операции, непрерывному изучению человеческих причуд. Тайная разведывательная служба снабжала его информацией, которую он мог использовать, чтобы повернуть ход вещей в нужное ему русло. Но в состязании с Муном этих приемов оказалось недостаточно. Его разведка не дала ему одного, самого важного, ключа — кого Мун собирается убить. Чтобы ответить на этот вопрос, нужно знать, почему Мун приложил столько стараний, чтобы так обставить это убийство?..

«Что же могло повредить Муну?» — спрашивал себя Шамбрен. Жизнь Великого Человека, несомненно, была полна историй, подобных истории Мак-Айвера. Однако разглашение таких историй нисколько не волновало его. Репутация Муна была построена именно на легенде о его садизме. Может быть, он совершил совсем иное преступление, которое кто-то теперь хочет разоблачить? Но если так, почему этот человек медлит? Едва ли его можно было бы подкупить...

Ответ нужно искать в самой извращенной личности Обри Муна. В чем его самая большая слабость? В непомерном тщеславии. Жажда всегда быть в лучах прожектора. Неважно, что высветит этот прожектор, лишь бы оставаться на сцене, в центре внимания, купаться в лучах славы! Он потратил двенадцать лет, преследуя семью Мак-Айверов только потому, что его тщеславие пострадало, когда Уоррен Мак-Айвер публично обвинил его в трусости. Даже сравнительно небольшая рана, нанесенная его тщеславию, может превратить Муна в опасного врага...

Шамбрен вернулся к столу, поставил пустую чашку и криво усмехнулся. Причина могла быть настолько нелепой, что никто не смог бы о ней догадаться! Марго Стюарт, например, вполне могла быть убита за намерение рассказать о том, что у Великого Человека на груди нет волос. Или что вся его болтовня насчет женщин — сплошной обман. Но что является причиной в данном случае? То, что знала о Муне Марго Стюарт, едва ли существенно, иначе ее убийство не было бы совершено столь небрежно. Конечно, и то немногое, что она знала, могло бы навести на след, но не она была главной мишенью. В противном случае это убийство было бы подготовлено более тщательно...

Шамбрен сел за стол и сдвинул в сторону груду бумаг. Он собрал утренние газеты и начал по второму разу читать все то, что было написано о Муне. Г де-го здесь был ключ, намек, указующий знак. Он снял трубку и попросил соединить его с пентхаусом «М». Телефон был занят.

— Занято уже давно, мистер Шамбрен! Мистер Сторм диктует своему синдикату завтрашнюю колонку.

— Дайте мне мистера Амато.

— Кажется, он уже ушел, сэр!

Шамбрен опустил трубку с раздраженным вздохом. Он хотел получить списки гостей, приглашенных на день рождения Муна. В этом списке дожно быть имя предполагаемой жертвы. Мун наверняка включил его, даже если знал, что этот человек не придет. Не включить его — значило бы привлечь к нему внимание. Несомненно, Амато имеет этот список, он должен заказать пригласительные карточки.

Шамбрен уже поднялся с кресла, как вдруг что-то в «Трибюн» бросилось ему в глаза. Он постоял, глядя в газету, потом, сам того не замечая, стал тихонько насвистывать какой-то мотив. Наконец он снова снял трубку.

— Соедините меня с мистером Амато! Он дома.

Возможно, лейтенант Харди и не отличался мгновенной реакцией заядлого сыщика, но работал он тщательно и упорно. Он принял теорию Шамбрена без всяких оговорок. А приняв, сразу начал действовать, отчетливо сознавая ожидавшие его трудности.

Муна пока трогать нельзя, хотя первой мыслью Харди было арестовать его под предлогом обеспечения его безопасности. На основе предполагаемого покушения на жизнь Муна подобная акция со стороны полиции была бы оправдана. В то же время Харди знал, что адвокат Муна мог бы добиться его освобождения раньше, чем они успели бы собрать достаточно фактов для его настоящего ареста.

Первым делом нужно было принять все меры безопасности здесь, в отеле «Бомонд». Тем временем следует использовать две имеющиеся у них возможные улики — вклады в банке и пишущие машинки. Сыщик по имени Грубер был отправлен в пентхаус «М», чтобы собрать образцы шрифтов. Если Мун поднимет скандал, Грубер скажет ему, что они должны сверить шрифты его машинок со шрифтом некоторых бумаг, обнаруженных среди вещей Марго Стюарт. Пусть Мун попотеет от страха, размышляя над этим сообщением!

Харди засел за телефон, пытаясь соединиться со служащими банка Уолтон Трест и банка, где был счет Муна. Если дата, когда Мун снял деньги со счета, совпадет с датой вклада в Уолтон Трест двадцати тысяч долларов, это уже даст им в руки кое-какие нити. Конечно, это отнюдь не пошлет Муна на виселицу. Снятие со счета крупных сумм — обычное дело для человека, который тратит на свои банкеты сорок тысяч долларов! Но даже если им не удастся установить связь между этими двумя операциями, самый факт их свершения докажет Харди, что они на правильном пути.

Однако Харди не повезло. Все его усилия оказались напрасны. Просмотр банковской документации приходилось отложить до завтрашнего утра, так как того, кто имел к ней доступ, не было на месте. Все документы хранились в подвале с автоматической установкой времени, и открыть их раньше завтрашнего утра было невозможно.

Едва Харди покончил с телефонными звонками, появился Грубер и доложил, что в квартире Муна только одна пишущая машинка.

— Все, что он пишет, он диктует на магнитофон, а потом Марго Стюарт перепечатывала все это на машинке. Я взял образцы шрифта. Они не совпадают с тем, что в письмах Прим и Уилзу.

Харди со злостью рассматривал образцы.

— Но это ничего не значит,— бодро сказал Грубер.— Машинка-то из проката. Месяц назад у Муна была другая, из этого же ателье. А письма к Прим и Уилзу были написаны примерно недели за четыре-пять до этого. За это время фирма уже отремонтировала первую машинку, так что шрифт теперь, может быть, другой.

— Черт! — выругался Харди.— Как Мун воспринял ваше появление?

— Я его не видел. Там Уиллард Сторм. Мун отдыхал. Сторм разорялся насчет того, какой это был тяжелый день для Великого Человека. Сторм не возражал против того, чтобы я взял образцы шрифта.

— То-то вы такой веселенький. Уж Мун задал бы вам жару — хотя бы просто шутки ради!

Неудача встревожила Харди. Ему захотелось увидеть собственными глазами, что все идет как нужно. Он поднялся в лифте на тот этаж, где была квартира Муна. У дверей в пентхаус «М» дежурили двое полицейских. Они доложили, что у Муна не было никого, кроме Грубера и Сторма. Последний пришел с Муном сразу после допроса и остался у него.

По пожарному ходу Харди вышел на крышу. Февральская ночь была холодна, и двое дежуривших здесь полицейских совсем окоченели.

— Замерзнем тут совсем, лейтенант,—сказал один,— Может, будем дежурить по очереди?

— Нужно, чтобы здесь было двое,— ответил Харди.— Я пришлю вам двоих на смену.

— Кофейку бы!

— Пришлю и кофе.— Харди взглянул на темные окна квартиры миссис Хейвен и вспомнил, что она сейчас в опере.

— Так не забудьте, что я вам говорил,— сказал он.— Кто-то может попытаться проникнуть к Муну, но главное, мне нужно знать, попытается ли сам Мун куда-нибудь выйти.

Он вернулся в здание, потирая застывшие руки. Чтобы проверить пост, установленный у служебного входа, нужно было либо пройти через квартиру Муна, либо. спуститься на один пролет и там перейти на служебную лестницу. Не желая в данный момент встречаться с Муном, Харди спустился на один этаж, прошел по коридору и оттуда, по служебной лестнице, поднялся к черному ходу в квартиру Муна.

Еще не дойдя до площадки, он увидел, что его часовой лежит, распростершись, на ступеньках лестницы.

Холодная ярость охватила Харди. Человека сразили ударом сзади. На затылке зияла уродливая резаная рана. Он тяжело и прерывисто дышал. Харди приподнял его, придав ему более ровное положение. Потом взбежал по ступенькам и, убедившись, что дверь заперта, стал звонить и одновременно барабанить в дверь кулаком.

Казалось, прошло много времени, прежде чем он услышал, как отодвинули засов, звякнула цепочка и дверь открылась. Перед Харди, злобно глядя на него через очки, стоял Уиллард Сторм.

— Какого черта? — гневно сказал он.— Вы что, не можете прийти по-человечески, через парадную дверь?

Харди проскочил мимо него на кухню.

— Где Мун?

— Спит. По крайней мере спал, пока не начали ломиться в дверь.

— Позвоните и вызовите врача! Моего человека ранили.

— Минуту! — пробормотал Сторм.— Вы не имеете права беспокоить мистера Муна! Я...

— Звоните же! — крикнул Харди.

Еще не пройдя и десятка шагов внутрь насыщенной благовониями квартиры, он уже знал, что Муна здесь нет. 

 Глава 4

Мун ушел. Исчез бесследно. Постели в его спальне и гостиной были нетронуты с тех пор, как горничная убирала их утром.

Харди открыл парадную дверь и впустил дежуривших там двух сыщиков. Сторм, с горящими от возбуждения глазами, вызвал врача. Сыщики внесли раненого в квартиру. Тем временем Харди позвонил Джерри Додду.

— Мун сбежал! Перекройте все прилегающие улицы. Возьмите своих людей, моих, каждого, кому вы доверяете. Одному из моих мальчиков, кажется, проломили череп. Где Шамбрен?

— Похоже, вы преследуете мистера Муна,— сказал Сторм.— Но ведь ясно, что убийца, которого вы ищете, трахнул вашего человека, открыл дверь и похитил мистера Муна!

Харди, попросив телефонистку соединить его с Шамбреном, повернулся к журналисту. Глаза его были холодны, как две новые монеты.

— Помолчите, Сторм! Через пару минут у вас будет масса времени для разговора, можете быть уверены.

— Мун ушел,— сообщил Харди Шамбрену.— Вышел через служебный ход, ранил моего человека в голову — и был таков!

— Должно быть, догадался, что мы его подозреваем,— ответил Шамбрен.

— Я велел Джерри закрыть все ходы и выходы, но хватит ли у него людей? Как насчет служебного хода, кухни, что там у вас еще?

— Не будем тратить времени на разговоры,— сказал Шамбрен.— Если он еще пробудет в отеле пять минут, он здесь и останется!

Опустив трубку, Харди повернулся к Сторму.

— Вы хотели говорить, Сторм! Пожалуйста, имеете полную возможность!

— Не давите на меня, Харди,— ответил Сторм.— Вы промазали с самого начала и сейчас опять мажете!

Харди слегка подтолкнул Сторма к креслу. В глазах за очками в черной оправе вдруг появилось выражение страха.

— Это далеко не лучший способ обращаться с прессой, Харди! Если с Муном что-нибудь стряслось, вам выгоднее иметь меня на своей стороне, гораздо выгодней!

— Нe тратьте зря слов, Сторм, и слушайте, что я вам скажу! — Харди повернулся к одному из сыщиков, который появился в дверях. -- Позови-ка тех, что на крыше! Они нужны здесь, в квартире. Как там Палмер?

— Тяжелое ранение, лейтенант!

Сейчас будет врач. Один из вас останется здесь со мной. Остальные — на четвертый этаж! Доложите обо всем Шамбрену. Он знает, куда вас послать. Мне нужен Мун, и немедленно!

— Есть, лейтенант!

Харди повернулся к Сторму.

— О’кей, приятель! У вас нет другой аудитории, кроме меня, так что давайте прямо — без лишних слов и угроз. Мне нечего терять, кроме работы, и, если мне придется вбить вам в глотку ваши прекрасные зубы, чтобы извлечь из нее чистую правду,— я это сделаю! Вы к Мун поднялись сюда после того, как мы говорили с вами в кабинете мисс Барнвелл. Что произошло с той минуты, как вы сюда пришли?

— Я не потерплю такого обращения, лейтенант! Я...

Харди угрожающе придвинулся к нему.

— Придется потерпеть, приятель! Отвечайте, и побыстрее. Что произошло после того, как вы с Муном пришли сюда?

Должно быть, Сторм почувствовал, что в словах и действиях Харди н:ет ни унции блефа. Он облизнул пересохшие губы.

— Ничего не произошло,— сказал он.—- Мы пришли, Мун налил мне виски. Мне нужно было дать материал в газету, и я спросил, не могу ли я продиктовать его отсюда, по телефону. Он разрешил. Он очень устал. Захотел ненадолго прилечь. Ведь все-таки ему семьдесят пять. Такой день на него очень подействовал...

— Давайте дальше,— прервал его Харди.— Я поплачу о нем как-нибудь в другой раз!

— Вот и все! — Сторм развел руками.— Я сел за тот стол — набросать кое-какие заметки. Он ушел в комнату. Я работал с полчаса, потом пришел ваш человек сверить шрифты на машинке. На кой черт ему это было нужно?

— Он выполнял приказ! Итак, вы работали за этим столом...

— Вскоре после того, как ушел ваш парень, я позвонил в редакцию и продиктовал свою заметку. Едва я кончил, как вы начали ломиться в дверь. Естественно, я думал, что Обри все еще у себя в спальне. Я поспешил на кухню, чтобы впустить вас, пока вы его не разбудили.

— Значит, вы были здесь совсем один и писали свою заметку. А потом долго говорили по телефону. Так?

— Так.

--- И вы говорите, что кто-то ударил моего человека, открыл черный ход отмычкой и похитил отсюда Муна?

— А что еще могло случиться?

— И вы ничего не слышали?

— Я закрыл дверь в холл, чтобы мой разговор по телефону его не потревожил. Я ничего не слышал, так что ничего другого нельзя предположить.

Харди вскипел.

— Вы непроходимый тупица, Сторм! Когда вы впускали меня, вам пришлось отодвинуть засов и снять цепочку. Выходит, тот' парень, что так бесшумно вынес Муна, смог задвинуть засов и накинуть цепочку после того, как вышел на лестницу и закрыл за собой дверь? Что вы уставились на меня, как баран на новые ворота! Вы были один в квартире. И именно вы заперли дверь после того, как выпустили Муна. Кого еще?

Лицо Сторма стало похоже на круг белого сыра.

— Соучастники убийцы садятся на электрический стул вслед за самим убийцей, приятель! У вас один шанс спасти свою шкуру, рассказав мне в точности все, что здесь произошло. Конечно, это слабый шанс, потому что, если Мун успеет сделать то, что он хочет сделать, никакие на свете слова вам не помогут!

На лице Сторма выступили капельки пота.

— Я не понимаю, о чем вы говорите,— сказал он.— Вы все время говорите так, будто Мун собирается кого-то убить. Но ведь это он в опасности, видит Бог! Поэтому я действительно выпустил его через черный ход, как только мы сюда пришли. Он сказал, что ему осточертела ваша слежка. Сказал, что хочет повидаться с кем-то, но тайно, так, чтобы никто об этом не узнал. То, как он это сказал, как при этом улыбался... я подумал, что это дама. Возможно, старик имеет какую-нибудь девочку в укромном уголке отеля? Наверняка кто-нибудь это знает! Такое нельзя долго держать в секрете. Так что там вы его и найдете...

— И вы должны впустить его в квартиру обратно?

— Нет. Он сказал, что вернется нормальным путем и тем самым преподнесет вашим людям сюрприз. Он покажет, какой вы тугодум — не подумали поставить охрану у черного хода.— Сторм поднял руку, как бы защищаясь.— Я только цитирую его!

Харди глубоко вздохнул. Это уже было похоже на правду. После того, как Мун вернулся из кабинета Элисон к себе в пентхаус, прошло добрых полчаса, в течение которых Шамбрен развивал свою теорию, прежде чем был выставлен часовой на верхней площадке служебной лестницы. Сторм, возможно, виноват лишь в том, что дурачил полицию, ничего при этом не зная о делах Муна. Итак, что же произошло, если исходить из этой версии? Почему Мун передумал и вернулся по служебному ходу? Почему нанес удар Палмеру? Все, что он должен был сделать,— посмеяться над Палмером и попросить, чтобы тот позволил ему войти в квартиру.

И тут Харди осенило. Если Палмер не успел увидеть, кто его ударил, Мун получил бы лишнюю возможность утверждать, что мифический убийца совсем близко, всего в нескольких шагах от его порога!

У дверей раздался звонок. Пришел врач.

— Оставайтесь с ним,— приказал Харди одному из полицейских, указывая на Сторма.— Не спускайте с него глаз. Не подпускайте к телефону!

— Я арестован? — осведомился Сторм. К нему вернулась доля его обычной самоуверенности.

— Чертовски догадливый парень,— повернулся к нему Харди.— Соучастие в замышляемом убийстве!

— Я имею право связаться с моим адвокатом!..

— Попробуйте! Джо, если он подойдет к телефону, разнеси его на части!

— Вы за это ответите! — пригрозил Сторм.

— Возможно.— Харди последовал за врачом в комнату, где лежал раненый Палмер.

Элисон и Джон увидели Джерри Додда в тот момент, когда им подали изысканный черепаховый суп.

— Извините,— сказал он. От его былой веселости не осталось и следа.— Вас обоих ждут у Шамбрена.

— О, Джерри,— недовольно протянула Элисон.— Мы только начали обедать. Может быть, через полчаса?

— Мун сбежал,— коротко сказал Джерри.— Пробил голову одному из парней Харди. Всех, на кого он мог положить глаз, требуют в кабинет Шамбрена. И прежде всего вас, мистер Уилз! И мисс Барнвелл тоже. Босс считает, что Мун, возможно, и ею заинтересуется.

— Мной? — Элисон широко раскрыла глаза.

— Босс думает, что Мун может использовать вас, чтобы оказать давление на мистера Уилза. А насчет супа — прошу прощения!

Они прошли за Джерри к лифтам. Каждый, кто знаком с бытом большой гостиницы, сразу почувствовал бы смутную тревогу. У вращающихся дверей стояли полицейские, люди в штатском поспешно переходили из одного зала, бара, ресторана в другой.

Едва они дошли до лифта, в вестибюль ворвался мистер Амато. Он выглядел чрезвычайно нелепо — в спортивной куртке из яркой шотландки, распахнутом твидовом пальто и альпийской шляпе. Очевидно, он так спешил, что не успел надеть свой обычный рабочий костюм. Под мышкой он нес большой конверт.

— Вечер отменили? — спросил он, и страстная надежда прозвучала в его голосе.— Мистер Шамбрен попросил меня срочно явиться к нему со списком приглашенных! А я захватил его домой, чтобы дать художнику, который завтра утром должен оформить пригласительные билеты. Так вечер отменили?

— По-моему, ваша язва может успокоиться,— ответил Джерри.

Они поднялись на четвертый этаж и прошли по коридору к офису Шамбрена. Джон вдруг заметил, что крепко сжимает руку Элисон.

В кабинете Шамбрена было полно народа. Джон увидел в углу непривычно смиренного Сторма. Шамбрен сидел за письменным столом, склоняясь над планом гостиницы. Вокруг него собрались Харди и переодетые в штатское полицейские.>

Харди показал план.

— Трудно представить себе, как он мог выйти из отеля незамеченным! Вы говорите, что все служебные-входы ночью охраняются?

— После того, как кончается доставка продуктов,— ответил Шамбрен.— Фактически невозможно внести даже кубик льда без проверки! Беда в том, что, не считая последних пятнадцати минут, ни у кого не было оснований задерживать Муна. Могло показаться странным, что он выходит из отеля мимо кухонь, но он ведь чудак, это всем известно...

— Но его бы запомнили! Его же все знают! — сказал Харди.

Шамбрен слушал, сжав зубы.

—- Пока никто не вспомнил, что видел его. Но чтобы проверить это, нужно время. Сейчас в отеле работает свыше тысячи двухсот человек!

----- Во всяком случае, он мог сойти только вниз,— заметил Харди. Он начал- отдавать распоряжения своим людям, указывая определенные точки на плане.

В эту минуту появилась почтенная миссис Вич, неся переносной телефон.

— Спасибо вам, миссис Вич,— улыбнулся ей Шамбрен.— Устраивайтесь здесь.— Он освободил стол и положил туда план отеля.— Через несколько минут сюда начнут звонить отовсюду. Будут сообщать, какой участок проверен. Отмечайте каждый такой участок на плане. Дежурные по этажам обыскивают все чуланы, бельевые, проверяют каждый номер на каждом этаже. Если вам сообщат, что все в порядке, отметьте этот этаж!

----  У вас есть чертежные кнопки, мистер Шамбрен? Ими отмечать быстрее и нагляднее.

— Молодчина! — Шамбрен достал из ящика стола коробку с кнопками. Миссис Вич наладила свой телефон, и тотчас же раздалось жужжание зуммера. Миссис Вич ответила и, послушав, быстро воткнула кнопку в какую-то точку на плане. Шамбрен посмотрел, отечески похлопал ее по плечу и повернулся навстречу запыхавшемуся Амато.

—  Спасибо, что сразу пришли, Амато!

— Вечера не будет? Что случилось, мистер Шамбрен? Он отменил банкет?

----- Банкета не будет, друг' мой,— улыбнулся Шамбрен.— Возвращайтесь домой и напейтесь допьяна! Это принесет вашей язве гораздо больше пользы, чем вы воображаете. Только оставьте мне ваш список.

Амато положил перед ним список гостей.

— Я молился,— сказал он.— Молился всю дорогу, ‘ пока ехал сюда! Конечно, я всерьез не верил, но все-таки молился.— Он вышел танцующим шагом, даже не поинтересовавшись, что произошло.

В кабинете стало тихо, только непрерывно звучал зуммер телефона миссис Вич. План все гуще пестрел кнопками. Харди следил через плечо и втихомолку тоже молился. Он ждал, надеясь, что после очередного звонка какая-то точка на плане останется открытой. Это значило бы, что кто-то видел Муна.

— Как насчет наших двух друзей? — обратился Шамбрен к Джерри Додду.

— Гамайэль еще не вернулся, но мне сообщат, как только он явится. А за миссис Хейвен я послал Джека Строумейера. Он привезет ее из театра прямо сюда, не дожидаясь окончания спектакля.

— Пожалуй, это пока все, что мы могли сделать.— Шамбрен посмотрел на Джона и Элисон с едва заметной усталой улыбкой.— Простите, что прервал ваш обед, детки! Джерри ввел вас в курс дела?

— В самых общих чертах,— ответила Элисон.

Шамбрен объяснил, что произошло.

— В этом нападении на Палмера мало смысла, разве что Мун окончательно спятил. Но мы не должны исключать и эту возможность. Он может наброситься на любого, кто ему почему-либо не понравится.

— Он, должно быть, исчез из отеля,— сказал Джон.— Иначе бы его нашли через пять минут. Ведь его все знают в лицо!..

Шамбрен устало махнул рукой в сторону миссис Вич, которая как раз втыкала очередную кнопку.

— Вы имеете хотя бы отдаленное представление о том, сколько здесь укромных уголков и закоулков? В таком отеле, как этот? Простите, одну минутку! Мне нужно посмотреть этот список.— Он развернул листы, которые привез Амато. Он явно искал чье-то имя — и нашел. Губы его сжались. Он повернулся к Джерри.

— Строумейер будет звонить из оперы?

— Н-нет, мистер Шамбрен. То есть, если все в порядке, если она там и с ней ничего не случилось.

— Ну что ж, будьте внизу, Джерри! Как только придет машина, нужно взять миссис Хейвен под охрану. Никто не должен приближаться к ней ни с какой стороны, пока она не дойдет от машины до этого кабинета. Никто, кроме вас и Строумейера! Понятно?

— Вполне,— ответил Джерри и исчез.

— Миссис Хейвен и Гамайэль — единственный ключ к разгадке,— объяснил Шамбрен.— То, что их нет в отеле, настоящее бедствие.— Он снова взглянул на миссис Вич. Она только что сняла трубку и воткнула еще одну кнопку.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросил Джон.

— Сидите и ждите,— ответил Шамбрен.— Когда явится миссис Хейвен, вы и Элисон можете понадобиться.

— Думаете, она даст ответ на ваш вопрос?

Тяжелые веки Шамбрена почти сомкнулись.

— Я думаю, она и есть ответ!

Едва стрелка часов перешагнула цифру десять, у бокового входа в отель «Бомонд» остановилась машина. Оттуда вышел старый шофер и открыл дверцу. В глубине, напряженно выпрямившись, сидела, миссис Хейвен. Старик откинул покрывавший ее колени меховой полог. Джек Строумейер, всю дорогу просидевший в неловком молчании рядом с миссис Хейвен, вышел с противоположной стороны и, обойдя машину, остановился на тротуаре. Из отеля появились Джерри Додд и двое полицейских.

Старик-шофер помог миссис Хейвен выйти из машины.

----- Простите, что испортил вам вечер, миссис Хейвен! - - сказал Джерри.

— Искренне надеюсь, ради вас, Додд, что ваш хозяин имел для этого серьезные основания! Вы понимаете, что сегодня пела Нильсон? — Она оттолкнула протянутую руку Джерри. - Я не нуждаюсь в вашей помощи, Додд! Отто прекрасно знает мои привычки.

Старый шофер, едва доходивший до плеча миссис Хейвен, взял ее под руку и довел до вращающейся двери.

— Доброй ночи, Отто!

— Доброй ночи, мадам!

Миссис Хейвен бурно прорвалась через двери и на всех парусах устремилась в противоположный конец вестибюля. Додду и Строумейеру пришлось буквально бежать за ней. Ее синее пальто, подбитое песцом, летело за ней, как шлейф. Платье под ним напоминало наряды героев диккенсовских «Больших ожиданий».

— Я доберусь к себе и без вашей помощи, Додд!

— Боюсь, нам придется идти в кабинет мистера Шамбрена, мадам.

— Если Шамбрен захочет объяснить свое бесцеремонное поведение, пусть придет ко мне сам! — отрезала миссис Хейвен.— Имейте в виду, Додд, я никогда не доверяла этому человеку. За семь месяцев, что я здесь живу, он ни разу не поговорил с Тото! Берегитесь того, кто не любит собак!

— Это распоряжение полиции, миссис Хейвен,— сказал Джерри.— Боюсь, что вам все же придется пойти с нами к мистеру Шамбрену.

— Распоряжение полиции? — Ее голос прозвучал так громко, что люди в другом конце вестибюля оглянулись.

— Что-то касающееся мистера Муна, мэм! Сюда, пожалуйста!

Ее рука, украшенная кольцами, как короткая клешня сомкнулась на его запястье.

— Так заговор против Муна удался? — спросила она.

— Нет, мэм! По крайней мере, мы думаем, что нет. Лейтенант Харди и мистер Шамбрен все вам объяснят, мэм!

Она тяжело оперлась на него. Он подумал, что ей стало плохо. Но она тут же выпрямилась и вошла в лифт. Они молча поднялись на четвертый этаж. Строумейер вышел первым и убедился, что в коридоре никого нет.

Миссис Хейвен величественно вплыла в кабинет мистера Шамбрена, явно справившись с минутной слабостью.

Первым, кого она увидела, войдя в комнату, был Джон Уилз. Глаза ее гневно заблестели.

— Это вам я обязана всем этим, Уилз?

— Простите, миссис Хейвен! Я рассказал лейтенанту Харди, и мистеру Шамбрену, и Элисон о нашей встрече. Но вас пригласили сюда не потому.

— Пригласили! Этот молодой человек буквально выволок меня из ложи,— а во втором акте пела Нильсон! Значит, вы не пожелали сохранить наш секрет, Уилз! Я разочарована. Не в вас, а в своем суждении о вас!..

— Миссис Хейвен, с тех пор как мы с вами виделись, так много произошло... Вы знаете, что секретарь Муна убита?

— Я думаю,— мягко заметил Шамбрен,— что миссис Хейвен лучше было бы сесть.— Он с поклоном указал на уютное, обитое зеленой кожей кресло у своего письменного стола.

— Ваши манеры официанта на меня не действуют, мистер Шамбрен! Человек, который мог семь месяцев игнорировать невинную собачку...— проворчала она, удобно устраиваясь в кресле.

Харди все еще стоял у стола миссис Вич, лицо его выражало благоговейный ужас.

— Не хотите ли кофе, миссис Хейвен? — спросил Шамбрен.

— Нет! Вот если бы у вас нашлось немного пшеничного виски...

— Сию минуту!

Пока Шамбрен наливал виски, Элисон присела на ручку кресла миссис Хейвен.

— То, что произошло, просто ужасно, миссис Хейвен,— сказала она.— По-видимому, против мистера Муна нет никакого заговора...

— Никакого заговора?

— Против Муна — никакого! Он сам заговорщик, и его замысел направлен против одного из вас.

— Что вы хотите сказать этим своим «против одного из вас», мисс Барнвелл?

— Против клуба,— сказал Джон.— Клуба мистера Г амайэля.

Шамбрен подошел, держа маленькую рюмку с бурбоном, и предложил ее женщине.

— И это называется по-вашему «выпить»? — Она опрокинула рюмку, осушив ее одним глотком.— Кто-нибудь, наконец, объяснит мне вразумительно, что происходит? Хотела бы я знать, стоит ли это того, чтобы срывать меня с «Зигфрида»?

Спокойно, почти в тоне обычной беседы, Шамбрен ввел старую леди в курс событий. Она слушала, сидя прямо и неподвижно в своем кресле.

— Так что, как видите,— заключил Шамбрен,— этот человек охотится за кем-то, но за кем — мы не имеем ни малейшего представления! Мистер Уилз подсказал нам, что вы и мистер Гамайэль могли бы нам помочь. Мы не нашли мистера Г амайэля. Мы должны были привезти вас сюда, мы думаем, что спасаем чью-то жизнь. И даже великая Нильсон простила бы нас, если бы знала, почему вы ушли из театра!

— Не будьте идиотом, Шамбрен,— сказала она твердо и каким-то совершенно незнакомым голосом. Она смотрела куда-то сквозь них, как будто их здесь и не было.

— Позвольте мне быть предельно точным, миссис Хейвен,— произнес Шамбрен.— Мы привели вас сюда не просто для того, чтобы получить какую-то информацию. Мне показалось, что вы, именно вы являетесь мишенью Обри Муна!

— Какая чепуха,— ответила она, избегая его взгляда.

Он повернулся и взял со стола утренний выпуск «Трибюн». Газета была раскрыта на странице, где были помещены фотографии. Мун с Бернардом Шоу, Мун с итальянской кинозвездой, Мун с принцем Уэльским и репродукция портрета пропавшей без вести Виолы Брук... Он подал газету миссис Хейвен. Она посмотрела на фотографии и пристально взглянула на Шамбрена.

— Я не хочу обидеть вас, миссис Хейвен, сказав, что мне было двенадцать лет, когда это случилось, в 1922 году, не правда ли? Я не думаю, что когда-нибудь видел портрет Виолы Брук, еще сегодня утром, когда я просматривал газеты, он не привлек моего внимания. Но вечером, когда я увидел его снова, меня вдруг осенило!..

— Виола Брук давно умерла! — резко сказала миссис Хейвен,

— Я уверен, что все, кто сейчас находится в этой комнате, уважают ваши желания, миссис Хейвен. Но учтите, Обри Мун знает, что она жива! И я думаю, он смертельно боится ее, миссис Хейвен. Ее-то он и собирается убить. Вы могли бы нам сказать, почему, и помочь нам защитить ее!..

Она долго молчала. Все ждали, затаив дыхание.

— Ну что ж, вы правы,— сказала она наконец тихо, почти неслышно.— Я — Виола Брук!

 Глава 5

Потрясенный Джон Уилз зачарованно смотрел на миссис Хейвен. Как? Эта нелепая старуха — та прославленная красавица, что сорок лет назад бесследно исчезла из своей гримуборной в середине спектакля? Почти целый год газеты мусолили ее историю и отступились только тогда, когда всякая надежда найти ключ к ее исчезновению оказалась напрасной. Виола Брук, которая, по общему мнению, была любовницей Муна в течение ряда лет после первой мировой войны!

Глаза старой женщины обратились к Уилларду Сторму, сидевшему в кресле у противоположной стены. Он наклонился вперед, глаза его за стеклами очков в темной оправе возбужденно блестели в предвкушении сенсации.

— Я говорю вам правду, Шамбрен, которая мне дорого обойдется! Этот червяк,— миссис Хейвен указала на Сторма костлявым пальцем,— ославит меня на весь мир. Ему обязательно присутствовать при моем рассказе?

— Не беспокойтесь, миссис Хейвен,— сказал Харди.— Он будет делать все, что ему скажут. Ему придется считаться с нами, если он не хочет неприятностей!

— Даже в семьдесят три года женщина остается тщеславной,— сказала миссис Хейвен, не обращаясь ни к кому в особенности.— Некоторые женщины даже в старости сохраняют свою красоту. По многим соображениям, мне пришлось вести другую игру. Чтобы меня не узнали, я сделала себя комическим персонажем. Тридцать лет это была веселая игра. Последние пять лет стали адом!..

— Ваш муж умер пять лет назад, миссис Хейвен? — мягко спросил Шамбрен.

Она кивнула. Глаза ее под густо накрашенными веками были закрыты.

— Мы не хотим причинять вам боль, миссис Хейвен,— сказал Шамбрен.— Но в интересах дела мы должны выяснить некоторые подробности. Осман Гамайэль — ваш друг?

— Настоящий, верный друг!

— Он знает о вас всю правду, миссис Хейвен?

— Да! Он, мой шофер Отто и Обри — единственные, кто до этого момента знали истину.

— Вы знаете, где сейчас мистер Гамайэль?

— Нет. Он ушел от меня, когда я собиралась в театр.

— И ни вы, ни он ничего не знали об убийстве мисс Стюарт?

— Я ничего не знала, пока вы мне сейчас это не рассказали. Осман, уходя от меня, тоже ничего не знал...

— Насколько та история, что вы рассказали Джону Уилзу, соответствует действительности?

— История? — Она взглянула на Джона.— Я полагаю, он принял все как факт! Действительно, есть человек двадцать или более, которые будут морально и социально уничтожены, если Мун умрет насильственной смертью. Он собрал против этих людей определенные факты, и, если он умрет не своей смертью, эти факты будут обнародованы — может быть, его адвокатом, а может, поверенным в делах. Мы с Османом чувствовали, что просто необходимо сохранить ему жизнь. Мы думали, что Уилз, сам ставший жертвой, нас поймет... сможет помочь!

— Значит, насильственная смерть Муна сильно повредила бы вам, миссис Хейвен?

Ее объемистая грудь поднялась и опустилась, как огромная волна, от глубокого, долгого вздоха.

— Мне меньше,- чем другим,— наконец сказала она.— Да, моя личная жизнь станет всеобщим достоянием! Да, моя подлинная личность будет установлена со всей сопутствующей этому шумихой! Но другие окажутся перед лицом настоящего бедствия...

— Но вы объединились с ними, хотя лично для вас опасность не так велика, как для них?

— Да, Шамбрен! Да — потому что, если бы не я, Обри не смог бы превратить жизнь этих, да и многих других людей, вроде Уилза и его отца, в бесконечный ад.

Я виновата, потому что была эгоисткой! — Она посмотрела прямо в лицо Джону.— Я виновата в смерти вашего отца, Уилз, потому что думала только о себе,

— Право же, этому трудно поверить, миссис Хейвен,— сказал Шамбрен.

— Это правда,— возразила она,— хотя должна сказать в свое оправдание, что в течение тридцати пяти лет понятия не имела о том, что происходит, что Обри вытворяет со своей жизнью и с жизнями других людей. Я хочу, чтобы вы знали все как есть, Шамбрен! — Ее костлявые руки крепко сжались.

Шамбрен взял пустую рюмку и подошел к бару. Через мгновение он вернулся, неся высокий старинный стакан, наполненный до краев. Миссис Хейвен поблагодарила его сияющей улыбкой. Сорок лег тому назад эта улыбка, несомненно, была полна сокрушительного обаяния.

— Вот это совсем другое дело] -- Она отпила почти полстакана и поставила его на стол. - Я жила с Обри Муном пять лет, Шамбрен. Теперь для меня сказать это - все равно что признаться, что пять лег я болела проказой! Но вначале все было совсем иначе. Последний год войны. Вокруг безрассудство, радость, наслаждение жизнью. В те дни Обри был очарователен! Это было еще до того, как он стал знаменит, но, конечно, уже тогда он был баснословно богат. Мы делали все, что хотели, имели все, что желали. В ту пору я была в зените славы. Я тогда не сознавала, что обладание мной повышало престиж Обри. Он был богат, и людям казалось естественным, что такой человек завоевал прелестную и знаменитую Виолу Брук. Я думала, мне казалось, что мы влюблены друг в друга. Позже я открыла, что Обри никого не любит, кроме себя! Когда к нему пришла слава, после войны, благодаря его писаниям,— я стала ему не нужна, и тогда он начал садистски закручивать гайки.— Из груди старой женщины вырвался глухой звук, может быть, смех.— Тогда, Шамбрен, я могла уничтожить его одним словом — но я этого не сделала. Я думала, что люблю его! Чего он только не делал, чтобы унизить и посрамить меня! Об этом слишком больно вспоминать даже теперь, через столько лет. Я работала в труппе, игравшей спектакль в «Вест-Энде». Спектакль имел, успех и долго не сходил с афиш. За мной стал ухаживать молодой человек, его звали Хейвен. Я привыкла к поклонению. Множество людей воображали, что они влюблены в Виолу Брук! Но Джордж Хейвен был особенно настойчив. В какой-то момент я попыталась избавиться от него, рассказав ему всю несчастную историю моих отношений с Обри. Однако это его не оттолкнуло. И для меня он стал вдруг тихой гаванью, где я могла бы укрыться от бури, грозившей мне крушением. Однажды вечером, как раз перед началом спектакля, он пришел ко мне в гримерную. Я не говорила вам, что он был инженером одной крупной нефтяной компании. Он сказал мне, что его посылают на Ближний Восток. Своему начальству он заявил, что женат и должен взять с собой жену. Пароход отходил в тот же вечер, в девять часов. Он умолял меня уехать с ним. Я отказывалась. Мой спектакль... Моя карьера... А потом, когда он уехал, я поняла, что он — моя единственная надежда, если я вообще хочу как-то жить! В антракте, посреди спектакля, я вышла из театра. Я встретилась с ним на пароходе — без вещей, в чем была. Я не успела забежать домой. Мы отплыли. Капитан обвенчал нас. «Виола Брук» был мой сценический псевдоним. Я венчалась под собственным именем. Если бы какой-нибудь репортер на борту и упомянул об этом эпизоде, мое имя никому ничего бы не сказало. А теперь я стала миссис Хейвен, и это имя тоже не представляло для прессы ни малейшего интереса!

Первое поселение, где мы обосновались, находилось в пустыне. Кроме нас там было еще трое белых, таких же инженеров, как Джордж. Никто из них не знал меня в лицо, и никому бы не пришло в голову ассоциировать меня с Виолой Брук. Мы стали частью этого мира. Случайная газета из метрополии дала нам представление о сенсации, вызванной моим исчезновением, но сценические фотографии Виолы Брук никого не насторожили, я знала, как можно изменить свою внешность. И пока мы жили вне Англии, мы были в безопасности. Мы не хотели возвращения этой истории! Не хотели, чтобы Обри о нас узнал. И так мы прожили на Ближнем Востоке тридцать лет. Он успешно работал и к концу третьего десятилетия был уже очень богат, а я превратилась в стареющую женщину, не имеющую никакого сходства с Виолой Брук.

Вскоре мы поняли, что можем спокойно вернуться в Англию. Й только тогда я узнала, какую жизнь вел все эти годы Обри и сколько зла он причинил другим людям. Это открытие, Шамбрен, потрясло меня, потому что я могла бы предотвратить многое!

— Вы говорите это уже не первый раз, миссис Хейвен. Каким образом?

— Вся карьера Обри Муна основана на обмане,— спокойно сказала она.— Его первый роман «Боевой порядок», который принес ему литературную славу, был экранизирован и переложен для сцены, который сделал Обри Муна самой яркой из звезд литературного мира,— написан не им...

— Простите? -- произнес Шамбрен, пораженный ее словами.

— Один молодой офицер, бывший в отпуске в Париже, дал Обри для прочтения свою рукопись. Обри не успел вернуть ее вместе со своими замечаниями, гак как молодой человек был вскоре убит в сражении. Обри ждал, что кто-нибудь востребует рукопись, но никто так и не явился. Еще до того, как Обри пришло в голову выдать книгу за свою, он дал мне ее прочесть. Так что я знала, кто автор.

Знала и тогда, когда книга вышла под именем Обри. О, конечно, он внес некоторые изменения — и неплохие. Но все равно, это была не его книга. Это меня очень огорчило, но я любила его и оставила все как есть. И вот ирония судьбы — именно эта книга и. ее успех нас и разлучили. Позже я уже ни о чем не думала, только о бегстве, и мой дорогой Джордж помог мне в этом...— Миссис Хейвен сделала паузу и допила свой бурбон.

Наконец она снова заговорила.

— Пять лет назад Джордж умер. Мне было тяжело оставаться в Англии, и я переехала в Америку. Однажды, это было около года тому назад, меня навестил Осман Гамайэль. За все эти годы, что мы жили на Ближнем Востоке, Осман был единственным, кто узнал меня. Как настоящий друг, он не выдал моей тайны — он тоже был жертвой Обри — какая-то политическая оплошность. Осман рассказал мне страшную историю. С возрастом Обри стал еще более жестоким. Рассказывали о десятках людей, страдающих от его преследований. Осман знал, как Обри расплачивается за нанесенные ему обиды. Что можно было сделать, чтобы воспрепятствовать ему? Тогда-то я и вспомнила, что у меня есть кое-что против него.

Я приехала сюда, в «Бомонд», повидаться с ним. Не могу передать вам, Шамбрен, что это была за сцена! Марго Стюарт была там и все это слышала. Потому он, наверное, и заставил ее замолчать. Бедная девочка! Вот вам пример излюбленного приема Обри — закручивать гайки. Она была влюблена в юношу, уехавшего воевать в Корею. Вела себя неосмотрительно. Появился ребенок.

Молодой человек попал в плен и перешел на сторону красных. Она пыталась воспитывать ребенка, скрывая, что он незаконнорожденный и что отец его — изменник. Но Обри узнал ее секрет и держал ее на крючке, как рыбку!

Она снова помолчала, сидя с закрытыми глазами.

— Что же было, когда вы встретились с Муном лицом к лицу? — мягко спросил Шамбрен.

— Он начал смеяться надо мной, говорил, что я стала карикатурой на самое себя. Но тут он просчитался, теперь меня этим не уязвишь! А потом, Шамбрен, я пустила в ход свой козырь. Либо он прекратит свои безумные садистские выходки, либо я открою правду о начале его литературной карьеры. Я думала, он убьет меня на месте! К счастью, перед тем как поехать к нему, я написала заявление о романе «Боевой порядок», подписалась и сдала на хранение в сейф.

В сущности, это был тупик, Я применила против него его же прием. Если бы он упорствовал в своем садизме, я бы его разоблачила. Если бы я рассказала о нем всю правду, он бы обрушил свою месть на Османа и других. Я слишком хорошо знала, с кем имею дело. Достигнув вершины, увенчанный лаврами, он не потерпел бы теперь даже намека на то, что в основе его карьеры — литературная кража! Поэтому я купила квартиру в этом отеле, живу рядом с ним и слежу за ним, как сторожевая собака. До самоубийства Прим, пока не обнаружилось, что против Обри существует заговор, все было относительно спокойно. Потом мы с Османом подумали, что кто-то другой, еще одна жертва Муна, доведенная до крайности, решил убить Обри, невзирая на возможные последствия...

Наступила пауза. Наконец, после долгого молчания, Шамбрен сказал:

— Боюсь, что ваш человек, «доведенный до крайности», это сам Мун, миссис Хейвен!

Между тем сообщения по телефону стали реже. План отеля, лежащий перед миссис Вич, пестрел кнопками. Поиски Муна пока не дали никаких результатов.

Нужно было принять решение насчет безопасности миссис Хейвен, а это было нелегко, поскольку она настаивала на возвращении в свою квартиру.

— Вы можете охранять меня там,— сказала она Харди,— не хуже, чем в любом другом месте! Очевидно, Обри покинул гостиницу. Если он вернется, вы же можете не допустить его ко мне.

Не считая тюремной камеры, решил Харди, у себя дома она в такой же безопасности, как и в любом другом помещении. Можно охранять парадный и служебный входы. Никаким иным способом Мун не сможет проникнуть на крышу. Они могут проводить ее наверх, обыскать ее квартиру и прилегающий к ней участок крыши, выставить кордон вокруг ее пентхауса ---- к ни одна душа, к ней не проникнет.

Шамбрен, видимо, не был столь уверен.

— Будем смотреть ка вещи прямо, миссис Хейвен! Сейчас Мун, вероятно, уже понял, что мы его ищем. Он знает, что рано или поздно мы его найдем и что ему предъявят обвинение в убийстве Марго Стюарт. Зная ход его мыслей, мы можем почти не сомневаться, что он сделает отчаянную попытку добраться до вас - г лавной причины его неприятностей. А после этого ему будет уже все равно, что бы с ним ни случилось.

— Но как он сможет до меня добраться? Ваши люди блокируют все ходы к моей квартире!

— Не знаю, — ответил Шамбрен.— Он знает вас лучше, чем мы, миссис Хейвен!

— Он знал меня сорок лет назад,— сухо сказала она. Я уже не та, что была тогда...

Шамбрен покачал головой.

— Он знает вас и сегодня! Знает, что вы готовы пойти на риск, став между ним и его садистскими забавами. Меня беспокоит мистер Гамайэль. Что, если Мун позвонит вам и скажет, что жизнь Гамайэля в опасности и зависит от вашего свидания с ним, Муном?

Она пристально посмотрела на Шамбрена.

— Что я должна делать?

— Не сходить с места. Ничего не предпринимать. Ничему не верить, — сказал Шамбрен.— Я бы предложил следующее. Хорошо, если бы с вами в квартире побыли мисс Барнвелл и мистер Унлз. Я не хотел бы оставлять вас одну даже на минуту! Если Мун вдруг позвонит вам, пусть к телефону подойдет мистер Уилз. Я не хочу, чтобы Мун сыграл на вашей симпатии к кому-нибудь из друзей.— Он покачал головой.— Сам не знаю, чего я жду, миссис Хейвен, но боюсь, что может случиться что-то такое, чего ни один из нас не предвидит!..

— Я пойду с миссис Хейвен,— сказал Джон.— Но не Элисон! Не впутывайте ее в это дело. Если дело дойдет до открытой схватки, То поверьте, миссис Хейвен, я не останусь в стороне!

Шамбрен посмотрел на него как-то странно.

— Я думаю, Элисон тоже не хотела бы оставаться в стороне, Джон! И мне хотелось бы, чтобы рядом с миссис Хейвен была женщина. Не спрашивайте почему. Я просто должен быть уверен, что ничего не упустил из виду.

Тревога Шамбрена сначала показалась Джону преувеличенной. Харди со своими людьми уже поднялись наверх. Они должны были обыскать квартиру миссис Хейвен и доложить по телефону о результате осмотра. Доступ на крышу для обитателей гостиницы закрыт с момента исчезновения Муна. Как только Харди позвонит, их уже будет ждать лифт, что рядом с офисом Шамбрена. В холле наверху не будет никого из посторонних, и они проведут миссис Хейвен прямо к двери ее квартиры, не отставая от нее ни на шаг.

Старая миссис Хейвен не проявляла ни малейших признаков возбуждения. Джон, стоявший рядом с Элисон. не был ст оль же спокоен. Каким-то образом тревога Шамбрена передалась и ему. Если Мун действительно намерен нанести удар, это должно случиться немедленно, ибо стена, которую они воздвигают вокруг миссис Хейвен, исключит возможность всякого нападения!

Зазвонил телефон. Это был Харди. Путь свободен. Никаких признаков опасности.

Шамбрен вышел в холл и вызвал лифт. Когда кабина открылась, он посигналил Джону, стоявшему в дверях. Двое полицейских прошли по коридору — один в одну сторону, другой — в другую, убедившись, что все спокойно. Затем Джон и Элисон быстро провели миссис Хейвен через холл к лифту.

У входа в пентхаус их встретил Харди.

— Все в порядке, миссис Хейвен! — сказал он уверенно.

Струя теплого воздуха охватила их, едва они вошли в квартиру. Элисон оглядывалась, широко раскрыв глаза от удивления. Миссис Хейвен сохраняла невозмутимое спокойствие, как будто принимала обычных гостей,— пока не повернулась к маленькой плетеной корзинке, где царствовал Тото.

— Вот глупыш,— сказала она.— Когда меня слишком долго нет дома, он сердится и забирается на мою кровать — что совершенно против правил!

Она проплыла по коридору, направляясь в спальню. Джон, Элисон и Шамбрен молча ждали, пока она вернется. Из холла, расставив по местам своих людей, вошел Харди.

— А где же она? — спросил он.

— Пошла за своей собакой,— ответил Шамбрен.

Они услышали ее громкий крик:

— Тото, скверный мальчишка, где ты?

— Здесь не было никакой собаки,— сказал Харди.— Я осмотрел каждый дюйм в доме!

Шамбрен уставился на Харди. И в этот момент до них донесся, как будто издалека, жалобный вой. Тото явно был в беде.

— Пошли! — крикнул Шамбрен.

Джон бросился вслед за ним. Порыв холодного ночного воздуха пронесся по коридору. Джон подумал, что где-то открыто окно. Вой Тото слышался отчетливее, но все еще издалека.

— Проклятый пес удрал на крышу! — сказал Шамбрен. Миссис Хейвен! — крикнул он.— Не выходите, мы вам его сейчас достанем!

Дверь на участок крыши, принадлежавший миссис Хейвен, была распахнута настежь. Приблизившись, Шамбрен и Джон увидели старую даму в развевающемся на ветру манто. Она открыла калитку, ведущую на соседний участок крыши.

— Тото! —донесся до них, перекрывая ветер, ее голос.

Джон, обгоняя Шамбрена, очутился рядом с ней в тот момент, когда она шагнула за калитку, Сердце его замерло, он вдруг понял, что эта часть крыши — владения Муна.

Миссис Хейвен остановилась. Ее подбитое песцом пальто вздымалось на ветру, как крылья. В нескольких ярдах от нее, отчаянно извиваясь на покрытой гудроном поверхности крыши, барахтался Тото. Его лапы были связаны так, что он не мог сдвинуться с места. Увидев миссис Хейвен, он жалобно заскулил.

Позади него, в рамке двух вечнозеленых деревьев, растущих в кадке, стоял Обри Мун. Он был без пальто и без шляпы, его жидкие волосы беспорядочно трепал ветер.

— Ах ты, старая, злобная ведьма! — донесся до Джона его голос.— В конце концов ты все-таки добралась до меня! Но это дорого тебе обойдется, Виола! Очень дорого!..

Он поднял руку и направил дуло пистолета прямо в широкую грудь миссис Хейвен.

Джон закричал во всю силу легких, надеясь отвлечь внимание Муна. В этот же миг из-за деревца возникла вдруг неясная фигура. Молниеносное движение — и Мун издал громкий вопль. Пистолет выпал у него из рук. Джон бросился вперед и упал, накрыв пистолет своим телом. Он услышал показавшиеся ему нелепыми слова миссис Хейвен: «Бедняжка Тото! Мой маленький Тото. Неужели ни у кого нет ножа?»

Джон вскочил на ноги. Мун, обезумев, молотил левой рукой, стараясь ударить атаковавшего его человека. Правая рука его беспомощно повисла. Человек нанес ему еще один удар, и Мун, рухнув, замер в неподвижности.

Шамбрен и Харди с карманным фонариком в руке были уже тут, и Джон увидел мистера Османа Г амайэля, который, стоя над распростертым Муном, вытирал носовым платком серебряный набалдашник своей трости, Он бросился мимо Джона к миссис Хейвен, которая держала Тото, прижимая его к себе, как ребенка.

— Дорогая Виола, что я наделал! — вскричал он.—-Я прокрался сюда, чтобы защитить его, как только услышал об убийстве Марго Стюарт, и вот — сделал именно то, чего мы боялись! Но когда я увидел, что он в вас целится...

— Осман, не будьте идиотом! — громогласно произнесла старая дама.— Вы оказались просто героем! Кстати, у вас случайно нет перочинного ножа? Он перевязал бедного Тото, как индейку в День благодарения!

По свидетельству хирурга, нанесенные Муну повреждения не представляли опасности для его жизни.

Нетрудно было представить себе, что произошло.

Правда, поскольку Мун еще не подвергался допросу, это были в основном догадки, но догадки вполне реальные. Каким-то образом Муну стало известно, что Шамбрен разгадал его намерения. Возможно, он просто подслушал весь разговор. После этого у него осталась лишь одна цель: миссис Хейвен должна быть наказана, а дальше — будь что будет. Но как? Ее будут оберегать, на крыше выставят посты охраны. Поэтому он проскользнул обратно на служебную лестницу и внезапно атаковал полицейского. Вместо того, чтобы выбраться из отеля, он поднялся на крышу и прокрался к черному ходу квартиры миссис Хейвен. Там он подождал, пока Харди не отозвал своих людей с крыши, послав их обыскивать гостиницу. У него был ключ-отмычка, который он взял у Марго Стюарт. В том, что именно он убил Марго, не было сомнений. Она знала историю миссис Хейвен. Она знала или угадала правду о предполагаемом покушении на жизнь Муна. Он сам сфабриковал эту фальшивку. Может, в подпитии она пригрозила ему разоблачением. Он пошел за ней следом в номер Джона и убил ее, будучи уверен, что подозрение падет на Уилза.

— Таким образом, он ждал у квартиры миссис Хейвен, чтобы я освободил крышу,— сказал Харди.— Потом, с помощью отмычки, он вошел внутрь через черный ход. Счастье, что ее там не было!

Они сидели в гостиной миссис Хейвен, с наслаждением потягивая ее знаменитое виски из Кентукки. Все, кроме Гамайэля, который прихлебывал свой неизменный розовый ликер.

— Самым безопасным для него после этого было вернуться к себе в пентхаус,— продолжал Харди.— Он правильно предположил, что мы не будем больше искать его там. Фактически мы ни разу не вышли на крышу до того момента, когда проводили сюда миссис Хейвен. И вот он разработал план действий. Он вернулся сюда и забрал собаку. Он знал, что миссис Хейвен непременно выбежит, как только услышит собачий вой! И будет отличной мишенью, независимо от того, кто окажется у нее за спиной. Если бы не мистер Гамайэль, все вышло бы так, как он задумал...

— А я,— сказал Гамайэль,— проклинал себя, как последнего идиота! Ведь я не знал, как все обернулось. Я вышел пройтись. Очень беспокоился. Чувствовал, что человек, который решил убить Муна, при первой же возможности нанесет удар. Самый удобный путь — добраться до Обри по крыше. Меня тревожило, хорошо ли охраняется крыша. Я вернулся в отель, вовсе не стараясь сделать это тайно. Подозреваю, что это был самый напряженный момент. В общем, факт тот, что меня никто не заметил. Я прошел по коридору к служебному лифту, который ночью работает без лифтера, поднялся на крышу. Вот и все — проще простого!

— Возведите стену хоть в девять футов высотой, все равно кто-нибудь отыщет в ней незакрепленный кирпич,— заметил Харди.

— Я рыскал по крыше, надеясь найти хоть кого-нибудь из ваших людей, Харди! Встревоженный легкостью, с какой я проник сюда сам, я уже собирался сойти вниз и устроить вам разнос, как вдруг увидел, что в квартире миссис Хейвен вспыхнул свет и сразу же погас. Но я же знал, что она уехала в оперу! Она никогда не. пропускает спектакля, если ноет Нильсон, Поэтому я спрятался за одним из больших кустов — посмотреть, что будет дальше. Вообразите, дорогая, как я удивился, когда увидел, как из вашей квартиры вышел Обри, да еще с Тото на руках! — Он пожал плечами.— Немного позже меня удивило, что пришла полиция и стала обыскивать ваш дом. Как только они ушли, опять появился Обри с Тото — связанным, как вы видели,-— и положил его на крышу. Бедный песик безутешно плакал, а потом — потом выбежали вы. Я действовал инстинктивно...

Миссис Хейвен нежно поглаживала Тото, лежавшего у нее на коленях.

— Я думаю, мы одержали победу, Осман! — сказала она.- Обри будут судить за убийство бедняжки Стюарт. Он не даст никаких показаний против наших друзей, потому что я не расскажу правду об авторе «Боевого порядка». Думаю, он постарается любой ценой спасти свое литературное бессмертие! —  Она оглядела Джона, Элисон и всех вокруг сияющими глазами.

— Кажется, наш людоед наконец объелся! Наполните же стаканы, Уилз, я хочу выпить за это...

Эд Макбейн Кукла

 Глава 1

Маленькая Анна сидела на полу и играла с куклой. Сквозь тонкую стенку, отделявшую ее комнату от спальни матери, Анне были слышны громкие голоса, но она изо всех сил старалась заниматься только куклой и не бояться.

Мужчина в спальне матери уже не говорил, а кричал. Анна старалась не прислушиваться. Она прижимала куклу к лицу, целовала ее целлулоидные щеки, опять разговаривала с ней и опять слушала.

А в это время в спальне, за стеной, убивали ее мать.

Маму звали Тинка. Это имя, шикарное и необычное, получилось, когда ее настоящее имя — Тина — соединили с начальными буквами второго имени — Карин. Тинка, безусловно, была очень красивой женщиной. Она была бы красавицей, даже если бы ее звали Бьюла, или Берта, или как-то иначе. Ее необычное имя только увеличивало очарование, внося последний штрих, создавая вокруг нее ореол таинственности и экзотики. Тинка Сакс была известной манекенщицей.

Вне всякого сомнения, она была очень красива. Лицо с точеными чертами как нельзя лучше соответствовало ее профессии: широкий лоб, высокие скулы, пышный рот, патрицианский нос, темно-зеленые глаза с золотистыми крапинками.

О, да! Она, безусловно, была настоящей красавицей! У нее было безупречное тело манекенщицы: стройное, изящное, с мягкими линиями, длинными ногами, узкими бедрами, крошечной грудью. И двигалась она необычайно изящно, скользящей походкой, с высоко поднятой головой.

Она смеялась музыкальным смехом, будто звенели серебряные колокольчики. Крашеные губы изгибались над белоснежными зубами, янтарные глаза лучились.

Сидя на стуле, она всегда принимала небрежно-изящную позу, выбирая именно тот фон, который лучше всего подчеркивал изысканность ее туалета, длинные золотые волосы и загадочные глаза янтарного цвета.

Да, она была истинная красавица, сама красота во плоти!

Но в эту минуту она вовсе не была красива. Мужчина, ко торый гонялся за ней по комнате, выкрикивал грязные ругательства и короткими ударами швырял ее из угла в угол, пока ее загнал в закуток между широкой кроватью и туалетным столиком. Мужчина, наступавший на нее, не обращая внимания на бормотания, мольбы и рыдания, сжимал в руке кухонный нож, которым уже несколько раз ударил ее за последние три минуты.

Ругательства вылетали из него непрерывным потоком, а бешенство достигло такого предела, что уже ничто не могло остановить его. Рука с зажатым ножом описывала короткие круги, лезвие сверкало неумолимо и ритмично, как ритмичен был поток слов, вырывавшийся у мужчины. Ругательства и лезвие, словно партнеры в яростном совокуплении, носились в воздухе в совершенном, согласованном ритме, заставляя Тинку давиться кровью. Она непрерывно выкрикивала имя своего мучителя умоляющим голосом, переходящим в бормотание, когда нож вонзался в тело. Но сверкающие дуги были неумолимы. Лезвие, острое как бритва, безжалостный поток ругани загнали ее, истекающую кровью, истерзанную, в дальний угол комнаты. Головой она прижалась к висевшему на стене оригиналу Шагала, так что картина косо повисла на гвозде, но нож продолжал сверкать перед ее глазами, лезвие наносило глубокие кровавые порезы. Ее небольшие груди были исполосованы, а лезвие неуклонно приближалось к плоскому животу. Пеньюар рвался с легким шелковым треском при каждом ударе ножа и висел кровавыми, клочьями.

Тинка еще раз выкрикнула имя мужчины, потом произнесла «пожалуйста...» и тут же тяжело ударилась о стену. Она ударилась головой так, что все празднество красок, заключенное в раму, всей своей тяжестью ударило ее по плечу и она упала. Картина свалилась на нее, прикрыв собой разметавшиеся золотые волосы, изрезанную обнаженную грудь, зияющую рану на горле, изодранный голубой пеньюар. Она лежала на полу, тщетно пытаясь вздохнуть, захлебываясь кровью. Рама рассекла ей лоб, золотые волосы смешались с желтыми, красными, сиреневыми красками Шагала. Кровь хлестала из горла, пропитывая халат. Волосы постепенно тонули в крови, которая, наконец, обежала раму и потекла на ковер.

В соседней комнате маленькая Анна сидела неподвижно, судорожно прижав к себе куклу. Она сказала ей что-то ободряющее и тут же в ужасе застыла, услышав звук шагов в холле перед закрытой дверью ее комнаты. Она сидела затаив дыхание, пока не услышала, как входная дверь открылась и захлопнулась вновь.

Она все еще сидела в той же самой позе в своей спальне, когда на следующий день пришел управляющий, чтобы заменить раковину по просьбе миссис Тинки Сакс, которая пожаловалась ему на течь накануне.

* * *

Апрель — четвертый месяц года... Это важно помнить, иначе, если вы коп[5], то можете Иногда легко перепутать все на свете...

Чаще всего состояние раздражения, в котором вы пребываете, состоит на одну треть из ощущения усталости, на одну треть из ощущения отвращения и на одну треть из ощущения того, что вам все смертельно надоело. Усталость, во всяком случае, постоянное чувство, к которому привыкаешь за долгие годы. Полицейское управление не признает суббот, воскресений и вообще законных праздников и выходных, так что в конце концов вы готовы работать даже в рождественское утро, если придется. Особенно если какой-нибудь негодяй окажется достаточно бессовестным, чтобы совершить свое грязное дело именно в этот день.

Вы знаете также, что у детективов не бывает нормированного рабочего дня, так что вы научились приспосабливаться к самой разнообразной длительности рабочего времени и подолгу обходиться без сна.

Но вам так и не удастся привыкнуть к гнетущему чувству усталости от такого большого количества преступлений и такого малого количества времени и людей, готовых противостоять преступности. Иногда ваша жена и дети просто не в состоянии терпеть вашу раздражительность дома, и это только потому, что вы очень устали от такой жизни, черт ее подери!.. Работа, работа и никаких развлечений!

Постоянное напряжение, вот что вы еще испытываете, и оно тоже добавляется к вашему раздражению. Раскрытие преступления — самый волнующий вид спорта на свете, не правда ли?.. Ну, разумеется! Спросите кого угодно!..

Но тогда каким же образом все это становится невыносимым? Если вы штатный коп, вы должны постоянно писать рапорты в трех экземплярах, мотаться по всему городу на своих двоих и расспрашивать старушек в цветастых домашних платьях в квартирах, где пахнет смертью.

Каким же образом эта обычная работа детектива становится чем-то обыденным, напоминая своей стандартностью всегда неизменный ритуал боя быков, так что даже ночная перестрелка в темной аллее превращается тоже во что-то обыденное, привычное и вызывает лишь легкое чувство раздражения, точно такое же, как очередной полицейский рапорт?..

Чертовская скука, и больше ничего!.. Она идет в ногу с вашим постоянным раздражением и заставляет вас задумываться, январь на улице или февраль.

И еще отвращение, которое ко всему этому примешивается, если только вы еще человек. Некоторые копы уже не люди. Но если вы все-таки человек, то иногда вас охватывает ужас при мысли о том, что способны сотворить человеческие существа, вам подобные.

Можно понять, зачем люди лгут, потому что вы и сами это делаете в той или иной форме каждый день, стараясь смягчить многое из того, что происходит вокруг вас, или стараясь облегчить свое собственное существование.

Можно понять, зачем воруют, потому что в детстве и вам случалось стянуть карандаш в школе или даже игрушечный аэроплан на детской площадке.

Но вам никогда не понять убийцу, ибо в самом потайном уголке вашего сердца живет страх и ужас перед убийством.

Впрочем, если откровенно, то даже убийцу можно понять, потому что еще глубже в вашем сердце живет сознание того, что вы и сами, пожалуй, способны ненавидеть настолько сильно, чтобы испытать желание убить. Да, конечно, все это можно понять, и все же вас охватывает отвращение, когда все эти пороки кучей нагромождаются перед вами, когда вы только и имеете дело с лжецами. ворами и убийцами. Когда оказывается, что все ваше существо возмущено в течение тех восьми, двенадцати или тридцати шести часов, когда вы ведете следствие или, дознание...

Возможно, вы бы примирились с каким-нибудь случайным трупом: смерть ведь тоже часть жизни, не так ли? Flo труп за трупом?! Нет , это вызывает отвращение! А за ним приходит раздражение. Если вы больше не в состоянии отличить один труп от другого, если для вас нет больше разницы между двумя разбитыми головами, то чем же, черт побери, отличается апрель от октября?!

Был апрель...

Истерзанная, но все еще прекрасная женщина лежала на полотне Шагала, залитая кровью. Сотрудники лаборатории занимались поиском отпечатков, шарили пылесосом, охотясь за каждым волоском, за каждой частичкой ткани. Нож был тщательно завернут и подготовлен к доставке в лабораторию. Его нашли в коридоре, прямо около двери в спальню. Было изъято также портмоне молодой женщины, в котором; как оказалось, было все, кроме денег.

Детектив Стив Карелла сделал кое-какие заметки и вышел из комнаты. Пройдя через холл, он подошел к огромному креслу, в котором сидела маленькая девочка. Ноги ее не доставали до пола. В руках она держала куклу с закрытыми глазами, прижимая ее к груди. Девочку звали Анна Сакс, как сказал один из полицейских. Кукла была огромная, чуть ли не с малышку ростом.

— Хэлло,— сказал Стив девочке и снова ощутил прилив холодного раздражения — от того, что не был дома с утра четверга, напряжения — в предвидении утомительного допроса и отвращения — потому что допрашивать ему придется всего лишь маленькую девочку, мать которой замучили и убили в соседней комнате.

Он попробовал выдавить из себя улыбку, но не очень преуспел в этом. Девочка молчала, глядя на него огромными глазами. Ресницы у нее были длинными и темными, губы стиснуты в упорном молчании, тонкий носик был унаследован от матери. Она не мигая наблюдала за Кареллой и молчала.

— Тебя зовут Анной, правда? — спросил. Карелла.

Девочка кивнула.

— Знаешь, как меня зовут?

— Нет.

— Стив.

Она снова кивнула.

— У меня есть дочка. Такая же, как ты,— сказал Карелла.— У меня близнецы. Сколько тебе лет, Анна?

— Пять.

— И моей дочке столько же.

— Ммм,— произнесла Анна.

Помолчав, она спросила:

— Маму убили?

— Да,— ответил Карелла.— Да, милая, убили.

— Я побоялась туда зайти и посмотреть.

— И хорошо сделала.

— Ее убили сегодня ночью, правда? — спросила Анна.

— Да.

В комнате воцарилось молчание. Снаружи до слуха Кареллы доносились приглушенные голоса. Разговаривали полицейский медэксперт и фотограф. Апрельская муха билась в оконное стекло. Карелла посмотрел в приподнятое лицо девочки.

— Ты была здесь этой ночью? — спросил он.

— Да.

— Где?

— Здесь. В этой комнате. В моей комнате.

Она погладила куклу по щеке, взглянула на Кареллу и спросила:

— Что такое близнецы?

— Это когда двое детей появляются на свет одновременно.

— А-а!

Она все еще смотрела на него, но в глазах ее не было слез. Широко распахнутые, они казались темными на бледном личике. Наконец она сказала:

— Это сделал тот человек.

— Какой человек?

— Тот, который был у нее.

— У кого?

— У мамы. Тот мужчина, который был у нее в комнате.

— Кто это был? Ты его видела?

— Нет. Я играла в этой комнате с Болтуньей, когда он пришел.

— Болтунья — это твоя подружка?

— Болтунья — моя кукла,— девочка подняла свою куклу и хихикнула.

А Кареллу вдруг захлестнуло горячее желание схватить ее на руки, тесло прижать к себе и сказать, что нет на свете ничего похожего на остро отточенную сталь и внезапную смерть.

 — Когда это было, родная? — спросил он.— Ты не знаешь, в котором это было часу?

— Не знаю,— ответила она и вздохнула.— Я умею узнавать только когда двенадцать часов и когда семь, и все...

 —  А скажи, темно было в это время или еще нет?

— Да, это было после ужина.

— Этот человек пришел сюда после ужина?

— Да.

— Твоя мама знала этого человека?

О, да. Она смеялась и была сначала очень веселая, когда он пришел.

— А потом что случилось?

— Я не знаю.--- Анна снова вздохнула.--- Я была здесь, играла с куклой.

Она снова замолчала. Вдруг слезы выступили у нее на глазах. Лицо ее оставалось неподвижным, губы не дрожали, черты не исказились. Просто слезы наполнили глаза и побежали по щекам. Она сидела неподвижно, как изваяние, и беззвучно плакала.

Карелла беспомощно стоял перед ней — сильный мужчина, который внезапно почувствовал себя слабым и неумелым перед молчаливым взрывом горя. Он протянул девочке свой носовой платок. Она молча взяла его и высморкалась, но глаз вытирать не стала. Вернула платок и сказала:

— Спасибо...

Слезы по-прежнему бесконечным потоком струились по ее лицу, маленькие руки были крепко стиснуты на груди у куклы.

— Он бил ее,— сказала она.— Мне было слышно, как она кричала. Но я боялась туда войти, и я... я стала притворяться, что ничего не слышу. А потом... потом я правда больше ничего не слышала. Я просто разговаривала с Болтуньей все время, и все. Так, чтобы не слышать, что он делал с ней в той комнате.

— Хорошо, дорогая,— сказал Карелла.

Он сделал знак полицейскому, стоявшему в дверях. Когда тот подошел, Стив спросил шепотом:

—- Ее отец здесь? Его известили?

— Черт, я не знаю...

Полицейский повернулся и крикнул:

— Кто знает, сообщили мужу или нет?

Коп из отдела уголовных преступлений оторвался от своей записной. книжки и сказал:

— Он в Аризоне. Они уже три года, как разведены. 

* * *

Лейтенант Питер Бирнс обычно был терпим и терпелив, но в последнее время Берт Клинт определенно действовал ему на нервы. И хотя, будучи терпимым и терпеливым человеком, Бирнс понимал, что у Клинта есть оправдание, все же общение с ним от этого не делалось более приятным.

Бирнс считал, что психология — немаловажный фактор в работе полиции, поскольку именно психология, помогает вам осознать, что в мире нет негодяев, а есть только неуравновешенные люди. Психология предлагает понимание людей, а не их осуждение. Да, это было стоящее оружие — эта психология, но только до тех пор, пока какой-нибудь дешевый воришка не лягнет тебя ногой в пах в один прекрасный день или вечер. Когда же это случается, то трудно представить себе этого воришку в качестве заблудшей души, у которой было тяжелое детство.

Точно так же, хотя Бирнс очень хорошо понимал, какая травма объясняет теперешнее поведение Клинта, ему было с каждым днем все труднее и труднее относиться к нему иначе, нежели к копу, который чересчур занят собой, черт его побери!

— Я хочу перевести его отсюда,— сказал Бирнс Карелле в то утро.

— Почему?

— Потому что он разлагающе действует на весь отдел, вот почему,— ответил Бирнс.

Ему не хотелось ни с кем обсуждать этот вопрос, да и не привык он спрашивать совета, если уж сам что-либо твердо решил. Но дело тут было в том, что его решение весьма далеко от окончательного, черт бы его побрал! Он симпатизировал Клинту раньше, но теперь Клинт ему вовсе не нравился. Бирнс считал его хорошим копом, но теперь он больше им не был.

— Ну, а плохих колов у меня тут хоть пруд пруди,— сказал он вслух.

— Берт вовсе не плохой коп,— заметил Карелла.

Он стоял у стола Бирнса, заваленного бумагами, и прислушивался к первым весенним звукам, доносившимся с улицы. Мысли его были заняты пятилетней девчушкой Анной Сакс.

---- Дерьмо, вот он что,—- возразил Бирнс.-- Ну да, я отлично помню все, что с ним случилось. Но люди и раньше умирали, Стив! Их и прежде убивали, а если ты настоящий мужчина, то приходится привыкнуть к этому и не вести себя так, будто все кругом в этом виноваты. Никто из нас не повинен в смерти его подружки! Это святая истина, и лично мне чертовски надоело, что меня считают виноватым.

 —  Но он вовсе не винит тебя в этом, нет! И никого из нас не винит.

— Да он весь свет считает виноватым, а это еще хуже! Сегодня утром он поскандалил с Мейером, потому что тот поднял трубку у него на столе. Понимаешь, этот чертов телефон зазвонил, ну, и вместо того, чтобы идти через всю комнату к своему столу, Мейер поднял трубку ближайшего аппарата, как раз на столе Клинта, и Клинг сразу же затеял свару. Сам понимаешь, такие отношения в отделе, где люди работают бок о бок, совершенно немыслимы, Стив! Я собираюсь просить, чтобы его перевели отсюда.

— Это будет самое худшее для него.

— Зато это будет самое лучшее для всего отдела!

— Не думаю.

—- Никто не спрашивает твоего мнения,— сказал Бирнс сухо.

— Тогда какого дьявола ты велел мне явиться к тебе?

— Неужели тебе не понятно, что я имею в виду? — произнес Бирнс.

Он резко поднялся и начал шагать возле забранного решеткой окна. Бирнс был крупный мужчина, и его скупые движения скрывали огромную энергию могучего тела. Мускулистый, круглоголовый, с маленькими, глубоко посаженными голубыми глазками на изрезанном морщинами лице, он резкими шагами бегал по комнате и кричал:

— Неужели ты не видишь, какой он причиняет вред?.. Даже мы с тобой не в состоянии пускаться с ним в душеспасительные беседы без того, чтобы не взвыть от злости! Именно это меня и беспокоит, именно поэтому я и хочу убрать его отсюда!

— Но ведь тебе не приходит в голову выбросить хорошие часы только потому, что они стали отставать,— возразил Карелла.

— Пожалуйста, уволь меня от своих дурацких сравнений,— рассердился Бирнс.— У меня тут полицейское управление, а не часовая мастерская.

— Ты хотел сказать «метафор»,— поправил его Карелла.

— Все равно, черт побери! Я собираюсь завтра же позвонить шефу и попросить его перевести отсюда Клинга. Вот и все!

— Куда перевести?

—- Что значит «куда»? Мне-то какое дело? Перевести отсюда, и все тут!

— Но все-таки, куда? В другое управление, где все вокруг будут для него чужие и он будет еще больше действовать им на нервы, чем нам?

— А, так ты и сам, наконец, признаешь это!

— Что Берг действует мне на нервы? Да, разумеется, действует.

— И положение нисколько не улучшается, Стив, ты и сам это хороню понимаешь! Наоборот, с каждым днем становится все хуже! Да и вообще, какого дьявола я тут что-то доказываю? Я перевожу его, и дело с концом!

Бирнс энергично тряхнул головой и снова тяжело плюхнулся на стул, глядя на Кареллу с ребяческим вызовом.

Карелла вздохнул. Он не отдыхал уже почти пятьдесят часов и смертельно устал. Он появился в управлении в 8.45 в четверг и весь день работал, просматривая кипу дел, которые накопились за март. Ему удалось подремать часов шесть на кушетке в арестантской, но в семь утра в пятницу его разбудил вызов в отделение по борьбе с поджогами, поскольку они получили сигнал из Сайт-Сайда и подозревали, что там не обычный пожар, а поджог. Он вернулся в управление в полдень и нашел на своем столе записку, в которой содержалось четыре телефонных сообщения. К тому времени, когда он кончил звонить по всем четырем номерам, а один из них принадлежал помощнику медэксперта, который целый час растолковывал ему подробности токсикологического анализа содержимого желудка гончей собаки, в котором обнаружили яд,— а это уже седьмой такой пес, отравленный за истекшую неделю,— к тому времени часы на стене показывали 13.30. Карелла послал рассыльного принести ему перекусить, но, прежде чем тот принес заказанное, Стиву пришлось выехать на Одиннадцатую Северную улицу, откуда поступило сообщение о краже со взломом. Вернулся он в управление только в половине шестого, переключил свой телефон на ворчащего Клинта и снова спустился в арестантскую, чтобы поспать часок-другой. В одиннадцать вечера в пятницу все управление патрулировало по улицам, что входило в профилактическую программу полиции. Рейд закончился только в 5 часов утра в субботу.

В 8.30 Карелла ответил на вызов по делу Тинки Сакс и отправился допрашивать плачущую девчушку. Сейчас было 22.30, и он ужасно устал. Ему хотелось уйти домой, у него не было пи малейшего желания спорить с начальством из-за человека, который и впрямь стал таким, каким обрисовал его лейтенант. У него не было больше абсолютно никаких сил!..

Но еще раньше, утром, он смотрел на тело незнакомой женщины, видел ее истерзанную плоть и испытывал такое чувство горечи и боли, что его чуть не стошнило.

Сейчас — обессиленный, опустошенный, не способный спорить —  он все же не мог забыть красоту истерзанной Тинки и вдруг почувствовал, что вполне понимает, какие страдания испытывал Берт Клинг, когда всего лишь четыре года назад подхватил на руки изрешеченную пулями Клэри Таунсенд в книжном магазине' на Калвер-авеню.

—  Пусть он работает со мной,— сказал Карелла.

—  О чем ты?

Я имею- в виду дело Тинки Сакс. Я уже давно работаю с Мейером, а теперь дай мне Берта вместо него.

— В чем дело? Тебе что, не нравится Мейер?

— Мне очень нравится Мейер, но я устал, я хочу пойти домой и выспаться, и я прошу тебя, разреши мне работать с Бертом по этому делу!

— А что это изменит?

— Не знаю...

—- Я не поклонник шоковой терапии,— сказал Бирнс.— Ведь эту Сакс зверски убили, и, что бы ты ни предпринял, все это будет напоминать ему Клэри.

— Какая тебе, к черту, терапия! Я просто буду рядом, буду разговаривать с ним! Хочу, чтобы он поверил, что в этом проклятом управлении есть еще люди, которые считают его приличным парнем и хотят помочь ему оправиться. Черт, Пит, я и в самом деле зверски устал и больше не могу с тобой спорить!.. Если уж ты решил отправить Берта Клинга в другой отдел, то это твое дело, ты здесь начальник. Я совсем не собираюсь с тобой больше спорить, вот что...

Он помолчал.

— Я хочу только взять Берта. А ты сам решай — согласен или нет. Только очень прошу тебя, поскорее, ладно?

— Бери его,— сказал Питер Бирнс.

— Спасибо,— ответил Карелла.

Он пошел к двери, потом обернулся, пожелал Бирнсу спокойной ночи и вышел.

 Глава 2

Иногда дело начинается так скверно, как если бы при игре в рулетку выпадали одни семерки. Именно так и началось расследование по делу № 11 в то утро понедельника, когда Стив Карелла и Берт Клинг приехали в дом на Стаффорд-Плейс, где жила Тинка Сакс, чтобы допросить лифтера.

Лифтер, мужчина лет восьмидесяти, выглядел на редкость крепким, держался прямо и был очень высок, почти такого же роста и сложения, как и Карелла. За единственный здоровый глаз его прозвали Циклопом. Он объяснил, что потерял глаз во время войны. Его ткнули штыком в голову, когда они вели наступление на немцев в Арденнах.

Циклоп, которого в те далекие времена звали Эрнестом, отшатнулся как раз вовремя, чтобы не дать штыку вышибить не только глаз, но и мозги, а после аккуратно всадил в немца три пули, прямо в сердце. Он даже не почувствовал, что лишился глаза, пока не добрался до госпиталя... Ему казалось, что штык только рассек ему бровь и вызвал кровотечение, которое и мешало ему видеть.

Старик гордился своим выбитым глазом так же, как и прозвищем. И хотя сам Эрнест Месснер был всего шести футов ростом, он лишился глаза в борьбе за демократию, что само по себе являлось вполне приличной причиной такой потери. Он также весьма гордился своим уцелевшим глазом, который, как он объявил, видит «на все сто». Единственный глаз был яркосиний, такой же пронзительный, как и ум, скрывавшийся в голове Циклопа. Старик с интересом встретил детективов.

— Ну, разумеется, я сам отвез его наверх,— подтвердил он.

— Вы отвезли этого человека в квартиру миссис Сакс на лифте прошлой ночью? — спросил Карелла.

— Вот именно.

— В котором часу?

Циклоп минуту подумал. Лицо его украшала черная повязка, и, если бы не лысина, он был бы точной копией мужчины с рекламных плакатов рубашек Хаттауэй, разве только чуть старше.

— Вероятно, было часов девять, полдесятого, что-то в этом роде.

А вниз вы его тоже везли?

 — Нет.

— В котором часу вы закончили работу?

 — Я ушел отсюда только в восемь часов утра.

— С которого часа и до которого вы обычно работаете, мистер Месснер?

— У нас тут три смены, - объяснил Циклоп. — Утренняя смена с восьми утра до четырех дня, дневная — с четырех до полуночи, и ночная — с полуночи до восьми утра.

— В какую смену вы обычно работаете?

— В ночную. Вы. собственно говоря, по чистой случайности застали меня здесь. Я освобождаюсь через десять минут.

— Если вы начинаете работать в полночь, то что же вы тут делали в девять часов вечера в пятницу?

— Тот парень, который работал передо мной, внезапно почувствовал себя плохо и ушел домой. Управляющий позвонил мне около восьми вечера и попросил прийти пораньше. Я и пришел. Это была долгая ночь, уж поверьте..,.

— Она была еще длиннее для Тинки Сакс, — сказал Карелла.

— Это верно! Это верно... Во всяком случае, я отвез его наверх часов в девять, полдесятого, но он так и не спустился вниз до самого моего ухода.

— То есть до восьми утра?

— Да.

— Было в этом что-нибудь необычное? — спросил Клинг.

— Что вы имеете в виду?

— Случалось ли и раньше, чтобы к Тинке Сакс приходили мужчины примерно в девять, полдесятого и не спускались вниз до восьми утра?

Циклоп моргнул своим единственным глазом и сказал:

— Не нравится мне это — болтать о мертвых.

— Мы сюда явились специально для того, чтобы поговорить об умершей,— возразил Ютинг.— А также о живых, тех, кто посещал погибшую. Я задал вам простой вопрос и хотел бы получить такой же простой ответ. Проводила ли Тинка Сакс ночи с мужчинами и как часто?

Циклоп снова моргнул.

— Полегче,— сказал он,-— а то вы просто-таки загоните меня в мой лифт.

Карелла решил рассмеяться, чтобы разрядить напряженную обстановку. Циклоп тоже улыбнулся в ответ.

— Вам-то все понятно, правда?—  сказал он Карелле. — То, чем миссис Сакс занималась в своей квартире, это ведь ее личное дело и больше никого не касается.

—  Конечно, ответил Карелла,-— мне кажется, мой коллега просто хотел спросить, не показалось ли вам подозрительным, что вы свезли наверх мужчину, который так и не спустился вниз? Вот и все.

— О! — воскликнул Циклоп и надолго задумался. Потом сказал;

— Да, я как-то не подумал об этом!

-- В таком случае, это было вполне привычно для вас? — спросил Клинг.

— Не скажу, что это было привычно, но и отрицать не стану. Могу сказать только, что если женщина, достигшая совершеннолетия, захочет позвать к себе мужчину, то не мое дело судить, сколько он у нее должен оставаться — весь день или всю ночь. Мне это совершенно безразлично, сынок. Понимаете?

— Вполне,— сухо ответил Клинг.

— И мне, черт побери, совершенно безразлично, чем они там занимаются весь день или всю ночь, если они достигли возраста, когда имеют право голосовать, И это вы понимаете?

— И это тоже,— сказал Клинг.

— Ну и прекрасно! — ответил Циклоп и кивнул головой.

— Но, в самом деле,-- спросил Карелла,— разве этому человеку обязательно надо было воспользоваться лифтом, чтобы спуститься вниз? Он ведь мог вылезти на крышу и оттуда перебраться в соседнее здание?

— Конечно,— ответил Циклоп.— Я только хотел сказать, что никому из нас — тех, кто работает в этом здании,— не положено интересоваться, чем занимаются жильцы. Так же, как и тем способом, которым выходят отсюда гости: через парадную дверь, через крышу, или по черной лестнице, или даже просто через окно. Это не наше дело. В своей квартире каждый сам себе хозяин, так я понимаю.

 —  Вы совершенно правы,— согласился Карелла.

— Благодарю вас!

— Не за что!

— Как выглядит этот человек? — спросил Клинг.— Вы случайно не помните?

— Помню,- ответил Циклоп, бросив на Клинта холодный взгляд. Потом повернулся к Карелле: — Карандаш и бумага у вас есть?

— Да.

Карелла вынул записную книжку и тонкий золотой карандашик из внутреннего кармана пиджака.

— Я слушаю.

— Это был высокий мужчина, примерно шесть футов или шесть футов и два дюйма ростом. Блондин. Совершенно прямые волосы, как у Сони Тафтса, знаете?

— У Сони Тафгса? — переспросил Карелла.

— Ну да, у кинозвезды. Этот парень совсем не похож на Сони, только волосы точь-в-точь как у Тафтса — прямые и светлые.

— Какого цвета у него были глаза?

— Не знаю, не видел. На нем были темные очки от солнца.

— Это вечером-то?

— Сколько угодно людей носят в наше время темные очки по вечерам,— возразил Циклоп.

— Это верно,— согласился Карелла.

— Вместо масок...

— Да.

— На нем были темные очки, и он был очень загорелый, как будто только что вернулся откуда-то с юга. Одет в светло-серый плащ. В пятницу ведь накрапывал дождик, помните?

— Да, верно,— сказал Карелла.— А зонт у него был?

— Не было.

— А что у него было надето под плащом, вы не заметили?

— Темно-синий костюм. Пожалуй, даже сизый — как каменный уголь. Я брюки разглядел. Еще белую рубашку и черный галстук.

— Какого цвета туфли?

— Черные.

— На лице или на руках не было шрамов или каких-либо других отметин?

— Не заметил.

— Кольца на руках?

— Золотой перстень с зеленым камнем на мизинце правой, нет, погодите, это была левая рука.

— Еще какие-нибудь украшения — запонки, булавки в галстуке?

— Нет, больше я ничего не заметил.

— Он был в шляпе?

— Нет.

— Чисто выбрит?

— Что вы имеете в виду?

— Не было ли у него усов или бороды,— подсказал Клинг.

— Нет.

— Как по-вашему, сколько ему лет?

— Чуть больше тридцати.

— Какого он сложения? Крупного, среднего... Мускулистый или, может, хлипкий?

— Крупный мужчина. Не толстый, но крупный, мускулистый. Вернее всего сказать — тяжеловес.

— Он разговаривал с вами?

— Нет. Назвал только номер этажа — девятый, и все. Только это и сказал.

— Какой у него голос?

— Низкий.

— Вы не заметили у него акцента или какого-нибудь выговора?

— Он произнес всего одно слово, и прозвучало оно как у всякого другого, живущего в этом городе.

— Я сейчас произнесу то же самое слово несколько раз,— сказал Карелла,— а вы попробуйте определить, когда будет больше всего похоже на то, что вы слышали от него.

— Ладно, давайте!

— Девять,— произнес Карелла.

— Нет.

— Девять!

— Нет.

— Девять.

— Нет.

— Девять...

— Именно так! Точно так, без всяких искажений.

— О’кей! Спасибо! — сказал Карелла.— Ты хочешь еще что-нибудь спросить, Берт?

— Нет, больше ничего,— ответил Клинт.

— Вы очень наблюдательный человек,— сказал Карелла Циклопу.

— Я целый день только тем и занимаюсь, что разглядываю людей, которых вожу наверх или спускаю вниз,— ответил Циклоп, пожав плечами.— Это вносит некоторое разнообразие в мою работу.

— Большое спасибо за все, что вы нам сообщили,— сказал Карелла.— Вы нам очень помогли.

—  Не стоит благодарности.

На улице Клинг сердито сказал :

—  Противный старый мошенник!

— Он сказал нам немало,— мягко возразил Карелла.

— Да!..

— Мы располагаем теперь подробным портретом преступника.

— Чересчур хорошим, на мой взгляд!

 —  Что ты хочешь сказать?

У этого типа всего один глаз, а одной ногой он уже в могиле. Вот он и нагромождает всякие детали, которые упустил бы даже опытный наблюдатель. Вполне возможно, что он все это сочинил. Просто чтобы убедить нас, что он вовсе не никчемный старик.

Никого не следует считать никчемным, — сказал Карелла мягко,— ни старика, ни кого-либо другого.

— Школа криминалистики с уклоном в гуманность,— проворчал Клинг.

— Что плохого ты видишь в гуманности?

— Ничего! Но, если я не ошибаюсь, именно человеческое гуманное существо разрезало Тинку Сакс на куски.

На это Карелле нечего было возразить.

* * *

Образцовое агентство по найму моделей и манекенщиц — это не просто справочное бюро, располагающее адресами занимающихся такой работой девушек. Агентство берет на себя заботу об информации, следит за спросом на своих сотрудниц, обеспечивает нянями работающих матерей и выполняет еще множество разнообразных функций.

Агентство Артура и Лесли Катлеров занимало три просторных, изящно меблированных и отделанных под орех комнаты на Карингтон-авеню, рядом с дорогой, ведущей на Калис-Пойнт.

Карелла и К пинг поднялись по лестнице на второй этаж. В фойе за белым письменным столом последней модели их встретила сияющей улыбкой очаровательная секретарша.

— Чем могу служить, джентльмены?

Карелла ответил девушке столь же лучезарной улыбкой, приберегаемой обычно для звезд кино, которых он иногда встречал на приемах у губернатора.

— Мы из полиции,— сказал он. —  Я — детектив Карелла, а это мой коллега — детектив Клинг. Вот наши удостоверения.

Карелла предъявил свой жетон. Клинг вздохнул и, пошарив в кармане, достал бумажник с приколотым к нему жетоном.

— Нам хотелось бы побеседовать с мистером или миссис Катлер, — сказал Клинг.— Они у себя?

— Да. Но в связи с чем вы хотели бы их видеть?

В связи с убийством Тинки Сакс,— ответил Клинг.

— О! — сказала девушка.— О, да!

Она потянулась рукой к панели переговорного устройства.

— У нас до сих пор никогда не бывало сыщиков, извините. — И нажала кнопку на панели. — Мистер Катлер, у меня в приемной два детектива, которые хотят повидать вас...

— Попросите их пройти сюда,— сказал голос.

— Слушаю, сэр! --- Девушка отключилась и посмотрела на сыщиков,— Пожалуйста, проходите, в загон и сразу направо.

— Сначала куда?

— В загон. Ах, простите! Мы называем так главную приемную. Сами увидите.

Разыскав ручку из орехового дерева на двери из ореха, которая была упрятана в ореховую панель, Карелла и Клинг попали в огромный зал, выдержанный в бежевых тонах. Женщина, сидевшая за конторкой, взглянула на них и оторвалась на секунду от телефонной трубки.

— Чем могу служить?

— Мы ищем комнату мистера Катлера.

— Проходите прямо,— сказала женщина.— Я — Лесли Катлер. Присоединюсь к вам, как только кончу разговор.

— Благодарю вас.

Карелла подошел к ореховой стене и постучал в стену там, где, по его предположениям, могла бы находиться дверь.

Мужской голос ответил:

— Входите!

Артур Катлер был мужчина лет сорока, с прямыми, очень светлыми волосами, как у Сони Тафтса, ростом не менее шести футов четырех дюймов. Его мощную фигуру с хорошо развитой мускулатурой облегал темносиний костюм.

— Входите, джентльмены,— сказал он, поднявшись навстречу вошедшим и с улыбкой протягивая руку. Голос у него был низкий. Карелла и Клинг подошли к столу и обменялись с Катлером рукопожатиями. Рука у него была твердая и сильная.

— Пожалуйста, присаживайтесь.— Катлер указал на кресла по обе стороны стола.— Вы пришли по поводу Тинки...

— Да,— ответил Карелла.

— Ужасная история. Вам не кажется, что это дело рук какого-то ненормального?

—  Не могу сказать, - ответил Карелла.

— Но это вполне возможно, как вы считаете? — обратился Катлер к Клингу.

— Не знаю.

— Мистер Катлер, мы пришли узнать все, что вам известно об этой девушке,— объяснил Карелла.— Нам кажется, агенты обычно многое знают о тех людях, которых они...

— Да, это так,— прервал его Катлер.— А особенно это касается Тинки Сакс.

— Почему именно Тинки?

— Да потому, что это мы, в сущности, сделали ей карьеру.

— Как давно это началось?

— О, не менее десяти лет назад. Ей было всего девятнадцать, когда она пришла к нам впервые. А ей исполнилось... дайте сообразить... да, ей исполнилось тридцать в феврале. Да. Пожалуй, одиннадцать лет назад, так будет точнее.

— Какого числа в феврале? — спросил Клинг.

— Третьего,— ответил Катлер.— Она немного работала моделью на побережье перед тем, как подписала с нами контракт. Но там она мало чего добилась. Зато мы рекомендовали ее во все крупнейшие журналы — «Силуэт»,

«Арфист», «Мадемуазель»... Хотите знать, сколько зарабатывала Тинка Сакс?

— Сколько же? — спросил Клинг.

— Шестьдесят долларов в час! Умножьте эту цифру на восемь или десять часов в день, и вы получите что-то около ста или ста пятидесяти тысяч долларов в год.

Катлер замолчал.

— Это куча денег. Больше, чем зарабатывает президент Соединенных Штатов.

— И без всяких неприятностей,-— добавил Клинг.

— Мистер Катлер,— спросил Карелла,— когда вы видели Тинку в последний раз?

— В пятницу, во второй половине дня.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее.

— У нее был сеанс в пять часов, и она забежала сюда около семи, чтобы забрать почту и проверить, нет ли телефонных сообщений. Вот и все.

— А они были? — спросил Клинг.

— Кто «они»?

— Телефонные сообщения?

— Я сейчас не помню. Секретарша, как правило, записывает все сообщения, лишь только они получены. Вы, вероятно, уже видели нашу фотостенку?

— Да,— кивнул Клинг, вспомнив одну из стен бежевого загона,

— Так вот, этим занимается наша секретарша. Если хотите, я справлюсь у нее. Хотя я сомневаюсь, что эти записи остались...

— А почта Тинки Сакс?

— Не знаю, получила ли она что-нибудь в тот день. Хотя... подождите минутку... Я помню, она перебирала какие-то конверты, когда я выглянул из кабинета, чтобы поболтать с ней.

— В котором часу она ушла отсюда? — спросил Карелла.

— Примерно в четверть восьмого.

— У нее был еще сеанс?

— Нет, она собиралась домой. У нее ведь дочь, вы, наверное, знаете. Девочка пяти лет.

— Да, знаю,— ответил Карелла.

— Так вот, она и собиралась домой.

— Вам известно, где она жила? — спросил Клинг.

— Да.

— Где?

— На Стаффорд-Плейс.

— Вы бывали у нее?

— Разумеется.

— Как по-вашему, сколько времени требуется, чтобы добраться отсюда до ее дома?

— Не больше пятнадцати минут.

— В таком случае Тинка должна была быть дома примерно в семь тридцать, если она действительно направилась отсюда домой.

— Думаю, что гак.

— Она вам сказала, что идет прямо домой?

—  Да. Впрочем, нет, она сказала, что хочет купить несколько пирожных, а потом пойдет домой.

— Пирожные?

— Да. На этой улице есть магазин, где продают исключительно вкусные пирожные. Многие наши манекенщицы покупают там и сладости.

— Она вам. не сказала, ждет ли кого-нибудь в гости вечером?

—  Нет, своими планами на вечер она не делилась.

— Ваша секретарша не знает? Может, среди телефонных сообщений для Тинки было что-нибудь относительно этого вечера?

— Не знаю. Но мы ее можем об этом спросить.

— Да, пожалуйста, если можно, — сказал Карелла.

—  А как вы сами собирались провести вечер в пятницу, мистер Катлер? -- спросил Клинг.

— Я сам?

-- Да.

— Что вы имеете в виду?

— Когда вы ушли из бюро?

— А почему это вас интересует?

— Вы были последним, кто видел ее живой,— ответил Клинг.

— Нет, это убийца был последним, кто видел ее живой,— поправил его Катлер,— и, если верить газетам, ее дочь. Так что я и в самом деле не могу понять, каким образом мои собственные планы на вечер могут относиться или вообще как-то быть связанными с ее смертью.

— Может быть, вы и правы, мистер Катлер,— сказал Карелла.— Но я уверен, что вы понимаете, как нам необходимо проверить каждую версию.

Катлер нахмурился. Карелла теперь вызывал в нем не меньшую враждебность, чем Клинг. С минуту он колебался, потом недовольно сказал:

— Мы с женой ужинали в «Трех копнах» с несколькими друзьями.— Помолчав, он язвительным тоном добавил: — Это французский ресторан.

— В котором часу это было? — спросил Клинг.

— В восемь вечера.

— А где вы были в девять?

— Еще ужинали.

— А в половине десятого?

Катлер вздохнул и сказал:

— Мы ушли из ресторана лишь в начале одиннадцатого!

— Что вы делали после этого?

— Послушайте, это в самом деле так необходимо? — нахмурился Катлер.

Оба детектива молчали. Он снова вздохнул и сказал:

— Мы немного погуляли по Хелл-авеню все вместе. Потом мы с женой покинули друзей и поехали на такси домой.

Дверь отворилась. Лесли Катлер бесшумно вошла в кабинет, увидела выражение лица мужа, правильно оценила воцарившееся в кабинете молчание и сразу же спросила:

— В чем дело?

— Расскажи им, где мы были в пятницу вечером,— сказал Катлер.- - Эти джентльмены увлеклись игрой в полицейских и разбойников.

— Ты шутишь, - сказала Лесли, но тут же поняла, что это не шутки.

— Мы обедали с друзьями,-— произнесла она быстро. Мардж и Даниэль Рою. Наша манекенщица. А почему вас это интересует?

— Когда вы ушли из ресторана, миссис Катлер?

— В десять часов.

— Ваш муж все это время был с вами?

— Разумеется.— Она повернулась к Катлеру и спросила: — Разве они имеют на это право? Может быть, нам следует вызвать Эдди?

— Кто это, Эдди?

-- Наш адвокат.

— Вам не понадобится адвокат.

— Вы недавно работаете детективом? — вдруг спросил Катлер у Клинта.

— Что означает ваш вопрос?

— Он означает, что ваша техника допроса оставляет желать много лучшего.

— Да? В каком отношении, мистер Катлер? Что вам не нравится, мистер Катлер? Чего вам не хватает?

— Вежливости, мягко говоря!

— Забавно,— ответил Клинг.

— Очень рад, что это вас забавляет!

— Так ли вы обрадуетесь, услышав, что лифтер в доме 791 по Стаффорд-Плейс дал нам подробное описание мужчины, которого он отвез в квартиру на лифте в тот вечер, когда была убита Тинка Сакс. И может быть, вы еще больше обрадуетесь, если я вам сообщу, что это описание в точности подходит к вам! Ну как, это вам по-прежнему кажется забавным?

— Я и близко не подходил к дому Тинки в пятницу вечером!

— Может быть, и нет. Полагаю, вы не станете возражать, если мы все же свяжемся с вашими друзьями? Просто для уточнения!

— Секретарша даст вам номера их телефонов,— холодно сказал Катлер.

— Благодарю вас!

Катлер посмотрел на часы.

— У меня назначена деловая встреча за завтраком. Если вы, джентльмены, покончили с вашими...

— Я хотел бы получить у вашей секретарши эти номера телефонов,— сказал Карелла.— Я был бы вам также чрезвычайно признателен за любую информацию о друзьях и знакомых Тинки.

— Придется моей жене помочь вам с этим.

Катлер бросил кислый взгляд на Клинта и добавил:

— Я не собираюсь покидать город. Кажется, об этом вы предупреждаете подозреваемых?

— Вот именно, прошу вас не покидать город,— сказал Клинг.

— Берт,— сказал Карелла небрежным тоном,— пожалуй, тебе лучше вернуться в управление. Гроссман обещал позвонить после обеда насчет лабораторных анализов. Так что кому-то из нас надо непременно быть на месте.

— Хорошо,— ответил Клинг и направился к двери. Открыв ее, он добавил: — Мой коллега намного вежливей меня!

Карелла вздохнул, понимая, что все испорчено, и сказал:

— Не могу ли я поговорить с вашей секретаршей, мистер Катлер? 

 Глава 3

Когда в два часа дня Карелла вышел из агентства, он знал ненамного больше, чем утром. Секретарша, полная готовности помочь, не могла, однако, припомнить, какие телефонные сообщения были переданы для Тинки в день ее убийства. Были только личные звонки, в том числе от мужчин, но ни одного имени она так и не вспомнила. Начисто забыла она и зачем, собственно, разыскивали Тинку.

Карелла поблагодарил девицу и пошел к Лесли Катлер, которая все еще кипела негодованием на грубое обращение Клинта с ее мужем. Стив попытался с ее помощью составить список мужчин — знакомых Тинки. Но и здесь его ждало разочарование, поскольку, как выяснилось, Тинка не имела обыкновения распространяться о своих личных делах. Она также не разрешала своим поклонникам заходить за ней в агентство и никогда не обсуждала вслух свои приключения с мужчинами.

Карелла вначале решил, что Лесли Катлер не желает ни о чем его информировать в отместку за резкость Клинта. Но постепенно пришел к выводу, что та действительно ничего не знала о личных делах Тинки. Правда, они с мужем несколько раз бывали у Тинки дома, но всегда э го был лишь скромный обед на троих, без прислуги, а в соседней комнате спала Тинкина дочь Анна.

Все же вежливость и долготерпение Кареллы сделали, свое дело. Лесли Катлер наконец оттаяла и даже предложила ему посмотреть рекламный буклет Тинки Сакс, который агентство рассылало фотографам, управляющим рекламными, художественными и театральными агентствами, просто богатой клиентуре. Карелла с благодарностью принял буклет и откланялся.

Сейчас, сидя за чашкой кофе и сандвичами в закусочной в двух кварталах от управления, Карелла вынул буклет из плотного конверта и, развернув его, вздрогнул при мысли о том, как выглядела Тинка Сакс, когда он увидел ее впервые.

Карелла внимательно просмотрел буклет, но единственно что ему удалось узнать нового, так это то, что Тинка всегда снималась только одетая, не позировала ни в белье, ни в купальных костюмах. Это, конечно, было любопытное открытие, но само по себе оно вряд ли что-нибудь значило. Он сунул буклет обратно в конверт, допил свой кофе и отправился в управление.

Рассерженный Клинг дожидался его в комнате дежурных.

— Что это ты выдумал, Стив1? — тотчас же начал он.

— Тут у меня буклет Тинки Сакс,— невозмутимо сказал Карелла.— Мы можем приобщить его к делу.

— Меня это не интересует! Ответь на мой вопрос, пожалуйста.

— Мне не хотелось бы. Гроссман звонил?

— Да. Пока что им не удалось обнаружить в комнате никаких других отпечатков пальцев, кроме ее собственных. Правда, они еще не успели исследовать бумажник и нож. Пожалуйста, не пытайся увильнуть, Стив! Ты меня здорово разозлил...

— Берт, я не собираюсь с тобой ссориться. Давай забудем, идет?

— Нет!

— Мы будем с тобой вместе расследовать это дело. Возможно, мне потребуется немало времени. И мне не хотелось бы начинать с...

— Совершенно верно! И мне совсем не по нутру, когда меня отсылают в управление только потому, что кого-то не устраивает моя манера вести допрос!

—  Никто не отправлял тебя в управление.

— Стив, ты меня отстранил и велел отправляться, я эго было именно приказание убираться! Я требую, чтобы ты мне объяснил, в чем дело!

— Ты вел себя по-хамски, понял?

— Мне так не кажется.

-- Тогда тебе стоит взглянуть на себя повнимательнее со стороны.

— Черт побери, но ведь ты сам сказал, что описание, которое нам дал старик, кажется вполне надежным! О'кей! Мы отправились в эту лавочку и столкнулись лицом к лицу с человеком, чье описание только что получили. Чего же ты ожидал от меня? Чтобы я подал ему чашку чая?

— Я ожидал, что ты предъявишь ему обвинение...

— Никто его ни в чем не обвинял!

— ...в убийстве, немедленно арестуешь его и привезешь сюда, — закончил Карелла саркастически.— Вот чего я ожидал от тебя!

— Я задавал ему правильные вопросы.

— Ты задавал ему грубые, враждебные и чисто дилетантские вопросы! Ты же с самого начала стал обращаться с ним как с преступником, хотя у тебя не было для этого никаких оснований. Ты сразу поставил его в такое положение, что он стал защищаться, вместо того, чтобы обезоружить его. Будь я на его месте, я бы стал лгать тебе просто назло! Ты сотворил врага из человека, который. мог бы помочь. И если нам понадобится дальнейшая информация о частной жизни Тинки Сакс, то придется расспрашивать человека, который имеет все основания ненавидеть полицию.

— Его внешность в точности соответствует описанию! Любой на моем месте спросил бы его...

— Но почему, черт возьми, ты не можешь спрашивать человеческим тоном? После проверки его друзей, на которых он сослался, ты мог бы взяться за него, если бы установил что-то важное. Чего ты добился своими методами? Ни черта!.. Ну вот, ты меня спросил, я тебе ответил. Понятно, наконец? О’кей!.. Ты проверил алиби Катлера?

— Да.

Он действительно был с этими людьми?

— Да.

— И они действительно ушли из ресторана и немного погуляли?

— Да.

— В таком случае Катлер не мог быть тем мужчиной, которого Циклоп поднял на лифте.

— Если только Циклоп не спутал время.

— Это возможно, и, думаю, надо это проверить. Но проверку нужно было провести до того, как ты стал швыряться обвинениями.

— Я никого ни в чем не обвинял!

— Ты сделал это своим поведением! Кем ты себя, черт возьми, считаешь? Гестаповцем? Ты не имеешь никакого права явиться к кому-либо в контору, не имея в голове ничего, кроме смутной идеи, и тут же начать обвинять!

— Я поступил так, как считал правильным,— сказал Клинг.— Если тебе не нравится, можешь убираться к черту.

— Мне это не нравится, но к черту идти я не собираюсь,— ответил Карелла.

— Я попрошу Пита, чтобы он снял меня с этого дела.

— Он этого не сделает.

— Почему?

— Потому что я — старший в этом деле, а я хочу, чтобы ты работал со мной.

— В таком случае не пытайся больше командовать, предупреждаю! Ты поставил меня в неловкое положение перед гражданским лицом и...

Если бы у тебя была хоть капля здравого смысла, ты бы почувствовал себя неловко задолго до того, как я попросил тебя уйти.

— Послушай, Карелла...

— Ах, теперь уже Карелла, вот оно что!

— Я не собираюсь терпеть больше твои замечания, запомни это! Мне все равно, что ты там считаешь. Но я не стану терпеть никаких замечаний, так и знай!

— Ни моих, ни чьих-либо других, как я понимаю?

— Вот именно, ты правильно понимаешь!

— Я запомню.

— Постарайся,— сказал Клинг и вышел из комнаты.

Карелла сжал кулаки, потом поднял их и трахнул ими по столу.

Детектив Мейер, застегивая брюки, вышел из туалета. Повернув голову налево, он прислушался к сердитому громыханью шагов Клинга, сбегавшего по лестнице. Когда он вошел в комнату дежурных, Карелла сидел за своим столом, опираясь на вытянутые руки. На лице его застыло мрачно-холодное выражение.

— Из-за чего такой шум? — спросил его Мейер.

— Да так, ничего.— Карелла весь кипел от злости, и голос его прозвучал резко.

— Снова Клинг? — спросил Мейер.

— Снова Клинг.

— Мальчишка! — сказал Мейер, покачав головой. Больше он ничего не добавил.

* * *

Поздним вечером, по дороге домой, Карелла притормозил у дома Сакс, предъявил свой жетон полицейскому, который все еще дежурил у дверей ее квартиры, и зашел внутрь, надеясь отыскать хоть что-нибудь, что могло бы навести его на след тех мужчин, с которыми Тинка была знакома: письма, записные книжки — что-нибудь.

Квартира была пуста. Анну Сакс на субботу отправили в приют, а потом ее забрал к себе Гарви Сэдлер, адвокат Тинки. Там она и дожидалась отца, который должен был прибыть из Аризоны.

Карелла прошел по коридору мимо детской — тем же путем, каким шел убийца,— бросил через открытую дверь взгляд на целый ряд кукол, выстроившихся в шкафу, и вошел в просторную Тинкину спальню.

Постельное белье было снято, окровавленные простыни и одеяло отосланы в криминалистическую лабораторию. На оконных шторах оставались кровавые пятна, так что их тоже сняли и отослали Гроссману.

Сквозь голые окна виднелись крыши домов, лодки, медленно плывущие по Дикс-Ривер. Быстро спускались сумерки, напоминая, что на дворе всего лишь только апрель.

Карелла зажег свет и обошел начерченный на полу мелом контур, указывающий на положение трупа на толстом зеленом ковре. Кровь просочилась сквозь ковер, засохла на нем уродливым коричневым пятном. Карелла подошел к овальному столику, стоящему напротив кровати, опустился на вертящийся стул и стал рассматривать бумаги, разбросанные на столе. Беспорядок указывал на то, что детективы из отдела убийств уже проделали один раз эту работу и не нашли ничего показавшегося им достаточно важным.

Карелла вздохнул, взял в руки конверт авиапочты, перевернул и, прочтя адрес, убедился, что он пришел из Рэнсфилда, Аризона, от Денниса Сакса — бывшего мужа Тинки. Он вынул письмо из конверта, развернул и стал читать.

«Вторник, 6 апреля

 Моя дорогая Тинка, вот я наконец в самом сердце пустыни. Пишу тебе при свете коптящей керосиновой лампы и прислушиваюсь к вою ветра за стеной моей палатки. Все остальные уже спят. Никогда я еще не ощущал так остро, как я далек от города, от тебя. Проект Оливера с каждым днем вызывает у меня все большее раздражение, но, быть может, это потому, что я знаю, что ты сейчас пытаешься совершить, и все остальное кажется таким незначительным перед той борьбой, которую ты сейчас ведешь...

Кому есть дело до .того, пересекло ли племя хохокаи эту пустыню или нет по дороге из древней Мексики? Для кого важно, откроем мы здесь или нет их поселения?

А главное— это то, что я невыносимо тоскую по тебе, поклоняюсь тебе и молюсь за тебя. Вся моя надежда только на то, что твое хождение по мукам скоро кончится и все у нас, наконец, будет как прежде, до появления трещины в нашей любви.

Я снова позвоню тебе в субботу. Обнимаю маленькую Анну... и тебя, моя любимая.

 Деннис»

Карелла сложил листок и сунул его обратно в конверт. Итак, он узнал, что Деннис Сакс находился в пустыне, участвуя в осуществлении какого-то проекта, связанного с племенем хохокаи, кто бы они там, черт их возьми, ни были, и что по всему видно, что они с женой не разлюбили друг друга. По крайней мере он был ей по-прежнему верен. Но кроме этого выясняется, что Тинка переживает что-то такое, чему Деннис дал название «борьба» и «хождение по мукам». Но что это за борьба неизвестно. И о каком, собственно, кошмаре пишет Деннис в своем письме? Или он подразумевает что-то, что знал раньше?

Еще утром администрация позвонила Деннису Саксу в Аризону, и, скорее всего, он уже на пути сюда. Хочет он или не хочет, но ему придется ответить на множество вопросов, когда он прибудет.

Карелла сунул письмо в карман пиджака и стал просматривать остальную корреспонденцию, лежащую на столе. Тут были счета: за электричество, большинства крупных магазинов города, Дайрос-клуба и от нескольких местных торговцев. Попалось ему также письмо приходящей домашней работницы Тинки, в котором она уведомляла, что пе сможет больше приходить к ней., поскольку они с мужем переезжают на Ямайку.

Еще было письмо от редактора одного из журналов мод, е котором Тинке Сакс предлагалось сниматься еще с несколькими манекенщицами на демонстрации летней коллекции парижских туалетов. Все это Карелла бегло просмотрел, складывая конверты стопкой на краешке стола. Наконец ему в руки цопалась Тинкина адресная книжка. Тут было огромное количество имен, адресов и телефонов. Сама книжка была небольшая, переплетенная в красную кожу. Карелла несколько раз перелистал ее, внимательно вчитываясь в имена. Большинство из них были самыми обычными: всякие Джорджи, Фрэнки и Чарли; другие — более редкие: Клайд и Адриан; и наконец, совершенно экзотические: Райек, Динк и Фриц. Но все они, вместе или по отдельности, ничего не говорили Карелле. Он захлопнул книжку, положил ее в боковой карман, поближе к письму, и быстро просмотрел остальные бумаги на столе. Единственное, что вызвало у него интерес, было незаконченное письмо-стихотворение, написанное Тинкиной рукой:

Когда я подумаю,

Что я есть

И чем я могла бы быть,

Я содрогаюсь и страшусь

Наступления ночи.

А днем я стараюсь разогнать

Призрак, который мучает...

Он тщательно свернул листок и положил к письму и адресной книжке. Потом поднялся и пошел к дверям. На пороге он последний раз окинул взглядом комнату и выключил свет. Когда он шел по коридору к входной двери, последние бледные лучи солнца осветили комнату Анны, медленно угасая на раскрашенных лицах кукол, сидящих рядышком на полках книжного шкафа в детской.

Карелла вошел в комнату, девочки, осторожно сиял с полки одну из кукол, подержал в руке и снова посадил на место. Беглый взгляд его упал ка куклу, которую Аинв крепко прижимала к себе в субботу, когда он расспрашивал ее. Карелла снял ее с полки.,.

Дежурный полицейский несказанно удивился, увидев детектива с куклой под мышкой, сломя голову выбежавшего из квартиры, которому  было приказано охранять. Карелла ворвался в кабину лифта, лихорадочно роясь в Тинкиной записной книжке впоисках нужного имени. Спускаясь вниз, он торопливо размышлял, стоит ли ему позвонить в управление и сообщить, куда он направляется, чтобы Клинг пришел ему на помощь в случае чего. Но вспомнив, что Клинг ушел из управления намного раньше него, снова закипел от злости.

«Ну и черт с ним!» — думал Карелла, выскакивая на улицу. Мысли проносились в его голове беспорядочной гурьбой, наскакивая одна на другую.

«Что за зверство,, какое отвратительное зверство!.. Стоит ли мне отправляться туда одному?.. Господи Боже, эта несчастная девчушка слышала все это, слышала, как убивали ее мать!.. Может, мне лучше съездить сначала в управление, захватить с собой Мейера? А если этот тип собирается смыться? Пропади этот Клинг пропадом!.. О Господи, Господи!..»

 Карелла добежал до своего автомобиля, упал на сиденье, и вскоре его машина уже мчалась по темнеющим улицам. Кукла лежала на сиденье рядом. Он еще раз проверил имя и адрес в Тинкиной книжке.

«Так!.. Отправиться за подмогой или прямо туда?..»

Он увеличил скорость. Его била дрожь от невероятного возбуждения, к которому примешивалась ярость. Он весь был во власти отчаянного порыва, заглушавшего последние опасения и тот слабый внутренний голос, который шептал ему об осторожности.

Как случается обычно при расследовании? Приходится работать долгие недели и месяцы, прежде чем доберешься до истины. Поразительное открытие в самом начале вызывает бурный прилив энергии, заставляет забыть о безопасности.

Он до отказа нажал на акселератор, руки его намертво вцепились в руль. Машина мчалась на огромной скорости, которая не прошла бы даром ни одному штатскому. Обгоняя транспорт, Карелла изо всех сил нажимал на сирену. Казалось, тело его слилось с машиной в одном порыве, с одной целью — домчаться до места, указанного в Тишиной записной книжке.

Он затормозил только у самого дома. Оставив машину на углу, быстро пошел по тротуару. Кукла, осталась на сиденье. Войдя в просторный холл, Карелла подошел к доске со списками жильцов.

Да, это здесь! Он начал быстро подниматься по лестнице на третий этаж. На площадке второго вытащил свой служебный «смит-и-вессон» 38-го калибра. Он весил всего лишь две унции и имел в длину 7—8 дюймов, что делало его исключительно удобным в экстремальной ситуации. Из него можно было произвести шесть выстрелов без перезарядки.

Карелла поднялся на третий этаж и пересек площадку. Надпись на почтовом ящике подсказала ему номер квартиры — 34. Она оказалась в самом дальнем углу. Стив остановился перед дверью, прижал к ней ухо и прислушался. До него смутно донеслись приглушенные голоса мужчины и женщины.

«Надо вышибить дверь,— подумал Карелла.— У меня достаточно оснований для ареста. Выбью дверь и ворвусь в квартиру! Могу даже стрелять, если будет необходимость. Это именно тот, кого я ищу!»

Он отошел к противоположной стене, вытянул ногу и изо всех сил ударил в дверь, одновременно выстрелив в замок. Дерево разлетелось в щепки дверь распахнулась, и он ворвался в квартиру, сжимая в правой руке револьвер.

В глаза ему бросилась кушетка, на которой сидела, скрестив ноги, высокая красивая брюнетка. На лице ее застыло выражение испуганного удивления. Никакого мужчины не было. Но он же ясно слышат из-за двери мужской голос! Где же?..

Только в этот момент Карелла вдруг понял, что входная дверь расположена так, что мужчина может очень легко остаться незамеченным. Инстинктивно он повернулся вправо потому, что был правшой, потому, что пистолет у него был в правой руке, и тем самым совершил ошибку, которая могла стоить ему жизни... Потому что мужчина находился слева.

Карелла услышал звук прыжка, повернулся, увидел прямые, очень светлые волосы Сони Тафтса и тут же ощутил, как что-то твердое и тяжелое ударило его по лицу. 

 Глава 4 

В комнате не было никакой мебели, если не считать деревянного стула справа от двери. На противоположной стене — дВа окна, затянутые зелеными шторами. Размер комнаты, вероятно, 12 на 15 футов. У длинной стены посередине располагался радиатор отопления.

Карелла приоткрыл глаза и уставился в полумрак комнаты. С улицы доносился ночной шум, за шторами то и дело мелькали огни мчавшихся мимо автомобилей.

«Интересно, который час?» — подумал Карелла и хотел поднять руку, чтобы посмотреть на часы, но с удивлением почувствовал, что не может этого сделать. Рука была прикована к радиатору его же собственными наручниками. Сделали это поспешно и грубо. Тот, кто сделал это, видимо, спешил, металл больно врезался в руку, защемив кожу. Второе кольцо наручника было защелкнуто вокруг стояка радиатора. Часы исчезли, так же как и служебное оружие, удостоверение, патроны, бумажник с мелочью и даже носки с туфлями. Левая половина лица сильно болела. Он поднял левую руку, которая была свободна, ощупал голову и понял, что щека и висок покрыты коркой засохшей крови. Он снова бросил взгляд на стояк радиатора и, передвинувшись к нему поближе, стал рассматривать, как радиатор прикреплен к стене. Если не очень прочно, то...

Вдруг он услышал звук вставляемого в замочную скважину ключа и внезапно отчетливо понял, что он еще почему-то жив. Сознание этого вовсе не вызвало у него облегчения. Наоборот, он почувствовал нечто похожее на ужас.

Почему он до сих пор жив? И не собирается ли тот, кто сейчас открывает дверь, немедленно исправить свое упущение?

Ключ повернулся, дверь открылась, зажегся верхний свет. В комнату вошла высокая брюнетка. Это была та самая девушка, что сидела на кушетке, когда он так храбро вышиб входную дверь. В руках у нее был поднос. Карелла почувствовал аромат свежего кофе. К нему примешивался сильный запах духов, исходивший or девушки.

— Хэлло,— сказала она.

— Хэлло,— ответил Карелла.

— Как тебе спалось?

— Отлично...

Она была очень высокого роста, гораздо выше, чем казалась, сидя на кушетке. Сложена, как девицы из варьете. Ее крепкие полные груди, казалось, были готовы прорвать блузку с низким вырезом. Крутые бедра натягивали узкую юбку, едва доходившую до колен. На длинных белых ногах с полными икрами и узкими щиколотками настоящих ногах танцовщицы были надеты домашние шлепанцы.

Она закрыла за собой дверь и молча вошла в комнату, двигаясь медленно и как будто во сне. Эти сонные движения, казалось, еще больше усиливали исходящий от нее аромат чувственности. Казалось также, что она очень хорошо как роскошно ее тело, и это как-то странно сочеталось с ощущением, что, кем бы она ни была —  домашней  хозяйкой или шлюхой, потаскушкой или святошей,— мужчины всегда пытались воспользоваться этим телом и. делали это много раз, всегда бывая к нему беспощадны...

Она была жертвой и потому двигалась осторожной походкой существа, которое не раз бывало избито и теперь ждет нападения отовсюду. Ее ленивые движения, доступная пышность тела, настороженность и странное выражение покорности судьбе — все это, вместе взятое, вызывало смутное беспокойство, будило воображение, заставляло раскрыться самые темные и потаенные уголки души.

Короткие иссиня-черные волосы обрамляли белое лицо девушки, лицо умудренного опытом жизни человека. Нос утратил строгость очертаний, казалось, что кто-то разбил его в свое время, и это еще больше подчеркивало жертвенное выражение ее лица. Рот был ярко накрашен, рот проститутки, кукольный рот. Ему, наверное, случалось выговаривать самые грязные слова, делать все, что только можно было от него потребовать.

— Я принесла тебе кофе,— почти шепотом сказала она.

Карелла внимательно разглядывал ее. У него возникло ощущение, что убить человека для нее было так же просто, как поцеловать. Он снова удивился, почему еще жив. Тем более что на подносе рядом с чашкой кофе лежал пистолет.

Девушка подняла его я нацелилась. Карелле в живот, все еще держа поднос в левой руке.

— Давай назад! — сказала она.

— Почему?

— Не объясняйся со мной, вонючка,— ответила она. — Делай, что велено, когда я тебе приказываю.

Карелла отодвинулся назад, насколько позволяла это прикованная рука. Девушка наклонилась так, что юбка задралась, обнажив бедро, поставила поднос на пол и толкнула его ногой к радиатору. Лицо ее стало мрачным и серьезным. Пистолет в руке не дрожал. Карелла заметил, что предо хранитель был отпущен и пистолет готов к стрельбе.

Девушка подошла к стулу у входной двери и уселась, не отводя пистолета. Потом опустила руку и сказала:

— Давай, ешь!

Карелла налил кофе из кофейника в чашку, стоявшую на подносе. Кофе был горячим и крепким.

— Ну как? — спросила девушка.

— Чудесно!

— Я сама его приготовила.

— Спасибо.

— Потом принесу тебе мокрое полотенце. Сможешь вытереть кровь, а то уж больно страшный у тебя вид.

—  Это не моя вина — отозвался Карелла.

— Тебя сюда никто не приглашал!

Улыбка погасла на ее .лице.

— Ты Стив Карелла, не так ли?

— Верно. А тебя как зовут?

Он задал этот вопрос быстро и небрежно, но девушка не попалась в невинную ловушку.

— Детектив второй категории, 87-е отделение. Где оно находится?

— Через парк отсюда.

