«Кровавая правая рука»

Роджерс Джоэль Кровавая правая рука

Из всех мрачных загадок этого вечера мне важнее всего разгадать одну: как этот отвратительный маленький красноглазый человечек с разорванным ухом и острыми, как у собаки, зубами, изогнутыми штопором ногами,, крошечным ростом и всеми остальными необычными деталями своей внешности сумел скрыться и исчезнуть без следа после убийства Иниса Сент-Эрма.

Это первая часть загадки. Вторая - что он сделал с правой рукой Сент-Эрма? Ни полицейские, ни отряды местных фермеров до сих пор не смогли ее найти на Топкой дороге, где обнаружили тело молодого миллионера; по крайней мере, руку не нашли к тому времени, когда я ушел, закончив осмотр трупа. Известно, что у Сент-Эрма была правая рука. И она должна быть найдена.

Таковы два ключевых вопроса в стоящей передо мной зловещей проблеме - я должен тщательно проанализировать каждую деталь этого преступления и без промедления найти разгадку. Я должен успеть раньше, чем этот убийца прикончит меня, как он прикончил старого Мак-Комера, знаменитого специалиста по психологии убийства. Похоже, что острый ум старого ученого позволил ему подойти слишком близко к разгадке. Страшно подумать, скольких еще людей из тех, что сейчас охотятся за ним в темноте, он сможет подстеречь.

Значит, нужно понять:

1. Как он ухитряется оставаться невидимым.

2. Поскольку его мозг не просто куча бесполезных шестеренок и сломанных пружин, то чего он хочет добиться? Что заставляет его действовать?

Полиция считает, что ответив на эти вопросы или хотя бы на один из них, она сможет обезвредить убийцу.

Но это еще не все, не последние тайны этого дела. Такой же непонятной, по крайней мере для меня, была загадка - как мог незаметно проехать мимо меня серый автомобиль с кроваво-красной обивкой и пронзительным гудком, с умирающим или уже мертвым Сент-Эрмом и этим усмехающимся маленьким бродягой-убийцей, который вел машину как дьявол. Ведь я еще до рассвета был у начала Топкой дороги.

Не мог же я, Гарри Ридл, доктор Генри Н. Ридл Младший, член Медицинского общества, умный и наблюдательный, прагматичный и независимый хирург, каким я себя всегда считал, спать с открытыми глазами? Могло ли это быть временным провалом сознания, своего рода каталептическим трансом, сошедшим,на меня без предупреждения и не оставившим в памяти никакого следа, даже осознания того, что это произошло? Почему я не смог увидеть, что автомобиль смерти промчался к развилке по узкой каменистой дороге, когда я возился с мотором своей заглохшей машины? Ведь он свернул на Топкую дорогу рядом со мной так близко, что едва не задел меня дверными ручками, и гравий, летящий из-под его бешено вертящихся колес, осыпал мои ноги. Ухмыляющееся лицо сидящего за рулем убийцы было на расстоянии вытянутой руки от моего лица, когда он пронесся мимо.

Что может быть темнее и непонятнее, чем такой пробел в памяти? Неужели я способен спать на ходу? Была ли в этом какая-то мистика, какая-то сверхъестественная невидимость? Короче говоря, было ли что-то дьявольское в этом мчащемся автомобиле с его красноглазым коротышкой-водителем и мертвым пассажиром, какая-то чертовщина, заставившая меня вообще их не заметить?

Потому что я их, конечно, не заметил. Просто не видел. Я прямо и однозначно сказал об этом лейтенанту Розенблату и его полицейским. Я повторял это снова и снова, ничуть не сомневаясь в своей правоте. И я думаю, что старый Мак-Комер в конце концов поверил моим словам и увидел в этом нечто важное. Однако полиция, боюсь, до сих пор мне не верит.

Может быть, я чересчур много думаю над тем, что произошло с моим сознанием. И все-таки то, что я не смог увидеть машину убийцы, по-прежнему беспокоит меня - потому что это ставит под сомнение достоверность моих ощущений и мою способность мыслить. Раньше мне никогда не приходилось в них сомневаться.

Я обнаружил, что этот же вопрос есть и в записной книжке лейтенанта Розенблата, куда он скрупулезно занес содержание всех допросов, проведенных этой ночью. Эту толстую записную книжку в коричневом картонном переплете он забыл в комнате, где жил Мак-Комер, когда выходил оттуда последний раз.

Вопрос. - (к доктору Ридлу). Итак, в течение того часа, когда произошло убийство, вы находились у въезда на Топкую дорогу?

Ответ. - Да.

Вопрос. - И вы не видели, как мимо проезжала машина?

Ответ. - Нет, не видел.

Вопрос. - Доктор, вы слышали подробное описание убийцы, которое дала невеста Сент-Эрма мисс Дери и другие свидетели. Вы сами никогда не видели его?

Ответ. - Я его не видел. Насколько я помню, я никогда не видел этого человека.

Вопрос. - Вы в этом убеждены?

Ответ. - Да, убежден…

Да, я действительно в этом убежден.

Разумеется, сейчас не так уж важно, видел ли я, как мимо пронеслась машина убийцы или нет - ведь ясно, что на самом деле она проехала. Многие свидетели видели ее вдоль всей дороги от озера Мертвого Жениха и почти до того места, где стоял я. И для всех этих людей машина не была ни фантомом, ни невидимкой. Всего один поворот отделял меня от того места, где она сбила большого неуклюжего Джона Флейла, когда он, шаркая, подходил к своему дому. И в тот страшный последний миг, когда он с блеющим криком пытался отскочить с дороги, слыша хохот сидящего за рулем демона и чувствуя, как страшный удар разрывает его плоть и, словно стекло, дробит кости, Флейлу наверняка не показалось, что это фантом. Сам старый Мак-Комер видел машину, когда копался в своем саду, и смог разглядеть ее достаточно подробно, чтобы узнать Сент-Эрма в раненом пассажире, хотя и не разглядел как следует зловещую фигуру сидящего за рулем странного маленького дьявола. Более того, раньше в этот же день Элинор Дери отправилась на этой машине из Нью-Йорк Сити в свадебное путешествие и проехала на ней сотню миль вместе со своим черноглазым красавцем-возлюбленным, которому вскоре предстояло умереть.

Наконец, эта машина была обнаружена на Топкой дороге, там, где убийца бросил ее, промчавшись мимо меня. Двигатель был еще теплым, а сиденья забрызганы кровью. Это был серый восьмицилиндровый "Кадиллак", спортивная модель выпуска 1942 года, изготовленная из стали, алюминия, кожи, резины, стекла и других обыкновенных твердых видимых материалов. На двигателе и шасси стояли заводские номера, на лобовом стекле - наклейки об уплате федерального налога и марка бензина, который следует заливать в бак. Номерной знак ХР-465-297 МУ-1945. В бардачке лежали пачка талонов и удостоверение на имя А. М. Декстера. Владельцу позвонили в Нью-Йорк, в гараж "Декстер круглосуточный", и он подтвердил, что действительно дал машину напрокат Сент-Эрму, Машина была в отличном состоянии, проехала, судя по показаниям спидометра, меньше пяти тысяч миль: стоила она не менее трех с половиной тысяч долларов и уж никак не была фантомом.

Обнаружили и тело несчастного Иниса Сент-Эрма, так что он тоже не был призраком. Только маленького человека с красными глазами и разорванным ухом - безымянного человека в голубой шляпе с зубчатыми полями - так до сих пор никто и не нашел.

Итак, эта сторона проблемы - загадка полной и абсолютной невидимости машины смерти для меня и только для меня - может быть в данный момент отодвинута на второй план. Сейчас неважно, удастся ли в конце концов ответить на этот вопрос или он навсегда останется загадкой.

Мне необходимо срочно решить другой вопрос - вопрос, над которым я ломаю голову СЕЙЧАС. Я сижу за столом в пыльной старомодной комнате Мак-Комера. Рядом, на старом диване, набитом конским волосом, спит юная невеста Сент-Эрма. А снаружи царит непроглядная жаркая предрассветная тьма. Вдали за окном мелькают фонари и факелы, доносятся голоса перекликающихся полицейских и добровольцев. Мужские голоса гулко и пронзительно звучат в ночной тишине. Время от времени кто-то из людей забегает в дом выпить горячего кофе. Их мрачные усталые лица вспухли от комариных укусов, ноги до колен перепачканы болотной грязью и опилками из ям на старой лесопилке. Торопливо глотая кофе, чтобы прогнать сон, они через открытую дверь кухни смотрят на меня и на спящую девушку. В ответ на мой безмолвный вопрос люди качают головами, показывая, что еще не напали на след, и снова уходят на поиски. Гулко хлопает входная дверь. Свет фонарей уходит все дальше через леса и болота. Словно светлячки вдали то поднимаются на холмы, то исчезают в долинах. Слышится лай завезенных откуда-то борзых. Каждую дорогу в округе патрулируют вооруженные люди - попарно или целыми отрядами. Они готовы стрелять при малейшем шорохе, стоит только появиться маленькому безумному убийце с окровавленным ножом и оскаленной ухмылкой. Он коварно затаился сейчас где-то во тьме. И я должен немедленно, до рассвета, ответить на один-единственный вопрос:

ГДЕ СЕЙЧАС УБИЙЦА?

Потому что меня преследует холодное и гнетущее чувство, что он где-то рядом, независимо от того, далеко ли мелькают фонари И слышатся ли голоса людей и собачий лай. Он где-то рядом со мной и с этой спящей девушкой - юной женой его жертвы. Я чувствую, что он готовится нанести новый удар. Он знает, что я чем-то для него опасен. Но пока я не представляю себе, что произойдет.

Он где-то во тьме, за окном. Следит за мной из темного сада.

Или еще ближе. Может быть, он уже внутри этого двухсотлетнего поскрипывающего деревенского дома, такого тихого сейчас, когда из него ушли все охотники.

Я чувствую его бесшумный сардонический смех, но не могу его видеть.

Я чувствую жажду убийства в его следящих за мной глазах.

Минуту назад послышался какой-то осторожный шорох наверху, в мансарде, но это была, наверное, белка или крыса. Похоже, что в этом старом доме им разрешали устраивать свои норы.

Вот скрипнул пол за дверью маленькой кладовой, где старый Мак-Комер держал свой садовый инструмент. Но когда я отложил карандаш и, повернув голову, прислушался, больше не раздалось ни звука. Полы,в старых домах иногда сами поскрипывают. Когда никто по ним не ступает.

Старомодный отделанный деревом настенный телефон, висящий на кухне, время от времени коротко позванивает. Но это не потому, что кто-то звонит, сюда.

Здесь общая линия, и звонок в этот дом - пять длинных и пять коротких. Сейчас линия вообще свободна - телефон позвякивает сам по себе.

Я не могу позволить, чтобы все эти легкие незначащие звуки отвлекали меня от задачи. И все-таки сейчас, когда пишу эти заметки, я чувствую властную потребность прислушиваться к каждому шороху и поднимать глаза на скользящие вокруг меня тени.

Я никогда не был ни профессиональным полицейским, ни сыщиком-любителем. Преступления не привлекают меня. Мной руководит не инстинкт охотника за людьми, а желание спасти человеческую жизнь.

Как хирург я, кажется, вполне владею научным методом и мой главный принцип - подходить к фактам объективно. Я наблюдателен, у меня аналитический склад ума и привычка всегда подмечать разного рода мелочи и раскладывать их по полочкам своего сознания.

И может быть, из всех деталей, которые я успел заметить -и рассортировать за последние несколько часов, я смогу построить рациональную, без привлечения сверхъестественных сил, версию, объясняющую, где сейчас убийца, И доказывающую, что он - человек, а не галлюцинация и не демон. Но я смогу это сделать только при условии, что объединю все детали в единое целое, не упустив ни одной мелочи, какой бы тривиальной она ни казалась.

Как раз это я и должен сейчас сделать, не обращая внимания на все остальное. Убийца ходит на свободе. Существует злокачественная опухоль, которую нужно локализовать и отсечь. Обычная проблема диагноза, не более того.

Я должен записать для исследования все известные факты - точно так же, как хирург изучает историю болезни, чтобы наметить план операции. Это путь долгий и утомительный, но единственно надежный. Тысячи ярких догадок могут молнией пронестись в сознании человека. И каждая из них может на мгновение ослепительно блеснуть. Но все они затухают, не оформившись ни во что определенное, и тьма вокруг становится еще гуще. Зато факты, записанные на бумагу, становятся материальными. Они приобретают какую-то форму. Их можно оценивать и сопоставлять, И главное, их можно суммировать.

Во всех случаях я стараюсь пользоваться именно этим методом рассуждения. Я должен заставить себя применить этот метод и сейчас. Если еще осталось время.

Пусть другие продолжают охотиться за ним в темноте. Пусть они находят тела новых убитых им людей. Похоже, что именно это и произошло недавно, когда я услышал вдали взволнованные крики и лай собак. Но ЕГО они еще не нашли. А почему?

В этой головоломке не хватает какой-то детали. Или, может быть, в ней есть лишние детали, которые мешают ее собрать? Ответить на вопрос человека, который сейчас уже мертв. Понять, где сейчас Штопор - человек в оборванной одежде, маленький приземистый человек, грязный ухмыляющийся человечек с взъерошенными каштановыми волосами и голосом, так странно напоминающим мой собственный.

Потому что на этот вопрос я тоже должен ответить. Об этом нельзя забывать.

Наверное, если бы я смог его увидеть, ответ был бы мне ясен.

Очень хорошо. Сейчас я здесь. Я начну отсюда.

Я сижу у обшарпанного стола в гостиной летнего дома покойного Адама Мак-Комера, отставного профессора психиатрии Из Гарварда. Дом находится на дороге из Уипль-Вилля в СтоуниФолз, среди холмов Северного Коннектикута, в сотне миль от Нью-Йорка. Сегодня четверг, одиннадцатое августа. Время - половина четвертого утра.

На столе передо мной лежит стопка желтоватой бумаги и коробка заточенных карандашей. Керосиновая настольная лампа с зеленым абажуром освещает записи.

Когда я поднимаю голову, то вижу в стеклянной двери секретера свое отражение и комнату, позади освещенную тусклым светом. Человек с круглой головой, покрытой коротко остриженными рыжеватыми волосами, с покрасневшими карими глазами и загорелым веснушчатым лицом - это я сам, Гарри Ридл, доктор Генри Н. Ридл Младший. Это я, собственной персоной. Человек, которого я знал всегда, все двадцать семь лет.

Книжные полки за стеклянными дверцами заполнены всевозможными толстыми справочниками старого Мак-Комера. Вот стоит ярко-красный том "Кто есть кто в Америке"; вот "Садовые цветы, их выращивание и культивация" в зеленом переплете. Между ними стоит в мрачно-коричневом клеенчатом переплете книга толщиной добрых шесть дюймов. Это принадлежащий перу самого хозяина монументальный труд - "Психопатология убийства". Кропотливый анализ того, что происходит в сознании убийцы. Этот труд давно стал классическим во всех медицинских школах, где читают расширенный курс психологии. Он выдержал уже Бог знает сколько изданий.

В ящиках стола лежат связки бумаг-краткие клинические выписки и записки историй болезни. Я просмотрел одну или две ИЗ них. Некоторые выводы, которыми он, видимо, хотел дополнить основной труд, Мак-Комер выписал мелким, паутинным, старомодным почерком.

"Случай А., из хорошей семьи, хорошо образованного, колоссально преувеличенного мнения о своих умственных способностях. В возрасте сорока пяти лет, потерпев поражение во всех своих начинаниях, он задумал убийство дяди, чтобы стать наследником его скромного состояния…"

Это было написано в одной бумаге. Но там не говорилось ни о том, удалось ли А. осуществить свой план убийства до того, как его раскрыли, ни о том, какое наказание он понес. Это была неоконченная история для книги, которая никогда не будет написана. Все это и многое другое об убийствах навеки осталось в голове мертвого человека.

Кроме кипы деловых бумаг, на столе лежит маленькая записная книжка с тремя или четырьмя записями, сделанными тем же дрожащим, но аккуратным почерком:

"Позвонить после обеда Барнаби Г. У. 9-6400.

Узнать насчет почты.

Вычистил ли Джон Флейл выгребную яму после того, как покрасил дом и амбар?

Сахар, спички, помидоры, апельсины, бекон, земляника, хлеб". Обычные записи мелких повседневных дел человека, который один живет в деревне. Мелочи, которыми постоянно приходится заниматься. Продукты, которые, нужно покупать, телефонный звонок юристам или издателям. И ни слова об убийствах.

На столе у лампы лежала сложенная газета - экземпляр Данберской "Ивнинг Стар", выпущенный вчера - в среду, 10 августа, с крупными заголовками о большой операции против японцев, "Вторжение на Хонсю!"

В газете были огромные фотографии и заголовки. В ужасных кровопролитных сражениях, о которых рассказывала газета, решается судьба мира. Сотни тысяч наших солдат участвуют сейчас в смертельной, отчаянной борьбе. Газета рассказывала об этой войне. Но мы настолько концентрируемся на своих собственных делах, так боимся за свою собственную маленькую жизнь, что никто даже не удосужился прочесть эту газету. Ни у кого не нашлось на это времени. Никто уже и не станет ее читать, потому что новости, описанные в ней, устарели.

Кроме этого, у меня на столе лежит толстая записная книжка лейтенанта Розенблата. Этот невысокий коренастый полицейский со сморщенным лицом мопса оставил свою записную книжку здесь, когда, вытаскивая на ходу пистолет, выбегал из комнаты, услышав страшный крик Квелча.

С тех пор прошло больше часа, но Розенблат так и не вернулся. Поэтому я взял его записную книжку и стал ее внимательно изучать. Все это я сейчас вижу перед собой.

Я не представляю, чтобы убийца мог спрятаться среди книг на полках секретера или среди бумаг на столе, или в моем отражении в зеркале. Если здесь и есть какой-то его след или ведущая к нему улика, то я их не вижу.

Похоже, старый мудрый Адам Мак-Комер, который так много знал об убийствах, сумел что-то найти. Но если он до чего-то И додумался, то не смог помочь самому себе. Когда он встретил убийцу, рядом никого не оказалось. И он не успел оставить ни слова, ни намека на то, что нашел.

Сидя за этим столом, где старик столько времени провел в раздумьях, я чувствую себя ближе к нему, чем вечером, когда мы вместе шли по дороге, разыскивая этот исчезнувший, словно призрак, серый автомобиль. Никто из нас тогда еще не знал, что произошло убийство. Но в воздухе было что-то зловещее, и зловеще каркали вороны в придорожных кустах.

Нет, карканье потом прекратилось. Но я все равно чувствовал, что Мак-Комер отчужден и далек от меня, хотя и идет рядом. Зато сейчас, за этим столом, я почти физически ощущал, что он пытается мне помочь.

Слева от меня дверь, ведущая на кухню. Там тихонько позвякивает телефон, тикает будильник и потрескивают дрова в печи. Лампа стоит в нише над полкой, и мне хорошо видна вся комната, до белых планок обшитой деревом двери с заржавевшим засовом и Н-образными петлями.

За моим левым плечом - закрытая дверь спальни. Позади, в дальнем конце комнаты, небольшая дверь, ведущая в коридор. Оттуда можно по лестнице подняться в мансарду. Но парадная дверь закрыта на висячий замок и заколочена, а дверь из гостиной, где я сижу, в коридор тоже заперта на ключ.

Через открытое окно справа доносится смешанный аромат желтых роз, сырого чернозема и ночных трав. На медную сетку, которой завешено окно, с тихим стуком натыкаются белые мотыльки. Их глаза, отражая свет лампы, горят за окном малиновым цветом.

На диване у стены все еще крепко спит юная невеста Сент-Эрма. Она заснула около часа ночи -так сказал мне Розенблат, когда я вернулся в комнату. Совершенно истощенная физически, измотанная непрерывным нервным напряжением и темным безымянным ужасом, она смогла все-таки всё забыть и уснуть. Такая несравненная способность к самосохранению бывает только в юности.

Элинор еще не знает, что найден труп Сент-Эрма. Когда она проснется, мне или еще кому-нибудь предстоит рассказать ей об этом. Но, наверное, лучше будет, если обо всем остальном она не узнает никогда.

Сейчас в лице девушки совсем не видно напряжения. Она полностью расслаблена. Элинор лежит в нежно-голубом платье и тонком белом летнем жакете с воротником из кроличьего меха. Во сне она отвернулась от света лампы и от меня. Дыхание ее легкое, почти неощутимое.

Когда Элинор впервые посмотрела на меня, ее темно-голубые глаза с огромными зрачками были полны ужаса. Сейчас они скрыты под густыми ресницами. Левая рука девушки свесилась с края дивана, пальцы касаются ковра. Обручальное кольцо с большим изумрудом, которое подарил ей Сент-Эрм, слишком велико, для ее пальца и может соскользнуть на ковер. Но я не снимаю его, потому что боюсь разбудить девушку.

Только что она повернулась ко мне лицом. От ночной духоты на лбу и короткой верхней губе Элинор выступили капельки пота. На висках повисли темные пряди. Губы немного приоткрылись, сейчас она дышит глубже.

Лампа освещает ее грудь и нижнюю часть лица. Но я соорудил из газеты своего рода экран и защитил от света глаза девушки. Сейчас на лицо ее падает тень. Зато сны ее, я надеюсь,. ничем не затуманены. Ничем,, пока она не проснется.

Голоса людей стихли, словно растворились в ночной тишине. Наверное, все они ушли за пределы слышимости… Затихли крысы и белки на мансарде. Не скрипит ни одна доска во всем доме. Тихий стук бабочек о защитную сетку, не разбудит девушку.

Мой карандаш скользит по листу бумаги. Итак, я должен исследовать все тонкости этого дела, записать все факты.

Прежде всего, вот она, Элинор Дери. Но что я знаю о ней, кроме того, что она спит сейчас здесь на диване?

Я впервые увидел Элинор Дери, когда только стемнело. Испуганная и растерянная, она брела по каменистой дороге и прошла уже восемь миль от озера.

Я гнал как мог свой старый автомобиль, чтобы наверстать час, потерянный у начала Топкой дороги, где я ремонтировал мотор. Было уже недалеко до выезда на главную трассу, ведущую в Нью-Йорк. Но я все еще ехал по этой ужасной дороге, узкой и каменистой, извивающейся между крутым, поросшим лесом склоном и высокими скалами. По пути я не, встретил ни одной машины. За все время мне не попалось и полдюжины домиков. Обогнув острый скальный выступ, я увидел в свете фар белую фигуру девушки, прижавшейся к скале справа от дороги. Она отчаянно махала мне руками, похожая на бесплотную тень из мистической поэмы.

На ее бледном лице выделялись огромные темные глаза. Щеки были грязными и исцарапанными. В темных волосах застряли сухие листья. На платье нацепились целые гроздья зеленых и коричневых колючек репейника. Белые туфельки были грязными и изодрались о камни. Правый каблук сломался.

В руках ее не было ничего, Даже сумочки - все вещи она оставила в машине, когда выходила вместе с Сент-Эрмом. Когда машину нашли на Топкой- дороге, сумочка все еще была там, хотя и без пятидесятидолларовой банкноты, которую дал ей перед выездом Сент-Эрм. Исчезла и лежавшая там мелочь.

Девушка тяжело дышала от быстрой ходьбы и вся дрожала, когда я остановился возле нее.

- Пожалуйста! - с трудом выговорила она.- Вы можете отвезти меня куда-нибудь? Он похитил моего жениха и украл нашу машину! Он пытался найти меня. Кажется, здесь поблизости- вообще никто не живет, и я уже боялась, что здесь и машины не ездят.

- Садитесь, - сказал я, открывая дверцу с ее стороны. - Я отвезу вас в полицию.

Девушка отшатнулась к каменному гребню.

- Садитесь в машину, - успокаивающе повторил я. -Мы попробуем его найти. Кто это был?

- О, Боже! - задыхаясь проговорила она. - Док!

Видимо, она тогда подумала, что я собираюсь выбраться из машины и схватить ее. Хрипя и задыхаясь, она побежала вперед по дороге.

- Подождите минутку! - крикнул я. - Что с вами происходит, чёрт возьми!

Есть только один способ прекратить истерику - резко пресечь ее. Чем бы ни был вызван дикий испуг девушки, ее необходимо было остановить, пока она не причинила себе вреда, Я открыл дверцу и бросился за ней.

Девушка была слишком измучена, чтобы убежать далеко. Проковыляв не больше десятка шагов, она с рыданием упала на дорогу.

- Вставайте, - я стал поднимать ее за руки. - Вы не ушиблись? Я поставил девушку на ноги и повернул лицом к себе, все еще продолжая держать за руки. В лице ее не было ни кровинки. Она стояла, покачиваясь, и не падала только потому, что я ее удерживал.

- Придите же наконец в себя, - сказал я. - Я не привидение, и с вами все в порядке. Никто не сделает вам ничего плохого.

Я осторожно отпустил девушку, испуганно глядевшую на меня. Глаза с расширенными зрачками внимательно осмотрели каждую черточку моего лица.

Ну, конечно, - сказала она. - Это не вы.

Сильнейшая дрожь сотрясла тело девушки, ее застывший взгляд словно оттаял.

- Ну, конечно, нет, - сказала она. - Извините. Тот человек был гораздо ниже и старше вас, растрепанный и небритый: Он был так необычно одет. Но я слегка близорука, и когда вы заговорили со мной, ваш голос…

Слегка близорука! Да у нее, наверное, сильнейшая миопия.

- Я доктор Ридл,- поклонился -я. - Доктор Гарри Ридл из Нью-Йорка. Так вы говорите, что у вас украли машину и похитили жениха? Это был серый фаэтон "Кадиллак" с красной обивкой и с номерным знаком ХР?

- Да,- воскликнула девушка. Это наша машина. Вы видели, как она проехала мимо вас?

- А вашего жениха зовут Инис Сент-Эрм? - продолжал я. - Черноглазый, довольно высокий, черноволосый, с черными усами, в сером габардиновом костюме и в панаме?

- Да, - все еще несвязно заговорила она. - Вы знаете Иниса? Я - Элинор Дери. Мы ехали в Вермонт, чтобы там пожениться. А как вы узнали, кто я? Мы подобрали этого хич-хайкера (Хич-хайкер - человек, путешествующий бесплатно на попутных машинах (Прим. пер.)) за Данбери. Этот маленький человечек жутко выглядел. Трудно себе представить…

- Маленький красноглазый бродяга с длинными спутанными каштановыми волосами? - перебил я. - С острыми зубами и -порванным левым ухом? Ростом пять футов три дюйма. Одет в спортивный костюм в белую и черную клетку, зеленую рубашку и ярко-голубую фетровую шляпу с полями, вырезанными зубчиком по всему кругу.

- Да, это был он! -воскликнула девушка. - Вы знаете этого человека? Что он сделал с Инисом? Пожалуйста, скажите мне! Где сейчас Инис?

- Не знаю, - ответил я. - Я его не видел.

- Так его уже не было в машине, когда она проехала мимо вас? Это значит…

- Я не видел вашей машины, - ответил я.

- Вы ее не видели?

- Не видел. И вашего жениха я тоже, к сожалению, не видел. Не видел я и бродягу. Но он точно проехал по дороге и с ним сидел ваш жених. Садитесь в машину, -я сейчас развернусь. В нескольких милях отсюда есть дом с телефоном. Я думаю, что полиция уже оповещена. Он убил человека - переехал его машиной. Нет-нет, не вашего жениха. Какого-то случайного пешехода. Не беспокойтесь. Может быть, все еще закончится хорошо. Вашего жениха найдут.

Я усадил ее в машину и покатил по дороге, высматривая место, где можно было бы развернуться. Мои утешения, пустые и банальные, как ни странно, помогли ей успокоиться. К тому же подействовало, конечно, и то, что теперь она сидела в машине и куда-то ехала, а не брела одна по пустынной ночной дороге.

- Надеюсь, я не очень нарушила ваши планы? - произнесла она извиняющимся тоном.- Наверное, очень глупо, что я так испугалась. Но он что-то сделал с Инисом и увез его на машине. Вы уверены, что вам не нужно никуда спешить и вы можете уделить мне время?

- Все в порядке. Я просто возвращаюсь домой из Вермонта.

- Мы тоже ехали в Вермонт, - сказала девушка. - Мы собирались там пожениться. Вообще-то, мы хотели обвенчаться в Данбери, но оказалось, что там нужно ждать пять дней. Мы поехали дальше, и сразу за Данбери встретили этого бродягу…

- Возьмите в этом ящичке бутылку спирта и стерильные салфетки, - перебил я.- По-моему, там есть и расческа. Вы освежитесь и сразу почувствуете себя лучше. Сейчас я поверну к вам Зеркало. Вот так достаточно? Попробуйте пока не думать о нем. Подумайте о себе или обо мне. Может быть, все еще обернется К лучшему. Давайте предоставим полиции заняться расследованием.

Я включил лампочку в салоне. Девушка послушно смочила салфетку и протерла ею лицо, а потом с серьезностью умывающегося котенка стала вытирать руки. Она нашла расческу и причесала свои темные волосы. Это одно из самых приятных и успокаивающих занятий для женщины, так же как и для того, кто находится с ней рядом.

- Вы очень добры, - сказала девушка. Ее нижняя губа все еще дрожала. - Вы сказали, ваша фамилия Ридл? Знаете, я работаю у человека по фамилии Ридл. Мистер Пол Ридл, владелец страхового агентства на Сорок Четвертой Восточной авеню. Ведь Вы тоже из Нью-Йорка? Вы действительно врач?

- Да, - ответил я. - Доктор Гарри Ридл из медицинского центра Сент Джона. Живу в доме 511 на Одиннадцатой Западной улице. Вхожу в университетский клуб, в "Скальпель" и в "Детч Трит" ("Детч трит" - клуб "Вечеринки вскладчину".) Я белый, принадлежу к республиканской партии. Троюродный брат моего отца по имени Пол Ридл, кажется, имеет страховое агентство. Я с ним не знаком, но тем не менее мы родственники. Может быть, это поможет нам с Вами лучше познакомиться.

- Дом 511 по Одиннадцатой Западной? -удивленно переспросила она. - Вы действительно там живете? Да это же большой многоквартирный дом как раз напротив меня. Я живу в пятьсот четырнадцатом. Может быть, вы обращали внимание: такой старый дом из коричневого камня. Не удивительно ли? Я живу там уже четыре месяца. Оказывается, мы с вами почти соседи. Но ведь я вас никогда раньше не видела.

- Насколько я знаю, нет, - улыбнулся я, - я вас во всяком случае не видел. В Нью-Йорке такое случается. Мы с вами живем напротив, но, чтобы познакомиться, нам понадобилось очутиться на пустынной дороге в сотне миль от города.

- Вы случайно не знаете человека, который живет в крайней квартире на втором этаже вашего дома? - наивно спросила

девушка.

- Вот как? Кто-то испытывает на вас полевой бинокль?

- Да, - немного смущенно кивнула она. - Откуда вы знаете? Я и не подозревала об этом. Но однажды, когда Инис ждал меня, чтобы вместе ехать на ужин, он заметил, что из окна напротив кто-то смотрит в бинокль. С тех пор я всегда занавешиваю окна.

- Когда мужчина спрашивает, кто живет в квартире напротив, это всегда оказывается хорошенькая девушка, - объяснил я. - Когда же такой вопрос задает хорошенькая девушка, то это обычно оказывается человек с полевым биноклем. В Нью-Йорке это один из самых популярных видов спорта. Я не знаю, кто живет на втором этаже. Сам я живу на четырнадцатом, и окна, к сожалению, выходят на другую сторону.

- О, я и не думала, что это можете оказаться вы. Просто ваш дом всегда казался мне огромной, расплывчатой громадиной, в которой живет много сотен людей. Конечно, это были не вы.

- Почему бы и нет? Вы красивая девушка, а мне не чуждо ничто человеческое. Если бы я жил на втором этаже и у меня был бы полевой бинокль… Впрочем, у врача достаточно возможностей изучать анатомию в рабочее время. Как бы то ни было, уже установлено, что мы с вами соседи и что я, кажется, родственник вашего босса. А кем вы работаете, секретаршей?

- Регистратором. Вернее, была регистратором,- уточнила девушка.- Вчера я рассчиталась, чтобы выйти замуж. Мы собирались пожениться в Данбери, но оказалось, что там нас сегодня не могут обвенчать. Тогда мы поехали в Вермонт и встретили этого человека…

Девушка отложила расческу. Губы ее уже не дрожали. Теперь она выглядела и чувствовала себя намного лучше.

- Кажется, вы уже в порядке,-сказал я.- Теперь расскажите мне подробно, что же произошло.

Все началось совершенно обычно. Незадолго до заката она и Сент-Эрм посадили в машину бродягу, который голосовал на выезде из Данбери, милях в пятидесяти или шестидесяти отсюда. Этот человечек выглядел отталкивающе, но Сент-Эрм пожалел его. Они свернули с главной дороги на боковую, чтобы поужинать на лоне природы, у озера, неподалеку от того места, где я ее встретил.

Бродягу они оставили в машине с багажом и провизией, а сами пошли через лес к озеру, выбрать подходящее место. На берегу Сент-Эрм стал собирать камни, чтобы соорудить грубый очаг. Девушка сидела рядом с ним, когда вдруг, подняв голову, увидела бродягу, наблюдавшего за ними сверху, с замшелого каменистого уступа. Он крался от машины четверть мили- может быть, просто из любопытства, чтобы за ними пошпионить. Но этот незваный пассажир и раньше беспокоил ее. А теперь, когДа он вдруг возник в тишине серебристых сумерек у темных вод глубокого спокойного озера и уставился на них из-под зубчатой шляпы своими отвратительными красными глазками, она ужасно перепугалась и вскрикнула во весь голос.

- Не надо! - закричала она, не думая о том, что бродяга

хочет повредить чем-то Сент-Эрму или ей самой, а просто напуганная его появлением.

Услышав ее крик, Сент-Эрм выпрямился с камнем в руке. Он увидел подсматривающего за ним бродягу, страшно разозлился Н с проклятием запустил в него камнем. Тот уклонился и бросился бежать. С треском пробиваясь сквозь кусты, он помчался к дороге, где стояла машина.

Сент-Эрм, не помня себя, бросился за ним, думая, наверное, хорошенько тряхнуть бродягу или даже поколотить его за то, что он так напугал Элинор. Крупный мужчина с мощной мускулатурой, он совершенно не принимал всерьез этого маленького трусливого типа. У него и мысли не было о какой-то опасности, о ноже, который подстерегает его в машине.

Отчаянно карабкаясь вслед за ними по заросшему склону, Элинор услышала вдруг наверху, на дороге хриплый нечеловеческий стон. Потом раздался странный хихикающий смех, от которого у нее мороз пошел по коже, и все стихло.

Девушка испугалась. Сбросив белый жакет, который был слишком заметен, она спряталась в кустах. Вскоре появился бродяга. Он крался вниз по склону, явно выслеживая ее. Бросив взгляд на валявшийся в кустах белый жакет и шляпу, он, пригнувшись, ринулся дальше, сжимая что-то в правой руке. Его глаза, маленькие и круглые, сейчас как-то необычно побелели. В них была белизна льда и холод убийства.

Пригибаясь и прячась за кустами, он прошел в каких-нибудь тридцати футах от девушки и спустился к берегу озера, где, видимо, надеялся ее найти. А потом, прежде, чем она успела подняться к машине, быстро двинулся наверх. Бродяга звал ее и выкрикивал ругательства хриплым рычащим голосом, похожим на голос маньяка или дикого зверя. А Элинор замерла в кустах, парализованная ужасом, словно птица, увидевшая змею.

Бродяга поднял жакет девушки, обшарил карманы и снова швырнул на землю. Очень долго - ей показалось, что несколько часов, хотя это не могло продолжаться больше, чем пятнадцать-двадцать минут - Элинор ползала в полумраке кустарника. Охваченная немым ужасом отчаяния, она пряталась от бродяги, который все это время был от нее не дальше, чем в двухстах футах.

Наконец он перестал искать девушку и вернулся к машине. К этому времени она подобралась достаточно близко к дороге, чтобы разглядеть обмякшего на переднем сиденье Сент-Эрма. Голова его бессильно свесилась на дверь машины. Бродяга уселся за руль и "Кадиллак" умчался.

Когда Элинор почувствовала, что к ней возвращаются силы и поняла, что страшный бродяга уже не вернется, она осторожно выбралась из укрытия. Девушка надела свой жакет и выбралась на дорогу. Но она не увидела ни домов, ни людей и долго брела в темноте измученная, напуганная и отчаявшаяся, пока, наконец, не увидела за скалой свет моих фар.

Это было все. Все, что она знала тогда. Она думала, что бродяга оглушил Сент-Эрма монтировкой или заводной рукояткой, и тот надолго потерял сознание. Элинор с ужасом думала, что у ее жениха, может быть, разбит череп. Тогда у нее и мыслей не было о ноже. Впервые она вспомнила о нем гораздо позже.

Вот и все, что она мне рассказала. Похищение ее жениха и кража автомобиля. Ужас, который она испытала, подобный ощущениям ночного кошмара. Этот ужас все еще таился в ней. Чувство, что Штопор до сих пор преследует ее в темном лесу.

Проехав по дороге три четверти мили, я нашел место, где можно было развернуться. К дороге слева примыкала ровная площадка шириной футов двадцать, покрытая ковром из трав и цветов. Площадка была огорожена старой, гнилой, изъеденной червями изгородью, за которой начинался пологий склон. Сквозь кроны высоких деревьев, отражая звездное небо, поблескивала вода.

- У этого озера мы и собирались устроить пикник,- сказала девушка.- На этом самом месте оставили машину. Мы были здесь внизу, у воды, когда я заметила, что он за нами следит. Потом Инис помчался за ним на эту площадку. Я пряталась в этом лесу за каждым деревом, за каждым камнем, когда бродяга охотился за мной.

Я взял в бардачке фонарик и перед тем, как развернуться, вышел осмотреть площадку. На примятой траве были отчетливо видны следы шин тяжелого автомобиля, который съехал с дороги, а потом вернулся обратно.

Рядом со следом правой шины, неподалеку от изгороди, в свете фонарика блеснуло на траве темное пятно. Это не было машинное масло. Я присел и провел ладонью по земле. Здесь было больше крови, чем может потерять человек, у которого разбит нос или треснул череп. Столько крови могло натечь только из поврежденной артерии.

Некоторое время я, присев на корточки, разглядывал свою ладонь, держа ее в стороне, чтобы кровь не накапала на брюки. Я раздумывал о том, что происходило здесь час назад, на закате, когда я слышал кваканье в кустах у дороги и нашел эту голубую шляпу с вырезанными зубчиком полями. Эту чертовски заметную шляпу.

Я вытер руку о чистую траву. Но дело было не в руке. Я чувствовал, что окунулся в убийство. Оно окружало меня со всех сторон. Я погрузился в него с головой.

Я снова вернулся в машину, развернул ее и мы поехали сюда, в дом Мак-Комера, где уже ждала полиция.

Если правая кисть Сент-Эрма в то время и лежала на площадке над озером Мертвого Жениха среди сорной травы и цветов, то я ее не увидел. Я, конечно, и не искал ее. Ведь я тогда понятия не имел, что труп Сент-Эрма будет найден без правой кисти. Лейтенант Розенблат отправил пару полицейских и нескольких добровольцев обыскать площадку над озером и близлежащий лес. Но я не верю, что они ее там найдут.

Внешне это выглядело как вполне обычное и заурядное преступление - первое убийство этого дьявола.

Насколько я его понимаю, оно вполне укладывается в банальный И скучный полицейский стандарт. Сумасшедший хич-хайкер, которого они подобрали на дороге, подчинившись внезапному импульсу, воспользовался удобной возможностью и украл подвернувшуюся ему машину со всем содержимым. А убийство было просто случайным инцидентом, сопутствовавшим краже. Обычно таких преступников ловят через несколько миль. В крайнем случае, они успевают проехать несколько сот миль.

Каждый год почти в каждом штате, и часто даже в такие вот жаркие безветренные дни, людей посылают в газовую камеру или сажают на электрический стул за дурацкие неподготовленные преступления такого рода. В описании Штопора, кажется, не было ничего, отличающего его от любого другого ненормального, почти случайного убийцы, кроме того, что впоследствии он предпринял исключительно хитрую попытку скрыть то, что сделал. И того, что когда ему не удалось полностью замести следы, он убил снова.

Но главное отличие в том, что его до сих пор не поймали.

Сейчас, читая вопросы, которые задавал Розенблат, я вижу, что картина преступления не понравилась ему с самого начала. Этот полицейский - ограниченный тугодум, мыслящий стандартно и схематично, но очень упорный и цепкий. Я вспоминаю, как он сидел в этой гостиной за столом с мраморной крышкой, положив руки на стол и хмуря при каждом вопросе морщинистое бульдожье лицо, посаженное, кажется, прямо на широкие плечи. Все ответы он старательно записывал мелким круглым почерком в толстую записную книжку с загнутыми по углам страницами.

Возвращаюсь к жизни Элинор Дери и Сент-Эрма и всех, кто имел к ним хоть отдаленное отношение, чтобы попытаться найти в прошлом следы этого таинственного убийцы.

Вопрос. - (к мисс Дери). Расскажите о себе все, мисс Дери. Откуда вы приехали? Где живете? Давно ли, знакомы с мистером Сент-Эрмом? Каких еще мужчин вы знаете или знали?

Ответ. - Меня зовут Элинор Дери. Мне девятнадцать лет. Я приехала из Спардерсбурга, штат Пенсильвания. Работаю в страховом агентстве Ридла в Нью-Йорке. Живу на Одиннадцатой Западной улице, в Гринвич-Вилледж…

Я знаком с Элинор всего несколько часов из девятнадцати лет ее жизни. Но думаю, что знаю о ней все. Она родилась в маленьком городке в Пенсильвании, в семье редактора местной газеты. Мать была школьной учительницей. Родители погибли во время пожара, когда Элинор была совсем еще маленькой. Ее воспитывала старая бабушка. Девушка окончила среднюю школу, а потом оставалась дома, ухаживала за бабушкой и тайно пыталась писать романы. Элинора романтичная и впечатлительная девушка; как многие одинокие дети, она всегда хотела стать писателем.

Этой весной бабушка умерла, оставив ей только старый дом, в котором они жили. Местный агент по торговле недвижимостью и страхованию помог Элинор выручить за дом небольшую сумму. С этими деньгами она уехала в Нью-Йорк и сняла крошечное студийное помещение в Гринвич-Вилледж. А потом по объявлению в газете нашла себе работу регистратора в агентстве Ридла. Элинор всегда мечтала жить в Вилледж - это название символизировало для нее, как и для многих провинциальных девушек, мир свободы и романтики, искусства и очарования. Я тоже живу в Гринвич-Вилледж, но даже не догадывался об этом, пока Элинор мне не сказала. Для меня это просто заурядный комплекс домов, магазинов, кафе и грязных улиц.

До сих пор Элинор ни разу не выезжала из Спардерсбурга. Бабушка воспитывала ее в строгости, не давая даже маленьких послаблений, какие предоставляются большинству девушек. До встречи с Сент-Эрмом у нее не было никаких любовных интриг, даже школьных влюбленностей. Это трудно объяснить, разве что тем, что она была воспитана в страхе перед мужчинами. А мужчины это чувствуют. И хотя для некоторых из них это может означать сигнал к охоте, подавляющее большинство старается держаться от таких девушек подальше.

Значит, в ее прошлой жизни не было ничего, что хотя бы смутно указывало, что кто-то мог совершить убийство в припадке ревности. Элинор была уверена, что до сегодняшнего дня ни разу не встречала Штопора.

Вопрос. - Одиннадцатая Западная, 514? Мисс Дери, ведь это недалеко от того дома, где живет доктор Ридл.

Ответ. - (доктора Ридла). Мы живем через улицу. Но с мисс Дери я до сегодняшнего вечера ни разу не встречался.

Вопрос. - (к доктору Ридл у). Спасибо, доктор. Вам не приходилось слышать о страховом агентстве Ридла, где работала мисс Дери?

Ответ. - По-моему, его владелец - троюродный брат моего отца, Пол Ридл. Я с ним не знаком, но слышал, что у него очень хорошая деловая репутация. Сам я с его фирмой никак не связан.

Вопрос. - Скажите, доктор, вы работаете в Медицинском центре Сент-Джона?

Ответ. - Верно.

Вопрос. - Вы специализируетесь по хирургии?

Ответ. - Я занимаюсь, главным образом, хирургией мозга Конечно, иногда мне приходится заниматься и другими вещами…

Вопрос. - (к мисс Дери). Расскажите мне о мистере Сент-Эрме. Откуда он родом и чем занимается. Какие у него физические особенности и особенности характера. Кстати, Инис Сент-Эрм - это его полное имя, или у него было еще второе имя?

Ответ. - Инис - его второе имя. Его первое имя начинается на С.- С. Инис. Но он, по-моему, использовал его только, когда расписывался. Когда заверял страховку и сегодня утром, когда выписывал чек в банке. Ему всегда нравилось, когда его звали Просто Инис. Это девичья фамилия его матери. По-моему, она была шотландкой. Фамилия у Иниса французская. Он переехал в Нью-Йорк откуда-то со Среднего Запада, кажется, из Оклахомы…

Впервые она встретила Сент-Эрма пару месяцев назад. Он Зашел в офис Элинор, чтобы оформить какую-то деловую страховку.

Это был высокий черноглазый мужчина, судя по записи в страховой анкете, ему было тридцать три года. У него были длинные вьющиеся темные волосы и светлая, слегка застенчивая улыбка. Инис был хорошо одет, на его правой руке был массивный перстень с печаткой.

Он приехал из Техаса или Оклахомы, сын нефтяного старателя-дикаря франко-канадского происхождения, который зарабатывал кучу денег, швырял их на ветер, а потом снова наполнял сундуки деньгами. Умер он удачно, по крайней мере, для своих близких - когда сундуки были полны. Инис говорил, что от предков со стороны матери он унаследовал шотландскую и индейскую кровь… Элинор предполагала, хотя и без серьезных оснований, что первое имя Иниса, которое так ему не нравилось, было индейским, и поэтому он никогда его не называл - что-нибудь вроде Сахем или Семиноу.

Как и Элинор, он прожил в Нью-Йорке недолго и не успел обзавестись друзьями. Это само по себе сблизило их. Единственными знакомыми Иниса, насколько знала Элинор, были юристы и брокеры, к которым он иногда обращался, и один или два бизнесмена, чьи имена она знала. Его бизнесом была предпринимательская и инвестиционная деятельность. И, как предполагала девушка, он иногда играл на бирже, если это могло принести какую-то прибыль.

Сент-Эрм рассказывал Элинор, что раньше никогда не встречался с девушками. Он сказал, что всегда их немного побаивался. Но она чувствовала, что причина в другом. Женщины попросту Не интересовали его. У него не было привычки оборачиваться вслед хорошеньким девушкам, свойственной многим мужчинам, даже большинству влюбленных и собирающихся жениться. Интересы Иниса с детства были ограничены в основном финансовыми проблемами. В свободное время он читал газеты и ходил в кино, предпочитая ковбойские и приключенческие фильмы, в которых было мало девушек и мало любовных историй, Инис не увлекался книгами. Элинор считала, что даже если бы ему нравилось читать, глаза не позволили бы ему уделять чтению много времени.

У Сент-Эрма действительно было очень плохое зрение. Но этот недостаток не был заметен, потому что он носил контактные линзы и научился хорошо ориентироваться. Он никогда не говорил о своей близорукости. Элинор только через три или четыре недели знакомства заметила, что он носит линзы. В ресторане при свете свечи Инис повернул голову, и она увидела в его глазах вместо зрачков пустые блестящие стекляшки. После этого девушка вспомнила, как Инис спотыкался о маленькие неожиданные препятствия, такие, как уличный бордюр, который оказался чуть выше обычного, или коврик в ее комнате, который лежал не на привычном месте - предметы, которые она сама видела даже без очков.

Но после того, как Элинор это заметила, она никогда не говорила с Инисом о его зрении. Девушка сама мучилась из-за близорукости, а его зрение было еще гораздо слабее. После этого она стала более заботливо относиться к Сент-Эрму…

Эта попытка Сент-Эрма скрыть плохое зрение даже от девушки, которую он любил, вроде бы говорит о его почти юношеском тщеславии. Но это совершенно не соответствует всему остальному рассказу Элинор, рисующему Иниса солидным и основательным бизнесменом, всегда остающимся выше мелких уловок и претензий. Впрочем, у многих людей есть одна какая-нибудь небольшая странность. Есть генералы, которые носят корсет.

И ни один человек - ни одни живой человек - не представляет собой гармоничную законченную картину. Что уж тут говорить о мертвых!

В любом случае слабое зрение не может быть преградой для оформления страхований жизни. Врачей страховой компании не интересует, что в глазах у пациента - хрусталик или стекло. Их волнует состояние его сердца и почек. Если они и надумают заглянуть в его глаза, то лишь для того, чтобы рассмотреть с помощью офтальмоскопа сосуды глазного дна, пытаясь по их виду определить, сколько он проживет. Хотя на этот вопрос никогда не даст ответа и самый лучший врач.

Я никогда не видел Сент-Эрма живым. Все эти подробности Элинор Дери рассказала мне, пока мы ехали по дороге от озера Мертвого Жениха, а потом еще раз, более подробно, отвечая на вопросы лейтенанта Розенблата.

Вопрос. - (к мисс Мери). Если бы человек, которого мы называем Штопор, узнал до того, как вы его посадили в машину, что мистер Сент-Эрм почти слепой, это бы ему пригодилось. Но ведь вы, мисс Дери, никогда никому не говорили об этом недостатке мистера Сент-Эрма?

Ответ. - Это было бы ужасно. Я хочу сказать, что Инис не хотел, чтобы даже я об этом знала. Было бы ужасно некрасиво, если бы я кому-то об этом рассказала. Я вообще ни с кем о нем не говорила.

Вопрос. - Никогда и ни с кем?

Ответ. - Ну, я сказала мистеру Ридлу - моему боссу, мистеру Полу Ридлу, что, по-моему, мистер Сент-Эрм очень хороший человек. Но я никогда ни с кем его не обсуждала.

Вопрос. - Какой врач обследовал мистера Сент-Эрма при оформлении страховки?

Ответ. - Доктор Барнштетер. Он работает в компании мистера

Ридла уже сорок лет.

Вопрос. - А он заметил, что у мистера Сент-Эрма такое плохое зрение?

Ответ. - Не думаю. В отчете он об этом не упомянул. Конечно, он мог и не писать об этом, если только это не имело отношения К общему состоянию здоровья. А Инис совершенно здоров. Кроме зрения у него нет никаких отклонений.

Вопрос. - Хотя доктор Барнштетер и не упомянул об этом в своем докладе, он ведь мог рассказать об этом недостатке мистера Сент-Эрма кому-нибудь еще?

Ответ. - (доктора Ридла). Это нелепое предположение, лейтенант. Врачи никогда не болтают направо и налево о недостатках или дефектах своих пациентов. С одной стороны, они сталкиваются с огромным количеством заболеваний, поэтому им вряд ли покажется интересным какой-то отдельный дефект. С другой стороны, их долг молчать о таких вещах.

Вопрос. - Но они могут рассказать об этом другому врачу. Правда, доктор?

Ответ. - Если в этом случае есть что-то необычное с медицинской точки зрения.

Вопрос. - А вы знакомы с доктором Барнштетером?

Ответ. - Нет, я никогда о нем не слышал. Конечно, он может оказаться членом какого-нибудь медицинского общества, к которому принадлежу и я, так что я мог когда-нибудь встречаться и беседовать с ним. Но я совершенно не помню ни его, ни каких-либо бесед. Насколько я помню, никто из коллег никогда не обсуждал со мной близорукость своих пациентов, и я никогда не слышал о Сент-Эрме.

Вопрос. - (к мисс Дери). Не могли бы вы рассказать мне о деле, для которого мистер Сент-Эрм получал свою страховку? Кому может быть выгодна его смерть?

Ответ. - (мисс Дери). Это дело, которое он начал с мистером Декстером, владельцем гаража. Бизнес, связанный с изобретательством. Мистер Декстер на этой смерти не выиграет, скорее наоборот, Инис собирался сделать для него миллионы…

Бизнес, для которого Сент-Эрм решил застраховать свою жизнь, был побочной линией его деятельности и привлек его недавно. Он узнал, что владелец гаража на Четырнадцатой Западной, А. М. Декстер, увлекается изобретением всяких устройств и механических приспособлений. Он оформил финансовое сотрудничество с Декстером, чтобы усовершенствовать и внедрить в эксплуатацию некоторые из его изобретений.

Декстер - человек от природы очень изобретательный, с развитым творческим воображением, но непрактичный и совершенно не деловой. Он мог работать над каким-то устройством, довести его до завершающей стадии, а потом вдруг забросить, потеряв к нему всякий интерес. Он мог даже потратить несколько сотен долларов на изготовление действующей модели, а потом с таким же энтузиазмом внезапно переключиться на что-то другое и снова пройти все стадии этого бесполезного процесса.

Декстер никогда ничего не запатентовал, никогда ничего не довел до совершенства. Он никогда не оценивал свои изобретения с точки зрения их полезности и коммерческой выгоды. Не думал, какие деньги он мог бы на них заработать и где можно было бы их применить. Этому легкомысленному лысому, перепачканному маслом пожилому механику нравилось возиться с разными диковинными устройствами просто ради развлечения. Небольшое дело которым он владел, всегда находилось на грани банкротства. Но когда Сент-Эрм осмотрел его кабинет, он увидел, что Декстер разработал не меньше, чем полдюжины многообещающих устройств, включая применение принципа радара для поиска объектов под водой, простую и дешевую конструкцию телевизионного уоки-токи и метод производства резины из отходов угольной пыли, стоимость которой, как прикинул Сент-Эрм, будет ниже цента за фунт.

Сент-Эрм не был квалифицированным инженером. Но не нужно было глубоко знать механику, чтобы понять, что если удастся довести до практического применения хоть одно из этих изобретений, то оно окупит практически любые издержки. Не говоря уже о патриотическом стремлении помочь стране во время войны, если удастся применить эти устройства для военных целей. Субсидируя работу Декстера, Сент-Эрм должен был получить за это половину прибыли. А в худшем случае, если все эти устройства окажутся, пустыми прожектами, он потеряет не так уж много денег.

Сент-Эрм подписал с Декстером договор о сотрудничестве и вместо жалованья регулярно перечислял ему деньги на текущий счет. Инис хотел, чтобы Декстер мог продолжать работу даже в случае, если он умрет. Сначала он хотел положить двадцать пять тысяч долларов на специальный счет в банке, но проще было добиться этой цели страховкой. Тогда, если бы оказалось, что Декстер - просто сумасшедший мечтатель или даже ловкий мошенник, удалось бы обойтись без судебной тяжбы - достаточно было бы аннулировать страховку. Поэтому Инис по совету адвокатов застраховал свою жизнь.

Декстер и понятия не имел, что Сент-Эрм оставил страховку, в его пользу. Это выяснилось из его разговора со старым Мак-Комером. Декстер даже не знал, где живет Сент-Эрм. Он не знал имени Элинор Дери и понятия не имел, что Сент-Эрм собирается, жениться. Он даже забыл о том, что Сент-Эрм взял у него машину напрокат.

- Молодой Сент-Эрм? - переспросил он Мак-Комера сухим, скрипучим голосом.- Конечно, профессор, я. его знаю. Этот парень меня поддерживает, и у него куча денег. Славный молодой человек, Очень честный, и голова у него толковая. Он сказал, что мы заработаем десять миллионов долларов, если я доведу до ума устройство, над которым сейчас работаю… Нет, сегодня я его не видел, Это я помню. Он живет в какой-то гостинице здесь, в Нью-Йорке. Не помню ее названия. У него есть девушка, она должна знать эту гостиницу. Вчера Сент-Эрм позвонил мне, просил дать ему напрокат на несколько дней мой спортивный автомобиль. Он собирался куда-то поехать со своей девушкой.

- Как вы сказали, профессор, откуда вы звоните? Из Беркшира в Северном Коннектикуте? Кажется, вы сказали, что видели, как проезжала моя машина? Ее номер ХР 465-97, если вам довелось ее увидеть. Да, одолжил машину у меня. За рулем должна была сидеть его девушка. Вот и все, что я об этом знаю. Надеюсь,

с ними ничего не случилось? Если с парнем что-нибудь произойдет, мне придется туго. Извините, у меня тут на печке закипает кое-что такое, что может взорваться. Может быть, вы, профессор, позвоните мне в другой раз?

Раздался щелчок. В Нью-Йорке, в сотне миль отсюда, партнер Сент-Эрма по работе над изобретением повесил трубку. Этот разговор произошел через час, не больше, после убийства Сент-Эрма. А перед убийством было загадочное предзнаменование того, что должно произойти нечто дьявольское и темное. В тот миг, Может быть, Сент-Эрм был еще жив. Он находился в миле отсюда на Топкой дороге, совершенно беспомощный, понимающий, что происходит нечто ужасное. Перед глазами его сверкал нож маленького Штопора, в ушах звучал его безумный хохот.

Эта сцена снова и снова всплывает в моем воображении. Сцена в сумерках, когда я в первый раз пришел сюда, разыскивая кого-нибудь, кто помог бы завести мою машину, заглохшую у въезда на Топкую дорогу.

Я снова слышу голоса цикад, и снова серая птица отчаянно пикирует прямо мне в лицо. Потом слышится звук, словно большая лягушка квакает в заросшем пруду у дороги. И эта шляпа, которую Я нашел, эта проклятая изуродованная голубая шляпа. Во всем этом было нечто, встревожившее старого Мак-Комера. Он явно почувствовал что-то неладное.

Тогда здесь никого еще не было, кроме него и меня. Никто не знал, что произошло убийство. Сент-Эрм не был для меня даже именем. Штопор не был даже призраком. Но старый Мак-Комер видел, как мимо промчалась серая машина, а я ее не видел. И он знал, что происходит что-то ужасное.

Вопрос в том, какая же цепочка умозаключений, родившихся в изощренном мозгу старика, привела его к решению позвонить Декстеру. Ему обязательно нужно было выяснить что-то, касающееся машины. Я как сейчас вижу его, стоящего у телефона перед дверью в кухню. Он даже не переодел шорты и мокасины, в которых работал в саду. Лицо его покрыто потом и грязью. Мак-Комер небрежно кладет большие серебряные часы на наклонную полку под телефоном, листает свою черную книжечку в поисках номера Декстера, длинными бледными пальцами вертит ручку зуммера и просит соединить его с оператором междугородней связи.

Задавая Декстеру вопросы, он говорил с задумчивой медлительностью, и, слушая скрипучий голос Декстера, продолжал листать большим пальцем черную книжечку. Наверное, искал другие номера, куда можно позвонить, если окажется, что эта машина не из гаража Декстера. В его лысом гладком черепе работал совершенный мозг, и выцветшие острые голубые глаза отражали глубокую задумчивость.

Но какая мысль родилась тогда в голове старого Мак-Комера, я так никогда и не узнал. Во всяком случае, когда он повернулся, мне показалось, что он доволен информацией, полученной от Декстера. Но во всем этом я не могу разглядеть вообще ничего, что связывало бы чудаковатого владельца гаража, партнера Сент-Эрма, и красноглазого маленького Штопора.

Я не вижу ничего, связывающего его хоть с кем-нибудь из людей. Похоже, что он возник из преисподней и снова исчез в ней… Нужно рассмотреть эту загадку с самого начала. Выяснить, если удастся, в какой момент он впервые появился на сцене - этот красноглазый свадебный гость.

Вопрос. - (к мисс Дери). Когда вы и мистер Сент-Эрм впервые решили, что сегодня отправитесь в свадебное путешествие? Сколько денег у него было с собой? Кто знал о вашей поездке?

Ответ. - Мы решили пожениться только вчера за обедом. Я не знаю точно, сколько денег было у Иниса, но не меньше, чем две с половиной тысячи долларов. Никто не знал, куда мы едем. Даже мы сами не знали…

Выходит, прошло лишь около тридцати часов от момента, когда она и Сент-Эрм решили пожениться, до минуты, когда я увидел ее на дороге.

Они вместе обедали в маленьком ресторанчике неподалеку от ее работы. В таких ресторанчиках столы стоят во внутреннем дворике с фонтаном - типа испанского патио - а рядом поют птицы. Был солнечный августовский день, и они знали друг друга уже около двух месяцев.

Сент-Эрм никогда раньше не говорил о женитьбе. У самой Элинор об этом и мысли не было. Возможно, иногда у нее, как и у всякой девушки, в подсознании мелькала мысль о будущей свадьбе, как о возможном завершении их знакомства. Но ей и в голову не приходило думать об этом как о чем-то реальном и близком. Слишком велика была между ними разница в возрасте и общественном положении. Элинор думала, что примерно через год Инис, может быть, сделает ей предложение, если они по-прежнему будут встречаться, и он будет находить ее общество приятным. И тогда она подумает, как поступить.

Прежде ей никогда не приходилось иметь дело с влюбленным мужчиной, и она не могла понять, что Инис влюблен.

Но это был Нью-Йорк, а не Спардерсбург, и Сент-Эрм был не мечтательным мальчиком, а человеком действия. Они оба были одиноки в Нью-Йорке и во всем мире; о них некому было позаботиться, кроме них самих. Все время, что они были знакомы, они вместе ужинали, ходили в кино, в центральный зоопарк и в Радио-Сити, ездили паромом на Стейтен-Айленд и слушали концерты на стадионе. В общем, вместе развлекались так, как Можно летом развлекаться в Нью-Йорке. Сент-Эрм узнал о ней, наверное, уже все, что можно было узнать. Она тоже знала о нем многое. И этот обед проходил, как обычно. Инис отставил свой бокал и бросил на стол накрахмаленную салфетку.

- Давай поженимся! - неожиданно предложил он, прищурив черные глаза и улыбаясь своей застенчивой белозубой улыбкой. - Поженимся прямо сегодня.

Она знала об Инисе не слишком много - примерно столько же, Сколько знает большинство девушек о мужчинах, за которых собираются выйти замуж. Девушка должна доверять своему жениху, иначе вся эта затея ничего не стоит.

- Почему бы и нет? - с замиранием сердца ответила Элинор. Так всё и решилось - в яркий летний день после обеда, в патио, где журчал фонтан и пели птицы. Они обменялись простыми будничными словами. У них не было ни родных, у которых нужно спрашивать разрешения, ни друзей, которым надо было бы сообщить о свадьбе. Они были одни во всем мире. И им хотелось, чтобы вся жизнь была такой, как эта минута.

Сент-Эрм уплатил по счету. Из телефонной будки у выхода Элинор позвонила в свой офис и сказала, что не вернется сегодня на работу. У нее уже было предварительное разрешение взять отгул на полдня, чтобы пойти по магазинам.

На этом вся подготовка закончилась. Не составляя никаких планов, они сели на ближайшей станции в метро и поехали в Сити Холл.

И только в бюро регистрации узнали, что по законам штата Нью-Йорк смогут пожениться лишь через три дня. Тогда Сент-Эрм, как и многие другие люди, оказавшиеся в таком положении, Подумал о Коннектикуте. Многие до сих пор считают этот штат раем для влюбленных - может быть потому, что первую железнодорожную станцию этого штата - Гринвич - путают с Гретна Грич. Хотя на самом деле в Коннектикуте давным-давно действует закон о пятидневном сроке.

Они с Сент-Эрмом, конечно, этого не знали. Поэтому он и предложил поехать в Коннектикут. Но в тот день ехать было уже поздно, и они решили отложить выезд на утро. Сент-Эрм предложил добраться туда машиной, а потом сразу ехать дальше и провести медовый месяц в Мэне или в Монреале.

Инис не привез свою машину с Востока, потому что его шофер был сейчас в армии и из-за сложностей с горючим. Он решил, что вместо того, чтобы брать напрокат лимузин с шофером, можно взять машину у Декстера, а за руль сядет Элинор.

Инис не сказал, что не водит машину из-за слабого зрения, а просто объяснил Элинор, что у него никогда не было времени получить права. Но она, конечно, умела водить, потому что всегда ездила на машине своей бабушки. Даже старые Амишские леди, считавшие современные изобретения, вроде кнопок, греховными, любили сидеть в машине в своих черных платьях, сложив руки на коленях, глядя, как уплывают назад дома, деревья, телеграфные столбы и коровы, как уходит в прошлое все в этот век резины и бензина.

Элинор всегда нравилось водить машину. Она даже купила за полтора доллара Нью-Йоркские водительские права на три года сразу, как только приехала в город. Девушка надеялась, что со временем сможет привезти в Нью-Йорк свой старенький седан. Но его покрышки были вконец изношены, и душеприказчик ее бабушки продал машину в Спардерсбурге за семьдесят пять долларов. Итак, эта часть ее жизни окончательно ушла в прошлое.

За ужином они обо всем договорились, и Сент-Эрм сразу же позвонил Декстеру. Тот пообещал одолжить серый "Кадиллак" спортивной модели на любой срок. На следующее утро мальчик-негр из гаража Декстера подогнал машину к дому Эвелин и несколько раз объехал с ней вокруг квартала, чтобы она освоилась с управлением.

- Я должна дать вам расписку или достаточно имени мистера Сент-Эрма? - спросила она у мальчика, когда отвезла его к гаражу, находившемуся в нескольких кварталах.

Тот покачал головой.

- Мистер Декстер передал через дежурного, чтобы утром машину доставили к вам. О расписке он ничего не говорил.

- Наверное, мистер Декстер захочет сам поговорить со мной до того, как я возьму машину, - сказала Элинор.- Это прекрасная машина, и я бы не хотела, чтобы он волновался из-за того, что я могу ее разбить.

- Я думаю, что мистера Декстера в гараже еще нет, -сказал мальчик. -Он никогда не приходит так рано. - Просто запомните, что рычаг переключения скорости у вас на рулевой колонке, и вам не нужно искать его внизу. Я уверен, что вы не из лихачей и не повредите машину. Ясно, что вы ее не собираетесь украсть. Если кто и решит украсть этот "Кадиллак", то он далеко на нем не уедет. С таким же успехом можно попытаться украсть пожарную машину. Вы только послушайте гудок.

Выходя из машины, мальчик нажал кнопку сигнала. Послышался пронзительный завывающий звук.

- Это она говорит: "Вот я мчусь, как огромная серая шаровая молния. Убирайтесь с дороги, вы, никчемные черепашки!" - с улыбкой сказал он.- Я уверен, что когда-нибудь и у меня будет такая же машина. Господи, да тогда все будут жаться к обочине!

В дверях гаража показался невысокий бледный лысый толстяк в несуразном перепачканном маслом костюме.

- Мисс Барри? - спросил он, протирая руки ветошью.- Мистер Декстер уже звонил, спрашивал, взяли ли вы машину. Он не был уверен, что оставил правильный адрес. Но, я вижу, все уже в порядке.

- Мисс Дери,- поправила Элинор.- А я было подумала, что вы - мистер Декстер. Поблагодарите его за меня и за мистера Сент-Эрма.

- Я- Декстер? - расхохотался человек.-Боже мой, я всего лишь Гус. Декстер в два раза больше, в два раза приветливее и в два раза молчаливее меня. Так от кого передать ему благодарность? От мистера Сатурана? Впрочем, не важно. Я думаю, Декстер и сам поймет, от кого. Он никому не дает эту машину, "Кроме ближайших друзей. Ваши бензобаки полны, талоны на бензин и документы лежат в бардачке. Вы, наверное, задумали дальнее Путешествие? Отправляетесь провести медовый месяц,, или что-то н этом роде?

- Примерно так,- покраснев, сказала она.

- У меня это уже давно позади,- усмехнулся Гус.- Сейчас меня девять детей. Скоро и вы будете такой же, как я. Желаю удачи.

Она заехала в гостиницу к Сент-Эрму. Он жил в "Президенте", недалеко от ее офиса. Они сразу поехали за деньгами в находившийся неподалеку банк Сент-Эрма. Элинор держала деньги в том же банке, и она тоже решила взять долларов пять-десять - в ее Сумочке было, как обычно, только немного мелочи. Они оставили машину у банка, даже не вытащив оттуда свои сумки.

В банке, как всегда в это время дня, толпились посетители. Может быть, пятьдесят, а может и сто человек. Она стояла рядом с Сент-Эрмом у стойки переднего окошка, заполняя свой скромный чек и думая, как о чем-то неизбежном, что сейчас она в последний раз распишется как Элинор Дери. А Сент-Эрм заполнял свой чек.

- Как ты думаешь, Инис, мне взять десять или пятнадцать долларов? - задумчиво спросила она.

Сент-Эрм улыбнулся в ответ счастливой улыбкой человека, который знает, что очень богат и может теперь все деньги отдавать своей возлюбленной.

- Возьми для оригинальности двадцать долларов, милая, - ответил он, удивляясь, насколько незначительны ее потребности в деньгах.

Вдруг он схватил Элинор за руку. - Машина! - его резкий тон удивил девушку.

- Что с ней случилось? - она выглянула в окно. - Машина стоит на месте.

- Парень, который переходил улицу, остановился и заглянул в окно, - сказал он, успокаиваясь. - И мне сперва показалось, что он хочет забраться внутрь.

- Но ты же сказал, что взял ключи с собой, - удивилась девушка.

- Я подумал о сумках, - хмуро ответил Сент-Эрм.- Я взял с собой для изучения разработку Декстера по производству резины. Все из-за этой проклятой войны. У нас у всех сейчас шпиономания. Это был, наверное, обычный зевака-пешеход. Но я думаю, что нам лучше на всякий случай последить за машиной.

Элинор отдала свой чек жениху и осталась у окна. Поэтому она не увидела, на какую сумму он выписал свой чек. Тогда она подумала, что Инис возьмет около сотни долларов. Когда подошла его очередь, Сент-Эрм оказался возле окошка кассира. Он посмотрел на Элинор и улыбнулся. Она подумала, что жених хочет ей что-то сказать. В это время к машине подошел полицейский и внимательно оглядел ее со всех сторон. Он показался девушке очень надежным, и она решила, что может на минутку отойти от окна. Подойдя к Инису, она увидела, как кассир отсчитывает ему пачку пятидесятидолларовых банкнот.

- Я попросил одного из охранников банка последить за машиной, - объяснил Сент-Эрм.- Так что все в порядке.

Кассир рыжеволосый молодой человек с обиженными глазами, который пару раз пытался заигрывать с Элинор, когда она приходила по делам фирмы или со своим скромным заработком, грустно кивнул ей из окошка.

- Пятьдесят пятидесяток, - сказал он. - Доброе утро, мисс Дери. Я вижу, в вашей жизни наметились серьезные перемены! Желаю вам удачи и благополучия.

Элинор почувствовала, что краснеет, как и в гараже, когда человек по имени Гус заговорил с ней о своих девяти детях. Инис взял ее за руку и повел к выходу.

- Ну почему все так на меня смотрят, когда узнают, что я собираюсь выйти замуж? - спросила она. - Лучше бы ты ему ничего не говорил, Инис. И никому не говори. Я имею в виду пока.

Инис улыбнулся. Вокруг глаз появились насмешливые морщинки.

- Но, милая, я ему ничего не говорил. Наверное, он сам догадался. Ты говорила, что он пытался строить тебе глазки? А я и забыл. Это молодой Сойер. Впрочем, он очень порядочный молодой человек. Когда вернемся, можем пригласить его на обед вместе с какой-нибудь хорошенькой девушкой.

- Ну зачем это? - нахмурилась Элинор.- Я с ним едва знакома. Я бы даже не знала, как его зовут, если бы не видела подписи на чеках. Чего ради мы станем приглашать его в гости?

- Я просто думал, что тебе приятно будет иметь круг друзей своего возраста, -ласково ответил Сент-Эрм.- Светская' жизнь, приемы… Будешь чувствовать себя хозяйкой дома и все такое. Я не хочу, чтобы тебе казалось, будто жизнь кончена после того, как ты выйдешь за меня замуж. Но если Сойер тебе не нравится, я не настаиваю.

- Не то, чтобы он был мне неприятен, - ответила Элинор,- просто он кажется мне пустым человеком.

- Наверняка так и есть,- согласился Сент-Эрм.

Когда они вышли из дверей банка, он протянул Элинор банкноту и спрятал распухший бумажник в нагрудный карман.

- Положи это в свою сумочку, - негромко сказал он.

- Пятьдесят долларов! - воскликнула девушка. На этот восторженный крик обернулся прохожий и с улыбкой посмотрел на ее юное радостное лицо. - Но как же, Инис? Ведь я выписала чек только на двадцать?

- Я порвал твой маленький глупенький чек, милая, - немного раздраженно сказал Сент-Эрм.- Твои деньги больше не нужны. Бери эти и трать.

- Но куда я дену такую кучу денег? - сказала она, бережно пряча банкноту, -у меня никогда не было столько!

- Куда девать такую кучу денег? - улыбнулся Инис.- Я не знаю. Как ты можешь потратить пятьдесят долларов? Побалуй себя как-нибудь обедом в Уолдорфе или купи сногсшибательную маленькую шляпку. Сколько стоят сногсшибательные маленькие шляпки?

- Я надеюсь, что не так дорого.

Они стояли и улыбались друг другу, радуясь без всякой видимой причины. Забавно, что она подумала, будто пятьдесят долларов это куча денег. Забавно, что он даже представления не имеет, сколько стоит женская шляпка. Когда они подошли к машине, полицейский все еще стоял там.

Никто ни к чему не притрагивался, все вещи были на месте. Посмотрев на них, полицейский улыбнулся. Здоровье, молодость, Красота и беззаботное веселье. Сияющий солнечный день. И весь Мир перед ними. Большой сверкающий дымчато-серый автомобиль С откинутым верхом и кроваво-красными сиденьями. Наверняка Полицейский им завидовал. Ему тоже хотелось бы уехать сейчас Вместе с ними на край света. Но его ждала работа - выслеживать воров и других преступников. И он не смог бы ее бросить, даже если бы они его пригласили. Улыбнувшись и слегка кивнув, полицейский ушел по своим делам…

Они проехали уже несколько кварталов, когда Элинор после долгих арифметических вычислений осознала наконец, сколько денег получил в банке Инис. Пятьдесят пятидесяток - двадцать пять сотен долларов лежат у него в кошельке! Плюс деньги, которые могли быть у него с собой и минус одну-единственную банкноту, которую Инис дал ей. Элинор показалось невероятным, что такую сумму можно запросто носить в кармане для повседневных трат, даже если уезжаешь на месяц. Но у ее жениха было совсем другое представление о деньгах. Элинор поняла, что ей предстоит привыкать к жизни в совершенно ином мире, очень отличающемся от того маленького узкого мирка, который она

знала до сих пор.

Утром она уже позвонила на работу, сказала, что хочет уйти в отпуск, хотя и не стала объяснять, зачем.

Накануне у них вышла неувязка в бюро регистрации браков, и Элинор была рада, что никому не сказала, что выходит замуж. Видимо, у нее были какие-то внутренние опасения, некая смутная тревога, таящаяся пока за порогом ее сознания. Предчувствие, что какое-нибудь новое непредвиденное событие может им помешать. Расплывчатое и неопределенное ощущение того, что какая-то темная враждебная рука поднимается против нее и Иниса.

Хотя не исключено, что она внушила это себе позднее. Элинор сама не была уверена, когда рассказывала мне об этом. Как бы то ни было, она никому не говорила о предстоящей свадьбе. И Сент-Эрм не счел нужным никого известить. Ни один человек не знал, что они куда-то уезжают, не считая Декстера, цветного мальчика, который пригнал машину, и еще Гуса из гаража. Но ни Декстер, ни мальчик, ни Гус понятия не имели, куда они поедут и по каким дорогам.

Впрочем, этого они и сами тогда не знали.

У них не было заранее спланированного маршрута. Просто они доехали до Гранд Конкорс и по Парковой аллее вдоль Бронкс-ривер выехали из города. А потом ехали то по одной, то по другой дороге, стараясь придерживаться направления на восток или на север. Они знали, что в конце концов, рано или поздно, найдут Коннектикут на том месте, которое определил для него Господь. В такие дни на дорогах мало машин, и они ехали совершенно свободно. Лишь несколько автомобилей промчалось им навстречу, да изредка где-нибудь далеко позади или впереди себя они видели попутную машину.

Если допустить, что кто-то стоял в очереди к окошечку в банке позади Сент-Эрма, увидел, что тот получил большую сумму и попытался проследить за ними - такой человек должен был бы ехать на невидимом автомобиле - бледном, как дым, и прозрачном, как стекло. Потому что вокруг них были мили и мили сверкающей под солнцем бетонной автострады, от которой то и дело ответвлялись тенистые, покрытые гравием боковые дороги. И нигде, сколько видит глаз, не было:ни одной машины.

Еще не выехав из штата Нью-Йорк, они остановились поужинать в придорожном чайном домике, построенном над водяной мельницей. С веранды, где они сидели, открывался вид на красивое озеро. Кроме них там сидел только один посетитель - очень старый человек со сверкающей лысиной и беззубыми деснами. Он сидел в другом конце террасы, старательно жевал и не обращал на них никакого внимания. Элинор запомнила.его, потому что это был очень забавный старик. И она стала поддразнивать Иниса, говоря, что когда-нибудь и он будет таким же. Она спросила - неужели Инис рассчитывает, что и тогда она будет любить его. Тогда Элинор показалось забавным; что она и Инис станут когда-нибудь стариками. Старость приходит к" людям, но к ним она не придет никогда, у них всегда будет любовь и лето, и этот день будет длиться, вечно.

Но Инис воспринял это серьезнее и спросил - считает ли Элинор, он стар, для нее. Действительно, когда они впервые встретились, ей показалось - хотя она никогда не говорила об этом Инису -что он гораздо старше, чем она сама, с его морщинками у глаз и выражением скрытой глубины и умудренности, которые приходят к мужчинам лишь с годами. Но теперь она совсем не чувствовала разницы в возрасте… После этой шутки словно темная туча повисла в небе. И солнечный день показался Элинор темнее, и журчание воды на колесе водяной мельницы вдруг напомнило ей шепот дождя на могилах и горькие рыдания. Словно темная невидимая тень пролегла на столе между ними. Элинор вдруг поняла, что когда-нибудь и она состарится, и что скоро, намного раньше, чем придет старость, Иниса с ней не будет. Хотя когда это произойдет, она не знала.

Старик вышел из чайного домика раньше них и уехал по другой дороге. Никто их не преследовал, когда "Кадиллак" двинулся дальше…

Пока я не вижу никаких следов Штопора.

В половине четвертого они пересекли границу Коннектикута И въехали в Данбери. Они узнали, что здесь можно жениться только через пять дней после подачи заявления, а на севере, в Массачусетсе; установлен трехдневный срок. Ближайшее место, где они смогут пожениться без задержки, это Вермонт.

Они сели поговорить в маленьком магазинчике, где торговали Мороженым и письменными принадлежностями. В тот день было уже слишком поздно ехать в Вермонт. Элинор, а может быть и Инису тоже, показалось тогда, что им противостоит какая-то зловещая Сила, что невидимая рука поднимается против них, закрывая дорогу. А если они вернутся, все будет испорчено. Никогда уже не вернуть им этого времени и этого настроения. Между ними навсегда останется чувство разочарования и поражения. А свадьба будет отложена еще на несколько дней или недель, а может и навсегда. К тому же, Элинор не могла согласиться, чтобы они остановились 'На ночь в гостинице - даже со всеми необходимыми предосторожностями, даже несмотря на то, что завтра они собираются пожениться. Девушка еще не успела проникнуться духом Гринвич-Вилледж. В ней все еще сильно чувствовалось воспитание старой бабушки из Амиша и все ее строгие предупреждения и наставления. Инису тоже совсем не нравилась эта мысль. Он был человеком достаточно скрытным, и ему не хотелось быть на виду. Он представлял себе оскорбительную картину - как они подходят к портье •И регистрируются, то ли как муж и жена, то ли под своими настоящими именами, и требуют для себя отдельные номера под взглядами слоняющихся по фойе бездельников и насмешливыми ухмылками коридорных, пока портье перелистывает книгу, не торопясь просматривая ее сонными рыбьими глазами.

Сент-Эрм задумчиво сидел, барабаня смуглыми пальцами по столу, немного расстроенный тем, что Элинор предложила ехать назад, и пытался найти выход из положения.

Вдруг лицо его просветлело, блеснула белозубая улыбка. Инис вспомнил старого Джона Р Бухена -стального короля, специального советника президента, человека, известного всей стране. Его большое летнее поместье находится неподалеку от Барлингтона, прямо на границе с Вермонтом. Старый Джон Бухен -близкий друг его отца. Он будет счастлив принять таких гостей.

Сейчас уже поздно, и они попадут в Барлингтонское имение старого Джона часа в два ночи, когда все в доме будут спать. Но если двигаться не спеша, приятно и основательно посидев за ужином, останавливаться попить кофе в ночных ресторанчиках Кинсфилда и других городков, которые встретятся на пути, то они попадут в имение Бухена часов в шесть-семь утра, когда кое-кто из слуг уже проснется. Там они немного поспят и, когда откроется бюро регистрации браков, ничто уже не сможет их остановить.

Старый Джон Бухен не только даст им выспаться в своем доме. Наверное, он захочет организовать грандиозную свадьбу. К тому же, Инис помнил, что у старика был коттедж на берегу озера, в Грин Маунтинз. Замечательное место рядом с прозрачной голубой водой. Этот домик никогда не использовался. Бухен построил его для своей дочери, которая умерла несколько лет назад накануне свадьбы. Джон Бухен пообещал старому Лефти Сент-Эрму, что когда его сын женится, то он и его жена станут первыми жильцами этого коттеджа.

Тогда Инис не собирался жениться и совсем забыл об этом обещании. Но сейчас, напряженно пытаясь найти выход из тупика, борясь с разочарованием и темной невидимой рукой, поднявшейся против них, он подумал о доме старого Бухена, а потом о прекрасном месте в горах, где они могут провести медовый месяц.

У Иниса была с собой карта дорог, и они, сидя за столиком, наметили по ней маршрут, рассчитывая расстояния между городами. Будущее путешествие показалось им не слишком длинным и утомительным, учитывая, что они собирались ехать не спеша, со множеством остановок по пути, а потом выспаться в Барлингтоне. Видя энтузиазм жениха, Элинор тоже повеселела. Теперь им было ясно, что делать дальше, ясен был план и маршрут только что казавшегося совершенно неопределенным и сомнительным свадебного путешествия. И девушка выбросила из головы тревожные мысли, только что так сильно беспокоившие ее.

Это будет прекрасное путешествие. Все необходимое для пикника они купят здесь, в Данбери, и остановятся поужинать в каком-нибудь красивом местечке по дороге. Лучше всего на берегу уединенного озера, где можно будет поплавать, а потом разжечь костер и следить за языками пламени. Вокруг будет сгущаться ночь, появятся звезды, а они будут сидеть, пока угольки костра совсем не погаснут. Потом они поедут дальше, петляя между холмами в теплой звездной ночи. Они будут останавливаться в ярко освещенных ночных ресторанах в маленьких спящих городах и снова ехать, пока ночь не отступит, сменившись жемчужным рассветом и розовой зарей. А потом они приедут в Барлингтон, свежие и веселые, уставшие не больше, чем после ночи в дансинге, и с аппетитом будут есть сосиски и гречишные блины с вермонтским сиропом, а потом лягут спать. Когда они выспятся, будет свадьба в огромной гостиной Бухена - с цветами, органной музыкой и свадебным пирогом. И, наверное, миссис Бухен одолжит ей подвенечное платье и драгоценности. Она мечтала об этом и обо всем остальном, о чем мечтает девушка, готовящаяся к свадьбе, даже если у нее нет своей семьи и она выходит замуж совершенно неожиданно, без всякого приданого и без всяких планов на будущее. А потом они поедут в этот райский коттедж у озера, среди холмов.

Так с медового месяца начнется их жизнь и будет продолжаться долго-долго. И никакая зловещая невидимая рука больше не поднимется против них…

Инис Сент-Эрм, конечно, не знал. Он никак не мог этого знать. Это было просто зловещее стечение обстоятельств, что он вдруг вспомнил об имении старого Джона Бухена возле Барлингтона. Но все-таки тревожно сознавать, что он собирался везти свою молодую невесту в дом мертвеца. Потому что вчера, в тот самый час, когда они весело строили планы, сидя за мороженым в Данбери, в тихой комнате на белом столе, в своем огромном имении в Барлингтоне, умирал под моим ножом старый Джон Бухен.

Они вышли из темного зала, где ели мороженое, и зашли В соседний магазин купить продукты. Это было неповторимое чувство- их первая совместная покупка. И Сент-Эрму понравилось по-хозяйски указывать, сколько каких продуктов упаковать. Он покупал все, что видел, и Элинор казалось, что этих продуктов им хватит на целый месяц, хотя она, более бережливая и разбирающаяся в домашнем хозяйстве, пыталась его сдерживать. Карточки на продукты, которые выдавались по нормам, она предусмотрительно прихватила с собой. А Инис, постоянно живший в гостинице и питавшийся в ресторанах, понятия не имел о продуктовых карточках. И когда оказалось, что без них нельзя купить сыр и кетчуп, он растерянно стоял перед кассой, пока Элинор не достала свои карточки…

Казалось бы, мелочь - продуктовые карточки. Но таких мелочей было много. Если все вспомнить, окажется, что во многих житейских вопросах Сент-Эрм совершенно не ориентировался. Как слишком высокие бордюры или передвинутые на другое место пуфики заставляли его спотыкаться, потому что он не представлял, где они находятся, так и многие очевидные повседневные вещи ускользали от умственного взора Сент-Эрма, словно он страдал и умственной близорукостью.

Примеры этой близорукости - незнание брачных законов Нью-Йорка; его неспособность оценить, сколько они смогут проехать, используя талоны на бензин, которые оставил им Декстер, и соответственно с самого начала прикинуть маршрут своего путешествия.

Еще пример - ему и в голову не пришло позвонить из Данбери в дом Джона Бухена - предупредить, что он едет в- гости со своей невестой.

И самый наглядный пример, свидетельствующий о полной слепоте-то, что он совершенно не обратил внимания на внешность Штопора. Хотя это, пожалуй, объясняется его плохим зрением. Если сопоставить все эти примеры, мы увидим человека совершенно не ориентирующегося и неадекватно мыслящего. Кажется, только в бизнесе он вел себя разумно. Интеллект Сент-Эрма блестяще проявлялся, только когда речь шла о деньгах. Такие люди иногда встречаются.

Загрузив в машину гору купленных продуктов, Сент-Эрм и Элинор зашли в оказавшийся рядом' магазин дешевых товаров. Там они купили сковородку, кофейник, запас бумажных чашек, тарелок и салфеток, консервный нож и несколько деревянных ложек. И там же за доллар и пятнадцать центов они купили хлебный нож с красной ручкой и двенадцатидюймовым зубчатым лезвием…

Штопор вполне мог сидеть в темном подвальном магазинчике, где торговали письменными принадлежностями и мороженым, когда они, разложив на столе карту, весело размечали по ней свой маршрут и рассчитывали временной график. Может быть, он сидел за соседним с ними столиком, ел из вазочки шоколадное мороженое и медленно облизывал обросшие щетиной губы, глядя на свою ложку немигающими красными глазами и потирая пальцами разорванное ухо. Ничто в нем не выдавало, что этот человек не любит мороженого.

Ничто не выдавало, что за столиком сидит не человек. Что он не дышит, ему не нужно есть и спать, как любому живому существу. Мысль о том, что эти продукты, которые они закупили в Данбери, были частью дьявольского плана убийства, кажется мне совершенно фантастической и необоснованной. И все же я снова и снова возвращаюсь к этой мысли.

Я знаю его внешность не хуже, чем свою собственную. Пожалуй, даже лучше. Я знаю его рост и вес, его возраст, цвет глаз и волос и количество зубов. Мне известна каждая деталь его одежды. Мне кажется, что я знаю всю его подноготную, как будто мы с ним росли в соседних квартирах. Знаю, каким голосом он говорит. Мне известны его привычки. Но я не знаю, откуда он явился, и не знаю его имени.

Мои глаза никогда не видели его. Но я чувствую уверенность, что увижу его раньше, чем наступит рассвет, Я ясно чувствую, что он где-то рядом. Это единственное, что я знаю наверняка. Но мне непонятно, как я узнал об этом. А само по себе это холодное чувство не поможет мне его увидеть. Я должен его разыскать…

Впервые они увидели Штопора на дороге сразу за Данбери. Он стоял на обочине, подняв большой палец и показывая, что ему ехать в ту же сторону. Это был первый момент - насколько я могу судить, тот самый первый момент, когда он стал видимым. Когда он появился на сцене. Первый момент, когда до него можно было дотронуться.

Это был человек лет сорока пяти, ростом около пяти футов И трех дюймов. Его грязное, покрытое шрамами лицо до самых глаз заросло давно небритой щетиной.

Нос у него непримечательный - маленький и довольно ровный. В длинных косматых волосах пробивается седина, напоминающая Полоски кисточки для бритья из барсучьего меха. На затылке И вокруг ушей волосы неровно подстрижены, как будто чья-то неумелая рука кромсала его шевелюру тупыми ножницами. Мочка левого уха оторвана или откушена. Из-за этого лицо, если посмотреть спереди, выглядит перекошенным. Первый взгляд на него озадачивает и смущает, пока человек не осознает, чего именно не хватает в его лице. Улыбаясь, он показывает редкие острые зубы.

На голове у него старая потертая голубая шляпа. Поля ее Вырезаны, зубцами по всему кругу. На нем грязная спортивная куртка в черно-белую клетку, сшитая из дешевого материала, С протертыми локтями и оторванными пуговицами. Похоже, что ома досталась ему от какой-то жадной хозяйки, которая прежде, чем отдать, срезала все пуговицы.

Зеленая рубашка с оторванными верхними пуговицами выгорела и почти потеряла цвет.

На шее болтается дешевый галстук кричащей красно-зеленой расцветки. Узел его висит на уровне второй пуговицы рубашки.,это единственная деталь его туалета, которая кажется новой и чистой. Тяжелые брюки из грубой материи слишком широки для талии Штопора, и он собрал их складками под черным ремнем с поломанной пряжкой. Штанины его чересчур длинны, и при ходьбе колышутся, как меха аккордеона, из-за чего силуэт нижней половины тела кажется каким-то расплывчатым, словно у человека два штопора вместо ног.

По внешнему виду его можно было с таким же успехом назвать Красноглазым, или Рваное Ухо, или Острозубым. Но лейтенант Розенблат решил назвать его Штопорные Ноги, или просто Штопор. Это условная кличка, пока мы не узнаем его настоящего имени.

Закатное солнце было за спиной Штопора. В руке он держал какой-то маленький серый предмет, который они разглядели только когда подъехали вплотную. Больше у него ничего с собой не было - ни сумки, ни узла.

Впереди на обочине стоял маленький человек. Когда машина подъехала поближе, он, ухмыляясь, поднял вверх большой палец. Занавес поднялся. Штопор начал свой короткий, но страшный спектакль.

Я представляю, как по залитому вечерним солнцем шоссе Элинор и Инис Сент-Эрм едут между зелеными летними лугами и поросшими лесом холмами. Они едут навстречу своей свадьбе, медовому месяцу и бесконечному счастью в сверкающем хромом дымчато-сером автомобиле с красными кожаными чехлами на сиденьях, с белыми боковинами покрышек и открытым верхом.

Я вижу их, богатых и беззаботных, сияющих, как бабочки под летним солнцем. Я вижу, как развеваются темные каштановые волосы Элинор. Подбородок ее гордо поднят. Она всматривается в дорогу через очки в голубой оправе, которые всегда надевает, когда садится за руль. Ее белый летний жакет распахнут, ветер играет воротничком синего платья. На левой руке, сжимающей руль, сверкает в лучах солнца кольцо с изумрудом - последний подарок Сент-Эрма. Рядом сидит Сент-Эрм с белозубой улыбкой на загорелом лице. Голова его упрямо наклонилась навстречу ветру, правой рукой Инис прижимает к голове широкополую панаму, сшитую из отличной ткани. Его левая рука свободно лежит на спинке сиденья за спиной Элинор. Запястье плотно облегает обшлаг белой шелковой рубашки, схваченной золотой запонкой. На руке массивное золотое кольцо - резное кольцо работы древних флорентийских мастеров.

Хотя нет. Кольцо времен Борджиа Сент-Эрм, конечно, всегда носил на правой руке. Это кольцо было на руке, которой он придерживал панаму. Это единственная вещь, которую не удалось найти. Но правая рука у него определенно была. На этой руке он носил свое кольцо. Ею он прижимал к голове шляпу.

Вот так, по-моему, они выглядели, когда подъехали. Именно эту картину должен был увидеть Штопор, стоя у обочины шоссе.

Ехали они медленно, наслаждаясь ветром и солнцем и любуясь протянувшейся вдоль дороги цепью холмов. До приезда в Вермонт им предстояло убить еще уйму времени. Бетонная автострада была прямой и широкой. Значит, фигуру на обочине они видели издалека, за несколько минут до встречи. Если они заметили Штопора за милю, значит они видели его больше двух минут. Если они впервые обратили на него внимание на расстоянии полмили, то все-таки у них было больше минуты, чтобы разглядеть его. Но никому из них не пришло в голову развернуться и побыстрее уехать.

Конечно, рассмотреть его как следует они не могли бы и с самого близкого расстояния. Элинор не всё увидела, даже когда они уже затормозили перед ним и Штопор садился в машину. Эти черты она подсознательно уловила позже, когда поглядывала на бродягу, развалившегося на заднем сиденье, в зеркало заднего вида. Девушка осознала это, когда в ужасе, затаив дыхание, пряталась от него в кустах у темных вод озера Мертвого Жениха. А Сент-Эрм, с его слабым зрением, так никогда и не разглядел Штопора как следует.

Но у них обоих было, во всяком случае, достаточно времени, чтобы увидеть, что перед ними на редкость отталкивающий маленький человечек.

Отталкивающий - такое ощущение возникло у Элинор Дери, когда она впервые взглянула на него. Чувство омерзения от его потрясающей грязи. Холодок, пробежавший по спине. Но страха в первый момент не было. Во всяком случае, она не подумала, что это страх.

- Ты видишь, Инис,- воскликнула она.- Там, впереди, какой то странный маленький человечек!

Инис выглянул из-под колышущихся полей шляпы.

- Что в нем такого странного, милая? - удивился он. По-моему, самый обычный бродяга.

- Да в нем всё странное! - с непонятной горячностью ответила Элинор.- Определенно это бродяга из бродяг. Смотри-ка он ухмыляется и поднимает палец. Как странно! У него такой и будто он уверен, что мы сейчас остановимся и подвезем его.

- Может быть, он что-то рекламирует, - равнодушно предположил Инис Сент-Эрм.- Вид у него и вправду чертовски странный Что за чертовщина? Какая-то серая тряпка, а на ней что-то красное

- Да это же котенок, - догадалась Элинор.- Маленький серый котенок с красным ротиком.

Элинор убрала ногу с педали акселератора. У нее и в мыслях не было останавливаться, но когда она увидела, что держит в руке бродяга, настроение ее сразу переменилось - от неожиданности и жалости. А может быть, и от холодящего чувства ужаса.

- Ах, бедный котенок! Он серьезно ранен.

Сент-Эрм протянул руку и выключил зажигание. Двигатель заглох, и машина остановилась. Как раз перед маленьким красноглазым Штопором, поджидавшим на дороге.

Очевидно, что Сент-Эрм не узнал этого человека ни в первый момент, ни позже. Сент-Эрм не мог принять его ни за кого из людей, с кем был хоть немного знаком. Для него это был просто бродяга голосующий на обочине дороги.

Не все черты Штопора можно было разглядеть сразу. Но кажется невероятным, чтобы Сент-Эрм испугался, даже если бы как следует рассмотрел его. Судя по описанию, Инис был человеком, которому никогда не приходилось бояться чего-то определенного. У него всегда были деньги, так что ему был неведом обычный человеческий страх перед боссами и сборщиками налогов. Он не был солдат и ему не довелось испытать страх перед боем. Какой бы ни была его религия, не похоже, чтобы она внушила ему страх перед адскими муками.

Это важный момент, дающий ключ к пониманию Сент-Эрм Он просто не мог представить себе ничего, что могло бы его испугать. Его внешнюю скованность и робость тоже можно истолковать как признак глубокой внутренней уверенности в себе. Такое встречается нередко - скованность от снисходительности, когда человек чувствует, что он намного умнее, богаче, лучше образован или в других отношениях ощущает свое превосходство, он ведет себя так, словно извиняется перед теми, кто с огромным трудом добивается гораздо меньшего. Детство Иниса, судя по тому, что он рассказывал, тоже не способствовало появлению спасительного чувства страха - наследство, полученное от игравшего с судьбой отца и вера в свою счастливую звезду.

Просто отсутствие страха. Это качество вовсе не то же, что смелость. Фактически оно даже мешает проявиться той отчаянной, надрывной, безумной смелости, превращающей кролика в льва, которая заставляет наделенного ею человека держаться за свою жизнь зубами и ногтями, сражаться, даже когда его уже разрезали пополам, сражаться до самой смерти и даже после нее.

Все, что нам известно, свидетельствует, что Сент-Эрм был начисто лишен этой отчаянной храбрости бойца. Лишившись уверенности в своем превосходстве, он бы сразу раскис. Но он просто совершенно не боялся этого странного маленького и грязного человечка…

- Вас подвезти? - дружелюбно спросил Инис.- У нас в машине найдется место. Что там стряслось с вашей кошкой?

Штопор держал котенка на сгибе левой руки, прижимая его к своей грязной куртке. Морщинистым указательным пальцем правой он осторожно и ласково поглаживал его шерстку. Котенок был пушистый, всего несколько недель от роду. Его глазки были еще водянисто-голубыми. Раньше он, должно быть, был хорошеньким маленьким зверьком, как и все котята. Но сейчас он был омерзительным, таким же омерзительным, как и сам бродяга. Его мордочка была перепачкана кровью и пеной. Одна из передних лап была вывернута в плечевом суставе, как нога мухи, а голова раздавлена.

- Что с ним стряслось? - повторила Элинор.- О, Господи, что же это?

- Я нашел его на дороге, - мягким тихим голосом ответил Штопор. - Должно быть, беднягу переехал грузовик.

- Он мертвый?

- Мертвый, - кивнул бродяга. - Конец всем его страданиям. - Он поднял котенка за загривок, глядя на него маленькими горящими глазами. - Он выполнил свое предназначение на этой земле. Штопор бросил котенка в заросший сорняками кювет. Отряхнув руки, он открыл заднюю дверцу и залез внутрь.

- Спасибо, что остановились, - тихо сказал он. - Я когда вас увидел, сразу подумал, что вы подвезете. Вы как раз мой тип людей. Я тоже всегда езжу только на "Кадиллаках". Если бы вы сегодня попытались предложить мне какую-нибудь другую машину, я бы отказался. Пока я здесь стою, мимо уже проехали два "Шевроле" и "Додж". Но я считаю, разборчивость себя оправдывает. Разрешите, я только подвину кое-что из вашего барахла.

- Куда вы направляетесь? - спросил Инис Сент-Эрм.

- Куда угодно, - ответил Штопор. - Куда бы вы ни ехали, меня это вполне устраивает.

Он уже устроился между сумками и пакетами с продуктами. Элинор, поглядев на Иниса, немного поморщилась. Но взгляд ее был пустым и равнодушным, почти оцепеневшим. Она завела машину и поехала. Наверное, он загипнотизировал нас обоих своими

Красными глазами и тихим голосом -думала Элинор. И этим маленьким раздавленным серым котенком.

Отлично. Значит, у него мягкий тихий голос. Это одна из главных Примет, которые она запомнила. Должно быть, Элинор обратила Внимание на несоответствие между его голосом и внешностью. Ей показалось, что это голос образованного человека.

В действительности, тон человеческого голоса не имеет никакого отношения к его образованию. Лакеи и члены церковного совета, банковские клерки и ночные грабители всегда разговаривают тихо, даже если они доучились в школе только до четвертого класса. В то же время есть множество докторов медицины и докторов права, которые постоянно орут, как портовые грузчики, или ревут, как морские слоны. Человек с тяжелой походкой от природы наделен громким голосом. А кого природа наделила легкой походкой, тот обычно говорит тихо. И это - все, о чем говорит сила человеческого голоса.

Впрочем, может быть, он когда-то учился в колледже. А может быть, даже окончил его и занимался какой-нибудь интеллектуальной работой - правом, богословием или медициной, и Элинор права. Вполне возможно, ведь люди этих профессий встречаются среди бродяг и отщепенцев, так же как и в тюрьмах, и в камерах смертников, среди обреченных. Образование само по себе не удерживает человека от падения. Если он внутренне порочен, познание может даже подтолкнуть его на гибельный путь.

Что еще, кроме голоса, заставило Элинор думать, что Штопор -человек образованный? Латинская фраза, которую, как ей показалось, он произнес. Правда, вполне возможно, что это ей послышалось.

Как бы то ни было, бродяга не слишком донимал их разговорами. Он неназойливо расположился сзади, любуясь пейзажем, и не предпринимал ничего угрожающего. Цель была достигнута - Штопор ехал в машине вместе с ними. Теперь он держался в тени.

И все-таки Элинор с Инисом уже не могли свободно разговаривать между собой. Они все время ощущали его присутствие. Больше того, помня, что бродяга сидит сзади, они пару раз сами с ним заговаривали. Элинор спросила, не беспокоит ли его сквозняк. А если беспокоит, он может поднять заднее стекло. Штопор ей ответил, что все в порядке, что он любит ветер. Инис спросил, из какой части страны он приехал и много ли путешествовал. А он ответил, что не приехал ни из какого определенного места, и что он ездил немного. Но однажды ему довелось путешествовать, и поездка ему очень понравилась. Чуть попозже Элинор спросила своего пассажира, не голоден ли он. Бродяга ответил, что с удовольствием перекусил бы. Девушка предложила ему подкрепиться печеньем и фруктами, или еще чем-нибудь, что лежит поблизости. А когда они остановятся поужинать, можно будет съесть что-нибудь посущественнее - хотя она полагает, что он захочет выйти раньше. Бродяга ответил, что ему очень нравится путешествовать в "Кадиллаке", и он поедет с ними до самого конца.

Инис объяснил, что они направляются в Вермонт и будут ехать всю ночь. Штопор ответил, что с удовольствием поедет в Вермонт, потому что никогда там не был. Он предложил попозже, когда молодая леди устанет, повести машину.

Так они время от времени обращались к своему пассажиру с ничего не значащими фразами, и им тогда казалось, что ответы, которые он произносил тихим ровным голосом, тоже не имеют особого значения. А он поглядывал на них сзади, жевал печенье, которое они купили в Данбери, и заедал его бананом.

Они выехали на холм. Здесь от шоссе отходила боковая дорога на запад. А прямо перед ними, далеко за голубыми вершинами гор, по другую сторону Гудзона, медленно садилось огромное красное солнце.

Элинор почти остановила машину.

- Смотри, солнце садится! -сказала она Инису, чувствуя, что у нее перехватывает горло, как бывало всегда, когда ей приходилось видеть закат.

В этот миг она забыла о существовании, плюгавого человечка, сидящего за ее спиной. Даже об Инисе, сидящем рядом, она тоже сейчас не думала. При виде опускающегося красного шара Элинор каждый раз охватывало чувство невыносимой скорби. Быть может, это как-то связано с тем, что ее родители погибли совсем молодыми при пожаре театра, когда она была еще ребенком. Или с тем, как их хоронили в час заката… Тот вечер Элинор запомнила навсегда. Заходящее солнце. Голос священника и всхлипывания женщин. И все небо на западе охвачено огнем. "Soles occidere et redire possunt…" Элинор чувствовала, что задыхается.

- "Снова будет всходить и садиться солнце…" - Ей показалось, что эти слова пробормотал сидящий сзади маленький человечек. Она оглянулась.

- "Nobis cum cemel occidit brevis lux",- произнесла девушка.

Глаза ее наполнились слезами…

"Но для нас, когда угаснет наш мимолетный свет…"

Элинор снова послышалось, что сидящий сзади красноглазый

бродяга шепотом произнес последнюю строку: "Nox est una perpetua dormienda"

"Остается лишь сон в бесконечно долгой ночи!"

Как мало людей могли бы сейчас произнести по-латыни эти

строки Катулла, посвященные Лесбии!

Должно быть, Штопор не рассчитывал, что она, такая юная, сможет понять мертвый язык. Но Элинор лишь недавно закончила школу и всегда много читала. Это стихотворение было одним из ее любимых.

И как раз по этой причине она вполне могла все это вообразить. На самом деле бродяга мог бормотать что-то совсем другое. Или просто молчать…

Какой бы голос у него ни был, на него следовало обратить внимание и запомнить. Элионор его помнила. Но больше ни один человек никогда его не слышал. Ни один из тех, кто жив.

Бродяга, конечно, не говорил девушке и Сент-Эрму, что его зовут Штопор. Он сказал им, что его имя Док.

Я снова просматриваю записную книжку Розенблата, его записи о Штопоре.

Там есть вопросы о его росте:

Вопрос. - (к мисс Дери). Вы сказали, мисс Дери, что это был маленький человек. Это значит, что он хрупкого сложения?

Ответ. - Нет, он не хрупкий. Туловище и плечи нормального размера, руки довольно длинные, с широкими запястьями и кистями.

Только ноги у него как будто подпилены. Они явно коротки для его туловища. Рост у него всего около пяти фунтов и трех дюймов.

Вопрос. - У вас создалось впечатление, что его ноги закручены Штопором, а колени полусогнуты, словно он все время крадется?

Ответ. - По-моему, это показалось из-за его мешковатых брюк.

Вопрос. - Если допустить, что ноги у него были полусогнуты,: и потом бы он выпрямился, он был бы высоким человеком?

Ответ. - Нет, не очень. Не таким высоким, как Инис или мистер Квелч.

Вопрос. - Наверное, такого роста, как присутствующий здесь мистер Ридл?

Ответ. - Да, если бы он на самом деле был выше, чем кажется, он был бы примерно такого роста.

Вопрос. - Значит, он был бы ростом примерно пять футов и семь с половиной дюймов?

Ответ. - (доктора Ридла). Отличный глазомер, лейтенант. У меня как раз пять футов и восемь дюймов…

В записной книжке есть и вопрос о цвете глаз. Это тоже важный пункт во всех полицейских системах идентификации.

Вопрос. - (к мисс Дери). Вы говорили, что глаза у него красные. Вы имеете в виду, что они розовые, как у альбиноса?

Ответ. - Нет, радужные оболочки голубые, а ближе к зрачку голубые или серые. Но белки у него воспаленные и красные. Создается впечатление, что и радужные оболочки словно горят красным огнем. Это сразу бросается в глаза.

Вопрос. - (к доктору Ридлу). Что это могло быть?

Ответ. - По описанию похоже на хронический блефарит.

Вопрос. - Что это означает, доктор?

Ответ. - Глазная болезнь. Впрочем, я не стал бы утверждать этого определенно, пока его не увижу.

Вопрос. - Вам никогда не приходилось его видеть?

Ответ. - Нет. Я никогда его не видел.

Вопрос. - Мог бы человек, который разбирается в медицине, закапать себе в глаза какое-то вещество, чтобы они покраснели?

Ответ. - Для этого вовсе не обязательно разбираться в медицине…

Вопросу об оторванном ухе Розенблат уделил особое внимание. Насколько мне известно, в системе Бертильона это один из самых важных идентификационных признаков. И хотя обычно нетренированный наблюдатель не обращает внимания на форму ушей человека, любое значительное отклонение от нормы сразу бросается в глаза.

Вот вопрос, который был задан на допросе Квелча, разговорчивого почтмейстера из Уипль-Билля. Он был последним, кто видел этого загадочного убийцу перед озером Мертвого Жениха.

Вопрос. - Мистер Квелч, вы работаете почтмейстером в Уипль-Вилле. Вы видели человека, называющего себя Док, на заднем сиденье автомобиля мистера Сент-Эрма и мисс Дери, когда они остановились у почты около семи тридцати, и спрашивали вас о каком-нибудь красивом месте, где можно устроить пикник?

Ответ. - Да. Когда подъехала большая серая машина, этот парень сидел сзади. Я как раз стоял на крыльце и запирал дверь. Было немного позже семи тридцати - семь тридцать шесть. Я уже получил дневную почту из Питтсбурга и до шести утра, когда придет грузовик с газетами из Данбери, работы у меня не было. Поговорить на почте тоже было не с кем, и я решил, что спокойно могу уйти домой - поболтать со своим драным котом. И тут подъехала эта машина. За рулем сидела мисс Дери. Она выглядела как картинка -темные вьющиеся волосы, румяные.щеки и очки в голубой оправе. Мистер Сент-Эрм сказал, что они едут в Вермонт, хотят там пожениться. Собираются ехать всю ночь и хотят поужинать на лоне природы. Он спросил, не знаю ли я поблизости какого-нибудь красивого озера, к которому можно подъехать, не вторгаясь ни в чьи владения. Я ответил, что здесь ничего нет, кроме озер, лесов и скал. Это им не Нью-Йоркский Кони-Айленд. Но многим здесь нравится, и гостям мы всегда рады. Тогда он спросил насчет боковой дороги, которую они только что проехали - есть ли на ней какие-нибудь красивые места. А я сказал, что эта дорога называется Стоуни-Фолз. На ней много камней и рытвин, и никто там не живет, кроме старого Хинтерзея и Джона Виггинса, который разводит пчел, и делает яблочное вино. Еще там есть два-три домика, которые художники и старые профессора купили, чтобы отдыхать здесь летом. Но вдоль всей дороги густой лес, и примерно в миле от дома старого Хинтерзея есть озеро. Вокруг него прекрасный лес и скалы, и этот участок никому не принадлежит. Так что мистер Сент-Эрм и его дама смогут устроить там отличный пикник. Озеро это очень темное и глубокое. Некоторые называют его озеро Тагор, но все в округе знают, что это озеро Мертвого Жениха. А мисс Дери и говорит мне: "Боже мой, какое ужасное название! Откуда оно пошло?" Тут я ей рассказал, что человек по фамилии Брайдгрум, который умер лет сто назад, был когда-то владельцем этого озера. Тогда она говорит мистеру Сент-Эрму с дрожью в голосе, что ей все это не нравится. Но он только рассмеялся и говорит: "Не все ли равно, как оно называется?" А потом поблагодарил меня и сказал, что они посмотрят это место. А после ужина они смогут ехать, в Вермонт дальше по той же дороге, или им придется возвращаться назад? Я ответил, что единственная развилка, которая там есть, это Топкая дорога. Она длиной около десяти миль. На ней всегда жили эти болотные крысы Флейлы, у которых в жилах три четверти индейской крови. Раньше, лет двадцать-тридцать назад, они поднимали большой шум, когда там кто-нибудь появлялся. Но теперь из них остался только Джон Флейл, да еще Пит-Два-Пальца, который сидит сейчас и тюрьме за убийство. А все остальные Флейлы умерли. Больше вдоль Топкой дороги ничего нет, кроме старой лесопилки. А если проехать девятнадцать или двадцать миль по дороге Стоуни-Фолз, то выедете на шоссе сорок девять-А. Но дорога там каменистая и вся и ухабах. Вы все покрышки изорвете, пока доедете. По ней ездят только те, кто там живет, да и то редко. А мистеру Сент-Эрму и его даме лучше будет вернуться сюда и выехать на шоссе номер семь. Мистер Сент-Эрм еще раз сказал мне: "Спасибо. Мы поехали на озеро". Тут мисс Дери мне улыбнулась, они развернулись, поехали назад и через двести футов свернули на дорогу Стоуни-Фолз.

Вопрос. - Мистер Квелч, вы очень подробно передали вашу беседу с мистером Сент-Эрмом, и я вам за это благодарен. Уверен, что вы ему подробно рассказали, как ехать. Однако я спросил у вас о человеке, который ехал с ним и мисс Дери, об этом бродяге. Вы видели его на заднем сиденье, когда машина остановилась перед почтой?

Ответ. - Да, я не мог его не видеть. Они здесь стояли и разговаривали со мной около восьми с половиной минут. Я видел, что он сидит на заднем сиденье, но внимательно его не разглядывал. Я больше смотрел на сидящую за рулем мисс Дери. Она была такой молодой и хорошенькой! Такой прелестной, что вполне могла бы стать кинозвездой! Такой аппетитной, что ее хотелось съесть! А смотреть на бродягу мне было совсем неинтересно. Я только подумал, что это, должно быть, хитч-хайкер, которого они подобрали. Я заметил, что на нем куртка с черными и белыми квадратами и светло-голубая шляпа с зубчатыми полями. Вид у него грязный и небритый, а глаза красные. И еще я обратил внимание на его острые зубы. Но я не заметил, какого он роста, потому что он сидел. Да, еще, помнится, у него были длинные рыжеватые волосы.

Вопрос. - Что значит "рыжеватые"? Такие, как у сидящего здесь мистера Ридла?

Ответ. - Да нет, пожалуй, ближе к каштановым. Скорее, светло-коричневые с сединой. Но не такие ярко-рыжие.

Вопрос. - Может быть, это был парик?

Ответ. - Парики такими уродливыми не делают. Я был когда-то парикмахером в Хартфолде, и мне приходилось видеть такие хорошие парики, что когда клиент садился, я уже начинал щелкать ножницами, чтобы его постричь, а он вдруг снимал парик. А у этого парня волосы пострижены ужасно грубо. Как будто он сам подрезал их перед зеркалом садовым ножом. Никто не стал бы покупать такой парик, как этот.

Вопрос. - Вы не заметили, что у него повреждено левое ухо?

Ответ. - Он сидел ко мне правым боком. Теперь, когда вы об этом спросили, я вспоминаю, что он часто потирал левое ухо. Может быть, оно было оторвано, но я этого не видел.

Вопрос. - Вы не заметили, как звучал его голос?

Ответ. - При мне он ничего не говорил. Просто сидел сзади среди сумок и пакетов.

Вопрос. - Вы встречались с этим человеком еще раз? Хорошо подумайте, прежде чем ответить.

Мистер Квелч помедлил и, внимательно осмотрев присутствующих, заявил, что не встречал.

Вопрос. - (к доктору Ридлу). А вы, доктор, тоже с тех пор его не видели?

Ответ. - Я вообще никогда его не видел.

Он должен быть материальным. Ведь он существовал. Его видели не только Элинор, Сент-Эрм и почтмейстер Квелч, но и все остальные, кто был у дороги от озера Мертвого Жениха, по которой он с безумным хохотом промчался за рулем серого "Кадиллака".

Вот запись допроса Хинтерзея, упрямого хромоногого старика с перебитым носом.

Вопрос. - (к мистеру Хинтерзею). В четверть восьмого вы возвращались домой с почты в Уипль-Вилле по дороге Стоуни-Фолз. Вы видели, что вас обогнал серый автомобиль, за рулем которого сидела мисс Дери, рядом с ней мистер Сент-Эрм, а на заднем сиденье некто Док или Штопор?

Ответ. - Ага.

Вопрос. - Мисс Дери заявила, что на дороге никого не было.

Ответ. - Я был внизу, в придорожном кювете. Там высокая трава. Я искал полдоллара, которые потерял прошлой весной. Каждый раз, как я прохожу мимо этого места, я останавливаюсь и ищу свою монету. Но я их видел. Ага. Они ехали мимо.

Вопрос. - Опишите человека, которого мы называем Штопором.

Ответ. - У него был черно-белый жакет, смешная обрезанная голубая шляпа, грязное лицо.

Вопрос. - Левое ухо порвано?

Ответ. - Не видел. Я был на правой стороне дороги.

Вопрос. - Вы утверждаете, что через десять или пятнадцать минут снова видели машину на полмили дальше? "Кадиллак" стоял у дороги перед лесом, спускающимся к озеру Мертвого Жениха? Мисс Дери и мистер Сент-Эрм вышли из машины и шли через лес к озеру, и вы увидели, как Штопор открыл дверь и скользнул в лес вслед за ними?

Ответ. - Ага.

Вопрос. - Опишите, пожалуйста, как он шел.

Ответ. - Он двигался крадучись.

Вопрос. - Вы можете показать?

(Мистер Хинтерзей крадется, словно человек, который кого-то выслеживает, наклонив плечи, осторожно ставя ноги и раздвигая кусты).

Вопрос. - У него был нож в руке? Хлебный нож?

Ответ. - Я не видел.

Вопрос. - Что вы еще заметили?

Ответ. - Они просто спускались к озеру - может быть, хотели поплавать или нарвать лесных цветов. Я видел только, как за деревьями мелькает ее белый жакет и панама Сент-Эрма. А этот тип крался за ними. Потом я пошел дальше по дороге.

Вопрос. - А через сорок минут, когда вы уже пришли домой и сидели на крыльце, глядя на дорогу, вы снова его увидели? Он вел машину, мистер Сент-Эрм сидел рядом, опустив голову на дверцу машины, его рука свесилась наружу, а мисс Дери с ними уже не было? И, проезжая мимо вас, Штопор сигналил и хохотал?

Ответ. - Ага.

Вопрос. - Как он хохотал?

Ответ. - Как лошадь.

Вопрос. - Вы могли бы показать?

(Мистер Хинтерзей склоняет голову на плечо и издает громкий звук, похожий на ржание).

Ответ. - Примерно так.

Вопрос. - Что вы в это время делали?

Ответ. - Я смотрел на него. Этот парень определенно ненормальный.

Вопрос. - А сидевший рядом с ним мистер Сент-Эрм не двигался?

Ответ. - Двигалась его рука. Она покачивалась. Вдоль дверцы. Кажется и голова его подпрыгивала, когда машину швыряло на ухабах. Машина ехала очень быстро.

Вопрос. - (задал доктор Ридл). Извините меня, лейтенант. Мистер Хинтерзей, вы говорите о правой руке?

Ответ. - Он сидел справа. Ага. Должно быть, это была правая рука.

Вопрос. - (задал доктор Ридл). И кисть руки была на месте?

Ответ. - Я не видел. Впрочем… Ага, должно быть, была. Если бы ее не было, я бы обратил внимание…

Вот оно. Хинтерзей не заметил, была ли у Сент-Эрма правая кисть. Но если бы она была отрезана, это наверняка бросилось бы ему в глаза. Такую необычную деталь нельзя не заметить. Значит, тогда правая кисть Сент-Эрма была еще на месте.

Вот так действовал Штопор. Заставил их остановиться и взять его в машину, показывая мертвого искалеченного котенка, заворожив их гипнотической силой своих красных глаз и тихого, спокойного голоса.

Он сел в машину и ехал вместе с ними, следя за развитием событий. Он.читал стихи по-латыни и пощипывал себя за ухо.

Когда они остановились на уединенной дороге и спустились к берегу озера, чтобы выбрать место для пикника, Штопор последовал за ними. Зачем? Просто ради низкого удовольствия следить за ни о чем не подозревающими людьми, как неизвестный с полевым биноклем, живущий напротив Элинор, на втором этаже моего дома? Или чтобы убить их, утопить тела в озере и засыпать сверху камнями?

До этого момента Сент-Эрм во всем, что касалось Штопора, действовал как человек, который спит наяву. Даже Элинор, сначала с такой опаской смотревшая на бродягу, была словно зачарована. Их нельзя за это винить. Видимо, Штопор владеет какой-то гипнотической силой непостижимой способностью внушения. Но, какова бы ни была его цель, в тот момент бродяга не смог напасть на них. Они стояли внизу, у темных вод озера, в сумраке молчаливого леса. Элинор охватило чувство, что надвигается что-то ужасное. Вдруг, когда смерть была уже близка, девушка заметила бродягу, наблюдающего за ними сверху, и громко вскрикнула. Сент-Эрм наконец очнулся от гипноза, от своего смертельного оцепенения.

Внезапный крик девушки словно разрушил чары. Инис внезапно понял, хотя и не до конца, что этот ничтожный, грязный, плюгавый человечишко был чем-то большим, чем ему казалось. Он почувствовал вдруг, что перед ним не тупой бродяга, а человек, за маленькими красными глазками которого скрывается изощренный преступный разум. Сент-Эрм внезапно осознал, хотя не полностью и не до конца, что этот казавшийся безвредным человек, которому он в своем надменном презрении дал себя убаюкать, очень опасен. Что это самый опасный человек из всех, с кем ему приходилось встречаться.

Но Сент-Эрм не понял этого достаточно ясно - в нем не родился смертельный иссушающий страх за свою жизнь и за жизнь девушки, которую он любил. Скорее он пришел в ярость. Высокомерно разгневался. И самоуверенно бросился за красноглазым, хитрым, опасным маленьким человеком. Показывая свое мужество, гордясь своей силой, он хотел тряхнуть Штопора как следует или хорошенько отколотить. А Штопор заманивал его назад, к машине, как куропатка, которая уводит врага от гнезда, делая вид, что у нее перебито крыло.

Не зная, чего он хотел добиться, можно предположить, что все дело в ключах от машины. Видимо, Сент-Эрм, выходя, снова вынул и бросил в карман ключи от машины, как делал это в банке и в Данбери, когда они остановились пообедать. Штопор, конечно, видел, как Инис вытащил ключи. Но, может быть, бродяга не знал точно, положил он их в карман или спрятал в траве у машины.

А может, Штопор бежал назад за ножом? Он побежал к машине и вскочил на заднее сиденье. Пригнувшись, с ножом в руке, он повернулся к Сент-Эрму, который тяжело дыша распахнул дверцу, чтобы вытащить его наружу. Красные глаза Штопора горели. Он зловеще оскалил острые зубы, когда безоружный Сент-Эрм, не имеющий теперь даже преимущества в росте, бросился к нему в машину с сердитым криком, тут же перешедшим в жалобный стон.

Теперь у Штопора были ключи от машины. Он вытащил их из кармана Сент-Эрма, если они были там, или нашел в траве, если Сент-Эрм бросил их - Инис мог выдать себя, невольно взглянув ту сторону, в ответ на вопрос, куда он спрятал ключи. Он завладел и деньгами Сент-Эрма, этими пятьюдесятью хрустящими пятидесятидолларовыми банкнотами, полученными сегодня в банке. Этими деньгами, которые Инис так беззаботно демонстрировал в Данбери, в маленьком темном магазинчике, где торговали мороженым и газетами, в продуктовом магазине и в магазине дешевых товаров. Все это было теперь у Штопора. Дело сделано.

Но оставалась еще девушка. Нужно заставить ее молчать, чтобы она не подняла тревогу. Штопор быстро спускается туда, где видел Элинор в последний раз. Но на берегу ее нет. Штопор спешит обратно, он зовет девушку глухим измененным голосом, грубо пытаясь подражать голосу Иниса, используя имена, которыми звал ее Сент-Эрм, когда они ехали в машине: - Элинор! Милая!

Одновременно он произносит проклятья, вполголоса изрыгает непристойные ругательства, которых Сент-Эрм никогда не употреблял. Штопор не знает, что девушка так близко. Что она видит и слышит его.

Он находит брошенный жакет Элинор. Теперь Штопору ясно, что девушка прячется где-то поблизости. Он выслеживает ее в сумрачном лесу. Молча, сосредоточенно и яростно.

Охотится за ней - с ножом в руках, С горящими злобой глазами. Когда Штопор повернул голову в ту сторону, где пряталась Элинор, его глаза под зубчатыми полями шляпы кажутся ей мертвенно белыми и холодными, как лед. Кровь стынет в жилах у девушки. Она лежит, не решаясь вздохнуть.

Штопор больше не может тратить время на поиски. Придется оставить девушку в живых. Он возвращается к машине, садится и не теряя времени на то, чтобы выбросить тело Сент-Эрма, мчится прочь по дороге…

Обычный хитч-хайкер, голосующий на обочине. Похищение машины, похищение вещей и денег и случайное убийство. Обычное, стандартное дело. Такое происходит каждый год почти в любом штате.

Но мне кажется, что Розенблат с самого начала что-то заподозрил, насторожился с самого начала. И у меня тоже возникло чувство, что убийство Сент-Эрма и девушки планировалось заранее.

Элинор и Сент-Эрм видели Штопора и слышали его речь. Кроме них, более или менее рассмотрели его почтмейстер Квелч и старый Хинтерзей.

Еще его видели пчеловод Джон Виггинс и его семья, живущие в двух милях от Хинтерзея. Штопор свернул с дороги и со злобным садизмом задавил их любимца - огромного пса-сенбернара, который стоял на обочине, лениво виляя хвостом. Красноглазый дьявол умчался дальше, а Виггинс, его жена и шестеро детей бросились к умирающему псу. Рыдая и обливаясь слезами, они подхватили его на руки. Эти бедные простые люди даже не представляли себе, что в Божьем мире может существовать такая дьявольская злоба.

Был еще эмигрант - художник и музыкант по имени Унистер -помесь обезьяны и фавна. Он стоял перед зеркалом в своей студии в полутора милях от дома Ваггинсов и придумывал сюрреалистический танец под музыку собственного сочинения, одетый в леопардовую шкуру, метелочку из перьев и шифоновую ночную рубашку. Большой серый автомобиль Штопора на полном ходу свернул с дороги на аллею вокруг его дома. Видно, он принял аллею Унистера за проселочную дорогу, но тут же понял свою ошибку. Автомобиль пронесся по аллее со скрипом шин и визгом тормозов, размалывая вдребезги деревянные мольберты с картинами Унистера. Следуя какой-то из новомодных теорий, бедняга расставил на аллее все свои картины, чтобы они впитали вечернюю росу. Унистер выскочил из дома и увидел, что машина снова выехала на дорогу и умчалась, пронзительно завывая сиреной.

Был еще мудрый старый Мак-Комер. Он работал в саду на три мили дальше по дороге и увидел несущийся "Кадиллак" с ухмыляющимся красноглазым дьяволом за рулем. Он узнал Сент-Эрма в бледном неподвижном человеке, сидевшем рядом с водителем. И хотя Мак-Комер видел слишком мало, чтобы понять, что произошло убийство, он почувствовал что-то неладное.

Все они видели Штопора. Он не был невидимкой. Сбив Джона Флейла, он свернул на Топкую дорогу. Машину он бросил в конце дороги, за домом Флейла. Чтобы попасть туда, Штопор должен был проехать мимо меня. Другого пути не было.

Вопрос. - (к доктору Ридлу). Значит, все это время вы были у въезда на Топкую дорогу?

Ответ. - Да.

Вопрос. - И вы не видели, как мимо вас проехала машина?

Ответ. - Я ее не видел.

Вопрос. - И вы не видели этого низкорослого человека, которого мы прозвали Штопором? Человека с красными глазами по имени Док?

Ответ. - Не видел. Я его никогда не видел.

Вопрос. - И вы уверены, что он мимо вас не проезжал?

Ответ. - Мимо меня никто не проезжал.

Я снова вернулся на то же место. К вопросу, на который никак не могу найти ответ. Почему я его не увидел? Я должен ответить на этот вопрос. Ответить раньше, чем на вопрос, почему он это сделал. И даже раньше, чем на вопрос, где он находится. Потому что, если я не найду ответа, он и дальше будет невидимым. Даже если останется так же близко ко мне, как сейчас, и таким же тихим, как сейчас. Я должен начать отсюда. Где был я сам? Нужно вспомнить каждую секунду закатного часа, который стал часом убийства.

Я возвращался в старой двухметровой машине в Нью-Йорк из вермонтского имения Джона Бухена.

Вчера утром меня неожиданно вызвали оперировать этого миллионера, умирающего от злокачественной опухоли мозга. Для меня было большой честью, что пригласили именно меня, а не какого-нибудь более старого и опытного специалиста, и я ехал со смутной надеждой, что смогу совершить чудо. Но исход операции был предрешен. Когда я приехал, старик уже умирал. Его пульс и дыхание прекратилось прежде, чем я начал трепанацию. Я посмотрел на женщину-анестезиолога, стоявшую рядом в накрахмаленном белом халате, медленно снял резиновые перчатки и стал молча собирать инструменты.

- Не стоило так переживать, доктор! - мягко сказала она.- Вы похожи сейчас на маленького мальчика, - у которого машина переехала любимого котенка. На свете осталось еще немало котят.

У нее было доброе материнское сердце. Наверное, она повторяла эту фразу всем работавшим с ней врачам, когда им приходилось сталкиваться со смертью.

Я не люблю иметь дело с трупами. И никогда не любил. Многим это кажется странной для врача причудой. Но я хорошо помню, что Пастер, когда был студентом, не раз терял сознание во время вскрытия. И за это я уважаю его еще больше. Врач должен учиться, и это единственный путь. Когда я сам был студентом, во время вскрытий приходилось смотреть, закусив губу, и учиться. Но врач работает с живой тканью. Когда она перестает быть живой, медицина бессильна.

- Куда вы отсюда едете? - спросила меня анестезиолог.

- Домой, - ответил я. - С меня хватит.

Я прилетел специальным чартерным рейсом, заказанным для меня нью-йоркской конторой Бухена. Но насчет того, чтобы доставить меня назад, не было отдано никаких распоряжений. Я спросил у экономки, или управляющей, или кем там она была, расписание поездов. Но оказалось, что ближайший отправляется только в полночь. А было еще около часа дня. Она поинтересовалась, когда мне нужно вернуться в Нью-Йорк. Я ответил, что спешить мне некуда, потому что я предупредил, что вернусь через сутки, но все-таки предпочел бы уехать сразу. Хорошо, если бы меня отвезли на машине.

Женщина сказала, что у нее есть машина, которую нужно доставить в Нью-Йорк. Это автомобиль ее сына, который сейчас служит в авиации. В прошлом месяце он приезжал попрощаться с матерью перед тем, как отправиться воевать за океан. Но пришел телеграфный вызов, и ему пришлось срочно уехать, бросив машину здесь. Перед отъездом он распорядился продать машину одному нью-йоркскому торговцу, с которым договорился заранее. Он просил мать, чтобы машину обязательно доставили в Нью-Йорк. Тогда он сдержал бы свое слово и заработал немного денег. Да и машина не ржавела бы без пользы.

- Автомобиль старый, - сказала она, - и я не уверена, что вы согласитесь на нем ехать. Но я была бы вам очень обязана… Бензина у нас хватит.

Экономка была хорошей женщиной - разумной, понимающей и очень энергичной. Все эти качества были ей необходимы, чтобы управляться с большим домом и двадцатью слугами. Не помню ее имени, хотя она мне, наверное, его называла. Не оказалось его и на визитной карточке, которую она мне дала.

Может быть, она понимала, как тяжело у меня на душе и, обратившись с этой маленькой просьбой, просто хотела помочь мне переключиться. Может быть, ей действительно нужно было выполнить просьбу сына, а может быть, и то и другое.

Мы пошли в гараж, и экономка показала мне старенький "Дракон", стоящий среди дюжины других автомобилей. Это была машина примерно десяти лет, с помятыми крыльями и порванной обшивкой, но покрышки были в хорошем состоянии. Когда-то у меня был "Дракон" того же выпуска. Я купил его у прежнего владельца, когда только получил права. Позже я продал его и купил "Бьюик". Я подумал, что будет гораздо приятней уехать в этой машине прямо сейчас, чем бесцельно слоняться по этому дому или по вокзалу, а потом еще простоять большую часть ночи в переполненном вагоне. Дорога здесь очень живописная, и езда в одиночестве поможет мне отвлечься от неудачи. В Нью-Йорк я доберусь к полуночи, а может даже и к десяти часам.

- Вот карточка этого торговца, - сказала она. - Передайте, что я вышлю ему документы о продаже, как только он пришлет чек. А вот ваше жалованье или заработок. Как вы это называете, доктор?

- Гонорар, -уточнил я. - В случае, если я его заработал. Если бы я сделал работу, я прислал бы вам счет. Я ничего не возьму Мистер Бухен всегда любил точно платить по своим обязательствам, - ответила она, - Это одно из последних поручений, которые он мне оставил. Он знал, что вы сделаете все возможное, если вообще что-то еще можно сделать. Если ему ничем нельзя было помочь, то вы все равно заработали эти деньги. Возьмите их, пожалуйста. Если вы этого не сделаете, я буду чувствовать себя просто ужасно. Смерть старика, конечно, была для нее страшным ударом. Для меня это была только профессиональная неудача, а для нее - потеря близкого человека.

- Я была с ним двадцать лет, -тихо проговорила женщина. -Ему было бы неприятно, если бы его последний счет остался неоплаченным.

- Спасибо, - сказал я. - В таком случае я возьму деньги. Она дала мне карточку торговца, которому я должен был передать машину, и конверт с банкнотами. Старик, похоже, был из тех, кто предпочитает расплачиваться наличными, а не чеками. Я сунул их в карман, не взглянув ни на конверт, ни на карточку торговца. Добравшись в Нью-Йорк, я посмотрю, кто он такой и позвоню, чтобы заехал за машиной ко мне на Западную, 511. А может, завтра утром я сам отгоню машину, если окажется, что он живет недалеко от меня. На деньги я вообще не хотел смотреть, пока не приду в свой банк - Лексингтон-Траст банк в доме сорок на Семнадцатой улице, и передам их молодому Сойеру - кассиру. с которым я обычно имею дело. А пока я не хотел даже думать об этих деньгах.

Вот так получилось, что я отправился домой на машине. Я забросил в багажник саквояж с хирургическими инструментами и дорожную сумку и завел мотор. Женщина-анестезиолог намекнула, что она не прочь уехать вместе со мной.

Интересно, если бы я ее взял, она тоже сейчас была бы мертва?

Когда солнце уже скрывалось за горизонтом, я свернул на боковую дорогу, чтобы перебраться с шоссе сорок девять-А на шоссе номер семь. По карте я определил, что это самый короткий путь

Может быть, я еще не совсем стряхнул с себя угнетенное со стояние, вызванное неудачной операцией. Однако не могу утверждать, что я свернул на эту дорогу, повинуясь неосознанном; внутреннему порыву. По карте этот путь выглядел короче, и я решил сэкономить время и бензин.

Поселок, в котором я свернул, называется Стоуни-Фолз. В нём всего несколько домов и маленький магазинчик. Дорога пересекалась с шоссе номер семь в поселке Уипль-Билль. Этим путем я срезал около пятнадцати миль. Но скоро я понял, что попал на ужасно узкую, извивающуюся между холмами каменистую дорогу. Пришлось снизить скорость и ехать очень осторожно, чтобы не повредить покрышки.

Все же я двигался дальше, рассчитывая, что дорога скоро станет получше. Но лучше не становилось. Это оказалась практически заброшенная дорога. Мне попались только два или три ветхих фермерских домика. Кажется, ни в одном из них никто но жил По обе стороны дороги тянулись каменные заборы, построенные, добрую сотню лет назад и густо заросшие ядовитым кумахом с блестящими бородавчатыми листьями. За заборами я видел только леса, заброшенные поля, усеянные валунами склоны холмов и снова леса. Такая дорога может присниться в кошмарном сне.

Примерно через полчаса после поворота двигатель вдруг заглох. Он в последний раз фыркнул и замолчал. Автомобиль прокатился по инерции еще несколько ярдов и стал. Прошло уже полчаса после захода солнца. Я не смотрел на часы, но небо было еще красным.

Место, где я остановился, было как раз на развилке. Влево уходила скрывающаяся в сумраке дорога. На перекрестке стоял полуразрушенный дорожный столб с тремя указателями. На концах указателей были старинные, отлитые из свинца стрелки в форме руки и надписи, набранные из таких же свинцовых букв. На стрелке, указывающей туда, откуда я приехал, было написано:

"СТОУНИ-ФОЛЗ, 9 МИЛЬ".

На той, что указывала вперед, была надпись:

"УИПЛЬ-ВИЛЬ, 10 МИЛЬ".

А на третьем, направленном влево, на боковую дорогу -

"ТОПКАЯ ДОРОГА, 15 МИЛЬ ДО ЛЕСОПИЛКИ ФЛЕЙЛА".

Это было все, что осталось от старой гужевой дороги, по которой шли когда-то фургоны переселенцев. Сейчас глубокие рытвины заросли красными астрами, желтыми маргаритками и сорняками. Непохоже, чтобы за последние сорок лет здесь прокатилось хотя бы одно колесо. Впрочем, это была первая развилка с тех пор, как я выехал из Стоуни-Фолз. Дорога видна была ярдов на двести, а потом исчезала в густом лесу.

Когда машина остановилась, я заметил неподалеку от места, где дорога терялась в лесу, фигуру идущего от меня человека. Это был черноволосый мужчина без шляпы, в брюках цвета хаки и голубой хлопчатобумажной рубашке, потемневшей от пота. Через плечо у него был переброшен пиджак. Он показался мне человеком крепкого сложения, выше среднего роста, и шел он, мягко волоча ноги, как индеец.

Когда я попробовал завести машину стартером, он даже не оглянулся. Просто шел себе, волоча ноги, по заросшей травой колее, шел в каких-нибудь двухстах ярдах от меня и через мгновение растворился в лесу…

Я не уверен, что этот человек действительно существовал. Может быть, это была только галлюцинация. Галлюцинация может случиться с каждым при определенном освещении и определенном отсутствующем состоянии духа. И хотя я человек не впечатлительный, вполне возможно, что существовал он только в моем воображении. Только в моем воображении шаркал он по заброшенной дороге, перебросив пиджак через плечо, пока не исчез в лесной темноте.

Проблема, однако, не в том, видел ли я человека или фантом, которого на самом деле не существовало. Проблема в том, что я не видел машину смерти, которая наверняка проехала мимо меня.

Я нажал стартер, и мотор заработал. Но не успел я отпустить сцепление, как он снова заглох. Он снова заработал, когда я опять нажал стартер. И снова заглох.

Машина словно нарочно дразнила меня. Каждый раз мне казалось, что вот сейчас мотор заработает, и я продолжал попытки.

Горючего оставалось еще полбака, так что причина была явно не в этом. Я стал пробовать катушку -пытался включить и выключить ее, пока не посадил аккумулятор. Когда он уже не мог крутить стартер, я вышел из машины и взялся за заводную рукоятку. Это было необязательно, но я не люблю отступать. Я выключил зажигание и раз десять прокрутил рукоятку, чтобы зарядить аккумулятор. Потом вернулся в кабину, включил зажигание и, взявшись за заводную ручку, стал крутить изо всех сил. Каждый раз мотор начинал работать, но после пары циклов снова глох, и мне приходилось начинать всю эту проклятую процедуру с самого начала. После десятой или пятнадцатой попытки я немного устал и потерял бдительность. В очередной раз заводя мотор, я неаккуратно вставил заводную рукоятку. Она вылетела и, вращаясь, просвистела мимо меня. Если бы я не успел пригнуться, рукоятка раскроила бы мне череп. Она задела мочку моего левого уха, довольно сильно поцарапав его. Я потрогал хрящ, но он был цел.

Я сделал уже больше двадцати попыток, и весь покрылся потом и грязью. Глаза мои покраснели от напряжения. Я не отличаюсь мощным телосложением, вешу всего сто сорок фунтов. Но у меня цепкие пальцы и сильные руки, как и положено хирургу. Однако в конце концов я чертовски устал, и голова буквально раскалывалась от боли.

Вечер был тихий и жаркий. Закат уже догорел, и повсюду сгущались вечерние тени, но дорожные камни продолжали отдавать накопленное за день тепло. Если бы это был полдень, я бы подумал, что получил солнечный удар и поэтому на несколько минут отключился, совершенно этого не сознавая. Но солнце уже село. Мне было очень жарко, сильно болела голова. Но никакого обморока не было.

Помню, у меня тогда мелькнула мысль, что нужно толкнуть машину к обочине на случай, если кто-нибудь будет здесь проезжать, потому что я полностью перекрыл дорогу. Но потом решил не делать этого, потому что до сих пор не видел здесь ни одной машины.

Один раз, когда я крутил ручку, мне послышался сзади далеким автомобильный гудок и шум мотора приближающейся машины Я выпрямился и оглянулся, вытирая пот с лица. Но дорога была пустынна. Это жуткое завывание было, видимо, гудком проходившего где-то вдали поезда или шумом мотора летевшего за холмами самолета.

Пока я стоял, оглядываясь, появился какой-то вращающийся вихрь, несущийся вдоль дороги. Он мягко обдал меня горячим воздухом и понесся дальше. Я провожал его взглядом, пока он не исчез вдали. Прокатившись мимо меня, вихрь завернул и по несся по Топкой дороге, встряхивая кусты и траву и поднимая и; колеи мелкую песчаную пыль, подобно быстро несущемуся автомобилю. Но автомобиля там не было. Я не видел на дороге ничего кроме несущегося по ней небольшого вихря.

Провожая его глазами, я заметил желтую гремучую змею. Она лежала в одной из рытвин на Топкой дороге футах в двадцати от развилки, повернув ко мне плоскую голову. Ее неподвижные глаза были устремлены прямо на меня.

Большая гремучая змея - фута четыре длиной, цвета сухой травы с бледно-шоколадными отметинами - самка. Если правду говорят, что у самок более светлая окраска.

Я не знаю, долго ли змея там пролежала прежде, чем я её заметил. Но, наверное, она была там все время. Иначе я увидел бы, как она ползет. Движущаяся змея привлекает внимание. А эта лежала, желтая и неподвижная, сливаясь с желтыми корнями придорожной травы:

Не было ничего странного в том, что гремучая змея лежит здесь, на старой заброшенной дороге. Среди холмов всегда множество змей, особенно в августе на старых дорогах. Они любят лежать в тепле, среди прогретых солнцем камней и пыли, когда меняют кожу. В это время они почти слепы и легко могут попасть под машину. Единственное, что было необычного в этой желтой змее - это цвет ее глаз. У большинства гремучих змей пятнистые желтые глаза. А у этой глаза были красными, как адское пламя. Может быть, это свечение было вызвано последними отблесками ультрафиолетовых солнечных лучей, неуловимых для человеческого глаза. Тяжелые, лишенные век глаза змеи, отразив эти лучи, загорелись огненным светом.

Мне показалось, что змея мертва. Может быть, ее переехала машина. Но на всякий случай я вытащил заводную рукоятку и швырнул в гадину. Железо со скрежетом ударилось о камни точно в том месте, где только что неподвижно лежала плоская голова с ядовитыми зубами. Но там уже никого не было. Эта змея не была ни мертвой, ни слепой. Она долго лежала на камнях. Может быть, часы, а может быть, и дни, но по-прежнему была быстрой, как молния, в минуту опасности. Когда я бросил в нее рукоятку, она мгновенно скользнула в сторону и исчезла.

Фигура человека, исчезнувшего в лесу, маленький горячий вихрь, который пролетел мимо меня, свернул и понесся над дорогой, и желтая гремучая змея, лежащая в рытвине - вот и все, что я видел, пока возился с мотором у въезда на Топкую дорогу.

Я не засекал время, но знаю, что попал туда вскоре после заката и провозился до темноты. А это добрый час. Застрял я примерно в десяти милях от озера Мертвого Жениха.

Рукоятка отлетела в высокую траву у края дороги, но я не пошел ее доставать. Все равно ничего не выйдет, даже если крутить всю ночь, не устранив причину поломки. Я поднял капот и попытался поставить диагноз.

Не могу похвастать, что я хороший механик. Но внутренняя механика автомобиля сходна с человеческой. Внутри машины тоже много разных органов, и их работа может нарушаться по самым разным причинам. Я должен был разобраться в моторе и попытаться понять, для чего предназначена каждая деталь, и как они все взаимодействуют. Любому автомеханику это ясно с первого взгляда. Но, может быть, если бы ему пришлось в первый раз оперировать человека, ему тоже пришлось бы надолго задуматься. Однако если бы у этого механика была голова на плечах, он смог бы разобраться, как взаимодействуют между собой органы и ткани, руководствуясь своим здравым смыслом. А мне не хочется думать,

что я глупее его.

Наверное, в систему подачи горючего попала какая-то грязь.

Это единственная причина, по которой мотор может вот так глохнуть. Дело наверняка именно в этом. Я вспомнил, что у меня" была когда-то такая же неприятность с моим старым "Драконом". Только в. тот раз толковый механик быстро нашел и устранил неполадку, так что мне не пришлось до изнеможения вертеть рукоятку.

Насколько я помню, это не очень сложная процедура. Все, что мне нужно сделать - это открутить маленькую гайку, отсоединив бензопровод, прочистить маленький фильтр и выдувать грязь из бензопровода, пока не потечет чистый бензин. А потом снова закрутить гайку. Всё это займет не больше пяти минут. Нужен только маленький ключ. Мне нужно было сразу попытаться найти неисправность, а не терять столько времени даром. Тогда у меня не было бы этой ужасной головной боли, и я был бы уже на полпути к Данбери.

Я поднял сиденье, чтобы достать инструменты, но там оказался только домкрат с рукояткой, монтировка и связка ржавых цепей. Это было чертовски глупо. Мне нужен был всего лишь маленький ключ или хотя бы плоскогубцы. Но я не мог открутить эту гайку ни пальцами, ни зубами. Я заглянул в багажник, но там не было ничего, кроме моей сумки и саквояжа с хирургическими инструментами. Ни один из моих инструментов для этой работы не годился, и я снова захлопнул крышку.

С тех пор, как я свернул на Стоуни-Фолз, мне не попался ни один обитаемый дом, где можно было бы одолжить ключ. Эта ковыляющая фигура, исчезнувшая в лесу, и заросшие травой рытвины Топкой дороги тоже не обещали ничего хорошего. Поэтому я решил идти вперед, к Стоуни-Фолз.

Я оставил пиджак на сиденье машины, а ключи в замке зажигания. Казалось невероятным, что кто-то может пройти по этой забытой Богом дороге, пока меня не будет, но я на всякий случай вынул из кармана пиджака конверт, который дала мне экономка старого Джона Бухена, сложил его и сунул в задний карман, В этом толстом туго набитом конверте должно быть с полсотни банкнот. Я подумал, что если старик велел ей положить пятьдесят бумажек по одному доллару, то это довольно скудный гонорар. Более вероятно, что там лежат пятьдесят десяток, пять сотен долларов - очень щедрая плата за невыполненную работу.

Я шел в сгущающихся сумерках под громкое пение цикад. Дорога оставалась все такой же узкой и каменистой. С обеих сторон она была ограничена глубокими кюветами, заполненными пыльной, вытянувшейся в пол человеческого роста травой. А за ними непрерывной стеной тянулись поросшие вьющимся ядовитым кумахом каменные заборы. За заборами начинались дубовые и сосновые леса, да кое-где мелькали серебряные березовые рощицы. Через сотню ярдов дорога повернула, и машина исчезла из виду. Пройдя четверть мили, я увидел справа старое обшитое гонтом здание фермы. Дом стоял в сотне футов от дороги, среди высоких трав разросшегося утесника. Я подошел поближе и остановился, глядя на дом. Но окна были незастеклены, а развалившаяся труба лежала бесформенной грудой кирпича. От крыши остался только конек и стропила, словно голый скелет, сквозь который просвечивало серебристое вечернее небо. Даже брешь в каменной ограде, где прежде была калитка, так заросла высокой сорной травой, что по дорожке невозможно было пройти.

Я успел отойти на несколько шагов от дороги, пока понял, что дом заброшен. Вдруг я почувствовал, что нога коснулась чего-то мягкого. Я посмотрел вниз: на траве лежала старая, потерявшая форму голубая фетровая шляпа.

Вид у нее был чертовски странный. Поля были вырезаны по всему кругу зубчиками, смахивающими на зубья пилы, в тулье прорезаны дыры в форме крестов и звездочек, как это иногда делают мальчишки. Шляпа просто лежала под ногами, и вокруг не было никого, кому она могла бы принадлежать. А со всех сторон в заросших сорняками полях и лесах звенели цикады.

Не знаю, что заставило меня наклониться и поднять эту шляпу. Может быть, ее цвет. Она была перепачкана въевшейся грязью и жиром. Но из-под грязи и пятен проглядывал приятный светло-голубой цвет. Я всегда питал слабость -к светло-голубым шляпам, хотя они редко бывают в наших магазинах. Последнюю такую шляпу я купил, когда учился на выпускном курсе медицинского института. Я проносил ее лет пять и носил бы до сих пор если бы моя секретарша не взбунтовалась. Я храню ее так же, как большинство мужчин хранит свои старые шляпы - в шкафу у себя на Западной, 511.

Шляпа, которую я подобрал, несмотря на свой ужасный вид, была сделана из хорошего фетра. И неудивительно - на ней стояло клеймо магазина Хакслера на Пятой авеню, где я тоже всегда покупаю свои шляпы. Я вытянул наружу подкладку. Присмотревшись повнимательнее, я увидел на потемневшей ткани след от наклеенных инициалов бывшего хозяина. Сейчас они были счищены, но след четко выделялся на покрытой пятнами поверхности. Я отчетливо увидел свои собственные инициалы:

"Г. Н. Р., МЛ."

Это была моя собственная шляпа. Моя, и ничья больше. Совершенно сбитый с толку, я озадаченно смотрел на ее искромсанные поля. Когда же я видел ее в последний раз? На прошлой неделе или в прошлом году? А может быть, вчера? Когда человек откладывает какую-нибудь вещь, ему всегда кажется, что она лежит на том же месте, где он ее оставил. Образ этой вещи хранится в его памяти. Да, пожалуй, прошло уже немало месяцев с тех пор, как я в последний раз видел эту шляпу на полке своего шкафа. Может быть, во время какой-нибудь уборки миссис Милленс в порыве "уборочного энтузиазма", как она сама это называет, отдала ее привратнику или людям из Армии Спасения, не удосужившись даже сообщить мне об этом.

У меня появилось ощущение, будто я лишился чего-то родного. Я никак не мог от него избавиться. Шляпа оказалась на заброшенной дороге в сотне миль от дома. Грязная и искалеченная, она была когда-то неотъемлемой частью моего облика и моей личности. Шляпа ближе человеку, чем галстук и даже перчатки. Это своего рода символ нашей индивидуальности, профессии и положения обществе. Корона короля и чепец крестьянки, шляпа банкира и ковбойское сомбреро - головной убор и то, как человек его носит, показывает его характер и определяет стиль. Эта шляпа когда-то была моей, и я носил ее немного набок.

Теперь она изрезана ножом, как клоунский колпак. Я задумался о человеке, который носил ее последним. Наверное, ему тоже нравился цвет…

За те секунды, что я держал шляпу в руках, на кончиках моих пальцев добавилось не меньше сотни разных видов бактерий. Я отшвырнул шляпу в высокую придорожную траву.

У дороги, как раз на том месте, где я нашел шляпу, лежал раздавленный кузнечик. Я осторожно поднял его двумя пальцами. В тельце насекомого вдавилась серая каменная пыль от автомобильной покрышки или от наступившей на него ноги. Кузнечик был раздавлен раньше, чем на это место бросили шляпу.

Его усики еще шевелились, изо рта сочилась коричневая слюна. Передние лапки были сложены, как при молитве. Его глаза были темны, как сияющий черный кварц. В них еще теплилась жизнь, но меня они уже не видели.

Не знаю, сколько времени умирает раздавленное насекомое. Но, наверное, не долго. Шляпа пролежала здесь еще меньше. Может быть, мужчина или мальчик, который обронил ее, обнаружит свою потерю и скоро вернется, если шляпа ему нравилась. Я и сам мог бы точно так же забыть ее где-нибудь у дороги.

Я раздавил пальцами тело кузнечика и бросил его в траву.

Старый дом уставился на меня безглазыми окнами из-под скелета крыши. В серебряном сумраке пели цикады и попискивали птенцы куропатки. Выпрямившись, я услышал громкий звук, словно в кювете квакала лягушка-бык.

Я прислушался.

Кваканье повторялось размеренно, с интервалом в несколько секунд, словно для того, чтобы вдохнуть побольше воздуха. Звук был совершенно нечеловеческий.

Когда я двинулся дальше, пыльная трава в канаве немного шевельнулась, но не больше, чем ее могла бы качнуть лягушка. Я пошел дальше по дороге. У меня не было причин останавливаться из-за нечеловеческого кваканья лягушки… Хотя, если бы не головная боль, я наверняка понял бы, как важно, что я подсознательно определил это медленное кваканье как нечеловеческое. Никто не назовет кваканье нечеловеческим, если действительно квакает лягушка. Люди называют какой-то звук нечеловеческим только если предполагают, что его издал человек.

Еще через три четверти мили мне стали наконец попадаться признаки человеческой цивилизации - первые с тех пор, как я оказался на этой дороге из ночного кошмара. Первые признаки человека. И я почувствовал, что дыхание мое успокаивается, словно закончилась напряженная сцена в фильме, или словно я сам завершил какую-то изнурительную и страшную работу.

По обе стороны от меня уходили дорожки, огороженные неповрежденной увитой плющом каменной оградой. Левая дорожка вела к двенадцатифутовой зеленой изгороди из кустов калифорнийской бирючины, поросшей белыми, сладко пахнущими цветами, которые днем привлекают множество пчел. Справа, в высокой траве, виднелась выбеленная известью загородка от змей, окружающая старый яблоневый сад. Дорога тоже стала получше - она была уже не такой каменистой, немного более широкой и ровной. Похоже, что за последние сорок лет кто-то разок-другой ее ремонтировал.

Еще через несколько шагов над изгородью показалась красная крыша и свежевыкрашенный фасад дома. Вдоль дороги передо мной тянулась телефонная линия. Провод от последнего столба через зеленую изгородь был протянут к дому.

Этот тоненький проводок, небрежно брошенный на кусты, показался мне линией жизни. После долгой одинокой дороги среди безглазых домов и увитых ядовитым кумахом развалин, среди лесов, где исчезают безмолвные фигуры, у заброшенных придорожных полей, где лежит в сумраке моя старая искалеченная шляпа, после пения насекомых и моего проклятого одиночества - после всего этого я снова попал в привычный мир обычных нормальных вещей.

Я определенно не терял сознание и не впадал в каталептический транс. Я отчетливо помню каждую минуту того часа, который начался, когда я на закате свернул на дорогу Стоуни-Фолз. Может быть, даже слишком отчетливо. Ведь я тогда чувствовал себя таким дьявольски одиноким. Чувство заброшенности, впечатление, что я нахожусь в десятки раз дальше от людей, чем оказалось на самом деле, неприятная перспектива всю ночь шагать по этой каменистой, забытой Богом дороге - эти ощущения обострялись и усиливались с каждой минутой. Но на самом деле мое положение было не таким уж плохим. А теперь и вовсе наладилось.

- Для цивилизованного человека, - подумал я, - после обычной животной потребности в пище важнейшей является необходимость контакта с другими людьми.

У меня все еще болела голова, но череп уже не раскалывался надвое. И хотя по-прежнему многие мили отделяли меня от ближайшего города, а может быть, и от следующего дома, телефон гарантировал связь с целым миром и со всем сущим в этом мире. С ресторанами, такси, прачечными, гаражами и полицией, с последними новостями и с разговорами людей. Связывал так надежно, словно весь мир теперь находился за стеной соседней комнаты. Я был голоден, но благодаря телефону мог теперь получить еду или машину, которая доставит меня к еде. Я весь перепачкался, но теперь могу купить себе чистую одежду. Если я не смогу сам завести машину, все еще стоящую возле старого указателя у въезда, на ту призрачную, заросшую травой дорогу, мне достаточно позвонить, и механик из ближайшего городка быстро приведет ее в порядок. А если поблизости нет ни одного гаража - ничего страшного, придется выложить сотню долларов и вызвать механика из Питсфилда или из Данбери…

Чтобы в полной мере оценить пользу телефона, человеку нужно пройтись по такой мрачной дороге с раскалывающейся от боли головой.

Пройдя еще сотню футов вдоль зеленой изгороди, я увидел въезд на покрытую гравием подъездную дорожку со следами колес. Коттедж с красной крышей был всего в пятидесяти футах от меня. Это был полутораэтажный домик, построенный в Беркширском колониальном стиле. Стены были аккуратно побелены, а ставни выкрашены в красный цвет. На лужайке перед домом рос белый клевер и высокая голубоватая трава, За домом был разбит цветник.

Аллея вела мимо коттеджа к находящемуся в сотне футов за ним добротному гаражу, большому и современному, тоже с красной крышей и белыми стенами. В центре крыши на высоком шпиле был установлен медный флюгер в виде кузнечика. Я подумал, что он очень похож на знаменитый флюгер в Бостонском Фаней-Холле.

На дорожке перед входом в гараж стоял, загораживая вход, автомобиль со спущенными шинами. Слева я увидел аккуратно побеленный хлев и несколько курятников, хотя ни свиней, ни кур видно не было. Сзади на невысоком холме виднелась водяная мельница и бак для воды, дальше до самого леса тянулось каменистое.пастбище с маленькими рощицами вечнозеленых деревьев.

Это была прекрасная деревенская усадьба с некоторыми городскими удобствами, "urbs in rure" (Город в деревне (лат.) (Прим. пер.)), на оборудование которого кто-то с удовольствием потратил немного денег и изобретательности.

Этот дом с высокими стрельчатыми окнами и крошечными окошками мансарды был построен, видимо, в восемнадцатом веке. Нынешний владелец восстановил первозданную красоту и благородство его облика, очистив от никчемной мишуры, которой пытались украшать его прежние хозяева. Я понял, что это дача какого-то образованного человека с простым вкусом, любителя старины и одиночества. Здесь он читает, а может быть пишет книги, и подолгу с удовольствием работает в саду. Наверное, это отставной преподаватель колледжа, подумал я. И, судя по фанейскому флюгеру, он из Бостона.

У края дороги, рядом с аллеей, я увидел прибитый к пятифутовому столбику почтовый ящик. На нем было написано под шаблон мелкими буквами; "А. Мак-Комер".

Эта фамилия, довольно-таки редкая, сразу показалась мне знакомой. Это не мог быть кто-то из медиков, потому что врач непременно указал бы здесь все свои звания. Любой из нас согласится появиться в обществе без штанов, чем без надписи "Профессор" или "Д-р Мед" на почтовом ящике или на двери дома. Я стал перебирать в памяти преподавателей мединститута и вдруг вспомнил: "Психопатология убийства" Адама Мак-Комера, наш учебник по медицинской психиатрии на старшем курсе.

Это был совершенно уникальный учебник. Я до сих пор помню его вес, снова вижу клеенчатый переплет мрачного коричневого цвета, под которым были тысяча двести восемьдесят семь страниц убористого текста с примечаниями и комментариями. Насколько я помню, полное название, написанное на титульном листе книги, было: "Избранные случаи, позволяющие подойти к изучению основных проблем психопатологии убийства, с кратким обзором некоторых аспектов искажения и расщепления личности у людей с выдающимися умственными способностями. Адам Мак-Комер…" -следующие полстраницы занимал перечень почетных званий и титулов автора. Для краткости мы называли эту книгу "Толстый Мак". Старый Адам хорошо знал психологию потенциального убийцы. Это длинное и скучное название были придумано специально, чтобы отпугнуть эксцентричных любителей острых ощущений, которые не имеют никакого отношения к медицине. Иначе, как объяснил Мак-Комер в одном из своих сухих примечаний, они могут найти в этой книге слишком много интересного для себя. Он хорошо знал, как сильно может повлиять эта книга на неподготовленный ум. И действительно, "Толстый Мак" никогда не казался нам скучным и тяжелым для чтения. Ярко и умно написанная, очень содержательная, эта книга интереснее чем любой роман описывала психологическое состояние убийцы и путь, который привел его к. преступлению. Она навсегда останется классическим учебником, последним словом в этой области.

Конечно, этот А. Мак-Комер не может оказаться тем самым старым Адамом. Тот, наверное, давным-давно умер. Скорее всего, этот человек не имеет к нему никакого отношения и даже никогда о нем не слышал. Но все же Мак-Комер - очень редкая фамилия…

Я немного заколебался. Когда-то я восхищался "Толстым Маком" и знал наизусть целые параграфы из этой книги. В юности я был очень впечатлителен, и восхищение книгой перенес на ее автора.

Но все же я был не уверен, что мне сейчас хотелось бы встретиться с ним.

Мне важно проанализировать этот момент - мои ощущения, когда я в сумерках стоял у почтового ящика перед тем, как зайти внутрь. Тогда мне очень хотелось, чтобы это оказался кто-то другой, а не тот самый старый Адам Мак-Комер.

Отчасти потому, что я устал, болела голова, и мне не особенно хотелось встречаться с умным человеком, который может оказаться слишком разговорчивым. Отчасти, видимо, потому, что я всегда -считал, что автор и книга - это не одно и то же. Если человек написал великую книгу, то лучшее, что у него было, перешло в нее. Автор и его книга так же не одинаковы, как отец и сын, или как муж и жена. Они связаны, между ними есть много общего, но вам может нравиться один и не нравиться другой. Они не одинаковы.

Но было в моем нежелании идти и нечто большее. Старому Мак-Комеру, видимо, доставляло удовольствие подшучивать на страницах своего труда над медиками. Шутки его были незлыми и остроумными, но в то же время чем-то раздражали. В те времена врачи довольно смутно представляли себе природу умственных расстройств, а самые невежественные из нас даже считали психиатрию шарлатанством. Они говорили, что это псевдонаучная приманка для наивных дураков, вроде астрологии или френологии. Старый Адам никогда не опускался до участия в подобных спорах. Но вполне естественно, что ему нравилось подшучивать над врачами-практиками на страницах своей книги. Наверное, избежать подобного соблазна было выше человеческих сил. Одна из самых интересных глав "Толстого Мака" называлась "Джекиль и Хайд. Врачи". В этой главе он собрал случаи, когда убийцами оказались врачи. Там было много жутких историй. Прочитав эту главу, неподготовленный человек никогда уже не рискнул бы обращаться к доктору. Но это, конечно, не означало, что Мак-Комер мог бы заподозрить меня в убийстве только из-за того, что я врач…

В это время чибис, большая серая птица с белой грудью, стала носиться надо мной, едва не задевая крыльями лицо. Я увидел ее гнездо в цилиндрической открытой с обоих концов коробке, подвешенной рядом с почтовым ящиком. В гнезде сидели птенцы. Чибисы обычно выводят птенцов по несколько раз за лето. И они очень заботливые родители. Они всегда вьют гнезда возле домов и быстро привыкают к людям. Но эта мамаша отреагировала на меня так, словно ей никогда не приходилось видеть человека. Она металась взад и вперед перед самым моим лицом, рассекая сумерки серыми крыльями, словно я был какой-то кровожадной пантерой, от которой она должна защитить птенцов своим телом, своими слабыми негодующими криками.

Пройдя несколько шагов по аллее, я услышал в кустах тихий звон и кошачье мяуканье. Тощий серый кот с белой мордочкой и белыми лапами, в ошейнике с колокольчиками, скользнул из кустов на гравийную дорожку у самых моих ног. Он смотрел на меня с хриплым, рвущимся из горла мяуканьем, похожим на звук басовой струны.

Это не был дикий охотник. Ручной домашний кот с колокольчиком на шее. Он явно жил здесь - домашние коты всегда гуляют неподалеку от своего дома. Обычно я нравлюсь котам. Они с удовольствием трутся о мои ноги и не протестуют, когда я их глажу. Даже несчастные кошки из экспериментальной лаборатории, за которыми я ухаживал, когда был студентом, охотно ко мне подходили. Я всегда считал, что кошки мне доверяют. Присев на корточки, я протянул руку к коту и успокаивающе с ним заговорил. Но он только посмотрел на меня желтыми глазами, с хриплым воем отскочил и, поджав хвост, бросился прочь по дорожке, не переставая хрипло орать.

Когда Элинор и Сент-Эрм остановились, чтобы подобрать бродягу, в руке у Штопора был искалеченный серый котенок. Но я не представляю себе, какая может быть связь между ним и этим охрипшим котом Мак-Комера.

Свет в доме еще не горел. Откуда-то изнутри сквозь закрытые окна доносился голос, другой голос ему отвечал. Так что дома определенно кто-то был.

Подойдя ближе, я услышал за домом тихий ритмичный глухой звук, словно кто-то выбивал большой ковер, В сельских домах обычно оставляют открытым черный ход. Я пошел вокруг.дома туда, откуда доносились хлопки.

За домом в саду я увидел густые кусты с бледными распустившимися розами - кремовыми или желтыми. Я не смог разглядеть их в сумерках, но почувствовал густой аромат. Вокруг на клумбах росли высокие стебли дельфиниума и красного алтея и маленькие бледные хризантемы. Воздух был напоен свежим запахом трав, цветов и сырой плодородной земли.

Между клумбами были выложены узкие тропинки. Посреди травянистой террасы на белом деревянном пьедестале стоял, словно магический кристалл ясновидца, большой стеклянный шар. Днем он отражал все краски цветов, но сейчас был серебристым, как вечернее небо.

Высокий жилистый человек с покатыми плечами, одетый в полосатые шорты и мокасины, стоя ко мне спиной, трамбовал землю на клумбе, плашмя похлопывая по ней лопатой. Его обширную лысину окружала узкая кайма подстриженных волос. Большие уши были оттопырены, как у летучей мыши, беззубые челюсти сжаты. Когда я подошел по садовой дорожке, старик выпрямился, опираясь ладонью на рукоятку лопаты, и стал обмахивать второй рукой шею и плечи. Его длинная бледная рука была похожа на извивающуюся белую змею.

- Убирайся отсюда, проклятый маленький изверг! - пробормотал он.

Старик явно обращался не ко мне. Он не мог слышать, как я ступаю в своих довоенных спортивных туфлях на каучуковой подошве по неглубокой колее, продавленной шинами в гравии дорожки. Он думал, наверное, что ближайший человек находится от него не ближе, -чем в трех милях. Он просто отгонял москитов и разговаривал сам с собой, как многие одинокие люди,

- Будь ты проклят, кровавый убийца… Хлоп!

- Извините,- сказал я, остановившись у зеркального шара. Человек раздавил на своей лысой макушке насосавшегося москита. Когда он поднял руку, я увидел, что на ладони осталось кровавое пятно. Он так и замер лицом к клумбе, на которой работал, продолжая держать руку в двух дюймах от головы.

- Да? - шепотом сказал он.

- Я хотел спросить…- неуверенно начал я.

- Да? - повторил он.

Человек словно пытался сосредоточиться, не понимая, действительно он слышал мой голос или это ему почудилось. Если он действительно слышал, а не вообразил, то откуда, черт возьми, он мог доноситься? - То ли из дома, где все еще негромко тараторили две женщины, то ли голос донесся из сгущающейся вокруг него тьмы? А может быть, из-под земли?

- Я здесь, - сказал я, - позади вас.

- Позади меня? - повторил он.

Старик оглянулся, ссутулив плечи. Его загорелые пальцы сжимали рукоятку лопаты. Бледная грудь была выпачкана серой пыльцой утесника. Лицо и кисти рук были коричневыми от загара, гораздо темнее, чем туловище и руки. Сжав беззубые челюсти, он вглядывался в меня сквозь серебристую тьму внимательными бледно-голубыми глазами.

- Откуда вы, черт возьми, взялись? - беззубо прошамкал он,- Кто вы такой?

Я подошел к нему поближе.

- Моя фамилия Ридл,- ответил я.- Доктор Гарри Ридл из Нью-Йорка. У меня сломалась машина недалеко отсюда. Скажите пожалуйста, нет ли здесь поблизости механика…

- Механика? - пробормотал старик, уставившись на меня.

- Я не надеялся, что найду его. Думаю, что смогу и сам починить машину, если найду маленький гаечный ключ. Мне нужно всего лишь открутить одну гайку, а в моей машине не оказалось инструментов. Мне нужен маленький разводной ключ или хотя бы плоскогубцы.

Его губы растянулись в добродушной улыбке, в проницательных старческих глазах блеснула веселая искорка.

- У вас чертовски легкая и тихая походка для рыжеволосого человека, - беззубо улыбнулся он. - Вы сами меня немного завели, когда появились так неожиданно. Теперь мне придется вернуть вам долг и завести вашу машину. Так вы говорите, что нужно открутить гайку? Надеюсь, у меня в доме найдется что-нибудь подходящее. Повторите, пожалуйста, еще раз вашу фамилию. Ридл? А я - профессор Адам Мак-Комер. Вы это, наверное, уже прочитали на почтовом ящике.

Он взял лопату в левую руку и протянул мне правую. Его ладонь была гладкой, прохладной и сильной.

- Вы тот самый Адам Мак-Комер? - спросил я.

- Тот самый? - немного настороженно повторил он, будто ожидая, что если он признается, я тут же выложу ему какую-нибудь историю с загадочным убийством. - Да, я профессор Мак-Комер. Не думаю, чтобы в нашей медицине было много профессоров с таким именем.

- Вы были моим кумиром на последнем курсе мединститута, - признался я.

- В Гарварде? - спросил профессор. - Я читал у вас курс…

По тому, как он на меня смотрел, видно было; что он меня не знает и в то же время почему-то чувствует, что должен знать.

- Нет, я никогда не был вашим студентом, профессор. Я учился на юге. Просто мы занимались по вашей книге. Она была для нас почти как Библия.

- Да, - кивнул профессор, - там много интересного материала. Я знаю, что она нравится студентам.

Он еще раз прихлопнул землю и отбросил лопату за край клумбы, к самому порогу кухни.

- Вы, доктор, не увлекаетесь садоводством? - спросил Мак-Комер.

Когда я покачал головой, он добавил:

- А я как раз высаживал весенние тюльпаны. Сад отнимает уйму времени. Всегда находится какая-нибудь работа… Так вы говорите, что ваша машина заглохла на дороге? Здесь в округе нет ни одного механика. Но давайте подумаем, как решить проблему своими силами. Где стоит машина? Должно быть, вы уже проехали дом Унистера, иначе вы бы зашли к нему. Вы едете в сторону Стоуни-Фолз?

- Нет. Я проезжал через Стоуни-Фолз. Там я свернул к Уипль-Виллю, чтобы выбраться на шоссе номер семь.

- О! - сказал он. - Значит, вы двигались с той стороны?

- Да, - кивнул я, - оттуда. Я ехал по шоссе сорок девять-А и решил сократить путь.

- Понятно, - кивнул профессор. - Должно быть, вам пришлось немало пройти. Вдоль этой дороги нет ни одного жилища от самого Стоуни-Фолз.

Мак-Комер посмотрел на меня, словно рассчитывая, что я скажу что-то. Но я не знал, чего он ждет.

- Вы, наверное, видели, как мимо вас проехала серая машина с двумя мужчинами? - спросил он.

- Нет, - ответил я. - Мимо меня никто не проезжал.

Не думаю, чтобы в этот момент мысли профессора слишком сильно занимала машина, о которой он меня спросил. Его беспокоило что-то во мне самом. Пожалуй, ему казалось, что в моем облике чего-то не достает.

- Должно быть вы разминулись. Они выехали с этой дороги на шоссе сорок девять-А раньше, чем вы сюда свернули, - предположил профессор. - Когда я увидел эту машину, она мне очень не понравилась. За рулем сидел какой-то отвратительный маленький дьявол с острыми кошачьими зубами и рваным ухом. Кстати, что с вашим ухом?

- Когда я пытался завести машину вручную, рукоятка сорвалась…

Но Мак-Комер не слушал. Мысли его:были заняты какой-то проблемой. Я пошел за профессором к заднему крыльцу.

- Сидевший рядом с водителем человек очень напомнил мне этого парня, как его… -Мак-Комер говорил на ходу, через плечо поглядывая на меня. - Кажется, его зовут Сент-Эрм. Молодой нефтяной миллионер из Оклахомы. Очень симпатичный тип молодого бизнесмена-администратора. Не могу понять, что у него может быть общего с таким человеком.

Тогда я впервые услышал имя Сент-Эрма. В самый первый раз.

- Никогда о нем не слышал, - заметил я.

- Ничего удивительного, - ответил Мак-Комер.- Насколько я знаю, он в Нью-Йорке недавно. Меня с ним познакомил А. М. Декстер, владелец круглосуточного гаража на четырнадцатой Западной улице, когда однажды я заехал к нему подремонтировать машину. Насколько я понял, Сэнт-Эрм - тайный партнер Декстера в разработке какой-то секретной военной техники.

- Это первое, из-за чего я насторожился, когда увидел его в машине,-добавил профессор. -К тому же Сент-Эрм из тех парней, которым нравится таскать с собой кучу денег. Он сидел с, этим бродягой, откинув голову на спинку сиденья и глядел в небо. Лицо у него было как воск. Мне показалось, что губы Сент-Эрма шевелятся. Я тогда подумал, что он что-то говорит хохочущему маленькому демону за рулем. Но потом я решил, что он мог шептать какую-то молитву или губы его просто шевелились на ветру.

- Уверен, что мимо меня они не проезжали, - повторил я.

- Наверное, они свернули на Топкую дорогу, не доезжая вас, - заметил старый Мак-Комер.- Это тупик. Сейчас там никто не живет, кроме Джона Флейла. Больше им деваться было некуда.

Старик открыл дверь кухни. Оттуда донеслось тихое женское бормотание, которое я слышал, подходя к саду.

- Топкая дорога? - переспросил я. - Вы имеете в виду старую гужевую дорогу милях в полутора отсюда, заросшую травой и полевыми цветами? Перед ней стоит старинный столб со свинцовыми буквами и стрелками в виде руки. Она уходит в самую гущу леса. Вы знаете, моя машина заглохла прямо у начала этой дороги. И мимо никто не проезжал по крайней мере в течение часа.

Мы зашли в сумрачную кухню. Тихие женские голоса, которые я слышал раньше, доносились из неповешенной на рычаг трубки старого обшитого дубом настенного телефона, старинная деревенская телефонная линия с параллельными телефонами.

- …Бобби! Он убил Бобби!…

- О, моя бедная миссис Виггинс!

Старый Адам остановился передо мной. Он схватил трубку и несколько раздраженно повесил ее на рычаг, оборвав бормочущие рыдающие голоса. В наступившей тишине профессор повернулся ко мне и спросил, шамкая беззубым ртом:

Так вы были прямо на перекрестке Топкой дороги?

- Да. Машина заглохла перед самым перекрестком.

- И вы простояли там около часа?

- Добрый час, не меньше.

- И вы уверены, что мимо вас никто не проезжал?

- Уверен,- ответил я. - Во всяком случае, ни одна машина. Мимо пронесся какой-то вихрь и свернул на Топкую дорогу. Да еще какой-то человек шел по ней как раз, когда я остановился. Я рассчитывал, что он обернется, но человек исчез в лесу раньше, чем я вышел из машины.

- А как выглядел этот мужчина?

- Черноволосый, довольно высокий - по-моему, вашего роста. На нем были брюки цвета хаки и синяя, насквозь пропотевшая рубашка. Через левое плечо был переброшен пиджак или куртка. Он шел, наклонив голову вперед, длинными индейскими шагами, почти не отрывая ног от земли.

- Это Джон Флейл,- сказал Мак-Комер.- Вы видели его час назад на Топкой дороге?

- Да. Он как раз подходил к деревьям, когда я его увидел. Я не успел с ним заговорить, так что не знаю его имени.

- Джон сегодня работал у меня, - с некоторым усилием сказал Мак-Комер.- Я точно не знаю, когда он ушел. Знаю только, что эта машина проехала раньше. По-моему, Флейл ушел минут за десять до машины. Во всяком случае, не больше, чем сорок пять минут назад… Конечно, вполне вероятно, что вы видели Джона Флейла.

Еще несколько мгновений он стоял в полумраке, глядя перед собой отсутствующим взором, словно пытался смотреть сквозь меня. Я видел, что он абсолютно уверен в том, что человек по имени Джон Флейл ушел отсюда намного позже того момента, когда я увидел фигуру, движущуюся по Топкой дороге.

Не думаю, чтобы профессор мне не верил. Он. не считал, что я сознательно и умышленно лгу. Казалось, он сейчас размышляет, видел ли я живого человека или привидение. А может быть, он думал, не призрак ли я сам.

Мак-Комер взял с полки маленький никелированный разводной ключ, о котором я его просил.

- Подождите, пока я оденусь, - он протянул мне ключ. - Я схожу с вами и попробую помочь.

Профессор все еще раздумывал над проблемой, которая меня сейчас совершенно не интересовала. Но я не видел ни бледного лица Сент-Эрма, ни этого маленького красноглазого человека по имени Док. Мак-Комер был обеспокоен. Происходящее уже тогда волновало его. Именно тогда он взял с полки лежащую рядом с телефоном черную книжку и принялся искать в ней номер телефона Декстера, владельца гаража из Нью-Йорка.

Он довольно долго листал книгу, пока нашел номер. Не переодевая шорты и мокасины, все еще грязный и потный после работы в саду, профессор принялся торопливо крутить рукоятку бледной рукой, похожей на ветку, с которой ободрали кору.

Эта картина снова встает перед моими глазами. Полумрак кухни, куда мы зашли из сада. Никто еще не произнес ни слова об убийстве. Фамилия Сент-Эрм только что прозвучала впервые. Она ничего не значит для меня и лишь немногим больше для Мак-Комера. Маленький красноглазый дьявол для Мак-Комера - пока всего лишь человек, с хохотом промчавшийся по дороге за рулем большой серой машины. Для меня он вообще еще не существует. Имя Элинор Дери, юной невесты Сент-Эрма, пока ни о чем нам не говорит.

Только в воздухе нависла какая-то смутная угроза. Призрак, который я видел, автомобиль, которого я не видел… Мак-Комер явно чувствовал что-то неладное.

Не знаю, что больше волновало его тогда. То, что я видел, или то, чего я не увидел. Но он, по крайней мере, мог кое-что узнать о машине.

Профессор положил перед собой большие серебряные часы. Когда он покрутил рукоятку зуммера и снял трубку, линия была занята. Казалось, одновременно звучат три или четыре голоса.

Телефониста междугородней связи, пожалуйста, - прервал бормотание Мак-Комер.

- А, это вы, мистер Унистер. Говорит миссис Хинтерзейн. Я живу на дороге недалеко от вас. Я пыталась вам позвонить…

- Это профессор Мак-Комер,- перебил он. - Телефон пять-пять. Я хотел бы заказать короткий разговор с Нью-Йорком, если можно.

- О, профессор Мак-Комер! Я хотела вам позвонить, но побоялась, что вы заняты и опять будете меня ругать. Вы видели, как по дороге мчался серый автомобиль с ужасным бродягой…

- Да, он проезжал мимо меня.

- Он так напугал мистера Хинтерзея, что тот чуть не выпал из кресла. Он так жутко хохотал и нарочно задавил собаку бедных Виггинсов, Бобби. Это огромный добрый сенбернар с карими глазами, на котором так любили кататься их дети. В машине с ним сидел какой-то человек, который выглядел так, словно его ударили по голове! Миссис Виггинс, расскажите профессору Мак-Комеру, как он убил Бобби.

- Ах, профессор! Бобби стоял на обочине, когда он мчался на своей машине. Этот тип сидел за рулем, изогнувшись, как обезьяна. На нем была голубая шляпа с отрезанными полями. Он выглядел просто ужасно! Он резко повернул руль.

- Да, - с мягким спокойствием сказал Мак-Комер.- Да, я сам его видел. Хорошо еще, что там не оказался кто-нибудь из ваших детей, миссис Виггинс. С ребенком он бы наверняка сделал то же самое. Кажется, я знаю молодого человека, который сидел рядом с ним. Если вы позволите мне три минуты поговорить по телефону, я попробую это уточнить.

- Междугородная телефонная станция? Это Уипль-Вилль пять-пять. Мне нужен Нью-Йорк, Мордаунт, 2-8385.

Трубку взял сам Декстер.

- Да, все правильно, это моя машина. Ее одолжил Сент-Эрм, чтобы куда-то поехать со своей девушкой. Девушка собиралась вести машину… Нет, больше я ничего не знаю…

Вот так случилось, что когда я встретил девушку на темной дороге, ведущей от озера Мертвого Жениха, я уже слышал фамилию Сент-Эрма и знал номер машины и описание красноглазого дьявола. Розенблат, конечно, спрашивал, откуда я это узнал.

Разговаривая с Декстером, старый Адам продолжал просматривать свою черную книжку - искал другие телефоны, на случай, если выяснится, что это машина не Декстера, или что человек, ехавший с этим безымянным маленьким демоном - не Сент-Эрм.

Но все оказалось так, как он и предполагал. И это что-то объяснило Мак-Комеру. Когда он повесил трубку и ставил на место свою черную книжку, лицо его казалось удовлетворенным.

- Этот парень действительно оказался Сент-Эрмом,- хмуро пробормотал он.- Я всегда хорошо запоминаю лица. Но там должна была еще сидеть девушка, которая привезла его из Нью-Йорка. Хотел бы я знать, где она сейчас!

Он мог бы и не пересказывать мне разговор. Звучание этого телефона было громким и отчетливым, а я вовсе не глухой. Слух у меня намного лучше среднего, особенно, когда я стараюсь что-то услышать.

Когда я рассказывал, о чем можно узнать по голосу человека, размышляя о Штопоре и его голосе, то упустил эту деталь. Человек, который говорит громко, обычно плохо слышит. И наоборот. У меня всегда был хороший слух.

У Штопора, судя по его тихому голосу, должен быть слух, как у мыши.

Во всяком случае, я слышал, что сказал Декстер Мак-Комеру.

Ну, ладно. Значит это был Сент-Эрм. Ну, ладно. Значит это была машина Декстера. Ну, ладно. Значит, вначале ее вела девушка Сент-Эрма. Но я совершенно не понимал из-за чего был так напряжен старый Адам. Что так взволновало его сейчас.

Он сказал, что хочет знать, где сейчас девушка Сент-Эрма. Но я не понимал, зачем это ему.

Я все еще не видел связи.

- Великое изобретение, профессор, - заметил я. Мак-Комер недоуменно посмотрел на меня. Я чувствовал, что его тревога как-то связана со мной.

- Телефон, - объяснил я. - Я бы хотел, чтобы вы спросили этого своего знакомого из гаража, не согласится ли он приехать сюда помочь мне завести машину - за двадцать пять долларов и оплату дорожных расходов.

- Просить Декстера тащиться сюда, чтобы завести вашу машину? За сотню миль? Да как вам в голову пришла такая нелепая идея!

Повесив трубку, Мак-Комер поставил тазик на умывальник. Ему явно не понравилось мое замечание, хотя я всего лишь пытался шутливо напомнить ему, что неплохо бы завести мою машину. Конечно, я не рассчитывал, что механик согласится приехать сюда. Мак-Комер же принял это всерьез.

- Конечно, нет! - возмутился он. - Если бы я заговорил об этом с механиком, он решил бы, что я свихнулся. Вы не знаете Декстера, доктор. Он просто ненавидит провинцию и любит повторять, что в жизни не бывал севернее Бронкса. В Нью-Йорке таких много. Вы бы не выманили его сюда и за двадцать пять сотен долларов.

Тогда, боюсь, мне придется справляться своими силами, - улыбнулся я. - Вряд ли у меня найдется с собой двадцать пять сотен наличными.

Пока профессор наливал воду в тазик, я устроился на кухонном табурете.

Конечно, у меня в кармане лежал бумажник с сорока или пятьюдесятью долларами. А в другом кармане я чувствовал тяжесть пухлого конверта, который заставила меня взять экономка Бухена, Если там лежит пятьдесят бумажек и все они двадцатки, получается тысяча долларов. А если это пятидесятки… Впрочем, это был бы уж очень большой гонорар при таких обстоятельствах, учитывая, что я ничего не смог сделать…

Мак-Комер пристально посмотрел на меня. В грязной запыленной рубахе и брюках, с измученным, потным лицом, я должно быть смахивал на бродягу, и профессору показалось забавным, что у меня может оказаться с собой две с половиной тысячи. Лицо его расплылось в широкой улыбке, в уголках глаз появились веселые морщинки.

- Я и не думал, доктор, что у вас с собой столько денег. Вас сейчас беспокоит только эта проклятая заглохшая машина? Не волнуйтесь! Мы наверняка ее заведем. Вы сказали что это "Дракон-34?" И вы уверены, что засорилась система питания? Что ж, хоть я в этом ничего не понимаю, но вполне возможно, что так оно и есть. Во всяком случае, механик нам не понадобится.

Мак-Комер взял кусок хозяйственного мыла, смыл садовую грязь со своих загорелых рук, потом вылил из тазика воду и набрал чистую. Наклонившись, он стал обеими руками плескать воду себе на лицо и на большую бледную лысину. Отплевываясь и отфыркиваясь мягким беззубым ртом, профессор поливал свои оттопыренные коричневые уши и шею. Если бы кто-нибудь захотел снять фильм о том, как лысый старик шести футов ростом и ста восьмидесяти фунтов весом с наслаждением плещется в тазике, обрызгивая все вокруг, - лучшего момента для съемок ему бы не найти.

Наконец Мак-Комер вынырнул, сдернул с крюка над раковиной вафельное полотенце, промакнул им лицо и руки и старательно растер нимб коротких седых волос вокруг обширной лысины, а потом махровым полотенцем вытер костлявые ребра и спину.

После этой процедуры он явно почувствовал себя лучше.

Пока он вышел в спальню переодеться, я подошел к умывальнику выпить воды. Похоже, старый Адам не был хорошим хозяином. Впрочем, этого трудно ожидать от старого холостяка или вдовца, который живет один в деревне, наедине со своим садом и своими мыслями.

Холостяк. Я вспомнил, что книга "Толстый Мак" была посвящена "Моей сестре Еве, от которой я узнал все, что знаю о женщинах, и благодаря которой я их опасаюсь". Такая вот типичная для него суховатая шутка. Но человек, который даже шутя написал такое о своей сестре, никогда не женится. Такой родился убежденным холостяком и умереть ему суждено холостяком.

Эта мысль промелькнула у меня, когда я заглянул в раковину умывальника. Там валялись груды потемневшей серебряной посуды, высились пирамиды грязных чашек и тарелок с остатками всевозможной пищи. Посуда заросла всеми мыслимыми видами зеленой и черной плесени. Под микроскопом здесь можно было бы увидеть россыпи прекрасных цветов, не говоря уже о кустах, пальмах, эвкалиптах - флора на этих тарелках была богаче, чем Мак-Комер смог бы вырастить в саду за сотню лет, даже если бы работал от зари до зари. А все это великолепие выросло само по себе, без всякой обработки. Надо будет завести себе микроскоп… Как я уже говорил Мак-Комеру, я не садовник.

Рядом с посудой валялись гнилые или засохшие овощи -пучок увядшей морковки, несколько проросших картофелин, четверть капустной головы, покрытая слизью, и маленькая корзинка земляники, превратившейся в темную кашу с торчащими из нее хвостиками.

Со времени открытия чудодейственных целебных свойств пенициллина все медики с уважением, даже с благоговением, относятся к плесени. И все же при виде такой неряшливости мое мнение о Мак-Комере резко упало - если не как об ученом, то во всяком случае, как о человеке, Я и сам человек не слишком аккуратный, и миссис Милленс порой приходит в ужас, увидев мою одежду разбросанной по полу. Но я хирург и всегда слежу, чтобы вещи вокруг меня оставались чистыми.

У меня возникло подозрение - не может ли старый Адам оказаться пьяницей, из тех, которые периодически уходят в запой, совершенно отключаясь от всего мира. Такое иногда бывает с талантливыми людьми. И не всегда это влечет такие разрушительные последствия, как может показаться. Один из лучших преподавателей моего колледжа имел обыкновение четыре раза в год уходить в запой, с такой же неотвратимой регулярностью, как сменяются времена года. Он запирался в своей комнате, никого не желал видеть, к телефону не подходил, а если и снимал трубку, то лишь для того, чтобы промычать что-то нечленораздельное, ничего не ел, не брился и не умывался, не утруждался даже тем, чтобы раздеться и лечь в постель, а просто вытягивался, откинувшись, в большом кресле и жил эти дни в каких-то прекрасных грезах. Весь грязный и оборванный, с красными глазами, он все время что-то тихонько напевал. Продолжалось это обычно неделю или десять дней. Когда запой кончался, ему приходилось всё мыть. Мы, первокурсники, очень жалели его, потому что он был по-настоящему хорошим человеком. Кто знает, может быть, так было даже лучше для него. Этот человек умер молодым, но если бы не это, он вполне мог бы стать убийцей…

Как бы то ни было, вода оказалась вкусной и холодной. Это была родниковая вода, поступающая по трубам из бака, установленного на крыше гаража.

Когда Мак-Комер вернулся из спальни, на нем была чистая голубая рубашка, теннисные туфли и старенькие серые фланелевые брюки. Должно быть, он догадался, о чем я подумал.

- Доктор, мне следовало бы извиниться перед вами за беспорядок, - улыбнулся он. - Обычно здесь убирает Джон Флейл, но если за ним не проследить, он делает всё кое-как. Я был занят в саду и не посмотрел, что здесь творится. Надеюсь, вы нашли себе чистую чашку?

- Нет, я сполоснул. Кстати, вода у вас очень вкусная и прохладная.

- Да, - кивнул он, - здесь колодец глубиной двести футов. Он прорыт до самого скального основания, поэтому у меня такая хорошая вода. А может быть, доктор, -добавил Мак-Комер, изучающе глядя на меня, - вы хотите чего-нибудь покрепче? Я-то сам не пью, поэтому сразу не догадался вам предложить. Но у меня есть в кабинете немного медицинского спирта, из которого можно быстро сделать настойку.

Я поблагодарил и отказался - сказал, что тоже не пью. Может быть, небольшая выпивка и не вредит обычным людям, а иногда даже необходима, чтобы снять напряжение, но хирург никогда не должен притрагиваться к спиртному.

Я понял, что профессор сказал правду - он тоже совсем не пьет. Стало ясно, что промелькнувшая у меня мысль о том, что он может быть тайным алкоголиком - просто глупость. Даже случайный запой оставляет на человеке свои отметины. По меньшей мере, он ускоряет старение, и человек выглядит старше своих лет. А тело Мак-Комера, насколько я мог судить, было плотным, мышцы в хорошем Тонусе, в движениях чувствовалась сила и гибкость, как у человека в расцвете сил. Если не замечать зубов, вернее, их отсутствия, его при этом тусклом освещении вполне можно было принять за сорокалетнего. И при дневном свете он выглядел бы ненамного старше. Хотя, если учесть, что его книга уже лет тридцать считается классической, ему никак не может быть меньше шестидесяти пяти.

Возле камина на подставке с колесиками стояло что-то вроде диктофона со множеством радиоламп и проводов. Когда я спросил профессора, что это, он объяснил, что готовит продолжение "Толстого Мака". Он диктует текст на магнитофон, а специально нанятая стенографистка в Нью-Йорке расшифровывает записи. Когда мы уходили из кухни, Мак-Комер закатил аппарат в пристроенный рядом с кухней небольшой обшитый деревом чулан.

Мы вышли во двор. Профессор сказал, что на одном из колес его машины пробита покрышка, а на запаске протектор совсем стерся. Он специально оставил сегодня машину перед гаражом, чтобы Джон Флейл завулканизировал камеру. Но тот, видно, не успел. Впрочем, кажется, до места, где я оставил машину, не так уж далеко идти?

- Нет, - ответил я.- Это как раз на развилке, где начинается Топкая дорога.

Из стоявшей на заднем крыльце коробки с продуктами я достал банан, на ходу почистил и съел его. Я ничего не ел с тех пор, как утром, перед тем, как сесть в самолет, выпил чашку кофе с пирожком. Может быть, от голода у меня так раскалывалась голова?

Старый Адам все еще не был уверен, что я действительно ничего не видел. Не то, чтобы он считал, что я сознательно лгу. И все-таки он никак не мог в это поверить. Может быть, я почему-то забыл о том, что видел, и вспомню это позже. У него был с собой карманный фонарик, и он развлекался на ходу, то и дело освещая каменистую поверхность дороги.

- Вы не помните, как называется эта покрышка, где протектор выполнен в виде соединенных букв "S"? - задумчиво пробормотал он. - Кажется, "Сегурни"? Что-то вроде "Серебряные покрышки Сегурни".

- Да, кажется, так они и называются, - кивнул я. - Когда то эта фирма выпускала большие серые спортивные фаэтоны с фотографией красивой девушки на руле и с красной обивкой. Сейчас таких уже не достать.

- Однако такие машины еще встречаются, - немного раздраженно сказал профессор.- Автомобиль Декстера должен выглядеть именно так. Вот, посмотрите, здесь на дороге свежие следы. По-моему, эта машина проехала не больше часа назад.

Мы остановились и присели на корточки.

- Где? - спросил я.

Мак-Комер коснулся дороги грубым коричневым пальцем.

- Вот характерное "S",- нетерпеливо сказал он. - Здесь и вот здесь. Да, машина проехала недавно. Неужели вы не видите, доктор? - Что у вас с глазами?

- У меня аккомодация десять-Д, - сказал я. - Нормальное зрение.

- В этом-то все дело, - сказал он выпрямляясь.- Вы бы их легко разглядели, если бы носили очки. Ничего страшного.

Мы двинулись дальше. Мак-Комер по-прежнему светил фонариком на дорогу. Может быть, он мне не поверил - подумал, что на самом деле я ношу очки, а сейчас просто не признался из мелкого тщеславия, свойственного некоторым людям. Мак-Комер должен был знать, что такое аккомодация десять-Д и нормальное зрение. Он, наверняка, знал офтальмологию лучше любого окулиста, а анатомию лучше анатома, хотя и не был практическим врачом. У меня и в самом деле отличное зрение. Недавно я прошел комиссию в морскую авиацию, и в следующем месяце получу наконец свои нашивки после трехлетней борьбы за уход из больницы Святого Джонса - в армии тоже нужны хирурги. Так что я в своем зрении не сомневаюсь.

Я подумал, что Мак-Комер, может быть, просто внушил себе, что видит эти следы. Он знал, что мимо проехала машина - значит, здесь должны быть следы. Но я уверен, что никаких следов нет. Дорога твердая и сухая, и на ней нет пыли, на которой колеса могли бы оставить след. Твердая коричневая глина, кремневая галька и гранит.

Но серый автомобиль смерти все-таки проехал здесь, независимо от того, остались следы или нет. В этом профессор прав.

Мы подошли к дому с крышей-скелетом и выбитыми стеклами, стоящему среди высокой травы. Здесь, совсем рядом, я слышал странное кваканье, когда поднял эту чертову шляпу, а потом отшвырнул ее в сторону и пошел дальше.

Сейчас было тихо. Но на дороге возле этого места была кровь. Капли и маленькие лужицы. Они блестели в пляшущем свете фонарика. Мак-Комер остановился рядом со мной, наклонив лысую голову и ссутулившись. Да, это было то самое место. Но в прошлый раз я прошел мимо, не заметив крови. На дороге виден был круглый кровавый след ботинка на каучуковой подошве. Это был мой след.

Мы пошли по кровавому следу в заросший высокой травой кювет и там увидели Флейла. Он лежал навзничь на влажной земле, на дне канавы. Черные индейские глаза на смуглом лице смотрели в небо. Блестящие черные индейские волосы лежали, как подушка, под его головой. На Флейле была та же пропотевшая синяя рубашка, брюки цвета хаки и мягкие мокасины, в которых он шел, волоча ноги, когда я увидел его на закате у перекрестка Топкой дороги. Пиджак, который был тогда переброшен через его плечо, был по-прежнему зажат в правой руке.

- Не трогайте его, доктор! - предостерег Мак-Комер. Челюсти профессора двигались, словно он что-то жевал.

Я и не думал его трогать. Я не был ни официальным медицинским экспертом, ни коронером. Только положил руку на его сердце, чтобы убедиться, что он мертв.

- Это Флейл? - спросил я. Мак-Комер невыразительно кивнул.

- Но ведь вы его не знали? Конечно же, нет. Вы слышали, как я о нем говорил. Да, это Джон Флейл. Он ушел от меня всего минут за десять до того, как проехал этот автомобиль. Наверное, этот дьявол специально на него наехал.

Скорее всего, так оно и было. Тело Флейла было смято и исковеркано, как может изуродовать человека только быстро мчащаяся тяжелая машина. Страшный удар, наверное, переломал ему все кости. На рубашке Флейла виднелся след покрышки с четырьмя четко различимыми буквами "S", которые я не смог разглядеть на дороге.

Поразительно, что после такого удара он прожил еще не меньше тридцати секунд. Но он жил и сумел заползти в траву, на самое дно кювета, не выпуская из руки пиджак. Видимо, он умер полчаса назад, как раз в то время, когда я здесь проходил. Значит, это нечеловеческое кваканье в канаве было его последним стоном или предсмертным хрипом. Этот звук, в котором, как мне показалось, нет ничего человеческого. Потому что он был человеческим только отчасти.

Машина сбила человека. Колеса проехали прямо по человеческому телу, и это было ужасно. Но все же я еще думал, что это несчастный случай, а не убийство. Нет доказательств преступного умысла. Никто не знает, как это произошло. Да и что тут можно доказать, если Флейл шел по дороге один? Независимо от того, знал ли он того, кто его убил, и было ли это сделано умышленно, сейчас уже ничего нельзя определить.

Во всяком случае, это еще не было явным убийством. Тогда еще не было. Убийца не выслеживал свою жертву ночью - темный, жаждущий крови, с ножом в руке. Не было влажной кучи опилок, не было ужаса.

Тогда еще не было. Я видел, что здесь только что побывала смерть. Произошел автомобильный наезд и погиб человек. Но не более того.

- Нужно будет сообщить полиции,- сказал Мак-Комер.- Им понадобится подробное описание автомобиля Декстера и красноглазого человека, который сидел за рулем. Нам придется подробно рассказывать, как мы его здесь нашли. Вы, конечно, можете сказать, что никогда раньше его не видели.

- Мне показалось, что на закате я видел, как он идет по Топкой дороге, - возразил я. - И мне придется об этом сказать.

Мак-Комер некоторое время смотрел на меня, присев на корточки по другую сторону тела Джона Флейла.

- На вашем месте, доктор,- сказал он. - Я бы, наверное, не стал говорить о призраках.

Профессор поднялся, сделал шаг назад, и луч его фонарика заскользил по кювету.

- Кроме всего прочего, это и не нужно, - заметил он. - Призраки и галлюцинации, по-моему, не представляют для полиции никакого интереса. Им не нужны даже наши предположения и умозаключения, потому что они всегда несут отпечаток наших личных пристрастий. Вы вместе со мной обнаружили здесь тело Джона Флейла. И никто из нас к нему не прикасался. Это все, что интересует полицию. А для себя мы можем высказать предположение, что Джона сбила догнавшая его машина, когда он шел вдоль дороги, перекинув пиджак через плечо, как в видении, которое посетило вас перед его смертью. Мы можем предположить, что после аварии Джон сполз с дороги в канаву, где мы его нашли. Но полиция может провести своим собственные наблюдения и сделать свои выводы. Это их работа.

Мак-Комер молча пожевал беззубыми деснами.

- Конечно, - добавил он, - если нам удастся обнаружить какие-нибудь улики, дающие дополнительную информацию, то мы можем и даже обязаны показать их полиции.

Профессор медленно пошел по высокой траве и в дюжине шагов от тела Флейла нашел грязную голубую шляпу. Старик согнувшись разглядывал шляпу. Я подошел поближе. Мак-Комер к ней не притрагивался. Он только жевал беззубыми деснами, разглядывая в свете фонарика, как она лежит на сырой земле среди высокой травы, на самом дне канавы.

Шляпа насторожила и даже испугала профессора. Она выглядела сейчас очень странно, почти зловеще. Мак-Комер поднял глаза, неподвижные и бесцветные, и внимательно оглядел меня с ног до головы. Я почти физически почувствовал, как он снимает мерку с моей головы.

- Хотел бы я знать, как она сюда попала, - медленно сказа он, когда я присел на корточки рядом с ним. - Я чертовски хотел бы это знать.

- Это я бросил ее сюда.

- Вы ее сюда бросили? - переспросил профессор.

- Да, я нашел ее на дороге.

- О, вы нашли ее на дороге? - снова повторил он.

- Да, я заметил ее и подобрал. Это оказалась моя шляпа. Губы Мак-Комера зашевелились, оставаясь сжатыми. Он ничего не сказал, но я догадался о чем он думает. Он хотел сказать:

- О, это оказалась ваша шляпа?

- Да, - сказал я, поднимая шляпу и выворачивая наружу подкладку. - Ее сделали в ателье Хакслера на Пятой авеню. На ней следы моих инициалов. Вот, посмотрите. Это, несомненно, моя старая шляпа. Наверное, горничная отдала ее Армии Спасения или выбросила на свалку. Думаю, что проследить ее путь сейчас было бы очень сложно.

Мак-Комер выронил фонарик. Если бы я сейчас съежился до роста пять футов три дюйма, у меня появилась бы борода, длинные косматые каштановые волосы, маленькие красные глазки и острые зубы, он бы, я думаю, не удивился.

Профессор встал. Колени его слегка дрожали.

- Пойдемте, -сказал он. - Сейчас разберемся с вашей машиной, а потом я вызову полицию.

Пройдя еще ярдов пятьсот по узкой, ограниченной с обеих сторон кюветами дороге, вдоль которой тянулись старые каменные изгороди, увитые плющом и кумахом, мы подошли к повороту. В сотне футов виднелся старый "Дракон" - на перекрестке дорог, на том самом месте, где я его оставил.

Мы подошли к машине. Мак-Комер продолжал внимательно разглядывать дорогу, освещая ее фонариком, в поисках следов шин, которых я не видел. Но, увидев мою машину, он потерял к следам всякий интерес. А может быть, он тоже перестал их видеть?

Старая потрепанная машина стояла посреди узкой дороги совсем рядом с развилкой, напротив покосившегося дорожного указателя, Ни одна машина не смогла бы проехать, мимо. Чтобы объехать "Дракон", водителю пришлось бы свернуть в кювет, сминая пожухлую траву и по пути выбить кусок каменной ограды. Никто не смог бы проехать мимо меня ни по Топкой дороге, ни по Стоуни-Фолз. Теперь Мак-Комер это видел, Он молчал добрую минуту, стараясь все обдумать. Я тоже ничего не говорил, не желая вмешиваться, открыл дверцу, включил фары и вытащил свой фонарик. Потом поднял капот.

- Доктор, вы, наверное, неправильно определили время, когда стояли здесь, - сказал наконец Мак-Комер. Но в его голосе не чувствовалось уверенности. Он знал, что я был здесь именно в то время, о котором говорил.

- От заката, - сказал я, -до того времени, когда я пришел вам в сад. Вы помните?

- Да, - ответил Мак-Комер.- Помню.

Я ослабил гайку бензопровода маленьким разводным ключом открутил ее пальцами. Ключ нужен был только, чтобы сдвинуть гайку с места. Потом поднял конец трубки, взял его в рот и потянул себя воздух. Вылетела какая-то грязь или нитка, и тут же мне в рот полился чистый бензин. Причина действительно была в этом.

Я сплюнул, но вкус бензина еще долго оставался во рту. Потом снял маленькую сеточку фильтра, продул ее, поставил на место присоединив бензопровод, снова закрутил гайку, зажал ее ключом и закрыл капот. Вокруг стрекотали цикады. Мак-Комер стоял рядом, наблюдая за мной.

- А у вас не слишком богатое воображение, доктор Ридл.

- А что тут воображать?

- Большинство людей. всегда что-то воображают, - сказал он. - Понемногу, конечно.

- Может быть, это мой дефект, - сказал я. - Какого-то винтика не хватает. Но в мире, по-моему, вполне хватает выдумок и без моего скромного вклада. Дело сделано, профессор. Возьмите, пожалуйста, ключ, чтобы я его не забыл. Большое спасибо.

- Может быть, лучше оставьте его себе, - предложил Мак-Комер.

Он стоял с ключом в руке, глядя на меня

- Нет, спасибо. Мне он больше не понадобится. Не думаю, чтобы машина еще раз поломалась.

В темноте звенели комары. В лесу на Топкой дороге ухал филин. Я пошел по дороге с фонариком в руке, чтобы отыскать рукоятку, которую запустил в желтую змею. Рукоятка лежала в густой траве, я поднял ее… Тут луч моего фонарика осветил змею, лежащую под одним из кустов, вытянувшись как лента. Голова ее лежала на камне, изо рта торчали длинные ядовитые зубы.

Все-таки я попал в нее, хотя и не понял этого. Все произошло очень быстро. Слишком быстро даже для змеи. Она скользнула в траву, пытаясь скрыться, но это было все, что она успела. Смертельный удар настиг ее, и все было кончено. Теперь она умирала, глядя на меня тяжелыми неподвижными глазами. И кто знает, какие мысли были у нее в голове. Она, конечно, хотела меня укусить, но уже не могла.

Я оглянулся. Позади меня стоял Мак-Комер с большим камнем в руке.

- Все в порядке, - сказал я. - Она мертва.

Его беззубые челюсти жевали. Оттопыренные уши, казалось, шевелились. Мак-Комер отшвырнул камень в кусты и перевел дыхание.

В лесу глухо прокричал филин.

Я сел за руль и включил зажигание. Вращая рукоятку, я не много зарядил аккумулятор, и сейчас, когда я нажал старте двигатель чихнул и ровно заурчал.

Я положил рукоятку к себе на колени, чтобы профессор мог сесть рядом. Но места все равно было мало. Мак-Комер стал на подножку и ехал, держась за стойку ветрового стекла, наслаждаясь свежестью ночного воздуха. Мы проехали мимо темного полуразвалившегося дома с пустыми глазницами окон, мимо места, Где в траве лежало тело Джона Флейла. Наконец каменные заборы кончились, и я свернул за огороженную кустами бирючины подъездную дорогу к дому Мак-Комера.

Профессор сказал, что должен сообщить в полицию штата о том, что мы нашли тело сбитого машиной Джона Флейла, чтобы они начали розыск машины Декстера и ее зловещего водителя. Но ближайшее полицейское управление находится в Редсфилде, в двадцати милях от Стоуни-Фолз, и они доберутся сюда не раньше, чем через пару часов. Профессор сказал, что если я хочу этой ночью попасть в Нью-Йорк, то мне нет смысла так долго ждать. На случай, если полицейским понадобится меня допросить, я могу оставить ему свой адрес. Но, может быть, они обойдутся без моих показаний, потому что это будет всего лишь повторением его рассказа о том, как мы нашли труп.

Я согласился с профессором. Вообще я не из тех людей, кто старается увильнуть от дачи показаний. Но я, так же как и Мак-Комер, не был свидетелем самого преступления, и к тому же не видел ни машины, ни красноглазого водителя. Так что оставаться ждать полицию было бы для меня пустой тратой времени.

Я оставил профессору адрес больницы Сент-Джонса, объяснив, что там меня легче застать, чем дома, и высадил его у почтового ящика в начале аллеи. Чибисы, свившие гнездо возле почтового ящика, беспокойно зашевелились, но на этот раз не стали носиться перед моим лицом. Наверное, они плохо видят ночью.

Когда я завел машину, старый Адам еще мгновение постоял, глядя на меня, словно сомневаясь, существую ли я на самом деле. Потом он отвернулся и зашагал по аллее, где сегодня в сумерках удирал от меня, тощий, гнусавый кот. Профессор шел торопливо, словно хотел побыстрее избавиться от связанных со мной тревожных мыслей.

Через три-четыре мили в поле слева от дороги появилось невысокое бунгало с плоской калифорнийской крышей. Широкие окна из листового стекла были ярко освещены и наполовину прикрыты красными шторами. Подъезжая, я услышал какую-то дикую мелодию, несущуюся из включенного на полную мощность музыкального автомата или радиолы.

Вокруг дома шла широкая круговая аллея. Я подумал, что это, должно быть, чайный домик или кафе и, скрипнув тормозами, свернул, проскочив между двумя каменными столбами у входа. Голова моя все еще трещала, и я с удовольствием предвкушал чашку кофе и горячий сэндвич. Когда я поехал по аллее, то услышал, как под колесами хрустят какие-то щепки. Вдруг впереди в свете фар появилась фигура человека или животного, ползающего на четвереньках среди обломков. Существо было в леопардовой шкуре и светло-розовой рубашке. Над его задом словно петушиный хвост торчал пучок перьев. При виде машины оно с заячьим визгом подпрыгнуло и бросилось удирать бесшумными длинными скачками, словно химера из сюрреалистического фильма. Существо исчезло за дверью домика.

Я проехал круг по аллее и поспешно вернулся на дорогу. Ночной кошмар продолжался. Я уже проскочил между каменными столбами и повернул, когда эта невероятная фигура снова возникла в освещенной двери бунгало. В руках ее было что-то похожее на винтовку. Так оно и было - через мгновение я увидел вспышку и услышал выстрел, потом еще один… Но я уже выключил фары, и мчался

прочь.

Еще через две мили на дороге в свете фар возникли пять крошечных, словно гномы, фигурок. Увидев мою машину, они бросились удирать на обочину. Из темноты раздался мужской крик.

Поравнявшись с ними, я затормозил. Справа за оградой виднелся старый каменный дом с тускло освещенными окнами. Вокруг росли невысокие деревья с пышной кроной, похожие на яблоки, напротив меня у изгороди виднелась фигура мужчины, к которому прижались четверо или пятеро детей. Мужчина обнимал их за плечи, словно стараясь защитить. Его расширившиеся глаза были устремлены на меня. Этот несчастный испуганный отец пытался спасти своих детей от загадочной угрозы, таящейся в ночи. Человечество не выжило бы, если бы такое самопожертвование не повторялось постоянно, еще со времен саблезубых тигров.

- Где шоссе номер семь? - крикнул я ему.

- Поезжайте дальше, мистер! - раздался в ответ дрожащий -голос.

Он не столько указывал мне дорогу, сколько заклинал и молил побыстрее уехать. Побыстрее исчезнуть из его жизни, из этого тихого, доброго мира.

Еще две мили езды по темной извилистой дороге из ночного кошмара. Слева, совсем рядом с дорогой, из незавешенных окон покосившейся лачуги ярко светила лампа. Когда я приблизился, дверь хижины отворилась и свет упал на развалившееся крыльцо. В осветленном прямоугольнике света появился кривоногий толстый человек в нижней рубахе и широких рабочих штанах, с перебитым носом и густой копной волос. Толстяк держал за шиворот здоровенную рыжую дворнягу, помесь эрделя и колли. Он распахнул дверь и отпустил пса, хрипло выкрикнув короткую команду. С глухим рычанием пес рванулся вперед и помчался за машиной. Он не отставал от меня добрую четверть мили. Рыча, с покрытой пеной мордой, он бросался на колеса - свирепый, жаждущий крови и смертельно ненавидящий меня. Часто говорят, что собаки, дети и сумасшедшие безошибочно чувствуют характер человека. Если эта большая свирепая дворняга действительно что-то чувствовала, то я должен быть по меньшей мере Джеком-Потрошителем.

Впрочем, я проехал через кровь - может быть, этот запах и разъярил пса. На дороге была кровь Флейла и кровь сенбернара Виггинсов, перед домом которых я проезжал. И наверняка вся дорога была полита кровью Сент-Эрма, хоть тогда я еще не знал об этом. Но пес знал, иначе нужно допустить, что он просто люто ненавидел меня.

Дорога из ночного кошмара. Она вполне могла мне присниться, начиная с момента, когда я мучаясь от головной боли, свернул сюда на закате солнца. Призраки и полуразвалившиеся дома, красноглазая гремучая змея и моя изуродованная шляпа; и старый Адам Мак-Комер, уставившийся на меня сквозь садовую тьму, словно не в силах поверить, что я на самом деле существую; и мертвец в придорожном кювете, последний стон которого я слышал. Скачущее в свете фар фантастическое существо и испуганный отец, прижимающий к себе детей, словно я собираюсь их съесть. А теперь еще этот проклятый слюнявый пес. Если бы мог, он бы наверняка перегрыз мне глотку.

Настоящая дорога из ночного кошмара. Но это была реальная дорога. Она мне не приснилась. И я знал, что сам я тоже реальный. Уж в этом-то я уверен…

Наконец здоровенная свирепая дворняга отстала. Дорога снова опустела. Единственным моим желанием сейчас было чтобы эта дорога наконец кончилась. Чтобы я никого больше не встречал, пока не выберусь на широкую гладкую ленту шоссе номер семь и не помчусь к дому.

И все-таки для меня да и для всех остальных угроза до сих пор оставалась бесформенной и неосязаемой. Было только пронзительное завывание гудка, и серая машина, и уродливый маленький демон за рулем, с хохотом нажимающий на акселератор, и раненый человек рядом с ним, выглядевший, словно сама смерть. Большой добрый пес, сбитый на обочине. Несколько раздавленных мольбертов на аллее у дома сюрреалиста. Да еще изуродованное тело Джона Флейла, которое мы со старым Мак-Комером нашли на дороге. Мак-Комер не был даже уверен, что Сент-Эрм ранен -когда машина проезжала, его внимание было приковано к страшному маленькому человеку за рулем. Он даже не был уверен, что это действительно был Сент-Эрм, пока после моего прихода не позвонил Декстеру.

Отвратительно и немного страшно. Зловещая - вот подходящее слово для этой обстановки. Женщины обсуждают это по телефону, сидя у себя на кухнях. Пока я ехал, телефонный провод, протянутый на столбах вдоль дороги, негромко гудел. Все они уже слышали, как Мак-Комер звонил в полицию - рассказывал, что мы нашли труп Джона Флейла и передавал номер машины, который узнал от Декстера.

Всё это достаточно страшно. Но пока нет и речи об умышленном убийстве. Пока еще нет ужаса. Еще не найден первый человек, убитый зазубренным хлебным ножом.

Его еще предстоит найти, и тогда все станет реальным. Эти люди, мимо чьих домов я проезжал, еще не знали, что прежде, чем они погасят свет, если они полуночники, или прежде, чем они успеют крепко уснуть, если они ложатся рано, всем им -всем мужчинам, живущим в радиусе десяти миль отсюда-предстоит взять свои фонари и винтовки, завести машины и выйти на облаву. Они будут охотиться вдоль Топкой дороги и в лесах по обе стороны от нее. У старой лесопилки, где дорога упирается в болото, через которое ведет узкая деревянная кладка, им предстоит выслеживать красноглазого маленького Штопора, человека с собачьими зубами и разорванным ухом, человека, который убил Иниса Сент-Эрма и резал его тело хирургическим ножом, человека, убившего старого профессора Мак-Комера и спрятавшего труп в яме у лесопилки, под тоннами сырых гниющих опилок, человека, который убил Унистера, а теперь уже, наверное, и полицейского Стоуна, и Квелча, и самого Розенблата. И Бог знает, скольких еще людей из тех, что выслеживают его сейчас в темноте.

Но пока, чтобы все стало реальным, нужно найти его первую жертву. Найти Иниса Сент-Эрма…

Через четверть мили после того, как от меня отвязалась проклятая собака, в свете фар возникла фигура девушки в белом жакете, прижавшейся спиной к скале. Она была вся исцарапана, одежда покрыта колючками, лицо - бледное и испуганное. Девушка отчаянно махала рукой, умоляя, чтобы я остановился. У нее украли машину и похитили жениха.

Когда я пригласил ее сесть в машину, она повернулась и бросилась бежать. Но я догнал ее и посадил в машину. Немного успокоившись, девушка рассказала, что ехала вместе с Инисом Сент-Эрмом, и что они собирались пожениться. На дороге они подобрали бродягу. Этот человек напал на Сент-Эрма, а потом пытался выследить ее в лесу, где она пряталась. Не найдя девушку, он умчался по дороге, откуда я приехал. - Вы его не видели? - спросила она.

Я ответил, что не видел, но могу отвезти ее в полицию.

Дорога была узкая, и чтобы развернуться, пришлось проехать вперед, до площадки над озером Мертвого Жениха. Там я вышел и, проведя рукой по окровавленной траве, понял, что произошло убийство.

Я развернулся и привез девушку сюда, в дом Мак-Комера. Когда мы подъехали, на дороге перед домом стояла полицейская машина. Я подъехал по вымощенной гравием подъездной дорожке к двери кухни, и, выходя, решил на этот раз забрать ключи в карман. Фургончик Мак-Комера, стоящий перед большим белым гаражом в конце дорожки, был не на ходу из-за пробитой покрышки, так что я не перекрывал ему дорогу. Я вообще не люблю мешать людям.

На кухне горела керосиновая лампа, из открытой двери гостиной пробивался яркий свет. Внутри оказался полицейский - светловолосый парень с широким улыбающимся лицом. Он как раз заканчивал телефонный разговор и, положив трубку на рычаг, кивнул нам с вежливой профессиональной улыбкой.

- Полицейский Стоун, - представился он. - Чем могу быть вам полезен?

Стоун провел нас в старомодную и немного пыльную гостиную. Стоявшая на столе керосиновая лампа с зеленым абажуром заливала комнату мягким приятным светом. Девушка села на диван, набитый конским волосом, и, пристально глядя на полицейского, рассказала ему свою историю, старательно, словно рассказывала в классе стихотворение, заданное на дом.

Стоун слушал молча, всё с той же незначащей улыбкой.

- Вашу машину нашли, - сказал он, когда девушка договорила. - Мистера Сент-Эрма в ней не было. Это хороший признак. Если бы он был серьезно ранен, или… допустим, убит… этот Док наверняка бросил бы его. Больше похоже на то, что он заставил мистера Сент-Эрма идти с ним, приставив ему нож к горлу. Но это безумная попытка похищения. Далеко они не уйдут. И когда Док поймет, что его загнали в тупик, он наверняка сдастся. На розыск уже пошли лейтенант Розенблат и профессор Мак-Комер вместе с мистером Унистером, который живет в соседнем доме. Лейтенант прислал меня сюда вызвать по телефону подкрепление. Я думаю, мы справимся быстро.

- А где обнаружили машину? - спросил я.

- В конце Топкой дороги.

- Топкой дороги?

- Да, - подтвердил он, - За домом Джона Флейла. Вы, наверное, знаете эту старую гужевую дорогу в миле отсюда. Это единственное ответвление на дороге между Уипль-Виллен и Стоуни-Фолз.

- Да, я знаю эту дорогу, - кивнул я.

- А вам, мисс Дери, остается только ждать и не слишком волноваться, - Стоун улыбнулся девушке. - В радиоприемнике, кажется, нет батареек, зато на полке лежат журналы и какие-то книги. Если хотите, возьмите почитать. А я пойду сварю кофе.

Но девушка оставила очки в машине, когда выходила вместе с Сент-Эрмом у озера Мертвого Жениха. А читать без очков она не могла. По настоянию Стоуна девушка все-таки взяла со стола старый иллюстрированный журнал и стала листать его, чтобы скоротать время тревожного ожидания.

Я вышел на кухню вслед за Стоуном.

- Вы живете где-то здесь, доктор Ридер? - спросил он меня, ставя на печку кофейник.

- Ридл,- поправил я. Нет, я живу в Нью-Йорке. Я возвращался домой из Вермонта. Не представляю себе, как эта машина могла мимо меня проехать.

- Вы видели, как она ехала мимо вас?

- Нет, не видел.

- А я так вас понял, что она проехала мимо вас, - сказал Стоун. - Мы ищем людей, которые видели эту машину и сидевшего за рулем человека.

Тогда я ничем не могу вам помочь, - я развел руками.

Когда профессор Мак-Комер позвонил в полицию, Стоун и его начальник лейтенант Розенблат уже ехали сюда из Ридсфилда. Они прибыли не больше, чем через полчаса после моего отъезда.

Задача у них была самая обычная - расспросить Джона Флейла насчет его брата Пита. Тот две недели назад освободился из Уэзерсфилдской тюрьмы, отсидев там три года за то, что в Бриджпорте в пьяной драке убил человека. После того, как его условно-досрочно освободили, Пит не явился на регистрацию, и Бриджпортская полиция просила Розенблата расспросить его брата, потому что до них дошли слухи, что Пит уехал из штата на Западное побережье. Радио в их машине было выключено, и по пути они ничего не узнали: ни о звонке профессора Мак-Комера, ни о загадочной серой машине с хохочущим красноглазым водителем. Не застав Джона Флейла в его маленькой хижине, построенной из картонных коробок, они развернулись и уехали к Мак-Комеру расспросить его о Питере Флейле.

Но профессор ничего не слышал насчет Питера. Джон ни разу не говорил о нем, и старый Адам был уверен, что Пит домой не возвращался. Только тогда полицейские узнали о гибели Джона Флейла.

Когда Мак-Комер позвонил в Редсфилд, ему сказали,.Что сюда едут двое полицейских, и что, не обнаружив Джона Флейла, они наверняка заедут к нему. Профессор заранее приготовил для гостей кофе. Они выпили по чашечке и поехали туда, где был сбит Флейл. В свете полицейского прожектора они обнаружили то, чего не заметили мы с Мак-Комером - большой камень, залитый кровью, с приставшими к нему черными волосами.

Осмотрев лежащее в кювете тело, они обнаружили, что Флейл не был убит при наезде. Его затылок был разможжен. Эта страшная рана не могла быть нанесена при ударе машины. По форме она соответствовала окровавленному камню, который они только что нашли. Похоже, что кто-то тихо подобрался к Флейлу, когда он, шаркая, брел по дороге, и нанес ему смертельный удар прежде, чем автомобиль раздавил его грудь и переломал кости.

Осматривая место преступления, полицейские обнаружили кровавые следы туфель на каучуковой подошве и старую, изрезанную шляпу. Потом они повезли тело Флейла в его лачугу, стоявшую в самом конце Топкой дороги.

При свете фар в дорожной грязи четко выделялись свежие следы покрышек с переплетенными буквами "S". Стоун сказал, что они с лейтенантом заметили эти следы еще когда в первый раз ехали к Флейлу. Но тогда они не обратили на них внимания, потому что это не имело никакого отношения к цели их поездки. Но на этот раз они поехали по следу и немного дальше, перед старой лесопилкой, где заканчивалась дорога, обнаружили серый открытый "Кадиллак" с красными сиденьями.

Правая дверца и сиденье были забрызганы кровью. Рядом с машиной валялась втоптанная в грязь панама. Вокруг было много огромных бесформенных следов, словно маленький убийца, обмотав ноги обрывками одежды или сумок, обошел вокруг машины, потом ушел к лачуге Джона Флейла, опять вернулся сюда и ушел в никуда. - Этой девушке очень повезло, что она осталась жива, - доверительно сказал мне Стоун с той же неизменной улыбкой. - За жизнь Сент-Эрма я сейчас и гроша ломаного не дал бы. Этот парень наверняка маньяк-убийца. Наверное, он хотел сбросить труп Сент-Эрма в какой-нибудь глубокий овраг у глухой дороги и ехать дальше. А на Топкую дорогу свернул, видимо, по ошибке, рассчитывая срезать путь. Видно, парень никогда не бывал в этих краях. Или уехал очень давно и забыл здешние дороги. Если бы он не свернул, то давно выехал бы в Стоуни-Фолз на шоссе Сорок Девять-А и к тому времени, когда был объявлен розыск, проехал бы добрых полсотни миль. Конечно, мы все равно быстро нашли бы машину. Но если бы убийца догадался бросить ее заранее, на окраине какого-нибудь городка, то найти его было бы гораздо труднее. Труп Сент-Эрма он наверняка спрятал, так что когда этого типа возьмут, мы не сможем ничего доказать. Но в случае с Джоном Флейлом убийство было наверняка.

Я уже знал, что здесь произошло убийство. Ведь я прикоснулся к нему в девяти милях отсюда, на площадке у озера. Если бы я осмотрел тело Джона Флейла, когда мы с Мак-Комером его обнаружили, то, наверное, сразу определил бы, что с ним произошло.

- Забавно, что я подумал, будто ваша фамилия Ридер,- Стоун снял с печи кофейник и поставил на стол чашки. Я с удовольствием отметил, что на этот раз они были чистыми. Из умывальника исчезли горы грязной посуды, и сама раковина сверкала чистотой.

- Я подумал, что вы, может быть, родственник старого Ридера, который жил здесь когда-то. Этот дом принадлежал старому Генри Ридеру. Его сын, молодой Гарри Ридер, исчез семь лет назад, после того как зарубил топором всю свою семью. Люди думают, что он утонул в болоте. Вы, наверное, читали об этом в газетах?

Полицейский протянул мне чашку ароматного дымящегося кофе.

- С тех пор здесь никто не жил. Люди старались обходить этот дом стороной. А в марте я чуть не лопнул со смеху, когда услышал, что этот дом покупает профессор Мак-Комер, знаменитый специалист по психологии убийства. Мой двоюродный брат, Джордж, работает в Редсфилде, в агентстве по продаже недвижимости. Он рассказал мне, что старик купил дом с участком не глядя. Как и многие другие горожане, он видел только фотографии в нью-йоркском офисе агентства. Тем не менее Джордж получил свои комиссионные. Мак-Комер решил, должно быть, что получил хороший дом по дешевке. Он, конечно, подновил фасад, все покрасил заново и перекрыл крышу, выполол сорняки в саду. Но я бы ни за что не согласился жить на этой ферме. Всегда есть шанс, что сюда снова заявится молодой Гарри. Забавно док, что я подумал, будто ваша фамилия Ридер!

- Нет,- ответил я.- Моя фамилия Ридл. Доктор Генри Н. Ридл Младший из Нью-Йорка. И я не люблю, когда меня называют "док".

Какая-то машина подъехала к дому и остановилась позади моей. В кухню вошел человек. Это был высокий худой мужчина с тремя длинными, аккуратно прилизанными волосками на макушке. На нем был высокий крахмальный воротничок и черный галстук-бабочка.

Человек сказал, что его зовут мистер Квелч. Он работает почтмейстером в Уиплль-Вилле - небольшом поселке у выезда на шоссе номер семь. Он услышал по телефону об этом сером автомобиле и сразу приехал сюда. В семь-тридцать шесть автомобиль подъехал к почте. В нем сидел смуглый парень в панаме и девушка в очках с голубой оправой. Они спрашивали насчет места для пикника. А на заднем сиденье был этот заросший тип. Смуглый парень здорово смахивает на Пита Флейла по кличке Два Пальца. Только он гораздо лучше одевается и, конечно, интеллигентнее и богаче Пита.

- Это был не Пит, - объяснил ему Стоун. - Это человек из Нью-Йорка по имени Сент-Эрм.

- Я и сам понимаю, что это не Пит, - согласился мистер Квелч. - Пит гораздо старше. Но этот Сент-Эрм наверняка знает, как снимать девочек. Или они сами к нему подкалываются. Девушка, которая сидела за рулем серой машины, была просто сногсшибательная. Настоящий цветочек. Такая хорошенькая, что ее хотелось съесть…

- Сейчас она здесь, в соседней комнате,- сообщил Стоун, чтобы прервать его излияния.

Тут мистер Квелч отмочил новый номер. Он двумя руками поправил галстук-бабочку, вскинул голову и двинулся в гостиную, старательно приглаживая ладонью волоски на макушке…

Позже Квелч очень подробно пересказал лейтенанту Розенблату свой разговор с Сент-Эрмом у почты. Это был скорее не допрос, а монолог Квелча. Единственная ценность этой информации была, наверное, в том, что Квелч был последним человеком, говорившим с Сент-Эрмом, и скорее всего последним, кто видел его живым. Не считая, конечно, Штопора, который видел его до самой смерти, и возможно, обменялся с ним несколькими злыми короткими фразами перед тем, как в воздухе блеснуло длинное зазубренное лезвие.

Пока машина стояла перед почтой, Квелч смог подробно рассмотреть Штопора. Он увидел всё, кроме порезанного уха, потому что тот сидел к нему другой стороной, и роста, потому что Штопор сидел. Туловище у него было нормальной длины, а руки даже немного длинноваты. Наблюдательный он человек, Квелч! Он видел, наверное, не меньше, чем заметил бы я сам. Впрочем, я никогда не видел Штопора.

После кофе Стоун собирался ехать на Топкую дорогу, чтобы включиться в поиски. Я спросил, можно ли поехать вместе с ним. Квелч - как раз подходящий человек, чтобы оставить его с молодой невестой Сент-Эрма. Забавный парень - Дон-Жуан образца двадцатых годов. Его непрерывные разговоры и бородатые анекдоты помогут ей отвлечься от того темного и загадочного, что происходит сейчас у старой лесопилки.

Когда мы со Стоуном садились в полицейскую машину, из комнаты доносился смех Элинор. Тогда она еще не знала обо всем этом ужасе.

Она и сейчас еще не знает. И не узнает, пока не проснется. И никогда не узнает, если я смогу избавить ее от этого.

Он подкрался к Джону Флейлу сзади и убил его ударом камня по затылку, а потом переехал машиной его тело.

У озера Мертвого Жениха он смертельно ранил ножом Сент-Эрма. А потом промчался по дороге, и Сент-Эрм, беспомощный, истекающий кровью, трясся на сиденье рядом с ним. Он свернул на Топкую дорогу, остановил машину и избивал полуживого Сент-Эрма дубинкой, пока не добил его. После этого - или раньше - он отпилил Сент-Эрму кисть правой руки и бросил тело в болото.

Он убил Мак-Комера, который, похоже, смог подобраться к нему слишком близко, и зарезал Унистера, когда тот с воплями мчался ко мне, чтобы рассказать об убийстве профессора.

Наверное, он убил почтмейстера Квелча - час назад я слышал его крик откуда-то из-за леса за домом Мак-Комера. Возможно, он убил и самого Розенблата, хотя, когда лейтенант бросился из дома на крик Квелча, в руке у него был пистолет,

Может быть, он убил еще многих. Сейчас полицейские привезли сюда собак. Но от них тоже не будет толку.

Унистер, баскский художник-эмигрант, который жил дальше на этой же дороге - юркий маленький человек с блестящими глазами. Когда я снова увидел его на дороге вместе с Мак-Комером и Розенблатом, его черные волосы были смочены и аккуратно причесаны. В яркой гавайской рубашке, оранжевых брюках и сандалиях на веревочной подошве он выглядел совершенно нормальным человеком. Когда мы с полицейским Стоуном присоединились к ним у дома Флейла, Унистер разразился длинной тирадой.

- Определенно это сюрреалистическое убийство. Это убийство совершил гений. В нем чувствуется символизм. Вы, полицейский Стоун и лейтенант Розенблат, не в состоянии подняться над повседневностью. Вы можете вообразить только угрюмого убийцу, совершающего преступление ради денег. Этого преступления вам не понять. Чтобы разобраться как следует, вам нужно обоим надеть леопардовые шкуры, ночные рубашки, воткнуть себе в зад перья вместо хвоста и исполнить танец штопора и бутылки. Вы, доктор Ридл, чересчур прагматичны и лишены воображения, чтобы это понять. Чего вам не хватает, это способности поверить в существование призраков, которых просто не может быть. Даже вы, профессор Мак-Комер, перестали каждый день посылать Джона Флейла за бутылкой теплого жирного молока. Молока от моей прекрасной джерсийской коровы с большими влажными глазами. А ведь только это молоко способно освежить мозг психолога. Унистер насмешливо расхохотался.

- Сюрреалистическое убийство! - восторженно повторил он. - И нужен сюрреалист, чтобы понять и объяснить его. У меня есть ключ, я понимаю символику. Я буду интерпретировать и объяснять все факты. Дайте мне парик, полкочана заплесневелой капусты, пару стеклянных вставных глаз, старый зонтик, манекен от портного, кубик льда и книгу "Майн Кампф" с заглавием, напечатанным красными буквами. Тогда я воссоздам портрет убийцы и все вам объясню.

Во всем, что наговорил Унистер, не было никакого смысла.

Абсолютно никакого.

Это я понял сразу. Просто он немного чокнутый. Такие, как он, всегда слетаются к месту убийства, словно мухи на падаль. Немного выпив для храбрости, они позируют и чистят перышки, теша свое мелкое тщеславие. Они пытаются всем втолковать, как бы они здорово раскрыли дело, превозносят себя и показывают, насколько они талантливее, чем полицейские и этот мертвец, лежащий у их ног. А может быть, Унистер действительно ненормальный и всерьез считает, что сюрреалистическая картина помогла бы все объяснить.

Как бы то ни было. Штопор услышал его слова и принял их всерьез. Мы нашли Унистера с перерезанным горлом вскоре после того, как он сам нашел Мак-Комера. Он лежал в глубокой яме с сырыми опилками, засыпанными туда лет сто назад.

Вернее сказать, Унистера нашел я.

- Вы были вместе с профессором Мак-Комером, когда обнаружили тело Джона Флейла, не так ли, доктор? - лейтенант Розенблат пристально смотрел на меня.

- Да,- кивнул я.- Мы увидели его одновременно. На дороге были следы крови, ведущие в кювет. Я, конечно, не знал, кто этот человек. Никогда раньше я его не видел. Незадолго до этого я проходил по дороге, и слышал странные хрипы. Но мне и в голову не пришло, что это хрипит человек. Я тогда думал об этой проклятой голубой шляпе. К тому же у меня ужасно болела голова. А когда мы с Мак-Комером вернулись, чтобы ремонтировать мою машину, то нашли Флейла.

- Под "этой проклятой шляпой" вы подразумеваете свою собственную шляпу, которую здесь нашли? - уточнил Розенблат, повернув ко мне приплюснутое морщинистое лицо.

- Да. Я говорю о своей старой шляпе, которую нашел здесь.

- Честно говоря, я бы предпочел, чтобы вы не признались, что это ваша шляпа.

В этом я не сомневался.

- Извините, что не смог доставить вам этого удовольствия.

- Вы удивительно ловко находите трупы, доктор. Ведь Сент-Эрма, кажется, тоже нашли вы?

- Я не знал, что это он. Труп всегда казался мне лишенным индивидуальности. Я никогда не видел Сент-Эрма живым.

- Я знаю, что не видели, -вздохнул Розенблат. -Я слишком хорошо это знаю. Если вы мне повторите это еще раз, я сам скручусь штопором. Вы никогда не видели Сент-Эрма и вы никогда не видели этого красноглазого маленького Дока. Весь час, когда произошло убийство и когда он проезжал здесь на машине, вы провели на Топкой дороге. Но вы не видели ни людей, ни машины.

- Так все и было. Я в этом абсолютно уверен.

- Может быть, тогда мне следует закрыть дело? - взорвался Розенблат.- Все кончено, и забудем об этом. Доктор Ридл никогда не видел ни Дока, ни Сент-Эрма, О чем тут еще говорить?

Но этот разговор произошел позже, когда мы с лейтенантом склонились над телом несчастного Унистера, уже зная о гибели Мак-Комера. А сначала мы нашли Сент-Эрма, и витавшая в воздухе угроза стала реальностью.

Именно я нашел его - так уж получилось. Точнее, нашел все, что удалось найти. Всё, кроме его правой руки.

Мы шли по болоту расширяющейся цепью - Розенблат, Стоун и другие полицейские, приехавшие на подмогу, Мак-Комер и Унистер, и другие мужчины, съехавшиеся со всей округи. Их машины стояли сейчас вдоль всей Топкой дороги. Мы зашли в болото, растянувшись в линию по обе стороны от застывшего перед кладками серого автомобиля. И вот в свете моего фонарика я увидел его.

Из болотной грязи среди высоких водорослей торчала согнутая рука в сером габардиновом рукаве.

- Здесь что-то есть! - крикнул я.

Это было не очень далеко от автомобиля. Я успел пройти по болоту не больше двадцати шагов, Штопор не удосужился спрятать труп получше. А может быть, у него просто не было на это времени. Все выглядело так, будто он вытащил тело из машины, взвалил его на плечи, сделал по болоту несколько шагов и поспешно сбросил труп в воду. Вокруг не было никаких следов. Почва была слишком водянистая, и следы сразу затягивались грязью. Все тело, кроме высунувшейся руки, было скрыто грязью и водорослями, Пока собирались остальные, я попытался взять его за руку, чтобы приподнять вверх. Мои пальцы сомкнулись в воде. Кисти не было. Я почувствовал, что меня тошнит. Таких отвратительных ощущений я не испытывал ни во время студенческой практики в морге, ни этой ночью, когда мы обнаружили в кювете изуродованное тело Джона Флейла. Это было хуже, чем у озера Мертвого Жениха, когда я провел рукой по залитой кровью траве. Мне не было так плохо даже потом, когда умирающий Унистер пытался что-то сказать, глядя на меня своими блестящими мышиными глазами, и я склонился над ним среди осыпающихся опилок, которые уже погребли тело старого Мак-Комера.

Правой кисти Сент-Эрма не было. Это потрясло меня, потону что я уже знал, что Сент-Эрм не был инвалидом.

Мы с Розенблатом взяли труп за плечи и вытянули его наружу. Вместе с несколькими другими мужчинами мы положили его на деревянную кладку перед фарами серого "Кадиллака". На Сент-Эрме был серый габардиновый костюм и белая шелковая рубашка с золотыми запонками. В кармане оказался кошелек, но в нем не было ни документов, ни денег. Только в одном из карманов брюк лежала сложенная квитанция из нью-йоркской гостиницы "Президент", оплаченная сегодня утром.

Наверное, Сент-Эрм оплатил счет и механически сунул бумажку в карман, пока ждал приезда Элинор. Это единственная бумага с именем Сент-Эрма, которую проглядел убийца. Все остальные документы и даже метки на одежде исчезли. Исчезла правая рука Сент-Эрма, и вместе с ней исчезло кольцо.

Но это еще не самое страшное, Почти все кости трупа были раздроблены и переломаны. Однако на одежде не было никаких следов автомобильных покрышек. Только черная болотная грязь. Если исключить нелепую мысль, что Сент-Эрма раздели, переехали машиной, а потом снова одели, то станет ясно, что по его телу долго и яростно били обернутой войлоком заводной рукояткой или какой-то другой дубинкой, обернутой во тряпье. И это - судя по виду повреждений - было сделано, когда несчастный Сент-Эрм был еще жив.

Но ужаснее всего убийца обошелся с его головой. Кожа на лбу была подрезана хирургическим скальпелем или каким-то другим исключительно острым ножом и завернута на черные раскрытые глаза Иниса. Вокруг рта и ушей убийца тоже поработал скальпелем. А на макушке виднелся круглый след- от трилистника, словно кто-то неумело начал, делать трепанацию черепа, но в это время

его спугнули.

Нужно было найти тело Сент-Эрма, чтобы наш ужас материализовался. И вот тело найдено.

Мне пришлось провести предварительное обследование трупа. Я оказался здесь единственным врачом. Прежний коронер ушел в армию, а новому, который пришел на его место, было уже за восемьдесят. Старик жил где-то в Стоуни-Фолз и до сих пор не мог выбраться из своей кровати. В сельских районах всегда слишком мало врачей. Их не хватает для живых, не говоря уже о мертвых.

Так что мне предстояло обследовать труп и определить, что с ним произошло. И мне это совсем не нравилось.

Розенблат знал анатомию и имел, конечно, элементарное понятие о медицине. Мак-Комер знал, наверное, больше любого врача. Да каждому ясно, что у людей обычно по две руки! Но у Сент-Эрма была одна. Его правая кисть была отпилена в запястье, и это выбило меня из колеи больше, чем все остальное.

- Кто-то испробовал на нем хирургический трепан, - Розенблат, игнорируя меня, обратился к Мак-Комеру. - Какой-то человек, имеющий представление о медицине. Как вам кажется, профессор?

Лейтенант уже давно игнорировал меня. Это началось почти сразу. Наверное, после того, как я сказал, что -не видел машину Штопора. Или после того, как признался, что узнал свою изрезанную голубую шляпу.

- Это след трилистника, а не трепана, - заметил я.

- А в чем разница, профессор? - по-прежнему игнорируя меня, спросил Розенблат.

Мак-Комер стоял на коленях, склонив над трупом лысую голову с большими оттопыренными ушами. Он промолчал, предоставляя отвечать мне.

Трепан - это старомодный инструмент, которым теперь никто не пользуется. А трилистник делает аккуратный круглый разрез. Человек, который это сделал, разбирается в хирургии не лучше, чем я в автомобильных моторах. Разрез сделан ужасно грубо. К тому же, в этой операции не было никакого смысла. Похоже, что маньяк пытался извлечь какую-то мысль из головы мертвого Сент-Эрма.

- А у вас есть трилистник, доктор? - спросил Розенблат.

- Было бы странно, если бы у меня его с собой не было.

- А что с его правой рукой, доктор? -Что с ней произошло?

- Я и сам хотел бы это знать. Не сомневаюсь, что она где-то рядом с местом, где нашли тело, но найти ее будет чертовски трудно. Когда я в воде взял его за руку, мне стало плохо. Я…

- Я спрашиваю, как была отделена рука.

- Ее отрезали хирургической пилой.

- Я полагаю, пила у вас тоже с собой?

- У меня полный набор инструментов, - ответил я. - В своем деле я хороший механик, Вернее, сказать, у меня БЫЛ полный набор в багажнике машины.

- Инструменты были на месте, когда вы стояли у въезда на Топкую дорогу, в момент убийства и позже?

- И позже, - ответил я…

Забавно, сколько разных вещей кладут мужчины в карманы брюк. Некоторые держат там водительские права или пропуск в гостиницу, другие - перочинный нож, третьи зубочистку. Убийца сует в карман пистолет, а наркоман таскает в кармане нож "выкидушку". У большинства мужчин там оказывается носовой платок или связка ключей. Я, когда получаю гонорар, тоже всегда засовываю конверт с деньгами в карман брюк.

А оплаченную квитанцию за гостиницу я бы никогда туда не сунул.

Но если бы в то утро Сент-Эрм, поджидая свою невесту у гостиницы "Президент", не сунул в карман скомканную бумажку, на которой была написана его фамилия и название гостиницы, его тело, может быть, никогда не смогли бы опознать. Или если бы старый Адам Мак-Комер случайно не познакомился с ним у Декстера и если бы профессор не обладал хорошей памятью на лица, или если бы большая заметная панама Сент-Эрма вылетела из машины раньше, во время сумасшедшего бегства в сумерках, до того, как красноглазый Штопор остановил ее здесь, у заброшенной лесопилки. Или если бы голова Иниса Сен-Эрма не откинулась на спинку сиденья и лицо его не осветило бы тусклое закатное солнце, предоставив старому Мак-Комеру возможность узнать его, Сент-Эрма, может быть, так никогда и не нашли бы. Но случилось иначе. Мы нашли труп.

Стоя на корточках над телом Сент-Эрма, я понял вдруг, что у меня в кармане брюк нет конверта с деньгами. Того самого пухлого конверта, который дала мне экономка Бухена и который я сунул в карман, когда бросил машину, уходя на поиски гаечного ключа. Может быть, он выпал из кармана в машине, или в гостиной Мак-Комера, когда мы пили кофе с девушкой, Квелчем и полицейским Стоуном? Насколько я помню, конверт еще был у меня в кармане, когда я ехал к дороге номер семь, а эта здоровая рыжая дворняга пыталась укусить мое колесо: Это было незадолго до того, как я встретил девушку. А может быть, я потерял конверт на стоянке у озера Мертвого Жениха, когда наклонился, рассматривая пятна крови?

Ну что же, я могу найти эти деньги, а могу и не найти. Если найду, то, конечно, припрячу их получше. А если нет - что ж, в конце концов, этот гонорар я не заработал. Я даже не открывал конверт, чтобы узнать, сколько в нем денег.

Но теперь, когда я услышал, сколько денег взял в банке Сент-Эрм, я уже не сомневался, что в моем конверте лежало пятьдесят бумажек по пятьдесят долларов. В этом я теперь был твердо уверен.

В свете фар среди окружающих нас людей появился почтмейстер Квелч. В первый момент я даже не подумал о девушке, которую мы оставили на его попечение в доме Мак-Комера. Увидев Квелча, я не подумал о том, что могло с ней произойти и где она может быть сейчас. Остался с ней кто-нибудь или она сейчас одна. Просто мне стало плохо, когда я увидел, что сделали с человеком, которого она любила - с человеком, которого ей уже не суждено видеть; живым. Я подумал только: "Вот снова появился долгоиграющий патефон", когда увидел, как Квелч шагает к нам, высоко поднимая колени. На нем был все тот же стоячий целлулоидный воротничок и галстук-бабочка, и рот уже приоткрылся, чтобы изречь очередную глупость. Теперь, когда. Квелч пришел сюда и начал разглагольствовать, я могу продолжать обследование трупа под внимательным присмотром Розенблата и Мак-Комера, избавившись наконец от настойчивых расспросов лейтенанта.

Я помню каждую минуту этого злосчастного часа. И если они мне не верят - тем хуже для них. Даже если бы я сейчас нашел руку Сент-Эрма у себя в кармане, я все равно не сомневался бы, что говорю правду.

- Почтмейстер Квелч из Уипль-Вилля, - Квелч с простодушной улыбкой протянул руку Адаму Мак-Комеру. - Профессор Мак-Комер, если я не ошибаюсь? Мы виделись, когда вы в первый раз сюда ехали. Это было двадцать седьмого мая примерно в четверть четвертого. Тогда по пути к своему дому вы остановили машину у почты, чтобы распорядиться насчет доставки корреспонденции.

- Рад снова видеть вас, мистер Квелч. - Профессор Мак-Комер повернулся и пожал протянутую руку без каких-либо признаков радости или неудовольствия. - Наверное, я должен перед вами извиниться за то, что когда вы назавтра позвонили, я бросил трубку. Ведь это же были вы? Я не люблю так резко прекращать разговор, но я был занят работой, и не выношу, когда меня отвлекают.

С тех пор, как я пришел к нему в сад и мы ходили ремонтировать машину, у старого Адама появилась во рту нижняя вставная челюсть. Сейчас он уже не шепелявил и не жевал деснами. Теперь, когда ему было во что упереться языком, у Мак-Комера был довольно приятный глубокий голос. Лицо его тоже выглядело получше. Впрочем, с точки зрения внешнего вида, человек без зубов в верхней челюсти выглядит немногим лучше беззубого. Щеки профессора по-прежнему оставались сморщенными и ввалившимися. Но когда человек стар, он уже не обращает внимания на свою внешность. Ему это совершенно безразлично.

- Я вас понимаю, профессор, - сказал Квелч, с любопытством разглядывая лежащее на дороге тело Сент-Эрма.- Терпеть не могу, когда мне мешают сосредоточиться. Да, видимо, тогда звонил я. Это было девять дней назад, в прошлый понедельник. Примерно в шесть десять вечера, сразу после того, как прибыл грузовик с почтой из Нью-Йорка. Я тогда получил пакет на ваш адрес. А вы оставили мне распоряжение не доставлять вам почту, а складывать у себя. Если, конечно, не будет ничего важного. Вы не хотели, чтобы корреспонденцию оставляли в вашем почтовом ящике, потому что вы можете забыть и пару недель в него не заглядывать. А письма вывалятся или размокнут под дождем или их заберет какой-нибудь прохожий. За это время к вам ничего не приходило, кроме нескольких научных журналов и каталогов.

Насколько я понимаю, они все не очень интересны. Вернее, не очень важные. Так что я их просто складывал для вас на почте. Но это было заказное письмо от ваших адвокатов, Барнаби и Барнаби, Нью-Йорк-Сити, улица Тенуолл, и я подумал, что вы захотите получить его сразу. На просвет мне показалось, что внутри был чек, хотя я и не смог определить, на какую сумму. Я подумал, что вам нужно сразу об этом сообщить, и поэтому решился вас побеспокоить. Но когда вы сказали, чтобы я вам не мешал, вы, конечно, были правы.

- Я вам очень признателен, -ответил старый Мак-Комер.- Это мои дивиденды за квартал. Я и забыл, что они должны прийти. Как-нибудь зайду к вам за пакетом.

- Я принес его с собой. Он здесь, в сумке. Я подумал, почему бы мне не заработать девять центов за доставку. Это заказное письмо с уведомлением о вручении. Вам нужно только за него расписаться.

Он вытащил письмо вместе с помятой книгой записей и огрызком карандаша и опустил их к самому лицу склонившегося над трупом Мак-Комера. Но старый Адам был уже вне себя. Его оттопыренные уши вздрагивали. Острые синие глаза свирепо уставились на почтмейстера из-под нахмуренных бровей:

- Нечего ко мне приставать сейчас с этой ерундой, вы, болтливый клоун! Я не стану сейчас ничего подписывать!

- Что такое? - Я - блатливый боун?! - возмутился Квелч.- Ах, ты, гысологовый полоухий…

Почтмейстер мог придумывать эпитеты, но не в состоянии был их нормально выговорить. Его мозг, укрытый тремя длинными прилипшими к лысине волосками, перегрелся от возмущения. Видимо, он хотел сказать "лысоголовый" и "лопоухий". Против этого старому Адаму нечего было бы возразить. Если уши у человека торчат в стороны, то тут уже крыть нечем. Но Квелч не смог подобрать к своим прилагательным подходящее существительное. Вряд ли человек обидится, если его назвать психологом. У меня, правда, был знакомый преподаватель химии, который обижался, когда его называли профессором. Не потому, что он не был профессором. Просто этому человеку не нравилось, когда его так называли. Старый Адам был не из таких. Его раздражали разглагольствования Квелча - так же, наверное, как и некоторые мои замечания. Но он умел держать себя в руках.

- Я представитель правительства Соединенных Штатов, - с достоинством произнес Квелч. -…Президент подписал мое удостоверение на должность, как только приступил к исполнению своих высоких обязанностей. Потому что я хороший и преданный демократ, а сейчас, согласно новому закону, нахожусь на постоянной гражданской службе. Никто не имеет права так со мной разговаривать! Котливый… потливый… болтливый боун!

- По-моему, мистер Квелч, квартальный чек от Барнаби и Барнаби должен быть на сумму восемьсот двадцать долларов с несколькими центами, - со сдержанной вежливостью сказал старый Адам. -Если только они не аннулировали мои ценные бумаги, чтобы завести более выгодного акционера. Но юристы Уолл-стрита такого никогда не допускают. Если интересуетесь, откройте конверт сами и посмотрите, на какую сумму чек.

- О, это очень любезно с вашей' стороны, профессор, - успокоено сказал Квелч. - Я не имею права вскрывать вашу корреспонденцию. Но если вы хотите, чтобы я это сделал… Поймите меня правильно. Меня не интересуют ваши деньги. Я вообще никогда не вмешиваюсь в чужие дела. Если умножить это на четыре, получится три тысячи триста шестнадцать долларов в год, да еще пара долларов набежит с этих центов. Это солидный доход. Хорошо, профессор. Пусть пакет лежит у меня, сколько вы захотите. А кстати, как ваша матушка? Она все еще живет у вас? При этом вопросе коричневые оттопыренные уши старого Адама буквально поднялись вверх, Морщинистая складка на лысом черепе задвигалась, словно под кожей ползал жук. Мак-Комер с ужасом уставился через плечо на Квелча.

Может быть, он любил свою мать. Я думаю, он никогда не любил других женщин.

- О, Боже! Как может моя мать быть со мной? - сказал он. - Ведь она умерла двадцать лет назад. И уж, конечно, вы, Квелч, никогда ее не видели. Почему вы вдруг спросили об этом?

- Ну, может быть, это была ваша жена. Или это вообще была не леди, а пожилой мужчина. Тогда лил проливной дождь, потоки воды струились и по окнам почты и по окнам вашей машины, так что мне было плохо видно. Но там сидел пожилой человек с приятным улыбающимся морщинистым лицом и ярко-голубыми глазами. Вы вышли из машины, а он остался сидеть на переднем сиденье, закутанный в большой плащ, а на голове у него был платок, Ах, да, вспомнил! На нем был красный галстук. Значит, это был мужчина.

- А-а! -протянул старый Мак-Комер.- Вы, наверное, видели Сквибса. Это мой старый преданный помощник. Ему уже далеко за восемьдесят. Он хотел провести здесь лето вместе со мной, но не выдержал жизни в сельских условиях и через неделю уехал. Я живу совершенно один, мистер Квелч, - добавил он, немного помолчав. -Ушедший от дел старый холостяк со своим садом, своими книгами и записями. Единственный, кто нарушал мое одиночество - это Джон Флейл, который помогал мне по хозяйству. Он всегда был молчаливым индейцем. А теперь и его не стало. Когда-то в молодости я хотел жениться. Но всегда что-нибудь мне мешало. Так я и остался холостяком.

- Вы можете завести кошку, - сказал мистер Квелч, - как я. С кошкой всегда можно поговорить. Я заметил, что этот ваш компаньон, мистер Сквибс, со мной согласен. Но кошек, конечно, нужно кормить молоком. Мне очень жаль, что он уехал…

Такой человек, как Квелч, может безумолку болтать даже над зверски изуродованным трупом, раздражая людей вроде старого Мак-Комера. Но я был сейчас рад его разглагольствованиям.

Благодаря ему я без помех осматривал изувеченную голову, пытаясь понять, что хотел вытащить этот дьявол из мертвого мозга.

И тут появилась она. Девушка, которая любила Сент-Эрма. Та, на которой он уже никогда не женится. Она подошла - по дороге к кучке людей, окружавших тело ее жениха.

Это было еще страшнее, чем найти руку без кисти. Это было хуже всего.

Мы стояли перед машиной в свете фар вокруг трупа Сент-Эрма. Все тело было покрыто запекшейся кровью, кости переломаны дубинкой, лицо изрезано. Череп несчастного был вскрыт самым зверским образом; какой могла подсказать только извращенная фантазия маньяка. Отлично сшитый костюм Сент-Эрма был весь перепачкан грязью. Его белая шелковая рубашка пропиталась коричневой болотной жижей. На запястье левой руки поблескивала та же запонка, которая была, когда они ехали в Коннектикут, а потом в Вермонт. Элинор сидела тогда за рулем, а Инис обнимал ее этой рукой. Сохранилась запонка и на искалеченной правой руке.

Я совершенно забыл о девушке. Если вы думаете, что осматривать зверски изувеченный труп - это большое удовольствие для врача, попробуйте когда-нибудь сделать это сами. От этой работы мне стало дурно.

К тому времени я как раз закончил обследование. Я выполнил все, кроме вскрытия, в котором, похоже, не было необходимости. Мак-Комер через плечо отвечал Квелчу, стоя на коленях напротив меня. Розенблат с нахмуренным лбом, в сдвинутой назад фуражке, присел на корточки, внимательно наблюдая за каждым моим движением. Все остальные молча - кроме Квелча стояли кольцом вокруг нас.

Кажется, Квелч как раз в это время сказал что-то вроде:

- Бедный парень никогда уже не будет таким красивым, как вчера, когда он останавливался у почты.

И, кажется, старый Адам как раз в это время ответил, что смерть лишает мужчин возраста.

Теперь я знал о смерти Сент-Эрма все, что можно было узнать. Я медленно поднимался с колен, когда услышал ее крик: Инис!

О, Боже милосердный! Этот идиот.Квелч привез ее с собой!

Он оставил Элинор в автомобиле у дороги, среди десятков других припаркованных машин. Наверное, он погладил ее руку или похлопал по щеке и сказал, чтобы она была хорошей девочкой и тихо сидела в машине. Но таких, как Квелч, женщины никогда не слушают, хотя они с удовольствием могут смеяться над ними или вместе с ними. Она выбралась из машины и подошла к дороге, когда услышала, что мы что-то обнаружили.

- Инис! Где ты, Инис! Где же ты? О, Боже милосердный!

Девушка уже подошла к машине. На ней был белый жакет.

В темных глазах светился ужас. Руки были протянуты вперед, словно она ничего не видела. Мак-Комер, стоявший напротив меня, пригнулся, словно пытаясь спрятаться. Губы его крепко сжались. Проницательные глаза повернулись к девушке. Сейчас их взгляд ничего не выражал. Даже Розенблат выглядел так, словно пропустил удар в солнечное сплетение.

Столпившиеся вокруг нас зеваки не придумали ничего лучшего, как пропустить девушку внутрь круга.

Инис! - кричала она. - Я знаю, что ты здесь. Что с тобой сделали? Почему ты молчишь?

О, Боже! Как она это сказала! Это невозможно было выдержать. Девушка звала человека, который никогда уже не отзовется. Человек;!, изуродованное тело которого лежало перед нами на дороге.

Мак-Комер быстро взглянул на меня, а я повернул голову к полицейскому Стоуну, стоявшему позади Розенблата с неизменной широкой улыбкой.

- Это ваша забота. Стоун, - быстрым шепотом проговорил я.- Быстрее уведите ее отсюда!

Вслух я произнес:

- А, это вы, Элинор! Видите, все в порядке. Стоун был прав. Они нашли машину. Посмотрите на заднем сиденье, там лежит ваша сумочка?

Мы со Стоуном быстро подошли к девушке и вывели ее из освещенного круга.

- Они нашли какие-то следы, - сказал я. - Только что все их разглядывали. Кажется, пока дела идут неплохо. Конечно, этот тип мог немного поранить Иниса, но, я думаю, особенно беспокоиться нечего.

Девушка умоляющим жестом положила руки мне на плечи.

О, мистер Ридл! Вы его действительно не нашли? Вы не обманываете меня? Мне показалось, только что кто-то сказал, что его нашли. Пожалуйста, не нужно обманывать.

Нет, я нас не обманываю. Мы действительно не нашли Иниса. Вы, наверное, слышали разговор о чем-то другом. Он должен быть в полном порядке, Элинор. Может быть, даже цел и невредим.

Поклянитесь! - сказала она.

Каждому человеку приходится совершать поступки, за которые ему придется в Судный день ответить перед Господом.

Клянусь Богом! - сказал я.

Девушка пошла назад, слегка спотыкаясь. Мы со Стоуном, поддерживая с двух сторон, вели ее к полицейской машине.

- Но, Доктор Ридл,- сказала она. - Я, кажется, слышала голос Иниса. Мне почудилось, что Инис здесь, но не отвечает мне. Это было так мучительно! Лучше бы он умер, чем был полуживым. Слышать меня и не отвечать, потому что ему что-то мешало ответить… Я не хочу больше здесь оставаться! Мне здесь плохо. Увезите меня, пожалуйста!

Я посадил Элинор в машину. Она все еще была на грани истерики после всего, что ей пришлось пережить. Я кивнул Стоуну, чтобы он увозил девушку. Перед тем, как завести мотор, он наклонился и, непонятно зачем, молча пожал мне руку.

Мы вернулись в картонную хижину Джона Флейла за армейской раскладушкой.

В лачуге была ужасная грязь, настоящий хлев. На полу валялись разбросанные одеяла. На печке прокопченный кофейник. Печь еще хранила тепло, хотя уголья давно выгорели. На столе стояла тарелка с холодной картошкой и яичницей. Из двух стульев со сломанными спинками один был перевернут. На раскладушке у окна лежало накрытое простыней тело Джона Флейла. Мне не хотелось на него смотреть. Полицейские взяли вторую раскладушку, понесли ее к кладкам, положили на нее труп несчастного Сент-Эрма, накрыли простыней и поставили в лачуге рядом с телом Флейла. По-моему, не стоило оставлять его здесь, рядом с Джоном, человеком с такими же черными индейскими глазами.

Итак, Сент-Эрма нашли. Витавший в воздухе ужас стал реальным. Но поиски только начинались. Не удалось найти правую руку Сент-Эрма. И Штопора тоже не нашли.

Казалось бы, можно легко и быстро найти убийцу, имея сотню мужчин, съехавшихся со всей округи и отлично знавших здешние места. Людей с ружьями и фонариками, от которых Штопору предстояло удирать пешком, на своих коротких, словно подпиленных, ножках. С его внешностью - рваным ухом, кошачьими зубами, красными глазами и косматой шевелюрой. В той же необычной одежде, за исключением этой проклятой изрезанной шляпы. Потому что даже если бы он вздумал избавиться от своей одежды, запомнившийся всем, кто его видел - клетчатой куртки, зеленой рубашки и яркого галстука - их все равно быстро нашли бы, так же, как и шляпу. Если бы он даже сумел их спрятать, все равно раздетым он вызывал бы еще большие подозрения. И все-таки его не нашли.

Сейчас я мысленно взвешиваю всё это. Я знаю его внешность лучше, чем свое собственное лицо. Знаю, как он потирает ухо. Как улыбается. Ясно вижу, как он держал этого мертвого раздавленного котенка. Слышу тихий голос, читающий по латыни:

"Солнце по-прежнему будет вставать и садиться,

Но для нас, когда померкнет наш мимолетный свет

Останется лишь сон в вечной ночи".

Сон в вечной ночи…

Как много он знал, этот маленький человек! Простой бродяга, по за его внешностью кроется нечто гораздо большее. Впрочем, это без сомнения можно сказать обо всех людях. Обо всех, рожденных под Богом. И в не меньшей степени о тех, что служит дьяволу.

Я хорошо знаю его. Сейчас он где-то рядом - Штопор, старина Док. Он лежит, спрятавшись, очень близко и очень тихо. Я не вижу его, но знаю, что он здесь. Не дальше, чем в десяти футах от меня.

Я знаю, что увижу его раньше, чем закончится эта ночь.

Я не хочу видеть его, но я должен. Человеку не приходится выбирать. Бог сделал меня доктором.

Он лежит тихо - старина Док, старина Штопор. И все же я должен обнаружить его. Я должен его увидеть. И я думаю, что раньше, чем он предстанет передо мной в том обличье, в котором появился на дороге перед Сент-Эрмом и Элинор, я увижу этого проклятого убийцу в его настоящем облике.

Мак-Комер каким-то образом подобрался близко к убийце. Старый Адам с его острым умом смог подойти к нему вплотную. Со своим острым умом, хранившим слишком много сведений об убийствах.

Я снова вижу, как где-то далеко в сгустившейся над болотом ночной тьме мелькают огоньки факелов. Слышу перекликающиеся голоса. Грегори Унистер, старый Адам и я остались сзади. Мы осматриваем огромные кучи опилок, целые горы влажной, пружинящей под ногами гнилой древесины, которая уже сотню лет лежит здесь, в старом овраге за лесопилкой. В те далекие времена здесь жило гораздо больше людей.

Старый Адам, Грегори и я ходим по этим горам, проваливаясь по колено в опилки, осматриваем темные горы, освещаем их своими фонариками. У каждого из нас в руке дубинка. Потому что у Грегори появилась сюрреалистическая идея, что Штопор прячется где-то здесь. А Мак-Комер не захотел, чтобы он один обыскивал эти мрачные склоны.

Мы идем вдоль края оврага. Чувствуется, что мягкое вещество под нами в любой момент может сползти вниз. Продвигаясь вперед, мы время от времени останавливаемся и отходим в сторону -ощупать какой-нибудь подозрительно торчащий бугорок. Постепенно мы расходимся все дальше друг от друга, хотя и не замечаем этого. Мы движемся в ночной тьме вдоль склона оврага за старой лесопилкой.

А потом свет фонаря Мак-Комера вдруг исчез, Я видел этот момент, хотя Унистер ничего не заметил.

- Мак-Комер! - закричал я. - Адам!

В ответ тишина. Я стоял, погрузившись по колено в сырую массу, судорожно сжимая в руке дубинку. Потом быстро погасил фонарик и отошел в сторону. Секунды казались мне часами. Сейчас кто-то крадется ко мне с ножом через опилки.

- Адам! - звал я. -Старина Адам, черт тебя возьми!

- Гарри, дружище, что там стряслось? - отозвался Унистер. - Где вы там?

Свет его фонарика двигался вниз по куче опилок. Он спустился уже до середины склона оврага, когда погас фонарь Мак-Комера.

- Осторожно, Грегори! - предостерег я. - Погасите свой фонарик! Профессор куда-то исчез. Адам! Мак-Комер, где вы?

- Гарри! - взвизгнул Унистер, все еще не выключая света, - Здесь что-то есть… Это труп! Спускайтесь и помогите мне! Тело закопано в кучу опилок. Опилки даже у него в глазах и во рту.

Я бросился на свет его фонарика. Опускаясь, я напряженно всматривался в окружающую меня тьму.

- Кто? - спросил я. - Не Квелч? Не Розенблат?

- Нет, Гарри! Я вижу лысину, окруженную седыми волосами. Это старик. Проклятые опилки так осыпаются… О, Господи! Это же сам старик! Это Мак-Комер. Гарри! Гарри!

. Свет его фонарика стал быстро приближаться ко мне, двигаясь вверх по склону неровными зигзагами. Спускаясь ему навстречу с зажатым в кулаке потушенным фонарем, я уже слышал его прерывистое дыхание.

- Будьте осторожны, Грегори, - я почувствовал, как от волнения пересохло горло. - Погасите фонарик!

- Гарри! Гарри! Он там, сзади. Его убили и забросали опилками! Гар…

Фонарик Унистера погас в каких-нибудь двадцати футах от меня. Осталась лишь темнота и мягкая гниль под ногами.

Я включил фонарик и быстро огляделся. Огромные кучи сырых опилок поползли вниз. Они двигались медленно и неудержимо, словно океанские волны. Унистер лежал в десяти футах от меня, уже наполовину погребенный. Его ноги нелепо торчали вверх, голова была запрокинута. Горло Грегори пересекала кровавая рана, широкая, как пасть смеющегося тигра.

Я спустился к Унистеру, непрерывно поворачивая фонарик в стороны. Кровь еще хлестала из его горла. Блестящие глаза смотрели на меня. Но жизнь Грегори была кончена.

Я напрягся и резко обернулся, освещая фонариком склон позади себя.

- Отлично! - крикнул я. - Давай! Я здесь! Я жду тебя! Я не сюрреалист! Попробуй это сделать со мной, будь ты проклят!

Не знаю, почему он меня не убил. Может быть, его самого по бедра засосала сползающая масса, и он не мог двигаться достаточно быстро, чтобы броситься на меня, и чтобы исчезнуть, если удар не достигнет цели. Наверное, в этот момент он старался выбраться из опилок, боролся за свою драгоценную жизнь. А может быть, он просто не хотел нападать в тот момент, зная, что я начеку.

Я выключил фонарик, взял ступни Унистера подмышки и потащил его вверх по сползающим под ногами опилкам. Я уже вытащил его из оврага на твердую почву, когда огромная гора опилок с тихим вздохом подалась и, ускоряясь, понеслась вниз, на дно оврага. И тут я понял, что кричу…

Сейчас внизу работает бригада людей с лопатами. Но тело старого Мак-Комера, лежащее на склоне оврага, погрузилось, должно быть, еще глубже после того, как Унистер разгреб вокруг него опилки. И еще намного глубже оно похоронено теперь, после того, как на него скатилась лавина из десятков тонн сырой гниющей древесины.

Глубоко, очень глубоко лежит старый Мак-Комер. Его проницательные глаза засыпаны опилками.

Перебросать лопатами всю эту массу не легче, чем вычерпать ведрами озеро. К тому же, я не могу точно указать место, которое освещал Уинстер своим фонариком. Место, где он наткнулся на тело Мак-Комера, где он начал откапывать труп и очищать сырые опилки с лица старого Адама, не переставая что-то испуганно кричать мне… В лучшем случае, если копать будут все фермеры, эта работа отнимет несколько дней.

После того, как на мой крик сбежались люди, они обнаружили меня с трупом Уистера на краю ямы с опилками. Полицейские передали, что лейтенант Розенблат захотел, чтобы я вернулся в дом Мак-Комера. Похоже, Розенблат хочет держать меня под присмотром, пока идут поиски.

Поэтому я сижу здесь.

Прошло уже больше часа с тех пор, как Розенблат, сморщив злое приплюснутое лицо, бросился из дома; с тех пор, как откуда-то со стороны дома Джона Флейла донесся крик, похожий на голос Квелча.

Розенблат выбежал, хлопнув дверью, спрыгнул с крыльца и побежал по аллее мимо гаража, мимо установленного на возвышении бака с водой к ведущей через лес тропинке, которая ведет прямо к болоту и лачуге Джона Флейла.

Этот путь короче, вдвое короче, чем если двигаться по Стоуи-Фолз до развилки и дальше по Топкой дороге. Если бы вчера вечером Джон Флейл возвращался от Мак-Комера эти дорогой, он был бы дома раньше, чем по Топкой дороге промчался серый автомобиль. И сейчас он, наверное, был бы жив. Но Флейл всегда ходил длинной дорогой, потому что опасался встретиться в лесу с привидениями. А теперь он и сам превратился в приведение.

Розенблат думал, что Стоун прилег отдохнуть в соседней комнате, забылся на часок тревожным сном, потому что прошлую ночь Стоун провел на дежурстве. Лейтенант, так же, как и я, думал, что Стоун в спальне.

- Позаботься о девушке, Эд! - гаркнул Розенблат, выбегая из дома. - На этот раз я поймаю этого ублюдка!

Такой подготовленный полицейский, как Стоун, должен был выйти из спальни не больше чем через полминуты после этих слов Розенблата. Это я хорошо понимал. Как бы крепко он ни спал, он мгновенно проснулся бы, выхватил свой пистолет, не тратя времени даже на то, чтобы надеть туфли, если он их снял, и прибежал бы в гостиную.

Прибежал бы сразу, чтобы защитить эту спящую девушку. Чтобы быть сторожевым псом, организовать оборону, сказать, какие лампы нужно оставить гореть, а какие погасить. Он предложил бы стратегический план - как нам встретить убийцу, если он появится. Он пришел бы сюда с пистолетом. И нас было бы двое. Нужно по меньшей мере двое мужчин, чтобы справиться с этим дьяволом. У него нож, и он очень силен.

Розенблат ошибся, думая, что Стоун остался здесь и заменит его. А мой промах в том, что я сразу не крикнул, чтобы он вернулся, когда увидел, что Стоуна нет.

Сидя за столом Адама Мак-Комера, я ждал, пока из спальни появится Стоун. Я уже многое обдумал и начал делать записи. Мне казалось, что я слышу шаги Стоуна за дверью спальни. Я думал, что вот сейчас Стоун нашел лампу и зажег ее. А сейчас он, наверное, быстро поправляет галстук и причесывается. В следующую секунду он выйдет. Прошло десять минут… Двадцать… Я ждал, работая над записями. Карандаш мой замер над листом бумаги. Я подождал еще шестьдесят секунд… Ясно, что Стоуна в комнате нет. Это было неожиданным и сильным ударом.

- Стоун! - негромко позвал я, чтобы не разбудить и не испугать девушку. В спальне было тихо. Я встал и, собравшись с духом, толкнул дверь. В комнате никого не было.

Окно распахнуто, противомоскитная сетка с него снята. Кровать пуста. Пошире распахнув дверь, чтобы свет от стоящей в гостиной лампы осветил спальню, я осторожно шагнул внутрь и подошел к окну, быстро оглядываясь по сторонам, чтобы ни одна тень не проскользнула мимо меня. Еще раз оглянувшись, я запер окно и тихо вышел из комнаты.

Мне ясно, как был выведен из игры Стоун. Тихий стук в окно спальни. Стоун проснулся мгновенно. Он увидел лицо, которое было ему знакомо. Это не лицо смерти, не лицо Штопора, которого Стоун хорошо себе представляет, потому что разыскивает его. Это лицо человека, который помогает искать красноглазого убийцу и видимо, хочет что-то сказать. Этот человек не может быть убийцей. В момент убийства он был совсем в другом месте. У него есть алиби.

- Стоун! Это я. Лейтенант Розенблат сидит в гостиной. Он просил передать вам незаметно для мисс Дери, что руку Сент-Эрма обнаружили в лесу, у озера Мертвого Жениха. Лейтенант Розенблат хочет, чтобы вы поехали туда и во всем разобрались, так, чтобы девушка ничего не знала. Он останется с ней. Тихо выходите через окно.

Или: лейтенант Розенблат хочет, чтобы вы, полицейский Стоун, взяли шляпу Штопора, незаметно походили среди людей, занятых розыском, и прикинули, кому эта шляпа подойдет. Но так, чтобы об этом не узнала мисс Дери.

Или: лейтенант Розенблат хочет, чтобы вы поехали в следующий дом, где есть телефон, так, чтобы об этом не знала мисс Дери, и позвонили в полицию Спардерсбурга, Трансильвания. Выясните, что им известно о человеке по имени Арт Генкен, который работает в редакции местной газеты. Оставайтесь там, пока не получите объективную информацию.

Или еще какая-нибудь правдоподобно звучащая выдумка, которая заставила Стоуна надолго уехать отсюда. В доме остался один лейтенант Розенблат, а Стоун погнался за какой-то химерой.

А может быть, в тот момент, когда Стоун отодвинул сетку и вылазил через окно, держась обеими руками за подоконник, он был убит тем же самым хлебным ножом, так и не успев понять, как опасен человек, поджидающий его под окном,

Беда в том, что Розенблат был уверен, что Стоун здесь, а его здесь не было. После этого убийца выманил из дома Розенблата.

В доме нет ни пистолета, ни какого-нибудь другого оружия. На кухне нет ножа с зазубренным лезвием, такого, как носит с собой убийца. Нет вообще ни одного ножа. Даже кочерга куда-то исчезла. Я не вижу ничего тяжелого. Можно подумать, что дом нарочно очистили от любых предметов, которые маньяк может использовать для нападения. Конечно, он сам мог это сделать сегодня вечером. Сейчас в доме ничего тяжелее, чем стоящие на полке книги "Кто есть и кто" и массивный труд самого Мак-Комера. Под переплетом из телячьей, кожи собрано все, что людям известно об убийствах. Но это - неподходящее оружие.

Недавно я выходил, чтобы взять заводную рукоятку из своего старого "Дракона", стоящего у черного хода. Рукоятки на месте не оказалось! Мои хирургические инструменты сегодня вечером исчезли из незапертого багажника. Это было еще до того, как я встретил девушку. Я обнаружил, что их нет, у озера Мертвого Жениха. Поэтому я и запер машину, когда вернулся к дому Мак-Комера.

Я не рискнул идти дальше в ночь в поисках оружия. Ни к гаражу, ни даже в сад. Я не решался оставить Элинор здесь одну. К тому же я не был уверен, что смогу в темноте увидеть его первым и действовать достаточно быстро. У меня отличное зрение. Но его глаза не хуже. А ночью он, может быть, видит как кошка, а не как обычный человек.

Дверь, ведущая из гостиной в маленький ход парадного, заперта на ключ. Парадная дверь забита гвоздями и заперта на засов. Окно в спальне закрыто и надежно заперто. Медную сетку на окне в гостиной, о которую мягко бьются мотыльки с белыми, присыпанными пыльцой телами и малиновыми глазами, невозможно открыть снаружи. Я навалил на стул множество кастрюлек и сковородок и, наклонив его, приставил к двери черного хода, выходящей из кухни во двор. То же самое я проделал с дверью, ведущей отсюда в кухню.

На столе в гостиной стоит белая газолиновая лампа, ярко освещающая комнату. В кухне, на полке над умывальником, горит желтая керосиновая лампа. Других заправленных ламп в доме нет. Наверное, горючее хранится в гараже.

Телефон по временам все еще издает какой-то призрачный звон. Но это не имеет никакого значения. Провод обрезан.

Я разломал один из кухонных стульев и взял ножку. Сейчас она лежит у меня на коленях. Она не очень тяжелая. Против ножа я с таким оружием долго не продержусь. Но все же приятнее, когда в руках что-то есть.

Не исключено, конечно, что он может подойти к окну и выстрелить в меня. Я думал об этом, но решил, что это маловероятно. Гораздо хуже было бы сидеть, тревожно ожидая его в полной темноте, прислушиваясь к скрипу половиц в старинном доме, пытаясь защитить девушку, которую я уже не буду видеть, от убийцы с кошачьими глазами.

Не думаю, что у него есть пистолет. От выстрела много шума. Пистолетные пули оставляют следы, по которым можно найти владельца оружия. После выстрела из пистолета остаются следы пороха, которые можно установить.

Нет, он силен. И он всегда полагается на силу своих рук. Он любит делать свое дело в темноте и молчании. Он убивает обычным оружием, по которому ничего нельзя определить - камнем, поднятым на обочине, или чем-нибудь вроде этого. Он всегда так действует.

Правда, он сам купил в Данбери зазубренный нож. За доллар и пятнадцать центов. Стоя рядом с девушкой, которую собирался убить. Господи, помоги ей!

Теперь я собрал воедино все факты.

Яркая вспышка интуиции может блеснуть в сознании человека быстрее и ужаснее, чем молния, освещая картину во всех подробностях. Но потом она исчезает, и мрак становится еще гуще.

Интуитивным догадкам нельзя доверяться. Дюжину раз за сегодняшний день у меня мелькала мысль, что сам старый Адам Мак-Комер с его большими оттопыренными коричневыми ушами, выцветшими, окруженными сетью морщинок глазами и шамкающей речью, с крепкими мышцами, перекатывающимися под его бледной кожей, как мышцы тигра, с могучим старым мозгом, который так много знал об убийстве, пытается убить меня. После того, как он увидел, что моя машина стоит, как я говорил, у въезда на Топкую дорогу, когда я вернул ему маленький ключ, который он любезно предлагал оставить мне, когда кричал филин. А через несколько секунд, обернувшись с зажатой в руке заводной рукояткой, которой я убил гремучую змею, я увидел стоящего позади Мак-Комера с большим камнем в руке. И мне показалось, что прошло очень много времени, пока он наконец бросил камень в кусты.

Я положил рукоятку к себе на колени и всю дорогу до его дома придерживал ее правой рукой.

Да, интуиция упорно подсказывала мне, что Мак-Комер хочет убить меня, когда я первый раз вошел в его сад - без всякой причины. И еще не один раз за сегодняшний вечер. А больше всего там, на огромной горе опилок, когда его фонарь неожиданно погас. Пока Унистер не нашел его мертвое тело.

Старый Адам Мак-Комер, который написал "Психопатологию убийства", это блестящее, глубокое исследование сознания убийцы.

Я думал, что он по какой-то причине сошел с ума. Один из самых ярких людей, когда-либо занимавшихся наукой. Хотя казалось невероятным, чтобы такой блестящий ум мог повредиться. К тому же я знал, что он все время спокойно живет здесь, грубовато разговаривает по телефону и не очень любит общаться с соседями, но зато интересуется садом и книгами. Простая и чистая жизнь. Эти ослепляющие яркие догадки оказались бесплодными. А вот факты. Мне пришлось потрудиться, чтобы собрать их вместе. Я записывал, ничего не пропуская, каждый факт, каким бы тривиальным он ни казался. За всем этим стоит один настоящий преступник. Всего один. Он виден отсюда, из-за этих фактов. Он был здесь с самого начала. Это. Сент-Эрм. Это человек, который называл себя С. Инис Сент-Эрм, хотя настоящее его имя, может быть, Джон Джонс или Джуткис Смит.

С самого начала, с первого своего появления Сент-Эрм - полный и законченный преступник. Он и никто другой.

Все дело в страховке, которую он оформил на имя Декстера. Декстер, мелкий бизнесмен, задавленный счетами, был для него только ширмой. Декстер не отличался сообразительностью. Он не мог понимать, что идет на преступление. Сент-Эрм, познакомившись с ним поближе, предлагает аферу со страховкой. Сент-Эрм застрахует свою жизнь в пользу Декстера, а потом сделает вид, что погиб, и Декстер получит деньги. Может быть, он пообещал Декстеру за хлопоты процентов десять-двадцать от суммы.

Сент-Эрм приходит в выбранное для этой цели страховое агентство. Это фирма с хорошей репутацией, но владелец ее старик, потихоньку занимающийся мелким бизнесом. Это характеризует его как человека не слишком умного и проницательного. Старый дядюшка Пол Ридл намного старше моего отца, и из семейных разговоров я знаю, что он никогда не хватал звезд с неба. И его врач, проводящий обследование перед страховкой, тоже безобидный старичок. Хотя Сент-Эрм не жалуется на здоровье. Он был, да и сейчас остается, сильным как черт. И никаких болячек у него нет. Так что, видимо, возраст доктора не имел значения.

В офисе он встречает эту скромную, милую девушку, не имеющую ни семьи, ни друзей. Он знает, что она еще никогда не любила. Мужчины это всегда чувствуют. Он заводит с ней разговор, может быть, приглашает пообедать вместе. Знакомится с ней ближе, чтобы, используя Элинор, приобрести больший вес в глазах владельцев страхового агентства.

А потом у Элинор состоялся примерно такой разговор с хозяином страхового агентства Полом Ридлом:

- Кстати, мисс Дери, расскажите мне об этом молодом человеке, Сент-Эрме, который застраховался на двадцать пять тысяч долларов с двойной компенсацией на случай внезапной смерти. Из разговора с ним я понял, что вы с ним знакомы.

- Видите ли, мистер Ридл, я его не очень хорошо знаю. Он сын нефтяника из Оклахомы, который оставил ему в наследство кучу денег. Но Сент-Эрм не любит об этом рассказывать. Его мать - полушотландка-полуиндианка. Кажется, он занимается инвестициями. Когда есть возможность, он зарабатывает деньги на биржевых операциях и занимается множеством других дел. Одно из его небольших побочных предприятий - это изобретательский бизнес, которым он занимается имеете с владельцем гаража мистером Декстером. У Декстера очень много изобретений. Я не знаю технических подробностей, но мистер Сент-Эрм думает, что некоторые его идеи, если воплотить их в жизнь, могут принести миллионы. Хотя, конечно, он и этом не уверен. По-моему, он инвестирует много денег в самые разные предприятия.

- Да, мисс Дерн, Сент-Эрм говорил мне о своих отношениях с Декстером. Он сказал, что финансирует разработку изобретении этого механика. Что страховка ему нужна специально для того, чтобы обеспечить Декстеру стабильное положение, не связывая при этом своих денег, которые у бизнесмена должны быть все время в обороте. Сент-Эрм сделал это по совету своих юристов - кажется, он не называл их фамилий. Дела у Декстера идут из рук вон плохо. Впрочем, мы ведь страхуем не его, а Сент-Эрма. Я рад, что смог кое-что о нем узнать. Вы сказали, что знакомы с его матерью?

- Нет, сэр. Я не видела ее никогда. Мать Сент-Эрма давно умерла, и она никогда не выезжала из Оклахомы. Я только сказала, что она полушотландка-полуиндианка.

- Да, я обратил внимание на его черные глаза. Наверное, они достались ему от матери. Большое спасибо, мисс Дерн, за эту информацию. Вы случайно не влюбились в этого молодого человека?

- О нет, сэр! Ничего подобного. Всегда вы меня дразните. Ведь он же старый. Ему тридцать три года. Конечно, мистер Ридл, я не имела в виду, что он действительно старый. Вот смотрите, вам семьдесят девять лет, а как вы молодо выглядите. Но он слишком стар для меня. Просто он пару раз пригласил меня пообедать…

Итак, благодаря Элинор, он теперь Инис Сент-Эрм, сын богача из Оклахомы; и он без труда оформил страховку.. Теперь остается только "убить себя", подождать, пока Декстер получит положенную сумму, и забрать деньги себе, оставив ему положенные десять или двадцать процентов.

Сент-Эрм заранее обдумал, как будет убит. Поедет он в машине Декстера - очень заметной машине. По дороге подберет какого-нибудь бродягу. Чем страшнее бродяга будет выглядеть, тем лучше. Сент-Эрм постарается, чтобы побольше людей увидели бродягу и его машине. Потом в каком-нибудь уединенном месте он убьет бродягу, поменяется с ним одеждой и в вечернем полумраке разыграет жуткий душераздирающий спектакль. Он будет играть роль бродяги, изогнувшегося за рулем и со свирепой гримасой непрерывно нажимающего кнопку пронзительного гудка. А настоящий бродяга будет сидеть, откинувшись рядом с ним, в его костюме. Панама будет низко надвинута на его лицо. Он будет очень натурально изображать покойника, потому что действительно будет мертв. И они умчатся в никуда под дикий хохот и бешеное завывание автомобильной сирены.

Через пару дней полиция обнаружит на окраине какого-нибудь городишки серый "Кадиллак" со следами крови на сиденье. По номеру они быстро найдут владельца и свяжутся с ним. Декстер расскажет им все, как учил его Сент-Эрм: он одолжил машину Сент-Эрму, который с тех пор ему ни разу не позвонил. И он уже начал немного беспокоиться.

Полиция проследит путь машины. Она очень заметная, и многие запомнят, как мимо них промчался серый "Кадиллак" с сидящим внутри Сент-Эрмом. Так полиция узнает о бродяге, который сидел вместе с ним, и примет этот ужасный спектакль за чистую монету. Они поймут, что Сент-Эрм посадил в машину бродягу - хитч-хай-кера. Но они не смогут найти старые следы бродяги, потому что никто не знает, откуда он пришел и куда направлялся. Не смогут они и поймать бродягу, потому что он мертв, и тело его закопано в каком-то глухом овраге.

Сент-Эрма нет. Все говорит о том, что произошло убийство. Картина преступления довольно стандартна. Через некоторое время Декстер, действуя по инструкциям Сент-Эрма, опознает какое-нибудь тело, выловленное в реке, и получит страховку.

Эта версия до мелочей соответствует действиям Сент-Эрма. Очень грубая игра, в основе которой использование марионетки -Декстера. Цена выигрыша - никчемная жизнь маленького бродяги, убийство, о котором Декстер не знал. Но даже более примитивным мошенничеством удавалось провести очень проницательных людей. Страховые компании не раз становились жертвами обмана. В случаях, когда установлен факт смерти, они вынуждены платить.

Бедный маленький Штопор, стоявший у обочины с мертвым искалеченным котенком, которого он так жалел! Ему нравилось ездить на "Кадиллаках",… Бедняга Штопор, бедный старина Док!

Но, Боже мой, при чем здесь Элинор? Почему здесь оказалась эта красивая девушка с чистыми доверчивыми глазами? Почему Сент-Эрм не расстался с ней после того, как Элинор обеспечила ему в агентстве Ридла репутацию надежного и респектабельного клиента?

Она уже сыграла свою роль. И Сент-Эрм не из тех, кто способен влюбиться. Это совершенно очевидно. Даже Элинор, совершенно не знающая мужчин, почувствовала, что женщины его не интересуют. Женщины и любовь были слишком далеки от него.

Тогда зачем он взял ее с собой?

Сент-Эрм узнал от девушки, что у нее есть немного собственных денег. И в этом все дело. У Элинор лежало в банке чуть больше двух с половиной тысяч долларов, полученных от продажи дома ее бабушки. Это была только небольшая часть того, что Сент-Эрм должен был получить по страховке. Но он решил, что если есть возможность получить и эти деньги, то они тоже будут

нелишними. И уж их-то, во всяком случае, он получит наверняка.

Сент-Эрм, как он и говорил Элинор, был настоящим деловым человеком. И он никогда не упускал деньги, которые плывут к нему в руки.

Но Сент-Эрм не может просто одолжить эти деньги у Элинор. Это противоречило бы созданному им образу богача и могло испортить главную игру. Не может он использовать ни шантаж, ни фокусы с продажей ценных бумаг. Поэтому он решает пойти вместе с Элинор в банк, когда она будет получать там небольшую сумму. Он знает, что, выписывая чек, Элинор сначала пишет дату, потом расписывается, и после этого размышляет, сколько денег выписать - пять долларов или семь пятьдесят. Придя с ней в банк, Сент-Эрм скажет, что тоже хранит здесь свои деньги. Он предложит Элинор выписать чек на двадцать или двадцать пять долларов и сделает вид, что тоже выписывает, чек. Потом, как раз в тот момент, когда она поставит подпись и дату, впишет сумму, но еще не успеет подвести черту, Сент-Эрм отвлечет ее внимание. И под каким-то предлогом возьмет чек Элинор, якобы для того, чтобы получить деньги по своему и ее чекам одновременно.

В нужный момент Сент-Эрм хватает ее за руку и указывает на их машину, оставленную перед банком. Он просит девушку последить за машиной, а сам в это время после слова "двадцать" дописывает "пять сотен", вписывает цифрами "2500 долларов" и подходит к окошку получать деньги.

Сент-Эрм знает, что кассир знаком с Элинор. И когда у того возникли какие-то подозрения - чек выписан практически на все ее деньги - он, видимо, непринужденно объяснил, что мисс Дери покупает дом или что она собирается вложить деньги в ценные бумаги, и, кивнув, добавил:

- Мисс Дери сейчас подойдет.

Элинор улыбнулась в ответ на его кивок и вернулась к кассе. Ее присутствие успокоило молодого кассира. Он отсчитал деньги и пожелал ей удачи.

Выйдя из банка, Сент-Эрм дал девушке одну из банкнот, чтобы показать, какой он богатый и щедрый. Он объяснил, что порвал ее чек, и что собственные деньги ей уже не придется тратить. И он действительно так думал. Потому что теперь ее уже нельзя было оставлять в живых. Она наверняка бы испортила его затею со страховкой. Он убьет Элинор и спрячет ее тело.

У этой девушки нет ни семьи, ни друзей. Никто никогда не будет ее разыскивать. Никто ничего не узнает.

С первых дней знакомства с Элинор Сент-Эрм обхаживал ее -то приглашал пообедать, то в кино, то возил ее за пять центов на Стейтен-Айленд, то бесплатно водил в зоопарк. Но чтобы подготовить Элинор к финальному акту - заставить девушку уехать с ним туда, где ее можно будет убить, - Сент-Эрм должен был поразить девушку внезапным предложением женитьбы, не оставив ей времени на размышления.

И вот однажды во время обеда он вдруг сказал:

- Давай поженимся! Прямо сейчас. Пойдем в Сити-холл и поженимся.

Конечно, он знал, что это невыполнимо. Но эта идея восхитила Элинор, как восхитила бы любую девушку на ее месте. Потом, у закрытого Сити-холла, Сент-Эрм говорит, стараясь поддержать это возбуждение, это чувство внезапности:

- Поехали в Коннектикут! Поедем машиной и проведем там медовый, месяц.

Она понимает, что в этот день ехать уже поздно. Но Сент-Эрм тут же предлагает поехать утром. Он звонит Декстеру из телефонной будки и договаривается о машине, не объясняя, зачем она понадобилась, не рассказав компаньону, что задумал убийство. Декстер посылает девушке машину, зная ее точный адрес, но не зная имени. После этого Сент-Эрм разыгрывает сцену в банке и забирает деньги Элинор. Они едут, как думает девушка, венчаться и проводить медовый месяц.

Они приезжают в Данбери довольно поздно, как и рассчитывал Сент-Эрм. Здесь они тоже не могут пожениться.

- Отлично, мы поедем в Вермонт! Вперед! Мы уже заехали так далеко! К чему колебаться. Если мы сейчас вернемся, то все будет испорчено. Послушай, милая, нам не о чем беспокоиться. Я только что вспомнил о старом Джоне Бухене - ты о нем, наверное, слышала. О нем все слышали. У него поместье в Вермонте. Старый Джон устроит нам сказочную свадьбу. И у него есть чудесный домик среди холмов. Он обещал моему отцу, что в этом домике никто не будет жить, пока я -не женюсь и не проведу там медовый месяц. Мы поедем прямо к нему, не заезжая в гостиницу. Я тоже не люблю регистрации и всех этих гостиничных формальностей. Сейчас накупим еды и по дороге устроим пикник.

Если бы он с самого начала, еще в Нью-Йорке предложил Элинор ехать жениться в Вермонт, та, наверное, решила бы, что это слишком далеко. Ведь можно подождать три дня в Нью-Йорке. Поэтому Сент-Эрм заманивал ее постепенно, поддерживая радостное возбуждение девушки. Он заманивал ее в глухое месте, к какому-нибудь глубокому темному озеру, воды которого навсегда скроют тайну гибели девушки.

Озеро Мертвого Жениха. Когда почтмейстер Квелч произнес это название, Элинор испугалась. Но я не сомневаюсь, что Сент-Эрма оно насмешило.

Как мог он решиться убить Элинор? С ее милым лицом, с ее доверчивым и любящим сердцем. В этом человеке не было ничего человеческого. У него не было сердца. Женщина, которая его родила, должна быть осуждена и проклята навеки.

Кольцо, которое он подарил Элинор, было ей велико… Может быть, раньше он проделывал подобное с другими девушками. Кто знает, и кто сможет когда-нибудь это узнать?

В Данбери был момент, когда Элинор была уже готова повернуть назад. Она почувствовала эту мрачную угрозу. Она чего-то боялась, хотя и не понимала, чем вызвано это чувство. Она уже боялась Сент-Эрма. Этот страх ей подсказывал могучим инстинкт самосохранения. Тогда Сент-Эрм решил использовать как приманку знаменитое имя - имя старого Джона Бухена. И вот они уже покупают продукты и тарелки для пикника. И Сент-Эрм покупает нож.

И Элинор едет с ним туда, где нож в безжалостной руке Сент-Эрма поставит последнюю точку в этом жутком спектакле.

Но сразу за Данбери они встретили стоящего у дороги маленького бродягу. Может быть, Сент-Эрм планировал свою смерть на более позднее время, после того, как он выплатит еще один страховой взнос. Но этот маленький бродяга с отталкивающим лицом, в необычной, запоминающейся одежде, слишком хорошо соответствовал задуманному плану. У Сент-Эрма появилась возможность убить двух зайцев одним выстрелом. Или одним ножом.

Бедный маленький Штопор. Старина Док с его спокойным голосом, с его жалостью к убитому котенку, с его милой, немного смешной вежливостью и с его латынью. Кто знает, откуда он пришел? И действительно и он когда-то был доктором? Одного образования недостаточно, чтобы удержать человека от падения.

Нас спасает не образование, а твердый внутренний стержень, какой-то голос, говорящий:

- Все так и есть. Это действительно моя шляпа. Видимо, использовались украденные у меня хирургические инструменты; пятьдесят пятидесятидолларовых банкнот, найденных в белом конверте с надписью "Для доктора Ридла" в луже крови над озером Мертвого Жениха, несомненно, мои. Они выпали из моего кармана. Но эта машина мимо меня не проезжала. В этом я твердо упорен. Я никогда ее не видел. И на этом я настаиваю.

Сент-Эрм спустился с Элинор к темному озеру, чтобы убить ее. Маленького бродягу он оставил в машине. Он хотел убить его, когда вернется, поменяться одеждой и уехать. Сент-Эрм брел по берегу озера, присматривая подходящий камень, чтобы убить девушку. Сумерки, темные воды мрачного озера. И вдруг Элинор закричала.

- Не надо! - отчаянно крикнула она.

Сент-Эрм решил, что она догадалась. Но потом он увидел бродягу, выглядывающего сверху, из-за нависающего выступа скалы. Маленький Штопор тоже что-то заподозрил. И он спустился сюда вслед за ними.

От него необходимо было избавиться. Он стал опасен. Теперь он превратился в свидетеля. Вне себя от ярости, Сент-Эрм бросился за ним, оставив девушку внизу, чтобы расправиться с ней, когда вернется.

Он ловит Штопора и убивает его. Элинор слышит предсмертный вопль несчастного и торопится к машине. Тем временем Сент-Эрм быстро надевает на себя лохмотья Штопора. Он должен покончить с переодеванием, пока никто не появился на вечерней дороге. С этого момента все должны видеть грязную, потрепанную старую куртку и искромсанную синюю шляпу на живом, а прекрасный габардиновый костюм и панаму - на мертвом. У маленького бродяги были широкие плечи, и куртка пришлась Сент-Эрму впору. Голубая шляпа с изрезанными полями оказалась даже немного великовата для Сент-Эрма. Но тем лучше. Можно ниже ее надвинуть на лицо. Он натянул панаму на голову Штопора и загнул поля вниз. Может быть, панама сидела слишком туго, но Штопор не жаловался.

Сент-Эрм покончил с переодеванием за какую-нибудь минуту. Потом он бросился вниз по склону, чтобы найти и убить девушку. Но смертельно испуганная Элинор спряталась в кустах.

Сент-Эрм крался в сумерках, выслеживая ее в лесу. Он звал девушку ласковыми именами, сжимая в руке нож. Он нашел жакет, который бросила Элинор. А она лежала в кустах с бешено бьющимся сердцем, боясь пошевелиться.

Но девушка не узнавала голос. Она и мысли не допускала, что из уст ее Иниса могут вырываться ужасные проклятия, которые произносил вполголоса этот страшный бродяга. Она решила, что это Штопор пытается подражать его голосу. Должно быть, надев шляпу и куртку Штопора, он каким-то образом изменил и свой голос. Это мне еще предстоит обдумать.

Как бы то ни было, Элинор его не узнала. Близорукость помешала ей разглядеть лицо Сент-Эрма под зубчатой шляпой. Ей даже показалось, что глаза его стали светлыми и тусклыми. Девушка не сомневалась, что это бродяга. Ей и в голову не пришло, что это мог быть ее жених.

Положение Сент-Эрма становилось критическим. Он не хотел, чтобы его слишком хорошо разглядели, когда он будет мчаться по дороге, но все-таки люди должны были его видеть. Нужно было ехать срочно, пока еще совсем не стемнело. Охоту за девушкой пришлось прекратить. Может быть, она поскользнулась на берегу, упала в воду и утонула. Может быть, услышав предсмертный крик Штопора, она так далеко забилась в чащу леса, что никогда не сможет оттуда выбраться. Может быть, ее укусила гремучая змея.

Как бы то ни было, ему нужно уезжать, иначе весь замысел будет сорван. Если даже Элинор появится и будет рассказывать, как Сент-Эрм пытался ее убить, все воспримут это как истерическую реакцию. Тем более, что к тому времени все будут уверены, что он мертв.

И вот разыгрывается сцена этой страшной гонки. Под жуткое завывание гудка и безумный хохот сгорбившегося за рулем человека со страшным лицом мчится по дороге серый "Кадиллак". На водителе клетчатая куртка и шляпа с зубчатыми полями. Убита собака, разбросаны сюрреалистические картины. Дикий смех и громкий вой сирены, напугавший даже старого Мак-Комера. И после этого человек, сбитый на дороге. Он убил Джона Флейла, потерял, а скорее специально бросил свою синюю зубчатую шляпу и помчался дальше. Сент-Эрм рассчитывает избавиться от трупа бродяги и от его клетчатой куртки в каком-нибудь глухом месте. Он бросит машину на окраине какого-нибудь городка милях в пятидесяти отсюда, и ее найдут через несколько дней. А через месяц или два Декстер опознает его труп.

Но, не зная местности, он по ошибке свернул на Топкую дорогу и оказался в тупике. Теперь машину придется бросить. Значит, тело Сент-Эрма должны найти здесь неподалеку. Если труп не найдут, страховая компания не признает, что Сент-Эрм погиб.

И он смог найти труп. Он убил еще одного человека, кроме Джона Флейла. И ему зачем-то понадобилось отрезать этому человеку правую руку.

Что он сделал с трупом Штопора? Откуда взялся этот черноглазый загорелый человек, изуродованный труп которого мы нашли в болоте?

Где сейчас сам убийца?

И почему… Господи, почему же я не видел, как он проехал мимо меня, когда я стоял на Топкой дороге?

Он не проезжал мимо меня, только и всего! Он сбил Джона Флейла и выбросил шляпу, чтобы показать, что это дело рук Штопора, а потом исчез. Если бы он проехал еще чуть дальше, всего чуть-чуть, то увидел бы, что я стою у въезда на Топкую дорогу.

Как он выглядит - Инис Сент-Эрм из Оклахомы? У него черные волосы, черные глаза, загорелое лицо, хорошо одет, ростом около шести футов. Летом почти все люди загорелые, если они хоть немного бывают на солнце. У каждого четвертого черные волосы. Одет он сейчас может быть как угодно. Из тех, кто участвует в поисках, добрая дюжина мужчин ростом около шести футов, включая Стоуна и Квелча. Только лейтенант Розенблат и я заметно меньше.

Его единственная особая примета - это черные глаза. У Сент-Эрма необычайно черные глаза. Это заметил даже старый Пол Ридл. Черные и немного подслеповатые, потому что он часто спотыкался о неожиданные мелкие препятствия. Конечно, черных глаз в природе не бывает. Так обычно называют темно-коричневые глаза. Глаза бывают голубого и коричневого цвета разных оттенков, с большей или меньшей примесью зеленого. У человека не может быть черных глаз. Но он может носить контактные линзы из черного стекла.

Глаза убийцы не черные, а какого-то другого цвета. Вот и все, что можно из, этого заключить. Если снять с них черные линзы, он будет видеть в темноте как кошка…

Он не очень-то ловко работал моим хирургическим инструментом, уродуя лицо трупа, который подсунул нам как свой собственный. Рука тоже отпилена неумело. Такой работой вряд ли гордился бы врач или сам старый Адам Мак-Комер с его познаниями в анатомии. Он явно хуже действовал в моей области, чем я выполнил работу механика, ремонтируя свой старенький "Дракон". Я врач, но справился с несложной для механика работой. А он механик и…

Стоп! Почему я так его назвал? Чего я вдруг решил, что он может быть механиком?

На кухне снова послышался призрачный звонок телефона. Декстер! Механик, владелец машины смерти. А. М. Декстер, владелец круглосуточного гаража на Четырнадцатой Западной улице. Но он сейчас в Нью-Йорке, в сотне миль отсюда! Когда я пришел сюда в первый раз, старый Мак-Комер звонил Декстеру, чтобы узнать о машине, и механик оказался на месте.

И все-таки за всем этим стоит зловещая тень механика. Его зловещий металлический голос, который я слышал так отчетливо…

Да, зловещий! - Sinister (левый или зловещий (лат)). В моем мозгу вспыхнули латинские буквы:

S. Inis St. Erme- С. Инис Сент-Эрм!

Буквы эти в моем воображении мгновенно сложились вместе - S-I-N-I-S-S-T-E-R-M-E!

Sinister me! - ЛЕВЫЙ Я! Всё совпадает. В имени всего одна лишняя буква "S". Наверное, в школе у него было плохо с грамматикой.

Человек, придумывая себе псевдоним или кличку, обычно как-то связывает его со своим настоящим именем, как я раньше не догадался! Синистер -левый или зловещий, Декстер - правый. А я-то думал, что хорошо помню латынь!

СЕНТ-ЭРМ… S. Inis St. Erme…ЛЕВЫЙ Я…-Это и есть владелец гаража А. М. Декстер.

Я знал, что должна найтись и правая рука Сент-Эрма! Я знал это.

Как он выглядит на самом деле? Лысоголовый мужчина средних лет - это Декстер, это Сент-Эрм, это убийца!

"В два раза больше меня и в два раза более приветливый", - сказал о нем Гус, рабочий гаража. Элинор приехала с мальчиком-негром, чтобы мистер Декстер убедился, что она хорошо водит машину. Девушке и в голову не приходило, что Декстер это и есть ее драгоценный Инис Сент-Эрм и сейчас он ждет ее перед гостиницей, где снял комнату, чтобы получить адрес, необходимый для оформления страховки.

Крупный сильный мужчина, лысоголовый, цвет глаз не черный. Каждый может достать себе парик. Квелч сказал, что сейчас делают такие хорошие парики, которые могут обмануть и парикмахера.

Есть много разных способов прижать к голове оттопыренные уши. И это будет совсем незаметно под париком с длинными темными волосами. Никто и внимания не обратит на уши - одну из самых характерных примет человеческой внешности.

А. М. Декстер. Какие имена скрываются за его инициалами? Предположим, я пойду сейчас на кухню, покручу зуммер телефона и попрошу телефонистку соединить меня с Нью-Йорком - Мордаунт 2-3385. Предположим, Мордаунт 2-3385 ответит: "Декстер слушает". И предположим, я скажу: "Говорит профессор Мак-Комер. Я звоню из своего дома в Беркшире". И предположим, он ответит: "Что вас интересует, профессор?"

Ответит зловещим металлическим голосом. А я пока буду листать черную книжечку, поглядывая на лежащие передо мной часы с большой секундной стрелкой.

А может быть, после того, как он скажет: "Декстер слушает", я спрошу: "Как растет овес на площади Тайме?" или просто спою "тра-ля-ля". И предположим, что через две секунды он мне ответит: "Что вас интересует, профессор?"

Да, профессор, так что же вас интересует?

Предположим, есть и другие номера, куда можно позвонить при других обстоятельствах и получить другой набор ответов. Декстер сейчас в Нью-Йорке. Он всегда там. Ведь его не выманишь в провинцию и за две с половиной тысячи долларов.

Предположим, что к телефону на кухне у Мак-Комера тоже подключено какое-то устройство - что-то вроде магнитофона с лампами и проводками - и что трубку не кладут на рычаг. Предположим, что когда бы ни раздалось пять длинных и пять коротких звонков, через несколько секунд магнитофон отвечает: "Говорит профессор Мак-Комер. Вы мне мешаете, черт побери! Я не люблю, когда меня отвлекают от работы. Все это меня совершенно не интересует. Я работаю!"

Сейчас я не могу позвонить. Телефонная линия перерезана. Но предположим, что А. М. Декстер означает "Адам Мак-Комер Декстер".

Теперь я все ясно понимаю. Я должен записать это на бумагу и прежде, чем он придет за мной, положить ее под пресс-папье, чтобы кто-то потом обнаружил мои записи.

Вот он лежит передо мной. Листок с короткой записью об одном из убийц, сделанной когда-то старым ученым. Я снова вижу тонкие линии, дрожащий старческий почерк: "Случай А, из хорошей семьи, хорошо образованного, колоссально преувеличенного мнения о своих умственных способностях. В возрасте сорока пяти лет, потерпев поражение во всех своих начинаниях, он задумал убийство дяди, чтобы стать наследником его скромного состояния".

Какого "А" имел в виду старик? Он никогда не писал о случаях, которые не были известны ему во всех подробностях. И он всегда использовал подменные инициалы. За этим "А" мог стоять его собственный племянник, человек, названный Адамом в честь самого ученого.

Вот последняя запись в лежащей на столе записной книжке; "Позвонить после обеда Барнаби Г. У. 9-6400. Узнать насчет почты.

Вычистил ли Джон Флейл выгребную яму после того, как покрасил дом и ангар?

Сахар, спички, помидоры, апельсины, бекон, земляника, хлеб". После какого обеда он собирался позвонить? Когда это было? Должно быть, двадцать восьмого или двадцать девятого мая, когда он прожил здесь несколько дней вместе с племянником-убийцей, который привез его сюда. Может быть, профессор решил позвонить адвокату, чтобы изменить завещание.

Розовощекий старик с ярко-голубыми глазами, которого Квелч в тот день видел в машине - это и был профессор Мак-Комер. Он сидел неподвижно, завернувшись в пальто и шаль, чтобы согреть старые больные кости. А его лысый лопоухий племянник зашел на почту, представился как профессор Мак-Комер и распорядился, чтобы его корреспонденцию складывали, пока он сам не позвонит. Ничего удивительного! Он не хотел, чтобы почтальон заметил переполненный почтовый ящик и явился к нему с расспросами.

Джон Флейл приходил покрасить дом и гараж. Он наверняка чистил выгребную яму. Но ни разу не стриг бирючину - видимо, не получал такого распоряжения от лопоухого человека, называвшего себя профессором Мак-Комером. Хозяин, должно быть, объяснил индейцу, что приехавший с ним дряхлый старик окончательно выжил из ума. Джон Флейл был флегматичным молчаливым индейцем. Может быть, он вообще ни разу не заходил в дом, опасаясь призраков семьи Ридеров.

А старик сидел за этим столом, рядом с убийцей-племянником, который присвоил его имя. Рядом не было никого, кто мог бы ему помочь. Может быть, профессор думал, что преступный план, зреющий в голове его племянника, никогда не осуществится, что его удастся отговорить- Но в последние дни старик почувствовал нависшую угрозу и спрятал все тяжелые предметы, которые могли бы стать орудием убийства.

Сейчас это может погубить меня. И мне кажется, что профессор об этом жалеет. У меня такое чувство, что он пытается мне помочь. Но старый Адам Мак-Комер уже по ту сторону жизни, вне досягаемости убийцы.

Наверное, Унистер, обнаружив тело профессора, спрятанное под грудой опилок, увидел на его теле нечто, подсказавшее, кого он нашел. А может быть, бедный Унистер с его сюрреалистическим воображением в минуту мгновенного озарения понял, что произошло. Во всяком случае, убийца прикончил его за то, что он обнаружил труп старика, а не из-за его бессмысленного замечания, что профессор Мак-Комер больше не пьет молоко - видимо, в первое время он заказывал его для старика. И не за то, что Унистер перечисляя вещи, которые нужны ему, чтобы создать сюрреалистический портрет убийцы, назвал среди прочего парик и пару стеклянных глаз. Хотя это наверняка потрясло Адама Декстера…

Даже эти последние слова в записной книжке должны были показать мне, как давно старый Адам сидел здесь, записывая своей дрожащей старческой рукой:

"Бекон, земляника…" Земляника в августе!

И вся эта грязь и плесень в раковине умывальника!

Вернувшись сюда, чтобы играть роль профессора Мак-Комера, Декстер наверняка столкнулся с проблемой снабжения. Ему нужно было освоить почерк профессора, чтобы вырвать его деньги из рук юристов. Поэтому он и накупил в Данбери столько еды, чтобы хватило на месяц. Он даже использовал продуктовые карточки Элинор. Когда я вошел к нему в сад, все эти запасы лежали на заднем крыльце. А потом, после того, как он позвонил в Нью-Йорк, обеспечив алиби себе, как Декстеру, и мы отправились к моей машине, я даже вытащил из коробки банан, совершенно не задумываясь из-за проклятой головной боли, как попала сюда эта еда.

Декстер еще не освоил дрожащий почерк старого Мак-Комера. Поэтому он и отказался расписаться за пакет от адвокатов, который принес ему Квелч. Это меня насторожило.

Как я, должно быть, ошарашил его, когда появился в саду и сказал, что был на дороге, но ничего не видел! Я не видел тела Джона Флейла, которого он бросил там, чтобы показать, что Штопор проехал мимо его дома. Декстер не знал, что Джон Флейл смог отползти в придорожную канаву.

Но это был не Джон.

Адам Декстер мчался по дороге, а рядом с ним сидел мертвый Штопор. Он уже собирался выбросить шляпу, чтобы показать, что Штопор проехал дальше. Вдруг он заметил Джона Флейла. Вернее, человека, которого принял за Джона. Тот медленно брел по дороге, и Декстер решил, что это Джон возвращается после работы в доме профессора. Перед отъездом он оставлял Флейлу кое-какие распоряжения. Труп Джона Флейла гораздо лучше, чем голубая шляпа, показал бы, что Штопор проехал дальше, и что он убийца. И Декстер направил на него машину.

К тому же Джон Флейл мог рано или поздно рассказать кому-нибудь о дряхлом старике, который сначала жил в доме, а потом исчез. Джон был молчаливым и нелюбопытным. Но все же у него был язык.

Но Джон в это время был в своей хижине. Это его я видел за час до этого на Топкой дороге. Человек, которого сбил Декстер, человек, которого мы с ним нашли в канаве, был Пит Флейл - брат Джона, Пит Два Пальца. Наверное, только тогда Декстер понял свою ошибку. Поэтому он и закричал, чтобы я не прикасался к телу - боялся, что я замечу недостающие пальцы.

У него родилась новая идея. Этот труп был очень похож на Сент-Эрма во всем, кроме руки. А Декстеру необходимо было, чтобы нашлось тело Сент-Эрма. Он не мог использовать труп Джона -Джон Флейл был старым и морщинистым, к тому же многие знали его в лицо. Когда я уехал, Декстер узнал по телефону, что полицейские уже едут сюда выяснять, где Пит Флейл. Он вывел из гаража свою машину и помчался к Джону Флейлу.

Когда он вошел в хижину, Джон, наверное, ужинал. Декстер ударил его камнем по голове и отвез тело туда, где лежал Пит. Он одел Пита в одежду Сент-Эрма и зверски изуродовал его лицо, чтобы невозможно было отличить Пита от Сент-Эрма, и чтобы навлечь подозрения на меня. И конечно же, он отрезал правую кисть, на которой недоставало трех пальцев. Я надеюсь, что ее удастся найти.

Вначале Декстер хотел создать впечатление, что Штопор умчался куда-то по Стоуни-Фолз, чтобы можно было через несколько дней пригнать машину на окраину какого-нибудь городка. И ему казалось, что этот план удался превосходно. Убив Флейла и выбросив шляпу Штопора, он возвращается к себе, выводит из гаража грузовик со спущенными шинами, загоняет "Кадиллак" в гараж, запирает ворота и ставит грузовик к самому входу. Через несколько дней он отгонит машину туда, где ее должны обнаружить, но пока хочет поберечь ее от солнца и ветра. Декстер очень любит свою машину.

Если бы после убийства Пита он прошел дальше, чуть-чуть дальше, он бы заметил, что дорога перекрыта моей машиной.

Потом, когда Декстер работал в саду, пришел я и сказал, что копался на дороге целый час. Тут он понял, что убийца-Штопор с мертвым Сент-Эрмом никак не мог проехать по Стоуни-Фолз в его сером "Кадиллаке", так надежно спрятанном сейчас в гараже. Оставалось единственное объяснение - Штопор свернул на Топкую дорогу. Но я стоял как раз на развилке, и этот путь тоже отпал.

Он не мог выехать на машине по Стоуни-Фолз и доказать, что я лжец или сумасшедший. Но он мог поставить ее на Топкую дорогу и надеялся, что успеет это сделать.

Он все время был у меня на глазах. Если бы только я видел! Огромная коричневая монография в переплете из телячьей кожи с запомнившимся мне посвящением "Моей сестре Еве". Может быть, один из самых ужасных случаев, описанных в Книге -случай с Е. Д.- описывает женщину с манией убийства, с которой он был близко знаком. Это может означать: Ева Мак-Комер Декстер. Хотел бы я, чтобы у меня было время это перечитать. И прочесть заново все эти тысячу двести восемьдесят семь страниц.

А вот ярко-зеленая книга "Садовые цветы. Их выращивание и культивация".

Это похлопывание лопатой, которое я услышал, как только вошел в сад… Я мог бы посмотреть в этой книге, высаживают ли луковицы тюльпана в августе и вообще как их разводят.

Или почитать последнее издание "Кто есть кто в Америке". Декстер мог вырвать нужную страницу, но этого он не предусмотрел.

Вот оно.

"Мак-Комер. Адам Дуайт. Психолог. Родился в Олионе, штат Миссури, 7 июня 1862 года. Учился…"

1862 год? Мне показалось, что Декстер выглядел не старше сорока пяти. Я мог бы еще поверить, что ему, как он и говорил, шестьдесят пять. Но уж на восемьдесят пять он наверняка не выглядит. Никто не поверил бы в это, глядя на литые мускулы, перекатывающиеся под бледной кожей.

Кстати, почему у него такая бледная кожа, если он все лето проработал в саду?

Мне на глаза попалась лежащая на столе газета. Та самая газета с большими заголовками о войне. Вечерний выпуск из Данбери. Квелч говорил, что грузовик привезет почту из Данбери только утром. Стоун и Розенблат не приносили газеты. Я тоже. В руках у Элинор, когда она сюда пришла, не было ничего, даже сумочки. И все-таки она лежала здесь, на столе - свежая газета из Данбери. Это должно было сразу подсказать мне, что в комнате был Сент-Эрм, человек, побывавший сегодня в маленьком подвальчике в Данбери, где торгуют мороженым и газетами. Он бросил продавцу три цента, взял газету и мимоходом положил ее на переднее сиденье машины.

Никто кроме Сент-Эрма не мог принести сюда эту газету. Никто кроме него не был сегодня в Данбери.

Все, абсолютно все подсказывало мне разгадку. И вот я пишу его имя:

"А. М. ДЕКСТЕР -УБИЙЦА. ОН ЖЕ ИНИС СЕНТ-ЭРМ. ОН ПРИСВОИЛ ИМЯ СВОЕГО ПОКОЙНОГО ДЯДИ, АДАМА МАК КОМЕРА, ТРУП КОТОРОГО ЛЕЖИТ В ОПИЛКАХ. НЕ ДАЙТЕ ЕМУ УЙТИ! РИДЛ".

Я оставлю записку здесь, под пресс-папье.

Но там уже лежит какая-то бумага! Знакомые тонкие линии, выведенные дрожащей рукой:

"МОЙ ПЛЕМЯННИК АДАМ М. ДЕКСТЕР ПОДХОДИТ СЗАДИ, ЧТОБЫ УБИТЬ МЕНЯ.

А. МАК-КОМЕР".

Он знал! Он не мог не догадаться, этот человек, все знавший об убийцах. Но он ничего не мог поделать.

И он сидел здесь и писал эту записку. И оставил ее под пресс-папье. Но никто так и не нашел ее. Вот он!

Я не должен позволить, чтобы он напал на нее… Он за моей спиной… Я вижу его отражение в стекле секретера. Стараюсь ничем не выдать, что заметил его. Оттопыренные уши, беззубый рот, нож в руке… Слава Богу, он решил начать с меня, а не с девушки… Записку под пресс-папье. Пожалуйста, найдите ее… Декстер… Адам Декстер… Убил всех.

Он давно уже сидел в темной спальне. Он был там, когда я заходил в комнату, разыскивая полицейского Стоуна. Он наверняка был там, потому что перед уходом из комнаты я закрыл окно и запер его.

Наверное, он прятался за шторой, в занавешенном углу, где хранятся зимние вещи. Или стал за дверью, когда я входил в комнату. Я чувствовал его запах. Да, я чувствовал его. Но знал, что у него нож, и не решился искать его, раздвигая тяжелые вешалки с зимними вещами, Я не мог даже заглянуть за дверь.

Не знаю, почему он тогда не напал на меня. Разве что дожидался, пока я подойду поближе. А я все время был начеку, и вокруг меня было достаточно пустого пространства, чтобы он не мог броситься неожиданно. И он решил, что лучше подождать. Я запер окно, вышел из комнаты и закрыл дверь.

Я надеялся, что если он спрятался в комнате и будет оттуда выходить, дверные петли обязательно скрипнут. Но он был механиком, и в спальне оказалась баночка с маслом. Дверь открылась бесшумно.

На лежащий передо мной лист бумаги упала тень. - Уголком глаза я вижу в стекле секретера его тусклые глаза, коричневые оттопыренные уши и мягкий беззубый рот.

Я не хочу, чтобы это произошло здесь. Если девушка проснется и закричит, он заставит ее замолчать одним взмахом острого зазубренного лезвия.

Я знал, что он тоже предпочитает сделать это не здесь, чтобы не оставлять крови на столе и ковре. Он предпочел бы действовать в саду, среди желтых роз. На сырой садовой земле, которая спрячет меня так же надежно, как и Штопора. И я тоже бесследно исчезну.

Так что и он, и я предпочли бы оказаться снаружи, в темноте. В этом желания наши совпадали.

Я отложил карандаш, кивнул и лениво потянулся. Мне следовало быть очень осторожным. Убийца знал каждый мой жест, и уловил бы любую фальшь. Всю ночь он наблюдал за мной, пытаясь по выражению лица и жестам прочесть мои мысли.

Я поднял руку, пригладил волосы и провел пальцами по затылку. Нужно сделать вид, что я проголодался. Отодвинувшись от стола, я медленно поднялся, не обращая внимания на ножку стула, упавшую с моих колен на ковер. Не оборачиваясь, я пошел мимо стола к двери кухни. Чуть помедлил на пороге, осторожно заглянул внутрь, делая вид, что проверяю, нет ли его в кухне… Подошел к выходной двери и отодвинул горшки и сковородки, которые ставил на стул, чтобы они с грохотом посыпались на пол, если кто-то будет входить. Отодвинул стул в сторону, открыл дверь, вышел на решетчатое крыльцо и достал из коробки банан. Беззаботно обдирая кожуру, шагнул на верхнюю ступеньку…

- Я здесь,- шепнул он,- позади тебя…

И беззубо рассмеялся. Вспомнил, наверное, как я появился у него в саду, когда он только что закопал на клумбе беднягу Штопора. Тогда он даже не понял, действительно ли слышал что-то или ему почудилось. Донесся ли этот тихий голос из окружавшего его сумрака или из-под земли. "Я здесь, позади вас",- сказал я тогда, чтобы вывести его из оцепенения.

Я медленно, словно не веря своим ушам, повернулся. Моя рука с бананом застыла на полпути ко рту. Медленно повернувшись лицом к нему, я почувствовал небольшое облегчение. Все-таки лучше получить удар ножом в грудь, чем в спину. Правда, не знаю, как насчет горла.

Не двигайся, Ридл! Смотри ему прямо в лицо.

- Ты хотел разоблачить меня? - прошамкал он. - Ты догадался, когда увидел испуганного чибиса. Потому что птица не испугалась бы, если бы здесь кто-нибудь жил и она привыкла к людям. Ты сразу понял, когда увидел этого проклятого орущего кота дяди Адама, что его никто не кормил, а сам он не мог снять с себя ошейник с колокольчиком. Ты знал, что никто не сажает луковицы тюльпана в августе и землю под ними не трамбует. Поэтому ты и догадался!

- Я не ботаник и не зоолог.

- Ты, со своим проклятым тихим голосом! - продолжал он.- Таким же, как у этого красноглазого бездельника, бормотавшего по-латыни. Ты знал, что кроме девушки только Сент-Эрм слышал его голос и мог узнать его! Ты понял, чего я так испугался в саду и сразу догадался, что я и есть Сент-Эрм… "Я позади тебя" -услышал я голос человека, которого только что закопал. Никогда в жизни я не испытывал такого ужаса. Ты знал. Я сам тебе подсказывал. Не меньше дюжины раз подсказывал, когда ты вынуждал меня к этому. Говори правду - ведь я сам подсказал тебе!

- Наверное, - ответил я. - Наверное, я знал с самого начала. Да, ты сам подсказал мне. Что бы ты ни делал, все подсказывало разгадку. Дюжину и еще дюжину раз. Да, я понял, что ты убийца. Каждая ниточка, которая попадала мне в руки, вела к тебе. Я бросал не целясь, но попал в тебя. Теперь ты мог скользнут! в траву и затаиться, но убежать уже не мог. Мой удар попал тебе в голову, и ты стал мертвой змеей. Да, я знал, Адам. Я знал.

- Но ты никогда никому не расскажешь, - сказал он. - Я оказался слишком ловким и сильным для тебя.

Он держал нож напротив моего горла. Я пятился назад по ступенькам, держа руки расставленными в стороны. Это его устраивало - он видел мои руки и не дал бы поднять их высоко, чтобы я не мог резким движением выбить нож. Шаг за шагом я отступал вниз по ступенькам. Шагнув на землю, я ощутил аромат желтых роз и черной влажной земли. Еще шаг назад. Я ступал уже по земле, из которой все мы вышли и в которую все когда-нибудь вернемся.

Но в эту ночь мне не суждено было уйти. Может быть, все дело в кожуре банана - в той самой банановой кожуре, которую я небрежно бросил здесь, когда мы с ним в сумерках шли заводить мою машину.

Пожалуй, нет. Все равно, я бы в любом случае с ним справился. Я должен был с ним справиться. Я сломил его на Топкой дороге, когда он с камнем в руке стоял за моей спиной. За эту ночь у него было еще по меньшей мере три возможности разделаться со мной. Но в нем уже был страх, и он каждый раз отступал. Я знал, что сломил его. И он тоже чувствовал, что проиграл. Поэтому я не сомневаюсь что справился бы с ним в любом случае! Но если бы мне под ногу не попалась банановая кожура, когда я отступал от него по темному саду, он мог бы тяжело ранить меня этим ножом.

Сделав третий шаг, я почувствовал под ногой что-то скользкое. Падая, я судорожно взмахнул ногой и угодил носком прямо в пах Декстеру.

Я очутился на земле в каких-нибудь трех футах от его ножа. Приподнявшись на руках, я приготовился увернуться от удара. Но он, увидев, что я упал, решил действовать наверняка. Быстрым движением сунув нож за пояс, убийца поднял лопату. Ту самую, которой трамбовал землю над могилой бедного Штопора.

Лопатой можно лучше размахнуться и нанести более сильный удар. Он уже не сомневался, что я в его власти. И в этом была его ошибка. Коротко размахнувшись, он ударил острием лопаты. Я судорожно отпрыгнул назад, и сильнейший удар пришелся в правую ступню - в самую середину подъема. Я вскочил на ноги, но понял, что убежать уже не смогу.

Правую ногу, казалось, жгло огнем. Если бы он не взялся за лопату, я бы, наверное, попытался от него убежать. Спускаясь с крыльца, я думал, что это мой единственный шанс. Отбить удар ножом и броситься удирать через спутавшиеся густые заросли роз и дальше, по каменистому пастбищу, начинающемуся сразу за садом. С криком убегать, уводя его подальше от дома, где спит Элинор. Так же, как пытался увести его Штопор, убегая по лесу над озером Мертвого Жениха. Только на дороге не оказалось никого, кто мог бы услышать крики бедного Штопора.

Но теперь он перебил мне кости стопы и я уже не мог убежать, был пойман. Он как бабочку приколол меня этим страшным ударом, так что я не мог отступить ни на шаг. И это его погубило. Боль была невыносимой. Я не мог даже вздохнуть поглубже и застонать, не говоря уже о том, чтобы позвать на помощь. Когда он снова попытался замахнуться, я перехватил рукой рукоятку лопаты. Он хотел было выкрутить ее, но я тут же схватился второй рукой. Мы стояли лицом к лицу, изо всех сил вцепившись в лопату. Ставкой в нашей борьбе была жизнь. Моя жизнь или его и все, на что он в этой жизни рассчитывал. Если он со мной справится, то никто не сможет его разоблачить. Ни один человек во всем мире. Даже Элинор, если увидит его или услышит его шамкающий изменившийся голос. Тогда он сможет появиться снова и сказать, что я обманул, будто он был в овраге с опилками вместе со мной и с Унистером. Что я соврал, будто Унистер нашел там труп. Тогда никто уже не станет разрывать осыпавшуюся гору опилок. Ему достаточно похоронить меня рядом со Штопором, и тут же для всех Штопор и я превращаемся в одного человека. Человека, исчезнувшего навсегда в черной садовой земле под желтыми розами. Ставкой была жизнь. Моя или его.

У него сильные руки. Но у меня руки тоже сильные, как и положено хирургу, У него крепкие плечи. Тяжелые и ужасно крепкие плечи, перевитые веревками мускулов, такие сильные, что он мог вручную вытащить мотор из-под капота или поднять автомобиль за задний бампер. Но я выносливый и жилистый, хотя и выгляжу хрупким. Убийца тяжелее меня на пятьдесят фунтов и на пять дюймов выше. Но мне двадцать семь лет, а ему уже сорок пять. У меня впереди больше лет, и мне предстоят лучшие годы, чем ему.

Мы молча боролись в темноте. Я навсегда запомню отвратительный запах его пота, щелканье беззубых челюстей и ужасные тусклые глаза. Прерывистое дыхание убийцы, стальная твердость его мускулов. У меня уже кружилась голова. Раненая нога словно горела огнем. Да, он был силен. Очень силен. Но я был на восемнадцать лет моложе и знал, как устроены его мышцы и кости. Я понемногу выворачивал лопату в сторону, заставляя убийцу ослабить хватку.

Почувствовав, что слабеет, он отпустил рукоятку и, тяжело дыша, выхватил из-за пояса нож с зазубренным лезвием. Он застонал сквозь зубы и судорожно взмахнул ножом. Но я успел подставить под удар лопату и тут же взметнул ее над головой убийцы. Я покончил с Декстером.

Да, я прервал цепь его убийств. Не замечая боли в ноге, я изо всех сил обрушил удар на его голову. Потом ударил еще раз. Третий удар наверняка был лишним, но у меня все плыло перед глазами. Я чувствовал себя усталым и разбитым. Наверное, с этого дня у меня всегда будет болеть нога от запаха желтых роз и черной земли в саду.

Лейтенант Розенблат угостил меня сигарой. Зеленой гаванской "Короной", которую я особенно люблю. Я почти не курю, потому что нервы и глаза хирурга всегда должны быть в форме, а ум его всегда должен быть острым. Но когда Розенблат вручал мне сигару, он сказал, что это особый случай.

Я тоже подумал, что это особый случай - получить сигару от полицейского. Конечно, я предпочел бы получить кое-что другое. От милой юной Элинор, которая все еще спит в гостиной. Но с этим можно подождать.

"Da mimilbe basia, diende centum",- сказал старина Катулл, добавив еще одну строку к стихотворению о том, что за мимолетным проблеском солнца всех нас ждет лишь сон в вечной ночи. Теперь я уже не ручаюсь за свою латынь, и попрошу Элинор перевести это стихотворение для меня. По-моему, это переводится так:

"Поцелуй меня тысячу раз, а потом еще сто".

А в общем, посмотрим.

Брат Розенблата - сержант полиции в Тампа. Поэтому у него всегда есть такие хорошие сигары. Он считает лучшим, что есть во Флориде, сигары и апельсиновый цвет.

Розенблат угостил сигарой и Стоуна. Стоуном мне пришлось заняться раньше, чем своей раненой ногой. Полицейский получил два страшных удара камнем по голове. Этого хватило бы, чтобы убить двух обычных людей. Но не успели мы поднять его с высокой травы и втащить через окно в спальню, как Стоун пришел в себя и начал ругаться. Придется извлекать у него осколки костей и вживлять под кожу пластину. Но сейчас он преспокойно курит сигару. Розенблата насмешило, что Стоун получил камнем по голове. Этот тупица еще и подшучивает над ним. Ну что же, у каждого свое чувство юмора.

Убийца выманил Стоуна так: он поскреб ногтем по сетке, натянутой на окне над головой Стоуна, и стал так, чтобы полицейский видел его лицо. Стоун еще не знал, что Унистер нашел тело профессора Мак-Комера, закопанное в груде опилок, и что люди сейчас пытаются выкопать его труп. Он увидел, что за окном стоит хозяин дома, который всю ночь помогал им искать убийцу.

Декстер прошептал Стоуну, что лейтенант Розенблат поручил ему идти в дом Унистера и позвонить оттуда в гостиницу "Президент" - выяснить все о Сент-Эрме. В частности, попросить снять в номере, где жил Сент-Эрм, его отпечатки пальцев, чтобы сравнить их с отпечатками, найденного в болоте трупа. Стоун должен выйти из дома так, чтобы мисс Дери ничего не заметила. Полусонному Стоуну этот приказ показался вполне разумным. Он отцепил сетку, бесшумно снял ее и тихо скользнул в окно к профессору Мак-Комеру.

Как я и предполагал, Декстер нанес удар в момент, когда ноги полицейского коснулись земли, а руки еще держались за подоконник. В памяти Стоуна остался только сокрушительный удар.

После этого Декстер бросился в лес, на тропинку, ведущую к дому Флейла, и отчаянно закричал: "На помощь! На помощь! Я Квелч, я поймал его!" Он подождал, пока Розенблат пробежал мимо, вернулся к дому, проскользнул через открытое окно в спальню, и там выжидал удобного момента, чтобы разделаться со мной.

Розенблат говорит, что он, конечно, ни на секунду не поверил, что это кричит Квелч. Он был уверен, что даже если бы Квелч умирал, он ни за что не назвал бы себя иначе, чем "мистер Квелч". Лейтенант понял, что это убийца - Штопор или Сент-Эрм,- тогда он не думал, кто это, а отчаянно старался его поймать. Убийца кричал, чтобы выманить его из дома, а Розенблат решил, что он хочет сбить с толку людей с собаками, которые искали в болоте. Поэтому он занялся поисками, уверенный, что Стоун сразу же вышел из спальни и охраняет девушку. А иначе я бы закричал, чтобы он вернулся, пока он был еще в пределах слышимости.

- Это моя вина,- сказал лейтенант,- что я надеялся на Стоуна.

Но это и моя вина тоже.

Декстер использовал камень, чтобы вывести из игры Стоуна, и лопату, когда пытался прикончить меня… Пита Флейла он переехал машиной, а Джону Флейлу, как и Стоуну, проломил голову камнем. Беднягу Штопора он задушил голыми руками. Ножом он резал уже мертвого бродягу, чтобы оставить следы крови в машине и на дороге. Так что нож он использовал для убийства всего один раз. Среди кучи опилок, когда, под рукой не было другого оружия и нужно было срочно закрыть рот Унистеру, пока тот не рассказал о найденном теле.

Но больше всего страха вызывал именно этот нож.

- Да, если сопоставить все это, - заметил Розенблат,- нужно признать, что преступление задумано просто блестяще. Он выдал себя за профессора Мак-Комера еще когда приехал сюда в первый раз вместе с дядей, потом ловко обеспечил себе доказательство, что в последние месяцы безвыездно жил здесь. Единственный человек, который мог это опровергнуть - Джон Флейл. Никто бы, конечно, и не подумал разыскивать эту машину в его гараже. Машина сбила Джона Флейла и умчалась неизвестно куда. Убийца присвоил деньги мисс Дери. И хотя убить ее он не смог, когда она обнаружила бы, что денег у нее на счету практически не осталось, то могла бы только сказать, что Сент-Эрм был мошенником. Но это не могло бросить тень на Декстера, который почти не был знаком с Сент-Эрмом. Скорее всего, он бы в конце концов получил страховку, даже если бы труп и не был найден. Но тело Пита Флейла оказалось для него очень удачной находкой. Ведь мертвецу всегда лучше иметь тело.

- И живому тоже, - добавил я. - Сейчас я могу признаться, лейтенант, что были моменты, когда я сомневался, не мог ли мой дух, сам того не подозревая, выходить из тела. Но я просто должен был настаивать на том, что все время стоял у въезда на Топкую дорогу, и что мимо никто не проезжал. Извините, что я так надоедал вам с бесконечным повторением этой фразы.

- Я вам верил, - усмехнулся Розенблат.- У меня было такое чувство, что вы напали на след. Просто я не мог понять, о чем вы догадались. Наверное, все было слишком просто и ясно. Как та карточка с именем убийцы, которая все время лежала у вас в кармане.

- Какая карточка? - удивился я. Лейтенант протянул мне визитную карточку.

- Пока вы были на лесопилке, я проверил карманы вашего пиджака, - виновато сказал он. - В вашем кармане лежала эта карточка. На ней написаны имя и адрес убийцы.

Я взял ее в руки. Это была карточка, которую дала мне экономка старого Джона Бухена. Карточка с адресом человека, которому я должен был отогнать машину. Тогда я не глядя положил ее в карман вместе с гонораром. На карточке было написано:

"Круглосуточный гараж.

14 Западная улица, 614, Нью-Йорк Сити.

Тел.: Мордаунт 2-8385

Покупка и продажа автомобилей

А. М. Декстер. Профессор-Автомобилист".

Экономка написала на карточке четыре слова со стрелочкой, указывающей на имя:

"Вам нужен этот человек".

Эта карточка все время лежала в моем кармане.

Я молча спрятал визитную карточку, снова вспомнив о своем преподавателе из Гарварда, который так свирепо ругался каждый раз, когда его называли профессором. Он говорил, что профессором может быть школьный учитель труда, пианист в притоне или владелец блошиного цирка. Старый Адам Мак-Комер, автор "Психопатологии убийства", со всеми своими званиями и со всем, что было в его мозгу, никогда не писал, что он профессор - ни на почтовом ящике, ни в большой красной книге "Кто есть кто в Америке", ни на титульном листе своей монографии. Он, наверное, предпочел бы, чтобы его убили, чем чтобы назвали профессором.

И действительно, никто никогда не называл его в лицо профессором или доктором - старого мудрого Адама Мак-Комера, который так много знал об убийствах. Но тогда, в сумеречном саду, этот лысый головорез с холодными глазами представился мне как профессор Мак-Комер, и я пропустил это мимо ушей. Он действительно был профессором. Профессором-автомобилистом, и я просил его помочь отремонтировать машину.

Розенблат встал, чтобы подойти к телефону.

Я кивнул в сторону двери гостиной.

- Что вы ей скажете, когда она проснется?

- А что ей сказать?

- Скажите, что это был ночной кошмар. Страшный сон и ничего больше.

- Это и был страшный сон, - сказал Розенблат.

И это все, что было между Элинор и мною - мужчиной, который появился в ее жизни и исчез. От удара лопаты на ноге у меня остался только бледный шрам. Но я все еще прихрамываю, когда чувствую запах желтых роз и жирного влажного чернозема.

Оглавление

Роджерс Джоэль . Кровавая правая рука

Реклама на сайте