«На живца»

Глава 1

Дом Хью Диксона громадой высился на холме в Вестоне — он взирал на низкие холмы Массачусетса с видом старика, знававшего времена, когда и асфальта-то не было. Внушительные стены, сложенные из огромных валунов. Где-то здесь наверняка прячутся богатые винные погреба. Фасад украшен миленьким портиком. Хозяева такого дома вряд ли имеют привычку общения с частными детективами, но никогда не судите о потенциальных работодателях по портику. Я припарковал машину на нижней стоянке, что вполне приличествовало моему статусу, и поднялся по серпантину дорожки, ведущей к дому. Округа звенела птичьими голосами. Где-то рядом невидимка-садовник подстригал живую изгородь, лишь звук ножниц выдавал его присутствие. Когда я нажал на кнопку звонка, внутри дома раздалась стандартная мелодичная трель. Открывать не торопились, и я воспользовался моментом, чтобы изучить свое отражение в высоких стрельчатых окнах, прорезавших стену от пола до потолка с обеих сторон двери. По моему внешнему виду вряд ли скажешь, что на банковском счету у меня всего триста восемьдесят семь долларов. Белая тройка из легкой ткани, голубая в полосочку рубашка, белый шелковый галстук и коричневые мокасины, шнурки которых заканчиваются металлическими наконечниками, — вещь, за которую сам Гуччи продал бы душу. Может, Диксон хочет нанять меня, чтобы я своей импозантной фигурой украшал его дом? Тем более что застегнутый на все пуговицы пиджак надежно скрывает мой пистолет.

Слуга, открывший дверь, оказался выходцем из Юго-Восточной Азии. Я протянул ему свою визитную карточку, после чего он, оставив меня в фойе, удалился куда-то вглубь дома. Пол выстилали плиты полированного камня, а само фойе переходило в двухуровневую залу, второй этаж которой представлял собой балкон, тянувшийся по всему периметру. Прямоугольник потолка украшал белый лепной фриз. В центре залы стоял большой рояль, а над камином висел портрет серьезного пожилого человека.

Вернулся слуга, и я проследовал за ним через ряд комнат к открытой террасе. В инвалидном кресле сидел мужчина с огромным торсом. Легкое серое покрывало укутывало его до талии. Большую голову венчала копна волос цвета соли с перцем, а среди черт его лица особо выделялись мясистый нос и длинные мочки ушей. Слуга произнес: «Мистер Диксон», — и жестом указал в его сторону. Диксон даже не пошевелился, когда я подошел к нему. Его взгляд был устремлен на холмы. Ни книги рядом, ни журнала. Не видно ни рабочих бумаг, ни радио, ни переносного телевизора. Только панорама холмов для созерцания. На коленях у Диксона мирно спал рыжий кот. Я огляделся по сторонам. Терраса оказалась абсолютно пустой. Даже присесть не на что.

Садовые ножницы остались щелкать на другой стороне дома.

Я нарушил молчание:

— Мистер Диксон?

Он повернулся, точнее повернулась его голова, все остальное осталось неподвижным. Его взгляд поймал меня в фокус.

— Меня зовут Спенсер, — сообщил я. — Вы хотели переговорить со мной по поводу работы.

В анфас его лицо выглядело вполне приятно. Самое обычное лицо, лишь нечто застывшее наводило на мысли об умело выполненной, но лишен ной жизни скульптуре. Оно словно окаменело Трудно представить, что по венам еще течет кровь а под шапкой волос роятся мысли. Изображение было точным, детальным, но абсолютно безжизненным.

Разве что глаза. В них одних пульсировали жизнь и надежда или что-то отдаленно напоминающее их. Тогда я еще не мог решить, что именно. Теперь мне это известно.

Я стоял. Он смотрел на меня. Кот спал.

— Насколько вы профессиональны, Спенсер?

— Зависит от того, в какой области я должен проявить себя.

— Вы умеете следовать данным вам указаниям?

— Не совсем, — бросил я. — И это одна из причин, почему я не задержался в полиции.

— А как вы действуете в ситуациях, когда пахнет жареным?

— На десятку по десятибалльной шкале.

— Но если я найму вас для одного дела, где гарантии, что вы не бросите его на середине?

— Гарантий нет. В особенности если вы вздумаете финтить со мной, и я это вдруг выясню. Я могу и огрызнуться.

— На что вы готовы ради двадцати тысяч долларов?

— Мистер Диксон, мы будем играть в викторину из двадцати вопросов, после которых я должен сам угадать, что вы хотите мне предложить?

— Как вы полагаете, сколько я вешу? — спросил Диксон.

— Килограммов девяносто, — предположил я. — Точнее трудно сказать, мешает одеяло.

— Я не вешу и восьмидесяти. Мои ноги напоминают ниточки воздушного шарика.

Я предпочел промолчать.

Достав из-под одеяла фотографию восемь на десять, он протянул ее мне. Кот, разбуженный движением, недовольно спрыгнул на пол. Я взглянул на карточку. На ней были запечатлены красивая сорокалетняя женщина и две девочки, милые и улыбающиеся. Девочкам лет по пятнадцать. Движением головы он остановил меня, когда я попытался было вернуть фото. Поворот налево, поворот направо.

— Не стоит, — сказал он. — Пусть останется у вас.

— Ваша семья?

— Была когда-то. Их разорвало в клочки взрывом бомбы. Это случилось в одном из ресторанов Лондона в прошлом году. Мне запомнилась левая нога моей дочери, которую я увидел, очнувшись после взрыва, — тела не было, одна нога, обутая в босоножку на пробковой подошве. Я купил ей эти туфельки как раз в то утро.

— Простите, у меня нет нужных слов, соответствующих моменту, а дежурные фразы говорить не хочется, — произнес я. — То есть они погибли, а вы оказались в этом кресле?

Он кивнул. Голова вниз, голова вверх.

— Я провалялся в больнице почти год.

Его голос соответствовал выражению лица, такой же бесстрастный, размеренный и лишенный жизни. И только в глазах тлел какой-то огонек.

— Мое дело будет связано с этим?

Он снова кивнул. Раз-два.

— Я хочу, чтобы вы их нашли.

— Террористов?

Кивок.

— Вам известно, кто эти люди?

— Нет. Правда, лондонская полиция предположила, что это могли быть члены организации под названием «Свобода».

— И почему они подложили вам бомбу?

— В ресторанчике мы оказались случайно. Они нас даже не знали, им было на нас наплевать. Видите ли, у них глобальные идеи, и поэтому они превратили мою семью в фарш. Я хочу, чтобы вы нашли их.

— Это все, что вам известно?

— Я могу показать вам фотороботы убийц. Очевидно, они спокойно поели в ресторане, а уходя, просто оставили под стулом бомбу. Такой вывод сделала полиция. Преступники сидели за соседним столиком, некоторых запомнил я, кое-кого вспомнили официанты и другие посетители, которые остались в живых и смогли дать описания.

Из-под одеяла он достал папку и протянул мне.

— Когда мы лежали в больнице, к нам приходили детективы из Скотленд-Ярда и художник. С наших слов им удалось сделать фотороботы.

В папке я обнаружил девять рисунков — восемь мужчин и одна женщина — и десять листов машинописного текста.

— Я сделал себе копии фотороботов, — пояснил он. — Рисунки довольно похожи.

— Мне взять это с собой? — задал я вопрос.

— Да.

— Стало быть, вы хотите, чтобы я занялся розыском этих людей?

— Да. Я заплачу вам по две с половиной тысячи долларов за голову, за всю шайку — двадцать пять тысяч. Плюс текущие расходы.

— Они нужны вам живыми или мертвыми?

— Любыми.

— Я не занимаюсь заказными убийствами.

— А я вас и не прошу убивать. Но, если вам придется кого-нибудь из них отправить на тот свет, я все равно заплачу. В любом случае. Поймайте их.

— Ну поймаю, а дальше что?

— Как что? Они убийцы, значит, поставьте их перед лицом правосудия, пусть их накажут, посадят в тюрьму, казнят. Главное — найдите, прошу вас.

— Откуда мне начать поиски?

— Не знаю. Я рассказал все, что мог. Лично мне кажется, вам следует отправиться в Лондон. Ведь нас там убили.

Думаю, он не ошибся в выборе местоимения. Он и сам больше походил на мертвеца.

— О'кей. Но мне понадобятся деньги.

Из нагрудного кармана рубашки он вынул визитку и протянул мне. На ней я прочел: «Джейсон Кэролл. Юрисконсульт». Классно. Адреса нет, только имя и должность.

— Офис находится на Федерал-стрит, дом номер сто, — пояснил Диксон. — Отправляйтесь туда и скажите ему, сколько вам нужно.

— Если предстоит поездка в Лондон, мне нужно немало.

— Не имеет значения. Цены называете вы. Когда сможете приступить к делу?

— К счастью, у меня сейчас перерыв в работе, — соврал я. — Я могу вылететь в Лондон завтра же.

На что он заметил:

— Я все проверил. Ваш перерыв слишком затянулся. К тому же самая большая сумма, что вам когда-либо предлагали, — двадцать тысяч. Вы всегда были на вторых ролях.

— Если я, по-вашему, неудачник, зачем на меня ставить?

— Вы лучший, кого я смог найти. Вы достаточно круты, не обманете меня и доведете дело до конца. Это согласно рекомендациям моих людей. Также мне известно, что иногда вы любите изображать из себя великого спасителя. Именно поэтому ваша карьера не сложилась. Но мне вы нравитесь. Голодный герой — это то, что мне сейчас нужно.

— Иногда я воображаю себя сытым героем, — заметил я.

— Не имеет значения. Если бы я мог взяться за дело сам, то не колебался бы ни секунды. Но я не могу. Поэтому и нанимаю вас.

— А вы, вероятно, воображаете себя народным мстителем. Теперь, когда наши отношения выяснены, могу сказать: я найду этих людей. Я не просто лучший, я — лучший вообще. Но учтите, вас ждет большое разочарование, если вы думаете, что можете купить меня с потрохами. Я не продаюсь.

— Отлично. Немного эгоизма не помешает. Мне нет дела до ваших поступков или вашей философии, и меня не интересует, хороший вы или плохой. Мне наплевать, писаете ли вы ночью в кровать. Главное — добраться до этой девятки. Они нужны мне. Помните, по две с половиной за штуку. Живыми или мертвыми. Живым я хочу взглянуть в глаза. Если кто-то из них умирает, вы должны представить доказательства его смерти.

— Договорились, — согласился я. Он не протянул мне руки. Я также удержался от пылких прощаний. Его взгляд снова устремился к холмам. Кот с готовностью занял свое место.

— И вы хотите, чтобы я оставил у себя фотографию вашей семьи? — спросил я.

Он даже не обернулся.

— Да. Смотрите на нее каждое утро и помните, что вы охотитесь за людьми, которые превратили их в фарш.

Я кивнул. Он не смотрел в мою сторону. Мне вообще казалось, что он ничего не воспринимает. Кроме холмов. Кот уютно спал на его сером покрывале. Меня никто не провожал.

Глава 2

Секретарша в офисе Джейсона Кэролла выглядела натуральной блондинкой, а ее загар, несомненно, был сплошным. Я размышлял на эту тему все время, пока она вела меня через холл к своему боссу. Синий топ и облегающие белые брюки подчеркивали ее фигуру.

Кэролл поднялся из-за черного с хромированной отделкой стола, чтобы поприветствовать меня. Он был таким же светловолосым и загорелым и выглядел весьма моложаво в своем двубортном синем блейзере и белых брюках. Они смотрелись как танцевальная пара. Джинджер и Фред.

— Рад вас видеть. Спенсер. Проходите. Садитесь. Мистер Диксон сообщил мне, что вы зайдете. — У него было твердое отработанное рукопожатие. На руке блеснуло выпускное кольцо Принстона. Я расположился на черных кожаных подушках шикарного хромированного кресла у окна, из которого открывался живописный вид на большую часть гавани, на железнодорожные пути и депо, что слева от Южного вокзала. Из стереоприемника мягко лилась классическая музыка.

— А мой офис ютится на втором этаже, как раз над табачной лавкой, — заметил я.

— Вам там нравится? — спросил Кэролл.

— Гораздо ближе к уровню моря, — пояснил я. — Здесь для меня слишком изысканно.

На стенах кабинета висели картины, изображающие лошадей.

— Не хотите ли выпить? — поинтересовался Кэролл.

— Хорошо бы пива, — попросил я.

— "Курс" подойдет? Я привожу его с собой всякий раз, когда возвращаюсь с Запада.

— Да, конечно. По-моему, «Курс» — один из лучших сортов нашего пива.

— Еще могу предложить «Хайнекен». Светлое или темное.

— Я пошутил, мистер Кэролл. «Курс» — отличное пиво. Тем более что я практически не отличаю одно пиво от другого. Главное, чтобы оно было холодным.

Он включил селектор и произнес: «Джен, принеси нам два пива „Курс“, пожалуйста». Затем откинулся в своем высоком вращающемся кожаном кресле и, сложив руки на животе, спросил:

— Чем я могу помочь?

Вошла блондиночка с двумя банками пива и двумя охлажденными стаканами на подносе. Перво-наперво она обслужила меня — вероятно, из-за моей улыбки, напоминающей ей о Джеке Николсоне, — затем своего босса, после чего выпорхнула.

— Хью Диксон нанял меня, чтобы я отыскал в Лондоне тех людей, которые убили его жену и дочерей. Для начала мне потребуется пять тысяч баксов. Он сказал, вы обеспечите все необходимое.

— Непременно. — Из среднего ящика стола он достал чековую книжку и выписал нужную сумму. — Этого хватит?

— Пока да. Если возникнут непредвиденные обстоятельства, вы вышлете еще?

— Столько, сколько потребуется.

Я отхлебнул немного пива прямо из банки. Живительная влага чистых горных источников.

— Расскажите немного о Хью Диксоне, — попросил я.

— У него стабильное финансовое положение, — начал он. — Многочисленные экономические интересы по всему миру. И всего этого он достиг собственными силами. Как говорится, он сам себя сделал.

— Я уже понял, что по своим счетам он платит. Меня больше интересует, что он за человек.

— Очень удачлив. Деловит. Настоящий гений в бизнесе и финансовом деле. Хотя, мне кажется, хорошего образования он не получил. Помнится, начинал чуть ли не штукатуром. Потом купил грузовик, затем экскаватор. Но когда ему исполнилось двадцать пять, он уже крепко стоял на ногах.

Как мне показалось, Кэролл не склонен был говорить о Диксоне. Он преклонялся перед его деньгами.

— Как он заработал свой капитал? Каким бизнесом занимался? — Попробуем поговорить о том, что ему хочется услышать.

— Прежде всего — строительство. Затем грузовые перевозки, а сейчас все так переплелось, что трудно отделить одно от другого и назвать главное.

— Это не простая работенка, — согласился я. — Приходится попотеть.

Кэролл выглядел слегка обиженным.

— Не без этого, — согласился он со мной. — Мистер Диксон — очень сильный и энергичный человек.

Кэролл отхлебнул пива. Он пил из стакана. Над его ногтями поработала маникюрша. Его движения были замедленны и элегантны.

"Воспитание, — подумал я. — Только «Лига плюща»[1] может обеспечить вам такое".

— Ужасная трагедия с его семьей... — Кэролл с минуту не мог подобрать подходящие слова, потом просто покачал головой. — Говорили, он тоже не выживет. Мистер Диксон был сильно изувечен. Должен был умереть. Доктора считают, что произошло чудо.

— Мне кажется, на земле его удержал долг, — сказал я. — Он не умер, потому что обязан был отомстить.

— И для этого он нанял вас.

— Ага.

— Я помогу всем, чем смогу, потому что был в Лондоне, когда это... когда он был ранен. Я в курсе, что полиция расследовала дело. В лондонской конторе мистера Диксона есть люди, которые могли бы посодействовать вам на месте. Мне не трудно вас познакомить, ведь я веду все дела мистера Диксона. Или, точнее сказать, большинство из них. Особенно после того несчастного случая.

— Договорились, — сказал я. — Помощь мне пригодится. Назовите имя человека, который ведет дела в Лондоне. Допросите его заказать номер в отеле. Я вылетаю сегодня вечером.

— У вас есть паспорт? — Кэролл взглянул на меня недоверчиво.

— Конечно.

— Я попрошу Джен заказать билет на сегодняшний рейс до Лондона. У вас будут какие-нибудь особые пожелания?

— Не люблю бипланы.

— Мне кажется, это естественно. Если других возражений нет, Джен зарезервирует билет на рейс 55 авиакомпании «Пан-Американ», который вылетает в Лондон в восемь вечера. Конечно, первый класс.

— Просто прекрасно. А вы точно уверены, что места на рейс еще остались?

— Представители компании летают постоянно. У нас что-то вроде особых отношений со всеми авиакомпаниями.

— Это большой плюс.

— Мистер Пол Флендерс встретит вас завтра утром в аэропорту Хитроу. Он работает в лондонской конторе мистера Диксона. В его обязанности входит устроить вас в гостиницу.

— Я полагаю, с мистером Флендерсом у вас особые отношения?

— Откуда такой вывод?

— Вы уверены, что завтра утром он будет свободен.

— Ах это! Видите ли, каждый в компании знает, как строго мистер Диксон относится к делу, поэтому первый долг сотрудников — оказывать максимальное содействие.

Я допил пиво. Кэролл еще немного отпил из своего стакана. Давал понять, что привык к более изысканным и дорогим напиткам. Он улыбнулся мне, сверкнув безупречно белыми зубами, взглянул на часы, где в отсутствии вульгарных цифр царили лишь две стрелки, и произнес:

— Почти полдень. Я полагаю, вам еще нужно собрать вещи.

— Конечно. К тому же придется сделать пару звонков в Госдепартамент.

Он поднял брови.

— Ведь я лечу в Англию не затем, чтобы читать древние манускрипты «Беовульфа» в Британском музее. Я должен провезти оружие. Мне необходимо знать установленные правила.

— О, простите, с этими вещами я мало знаком.

— Именно поэтому еду я, а не вы.

Он снова продемонстрировал мне свои превосходные коронки.

— Билет будет у стойки «Пан-Ам» в аэропорту Логан, — уточнил он. — Надеюсь, полет будет приятным. И... не знаю, что обычно говорят в таких случаях. Удачной охоты, может быть. Только это звучит крайне мелодраматично.

— Только не тогда, когда эти слова произносят киноактеры, — заметил я.

Проходя мимо Джен, я молча выразил ей свое одобрение, подняв вверх большой палец, как в старых фильмах про Королевские ВВС. Думаю, она оскорбилась.

Глава 3

Первое, что я сделал, это позвонил в авиакомпанию. Мне пояснили, что пистолет я могу провезти в разобранном виде, упакованным в чемодане, и с обязательным предъявлением его на таможне. Патроны должны лежать отдельно. Конечно, в салон брать пистолет не разрешается.

— А можно жевать резинку, если у меня закладывает уши? — съязвил я.

— Вне всяких сомнений, сэр.

— Благодарю вас.

Затем позвонил в британское консульство. Там четко ответили, что с провозом охотничьего ружья не существует никаких проблем. Его даже можно пронести с собой. Никаких бумаг не требуется.

— Я говорю не об охотничьем ружье, а о револьвере системы «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра. Тяжелая кобура с ружьем в ней обычно натирает бедро. Да и ходить по Лондону с обрезом кажется мне несколько картинным.

— Действительно. Что касается личного оружия, то правила гласят следующее. Если у вас есть соответствующие документы, то оружие хранится на таможне до тех пор, пока вам не выдадут разрешение шефа полиции того города, где вы намерены остановиться. Вы, кажется, упомянули Лондон?

— Верно.

— Значит, там вы и получите разрешение. Абсолютно исключен провоз в страну пулеметов, автоматов, автоматических винтовок и любого оружия, способного стрелять зарядами с отравляющими газами.

— Вот черт, — закончил я разговор.

После этого я снова перезвонил Кэроллу.

— Не может ли ваш человек в Лондоне решить мои проблемы с полицией? Мне нужно разрешение на ношение оружия. — Я назвал ему серийный номер моей лицензии, выданной в штате Массачусетс, а также номер своего удостоверения частного детектива.

— Могут возникнуть сложности с выдачей документа без вашего присутствия.

— Они легко устранимы. Ведь я буду там уже завтра утром. Возможно, Флендерсу удастся решить наши проблемы. Неужели ваша компания не имеет режима наибольшего благоприятствования у лондонских ищеек?

— Мы сделаем все, что сможем, мистер Спенсер, — сказал он и повесил трубку.

Довольно резко для парня с его воспитанием. Я посмотрел на часы: ровно два. Выглянув на Массачусетс-авеню из окна своей конторы, увидел худого старика с козлиной бородкой. Он прогуливал на поводке маленькую старую собачку. Даже с высоты второго этажа мне было видно, что поводок новый. Блестящие металлические звенья и красная кожаная петля. Старик остановился и стал рыться в мусорной корзине, которая была прикреплена к уличному фонарю. Собака сидела с молчаливым спокойствием, которое присуще только старым псам. Ее короткие лапки слегка подгибались.

Я позвонил Сюзан Сильверман. Никто не ответил. Набрал номер своего автоответчика. Никаких сообщений. Для интересующихся оставил информацию о том, что уезжаю из города по делам. Когда вернусь, не знаю. Аппарат принял мое сообщение бесстрастно.

Я закрыл контору и отправился домой, чтобы собрать вещи. Чемодан, дорожная сумка и мешок для второго костюма. Бросил в чемодан две коробки патронов тридцать восьмого калибра. Потом вынул обойму из револьвера и упаковал их порознь в сумку, туда же сунул кобуру. В три пятнадцать я был готов. Снова позвонил Сюзан Сильверман. Никакого ответа.

В моем родном городе Бостоне живут люди, которые грозятся убить меня. Поэтому я не люблю ходить без оружия. Я взял запасной револьвер и сунул его сзади за ремень. Это был кольт «магнум-357» с четырехдюймовым стволом. Я держал его на тот случай, если на меня нападет кит-полосатик. Ходить с ним было крайне неудобно, но я мужественно отправился получать деньги по чеку, выписанному Кэроллом.

— Мистер Спенсер, вы хотите оформить аккредитив?

— Нет, просто наличные. Я бы взял английской валютой, если у вас есть.

— Извините, нет. Но мы можем заказать к пятнице.

— Спасибо. Давайте зелеными. Обменяю их там.

— Вы что же, пойдете по улице с такой суммой наличных денег?

— Да. Посмотрите на мое мальчишеское лицо. Разве у кого-нибудь может возникнуть желание ограбить меня?

— Вы уже вполне взрослый человек.

— Но все еще очень наивный, — заметил я.

Вернувшись домой без четверти четыре, снова позвонил Сюзан Сильверман. Безответно.

Тогда мне пришлось взять телефонный справочник и набрать телефон деканата летних курсов при Гарварде.

— Я пытаюсь разыскать слушательницу курсов миссис Сильверман. Если не ошибаюсь, она проходит повышение квалификации.

На том конце пошли сетования по поводу того, как трудно найти человека при таком минимуме информации. Потом предложили соединить меня с администрацией курсов.

Администрация заканчивает работу в четыре тридцать, и для них будет не менее трудно найти студентку. Звонил ли я в деканат? Да, звонил. Возможно, мне окажут помощь в отделе управления. Секретарша переключила меня туда. Знаю ли я, как зовут профессора? Нет, не знаю. А номер курса? Нет. Та-ак, будет чрезвычайно трудно.

— А если я заявлюсь к вам лично и надеру зад какому-нибудь вашему профессору?

— Простите, не поняла.

— Посмотрите расписание. Там есть занятия? У вас ведь должно быть расписание. Не буду убеждать вас, что это вопрос жизни и смерти. Представьте, что я собираюсь вручить правительственную премию. Вообразите, что я — Соломон Гугенхейм.

— По-моему, Соломон Гугенхейм уже умер, — предположила собеседница.

— Господи...

— Но я посмотрю, — пообещала она. — Не кладите трубку, пожалуйста. — На другом конце провода слышались стук пишущей машинки и шорохи невидимого движения. Через полминуты секретарша вернулась. — Есть лекция по методике организации консультаций. Читает профессор Мор. Занятие идет с двух часов, а закончится в четыре пятьдесят пять.

— Где это?

Она объяснила. Я повесил трубку и направился в Гарвард-сквер. Было четыре двадцать.

Без двадцати пять я нашел свободное место на Массачусетс-авеню и припарковался напротив пожарного гидранта. На гидрант всегда можно положиться. Мне встретилась молодая женщина в теннисном костюме и кроссовках, у которой я спросил, как пройти к Сивер-Холлу, и в четыре пятьдесят шесть, когда появилась Сюзан, я стоял под деревом напротив выхода. На ней был синий хлопчатобумажный комбинезон с большими золотистыми молниями. Книги она несла в огромной холщовой сумке, висящей на плече. Сюзан спускалась по ступенькам в своей обычной манере. Весь ее вид как бы говорил: здесь все мое, и я отправляюсь обозревать свои владения. Я почувствовал внутри глухой толчок. Вот уже три года я смотрю на Сюзан, но всякий раз, когда встречаю ее, все внутри меня словно обрывается, а тело мое испытывает ощутимый удар. Мускулы плеч и шеи напряглись. Тут Сюзан увидела меня, ее лицо осветилось радостной улыбкой.

Два аспиранта исподтишка поглядывали на нее. Комбинезон очень шел Сюзан. Ее темные волосы блестели на солнце. Когда она подошла поближе, я увидел свое отражение в темных стеклах ее солнцезащитных очков. Моя белая тройка выглядела сногсшибательно.

— Прошу прощения, вы греческий мультимиллионер, нефтяной магнат или просто богатый бездельник? — обратилась она ко мне.

Я в ответ:

— Все вместе. Не соблаговолите ли вы выйти за меня замуж и провести остаток жизни в безумной роскоши на моем личном острове?

Сюзан поддержала игру:

— Охотно, но у меня тут проходной роман с одним чудаком из Бостона, сначала я должна утрясти эту проблему.

— Надеюсь, проблема не в чудаке, а в том, что роман — проходной, — высказал я надежду.

Сюзан подхватила меня под руку и заявила:

— У нас с тобой непреходящий роман, малыш. Пока мы шли по двору, несколько студентов и преподавателей неприкрыто таращились на Сюзан. Я не винил их, но смотрел сурово. Не стоит расслабляться, надо быть начеку.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Сюзан.

— Сегодня в восемь я должен лететь в Англию. Выкроил немного времени, чтобы попрощаться.

— Надолго?

— Не знаю. Возможно, надолго. Может, на несколько месяцев. Не могу сказать.

— Я буду скучать по тебе, — сказала Сюзан.

— Мы оба будем скучать друг без друга.

— Да.

— Я поставил машину на Массачусетс-авеню.

— А моя машина у Эверест-стейшн, я приехала сюда на метро. Мы можем поехать к тебе домой, а потом на твоей машине я отвезу тебя в аэропорт.

— Годится, — ответил я. — Только не командуй. Ты же знаешь, я этого не люблю.

— Я командую?!

— Да.

— Ты уже составил план прощального ужина?

— Да.

— Тогда забудь про него.

— Слушаюсь, шеф.

Она сжала мою руку и улыбнулась. В этой улыбке было что-то магическое, чего я никак не мог уловить. Озорство было бы слишком мягким словом. Коварство — слишком сильным. Но в ее улыбке присутствовало нечто такое, что говорило: «Знаешь, а хорошо бы...»

Я открыл дверцу машины, она проскользнула на сиденье, и комбинезон туго и гладко обхватил ее бедра. Я обошел машину, сел за руль и запустил двигатель.

— Интересно, — начал я. — Если бы под комбинезоном было белье, то оно обязательно было бы заметно. А здесь все признаки отсутствуют.

— Мое дело — знать истину, а твое — докапываться до нее, дружок.

— Отлично, — сказал я. — Надеюсь, наше торжество удастся.

Глава 4

Я выяснил все, что касалось нижнего белья, а также кое-какие другие подробности. Большинство из них я уже знал, но было приятно вспомнить. После мы лежали на кровати, и свет уходящего дня заливал комнату. Ее тело, сильное и немного влажное от взаимных усилий, атласно блестело там, где солнце касалось его.

— Ты вынослива и неутомима, — восхитился я.

— Постоянная практика, — бросила она в ответ. — И соответствующее отношение.

— Мне кажется, ты измяла мой льняной костюм.

— Он все равно помнется в самолете.

Мы оделись и, пройдя по Бойлстон-стрит через административный центр, направились в ресторанчик под названием «Сент-Ботолф». Это был один из множества типичных калифорнийских ресторанов, которые появились на волне освоения городских окраин, как одуванчики на только что выстриженной лужайке. Приткнувшись к отелю «Колоннада», он сохранял тот наивный национальный дух, который обычно воплощается в каменной кладке и обилии зеленых растений. Кроме того, здесь подавали отличный мясной рулет.

Я заказал рулет, а Сюзан — эскалоп по-провансальски. Разговор наш был коротким. Я рассказал о предложенной работе.

— Охотник за головами, — подытожила она.

— Что-то вроде этого. Почти как в кино.

— У тебя есть конкретный план?

Грим на ее лице был наложен весьма искусно. Глаза подведены, углублены тенями, на щеках — румянец, на губах — помада в тон. Возможно, в свои сорок она выглядела гораздо эффектнее, чем в двадцать. В уголках глаз прятались мелкие морщинки, а частая улыбка оставила вокруг рта легкие намеки на возраст, но все это придавало ей стиль и значимость.

— Стандартный план у меня есть всегда. Доберусь до места, покопаюсь, может, найду что-нибудь стоящее, там видно будет. Возможно, дам объявление в газету и предложу солидное вознаграждение.

— Таким людям? Думаешь, твое вознаграждение заставит кого-нибудь из группы предать остальных?

Я пожал плечами.

— Может, и так. А может, это подтолкнет их искать со мной встречи. Способы могут быть разными. Мне нужен контакт. Я ищу Иуду.

— Они ведь могут попытаться убить тебя, если узнают, что ты идешь по следу.

— Вероятно. Но я попробую помешать им.

— Это и будет твой контакт? — предположила Сюзан.

— Да.

Она покачала головой.

— Не скажу, что это время будет для меня легким и приятным.

— Знаю... Мне это тоже вряд ли понравится.

— Думаю, ты привираешь. Тебя ведь ждет опасное приключение. Том Свифт, свободный охотник. В душе ты надеешься, что погоня будет удачной.

— Так было раньше, пока я не знал тебя, — ответил я. — Теперь даже охота не доставляет удовольствия, если тебя нет рядом.

— Надеюсь, ты говоришь правду. Ценю твое признание. Ведь я тебя знаю. Если я потеряю тебя, мне будет очень больно. Никогда не смогу зажить прежней жизнью.

— Я вернусь, — заверил я ее. — Просто не посмею умереть вдали от тебя.

— О Господи! — ее голос дрогнул. Она отвернулась.

У меня пересохло в горле, а глаза почему-то защипало.

— Я понимаю тебя, — заговорил я. — Не будь я таким толстокожим неотесанным чурбаном, то расчувствовался бы и растаял.

Она снова повернулась ко мне. Ее глаза блестели, но лицо было спокойным, и она заявила:

— Ты — может быть, но не я. Я намерена поступить как известная и моя любимая героиня мисс Китти, а посему давай смеяться и болтать все оставшееся до самолета время. — Она положила ладонь на мою руку, пристально посмотрела на меня и, наклонившись вперед, произнесла: — Будь осторожен, Мэт.

— Человек должен делать то, что ему положено, Китти, — заявил я. — Поэтому давай выпьем пива.

Все остальное время за ужином мы весело болтали. Дорога в аэропорт была не менее оживленной. Сюзан подбросила меня к международному аэровокзалу. Я вышел из машины, открыл багажник, вынул багаж, бросил вместо него кольт и захлопнул крышку. Потом заглянул в окошко машины.

— Я не пойду с тобой, — объявила Сюзан. — Сидеть и ждать в аэропорту так утомительно. Пошли мне открытку. Буду встречать тебя на этом же месте, когда ты вернешься.

Я поцеловал ее на прощанье и потащил багаж в здание.

Как и обещали, билет ждал меня у стойки «Пан-Ам». Я забрал его, прошел проверку на таможне и направился в зал ожидания. Ночь медленно опускалась на международный аэропорт. Я зарегистрировал страховочный талон, нашел свободное место поближе к выходу и достал книгу. На сей раз я прорабатывал научный трактат «Возрождение через принуждение» — работа некоего парня по имени Ричард Слоткин. Один из приятелей Сюзан дал мне его прочесть, потому что хотел узнать, как он выразился, «непредвзятое мнение сведущего человека». Он преподавал английский в Тафтсе, так что его, пожалуй, можно извинить за такие пассажи.

Книга мне нравилась, но я не мог сосредоточиться. Сидеть ночью в аэропорту — крайне неуютно. А полет без компании в чужую страну в почти пустом самолете только усиливает это чувство. Мне даже захотелось вернуться и позвать Сюзан, попросить ее побыть со мной. Становясь старше, я начинаю тяготиться одиночеством. Возможно, причина в Сюзан. Или и то, и другое. Еще десять лет назад я бы счел происходящее веселым приключением. Теперь же мне хотелось спрятаться.

В восемь тридцать мы заняли места в самолете. В восемь пятьдесят самолет взлетел. В девять пятнадцать стюардесса предложила мне первую баночку пива и пакетик соленого миндаля. Мое настроение улучшилось. Может, завтра я поужинаю у Симпсона, а обедать отправлюсь в какой-нибудь уютный индийский ресторанчик. К десяти часам я выпил три пива и съел почти полфунта миндаля.

Пассажиров было немного, и стюардесса была ко мне внимательна. Наверное, ее сразил мой элегантный белый костюм. Пусть даже сильно мятый.

Я читал книжку, не обращая внимания на демонстрирующийся фильм, слушал старые, но милые песенки через наушники, выпил еще несколько банок пива, и мое настроение неуклонно поднималось. После полуночи я растянулся на сиденьях и задремал. Когда проснулся, стюардесса уже разносила кофе с булочками, а солнце ярко било в иллюминаторы.

Мы приземлились в аэропорту Хитроу близ Лондона в десять пятьдесят пять по лондонскому времени. На негнущихся ногах я вышел из самолета, тело мое одеревенело от лежания на сиденьях. Кофе с булочками отчаянно ссорились с пивом и соленым миндалем.

В довершение всего, таблички аэропорта Хитроу усложнили эту мешанину и удлинили мое передвижение по нему. Я проследовал согласно стрелкам и сел на автобус-челнок "А". Несколько дополнительных указателей привели меня в конец очереди к окошечку паспортного контроля. Служащий взял мой паспорт, улыбнулся и сказал:

— Доброе утро, мистер Спенсер. Пройдите, пожалуйста, в бюро безопасности, вон туда.

— Вам уже сообщили? Меня собираются арестовать за неумеренное потребление пива на международных авиалиниях?

Служащий улыбнулся и еще раз кивнул в сторону бюро безопасности:

— Туда, сэр, туда. Прошу вас.

Я забрал у него паспорт и направился к двери службы безопасности. Внутри находились офицеры в полной форме и высокий худой мужчина с крупными зубами. Он курил сигарету. На нем — темно-зеленая рубашка с коричневым галстуком.

— Меня зовут Спенсер, — сообщил я. — Служащий паспортного контроля послал меня сюда.

Высокий худощавый парень подал голос:

— Добро пожаловать в Англию, мистер Спенсер. Я — Пол Флендерс.

Мы обменялись рукопожатием.

— Вы прошли таможенный досмотр?

Я кивнул.

— Позвольте мне. Я позабочусь о вашем багаже.

Он отдал документы офицеру безопасности и, взяв меня за локоть, подтолкнул к выходу из помещения. Мы вышли в другую дверь, не в ту, через которую я попал сюда, и я догадался, что мы миновали таможенную зону. Флендерс запустил руку в карман твидового пиджака и вытащил конверт, на котором было написано мое имя.

— Вот, — произнес он. — Мне удалось утрясти этот вопрос с властями сегодня утром.

Я вскрыл конверт. Это было разрешение на ношение оружия.

— Неплохо, — сказал я.

Мы покинули здание аэровокзала, пользуясь одним из переходов, который соединял службы первого этажа Хитроу. Я увидел черное лондонское такси и носильщика, который загружал мои вещи в машину под пристальным взглядом службы безопасности.

— Неплохо, — еще раз повторил я.

Флендерс улыбнулся.

— Ерунда. Имя мистера Диксона имеет здесь значительный вес, как, впрочем, и в других частях света. — Он жестом пригласил меня в машину. Водитель занял свое место, пробурчав что-то, неразборчивое, и мы тронулись.

Флендерс бросил шоферу:

— Отель «Брутон», если не возражаете. — Затем откинулся на сиденье и закурил сигарету. Пальцы у него были длинные и костлявые, с пятнами никотина. — Мы сняли вам номер в «Брутоне», — пояснил он мне. — Это первоклассный отель и расположен удачно. Надеюсь, вам понравится.

— Когда я занимался последним делом, — бросил я в ответ, — то две ночи провел во взятом напрокат автомобиле. Могу сразу сказать, что «Брутон» гораздо лучше.

— Ну и отлично, — обрадовался он.

— Вы знаете причину моего приезда? — спросил я.

— Знаю.

— Что вы можете рассказать?

— Боюсь, немного. Может быть, после гостиницы мы пообедаем и поговорим обо всем. Мне думается, вы захотите освежиться и отдать костюм в чистку.

— Да, знаете ли, помялся в самолете.

— Ну конечно.

Глава 5

Отель «Брутон» расположился близ Беркли-сквер и выглядел весьма шикарно. Флендерс расплатился с шофером, передал вещи портье, и вместе мы направились к стойке. Такое впечатление, что он не очень-то полагался на меня: наверное, считал наемным головорезом из провинции, который и двух слов связать не сможет. Надо бы проверить, не вляпался ли я в коровью лепешку.

В номере — кровать, небольшое бюро, синее с подлокотниками кресло, маленький журнальный столик красного дерева. К комнате примыкала ванная, выложенная белым кафелем. Окно выходило на вентиляционную шахту соседнего здания. Очарование старого мира. Флендерс дал на чай коридорному и взглянул на часы.

— Сейчас час, — известил он меня. — Думаю, вы захотите передохнуть и обустроиться, но позже мы бы могли пообедать, и я расскажу все, что мне известно. У вас есть деньги?

— Деньги у меня есть, но мне нужны фунты, — ответил я.

— Да, конечно, — встрепенулся Флендерс. — Я вам обменяю. — Он вытащил из внутреннего кармана большой длинный бумажник.

— Вот вам сто фунтов, — сказал он. — На первое время.

— Благодарю. — Я достал из левого заднего кармана бумажник и отсчитал две с половиной тысячи долларов. — Если вас не затруднит, обменяйте это для меня. И возьмите отсюда за свою сотню.

Он весьма брезгливо поглядел на мой бумажник. Тот был толстый и неаккуратный.

— Не обязательно, — объяснил он. — Вы же знаете, это деньги мистера Диксона. Он очень заботится, чтобы к вам здесь хорошо относились.

— Пока все неплохо, — отозвался я. — Я не скажу ему, что вы сняли мне номер с видом на вентиляционную шахту.

— Прошу прощения, — стал оправдываться Флендерс, — но сейчас — пик туристического сезона, а времени было в обрез...

— Все. Нем как рыба, — пообещал я.

Флендерс испытующе посмотрел на меня и улыбнулся. Он не знал, шучу я или нет.

— Я могу зайти за вами, скажем, в шесть.

— В шесть в самый раз. Но мы могли бы встретиться где-нибудь. Дорогу я найду. Если потеряюсь, спрошу полицейского.

— Прекрасно. Думаю, вы не будете возражать против «Симпсона» на улице Стрэнд. Это типично лондонское заведение.

— Договорились. Увидимся в шесть. Он дал мне адрес и распрощался. Я разложил вещи, потом собрал револьвер, зарядил его и положил на тумбочку у кровати.

После этого побрился, почистил зубы и принял душ. Затем снял трубку телефона, позвонил вниз администратору и попросил разбудить меня в пять тридцать. Наконец я растянулся поверх покрывала и уснул. Я тосковал по Сюзан.

В пять сорок пять, жизнерадостный и бодрый, пружинящей походкой, с револьвером, скрытым под пиджаком, я вышел через главный вход отеля «Брутон». Свернув на Беркли-стрит, я направился в сторону Пикадилли.

В руках у меня была карта города, которую я купил в магазине отеля, хотя я уже бывал в Лондоне несколько лет назад, еще до Сюзан, приезжал сюда вместе с Брендой Лоринг. Мой путь лежал вдоль Пикадилли. Я остановился у витрин «Фортнума и Мейсона», чтобы поглазеть на выставленные там продукты. Ощущалось легкое волнение. Мне нравятся города, а Лондон — город в полном понимания этого слова, как и Нью-Йорк. Было бы здорово пройтись по этим магазинам вместе со Сюзан и купить копченые перепелиные яйца, или грудки дичи в желе, или еще что-нибудь, привезенное из глубинки.

Наконец я достиг площади Пикадилли, которая была обрамлена простенькими кинотеатриками, ресторанчиками и бистро, повернул с нее направо и направился к Трафальгарской площади, к Нельсону и проклятущим голубям. Проходя по Стрэнд-стрит, я разминулся с лондонским полицейским, мирно шествовавшим по улице. Руки за спиной, переговорное устройство в кармане, микрофон приколот к лацкану. Главный аргумент — небольшая дубинка — был искусно упрятан в глубокий и ничем не выдающий себя карман.

«Симпсон» находился по правую руку, сразу за отелем «Савой». Интересно, играют ли в лифтах этого отеля джаз? Может, в потерявшем лоск «Савойе» и играют. Я вошел в ресторан, стены которого украшали дубовые панели, а потолок был недосягаем даже для взгляда. Я обратился к метрдотелю. Он поручил своему подчиненному проводить меня к Флендерсу, который как раз приподнялся из-за стола. Вместе с ним привстал и его сосед по столику. Очень классно.

— Мистер Спенсер, это инспектор полиции Даунс. Я пригласил его пообедать с нами, если вы, конечно, не возражаете.

Забавно, что произошло бы, если бы я возразил? Я представил, как Даунс, пятясь к двери и поминутно извиняясь, покидает ресторан.

— Прекрасно, — только и сказал я. Мы обменялись рукопожатием. Официант пододвинул мне стул. Мы сели.

— Что-нибудь выпить? — поинтересовался Флендерс.

— Пиво из бочки, — заказал я.

— Виски, — бросил Даунс.

Флендерс попросил «Кир».

— Инспектор Даунс занимался делом Диксона, — пояснил Флендерс. — К тому же он специализируется на действиях террористов в городских условиях, а негодяев в наши дни становится все больше.

Даунс скромно улыбнулся:

— Ну, не такой уж я большой эксперт, но сталкивался с такими делами довольно часто.

Вернулся официант с заказанными напитками. Пиво было холодное, но менее терпкое, нежели американское. Я сделал несколько глотков. Флендерс прикладывался к своему «Киру». Даунс пил виски из маленькой стопки — словно ликер смаковал. Белая кожа его большого круглого лица натягивалась на скулах и оттенялась ярким румянцем. Тело, скрытое черным костюмом, выглядело тяжелым и несколько оплывшим. Не толстым, а скорее расслабленным. Во всем его облике присутствовала скрытая мощь.

— Да, пока не забыл, — спохватился Флендерс. Он вынул конверт из внутреннего кармана пиджака и протянул мне. На лицевой стороне красными чернилами было выведено: «Спенсер, 1400». — Сейчас очень выгодный обменный курс, — пояснил Флендерс. — Ваша выгода — наши потери.

Я кивнул и убрал конверт.

— Спасибо, — сказал я. — Итак, что вы можете рассказать?

— Давайте сначала сделаем заказ, — предложил Флендерс. Он заказал семгу, Даунс — ростбиф, а я — баранину. Предпочитаю попробовать блюда национальной кухни. Официант выглядел довольным. Кажется, ему пришлись по душе наши заказы.

— Честь и Господь! — пробормотал я.

— Простите, не понял? — переспросил Флендерс.

Я покачал головой.

— Просто старая американская поговорка. Ну, так что у вас?

Даунс начал свой рассказ:

— Боюсь, не так уж много. За убийство Диксонов взяла на себя ответственность некая группа под названием «Свобода», и у нас нет основания подозревать кого-то еще.

— Что они собой представляют?

— Молодые люди, очень консервативно настроенные, собравшиеся из всех стран Европы. Штаб-квартира, возможно, находится в Амстердаме.

— Сколько их?

— Человек десять-двенадцать. Состав меняется довольно часто. Одни присоединяются, другие откалываются. «Свобода» не считается хорошо сложившейся, устойчивой группой. Больше похожа на сборище случайных молодых людей, объединившихся шутки ради.

— Цели?

— Простите?

— Каковы цели организации? Они собираются спасать китов? Или освободить Ирландию? Уничтожить апартеид? Возродить Палестину? Запретить аборты?

— Кажется, они антикоммунисты.

— Это совсем не объясняет покушение на Диксонов. Насколько мне известно, его предприятия не принадлежат к сектору государственного социализма.

Даунс улыбнулся и отрицательно покачал головой:

— Вряд ли. Взрыв бомбы был случайным. Такова тактика террористов, действующих в городе. Взрывы и тому подобное. Это подрывает авторитет правительства, создает панику, позволяет изменить общественный строй. И все в таком духе.

— И насколько они преуспевают?

— Насколько я знаю, правительство сдаваться не собирается.

— А как часто они прибегают к подобным методам?

— Трудно сказать. — Даунс приложился к виски и, подержав его во рту, как коньяк, медленно проглотил. — Чертовски хорошая штука! Точную цифру назвать невозможно, потому что мы получаем сведения о таких случаях чуть не каждый день. Трудно сказать, кто из этих подонков подложил бомбу и почему.

В разговор вступил Флендерс:

— Насколько я понял. Фил, это самая отчаянная группа. Она не угрожает основам государства?

Даунс покачал головой:

— Конечно, нет. Западной цивилизации не грозит немедленная гибель. Но они приносят людям страдания. И поэтому мы их преследуем.

— Это как-нибудь вам поможет? — осведомился Флендерс.

— Пока не очень, — отозвался я. — Информация больше удручает. Вот Даунс знает: чем непрофессиональнее и неорганизованнее группа таких сосунков, тем труднее зацепиться за них. Большую, хорошо организованную группу ваши люди давно вычислили бы, тут и говорить нечего.

Даунс дернул плечом и отпил глоток из стаканчика.

— В своем первом предположении вы правы, Спенсер. Часто их щенячий максимализм делает контакты невозможными. Однако та же неопытность снижает революционную эффективность и не дает реализовать свои кровавые идеи. Но при этом их чертовски трудно поймать.

— У вас есть что-нибудь на них?

— Если бы вы были газетчиком, — начал Даунс, — я бы сказал, что мы прорабатываем несколько продуктивных версий. Но, поскольку вы не из газеты, я отвечу вам прямо. Нет. У нас полный ноль.

— Никаких имен? Ни фотографий?

— Только фотороботы, которые я передал мистеру Диксону. Мы провели поиск. Ни один из них не всплыл.

— А информаторы?

— Никто ничего не знает.

— Вы приложили все усилия?

— Мы сделали все, что было в наших силах, — обиделся Даунс. — Вы здесь недавно, но, вероятно, вам известно, что мы не сидим сложа руки. Ирландская проблема отнимает у нашей конторы уйму времени.

— Вы не выглядите очень уставшим.

Даунс взглянул на Флендерса.

— Говорю вам честно, мы сделали в деле Диксона все, что смогли.

— Да я вас и не обвиняю. И проблемы ваши мне понятны. Сам когда-то был полицейским. Я говорю это лишь для того, чтобы Флендерс понял, что вы не имели возможности вести более интенсивный поиск. Вы тщательно проанализировали все явные улики. Запустили своих ищеек, перетряхнули старые дела о террористических актах, а дело — ни с места. У вас ведь нет такого количества людей, чтобы обшарить каждый куст в окрестностях.

Даунс снова пожал плечами и прикончил виски.

— Это верно, — подтвердил он.

Официант вернулся с заказами. Вместе с ним явился мужчина в белом переднике, который толкал впереди себя большой стол с паровым подогревом. На столе возвышалась медная крышка. Поравнявшись с нашим столиком, мужчина приподнял крышку и отрезал тот кусок баранины, на который я ему указал. Проделав все это, он отступил чуть назад, удовлетворенно улыбаясь. Я посмотрел на Флендерса. Тот дал повару на чай.

Пока мы занимались бараниной, официант подал остальные блюда. Я заказал еще пива. По всему было видно, что он невероятно счастлив обслуживать меня.

Глава 6

Я отказался от предложения Флендерса взять такси и пешком направился по Стренд к отелю. Тихо опускался вечер. Начало девятого. Поскольку до утра мне спешить было некуда, я медленно брел по улице. Там, где Стренд вливается в Трафальгарскую площадь, я повернул к Уайтхоллу. Потом остановился, чтобы посмотреть на двух несущих почетную службу часовых, караульная будка которых находилась перед зданием Конной гвардии. На часовых — кожаные ботфорты, металлические колеты и старинные, времен Британской империи, каски. Они выглядели как статуи, если не считать молодых и веселых лиц под старинными касками и живых глаз, оглядывающих прохожих. Эти лица производили впечатление. В конце Уайтхолла располагались здания Парламента и Вестминстерский мост, а напротив раскинулась площадь Парламента и Вестминстерское аббатство. Несколько лет назад мы с Брендой Лоринг носились по этим местам в шальной толпе туристов. Хотелось бы побродить по этим улицам, когда они опустеют.

Я посмотрел на часы: восемь пятьдесят. Минус шесть часов разницы, дома у нас еще только три. Интересно, Сюзан на занятиях? Может, лекции у них не каждый день. Хотя лето... Кто его знает? Я немного прошел по Вестминстерскому мосту и взглянул вниз. Темза. Господи Боже мой. Она несла свои воды через этот город, когда на реке Чарлз еще жили дикари. Внизу слева располагалась пристань для экскурсионных теплоходов. В прошлом году мы со Сюзан посетили Амстердам. Мы плыли на таком теплоходе по старинным каналам и любовались фасадами древних, построенных в семнадцатом веке, домов. Очарования добавили колеблющийся свет свечей, вино и настоящий голландский сыр. Возможно, сам Шекспир ходил по этому мосту. У меня сохранилось какое-то смутное воспоминание, что на той стороне реки должен находиться «Глобус»[2]. Или был когда-то. По-моему, он закрылся — или я ошибаюсь?

Я долго наблюдал за течением реки, потом развернулся и, опершись согнутыми локтями на перила моста, стал рассматривать прохожих. Очевидно, я смотрелся сногсшибательно в синем блейзере, серых летних брюках, белой рубашке и при галстуке в красно-синюю полоску. Я развязал галстук и повесил на шею, что придало мне менее официальный вид. Не прошло и пяти минут, как мимо порхнула лондонская пташка в кожаной мини-юбке. Заметив мое одиночество, она решила было скрасить его.

Насколько я мог заметить, мини-юбки не имели здесь явного преимущества. Мелькали восточные шаровары и сигарообразные джинсы «Ливайз», заправленные в высокие шнурованные ботинки. Я был готов принять любое предложение, но в мою сторону никто и не дернулся. Вероятно, поняли, что я иностранец. Сопливые патриотки! Ни одна не заметила медных кончиков моих шнурков. А вот Сюзан сразу обратила на них внимание.

Вскоре мне все наскучило. Я не курил уже лет десять-двенадцать, но в тот момент мне захотелось сделать последнюю затяжку и бросить непотушенную сигарету в реку, уходя прочь. Я решил не сдавать позиций перед лицом наступающего рака легких, но ощутил бедность арсенала своих драматических жестов. С южной стороны парк Сент-Джеймс ограничивался улицей Бердкейдж. По ней я и двинулся. Скорее всего, меня подталкивал мой ирландский романтизм. Он вел меня вдоль ограды парка Сент-Джеймс прямо к Букингемскому дворцу. Я остановился перед его фасадом и стал смотреть на пустынный широкий, выложенный тяжелыми плитами двор.

От памятника в центре площади, раскинувшейся перед дворцом, через Грин-парк тянулась дорожка до самой Пикадилли, неподалеку от которой находился мой отель. Я углубился в парк. Меня томило странное чувство одиночества, когда я шел сквозь темные заросли травы и деревьев, отделенный целым океаном от родного дома. Я вспомнил себя маленьким мальчиком, перебрал в уме цепь жизненных обстоятельств, которая связывала этого мальчика с мужчиной средних лет, бредущим в одиночестве по ночному парку в чужом городе. Маленький мальчик временами не был похож на меня. Как не был похож взрослый мужчина. Я чувствовал раздвоенность. Мне так не хватало Сюзан. Прежде я никогда не скучал по своим подругам.

Я снова выбрался на Пикадилли, повернул сначала направо, затем налево, на Беркли-стрит. Постоял немного, обозревая Беркли-сквер, длинную, узкую и очень аккуратную. Пения соловьев я не услышал. Может быть, когда-нибудь приеду сюда вместе со Сюзан и обязательно их услышу. Вернувшись в отель, я попросил коридорного принести четыре пива.

— А сколько стаканов, сэр?

— Стаканов не нужно, — ответил я ровным голосом.

Когда он вернулся, я дал ему приличные чаевые, чтобы загладить свое пренебрежение правилами хорошего тона, выпил пиво прямо из горлышка и завалился спать.

Утром проснулся рано и отправился давать объявление в «Тайме». Объявление гласило: «Вознаграждение в одну тысячу фунтов предлагается тому, кто даст информацию о группировке под названием „Свобода“ и о трех погибших от взрыва бомбы в ресторане „Стейнли“ 21 августа прошлого года. Спросить Спенсера в лондонском отеле „Брутон“».

Накануне вечером Даунс обещал прислать мне дело Диксона в отель, и к тому времени, когда я вернулся, в почтовом ящике у нижней регистрационной стойки обнаружился сложенный пополам большой конверт из манильской коричневой бумаги. Поднявшись в номер, я прочел содержимое. Ксерокопии первого полицейского донесения, свидетельские показания, беседы с Диксоном, прикованным к больничной койке, копии фотороботов и дежурные донесения полицейских о безрезультатности дальнейших поисков. Там же обнаружил ксерокопию заявления «Свободы», взявшей на себя ответственность за этот взрыв, и страстный призыв к борьбе с «коммунистической нечистью».

К сему прилагалась краткая история создания группировки, в основном почерпнутая из разрозненных газетных статей.

Я валялся на кровати в номере с видом на вентиляционную шахту и третий раз перечитывал материал, пытаясь выудить детали, упущенные моими английскими коллегами. Таковых не обнаружилось. Если они и пропустили что-нибудь, то и я их не обскакал. Выходит, я нисколько не хитрее их. Мои часы показывали четверть двенадцатого. Самое время пообедать. Если я не торопясь отправлюсь в ресторан и не спеша поем, то мне останется убить до ужина каких-нибудь четыре-пять часов. Я вновь взглянул на документы. Ничего нового. Если мое объявление не возымеет никакого действия, то я не знаю, что делать дальше. Я мог до бесконечности пить пиво и мотаться по стране, растрачивая десять тысяч аванса, но Диксону это вряд ли понравиться.

Я отправился в паб, расположенный на Керзон-стрит близ Шепард-Маркет, поел, выпил пива, после чего посетил Национальную галерею на Трафальгарской площади. Вторую половину дня провел в созерцании портретов людей прошедшей эпохи. Вот профиль женщины пятнадцатого века, у которой, как мне показалось, был сломан нос. А здесь автопортрет Рембрандта. Я утомился, рассматривая лица. Был уже шестой час, когда я, покинув галерею в состоянии некоторой отстраненности и легкого головокружения, направился к Трафальгарской площади с ее знаменитыми голубями. Как мне обещали, объявление должно появиться в газете завтра утром. Особого желания ужинать в ресторане не возникло, поэтому я отправился в гостиницу, заказал в номер пиво и кучу бутербродов, которые благополучно съел зачтением книги.

Обещание исполнили, и утром я увидел в газете свое объявление. Однако, судя по всему, я единственный, кто обратил на него внимание. Никто не позвонил ни в этот день, ни на следующий. Я мотался по отелю, пока у меня не поехала крыша. Тогда я пошел пройтись, надеясь, что мне оставят записку. В течение следующих пяти дней посетил Британский музей, побывал в лондонском Тауэре и прочел имена и надписи, нацарапанные на стенах тюремных камер. Я наблюдал за сменой гвардейского караула и ежедневно бегал трусцой в знаменитом Гайд-парке вокруг озера Серпентайн.

Однако, когда на шестой день после опубликования объявления я вернулся после очередной пробежки весь мокрый от пота, с расстегнутыми, как у заправского бегуна, нижними молниями на тренировочных брюках и в новеньких адидасовских кроссовках, то на мой вопрос: «Нет ли мне какого-нибудь письма?» — клерк вдруг ответил утвердительно. При этом он вынул из ящика белый конверт и протянул мне. Конверт был запечатан, на нем значилось единственное слово: «Спенсеру».

— Принесли с почтой? — спросил я.

— Нет, сэр.

— Звонка не было? Это ваш конверт?

— Нет. Письмо доставил какой-то молодой человек. Где-то полчаса назад.

— Он еще здесь? — поинтересовался я.

— Нет, сэр. Я его не вижу. Но можете посмотреть в кафетерии.

— Спасибо.

Почему они не позвонили? Вероятно, потому, что хотели посмотреть на меня живьем, а это можно было сделать, оставив письмо и проследив, кто его распечатает. Таким образом, меня вычислили, а я остался в неведении. Я прошел в холл, где по утрам подавали чай, и уселся в одно из кресел. Противоположная стена была облицована зеркалами, и я сел к ней лицом, чтобы видеть отражение зала. Темные очки гордо красовались на моем носу, и, поглядывая из-под них украдкой в зеркало, я распечатал конверт. Ничего подозрительного. В тонюсеньком конверте очень трудно спрятать взрывное устройство. Кроме всего прочего, это могло быть письменное приглашение от Флендерса на ужин с чаепитием в шикарном «Конноте». Мое предположение лопнуло как мыльный пузырь. Это было то, что мне нужно.

В записке говорилось: «Завтра в десять утра будьте у тоннеля близ северного входа в Лондонский зоопарк в Риджент-парке со стороны кафетерия».

Я притворился, что перечитываю записку, а сам медленно обвел взглядом фойе, насколько это позволяло зеркало. Ничего подозрительного не заметил, да я и не ожидал увидеть ничего из ряда вон выходящего. Лишь постарался запомнить все лица, попавшие в поле зрения, с тем расчетом, что если увижу их снова, то обязательно вспомню. Положил листок назад в конверт и, постукивая уголком конверта по зубам, медленно повернулся в кресле. Глубоко погруженный в собственные мысли, я, как последний идиот, оглядывал фойе. Потом поднялся, вышел через главный вход и снова направился в сторону Грин-парка.

Нелегко выслеживать неизвестно кого и самому не засветиться, тем более что этот кто-то старается уличить вас в ведении слежки. Я увидел ее, когда она переходила Пикадилли. Она покупала открытки в фойе отеля, а теперь бежала через дорогу в сторону Грин-парка примерно на расстоянии в полквартала от меня. Я все еще был одет в спортивную форму, мокрую от пота. Оружия у меня с собой не было. А вдруг террористы вознамерятся поквитаться со мной прямо сейчас?

В Грин-парке я остановился, сделал несколько показных глубоких приседаний и растяжек, затем лениво потрусил прочь. Если она не захочет меня упустить, ей придется тоже побежать. А если она побежит, я пойму, что она не опасается быть замеченной и, возможно, намерена стрелять или передать меня тому, кто завершит дело. В таком случае я буду вынужден сделать резкий поворот и нестись во весь дух к Пикадилли в поисках полицейского.

Она не побежала. Дала мне уйти и к тому времени, как я достиг Молла, испарилась. Я вернулся на Пикадилли по Квинз-Уок, пересек улицу и направился к отелю. На улице никого не встретил, не было никого и в отеле. Поднялся в номер, принял душ; револьвер лежал наготове на крышке туалетного бачка. Я заметно оживился. После недельного созерцания заката Британской империи ощутил прилив сил. Более того, сел на хвост тем, кто думал, что вычислил меня. Если дамочка принадлежит к группировке «Свобода», они наверняка считают, что раскусили меня, оставаясь незамеченными. Если же нет, если они хотят всего лишь попугать меня, а заодно проверить, крепкий ли я орешек, то я не дергаюсь. Я понял про них все, хотя им это было невдомек, и они упивались своей безопасностью. Впрочем, у меня имелись и проколы. Им удалось узнать про меня многое, а я засек только одного члена группировки. С другой стороны, я профессионал, а они любители. Конечно, если кто-нибудь сдуру подсунет мне бомбу, то ей будет безразлично, профессионал я или любитель.

Я надел джинсы, белую рубашку от «Ливайз» и белые адидасовские кроссовки с голубыми полосками. Не хотел, чтобы вонючие англосаксы подумали, что американская ищейка ни черта не смыслит в сочетании цветов. Вытащил из чемодана черную плетенную из кожи кобуру, надеваемую, как собачья шлейка, под пиджак, и скользнул в нее. Не так удобно, как набедренная кобура, но я вознамерился надеть короткую стильную куртку, которая никак не гармонирует с моим револьвером. Я засунул оружие в кобуру, накинул куртку «Ливайз» и даже не застегнул пуговицы. Куртка была из темно-синего вельвета. Оглядел себя в зеркале, висевшем над бюро. Поднял воротник. Элегантен. Чисто выбрит, только что из душа, недавно был у парикмахера. Воплощенный образ международного авантюриста. Пару раз попробовал быстро выхватить пистолет из-под мышки и убедился, что кобура меня не подведет. Изображая перед зеркалом знаменитого актера Хэмфри Богарта, я бросил: «Все кончено, Луи, брось пистолет». Я был готов действовать.

Комнату уже прибрали, и горничная в номере не появится. Я взял коробку с тальком и, стоя в холле, тщательно и ровно рассыпал порошок у порога прямо перед дверью со стороны комнаты. Всякий, кто войдет, оставит отпечаток обуви внутри и белые следы в коридоре, когда будет уходить. Если грабители проявят осмотрительность, то могут заметить и устранить следы. Но если у них не окажется с собой коробочки с тальком, им придется изрядно повозиться, чтобы восстановить линию порошка.

Осторожно переступив ровный слой талька, я закрыл дверь, а коробочку забрал с собой. Выбросил ее в мусорную корзинку возле лифта. На обратном пути куплю новую.

Я вышел на площадь Пикадилли, сел на метро и направился к Риджент-парку. В кармане моих брюк торчала сложенная карта города. Я вытащил ее и скользнул по ней глазом, стараясь не выглядеть туристом. Вычислив лучший путь через парк, одобрительно кивнул сам себе на тот случай, если кто-нибудь наблюдает за мной, — как бы убеждаясь в том, что я уже давно и наверняка знаю. Уверенно направился к северному входу.

Хотел осмотреть местность, прежде чем завтра явлюсь сюда.

У северных ворот миновал вольеры с журавлями, гусями и совами, затем пересек мостик через канал. Внизу прошлепал речной трамвай. Около здания, где разместились коллекции насекомых, начинался подземный переход, ведущий к административному корпусу и имевший, кроме того, выход в сторону ресторана. Слева размещался кафетерий. Справа — ресторан и бар. За кафетерием в маленьком зеленом вольере гуляли фламинго. Розовое на зеленом, потрясающе. Если террористы намереваются застрелить меня, то лучшего места, чем тоннель, им не найти. Самый обычный тоннель, прямой и без ниш. Спрятаться негде. Если меня возьмут в клещи, то проблем у террористов не будет. Значит, дружище, держись подальше от тоннеля.

В киоске кафетерия я приобрел карту зоопарка, где на обложке красовалась схема дорожек. Южная часть сразу за вольером с волками показалась мне наиболее благоприятным местом. Я отправился туда на экскурсию. Между двумя зданиями, в одном из которых содержались большие попугаи, а в другом — волнистые, находилась площадка. Там дети катались на верблюде, оглашая окрестности визгом и смехом и стараясь не свалиться с асимметрично горбатой спины.

Южный вход был за птичником, представлявшим гостям обитателей прерий, которые выглядели весьма зловеще, и клетками с дикими собаками и лисами; дальше шла территория, отведенная волкам. Эта диспозиция меня мало воодушевила. Я вернулся назад и осмотрел площадку кафетерия. Комплекс состоял из павильона и столиков. Еду подавали из здания, украшенного открытой аркадой. Если я сяду за столик на улице, то превращусь в отличную мишень. Да, задачка. Я заказал мясо и запеканку с почками у стойки, затем занял свободный столик.

Все было холодное и по вкусу напоминало резину. Давясь мясом, я обдумал ситуацию. Если террористы вознамерились убить меня, шансы помешать им крайне ничтожны. Хотя, может, убийство не входит в их планы, но рассчитывать на это не стоило.

«Нельзя полагаться на намерения противника, — сказал я себе. — Ты должен учитывать то, что он может сделать, а не то, что мог бы».

Парень, вытирающий столики, недоуменно посмотрел в мою сторону:

— Простите, сэр. Не понял?

— Ничего. Просто кое-какие замечания по военной стратегии. Тебе когда-нибудь приходилось этим заниматься? Сидеть и размышлять о военной стратегии?

— Нет, сэр.

— Возможно, в этом твое счастье. Слушай, забери эту гадость.

Я свалил недоеденное мясо и запеканку в мусорное ведро. Он удалился. Я хотел всего две вещи. Или три. Это как посмотреть. Я не хотел, чтобы меня пришили. Хотел вывести из строя кого-нибудь из моих противников. Хорошо, если хоть один за мной увяжется. Вывести из строя. Отличное выражение. Звучит лучше, чем «пришить». Но ведь именно это я и обдумываю здесь и сейчас. Назвать подобное действие более нейтральным словом не значит оправдать его. Но ведь выбор делает мой противник. Я не намерен первым открывать огонь. Они пытаются убрать меня, я защищаюсь. Я на них не нападаю. Это они охотятся за мной... Вообще-то я их тоже ищу, потому что они выслеживают меня, поэтому я имею право напасть на них. Чертовщина какая-то! Так или иначе, парень, тебе придется сделать то, что придется, есть у тебя оправдания или нет, и нечего тут морализировать. Да, придется. Интересно, как я потом буду чувствовать себя?

У них есть опыт общения со взрывными устройствами. Им нет дела, кто при этом пострадает. Этот факт мне известен. Если бы я был на их месте, то подождал бы, пока некто войдет в тоннель, кинул туда веселенькую штучку и превратил его в наскальную живопись. Кроме того, меня можно подловить на мосту через канал.

Кое-что о них мне известно. Я узнал девушку и имел полный комплект фотороботов, который мне вручил Диксон. Из всей компании меня знала только эта девица. Она непременно должна быть здесь завтра, чтобы следить за мной. Может, мне удастся вычислить их раньше? Сколько человек они могут послать? Если выбрали тоннель, то минимум двоих, да еще «хвост». По одному с каждого конца хватит. Но, когда они взорвали Диксонов, их было девять. Для дела все девять не нужны. Им скорее требуется круговая порука.

Группа, идущая на совместное убийство, дольше существует.

Держу пари: обозначатся все. Но будут очень осторожны. Кто-нибудь встанет на стреме. Не совсем же дураки. Итак, будут наблюдатели. Я поднялся. Ничего не остается делать, кроме как ввязаться в это дело. По возможности буду держаться в стороне от подземного перехода и открытых мест. Буду повнимательней приглядываться. Я ведь их знаю, хотя они уверены в обратном. И это мое основное преимущество. Кобура под курткой сильно мешала. Но в данный момент мне хотелось иметь как можно больше оружия.

Мясо и запеканка резвились в моем желудке, пока я выбирался на Принс-Алберт-роуд и трясся в красном двухэтажном автобусе, доставившем меня назад, в район Мэйфейр.

Глава 7

Возвращаясь в отель, я вышел чуть раньше, на Пикадилли, и завернул в специализированный магазин для мужчин. Там купил светлый парик, светлые усы и немного косметического клея, чтобы все это прикрепить. Спенсер, человек с тысячью лиц.

В коридоре у моей двери я увидел белый отпечаток башмака, а потому прошел мимо не останавливаясь. Там, где наш коридор пересекался с поперечным, я резко завернул направо и прильнул спиной к стене. Явных признаков засады я не обнаружил. Если мыслить стандартно, то один должен был засесть внутри, а другой — снаружи, но похоже, все обстояло иначе.

Конечно, в номер мог войти служащий отеля — по какому-нибудь незначительному делу. Но в то же время мог явиться тот, кто имел твердое намерение продырявить меня насквозь. Я положил пакет со своими маскарадными штучками прямо на пол и вытащил из кобуры револьвер. Я держал его в правой руке, прижав к груди так, чтобы оружие было скрыто от постороннего глаза. В коридоре пусто. Я заглянул за угол. В главном коридоре также никого не было.

Я стал медленно приближаться к своей комнате. Левой рукой вынул ключ из кармана, в правой я по-прежнему держал пистолет, теперь уже не скрывая его. Невнятные звуки работающего гостиничного оборудования ворковали вокруг меня. Лифты включались и останавливались. Нежно жужжали воздушные кондиционеры. Где-то работал телевизор. Двери отеля были отделаны дубом, на них поблескивали латунные номера.

Я стоял у своего номера и прислушивался. Внутри не раздавалось ни звука. Стоя справа от двери, я дотянулся левой рукой до скважины, как мог осторожнее вставил ключ и мягко повернул его. Ничего не произошло. Я приоткрыл дверь настолько, чтобы освободился язычок замка. Затем вытащил ключ и положил его назад в карман. Наконец перевел дыхание. Тяжело было глотать: во рту пересохло. Левой рукой я широко распахнул дверь и отпрянул к стене, занимая прежнюю позицию справа. Мое оружие было наготове, но ничего не изменилось. Внутри номера — ни малейшего движения.

Свет был выключен, но полуденное солнце щедро переливалось через подоконник моей комнаты и даже выплескивалось в коридор. Я отступил на несколько шагов, чтобы заглянуть в номер под другим углом, а затем отскочил к противоположной стене. Если кто-нибудь и выскочит, чтобы застрелить меня, то будет рассчитывать, что я стою там, где находился секунду назад. Я снова сложил на груди руки, скрывая пистолет, прижался спиной к стене и заглянул в номер через открытую дверь. Я ждал.

Справа от меня остановился лифт, из которого вышел мужчина в ярком клетчатом джемпере в сопровождении дамы, одетой в розовый брючный костюм. Мужчина был абсолютно лыс, волосы дамы отливали благородной сединой. Парочка скользнула по мне взглядом, не высказывая никакого интереса, и проследовала мимо. Я отметил про себя, что они проявили благоразумие, не заглянув в открытую дверь. Я проводил их взглядом. Не похожи на террористов, но кто может распознать террориста по внешнему виду? Нужно внимательно относиться к любому человеку, одет он в пестрый джемпер или нет. Пара скрылась за дверями номера где-то в середине коридора. Больше никого.

Я буду чувствовать себя последним идиотом, если комната окажется пустой, не могу же я стоять здесь как приклеенный, изображая из себя агента Икс-15. Но я буду еще большим идиотом, если ввалюсь в номер и обнаружу, что там террористов — как сельдей в бочке. Тогда можно заказывать уютное местечко на кладбище в старой доброй Англии — и это из-за того, что у меня не хватило выдержки. Уж лучше подождать.

Очевидно, тот, внутри, тоже ждал. Но я готов был побиться об заклад, что у него нервы слабее. Ему будет казаться, что дверь потихоньку открывается, и он не выдержит. Если их двое, развлечение может затянуться. У одиночки нервы сдают быстрее, нежели у двоих. Но мне до завтрашнего утра спешить некуда. Я мог и подождать.

Женщина в белой униформе, с виду индианка, прокатила мимо тележку с грязным бельем, бросила беглый взгляд в открытую дверь, меня же вниманием не удостоила. Я с какой-то досадой отметил, что все больше и больше женщин не обращает на меня внимания. Возможно, я мало напоминаю кумира нынешних дней.

Свет, исходивший из моей комнаты, стал менее ярким. Я насторожился, так как знал, что если внутри будет движение, то обязательно появится тень. Может, мой противник тоже знал об этом и поэтому ждал темноты.

Двое африканцев вышли из лифта и проследовали мимо. Оба были одеты в серые деловые костюмы с очень узкими лацканами. Их темные галстуки не отличались друг от друга, длинные воротнички одинаковых белых рубашек симметрично заворачивались книзу. У того, который шел ближе ко мне, на щеках были вытатуированы знаки племени. Его компаньон носил круглые, в золотой оправе очки. Когда они поравнялись со мной, я услышал, что они говорят по-английски с акцентом. Ни я, ни дверь их не заинтересовали. Я наблюдал за африканцами вполглаза, разделив внимание между ними и дверью. В сообщники можно взять кого угодно.

Телефон в моем номере стоял рядом с дверью, так что убийца не может позвонить, не опасаясь быть услышанным мною. Хотя можно подать какой-нибудь сигнал из окна или же заранее оговорить время, когда должна явиться подмога.

Сложно наблюдать и за передвижением в коридоре, и за дверью. Рука устала сжимать револьвер. Мышцы онемели, а взведенный курок требовал особого внимания. Я подумал, не перебросить ли пушку в левую руку. С левой руки я стрелял не так хорошо, как с правой, а верный выстрел мог понадобиться в любую минуту. Но если правая рука вконец онемеет, такой результат меня тоже не устроит. Я переложил своего верного помощника в левую руку, а правую начал разминать. Новое положение вызывало неудобство. Надо побольше тренироваться в стрельбе с левой руки. Я продолжал выполнять разминочные упражнения.

«Как же тебя угораздило подставиться под пулю, Спенсер?» — «Понимаешь ли. Святой Петр, я долго торчал в коридоре, и у меня онемела рука. Потом и все тело сделалось как бревно». — «А что, неужели у настоящего крутого парня могут онеметь руки? Ну, Спенсер!» — «Нет, сэр». — «Не думаю, что ты достоин быть принятым в рай для частных сыщиков. Спенсер».

Я немного расслабился. Рука отошла, и я переложил револьвер назад. Щель приоткрытой двери заметно потемнела. Семейство из четырех человек, увешанных фотоаппаратами и сумками, высыпалось из лифта и покатилось по коридору. Дети было заглянули в дверь, но отец сказал: «Не задерживаться». У них был американский акцент, а голоса — очень уставшими. У мамаши — отличная корма. Они завернули в поперечный коридор и исчезли. Вечерело. Я уже отстоял сверхурочные в этом коридоре. Безвременная смерть в сверхурочный час. Ах, Спенсер, как любишь ты играть словами. Безвременная...

У меня устали ноги. От долгого стояния я чувствовал тупую боль в пояснице. Почему человек устает от стояния больше, чем от хождения? Какая нелепость! Ждать, что кто-то выскочит из темноты проема двери и начнет палить в тебя. Так, сосредоточься. Не позволяй мыслям разбредаться. Ты и так уже потерял контроль, когда мимо проплыла шикарная корма. Если бы в этот момент началась пальба, ты бы поймал свою пулю, малыш.

Я гипнотизировал дверь. Убийца, должно быть, выскочит справа. Дверь открывалась в левую сторону. Он наверняка развернется лицом вправо, ища меня в этой стороне коридора. А может, и нет, может, он выползет на животе, прижимаясь к полу. Я бы именно так и поступил. Или нет? Можно было бы вывалиться из двери и, резко развернувшись в другую сторону, попытаться опередить парня, который таращится на дверь с упорством гипнотизера-самоучки.

А может, меня там не было бы. Я был бы пустой комнатой, а какой-то нервный придурок стоял бы в коридоре и пялился в пустоту в течение нескольких часов. Можно, в конце концов, позвонить в службу безопасности отеля и сообщить, что нашел дверь своего номера открытой. Правда, если там все-таки кто-то есть, то первый, кто переступит порог, проглотит свинцовую пилюлю. Террорист просидел в номере довольно долго и наверняка потерял способность анализировать. А если он приверженец «Свободы», то ему тем более все равно, кто отправится на небеса. Я не имел права просить кого-либо войти в эту дверь вместо меня. Буду ждать. Я умею ждать. В этом деле я преуспел. Могу торчать здесь до скончания века.

Вдоль коридора темнокожий официант, одетый во все белое, вез столик с заказанными в номер блюдами. Он появился из служебного лифта и прокатил свою тележку справа от меня. За ним тянулся аппетитный запах жареного картофеля. После мяса и запеканки из почек я решил соблюдать строгий пост, но запах картошки заставил меня изменить решение.

Террорист, пригнувшись, выскочил из номера и выстрелил вдоль коридора в направлении лифта — только он ошибся, сделал неправильный выбор. У него была быстрая реакция, и он успел наполовину развернуться, прежде чем я нажал на курок. Рука прямая, корпус слегка повернут, во время выстрела задержать дыхание. Первым выстрелом я попал ему в грудь. Из-за близкого расстояния удар пули чуть отбросил его. Я выстрелил второй раз, когда он начал заваливаться вбок. Ноги его подогнулись. Пистолет выскользнул из руки, пока он падал. Маленький калибр. Длинный ствол. Для спортивной стрельбы. Я перепрыгнул через террориста и ввалился в дверь своего номера, упал на плечо и перекатился за кровать. В комнате затаился второй, его первая пуля отколола кусок дверного косяка за моей спиной. Вторая обожгла левое бедро горячей болью. В полусидячем положении я трижды выстрелил в темноту комнаты, целясь в едва различимый на фоне окна силуэт. Он опрокинулся через стул и остался лежать на спине, одной ногой зацепившись за сиденье.

Я сел, привалившись к стене. Так вот почему они так долго держались. Их было двое. Я тяжело дышал, сердце выпрыгивало из груди. Я умру не от пули, меня однажды хватит инфаркт.

Несколько раз глубоко вздохнул. В правом нагрудном кармане моей темно-синей вельветовой куртки было двенадцать запасных патронов. Я вытащил обойму и вытряхнул стреляные гильзы. Оставался только один целый патрон. Я почувствовал тяжесть в бедре. Рана еще не болела, но по теплу, которое разливалось подо мной, я понял, что истекаю кровью. Выстрелы в пустынном коридоре прозвучали достаточно громко. Полиция должна появиться с минуты на минуту.

Я подполз к темной фигуре на полу. Нога все еще цеплялась за стул. Пощупал пульс — его уже не было. Мне пришлось встать на ноги и проковылять к двери. Первый человек, в которого я стрелял, так и лежал на том месте, где его застигла смерть. Длинноствольный пистолет валялся в полуметре от вывернутой руки. Коленки подтянуты к животу. По напольному покрытию разлилась лужа крови. Я сунул револьвер в кобуру и вернулся в номер. Левая нога начинала ныть. Сев на кровать, я только снял трубку телефона, как услышал шаги в холле. Несколько человек остановились в коридоре, кто-то подошел к моей двери. Я положил трубку на рычаг.

— Спокойно, выходить с поднятыми руками. Полиция.

— Все нормально, — отозвался я. — Здесь один убитый, а я ранен. Входите. Я — не террорист.

Молодой человек в светлом плаще резко вошел в комнату, направив на меня револьвер. Вслед за ним появился еще один, тоже с револьвером. Последний был старше, волосы его тронула седина.

— Пожалуйста, встаньте, — обратился ко мне тот, что помоложе. — Руки за голову, пальцы — в замок.

— У меня в кобуре под левой рукой — револьвер, — заявил я.

В комнату набились несколько полицейских в форме и еще двое в гражданской одежде. Один направился прямо к телефону и стал куда-то звонить. Самый старший, с седыми волосами, усадил меня, забрал оружие и оставшиеся в кармане неиспользованные патроны и отступил назад.

Молодой обратился к человеку, который говорил по телефону: «У него кровотечение. Нужна медицинская помощь». Говоривший кивнул.

Молодой полицейский повернулся ко мне:

— Итак, что здесь произошло?

— Я — не нарушитель, — начал я. — Я американский детектив. Веду расследование. Если вы свяжетесь с инспектором Даунсом из вашего департамента, он поручится за мои слова.

— А эти джентльмены? — он кивнул в сторону тела, лежащего на полу, и дернул подбородком, подразумевая того, который находился в коридоре.

— Не знаю. У меня есть смутное предположение, что они намеревались отправить меня на тот свет, потому что я сел им на хвост. Они меня поджидали в моем номере.

Седой спросил:

— Это вы их уложили?

— Да.

— Из этого револьвера?

— Да.

— Документы, пожалуйста.

Я протянул ему бумаги, включая разрешение на ношение оружия от британской полиции.

Старший обратился к тому, что разговаривал по телефону:

— Пусть свяжутся с Филом Даунсом. У нас здесь гость из Америки, детектив Спенсер. Говорит, они знакомы.

Парень кивнул. Во время разговора он достал сигарету и закурил.

Вошел человек с небольшим черным медицинским чемоданчиком. На нем были легкий синтетический костюм темного цвета и нежно-сиреневая рубашка, воротник которой разлегся поверх пиджака. Его шею плотно охватывало ожерелье из мелкой бирюзы.

— Меня зовут Кенси, — представился он. — Я — врач этого отеля.

— Все британские врачи такие? — поинтересовался я в ответ.

— Несомненно. Пожалуйста, снимите брюки и ложитесь на кровать лицом вниз.

Я сделал так, как он велел. Нога начала ощутимо болеть. Я знал, что сзади вся левая штанина пропиталась кровью. В такой ситуации будет трудно сохранить достоинство. Но постараться можно. Доктор отправился в ванную мыть руки.

Полицейский в светлом плаще спросил:

— Спенсер, вы кого-нибудь из этих людей знаете?

— Никогда прежде не встречал.

Вернулся доктор. Мне его не было видно, но я слышал, как он бормочет что-то рядом. «Немножко будет щипать». Я уловил запах спирта и почувствовал жжение, когда доктор начал протирать кожу.

— Пуля застряла? — спросил я у него.

— Нет. Ранение навылет. Рана чистая. Небольшая потеря крови, а так ничего, можно не беспокоиться.

— Хорошо, что не придется таскать сувенир в бедре, — поддержал я разговор.

— Можете называть это как хотите, это ваше право, — пояснил доктор. — Но, констатируя факт, дорогой мой, должен сообщить вам, что вы ранены в задницу.

— Вот это меткий выстрел, — брякнул я. — Особенно в темноте.

Глава 8

Доктор наложил на мою — ox! — мое бедро тугую повязку и дал какие-то обезболивающие таблетки.

— Несколько дней будет тяжеловато ходить, — сообщил он мне. — А потом все придет в норму. Теперь у вас на щечке появится еще одна ямочка.

— Я рад, что только медицина стала достоянием общественности, а не та врачебная тайна, которую вы призваны сохранять.

Даунс явился, когда доктор покидал номер. Мы вместе рассказали мою историю седому полицейскому и его молодому помощнику. Возникли двое парней со специальными пластиковыми мешками, и, прежде чем тела убрали, мы подошли посмотреть на убитых. Я вытащил комплект фотороботов: оба террориста были в моей картотеке. Лет по двадцать. И больше уже не исполнится.

Даунс взглянул на фотографии, потом на убитых и кивнул.

— Сколько за каждого?

— Две с половиной тысячи долларов.

— А что у вас можно купить на эти деньги?

— Полмашины.

— Шикарной?

— Да нет.

Даунс снова взглянул на парней. Один из них — блондин с длинными волосами. Пальцы тонкие и ухоженные. Его неподвижные руки выглядели слишком утонченными.

— Половина дешевенькой машины, — задумчиво повторил Даунс.

— Они сами нарвались, — сказал я. — Я их сюда не звал.

— Да, конечно.

— Бросьте, Даунс. Это же моя работа.

Даунс дернул плечами. Он смотрел на остатки талька перед дверью в коридоре. В комнате таких белых полузатоптанных следов было множество.

— Перед уходом вы рассыпали тальк по полу? — спросил Даунс.

— Да.

— И один из них сделал шаг назад, чтобы оглядеть коридор перед тем, как войти в номер?

— Да.

— А если бы он не ошибся?

— Я бы открыл дверь медленно и осторожно и проверил пол в холле, — пояснил я.

— Значит, вы ждали их? Оставили дверь полуоткрытой и стояли в коридоре, надеясь, что они дернутся первыми?

— Да.

— Вижу, что вы довольно терпеливы.

— Поспешишь — людей насмешишь.

— Вот в чем проблема, — начал Даунс. — Мы бы не хотели, чтобы вы носились по Лондону и палили во всех, кого подозреваете в терроризме, отрабатывая тем самым свой гонорар.

— Такой цели я перед собой не ставил, Даунс. Не убиваю тех, кого не должен убивать. Я нахожусь здесь, чтобы выполнить определенную работу, ту, которую ваши люди не могут выполнить из-за своей занятости. Эти два сопляка пытались меня прикончить, насколько вам известно. И я застрелил их не по подозрению в анархизме. Я сделал это исключительно в целях самообороны.

— А зачем тогда вы насыпали тальк перед уходом?

— Излишняя предосторожность в чужой стране никогда не помешает, — начал раздражаться я.

— А объявление, которое вы поместили в «Таймс»?

— Хотел привлечь их внимание.

— Вы в этом изрядно преуспели.

Полицейский в форме вошел в комнату, неся мешок с моими театральными атрибутами, и протянул его Даунсу.

— Нашли в коридоре за углом, сэр.

— Это мое, — объяснил я. — Я бросил мешок, когда обнаружил гостей.

— То есть покушавшихся? — переспросил Даунс.

Он взял мешок, достал оттуда парик, усы и гримерный клей. Его широкое честное лицо потеряло суровость. Он широко улыбнулся, круглые щеки поползли вверх, почти наехав на глаза. Даунс пристроил усы себе под нос.

— Как я выгляжу, Граймс? — обратился он к полицейскому.

— Как новобранец из деревни, сэр.

— Ой! У меня зад болит, — засмеялся я. — Не думаю, что от раны.

— Спенсер, а грим-то зачем? Вас поддели на крючок?

— Кажется, меня вчера вычислили.

— Вам назначили встречу?

Я не хотел, чтобы Даунс составил мне компанию в посещении зоопарка. Я боялся, что он спугнет выслеженного зверя и мне придется искать новый контакт.

— Нет. Оставили письмо на мое имя и видели, как я взял его и прочел, — так они узнали, кто есть кто. О встрече пока речи не было. Сообщили, что со мной свяжутся. Думаю, это была приманка. Поэтому мне в голову пришла мысль изменить внешность.

Даунс смотрел на меня чуть ли не минуту.

— Ладно, — наконец вздохнул он. — Мне действительно немного жаль эту парочку. Надеюсь, вы будете держать нас в курсе дела. И еще надеюсь, что вы не намерены и дальше вершить правосудие таким вот образом.

— Конечно, если у меня будет выбор, — пообещал я.

Санитары застегнули молнию на мешке, в который убрали второй труп, и погрузили на каталку.

— Половина недорогой машины, — вспомнил Даунс.

— Какое оружие было у того парня, что засел в комнате? Из чего он меня задел?

Ответил полицейский в плаще:

— Такое же, как и у того в коридоре, спортивный кольт двадцать второго калибра. Должно быть, стянули где-то целый ящик. Вам повезло, что им не попался сорок пятый калибр или «магнум».

— Тогда бы вашей заднице повезло меньше, — посочувствовал Даунс.

— Бедру, — поправил я. — У меня ранение в верхнюю часть левого бедра.

Даунс понимающе кивнул.

— Я бы на вашем месте запер дверь и был начеку. А?

Я кивнул. В комнате, кроме Даунса и двух санитаров, больше никого не осталось.

— Держите нас в курсе дела, ладно? — сказал он на прощание.

Я еще раз кивнул. Даунс боднул воздух, указывая на дверь, все трое встали и вышли. Я запер за ними и задвинул щеколду. Доктор оставил какие-то пилюли на случай, если боль станет сильнее. Пока я не хотел их принимать. Мне нужно было кое-что обдумать. Я сел на кровать, но тут же принял другое решение. Лежать куда удобнее. А лежать на животе лучше всего. Да, получить пулю в зад! Сюзан, без сомнения, умрет от смеха. Только болит, когда смеешься.

В группе собрались явно не простачки. Мое внимание всецело занимала завтрашняя встреча. А пока я раздумывал насчет завтрашнего дня, они попытались сорвать банк сегодня вечером. Неплохо. Что мы имеем? Придут ли они завтра? Должны. Ведь им захочется узнать, явлюсь ли я на встречу. Я же могу и не догадаться, что нынешняя заварушка связана с их организацией. Они не знают, что у меня есть их фотороботы. А если я и догадался, то могу не знать, что тот, кто назначил встречу, связан с теми, кто пытался пристрелить меня сегодня. Может, письмо мне послал информатор, а эти двое пытались вывести меня из игры до того, как я с ним свяжусь? Нужно обязательно пойти на встречу.

Я попросил дежурного разбудить меня в половине восьмого, принял две таблетки обезболивающего и вскоре уснул, лежа на животе. Несмотря на принятые пилюли, сон был тягостным и беспокойным, постоянно прерываемым приступами боли. Уложить двоих не так уж и приятно. Я проснулся еще до того, как мне позвонили снизу, освобожденный рассветом от ночного кошмара, с ощущением, что меня вытащили из печки. Я уснул не раздеваясь, поэтому брюки мои коробились от засохшей крови. Пришлось их отдирать. Я принял душ, всячески стараясь не замочить повязку. Потом почистил зубы, побрился и надел чистую одежду: серые слаксы, белую рубашку в синюю полоску, воротничок, которой пристегивался на пуговки, синий вязаный галстук, темные мокасины. Эластичный ремень кобуры плотно обхватил плечи, завершив мой наряд. Перемены еще не кончились. Я намазал клеем фальшивые усы, приладил парик, надел большие модные очки от солнца и облачился в темно-синий блейзер на клетчатой подкладке. На темной ткани поблескивали золотистые пуговицы. Тому, кто носит пиджак на клетчатой подкладке, можно доверять. Зеркало это подтвердило. Окат воротника слегка морщился. Я чуть ослабил петлю галстука.

Отступив шаг назад, оглядел себя с головы до ног. Я выглядел как вышибала в баре гомосексуалистов. Может, и сгодится. Я был совершенно не похож на вчерашнего доморощенного спортсмена в мокрой от пота футболке, спортивных штанах и кроссовках. Во внутренний карман пиджака я положил шесть запасных патронов и почувствовал себя готовым. Снова рассыпал на полу тальк и отправился в кафе в нижнем холле. Последняя еда, что достигла моего желудка, — запеканка из почек и мясо. Ой! Я съел глазунью из трех яиц с ветчиной и выпил кофе с тостами. Было восемь десять, когда я закончил завтрак. У входа в гостиницу поймал такси и с комфортом доехал до зоопарка, во время поездки стараясь наклоняться слегка вправо.

Глава 9

Их было трое. Девушка, которую я засек вчера, рассматривала фламинго, когда я прошел мимо нее, войдя через южные ворота, расположенные за вольерами ястребов и орлов, которые представляли птичий мир прерий. Я остановился у вольера с попугаями, повернувшись к ней спиной. Она не подозревала, что я кое-что про нее знаю, и не пыталась спрятаться. Случайно задела меня взглядом, когда переходила к клетке с воронами. Но не удостоила вниманием. Ай да Спенсер! Мастер перевоплощения.

В течение двух следующих часов мы выделывали нечто невообразимо сложное, напоминающее ритуальные брачные танцы фазанов. Она искала меня, стараясь не бросаться в глаза. С ней обязательно кто-то должен быть. Ребята с оружием. Им неизвестно, как я выгляжу, хотя они могли иметь описание. Я тоже не знал наверняка, как они выглядят, поскольку фотороботы лишь схематично изображали тех, кто поставил крест на семействе Диксона.

Она побрела к лужайке, где резвились шимпанзе. Я остановился полюбоваться попугаями из Австралии. Она рассматривала шумного какаду. Я двинулся к северным воротам, где находились гиббоны. Ее заинтересовали волнистые попугайчики, но она не забывала поглядывать по сторонам. Я пил кофе у садового павильона, постоянно проверяя, не потерял ли я ее. Ее беспокоило, нет ли рядом переодетых полицейских. Я высматривал членов ее группы. Мы старательно изображали из себя рядовых посетителей-знатоков, которые предпочитают всему остальному зоопарку зону восточного тоннеля. Моя роль была сложнее, так как в фальшивом парике и усах я чувствовал себя взмыленной лошадью. Из-за дурацких усов я не мог спокойно выпить кофе. Если они свалятся в чашку, эти ушлые ребята сразу поймут, что к чему.

Напряжение перерастало в нечто осязаемое. К одиннадцати часам я взмок, к тому же у меня разболелась спина. Боль в ране не прекращалась вовсе. А постоянно концентрироваться на своей хромоте я не мог. Должно быть, девушке тоже приходилось не сладко, хотя ее не собирались подстрелить, как куренка. Насколько я понимал.

Она выглядела на все сто. Не так молода, как мои вчерашние гости. Что-то около тридцати. Прямые, очень светлые волосы до плеч. Глаза круглые, примечательные, насколько мне удалось рассмотреть — очень темные. Грудь, правда, великовата. Зато бедрам могла позавидовать любая невольница гарема. На ней были черные босоножки, белые слаксы и белая блуза, которая открывала шею, повязанную черным шарфиком. На плече висела большая черная сумка, и чувствовалось, что там лежит пистолет. Возможно, дамский. Размеры сумки подсказывали, что спрятать в ней противотанковое ружье довольно трудно.

Она сдалась, когда часы на башне пробили три четверти двенадцатого. Я опаздывал уже на два часа. Она дважды энергично дернула головой, обращаясь к кому-то, кого я не видел, и направилась к тоннелю. Я пошел за ней. Тоннель был именно тем местом, куда мне не хотелось соваться, но я не представлял, как это сделать. Нельзя потерять ее. Я столько перенес ради этого контакта, и мне хотелось вынести из встречи что-нибудь полезное для себя. Но, если меня зажмут в тоннеле, живым оттуда мне не выйти. Выбора не было. Госпожа мистификация, помоги мне. Я нырнул в омут вслед за добычей.

Там было пусто. Я шел вразвалку, насвистывая, как будто меня ничего не заботит, но шея моя онемела от напряжения. Когда я выбрался из царства мертвых, то сунул свои очки с розоватыми стеклами в ближайшую мусорную корзину и достал обычные очки от солнца. Развязав галстук, я убрал его в карман и с удовольствием расстегнул на рубашке три пуговицы. Вспомнил совет комиксного сыщика Дика Трейси — укротителя зла — о том, что небольшое изменение внешности может принести пользу, когда тайком выслеживаешь добычу.

Следить было несложно. Она больше не искала меня. Просто шла по улице. Девушка двинулась по Принс-Алберт-роуд, а затем свернула на Олбани-стрит. Олбани-стрит, пересекая Мерилибоунди-роуд, вливается в Грейт-Портленд-стрит.

Слева над городом плыла телебашня. Следуя впереди меня, девушка повернула налево, на улицу Карбертон. Пейзаж города приобрел более домашний вид, наполнившись мелкими овощными лавочками. Стало больше мелькать студентов и представителей среднего класса. Смутное воспоминание подсказало, что к востоку от телебашни раскинулся район Блумсбери, гордившийся Лондонским университетом и Британским музеем. Она свернула направо, на Кливленд-стрит. Черт! Она неутомимый ходок! Хотя мне нравилось наблюдать за ее ножками, что я и делал последние минут десять-пятнадцать. Она шла свободной, широкой походкой, что называется от бедра, пружиня на каждом шагу. Для раненого такой ритм движения сложноват, и, наступая на раненую ногу, я чувствовал резкую боль. На углу Тоттенхем-стрит, по диагонали от больницы, она нырнула в подъезд здания, облицованного камнем.

Я отыскал не очень темную подворотню и занял наблюдательный пост. Прижавшись к стене так, чтобы видеть дверь, за которой подозреваемая скрылась, я стал ждать. До половины третьего она не выходила. Потом выскочила до ближайшей лавочки и вернулась с пакетом продуктов. Я ни на секунду не оставлял занятой позиции.

Отлично! Значит, здесь она живет. Ну а дальше что? Одним из преимуществ своей работы я считал то, что никогда наверняка не знал, что собираюсь делать дальше или что вообще нужно делать. Вечный интригующий сюрприз. Мне казалось, что я выследил нору очень редкого зверя. И что же мне теперь делать? Слово «зверь» к ней явно не подходило, но нельзя же было сказать, что я нашел берлогу красавицы.

Решая очередную дилемму, я пришел к отличному умозаключению. Делать ничего не нужно. Решил, что лучше подожду и посмотрю, что произойдет. Если с первого раза не получилось, отложи дело до завтра. Я взглянул на часы. Начало пятого. Я следил за девушкой и ее домом с девяти часов утра. Волчий аппетит и естественные нужды со всей силой обрушились на меня. Я хотел есть и пить и очень четко представлял, где у меня мочевой пузырь. Боль в ягодице напоминала о существовании и задней части тела. Если дела пойдут так и дальше, мне понадобится помощь. К шести я сдался.

В двух кварталах отсюда находилась телевизионная башня. В ней было все, в чем я испытывал потребность. Я направился туда. По дороге, во-первых, я отодрал усы, снял парик и сунул все это в карман. Заведение открылось как раз в шесть двадцать. И второе, что я сделал, достигнув земли обетованной, это занял столик у окна и заказал пиво. Помещение ресторана находилось на вершине башни и медленно вращалось, чтобы посетители во время еды могли любоваться панорамой Лондона с высоты птичьего полета. Я знал, что вращающиеся рестораны, подобные этому, располагаются в зазывно-броских небоскребах и предназначаются в основном для туристов, а следовательно, дешевы, и предпочитал не посещать их. Но вид раскинувшегося передо мной Лондона был настолько живописен, что я смирился с рестораном и даже полюбил его. Более того, здесь нашлось пиво «Амстель», которого я давненько не встречал у себя дома, и, чтобы отметить это событие, я заказал несколько бутылок. Наступила середина недели, и посетителей было немного. Опускался ранний вечер, поэтому меня никто не торопил.

Меню было длинным, хорошо продуманным, к счастью, я не нашел там мяса и запеканки из почек. Это приятное открытие заслуживало того, чтобы выпить. По мере того как ресторан плыл над городом, я разглядывал изгиб Темзы на юге. К востоку громоздился массивный купол собора Святого Павла, приземистый, как сэр Черчилль, такой непохожий на вытянутые, парящие соборы континентальной Европы. Собор крепко врос корнями в английскую землю. Я почувствовал, что четыре голландских пива, выпитых на пустой желудок, возымели действие. «Твое здоровье, собор Святого Павла» — таким был следующий тост.

Официант принял у меня заказ и подал еще пива. Я наслаждался. С севера, как декорация в театре, вплыл Риджент-парк. В этом огромном городе — уйма зелени. Благословенный остров под королевской мантией. Я выпил еще пива. Ваше здоровье, верноподданные британцы! Официант принес мне телячью отбивную, и я только из вежливости не откусил ему пальцы, проворно накинувшись на мясо. На десерт съел настоящий английский пирог с яблоками и выпил две чашки кофе. Наконец, в начале девятого я выбрался на улицу и направился домой.

Пиво, принятое для лечения раны, оказало на мой организм благотворное влияние, и для восстановления сил я решил пройтись. Вытащив карту, проложил по ней приятный маршрут в район Мэйфейр. Спустившись по Кливленд-стрит до Оксфорд-стрит, я свернул на юг и прошел по Нью-Бонд-стрит. В десятом часу очарование пива улетучилось, рана снова начала ныть, и я возмечтал о горячем душе и чистых простынях. Впереди показался боковой вход в отель «Брутон». Я зашел в гостиницу позади концертного зала, поднялся в холл второго этажа — но не обнаружил там никого, кто носился бы с адской машинкой под названием «автомат». Лифт был переполнен и не таил в себе опасности. Я поднялся на два этажа выше своего, прошел в дальний конец коридора и воспользовался рабочим лифтом, на котором было написано: «Только для служебного пользования».

Проскользнуть незаметно, как муха, явно не удастся. Служебный лифт открывался в небольшой кладовке, где складывали грязное белье. Через четыре двери от моего номера начинался боковой коридор. Спрятавшись за углом и периодически выглядывая из-за него, там стоял плотный мужчина с курчавыми светлыми волосами и розовыми щеками, который наблюдал за моей дверью. На нем был серый габардиновый плащ, правую руку гость держал в кармане. Возможно, он и не сидел в засаде, но другой мысли на его счет у меня не было, иначе, что он тут делал? И где его напарник? Должны были послать двоих, а то и побольше.

Тот, другой, вероятно, находится в другом конце коридора, чтобы зажать меня в клещи. Они узнают, что я именно тот, кто им нужен, когда я остановлюсь с ключом у своей двери. Я стоял без движения в бельевом отсеке и наблюдал. В дальнем конце коридора загремел лифт, выпустивший троих пассажиров: двух женщин и мужчину лет сорока в тройке из вельвета. Пока они шли по коридору в мою сторону, из-за лифта выглянул человек, проводивший их внимательным взглядом. Троица миновала мою дверь, и парень исчез за коробкой лифта. Тот, который был поближе ко мне, повернулся к боковому коридору и сделал вид, будто ожидает жену.

Итак, они продолжают игру. Изобретательные негодяи. И какие наглые! Все, что я сделал, это поместил объявление в газете. Я снова вошел в грузовой лифт и поднялся на три этажа вверх. Выйдя, я проследовал по параллельному коридору до пассажирских лифтов и заглянул в них. Сзади находилась лестница. Она обвивалась вокруг шахты, и на площадке тремя этажами ниже прятался один из террористов. Я свалюсь ему как снег на голову. Он не ожидает, что я спущусь сверху. Скорее, думает, что буду подниматься по лестнице.

Я скинул пиджак, закатал рукава рубашки по локоть и снял ботинки с носками. Что касается рукавов, то они мне просто мешали, сдерживая движения, и нет ничего такого в том, что я потакаю своим прихотям. Пятидесятидолларовые темные мокасины весьма привлекательны на вид, их приятно носить, но в них крайне неудобно драться, а тем более подкрадываться к противнику, так как они поскрипывают. А ноги в носках скользят по полу. Босиком, с засученными рукавами, я должен произвести ошеломляющее впечатление. Глядя на меня, можно было подумать, что я собираюсь ловить рыбу на мелководье. Ну просто Гек Финн.

По лестнице я спустился беззвучно, как дух. Запасной ход прибран и пустынен, справа жужжал и останавливался лифт, снова жужжал, снова останавливался. Перед поворотом на свой этаж я остановился и прислушался. До меня доносились чье-то сопение и шуршание одежды, соприкасающейся со стенкой. Он был тут, рядом со мной, нас разделяло лишь несколько ступенек. Террорист прислушивался к каждому движению лифта. Если двери открывались на нашем этаже, он выглядывал из своего укрытия всякий раз, когда двери закрывались. Это облегчало мою задачу. Он прислонялся к стене, и я слышал, как ткань его одежды цепляет стенку. Он следит за объектом, прижавшись к стене, держа руку с оружием наготове. Если он не левша, то должен стоять слева. Большинство людей — правши, будем надеяться на это.

Я вышел из-за угла. Внизу, шагах в четырех, замер мой противник, прильнувший к левой стенке. Меня он не видел. Одним прыжком я преодолел четыре шага и очутился рядом с ним. В этот момент он уловил мое движение, отраженное рифленым стеклом пожарного выхода. Парень успел повернуться вполоборота, одновременно вытаскивая из-за пояса длинноствольный пистолет, когда я нанес ему сокрушительный удар справа в челюсть. Он откинулся назад, ударился о стену и затих. Чтобы отключить человека одним ударом, нужно вложить немалую силу. Рука болела. Я взял у него оружие. Экипировка та же. Длинноствольный спортивный кольт. Это, конечно, не высший класс, но если попадет в нужное место, мало не покажется. Я обыскал его на предмет иного оружия, но кроме кольта — ничего.

Я стремглав взлетел на два пролета, надел мокасины, опустил закатанные штанины, сунул пистолет сзади за ремень и снова спустился по лестнице. Мой клиент не двигался. Он лежал на спине, открыв рот. Рассмотрев его внимательнее, я отметил, что он носит такие же бакенбарды, как один из братьев Смит, то есть от уха до самого рта. Кошмар!

Я вышел в холл. Его напарника с другого конца коридора не было видно. Я прошел по дорожке, минуя собственную дверь. Шестым чувством уловил легкое движение за углом. Завернув за поворот, наткнулся на человека, который старался выглядеть безразличным, слегка растерянным, но в то же время был напряжен и подозрителен. Видимо, я подходил под описание, которое ему дали, но почему тогда прошел мимо нужной комнаты? Его рука по-прежнему скрывалась в кармане. Плащ был расстегнут.

Я сделал еще три шага, миновав его, резко повернулся и дернул за полы плаща. Он попытался вытащить руку из кармана. Не давая ему выпутаться ему из плаща, я выхватил свой пистолет и приставил парню к уху.

— Фортуна — женщина, — сказал я ему. — И она тебе изменила.

Глава 10

— Вытащи правую руку на один дюйм, — приказал я.

Он подчинился. Оружия не было видно.

— О'кей. А теперь руки за голову, пальцы — в замок.

Я обшарил его плащ левой рукой, обойдя вокруг, и достал из правого кармана пистолет. Итак, кольт номер четыре. Сунул его в левый карман пиджака, который тотчас же оттянулся, нарушив эстетику моего костюма. Быстро похлопал по другим местам, где могло прятаться оружие, но больше ничего не нашел.

— Хорошо. Теперь сунь обе руки в карманы.

Он снова послушно выполнил приказ.

— Как тебя зовут?

— Пошел ты в задницу! — огрызнулся он.

— Отлично, мистер Задница, — сказал я, не обращая внимания на нелюбезное обращение. — Сейчас мы пойдем по коридору к твоему приятелю. Если тебя укусит комар, не советую дергаться. Если тебе вздумается икнуть, чихнуть или кашлянуть или у тебя вдруг зачешется глаз, обещаю, что продырявлю твою башку без предупреждения.

Я взял его левой рукой за воротник, правой продолжая прижимать пистолет к правому уху, и такой живописной группой мы двинулись по коридору. На запасной лестнице за лифтом никого не было. «Бакенбарды» очухались и смылись. Видно, мало я ему отвесил. Оружия у него уже не было, и вряд ли стоило опасаться, что он предпримет вторую попытку напасть на меня. Ведь он знает, что я расправился с двумя его вооруженными единомышленниками.

— Задница, голубчик, — обратился я к своему «подопечному». — Мне кажется, тебя бросили. Но я помогу тебе. Сейчас мы пойдем в мою комнату и поболтаем.

— Перестань называть меня Задницей, паршивый ублюдок. — Английское произношение у парня было безупречным, но чувствовалось, что это не родной его язык.

Я вынул из кармана ключ и протянул спутнику. Пистолет все еще у его виска.

— Открой дверь, мистер Мешок Дерьма, и заходи.

Сделано. Взрыва бомбы не последовало. Я вошел вслед за ним и пинком ноги закрыл дверь.

— Садись сюда, — указал я ему на кресло у окна.

Сел. Я положил пистолет на место в кобуру. Оба кольта водрузил на полку в шкафу, вынул из кармана парик и фальшивые усы, снял синий блейзер и повесил на вешалку.

— Как тебя зовут? — повторил я свой вопрос.

Он уставился на меня в полном молчании.

— Ты англичанин?

Гробовая тишина.

— Знаешь ли ты, что я получу за тебя, за живого или мертвого, две с половиной тысячи долларов? Но с мертвым проще, чем с живым.

Он закинул ногу на ногу и сцепил пальцы под коленкой. Я подошел к бюро и вынул пару кожаных перчаток. Начал медленно натягивать их, так, как это делал Джек Пэлэнс в одном из фильмов, который я смотрел, то есть расправляя каждый палец, потому что перчатки были очень узкими.

— Как твое имя? — еще раз прозвучал мой вопрос.

Он набрал слюны и с презрением плюнул в мою сторону.

Я приблизился к парню на два шага, сгреб его за подбородок и приподнял над креслом. В этот момент он выхватил из носка спрятанный там нож и сделал выпад, целясь мне в горло. Я успел отскочить назад, и только кончик лезвия царапнул меня по подбородку. Правой рукой я перехватил его запястье и, круто развернув, заломил ему руку за спину, лишив возможности распрямить локоть. Нож упал на ковер. Парень издал хриплый, чуть сдавленный крик.

Ногой я отбил нож в противоположный угол, после чего отпустил его руку. Она повисла, как плеть. Я отошел к бюро и стал рассматривать свое лицо в зеркало. Крови выступило довольно много, и она уже успела запачкать рубашку. Вытащив из ящика чистый платок, я промокнул подбородок и увидел, что рана незначительна, чуть больше пореза от обычного лезвия, ну, может, в дюйм длиной. Я сложил платок в несколько раз и прижал его к ранке.

— Плохо обыскал, — сказал я парню. — Не радуйся, мистер Дерьмо Собачье, это моя промашка.

Он сидел в кресле не двигаясь, лицо напряжено и бледно от боли.

— Когда ты мне скажешь то, что я хочу узнать, я позову врача. Итак, как тебя зовут?

— Чтоб ты сдох, скотина.

— Я ведь могу и с другой рукой сделать то же самое.

Никакого ответа.

— Или еще раз тряхнуть твою правую руку?

— Я ничего не собираюсь говорить тебе, — медленно произнес он голосом, напряженным и бесцветным, как бы боясь всколыхнуть нарастающую боль. — И не имеет никакого значения, что еще ты собираешься сделать. Никакая паскудная американская ищейка не заставит меня сказать то, чего я не хочу сказать.

Я вытащил комплект фотороботов и сверился со своей карманной картотекой. Он мог быть одним из них. Точно сказать трудно. Диксон сам должен признать его. Я сложил фотографии, нашел визитку, которую дал мне Даунс, подошел к телефону и набрал номер.

— Кажется, мне попалась еще одна птичка, инспектор. Такой миленький пухленький блондинчик с кольтиком в кармашке.

— Вы в отеле?

— Да, сэр.

— Я приеду прямо туда.

— Отлично, сэр. Кстати, ему нужен врач. Я помял ему ручонку.

— Я позвоню дежурному, они пришлют своего врача.

Врач появился за пять минут до прихода Даунса. Это был все тот же Кенси, который оказывал мне помощь. Сегодня на нем был серый шерстяной костюм-тройка, приталенный пиджак с подбитыми плечами эффектно оттенялся черной шелковой рубашкой, воротник которой лежал поверх лацканов пиджака.

— Как, поживает ваша задница, сэр? — громко хохотнул он, откинув голову.

— А что вы носите в операционной? — поинтересовался я. — Хирургическую маску малинового цвета или что-нибудь в том же духе?

— Дорогой мой, я не занимаюсь хирургией. Дайте-ка я взгляну на ваш подбородок.

— Бросьте. Посмотрите лучше вот на его руку, — я указал на парня.

Он присел на корточки рядом с креслом и обследовал пациента.

— Вывих, — констатировал врач. — Нужно поехать в больницу, там вправят сустав на место. — Он взглянул в мою сторону. — Ваша работа?

Я кивнул.

— Вы — крайне опасная личность, — сделал он вывод.

— Все мое тело является смертельным оружием, — сообщил я.

— Не сомневаюсь, — бросил он в ответ. — Я сделаю вам лангетку, — обратился он к парню, — и дам обезболивающее. Потом мы отправим вас в больницу, чтобы там вас осмотрел ортопед. Но пока, похоже, мы ждем представителя власти.

Парень не проронил ни слова.

— Да, ему придется немного потерпеть, — подтвердил я.

Кенси вытащил из чемоданчика надувную лангету и осторожно прибинтовал ее к руке неожиданного пациента. Затем подкачал ее. Вытащив шприц, сделал укол.

— Вам сейчас станет легче, — успокоил он парня. — Буквально через минуту.

Кенси спрятал шприц в чемоданчик, и в этот момент появился Даунс. Он посмотрел на парня, на руку с временной лангеткой, которая выглядела как детский шарик.

— Еще полмашины. Спенсер?

— Возможно. Я не совсем уверен.

Вместе с Даунсом пришел еще один полицейский в форме и молодая женщина в гражданской одежде.

— Рассказывайте, — велел Даунс. Его спутница достала блокнот. Фигура в форме загородила проем двери. Кенси сложил свои принадлежности и направился к выходу.

— Это временная шина, — обратился он к Даунсу. — Ему срочно требуется квалифицированная помощь специалиста.

— Мы доставим его прямо в больницу, — пообещал Даунс. — Нам нужно не более пятнадцати минут.

— Отлично, — сказал Кенси и повернулся ко мне: — Следующие два дня постарайтесь никого не калечить. Я уезжаю на выходные и вернусь только в понедельник.

— Желаю хорошо повеселиться, — кивнул я ему на прощанье.

Кенси вышел.

— Сможете доставить этого типа к Диксону для опознания? — поинтересовался я.

— Думаю, нет проблем. А какие выдвинем обвинения?

— Да какие хотите: незаконное владение оружием, к тому же оружие краденое, нападение.

— Это ты напал на меня, вонючий сукин сын! — выкрикнул парень.

— Оскорбление личности в присутствии полицейского чина, — подбросил я идейку.

— Мы подберем соответствующую статью, — пообещал Даунс. — А сейчас я бы хотел услышать суть.

Я рассказал. Молодая сотрудница Даунса записывала каждое мое слово.

— Значит, второму удалось бежать, — задумчиво протянул Даунс. — Жаль. А то бы у вас были шансы на целую машину.

— Я бы мог и убить его, — заметил я.

— В этом я не сомневаюсь. Спенсер. Это единственная причина, по которой я не стремлюсь ускорить следствие. Гейтс, — обратился он к полицейскому, — отведи этого джентльмена в машину. Осторожнее с рукой. Я скоро спущусь, и мы отвезем его в больницу. Мюррей, — это уже к молодой особе, — вы поедете вместе с ними.

Все трое вышли. Парень больше ни разу не взглянул в мою сторону. Я все еще прижимал платок к подбородку.

— Нужно продезинфицировать рану и наложить пластырь, — посоветовал Даунс.

— Сейчас займусь, — согласился я.

— Да, Спенсер, хотел сказать вам пару слов. Во-первых, на вашем месте я бы попросил помощи. За два дня они предприняли две попытки.

Не стоит надеяться, что третьего раза не будет. И не думаю, что здесь следует действовать в одиночку.

— Мне пришла в голову такая же мысль. Я как раз собирался позвонить в Штаты.

— И второе, что я хотел бы сказать. У меня двойственное отношение к этому делу. Возможно, вы и оказали услугу британскому правительству и городу Лондону тем, что вывели из строя троих террористов. Я это очень ценю. Но меня не покидает постоянное чувство беспокойства, что вооруженными американцами совершаются неконтролируемые действия, которые не всегда подчиняются британскому законодательству и не соответствуют английской традиции. Если вам придется импортировать из-за океана помощь, я вряд ли соглашусь иметь здесь целую армию вооруженных агентов, бегающих в поисках террористов и палящих налево-направо. Это бросит тень на мой департамент.

— Не лезьте в бутылку, Даунс. Если мне и понадобится помощь, это будет один-единственный парень, и мы постараемся не попасть на карандаш вашим борзописцам.

— Очень хотелось бы, чтобы ваши подвиги не попали на страницы газет. Но этого будет нелегко добиться. Корреспонденты «Ивнинг стандарт» и «Ивнинг ньюс» были очень настойчивы по поводу вчерашней пальбы. Я спровадил их, но кто-нибудь может случайно сообщить им ваше имя.

— Я не жалую эту братию, — сообщил я ему. — Так что сумею их отшить.

— Будем так думать, — ответил Даунс. — К тому же я надеюсь, что вы у нас долго не задержитесь. А?

— Посмотрим, — неопределенно сказал я.

— Да, — вздохнул Даунс. — Конечно, посмотрим.

Глава 11

Я уселся на кровать и стал внимательно изучать правила набора кода международной телефонной связи. Я вымотался. Было трудно осознать написанное. Мне пришлось прочитать инструкцию дважды, прежде чем я понял, что с помощью последовательного набора нескольких кодов смогу позвонить Сюзан Сильверман непосредственно домой. С первого раза ничего не вышло. Во второй раз я прослушал магнитофонную запись о том, что неправильно набрал номер. На третий раз сработало. Телефон помолчал в сомнении, после небольшой паузы щелкнули реле, я почти физически ощутил усилия электрического сигнала, преодолевающего огромное расстояние, затем ожил звонок, и раздался голос Сюзан, такой четкий, как будто она была рядом. Проходите, мистер Ватсон, вы мне очень нужны.

— Это твой пупсик, — сообщил я.

— Который из всех? — тут же отбила она брошенный мяч.

— Не хами, — строго сказал я.

— Ты где? — спросила Сюзан.

— Все еще в Лондоне. Просто набрал несколько цифр, и вот, пожалуйста.

— А я-то думала, ты в аэропорту — ждешь, чтобы я приехала за тобой на машине.

— Не так скоро, милая, — ответил я. — Я звоню тебе по двум причинам. Во-первых, сказать, что мне нравится твоя попка. А во-вторых, попросить тебя об одолжении.

— Как? Прямо по телефону?

— Нет, такой род услуг пока не требуется, — засмеялся я. — Я бы хотел, чтобы ты сделала один звонок. Карандаш под рукой?

— Минуточку... давай!

— Позвони Генри Чимоли, — я произнес фамилию по буквам. — Он работает в атлетическом клубе «Харбор» в Бостоне. Номер есть в телефонной книге. Попроси его связаться с Хоуком и передать ему, что у меня есть работенка. Ты все поняла?

— Да.

— Пусть вылетает первым же рейсом и позвонит мне в лондонский отель «Брутон» прямо из аэропорта Хитроу.

— А...

— Насчет денег можно не беспокоиться. Плата по высшему разряду. Мне он нужен уже сегодня. Или даже раньше.

— Это плохо, — тихо сказала Сюзан.

— Что плохо?

— Чем бы ты сейчас ни занимался, я знаю Хоука. То есть знаю о его выдающихся способностях. И если он тебе нужен, значит, дела идут плохо.

— Да нет. Не совсем. Я зову Хоука, чтобы они вдруг не покатились под гору. У меня все в порядке, но все же скажи Генри, чтобы Хоук обязательно добрался до Лондона. Да, и я не хочу, чтобы Хоук появлялся в отеле. Пусть позвонит из аэропорта, я сам его найду. Договорились?

— Договорились. А кто этот Генри Чимоли?

— Он что-то вроде тренера-профи в этом самом клубе. Славный парень, любитель наставить синяков. Спорю на сотню, он самый сильный человек, которого я знаю. До его прихода атлетический клуб был просто спортивным залом. Мы с Хоуком тренировались там. А Генри научил нас своим премудростям. Он всегда знает, где Хоук.

— Жаль, ты не знаешь адреса Хоука. Я бы сама с удовольствием побеседовала с ним.

— Не сомневаюсь. Но, к сожалению, Хоук — человек без адреса. Чаще всего он живет у своих женщин, а в перерывах снимает номер в гостинице.

— А что, если он не приедет?

— Такого быть не может.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно, — ответил я. — Как поживает методика организации?

— Прекрасно. За половину курса я получила высший балл.

— Так, понятно, — забубнил я. — Этот сукин сын... Как только вернусь, подать мне его адрес.

— В самую первую очередь?

— Нет.

Над океаном зависла пауза.

— По телефону это несколько затруднительно, — произнес я.

— Верно. На большом расстоянии это всегда сложно. И... у меня такое чувство, будто ты — на войне. Мне совсем не нравится, что ты посылаешь за Хоуком.

— Мне он нужен для внешнего наблюдения. Знаешь, даже лорду Питеру Уимзи приходится иногда отойти по нужде.

Смех Сюзан, слегка искаженный расстоянием, звенел над Атлантикой. Мне захотелось взвыть.

— А я думала, за него это делает дворецкий.

— Когда закончится вся катавасия, может, мы приедем сюда вместе, — размечтался я. — Было бы прекрасно побродить по здешним достопримечательностям, может, проехать до Страдфорда или в Стоунхендж. Лондон рождает во мне особое чувство. Он волнует меня, как и Нью-Йорк.

— Если человек устает от Лондона, он устает от жизни, — заметила Сюзан.

— Ты приедешь?

— Когда?

— Ну когда освобожусь. Я пошлю тебе часть заработанных мною денег и встречу тебя здесь. Приедешь?

— Да, — сразу же ответила она.

Еще одна маленькая пауза.

— Тебе, наверное, нужно заканчивать разговор, — осторожно спросила Сью. — Должно быть, стоит уйму денег?

— Ничего. Деньги Диксона. Правда, новостей больше никаких нет. Я позвоню завтра примерно в это же время узнать, нашел ли Генри Хоука.

— Хорошо, я буду дома.

— О'кей. Я люблю тебя, Сюз.

— Я тоже.

— До свидания.

— Жду.

Она повесила трубку, и я еще какое-то время прислушивался к трансокеанскому жужжанию. Потом положил трубку, откинулся на кровати, да так и провалился в сон, полностью одетый, оставив включенным свет. Я все еще прижимал носовой платок к подбородку.

Когда я проснулся утром, платок намертво приклеился к коже из-за засохшей крови, и первое, что мне пришлось сделать, это смочить его холодной водой.

После отдирания платка рана снова закровоточила, я достал из чемодана пластырь и прилепил к порезу. Выкидывая акробатические фортели, помылся в душе, избегая попадания воды на обе раны. Это едва удалось. Если террористы не отстанут от меня со своей слежкой, придется ходить грязным. Аккуратно побрился, обходя рану вокруг, и промокнул лицо полотенцем. Вывернув шею и заглядывая в зеркало, поменял повязку на огнестрельной ране. Нагноения, как мне показалось, не было. Я свернул вчерашнее белье и сунул его в корзинку, оставив для дежурной горничной. Моя рубашка пришла в негодность. Надежд вернуть ее к жизни было мало. Если я задержусь здесь еще на пару недель, гостинице придется нанять специалиста по выведению кровяных пятен.

На завтрак я выпил сок, съел овсянку, глотнул кофе и отправился наблюдать за своей подопечной. Шел дождь. Я надел бежевый плащ. У меня не оказалось с собой шляпы, но я приметил магазин на Беркли-стрит и приобрел одну из шляп в ирландском народном стиле. Когда вернусь домой, буду надевать ее в Гарвардский клуб. Там меня примут за своего. В шляпе, надвинутой на глаза, и в плаще с поднятым воротником узнать меня было не просто. Но выглядел я весьма глупо. Сломанный нос и синяки под глазами как-то не вяжутся с добропорядочной внешностью.

Дождь был неназойлив, и я не имел ничего против прогулки пешком. Наоборот, мне даже нравилось. Я шел сквозь дождь и улыбался. Изменив маршрут, двинулся на восток от Пикадилли и Шафтсбери-авеню, поднялся по Черинг-Кросс-роуд и Тоттенхем-Корт-роуд. Всю дорогу приглядывался, нет ли за мной хвоста, пару раз делал петли по одним и тем же улицам. Наконец вышел на Тоттенхем-стрит, к ее дому. Я все время держался поближе к зданиям, так что она могла увидеть меня, только если бы высунулась из окна и посмотрела прямо вниз. Если за мной кто-нибудь и следил, это был дьявольски изощренный шпик.

Я завернул в подъезд здания, где жила моя незнакомка, и осмотрел фойе. Там оказались три квартиры. Две принадлежали какому-то мистеру и какой-то миссис. Только одна-единственная была помечена просто «К. Колдуэлл». Я сделал ставку на К. Колдуэлл.

Позвонил. Из переговорного устройства искаженный дешевым динамиком, но явно женский голос ответил: «Да?»

— Мистер Вестерн? — спросил я, прочитав фамилию, указанную над Колдуэлл.

— Вам кого?

— Мистера Вестерна.

— Вы нажали не на ту кнопку. Он живет этажом ниже.

Переговорное устройство замолчало. Я покинул фойе и, перейдя улицу, пристроился под каким-то навесом у больницы, где меня прикрывал кустарник. Незадолго до полудня она вышла из дома и направилась по Кливленд-стрит. Завернув по Хауленд-стрит направо, исчезла из виду. Она не сделала контрольной проверки. Я снова перешел улицу и вернулся в фойе. Нажал кнопку звонка с фамилией Колдуэлл. Никакого ответа. Я держал кнопку очень долго. Никого.

Дверь в подъезд даже не закрывалась. Я поднялся на второй этаж. Ее дверь была, конечно же, заперта. Я постучал. Никто не отозвался. Тогда я достал маленькую отмычку и приступил к работе. Я сделал эту отмычку сам. Простой крючок из тонкой жесткой проволоки, конец которого напоминает букву Г. Задача состояла в том, чтобы всунуть крючок в замочную скважину, а потом, действуя по наитию, поворачивать, подыскивая нужный угол. Некоторые отмычки, если попасть в щель между зубцами, открывают замок моментально. В более сложных замках нужно сделать несколько поворотов. У К. Колдуэлл был паршивый замок. Я потратил всего тридцать пять секунд, чтобы проникнуть в квартиру. Сделал шаг. Квартира была пуста. Любое помещение несет в себе признаки того, пусто оно или там кто-то есть. Я редко ошибаюсь. И все-таки я вытащил револьвер и начал обход местности.

Квартира выглядела так, будто только и готовилась к инспекции.

Все в идеальном порядке. Жилая комната обставлена а-ля модерн: мебель четких линий, выполненная из пластика и отделанная нержавеющей сталью. У одной из стен высился книжный шкаф с книгами на разных языках. Книги стояли ровно, как в строю. Они не были систематизированы по темам или языкам, но располагались по размеру: самые высокие в середине, сходя к меньшим форматам по краям, так что полки выглядели симметричными. О многих книгах я никогда не слышал, узнал только Гоббса и «Майн кампф». На ближнем ко мне конце столика ровной стопкой сложены четыре журнала. Верхний — на одном из скандинавских языков. Бросилось в глаза, что маленькие буквы "о" в названии перечеркнуты по диагонали. Как будто кто-то сделал ошибку. На дальнем краю красовалась хрустальная статуэтка, с виду напоминающая застывший водяной фонтан. В центре, строго посередине между статуэткой и журналами, расположилась круглая пепельница из нержавеющей стали без каких бы то ни было признаков пепла.

Я прошел в спальню. Она была меблирована в том же стиле. Покрывало на кровати натянуто столь ровно, что, брось на него монету, она отскочит. На белых стенах висели три гравюры Мондриана в блестящих стальных рамках. Четвертая прорезана окном. Все в комнате, за исключением гравюр и серого напольного покрытия, сверкало безукоризненной белизной.

Я заглянул в шкаф. Аккуратными группками в нем разместились юбки, блузки, платья и брюки, сложенные, выровненные по складкам и развешенные по плечикам. Вся одежда серого, белого или черного цветов. На полке выстроились шесть пар обуви. Больше в шкафу ничего не обнаружилось. Ванная слепила белизной, лишь занавес выделялся чернотой, оттененной серебристыми квадратами. Тюбик зубной пасты на раковине являл собой пример аккуратности. Стаканчик для воды был чисто вымыт. В аптечке находились дезодорант от пота, безопасная бритва, расческа, щетка, нитки для чистки зубов, бутылочка касторового масла и женский дезодорант. И никаких признаков косметики.

Я вернулся в спальню, приступил к осмотру комода. В двух верхних ящиках лежали свитера, блузки, конечно же черные, серые и белые, лишь одна бежевая. Нижний ящик оказался запертым. Я снова достал отмычку и с ее помощью проник внутрь. Там нашел только нижнее белье. Пар двенадцать смелых французских бикини нежно-сиреневого, светло-вишневого, изумрудного, персикового и других самых неожиданных расцветок. Здесь же покоились бюстгальтеры 42-го размера, которые по цвету точно соответствовали трусикам. Большая часть была прозрачна и отделана кружевами. Не обошлось и без черного кружевного пояса и трех пар черных чулок в сеточку. А я-то думал, колготки полностью лишили заработка тех, кто занимался производством поясов. Еще я обнаружил набор духов и ночную сорочку.

Но ящик показался мне тяжеловатым. Я прикинул на глаз размер внутренней части, а затем измерил его пядями с внешней стороны. Разница между внешней и внутренней глубиной оказалась значительной. Я исследовал ящик по внутреннему периметру, приглядываясь к стыкам. В одном месте он подался, когда я нажал посильнее. Приподняв крышку, я наткнулся на небольшой арсенал из четырех револьверов, кольтов знакомого мне калибра и десяти коробок патронов к ним. Кроме того, я увидел гранаты, тип которых мне был не известен. Рядом лежала записная книжка, где значились имена людей, ничего мне не говорившие, причем каждое имя сопровождалось адресом. А вот и паспорта. Четыре штуки, и все с одинаковыми фотографиями хозяйки квартиры. Один канадский, второй датский, третий британский, а четвертый голландский. Британский выдан на имя Катарины Колдуэлл. Пара писем на том же скандинавском языке с перечеркнутыми буквами о и кинжал с гравировкой «США» на лезвии. На письмах стоял штемпель Амстердама. Я записал адрес. Потом просмотрел список из записной книжки. Слишком велик, чтобы переписывать. Адреса включали только названия улиц, без указания городов, некоторые были неанглийские. Мое имя в списке не значилось.

Не встретилось и имя Диксона. Это мог быть список жертв, а может, перечень явочных квартир или имена тех, кто пожелал вступить в ряды «Свободы»; но не исключено, что это адреса людей, кому в прошлом году были посланы рождественские открытки. Я поставил на место второе дно, привел все в порядок и закрыл ящик.

Осмотр остальной части квартиры существенных результатов не принес. Я узнал, что Катарина предпочитает хлеб грубого помола и фруктовые соки. Она привыкла вытирать пыль под кроватью и диваном, и у нее нет ни радио, ни телевизора. Возможно, на досуге она читает «Левиафан» или разбивает кирпичи ребром ладони.

Глава 12

Я уже возвращался, держась поближе к больнице и сливаясь с кустами, когда у дома появилась Катарина. Возможно, ее имя не совпадает ни с одним из указанных в паспортах, но легче всего мне было запомнить именно Катарину, и я стал ее так называть. Мне было проще думать о ней, как о человеке с именем.

На Катарине был белый плащ, стянутый поясом, а в руках она держала прозрачный зонтик, который благодаря низко опущенным полям защищал от дождя ее голову и плечи. Из-под плаща виднелись черные брюки и черные туфли. Я попытался угадать цвет нижнего белья. Может, алый? Она вошла в квартиру и больше не появлялась. К ней никто не приходил. Я простоял под дождем еще три часа. Ноги у меня промокли, да и стоять на одном месте было весьма неудобно. Я отправился назад в «Брутон».

Вечером я наговорил со Сюзан на шестьдесят три доллара. В стоимость первого доллара вошло сообщение, что Генри связался с Хоуком, который тотчас же вылетел в Лондон. Остальные шестьдесят два доллара ушли на то, чтобы выяснить, кто по кому больше скучает и что мы будем делать, когда Сюз приедет сюда. Она также спросила, не пытался ли сегодня кто-нибудь пришить меня. Я уверил ее, что таковых попыток не предпринималось, при этом Сюзан сказала, что верит в мою честность. Я же счел наилучшим вариантом не упоминать о своих ранах.

Я повесил трубку в самых паршивых чувствах, которые когда-либо испытывал. Разговор по телефону за пять тысяч миль напоминал муки Тантала. Лучше было и не начинать. Как мне кажется, телефонные компании нас обманывают. Уверяют, что большие расстояния — пустяк для тех, кто сейчас не вместе. Эти люди звонят друг другу и чувствуют себя прекрасно. А я — нет. Я испытывал чувство полной опустошенности.

Я попросил принести в номер пиво и сэндвичи. Сев на стул у окна с видом на вентиляционную шахту, принялся читать «Возрождение через принуждение», ел сэндвичи, запивал их пивом. Все это продолжалось в течение четырех часов. Потом я лег в кровать и уснул.

Наутро Хоук не объявился. Катарина целый день не выходила из дома, может, примеряла белье, опрыскивала себя дезодорантами или занималась еще чем-нибудь. А я снова торчал под дождем, нарядившись в плащ и ирландскую шляпу, и слушал, как хлюпают мои ботинки. Ни один террорист даже носа не высунул. Ни одна душа, которую можно было бы заподозрить в сокрытии даже перочинного ножа, не вошла и не покинула здания. Дождь лил сильный и нескончаемый. Никто не хотел покидать своего убежища. Улица, где жила Катарина, была тихая, и в ее дом вообще никто не заходил. С того места, где я стоял, мне были видны кнопки звонков у входа. К ней никто не звонил. Чтобы убить время, я высчитывал, когда же приедет Хоук. Ожидать его сегодня вряд ли стоит. Он должен прилететь завтра. Я без конца прибавлял и отнимал шесть часов разницы во времени, пока у меня не заболела голова, после чего стал думать о других вещах.

Забавная девушка, моя подружка Катарина. Все-то у нее черно-белое, оттененное стальным блеском. Все начищено и надушено, выстроено в абсолютной симметрии, а комод полон белья, подходящего для стриптиза. Чертовски сексуальна, но подавляет это в себе силой воли. Может, стоит купить по дороге в «Брутон» книгу Крафта-Эйбинга? Потом можно позвонить Сюзан и попросить объяснить мне этот факт. Пока торчал на посту, съел батончик «Марс», пакетик хрустящего картофеля и яблоко. Пообедал. Я не думаю, чтобы Джеймс Бонд так питался. Он всегда ел салат из крабов и пил розовое шампанское. Я покинул вахту, когда приблизилось время ужина, и отправился назад в гостиницу, где повторил программу предыдущего дня. Хорошо же я развлекаюсь в Лондоне. Лег спать, еще и десяти не пробило.

Утром я сопровождал Катарину в читальный зал Британского музея. Она заняла столик и стала читать. Я же кругами ходил по нижнему фойе и обозревал зал с огромным куполом. Что-то величественно-царственное было во всем этом. Британский музей не обманывал ничьих ожиданий. В отличие от других мест. Таймс-сквер, например. Или Пикадилли, в некотором смысле. Когда я впервые увидел Стоунхендж, он был именно таким, каким я себе его представлял. Британский музей поражал ничуть не меньше. Я отчетливо представлял, как Карл Маркс пишет здесь свой «Коммунистический манифест», склонившись над одним из столов и произнося полушепотом слова под огромным куполом. В полдень она покинула читальный отдел и отправилась перекусить в маленький кафетерий, который располагался внизу за мемориальным залом. Когда она устроилась за столиком, я пошел позвонить в отель.

— Да, сэр, для вас есть сообщение, — сказал мне клерк. — Мистер Ищейкинг ждет вас у билетной стойки компании «Пан-Ам» в аэропорту Хитроу.

В голосе портье не было ничего бестактного, и если имя показалось ему странным, то он ничем не выдал своего удивления.

— Благодарю вас, — ответил я.

Итак, пора оставить Катарину и встретиться с Хоуком. Я взял такси на Грейт-Рассел-стрит и покатил в аэропорт. Выследить Хоука было довольно просто, если знать, кого нужно искать. Я увидел его сразу. Он сидел, откинувшись на спинку кресла и водрузив ноги на чемодан. Белая шляпа из соломки с широкими полями и сиреневой лентой низко посажена на глаза. Темно-синий костюм-тройка в тончайшую светло-серую полоску, белая рубашка с сиреневым шелковым галстуком, украшенным огромным узлом в четыре пальца шириной и изящной булавкой. Из нагрудного кармана выглядывают кончики такого же сиреневого платка. В его начищенные высокие черные ботинки можно смотреться. Чемодан, на который они были водружены, должно быть, стоит полтысячи, не меньше. Хоук любил покрасоваться.

Наклонившись к нему, я произнес:

— Простите, мистер Ищейка, я видел все фильмы с вашим участием и просил бы вас составить мне компанию и съесть арбуз.

Хоук даже не пошевелился. Его голос донесся из-под шляпы:

— Можешь называть меня Хозяин, малыш.

Кресло рядом было свободно. Я присел.

— Извини, Хоук, — начал я. — Но такой прикид может осложнить твое пребывание здесь.

— Что ты понимаешь, я купил его, когда последний раз был в Лондоне. На Бонд-стрит. Мастер подогнал все по моей фигуре.

Он снял шляпу и положил ее на колени. Его голова была обрита наголо, и черная кожа отражала блики ламп, освещающих аэропорт. На удивление, ему шло абсолютно все. Кожа его лица была гладкая и тугая. Скулы высокие и жесткие.

— У тебя есть оружие? — задал я вопрос.

Он мотнул головой.

— Не хотел возни с таможней. Ты же знаешь, у меня нет лицензии.

— Хорошо. Я могу подарить тебе одну штучку. Как насчет спортивного кольта?

Хоук взглянул на меня.

— Зачем тебе такое барахло? Хочешь покрасоваться?

— Нет, одолжил у одного чудака.

Хоук дернул плечом.

— Лучше это, чем ничего. Подождем лучших времен, пока не добудем что-нибудь стоящее. Чем ты сейчас занят?

Я сообщил ему, что выслеживаю крупную дичь.

— По две с половиной тысячи за голову, — повторил он мои слова. — Какова моя доля?

— Тебя в расчет не брали, ты — сверх положенного. Я буду платить тебе по сто пятьдесят долларов в день и счет перешлю Диксону.

Хоук кивнул.

— О'кей.

Я выдал ему сразу пятьсот фунтов.

— Сними номер в «Брутоне». Делай вид, что не знаешь меня. Террористы пытаются сесть мне на хвост. Если они увидят нас вместе, сразу вычислят и тебя. — Я назвал номер своей комнаты. — Можешь позвонить мне, как только устроишься, и мы встретимся.

— А ты уверен, что тебя не зацепили тебя по дороге сюда и не засекли нас вместе?

Я бросил на него сердитый взгляд.

— Издеваешься, — огрызнулся я.

— Ах да, ты же непревзойденный мистер Скромник!

— Хвоста за мной не было. Эти люди опасны, но они любители, — объяснил я.

— А мы с тобой нет, — хмыкнул Хоук. — Определенно нет.

Через час я уже сидел в своем номере в «Брутоне» в ожидании звонка Хоука. Когда он позвонил, я взял один из своих трофеев, который мне остался после первых гостей, и отправился к Хоуку. Его номер располагался четырьмя этажами ниже моего, но для начала я несколько раз поднялся и спустился на лифте, чтобы наверняка убедиться, что слежки нет.

Хоук сидел в одном нижнем белье, его одежда была аккуратно развешена, сам же он потягивал шампанское из высокого бокала в форме тюльпана. На нем красовались трусы нежно-сиреневого шелка. Я вытащил из-за пояса пистолет и положил на стол.

— Вижу, ты уже познакомился с обслуживающим персоналом, — кивнул я в сторону шампанского.

— А то как же. Там в раковине в ванной есть пиво.

Хоук поправил висящие на вешалке жемчужно-серые слаксы и с трогательной аккуратностью выровнял на них складочки. Я прошел в ванную. Хоук заполнил раковину льдом и поставил туда охлаждаться шесть бутылок пива «Амстель» и бутылку шампанского «Тайттингер». Одну бутылку я открыл прямо в ванной, использовав специальную открывалку у двери, и присоединился к Хоуку. Хоук снял кольт с предохранителя и проверил его действие. Покачал головой.

— Значит, вот какими игрушками балуются эти мальчишки?

— Не всегда, — бросил я. — Видимо, смогли достать только это.

Хоук понимающе кивнул и отхлебнул шампанского. Он собрал кольт.

— Лучше, чем вопли о помощи, — констатировал он. Я наслаждался пивом. О! «Амстель». Его больше не закупают у нас. Идиоты.

Хоук сказал:

— Ну, приятель, пока я балдею от этого чудесного нектара, может, ты мне объяснишь, почему я торчу тут?

Я объяснил. Начав с первой встречи с Хью Диксоном на террасе его дома в Вестоне, я закончил описанием того утра, когда, оторвавшись от Катарины, я занимался разглядыванием ее трусиков и мучительно размышлял по поводу учения Савонаролы.

— Черт, французские бикини, — промолвил Хоук. — А как она выглядит?

— Она в твоем вкусе, Хоук. Но, к сожалению, мы собираемся следить за ней, а не спать в ее постели.

— Одно другому не мешает.

— Мы припугнем ее этим, когда нам понадобится информация, — предположил я.

Хоук налил еще немного шампанского.

— Есть хочешь?

Я утвердительно кивнул, с трудом вспомнив, когда ел последний раз.

— Я попрошу, чтобы нам принесли сюда чего-нибудь, — сказал Хоук. — Как насчет коктейля из креветок?

Он даже не потрудился просмотреть меню ресторана, которое лежало на комоде.

Я еще раз кивнул. Хоук сделал заказ. Первая бутылка шампанского иссякла, Хоук откупорил вторую. Не было ни малейшего признака того, что он уже что-то выпил. Вообще-то, за все время нашего знакомства с Хоуком он ни разу не показывал своих эмоций. Он смеялся легко и весело и никогда не выходил из себя. Все, что было у него внутри, там и оставалось. А может, это внутрь ничего не просачивалось. Хоук тверд и непробиваем, как обсидиановая скала. Возможно, это и есть его настоящее внутреннее состояние. Он пригубил шампанское.

— Хочешь, чтобы я прикрывал твой зад, пока ты будешь выслеживать этих ненормальных?

— Да.

— А что будем делать с ними, когда накроем?

— Это уже зависит от них.

— То есть мы можем просто убрать их, если они будут нам мешать?

— Если придется, то...

— Почему бы не пойти путем попроще и не убрать их сразу?

Я отрицательно покачал головой.

Хоук засмеялся.

— Слушай, старик, ты, как всегда, идешь более сложным путем.

Я пожал плечами и открыл следующую бутылку «Амстеля». В это время появился официант, доставивший из ресторана креветочный коктейль, и я предусмотрительно решил побыть в ванной, пока он не покинет номер. Когда дверь за ним закрылась, Хоук крикнул из комнаты:

— Эй, Спенсер, за все уплачено, можешь выходить.

— Мы не знаем, может, у них кто в обслуге работает, — сказал я.

На сервировочном столике стояли десять порций креветочного коктейля, каждая на отдельной тарелочке, обложенная льдом и с двумя вилками в придачу. Хоук уже ел креветки.

— Неплохо, — пробормотал он сквозь салат. — О'кей. Я согласен поработать для тебя. Тем более что ты, кажется, обещал сто с половиной в день. А?

Я опять кивнул.

— Итак, с чего начнем?

— Для начала съедим весь салат, выпьем пиво и вино и отправимся спать. Завтра утром я хотел бы понаблюдать за Катариной. Я позвоню тебе перед уходом, чтобы ты меня прикрыл.

— Договорились. А потом?

— Потом посмотрим на то, что случится.

— Что мне делать, если я обнаружу за тобой хвост?

— Просто не упускай из виду. Проследи, чтобы меня не подстрелили, как в тире.

— Уж я постараюсь, шеф. — Хоук улыбнулся, показав безукоризненно белые зубы, выгодно оттеняющие его черное лицо. — Все что смогу, если, конечно, эта леди не сразит меня своими французскими бикини.

— В ответ ты можешь ей подарить парочку своих трусов, — засмеялся я.

Глава 13

Мы действовали по разработанному мною плану почти неделю. Никто не пытался покуситься на мою жизнь. Никаких признаков. Хоук шествовал следом за мной в своем костюме стоимостью в пять тысяч долларов, зарабатывая при этом полторы сотни в день. Мы не приметили ничего интересного. Нам не попался ни один человек, который бы подходил к моей картотеке. Мы несли дежурства у подъезда Катарины, сопровождали ее в Британский музей и в лавку зеленщика.

— Ты напугал их, — сделал вывод Хоук, когда мы сидели за обедом в его комнате. — Они послали против тебя своих лучших людей, а ты заглотил их с кишками. Они напуганы. И залегли на дно.

— Да. Даже не ведут за мной слежку. А если и ведут, то весьма искусно, так как ни один из нас этого не заметил.

— М-да, — только и произнес Хоук.

— Да. Должно быть, мы их накололи. Думаешь, Кэти заметила меня?

Хоук неопределенно мотнул головой.

— Значит, они не знают, слежу я за ними или нет.

— Может, время от времени наведываются в отель и узнают, здесь ли ты.

— Да, это они могут, — предположил я. — Поэтому не лезут на рожон, пока я здесь.

— А может, у них ничего нет против тебя, чтобы трепыхаться, — размышлял Хоук.

— Скорее, у них все не так уж хорошо организовано и им нечего противопоставить, так что не имеет никакого значения, здесь я или собираюсь сматываться.

— Может, и так.

— Должно быть так. Меня уже тошнит от пустого хождения вокруг да около. Давай-ка надавим на нашу подружку Кэти.

— Это я сделаю с удовольствием.

— Я не то имел в виду, Хоук. Надо дать ей возможность обнаружить меня. Если она испугается, то начнет метаться. Задергавшись, она побежит к своим, и мы ее проследим.

— Когда она побежит, я пойду за ней, — продолжил Хоук. — Она решит, что оторвалась от тебя.

— Да. Только помни, эти ребята не обязательно англичане. Если она дернется с места, то может направиться в другую страну. И тебе лучше быть наготове.

— Я всегда готов, ты же меня знаешь. Мой дом всегда со мной.

— Я о другом, — пояснил я. — Когда будешь ходить за ней, постарайся не наряжаться в свой нежно-розовый комбинезон. Иногда такие вещи очень бросаются в глаза. Я знаю твою теорию о незаметности слежки, но...

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы я дал кому-нибудь сорваться с крючка или подставился во время слежки?

— Это только совет. В конце концов, я ведь твой работодатель.

— О босс, вы так добры к бедному Хоуку, что дали ему кусок хлеба.

— Отчего бы тебе не оставить эту дурацкую манеру разговора. Ты такой же ниггер, как я балерина.

Хоук сделал глоток и поставил шампанское на стол. Отрезал маленький кусочек шотландского копченого лосося и медленно съел. Еще один глоток шампанского.

— Бедный грязный негр, — медленно произнес он, — пытается затесаться в компанию настоящих белых.

— Знаешь, скажу тебе честно, ты был одним из первых, кто сломил круговую расистскую поруку в Бостоне.

— Человек ничтожен, если он ничего не делает для своих.

— Черт возьми, Хоук, кто же эти «твои»?

— Это те хорошие люди, независимо от расы, происхождения, цвета кожи, у которых есть деньги и которые готовы поделиться ими со мной.

— Ты когда-нибудь задумываешься над тем, что ты черный, Хоук?

Он рассматривал меня не меньше десяти секунд.

— Мы во многом схожи. Спенсер. Может, ты более совестливый, но в целом мы одинаковы. За исключением одного. Ты никогда не был в шкуре черного человека. А я это хорошо знаю, тебе такое и не придумать.

— Так, значит, думаешь, Хоук. Ну и как?

— Раньше думал, когда обстоятельства вынуждали. А сейчас отпала нужда. Я больше не грязная черная свинья, как и ты уже не янки. Пью вино, имею каких угодно женщин, получаю деньги, и никто не пинает меня. Я веду свою игру. А в такие игры лучше меня никто не играет. — Бокал с шампанским снова поплыл к его губам. Движения были четки и уверены и в то же время изящны. Он сидел без рубашки, и верхний свет выгодно оттенял рельефы его мускулов и играл бликами на черной коже. Хоук поставил бокал с шампанским на стол, отрезал еще кусочек лосося, но рука замерла на полпути ко рту. Он посмотрел на меня, и на лице его появилась виноватая невеселая улыбка. — Возможно, кроме тебя, старик, — закончил он свою тираду.

— Да, — согласился я. — Только игры у нас разные.

Хоук покачал головой.

— Игры те же. Правила разные.

— Может быть, — поддержал я эту мысль. — Хотя я сомневаюсь, что у тебя есть какие-то правила.

— Тебе лучше знать. Просто у меня их меньше, чем у тебя. Я не такой мягкосердечный. Но раз уж пообещал что-то сделать, так уж точно сделаю. Договор был. Ты меня нанял, и я остаюсь в деле. Свой хлеб я отработаю.

— Я помню, ты не выполнил свое обещание, данное Кингу Пауэрсу.

— Это совсем другое, — ответил Хоук. — Кинг Пауэрс — просто вонючая клизма. У него нет правил. Его можно не считать. Я же имел в виду тебя или Генри Чимоли. На мои слова можешь положиться.

— Хорошо. Так и сделаю, — пообещал я Хоуку. — А кто еще? — Хоук уже выпил достаточно «Тайттингера», а я — не меньше «Амстеля».

— Что, кто еще?

— Кто еще может доверять тебе?

— Квирк, — ответил Хоук.

— Детектив лейтенант Мартин Квирк?

— Да. А что?

— Да он же мечтает засадить тебя за решетку.

— Не сомневаюсь, — подтвердил Хоук. — Но он знает, как поступает человек. Он умеет обращаться с людьми.

— В этом ты прав. Еще кто-нибудь?

— Достаточно. Ты, Генри, Квирк. Это больше, чем нужно.

— Не думаю, что от Генри тебе следует ожидать неприятностей, — сказал я. — Но Квирк или я однажды можем подстрелить тебя.

Хоук доел своего лосося и снова одарил меня широкой улыбкой.

— Если получится, старина. Если получится.

Хоук отодвинул тарелку и встал.

— Хочу кое-что показать тебе, — сказал он.

Я потягивал пиво, а он подошел к шкафу и вынул оттуда что-то среднее между рюкзаком и привычными ремнями кобуры. Он просунул руки в петли сооружения и отступил от шкафа.

— Ну как?

Такая портупея годилась для обреза. Ремни плотно охватывали плечи, а обрез мог свободно висеть вдоль позвоночника.

— Смотри, — сказал Хоук. Он набросил пиджак прямо на голое тело. Пиджак полностью скрыл оружие. Даже если присматриваться, то вряд ли можно было заметить выпуклость. Правой рукой Хоук скользнул под пиджак и, сделав легкое вращательное движение корпусом, мгновенно выхватил обрез. — Ты так сможешь? — спросил он.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался я. Хоук протянул обрез. Двустволка «итака-12». Приклад и оба ствола подпилены. Теперь вся штуковина была не более восемнадцати дюймов в длину.

— Это уж наверняка сделает дырку больше, чем кольт, — высказал я свое мнение.

— И никаких проблем. Просто пойти, купить двустволку и подрезать ее. Если придется отправиться в какую-нибудь другую страну, ее можно просто выкинуть, а на месте купить новую. Чтобы придать этой милашке новый облик, мне потребуется не больше часа. У тебя есть пилка по металлу? — Я кивнул. — И маленькие тисочки. Это все что нужно.

— Неплохо, — похвалил я его изделие. — Что ты собираешься делать дальше? Модернизируешь ракету «Атлас», засунешь ее в носок и будешь ходить кругами вокруг Катарины?

— Огневая мощь еще никому не мешала, — хмыкнул Хоук.

На следующее утро я встал рано и нанес очередной визит Кэти, пока она ходила в прачечную-автомат. Я старался быть аккуратным, но прозрачно намекнул ей, что в ее отсутствие в квартире кто-то побывал. На этот раз я ничего не искал. Старался показать, что квартиру посещали. Все мероприятие заняло минуть пять. Когда она вернулась, я уже стоял у соседнего подъезда, надев очки от солнца. Когда Кэти поравнялась со мной, я отвернулся, чтобы не дать ей опознать меня прямо на улице. Я стремился к тому, чтобы она попалась на мой крючок, но переигрывать не хотелось.

Когда-то я был знаком с одним парнем по имени Шелли Вальден, еще в бытность мою полицейским. Преступники мгновенно вычисляли его. Я не мог понять, почему он все время прокалывается. Он никогда не лез на глаза, был незаметен. Сейчас я старался вести слежку так, как это делал Шелли.

Если она и приметила меня, проходя мимо, то не подала виду. Я знал, что Хоук где-то рядом с ней, хотя и не видел его. Когда она вошла в подъезд, я неспешно перешел улицу, привалился к столбу плечом, достал газету и стал читать. Я работал в стиле Шелли. Или как в старых фильмах Богарта, где герой отодвигает занавеску и видит сыщика, стоящего у столба и читающего газету. Я прикинул, что она уже должна увидеть или уловить следы чужого присутствия в своей квартире. Должна же она задергаться. Я бы на ее месте так и поступил.

Минуты через две после возвращения домой она уже смотрела в окно. Я украдкой подглядывал из-за своей газеты, и на какую-то секунду наши глаза встретились. Я снова уткнулся в газету. Она удостоверилась в моем присутствии. Наверняка узнала меня. День был солнечный, и я не надел свою шикарную ирландскую шляпу. Спутать меня с кем-то еще было весьма трудно.

У нее имелись все основания, чтобы занервничать, ведь она попалась на крючок. У нее в комоде хранились фальшивые паспорта и краденое оружие. Этого достаточно, чтобы шантажировать ее. Но мне были нужны все члены группировки. Она являлась ниточкой того шарика, который я хотел заполучить. Если оторвать ниточку, потеряешь шарик. Она была моей единственной путеводной звездой.

Что ей следовало делать в таком положении, так это сидеть тихо, как мышка, но она этого не знала. Она или призовет на помощь своих снайперов, или побежит. Катарина сидела у себя в квартире, периодически выглядывая из окна, проверяя, здесь ли я. Так прошло почти четыре часа, а потом она сорвалась. Хоук был прав: террористы, вероятно, опасались меня. Или я уже всех убрал. Может, все снайперы этой организации были убраны с дороги, за исключением того, которому удалось удрать. Мой противник — не КГБ. Возможности «Свободы» ограничены.

Она выскочила из квартиры где-то около двух. На ней были светло-коричневая рубашка-сафари и брюки в тон, в руках та же сумка, которую она брала в зоопарк. Катарина поступила достаточно разумно, не обратив на меня никакого внимания, когда миновала достопримечательный столб и направилась по Гудж-стрит в сторону Блумсбери. Следующие полчаса наши с Кэти перемещения напоминали охоту гончих за зайцем: мы перебегали с одной стороны улицы на другую, я шел за ней шаг в шаг, а Хоук следовал за мной. Перед каждым поворотом я ясно представлял образ Шелли Вальдена. Когда сомневался, то задавал себе вопрос: «А как поступил бы Шелли?» Куда бы она ни рванула, я неотступно следовал за ней. Но только один раз за все время я приметил Хоука. Он был одет в джинсы «Ливайз» и вельветовый пиджак, весьма неброский, и шел по другой стороне улицы мне навстречу.

Я дал ей оторваться на станции метро «Рассел-сквер». Правда, в поезд мы сели одновременно, но в последнюю минуту она выскочила, а я не стал прыгать на ходу или рвать стоп-кран. Когда она выходила из метро, я заметил Хоука, который шел сзади, держа руки в карманах. Едва заметный бугорок на спине напомнил мне о его изобретении. Он улыбнулся, когда поезд нырнул в тоннель.

Глава 14

Я вернулся и проверил квартиру кэти. Хозяйки там не оказалось. Хорошо. Вероятно, держит путь в какое-то другое место. Любая нестандартная схема в этой ситуации будет лучше, чем ничего. Вечером, когда я, поужинав, завершил чтение «Возрождения через принуждение» и приступил к просмотру «Интернешнл гералд трибьюн», позвонил Хоук.

— Ты где? — спросил я его.

— В Копенгагене, малыш, в чудном Париже севера.

— А она где?

— И она здесь. Остановилась в какой-то квартире. Ты прилетишь?

— Конечно. Буду завтра. Она одна?

— Пока да. Только что прилетела, приехала в эту квартиру и никуда не отлучалась.

— Да. У революционеров удивительно захватывающая жизнь.

— У нас, международных агентов и охотников за головами, тоже. Я сижу в отеле «Шератон» в Копенгагене и таращусь в ящик. А ты что делаешь?

— Просматривал «Геральд трибьюн», когда ты позвонил. Очень интересно. Обогащает духовно.

Хоук ответил:

— Меня тоже.

— Я буду там завтра, — еще раз сказал я.

— Мой номер 523, — сообщил мне Хоук. — Попроси в отеле упаковать мои вещи и отослать их на адрес Генри. Не хочу, чтобы какой-нибудь паршивый англичанин щеголял в моем нижнем белье.

— Да ты, Хоук, сентиментален, черт тебя побери.

— Тебе здесь понравится, малыш, — сделал свой вывод Хоук.

— Это почему же?

— Девки все сплошь блондинки, а в автоматах кока-колы продают пиво.

— Может, я успею прилететь еще сегодня, — в раздумье сказал я. Но не полетел. Провел еще одну ночь в Англии. Утром я утрясал дела с вещами Хоука — отправлял их в Штаты. Затем позвонил Флендерсу и сообщил, что уезжаю. После чего занялся разборкой револьвера и упаковкой его в багаж. Только после этого вылетел в Данию. Имею оружие — готов путешествовать.

Аэропорт в Копенгагене по-современному сверкал огромными стеклами, а многочисленные эскалаторы перемещали массы народа во всех направлениях. В аэропорту я сел на автобус, который домчал меня до отеля «Ройал», где находилось представительство авиакомпании «САС». По дороге, неся с собой дорожную сумку, чемодан и мешок для костюма, я приметил, где находится отель «Шератон». Я испытывал странный волнующий трепет, такой, какой бывает, когда я попадаю в незнакомый город.

Отель «Шератон» выглядел точно так же, как и все «Шератоны»-братья, которые я посещал в Нью-Йорке, Бостоне или Чикаго. Может, поновее, чем в Нью-Йорке и Чикаго. Больше тянет на бостонский. Хотя по духу он явно датский. Я зарегистрировался у стойки. Дежурный говорил по-английски без малейшего акцента. Потрясающе. А я даже не знал, как правильно произнести площадь Киркегаард. Ну и пошел он к черту. Сколько раз он может отжаться на одной руке? Вот то-то и оно.

Я распаковал вещи и позвонил в номер 523. Никакого ответа. Из-под окна доносилось воркование воздушного кондиционера, но воздух оставался душным. Температура — 96 градусов по Фаренгейту. Я распахнул окно и выглянул наружу. Внизу раскинулся парк, внутри которого поблескивало озеро. Парк тянулся на несколько кварталов вправо. За парком мне удалось разглядеть другой отель. Открытое окно помогло скорее психологически, и я почувствовал себя немножко лучше. Собрал револьвер, зарядил его, вложил в кобуру и повесил на спинку стула. Рубашка была влажной от жары. Я снял ее. Все остальное — не лучше. Я стащил с себя всю одежду, взял пистолет с кобурой прямо в ванную, повесил на ручку двери и залез в душ. Пока вытирался и надевал чистую одежду, все поглядывал в окно. Где-то около двух раздался стук в дверь. Вынув пистолет из кобуры, я прильнул к стене и спросил: «Кто?» «Хоук», — раздалось в ответ.

После этого я отпер дверь и впустил его. На нем были фирменная футболка «Найк» с красной полосой, белые спортивные брюки и расстегнутая белая куртка-сафари с короткими рукавами. В руках Хоук держал две откупоренные бутылки пива «Карлсберг».

— Свежее, только что из автомата, — сказал он, протягивая мне одну.

Я тут же опустошил ее наполовину.

— Я думал, что в Скандинавии прохладнее и легче дышать, — заметил я.

— Циклон, — пояснил Хоук. — Говорят, такой жары никогда не было. Вот почему их кондиционеры так хреново работают. Ими никогда не пользовались.

Бутылка с пивом опустела.

— Так ты говоришь, прямо из автоматов колы?

— Да, на твоем этаже, как раз за углом у лифта. У тебя кроны есть?

Я утвердительно кивнул.

— Поменял немного у регистрационной стойки, когда оформлял номер.

— Пойдем тогда купим еще. Здорово помогает от жары.

Выйдя в коридор, мы взяли в автомате еще пару бутылок и вернулись в номер.

— Ну и где же она? — наконец спросил я. Пиво приятно холодило горло.

— Примерно в квартале отсюда, — пояснил Хоук. — Если подальше высунешься из окна, может, увидишь ее дом.

— А почему ты не наблюдаешь за каждым ее шагом?

— Она приехала около одиннадцати. Больше ничего не произошло. Мне захотелось пить, а заодно я решил проверить, не прибыл ли ты.

— Хоть что-нибудь стоящее случилось с момента нашего последнего разговора?

— Абсолютно ничего. Хотя... вроде за ней еще кто-то наблюдает.

— Ага, — невнятно промычал я.

— Что «ага»?

— Я просто сказал «ага».

— Это я и сам слышал. Вы, белые, так странно разговариваете.

— Тебе сели на хвост? — спросил я у него.

— Нет, конечно. С чего ты взял?

— Да так. Снимаю вопрос.

— Так-то лучше, парень.

— Что ты можешь сказать о сопернике?

— Темнокожий. Но не из моей компании. Черт его знает, вроде сирийца или темнокожего араба.

— Крепкий орешек?

— На вид да. Думаю, и пушка есть. Я заметил, как он поводил плечами из-за неудобной кобуры. Видно, тяжеловата.

— Здоровый?

— Выше меня. Но вообще хиловат, плечи сутулит. Носатый, как хищная птица. Лет тридцати — тридцати пяти. И стрижен под ежик.

Оставалось только свериться с описанием и фотороботами.

— Вот, — подтвердил я. — Один из них.

— Тогда почему он следит за ней? — недоумевал Хоук.

— Скорее всего, он не за ней следит, а выслеживает меня, — объяснил я свою догадку.

— Пожалуй, — согласился Хоук. — Поэтому она и не дергается. За то время, что она у меня под колпаком, она только пару раз вышла ненадолго и быстро вернулась. И каждый раз этот пижон со своим рубильником тащится за ней, не бросаясь в глаза. Всегда чуть сзади. По-моему, высматривает тебя, не висишь ли ты у нее на хвосте.

Я согласно кивнул.

— В том-то и дело, — размышлял я, анализируя ситуацию. — У нее здесь свои люди. И мы им подыграем. Я пойду за ней. Пусть этот носатый приметит меня, а ты проследишь за ним. Тогда и посмотрим, что получится.

— А вдруг носатый начнет палить по тебе сразу, как только заметит?

— Надеюсь, ты этого не допустишь?

— Будь спокоен.

Пиво кончилось. Я с тоской оглядел опустевшие бутылки.

— Перейдем к делу, — предложил я. — Чем скорее мы их сцапаем, тем быстрее я попаду домой.

— Ты не любишь иностранок?

— Я скучаю по Сюзан.

— О, старик, тут я тебя прекрасно понимаю, у нее такой аппетитный зад...

Я посмотрел на Хоука.

Он пошел на попятную:

— Забудь, приятель. Извини, мне не следовало говорить о Сюзан в таком тоне. И не мое это свинячье дело. Я забылся.

Я молча кивнул.

Глава 15

Выйдя из «Шератона», я повернул налево по Вестерсогад. Здания, обрамлявшие улицу, были невысокими и представляли собой почти новые жилые апартаменты для среднего класса. Некоторые отличались изысканностью. Ее дом — номер тридцать шесть. Каменный, с небольшим портиком на фасаде. Прежде чем приблизиться к цели, я пересек улицу и с беспечным видом обследовал ближние кусты в парке. Сделал вывод, что вдоль дорожки, идущей вокруг озера, как правило, выгуливают собачек. Вблизи кружила голубая «симка» с одним водителем. Я остановился. Хоука нигде не было видно. Через несколько минут «симка» отъехала. Маленькая коробка на колесах. Она проехала у меня за спиной в обратную сторону и припарковалась вблизи отеля, не доехав примерно полквартала. Я не двигался. Водитель тоже.

Через десять минут перед входом в дом, где остановилась Кэти, появился черный фургон «сааб», из которого вышли трое. Двое направились ко мне, а третий вошел в подъезд. Я оглянулся на «симку». Из нее вылезал высокий сутуловатый мужчина с большим носом. Седеющие волосы подстрижены под ежик. У меня за спиной — только озеро. Кажется, я попал в мышеловку. Парочка из «сааба» расходилась под углом, так, чтобы при желании я не мог прорваться через их линию обороны. Но я и не пытался. Продолжал стоять, раздвинув ноги и спокойно засунув руки за поясной ремень. Троица приближалась ко мне, обхватив кольцом. Носатая жердь осталась у меня за спиной.

Парочка из «сааба» смотрелась как братья-близнецы. Молодые и розовощекие. Только одного из них украшал шрам через всю щеку до самого рта. Второй хлопал маленькими глазками из-под светлых бровей. Оба были одеты в свободные спортивные рубашки навыпуск. Я сразу понял почему. Тот, который со шрамом, вытащил из-за пояса пистолет тридцать восьмого калибра и направил в мою сторону. При этом что-то сказал по-немецки.

— Я говорю только по-английски, — сообщил я ему.

— Руки на голову, — приказал он.

— Приятель, — обратился я к парню, — ты говоришь почти без акцента.

Он сделал движение стволом. Я послушно положил руки на голову.

— Это кажется мне не совсем логичным, — я позволил себе сделать замечание. — Вдруг какой-нибудь полицейский, проходя мимо, заметит меня в такой странной позе? Он может остановиться и задать вопрос, чего это я здесь делаю. Ну как?

— Опусти руки.

Я выполнил эту вежливую просьбу.

— Кто из вас Ганс?

Парень с пистолетом пропустил вопрос мимо ушей. Он сказал несколько слов по-немецки носатому, который стоял за моей спиной.

— Бьюсь об заклад, ты — Ганс, — обратился я к «меченому». — А ты — Фриц.

Носатый похлопал по моему телу, нашел оружие и забрал его себе, засунув за пояс под рубашку.

— Так будет надежнее.

Да, эти явно не тянули на сопливых новичков. Как видно, и меня они восприняли серьезно. Парень с маленькими глазками бросил: «Пошли». И мы двинулись в сторону дома, покидая зеленый парк. Мне показалось разумным не искать Хоука взглядом.

Квартира Кэти располагалась на первом этаже справа от входа, если смотреть от парка. Когда мы вошли, она сидела на кушетке вполоборота к окну, чтобы видеть улицу. На ней — белый вельветовый комбинезон с черной цепочкой вместо пояса. Человек, который находился в комнате вместе с ней, был мал ростом, крепок, бросались в глаза крупный нос и твердый волевой рот. Он носил длинные седые усы, которые спускались ниже уголков рта, и очки в тонкой металлической оправе. Почти лыс, но из того, что осталось, он отрастил длинные пряди и зачесал их слева направо. Мне показалось, что он пользуется лаком, чтобы сохранять свою прическу. Простые тяжелые ботинки и вельветовые джинсы в обтяжку. Белая рубашка с потертым воротником. Закатанные рукава открывают сильные руки. Кожа такая же темная, как у носатого. Средних лет. Внешне он не походил ни на немца, ни на сумасшедшего. Наоборот, смотрелся солидно.

Он обратился к «меченому» по-немецки.

«Меченый» ответил:

— Англичанин.

— Почему вы преследуете эту молодую женщину? — это уже ко мне.

Он говорил с акцентом, но я не мог разобрал, с каким именно.

— А вам что за дело? — в свою очередь задал вопрос я.

Он сделал два шага и неожиданно нанес мне удар в челюсть справа. Коротышка оказался крепким парнем, и удар был ощутимым. Ганс и Фриц одновременно выхватили оружие. У Фрица в руке был «люгер». Носатый стоял у меня за спиной.

— Вы дали прямой и доходчивый ответ, — заметил я.

— Итак, почему вы преследуете эту молодую женщину?

— Она и несколько ее приятелей совершили покушение на семью одного богатого американца, который горит желанием отомстить, — начал я свое объяснение, — и который нанял меня, чтобы вывести всех на чистую воду.

— Тогда почему вы не застрелили ее, как только обнаружили?

— Во-первых, я — очень добрый парень. Во-вторых, она для меня единственная связующая нить с остальными. Хотел использовать ее в качестве живца. Чтобы она сама вывела меня на своих соратников.

— И вам кажется, что план сработал?

— В некоторой степени. Вы для меня лицо новое, а вон тот с пушкой и Ганс с Фрицем — старые знакомые.

— Сколько человек вас интересует?

— Девять.

— Троих вы уже убрали или арестовали. Еще четверых вам удалось обнаружить. Времени зря не теряли. Вы хорошо выполняете свою работу.

Я был сама скромность. Правда, насколько мне удалось это показать, не знаю.

— Такому профессионалу, как вы, стыдно стоять сложа руки и ждать, пока ему свернут шею. Вы что, изображали статую в парке?

Теперь я являл собой непонимание и растерянность.

— Вы были вооружены и опасны. Совсем недавно вы угрохали двоих, ждавших вас в засаде. — Он выглянул из окна. — Нас ожидало то же?

Носатый сказал что-то на языке, которого я не знал. Коротышка ответил. Носатый передвигаясь неровными прыжками, выскочил в дверь.

— Продолжим, — вновь заговорил коротышка.

— Каково ваше участие в этом деле? — спросил я его.

— К несчастью, вся эта компания убийц и террористов есть моя организация. Мне они не особенно нравятся. Сосунки-любители. Мои цели куда как серьезнее, чем делать фарш из туристов.

Но мне нужны новобранцы, и не всегда попадается хороший материал.

— Да, трудно найти верных помощников, — поддакнул я.

— Вы правы, — бросил он в ответ. — Вот вы бы были одним из лучших. Я такими ударами послал в нокаут не одного здоровяка.

— Возможно, я и приму это предложение — когда не будет вокруг ваших псов, стоящих наготове.

— Я не великан, но хорошо натренирован и знаю много приемов, — объяснил он. — Однако мы собираемся отправить вас к праотцам, так что мы вряд ли сработаемся.

— Почему же? По крайней мере, вы можете еще раз попытаться завербовать меня, когда ваш носатый приятель вернется и доложит, что за дверью никто с противотанковым ружьем не прячется.

Коротышка ухмыльнулся.

— Я не ошибся в вашем профессионализме, — довольно сказал он. — Только мы вас убьем независимо от того, прячется там кто-нибудь или нет. Но сначала все выясним. Может, вы будете нашим заложником. Посмотрим.

— И чему же вы посвятили свою жизнь? — поинтересовался я.

— Святому делу свободы. Африка не должна принадлежать неграм или коммунистам.

— А кому же?

— Нам!

— Нам?

— Вам и мне, людям белой расы. Расе, которая вытащила ее из тьмы первобытности и рабства девятнадцатого века. Расе, которая может создать в Африке новую цивилизацию.

— Вы, случайно, не маньяк, а?

— Меня зовут Пауль.

— И все ваши люди разделяют эти взгляды?

— Мы — расисты и антикоммунисты, — гордо заявил Пауль. — Это достаточное основание для единства.

— Позвольте задать вопрос Кэти, — прервал я его патетику. — Полагаю, вы говорите по-английски.

— Я владею пятью языками, — бросила она. Она сидела на том же месте и в той же позе, в которой я застал ее, придя сюда. Она была невозмутима. Когда она говорила, то двигались только ее губы.

— Я что-то не заметил, чтобы через ваши белые брюки просвечивали те очаровательные французские бикини. Или их на вас нет?

— Мерзавец, — произнесли губы. Лицо ее залилось краской.

Пауль съездил мне еще раз, только теперь слева, сделав синяки симметричными.

— Не смей говорить с ней в таком тоне, — добавил он при этом.

Кэти поднялась и вышла из комнаты. Пауль проследовал за ней. Ганс и Фриц направили на меня свои пушки. В двери за моей спиной повернулся ключ, и вошел носатый.

— Никого, — сказал он. Следом за ним влетел Хоук, держа в зубах два запасных заряда и стреляя из-за спины носатого из своего обреза. Я успел заметить, как у Фрица оторвало полголовы, после чего нырнул за мягкое кресло. Ганс выстрелил в Хоука и попал носатому прямо между глаз. Хоук выпустил заряд из второго ствола в Ганса сразу после того, как свалился носатый. Ганс сложился пополам и умер. Хоук переломил обрез. Стреляные гильзы выскочили из обоих стволов. Хоук перезарядил оба ствола теми патронами, что держал во рту — защелки встали на место еще до того, как пустые гильзы коснулись пола.

Я вскочил на ноги.

— Туда! — крикнул я ему, указывая на дверь, за которой скрылись Кэти и Пауль. Хоук подскочил к ней первым, пока я вытаскивал револьвер из-за пояса носатого.

— Дверь закрыта, — бросил Хоук.

Я выбил ее ударом ноги, и мы с Хоуком стали пробираться вперед, низко пригнувшись и держа оружие наготове. Мы оказались в спальне с ванной, раздвижные двери которой вели во двор. Двери были распахнуты. Пауль и Кэти испарились.

— Черт подери, — в сердцах бросил Хоук.

— Давай-ка уносить ноги, — предложил я.

Что мы и сделали.

Глава 16

На следующий день мы просматривали датские газеты. На первой полосе — фотография с места события: квартира Кэти. На второй — фотография, снятая в момент вывоза тел на каталках. Но ни я, ни Хоук по-датски не читали, так что почерпнуть информации нам не удалось. На всякий случай я вырезал статью из газеты: вдруг найдется переводчик. Ганс и Фриц здорово напоминали двоих из моей коллекции. Мы с Хоуком внимательно рассмотрели их фотороботы и признали идентичность.

— Дела у тебя катятся как по маслу, — констатировал сей факт Хоук. — Итого, шесть.

— Ты не терял времени, когда прорвался в комнату.

— Ну не кричать же мне: «Стой! Стрелять буду!» и прочую ерунду.

— Ты что, шел следом за носатым?

— Вроде того. Засек его, когда он вышел проверить, все ли в порядке. Потом проскользнул в подъезд и спрятался в темноте под лестницей. Ты ведь знаешь, в темноте нас трудно приметить — как черную кошку.

— Пока ты не начнешь скалить зубы, — напомнил ему я.

— А если еще и глаза закрыть, то вообще...

Мы завтракали в отеле. Выпечка и бутерброды с сыром на скорую руку.

— Ну и, — продолжал Хоук, — когда он направился обратно, я прилип к его спине.

Хоук отхлебнул кофе.

— А кто этот тип, который улизнул с Кэти? — поинтересовался он.

— Зовут Пауль, коротышка, но здоров как бык. Покрепче всех остальных, с кем мы уже имели дело. Настоящий революционер. Только не разобрался в направлении.

— Палестинец?

— Не думаю, — размышлял я. — Крайне правый. Хочет спасти Африку от коммунистов и негров.

— Южноафриканец? Из Родезии?

— Мне так не показалось. Идеи идеями, но он говорит с испанским акцентом. Или с португальским.

— Тогда Ангола, — заключил Хоук.

Я покачал головой:

— Не знаю. Он заявил, что выступает против коммунистов и цветных. Кажется, его с этого пути уже не свернуть.

Хоук ухмыльнулся:

— Он взвалил на себя непосильный труд. Насколько я знаю, в Африке встречаются чернокожие. Ему придется кишки порвать ради священного дела освобождения.

— Он, может, чокнутый, но не дурак. Опасен, как чума.

Лицо Хоука приняло довольное и горделивое выражение. Он снова улыбнулся.

— Мы тоже опасны.

— Верно, — подтвердил я.

— Каковы наши дальнейшие планы? — поинтересовался Хоук.

— Не знаю. Надо подумать.

— Хорошо. А пока ты думаешь, может, прошвырнемся в Тиволи, побродим там. Я слышу про Тиволи всю свою жизнь. Хочу посмотреть собственными глазами.

— Идем, — согласился я. — Мне тоже интересно.

Я заплатил по счету, и мы вышли на улицу.

Тиволи был прекрасен. Масса зелени и совсем мало современных материалов. Мы пообедали на террасе одного из ресторанов. Взрослым тут особенно делать нечего, только глазеть на детей и многочисленных мамаш, неторопливо прогуливающихся по чудесным дорожкам мимо привлекательных домов. Было приятно ощущать себя частью этого пейзажа, чувствовать единство с городской средой, продуманной и спланированной так, чтобы приносить радость людям. Еда сама по себе оказалась довольно простой.

— Да. Это не Кони-Айленд, — отметил Хоук.

— Точно. И не ресторан «Фор-Сизонс», — добавил я. В этот момент я был занят пережевыванием куска жесткой телятины, отчего испытывал раздражение.

— Ну как? Надумал что-нибудь? — спросил Хоук.

Я мотнул головой, весьма поглощенный телятиной.

— Надо было заказать рыбу, — заметил Хоук.

— Ненавижу рыбу, — сказал я. — В море-то мы вошли, да вот весла забыли, как говорим мы, датчане. Голову даю на отсечение, Кэти в эту квартиру не вернется. Мы упустили и ее, и Пауля. — Я вытащил из кармана записную книжку. — Все, что у меня осталось, это два адреса, которые я списал с ее паспортов, один в Амстердаме, другой в Монреале. Плюс один адрес в Амстердаме, который значился на конверте полученного ею письма. Голландские адреса совпадают.

— Похоже, мы держим путь в Амстердам? — предположил Хоук. Он приложился к бокалу шампанского и проводил взглядом молодую блондинку в обтягивающих шортах и майке. — Жаль, — вздохнул Хоук. — Копенгаген очень привлекательный городишко.

— Амстердам не хуже, — заверил я. — Тебе понравится.

Хоук согласно кивнул головой. Пошарив в бумажнике, я вытащил несколько английских фунтов и протянул их Хоуку:

— Неплохо бы тебе приодеться. Пока ты ходишь по магазинам, я займусь билетами. Деньги сможешь поменять на вокзале. Это здесь недалеко.

— Я поменяю их в отеле, малыш. Я бы хотел оставить свой обрез в номере, а не демонстрировать его в качестве аксессуара к новому костюму. Знаешь, вчера тут уложили двоих из какого-то обреза. Не жажду давать интервью датским полицейским.

Хоук ушел. Заплатив по счету, я направился к главному входу в Тиволи-гарденз. Напротив, через улицу, возвышалась громада главного вокзала Копенгагена, выстроенного из красного кирпича. Перейдя улицу, я вошел внутрь. Мне абсолютно нечего было там делать, но это был истинно европейский вокзал, и мне захотелось заглянуть в его чрево. Высокий арочный потолок центрального зала ожидания, поддерживаемый металлическими конструкциями, заботливо укрывал собой многочисленные ресторанчики, магазинчики, камеры хранения, ребятишек с рюкзачками и отражал волны разноязыкой речи. Поезда устремлялись по змеящимся рельсам в Париж и Рим, в Мюнхен и Белград. Вокзалу передавалось волнение приезжающих и отбывающих. Мне он очень понравился. Незаметно для себя я провел там целый час, вдыхая его аромат. Представлял себе Европу девятнадцатого века, когда вокзал был еще молод. Хотя и сейчас его пульс напоминал пульс здорового веселого человека.

«Ах, Сюз, — подумал я. — Ты должна побывать здесь, должна увидеть все это».

Потом я вернулся в отель и попросил администратора заказать два билета на утренний рейс до Амстердама.

Глава 17

В девять тридцать самолет голландской авиакомпании, круто развернувшись, взял курс на Голландию. Я уже бывал здесь раньше, и эта страна мне нравилась. Глядя из иллюминатора, я узнавал знакомые зеленые равнины, прочерченные ровными каналами. Мы пили ужасный кофе, который разносила стюардесса с невыбритыми подмышками.

— Терпеть не могу, — поморщился Хоук.

— Целиком разделяю твое мнение, — подтвердил я.

— Знаешь, кого она мне напоминает?

— Догадываюсь.

Хоук заржал:

— Я в тебе не сомневался, малыш. Так ты думаешь, Кэти в Амстердаме?

— Да черт ее знает. Другого я не придумал. Этот вариант лучше, чем Монреаль. Сюда ближе добираться, да и адреса, взятые из двух источников, совпадают. В конце концов, она могла и в Дании остаться. Или улететь в Пакистан. Все, что нам остается, это просто проверить.

— Как скажешь, хозяин. Ты платишь, я работаю. Где остановимся?

— В отеле «Мариотт», рядом с Рийксмузеум. Если обстоятельства позволят, я свожу тебя туда посмотреть Рембрандта.

— Да на кой он мне сдался! — отреагировал Хоук.

Загорелась табличка «Пристегните ремни», и самолет, еще раз сбросив высоту, через десять минут коснулся земли. Здание аэропорта сверкало огромными стеклами и напоминало аэропорт в Копенгагене. Мы сели на автобус. Он довез нас до вокзала Амстердама, который сам по себе был неплох, но уступал собрату в Копенгагене, а оттуда на такси мы добрались до отеля «Мариотт».

«Мариотт» относился к сети американских новых отелей, был по-современному спроектирован и нашпигован техникой, но сохранял очарование континентальной Европы.

Мы с Хоуком сняли номер на двоих на восьмом этаже. Не было причины скрывать наши отношения. Кэти и Пауль уже видели Хоука, и если теперь мы будем их искать, то они будут опасаться его.

Распаковавшись, мы отправились искать адрес, указанный в паспорте Кэти.

Большая часть Амстердама застраивалась в семнадцатом веке, дома вдоль каналов выглядели как на картинах Вермеера. Улица, которая отделяла дома от канала, была вымощена булыжником и окаймлена деревьями. Мы двигались по Ляйдсестраат в сторону Дам-сквер, пересекая кольцевые каналы: Принценграхт, Кайзерграхт, Хееренграхт. Грязно-зеленый цвет воды не портил впечатления. Какие бы машины ни попадались на нашем пути, все они были маленькие и скромные. Нам встретилось множество велосипедистов и просто прохожих. Вдоль каналов сновали лодочки, чаще туристические прогулочные, с застекленными надстройками. Большую часть прохожих составляли молодые люди с длинными волосами, в джинсах, с рюкзаками, без признаков пола и национальности. Если судить с этой точки зрения, Амстердам, по общему утверждению, считается столицей европейских хиппи.

Хоук пожирал все это взглядом. Шагая почти бесшумно, погруженный в свои мысли, он, казалось, прислушивался к звукам, живущим внутри него. Я заметил, что люди инстинктивно, не задумываясь, уступают ему дорогу.

Ляйдсестраат считался торговым районом. Магазины выглядели респектабельно, а одежда в них была самой модной. В витринах красовались делфтский фаянс и подделки под него. Нам попадались магазины сыров, книжные лавки, рестораны. Целые ветчинные окорока манили прохожих. Жареные гуси соседствовали с корзинками, полными черной смородины. На площади у Минт-Тауэр шумел рыбный рынок.

— Попробуй вот это, Хоук, — предложил я. — Ты ведь любишь рыбу.

— Сырую?

— Да. Когда я был здесь в последний раз, люди чуть не дрались из-за нее.

— А ты почему не ешь?

— Не переношу рыбы.

Хоук купил сырую селедку прямо с прилавка. Продавщица тут же вычистила ее, посыпала репчатым луком и подала Хоуку. Хоук осторожно откусил.

Потом улыбнулся.

— Неплохо, — сообщил он мне. — Не требуха, конечно, но довольно вкусно.

— Хоук, — прервал я его рассуждения. — Полагаю, что ты даже не знаешь, как выглядит настоящая требуха.

— Вы правы, босс. Я ведь вырос на птичьем молоке и витаминах. Ведь так, по-вашему, питаются в гетто.

Хоук доел селедку. Сразу за рыбными прилавками мы свернули налево и пошли по Калверстраат. На улице властвовали прохожие — никаких машин, чтобы не отвлекаться от магазинов.

— Похоже на Гарвад-сквер, — заметил Хоук.

— Да, куча магазинов, торгующих обувью «Фрай» и джинсами от «Ливане», дополненными блузками в деревенском стиле. А какого черта тебя понесло на Гарвард-сквер?

— У меня была одна дамочка из Гарварда, — объяснил Хоук. — Очень умная.

— Студентка?

— Обижаешь, старик. Я что, похож на воспитательницу из детского сада? Она была профессоршей. Говорила, что моя жизненная сила возбуждает ее. Понял?

— И как же ты нашел общий язык с ее собакой-поводырем?

— Что ты понимаешь? Она не была слепой. И находила меня великолепным. Называла меня ласково «мой дикарь». И считала, что Адам должен был выглядеть так, как я.

— Господи, Хоук, — прервал я его воспоминания. — Меня сейчас вырвет.

— Да, я знаю. Это было ужасно. Мы не смогли долго выносить друг друга. Она была для меня роковой женщиной. Хотя очень ничего в постели. И зад такой мощный. Верно говорю.

— Да я не спорю, — сказал я. — Ну вот, думаю, мы пришли.

Мы остановились перед выносным прилавком книжного магазина, на котором громоздились сотни книг и журналов. Еще больше этого добра было внутри. Множество книг на английском языке. Вывеска на стене сообщала: «Три суперэротических сеанса каждый час». Стрелка указывала куда-то в глубину магазина. На дальней стене красовалась такая же вывеска, только стрелка ныряла вниз.

— И какие же книжечки здесь продают? — заинтересовался Хоук.

Выбор был широк: от книг Фолкнера и Томаса Манна до книг на английском, французском и датском. Я приметил Шекспира и Гора Видала, соседствовавших с пачками журналов, на обложках которых обнаженные женщины были скручены цепями, веревками, вожжами и другими путами, так что за ними невозможно было разглядеть тело. Можно было приобрести «Хастлер», «Тайм», «Пари матч» и «Гей-лав». Эту особенность Амстердама мне было трудно постигнуть. У нас такие порномагазины располагаются в особых районах, их еще поискать нужно. А здесь книжный магазин, который специализируется на клубничке, занимает место между ювелирным магазином и кондитерской. И торгует творениями Сола Беллоу и Хорхе Луиса Борхеса.

Хоук поинтересовался:

— Думаешь, она здесь живет? Можно проверить по табличкам на "К".

— Может, пройдем наверх? — предложил я. — Адрес этот.

— Давай, — согласился Хоук. — Вот и дверь.

Частично скрытая навесом, дверь располагалась как раз за книжным магазином направо.

— А что, если она дома?

— Я знаю, как это проверить.

Хоук ухмыльнулся:

— Отлично. Посмотрим. Пока ты будешь тут ковыряться, я посмотрю, нет ли ее среди любителей порнухи там внизу.

— Хоук, в таких делах я всегда числил тебя активным деятелем, а не посторонним наблюдателем.

— Нелишне кой-чего и перенять. Учиться никогда не поздно. Совершенных людей не бывает.

— Это уж точно.

— Мы собираемся торчать тут круглосуточно?

— Нет. Только днем.

— Это хорошо. Полдня бдим, полдня спим. Не переломимся.

— На этот раз нам будет труднее. Кэти знает нас обоих, и если она здесь, то будет осторожна как лиса.

— К тому же, — добавил Хоук, — если мы будем мозолить здесь всем глаза, то любой местный полицейский вправе поинтересоваться, что мы тут делаем.

— Это в том случае, если они хорошо несут свою службу.

— Не спорю.

— Будем меняться местами, — предложил я. — Я полчаса постою у магазина готовой одежды, а потом пойду туда, где торгуют цыплятами, ты же займешь мое место. Так и будем курсировать, меняясь через полчаса.

— Лады, — согласился Хоук. — Только проведем смену не так регулярно. Лучше действовать по ситуации. Ритм не должен быть равномерным.

— Хорошо. Все равно она не проскочит мимо нас, если нет черного хода.

— Ты бы покараулил здесь для начала, малыш, а я смотаюсь проверить, где тут запасные выходы. Загляну в магазинчик и обойду квартал, узнаю, что есть хорошего.

Я согласился:

— Если она в твое отсутствие уйдет, то я пойду за ней. Встретимся в гостинице.

Хоук кивнул:

— Пока, шеф, — и направился в сторону магазина. Он прошел вглубь и спустился вниз по лестнице. Через пять минут появился наверху и с довольной улыбкой покинул магазин.

— Почерпнул ценную информацию? — спросил я.

— А как же. Теперь, когда в следующий раз захочу переспать с пони, — не растеряюсь.

— Эти европейцы такие изобретательные ребята.

Глава 18

Запасного выхода хоук так и не нашел. Мы бродили по Калверстраат весь остаток дня, меняясь местами, стараясь держаться поближе к стене дома, где могла быть Кэти, поглядывая на ее окна, если это вообще были ее окна, надеясь, что она нас не заметит, когда будет выглядывать на улицу. Если она вообще была в этой квартире.

Магазин готовой одежды представлял последний в сезоне писк моды: нечто цвета хаки, напоминавшее палатку, длинное и абсолютно бесформенное, перехваченное на талии поясом. Оно плохо смотрелось даже на манекене в витрине. В продуктовом магазине продавали жареное мясо на мягкой булочке, покрытое сверху зажаренным яйцом. Очевидно, это представляло собой род сэндвича. Ассортимент насчитывал штук тридцать пять разнообразных бутербродов, но жареное мясо с яйцом пользовалось наибольшей популярностью.

После обеда улица заполнилась многочисленными прохожими. Большинство из них, конечно, туристы: японцы, немцы с фотоаппаратами, группами и в одиночку. Было много голландских моряков. Казалось, что здесь больше курят, чем у нас. Люди высокого роста встречались не часто. Босоножки и сабо, очевидно, были любимой обувью, особенно у мужчин. Иногда попадались голландские полицейские в своей серовато-голубой форме с белой отделкой. Никто не обращал внимания ни на меня, ни на Хоука.

В восемь часов я подозвал Хоука:

— Пора наконец поесть, а то я сейчас расплачусь.

— Не могу не согласиться с тобой, — подхватил Хоук.

— Здесь недалеко есть приятное местечко под названием «Маленькая монашка». Я заглядывал туда в свой последний приезд.

— И что же ты тут делал, старик?

— Отдыхал. С одной дамой.

— Это была Сюзан?

— Да.

В «Маленькой монашке» было все по-прежнему. Никаких перемен. Полированный каменный пол, беленые стены, низкие потолки и неброские витражи в окнах, много цветов и прекрасная кухня. На десерт нам подали ассорти из красной смородины, вишни, клубники, малины и черники в ликере. По-моему, в Голландии все говорят по-английски, и почти без акцента.

Мы отправились спать в отель с чувством полного удовлетворения после ужина и с чувством нарастающей тревоги по поводу завтрашнего дня. Мне казалось, что и завтра нам предстоит бесцельно слоняться от магазина к магазину.

Так и получилось. Целый день мы мотались по Калверстраат. Я разглядывал попадавшиеся витрины с такой дотошностью, что в конце концов выучил цены на все продававшиеся товары. За день я съел пять сэндвичей: три, потому что хотел есть, а два — от нечего делать. Наиболее интересными событиями дня стали два посещения общественного туалета на улице Рокин рядом с Главным туристическим бюро.

Вечером мы отправились поесть в ресторан «Бали» на Ляйдсестраат, где подавали индонезийские блюда. Мы насчитали два с половиной десятка блюд из мяса, овощей и риса. Естественно, мы пили «Амстель». Даже Хоук. Шампанское мало подходит к индонезийской кухне. Отхлебнув пива, Хоук обратился ко мне:

— Спенсер, сколько еще мы будем мотаться около этого чертова книжно-сексуального магазина?

— Не знаю, — ответил я. — Прошло всего два дня.

— Послушай, мы ведь даже не знаем, там она или нет. С таким же успехом можно расхаживать перед какой-нибудь почтенной старушенцией.

— Но ведь туда в течение двух дней никто не входил и не выходил, соответственно. Тебе не кажется это странным?

— А может, там никто и не живет?

Я ел говядину с арахисом.

— Подождем еще денек, а потом проверим. Договорились?

Хоук только кивнул.

— Я бы зашел да посмотрел, — пояснил он. — Куда как лучше, чем без толку болтаться по улице.

— Я же говорил, что ты активная личность. Я не ошибся, — сказал я в ответ.

— Кто бы сомневался, — хмыкнул Хоук. — Я предпочитаю делать все быстро.

В отель мы возвращались по Ляйдсестраат, бурлящей ночной жизнью; музыка сопровождала нас до самого «Мариотта». Фойе почти опустело. Два парня, игроки какой-то южноамериканской футбольной команды, мирно дремали в креслах. Посыльный, навалившись на стойку, разговаривал о чем-то с администратором. Тихая музыка, доносящаяся из ночного бара, была продолжением звуков улицы. Мы молча поднялись на восьмой этаж. На двери нашего номера висела табличка «Не беспокоить». Я взглянул на Хоука, тот недоуменно пожал плечами. Мы такой таблички не вывешивали. Я приложил ухо к двери и прислушался. Отчетливо различил скрипение кровати и что-то, напоминающее тяжелое дыхание. Я поманил Хоука рукой, и он тоже припал к двери.

Наш номер был последним перед поворотом, и я жестом пригласил Хоука в соседний коридор.

— Судя по звукам, у нас в номере крутят эротический фильм, — высказался Хоук. — Как ты думаешь, в нашем номере кто-то занимается сексом?

— Это же полный идиотизм! — воскликнул я.

— Может быть, горничная, видя, что нас целый день нет, пригласила туда своего дружка, чтобы поиметь полное удовольствие?

— Если ты допускаешь такую мысль, то наверняка есть люди, которые не только так думают, но и поступают, — размышлял я. — Только мне трудно в это поверить.

— Можно подождать, пока они выйдут оттуда. Если там кто-нибудь удовлетворяет свою телку, не может же это длиться вечно.

— С тех пор как я приехал в Европу, только и делаю, что прячусь в гостиничных коридорах и мотаюсь по улицам. Мне это надоело.

— Ну тогда давай вперед, — предложил Хоук, вытаскивая обрез из-под пиджака.

Я вынул ключ из кармана, и, завернув за угол, мы направились к номеру. Коридор был пустынен.

Хоук занял позицию лежа прямо перед дверью; прицелившись, он кивнул. Я как можно тише повернул ключ в двери, стараясь не попадать на линию огня, и толкнул дверь. Револьвер — на изготовку.

— Боже праведный, — пробормотал Хоук и мотнул головой в глубину комнаты.

Я проскользнул внутрь, прижимаясь к стене. На полу валялись двое мертвых парней, а на кровати лежала Кэти. Она была жива, хоть и связана. Я пинком открыл дверь ванной. Никого. Левой рукой Хоук уже закрывал входную дверь. В правой он все еще держал наготове свой обрез — так, на всякий случай. Я вышел из ванной.

— Никого и ничего, — констатировал я, засовывая револьвер обратно в кобуру.

Хоук присел возле двух неподвижно лежащих тел.

— Оба готовы, — сообщил он мне.

Я молча кивнул в ответ. Кэти лежала на кровати со связанными за спиной руками. Ноги были опутаны веревкой. Такая же веревка охватывала ее талию и плотно прижимала Кэти к кровати. Рот был залеплен клейкой лентой.

Взглянув на нее, Хоук обрадовался:

— Так вот что мы слышали. О сексе никто и не помышлял. Это Кэти пыталась освободиться.

В подтверждение этих слов Кэти издала низкий придушенный звук возмущения и снова задергалась, пробуя ослабить путы.

— Кто же прикончил этих двух молодцов? — задал я вопрос то ли Хоуку, то ли себе.

— Каждый из них получил пулю в затылок, чуть ниже уха. Дырочка очень маленькая.

— Калибр все тот же?

— Скорее всего, да. Времени прошло порядком. Они успели остыть.

У Кэти на правом бедре было приклеено письмо. Лента, держащая его, совпадала с той, что стягивала ее губы. Я потянул конверт.

— Может, мы выиграли эту куколку в лотерею? — предположил я.

— Готов поспорить, что нет, — моментально отреагировал Хоук. Он все еще держал наготове обрез, но не так напряженно, как раньше.

Я вскрыл записку. Кэти извивалась на кровати, продолжая издавать возмущенные звуки. Хоук читал записку, заглядывая мне через плечо. Там говорилось:

"Нам предстоит огромная работа, вы же встали на нашем пути. Если бы у нас было время, мы бы избавились от вас. К сожалению, убить вас непросто, особенно черномазого. Поэтому мы оставляем вам то, за чем вы так упорно охотились. Этих двоих (последних из вашего списка) мы сами пустили в расход. Возможно, я еще пожалею, что оставляю в живых женщину, но я оказался более сентиментальным, чем нужно. Мы испытывали друг к другу нежность, и я не могу убить ее.

У вас больше нет причин разыскивать нас в дальнейшем. Если же вы будете продолжать преследование, мы сумеем его пресечь более радикальными методами.

Пауль".

— Сукин сын, — пробормотал я.

— Значит, черномазого... — раздался голос Хоука.

— Не бери в голову, ведь они расисты с нацистским душком.

— Я все прекрасно понимаю, — ответил Хоук. — Ну как, эти двое соответствуют твоей картотеке?

— Посмотрим, — сказал я, доставая фотороботы из ящика комода.

Хоук ногой перевернул трупы. Я сравнил фотографии с безжизненными лицами, взгляды парней были устремлены в бесконечность.

— Я бы признал, что это они. — Я протянул фотографии Хоуку.

Он подтвердил мое предположение:

— Похоже на то.

Я кивком указал на Кэти:

— А вот вам и номер девять.

— Что ты собираешься с ней делать?

— Для начала ее можно развязать.

— Ты думаешь, нам не грозит никакая опасность?

— Нас двое, — усмехнулся я.

— У нее такой вид, будто крыша поехала.

Он был прав. Глаза Кэти, полные ненависти, вылезали из орбит. С той поры, как мы вошли в комнату, она не переставала метаться из стороны в сторону и извиваться, чтобы высвободиться из веревок. И яростно поскуливала, насколько ей позволяла клейкая лента.

— Знаешь, лучше попридержать ее связанной. Она весьма искусная мошенница. Мы ее развяжем, а она нас перестреляет. Надо ее обыскать.

Хоук засмеялся:

— Ишь ты, какой недоверчивый. — Он положил обрез на стол возле кровати. — Ладно, я все сделаю.

Я выглянул из окна на улицу, стараясь рассмотреть с восьмого этажа, что творится внизу. Ничего особенного, что могло бы вызвать тревогу, не бросилось мне в глаза. В свете ночных фонарей поблескивал канал, и его медленное течение успокаивало. Играя огоньками зажженных свечей, проплыл прогулочный теплоходик. Если бы Сюз была рядом, мы бы могли совершить приятное путешествие на таком трамвайчике, наслаждаясь старинным городским пейзажем и вином с голландским сыром. Да... Но Сюзан сейчас далеко. Хоук мог бы пойти со мной, только вряд ли ему нравится гулять, взявшись за руки.

Я оглянулся. Хоук медленно ощупывал Кэти в поисках спрятанного оружия. По мере движения его рук пленница все активнее пыталась вырваться из пут, а из-под липучки вылетали животные звуки. Когда он дошел до ее бедер, она изогнулась и сделала мостик, насколько позволяли ослабшие веревки. Ее лицо побагровело, а дыхание вырывалось через ноздри и напоминало фырканье лошади.

Хоук, повернувшись ко мне, сказал:

— У нее нет оружия.

Я приблизился и осторожно оторвал липкую ленту от губ Кэти. Она хватала ртом воздух, как это делают люди, вытащенные из воды. Лента оставила ярко-красный след на ее лице.

Захлебываясь воздухом, она зло заговорила.

— Ну, кому я достанусь первому? Тебе или ему? — шипела она, злобно поглядывая на Хоука. Звериные интонации превратились в шипение рептилии. В левом уголке рта даже появилась слюна. Она снова стала биться, как птица в силках.

— Я как-то не думал о том, чтобы переспать с тобой, — успокоил я Кэти.

— Что же вы? Заткните мне рот! Насилуйте меня, пока я беспомощна, связана и бессловесна. Распинайте меня на этой кровати!

Она перевела дыхание и, высунув язык, облизала пересохшие губы.

— Я не могу двинуться, — продолжала она. — Веревки крепки, а у меня уже нет сил. Вы можете разорвать на мне одежду, получить огромное удовольствие, унизить меня, втоптать в грязь!

Хоук сказал:

— Нет.

Я поправил:

— Может быть, позже.

Хоук вытащил из заднего кармана брюк складной нож и, разрезав веревки, освободил ее. Ему пришлось перекатить Кэти на живот, чтобы высвободить ей руки. После этого он дружелюбно пошлепал ее по заду, легко и без задней мысли, вроде того, как игроки одной команды подбадривают друг друга. Она рванулась и резко села.

— Черная свинья, — гневно сказала она. — Не смей прикасаться ко мне.

Хоук взглянул на меня, его лицо выразило недоумение.

— Свинья, еще и черная? — переспросил он.

— Девушка, очевидно, не разбирается в зоологии и делает ошибки в английском, — пояснил я.

— Ну тогда я все понял, — поддержал меня Хоук.

— Что же помешало вам расправиться со мной? — поинтересовался я.

— Я убью вас обоих, — тут же заверила она. — При первом же удобном случае.

— Тогда это будет не скоро, — заметил Хоук. — Тебе придется встать в очередь.

Теперь Кэти сидела на краю кровати. Ее белое хлопчатобумажное платье было безжалостно измято вследствие попыток освободиться от веревок.

— Мне нужно в ванную, — заявила Кэти.

— Давай, — кивнул я. — Пользуйся моментом.

Она тяжелой походкой прошла в ванную и закрыла за собой дверь. Мы услышали, как щелкнула задвижка и в раковину побежала вода. Хоук направился к одному из кресел, обтянутых красной искусственной кожей, осторожно переступив через два распластанных на полу трупа.

— Ас этими вещдоками что будем делать? — спросил он.

— О! — простонал я. — Ты тоже не знаешь?

Глава 19

Пока Кэти находилась в ванной, мы с Хоуком убрали трупы, затолкав их под кровати.

В ванной, перекрывая остальные звуки, все еще журчала струя воды.

— Как думаешь, что она там делает? — задал вопрос Хоук.

— Да, может, ничего. Возможно, она размышляет над тем, что ей делать после того, как она оттуда выйдет.

— А может, она наводит марафет в надежде, что мы все-таки кинемся на нее и изнасилуем?

— В тихом омуте черти водятся, — предположил я. — Кто знает, вдруг она мечтает, чтобы Бенито Муссолини избил ее экземпляром «Майн кампф»?

— Или жаждет заняться сексом с двумя такими красавчиками, как мы с тобой, — не унимался Хоук.

— В первую очередь с тобой, приятель. Я уже кое-что слышал от нее об особенностях чернокожих.

— Она должна знать, что я силен и ритмичен, как и все черные, — рекламировал себя Хоук.

— Да-да. Именно это я и слышал.

Я взял с полки флакон пятновыводителя и побрызгал на следы крови на полу.

— Думаешь, эта штука поможет?

— Мои брюки она отчищает, — пояснил я. — Когда пятновыводитель высыхает, я просто счищаю пыль щеткой.

— Когда-нибудь из тебя получится чудесная домохозяйка. Ты ведь еще и готовишь прекрасно, — вспомнил Хоук.

— Да. Только я всегда храню свои фирменные секреты.

Кэти закрыла кран в умывальнике и вышла из ванной. Теперь она была причесана и разгладила руками складки измятого платья, насколько это было возможно.

Я стоял на коленях и старательно счищал с пола кровавое пятно.

— Садись, — обратился я к ней. — Есть хочешь? Выпьешь чего-нибудь?

— Я проголодалась, — тихо сказала она.

— Хоук, позвони вниз, закажи что-нибудь.

— У них обслуживание почти круглосуточное, — сообщил Хоук. — Фирменный паштет, сыр, хлеб, кувшинчик вина. Устроит?

Кэти молча кивнула.

— Просто прекрасно, — ответил вместо нее я. — Почему бы нам всем не подкрепиться?

— Вот что значит питаться восточными яствами, — подхватил Хоук. — Через час — голодный как волк.

Кэти села на стул около окна, положив ладошки на колени, которые плотно сжала, как ученица. Низко опустив голову, она рассматривала костяшки собственных пальцев, крепко сцепленных в замок. Хоук позвонил по телефону и сделал заказ. Я собрал щеткой высохший пятновыводитель и расплескал для видимости воду на то место, где было пятно.

Явился официант, доставивший наш поздний заказ, и прямо в дверях Хоук принял у него сервировочный столик. На круглом столике, который Хоук выкатил на середину комнаты, располагались тарелки с паштетом, сыром и французскими булочками. Все это дополняла бутылка красного вина.

— Приступай, крошка, — обратился Хоук к Кэти. — Прошу к столу, кушать подано.

Кэти приблизилась без единого слова. Когда она устроилась, Хоук налил ей немного вина. Рука Кэти дрожала, и по подбородку побежала красная струйка. Она промокнула ее салфеткой. Хоук отделил кусок паштета и, отломив хлеба, обратился ко мне:

— Ну и что мы будем делать с Кэти?

— Не знаю, — сказал я, отпив немного вина. У него был терпкий вкус и необычный аромат. Вероятно, люди, которые не охлаждают вино, не так уж неправы.

— Кажется, работа сделана. Я говорю о записке. Мы ведь выполнили заказ Диксона.

— Не уверен, — ответил я. — Паштет просто превосходный.

— Ага, — согласился Хоук. — Это фисташки?

— Ты что, — поинтересовался я, — собираешься домой?

— Я, старик? Мне там нечего делать. Это же ты ждешь не дождешься, когда увидишь Сюзан.

— Не отрицаю.

— Кроме того, — продолжал он, — не нравится мне этот Пауль.

— Какое совпадение.

— Я сильно обиделся, когда он собирался угробить нас. И мне не по душе его угрозы сделать это в том случае, если мы от него не отстанем. Потом, мне совсем не нравится, что он так подставил свою девчонку, только ему припекло задницу.

— Ты прав. Мне это тоже не понравилось. Не хочется показывать ему спину.

— В довершение всего, он обозвал меня черномазым. — Лицо Хоука расплылось в добродушной улыбке, не соответствующей моменту.

— Расистский выродок, — бросил я.

— Как бы сообщить ему, что мы не принимаем его правила игры?

Кэти ела и пила, не участвуя в разговоре и делая вид, что ее происходящее вообще не касается.

— Кэти, ты знаешь, куда он отправился?

Она отрицательно покачала головой. Казалось, что ярость ее улетучилась сама собой.

Хоук засомневался:

— По-моему, ты говоришь неправду. Ведь у вас должно быть убежище, куда ваши люди приползают зализывать раны.

Она снова покачала головой. По ее щекам тихо покатились слезы.

Хоук с шумом хлебнул вина, медленно поставил стакан на стол и съездил ей по физиономии. Голова Кэти дернулась назад, потом она вся сжалась в комок, как бы стараясь уйти в глубину стула. Сотрясаясь всем телом, она разразилась рыданиями — зажав ладонями уши, сдавила лицо руками и закричала. Хоук еще отпил вина и взглянул на нее с неподдельным интересом.

— У нее здорово получается, — утвердительно сказал он.

— Она напугана, — возразил я ему. — Любой бы на ее месте испугался. Ты представь: она одна, наедине с двумя здоровыми мужиками, которых она, между прочим, пыталась убить, а человек, которого она любила, предал ее. Она осталась одна. А это очень тяжело.

— Ей будет еще тяжелее, если она не скажет нам, куда слинял ее красавец.

— Хоук, не следует превращать секс в средство добычи информации.

— Равноправие, дружок. Она имеет право получить от меня по морде, как любой мужчина.

— Мне это не по душе.

— Тогда пойди погуляй. К твоему приходу я буду знать все, что нам нужно.

Я встал. Я знал, что мы разыгрываем вариант «хороший полицейский против плохого полицейского». Но знал ли об этом Хоук?

— Господи милосердный, — воскликнула Кэти. — Не делайте этого.

Хоук тоже встал. Он снял пиджак, вынул из кобуры свой обрез и стал медленно расстегивать пуговицы рубашки. Хоук всегда выглядел весьма мужественно. Его торс был грациозен и упруг. Мускулы груди и рук легко перекатывались, когда он поводил плечами. Я направился к двери.

— Прошу вас, не оставляйте меня с ним, — взмолилась Кэти, скользнув из кресла на пол, и поползла в мою сторону. — Не позволяйте ему этого. Не разрешайте унижать меня. Прошу вас.

Хоук шагнул и оказался между ней и мной. Она ухватилась за его ногу.

— Нет, нет, — повторяла она. В уголке рта снова появилась слюна. Дыхание вырывалось с шумом. Из носа тоже текло.

Я обратился к Хоуку:

— Мне не так уж нужна эта информация.

— Ах да. Это все твои дурацкие принципы. Ты — слюнтяй!

Я стоял на своем:

— Не желаю пачкаться, и все.

Я нагнулся и взял Кэти за руку.

— Вставай, — сказал я. — Сядь на стул. Мы не обидим тебя.

Я подтолкнул ее к стулу. Потом зашел в ванную, намочил полотенце холодной водой, отжал и отнес Кэти, чтобы она могла вытереть лицо.

Хоук делал вид, что его тошнит от этой сцены. Налив стакан вина, я подал его со словами:

— Выпей, — и добавил: — Соберись. Не дергайся. У нас уйма времени. Когда ты будешь готова, мы обо всем поговорим. Договорились?

Она согласно кивнула.

Хоук напомнил:

— Ты не забыл, что именно она участвовала в покушении, когда бомба разнесла на куски женщину и двух малолеток? Еще хочу напомнить, что она выслеживала тебя в Лондонском зоопарке, чтобы показать твою задницу своим приятелям. А может, ты забыл, как она преспокойно стояла в той квартире в Копенгагене, когда ее любовник приговорил тебя к смерти? Ты вообще помнишь, кто она такая?

— Мне все равно, кто она такая, — прервал я его тираду. — Меня больше интересует собственный имидж.

— Когда-нибудь тебя точно пришьют, малыш.

— И все равно мы поступим так, как я считаю нужным, Хоук.

— Ты платишь деньги, следовательно, ты заказываешь музыку. — Он натянул рубашку.

Мы доели остатки затянувшегося за полночь ужина в полной тишине.

— Итак, Кэти. Кстати, это твое настоящее имя?

— Одно из имен.

— Знаешь, я привык думать о тебе, называя именно этим именем, поэтому оставим его.

Она согласилась. Глаза ее покраснели, но слезы уже высохли. Она резко отбросила напряженность и обмякла и внешне, и внутренне.

— Расскажи мне о себе и своей группе, Кэти.

— Я вам ничего не скажу.

— Почему? Перед кем ты должна сохранять тайну? Кому ты так верна?

Она упрямо смотрела вниз.

— Расскажи мне о себе и членах своей группы.

— Это группа Пауля.

— С какой целью она была создана?

— С целью оставить Африку континентом для белой расы.

Хоук фыркнул.

— Оставить, — повторил я.

— Белые должны держать власть в своих руках. Нельзя позволить черным уничтожить достижения цивилизации, которых добились там белые, — она не смотрела на Хоука.

— И каким же образом эти цели связаны со взрывом и убийством людей в лондонском ресторане?

— Британцы вели неправильную политику в отношении Родезии и Южной Африки. Это им в наказание.

Хоук встал и подошел к окну. Он смотрел на улицу и насвистывал один из своих любимых блюзов.

— Чем вы занимались в Англии?

— Формированием английской организации. Меня Пауль послал туда.

— Какая-нибудь связь с ирландскими группировками?

— Нет.

— А попытки были?

— Да.

— Я знаю, что они занимаются только проблемами, касающимися Ирландии. Лелеют свою ненависть к Англии и не тратятся попусту. Сколько членов вашей организации осталось в Англии? — был мой следующий вопрос.

— Нисколько. Вы ликвидировали там всех наших.

— И собираемся отправить туда же всех остальных, — раздался голос Хоука, стоявшего у окна.

Кэти посмотрела в его сторону.

— Зачем слиняла в Копенгаген?

— Не понимаю.

— Почему ты отправилась из Лондона именно в Данию?

— Пауль был там в тот момент.

— Чем же он занимался?

— Иногда он там просто живет. У него много адресов, и это один из них.

— Имеешь в виду квартиру на Калверстраат?

— Да.

— Это ты заметила слежку?

— Нет. Пауль. Он очень осторожен.

Я посмотрел на Хоука. Тот понял немой вопрос:

— Мастер. Я его не заметил.

— Ну и?..

— Он позвонил мне и приказал никуда не выходить. А сам следил за вами, пока вы следили за мной. Когда вы ушли вечером к себе, он пришел на квартиру.

— Когда это было?

— Вчера.

— И вы покинули эту квартиру?

— Да, отправились к Паулю.

— А сегодня, пока мы крутились около пустого дома, он привез тебя и двух смертников сюда?

— Да, Мило и Энтони. Они думали, что мы готовим новую засаду. Вообще-то и я так думала.

— Но когда вы пришли, Пауль пустил Мило и Энтони в расход?

— Что? Я не поняла...

— Пауль застрелил этих двоих?

— Пауль и еще один человек по имени Закари. Пауль сказал, что пришло время для искупительной жертвы. После этого он связал меня, заклеил мне рот лентой и оставил вам на расправу. При этом добавил, что сожалеет.

— Какой у него адрес?

— Это уже не имеет никакого значения. Их там нет.

— Говори.

— Квартира на Принпенграхт. — Она назвала нам номер дома. Я взглянул на Хоука.

Он все понял, сунул обрез в наплечную кобуру, надел пиджак и вышел. Вообще-то Хоуку обрез требовался гораздо меньше, чем большинству людей.

— Каковы планы Пауля?

— Не знаю.

— Ну хоть что-то ты должна знать. Еще до вчерашнего дня ты была его возлюбленной.

Ее глаза наполнились слезами.

— Теперь ты должна привыкнуть к мысли, что любовь кончилась.

Она со вздохом кивнула.

— Итак, неужели, будучи до вчерашнего дня его любовницей, ты не была посвящена в его планы?

— Он заранее ни о чем не рассказывал. Как только дело было подготовлено, он сообщал нам, что каждый должен делать, но не более того.

— Значит, вы были не в курсе, что произойдет завтра?

— Я не совсем понимаю.

— Вы не знали, что вам предстоит на следующий день?

— Да.

— А почему ты думаешь, что его сейчас нет на Принценграхт?

— Когда твой черный напарник явится туда, там будет пусто.

— Его имя Хоук, — напомнил я ей.

Она понимающе кивнула.

— Если бы полиция выследила вашу организацию или накрыла квартиру на Принценграхт, куда бы отправились уцелевшие?

— У нас существует система оповещения. Каждый член связан с двумя другими.

— Кому могла позвонить ты?

— Мило и Энтони.

— Хреново.

— Ничем не могу помочь.

— Наверное, — задумчиво произнес я. Скорее всего, она говорила правду. Я выжал из нее все, что можно.

Глава 20

Хоук вернулся менее чем через полчаса. Войдя, он сразу же отрицательно качнул головой.

— Смылись? — спросил я.

— Ага.

— Улики?

Хоук удивился:

— Улики?

— Ну да. Например, расписание самолетов с подчеркнутым рейсом на Бейрут. Подтверждение брони из парижского «Хилтона». Несколько рекламных проспектов из Калифорнии, графства Орандж. И звучащие аккорды пианино в соседней комнате. Улики, Хоук.

— Улик никаких, шеф.

— Кто-нибудь видел, как они уходили?

— Никто.

— Единственное, что нам точно известно, это то, что на Принценграхт его явно нет. Следов присутствия Пауля в нашем номере тоже не заметно.

— Его не было, когда я проверял тот адрес. Она сказала тебе что-нибудь стоящее?

— Все, что ей было известно.

— Может, тебе просто хочется в это верить, а? Я бы ей не доверял.

— Мы сделали все что смогли. Хочешь еще вина? Я заказал, пока тебя не было.

— С удовольствием.

Я налил в стакан Хоку и немного Кэти.

— Хорошо, малышка, — обратился я к Кэти. — Твой приятель смылся и оставил нам тебя в подарок. Где же он может быть?

— Где угодно, — сказала она. Лицо ее раскраснелось. Явно перебрала лишнего. — Он может быть в любой точке мира.

— Фальшивые паспорта?

— Да. Я не знаю, сколько их у него. Но думаю, что много.

Хоук снял пиджак и повесил кобуру на спинку стула, потом откинулся назад и, вытянув ноги, положил их на тумбочку. Стакан с вином он осторожно установил на груди. Глаза его слипались.

— А куда он явно не поедет? Можно исключить эти места.

— Не понимаю.

— Я слишком быстро говорю? Так ты внимательнее следи за моими губами. Куда он не поедет? В какое место?

Кэти отпила немного вина. Она смотрела на Хоука взглядом, каким, очевидно, кролик смотрит на удава. Взгляд лишенного воли и завороженного животного.

— Не знаю.

— Ишь ты. Она не знает, — передразнил Хоук. — Ты чувствуешь удовлетворение победителя?

— Что ты намерен делать, Хоук? Намерен перебирать все места, куда Пауль не отправится? Вычеркнуть все, оставить одно-единственное?

— У тебя есть идеи получше, шеф?

— Нет. Кэти, послушай. Ну куда, вероятнее всего, он бы мог поехать?

— Я не знаю, что сказать.

— Подумай. Может, в Россию?

— Нет-нет.

— В коммунистический Китай?

— Ни в коем случае. Коммунистические страны исключаются.

Хоук победно воздел руки:

— Вот видишь, малышка, таким образом мы исключили полмира.

— Отлично, — подтвердил я. — Вы похожи на телевизионных комиков.

Хоук спросил:

— Ты играла в такую интересную игру раньше?

— Олимпиада началась? — вдруг встрепенулась Кэти.

Хоук и я взглянули на нее в недоумении.

— Олимпийские игры?

— Ну да.

— Уже идут.

— В прошлом году он посылал кого-то за билетами на Олимпиаду. Где она проходит?

Хоук и я ответили одновременно:

— В Монреале.

Кэти отхлебнула изрядно из своего стакана и хихикнула:

— Скорее всего это и есть место их пребывания.

Я разозлился:

— Какого же черта ты сразу не сказала?

— Я об этом и не подумала. Мало интересуюсь спортом. Я даже не знала, где и когда проводятся игры. Единственное, что мне известно, так это то, что у Пауля есть билеты на Олимпиаду.

— Старик, так это же у нас под боком, — обрадовался Хоук.

— В Монреале есть ресторанчик под названием «Бакко», который в свое время мне очень нравился.

— А что же мы будем делать с замечательными французскими трусиками? — спросил Хоук.

— Угомонись, ради Бога.

Белое платье Кэти было очень простого фасона, с вырезом каре, и напоминало рубашку. На шее висела толстая серебряная цепочка, на ногах надеты узкие туфли на высоких каблуках, чулок на ней не было. Запястья и щиколотки сохраняли красные следы от веревок. Губы и глаза распухли и покраснели. Волосы приняли неопрятный вид после долгой борьбы с веревками.

— Не знаю, — размышлял я. — Она единственный наш свидетель.

— Я поеду с вами, — вдруг заявила она. Голос ее был почти неслышен, когда она произносила эти слова. Совсем не так она вопила, что убьет нас, лишь представится случай. Это не означало, что она изменила своим убеждениям. Но это и не означало, что она этого не сделала. Я подумал, что, если она будет с нами, это лишит ее возможности угробить нас.

— Слишком быстро меняет партнеров, — заметил Хоук.

— Это они слишком быстро от нее отказались, — поправил я его. — Мы забираем ее с собой. Может, она нам пригодится.

— Она подложит нам хорошую свинью, когда мы потеряем бдительность.

— Один из нас всегда будет настороже, — предложил я. — Только она знает этого Закари в лицо. А мы — нет. Если он — глава этой организации, то, вероятнее всего, он там. Вполне вероятно, что там и все остальные. Она у нас единственная ниточка, ведущая к Паулю. Мы берем ее с собой.

Хоук пожал плечами и стал пить вино.

— Завтра утром мы выписываемся из гостиницы и первым же рейсом летим в Монреаль.

— А как быть с теми двумя, что у нас под кроватями?

— Надеюсь, что они не начнут разлагаться до нашего отъезда. Мы не сможем от них избавиться. Полицейские торчат тут на всех этажах. Вынести трупы из гостиницы нельзя. Который час?

— Половина четвертого.

— В Бостоне половина десятого. Слишком поздно, чтобы звонить Джейсону Кэроллу. Да и к тому же у меня только его служебный телефон.

— Кто это, Джейсон Кэролл?

— Адвокат мистера Диксона. Он имеет кое-какое отношение к делу. Я бы чувствовал себя увереннее, если бы сообщил Диксону о наших планах.

— Может, и твой кошелек приобрел бы приятную упитанность.

— Нет, это особый разговор. Это касается только меня. Но Диксон имеет право знать, как идут дела.

— А я не имею права поспать. С кем она ляжет?

— Я положу матрас на пол, а она будет спать на кровати.

— У нее разочарованный вид. Полагаю, у нее были другие планы.

Кэти спросила:

— Могу я принять душ?

Я сказал:

— Конечно.

Стащил матрас с кровати и, подтянув его поближе к двери в ванную, положил поперек прохода. Кэти вошла в душевую и закрыла дверь. Звякнула защелка. Мне было слышно, как вода заполняет ванну.

Хоук разделся до трусов и завалился на свою кровать. Обрез он спрятал под одеялом. Я улегся на матрас прямо в брюках. Револьвер сунул под подушку. Мне было не совсем удобно на нем лежать, но я готов был мириться с неудобством, сравнивая его с теми гадостями, которые можно было ожидать от Кэти, если она найдет оружие и использует по назначению.

Мы погасили свет, и только тонкая полоска пробивалась из-под двери ванной. Лежа на животе, я почувствовал запах, совсем слабый, но знакомый. Запах мертвых тел, давно лежащих в тепле. Без кондиционера было бы совсем плохо. Да. А к утру дела пойдут еще хуже.

Несмотря на дикую усталость, я постарался не заснуть, пока Кэти не выбралась из ванной и, переступив через меня, не улеглась на ближайшую кровать, прямо в коробку, лишенную матраса.

Глава 21

Утром, когда мы рассчитались за номер, Хоук стащил корзину для белья, обнаруженную в специальном шкафу, замок которого мне удалось вскрыть отмычкой. Мы погрузили оба трупа в тележку, прикрыв их грязным бельем, втолкнули ее в свободный лифт и отправили его на самый последний этаж. Проделывая все эти манипуляции, мы не спускали глаз с Кэти, которая не выказала ни малейшего желания дать деру. Или отправить нас на тот свет. Казалось, наше желание оставаться вместе было обоюдным. Я очень хотел, чтобы она была с нами. Думаю, будь на то воля Хоука, он просто сбросил бы ее в какой-нибудь канал.

Мы сели на автобус, который доставлял пассажиров от представительства голландской авиакомпании на Музеумплайн в аэропорт, и вылетели в Лондон в девять пятьдесят пять. У нас уже были заказаны билеты на полуденный рейс до Монреаля. В час пятнадцать по лондонскому времени я расположился в крайнем у прохода кресле, Хоук смотрел в иллюминатор, а Кэти спокойно сидела между нами. Попивая английский эль, мы ждали, когда нам подадут обед. Шесть часов спустя, когда по монреальскому времени день только перевалил на свою вторую половину, мы приземлились в аэропорту Монреаля, поменяли деньги, получили багаж, а к трем часам уже стояли в очереди перед олимпийским бюро по расселению в надежде получить пристанище. В начале пятого мы, наконец, подошли к служащему, сидящему за конторкой, и через полчаса мчались в арендованном «форде» по бульвару Сент-Лоран в направлений бульвара Генри Борасса. Я был измотан так, как будто провел пятнадцать раундов с Дино, боксирующим носорогом. Даже Хоук выглядел чуть устало, что же касается Кэти, так та просто засыпала на заднем сиденье машины.

По адресу, указанному в бюро, мы обнаружили небольшой дом на две семьи, который уютно примостился на примыкающей к бульвару Генри Борасса улочке. Фамилия хозяев была Ваучер. Муж говорил по-английски, а жена и дочь — только по-французски. Они собирались пару недель пожить в загородном доме у озера и поэтому решили подзаработать, сдавая свою половину дома Олимпийскому комитету по проведению игр для размещения там гостей Олимпиады. Я протянул квитанцию, выданную мне в олимпийском бюро по представлению жилья. Хозяйка обратилась к Кэти по-французски, показывая ей, где можно стирать, где готовить, где находится посуда. Кэти безразлично внимала. Хоук, напротив, очень вежливо пообщался с хозяйкой на французском языке.

Когда они уехали, оставив нам ключи, я спросил Хоука:

— Где ты так хорошо навострился во французском?

— Видишь ли, когда меня сильно припекло в Бостоне, я удрал оттуда прямо в Иностранный Легион. Усекаешь?

— Хоук, ты удивляешь меня. Ты был во Вьетнаме?

— Да, и в Алжире тоже, да и еще кое-где.

— Боже правый! — воскликнул я.

— Хозяйка решила, что Кэти твоя жена, — сообщил Хоук. Лицо его осветилось улыбкой. — А я сказал ей, что она — твоя дочь и ничего не соображает в кулинарии и домашнем хозяйстве.

— А я пояснил хозяину, что в обычное время ты носишь жокейский костюм и держишь для меня лошадей.

— Надо было сказать, что лучше всего я умею петь негритянские блюзы, сидя на мешке с хлопком.

Кэти примостилась в уголке маленькой кухни и наблюдала за нами, не вникая в наш разговор.

Дом был невелик, но ухожен. Стены кухни приятно пахли свежей сосной, все шкафчики были новыми. Примыкающая к кухне столовая украшена большим старинным обеденным столом, а на стене висели оленьи рога — очевидно, семейная реликвия. В гостиной мебели было немного, на полу лежал потертый ковер. Все чистенько и аккуратно. В углу стоял старый телевизор, экран которого был обрамлен белым пластиком, что зрительно увеличивало его размеры. Наверху мы обнаружили три маленькие спальни и ванную комнату. Одна из комнат явно предназначалась для парней: двухъярусная кровать, два письменных стола, стены украшены картинками дикой природы, кроме того, там же находились чучела животных. Ванная комната была выполнена в розовом цвете.

По всему чувствовалось, что этот дом хозяева очень любят. У меня стало нехорошо на душе, что мы вторглись в эту жизнь. Наша с Хоуком деятельность, а тем более дела Кэти, не вязались с духом этого дома.

Хоук принес из магазинчика пива и вина, сыра и французский батон, и мы поели почти в полной тишине. После ужина Кэти отправилась в одну из спален, заполненную куклами и запылившимися игрушками, и свалилась на кровать прямо в платье. На ней все еще оставалось то самое мятое белое платье. Вид у нее был ужасный, но другой одежды мы не купили. Хоук и я посмотрели по Си-Би-Си олимпийскую программу. Домик располагался на склоне горы, которая не позволяла принимать американские программы, поэтому нам пришлось в большинстве своем следить за канадскими спортсменами, чьи шансы на медали были невелики.

Мы допили пиво и вино и, вымотанные путешествием, сраженные неожиданной тишиной почти деревенской жизни, отправились спать, еще и одиннадцати не пробило.

Мне досталась спальня мальчиков, а Хоук развалился на хозяйской кровати. За окном уже раздавалось раннее пение птиц, но в комнате царила темнота, когда я очнулся и увидел стоящую у моей кровати Кэти. Дверь в комнату она плотно закрыла. Потом включила свет. Ее дыхание в тишине звучало тяжело и прерывисто. Кэти предстала предо мной абсолютно обнаженной. Она была из тех женщин, которым костюм Евы крайне идет. Надо признать, что в нем она выглядела гораздо эффектнее, так как одежда скрывала ее правильные пропорции. Оружия, кажется, она нигде не прятала. Из-за летней жары я спал без всего, да к тому же отбросив покрывало. Это привело меня в легкое замешательство. Я натянул на себя простыню, прикрывшись по пояс, да еще подоткнув край под бедро.

— Что, не спится в такую жаркую ночь? — брякнул я некстати.

Она молча пересекла комнату и, подойдя к кровати, опустилась на колени, затем, как бы отдыхая, села ягодицами на пятки.

— Может, горячего молока? — спросил я, делая вид, что не понимаю ситуации.

Она взяла мою левую руку, которой я держал простыню, потянула к себе и положила между своих грудей.

— От бессонницы помогает считать овец. — Этот совет не затронул ее сознания, зато мой голос, насколько я мог судить, сделался хриплым.

Ее дыхание было отрывистым, как будто она бежала спринтерскую дистанцию, а ложбинка между грудей повлажнела от пота. Наконец она заговорила:

— Делай со мной что хочешь.

— Это что, название книги? — прикинулся я полным идиотом.

— Я сделаю все что угодно, — продолжала она. — Ты можешь спать со мной. Я буду твоей рабыней. Или кем угодно.

Она наклонилась ко мне, продолжая прижимать мою руку к своему телу, и стала целовать мою грудь. От ее волос исходил нежный аромат шампуня, а тело благоухало каким-то редким запахом экзотического мыла. Вероятно, прежде чем отправиться ко мне, она приняла ванну.

— Я не рабовладелец, Кэти, — уговаривал я ее.

Ее поцелуи опускались все ниже к моему животу. Я чувствовал себя как молодой козел-производитель.

— Кэти, — увещевал я девушку, — я едва тебя знаю. То есть мы могли бы быть друзьями...

Ее поцелуи становились все настойчивее. Я сел на кровати и наконец оторвал руку от ее груди. Как только образовалось свободное место, она скользнула на кровать, прижалась ко мне всем телом, а ее левая рука принялась нежно гладить мою спину.

— Сильный, — выдохнула она. — Какой ты сильный. Задуши меня в объятиях, сделай мне больно.

Я взял ее за оба запястья и сильно встряхнул. Кэти перевернулась и хлопнулась на спину, широко раскинув ноги. Ее рот приоткрылся, из горла вырывались какие-то нечленораздельные звуки. Но тут дверь спальни распахнулась, и на пороге возник Хоук в своих замечательных трусах. В ожидании худшего он был напряжен, ноги полусогнуты для прыжка. При виде постельной сцены лицо его расслабилось и отобразило удовлетворение.

— Черт меня подери, — проворчал он.

— Все нормально, Хоук, — сказал я. — Не беспокойся. — Голос у меня совершенно охрип.

— Могу догадаться, — согласился со мной Хоук. Он закрыл дверь с обратной стороны, и до меня донесся его низкий густой гогот. — Эй, Спенсер! — крикнул он через закрытую дверь. — Может, ты хочешь, чтобы я покараулил под дверью и спел пару песенок, пока ты снимаешь дознание с подозреваемой?

Я пропустил это мимо ушей. Кэти появление Хоука не остудило.

— Пусть и он присоединится, — простонала она. — Возьмите меня вместе, если хотите.

Ее тело казалось лишенным костей, она разметалась по кровати, раскинув ноги и руки, кожа атласно блестела от пота.

— Кэти, ты должна научиться находить контакт с людьми каким-то другим способом. Убийство и секс, это тоже, конечно, имеет место, но ведь есть и другое. Ищи альтернативу.

Голос мой был скрипуч до противности. Я прокашлялся. Мне казалось, что каждая клетка моего тела переполнена кровью. От переизбытка жизненных сил я готов был бить копытом и ржать.

— Пожалуйста, — ее голос едва колебал воздух, — прошу.

— Не сердись, милая, но я не могу.

— Я хочу, — прошептала она, вывернувшись при этом всем телом. Она приподнялась и подалась вперед точно так же, как и тогда, когда Хоук обыскивал ее в Амстердаме. — Ну давай.

Я все еще держал ее за руки.

Чем дольше я держал ее и отказывал в ее просьбе, тем больше она распалялась. Это тоже была форма насилия, и она приводила Кэти в возбуждение. Хотите верьте, хотите нет, но я вынужден был покинуть поле боя. Я выбрался из-под простыни и вскочил с кровати, причем мне пришлось перебираться через ее ноги. Она тут же оккупировала оставленные мною позиции, чтобы раскинуться вольготнее. По мнению специалистов по поведению животных, она представляла собой пример абсолютного подчинения сильнейшему. Я же схватил свои джинсы «Ливайз», висевшие на спинке стула, и натянул их на себя. Самым тщательным образом застегнул молнию. Под их защитой я чувствовал себя гораздо увереннее.

Вряд ли Кэти осознавала, что осталась одна. Дыхание с присвистом вырывалось сквозь стиснутые зубы. Она извивалась и выгибалась на кровати, сбивая простыни во влажный комок. Я в растерянности не знал, что делать. Уже готов был задумчиво сунуть палец в рот, но в комнату мог снова ввалиться Хоук и застать меня за этим занятием. Как жаль, что это не Сюзан. Вот дела, черт возьми. Я сел на соседнюю кровать и приготовился к отступлению, если она опять кинется ко мне. Я только наблюдал.

Окно в комнате посветлело, а потом наполнилось розовым светом. Пение птиц усилилось, проехали несколько грузовых машин, звуки были нерезки и нечасты. Солнце поднималось. Ожила соседняя половина дома, зажурчала вода. Кэти прекратила бессмысленные метания. Я слышал, как в соседней спальне поднялся Хоук, зашумел душ. Дыхание Кэти было ровным и тихим. Подойдя к чемодану, я вытащил одну из своих рубашек и протянул Кэти.

— Вот, — сказал я ей, — платья, к сожалению, у меня нет, но и это пока сойдет. Потом мы купим тебе что-нибудь из одежды.

— Почему? — Голос ее стал обычным, но обессиленным и вялым.

— Потому что тебе кое-что пригодится. Ты носишь платье уже несколько дней.

— Почему ты отверг меня?

— Я очень несговорчив.

— Ты не хочешь меня?

— Я бы так не сказал. У меня нормальная реакция, и мне пришлось довольно туго. Но это не мой стиль. Я считаю, что все должно происходить по любви. А... э... у тебя оказался другой подход к этому вопросу.

— Ты думаешь, я — развратная девка.

— Я думаю, что у тебя нервное потрясение.

— Ты — паршивая сволочь.

— Это неправильная тачка зрения, — заметил я, — хотя в своем мнении ты неодинока.

Теперь она была совершенно спокойна, и только легкий румянец оживлял ее щеки.

Шум воды прекратился, и я понял, что Хоук вышел из душа.

— Пожалуй, я тоже приму душ, — обратился я к Кэти. — Тебе лучше пойти к себе и что-нибудь надеть. Потом мы вместе позавтракаем и обсудим наши планы на сегодня.

Глава 22

Кэти вышла к завтраку в моей рубашке, которая доходила ей почти до колен. Она молча подсела к столу, плотно сжав колени. Хоук занял место напротив. Он прекрасно смотрелся в белой рубашке с короткими рукавами. В правом ухе у него красовалась небольшая золотая серьга, а шею обвивала тонкая плотно прилегавшая золотая цепочка. Хозяева оставили в холодильнике несколько яиц и белый хлеб. Я приготовил из яиц омлет с белым вином и дополнил завтрак тостами с яблочным джемом.

Хоук ел с удовольствием. Его движения были выверены и ловки, как у хирурга. По крайней мере, я считал, что хирурги должны действовать именно так.

Кэти ела без аппетита, оставив большую часть омлета на тарелке. Тост тоже не вызвал особого восторга.

Я заметил:

— На бульваре Сент-Лоран я видел магазин готовой одежды. Он бросился мне в глаза вчера вечером, когда мы ехали сюда. Хоук, почему бы тебе не составить Кэти компанию и не сводить ее в магазин, чтобы купить что-нибудь из одежды?

— Может, она предпочтет пойти с тобой, малыш?

Голосом, лишенным всяких эмоций Кэти произнесла:

— Я предпочитаю Хоука в качестве сопровождающего. — Насколько я помню, она впервые назвала Хоука по имени.

— Крошка, ты случаем не собираешься напасть на меня в машине?

Она опустила голову.

— Давайте-ка, — сказал я. — А я здесь уберу и подумаю в одиночестве.

— Смотри не утомляй себя, — отечески посоветовал Хоук.

Я обратился к Кэти:

— Ты бы надела что-нибудь для приличия.

Она не двигалась и не смотрела в мою сторону.

Хоук забубнил:

— Давай оторви свой зад от стула. Ты слышала, что шеф сказал?

Кэти поднялась и отправилась к себе в спальню.

Мы с Хоуком переглянулись.

— Как ты думаешь, она сможет преодолеть свой расовый бзик? — поинтересовался Хоук.

— Это такой же миф, как и твое представление о своих мужских супервозможностях.

— Ну какой же это миф?

Я вытащил из бумажника сто канадских долларов и протянул их Хоуку.

— Вот, купи ей на сотню одежду, пусть сама выберет. Только смотри, чтобы она не пустила все деньги на трусики.

— Судя по вчерашнему, она не собирается носить даже трусики.

— Возможно, сегодня твоя очередь в этом убедиться.

— Ты ее что, не удовлетворил?

— Даже не пытался, — пояснил я. — Я не заваливаюсь в постель на первом свидании.

— Уважаю людей с принципами. Старик, Сюзан может гордиться тобой.

— Несомненно.

— Так вот почему Кэти волком на тебя смотрит. На этом фоне я выигрываю, даже в ее глазах.

— Она чокнутая, Хоук.

— Если я буду спать с ней, то оставлю ее душу в девственной неприкосновенности.

Я пожал плечами. Тут сверху спустилась Кэти в своем изрядно помятом белом платье. Не взглянув на меня, она удалилась вместе с Хоуком. Когда они уехали, я вымыл посуду, убрал все на свои места, а потом позвонил адвокату Диксона Джейсону Кэроллу.

— Я в Монреале, — сообщил я ему. — Произвел расчет по списку мистера Диксона. Мне кажется, я могу отправиться домой.

— Мы в курсе, — ответил Кэролл, — Флендерс посылал нам сообщения и вырезки из газет. Мистер Диксон весьма удовлетворен первой пятеркой. Если вы подтвердите последних четырех...

— Мы обсудим это, когда я вернусь. А сейчас, я бы хотел поговорить с мистером Диксоном.

— О чем?

— Собираюсь немного задержаться. Я уцепился кое за что и хотел бы вырвать это жало, чтобы со спокойной совестью завершить дело.

— Вам уже и так хорошо заплатили. Спенсер.

— Именно поэтому я и хочу пообщаться с Диксоном. Вы не можете решать за него.

— Ну, не знаю...

— Позвоните и сообщите ему, что у меня есть необходимость в разговоре. Потом перезвоните мне. И не стоит относиться ко мне покровительственно. Мы оба знаем, что вы такой же мальчик на побегушках, как и я, только рангом повыше.

— Вряд ли это соответствует действительности, Спенсер, но сейчас нет времени спорить по этому вопросу. Я свяжусь с мистером Диксоном и дам вам знать о результатах разговора. Какой ваш номер?

Я назвал номер телефона и повесил трубку. Затем уселся в пустой комнате и стал размышлять над ситуацией.

Если Пауль и Закари приехали в Канаду, а они, скорее всего, добрались сюда, то у них наверняка были билеты на Олимпиаду. Кэти не могла сообщить, какие соревнования их интересовали. Но, скорее всего, они пойдут на центральный стадион. Возможно, они ярые болельщики, но еще с большей вероятностью можно было допустить, что парочка собирается провернуть на Олимпиаде какое-то дельце. Многие команды африканских стран бойкотировали игры, но некоторые принимали участие. На беговых дорожках спортсмены — прекрасная мишень для тех, кто хочет принести их в жертву ради победы своего дела. И вряд ли канадская полиция поможет, даже если к ним обратиться. Они уже и так закрутили все гайки после кровавого побоища в Мюнхене. Если поставить их в известность, они лишь попросят нас не лезть в это дело и не мешать. А мы бы не хотели выходить из игры. И без полиции как-нибудь обойдемся.

Если Пауль решил произвести фурор, то лучшего места, чем стадион, не найти, там сконцентрировано все внимание прессы. Именно там и нужно искать. А чтобы попасть туда, нам необходимы билеты. И мне кажется, Диксон может это организовать.

Раздался звонок. Это был Кэролл.

— Мистер Диксон примет вас, — сообщил он мне.

— Можно было бы обойтись телефоном.

— Мистер Диксон не ведет дела по телефону. Он примет вас дома. Чем раньше вы доберетесь к нему, тем лучше.

— Хорошо. Лету здесь всего час. Буду у него во второй половине дня. Мне нужно справиться с расписанием самолетов.

— Мистер Диксон ждет вас. В любое время. Ведь он никуда не выходит и почти не спит.

— Я прилечу сегодня же.

Повесив трубку, я сразу же перезвонил в аэропорт и заказал билет на послеобеденное время. Потом позвонил Сюзан Сильверман, но дома никого не оказалось. Вскоре вернулись Хоук и Кэти. У них было четыре или пять пакетов. Хоук нес что-то длинное, завернутое в коричневую бумагу.

— Прикупил новое ружье в магазине спорттоваров, — объяснил он. — После обеда займусь модернизацией этой штуковины.

Кэти поднялась наверх, забрав пакеты. Я объявил Хоуку:

— Вылетаю в Бостон после обеда. Вернусь завтра утром.

— Передай привет Сюз от меня лично, — сказал Хоук.

— Если увижу, — пообещал я.

— Что ты имеешь в виду? Ты разве не к ней летишь?

— Я должен переговорить с Диксоном. Он не решает дела по телефону.

— В конце концов, ты ешь его хлеб, — заметил Хоук. — Надеюсь, тебе не придется делать то, что тебе не по душе.

— Вы с Кэти могли бы смотаться на стадион. Если удастся найти какого-нибудь спекулянта, то купите билеты и пройдите на стадион. Мне кажется, это то самое место, где может объявиться Пауль.

— А зачем мне Кэти?

— Возможно, вместо Пауля придет Закари. Или еще кто-нибудь из тех, кого она знает. Кроме того, я не хотел бы, чтобы она оставалась одна.

— Что-то не похоже, что утром у тебя было такое же мнение.

— Ты знаешь, о чем я говорю.

Хоук хмыкнул.

— Что ты хочешь от Диксона?

— Мне необходим его авторитет. Нам нужны билеты на стадион. Нужно заручиться его поддержкой на тот случай, если нам придется, что называется, переступить грань законности. В конце концов, я обязан поставить его в известность о том, чем мы занимаемся. Это ведь его впрямую касается. Хотя заказ уже выполнен.

— Ты всегда ищешь приключений на свою голову, парень.

— Я силен как десяток молодцов, — заметил я. — Потому что мои помыслы чисты.

— Если мне попадутся Пауль, Закари или еще какая-нибудь сволочь, что мне делать?

— Попробуй задержать их.

— А если они начнут сопротивляться? Ведь я не гражданин Канады, могут возникнуть проблемы.

— Надеюсь, ты все сделаешь как надо, Хоук.

— По когтям узнают льва, шеф. Благодарю за доверие.

— Машину я не возьму, — сказал я. — Доеду до аэропорта на такси.

Пистолет я тоже оставил. Багажа со мной не было, и я не хотел терять времени на таможне. Было два пополудни, когда я вылетел из Уинтропа в направлении родного аэропорта Логан.

Прямо оттуда я взял такси до Бостона, и уже в три двадцать моя рука жала кнопку звонка у дверей знакомого дома, который я посетил месяц назад. Тот же восточного вида человек, открыв дверь, с поклоном сказал: «Прошу вас, мистер Спенсер». Неплохо, ведь он видел меня всего только раз, к тому же прошло довольно много времени. Хотя меня ждали.

Диксон сидел на прежнем месте, обозревая холмы. Кот тоже был при нем, — как всегда, спал. Такое же чувство, наверное, бывает у тех, кто возвращается с войны. Видит лужайку перед домом, людей, которые готовят ужин, и осознает, что все это происходило даже тогда, когда его не было.

Диксон только взглянул на меня, не промолвив ни слова.

— Я нашел нужных вам людей, мистер Диксон, — нарушил я молчание.

— Знаю. В пяти я абсолютно уверен. Мне достаточно вашего подтверждения в отношении остальных. Кэролл тоже следит за этим. Хотите получить деньги за первую пятерку? Кэролл рассчитается с вами.

— Это мы уладим позже, — сказал я. — Я бы хотел продолжить начатое.

— Плачу я?

— Нет.

— Тогда что привело вас сюда?

— Нужна ваша помощь.

— Кэролл сообщил, что вы нашли себе помощника. Какого-то негра.

— Мне нужна помощь другого рода.

— Что вы намерены делать? Почему вас интересует это дело? И чем я могу помочь?

— Я рассчитался с теми людьми, которые вас интересовали. Но, разобравшись, я понял, что они — только верхушка айсберга. Понял, где собака зарыта. Я нашел ядовитый зуб и хотел бы вырвать его.

— Это тоже участник убийства?

— Нет, сэр. По крайней мере, в вашем деле он не участвовал.

— Тогда мне нет до него дела.

— Но ведь он замешан в других убийствах. И возможно, его следующей жертвой станет чья-нибудь семья, а потом еще и еще.

— Чего же вы добиваетесь?

— Я хочу, чтобы вы достали мне билеты на Олимпийские игры. На все соревнования по легкой атлетике на центральном стадионе. А если я попаду в историю с официальными властями, то хотел бы сослаться на то, что работаю на вас.

— Расскажите подробнее. Не опускайте ни малейшей подробности.

— Хорошо. Существует человек по имени Пауль, фамилии я не знаю, и еще одна личность, известная мне как Закари. Именно они являются руководителями террористической организации под названием «Свобода». По моему мнению, сейчас они находятся в Монреале. И, судя по всему, готовят очередную акцию на Олимпиаде.

— Начните с самого начала.

Я рассказал все. Взгляд Диксона был неподвижен. Не двигаясь и не прерывая, он выслушал про все мои похождения в Лондоне и Копенгагене, Амстердаме и Монреале.

Когда я замолчал, Диксон нажал кнопку на подлокотнике кресла и вызвал своего восточного джина.

Затем приказал:

— Лин, принеси мне пять тысяч долларов.

Слуга молча поклонился и вышел.

Диксон обратился ко мне:

— Я заплачу и за них.

— Зачем? — возразил я. — Это мое личное дело.

— Нет, — Диксон покачал головой. — У меня много денег. Для этой цели их не жалко. Я заплачу. Если возникнут проблемы с полицией, по мере возможности я их улажу. Думаю, у нас не будет сложностей и с билетами на Олимпиаду. Когда будете уходить, оставьте Лину свой монреальский адрес. Я прикажу, чтобы билеты доставили туда.

— Мне нужно три билета на каждый день соревнований.

— Понятно.

Лин вернулся с пятьюдесятью стодолларовыми банкнотами.

— Отдай деньги Спенсеру, — приказал Диксон.

Лин протянул мне купюры. Я запросто сложил их в свой бумажник.

— Когда закончите дела, приезжайте рассказать мне подробности, — попросил Диксон. Если случится так, что вы погибнете, пусть это сделает ваш черный напарник.

— Непременно, сэр.

— Надеюсь, вы приедете сами, — проговорил Диксон.

— Я и сам на это надеюсь, — заметил я. — До свидания.

Лин проводил меня до выхода. Я спросил, не вызовет ли он мне такси. Он тут же согласился. И вызвал.

Расположившись на скамье в выложенном белым камнем фойе, я ожидал машину. Когда она подошла, Лин проводил меня до такси. Я занял место рядом с водителем и сказал:

— Приятель, отвези-ка меня в Смитфилд.

— Такая поездка обойдется в кругленькую сумму.

— У меня в кармане звенит кое-какая мелочь.

— Договорились.

По извивающемуся серпантину мы спустились к шоссе номер 128. До Смитфилд а было не менее получаса езды. Часы на панели автомобиля живо тикали. Без четверти пять. Скоро она должна вернуться со своих курсов, если она их еще посещает. «Ах, Сусанна, не горюй обо мне, я вернулся домой из Канады...»

Таксист переспросил:

— Я что-то не расслышал.

— Да я так, просто напеваю, — буркнул я.

— О! Мне показалось, вы говорите что-то. Пожалуйста, не стесняйтесь, пойте себе на здоровье.

Глава 23

Я попросил таксиста подъехать к магазину «Карл Сосидж Китчен», хотя это было и не по дороге (там торговали разными мясными деликатесами из Германии), а затем к «Доннован Пэкедж Стор», чтобы взять четыре бутылки шампанского «Дом Периньон». Это серьезно уменьшило гонорар, полученный от Диксона.

Такси, мчало меня по шоссе №1 к центру города, нырнув под шатер зеленых деревьев, что служили прикрытием от горячего июльского солнца. Мимо мелькали политые водой лужайки, прогуливаемые собачки, велосипедисты на своем незамысловатом транспорте, люди, готовящие еду на свежем воздухе, бассейны, полные купающихся, утоляющие жажду и играющие в теннис. Предместья чувствовали себя вольготно. На нашем пути встречались площадки для пикников. Дым от вагончиков, где готовилось мясо, зависал над раскладными столиками, аппетитный аромат приятно щекотал ноздри. Вокруг суетились дети, собаки и продавцы воздушных шариков. Я не слышал их свистулек. Если они и насвистывали, то не для меня.

Деревянная обшивка маленького домика Сюзан выгорела до приятного серебристо-серого цвела. Перед домом цвела белая сирень. Я уплатил таксисту по счетчику и дал очень приличные чаевые. Он уехал, оставив меня на зеленой лужайке перед домом Сюзан с пакетиками, наполненными копченостями домашнего приготовления и шампанским. Медленно наплывал тихий вечер. Ее маленькой голубой «новы» не оказалось на привычном месте. Сосед с ближнего участка занимался своей лужайкой, поливая из шланга траву. Пуская воду длинной свободной струёй, он доставал серебристой дугой до самых дальних углов. Конечно, разбрызгивающая головка более удобна, но разве может она доставить столько удовольствия. Мне был симпатичен человек, который пренебрегает техническими новшествами. Он кивнул мне, когда я подошел к крыльцу. Она никогда не запирала дверь. Войдя, я обнаружил, что в доме тихо и пусто. Оказавшись в спальне, я включил кондиционер. Судя по часам, висящим над плитой в кухне, было начало седьмого.

Разбираясь с едой на кухне, я обнаружил баночку «Ютика Клаб» и с удовольствием выпил. Я привез телячий рулет, рулет с перцем, колбасу к пиву, а кроме того, ливерную колбасу по рецепту Карла, которую можно было резать или намазывать на хлеб. Думая об этих вкусностях, я чувствовал, как кровь моя течет быстрее.

Кроме того, я купил две упаковки немецкого картофельного салата, маринованных огурчиков, вестфальский ржаной хлеб и банку дюссельдорфской горчицы. Я достал китайский фарфор Сюзан и накрыл стол на кухне. У нее был фарфоровый сервиз с синими фигурками на тарелках, и мне он очень нравился. Я порезал ливерную колбасу и разложил все остальные деликатесы на подносе в произвольном порядке. В хлебнице разместились кусочки ржаного хлеба, а маринованные огурцы — в стеклянной посудине с низким зубчатым краем. Картофельный салат я выложил в миску с синим рисунком, которая, скорее всего, предназначалась для супа. Потом я отправился в комнату, где стояла посуда для торжественных случаев, и взял два фужера для шампанского, которые подарил ей на день рождения. Я поставил их в холодильник, чтобы они охладились. Помню, заплатил за пару 49 долларов. В магазине мне сказали, что делать на них гравировку «Для него» и «Для нее» считается дурным тоном. Поэтому фужеры выглядели просто. Но это были наши бокалы, и мы пили из них шампанское по особо знаменательным случаям. По крайней мере, мне так хотелось думать. Я всегда опасался, что однажды приду и увижу, как она наливает туда сок какого-нибудь авокадо.

Расхаживая по такой знакомой кухне, по дому, который, казалось, хранил тончайший аромат ее духов, я почувствовал намек на перемены и отстраненность. Пикники, ухоженные лужайки, вечер уик-энда, в который погружался пригород, усиливали этот эффект. К тому же дом, где она купалась в ванне, спала, смотрела ежедневные новости, где она ела и читала, был так реален, что все, чем я занимался, показалось мне противоестественным и противоречащим человеческой натуре. Не так давно я убил в лондонской гостинице двоих парней. Об этом было тяжело вспоминать. Пулевое ранение зажило. А вот те двое — давно в земле. Здесь эта мысль не столь тягостна. Человеку, который поливает свою лужайку длинными перекрещивающимися струями, вряд ли знакомо такое чувство.

Я открыл еще одну банку пива и пошел в ванную принять душ. Мне пришлось сдвинуть две пары колготок, которые сушились на штанге, державшей занавеску. Она пользовалась мылом «Айвори». У нее был флакон изысканного шампуня, похожего на взбитые сливки, но с нежным запахом. Пришлось и мне вымыться им. Просто Фердинанд Великолепный.

Отыскались пара кроссовок «Пума» голубого цвета с белыми полосками и мои спортивные белые брюки, которые Сюз выстирала и, погладив, повесила в один из шкафов в спальне, отведя мне отдельную половинку. Все эти вещи были здесь на тот случай, если я проводил уик-энд у Сюз. Полшкафа считались в этом доме моими. Я натянул штаны и влез в кроссовки прямо без носков. Так можно ходить, если у вас красивые лодыжки. Я уже причесывался перед зеркалом в ее спальне, когда услышал скрип покрышек приближающейся машины. Выглянул в окно. Это была ее машина. Так, она пройдет через заднюю дверь. Я прыжком занял боевую позицию в кровати, устроившись на левом боку, подперев голову рукой и уперев одну ногу в другую. Весьма соблазнительно. Левая нога вытянута, носки оттянуты. Дверь спальни приоткрыта. Сердце мое рвалось наружу. «Господи, — подумал я. — Неужели я так сентиментален? Сердце стучит, как сумасшедшее, во рту пересохло, дыхание прерывается. А ведь я только раз взглянул на тебя. И все». Услышал, как открылась дверь. Секундная тишина. Дверь закрылась. У меня заныло под ложечкой. По звуку шагов я понял, что она идет из кухни в комнату. И сразу же — в спальню. Жужжит кондиционер. И вот, наконец, она. В платье для тенниса, с ракеткой в руках, черные волосы схвачены широкой белой лентой. На губах — очень яркая помада. Ноги тронуты загаром. Кондиционер зажужжал громче. Ее лицо порозовело от игры, а на лбу еще виднелись капельки пота. Это был самый долгий период разлуки за все время нашего знакомства.

Я сообщил:

— Охотник, возвратись из джунглей, спешит под свой родимый кров.

— Судя по накрытому в кухне столу, — начала она, — ты охотился в заповедниках Германии. — Потом она бросила ракетку на прикроватную тумбочку и прыгнула на меня верхом. Обвив руками мою шею, она прильнула к моим губам и замерла. Когда она оторвалась, я лишь заметил:

— Хорошие девочки не целуются взасос.

— Тебе что, сделали операцию в Дании? От тебя пахнет парфюмерией, — удивилась она.

— Да нет же. Просто я помылся твоим шампунем.

Она обрадовалась:

— О! А я-то думала! — и снова поцеловала меня.

Я скользнул рукой по ее спине, пытаясь пробраться под теннисное платье. У меня не было опыта общения с такой одеждой, и я мало в чем преуспел.

Сью приподнялась надо мной и сказала:

— Я вся потная.

— Даже если бы ты и не была потной, — прервал ее я, — то через некоторое время я бы исправил эту ошибку.

— Нет, — настаивала Сюз, — я должна принять ванну.

— Господи Боже мой, — взмолился я.

— Я этого не люблю, — твердила она свое. — Я... мне нужно.

Ее голос стал глуше.

— Господи, ну прими душ. Не обязательно ведь ванну. Иначе я могу изнасиловать твою стереоаппаратуру, пока ты будешь мыться.

— В душе испортится прическа.

— А ты представляешь, что я могу испортить за то время, пока тебя не будет?

— Я быстро, — сказала она. — Я ведь тоже давно тебя не видела.

Она выпорхнула из кровати и, включив воду, стала заполнять ванну, ту, что рядом со спальней. Потом она вернулась, задернула шторы и стала раздеваться. Я молча наблюдал. Теннисное платье оказалось сшито с трусиками.

— Ага, — воскликнул я. — Вот почему мне так не повезло, а я-то думал!

— Бедняга, — засмеялась она. — Ты имел дело с контингентом низкого уровня. При лучшем воспитании ты бы давным-давно знал, как управляться с теннисными платьями. — Под платьицем на ней были белый бюстгальтер и трусики. Она бросила на меня свой привычный взгляд; который таил девять частей из десяти невинности и одну часть чертовского лукавства, и сообщила: — Все мужчины в нашем клубе умеют это.

— А знают ли они, что делать после того, как справишься с платьем? — парировал я. — И почему ты носишь сразу двое трусиков?

— Только дешевые девицы играют в теннис без нижнего белья.

Она сняла бюстгальтер.

— Или целуются взасос, — сказал я.

— О нет, — она сняла трусики. — Все в клубе так делают.

Я видел ее обнаженной бессчетное количество раз. Но никогда не терял интереса. Она не была хрупкой. Ее тело выглядело крепким — живот подтянут, а грудь не обвисла. Она смотрелась прекрасно, но всегда чувствовала себя неуютно, когда была раздета, как будто кто-то мог вломиться и поддеть ее: «Ага!»

— Сюз, иди мойся, — попросил я. — А завтра, возможно, я разнесу ваш клуб в щепки.

Она закрылась в ванной, и я услышал, как она плещется в воде.

— Если ты играешь с резиновым утенком, я утоплю тебя.

— Терпение, — крикнула она. — Я принимаю ванну с травяной пенкой, этот запах сведет тебя с ума.

— Я уже и так достаточно на взводе, — сказал я, снимая кроссовки и брюки.

Она вышла из ванной, придерживая подбородком полотенце. Оно спускалось до колен. Правой рукой Сюз отбросила полотенце в сторону, как будто открывала занавес, и сказала:

— Вот и я.

— Неплохо, — выдохнул я. — Мне нравятся люди, которые умеют сохранять форму.

Полотенце полетело в сторону, а Сюз оказалась в постели рядом со мной. Я раскрыл ей свои объятия, и она нырнула в них. Я крепко сжал руки.

— Я рада, что ты вернулся целым и невредимым, — произнесла она, приблизив свои губы к моим.

— Я тоже, — ответил я. — Ты можешь в этом убедиться...

— Итак, — поддразнивала меня Сюз, — что-то я еще не вспотела.

Я поцеловал ее. Она еще крепче прильнула ко мне, и я слышал, как она глубоко втягивает воздух и медленно выдыхает. Ее рука гладила мое бедро, а потом скользнула к спине. Пальцы замерли на моей ягодице, когда наткнулась на шрам от пулевого ранения.

Чуть оторвавшись от моих губ, Сюз спросила:

— Это что такое?

— Шрам от пули.

— Я надеялась, что тебя никто не тронет.

— Зато меня сейчас трогают, — шепнул я.

Больше мы не разговаривали.

Глава 24

— Прямо в зад? — спросила Сюз.

— Мне больше нравится называть это ранением в бедро, — ответил я.

— Еще бы, — поняла она. — Было больно?

— Очень неудобно, но не слишком серьезно, — пояснил я.

Сидя на кухне, мы ели деликатесы и запивали их шампанским. Я приоделся в кроссовки и спортивные брюки. Она надела купальный халат. На улице уже стемнело. Звуки пригорода долетали через приоткрытую заднюю дверь. Ночные бабочки бились в сетку.

— Расскажи мне. Все с самого начала.

Я положил на ломоть ржаного хлеба два куска телячьего рулета, намазал дюссельдорфской горчицей, прикрыл все это еще одним куском хлеба и откусил. Тщательно пережевал и проглотил.

— Два выстрела в зад, и я отправился в самое большое приключение в своей жизни, — расписывал я. Откусил половинку маринованного огурца. Он, конечно, плохо сочетается с шампанским, но жизнь так непредсказуема.

— Будь серьезнее, — запротестовала Сюзан. — Я хочу все знать. Тебе было трудно? Ты выглядишь усталым.

— Да, я устал, — сказал я. — Просто мозги набекрень.

— Правда?

— Конечно, правда, — подтвердил я. — Представь только все мои ахи и охи.

— Тоска, — сказала она. — А может, это были не тяжелые вздохи, а глубокая зевота?

— Вот и посочувствовала раненому человеку.

— Ладно, — примирительно сказала она. — Я рада, что рана оказалась сквозной.

Я наполнил бокалы шампанским. Поставив бутылку, поднял бокал и произнес:

— За тебя, малышка.

Она улыбнулась. Эта улыбка почти заставила меня застонать «о-о!», но я ведь достаточно приземлен, чтобы громко выражать свои чувства.

— Начинай с начала! — попросила она. — Мы расстались с тобой в аэропорту, и ты сел на самолет...

— И через восемь часов приземлился в Лондоне. Уезжать от тебя мне страшно не хотелось.

— Знаю, — сказала Сюз.

— В аэропорту меня встретил мистер Флендерс, который работает на Хью Диксона... — И я поведал ей все, что со мной произошло, о людях, которые пытались меня убить, о тех, кого убил я, и о том, что случилось дальше.

— Не удивительно, что ты так плохо выглядишь, — заключила Сюз, когда рассказ мой подошел к концу. Мы допивали последнюю бутылку шампанского, и наших деликатесов заметно поубавилось. С ней было удивительно легко разговаривать. Она схватывала все на лету, восстанавливала пропущенные места, не задавая вопросов, и, главное, была заинтересована. Она желала слушать.

— Что ты думаешь относительно Кэти? — спросил я ее.

— Ей нужен хозяин. Нужна опора. Когда ты разрушил ее опору и хозяин ее предал, она кинулась к тебе. Но когда она захотела закрепить ваши отношения, показав полное подчинение, ты оттолкнул ее. К сожалению, для нее это подчинение выражается только в сексуальных отношениях. Мне кажется, она подчинится Хоуку и будет предана ему столько, сколько будут продолжаться их личные отношения. Правда, это лишь поверхностный психоанализ. Допьем лучше шампанское и закроем этот вопрос.

— Тут, я думаю, ты права.

— Если ты рассказал все подробно и точно, то кое в чем ты верно разобрался, — размышляла Сюзан. — Конечно, она сильная, но в чем-то зажатая личность. Простота ее комнаты, бесцветная одежда и яркое белье, беззаветная преданность нацистскому абсолютизму...

— Да, она вся в этом. Своего рода мазохистка. Может, это не совсем подходящий термин. Но когда она связанная валялась на кровати с кляпом во рту, ей это доставляло удовольствие. По крайней мере, возбуждало ее, наше присутствие щекотало ей нервы. Она чуть не рехнулась, когда Хоук начал ее обыскивать, а она была беспомощна.

— Мне тоже кажется, что мазохизм — неподходящий для этого случая термин. Но она явно находит некоторую связь между сексом и беспомощностью, между беспомощностью и унижением, между унижением и удовольствием. Многие из нас имеют противоречивые наклонности к агрессии и пассивности. Если у людей нормальное детство, если они без проблем проходят юношеский период, то вырабатывают правильное отношение к этим вещам. Если же нет, происходит путаница и появляются такие вот Кэти, которые не могут разобраться в своих понятиях о пассивности. — Сюз улыбнулась. — Или такие, как ты, — довольно агрессивные.

— Но ведь галантные.

— Как ты думаешь, Хоук поддастся ей? — Сюз посмотрела на меня.

— У Хоука нет чувств, — ответил я ей. — Но у него есть правила. Если она впишется хоть в одно из них, он будет относиться к ней очень хорошо. Если же нет, будет поступать по настроению.

— Ты всерьез считаешь, что у него нет особых чувств?

— Я никогда не видел их проявления. Он всегда прекрасно выполняет порученное ему дело. Но я не помню, чтобы видел его счастливым или печальным, испуганным или ликующим. За те двадцать лет, что я знаю его, он ни разу не выразил ни малейшего признака любви или приязни. Он никогда не нервничает. Никогда не поступает опрометчиво.

— Он такой же хороший, как и ты? — Сюзан положила подбородок на сложенные руки и пристально посмотрела на меня.

— Возможно, — ответил я. — А может, даже и лучше.

— Он не убил тебя в прошлом году на мысе Код, хотя и имел такое намерение. Наверное, тогда в нем что-то шевельнулось?

— Мне кажется, он испытывает ко мне такую же любовь, как к вину, хотя не любит джин. Он отдал предпочтение мне, а не тому парню, на которого работал. Хоук рассматривает меня как вариант собственной личности. И где-то в глубине приказ убить меня по чьей-то указке противоречит его правилам. Не знаю. Но я бы тоже не смог его убить.

— Ты тоже считаешь себя в чем-то с ним схожим?

— У меня ведь есть чувства, — сказал я. — Я люблю.

— Да, это верно, — откликнулась Сюзан. — И делаешь это с большим успехом. Давай вернемся в спальню и там допьем последнюю бутылку шампанского. Продолжим наш разговор о любви, и, может, как говорят наши студенты, тебе еще раз захочется заняться этим самым.

— Сюз, — заметил я. — Я ведь не так молод, как они.

— Знаю, — ответила Сюзан. — Я воспринимаю это как вызов.

Мы вернулись в спальню, легли на кровать, тесно прижавшись друг к другу, пили шампанское и смотрели какой-то фильм по ночному каналу в темноте комнаты, овеваемой воздухом кондиционера. Жизнь, может, и переменчива, но иногда все идет как надо. Фильм по ночному каналу оказался «Великолепной семеркой». Когда Стив Маккуин, глядя на Эли Уоллака, сказал: «Мы прорвемся, дружище», — я повторил это вместе с ним.

— Сколько раз ты смотрел этот фильм? — спросила меня Сюзан.

— Не знаю. Раз шесть или семь, я думаю. Его часто показывают на последних сеансах в гостиницах.

— И как ты можешь смотреть это снова и снова!

— Я смотрю его так же, как смотрят танцы или слушают музыку. Это не просто сценарий, это жизненная позиция.

Она засмеялась в темноте.

— Не сомневаюсь, — сказала она. — Это история твоей жизни. Что там происходит, не имеет значения. Важно то, как ты смотришь на происходящее.

— Не только, — возразил я.

— Понимаю, — ответила Сюз. — У меня кончилось шампанское. Как полагаешь, ты готов, прости фривольность моего вопроса, к следующему доказательству своей любви?

Я допил шампанское.

— С маленькой помощью моих друзей.

Ее рука легко коснулась моего живота.

— Я — единственный твой друг на данный момент, дорогой мой.

— Это все, что мне нужно, — ответил я.

Глава 25

На следующее утро Сюзан отвезла меня в аэропорт. По дороге мы остановились в кафе «Данкин» и попили кофе с пирожками. Утро было ярким и теплым.

— Ночь любви сменилась утром земных радостей, — заметил я, поедая пирожки.

— А Уильям Пауэл водит Мирну Лой в «Данкин-шоп» есть пирожки?

— Что он понимает! — ответил я и поднял свою чашку с кофе, изображая тост.

Она подхватила:

— За тебя, приятель!

Я спросил:

— Откуда ты знаешь, что я собирался сказать?

— Случайно догадалась, — засмеялась она.

В машине мы почти все время молчали. Сюзан — ужасный водитель. На поворотах я постоянно упирался ногами в пол.

Когда мы остановились у аэровокзала, она произнесла:

— Боже, как мне надоело! На этот раз надолго?

— Ненадолго, — пообещал я. — Может быть, на неделю. Вернусь не позднее закрытия Олимпийских игр.

— Ты обещал показать мне Лондон, — вспомнила вдруг она. — Если ты не выполнишь свое обещание, я сильно рассержусь.

Я поцеловал ее в губы. Она вернула поцелуй. Я сказал:

— Я люблю тебя, Сюз.

В ответ прозвучало:

— Я тоже. — Тут я выбрался из машины и направился на вокзал.

Через два часа двадцать минут я уже очутился в Монреале, в домике близ бульвара Генри Борасса. Дом был пуст. Среди бутылок шампанского, заполнявших холодильник, я обнаружил бутылочки эля «О'Киф». Хоук прошелся по магазинам. Откупорив пиво, я уселся в комнате перед телевизором и посмотрел кое-какие соревнования. Примерно в половине третьего в дверь постучал какой-то человек. На всякий случай я сунул в карман пистолет и отозвался.

— Мистер Спенсер? — Человек был одет в полосатый костюм и соломенную шляпу с маленькими полями и широкой голубой лентой. Его речь не отличалась от американской, но так говорила половина канадцев. У обочины с невыключенным двигателем урчал «додж-монако» с квебекскими номерами.

— Да, — отозвался я почти моментально.

— Я от фирмы мистера Диксона. У меня для вас конверт, но прежде я бы хотел взглянуть на какое-нибудь удостоверение.

Я показал ему свою лицензию с фотографией. На ней я выглядел крайне решительно.

— Да, — согласился он. — Это вы.

— Меня это тоже разочаровывает, — пошутил я.

Он автоматически улыбнулся, вернул мне лицензию и вынул из кармана пиджака большой толстый конверт. На конверте значилось только мое имя и логотип фирмы «Диксон Индастриз» в левом углу.

Я взял конверт. Человек в полосатом костюме попрощался, пожелал хорошо провести время и, вернувшись к ожидающей машине, отбыл.

Я зашел в дом и уже там вскрыл конверт. Это были три комплекта билетов на все оставшиеся соревнования. Больше ничего. Никакой служебной карточки, типа «Желаем хорошего отдыха». Мир казался обезличенным.

Хоук и Кэти вернулись, когда я приканчивал четвертую бутылочку эля.

Хоук сразу откупорил бутылку шампанского и налил по бокалу для себя и для Кэти.

— Как поживает малышка Сюзан? — спросил он, садясь на диван, Кэти села рядом, не проронив ни слова.

— Прекрасно. Передавала тебе привет.

— Диксон согласился?

— Да. Кажется, я дал ему новую цель в жизни. Ему есть над чем поразмыслить.

— Это лучше, чем смотреть дневные программы по ящику, — заметил Хоук.

— Вчера что-нибудь заметили или сегодня?

Он покачал головой.

— Мы бродили там целыми днями, но никого из знакомых Кэти не засекли. Стадион огромен. Мы его еще не весь осмотрели.

— Купили билеты у спекулянтов?

Хоук улыбнулся.

— Пришлось. Хотя я терпеть этого не могу. Но это твои деньги. Будь моя воля, я бы повышвыривал их всех к черту. Ненавижу спекулянтов.

— Ну да! Как служба безопасности?

Хоук пожал плечами:

— Их много, но ты ведь сам понимаешь. Нельзя ни разу не ошибиться, пропуская через себя по семьдесят-восемьдесят тысяч человек ежедневно три раза на дню. Их довольно много, но, вознамерившись выкинуть какую-нибудь штуку, я бы без труда провернул бы задуманное. Не напрягаясь.

— И унес бы ноги?

— Конечно. Причем, без особых усилий. Это огромный город. Тысячи людей.

— Ну что ж. Завтра посмотрим, у меня есть билеты, и нам не придется общаться со спекулянтами.

— Годится, — обрадовался Хоук.

— Ненавижу коррупцию, в каких бы видах она ни проявлялась. А ты, Хоук?

— А я борюсь с ней всю жизнь, босс. — Хоук отпил еще немного шампанского. Как только опустевший стакан коснулся стола, Кэти тут же наполнила его. Она сидела так близко, что ее бедро касалось ноги Хоука, и неотрывно наблюдала за ним.

Я выпил еще пива.

— Тебе нравятся соревнования, Кэт?

Она кивнула, даже не взглянув в мою сторону.

Хоук ухмыльнулся.

— Она тебя не любит, — пояснил он. — Говорит, ты не настоящий мужчина. Мол, ты слабый, слишком мягкий и нам следует бросить тебя. Кажется, она считает тебя дегенератом.

— Везет мне с девками, — бросил я.

Кэти покраснела, но ничего не сказала. Только посмотрела на Хоука.

— Я пояснил, что она слишком тороплива в своих суждениях.

— И она тебе поверила?

— Нет.

— Ты, кроме выпивки, купил что-нибудь к ужину?

— Нет, приятель. Помнится, ты говорил мне про какой-то ресторанчик под названием «Бакко». По-моему, ты не прочь вывести нас с Кэти в люди и доказать ей, что ты не дегенерат. Угости ее хорошим ужином, да и меня заодно.

— О'кей, — согласился я. — Только приму душ.

— Посмотри-ка, Кэт, — заметил Хоук. — Он у нас чистюля.

«Бакко» располагался на втором этаже старинного монреальского здания недалеко от Виктория-сквер. Кухня считалась французской, и здесь подавали лучшие во всей Канаде паштеты, из тех, что я пробовал. Кроме того, «Бакко» славился прекрасным французским хлебом и, конечно же, элем «Лабатт-50». Хоук и я прекрасно провели время. Мне подумалось, что для Кэти такого понятия не существует. И не существовало. Когда мы ужинали, она была вялой и вежливо тихой. Она купила простые брюки с жилетом и длинным жакетом, ее прямые волосы были аккуратно причесаны, и "на хорошо выглядела.

Старый Монреаль как бы встряхнулся и ожил с Олимпиадой. На площади на открытом воздухе шли концерты. Молодежь пила пиво и вино, курила и наслаждалась рок-музыкой.

Мы уселись во взятую напрокат машину и отправились в наше временное жилище. Хоук и Кэт поднялись в комнату, которая стала их общей спальней. Я посидел еще немного внизу, допил пиво и посмотрел вечерние соревнования по борьбе и тяжелой атлетике. В чужом доме, в одиночестве, перед стареньким телевизором с нелепым экраном.

В девять я отправился спать. Один. Я не выспался предыдущей ночью и чувствовал усталость. Ведь я уже человек средних лет. Не мальчик. Я чувствовал, как я одинок. И свое одиночество я ощущал до девяти пятнадцати.

Глава 26

На олимпийский стадион мы поехали на метро. Раньше об этом виде транспорта я думал много хуже. Если то, чем я иногда пользовался в Бостоне, и называлось метро, то в Монреале это было совсем другое. Станции сияли безупречной чистотой, в поездах было тихо, сервис — выше всяких похвал. Хоук и я образовали некое пространство, куда с трудом проскользнула Кэти. Людей набилось множество. Мы пересели на Берри-Монтини и вышли у Вийо.

Будучи умудренным жизненным опытом, хладнокровным, ничему не удивляющимся, вполне сформировавшимся человеком, я не был поражен огромным комплексом, выросшим вокруг Олимпийского стадиона. Так же, как не был поражен настоящими, разворачивающимися вокруг меня действиями реальной Олимпиады. Чувство волнения, которое росло внутри меня, я скорее отнес бы к чувству охотника, приближающегося к добыче. Прямо перед нами раскинулись павильоны с едой и разнообразными товарами. За ними располагался спортивный центр «Мезонев», по правую руку — арена имени Мориса Ричарда, слева — велодром, а еще дальше вырисовывался, наподобие Колизея, серый, не вполне законченный монументальный стадион. От него исходило настроение всеобщей бодрости. Мы начали подниматься к стадиону по широкой извивающейся дороге. Я втянул живот.

— Кэти как-то заметила, что Закари просто костолом, — сказал Хоук.

— Он что, такой здоровый?

Хоук обратился к Кэти с моим же вопросом.

— Очень крупный, — подтвердила она.

— Больше меня, — уточнил я, — или больше Хоука?

— Да, больше. Настоящий шкаф.

— Я вешу под девяносто килограммов, — заметил я. — А он тогда сколько может весить?

— Килограммов сто двадцать. Я слышала, как он говорил об этом Паулю.

Я взглянул на Хоука:

— Слышал? Сто двадцать.

— Но у него рост всего два метра, — напомнил Хоук.

— Тогда он твой, — размышлял я.

— Возможно, он ничей, — ответил Хоук.

— Он толстый, Кэти? — с надеждой спросил я.

— Нет, не очень. Когда-то был тяжелоатлетом.

— Мы с Хоуком тоже баловались штангой.

— Нет, я имею в виду, что он был настоящим штангистом, чемпионом чего-то там, как русские.

— Он что, и выглядит, как эти русские?

— Да, вроде того. Пауль и Закари любили смотреть их по телевизору. Такой жир, как у них, обозначает силу.

— Тогда его легко заметить.

— Здесь сложнее, чем в других местах, — высказался Хоук.

— Надо быть осторожным и не схватить случайно Алексеева или еще кого-нибудь.

— Эта туша тоже намеревается освободить Африку?

— Конечно... Уж он-то ненавидит черных больше, чем кто бы то ни было.

— Замечательно, — сказал я. — У тебя есть о чем с ним поспорить, Хоук.

— У меня под пиджаком имеется довольно веский аргумент для спора.

— Если мы на него наткнемся, то стрелять будет сложно. Здесь очень много людей.

— Полагаешь, мы должны с ним бороться? — спросил Хоук. — Мы с тобой неплохие борцы, но никогда не боролись с гигантами.

— К тому же у него есть напарник, эта паршивая свинья, о которой не стоит забывать.

Мы были у самого входа. Протянув билеты для контроля, мы прошли внутрь. Стадион был разделен на несколько секторов. Наши места находились в первом секторе. Шум толпы внутри стал явственнее. Появилось желание посмотреть на происходящее.

— Хоук, вы с Кэти пойдете в эту сторону, а я в другую, — сказал я. — Начнем с первого яруса и осмотрим все по порядку. Будьте осторожны. Я бы не хотел, чтобы Пауль обнаружил вас первым.

— Или наш приятель Закари, — добавил Хоук. — Я на его счет буду особенно осторожным.

— Осмотрим все ряды снизу доверху, затем начнем снова. Если найдете их, держитесь поблизости. Наши пути обязательно пересекутся, пока мы находимся на стадионе.

Хоук и Кэти отправились на поиски.

— Если ты увидишь Закари первым, — бросил Хоук через плечо, — и захочешь поставить точку, то я тебе разрешаю. Меня можешь не ждать. Руки у тебя развязаны.

— Спасибо, — поблагодарил я Хоука. — А я полагал, тебе захочется пристрелить расистского ублюдка по собственным мотивам.

Хоук отправился вслед за Кэти. Я пошел в другую сторону, стараясь привлекать как можно меньше внимания. У меня получалось быть незаметным. Может, мне в одиночку и удастся справиться с Закари; Я был вполне готов к борьбе.

Бледно-голубые джинсы «Ливайз», белая спортивная рубашка, пара синих кроссовок «Адидас» с тремя белыми полосками, синий блейзер и кепочка из шотландки для пущей важности. Блейзер был лишним в такую погоду, но он прекрасно скрывал мою кобуру. Я намеренно прихрамывал, чтобы зрители думали, что я спортсмен, временно выбывший из соревнований. Например, десятиборец. Но ко мне никто не проявлял интереса, поэтому я перестал беспокоиться. Поднялся по ступенькам до первого ряда. Здесь оказалось лучше, чем я себе представлял. Сиденья были цветными — голубыми, желтыми и так далее, — и, когда я покинул темноту тоннеля, радуга красок брызнула мне в глаза. Внизу раскинулось ярко-зеленое поле стадиона, обрамленное красноватой беговой дорожкой. Прямо передо мной в левом секторе женщины соревновались в прыжках в длину. На всех были одинаковые белые майки с огромными номерами и оригинальные спортивные трусики с высокими боковыми вырезами. Электронное табло с результатами тоже находилось слева от меня, как раз над ямой, в которую приземлялся прыгающий. Судьи в желтых блейзерах толпились у стартовой линии, где разбегались спортсменки, и у самой ямы. Спортсменка из Западной Германии начала разбег характерными для прыгунов в длину шагами, почти на прямых ногах. Она переступила линию толчка.

В центральном секторе мужчины метали диск. Все они выглядели как Закари. Только что выполнил упражнение спортсмен из какой-то африканской команды. Настроение его было неважное, а минуту спустя оно только ухудшилось, когда какой-то поляк метнул диск гораздо дальше.

Вокруг всего стадиона разминались спортсмены. Они растягивали мышцы, расслаблялись, делали короткие пробежки, подскоки и подобные штучки в ожидании своего звездного мига в соревнованиях.

На другом, противоположном, конце стадиона над трибунами висело огромное табло с результатами, которые постоянно обновлялись. Я увидел, как поляк снова зашвырнул диск черт-те куда. Не олимпийцы, а просто дьяволы, сказал я про себя. Прости, Господи.

Пока мы не вышли из метро, я не очень-то думал об играх. У меня было дело, которое поглощало все мое внимание. А теперь, когда я увидел живые соревнования, на меня нахлынуло такое странное чувство волнения, что я забыл о Закари и Пауле, о смертях в Мюнхене и стал припоминать Олимпиады. Мельбурн и Токио, Рим и Мехико, да тот же Мюнхен. Всплыли имена спортсменов: Рудольф Вильма, Джесси Оуэне, Боб Матиас, Рейфер Джонсон, Марк Шпитц, Бил Туми, — имена хлынули лавиной. Кассиус Клей, Эмил Затопек, железные кулаки Мехико, Алексеев, Кейси Ригби, Тенли Олбрайт. О Господи!

Служитель обратился ко мне:

— Ваше место, сэр?

— Все в порядке, — пояснил я. — Мое место вон там. Я просто хотел передохнуть перед подъемом.

— Да, да, конечно, сэр.

Я глазами поискал Пауля. На мне были солнцезащитные очки, кепку я надвинул на самые глаза. Пауль ведь не ожидает встретиться со мной здесь, а Закари вообще меня не знает. Я осматривал сектор по частям, ряд за рядом, медленно, из стороны в сторону и сверху вниз. Затем двинулся дальше. Было трудно сконцентрироваться, и иногда взгляд, не задерживаясь, скользил по лицам. Я старался сосредоточиться и не отвлекаться на соревнования, проходящие внизу. Это была публика, знающая и любящая легкоатлетические соревнования и, главное, та, которая могла позволить себе купить билеты на Игры. Много молодежи, везде бинокли и фотоаппараты. На той стороне стадиона группа спринтеров готовилась к стометровке. Я высмотрел цвета родного американского флага и вдруг понял, что желаю победы именно своему спортсмену. Ах, сукин сын. Патриот! Националист. Раздался мелодичный перезвон, и диктор по трансляции, сначала по-французски, затем по-английски, объявил, что начинаются квалификационные забеги.

Я продолжал свой путь через трибуны, осматривая ряд за рядом. До черта американцев. Хлопнул выстрел стартового пистолета, и спортсмены сорвались с места. Я остановился и стал наблюдать. Победил американец. Он побежал дальше по дорожке, высокий чернокожий парень с буквами USA на футболке. Я еще чуть-чуть посмотрел соревнования. Это походило на бейсбол с мячом, но толпа была более разнородна, более эмоциональна, потому что состязания на стадионе шли не одновременно. Рядом со мной появился продавец прохладительных напитков.

Внизу промаршировал целый взвод официальных лиц и произвел награждения в прыжках в длину. Затем лица удалились. Американец метнул диск. Дальше африканца. Но до поляка не дотянул. Я обошел стадион по кругу и, когда уставал рассматривать трибуны, останавливался поглазеть на соревнования. Через два сектора от себя увидел Хоука и Кэти. Она держалась за его руку. Он был занят тем же, чем и я. Я перешел на второй ярус, где перекусил сосисками с пивом.

Положив горчицу и приправу, я отхлебнул пива и откусил сосиску. Она была явно не олимпийская, так себе. Посмотрел через проход на поле. По проходу спускался Пауль. Я быстро отвернулся к стойке и проглотил еще кусок сосиски. Я так тщательно и дотошно соблюдал правила скрытного наблюдения, так мастерски концентрировался, просматривал ряд за рядом, а он, на тебе, вышел на меня именно в тот момент, когда я заглатывал сосиску. Ай да сыщик!

Пауль прошел сзади, даже не взглянув в мою сторону, и направился по проходу на третий ярус. Я дожевал сосиску и допил пиво. Потом проследовал за ним. Я не видел никого, кто хоть как-то напоминал бы Закари. Неважно.

На третьем ярусе Пауль остановился и осмотрел стадион: Я поднимался по параллельной лестнице и следил за ним с расстояния. Отсюда спортсмены казались очень маленькими. Они как бы парили в воздухе и были весьма подвижны.

Группа организаторов снимала маленькие барьеры с беговой дорожки. Дискоболы покидали площадку для соревнований, и с ними двигались маленькая фаланга официальных лиц и обслуживающий персонал. Пауль огляделся вокруг — сначала верхние ряды, — потом обернулся назад. Я стоял на соседней лестнице, отделенный от него сектором, и наблюдал за ним из-под очков и кепки.

Пауль еще немного поднялся по лестнице и свернул в горизонтальный проход, который проходил под местами для зрителей. Я упорно не отставал. Под зрительскими местами находился павильон, где разместился туалет, между последним и стенкой трибун оставалась узкая щель. Я привалился к стене, разглядывая программку, — меня отделяли от Пауля пространство сектора и одна колонна. Пауль протиснулся было через щель на другую сторону, но тут же вернулся на галерею, воровато осматриваясь по сторонам.

По галерее под трибуной мало кто ходил, поэтому я стоял за колонной и наблюдал за Паулем в небольшую щелку между ней и стеной. Меня не было заметно. Все будет о'кей, если только Хоук и Кэти не свалятся ему на голову. Тогда придется брать его немедленно. Но мне хотелось узнать, что же он будет делать. Пауль взглянул на павильон, обернувшись через плечо. Оттуда никто не появился. Тогда он привалился к углу и вытащил из тайника что-то вроде подзорной трубы, которую направил вниз, пристроив ее к углу павильона. Отрегулировал фокус, приподнимая и опуская инструмент, затем вытащил большой маркер и начертил небольшую черную полоску, используя трубу как линейку. Потом убрал маркер, снова посмотрел в окуляр, после чего сложил трубу и сунул в карман. Не вглядываясь, прошел в мужской туалет.

Минуты через три он появился вновь. Наступил полдень. Утренняя программа подходила к концу, и толпа зрителей начинала двигаться к выходу. Почти пустые минуту назад проходы заполнялись людьми. Я пристроился за Паулем и дошел вместе с ним до самого метро. Но на платформе в Вийо толпа оттеснила меня, и мне не удалось сесть на поезд до Берри-Монтини. В сердцах я обозвал стоящего передо мной мужчину задницей.

Глава 27

Когда я вернулся на стадион, он был почти пуст. В течение часа зрителей с билетами на следующие соревнования не пускали. Я слонялся перед входом в наш сектор, когда передо мной вырос Хоук. Кэти уже не держалась за его руку. Она шла позади. Когда он заметил меня, то радостно дернул головой.

Я сообщил:

— Я видел его.

— Он один?

— Да. Потерял его в метро.

— Дерьмово.

— Но он придет. На третьем ярусе он сделал кое-какие пометки. Наведаемся туда, когда запустят зрителей.

Кэти обратилась к Хоуку:

— Может, мы поедим?

— Хотите, пойдем к «Брассери», тут недалеко? — спросил Хоук.

— Да.

Мы двинулись по направлению к спортивному центру, перед которым раскинулась большая площадь. На ней расположились лоточки с горячими сосисками и сувенирами, прилавки, где торговали монетами и марками, туалеты; тут же раскинулся праздничный палаточный городок, по бокам которого возвышались флагштоки с развевающимися знаменами. Под огромным тентом стояли длинные деревянные столы и скамейки. Всюду сновали официанты и официантки, бравшие заказы и подносившие еду и напитки.

Мы ели сосиски с пивом и наблюдали за группой возбужденных людей за соседним столиком. Много наших соотечественников. Больше, чем кого бы то ни было. Может, больше, чем канадцев. Кэти встала в очередь в дамский туалет. Хоук и я выпили еще по пиву.

— Какие планы? — поинтересовался Хоук.

— Пока не знаю. Мне кажется, он выбирал место прицеливания. Прицеливался с помощью подзорной трубы и отметил линию на уровне плеча. Я бы хотел взглянуть, какой сектор просматривается оттуда.

Вернулась Кэти. Мы двинулись назад к стадиону. Послеобеденная толпа прибывала. Мы влились вместе с потоком на стадион и сразу поднялись на третий ярус. Рядом с угловой стенкой туалета на стене у входа на галерею виднелась отметка, сделанная Паулем. Прежде чем приблизиться к ней, мы осмотрелись. Никаких признаков наших знакомых.

Мы обследовали метку. Если смотреть вдоль нее, прижавшись щекой к стене, можно увидеть все поле стадиона вплоть до противоположной трибуны и часть беговой дорожки. На поле не было ничего, кроме зеленой травы. Хоук тоже взглянул.

— Ну и что здесь такого? — недоумевал он.

— Может, это просто подходящее место для стреляющего, не такое открытое.

— А метка тогда зачем? Он что, забудет его, что ли?

— Нет, что-то здесь есть. Именно здесь. Если бы ты вознамерился выкинуть что-нибудь эдакое на Олимпиаде, что бы ты выбрал?

— Награждение.

— Да. Я тоже. А как ты думаешь, отсюда просматривается место награждения?

— Не приметил. В первые дни медали вручают не так часто.

— Надо пронаблюдать.

И мы пронаблюдали. Я стоял у отметки, а Хоук с Кэти бродили по стадиону. Пауль больше не появился. В этот день награждений не проводилось. Но на следующий день награды вручали вовсю. С галереи мне были видны три белых пьедестала, на которых стояли три медалиста, занявшие три призовых места в метании диска.

— Ладно, — сказал я Хоуку, — теперь мы знаем что делать. Нужно дежурить и ждать наших друзей здесь.

— Откуда тебе известно, что он не наставил десяток таких меток по всему стадиону?

— Мне это неизвестно. Но полагаю, что следует их поискать. Пока же, за неимением других вариантов, будем присматривать за этой меткой.

— Хорошо. Ты останешься здесь, а мы с Кэти продолжим курсировать по стадиону. Судя "по программке, сегодня финалов больше нет. Значит стрельба состоится в другой день.

Пауль и Закари так и не появились. Не было их и на следующий день. А вот на третий день Пауль объявился не только собственной персоной, но и привел с собой Закари.

Закари был лишь чуточку поменьше слона. Фактически он напоминал бельгийского тяжеловоза. Его светлые волосы были выстрижены под ежик, который торчал над низким лбом неандертальца. Он носил майку без рукавов из тонкой шерсти в синюю и белую полоску и бермуды из шотландки, доходившие до колен. Когда они появились, я наблюдал за меткой, а Хоук и Кэти в это время бродили по стадиону.

Пауль нес большую, вместительную сумку с надписью «Олимпиада. Монреаль. 1976» на синем фоне. Взглянув на часы, он бросил сумку на помост, вынул небольшую телескопическую трубу и пристроился к своей метке. Закари сложил на монументальной груди немыслимые клешни рук и, привалившись к стенке туалета, прикрыл собой Пауля. За мощной спиной Закари Пауль опустился на колени и залез в сумку. Из-за поворота вывернули Хоук и Кэти. Я не хотел, чтобы их засекли наши друзья. Пауль не смотрел по сторонам, а Закари меня не знал. Поэтому я смело вышел из своего убежища за колонной и поспешил к Хоуку. Заметив меня, он сразу остановился и прильнул к стене. Когда я с ним поравнялся, он спросил:

— Они пришли?

— Да, возятся около метки. И Закари тоже там.

— А как ты узнал, что это именно Закари?

— И ты бы узнал. Все равно что на галерее объявился бегемот.

— Что, такой здоровый, как говорила Кэти?

— Ну никак не меньше, — подтвердил я. — Он тебе понравится.

Со стороны стадиона донеслись перезвон и французская фраза диктора.

— Церемония награждения, — перевел Хоук.

— О'кей, — понял я. — Придется прервать их деятельность. — Мы двинулись вперед. Кэти шла сзади.

За углом, скрытый спиной Закари, Пауль прилаживал винтовку с оптическим прицелом. Я вытащил из кобуры висевшей на бедре револьвер и сказал:

— А ну ни с места.

Здорово выразился. Хоук вытащил свой обрез и нацелил на Закари.

Осмотрев своего противника, Хоук констатировал:

— Дерь-мо, — растянув оба слога.

У Закари в руке был небольшой пистолет, незаметно прижатый к бедру. Когда я заговорил, он тут же поднял руку. Пауль резко обернулся вместе со своей снайперской винтовкой, и вся наша четверка замерла. Из туалета вышли три женщины с двумя детьми и тоже застыли.

— Господи Боже! — пробормотала одна из них.

Тут из-за павильона вылетела Кэти, набросилась на Пауля и стала хлестать его по щекам обеими руками. Он отпихнул ее прикладом винтовки. Три женщины и их дочки стали кричать, пытаясь пробиться через нас на свободу. Откуда-то набежали люди.

— Не стреляй! — крикнул я Хоуку.

Он понимающе кивнул, перевернул обрез стволом к себе, превратив его в подобие бейсбольной биты, и шарахнул Пауля прикладом по черепу — террорист беззвучно рухнул на пол. Закари выстрелил в мою сторону, но промахнулся, а я ударил его по правой руке рукояткой револьвера. Я тоже промазал, но это мне помогло, так как ему пришлось дернуть рукой, и второй выстрел прошел мимо. Я попытался было прицелиться в него так, чтобы не задеть никого из находящихся рядом людей, но он рванулся вперед и левой рукой выбил у меня револьвер, который с грохотом упал на пол. Я изо всех сил вцепился в правую ручищу Закари и отвел от себя ствол пистолета.

Хоук замахнулся на великана прикладом обреза, но Закари успел пригнуться, так что удар пришелся на его массивные трапециевидные мышцы. Пока я висел на его правой руке, Закари изловчился и схватил Хоука левой рукой поперек торса. Хоук и обрез полетели в разные стороны. Пока великан занимался Хоуком, я несколько ослабил его хватку, пытаясь выдрать у него пистолет. Вцепившись обеими руками в его пальцы, я принялся разгибать их — это удавалось мне с трудом.

Я тянул его пальцы до тех пор, пока пистолет не выскользнул и не звякнул о цементный пол.

Закари захрипел и прижал меня к себе правой рукой. Он занес было и левую, но прежде, чем сомкнулись его объятия, Хоук вскочил на ноги и повис на этом рычаге. Тогда я ударив Закари в нос и вывернулся из его хватки. Он снова отбросил Хоука, но к тому времени я, откатившись от Закари, уже вскочил на ноги.

Вокруг нас собралась целая толпа, и я услышал, как кто-то зовет полицию. Раздавались возгласы ужаса и испуганные крики на разных языках. Закари, сделав несколько шагов назад, отступил к стене. Я находился слева, а Хоук — справа от него. Дыхание Закари было прерывистым, на лице выступил пот. Краем глаза я заметил, что Хоук начал пританцовывать, как боксер — ни о чем хорошем это не говорило. Под правым глазом у Хоука разливался огромный синяк. Его лицо блестело от пота, но он улыбался. Дыхание было на удивление спокойное, а руки двигались на уровне груди, как это принято у боксеров. Чуть слышно он насвистывал песенку «Не делай ничего, пока не получишь от меня весточку».

Закари посмотрел сначала на меня, потом на Хоука. Я осознал, что нахожусь в той же позиции, что и Хоук. Закари снова оглянулся на Хоука. На меня. На Хоука. Время играло нам на руку. Если мы продержим его еще немного, к нам на подмогу подоспеют полицейские с оружием, и он понимал это. Он снова взглянул на меня. Потом глубоко вздохнул.

— Хоук, — сказал я. И тут Закари рванулся вперед. Хоук и я бросились на него и отскочили, Хоук — ударившись о правое плечо, я — о левое бедро. Я старался попасть как можно ниже, но он на этот раз оказался быстрее, чем я ожидал. Окружавшая нас толпа брызнула врассыпную, как стая голубей, разлетающаяся в стороны, когда Закари ринулся сквозь них, пробивая себе путь к проходу. Я почувствовал на губах соленый вкус крови, а когда поднялся, то увидел, что лицо Хоука тоже в крови.

Мы бросились вслед за Закари. Он несся прыжками впереди нас. Хоук крикнул на ходу:

— Предположим, мы его догоним, а что потом?

— Миндальничать больше не будем, — ответил я. Губы мои начали распухать, и мне было трудно говорить. Мы уже вырвались со стадиона, оставив позади двух недоуменных билетеров, и теперь неслись по внешней террасе, которая вела в зону, где располагались пункты питания и торговые точки.

В конце террасы была лестница, и Закари запрыгал по ней через две ступеньки. Он был довольно быстр и ловок для парня таких размеров. Спустившись, он резко свернул налево, направившись к зданию для водных видов спорта. Я схватился рукой за поручень и, перемахнув через стенку, приземлился с двухметровой высоты прямо на Закари. Мой вес свалил его носом вперед, и мы вместе растянулись на асфальте. При падении я одной рукой зацепился за его шею, но он перекатился через меня и оказался сверху. В этот момент из-за угла вырвался Хоук и нанес ему удар ногой в висок, однако Закари это не остановило. Он вскочил на ноги и побежал. Хоук успел нанести удар ребром правой ладони и попал ему по шее, но Закари сбил Хоука и, перескочив через него, помчался прочь. Хоук и я, сидя на земле, посмотрели друг на друга.

— Можешь подтереть свои красные усы, — сказал я.

— Пускай бежит, — процедил Хоук, — ему не спрятаться.

И мы последовали за ним. За бассейном Закари, повернув направо, стал подниматься по пологому холму к парку, который раскинулся с другой стороны спортивного комплекса.

— Холм его доконает, — бросил я Хоуку.

— Мне этот чертов холм тоже не доставит особого наслаждения, — заметил Хоук. Но его дыхание было по-прежнему ровным и легким, двигался он как будто на пружинах.

— Сто двадцать килограммов живого веса не выдержат бега в гору. Когда мы его догоним, он выдохнется.

Впереди нас тряслась туша Закари. Даже с расстояния пятидесяти ярдов мы видели, как пот огромными кляксами расплывается на его полосатой майке. Я тоже взмок, однако на моей одежде расплывался не только пот, но и кровь. Это, должно быть, из разбитой губы. Взглянул на бегу на Хоука. Нижняя часть его лица тоже залита кровью, на одежде — пятна. Подбитый глаз стал заплывать.

Расстояние между нами понемногу уменьшалось. Годы тренировок и пробежек не пропали для меня даром: три, четыре, пять миль, — вот они все, родимые, со мной. Ноги бежали легко, дыхание пришло в норму, потек пот, как бы говоря: «Все нормально, все как обычно». Людей вокруг было немного. Те, которые нам попадались, не обращали на нас особого внимания. Наше преследование стало походить на бег в состоянии гипноза. Четкий ритм ног, одновременное движение рук. Причем Хоук бежал почти бесшумно, продвигаясь вверх по холму длинными шагами. У вершины мы почти нагнали Закари, а на самом верху он и сам остановился, его грудь вздымалась, дыхание приступами вырывалось из горла, по которому съездил Хоук, пот заливал глаза. Чуть впереди и чуть выше он стоял и ждал. За спиной Закари сияло солнце, на фоне которого скалой выделялась его огромная высокая фигура. Он напоминал зверя, поднявшегося на задние лапы. Мы обложили его.

Глава 28

Мы с Хоуком замедлили ход и остановились примерно в полутора метрах от Закари. Двое спортсменов, мужчина и женщина, которые бегали по дорожке, тоже встали, глядя на нас.

Хоук приблизился к Закари справа. Я сделал несколько шагов слева. Он обернулся. Хоук придвинулся еще. Закари отреагировал на движение Хоука, а я сделал отвлекающий рывок. Закари издал какой-то хрюкающий звук. Возможно, он хотел что-то сказать. Раздалось какое-то бульканье. Он дернулся в мою сторону, а тем временем Хоук рванулся к нему и снова ударил его по горлу.

Закари захрипел и замахнулся на Хоука. Но тот увернулся, а я нырнул под руку Закари и принялся молотить его: левой-правой, левой-правой. Это было похоже на тренировочный бой с грушей. Он снова захрипел и сдавил меня руками. В это время Хоук, оказавшийся сзади, наносил ему удары по почкам, но великан словно ничего не чувствовал. Закари сдавил меня еще сильнее. Он намеревался разделаться со мной, а потом взяться за Хоука. Я вцепился обеими руками ему в шею, где начинался подбородок. Его объятия были столь сильны, что у меня поплыли круги перед глазами. Я уперся кулаками ему в подбородок, напряг спину и начал медленно отжимать его голову назад. Хоук обошел Закари сзади и попытался оторвать его руки от моего тела. Кольцо разорвалось, и я выбрался на свободу.

Хоук нанес ему серию комбинированных ударов: слева, справа, прямой в подбородок. Но они только заставили Закари отшатнуться назад и в сторону, больше ничего. Хоук отступил, потряхивая правой рукой. При этом Закари достал его правой и свалил с ног.

Я двинул Закари в пах. Великан успел чуть повернуться, но я-таки дотянулся до него, и он рыкнул от боли. Хоук отполз в сторону и поднялся на ноги. Он был весь в крови, впрочем, Закари тоже. У нас у всех теперь текла кровь, и мы мазали ею друг друга. Закари тяжело дышал. У него, кажется, возникли проблемы с горлом, ведь Хоук достаточно сильно задел его ребром ладони. Вдалеке слышалась сирена, но никто не знал, где мы находимся.

Хоук, подпрыгивая, кружил вокруг Закари. «Черномазый», — прохрипел тот и плюнул в Хоука. Я обходил великана с другой стороны. Круги сужались. Наконец я прыгнул на него сзади, пытаясь захватить его шею из-под плеча. Однако он был слишком велик и очень силен, а потому мне не удалось зажать его в смертельном захвате, но Хоук уже оправился и нанес ему еще пару ударов по горлу. Закари застонал от боли.

Я по-прежнему висел на спине у великана. Мы были скользкими от пота и крови, от нас воняло усталостью. Одной рукой я зацепился за подбородок Закари, но тщетно. Закари удалось завести руку за спину и ухватить меня за рубашку. Хоук молотил его по шее. Кажется, мы все же пробили оборону. Я чувствовал, как сотрясается его тело, а хрип становился все более жутким. Похоже, наступал переломный момент.

Одной рукой он приподнял меня, а другой ухватил за бедро и швырнул в Хоука. Мы оба покатились по земле, а Закари набросился на нас, нанося удары. Он попал мне ногой по ребрам, и я увидел небо в алмазах. Потом мне удалось встать, за мной поднялся Хоук, и мы снова стали ходить кругами. Грудь Закари тяжело вздымалась, когда он втягивал воздух. Перед моими глазами плыло теплое марево, которое исходило от наших разгоряченных тел. Хоук выплюнул выбитый зуб. Сирена зазвучала громче.

— Мы не успеем сделать его. Скоро здесь будет полиция, — сказал Хоук.

— Знаю, — ответил я и опять двинулся к Закари. Он ударил меня с размаха, но удар не прошел. Он выдыхался. Ему было трудно дышать. Я поднырнул под его руку и съездил в живот. Он развернулся в мою сторону, но кулак опять пролетел мимо, зато Хоук врезал ему по почкам. Точный, мастерский удар. Закари зарычал. Он развернулся в сторону Хоука, но уже как-то медленно, с трудом, — это напоминало последнее усилие ломающейся машины.

Я ударил его сзади в ухо — не по-боксерски, а размахнувшись со всей силы, вложив в удар вес всех своих девяноста килограммов. Мы сломали его, и мне хотелось закончить дело. Он зашатался, развернувшись слегка назад. Хоук ударил его точно так же, как и я, размахнувшись, как размахиваются косари, и Закари опять пошатнулся. Подойдя поближе, я провел несколько ударов в солнечное сплетение, а Хоук добавил сзади сначала левым локтем, потом предплечьем по шее нашего противника. Впрочем, у Закари хватило сил развернуться и, двинув рукой как дубиной, свалить Хоука.

Потом он повернулся ко мне. Я пару раз врезал ему в нос, но он ухватил меня левой рукой за ворот рубашки, а правой начал молотить. Я прикрылся, втянув голову в плечи насколько смог, и выставил локти, защищая тело. Это мне мало помогло. Я услышал хруст в левом предплечье. Боли не было, только щелчок. Я понял, что сломана кость.

Что было сил я двинул Закари в челюсть правым кулаком, потом добавил предплечьем и локтем по подбородку. Он клацнул зубами. Затем Хоук врезал Закари в спину ногой. Тот откинулся назад, повернулся, и Хоук довесил ему удар справа в челюсть. Закари отпустил меня, его колени подкосились, и он упал лицом на землю. Я уступил ему место, отскочив в сторону.

Хоук стоял над поверженным Закари, слегка покачиваясь. Его лицо, грудь, руки покрылись коркой из крови, пота и земли. Верхняя губа была настолько рассечена, что виднелась розовая мякоть десны. Правый глаз ничего не видел. Солнцезащитные очки исчезли, рубашка порвалась. Одного рукава вообще не было. Однако нижняя губа подергивалась, и я понял, что он старается улыбнуться. Хоук посмотрел под ноги и попытался плюнуть на Закари. Вместо слюны была только кровь.

— Вот козел, — сказал тогда он.

Моя левая рука как-то странно вывернулась около запястья. Боли еще не ощущалось, но ладонь болталась и дергалась совершенно непроизвольно, и я знал, что болеть это будет на все сто. Рубашка разодрана в клочья. Вся грудь забрызгана кровью. Как мне показалось, нос у меня тоже был сломан. Это случилось уже в шестой раз.

Шатаясь, я двинулся к Хоуку. Нас обоих мотало из стороны в сторону.

Машина монреальской полиции с включенной сиреной и мигалкой подкатила к нам. Несколько человек, указывая в нашу сторону, бежали к остановившейся машине. Из нее выскочили двое полицейских с оружием наготове.

Хоук обратился ко мне:

— Дружище, тебе нужны эти засранцы?

Я поднял правую руку ладонью вверх. Она дрожала. Хоук хлопнул своей пятерней по моей ладони. Пожать друг другу руки у нас не было сил. Мы просто сцепились пальцами, качаясь как под сильным ветром, а у нас под ногами валялся недвижимый Закари.

— На какой хрен нам нужны эти помощнички, а? — снова сказал Хоук — голос его хрипел. Из этого я понял, что он смеется. Мне тоже стало смешно. Двое монреальских полицейских стояли с поднятыми пистолетами и смотрели на нас. Дверь машины была открыта. Из-за холма показалась еще одна машина.

— Кес ке се? — спросил один из полицейских. Что происходит, то есть.

— Же парль англэ, — выдавил я пополам с кровью. Одновременно я пытался отдышаться и хохотал. — Же суи американ, мон жандарм.

Смех Хоука перешел почти в истерику.

— Какого черта, что здесь происходит? — не понял полицейский.

— Мы только что завоевали первое место и золотые медали в уличной потасовке, — сквозь смех простонал Хоук.

Это было самое остроумное, что я когда-либо слышал, или мне так показалось в тот момент. И мы оба истерически хохотали, пока нас грузили в полицейскую машину и везли в больницу.

Глава 29

Мне наложили гипс на предплечье. Вправили нос, после чего меня отмыли и оставили в больнице, а рядом уложили Хоука. Нас не арестовали, но всю ночь у дверей нашей палаты дежурил полицейский. Теперь моя рука невыносимо болела, и мне сделали укол. Весь остаток дня и ночь я проспал. Когда же проснулся, рядом со мной оказался представитель полицейского управления Канады. Хоук уже сидел на кровати и читал «Монреаль стар». Он потягивал сок из большой пластиковой чашки через соломинку, которая торчала в уголке рта. Опухоль вокруг глаза немного спала, и он кое-что им видел. Но вот губу у него разнесло, я заметил наложенные швы.

— Моя фамилия Морган, — сообщил мне представитель полиции и показал свой значок. — Мы бы хотели услышать от вас, что произошло.

Хоук с трудом сказал:

— Пауль мертв. Кэти застрелила его из его же винтовки, когда он собирался смыться.

— Смыться? — переспросил я.

Хоук подтвердил:

— Да.

— Где она сейчас?

— Она сейчас находится у нас, — ответил капитан Морган.

— А Закари? — спросил я.

— Он жив, — пояснил Морган. — Мы его разыскивали. Он значится в наших досье.

— Кто бы сомневался, — отозвался я. Попытался пошевелиться в кровати. Все болело. Я был весь — сплошная боль. Мою левую руку от запястья до локтя охватывал гипс. Рука под ним горела. Поперек носа была нашлепка, которая закрывала ноздри.

— Вообще-то, когда открылись игры, мы подняли все досье известных террористов. Закари нам хорошо знаком. Его разыскивают в нескольких странах. Какие у вас с ним дела?

— Мы пытались предотвратить убийство золотых медалистов. Его готовили он и Пауль.

Морган был человеком средних лет, сильным на вид, с густыми светлыми волосами и такими же усами. Его подбородок несколько выдавался вперед, из-за чего губы прятались под усами. Он носил пенсне. В наши дни это большая редкость. Директор начальной школы, где я когда-то учился, носил такое же пенсне.

— Мы это уже выяснили при допросе свидетелей и из показаний Кэти. Как оказалось, это ее не настоящее имя.

— Я догадывался. Настоящего я не знаю.

Морган посмотрел на Хоука:

— А вы?

Хоук промычал:

— Не знаю.

Морган снова взглянул на меня.

— Итак, ружье с оптическим прицелом, метка на стене — это все вещественные доказательства. Мы понимаем, каков был их план. Но нас больше интересует, откуда вам стало известно о месте и времени террористического акта? На поле боя было обнаружено довольно много оружия.

Кажется, каждый из вас готовился к этому мероприятию. Револьвер «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра, он принадлежит вам, мистер Спенсер. У вас есть на него разрешение. Там же обнаружен обрез — оружие, запрещенное в Канаде, на которое, к тому же, нет разрешения, но кобура от которого обнаружена у вашего приятеля.

Хоук посмотрел на потолок и пожал плечами. Я промолчал.

— Другое оружие, — продолжал Морган, — несомненно принадлежало Паулю и Закари.

— Да, — тут же отозвался я.

— Нечего ходить вокруг да около, — осадил меня Морган. — Вы ведь не туристы. Спенсер, я уже все про вас выяснил. В вашем бумажнике я обнаружил карточку частного детектива. Мы позвонили в Бостон и навели о вас справки. Этот джентльмен, — он кивнул в сторону Хоука, — известен под именем Хоук. Бостонская полиция сообщила, что человек с таким именем часто помогает вам в работе. Нам дали его описание, назвав при этом костоломом. Так что Закари брали не туристы, это точно. Давайте, рассказывайте. Я хочу услышать все от вас самих.

— Я хочу сделать звонок, — сообщил я.

— Спенсер, это не полицейский сериал, — заметил Морган.

Однако я настаивал:

— Я хочу позвонить своему заказчику. Он имеет право сохранить анонимность, и я должен испросить у него разрешения на то, чтобы нарушить ее. Если я вообще захочу что-либо рассказать вам.

Морган кивнул головой в сторону телефона на прикроватной тумбочке. Я позвонил Кэроллу. Он был на месте. У меня появилось такое чувство, что он вообще никогда не уходит со службы. Всегда на страже интересов Диксона.

— Это Спенсер, — представился я. — Не упоминайте имени моего клиента, да и своего тоже, но я закончил дело, о котором мы договаривались. О нем стало известно полиции, и они хотят задать кое-какие вопросы.

— Я думаю, наш клиент на это не согласится. Какой ваш адрес в Монреале? — тут же отреагировал Кэролл.

— Я сейчас в госпитале. — Я прочитал ему номер, указанный на телефонном аппарате.

— У вас серьезное ранение?

— Нет, надеюсь, сегодня отсюда выйду.

— Я перезвоню нашему клиенту. Потом свяжусь с вами.

Я положил трубку.

— Не хочу искать неприятностей на свою задницу, — обратился я к Моргану. — Дайте мне несколько часов, чтобы я смог переговорить со своим клиентом. Прогуляйтесь пока, пообедайте, потом приходите. Мы ведь кое-что для вас сделали. Спасли от большой неприятности.

Морган согласился.

— Я знаю. Мы к вам хорошо относимся, — заявил он. — Вы же работали в полиции. Иначе бы мы не пошли вам навстречу.

— Хау. Спенсер все сказал, — со своей кровати отозвался Хоук.

— Вот именно, — кивнул я. — Дайте нам некоторое время, чтобы переговорить с клиентом.

Морган снова кивнул.

— Да, конечно. Я вернусь до обеда.

Он улыбнулся.

— Если вам что-нибудь понадобится, то тут рядом наш офицер.

— На нем, надеюсь, яркий красный мундир? — спросил Хоук.

— Это только для особо торжественных случаев, — объяснил Морган. — Только для королевы. Но не для вас.

Он ушел.

— Ты действительно думаешь, что она застрелила Пауля при попытке к бегству? — обратился я к Хоуку.

— Конечно, нет, — ответил он. — По-моему, когда мы кинулись вслед за Закари, она подняла винтовку и выстрелила.

— Да, я тоже так думаю.

— Вряд ли им удастся вытрясти из нее что-нибудь. Морган не дурак, но у него нет никаких доказательств, что все произошло совсем не так, как она рассказывает. Все свидетели наблюдали за нами и нашим любимчиком Заком, когда она сделала это.

— Да, — задумался я, — похоже на то. Через три часа пятнадцать минут дверь распахнулась, и появился сам Хью Диксон, собственной персоной, на своей коляске. Он остановился у моей кровати.

— Не ожидал увидеть вас здесь, — удивился я.

— Это я не ожидал увидеть вас здесь, — парировал он.

— Все не так уж и плохо. Бывали переделки и похуже. — Я рукой указал на соседнюю кровать. — Это Хоук, — представил я. — А это — Хью Диксон.

Хоук ответил:

— Очень приятно.

Диксон только кивнул, не произнося ни слова. В дверях за его спиной стоял восточного вида слуга, который дважды открывал мне двери их дома. Молодые медсестры заглядывали в полуоткрытые двери палаты. Диксон задержал на мне свой взгляд.

— В некотором смысле, — начал он, — все кончилось не лучшим образом. Теперь у меня ничего не осталось.

— Знаю, — ответил я.

— Но это не ваша вина. Вы сделали все, как и обещали. Мои люди проверили. Насколько я понял, последний член группировки сейчас в тюрьме.

Я отрицательно помотал головой.

— Нет. Она не в тюрьме. Я ее упустил.

Хоук взглянул на меня, ничего не сказав. Диксон долго смотрел мне в глаза.

Я переменил тему:

— Как вам удалось так быстро добраться сюда?

— У меня свой самолет, — объяснил Диксон. — Реактивный. Так эта девушка не из их числа?

— Нет, сэр, — сказал я. — Той девчонке удалось скрыться.

Он еще некоторое время ел меня глазами.

— Хорошо. И тем не менее, я заплачу вам всю сумму. — Из внутреннего кармана он достал конверт и протянул мне. Вскрывать его не стал. — Кэролл сейчас в полиции. Я имею кое-какой вес в Канаде.

— Пусть девушку отпустят, — попросил я. Еще один взгляд в мою сторону. Мне казалось, что я чувствую тяжесть этого взгляда. Потом кивок. Всего один.

— Хорошо, — сказал он.

А затем повисла тишина, нарушаемая только скрипом его кресла.

— Кэролл оплатит ваши медицинские счета, — сообщил Диксон.

— Благодарю вас, — сказал я ему.

— Нет, это я благодарю вас, — возразил Диксон. — Вы сделали все, что я хотел. Я горжусь нашим знакомством. — Он протянул руку. Наши руки встретились в рукопожатии. Он подкатил кресло к кровати Хоука и тоже пожал ему руку. Потом обратился к нам обоим: — Вы настоящие мужчины. Если вам понадобится помощь, я окажу ее вам немедленно. — Затем он развернул кресло и покинул палату. Восточный человек закрыл за ним дверь, и мы с Хоуком снова остались одни. Я распечатал конверт. Чек был выписан на пятьдесят тысяч долларов.

Я сообщил Хоуку:

— Он удвоил сумму. Тебе причитается половина.

— Нет. Я возьму только то, о чем мы договаривались, — возразил Хоук.

Мы замолчали.

— Ты хочешь дать этой чокнутой улизнуть? — поинтересовался Хоук.

— Да.

— Придурок сентиментальный. Ты ей ничего не должен.

— Она была моей приманкой. Наживкой, — сказал я. — Не хочу, чтобы ее упекли в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Может, она останется с тобой.

Хоук посмотрел на меня и ответил:

— Нет.

— Ладно, я только предположил.

— Она неплохо смотрелась бы в тюрьме, — размышлял он, — или в дурдоме.

— Да, наверное. Но я не собираюсь помогать ей ни в том, ни в другом.

— Кто-нибудь это сделает за тебя.

— Да.

— И она может отплатить по заслугам. Опыт у нее есть.

— Да.

— Ты чокнутый. Спенсер. И ты это знаешь. Точно, чокнутый.

— Да.

Глава 30

Стоя на Вестминстерском мосту, мы со Сюзан смотрели, как под нами медленно, поблескивая, течет Темза. Моя левая рука была все еще в гипсе, и я гордо носил классический синий блейзер с четырьмя латунными пуговицами наброшенным на плечи. Я мог просунуть руку, закованную в гипсовую броню, в рукав рубашки, но никак не в рукав пиджака. На Сюзан было белое платье в черный мелкий горошек. Талия схвачена широким белым поясом. На ногах — белые лодочки на высоких каблуках. Ее обнаженные руки тронуты загаром, а темные волосы блестели, отражая классические английские сумерки. Перегнувшись через перила моста, мы смотрели в воду. Сегодня я был без пистолета. Я наслаждался запахом ее духов.

— Ах, — сказал я. — Что за удивительный остров эта Британия.

Сюзан повернула ко мне лицо, ее глаза скрывались за непрозрачными стеклами очков. Вокруг рта обозначились легкие морщинки, верные признаки улыбки. Когда она смотрела на меня, они становились четче.

— Мы здесь уже три часа, — напомнила она. — Ты спел «Туманный день в Лондоне», «Песнь соловья на площади Беркли», «Англия раскачивается, как маятник», «Синие птицы на белых скалах Лувра». Ты цитировал Сэмюэля Джонсона, Чосера, Диккенса и Шекспира.

— Верно, — согласился я. — А также изнасиловал тебя прямо в душе.

— Да.

— Где бы ты хотела пообедать?

— Где скажешь, — ответила она.

— Тогда в ресторане телебашни.

— Это уж что-то совсем туристическое.

— А мы и есть туристы.

— Верно. А вон и башня.

— Хочешь пойти пешком?

— Это далеко?

— Да.

— В этих туфлях вряд ли.

— Хорошо. Тогда возьмем такси. Пока у меня есть средства. Не бросай меня, детка, я одену тебя в горностаи.

Я остановил такси взмахом руки. Мы сели, и я назвал адрес.

— Хоук так и не взял ту половину, которую ты ему предложил? — спросила Сюзан. В такси она положила свою ладонь на мое колено. А интересно, будет ли подглядывать водитель, если я попытаюсь изнасиловать ее в такси? Вероятно.

— Так и не взял, — подтвердил я. — Он просто представил мне счет на текущие расходы и взял деньги по договору. Так ему проще сохранять свою независимость. Я же говорил, он человек правил.

— А Кэти?

Я пожал плечами, и пиджак чуть съехал. Сюзан помогла мне вернуть его на место.

— Диксон освободил ее из тюрьмы, и мы никогда ее больше не видели. Она не вернулась в тот дом, который мы снимали. Я ее не встречал.

— Думаю, ты был не прав, что дал ей уйти. Она не из тех людей, кто может разгуливать на свободе.

— Возможно, это и так, — ответил я. — Но тогда она была с нами. Я не смог ее предать. Уж если на то пошло, то и Хоук должен сидеть в тюрьме.

— Верно... И что ты решил?

Я снова хотел дернуть плечами, но вспомнил про пиджак. И не стал этого делать.

— Когда-нибудь, так подсказывает мне мое шестое чувство, когда-нибудь я это исправлю. И сделаю, что смогу.

Она улыбнулась.

— Конечно, — подтвердила Сюз. — А можешь ты многое. Я убедилась в этом в отеле, когда пыталась принять душ. А ведь у тебя одна рука не действовала.

— Я очень сильный, — засмеялся я.

— Для многих эта история закончилась плачевно, — заметила она.

— Да.

— Это омрачает твое настроение?

— Да.

— Этот случай был хуже других?

— Было слишком много крови. Слишком много, — сказал я. — Погибли люди. Некоторые, возможно, получили по заслугам. Но слишком много крови. Я должен избавиться от этого. Должен очиститься.

— Бой с Закари... — протянула она.

— Черт! — воскликнул я. — Ты ничего не пропускаешь!

— Я помню все, что касается тебя, — пояснила она. — Потому что люблю тебя. И хорошо знаю.

— Да. Схватка с Закари. Это было нечто похожее на... на то, как вырывают ядовитое жало. Я думаю, и для Хоука это имело такое же значение. А может, для него это было просто соревнование. Он не любит проигрывать. Не привык.

— Понимаю, — сказала Сюзан. — Иногда я сама себе удивляюсь. Но всегда понимаю, что ты хочешь сказать.

— А сейчас ты понимаешь, что есть еще кое-что?

— Что?

— Ты, — ответил я. — И вспомни душ. Мне так нужна твоя любовь, когда я возвращаюсь откуда-нибудь издалека.

Она погладила мою правую щеку тыльной стороной ладони.

— Да, — сказала она. — И это я тоже знаю.

Такси подкатило к телебашне. Я заплатил по счетчику и отвалил королевские чаевые. Мы, взявшись за руки, направились к лифту. Стоял ранний вечер буднего дня. В зале было почти пусто.

— Туристы, — пробормотала Сюзан. — Самые настоящие туристы.

— Да, — согласился я. — Но здесь можно заказать «Мэтью Роуз», а я выпью «Амстель», и мы будем смотреть вечернюю панораму Лондона. Возьмем утку с вишнями, и я буду цитировать Йейтса.

— А потом, — добавила она, — можно снова принять душ.

— Если я не перегружусь «Амстелем», — засмеялся я. — И не объемся уткой с вишнями.

— В таком случае, — сказала Сюзан, — душ можно принять и утром.

Примечания

1

Ivy League — интеллектуальная элита.

(обратно)

2

«Глобус» — театр, который некогда основал Шекспир.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30 . . .