— Какой парк?

— Гровер-парк.

— Ах да, там красиво. Самый проклятый парк в этом проклятом городе.

— Верно,— сказал Карелла.

— Знаешь, а ведь я спасла тебе жизнь,— сказала его собеседница свободным тоном.

— В самом деле?

— Да. Он-то хотел тебя прикончить.

— Удивляюсь, что он этого еще не сделал,

— Не беспокойся, он еще вполне может это поправить!

— Когда?

— Торопишься?

— Не особенно.

В комнате воцарилось молчание. Карелла сделал еще глоток. Девушка молча наблюдала за ним. Снаружи доносился шум транспорта.

— Который час?

— Около девяти... А зачем тебе? У тебя свидание?

— Просто интересуюсь, сколько времени пройдет, прежде чем меня хватятся, -- ответил Карелла и внимательно посмотрел на девушку.

— Не пытайся испугать меня! Меня ничем не испугаешь!

— Я и не пытаюсь.

Девушка лениво почесала ногу стволом пистолета и сказала:

— Мне нужно задать тебе пару вопросов.

— Не уверен, что стану на них отвечать.

— Станешь,— голос ее был холоден и спокоен.— Могу поручиться. Раньте или позже, но станешь.

— Ну, тогда это будет как можно позже.

— Не очень-то ты сообразителен.

— Наоборот, я вполне хорошо соображаю.

— Как это?

— Просто мне кажется, что я жив потому, что тебе неизвестны ответы на эти вопросы.

— Может быть, ты жив потому, что мне просто этого хочется,— сказала девушка.

— С чего бы это?

— У меня никогда не было мужчин, похожих на тебя,— улыбнулась она.

Карелла почувствовал, как мурашки побежали у него по коже. Он облизнул губы и взглянул на девушку. Она ответила ему твердым взглядом. Злобная усмешка застыла на ее губах.

— Твоя жизнь и смерть в моих руках. Если я велю тебя убить, он это сделает.

— Но не раньше, чем узнает ответы на все вопросы,— ответил Карелла.

— Ну, ответы мы получим. Времени у нас достаточно.

Улыбка сползла с ее лица. Она засунула руку за вырез блузки и лениво почесала грудь. Потом снова взглянула на него и сказала:

— Как ты попал сюда?

— Приехал на метро.

— Вранье,— в ее голосе не было упрека. Это была простая констатация факта, не больше.— Ты оставил свой автомобиль внизу. Регистрационная карточка лежала в отделении для перчаток. Кроме того, на ветровом стекле был знак: что-то вроде полицейского офицера при исполнении служебных обязанностей.

— Ну ладно, я приехал на машине.

— Ты женат?

— Да.

— Дети есть?

— Двое.

— Девочки?

— Мальчик и девочка.

— Так это для нее кукла?

— Какая кукла?

— Та, что у тебя в машине.

— Да,— солгал Карелла.— Для девочки. У нее завтра день рождения.

— Он принес куклу наверх. Она в соседней комнате.— Девушка помолчала.— Тебе хочется подарить своей девочке эту куклу?

— Да.

— Тогда отвечай на все вопросы без вранья насчет метро и всякой другой чепухи.

— Какие у меня есть гарантии?

— Гарантии чего?

— Что я останусь жив.

— Я даю тебе такую гарантию.

— Почему я должен тебе верить?

— Тебе придется верить мне,— сказала девушка.— Ты мой.

И снова она улыбнулась улыбкой, от которой у Ка-реллы по телу побежали мурашки.

Она встала, почесала живот и направилась к нему все той же осторожной походкой, как будто ждала, что кто-то ее сейчас ударит, и готовилась к ответному удару.

— У меня мало времени. Он скоро вернется.

— И что тогда?

Девушка пожала плечами.

— Кому известно, что ты здесь? —  внезапно спросила она.

Карелла промолчал.

  —  Как ты до нас добрался?

Он снова ничего не ответил.

 — Кто-нибудь видел, как он выходил от Тинки?

Молчание.

— Откуда тебе стало известно, куда надо ехать?

Карелла покачал головой.

— Кто-нибудь его узнал? Как ты напал на его след?

Карелла не спускал с нее взгляда. Теперь она стояла совсем рядом, небрежно держа в опущенной руке пистолет. Вдруг она подняла его.

— Может, хочешь, чтобы я тебя подстрелила? -— небрежно спросила она.

— Нет, не хочу.

 — Пожалуй, буду целиться тебе прямо в яички. Как ты на что смотришь?

— Пожалуй, не надо. Не стоит.

— Тогда отвечай мне!

— Ты все равно не убьешь меня, — сказал Карелла.

Он не отводил взгляда от ее лица. Она целилась ему в пах, но он старался не смотреть на ее палец, лежавший на спусковом крючке.

Она подошла еще ближе. Карелла согнулся у радиатора, не в состоянии подняться на. ноги,— его рука была вывернута у самого пола.

— Мне это доставляет огромное удовольствие,— сообщила девушка и внезапно изо всех сил ударила его пистолетом, вывернув руку неуловимым движением. Страшный удар обрушился на Кареллу, его челюсть хрустнула, голова судорожно дернулась назад.

— Понравилось? — осведомилась она.

Он ничего не ответил.

— Пожалуй, не понравилось, а, малыш? — Она сделала паузу.— Как ты нас нашел?

И снова он ничего не ответил.

Она промелькнула мимо него так быстро, что он не успел даже повернуться, чтобы отразить удар сзади, чтобы лягнуть ее, как собирался. На этот раз рукоятка пистолета обрушилась на ухо, и он почувствовал, как что-то хрустнуло.

Он рванулся к ней в бешенстве, стараясь схватить ее свободной рукой, но она отпрыгнула в сторону, снова оказалась перед ним и снова ударила, на этот раз попав в бровь... Он почувствовал, как кровь заструилась у него по лицу.

— Что ты теперь скажешь? — спросила она.

— Убирайся к черту! — прохрипел Карелла, и она снова размахнулась. Ему показалось, что он сможет ее схватить, яо она сделала обманное движение и он схватил рукой лишь воздух. Карелла упал лицом на пол, судорожно ища опоры, отчего наручник еще больнее врезался в тело.

Как только рука его коснулась пола, рукоятка снова обрушилась на него. Он услышал удар пистолета по основанию своего черепа, в который девушка вложила всю силу своего массивного тела, и заморгал глазами, стараясь побороть головокружение.

«Держись! — повторял он себе.— Держись!» Однако внезапно его настиг приступ страшной дурноты. Тошнота подступила к горлу, и он поднес правую руку ко рту, чтобы удержать рвоту, как раз в тот момент, когда она снова ударила.

Кареллу отшвырнуло к радиатору. Всё плыло перед глазами. У него даже не был сил увернуться от занесенного над ним в очередной раз оружия.

— Кто его видел? — выкрикнула она.

— Никто,— пробормотал Карелла.

— Сейчас я сломаю тебе нос.— Голос ее доносился откуда-то издалека.

Он попытался опереться рукою о пол, но понял, что даже не знает, где тот, собственно, находится. Комната вертелась перед глазами. Он снова увидел качающееся в кровавом тумане лицо и грудь девушки, почувствовал одуряющий запах ее духов.

— Сейчас я сломаю тебе нос, мистер!

— Нет.

— Да!

— Нет...

На этот раз он даже не увидел пистолета, а только услышал хруст ломающихся костей и почувствовал страшную боль. Голова его судорожно дернулась назад и ударилась о чугунные ребра радиатора. Боль вернула ему утерянное на миг сознание. Он поднес правую руку к носу, и тут она снова ударила его, теперь уже по основанию черепа, и он снова потерял сознание...

Придя в себя, он почувствовал, что глупо улыбается. Она не даст ему умереть, но и в живых не оставит. Она не даст ему потерять сознание, но и не позволит собраться с силами для защиты.

— Я тебе вышибу все зубы,— сказала девушка.

Он покачал головой.

— Кто сказал тебе, где нас надо искать? Лифтер? Этот одноглазый подонок?

Он не ответил.

— Тебе что, хочется лишиться всех зубов?

— Нет.

— Тогда говори! Тебе придется мне все сказать! Ведь я могу сделать с тобой все, что захочу... Ты мой!

Наступило молчание.

Он знал, что рука с пистолетом приближается к его лицу. Сил защищаться уже не было. Он сидел на полу с рукой, зажатой врезавшимся в нее наручником, с распухшим лицом, задыхаясь. Кровь текла по лицу и из носа, который превратился в какую-то бесформенную массу вокруг сломанной кости, и он молча ждал очередного удара, который выбьет ему все зубы, как она и обещала... У него не было сил остановить ее.

И вдруг он почувствовал на своих губах ее губы. Она целовала его свирепо и яростно, полуоткрытым ртом, ее язык искал его зубы, губы...

Она оторвалась от него и прошептала:

— Утром тебя найдут мертвым.

Карелла снова потерял сознание.

* * *

Во вторник утром, у подножия высокой скалы, в пятидесяти милях вверх по Харб-Ривер, в малонаселенном районе соседнего штата был обнаружен автомобиль. Краска на нем покоробилась и вспучилась от сильного огня, но еще можно .было определить, что это был зеленый седан «Понтиак РИ 7-3461». Труп, найденный на переднем сиденье автомобиля, был сильно обуглен. По останкам, тем не менее, удалось установить, что тело принадлежало мужчине, но лицо и торс обгорели до такой степени, что опознать его не было никакой возможности. Волосы и одежда выгорели полностью, кожа почернела и обуглилась, руки были скрючены, как это бывает при стяжении мышц подвергшихся воздействию огня. Обгоревшие пальцы напоминали птичьи когти. На безымянном левом было обручальное кольцо. Правда, в огне оно оплавилось и превратилось в черный ободок. На обнажившихся пружинах переднего сиденья валялся «смит-и-вессон» 38-го калибра вместе с металлическими деталями того, что когда-то было кобурой. Во рту у трупа не было ни одного зуба. В куче золы, которая, как полагали эксперты, осталась от бумажника, нашли жетон детектива под. номером 714-5632.

Когда из полицейского участка, на территории которого нашли труп, позвонили в главное полицейское управление, был получен ответ, что жетон принадлежит детективу второго разряда по имени Стив Льюис Карелла. 

 Глава 5

Тедди Карелла сидела в своей гостиной, молча наблюдая, как шевелятся губы лейтенанта Питера Бирнса, который говорил о смерти ее мужа. Вдруг спазм сжал ее горло, безумный крик уже готов был вырваться из груди, но она не издала ни звука. Крепко прижав руку ко рту, она закрыла глаза, чтобы не видеть, как губы лейтенанта складывают одно за другим эти страшные слова. Слова, подтверждавшие ее догадку, которая пришла ей в голову прошлой ночью, когда Стив не вернулся домой к ужину.

Она не закричала, но тысячи вопросов зазвенели в ее голове. Она потеряла сознание и упала бы со с гула, если бы не сильная рука лейтенанта Бирнса. Благодарно кивнув ему, она попыталась выдавить из себя виноватую улыбку, дать понять, что чувствует, насколько это все для него тяжело.

Но слезы ручьем бежали по лицу, и ей хотелось только одного — чтобы пришел Карелла и все стало как раньше. Однако внезапно она поняла, что этого больше не будет никогда, все ее существо сжалось, и тысячи воплей разорвались внутри.

Лейтенант снова заговорил. Она молча следила за движением его губ, неподвижно сидя в кресле, до боли стиснув пальцы и думая о том, где сейчас дети и что она должна им сказать.

Бирнс говорил, что он и его люди сделают все возможное, чтобы выяснить обстоятельства смерти ее мужа.

— А пока, Тедди, если я могу что-нибудь для вас сделать... Я думаю, вы знаете, как много значил для меня Стив... как и для всех нас. Если мы с Гарри'ет можем хоть что-нибудь сделать, Тедди! Не стоит, наверное, объяснять вам, что мы сделаем все... Решительно все, абсолютно...

Она кивнула.

— Очень может быть, что все это лишь несчастный случай, Тедди. Хотя мы и сомневаемся, потому что непонятно, честно говоря, как он мог очутиться по ту сторону реки, в соседнем штате, в пятидесяти милях отсюда.

Она снова кивнула. Слезы застилали глаза.

— Тедди, поверьте, я любил этого парня! Лучше бы мне получить пулю в живот, чем прийти к вам с этим сегодня... Мне очень жаль, что это произошло...

Она сидела в кресле, неподвижная, как изваяние.

* * *

Детектив Мейер вышел из управления в два часа дня, медленно пересек улицу и пошел вдоль низкой каменной стены, которой был обнесен парк. Стоял чудесный апрельский день. Небо было чистым и голубым, сияло солнце, птицы чирикали на ветках, одеты?., яркой свежей зеленью...

Он углубился в парк, нашел свободную скамейку и присел, скрестив ноги и уложив руки вдоль спинки.

Вокруг него сидели парочки, держа друг’ друга за руки и нашептывая милую чепуху. Гонялись наперегонки с веселым смехом дети. Няни катили детские колясочки. Старики бродили по аллеям, на ходу читая книжки. Город был полон шума, отзвуки которого долетали и сюда. Вокруг была жизнь...

Мейер сидел на скамье и беззвучно, по-мужски плакал...

* * *

Детектив Кеттен Хэйвс отправился в кино. Шел какой-то вестерн. На экране двигалось огромное стадо, тысячи животных. Люди с ума сходили от усталости и дико кричали что-то. Все это с громоподобным шумом неслось куда-то. Лошади вздымались на дыбы, щелкали кнуты. Совершалось нападение на поезд, индейцы брали в кольцо белых, стрелы и копья свистели в воздухе, грохотали в ответ ружья. В салуне происходило побоище, на экране мелькали стулья и бутылки, разваливались вещи, разбегались в разные стороны женщины.

Все это было шумно и красочно, динамично и музыкально. Когда на экране пошли заключительные титры, Хэйвс поднялся, прошел через зал и вышел на улицу.

На город спускались сумерки, и он постепенно затихал. Кеттен был в состоянии думать только о том, что Стив Карелла — мертв.

* * *

Эдди Паркер, который ненавидел Кареллу до дрожи, пока тот был жив, в эту ночь пытался развлечься со шлюхой. Он принудил ее лечь с ним, пригрозив, что в случае отказа арестует ее.

Эта проститутка рыскала в окрестностях чуть больше недели. Подружки по профессии просветили ее, показав всех полицейских и переодетых в штатское шпиков, чтобы она при случае не влипла. Но Паркер в этот момент как раз был болен. Потому-то она и подошла к этому пьяному субъекту в одном из баров на Эйсли и, прежде чем бармен успел предупредить ее взглядом, обратилась к нему с обычным приветствием:

— Хочешь поразвлечься, малыш?

Да и к тому же усугубила дело тем, что сообщила, какие расходы предстоят Паркеру в случае согласия десятка за один раз и двадцать пять баксов за всю ночь. Паркер принял предложение девицы, и они вместе покинули бар, тютя хозяин все еще пытался подать ей предостерегающий знак. Она же так и не поняла, чего это он размахивал как-то странно пуками в ее направлении. Единственно, что ей было ясно, так это то, что она подцепила мужчину, который согласен провести с ней ночь. Она и понятия не имела, что имя этому мужчине — Закон.

Девина отвела Паркера в меблированные комнаты на Калвер-стрит. Тот был пьян в доску: он начал пить с двенадцати часов дня, когда стало известно о гибели Кареллы, но все же еще достаточно соображал, что не имеет права, арестовать ее. кока она не разденется. Поэтому он, ухмыляясь, подождал, пока она скинет всю одежду, и только после этого показал свой жетон. Потом он объяснил ей, что у нее имеется выбор: три года за решеткой или парочка приятных часов с очень приятным парнем бесплатно.

Девица, которой не раз приходилось сталкиваться с такими приятными парнями, как Паркер,— все они были копами, рыскавшими в поисках легкой добычи,— рассматривала такие случаи как обычное неудобство своей профессии. Поэтому она коротко кивнула и приняла в постели соответствующую позу.

Паркер был вдребезги пьян и, к великому удивлению девицы, больше склонен был заниматься разговорами, чем любовью.

— Какой во всей этой бодяге смысл, можешь ты мне объяснить? — начал он и продолжал, не дожидаясь ответа: — Если этого сукина сына Кареллу поджарили в машине какие-то сукины дети, то какой во всем этом смысл?.. Ты ведь знаешь, что мне приходится видеть каждый день?.. Ты знаешь, что мы все видим каждый Божий день, так почему же ты хочешь, чтобы мы были гуманными и человечными, скажи на милость?.. Если какого-то сукина сына поджаривают вот таким манером при исполнении служебных обязанностей, то как тут можно остаться гуманным?.. И вообще, что это я тут с тобой делаю, ведь ты всего-навсего дешевая шлюшка?.. Разве мне пристало... с тобой путаться? Я ведь... отличный парень!.. Тебе понятно, что я — о-т-л-ич-чный парень?

— Разумеется, ты отличный парень! — сказала девица, которой все это уже надоело.

— Каждый день — сплошное дерьмо! — заявил Паркер.— Навоз и дерьмо! У меня просто в носу свербит, когда я возвращаюсь домой... Знаешь, где я живу? У меня коттедж с садиком в Меджесте! У меня три с половиной комнаты и чудесная кухонька; в общем, отличная квартира... У меня стереоприемник, и, кроме того, я член клуба «Классика». У меня есть все книги... всех великих писателей!.. Вообще, в моем доме живут очень милые люди, не такие, как здесь, в этом вонючем районе!.. Кстати, сколько тебе лет — девятнадцать, двадцать — сколько?

— Мне двадцать один,— сказала она.

— Ну, разумеется, вы только посмотрите на это дерьмо!

— Послушайте, мистер...

— Заткнись! Кто тебя о чем спрашивает? Мне ведь платят за эту работу, за то, что я вожусь со всем этим дерьмом из сточной канавы. Ведь это моя работа!.. Мои соседи по дому уважают меня, зная, что я детектив, они смотрят на меня снизу вверх... Они ведь не знают, что я целый день вожусь с дерьмом, так что под конец уже не в силах выносить эту вонь... Детишки, которые катаются на велосипедах в садике, каждое утро говорят мне: «Доброе утро, детектив Паркер!» Это я — детектив?.. Я — один из отличных парней. У меня есть пушка. Я храбрый!.. А теперь посмотри-ка, что случилось с этим сукиным сыном Кареллой! Ну, и какой во всем этом смысл?..

— Я не понимаю, о чем вы говорите,— взмолилась девица.

— Какой в этом смысл, ну, какой? Люди, парень... Я могу тебе все рассказать про этих людей! Ты даже себе представить не можешь, сколько я знаю про этих людей...

— Мне и самой кое-что известно,— сухо сказала девица.

— Ты не имеешь права ни в чем меня обвинять! — вдруг сказал Паркер.

— Что?

— Ты не имеешь права меня обвинять! Я тут ни при чем!

— Ну, конечно!.. Послушайте, мистер, мне ведь надо работать. Хотите вы или не хотите? Потому что, если...

— Заткнись, ты, шлюха вонючая! Не указывай мне, что надо делать!

— Но кто...

— Я могу тебя забрать куда следует, и тогда тебе не поздоровится! Ты, маленькая потаскушка, не забудь, что твоя жизнь в моих руках!

— Не совсем так! — сказала девица с достоинством.

— «Не совсем, не совсем...» Брось болтать чепуху!

— Вы пьяны,— сказала девица.— Мне кажется, что вы не имеете права...

— Не твое дело! К тому же я вовсе не пьян... Впрочем, ладно, я пьян,— он покачал головой.— Но тебе-то какое дело до этого, черт побери! Думаешь, ты меня очень интересуешь? Мне на тебя плевать! Ты ничтожество, и больше никто...

— Так зачем же вы тогда здесь?

— Заткнись,— сказал он и, помолчав, добавил: — Все дети кричат мне каждый день «Доброе утро!».

Потом он замолчал надолго. Глаза его были закрыты. Девица решила, что он спит, и стала подниматься. Паркер грубо поймал ее за руку и притянул к себе.

— Оставайся здесь, я тебе сказал!

— О’кей! Но мы не могли бы, наконец, покончить с этим делом? В самом деле, мистер, у меня впереди долгая ночь. Мне необходимо заработать хоть что-то, ведь у меня есть расходы.

—  Вонь,— сказал Паркер.— Сплошная вонь и дерьмо!

— О’кей, все понятно: вонь и дерьмо. Но хотите вы, наконец, или не хотите?

— Он был хорошим кодом,— внезапно сказал Паркер,

— Что?

— Он был хорошим коном...

Паркер быстро отвернулся, засунул голову под подушку и моментально уснул.

 Глава 6

В 7,30 утра, после того как искореженный автомобиль был обнаружен, через день, в среду, Берт Клинг снова отправился в то здание на Стаффорд-Плейс, где жила Тинка Сакс, в надежде еще раз переговорить с Циклоном — Эрнестом Месснером. В вестибюле никого не было.

Странные мысли обуревали Клинга. Он отлично помнил, какое горькое чувство одиночества испытал он в тот день, когда, в книжном магазине была убита Клэри Таунсенд, в тот момент, когда она упала ему па руки, изрешеченная пулями,

Мир внезапно стал для него холодным и бессмысленно жестоким. И теперь он испытывал что-то странно похожее и в то же время совершенно отличное от тех чувств. Погиб Стив Карелла...

Последние слова, с которыми он, Берт Клинг, обратился к тому, кто был его другом, продиктовала ему злость... Конечно, он не мог их взять теперь обратно, не мог принести извинения покойнику...

В понедельник он ушел из управления раньше, чем имел на это право, и в ту же ночь Карелла встретил смерть! И теперь Клинга съедало новое горе и чувство беспомощности, к которому примешивалось и даже начинало преобладать надо всем огромное желание все исправить. Для Кареллы, для Клэри... Он даже сам не понимал, почему. Клинг отдавал себе отчет в том, что ему, в сущности, не в чем себя винить. И все же он не переставал это делать.

Нужно было еще раз переговорить с Циклопом. Может быть, старик сообщит ему что-нибудь важное? Может быть, Карелла виделся с ним в тот злосчастный вечер? Получил какую-то новую информацию, которая и заставила его броситься на розыски в одиночку?

Дверь лифта отворилась. Циклопа там не было.

— Я ищу мистера Месснера,— сказал Клинг.— Я из полиции.

— Его нет,— ответил незнакомый лифтер.

— Он говорил, что обычно работает в ночную смену.

—- Да, это верно. Но сейчас его нет.

— Но ведь сейчас только полвосьмого?

— Мне отлично известно, который теперь час...

— Ну хорошо! Может быть, вы мне скажете, где он сейчас находится?

— Он живет где-то в городе,— пожал плечами лифтер.— Я не знаю, где именно.

— Спасибо,— сказал Клинг и вышел из подъезда.

Было еще очень рано, поэтому в автобусах и метро не было обычной толпы служащих. Только заводские рабочие спешили на работу к восьми, катили по делам фургоны с товарами да редкие автомобили.

Клинг шел быстро, по пути разыскивая телефонную будку. День обещал быть хорошим. Уже целую неделю в городе стояла чудесная погода. На ближайшем углу он увидел открытую аптеку, табличка у дверей указывала, что здесь есть телефон. Он вошел и схватил телефонную книгу.

Циклоп, то есть Эрнест Месснер, жил в доме номер 1117 по Гейнсборо-авеню в Риверхеде, недалеко от Кантри-Билдинг. Тень железнодорожного моста нависла пял, домом, а тишина улицы то и дело нарушалась грохотом поездов. Но в остальном это был вполне приличный район; жили в нем люди среднего и небольшого достатка. Дом, в котором жил Месснер, был самым новым в квартале.

Клинг поднялся по ступеням, вошел в холл и нашел в списке жильцов фамилию Циклопа. Он позвонил в звонок под почтовым ящиком, но ответного зуммера не последовало. Он попробовал еще раз. Раздалось жужжание, и механизм, открывающий дверной замок, наконец сработал. Клинг толкнул входную дверь, вошел и стал подниматься на седьмой этаж.

Было начало девятого, и в доме, казалось, все еще спали. Пожалуй, он собирается нанести чересчур ранний, визит. Эта мысль заставила его замешкаться на площадке, но затем он все-таки пошел по коридору, высматривая квартиру № 71.

Подойдя к двери на другом конце площадки, он позвонил. Ответа не было. Он опять позвонил и уже собирался сделать это в третий раз, когда рядом открылась дверь и какая-то молодая особа выскочила на площадку, тревожно вглядываясь в циферблат наручных часиков, и едва не столкнулась с Клинтом.

— Ох, простите! — вскрикнула она.

— Все в порядке!

Он снова потянулся к звонку.

Девушка пронеслась мимо и стала спускаться по ступенькам, но вдруг обернулась.

— Вы ищете мистера Месснера? — спросила она.

— Да.

— Его нет.

— Откуда вы знаете?

— Да просто он обычно работает, то есть не возвращается раньше девяти,— ответила она.— Он работает по ночам.

— Он живет здесь один?

— Да. Его жена умерла несколько лет назад. Он ведь здесь очень давно — я его знаю с детства.

Она снова взглянула на часы.

— Послушайте, я опаздываю. А вы, собственно говоря, кто такой?

— Я из полиции.

— Ах вот как? — девушка улыбнулась.— Меня зовут Марджори Герман.

— Вы не знаете, Марджори, где я могу его найти?

— А вы не искали его на работе? Он работает в фешенебельном доме на...

— Знаю. Я как раз оттуда.

— И его там нет?

— Нет.

— Интересно,— сказала Марджори.— Хотя, если вспомнить, то и мы не слышали, то есть вчера вечером мы тоже не слышали, чтобы он был дома.

— Что вы имеете в виду?

— Телевизор. Стены у нас, знаете ли, очень тонкие. Так что, когда он дома и у него работает телевизор, нам все слышно.

— Но ведь по ночам он работает.

— Я имею в виду, что это бывает перед тем, как он собирается уходить на работу. Он ведь уходит туда около одиннадцати вечера. Работа у него начинается в двенадцать ночи...

— Да, я знаю.

— Ну вот, так я об этом и говорю. Послушайте, я в самом деле опаздываю! Мне надо торопиться. Если хотите поговорить со мной, вам придется меня проводить до станции метро.

— О’кей,— сказал Клинг, и они вместе стали спускаться по лестнице.

— Вы абсолютно уверены, что не слышали вчера вечером его телевизора?

— Абсолютно!

— Он всегда у него работает по вечерам?

— Постоянно! Он ведь живет один, бедненький. Надо же ему хоть как-то убивать время.

— Понятно!

— А зачем, собственно, он вам понадобился?

В ее речи слышался заметный риверхедский акцент, и это несколько портило общее приятное впечатление, которое она производила.

Марджори, высокая девушка лет девятнадцати, была одета в темно-серый костюм с белой блузкой. Каштановые волосы, зачесанные назад, открывали маленькие уши, украшенные крохотными жемчужными сережками.

— Хочу с ним кое о чем потолковать,— сказал Клинг.

— Да? Об убийстве Тинки Сакс?

— Откуда вы знаете?

— Он мне совсем недавно рассказывал об этом.

— Когда это было?

— О! Я не помню, но сейчас подумаю.

Они вышли из вестибюля на улицу. У Марджори были длинные ноги, и она шла очень быстро. Клингу оказалось не так-то легко идти с ней рядом.

— Какой сегодня день, скажите?

— Среда.

— Среда, мгм! Черт, до чего же быстро пролетают недели! Скорее всего, это было в понедельник. Да, точно! Когда я в понедельник возвращалась из кино, он как раз был внизу, выбрасывал мусор. Он сказал, что ждет детектива.

— Детектива? Какого именно? Я имею в виду, сказал ли он, какого детектива ждет? Имя его сказал?

— Нет. Он сказал только, что беседовал с каким-то детективом сегодня утром,— это было в понедельник, так ведь? И что пару минут назад ему звонили и сказали, что еще какой-то детектив собирается навестить его.

-— Он так именно и сказал, что какой-то другой детектив собирается повидаться с ним? Именно другой?

— О! Не помню точно, сказал ли он именно так.

Думаю, что это вполне мог быть один из тех, кто разговаривал с ним утром. В общем, яе могу сказан» точно.

— Говорит ли вам что-нибудь имя Карелла?

— Нет.-— Марджори помолчала,-— А разве должно было' говорить?

-- Не упоминал ли мистер Месснер этого имени, когда говорил о детективе, которого ждал?

— Нет, кажется, не упоминал. Он сказал только, что ему звонил детектив, и все. Он сказал еще, что, возможно, полиция хочет, чтобы он еще раз дал описание того человека, который поднимался в квартиру к этой женщине. Бррр!.. Ну вот! Чем-нибудь я сумела вам помочь?

— Да, спасибо,—- ответил Клинг.

Они подошли к станции и остановились у лестницы.

- Вы сказали, что это было в понедельник вечером?

— Да. Но было уже совсем поздно.

— Который был час?

— Примерно половина одиннадцатого. Я ведь вам говорила, что возвращалась домой из кино.

— Дайте-ка мне сообразить,— сказал Клинг.— В половине одиннадцатого, вечером в понедельник, мистер Месснер выносил мусор и сказал вам, что ему только что звонил детектив, который сейчас должен к нему подъехать, правильно?

— Верно,— Марджори нахмурилась.— Пожалуй, это было уже поздновато! Я хочу сказать — для делового визита. Или у вас там все привыкли работать допоздна?

— Да, но...— Клинг покачал головой.

— Послушайте-ка, мне действительно пора,— сказала Марджори.— Мне было очень приятно разговаривать с вами, но...

— Я был бы вам очень признателен, если бы вы уделили мне еще пару минут! — взмолился Клинг.

— Но мой хозяин...

— Я мог бы позвонить ему и все объяснить...

— Ха! Вы его не знаете,— Марджори закатила глаза.

— Вы только еще постарайтесь припомнить, не говорил ли мистер Месснер об этой встрече, когда вы виделись с ним в следующий раз. Я имею в виду — после этого разговора в понедельник вечером.

— Так ведь я его с тех пор больше не видела.

— Как? Вы хотите сказать, что вчера вечером вы не встречались?

— Нет. Я ведь по утрам обычно ухожу на работу раньше, чем он возвращается. Иногда по вечерам, правда, я заглядываю к нему, чтобы просто сказать «Хэлло!». Иногда он и сам к нам заглядывает за чем-нибудь. Потом, я ведь вам сказала про телевизор? Так вот, вчера мы его не слышали. Мама еще удивилась но этому поводу. Она сказала, что, наверное, Циклоп — мы все его так зовем — уехал за город.

— И часто он уезжает за город?

— Да нет, не думаю. Но кто может знать, а вдруг ему просто захотелось приятно провести время? Но, послушайте, мне действительно надо идти!

— Ну ладно, не буду вас больше задерживать. Огромное вам спасибо, Марджори! Если вы скажете мне, где вы работаете...

— А, черт с ним! Я объясню ему, что случилось, а там уж как он хочет. Все равно я собираюсь уходить оттуда!

— Ну, в таком случае, еще раз большое спасибо!

— Не за что! — сказала Марджори и стала подниматься на платформу.

Клинг с минуту подумал, потом нашарил в кармане монету. Зайдя в кафетерий на углу, он отыскал телефон, назвался дежурной и попросил у нее номер телефона в вестибюле дома, где жила Тинка Сакс, на Стаффорд-Плейс.

На его звонок ответил мужской голос. Клинг сказал:

— Я хотел бы поговорить с управляющим, если можно.

— Я вас слушаю!

— Говорит детектив из 87-го управления. Я расследую...

— Кто говорит?

— Детектив Клинг!

— Я управляющий этим зданием Эмануэль Фарбер Мэнни. Вы говорите, что вы детектив?

— Совершенно верно.

— Господи, и когда вы только оставите нас в покое?

— Что вы хотите этим сказать?

— Вам что, больше нечего делать, как только названивать сюда?

— Я вам никогда не звонил, мистер Фарбер.

— Ну, пусть не вы лично, какая разница! Этот чертов телефон не замолкает ни на минуту.

— Кто вам звонил?

— Детективы, кто же еще!

— Кто? Какие именно?

— Не знаю. Звонили прошлой ночью.

— Когда именно?

— В понедельник вечером. Хотели узнать, как найти Циклопа. Это один из наших лифтеров.

— И вы ему сказали?

— Разумеется, сказал.

— Кто это был? Он назвался?

— Да. Какой-то итальянец.

Клинг немного помолчал.

— Он назвался Карелла?

— Карелла?.. Точно! Ну да, именно так.

— В какое время он звонил?

— Не могу сказать. Во всяком случае, вечером.

— И сказал, что его зовут Карелла?

— Ну да. Детектив Карелла, так он и представился. Почему вы спрашиваете? Вы его знаете?

— Да,— ответил Клинг.

— Ну, вот и справьтесь у него, он подтвердит.

— В какое время вечера он все-таки звонил? Это было до обеда?

— Ну нет. Конечно, это было после обеда. Что-то около десяти или чуть позже. Спросите у него сами!

— И что же он вам сказал?

— Ему нужен был адрес Циклопа. Он сказал, что хочет задать ему парочку вопросов.

— О чем?

— По поводу убийства.

— Именно так и сказал? Хочу задать несколько вопросов Циклопу по поводу убийства?

— По поводу убийства Тинки Сакс, так будет точнее.

— Значит, он позвонил в понедельник вечером, около десяти, и сказал: «Говорит детектив Карелла. Мне хотелось бы узнать адрес Эрнеста Месснера, потому что у меня есть пара вопросов к нему по поводу убийства Тинки Сакс»?

— Не совсем так. Он не назвал имени.

— Но вы ведь сами только что сказали, что он называл имя: «убийство Тинки Сакс».

— Я имею в виду другое... Он не назвал имени Циклопа.

— Я вас не понимаю...

— Да он сказал только, что ему нужен адрес одноглазого лифтера, потому что он хочет у него кое-что выяснить по поводу убийства Тинки Сакс.

— Он назвал его одноглазым лифтером?

— Вот именно.

— Вы хотите сказать, что он не знал его по имени?

— Ну, это мне неизвестно. Но, во всяком случае, он не знал, как оно произносится. Это наверняка.

— Извините,— произнесла дежурная по телефонной станции.— Уплатите, пожалуйста, следующие пять центов за пять минут разговора.

— Не разъединяйте,— сказал Клинг. Он пошарил в кармане, нашел только два четвертака и сунул один из них в щель автомата.

— Вы опустили двадцать пять центов, сэр? — спросила телефонистка.

— Да.

— Будьте любезны сообщить ваше имя и адрес, чтобы мы могли...

— Да ладно, не стоит!

— ...прислать вам сдачу.

— Все в порядке, благодарю вас! Просто разрешите нам говорить, пока четвертак не кончится. О’кей?

— Хорошо, сэр.

— Хэлло? — сказал Клинг.— Мистер Фарбер?

— Я слушаю.

— Почему вы думаете, что детектив не знал, как произносится или пишется имя Циклопа?

— Понимаете, я дал ему адрес и уже собрался положить трубку, как он спросил меня, как пишется его имя. Он хотел узнать, как правильно пишется имя лифтера.

— И что вы ему сказали?

— Я ответил, что пишется «Месснер», М-е-с-с-н-е-р, Эрнест Месснер, и еще раз повторил адрес: 1117, Гейнсборо-авеню в Риверхеде.

— Что было потом?

— Он поблагодарил и повесил трубку.

— Мистер Фарбер, у вас не создалось впечатление, что он не знал имени Циклопа, пока вы его не назвали?

— Не могу сказать наверняка. Ему ведь нужно было только правильное написание.

— Да, но ведь сначала он справлялся у вас об адресе?

— Да, так оно и было.

— Если он знал, как его зовут, то почему не назвал имени?

— Вы правильно меня поняли. Но я больше ничего не знаю. Как вас зовут, кстати? — спросил управляющий.

— Клинг. Детектив Берт Клинг.

— А меня зовут Фарбер. Эмануэль Фарбер Мэнни.

— Да, я знаю. Вы ведь мне сказали.

— О? О’кей!

На линии воцарилось молчание.

— Это все, детектив Клинг? Мне необходимо обеспечить натирку полов и еще...

— Еще пара вопросов!

— О’кей, но только...

— Циклоп в понедельник должен был дежурить как всегда — с полуночи до восьми утра?

— Да, но...

— Когда он пришел на работу, он ничего не рассказывал о встрече с детективом?

— Нет,— ответил Фарбер.

— Ни единого слова? Он не рассказывал о том, как...

— Да нет. Он вообще не пришел на работу!

— Что?

— Он не был на работе ни в понедельник, ни вчера. Мне пришлось вызвать второго лифтера на замену.

— Вы пытались его найти?

— Я ждал его до половины третьего и не отпускал второго лифтера домой. Того, которого он должен был сменить. Потом стал звонить к нему на квартиру. Звонил трижды, но никто не отвечал. Пришлось звонить другому лифтеру и самому занять место в кабине, пока тот не добрался сюда. Это было, вероятно, часа в три ночи, не раньше.

— Ну, а хоть потом-то он вам позвонил?

— Her. Как вы думаете, может быть, он еще это сделает?

— И сегодня он вам тоже не звонил?

— Нет. Хотя должен заступить на дежурство в полночь. Ну, я думаю, он еще появится.

— Я тоже хочу надеяться. Спасибо, мистер Фарбер, вы мне очень помогли!

— Рад слышать,— сказал Фарбер и повесил трубку.

Клинг посидел еще несколько секунд в телефонной будке, стараясь свести воедино все, что ему удалось узнать.

Кто-то позвонил Фарберу в понедельник около десяти часов вечера, назвался Кареллой и спросил адрес одноглазого лифтера. Но Карелла знал, что его звали Эрнест Месснер, знал и прозвище — Циклоп. Он не стал бы называть его одноглазым лифтером. Больше того, Стив никогда бы не стал звонить управляющему. Зная имя лифтера, он поступил бы точно так же, как поступил сегодня утром Клинг. Он справился бы по телефонной книге и нашел бы адрес в разделе Риверхеда. Это было проще простого...

Нет! Тот, кто звонил Фарберу.. безусловно, не был Кареллой! Не имя Карелии ему известно, и он сумел им воспользоваться в своих целях.

В десять тридцать вечера в понедельник Марджори Герман встретила Циклопа во дворе своего дома и он сказал ей, что ждет визита детектива. Это могло означать только, что мнимый Карелла уже успел позвонить [Диклопу и сказать, что сейчас приедет к нему.

А теперь Циклоп исчез. В самом деле, ведь он пропал куда-то с вечера понедельника.

Клинг вышел из телефонной будки и снова направился к дому Циклопа на Гейнсборо-авеню.

Хозяйка дома заявила, что у нее нет ключа от квартиры мистера Месснера. У мистера Месснера на двери свой собственный замок, как и у других жильцов. И у нее нет ключей ни от его квартиры, ни от других. Больше того, она не разрешит Клинту попробовать открыть дверь своей отмычкой и предупреждает его, что если он попытается силой проникнуть в квартиру мистера Месснера, то она известит городское управление полиции.

Клинг попытался доказать ей, что если она окажет ему содействие, то всего-навсего избавит его от труда отправиться в город за официальным разрешением. Но женщина ответила, что ей совершенно безразлично, куда он отправится, зато совсем не все равно, что скажет мистер Месснер, когда вернется и узнает, что она впустила полицию в его квартиру, и кто тогда будет за все это отвечать?

Клинту пришлось отправиться в управление за разрешением. Ему понадобилось двадцать минут на его получение и два часа на дорогу из Риверхеда в город и обратно. Его отмычка к замку на двери Циклопа не подошла, и ему пришлось выбить ее.

Квартира была пуста.

 Глава 7

Деннису Саксу было, по-видимому, около сорока. Высокий, очень загорелый, широкоплечий, атлетического сложения мужчина открыл дверь своего номера в отеле «Канистан» и спросил:

— Детектив Клинг? Входите, пожалуйста.

— Благодарю,— ответил Клинг.

Глаза у Сакса были голубые, обведенные неожиданно белыми на темной коже кругами. Большой нос, почти женский рот, Ямочка на подбородке, каштановые волосы. И он определенно нуждался в бритье.

Анна сидела на кушетке в дальнем углу гостиной. В руках у нее была кукла. Когда Клинг вошел, она смотрела телевизор. Бросив на сыщика короткий взгляд, она снова повернулась к экрану. Кушетка была обита светло-зеленой тканью, на фоне которой роскошные волосы девочки выделялись золотым пятном.

В комнате было слишком много мебели. Точнее, это была лишь одна из комнат большого номера, в которую выходили двери спален. В ней преобладали бледно-желтые и темно-зеленые тона, пол был застелен толстым ковром, мебель украшена богатой резьбой.

Клинг подумал, во сколько же обходится Саксу это великолепие, и тут же тщетно попытался вспомнить, откуда он почерпнул сведения о том, что все археологи бедны, как церковные крысы.

— Садитесь,— пригласил Сакс.— Выпьете чего-нибудь?

— Я при исполнении служебных обязанностей,— отказался Клинг.

— О, прошу прощения! Может быть, что-нибудь освежающее? Кока-кола? В холодильнике, по-моему, что-то было...

— Нет, спасибо,— отказался Клинг.

Они сели. Из своего кресла-качалки Клинг видел сквозь широкие окна ряды небоскребов, полукольцом охватывающие парк. Небо за домами было какого-то странного, мерцающе-голубого оттенка. Сакс сидел на фоне окна лицом к детективу, в ореоле солнечного света.

— В Убежище для детей мне сказали, что вы прибыли в город поздно вечером в понедельник, мистер Сакс. Могу я узнать, где именно вы находились в Аризоне?

— Некоторое время я был в пустыне, а потом в маленьком городке под названием Рэнсфилд. Слышали о таком?

— Нет, не доводилось.

— Конечно. Нисколько этим не удивлен,— улыбнулся Сакс.— Это на самом краю пустыни. Единственный отель, железнодорожная станция, один магазин... Все!

— Что вы делали в пустыне?

— Мы работаем на раскопках. Я думал, вы знаете, что я член археологической экспедиции, возглавляемой доктором Оливером Тарсмитом. Мы пытаемся проследить путь племени хохокаи в Аризоне.

— Хохокаи?

— Да. Это древне-индейское слово, обозначающее «те, кто исчезли». Хохокаи были индейским племенем, жившим когда-то в Аризоне. Вы никогда об этом не слыхали?

— Боюсь, что нет, мистер Сакс.

— Ну да, понятно. Во всяком случае, они ведут свое происхождение из древней Мексики. В общем, некоторые археологи, в том числе и я, нашли медные колокольчики и другие предметы, которые совершенно определенно указывают на связь хохокаи с ацтекской цивилизацией... Кроме того, мы раскопали некоторые поселения, одно очень большое — в Снэйктауне, которое явно носит следы ацтеков или майя. В одном из поселений мы нашли резиновый мячик в кувшине, и у нас такое мнение, что хохокаи пронесли его через все свои скитания из Южной Мексики. Ведь каучуковое дерево растет именно там.

— Я об этом ничего не слышал.

— Понимаю. Дело в том, что мы, археологи, не знаем пока, по какому пути следовали хохокаи, перебираясь из Южной Мексики в Аризону, а точнее — в Снэйктаун... Доктор Тарсмит выдвинул гипотезу, что они пришли в Аризону именно со стороны Рэнсфилда. Вот мы сейчас и проводим раскопки, которые должны дать нам доказательства этой гипотезы.

— Ясно. Похоже, что у вас интересная работа.

Сакс пожал плечами.

— Вы не согласны?

— Да, конечно, интересная.

— Вы говорите об этом без всякого энтузиазма?

— Знаете, нам до сих нор не слишком-то везло. Мы работаем в этой пустыне уже почти год, но нашли только самые ничтожные доказательства и... говоря откровенно... все это становится несколько утомительным.

Он помолчал.

— Мы проводим четыре дня в неделю в пустыне, понимаете? И только поздно ночью по четвергам возвращаемся в Рэнсфилд. А ведь и там абсолютно ничего нет. Ближайший приличный город находится в сотнях миль оттуда. В конце концов все это становится довольно однообразным.

— А почему вы проводите в пустыне только четыре дня в неделю?

— То есть почему не пять, вы это хотите спросить?.. Дело в том, что по пятницам мы обычно составляем отчеты. У нас ведь тоже куча всякой бумажной волокиты, и это удобнее сделать в отеле.

— Когда вы узнали о смерти вашей жены, мистер Сакс?

— В понедельник утром.

— Неужели вас не известили раньше?

— Оказалось, что меня в Рэнсфилде ждет телеграмма. Думаю, ее принесли в субботу вечером, но меня в отеле не было.

— Где же вы были?

— В Финиксе.

— Что вы там делали?

— Пил... Пару раз сходил на шоу... От Рэнсфилда в конце концов очень устаешь, знаете ли...

— Кто еще был с вами?

— Никого.

— Как вы добирались до Финикса?

— Поездом.

— Где вы там останавливались?

— В «Ройял Сандс».

— Как долго вы пробыли в Финиксе?

— Я уехал из Рэнсфилда в четверг ночью. Спросил доктора Тарсмита, буду ли я ему нужен в пятницу. Он ответил, что нет... Думаю, он понимал, что я переутомлен. Он очень проницательный человек.

— Понятно. Фактически он дал вам выходной?

— Именно так.

— И вам не нужно было писать ваш еженедельный отчет?

— Я взял работу с собой, в Финихс. Она ведь сводится к тому, что обрабатываешь свои записи, отпечатываешь на машинке и так далее...

— И вам удалось все это сделать в Финиксе?

— Да.

— А теперь, мистер Сакс, мне хотелось бы разобраться...

— В чем?

— Вы выехали из Рэнсфилда ночью в четверг...

— Да, я успел на последний поезд.

— ...и приехали в Финикс...

— Чуть позже полуночи. Я заранее позвонил в отель и заказал номер.

— А когда вы уехали оттуда?

— Мистер Клинг,— вдруг спросил Сакс,— вы просто развлекаете меня этим разговором или же у вас есть причина все это выспрашивать'/

— Мне просто интересно, мистер Сакс! Мне известно, что вам из от,дела убийств послали телеграмму. Вот я и интересуюсь, почему вы получили ее только в понедельник утром.

— О!.. Но ведь я сейчас объяснил вам, что вернулся в Рэнсфилд только в понедельник утром!

— Вы уехали из Финикса в понедельник утром?

— Да, я ехал шестичасовым утренним поездом. Мне не хотелось опаздывать на экспедиционный джип.

Сакс сделал паузу.

— Обычно мы выезжаем на раскопки в пустыню очень рано, чтобы успеть сделать кое-что, особенно самое трудное, пока солнце еще не слишком припекает.

— Ясно.

В разговоре опять возникла пауза.

— И когда вы прибыли в отель, вы нашли там телеграмму?

— Да.

— И что же вы предприняли?

— Немедленно позвонил в аэропорт Финикса, чтобы выяснить, каким ближайшим рейсом смогу вылететь сюда.

— И что же вам ответили?

— У них был рейс в восемь утра, прибывающий сюда в четыре двадцать пополудни. Тут ведь разница в два часа, знаете?

— Знаю. И вы полетели этим рейсом?

— Нет. Пока я дозвонился в аэропорт, было уже шесть тридцать. Может быть, я и успел бы в Финикс вовремя, но со временем у меня было бы туго. Кроме того, пришлось бы у кого-нибудь одалживать машину. Поезда из Рэнсфилда ходят не так уж часто.

— Тогда как же вы поступили?

— Я успел на рейс в восемь тридцать утра. Это был рейс с пересадкой в Чикаго. Поэтому мы прибыли сюда только в пять часов.

— В понедельник?

— Да.

— Когда вы забрали свою дочь из интерната/

— Вчера утром.

Он помолчал, а потом спросил:

— Сегодня ведь среда?

— Да.

— Когда летишь через всю страну, поневоле утрачиваешь ощущение времени,— сказал Сакс.

— Да, вы правы.

На телевизионном экране рекламировались новые холодильники емкостью четырнадцать кубических футов с огромным морозильником. Присутствующие на показе бурно аплодировали. Глаза маленькой Анны были прикованы к экрану.

— Мистер Сакс, мы не могли бы поговорить о вашей жене?

— Да, пожалуйста.

— Девочка...

— Мне кажется, она увлеклась программой...— Он бросил на Анну взгляд и спросил: — Вы предпочитаете, чтобы мы поговорили в другой комнате?

— Мне кажется, так будет лучше.

— Пожалуй, вы правы.

Сакс поднялся и провел Клинга в одну из спален. На столике возле кровати стоял его наполовину распакованный чемодан.

— Извините за беспорядок. Все время такая спешка, с той самой минуты, как я сюда приехал.

— Могу себе представить!

Клинг опустился в кресло, а Сакс устроился на краешке кровати, напряженно наклонившись вперед и ожидая вопросов Клинга.

— Мистер Сакс, как долго вы и ваша жена находились в разводе?

— Три года. Но мы расстались еще за год до того.

— Сколько лет ребенку?

— Анне? Пять лет.

— У вас есть еще дети?

— Нет.

— Вы так произнесли «Анна», что я подумал...

— Нет. У нас был всего один ребенок, Анна. Это все.

— Насколько я понимаю, вы с женой расстались через год после рождения девочки?

— Да, это верно. Точнее, ей было четырнадцать месяцев. Год и два месяца.

— Почему это произошло?

— Почему?..

— Да, почему вы расстались, мистер Сакс?

— Ну, знаете...— пожал он плечами.

— Не знаю.

— Боюсь, что это мое личное дело.

В комнате стало тихо. Клинту было слышно, как в соседнем доме телевизионная аудитория аплодисментами приветствовала очередного участника конкурса.

— Я вполне понимаю, мистер Сакс, что развод — это личное дело каждого человека, но...

— Безусловно, личное.

— Я вполне понимаю вас...

— Я предпочел бы не распространяться на эту тему, мистер Клинг! В самом деле, я решительно не представляю себе, каким образом такой разговор может помочь вам разрешить... разрешить загадку убийства моей жены.

В самом деле, не понимаю!

— Боюсь, что это мое дело — решать, что могло бы нам помочь, мистер Сакс.

— У нас были свои, глубоко личные причины. Так что давайте на этом и остановимся.

— Какие причины?

— Я предпочел бы не отвечать вам. Просто мы не могли больше оставаться вместе.

— Может быть, здесь был замешан другой человек?

— Разумеется, нет.

— Прошу простить меня, но, думаю, вы и сами прекрасно понимаете, что другой мужчина может играть важную роль в деле?

— Простите. Я понимаю, конечно. Да, это, должно быть, и в самом деле важно. Но здесь не было ничего похожего! Никакого другого не было! У нас... просто возникла личная проблема. Она возникла между нами, и мы никак не могли найти способ ее разрешения. Вот тогда мы и подумали... подумали, что лучше будет расстаться. Вот так это и случилось.

— И все-таки, что это была за проблема?

— Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать.

— А вы попробуйте!

— Моя жена мертва,— сказал Сакс.

— Я это знаю и сочувствую вам.

— И любая проблема, которая могла у нее возникнуть...

— Ах, так это была ее личная проблема, но не ваша?

— Нет. Это была наша общая проблема,— сказал Сакс.— Мистер Клинг, я больше не стану отвечать ни на какие ваши вопросы такого рода. Если вы будете настаивать на ответе, вам придется арестовать меня. В таком случае я вызову своего адвоката. И мы еще посмотрим, чего вы добьетесь. Пока же я отказываюсь от дальнейшего разговора на эту тему. Очень сожалею, но мое решение твердое.

— Ну ладно, мистер Сакс, может быть, вы тогда мне скажете, состоялся ли ваш развод по обоюдному согласию?

— Да, мы оба были согласны.

  Чья была инициатива — ее или ваша?

— Моя.

— Почему?

— Я не могу ответить на этот вопрос.

— Вам, конечно, известно, что нарушение супружеской верности  единственная возможная причина для развода в .этом, штате?

— Да. Но тут не было нарушения супружеской верности. Тинка ездила в Неваду, чтобы получить развод.

— Вы ездили вместе с ней?

— Нет. У нее были знакомые в Неваде, она ведь родом с Запада. Родилась в Лос-Анджелесе.

— Она брала с собой девочку?

— Нет. Анна оставалась со мной на время ее отсутствия.

— Вы поддерживали какие-нибудь отношения после развода?

— Да.

— Каким образом?

— Я периодически виделся с Анной. Мы договорились об этом перед разводом. Последний год, правда, у меня было для этого не слишком много возможностей, поскольку я копаюсь в пустыне. Но обычно я довольно часто встречался с ней. Кроме того, я разговаривал с Тинкой по телефону и писал ей. Мы поддерживали отношения все это время.

— Можно сказать, что вы находились в дружеских отношениях?

— Я любил ее,— сказал Сакс просто.

— Понятно.

В комнате снова воцарилось молчание. Сакс сидел, отвернувшись в сторону.

— Вы никого не подозреваете в убийстве своей жены?

— Никого.

— Решительно никого?

— Да.

— Когда вы с ней связывались в последний раз?

— Мы писали друг другу почти каждую неделю.

— Она не упоминала, о чем-либо, что тревожит ее?

— Нет.

— И не упоминала о ком-либо из своих друзей, кто мог бы...

— Нет.

— Когда вы в последний раз писали ей?

— На прошлой неделе.

— Вспомните точно, когда именно?

— Думаю... числа пятого или шестого. Не уверен...

— Вы отправили письмо авиапочтой?

— Да.

— Тогда она должна была его получить.

— Думаю, что так.

— Она обычно сохраняла ваши письма?

— Не знаю. Да и чего ради?

— Но мы не нашли ни одного вашего письма у нее в квартире.

— Ну, значит, она их не сохраняла.

— А вы сохраняете ее письма?

— Да.

— Мистер Сакс, не знаете ли вы какого-нибудь приятеля вашей жены, к которому подошло бы такое описание: рост — шесть футов и два или три дюйма, возраст — около тридцати или чуть больше, прямые и светлые волосы и...

— Я не знаю, с кем Тинка встречалась после развода, ведь мы жили отдельно.

— Но вы продолжали любить ее?

— Да.

— Но тогда зачем же вы развелись? — спросил Клинг снова.

Сакс ничего не ответил.

— Мистер Сакс, это может оказаться важным для следствия!

— Нет.

— Ваша жена не была нимфоманкой?

— Нет.

— Вы сами не гомосексуалист?

— Нет.

— Мистер Сакс, что бы это ни было, поверьте мне, тут не будет ничего предосудительного для нее. Поверьте мне, мистер Сакс. Я прошу вас!

— Очень сожалею, но вас это совершенно не касается. Это абсолютно никого не касается, кроме Тинки и меня.

— О’кей,— сказал Клинг.

— Очень сожалею.

— Подумайте еще раз. Я понимаю, что вы сейчас в таком состоянии, но...

— Мне сейчас не о чем раздумывать. Существуют такие вопросы, которые я никогда не стану ни с кем обсуждать. Мне очень жаль, мистер Клинг. Но это самое малое, что я могу сделать для Тинки.

— Понимаю,— сказал Клинг, вставая.— Спасибо, что вы уделили мне столько времени.

Он подумал и добавил:

— Я оставлю вам свою карточку на случай, если вы припомните что-нибудь важное для нас.

— Хорошо,— сказал Сакс.

— Когда возвращаетесь в Аризону?

— Пока не знаю. Нужно кое-что уладить. Адвокат Тинки просил меня остаться на некоторое время, чтобы дождаться утверждения завещания Тинки и решить, что делать с Анной. В общем, много всего...

— Она оставила состояние?

— Да.

— И большое?

— Нет, не думаю.

Клинг как будто собирался еще что-то добавить, но воздержался и протянул Саксу руку:

— Еще раз благодарю вас, мистер Сакс! Я свяжусь с вами.

Сакс проводил его до двери. Анна с куклой все еще смотрела телевизор.

* * *

В управлении Клинг уселся за свой стол с карандашом в руках и позвонил в аэропорт, попросив перечень всех рейсов до Финикса, Аризона, и обратно. Ему понадобилось двадцать минут на получение этой информации и еще десять, чтобы отпечатать все в хронологическом порядке. Потом он вынул лист из машинки и стал его внимательно изучать. Ему показалось вполне возможным, что Деннис Сакс вылетел из Финикса в двенадцать двадцать пять ночи в четверг или любым из трех ранних рейсов в пятницу утром и оказался в городе вполне вовремя, чтобы попасть в Тинкину квартиру в девять, полдесятого вечера. Он, безусловно, мог убить свою жену и попасть на первый утренний рейс в субботу утром. Или на любой из четырех рейсов в воскресенье. И каждый из них, благодаря разнице во времени, доставил бы его обратно в ту же ночь. Он мог успеть в Рэнсфилд к понедельнику, чтобы получить ожидавшую его телеграмму.

Да, такая возможность существовала, хотя и незначительная. Конечно, возникал вопрос о темных волосах Сакса. Циклоп ведь говорил, что у того мужчины были светлые волосы. Но достаточно патентованной краски для волос или даже перекиси. «Все один к одному»,— подумал Клинг.

Он нехотя притянул к себе телефонный справочник и начал методически обзванивать агентства воздушного сообщения с Финиксом. Его интересовало, не воспользовался ли человек по имени Деннис Сакс или вообще какой-нибудь мужчина с инициалами Д. С. ночным рейсом в пятницу и не возвращался ли обратно в любое время в течение уик-энда.

Девушки, обслуживающие агентства, были любезны и терпеливы. Они проверяли все списки пассажиров.

— Правда, нам этого не положено делать, сэр. Это связано с розыском пропавшего лица?

— Нет,— ответил Клинг,— это связано с делом об убийстве.

— О, конечно, в таком случае, сэр... Но мы все же обычно не делаем этого даже для полиции. Видите ли, наши списки...

— Буду очень благодарен за содействие!

— Но ни на одной из авиалиний в списках нет Денниса Сакса или какого-либо Д. С., ни из Финикса, ни в Финикс, кроме понедельника, 12 апреля. Он числится в списках пассажиров только рейса 68, Американ Эрлайнз, который вылетел из Финикса в 8.30 в понедельник и прибыл в Нью-Йорк в 16.53 в тот же день. Обратный билет мистер Сакс еще не заказывал.

Клинг поблагодарил и повесил трубку. Оставалась еще возможность, что Сакс летел из Финикса и обратно до понедельника под вымышленным именем, но проверить это не было никакой практической возможности. Единственный же человек, который мог бы провести опознание, отсутствовал с ночи понедельника.

* * *

В тот же день, в пять часов пополудни, в кабинете лейтенанта Бирнса состоялось совещание, на котором помимо его самого присутствовало еще пять детективов. Мисколе принес для всех кофе, но участники совещания лишь рассеянно прихлебывали его, внимательно слушая Бирнса, который проводил самый необычный в их практике допрос.

— Мы собрались здесь, чтобы побеседовать о событиях, произошедших в понедельник после обеда,— начал Бирнс.

Тон его был самый будничный, лицо не выражало никаких эмоций.

— У меня тут регистрационная карточка на понедельник, 12 апреля, из которой следует, что Клинг, Мейер и Карелла дежурили с восьми до четырех, причем последним ушел Мейер. Вторая смена -- Хэйвс, Виллис и Броун. Броун ушел последним. Все так и было?

Мужчины кивнули.

— Когда вы явились на службу, Кеттен?

Хэйвс, который стоял, прислонившись к массивному шкафу картотеки, и единственный из присутствующих пил чай, а не кофе, поднял глаза и сказал:

— Вероятно, около пяти.

— Стив еще был здесь?

Нет, его уже не было.

— А вы, Гэл?

— Я пришел немного пораньше, Пит,— ответил Виллис.— Мне надо было сделать пару звонков.

— Когда это было?

— В четыре тридцать.

— Стив был еще здесь?

— Он был еще здесь, да.

— Вы с ним разговаривали?

— Да.

— О чем?

— Он сказал только, что собирается вечером в кино с Тедди.

— Еще что-нибудь?

— Только это.

— Я тоже разговаривал с ним, Пит,— сказал Броун — единственный коп-негр в этой комнате. Он сидел на табурете справа от стола Бирнса, держа в огромной ручище чашку кофе.

— Что он вам сказал, Арт?

— Сказал, что должен кое-куда завернуть по дороге, домой.

— Куда завернуть?

— Этого он не сказал.

— Ну ладно. Значит, так: только вы двое из вашей смены видели Кареллу, и он ничего не сказал вам, куда направляется, верно?

— Да, так,— сказал Виллис.

— Вы были здесь, когда Стив уходил, Мейер?

— Да. Я как раз писал рапорт.

— Он вам ничего не говорил?

— Пожелал доброй ночи и пошутил насчет того, что я из кожи вон лезу, чтобы продвинуться по работе, раз остаюсь после дежурства.

— Еще что-нибудь?

— Больше ничего.

— Может быть, он вам в другое время говорил, куда собирается?

— Ничего.

— Ну а вам, Клинг?

— Мне тоже.

— Вы были здесь, когда он уходил?

— Нет.

— Где же вы были?

— Ехал домой.

— Когда же вы ушли отсюда?

— В три часа.

— Почему так рано?

В комнате воцарилось молчание.

— Почему так рано? — повторил Бирнс.

— У нас была стычка.

— По какому поводу?

— Но личному.

— Стив мертв,— сказал Бирнс сухо.— Больше не может быть и речи о личных поводах для ссоры.

— Он отправил меня в управление, потому что ему не понравилось, как я вел себя во время беседы со свидетелями. Я разозлился.— Клинг сделал паузу.— Из-за этого мы и повздорили,— нехотя закончил он.

— Так вы ушли отсюда в три часа?

— Да.

— Хотя и предполагалось, что вы должны были работать с Кареллой по делу Тинки Сакс вместе, как я понял?

— Да.

— Вы знали, куда он собирался отправиться отсюда?

— Нет, сэр.

— Может быть, он при вас упоминал, что собирается кого-то допросить или с кем-нибудь еще раз повидаться?

— Только лифтера. Он сказал, что неплохо было бы снова побеседовать с ним.

— Для чего?

— Чтобы еще раз уточнить время, которое он нам указал.

— Вы не думаете, что он именно к нему и направился?

— Не могу сказать, сэр.

— Вы сами не разговаривали с лифтером?

— Нет, сэр. Я не смог его найти.

— Он исчез с понедельника с ночи,— сказал Мейер.— Согласно рапорту Берта, он ожидал визита человека, который назвался Кареллой.

— Это верно? — спросил Бирнс.

— Верно,— ответил Клинг.— Но я не думаю, что это действительно был Стив.

— Почему вы так решили?

— Все изложено в моем рапорте, сэр.

— Вы прочли его, Мейер?

— Да.

— И какое у вас сложилось впечатление?

— Я согласен с Бертом.

Бирнс поднялся из-за стола, подошел к окну и остановился, заложив руки за спину и глядя вниз, на улицу.

— Он что-то обнаружил. Это наверняка,— сказал он будто про себя.— Он нашел что-то или кого-то и был за это убит.— Он резко повернулся: — И никто из вас, черт возьми, никто из вас не знает, куда он направился. Даже тот, кто был назначен расследовать это дело вместе с ним.

Бирнс вернулся к своему столу.

— Клинг, вы останетесь. Остальные свободны.

Все вышли из комнаты.

Клинг остался стоять перед столом лейтенанта, чувствуя себя весьма неуверенно. Бирнс опустился в кресло-качалку, повернув его так, чтобы не смотреть в лицо Клинту. Тому не было видно, куда, собственно, смотрит лейтенант,— казалось, глаза его уставились в пространство.

— Вы, наверное, знаете, что Стив Карелла был моим лучшим другом?

— Да, сэр.

— Очень хорошим другом,— повторил Бирнс.

Он помолчал, глядя мимо Клинга, и вдруг сказал:

— Почему вы дали ему уйти одному, Клинг?

— Я ведь вам уже объяснил, сэр. Мы поспорили.

— И поэтому вы ушли с работы в три часа, хотя вам чертовски хорошо известно, что вы имели на это право не раньше четырех сорока пяти? И как, по-вашему, это следует назвать?

Клинг молчал.

— Я выкидываю вас из этого проклятого управления,— вдруг сказал Бирнс.— Мне следовало сделать это гораздо раньше. Я попрошу, чтобы вас перевели отсюда. А сейчас выматывайтесь отсюда к чертовой матери!

Клинг повернулся и направился к двери.

— Нет, подождите минутку! — окликнул его Бирнс.

Теперь он повернулся к Клинту лицом, на котором было ужасное выражение. Как будто он силился заплакать, но слезы не находили выхода из-за душившего его гнева.

— Полагаю, что вы, Клинг, понимаете, что у меня недостаточно власти, чтобы уволить вас. Уверен, что вы это знаете. Такой властью располагает только комиссар или его заместители, а они не полицейские. Но человека можно уволить, если он нарушает установленные правила и порядок или если он совершил преступление. Я лично считаю, что вы повинны и в том и в другом! Вы нарушили порядок и отправились домой в тот момент, когда находились при исполнении служебных обязанностей. Кроме того, вы совершили преступление, допустив, чтобы Карелла отправился куда-то в одиночестве и был убит.

— Лейтенант, я...

— Если бы я только мог самолично отобрать у вас оружие и жетон, я бы это непременно сделал, Клинг, поверьте мне! К сожалению, я не вправе это сделать. Но в ту же минуту, как только вы покинете управление, я немедленно позвоню шефу и скажу ему, чтобы вас уволили и отдали под следствие! Я буду просить его, чтобы он порекомендовал комиссару так и поступить с вами. Буду добиваться этого следствия, Клинг, даже если мне придется обратиться к самому майору. Я добьюсь суда над вами и вашего увольнения из полиции! А теперь — вон отсюда, и чтобы я вас больше не видел!

Клинг молча пошел к двери, открыл ее и вышел в служебную комнату. Несколько минут он просидел за своим столом, тупо глядя в пространство.

Он услышал зуммер телефона у Мейера на столе, слышал, как тот взял трубку.

— Да?.. Понятно, Пит. Хорошо, хорошо... О’кей, я ему скажу!

Он услышал, как Мейер снова положил трубку, поднялся и подошел к его столу.

— Звонил лейтенант,— сказал Мейер.— Он приказал мне взять на себя расследование дела об убийстве Тинки Сакс.

 Глава 8

Около десяти утра по телетайпу было передано сообщение:

Разыскивается лицо могущее дать показания в связи с делом об убийстве XXX имя Эрнест Месснер иначе Циклоп XXX белый мужского пола возраст 88 лет XXX рост шесть футов вес 170 фунтов XXX абсолютно лысый глаз отсутствует XXX второй глаз голубой XXX отсутствующий глаз закрыт повязкой XXX последний раз замечен в окрестностях улицы Гейнсборо 1117 Риверхед 12 апреля понедельник десять тридцать вечера XXX просьба сообщить бюро по розыску пропавших лиц или детективу второго разряда Мейеру управление восемь семь XXX.

Мейер вынул копию сообщения из телетайпа и подумал, для чего это детективу из бюро розыска понадобилось ставить слово «абсолютно» перед словом «лысый».

Мейер, который и сам был лыс, находил это слово чрезвычайно детализирующим, слишком подробным и, безусловно, небеспристрастным. Насколько он мог себе представить, у лысого волосы отсутствуют. То есть их просто нет. Ну, и к чему же тогда составитель этого сообщения (Мейеру он представлялся с копной густых волос, с густыми бровями, черными усами и густой бородой) так настаивает на слове «абсолютно»? Видимо, для того, чтобы направить свой указующий перст на всех лысых мужчин вообще?

Негодуя, Мейер взял словарь, лежавший на полке, и стал его просматривать. Дойдя, наконец, до нужного слова, он стал читать:

«Лысый: 1. Человек, у которого отсутствуют волосы на какой-либо части черепа, например: лысый старик.

2. Лишенный всякой растительности, например: лысая гора.

3. Голый, неприкрытый, неприкрашенный.

4. С проплешинами на голове: лысый орел».

Мейер захлопнул книгу, неохотно согласившись с тем, что если невозможно быть немного беременной, то вполне можно быть слегка лысеющим. Составитель бюллетеня, этот волосатый черт, совершенно правильно описал Циклопа, назвав его абсолютно лысым. И если сам Мейер когда-нибудь исчезнет, то и его опишут точно таким же образом. Ну а пока его экскурс в филологию оказался не такой уж пустой тратой времени. С этого момента он может рассматривать себя как лицо, у которого полностью отсутствуют на черепе волосы, как голую, неприкрашенную личность с проплешинами на голове. Кроме того, у него имее тся и зоологическое определение: Лысый Орел, Гроза Злодеев, Защитник Невинных!

— Берегитесь Лысого Орла! — сказал он вслух, и Артур Броун изумленно глянул на него из-за своего стола.

К счастью, в этот момент зазвонил телефон. Мейер поднял трубку и сказал:

— Восемьдесят седьмое управление слушает.

— Говорит Сэм Гроссман из лаборатории. С кем я говорю?

— Вы говорите с Лысым Орлом,— ответил Мейер.

— Да?

— Да.

— В таком случае, говорит Волосатая Обезьяна,— ответил Гроссман.— Что это с вами, весенняя лихорадка?

— Ну да, ведь на улице дивная погода,— сказал Мейер, глядя на косые струи дождя за окном.

— Клинга там нет? У меня есть кое-что для него по делу Тинки Сакс.

— Я теперь веду это дело,— сказал Мейер.

— О? О’кей! Так как, у вас есть настроение поработать, или вы как раз собираетесь в свои заоблачные дали?

— В ваши дали, Сэм,— рассмеялся Мейер.

— Ох ты, Господи, видно, я выбрал для звонка неудачную минуту,— заметил Гроссман.— Ладно, когда у вас попозже найдется время, позвоните мне сами. О’кей? Я...

— Лысый Орел не может терять ни минуты,— сказал Мейер.— Что там у вас есть для меня?

— Кухонный нож. Я имею в виду орудие убийства. Согласно протоколу, он был найден за порогом спальни. Вероятно, этот парень уронил его, когда уходил.

— Да, ну и что же?

— Ничего особенного. Только то, что он подходит к остальным ножам у нее на кухне. Так что вполне вероятно, что это ее собственный нож. То есть я хочу сказать, что убийца не пришел к ней со своим собственным ножом, если это вам что-нибудь дает.

— Вы хотите сказать, что он взял этот нож из кучи других таких же на кухне, так я вас понял?

— Нет, я так не думаю. По-моему, нож находился в спальне.

— Зачем бы это ему находиться в спальне?

— Видимо, она пользовалась им для нарезания лимона.

— В самом деле?

— Да. На туалетном столике стоял кувшин с чаем, в котором плавали кусочки лимона. Мы обнаружили пятна лимонного сока на подносе. Там же были царапины, оставленные ножом. Наверное, она принесла на подносе в спальню чай, лимон и нож, разрезала лимон и выдавила его в чай.

— Мне все же кажется, что это всего лишь ваши догадки,— сказал Мейер.

— Вовсе нет. Пол Блэйни сейчас проводит медицинское обследование. Он говорит, что нашел пятна лимонной кислоты на левой руке девушки, на той самой, в которой она держала лимон, пока разрезала его правой. Мы это проверили, Мейер.

— Ну ладно, в таком случае она пила чай перед тем, как ее убили? — спросил Мейер.

— Так и было. На ночном столике около ее кровати остался стакан, сплошь покрытый отпечатками ее пальцев.

— А чьи отпечатки на ноже?

— Ничьи,— сказал Гроссман.— А точнее сказать — чьи угодно! Их целая куча, и все смазаны.

—- А как насчет ее портмоне? В рапорте Клинга говорится...

— То же самое. Ни одного приличного отпечатка. Денег в нем не оказалось, вы знаете. Мне кажется, что тот, кто убил, заодно и обокрал ее.

— Ммм-да,— сказал Мейер.— Это все?

— Все. Разочарованы?

— Я надеялся, что у вас будет побольше интересного!

— Сожалею, но это все.

— Ну ладно...

Гроссман помолчал немного, потом спросил:

— Мейер, как вы думаете, смерть Кареллы связана с этим делом?

— Не знаю,— ответил Мейер.

— Я любил этого парня,— сказал Гроссман и повесил трубку.

* * *

Гарви Сэдлер был Тинкиным адвокатом и старшим партнером юридической фирмы «Сэдлер, Макинтайр и Брукс», офис которой находился на Фишер-стрит. Мейер приехал туда без десяти двенадцать, когда Сэдлер собирался отправиться в спортклуб. Мейер сообщил адвокату, что он собирается выяснить, оставила ли Тинка завещание, и Сэдлер ответил утвердительно. Если Мейер согласен проводить его в клуб, то они могут все обсудить по дороге. Мейер согласился, и они оба спустились вниз, чтобы взять такси.

Сэдлеру было сорок пять лет. Это был мужчина плотного сложения, с резкими чертами лица. Он рассказал Мейеру, что играл левым нападающим в команде Дартмура в 1940-м, как раз перед призывом в армию. Он и сегодня старается сохранять форму, поэтому и играет в спортклубе два раза в неделю, по понедельникам и четвергам. Но даже это, конечно, не может полностью компенсировать то, что он вынужден по восемь часов в день просиживать за письменным столом.

Мейер немедленно усмотрел в этой фразе выпад в свой адрес. Он стал в последнее время чрезвычайно чувствителен ко всему, что касалось его избыточного веса. Это произошло несколько недель назад, когда он случайно узнал, что его четырнадцатилетний сын Алан называет отца «Старый крыска». Несложная детективная вылазка позволила установить, что это был всего лишь сокращенный школьный вариант выражения «Старый хорек в банке», которое, видимо, служило для выражения снисходительно-небрежной привязанности к кому угодно. Хотя лично Мейеру такого никогда раньше слышать не доводилось. Ему, конечно, хотелось задать мальчишке хорошую трепку, хотя бы только для того, чтобы показать ему, кто, собственно, в доме хозяин, но его собственная жена Сарра выразила полное согласие с маленьким паршивцем.

«Ты действительно стал полнеть,— сказала она.— Тебе следовало бы начать посещать гимнастический зал управления, а то ты уж чересчур...»

Мейер, все детство которого прошло в насмешках и преследованиях со стороны окружающих, никак не мог ожидать, что его станут так поносить и в собственном доме.

И теперь он только кисло посмотрел на Сэдлера, как на солдата из вражеского лагеря, однако вовремя подумал, не становится ли он параноиком, лысым, жирным, злобным параноиком.

Однако все эти кислые мысли моментально улетучились из головы Мейера, как только они с Сэдлером вошли в мужскую раздевалку клуба, наполненную именно такими запахами, какие и должны быть в таком месте. Этот специфический запах, этот аромат мужской дружбы, казалось, немедленно выветрил недоверчивость и подозрительность, так смущавшие Мейера.

Прислонившись спиной к шкафчику, он наблюдал за Сэдлером, натягивающим спортивные шорты, и слушал детали завещания.

— Тинка оставляет все своему бывшему мужу,— говорил Сэдлер.— Так она пожелала.

— И ничего дочери?

— Только на тот случай, если бы Деннис умер раньше Тинки. В этом случае все отошло бы ребенку.

— Саксу это было известно?

— Не имею понятия.

— Ему послали копию завещания?

-— Только не я.

— Сколько копий вы передали Тинке?

— Две. Оригинал хранится в нашем сейфе.

— Она сама просила у вас две копии?

— Нет. Но у нас так принято — посылать завещателю две копии любого документа. Некоторые клиенты предпочитают иметь одну копию дома, чтобы в случае нужды обратиться к ней, а другую — в своем собственном сейфе на депозите. По крайней мере, так нам подсказывает опыт.

— Мы очень тщательно обыскали комнату Тинки, но не нашли ни одной копии завещания.

— В таком случае она действительно отослала одну копию мужу. В этом нет ничего удивительного.

— Почему?

— Ну, они ведь были в очень хороших отношениях, знаете ли. И кроме того, он является, в сущности, единственным наследником. Мне кажется, Тинка хотела, чтобы он об этом знал.

— Ммм,— произнес Мейер.— Как велико наследство?

— Картина.

— Что вы имеете в виду?

— Картина Шагала.

— Картина.Шагала? Не понимаю!

— Тинка купила ее много лет назад, когда еще только начинала зарабатывать большие деньги в качестве манекенщицы высшего класса. Думаю, что стоимость ее около пятидесяти тысяч долларов на сегодня.

— Это значительная сумма.

— Да,— согласился Сэдлер.

Он покончил с шортами и теперь натягивал перчатку всем своим видом выражая нетерпение поскорее выйти в поле. Мейер вынужден был сделать вид, что ничего не замечает.

-- Ну, а все остальное? —  спросил он.

-— Это оно и есть,-- ответил Сэдлер.

— Что «это»?

-- Картина Шагала и есть все состояние или, п0 крайней мере, самая существенная его часть. Остальное — обстановка, немного драгоценностей, одежду безделушки, в общем, ничего особенного.

— Дайте-ка сообразить, мистер Сэдлер! Насколько я понимаю, Тинка Сакс зарабатывала что-то около ста — ста пятидесяти тысяч долларов в год? А вы говорите, что на момент смерти она располагала лишь картиной стоимостью пятьдесят тысяч долларов.

— Именно так. Я ведь не был Тинкиным советников по денежным вопросам. Я был всего лишь ее адвокатов.

— Но в качестве этого адвоката вы, наверно^ просили определить ее состояние на момент составления завещания?

— Да, конечно,

— Ну и как она его определила?

— В точности так, как я вам только что сообщил.

— Когда это было, мистер Сэдлер?

— Завещание датировано 24 марта.

— Вы имеете в виду прошлый месяц этого-года?

— Именно.

— Не было ли у нее какой-то особой причины, вынудившей ее составить завещание именно в тот момент?

— Не имею ни малейшего представления.

— Я хочу сказать, может быть, ее мучило нездоров, или что-нибудь еще?

— Мне она казалась вполне здоровой.

— Не была ли она испуганной чем-либо? Не было у нее предчувствия, что с ней может что-то произойти.

— Нет, такого не было. Она казалась в состоянии какого-то напряжения, но вовсе не выглядела испуганной.

— В чем была причина напряжения?

— Не знаю.

— Вы не спрашивали?

— Не спрашивал. Она пришла ко мне, чтобы составить завещание. Я это сделал.

— Вы не оказывали ей каких-либо персональных услуг до того, как составили это завещание?

— Оказывал. У Тинки когда-то был дом в Мэвис-Каунти. Я оформлял для нее все необходимые бумаги, когда она захотела его продать.

— Когда это было?

— В октябре прошлого года.

— Сколько она выручила от продажи дома?

— Сорок две с половиной тысячи долларов.

— Была ли закладная на дом?

— Да. На ее погашение ушло пятнадцать тысяч. Остальное получила Тинка.

— Двадцать...— Мейер подсчитал в уме.—...семь с половиной тысяч долларов, так?

— Да.

— Наличными?

— Да.

— Где эти деньги, мистер Сэдлер?

— Это же самое я спросил и у нее, когда оформлял завещание. Меня беспокоил налог на наследство, а также вопрос о том, кто унаследует деньги, вырученные от продажи дома. Но она ответила, что истратила их на свои нужды.

— Она их потратила?

— Да.

Сэдлер помолчал.

— Мистер Мейер, я играю здесь только два раза в неделю и очень дорожу этим временем! Я надеялся...

— Пожалуйста, потерпите еще пару минут! Мне необходимо установить, что все-таки Тинка делала с деньгами, которые попадали ей в руки. Ведь вы утверждаете, что после ее смерти не осталось ни пенни.

— Я сообщил вам только то, что она сама мне рассказала. Я изложил все пункты завещания, как она распорядилась.

— Нельзя ли мне взглянуть на копию завещания, мистер Сэдлер?

— Разумеется, можно! Но она в моей конторе в сейфе, и я не собираюсь туда сегодня возвращаться. Если хотите, приезжайте завтра утром.

— Мне бы хотелось увидеть его как можно скорее!

— Уверяю вас, я абсолютно точно передал вам содержание этого документа. Я ведь вам говорил, что был всего лишь ее адвокатом, но не финансовым поверенным.

— А у нее был такой?

— Мне это неизвестно.

— Мистер Сэдлер, вы занимались Тинкиным разводом?

— Нет. Она ко мне обратилась впервые в прошлом году, когда продавала дом. До этого я не был с ней знаком и не знаю, кто оформлял ей развод.

— Еще один, последний вопрос,— сказал Мейер.— Кто еще упомянут в качестве наследников в Тинкином завещании, кроме Денниса и Анны Сакс?

— Они единственные наследники,— ответил Сэдлер.— И Анна только в том случае, если ее отец скончается раньше Тинки.

— Благодарю вас! — сказал Мейер.

* * *

Вернувшись в управление, Мейер обратил внимание на то, что входило в список всех личных вещей Тинки, найденных в квартире. В списке не было ни завещания, ни чековой книжки, но кто-то из полицейских заметил, что ключ от банковского сейфа находился среди вещей, разбросанных на рабочем столе Тинки.

Мейер позвонил в отдел убийств, чтобы справиться о ключе, и узнал, что его передали в отдел хранения, откуда он может получить его, если подпишет специальное требование.

Мейер немедленно отправился в отдел хранения, где просмотрел все Тинкины вещи и, наконец, нашел крошечный красный конвертик с ключом. Название банка было напечатано на конвертике. Мейер заполнил требование на ключ и, поскольку он был недалеко от судебного учреждения, заодно оформил судебный ордер на право вскрытия сейфа-депозита в соответствующем банке.

Сопровождаемый клерком из суда, он снова отправился в верхнюю часть города — сначала на метро, а остальную часть пути пешком, под проливным дождем,— пока не добрался до Первого Северного Национального банка на углу Филиппс-стрит и Третьей авеню, в нескольких кварталах от Тинкиного дома.

Банковский клерк извлек небольшой ящичек из стеллажа, справился у Мейера, не желает ли он просмотреть содержимое его металлического нутра подальше от любопытных глаз, и, получив утвердительный ответ, провел обоих мужчин в отдельную комнату, где стоял стол, пара стульев и висела на цепочке шариковая ручка.

Мейер открыл ящик. Там было два документа. Первый — письмо от одного искусствоведа, который, видимо но просьбе Тинки, проводил оценку картины Шагала. В нем было сказано только, что полотно было исследовано, что оно бесспорно принадлежит кисти Шагала и что картина может быть продана при современном уровне цен за любую сумму между сорока пятью и пятьюдесятью тысячами долларов.

Второй документ представлял собой Тиикино завещание. Оно было вложено в фирменный конверт, на котором стояло наименование фирмы: «Сэдлер, Макинтайр и Брукс» и ее адрес: Фишер-стрит, 80. Посредине было напечатано: «Последняя воля и завещание Тинки Сакс». Мейер развернул конверт и стал читать:

«Я, Тинка Сакс, постоянно проживающая в этом городе, настоящим документом отменяю все ранее сделанные мною распоряжения и волеизъявления и одновременно объявляю настоящий документ своей единственной последней волей и завещанием.

Во-первых, я передаю и завещаю всю мою собственность, обстановку, все мои личные вещи, книги, предметы искусства и драгоценности, а также картины моему бывшему мужу Д. Саксу в случае, если он переживет меня, и моему доверенному лицу, которое будет названо мною ниже, в случае,, если упомянутый Деннис Сакс скончается раньше меня.

Во-вторых, если мой бывший муж не переживет меня, то я завещаю все мое вышеупомянутое состояние моему доверенному лицу, которое будет названо мною ниже, при условии, что оно будет использовано и распределено следующим образом:

1. Мое доверенное лицо будет сохранять, охранять и использовать доходы от моего состояния таким образом, чтобы все завещанное мною и все доходы от него были переданы моей дочери Анне Сакс по достижении ею двадцати одного года.

2. Мое доверенное лицо должно время от времени, до достижения моей дочерью указанного возраста, передавать ей часть чистого дохода ежегодно. Остальная часть дохода должна сохраняться и по истечении каждого года присоединяться к основному капиталу для использования с целью, указанной в завещании ранее. Часть основного капитала, которую мое доверенное лицо будет считать необходимой — по своему собственному усмотрению,— используется в любых целях, которые мое ‘доверенное лицо будет считать нужными. Весь передаваемый моей дочери ежегодно капитал не должен составлять более пяти тысяч долларов, за исключением тех случаев, когда бы моя дочь Анна Сакс оказалась без средств к существованию ввиду смерти ее отца, Денниса Сакса.

Решения моего доверенного лица относительно дат передачи капитала и сумм передачи должны считаться окончательными.

3.Если моя дочь Анна Сакс умрет до достижения ею возраста двадцати одного года, то мое доверенное лицо должно выплатить весь основной капитал и доход от него наследникам моей дочери Анны, оставшимся в живых, распределив капитал равными долями, а если таковых наследников не окажется, то капитал и доходы от него должны быть переданы моим прямым наследникам в том случае, если я умру без нового завещания, немедленно после смерти Анны.

В-третьих, я назначаю, уполномочиваю и называю моего бывшего мужа Денниса Р. Сакса исполнителем этой моей последней воли и завещания.

Если вышеуказанный Д. Сакс умрет раньше меня или не сумеет выполнить изложенные в завещании условия и тем самым перестанет действовать в качестве исполнителя моей последней воли и завещания, то я назначаю моего агента и друга Артура Г. Катлера в качестве его преемника и исполнителя моей последней воли и доверенного лица.

Если вышеупомянутый А. Катлер не сможет действовать в качестве моего доверенного лица, то я назначаю его жену, Лесли Катлер, в качестве его преемницы или заместительницы и в качестве моего доверенного лица».

Остальная часть завещания представляла собой изложение всяких юридических формальностей, которые Мейер быстро пробежал глазами, обратившись к последней странице, где Тинка подписала свое имя под словами:

«В доказательство чего я подписываю, скрепляю, заявляю и объявляю данный документ моей последней волей и завещанием».

Ниже стояла фраза о том, что Гарри Сэдлер, Уильям Макинтайр и Келси Брукс свидетельствуют подлинность данного завещания. Документ был датирован двадцать четвертым марта.

Единственное, о чем Сэдлер забыл упомянуть,— может быть, потому, что Мейер его и не спрашивал,— было то, что Артур Катлер назначался душеприказчиком в случае смерти Денниса Сакса. Мейер пока не знал, крылось ли за этим что-нибудь или нет.

Потом он занялся подсчетом, чтобы выяснить все-таки, сколько Тинка заработала за одиннадцать лет при годовом доходе в 150 тысяч долларов, и снова подивился, почему единственной ценностью, которая осталась после ее смерти, оказалась картина Шагала, залитая ее кровью в смертный час. Это было ему совершенно непонятно.

 Глава 9

Пол Дайни раз десять сверил свои анализы с данными лаборатории, но все равно ему пока ясно было только одно: Стив Карелла сгорел не внутри автомобиля. Состояние трупа и в самом деле было ужасное. Пола тошнило от одного только взгляда на него. За свою долгую службу в качестве медэксперта Дайни неоднократно приходилось сталкиваться с ожогами, от самых простых до тяжелейших, когда ткани подвергались действию огня, светового излучения, электричества, но сейчас он столкнулся , с самым страшным — ужаснейшими ожогами четвертой степени. Несомненно, тело поджаривали на огне в течение нескольких часов. Лицо было абсолютно неузнаваемым: сплошная маска без глаз, без носа и рта, стянутая черной кожей, роговица единственного оставшегося глаза мутная, зубы выпали и сгорели в пламени. Кожа торса была хрупкой и ломкой, волосы выгорели дотла. Мышцы во многих местах отошли от обуглившейся кожи, выглядывая сквозь ее прорехи. Исследование внутренних органов дорисовало эту жуткую картину. Если тело превратилось в такой ужас внутри автомобиля, то пламя в нем должно было бушевать в течение многих часов. Лабораторные же исследования показали, что автомобиль пылал как факел, но в течение нескольких минут. И теперь у Дайни создалось совершенно твердое убеждение, что тело было сожжено где-то в другом месте и лишь потом труп засунули в машину. Тем самым создавалась видимость гибели, последовавшей в результате взрыва и вызванного этим пожара.

Дайни получал зарплату не за то, чтобы предаваться рассуждениям о мотивах преступления, но все же он не j мог не подивиться, зачем кому-то понадобилось доставлять себе столько хлопот, тем более что пожара в автомобиле было явно недостаточно, чтобы бесследно уничтожить жертву.

Но, будучи методичным человеком, он продолжал исследования. Тщательный анализ результатов привел его к выводу о том, что лежащее перед ним на столе тело не имеет ничего общего с полицейским вообще, тем более с полицейским, которого он хорошо знал. Этот труп отнюдь не был трупом Стива Кареллы и вообще представлял собой какую-то загадку.

Берт Клинг сидел в полном одиночестве в служебной комнате управления, когда раздался телефонный звонок. Он поднял трубку.

— Детектив Клинг, 87-е управление,— сказал он.

— Берт, это Пол Дайни.

— Привет, Пол. Как дела?

— Спасибо, все в порядке. Кто ведет дело Кареллы?

— Мейер. А почему ты спрашиваешь?

— Можно с ним поговорить?

— Его сейчас нет.

— Мне кажется, что это очень важно,— сказал Дайни.— Ты не знаешь, где я могу его найти?

— К сожалению, не знаю.

— Ну а если я скажу тебе, ты передашь ему сегодня же?

— Можешь быть спокоен!

— Я провел вскрытие,— сказал Дайни.— Сожалею, что не мог раньше связаться с вами, но было очень много непонятного, а я хотел быть уверенным полностью. Не хотелось делать никаких заявлений, способных увести вас по ложному пути, понимаешь?

— Конечно,— ответил Клинг.

— Если ты готов послушать, я изложу все подробности. И с самого начала заверяю тебя, что я абсолютно уверен в каждом слове. То есть я понимаю, насколько все это важно, и никогда не взял бы на себя смелость основываться только на догадках. Во всяком случае — в этом деле.

— Я уже взял карандаш,— сказал Клинг.— Говори.

— Когда я стал сравнивать состояние автомобиля по лабораторным данным и состояние трупа, то сразу убедился, что тело поджаривали где-то в другом месте в течение длительного времени. Только после этого его затолкнули в машину, где оно и было обнаружено. Теперь я располагаю и дополнительными данными. Я отправил на анализ кусочки инородного вещества, найденные на кожных покровах, и они оказались частичками древесного угля. Теперь, таким образом, нет сомнений, что тело сгорело в огне древесного угля, а не в бензиновом пожаре, который должен был произойти внутри автомашины. Мое мнение — труп был сначала брошен в печь.

— Что вынуждает тебя так думать?

— Верхняя часть тела обгорела совершенно, тогда как нижняя половина и ноги повреждены очень незначительно. Видимо, торс засунули на несколько часов в печь, возможно, на целую ночь. Более того, у меня сложилось впечатление, что этот человек был сунут в огонь уже мертвым, что его убили до этого.

— Значит, сунули уже мертвого?

— Да. Я исследовал дыхательные пути, чтобы найти частички сажи, которые он должен был вдохнуть, а также посмотрел кровь на содержание карбоксигемоглобина. Если бы удалось найти то и другое, можно было бы считать, что жертва во время пожара была еще жива. Но я не нашел ни того, ни другого. Ничего похожего.

— В таком случае, каким же образом он был убит?

— Можно только гадать,— ответил Дайни.— Я нашел следы длительного кровотечения, а также несколько трещин на черепной коробке. Но они могли появиться уже посмертно, в результате обугливания, так что я не могу с уверенностью утверждать, что он был убит в результате удара по голове. Будем считать наверняка, что он был уже мертв, когда попал в огонь. И пока это все.

— Тогда зачем же его бросили в огонь? — спросил Клинг.

— Чтобы изуродовать тело до неузнаваемости, Берт.

— Дальше?

— Как тебе известно, зубы у трупа отсутствуют. Так что идентифицировать его с помощью зубов невозможно. Сначала я подумал, что они выпали под действием огня, но потом оказалось, что в верхней челюсти сохранились обломки корней. И теперь я могу с уверенностью утверждать, что зубы были намеренно выбиты до того, как тело было предано огню. Я уверен, что это было сделано с целью исключить возможность опознания.

— Что ты говоришь, Дайни!

— Я могу продолжать, чтобы потом не возникло никаких недоразумений?

— Конечно, конечно! Прошу!

— На обгоревшем торсе нет никаких волос. На груди, под мышками и даже в верхней части паха они полностью уничтожены огнем. На черепе тоже нет волос, и это полностью согласуется с тем, что тело засунули в огонь именно головой вперед. Но затем я установил, что подкожный жировой слой сохранил корни волос на груди и под мышками, хотя весь эпителий полностью уничтожен. Другими словами, слушай меня внимательно, хотя огонь и уничтожил все волосы на торсе, все же сохранились следы, что они там были: Но никаких следов волос я не нашел на черепе жертвы!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что человек, которого нашли в этом автомобиле, при жизни был совершенно лысым.

— Что?

— Да-да. Но это еще не самое удивительное. Медицинское исследование внутренних органов, в частности сердечной мышцы, аорты и совершенно неэластичной внутренней ткани трупа, показало, что этот человек был, мягко говоря, не первой молодости. А точнее — довольно преклонного возраста! Кроме того, я считал, что единственный уцелевший в страшном жаре глаз трупа — правый — только сморщился, тогда как второй выгорел дотла. После тщательной проверки выяснилось, что левого глаза у него не было уже много лет. Зрительный нерв там попросту отсутствует, и, кроме того, сохранились следы рубца, указывающего на то, что этот глаз был удален давным-давно...

— Циклоп! — воскликнул Клинг.— Господи Боже мой, да ведь это Циклоп!

— Не знаю, кто это может быть, только это не Стив Карелла,— ответил Дайни.

* * *

Он лежал совершенно обнаженный на полу возле радиатора. Ему было слышно, как дождь хлещет в окна, но в комнате было тепло и он не чувствовал холода. Вчера девушка немного ослабила наручник, и теперь он не так сильно впивался в кожу. Нос все еще был распухшим, но жгучая боль прошла. Девушка промыла все его ссадины, пообещав еще и побрить его, как только все затянется.

Он был голоден.

Он знал, что девушка придет с едой, как только стемнеет. Она всегда так делала. Его кормили только один раз в день, в сумерках. Еду девушка приносила на подносе и наблюдала за тем, как он ест, занимая его разговором.

Два дня назад она показала ему утренние газеты, и он прочел их со странным чувством нереальности происходящего. В газетах были его фотографии тех времен, когда он был простым патрульным. Он был на снимках молодым и неопытным. В заголовках сообщалось, что он мертв.

Он услышал вдалеке, в квартире, стук ее шлепанцев, потом все снова смолкло. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Он подумал, что она, может быть, ушла, и почувствовал секундное сожаление. Бросив взгляд на окна, занавешенные шторами, сквозь которые едва пробивался тусклый свет, он понял, что на улице все еще идет дождь. Сюда едва доносился слабый шум транспорта и шелест шин по мокрому асфальту. Сумерки, казалось, тихонько прокрадываются в комнату, постепенно заполняя все ее уголки. Иногда за окном вспыхивали неоновые огни. Он лежал молча, тревожно прислушиваясь, но в квартире было тихо.

Вероятно, он незаметно уснул, потому что очнулся от звука поворачивающегося в замке ключа. Он тотчас сел. Его правая рука по-прежнему была накрепко прикручена наручником к радиатору. Он приготовился молча наблюдать за развитием событий.

Девушка вошла в комнату. На ней был короткий шелковый халатик, туго перетянутый ремешком в талии. Ярко-красный цвет его резал ему глаза. Шлепанцы на ногах девушки были с такими высокими каблуками, что она казалась выше на несколько дюймов. Она заперла за собой дверь и поставила поднос на пол.

— Привет, кукла,— негромко сказала она.

Она не стала зажигать свет, а просто подошла к окну и приподняла штору. Языки неонового пожара ворвались в комнату, залив ее потоком зеленого света. Потом свет мигнул, дрогнул и комната снова погрузилась во тьму.

Ему было слышно дыхание девушки. Неон вспыхнул вновь, и теперь она стояла на фоне зеленого огня, четко обрисовывающего ее стройные ноги. Огни погасли.

— Ты голоден, куколка? — спросила она и, мягко подойдя и нему, поцеловала в щеку.

Издав грудной смешок, она отодвинулась от него и направилась к двери.

Пистолет, как обычно, лежал на подносе рядом с кофейником. Справа от него на бумажной тарелочке лежали сандвичи.

— Так как, есть еще необходимость в этой штуке? — спросила она, поднимая пистолет и наставляя его на Кареллу.

Он промолчал.

— Думаю, что нет,— сказала девушка и засмеялась тем самым гортанным смехом, в котором не было веселья и который поразил его в их первую встречу.

— Почему я еще жив? — спросил Карелла.

Он был очень голоден. Запах крепкого кофе щекотал ему ноздри. Но за эти дни он научился не просить еды. Позавчера он попросил, и она специально задержалась с подносом. Разговаривала с ним полтора часа и только после этого неохотно принесла ему скудную еду.

— А ты не жив,— ответила она.— Ты мертв! Я ведь показывала тебе газеты, не так ли? Ты мертв.

— Почему ты и в самом деле не убила меня?

— Ты слишком ценный экземпляр.

— Откуда ты знаешь?

— Тебе известно, кто убил Тинку.

— Но ведь в таком случае вам лучше убить меня!

— Нет,— она покачала головой.— Нет, куколка! Мы хотим узнать, как это тебе удалось.

— Какая вам разница!

— О, разница есть, и немалая. Он страшно нервничает из-за этого, становится ужасно нетерпеливым. Он понимает, что где-то допустил ошибку, и хочет от тебя узнать — какую. Потому что если ты узнал, то, возможно, узнает и кто-то другой рано или поздно. Если, конечно, ты нам не скажешь, в чем тут дело. Если же ты скажешь, то мы сделаем так, чтобы никто не узнал. Никогда.

— Мне нечего вам сказать.

— Ты можешь сказать очень многое,— возразила девушка.— И ты скажешь!.. Есть хочешь?

— Да.

— Ешь,— сказала она и подвинула к нему поднос.

— Кто был в сожженном автомобиле?

— Лифтер. Месснер,— девушка улыбнулась.— Это моя идея — убить сразу двух зайцев.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Я подумала, что неплохо было бы отделаться от Месснера, если это он навел тебя на наш след. Страховка. И еще я подумала, что если все тебя будут считать убитым, то у нас останется больше времени, чтобы выбить из тебя правду.

— Если Месснер привел меня к вам, то что вам еще от меня нужно?

— Ну, куколка, у нас полно вопросов, на которые ты должен ответить,— сказала девушка.— Ну как кофе, неплохой, а?

— Да.

— Тебе холодно?

— Да. Нет...

— Могу тебе принести одеяло, если хочешь.

— Спасибо. Все в порядке.

— Я подумала, что, если идет дождь, в комнате может стать немного прохладнее.

— Нет.

— Ты неплохо выглядишь в голом виде.

— Спасибо.

— Я тебя накормлю, ты не беспокойся.

— Знаю.

— Понимаешь, эти вопросы его все-таки очень волнуют. Того и гляди, он окончательно взбесится и пошлет нас с тобой к черту. Я хочу сказать, что мне-то очень нравится, что ты здесь. Да только не знаю, смогу ли я удерживать его и дальше, если ты не согласишься помочь нам.

— Я все узнал от Месснера,— сказал Карелла.— Это он дал мне описание.

— Так мы правильно сделали, что пристукнули его?

— Вам виднее...

— Хотя, конечно, это не дает ответа на многие вопросы, которые я тебе уже задавала.

— Какие вопросы?

— Ну, например, откуда ты узнал его имя? Или вот адрес? Месснер ведь не мог его дать тебе.

— Все это было в Тинкиной адресной книжке — и имя и адрес.

— Там было и его описание, да?

— Не понимаю, что ты хочешь сказать.

— Ты прекрасно меня понимаешь, куколка! Если у Тинки в записной книжке не было описания внешности, то как же ты связал его имя и адрес с описанием, полученным от Месснера?

Карелла молчал.

— Я абсолютно уверена, что у Тинки в книжке не было описаний ее знакомых. Как и у каждого другого нормального человека, так ведь?

— Так.

— Отлично. Я очень рада, что ты говоришь правду. Потому что мы нашли эту книжку в кармане твоего пиджака, в котором ты вломился сюда, и нам отлично известно, что там ничего подобного нет. Есть хочешь?

— Да, очень.

— Я тебя накормлю, не беспокойся,— вновь повторила она.

Потом помолчала и снова спросила:

— Откуда ты узнал имя и адрес?

— Мне просто повезло. Я проверил все имена в книжке. Методом исключения, понимаешь?

— Опять вранье,— вздохнула девушка.— Мне бы не хотелось, чтобы ты врал.

Она подняла пистолет с подноса и сказала:

— Давай назад!

Карелла отодвинулся назад, насколько позволял наручник. Девушка подошла к нему, наклонилась и поставила еду на пол.

— У меня под халатом ничего нет,— сообщила она.

— Я вижу.

— Я так и думала,— усмехнулась она, быстро выпрямилась и отошла к двери.

Там она уселась на свой стул, скрестив ноги так, что халатик обнажил ее бедра почти полностью.

— Ну, давай,— сказала она, указывая на поднос пистолетом.

Карелла налил себе кофе, сделал неторопливый глоток, потом взял сандвич и жадно откусил.

— Вкусно? — спросила девушка, внимательно наблюдая за ним.

— Да.

— Я сама все это приготовила. Ты должен признать, что я неплохо о тебе забочусь.

— Ну конечно,— согласился Карелла.

— Я буду делать это еще лучше, если ты больше не будешь мне врать. Ну зачем ты это делаешь? Думаешь, это так хорошо с твоей стороны?

— Я не вру.

— Ты сказал, что нашел нас по чистой случайности, методом исключения. Значит, ты не знал, кого или чего ожидать, когда явился сюда. Верно? Ты просто искал кого-нибудь из Тинкиной записной книжки, кто подошел бы под описание Месснера.

— Верно.

— Но тогда зачем ты вышиб дверь? Почему у тебя в руках был пистолет? Ты знал, кто он такой, еще до того, как явился сюда! Откуда ты это узнал?

— Я ведь сказал тебе, что мне просто повезло.

— Ага, понятно. Только было бы лучше, если бы ты мне все-таки перестал врать. Ты закончил с едой?

— Нет еще.

— Скажешь, когда закончишь.

— Ладно.

— У меня есть дело.

— Ладно.

— Хочу кое-что сделать для тебя.

Карелла прожевал сандвич и запил глотком кофе, не глядя на девушку. Она теперь качала ногой, небрежно держа пистолет в руке.

— Боишься? — спросила она.

— Чего?

— Того, что я могу сделать с тобой?

— Нет. А чего мне следует бояться?

— Я ведь могу тебе снова сломать нос. Кто знает?

— Верно, можешь.

— Или даже сдержать свое прошлое обещание — вышибить тебе все зубы.— Она улыбнулась.— Это была моя идея — выбить у Месснера все зубы. Я ведь знаю, что ваши ребята могут проводить опознание по зубам.

— Верно.

— Я так и подумала. И ему сказала. Он тоже нашел, что это хорошая идея.

— Ты просто набита хорошими, отличными идеями.

— Да, у меня и правда полно хороших идей. Но ты ведь не в обиде? — спросила она.

— Нет.

— А я бы на твоем месте разозлилась. Правда, разозлилась бы!

— Самое худшее, что ты можешь со мной сделать,— это убить,— сказал Карелла.— А поскольку я все равно уже мертв, то какая мне разница?

— Люблю людей, у которых развито чувство юмора,— сообщила она без тени улыбки.— Но все-таки я могу сделать кое-что похуже смерти. Похуже, чем просто убить тебя.

— Что ты можешь сделать?

— Могу... совратить тебя!

— Меня невозможно совратить,— сказал Карелла и улыбнулся.

— Таких, кого нельзя было бы совратить, вообще не существует,— возразила она.— И я собираюсь заставить тебя умолять нас, упрашивать и умолять, чтобы мы разрешили тебе сообщить все, что ты знаешь. Серьезно. Я тебя на самом деле предупреждаю.

— Я сказал тебе все, что мне известно.

— Угу,— сказала она, качая головой.— Закончил ты наконец?

— Да.

— Толкни ко мне поднос.

Карелла повиновался.

Она подошла, взяла поднос и снова уселась на стул. Закинула ногу на ногу и стала покачивать ею.

— Как зовут твою жену?

— Тедди.

— Красивое имя. Но ты скоро его позабудешь.

— Не думаю,— сказал Карелла небрежно.

— Забудешь не только ее имя, но и ее самое.

Он покачал головой.

— Это я тебе обещаю,— сказала она.— Через неделю ты забудешь даже собственное имя.

Воцарилось молчание. Она сидела неподвижно, только нога ее по-прежнему покачивалась. Зеленое неоновое пятно блеснуло на полу и исчезло. Несколько мгновений тьмы, и снова вспышка. Теперь девушка уже стояла. Она оставила пистолет на стуле и вышла на середину комнаты. Неоновое мерцание погасло. Когда же оно вспыхнуло снова, она оказалась совсем рядом с ним.

— Что бы ты хотел, чтобы я для тебя сделала? — спросила она.

— Ничего.

— Ничего? — Она улыбнулась.— Посмотри-ка сюда, куколка.

Она развязала поясок на талии. Халат раскрылся, обнажив ее груди и живот. Зеленый неон залил ее на миг с ног до головы и тут же погас.

В промежутках между вспышками он слышал, как она подошла к выключателю у двери. Распахнутый халат не скрывал ее тела. Она включила верхний свет и снова вернулась на середину комнаты. Остановившись посредине, она снова распахнула свой халат, открыв его взору свое большое, белое и очень стройное тело. Красный шелк прикрывал только спину и руки. Ногти на руках сверкали кроваво-красным лаком.

— Что ты думаешь по этому поводу?

Карелла не ответил.

— Хочешь попробовать?

— Нет.

— Врешь!

— Я говорю чистую правду.

— Я заставила бы тебя забыть ее в одну минуту,— сказала она.— Я знаю такие штучки, о которых ты и мечтать не можешь! Хочешь?

— Нет.

— Ты только попробуй и увидишь сам,— сказала девушка.

Карелла молчал.

Она медленно запахнула халатик и туго завязала поясок на талии.

— Не нравится мне, что ты все время врешь!

— Я не вру.

— Ты ведь голый, коп, и потому не говори мне, что ты не хочешь.

Расхохотавшись, она пошла к двери, открыла ее и вдруг снова повернулась к нему лицом. Голос ее стал низким, выражение лица — серьезным.

— Послушай меня, куколка. Ты мой, понятно тебе? Не забудь, я могу сделать с тобой все, что только пожелаю. И я твердо тебе обещаю — не пройдет и недели, как ты станешь ползать передо мной на коленях, лизать мне пятки и вымаливать разрешение рассказать все, что ты знаешь. А уж когда ты мне это скажешь, куколка, я вышвырну тебя в канаву, сломанного и ненормального. И ты будешь страшно жалеть, поверь, будешь очень жалеть, что это не тебя нашли мертвым в машине. Можешь мне поверить!

Она помолчала и добавила:

— Подумай об этом...

Девушка выключила свет и вышла. Он услышал, как повернулся ключ в замке, и вдруг впервые почувствовал страх. 

 Глава 10

Автомобиль был обнаружен в самом начале дороги № 407. Она была узкой, крутой и сильно петляла. В сущности, это была даже не дорога, а только ответвление от нее, которым пользовались очень редко, поскольку она всего лишь соединяла два небольших городка — Мидл-барк и Йорк,— которые, в свою очередь, стояли у большой, широкой и прямой автострады. Дорога № 407 была всегда залита нефтью, автолом, да и ездили по ней в основном только подростки, искавшие по ночам место для уединения.

Обочины дороги были болотистыми и топкими, кроме единственного участка, где она расширялась и сбегала к тому месту, где когда-то был гравийный карьер. Там ее откосы были укреплены. Именно на дне бывшего карьера и был найден обгоревший автомобиль и его еще более обгоревший пассажир.

На дороге стоял один-единственный дом, в пяти с половиной милях от карьера. Он был построен из местного камня и дерева в псевдо-крестьянском стиле. Застекленная веранда выходила на озеро. Вокруг дома росли несколько берез и цветущий кустарник. Два куста красного терна стояли у дорожки, ведущей к подъезду. Почки на них набухли и вот-вот должны были лопнуть.

Дождь прекратился, но над озером еще висела туманная дымка, видная от самого поворота дороги. Ветви огромного дуба роняли звонкие капли на промокшую землю. Звон этих капель был, пожалуй, единственным звуком, нарушавшим мирную сельскую тишину.

Детективы Гэл Виллис и Артур Броун оставили автомобиль у самого начала дорожки и мимо плачущего дуба прошли к передней двери дома, выкрашенной в зеленый цвет. Внизу была ручка, повыше, в центре верхней панели, медный дверной молоток. Запертый замок все еще висел в скобе засова, прибитого к двери, на которой были видны глубокие царапины — следы тяжелого инструмента, с помощью которого она была открыта.

Виллис толкнул дверь, и они вошли в дом. Внутри стоял запах дыма от древесного угля, к которому примешивался какой-то неопределенный тяжелый дух;

Лицо Броуна сморщилось. Задыхаясь, он вынул из кармана носовой платок и закрыл им нос и рот. Виллис бросился обратно к двери и высунул голову наружу, жадно вдыхая свежий воздух. Броун тем временем бросил взгляд на огромный камин, выложенный из камня, схватил Виллиса за локоть и вывел его из дома.

— У тебя есть какие-нибудь сомнения? — спросил Виллис.

— Никаких,— ответил Броун.— Это запах сожженного тела.

— У нас есть противогаз в машине?

— Не знаю. Давай поглядим в багажнике.

Они вернулись к машине. Виллис вынул ключ и лениво отпер багажник. Броун стал искать противогаз.

— Черт, чего тут только нет,— ругнулся он.— Что это за идиотская штука?

— Это мое,— ответил Виллис.

— Ну и что же это такое?

— Шляпа, не видишь, что ли?

— В жизни не видел подобной шляпы,— заявил Броун.

— Отличная шляпа,— обиделся Виллис.— И ты можешь не хихикать зря. Ну что, есть там противогазы?

— Только один. Больше не вижу.

— Он в порядке?

— Да. Все вроде бы на месте.

— Кто пойдет?

— Я,— сказал Броун.

Он вынул противогаз из коробки, проверил фильтр, натянул на голову и тщательно расправил маску, приладил глазные стекла.

— Порядок? — спросил Виллис.

— О’кей,— ответил Артур и пошел к дому.

Он был высокого роста — шесть футов и четыре дюйма — и весил около двухсот фунтов. Необычайно широкие плечи и грудь, длинные руки, огромные кисти выдавали в нем человека необычайной физической силы. Кожа была очень темного оттенка, почти черная, густые курчавые, волосы плотно прилегали к черепу. Довершали его облик огромные ноздри и толстые губы. В общем, это был настоящий негр, негр на все сто, вовсе не похожий на тех приглаженных, на фото, которые помещались в журналах для белых и в рекламных объявлениях. Он был самим собой, и его жене Каролине нравилась его внешность, и дочери Ханне — тоже, а главное — ему самому это нравилось, вот и все. Правда, сейчас он вовсе не выглядел на все сто, поскольку на голове у него был противогаз, трубки которого шли к резервуару на спине.

Он вошел в дом и остановился у самой двери. На полу были две параллельные отметины, начинавшиеся у порога и пересекавшие всю комнату. Он наклонился, чтобы повнимательнее их разглядеть. Они были черного цвета и шли на одинаковом расстоянии друг от друга. Совершенно очевидно, что это были следы ног тела, которое волочили за руки по полу. Броун выпрямился и пошел по этим следам до самого камина, где они кончались. Он юг к чему не притрагивался — ни у камина, ни по дороге к нему,— это он оставил ребятам из лаборатории. Но он был уже абсолютно уверен, что человека в ботинках, пусть даже на нем больше ничего не было, тащили через всю комнату к камину.

Вчера им стало известно, что Эрнеста Месснера жгли на огне древесного угля. В этой комнате, без сомнения, горел именно такой огонь, а удушливая вонь, которую они почувствовали, войдя сюда, несомненно была запахом сожженной человеческой плоти. Вдобавок ко всему еще и эти следы, ведущие от двери к камину. В сущности, всего этого Броуну было достаточно.

Оставался один-единственный вопрос: действительно ли в этом камине сожгли Месснера или это был кто-то другой? На этот вопрос ответа у него пока не было. Да и глазные стекла начали запотевать.

Он вышел во двор, снял противогаз и предложил Виллису отправиться в Мидлбарк, чтобы навести справки у агентов по продаже недвижимости, кто является хозяином этого дома.

* * *

Элен Хикс была миниатюрной рыжеволосой женщиной с отличной фигурой, голубыми глазами и наманикюренными ноготками. Она всегда отдавала предпочтение невысоким мужчинам и поэтому была совершенно очарована Гэлом Виллисом — самым низкорослым детективом управления.

Элен сидела за своим столом на вращающемся табурете в конторе агентства «Хикс, Риел, Стайн» в Мидлбарке, скрестив ножки и улыбаясь. Она благосклонно приняла сигарету, предложенную ей Гэлом, и благодарно пробормотала: «Благодарю вас, мистер Виллис». Одновременно она еще и пыталась вспомнить, о чем же, собственно, ее спрашивал Виллис минуту назад. Элен сдвинула ножки, потом снова скрестила их и наконец сказала:

— Ах да, этот дом на 407-й...

— Вот я и спрашиваю, не знаете ли вы, кто его владелец? — повторил Виллис.

Впечатление, которое он произвел на мисс Элен, видимо, не ускользнуло от его внимания, и он всерьез опасался, что так и не получит ответа на свой вопрос. В то же время он был приятно озадачен. В течение многих лет он был жертвой того, что сам определил как «феномен Матта и Джеффа»,— любопытного психофизиологического явления, которое делало его неотразимым и привлекательным для очень высоких девушек. Никогда в жизни ему не приходилось назначать свидание девушке ниже пяти футов девяти дюймов. Одна из его самых лучших приятельниц была ростом пять и одиннадцать и безнадежно сохла по нему.

Теперь же он совершенно не мог понять, почему эта крохотулька Элен Хикс так заинтересовалась мужчиной всего пяти футов и восьми дюймов ростом, с фигурой танцовщика и руками шулера? Правда, он служил во флоте и был специалистом по восточным единоборствам, но ведь Элен-то не могла знать, что он слывет гением среди людей, владеющих искусством в мгновение ока сломать шею самому искусному противнику. Что же в нем тогда могло показаться ей столь привлекательным?

Будучи честным копом, он от всей души надеялся, что это обстоятельство не помешает ему выполнить задачу. И в то же время, будучи наблюдательным, он не мог не заметить, как она то сдвигает, то раздвигает ножки, точь-в-точь — нерешительная девственница.

— Владельцы этого дома — мистер и миссис Джером Брандт,— сказала Элен, раздвигая ноги.— Не хотите ли кофе или еще чего-нибудь? У меня найдется, в соседней комнате...

— Нет, благодарю вас! А давно ли...

— А вы, мистер Броун?

— Нет, спасибо.

— Давно ли Брандты живут в этом доме?

— Они там не живут. По-настоящему, я имею в виду.

— Боюсь, что я не совсем понял вас,— сказал Виллис.

Элен Хикс снова скрестила ноги и наклонилась к Виллису, как будто собиралась сообщить ему что-то очень интимное.

— Они ведь купили его как загородный домик. Мэвис-Каунти — чудесный курортный район, знаете ли. Множество озер и ручьев, и океан не слишком далеко от любой точки графства. У нас ведь за год выпадает меньше осадков, чем...

— Когда они его купили, мисс Хикс?

— В прошлом году. Я думала, они туда приедут после Дня поминовения, но дом так и оставался закрытым всю зиму.

— Что и объясняет сломанный засов на двери,— заметил Арт Броун.

— Он сломан? — спросила Элен.— О Господи!

И она опять сдвинула ножки.

— Мисс Хикс, как вы считаете, многие ли в ближайших окрестностях знали, что дом стоит пустой?

— Да. Я думаю, что об этом знали все. Вам нравится ваша работа в полиции?

— Нравится,— ответил Виллис.

— Наверное, это необыкновенно интересно?

— Да, но иногда напряжение становится невыносимым,— сказал Броун.

— Не сомневаюсь в этом,— согласилась мисс Хикс.

— Насколько я понимаю,— начал Виллис, бросив недовольный взгляд на Броуна,— дорога № 407 в настоящее время пустынна и пользуются ею очень редко. Это так?

— О, да! Автострада № 126 обеспечивает сообщение между Мидлбарком и Йорком намного удобнее, и, кроме того, есть ведь и новое шоссе, которое проходит мимо обоих наших городов. Практически большинство жителей избегают дорогу № 407. Это ведь неважная дорога. Вы там были?

— Были. В таком случае любой местный житель знает, что дом пустует, а также, что по 407-й мало кто ездит. Я правильно вас понял?

— Да, мистер Виллис. Именно это я и говорю,— ответила Элен.

Виллис казался несколько озадаченным.

— Мисс Хикс, а что за люди эти Брандты? Вы их давно знаете?

Она посмотрела на Броуна и откашлялась:

— Знаю. Ведь это я оформляла продажу. Джерри занимает ответственный пост в одной фирме...

— А его жена?

— Макеми — очень милая дама лет пятидесяти. Г ода на три-четыре моложе Джерри.

— Респектабельные люди, как вы считаете?

— О, да! В высшей степени респектабельные! Господи, конечно же! — убежденно выкрикнула Элен.

— Не знаете, не было ли их здесь в понедельник вечером?

— Не знаю. Думаю, что они позвонили бы мне, если бы собирались приехать. У меня здесь, в конторе, ключи от их домика. Мне надо было бы тогда позаботиться об уборке и...

— Но они вам не звонили, что собираются приехать?

— Нет.

Элен помолчала.

— Это как-то связано с катастрофой на 407-й?

— Да, мисс Хикс,

— Господи, но как Джерри или Макеми могут быть хоть отдаленно замешаны в чем-либо подобном?

— Вы считаете, что это невозможно?

— Конечно, нет! Я их не видела довольно давно. Но мы очень близко сошлись, когда я оформляла для них эту сделку в октябре. Поверьте, трудно представить более милую пару! Это кажется совершенно необычным, особенно если учесть, сколько у них денег.

— Вы говорите, они богаты?

— Дом стоит сорок две с половиной тысячи, и они уплатили за него наличными.

— У кого же они купили?

— О, вы, возможно, ее и не знаете, но вашей супруге ее имя знакомо наверняка!

— Я не женат,— сказал Виллис.

— О?! Неужели? — колени мисс Элен дрогнули.

— Так у кого же они купили дом? — спросил Броун.

— У модной манекенщицы по имени Тинка Сакс. Вы знаете ее?

* * *

Если до этого у них не было явных доказательств того, что человек, найденный в сгоревшем автомобиле,— Эрнест Месснер, то теперь в их руках оказалась именно та информация, которая помогала связать воедино целую цепочку событий и устраняла всякую случайность или простое совпадение фактов:

1. Тинка Сакс была убита в своей квартире на Стаффорд-Плейс в пятницу вечером девятого апреля.

2. Эрнест Месснер был дежурным лифтером в ночь ее убийства.

3. Эрнест Месснер отвез на лифте какого-то мужчину в ее квартиру, а позднее дал полиции его подробное описание.

4. Эрнест Месснер исчез в понедельник вечером двенадцатого апреля.

5. На следующий день в сгоревшем автомобиле на дороге № 407, соединяющей Мидлбарк и Йорк, Мэвис-Каунти, был найден обуглившийся труп.

6. Медэксперты высказали твердую уверенность в том, что тело, найденное в машине, было подвергнуто длительному воздействию огня от древесного угля где-то в другом месте и только после этого помещено в машину.

7. На дороге № 407 имеется только один дом, в пяти с половиной милях от катастрофы.

8. В камине этого дома совсем недавно был разведен огонь из древесного угля, а во всем помещении стоит удушливый запах сожженного человеческого тела. Кроме того, на полу имеются следы ботинок, указывающие на то, что чье-то тело волокли здесь от двери к камину.

9. Этот дом принадлежал Тинке Сакс и был продан только в октябре прошлого года.

Из всего этого логично вытекало, что убийца Тинки догадался, что у полиции есть сведения о его внешности, и поэтому с угрожающей поспешностью убрал единственного свидетеля, который мог его опознать. Разумно также было предположить, что убийца Тинки Сакс знал о пустующем доме в Мэвис-Каунти, куда он и отвез тело Месснера с единственной целью — изуродовать труп до неузнаваемости. Отсюда вытекает следующий вывод: убийца был знаком с Тинкой по крайней мере с сентября прошлого года, когда она еще была владелицей этого дома.

Правда, оставались невыясненными некоторые детали, но это были сущие пустяки, из-за которых полиции вовсе не стоило беспокоиться. Так, например, копы из 87-го управления все еще ломали себе головы над тем, кто все же убил Тинку Сакс, кто убил Эрнеста Месснера, кто отнял у Кареллы его жетон и пистолет и разбил его автомобиль и, наконец, жив ли еще сам Карелла, а если жив, то где его прячут? И такие вот именно мелочи обычно сильно отравляют людям их существование.

* * *

Расписание самолетных рейсов по-прежнему занимало Клинга. Несмотря на то, что его отстранили от этого дела, все же непрестанно думал об этом расписании и о возможности того, что Деннис Сакс прилетел из Финикса и улетел обратно в какой-то день между четвергом и понедельником.

В тот вечер он позвонил из своей квартиры в службу информации и попросил сообщить ему название и номер телефона отеля в Рэнсфилде, штат Аризона. Дежурная соединила его с информационной службой Финикса, откуда ему сообщили, что у них значится в Рэнсфилде только один отель. Это «Майор Пауэлл» на Мэйн-стрит, если, конечно, Клинга это устроит.

Клинг ответил утвердительно, и дежурная спросила,

заказать ли ему разговор. Он понимал, что если его отдадут под суд, то он потеряет и свой жетон, и свою зарплату, поэтому он спросил, сколько это будет стоить. Получив ответ, что все это составит два доллара и десять центов за первые три минуты и по шестьдесят пять центов за каждую следующую, Клинг попросил соединить его.

Мужчина, ответивший на вызов, назвался Уолтером Блаунтом, управляющим отелем.

— Говорит детектив Берт Клинг. Мне хотелось бы задать вам пару вопросов в связи с происшедшим здесь у нас убийством, если позволите. Я звоню очень издалека.

— Слушаю вас, мистер Клинг!

— Прежде всего, скажите, вы знаете Денниса Сакса?

— Разумеется. Он живет у нас. Это член экспедиции доктора Тарсмита.

— Дежурили ли вы в ночь на четверг на прошлой неделе восьмого апреля?

— Я дежурю все время,— ответил Блаунт.

— В какое время мистер Сакс приехал в этот день из пустыни?

— Ну, точно я не могу сказать. Они обычно приезжают оттуда часов в семь-восемь вечера. Что-то в этом роде.

— Вы можете утверждать, что восьмого апреля они вернулись примерно в это же время?

— Пожалуй, что могу.

— Не покидал ли мистер Сакс в тот вечер отеля?

— Да. Он ушел примерно в половине одиннадцатого, пошел на станцию.

— У него был с собой чемодан?

— Да.

— Он не говорил, куда направляется?

— Сказал, что поедет в Финикс. Просил, чтобы мы заказали ему номер в «Ройял Сандс», гостинице в Финиксе. Так что, я думаю, он туда и направился.

— Вы лично заказывали для него номер, мистер Блаунт?

— Да, сэр. Одиночный, с ванной. С четверга до воскресенья утром. Цены...

— В какое время мистер Сакс вернулся в понедельник утром?

— Около шести утра. Здесь у нас его уже ждала телеграмма. Его жену убили. Впрочем, вам это, наверное, известно. Скорее всего, вы мне по этому поводу и звоните. Он тут же позвонил в аэропорт и сразу после этого пошел на станцию, чтобы успеть на поезд до Финикса. Даже чемодан не успел распаковать.

— Мистер Блаунт, Деннис Сакс сказал мне, что раз в неделю разговаривал по телефону со своей бывшей женой. Это правда?

— Конечно, правда. Он регулярно звонил на Восток.

— Как часто?

— По крайней мере, раз в неделю. Это совершенно точно. И даже чаще, я бы сказал.

— Насколько чаще?

— Ну... в последние два месяца он звонил ей три-четыре раза в неделю. Проводил много времени за разговорами, и счет у него был немаленький.

— Всегда звонил только жене, вы сказали?

— Нет, не только ей.

— Кому же еще?

— Не могу сказать, с кем он говорил.

— Но он вызывал в этом городе и другие номера?

— Точнее сказать, один номер...

— Вы случайно его не знаете?

— Нет. Но он записан у меня в телефонных отчетах. Это не номер его жены, тот я знаю наизусть. Он ведь вызывал ее постоянно с тех пор, как поселился у нас год назад. Но этот, другой номер, мне незнаком.

— Когда он стал впервые вызывать его?

— Примерно с февраля.

— Как часто он вызывал его?

— Обычно раз в неделю.

— Не можете ли вы сообщить мне этот номер?

— Разумеется. Сейчас поищу.

— Благодарю.

Клинг ждал. В трубке что-то потрескивало. Рука его стала мокрой от пота.

— Хэлло! — сказал Блаунт.

— Да-да, я слушаю, мистер Блаунт!

— Номер СЕ— думаю, это означает «Секвейр» — СЕ-1402.

— Большое спасибо! — поблагодарил Клинг.

— Не за что,— ответил Блаунт и повесил трубку. Клинг с минуту помедлил, не снимая руки с телефона, потом поднял трубку и быстро набрал номер СЕ-1402. На другом конце линии раздались настойчивые гудки. Клинг считал: «...четыре, пять, шесть...» Как вдруг послышался голос дежурной по станции обслуживания.

— Линия доктора Леви,— сказала она.

— Говорит детектив Клинг из 87-го управления,— произнес Клинг.— Это станция обслуживания?

— Да, сэр.

— Как вы сказали, чей это телефон?

— Доктора Леви.

— Имя?

— Джейсон.

— Вы не скажете, где я могу его найти?

— К сожалению, сэр, он уехал на уик-энд. Вернется не раньше понедельника.

Женщина сделала паузу.

— Вы звоните по полицейскому делу или хотите попасть на прием?

— По полицейскому делу.

— Доктор начинает прием по понедельникам, с десяти утра. Если вы позвоните ему в это время, я уверена, что...

— Не скажете ли вы мне его домашний телефон?

— Туда звонить бесполезно. Он действительно уехал на уик-энд.

— Не знаете, куда?

— К сожалению, нет.

— Все-таки дайте мне его телефон!

 — Мне не полагается давать кому бы то ни было домашний телефон доктора. Если хотите, я попробую дозвониться сама. Если он дома, а я уверена, что его нет, я попрошу, чтобы он сам вам позвонил. Будьте любезны, скажите номер.

— Пожалуйста. Рашебери, два, то есть РО 2-7641.

— Спасибо.

— Будьте добры, позвоните мне, пожалуйста, в любом случае, даже если не застанете его дома.

— Хорошо, сэр.

— Благодарю вас!

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Клинг. Детектив Берт Клинг.

— Спасибо,— сказала она и повесила трубку.

Клинг ждал у телефона. Через пять минут девушка позвонила и сообщила, что, как она и думала, домашний телефон доктора не отвечает. Она сообщила расписание приема доктора и сказала, что он может снова позвонить доктору по служебному телефону в понедельник.

Клинг понял, что этот уик-энд будет тянуться бесконечно долго.

* * *

Тедди Карелла еще долго сидела в гостиной после ухода лейтенанта Бирнса. Руки ее неподвижно лежали на коленях. Невидящим взглядом она уставилась в угол, где собирались тени, и ничего не слышала, кроме тихого шепота собственных мыслей в усталой голове.

— Теперь мы уже знаем наверняка,— сказал Бирнс,— что человек, найденный в машине, не Стив. Имя этого человека — Эрнест Месснер, и на этот счет не может быть никаких сомнений. Тедди, я хочу, чтобы ты это знала. Но я должен сказать тебе и то, что это вовсе не означает, что Карелла жив. Мы просто ничего в настоящий момент не знаем, хотя все время ведем расследование. Единственное, о чем этот факт пока говорит, так это о том, что Стив не обязательно мертв. Но ведь и это немало.

Лейтенант замолчал.

Она наблюдала за выражением его лица. Он посмотрел ей прямо в глаза, как бы желая удостовериться, все ли она поняла из того, что он ей только что сказал.

Она кивнула.

— Я знал об этом еще вчера,— продолжал лейтенант,— но не был уверен, и мне не хотелось будить в тебе надежду, пока сам все не проверю. Но теперь медэксперт дал самое точное заключение. Они еще не закончили аутопсию по делу Сакс, потому что мы их заставили заниматься человеком в автомобиле. Но теперь уж установлено точно, что это не Стив. У нас есть заявление Пола Дайни, он специалист своего дела. Кроме того, мы добились сотрудничества с главным медицинским экспертом. Так что я абсолютно уверен в том, что говорю.

Питер Бирнс перевел дух.

— Что же касается всего остального, то мы работаем не щадя сил, и как только что-нибудь прояснится, я немедленно сообщу тебе. Пока это все, Тедди. Мы делаем все возможное.

Она поблагодарила его и предложила кофе, от которого он вежливо отказался. Он ведь торопится домой, ему надо бежать, его ждут, и он надеется, что она извинит его.

Она проводила его до двери, потом прошла мимо комнаты для игр, где Фанни смотрела телевизор, мимо детской, где крепко спали близнецы. Вошла в гостиную, включила свет и подошла к старенькому пианино, которое Карелла купил во второсортном магазине в нижней части города, уплатив за него шестьдесят долларов. Стив еще сказал тогда, что всегда мечтал научиться играть на пианино, «ведь учиться никогда не поздно, правда, родная?».

Новость, принесенная лейтенантом, все всколыхнула в ней, но она боялась верить, мучительно терзаясь: что, если это мимолетный дар судьбы, который вскоре будет отнят? Стоит ли говорить что-либо детям, рискуя нанести им новый удар, если окажется, что их отец все-таки мертв?

— Что это значит? — спросила тогда Эйрил.— Если человек мертвый, это значит, что он никогда больше не придет?

Марк же сердито повернулся к сестре и отчаянно крикнул:

— Замолчи, ты, дура!

А потом убежал в свою спальню, чтобы мать не видела его слез.

Нет, они заслужили хотя бы такую небольшую надежду. Они имели право знать, что такая надежда существует.

Она поднялась со стула, вышла на кухню и нацарапала несколько слов на листке телефонной книги, потом вырвала его и отнесла Фанни. Та испуганно посмотрела на нее, когда она вошла в комнату, видимо, ожидая тревожных новостей. Фанни знала, что в последнее время лейтенант приносит только дурные вести.

Тедди протянула ей листок, и Фанни прочитала:

«Разбуди детей и скажи им, что их отец, возможно, еще жив».

Фанни быстро взглянула на Тедди, пробормотала: «Слава Богу!» — и выбежала из комнаты.

 Глава 11

Полицейский явился в управление в понедельник утром и ожидал за решеткой, пока Мейер звонком не пригласил его к себе. Он открыл дверцу в решетчатой перегородке и подошел к столу Мейера.

— Вы, наверное, не знаете меня. Я — полицейский Ангмери.

— Мне кажется, я встречал вас,— ответил Мейер.

— Может, я зря явился к вам, может быть, вам уже известно об этом. Но моя жена уверена, что я все равно должен вам рассказать!

— А в чем дело?

— Я в этом округе работаю недавно, всего шесть месяцев. А вообще, это у меня первый округ, я ведь недавно работаю копом.

— Мгм,— сказал Мейер.

— Если вы уже все знаете, то так и скажите, ладно? Моя жена говорит, а вдруг вы все-таки не знаете, а это окажется важным.

— Ну ладно. В чем все-таки дело? — сказал Мейер торопливо.

— Карелла.

— Что Карелла?

— Я ведь сказал вам, что я новенький в округе и поэтому не знаю всех по именам. Но я узнал его потом по фотографии в газете, хотя это и старый снимок. Он тогда был еще сам полицейским. В общем, это он.

— Что, собственно, вы хотите сказать, Ангмери? Я вас, черт возьми, не понимаю!

— Нес куклу,— пояснил Ангмери.

— Что за чушь? Я ничегошеньки не понимаю!

— Я в тот день дежурил в вестибюле, понимаете? В том доме. Я говорю об убийстве Тинки Сакс.

Мейер вдруг резко наклонился вперед.

— Ну, говорите же, говорите! Я вас слушаю!

— Ну так вот. Он пришел туда в прошлый понедельник вечером, примерно в пять часов или полшестого, показал мне свой жетон и вошел в квартиру. Когда же он вышел оттуда, он страшно торопился и нес под мышкой куклу.

— Вы хотите сказать, что в понедельник вечером на прошлой неделе Карелла побывал на квартире у Сакс?

— Именно так!

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно!

Ангмери сделал паузу.

— Так вы все-таки не знали об этом? Хм... Моя жена была права!

Он снова помолчал.

— Она всегда бывает права.

— Что вы сказали про куклу? — перебил его размышления Мейер.

— Обыкновенная такая кукла, понимаете? В какие играют дети. Девочки. Со светлыми волосами, знаете? К-у-к-л-а.

— О! То есть вы утверждаете, что Карелла вышел из квартиры с детской куклой в руках?

— Точно!

— В прошлый понедельник вечером?

— Ну да!

— Он вам ничего не сказал?

— Ничего.

* * *

Было девять часов утра, когда Мейер подъехал к дому Тинки Сакс на Стаффорд-Плейс. Он коротко переговорил с управляющим домом Мэнни Фарбером и поднялся на лифте на четвертый этаж. На площадке полицейский пост уже был снят. Он прошел по коридору и отпер дверь в Тинкину квартиру ключом, который получил по ордеру в отделе хранения.

В квартире стояла мертвая тишина, так соответствующая тому, что здесь произошло. Пустые квартиры молчат по-разному, и это очень хорошо знакомо любому полицейскому...

Квартира, из которой хозяева выехали на лето, молчит не так, как та, куда все вернутся к вечеру. А жилье, в котором побывала смерть, молчит по-особенному — холодно и тоскливо, и это молчание понятно каждому, кто хоть раз в жизни видел смерть.

Мейер знал и понимал такое молчание, хотя и не мог объяснить, в чем тут секрет. Отключенные провода, крепко завернутые краны, молчаливый телефон, часы без обычного тиканья, плотно задернутые шторы на окнах, ни единого звука с улицы — все эти детали еще больше подчеркивали суровую тишину, хотя и составляли только часть ее. Ибо сама эта жуткая тишина, казалось, витала в воздухе и даже не зависела от отсутствия привычных домашних звуков.

Что-то дрогнуло в душе у Мейера, откликнулось на это молчание, едва он переступил порог. Он помедлил в дверях, не снимая руки с дверной ручки, потом вздохнул и медленно закрыл за собой дверь. Солнечные лучи, с трудом пробиваясь сквозь плотно задернутые шторы, освещали отдельные пылинки, повисшие в неподвижном воздухе. Он медленно прошел по комнатам, как будто боясь спугнуть какой-то призрак прежней жизни, царившей в этой квартире.

Подойдя к детской, он заглянул в открытую дверь и увидел ряды кукол, сидевших на полках книжного шкафа, стоявшего у стены под окнами.

Да, их были целые ряды, по-разному одетых, глядевших на него немигающими взорами стеклянных глаз. Их розовые щеки блестели, нежные немые рты застыли в улыбке, накрашенные губы извивались над пластиковыми зубами, по спинам струились черные, рыжие, светлые, серебряные нейлоновые волосы.

Мейер как раз собирался войти в комнату, как вдруг услышал, что в замке поворачивается ключ. Этот звук испугал его, ворвавшись в тишину квартиры подобно грому. Он услышал щелчок замка, потом звук поворачиваемой ручки двери.

Мейер метнулся в детскую как раз в тот момент, когда дверь распахнулась. Он окинул комнату быстрым взглядом: книжный шкаф, кровать, стенной шкаф, маленький комодик. В коридоре уже были слышны шаги, приближавшиеся к детской. Мейер решительно распахнул дверцу стенного шкафа и приготовил пистолет.

Шаги приближались.

Он втиснулся в узкую щель между стеной и дверцей шкафа, оставив только узенькую щелочку. Затаив дыхание, в полной темноте он терпеливо ждал.

Мужчина, вошедший в детскую, был высок — не менее шести футов и двух дюймов, широкоплеч и узок в  талии. Он остановился в дверях, как будто почувствовав чье-то присутствие и как бы принюхиваясь к  воздуху, вкотором носится посторонний запах.

Потом, очевидно, отбросив сомнения, подсказанные интуицией,  решительно шагнул к книжному  шкафу и стал собирать куклы, все подряд, без разбора, сколько поместится в охапке.

Когда он был уже на пороге, Мейер рывком распахнул дверцу шкафа. Мужчина резко повернулся, ошарашенный внезапным шумом. Глаза его широко раскрылись. Нелепо вцепившись в прижатый к груди груз, он прислонился к косяку двери, переводя взгляд с лица Мейера на кольт 38-го калибра в его руке и снова на лицо.

— Кто вы такой? — спросил он наконец.

— Ктоя  такой? Отличный вопрос! — сказал Мейер.— Положите-ка кукол вон туда, и поживее.

— Что?..

— Делайте то, что я вам велел, мистер!

Мужчина подошел к кровати. Облизывая пересохшие губы, он хмуро посмотрел на Мейера и бросил свой груз на постель.

— Подойдите к стене! — скомандовал Мейер.

— Послушайте, какого черта!

— Упритесь в стену руками, наклонитесь вперед и расставьте пошире ноги. Ну, быстро!

— Ладно. Только успокойтесь.

Мужчина выполнил приказание Мейера. Детектив быстро и умело обыскал его — посмотрел карманы пиджака, брюк, похлопал по штанинам. Потом отошел в сторону и сказал:

— Повернитесь и держите руки вверх!

Мужчина повиновался. Снова облизнув губы, он уставился на пистолет Мейера.

— Что вы здесь делаете? — спросил Мейер.

— Это я вас должен спросить!

— Я полицейский офицер. Отвечайте, когда...

— О! О’кей!

— Что «о’кей»?

— Я — Деннис Сакс.

— Кто?

— Деннис...

— Тинкин муж?

— Точнее — бывший муж.

— Где ваш бумажник?

— Вот здесь, у меня...

— Не шевелиться! Немедленно прислонитесь снова тс стене!

Мужчина повиновался. Мейер нащупал у него в кармане бумажник, достал его и обнаружил в нем водительское удостоверение. В нем стояло имя: Деннис Сакс. Мейер протянул ему бумажник.

— Ладно, опустите руки. Что вы здесь делаете?

— Моей дочери понадобились ее куклы,— ответил Сакс.— Вот я и пришел за ними.

— Как вы сюда вошли?

— У меня есть ключ. Я ведь жил здесь раньше, знаете ли...

— Я считал, что вы с вашей женой разошлись.

— Так и есть.

— И у вас все еще есть ключ от ее квартиры?

— Разумеется.

— Это все, что вам было здесь нужно? Только куклы?

— Да-

— Может, какая-нибудь из них вам особенно нужна?

— Да нет.

— Ваша дочь не просила какую-нибудь конкретную куклу?

— Нет. Она просто сказала, что хотела бы иметь у себя несколько своих кукол, и спросила, не могу ли я ей их привезти.

— Ну, а вы сами?

— Что «я сам»?

-— Вы сами! Может, вы имели в виду какую-нибудь определенную куклу?

— Я?!

— Ну не я же, мистер Сакс! Именно вы!

— Нет... Что, собственно, вы хотите спросить? Мы что, о куклах сейчас говорим?

— Да, именно о куклах я сейчас и говорю.

— Интересно, для чего это мне могла понадобиться какая-нибудь определенная кукла?

— Именно это я и хотел бы выяснить у вас!

— Мне кажется, что я вас совершенно не понимаю!

— Ну ладно, забудем об этом.

Сакс нахмурился и взглянул на кукол, лежащих на кровати. Поколебавшись, он пожал плечами и сказал:

— Так как же, можно мне их забрать?

— Боюсь, что нет.

— Почему? Ведь они принадлежат моей дочери.

— Нам необходимо осмотреть их, мистер Сакс.

— Для чего?

— Сам не знаю. Но это необходимо.

Сакс снова бросил взгляд на кровать, потом повернулся к Мейеру и пристально посмотрел на него. Помолчав, он сказал:

— Полагаю, что вы отдаете себе отчет в том, что у нас с вами состоялась довольно странная беседа?

— Да, конечно... Но именно таким путем раскрываются преступления... Мне туг надо кое-что сделать, мистер Сакс. Если у вас здесь нет больше дел, буду вам очень обязан, если вы уйдете.

Сакс кивнул, ничего не ответил, еще раз посмотрел на кукол и вышел из комнаты. Через минуту входная дверь за ним закрылась.

С полминуты Мейер постоял, прислушиваясь. Как только послышался звук затворяемой двери, он промчался по коридору к выходу, быстро сосчитал про себя до девяти и чуть-чуть приоткрыл дверь. Выглянув в щелочку на площадку, он увидел Сакса, ожидавшего лифт. По всему было видно, что он страшно разозлен. Нажав на кнопку вызова, но так и не дождавшись лифта, Сакс стал спускаться вниз. Потом все-таки вернулся обратно. Он внимательно посмотрел на закрытую дверь в Тинкину квартиру и опять стал ждать лифта.

Когда лифт наконец прибыл, Сакс сердито сказал лифтеру:

— Почему это вас так долго не было?

Вошел в кабину.

Мейер немедленно выскочил из квартиры, запер за собой дверь и помчался по служебной лестнице вниз. Он прыгал через три ступеньки и перевел дух только у запасного выхода в вестибюль. Детектив чуть приоткрыл дверь и выглянул. Сквозь узкую щель ему был виден лифтер, стоявший в проеме парадного входа в здание. Быстрым шагом Мейер вышел в холл, бросил мимоходом взгляд на открытую дверь лифта и проскочил мимо лифтера на улицу. Он сразу же увидел спину Сакса, сворачивавшего за угол, и бросился за ним вдогонку.

Ему пришлось переждать на углу пару минут, так что, когда он снова увидел Сакса, тот уже садился в такси. Теперь уже у Мейера не было времени бежать к тому месту, где он оставил свой автомобиль, поэтому он тоже остановил такси и приказал шоферу тоном полицейского:

— Следуйте за той машиной!

Мейер был вовсе не в восторге от этого мероприятия, потому что предвидел неприятные объяснения в управлении по поводу оплаты за проезд, но у него не было другого выхода.

Водитель обернулся и посмотрел на Мейера, чтобы выяснить, кто это тут раскомандовался. Но встретив его жесткий взгляд, промолчал и поехал за машиной Сакса.

— Вы коп? — спросил он наконец.

— Да,— кивнул Мейер.

— Кого мы догоняем?

— Вестсайдского душителя,— хохотнул Мейер.

— Да?

— Перестаньте валять дурака!

— Вы собираетесь заплатить мне за эту гонку, или все это будет за так?

— Заплачу, не волнуйтесь,— ответил Мейер.— Вы только не упустите его, ладно?

— О’кей!

Было уже десять часов, и улицы полны транспорта. Такси, которое они преследовали, пересекло чуть ли не весь город, но Мейеру попался искусный водитель. Воздух, казалось, содрогался от шума: завывали сирены, скрипели тормоза, визжали шины, орали водители и пешеходы. Но Мейер ничего этого не слышал, наклонившись вперед и следя за идущим впереди такси. Он просто не отрывал взгляда от мчавшейся впереди машины.

— По-моему, они собираются остановиться,— сказал шофер.

—  Хорошо, остановитесь позади них, только не очень близко.

На счетчике было восемьдесят пять центов. Мейер вытащил долларовую бумажку и протянул водителю. Тот заворчал, недовольный мизерными чаевыми, но Мейер с удовольствием обозвал его задницей и выскочил из машины.

В этот момент Сакс уже направлялся к жилому дому, расположенному а центре квартала ,

Мейер промчался через улицу и нырнул в арку парадного как раз в тот момент, когда за Саксом захлопнулась внутренняя стеклянная дверь. Мейер нажал сразу на десяток кнопок на стене холла и в ожидании ответного зуммера прижался носом к стеклу, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть внутри вестибюля. Но Сакса не было видно: наверное, лифты находились в дальнем конце площадки. С полдюжины ответных зуммеров зажужжали одновременно, включая механизм открытия двери.

Толкнув ее, Мейер ворвался в вестибюль. На указателе этажей возле лифта, вспыхивали, сменяя друг' друга, цифры 3, 4, 5. На последней мелькание прекратилось.

Мейер кивнул и вернулся в холл к парадному. Внимательно пересчитав кнопки звонков, он выяснил, что на пятом эт;аже шесть квартир. Под каждой кнопкой стояла фамилия жильца, и Мейер принялся их изучать, как вдруг услышал позади себя голос:

— Мне кажется, что ты ищешь доктора Джейсона Леви.

Вздрогнув, Мейер обернулся. Перед ним стоял Берт Клинг.

* * *

Частный кабинет доктора Джейсона Леви был выкрашен белой антисептической краской. Единственным украшением на стене служил большой календарь с очень крупными цифрами. Стол доктора выглядел весьма официально и профессионально. Сделанный из стали, он был завален медицинскими журналами и книгами, рентгенограммами, фармацевтическими средствами и бланками рецептов. Да и у самого доктора был весьма деловой

вид человека, не привыкшего тратить время на пустые разговоры: открытое лицо под львиной гривой волос, очки с толстыми линзами, крупный крючковатый нос, тонкие губы.

Сидя за своим столом, он молча переводил взгляд с детективов на Денниса Сакса, предоставляя кому-нибудь из них право заговорить первым.

Нам хотелось бы знать, что вы здесь делаете, мистер Сакс? — начал Мейер.

— Я пациент,— ответил Сакс.

— Это правда, доктор Леви?

Доктор с минуту поколебался, потом покачал своей крупной головой:

—- Нет, неправда!

— Ну что ж, начнем сначала? — спросил Мейер.

— Мне нечего вам сказать,— ответил Сакс.

— Почему вы считали необходимым звонить каждую неделю доктору из Аризоны? — задал вопрос Клинг.

— Кто вам сказал, что я звонил сюда?

— Мистер Уолтер Блаунт, управляющий отелем «Майор Пауэлл» в Рэнсфилде.

— Он лжет!

— Зачем бы это ему понадобилось?

— Я не знаю этого,— сказал Сакс.— Спросите у него сами.

— Да нет, это можно сделать гораздо проще,— возразил Клинг.

— Доктор Леви, скажите, звонил ли вам мистер Сакс из Аризоны каждую неделю?

— Да.

— По-видимому, вы здесь несколько расходитесь во мнениях,— усмехнулся Мейер.

— Зачем он вам звонил? — спросил Берт доктора.

— Доктор, не отвечайте! — крикнул Сакс.

— Деннис, но что же вы пытаетесь скрыть, она же мертва?

— Вы — врач и вовсе не обязаны им рассказывать... Вы все равно что священник! Они не могут вас принудить...

— Деннис, она же мертва!

— Эти звонки имели отношение к вашей жене? — обратился Клинг к Саксу.

— Нет.

— Да,— ответил Леви.

— Тинка была вашей пациенткой, не так ли, доктор?

— Да.

— Доктор Леви, я запрещаю вам рассказывать о моей...

— Да, Тинка Сакс была моей пациенткой,— прервал его Леви.— Я стал лечить ее в начале этого года.

— В январе?

— Да. Пятого января. Более трех месяцев назад.

— Доктор, клянусь моей покойной женой, что, если вы будете продолжать, я обращусь в Американскую ассоциацию врачей и...

— Чепуха,— сказал Леви с яростью.— Ваша жена мертва. Если мы можем помочь полиции найти убийцу...

— Вы им все равно ничем не поможете! Только испачкаете память о ней этими мерзкими полицейскими расследованиями...

— Мистер Сакс, не знаю, известно вам или нет, но ее память все равно уже испачкана таким расследованием, и в ваших силах, возможно, свести его к минимуму.

— Зачем она пришла к вам? — спросил Клинг.— Что у нее было не в порядке, доктор?

— Она сказала мне, что в Новый год приняла решение. Сказала, что твердо решила, наконец, прибегнуть к помощи медицины. На самом деле, все это звучало очень патетически. И потом, она была так одинока, так беспомощна и так красива...

— Я просто не мог с ней больше оставаться! — крикнул Деннис Сакс.— Ведь не железный же я! Просто не в силах был выносить это. Я не виновен в том, что с ней произошло! Моей вины в этом нет!

— Никто вас и не думает обвинять,— сказал Леви.—-Ее болезнь началась очень давно, еще до встречи с вами.

— Чем она была больна? — спросил Мейер.

— Доктор, заклинаю, не говорите им!

— Деннис, но я должен!

— Ничего вы им не должны! Пусть все остается как есть. Пусть она останется в памяти у всех как прекрасная, волнующая женщина, а не как...

Деннис резко оборвал свою речь.

— А не как кто? — спросил Мейер.

В комнате вдруг стало очень тихо.

— А не как кто? — настойчиво повторил Мейер.

Леви тяжело вздохнул и качнул головой:

— А не как наркоманка... 

 Глава 12

В тот же день, вернувшись в управление, Клинг и Мейер расположились за столом в дежурной комнате и углубились в регистрационный журнал доктора Леви.

«5 января

Пациентку зовут Тинка Сакс, точнее, Тина Карин Сакс. Она разведена, имеет дочь пяти лет. Живет в городе и ведет весьма деятельную жизнь. Это связано с ее профессией и было до сих пор одной из причин, мешавших ей обратиться за врачебной помощью. Она заявила мне, что в новогоднюю ночь приняла решение и намерена приложить все силы, чтобы побороть в себе пагубную привычку. С семнадцати лет она принимает наркотики, а в настоящее время постоянно употребляет героин. Я объяснил ей, что наиболее эффективными методами отлучения от наркотиков, по крайней мере в моей практике, являются морфиновый и метадоновый методы. Оба эти препарата, по моим наблюдениям, служат отличными лекарственными средствами от любых наркотиков или их комбинаций, какими бы мои пациенты раньше ни пользовались. Я сказал ей также, что сам лично предпочитаю морфиновый метод.

Она спросила меня, насколько болезненным будет лечение. Очевидно, она когда-то пыталась резко оборвать прием наркотиков, но это оказалось слишком мучительным, так что она не выдержала.

Я объяснил, что ей, конечно, придется выдержать все неприятные симптомы отлучения, какой из названных методов она бы ни предпочла. В случае с морфином, однако, процесс будет протекать болезненнее, однако ей станет легче уже через неделю. При метадоновом методе симптомы менее мучительны, зато ее будет бить сильная дрожь в течение месяца после начала лечения.

Она ответила мне, что хотела бы все обдумать и что позвонит мне, когда примет окончательное решение.

12 января

Я и не думал, что когда-нибудь увижу или услышу Тинку Сакс снова, но она пришла ко мне сегодня и спросила у моей ассистентки, не смогу ли я уделить ей десять минут. Я, разумеется, согласился, и ее проводили ко мне в кабинет. Мы проговорили сорок пять минут. Она сказала, что все еще не решила, как ей поступить, и хочет поэтому все подробности обсудить вместе со мной.

Ее профессия — демонстрация дамских туалетов. Она манекенщица высшего класса и получает большие деньги. Поэтому ее особенно беспокоит, что лечение повлечет за собой такое значительное недомогание и она будет вынуждена на время оставить работу, а это может пагубно отразиться на ее карьере.

Я возразил ей, что пристрастие к героину практически уже отразилось на ее карьере потому что она тратит большую часть доходов на покупку наркотиков.

Ей как будто не понравилось тс, что я сказал, и она резко возразила, что очень высоко ценит все остальные блага своей профессии: славу, признание и так далее...

Тогда я задал ей вопрос, действительно ли она может ценить что-то, кроме героина.

Мой вопрос вызвал в ней бурную вспышку гнева, и мне даже показалось, что она сейчас же уйдет. Но она осталась и сказала, что я, наверное, не представляю себе всего ужаса такого существования. Она же надеется только на мое понимание, ведь употреблять наркотики сна начала в семнадцать лет, когда ее впервые угостили марихуаной в одной компании ка пляже Малибу. С тех самых пор она в течение года курила марихуану. Может быть, она так никогда и не попробовала бы «настоящего дерьма», если - бы не один фотограф, который дал ей понюхать героина вскоре после того, как она стала манекенщицей. После этого он попытался изнасиловать ее, и это потрясение чуть было не отвратило Тинку от профессии манекенщицы навсегда. Но оно нисколько не помешало ей с того самого раза при всяком удобном случае курить марихуану и нюхать героин.

Потом кто-то предупредил ее, что постоянное вдыхание наркотика может изуродовать ей нос, и, поскольку форма носа играет огромную роль в ее карьере, она сразу же перестала его нюхать. Но обходиться без наркотика она уже не могла и стала делать себе инъекции. Первый раз она проделала это в компании мужчины, давнего наркомана, когда он пригласил ее в меблированные комнаты в Северном Голливуде. Но им не повезло. Их застукала полиция и арестовала обоих. Ей в то время было всего девятнадцать лет, и, к счастью, ее освободили, приговорив к наказанию условно.

Через месяц она уже была в Нью-Йорке, полная решимости никогда больше не притрагиваться к наркотикам, радуясь тому, что больше трех тысяч миль отделяют ее от бывших друзей и их привычек. Но очень скоро после своего приезда она узнала, что здесь порошок достать так же легко, как и в Лос-Анджелесе. Более того, она стала сотрудничать с Катлерами и уже через несколько недель поняла, что зарабатывает гораздо больше денег, чем необходимо для безбедного существования, даже если сочетать его с привычкой к употреблению наркотиков.

И она начала впрыскивать себе героин подкожно, в мягкие ткани, а спустя некоторое время перешла к внутривенными инъекциям. С тех пор прошло уже немало лет, и все это время она продолжает впрыскивать наркотик прямо в вену. Так что теперь она уже погрязла в этом и выхода не видит.

И неужели после всего того, что она рассказала мне сейчас о себе, я надеюсь ее вылечить?

Как она сможет просыпаться по утрам со спокойной душой, если не будет знать наверняка, что под подушкой у нее есть наркотик?

На эго я ответил ей, что страх, который она испытывает, знаком каждому наркоману, который думает о лечении, но он совершенно безоснователен. Правда, мои уверения она приняла недоверчиво.

— Я еще подумаю об этом,— сказала она ра прощание.

Откровенно говоря, не думаю, чтобы она когда-нибудь вернулась.

20 января

Тинка Сакс сегодня начала лечение. Она выбрала морфиновый метод, хотя и понимает, что он будет мучительнее. Однако она боится, что более длительный период отлучения ее от наркотиков повредит карьере.

Вот уж поистине забавное соображение для того, кто столько лет делал все, чтобы разрушить эту последнюю.

Я с самого начала сказал, что предпочел бы госпитализировать Тинку, но она наотрез отказалась, заявив, что если я ставлю такие условия, то наша сделка не состоится.

Мне пришлось объяснить Тинке, что в случае отказа от госпитализации я не смогу гарантировать достаточно надежных результатов лечения, но она ответила, что будет надеяться на лучшее, но ни за что на согласится лечь ни в какую чертову больницу. Все же мне удалось добиться у нее согласия, что она не станет выходить из дому хотя бы в течение первых нескольких дней лечения, оставаясь в своей квартире под наблюдением опытной сестры, пока реакция организма не станет слабее.

Я предупредил ее, чтобы она не вздумала покупать наркотик тайком и не поддерживала никаких отношений с наркоманами и торговцами наркотиками.

У нас очень жесткий режим. Для начала она будет получать четверть грамма морфия по четыре раза в день, за двадцать минут до еды. Дозы будут вводиться подкожно, морфий будет растворяться в гидрохлоре.

Хочу надеяться, что отлучение от героина будет закончено через две недели.

21 января

Тинку мучают тошнота и понос. Я прописал ей тирозин и белладонну. Она очень страдает. Совсем не спала прошлой ночью.

Я распорядился, чтобы сестра дала ей на ночь три грамма нембутала и еще полтора грамма, если Тинку все же будет мучить бессонница.

Моя пациентка всегда очень ухаживала за своим телом, и этот фактор сейчас играет важную роль. Она необычайно хороша собой, и я не сомневаюсь, что она превосходная манекенщица, но мне совершенно непонятно, как это фотографы не замечали на ее теле следы от уколов? И как это ей удавалось не дрожать во время позирования перед фотокамерой? Она всегда избегала уколов в икры или в руки. Но ее бедра сплошь покрыты шрамами. Она призналась мне, что по этой причине никогда не рекламировала нижнего белья или купальных костюмов.

Продолжаем прием морфия по четверти грамма четырежды в день.

22 января

Сократили инъекции морфия до четверти грамма дважды в день. Реакция организма все еще сильная. Ей пришлось отменить все сеансы, сославшись на женское недомогание, что . не вызвало в агентстве никакого удивления, так как к подобным жалобам привыкли.

Совершенно пропал аппетит. Я прописал ей витамины.

23 января

Реакция организма начинает ослабевать. Делаем инъекции только по одной восьмой грамма четырежды в день.

24 января

Продолжаем лечение, одна восьмая грамма по четыре раза в день.

С завтрашнего утра Тинка отказывается от услуг сестры и будет ежедневно являться ко мне на прием для получения инъекций. Мне это очень не по душе, но я вынужден согласиться, в противном случае она откажется от лечения.

25 января

Перешли на инъекции одного грамма кодеина два раза в день в сочетании с одной восьмой грамма морфия дважды в день.

Сегодня Тинка пришла ко мне в половине девятого, перед завтраком, и я сделал ей укол. Она возвращалась в половине первого и в половине седьмого. Последний укол я сделал ей в половине двенадцатого у нее на квартире.

Она ведет себя очень беспокойно, и я прописал ей полграмма фенобарбитала, чтобы она успокоилась.

26 января

Тинка Сакс не явилась на прием. Я несколько раз звонил ей на квартиру, но к телефону никто не подходит. Я не осмелился позвонить в агентство, потому что они могут заподозрить, что Тинка — моя пациентка.

В три часа дня удалось поговорить с гувернанткой ее дочери, которая только что, перед моим звонком, привела девочку с детской площадки. Она не знает, где миссис Сакс, и советует мне позвонить в агентство. Позвонил домой Тинке в полночь, но ее все еще нет. Гувернантка сказала, что я совершенно напрасно разбудил ее. Очевидно, она не видит в таких исчезновениях своей хозяйки ничего необычного. В ее обязанности входит только приводить девочку с детской площадки и проводить с ней столько времени, сколько потребуется. Она сказала, что миссис Сакс зачастую отсутствует по ночам и тогда гувернантке вменяется в обязанность утром отводить Анну на детскую площадку и заходить за ней в половине третьего. Однажды миссис Сакс уехала на целых три дня, и в этом нет ничего необычного.

Я очень встревожен.

4 февраля

Тинка сегодня утром явилась ко мне на прием, смущенно извинилась и объяснила, что ей пришлось на несколько дней уехать из города по вызову одной из фирм. Они снимали серию новых твидовых костюмов, и им нужен был сельский пейзаж в качестве фона.

Я уличил ее во лжи, и только тогда она призналась, что вовсе не уезжала никуда, а просто провела всю прошлую неделю на квартире своего друга из Калифорнии. После моих настойчивых расспросов она призналась также, что этот ее друг — старый наркоман. В сущности, это именно тот мужчина, с которым ее задержали, когда ей было девятнадцать лет. От приехал в Нью-Йорк в сентябре прошлого года, денег у него было мало, жилья не было. Она некоторое время помогала ему материально и разрешила жить в своем домике в Мэвис-Каунти, пока не продала его в сентябре. Тогда она помогла ему найти квартиру на Сорок пятой улице и стала временами встречаться с ним.

Мне было совершенно ясно, что она опять принимала героин. Она не стала этого отрицать, но выразила самое искреннее отчаяние и раскаяние, а потом заявила, что теперь еще больше, чем раньше, горит желанием побороть свою ужасную привычку. Когда я спросил, собирается ли ее приятель и дальше оставаться в городе, она ответила утвердительно, но добавила, что он теперь живет не один и не нуждается в старых друзьях, которые помогали бы ему вести прежний образ жизни.

Я вырвал у Тинки обещание, что она никогда больше не будет встречаться с этим человеком. Завтра утром мы снова начинаем курс лечения. На этот раз я настоял, чтобы сестра оставалась с ней по крайней мере две недели.

Опять начинаем с нуля.

9 февраля

Мы добились великолепных результатов за эти пять дней.

Инъекция морфия доведена до одной восьмой грамма четыре раза в день, завтра начинаем добавлять кодеин.

Сегодня Тинка впервые заговорила со мной о своем бывшем муже. Он археолог, работает где-то в экспедиции, кажется, в Аризоне. Она поддерживает с ним самые теплые отношения. Вчера она звонила ему, чтобы рассказать, что начала лечение и надеется на скорое выздоровление. Она очень хочет начать с ним новую жизнь, как только излечится. Он все еще любит ее. Если бы не ее ужасное пристрастие, они никогда бы не развелись. Тинка сказала, что ее муж ничего не знал об этой ее привычке до тех пор, пока их дочери не исполнился год. Это тем удивительнее, что в утробе матери-наркоманки с ее испорченной кровью ребенок еще до рождения становится наркоманом.

Девочка все время плакала, ее рвало, она постоянно капризничала. Деннис и домашний врач считали, что ребенок мучается по какой-то неизвестной им причине. Одна только мать знала правду: девочка испытывала все страдания, связанные с отлучением от наркотиков. Тинка не раз испытывала сильнейшее желание дать дочери дозу наркотика, но все же не сделала этого, и ребенок пережил все эти муки, организм его справился, но только для того, чтобы пережить теперь не менее сильное потрясение— развод родителей и разлуку с отцом.

Однажды Деннис нашел у Тинки в комнате шприц, но ей удалось выкрутиться, объяснив ему, что у нее аллергия к некоторым красителям нейлоновых платьев, в которых она позирует. Поэтому доктор прописал ей уколы антигисгамина, чтобы несколько ослабить аллергическую реакцию. Но ей никак не удавалось объяснить мужу, куда девается большая часть денег с их общего банковского счета. Кроме того, он нашел в конце концов три стеклянные ампулы с белым порошком, которые она прятала в глубине своего туалетного столика. Он с возмущением потребовал объяснений. Пришлось ей признаться мужу, что она наркоманка в течение почти семи лет и, в общем, не видит в этом ничего страшного, поскольку у нее вполне достаточно денег, чтобы доставлять себе такое удовольствие. И, черт побери, ему должно быть отлично известно, что это она приносит в дом большую часть денег, и что ему, собственно, еще от нее нужно?

Деннис тогда не выдержал и ударил ее по лицу. Потом он сказал, что утром они вместе отправятся к врачу. Наутро Тинка исчезла из дому. Она появилась лишь спустя три недели, истерзанная, грязная, и сказала Деннису, что она провела это время в компании трех цветных музыкантов одного из городских клубов. Все трое были наркоманами, и она уже не помнит, чем они там все вместе занимались. К тому времени Деннис уже проконсультировался с врачом и сказал Тинке, что наркомания отнюдь не является неизлечимой, что существуют разные способы лечения и что успех обеспечен, если только сам пациент...

На это Тинка ответила, чтобы он не смешил ее. Она насквозь пропитана наркотиками, и к тому же ей это очень нравится. Так что пусть он идет к черту. Это вовсе не его забота. И вообще, «провались ты, проклятая обезьяна, до чего ты мне опротивел!»

Шесть месяцев спустя он потребовал развода.

Все это время он отчаянно боролся, чтобы спасти эту теперь уже почти незнакомую женщину, которая тем не менее была матерью его ребенка. Это упрямое животное, которое было одержимо лишь одним желанием: побольше героина. Их расходы были ошеломляющими. Она не могла ставить на карту свою карьеру. Ведь если бы она лишилась работы, ей ни в коем- случае не удалось бы добывать те чудовищные дозы героина, в которых она нуждалась. Так что ей приходилось играть роль знаменитой манекенщицы, жить в шикарной кварт аре и разъезжать в наемных лимузинах, а также питаться в лучших ресторанах, посещать различные приемы и так далее, и все это в то время, когда изнутри ее постоянно точила жгучая потребность в героине. Она работала как лошадь, как рабыня. Часть дохода уходила на то, чтобы поддерживать в окружающих легенду о благополучном существовании, что было совершенно необходимо при ее профессии, Остальные же деньги, все без остатка, уходили на покупку наркотиков для нее и ее друзей. Такие друзья всегда находились.

Иногда она исчезала на целые недели, призываемая звуками одной ей слышной песни, отправляясь на поиски других наркоманов, стремясь в общество себе подобных, приобретая друзей среди грезивших наяву. У них были такие же шрамы, как у нее, и точно так же, как и она, эти люди не считали приверженность к наркотикам проклятием.

Они разошлись бы еще раньше, но ребенок представлял серьезную проблему... Он знал, что не может оставить Анну наедине с матерью, но ведь не мог же он таскать ее с собой по экспедициям, по всему белому свету. Он прекрасно понимал, что если Тинкин норок станет известен при бракоразводном процессе, то ему немедленно присудят ребенка. Но при этом Тинкина карьера будет погублена, и кто мог бы сейчас сказать, какую травму в будущем могло бы все это нанести Анне?

И он пообещал Тинке, что не станет поднимать вопроса о ее болезни при разводе, если она позволит нанять для ребенка гувернантку, на которую можно будет положиться во всем.

Если бы не ее продолжительные исчезновения из дому, она во всем остальном могла бы считаться примерной матерью. Если же гувернантка принесет Деннису успокоение и даст им возможность скрыть от людей порок Тинки, то она абсолютно не возражает против этого. Так они и поступили.

Деннис, всегда влюбленный в свою жену, всегда озабоченный благополучием своей дочери, был, тем не менее, счастлив, когда вырвался из зловещей атмосферы собственного дома, где оставил жену-наркоманку и дочь, которая отныне была обречена, на жизнь только с матерью.

Тинка, со своей стороны, тоже была счастлива, что он уехал. Он утомлял ее своими пуританскими проклятиями, и ей теперь было совершенно непонятно, как она вообще могла выйти за него замуж. Видимо, она сделала это в те дни, когда приняла романтическое решение побороть свою пагубную привычку и начать новую ЖИЗНЬ.

Я заметил ей, что это ----- именно то, чем она сейчас к занимается.

Тинка согласилась со мной, и глаза ее при этом сияли.

12 февраля

Тинка больше не нуждается в морфия, а прием кодеина мы довели до одного грамма дважды в день и затем полграмма дважды в день.

13 февраля

Сегодня у меня был междугородный разговор с Деннисом Саксом. Он хотел узнать, как поживает его жена, и просил разрешения звонить мне один раз в неделю, по пятницам или субботам, чтобы справляться о том, как идет лечение. К сожалению, все остальные дни недели он проводит в пустыне за работой.

Я сказал ему, что прогнозы самые утешительные, и выразил надежду, что лечение будет закончено к двадцатому числу этого месяца.

14 февраля

Кодеин сократили до половины грамма дважды в день. Вводим также дважды в день тиамин.

15 февраля

Сегодня ночью Тинка исчезла из своей квартиры, пока сестра дремала. Она еще не вернулась, и мне неизвестно, где она.

20 февраля

Не могу найти Тинку.

1 марта

Несколько раз звонил Тинке на квартиру. Гувернантка продолжает заботиться об Анне. От Тинки нет ни одного слова.

8 марта

В отчаянии я сегодня позвонил в агентство Катлеров, чтобы выяснить, не известно ли им место пребывания

Тинки. Они попросили меня представиться, и я ответил, что я врач, лечащий Тинку от кожной аллергии,— собственная Тинкина ложь. Мне сказали, что она уехала на Виргинские острова для съемок новой партии туалетов, но вернется обратно до 20 марта.

22 марта

Тинка сегодня сама пришла ко мне. Сказала, что получила приглашение на Виргинские острова и совершенно неожиданно приняла его, забыв позвонить мне.

Я ответил, что она лжет.

Ладно, согласилась она. Она ухватилась за эту поездку, как за средство избавиться ог меня и моего лечения. Сама не понимает, почему, но ее вдруг охватила паника. Она поняла, что через несколько дней, самое большее — через неделю, она лишится даже тиамина. Что же тогда останется? Как жить по целым дням без капли хоть какого-то наркотика? А тут ей позвонил Артур Катлер и передал предложение насчет Виргинских островов. Она представила себе песчаный пляж, солнце и просто загорелась. По чистому совпадению ее калифорнийский приятель тоже позвонил ей в этот же вечер, и, когда она сказала ему, куда собирается, он заявил, что сейчас же уложит чемодан и выедет туда же.

Я спросил, что за отношения могут быть у нее с приятелем из Калифорнии, если он уже дважды вынуждал ее делать перерывы в лечении.

— Какие перерывы? — спросила она.

И тут же стала клясться, что не притрагивалась к наркотикам во время своего отсутствия. Это просто тот самый хороший друг, и только.

— Но вы ведь сами сказали мне, что он наркоман,— сказал я.

Ну да, это правда, но он ей даже и не предлагал порошка, пока они были на островах. И вообще, она совершенно уверена, что навсегда покончила с этим. Она, в сущности, пришла ко мне только затем, чтобы сказать, что больше не нуждается ни в каком лечении.

— Я ничего не принимала. Абсолютно ничего — ни героина, ни морфия, совсем ничего все это время, пока меня тут не было. Я излечилась,— заявила она.

— Вы лжете,— сказал я.

— Ах, так? Ну ладно! Коли уж я так желаю узнать всю правду, то она мне ее сейчас всю выложит.

Это тот самый друг из Калифорнии, который выручил ее много лет назад из тюрьмы. Он сказал офицерам, которые их арестовали, что он спекулирует наркотиками, и это с его стороны было очень благородно. Это был смелый поступок. Он сказал, будто пытался насильно заставить Тинку принять наркотик. Только благодаря ему она получила условный приговор, а его посадили, так что теперь я сам могу убедиться, как она ему обязана. Кроме того, она совершенно не понимает, почему это нельзя провести с ним некоторое время на съемках вместо того, чтобы слоняться с целой кучей модельеров и фотографов, не говоря уже о нимфоманке — редакторше модного журнала. Да и кто я ей, собственно, нянька, что ли?

Я спросил, каким это образом друг из Калифорнии так неожиданно разбогател.

— Что вы имеете в виду? — спросила она.

— Разве он не нуждался в деньгах и жилье, когда впервые появился в нашем городе?

— Да, нуждался.

Как же ему удается обеспечить свою потребность в наркотиках да еще и отдыхать на Виргинских островах?

Тут она призналась, что сама оплатила все его расходы. Если человек спас ее от тюрьмы, почему бы ей не оплатить его проезд и счет за пребывание в отеле?

Но я не отступал и, наконец, добился от нее всей правды.

Она уже много лет посылает этому человеку деньги, и не потому, что он ее просил об этом. Просто она сама считает себя обязанной. Именно его ложь помогла ей приехать сюда и стать тем, чем она стала. Самое меньшее, что она могла для него сделать,— это время от времени посылать ему немного денег. Да, она помогала ему с тех самых пор, как он сюда приехал. Ну да, это она сама пригласила его поехать с ней. Вовсе он не звонил ей в тот вечер случайно. Больше того, она не только оплатила ему дорогу на самолете и счет за отель, но и оказала ту же самую услугу его подружке, которую Тинка обрисовала как чрезвычайно красивую женщину.

И она совершенно не употребляла героин, так она утверждает?

Слезы, гнев, брань...

Да, героин! Достаточно героина, чтобы завалить им весь остров, и она заплатила за каждую его каплю. Утром, в обед и вечером — все время был героин. Она сама удивляется, как это ей. удавалось позировать перед камерой. Свои головокружения она объясняла окружающим влиянием солнца. Да она просто не вынимала иглы из бедра, она там так и торчала. Да, там был героин, и ей безумно нравилась каждая минута такого времяпровождения! И вообще, какого дьявола мне от нее еще нужно?

— Хочу вас вылечить,— вот и все, что я ей сказал.

23 марта

Она сегодня объявила мне, что я хочу убить ее с самого первого дня. Я заметил, что она недостаточно крепкого сложения, чтобы выдержать муки лечения, и вообще все это кончится тем, что она умрет. Она сказала, что ее адвокат подготовил завещание и завтра она его подпишет. После этого она снова начнет лечение, но она почему-то уверена, что все это кончится ее смертью.

Я сказал ей, что она болтает чепуху.

24 марта

Сегодня Тинка Сакс подписала свое завещание. Она 1 принесла мне отрывок из стихотворения, которое написала прошлой ночью:

Когда я подумаю,

Что я есть

И чем я могла бы быть,

Я содрогаюсь и страшусь Наступления ночи.

А днем я стараюсь разогнать Призрак, который мучает...

Я спросил ее, почему она не закончила стихотворение. Она сказала, что не может пока закончить, потому что ей неизвестен исход.

— Какой исход? — спросил я.— Какого исхода вы хотите?

— Хочу излечиться,— ответила она.

— Тогда вы излечитесь,— твердо сказал я.

25 марта

Мы снова начали лечение.

27 марта

Деннис Сакс сегодня снова звонил из Аризоны, чтобы навести справки о своей бывшей жене.

Я сообщил ему, что у нас был перерыв, но теперь мы начали лечение снова и надеемся на скорое выздоровление, самое позднее — 15 апреля...

Он интересовался, не может ли он что-нибудь сделать для Тинки. Я ответил, что единственный человек, который может помочь Тинке, это — сама Тинка.

28 марта

Лечение продолжается.

Полграмма морфия дважды в день и четверть грамма морфия дважды в день.

30 марта

Одна восьмая грамма морфия четыре раза в день.

Прогноз — утешительный.

31 марта

Одна восьмая грамма морфия дважды в день, один грамм кодеина дважды в день.

1 апреля

Сегодня Тинка мне призналась, что стала потихоньку покупать героин и впрыскивать себе, когда сестра этого не видит. Я впал в ярость.

— Первоапрельская шутка! — воскликнула она и стала смеяться.

Думаю, на этот раз у нее есть тане.

2 апреля

Один грамм кодеина четыре раза в день.

3 апреля

Один грамм кодеина дважды в день и полграмма кодеина дважды в день.

4 апреля

Полграмма кодеина четыре раза в день.

5 апреля

Полграмма кодеина дважды в день, тиамин дважды в день.

6 апреля

Тиамин четырежды в день. Сегодня рассчитали сестру.

7 апреля

Тиамин три раза в день. На этот раз мы близки к победе!

8 апреля

Тиамин два раза в день.

9 апреля

Сегодня она сказала мне, что почти уверена в полной победе над своей привычкой. Я тоже так считаю.

Отлучение от инъекций практически закончено. Впереди у нее — новая жизнь». 

На этом записи доктора Леви заканчивались, потому что это была дата убийства Тинки.

Мейер посмотрел на Клинга, взглядом спрашивая, закончил ли тот чтение. Клинг кивнул, и Мейер закрыл книгу.

— Он отнял у нее не одну, а две жизни,— сказал Мейер.— Одну — с которой она покончила, а другую -которую она еще только начинала.

* * *

В тот день Пол Дайки второй раз за последние четыре дня доказал, что он не зря получает жалованье. Он позвонил в управление и сообщил, что закончил посмертное обследование Тинки Сакс и нашел на ее бедрах множество шрамов. Он может совершенно определенно утверждать, что это следы многочисленных внутривенных инъекций, так что убитая, без всякого сомнения, ч являлась наркоманкой.

 Глава 13

Во время одного из приступов его беспамятства она связала ему обе руки за спиной, а потом еще стянула и ноги кожаным ремнем. Теперь он лежал на полу и ждал ее прихода, пытаясь убедить себя, что вовсе не нуждается в ней. Но он знал также, что она ему отчаянно нужна.

В комнате было очень тепло, но он дрожал. Кожа начала зудеть, но он не мог даже почесаться, потому что руки у него были связаны. Он чувствовал, какой резкий запах исходит от его нагого тела — его ведь не мыли и не брили в течение этих трех последних дней. Но ему это было уже безразлично — и этот запах, и щетина — все, кроме одного... Почему ее так долго нет и что могло ее задержать?

Он лежал в темноте и изо всех сил старался не считать минуты.

Она вошла, как всегда обнаженная, с подносом в руках, но еды на нем больше не было. Знакомый пистолет, небольшая картонная коробка, спички, ложка с изогнутым черенком и прозрачный конвертик.

— Привет, куколка,— сказала она.— Ты скучал по мне?

Карелла ничего не ответил.

— Ты меня ждал? — снова спросила она.— В чем дело? Тебе не хочется разговаривать?

Она рассмеялась своим безрадостным смехом.

— Не беспокойся, беби, сейчас я тебя подкреплю! Может, мы с тобой пока позабавимся? Тебе не хочется позабавиться со мной?

Карелла молчал.

— Ну, если тебе даже разговаривать со мной не хочется, мне, видимо, придется уйти. В конце концов, я прекрасно понимаю...

—  Нет, не уходи,— сказал Карелла.

— Ты хочешь, чтобы я осталась?

— Да.

— Повтори-ка!

— Я хочу, чтобы ты осталась.

— Это лучше. Чего бы ты хотел, беби?

— Не знаю.

— Может, ты хочешь, чтобы я позабавилась с тобой немножко?

— Нет.

— Тебе не нравится, когда с тобой играют?

— Нет.

— Что же тебе нравится, беби?

Он не отвечал.

— Ну, тебе придется мне сказать, иначе я просто не дам тебе этого.

— Не знаю.

— Тебе нравится, как я выгляжу без одежды?

Да. Ты неплохо выглядишь.

— Но тебя это не интересует, не правда ли?

— Нет.

— Что же тебя интересует? 

Он снова ничего не ответил.

— Но ведь ты должен знать, чего тебе хочется. Неужели ты не знаешь?

— Нет, не знаю.

Девушка поднялась и подошла к двери.

— Куда ты? — спросил он быстро.

— Всего лишь наберу немного воды в ложку,— сказала она успокаивающе.— Не беспокойся, я вернусь.

Она взяла с подноса ложку и вышла из комнаты, оставив дверь открытой. Ему было слышно, как в кухне побежала вода.

«Скорее,— подумал он.— Скорее! — И вдруг вздрогнул: — Нет. Нет! Нет! Не хочу, чтобы ты возвращалась! Оставь меня в покое... Будь ты проклята!»

— Вот и я! — сказала она, входя в комнату.

Она взяла со стула поднос, села и распечатала прозрачный пакетик. Высыпав его содержимое в ложку, она зажгла спичку и поднесла ее к ложке.

— Надо все приготовить для моего маленького беби,— сказала она.— Ты ведь горишь нетерпением, правда, беби? Не беспокойся, я позабочусь о тебе! Как зовут твою жену?

— Тедди,— сказал он.

— О? — изумилась она.— Ты все еще не забыл? Ну, это просто позор!

Она дунула на спичку, потом открыла коробочку и вынула из нее шприц для внутривенных вливаний и иглу. Вставила иглу в шприц, нажала на поршень, чтобы воздух вышел из цилиндрической стеклянной трубочки. Из той же самой картонной коробочки достала комочек гигроскопичной ваты и положила его в ложку с молочно-белой жидкостью. Она знала, что даже мельчайшие кусочки нерастворившегося порошка могут закупорить микроскопическое отверстие иглы, поэтому втягивала раствор в шприц, пользуясь ватой как фильтром. Закончив эту операцию, она улыбнулась и сказала:

— Ну вот, все готово для моей куколки!

— Я не хочу этого,— сказал Карелла.

— Ах, лапочка, пожалуйста, не обманывай меня,-произнесла она спокойно.— Я ведь хорошо знаю, как тебе этого хочется. Как зовут твою жену?

— Тедди.

— Тедди... Ну ладно, ладно.

Из картонной коробочки она вынула жгут, подошла к Карелле и, положив шприц на пол, стала перехватывать ему жгутом руку повыше локтя.

— Как зовут твою жену? — спросила она опять.

— Тедди.

— Ты хочешь э т о г о!

— Нет.

— О, это ведь очень приятно,— сказала она.-— Мы ведь уже приняли это сегодня утром, и эта штука превосходного качества. Разве ты не мечтаешь поскорее получить это опять?.. Так как зовут твою жену?

— Тедди.

— У нее такие же грудки, как у меня?

Карелла не ответил.

— О, это тебя не интересует, правда? Тебя теперь интересует только то, что у меня здесь, в шприце, разве не так?

— Нет.

— Ну, это первоклассный героин, беби! Без всяких там штучек-дрючек. Все самого-самого первого сорта! Хотя теперь я уж и не знаю, как это мы будем устраиваться, ведь у нас уже нет больше нашей милой лапочки.

Конечно, ему не следовало ее убивать. Абсолютно ни к чему это было...

— Зачем же он это сделал?

— Здесь я задаю вопросы! Ты еще помнишь, как зовут твою жену?

— Да-

— И как же?

— Тедди.

— Ну, тогда я, пожалуй, пойду. Я ведь и для себя это могу оставить.

Она подобрала с пола шприц.

— Так мне уйти?

— Делай, что хочешь.

— Коли уж я отсюда уйду, то не вернусь раньше завтрашнего утра. Это будет очень длинная ночь, беби! Ты думаешь, тебе без укола удастся спокойно провести ночь?

Она помолчала.

— Так хочешь или нет?

— Оставь меня в покое.

— Нет-нет-нет. Мы никак не можем оставить тебя в покое. И немного погодя, беби, ты все равно расскажешь, как нашел нас. И сделаешь это потому, что не захочешь валяться в собственной блевотине. Ну, а теперь говори, как зовут твою жену?

— Тедди.

— Нет!

— Да. Ее зовут Тедди.

— Интересно, как же я могу дать тебе это, если у тебя такая хорошая память?

— Вот и не давай.

— О’кей,— сказала девушка и пошла к двери.— Доброй ночи, куколка. Приду к тебе утром.

— Погоди.

— Да? — она обернулась. Лицо ее ничего не выражало.

— Ты забыла про жгут.

— Действительно,— согласилась она, подошла к нему и сняла жгут с руки.

— Ну, давай, отказывайся! Посмотрим, надолго ли тебя хватит. Завтра утром, когда я приду, ты будешь кататься по полу и выть.

Она небрежно поцеловала его в лоб и притворно вздохнула.

— Ах! Ну почему ты вынуждаешь меня быть с тобой такой суровой?

Она пошла обратно к двери, складывая жгут, шприц и вату назад в коробку из картона. Сложила все снова на поднос и сказала:

—- Ну, доброй ночи, беби!

А потом вышла, заперев за собой дверь.

* * *

Сержант Тони Крайслер ответил на вызов Мейера только в девять утра в понедельник.

— Лос-Анджелесская полиция. Ну и задали вы мне работу на целый день,— сказал он,— Довольно противно было раскапывать эти столетней давности дела.

— Нашли что-нибудь? — спросил Мейер.

— Сказать по правде» если бы вы работали не по делу об убийстве, я давно бы все это бросил к чертовой матери.

— И все-таки нашли вы что-нибудь для меня? спросил Мейер терпеливо.

— У меня есть данные двенадцати, а то и тринадцатилетней давности. Вы на самом деле думаете... что имеется какая-то связь?

— Это все, чем мы располагаем,— ответил Мейер- -

Мы просто решили использовать все возможные шансы.

 К тому же вам ведь не приходится самому оплачивать все телефонные разговоры,— захохотал Крейслер.

— Попали в точку! - сказал Мейер, от души желая, чтобы Крейслер когда-нибудь был вынужден сам оплачивать свои служебные телефонные разговоры.

— Ну ладно,— сказал Крейслер, нахохотавшись.— В общем, вы оказались правы насчет того ареста! Мы их замели за, нарушение раздела 11500 Положения об охране здоровья и безопасности граждан. Только тогда эту девицу звали иначе. У нас она зарегистрирована как Тина Карин Грейди. Думаете, зто ваша Сакс?

— Вероятно, это было ’ ее девичье имя,— сказал Мейер.

— Я тоже так думаю. Мы их накрыли в одной квартире в Северном Голливуде. У них с собой было 25 ампул героина, в каждой — чуть больше одной восьмой унции. Вообще, у нас количество наркотика не имеет .значения. Любая доза, которая поддается анализу и может быть представлена в суд как вещественное доказательство. У вас-то, кажется, иначе?

— Да, у нас не так,— сказал Мейер.

— Во всяком случае, этот парень был весь в шрамах.

Видно, занимался этим очень давно. Девочка Грейди была молода и очаровательна. Совершенно непонятно, что у нее могло быть с ним общего. Она заявила, что не знала, что он наркоман, что он просто пригласил ее в эту квартиру, напоил, а потом насильно ввел ей дозу наркотика. Других знаков у нее на теле не было. Только этот, единственный, у самого локтя.

— Минуточку,— сказал Мейер.

— Да, в чем дело?

— Девушка сама заявила, что он насильно ввел ей наркотик?

— Да. Сказала, что он напоил ее предварительно.

-— Значит, это не он отвел от нее обвинение?

— Что ты хочешь сказать?

— Этот человек не принял на себя всю вину? Не сказал, что сам насильно ввел ей наркотик?

Крейслер снова захохотал.

— Где это ты видел наркомана, который взял бы на себя такое? Ты что, шутишь?

— Она сказала своему врачу, что этот человек поступил именно так.

— Совершеннейшая ложь! — сказал Крейслер. Она только одна и говорила на следствии, убеждала потом судью, что она невиновна. И получила условный приговор. Его же осудили и отправили в Соледад, там он и отбыл весь назначенный срок.

— Так почему же она все время посылала ему деньги? Не потому, что была перед ним в долгу, а потому, что чувствовала себя чертовски виноватой?

— Но она и не заслуживала осуждения,— сказал Крейслер.— В конце концов, черт возьми, ей было всего лить девятнадцать! И откуда мы можем знать, может, он и в самом деле ввел ей дозу наркотика насильно?

— Сомневаюсь. Она с семнадцати лет постоянно нюхала порошок, а потом делала и инъекции.

— Фью-ююю! Ну, мы-то этого не знали!

— Как звали того парня? — спросил Мейер.

— Фриц Шмидт.

— Фриц? Это что, прозвище?

— Нет, полное имя. Фриц Шмидт.

— Что вам о нем известно?

— Был приговорен к четырем годам. При освобождении получил справку о полном излечении. Больше мы о нем ничего не слышали.

— Не знаете, он все еще в Калифорнии?

— Не могу сказать!

— О’кей! Большое спасибо,— сказал Мейер.

— Не за что,— ответил Крейслер и повесил трубку.

Ни в одном из справочников Фриц Шмидт не числился. Но, судя, по записям доктора Леви, Тинкин друг прибыл сюда только в сентябре. Уже не надеясь на положительный ответ, Мейер набрал все же телефон Службы информации, представился как штатный детектив и спросил у девушки-телефонистки, нет ли у нее сведений о Фрице Шмидте, в самых последних списках.

Две минуты спустя Мейер и Клинг, пристегивая к поясу пистолетные кобуры, выбежали из управления.

* * *

Девушка вернулась в комнату, когда совсем стемнело. Она была полностью одета, в руке был пистолет. Тихо прикрыла за собой дверь, но включать свет не стала. Несколько минут она смотрела на Кареллу, лежавшего на полу в отблесках неонового света, пробивающегося сквозь шторы. Потом сказала:

— Ты дрожишь, беби?

Карелла не ответил.

— Какой у тебя рост?

— Шесть футов два дюйма.

— Придется подобрать для тебя какую-нибудь одежду.

— С чего это вдруг такая забота? — усмехнулся Карелла.

Он все время потел, и его била дрожь, как в лихорадке. Он терзался мучительным желанием сорвать со своих рук наручники, а с ног — ремни. Он корчился и метался в полном отчаянии, отлично сознавая, к чему он стремится на самом деле, что именно могло бы принести ему облегчение.

— Никакой заботливости, беби,— сказала она.— Просто нам надо увезти тебя отсюда.

— Куда?

— Увезти, и все.

— Но куда же?

— Не беспокойся,— сказала она.— Сначала мы тебя хорошенько накачаем.

Карелла вдруг почувствовал ликование. Он пытался скрыть от нее свою огромную радость, страдая от мысли, что она, возможно, опять только дразнит его. Он изо всех сил старался не улыбаться. Карелла лежал в лихорадке на полу, а она стояла над там со своей ужасной улыбкой на лице.

— Ну как, миленький, не очень-то тебе сладко?

Он промолчал.

— Ты знаешь, что такое сверхдоза героина? — вдруг спросила она.

Он на секунду перестал дрожать, но затем дрожь возобновилась со страшной силой. Казалось, ее слова эхом разнеслись по комнате.

— Знаешь ли ты, что такое сверхдоза героина?.. Сверхдоза... героина... Знаешь?.. Так знаешь? — настаивала она.

— Да.

— Она не принесет тебе вреда,— сказала она буднично.— Она просто убьет тебя, но вреда не принесет.

Она снова засмеялась.

— Подумай хорошенько, беби! Сколько наркоманов в городе, как ты думаешь? Двадцать, двадцать пять тысяч, как ты считаешь?

— Не знаю,— сказал Карелла.

—  Пусть будет, скажем, двадцать тысяч, о’кей? Люблю круглые цифры. Двадцать тысяч наркоманов! И все они так и рыщут в поисках необходимой им дозы. А вот мы тебе сейчас вкатим дозу, которой семи или восьми из них хватило бы на целую неделю! Это ведь по-настоящему щедро с нашей стороны, как ты считаешь, беби?

— Спасибо,— сказал Карелла.

Они помолчали.

— Как ты думаешь... — начал он, но тут же остановился, пережидая приступ особенно сильной дрожи, от которой не попадал зуб на зуб. Он молчал, собираясь с силами, потом продолжил: — Как ты думаешь, чего вы добьетесь, уничтожив меня?

— Молчания,— сказала девушка.— Ты один на всем белом свете знаешь, кто мы такие и где нас искать. Когда ты умрешь, об этом уже никто не будет знать. Полное молчание.

— Нет.

— Да, беби!

— А я тебе говорю, что нет. Все равно они вас найдут.

— Мгм!

— Вот увидишь.

— Каким же это образом?

— Точно так же, как вас нашел я.

— Нет, это невозможно!

— Я ведь нашел вашу ошибку.

— Никакой ошибки не было, беби... — Она помолчала.— Была всего лишь маленькая девочка, игравшая со своей куклой.

В комнате вдруг стало очень тихо.

— Мы ведь нашли куклу. В твоем автомобиле, помнишь, лапочка? Очень красивая кукла. Спорю, что очень дорогая.

— Это подарок для моей дочери,— сказал Карелла.— Я ведь сказал тебе.

— Ты ведь не собирался дарить своей дочери старую куклу, а?.. Ведь нет, миленький?

Девушка улыбнулась.

— Несколько минут назад я случайно заглянула кукле под платье. Для тебя все теперь уже кончено, беби, поверь мне!

Она повернулась к открытой двери.

— Фриц! — крикнула она.—- Иди-ка сюда и помоги мне!

* * *

Почтовый ящик внизу, в вестибюле, подсказал им, что Фриц Шмидт живет в квартире 24. Они помчались наверх, перепрыгивая через две ступени. Добежав до третьего этажа, они вытащили револьверы и понеслись по коридору, едва замечая номера на дверных табличках. Наконец, увидев нужную цифру, они остановились. Мейер приложил к двери ухо, но услышать что-либо было невозможно. Отойдя от двери, он сделал Клингу знак рукой. Клинг немного отошел назад, напружинил тело и широко расставил ноги.

Противоположная стена была в дальнем углу площадки, слишком далеко от двери, так что Мейеру пришлось использовать Клинта в качестве опоры. Мейер высоко поднял ногу, Клинг сильно оттолкнул его, и нога Мейера с треском вышибла замок.

Дверь широко распахнулась, и они ворвались в квартиру с пистолетами наготове: Мейер впереди, Клинг на три фута сзади. Сразу же Клинг бросился направо, а Мейер — налево.

Из комнаты справа от большой гостиной выскочил мужчина — высокий, широкоплечий, с прямыми светлыми волосами. Он увидел детектива и быстро сунул руку в карман пиджака. Но ни Мейер, ни Клинг не стали выяснять, что он собирается делать.

Они открыли огонь одновременно. Пули прошили широкую грудь мужчины и отшвырнули его к стене. Он медленно сполз по стенке на пол. В дверном проеме показалась еще одна фигура. Это была очень высокая девушка с пистолетом в правой руке. На лице ее застыла какая-то кривая усмешка,Д^ак будто она все время ожидала появления детективов, была готова к их приему и даже приветствовала их появление.

— Берегись, она вооружена,— зарычал Мейер.

Но девушка быстро повернулась. Вместо того чтобы выстрелить в него, она прицелилась куда-то в пол соседней комнаты. За ту ничтожную долю секунды, которая ей понадобилась, чтобы повернуться и вытянуть руку, Клинг успел увидеть распростертого на полу у радиатора человека. Лица его не было видно, но Клинг инстинктивно понял, что это Карелла.

Он выстрелил автоматически и без малейшего колебания. Впервые выстрелил в человека, к тому же стоявшего к нему спиной. Но его рука не дрогнула. Пуля вошла точно между лопатками девушки. Она выстрелила почти одновременно, но пуля Клинга отбросила ее на середину комнаты, поэтому ее выстрел оказался неточным. Когда Клинг вбежал в комнату, она силилась приподняться. Ее оружие было снова повернуто в сторону Кареллы. Клинг успел ударить ногой ее кисть, пистолет подпрыгнул в руке девушки, но она не сдавалась и продолжала целиться. Она выкрикнула:

— Дай мне убить его, грязный ублюдок!

Клинг выстрелил еще раз.

Пуля попала в лоб девушки, она упала навзничь, но успела выстрелить. Ее пуля ударилась о металлический радиатор и рикошетом полетела по комнате, разорвав оконную штору и разбив стекло.

Мейер уже был рядом с Клингом.

— Успокойся,— сказал он.

С тех самых пор, как почти четыре года назад была убита Клэри, Клинг не плакал. Но вот сейчас он стоял посередине залитой неоном комнаты, где у стены лежала мертвая девушка, а у радиатора дрожал нагой Карелла, его руки бессильно повисли вдоль тела и глухие рыдания сотрясали тело.

Мейер обнял Клинга за плечи.

— Ну, успокойся,— повторил он.— Все позади.

— Кукла,— невнятно проговорил Карелла.— Дайте куклу...

 Глава 14 

Кукла была ростом тридцать дюймов от макушки светлой головки до каблучков черных сафьяновых башмаков. На ней было кокетливое кружевное платьице с черным бархатным корсажиком и стоячим воротником, заколотым чем-то напоминающим поддельную золотую брошку. Куклу продавали под именем Болтунья,

В ее пластмассовый животик были вмонтированы две крохотные девятивольтовые батарейки. Все это прикрывалось целлулоидной пластиной телесного цвета, которая удерживалась на месте простым пластмассовым запором. Прямо над полостью для батареек имелось решетчатое отверстие, прикрывающее миниатюрный электронный прибор, скрытый в груди у куклы. Именно это устройство и подсказало создателям куклы ее имя.

Это был миниатюрный магнитофон. Брошь на воротничке куклы приводила в действие записывающий механизм. Для записи ребенку необходимо было повернуть брошку по часовой стрелке, дождаться сигнала, а потом можно было вовсю разговаривать с Болтуньей. До тех пор пока не пропищит новый сигнал. Тогда брошь поворачивалась в первоначальное положение.

Ну а чтобы проиграть записанное, брошку нужно было повернуть против часовой стрелки.

Когда Клинг и Мейер включили куклу на воспроизведение записи, они услышали три разных голоса. Один из них принадлежал Анне Сакс. Он был ясным и отчетливым, поскольку девочка все время держала куклу на руках, когда играла с ней в ночь убийства ее матери.

Тоненький голосок все время повторял:

— Не бойся, Болтунья!.. Пожалуйста, не бойся ничего!,. Болтунья, не пугайся, пожалуйста!.. и вновь то же самое, и еще раз, и еще...

Второй голос был менее отчетлив, поскольку он доносился сквозь тонкую перегородку, разделявшую детскую и спальню Тинки. Лабораторное исследование подтвердило, что магнитофон обладал необычайной для своих размеров чувствительностью,— он регистрировал голоса с расстояния 25 футов. Громкие голоса.

Но даже и при этом второй голос не был бы записан, если бы Анна не сидела вплотную к стене, прилегающей к спальне матери. Особенно те слова, которые произносились у самой двери.

От сигнала до сигнала вся запись длилась полторы минуты. На фоне детского голоска был слышен другой голос, полный тоски и муки. Голос Тинки Сакс. Сначала ее слова невозможно было разобрать. Слышно было только какое-то нечленораздельное бормотание, глухие стоны, мольба. Голос то утихал до шепота, то прорывался сквозь слова Анны очень явственно.

По мере того как Тинка все больше приходила в отчаяние, а ее убийца все более беспощадно гонял ее по комнате с ножом в руке, Тинкин голос раздавался все громче, и наконец слова стали отчетливыми:

— Пожалуйста, ну пожалуйста, не надо!

Здесь же успокаивающий голос Анны:

— Пожалуйста, не пугайся!.. Не бойся, пожалуйста!..-

Крик матери:

— Пожалуйста! О, пожалуйста, не надо!

Далее голоса смешивались:

 -- Я ведь истекаю кровью, ну, прошу тебя!.. Ничего,

Болтунья, не бойся!.. Фриц, остановись, прошу тебя'.. Не бойся, Болтунья, не пугайся!.. Фриц! Фриц! Ну, прошу тебя... Перестань, Болтунья, не надо!..

Третий голос принадлежал мужчине, но разобрать что-либо было невозможно, кроме глухого бормотанья. Лишь один раз прозвучало очень ясно:

— Шлюха!

В самом конце записи Тинка еще раз с мольбой выкрикнула имя: «Фриц» — после чего ее голос ослабел и перестал быть слышен. Только донеслось совсем тихо и глухо:

— Не плачь, Болтунья, постарайся не плакать... 

* * *

Санитары вынесли на носилках Кареллу и Шмидта, который еще дышал. Детективы молча слушали еще раз запись куклы.

— Девушка мертва,— сказал медэксперт.

— Знаю,— ответил Мейер.

— Кто подстрелил ее? — спросил один из полицейских.

— Я,— ответил Клинг.

— Мне нужны будут подробности.

— Останься тут,— сказал Мейер Клингу,— Я поеду в госпиталь. Может, этот подонок захочет перед смертью сделать заявление?

* * *

«Не хотел я ее убивать...

Она была чертовски счастлива, когда я пришел. Смеялась, шутила. Считала, что покончила со всем этим... Я сказал ей, что она спятила, что она никогда от этого не избавится...

С трех часов дня я никак не мог раздобыть себе дозу. Я просто с ума сходил... Я сказал ей, что мне нужны деньги, чтобы кольнуться. Она ответила, что больше не станет давать мне деньги. Сказала, что больше знать меня не хочет... Меня и Пат, девочку, с которой я живу. Она не имела права со мной так обходиться. Только не тогда, когда я был так болен... Она ведь видела, что я готов был лезть на стенку, а сама сидела, потягивала этот чертов лимонад и все рассказывала, что не собирается мне больше помогать... Не собирается тратить половину своего дохода на то, чтобы я и мои друзья сидели по уши в дерьме...

Я сказал ей, что она мне обязана... Я ведь четыре года провел в Соледаде из-за этой сучки! Она должна мне помогать! Но она ответила, чтобы я убирался и оставил ее в покое... Что покончила со всем этим, со мной и такими, как я... Она сказала, что избавилась от этого. Избавилась от этого!..

...Я умру?..

Я взял... взял со стола нож. Я не собирался ее убивать. Просто мне необходимо было немного кольнуться. Разве ей непонятно было? Я умолял ее Христом Богом, хотя бы в память о тех временах, когда мы были вместе... И я ударил ее, не помню, сколько раз...

...Неужели я умру?..

Помню, со стены упала картина... Я взял все деньги из ее кошелька и из туалетного столика. Всего сорок долларов десятками... Выбежал из спальни, уронил где-то по дороге нож... Мне кажется... я ничего не помню!.. Я знал, что мне нельзя спускаться на лифте... Я вылез на крышу и перебрался на соседний дом, а уж оттуда вышел на улицу... Купил двадцать ампул. После этого мы с Пат почувствовали себя хорошо, очень хорошо...

Я не знал, что Тинкина девочка дома. Не знал до самого сегодняшнего вечера, пока Пат случайно... не стала... рассматривать эту распроклятую говорящую куклу...

Если бы я знал... что девочка там... я бы и ее убил... наверное... Не знаю!..»

Фриц Шмидт так и не успел подписать свое признание, продиктованное стенографисту, потому что умер через семь минут после того, как запись стенографиста стали перепечатывать на машинке.

* * *

Она сидела в темноте больничной палаты и не отрываясь смотрела на своего истерзанного мужа. Она ждала, когда же он наконец откроет глаза.

Она едва осмеливалась поверить в то, что он жив, и молила Бога, чтобы он быстрее пришел в себя. Доктора обещали приступить к лечению немедленно. Они объяснили ей, что очень трудно с точностью установить го время, за которое человек может превратиться в наркомана.

Но Карелла сказал им, что первую инъекцию ему сделали поздно ночью в пятницу. Это означало, что наркотики ему вводили не более трех дней...

По мнению врачей, человек, психологически готовый стать наркоманом, может стать им за самое короткое время. Но они думают, что Карелла никогда ранее не употреблял наркотиков и получил инъекции наркотика, добытого кустарным способом и потому не сильнодействующего. В таком случае нужно не менее двух-трех недель, чтобы превратить его в наркомана. Во всяком случае, они начнут отлучение — если тут вообще нужно употреблять такое сильное слово — немедленно...

И у них нет ни малейшего сомнения, что излечение будет полным и стойким.

И вот теперь она сидит рядом с ним в темноте.

Когда он наконец открыл глаза, ей показалось, что он очень удивился, увидев ее рядом. Он улыбнулся и прошептал:

—- Тедди...

Она ответила ему улыбкой и дрожащей рукой погладила его по лицу.

— Тедди,— сказал он снова.

Потом он сказал еще что-то, она не поняла, что, потому что в комнате было темно и не видно, как шевелятся его губы.

— Тедди — вот как тебя зовут! — повторил он.— Я не забыл...

 Коротко об авторах

Чарльз Вильямс родился в Сан-Анджело, штат Техас, 13 августа 1909 года. Подучил высшее техническое образование. -К литературному труду обратился в начале 1950-х гадов. Его детективы близки жанру триллера, с различными типами сюжетов. Вильямс — мастер намеков и подозрений, умелый конструктор сюжета, специалист по созданию полноценных характеров.

Ч.Вильямс опубликовал более двух десятков романов, несколько рассказов и пьес.

Умер в 1975 году.

Джадсон Филипс, более известный под псевдонимом Хью Пентикост, в американской литературе представляет собой пример творческого долголетия и неизменно высокого качества работы.

Родился в Нортфилде, штат Массачусетс, 10 августа 1903 года. Лауреат нескольких литературных премий, автор свыше ста детективных романов, множества рассказов, театральных и радиопьес.

Пентикост — мастер психологического портрета, в центре его произведений — обычный человек, оказавшийся в экстремальной ситуации.

На русском языке опубликовано четыре произведения Джадсона Филипса, два из них — под псевдонимом Хью Пентикост.

Сальваторе А. Ломбино (Эд Макбейн) родился в Нью-Йорке 15 октября 1926 года в семье итальянских иммигрантов. С 1944 по 1946 год служил в военно-морском флоте, после чего продолжил образование и получил ученую степень в области английского языка. В англоязычной литературе известен как Эван Хантер, автор популярных романов. Некоторые из них переведены на русский язык.

С 1954 года начал публиковать под псевдонимом Эд Макбейн самую знаменитую отечественную серию, рассказывающую о деятельности 87 полицейского участка.

В 1957 году Эд Макбейн удостоен премии Эдгара По от Американского детективного клуба как «лучший в своем жанре», в 1986 — премии «Гранд-Мастер».

На русском языке опубликовано несколько романов из серии «87-й полицейский участок».

Примечания

1

Имеется в виду день высадки союзных войск в Европе 6 июня 1944 г.

(обратно)

2

Особняк на крыше небоскреба.

(обратно)

3

Намек на стихотворение А. Теннисона «Леди из Шеллота».

(обратно)

4

Сэнди (sandy) — песок (англ.).

(обратно)

5

Коп (сор) — простонародное название американского полицейского — сыщик, ищейка (жаргон.).

(обратно)

Оглавление

Чарльз Вильямc Большой обманщик

   Глава 1

   Глава 2

   Глава 3

   Глава 4

   Глава 5 

   Глава 6 

   Глава 7

   Глава 8

   Глава 9

   Глава 10

   Глава 11

   Глава 12

   Глава 13

   Глава 14

   Глава 15

   Глава 16

   Глава 17

   Глава 18 

   Глава 19

Хью Пентикост Людоед, который объелся

  ЧАСТЬ I

     Глава 1

     Глава 2

     Глава 3

     Глава 4

  ЧАСТЬ II 

     Глава 1

     Глава 2

     Глава 3

   ЧАСТЬ III

     Глава 1

     Глава 2

  ЧАСТЬ IV 

     Глава 1

     Глава 2

     Глава 3

     Глава 4

     Глава 5

Эд Макбейн Кукла

   Глава 1

   Глава 2

   Глава 3

   Глава 4 

   Глава 5

   Глава 6

   Глава 7

   Глава 8

   Глава 9

   Глава 10

   Глава 11

   Глава 12

   Глава 13

   Глава 14 

 Коротко об авторах Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg