«Финт простака»

Финт простака (fb2) - Финт простака [The Sucker Punch] (пер. Ирина Яковлевна Митрофанова) 1550K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джеймс Хэдли Чейз

Джеймс Чейз Финт простака

James Hadley Chase

The Sucker Punch

© Hervey Raymond, 1954

© И. Я. Митрофанова, перевод, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2019

Издательство Иностранка®

* * *

Вступление

В открытое окно пляжной кабинки Чад видел, как слабо плещутся волны прибоя, широкую полосу песка, золотистого, раскаленного. Направо, вдалеке, виднелись холмы и белая петля дороги – по ней должен был приехать Ларри. В кабинке нечем было дышать от жары. Трудолюбиво жужжал вентилятор, освежая струей воздуха вспотевшее лицо Чада.

Чад снял плащ и закатал рукава. Крепкие мускулистые руки опирались о стол, полупотухшая сигарета тлела, забытая, в крепких сильных пальцах. Он был рослый, крепкий. От долгих часов на солнце кожа его приобрела смуглый оттенок. Броская красивая внешность: гармоничное, четкой лепки лицо, тонкие черные усики, волевой, с глубокой ямкой подбородок, твердо очерченный рот и холодные зеленовато-синие глаза.

Чад потянулся за бутылкой виски, стоявшей у магнитофона, и плеснул неразбавленного в стакан.

Глотнул, покатал во рту, потом проглотил и взглянул на часы. Без двадцати три. До прихода Ларри оставалось еще два с половиной часа. Если начать диктовать прямо сейчас, то всю историю он запишет за два часа, да еще полчаса останется в запасе. Времени достаточно.

Чад глотнул еще виски, резко отодвинул стул и встал, пригладив черные густые волосы. Он с трудом заставил себя взглянуть на тахту у стенки. По лежавшей мертвой женщине скользнул солнечный лучик. Ее голова и плечи свесились за тахту и были не видны. Чад порадовался этому. Ему не хотелось видеть распухшее сине-черное лицо, выпученные глаза и раздутый вывалившийся язык.

С усилием оторвав от нее глаза, он пошел принести тяжелый гаечный ключ из багажника. Вернувшись, положил ключ на стол, поближе к себе. Затем опять уселся и закурил.

Несколько минут он сидел, уставившись на магнитофон, стараясь сообразить, как начать. Но мысли у него метались, перепрыгивали на мертвую, снова и снова виделось выражение ужаса в ее глазах, когда его пальцы сдавливали податливое мягкое горло.

– Что ж, приступим, – произнес он вслух – хрипло, зло. – Забудем о ней. Она мертва. Сейчас надо подумать о себе. Ты влип, парень, и здорово. Надо выбираться. Итак, к делу.

Чад потянулся, нажал клавишу магнитофона – закрутились бобины, он наклонился к микрофону. И быстро заговорил, слова выскакивали часто, узкая лента неторопливо перематывалась с бобины на бобину.

– Окружному прокурору Джону Харрингтону, лично, – диктовал он. – Мистер окружной прокурор, это признание в убийстве, совершенном мной, Чадом Винтерсом из Клиффсайда, Литтл-Иден, штат Калифорния. Тридцатое сентября, два сорок пять пополудни.

Чад приостановился, посмотрел на золотистый песок и синий Тихий океан, медленно и плавно кативший волны к далеким скалам.

– Я мог бы просто рассказать об убийстве, как я его совершил и почему лейтенант Леггит не арестовал меня сразу, как узнал, что совершено убийство. Но дело сложное. Я хочу изложить всю историю с самого начала, четко и последовательно, чтобы вы поняли, почему все закончилось убийством.

Обещаю, скучно вам не будет. Итак, располагайтесь поудобнее, приступаю…

Глава первая

В мае прошлого года я сидел у себя за столом в главном зале Тихоокеанского банка, занимаясь своим делом и считая, что оно и банковское тоже. В то время я был младшим клерком по капиталу и ценным бумагам – и сразу замечу, клерком я был никудышным. Не для моей натуры такая работа: целыми днями сиднем сидеть за столом и заниматься деньгами других. Для меня это кошмар наяву.

В то майское утро в бумажнике у меня лежало пяток писем, прибывших с утренней почтой. Четыре – от торговцев, которым я задолжал: они грозились написать в банк о моих долгах, а пятое – от девушки, сообщавшей, что она беременна, и интересовавшейся, что я собираюсь предпринять.

Насчет девушки я не беспокоился. С женщинами я управляюсь всегда отлично, но вот торговцы – проблема. Я их так долго кормил сказками, что знал: на этот раз не сработает. Надо где-то раздобывать денег, не то вылечу из банка, и тогда – конец света.

Деньги требовались позарез, и, похоже, придется обращаться к шейлокам[1]. Понятно, стоит попасть им в лапы – и я мертвая пташка, но что делать? Нужда поджимает. Я потянулся к справочнику – найти адрес Лоунстейна, и тут на столе загудел внутренний телефон.

– Винтерс, – отозвался я, стараясь говорить энергично и напористо. Хотя я не ах какую работу делаю для банка, рекламировать этот факт вовсе ни к чему.

– Мистер Винтерс, пожалуйста, зайдите к мистеру Стернвуду.

Такое приглашение означает неприятности. Стернвуд приглашал служащих к себе, только когда хотел задать им взбучку.

Ладно уж, признаюсь: я вспотел, сердце у меня стучало неровно. Вдруг какой-нибудь сукин сын, которому я задолжал, наябедничал? Или эта маленькая шлюшка Пола обратилась к нему? А может, я чего напортачил на работе? Когда я шагал вдоль длинного ряда столов к Стернвуду, другие служащие искоса поглядывали на меня. Они все знали, куда я иду.

Все они были устроенные добропорядочные ребята. Многие женаты, с целым выводком детей, а те, кто еще не женат, поджидали свою мисс Добропорядочность. И все, как один, за исключением, может, Тома Лидбиттера, не одобряли меня. Не нравился им ни стиль моих костюмов, ни мои заигрывания с хорошенькими машинисточками, ни объем работы, какой я выполнял. Неодобрение их торчало, точно иглы дикобраза, держались они со мной враждебно. Не то чтобы это скребло мне душу – друзей у меня своих полно, и они не такие чопорные и прижимистые полудурки.

Я постучался в дверь кабинета Стернвуда, повернул ручку и вошел.

Стернвуд с моим отцом были старинные приятели. Стернвуд и придумал, что я должен служить в банке. Меня никто не спросил. Отец ухватился за предложение, и вот я тут и застрял.

В кабинет Стернвуда я не входил с тех пор, как вернулся после пятилетней службы в армии. Тогда он держался очень приветливо. Разговаривал со мной, как с героем, сулил большие перспективы в банке. Но сегодня что-то непохоже, чтобы он распахнул мне объятия.

– Входи, Чад, – пригласил он, откладывая бумаги, – присаживайся.

Я присел, стараясь не разваливаться. Он подтолкнул мне через стол золотой портсигар. Мы закурили в многозначительной тишине.

– Сколько тебе лет, Чад? – спросил он погодя.

– Тридцать два года, сэр.

– Ты у нас после войны уже четыре года?

– Да, сэр.

– Да три года перед войной служил?

– Верно, сэр.

– Лидбиттер у нас всего пять лет. Как же получается, что он уже помощник управляющего, а ты все в клерках ходишь?

– Наверное, у него ума побольше, сэр, – подыграл я. Наверняка ведь ждал он именно такого ответа.

– Нет, – покачал он головой. – Причина та, что ему интересна работа, он усердно трудится, а тебе лишь бы отвязаться.

– Не совсем справедливо, сэр… – завел было я, но осекся, увидев выражение его глаз. Он был очень строг, когда хотел. И похоже, сейчас именно тот момент.

– Мне, Чад, оправдания не нужны. Я читал твои отчеты и пристально слежу за твоей работой несколько последних недель. Ты не работаешь толком, тебе скучно в банке.

Во рту у меня вдруг пересохло. Разговор клонился к тому, что меня вот-вот вышибут, а в другом банке работы мне не получить, тут я не обольщался.

– Если бы другой клерк вел себя так, я бы давно его вышвырнул. В чем дело, Чад? Ты не хочешь у нас работать?

Внезапная его доброта удивила меня, но с ответом я нашелся быстро:

– Ну что вы, сэр! Конечно хочу! Наверное, я и правда немножко отлынивал, извините. Такого больше не повторится. Простите на этот раз.

Стернвуд принялся расхаживать по кабинету.

– Мы были с твоим отцом добрыми друзьями. Ради него дам тебе еще шанс. На этот раз тебе придется выполнять совсем другие обязанности.

– Благодарю, сэр. – Я вздохнул свободнее.

– Не торопись с благодарностями. – Стернвуд снова уселся за стол. – Работа, Чад, особая. Или ты ее одолеешь, или она прикончит тебя. Работенка не для лодырей. Вцепись в нее – и ты выплывешь. Я серьезно. Это твой последний шанс. Чтобы немножко взбодрить тебя, я повышаю тебе зарплату на сто пятьдесят долларов. Но смотри не обольщайся: отработать тебе придется каждый цент.

Я застыл. Только одна должность подходила под описание, а уж она-то мне совсем ни к чему: язва банка, кошмар Лидбиттера, работа, от которой он облысел в полгода.

Стернвуд разулыбался:

– Ну, я вижу, Чад, ты уже догадался. С этой минуты надзор за счетами Шелли на тебе.

Наверное, вы знаете все о Джоше Шелли и о том, как он сделал свои миллионы, выпуская тракторы для ферм, а потом удвоил состояние, переведя заводы на производство танков.

А вот чего вы, возможно, не знаете, так это того, что когда он умер в 1946 году, то оставил всю недвижимость, а также семьдесят миллионов, своей единственной дочке Вестал. Управление своим состоянием и вкладами он доверил Тихоокеанскому банку с оговоркой в завещании, что, если Вестал не понравится, как банк управляет делами, она вольна поместить капитал в другой.

Многие банки и фирмы по управлению отдали бы правый глаз, чтобы получить капитал в свое распоряжение. Тихоокеанский скоро обнаружил, что денежки, которые им удавалось выманить из мисс Шелли, тяжеленько им достаются.

Вестал Шелли была стервой чистейшей воды, можете даже не сомневаться. Сколько лет ее наставлял старик Джош, а не мне вам напоминать, что это был за тип. До его смерти жилось ей паршиво. Он держал дочку на скудном денежном пайке, запугивал, не разрешал водить компанию с мужчинами, никогда не устраивал для нее приемов. Двадцать лет она прожила в строгости и одиночестве, точно монашка.

Будь она милой и доброй, ей можно было бы даже посочувствовать, но ни милой, ни доброй она не была. Пошла дочурка в папашу. Жестокая, злобная, алчная. Так что, когда наконец отец ее сыграл в ящик и на нее свалилось семьдесят миллионов, она вырвалась из одиночного заключения, словно разъяренный бык, жаждущий крови.

За шесть лет по меньшей мере пятнадцать лучших клерков Тихоокеанского банка занимались состоянием Шелли. Они или сами поднимали лапки кверху, доведенные до отчаяния, либо Вестал требовала, чтобы их убрали, якобы из-за их некомпетентности.

Лидбиттер продержался дольше других. Восемь месяцев он служил Вестал словно раб, и если бы вы видели его, когда он начинал эту службу и в ту минуту, когда он передавал дела мне, то поняли бы, как невероятно тяжки были эти обязанности. Счет Шелли служил предметом нескончаемых банковских шуточек, но поверьте мне: тот, у кого он висел на шее, не хохотал над этими остротами.

Я отправился выложить новость Лидбиттеру. Он поднялся и, хотите верьте, хотите нет, задрожал по-настоящему, зримо, с головы до пят.

– Ты серьезно?

– Вполне. Принимаю от тебя дело прямо сейчас, такая мне невезуха.

– Тогда пойдем в комнату Шелли, введу тебя в курс.

В комнате от пола до потолка громоздились полки с папками. Тут стояли все документы до последнего: расписки, контракты, каждый клочок бумаги, касающийся богатства Шелли, находился тут. Пятнадцать простофиль потели, создавая четкую надежную картотеку, так что, если вдруг мисс Шелли вздумается позвонить и спросить о ренте или дивиденде, бедолага, который в данный момент галерничал тут, сумел бы выдать информацию без проволочки.

Когда Лидбиттер начал с папки «А» с явным намерением добраться до «Я», я прервал его:

– Эй, минутку! – Я примостился на стол. – На фиг мне вся эта галиматья! Давай опустим.

Он воззрился на меня, точно я признался в том, что укокошил собственную мамочку.

– Но ты должен знать! Эти папки – основа счета. Несешь черт знает что.

Я недоумевал, чего это он повернулся вдруг ко мне спиной.

– Ты должен знать, где что искать. – Голос у него вдруг сел, я даже испугался. – Ты не отдаешь себе отчета, какая огромная ответственность лежит на тебе. Мисс Шелли требует высочайшего уровня компетентности. Ее счет, пожалуй что, самый крупный в стране. Потерять банку его нельзя ни в коем случае!

– Между нами говоря, – я закурил, – сердце у меня не разорвется, если и потеряем. Может, ты или Стернвуд воображаете, будто я тут ночей спать не буду, так очень зря. – Он ничего не ответил, стоя неподвижно, спиной ко мне, опустив голову, вцепившись в ящик. Я видел, что его по-прежнему бьет дрожь. – Что такое, Том? – встревожился я. – Тебе что, нехорошо?

Тут произошло нечто, чего я в жизни не забуду, мне даже муторно стало. Он спрятал лицо в ладони и зарыдал, точно баба-истеричка.

– Да что случилось-то, Том? Давай сядь, успокойся.

Я обнял его, проводил к стулу, усадил. Он свалился на стул мешком, по-прежнему не отрывая рук от лица и рыдая. Вид у него был до того жалкий и убитый, что я почувствовал не презрение, а жалость и тревогу. Похоже, тут не слабоволие, а человек, дошедший до края.

– Ну давай, легче, легче, – похлопал я его по плечу. – Давай успокойся, ты уже большой мальчик.

Вытащив платок, он вытер лицо. Печально было наблюдать, каких трудов ему стоит совладать с собой.

– Я… я… извини, не знаю, что это на меня напало. Нервы шалят… – Он снова отер лицо. – Прости, Винтерс… нечаянно как-то получилось.

– Ничего, забудь. – Я сел за стол. – Вид у тебя измученный. Ты что, перетрудился?

– Ты не представляешь, что это за баба! – вырвалось у него. – Я так старался угодить! Землю носом пахал! Не хотел терять работу. Стернвуд пообещал мне повышение в конце года. Старшенький-то мой в школу идет, и повышение покрыло бы все расходы. Но мисс Шелли прослышала про повышение. Она всегда и все слышит. И давай придираться! То не так, то не эдак! Что мне вынести пришлось последний месяц! Не представляешь! И вот теперь всему конец. Хоть бы предупредили, хоть бы словечко сказали!

– Но почему она-то не хотела, чтобы тебе зарплату повысили? – недоумевал я, прикидывая: может, бедняга свихнулся от усердной работы?

– Ты погоди! – прерывисто вздохнул он. – Погоди, погоди! Собьет с тебя самоуверенность твою! Ей вообще не нравится, когда кому-то везет. Не по нутру, когда другому хорошо. Только тебе почудится, будто ты научился с ней обходиться, хлоп – оказывается, ситуацией-то управляет она. Человека в покое ни на миг не оставляет, даже ночами звонит. То одно, то другое – то спросит, то напомнит. На этой неделе три раза вытаскивала меня из постели. Посылает за мной дважды на день. Бросишь тут все и мчишься к ней, а там приходится часами сидеть, дожидаться, а потом выходит секретарша и объявляет, что мисс Шелли занята, принять не может. Сижу тут потом допоздна, наверстываю упущенное. Через пару месяцев станешь таким же, как я.

– Думаешь? – высокомерно спросил я. – Ошибаешься, дружок! Смею тебя заверить, уж с женщинами-то я умею управляться. На мне эта мерзавка верхом не покатается. Вот посмотришь!

Глава вторая

Я пометил в блокноте: позвонить Вестал Шелли 15 мая в 11 утра. Нельзя сказать, чтобы я особо готовился к встрече оставшуюся неделю: так, научился ориентироваться в папках, а детали запоминать даже не пытался. От Лидбиттера толку было мало. Неважно себя чувствовал. Он посвятил меня только в самые важные пункты, но уж действительно критические.

Не так давно мисс Шелли выдвинула три требования, на которые Лидбиттер не пошел. Вот она и надавила на Стернвуда, требуя убрать непокорного клерка. Итак, во-первых, она потребовала, чтобы норковое манто, недавно ею купленное, стоимостью в двадцать пять тысяч долларов, было представлено налоговому управлению как расход на деловые нужды и включено в соответствующую графу. Лидбиттер справедливо указал, что такое требование нелепо, налоговое управление решит, что в банке все с ума посходили.

Второе: поднять квартплату в домах Шелли Фаундейшн – а дома тянутся на две мили, в Ист-Сайде – на пятнадцать процентов. Лидбиттер напомнил, что квартплату она повышала всего только в прошлом году, так быстро нельзя повышать опять. «Харрисон и Форд» – фирма, управляющая домами Шелли, поддержала его целиком и полностью. Они упирали на то, что плата и так несуразно велика, учитывая состояние квартир, и сборщики не сумеют выколотить дополнительные деньги из жильцов.

И наконец, мисс потребовала, чтобы банк продал жилой дом номер 334 на Вестерн-авеню, ее отец купил его еще в 1914 году. На первый взгляд требование вроде бы разумное, так как стоимость дома резко подскочила. Однако в доме жило пять семей, поселившихся в нем еще во времена отца мисс Шелли. Банк рассудил, что с ними тоже надо считаться. Дом у Вестал торговал Мои Бергесс. Цену предлагал хорошую, так как планировал устроить в доме бордель люкс.

Так что помимо всех вопросов-ловушек, в которые она могла поймать меня, следовало уладить эти три пункта, если я хотел продержаться на этом посту хоть какое-то время.

Утром 15-го после десяти часов я быстренько смотался домой и переоделся. Лидбиттер к мисс Шелли всегда являлся в строгом темном костюме. Я решил: пусть Вестал сразу заметит, что произошли перемены. Надел желтую спортивную льняную куртку с накладными карманами, белую открытую рубашку, повязав на шею коричневый шарф в желтый горох, натянул синие габардиновые брюки и мягкие кожаные мокасины. В таком наряде я стал похож не на заштатного клерка, а на знаменитого актера кино, чего я и добивался.

Частная дорога в дом Шелли была проложена по склону скалы. Она петляла и кружила мили три, все вверх и вверх, и наконец утыкалась в кованые железные ворота в пятнадцать футов вышиной на высоте девятисот футов над уровнем моря. Когда такси пошло на последний поворот и появился дом, я обалдел. Конечно, я и ожидал увидеть роскошный дом, но ведь это же не дом, а настоящий дворец!

Располагался он на огромной террасе, просторной, красивой, из полированного белого мрамора. Не успел я войти и оглядеться, ища звонок или молоток, как одна из дверей открылась, вышел Харджис, управляющий Вестал. Высокого роста, толстый, с надменным аристократическим лицом архиепископа. Холодные серые глаза обежали меня, точно сибирский ветерок обдул.

– Мистер Винтерс, – назвался я, – к мисс Шелли.

Он посторонился, и я шагнул в холл размерами с Центральный пенсильванский вокзал.

– Садитесь, пожалуйста, сэр. – И он ушел, высоко держа голову, с прямой как шомпол спиной.

Я прошелся, разглядывая рыцарские доспехи, алебарды, копья, палаши, поблескивающие на дубовых панелях. Висело несколько писанных маслом портретов упитанных красавцев-кавалеров кисти Франса Гальса, а может, и не его. Атмосфера дома начала оказывать на меня странный эффект, я уже жалел, что вырядился так пестро. И даже вдруг напугался встречи с Вестал Шелли.

Мысленно я представил себе Тома Лидбиттера. Как он сидит часами в этом зале в дешевеньком темном костюмишке, сжимая папку в потеющих ладонях, в ожидании битвы, которую ему ни за что не выиграть.

Спустя несколько минут вернулся Харджис.

– Пожалуйста, пойдемте со мной…

Он двинулся по коридору, я следом. А коридорище широченный, хоть на десятитонке катайся. Остановились мы у двустворчатых дубовых дверей. Харджис, легонько постучавшись, повернул ручку и открыл дверь.

– Мистер Винтерс из Тихоокеанской банковской корпорации, – объявил он таким тоном, будто представлял захудаленький номер в паршивеньком варьете.

Я скрепился и вошел. Небольшая комната, залитая светом, утопает в цветах. Створчатые окна выходят на террасу, а оттуда открывается чудесный вид на сад и океан вдали. У окна стоит большой стол, а за ним девушка – темные волосы забраны в узел, синие глаза смотрят на меня сквозь строгие, без оправы очки.

Увидел я только волосы и очки, и вот тут-то я и оплошал. Теперь, когда я знаю про Эву Долан то, что знаю, мне кажется невероятным, как это я не сумел разглядеть в ней ту, от которой потом несколько месяцев спустя сходил с ума. Но женщины в очках для меня не существуют, вот я и не дал себе труда вглядеться в нее попристальнее, я с ходу решил, что эта – из племени кислых старых дев, а старые девы меня никогда не интересовали и интересовать не будут.

– Мистер Винтерс? – спросила она, и я понял, что мой наряд привел ее в недоумение.

– Он самый.

– О! А я – мисс Долан, секретарша мисс Шелли. Присядьте, пожалуйста. Мисс Шелли, возможно, задержится.

Я вспомнил рассказы Лидбиттера. Как его держали тут часами, а потом отсылали несолоно хлебавши. Со мной этот номер не пройдет.

– Когда мисс Шелли позовет, найдете меня в саду. – Я развернулся и ушел на террасу. Я слышал, как она что-то говорит, но не остановился. Спустившись по лестнице, я присел на балюстраду и закурил.

Нервничал я изрядно, но твердил себе: номер не пройдет. Я решил дать ей пятнадцать минут и приступать к действиям. Отряд китайцев-садовников с любовью и тщанием обихаживал лужайку и клумбы, красивые, изысканные. Пока медленно ползли стрелки часов, я выкурил три сигареты. Наконец пятнадцать минут истекли, и я вернулся в святилище мисс Долан.

– Мисс Шелли все еще не может принять меня? – Я оперся о стол, чуть наклонясь, чтобы она уловила аромат лавандовой воды, которой я протираюсь после бритья.

– Боюсь, нет. Она, мистер Винтерс, случается, задерживается надолго.

– Дайте мне, пожалуйста, листок бумаги и конверт.

Неожиданность для нее. Чуть поколебавшись, она указала на полку с бумагой и конвертами.

– Благодарю. Не возражаете? – Я поднял машинку и поставил ее перед собой, подвинул стул и уселся. Мисс Долан начала было что-то говорить, но передумала. Она по-прежнему что-то писала в блокноте, но я видел, что девушка сбита с толку.

Я отстучал записку:

Дорогая мисс Шелли!

Жду встречи с Вами уже пятнадцать минут. Сейчас мисс Долан сообщила, что Вы, возможно, задержитесь еще.

Так как я человек совестливый, считаю своим долгом напомнить Вам, что, пока я отдыхаю в Вашем чудесном саду, я трачу попусту Ваше время и Ваши деньги. Есть старая поговорка: пока вкладчик спит, биржа не ждет.

Речь идет о норковом манто, проблема которого требует срочного – безотлагательного – обсуждения.

Поставив подпись, я вложил записку в конверт и ткнул пальцем звонок. Через минуту-другую появился молодой слуга.

– Немедленно передайте записку мисс Шелли, – попросил я.

– Да, сэр.

Пала долгая тяжелая тишина, я подошел к окну и стал любоваться садом. Чтобы успокоиться, я закурил сигарету. Держался я спокойно, но нервничал здорово. Тикали минуты. Я то и дело поглядывал на часы, гадая, сработает блеф или нет. Раздался стук, дверь отворилась. За спиной у меня извинительно покашляли. Я обернулся.

Меня почтительно ждал молодой слуга.

– Мисс Шелли приглашает вас, сэр. Сюда, пожалуйста.

Я пошел за ним. Приостановившись по пути, оглянулся на мисс Долан. Та сидела, застыв, уставясь на меня, на лице у нее озадаченность и чуть-чуть восхищения. Медленно, выразительно подмигнув секретарше, я последовал за слугой. Шел я – будто по облакам парил.

Четкой картинки, какая из себя мисс Шелли, у меня не было. Поэтому, увидев ее – она полусидела на безбрежной кровати, стоявшей на помосте, – я малость оторопел: совсем маленькая, тщедушное тельце. Бросалась в глаза копна густых рыжих волос, яркие перья которой ореолом горели вокруг крошечной головки.

Тоща до безобразия. Блестящие большие глаза запали в темных глазницах. Небольшой костистый носик походил на клюв ястреба. Большой рот под густым слоем кроваво-красной помады.

Я рассматривал ее, а она рассматривала меня.

– Вы – Чад Винтерс? – наконец спросила мисс Шелли.

Голос у нее оказался на редкость глубокий, музыкальный, совсем не сочетавшийся с ее худобой и миниатюрностью.

– Да, мисс Шелли. Я принял пост от Лидбиттера. Но мистер Стернвуд, наверное… – Я запнулся, потому что увидел, что она совсем не слушает меня, все рвется что-то сказать.

– Это вы писали? – Она подняла записку.

– Да.

Вестал разглядывала меня. Тянулось долгое молчание.

– Вы очень красивы, мистер Винтерс. А нарядились так ради меня?

– Разумеется. Мне показалось, вам надоели серые банковские клерки. Вы их уже пятнадцать сменили. Остался я один. Вот я и подумал, может, вам понравится смена декораций.

– И умно сделали. И это, – она помахала запиской, – тоже умно. Я собиралась долго томить вас в приемной.

– Так я и понял. Потому и написал.

Наклонив голову, она поразглядывала меня еще. Потом махнула на изножье кровати:

– Присаживайтесь.

Я поднялся на четыре ступени помоста и присел.

– Ну так что с моим норковым манто? – Глаза ее впились в меня.

Хотя я и наплевал на все подробности счета Шелли, но над тремя критическими пунктами помозговал. И нашел решение для всех трех. Но напрямую их выкладывать опасался.

– Прежде чем приступлю, пообещайте, что забудете все мои предложения, если не одобрите их.

Глаза у нее загорелись удивлением и интересом.

– Слушаю.

– Вам, мисс Шелли, не нравилось, как банк управляет вашими делами. Как я понял, банку нравилось давать вам советы, в которых вы не нуждаетесь. Вы и банк – как бы это выразиться – находились по разные стороны реки. А я хочу переплыть эту реку – работать на вашем берегу.

– Вы начинаете меня интересовать, мистер Винтерс. – Она не отрывала от меня глаз. – Ну а теперь – про норковое манто.

– Вы просите включить его в графу деловых расходов. С точки зрения банка и налогового управления, предложение крайне неразумное и нелепое.

Она по-прежнему смотрела на меня, лицо ее ничего не выражало.

– Дело обстоит так. Лично я целиком за то, чтобы нагреть правительство. Но позиция банка совсем не такова.

– Забудем о банке, а?

– Пока что нельзя. Ведь только через банк я могу провести этот пункт как деловой расход. Цифры из банка проходят через налоговое управление без вопросов. Конечно, иной раз и банку приходится представлять квитанции в подтверждение своих отчетов, но, по моим наблюдениям, такое случается раз в столетие.

– Продолжайте, мистер Винтерс, пока что мне все понятно.

– Единственный способ включить стоимость норкового манто в графу деловых расходов – это замаскировать его под что-то иное. – Я чуть переждал. И продолжил: – Правда, это называется мошенничеством.

Повисла долгая пауза. Реакция значила многое. По лицу ничего не понять. Глаза по-прежнему впивались в меня.

– Пожалуйста, объясните еще раз, мистер Винтерс, – мягко попросила она.

Я колебался. Не подставляюсь ли я? Вдруг возьмет да позвонит Стернвуду?

– Это называется мошенническим получением дохода, мисс Шелли. Вас могут оштрафовать или даже посадить в тюрьму.

– А что, дело могут раскрыть?

Я перевел дыхание. Она сказала все, что мне требовалось. Остальное – пустяки. Если бы она шарахнулась от моего предложения – конец, моя песенка спета. Голос ее звучал решительно. Заботило ее только одно – грозит ей разоблачение или нет.

– Дельце я обделаю так, что вероятность разоблачения будет – пятьдесят против одного, а на такой риск пойти всегда можно.

– И как же вы это проделаете?

– В тысяча девятьсот тридцать шестом году ваш отец производил значительный ремонт на своих фермах. Ремонт этот пошел в деловые расходы, он подал заявление на определенную сумму и получил ее. Налоговое управление не потребовало квитанции. Поверило банку на слово, что работы действительно производились. Квитанции эти у меня, я подчистил даты, поставил нужный год. Так что теперь у меня имеются квитанции, которых налоговое управление никогда не видело, на капитальный ремонт трех ферм на сумму тридцать тысяч долларов. Более чем достаточная сумма на норковое манто. Верно, мисс Шелли?

– А если вдруг налоговое управление пожелает проверить подлинность ремонта?

– Вот это, мисс Шелли, и есть тот один шанс. Если пожелает, то мы погибли. Но нет, не пожелают. У них и так дел полно. Тихоокеанская банковская корпорация котируется высоко. В ее слове не усомнятся. Я вам обещаю.

Она кивнула и улыбнулась. Зубы у нее были меленькие, белые.

– По-моему, за это надо выпить шампанского, мистер Винтерс. Мне кажется, вы очень умный молодой человек. – Она тронула звонок у постели. – По-моему, деловые отношение нам предстоят долгие и приятные.

Так вот все просто получилось. Я уже видел, как приоткрываются двери в мир, в который я так рвался. Только и нужно было – войти и взять все, что хочется.

Харджис принес шампанское в серебряном ведерке со льдом и водрузил на столик. Бутылку он откупорил мановением пальцев, что указывало на многолетнюю практику. Он разлил пенящееся вино в два бокала, один почтительно протянул Вестал, другой – мне. И ушел.

– За долгие и выгодные отношения, мистер Винтерс. – Вестал подняла бокал.

Мы выпили. Дряннее шампанского я, пожалуй, никогда не пил и с трудом удержался от гримасы. Подняв глаза, я увидел, что она внимательно наблюдает за мной.

– Извините, Харджис, кажется, навредничал. – Она отставила бокал. – Эту кислятину я отдаю прислуге на праздники.

Я вспыхнул от гнева.

– Видно, решил, что для меня сойдет, – невольно вырвалось у меня.

– Очень может быть, – улыбнулась она. – Старые слуги семьи порой весьма норовистые. Но не огорчайтесь. Он оценит вас, когда получше узнает. Теперь, когда решен вопрос с манто, ваши предложения относительно квартплаты?

Эта ее любезность, уступчивость, ее комплименты: «Ах, какой вы красивый, ах, какой умный», гнусное ее шампанское – все это только до той поры, пока я буду ей полезен. Норкового манто за просто так ей будет мало, ее потянет на большее. Заполучила манто, теперь рвется повысить квартплату, а добившись квартплаты, будет наседать с продажей дома.

– Квартплата? – словно бы удивившись, переспросил я. – Ну это-то уладить легко, если пожелаете.

– Но как же?

– Надо сменить фирму по управлению делами. Знаю я тут одну, там без суматохи и шума повысят плату.

– Так за чем же дело стало?

– Нужно письмо от вас «Харрисону и Форду». Напишите, что с первого числа они вас больше не представляют.

– Но они больше сорока лет собирали квартплату для нашей семьи…

– Когда слуга перестает быть полезным, самое мудрое – избавиться от него.

Она смотрела на меня, в глазах у нее нарастало презрение.

– Смотрите берегитесь! Роя яму другому, как бы самому в нее не угодить!

– Вряд ли, – парировал я. – Я себя вашим слугой не считаю. Управляющий ваш, может, и воображает, будто меня можно поить шампанским для прислуги, но как бы этот фокус ему не аукнулся. Полезным для вас, мисс Шелли, я постараюсь быть, но не воображайте, будто я ваш слуга.

– Не злитесь вы на Харджиса. Он вам в отцы годится. Мы с вами, я уверена, отлично поладим.

Я промолчал. По крайней мере, я дал ей понять, что мной помыкать нельзя. Не нравится – пусть берет назад Лидбиттера.

После длинной паузы я сказал:

– Перед уходом я продиктую письмо к «Харрисону и Форду», а вы подпишете.

Она откинулась на подушки, сморщив хищный носик. Может, это она играла в очаровательницу, но мне она виделась размалеванной иссохшей куклой.

– Удачное получилось утро, мистер Винтерс. Никогда еще так удачно не разговаривала с банковским клерком.

– Ну так, в заключение, думаю, вам еще хочется продать дом триста тридцать четыре на Вестерн-авеню?

Она испытующе поглядела на меня:

– Сегодня вы решаете все мои проблемы. И эту решите тоже?

– А тут вообще нет никаких сложностей. Тут все – как вы скажете. Бергесс желает превратить дом в бордель. Желаете вы, чтобы собственность вашего отца стала борделем или нет, решать вам.

Вестал внезапно нахмурилась, и я догадался, что ей не нравится такая прямота.

– Есть ведь еще проблема жильцов, – заметила она. – Лидбиттер говорит, что я не имею права выселять их. Очень расстраивался, что они окажутся на улице.

– Тут без проблем. Я все устрою.

– И как же это, интересно? – вздернула она брови.

– Мисс Шелли, пусть вас это не заботит. Я организую все. Не тревожьтесь.

– Хорошо. Значит, я продаю.

– Сегодня же наведаюсь к Бергессу.

– Так все гладко устраивается, мистер Винтерс. Даже не подозревала, но вы прямо вулкан энергии.

– У вас слишком часто менялись клерки. Мне стало ясно, что тут что-то не так. Банк забыл, что клиент всегда прав.

Мисс Шелли взглянула на часы у кровати:

– О, уже так поздно? У меня через час свидание, а я еще даже не одета.

Меня довольно бесцеремонно выпроваживали. Добилась голубушка всего, чего желала, а теперь выставляет меня за дверь. Я поднялся.

– Приятно было познакомиться, мистер Винтерс. – Она протянула свою руку-клешню. Холодную, костлявую. – Я считаю, что вы очень умный. Я довольна переменой и скажу об этом мистеру Стернвуду.

– Знаете, мисс Шелли, – ухмыльнулся я, – вы можете оказать мне две маленькие услуги.

– Да? – очень холодно произнесла она. – Какие же это, мистер Винтерс?

– Мне хочется поскорее уладить все ваши дела, но у меня нет колес. Было бы очень здорово, если б вы одолжили мне машину денька на два.

– Но ведь это банк должен давать вам машину? Верно?

– Банку не стоит ничего сообщать, пока дела не сделаны, но если у вас не найдется свободной машины…

– «Не найдется»! – вскинулась она. – Да у меня шесть свободных машин!

– Вот и одолжите одну!

Вестал раздраженно закусила губу. Я видел, что ей страшно не хочется ничего одалживать. Ей неохота расставаться ни с чем.

– Ну ладно. Так и быть. Но только на день-другой. Хорошо. Ступайте в гараж. Джо даст вам одну.

– Может, лучше позвоните сначала? А то еще даст такую же паршивую, как шампанское.

Она стала было наливаться злостью да вдруг расхохоталась:

– Ну и наглости у вас! Но вы мне нравитесь. Вы явно знаете, чего хотите и куда стремитесь.

– В общем, да. Ну а другая услуга – вообще ерунда. Мне ведь придется выполнять еще не одно деликатное поручение для вас. Вроде дельца с налогами. А я работаю в общем зале, где всякий может заглянуть мне через плечо и увидеть, что́ я пишу. В ваших же интересах, чтобы мне предоставили отдельный кабинет.

Мисс Шелли начисто утратила всякое высокомерие. Теперь она смотрела на меня как на человека, а не как на дрессированную зверушку. Она прыснула со смеху:

– Интересно, а бедняга Стернвуд знает, что за клерк у него трудится? Спорю, нет. Вы далеко пойдете, мистер Винтерс. Пожалуйста, можете сослаться на меня. Скажите, я настаиваю, чтобы вам предоставили отдельный кабинет.

Вот так я заполучил машину и кабинет. Видите, что я имел в виду, когда говорил, что двери в мир, куда я стремился, широко распахнулись для меня? И это было только начало.

Глава третья

Мои Бергесс восседал за обшарпанным столом, в зубах у него торчала потухшая сигара, черная засаленная шляпа сбита на затылок. Человечек он был тщедушный: тощенький, с носом как рыбный крючок, с кожей бледной, как жабье брюхо.

Из-за машинки выбралась рыжая красотка с грудью как у примадонны, раскачивая бедрами, пересекла комнату и загородила от меня Бергесса.

– Чего желаете? – осведомилась она голосом, в котором музыки было – как в жестянках, сброшенных с обрыва.

– Его я желаю, – ответил я, указывая на Мои. – Посторонись-ка, милочка. Картинка красивая, но не сейчас и не здесь. – Я обошел ее, ухмыльнулся Бергессу и сообщил ему, кто я. – Преемник Лидбиттера, веду дела мисс Шелли.

Мои оглядел меня, подробно осмотрел спортивную куртку с накладными карманами, потом наклонился исследовать туфли.

– Извините, мистер Винтерс, но не похожи вы на парня из банка.

– Не стоит обсуждать этот вопрос. Вы еще торгуете дом триста тридцать четыре на Вестерн-авеню?

– А то! Но Лидбиттер этот сказал – не продается, мол.

– Цену даете ту же?

– Ну.

– Может, я вам и устрою домик, если эта рыженькая выйдет полюбоваться пейзажем минут на пяток.

Мои несколько подрастерялся, но тут же повернулся и оскалился на девицу, которая тыкала одним пальцем по клавишам, высунув от усердия язык между накрашенных губок.

– Эй, ты! Брысь отсюда!

Когда она проплыла через коридор и закрыла за собой дверь, Бергесс поинтересовался:

– И как же это вы устроите?

– Получите дом по вашей цене, если возьмете в придачу тамошних жильцов.

– На фиг мне жильцы эти?

– Мисс Шелли не желает их выбрасывать на улицу. Они прожили в доме лет тридцать пять. Старенькие уже. Не стоит нервничать особо. Станет дом твоим – возьмешь да выставишь.

Он немножко подумал, ухмыльнулся и сказал:

– О’кей. Я готов, когда мисс Шелли угодно.

– По рукам, договорились. – Я приостановился, закуривая, попутно исподтишка изучая его. – Ну а теперь о сделке.

Глаза у него снова стали сонными.

– Ты, парень, похоже, не промах.

– Дом получишь, когда выплатишь мне комиссионные в пятьсот долларов. И не раньше.

– Вымогательство, что ли? – сморщился он.

– Ну. Оно самое. Банк тебя не одобряет. Мисс Шелли боится. Без меня у тебя шансов никаких. Итак, комиссионные – пятьсот долларов. Считаешь, дом того не стоит, так и скажи.

– О’кей, – проворчал он, передернув тощим плечом. – Я прямо ну как дойная корова для вымогателей всяких! – Он вытянул из внутреннего кармана засаленный бумажник, распухший от денег. Увидев столько наличных, я погоревал, что не наколол его на тысячу, но теперь, жалей не жалей, поздно.

– Когда дом откроется, добро пожаловать, мистер Винтерс, испытаешь девочек. Парень ты молоток.

– Не сомневайся. – Я взял деньги. – Забегу завтра за твоей подписью, и дом станет твоим, как только все оформлю. Уж постараюсь побыстрей.

Когда я вышел, рыженькая сделала мне глазки и выпятила грудь. Я даже не запнулся на ходу. Никаких рыженьких, времени нет. Я слушал ласковый шелест долларовых бумажек, слаще музыки не бывает. Удача в этот день так и шла.

Фирм по управлению недвижимостью в Литтл-Идене было пять или шесть. «Харрисон и Форд» среди них самая крупная и солидная. «Стейнбек и Хау» – самая захудалая и сомнительная. Эта фирма, решил я, коренной зуб отдаст, лишь бы управлять домами Вестал. Самые подходящие люди для выжимания добавочной квартплаты для Шелли. В сборщиках у них ходили громилы с развитой мускулатурой и со свинцовыми обрезками труб, завернутыми в газету, – дополнительное средство воздействия для беспрекословной выплаты ренты.

Катя в кадиллаке по бульвару Флоран, я гадал, посмею выжимать комиссионные из Берни Хау или нет. Прежде я никогда не встречался с ним, но он был широко известен как темная личность. Многое зависит от того, как повернется беседа, насколько для него соблазнительно запустить лапу в дома Вестал.

Войти к нему оказалось несложно. Как только я сказал секретарше, что я из банка, она тут же проводила меня к Хау в кабинет. Он был чудовищно толст, громоздкий, с круглой, как мяч, физиономией, свисающими большими усами и бегающими голубыми глазками. Хау оглядел меня, пока я шел по кабинету, поднялся и протянул большую влажную руку.

– Рад познакомиться, мистер Винтерс. Присаживайтесь.

– Человек вы занятой, я тоже, – заявил я, усаживаясь. – Поэтому перейду прямо к делу. Вы знаете, наверное, что делами мисс Шелли ведает Тихоокеанская банковская корпорация.

Он наклонил голову.

– В сделках мисс Шелли я представляю банк, – продолжал я. – Обязанности эти мне поручили совсем недавно, и я произвожу кое-какие перемены. Как вы относитесь к тому, чтобы взимать квартплату в домах Шелли?

Он потер толстый нос толстенным пальцем. С выражением лица непроницаемым, как тыл троллейбуса.

– А что, «Харрисон и Форд» отказываются от работы?

– Мисс Шелли намерена отказаться от их услуг. – Я извлек из бумажника бланки квартплаты домов Шелли за прошлый месяц и подтолкнул к нему. – Мисс Шелли желает набавить пятнадцать процентов на сумму.

Он изучал бумаги с минуту, потом поднял глаза.

– Без проблем. Мои люди умеют взимать ту плату, которая желательна клиентам.

– Так, считаете – справиться сумеете?

– Само собой.

Хотелось бы, чтобы он выказал побольше энтузиазма. Минуты две мы обговаривали условия. К моему удивлению, плату он запросил лишь чуть ниже, чем «Харрисон и Форд».

– Вы понимаете, конечно, что работа эта для вас подарок судьбы? – спросил я. – У мисс Шелли недвижимость по всему штату. Возможно, я сумею убедить ее передать вам управление всеми. Осилите?

– Разумеется, мистер Винтерс. Наша фирма в состоянии заниматься всякой недвижимостью – и большой, и малой.

И ни намека на восторг. В такой ситуации трудно выступать с моим предложением. Я смекнул, что он специально принял такой тон.

– Я сказал – что мог бы. Но это не обязательно означает, что стану, – чуть приоткрылся я.

Он снова потер толстый нос.

– Если хотите сначала посмотреть, как мы управимся с «Шелли Фаундейшн», так пожалуйста, – мягко откликнулся он.

Пикировка не привела меня никуда. Ладно, придется играть в открытую. Я ухмыльнулся:

– Может, слезем с коней да завершим разговор попросту, на половичке? У меня ценное предложение, за которое ухватится любая фирма. Я же пришел с ним к вам. Так что я буду с этого иметь?

Круглое толстое лицо бесстрастно смотрело на меня.

– Что будете иметь? Что-то я вас не совсем понимаю, мистер Винтерс. Вы ведь сказали, что служите в банке, правильно?

– Служу, да не слуга! – вспылил я. – Да, мне приходится служить в банке, но очень скоро произойдут перемены. Может, вам интересно узнать, что банку желательно по-прежнему пользоваться услугами «Харрисона и Форда»? Против фактов не попрешь, мистер Хау. Вряд ли вашу фирму можно назвать очень солидной. Банк никогда не поручил бы вам вести такое дело, и вы это прекрасно понимаете. Я могу изменить все, у меня большое влияние на мисс Шелли. Так с какой такой стати, как по-вашему, мне вдруг отдавать вам ее дела вот так, задарма?

Он изучал меня несколько минут.

– Да, теперь мне понятна ваша точка зрения. Сколько вы желаете, мистер Винтерс?

Наконец-то вынудил его играть тоже в открытую!

– Тысячу. За такую сумму я прямо сейчас передам вам письмо, уполномочивающее вас вести дела по всей недвижимости мисс Шелли.

Он несколько минут изучал девственно-чистое пресс-папье, потом поднял глаза на меня:

– Я бы предпочел письмо, подписанное лично мисс Шелли. Вы мне – письмо, я вам – деньги.

Что ж, убедить Вестал написать ему такое письмо будет нетрудно.

– Принесу завтра в полдень.

– Великолепно. Рад вести с вами дела, мистер Винтерс. Дорогу найдете?

– Деньги, мистер Хау, приготовьте наличными.

– Естественно. До свидания, мистер Винтерс.

На улице я остановился и вытер вспотевшее лицо. Урвать кусок у Бергесса оказалось легче легкого, но я уже сомневался, не совершил ли я ложный шаг, занявшись рэкетом с Хау. Конечно, выигрыш крупный, если он уступит, но что, если он стукнет в банк и угробит меня? Правда, вряд ли. Без меня ему не заполучить дел Вестал никак.

Закурив, я перешел дорогу к «кадиллаку». Приходится рисковать. Если выгорит, мне очистится полторы тысчонки. Только ненормальный не рискнул бы. В банке я нашел на столе записку – доложиться Стернвуду, как только появлюсь. С минуту сердце у меня трепыхалось, словно выброшенная на берег форель.

Когда я входил в кабинет Стернвуда, по лицу у меня струился холодный пот. Он поднял на меня глаза и улыбнулся. Я тут же понял, что все в порядке, и мне захотелось пить. Такой жажды я никогда раньше не испытывал.

– Входи же, Чад! Присаживайся.

Сесть я был рад, ноги у меня подкашивались.

– Мисс Шелли как будто очень довольна тобой, мой мальчик. Даже позвонила мне. – Стернвуд улыбался от уха до уха. – Такого никогда прежде не бывало.

– Знаете, так случается, сэр, – небрежно сказал я. – Мы как-то сразу поладили.

– Да уж. Она сказала, что тебе надо предоставить отдельный кабинет, – посмеивался Стернвуд. – Она может заехать, и ей понадобится что-то с тобой обсудить.

Новость изумила меня: я не ожидал, что Вестал будет стараться ради меня. Может, я произвел на нее большее впечатление, чем мне показалось?

– Мысль удачная, – продолжал он, – кабинет для тебя уже готов. Я распорядился, как только мисс Шелли подняла этот вопрос. Пусть почаще заезжает к нам, я совсем не против.

– Правильно, сэр.

– Кабинет для тебя сделали рядом с комнатой мисс Шелли. Оттуда красивый вид, и обставили соответствующе. Послали к тебе стенографисткой мисс Гудчайлд.

– Благодарю вас, сэр. – Я старался не показать, до чего я всем этим удивлен.

– Ну а как там те три пункта, которые так беспокоили мисс Шелли? Как ты справился?

– Мне, сэр, удалось отговорить ее от норкового манто. Убедил ее, что мы ни за что не уступим. Высказался я откровенно. Объяснил, что тут пахнет мошенничеством с налогами и ее могут привлечь к суду. Она напугалась.

– Молодец! Признаться, мы боялись действовать так, – откровенничал Стернвуд, слегка выкатив глаза. – Женщина она вспыльчивая. Ну а два других?

– Сожалею, сэр, – я пожал плечами, – но она распорядилась еще до моего приезда. Боюсь, Лидбиттер неправильно вел себя. Ей показалось, будто ею командуют, и она проявила независимость. Дом продали Бергессу, а сбор ренты поручили «Стейнбеку и Хау», подняв квартплату в «Шелли Фаундейшн». Хау заверил ее, что без труда выколотит повышенную ренту.

Вид у Стернвуда стал такой, точно он вдруг пчелу проглотил.

– Стейнбек и Хау! Да ведь они же темные личности! А Хау вообще жулик!

– Так я ей и сказал, но она велела мне не совать нос. Хау здорово на ней наживется. С вашего разрешения, сэр, я предлагаю использовать то небольшое влияние, какое я на нее имею, и уговорить ее предоставить мне вести дела с Хау. Хоть немного умерю его аппетиты.

– Влияние? – Глаза у Стернвуда вдруг прищурились. – О чем это ты?

Слишком поздно я спохватился, что чересчур разоткровенничался. Я ведь не с Мои Бергессом беседую.

– Понимаете, сэр, это звучит самонадеянно, но мисс Шелли как будто прислушивается к моим советам.

Он продолжал пристально взирать на меня:

– Нам не к чему обуздывать Хау, Чад. Нам следует избавиться от него. Пожалуй, мне лучше самому переговорить с мисс Шелли.

Скверный оборот. Если он позвонит Вестал, то выяснится, что та ни сном ни духом не подозревает о существовании Хау, и я здорово влипну.

Он потянулся к трубке, и я заторопился.

– Минутку, сэр. Вы же знаете, какая она. Она, пожалуй, решит, что ею снова командуют.

Рука его повисла над трубкой.

– Но должен же я предупредить ее насчет Хау, – резко возразил он.

Еще немножко – и я сорвался бы на крик.

– Когда она мне сказала про Хау, я разнес его на все корки. А она страшно разозлилась. Сказала, что если услышит о нем хоть слово еще, то закроет у нас счет.

Он отдернул руку от телефона, точно тот вот-вот укусит его.

– Мне бы только убедить ее доверить мне контроль, тогда Хау вряд ли учинит ей ущерб.

Он потер подбородок и покивал:

– Думаешь, сумеешь?

– Попробую, сэр.

– А может, мне все-таки…

– Сначала, сэр, давайте попробую я. Если уж не выйдет, возьметесь вы. Тогда будет солидный предлог побеседовать о нем. Скажете, что я неверно вел дело.

Ему вроде понравилось, потому что он свободно откинулся в кресле.

– Ну так тому и быть. Съезди поговори с ней. Если без толку, поговорю я. – Он улыбнулся. – Ну хоть с норковым манто покончено. Тут ты молодцом.

– Спасибо, сэр. – Мне не терпелось уйти.

Глава четвертая

На следующее утро я явился в новый свой кабинет еще до девяти. Рекорд для меня. Но хлопот предстояло много, вот я и пришел так рано.

Ночью я усиленно размышлял. Изобрел несколько способов, как подзашибить деньжат и для себя лично. Я отведал могущество имени Вестал Шелли. Если раскину карты по-умному, сумею получить барыш с ее имени, и немалый, отхватывая комиссионные всякий раз, как устраиваю для нее дельце. Понял я также, что свалял дурака, не выжав из Бергесса суммы покрупнее. А Хау я мог бы наколоть тысячи на три. Я принял твердое решение в будущем не скромничать в своих притязаниях. Товар у меня – высший сорт, и если кому охота купить, пускай уж не скупится.

Набросав вчерне письмо для Хау, которое предстояло подписать Вестал, я позвонил Джеку Керри, молодому адвокату, моему приятелю. Сказал, что хочу поручить ему оформить продажу дома 334 на Вестерн-авеню и обещал доставить все нужные бумаги сегодня же.

Потом я часок-другой изучал книгу вложений Вестал. Как я и думал, все деньги до последнего цента вложены в правительственные боны и государственные ценные бумаги, то есть все в такой же безопасности, как косоглазая девственница, случайно забредшая на холостяцкую пирушку.

Я посидел, усиленно размышляя, потом отодвинул стул и взял шляпу. Поехал я на Вест-Сити-стрит и припарковался у небоскреба фирмы. Поднялся на лифте на пятый этаж и направился к кабинету Райана Блекстона.

Блекстона я знал уже несколько лет. Молодой, очень веселый и порядочный парень. Он унаследовал дело отца по облигациям и акциям и стал довольно преуспевающим маклером.

При виде меня Райан удивился:

– Каким это ветром? Давай заходи.

Когда мы уселись, я спросил:

– Как ты насчет того, чтобы заняться деньгами Шелли? Вчера я стал вести ее дела. Могу и тебе подкинуть кусочек.

– Чего же лучше!

– Поглядел тут записи об акциях мисс Шелли. Лидбиттер ни дайма для нее не сделал за все эти месяцы. Думаю, сумею уговорить ее испытать тебя, но сначала надо подготовить почву.

– А именно?

– Не знаешь чего перспективного? Что на повышение точно пойдет?

– Пойти могут несколько, но гарантировать, конечно, не могу.

– Предположим, у тебя четверть миллиона для биржи. Это ускорит повышение?

– Если вложить в верные акции, разумеется. – Он смотрел удивленно.

– Мне требуются акции, которые уже повышаются. Мы вкладываем четверть миллиона, чтобы простофили вообразили, будто акции подскочат до небес. Есть что-нибудь такое?

– «Цемент Конвей». За последние дни акции его подскочили на пять пунктов. Но, Чад, риск все равно есть.

– О’кей. Пускай. Счет выдержит. Больше десяти кусков ведь не потеряем, верно?

Челюсть у него отвалилась.

– Ну ты прямо как банкир рассуждаешь. А ну как потеряем?

– А шансы?

– Пятьдесят к одному, сказал бы я. Но погоди-ка, Чад, а полномочия банка у тебя есть?

– А мне они ни к чему. У меня есть полномочия мисс Шелли. Сказал ей, что постараюсь подыскать смекалистого маклера. Готова она потерять десять тысяч в случае проигрыша? Она ответила – да.

Он долго смотрел на меня.

– Если, Чад, ты желаешь вложить деньги, мне бы хотелось письменное распоряжение.

– Пожалуйста. Дай-ка листок бумаги.

Я написал под его диктовку, но не подписался.

– А подпись, Чад? Вот тут.

– Понятно. – Я отложил ручку. – Сначала надо кое-что решить.

– Что?

– Дружище, не будь ты таким наивным. Как думаешь, с чего вдруг мне являться к тебе с самым крупным счетом в штате? Тебе перепадает шанс ворочать деньжищами, о каких ты и мечтать не смел. Тебя заметят и другие крупные фирмы: а как же, маклер мисс Шелли! Позволь же задать вопросик, напрашивающийся сам собой: а что мне-то с этого?

Он разинул рот.

– Ты что? Ты же не можешь предлагать такое, если работаешь на банк?

– Ой, правда? Ну ладно, двинусь-ка я к «Лоуэлллу и Фрэнку». Они-то уж не откажутся от такого предложения только из-за того, что мне приходится пыхтеть в банке.

– Минутку, минутку, – заспешил он. – А в банке?..

– Да пошел он к черту, этот банк! Сделка наша. Твоя и моя. Не нравится – скажи прямо, отправлюсь к другим.

– О’кей, – он пожал плечами, – но, надеюсь, ты понимаешь, что творишь.

– Не сомневайся. Теперь слушай. В маклеры к Шелли попадешь, если половина пойдет мне как комиссионные.

Это его ошеломило.

– Ты даешь! Половина!..

– Половина от всех сделок, какие ты заключишь для мисс Шелли. Не хочешь – не надо. Ну как?

Он смотрел на меня пару секунд, потом ухмыльнулся:

– Ну ты и грабитель! Но конечно берусь. Насчет «Цемента Конвей» ты всерьез говорил?

– Разумеется.

Подписав письмо, я перебросил его через стол.

– Купи на четверть миллиона и скоренько распродай, как только подскочат на два-три пункта. Хоть сегодня.

– А если начнется приток и они подскочат всерьез? Оставлять?

– Ни в коем случае. Распродавай, если получится, хоть сегодня. Мне хочется дать ей скорый барыш. Она жаднющая, и если увидит, что я умею быстро добывать для нее деньги, то будет поручать нам новые и новые вложения.

Мы еще потрепались немножко, и я поехал в банк «Вестерн Калифорния». Там я открыл свой счет, положив на него сто долларов из денег Бергесса. Потом отправился в свой банк.

В ту минуту я был на вершине. У меня машина, стенографистка, личный кабинет, счет в банке и перспектива огромных барышей.

Да что там на вершине мира! Я среди планет парил!

Я как раз подумывал, не закатить ли себе роскошный ланч в ресторане «Флориан», когда зазвонил телефон. Я нетерпеливо схватил трубку.

– Мистер Винтерс? – женский голос. – Говорит мисс Долан.

Мисс Долан?.. Ах да, правая рука мисс Шелли.

– Как поживаете, мисс Долан?

– Мисс Шелли желает, чтобы вы приехали немедленно.

– Мисс Шелли не повезло. – Я хотел есть и к тому же твердо решил: не прыгать через обруч, стоит ей щелкнуть пальцами. – Приеду, мисс Долан, после двух, у меня есть бумаги на подпись для мисс Шелли.

– Она велела немедленно.

– Извинитесь за меня. До двух я занят.

Пауза, потом она сказала:

– Боюсь, вы не поняли. Дело касается мистера Хау.

– Хау? Берни Хау? А что с ним такое?

– Он только что уехал. Мисс Шелли велела позвать вас срочно. Я никогда не видела ее в такой ярости.

Стало быть, этот сукин сын продал меня! На меня вдруг напала такая паника, что я онемел. Надо же! А я-то уж наполовину протиснулся в дверь! Мог бы догадаться, что этот жулик кинется не к Стернвуду! Отправится к Вестал, которая изничтожит меня.

– Вы еще слушаете, мистер Винтерс? – спокойно спросила секретарша.

– Да, – выдавил я. Квакнул, как лягушка.

– Мистер Винтерс, слушайте внимательно. Пожалуйста. Победить ее, когда она так злится, можно только одним способом. Ни в коем случае не извиняйтесь и не оправдывайтесь. Орите тоже. Еще пуще, чем она. Понимаете? Вам нечего терять. Победит тот, у кого хватит хладнокровия переорать ее. Я знаю ее. Она злится и верещит, но стойкости у нее ни капли. Вы слушаете?

Я слушал в оба уха. Слушал, будто от этого зависела моя жизнь.

– Вы не разыгрываете меня?

– Да нет же! Это ваша единственная надежда. Не говорю, что обязательно подействует, но шанс единственный. Делайте что хотите, только не оправдывайтесь. Передать, что вы едете?

– Да. Скажите, буду через пятнадцать минут. Мисс Долан, не знаю, почему вы даете мне совет, но я благодарен…

Тут я понял, что она уже положила трубку. Я положил свою, вытер лицо и ладони и рывком отодвинул стул. Надеждами я себя не тешил. Даже если у меня хватит наглости орать что есть мочи, последнее слово все равно за Вестал. Машина, кабинет, опытная мисс Гудчайлд, тысяча долларов от Хау, комиссионные от Блекстона и моя служба в банке – все того и гляди ухнет.

Выйдя из кабинета, я прошел коридором к служебному выходу, где оставил «кадиллак» и помчался в ближайший бар. Затормозив, я влетел в зал, опрокинул в себя три порции виски кряду, бармен наливать не успевал. Виски привел меня в чувство.

Поездка до Клиффсайда заняла чуть больше семи минут. В другое время, штурмуй я эту горную дорогу на такой скорости, я бы очумел от страха. Пока я добирался до железных ворот, я крыл Хау последними словами – так я еще никого не ругал.

Ворота открыл Харджис, он взял у меня шляпу. Лицо у него было каменное, и все-таки я был уверен: он знает, почему за мной послали. Наверняка будет поджидать, чтобы всучить мне шляпу на обратном пути. Ну пусть только посмеет усмехнуться или еще как выказать торжество, воткну ему его вставную челюсть в глотку.

– Мисс Шелли ждет вас, сэр, – произнес он и повел меня по широкому коридору в большой зал, выходящий на террасу. – Вы найдете ее на террасе, сэр.

Я поглубже вздохнул и шагнул на террасу. Она сидела на балюстраде в бутылочно-зеленом легком костюме. Сзади она была похожа на ребенка, но, когда она обернулась ко мне, на худющем белом лице не было ничего детского.

– Ах, вот и он, премудрый наш мистер Винтерс! – приветствовала она меня, развернувшись на балюстраде. – Ну, мистер Винтерс, что скажете?

Я подошел, засунув руки в карманы, сердце у меня так колотилось, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, но на лице я сохранял вопросительно-вежливое выражение.

– А что я должен говорить?

– Не надо притворяться! Не смейте лгать!

– Из-за чего все-таки шум? Я чем-то не угодил вам?

Ее трясло от злости. Руки-клешни то сжимались, то разжимались, словно она едва удерживалась от соблазна выцарапать мне глаза.

– Вам Берни Хау знаком? – потребовала она придушенным голосом.

– Да, а что? Очень смышленый адвокат по уголовным делам. Как раз собирался, мисс Шелли, говорить с вами о нем. Мне подумалось, что он-то сумеет выбивать для вас квартплату.

– Не об этом речь! – завизжала она. – Работу вы ему предлагали за взятку в тысячу долларов! Да или нет?

– А что такое? Да. Ну и что? Так всегда делается. Тем более с личностями вроде Хау. Кто же ему без комиссионных работу-то даст? Но не на это же вы рассердились, мисс Шелли?

Соскользнув с балюстрады, Вестал подскочила ко мне. Голова ее не доставала мне до плеча, положение явно для нее невыгодное, но она этого не осознавала.

– А деньги вы намеревались присвоить?

Вот он шанс извернуться. Только стоит соврать, что нет-нет, дескать, деньги я, конечно же, хотел передать вам, – и сразу угомонится. Но – может, виски виноват – я ринулся в бой. К чертям собачьим, еще деньги ей дарить!

– А вы как думали? – осклабился я. – На благотворительность их, что ли, пожертвовать хотел?

– Значит, за взятку намеревались передать Хау работу по сбору квартплаты? Да или нет?

– Взятка, мисс Шелли, не совсем то слово. Это комиссионные, которые мне причитаются.

– Вот как! Мошенник! Плут! – орала она в исступлении. – Еще смеет тут ухмыляться, как обезьяна! Пользуется моим именем, чтобы карманы себе набивать!

– Меня мошенником обзываете? – Я рванулся вперед, тоже выказывая норов.

– Вас, вас! Именно! Сам темная личность! Рэкетир чертов! – Она орала так, что ее, конечно же, слышали в доме все. – Как увидела эти пестрые тряпки на тебе да льстивые твои подходцы, сразу поняла – мошенник! Жулик!

– Не позорьтесь! Что вы орете, точно девка Бергесса?

Она отступила, худое лицо горело ненавистью.

– Как ты меня обозвал? – Голос у нее вдруг сел. – Я… я…

– Я только попросил вас не визжать, точно девка. – Я тоже понизил тон.

– Ну, ты у меня заплатишь! Тебя вышвырнут из банка! Выселят из города! Посмотришь! Никакой работы тебе больше не видать!

– Не надо так драматично, – презрительно остановил я. – Вы что, воображаете, будто я напугался? Я вам не размазня и плакса Лидбиттер! Воображаете, я от страха трясусь, что ли? Ах, ах! Да плевал я на ваши визги! – Я снова шагнул, состроив суровое лицо.

Мне показалось, в ее бешенстве проглянуло удивление.

– Вот посмотришь! – завизжала она. – Прочь с дороги! Позвоню твоему боссу, поглядим, что он скажет! – Она метнулась мимо меня в зал.

Ну, момент настал. Если допустить ее разговор со Стернвудом, я пропал. Что мне терять? Меня уж и самого трясло от злости. Я рванулся следом, она уже сняла трубку, но моя рука перехватила ее.

– Минуточку!

Она развернулась и двинула мне левой рукой по носу, костлявые костяшки ободрали мне кожу. Тут, верно, я потерял контроль. В точности даже не помню, что произошло в те несколько секунд. Вдруг я обнаружил, что трясу ее за плечи, ярко-рыжая голова у нее мотается взад-вперед, а я гляжу на нее, точно вот-вот прикончу.

Она попыталась было визжать снова, но ей попросту не хватило воздуха. Рот у нее беспомощно открыт, глаза выпучились – видно, перепугалась насмерть. Я плюхнул ее на стул с такой злостью, что она чуть не свалилась, и наклонился над ней, по-прежнему стиснув ей плечи.

– Слушайте же, – свистяще, злобно, торопливо зашипел я. – Вы месяц грызли Лидбиттера – вынь да положь вам норковое манто задарма, повысь ренту, продай дом! Так его доняли, что у бедняги нервное истощение, но вы ведь так ничего и не добились. Я сделал вам все: манто, ренту, дом. В один день. Слышите? В один! А с Лидбиттером сколько бились! Ладно! И каков результат? На манто вы сэкономили тридцать тысяч! От ренты – по пять тысяч ежегодно! Вы избавляетесь от пяти жильцов, выставить которых у вас духу не хватало! И от продажи дома барыш. И все – благодаря мне. – Я снова встряхнул ее. – Слышите? Нет? – Я наклонился и проорал: – БЛАГОДАРЯ МНЕ! Все устроил я. Ради какого такого черта? Как думаете? Умаслить вас? Затащить к себе в постель? Ни черта! Я занимаюсь рэкетом потому же, почему и вы! Хочу сделать деньги! Так же как и вы! Что я такого сделал? Вас обжулил? Ваши деньги присвоил? Отвечайте? – Я встряхнул ее. – Нет и нет! Я делал деньги для вас и урвал кусочек себе у простофиль, на которых наживаетесь и вы! Так чего вы ор подняли? Украл у вас я что-то? Потеряли из-за меня хоть доллар? – Я отступил, меня била дрожь, на лице проступил пот. – Ступайте, звоните Стернвуду! Расскажите ему! Поплачьтесь! Я потеряю работу, а что потеряете вы? Воображаете, сумеете без меня провернуть налоговое мошенничество? Давайте! Увидите, как скорехонько окажетесь в тюрьме! Болтовня обойдется вам в тридцать тысяч! Пожалуйста, звоните, скорее! Мне плевать!

Я отвернулся и пошел на террасу. Чувствовал я себя как после битвы, и мне уже и правда было все равно, как обернется дело. Я бросился в кресло-качалку и сидел, уставясь в пространство минут пять. Тут я почувствовал, что она стоит рядом. В ее тощей фигурке было что-то жалкое.

– Вы сделали мне больно, – жалобно сказала она. – Синяков насажали. У, какой!

– А вы мне – нет? – Я промокнул нос платком, из царапины еще сочилась кровь. – Скажите спасибо, шею вам не свернул.

Она присела рядом.

– Мне пить хочется. Может, оторветесь от своих эгоистических переживаний и принесете?

Я пошел в зал и нажал на звонок. Никакие слова не передадут моих чувств. Я вступил в бой и победил! Я понимал это. Понимала и она. А это означало, что я вошел в дверь и ничто теперь не помешает мне! Вот он – величайший триумф моей жизни!

Появился Харджис. По выражению его лица я понял: он думает, что ему сейчас прикажут выбросить меня вон. Увидев, что на кнопке звонка мой палец, он застыл как изваяние.

– Принесите бутылку лучшего шампанского, – распорядился я.

Харджис перевел взгляд на террасу, где Вестал расстегнула курточку, обозревая свои синяки, тихонько мурлыча песенку.

– Слушаюсь, сэр, – бесстрастно сказал он.

– Да проверьте, чтобы действительно лучшее. Не то бутылку о вашу голову разобью.

Глаза его остановились на моем лице. В них читалась ненависть. Когда он ушел, я подошел к телефону и набрал номер Блекстона.

– Есть новости о «Конвее», Райан?

– Конечно. Только что распродался. Очистилось тридцать пять тысяч для мисс Шелли и тебе причитается с меня девятьсот долларов. Недурно?

Я взглянул на террасу. Вестал по-прежнему рассматривала синяки. Она вывернулась на шезлонге, и мне была видна ее чахлая белая грудь. Я отвел глаза. Любоваться нечем, плоды высохшие и неаппетитные.

– Отлично, – одобрил я. – Сделай чек мисс Шелли на меня…

– Но послушай, Чад…

– Ты слышал? – прервал я. – Ты на меня работаешь, не на нее. Я ей дам сам чек. Понятно?

– Хорошо, Чад. Но обычно так не делается.

Я положил трубку. Никому не позволено бить меня по лицу безнаказанно. Хватит с мисс Шелли двадцати тысяч. Остальные пятнадцать пойдут на мой счет в банке в качестве компенсации.

Теперь понимаете, о чем я говорил? Я прошел через дверь и очутился в новом чудесном мире.

Когда я вышел на террасу, Вестал торопливо запахнула жакетик. Потом она совершила поступок, который меня шокировал, а шокировать меня, поверьте, нелегко. Она послала мне лукавый застенчивый взгляд и притворно стыдливо улыбнулась:

– Вы не должны так подкрадываться, вы подглядываете за мной!

Подглядываю! Предположение настолько нелепое, что даже не смешно. Неужто эта высохшая уродина и вправду воображает, будто мне охота за ней подглядывать? Неужто смотрит на меня и не понимает, что стоит мне только пальцем поманить, и ко мне хлынет толпа женщин?

Кое-как я изобразил ослепительную улыбку.

– Вы, мисс Шелли, смущаете меня. У меня на уме было совсем другое. Я только что сделал для вас двадцать тысяч.

С нее мигом слетело всякое лукавство, глаза вытаращились.

– Я тут немножко рискнул от вашего имени, – продолжал я, усаживаясь подле. – Сегодня утром дал своему маклеру инструкции купить на четверть миллиона «Цемент Конвей». Акции поднялись на четыре пункта, и он вышел с двадцатью тысячами прибыли.

Она молча уставилась на меня.

– Вы… вы осмелились пустить в ход четверть миллиона моих капиталов? Без моего разрешения?

– Никаких ваших денег я не трогал! – нетерпеливо огрызнулся я. – В ход я пустил ваше имя, которое стоит дороже денег. Другими словами, я заложил ваш кредит.

– Немыслимо! А если бы акции упали? Вы что, воображаете, я стала бы расплачиваться?

– Акции не могли упасть, – ухмыльнулся я. – Если вкладываешь четверть миллиона в концерн, акции его непременно подскочат. Разве не ясно?

– Но почему со мной не посоветовались! – Она остро взглянула на меня. – Сколько, говорите, я получила?

– Двадцать тысяч. Но если вам неохота брать их, только намекните! Мне они тоже не помешают!

Она долго смотрела на меня, постепенно во взгляде у нее проступило зачарованное восторженное выражение.

– Вы, мистер Винтерс, похоже, и вправду ужасно умный молодой человек.

– Хотя мошенник, жулик и рэкетир?

– Я рассердилась очень! – расхохоталась она.

– Ну так надо извиниться. – Я глядел ей прямо в глаза. – Если, конечно, мнение у вас переменилось.

– Переменилось. – Она состроила мне гримасу. – Извиняюсь. – И жалобно потерла плечо. – А вам тоже следует извиниться. Вы мне сделали больно.

– И не подумаю. Давно пора, чтобы вы почувствовали крепкую руку. Слишком долго своевольничали. Радуйтесь, что не отлупил вас.

Позади меня кашлянули, я обернулся. Харджис стоял, держа поднос с ведерком с шампанским и два бокала. Он поставил все на столик, откупорил бутылку и разлил шампанское. Он уже собирался уходить, но я остановил:

– Минутку. Сначала попробую, что принесли. – Я отпил, кивнул и посмотрел на него. – Это, Харджис, гораздо лучше. Чуть-чуть слабовато охлаждено, ну да ладно. О’кей, бегите себе.

Он ушел молча, деревянной походкой.

Вестал хихикнула.

– Представляю, что ему мерещится. – Она взяла бокал, который я протягивал ей. – Не нужно с ним так разговаривать.

– Пора его на место поставить. Ладно, забудем о нем. Невелика птица. Поговорим, мисс Шелли, о деле. Как вы договорились с Хау?

– Никак. Я так разозлилась, что не стала его слушать. Обещала, что встретимся позже.

– О’кей. Я им сам займусь. Хау – человек полезный. Он без всяких проблем соберет для вас квартплату, но необходим контроль с моей стороны.

– Знаете, мистер Винтерс, я рада, что вы на моей стороне. Вы ведь на моей, правда? – Она внимательно посмотрела на меня.

– По-моему, я дал достаточно доказательств. Я за вас, не сомневайтесь, но и за себя тоже. Так уж получилось, что мы по одну сторону. Теперь, когда мы все выяснили, давайте поговорим про ваши вложения. Банк уже давно не пускает в оборот ваши свободные деньги. Я прошу у вас разрешения на перемены. А также разрешения высвободить четверть миллиона. Я буду играть на них. – Она начала было что-то говорить, но я прервал: – Предполагается, что если я потеряю больше двадцати тысяч в месяц, то сумма эта у меня изымается. Каждые две недели я буду представлять вам отчет, подробный, об операциях с деньгами, и, если я сделаю для вас минимум пять тысяч в месяц, мы их вложим в государственные облигации.

– Но я не хочу терять двадцать тысяч, – возразила она. – На такое я согласиться не могу.

– Я же только что сделал вам двадцать тысяч из ничего! Создал фактически запас, на который могу играть. Так чего вы нервничаете? Но если вам не нужны деньги, не облагаемые налогом, скажите, я уж не буду тогда суетиться.

Она колебалась.

– Но отчет пишите тогда еженедельно.

– Хорошо. Мне все равно. Будете еженедельно получать.

– Вы правда считаете, что сумеете сделать для меня пять тысяч в месяц? Без налогов?

– Вполне уверен.

– Ладно, тогда разрешаю. – Она с сомнением изучала меня. – Наверное, и для себя сумеете на этом выгадать?

Я расхохотался:

– Разумеется! У меня договор с маклером. Вам это не будет стоить ни дайма, а ему обойдется дорого. – Я отодвинул кресло и встал. – Ну, мисс Шелли, у меня полно дел, побегу.

Мисс Шелли сидела, глядя на меня во все глаза. По-прежнему восхищенно и зачарованно.

– Хотите пообедать со мной сегодня вечером?

– Простите, – покачал я головой, – но у меня вечером свидание.

– О, с женщиной, конечно.

– Нет. Иду на бокс. Сегодня никаких женщин.

– Бокс? Где это?

– На стадионе Парксайд.

– Мне так давно хотелось посмотреть бокс. Возьмите меня, а?

Я совсем было собирался отказать, да вдруг до меня дошло, что высокопоставленная надменная мисс Шелли, стоящая семьдесят миллионов долларов, напрашивается на приглашение.

Брать ее мне не хотелось. Я уже договорился на вечер с хорошенькой блондиночкой, но тут для меня сверкнул шанс слишком блестящий, чтобы упускать. Мой кредит подскочит, да и ребята обалдеют при виде меня с мисс Шелли под ручку.

– Вам правда хочется? – небрежно спросил я.

– Да, да, пожалуйста! – Она вскочила, ее худое изможденное лицо оживилось, зажглось. – Возьмете?

– Ну конечно, если желаете. Заеду за вами, скажем, в семь. И пообедаем заодно на стадионе.

– Жду в семь.

– Договорились, мисс Шелли. – Я пошел к лестнице в сад и приостановился.

– Я пока не отдал вашу машину. Можно мне еще немного ее подержать?

– Ну разумеется. – Она была похожа на ребенка, возбужденного от предвкушения первого праздника. – Пользуйтесь сколько пожелаете, мистер Винтерс.

– Благодарю.

Когда я медленно ехал обратно по горной дороге в Литтл-Иден, я подсчитывал доходы. За два дня мне очистилось двадцать четыре тысячи долларов! Просто невероятно! Партнерство с Райаном принесет мне по меньшей мере тысячу в месяц. О чем же мне беспокоиться? Наконец-то мне засветила удача. Если правильно поведу дело – а я твердо намеревался постараться изо всех сил, – денежный приток не оскудеет.

Нет, утро прошло недаром!

Глава пятая

Шел последний из предварительных раундов, когда мы вышли из ресторана стадиона и направились на наши места на правой трибуне. Я быстро обнаружил, что выход с Вестал Шелли – событие королевское. На ней было легкое белое вечернее платье, белый шарф маскировал костлявые плечи. Вестал искрилась бриллиантами: на шее бриллиантовое колье, в волосах – бриллианты, бриллианты посверкивали на лифе платья и мерцали на запястьях. Эффект ошеломляющий, от малейшего ее движения разноцветные огоньки ослепляли меня.

На стадион мы приехали в «роллс-ройсе», здоровенном, как боевой корабль. Джо, шофер, был упакован в кремовый мундир, лаковые до колен сапоги, перчатки с раструбами и кремовую кепку с кокардой.

Полное ощущение, что я попал в голливудский фильм. А когда администратор сошел по красной ковровой дорожке, чтобы приветствовать Вестал, тут-то мне и пришла мысль, что событие это – королевское.

Через некоторое время прибыла пресса, и остаток обеда мы провели под вспышки фотокамер. Похоже, мисс Шелли редко появлялась на публике, и ее приход вызвал сенсацию. Нам не очень-то удавалось поговорить за обедом – нас осаждали фотографы и репортеры; не отходя, крутился метрдотель, – а в общем-то, это было приятно. И я видел, что Вестал получает удовольствие не меньше, чем я.

Забавно, но мне и в голову не приходило, что удовольствие она получает от моей компании. Мне-то казалось, что ей, как и мне, приятна вся эта суматоха вокруг нас. Лишь позднее я сообразил, что будоражило ее мое общество. Когда мы пили кофе с бренди, к нашему столику подошел детина с суровым лицом, в сером отглаженном костюме, черные волосы у него были коротко острижены и серебрились на висках.

Он поклонился Вестал, сдержанно улыбнувшись:

– Вот так событие, мисс Шелли! Вы пришли на бокс!

Я думал, она холодно отошьет его, но она вроде бы даже обрадовалась, что он заметил ее.

– Меня мистер Винтерс уговорил, – объяснила она, лукаво глядя на меня. – В конце концов, попробовать надо все. – Она тронула меня за рукав. – Это лейтенант Сэм Леггит из полиции Сити. Лейтенант, это мистер Винтерс, банкир.

Так я первый раз встретился с Леггитом и сразу увидел, что понравился ему не больше, чем он мне.

– Мы в Тихоокеанском не встречались, мистер Винтерс? – осведомился он, сверля меня серыми глазками. «Мистер Винтерс» и «банкир» не обманули его. Он намекал мне, что ему отлично известно, что я всего-навсего клерк, которого в любую минуту босс может вышвырнуть так же, как могут вышвырнуть из полиции его.

– Не помню, – равнодушно бросил я. – В банке у нас всегда толчея.

– Да, верно. – Он перевел взгляд с меня на Вестал, а с Вестал опять на меня. – Рад познакомиться, мистер Винтерс.

Зачем врать обоим, я не понимал и потому промолчал.

– Я поставлю человека, мисс Шелли, охранять ваши бриллианты, – продолжал он. – Тут всякое бывает, хотя не должно бы. Но вы не волнуйтесь. – Он снова сдержанно улыбнулся ей, коротко кивнул мне и растворился в толпе.

– Так у вас личный коп-караульщик, – легкомысленно пошутил я.

– Мы с лейтенантом друзья. – Ну чисто ребенок, хвастающий, что его погладил по головке генерал. – Я знала его, еще когда он был патрульным. Иногда приходит к нам на обед и рассказывает мне всякие происшествия.

– Огромная любезность с его стороны, – саркастически заметил я. – Ну, если желаете видеть большой бокс, нам пора.

Мы как раз успели сесть, когда ведущий представил главную схватку вечера. Пятнадцатираундовый матч между Джеком Слейдом, чемпионом в среднем весе, и Дарки Джонсом, почти неизвестным новичком.

На ринг вышли боксеры, и Вестал приклеилась к ним взглядом. Я сказал ей, что фаворит – Слейд, и спросил, не желает ли она поставить на него.

– Нет, я поставлю на темнокожего. Меня в нем что-то привлекает. Посмотрите, какие у него мускулы и глаза. Он обязательно победит.

– Ни малейшего шанса. Слейда уже двадцать боев никто не побеждал. Он в превосходной форме. У Джонса хороший удар, но у него не будет случая показать его.

– А я все-таки ставлю сто долларов на негра.

– О’кей. Но не говорите, что вас не предупреждали.

Я протиснулся мимо коленок и подошел к Лефти Джонсону.

– Добрый вечер, мистер Винтерс. – Он многозначительно ухмыльнулся. – Вижу, сегодня вы высоко шагнули.

– Сто на Джонса, о’кей?

– Принято. Деньги некуда выбросить, мистер Винтерс?

– Ставка не моя. Лично я ставлю пятьдесят на Слейда.

Я только успел сесть, как раздался гонг.

Джонс вылетел из своего угла, точно им из пушки выстрелили. Взметнулся коричневый вихрь, и он оказался в углу Слейда, а Слейд еще и со стула толком не поднялся. Произошло все в мгновение ока, лишь зрители у ринга разглядели детали.

Кулак негра врезался в челюсть Слейда с силой снаряда. Боксеры были прямо над нами, мне было видно, как глаза Слейда стали пустыми, а коленки подогнулись. Джонс дал левым апперкотом. Он чуточку поспешил, кулак просвистел мимо челюсти Слейда и обрушился на скулу. Выступила кровь. Слейд рухнул на четвереньки. Он смотрел прямо в зал, челюсть у него висела, глаза затуманены, чувства парализованы.

Я заметил, что Вестал подалась вперед, пальцы ее сжали мне запястье, рот приоткрылся. В диком шуме визга ее я не слышал, но знал, что она визжит. Зрители повскакивали на ноги, вопя во всю мочь. Стадион ревел.

Судья оттеснил Джонса, приказав ему отойти в угол. Но Джонс возбужденно прыгал рядом, и судье пришлось прикрикнуть, только тогда тот послушался.

Отсрочка дала Слейду несколько драгоценных секунд. Я наблюдал за ним, глаза у него медленно прояснялись. Судья наклонился над ним, выкрикивая счет, руки у него поднимались и падали.

– Обманный удар! – проорал я на ухо Вестал. – Подлец! Мерзавец чертов!

Вряд ли она меня даже слышала. Она устремилась вперед, глаза у нее блестели, лицо – свирепая застывшая маска. На счет «девять» Слейд поднялся. Когда Джонс метнулся через ринг, Слейд вошел в клинч, отчаянно повис на нем, захватив коричневые руки, стараясь опомниться.

Судье пришлось разнять противников, и от волнения Джонс, вместо того чтобы отступить, выдал серию ударов, упустив случай дать решительный боковой.

Прикрываясь, Слейд отступал. Джонс преследовал его по пятам. Толпа орала, требуя крови, но у Джонса не хватало опыта для решающего удара. Гонг прозвучал, когда Джонсу удалось загнать противника в угол, он изготавливался к следующей серии жестоких ударов.

– Ну вот и все, – неприязненно сказал я, когда негр возбужденно отступил в свой угол. – Челюсть сломана. Ну, болван! Нарваться на обманный удар! С его-то опытом! В следующем раунде все будет кончено.

Вестал по-прежнему сжимала мне руку.

– Я так напереживалась! – выдохнула она. – Как волнующе! У него правда сломана челюсть?

– Взгляните сами. Видите, висит. Джонсу стоит лишь легонько стукнуть – и кончено.

Вестал жадно разглядывала Слейда, который сидел в углу: мускулистая грудь у него вздымалась, челюсть висела, глаза бессмысленные.

Прозвучал гонг, и вновь метнулся Джонс, лицо – как свирепая маска. Слейд прикрыл челюсть и, когда Джонс бросился на него, встретил его ударом в лицо, тот отлетел. Слейд прошаркал на середину. Левая и правая у него работали, точно поршни, не подпуская Джонса.

Вестал опять вопила, и не она одна. Секунданты Джонса орали на него, чтобы кончал, но мастерства у того не хватало. Каждый раз, как он изготавливался обрушить мощный удар, левая Слейда сбивала его. Слейд продержался до последних секунд второго раунда, но тут Джонсу удалось всадить ему яростным левым хуком по скуле. На лице у того проступило выражение нестерпимой боли, Вестал заорала: «Прикончи его!»

Слейд упал на колено. Он был похож на раненого и потому опасного льва, огрызающегося на темнокожего боксера, который наскакивал на него. Из поврежденного глаза текла кровь, изо рта тоже. Гонг остановил счет, и секунданты Слейда бросились под канаты увести его в угол.

– Ох, вот это да! – Грудь Вестал бурно дышала. – Никогда не думала, что бокс бывает такой! О, Чад, я так рада, что пошла с вами!

«О, Чад!» Имя вырвалось у нее ненароком: зрелище двух силачей, дубасящих друг друга, не настолько ошеломило меня, чтобы я не расслышал.

Третий раунд стал последним. Наконец-то секунданты Джонса вколотили свои наставления в череп подопечному: не суетись, улучи момент и ударь.

Конец наступил на второй минуте третьего раунда: крепкий левый хук, а за ним обманный удар. Оба угодили по поврежденной челюсти Слейда. Он издал душераздирающий стон и свалился на четвереньки с искаженным болью лицом. Он попытался уползти с площадки, но не сумел, не хватило сил. Все еще в сознании, он упал на спину, но с ним было кончено.

Вестал вскочила на ноги, мне пришлось силком усаживать ее, не то она вырвалась бы на ринг.

– Спокойнее! – прокричал я ей.

Она отбивалась, но я держал крепко. Не она одна вела себя как обезумевшая садистка. От гвалта лопались барабанные перепонки. А когда счет был окончен и Слейда отволокли в его угол, Вестал, обмякнув, привалилась ко мне. Пришлось ее поддержать, чтобы не упала на пол.

– Уведите меня, Чад, – выдохнула она, – я вот-вот упаду в обморок.

Из плотного кольца, окружавшего ринг, внезапно возник Леггит.

– Требуется помощь, мистер Винтерс? – осведомился он.

– Надо вывести ее поскорее отсюда.

– Следуйте за мной.

Он пошел вперед, прокладывая путь, как умеют это делать только копы. Я наполовину вел, наполовину нес Вестал. Леггит привел нас в служебное помещение к раздевалкам, подальше от толп, хлынувших к выходу.

– Подождите здесь, – велел он, – подгоню вашу машину.

Я стоял в тусклом проходе, жаркий удушающий воздух шел с ринга.

– Ну как вы? – спросил я.

– Нормально. Виноваты жара и волнение. Я никогда так не переживала.

Она подняла лицо и посмотрела на меня. В глазах у нее мелькнуло выражение, насторожившее меня. Я достаточно много водил знакомства с женщинами, чтобы понять, что означает ее взгляд. Она хотела меня – страстно и истово. Это читалось в ее глазах, лице, вдруг смягчившемся, в пульсировавшей на шее жилке. Захоти я, я мог бы обладать ею прямо сейчас, тут, в сумеречном коридоре, точно какой-нибудь уличной девкой. Но поверьте, меньше всего мне этого хотелось.

Вид неприкрытого желания смутил меня. Она была такой уродиной, такой иссохшей и худющей, что я даже не думал о ней как о женщине. Я не мог себе представить, что в ней бродят подобные чувства, до того она была жесткая, колючая, ну просто мешок с костями. Такие чувства для нее не просто невероятны, а прямо-таки непорядочны.

– Ваш приятель-коп отправился за машиной. – Я немножко отодвинулся, все еще поддерживая ее за руку, однако изо всех сил стараясь держать расстояние. Я оглянулся через плечо, точно бы выглядывая Леггита, скрывая отвращение на лице.

Она высвободила руку.

– Мне уже хорошо, – хрипло, неровно выговорила она. – Тут дикая жарища.

– Пойдемте тогда, поищем Леггита. – Я сделал движение взять ее под руку, но она увернулась.

– Вы про мой выигрыш забыли! Разве не собираетесь забрать?

– Лефти никуда не убежит. Сначала вас в машину посажу.

– Нет, заберите сейчас же!

В голосе у нее слышались истерические нотки, я остро взглянул на нее. Вестал быстро отвернулась, но я успел все-таки заметить, до чего несчастное у нее лицо, от разочарования и отчаяния осунулась даже.

– Да идите же! – прикрикнула она, чуть не плача.

Я пошел, недоумевая, что же все-таки случилось. Но только когда я вернулся с выигрышем, меня вдруг озарило! Разгадка стукнула так внезапно, что я, пораженный, застыл на месте. Может, она надеялась, что я наброшусь на нее? Не означал ли этот несчастный взгляд, что она понимает, как непривлекательна? Что почувствовала мое отвращение?

«Да ты, парень, сбрендил, – осадил я себя. – Если в тебя многие влюбляются, это не значит, что влюбилась и она. С ее-то семьюдесятью миллионами и могуществом! Не такая же она дура, чтобы втюриться в банковского клерка! Или все-таки?..»

Я припустился бежать, но ее уже и след простыл. Я пошел к выходу и, толкнув дверь, вышел в тихую жаркую ночь. Ко мне направлялся Леггит. Я остановился подождать его.

– Мисс Шелли уехала домой, – объявил он, изучая меня из-под полей фетровой шляпы. – Какая-то она расстроенная была.

– Возбуждение, жара… – Я оборвал фразу на середине.

Неужто же влюбилась в меня? – спрашивал я себя. Или то было всего лишь мимолетное физическое желание, потребность, всколыхнувшаяся при виде двоих мужчин, колошматящих друг друга?

– Вот так бокс! – заметил Леггит, подходя ближе, по-прежнему поедая меня глазами.

– Полнейший провал. Ни за что бы не поверил, что Слейд купится на обманный удар, с его-то опытом!

Леггит достал сигареты, предложил мне, потом закурил сам и дал мне.

– Именно когда человек вполне уверен в себе, он и открывается таким ударам, – изрек он. – На моей службе я то и дело встречаюсь с этим. Кто-то совершает, к примеру, убийство. Чего только не изобретает, чтобы замести следы, организует себе фальшивое алиби, не то обставит так, будто убийство совершил кто другой. И воображает, что уж теперь-то все шито-крыто. Он в полной безопасности! Но нет, мистер Винтерс! Убийца, уверенный в безопасности, открыт для обманного финта. Именно когда он меньше всего ожидает – бац! И он на лопатках! Только кара ему похуже, чем разбитая челюсть.

– Да, наверное, – безразлично бросил я. – Что ж, пойду, лейтенант. Спокойной ночи.

Лишь сегодня утром я вспомнил этот разговор. И понял, что говорил лейтенант Леггит дельные вещи. Убийца, который считает, будто он в полной безопасности, открыт для обманного удара. Следовало бы знать. Именно тогда, когда я считал, что все идеально упаковано, ни одного кончика нигде не торчит – бац! В точности как обрисовал тогда Леггит.

Дома меня поджидала Глория (как ее фамилия, не важно). Моя блондиночка, которую я надул из-за того, что Вестал сама себя пригласила на бокс.

Глория развалилась на кресле в алых трусиках, лифчике и ажурных чулочках на голубых подвязках.

Если вам нравятся девушки наподобие Рассел Джейн, как мне, то Глория вам понравилась бы. Светлые шелковистые волосы, стриженные под мальчика, маленькое капризное смазливое личико. В общем, обычная хористочка из шоу-бизнеса, пустенькая и привлекательная.

– Ох, сколько уж я тебя жду! – пожаловалась она. – Боюсь, весь виски у тебя прикончила!

– Ты плесни, что там осталось, забирайся в постель и полежи тихонько. Мне надо позвонить. – И, подойдя к телефону, я набрал номер Вестал.

Пока я ждал, Глория подошла к шкафу и выбрала себе ночную рубашку – красную – из полудюжины других, какие у меня всегда наготове. Эту она сама добавила к коллекции.

– Только, пожалуйста, не красную, – остановил я. – Ты в ней похожа на пожарника!

Оглянувшись, она многозначительно ухмыльнулась:

– Потому-то и надену. Сегодня я буду пожарником.

Трубку подняли.

– Дом мисс Шелли.

– Это мистер Винтерс. Соедините меня с мисс Шелли.

– Минутку, сэр.

Я наблюдал, как Глория идет в ванную. В трубке затрещало – и голос мисс Долан спросил:

– Да, мистер Винтерс?

– Я просил мисс Шелли.

– Простите, но мисс Шелли уже ушла к себе.

– Нельзя ли ее на минутку?

– Боюсь, нет.

– Жалко. Ну ладно. Пожалуйста, передайте ей, что я звонил. Хотел узнать, пришла ли она в норму после жары и волнений.

– Передам.

– Спасибо. – Чуть помолчав, я продолжал: – Да, мисс Долан. Совсем забыл поблагодарить вас…

В трубке посыпались гудки.

Уже второй раз она обрывала разговор со мной. Я положил трубку и, хмурясь, глотнул виски. Мисс Долан начинала интересовать меня. Из ванной выпорхнула Глория в кричаще-красной рубашке.

– Ты Вестал Шелли звонил? – спросила она, растягиваясь на кровати.

– Да. – Я набирал номер Блекстона.

– Так это ты ее водил на бокс вместо меня?

– Именно.

– Хэлло, – пробурчал Блекстон.

– Это Чад. Слушай, Райан, мы можем продолжать. Мне разрешено обратить в наличные четверть миллиона, и я открываю специальный счет на имя мисс Шелли. В Западном калифорнийском банке. Твоя работа – пускать эти деньги в оборот и давать ежемесячную прибыль. На убыток нам отпущено тридцать тысяч. Превысь сумму – и ты потеряешь место.

– Нет, больше чем на пять тысяч не пойду, – заверил Блекстон. – Буду лелеять счет, будто собственный. Похоже, подзашибем мы с тобой деньжат.

– О том и речь. Только одно, Райан. Мне нужен от тебя еженедельный отчет, что ты делаешь с деньгами и что намерен сделать. Все решения предоставлю тебе, но полный отчет чтоб был каждый понедельник. Понятно?

– Конечно. Отчет будет.

– Отлично. Завтра и приступай. Когда тебе понадобятся деньги, дай знать.

– Чад, предоставь все мне.

Когда я клал трубку, Глория окликнула:

– Чад, миленький…

– Совсем про тебя забыл, – вздохнул я, – ну что?

– Ты придуривался, что ли, сейчас или взаправду?

Я ухмыльнулся, глядя на нее. Глория уже полусидела, капризное личико пылало, младенческие голубые глаза смотрят широко.

– А вот подслушивать тебе не полагалось.

– Нет, у тебя что, правда четверть миллиона?

Иногда Глория приставучая жутко, но что хорошо – умеет держать рот на замке. Меня вдруг потянуло обсудить с ней Вестал.

– С нашего последнего свидания, представь, я стал личным финансовым советником мисс Шелли. Если повезет чуть-чуть, и мне обломится деньжат.

– Все говорят, она дрянь кошмарная, – заметила Глория, снова устраиваясь поуютнее.

– И это правда, – легко согласился я, – но мое мужское очарование сразило ее наповал. Сегодня она чуть не соблазнила меня.

– Ты шутишь? – Глория приподняла голову.

– И не думаю. Еле сдержал женщину. Будь она не такая мартышка, сейчас лежал бы на ее шелковом диване. Но к счастью, не так уж я изголодался по женщинам, чтобы бросаться на такую.

– Ну ты болван! Потрясающий! – Глорию точно пружиной подбросило. – Я-то считала – в твоей красивой черепушке мозги все-таки имеются.

От удивления я чуть бокал с виски не выронил.

– Да что такое?!

– Если бы мужчина, который тянет на миллион, попробовал соблазнить меня, вот уж не стала бы отказываться! Пусть бы хоть у него деревянная нога была и вставная челюсть. Я знаю: она тощая, но уж не такая страшила. Сколько точно она стоит?

– Не знаю. Миллионов семьдесят, а то и побольше.

– Ой-ой! Семьдесят! И ты уговорил ее отдать в твое распоряжение четверть миллиончика?

– Да. А что такого? Ну-ка подвинься, ложусь.

– Нет, погоди. Не слезай с разговора, Чад. Это так увлекательно. – Глория спрыгнула с постели и принялась разгуливать по комнате. – Расскажи-ка поподробнее, как все было.

Я рассказал о боксе, как реагировала Вестал, что произошло в сумеречном коридоре и как она убежала от меня.

Глория присела на стол, обняв колени руками. Слушала она очень внимательно, не перебивая.

– И ты ей позвонил, да?

– Не мог прорваться через секретаршу.

– Плохо старался.

– Совсем не старался. Попросил передать, что я звонил, и хватит.

– О господи! Когда ты только уразумеешь, что девушкам не звонки нужны! Им требуется что-то поощутимее. Ну ладно. Пошли ей завтра цветы. Коробку белых фиалок с утра пораньше, пока она еще не встала.

– Считаешь, отличная идея? А я – нет. Еще вообразит, будто нравится мне. Зачем мне это?

– Чад, дружок, что с тобой? – Глория вперилась в меня. – Рехнулся, миленький?

– А что в твоей глупой голове варится?

– Не такая уж она у меня глупая. – Девушка потянулась за сигаретой, закурила. – Мне бы немножко денежек мисс Шелли не помешало. С удовольствием бы пожила в роскошной квартирке на Парк-авеню. А ты приходил бы ко мне поразвлечься, когда заполучишь ее миллиончики. А?

– Ты что, спятила, голубка моя? – Я таращился на нее удивленно.

– Чад, ну неужели ты не понимаешь? Женщина в ее возрасте, да к тому же некрасивая, одинокая, нелюбимая. И вдруг появляется высокий, стройный, красивый мужчина. Вроде тебя. Она непременно в тебя влюбится, без оглядки. Сыграй верно, дружок, последуй моему совету – и ты женишься на ней, не пройдет и месяца.

– Мне на ней жениться! – заорал я. – На такой?! Мне – на ней? Да ни в жизнь! Только представить, что связан с этой мумией на всю оставшуюся жизнь! Брр! Ты рехнулась!

Глория неотрывно смотрела на меня.

– А ты представь, что связан на всю жизнь с семьюдесятью миллионами! – тихонько произнесла она. – Ты это представь.

Я порывался что-то возразить, но осекся.

– То-то. Начинаешь соображать, – сделала вывод Глория, наблюдавшая за мной. – Ну и что, что ты с ней связан? Это же не значит, что тебе нельзя гульнуть. Я тут рядышком, в роскошной квартирке, всегда готова принять тебя. Взгляни на дело с этой точки зрения: долго ли в твоем распоряжении будут четверть миллиона? Если не станешь ее любовником, она очень скоро скиснет, разочаруется в тебе. Тут она тебе и устроит красивую жизнь. При первом же случае отберет у тебя деньги. Но женись на ней, Чад, и ты в порядке. Будь милым с ней, ласковым, и денежки так и потекут. Я тебя знаю. Ты добьешься от нее чего угодно. Ты же неотразим!

– Заткнись! – велел я. – Дай подумать!

Глория послушно умолкла, не сводя с меня глаз. Я сидел, уставившись в потолок минут десять. Потом встал.

– Решил, Чад?

– Вроде бы, – ухмыльнулся я. – В потемках что одна женщина, что другая, а семьдесят миллионов есть семьдесят миллионов, как ни крути.

Глава шестая

Не стану занимать ваше время, излагая детали женитьбы на Вестал. Сейчас уже всем известно, что я женился на ней, как и предсказывала Глория, меньше чем через месяц после того, как девушка подала идею. Вестал играла мне на руку. Все – как предсказывала Глория. Она была одинока и нелюбима. Я оказался первым привлекательным энергичным молодым мужчиной, с которым ей довелось часто общаться. Тот факт, что я не испугался ее, тоже сыграл в мою пользу.

Я постарался находить побольше предлогов, чтобы видеться с ней – якобы по делу – чуть не по два раза на дню. Первые дня четыре-пять разговоры шли строго о бизнесе, потом маленькая передышка – выпивка или короткая совместная прогулка по саду. Вскоре я говорил, что у меня дела, и прощался.

Потом – мягко, исподволь – я стал нажимать посильнее. Водил ее в ресторан Джо на Кейппойнте, это маленькая такая пещера, где специализируются на дарах моря. Она раньше никогда не бывала в таких местечках, и я видел, что походы доставляют ей массу удовольствия. Домой возвращались при лунном свете, в машине тихонько играла музыка, что-нибудь сентиментальное вроде Шуберта. Но обращался я с ней бережно, будто с сестрой. Хотя ни одна сестра не смотрит так на брата, как она смотрела на меня, когда я прощался с ней, желал спокойной ночи, зная, что могу добиться всего, только захоти, – но я сдерживался.

Проползли десять дней, томительнейшие дни моей жизни. Мы выходили вместе каждый вечер. Теперь она уже называла меня Чад, а я ее – Вестал.

За эти дни я не услышал от нее ни одной грубости. Скорее даже она была жалкой, изо всех сил тщась приукрасить свою внешность.

Но к чему продолжать? Все это неинтересно и не имеет отношения к делу. Рассказываю я только для того, чтобы вы не думали, что стоило мне пальцем поманить – и она вышла за меня замуж.

Через двадцать дней мы с Глорией устроили подробное обсуждение.

– Завтра надбавлю жару, – пообещал я. – Мы идем в ресторан-шашлычную и на обратном пути планирую – помоги мне Боже! – поцеловать ее!

– Вот бы посмотреть, – хихикнула Глория.

На следующий вечер Вестал вела себя точно семнадцатилетняя девчонка. Глория ведь сразу сказала, что уж если та влюбится, так будет пылать все жарче и жарче. И оказалась права.

Я притормозил у вершины скалы, в трехстах ярдах от железных ворот особняка. Мы вкусно пообедали – и весь вечер я пил двойной виски. Над морем сияла луна. Вокруг глубокая тишина.

Вестал была веселая, возбужденная, влюбленная. Она даже не хотела, чтобы я уходил домой.

Я обнял ее, а когда она подняла на меня глаза, поцеловал. Стоило мне это большого напряга, и поцелуй не очень удался, но все-таки то был поцелуй. Она держала меня за руку своими холодными клешнями и взирала на меня, точно я – греческий бог.

– Давай останемся на всю ночь смотреть на луну, – шепнула она.

– Нет, у меня завтра работа. Тебе-то что! Можешь валяться в постели все утро, а мне на жизнь зарабатывать надо.

– Нет, не надо! – пылко воскликнула она. – У меня денег хватит на нас обоих, Чад. Ты должен уйти из этого жуткого банка. Мне хочется почаще видеть тебя.

Вот оно: все – как предсказывала Глория.

– Сама не знаешь, что говоришь! Прекрати, а то потом пожалеешь. Зря я тебя поцеловал!

– Нет, я хочу, чтобы ты меня целовал! – Ее жесткие колючие ручки обвили мне шею. – Будь добрым со мной, Чад. Я так одинока.

Я прижал ее к себе.

– Я с ума схожу по тебе! Будь у меня положение и деньги, может, было бы по-другому. – Я оттолкнул ее. – Все, довольно. Отвезу тебя домой.

– Нет, Чад, нет! – лихорадочно заторопилась она. – Я должна поговорить с тобой!

– О’кей, но ни к чему это не приведет! Нечего было и начинать.

– Ты должен сказать мне правду. Я значу для тебя что-то?

– Сам не пойму, что ты со мной натворила, – ответил я, не глядя на нее. – Не могу ни о чем и ни о ком думать, кроме тебя. Ты у меня внутри. Я по тебе с ума схожу!

Я замолчал. Меня самого воротило от банальностей, которые я нес. Но для нее мои слова не казались банальными. Глаза Вестал сияли, худое лицо преобразилось. Говорят, от любви женщины становятся красивыми. Ну, красавицей Вестал ничто не могло сделать, но в этот момент в мягком свете луны она хоть страшной не казалась, и то хорошо.

– Ты… ты хочешь жениться на мне? – срывающимся голосом спросила она.

– Как же я могу? Давай закроем эту тему, Вестал. – Я завел мотор. – Брак между нами просто не сработает. Как бы я ни любил тебя, не могу же я жить за твой счет, за кого ты меня принимаешь!

Реплику эту я подцепил из радиосериала, который мы с Глорией постоянно слушали. Помню, со смеху угорали, когда какой-то занудный тип вылез с этой фразочкой.

Но Вестал было не до смеха. Она ласково сжала мне руку:

– Я надеялась, что ты скажешь так. Я горжусь тобой, Чад. Тебе ведь нужна я, а не мои деньги?

– Давай прекратим этот разговор, Вестал.

– Нет. Мы не станем губить наше счастье из-за того, что между нами деньги, – произнесла она. – Я найду выход. Жду тебя завтра. Положись на меня.

Я с радостью предоставил бы ей все, лишь бы она не вздумала запихать все свои миллионы в мешок да утопить в океане.

– Что ж, ладно, – пожал я плечами, – приду. Приду, потому что не могу жить вдали от тебя. Но давай, Вестал, забудем об этом. Мы ведь можем оставаться друзьями.

И эту фразу произносил тот бездарь.

– Предоставь все мне, Чад. – Она наклонилась ко мне. – Поцелуй меня, милый!

Брр!

На следующий день все было улажено. Вестал не стала рисковать. К моему приезду она уже все оформила. Не могу сказать, что достиг полного успеха, но давить сильнее было опасно – у нее могли возникнуть подозрения.

Не будь я одержим целью заполучить полный контроль над всеми семьюдесятью миллионами, я бы счел, что достиг многого. Но теперь я укатил к себе несколько неудовлетворенный, с ощущением, что сыграл не в полную силу.

Растянувшись на постели, я обдумывал ситуацию. Замуж ей за меня здорово охота. Учитывая ее репутацию скупердяйки, предложение ее очень щедро, и если бы не моя одержимость, о которой я уже упомянул, я бы ошалел от подобной щедрости.

В мое распоряжение она отдала четверть миллиона, которыми уже разрешила мне пользоваться с целью вложений. Она понимает, продолжала она, что деньги эти в подарок я не приму. Обходя эту сложность, она предлагает считать их займом. Чтобы заем меня не тяготил (ее слова, не мои), я буду выплачивать ей обычные банковские проценты с суммы, но вся прибыль, которую я получу, вкладывая деньги, пойдет мне, а не ей. Что ж, достаточно справедливо. Немножко разочаровало, что она вообразила, будто я так благороден, что не приму взаймы без процентов, но уж так она думала.

Четверть миллиона для начала недурно. Еще она предложила, чтобы я открыл контору и взял на себя управление всеми ее делами. Но чтобы я работал день-деньской, как обычный служащий, она вовсе не хотела. Мне полагалось лишь нанять квалифицированных клерков и контролировать их пару часов в день. Остальное время (помоги мне Боже!) я должен был проводить с ней.

Контроль над ее делами означал, что я по-тихому сумею сколотить и личное состояньице. Это также означало, что хотя у меня не будет полного контроля над семьюдесятью миллионами, но их можно будет использовать в форме облигаций при займах как гарантию. С помощью Блекстона я очень скоро наживу капитал. Совсем недурно для разгона.

Вестал лихорадочно торопила с браком. Может, боялась, как бы я не передумал. Церемония, по ее настоянию, должна была состояться через четырнадцать дней. Я хотел скромной свадьбы, но она ничего не желала и слышать. Наконец-то настал ее час, и она не желала, чтобы ей портили праздник. Она была настроена показать миру, что заимела умного красивого молодого мужа, и свадьба планировалась фантастически громкая.

Приглашены были тысячи гостей. Откуда она выкопала все эти имена, понятия не имею. Предполагался бал-маскарад, четыре оркестра, балет на лужайке и фейерверки. Украшения обошлись в тысячи долларов, а медовый месяц предстояло провести на ее роскошной яхте в Венеции.

Яхту в Венецию отправили заранее, еще до свадьбы, а мы должны были лететь на другой день после свадьбы, нагнать яхту в Неаполе и уж на ней плыть в Венецию.

Мысль о шести неделях с Вестал на яхте преследовала меня как кошмар, но увильнуть не было никакой возможности. К счастью для меня, Вестал с головой ушла в приготовления к свадьбе, и я ее почти не видел. Ведь и у меня дел было полно.

Я нашел контору на Краун-бульваре, где располагались все самые именитые фирмы. Управлять конторой я уговорил Тома Лидбиттера и мисс Гудчайлд. Поставив командовать их, я обеспечивал себе свободное время, чтобы позаботиться и о собственных интересах.

Такова была ситуация. Будущее казалось довольно заманчивым. Я становлюсь мужем одной из богатейших женщин штата. Из плохо оплачиваемого клерка я вдруг выскочил в богачи. Да, в те дни печалиться мне было не о чем.

Беда в том, что деньги такие скоро кончились.

Глава седьмая

Подробности свадьбы опущу. Я чувствовал, что гости глазеют на меня, гадая, как это мне удалось подцепить Вестал и ее миллионы. Они считали меня, не сомневаюсь, жалким авантюристом. Атмосферу я ощущал, хотя все держались со мной холодно-вежливо.

Только после полуночи уехали мы из Клиффсайда. Вестал хотелось полюбоваться фейерверком. В аэропорту мы сели на специально нанятый самолет, который должен был доставить нас в Париж, а оттуда в Рим.

Мысль, что придется провести шесть недель наедине с Вестал на яхте, по-прежнему угнетала меня. Занимать Вестал предстояло мне в одиночку: кроме нас, на яхте будут только мой слуга, горничная Вестал и Ева Долан, в обязанности которой входило составлять графики осмотра достопримечательностей.

Мисс Долан уехала вперед, она ждала нас в аэропорту Орли в Париже. Она организовала все, нас поселили в лучших апартаментах Рицы.

Я, как мог, оттягивал неизбежную первую ночь, весь день неустанно водя Вестал по разным знаменитым местам и памятникам. В отель мы вернулись лишь в четыре утра, и я настоял, что ей надо поспать хоть пару часов перед полетом в Рим. Она так измучилась, что возражать не стала, и я на одну ночь спасся. Вскоре после полудня мы вылетели из Парижа в Рим. Из Рима мы отправились морем в Неаполь. Еву мы отослали на яхту, а сами поехали на три дня в Сорренто – полюбоваться тамошними красотами. Вестал хотелось посмотреть Везувий, Помпею, Капри и, конечно же, гроты – синий и зеленый.

Наш отель стоял на склоне горы, вид из него открывался на Неаполитанский залив изумительный, точно за окном раскинулись волшебные декорации – гавань, Везувий и далекий прекрасный остров Капри.

Будь со мной Глория, я бы наслаждался всеми этими красотами, но Вестал, виснувшая у меня на руке, трещавшая без умолку, портила все. Вела она себя как типичная американка-туристка – жадно рвалась увидеть все.

Днем мы спустились на частный пляж отеля и часок провели у моря. Искупавшись, валялись на горячем песке, пили ледяной кофе, и Вестал счастливо щебетала. Не спрашивайте меня о чем. Я не слушал ее, но вдруг одна ее фраза насторожила меня.

– Чад, милый, давай сегодня вернемся в нашу комнатку пораньше, мы женаты уже три дня, а… а…

Я выдавил улыбку.

– Понятно, но ведь столько всего надо осмотреть. То, се. О’кей, давай сегодня пораньше.

Рано или поздно – этого не избежать. Тянуть без конца невозможно. Я вспомнил, как говорил Глории, что в потемках все женщины одинаковы. Я сам верил тогда этому, но теперь узнал, что здорово ошибался.

Ночь не кончалась и не кончалась. Ни я, ни она не спали. Мы лежали в потемках, бок о бок, чужие, и я клял себя, что женился на ней. Я твердил себе, что никогда больше не буду заниматься с ней сексом. Я буду всюду сопровождать ее, но спать, извините, я буду отдельно.

На следующий день приехала Ева в «роллсе», и мы отправились к Помпее. Вестал сидела мрачная, подавленная, я тоже. Мы почти не разговаривали, быстренько осмотрели руины Помпеи. Я не большой любитель осматривать достопримечательности, и Вестал тоже смотрела без интереса.

– Вестал, тебе очень хочется на Капри? – спросил я по пути в отель. – Туристов там – не протолкнешься, и вообще слава его преувеличена. Может, лучше на яхту сразу? Уедем подальше от этих толп.

– Хорошо, я не против, – не глядя на меня, кивнула она.

Я удивился, как это она так легко согласилась, она ведь без умолку трещала, как ей не терпится увидеть Капри. Наверное, поняла, что все эти знаменитые места вгоняют меня в тоску, а она до слез старалась угодить мне.

Ева сидела впереди с шофером. Наклонившись, я сказал ей, что мы решили ехать прямо на яхту, и попросил ее заскочить в отель расплатиться и упаковать наши вещи. Она, не оглядываясь, кивнула. Интересно, что она думает о внезапной перемене наших планов.

Машина притормозила у отеля, Ева вышла. Я с любопытством оглянулся на нее, когда машина тронулась, оставив ее на солнцепеке. Просторное серое шелковое платье, белая широкополая шляпа, зеленые солнечные очки. Фигурка стройная, аккуратная. Я вдруг обратил внимание, что ножки у нее длинные и стройные, а ступни маленькие и аккуратные. Я-то воображал, что на яхте не будет интересных женщин, и мой удел – слушать трескотню Вестал, а похоже, девушка эта может очень даже развлечь меня. Во всяком случае, она не худа и не безобразна, пусть даже кислая девица.

Яхта была водоизмещением в пятьсот тонн, белоснежная, с солнечными палубами и всякой другой невообразимой роскошью. В нашей каюте была большая спальня с двойной кроватью, две ванные, гардеробная, в которой тоже стояла кровать, и просторная гостиная.

– Нравится? – Вестал беспокойно глядела на меня.

– Чудесно! – Я заглянул в гардеробную. – Я буду спать там, Вестал. Сплю я очень беспокойно, ни к чему тревожить тебя. Дверь будем оставлять открытой, чтобы поболтать, когда уже ляжем.

Я притворился, будто разглядываю ящички туалетного столика, стоя к ней спиной, но наблюдал за ней в зеркало. При моих словах она буквально обмякла. Не только тело, но и лицо сникло. Она вдруг постарела и стала еще страшнее и костлявее.

– Я… я думала, может, тебе захочется тут.

Я развернулся к ней. Этому надо положить конец решительно и бесповоротно.

– Я ценю дружескую сторону брака куда больше физической. Я, Вестал, похож на тебя. Считаю, что физическая сторона любви весьма преувеличена. К счастью, нам с тобой об этом беспокоиться не приходится.

Она пошла красными пятнами, потом побледнела.

– Но, Чад…

– Ну ладно, пойду к Уильямсу, скажу, пусть распакует мой чемодан. – Я направился к двери. – Через полчаса в баре, да?

– Да, – ответила она едва слышно.

Я, не останавливаясь, прошел в гардеробную и закрыл дверь.

Уильямс, мой слуга, уже распаковал чемоданы. Я сбросил одежду, принял душ, надел белую рубашку и белые фланелевые брюки и вышел на палубу. Облокотившись о поручни, я закурил. Меня грызло беспокойство. Я понимал, что обхожусь с Вестал паршиво. Куда ж ей деваться, если уродилась тощей и некрасивой! Но я просто не мог иметь с ней физическую близость.

Через залив плыла лодка, а в ней Ева Долан, она стояла рядом с рулевым. Я смотрел, как Ева взбегает по короткому трапу на главную палубу, потом подошел поздороваться с ней.

– Все в порядке? – спросил я.

Лицо ее ничего не выражало, когда она обернулась. Глаза прятались за огромными темными очками.

– Багаж, мистер Винтерс, доставлен. Так мы уезжаем в Венецию?

– Завтра ранним утром.

Ева кивнула и повернулась идти.

– Не уходите. Пойдемте выпьем.

– Простите, мистер Винтерс, – приостановилась она, – у меня совсем нет времени. – И она ушла по палубе к внутреннему трапу.

Впервые я заметил, что бедра ее томно покачиваются при ходьбе, мне это в женщинах страшно нравится. Я стоял, глядя ей вслед, и вдруг почувствовал, что пульс у меня слегка скачет, точно внутри что-то просыпается.

После обеда в тот вечер мы с Вестал поднялись на палубу. Вестал поставила пластинку и нервозно предложила мне потанцевать. Танцевала она неважно, и, станцевав пару раз, я сказал, что слишком жарко, и мы уселись в плетеные кресла. Я попросил стюарда принести мне бренди.

Ночь стояла волшебная. Переливались, играя, звезды на пурпурном небе и огни, окаймлявшие залив. Будь рядом подходящая женщина, романтичнее местечка не придумаешь, но рядом с Вестал все казалось пресным – залив, небо, огни. Беседа совсем угасла. Я думал о Еве. Интересно, что она сейчас делает? Невелико развлечение – плыть на яхте одной. А как она будет развлекаться, когда мы приплывем в Венецию? Мне захотелось разыскать ее и поболтать с ней. Познакомиться поближе. Отставив бокал с бренди, я поднялся.

– Пойду-ка разомнусь немного.

Вестал тоже стала подниматься, уронила сумочку, портсигар…

– Ну что ты! – отрывисто бросил я. – Ты отдыхай, сиди. Ты ведь, наверное, устала. – Я поднял ее сумочку, портсигар, уложил все на стол и улыбнулся ей.

Она упала обратно в кресло, глядя на меня:

– Я не устала.

– Конечно устала. Вид у тебя измученный. Может, тебе лучше лечь? Ты все эти дни, как из Клиффсайда уехали, так поздно ложилась.

Она вздрогнула, когда я сказал, что вид у нее измученный, и быстро отвернула лицо в тень.

– Да, пойду, наверное, лягу.

– Я недолго. Но на всякий случай – спокойной ночи, если вдруг заснешь.

Я потрепал ее по плечу и пошел по палубе. Войдя в сумрак, я оглянулся. Она сидела неподвижно, уставившись на руки. Вид у нее был отчаянно-несчастный, и я сердито скривился. Пожалуй, тут все сложнее. Годы, которые нам предстояло провести вместе, вдруг растянулись в бесконечную, мрачную череду. Я попробовал уговорить себя, что все будет нормально, когда мы вернемся в Клиффсайд. У нее есть друзья, бридж, ее лекции, светские обязанности, а у меня работа и Глория. Глупо было вообще пускаться в такое долгое путешествие наедине. Некому разрядить скуку, некому помочь мне развлекать Вестал.

Я спустился на нижнюю палубу. Тут была тьма-тьмущая, только луна светила. Из бара доносились голоса, и, заглянув в иллюминатор, я увидел капитана и начальника-интенданта, они играли в джин, а стюард наблюдал. Я подумывал, уж не присоединиться ли к ним, но тут уловил впереди движение. Из гостиной вышла Ева, постояла минутку в светлой раме двери и подошла к поручням. Я двинулся поздороваться с ней, но тут из гостиной вышел какой-то мужчина и встал рядом с ней.

Я отступил. Я узнал подошедшего – Роллингсон, второй офицер. Несколько минут я наблюдал за ними, обуреваемый непонятной ревностью. Я-то воображал, что она одна-одинешенька. Намеревался составить ей компанию, а теперь, оказывается, в одиночестве-то я, мне не с кем даже поболтать.

Роллингсон придвигался к ней, пока говорил, все ближе и ближе.

– Пойдемте потанцуем, – предложил он после долгой паузы. – В гостиной нет никого. Капитан в баре.

– Не хочется что-то.

– Ну пойдемте, Ева, не портите компанию, – настаивал он. – Я уж сто лет не танцевал.

– Ну ладно. – Она передернула плечами. – Но недолго.

Я наблюдал, как они возвращаются в гостиную. Через минуту-другую донеслась мелодия свинга. Разозленный, охваченный ревностью, я отправился к себе в каюту. Тихонько открыл дверь, вошел, не включая света, и прокрался через комнату к открытой смежной двери. Бесшумно постоял около нее, прислушиваясь. Из темноты донесся звук, от которого я оцепенел. Вестал плакала. Я тихо прикрыл дверь, разделся в темноте и нырнул в постель. Но даже через закрытую дверь я слышал ее приглушенные рыдания. Заснул я не скоро.

Проснулся около шести. В иллюминатор лилось солнце, и я решил встать. Побрившись, я натянул плавки и вышел на палубу.

Море синее, зовущее, и я прыгнул с поручней. Ярдах в тридцати от себя я заметил белую шапочку. На минуту мне показалось, что это Вестал – плавает с утра пораньше. Но пловчиха перевернулась на спину, и я увидел, что это Ева. Я прибавил скорость и нагнал девушку.

– Привет, – окликнул я, пеня воду. – Рано встали!

– Доброе утро, мистер Винтерс. Я уже возвращаюсь.

– Не оставляйте же меня в одиночестве. Давайте вон к тому плоту поплывем.

Я с любопытством разглядывал ее. Без очков девушка была почти красива.

– Простите, но мне пора завтракать, – покачала головой Ева. – У меня на утро полно работы.

И она поплыла к яхте. Развернувшись, я нагнал ее.

– О’кей. Можно позавтракать вместе.

– Миссис Винтерс это не понравится. Я ведь у нее служу.

– Ну и что такого? Вы и моя служащая. Да и потом, миссис Винтерс еще спит. Мне не нравится есть в одиночку.

– А мне нравится, – коротко бросила девушка и поплыла быстрее.

Мы плыли к яхте молча. Ева взобралась по веревочному трапу, свисавшему с борта. На ней был белый закрытый купальник, с него капала вода, и тело было словно голое. От вида ее форм в мокром липнущем купальнике у меня во рту пересохло. Я даже не стал взбираться за ней. Я лежал на воде на спине и любовался Евой. Она быстро нырнула под поручни и, не оглядываясь, вошла в каюту неподалеку от гостиной на нижней палубе.

Я вдруг услышал, как у меня колотится сердце. Я внезапно захотел близости с ней, как не хотел ни с одной женщиной прежде.

Следующие три дня и ночи стали для меня пыткой. Меня преследовали мысли об этой девушке. Я думал о ней каждую минуту дня и ночи. Не знаю, почувствовала ли она перемену во мне, но она стала хитроумно избегать меня. Видел я ее лишь очень коротко, да и то со мной всегда рядом была Вестал.

Вестал, со своими жалкими потугами заинтересовать меня, ужасно бесила. Она тенью следовала за мной. Всякий раз, как я вставал пройтись по палубе, она поднималась тоже. Я готов был придушить ее, хотя понимал: она только хочет составить мне компанию. На второй вечер я удрал от нее и спустился на нижнюю палубу, надеясь где-нибудь встретить Еву. Я увидел ее на палубе, она сидела в кресле, рядом с ней Роллингсон, а у ее ног начальник-индендант – оба наперебой друг перед другом щеголяли хвастливыми россказнями.

Я вернулся на верхнюю палубу и был вне себя от ревности и злости. И темноты тут же выступила Вестал:

– Куда ты пропал, Чад, милый?

– Ты можешь хоть на секунду оставить меня в покое? – зарычал я. – Липнешь ко мне целыми днями! – Я пронесся мимо и закрылся в каюте.

Зря, конечно, я с ней так, но у меня разгулялись нервы. Я переоделся в пижаму и улегся. Через несколько минут я услышал, как вошла к себе в комнату Вестал. Скорее бы кончался этот жуткий медовый месяц, я вернулся бы в Литтл-Иден, думал я, протягивая руку за сигаретами. В Литтл-Идене я сумею справиться с ситуацией.

– Чад!

Я, нахмурясь, приподнял голову. Это из соседней комнаты звала Вестал.

– Чего тебе?

– Ты мне нужен.

Я поколебался, потом, пожав плечами, слез с кровати и отпер дверь. Она сидела за туалетным столиком. Выражение изможденного лица решительно. Вестал взглянула мне в глаза, и я пришел в замешательство, оттого что не сумел ответить на ее взгляд.

– Войди, Чад. Мне надо поговорить с тобой.

– Спал уже почти, – пробормотал я, но вошел и присел на кровать. – Что такое?

– Я вот что хочу знать, – повернулась она ко мне, сжав кулаки. – Ты несчастлив, Чад? Жалеешь, что женился на мне?

Лобовой атаки я не ожидал. Я растерялся. Женился я на ней ради семидесяти миллионов, но упустил этот факт из виду, пока был с ней. От ее вопроса меня подбросило.

– Ты что? Конечно же счастлив. С чего вдруг такие вопросы?

– С того, как ты ведешь себя. – Она пристально вглядывалась в меня. – Будто… будто ненавидишь меня.

– Ну, Вестал!.. – Я встал и подошел к ней. Это уже опасно. Я клял себя за то, что так открылся.

– Нет-нет, не трогай меня! – отпрянула она. – Ты испортил наш медовый месяц. Я еду домой. Я не желаю, чтобы ты ехал со мной, если ты намерен и дальше вести себя так. Я не позволю, чтобы со мной так обращались! Я не желаю!..

– Не говори ерунды! – резко остановил я. – Ничего я не портил. Я что, виноват, что достопримечательности эти в тоску меня вогнали! Вообще, банально проводить медовый месяц так. Когда двое любят друг друга, им нечего ползать по развалинам сутками.

Она остро взглянула на меня.

– По твоему поведению непохоже, чтобы ты любил меня, – выпалила она яростно. – Ты даже не спишь со мной!

Вот теперь я напугался. Я уже представлял, как она грозит мне разводом. Надо выпутываться.

– Но, Вестал, ты так держалась, что я подумал, ты не хочешь, чтобы я спал с тобой.

– Как ты можешь так говорить! – Она вскочила на ноги. – Сам сказал, что физическая сторона брака для тебя ничего не значит. Ты просто врешь!

– Но послушай, Вестал, не надо так. Произошло недоразумение. Та ночь не удалась, и ты это знаешь. Недоразумение. А не удалась, потому что ты вела себя так, будто я тебе противен. Так как же ты удивляешься, что я перешел в другую комнату?

– Ты мне противен? – повернулась она. – О Чад, как у тебя поворачивается язык! Я люблю тебя!

– Ну, мне так показалось. Я решил, что тактичнее уйти в другую комнату. А тебе правда хочется, чтобы я жил тут, с тобой?

Ей так хотелось верить, что у нас все хорошо, что она не позволила себе усомниться в моих словах.

– Ну конечно же, конечно! – Она задрожала. – Я хочу, чтобы мы были всем друг для друга. А ты?

– Хочу ли я… черт подери! Конечно! Ох, черт возьми! Мы вели себя как дураки. А я думал, ты разочаровалась во мне. Думал, ты хочешь быть одна. Прости, Вестал, мне так показалось.

– О Чад! – Она заплакала.

Я через силу подошел к ней, обнял.

– Все в порядке, Вестал. Не расстраивайся! – Я думал о ее деньгах. С чего мне померещилось, что они достанутся мне легко?

– Чад, ты правда любишь меня?

– Ну конечно! – Я поднял ее и понес на кровать. В плечи мне впились ее костлявые пальцы.

Первое, что я сделал, – выключил свет.

Глава восьмая

С той ночи я стал отрабатывать свое право на семьдесят миллионов тяжким трудом. А также начал ненавидеть Вестал. Раньше я никогда не думал, что можно кого-то так ненавидеть. Я притворялся каждую минуту дня и ночи. Мне приходилось следить за собой все время. Я не мог допустить, чтобы она снова заподозрила, как отвратительна мне. Я знал, что, как только ее собственническая любовь ко мне умрет, она, разочаровавшись, станет злобной и опасной.

Может, было бы легче, не будь на яхте Евы. Я постоянно думал об этой девушке, но у меня не было ни малейших шансов заполучить ее. Вестал цеплялась ко мне как репей с первой минуты, как мы вставали, и до тех пор, пока не ложились спать. Для меня было пыткой сидеть с ней на верхней палубе, слыша, как Ева болтает с моряками. Они все вместе плавали в бассейне из брезента, сооруженном на нижней палубе. Я живо представлял Еву в этом ее белом купальнике, но не мог спуститься и полюбоваться ею.

Через два дня после нашего видимого примирения мы приплыли в Венецию. Яхта бросила якорь на канале Святого Марка. Мы все – я, Вестал, Ева, горничная Вестал и Уильямс – поплыли на моторке по Гранд-каналу к знаменитому отелю «Гритти».

Наш номер выходил на Гранд-канал: две спальни, большая гостиная, две ванные и комната для прислуги. Я переоделся в спальне и пошел к Вестал в гостиную: она стояла на балконе, глядя на канал, возбужденная, точно ребенок перед праздником.

– Ой, Чад, тут так красиво! – воскликнула она. – А посмотри, какие гондолы! А дворцы! О-о! Дивно!

Не будь ее рядом, и правда было бы дивно.

– Покатаемся на гондоле после ланча? Посмотрим все. – Она повернулась с улыбкой ко мне.

– Конечно, – заверил я, – поедим и отправимся.

Весь день и вечер мы плавали, осматривая Венецию. Посетили церковь Святого Марка, Дворец дожей и тюрьму, прошлись по мосту Вздохов. В гондоле мы доплыли до собора Святого Джорджо Маджиоре, и Вестал ахала над полотнами Тинторетто, но мне они показались обычными картинами.

В отель мы вернулись за час до обеда, и, пока Вестал переодевалась, я сидел на балконе, наблюдая за вечерней суетой на Гранд-канале.

Я заметил, что в гостиную вошла Ева, и быстро подошел к ней.

– Привет, – поздоровался я. – Где вы пропадали весь день?

Она взглянула на меня через строгие, без оправы очки. Глаза у нее были синие-синие, я в жизни таких не встречал. Одета в обычное строгое серое платье, и до меня вдруг дошло, что скроено оно так, что скрывает все достоинства ее фигуры. Никто в жизни не догадался бы, какая у нее красивая фигура.

– Договаривалась о посещении стеклодувной фабрики для миссис Винтерс, в Мурано.

– Ох черт! Когда это?

– Завтра днем.

– А вы поедете? – Я придвинулся к ней поближе.

– Нет, что вы. – Она отвернулась и зашагала прочь.

– Эй, погодите! – Я поймал ее за запястье.

Она вырвалась и оглянулась на меня. Мы посмотрели друг на друга долгим взглядом. На долю секунды я поймал выражение в ее глазах, от которого сердце у меня подпрыгнуло и запульсировала кровь. То же самое острое неприкрытое желание, какое я видел тогда в коридоре у Вестал, только куда более острое и откровенное. Нет, это не было плодом моего воображения. Оно и правда мелькнуло: выражение, которое иногда появляется в глазах у женщин и говорит мужчине, что она – его. Исчезло оно так же быстро, как появилось.

– Держитесь от меня подальше! – произнесла Ева как будто сквозь стиснутые зубы.

Быстро выйдя из гостиной, она стала подниматься по лестнице.

Я стоял неподвижно, сердце у меня колотилось, меня раздирало бурное желание. Но я знал, что я не один испытываю его.

Вестал присоединилась ко мне в баре.

– Знаешь, Чад, милый, – сказала она, когда мы уселись, – я подумала, хорошо бы взять и Еву сегодня с нами вечером. Ей тоже будет интересно прокатиться на гондоле до Лидо. Но не хочешь, так не возьмем.

Я с трудом сохранил равнодушное выражение лица.

– Я не против, как хочешь. – Я наклонился и похлопал ее по руке. – Какая ты добрая, что заботишься о ней!

Ей это понравилось.

– А может, для нее и развлечение-то небольшое, – покровительственно произнесла она. – Я Еву люблю, но такая уж она серая и унылая. Сколько раз ей говорила, чтоб хоть немного ярче одевалась, но у нее ни малейшего вкуса. Не умеет, что с нее возьмешь!

Я взглянул на ее бриллианты и белое платье, которое совсем не шло ей, оно подчеркивало ее морщинистую шею и плечи. Но в одежде у нее были свои предпочтения.

После обеда мы спустились к стоянке гондол, там нас уже ждала Ева. В черном вечернем платье с длинным рукавом и стоячим воротничком. Она точно специально выбрала это платье из-за его унылости. С забранными волосами, в очках, она смотрелась рядом со сверкающей бриллиантами Вестал бедной родственницей. Мы взяли гондолу с кабиной. Мы с Вестал сели рядом, а Ева на боковой скамейке поодаль.

Началось медленное путешествие к Лидо. Вестал болтала без умолку, но мы с Евой едва говорили. Я жгуче ощущал ее присутствие в полумраке. От нее волнами исходила сексуальность, и я отдал бы десять лет жизни, чтобы избавиться сейчас от Вестал, побыть с Евой наедине.

Я не понимал, что происходит. Не такая уж Ева красавица. Это было физическое влечение. Память мою подстегивала картинка: Ева взбирается по веревочному трапу из моря.

Мы вышли из гондолы на станции и на такси доехали до отеля. Вестал захотелось танцевать. Все свои добрые намерения насчет Евы она вмиг забыла, как только мы вошли в зал, и бросила ту за столиком одну. Я готов был задушить ее, так скверно она танцевала. Через двадцать минут мы вернулись к столику. Вестал, наверное, поняла, что Еве совсем не весело сидеть одной так долго.

– Чад, милый, потанцуй и с Евой.

Ева быстро подняла глаза:

– Благодарю вас, миссис Винтерс, но я не танцую. Мне очень приятно сидеть и смотреть, как танцуете вы.

– Не танцуешь? – презрительно протянула Вестал. – Ну, моя милая, надо научиться. Ну что ж, нет так нет. – Она повернулась ко мне. – Слушай, какая музыка! Такую нельзя пропускать!

И так продолжалось еще целый час. Стрелки моих часов еле ползли, и наконец уже почти в полночь она решила, что пора возвращаться в отель. Путешествие казалось бесконечным. Вестал болтала опять, Ева сидела молча. Я заполнял редкие паузы пустыми замечаниями.

Когда Ева, поблагодарив Вестал за чудесный веселый вечер, ушла к себе, Вестал подошла и посмотрела в темные воды канала.

– Мне жаль бедную девочку, – сказала она. – Она так от всего отстала.

– А чего тебе беспокоиться? – спросил я, начиная раздеваться. – Она же хорошо работает?

– Удивительно даже. До нее я чуть с ума не сошла от разных неумех.

– Давно она с тобой?

– Года три. Вообще, в некоторой степени даже хорошо, что она такая непривлекательная. Будь бедняжка покрасивее, то, пожалуй, вышла бы замуж – и я потеряла бы ее.

– Ну, рано или поздно ты все равно потеряешь ее.

– Вряд ли. – Вестал отошла от окна. – Я пообещала ей, что не забуду ее в своем завещании. Слуги всегда преданно служат, если им такое скажешь. Одно время Харджису хотелось уволиться, но, после того как я пообещала, что включу его в завещание, сразу передумал.

Я едва скрыл вспыхнувший интерес.

– А сколько ты ей оставляешь?

Вестал быстро взглянула на меня, но я принял вид самый безразличный.

– Да так, несколько сотен.

– Ей известна сумма?

– Ну нет! – Вестал хихикнула. – Она ведь мечтает получить гораздо больше. Все они об этом мечтают.

– Ложись-ка давай, уже поздно.

Вестал давно заснула, а я все лежал без сна, размышляя. Значит, она уже составила завещание. Интересно, сколько она оставляет на все наследство, а сколько на благотворительность. Я-то измышляю планы, как убедить ее передать мне контроль над семьюдесятью миллионами, зная, что обработка предстоит долгая и сложная и может кончиться ничем. Но сейчас, когда Вестал упомянула о завещании, меня вдруг осенило, что, пожалуй, наступит время, когда я получу все деньги без всяких ограничений, да к тому же без зоркого ока Вестал надо мной.

Нет, не спешите с выводом, будто в ту минуту у меня зародилась мысль убить ее. Такое мне и в голову не приходило, всего лишь плыли неопределенные мысли, что она может серьезно заболеть, или угодит в аварию, или еще как-то вдруг умрет. Какой же это легкий для меня выход! Не надо больше строить планов, не надо никого ни в чем убеждать, не грозят никакие разочарования, срывы, не надо больше притворяться…

Если она вдруг умрет…

Следующий день мы провели в палящей жаре стеклодувной фабрики, наблюдая, как потные рабочие творят волшебство из расплавленного стекла. Потом с радостью вернулись в прохладу гостиной.

– Пойду-ка душ приму, – бросил я. – Чертовски жарко на фабрике.

– Да, правда, – согласилась Вестал, она расслабленно сидела в кресле, обхватив голову руками. – У меня даже голова разболелась.

– Выпьешь чего-нибудь?

– Нет, не хочу. Посижу немножко, отдохну. И все пройдет. Что будем делать вечером, Чад?

– Что желаешь. Хочешь, в гондоле покатаемся?

– Ладно, решим после обеда.

Я пошел принять душ. Переодевшись, вышел в гостиную. Вестал там не оказалось, и я заглянул в спальню. Она лежала на кровати, лицо у нее осунулось и было совсем белым.

– Что такое? – наклонился я над ней. – Тебе плохо?

– Дико болит голова и тошнит.

Я смотрел на нее, не в силах пожалеть. Такая она была страшненькая, непривлекательная.

– Вот незадача. От жары, наверное. Может, уже никуда не пойдем?

– Я приняла таблетку. Скоро все пройдет.

– Тогда пойду пока выпью. Не переживай. Через минуту вернусь.

Я прошел к комнате Евы и постучался. Открыв дверь, девушка вопросительно посмотрела на меня. Без очков; и хотя зачесанные волосы по-прежнему делали ее похожей на старую деву, проступала красота, которую я не разглядел раньше.

– У миссис Винтерс разболелась голова. Может, наведаетесь к ней, поможете как-то.

– Сейчас же иду.

– А если ей захочется лечь спать, – продолжал я, голос у меня чуть срывался, – не составите ли мне вечером компанию?

Синие глаза ее смотрели спокойно.

– Она захочет, чтобы я оставалась при ней.

– Ну а если нет? Встретимся у Святого Марка в девять?

– Вряд ли я сумею. – И она быстро зашагала по коридору к комнате Вестал.

Я прошел в бар, заказал двойной виски и медленно выпил. Рука у меня дрожала. Я удивился, что бармен не слышит, как колотится у меня сердце. Ни одна женщина не возбуждала во мне таких чувств. Инстинктивно я знал, что Ева будет меня ждать в девять. Она придет. Все шло как положено. Этот вечер станет началом нашей общей судьбы. Я предчувствовал это.

Чуть позже я подошел к комнате Вестал. В дверях меня встретила ее горничная.

– Миссис Винтерс спит, – сообщила она. – Просила, чтоб не беспокоили.

– Оставляю ее на вас. Если спросит про меня, скажите, что уехал прогуляться.

Без десяти девять я вышел из отеля и направился по набережной, мимо Понте де Паглия, мимо Дворца дожей на площадь Святого Марка.

Площадь бурлила народом. Прогуливались пары, разглядывая яркие сверкающие витрины, сидели за столиками, слушая оркестрики, игравшие у многих кафе. Я встал у огромных дверей Святого Марка. На фоне пурпурного неба – четкий силуэт четверки бронзовых коней, часовыми охранявших крышу базилики. Я стоял среди толпы и беспокойно вертел головой, высматривая Еву. Ее нигде не было видно, но я ждал, уверенный, что девушка придет.

Бронзовые гиганты на Часовой башне отбивали девять, когда я почувствовал прикосновение к моей руке. Я быстро оглянулся, сердце у меня екнуло. Девушка в белом вечернем платье, державшемся на бриллиантовой бретельке, стояла рядом; темноволосая красавица, синие глаза которой сияли, точно за ними полыхал пожар.

– Ева! Я даже не узнал тебя!

Я смотрел на нее во все глаза. Новая прическа, темные волосы рамкой обрамляют бледное личико, спускаясь почти до плеч, подвитые внутрь.

– Нас ждет гондола, – сказала она и, взяв меня за руку, повела через толпу к причалу.

Я спустился с ней к гондоле с кабиной. Гондольер приподнял шляпу и поклонился, когда мы скользнули в темноту маленькой кабины. Занавески были опущены. Мы вдруг очутились в мягко скользящем, темном маленьком мирке на двоих. На полу валялись пышные подушки, и Ева прилегла, опершись на локти, глядя на меня. Я опустился возле на колени.

– Этого момента я ждал с тех пор, как увидел тебя в море. Долгое ожидание.

– Не надо ничего говорить, – хрипло ответила она. – Пожалуйста, не надо.

Вдалеке часы на башне отбили полчаса. Гондола, плывя к Лидо, мягко ныряла на волнах.

– Половина десятого. – Ева приподняла голову. – Времени у нас осталось немного. – Она отодвинула занавеску и что-то крикнула на итальянском гондольеру. – Надо возвращаться.

– Но у нас еще целая ночь, – возразил я, притягивая ее к себе. – Нам не надо так быстро возвращаться. Зачем?

– Надо. Ты можешь еще погулять, если желаешь, но мне пора. Я знаю ее лучше твоего. Когда она проснется, то спросит меня, и я должна быть рядом. А дольше часа она теперь не проспит.

– Но я хочу поговорить с тобой. Мне так много хочется узнать о тебе…

Она подняла голову и посмотрела на меня:

– У меня нет времени для разговоров. Может, и никогда не будет. У нас только минутка для любви наспех. Ты ведь не хочешь, чтобы она узнала? Верно?

Я вспомнил про семьдесят миллионов.

– Нет.

– Я тоже. Послушай, Чад, если не будешь слушаться меня, то все кончено раз и навсегда. Я не намерена терять службу из-за любовной интрижки. Понятно?

– Но это не интрижка! Я по тебе с ума схожу!

Она тронула мое лицо тоненькими прохладными пальчиками.

– Да. Я тоже. Но рисковать не хочу. Предоставь все мне, я найду случай. Понимаешь?

– Но сегодня случай нашел я, – резко возразил я. – Как только у нее разболелась голова, я тут же помчался к тебе. Встречу нашу устроил я.

– Ты? – Ева тихонько рассмеялась. – А кто ей головную боль устроил, Чад? Если б не боль, никаких встреч не было бы.

– Ты про что? – Я уставился на Еву, у меня по спине поползли мурашки.

– Про то. У нее не первый раз разбаливается голова. Когда мне становится совсем уж невмоготу, я даю ей таблетку.

– Ты уверена, что это безвредно? Мне это совсем не нравится.

– Ну конечно же. Лекарство мне дал мой приятель, врач. Таблетка ее не убьет, если ты про это.

– Именно про это, Ева. С лекарствами играть опасно.

– Ты больше не хочешь встреч?

Я смотрел в блестящие голубые глаза. Чем-то это решительное целеустремленное лицо пугало меня.

– Ты, наверное, ненавидишь ее, Ева.

– Больше всего на свете, – тихо призналась она. – Даже больше, чем ты.

– Но что она тебе такого сделала?

– Ничего, совсем ничегошеньки. Относится ко мне очень даже мило, лучше, чем к другим. Просто у нее есть все, что хочу иметь я. А она этого не заслуживает.

– Так какого же черта ты служишь у нее?

– А почему, Чад, ты на ней женился?

– Ну, тут разное.

– Вовсе нет. Ты женился из-за денег, и я служу у нее, потому что так могу жить в тени роскоши. – Ева выглянула в окошко. – У нас осталось всего несколько минут. Поцелуй меня, Чад!

Я притянул ее к себе, прижался к ее губам. Я не верил в реальность происходящего. Впервые в жизни я любил женщину. Ева, точно вирус в крови, сжигала меня.

– Хватит, милый. – Она оттолкнула меня. – Мы должны смотреть фактам в лицо, Чад. – Она пригладила волосы. – Может, нам уже никогда больше не придется встретиться. Опасности как будто никакой, но на яхте… Ты ее совсем не знаешь. Она очень подозрительна и вынюхает любой секрет.

– Я придумаю что-нибудь. В Клиффсайде все будет проще.

– О нет! Наоборот. Я целыми днями должна находиться рядом с ней. А с тобой она желает проводить ночи. Вряд ли нам удастся встретиться еще раз наедине.

– Придумаю что-нибудь!

– Но только чтобы без малейшего риска. Или всему конец. Я серьезно.

– Риска не будет.

Гондола ткнулась в ступени Святого Марка.

– Я выйду первой, Чад. – Ева наклонилась и поцеловала меня. – Люблю тебя.

Я смотрел, как она выскользнула из гондолы. Переждав пару минут, я тоже выбрался, заплатил гондольеру и медленно зашагал к отелю. Я понял: любовь к Еве делает мою жизнь с Вестал невозможной. Я не смел думать о будущем. Я мечтал о красоте Евы, ее любви, и моей единственной надеждой было – вдруг Вестал умрет. Вот если бы она умерла! Все мои проблемы тогда решены! Но у меня по-прежнему и в мыслях не мелькало убить ее.

Глава девятая

Часы тянулись, как недели. Мне стала открываться истина Евиных слов. Свидание с ней казалось совершенно невозможным. Через три дня нервы у меня были натянуты до предела. Я решил действовать.

В ванной под шум душа я позвонил в комнату Еве. Вестал лежала в постели, я понимал весь риск такого поступка. На столике рядом с ней стоял отводной телефон, и она легко могла подслушать разговор. Но вряд ли ей услышать меня за шумом льющейся воды. Я прошептал номер Евы в трубку и, пока ждал, напряженно вслушивался, не раздастся ли предательский щелчок, предупреждающий, что трубку подняла Вестал.

– Да? – произнес Евин голос.

– Ты должна что-то придумать на вечер, – торопливо сказал я. – Я не в силах больше…

Щелчок – трубку взяла Вестал. Ева, скорее всего, услыхала тоже, потому что быстро положила свою.

– Чад, это ты звонишь? – спросила Вестал.

Я бы задушил ее, не будь я в таком смятении.

– Чад!..

– Ты разъединила меня! – резко сказал я. – Я звонил мисс Долан.

– Зачем? – насторожилась Вестал.

Положив трубку, я привернул душ и вошел в спальню. Вестал сидела в кровати, на изможденном лице выражение настороженно-подозрительное.

– Зачем ты звонил Еве?

Я деревянно улыбнулся, вряд ли улыбка получилась убедительной. Чувствовал я себя хуже некуда.

– Сюрприз тебе готовил, – заявил я, усаживаясь в изножье кровати. – Почему ты такая любопытная?

– Сюрприз? А чего Ева положила трубку?

– Это не она. Это ты разъединила нас.

– Нет, я слышала.

– Ох, не взвинчивай ты себя! Я подумал: может, ты захочешь покататься на гондоле. Вот и позвонил мисс Долан, чтобы она заказала для нас лодку в Лидо.

– Знаешь, Чад, – она бросила на меня острый, полный сомнений взгляд, – позволь уж мне самой отдавать приказания Еве. Если тебе чего-то захочется, скажи мне.

– Ну, как желаешь. – Я старался говорить как можно небрежнее. – Ладно, пойду добреюсь. – Я встал.

Вернувшись в ванную, я заперся там и, присев на бортик ванны, закурил. Меня трясло от злости. Услышала ли Ева мою просьбу? Предпримет ли что-то? Я должен встретиться с ней.

Ева предприняла. Сразу после обеда Вестал стало плохо. Она пожаловалась на головную боль, а позднее совсем расклеилась.

– Отправляйся сразу же в постель! – сказал я. – Ты на солнце утром перегрелась! Говорил же тебе – очень жарко, но ты не послушалась.

– Пришли ко мне Еву. – Вестал сидела на кровати, сжимая голову руками. – Не тревожься обо мне, Чад. Иди прогуляйся. Только поскорее пришли Еву.

Еву я нашел в ее комнате.

– Благодарение Богу, ты сделала это!

Я подошел к ней, обнял. Мы прижались друг к другу, мои губы впились в ее. Но почти тут же Ева резко оттолкнула меня:

– Мы не должны…

– Она заболела, зовет тебя.

– Дам ей пару таблеток веганина; как только заснет, прибегу к тебе на площадь Святого Марка. Найми гондолу с каютой, Чад!

– Думал, с ума сойду от ожидания. Если бы не сделала…

– Ты не должен так говорить, – резко оборвала Ева. – Я предупреждала. Так будет всегда.

– Но я не могу жить без тебя, Ева!

– Я должна идти к ней! – Она рванулась к двери.

– Пусть поскорее заснет!

– Постараюсь. – И заспешила по коридору к Вестал.

Я переждал полчаса в гостиной и отправился к причалу. Подошел гондольер, который катал нас в прошлый раз. Он приподнял шляпу и поклонился. Я кивнул и указал на его гондолу. Гондольер, отвязав лодку, подгреб к ступеням площади.

Гулял я целый час. Каждая минута была для меня пыткой. Ева все не шла, и я решил взглянуть, что там творится. Расплатившись с гондольером, я торопливо вернулся в отель. Послушал у комнаты Вестал, оттуда доносился голос Евы. Взбешенный, я повернул ручку и вошел. Вестал лежала в постели, на лбу намоченный лавандой платок. Ева сидела рядом. Она читала вслух сборник стихов.

Я был рад, что горела только маленькая затененная лампа, иначе Вестал непременно заметила бы, какое у меня лицо.

– Это ты, Чад? – томно пробормотала она.

– Да. Как ты тут?

– Получше капельку. Веганин снял боль.

Ева уткнулась в книгу. Лицо у нее было бледное.

– Может, тебе лучше поспать? – спросил я, подходя к кровати, избегая света лампы.

– Позже. Ева мне читает. Ее голос действует на меня успокаивающе.

– А по-моему, лучше сейчас. – Я не смел взглянуть на Еву. – Уже десятый час. А то завтра будешь вялой.

– Нет-нет, пусть еще почитает. Чад, а может, ты сегодня в другой комнате поспишь?

Сердце у меня прыгнуло. Подождем, пока она уснет, и вся ночь – наша!

– Отчего же? Можно. Не хочется, конечно, тревожить тебя.

Вестал открыла глаза и внимательно взглянула на меня.

– Спасибо, милый. Я знала, что ты не будешь возражать и попросила Еву поспать у меня. Она ляжет на кушетке, она не против. Мне будет так спокойнее. Вдруг мне ночью станет плохо?

Проползло еще четыре дня. Как мне удалось скрыть подлинные свои чувства от Вестал, не представляю. На четвертый вечер мне стало невыносимо. Мы поднялись переодеваться к обеду. Я не стал принимать душ, быстренько влез в вечерний костюм и был готов, а Вестал еще решала, какое платье ей выбрать. Я сунул голову к ней в комнату.

– Я спущусь, выпью. Встретимся в баре.

– Как ты быстро, Чад! – удивилась она.

– Это ты возишься, – улыбнулся я. И каких же трудов мне стоило выжать улыбку! – Я мартини тебе закажу.

– Я скоро, милый.

Закрыв дверь, я припустил в комнату Евы. Повернув ручку, вошел. Ева поправляла чулки перед зеркалом. На ней были только голубенькие трусики и лифчик.

– Чад!

– Дай ты ей снова таблетку! Завтра же!

Ева отпрянула:

– Ты что, с ума сошел! Она же узнает, что ты зашел ко мне!

– Она переодевается. И закончит не раньше чем через полчаса. Я наврал, что жду ее в баре. – Я подошел к Еве, обнял ее. Прикосновение ее тела зажгло меня.

– Нет, ты что, не соображаешь, как это опасно? Отпусти!

– Ева, ну сделай что-нибудь! Я с ума схожу! Дай ей таблетку завтра!

– Без толку! Больше не сработает. Если ей станет плохо, заставит меня сидеть рядом с ней. Сама сказала. Так что бесполезно!

– Черт ее возьми! Ну как же нам быть?!

– Я тебя предупреждала. Держись от меня подальше. Я не собираюсь из-за тебя терять работу.

В дверь постучали. Мы переглянулись. От лица у меня отхлынула кровь. Ева схватила меня за руку и потащила за длинные полузадернутые шторы. Все случилось мгновенно. Ева уже подбежала к двери, когда та отворилась.

– Мне послышались у тебя голоса, – произнесла Вестал.

– Ну что вы, миссис Винтерс! Это я напевала про себя, – спокойно объяснила Ева. Ровно, безмятежно. – Вам что-нибудь надо?

– Не хотелось беспокоить тебя, но у меня пульверизатор для духов разбился. Можно твой взять?

– Конечно. Сейчас освобожу.

– Нет-нет, не надо. Мне твои духи нравятся. Для разнообразия подушусь ими.

Я вжался в стенку за шторой, по спине у меня катил холодный пот. Если она застукает меня у Евы, одетой только в трусики и лифчик, все – мне крышка. Я клял себя, что свалял такого дурака, пустился на такой риск. Ева были права. У этой уродины нюх на тайны. Она уже что-то подозревает. Правда разбила пульверизатор или это предлог нагрянуть к Еве?

– Спасибо, побегу, а то мистер Винтерс уже ждет меня в баре.

Я услышал, как закрылась дверь, но не шелохнулся. Сердце у меня бешено колотилось. От потери семидесяти миллионов меня отделял крохотный шажок. От этой мысли мне сделалось дурно.

– Выходи! – Ева отдернула штору. Лицо у нее было мелово-белым, синие глаза лихорадочно блестели.

– Чуть не влипли! На краешке держались. – Я вышел и вытер лицо платком.

– Я предупреждала! Все, Чад, конец! Я серьезно. Больше никаких встреч, и не спорь. Ну а теперь уходи!

– Я что-нибудь придумаю, – бросил я, идя к дверям.

– Ничего тут не придумаешь. – Ева тоже подошла к дверям. – Дай сначала взгляну. – Она открыла дверь и выглянула в коридор. – Путь свободен.

Я выскользнул из комнаты, точно вспугнутый вор, и заторопился к бару. Что-то надо предпринимать. Я не хочу отказываться от Евы, но и деньги терять тоже не хочу.

Должен же быть выход!

Но к чему продолжать? Выхода не было. Каждый день начинался с надежды, что подвернется случай побыть с Евой хоть часок, но к вечеру все надежды рушились.

Текли дни. Я жил точно в вакууме. Я ждал, ждал, ждал, но ничего не случалось. Все имеет свое завершение. Вестал наконец-то решила, что пора возвращаться домой.

В Венеции мы пробыли три недели – самые длинные в моей жизни. С того раза, как меня чуть не застигли в Евиной комнате, я не улучил с ней наедине ни минутки. Я здорово перетрусил и не смел больше рисковать. В Лос-Анджелес мы летели самолетом, а оттуда в Литтл-Иден добирались на машине. Я не сомневался, что в Клиффсайде непременно подвернется случай, не выпавший в Венеции. Я же буду много времени проводить вдали от Вестал, буду работать в конторе. Надо подыскать квартирку, где мы могли бы встречаться с Евой.

На горной дороге, крутой, петляющей, Вестал глядела на океан, играющий бликами, а Ева сидела неподвижно передо мной; в уме у меня плелись и закручивались интриги.

Как только мы переоделись, я оставил Вестал заниматься кипой писем, скопившихся в ее отсутствие, а сам пошел в комнату, которую она отвела мне под кабинет, и позвонил Райану Блекстону. Доклад его был полон оптимизма. За это время он провернул несколько удачных операций. Мы договорились встретиться за ланчем на другой день. Когда я клал трубку, вошла Вестал.

– Чад, милый, меня приглашают открыть «Лекционный зал Шелли» в моей старой школе послезавтра. Деньги на постройку зала оставил отец. Поедем вместе, а?

– Ради бога! – воскликнул я. – Меня мутит от всяких церемоний! Поезжай без меня.

– Но, Чад, я ведь уеду на целых три дня! – Она подсела ко мне на подлокотник кресла. – Ты же не хочешь, чтобы мы расставались так надолго?

Сердце у меня екнуло и бешено заколотилось! Три дня! Две безопасные ночи с Евой! Во рту у меня вдруг пересохло. А вдруг Вестал заберет Еву с собой? Вполне вероятно.

– А где твоя школа? – спросил я, стараясь говорить ровно.

– В Сан-Франциско. Я полечу, конечно, но там еще спортивные состязания на другой день, и они хотят, чтобы я призы вручала.

– У меня же работа. – Я похлопал ее по руке. – Скорее всего, не сумею. Прости, но это все не по моей части.

– Наверное. А мне так бы хотелось, чтобы ты послушал мою речь. Ладно, возьму с собой Еву, чтобы не было так одиноко.

Я чуть не ударил ее.

Еву она не взяла. В последний момент Ева внезапно слегла с тошнотой и сильной головной болью.

– Могла бы подождать до нашего возвращения, – сердито ворчала Вестал. – Эгоистка какая!

– Ну так горничную возьми, – посоветовал я, едва скрывая подлинные чувства. – Девушка не виновата, что заболела.

– Мне вообще не хочется ехать! Ладно, придется взять Марианну. Она дура, но куда деваться!

Весь день Вестал сочиняла речь и записала ее на магнитофон. Тут уместно упомянуть, что Вестал обожала магнитофоны. Один стоял в гостиной, другой она отдала мне в кабинет. Вестал заставила меня слушать ее речь. Оказалось, довольно сносная, и я не поскупился на похвалы. Она переписывала три раза, пока ей понравилось, и взяла магнитофон с собой, чтобы послушать еще раз перед церемонией открытия.

Я поехал ее провожать.

– Веди себя хорошо, Чад, ладно? – вдруг попросила она, пока мы шли по тармаку к самолету. – Не пускайся тут в загулы без меня.

Я через силу расхохотался:

– Сегодня я обедаю с Блекстоном, а завтра со Стернвудом. Вряд ли с этими парнями загуляешь!

– Да я шутила, милый. Хотя зря, конечно, оставляю я тебя так надолго! Да еще наедине с Евой!

По спине у меня пополз холодок.

– Хорошенькое наедине! – как можно небрежнее возразил я. – Да с нами еще десяток слуг и Харджис в придачу!

– Не будь она такой тусклой, я бы ревновала! – хохотнула Вестал.

У меня сложилось впечатление, что говорит она серьезнее, чем показывает.

– Ерунду несешь! – резко оборвал я. – Захотелось бы изменить тебе, так нашел бы кого-то на стороне, не дома.

Она быстро взглянула на меня, на худющем лице проступила тревога.

– Но ты… ты не поступишь так, Чад?

– Да что с тобой? Нет, разумеется! Ну хватит, забудь. Даже не смешно.

– Ты никогда не поступишь со мной так, правда, Чад? – Ее клешня вцепилась мне в запястье. – Я не вынесу! Для меня это унизительно. Мне так хочется, чтобы у нас получился наш брак.

– Перестань наконец! – притворно рассердился я. – Пустые тревоги! Успеха тебе – и скорее возвращайся!

– Ты будешь по мне скучать?

– Конечно. И буду думать о тебе. – Меня едва хватало смотреть в ее уродливое лицо и нести эту дичь.

– Так жалко, что надо уезжать.

– Ну, тебе пора. Тебя уже ждут.

Она обвила костлявыми руками меня за шею и поцеловала сухими губами. Достаточно противно целоваться с ней наедине, но когда на нас смотрят десяток людей, видят ее некрасивость и понимают, что жениться на ней я мог только из-за денег, – вообще чистый кошмар!

Наконец-то она вошла в самолет и стала махать мне оттуда, пока он катился. Величайшим счастьем для меня было бы, если б вдруг самолет этот споткнулся и взорвался синим пламенем. Вот до чего я дошел в своей ненависти к ней.

Когда я вернулся в Клиффсайд, Евы нигде не было видно. Я небрежно осведомился у Харджиса, где она.

– В постели, скорее всего, сэр, – ответил тот, вздергивая седые кустистые брови. – Она же нездорова.

Меня как стукнуло. Я-то напрочь забыл, что ей надо оставаться в постели хотя бы сегодня. Харджис ведь мог донести Вестал, что, как только она уехала, Ева моментально выздоровела. Я представления не имел, где находится в этом огромном дворце комната Евы. Пройдя к себе в кабинет, я просмотрел телефонный справочник, нашел ее номер и позвонил. Она ответила тут же.

– Сегодня вечером, – тихо произнес я, – в двенадцать. Ты придешь ко мне или я к тебе?

– Я, – ответила Ева и положила трубку.

Я вытер вспотевшие ладони. Меня била дрожь.

Глава десятая

Светящиеся стрелки настольных часов показывали десять минут третьего. Мы были в моей комнате вместе с полуночи.

– Даже не верится, что всего два часа назад я чуть на стенку не лез, – заметил я. – Последние две недели, думал, не вынесу. Мы должны придумать какой-то выход. Так больше нельзя.

– Будь счастлив тем, что имеешь, – отозвалась Ева. – Никакого способа нет. Даже и сейчас мы в опасности. Она может вернуться. Войти в любую минуту.

– Не войдет. Я дверь запер.

– Нет, это небезопасно, – повторила Ева.

– Не нервничай ты. Послушай, я мозги себе сломал над нашей проблемой. И у меня возникла идея. У тебя же есть один выходной день в неделю? Что, если я сниму квартирку в Иден-Энд? Это недалеко, и нас там никто не знает. Сможем встречаться. Я будто бы в конторе, а ты – выходная.

Я почувствовал, как напряглась Ева.

– Нет, Чад, это невозможно. По выходным я навещаю мать.

– Ну ради бога! Что для тебя главнее – мать или я?

– Чад, ну какой ты! Она знает Вестал. Если я вдруг перестану заходить, мать позвонит ей, станет расспрашивать, что да как! Мы с ней не очень-то ладим. Она совсем не доверяет мне.

– Ну найди какой-нибудь предлог, Ева! Ты должна проводить этот день со мной! Ну, Ева!

– Не могу! – резко бросила она. – Да и опасно. Нас могут увидеть. Мало ли на кого можно наткнуться в Иден-Энде. Нет-нет, опасно!

– Так что же делать? Опять целый месяц ждать?

– Я же, Чад, тебя предупреждала.

– Нет, это не ответ. Если я нужен тебе, как ты мне…

– Да, Чад.

Взгляд, каким она на меня посмотрела, снова зажег меня. Я придвинулся к ней, взял за руку.

– Мне больше не вынести такой пытки. Ад! Я уже и сам делаю деньги. Отложил на свой счет больше тридцати тысяч долларов. Могу купить партнерство у своего приятеля, маклера. Послушай, Ева, давай откроем все? Я разведусь с Вестал, и мы поженимся.

– Поженимся? – Ева недоверчиво уставилась на меня. – Мы? Ты что, в уме? Что такое тридцать тысяч? Надолго ли их хватит? Сколько, по-твоему, ты заработаешь маклером? К тому же я тебе говорила: я не хочу терять эту работу.

– Но почему? Что в ней такого уж увлекательного?

– При чем тут увлекательность? Я живу в чудесном доме. Получаю хорошие деньги. У меня есть машина. Есть все, что я хочу, и работа не такая уж трудная. Дурой надо быть, чтобы бросить все это.

– Скажи, Ева, а зачем ты уродуешь себя? Тебе же не нужны очки. А такая жуткая прическа?

– Ты воображаешь, – улыбнулась она, – Вестал хоть минуту потерпела бы меня рядом, будь я красивее ее? Из-за этого она и увольняла всех прежних секретарш. Она завидует красоте. В агентстве, откуда меня сюда направили, предупреждали меня. Может, хоть это убедит тебя, что я не собираюсь терять тут службу. У меня была трудная жизнь, Чад. Мы с матерью жили очень бедно. Сколько лет мне пришлось бороться с нуждой. Нет-нет, я не брошу роскошь.

– Ты все врешь! – вдруг вспылил я. – За работу ты цепляешься, потому что воображаешь, будто Вестал оставит тебе кучу денег в наследство. Так, а?

– Это уж мое дело. – Ева отвела глаза. – Я не виновата, что влюбилась в тебя. Но как бы я тебя ни любила, от своей удачи я не откажусь.

– Да она же дурачит тебя! Бросит тебе сотняжку-другую, и все! Сама мне так говорила!

– Чад, дурачит она тебя. – Ева ласково тронула меня за рукав. – Я знаю, сколько она мне оставляет. Я видела завещание.

– Когда это?

– Несколько дней назад. Она только что составила новое. Адвокат прислал черновик, а она забыла на столе. Я и прочитала.

Теперь напрягся я.

– И сколько же она тебе оставляет?

– Пятьдесят тысяч.

– А мне сказала – сотню-другую. – Я смотрел на нее во все глаза.

– Может, боялась, ты ревновать будешь. Я собственными глазами видела.

Сердце у меня забилось сильнее.

– А что она оставляет мне?

– Все: дом, всю собственность и шестьдесят миллионов. Остальные деньги отходят другим и на благотворительность.

– Ты уверена? – Я глубоко, облегченно вздохнул.

– Да. Ну как, ты еще желаешь развестись? – Глаза у нее посмеивались, когда она ласкала мне руку. – Хочешь?

– Это, конечно, меняет дело. – Я встал и принялся расхаживать по комнате. – Но вдруг мы никогда не получим этих денег? Или так состаримся, что они будут нам ни к чему?

– Есть всякие роковые случайности.

– Ты имеешь в виду, что она может заболеть, попасть в аварию, погибнуть?

– Всякое бывает.

Но даже сейчас, когда мы вели разговор о случайной смерти Вестал, даже сейчас мне и в голову не приходило убить ее. Что это самый легкий выход из положения – убить ее. Просто даже не думалось о таком.

– Нашла на что надеяться! Да мы сто раз состаримся, пока она попадает в аварию!

– Ну что еще остается?

– Черт возьми! – гаркнул я. – Хоть бы она умерла!

Вдруг затренькал телефон. От тихого его звяканья мы оба вздрогнули. Ева бросилась к платью, точно кто-то вдруг ворвался в спальню. Я, оцепенев, глядел на аппарат.

– Она! – хрипло прошептал я. – В двадцать минут третьего!

– Возьми скорее трубку, – велела Ева. – Да смотри не брякни чего.

Трясущейся рукой я снял трубку. У меня достало хладнокровия притвориться, будто я со сна.

– Кто это? – нарочито сонно, заплетающимся языком пробормотал я.

– О Чад…

Она, конечно! Даже за триста миль отсюда эта стерва умудряется влезть между мной и Евой.

– Вестал, ты! Время-то три ночи!

– Я разбудила тебя, Чад?

– А ты как думаешь?

– Не сердись, милый, – плачуще попросила она. – Мне так без тебя одиноко, милый!

– Я тоже скучаю. – Я клял ее, глядя на Еву, – та, стоя у двери, застегивала платье. Лицо у нее в свете лампы было белым.

– Я не могла не позвонить тебе, Чад. Мне приснился кошмар. Я так напугалась. Мне приснилось – я потеряла тебя, – не умолкал плачущий голос. – Приснилось, будто ты ненавидишь меня. На твоем лице было такое выражение, что я насмерть перепугалась. Я подошла к тебе, попросила быть добрым со мной, а ты отшвырнул меня и умчался по длинному коридору. Я побежала следом, но ты мчался так быстро. Ты все бежал и бежал, и наконец я потеряла тебя из виду. Проснулась я в слезах. Перепугалась, вдруг с тобой что-то случилось. Вот и позвонила.

На лице у меня выступила испарина.

– Ночной кошмар, и всего-то. – Я старался говорить спокойно. – Все в порядке, Вестал. Не волнуйся.

– Так приятно, Чад, слышать твой голос. Зря я уехала. Ты меня еще любишь, а?

Я сжимал и сжимал трубку, пока пальцы не заболели.

– Конечно люблю.

– И я тебя очень люблю, Чад. Как приятно слышать твой любимый голос.

– Ну а теперь, Вестал, давай спать. Поздно уже.

– А разве ты не хочешь узнать, как прошла моя речь?

Она что, никогда не собирается слезать с телефона? Я изо всех сил старался унять дрожь, голос у меня срывался.

– Имела она успех?

– Все прошло чудесно.

Еще минут пять она болтала, сыпя деталями. Например, как директриса всем рассказывала, что Вестал была лучшей ученицей, как ее приветствовали ученики.

Наконец я не выдержал:

– Все это, Вестал, прекрасно, но пора прощаться. Уже поздно, нам обоим надо выспаться. Все, не тревожься больше.

– Хорошо, Чад. Прости, что разбудила. Я думаю о тебе.

– А я о тебе. Спокойной ночи. – Я положил трубку.

Отчего-то телефонный звонок разрушил атмосферу. До него спальня была нашим уютным темным мирком – моим и Евиным, как каюта в гондоле, комнатка для любви, вдали от всех; теперь же в ней стало людно, как на магистрали. Присутствие Вестал ощущалось всюду.

– Я пойду, Чад, – сказала Ева.

– Черт подери! Говорит, ей снилось, будто она потеряла меня.

– Я же говорила: у нее нюх на тайны.

– Уже понял. Погоди, не уходи. У нас еще три часа до рассвета.

– Нет-нет. Уже не хочется. У меня ощущение, будто она тут.

– У меня тоже. – Я подошел к Еве и обнял ее, но девушка вырвалась.

– Нет, Чад, не надо!

– Тогда до завтра. В то же время. Теперь я к тебе?

– Бедняга Чад! Как же ты мало ее знаешь! Завтрашней ночи для нас не будет. Она приедет.

– Нет, не приедет. Ей еще вручать призы. Завтра она вернуться не сумеет.

– Чад, она вернется!

И она вернулась. Когда я приехал домой из конторы, то увидел у парадных дверей «роллс». На террасе меня ждала Вестал.

Одна ночь пылкой любви с Евой не удовлетворила меня. Я пытался убедить себя, что, если бы Вестал не вернулась и у нас с Евой была еще одна ночь, я бы не испытывал такого жгучего желания. Но я знал, что обманываю себя. Я всегда буду желать Еву, она завладела мной целиком. Такого со мной еще не бывало.

Вестал бесила меня. Я едва сдерживался, когда она была рядом, и рано или поздно она почувствует напряженность между нами.

Через три дня после ее неожиданного возвращения она вошла ко мне в кабинет.

– Чад…

Я оторвался от отчета о биржевых сделках, которые читал, и взглянул на нее:

– Я занят, Вестал. Чего тебе?

– Завтра я зову гостей, нескольких старых друзей. Придет и лейтенант Леггит. Ты будешь?

– Ну разумеется, – бросил я, не особо вникая в ее слова. – Ну а теперь, будь умницей, беги, ладно? У меня до обеда еще полно дел.

Если бы кто-то два месяца назад сказал мне, что я буду так разговаривать с Вестал и мне это сойдет с рук, я бы решил, что он с шариков слетел. Но вот – разговариваю. Любовь ко мне размягчила ее. Она боялась потерять меня и была готова смириться с любым обращением, лишь бы я оставался при ней.

– Хорошо, милый, – покорно отозвалась она. – Пойду наверх и переоденусь.

Когда она ушла, я отбросил бумаги, закурил и смешал себе «хайболл». Интересно, где Ева. Я не видел ее весь день. С той ночи я лишь мельком встречался с ней, но она саднила у меня в душе, как кровоточащая рана. Опрокинув залпом «хайболл», я вышел в холл. Я по-прежнему не имел понятия, где ее комната, но надеялся, может, она задержалась в приемной Вестал, и зашагал туда.

Ева сидела за столом, разбирая корреспонденцию Вестал. Когда я вошел, она подняла на меня глаза. Лицо ее ничего не выражало.

– Она наверху, переодевается, – прошептал я. – Я все время думаю о тебе, Ева. Давай встретимся где-нибудь в четверг?

– Нет! – яростно прошипела она. – Я уже говорила тебе. Я должна идти к матери. Перестань донимать меня!

– Неужели моя любовь ничего для тебя не значит? – рассердился я.

Ева поднялась, обошла стол и направилась к дверям. Я схватил ее за запястье.

– Ева! Я не могу ждать! Мы должны встретиться!

– Отпусти!

Она выдернула руку, распахнула дверь и быстро ушла через холл к лестнице. Я привалился к столу, лицо у меня вспотело. Сердце яростно колотилось, в висках стучала кровь. На звук осторожных шагов я обернулся.

В дверях стоял Харджис. От его холодного подозрительного взгляда мне стало не по себе.

– Что вам? – гаркнул я.

– Пришел поднять шторы, сэр, – ответил он. – Но если я вас побеспокоил…

Я прошел мимо него к лестнице. Дом кишел шпионами. Точно живешь в стеклянной коробке, за тобой все время подглядывают. Я отправился к себе в гардеробную. Коридор был длинный, со множеством дверей, и я, погруженный в свои думы, пытаясь изыскать способ, как встретиться с Евой, проскочил мимо своей комнаты, да так и шагал, пока не уперся в конец коридора.

Нетерпеливо я повернул было назад, но тут впервые заметил, что это вовсе не конец. От этого длинного коридора ответвляется боковой. В этот боковой тупичок выходит дверь, и я остановился перед ней, разглядывая. В громадном доме тридцать комнат для гостей, но вряд ли это одна из них. Слишком уж далеко от ванной. Вдруг разволновавшись, я подумал: а что, если это комната Евы?

Я огляделся – направо, налево, – никого нет, и я тихонько вступил в тупичок. Прильнул к двери и прислушался. С минуту не слышал ни звука, затем слабый шелест сказал мне, что в комнате кто-то есть. Я занес было руку постучать, но тут раздался щелчок телефона, кто-то крутил диск… Я замер, вслушиваясь.

И услышал Евин голос.

– Это ты, Ларри? – спросила она. – В четверг приду. Она устраивает прием, так что я смогу задержаться. Да, к часу успею. Встретимся в отеле «Атлантик», в семь. Ты успеешь?

Долгая пауза.

– Ларри, но я же считаю часы! – воскликнула она. – Не опаздывай, ладно, милый?

Снова пауза, и тихий щелчок сказал мне, что Ева положила трубку. Как я добрался до своей комнаты, не помню.

Опомнился я уже на кровати. Я сидел, спрятав лицо в ладони, дрожащий, разбитый. Любовь сделала Вестал мягкой и покорной, моя страсть к Еве сделала меня таким же. Мне казалось, будто меня оглушили молотком.

Когда последние дюймы ленты соскочили со стержня и свернулись змейкой, Чад выключил магнитофон. Он взглянул на часы. Говорил он без остановки почти час. Он рывком отодвинул стул, встал, потягиваясь. Солнце палило еще ожесточеннее, и деревянная пляжная кабинка накалилась невыносимо. Чад вытер лицо и руки, плеснул в бокал виски, добавил воды и выпил. Ставя бокал, он невольно оглянулся на мертвую женщину на диване. По ее стройной ноге медленно ползла синяя муха. Задержалась на коленке мертвой, пожужжала и улетела.

Закурив, Чад бросил спичку в пепельницу, забитую окурками. Не в силах противиться болезненному искушению, он подошел к мертвой, тронул ее за руку. В лицо ей он старался не смотреть. Рука холодная, но еще не мертвенным холодом смерти. «В такую жару он вряд ли скоро наступит», – подумал он, скривившись; отошел к окну и выглянул снова. Вид открывался до самого Иден-Энда, который лежал милях в девяти отсюда. Дорога туда прямой лентой тянулась по побережью.

Он не боялся, что Ларри застигнет его врасплох, но на дорогу все-таки надо посматривать. Хотя он был уверен, что раньше чем через час Ларри не приедет, сюрпризов допускать нельзя.

Чад тронул тяжелую монтировку на столе. Поднял ее, взвесил на руке. Оружие хорошее. Он размахнулся, удовлетворенно кивнул и положил назад. Подвинул стол поближе к окну и поставил стул так, чтобы просматривалась дорога, пока он диктует конец своей истории. Заправил ленту в магнитофон, глотнул виски и, когда бобины стали вращаться, заговорил снова.

Глава одиннадцатая

Вспоминая сейчас ту ситуацию, я нахожу ее крайне забавной, но тогда она мне, конечно, не представлялась в юмористическом свете.

Вестал по-сумасшедшему любила меня, панически страшась потерять. Я же бешено любил Еву и тоже был в панике, как бы не потерять ее.

Да, это было уморительно… Я причинял страдания Вестал, а Ева – мне. Но у меня мозгов было побольше, чем у Вестал. Когда я оправился от первого потрясения, после открытия, что Ева обманывает меня, я разозлился и решил действовать. Я не собирался умолять Еву не бросать меня. Надо выяснить, кто этот человек, долго ли длится их связь, а может, это еще и не связь? Я был полон решимости оборвать этот роман и вернуть Еву. Хоть силой, если понадобится.

Встретиться они уговорились в отеле «Атлантик» в семь вечера, в четверг. Значит, все ее россказни, будто ей надо к матери, – вранье. Если назначила свидание Ларри, так могла бы встретиться и со мной. Ладно, в семь вечера я обязательно буду там. А дальше надо действовать по обстоятельствам. Прежде всего – мне хотелось взглянуть на мужчину, до встречи с которым Ева считает часы.

Утром в четверг я сказал Вестал, что, возможно, задержусь, но к приему гостей успею. В двадцать минут седьмого я позвонил ей из конторы:

– Вестал, прости, никак не успеваю.

– Ох, Чад! Но почему?

– Парень сейчас зашел, с которым я в армии служил. Мы сто лет не виделись, надо поговорить. Ты и без меня великолепно справишься.

– Но, Чад, пригласи в гости и его. Не можешь же ты… бросить меня на…

– Ничего, ничего, справишься. Парень у нас не к месту. Сержант он высший сорт, но неотесанный. Не годится тебе в друзья. Приеду часов в одиннадцать. Сумею раньше от него отвязаться, так раньше. Пока. – Я торопливо положил трубку, обрывая ее протесты.

В контору я приехал на ее «роллсе», так как мой «кадиллак» ремонтировал Джо. Отель «Атлантик» находился в Иден-Энде, милях в двадцати от Литтл-Идена, и мне пришлось добираться туда на колесах.

Иден-Энд – это район туристов. Там полно автокемпингов, пляжных кабинок и один отель – «Атлантик». Типичное любовное гнездышко. Самые разные парочки находили там приют, никаких неловких вопросов им не задавалось. Плати вперед – и тебе предоставят номер, есть у тебя багаж или нет, с брачным ты свидетельством или без него, хоть на час, хоть на год: администрация излишним любопытством не страдала.

Я и сам изредка наезжал туда с Глорией и обстановку знал хорошо.

Оставив «роллс» на стоянке, ярдах в ста от отеля, я направился по берегу туда. Народу полно, гуляют в саду, сидят за столиками под яркими веселыми зонтиками. Я занял столик в тени деревьев, с краю, ища глазами Еву. Заметил я ее не сразу.

Я едва узнал ее. В соборе Святого Марка, когда я впервые увидел ее без очков, сбросившей унылое обличье, она была очень привлекательной, но сегодня пришла настоящей красавицей. В светло-голубом джемпере, белой юбке. Джемперок обтягивал ее формы, такие соблазнительные, что у меня во рту пересохло. Я разглядывал мужчину, сидевшего рядом, и во мне закипала злость. Приблизительно моего сложения – рослый, широкоплечий. Блондин, но моложе меня и красивее. По виду не скажешь, что богач, – потрепанная спортивная куртка и бесформенные коричневые брюки. Открытие это вселило в меня надежду.

Следил я за ними, наверное, с час, не меньше. Ева оживленно болтала, но ее спутник казался не в настроении. Он развалился на стуле и время от времени, видел я, подавлял зевок. Ему скучно, понял я; наверное, у меня такой же вид, когда я в обществе Вестал. Чем больше я наблюдал за ними, тем больше во мне крепло убеждение, что Ларри измаялся, сидючи с Евой. То и дело он, улучив момент, поглядывал на часы. Я также отметил, что Ева из сил выбивается, не давая беседе затухнуть, и мне доставляло злорадное удовольствие наблюдать за ними.

Где-то в четверть девятого они встали. Я увидел, что Ева сунула пятерку под бокал, оплачивая счет. Ларри, или как там его, будто не заметил, но и не сделал ни малейшей попытки подозвать официантку и расплатиться самолично.

Они направились к отелю, я двинулся следом. Когда они поднимались по лестнице в ресторан. Ева взяла его под руку, но через несколько шагов его рука упала, и он отстранился от нее. В ресторан я не вошел. Я устроился на балконе, ведя за ними наблюдение через окно.

В середине обеда Ева отказалась от неравной борьбы, и есть они закончили в молчании. Я видел, что он все больше и больше томится, а на ее бледном прелестном личике проступает загнанное несчастное выражение, какое я так часто наблюдал у Вестал.

Нет, определенно все было преуморительно: Вестал несчастна из-за меня, я несчастен из-за Евы, а Ева несчастна из-за Ларри. Да, просто обхохочешься!

Под конец я увидел, как Ева сунула в руку Ларри пару бумажек, и он расплатился этими деньгами. Они вышли на балкон, но я уже успел нырнуть в темноту.

– На пляж пойдем? – спросила Ева, когда они приостановились на площадке лестницы, ведущей в сад.

– Извини, – покачал он головой, – но мне уже пора. Тут парень один, я с ним договорился…

Значит, не у меня одного существовал удобный приятель.

Лицо Евы внезапно стало жестким.

– Ты врешь, Ларри! Ты отлично знал…

– О’кей, – скучно прервал он, – ну вру. Может, приятеля и нет, но у меня куча дел. Ради бога, кончай строить из себя влюбленную девчонку, езжай домой. Вырвусь, встретимся в следующий четверг.

– Но, Ларри, мне можно сегодня задержаться, – умоляюще возразила она. – Я же говорила тебе. Не уходи! Пойдем на пляж!

– Зачем это? Не пляжное у меня настроение. Давай сегодня пропустим. Говорю же, куча дел.

И Ларри пошел по лестнице, бросив ее на балконе, лицо у нее было грустным, она едва сдерживала слезы. Ева рванулась было за ним, потом остановилась и, безнадежно пожав плечами, подошла к плетеному диванчику, на котором до того сидел я, и опустилась на него. Мы оба смотрели, как Ларри идет через сад к автостоянке. Он забрался в потрепанный «форд» и укатил в сторону Литтл-Идена.

Ева сидела неподвижно, наблюдая за ним, пока он не скрылся. Выйдя из-за пальмы, я присел рядом. Она так пристально смотрела вслед Ларри, что даже не заметила меня. Покуривая сигарету, я ждал. Через какое-то время Ева осознала, что рядом кто-то сидит, она резко оглянулась. Наши глаза встретились.

– Хэлло, Ева, – улыбнулся я.

Она отшатнулась. В глазах у нее читались страх, изумление и гнев.

– Что ты здесь делаешь?

– Шпионю за тобой. Какой красивый парень твоя мамочка!

Она стиснула кулаки.

– Миссис Винтерс знает, где ты? Почему ты ушел с вечеринки?

– С приятелем надо было встретиться, Ева.

Ее передернуло.

– Когда мужчине надоедает женщина, всегда подворачивается приятель, с которым ему позарез требуется повидаться.

Она сжимала кулаки, но молчала.

– Кто он, Ева?

Ева поколебалась, потом пожала плечами и выпалила:

– Мой муж. Доволен?

У меня сжалось внутри. Такого я не ожидал и был сражен.

– Ты держишь его в тайне? Ты любишь его?

– Любила. – Ева холодно посмотрела на меня.

– Так вот отчего ты не желаешь терять свою денежную службу. Муженек такой должен недешево обходиться.

– Давай не будем о нем.

– А я хочу. Он так томился с тобой. Другие женщины, а, Ева?

– Сотни! – горько сказала она. – Ты не представляешь, что это такое – любить кого-то и видеть, как угасает эта любовь. Ларри для меня уже ничего не значит. Так, застарелая привычка. Пусть только снова влюбится в меня, и я брошу его. – Она приостановилась, потом сдавленно, напряженно продолжила: – Но видеть, как он пренебрегает мной, бросает ради других, – это заставляет меня искать с ним встреч. Я все надеюсь, вдруг он переменится. Было время, когда он умолял меня о любви. Может, однажды снова попросит ее. Вот тогда я прогоню его, избавлюсь от него навсегда.

– Что-то не вяжется.

– Да? А для меня все логично. Меня еще ни разу ни один мужчина не бросал. Ларри первый. Это задевает мое самолюбие. Мне надо добиться, чтобы бросила его я. Пусть-ка побегает за мной, поумоляет вернуться.

Мы помолчали. Наконец я встал.

– Пойдем, прогуляемся на пляж.

– Нет! – Ева застыла.

– Ты же хотела! – Я сжал ей запястье. – Я же слышал, ты просила его! Вот и давай сходим.

Ева попыталась вырваться, но я держал крепко.

– Мне ведь наплевать, могу и сцену устроить. – Я глядел на нее. – Ну как, идешь? Или силой тащить?

– Пусти!

– Ева, ты все равно пойдешь!

Она окинула меня холодным взглядом, лицо бледное, глаза злые. Мы пристально смотрели друг на друга, она видела, что я всерьез.

– Не хочу, Чад. Не теперь.

– Пять минут назад ты хотела. Пойдем!

Ева встала, мы спустились по ступенькам террасы и прошли через сад на пляж.

По обе стороны дороги на Иден-Энд, прямой как отвес, бежали песчаные дюны. Я включил фары, выжимая газ до предела. Стрелка спидометра скакнула вверх и дрожала около семидесяти пяти, большая машина бесшумно, мощно неслась по дороге. А когда показались огни Литтл-Идена, произошел случай, предопределивший перемену моей жизни, погубивший мое будущее, случай, из-за которого я сижу тут, в этой душной кабине, диктуя признание в убийстве.

Ни с того ни с сего лопнула шина.

Громкий хлопок, и машина резко вильнула влево. Ехал я со скоростью семьдесят миль, и машину заносило, хотя я лихорадочно крутил руль. Я смаху утопил педаль тормоза, и только оттого машина не перевернулась. Пропахав песок, она угрожающе накренилась. Боковые колеса крутились в воздухе, но потом стукнулись о землю, и машина встала.

Я посидел немного, оправляясь от шока, потом, чертыхаясь, выбрался и стал искать повреждение. Обнаружил только лопнувшую шину, больше ничего не погнуто, не сломано и не поцарапано. К счастью, песок тут был не особо рыхлый, и я довольно легко вывел машину обратно на дорогу.

Сбросив плащ, я принялся менять колесо. Трудясь, я размышлял, как же легко я отделался. Случись прокол, когда я въезжал на гору, где петляют крутые повороты, а высота девятьсот футов над обрывом, и я был бы уже мертв. Песок притушил удар, машина даже не поломалась.

Я затягивал болт, когда меня вдруг стукнула идея.

Сейчас я не сомневаюсь, что семя убийства упало мне в сознание в тот момент, когда я услышал о завещании Вестал. А лопнувшая шина дала ему прорасти. Я вдруг увидел кардинальное решение всех моих проблем: деньги, Ева, свобода, будущее. Точно передо мной вдруг вспыхнула картина – четкая и ясная… Если бы Вестал вдруг умерла…

Эта мысль мне уже приходила.

Но ведь я могу убить ее?

Часы в гостиной, когда я поднимался на террасу, пробили половину первого. В гостиной свет горел, и не успел я дойти до двери, как вышла Вестал.

– Вернулся наконец? – Голос резкий, суровый, лицо в свете луны совсем бледное.

– Это не я, это мой призрак, – сострил я. Сегодня вечером я был не в настроении выслушивать ее упреки.

Сменив колесо, я спрятал проколотую шину в багажник и запер его. Весь оставшийся путь до Клиффсайда ум мой напряженно работал. Когда я ставил «роллс» в гараж, план убийства был почти выстроен.

Чувствовал я себя будто непричастным. Я только недоумевал, почему же мне раньше-то такое в голову не пришло!

Вид Вестал в проеме двери, ее пронзительный голос убили во мне остатки колебаний.

– Ты был с женщиной! – яростно выпалила она. – И не смей лгать! Кто она?

– Сержант Джим Лашер. Может, голос у него – сопрано, но волосы на груди растут точно.

Рука Вестал взметнулась и отвесила мне пощечину. Резкий жалящий удар – у меня даже слезы проступили. Такого я никому не спускаю. Я бешено схватил ее за костлявые плечи и принялся трясти. Мне вдруг нестерпимо захотелось сдавить ей не плечи, а горло, но, к счастью, я сдержался. На моих запястьях тисками сомкнулись могучие руки и оторвали меня от Вестал. Рванули, точно шагающий бульдозер налетел.

– Полегче, мистер Винтерс, – спокойно произнес лейтенант Леггит.

Инстинктивно я изготовился нанести ему удар, но он вдруг рявкнул:

– Не советую! – И руки у меня упали сами собой.

Поправив плащ, я нашарил сигарету. Меня било от злости, но я чудом сдерживался. Это опасно. Знай я, что лейтенант рядом, я бы пальцем не тронул эту стерву. Вестал исчезла. Мы с Леггитом остались на террасе одни.

Он поднес мне огня, и в свете зажигалки мы обменялись взглядами.

– С женщинами мученье, – небрежно бросил он. – Порой меня тоже так и подмывает придушить жену, но это не лучший выход.

– Все правильно, – согласился я и испугался, услышав, как дрожит у меня голос.

– Ладно, пора домой. Миссис Винтерс беспокоилась о вас, вот я и задержался. – Леггит пошел в гостиную.

Я двинулся следом.

– Позвоните, пожалуйста, мистер Винтерс, чтобы принесли мою шляпу, – попросил он; я чувствовал, что глаза его испытующе сверлят меня.

Подойдя к звонку, я позвонил.

– Беда в том, что Вестал у меня немножко собственница. – Я попытался выдавить улыбку. – Засиделись со старым армейским приятелем, а ей почему-то взбрело в голову, будто у меня свидание с женщиной.

– Да, женам, случается, приходят вздорные идеи, – покивал он.

Я понемножку успокаивался. Этот полицейский – простофиля, а я-то думал…

– Не важно, помиримся. Успокоится скоро. Не стал тащить парня к нам на вечеринку, уж очень сержант мой неотесан.

Вошел Харджис со шляпой Леггита. Он вручил ее лейтенанту и, бросив на меня короткий ледяной взгляд, удалился. Леггит протянул мне руку, мы обменялись рукопожатием.

– А губную помаду с воротничка лучше сотрите, – посоветовал он. – Вдруг у миссис Винтерс глаза такие же зоркие, как у меня.

И он вышел, а я остался стоять столбом. Сердце у меня неслось вскачь.

Глава двенадцатая

Большие напольные часы в холле отбивали три, когда я осторожно открыл дверь спальни и ступил в полумрак коридора. Постоял пару минут, прислушиваясь. Ни звука. Только мерное и глубокое тиканье напольных часов.

Прикрыв дверь, я запер ее и вынул ключ. Потом бесшумно двинулся по коридору, приостановился у комнаты Вестал, послушал, приложив ухо к двери. Тишина.

Дойдя до конца коридора, я, прежде чем повернуть в тупичок, ведущий к Евиной спальне, оглянулся, проверяя, нет ли кого. Потом повернул ручку и легонько толкнул дверь. Она открылась. Я вошел в залитую луной комнату и повернул ключ, запирая дверь.

– Кто там? – отрывисто вскрикнула Ева.

В лунном свете темнел ее силуэт – она резко села в постели.

– Тише! – прошипел я. – Не включай свет!

– Чего тебе? Как ты тут оказался?

По ее голосу я догадался, что Ева очень нервничает.

– Она обвинила меня в том, что я был с женщиной, и мы поссорились.

– Знает, с кем?

– Нет.

– Так чего ты явился? Уходи быстрее! Оставь меня в покое!

– Тише! Тише же! Я поговорить пришел.

– Слушать ничего не желаю! Уходи ты, ради бога! Вспомни, что произошло в тот раз. Скорее! Скорее!

– Да плевать на прошлый раз! Разговор важный! Ева, ну-ка скажи, хочется тебе получить пятьдесят тысяч?

– О чем ты? Ну уходи, Чад!

– Слушай меня внимательно. Предлагаю тебе шанс на пятьдесят тысяч. А также себя в качестве мужа и совместное пользование шестьюдесятью миллионами долларов. Ну? Что скажешь?

Повисла пауза. Ева вглядывалась, стараясь разгадать в полутьме выражение моего лица.

– Ты что? Пьян? Про что ты?

– Помнишь, ты говорила о роковых случайностях? Я еще не понял тогда. Ты объяснила, что случается всякое – болезнь, авария, неожиданная смерть. Помнишь?

– Чад, – пальцы ее впились в простыню, – к чему ты клонишь?

– Скоро Вестал попадет в аварию.

– Откуда ты знаешь? О, пожалуйста, перестань ерундить. Уходи! Она может нагрянуть в любую минуту.

– Я не буду, Ева, ждать рока, – прошептал я, наклонившись к ней. – Я решил убить ее.

Я услышал, как у нее перехватило дыхание. Я ждал, как ждал когда-то реакции Вестал на предложение смошенничать с подоходными налогами. На Еву, казалось мне, я рассчитывать мог, но я не был уверен. Если она отвергнет предложение, я погиб. Во рту у меня пересохло, пока я, затаив дыхание, ждал ответа.

Казалось, прошла вечность. Ева сидела, застыв, я молчал. Руки ее сжимали простыню, блестящие в лунном свете глаза неотрывно смотрели на меня. Я слышал тяжелые толчки ее сердца.

– Убить? – прошептала она. – Но как, Чад?

Вот оно! Эти слова я и надеялся услышать от нее. Теперь я знал, что могу продолжать: без Евы задуманного не осуществить.

Я вытащил сигареты, предложил ей, но она покачала головой. Я закурил, на короткое мгновение нас осветило пламя зажигалки. Мы пристально смотрели друг на друга. Ева бледная, словно свежевыпавший снег, на белом лице черными дырками глаза.

– Как? – повторила она.

– Пока это не существенно. Но если убью, ты выйдешь за меня замуж, Ева?

– За тебя? Но как же я могу? Я ведь замужем за Ларри.

– Ну с ним-то мы управимся. Он даст тебе развод. Имея на своем счету шестьдесят миллионов, можно управиться с кем угодно. Но слушай, я и шага не ступлю, если ты не дашь мне слова, что мы поженимся не позже чем через девять месяцев после твоего развода. А пока развод оформляется, мы поедем в Европу и будем жить там как муж с женой. Как только она погибнет, ты всегда будешь рядом со мной, Ева. Не знаю, какие у тебя чувства ко мне, но знаю свои чувства. Ты единственная женщина, которую я люблю. Ты у меня в крови. Я никого так не любил. Не желаю спрашивать, любишь ли ты меня, я знаю точно: мы будем счастливы. Так выйдешь за меня замуж? Потом?

– Если ты так хочешь – да.

Слишком быстро, не раздумывая. Хотя я сходил по Еве с ума, я не доверял ей. Я был уверен: она все еще любит Ларри. Я не собирался рисковать шкурой, а в награду получать предательство.

– Ева, слушай очень внимательно. Партнерами мы будем не только в деньгах, но и в убийстве Вестал. И ты будешь участвовать в нем наравне со мной. Если вдруг передумаешь выходить за меня после ее смерти, я пойду в полицию с признанием. Тогда и тебя арестуют тоже. Я тебе обещаю. Так что не принимай поспешных решений. Хочешь, я приду к тебе завтра ночью? А ты подумай. Так?

– Нет! – Ева схватила меня за руку. – Я дам ответ сейчас. Если хочешь, Чад, я выйду за тебя. С радостью, но… только все должно быть безопасно.

Я обнял ее. Почувствовал ее тело под ночной рубашкой и загорелся. Но сейчас не время для любви. Любовь будет потом, долгие ночи любви. Немножко терпения, побольше хладнокровия – и Ева станет моей навсегда.

– Убийство никогда не бывает безопасным. Но у меня есть план, вполне надежный. Только ты должна помочь. Сегодня она обвинила меня, что я гулял с женщиной, и влепила пощечину. Я потерял голову, мне хотелось свернуть ей шею. К счастью, я удержался. В гостиной, оказывается, был Леггит. Он вышел и разнял нас. Сострил, что и сам порой не прочь придушить жену. Но это так, ради красного словца, конечно. Уходя, он еще отпустил шуточку насчет помады у меня на воротничке. Суть в том, что теперь он знает: у нас с Вестал вышла ссора. Когда услышит, что она попала в автокатастрофу, то сразу подумает на меня. Первым всегда подозревают мужа. А кого же еще? Я не люблю ее. Мы недавно поссорились. Все ее деньги наследую я. Ее гибель приносит мне все выгоды. О’кей, может, как раз и кстати. Пусть думает так. Зато после того, как я докажу ему, что никак не мог совершить этого, он уже будет твердо уверен, что тут несчастный случай. И мы в полной безопасности.

– Я не понимаю. – Ева нервно сжала мне руки. – Ты пугаешь меня, Чад. Какой все-таки у тебя конкретный план?

– Знаешь, что происходит, когда вдруг лопнет передняя шина? Если колесо левое, то машину заносит влево, а если правое – то вправо. Так получилось у меня по пути из Иден-Энда. Я ткнулся в песчаные дюны. Так случится с Вестал, когда она будет ехать по горной дороге. Но там песка – смягчить удар – нет.

Ева сильнее стиснула мне руки. Она молчала.

– В Иден-Энд я ездил на ее машине. В багажнике лежит проколотая шина. Надо устранить Джо. Помнишь таблетки, от которых заболевает Вестал? Угостим его одной. Вестал с удовольствием водит машину сама. Когда она придет в гараж за машиной, я уже буду ждать ее там. Стукну по голове и отвезу наверх на дорогу. Там поменяю колесо на проколотое, посажу ее за руль и сброшу машину с обрыва. Это все легко. Сложно замести следы. Как только Леггит услышит о случившемся, он, как я уже говорил, первым делом вспомнит меня. А значит – у меня должно быть железное алиби. Непробиваемое. Вот тут на сцену выступаешь ты. Я уже все продумал; если ты выполнишь в точности мои указания – победа наша.

– Но что мне делать придется?

– Сценарий таков: я должен находиться в двух местах одновременно. На горной дороге и у себя в кабинете с тобой. Надо заиметь свидетелей, которые присягнут, что видели и слышали меня в кабинете, а на самом деле я буду в это время на дороге. Привинчивать колесо, сбрасывать машину в пропасть. Свидетели должны быть такие, которым Леггит поверит. Один – Харджис. Леггит быстро прознает, что Харджис ненавидит меня, и, уж если он будет утверждать, что во время катастрофы я находился в кабинете, Леггит не усомнится. Другим свидетелем выступит Райан Блекстон. Он человек уважаемый, и Леггит поймет, что парень не из тех, кто станет себе неприятности наживать, давая ложные показания.

– Но как же ты умудришься находиться в двух местах сразу? – удивилась Ева. – Оно неплохо бы, но как?

– Нужны терпение, тщательность и подготовка, но дело осуществимое. Слушай, объясняю: Вестал уезжает из дома, скажем, в девять. В девять десять ты звонишь Харджису. Когда старик входит в гостиную, ты выходишь из кабинета, оставляя дверь нараспашку. Он слышит, что я диктую письмо на магнитофон. Видит спинку кресла, на подлокотнике мой локоть. Этого хватит, он убежден: он видел меня. Воображение его дорисует голову и ноги. Скажешь ему, что я попросил кофе. Напомнишь, что с минуты на минуту приедет Блекстон, пусть проводит маклера, как приедет, не в кабинет, а в гостиную: я еще полчаса буду занят. Вернешься в кабинет, опять оставив дверь открытой. Когда Харджис принесет кофе, пусть войдет в кабинет, но ты встанешь так, чтобы загораживать от него кресло. Покажешь: поставьте кофе на столик, и сделай знак – не разговаривайте. Помни, мой голос, диктующий письма, должен звучать непрерывно. Когда Харджис выйдет, закрываешь дверь и ждешь Блекстона. Он приедет минут через пятнадцать. Когда Харджис приведет его – сразу выходишь, оставляя дверь открытой, пусть оба якобы видят меня в кресле. Говоришь Блекстону, что я уже кончаю, задержу его всего минут на десять. Возвращаешься в кабинет и закрываешь дверь. Ну вот и все. Ты ведь справишься?

– Ты сказал – якобы. А на самом деле?

– Приготовлю запись на ленте заранее. Надиктую несколько писем, а ты прокрутишь ленту перед Харджисом и Блекстоном, они будут слышать мой голос. Руку на подлокотнике соорудить просто. Пиджак да проволока – и готово. Кресло поставим спинкой к двери. Голос, рука. Можно еще всунуть в руку горящую сигарету – и впечатление полное – я тут, в кабинете. На тебе операция в кабинете, а я на горной дороге действую. Я возвращаюсь, влезаю в окно, надеваю пиджак, который они видели на кресле, и выхожу. Извиняюсь перед Блекстоном, что заставил его дожидаться. Если не растеряешься, то алиби у меня будет непробиваемо. Ну давай, укажи изъяны.

Ева прислонилась ко мне, я чувствовал, что она дрожит.

– А если Блекстон опоздает и лента кончится?

– Да, замечание верное, – покивал я. – На пленке будет наговорено на час. Как только Харджис принесет кофе и уйдет, выключишь магнитофон и будешь ждать, пока подъедет Блекстон. Как услышишь, что входит, включишь снова. Пленки хватит. Тут лишь один скользкий момент. Нужно натренироваться и подогнать по времени до секунды. Когда выйдешь и скажешь Блекстону, что я скоро, то я тоже что-нибудь добавлю. Типа: «Извини, Райан, я скоро!» В этом роде. И буду продолжать диктовку. Это убедит его на все сто, что я в кабинете. Здесь самое коварное – подгонка по времени. Реплику я запишу, а твоя забота – рассчитать, чтобы прозвучала она вовремя.

– Слишком уж запутанно.

– Надо суметь.

– Сначала надо попробовать. Ты еще про одно не подумал. В доме слышно, когда машины выезжают из гаража. Если она выйдет из дому в девять, а Блекстон придет только в девять тридцать, Харджис может удивиться, почему это она не уезжает? Вдруг ему вздумается взглянуть – все ли у Вестал в порядке?

– Голова у тебя работает, – похвалил я. – Вот про такие изъяны я и говорил. На этом можно поскользнуться. – Я раздавил сигарету и закурил другую. – Когда я оглушу ее, то посажу в машину и отвезу к началу дороги. Машину я поставлю среди деревьев и буду ждать, пока приедет Блекстон. Как только он проедет, я поеду на первый же опасный поворот…

– Нет-нет, Чад, погоди! Не так! Он ведь может и заметить, что бровка цела. Ты же стараешься убедить его, что произошла катастрофа.

– Да… – Я потер затылок и задумался. – Черт возьми! Это я упустил. Нам надо укоротить срок, Ева. Надо, чтобы Блекстон приехал раньше. А, слушай! Вот как. Когда я увижу огни его машины, я усажу Вестал к себе на колени, руки ее положу на руль и поеду ему навстречу, прячась за нее. Разгонюсь побыстрее, а он – я его знаю – тоже всегда ездит быстро. Что он разглядит? «Роллс» и мельком Вестал. Но меня – ни за что. Когда услышит новость, решит, что авария произошла через несколько минут после их встречи.

– По времени, Чад, организовать сложно. Если он раньше…

– Ни за что… Он, наоборот, вечно опаздывает, я попрошу его специально не опаздывать.

– А потом, Чад? Разве ты успеешь вернуться? Три мили пешком. Тебе не успеть. Слишком далеко.

– Опять верно. Спрячешь днем свою машину в лесу. На ней и вернусь.

– Ладно.

Я взглянул на часы. Уже почти четыре.

– Думай, думай, Ева! У нас еще есть время. Нет ли еще каких крючков? Нам нельзя ошибиться.

– Хорошо.

– Дай мне знать, когда она соберется уехать куда-то вечером. Чтобы попозже. Но сообщи заранее, надо приготовиться.

– Я предупрежу.

– Так договорились? – Я встал.

– Да.

– Боишься?

– Капельку.

– Не теряй головы, я все продумал. На тебе, правда, хитрые детали.

– Тебе тоже достанется.

– За меня не переживай. Я справлюсь. – Я наклонился и поцеловал ее. – Мы, Ева, вместе в деле. Это начало нашего партнерства.

– Да, Чад. – Она обвила мою шею.

– Выйдешь за меня?

– Я же сказала – да.

– Чертовски забавно, но тебя я хочу больше денег.

– Получишь и то и другое.

Вот так мы все спланировали. В тот момент это не казалось нам жестоким. Мы просто-напросто не думали о Вестал. Она была так, препятствие на пути. Ставка такая колоссальная, что не до угрызений совести. Угрызения пришли потом.

Спал я допоздна и без сновидений. Пока я принимал душ, у меня мелькнуло, что надо бы помириться с Вестал. Если она укрепится в подозрениях, что я изменял ей, то, пожалуй, в припадке злости изменит завещание. Мысль эта посеяла панику. Накануне Вестал ушла к себе, явно убежденная в моей измене. Теперь задача – разубедить ее. Иного способа, как предъявить вымышленного сержанта Лашера, я не видел.

Но пока я одевался, я изобрел другой. Я позвонил Вестал.

– Что такое? – отозвалась она резко, нервно.

– Это Чад, Вестал. Можно поговорить с тобой?

– Нет! Не желаю тебя больше никогда видеть!

– Мне очень стыдно, я хочу тебе кое в чем признаться. – Я надеялся, что слова эти разбудят ее любопытство, и угадал.

– В чем же? – настороженно поинтересовалась она.

– Не по телефону же. Можно зайти?

Говорить я старался самым смиренным тоном и был рад, что она не видит выражения моего лица. Я едва удерживался от хохота.

– Ну хорошо, – ответила она. – Так и быть, через полчаса.

«Вот дура набитая!» – подумал я, кладя трубку. Ну пусть еще немножко поважничает, часы ее истекают.

Ровно в 11:30 я постучался к ней. Она сидела за туалетным столиком в желтом халате, притворяясь, будто причесывается. Я подошел и покаянно встал рядом.

– Прости, Вестал. Пожалуйста, постарайся простить, – приступил я к речи, которую репетировал после завтрака. – Хочу сделать тебе признание. Да, я был с женщиной прошлой ночью и стыжусь самого себя.

Я знал, что меньше всего она ожидает такого. Она побледнела, удар для нее был сокрушительный. Она подозревала, что я был с женщиной, но открытое признание ударило по живому.

– Ох, Чад…

Она даже про злость забыла, забыла ревность. Думала она только об одном – вдруг меня потеряет.

– Прости, Вестал. Обещаю, что больше никогда, никогда… Выпили с Джимом. Ему захотелось в бордель сходить, вот он и меня уговорил, затащил.

– В бордель?

На лице у нее отразилось облегчение; я предугадывал, что так будет.

– Да. Не знаю, простишь ли ты меня, но я упился…

– Ох, Чад! – Она расплакалась. – Как ты напугал меня! Я боялась, вдруг ты влюбился в другую! – Я обнял ее. Вестал рыдала у меня на плече, прижимаясь худющим лицом ко мне, ероша мне волосы своими клешнями. – О Чад, милый! Ну конечно, конечно, я тебя прощаю! Прости, что подозревала тебя. Ты тоже должен простить меня…

Вот так все уладилось – легко и просто.

Глава тринадцатая

Через четыре дня я сидел у себя в кабинете, просматривая утренние газеты, когда вошла Ева с почтой. С бесстрастным лицом она положила на стол письма, постучала по стопке стройным пальчиком, кинула мне многозначительный взгляд и вышла.

Я кинулся к письмам и наткнулся на листок бумаги, на котором было напечатано:

«Ее только что пригласила миссис Хеннесси. В пятницу, в 9:30 вечера, на встречу со скрипачом Стовенским. Она обещала».

Сердце у меня екнуло. Миссис Хеннесси была лучшей приятельницей Вестал. Толстая курица, болтушка, ни разу еще не сказавшая ни единого умного слова. Даже Вестал критиковала ее за спиной, но все равно цеплялась за нее, потому что миссис Хеннесси были известны все местные сплетни: против этого Вестал устоять не могла. Последнюю неделю Вестал взахлеб говорила о Стовенском. По-моему, это был всего лишь очередной длинноволосый мошенник, но светское общество в Литтл-Идене он своими концертами на уши поставил и вот теперь объезжал всех с визитами. Миссис Хеннесси повезло заграбастать его до того, как Вестал успела вонзить в него свои клешни.

Итак, у меня полных три дня! На минутку меня пробрал холодок. Пока идея оставалась всего лишь идеей, я принимал ее довольно спокойно. Теперь же, когда предстояло претворить ее в жизнь, мне стало страшновато. Чуть поскользнись – и моя песенка спета.

Я раскурил запиской сигарету, а пепел растер. Потом сунул письмо в карман и спустился к машине. Ева встретилась мне по пути в оранжерею.

– Четверг, два часа, пляжная кабинка, – едва слышно пробормотал я на ходу.

Ева слегка кивнула, подтверждая, что слышала и поняла.

Трудности предстояли огромные. О ночных репетициях и речи быть не могло. Я опять спал в одной комнате с Вестал. Отточить операцию следовало днем, а значит в Евин выходной.

В конторе я принялся надиктовывать письма, те, которые предстояло прокручивать на магнитофоне. После каждого я отмечал время, показываемое стрелкой на магнитофоне, а рядом ставил номер письма. Ева должна была знать точно, после чего прозвучит моя реплика Блекстону. Проигрывать надиктованное я побоялся – вдруг ненароком войдет мисс Гудчайлд. Но вроде бы все получилось как надо.

Меня лихорадило. Мы неслись напропалую, шли на крайний риск, но уже ничто не могло меня остановить. Я приступил к осуществлению замысла и не собирался отступать.

Вестал сказала мне, что ее пригласила миссис Хеннесси на встречу со Стовенским. Она хотела, чтобы поехал и я, но я отговорился: ко мне, дескать, должен приехать Блекстон, нам надо кое-что обсудить. Да вряд ли Вестал и надеялась, что я поеду, она была счастлива уже тем, что я хоть дома-то остаюсь, лишь бы к какой женщине не улизнул.

Утром в четверг я отправился в контору и перед ланчем позвонил Райану.

– Райан, не заедешь ли к нам в Клиффсайд завтра вечерком? – спросил я. – Надо с тобой кое-что обговорить. Заодно домик мой осмотришь, тебе, наверное, интересно.

– Ну конечно приеду.

– Готовлю Вестал сюрприз, так что рано не приезжай. Если ей померещится, что мы что-то замышляем, так будет приставать, пока не открою – что. Поэтому – ровно в девять тридцать.

– О’кей.

Положив трубку, я вызвал мисс Гудчайлд.

– После ланча я уже не вернусь, – сказал я ей, – поеду в гольф поиграю.

В Литтл-Идене было шесть гольфовых кортов, и я чувствовал себя в безопасности, говоря, что еду играть в гольф. Если Вестал позвонит и ей скажут, где я, вряд ли она станет обзванивать все шесть.

После ланча я отправился на пляж. Кабинка Вестал стояла на отшибе, вокруг на три мили никого. Вестал сюда очень редко наезжала, предпочитая плавать в бассейне дома. Рядом с кабинкой полно укромных уголков, где можно спрятать машину. Я отпер кабинку, открыл окна. Минут через пять подъехала Ева. Я наблюдал, как она паркует машину подальше от глаз, идет по песку. На столе у меня стоял наготове магнитофон, вот так же, как сейчас. Странно, но мне не захотелось обнять ее, когда она вошла. Мы смотрели друг на друга. Глаза ее за очками блестели, лицо совсем бледное.

– Давай приступим, Ева. Времени у нас не так-то много.

Ева положила на стол длинный моток проволоки.

– Не знаю, годится ли для руки. Я вчера ночью сплела.

– Умница. У меня никакой возможности не было.

Сняв пиджак, я сунул моток в рукав, согнул, прилаживая, и уложил на подлокотник кресла. Мы оба зашли за спинку, проверяя эффект. Смотрелось именно так, как я хотел: рука человека естественно лежит на подлокотнике.

– То, что надо! Если еще петлю приделаем, можно сунуть в нее горящую сигарету. Харджис и Блекстон увидят только дымок над креслом, и иллюзия будет полной.

– А письмо, Чад? Надиктовал?

– Сейчас прокручу. Но сначала давай все устроим. Стол надо поставить перед креслом.

Мы установили стол, как мне хотелось, я включил магнитофон, и мы оба отошли к дверям.

Я еще отрегулировал громкость у магнитофона и снова встал рядом с Евой, послушать полную запись.

Эффект получился фантастический.

На кресле – рука, дымок сигареты, плывущий к потолку, и звучащий голос создавали полное впечатление сидящего человека. На середине пленки голос мой прервал диктовку. Легкая пауза, и чуть громче голос произнес: «Прости, что задерживаю тебя, Райан, я почти кончил».

Мы переглянулись. Ева стояла бледная, она дрожала. Она положила руку мне на рукав. Я попытался выжать улыбку, но не получилось. Стоя рядом, мы прослушали пленку до конца.

– Нормально, – заключил я, подходя к магнитофону и выключая его. – Если все сделаешь, как я велел, получится. Будем проигрывать пленку, пока не запомнишь наизусть. – Я вытащил из кармана письма, которые диктовал. – Ты должна знать точно, когда я произношу реплику для Блекстона. В этом ключ всего замысла. Оплошаешь – тут нам и конец.

И мы принялись за работу. Часа через два она знала запись наизусть.

– О’кей, порепетируем теперь, – велел я. – Стул – дверь кабинета, ты у магнитофона, я – Харджис.

Мы репетировали, репетировали и репетировали. Уже давно стемнело, когда я удовлетворился результатами. Идея срабатывала. Сомнений не было. Если вдобавок будет нужное освещение и обстановка, я не сомневался: и Харджис, и Блекстон присягнут, что я находился в кабинете. Могла подкачать только Ева. Стоит ей растеряться – и кончено. Если вдруг замешкается или не во время подаст реплику, возбудит как-то подозрения Блекстона или Харджиса, то алиби распадется, как песочный куличик.

Я обнял Еву и прижал к себе:

– Ева, как думаешь, нервишки у тебя не сдадут?

– Нет. – Она прильнула ко мне. Бледная, уставшая.

– Наши жизни в твоих руках. Ты это понимаешь?

Она кивнула, и я почувствовал, что девушка начинает дрожать.

– Готова идти дальше? Не раздумала? Еще не поздно. Завтра еще не наступило.

– Нет. Будем действовать.

– О’кей. Мне пора. Она ушла играть в бридж, но я хочу вернуться до нее. Порепетируешь тут одна?

– Нет… не сейчас. Мне… мне не хочется оставаться одной, Чад. Я у себя в комнате послушаю еще. Не бросай меня тут одну!

– Ладно, двигаемся.

На другой день, 28 февраля, в пятницу, я вернулся из конторы в шестом часу. Вестал дома не было. Я успел спрятать к себе в стол комбинезон, который захватил из гаража. Менять колесо – работа грязная, а мне надо выглядеть чистеньким, когда войдет Блекстон. Потом из своей комнаты я позвонил Еве.

– Да?

– Я вернулся. Где она?

– В кино ушла. Приедет к шести.

– Загляну сейчас к тебе.

– Лучше не надо.

– Мне нужно.

Положив трубку, я подошел к дверям проверить, нет ли кого в коридоре. Никого. Я быстро прошел в Евину комнату. Она сидела на кровати, магнитофон стоял на столике. Ева сидела испуганная, белая.

– Ради бога! Ты на привидение похожа!

– Я возьму себя в руки.

– Уж постарайся! – грубо прикрикнул я. – Мне не выкрутиться, если возникнет хоть тень сомнений. Все, Ева, держится на твоем хладнокровии.

– Знаю, – кивнула она. – Не беспокойся. Я буду в порядке. Поверь.

Я закурил и принялся беспокойно расхаживать по комнате.

– Машину в лесу поставила?

– Сразу после ланча. В десяти ярдах от Драйв-Слоу. Помнишь, там кустарник такой густой?

– Хорошо. – Я выглянул из окна, по небу плыли быстрые облака. – Смотри, Ева, дождь собирается!

– И правда!

– Хоть бы не пошел! Дождь мне вовсе ни к чему!

– Но ты все равно справишься?

– Да хоть бы землетрясение!

– А следы, Чад?

– Дорога каменистая. Насчет этого не волнуйся. – Тут я вдруг вспомнил про Джо. Столько хлопот, что шофер вылетел у меня из головы. – Ева, а Джо-то! Забыли!

– Нет, – возразила Ева, не глядя на меня. – Я подсыпала ему в чай порошок.

– Молодец! А я уж подумал было – ты трусить начинаешь. – Я обнял ее. – Когда подействует?

– Не трогай меня, Чад, – оттолкнула она меня. – Мне не хочется. Не то настроение.

– Ладно, ладно, – нетерпеливо бросил я. – Когда подействует?

– Теперь уже вот-вот.

Я взглянул на часы. Почти шесть.

– Тащи магнитофон ко мне в кабинет. Пора начинать. Я в саду подожду. Еще каких-то три часа, Ева, и мы оба – свободны.

Она не смотрела на меня.

– Ну, пошел.

Мне хотелось обнять ее, но напряженное выражение ее лица остановило меня.

– Справишься, Ева?

– Ты что, не доверяешь мне, Чад?

– Ну что ты! Просто пока еще есть время отступить, но скоро будет поздно.

– Ты хочешь отступить?

Я вспомнил миллионы, которые станут моими. Вспомнил, что мы с Евой поженимся.

– Нет.

– Я тоже – нет.

– Пошел.

В начале седьмого Вестал подкатила к гаражу. Ей нравилось водить «роллс» самой, и она брала с собой Джо, только когда ездила за покупками. Мы вместе пошли на террасу. Тяжелые черные тучи крышей нависли над нами. Я не мог поверить, что через три часа убью ее. Это казалось невероятным. Вестал весело болтала, глядя на меня, светлая улыбка играла на изможденном некрасивом лице, и я видел в ее глазах любовь ко мне.

– Вид у тебя что-то усталый, милый. Надо нам поехать с тобой куда-нибудь отдохнуть.

– Со мной все в порядке, – коротко бросил я. – Не волнуйся. Пока что мне никуда не хочется ехать.

– После обсудим. Посидишь со мной, пока я переоденусь?

– Мне еще кое-что надо сделать. Позднее поднимусь. Бумаги надо для Блекстона приготовить, пусть посмотрит.

– Ты, Чад, чересчур много работаешь, – состроила она гримаску.

На верхней площадке Вестал обняла меня костлявыми руками за шею. У меня все внутри перевернулось, но я кое-как сдержался и ничем не выдал себя. Я прошел к себе в кабинет и закрыл дверь. Магнитофон Ева уже принесла: стоит на столе. Кресло – спинкой к двери. Настольная лампа у окна включена. Свет мягкий, неяркий. Подойдя к окну, я раздвинул шторы и выглянул. Дорожка, мощенная камнем. Даже если пойдет дождь, то предательских следов не останется. Вернувшись, я отпер ящик, проверил, на месте ли комбинезон и перчатки. В углу – узкая кишка набитого песком мешка. Я вытащил мешок, взвесил на ладони. Пока я раскачивал его, мне вдруг стало дурно, и я поскорее запихнул его обратно и запер ящик.

Все было готово. Оставалось только ждать девяти часов. Стоя и бессмысленно глядя на магнитофон, я вдруг услышал дробь дождя по стеклу.

В дверь постучали, вошел Харджис.

– Извините, сэр. Заболел Джо, а миссис Винтерс как будто нужна вечером машина.

– А что с ним такое?

– Жалуется, голова болит, сэр. Рвет его.

– Может, съел чего? Скажу миссис Винтерс, когда спустится.

– Да, сэр. – Он вышел и притворил дверь.

Я стоял неподвижно, вытирая потеющие ладони и вслушиваясь в лихорадочный ритм сердца.

Глава четырнадцатая

Перед обедом я выпил три двойных виски. Пришлось. Меня знобило, нервы разгулялись вовсю, я боялся, как бы Вестал чего не заметила. Обед тянулся вечно, я заставлял себя есть силком. Когда мы наконец перешли в гостиную пить кофе, Вестал подошла к окну, раздернула шторы и выглянула в дождливую ночь.

– Вот досада! – сердито заметила она. – Сто лет не было дождя, а как я собралась ехать, полил ни с того ни с сего.

– Из дома оно всегда страшнее. – Я устроился перед камином, который зажег Харджис, чтобы прогреть гостиную. – Может, перестанет.

– Нет, льет как из ведра. Будет так поливать, я и не поеду никуда.

Хотя я знал, что она так скажет, сердце у меня опустилось. Харджис разливал кофе. Я понимал, как важно, чтобы позже он свидетельствовал, что я не настаивал на ее поездке.

– Конечно, зачем тебе? – небрежно бросил я. – К тому же сегодня интересная передача по телевизору. Позвони миссис Хеннесси да скажи, что не сможешь.

Вестал подошла к камину, взяла чашку кофе и села.

– Нет, ну какая досада! Так хотелось познакомиться со Стовенским. Но не люблю водить машину в дождь. – Она взглянула на Харджиса. – Узнайте, может, Джо стало лучше? – Когда тот ушел, она продолжала: – Что толку держать шофера, если он заболевает в самый неподходящий момент!

Я изобразил смешок:

– Но ведь это первый раз, правда? Всем случается заболеть. Еще скажи, ты не справишься с машиной в дождь. Чего ты беспокоишься?

– Что-то случилось, Чад? – Она остро взглянула на меня. – Ты так странно ведешь себя сегодня.

Я едва держался.

– Что за ерунду ты говоришь!

– Я очень чувствую атмосферу. Ты взвинчен сегодня. Почему, Чад?

Я пустился было разубеждать ее, но тут вернулся Харджис.

– Простите, мадам, но Джо лег в постель. Ему очень плохо.

– Тогда лучше никуда не поезжай, – прервал я ее раздраженный всплеск. – У этого скрипача и без тебя поклонниц хватает. Он и не заметит, что тебя нет.

Похоже, угадал. Вестал тут же вскинулась:

– Нет, он ждет меня! Я уверена, он бы ни за что не принял приглашения Шарлотты, если бы не обещала прийти я. Я должна пойти.

– Ну как желаешь, – сказал я, когда Харджис выходил. – В машине не промокнешь. Если планируешь все-таки ехать, тебе пора одеваться. Уже почти девять.

Она опять подошла к окну.

– Чад, ну будь милым, поедем вместе? А?

– Прости, Вестал, но ведь через полчаса приедет Райан.

– Ой, ну ладно, пойду одеваться. – Подойдя ко мне, она взяла меня за лацканы смокинга и улыбнулась. – Милый, ты правда ничем не расстроен?

– Какая ты беспокойная! – Я обнял ее и с силой поцеловал в губы.

Две или три отвратительных минуты простояли мы так, а когда я оторвался от нее, она схватила меня за руки:

– Мне необязательно ехать, Чад. – В глазах у нее то же откровенное желание, как тогда на стадионе. – Мы можем побыть вместе, Чад.

– Попозже. – Я отвернулся, чтобы она не прочитала ужаса у меня на лице. – Поезжай пока. Блекстон застрянет у меня не меньше чем на час.

Повисла неловкая пауза, потом Вестал сказала:

– Значит, сегодня вечером, Чад.

Когда она вышла, я подошел к бару и налил себе виски, большую порцию; руки у меня ходили ходуном.

Без двух девять Вестал, натягивая кожаные черные перчатки, вошла снова. Она была в белом плаще и маленькой черной шляпке.

– Проводи меня до гаража, Чад.

– Извини, пожалуйста, Вестал, никак не могу. Мне же надо успеть надиктовать письма до приезда Райана.

Она бессильно пожала плечами:

– Иногда мне кажется, я тебе – докука. – Она смотрела на меня несчастными глазами. – Ладно, до свидания.

– Веселого вечера. – Не успев договорить, я почувствовал весь ужас этих слов и быстрее отвернулся, чтобы она не уловила перемены в моем лице.

– Да уж повеселюсь. Вернусь часов в двенадцать.

Я услышал, что она вышла в холл.

– Дождь все идет? – спросила она у Харджиса.

– По-моему, немножко поутих, мадам. Вы справитесь?

– Ну конечно. Вернусь не поздно.

Как только за Вестал закрылась дверь, вошла Ева. Мы переглянулись. Она была бледна, но в глазах выражение, какого я никогда прежде не видел. И ни следа прежнего испуга.

– Я тебе кепку принесла, – прошептала она. – Нельзя, чтобы волосы намокли.

– Умница. – Стянув пиджак, я бросил его на кресло. – Теперь дело за тобой.

– Не тревожься.

Я достал комбинезон, натянул. Ева подала мне кепку и перчатки.

– Быстрее!

– Не оплошай тут, Ева!

– Все будет нормально.

Я видел, что да, будет. У нее открылось второе дыхание, она успокоилась. Я опять залез в ящик и вытащил мешок, набитый песком. Ева отошла. Я не смотрел на нее. Я старался ухватить мешок понезаметнее, опустив руку.

– Торопись же! – Теперь голос у нее чуть дрожал. Мешок с песком вдруг обратил все в реальность.

– Вернусь через полчаса. Держись, Ева! Сработает! – Я подошел к окну, открыл и перебросил через подоконник ногу. Оглянулся. Она стояла у стола, наблюдая за мной.

– Удачи! – пожелал я.

Ева кивнула. Я видел, как двигаются ее губы, но слов не выходило. Я спрыгнул на мощеную дорожку. Через секунду окно надо мной закрылось.

Дождь и правда немножко поутих, но зато подул крепкий ветер. Я быстро двинулся к гаражам. Вестал отправилась крытым проходом, чтобы не промокнуть, и добираться ей было дальше. Мне предстояло пересечь лужайку. В саду темень стояла непроглядная, из дома меня никак не разглядеть. Я наклонил голову и припустил через лужайку, дождь хлестал по лицу.

В гараже тоже темно. Двери гаража раскрывались фотоэлементом. Когда луч кто-то пересекал, то вспыхивал свет и двери разъезжались. Я занял позицию неподалеку в тени.

В слабо освещенном крытом проходе вскоре забелел плащ Вестал. Сердце у меня подпрыгнуло, во рту точно песку насыпано. Я сжал мешок. Шагала Вестал быстро. Вот она уже в пятнадцати ярдах от меня. Она что-то потихоньку мурлыкала, лицо обеспокоенное, задумчивое. Она пересекла луч, включился свет.

Вестал отпирала дверцу машины, когда я подкрался. Может, ее предупредил инстинкт, но она резко оборвала пение и стала поворачиваться. Ее вдруг захлестнул ужас, я заметил, что она застыла как вкопанная. Я размахнулся и с силой ударил ее по голове. Черный бархат шляпки – плохая защита. Вестал рухнула на колени, руки ее соскользнули по сверкающей полировке дверцы.

Дышал я с присвистом. Набравшись духу, я снова обрушил ей на голову мешок. Голова у нее упала. Я бросил мешок и подхватил Вестал, не давая свалиться на землю. Она обвисла у меня в руках тряпичной куклой.

Я открыл дверцу и впихнул ее на переднее сиденье. Подхватил мешок, сунул его под руль и тут вспомнил, что у меня нет ключа зажигания. Я обливался потом, руки у меня тряслись. Наверное, ключ у нее в сумочке. Где же сумка? Не видно нигде. Я старался вспомнить, была ли сумка при ней, когда она заходила прощаться. Но меня била паника, я ничего толком не соображал.

А время бежало. Стрелки часов на приборной доске показывали семь минут десятого. Выругавшись, я вылез и стал искать на полу гаража. Сумочка нашлась под машиной, я схватил ее, опять влез в машину и нашарил на дне сумки среди прочих мелочей ключ. Пуская мотор, я быстро взглянул на Вестал. Она, обмякнув, привалилась к дверце: голова запрокинута, глаза закрыты, рот полуоткрыт. Дыханье прерывистое. Из-под шляпки ползет черная ниточка крови.

Минуты через три я выехал к началу горной дороги. На открытом незащищенном месте ветер гулял вовсю, и дождь хлестал по лобовому стеклу машины. Почти ничего не видно. Я пустил дворники, выключил фары и притормозил у первого поворота. Я еле успел. В миле от меня по петляющей дороге приближались фары машины.

Блекстон въезжал уже на последний виток! Я примостил Вестал к себе на колени. Она ткнулась головой вперед, но я выпрямил ее и прижал вялые руки к рулю. Голова у нее моталась, щека прислонилась к моей. Я вжался поглубже в сиденье и пустил машину, включив фары, когда вывернул на поворот.

Блекстон мчался быстро, и я тоже набавил скорость. Было нелегко править, Вестал заслоняла обзор, и я старался держаться поближе к осевой. Придется податься вправо, когда будет проезжать Блекстон. Забавно получится, если я не рассчитаю и кувыркнусь в пропасть вместе с Вестал, не успев выскочить из машины.

Блекстон фары, наверное, заметил, потому что притушил свои. Когда я потянулся к переключателю фар, Вестал вдруг зашевелилась. Я так перепугался, что чуть не вылетел с дороги в обрыв. Она протяжно застонала, перепугав меня, – я в жизни так не пугался. Я ощутил, как заскакали по травяному бордюру, пугающе близко замелькали белые штакетины изгороди, огораживающей пропасть в девятьсот футов.

Я поскорее вывернул машину к середине дороги, схватил Вестал за шею и стукнул ее пару раз лицом по закраине приборной доски. Упершийся ей в грудь руль несколько смягчил удар, но все-таки этого хватило: она опять потеряла сознание. В последнюю секунду я успел посадить ее прямо, мимо просвистела машина Блекстона. Он замедлил скорость, но я с силой пнул акселератор и пронесся на скорости сорок миль в час.

Блекстон приветственно гуднул. Мне было не до приветов, да и клаксон нажать рук не хватило. Пришлось давить тормоза, вылетев на следующий поворот. На такой скорости я легко мог кувырнуться. За поворотом я остановил машину, привалил Вестал к боковой дверце, вылез и побежал назад. Я стоял на ветру и дожде, наблюдая, как скрываются хвостовые огоньки машины Блекстона в направлении дома. Ему нужно еще пять минут, чтобы доехать. Дольше двадцати заставлять его ждать нельзя. Итак, у меня двадцать пять минут на то, чтобы сменить колесо, пустить машину с обрыва, разыскать Евину машину в лесу, доехать до дому, влезть в окно, сбросить комбинезон и предстать перед Блекстоном, словно я весь вечер торчал за письменным столом.

Меня вдруг обуял ужас. Я с ума спятил, замыслив такое. Мне ни за что не успеть! Если я опоздаю, выдержат ли нервы у Евы? У Блекстона могут зародиться подозрения, когда он узнает о гибели Вестал.

Потея под проливным дождем, я вернулся к машине. Откинул крышку багажника, вытащил запаску с проколом. Пальцами стал нащупывать дырку в покрышке. У меня вдруг мелькнуло: а если вдруг Джо обнаружил прокол и заменил покрышку? Я выругал себя за то, что раньше про это не подумал! Пальцы наткнулись на дырку, и я облегченно вздохнул. Достал гаечный ключ и отвертку из ящика с инструментами и приступил к делу.

Да, работенка! Свет включать я не осмелился, пришлось трудиться в потемках. Если б не ветер и дождь, все было бы проще, а теперь колесо скользит, на руки налипает грязь, гайки не отвинчиваются. Каждая, точно назло, сопротивлялась, а от нарастающей паники пальцы и вовсе заплетались.

Наконец колесо я снял. Я приостановился взглянуть на часы. Прошло семь минут: быстрее, чем мне показалось, это вдохновило меня, и я приступил ко второму этапу. Надеть колесо оказалось еще труднее. Я никак не мог найти отверстия для болтов на оси; я искал, чертыхался, надрывался, а драгоценные минуты текли. Когда наконец колесо село, я обнаружил, что в суете сшиб колпак ступицы, куда сложил гайки. Пять я отыскал, но шестая точно провалилась, – не отыскать и все. Больше тянуть я не мог, закрепил эти пять, надел колпак. Опять взглянул на часы. У меня оставалось всего десять минут. Я открыл дверцу, потянулся к рычагу сцепления. И обомлел, тело у меня заледенело. Боковое сиденье было пусто!

Вестал исчезла!

Глава пятнадцатая

Ветер ревел, ударяясь о бок машины, дождь лил порывами, то замирая, то снова припускаясь. Я сидел, глядя на пустое сиденье, сердце у меня бухало. Куда пропала Вестал? Наверное, пока я менял колесо, пришла в сознание. Выскочив, я лихорадочно оглядел дорогу. Ничего не видно, тьма. Выругавшись, я опять забрался в машину и включил фары. Мощные лучи высветили Вестал на мокром склоне горы. Она медленно брела в сторону долины, пошатываясь, вытянув руки, точно слепая, шагающая на ощупь в незнакомой комнате.

От машины она ушла всего ярдов на сто, и я долгую минуту сидел, замерев, наблюдая за ней сквозь поливаемое дождем стекло. Зубы у меня лязгали, меня чуть не вырвало. Надо догонять, время летит.

И я припустился по холму. Моя длинная черная тень бежала впереди меня. Вестал увидела тень, остановилась, повернулась ко мне. Я приблизился, загнанно дыша.

– Чад! О Чад! Я так рада, что ты пришел! – простонала она и, пошатываясь, двинулась ко мне. – Произошла авария! У меня так болит голова!

Вестал упала мне на руки, я не успел отпихнуть ее, прижалась ко мне, обняв за шею.

– Не знаю, что произошло. Меня чем-то стукнуло по голове.

Я оторвал ее руки от себя.

– Ты делаешь мне больно! – заплакала она. – Чад! Что случилось?

Я с ужасом вспомнил случай из моего детства. Отцовская собака однажды в жаркий день взбесилась и укусила меня за руку. Отец пристрелил ее. Он очень ее любил и не хотел убивать. Рука у него дрогнула, он выстрелил ей в живот и перебил хребет. Я смотрел из окна спальни. Видел, как собака упала, задние лапы у нее были парализованы. Она дергалась, точно на пружине. Жуткое зрелище! Отцу пришлось стрелять три раза, пока он попал в голову, но даже и тут она умерла не сразу. Еще целых пять минут она дергалась и извивалась. Меня еще долго преследовал во сне этот кошмар.

Сейчас мне казалось, будто я проигрываю ту давнюю сцену. На этот раз не отец убивал собаку, а я – женщину. Мозг силился заставить руки схватить ее за горло, но я знал: ее не должны найти со следами удушья. Она должна погибнуть из-за падения с девятисотфутовой высоты.

– Чад? Ты что? Почему не хочешь говорить со мной?

– О’кей, о’кей, – выдавил я, но слова не шли. У меня двигались только губы, когда я смотрел на нее, лихорадочно соображая, как же убить ее.

Я слегка отодвинулся и теперь стоял в ярком свете фар, она смотрела на меня. Наверное, она поняла выражение моего лица, поняла, что я хочу убить ее, потому что вдруг заполошно взвизгнула и помчалась к машине.

Несколько секунд я не мог шевельнуться. Я стоял, глядя на нее, сердце у меня едва билось, дыхание вырывалось с всхлипами. Потом припустил за ней. Я еле бежал. Ноги двигались как ватные, настигал я ее медленными скачками какими-то. Она оглянулась, увидела, что я приближаюсь, и испустила вопль ужаса. Попробовала бежать быстрее, споткнулась о камень и упала на четвереньки.

Она так и осталась на четвереньках – посреди дороги, в ярком свете фар; она глядела на меня, лицо ее было выпачкано кровью, серое, искаженное ужасом. Я приметил на траве большой камень; пробегая, я, не замедляя шага, подхватил его.

Вестал, замерев, наблюдала за мной. Рот у нее открылся, шляпка намокла от дождя, чулки висели лохмотьями. Я приближался.

– Чад! Пожалуйста! Не трогай меня! – закричала она, умоляюще глядя на меня. – Я же люблю тебя, Чад! Я отдам тебе все! Не трогай меня!

Я схватил ее за руку. Меня трясло. Тяжелый острый камень оттягивал руку.

– Ча-а-ад!

И сейчас звенит у меня в ушах этот крик, когда я сижу тут, в кабинке. Страшнее я в жизни ничего не слышал.

Когда я занес камень, она открыла глаза, стоя на коленях, точно загипнотизированный кролик, ждущий смерти, даже не попыталась прикрыть голову руками. Удар отдался мне в руку. Я, дрожа, отступил.

Она свалилась на дорогу. Так когда-то валялась у ног моего отца та собака, подергиваясь, и я знал, что она умирает. Я не мог пересилить себя и поднять эту подергивающуюся, умирающую тряпичную куклу. Был не в силах прижать к себе. Я схватил ее за руку и поволок, как мешок, к машине.

Открыв дверцу, я взвалил ее на сиденье; когда я дотронулся до ее тела, под рукой у меня еще сокращались мускулы. Захлопнув дверцу, я постоял, борясь с тошнотой. Дело сделано, свершилось, теперь в опасности моя жизнь. Я вспомнил про камень. Побежал обратно, поднял его и забросил подальше в долину, потом, вернувшись к машине, протянул внутрь руку и пустил мотор. Я толкал машину, пока она не начала сползать вниз. Крутя руль, я направлял ее на белую изгородь, отделяющую дорогу от пропасти.

Машина разогналась. Я стоял под дождем в темноте, наблюдая. Забелела под фарами изгородь. Машина скакнула на травяной бордюр, и сверкающий радиатор ударился в изгородь. Оглушительно затрещало дерево. На секунду машина зависла и ухнула в пропасть.

Я стоял, слушая грохот срывающихся камней, оглушительный треск: машина перевертывалась и перевертывалась, летя в пропасть.

Подбежав к черной дыре в изгороди, я заглянул в обрыв. Машина застряла в валунах где-то футах в двухстах ниже края обрыва. Из-под капота у нее вырвался узкий язычок пламени, и мгновенье спустя машина превратилась в полыхающую огнем печь.

Перебрасывая ногу через подоконник, я услышал свой голос: «Резюмируя наш телефонный разговор и ваше письмо от сегодняшнего числа, я подтверждаю все пункты договора и жду дальнейших сообщений о ваших планах по управлению собственностью в Иден-Энде…»

Ева стояла у стола, глядя на меня квадратными глазищами. Медленно, неуклонно перематывалась узкая лента, мерно звучал голос, строящий мое алиби.

Я забрался в кабинет. Комбинезон на мне вымок до нитки. На башмаках грязь. Руки тоже все в грязи. Ева мгновенно схватила со стола полотенце и большую губку и перебросила мне:

– Скорее! Скорее! Он ждет уже больше получаса! Ленты осталось всего на две минуты!

Я обтер руки и лицо. Содрал комбинезон.

– Ну как?

– Пиджак! Скорее!!!

Я выхватил у нее пиджак, лихорадочно напялил, протер губкой ботинки и пригладил волосы. Ноги у меня подкашивались, я едва стоял. Ева сунула мне рюмку чистого виски.

– Выпей!

Молодец, подумала обо всем. Жидкость опалила мне горло, зато мускулы перестали дрожать.

– Лицо, быстрее!

Я обтер лицо еще раз, поймал сигарету, которую она мне перебросила, и наклонился закурить от зажженной ею спички.

– Ну как, Чад? В порядке?

– Да.

– Пора звать.

– А здесь как?

– Нормально. Я уже беспокоилась. Ты опоздал, но тут все шло, как ты и предсказывал.

У меня камень с души упал. Я торжествовал.

– О’кей, я готов.

Одним махом Ева сунула кучей полотенце, губку, комбинезон и кепку в нижний ящик стола.

– Потом выброшу.

И выключила магнитофон. Неожиданно наступившая тишина оглушила сильнее раскатов грома. Я глубоко выдохнул, прошелся и открыл дверь.

Блекстон сидел в кресле, листая журнал.

– Извини, Райан. Не собирался так долго держать тебя.

– Все в порядке, – кисло ухмыльнулся он. – Ты всегда так трудишься дома?

– Да. Сейчас что-то дел навалилось. Заходи.

Когда он вошел, Ева скользнула мимо нас и через гостиную пошла в холл.

– Выпьешь, Райан?

– Ну, можно и вторую. Мисс Долан уже угостила меня. – Он опустился в кресло у моего стола. – Знаешь, встретил на подъезде твою жену. Что-то она чересчур быстро мчалась, я даже напугался.

– Ничего, Вестал отлично знает дорогу.

– Может, и так, – лицо у Блекстона было серьезно, – но все-таки чересчур уж гнала. – Заметив, что мне не нравятся его слова, он, пожав плечами, переключился. – Красивый у тебя дом.

– Недурной, верно? – Я налил ему виски и устроился за столиком. – Спасибо, что пришел, Райан.

– Надеюсь, порадуешь меня чем. На что ставим?

– Приборы «Байлендс». Говорит тебе о чем-то?

– Разумеется. Делают для кого-то кучу монет. У меня у самого есть немного их акций.

– Их акции скакнули до потолка, Райан. Подумал, может ты да я…

От пронзительных трелей телефона я подскочил. Мне почему-то сразу подумалось о Вестал.

– Извини. – Я поднял трубку. – Да?

– Это миссис Хеннесси, – прошептала Ева. – Спрашивает о Вестал. Я ей сказала, что Вестал поехала к ней, но она рвется поговорить с тобой.

Миссис Хеннесси у меня напрочь из головы вылетела, сердце у меня заныло.

– Ладно, соединяйте, – произнес я как можно ровнее.

Щелчок – и в ухе заскрежетал голос миссис Хеннесси:

– Мистер Винтерс?

– Да, слушаю. Чем могу помочь?

– Я жду Вестал. Мисс Долан говорит, она уехала уже полчаса назад. Но ее до сих пор нет.

– Приедет с минуты на минуту. – Я чувствовал на себе внимательный взгляд Блекстона. – Погода плохая. Наверное, медленно едет.

– С ней шофер?

– Нет, она ведет сама.

– Но до меня езды максимум двадцать минут. Вестал уже опаздывает на двадцать!

– Ну, появится. Мне кажется, она и выехала не сразу. Миссис Хеннесси, извините, я очень занят. Извините, пожалуйста.

Хуже придумать я ничего не мог. Мне-то хотелось успокоить ее страхи. Я и решил, что правильнее всего выказать небрежность. Но понял, что совершил ошибку, когда та резко накинулась на меня:

– Но может, случилась авария! Она собиралась приехать до мистера Стовенского, а теперь уже ему приходится ждать. Дорога очень опасная. Я вся переволновалась! Сейчас буду звонить в полицию!

Сердце у меня кувырнулось. Я вспомнил про мокрый комбинезон, про грязную машину Евы, с еще раскаленным от бешеной езды радиатором, а если еще на дороге не смылись кровавые следы? Я надеялся, что через час-другой их смоет дождем. Если эта старая ведьма примется названивать в полицию сейчас, когда я еще не успел подготовиться к встрече, – в хорошую же я влипну передрягу!

– Чего зря взвинчивать себя? – резко осадил я. – Не приедет Вестал через двадцать минут, тогда и звоните!

– А может, бедняжка уже лежит покалеченная на дороге! – Истеричный голос наверняка слышал и Блекстон. – Ничего подобного в жизни не слыхала!

– О’кей, о’кей! Поеду проверю, не попала ли она в беду. – Я старался унять злость. – Позвоните, если она приедет раньше, чем вернусь я. Но я абсолютно уверен, что зря паникуете!

Миссис Хеннесси снова было завелась убеждать меня, до чего опасна в дождь дорога и как она тревожится, но я оборвал ее:

– Перезвоните, – и положил трубку.

Блекстон вопросительно смотрел на меня. Лицо у меня покрылось бисеринками пота. Я старался совладать с выражением лица, но у меня сложилось впечатление, что успеха я не достиг.

– Эта старая клуша миссис Хеннесси раскудахталась из-за Вестал. Вестал поехала к ней в гости, да все никак не доедет. Ну и миссис Хеннесси тут же решила, будто у Вестал авария. Чушь, конечно! Ни капельки не удивлюсь, если Вестал по пути передумала да двинулась в кино.

Тревожное лицо Блекстона испугало меня.

– Но, Чад, дорога и вправду очень опасна. А я ведь тебе уже говорил, что мчалась Вестал с большой скоростью.

– Ох, ну хоть ты не заводись! Дорогу Вестал знает как свои пять пальцев! Ничего с ней не случится. – И я потянулся за листком, на котором делал расчеты. – Давай-ка за дело. Взгляни на эти цифры.

Блекстон нехотя взял листок.

– Слушай, может, нам все-таки взглянуть, Чад?

– Да уверен я, в кино отправилась. Дождина-то льет как из ведра!

– Но ведь она твоя жена. – Он уставился на меня, рот у него сжался в ниточку.

– Да хватит тебе! – прикрикнул я. – Нечего суетиться. За работу!

Как только Блекстон углубился в цифры, он вмиг позабыл все тревоги о Вестал. Следующие двадцать минут мы обсуждали различные варианты, я никак не мог выбрать один, и, как всегда, советы его были весьма разумны.

Я хотел было налить ему еще рюмочку, но тут опять затрезвонил телефон. По выражению его лица я понял, что мысли его тотчас скакнули к Вестал, он испытующе взглянул на меня.

Я поднял трубку.

– Лейтенант Леггит. Есть у вас известия о миссис Винтерс?

Во рту у меня мгновенно пересохло. Я понимал, что теряю над собой контроль. Я отвернулся за сигаретой, стараясь скрыть от Блекстона лицо.

– Нет, никаких. Я ждал…

– Я у миссис Хеннесси, – прервал Леггит. – Ваша жена так и не приехала. Опаздывает уже на сорок минут. Еду к вам.

– Зачем? Я сам на машине…

Но он уже положил трубку.

Огромным усилием воли я унял в голосе дрожь.

– Прости, Райан, – встал я, – но придется прерваться. Вестал так и не появилась, и к нам едет полиция.

– Полиция? – Лицо у него стало совсем серьезным.

– Лейтенант Леггит. Он, оказывается, тоже на вечеринке был. – Я закурил, руки у меня дрожали. – Приятель Вестал. Поеду взгляну, не случилось ли и вправду чего. Я-то вполне уверен, тревога ложная, но все-таки…

– Я ведь тоже на машине. Поеду с тобой.

Мы через гостиную прошли в холл, и тут появилась Ева.

– Миссис Хеннесси считает, что миссис Винтерс попала в аварию, – сообщил я ей. – Сюда едет лейтенант Леггит. Поеду взглянуть, не случилось ли чего на дороге.

– Надеюсь, ничего. – Евино лицо оставалось бесстрастным. – Миссис Винтерс прекрасно водит машину.

– Все-таки съезжу.

– Моя помощь нужна?

– Уберитесь в кабинете. Надо подшить кое-какие документы.

Наши глаза встретились. Она поняла, о чем я. Нужно убрать вещи из ящика.

Блекстон уже открыл входную дверь. Он нетерпеливо смотрел на меня.

– Машина, – шепнул я Еве. – Твоя. Она мокрая и грязная. Придумай что-нибудь. – И я пошел к Блекстону.

– А дождина-то! – заметил он, влезая в плащ. – Ну, едем. Езды тут на пять минут.

Я двинулся за ним в темноту.

Глава шестнадцатая

При свете двух прожекторов, установленных на грузовике, под проливным дождем десяток полицейских и двадцать пожарных старались поднять тело Вестал из пропасти. Тяжкий труд. Троих пожарников спустили в пропасть на подъемнике. Машина Вестал застряла между двумя огромными валунами на склоне скалы. Каждый фут спуска таил угрозу: камни и валуны могли сорваться от легчайшего прикосновения.

Я сидел в машине Блекстона, сигарета жгла пальцы, меня бил озноб. Блекстон сидел рядом. Он молча курил, вглядываясь сквозь пелену дождя, что делает группка полисменов у пропасти.

Рядом в своей машине сидела Ева. Она сообразила поехать следом. Теперь грязь на ее машине ни у кого не возбудит подозрений. Мне очень хотелось пересесть к ней, но я знал, что это опасно, и тихонько ждал, прокручивая мысленно последние два часа, стараясь убедить себя, что не допустил никакого промаха.

Из дождя выступила широкоплечая фигура.

– Мистер Винтерс, у меня для вас дурные новости. – Леггит наклонился к машине, глядя на меня через стекло. – Она мертва. Ее только что нашли.

Я принудил себя посмотреть в его суровые голубые глаза.

– Я и не надеялся, что она осталась жива, – медленно проговорил я. – Смерть хотя бы была мгновенной?

– Да. – Глазки его ели меня. – Вам лучше вернуться домой. Оставаться тут не имеет смысла. Предоставьте все мне.

– Спасибо.

– А это кто? – Он перевел взгляд на Блекстона.

– Райан Блекстон, мой маклер. Он сидел со мной весь вечер. – Не успел я договорить фразу, как был готов откусить себе язык. Вот это промашка! И чего я вылез с алиби, когда его еще никто не просит! Идиот!

Леггит кивнул и выпрямился:

– О’кей, мистер Винтерс. Заеду утром.

– Буду ждать.

– Чад, хочешь поведу я? – предложил Блекстон.

– Да нет, ничего, я сам. – Я подал машину назад и притормозил рядом с Евой. – Мы ничем не можем помочь тут, мисс Долан. Вестал погибла. Я еду домой. Вам тоже лучше вернуться.

И отъехал, избавляя ее от необходимости ломать голову, что бы такое ответить безопасное. Мы молча поехали к дому.

Заходить Блекстон не стал. Он бросил несколько слов сочувствия, добавил, что приборы «Байлендс» берет на себя, и укатил.

Я вошел к себе в кабинет. Рухнул в кресло. Меня мутило от такой встряски. Неверной рукой я плеснул себе виски и проглотил залпом. Вошла Ева, прикрыв за собой дверь.

– Куда комбинезон дела?

– У меня в комнате. Сохнет. Утром первым делом отнесу обратно в гараж.

– Харджис и Блекстон поверили, что я в кабинете?

– Да. Все получилось так правдоподобно, что я почти сама поверила.

– Ты скажи Харджису, что Вестал погибла.

– Ладно.

Я нетвердо поднялся. Меня тянуло утешиться в ее объятиях.

– Мы свободны, Ева! Ты понимаешь это?

Бледное лицо девушки ничего не выражало, за стеклами очков блестели голубые глаза.

– Да.

– Через несколько месяцев мы поженимся. – Я двинулся к ней.

– Не подходи.

От ее тона я запнулся, точно ткнулся в каменную стену.

– Ты что? Тут мы в безопасности. В чем дело?

– Мы нигде не в безопасности. Держись от меня подальше! Стоит лейтенанту Леггиту заподозрить, что мы как-то связаны, и он тут же поймет, кто все подстроил, – говорила она еле слышным шепотом. – Между нами все кончено, Чад. Понимаешь? Оставь меня!

– То есть как – кончено? – По спине у меня пробежали мурашки. – Ты про что? Ты же замуж за меня выходишь!

– Я не выйду за тебя, – глаза у нее сверкнули, – будь ты хоть последним мужчиной на земле! Между нами кончено! Ты что, простых слов не понимаешь?

– Но, Ева, ты же обещала!

– Мало ли что! А теперь – боюсь. Малейшее подозрение – и все раскроется. Нет, нет! Я уеду при первой же возможности. Я не хочу тебя больше видеть!

– Ну нет! Так не пойдет! – Я разозлился. – Помнишь мои слова? Не выйдешь за меня – я признаюсь и выдам и тебя!

– Давай, беги, признавайся! Не надо блефовать со мной, Чад! Я, может, и замешана в деле, но убил ее все-таки ты! Беги же, признавайся! Если посмеешь! Но ко мне не подходи! – Ева развернулась и вылетела из кабинета.

Я стоял, уставясь на дверь, не в силах поверить. Сердце у меня колотилось, ноги тряслись так, что пришлось сесть.

Почему она вдруг переменилась? Вправду испугалась? Или тут кроется нечто, мне неизвестное? Ларри? Не он ли причина внезапной перемены?

Через некоторое время я решил, что она просто испугалась, но пройдет несколько дней, и она опомнится. А тогда я улучу момент и поговорю с ней. Терять Еву я не собирался.

Я медленно прошел к себе и заперся там. В ту ночь я не спал. Лежа без сна, слушая дождь и ветер, я вспоминал, как ужасно погибала Вестал. Вдобавок от меня ускользает Ева. Этих мыслей и то хватило бы, чтобы лишиться сна. Но как ни странно, не только это мучило меня. Мной овладевал страх. Того и гляди в дом явится полиция, арестует меня и будет держать в тюрьме, а потом поджарят заживо на стуле. Такое вполне вероятно, если я допустил хоть мельчайший промах, а мне никак не узнать, допустил или нет. Меня так терзал страх, что я даже забыл о Еве.

Утро тянулось бесконечно. Я сидел в кабинете, ожидая событий. Леггит сказал, что заедет, но что-то не спешит. После одиннадцати я решил, что он не приедет вовсе и можно ехать в контору.

В доме стояла неестественная тишина. Спускаясь к завтраку, я мельком видел Харджиса. Бледный, постаревший лет на десять. На меня он не смотрел, и я не стал заговаривать с ним.

У обеих горничных, подававших завтрак, глаза были красные от слез. Это удивило меня. Я и не думал, что кто-то из прислуги питает к Вестал теплые чувства и огорчится из-за ее смерти.

Я уже вставал, когда зазвонил телефон. Я взял трубку:

– Алло, слушаю.

– Чад? – Это был Блекстон. – Решил, надо тебе позвонить. У меня побывал лейтенант Леггит. Засыпал меня вопросами. Ты с ним уже виделся?

– Нет пока. – Опять по спине у меня прокатился холодок. – А что за вопросы, Райан?

– Ужасно странные. Точно подозревает, будто ты имеешь отношение к гибели Вестал.

Я открывал и закрывал рот, но слов не получалось.

– Ты слушаешь, Чад?

Я совладал с собой. Костяшки пальцев, сжимавшие трубку, побелели.

– Что ты сказал, Райан?

– Говорю, он точно подозревает, что с гибелью Вестал связан ты. Я сказал ему, что он с ума сошел.

– А что именно он спрашивал?

– Допытывался, не выходил ли ты из дому между девятью и десятью вечера. Я объяснил, что в это время мы вместе работали. Он все давил, давил, пока я не поинтересовался, к чему, собственно, он клонит. Он растолковал, что когда таинственно погибает жена, то автоматически подозреваемый номер один – муж.

– Ну, ерунда! – бросил я, стараясь говорить спокойно. Еще спасибо, что Райан не видел моего лица. Я знал: оно выдает меня с головой. – К тому же какая тут таинственность? Она упала в машине в пропасть!

– Так ему и сказал. Сказал также, что ты диктовал письма в момент гибели Вестал. Не верит мне – пусть спросит мисс Долан и Харджиса. Решил, Чад, ввести тебя в курс дела. У меня сложилось впечатление, что парень этот недолюбливает тебя.

– Он же был приятелем Вестал. Понятно, расстраивается, что она погибла.

– Ну, в общем, решил рассказать тебе. Как мне показалось, он сам себе ищет работенку. Я же сказал ему, что миссис Вестал слишком быстро гнала машину. Авария, наверное, произошла через несколько секунд после нашей встречи. Мне даже не по себе. Кто знает, может, я мог бы…

– Ничего ты не мог. Что ж, спасибо, Райан, что позвонил. Беспокоиться не из-за чего. Мы с тобой знаем, что к смерти Вестал я непричастен. Может, после разговора с тобой и Леггит отказался от этого бреда.

– Надеюсь. Можешь положиться на меня, я тебя всегда поддержу.

Я поблагодарил и повесил трубку. Подойдя к окну, я задумчиво стал смотреть на сад. Я ждал событий, и они наступили, да еще какие! Итак, Леггит уже прикидывает, не я ли виновник гибели Вестал. Умный, дьявол! А что, если я недооценил его? – зашевелилась у меня беспокойная мыслишка. Да пусть его подозревает сколько хочет, скоро ткнется лбом в стенку. После разговора с Харджисом и Евой поймет: меня ему не зацепить.

Уже без двадцати двенадцать. Выглянув из окна, я увидел, что на подъездной дорожке стоит машина, а за рулем – коп. Сердце у меня ухнуло. Приехал Леггит. Пока ползли минуты, я обрел второе дыхание. На кону моя жизнь. Не совладаю с нервами – песенка моя спета. Я подошел к бару, плеснул виски и выпил. Потом сел к столу и придвинул к себе бумаги. Я пытался сосредоточиться на работе, но, хотя глаза мои скользили по напечатанному тексту, слова не обретали смысла. Вперив взор в листок бумаги, я ждал. Ждать пришлось целых три четверти часа; наконец в дверь раздался стук. Вошел Леггит.

– Доброе утро, лейтенант, – поздоровался я, поднимаясь. – Входите. Виски желаете? – И сам удивился, как ровно звучит мой голос.

Леггит тяжело посмотрел на меня, придвигая кресло и усаживаясь. Под его тяжестью кресло скрипнуло.

– Нет, спасибо.

Я подтолкнул ему через стол пачку сигарет, чувствуя на себе его испытующий взгляд. От пристальности его я вдруг разозлился. Чего мне бояться этого громилу? Этого копа-тугодума? Я стою сейчас шестьдесят миллионов долларов. Мне принадлежит этот дом-дворец. У меня собственность по всей стране. А всего месяц назад я зарабатывал меньше его. Разве это не доказательство, что я умнее? Я смотрел, как он закуривает, закурил и сам.

– Удалось выяснить причины аварии, лейтенант? – наконец спросил я, так как он не выказывал никаких намерений говорить.

– Лопнула передняя шина.

– А, вот как! – Я опустил взгляд себе на руки, пряча выражение торжества, которое, я знал, мелькнуло у меня в глазах.

– Как я понял, мистер Винтерс, вы вчера вечером находились в этом кабинете с девяти до десяти?

Я напрягся и посмотрел на него.

– Да. Диктовал письма, а потом мы с моим маклером работали, пока не позвонила миссис Хеннесси.

– На магнитофон диктовали?

– Да, но какое это имеет отношение к несчастному случаю? Непонятно.

Он не отрывал от меня глаз:

– Это не был несчастный случай.

Сердце у меня подпрыгнуло и пустилось вскачь.

– Не… Но ведь…

– Это, мистер Винтерс, было убийство.

Глава семнадцатая

В павшей вдруг тишине громко тикали часы. Ум мой метался испуганной мышью, угодившей в западню. Как Леггиту удалось так быстро выяснить это? Осталась какая-то предательская улика? Знает ли он, что виновник я? Какую роковую оплошность я допустил? Он пришел арестовать меня? Как-то я исхитрился взять себя в руки. Надо срочно что-то сказать, что-то правдоподобное. И поскорее, скорее!

– Убийство? Нет, не может быть!

– Вестал была убита.

– Но с чего вы вдруг решили?

– Объясню попозже. Пока мне хочется обсудить с вами ваше алиби.

– Но почему? Неужели вы думаете… я имею касательство к смерти Вестал?

– Когда погибает жена, – Леггит затушил сигарету, – муж автоматически становится подозреваемым номер один.

– Нет! Но это нелепо! – Я напустил на себя раздражение. – С чего вы вообще взяли, что тут убийство?

– Та пленка тут?

– Какая пленка? Про что вы?

– Вчера между девятью и десятью вечера вы диктовали письма. Миссис Вестал была убита между девятью и десятью. Пленка – ваше алиби, верно? Вот она мне и требуется.

– Извините, лейтенант, но на ней деловые письма. Их еще не отпечатали.

– Я копию сделаю и верну вам. Итак, где она?

– Поведение ваше крайне странно. Но раз уж она вам так нужна, – я пожал плечами, – пожалуйста. Пленка на магнитофоне.

Лейтенант подошел к магнитофону и, подняв крышку, снял бобину.

– Нацарапайте, пожалуйста, на конце ленты инициалы, – попросил он, – вот тут.

Я взял нож для бумаг и нацарапал на узкой ленте инициалы. Он буркнул что-то и засунул бобину в карман.

– Вот так. – Леггит опять уселся. – Как я понимаю, с Харджисом вы не очень-то ладите?

– Да уж. Он не любит меня, а я его. Ну и что из этого?

– Он уверяет, что видел вас в этом кабинете в десять минут десятого и еще раз – в двадцать минут.

– Ну он и правда видел. Кофе приносил, а потом пришел доложить о Блекстоне. Ну и что? Что все это значит?

– Что значит? – Лицо лейтенанта окаменело. – А то. Вы убили свою жену, и я желаю знать, как вы это проделали!

Я сидел, неотрывно глядя на него, и чувствовал, что от лица у меня отхлынула кровь. Леденящие когти страха вонзились мне в нутро.

– Я не убивал, – услышал я свой шепот.

– Убили. Жизнь готов прозакладывать. Еще в тот первый раз, как увидел ее с вами, сразу понял: беды не миновать. Вы известный любитель женщин и ни за что не женились бы на Вестал Шелли, не будь она так богата. Вам не удалось выжать из нее сколько хотели, вот вы и убили ее. Так как, черт подери, вы это сделали?

Я взял себя в руки. Лейтенант блефовал. Никаких доказательств у него нет. Не надо терять головы, нужно разоблачить его блеф – и он отступит.

– О’кей, если вы так уверены. Валяйте, арестуйте меня. – Я подался вперед, сверля его глазами.

Он вытянул огромные ножищи, большое лицо его вдруг стало сонным.

– Да, ловко вы все подстроили, Винтерс, а все-таки промахнулись. Что убили вы, сомнений нет, но я никак не разгадаю, как вы умудрились находиться в двух местах одновременно. Разговор наш не для протокола. Вестал была моим другом. Я знал ее много лет. Были у нее и недостатки, иногда с ней бывало трудновато ладить. Но она мне нравилась. И я жалел ее. Не очень-то много удовольствия она получала от своих денег. Она бы все отдала, лишь бы стать капельку покрасивее. Я относился к ней как к другу, и убийце моего друга не удастся вывернуться. Ты, Винтерс, может, и умник большой, но я обязательно разоблачу тебя. Не сомневайся!

– Да вы с ума сошли! – Я бахнул кулаком по столу. – Я сидел в этом кабинете весь вечер! Спросите Харджиса, спросите Блекстона! Они же видели меня! – Хотя я старался владеть голосом, но все-таки сорвался на крик. – Вам, Леггит, не пришить мне убийства! Вы отлично это знаете!

– Одну ошибку вы уже сделали, промахнетесь и еще. Такие хитрецы всегда в чем-то да оплошают. Я терпеливый, я подожду. Пока что, согласен, устроились вы надежно. Я уверен: убийца – вы, и алиби ваше лишь с виду железное. Не буду прикидываться, будто понимаю, как вы ухитрились находиться в двух местах сразу, но я непременно это разгадаю – и уж тогда пощады не ждите!

Я смотрел на него. Чего мне бояться? Сам признается, что победа моя. Ну а что, если он и вправду знает, что убил я? Какое это имеет значение? Доказать-то не может! Я откинулся в кресле, стараясь расслабиться.

– С чего вы вообще взяли, что убил я? Объясните, ради бога!

– Пожалуйста. Убийство вы замыслили организовать под видом аварии. Идея была такова: ваша жена едет по горной дороге, у нее лопается шина – и неуправляемая машина сваливается в пропасть. Вы подкараулили ее в гараже. Ударили по голове, отнесли в машину и погнали ее к первому же опасному повороту. В багажнике у вас была припасена шина с проколом. Поставили ее вместо хорошей и подогнали машину к обрыву. Так ведь все было, верно?

Я уже овладел собой. Ведь чуть оступлюсь – и мне конец! Это я понимал. Я твердо посмотрел на Леггита:

– Так докажите. Я весь вечер просидел в этом кабинете.

– Докажу. Обязательно, – пообещал он. – Вы, Винтерс, совершили роковую ошибку. Внутри лопнувшей шины обнаружили песок. Но ведь ни на обрыве, ни на дороге песка нет. Как же он оказался в колесе? Спорю, шина лопнула несколько дней назад, возможно по дороге на Иден-Энд. Вы поменяли колесо, а неисправное припрятали, проглядев, что в него набился песок. При проверке я обнаружил, что недостает одной гайки. Мы пошарили на дороге. И нашли. Валялась неподалеку. Что доказывает, что колесо вы меняли, а уж потом пустили машину под обрыв. Ну как? Нравится?

Я сидел застыв. Меня мутило от страха, но я старался не показать виду, что напугался.

– Докажите, – повторил я. – Сначала докажите.

– Один вы вряд ли справились бы. – Леггит подался вперед, сверля меня глазами. – Вы придумали трюк с пленкой. Какой именно, я дознаюсь, но вы были не один. Вам Ева Долан помогала? Она тоже замешана? Это она подтолкнула вас на убийство Вестал? А, Винтерс?

На лице у меня проступила испарина.

– При чем тут она? Вы свихнулись! Ни она, ни я тут ни при чем!

– А завещание вы не видели? – Он зло ухмыльнулся.

Я вздрогнул, удивленный.

– Не видел, разумеется. А что такое с завещанием?

– А то. Деньги завещаны мисс Долан.

– Ну и что? Вестал мне говорила. Она оставила мисс Долан пятьдесят тысяч. Деньги хорошие, но не такие уж бешеные, чтобы девушка из-за них пошла на убийство. Да вы сами это понимаете!

– Кто же говорит о пятидесяти? – Водянистые глаза Леггита не отпускали меня ни на секунду. – Ваша жена оставила ей тридцать миллионов. И этот дом в придачу. Да вы, Винтерс, оказывается, не такой уж умник-разумник! Вам от этого убийства перепадает три миллиона – и все! Больше вам Вестал ничегошеньки не оставила. Из-за того что секретарша такая некрасивая и унылая, она получает остальное. Новость для вас, а?

Меня пробрал ледяной озноб.

– Лжете! – выкрикнул я и сжал кулаки.

– За живое задело? – ухмыльнулся он. – Я читал завещание. Вам – три миллиона. Еве Долан – вся недвижимость, этот дом и тридцать миллионов, остальные деньги отходят на благотворительность и другим. В завещании Вестал заявляет, что вам никогда не нравилось брать у нее деньги, и просит прощения даже за эти три миллиона. Переиграли малость, да?

Каким-то чудом я еще держался. На краешке. Так, значит, я таскал для Евы каштаны из огня? Они сговорились с Ларри. Спровоцировали меня на убийство Вестал. Возможно, тут и кроется объяснение ее внезапной перемены. «Я не выйду за тебя замуж, будь ты даже единственным мужчиной на земле». Разве это недостаточное доказательство того, что она не любит меня? Никогда не любила. Она сама признавалась, что читала завещание. Значит, отлично знала, сколько оставлено ей. Она по-прежнему любит Ларри. Став наследницей тридцати миллионов, она легко приманит его обратно. На такие денежки парень галопом примчится.

Во мне стала закипать холодная ярость. Почувствовав на себе взгляд Леггита, я принудил себя встретиться с ним глазами.

– Ну что ж, мисс Долан повезло, – пожал я плечами. – С меня хватит и трех миллионов. Можете, Леггит, строить какие угодно догадки, но вам ничего не доказать.

– Ева помогала вам? – наступал он. – Вместе все подстроили? Одурачили вдвоем Харджиса и Блекстона, убедили их, будто они видят вас в кабинете, когда на самом деле вы на дороге убивали жену!

По лицу у меня струился пот. Он опасно близко подобрался к правде!

– Фантазируйте на здоровье! Я не убивал Вестал. Я работал тут! У меня есть свидетели!

– Ничего, Винтерс, я до вас доберусь! – Он поднялся. – Расколю ваше алиби, как гнилой орешек, пусть хоть это дело станет последним в моей жизни! С преогромным удовольствием арестую вас. И скоро. Когда убийца вроде вас выдумывает всякие хитроумные уловки, он обязательно что-то да упустит. И не забудьте – присяжные терпеть не могут хитрецов!

– Болтайте себе! Толку-то никакого!

– Поглядим. Алиби ваше развалится, стоит копнуть поглубже. Где-то в нем есть прореха! И я отыщу ее! – Грохнув дверью, он ушел.

Я тревожно подскочил к окну и стал наблюдать, как он уезжает.

Чуть позже я сел на машину и отправился в Иден-Энд, мне хотелось побыть одному. Притормозив у дюн, я закурил и погрузился в глубокое раздумье. Меня грызла тревога. Сейчас все держится на моем алиби. Пока что оно нерушимо, иначе Леггит рискнул бы и арестовал меня. Я прочесывал алиби частым гребешком, стараясь отыскать в нем дырочку. Но чем больше я размышлял, тем больше убеждался: оно непробиваемо. Его никак не сломать. Ни один суд присяжных не осудит меня, если свидетелем выступит Харджис. Они быстро догадаются, что он ненавидит меня, и станет очевидно, что говорит правду. Страхи мои поулеглись. Леггит блефует. Его тактика – действовать таинственно: авось у меня нервишки сдадут. Ну так вот, никуда эта его тактика не приведет. Убедив себя, что я в безопасности, я обратился мыслями к Еве.

Теперь я был уверен, что она обманывает меня. Одурачила меня, заставив поверить, будто любит. Исподтишка надоумила убить Вестал, обещая выйти за меня замуж. Но давно знала, что деньги Вестал достаются ей. Поставила на то, что я не осмелюсь выдать ее, это означало бы выдать и себя. Тут она права. Она отделается пожизненным заключением, но в своей участи я не сомневался. Мне вдруг страстно захотелось сдавить прекрасную белую шею Евы.

Через день-другой она смотается из Клиффсайда. Исчезнет, и я никогда больше не разыщу ее. Нет, так не пойдет. Надо действовать, пока она не испарилась. Надо установить за ней слежку. Есть тут один человечек, мой знакомый, который выполнял конфиденциальную работенку для банка. Как раз то, что нужно. И я отправился в Литтл-Иден, к нему.

Звали его Джошуа Морган. Его пыльная контора размещалась на последнем этаже на боковой улочке, примыкающей к бульвару Рузвельт.

Был Джошуа маленького росточка, лет пятидесяти, с торчащими усами, с огромным лбом, делавшим его похожим на гнома. С унылыми манерами гробовщика. Он мне, казалось, обрадовался.

– А у меня для вас поручение, – объявил я, усаживаясь в кресло. – Слежка за женщиной. Круглосуточная. Людей можете поставить сколько хотите. Мне требуется знать, где она находится каждый час суток. Сумеете?

– Разумеется, мистер Винтерс. – Серые, в розовых кругах глаза вопросительно смотрели на меня. – Как зовут даму?

– Ева Долан. В данный момент живет в моем доме в Клиффсайде. Но думаю, что в течение суток уедет. Упустить ее трудно. Кроме нее, в доме только прислуга. Темноволосая, носит очки, не особо привлекательная.

Он кивнул и записал на листке.

– Желаете, чтобы приступили немедленно?

– Именно. Если упустите, Морган, то больше меня не увидите. Сделаете работу хорошо – тысяча долларов ваша. Договорились?

– Можете быть спокойны, мистер Винтерс. Не упустим.

– И постарайтесь, чтобы она не заподозрила слежку. Это важно.

И я поехал назад в Клиффсайд. В холле я застал Харджиса. Я не дал ему возможности ускользнуть.

– Я нанимаю других служащих, – сообщил я ему. – Можете уволиться, когда вам заблагорассудится. Чем скорее, тем лучше.

– Я намерен уехать вечером, – сдерживаясь, ответил он.

– Великолепно, – усмехнулся я. – Еще кто из прислуги увольняется?

– Уходят все. – И Харджис пошел прочь.

Этого я не ждал. На меня накатила злость.

– Позаботьтесь, пусть оставят свои адреса. И вы оставьте тоже. Вы можете понадобиться лейтенанту Леггиту. С вами расплатится мисс Долан. Она дома?

– Нет, сэр. Сказала, вернется после шести.

Мне вдруг привиделось, как я загоняю Еву в угол и некому прийти ей на помощь. Холодное мстительное бешенство овладело мной, когда я представил, что сделаю с ней.

– Тогда рассчитаюсь с вами сейчас же. Я хочу, чтобы и вы, и все остальные уехали в течение часа.

– Хорошо. – Он колюче посмотрел на меня.

– Через пятнадцать минут жду всех в кабинете.

Только когда все они прошествовали мимо моего стола, я понял, как много прислуги было у Вестал. Тридцать, включая китайцев-садовников. Я нашел книгу расчетов в Евином столе и выплатил всем, что полагалось. Неловкая маленькая церемония. Они забирали деньги и уходили. Никто не смотрел мне в глаза, никто ничего не говорил.

Харджис шел последним. Забирая деньги, которые я придвинул ему через стол, он тихо произнес:

– Я надеюсь и верю, что вам воздастся за то, что вы сотворили с мисс Вестал. Я совершенно уверен, что не повстречай она вас, то и сегодня была бы жива.

Я смотрел на него. Именно его свидетельские показания спасут меня от электрического стула. Ситуация вдруг представилась мне комичной.

– Убирайтесь, старый дуралей, пока я вас не вышвырнул!

Харджис вышел из кабинета с достоинством архиепископа. Даже дверь за собой прикрыл тихонько.

Я взглянул на часы. Без двадцати пять. В половине шестого прислуга покинула дом. У пятерых были машины. Как-то в них ухитрились втиснуться все, и в половине шестого я остался один.

Огромный многокомнатный дом вдруг точно вымер. Единственный звук – деловитое тиканье напольных часов и ровный стук моего сердца. Я сидел неподвижно за шторой окна и смотрел на длинную подъездную дорогу в ожидании Евы.

Глава восемнадцатая

Когда Евин автомобильчик въехал на подъездную дорогу, уже смеркалось. Дожидаясь ее, я просидел у окна три часа, и с каждой уплывавшей минутой возрастала моя злость. Теперь я понял, что именно Ева заронила мне в душу семя убийства. Я вспомнил, как сказал ей в ту нашу первую ночь в доме, что мы можем состариться и нам уже будут ни к чему деньги Вестал, и ее ответ: «Бывают роковые случайности». – «Ты имеешь в виду болезнь, аварию или смерть?» – «Всякое случается», – ответила Ева.

Это Ева первая упомянула смерть. У нее давно был замысел моими руками убить Вестал. Может, еще с той минуты, как она узнала, что я женюсь.

Я отодвинулся от окна, следя, как она вышла из гаража, резво поднялась по лестнице и прошла террасой к дверям.

Я потихоньку выскользнул из кабинета в зал и притаился за диваном. Я слышал, как она открывает парадную дверь, идет по холлу. Вот она вошла в зал, постояла, озираясь, и, снова выйдя в холл, стала подниматься по лестнице.

Подождав, пока она не свернула за поворот лестницы, я тихонько прокрался в холл, запер входную дверь и сунул ключ в карман.

Я постоял, прислушиваясь. Она уже поднялась и идет по коридору к себе в комнату. Прошло минуты две, потом из недр помещений для прислуги донесся слабый звонок. Я стал неслышно подниматься по лестнице, толстый ковер глушил шаги. Когда я дошел до верха, снова задребезжал колокольчик. Теперь она – хозяйка дома, ей положено проявлять нетерпение. Вестал прислуга не заставляла ждать. Ева тоже не станет дожидаться. Я нырнул в одну из свободных комнат, оставив дверь приоткрытой. Опять звонок, долгий, настойчивый. Открылась дверь, и Ева вышла. Я смотрел, как она идет по коридору, наклоняется над перилами. На лице у нее написано недоуменное раздражение. Очки она держала в руках. В некрасивом черном глухом платье, которое бледнило ее.

Ева смотрела вниз, в просторный холл, прислушиваясь. Оба мы слышали только мерное тиканье напольных часов. Ева постояла-постояла и направилась к столику, на котором был внутренний телефон.

Я наблюдал, как она нетерпеливо крутит диск. Она приложила трубку к уху, в тишине мне были слышны ровные гудки. Послушав, Ева опустила трубку. В синих глазах появился внезапный испуг. Она быстро огляделась и торопливо побежала вниз.

Я подкрался к перилам. Ева стояла посредине холла, вслушиваясь.

– Харджис! – гулко раздался ее голос.

Подождав, она решительно подошла к дверям кабинета Вестал, распахнула их. И вошла, оставив двери открытыми. Опять я услышал настойчивое дребезжание колокольчика. Я вышел на верхнюю площадку лестницы. Доносились щелчки телефонного диска. Неслышно я побежал вниз. Когда я добрался до холла, трубку бросили. Я быстро шагнул за доспехи, и Ева тут же вошла в холл.

Держалась она беспокойно. Я чуть ли не слышал, как колотится у нее сердце. Девушка оглядела сумеречный зал. Вслушалась: так вслушивается человек, напуганный чьими-то крадущимися шагами. Я наблюдал, наслаждаясь ее растущим страхом. Я не торопился – впереди у меня была целая ночь.

– Есть тут кто-нибудь? – возвысила она голос, он у нее слегка дрожал. – Харджис! Почему ты не отвечаешь мне?

Но тяжелую тишину нарушало лишь тиканье часов.

Ева резко передернула плечами и повернула к лестнице. Потом приостановилась, оглянулась через плечо, снова вслушалась в тишину.

– Не могли же они уйти все, – пробормотала она, повернулась и скорым шагом пошла к парадной двери. Взялась за большую железную задвижку и потянула дверь, но я успел запереть ее – она не поддалась. Неслышно я выступил из-за доспехов и встал посредине зала.

– Дверь заперта, Ева, – тихонько сказал я.

Пронзительно вскрикнув, она резко обернулась. Прижавшись к массивной двери, Ева смотрела на меня, ее синие глаза округлились от ужаса, рука прикрывала рот.

– Ого! Как ты перепугалась! – прокомментировал я. – Что, Ева, совесть нечиста?

– Почему ты так смотришь на меня? – хрипло спросила она.

– А ты не догадываешься? Про завещание узнал.

– Не понимаю, про что ты. А где Харджис? И Марианну никак не дозовусь. Где они?

– А они все ушли, – улыбнулся я. – Я с ними рассчитался. В доме только ты да я, Ева. Мы с тобой тут одни.

У нее перехватило дыхание, она оторвалась от двери и медленно, осторожно пошла, огибая меня. Я поворачивался, следуя за ней взглядом.

– Испугалась? Ева?

– Чего мне бояться? Я иду к себе.

– Пока еще нет. Я хочу поговорить с тобой.

– А мне нечего тебе сказать. Нам нельзя оставаться тут вдвоем. Мне лучше уехать сегодня же.

– Вряд ли ты уедешь. Очень сомневаюсь, Ева. – Внезапным быстрым прыжком я отрезал ей путь к лестнице. – Забыл поздравить тебя. Ну как ощущение? Стать хозяйкой такого огромного дома, да вдобавок унаследовать тридцать миллионов!

– Я не виновата, что деньги она оставила мне. – Ева задыхалась. – Я тут ни при чем.

– Вместе с Ларри спланировали меня на убийство спровоцировать? Или идея целиком твоя?

– Идея была твоя, и ты это знаешь!

– О нет! Что ты! Вовсе нет! Немудрено, что теперь ты вдруг раздумала выходить за меня замуж! Ведь теперь Ларри сломя голову прискачет к тебе, чтобы заполучить право транжирить денежки. Верно?

Она застыла, лицо у нее стало каменное.

– Ну, с меня довольно! Я иду наверх, собираться.

– А Леггит-то скумекал, что обтяпали мы с тобой дельце на пару, – ухмыльнулся я. – Он мне все в точности рассказал.

– Врешь!

– Да нет, к сожалению. Он куда умнее, чем я воображал. Нашел песок в проколотой шине. А на дороге и на обрыве песка и в помине нет. Это открыло ему, что дело нечисто, что тут и не авария вовсе, а убийство. Тебя он подозревает гораздо больше, чем меня. Совсем близехонько подобрался.

– Что ты ему выболтал? – Ева резко отступила на шаг.

– Попросил – пусть докажет. Вряд ли сумеет, но кто знает! Если докажет, так и ты, Ева, отправишься на электрический стул.

– Запугиваешь! Нарочно! Я не верю тебе!

– Да ради бога! Если расколет наше алиби, ты живо почувствуешь на собственной шкуре, каково это быть арестованной. Нянчиться с тобой никто не будет.

– Он ничего не докажет! Ничего!

– Тоже надеюсь! Ну как, уже поделилась добрыми вестями с Ларри? С ним провела день? Да?

– Тебя это не касается! Я иду укладываться!

– Еще любишь его, да? Хочешь привезти сюда! А про убийство ему известно?

– Оставь меня!

– Ева, а ты не догадываешься разве, о чем я думаю? Соображаю вот, как безопасно убить тебя. Хочу придушить тебя, вышибить из тела твой лживый дух!

– Ерунда!

– Вряд ли убивать тебя безопасно, – я начал медленно приближаться к ней, – но не воображай, будто тебе все сойдет с рук. Я из-за тебя убил Вестал. Я хотел тебя, как ни одну женщину в мире. Хотел жениться на тебе, и ты обещала. Дурачила меня! Не думай, что тебе сойдет это с рук! И не мечтай!

Ева неожиданно нырнула мимо меня и помчалась к лестнице. Я бросился следом. У лестницы она увернулась, и рука моя скользнула по ее плечу, она шмыгнула в кабинет Вестал. Когда я вбежал туда, она стояла за столом. Наши глаза встретились.

– Оставь меня в покое! – задыхаясь, выговорила она. – Ты рехнулся!

– Я желаю внушить тебе, что обманывать некрасиво. Я изобью тебя. Спущу с тебя шкуру!

Ева рывком выдвинула ящик. Я протянул к ней руку и тут заметил, что она держит пистолет. Я остановился как вкопанный.

– Ну давай, спусти мне шкуру, – мягко пригласила она, ее пальцы сжимали спусковой крючок. Тупой нос тридцать восьмого калибра уперся мне в грудь.

Мы смотрели друг на друга. Ненависть и отвращение в ее глазах ошеломили меня.

– Что? Оказывается, не такой уж ты у нас храбрец! – насмехалась она. – Ты что же, воображал, я такая дура, что явлюсь сюда без всякой защиты? Попробуй подойди только, я прикончу тебя!

Я отступил. Пистолет и выражение ее глаз заставили меня похолодеть.

– Да, Чад, я обманывала тебя. Я использовала тебя. И ты ничего не сможешь поделать. Я знала, что она все деньги оставляет мне. Я на ее жалости сыграла. Притворилась такой же уродиной, как она. И эта идиотка купилась. Когда возник ты, я увидела – вот он, мой шанс. Зачем ждать долгие годы, когда можно все взять сейчас? Ты убьешь ее. – Ева наклонилась ко мне. – Выйти за тебя? Да я ненавижу тебя! Ненавидела даже, когда мы спали вместе. Иногда даже думала, да стоят ли все миллионы того, чтобы притворяться, будто я люблю тебя? Но теперь я их получила. Я заплатила за них. Они мои. И дом тоже! А теперь убирайся! Оставь меня! Передай мистеру Хау, где тебя можно найти, и он перешлет тебе твои вещи. Все, до единой. Я не желаю, чтобы что-то тут напоминало о тебе. Выметайся отсюда!

– Ну смотри, Ева! Я отомщу тебе! Берегись! При первом же случае ударю я! Тебе не увильнуть! Я отомщу!

– Убирайся!

Я вышел в холл и направился к дверям. Вынув из кармана ключ, отпер дверь и распахнул ее. Потом оглянулся через плечо. Ева стояла в дверях кабинета, настороженно следя за мной.

– Спокойной ночи, Ева. Сегодня ночью тебе не будет одиноко. Компанию тебе составит дух Вестал. – И я вышел в темноту.

Половина двенадцатого. В баре у Джека народу битком. Я протолкался к стойке заказать еще порцию виски, четвертую. Идти было некуда, делать нечего. Я решил напиться.

– Хэлло, Чад, милый…

Я оглянулся. Глория. Приветливая, улыбчивая.

Я молча смотрел на нее. Последний раз я видел ее больше года назад. Она начисто вылетела у меня из головы. Мы провели ночь вместе накануне моей свадьбы. Я обещал ей, что мы встретимся, как только я вернусь из свадебного путешествия. Но потом Ева вытеснила ее из моей памяти.

– О, Глория! Это ты…

Девушка улыбнулась, сунула мне ладошку и крепко пожала мою руку.

– Ты что, не рад мне?

– Ну что ты! Конечно рад! Что ты тут поделываешь?

– Сама не прочь узнать. – Глория надулась. – Я-то воображала, что один симпатяга дожидается меня тут, а он и не думает. Не пришел даже.

– Ну, не переживай! Одного симпатягу ты уже встретила. Пойдем куда-нибудь, поболтаем.

Глория кивнула. Мы протолкались к выходу.

– Вон моя машина. Куда поедем, Глория?

– Ко мне. – Девушка забралась на переднее сиденье и скользнула ко мне поближе.

– Третий поворот налево от бульвара Рузвельт. Чад, миленький, ты что же, совсем забыл меня?

Я усмехнулся, стремительно вылетая со стоянки.

– Не совсем. Закрутился просто. А теперь вот смотрю на тебя и понимаю, как соскучился. Как ты поживаешь-то?

– Путешествовала во Флориду. Один премилый старикашечка проявил ко мне интерес, пока ты катался по Венеции. – Она хихикнула. – Его жена настигла его на той неделе. Жены – сущее наказание, верно, Чад?

– А то! – Я свернул с бульвара. – Этот поворот?

– Все правильно. Тормозни у второго фонаря.

– Есть где машину поставить? Ночь я проведу у тебя.

– Вообще-то, тебя не приглашали, но какая разница? Ладно, поставь за угол. Верхний этаж, миленький, и поторопись.

Я оставил машину на пустой площадке на задворках дома и поднялся на лифте на последний этаж. Маленькая спаленка да большая гостиная – вот и вся квартира Глории. Удобная, но ничего выдающегося.

Глория уже ждала меня, когда я вошел. Она переоделась и теперь разгуливала в лимонно-желтом халатике. Такая милашечка, что я удивился, как это, черт подери, я мог забыть про нее.

– Входи же и закрывай дверь, Чад. Ох, как я рада снова увидеться с тобой!

– Нас уже двое. – Я захлопнул дверь и, подойдя к ней, положил руки ей на бедра и притянул к себе. – Как давно мы не встречались, Глория!

– Ужасно! Что случилось, Чад? Все оказалось так паршиво, как ты боялся?

– Достаточно паршиво. Знаешь, что она погибла?

– Читала в газетах. – Глория прижалась ко мне, глядя мне в глаза. – Чад, тебе достались все ее деньги?

– Нет, не все. Она много раздала другим.

– Очень много?

– Порядочно. Давай не будем про это. Есть занятие поинтереснее.

А во время завтрака Глория неожиданно сообщила мне убойную новость. Я размышлял, как все-таки безжалостен утренний свет: проступили все ее недостатки, которых я не заметил вчера. Она стареет; беспорядочная утомительная жизнь, какую она ведет, обильные выпивки, бдения по ночам, щедрые и безоглядные занятия любовью – все это не проходит даром.

– Чад, милый, ты что, влюбился в кого? – спросила вдруг Глория.

Я продолжал жевать яичницу, которую она поставила передо мной, избегая ее глаз.

– Не любопытничай, Глория.

– Просто подумала: вдруг тебе хочется поговорить про это? Ты же знаешь, мне без разницы. Я уж давно оставила надежды, что ты сделаешь из меня честную женщину. Расскажи про нее, если хочется.

Я отодвинул тарелку, развернул кресло, чтобы сидеть спиной к окну.

– Это секретарша Вестал. Любовь была пылкой, пока длилась, но сейчас все остыло, – говорил я как можно небрежнее.

– Бедненький мой Чад!

– Ты про что, черт возьми? – удивленно взглянул я.

Глория улыбнулась и потрепала меня по руке:

– Раньше с тобой такого не приключалось, а? Первым всегда бросал ты. Больно? А, Чад?

– Ага. – Я выдавил кривую ухмылку. – А ты-то откуда знаешь, Глория?

– Раньше тоже всегда бросала я. А теперь бросают меня. Пропадает моя прежняя красота.

– Вот еще! Что за ерунда! Что с тобой сегодня?

– Наверное, ты прошел по моей могиле. – Глория подошла к зеркалу над камином. – Ну и видок! Страшила! Неудивительно, что ты так смотришь на меня. Но ты был слишком требователен ночью, Чад.

– Давай обойдемся без анализа. Иди допивай кофе.

– А она хорошенькая, Чад?

– Красивая, а не хорошенькая. В ней есть что-то такое, чего я ни разу не видел в других. Что-то не поддающееся описанию.

– А голос мне не понравился. Я еще подумала: какая жестокая! Она жестокая, да, Чад?

– Да. – Я принялся расхаживать по комнате. Но тут вдруг до меня дошло, и я встал как вкопанный. – А когда это ты слышала ее голос?

– По телефону. Вернулась из Майами, мне стало любопытно, что там у тебя творится, я и позвонила.

– Вот как? Она не рассказывала.

– Не виню ее. – Глория пожала точеным плечиком.

– Ты назвалась?

– Не успела. Она сказала, что тебя нет, и хлопнула трубку. А сама врала. Я же слышала, как ты письмо диктовал.

– Диктовал? – Меня прошиб пот.

– Чад, миленький, чего это ты всполошился? – Глаза Глории округлились.

– Когда ты звонила? – Я присел к ней на тахту.

– Дня два назад. Чего ты?

– Отвечай, когда спрашивают! – Я едва сдерживался. – Когда? Точно!

– Прости, Чад, – она заразилась моим испугом, – я бы ни за что не стала, знай я, что ты так переживать будешь!

Я схватил Глорию и слегка встряхнул, голова у бедняжки запрокинулась.

– Отвечай же наконец! Когда?!

– Позавчера вечером, – выдавила она, перепуганная насмерть.

В тот вечер, когда я убил Вестал!

– Время?

– Около девяти.

– Да ты точно давай! Черт возьми! Вспоминай!

– Чад, милый, ну мне же больно! Что я такого натворила?

– Во сколько точно? – заорал я.

– Сразу после девяти. В девять двадцать, по-моему.

– Говоришь, слышала, как я диктую?

– Да. Ты пугаешь меня! Случилось что-то ужасное?

– Заткнись! Ты звонила мне позавчера вечером в девять двадцать – так?

Глория закивала.

– Кто тебе ответил?

– Да она, наверное. Та… которую ты…

– Женщина?

– Да.

– Что она сказала?

– Я попросила тебя, она говорит: нет дома. А я слышала, как ты говоришь. Диктуешь какое-то деловое письмо. Мешать я не хотела, ну и повесила трубку.

Я отпустил ее. Мне стало так худо, что я испугался: грохнусь сейчас без сознания.

– Чад, милый!

– Заткни пасть! – гаркнул я.

Глория скользнула с тахты и помчалась к бару. Вот этого у нее не отнять – девушка знает, что делать в экстренных обстоятельствах. Виски, который она сунула мне в руку, свалил бы с копыт мула.

Я проглотил его точно воду. Если б она не забрала у меня бокал, я бы выронил его.

– Милый, ты меня пугаешь! Что такое? Почему у тебя такой вид?

Виски немножко привел меня в равновесие. Я взглянул на нее:

– Ты уверена – я диктовал?

– Конечно. Что-то насчет «Цемента Конвей».

– А пока я говорил, женщина ответила тебе, что меня нет?

– Да.

– Говорила она ясно? Ты хорошо ее слышала?

– Чуть-чуть нервно, голос пронзительный такой, а слышно хорошо было.

– Ладно. – Я поднялся. – Оставь меня в покое ненадолго. Мне требуется подумать.

Глория присела на тахту, не сводя с меня глаз: лицо у нее стало белым как мел, глаза испуганные.

Но думать я был не в состоянии. Меня трясло с головы до пят. Единственное, что мне пришло на ум, – слова Леггита, сказанные после бокса: «Когда парень слишком самоуверен, тут-то он и открыт для обманного финта. В полиции я вижу такое без конца. Совершает, например, кто-то убийство. Чего только не устраивает и не выдумывает, создавая прикрытие, лепит фальшивое алиби, создает видимость, будто убил кто-то другой. Ему уже воображается, будто он в полной безопасности, но куда там! Именно в тот момент, когда он меньше всего ожидает, – бац! – и его опрокидывают на спину. Только ждет его нечто похуже свернутой челюсти!»

Я медленно прошелся по комнате. Перепугался я до потери пульса.

– Чад, да что стряслось?

Я обернулся. Увидев мое лицо, Глория вскрикнула:

– Что я натворила. Чад?

Я подошел к ней:

– Идиотка! Шлюха! Что натворила? Ты на смерть меня обрекла! Вот что!

Я двинул кулаком в ее глупенькое, уставшее, тупое личико. Глория слетела с тахты на пол. Я даже не стал оглядываться, что с ней. Даже шляпу захватить не задержался. Я распахнул дверь и скатился с лестницы, будто преследуемый по пятам дьяволом.

Глава девятнадцатая

Большие часы на муниципалитете отбили половину десятого. Народу на бульваре Рузвельт, как всегда, полно. Я нырнул в толпу, словно голый, прячущийся под одеяло. Я так и шнырял глазами. Насколько я понимал ситуацию, полиция уже разыскивала меня. «Кадиллак» я бросил на задворках. Его яркая окраска – белый с бордовым – слишком легкая добыча.

Заскочив в аптеку на углу, я купил зеленые солнечные очки. Маскарад не очень надежный, но хоть какая-то защищенность. Я уже жалел, что выскочил без шляпы. Я подошел к телефонной будке и набрал номер Джошуа Моргана.

– Чад Винтерс, – назвался я. – Где она сейчас?

– Погодите, мистер Винтерс, проверю, – ответил скрипучий голос Моргана.

Я прислонился к стенке будки, наблюдая за входом в аптеку. Сердце у меня колотилось, во рту пересохло. Руки ходили ходуном.

– Мистер Винтерс, слушаете? Вчера вечером она уехала из Клиффсайда вскоре после вас. С собой взяла довольно объемистый чемодан. Остановилась в отеле «Палм-Бич».

– Сейчас там?

– Да. Двадцать минут назад ей послали завтрак.

– Номер комнаты?

– Сто пятьдесят девять, первый этаж, переднее крыло.

– Благодарю. Продолжайте наблюдение.

– Конечно, мистер Винтерс.

Повесив трубку, я закурил сигарету, нацепил очки и, выйдя на улицу, взял такси:

– Отель «Палм-Бич».

Отель смотрел на море. Самый роскошный отель в городе. Я остановил такси у подъездной дорожки.

– До дверей пешком пройдусь. – Я расплатился с водителем.

Перед парадным входом целая череда машин. Швейцар и армия помощников неустанно провожали гостей, забирали чаевые, тащили багаж. Все были заняты и не обратили на меня внимания, когда я прошел мимо, толкнув вращающиеся двери.

В огромном холле тоже суета – кто-то выезжает, кто-то въезжает, у стойки дежурного клубится толпа. Рассыльные таскают чемоданы. Никем не замеченный, я поднялся по лестнице.

Поднимался я медленно, раскачивая на пальце очки. Мимо по лестнице сбежал официант. Он даже не взглянул в мою сторону. От площадки лестницы расходились широкие коридоры. Табличка с золотыми буквами указала мне, где искать номер Евы.

«159» находился посредине коридора. Я постучался.

– Кто там? – раздался голос Евы. От его звука у меня перехватило дыхание.

– Телеграмма мисс Долан.

Я услышал шорох, взял себя в руки. Дверь отворилась. Я вдвинул плечо. Ева и опомниться не успела, как я очутился в комнате и захлопнул за собой дверь.

Очки, зализанные волосы – все исчезло, – настоящая красавица в белом шелковом халате. Она испуганно уставилась на меня. Я прочитал крик в ее глазах еще до того, как она успела открыть рот.

– Тихо! – резко прикрикнул я. – Мне необходимо было увидеть тебя, Ева. Наше алиби рухнуло!

– Ты врешь! – Ева отступила, прижав руки к горлу. – Убирайся, пока тебя не выкинули!

– Почему ты не сказала, что мне тогда звонили?

– Ты про что? – Глаза у нее широко распахнулись.

– Звонила моя приятельница – в тот момент, когда предполагалось, что я диктую. Почему, черт подери, ты ничего мне не сказала?

– Я… из головы вылетело. Какое это имеет значение?

– Вылетело… Как ты могла? Ты ведь говорила с ней, правда?

– Какое это имеет значение? – нетерпеливо повторила она. – Надо же было как-то отвязаться. Давай убирайся!

– Но не такая уж ты дура, чтобы не понимать! – Я старался говорить спокойно. – Звонок наверняка слышал Блекстон. А Харджис? Тоже слышал?

– Ну наверное. Ты используешь это как предлог, чтобы донимать меня! Уходи!

– Харджис слышал? А, наверняка! Что ты делала, когда зазвонил телефон?

Она остро взглянула на меня:

– Только что сказала Блекстону, что ты задержишь его ненадолго. Входила в кабинет, а тут телефон. Хорошо еще, что не минутой раньше зазвонил. Не то твоя реплика Блекстону пропала бы.

– А Харджис из кабинета уже ушел?

Она нахмурилась и покачала головой:

– Нет, как раз уходил.

– Значит, тоже слышал. Дверь кабинета оставалась открытой? Они слышали, как ты ответила, что меня нет?

– Н… наверное. Но разве это важно? Они же знали, что ты дома, и поняли, что я лгу, чтобы не отрывать тебя. Чего ты всполошился?

– Если магнитофон записывал, а не проигрывал, то должен был записать и звонок, и твой ответ!

– Но он же не записывал! – Она замерла, глядя на меня. – Он проигрывал запись твоего голоса… Ну и что? Звонок никак не мог записаться! Запугиваешь меня!

– Ты что, дура совсем? Подразумевалось-то, что магнитофон записывает! И звонок, и твой ответ должны быть на пленке! Дошло? Стоит Леггиту прослышать о звонке, и он тотчас догадается, что на магнитофон не записывали! А проигрывали пленку! Леггит забрал пленку и наверняка прокручивает и прокручивает ее, ища «дырку». Небось уж наизусть выучил! Стоит Блекстону ляпнуть про звонок – и Леггит нас накрыл! Поняла? Нет? Алиби больше не существует!

Мне показалось, что Ева теряет сознание, и я обнял ее. На минуту она прильнула ко мне, но тут же отпихнула меня.

– Не трогай меня! – Она отошла и села на кровать. – Леггит может и не узнать.

– Уж не хочешь ли ты ставить на «авось»? Ждать и надеяться, авось пронесет? Он сам сказал, что в алиби непременно отыщется прокол. И оказался прав. Почему ты не сказала про звонок?

– Не придала значения. – Она стиснула руки. – Показалось, такая мелочь. Что же теперь делать?

– Я скажу тебе – нам не погулять на денежки Вестал!

– Чад! Не надо так! Должен же быть выход. Ну что делать-то?

– Убираться куда подальше! – Я подошел и присел к ней. – И поскорее!

– Но куда? Они найдут нас. Они всегда находят!

– Известно мне одно местечко, где, может быть, и не разыщут. Поедешь со мной, Ева?

Она смотрела на меня, ее голубые глаза потемнели от ужаса.

– А ты еще хочешь – после всего, что я тебе наговорила?

– Не хотел бы, не спрашивал. Больше ничего не остается. Твои тридцать миллионов ухнули. Тебе надо выбирать, кого ты хочешь – Ларри или меня. Я думаю, что сумею спасти тебя. Он не сможет. Желаешь играть со мной или попробуешь в одиночку?

– А куда поедешь ты?

– В Гавану, а потом в Южную Америку. Если повезет, если поторопимся, то успеем. Ну что? Ты со мной?

– Да.

Я обнял ее.

– Твердо решила? Мы начнем новую жизнь. Мы выкарабкаемся, Ева, если будем держаться вместе. Ты решила?

– Да, Чад.

Я притянул ее к себе и поцеловал в губы. Я чувствовал, как она дрожит.

– Одевайся скорее! – велел я, отпуская ее. – Брось все вещи. В отеле не должны знать, что ты уезжаешь. Поезжай в дом. Ева, открой сейф и забери ее драгоценности. Они, кроме бриллиантов, не застрахованы. Никто не знает, что у нее было. Бриллианты не трогай, остальное забери. Там камней на миллион долларов, надо их взять. Встречу тебя в доме через сорок пять минут. А пока куплю билеты на самолет. Вряд ли Леггит уже добрался до Блекстона, но надо торопиться.

Ева кивнула, поспешно влезая в платье.

– Итак, встретимся в доме. – Я направился к двери. – И спокойнее. Мы победим, но надо спешить.

– Да, Чад. – Ева смотрела на меня, глаза – точно темные окна.

– Вдвоем мы победим хоть кого! – воскликнул я.

– Да, Чад.

Я ехал по горной дороге, осторожно высматривая опасность. Старенький «бьюик» я взял напрокат у владельца гаража, клиента нашего банка, моего знакомого. В этой обтрепанной машине я чувствовал себя в относительной безопасности от цепких глаз полицейских. На заднем сиденье лежал чемодан. В нем боны и наличные на сто тысяч долларов – все, что я забрал из банка и конторского сейфа. Я уже купил два билета на самолет в Гавану, в кармане лежали. Я был готов к бегству.

Я чуть подзадержался и опаздывал на пятнадцать минут. Ворота в Клиффсайд стояли настежь, и я проехал по дорожке. Евиной машины не видно, но это не играло роли. Вряд ли ей хочется афишировать свое присутствие в доме. Поставив «бьюик» в гараж, я направился к дому. Распахнув дверь, вошел в просторный мрачный холл. Остановился, прислушался. Ни звука. Может, Леггит уже охотится на нас и теперь караулит где-то в доме?

– Ева! – Голос мой прокатился по лестнице, коридору, холлу.

Никто не отозвался. Я вошел в гостиную, и тут никого. Подняв телефонную трубку, я набрал номер ее комнаты; в ответ – только жужжание зуммера. Время шло. Через три четверти часа мы должны быть в аэропорту. Я снова выскочил в холл.

– Ева!

Тишина. Во мне начала закипать злость. Опять предательство! Я не удивился. Ее дрожь, когда я целовал ее, предупредила меня, что она снова может обмануть меня. На этот раз ей это даром не пройдет. Я вернулся в гостиную и набрал номер Моргана.

– Винтерс! Где она сейчас?

– Мой человек только что представил рапорт, мистер Винтерс! – отозвался Морган. – Когда вы уехали из «Палм-Бич», она позвонила в отель «Атлантик» в Иден-Энд. Мой человек знаком с телефонистом в «Палм-Бич»…

– Опустим. С кем она говорила в «Атлантике»?

– С Ларри Грейнджером. Договорилась встретиться с ним в пляжной кабинке в два тридцать сегодня.

– Сказала, в какой?

– Нет. Похоже, он знает. Но мой человек наблюдает за ней. Я сообщу вам, мистер Винтерс.

– О’кей. Снимайте наблюдение. Мисс Долан больше не интересует меня. Пришлите мне счет. Запишите тысячу, вы заслужили.

– Спасибо, мистер Винтерс. Я старался. Вы уверены, что наблюдение больше не нужно?

– Нет, нет, снимайте. – Я так сжимал трубку, что у меня заныли пальцы.

– Хорошо, мистер Винтерс. Если когда…

– До свидания. – Я положил трубку.

Итак, снова Ларри. Речь могла идти только об одной пляжной кабинке. Кабинка Вестал, где мы репетировали и планировали ее смерть. Оттуда и сбегут эти двое. По крайней мере, так воображается Еве.

Я взглянул на часы: половина первого. Времени хватит. Я позвонил в «Атлантик»:

– Дежурный? У меня поручение для мистера Грейнджера. Передадите?

– Мистер Грейнджер вышел.

– Передайте, пожалуйста: «Ларри Грейнджер, встреча откладывается. Встретимся в пять тридцать, где договорились. Ева». Записали?

Дежурный ответил – да.

– Передайте мистеру Грейнджеру, как только он придет. Он скоро вернется?

– С минуты на минуту. Он поставить машину вышел.

– Отлично. – Я положил трубку. И направился к двери. Но тут же застыл, волосы на затылке встали у меня дыбом. По дорожке ехала белая машина. Она резко затормозила, из нее выскочил Леггит, за ним Блекстон, Харджис и коп в форме. Все четверо устремились к двери.

Пока я бежал в темный закуток между кабинетом Вестал и гостиной, звякнул дверной звонок. Я спокойно мог уйти через комнаты прислуги, но меня вдруг разобрало любопытство, с чем приехал Леггит, почему привез с собой Блекстона и Харджиса. Ситуация слишком зыбкая, так зачем же пренебрегать бесплатной информацией?

В дверь еще несколько раз позвонили, потом Леггит открыл ее и вошел в холл.

– Осмотрите дом, Джонстон, – велел он копу. – Непохоже, чтобы в доме кто-то был, но все-таки… – Он повернулся к Блекстону. – Пожалуйста, пройдите в гостиную. Оба…

Я подождал, пока Харджис и Блекстон проследовали за ним в гостиную, и перебежал к двери, ведущей в комнаты прислуги.

– Нет, вам все представляется неверно, – услышал я голос Блекстона. – Чад на такое не способен. К тому же, я знаю, он все время находился в кабинете. Я ведь не только слышал, но и видел его.

– Видели вы руку на кресле, но это не одно и то же, мистер Блекстон, – резко поправил Леггит. – Он мог положить на кресло пиджак и вставить в рукав что-то твердое. Вы ведь, Харджис, тоже видели только руку, и ничего больше.

– Да, сэр.

– Мисс Долан не подпускала вас к нему?

– Да, сэр.

– И все-таки не верю, – жарко заспорил Блекстон. – Он же говорил со мной!

– Мисс Долан манипулировала с магнитофоном; немного тренировки, масса хладнокровия – вот и весь фокус, – возразил Леггит. – А пленку наговорили заранее.

– Извините, но я вам все равно не верю, – упирался Блекстон.

– Присяжные поверят, – отрезал Леггит. – Если бы он находился в кабинете и действительно диктовал письмо, так отчего же не записался телефонный звонок? Вот этого он предугадать не сумел. Вы оба слышали звонок, а вы были в приемной. Магнитофон обязательно записал бы его, но на пленке звонка нет. Вот оно, доказательство, что пленку не записывали, а проигрывали.

Я промокнул вспотевшее лицо. Нет, я точно недооценивал этого копа. Я и помыслить не мог, что он так быстро все раскрутит.

– Он ведь не убежит, да, сэр? – спокойно осведомился Харджис. – Он должен понести наказание за мисс Вестал.

– Не убежит, – сурово заверил Леггит. – На какое-то время ему удалось исчезнуть, но все дороги, аэропорты и морские порты перекрыты. Далеко не убежит.

Вот это стоящая информация. У меня, пока я в потемках слушал самоуверенный голос Леггита, стал вырисовываться план бегства.

Вернулся коп, он прошел совсем рядом.

– В комнатах прислуги никого, сэр. Наверх сбегать?

– Да, взгляните. Вряд ли он тут, но, может, она явилась. Из отеля Долан выехала с час назад. Мы разминулись с ней буквально на десять минут. Проверьте – вдруг она у себя?

Итак, охотились они и на Еву.

Тихонько выйдя из тайника, я нырнул в кабинет Вестал. И встал за дверьми, прислушиваясь. Коп протопал через холл и стал подниматься по лестнице. На столе стоял магнитофон. Я забрал аппарат и бесшумно вышел из кабинета, открыл дверь в помещение прислуги и быстро улетучился через черный ход.

Добежал до гаража, открыв дверцу машины, поставил магнитофон на переднее сиденье. Мотор заводить я не рискнул – шум могут услышать в доме. Дорога шла под уклон. Сев за руль, я снял ручник. Машина поехала по склону к воротам. Уверившись, что ее больше никто не видит, я включил зажигание, надавил на педаль газа и помчался по подъездной дорожке.

На дороге я стал осторожнее. Мне еще не хотелось кувырнуться в пропасть. Еще нужно кое-что доделать.

К пляжной кабинке я подъехал за несколько минут до половины второго. Припарковался в кустарнике позади кабины, потом дернул дверь кабинки, но она оказалась запертой. Я вернулся в кустарник, устроился в тени и принялся ждать. Я знал, что пробежал свою дорожку до конца. От полиции не улизнешь, нечего и надеяться. Будь у меня времени побольше, шанс был бы, но теперь, когда аэропорт и вокзалы перекрыты, – все кончено. Я больше не боялся. Боялся я, когда мне казалось, что у меня есть шанс, есть что терять. Теперь же, когда все ускользнуло между пальцев, мне стало безразлично.

Оставались лишь две заботы: Ева и я сам. Сейчас главное – посчитаться с Евой. Еще ни она женщина не предавала меня, и я чувствовал некоторое удовлетворение, зная, что эта будет и последней. После нее женщин уже не будет. Если уж на то пошло – не будет и меня.

В тридцать одну минуту второго я увидел серый автомобильчик на пляжной дороге. Ехала Ева быстро. Ей явно не хотелось заставлять любовника ждать. Она сбросила скорость у кабинки, отогнала машину, чтобы ее не было видно с дороги, и, достав из багажника чемодан, быстро подошла, отперла дверь и вошла в кабину.

Я встал, потихоньку подкрался к кабине и распахнул дверь.

Глава двадцатая

И вот тут, мистер окружной прокурор, на сцене, так сказать, появляетесь вы. Говорил я почти два часа и, думаю, нарисовал довольно полную картину событий. Размышляя обо всем сейчас, я уверен, что я не стал бы убивать Вестал, если бы не влюбился в Еву. Может, вам кажется, я ищу себе оправданий? Нет. Я действительно, если бы не Ева, не диктовал бы сейчас признания в убийстве. С меня хватило бы денег, которые я делал на Вестал, и я смирился бы с неудобствами женитьбы на ней. Но вот когда возникла нужда изыскать способ встречаться с Евой, я заметался в поисках решения. Но даже тогда мне и в голову бы не пришло убивать Вестал, если бы не Ева, хитро подводившая меня к убийству. Если кого и надо винить, так только Еву.

Я мог бы сказать теперь честно и просто, что убил Еву, но это не так. Не убей я, убила бы она. В убийстве Вестал я признаюсь, но убийство Евы – самозащита. Все время она на шаг опережала меня. И когда я вошел в кабинку, она опять меня обскакала. Может, услышала меня. Может, в боковое окошко углядела – не знаю. Но она уже ждала меня, прижавшись к дальней стенке с пистолетом в руках.

– Хэлло, Ева, – сказал я, прикрывая дверь.

Любопытно, каким уродливым становится от страха женское лицо. Сейчас Ева стала такой же некрасивой, как Вестал. Глаза в темных кругах, щеки ввалились, рот – узкая злобная полоска.

– Нам не убежать, – объявил я, останавливаясь. – Нас уже ищет полиция.

– Хватит врать! Ты больше не запугаешь меня! – задыхаясь, выговорила она. – Откуда ты узнал, где я?

– А что, разве у меня были основания доверять тебе? Установил за тобой слежку, вот и узнал. Не обманывай себя, Ева, я не вру. Леггит уже в доме. Они с Блекстоном и Харджисом восстанавливают стадии преступления. Он уже в точности знает, как мы все обстряпали. Я слышал – он рассказывал Блекстону. Себе, Ева, скажи спасибо. Вспомни ты вовремя про телефонный звонок, мы бы уже в Гаване были. А теперь, как сказал Леггит, перекрыты все вокзалы, аэропорты и дороги. Нам не выбраться.

Она долго смотрела на меня:

– Тебе – нет. А я выберусь запросто.

– Может быть. Может, без очков и в новом облике они тебя и не узнают. И как выглядит Ларри, им неизвестно, да? Да, Ева, у тебя шансов больше, чем у меня. Признаю. Играла бы со мной честно – и я бы отпустил тебя. Но сейчас – нет. Мы в одной упряжке. Ты виновата не меньше моего. Скажи, а Ларри знает?

Она помотала головой.

– Я так и думал. Ты спровоцировала меня на убийство Вестал, чтобы заполучить его, да? Ты знала: Ларри от тебя ускользает, но понимала: будут у тебя тридцать миллионов – и он бегом обратно прибежит. Поэтому ты и притворилась влюбленной в меня? Чтобы я убил Вестал и тебе достались миллионы? Неуклюже, милая, спланировала. Не надо было участвовать самой. Не помогала бы мне, я бы другой способ изобрел. В одиночку убил бы ее. А теперь за тобой охотится полиция, и миллионов нет. Они явились за тобой в отель через десять минут после твоего отъезда. Вот так близко они подобрались.

Я заметил, что, слушая мою речь, Ева все косится в окно. И понял, что действовать надо незамедлительно. Она хочет убить меня. Ларри, воображает она, вот-вот явится. Ей надо успеть. Потом она подождет его у кабинки, прыгнет к нему в машину, как только он подъедет, он и знать ничего не будет. У нее есть реальная возможность удрать. В нынешнем обличье полиция не узнает ее.

Я осторожно двинулся к ней. Нас разделяло футов семь – далековато, врасплох ее не застать.

– Не двигайся! – резко крикнула Ева. – Назад!

– Ты что же, Ева, убить меня хочешь? Да, для тебя это выход. А заодно и для меня. Лучше уж ты убей меня, чем проходить через суд и потом поджариваться на стуле. Ну давай, стреляй!

Я видел – она силится заставить себя нажать спусковой крючок. Но что-то удерживает ее. Шевельнись я – и она выстрелит, но так ей недостает духу. Но долго колебаться она не станет.

– Смотри-ка, – кивнул я на окно, – дождалась, вон и любовничек твой явился!

Она ждала Ларри, не то этот старый-престарый трюк не сработал бы. Ева была настроена на Ларри, знала, что со мной надо покончить до его приезда. Она быстро оглянулась через плечо на полоску пустого пляжа.

Я прыгнул немного вбок и вперед и зажал ее руку с пистолетом. От грохота выстрела задребезжали стекла. Она чуть не убила меня, вспышка меня опалила. Я выхватил пистолет у нее и отшвырнул в дальний угол. Стукнувшись о пол, пистолет выстрелил снова.

Ева оказалась сильнее, чем я предполагал. Она вырвалась и метнулась за пистолетом. Когда она наклонилась за ним, я прыгнул на нее, свалив ударом колена. Оба мы оказались на полу. Пальцы ее сжимали рукоятку пистолета. Я пригвоздил ее руку к полу, вышиб пистолет. Она, перевернувшись на спину, ударила меня кулаком в лицо. Мы яростно, ожесточенно, точно звери, боролись. Я старался дотянуться до ее горла, но она отбивалась. Ева оказалась на удивление сильной, мне только удавалось удерживать ее на полу.

Ее ставка была крупнее моей, и отчаяние придавало ей сил. Но мой вес и тяжесть работали на меня, потихоньку я брал верх. Сопротивление ее слабело. Она прерывисто всхлипнула, когда я прижал ее запястье к полу. Отчаянно вцепилась мне в лицо левой рукой, но я ухитрился поймать ее запястье и уберег глаз от ее ногтей. Я прижал ее левую руку коленом к полу.

Она лягалась, плевалась, извивалась. Больше не женщина – загнанный зверь. Руки мои метнулись к ее горлу, и она открыла рот, чтобы завизжать. Пусть ее, толку никакого. Некому услышать. Ларри раньше чем через два часа не приедет. Ощущение мягкого горла под пальцами привело меня в экстаз. Я смотрел в ее голубые глаза. Она знала, что остался ей до смерти последний вздох. Ее глаза молили о милосердии. Но и сверкали ненавистью.

– Прощай, Ева, – прошептал я, – скоро я приду к тебе. В этом мире нам нет места. Даже если бы ты удрала, ты не смогла бы жить с собой в ладу.

Ева выгнула спину, пытаясь вырваться. Я надавил ей на дыхательные трубки. Глаза у нее выпучились, я нажал сильнее и закрыл глаза – мне не хотелось видеть, как она умирает.

Ну вот и все, мистер окружной прокурор. Вот вам вся история, с начала до конца. Эти бобины я отправлю вам, советую действовать быстрее. Тут в кабинке жарко как в аду, а она лежит мертвая. Уж извините, что не мог придумать для нее ничего лучшего, но вам, по крайней мере, далеко искать не надо.

И меня вы разыщете быстро. Вам поступит сообщение о горящей машине, вот в ней я и буду.

Признаю, у меня не хватает храбрости воспользоваться пистолетом и всадить себе пулю в лоб. Для меня проще и легче разогнать «бьюик» на горной дороге и отправиться в пропасть вслед за Вестал. Через тот же пролом. Это я смогу. Тут только гони машину да поверни руль, а это не страшно. Дело нескольких секунд.

Кто знает? Может, меня там ждет Вестал. Вот это ирония судьбы, если и правда ждет. Но я что-то сильно сомневаюсь.

Вернее всего, когда я стукнусь, меня уже ничего не ждет, только тишина и темнота, а это не страшно.

Так что до свидания, мистер окружной прокурор. Спасибо, что потратили на меня столько времени.

Чад Винтерс

Пожелайте мне удачи.

По дороге из Иден-Энда показался запыленный обтрепанный «форд». Чад увидел его, отодвинул стул и встал. От жесткой ухмылки красивое его лицо сделалось злобным. Он нагнулся, схватил монтировку, лежавшую на столе. И, подойдя к двери, встал наготове у стены.

Он ждал. Шум мотора стал громче. В открытое окно было видно, как затормозила у кабины машина. Хлопанье дверцы.

– Ева, ты тут? – окликнул Ларри, направляясь по песку к двери.

Чад ждал, у него даже пальцы заныли, так крепко он сжимал монтировку. Дверь распахнулась, Ларри шагнул в комнату. Он так и не понял, что ударило его по голове. Он вообще ничего не понял: тяжелая монтировка проломила ему череп и он умер еще до того, как тело его коснулось пола.

Тяжело дыша, Чад встал над ним. Сила удара отдалась в руке. Отшвырнув монтировку, он наклонился над мертвым. Перевернул его на спину и, стараясь не смотреть в лицо, обшарил карманы. Мягкий бумажник, в нем лицензия водителя, пара писем и двадцать долларов. Еще нашелся портсигар, носовой платок и коробок спичек, который Чад кинул на стол. Он стал быстро стаскивать с мертвого одежду. Оставил только нижнее белье, носки и ботинки. Содрав свою белую рубашку и синие брюки, он переоделся в клетчатую рубашку Ларри, его поношенные фланелевые брюки и спортивную куртку. А свою рубашку и брюки натянул на мертвеца.

Работа медленная и хлопотливая. Чад весь вспотел, пока закончил. Он взглянул на часы: шестой час. До темноты, до завершающей стадии его бегства оставалось три часа. Проводить их в духоте кабинки он не собирался. Оглянувшись на мертвую женщину, он состроил гримасу: незачем сидеть рядом с ней, а то еще его будет преследовать ее призрак.

Чад взвалил Ларри на плечи и, шатаясь, вышел. Пошел по горячему песку к спрятанному «бьюику» и бросил тело на пол, под руль. Потом вернулся в кабинку, упаковал бобины в коричневую оберточную бумагу, которую разыскал в шкафу, и перевязал тесемкой. На пакете написал: «Окружному прокурору Джону Харрингтону» – и пометил: «Срочно».

Оглянулся напоследок: на глаза ему попался Евин чемодан, стоявший у стены.

– Черт возьми! Чуть не забыл! – вслух произнес Чад.

Он перенес чемодан на стол и открыл его. Поверх наспех брошенных вещей лежал футляр с драгоценностями Вестал. Он усмехнулся, откидывая крышку. Ева пренебрегла его предупреждениями: прихватила и бриллианты. Драгоценностей в коробке не меньше чем на миллион долларов. Взяв футляр и пакет, Чад направился к «бьюику» и, устроившись в его тени, стал дожидаться темноты.

Он не имел представления, как скоро Леггит раскроет, что труп в «бьюике» не его. Он помнил, как полыхала машина Вестал. Тела будет не узнать, но он не сомневался, что Леггит проверит останки с обычной скрупулезностью. Может, его выдадут зубы Ларри или еще что, но на расследование потребуется время – и, пока оно идет, Чад удерет, фора у него окажется порядочная. Охота начнется только тогда, когда удостоверятся, что труп не его.

Чад решил, что проще всего двинуться в Канаду. Из Канады доберется до Англии. У него есть деньги, а на деньги можно купить паспорт, на деньги можно купить что угодно. Чад не сомневался, что возможности выбраться из ловушки у него отличные. Привалясь к дереву, он курил, размышляя, пока не наступила темнота.

Теперь – доехать до дороги и послать «бьюик» в пропасть. Проверив, что машина горит, он вернется к пляжной кабинке и на «форде» Ларри отправится вдоль побережья. Досадно, конечно, что к кабине придется шагать пешком, далековато. Не меньше часа добираться, но выбора нет.

Чад забрался в «бьюик», скривившись, когда нога задела Ларри. Интересно, подумал он, катя по дороге, сторожит ли полиция горную дорогу? Если да – он погиб. Но он не видел причин, зачем им сторожить там. В доме, может, и оставили парочку копов, но смысла оставлять человека на дороге – никакого.

Так или иначе, придется рискнуть. Ехал он быстро, горели только габариты. Очень скоро машина уже петляла по горной дороге. Сердце у него забилось, когда он стал приближаться к тому месту, где свалилась машина Вестал. В полутьме он разглядел пролом в ограждении и притормозил. Времени терять нельзя. Чад вытащил чемодан, поставил его на травяную бровку, на крышку положил коробку и пакет. Потом, снова сев в «бьюик», подвел машину к бровке и направил носом в пролом. Отпустив тормоза, он выбрался из машины, оставив мотор работать. Следующий шаг весьма рискованный: машину должны найти с включенной задней передачей. Леггит мигом догадается, что тут нечисто, если найдет ее на нейтралке: значит, решит он, машину в пропасть столкнули, не сама свалилась.

Наклонившись, Чад просунул руку в машину, вытянул до отказа ручной тормоз. Нажал рукой педаль сцепления и установил рычаг на задний ход. После этого снял машину с ручника и прыгнул в сторону. Машина скакнула. Дверца сильно ударила Чада в плечо. Он перевернулся, отчаянным броском перекинул ноги, чтобы их не переехало. Затем он увидел, как исчезает в пропасти «бьюик», и вдруг ощутил, что ноги его повисли в пустоте. Он сползал в пропасть! Чад схватился за густую траву, тревожно вскрикнув. Но уже и тело сползло за обрыв, он повис в пустоте. Пальцы его зарылись в густую траву, и он кое-как зацепился.

Сердце у него бухало, от напряжения прошиб холодный пот. Пальцы ног пытались нащупать опору, но тыкались в пустоту. Чад попытался подтянуться, однако угол, под которым он повис, был слишком отвесный, у него недоставало сил перекинуть тело через каменный уступ.

Чад услышал грохот поскакавших камней и валунов, когда машина стукнулась о выступ, и вздрогнул. Секунда – и небо зажглось оранжево-красным пламенем: машина заполыхала.

Руки у Чада слабели. Слепой ужас обуял его. Он сделал мощный отчаянный рывок, пробуя подтянуться. Ухитрился упереться коленями в скалу, но тут пук травы, за который он цеплялся, медленно пополз из земли, и Чад сорвался в быстрое, жуткое, последнее путешествие – в небытие.

Примечания

1

Шейлок – один из главных персонажей пьесы У. Шекспира, еврей-ростовщик; олицетворение скупости.

(обратно)

Оглавление

Вступление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg