«Снайпер»

Хью Пентикост СНАЙПЕР

Часть первая

Глава 1

Кабинет директора Пелхам-Холла казался прохладным оазисом в этот жаркий, душный августовский полдень. Причиной тому был работающий кондиционер. Это было просторное помещение, одна из стен которого состояла из вереницы окон, выходящих на школьный дворик и небольшой пруд. В следующем месяце тенистые аллеи, спокойные, безлюдные пока жилые помещения и классные комнаты, гимнастический зал и лодочные эллинги наполнятся беготней по меньшей мере четырех сотен мальчишек. Пока же Пелхам-Холл вполне походил — если отрешиться от доносящегося издалека гула мощных газонокосилок — на город-призрак.

Два человека, сидевшие в кабинете директора, были полной противоположностью друг друга — как по внешности, так и по многим другим качествам. Мужчина, сидевший за широким письменным столом и казавшийся занятым бесконечным перекладыванием и выравниванием лежавших на нем предметов, был строен, не слишком высок, темноволос и аристократичен, имея почти боттичеллевскую привлекательность. Вот только линия рта выдавала некоторую нерешительность характера, да и глаза постоянно бегали из стороны в сторону. Его светло-серый шерстяной костюм был отлично скроен, а из нагрудного кармашка выглядывал край платочка из ирландской пряжи, который он бесконечно извлекал наружу и снова убирал обратно. Столь же последовательно он копался в боковом кармане пиджака, но так и не находил искомый в нем предмет. Он относился к числу людей, недавно бросивших курить.

Второй мужчина, вольготно разместившийся в зеленом кожаном кресле, производил иное впечатление. Встав, он мог заметно возвыситься над своим собеседником, будучи ростом под метр девяносто. Плечи тоже производили впечатление своей массивностью, хотя талией он скорее походил на танцора. Толстые пальцы были подвижны, как у пианиста, а глаза — голубее невозможно представить. Массивную челюсть и широкий рот отчасти скрывали бурно произраставшие ярко-рыжие борода и усы. Под стать им были и волосы на голове — густые и такие же рыжие. Одет добротно, даже богато, с налетом беспечной вальяжности — сшитые на заказ туфли, серые фланелевые брюки, легкий шерстяной пиджак и темно-синяя рубашка, распахнутая у горла. Белые зубы сжимали мундштук изогнутой трубки. Всем своим видом он походил на древнего викинга.

— Вас могут заинтересовать фотографии на задней стене, — проговорил стройный джентльмен. Речь его отличалась отменной изысканностью и казалась немного эмоциональной. — Выпускной класс в Гарварде. Отец в тот год был капитаном стрелковой команды. Вот отец в студенческом спектакле — он исполнял роль Клавдия в «Гамлете». Вот он в форме капеллана в Первую мировую войну. Вот в двадцать девятом закладывает первый камень в основание Пелхам-Холла. Вот отец в теннисном костюме. Говорили, что в четырнадцатом он победил самого Мориса Маклафлина. А вот отец в обществе попечителей Пелхам-Холла в двадцать пятую годовщину его основания — тысяча девятьсот пятьдесят пятый.

— Это в том самом году было? — спросил рыжебородый.

— Да, весной. Завтра, мистер Джерико, будет десятая годовщина «Дня С».

— «Дня С»?

Аристократический рот изобразил кривую ухмылку.

— Имеется в виду «День Смерти», — пояснил ее обладатель, сделав элегантный жест в сторону окон. — Вот, через одно из этих окон. Десять лет назад здесь еще не было кондиционера. А день выдался жаркий, как сегодня. Окна были распахнуты. Отец сидел на этом же самом месте, где сижу я. — Улыбка на лице говорящего увяла. — Прямо между глаз, мистер Джерико.

— Вы сказали «день»? Но это же было поздним вечером?

— Да. «День» — это просто фигура речи. — Платок покинул карман, но тут же снова вернулся на место. — А что это за табак вы курите, мистер Джерико?

Джерико усмехнулся:

— Это не для людей из Гарварда, мистер Пелхам. Эту смесь делает табачник из Нью-Хейвена. Она так и называется — «Смесь мистера Грина». — Он перекинул ногу на ногу. — Но мы уклоняемся от темы, мистер Пелхам.

— Честно говоря, я не особенно понимаю причину такого интереса к личной жизни отца. Осталось множество фотографий. Он… он любил фотографироваться.

— Фотографий мне будет недостаточно, — сказал Джерико. — Портрет вашего отца увидит огромное число людей: члены семьи, десяток тысяч мальчишек, закончивших Пелхам-Холл за те двадцать пять лет, что ваш отец возглавлял его, сотни учредителей и сотрудников — бог знает кто еще. Поэтому в картине должна быть отражена индивидуальность вашего отца, а для этого мне необходимо лучше узнать личность человека, портрет которого я пишу.

— Ха! — воскликнул Фредерик Джордж Пелхам-младший с горечью в голосе.

Ярко-голубые глаза Джерико неотрывно смотрели на Пелхама, и тому пришлось отвести взгляд.

— Каждый человек по-разному представляется разным людям, — сказал он. — Для меня отец был одним человеком, для двух моих сестер — другим. Моя мать и племянник — его внук — воспринимали отца совсем не так, как его бывшие зятья. Но поскольку мадам Дю Барри заказала вам этот портрет, я полагаю, что вы должны удовлетворить ее желание.

— Мадам Дю Барри?

— Я о своей сестре Луизе. Вы разве не знали, что на протяжении нескольких поколений мальчики Пелхам-Холла называли ее не иначе как Дю Барри? Царственная, золотая особа! Богиня секса. Знойная красавица, созданная лишь для богов. Впрочем, как в свойственной ему манере заявлял мой вульгарный зять Артур Фрост, «в ванну она должна ходить, как и любой другой человек».

— Я уже обсудил деловую сторону вопроса с вашей сестрой, — сказал Джерико, причем тон его голоса заметно похолодел. — Художественное решение портрета остается за мной. Не будет понимания личности Джорджа Пелхама-старшего, не будет и картины.

— Каждый человек должен жить по своим стандартам, мистер Джерико. Но держу пари, что, когда вы подойдете к осознанию того, что называете «личностью» моего отца, вы окажетесь в таком смущении, что, боюсь, никакого портрета вообще не получится.

— Ну что ж, — сухо ответил Джерико. — Десятки других людей хотят иметь свой портрет.

К своим сорока двум годам Луиза Пелхам оставалась поразительно красивой женщиной. Выше среднего роста, с роскошной фигурой и золотистыми волосами, обрамлявшими гордо посаженную голову, она в другие времена обрела бы имя Юноны. Она была и оставалась всегда самым очаровательным членом семейства Пелхамов, затмевая собой и собственную мать, и младшего брата Фредерика Джорджа Пелхама-младшего, и свою сестру Джорджиану, и внучатых родственников, которые лишь изредка появлялись на сцене. Работа Артура Фроста часто разлучала его с женой Джорджианой и их сыном Уолтером. Дрю Стивенс, бывший муж Луизы, продолжал наведываться в ожидании очередного шанса, но та, похоже, окончательно вычеркнула его из своей жизни. Даже его имя теперь никогда не упоминалось. Она презирала его постоянную манеру заниматься безуспешным выпрашиванием денег.

Пока художник Джон Джерико беседовал с Фредом Пелхамом в директорском офисе, Луиза лежала на жесткой кушетке на балконе своей спальни в фамильном доме. Свои длинные, изящные руки она уложила под золотистые волосы. Прекрасное, стройное тело покрывал красивый загар. Она вообще обожала бывать на солнце. В зимнее время солнечные лучи заменяли лампы. Четверых парней исключили из Пелхам-Холла после того, как их застали подглядывающими в бинокль за Луизой — та возлежала на кушетке как будто в ожидании любви.

Приглашение Джерико братом Фредом в директорский кабинет показалось ей вполне естественным. Фред всегда мечтал о том дне, когда он сможет сесть за отцовский рабочий стол. Сам он не обладал ни силой, ни знаниями, ни человеческой теплотой, чтобы заниматься этим делом. Из вежливости его назначили председателем Правления учредителей — должность скорее почетная, нежели ответственная. Но покуда директор, доктор Джеймс Инглиш, находился в кратком отъезде, Фред принимал Джерико, сидя именно в директорском кресле.

Джерико!

Легкая дрожь пробежала по пунцовым губам Луизы. Всю жизнь, как она уверяла себя саму, ее окружали вниманием слабые мужчины. Ни у кого из них не было ни энергии, ни силы характера, ни воли, достойных ее отца. Когда Дрю Стивенс занимал должность преподавателя истории в Пелхам-Холле, Луиза была еще подростком. На семнадцать лет старше ее, он был учтивым, в меру остроумным и довольно симпатичным господином. Но отнюдь не рыцарем со сверкающим мечом, готовым сразиться с драконом. Он влюбился в это золотое дитя. Она же в некогда возникшем порыве отчаяния из-за невозможности добиться внимания отца вышла замуж за этого привлекательного джентльмена. Сейчас же Дрю Стивенс уже не мог удовлетворять желания и страсти, бушевавшие в ее душе, — с таким же успехом он мог бы отправиться на Луну. И она возненавидела его за эту слабость, за то, что он стал стареть, за то, что не помог ей стать ярчайшей звездой на небосводе семейной империи. Она развелась с ним вскоре после таинственной гибели отца.

Мужчины вились вокруг Луизы, она играла ими, то подпуская совсем близко, то отбрасывая, подобно мифологическим вакханкам, охаживавшим своих поклонников ударом плети. И вот так, лежа в полном одиночестве и пустоте, она с вожделением ждала того дня, когда в ее жизни появится настоящий мужчина. Хорошо бы, молила она Бога, чтобы он не появился слишком поздно — и так уже сорок два, а время утекает как вода меж пальцев.

Джерико!

Познакомились они три дня назад в художественной галерее на Мэдисон-авеню. В сущности, это была выставка произведений одного из учеников Пелхам-Холла. На Луизу она произвела удручающее впечатление. Новое искусство — бессмысленное сочетание краски и прочих материалов, брошенных на холст. Фантазия ребенка, не более того…

В противоположной стороне зала она увидела рыжебородого мужчину, возвышавшегося над остальными. Выглядел он просто потрясающе. Луиза не могла отвести от него глаз. Сам же мужчина уставился на картину, представлявшую собой серию разноцветных перекрестий, перемежаемых вкраплениями известки, металла и дерева — складывалось впечатление, будто какой-то человек стоял на некотором отдалении от холста и швырял в него всем, что попадало ему под руку.

Ярко-ярко-синие глаза сверху донизу окинули фигуру Луизы.

— Я собираюсь вернуться в студию на Джефферсон-Мьюз, чтобы заново осмотреть свои работы, — сказал он. — Хотелось бы убедиться в качестве. Не желаете присоединиться?

— Желаю.

Крепкая рука сжала ее предплечье и повела сквозь толпу на улицу. За углом располагалась стоянка для машин. Он подвел Луизу к красному «мерседесу» с откинутым верхом и открыл дверцу. Когда оба уселись, машина направилась в сторону центра города. Всякий раз, когда светофор останавливал движение, он переводил взгляд на спутницу. Зрелище ему явно нравилось. Перед этим он даже не представился — вообще не упоминались никакие имена.

Джерико припарковал «мерседес» у ворот здания, в котором находилась студия, они прошли к лифту и поднялись на второй этаж. Отомкнув замок, он отступил в сторону, давая ей пройти.

Это была просторная, почти пустая комната с окном в потолке в северной части помещения. Там стоял мольберт с полотном, а вдоль стены располагались картины. Луиза почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Краски, жизненная сила, энергия — все это было настолько мощно, что она испытала дрожь. В уголке одного из полотен она заметила простую подпись — «Джерико».

Она уже слышала это имя.

— Джон Джерико, — прочитала она. — А меня зовут Луиза Пелхам, если это имеет какое-то значение.

— Имеет, — сказал он, окидывая взглядом вереницу картин. Потом вздохнул, словно испытал какое-то облегчение. — На мгновение там, наверху, мне показалось, что я сошел с ума.

— Они прекрасны, — сказала Луиза.

— Вы разбираетесь в живописи? — спросил он, не поднимая на нее взгляда. Впрочем, с момента входа в студию он так ни разу и не взглянул на нее.

— Уроки искусствоведения в школе и колледже, — ответила она.

— Бог вам в помощь. В искусстве вы ничего не понимаете, но зато знаете, что вам нравится.

— С этим как раз проблема. Я не знаю, что мне нравится.

— В таком случае вы не безнадежны, — проговорил он, все так же рассматривая свои картины. — Кофе или что-нибудь покрепче?

— Что-нибудь покрепче.

— Выбор прост — ирландское виски или джин. Для своих натурщиц я держу джин — они его обычно чем-то разбавляют.

— Я предпочитаю виски. Но прежде скажите, где можно помыть руки.

Все так же не глядя на нее, он махнул рукой в сторону зашторенной двери. Но если бы он посмотрел, то заметил бы нервные порывистые движения, порозовевшие щеки, неестественную пронзительность темно-синих глаз.

Через зашторенную дверь она прошла прямо в спальню. Там располагалась просторная квадратная кровать, сделанная явно на заказ. Луиза посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна — она была действительно красива.

Потом сняла маленькую шляпку и изящными пальчиками принялась приглаживать прическу. Присмотрелась и к помаде на губах — все ли в порядке. После этого подошла к окну и посмотрела на росшие внизу деревья. И наконец глубоко вздохнула.

— Джон! — позвала она.

Занавеска распахнулась — он стоял в дверном проеме, взирая на нее сияющими, но холодными глазами.

— Джон Джерико, — проговорила она дрожащим голосом, — я бы очень хотела заняться с вами любовью.

Уголки его рта тронула тень легкой ухмылки.

— Погодите минутку, — проговорил он и скрылся в студии. Меньше чем через минуту он вернулся с большим мольбертом и кусочком рисовального угля в руках.

— Повернитесь чуть левее, — сказал он.

Ошеломленная, Луиза подчинилась, тогда как он начал широкими, размашистыми движениями набрасывать ее портрет. Затем резким движением руки оторвал лист бумаги и положил его на постель рядом с ней.

— Для вашего памятного альбома, — заявил он и снова направился в сторону студии.

— Джон! — раздался отчаянный возглас Луизы. — Я уродлива?

— Взгляните, как я вас изобразил. Возможно, вы — самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал.

Она опустила взгляд на лист бумаги, лежавший рядом на постели, — на нем была изображена обнаженная женщина с лицом Луизы.

— Да что с вами такое? Вы что, голубой? — спросила она резким голосом.

— Нет, — ответил он, на мгновение полыхнув белозубой улыбкой. — Знаете, Луиза, я люблю сам планировать свои действия. Напиток ожидает вас, когда вы «помоете руки».

Луиза почувствовала жуткий стыд. За всю свою жизнь она ни разу не совершила ни одного ошибочного шага в ситуациях, где нужно было проявить решительность и инициативу. Позже ей пришла в голову мысль о том, что причиной тому было общение со слабыми инфантильными мужчинами, которым так и не удалось подарить ей чувство истинного женского наслаждения. И все же она явно просчиталась с этим рыжебородым, что остался в соседней комнате. У нее не было сомнения в том, что он не станет тратить время попусту на стыдливые заигрывания, намеки и всякие кошки-мышки. Ей было ясно, что великий момент — вот он, и ей надо лишь вовремя воспользоваться им. Она умышленно утратила контроль над ситуацией, за что и получила вполне бесцеремонный тычок в зубы.

Луиза взяла с бюро свою шляпку и подрагивающими руками водрузила ее на золотистые волосы. Глянув на себя в зеркало, она заметила на щеках пунцовый налет от стыда за перенесенное. Ей стоило немалого усилия заставить себя быстрым шагом пройти в студию и направиться к двери.

Он стоял перед мольбертом и рассматривал какую-то картину. На маленьком квадратном рабочем столике рядом с полотнами стояли два старомодных бокала с виски и льдом.

«Лучше уйти без слов», — подумала Луиза.

— Сядьте, — резко проговорил Джерико, даже не взглянув на нее.

Ее ладонь уже держалась за дверную ручку, но она так и не повернула ее.

— Вы неверно рассчитали время, — сказал он. — Хотите разбавленное виски или предпочитаете со льдом, как я?

Ей хотелось уйти, но ноги не слушались.

— Я думаю, что мне нужно объясниться, — неуверенным голосом проговорила она.

— А я думаю, что как раз этого вам делать не следует, — ответил он, глянув на нее, при этом бородатый рот скривился в легкой усмешке. — Хотите узнать, как я стал художником?

— Нет. — Она все так же стояла у выхода, сжимая дверную ручку, готовая к бегству.

— Мне хотелось так много сказать людям, — проговорил Джерико. — Но я понял, что тону в океане слов. А ведь они так многозначны. И тогда до меня дошло, что я просто не смогу установить контакт с людьми посредством слов. Они не понимали, что именно я хотел им сказать, а я не мог найти ключ к языку, который они бы поняли. Ведь каждый человек все понимает по-своему. Это же, — он сделал жест в сторону полотна на мольберте, — нечто базовое, основное, что понимается всеми людьми. Вы оставили мой рисунок в соседней комнате.

Луиза не могла произнести ни слова.

— Принесите его, — сказал Джерико.

К своему крайнему изумлению, она повернулась и, как послушный ребенок, отправилась в спальню. Взяв с кровати набросок углем, она снова вернулась в студию.

— Какое впечатление она на вас производит? — спросил Джерико. — Но только по-честному. Не надо никакой смеси смущения и гнева. Как она вам нравится?

Луиза облизнула губы:

— Она кажется мне соблазнительной женщиной.

— Ну что ж, с вами не все потеряно, — сказал Джерико. — Вот ваш напиток. А теперь слушайте. Разговоры о том, что сегодня произошло, способны разрушить все то, что может завязаться у нас в будущем, Луиза Пелхам. Вы вполне способны произнести два слова: «До свидания…»

Стакан, протянутый им, холодил ладонь. У нее было такое чувство, что она вот-вот уронит его, а потому прошла к столику и для надежности поставила стакан на гладкую поверхность. Потом заставила себя перевести взгляд на полотно — это было изображение негра с искаженным от страха лицом.

— Похоже на что-то из эпизодов Гражданской войны, — проговорила Луиза.

Джерико одарил ее благодарной улыбкой.

— Не в бровь, а в глаз, — сказал он. — Да, это действительно один из борцов за гражданские права, который исчез из Джексона и так и не был найден. Негуманность человека по отношению к человеку. Как видите, мой язык живописи не столь уж невразумителен, как могло бы показаться. — Он поднял ее бокал и вновь протянул ей. — Ну, давайте, вам это сейчас нужно. Расскажите мне о себе, мисс Луиза Пелхам. — И поднял свой бокал.

Луиза пригубила напитка:

— А вам, Джон, имя Пелхам ничего не напоминает?

— Это как звук далекого гонга, — сказал он нахмурившись, — но я с трудом его различаю.

— Десять лет назад Пелхамы были притчей во языцех, — сказала она. — Наше имя не сходило со страниц всех газет.

— Преступление, — сказал Джерико, медленно кивнув. — Убийство? Вашего отца?

— Да, моего отца.

— Большая часть последних десяти лет моей жизни прошла в жестоких местах. И мои картины — протест против насилия в Суэце, Алжире, Конго, Вьетнаме, Бирмингеме, где убивали младенцев в церкви, в жарком Техасе, где застрелили президента. И я еще столько мест пропустил — как и то, где что-то произошло с вами.

— Мы боремся за право быть собой, — сказала Луиза, — но другие люди делают нас такими, какие мы есть.

— Ерунда все это, — сказал Джерико, — если вы сражаетесь достаточно жестко. — Он пристально смотрел на нее. — Вы ведь не убивали своего отца? Признаюсь, что отрицать данный факт было бы трудновато.

— Разумеется, нет.

— Расскажите мне об этом деле, если это, конечно, не причинит вам боль.

— После десяти лет, Джон, это всего лишь отголосок боли.

— Вы сказали, что другие люди делают нас такими, какие мы есть. Жизнь или смерть вашего отца сделали вас такой, какой вы стали, Луиза?

Глава 2

В тот августовский день в 1955 году в Пелхам-Холле находилось восемь человек, умевших неплохо стрелять из винтовки.

Доктор Фредерик Джордж Пелхам, директор и основатель Пелхам-Холла, был убит выстрелом через окно — пуля попала в переносицу, причем, согласно выводам экспертов, выстрел был произведен со значительного расстояния. По меньшей мере в пятьдесят ярдов. Убийца, следовательно, был первоклассным стрелком.

Все восемь человек, умело владевших оружием, были обучены самим же доктором Пелхамом. Он всегда увлекался пулевой стрельбой и привил ту же страсть остальным членам семьи — жене, двум дочерям, сыну, внуку, двум зятям и мажордому, служившему у него уже сорок лет.

Подозрение в отношении внука казалось почти безосновательным — мальчику было всего восемь лет, хотя оружием он владел не хуже своих старших родственников.

А уж странностей и нелепостей в этом деле хватало.

Практически ни у кого не было алиби в тот вечер. Все они находились где-то на территории школы. Все произошло поздно вечером, однако полиция штата и частные детективы, нанятые учредителями, так и не смогли обнаружить следов стрелявшего. Более того, не нашлось и мотивов для убийства — ни у кого-либо из членов семьи, ни у мажордома Берта Уолкера.

Спустя некоторое время, хотя и с явным запозданием, эта восьмерка лишилась повышенного внимания к себе. Выяснилось, что тысячи мальчиков и все преподаватели, перебывавшие здесь за двадцать пять лет существования заведения, также усердно разделяли увлечение директора стрельбой. Иными словами, были тысячи человек, контактировавших со Стариком и умевших управляться с винтовкой.

Дальнейшее расследование не прояснило ситуацию. Саму винтовку, из которой был произведен выстрел, так и не удалось обнаружить. Не нашли и гильзу, хотя были обысканы все лужайки в зоне Эссембли-Холла, где проходили занятия. Провели массу научных исследований того места, где мог стоять убийца, однако никаких следов на густой траве так и не удалось найти.

Советом учредителей было назначено вознаграждение для тех, кто предоставит ценную информацию по этому делу.

Вознаграждение назначила и семья.

Слухов была масса — жестоких и недоказуемых. Загадка же так и осталась неразрешенной, о чем Луиза и рассказала Джерико при их первой встрече в тот день.

Луиза радовалась возможности выговориться — смерть отца была для нее слишком важной темой. И все же ей не давала покоя одна мысль: был ли Джерико тем, кем хотел казаться, и его действительно волновала трагедия семьи Пелхамов, или вежливый интерес Джона к ее рассказу вызван чувством вины за свое недавнее поведение. Однако ближе к концу дня, когда он пригласил ее на обед, она снова почувствовала себя полноценной женщиной.

Джерико, казалось, был искренне заинтересован личностью Старика. Все называли отца Луизы Стариком.

— Вы знаете, что мне понравилось в вас сегодня днем, Джон, в галерее? Некоторое сходство с отцом.

— Я похож на него? — спросил Джерико, непроизвольно трогая бороду.

— Только ростом, — ответила Луиза. — Он был так же высок, как вы, но потяжелее. В молодости у него были темные волосы, но потом, с возрастом, они стали снежно-белыми, а вот брови не поседели и оставались густыми и черными до самой его смерти. В семьдесят лет он все еще мог сыграть партию в гольф, переплыть озеро. Он явно гордился своей мужской силой. Да и на внешность не жаловался.

— Вроде меня? — с ухмылкой спросил Джерико.

— Вроде вас.

— А это я отрастил, — сказал он, снова трогая бороду, — когда учился живописи в Париже. Я казался себе настолько молодым, что просто нуждался в каком-то камуфляже. Потом это стало своего рода торговой маркой.

Она снова заговорила о Старике.

В двадцать лет он с честью окончил Гарвард. Все ожидали, что он станет писателем или журналистом — со словом он всегда умел обращаться. И он взял да и написал роман, практически сразу после выпуска. Он был опубликован и тут же запрещен Палатой надзора и цензуры Бостона или кем-то еще.

— Сейчас бы на него даже внимания не обратили, — сказала Луиза. — Ну да, были в его романе парочка крепких англосаксонских выражений и описание любовной сцены, которое даже в подметки не годится тому, что публикуется в обычных для домохозяек журналах. Правда, мне кажется, что в те годы запрет на издание отнюдь не автоматически превращал его в бестселлер. Не знаю, то ли из-за разочарования в работе, то ли было что-то еще, о чем мы не знаем, но отец стал спиваться. К двадцати двум он стал завсегдатаем всех наиболее посещаемых нью-йоркских забегаловок. Вырваться из этого болота ему помог какой-то священник. В итоге отец ударился в религию — он отправился в Гарвардскую богословскую школу, где тут же был посвящен в сан пресвитерианского священника. Службу свою он начал в маленькой церквушке на окраине Массачусетса. Насколько я поняла, освоиться с делом ему помог старый однокашник. Потом началась Первая мировая, и отец сразу же определился капелланом в канадскую армию. Вместе с ней он отправился за океан и оставался там до тех пор, пока Штаты в семнадцатом году не вступили в войну. Тогда он подключился к американским экспедиционным войскам. Находился в Лондоне и все четыре года был на передовой. Он был превосходным оратором, умел вдохновлять людей, за что его искренне любили. Берт Уолкер, которого я уже упоминала, — он был мажордомом отца — повстречался ему в одном из санаториев. Он стал ординарцем отца. После войны отец вернулся домой в Нью-Йорк на кафедру проповедника. Там он познакомился с моей матерью, и они поженились. Она была из семьи Тотроев — Алисия Тотрой. Это было состоятельное, известное в обществе семейство. В двадцать первом году отца снова пригласили в Лондон и предложили возглавить там одну из наиболее популярных церквей. Он принял предложение. А вскоре родилась я — это произошло в Швейцарии, куда мама поехала на лето. Как я полагаю, у нее были какие-то проблемы с беременностью. Когда мне исполнился год, мы переехали в эту страну — мамино здоровье требовало того. Отец восстановил контакт со своим старым армейским ординарцем Бергом Уолкером и взял его с собой. Он до сих пор с нами — как член семьи. А потом, в двадцать восьмом, если так можно выразиться, крышу сорвало с дома.

Луиза почувствовала, что почти механически перешла к этой части рассказа. Ей тогда было шесть лет, но за прошедшие годы ее сотни раз расспрашивали о случившемся. На какое-то время все было вроде бы забыто, но когда отца убили, все возродилось вновь. Некоторые люди интересовались с затаенной злобой в душе; другие спрашивали просто из любопытства, но после расспросов в их глазах обычно оставалось выражение сомнения.

В шестилетнем возрасте все это не имело особого значения для Луизы, равно как и для ее сестры Джорджианы, которой к тому времени исполнилось четыре года, для двухлетнего младшего брата Фреда, — разве что изменился их привычный образ жизни, причем, как им самим казалось, к лучшему. Отец оставил кафедру в нью-йоркской церкви, покинул службу, купил дом в Фэйерчайлде, что в штате Коннектикут, где им предстояло подрасти, повзрослеть и приступить к писательской деятельности. У отца к тому времени появились какие-то деньги, и они знали об этом. Да и расти в провинции им нравилось гораздо больше, чем торчать в Нью-Йорке.

Годом позже доктор Пелхам решил создать на своей земле школу для мальчиков — вот так и образовался Пелхам-Холл, признаваемый ныне одним из лучших подготовительных учебных заведений на востоке страны.

Впрочем, произошло это лишь после того, как несколько девочек в той школе, где она училась, тайком заговорили о некоей «женщине», и Луизе захотелось разобраться в этом деле. Мать ее не отличалась особой разговорчивостью. Как выяснилось, отец получил от одной из своих лондонских прихожанок весьма солидную сумму денег.

— А что это за женщина? — спросила Луиза у матери.

— Прихожанкой была леди Чиллингем, — ответила та. — И эти деньги она оставила твоему отцу на добрые дела.

Луиза была удовлетворена ответом, пока снова не встретилась со школьной «доносчицей». С понимающей улыбкой на лице и со ссылкой на долетевшие до нее слухи та выразила сомнение в том, что леди отдаст «миллионы долларов» просто на какие-то добрые дела.

В итоге большую часть информации Луиза получила от Берта Уолкера — того самого Берта, который следил за одеждой отца, выполнял функции его шофера, помогал в обустройстве тогда еще новой школы и казался самым близким ему человеком, даже по сравнению с мамой.

До войны, как Берт сказал Луизе, леди Чиллингем была актрисой. Тогда ее звали Марго Стэндиш. Это была яркая звезда в мюзик-холлах, на сцене в Вест-Энде, в ранних британских фильмах. По словам Берта, это была очень красивая женщина, в чем Луиза позднее убедилась и сама. Портрет Марго Стэндиш являлся частью частной коллекции, выставленной в Лондоне известным Огастосом Джонсом.

Марго Стэндиш ушла со сцены в самом начале войны, чтобы посвятить себя служению госпиталям и войскам на фронте.

— Тогда-то Капитан и повстречался с ней, — сказал Берт Луизе. — Он никогда не упоминал духовного сана Пелхама и по сей день продолжал называть его именно так — Капитан. — Она и Капитан часто оказывались в одних и тех же местах, помогая раненым и поддерживая боевой дух в войсках. Они были большими друзьями, мисс Луиза, но все тем и ограничивалось.

Десятилетняя Луиза внезапно поняла причину ухмылок своих одноклассниц. Отца заподозрили в супружеской измене — довольно интересная мысль для десятилетней девочки.

— Марго должна была выйти замуж за Дэвида Уордена, лорда Чиллингема, с кем уже была помолвлена, — объяснил Берт Луизе. — Он был одним из первых в стране пилотов. Симпатичный, героический, чертовски отчаянный. Они и Капитан познакомились во время отпуска Дэвида. Почти все время проводили втроем. Через три дня после перемирия Марго и Дэвид поженились.

— Капитан так и не видел их вплоть до своего возвращения в Лондон на службу в церкви. Там он и женился на твоей матери. Там же твой отец нашел меня, после чего я поселился в его лондонском доме. Чиллингемы часто бывали в гостях, а Капитан и миссис Пелхам отвечали им взаимными визитами в лондонской квартире. Марго частенько посещала проповеди Капитана, хотя сам Дэвид, кажется, не был примерным прихожанином.

— Именно в ту весну вы и родились, мисс Луиза. И мы все в ту же осень вернулись в Америку. Не думаю, чтобы Капитан с тех пор видал кого-то из Чиллингемов. А потом, в двадцать восьмом, произошла трагедия.

Речь шла о трагической автомобильной аварии, в которой погибли лорд и леди Чиллингем. Сразу после этого до доктора Пелхама дошли слухи о том, что он стал наследником имущества леди Чиллингем. Оценивалось оно примерно в миллион фунтов — где-то в четыре миллиона долларов. При этом не последовало никаких неувязок — Фредерик Джордж Пелхам становился не опекуном наследства, а его прямым собственником.

— В общем-то этого не должно было случиться, — пояснил Берт Луизе. — У Марго было всего лишь несколько сотен тысяч фунтов, и она намеревалась оставить их Капитану, чтобы он распорядился ими по своему усмотрению. Но там возникла одна юридическая тонкость. Оказывается, Марго прожила на несколько часов дольше Дэвида, а потому именно она являлась наследницей всего состояния. Все имущество было расписано по его владельцам, однако это не распространялось на несколько миллионов наличностью, которыми обладал Дэвид как конструктор авиационной техники и владелец нескольких ценных патентов. Поэтому все они перешли к Капитану.

— И конечно, начались пересуды… — сказала Луиза.

— Начались, — с мрачным выражением на лице кивнул Берт. — Собор святых дьяконов нью-йоркской церкви прямо спросил его, были ли он и Марго любовниками. Капитан же послал их, правда, весьма вежливо, к черту. После этого они предложили ему уйти в отставку, что он и сделал.

— А никакая другая церковь не пригласила его? — спросила Луиза.

Берт рассмеялся, но как-то горько.

— Предложений была масса. Какая же церковь не захотела бы получить настоятеля с четырьмя миллионами долларов, которые он мог пожелать потратить на ее нужды? Но Капитан был обижен и разгневан, а потому отверг все предложения. Он отправился в Фэйерчайлд, купил надел земли и после года раздумий решил вложить все деньги в школу для мальчиков. Вот так все оно и было.

— Вы знали их, Берт, — сказала Луиза. — Как вы считаете, они были влюблены друг в друга — отец и Марго?

— За подобный вопрос вам следовало бы дать по губам, — ответил Берт.

Все это Луиза пересказала Джерико, правда, не приукрашивая повествование последующими вопросами и подозрениями, не упоминая свое собственное любопытство и те усилия, которые она предприняла впоследствии, чтобы разобраться в этой английской истории.

— Так что, если бы не началась война, — сказала Луиза Джерико, — если бы в дело не вмешалась актриса, решившая оставить карьеру ради борьбы за британскую мораль, если бы отец не принял решение стать капелланом и если бы не произошел тот фатальный дорожный инцидент, я бы так и не стала тем человеком, которым являюсь в настоящее время. И не выросла бы в школе для мальчиков, окруженная подростками и инфантильными мужчинами.

— А замуж вы так и не вышли?

— О, вышла, — ответила Луиза. — Это был как раз один из тех инфантильных мужчин, о которых я упоминала. Школьный учитель истории. Это был добрый, воспитанный человек, старше меня на семнадцать лет. А замуж я вышла из чувства досады за то, что отец не взял меня в свою поездку по Европе. Звали его Дрю Стивенс. Мы развелись через три месяца после убийства отца. — Она слегка вздрогнула. — Даже сейчас, спустя десять лет, он все еще пытается склонить меня к тому, чтобы я передумала. Бедный Дрю.

Позже в тот вечер Джерико отвез Луизу в отель, где она остановилась. Он ничего не сказал о следующей встрече — просто стоял у лифта и улыбался, пока она не скрылась из вида.

Оказавшись у себя в комнате, Луиза вновь испытала жестокое чувство стыда. Фактически она позволила этому человеку обращаться с собой так, как ему хотелось, и теперь он наверняка потешается над ней.

Ей понадобилось немало времени, чтобы приготовиться ко сну. Наконец она все же улеглась и в темноте уставилась в потолок. Этот человек лишил ее былого ощущения безопасности, веры в себя. Она же вела себя как банальная дешевка.

Зазвонил телефон, стоявший у кровати. В общем-то она не ждала никаких звонков — возможно, кто-то из членов семьи захотел поговорить.

— Луиза?

Это был Джерико. Она почувствовала, как ее начинает бить дрожь.

— Я забыл попросить вас об одной вещи, — сказал он.

— О чем именно, Джон?

— Пообедаем завтра? — приветливо спросил он.

— Я не люблю загадок, — сказал ей на следующий день Джерико.

Они обедали в «Ле Балуа» на Пятьдесят восьмой улице. Он встретил ее в баре и, проговорив короткое слово «привет», проводил к заранее заказанному столику. Не поинтересовавшись ее мнением, заказал «Кровавую Мэри». Так же поступил и с заказом еды. Судя по всему, он решил взять инициативу в свои руки.

— Я не люблю загадок, — повторил он, — потому что они отвлекают меня от тех вещей, которые мне следует обдумать.

— И я тоже загадка? — спросила Луиза.

Он с ухмылкой посмотрел на нее:

— Моя дорогая и очаровательная Луиза. Вы для меня никакая не загадка. И прежде чем вы начнете обижаться, запомните, что я сказал: «Не люблю загадок». И имел я в виду вашего отца. Вы же понимаете, что должен быть ответ на то, что случилось с ним.

— И это после десяти лет?

— А почему бы нет?

— Джонни, эксперты давно уже оставили все попытки.

— С десятилетнего возраста никто еще не называл меня «Джонни», — угрюмо проговорил он.

— А вам это не нравится?

— Если только эта уменьшительная степень не приравнивает меня к тем недоразвитым мужчинам, о которых вы говорили накануне.

— Не приравнивает.

— Каких экспертов вы имели в виду?

— Полицию штата, окружного прокурора, специального следователя прокурора, четверых или пятерых частных детективов, нанятых учредителями.

— Кто, по вашему мнению, мог сделать это?

— Не имею ни малейшего понятия.

— Да будет вам, — нетерпеливо проговорил Джерико. — Ведь должны же у вас быть какие-то подозрения.

Она внимательно посмотрела на него и почувствовала, как в сердце у нее потеплело. Он казался переполненным жизненной энергией, которая просто бурлила в нем.

— Думаю, что нет смысла снова открывать этот вопрос, — сказала Луиза. — Какое-то время все мы находились под подозрением. Мы жили в сомнении, не веря друг другу. Когда же проблема так и не разрешилась, нам пришлось потратить немало времени на то, чтобы снова научиться жить вместе.

— Вчера я вел себя как последний болван, — сердито проговорил Джерико.

Луиза машинально протянула руку за напитком. Собирался ли он сказать ей о своем сожалении, что отверг ее? Как ни странно, она надеялась на то, что этого не произойдет, поскольку это уравняло бы его со всеми остальными.

— Я должен был выглядеть последним лицемером, когда утверждал, что если бы вы проявили больше сопротивления, то смогли бы противостоять нападкам окружающих.

Луиза слегка перевела дыхание. Этот человек явно заслуживал того, чтобы узнать его получше.

— Я думал о вас, — сказал Джерико, причем было ясно, что думал он отнюдь не о женщине, которая пожелала его любви. — О том, что вам пришлось пережить, когда вам было всего лишь десять лет. О маленькой девочке, защищающей своего отца от бесконечной вереницы врагов. О том, что на протяжении последних десяти лет при каждом взгляде на вас или любого другого Пелхама люди перешептывались: «А вы знаете, что ее отца убили? Причем ни малейших догадок, кто сделал это. Вполне возможно, что именно она». Как вам удалось, Луиза, остаться самой собой, выстоять, несмотря ни на что, под перекрестным огнем? Я приношу вам свои извинения за то, что вел себя как последний дурак.

На какое-то мгновение ей показалось, что она сейчас разрыдается как девчонка. Никто и никогда еще не догадывался, почему она стала гордой, надменной, железной женщиной, почему она так мало отдавала и совсем не умела принимать то, что предлагалось ей от чистого сердца.

— Я мог бы ответить на все ваши вопросы банальностями в духе бойскаутского детства, — сказал Джерико, по-прежнему не поднимая на Луизу взгляда. — А что, если сорок с лишним лет назад ваш отец действительно увлекся шикарной актрисой? Ну что ж, повеселился вволю, так почему бы теперь не забыть об этом? Но это недостаточно пригодный вариант. Вам требуется конкретное «да» или «нет», чтобы залечить ту рану, которая мучила вас все это время. Или вот: ваш отец был убит каким-то бродягой, а потому про случившееся можно забыть. Но и этот вариант не проходит. В глубине души вы убеждены в том, что это кто-то из тех, с кем вы живете, кого ежедневно видите. Вам нужны ответы, Луиза, а не догадки.

— Все это уже слишком поздно, — сказала Луиза.

— Пожалуй. — Джерико впервые взглянул ей в лицо. — Скажите, кто-нибудь когда-то писал качественный портрет вашего отца?

Она медленно покачала головой:

— Были такие задумки, но отец так и не нашел времени для позирования. Попечители несколько раз принимались уговаривать его, но так ничего и не получилось.

— Каким бы вы хотели его видеть?

— О чем вы, Джонни?

— Чтобы написать по-настоящему хороший портрет мертвого человека, художнику требуются не только фотографии. Он должен познать личность этого человека, разобраться в его характере. Подобно любому другому, ваш отец по-разному представал перед разными людьми. Для тысяч воспитанников Пелхам-Холла он был директором, символом власти — для кого-то доброй и снисходительной, а для кого-то жесткой, а то и беспощадной. Он был отцом для вас, ваших сестры и брата, мужем вашей матери. Возможно, он был требовательным управляющим своего хозяйства — в чем-то справедливым, в чем-то не очень. По некоторым слухам, он был отменный греховодник; если же верить многим другим людям, то он скорее походил на Христа. Берт Уолкер вообще считал его героем. Но во всем этом нагромождении взглядов, Луиза, есть некий общий знаменатель. Сам Человек. Подлинный Человек. Если мы выберем время, чтобы проанализировать все разноречивые точки зрения, мы получим ответ. Это был Фредерик Джордж Пелхам-старший, доктор богословия, директор, Человек. Когда же мы узнаем, кем он был на самом деле, мы поймем, была ли у него сорок лет назад любовная интрига с актрисой. Нам просто необходимо это знать. Вы, Луиза, можете жить только с правдой — сомнения и догадки вас не устраивают.

— Но это еще не самая страшная правда, Джонни, — заметила она.

— Да, гибель вашего отца. Но когда мы узнаем, кем он был на самом деле, мы с гораздо большей легкостью определим, кто его убил. Видите ли, это отнюдь не вопрос, кто мог достаточно хорошо обращаться с винтовкой. Вопрос в другом — кто мог его настолько ненавидеть. Кто считал его злодеем? Если он действительно был злодеем, все окажется просто. Если же нет, то нам предстоит разобраться, чьи представления о нем оказались настолько извращенными, что этот человек пожелал его смерти.

— А если мы проиграем?

— Что ж, хуже, чем есть, не будет.

— Да уж. Снова заняться всем этим делом…

— Лишь отчаяние могло вас заставить вести себя так, как вчера, Луиза. — Он сделал нетерпеливый жест рукой. — Я помню, сам сказал, что говорить на эту тему не следует, но все же не могу удержаться. Когда вы свободны от сомнений и подозрений, когда избавляетесь от постоянной позы самообороны, вы способны принимать решения как свободная женщина, а не отчаявшаяся неврастеничка.

Луиза почувствовала, что краснеет.

— Джонни, мне так стыдно.

— Не стоит стыдиться. Все эти сомнения просто исчерпали ваш запас выносливости, вымотали вас до такой степени, что вы стали сомневаться в себе и кидаться в крайности, чтобы обрести былую уверенность. Когда же мы устраним эти сомнения, вы, возможно, утратите ко мне интерес, чего я вполне заслуживаю.

— Джонни, вы очень добрый человек.

Он опустил на стол свой крепкий кулак, да так, что зазвенела посуда.

— Никакой я не добрый! — произнес он столь громко, что люди за соседними столиками повернули головы в их сторону. — Просто вы, мадам, повергли мой разум в смятение. Я хочу не меньше вашего добиться ответов, поскольку в противном случае буду во время работы постоянно мучиться, ломая над ними голову.

— О какой работе вы говорите?

— А что если я напишу портрет вашего отца? Ведь приближается тридцать пятая годовщина основания школы, не так ли? И я преподнесу его в дар учредителям. Только вам придется назначить меня официальным художником. У меня же должны быть основания повсюду совать свой нос и все вынюхивать. Семья должна согласиться и проявить готовность побеседовать со мной о Старике. А вы являетесь единственным человеком, который понимает, к чему я стремлюсь. Можно это будет сделать?

— Думаю, что да. Полагаю, они будут польщены, что художник вашего уровня согласился написать портрет отца.

— Что вам известно о моем «уровне»? Ведь до вчерашнего дня вы даже имени моего не слышали.

Она ответила улыбкой.

— По дороге сюда я остановилась у галереи, где выставлены ваши работы, — сказала она. — О вас говорили с большим уважением. Показали альбом с вырезками из газет и, конечно, Джонни, картины. Они показались мне чертовски возбуждающими.

Луиза вспомнила газетные вырезки. Как ей стало понятно, Джон Джерико и его творчество вызывали споры в мире живописи. «Страстные краски и свободные линии современного Ван Гога», — как написал о нем критик из «Таймс». «Вовсе не художник, — отозвался другой критик, скрывавшийся за инициалами в „Арт уорлде“. — Джерико всего лишь агрессивный журналист, который использует полотно и уголь для выражения своих личных взглядов». Покойный Юджин Спейчер назвал его «излишне педантичным в своем подходе». «Силой своих великолепных красок и скрытых за ними напряженных эмоций он заставляет вас почувствовать то, что вы не хотите чувствовать», — написала о нем «Геральд трибюн».

— Ну так мы договорились? — спросил он.

— Договорились, — ответила Луиза.

Она взглянула на стоявшую перед ней пустую тарелку — оказалось, что с обедом она расправилась, даже не задумавшись над тем, что именно ела.

Глава 3

Пелхам-Холл действительно производил впечатление.

Джерико еще не доводилось видеть столько красного кирпича, зеленого плюща и такого количества готических окон. А еще часовня, построенная из серого вермонтского мрамора, и имелась обсерватория с округлым синим куполом, стоявшая на некотором возвышении. И повсюду росли старые деревья — ели, клены, дубы, — возвышавшиеся над акрами зеленых лужаек. Вся территория постепенно спускалась к озеру. В августовскую жару вода отсвечивала голубыми бликами. Озеро окружали заросшие лесом подножия Беркширских гор.

Подъездные пути вели к жилым помещениям, учебному сектору, гимнастическому залу, подсобному хозяйству, и разобраться в их расположении было непросто. Само же здание выглядело старым, но ухоженным.

Следуя инструкциям, Джерико повернул налево и вскоре увидел «Манс» — большое белое здание, построенное в колониальном стиле, с мраморными колоннами, охранявшими парадный вход. Именно здесь и жила семья Пелхамов. Как только он припарковал свой «мерседес» у входа, на крыльце тут же появилась Луиза. За ней следовал невысокий, седоволосый мужчина, изуродованный артритом. На нем был черный плащ.

— Добро пожаловать в наш городок, — поприветствовала его Луиза. Она была в летнем платье, идеально подходившем к ее фигуре. Темно-голубые глаза скрывались за дымчатыми очками. — Берт позаботится о вашем багаже.

Джерико присоединился к ней, причем ей показалось, что он был рад снова оказаться в ее обществе.

— Это Берт Уолкер, — сказала Луиза. — Я вам говорила о нем. Знакомьтесь, Берт, это мистер Джерико.

Внимательные, черные, чем-то похожие на птичьи глаза пристально всматривались в Джерико. На лице словно автоматически появилась улыбка.

— Если вы дадите мне свои ключи, я отнесу ваши вещи в комнату.

Джерико заколебался. Для старого, сгорбленного человека это был бы непростой труд.

— Спасибо, Берт, — сказал он. — При мне мольберт и кое-какие принадлежности для рисования. Оставьте их. Я еще не решил, где буду работать.

— Миссис Пелхам подумала, что, может быть, в комнате для игр…

— Берт, этот вопрос мы решим позже, — решительным тоном проговорила она.

— Слушаюсь, мисс Луиза.

Старик взял ключи Джерико и пошел вниз к его машине.

— Слава Богу, что вы не попросили его поднести ваши чемоданы, — негромко проговорила Луиза. — Иначе он бы на всю жизнь стал вашим врагом. Что же касается комнаты для игр, то это идея самого Берта, а не мамы. Она вообще не высказала никаких предложений.

Луиза провела его в прохладную переднюю. Там все было обставлено на первый взгляд просто, но с большим вкусом.

— Не скажу, Джонни, чтобы семья ликовала.

— Простите?

— Им, конечно, понравилась идея с портретом, но они не понимают, почему вы не могли просто взять несколько фотографий и сделать свою работу в каком-то другом месте.

— Но вы убедили их?

— Убедила. — Губы ее напряглись, когда она вспомнила недавние дебаты.

— Диктатор, — с ухмылкой проговорил Джерико.

— К сожалению, в настоящий момент в доме никого нет, — сказала Луиза. Оказалось, что мать и сестра Джорджиана неожиданно решили отправиться за покупками. Муж Джорджианы, Артур Фрост, был занят на работе. Уолтер Фрост, их сын, плавал на яхте по озеру. — Мой брат Фред ждет вас в директорском кабинете. Там он чувствует себя более уютно.

— До меня доносится эхо семейного скандала? — спросил Джерико.

— Джонни, в этом нет ничего необычного. В этой семье никто не любит совершать поступков, которые не продуманы заранее. Я поломала эту традицию, пригласив несколько попечителей, которые были без ума от радости.

Через раздвижные двери в комнату вошел Берт Уолкер, сгибающийся под тяжестью двух чемоданов Джерико.

— Если вы пройдете со мной, сэр, я покажу, где вы сможете разместиться.

— Поспешите, Джонни, — сказала Луиза. — Берт покажет вам, где директорский кабинет. Я подожду здесь, пока вы подготовитесь к встрече с Фредом.

Гостевая комната и ванная на втором этаже, куда проводил его Берт Уолкер, были просторными и окнами выходили на озеро. По сведениям, полученным от того же Берта, озеро это имело совершенно непроизносимое индейское название, а потому его называли просто Фэйерчайлдом.

Джерико с некоторым облегчением оглядел громадную кровать с пружинным матрасом, рядом с которой стояли изящный туалетный столик и комод. Берт перехватил его взгляд и улыбнулся.

— Мисс Луиза упомянула, что вы такой же высокий, как и Капитан. Пожалуй, так оно и есть, вот только весом поменьше. Капитан никак не мог подыскать себе кровать, в которой он мог бы с удобством улечься. А эту он соорудил много лет назад. Мне было позволено переместить ее сюда.

— Берт, я упомяну вас в своем завещании, — сказал Джерико. — Что я действительно ненавижу, подолгу находясь где-то в гостях, так это спать, скрючившись пополам.

— Когда Капитану постель казалась слишком короткой, он обычно сбрасывал все белье на пол и спал там. Мне распаковать ваши вещи, сэр? Я обычно распаковывал и упаковывал вещи Капитана.

— Если это доставит вам удовольствие, Берт.

— Я буду рад обслуживать вас, пока вы находитесь здесь, сэр. Когда Капитана не стало, летнее время здесь — сплошная скука.

— Мисс Луиза сказала, что вы были очень близки с ним. — Джерико прошел к креслу у окна и начал набивать свою черную изогнутую трубку табаком из клеенчатого кисета.

— Сорок лет, сэр. Впервые мы встретились в пятнадцатом. А убили Капитана всего лишь десять лет назад. — Судорога свела щеку старика, и он склонился над большим чемоданом Джерико, принявшись скрюченными пальцами возиться с его застежками.

— Насколько я понял, вы знаете его дольше из всех живущих здесь.

— Даже дольше, чем его знает Мадам, сэр. — Чемодан раскрылся, и Берт выпрямился. — И как хорошо, сэр, что будет написан подлинный портрет Капитана. Я полагаю, что они повесят его в главном зале.

Джерико поднес к чубуку трубки тяжелую серебряную зажигалку:

— Написать подлинный портрет человека, Берт, отнюдь не просто.

— Но ведь есть же сотни фотографий, сэр. У меня лично есть несколько, которые относятся еще к лондонскому периоду.

— Фотографии скажут вам лишь часть нужного, — проговорил Джерико. — Вы смотрите на фотографию друга и воспринимаете его таким, каким знаете. Картина же должна разрушить прежний каркас и показать человека таким, каким он был на самом деле. В этом-то и состоит моя проблема, Берт. Я не знал этого человека.

— Вам не повезло, сэр, — проговорил Берт, перенося костюмы и куртки Джерико в просторный шкаф на противоположной стороне комнаты, где он повесил их на плечики. — Если они не отвисятся как следует, я их поглажу, сэр.

— По-моему, он должен был быть отменным джентльменом во всех отношениях, — сказал Джерико, прищурив свои ярко-голубые глаза от дыма трубки.

— Более великого человека, чем Капитан, я еще не встречал, сэр, — сказал Берт, возвращаясь к чемодану, лежавшему на кровати.

— Пытаясь понять этого человека, Берт, будет очень трудно обойти стороной его смерть. Я полагаю, семья так и не оправилась от этого потрясения.

В голосе Берта прозвучали резкие, скрипучие нотки.

— А как бы вы почувствовали себя, сэр, если бы вам пришлось каждое утро видеть лицо убийцы за завтраком?

— Крепко сказано.

— А как же еще, сэр? Ему выстрелили прямо между глаз! И в поместье не было ни единого чужака. Было лето, и школа полностью опустела — если не считать семьи, к числу которой я причисляю и себя, сэр. Были, конечно, и подсобные работники, которые жили по соседству со школой, но полиция всех их проверила.

— Но это большая территория, Берт. Кто угодно мог прийти сюда и пристрелить его.

— В летнее время, сэр, я здесь работал ночным сторожем. И в ту ночь я совершал обход, причем не в сотне метров от того места, где стоял убийца, а прямо за Сакс-Холлом, где располагается одно из наших больших общежитий. В момент выстрела я побежал за угол здания. Там никого не было. Через освещенные окна я увидел Капитана, распростертого на его письменном столе. Школьная собака, старый колли, лежала на нижних ступенях перед входом в зал заседаний и мотала передо мной хвостом. Если бы он увидел перед собой чужого человека, то сразу же подал бы сигнал тревоги. Полиция придала данному обстоятельству важное значение.

— И выстрел не произвел на него никакого впечатления?

— Стрельба была любимым видом спорта Капитана, сэр. Он обучал ей детей сызмальства, и даже Мадам была в этом деле отменным специалистом. Старый Принц — так звали собаку — готов был провести целый день на наших дневных стрельбищах. Пальба вызывала у него не больше возбуждения, чем обычный хлопок закрываемой двери. Но когда приходили посторонние, эта собака была настороже.

— А у вас, Берт, никогда не возникало никаких подозрений?

— Ну конечно же они были, сэр. Бывало, зациклишься на каком-то одном, крутишься с ним, крутишься, и в итоге остаешься ни с чем. Тогда переключаешься на какое-то другое, но результат оказывается тем же.

— И пока вы занимались всем этим, некто, как мне представляется, «зацикливался» на вас и обхаживал кругами.

— Но у них на это было право, сэр. Я ведь тоже там находился. И до сих пор умею прекрасно обращаться с оружием. Вот видите, сэр, куда ни подайся — везде тупик.

— Берт, хочу сказать вам, что я здесь не для того, чтобы расследовать убийство, — учтиво проговорил Джерико. — Совершив этот пробный заплыв в семью, я хотел поговорить с вами о Капитане — что это был за человек, над чем он смеялся, что ему нравилось, что не нравилось, что вызывало гнев.

Маленькие черные птичьи глазки стремительно перевели взгляд на Джерико.

— Больше всего ему не нравилось плутовство, сэр. Он терпеть не мог фальшивых выражений на лицах.

После этого Джерико встретился в директорском кабинете с Фредом Пелхамом. Тот нервно перебирал руками лежавшие на столе предметы, складывал-перекладывал свой носовой платок, разыскивал сигареты, которых так и не оказалось в карманах. Его тонкое, довольно симпатичное лицо вдруг начинало кривиться в сардонической улыбке, когда он отпускал язвительные замечания в отношении Луизы и предсказывал безупречность всех попыток проникнуть в «сущность» покойного Фредерика Джорджа Пелхама.

— Как вы можете добраться до истины в отношении человека, который был актером? — спросил Фред Пелхам и сделал жест в сторону стен, увешанных фотографиями. — Вы видите здесь Клавдия, порочного отчима. Добавьте к нему облик праведного духовного наставника, директора с классически сухим, но острым юмором, безмерно щедрого отца, готового завалить тебя подарками, но скупого на любовь. — Его изящная рука сделала нетерпеливый жест. — О, Луиза наверняка уже рассказала вам, каким любящим человеком он был. Ну да, она была его любимицей. Ему нравилось показывать ее повсюду, как фермер любит демонстрировать образцовое животное, им выращенное. Но сделал ли он что-нибудь, чтобы остановить ее от диких выходок? Не сделал. Сделал ли что-либо, чтобы воспрепятствовать этой явно комичной женитьбе, однозначно обреченной на провал? Не сделал. Спас ли он Джорджиану от этого маленького плюгавого человечка, который прекрасно разбирался в лошадях, но ничего не понимал в людях? Не было и этого. Сделал ли он что-либо такое, что позволило бы вам назвать его любящим отцом? Ничего такого он не сделал. Мог ли я с уверенностью сказать, что сегодня надо мной засияет солнце или я лишь увижу презрение в его глазах из-за того, что его сын — маленький, отнюдь не атлетического сложения, не блестящий ученик и вообще не тот, кем бы мог стать без его помощи? — Фред глубоко вздохнул и промокнул рот носовым платком. — Ну, я, пожалуй, слишком уж перегнул палку, вы не находите, мистер Джерико?

— Мне только что сказали, что он не терпел фальшивых выражений лиц, — сказал Джерико, — хотя, по вашим словам, у него их была масса.

— Как я понял, Берт уже поговорил с вами. Дорогой, верный, старый Берт! — вырвалось у Фреда. — Маленький бедный кокни, который зарабатывал себе на жизнь, чистя туалеты в бардаках Челси, пока отец не подобрал его, и завоевал себе его внимание и любовь, да похлеще чем любой другой член семьи.

— Он оставался здесь со дня кончины вашего отца. Вы все должны чувствовать перед ним какую-то ответственность.

— Это предусмотрено завещанием! — с горечью проговорил Фред. — Отец не только оставил ему солидную сумму денег, но и позволил жить здесь столько, сколько он сам пожелает. Так вот, он пожелал остаться, шпионить за нами и в конце концов пришпилить, как букашек.

Джерико улыбнулся:

— Но ведь есть, наверное, мистер Пелхам, кто-то, кому вы симпатизируете?

— Я сам себе симпатизирую, — сказал Фред. — И я единственный человек, которому могу доверять.

— Кажется, я стал немного уставать от вас, мистер Пелхам, — сказал Джерико. — Возможно, мы встретимся с вами в другой обстановке — тогда и обсудим интересующие нас обстоятельства.

Фред откинулся в кресле и неожиданно обаятельно улыбнулся.

— Прошу меня извинить, — сказал он. — Когда в семье общаешься только с женщинами, редко удается позволить себе роскошь быть самим собой. Но скажите, вы можете написать действительно хороший портрет отца, который можно было бы выставить в зале заседаний? Смею уверить вас, мистер Джерико, что он не был чудовищем. Просто иногда представлялся мне таким. Я могу рассказать вам все, что потом можно будет отразить в картине.

— Я не хотел бы слышать их от вас, — сказал Джерико. — То, что вы уже сказали мне, может оказать большую помощь. Только я бы пожелал выслушать все это в более спокойной обстановке. — Он поднялся. — Вы сказали, что вам приходится общаться с одними женщинами? Но мне казалось, что есть еще ваш племянник и его отец, Артур Фрост.

— Артур всего лишь конюх в семье, — проговорил Фред, вновь обнажив свой язвительный юмор. — Кентавр, за которого вышла замуж Джорджиана. Он тренирует несколько лошадей Джорджа Блэгдона, миллионера, который живет в другой части города. В августе он отвозит их в Саратогу. Добрую часть зимнего времени он проводит со своими драгоценными зверями. Это прекрасно, потому что Джорджиана может видеть его лишь в короткие промежутки времени, тогда как остальные члены семьи не видят его совсем. В выборе мужей мои сестры проявили отнюдь не идеальный вкус. Одна вышла замуж за косноязычного помощника конюха, а другая за археолога-импотента.

— А внук?

— О да, есть еще маленький Уолтер. Сейчас ему восемнадцать. Боже, упаси нас от течения времени. Маленький Уолтер, который сам не представляет, кто он есть на самом деле. Моя святая мать пытается вылепить из него второго отца. Его мать, дорогая Джорджиана, слишком занята своими психотерапевтами, дьявольскими лекарями и транквилизаторами, чтобы уделять ему достойное внимание. Артур сажает его на лошадь, тот падает с нее — вот и весь интерес, который отец проявляет к сыну. К тому же Уолтер никак не говорун — он заика.

— И все же я продолжаю утверждать, что наверняка есть кто-то, кто вам нравится, — сказал Джерико.

— Вы еще не встречались с моей матерью? — Фред неожиданно перешел на серьезный тон. — Присмотритесь к ней, Джерико. Мне кажется, что она мне очень нравится. Кстати, — добавил он, взглянув на часы, — ежедневно в половине шестого она устраивает чаепитие. Вы сможете не только попить чай, но и отведать тончайше нарезанные сандвичи с огурцом. От вас также будут ожидать искусства поддержания беседы, но только не о политике, если вы на это способны. Если вы захотите предварительно выпить, я подскажу, где хранится запас. Как я понял, Луиза заказала для вас ирландское виски. — Он встал. — А теперь, мой смущенный друг, не присоединиться ли нам к дамам?

Внешне Алисия Пелхам производила впечатление живой и при этом весьма элегантной копии героини одной из тысяч театральных комедийных постановок. Ее седые волосы были уложены качественно и профессионально. Уши украшали две прекрасно подобранные жемчужины. Небольшое ожерелье, которое она носила, также было составлено из изысканного жемчуга. Правую руку украшало превосходно обработанное изумрудное кольцо квадратной формы, а золотое обручальное увенчивал сверкающий бриллиант.

Платье, которое Алисия надела к чаю, имело светло-серую расцветку, гармонировавшую с пастельными тонами гостиной, являвшейся, судя по всему, ее вотчиной. И к ней самой, и к окружавшей обстановке больше всего подходило слово «холодный». Картины на стенах были выполнены в манере ново-английского примитивизма — серые зимние ландшафты.

Алисия сидела в кресле с высокой спинкой. Перед ней стоял чайный сервиз из чеканного индийского серебра. Обещанные Фредом огуречные сандвичи возвышались на вершине трехъярусной подставки. Было подано также маленькое печенье домашней выпечки.

— Сливки или лимон, мистер Джерико? — Голос прозвучал ясно, отчетливо и казался совершенно лишенным эмоций.

— Я бы предпочел без всего, миссис Пелхам, — ответил Джерико. Прозвучало это чуточку грубовато. Он посмотрел на Луизу, которая задумчиво улыбалась, гадая, как он воспримет все происходящее вокруг него.

Джорджиана Фрост, выполнявшая за столом роль хозяйки, разливала чай. Ничто в ее облике не говорило о том, что она являлась любящей сестричкой Луизы. Темноволосая, слишком уж худая и избыточно напряженная. Во всем ее облике читалась склонность к истерии, причем практически без всякого повода. В ее лице, как и у Фреда, сохранились аристократические черты. Луиза, похоже, пошла в отца. Зоркий взгляд Джорджианы перескакивал с Луизы на Джерико и обратно. Никому не требовалось объяснять, что она думала по поводу двух этих людей: гадала об их отношениях и заранее презирала.

— Я же сказал вам, что прежде стоит выпить, — негромко сказал Фред, стоя рядом с Джерико.

Джорджиана передала Джерико его чай «без всего». Чашка на блюдце слегка подрагивала, когда она ее предлагала.

— Луиза говорила, что вы побывали во всех беспокойных местах в мире, мистер Джерико. Вы должны рассказать нам о них. По ее словам, ваш рассказ мог бы оказаться настоящим приключенческим повествованием.

— Меня гораздо больше интересует это место, где жил доктор Пелхам, — заметил Джерико.

— Жил и умер, — сказал Фред, с ухмылкой глянув на сестру.

— Довольно, Фред! — воскликнула Джорджиана.

— Все люди, миссис Фрост, где-то живут и умирают, — сказал Джерико. — Ваш отец отметил это место. В конце концов оно скажет о нем свое громкое слово. Архитектура, грандиозная забота об оформлении территории — все это свидетельствует о вкусе человека и его аккуратности. А этот дом — он просто очарователен.

— Этот дом является в большей степени отражением нашей матери, — сказал Фред. — За исключением разве что комнаты для игр. Там отец хранил свое оружие и играл в бильярд.

— Боюсь, что не до конца представляю, чего именно вы хотите от нас, мистер Джерико, готовясь написать портрет доктора Пелхама, — сказала Алисия.

Джерико снова принялся объяснять свою теорию «общего знаменателя». Алисия внимательно слушала.

— Портрет, как сказала мне Луиза, станет даром попечителям. Он будет выставлен в зале заседаний или в каком-то другом месте для собраний учеников Пелхам-Холла и тех, кто его уже окончил. Мне лично, мистер Джерико, кажется, что лучше всего они представляют его в образе директора. Возможно, на кафедре в зале заседаний, возможно, в часовне. Я думаю, нечто подобное, изображающее его величественным и добрым, понравится тысячам мальчиков, которые знали и любили его.

— А также ненавидели, — добавил Фред, разминая несуществующую сигарету.

— Не будь занудой, Фредди, — сказала Алисия. — Разумеется, были мальчики, которые его ненавидели — недисциплинированные и неподготовленные. Но эта маленькая группа, Фредди, не вернется в Пелхам-Холл, чтобы полюбоваться портретом. — Ее внимание было устойчиво сосредоточено на Джерико. — Я хочу подчеркнуть, мистер Джерико, что излишне детализированный анализ характера может породить картину, которую не признает подавляющее большинство воспитанников Пелхам-Холла.

Джерико ответил ей очаровательной улыбкой:

— Вы не учитываете сущность художника, миссис Пелхам. Я не копировщик, и мне хотелось бы думать, что, когда моя работа будет завершена, она будет нести в себе особый смысл для каждого, кто на нее смотрит. Я надеюсь на то, что вы увидите своего мужа, дети — отца, воспитанники — директора, а Берт Уолкер — старого и любимого друга.

При упоминании Берта уголки рта Алисии как бы поджались.

— И как же вы намерены справиться с этой задачей? — спросила она. — Будете расспрашивать каждого из нас по отдельности?

— Во всяком случае, не сейчас, миссис Пелхам. Давайте просто время от времени переключать наш разговор на доктора Пелхама. — Он обвел взглядом остальных сидевших в комнате.

Никто не проронил ни слова. Казалось, что на этом предложении беседа иссякла. Чтобы скрыть свое явное замешательство, Джорджиана заявила высоким, резким голосом, что ее муж приедет домой поздно вечером.

— Кажется, он говорил, что в блэгдонских конюшнях разразилась эпидемия кашля. Он уехал в Саратогу проконсультироваться с ветеринаром.

— Ты сказала Джулии, что он прибудет к ужину? — спросила Алисия.

— Мама, я и сама в этом не уверена. Ты же знаешь Артура. Вполне может заявиться посреди ночи, чтобы сразу завалиться в постель, — сказала она, густо покраснев.

— А ваш муж, миссис Фрост, посещал Пелхам-Холл? — спросил Джерико, стараясь как-то заполнить возникшую паузу.

— Нет, не посещал! — резко проговорил Фред. — Он был инструктором по верховой езде. Главным поставщиком удобрений для матушкиного огорода.

— Ну хватит уже, Фред, — усталым голосом проговорила Луиза.

— Мой муж великолепный наездник, — сказала Джорджиана.

— Кентавр Джорджианы — наполовину лошадь, наполовину человек, — невозмутимо проговорил Фред. — А будучи лишь наполовину человеком, Джорджи, он ведь не всегда доставляет максимум удовлетворения?

— Ты сегодня уже выпил, Фредди? — холодно поинтересовалась Алисия.

— Мама, я всегда выпиваю, — ответил тот. — Единственная приятная привычка, которую я разделяю с Артуром. Кстати, Джерико, отец был классным специалистом по части мартини. Никогда не пил после обеда, ну, разве что бренди, но мартини хлестал как воду. Причем всегда с оливкой, которую он, кстати, никогда не съедал. Вы не знаете почему?

— Почему же, мистер? — спросил Джерико.

— Чтобы позволить Берту съесть их на кухне после трапезы. Вот как близок был отец к своему другу. Берт всегда был большим почитателем оливок, смоченных в джине.

— Не позволяйте Фреду создать у вас впечатление, будто отец был выпивоха, — сказала Джорджиана. — Он всегда знал, когда остановиться.

— Не очень-то типично для бывшего алкоголика, — заметил Джерико.

Пожалуй, он при всем своем желании не смог бы взорвать в бледной гостиной Алисии более мощную бомбу неожиданного откровения. Старуха перевела на Луизу гневный взгляд своих серых глаз. Руки вцепились в подлокотники кресла с такой силой, что аж пальцы побелели.

— Луиза, этот слух действительно необходимо выставлять на всеобщее обозрение?

— Моя дорогая мама, это не слух, а общепризнанный факт. То, что отец мог выпить столько же, сколько и другой нормальный мужчина, лишь делало ему честь. И я рассказала об этом Джонни, чувствуя уважение к отцу.

— Джонни?

— Мое имя Джон, миссис Пелхам, — сказал Джерико. — Кстати, это именно тот факт, о котором я хотел бы знать. Он во многом иллюстрирует характер человека.

— Да уж, у отца явно был характер, — заметил Фред. — Его никак не назовешь замкнутым, аскетичным священником. Он считал, что священнослужитель должен быть «добрым и веселым парнем». Есть одна классическая история относительно его увлечения выпивкой.

— Фред! — воскликнула Джорджиана, бросив испуганный взгляд на мать.

— Как-то раз после службы к нему в часовню зашла пожилая дама, — продолжал Фред, ничуть не смущенный замечанием. — «Доктор Пелхам, — сказала она, — я считаю вашу проповедь весьма вдохновляющей. Я была по-настоящему тронута, пока моя подруга миссис Бизибоди не сказала мне, что вы пьете! Пожалуйста, скажите мне, что она ошибается». Тогда отец взял эту даму за руку и сказал: «Мадам, уверяю вас, что она совершенно права. И если вы пройдете со мной в „Манс“, я с удовольствием угощу вас мятным коктейлем, который поджидает меня в холодильнике». Постскриптум: престарелая леди не приняла его предложения.

Алисия хотела было что-то сказать, но в этот момент хлопнула дверь.

— Уолтер! — позвала она.

Из внешнего холла донеслись звуки медленных шагов, после чего в дверях гостиной появился Уолтер Фрост. По словам Фреда, ему было восемнадцать лет. Симпатичное квадратное лицо, светло-рыжеватые, коротко остриженные волосы. Внешне он совсем не походил на Пелхамов, скорее на своего отца. На нем были синие джинсы, мокрые и заляпанные грязью, и такая же замызганная майка. Он бросил на Джерико быстрый, испуганный взгляд.

— Я с-с-ейчас не в-п-п-олне в порядке, б-б-бабушка, — мучительно заикаясь, проговорил он. — На л-л-лодке плавал.

— Я бы хотела, чтобы ты познакомился с мистером Джерико, — сказала Алисия. — Он художник, который собирается написать портрет твоего деда.

— Привет, Уолтер, — с улыбкой обратился Джерико к парню.

— Зд-д-дравствуйте, с-сэр, — ответил Уолтер, после чего развернулся и бросился бежать через холл вверх по лестнице.

— Уолтер заикается, — пояснила Джорджиана. — И всякий раз сильнее, когда встречается с незнакомыми людьми.

— А для Уолтера все люди — незнакомцы, — заметил Фред.

— Не самое благоприятное начало, — сухо заметил Джерико.

— Этот чертов Фред! — проговорила Луиза. — Обожает подкалывать Джорджиану и наслаждаться маминым недовольством.

Это было уже через несколько часов после неудавшейся чайной церемонии. В промежутке состоялся столь же неудачный обед. Пелхамы не выбирали для него официальных нарядов, однако все женщины переоделись. Фред также облачился в темно-синий блейзер, на нагрудном кармане которого была вышита эмблема какого-то клуба. Уолтер привел себя в порядок и сидел за столом, не отрывая взгляда от тарелки и не произнеся ни слова. Артур Фрост так и не появился — очевидно, эпидемия в блэгдонских конюшнях оказалась действительно серьезной.

Несколько попыток Джерико повернуть во время обеда разговор на доктора Пелхама особого успеха не принесли. Фред отпустил по этому поводу несколько острот, однако Алисия Пелхам была определенно настроена не касаться в беседе всего, что связано с ее покойным мужем.

После кофе в гостиной Алисия предпочла удалиться. По ее словам, следующий день она намеревалась провести с друзьями в Литчфилде, и ей надо было перед отъездом утром написать несколько писем. Уолтер бесшумно покинул зал и исчез. Как заявил Фред, у него была назначена партия в бридж, однако, судя по взглядам, которыми обменялись Луиза и Джорджиана, эта «игровая затея» означала всего лишь свидание с женщиной, о которой миссис Пелхам знать не полагалось. Джорджиане надо было упаковать несколько свежих рубашек для Артура, которые, несомненно, понадобятся ему для очередной поездки в Саратогу.

Горничная Джули весьма поспешно убрала посуду после кофейной церемонии. Судя по всему, Берт пригласил ее и повариху Анну в местный кинотеатр.

Таким образом Луиза — отнюдь не раздосадованная данным обстоятельством — осталась наедине с Джерико. Она предложила ему прогуляться по окрестностям. Вечер выдался на редкость жарким, а со стороны озера дул хоть слабый, но ветерок. И к тому же там не было любопытных ушей. Джорджиана любила послушать, о чем говорят другие люди, да и в Уолтере тоже большой уверенности не было.

Уже сгустилась темнота, но в полнолуние все выглядело в серебристо-зеленом цвете.

— У мастера Фреда весьма специфическая манера шутить, — заметил Джерико.

— Просто это позволяет ему чувствовать себя самим собой, — сказала Луиза. — Как я полагаю, сегодня днем он прошелся по каждому из нас.

— В основном по вашему отцу. Ни слова лести или любви.

— Когда отец был жив, к Фреду никто не проявлял особого внимания. В школе он не пользовался особой популярностью. Я думаю, было вообще ошибкой то, что он пошел в Пелхам-Холл. Мальчики считали, что он пользовался привилегиями. В частности, жил он не в общежитии, а здесь, в «Мансе». По моему мнению, его считали стукачом, работавшим на отца. И Гарвард он окончил, я уверена, при определенной поддержке отца. Мальчишкой он был таким же застенчивым, как и Уолтер, разве что не заикался. После же смерти отца он превратился в язвительного, но при этом вполне симпатичного повесу.

У Джерико был довольно мрачный вид.

— Мальчик производит трагическое впечатление, — сказал он.

— Уолтер? Он перебывал во всех возможных клиниках и у психотерапевтов Джорджианы, стремясь избавиться от своего заикания. Ничто ему толком не помогло. В школе для него ад сплошной. Все смеются над его попытками заговорить. По мере приближения осеннего семестра он становится все более напряженным.

— Когда это началось?

— Давно, — ответила Луиза, — хотя, боюсь, не смогу назвать точную дату. Один из психиатров высказал предположение: проблема в том, что у нас в семье слишком много людей хотели высказаться одновременно, отчего Уолтер не мог произнести ни слова, из боязни не быть услышанным.

— Ему, кажется, было лет восемь, когда убили вашего отца? Как он отреагировал на это событие?

— Он был просто сражен. Отец очень любил Уолтера, проводил с ним массу свободного времени. Когда Уолтер достаточно подрос, чтобы держать в руках ружье, отец научил его стрелять. В летнее время они часто плавали на яхте. Если Берт куда-то отвозил отца, маленький Уолтер неизменно сопровождал их. А перед сном отец обязательно читал ему что-нибудь — уходил из своего офиса или покидал прибывших на обед гостей, чтобы сделать это. В то лето они читали «Историю двух городов». Уолтер так ее никогда и не дочитал.

— Он начал заикаться после гибели доктора Пелхама?

— Я как-то не связывала эти два события. — Она взглянула на высокую бородатую фигуру, шагавшую рядом с ней. — Думаю, что нет. Скорее, это произошло позже.

— Он потерял единственного друга, способного выслушать его, — сказал Джерико.

— Отец был не столько слушателем, сколько человеком, умевшим превосходно высказаться, — сказала Луиза.

— Глядя на парня вы, похоже, страдаете оттого, что не можете помочь ему?

— Вы ведь тоже добрый человек, Джонни?

— Ну что же, сдаюсь, — вздохнул Джерико. — Как вы сказали, другие люди делают нас такими, какие мы есть, а я с легкостью согласился с этой идеей. И этот мальчик является ее живым подтверждением. — Он глубоко вздохнул. — Ваша мать, Луиза, едва ли поможет мне в работе. Ей противна сама идея ворошить прошлое.

— Возможно, это и будет для вас подсказкой.

— Простите?

— Любой скажет вам, что отец и мать были идеальной парой. Отец был нежным, внимательным, заботливым по отношению к ней. Она же была прекрасной хозяйкой. Однако я всегда подозревала, что они — всего лишь хорошие актеры, каждый из которых ведет свою партию. Спали в отдельных комнатах. Одно из моих первейших воспоминаний это то, что дверь в комнату матери всегда была заперта. — Луиза рассмеялась. — Меня заинтересовали обстоятельства их жизни уже в восемь лет. Уже тогда я поняла, что дверь была заперта.

— Ссоры?

— Никогда. Но я не могу припомнить, чтобы они хоть раз обменялись невинными шутками. Или чтобы отец прикоснулся к ней на людях.

— Может, какая-то застарелая ссора, которую они так и не смогли решить?

— Я не знаю.

— Марго Стэндиш?

Луиза посмотрела на него и расмеялась:

— Вы не знаете мою мать. Если бы она была уверена в том, что там между ними какая-то интрижка, она немедленно упаковала бы вещи и удалилась. Супружеская верность — краеугольный камень в молитвах матушки. Один Господь знает, сколько раз я за свою жизнь выслушала это.

Джерико ухмыльнулся, глянув на нее в лунном свете.

— Плохая девочка, — сказал он.

Резкий, какой-то крякающий звук словно смыл улыбку с его лица. Джерико внезапно остановился, тогда как Луиза сделала еще шаг или два. И посмотрела на него.

— Кто-то есть на стрельбище, — сказала она. — Там, позади Саус-Холла.

— Боже мой, на стрельбище, — проговорил Джерико. Он сделал поспешный шаг в сторону и ощупал ствол огромного вяза примерно на уровне своей головы. — Буквально фут надо мной.

— Джонни!

Раздался звук нового выстрела, и на сей раз оба они увидели отлетевшую кору дерева. Пуля едва не задела руку Джерико.

— Наклонитесь! — скомандовал он, потом схватил Луизу за руку и притянул ее за дерево, прикрывая своим телом. — Вот ведь сукин сын, — проговорил он.

Не было слышно ни звука, и Джерико, выглянув из-за ветвей, не заметил ни малейшего движения на стрельбище.

— Видите тот большой клен? — спросил он. — Бегите к нему.

Луиза кивнула и, пригнувшись, побежала к клену. Ничего не произошло.

Джерико подождал несколько секунд, после чего бросился через открытое пространство к Луизе. В тот же момент раздался выстрел. Под ногами Джерико взорвался холмик земли. Едва он достиг клена, раздался новый выстрел и от дерева рядом с его головой оторвался кусок коры.

Джерико нырнул за дерево; Луиза оказалась тут же.

— Джонни, кто-то пытается нас убить!

— Не вас, — угрюмо проговорил Джерико. — В вас, моя милая, никто не стрелял.

— И что же теперь?

— Он мастер своего дела, — сказал Джерико. — При желании мог бы снять нас с первого выстрела.

— Меня услышат в доме, если я закричу? — спросила Луиза.

— Кто знает, — блеснул зубами в лунном свете Джерико. — Кому-то чертовски не хочется, чтобы эта картина была написана. — Он глубоко вздохнул. — Оставайтесь там, где находитесь. Не двигайтесь. Обещаете?

— Да я и не могу двигаться. У меня ноги словно резинками стянуло!

— Вот и стойте на месте.

Джерико вышел на открытое пространство, и тут же пуля врезалась в дерево рядом с ним. Очень медленно он сделал вперед один или два шага. Очередная пуля выбила фонтанчик земли у него под ногами. Теперь было совершенно ясно, что стреляли со стороны Саут-Холла.

Джерико остановился, сложил ладони рупором и закричал что было сил:

— Я получил твое послание! Ты слышишь меня? Я получил послание!

Его голос эхом отдавался над озером.

Не последовало ни ответа, ни звука, ни выстрела.

Джерико повернулся и пошел к дереву, за которым спряталась Луиза.

— Идемте, — сказал он.

— Джонни!

— Если он захочет достать нас, нам конец, это точно. Но вас, моя милая, он определенно не тронет.

Он взял Луизу за руку и в буквальном смысле поставил на ноги. После этого они медленно пошли в сторону «Манса». Пунцовые ногти Луизы впивались в запястье Джерико.

Снайпер молчал.

Часть вторая

Глава 1

До «Манса» было меньше пятидесяти ярдов, хотя они показались целой милей. Джерико старался идти медленно и спокойно, ему с трудом удавалось сдерживать Луизу, готовую броситься к дому со всех ног.

— Джонни, о, Джонни, — то и дело шептала она.

— Я думаю, что это всего лишь предупреждение, — сказал Джерико. Голос его звучал тихо, но дрожал от гнева.

— Но почему?

— Видимо, копание в прошлом должно быть прекращено.

Они дошли до ступеней, ведущих к крыльцу входной двери, и поднялись по ним, держась за руки.

— Входите, — сказал Джерико.

Луиза чуть ли не впрыгнула в дверь и располагавшуюся за ней прихожую. Джерико медленно повернулся и осмотрел путь, по которому они пришли. Вроде бы никого не было. Он достал из кармана наполовину набитую трубку и сунул ее в рот. Потом щелкнул зажигалкой и застыл на месте. Идеальная мишень.

Ничего не произошло.

Затем он повернулся и вошел в дом. Луиза стояла у входа; она тут же захлопнула и заперла дверь. В сущности, никакой необходимости в этом не было. Она посмотрела на Джерико. Его лицо потемнело от гнева, глаза поблескивали холодным огнем.

— Проверьте остальных членов семьи, — сказал он, указывая рукой на лестницу.

— Джонни!

— Здесь ничего не произойдет, — нетерпеливо проговорил он. — Где расположена игровая комната, которую упоминал ваш брат и где хранится оружие?

— В конце холла. — Луиза боязливо глянула на лестницу. — Джонни, я…

— Наверху снайпера нет. Посмотрите, кто там находится, и тогда мы сможем сразу исключить несколько человек. Наш друг просто не успел бы вернуться в дом раньше нас.

В доме царила тишина. Если кого-то и побеспокоили звуки выстрелов, то никаких признаков этого не было. Холодная уверенность Джерико придала Луизе смелости, и она стала подниматься по лестнице. Она вспомнила, что две служанки пошли в кино с Бертом, а Фред отправился на свидание в деревню. Наверху могли быть Уолтер, Джорджиана и ее мать.

Комната Уолтера была самой ближней к лестнице. Дверь ее оказалась запертой. Луиза постучала, позвала его — ответа не последовало. Поворачивая дверную ручку, она чувствовала, как по спине пробегают мурашки. Лампы в комнате не горели, однако даже в лучах лунного света, пробивавшихся через окно, было видно, что кровать Уолтера пуста. Он мог быть на своей лодке. Он мог быть где угодно.

В начале верхнего холла располагались спальня, гостиная и ванная комната, которыми пользовались Джорджиана и Артур Фрост. Луиза направилась туда и вошла без стука.

Свет горел в обеих комнатах. На просторной двуспальной кровати лежал чемодан с аккуратно уложенными в него рубашками, носовыми платками и нижним бельем. Однако самой Джорджианы в комнате не было.

Луиза чувствовала, как учащенно бьется ее сердце, когда она подходила к противоположному концу холла, где располагалась комната матери. Со времен детства она помнила, что эта закрытая дверь была запретной территорией. Она чуть поколебалась, но затем негромко постучала.

Ответа не было.

В горле у нее пересохло. Она тихо позвала:

— Мама.

Молчание.

Тогда она снова постучала, уже более настойчиво, после чего медленно повернула дверную ручку. Дверь оказалась заперта, впрочем, как всегда.

— Мама! — На этот раз уже громче, настойчивей. — Мама, пожалуйста, ответь мне!

Тишина.

Тогда она заколотила в дверь кулаками, чуть ли не истерично повторяя: «Мама!»

Алисия Пелхам не отвечала.

Луиза повернулась и побежала назад к лестнице. На нижней ступеньке она едва не упала, но в последний момент успела ухватиться за балясину перил. Там она на мгновение остановилась, стараясь перевести дыхание, после чего побежала через нижний холл в сторону комнаты для игр.

Дверь оказалась распахнутой, и свет от ламп, висевших над бильярдом, растекался на зеленом сукне двумя желтыми каплями. Джерико стоял за пределами света и рассматривал расставленное за стеклом оружие. Повернувшись, он обратил на Луизу вопросительный взгляд.

— Уолтера и Джорджианы там нет, — сказала она. — Мама у себя в комнате, но она не отвечает.

— А откуда вы знаете, что она там?

— Ее дверь заперта. Она никогда не отвечает, когда запирается.

— Есть еще какой-то выход из ее комнаты?

— Да, по боковой лестнице вдоль дома, — проговорила Луиза с вымученной улыбкой.

— А попробуйте закричать «Пожар!», — предложил Джерико.

Луиза оперлась о бильярд, чувствуя слабость в ногах.

— Мама не выйдет до тех пор, пока не будет уверена в том, что ее волосы уложены и лицо приведено в порядок, — сказала она, все еще пытаясь улыбаться.

— Просветите меня насчет этого, — сказал Джерико, указывая на два стеклянных шкафа с оружием.

— Экспонаты в левом шкафу — часть музейной коллекции. Не уверена, что из них вообще можно стрелять. Вторую половину мы используем для спорта. Под каждым ружьем есть таблички с нашими именами.

В витрине было действительно выставлено превосходное оружие. Под каждым красовалась бронзовая табличка с упоминанием имени: «Луиза», «Джорджиана», «Алисия», «Ф.Д.П.-старший», «Уолтер», «Ф.Д.П.-младший» и наконец — «Дрю». Над последней табличкой было пустое пространство.

— Мой бывший муж, — сказала Луиза, отвечая на невысказанный вопрос Джерико. — Он забрал винтовку с собой, когда мы разошлись девять лет назад.

— Есть еще места, где вы храните оружие?

— В доме — нет. Разве что у Уолтера имеется что-то в комнате. У него там вообще понапихано всякой всячины — рыбацкие удочки, теннисные ракетки, клюшки для гольфа. Бог знает что еще. Но я лично не знаю, есть ли у него оружие. Но внизу, в подвале Саут-Холла, хранится несколько дюжин ружей. Их используют мальчики во время учебного сезона.

— И как вы открываете это помещение?

— Да ключ висит здесь же, на дверце шкафа. Мы его запираем для того, чтобы предохранить оружие от пыли.

Джерико нашел ключ и распахнул стеклянные дверцы. Потянулся было к ружью, но остановился. Вытянул из кармана носовой платок и захватил с его помощью приклад, постаравшись не оставить на оружии отпечатков пальцев. Понюхав дуло, он поставил ружье на место. После этого он перепробовал все ружья, а затем медленно закрыл стеклянную дверцу и запер ее на замок.

— В последнее время из них не стреляли, — сказал он. — Пистолет в доме имеется?

— У меня… у меня в комнате есть, маленький такой, — сказала Луиза. — Я беру его с собой в поездки.

— Принесите его.

— Джонни, я не могу.

— Почему?

— Я не могу снова туда подниматься.

— Но ведь там же никого нет.

— Джонни, пожалуйста! Если вам нужен пистолет, пойдемте со мной.

— Хорошо.

Они вместе поднялись и прошли в комнату Луизы — мило обставленное помещение с просторной кроватью под балдахином. Странно, но она почему-то вспомнила сейчас, что какое-то время спала на ней с Дрю. А ведь на долгие годы она напрочь выкинула этот факт из своей памяти. Ее слегка передернуло. Затем она прошла к туалетному столику, извлекла из верхнего ящика маленький револьвер с перламутровой рукояткой — он лежал под стопкой носовых платков — и протянула его Джерико.

— Игрушка какая-то, — сказал он. — Чтобы подстрелить из него кого-то, нужно находиться с ним нос к носу. — Проверив, заряжен ли револьвер, он опустил его в свой карман. — Вам не страшно оставаться в доме одной?

— А вы куда идете?

— Хочу осмотреть ружья во втором шкафу, если вы подскажете, как его открыть.

— Но вы же не пойдете туда снова?

— Луиза, если этот парень твердо вознамерился добить меня, он это сделает вне зависимости от моих действий. Думаю, что какое-то время он переждет. Он может подумать, что мы вызвали полицию.

— А может, действительно стоит сделать это?

— Этот тип знает, как исчезать из поля зрения. Ведь прежде полиция его так и не смогла отловить.

Она уставилась на него расширенными глазами.

— Вы полагаете, что это тот же человек, который…

— У вас есть более подходящая версия?

Луиза с трудом подавила подступивший приступ тошноты. Воспоминание о трагедии десятилетней давности нахлынуло как ошеломляющий удар. Она находилась в той же комнате, лежа рядом с крепко спящим Дрю Стивенсом, который все это время совершенно не осознавал ее потребностей, а может, просто не желал или был не способен их воспринимать. Ночь тогда выдалась как и сейчас — лунная и жаркая. Она вспомнила пронзительный крик Берта Уолкера с призывом о помощи. Выскочив из постели, она подбежала к окну и увидела старого Берта, который то бежал, то ковылял по лужайке в сторону «Манса», что-то крича и гротескно размахивая руками. Накинув какую-то одежду, она бросилась вниз по лестнице, оставив Дрю спящим на их просторной постели. К входной двери она подбежала в тот самый момент, когда Берт начал колотить в нее кулаком. Она отперла, распахнула дверь и увидела побелевшее, искаженное ужасом лицо.

— О мой Бог, мисс Луиза! Капитан…

Она мгновенно подумала о сердечном приступе или инсульте.

— Где он, Берт?

— В кабинете, мисс Луиза. Только не ходите туда!

Следом за ней по лестнице спустилась Джорджиана. Луиза также услышала плач полусонного Уолтера, которому тогда было восемь лет. Потом раздался пронзительный, холодный голос матери, требовавшей объяснить, что это за шум. Луиза вырвалась из скрюченных старческих рук Берта и босиком бросилась через лужайку к директорскому кабинету. Еще даже не добежав до дверей, она через окно увидела отца — он лежал, грудью опершись о край своего рабочего стола и широко раскинув руки. «Надо остановиться и вызвать врача», — подумала она в тот момент. У нее за спиной истерично кричала Джорджиана, бегущая следом. Луиза влетела в кабинет и склонилась над отцом. Она звала его и пыталась приподнять тело.

Затем она заметила, что все ее руки в крови. И еще увидела круглую черную рану между остекленевшими отцовскими глазами.

— Джонни, — прошептала Луиза, ухватившись за край бильярдного стола, — бросьте все это. Все бросьте. Забудьте про портрет. Уезжайте. Уезжайте домой!

Он спокойно посмотрел на нее, словно не понял, что именно она сказала.

— Джонни, вы приехали сюда потому, что слишком добры ко мне, вы хотели помочь мне разрешить мои проблемы. Перед лицом случившегося все это не имеет смысла. Я искренне признательна вам. Я… я еще на что-то надеялась. Но прошу вас, уезжайте, пожалуйста.

— А теперь вы меня послушайте, — сказал Джерико, причем, казалось, он был раздражен. — Некто думает, что если я буду копать слишком глубоко, то в итоге наткнусь на что-то, что прольет свет на старое дело. Почему я так уверен, что мне удастся разыскать нечто такое, что никто не мог найти десять лет назад? Не знаю. Может, это просто упрямство?

— Джонни, я…

— Да, я упрямый человек. Чертовски упрямый. Когда кто-то наносит мне удар, я обычно даю сдачи. Вы хотите сказать мне, что, зная, что убийца находился там и слышал мой голос, когда я окликнул его, я должен был убежать? Вы в самом деле хотите продолжать жить под одной крышей с убийцей вашего отца?

— Я делала это на протяжении десяти лет!

— Зная, что этот человек может убить снова?

— Джонни! — Она нетвердо шагнула вперед и ухватилась за его плечи. — Я скорее пойду на это, чем буду в страхе думать, что сегодня, завтра или в какой-то другой день все повторится снова. Даже если вы останетесь для меня всего лишь мечтой, я не перенесу мысли о том, что вы стали жертвой моего сумасшедшего родственника! Пожалуйста, забудьте обо всем этом и уезжайте!

— Нет, — ответил Джерико. Он обхватил своими крупными руками ее запястья и осторожно снял их со своих плеч. — Мы, Луиза, живем в мире, вывернутом наизнанку. По всему свету люди ставят себя выше закона. Преступления остаются неотплаченными, потому что людям или нет до этого никакого дела, или они просто боятся. У вас несчастная, истерзанная жизнь. Ваша сестра живет на одних транквилизаторах, ваш брат — лишь наполовину мужчина, мать — холодная и жесткая женщина, а племянник толком и говорить не умеет. А почему все это? Да потому, что всех вас опутали страхи, подозрения и сомнения. И прямо здесь же, в пределах досягаемости, находится человек, ответственный за все это. И никуда я, Луиза, не уеду, во-первых, потому, что я не хочу, чтобы меня подстрелили, а во-вторых, потому, что я просто не смогу жить, зная, что сбежал от убийцы. Наш снайпер сегодня ночью совершил свою первую большую ошибку, предположив, что подтолкнет меня к бегству. Теперь вопрос стоит только так: или он, или я.

— Ну так вызовите полицию.

— Это уж как вы решите, Луиза. Я сказал, что это лишь заставит его затаиться. Мы не только не станем вызывать полицию, но мы вообще никому не скажем о том, что случилось. Как только мы это сделаем, он затаится. И это будет нам предупреждением. Мы доиграем свою партию до конца. Мы продолжим расследование. У него может возникнуть желание сделать очередной ход, но на сей раз мы уже будем готовы к нему.

— Готовы? Как мы можем быть готовы к встрече со стрелком, который может палить из тысячи окон?

— Прежде чем беззаботно подставлять свои спины, мы просто заранее убедимся в том, кто где находится, — сказал Джерико. — А сейчас мне все же хотелось бы проверить те ружья на стенде. Если ваша мать захочет узнать, зачем вы ломились в ее дверь, скажите ей, что мы услышали нечто похожее на звуки выстрелов и я пошел разобраться с этим делом. Вы же восприняли все случившееся именно таким, каким оно вам показалось. Но все же как, черт побери, можно вести прицельную стрельбу в темноте?

— Мишени могут подсвечиваться. Мы часто занимались стрельбой по ночам.

— Век живи, век учись, — сказал Джерико. Затем он наклонился и нежно поцеловал Луизу в лоб. — Будьте взрослой девочкой.

Зябко обхватив свои плечи, она стояла и смотрела, как он уходит. Похолодевшая, как лед, она ждала, что с минуты на минуту раздастся еще один выстрел.

То, что называлось наружной зоной у дальнего края Саут-Холла, предназначалось для двух целей. В одном ее конце располагались раздевалки с дюжинами стальных шкафчиков и стойками для оружия. Снаружи была платформа, с которой можно было вести стрельбу — стоя или лежа.

Идя по лужайке и держа правую руку в кармане, где лежал игрушечный револьвер, Джерико пытался заметить хотя бы какие-то признаки жизни. Он вспомнил про тысячи окон, которые упомянула Луиза. А ведь она была права — общежития, учебные классы, зал заседаний, часовня, гимнастический зал, обсерватория. Тысяча стеклянных глаз подсматривала за ним, пока он шел. Снайпер мог наблюдать за ним с любой из этих точек, размышляя, сразу покончить с этим делом или еще немного подождать и посмотреть.

Если нервы Джерико и были напряжены, то он никак не выказывал этого. Добравшись до раздевалки, он подошел к двери и надавил на ручку. Дверь оказалась не заперта. Ударом ноги он распахнул ее и отскочил в сторону. Изнутри не доносилось ни звука. Он затаил дыхание, прислушался. Затем шагнул внутрь, пошарил рукой в поисках выключателя и нашел его. Вспыхнул яркий свет обнаженных лампочек. Он окинул взглядом ряд зеленых стальных шкафчиков и распахнутый шкаф с оружием. Первое, что он обнаружил, была пыль.

Было похоже, что здесь не убирали уже Бог знает сколько времени. Все вроде бы было в порядке, но слишком пыльно. На полу он не заметил никаких следов. Все ружья были основательно смазаны. Он проверил по меньшей мере три дюжины ружей, но не обнаружил признаков того, что хотя бы одним из них в последнее время пользовались. Смазка и пыль. Ни снайпер, ни кто-либо еще в последнее время сюда не заходил.

Джерико вышел и закрыл за собой дверь. Затем оглядел темные строения, хотя для него, незнакомого с поместьем, это было в общем-то бесполезным занятием.

Он медленно направился назад к «Мансу». На полпути остановился и посмотрел на озеро. Внизу, у подножия склона, располагался эллинг. У причала стояла маленькая яхта. Он уже собирался уходить, когда из-за угла эллинга появился человек, который стал что-то делать с яхтой. С того места, где стоял Джерико, разглядеть его было трудно.

Тогда он медленно прошел по густой траве к согнувшейся фигуре. Оказавшись в нескольких ярдах от человека, он узнал в нем Уолтера Фроста, но пошел дальше, пока не оказался у конца причала.

— Привет, — сказал Джерико.

Парень подпрыгнул, словно его кольнули иголкой.

— А, э-т-т-о вы.

— Извини, если испугал тебя.

— Я н-н-е слышал, к-как вы подошли, — сказал Уолтер.

— Полуночная прогулка на яхте?

— Н-нет, просто р-решил ее помыть.

— Красивая яхта.

Парень кивнул в ответ.

— Луизе и мне показалось, что кто-то стрелял, — сказал Джерико. — Вот я и решил проверить.

— В-в-возможно, это Ф-Фред, — сказал парень, пытаясь улыбнуться. — Он ин-ногда стреляет по ночам, чтобы снять напряжение.

— Сейчас здесь никого нет, — сказал Джерико. — А вы сами ничего не слышали?

— Я не п-п-придал знач-чения. Подум-мал, что это Ф-Фред.

— Значит, вы слышали?

— Да. Но в наших краях часто стреляют. Это семейная слаб-бость. — Он снова попытался улыбнуться, хотя попытка проявить дружелюбие далась ему с трудом.

— Не возражаете, если я присяду и выкурю трубочку?

— Р-р-располагайтесь, — сказал Уолтер.

Джерико уселся на краю причала, свесив ноги через край. Ему было видно название яхты, написанное на борту — «Мисс Джи».

— Подружка? — с ухмылкой спросил он парня.

— Вы ч-что, смеетесь? Это м-м-мама. От-тец всегда называет ее м-мисс Джи.

— Я еще не познакомился с вашим отцом.

Парень посмотрел в сторону «Манса»:

— Он ск-коро по-я-вится.

Джерико долго прикуривал, в свете зажигалки присматриваясь к лицу Уолтера.

— Мы хотели спросить вашу мать, не слышала ли она звуки выстрелов. Но она, похоже, куда-то вышла.

Уолтер пожал плечами:

— В-в-озможно, прошла в одно из с-соседних зданий. Она не л-любит звонить своему тер-рапевту в с-соседнее здание, где их разговор могут п-подслушать. — По красивым губам скользнула горьковатая усмешка. — Ей всегда приходит в голову мысль поговорить со своим п-сихиатром, к-когда Артур в-возвращается домой.

Джерико посмотрел в сторону «Манса». Создавалось впечатление, будто Луиза включила свет в каждой комнате. Свет давал иллюзию безопасности. Джерико понимал, что ему нужно вернуться и доложить Луизе, что он в целости и сохранности.

— А вы, Уолтер, учитесь в Пелхам-Холл? — спросил Джерико.

— Эт-т-ой весной был выпуск, — ответил парень.

— А дальше — в колледж?

— Я д-д-допущен к экзаменам в Й-й-ель, — сказал Уолтер, — но не знаю, что из этого выйдет.

— А мне казалось, что у вас гарвардская семья. Ваш дед и дядя…

— Вот именно поэтому-то и Й-й-ель, — сказал Уолтер. — Н-не с кем с-соперничать.

— Ты должен отступить.

— Это неп-п-росто, — сказал парень, хмуро поглядывая в отсвечивающую под луной воду.

— Заикание?

Паренек бросил на Джерико быстрый взгляд, словно хотел защититься.

— Нет смысла, Уолтер, отрицать то, что есть на самом деле. Я знаю, что твоя мать приложила немало усилий, чтобы помочь тебе.

— Т-только м-мозги морочат, — с горечью проговорил Уолтер.

— Они учат людей с раком горла говорить без помощи бронхиального приспособления, — сказал Джерико. — Я думаю, что существуют клиники, где ты смог бы преодолеть свой недуг.

— И вы знаете такую?

— Я смогу ее найти. Кстати, имей в виду, что, когда мы с тобой разговариваем, меня все это и не волнует, и не раздражает, — дружелюбно проговорил Джерико. — И я не намерен ни перебивать, ни торопить тебя.

Ответом ему послужила застенчивая улыбка.

— А художественное творчество тебя когда-нибудь интересовало?

— Да. Я и с-сам п-робовал рисовать.

— У меня такая манера изъясняться, — сказал Джерико. — Возможно, если ты когда-нибудь захочешь сказать что-то по-настоящему важное и очень постараешься, у тебя обязательно получится. Тогда ты поймешь, что главное не то, как ты говоришь, и что слова сами по себе ничего не значат.

— Вы д-д-ействительно т-так считаете?

— Хотел бы, — сказал Джерико, вставая. — Пожалуй, мне пора возвращаться в дом. Иначе Луиза начнет беспокоиться, что со мной что-то произошло. Завтра увидимся.

— От-тлично, — сказал Уолтер.

— Ну, тогда пока, — сказал Джерико, направляясь в сторону лужайки. Он не успел сделать и пары шагов по травянистому склону, как Уолтер окликнул его.

— Мист-тер Джерико!

— Да?

Уолтер подошел к нему.

— Не поз-зволяйте никому м-мешать вам. Я им-мею в виду п-портрет. П-первыми они не з-заговорят.

— Почему?

— Да вы что? К-кому-то здесь понадобилось убить д-деда. Мы всегда это знали. Б-бабушка считает, что пусть все остается как есть, пусть все зарытые собаки останутся на м-месте. П-пусть все обойдется гладко, ч-что бы там ни произошло, — вот ее теория.

— Уолтер, я так легко не сдаюсь. Спасибо за то, что подыграл моей команде.

— Теперь ход за вами, — сказал Уолтер.

Глава 2

«Манс» уже не казался тихим и заброшенным. Поднимаясь по ступеням парадного входа, Джерико услышал высокий, напряженный голос Джорджианы, периодически перекрывавший размеренные, холодные интонации Алисии Пелхам.

Мать и обе дочери находились в библиотеке, располагавшейся на первом этаже. Как и предсказывала Луиза, Алисия успела привести в порядок свою прическу и «подтянуть» лицо. На ней был темно-красный домашний халат. Она посмотрела на вошедшего Джерико.

— Что тут в конце концов творится? — спросила она.

— Мы слышали, что кто-то стрелял, — ответил он. — Я прошел на стрельбище, чтобы выяснить, что происходит. — Он пожал плечами. — Там никого не оказалось. Вообще никого не было.

— Но кто мог стрелять? — спросила Алисия, осуждающе взглянув на Луизу. — Ты знаешь, что Фред в деревне. Берт со служанками тоже ушли. Уолтер, несомненно, находится на своей яхте. Я писала письма, как и сказала тебе. И колотить в мою дверь не было никакой необходимости — если бы я захотела, то открыла бы тебе после первого стука.

— По-моему, вы, мистер Джерико, и Луиза попросту все придумали, — сказала Джорджиана. — Я разговаривала по телефону из Ист-Холла и ничего не слышала.

— А я так не думаю, миссис Фрост, — с любезной улыбкой проговорил Джерико. — Я только что разговаривал у эллинга с Уолтером. Он тоже слышал выстрелы. И решил, что это ваш брат Фред. Он сказал, что Фред иногда стреляет по ночам.

— Фред играет в бридж в городе. Вы же слышали, он сам сказал, — заметила Алисия.

— Ну, во всяком случае, на стрельбище его не было, — сказал Джерико. — Вообще никого не было. Но кто-то где-то стрелял, миссис Пелхам. — Он улыбнулся. — Уолтер говорит, что это семейная слабость.

Алисия Пелхам не приняла его шутку.

— Это мог быть кто-то с другой стороны озера, — сказала она. — Городские мальчишки любят стрелять в лягушек. В такую спокойную ночь трудно определить, откуда исходит звук.

Луиза стояла, прислонившись спиной к книжной полке, и смотрела на мать и сестру так, словно они были незнакомыми ей людьми. «Так всегда и было, — подумала она. — Абсолютное нежелание признать реальность, которая может поколебать внешнее спокойствие семьи». Она хотела было сказать, что на сей раз «лягушкой» был Джерико и что пули легли в опасной близости от него. Затем она перевела взгляд на него — высокого, спокойного и улыбающегося. Сможет ли семья наконец встретить человека, которого не удастся ни оттолкнуть, ни испугать?

Она повернула голову, услышав звук подъезжающей машины. На короткое мгновение ее фары осветили помещение библиотеки. «Наверное, Берт и служанки вернулись из кино», — подумала она, но затем, услышав хлопок закрывающейся двери и поспешные шаги по ступеням, смекнула, что это ее зять решил наконец покинуть своих лошадок.

Артур Фрост оказался сюрпризом для Джерико, хотя он и не имел никакого предварительного мнения, как может выглядеть муж Джорджианы. Артур оказался невысоким, жилистым, хорошо сложенным мужчиной. Его песочно-рыжеватые, коротко остриженные волосы очень походили на прическу Уолтера. Артур был почти на голову ниже Луизы и не доставал до Джорджианы даже в своих сапогах на высоких каблуках. Его серые, с карими крапинками глаза смотрели насмешливо, в чем-то даже озлобленно. Гладкое лицо покрывал густой загар. На нем были желтовато-коричневые бриджи для верховой езды, желтая майка под горло и коричневая куртка с желтыми замшевыми налокотниками. Короче, вылитый жокей.

— Привет всем, — проговорил он. Потом взял Джорджиану за руки и крепко поцеловал. Она тут же отстранилась от него, на щеках появились пунцовые пятна смущения. К губам взметнулись руки. На Артура ее реакция, казалось, не произвела никакого впечатления.

— Мама, что у нас на обед? — спросил он. — У тебя такой вид, будто ты весь день обсуждала проблему кражи домашнего серебра.

— Это мистер Джерико, друг Луизы, — сказала Алисия.

Артур бросил на Джерико оценивающий взгляд. Ему определенно не понравились внушительные габариты гостя. Он протянул маленькую мускулистую руку, и, когда Джерико ответил рукопожатием, Артур стиснул ее железной хваткой. Предполагалось застать Джерико врасплох. Не получилось.

— Вы тот самый парень, который взялся написать портрет Старика? — спросил Артур. — Мисс Джи сказала мне о вас по телефону.

— Луизе и мистеру Джерико показалось, что они слышали какие-то выстрелы, — сказала Алисия. — А сейчас, если вы позволите, я хотела бы вернуться к своим письмам. — Она повернулась и покинула комнату.

— Вы в самом деле слышали пальбу? — спросил Артур.

— Ваша мать считает, что это мальчишки баловались, стреляя по лягушкам на берегу озера, — ответил Джерико.

— А где Уолтер? — спросил, прищурившись, Артур.

— У своей яхты, — сказал Джерико. — Я только что оставил его там.

— Никогда не расстается с этой лодкой, — нахмурившись, проговорил Артур и неожиданно рассмеялся, обращаясь к Джорджиане. — Я где-то слышал, психиатры утверждают, что лодки и вода как бы символизируют слияние с материнским чревом.

— Артур! — воскликнула Джорджиана.

— Я проголодался, — сказал Артур. — Надеюсь, в холодильнике найдется что-нибудь приличное. Энни уже легла спать?

— Она в кино с Бертом и Джули.

— Последняя секс-опера? Ну ладно, пошли, моя милая. Посмотрим, что ты сможешь для меня разыскать. — Он взял Джорджиану за руку и буквально вытянул ее из комнаты. На Джерико он больше даже не взглянул.

Как только они остались одни, Луиза быстро подошла к Джерико.

— Там действительно ничего не произошло? — спросила она.

— Во всяком случае не на стрельбище. В течение некоторого периода времени там вообще никого не было, по крайней мере с оружием. Разумеется, я не знаю, не пропало ли какое-то ружье — там с дюжину пустых ячеек. Но к тем ружьям, которые стоят, в последнее время не прикасались. Ваша мать и Джорджиана, похоже, вполне убедительно объяснили свое поведение.

— Ист-Холл — самое ближнее общежитие, — сказала Луиза. — Отсюда к нему прямая дорога. Оно располагается по правую руку от того места, где мы стояли, когда раздались выстрелы. Она часто ходит туда, чтобы позвонить из нижнего офиса, — у нее просто фобия какая-то, что кто-то будет по параллельным телефонам подслушивать ее разговоры, когда она звонит из «Манса». Она пришла сразу же после того, как вы ушли.

— А ваша мать?

— Она спустилась незадолго до того, как вы вернулись. Ей требуется немало времени, чтобы привести себя в порядок.

— Двадцать — двадцать пять минут, — нахмурившись, проговорил Джерико.

— Но почему вы так задержались? — спросила Луиза. — Я с ума сходила от страха.

— Уолтер, — ответил Джерико. — Я увидел его у озера и подошел, чтобы поговорить. Как я уже сказал вам, он тоже слышал выстрелы и подумал, что это Фред.

— Значит, под подозрением остаются только Фред и Берт, — сказала Луиза.

— А кто вышел из-под сомнения? — спросил Джерико. — Джорджиана вполне могла пальнуть по нам, находясь в Ист-Холле. Затем, мы не знаем, была ли ваша мать у себя в комнате или где-то еще. Нам известно лишь то, что ее дверь была заперта. У нее было двадцать пять минут на то, чтобы вернуться в дом и снова спуститься вниз. Уолтер, когда я его увидел, чистил свою яхту. Но после выстрелов мы с вами вернулись сюда, в дом, проверили, кто где находится, потом осмотрели ружья в игровой комнате и несколько минут обсуждали, что делать дальше. Затем я прошел на стрельбище. В распоряжении Уолтера были добрых полчаса, чтобы вернуться в эллинг практически из любой точки ваших владений, даже ползком или на коленях. Мы найдем способ установить, что в это время делали Фред и Берт. А как в отношении вашего любимого зятя? Мы ведь так и не знаем, когда он распростился со своими захворавшими лошадками. Что насчет Артура? Странноватый маленький тип.

— Только не произносите в его присутствии слово «маленький», — сказала Луиза. — Он врежет вам по физиономии, если успеет вскочить на стул. Фред говорит, что у него натура взломщика. К животным, особенно к лошадям, он действительно относится превосходно — такой добрый, терпеливый. С людьми же — полная противоположность, никакой чувствительности. Бедная Джорджиана. Всякий раз, когда он приходит домой, она чувствует себя истерзанной. Ему неизвестно понятие любви — одна лишь атака. В периоды отсутствия Артура она консультировалась у своих врачей, те подсказывали ей, как осторожно разрешить эту проблему. Но потом Артур возвращался, разносил весь дом в щепы, и крепость рушилась. Однажды он стал доказывать, что является генералом победоносной армии, после чего снова вернулся к своим любимым лошадкам.

— Но если бы вы вмешались, она набросилась бы на вас как разъяренная тигрица, — сказал Джерико.

— Как вы догадались? — с улыбкой спросила Луиза.

— Потому что это не продолжалось бы столько времени, если бы она сама втайне не желала этого.

Скрипнула входная дверь, и в помещении библиотеки появился Уолтер.

— А, эт-то вы, — проговорил он.

— Артур вернулся, — сказала Луиза. — Он на кухне с твоей матерью.

— Ут-т-ром повидаемся, — сказал Уолтер. — Сп-покойной н-ночи, — затем развернулся и побежал вверх по лестнице в свою комнату.

— Похоже, они не очень дружны — Уолтер и Артур? — спросил Джерико.

Луиза вздохнула.

— Метод воспоминания Артура заключается в том, чтобы передразнивать Уолтера или кричать на него каждый раз, когда он начинает заикаться. Уолтер ненавидит лошадей, но зато ему нравится плавать на яхте и еще стрелять. — Она запнулась и взглянула на Джерико. — Любит гулять по лесу. Артур, чтобы перебраться на другую сторону дороги, сядет в машину. И к тому же Уолтер сантиметров на пятнадцать выше Артура. Это уже последний удар.

— А как Артур обращается с оружием?

Луиза поджала губы:

— Очень даже хорошо. Ему невыносима мысль, что кто-то в чем-то может победить его. Когда они с Джорджианой поженились, Артур поклялся, что сможет в стрельбе победить отца, чего еще никому не удавалось. Он действительно был очень хорош и в нескольких неофициальных матчах смог обойти отца. А уж как он прыгал от радости после этого — как сиамский петушок. Я помню, как смотрела на отца после этой победы, подумала, что он обижен поражением. Но отец лишь загадочно, по-своему улыбнулся и даже подмигнул мне. И тогда я поняла, что отец сознательно уступил ему. Думаю, что это же понял и Артур, потому что он тоже вскоре перестал ликовать.

— А как насчет старого Берта?

— Он тоже превосходный стрелок, — сказала Луиза. — Как мне представляется, за те сорок лет, что он оставался с отцом, они вместе стреляли не меньше тысячи раз. Устраивали стрельбу с разными трюками. И несмотря на свой преклонный возраст, Берт по-прежнему умеет надежно прижать приклад к плечу.

— Таким образом, мы не можем пока никого вычеркнуть из списка, — сказал Джерико.

— И что вы, Джонни, намерены теперь делать?

— Я намерен что-нибудь выпить и отправиться в постель, — сказал Джерико. — Завтра же я собираюсь неспешно приступить к выяснению того, что за человек был ваш отец, но не подставляя при этом спину под дуло кого-то из ваших домашних стрелков.

Они вместе прошли в столовую. На буфете стояли ведерко со льдом и несколько бокалов, оставленных Джулией перед уходом в город. Луиза достала из шкафчика две бутылки — с ирландским и шотландским виски. Оба налили себе щедрые порции, не разбавляя их водой. Луиза подняла свой бокал.

— Джонни, будьте поосторожнее.

— Не хочу заранее обещать этого, но, думаю, не подведу вас, — сказал Джерико.

Неслышно открылась дверь в столовую и появился старый Берт.

— Я могу быть чем-нибудь полезен, сэр? — спросил он.

— Нет, Берт, спасибо. Как вам понравилось кино?

— Ричард Бартон, сэр. На обратном пути было приятно слышать, как вздыхают и всхлипывают Энни и Джулия.

— Но вам самому фильм не пришелся по вкусу?

— О, я вообще туда не ходил, сэр. Любовные истории, как вы правильно выразились, действительно не в моем вкусе. Я просто немного прокатился на машине, а потом подъехал к кинотеатру, чтобы подобрать девушек. Ну что ж, спокойной ночи, сэр. И мисс Луизе тоже.

— После смерти отца ему просто не о ком позаботиться, — сказала Луиза, когда старик ушел. — Теперь он остановил свой выбор на вас, Джонни.

— И он не ходил в кино, — сказал, покачав головой, Джерико. — Партнером вашего брата Фреда по бриджу, насколько я понял, была дама. Понятие «честь», видимо, не позволит ему назвать ее имя. Итак, моя милая, кого же мы оставим в списке?

Джерико спал крепко и без сновидений. Сделанная по индивидуальному заказу и перенесенная в гостевую комнату кровать мистера Пелхама оказалась просто чудом. Джерико редко удавалось так хорошо поспать на чужой кровати. Он давно уже научился быстро засыпать вне зависимости от степени усталости, но на сей раз сон выдался действительно долгий и крепкий. Предварительно он принял кое-какие меры предосторожности на случай непредвиденного визита — запер дверь и прислонил к ней стул. Впрочем, ему казалось маловероятным, что снайпер объявится так скоро. Он наверняка выждет какое-то время, чтобы посмотреть, какой эффект произвели его предупреждения. Джерико мог не уезжать сразу, но последующие его действия должны были показать, принял ли он всерьез это «предупреждение». За несколько минут до того, как заснуть, Джерико задался вопросом: что же было такого опасного в его стремлении разобраться в личных взаимоотношениях доктора Фредерика Джорджа Пелхама? Чего боялся снайпер? Ко сну он отходил с угасающим видением прекрасной актрисы, поющей для перепачканной грязью толпы британских солдат где-то в Бельгии — давным-давно это уже было.

Глаза он открыл при ярком солнечном свете, лившемся в комнату через три широких окна, выходивших на озеро. Потом повернул голову и увидел, что стул, прислоненный к двери, остался в том же положении. Прислушался, стараясь уловить признаки жизни в доме, но так ничего и не разобрал. Но определенно почувствовал запах свежесваренного кофе. Кто-то уже был на ногах и явно занимался тем, чем положено заниматься по утрам.

Побрившись и одевшись, Джерико спустился вниз. Наручные часы подсказали ему, что еще довольно рано, без четверти семь. Однако ароматы кофе притянули его в столовую. Там он оказался не первым.

Артур Фрост восседал за столом и с аппетитом поглощал яичницу с ветчиной. Он поднял взгляд на вошедшего.

— Ранняя пташка, — проговорил хозяин. — Просуньте свою голову в боковую дверь и скажите Джулии, чего бы вам хотелось.

— Вы и сами ранняя пташка, — заметил Джерико.

— Да, я уже на конюшне побывал и успел вернуться обратно, — ответил Артур. — Кстати, вы не передадите Джулии, что я бы съел еще несколько этих английских булочек?

Джулия приняла заказ Джерико на яичницу с ветчиной и английские булочки и попросила подождать, пока она сварит еще кофе. Он поблагодарил, после чего присоединился к Артуру за столом.

— Когда занимаешься лошадьми, обычно встаешь рано — в четыре, пять часов, — сказал Артур. — У меня в Саратоге сейчас десять голов. И всех их надо выгулять до половины девятого, пока не наступила жара. Прекрасное зрелище — лошади, гуляющие на рассвете.

— А здесь существует официальное время для завтрака? — спросил Джерико.

— Каждый мужчина определяет его себе сам, — ответил Артур. — Служанки встают обычно в шесть. В прошлые времена Старик тоже поднимался в это же время. Остальные отсыпались до тех пор, пока не поднималась старая леди, — это было где-то в районе десяти часов.

— Вы знаете, почему я здесь оказался? — спросил Джерико после того, как Джулия принесла ему кофе в объемистой синей чашке.

— Джорджи сказала мне, — ответил Артур и рассмеялся. — Но должен предупредить вас, что вы ничего не добьетесь.

— С чего это вы взяли?

— Никто вам не скажет правду о Старике — за исключением меня, естественно. А мне вы не поверите. Каждый поместил его в свою, удобную ему нишу, как гипсового святого. И они не желают портить эту картину только ради того, чтобы вы увековечили истинное выражение его глаз.

— Он вам не нравился?

Артур пожал плечами и отхлебнул кофе.

— Мне не нравилось его насквозь фальшивое нутро, — сказал он. — Вы слышали историю про то, как он сделал свои деньги?

— Луиза мне рассказывала.

— Это ее версия, — сказал Артур. Его глаза светились злой насмешкой. — В прошлом году у меня в заезде «Гранд нэшнл» выступала лошадь. И я воспользовался своим пребыванием в Англии, чтобы узнать об этой Марго Стэндиш, копаясь в основном в изданиях, где писали о «женщине-благотворительнице, оставившей Ф.Д.Пелхаму деньги на добрые нужды». Скажу между нами, Джерико, Марго Стэндиш была классная штучка. Я видел много старых театральных фотографий и еще один портрет, который сделал один парень по фамилии Джонс, — он выставлен в одном из домов. Натуральная блондинка, прекрасно сложенная, необычайно привлекательная. А теперь вы, как и я, знаете, что она никогда не оставила бы Старику четыре миллиона долларов только лишь за то, что он мог что-то прошептать своим выразительным музыкальным голосом на ухо божьей угоднице. Лично я считаю, что он трахал ее чуть ли не по всем Британским островам. Так что никто не удивился, что он получил все ее деньги. С юридической точки зрения, Старик получил наследство, а потом кричал на всех углах, что это благотворительность.

— А каким он был как тесть?

— Все считают, что я женился на Джорджи ради тех денег, которые она должна была унаследовать, — сказал Артур. — Верьте мне или нет, но это не так. Двадцать лет назад она была действительно красивой девушкой.

Джерико кивнул. Он вполне мог представить себе Джорджиану двадцать лет назад — эдакую темноволосую красотку.

— Знаете, Джерико, я завидую вашим габаритам, вашему росту. Вы можете претендовать на любую женщину. Будь я повыше, я бы обратил внимание на Луизу. Но в ее обществе я бы смотрелся комично. Вот прибавить бы мне еще шесть дюймов, я бы женился на ней, а не на Джорджи. Ни один из нас не старается притворяться, и мы оба любим мясо немного недожаренным. Но двадцать лет назад я выбрал Джорджи. В обеих девушках было что-то возбуждающее. Возможно, жизненная сила, унаследованная от Старика. Вы должны обязательно учесть эту его особенность. В семьдесят лет он мог пересилить всех нас. Переплыть озеро, одним ударом разбить мячик для гольфа, и, должен признать, он очень неплохо смотрелся на лошади.

— И все-таки он вам не нравился…

— Женившись на Джорджи, я не знал о ней некоторых вещей, — продолжал Артур, словно не замечая вопроса. — Я даже представить себе не мог, до какой степени ревниво она относится к Луизе. Ей хотелось первой выйти замуж, и она заполучила меня. Но то, что она пыталась предложить, у нее попросту отсутствовало. — Он коротко, резко рассмеялся. — По ее представлениям, секс существует только у животных. Как-то она поколотила Луизу за то, что у нее есть муж и ребенок, хотя сама, кстати, с ненавистью относилась к самой идее завести ребенка. После этого она перестала даже делать вид, что я для нее что-то значу. Вот такая она, наша Джорджи.

Джерико почувствовал острое отвращение к самому разговору на эту тему.

— После нашей первой ссоры, когда мы разругались вдрызг, Старик пригласил меня к себе. «Артур, — сказал он мне тогда, — тебя обманули. Ты думал, что получил женщину, но на самом деле тебе досталось существо, которое лишь изображает из себя женщину, и только на публике». — Артур рассмеялся. — Занятный и честный разговор получился с тестем, подумал я тогда. Старик видел Джорджи насквозь. Но я чувствовал себя очень хорошо, потому что в те дни очень хотел ребенка.

— В те дни?

— Уолтер для меня давно уже потерян. Они все позаботились об этом. — Артур жестко опустил свой маленький кулак на стол — аж чашки подпрыгнули. — В те дни я еще надеялся, что у меня есть какие-то шансы наладить отношения с Уолтером — до тех пор, пока Старик не закрыл эту тему. «Я знаю, что тебе не нравится, Артур, — сказал он, — но должен признаться тебе, что я на стороне Джорджианы. Она — мое дитя, и у меня нет другого выбора. И если мне придется раздавить тебя, я это сделаю». Возможно, он употребил какие-то другие слова, но смысл их был именно таким. Я спросил его, не считает ли он разумным, если Джорджиана перестанет потакать любой своей прихоти. Он допустил эту возможность, но все же сказал, что будет играть на ее стороне. Она была его ребенком. Вот таким был наш мудрый капеллан.

— Но ваш брак не распался.

Артур рассмеялся:

— Вы так думаете? Я провел здесь не так уж много времени. Но мне стало ясно, что вы чего-то не понимаете, Джерико. После смерти Старика никто не мог покинуть семью. Шаг влево, шаг вправо, и палец правосудия уткнется в вас, а точнее в меня — чужака. Так мы и живем вместе, живем, улыбаемся, улыбаемся, улыбаемся и знаем, что кто-то один из нас крепко под грехом. Но все мы уже давно привыкли к мысли, что живем под одной крышей с убийцей.

— Что вы имеете в виду?

— Старика, — с горечью произнес Артур. — Вот уж кто по-настоящему крупномасштабный убийца. Загубил собственный брак тем, что связался с богатой английской потаскухой; уничтожил мой брак, пойдя на поводу у девичьих причуд Джорджи; убил Дрю Стивенса, мужа Луизы, тем, что молчаливо позволил ей спать чуть ли не с каждым, кто носит брюки; убил своего собственного сына Фреда тем, что на протяжении всей жизни постоянно унижал его, и почти прикончил Уолтера, неизменно заставляя его стыдиться своего собственного отца. Вот вам, Джерико, настоящий убийца. — Артур отодвинул стул и закурил. — Но я же предупредил, что вам не понравится такой портрет старого лицемерного олуха.

— Что и говорить, картина получилась интересная, — сказал Джерико. — Выходит, он предал буквально всех. Но ведь на это дело можно посмотреть и с другой стороны — все предали его самого.

Артур рассмеялся:

— Я вижу, что «истинные верующие» уже побывали у вас. Так вот, я не принимаю всех этих разговоров о какой-то «сущности», некоем «общем знаменателе», которые, по словам Джорджи, вы якобы разыскиваете. Просто нарисуйте его лицо таким, каким оно было, а мы уж сами прилепим ослиный хвост к тому месту, где, как нам кажется, он должен располагаться.

— Д-д-доброе утро, — сказал появившийся в дверях Уолтер.

Артур хмуро посмотрел на сына.

— И где же ты, паренек, был, когда я пришел вчера вечером?

— С-с-спал, — ответил Уолтер. Он смотрел на Джерико, и в его глазах светилось отчетливое возбуждение. — Эти в-в-выстрелы, о к-которых вы вчера говорили, м-мистер Джерико. Я нах-х-ходился как раз снаружи. Там на деревьях ос-с-стались три или ч-четыре следа от пуль. П-похоже, кто-то б-буквально поливал свинцом м-местность. Уд-дивительно, что никто не п-пострадал.

— Мой Бог, Фред, похоже, основательно накачался! — проговорил Артур.

Судя по всему, Уолтер был не на шутку возбужден своим открытием. Он настоял на том, чтобы Артур и Джерико вышли с ним наружу и сами осмотрели деревья. Джерико, который находился в непосредственной близости от того места, где прозвучали выстрелы, пошел по дорожке. Было ясно, что Уолтера не удастся заставить сохранить все в тайне, не посвятив его в подоплеку этой истории. В противном случае и Артур, и Уолтер, и все остальные могут насторожиться. Так что фишки в этой игре должны были расположиться так, как им полагалось.

Парень и его отец, похоже, с готовностью восприняли версию о том, что пальбу устроил перепивший Фред. Ни один из них, казалось, даже не рассматривал иной версии.

— А Фред неплохо развлекся этой ночью, — весело проговорил Артур. — Джорджи сказала мне накануне, что он уехал на одну из своих партий в бридж — это его стандартное объяснение Мадам, когда он собирается уйти в загул или предпринять очередную неудачную попытку приударить за одной из несчастных местных матрон. Наш Фредди всегда выбирает замужних — с ними безопаснее.

— И местные мужья не возражают? — сухо спросил Джерико.

— Наверное, возражают, но им никогда не приходит в голову подозревать Фредди. Возможно, в чем-то они и правы. Вполне допускаю, что он только притворяется донжуаном.

Уолтер бегал вокруг как гончая собака, обследуя окружающие деревья и то и дело пробегая по лужайке в сторону Саут-Холла. Наконец он доложил, что нашел место за углом общежития, откуда могла вестись стрельба.

— Уг-г-ол прекрасно соответ-т-тсвует, ч-ч-тобы попасть в оба дерева, — доложил он, с триумфом поднимая руку. — В-вот, нашел это в т-траве. Похоже, что н-несколько выстрелов были сдел-ланы в землю. — У него в руке была почти неповрежденная пуля от снайперской винтовки. — Баллистики н-н-наверняка смогут ч-что-то по ней узнать.

— О чем ты говоришь? Баллистики, — проговорил Артур. — Никакого преступления не совершено. Разумеется, Фредди мог подстрелить кого-нибудь, если бы он оказался в пределах видимости. Но этого же не случилось, так что единственное, что нам остается, это заставить Фреда — с помощью Мадам — развязать язык.

— Это оп-пасно, — сказал Уолтер. — Я б-был в эллинге, и м-мистер Джер-рико тоже приходил, выяснить, что п-произошло. Он мог бы об-боих нас подстрелить, ес-сли бы не остановился.

— Ну ничего, Фредди мы устроим хорошую проверку, — сказал Артур. — Ему дорого обойдутся все эти «игры в бридж». Балда безмозглая!

Джерико всматривался в черты лиц отца и сына, его внимание привлекли глаза Фроста-младшего — голубые и жесткие. И все же было в них обоих что-то детское. Казалось, оба получали какое-то удовольствие от этой истории с Фредом — дядей Фредом, зятем Фредом. Артур назвал себя «чужаком». По всей вероятности, Уолтер тоже не считал себя полноправным членом семьи. Каково же было истинным Пелхамам жить под одной крышей с обоими Фростами, для которых вечное стремление одержать победу над кланом превратилось в своего рода спорт. А тут еще старый Берт, который, если верить Фреду, собирался всех «пришпилить, как букашек». Джерико не пришлось долго копать, чтобы наткнуться на целые пласты застарелой ненависти.

На этот раз отец и сын Фрост, забыв о собственных натянутых отношениях, похоже, решили заключить союз, почуяв блестящую возможность посадить в лужу Фреда Пелхама.

— Лучше р-рассказ-зать обо всем бабушке, — сказал Уолтер.

— Ну конечно же, дорогой, конечно, — сказал Артур и подмигнул Джерико. — Развлечения и игры подобного рода в наших краях встречаются нечасто. Когда самодовольный ханжа совершает «ляп», мы сразу же обращаем на это внимание. Но в итоге получается так, что он восседает на троне, а нам остается провести остаток дней в тюрьме, да еще и зализывая раны.

Уолтер прямо места себе не находил, желая как можно скорее вернуться в дом. Застенчивая беззащитность, которую Джерико видел в нем до этого, сменилась поистине демоническим желанием причинить кому-нибудь вред. Наблюдать это было неприятно.

Артур прошел мимо Джерико — руки в карманах пиджака, на лице самодовольная ухмылка.

— Они всегда считали, что подстрелить Старика с расстояния пятидесяти ярдов, всадив ему пулю между глаз, мог только профессионал высшей пробы. Если бы спросили меня, то я бы сказал им, что это мог быть чистейшей воды несчастный случай. Кто-то упражнялся с ружьем, и вот в итоге все выглядит как прицельный выстрел, когда на самом деле человеку просто не повезло.

— И вы верите в это? — спросил Джерико, удивленный предположением, которое ему до этого еще никто не высказывал.

— А почему бы нет? Оружием в этих местах пользуются довольно часто. Вы можете вывести на стрельбище мою слепую бабушку, и, если позволите ей палить без передышки, она может попасть в десятку. Если бы тот жалкий сукин сын, который подстрелил Старика, вовремя вышел и заявил, что произошел несчастный случай, мы все бы могли вести нормальную жизнь, а не терзаться год от года сомнениями и подозрениями.

— Однако полиция не приняла вашу теорию?

— Ну что вы! После двух недель безуспешных поисков убийцы они все же согласились рассмотреть ее. Но к тому времени, если я прав, преступник был уже слишком напуган, чтобы заявить о себе.

— Давайте разберемся с Фредом, — сказал Джерико. — Вы действительно хотите заставить меня поверить в то, что когда он основательно накачается, то начинает палить по окружающим деревьям?

Артур лукаво улыбнулся:

— Я не говорю, что это было, но это могло быть. Он часто выходит на стрельбище по ночам, когда там никого нет. В общем-то я испытываю жалость к этому тупому ублюдку. Он никогда и ни в чем не мог сравниться со Стариком. Тот подбил сотни, может быть, даже тысячи целей на стрельбище. Не думаю, чтобы Фред вообще знал, сколько целей он поразил. И поскольку он постоянно проигрывает, он старается выступать по ночам. И к тому же перед этим основательно напивается, что, разумеется, лишает затею всякого смысла. Старик мог превзойти его во всем — в стрельбе, в обаянии, в любви. Единственная сфера, где Фред мог посоперничать со Стариком, это отрицание правды. Оба были отменными лжецами.

— Вы просто поражаете меня, Артур, — сказал Джерико. — Никто бы не смог нарисовать более мрачный портрет доктора Пелхама. Мне кажется, что по этой части вы с Фредом находитесь в одной команде.

— Ну, я все же признаю, что Старик имел некоторые положительные качества, — сказал Артур.

— Какие же?

— Вы обратили внимание на то, что я употребил слово «качества», а не «достоинства»? — спросил Артур. — Его можно любить или не любить, но он создал здесь школу. У него был дар собирать вокруг себя приличных людей — учителей, административный персонал. Он умел делать деньги. Четыре миллиона, которые он получил от своей связи с Марго Стэндиш, все прирастали и прирастали. Обманщика он мог вычислить за милю от себя. Но, как мы привыкли говорить еще детьми, ты сам должен быть таким, чтобы распознать себе подобного. Большего я сейчас вам, пожалуй, не скажу.

— Но и это уже кое-что.

— Хотите узнать больше — поговорите с Бертом. Уж он-то его фокусов насмотрелся под завязку.

К тому времени, когда Артур и Джерико достигли «Манса», молодой Уолтер, который бежал впереди, уже успел перебудить остальных обитателей дома. Луиза оказалась первой, появившись в темно-синем стеганом халате.

Сверху, от комнаты Алисии Пелхам, доносился пронзительный голос Уолтера:

— Бабушка, ты д-должна спуститься! Эт-то имеет отношение к стрельбе!

Луизе удалось увлечь Джерико из прихожей в библиотеку.

— Джонни, что здесь происходит? — спросила она.

Он рассказал ей об открытиях Уолтера.

— Получается, что наш вчерашний проказник — не кто иной, как Фред.

— Джонни, мы продолжаем хранить тайну? Что кто-то стрелял именно в вас?

— Пожалуй, да. Настанет время, и я с этим разберусь. Уолтер ведет себя странно, как мальчишка, отрывающий крылышки у мух.

— Так получается всегда, когда они с Артуром занимаются каким-то одним делом. Джонни, он так нуждается в отце, а после смерти деда чувствует себя совсем одиноким. Если у него найдется способ угодить Артуру, он пойдет на все. К счастью, возможности для этого возникают не слишком часто.

В гостиную вошла Джорджиана — явно раздраженная, она трясущейся рукой налила себе кофе. Она лишь вполуха вслушивалась в возбужденный рассказ Уолтера об обнаруженной пуле и поврежденных деревьях. Видимо, она слишком поспешно красила губы, отчего они теперь походили на пунцовую рану. Фильтр ее сигареты казался окровавленным.

— Я слышала, что Фред вернулся прошлой ночью, — сказала она. — Где-то часа в три. Уолтер, говорю тебе, что это просто не мог быть Фред. Просто вы с Артуром снова разыгрываете очередную мерзкую комедию.

— С фактами не поспоришь, мисс Джи, — приветливым тоном проговорил Артур.

— Что здесь вообще происходит? — требовательным тоном спросила Алисия Пелхам, появившаяся в дверях столовой. Она была при полном параде, готовая выйти в свет. Джерико вспомнил, что она собиралась провести этот день с подругами в Литчфилде.

Уолтер продолжал свой рассказ.

— Нам ч-чертовски повезло, что д-дядя Фред не пром-мазал в дерево, а то он мог бы попасть в кого-нибудь в доме через окно, — заключил он.

— С чего это тебе взбрело в голову, что это был Фред? — спросила Алисия, лицо которой походило на мраморную маску. — Он играл в бридж в деревне. Мы все знаем это.

— А ты спроси его. С-сама спроси, бабушка.

— Я так и сделаю. — Алисия повернулась к Луизе: — Ты умышленно скрыла это от меня прошлой ночью?

— Мы не имели ни малейшего представления о том, кто это может быть, — вмешался Джерико. — Мы с Луизой просто прогуливались, когда началась пальба. Сами постарались укрыться и кричали всем окружающим, чтобы они тоже побереглись. Потом стрельба прекратилась. Мы вернулись в дом и постарались выяснить, кто отсутствует. Окончательного ответа на этот вопрос мы так и не получили. Уолтер был в эллинге — это уже потом. Вскоре прибыл Артур. Возможно, он находился со своими заболевшими лошадьми в критический момент. Миссис Фрост находилась в Ист-Холле. Берт бродил по предместьям. Ни в какое кино он не ходил. Вероятно, друзья Фреда по бриджу смогут подтвердить его алиби. Вы, миссис Пелхам, также могли находиться — а возможно, и не находились — в своей комнате.

— Вы знаете, что я там была, — бесстрастным тоном проговорила Алисия.

— Я знаю, что ваша дверь была заперта, миссис Пелхам. Но это старомодный замок, и ключ работает с обеих сторон. И увидели мы вас лишь спустя полчаса после того, как подняли тревогу.

— Ваши заявления, мистер Джерико, я рассматриваю как откровенное нахальство, — заявила Алисия.

— Прошу извинить, но, как сказал Артур, факты есть факты.

Затем появился Фред Пелхам в белом махровом халате. Он был не брит и вообще походил на человека, который провел трудную ночь, — отекшее лицо, красные слезящиеся глаза.

— Что за сборище? — поинтересовался он.

— Вч-чера вечером вы опять стр-реляли? — спросил Уолтер.

— Когда именно?

— В районе дев-вяти часов.

— Не говори глупостей, — сказал Фред и посмотрел на мать. — Я был в городе и играл в бридж.

Уолтер буквально места себе не находил.

— Докажите эт-то! — завопил он.

— А может, хватит орать? — сказал Фред. — Я нахожусь в затруднительной ситуации. — Нетвердой походкой он прошел к стоявшему на столу кофейнику.

— Д-докажите, ч-то вы играли в бридж, — настаивал Уолтер.

— Фред, вчера вечером кто-то едва не подстрелил на лужайке Луизу и Джерико, — сказал Артур. — Зная твою склонность к определенным играм и развлечениям, мы решили, что ты просто вознамерился размяться перед стрельбой по мишеням.

Фред посмотрел на зятя с выражением задумчивой ненависти во взгляде.

— Я много тебе должен, Артур, а теперь мой долг еще больше возрос.

— Где угодно, когда угодно, — с ухмылкой сказал Артур. — Все, что мне нужно, это найти повод разорвать тебя на части — кусочек за кусочком.

— Прекратите оба! — резко вмешалась Алисия. — Ты, Артур, вместе с Уолтером, делаете из мухи слона. Никто на самом деле не пострадал. Стрельба по окрестностям была конечно же беспечной и безответственной забавой. О твоем увлечении ночной стрельбой все знают. Поэтому я не считаю таким уж нелогичным предположение Артура и Уолтера о том, что этим человеком мог быть ты. Но ведь ты играл в бридж в городе, не так ли?

Фред глубоко вздохнул:

— Да, мама.

— Д-докажи это! — настаивал Уолтер.

— Уолтер, пожалуйста, успокойся. Никому нет никакой необходимости что-то доказывать. Я спрашиваю вас всех, просто и напрямую, имеет ли кто-то из вас отношение к стрельбе?

Ответа не последовало. Оглянувшись, Джерико увидел, что из буфетной безмолвно вышел старый Берт и принялся наблюдать за всем своими маленькими, черными птичьими глазами.

— А тогда так, — сказала Алисия. — Давайте прекратим все разговоры на эту тему.

— Но если это не был ни один из нас, как вы все это объясните, миссис Пелхам? — спросил Джерико.

Ее серые глаза злобно глянули на него.

— Жестокость, мистер Джерико, является одним из фундаментальных человеческих качеств. Вот уже десять лет люди терзают семью Пелхамов из-за их чайных столиков и шейкеров для коктейлей. Любимой салонной игрой является отгадка, кто из Пелхамов мог убить моего мужа. Нам никогда не дают этого забыть. Никогда! Лукавые взгляды, шепоты из-за угла. Прошлой ночью нам поступило новое напоминание от некоего безответственного стрелка. Вы можете представить, что значат для нас все эти выстрелы из темноты? Какие воспоминания они оживляют? Какой ужас? Кто-то просто придумал все это — какой-то порочный, недисциплинированный подросток из города.

— Значит, это дело для полиции?

— Нет, мистер Джерико. На протяжении многих лет мы научились держать голову высоко и игнорировать все попытки сокрушить наше достоинство или посрамить нашу честь. Если мы публично признаемся в содеянном, мы лишь доставим удовольствие нашим врагам, и все останется как прежде, покуда всех нас не выбросят из этого дома, из этого мира.

— Д-дядя Ф-Фред не м-может доказать, чт-то он играл в бридж! — почти с отчаянием проговорил Уолтер.

— Уолтер! Пожалуйста, уйди отсюда! — сказала Алисия. — Мне уже надоели эти разговоры. Уходи немедленно!

В глазах парня, когда он уходил, застыли слезы.

— Возможно, теперь вы, мистер Джерико, поймете, почему я не хотела, чтобы вы копались в личной жизни доктора Пелхама. Все это лишь сведет вас с людьми, которые сообщат вам дешевые и безответственные слухи. И никакого портрета в итоге не получится. Поэтому, прошу вас, оставьте нас в покое.

Она несколько секунд пристально смотрела на него, затем повернулась и быстро вышла из комнаты.

Глава 3

На мгновение Алисии Пелхам изменило ее железное самообладание. На мгновение она почувствовала напряжение, неимоверно ожесточившее ее. Она дала ясно понять, почему отгородилась от жизни. Просьба оставить ее в покое казалась вполне искренней, и в ней было трудно отказать. Джерико так и сказал Луизе.

После сцены в столовой они уединились в библиотеке. Луиза принесла туда кофе и села в глубокое кожаное кресло, слегка прикрыв глаза.

— Всегда так оно и было, — с горечью сказала она Джерико. — Вот вроде бы всплывали на поверхность, подбирались к правде, но мать всякий раз умудрялась отправить всех обратно на дно реки, именуемой логикой. И это правда. Мы являемся мишенью для всех разочарованных людей в этой местности.

— А вам никогда не приходила в голову мысль уехать отсюда?

— Приходила. И я уезжала. После развода я несколько лет провела за границей. Но маму сдвинуть с места не удастся никогда. Она всегда говорила, что побег — косвенное признание того, что мы тоже верим в то, что кто-то в семье является убийцей, что гнусные слухи и инсинуации имеют под собой вполне конкретную основу. Это бы стало дурной репутацией для школы, которая носит имя моего отца. Отвергая все это и ни разу не повернув голову в ту сторону, откуда летят тухлые яйца, она почти убедила посторонних.

— Признать ее невиновность — значит проявить немалое мужество, — сказал Джерико.

— Это требует мужества от всех нас, Джерико, разумеется, в том количестве, которое у нас имеется.

— И все же один из вас по-прежнему парализован страхом от того, что правда рано или поздно будет раскрыта, — сказал Джерико, безрадостно улыбнувшись. — Не забывайте, что вчера вечером я тоже был объектом пальбы. Говорю вам со всей определенностью, что человек, устроивший эту стрельбу, десять минут назад был в столовой.

Луиза вздрогнула:

— Но я же наблюдала, Джонни, и не заметила ничего подозрительного.

— Я тоже не заметил. Значит, мы имеем дело с талантливым актером.

— А вы не думаете, что расследованию дела помогло бы, если бы вы прямо сказали им, что стреляли именно в вас?

— У меня было такое чувство, что это признание тоже проигнорируют, — сказал Джерико. — И вы знаете, я понимаю вашу мать. И повторяю это вновь, признавая ее невиновность, — я понимаю ее. Кто-то в ее семье совершил жуткое преступление. Какое-то время она, возможно, пыталась добраться до истины. Когда же эти попытки завершились провалом, она просто решила вести прежнюю жизнь. Вы не можете осуждать всех детей за проступок одного из них. Она научилась жить со всеми вами вместе. Научилась также жить вместе со своими подозрениями. И с теми подозрениями, которые проявляет по отношению к ней местное окружение. Она может терпеть все это, мириться с ним, но ей невыносима мысль о том, что все это начнется сначала. И я предупредил ее об этом.

— Так что же, Джонни, вы намерены предпринять?

Джерико с силой стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

— Ни один из вас не находится в безопасности, — сказал он. — Давайте представим, что кто-то случайно дознается до правды, и тогда снайпер повернет свое оружие в другую сторону. Например, в вашу. Ведь это вы привели меня сюда. Согласитесь, Луиза, что правда вам по большому счету и не нужна. Но она где-то лежит, и незнакомец вроде меня, разыскивающий ее, может представлять опасность. На поверхности может оказаться любой из вас. Я лично не могу исключить вас из списка подозреваемых только лишь из-за ваших вежливых извинений по поводу внезапно возникшего убийцы. Мы выследили его и схватили за хвост. Там, в столовой, я мог бы сказать и больше, но я ограничился лишь предупреждением. Да и потом, у меня пока нет достаточных аргументов. Некуда пока продвигаться.

— Джонни, мне страшно.

— Мне, честно говоря, тоже. Так, а теперь скажите мне, кто присутствует сейчас здесь из тех людей, кто принимал первоначальное участие в расследовании того убийства?

Луиза нахмурилась:

— Капитана местной конной полиции недавно перевели — наверное, мы сможем его отыскать. Паркер Уэйн прошлым летом скончался от сердечного приступа. Там работали частные детективы. Семейный адвокат, судья Бекет, был конечно же на нашей стороне, но, как мне представляется, он знаком с подоплекой этого дела не более, чем кто-либо другой. Он живет в городе.

— Он не согласится поговорить со мной?

— Я спрошу его. Здесь, в Фэйерчайлде, он был ближайшим другом отца. И он знает о вас. Он один из попечителей, с которым я говорила о портрете.

— Мне бы хотелось встретиться с ним, — сказал Джерико.

Судья Тимоти Бекет вырос в Фэйерчайлде. Сейчас, на седьмом десятке лет, он оставался подтянутым, моложавым и обаятельным, хотя никаких особых усилий к тому не прилагал. Почти все жители Фэйерчайлда называли его просто Тим. Он по-прежнему превосходно играл в теннис. Как и его покойный друг, Фредерик Джордж Пелхам, он очень заботился о своем физическом состоянии. В общении с людьми был прост, обходителен, остроумен. В трудные для Пелхамов времена Тим Бекет всегда поддерживал семью. Именно его поддержка позволила им пережить трагедию.

Бекет поприветствовал Джерико с теплотой и энтузиазмом.

— Не могу выразить вам своего удовлетворения, мистер Джерико, когда Луиза сообщила мне, что вы собираетесь написать портрет Старика. Она также сказала мне, что вы хотели бы поговорить с людьми, которые его знали, и я буду счастлив сообщить вам все, что знаю. Мы со Стариком были очень близки, даже несмотря на то, что он был на пятнадцать лет старше меня. За несколько часов до смерти он разгромил меня в теннис как какого-нибудь сопляка. И это в семьдесят лет! — Он жестом указал на коричневое кожаное кресло. — Пожалуйста, устраивайтесь. Только позвольте мне начать рассказывать о Фредерике Джордже Пелхаме, и я заговорю вас до смерти.

— Боюсь, судья Бекет, — сказал Джерико, — что обстоятельства приняли неприятный оборот. — Он уселся в кресло и вытянул свои длинные ноги. — Я хотел бы сообщить вам некую конфиденциальную информацию.

Легкая тень скользнула по симпатичному загорелому лицу Бекета.

— До вас дошли какие-то слухи? — спросил он.

— Да, сэр, но дело не в этом. Я могу рассчитывать на то, что наш разговор останется между нами?

— Разумеется, — ответил Бекет. — Но вы также понимаете, что, будучи адвокатом Пелхамов, я не в праве обсуждать некоторые вопросы.

— Я это понимаю. Но я хотел бы рассказать вам нечто о том, что произошло прошлой ночью.

Вкратце Джерико поведал судье о встрече со снайпером.

Бекет выслушал его, причем из его глаз исчезло обычное насмешливое выражение. Он уже слышал о только что закончившемся семейном совещании.

— Вы не можете ошибаться в этом вопросе, мистер Джерико? Ведь это действительно мог быть несчастный случай, неосторожный выстрел.

— Не мог. Каждый из этих выстрелов миновал меня не более чем на несколько дюймов. Стой я на месте или передвигайся, они бы преследовали меня. Судья Бекет, это было красноречивое предупреждение мне: хватит копаться в этом деле. Миссис Пелхам тоже предложила мне прекратить заниматься этим делом.

— Ну конечно. Бедная Алисия.

— Я лично не считаю, что это были мальчишки, решившие пострелять лягушек, или какие-то недисциплинированные подростки, которым вот так захотелось подразнить семью.

— Я тоже так не думаю, — сказал Бекет. — И вы здесь, как я понимаю, для того, чтобы спросить моего совета, что вам делать дальше?

— Нет, сэр. Не совсем так. Я приму любой совет, кроме одного. Я не намерен поворачиваться спиной к этому делу и уходить от него. Этого, кстати, не позволят ни мое любопытство, ни моя злость.

— Но ведь это же совершенно не ваше дело, мистер Джерико.

— После вчерашнего вечера оно стало таковым, сэр. Это ружье будет целиться мне в спину на протяжении всей моей жизни. Подобное положение меня никак не устраивает. Мне потребуется помощь, но если я не найду ее, то пойду и один.

Бекет поднялся из своего кресла, подошел к одному из окон, долго смотрел на трехрядное шоссе — гордость Фэйерчайлда, — позвенел монетами в кармане, наконец заговорил:

— Мне кажется, я знаю, чего именно вы ждете от меня. Я потратил десять лет на то, чтобы помочь Алисии и семье пережить прошлое. Вы хотите, чтобы я помог вам вновь всколыхнуть эту проблему?

— Правда, судья Бекет, которую пока так и не отыскали, лежит где-то на поверхности. И убийца тоже не стал бы стрелять в меня, не будь он уверен в том, что я могу наткнуться на эту правду. Но если бы я мог наткнуться на нее, то это же мог бы сделать и кто-то еще. Поэтому мы знаем, что убийца лишь выжидал и наблюдал все это время. И я отнюдь не единственный, кто в опасности. Любой, кто способен нанести по нему удар — если ему удастся сделать это, — окажется на линии огня.

— Но ведь подобными делами должна заниматься полиция?

— Безусловно, но мне лично полицейская логика представляется так: не смогли схватить преступника, так надо спрятать его, да поосновательней. Чего бы мне хотелось, судья Бекет, так это вернуться к старому делу. Полиция уже сделала все что смогла. Может, свежий взгляд чему-то поможет… — Он пожал своими широкими плечами.

Бекет отошел от окна.

— Ни одному из нас не доставит вреда, если мы просто поговорим, — сказал он. — После этого мы решим, что делать дальше. Я к вашим услугам, мистер Джерико.

Джерико наклонился вперед.

— Мотив, — сказал он. — Почему, вы считаете, был убит доктор Пелхам? — Бекет медленно покачал головой. — Деньги, которые, как известно, лежат в основе большинства преступлений, в данном случае роли не играли. Старик задолго до смерти переписал все свое имущество на Алисию и детей. Так что они уже получали то, что им причиталось.

— Не думаю, судья Бекет, что соглашусь с вашим утверждением, будто в основе большинства убийств лежат деньги. При этом я не говорю об убийствах, являющихся последствием других преступлений, типа ограбления.

Тим Бекет просмотрел содержимое нескольких зеленых выдвижных ящиков, располагавшихся в углу его кабинета. Вид у него был усталый.

— Я не уголовный адвокат, мистер Джерико. В основном я занимаюсь делами, связанными с недвижимостью. Я составляю завещания для живых и стараюсь сделать все, чтобы после кончины богатого родственника их желания осуществились. Кстати, вас сильно удивит, если я скажу, что часто вижу кошмары? Те самые кошмары, которые порождены гнетущими сомнениями, будто некий друг или просто клиент скончались не от тех причин, которые указаны в их свидетельствах о смерти. Старые мужчина или женщина падают с лестницы и в итоге умирают. Это естественно? Возможно. В середине ночи человеку делают неправильный укол. Подобное возможно? Вероятно. В подобных делах, мистер Джерико, содержатся десятки вопросов. И в каждом деле, где подозрения оправдываются, мотивом оказываются деньги. Я с некоторым облегчением отмечаю отсутствие этого мотива в деле Старика. Дом его пребывал в полном порядке. От его смерти никто бы ничего не выгадал. Но вас ведь не интересуют дискуссии на философские темы, правильно? «Каков был мотив?» — спросили вы. Отсутствие мотива подставляло под удар всех, кто занимался этим расследованием. В том же самом кресле, где сидите сейчас вы, мистер Джерико, сидели и полицейские, и частные детективы, и все они задавали те же самые вопросы. И никто из них не предложил ничего разумного.

— И все же по меньшей мере два члена семьи в беседах со мной не выразили большой и пылкой любви к доктору Пелхаму.

Бекет рассмеялся:

— Вы разговаривали с Фредом и Артуром. Вы видели двух маленьких мальчиков, которые изображают из себя взрослых, как только отец поворачивается к ним спиной. Так вот, уверяю вас, что, когда Старик был еще жив, они вели себя с ним с подчеркнутой почтительностью.

— Послушайте, господин судья, а почему бы вам не рассказать мне вашу версию случившегося?

Бекет медленно кивнул, но начал не сразу.

— Видите ли, мистер Джерико, моя официальная позиция и мое личное желание заключались в том, чтобы оберегать и умиротворять семью моего старого друга. Я всегда искал способы защитить их, а не высказывать какие-то обвинения. Тем не менее мне довелось быть в курсе большинства подозрений и обвинений, поэтому я в состоянии рассказать о них не меньше чем любой другой.

Он помолчал, сомкнув кончики пальцев, после чего продолжил:

— Как я уже говорил вам, мистер Джерико, в тот последний день жизни Старика я играл с ним в теннис. Он был в прекрасном настроении и постоянно подтрунивал над моей неспособностью принять его подачу. Для семидесятилетнего человека он был в прекрасной форме. Разумеется, он уже не мог передвигаться по корту с той же скоростью, которой обладал в годы расцвета, но мяч принимал отменно и мог нанести мощный ответный удар. Он мог так загонять вас по корту, что вам оставалось только отбиваться. А выигрывать он любил. И еще он любил лето и солнечную погоду. Я говорю вам это только для того, чтобы подчеркнуть: у него не было никаких оснований для серьезных тревог или волнений. Где-то примерно в пять часов того дня мы с ним распрощались. Примерно в два часа ночи меня разбудил телефонный звонок. Звонила Алисия Пелхам. По холодным, тщательно контролируемым интонациям ее голоса я понял, что случилось нечто страшное. «Фредерика убили, — сказала она. — Вы нам нужны, Тим».

Я так и не успел расспросить ее ни о чем, потому что она повесила трубку. Одевшись, я сломя голову помчался в школу. Там уже были люди из полиции штата. Я довольно неплохо знал их начальника, капитана Хаггерти. В маленьком городе, мистер Джерико, почти все всех хорошо знают. Он вкратце рассказал мне все то, что знал сам. Берт Уолкер — вы его, конечно, уже встречали? — совершал свой ночной обход территории и обнаружил Старика в его кабинете с пулей, попавшей прямо между глаз. Берт побежал в «Манс» за помощью, а Луиза и Джорджиана пошли к телу отца. Потом Берт вызвал доктора Линча и полицию. После этого разбудили Алисию и рассказали ей о случившемся. Как сказал мне Хаггерти, вся семья, включая обоих зятьев и маленького Уолтера, которому в ту пору было восемь лет, находилась в доме.

Разумеется, я столкнулся со сценами глубокого горя и истерики. Только Алисия казалась высеченной из мрамора — сдержанная, она позаботилась о том, чтобы полиции и другим доставили достаточно кофе и сандвичей. Уже в ту ночь, мистер Джерико, вскрылись некоторые факты. — Бекет стал загибать пальцы. — Старика застрелили через раскрытое окно его кабинета с расстояния примерно в пятьдесят ярдов. Выстрела никто не слышал. Когда Берт обнаружил его, он был уже мертв, хотя и не более двух часов. Где-то вскоре после полуночи во время очередного обхода территории Берт видел его в полном здравии. Однако не было никаких оснований сузить этот промежуток времени — оставалось полагаться только на «вскоре после полуночи и до половины второго». По части алиби возникли проблемы. Предполагается, что вся семья отошла ко сну, но только Луиза и Дрю Стивенс занимали одну комнату. Луиза подтвердила алиби Дрю, но сам этот бедный малый спал как убитый и не мог твердо сказать, покидала она спальню или нет.

В глазах Бекета промелькнули искорки юмора.

— Дрю так и не смог смириться со случившимся. Ну в самом деле, так и не узнать наверняка, переспала его любимая Луиза еще с кем-то или нет.

Юмор из голоса Бекета исчез.

— Короче, убедительного алиби не было ни у кого. Вас может удивить, почему все внимание сразу же было обращено на семью — определенно любящую семью. Вы бы, наверное, подумали, что первым делом надо было заподозрить какого-то заезжего незнакомца. Но там была еще собака. Колли по кличке Принц. В общем-то ее считали школьной собакой, но на самом деле это была тень Старика. Когда тот играл в теннис, пес лежал рядом с кортом. Когда семья упражнялась в стрельбе, Принц спал у кромки стрельбища. И в плавание на яхте тоже отправлялся вместе со Стариком и маленьким Уолтером. А когда Старик работал у себя в кабинете, Принц спал на ступеньках зала заседаний. Следует признать, что он действительно был принцем среди других собак в округе. Если бы ночью на территорию зашел какой-то чужак, яростный лай Принца услышали бы во всем лагере. В ту ночь Принц спал как убитый. Стрельба его бы не побеспокоила — только чужой человек. А он не встревожился. Возможно, мистер Джерико, я уделяю слишком много внимания поведению Принца или отсутствию нетипичных элементов в его поведении, но местные люди придают им значение. Они знают собак и считают их поведение более предсказуемым, чем у людей. Собака, которая любила всю семью, автоматически выводится ими из-под всякого подозрения.

Так, если продолжать, то следует сказать, что оружие так и не было идентифицировано. Я специально употребил это слово — идентифицировано, — поскольку, как вам известно, на территории лагеря имеется несколько десятков ружей. Они провели массу баллистических экспертиз, но так и не смогли установить, из какого именно всадили пулю промеж глаз Старика. Существует и список оружия, принадлежащего школе, — ни одна единица не была утеряна. Все шкафы с оружием в «Мансе» полны, а ни одно постороннее ружье так и не было обнаружено.

Все это, по вашему мнению, уводит нас от мысли о причастности семьи. Но ведь понадобилось несколько дней, чтобы провести баллистические экспертизы и прочие исследования. А ведь только этим дело не ограничивалось. В кабинете Старика находился сейф, и предназначался он не для хранения школьных документов или деловых записей. Я слышал, что Старик называл его «хранилищем своих грехов» — в шутку, конечно. Не сочту это за тщеславие, но он, возможно, не исключал, что настанет такой день, когда кому-то захочется написать его биографию. Возможно, он даже собирался сам сделать это на закате дней. В годы Первой мировой войны он был знаком и общался с такими людьми, как Ллойд Джордж, Биркенхэд, Китчнер, Джеллико, и другими. В этом сейфе, как я предполагаю, находились письма от известных людей, вырезки, фотографии, записи — личные заметки о богатой событиями жизни. Было также известно, что он ведет дневник. Полиция предполагала, что дневник этот может указать на какую-то ссору, ожесточившиеся отношения, и это подскажет им, в каком направлении вести расследование. Они потребовали, чтобы сейф был открыт. Комбинация цифр кода, равно как и другие личные документы, содержалась в завещании Старика, которое теперь находится в моем кабинете. Как душеприказчик я имею инструкции на этот счет. В случае смерти Старика мне предстояло открыть сейф, исследовать его содержимое, уничтожить то, что, на мой счет, не предназначалось для глаз общественности, а остальное передать Алисии.

— Странно, что ей не дали указаний на тот счет, что следует сохранить, а что нет, — заметил Джерико.

Бекет пожал плечами:

— Старик лишь дал мне понять, что там имелись письма, записи, имеющие отношение к живым людям. Он хотел, чтобы я высказал ему собственное мнение относительно того, какую пользу или, напротив, вред они могут принести, если окажутся в порочных руках. Было достигнуто соглашение — и Алисия его поддержала, — что я должен обследовать содержание сейфа и передать полиции все, что может представить для нее пользу. Я вскрыл сейф — он оказался пустым.

— Может, Старик перенес документы в другое место?

— Ничего из того, мистер Джерико, что раньше находилось в сейфе, мы нигде не нашли. Я знаю, что там имелись письма, в том числе исторической ценности. Ни малейшего присутствия оных. Я лично предполагаю, что кто-то вскрыл сейф и изъял все его содержимое. Скорее всего, сейф открыли после того, как Старик был убит, — вот тогда все и стащили. Там, на месте, было слишком рискованно, да и времени недостаточно, чтобы внимательно осмотреть все бумаги.

— А отпечатки пальцев?

— Никаких. За исключением моих. Сейф был заперт, пока я сам не вскрыл его под надзором полиции.

— А следов взлома не обнаружили?

— Нет, хотя Старик утверждал, что только он и я знаем комбинацию цифр.

— Он ее где-нибудь записал?

— Если и так, то мы нигде не нашли никакой записи.

— Вот вам и мотив! — сказал Джерико. — Содержимое сейфа.

— История человеческой жизни, — сказал Бекет.

— И когда я начал копаться в этой истории, то получил предупреждение не делать этого, иначе меня ждет судьба Старика. Так что же было дальше?

— Люди, занимавшиеся расследованием, придерживались вашей точки зрения, мистер Джерико. Биография доктора Пелхама была исследована скрупулезно. Но ничто не указало на какую-то конкретную личность.

— А наш стрелок не забеспокоился?

— Нет.

— Получается, в то время расследование не представляло для него опасности, а сейчас он вдруг перепугался. Есть у вас какие-нибудь соображения по поводу этой трансформации?

— А это имеет какое-то значение?

— Имеет, — нахмурившись, проговорил Джерико. — Потому что я случайно раскопал что-то, что заставило снайпера насторожиться, но я сам, черт побери, не знаю что! Один необычный факт, который я обнаружил, это наследство, полученное от леди Чиллингем, а это уже вопрос общественного звучания. Как вы считаете, они обменивались любовными письмами?

— Этот вопрос рассматривался в суде, — сказал Бекет. — Но это такая долгая история, мистер Джерико, да и интересовать она могла, в сущности, одну лишь Алисию. Леди Чиллингем умерла в тысяча девятьсот двадцать восьмом. После этого никаких писем, естественно, быть не могло. Что ж, через двадцать семь лет после того, как, возможно, было написано последнее письмо, Алисии приходит в голову мысль убить своего мужа, чтобы завладеть этими письмами? Это просто лишено всякого смысла. Он бы никогда не предал их огласке, а я уничтожил бы их после его смерти — если бы они существовали. Да и потом, подобное поведение свойственно скорее истеричным натурам, а Алисия всегда была в высшей степени организованной и контролирующей себя женщиной.

— Но ее допрашивали?

— Бессчетное количество раз. И всех остальных тоже. Жизнь всех этих людей просто вывернулась наизнанку. Полиция думала, что доктор Пелхам мог иметь какую-то криминальную информацию в отношении кого-то из членов семьи, вероятнее всего Артура или Дрю Стивенса. В результате расследования оба оказались абсолютно чисты. Тот же результат был получен и в отношении Джорджианы и Луизы: ни малейшей тени подозрения. Ссоры? Да. Разногласия? Да. Но никаких преступных улик в этих бумагах просто быть не могло, поскольку никто из этих людей не совершал преступления и даже не был косвенно замешан в нем.

— Есть еще одна возможность, мистер Бекет. Могли существовать улики преступления, которое совершил сам Старик?

— Но ведь он не сам стрелял в себя, мистер Джерико.

— А предположим, что он собирался признаться в чем-то и кому-то из членов семьи показалась невыносимой сама мысль о том бесчестии, которое последует за подобным признанием? Вы сказали, что он называл свой сейф «хранилищем своих грехов»?

— Он конечно же шутил. Вся его жизнь была на людях — и как священника, и как директора школы. Для человека, находящегося в его положении, было бы практически невозможно утаить от общественности нечто подобное. Мы уже проехались по всем этим улицам, мистер Джерико, и вернулись с пустыми руками.

Джерико нервно заерзал в своем кресле.

— Два человека знали доктора на протяжении большей части его жизни, — сказал он. — В двадцать первом или двадцать втором году он женился на Алисии Тотрой. Берт Уолкер повстречался с ним в пятнадцатом и потом почти всю жизнь провел вместе со Стариком. Был некоторый временной промежуток между окончанием войны и тем, когда Старик, теперь уже женатый человек, вернулся в двадцать втором в Лондон. Алисия и Берт должны знать его как облупленного. У них нет никаких предположений?

— По крайней мере, они их не высказали, — ответил Бекет. — Привязанность Берта к Старику всегда была очень эмоциональной и глубокой. Он был просто очарован им. С Алисией сложнее — ее не так просто понять. Но она твердо стояла на его стороне во время того старого скандала с наследством. Временами я ловил себя на мысли, что их взаимоотношения весьма прохладны, но сейчас не могу сказать вам, было ли это из-за какого-то инцидента в их жизни или всего лишь по причине природной холодности Алисии. Берт, естественно, будет все изображать в красках, подчеркивающих достоинства Старика. Алисия, как я предполагаю, постарается придерживаться фактов. Но она весьма реалистично мыслящая женщина и потому станет защищать живых перед мертвыми. После смерти Старика все ее заботы теперь сосредоточились на детях. Да так, собственно, всегда и было.

— А о чем болтали люди? Кого они подозревали?

Бекет рассмеялся.

— Кто платит деньги, тот и заказывает музыку, — сказал он. — Фред Пелхам и Артур Фрост особой популярностью не пользуются. Я думаю, что именно они были первыми кандидатами в подозреваемые. Луиза — это просто огонь. В возбужденном состоянии она способна проявить дикий темперамент. Но большинство людей считают, что если бы она задумала убить Старика, то скорее шлепнула бы его по голове каким-нибудь увесистым фолиантом, а не стала бы хладнокровно и расчетливо расстреливать с расстояния. Джорджиана представляется слишком неудачливым созданием, чтобы принимать ее всерьез. Представить Берта в качестве убийцы значило бы вообразить, как преданный пес бросается на своего хозяина.

Бекет чуть заколебался.

— Был, впрочем, еще один кандидат.

— Алисия?

— Нет. Алисию невозможно представить в качестве подозреваемой. Она слишком хорошо контролирует собственное поведение и смогла бы уладить свои проблемы гораздо более практически и логичным способом.

— Но ведь не Уолтер же, которому тогда было только восемь лет?

— Нет, не Уолтер. Но вы забываете мужа Луизы, Дрю Стивенса.

— Но вы ведь сами сказали, что, по словам Луизы, он крепко спал.

— Жена всегда может создать алиби для своего мужа, — сказал Бекет. — Тогда они еще не были в разводе. О нем даже речь не шла. Показания Луизы о том, что Дрю спал, естественно, создают ему алиби, но они также являются алиби и для нее самой.

— В настоящий момент Дрю Стивенс не представляет для меня никакого интереса, — сказал Джерико. — Я с ним еще не встречался и слышал о нем всего лишь сплетни, дескать, он оказался недостаточно мужественным партнером для Луизы.

— В свое время были некоторые обстоятельства, которые привлекали внимание к личности Дрю, — сказал Бекет как-то смущенно. — Одно время он мне нравился. В год убийства ему было пятьдесят — то есть на восемнадцать лет больше, чем Луизе. Мягкий, в меру остроумный, начитанный мужчина. К сорока годам, когда он влюбился в Луизу и женился на ней, он был уже утвержденным бакалавром. Как я полагаю, его опыт общения с женщинами был минимален, если вообще был таковой. Это был определенно не страстный донжуан. Не было в нем того огня, который мог бы поджечь ее костер. Ее не интересовали его изыскания в том, как повлиять на юные умы, а он не мог подстроиться под роль круглосуточного любовника. Ни физически, ни с точки зрения темперамента это ему не подходило.

— Но я не вижу здесь мотивов для убийства тестя, — заметил Джерико.

— Очевидных мотивов нет. Но еще до того, как Луизе пришла в тогда еще молодую головку мысль выйти замуж за Дрю, считалось, что Старик собирается назначить его заместителем директора школы. И это означало, что в один прекрасный момент Дрю сам окажется в директорском кресле. Я не психиатр, мистер Джерико, но я всегда имел свой взгляд на то, что заставило Луизу выйти замуж за Дрю. Они с отцом были очень близки. Когда Старик отказался взять ее в то лето в поездку по Европе, она была на него страшно сердита. Я всегда считал, что она вышла замуж за Дрю как бы в отместку за ту досаду и стала женой человека, который теперь занял в ее жизни место ее отца, а позднее возглавил бы Пелхам-Холл. Когда доктор Пелхам вернулся из Европы, узнав об увлечении Луизы и Дрю, он тут же назначил своим заместителем доктора Джеймса Инглиша. Возможно, это был своего рода ответный шаг, чтобы отплатить Дрю и Луизе. Для Дрю это оказалось настоящим ударом. Он связывал свое будущее, все свои ожидания с тем, что, казалось, было решенным вопросом. Я думаю, что он подал прошение об отставке, но Луиза отказалась покинуть Пелхам-Холл. Несчастный Стивенс попал в ловушку безмолвной войны между Луизой и ее отцом. Были люди, склонные думать, что Дрю вполне мог обвинять Старика и в своей порушенной карьере и развалившемся браке. Для них это выглядело как вполне убедительный мотив.

— Похоже, что ни одна из дочерей не выбрала удачного мужа, — заметил Джерико. — Вы считаете, что доктор Пелхам в обоих случаях предпринял какие-то меры?

— Я до сих пор не уверен в том, каков мог бы быть оптимальный выбор для Джорджианы, — сказал Бекет. — Вы можете упрекнуть Старика в его убеждении, что для Джорджианы в мире не существовало человека, который мог бы сравниться с ним? Кто знает, возможно, она умышленно выбрала такого, кто не мог с ним сравниться. А она определенно не ходила у Старика в любимицах. Гораздо больше он любил Луизу. Но в отношении Луизы пойдет совсем другой разговор. Старик мог иметь свое представление о ее достоинствах, но если бы нашелся человек, который отвечает ее стандартам, она бы стала его звездой.

— Но таким образом получается, что Старик, желая того или не желая, в общем-то не способствовал счастливой жизни своих детей?

Бекет немного заколебался.

— Во всяком случае, такой цели он перед собой не ставил, — сказал он.

— С Дрю Стивенсом мы покончили, сэр? — спросил Джерико.

— Пожалуй, — сказал Бекет. Казалось, ему хотелось немного заступиться за Стивенса. — Лично я ни на миг не считал его возможным убийцей. Это добрый, разумный и честный человек. Он никогда бы не подумал о насилии как средстве решения своих проблем. Его трагедия в том, что он влюбился не в ту женщину. Ему так и не удалось наладить свои отношения с Луизой. Если я не ошибаюсь, он по сей день предпринимает попытки уговорить ее вернуться к нему.

— Где он сейчас? Где живет?

Бекет покачал головой, кривая ухмылка тронула его губы.

— Здесь же в Фэйерчайлде. После развода с Луизой он оставил преподавательскую деятельность. Он специализировался на истории. Кажется, написал книгу — солидное исследование на тему Войны за независимость. Он работал над ней восемь или даже девять лет. Я десятки раз говорил ему, что он должен уехать отсюда и забыть Луизу. Дрю этого не сделал — а может, просто не мог. Он должен быть рядом с ней, терзать себя тем, что постоянно видит ее.

Джерико убрал остывшую трубку в карман.

— А знаете что, мистер Бекет? Эта семья попросту обречена на страдания, и главной причиной их являлся именно Старик.

— Последнее на земле, чего бы он захотел, так это стать причиной чьего бы то ни было несчастья, — сказал Бекет. — Вся его жизнь была посвящена тому, чтобы помогать людям, а не ранить их.

Покидая кабинет судьи Бекета, Джерико понял, что услышать от кого бы то ни было объективное мнение о докторе Фредерике Джордже Пелхаме-старшем ему не удастся. Проблема заключалась в том, как отсечь правду от пристрастных суждений. От Луизы, Джорджианы, Алисии и старого Берта Уолкера можно было услышать только добрые слова в отношении Старика. От Фреда и Артура — только злые. Судья Бекет определенно находился в первом лагере. Но если копнуть глубже, то не могло ли получиться, что горечь Фреда произрастала из его отчаяния и горя, что он так и не смог добиться той любви, которой так желал? Если бы Старик любил его так, как он этого хотел, возможно, Фред говорил бы о нем только с восхищением. То же самое, пожалуй, можно было бы сказать и об Артуре. И наоборот, вполне возможно, что те, кто открыто выражал к нему свою любовь, могли лишь прикрывать ею глубокую неприязнь.

Джерико вспомнил рассказ одного из своих друзей-психиатров об «уровнях правды» у людей. По его словам, существовал поверхностный уровень, субповерхностный, субсубповерхностный, а потом еще ниже и ниже. Истинная правда оказывалась закопанной так глубоко, что разглядеть ее можно было только при заболевании или глубокой депрессии пациента, ставшими причиной специального психиатрического обследования. «На поверхности, — сказал друг Джерико, — люди такие, какими они хотят быть в глазах окружающих. На первом субповерхностном уровне наблюдательный исследователь может заметить, насколько ложной оказывается поверхностная картина. Но еще глубже таятся невидимые ответы на всевозможные „почему“, движущие силы и истинная правда. Причем слабые люди склонны скрывать эту правду в не меньшей степени, чем это делают сильные люди — скрывать и от самих себя, и от других.

Возможно, самую точную правду о Старике удастся получить только от совершенно чужого ему человека. Выйдя из офиса Бекета, Джерико увидел вывеску над зданием, извещавшую его о том, что это офис «Фэйерчайлд джорнал». Поддавшись первому импульсу, Джерико перешел через дорогу и направился ко входу. Газетчики сидели на первом этаже. Их оказалось четыре или пять человек. Таблички на столах указывали, чем занимается каждый: художник, помощник редактора и сам редактор.

«Джоэл Уитби, редактор» оказался седовласым мужчиной со сдержанным, закаленным годами лицом, проницательными серыми глазами и объемистым животом, что указывало на то, что он не испытывает проблем ни с питанием, ни с напитками. На нем были зеленые очки, которые пятьдесят лет назад являлись торговой маркой газетчика. Джоэл Уитби вполне мог пребывать в этом бизнесе все это время.

Джерико представился.

— Только что закончил знакомиться с предварительными материалами на вас, мистер Джерико, — сказал Уитби. — Вы ведь работаете над портретом мистера Пелхама, не так ли?

— Да.

— Людям это понравится. — Прозвучало это несколько фальшиво. Джерико отчетливо представил себе, как в иной ситуации этот человек сказал бы: «Людям это бы не понравилось». Уитби указал на кресло рядом со своим столом. — Присаживайтесь, сэр. Чем могу быть полезен?

— Скажите, мистер Уитби, десять лет назад вы были редактором «Фэйерчайлд джорнал»?

Уитби хмыкнул:

— И десять лет назад, и еще десять, и добавьте к ним еще десять. Всего сорок один год, сэр. Я, по сути дела, основал это издание. Перебравшись из Нью-Йорка, когда мне еще было только двадцать пять лет, решил заняться другим бизнесом. Приехал сюда и основал этот еженедельник, после чего только этим и занимаюсь. — Он взял из щербатого блюдца, лежащего на столе, сигару и воткнул ее себе в угол рта.

— Вы были близким другом доктора Пелхама?

— На этот вопрос я, пожалуй, отвечу отрицательно. Видите ли, сэр, я довольно сообразительный человек. Когда доктор Пелхам задумал основать здесь школу, я выступал против этого решения. Я знал, что это разрушит город, привлечет в него массу бедных отшельников, породит волну дешевого строительства. Худшей судьбы для Фэйерчайлда я не мог и представить.

— Мне странно слышать это.

— Не удивляюсь, что это так, — с ухмылкой сказал Уитби. — Это показывает, насколько сообразительным я был тогда. Кстати, школу создал Фэйерчайлд. И не было никакого дешевого строительства. Город богател, не превратившись при этом в цирк. В результате того, что здесь появилась школа, мы обрели новую систему водоснабжения, поликлинику, больницу и «Фэйерчайлд джорнал», превратившийся из примитивной однодневной газетенки в издание, которое каждый год получает призы штата. Вот каким умным я оказался, мистер Джерико. Однако доктор Пелхам никогда не прощал меня за те яркие и блистательные статьи, в которых я осуждал идею создания школы. «Простить» — да это звучит так, словно он был взбешен. Он попросту игнорировал меня как какого-то идиота и, пожалуй, был в чем-то прав. Короче, мы так и не стали добрыми приятелями.

Джерико продолжил свои «танцы с песнями», пытаясь уяснить, что же за человек был этот доктор Пелхам.

— Пока что задача оказывается весьма затруднительной. Люди часто говорят то, что вы хотели бы от них услышать, но отнюдь не то, что они чувствуют на самом деле.

— Когда человек умирает, вы должны отставить в стороне все панегирики в его адрес и влезть в самую грязь, скопившуюся на дне водоема, — сказал Уитби.

Джерико ухмыльнулся:

— И вы хотите, чтобы я полез в эту грязь?

Уитби шутливо-угрожающе ткнул пальцем в его сторону.

— Когда Старик умер, я написал про него, пожалуй, лучший некролог — намного превосходящий по качеству десятки других, которые я видел в крупных городских газетах. Но видите ли, мистер Джерико, человек не воспринимается всерьез, если против него никто не выступает. Когда все тебя любят, ты просто не интересен для окружающих. А было немало людей, которые не любили Старика. Некоторые из тех, кого я называю «старыми переселенцами», не любили его за то, что возросли налоги. Но вместе с ними поднялись и объем городского бизнеса, и стоимость ценных бумаг. Однако в маленьких городах огромная масса народа думает не о долларах, а о центах. У нас появились лучшие дороги, лучшее обслуживание, и дома, которые тридцать лет назад стоили десять тысяч, сейчас стоят пятьдесят. Однако возросли и налоги, поэтому нашлись люди, которые стали утверждать, что доктор Пелхам повел Фэйерчайлд по пути к финансовой катастрофе. — Уитби рассмеялся. — В этом городе немало людей, которые выступают против меня лишь потому, что я не поддерживаю демократов. Были и другие, выступавшие против Старика. В городе имеются продуктовые магазины, которые на дух не переносят школьные продукты; есть гараж, который категорически отказывается обслуживать школьные машины и грузовики; есть член городского управления, сын которого окончил школу с такими оценками, что Старик отказался взять его на работу. Впрочем, это лишь мои наблюдения!

— Но если отстраниться от всех этих дел, мистер Уитби, какое мнение у населения Фэйерчайлда сложилось о докторе Пелхаме?

— Мужчины отчасти завидовали ему, — сразу сказал Уитби. — Он был богат, но не заработал этих денег. Они достались ему по случаю. Но у него была личность, подобная неоновой вывеске. Впрочем, возможно, это не вполне удачное сравнение. Он просто источал сияние. Он не стремился затмить им других людей, однако было трудно не почувствовать, что ты сидишь в последнем ряду. А женщины? Когда он оказывался поблизости, у них учащалось дыхание. Мужчинам это обычно не нравится. Когда его убили, все они стали казаться мудрыми и стали высказываться: дескать, всегда догадывались, что на самом деле он отнюдь не такой, каким хотел казаться.

— А женщины?

— Некоторые из них плакали. Церковь на похоронах была заполнена ими.

— Вы бы назвали его дамским угодником?

— О, ни в коем случае. Не могу себе даже представить, как такое пришло вам в голову. Он мог быть очарователен и чаще всего и был таким. Когда вы разговаривали с ним, он слушал с таким видом, словно сказанное вами является самым важным на свете. Но если бы здесь появился хотя бы намек на слух о связи Старика с женщиной, это было бы как взрыв бомбы. Да, были толки про некую даму, которая оставила ему свои деньги, но никто так и не смог сказать ничего толкового, никто.

— Кто был главным подозреваемым в убийстве?

— А кого бы вы сами заподозрили, мистер Джерико. Вероятно, именно того члена семьи, который вам особенно не нравится. Что касается меня, то я достаточно сообразительный малый, чтобы недолюбливать их всех. Поэтому мне надо было подумать.

— И что в итоге?

— Ну, будучи сообразительным малым, я смекнул, что надо быть достаточно смелым человеком, чтобы подстрелить кого-то с пятидесяти ярдов. И сделать это совершенно хладнокровно. К примеру, промахнетесь, а если и попадете, но Старик в последний миг совершит какое-то неожиданное движение — и все рассыпалось, а вас поймали. Территория контролировалась патрулем. Поэтому, будучи сообразительным малым, я задался вопросом: «Кто в семье мог пойти на такое?» Ответ оказался не особенно удовлетворительным, поскольку их было два.

— Два ответа?

Уитби кивнул с умным видом:

— Миссис Пелхам и Луиза. Ни у кого другого не нашлось бы смелости для этого. Но только не цитируйте меня, мистер Джерико. Существует ведь еще закон о клевете.

Окончательный результат разговора Джерико с судьей Бекетом и любителем сигар Джоэлом Уитби привнес весьма мало правды во все это дело. Без конкретных фактов — а их, по сути дела, не существовало — мнение каждого человека об обстоятельствах убийства доктора Пелхама несло на себе эмоциональную окраску. Утверждение Джоэла Уитби о том, что только Алисия Пелхам и Луиза были настолько волевыми личностями, чтобы совершить убийство, оказалось совершенно беспочвенным. Не было ни фактов, ни очевидцев, которые могли бы подтвердить это заявление. Судья Бекет продолжал сражаться за достоинство членов семьи и в итоге убедил самого себя в их полнейшей невиновности. Впрочем, пользы от этого вывода было немного. Ни подтвердить его, ни опровергнуть. Джерико чувствовал, что и судья, и газетчик были достаточно искренни с ним, однако оба оставили его ни с чем.

Теперь стрельба прошлой ночью казалась для Джерико еще более загадочной. Что именно он мог ненароком узнать о жизни убийцы, благополучно скрывавшегося от правосудия в течение десяти лет? И что за информация, ускользнувшая от внимания профессиональных сыщиков десять лет назад, оказалась сейчас настолько важной?

У Джерико было только одно возможное объяснение. Некто находился на грани открытия чего-то такого, что имело отношение к убийству. Но кто это был? О чем могла идти речь? И почему этот человек вознамерился говорить именно с Джерико, не имеющим никакого отношения к семье?

Стоя на жаркой главной улице Фэйерчайлда, Джерико снова почувствовал тот предательский холодок, пробежавший по спине, — как той ночью, когда он повернулся и медленно пошел к дому, подставив снайперу затылок. У него было такое ощущение, что за ним наблюдают и что если его разговоры с Бекетом и Уитби также покажутся снайперу опасными, то он вполне может не дойти до того места, где припаркован его красный «мерседес».

Он глубоко вздохнул и внешне беззаботно шагнул через дорогу к своей машине.

Ничего не произошло.

Джерико медленно развернулся и поехал в сторону Пелхам-Холла. Остановив машину у парадного входа «Манса», он заметил молодого Уолтера, сидевшего на верхних ступеньках. Лицо паренька загорелось, когда он увидел, что Джерико направляется к нему.

— А я д-думал, ч-то вы за-б-были при меня, — сказал он.

— Забыл? — Джерико почувствовал, что непросто будет забыть тот почти садистский восторг, с которым мальчишка пытался вонзить занозу во Фреда Пелхама. С этого момента Джерико стал испытывать к нему особую теплоту.

— Вы х-хотели п-показать мне с-свои картины, — сказал Уолтер. — А я, может, покажу что-то из с-своих.

— Ну что ж, годится, — сказал Джерико. — Может, встретимся в игровой комнате? Я перенесу туда свой товар из машины. А ты принесешь свой.

— С-сейчас?

— А почему бы нет?

Джерико вернулся к «мерседесу» и открыл багажник. У него там лежало полдюжины картин в рамках, мольберт и кое-какие принадлежности для рисования. Навьючив на себя весь этот багаж, он спустился в передний холл и прошел в игровую комнату. Уолтер появился минутой позже. У него тоже было примерно столько же картин, которые он положил на бильярд изображением вниз. Джерико расставил свои картины на полу, прислонив их к южной стене комнаты. Все они представляли часть его последней коллекции, написанной в Миссисипи. На одной из картин было изображено страдальческое лицо негра — именно ее Луиза видела в студии на Джефферсон-Мьюз. Были еще горящая церковь; мрачная толпа белых, медленно надвигавшаяся на негра, который, скрючившийся и объятый ужасом, прижался спиной к стене ветхого барака; краснолицый мужчина, который стоял на бочке и со страстной речью обращался к той же толпе; полицейская собака, которая с яростью пыталась вцепиться в горло очумевшей от страха негритянки; полицейский в форме и с цепью в руке, избивающий белого мальчишку, который прятался от него под сломанным щитом, на котором было написано: «Зарегистрируйся и голосуй».

Уолтер рассматривал картины и облизывался.

— В них ведется рассказ о том, что многие не посчитали бы изящным искусством, — сказал Джерико. — Но я бы поспорил с таким утверждением. Здесь есть и композиция, и баланс, и цвет.

— Я ч-читал о т-таких вещах, — сказал Уолтер, — но н-никогда и пред-дставить себе не мог…

— Да, Уолтер, это жестоко. Окружающая нас жизнь вообще жестокая штука. Даже здесь, в Пелхам-Холле. Солнце сияет, трава зеленеет, озеро голубое и прохладное, кругом прекрасные дома, наводящие на мысль о безопасности, но все это лишь сцена для последующего спектакля жестокости и насилия. И сегодня утром тебя поймали на этом, Уолтер. Ты жаждал крови Фреда.

Парень молчал и продолжал рассматривать картины.

— Если они вызывают у тебя ощущение ужаса, который подступает к нам со всех сторон, то они, пожалуй, удались. А давай посмотрим твои.

— Н-н-ет, — резко проговорил Уолтер.

— Да будет тебе. Ведь все же должно иметь свое начало.

— Пос-сле всего этого они — нич-что.

— Они не могут быть ничем, потому что в них выражено что-то такое, что ты чувствуешь или чувствовал, когда работал над ними.

— И вы не б-будете смеяться над ними?

— Ты же прекрасно знаешь, что не буду.

Парень работал акварелью и пастельными карандашами. Рисунки были сжатыми, маленькими, почти гротескными. Фигуры людей и животных, летающих в космосе, поначалу представлялись совершенно бессмысленными. Джерико это показалось грубой имитацией Шагала. Потом же, присмотревшись, он обнаружил, что на каждом рисунке повторялся образ одного и того же человека — одетого в черное и в такой же черной широкополой шляпе, скрывающей его лицо. Своими габаритами эта фигура, как минимум, вдвое превосходила всех остальных персонажей. На каждом рисунке она возвышалась над остальными, словно рассматривая происходящее внизу.

Джерико пальнул вслепую:

— Твой дед?

Парень кивнул, явно обрадованный тем, что его узнали.

Джерико протянул руку к мольберту. Кусочком угля он набросал копию изображенного на рисунках человека, которая заняла целый лист, но на сей раз на нем не было шляпы и вообще отсутствовало лицо. Он протянул уголек Уолтеру.

— Дорисуй его лицо.

— Я не м-могу. — Но затем резко склонился над листом и нарисовал над головой человека маленький кружок.

— Это что, нимб?

Уолтер снова кивнул и улыбнулся.

— Знаешь, Уолтер, ты вполне способен выражать свои мысли, не прибегая к помощи слов. Сейчас я точно знаю, как ты относился к Старику.

— Мне б-было всего восемь лет, к-когда он умер. Т-трудно вспомнить, к-как он выглядел, но с-свои чувства я п-помню. Он был для меня б-богом.

— Любящим богом или пугающим?

— Оч-чень мудрым, — ответил Уолтер. — Нежным и м-мудрым.

— Для восьмилетнего мальчика осознание мудрости — нечастое явление, — заметил Джерико.

— П-пожалуй, это п-последнее, что я зап-помнил о нем. К-каким же мудрым он был. Я никогда н-не умел скакать на л-лошади. Но мне х-хотелось научиться, чтобы д-доставить радость Артуру, м-моему отцу. Тогда я не з-знал, что мне это п-просто не дано. В тот день р-рождения дед под-дарил мне прекрасного уэльс-ского пони. Вр-роде бы я должен был чувствовать себя счастливым, но к-как-то не получалось. Отец на д-дне рождения так и не появ-вился. Никакого подарка. Д-даже открытки не прислал. К-кажется, я показал, к-как глубоко это меня ранило. Тогда д-дед привел меня в эту комнату.

Беседа развивалась медленно, как-то мучительно.

— Я никогда не разговаривал с тобой о твоем отце, во всяком случае не часто, — сказал Старик Уолтеру. Тот почувствовал себя в чертовски неприятном положении. Он любил деда, но понимал, что тот является врагом Артура. И все же он чувствовал, что находится на стороне Артура, даже несмотря на то, что тот проигнорировал его день рождения.

— Сегодня я совершил ошибку, подарив тебе этого пони, — сказал Старик.

— Но он же мне очень понравился, дедушка! — воскликнул Уолтер. В те годы он еще не заикался.

— Я знаю, — сказал Старик. — Однако я, не подумав, поставил твоего отца в крайне невыгодную ситуацию. — Старик никогда не разговаривал с Уолтером как с ребенком. — Артур никогда не смог бы преподнести тебе аналогичный подарок. Во-первых, как говорится, не по карману, а во-вторых, ему бы показалось унизительным оказаться вторым по части качества преподнесенного тебе подарка.

— Но я не понимаю…

— Именно поэтому я и пригласил тебя сюда. Хотелось бы, чтобы ты увидел и понял. Когда-то, когда меня уже не будет, ты можешь столкнуться с ситуацией, с которой я имею дело в настоящее время. У тебя может появиться дочь. В какой бы ситуации она ни оказалась, ты в любом случае окажешься на ее стороне. Твоя мать конечно же совершила ошибку, выйдя замуж за твоего отца. Однако это не означает, что ты не должен любить его и гордиться им. Мы, Пелхамы, загубили его, сами не желая того. Вместо того чтобы стать союзом, их отношения превратились в войну. И дело здесь не только в твоем отце, и не его вина в том, что он не обладает оружием для ведения такой войны. Просто карты сложились против него. Посмотри на эту историю с пони. Он не мог позволить себе пойти на такие расходы, чтобы купить его тебе. Мне о них раздумывать не приходилось. А надо было бы, потому что если бы я подумал хорошенько, то дал бы ему деньги на этого пони, чтобы именно он подарил его тебе. Это был бы и добрый, и умный поступок. Вместо этого я, как человек, который любит тебя, потому что ты мой внук, решил доставить себе удовольствие и преподнести тебе самый лучший подарок. Вот поэтому сегодня твой отец сидит где-то и разыгрывает свою привычную игру, пытаясь убедить окружающих в том, что он самый очаровательный и великий человек в мире, хотя в глубине души он постоянно испытывает досаду из-за того, что не смог преподнести тебе подарок, сравнимый с моим. Он не привык быть вторым, мальчик, поэтому он тебе вообще ничего не подарил, сделав вид, что вообще забыл о твоем дне рождения. Такой уж он человек, Уолтер, что для него легче представить, что он вообще о тебе забыл, чем знать, что его подарок оказался не самым лучшим.

— Но если бы я знал, что он помнит… — Уолтер едва сдерживал слезы.

— А он помнит, мальчик. Откуда я это знаю? Потому что он осмотрел этого пони по моей просьбе. В конце концов, лучше всего он разбирается именно в лошадях. С моей стороны было вполне естественно обратиться за советом именно к нему, но это же оказался и глупый поступок. Я не оставил ему возможности доставить тебе удовольствие. У твоего отца, мальчик, есть одна большая слабость, но она вполне понятна и простительна. Он должен чувствовать себя лучшим в любом обществе, в любой ситуации. Если этого не происходит, он должен оттуда уйти; любая иная обстановка для него просто непереносима. Он не в состоянии ощущать себя чем-то меньшим, нежели совершенство, и, к сожалению, как и все мы, да поможет ему Бог, он отнюдь не совершенство. Есть одна вещь, которую ты должен знать о нем, мальчик. Он любит тебя. Когда он набросится на тебя сегодня, что, кстати, будет повторяться и впредь, то это было всего лишь из страха показаться менее значительным в твоих глазах. Для него всегда будет проще и безопаснее проявлять полное пренебрежение, чем играть в какой-либо ситуации вторую роль.

Старик мягко улыбнулся, глядя на Уолтера.

— На сегодня у него есть объяснение. Он опоздал на поезд — послал телеграмму, которая так и не была отправлена. Он страдает от жестоких приступов забывчивости. Всю свою жизнь, мальчик, я мечтал о таком дне, когда мы сможем отправить свою повозку к небесам. Твой отец вызвал у меня удивление. Возможно, мы поднимем наши взоры настолько высоко в стремлении достичь недостижимой цели, что вообще лишим себя возможности к действию.

Закончив свой рассказ, Уолтер долго молчал.

— Смеш-шно, — наконец проговорил он, — ч-что человек, о кот-тором отец неизменно отз-зывался с критикой и горечью — я говорю о деде, — был, п-пожалуй, единственным, кто п-полностью понимал его и симпатизировал как н-никто другой.

Джерико посмотрел на угольную зарисовку и поймал себя на мысли, что Старик, возможно, вполне заслуживал этот нимб…

Теплый, ленивый день тянулся к закату, а Джерико ни на шаг не приблизился к разгадке, кто же был этот снайпер. Он собрал массу информации о семье Пелхамов, но она отнюдь не проясняла, куда же следует «прилепить ослиный хвост», как образно выразился Артур. Снайпер был крайне встревожен близостью Джерико к опасной правде.

В тот день вся семья Пелхамов словно испарилась. Луиза оставила записку, в которой сообщала, что совершенно забыла про назначенный визит к парикмахеру. Джорджиана в последний момент решила присоединиться к матери в ее поездке в Литчфилд. Артур занимался своими больными лошадьми на ферме в Блэгдоне. Фред, по словам Артура, не вдаваясь в объяснения, куда-то уехал на своей машине.

Джерико давно уже заметил, что, когда его мыслительный процесс начинает буксовать, самое лучшее — это вернуться к своим картинам, рисункам и заняться работой. Чаще всего бывало так, что где-то в середине работы над очередным полотном в его голове что-то щелкало и затруднительный момент в обдумывании проблемы оказывался преодолен. Это же срабатывало и в противоположном направлении: когда работа над картиной почему-то стопорилась, он отставлял мольберт и переключался на какое-то другое занятие, совершенно не связанное с рисованием. Когда же он позднее возвращался к мольберту, проблема, как правило, оказывалась разрешенной. Его друг-психиатр называл это «работой конструктивного подсознания».

Пообедав с Уолтером холодной говядиной, овощным салатом, сыром и холодным кофе, Джерико собрал свои художественные принадлежности и спустился к эллингу. Уолтер к тому времени уже уплыл на лодке по озеру. Над водой и окружающими холмами зависала голубоватая дымка жары. Да и сами холмы были отчасти скрыты этой пеленой. Панорама была просто прекрасной и не могла не привлечь внимания живописца, однако это оказался один из редких моментов в жизни Джерико, когда он, работая над холстом, занимаясь мольбертом и смешивая краски, не мог найти ничего интригующего в окружавшей его местности. Вместо этого он занялся шутливым копированием Уолтеровых набросков черного Человека-Бога. Он нарисовал его сначала в сплошных синих, потом красных и, наконец, зеленых тонах. У каждой фигуры лица не было, и он вдруг начал закрашивать его белой краской — получалась какая-то знакомая комичная маска, однако приопущенные уголки рта придавали ей некоторые элементы трагедийности.

Фредерик Джордж Пелхам никогда не допустил бы, чтобы его забыли. Яхта Уолтера с ярко-красным парусом выделывала зигзаги по глади озера. В свое время Старик научил Уолтера управлять лодкой, на палубе которой лежал безмерно счастливый, а теперь уже давно покойный Принц. Джерико задавался вопросом: а может, Старик, потерпев неудачу с собственным сыном, решил все начать с начала с Уолтером?

— Если бы красный не был традиционным цветом Мефистофеля, — раздался голос рядом с Джерико, — то я думаю, что выбрал бы его. Зеленый слишком зловещ, а синий излишне эфирный и нереальный.

Джерико обернулся и увидел высокого худощавого мужчину в просторном костюме из легкой ткани, который на легком ветру слегка колыхался на его костлявой фигуре. У него был высокий лоб, что подчеркивала намечающаяся лысина. На глазах очки в тяжелой черной оправе. На губах довольная улыбка, как если бы он только что отпустил маленькую, но изысканную шутку.

— Вы, должно быть, Джон Джерико, — сказал мужчина. — В «Мансе» никого не оказалось. Служанка Джули сказала, что вы наверняка здесь. А я Дрю Стивенс.

Бывший муж Луизы.

— Откуда вы знаете, какого цвета он должен быть? — спросил Джерико, указывая на фигуры на холсте.

— Когда я услышал о портрете, то испытал странное чувство — мне показалось, что лицо должно остаться пустым. Одежда школьного преподавателя, сильные, мощные руки, густые седые волосы. Но никакого лица. Пусть каждый вспомнит его таким, каким знал при жизни.

— Вы догадались, что на рисунках доктор Пелхам?

— Я видел картинки Уолтера, — сказал Стивенс. — Мальчик не вполне отчетливо помнит, каким был Старик. За последние десять лет он выслушал столько версий, что в его памяти все невольно смешалось.

— А как у вас с памятью, мистер Стивенс? Вы можете рассказать мне, каким он был?

— Не думаю, — ответил Стивенс. — Я вижу его судьей — справедливым, но строгим. Вижу его выслушивающим, все взвешивающим — и вынашивающим свое решение. Он мог по-доброму относиться к вам и дать работу, если, по его мнению, вы этого заслуживали.

— Из того, что я слышал, я понял, что он дал вам такую работу, — сказал Джерико. — Сначала пообещал дать ее, а потом отобрал. От досады за то, что вы сошлись с Луизой.

— О, думаю, что это не так, — возразил Стивенс. Голос его звучал спокойно, почти по-философски. — Все дело во времени, когда это происходило, — это, пожалуй, наводит на мысль о какой-то досаде. Даже если бы мы с Луизой не поженились, пока он был в Европе, я думаю, что по возвращении он все равно уволил бы меня. Он все взвешивал, прежде чем на что-то решиться. Я не подходил для этой работы. И мне кажется, что он был прав, как почти всегда. Мне нравилось преподавание. Приятно было наблюдать и помогать мальчикам становиться настоящими мужчинами. Но у меня не было той твердости, которая необходима настоящему руководителю. Он же был жесток. Временами мне казалось, что он платит мне жалованье исключительно из злобы. В общем-то на него это было не похоже, но мне так казалось. Луиза была его любимицей. Не исключаю, что и на меня он набросился всего лишь из-за того, что я украл ее у него. — Стивенс мягко улыбнулся. — Как же человек может ошибаться. Никого и ничего я у него не крал. Она просто использовала меня для того, чтобы сравняться с ним. Я же порхал между ними как мертвый листок. И Луизе тоже не оказал существенной помощи. Старик конечно же был сердит на меня, но уволил не в порыве гнева. Я размышлял на эту тему и пришел к выводу, что Старик уволил меня, поскольку посчитал некомпетентным. — Он покачал головой. — Скажите, мистер Джерико, все люди при первой встрече с вами разговаривают вот так свободно и откровенно? Я пришел сюда для того, чтобы задать вам вопрос, а вместо этого получилось, что только и отвечаю на ваши.

«Философский подход никогда бы не удовлетворил Луизу, — подумал Джерико. — Она хотела жить, а не думать».

— Задавайте свой вопрос, мистер Стивенс.

— Сегодня утром в деревне я столкнулся с Бертом. Он рассказал мне о пальбе, которая была здесь прошлой ночью. Берт уверен в том, что это был именно Фред, который в пьяном угаре вздумал поиграть с вами в свои игры.

— Возможно, этим человеком и был Фред, мистер Стивенс, однако он определенно не был пьян. Слишком хорошо стрелял.

— О, это определенно не был Фред, — согласился Стивенс. — Готов признать это публично и в открытую.

— Это интересно.

— Фреда не всегда поймешь при первой встрече, — сказал Стивенс. — Всегда язвительный, насмехающийся над людьми. И никогда не ясно, какой он на самом деле. Он словно умышленно заставляет вас думать о себе не то, что есть на самом деле. Как если бы ложь о нем была более справедливой, чем правда.

— И какая же это ложь?

— Что он трагичный неудачник. Что до сих пор пытается выбраться из того тупика, в котором оказался в пятнадцатилетнем возрасте. Разумеется, я знал его в ту пору, был классным руководителем здесь, в Пелхам-Холле. Ему никогда не удавалось вырваться из гигантской тени своего отца, да не удалось и по сей день. Я по-прежнему стараюсь помочь ему. Можете представить, чем он занимается в настоящее время? Пишет роман, и получается чертовски неплохо. Я-то знаю, потому что тоже помогаю ему. Он ни одному человеку на свете не скажет об этом — кроме меня, потому что я знаю, сколь реальна его проблема. Видите ли, его отец написал роман, который произвел фурор, возможно, по той лишь причине, что его запретили печатать. Но если Фреду не повезет, а все знают, чем он пытается заниматься, то он еще глубже утонет в трясине своей жизни.

— Так, значит, он писал с вами свои романы, когда кто-то стрелял в меня?

— Да, он писал у меня дома. Обычно он там и работает. В семье он говорит, что отправляется на партию в бридж, а там все думают, что он таким образом прикрывает роман с какой-то женщиной. Но ему предпочтительнее, чтобы они так и думали, нежели знали, чем он занимается в действительности.

— Таким образом, вы можете подтвердить его алиби на прошлую ночь?

Стивенс нахмурился и впервые за все это время ответил уклончиво.

— Своими делами я занимаюсь в дневное время, — сказал он. — Фред приходит ко мне по вечерам, обычно после ужина. Я предоставляю ему свой кабинет. Иногда остаюсь там и читаю или просматриваю вместе с ним его рукопись. Иногда иду в кино, в летний театр в Шероне или к друзьям.

— Значит, прошлой ночью вас с ним не было?

— Нет. Но он был там. Он пришел в тот самый момент, когда я собирался пойти на фильм «Том Джонс». Прекрасный фильм, кстати сказать. Я забежал к каким-то друзьям, чтобы пропустить стаканчик. Примерно в час я уже был дома. Он закончил свою работу и ушел.

— Он мог уйти минут через десять после вас.

— Но он этого не сделал. Там было восемь новых страниц. Но он работает очень медленно, и на них ему потребовалось бы несколько часов.

— Как алиби это выглядит довольно слабо, мистер Стивенс.

— А ему действительно нужно алиби? — спросил тот. — Ведь не совершено никакого преступления. Или что, подключена полиция?

— Полиция не подключена — пока, — сказал Джерико. — Поэтому формально ни в каком алиби он не нуждается. Но оно нужно мне. Что же касается того, совершено преступление или нет, зависит от того, считаете ли вы стрельбу по гостю дома простым развлечением или чем-то еще.

— В общем-то потому-то я сюда и пришел, — сказал Стивенс. — Чтобы выяснить, насколько серьезной была эта пальба.

— Она была серьезной. Меня предупреждали, чтобы я прекратил копаться в истории доктора Пелхама.

— И вы прекратили это дело?

Джерико ухмыльнулся, глядя в лицо бывшего преподавателя и неудачливого мужа.

— Отвечать на этот вопрос было бы небезопасно, мистер Стивенс.

— Вы имеете в виду, что этим снайпером мог быть я? — спросил Стивенс, делая нетерпеливый жест худой рукой. — Так вот, я им не был. Но к этой стрельбе я отношусь достаточно серьезно и хотел бы, чтобы вы последовали моему совету.

— Почему?

— На протяжении десяти лет я ждал, что произойдет нечто подобное. Нам приходится верить в то, что Старика убили за нечто, что он хранил в своем сейфе. Почти наверняка это имело отношение к кому-то из членов семьи. Ну, что-то вроде писем, дневников, фотографий или чего там еще. Но факт остается фактом и может быть расследован. Я всегда был уверен в том, что убийца может вернуться, если кто-либо слишком близко приблизится к тайне — случайно ли или намеренно. Я убеждал Луизу не копаться в этом деле, но она лишь смеялась надо мной. Она вообще высмеивает любые мои предположения. Должен заметить, мистер Джерико, что Луиза по характеру весьма безрассудный человек.

«По меньшей мере импульсивный», — подумал Джерико.

— Она привезла вас сюда, чтобы вы написали портрет, — сказал Стивенс. — И подтолкнула к тому, чтобы изучить прошлое — то, в чем вы нуждались в художественных целях. Впервые за многие годы старое дело снова открылось. И отвечает за это именно Луиза. Поэтому если стрельба действительно являлась предупреждением, то оно было обращено в равной степени к ней, как и к вам, мистер Джерико.

— Во всяком случае, вы не верите в то, что это были мальчишки, которые стреляли по лягушкам у озера?

— О, такую версию могла предложить только Алисия.

Неудовлетворенный муж, похоже, неплохо разбирался в психологии членов семьи.

— Я надеялся, Джерико, что вы отнесетесь серьезно к моим словам, — сказал Стивенс. — Если я стану уговаривать Луизу проявлять повышенную осторожность, это станет для нее как бы сигналом для того, чтобы вести себя с максимальной беспечностью. Я бы не хотел, Джерико, чтобы вас убили из-за давно забытой трагедии, но это ваш выбор, ваш риск заниматься этим делом. Но если это будет угрожать Луизе, то мне придется сражаться и с вами, и с этим снайпером всеми доступными мне средствами. Видите ли, — Стивенс виновато улыбнулся, — даже будучи нежелательным лицом в жизни Луизы, я продолжаю искренне заботиться о ней и обо всем, что с ней происходит.

— Вы предлагаете мне прислушаться к совету Алисии и бросить это дело? — спросил Джерико.

— Если только вы не намерены нанести удар первым. Вы можете предупредить Луизу, но не говоря, что предупреждение исходит от меня?

Джерико задумчиво посмотрел на высокого худого мужчину. Он начал понимать, почему тот вызывал симпатию у судьи Бекета.

— Одна из главных причин, почему я пришел сюда, это желание помочь Луизе, — сказал он. — Я подумал, что ответы позволят ей избавиться от этой вечно оборонительной позиции и наконец дадут возможность вести нормальную жизнь. Если я сейчас уйду, то все те сомнения, которые мучили ее всю жизнь, так и останутся неразрешенными. Она может не стать той женщиной, которой является в действительности. Так что, возможно, есть смысл рискнуть ответить на кое-какие вопросы. Возможно, в этом есть смысл и для вас, мистер Стивенс. Луиза, освобожденная от долгого напряжения, может посмотреть на вас совсем другими глазами. — Щека Стивенса нервно дернулась. — Соблазнительно, конечно, но крайне маловероятно. Я давно уже расстался с мыслью стать желанным для Луизы. Все, что меня сейчас заботит, это чтобы она была в безопасности и, естественно, счастлива. Вы же утверждаете, что обеих этих целей мне не достичь?

— Ну, что-то вроде этого.

— Да, вы не облегчаете задачу, — сказал Стивенс, мрачно разглядывая рыжеволосую физиономию художника. — Думаю, что вот что должен сказать вам. Полагаю, вы должны сказать Луизе, что я приехал сюда для того, чтобы предупредить ее об опасности. Она наверняка высмеет меня с гневом. После этого, мистер Джерико, я хотел бы, чтобы вы честно рассказали ей обо всем, что думаете. У меня нет никаких надежд предполагать, что именно вы сделаете, но мне хотелось бы, чтобы карты легли на стол перед Луизой. Я надеюсь, что смогу верить вам, если вы скажете, что так и сделаете.

— Я думаю, что она ведет несколько рискованную игру, — сказал Джерико. — И я скажу ей об этом. Но для нее риск все же не столь велик, как для меня. Она — член семьи, и потому причинить ей вред будет гораздо сложнее.

— А так ли это? — с неожиданной горечью спросил Стивенс. — Ведь не сомневались же в убийстве Старика, а он и был олицетворением семьи.

Ужин в «Мансе» в тот вечер выдался не вполне удачным. Не появился никто из мужчин. Артур находился на блэгдонской ферме, заботясь о своих больных лошадях. Фред заявил, что ужинает в городе с одним из своих «партнеров по бриджу», а на самом деле, как смекнул Джерико, отправился к Стивенсу работать над своим романом. Уолтер покинул семейный очаг в обществе служанки Джулии, которую он намеревался сводить в кинотеатр, а затем угостить сандвичами в городе. Алисия и Джорджиана вернулись из поездки в Литчфилд лишь незадолго до ужина. Алисия была неподдельно изумлена, увидев, что Джерико еще не уехал. Она выразила ему свое пожелание, чтобы он расстался с идеей написания портрета, а ее пожелания в этом доме обычно не игнорировались.

Луиза, выглядевшая очаровательно, появилась только к часу коктейля. Джерико только начал рассказывать ей про визит Стивенса, как появились Алисия и Джорджиана. Разговор о Стивенсе можно было продолжить лишь после ужина, когда Алисия и Джорджиана отойдут ко сну. Сам разговор во время ужина был напряженным и каким-то порывистым. Никто не упомянул ночного стрелка.

Джерико и Луиза незаметно перебрались в библиотеку, захватив кофе и бренди. Когда они остались наедине, Луиза с презрением заговорила о Дрю Стивенсе.

— Он использует любой предлог, лишь бы увидеть меня, — сказала она. — Вы думаете, что после того, как я десять лет назад сказала «нет», он поставил точку?

— Он любит вас, — сказал Джерико.

— Он не понимает, что такое любовь! Да, он добрый, вежливый, всегда готовый оказать добрую услугу. Но он понятия не имеет, что значит любить кого-то.

— Он считает, что вы в опасности. И хотел, чтобы я предупредил вас об этом.

— А между тем сидит и ждет на своем белом крылатом коне, надеясь, что ему еще удастся сыграть роль героя. Джонни, давайте забудем о нем.

— Я пообещал, что передам вам его предостережение. Равно как и то, что я думаю по этому поводу. Так вот, я скажу: я считаю, что вы действительно находитесь в некоторой опасности.

— А вы, Джонни? Вы в полной безопасности?

— Нет.

По ее щекам пробежала темная тень румянца.

— Может, мы совершили ошибку, вообще начав все это? Возможно, я все это осознавала с самого начала, но была слишком неловкой, чтобы донести это до других. В тот первый день, когда мы встретились в галерее, вы ведь почувствовали то же, что и я, так ведь? Вы станете отрицать, что я вам понравилась? Иначе зачем же вы пригласили меня в свою студию?

— Вы мне очень понравились, — сказал Джерико.

— Не можем ли мы вернуться к тем временам и начать все сначала?

— Нет. Не сейчас. И вообще.

— Джонни, Джонни, Джонни! Я просто не понимаю. Мы мужчина и женщина, и желаем одного и того же.

— Думаю, что это все же не так, — мягко проговорил Джерико. — Вам нужно подтверждение в том, что вы женщина. Я же не нуждаюсь в доказательствах того, что я мужчина. Клинический случай. Вы становитесь пациентом, а я — доктором. Не думаю, чтобы это заняло у нас с вами слишком много времени. — Свою фразу он смягчил улыбкой. — Если это не клинический инцидент, мы остаемся просто мужчиной и женщиной, и вы можете в любой момент сбежать от меня.

Луиза отвернулась:

— У вас есть поразительный дар — заставлять меня чувствовать себя дешевкой.

— Я делаю все возможное, чтобы вы не чувствовали себя дешевкой, — ответил он. — Если нам удастся сделать так, чтобы вы почувствовали себя свободной и захотели бы делать правильные вещи ради правильных целей, то мы сможем договориться. Луиза, вы мне очень нравитесь. Чувство это появилось уже давно. И когда-нибудь наступит этот момент — совершенно естественно и прекрасно, — когда о нем и никаких слов говорить не придется.

— В тот первый день я думала, что он уже наступил, — нетвердым голосом проговорила Луиза.

— Вы упустили одну деталь, Луиза. Чтобы любовный акт принес истинное наслаждение, в нем обязательно должна присутствовать нежность. А она не приходит в считанные секунды. Мы можем заняться этим прямо здесь и сейчас, на этом вот диване, и это снимет с каждого из нас определенную порцию напряжения. Но на следующий день мы почувствуем себя опустошенными, разочарованными и сожалеющими о том, что все это случилось.

— Вам бы надо было вступить в какой-нибудь монашеский орден, — резко проговорила Луиза.

Джерико усмехнулся:

— Когда-нибудь я напомню вам об этом.

Луиза с побледневшим лицом встала со стула.

— Спасибо за лекцию о любви и страсти, — сказала она жестким и холодным тоном, напоминая в эту минуту свою мать. — Мне кажется, что я бы предпочла не проводить остаток вечера с вами, Джонни. Иначе вам может прийти в голову мысль рассказать мне все, что вы знаете о женщинах.

— Да разве кто-то что-то знает о женщинах? — все так же улыбаясь, спросил Джерико. — Мужчин еще можно разделить на какие-то типы, но я никогда не встречал двух похожих женщин. Именно это и делает каждую из вас обворожительной. Именно поэтому каждый мужчина втайне думает, что нашел именно ту, единственную в мире женщину, которая предназначена для него. По этой же причине, в частности, ваш бывший муж не может отвести от вас своих глаз. Вы были, остаетесь и всегда будете единственной для него женщиной.

— У меня, похоже, дар соблазнять не «тех» мужчин и не уметь привлекать тех, кого надо, — сказала Луиза. — Спокойной ночи, Джонни. Завтра я постараюсь проявить к вам доброе сестринское отношение. Сегодня, боюсь, я к этому не способна.

Оставшись один в библиотеке, Джерико уселся в широкое кожаное кресло и принялся методично набивать трубку, после чего раскурил ее. Он досадовал на себя за то, что вел себя с Луизой как напыщенный барин, что не нашел вовремя слов, чтобы сказать, что хочет ее, причем не просто из сиюминутно возникшего желания. Их отношения были гораздо сложнее.

В глубине души возник импульс сейчас же встать, подняться наверх, упаковать свои вещи и бросить всю эту затею с делом Пелхама. За полтора дня он не пришел практически ни к какому результату. Перед глазами маячили черные или белые изображения Старика. Ну хорошо, представим, что он наткнулся на некий секрет, который был сокрыт на протяжении десяти лет и который в конце концов привел к убийству. Освободит ли это Луизу? Облегчит ли жизнь остальных членов семьи? Да, от снайпера он наверняка их спасет, но станет ли их жизнь от этого более благополучной? Не станут ли они, подобно Алисии, с презрением относиться к пришельцу, пожелавшему покопаться в их старом гардеробе? Не сорвет ли это его планы на последующие отношения с Луизой?

Он встал со стула и принялся безостановочно вышагивать по комнате, плотно сжав зубами мундштук трубки. Судья Бекет рассказывал ему о периодически повторяющихся кошмарах, вызванных раздумьями о невыясненных причинах смерти. Джерико задавался вопросом, сможет ли он бросить сейчас это дело и смириться с мыслью о том, что тайна Пелхама так и останется неразрешенной. Неразгаданная загадка будет постоянно маячить перед ним и требовать максимальной концентрации внимания.

Он должен был найти ответ — не для Пелхамов, а в первую очередь для себя самого.

Придя к этому выводу, он услышал ружейный выстрел, донесшийся откуда-то с наружной территории. На мгновение он застыл на месте, после чего по окнам библиотеки скользнули лучи автомобильных фар и послышался звук, обычно сопровождающий столкновение машины с чем-то прочным. Тут же раздался звон разбиваемого стекла.

Где-то закричала женщина.

Джерико бросился к входным дверям и выбежал в лунную ночь. В нескольких метрах от него на подъездной дорожке стояла машина, в каком-то бездумии уставившись фарами в небо.

За спиной Джерико снова раздался женский крик.

Он бросился к машине. Оказалось, что она врезалась в старый вяз, едва ли не въехав на него, отчего фары и светили в небо. Правое переднее колесо продолжало бесцельно вращаться.

Джерико заглянул в кабину и внезапно вздрогнул от увиденного. Руль машины глубоко врезался в грудь Артура Фроста, практически разворотив ее. Разбитое стекло оставило на лице и шее кровавые раны.

Джерико протянул руку мимо разбитого тела Артура и отключил двигатель.

За его спиной снова послышался женский вопль, зовущий Артура, — это была его жена Джорджиана. Она бросилась было к двери машины, но Джерико остановил ее.

— Джорджиана, — спокойно произнес он, удерживая ее порывы, — мы уже ничем не сможем ему помочь.

— Откуда вы знаете? Вы же не врач!

— Джорджиана, вы слышали ружейный выстрел? — Джерико говорил спокойно, но при этом похолодел от гнева. — Вот почему он врезался в дерево. Боюсь, что наш друг снайпер достал его.

Часть третья

Глава 1

Джорджиана, казалось, повисла на руках Джерико. Он удерживал ее, смотря мимо, в ночь. Над входом в «Манс» неожиданно загорелись огни и он увидел Луизу в махровом халате, поспешно направлявшуюся к ним. Лунный свет словно застыл. В комнате Алисии на втором этаже «Манса» по-прежнему горел свет.

Кто-то подошел по лужайке со стороны озера. Это был Уолтер. Ранняя пташка?

Но первой к ним добежала Луиза с побелевшим как мел лицом. Она уставилась на разбитую машину.

— Не смотрите, — резко проговорил Джерико. — Отведите свою сестру в дом и вызовите полицию штата.

— А доктора? — спросила Луиза.

— Он мертв, — ответил Джерико. — Скажите полиции, что, по моему мнению, его подстрелили.

— О Боже! — воскликнула Луиза.

К ним подбежал молодой Уолтер. Джерико не стал останавливать его, когда он бросился к машине. Ему было слышно, как парень тяжело дышит сквозь зубы. Затем Уолтер повернулся и прислонился к машине, как будто ему была нужна поддержка. Джорджиана безразлично взирала на все эти действия, словно не узнавая собственного сына.

— Он был пьян? — спросил Уолтер.

— Он был подстрелен либо напуган выстрелом, — сказал Джерико.

— Мы можем его перенести?

Джерико с любопытством посмотрел на парня — сейчас он не заикался.

— Лучше помоги Луизе отвести мать в дом — скажи ей, что мы должны немедленно вызвать полицию.

Джорджиана вела себя как лунатик, пока сестра и сын вели ее в дом. Оставшись один, Джерико вернулся к машине. Окно со стороны водителя было опущено. Порезы на лице и шее Артура были нанесены осколками лобового стекла. Кровавых ран было так много, что, стоя на расстоянии в несколько футов, было совершенно невозможно сказать, причинены они ружейным выстрелом или чем-то еще. Проломленную грудь прикрывали окровавленные пиджак и рубашка.

Со стороны Эссембли-Холла мелькнул луч фонарика, и через мгновение к Джерико присоединился тяжело дышавший Берт Уолкер.

— Я услышал грохот, — прошептал Берт, глядя на машину. — Я как раз обходил Саут-Холл. Что случилось? Взрыв или еще что-то?

— Вы только это и услышали, Берт? Столкновение?

— А было что-то еще?

Не удивительно, что старый Уолкер не слышал выстрела — оба события произошли с разницей в несколько секунд. Выстрел, удар и скрежет железа — все эти звуки вполне могли слиться в один, если человек находился на достаточном расстоянии.

— Дело в том, Берт, что там стреляли. И я могу утверждать, что его либо подстрелили, либо напугали выстрелом, что и заставило его врезаться в дерево.

— То есть развлечения в стиле прошлого вечера?

— Да, но только без того же счастливого конца.

Берт вернулся в дом, чтобы узнать, чем он может быть полезен семье. Казалось, прошла вечность, пока не появилась первая патрульная машина. На самом деле она подоспела меньше чем через десять минут. Патрульный Коулз дежурил на дороге, когда диспетчер направил его в Пелхам-Холл. С дорожными инцидентами Коулзу уже приходилось иметь дело, и потому он смотрел на Артура с холодным отчуждением знатока.

— Ремень не пристегнут, — сказал он с привычным осуждением. — А ведь это могло бы спасти ему жизнь. Да и скорость на шоссе развил, похоже, приличную. — Он с хмурым видом осмотрел машину. — Шины вроде бы в порядке. Не повезло парню?

— Мне кажется, его подстрелили, — сказал Джерико.

Коулз перевел на него спокойный взгляд.

— Именно так мне об этом и доложили, — сказал он. — Вы осматривали его?

— Нет. Я только наклонился над ним, чтобы выключить зажигание. А к нему вообще не прикасался.

— Так почему же вы считаете, что его пристрелили?

— Непосредственно перед ударом машины я слышал звук выстрела.

Коулз посмотрел в сторону лагеря:

— Вы предполагаете, что могут последовать новые убийства?

— Я ничего не предполагаю, пока доктор не обследует его.

— Где вы сами находились, когда услышали выстрел?

— В доме. В библиотеке.

— После аварии вы были первым на месте происшествия?

— Да.

Коулз достал из кармана блокнот:

— В ожидании сержанта я мог бы записать ваши свидетельские показания. Имя?

— Джон Джерико. Я гость в этом доме.

— Вам раньше приходилось слышать ружейные выстрелы? Вы сможете отличить их от других звуков?

Джерико слабо улыбнулся. Были бунты в Алжире, партизанская война в Сайгоне, выстрелы поверх негритянских голов в Миссисипи.

— Да, я смогу их отличить, — ответил он. При этом он не упомянул, что слышал несколько выстрелов прошлой ночью.

— Я был знаком с Артуром, — сказал Коулз. — Я вырос здесь, в Фэйерчайлде. Был новичком-первогодкой, когда убили доктора Пелхама. Да, у него был длинный язык — я имею в виду Артура. Я всегда догадывался, что его кто-нибудь достанет, хотя не таким способом, конечно.

Он продолжал задавать рутинные вопросы: имя, домашний адрес, профессия, точное время, когда раздался выстрел.

— С часами я не сверялся, — ответил Джерико. — Столкновение произошло сразу после выстрела. Я выбежал сюда. Думаю, что это было минут за десять до того, как к вам поступил звонок.

— Кто мог стрелять? У вас есть какие-нибудь предположения?

— Нет, — ответил Джерико. — Следом за мной сюда пришла жена Артура. Она была в истерике. Сестра и сын отвели ее в дом и вызвали вас. Я подумал, что лучше не уходить отсюда, чтобы никто ничего не трогал.

— Кто-нибудь появлялся здесь помимо миссис Фрост, Уолтера и Луизы Пелхам?

— Да. Берт Уолкер. Он побежал в дом, чтобы при необходимости оказать помощь. В момент столкновения он находился в противоположной части территории. Он утверждает, что не слышал выстрела, однако звук выстрела и грохот удара произошли почти одновременно, так что не удивительно, что они слились для него в один звук.

— Сержант снимет со всех вас официальные показания, — сказал Коулз. — Он должен прибыть с минуты на минуту. Вам нет необходимости оставаться здесь, можете вернуться в дом. Постарайтесь подготовить членов семьи к вопросам сержанта. Это будет непростая ночь для них, если вы правы относительно выстрела. Два убийства в одной семье. — Он пожал плечами.

Подойдя к дому, Джерико увидел Уолтера, стоявшего в дверях. Он определенно наблюдал за происходящим.

— Луиза и бабушка сейчас с моей матерью, — сказал он без намека на заикание. — Как я полагаю, она в шоке. Мы вызвали доктора Линча, но он уже был в пути вместе с полицией. — На бледном лице Уолтера появилось странное недоверчивое выражение. — Вы заметили? — спросил он.

— Слова здесь значения не имеют, — сказал Джерико.

— Слова вылетают сами по себе, — произнес Уолтер. — Не представляю, как такое возможно.

Джерико предпочел не отвечать, но он вспомнил слова самого Уолтера о том, что собирается поступать в Йельский университет, а не в Гарвард, где учились Старик и Фред. «Не с кем соперничать», — сказал тогда Уолтер. Оба отцовских образа в его сознании оказались в могиле. Действительно, теперь — ни одного противника. Слова у него вылетали легко и просто, видимо, под влиянием психического напряжения.

— Уолтер, я думаю, что нет никакого смысла заниматься фантазированием. Кстати, кто-нибудь проинформировал твоего дядю Фреда?

— Мы позвонили людям, с которыми он играет в бридж, но сегодня у них игры нет. Артур всегда считал, что в те дни, когда Фред, по его словам, играет в бридж, на самом деле он встречается с женщиной. Проблема в том, что мы не знаем, кто именно эта женщина.

— Я мог бы найти его, — сказал Джерико.

— Вы знаете, кто она? — Глаза Уолтера загорелись.

— Я знаю, где он может быть, — ответил Джерико. Затем он прошел в библиотеку и нашел в телефонной книге номер Дрю Стивенса. Уолтер стоял в дверях и наблюдал за его действиями. Набрав номер, он некоторое время напрасно ждал ответа.

— Неверное предположение, — сказал Джерико, вешая трубку.

Под окнами скользнули лучи автомобильных фар: прибыла следственная группа в сопровождении доктора.

— Уолтер, они собираются спросить тебя, где ты находился, — сказал Джерико. — А ты должен был находиться в кино.

— Да в общем-то я там и был. Поехал в город, перекусил чизбургером. Когда пришел в кино, выяснилось, что это я уже смотрел. «Том Джонс». Поэтому я туда не пошел. Вернулся назад и стал копаться в своей яхте, когда услышал звук удара.

— А выстрел?

— Я пытался припомнить, слышал ли я его. Не думаю. А если это и было так, то более громкий звук столкновения машины с деревом заставил меня забыть его.

Джерико кивнул. Как и в деле с Бертом, это было вполне возможно. Два звука прозвучали почти одновременно.

— Ты не передашь Луизе, что я хотел бы побеседовать с ней, когда она закончит разговор с матерью? — спросил Джерико.

— Конечно, — ответил Уолтер.

Джерико снова вышел наружу и пошел по подъездной дорожке. К Коулзу присоединились еще четверо полицейских и некто пятый, очевидно, судмедэксперт, который обследовал тело Артура, по-прежнему зажатого рулевым колесом. Коулз представил Джерико сержанту Ригану — плотному, крепко скроенному мужчине с ярко-рыжими волосами, выбивавшимися из-под полицейской фуражки.

— Это Джон Джерико, — сказал Коулз. — Он оказался первым на месте катастрофы. Гость семьи.

Риган кивнул. Все его внимание было приковано к доктору. Наконец доктор Линч отошел от машины и приблизился к ним.

— Никаких вопросов, Дэн, — сказал он сержанту. — Ему выстрелили в висок. Смерть наступила практически мгновенно.

Губы Ригана вытянулись в узкую полоску.

— Похоже, вы были правы, мистер Джерико.

А потом начались часы допросов…

Судья Тимоти Бекет играл в шахматы с близким другом, когда их беседу прервал телефонный звонок. Он встал из-за шахматного столика, явно раздраженный вторжением из внешнего мира. В мозгу его уже почти сформировалась комбинация, обещающая противнику мат в четыре хода. Он надеялся, что идея сохранится, пока он не избавится от звонящего.

Звонила Алисия Пелхам. Холодный, тщательно контролируемый голос заставил подняться редкие волосы на его затылке. Это походило на оживший кошмар.

— Убили Артура, — сказала Алисия. — Вы нам нужны, Тим.

Это были почти те же слова, которые он слышал десять лет назад.

— Алисия! — воскликнул он.

— Его застрелили, когда он вел машину. Полиция штата уже здесь. Пожалуйста, приезжайте, Тим.

— Ну разумеется. Так скоро, как только смогу добраться.

Судье Бекету пришлось отказаться от своей потенциальной победы в этой шахматной партии. Он не стал объяснять другу, почему предпочел сдаться.

— Срочное дело, — только и сказал он.

Однако сразу Тимоти Бекет в «Манс» не поехал. Вместо этого он отправился в свой офис в городе, открыл дверь и включил свет. Потом подошел к стенному сейфу, повернул колесики и распахнул дверцу. Из сейфа он извлек толстый пакет из плотной бумаги, заклеенный скотчем и запечатанный восковой печатью. А потом хмурым взглядом осмотрел надпись на пакете: «Вскрыть только в том случае, если я умру неестественной смертью. Артур Фрост». Датировано было сентябрем 1956 года. Пакет так и пролежал в сейфе Бекета, неприкасаемый и почти забытый.

Бекет вспомнил тот день, когда Артур пришел к нему с этим пакетом. Он тогда еще спросил его, что именно тот понимает под «неестественной смертью».

Артур ухмыльнулся по-своему, криво.

— Судья, я могу упасть с лошади и сломать себе шею. Это будет для меня естественная смерть. И я ежедневно подвергаюсь этому риску. Но если кто-то подложит яд в мой суп или я стану жертвой стрелка, пальнувшего в Старика, я посчитаю это неестественным.

— Артур, вы ждете чего-то подобного? Если это так, не лучше ли обратиться в полицию?

— Нет. После того как они обошлись с делом Старика, у меня уже нет к ним доверия. — Его улыбка стала шире. — Не подумайте, судья, что это посмертное признание. Я не убивал Старика. Открыв этот конверт, вы сами определите, что делать дальше. Мне бы не хотелось умирать, не заплатив по счетам. Вам я, судья, возможно, несимпатичен, но вы же верите в справедливость. И я надеюсь, что вы ее добьетесь.

Судья Бекет глянул на свои наручные часы, после чего перевел взгляд на конверт, где было указано, что он должен быть вскрыт в двенадцать минут десятого двадцать четвертого августа одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. Он отделил ножичком воск, оторвал скотч и извлек содержимое конверта — несколько листов бумаги с машинописным текстом. С некоторым недовольством судья уселся за свой рабочий стол, надел очки и принялся читать.

Пробежав глазами первые строчки, он серьезно нахмурился. Читая документ, он шевелил губами, что-то бормоча себе под нос, и хмурился все сильнее. И вот он дошел до конца. Непослушными пальцами, которые почему-то перестали гнуться, он всунул письмо назад в конверт, потянулся было к телефону, но затем передумал.

— Господи, спаси нас и помилуй! — вслух произнес он.

Он отнес письмо Артура в сейф и снова запер его. Казалось, что его продолжала мучить некая нерешительность. Наконец он снова вернулся к своему столу и уселся в кресло. Взял стоявший на столе диктофон — восковой диск начал вращаться. Заговорил он не сразу, и голос его звучал несколько встревоженно.

— Мисс Келли. Я делаю эту запись двадцать четвертого августа без четверти десять вечера. Если со мной что-то произойдет до встречи с вами завтра утром, достаньте из моего сейфа бумажный конверт с написанным на нем именем Артура Фроста и упоминанием времени, когда я открыл его. Немедленно передайте его окружному прокурору. Это все, мисс Келли. И еще слова благодарности за долгие годы службы, если, конечно, я не смогу высказать вам их лично.

Он опустил диктофон — диск перестал вращаться. Потом перевел взгляд на свою левую руку — кулак был сжат так сильно, что костяшки побелели. Он размял пальцы, чтобы восстановилась нормальная циркуляция крови. Потом заставил себя подняться из кресла, подошел к двери и выключил свет. И медленно пошел к тому месту, где припарковал свою машину.

Десятью минутами позже судья остановился за вереницей машин, скопившихся у «Манса». Он увидел разбитый автомобиль, все так же стоявший вжатым в вяз. Выйдя из машины, он направился к входной двери. Там на страже был полицейский Коулз.

— О, это вы, судья, — сказал он. — Полагаю, что семье вы понадобитесь.

— Фрэнк, вы не сообщите мне, что именно здесь произошло?

— Кто-то выстрелил Артуру в голову, когда он подъезжал к дому. Смерть наступила мгновенно. Машина врезалась в дерево и довершила дело. Но сразила его все же пуля.

— Вы сказали «кто-то»?

— Сержант Риган сейчас беседует в библиотеке с Джерико. Он первым оказался на месте происшествия. Именно он услышал звук выстрела. Это вывело нас на правильный след, однако, насколько мне известно, подозреваемые пока не обнаружены.

— Вы не знаете, где находится миссис Пелхам?

— Я полагаю, у себя в комнате на втором этаже.

— Спасибо, Фрэнк. Передайте Ригану, что я здесь.

— Ну конечно же.

Судья стал медленно подниматься, с трудом передвигая ноги. Десять лет назад он проделал тот же маршрут, подошел к той же двери в конце холла и постучал в нее. Ответил тот же холодный голос.

— Да?

— Алисия, это Тим.

— Пожалуйста, входите.

Она сидела в напряженной позе в кресле и смотрела на залитую лунным светом территорию школы. Она даже не повернула в сторону судьи голову.

— Похоже на то, Тим, что насилие будет сопровождать нас на протяжении всей жизни, — сказала Алисия.

— Мне очень жаль, что все так происходит, — ответил судья.

— И мы опять должны будем через все это пройти — через прошлое и настоящее? Снова отвечать на вопросы репортеров, выслушивать всевозможные слухи, встречаться с подозрительно настроенными полицейскими?

— Боюсь, Алисия, что это так.

— Тим, мы можем на вас рассчитывать?

Когда он не ответил сразу, она впервые посмотрела на него. Было заметно, что он сильно обеспокоен.

— Алисия, девять лет назад Артур оставил мне конверт с документом, который должен был быть вскрыт только в случае его неестественной смерти. После вашего звонка сегодня вечером я вскрыл конверт. Вы не догадываетесь, что было написано в этом документе?

Женщина сидела как статуя, неподвижная в своем кресле. Серые глаза твердо смотрели на адвоката.

— Я догадываюсь, Тим, — наконец произнесла она.

— Бог мой, Алисия!

— Не расстраивайтесь, Тим. В том, что, как я предполагаю, утверждает Артур, нет ни слова правды.

— И вы можете это доказать?

— Сомневаюсь. Но никто не сможет доказать и его правоту.

— А что насчет Берта Уолкера?

— Я совсем забыла про него. Разумеется, он знает правду.

— То есть вашу версию правды?

— Никакой другой версии, Тим, не существует.

— Не уверен, что могу скрыть этот документ от полиции.

— А почему бы нет? Это всего лишь ответный удар разгневанного человека. Живым он причинит вред, а Артуру ничем не поможет. Он мертв.

— Алисия, это вы убили своего мужа?

— Не говорите глупостей, Тим.

— Мой дорогой друг, — сказал судья, — разумеется, вы станете отрицать все обвинения, изложенные в письме Артура. А как насчет Луизы?

— Луиза об этом ничего не знает. Если бы Артур рассказал ей что-нибудь в один из порывов своего отчаяния, она конечно же пришла бы ко мне за разъяснениями. Но этого никогда не было. И вот еще что я хотела бы сказать вам, Тим. Если снайпер, который стрелял в мистера Джерико прошлой ночью, тот же самый человек, который сегодня подстрелил Артура — а мне это кажется очевидным, — то Луизу можно вычеркнуть из списка подозреваемых. Прошлой ночью она была рядом с Джерико, шла вместе с ним. Она просто не может быть этим снайпером. Даже если вы считаете всю нашу семью чем-то вроде корпорации «Убийство инкорпорейтед», то Луизу можете вполне исключить.

— А вас?

— Вы хотите сказать, что я убила собственного мужа, а потом подстрелила Артура, чтобы заткнуть его клеветнический рот? Нет, я не делала ни того, ни другого.

Бекет покачал головой:

— Алисия, я даже не знаю, как поступить.

— А вы ведите себя как друг, а не как формальный законник.

Глава 2

Проведя полчаса в библиотеке в беседе с сержантом Риганом и окружным прокурором, где он дал подробные показания, не утаив ничего, Джерико прошел в главный зал в тот самый момент, когда туда со второго этажа спускался судья Бекет. Судя по виду адвоката, он находился в состоянии транса. Он едва было не столкнулся с Джерико, практически не видя его, пока тот не тряхнул судью за плечо, отчасти вернув к действительности.

— О, это вы, — сказал адвокат.

— Ну, как они там? — спросил Джерико, кивнув наверх.

— Я видел только Алисию, — ответил Бекет. Казалось, что его била дрожь. — Железный самоконтроль, как вы и могли ожидать. — Он заглянул в ясные и жесткие глаза Джерико. — Ну, а вы что здесь накопали?

— Я могу лишь предполагать, что Артур добрался до правды прежде, чем это сделал я.

Уголок рта судьи Бекета тронула судорога.

— У меня есть основания предполагать, что он всегда знал правду об этом деле. Девять лет назад Артур оставил мне запечатанный конверт с письмом, который я должен был вскрыть только в случае его неестественной смерти. И я только что ознакомился с ним.

— Ну и что же в нем было написано, святой отец? — спросил Джерико, когда Бекет умолк.

— Не могу вам сказать, мистер Джерико, пока сам не решу, что с ним делать.

— А чего тут решать? Если он знал правду, то она однозначно укажет на убийцу. Как же вы можете это скрывать?

— Давайте выйдем на свежий воздух, — предложил Бекет, глядя на дверь библиотеки.

Они спустились по ступеням парадного входа. Свет и голоса, доносившиеся со стороны разбитой машины, указывали на манипуляции грузовика, пытавшегося оттянуть ее от дерева, в которое она врезалась. Джерико решил, что судья Бекет не из тех, на которых следует давить, а потому оставил свои вопросы при себе. Адвокат вышел на лужайку, и мужчины пошли по дорожке, освещаемые лучами света из окон дома.

— Я бы хотел задать вам несколько вопросов, Джерико, — сказал Бекет после того, как они несколько минут прошли в полном молчании. — Но только договоримся — вы не станете расспрашивать меня, почему я задаю вам эти вопросы.

— Давайте, спрашивайте.

Вид у Бекета был усталый и старый.

— Прошлой ночью, когда снайпер целился в вас, Джерико, Луиза была с вами?

— Да.

— Все это время?

— Да, она шла рядом со мной точно так же, как мы идем сейчас.

— Она не могла произвести эти выстрелы?

— Разумеется, нет. Она ни на шаг не отходила. К чему вы клоните, черт побери?

— А сегодня ночью? Где она была, когда раздался выстрел?

— Точно сказать не могу, — ответил он. — После обеда мы с Луизой пили кофе в библиотеке. Мы… мы некоторое время поговорили, после чего она решила уйти в свою комнату. Я еще оставался в библиотеке — может, десять — пятнадцать минут. А потом услышал звук выстрела и удар. И выбежал к машине. Где-то за спиной кричала Джорджиана. У меня такое ощущение, что она видела, как все произошло, потому что крик раздался сверху еще до того, как я успел выбежать наружу. Когда я приблизился к машине, она была непосредственно позади меня. Я отвел ее в сторону, чтобы она не приближалась к Артуру. Потом я увидел, как из дома вышла Луиза. Она успела сменить платье, в котором была на обеде, — теперь на ней был какой-то халат. Не могу сказать наверняка, где она была в те пятнадцать минут, но у нее было совсем мало времени на то, чтобы подняться наверх и переодеться.

— В доме все знали, когда Артур должен был вернуться домой? — спросил Бекет.

— Не знаю, сэр. Хотя не думаю. У меня сложилось впечатление, что он уезжал и приезжал, не ставя никого в известность о своих планах.

— То, что вы сказали насчет Джорджианы, наводит на мысль о том, что она ждала его — если она действительно видела момент аварии.

— Я не знаю. Ни за обедом, ни во время моего разговора с Луизой, ни после него, мы об Артуре вообще не упоминали. Но мне кажется, я понимаю, куда вы клоните. Снайпер должен был ожидать возвращения Артура; он был готов к нему.

— Да. Из этого следует, что он знал, когда ждать его. Знал он не только время, когда Артур появится на подъездной дорожке, но и то, откуда можно будет произвести прицельный выстрел.

Джерико остановился и встал перед адвокатом, так что тому тоже пришлось застыть на месте.

— Мне нет необходимости выяснять, почему вы задаете все эти вопросы, сэр, — сказал он. — У вас есть основание подозревать Луизу?

Бекет не ответил и лишь посмотрел мимо Джерико на освещенные окна дома.

— Если это так, — продолжал Джерико, — то тогда мы должны предположить наличие двух снайперов.

— Этого тоже нельзя исключать, — медленно проговорил Бекет.

— И кто, по вашему мнению, является снайпером номер два?

Бекет покачал головой, как человек, испытывающий боль.

— Извините, Джерико, но я не смогу отвечать на эти вопросы, пока не разберусь с собственной совестью. Понимаете, Артур не был вполне надежным человеком. Скорее злобным завистником. То, что изложено в этом документе, может быть чистой воды фальсификацией. Предоставление его на публичное разбирательство закончится катастрофой для некоторых членов семьи.

— Фальсификация или нет, но он ожидал жестокого конца, — мрачно произнес Джерико. — И это заставляет вас отнестись к этому делу со всей серьезностью.

— Я знаю, знаю, — сказал Бекет. — Но думаю сейчас о другом. Есть ли какой-то способ установить сегодняшнего убийцу без того, чтобы придавать огласке письмо Артура? У Ригана есть какие-то улики?

— Насколько мне известно, нет. Старая история. Ни оружия, ни следов стреляющего. Все то же, что произошло десять лет назад, разве что с небольшими вариациями. Нет собаки, иное место, но, как и тогда, никаких улик.

— О мой Бог, — произнес Бекет.

Джерико прищурился:

— Артур или был шантажистом, или шантажировали его самого.

— В прошлые времена он занимался шантажом. Возможно, промышлял им и теперь, — сказал Бекет.

— И он пристрелил Старика, пригрозившего вывести его на чистую воду?

— Нет, если верить его письму. Он прямо признает, что пытался шантажировать доктора Пелхама. Старик послал его к черту. Он предпочел бы сам огласить публике какой-то секрет, а не дожидаться, когда это сделает какой-то вымогатель.

— О каком секрете идет речь?

— Не могу сказать, Джерико, пока сам не решу, что делать. Артур высказал предположение, что один из членов семьи, судьба которого будет предрешена, если раскроется тайна убийства Старика, задумал заставить его замолчать.

— И тогда Артур вознамерился шантажировать убийцу?

— В своем документе девятилетней давности он это отрицает. Но потом, после его написания, вполне мог. Вполне возможно, что он и собирался так поступить, что объясняет его опасения возможной неестественной смерти.

— И он ждал целых девять лет?

— Возможно, нынешние обстоятельства его вынудили.

— Какие обстоятельства?

Бекет посмотрел на Джерико:

— Ваше присутствие здесь. У вас имеется законное основание копаться в прошлом Старика. Возможно, Артур пытался угрожать вам, чтобы сбить со следа.

— Но он этого не делал!

— Возможно, собирался. — Бекет отвернулся. — Джерико, в настоящий момент я не хотел бы обсуждать эту тему. Моя потребность выговориться кому-то столь высока, что я могу сказать лишнее.

— Но и держать секрет в себе не менее опасно, — заметил Джерико.

— Я знаю. И скоро приму решение. Но если со мной что-то случится, то я предусмотрел, чтобы письмо Артура было немедленно доставлено генеральному прокурору штата.

— А стоит так рисковать?

— Я не смогу смотреть на себя в зеркало, если буду знать, что опозорил невинных людей, которые и так достаточно вытерпели за последние десять лет.

— А вы сможете смотреть на себя в зеркало, зная, что из него на вас глядит укрыватель убийцы?

— Возможно, Риган поможет мне в этом деле. Может, он арестует кого-нибудь без моего участия. Джерико, мне надо оставаться самим собой. — Бекет резко развернулся и пошел к припаркованной машине.

Джерико смотрел ему вслед. Где-то в глубине сознания словно эхо звучали слова редактора «Фэйерчайлд джорнал» Джоэля Уитби. «Миссис Пелхам и Луиза, — сказал Уитби. — Ни у кого другого не хватило бы смелости на это».

Идя назад к «Мансу» Джерико увидел машину, ехавшую по подъездной дорожке. Ее остановил полицейский, который только что занимался оттаскиванием разбитой машины от дерева. Минуту спустя вновь прибывший подъехал к «Мансу» и припарковал свой автомобиль позади вереницы служебных машин.

Это был Фред Пелхам. Со смертельно бледным лицом он подошел к Джерико.

— Мне только что сообщили, что случилось, — сказал он.

— Я пытался связаться с вами, — ответил Джерико. — Несколько раз звонил в дом Дрю.

— И с чего это вы подумали, что я могу находиться там?

— Ну, работали над книгой.

— Это вам сам Дрю сказал? — спросил Фред.

— Да.

— Похоже, в наши дни даже друзьям нельзя верить, — с горечью произнес Фред.

— Очень плохо, что вас там не было, — заметил Джерико. — Вам может понадобиться алиби.

— Но я там был, — ответил Фред.

— И Дрю сможет прикрыть вас?

— Его тогда не было. Именно поэтому я не отвечал на телефонные звонки. Я просто знал, что это не ко мне. Мне и в голову не могло прийти, что звонят мне. И я не догадывался, что Дрю рассказал вам обо всем. Сегодня вечером я его не видел. В свое отсутствие он оставляет мне ключи.

— Но вам придется еще ответить на вопросы сержанта Ригана, — заметил Джерико.

— Вы не сказали ему, что думали, будто я находился у Дрю?

— Я никому ничего не сказал, — заявил Джерико. — Мне показалось, что алиби — ваше личное дело. Но учтите, Фред, что оно должно быть действительно надежным.

— Спасибо. Спасибо и за то, что не стали копаться в моей жизни, которая вполне типична для этих мест. А где сейчас Риган?

— В библиотеке.

Фред быстро прошел в дом. Джерико окинул взглядом стоянку машин. За время его разговора с Фредом судья Бекет, видимо, уехал. Во всяком случае, машины его на стоянке не было.

Берт Уолкер сидел за маленьким круглым столом в комнате для прислуги и пил крепкий черный кофе. Он с изумлением взглянул на появившегося в дверях Джерико.

— Еще кофейку не найдется? — спросил Джерико.

— Ну конечно, сэр. — Старый Берт с трудом поднялся со своего стула. Джерико почти что слышал, как хрустят его кости. — Вот, сварил при случае. Джули и Анна, служанки, слишком заняты уборкой своих комнат и боятся спуститься вниз.

Он прошаркал к кухонной плите и налил для Джерико чашку кофе из подогретого кофейника.

— Сахар или сливки, сэр?

— На ваше усмотрение, — ответил Джерико, доставая из кармана трубку и начиная набивать ее.

Чашка подрагивала в пораженной артритом руке Берта.

— Полиция допрашивала вас? — спросил Джерико.

— Сразу после разговора с вами, сэр. Вы же знаете, что я был на территории. Вот они и посчитали, что я мог что-то видеть.

— Присядьте, Берт. Ни к чему лишние формальности.

— Спасибо, сэр.

— А что вы сами думаете на этот счет?

— Ничего не думаю, сэр, — сказал Берт и отвел в сторону свои маленькие черные глаза.

— У меня сложилось впечатление, что вы, Берт, остались здесь после смерти доктора Пелхама затем, чтобы найти его убийцу.

— Это так, сэр. Семье я в общем-то не нужен, но зато Капитану останусь верен всегда. Хотя пытаюсь прислуживать мадам, мисс Луизе и мисс Джорджиане.

— А Фреду?

— Да, конечно, сэр. И Фреду, и Уолтеру.

— Похоже, Артур в ваших услугах уже не нуждается.

— Упокой, Господи, его душу.

— Берт, возможно ли такое, чтобы за десять лет у вас не появилось никаких подозрений о том, кто убил доктора Пелхама?

— Сэр, я уже говорил вам, что со своими подозрениями я ходил вокруг да около и никогда не знал наверняка. Но если хоть одно из этих подозрений подтвердится, я сделаю то, что должен буду сделать.

— И что же это?

— Я убью этого мерзавца, сэр.

— И вы думаете, Берт, что вам это сойдет с рук?

— Сэр, это не имеет для меня значения, пока я не рассчитаюсь за Капитана. — Его тонкие губы напряглись. — Только ради этого я и живу, сэр.

— А события сегодняшнего дня как-то обогатили список ваших подозрений?

— Да, они тоже связаны с Артуром. — Берт коротко и резко рассмеялся. — Он едва не возглавил мой список, сэр.

— Потому что пытался шантажировать доктора Пелхама? — как бы невзначай спросил Джерико.

Ясные маленькие глазки тут же сверкнули в сторону Джерико.

— Сэр, откуда у вас появилась эта идея?

— Давайте договоримся, Берт, что она у меня просто появилась. А вас я искал потому, что, как мне казалось, вы сможете просветить меня в этих делах. Все говорят, что доктор Пелхам рассказывал вам такое, о чем он никогда даже не заикался в семье.

— У Капитана была чистая душа, сэр. Сейчас мертвая, но белая и чистая. Никто не мог иметь против него чего-либо. Но подстрелили именно его, а не какого-то шантажиста.

— Возможно, потому, что Старик угрожал изобличением этому шантажисту?

Берт устало покачал головой:

— Вы просто гадаете, чем я занимался целых десять лет.

— Это не совсем так.

Распухшие суставы рук Берта побелели.

— Вы занимаетесь догадками, сэр, но это ложный путь. В жизни Капитана не было ничего такого, за что его кто-то мог бы упрекнуть.

— Не уверен, что могу сказать то же самое даже о своем лучшем друге, — заметил Джерико.

— Вы еще не достаточно повзрослели, чтобы вот так, день за днем, на протяжении сорока лет наблюдать жизнь своего друга. Уж за эти-то годы можно было бы разглядеть в человеке что-то порочное.

— Расскажите мне, Берт, как получилось, что вы настолько сблизились со Стариком?

Берт достал из кармана сигарету и прикурил ее. Зажатая в одном из уголков его рта, она придавала Берту смешливое выражение, схожее с комиком в музыкальной комедии.

— Была война, сэр, — заговорил он, и сигарета каждый раз подпрыгивала в уголке рта. — Капитан и я всегда называли это «Войной». Возможно, для вас, молодых, которых призвали на вторую, это не имеет особого значения, но для нас та, первая, была «Войной» — с большой буквы. Этим летом будет пятидесятилетняя годовщина, когда мы повстречались с Капитаном. И если не считать первых трех лет, мы с ним больше не расставались. Можно сказать, что формально я был его слугой, но на самом деле мы являлись друзьями.

— Пятьдесят лет. Это получается одна тысяча девятьсот пятнадцатый год.

Берт кивнул:

— За рубеж он отправился с самой первой группой канадских военных. В Канаде его назначили капелланом. Оставался с ними до тех пор, пока американцы в 1917 году не разобрались с ситуацией. Мне был двадцать один год, когда мы повстречались с ним в реабилитационном госпитале в Хантингтоншире. У меня тогда удалили порядочно шрапнели из кишок, да и газа я тоже надышался. Капитан никогда не подчеркивал свою конфессиональную или национальную принадлежность. Все, кому была нужна помощь — будь ты белый или черный, — могли обращаться к нему. Я вспоминаю один вечер, когда он сидел с негром из Южной Африки, а у того была громадная рана в груди. Так он и просидел всю ночь, разговаривая с негром на его наречии. По-голландски, если мне не изменяет память. Капитан всегда имел склонность к языкам. Он мог «парле-ву» как настоящий лягушатник. Мог даже с вандалом каким-то переговорить, причем сделать так, что тот его поймет.

— Он был добрым человеком?

— Для большинства из нас он был воплощением Иисуса Христа, сэр. Однажды ночью скончался один негр — отошел умиротворенный, все время держась за руку Капитана. Он, Капитан, вообще был переполнен всевозможными шутками и хохмами, которые поддерживали тебя в минуты уныния. Когда я впервые познакомился с ним, меня не особо беспокоил вопрос, как обстоят дела в школе. Гораздо важнее для меня было то, что теперь я устроен до конца своих дней, а я считал, что их осталось не так уж и много. Капитан снова бросил меня в борьбу. У него был друг, хирург в канадской армии, и тот с его подачи заинтересовался мной. В гражданской жизни этот доктор был специалистом по желудочным болезням. Он так меня подтянул, что я при желании мог есть жареные гвозди. Я всем сердцем обязан Капитану за участие, помощь и поддержку. И найдутся еще тысячи, которые за все эти годы могли бы сказать: «Я обязан ему этим».

— Именно там, в больнице, вы и сдружились?

Берг кивнул:

— Да он никогда не знал, как позаботиться о себе. Мог целыми днями проходить в расстегнутом халате. Я стал приводить в порядок его одежду, заботиться о ней, смотреть за тем, чтобы она не развалилась на нем. Когда он решил переместиться к американцам в Лондоне, я подумал, что это конец нашим отношениям. Однако он пристроил меня к себе своим ординарцем. И я поехал с ним в Лондон, а затем в окопы, на передовую, где проходили самые жаркие бои.

Берт помолчал и опустил окурок своей сигареты в чашку с кофе.

— После перемирия мы с ним снова распрощались. Ему надо было возвращаться в церковь, которая ждала его. Я был уверен в том, что это конец, но тремя годами спустя он вернулся в Лондон, чтобы возглавить там кафедру одной из модных церквей. Первое, что он сделал, сохрани Господь его душу, это позаботился обо мне. Я тогда работал в пивной в Челси. У него уже была Мадам, беременная к тому же. Из-за неполадок со здоровьем — беременность протекала тяжело — ей пришлось на лето перебраться в Швейцарию, подальше от городской грязищи. Капитан последовал за ней, чтобы быть рядом, когда родится мисс Луиза. Пока он был одинок, я заправлял всем хозяйством в доме, но предполагал, что, когда вернется Мадам, она установит свои порядки. Но я готов был остаться с ними несмотря ни на что. — Берт нахмурился и прикурил очередную сигарету. — Временами мне приходилось работать нянькой у детей, и я занимался всем, что вы можете себе представить. И все это время Капитан говорил со мной как с братом — о детстве, об отце и матери, об учебе в школе и колледже, о своих запоях и о том, как он решил «завязать», борясь с этой заразой. Как потом стал священником. Он рассказывал мне о детях и связанных с ними проблемами, о своем разочаровании в тех парнях, которых девушки выбирают себе в мужья. Даже о холодности Мадам рассказывал. Лично я считаю, что она просто уродилась фригидной, тогда как сам он был полон силы и страсти. — Берт глубоко вздохнул. — В жизни Капитана не было ничего такого, чем бы он со мной не делился, сэр. И если бы кто-то вздумал его шантажировать, он обязательно сказал бы об этом мне. От меня он ничего не скрывал. Никакого шантажиста не было, сэр. Я уверяю вас в этом.

Джерико посмотрел на свою остывшую трубку, которая лежала на столе перед ним:

— Именно в те давние военные дни, Берт, Старик и познакомился с Марго Стэндиш.

На короткий момент он поднял глаза и увидел гнев, промелькнувший во взоре маленьких черных глаз Берта.

— Она — единственная, кто была участницей того скандала.

— Скандала? — воскликнул Берт. — Все это бред церковных дьяконов с их хитрыми и лукавыми подходами.

— Расскажите мне о Марго Стэндиш.

Лицо Берта смягчилось.

— Это была настоящая леди, сэр. Она и ее молодой муж, лорд Чиллингем, смотрелись просто идеально. Изящная пара.

— Она была красива?

— Сногсшибательно, — сказал Берт. — Впрочем, под стать ему.

— Лорду Чиллингему?

— Да, сэр.

— Старик в те годы, наверное, тоже неплохо выглядел?

— О, сэр, в нем было нечто особенное. Похожих на него я не встречал.

— Я слышал о них троих от Луизы, — сказал Джерико, — и она сказала, что узнала об их отношениях от вас.

— К сожалению, нет. Она все узнала, когда была еще ребенком. Ох уж эти церковные прихожане, — с горечью проговорил Берт. — Обсуждают всякие гнусные сплетни при детях. Кто-то из тех детишек и сказал Луизе правду.

— И в чем же она заключалась?

— В том, что никакой правды там не было. Все было выдумано людьми, сознание которых было затуманено страстью начать какой-нибудь скандал. Если вы считаете, что в дружбе Чиллингемов и Капитана было нечто, возможно, заинтересовавшее шантажиста, то вы глубоко заблуждаетесь.

— Берт, я снова и снова продолжаю возвращаться к тем временам, потому что это единственный фрагмент во всей истории, который может ее прояснить.

— Забудьте об этом, — сказал Берт. — Я был с Капитаном в тот самый день, когда он познакомился с Марго. Это было на станции метро, где люди прятались от возможного налета «цеппелина». Именно Капитан и Марго удерживали всех от паники. Они должны были подружиться. По чести скажу, мы все должны были подружиться. Ко мне она относилась превосходно. Я для нее был Бертом, и она настаивала на том, чтобы я обращался к ней по имени — Марго. Мы столько раз встречались друг с другом. Мы с Капитаном познакомились с Дэвидом — это был Дэвид Уорден, лорд Чиллингем. Он был одним из главных героев Британии — летчик. На Марго он женился только после окончания войны. Сказал, что не хочет, чтобы она сидела с инвалидом. Но через три дня после перемирия они поженились. Мы с Капитаном присутствовали при этом. Между Марго и Капитаном никогда не было ничего, кроме теплой дружбы. Я ведь был с ним днем и ночью, сэр. Уж я бы точно знал.

Джерико взял свою трубку и убрал в карман:

— Спасибо за ваш рассказ, Берт.

— А вы, сэр, все так же собираетесь искать шантажиста?

— Возможно.

— Я бы не стал этого делать. Прошлой ночью вас ясно предупредили, да и сегодня вы сами увидели, что этот снайпер не склонен шутить, держа в руках ружье.

Джерико встал и направился к дверям. Потом повернулся:

— Скажите, Берт, вы когда-нибудь видели что-нибудь из вещей Старика, похищенных из сейфа в день его смерти?

— Разумеется. Их было много. Это были военные фотоснимки, которые мы время от времени просматривали. На одном были засняты Капитан и лорд Китченер. Был еще снимок с сэром Дугласом Хейгом, потом другой, с принцем Уэльским, когда он в нашем обществе стоял на передовой. Там была масса снимков Марго, Дэвида и других людей, которых мы знали. Вырезки из старых газет тоже были. Письма от влиятельных людей вроде Ллойда Джорджа и президента Уилсона. Наконец, воспоминания, относящиеся к тому, что я называю вторым периодом его жизни — работе в школе. — Он несколько заколебался. — Были еще дневники, которых я не видел.

— Берт, у вас был код доступа к сейфу?

— Никогда. Только судья Бекет имел его. Лишь он и банк надзирали над имуществом поместья. Капитан сказал мне, что отдал им указания по своему усмотрению определить, какие документы можно придать огласке, а какие нет. Он не хотел привлекать меня к этому делу и заставлять разделять ответственность. Но при этом предупредил, что, если судья Бекет обратится ко мне с какими-то вопросами, я должен буду сказать ему всю правду, которую знаю.

— В ту ночь, когда он был убит, вы никого не видели поблизости от кабинета?

— Нет. — Берт как-то внезапно сник. — Никого не видел, сэр. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Ведь там была собака.

Атмосфера в «Мансе» была довольно напряженной. Создавалось впечатление, будто кто-то постепенно обвязывает всех стальным проводом — последовательно и все более того. Джерико иронично размышлял над тем, было это делом рук снайпера или полиции. Выйдя из кухни, он увидел Луизу, которая только что вышла из библиотеки, и сержанта Ригана. Вид у Луизы был бледный, смотрелась как-то неуверенно, хотя шла прямо, с гордо поднятой головой. Увидев Джерико, она, казалось, готова была разрыдаться. Она стремительно подбежала к нему и, вся дрожа, принялась безостановочно теребить за руку.

— Джонни, Джонни, мне так страшно, — прошептала она.

Он обнял ее, но почувствовал, как она отстранилась. Тим Бекет дал ему совершенно отчетливо понять, что за исключением того дня, когда Луиза была с ним, а снайпер нанес первый удар, она оставалась его главной подозреваемой. Он снова вспомнил Уитби. Потом обнял ее, но испытал ощущение, похожее на ожог.

— Ну, не надо расстраиваться, — сказал Джерико.

— Мы все внезапно оказались под подозрением, — сказала Луиза. — Нам даже не разрешено покидать дом. — Она обхватила руками его плечи. — И кем бы он ни был, Джонни, он один из нас. Из семьи.

Джерико поймал себя на мысли, что смотрит мимо нее на лестницу, ведущую на второй этаж.

— Вы хотите помочь, — сказала Луиза, — но вы ведь знаете, что каждое ваше слово может превратить вас в мишень. Почему Артур, Джонни? Ради Бога, почему Артур?

— А вы могли бы помочь, если бы вам не было страшно?

Глаза женщины расширились.

— Как же я могу помочь?

— Вам сейчас надо выпить, — сказал Джерико. — Пойдемте в столовую и посмотрим, что там есть.

— Джонни, я боюсь пить. Я не могу ни на минуту терять бдительность. Я не хочу умирать!

— Лучше бы вам прекратить это. У вас в голосе уже звучат истеричные нотки. Если вы не знаете чего-то такого, о чем не говорите нам, вы вне опасности.

— Джонни, я ничего не знаю! Уверяю вас!

— Ну тогда расслабьтесь, — жестким тоном проговорил он. — Если в доме не существует какого-то семейного заговора, полиция вас не тронет. Вы были со мной, когда снайпер впервые заявил себе.

— Но что мог знать Артур? — продолжала настаивать Луиза. — С ним никто не откровенничал, даже Джорджиана.

— У меня, Луиза, есть основания полагать, что Артур знал немало. Если в игровой комнате никого нет, давайте пройдем туда и поговорим.

Он аккуратно отстранил ее руки, обхватывавшие его плечи.

Они спустились вниз, в игровую комнату. Луиза продолжала держать его под руку. Открыв дверь, Джерико зажег свет. Над бильярдным столом вспыхнули два ярких круга света. Джерико посмотрел в пустующий за спиной зал и закрыл дверь. Луиза повернулась к нему лицом, опираясь на бильярдный стол.

— Джонни, что знал Артур?

Джерико заколебался. Если действительно существовал заговор, если они все были в нем замешаны, было весьма небезопасно рассказывать ей то малое, что он узнал. Но, возможно, если бы удалось развести их в разные стороны, где-нибудь вскрылось бы какое-то слабое место?

— Я не могу сказать вам, Луиза, как я узнал то, что знаю. Но поверьте мне на слово — десять лет назад Артур пытался шантажировать вашего отца.

— Шантажировать?! Но таким образом получается, что отцу было что скрывать!

— Возможно. Но он решил не прятать этот секрет слишком глубоко. Он сказал Артуру, что сам все расскажет.

— Но как вы обо всем этом узнали?

— Не важно как, самое главное, что так оно и есть. По моим данным, Артур не убивал вашего отца. Ваш отец наверняка сказал кому-то из членов семьи, что намерен обнародовать этот секрет. Но кто-то один из вас вознамерился воспрепятствовать этому и сделать так, чтобы секрет остался секретом.

— Джонни!

— То, что я узнал, сейчас уже звучит довольно неубедительно. Но одно я могу сказать вам вполне определенно: если бы вы не были рядом со мной в ту ночь, когда прозвучал первый выстрел, то оказались бы самой главной подозреваемой.

— Почему, Джонни?

— Не имею ни малейшего представления. Если бы я знал тот секрет, который намеревался открыть ваш отец, то я бы узнал и ответ.

— Но Джонни, Боже, я…

— Скажите, Луиза, есть в вашей жизни что-то такое, о чем знал ваш отец, но что вы хотели бы любой ценой скрыть от окружающих?

— Нет.

— Пожалуй, Луиза, нет никакого смысла просить вас подумать. Если вы виновны, то, разумеется, скажете «нет». Если не виновны, то наверняка скажете то же самое. Поэтому нет особого смысла раскручивать эту тему.

— Джонни, пожалуйста, выслушайте меня. — На бледных щеках Луизы проступил румянец. — Еще до нашего развода с Дрю у меня было несколько кратких и безуспешных романов с мужчинами, которых я уже успела забыть. Это было тайной местью Дрю за то, что он Дрю. Хотя это не отрицало того факта, что я вела себя по-дурацки.

— У вас есть привычка играть с огнем, — суховато проговорил Джерико. — А как с остальными? Можете вы представить, что кто-то из них пошел на убийство ради того, чтобы секрет остался секретом?

Луиза посмотрела на Джерико и облизнула губы.

— Джонни, я не могу отвечать за мать. Она всегда держала дистанцию. О, свой материнский долг она выполняла с честью. Заботилась о нас, когда мы болели, не наказывала за мелкие проступки в раннем возрасте. Строга была, но никогда жестока или неразумна. Но знаете, я никогда не слышала, чтобы она рассказывала о своем детстве, о моих предках, которых я никогда не видела. И о ее романе с отцом — тоже ни слова. Дети обычно расспрашивают про такие вещи. Нас же неизменно останавливали. Какая была у нее жизнь — это оставалось внутри нее. Но остальные…

— Да?

— Это просто невероятно. Если бы вы знали их так же хорошо, как знаю я, то вы бы поняли. Бедная Джорджиана. Она никогда не имела того, чего в действительности хотела. А больше всего ей хотелось быть любимой, в первую очередь отцом. Я похитила у нее эту возможность. Она хотела привлечь его внимание, выйдя замуж и подарив ему внука. В общем-то она этого почти достигла, однако Артур вел себя настолько неуважительно по отношению к отцу, что ее ожидания не оправдались. Отец любил Уолтера, но Джорджиане этого было мало. Ей хотелось быть признанной — хотя бы и холодно — матерью. Жизнь здесь, в Пелхам-Холле, с отцом и матерью была залогом ее — как бы это лучше выразить? — психической безопасности. Внезапная потеря отца превратила ее в невротичное создание. Но у Джорджианы никогда не было никаких секретов. Да она и не умела ничего скрывать.

— А Фред?

— Джонни, Фред — просто неудачник. Ему так и не удалось воплотить в жизнь мечты отца о сыне. Я не исключаю, что он мог ненавидеть отца за то, что тот требовал от него так много. Но отец был для него всемогущим Иеговой. Если он в порыве гнева мог нанести отцу удар, то наверняка не сомневался в том, что отец и из могилы даст ему сдачи. Однако на протяжении всей своей жизни он хотел произвести на отца впечатление хорошего мальчика. С первых дней пребывания в школе у него были только пятерки по поведению. Я очень хорошо знаю Фредди. Он никогда не смог бы совершить ничего такого, что заинтересовало бы шантажиста. Он всегда опасался, что отец может прочитать его мысли.

Джерико стиснул в зубах остывшую трубку. Получалось то же самое — Алисия или Луиза.

— Есть один человек, который может дать вам подсказку, Джонни. Это Берт. Он был очень близок к отцу.

— Этот вариант не пройдет. Я только что разговаривал с ним. В жизни вашего отца не было ничего такого, что он хотел бы скрыть, и ему хотелось бы защитить кого-то из вас, но не себя самого.

Луиза отвернулась, обхватив себя руками за плечи.

— Есть еще один человек, способный оказать вам помощь.

— Судья Бекет?

— Нет. Судья Бекет был одним из лучших друзей отца, однако я не думаю, Джонни, что отец стал бы обсуждать с дядей Тимом столь интимные вопросы — если они вообще возникали.

— Так кто же он?

— Дрю.

— Ваш бывший муж?

— Когда отец умер, он еще не был бывшим. Вы знаете, Джонни, что был период, когда отец всерьез рассчитывал сделать его своим заместителем. Были люди, полагавшие, что отец изменил свое решение, рассердившись на Дрю за то, что он женился на мне. Но это было не так.

— Дрю тоже так считает.

— Он сам вам сказал об этом? Это на него похоже. Всегда был чертовски честным. Но это правда. Отец всегда с большим уважением и почтением относился к Дрю. Он возражал против свадьбы, но не из-за Дрю. Отец знал, что хочет он того или нет, но я выйду замуж за Дрю и рано или поздно разорву его на куски. Он оказался прав, я так и сделала. Не очень-то симпатичный персонаж перед вами, не так ли?

— Вы еще растете, — сухо проговорил Джерико.

— Мне не кажется удивительным, что отец так приблизил к себе Дрю. Тот ему всегда нравился и отец ему доверял. Он знал, что Дрю похож на сейф со множеством замков. Единственная проблема в том, Джонни, что, если Дрю все это время хранил секрет, он не станет и теперь рассказывать вам о нем.

— Но он может это сделать. Если поймет, что это способно избавить вас от опасности.

Луиза резко повернулась и посмотрела Джерико в лицо.

— Все, что я знаю, Луиза, указывает на вас. Если бы вы не были со мной прошлой ночью, когда снайпер стрелял первый раз, вы стали бы главным подозреваемым. И вы можете еще им стать, если полиция усомнится в вашем алиби. — Он направился к двери. — Хочу поговорить с Дрю, если, конечно, служители закона выпустят меня отсюда. — Джерико немного заколебался. — Если у вас будет разговор с кем-либо обо всем этом, пожалуйста, скажите им, что вы сами не знаете ничего кроме того, что я вам сказал.

— Почему?

— Потому что может быть небезопасным, если все решат, что вы единственная, кто знает про инцидент с шантажом. Под нами мина-ловушка, Луиза, но не пытайтесь отключить ее.

Глава 3

Сержант Риган, охотно предоставив Джерико список всех подозревавшихся в убийстве, произошедшем десять лет назад, настоятельно посоветовал ему сразу же отправиться к Дрю Стивенсу.

— Мы пытались до него дозвониться, но все оказалось без толку, — сказал полицейский. — Несомненно, последний случай имеет прямое отношение к убийству Старика, а Стивенсон, как и многие члены семейства Пелхамов, находился под подозрением. Оснований утверждать, что он застрелил тестя, у меня нет, но я тем не менее хочу с ним переговорить. Так что, если вы его найдете, привезите его ко мне.

Сержант подробно описал Джерико, как добраться до домика, в котором жил бывший муж Луизы. Коттедж, который построил для себя Дрю Стивенс, находился на другом конце озера. Хоть сам водоем простирался в длину на четыре мили, чтобы добраться до жилища Стивенса по суши, надо было покрыть расстояние вдвое большее, причем последнюю треть пути Джерико предстояло преодолеть по старому бревенчатому настилу.

— Место совсем уединенное, — сообщил Риган. — Самое подходящее для писательского творчества. Стивенс построил этот домик сразу же после развода. Думаю, в ясный день оттуда хорошо просматривается Пелхам-Холл. Судя по всему, надежда вернуться в него не покидает Дрю и по сей день.

Было уже почти двенадцать часов, когда Джерико, свернув с шоссе, выехал на мощенную бревнами проселочную дорогу. Машину затрясло, и Джерико пришлось сразу же сбросить скорость. В чистом ночном небе ярко светила луна. Сквозь деревья поблескивала гладь озера, по которому плавала лодка. Вскоре Джерико выехал на опушку леса и увидел перед собой силуэт строения. Домик Дрю стоял на небольшом возвышении. Машины возле него не было.

Оставив «мерседес» с включенными габаритными фарами, Джерико подошел к крыльцу белого коттеджа, обшитого снаружи узкой вагонкой, и кликнул Стивенса по имени. Не дождавшись ответа, он распахнул легкую решетчатую дверь и, войдя на веранду, громко постучал в дверь дома.

Ответа на стук не последовало, и Джерико окончательно убедился, что Дрю Стивенса в доме нет.

Он постоял в нерешительности, затем вынул из кармана курительную трубку и сел в стоявшее на веранде удобное плетеное кресло. «Рано или поздно Стивенс сюда обязательно придет», — подумал Джерико.

Сегодня днем, сам не зная зачем, Джерико сделал на доктора Пелхама три небольшие карикатурные зарисовки, и на каждой из них лица у Старика не было. Одну он выполнил в красном цвете, вторую — в зеленом, а третью — в синем. Увидев их, Дрю Стивенс сказал, что для его бывшего тестя наиболее подходящий цвет — красный, но никак не зловеще-зеленый, а тем более бесплотный синий.

Сидя в кресле, Джерико думал над тем, что нового в его понимание Старика внесли воспоминания о нем тех, кто его хорошо знал. Каждый из опрошенных им говорил об удивительной физической силе доктора Пелхама. Об этом свидетельствовали и фотографии Старика, которые он видел в его кабинете. Все члены большой семьи Пелхамов, включая плохо отозвавшихся о нем Артуре и Фреде, жаждали от него любви или хотя бы слов одобрения. Его невнимание к ним и по сей день оставалось в их душах кровоточащей раной, а резкие высказывания о нем свидетельствовали о ее глубине. Для большинства же людей Старик продолжал оставаться необычайно обаятельной личностью. То, что Артур назвал Старика убийцей, говорило о том, насколько доктор был разочарован в своих детях. По словам же Уолтера и Дрю, мистер Пелхам был человеком справедливым. Если верить тому, что после наследования состояния Марго Стэндиш и шантажа Артура, о котором упомянул Бекет, у Старика возникли неприятности, то можно было смело сказать, что они его вовсе не испугали. Это был человек, который помнил о своих запоях, который все трудности преодолевал стиснув зубы и который, если верить рассказам Берта о войне, был глубоко предан своему другу. Таким образом, получалось, что доктор Пелхам пользовался большим уважением как в своей семье, так и у людей, хорошо знавших его. «Что ни говори, — думал Джерико, — а Старик все же личность яркая».

Единственным пробелом в описании доктора оставались его взаимоотношения с супругой. Алисия так ничего Джерико про них и не сказала. Ему был известен только тот факт, что она оставалась рядом с мужем, когда поползли сплетни о его якобы любовной связи с известной актрисой. Ни теплоты, ни привязанности к своему покойному супругу в словах Алисии Пелхам Джерико не уловил. Она явно держала свои эмоции за семью замками. Ни одной смешной истории, ни рассказа, который мог бы свидетельствовать о теплых отношениях в семье, он так и не услышал. И только один Фред, сказав, что «она единственный человек, которого он действительно любит», смог выказать по отношению к матери хоть какие-то теплые чувства. За все время общения с миссис Пелхам Джерико так и не понял, гордилась ли она своим мужем или презирала его.

Из всех членов семьи Алисия для Джерико по-прежнему оставалась абсолютной загадкой. Она наверняка когда-то любила Старика. Выйдя за него замуж и нарожав ему детей, Алисия оставалась рядом с ним и в самые трудные для него годы.

«Неужели, — думал Джерико, — она хранит тайну, имевшую отношение к Артуру? Может быть, она была против того, что Старик отказал ему в деньгах?»

Чертов Бекет и его проклятая деликатность!

Джерико повернулся в кресле — он услышал, что по разбитому бревенчатому настилу едет машина. Он поднялся и, выйдя на улицу, остановился у двери крыльца. Машина с включенными фарами подъехала к дому и остановилась рядом с красным «мерседесом». Из нее вышел Дрю Стивенс. Он краем глаза посмотрел на освещенного лунным светом рыжебородого гиганта и, подойдя к Джерико, удивленно произнес:

— Привет! — Затем Дрю взглянул на свои наручные часы и добавил: — Что-то случилось?

— А вы разве не слышали? — спросил его Джерико.

— Что не слышал?

Джерико тихим спокойным голосом рассказал ему о том, что произошло в «Мансе». Дрю слушал его, и с его худощавого лица не сходило выражение крайнего изумления.

— Как насчет того, чтобы выпить? — спросил он, когда Джерико закончил свой рассказ. — Мне это сейчас просто необходимо.

Не ожидая ответа, Дрю прошел мимо Джерико на террасу, достал из цветочного горшка ключ и, открыв им дверь, вошел в дом. Он включил стоявшую на столике лампу под зеленым абажуром. Даже при ее свете комната оставалась в полумраке. Хозяин дома подошел к стоявшему в углу стеклянному шкафчику, достал из него бутылку бурбона и два стакана.

— Вот подонок, — произнес он, протягивая Джерико стакан с виски.

— Сейчас нам не до разговоров, — сказал Джерико. — Вас хотят видеть в доме Пелхамов. Но я бы хотел вам сначала кое-что сказать.

Дрю, приглашая гостя присесть, указал ему рукой на кресло с прямой спинкой. Сев напротив Джерико, он прильнул губами к стакану с бурбоном и сделал большой глоток.

— Судья Бекет успел мне кое-что сообщить, — сказал Джерико. — Оказывается, девять лет назад Артур оставил ему бумаги. Прочитать их следовало только после его насильственной смерти. Сегодня вечером Бекет открыл их и прочитал. Он был потрясен тем, что в них было написано. Судья прозрачно намекнул мне, что Артур якобы шантажировал доктора Пелхама, а тот, не поддавшись на его угрозы, пообещал обнародовать все, что знал о своем зяте. Судья пришел к выводу, что Артур Старика не убивал. В оставленных им бумагах Артур пишет, что это сделала Луиза.

— О Боже, — вяло произнес Дрю.

— Он не знает, передавать ли ему эту информацию полиции или нет. Говорит, что не хочет, чтобы тень позора ложилась на невинных людей. Артур, по его мнению, большой лгун и мог написать что угодно. Судья надеется, что полиция отыщет убийцу и без его заявлений. Только я в этом сильно сомневаюсь.

— А что вы хотите от меня? — глядя на свои дрожащие руки, спросил Дрю.

— Я сказал Луизе то же, что и вам. Она, похоже, не знает, что могло содержаться в заявлении Артура. Если она, конечно, не превосходная актриса, то ее слова прозвучали для меня более чем убедительно. Но могу вас заверить, что актрисы из нее уж точно бы не получилось. Более того, она сказала, что Старик вам всецело доверял.

— Это вам сказала сама Луиза?

— Да.

Дрю задумчиво покачал головой:

— Тогда она знала, что, несмотря ни на что, я был близок к нему.

— Естественно, — сказал Джерико и подался корпусом вперед, и его лицо оказалось в тени. — Если вы знаете, что содержалось в бумагах, оставленных Артуром, то не надо, Дрю, играть со мной в кошки-мышки. В любой момент Бекет может решить предать их огласке, и тогда неизвестно, как поведет себя этот палящий из винтовки маньяк. Нельзя же допустить, чтобы он снова кого-нибудь убил. Его необходимо остановить, и чем раньше, тем лучше.

Дрю вновь покачал головой, но ничего не ответил.

— Вы знаете, о чем мог написать Артур?

Стивенс внимательно посмотрел на Джерико и облизнул губы:

— Да, знаю. Об этом Старик рассказал мне сразу же после того, как Артур попытался его шантажировать.

— И что в этих бумагах?

— Этого я вам рассказать не могу, — твердым голосом произнес Дрю. — Я знаю, что шокировало в них Бекета. Есть всего один человек, который может вам сообщить, о чем написал Артур. Только она, единственная из нас, имеет на это право, так как знает всю правду.

— Вы сказали «она»?

— Да, это — Алисия, — ответил Дрю. — Десять лет назад она не захотела ничего говорить об этом полиции и вряд ли захочет сейчас.

— Бекет с ней уже говорил о бумагах Артура.

— В таком случае она уже решила, что делать. А возможно, все еще решает, — ответил Дрю.

— А если ее подстрелит снайпер, вы и тогда будете хранить молчание? Учтите, что после Алисии следующей мишенью для него станете вы.

— Не знаю, — медленно выговорил Дрю.

Джерико, теряя терпение, опустил на стол свой тяжелый кулак.

— Да что здесь, черт возьми, происходит? — крикнул он. — Да из-за каких таких этических соображений вы подвергаете опасности жизни людей?

Дрю медленно, словно у него затекли ноги, поднялся с кресла.

— Едем в «Манс», — сказал он. — Я поговорю с Алисией.

И в этот самый момент прогремел выстрел. Зазвенели осколки разбитого окна, и Дрю, схватившись рукой за плечо, отшатнулся от стола. Упершись животом в край стола, Джерико дотянулся до электрошнура лампы и выдернул его из розетки. Комната тотчас погрузилась во мрак, который не мог рассеять даже яркий свет луны. Перевернувшись на бок, Джерико выхватил из кармана пиджака маленький, почти игрушечный револьвер Луизы и дважды выстрелил в разбитое окно. Затем он услышал, как по полу перекатился Дрю.

С улицы не доносилось ни звука.

Джерико опустился на пол и подполз к Дрю.

— Сильно задело? — спросил он.

— Пуля попала в левое плечо, — скрипя зубами, прошептал тот.

В слабом лунном свете, струившемся из окна, Джерико сумел разглядеть на замшевом пиджаке Стивенса увеличивающееся в размере черное пятно.

— У вас здесь где-то должна быть винтовка, — сказал Джерико.

— Да.

— Где она?

— В стенном шкафу… Вон там, возле двери.

— Винтовка заряжена?

— Патроны в коробке… на полке.

Джерико достал из кармана носовой платок.

— Залезьте под пиджак и плотно приложите его к ране. Так плотно, как только сможете, — сказал он Стивенсу.

Дрю в ответ согласно кивнул.

Джерико посмотрел на разбитое окно и на четвереньках пополз вдоль стены к шкафу. Попав в зону недосягаемости для стрелка, находившегося снаружи, он поднялся, открыл дверцу шкафа и, прижавшись к висевшей на вешалках зимней одежде Стивенса, нащупал винтовку. Затем Джерико принялся шарить руками по полке. Он искал коробку с патронами, мысленно чертыхаясь, так как не мог ее найти. Наконец, сдвинув в сторону шляпы, книги и разного рода ненужный хлам, он обнаружил ее у задней стенки и облегченно вздохнул. Зарядив винтовку, Джерико высыпал оставшиеся патроны себе в карман, встал на четвереньки и пополз назад к лежавшему на полу Дрю. Добравшись до раненого, он увидел, что его лицо покрыто испариной, а носовой платок, который тот прижимал к своему плечу, промок от крови.

— По-другому можно выбраться из дома? — спросил Джерико.

— Через кухню.

— А до телефона доползти сможете?

— Я… я не знаю.

— Надо доползти и срочно вызвать врача. Если останутся силы, свяжитесь с сержантом Риганом и сообщите ему о случившемся. Он сейчас в «Мансе». А я, пока нас обоих не пристрелили, займусь этим ублюдком.

— Хорошо. Я постараюсь.

— Где у вас кухня?

Дрю молча кивнул на противоположную от окна стену. Джерико, словно огромная обезьяна, кинулся туда, куда указал ему Стивенс. Оказавшись на кухне, он подбежал к двери, ведущей на улицу. Она была заперта, но из ее замочной скважины торчал ключ. Джерико медленно повернул его и, осторожно отворив дверь, выскользнул наружу. Несколько секунд он, прислонившись к стене дома, вслушивался в тишину ночи. Не услышав ни единого звука, Джерико бесшумно прошел вдоль дома и заглянул за угол. То, что он увидел, заставило его стиснуть зубы и молча выругаться: на столбе, стоявшем рядом с домом Стивенса, болтался конец оборванного телефонного провода, а второй его конец свисал с крыши. Второй, электрический провод, был не поврежден. Снайпер, стрелявший в Дрю, хотел видеть свою мишень хорошо освещенной. Бедный Дрю, подумал Джерико, теперь он не сможет ни с кем связаться.

И в этот момент со стороны озера послышался рев лодочного мотора. Джерико выбежал из-за угла. От берега озера его отделяли пятьдесят ярдов, не больше.

Вместо того чтобы обогнуть дом и выбежать на голый склон и спуститься по нему к воде, Джерико выбрал более короткий путь, который, как ему показалось, тоже вел к озеру. Не долго думая он кинулся напрямую через кусты и, пробежав ярдов тридцать, остановился: дорогу ему преградил какой-то сарай. Возвращаться назад времени не было, и Джерико, обежав строение, бросился в густые заросли вьющихся растений и колючих кустов. Наконец он вырвался из зарослей и неожиданно оказался по колено в воде. От резкой остановки Джерико чуть было не упал. Теперь отплывшая от берега озера лодка казалась ему небольшим пятнышком на воде. Тот, кто сидел за ее рулем, бросал лодку из стороны в сторону и все дальше и дальше уходил от берега. Джерико вскинул винтовку и несколько раз подряд выстрелил. Судя по тому, что лодка продолжала устойчиво мчаться вперед, ни один из его выстрелов не достиг цели.

Прошлепав по воде, Джерико выбрался на свободный от кустов участок берега и через луг побежал к белому коттеджу. Подбежав к нему, он окликнул Стивенса, так как опасался, что хозяин дома тоже вооружился, и, толкнув входную дверь, вошел внутрь.

— Дрю! — крикнул Джерико.

— Все напрасно, — раздался в темноте шепот Стивенса. — Телефон не работает.

— Провод оборван, — сообщил Джерико.

Он нашел вилку шнура настольной лампы и воткнул ее в розетку. Дрю полулежал на софе и держал в руке трубку стоявшего на столике телефонного аппарата.

— Стрелявший приплыл на моторной лодке и на ней же уплыл, — положив винтовку на столик, сказал Джерико. — Он мчался на ней по озеру словно угорелый. У кого из проживающих на территории школы есть моторная лодка?

— Вообще-то все могут ею управлять, — ответил Дрю.

— Черт возьми! — в сердцах воскликнул Джерико. — Я даже не смог в него попасть! Жаль, что невозможно связаться с Риганом, а то бы он перехватил его на другом берегу озера. Ну, да ладно, теперь самое главное привести вас в нормальное состояние. Вам срочно нужен врач.

К сожалению, большим спецом в оказании первой медицинской помощи Джерико не был. Он прошел в ванную комнату, порылся в шкафчике и, отыскав пачку ваты, вернулся с ней к раненому Стивенсу.

— Не уверен, что мне удастся остановить кровь, — сказал он. — Сейчас приложу к ране вату, а затем попробую довести вас до машины. Поездка по этой «стиральной доске» для вас будет не из приятных. Но что поделать, вас надо срочно показать врачу.

— Да, надо ехать, — согласился Дрю. — Не думаю, что так быстро истеку кровью.

Джерико приложил к кровоточащей ране Стивенса большой комок ваты и приклеил ее к плечу с помощью липкой ленты. Затем он обхватил Дрю и потащил его к «мерседесу». Изо рта раненого слышались гортанные звуки, но Дрю не кричал и не сопротивлялся. Джерико осторожно усадил его в машину, сел за руль и, нажав на газ, медленно повел «мерседес» по бревенчатому настилу. Выехав на асфальтовую дорогу, он до упора надавил ногой на педаль, и машина на предельной скорости помчалась в направлении Фэйерчайлда.

— Где здесь больница? В черте города или за его пределами? — не глядя на Дрю, спросил Джерико.

— В черте города, — ответил раненый. — Я вам покажу. Похоже, что у меня задета кость. Боль жуткая!

— Держитесь.

В половине мили от Фэйерчайлда они услышали вой полицейской сирены. Джерико посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, что на шоссе с боковой дороги, сверкая красными сигнальными огнями, выезжает патрульная машина. Джерико, сбросив скорость, сместился вправо. Когда полицейская машина поравнялась с красным «мерседесом», Джерико на ходу объяснил, что с ними только что произошло.

— Следуйте за мной! — прокричал ему полицейский.

Джерико пристроился в хвост патрульной машины.

— Так вы раскроете мне эту тайну или будете ждать, пока нас всех здесь не перестреляют? — спросил Джерико Стивенса. — Через десять минут вам дадут обезболивающее и извлекут из вашего плеча пулю.

— Нет, всего я вам рассказать не могу, — слабеющим голосом произнес Дрю. — Вы боитесь, что я умру. Тогда вот что я вам сообщу. Луиза… Луиза — не родная дочь Алисии. Это очень долгая… долгая история.

«Мерседес» шатнуло в сторону, шины его колес визгнули. Джерико недоверчиво посмотрел на Дрю. Голова раненого подбородком упиралась ему в грудь, а его обмякшее тело медленно сползало по двери автомобиля.

Несколько минут спустя они подъехали к дверям приемного отделения больницы городка Фэйерчайлд. Опередивший их полицейский уже находился в ее здании. Джерико вышел из «мерседеса» и, открыв заднюю дверцу машины, стал вытаскивать из нее потерявшего сознание Стивенса. Из больницы в сопровождении молодого врача в зеленом халате выбежали санитары с каталкой и уложили на нее Дрю.

Полицейский, судя по всему, был знаком со Стивенсом. Объяснив врачу, что произошло с Дрю, он обратился к патрульному:

— Вы не смогли бы заняться формальностями? А я тем временем поищу телефон и постараюсь связаться с сержантом Риганом.

Телефонный аппарат находился в комнате ожидания приемного отделения. Джерико набрал номер «Манса» и в ответ услышал частые гудки. Все его последующие попытки дозвониться до «Манса» оказались также безрезультатными. В конце концов, он выбежал из больницы, сел в «мерседес» и уехал.

У крыльца «Манса» по-прежнему дежурил молодой Коулз. Лицо его было серьезным.

— Где Риган? — спросил его Джерико.

— В библиотеке. Но он в настоящий момент кого-то допрашивает, — холодно ответил парень.

— Я по очень срочному делу, — сказал Джерико и, обойдя Коулза, вошел в вестибюль.

Не постучав в дверь, он ворвался в библиотеку и увидел в ней Ригана, допрашивавшего Фреда Пелхама окружного прокурора, и барабанившего по пишущей машинке полицейского. Лицо Фреда было белым и очень уставшим.

— Извините за вторжение, — с порога произнес Джерико.

— Что с вашим лицом? — встревоженно спросил Риган.

Джерико провел пальцами по щеке и посмотрел на них. Они были в крови.

— Поцарапался в кустах ежевики, — ответил он. — Мне надо срочно с вами переговорить.

— Подождите снаружи, мистер Пелхам, — попросил сержант Фреда. — Попейте пока кофе.

Фред поднялся со стула и неуверенной походкой направился к двери.

— Это — Малкольм Харрис, наш окружной прокурор, — представил сержант сидевшего в комнате мужчину.

Джерико посмотрел на прокурора и кивнул ему.

— Я ездил к Стивенсу, — сказал он Ригану. — В доме его не застал, так что мне пришлось его ждать. Когда он вернулся, мы прошли в дом, чтобы выпить и переговорить. Во время беседы кто-то выстрелил в нас через окно. Пуля попала в плечо Стивенса. Не знаю, насколько серьезна его рана, но, пока я вез его в больницу, он потерял много крови. Я пытался настичь снайпера, но он сел на лодку и уплыл в сторону «Манса». Мы пытались с вами связаться, но тот, кто в нас стрелял, предусмотрительно повредил телефонный провод. Не дозвонившись, я забрал раненого Дрю и доставил его в больницу. Из больницы я снова попытался вам позвонить, но линия была занята.

— Да, в это время на проводе был генеральный прокурор штата, — пояснил Харрис. — Он старый друг семьи и сам выпускник Пелхам-Холла.

— Странно, ведь этот дом никто не покидал, — сказал сержант.

— Откуда вы знаете?

— Потому что сам отдал такое распоряжение…

Не договорив, Риган поднялся с кресла, подошел к двери и вышел в вестибюль.

— Так вы не видели, кто в вас стрелял? — спросил Харрис.

— Нет, — ответил Джерико. — После того как прогремел выстрел, я пригнулся к полу и выключил настольную лампу. При ее свете мы со Стивенсом, были бы как рыбки в аквариуме. Затем я взял винтовку Стивенса и выскользнул наружу. На это ушло всего несколько минут. Мне не хотелось оставаться мишенью для стрелка, но, когда я выскочил на улицу, он был от меня ярдах в пятидесяти. Он уже сидел в лодке с включенным двигателем. Я решил срезать расстояние и побежал к озеру кратчайшим путем. Только потом я понял, что совершил ошибку. Пока я продирался сквозь заросли, снайпер успел отплыть от берега ярдов на сто. Я несколько раз выстрелил по лодке, но, поскольку моторка продолжала маневрировать на воде и на всей скорости мчаться к противоположному берегу, в снайпера не попал.

В дверях показался Риган. Судя по его сердитому лицу, он был чем-то недоволен.

— Здесь черт знает что творится, — раздраженно произнес сержант. — Никто из жильцов дома через парадный вход не выходил, на машине никто из них не выезжал. Выходит, что кому-то все же удалось незаметно пробраться к озеру.

— И что теперь? — спросил Джерико.

— Я послал полицейского к причалу. Пусть он проверит, у какой из моторных лодок горячий двигатель.

— Перед тем как получить от вас разрешение разыскать Стивенса, я, разговаривая с мисс Луизой Пелхам в игровой комнате, сказал ей, что хочу отправиться к ее бывшему мужу. Она ответила, что Стивенс может знать кое-что полезное для нас. Возможно, что наш разговор кто-то подслушал, потому что когда ехал к нему, то видел на озере лодку. Естественно, что она меня в тот момент не насторожила.

— А что, по мнению мисс Пелхам, мог знать Стивенс? — спросил Харрис.

— Ничего конкретного, — ответил Джерико. — Судя по всему, что-то из того, что должно было иметь связь между тем, что случилось сегодня, и убийством десятилетней давности. Да вы, собственно говоря, думаете так же.

Сержант и окружной прокурор в знак согласия молча кивнули.

— Мисс Пелхам, — продолжил Джерико, — сообщила мне, что ее бывший муж пользовался доверием ее отца. Наверное, Стивенс пытался занять в семье лидирующее положение.

— Он что-нибудь рассказал вам?

Джерико глубоко вздохнул.

— Не успел, потому что в самом начале нашего разговора в него выстрелил снайпер, — решив немного слукавить, ответил он.

Фраза Дрю, сказанная им до того, как потерять сознание, не выходила из головы Джерико. Так, значит, Луиза — Алисии неродная дочь! Теперь он понимал Бекета, который не хотел делать каких-либо заявлений, не получив доказательства их правдивости. Если Стивенс не солгал, то уж кто-кто, а Алисия должна была знать, что Луиза ей неродная дочь. Возможно, что она хотела, чтобы часть наследства со временем перешла к ее падчерице. Если так, то многое в поведении миссис Пелхам для Джерико становилось понятным. Однако подумать, что она спустя тридцать два года после появления на свет Луизы вдруг решила убить своего мужа, было бы крайне нелепо. В таком случае все указывало на то, что в смерти Старика была заинтересована Луиза. Она могла оказаться одной из тех, кто не хотел разглашать семейную тайну и мог пойти на все, чтобы эта тайна осталась нераскрытой.

«Как бы то ни было, — думал Джерико, — до правды здесь не докопаться. Свет на все происходящее в семье Пелхамов может пролить только Алисия».

На пороге библиотеки появился полицейский Коулз. Вид у него был немного удрученный.

— Проверил. У одной из лодок мотор перегрет, — доложил он.

— Позови всех сюда, — попросил его сержант…

Пройдя по вестибюлю, Джерико вошел в туалетную комнату, располагавшуюся под лестницей, и посмотрел на себя в зеркало. Над своей левой щекой он увидел глубокую царапину. Он стер с нее запекшуюся кровь и вернулся в библиотеку.

Фред уже был там. Он явно был испуган. Затем в комнату по одному стали входить и другие члены семейства Пелхамов. Каждый из вошедших оглядывал остальных тревожным взглядом. Луиза появилась в платье, в котором ее последний раз видел Джерико. Войдя в библиотеку, она вопросительно посмотрела на стоявшего в углу художника, а тот в ответ ей молча покачал головой. Вслед за ней вошла Джорджиана, с красными глазами и мертвецки-бледным лицом. Уолтер пришел вместе с Бертом Уолкером. Последней появилась Алисия, как всегда напряженно прямая, но очень бледная. Было видно, что ей с трудом удавалось сдерживать эмоции. Взгляд Джерико упал на мокрые теннисные тапочки, в которые был обут Уолтер.

Когда все собрались, Риган сухим, официальным голосом поведал о том, что произошло с Дрю.

— Он серьезно ранен? — воскликнула Луиза.

— Не думаю, — ответил Джерико. — Пуля попала ему в плечо. Главное, что не в сердце.

— О Боже, — тихо произнесла Джорджиана.

Молодой Уолтер поспешно подошел к матери и крепко обнял ее одной рукой.

«Настоящий мужчина», — подумал про него Джерико.

Затем сержант упомянул о моторной лодке, которой пользовался снайпер.

— Нет сомнений в том, что стрелявший в мистера Стивенса был из Пелхам-Холла, — особо подчеркнул он и замолк.

На минуту в комнате воцарилась напряженная тишина.

— Думаю, что мистер Фред Пелхам вне всяких подозрений, — неожиданно произнес прокурор Харрис. — В течение последнего часа он был со мной и сержантом в этой комнате.

— А я была с дочерью, — кивнув на Джорджиану, сказала Алисия. — Последние полтора часа мы были вместе.

Риган посмотрел на Джорджиану, ожидая от нее подтверждения слов матери. Едва сдерживая слезы, молодая женщина кивнула.

— А где находились вы, мисс Пелхам? — спросил сержант.

— В своей комнате, — ответила Луиза.

— Весь вечер?

— После нашего с вами разговора я десять минут была в компании мистера Джерико. Именно я и предложила ему поговорить с Дрю.

— А вы, Уолкер?

Старый Берт обвел взглядом все «свое семейство».

— Я, сэр, все это время находился в крыле, занимаемом обслугой. Служанки боялись спускаться вниз, и я пришел к ним, чтобы отвечать на вызов хозяев. Некоторое время со мной был мистер Джерико. Когда вы за нами послали, господин Уолтер сидел на кухне, ел холодную индейку и запивал ее молоком.

— А вы, мистер Фрост? — спросил Риган.

— После того как вы меня расспросили, я оставался в доме, — не заикаясь, произнес Уолтер. — Сидел с мамой, пока не пришла бабушка. Затем я немного поговорил с Луизой, сходил к моей лодке, а полчаса назад вернулся и все это время был на кухне с Бертом.

— Так, вы ходили к причалу, — произнес Риган. — В таком случае вы должны были заметить, что моторной лодки там нет!

— Нет, — возразил Уолтер, — моя лодка стояла у причала, а в сарай, куда всегда ставят моторку, я не заходил. Заглядывать в него мне было не за чем.

— А на озере никакой моторной лодки не видели?

— Не видел, но слышал, как работал двигатель. Я же не мог подумать, что это наша лодка.

— А вам не показалось странным, что в такой поздний час кто-то плавает по озеру?

— Нет, сэр, — улыбнувшись, ответил Уолтер. — Прокатиться по озеру в такую лунную ночь — одно удовольствие. Я бы и сам это сделал, если бы не ваш запрет.

— Но кто-то из вас его все-таки нарушил, — заметил сержант и обвел взглядом всех членов семьи Пелхамов.

Никто не проронил ни слова.

— Ну, на этом пока все, — сказал Риган. — Вы свободны.

Все подозреваемые один за другим покинули библиотеку.

Риган повернулся к прокурору:

— Вызову сюда еще полицейских. Пусть каждый из членов семьи будет под присмотром. Потом я собираюсь съездить к домику Стивенса. Может быть, мне удастся что-нибудь отыскать. Ведь должен же снайпер оставить хоть какие-то следы.

— Кто-то из них явно лжет, — сказал Харрис. — Придется мне с каждым из них переговорить. И начну я, пожалуй, с Фреда.

— Я могу вам чем-то помочь? — спросил Джерико.

— Попытайтесь убедить их говорить правду! — сердито воскликнул сержант и направился к телефону.

Джерико вышел в вестибюль. В доме стояла гробовая тишина. Он медленно поднялся на второй этаж и увидел ряд дверей. Все они были прикрыты. Джерико подошел к комнате, которую занимала миссис Пелхам, и постучал в дверь.

— Кто там? — раздался холодный голос Алисии.

— Джон Джерико, миссис Пелхам. Я могу с вами поговорить?

— Пожалуйста, мистер Джерико, я бы этого не хотела. Я очень устала.

— То, о чем у нас пойдет разговор, вас успокоит, миссис Пелхам.

— О чем вы хотите со мной поговорить, мистер Джерико?

Джерико оглянулся и, убедившись, что в коридоре никого нет, тихо ответил:

— О матери Луизы.

Наступила долгая и такая тихая пауза, что Джерико услышал биение собственного сердца.

— Входите, мистер Джерико, — наконец раздалось за дверью.

Глава 4

Алисия сидела в кресле возле окна. Корпус ее был немного наклонен вперед. Руки она прижимала к животу, словно у нее неожиданно началась желудочная колика. Миссис Пелхам на Джерико не посмотрела, ничего ему не сказала и даже не пошевелилась.

Джерико бесшумно затворил за собой дверь и шагнул в комнату. Остановившись рядом с креслом, он посмотрел на склоненную женскую голову с красиво уложенными прядями седых волос.

Выждав немного, он сказал:

— Мне многое известно, миссис Пелхам. Я знал, что, упомянув о матери Луизы, смогу рассчитывать на наш разговор.

— Да, Бекет все же рассказал вам о ней, — с удивительной горечью в голосе произнесла Алисия.

— Судья Бекет сообщил мне о заявлении, которое оставил ему Артур, и сказал, что оно все объясняет. Он также сказал, что Артур пытался шантажировать вашего мужа, а тот остался непреклонен. В чем же заключался сам шантаж, судья так и не рассказал.

— Вы сами догадались?

— Нет, не сам. Дрю Стивенс перед тем, как потерять сознание, бросил такую фразу: «Луиза — неродная дочь Алисии».

Согнутые плечи пожилой женщины дрогнули.

— Как только Тим узнает о том, что Дрю пытались убить, он сразу же предаст гласности заявление Артура. И почему я не догадалась, что Дрю пользовался у мужа таким доверием. Если бы я это знала, то сказала бы Тиму, что Артур лжет. Что же касается Луизы, то она действительно мне неродная дочь.

— Для нее это будет сильнейшим ударом, миссис Пелхам, — сказал Джерико.

Он продолжал стоять рядом с Алисией, так как понимал: ей легче разговаривать с ним, когда она не видит его лица.

— Не могу поверить, что Луиза об этом знает, — сказала миссис Пелхам. — В противном случае она непременно обратилась бы за разъяснением к отцу или ко мне. Но она этого не сделала. В этом я совершенно уверена. Если бы она обращалась с расспросами к Старику, то он бы обязательно поставил меня в известность. Но вот как об этом стало известно Артуру, мне непонятно. Десять или одиннадцать лет назад он впервые посетил Европу — возил блэгдонских лошадей на скачки, которые проводились в Англии и Франции. Должно быть, будучи за границей, Артур наводил справки о докторе Пелхаме. Возможно, ему удалось кое-что о нем выведать. Что он узнал о моем муже и от кого, я не знаю. Одно мне точно известно: до гибели отца Артур Луизе ни о чем не рассказывал. Вряд ли он раскрыл тайну и после его смерти — иначе она тут же прибежала бы ко мне. Мистер Джерико, стала бы Луиза приглашать вас к нам, если бы знала, что она моя неродная дочь? Ведь вы бы могли узнать тайну нашего дома. А стала бы она тогда расспрашивать Артура? Нет-нет, я не верю, что ей хоть что-то известно.

Сказав это, миссис Пелхам стала медленно покачивать корпусом.

— За время пребывания в вашем доме, миссис Пелхам, я узнал о вашем муже много удивительных подробностей, — сказал Джерико. — О них мне рассказали члены вашей семьи, Берт Уолкер, судья Бекет и, наконец, Дрю. Насколько мне известно, вы осенью тысяча девятьсот двадцать первого года, уже будучи женой мистера Пелхама, отправились с ним в Лондон. Тогда вы, надо понимать, находились в положении. Из Англии весной вы с мужем перебрались в Швейцарию, где у вас родилась дочь. Ею была Луиза. Домой из Швейцарии вы вернулись с ней?

— Да, — прошептала Алисия.

— Вот здесь, миссис Пелхам, для меня начинаются сплошные загадки.

Пожилая женщина глубоко вздохнула:

— Время, я имею в виду, послевоенный период, мистер Джерико, было довольно странным. Молодежь внезапно перестала соблюдать прежние нормы морали. Девушки лишились контроля со стороны родителей, почувствовали полную свободу и в результате сексуально раскрепостились. Как ни печально, но это никого, похоже, уже не беспокоило. Балы в колледжах заканчивались откровенными оргиями, которые у них назывались «вечеринками». В то время никого из нас не шокировало, что ваша ближайшая подруга переспала одновременно с шестью парнями. Возможность забеременеть молодых девушек совсем не пугала. Искусственное прерывание беременности проводилось в невиданных ранее масштабах. Вот такое тогда было время, мистер Джерико.

Я говорю это не для того, чтобы описать мою собственную жизнь, а для того, чтобы напомнить вам о том моральном климате, в котором нам приходилось жить. Я не была такой распущенной, как большинство моих подружек, только потому, что всего этого жутко боялась. Но я, по сегодняшним меркам, вела себя на грани дозволенного. Сотни историй о любовных романах во время войны с красавцами героями в военной форме, над которыми постоянно витала смерть, бередили наши романтические души. Влюбленные в них девушки легко шли с ними на связь, так как боялись, что другого случая им может и не представиться. Вы понимаете, мистер Джерико, что меня окружало. Я оставалась целомудренной, но быть ею не хотела. В двадцать первом мне исполнилось девятнадцать лет. Мои родители, нетерпимые в вопросах нравственности, к счастью, и не догадывались о том, что тогда творилось со мной и какие соблазны мне приходилось преодолевать, как-то вечером пригласили в наш дом священнослужителя. Им оказался Фредерик Джордж Пелхам. Он был брюнетом и таким же высоким, как вы, мистер Джерико, излучал обаяние, мудрость и энергию. Тогда ему было тридцать шесть, то есть он был старше меня на шестнадцать лет. Я, мистер Джерико, влюбилась в него с первого взгляда. Когда я почувствовала, что и он проявляет ко мне интерес, у меня перехватило дыхание. Я никого так сильно не желала, как его.

Голос миссис Пелхам дрогнул.

— Когда через месяц он предложил мне стать его женой, я чуть не умерла от счастья. Родители мои согласились на наш брак, и свадьба была назначена на конец лета.

Где-то за месяц до нашей свадьбы Фредерик пришел к нам, и по одному его белому лицу я поняла, что произошло нечто ужасное. Он даже не обнял меня. Мы прошли с ним в маленькую комнатку, и, когда он сел напротив меня, я увидела, что у него от волнения трясутся руки. «Алисия, — сказал он. — Моя дорогая, любимая Алисия. Я пришел, чтобы попрощаться». Я смотрела на него и не знала, что сказать. Говорить что-либо в такой ситуации не имело смысла. Первое, что пришло мне в голову, было: «Он меня разлюбил!» Этого я вынести не могла. «Я хотел уехать без объяснений, но сделать этого не смог, — надрывно произнес Фредерик, — хотя мои слова ранят тебя больше, чем если бы я уехал и не объяснил причину своего внезапного отъезда». «Я все должна знать!» — крикнула я. Я видела, какие страдания он испытывал. «Задолго до нашего знакомства я полюбил одну женщину», — сказал он, а затем поведал историю, которая произошла с ним во время войны. Он встретил Марго Стэндиш, очень красивую актрису. Ей в любви он не признался, поскольку та уже была помолвлена с Дэвидом Уорденом, летчиком, героем войны. Фредерик, как он сам мне признался, даже пальцем до нее не дотрагивался. Единственный раз он поцеловал Марго на свадьбе, когда ее поздравлял. Марго и Дэвид были идеальной парой. Фредерик это понимал и никогда не пытался встать между ними. Он уехал в Штаты, но продолжал ее любить, хотя и никогда не надеялся на ее взаимность. Спустя всего несколько дней после нашей встречи с Фредериком Марго в составе труппы приехала на гастроли в Нью-Йорк. Там на Бродвее актеры из Англии давали несколько представлений. Естественно, он тотчас отправился в Нью-Йорк — ему не терпелось ее увидеть. Как он потом рассказал, она сильно изменилась, стала очень нервозной. Счастливой она совсем не выглядела. На все его вопросы о Дэвиде Марго отвечала весьма уклончиво. Фредерик сразу понял, что в отношениях между супругами что-то произошло. Как-то после очередного представления он предложил ей вместе поужинать. Как только Марго освободилась, они поехали к ней в гостиницу, где в ее номере был уже накрыт стол. За ужином Марго призналась ему, что Дэвид оказался совсем не таким, каким казался. Фредерик, не вдаваясь в подробности, сказал, что у мужа Марго то ли психическая, то ли физическая травма. Короче говоря, Дэвид был импотентом. Он вел себя как маленький ребенок, плакал, когда она грозилась его покинуть. Она понимала, что он жертва войны, и поэтому не могла его оставить. Хотя счастья в таком супружестве для нее не было, она считала, что быть с ним — это ее долг. После этого разговора между Фредериком и Марго произошло то, о чем он так долго мечтал. Потребность в мужчине у нее оказалась настолько сильной, что она временами теряла над собой контроль. Они оба прекрасно понимали, что будущего у их отношений нет, поскольку Марго никогда не оставит мужа, а на любовный роман на стороне не решится. После той ночи она сказала, что совершила ошибку, которую никогда больше не повторит.

Алисия наконец выпрямилась, и ее голос стал более высоким и жестким.

— Но было уже поздно. Вскоре она поняла, что забеременела. Конечно, как всякая женщина, Марго мечтала о ребенке, но знала, что, родив его, она нанесет Дэвиду смертельную обиду. Фредерик предложил ей куда-нибудь уехать и там, в тайне ото всех, родить. Он пообещал ей, что новорожденного заберет с собой и будет о нем заботиться. Как-никак он же отец их будущего ребенка. В заключение Фредерик сказал, что я за него, имеющего младенца на руках, замуж никогда не выйду.

— А я, — горько усмехнувшись, продолжила Алисия, — выросшая в обстановке, которую я вам только что описала, рассказом Фредерика шокирована не была. Единственное, что меня обидело в его словах, — это то, что все случившееся с ним произошло незадолго до нашей свадьбы. Получалось, что он мне изменил, еще не став моим мужем. Но я по природе своей рационалистка. Кроме того, история отношений Фредерика и английской актрисы показалась мне даже романтичной. Я сказала, что понимаю его и готова простить, так как не хочу разрушать наше счастье. Я сказала, что готова вместе с ним воспитывать их ребенка. Чтобы у Марго и Дэвида не произошло скандала, мы должны были пожениться как можно скорее. Что мы и сделали. Мне казалось, что мой благородный поступок явится крепким фундаментом для нашей дальнейшей счастливой супружеской жизни. В это поверил и сам Фредерик. После бракосочетания он принял предложение занять место священника в одной из лондонских церквей. Прослужив в годы войны в Англии, Фредерик очень полюбил эту страну. В Лондоне мы часто встречались с Марго и ее мужем. Внешне я относилась к ней как к своей лучшей подруге, а внутренне ненавидела ее. Когда пришла весна и Марго стало все труднее скрывать беременность, она сообщила Дэвиду, что «приняла предложение» на время перебраться на континент. Там она якобы должна была сниматься в каком-то художественном фильме. Дэвид из-за своей работы не смог поехать вместе с ней и остался в Англии. Кроме того, он очень любил посещать лондонские клубы, в которых встречался со своими бывшими фронтовиками. Итак, Марго отбыла в Швейцарию, а вслед за ней поехала и я. После рождения дочери Марго ее больше уже не видела. В Англию я вернулась со «своей дочерью». Луизой! А вскоре мы с Фредериком и его ребенком перебрались в Америку. Я делала все, чтобы показать всем, что я очень люблю Луизу. Затем я родила двоих детей и решила на этом остановиться. Когда Марго с Дэвидом погибли в автомобильной катастрофе, оказалось, что она оставила небольшую сумму денег. Согласно ее завещанию, эти деньги, которые в результате несчастного случая превратились в целое состояние, должны были перейти Фредерику. Однако фактически они предназначались Луизе.

Миссис Пелхам замолкла.

— А что омрачило вашу дальнейшую жизнь? — мягким голосом произнес Джерико.

— Постепенное понимание того, что единственной женщиной, которую беззаветно любил Фредерик, была Марго. А также то, что он любил Луизу больше, чем наших общих детей. Со временем его сексуальный интерес ко мне стал ослабевать. Фредерик объяснял это своей загруженностью на службе, но я-то догадывалась, что каждый раз, глядя на меня, он вспоминает Марго.

— А как же Артур смог разгадать вашу тайну? — спросил Джерико. — Навел справки в роддоме?

— В Швейцарии возле Берна мы сняли домик. Врач, который принимал роды, уже тогда был старым человеком. К тому времени, когда Артур начал проявлять свое любопытство, врача, скорее всего, уже не было в живых. Однако в домике, в котором мы остановились, нам прислуживала одна девушка. Она была чуть старше меня. Я забыла ее фамилию, помню только имя — Сузана.

— А Берт про Луизу знает? — помедлив, спросил Джерико.

— Да. Когда Фредерику было небезопасно появляться на родине, он готовил почву для нашего возвращения. Но Берт скорее отрежет себе язык, чем расскажет про нас. У него была редкая привязанность к Фредерику, которая все эти годы буквально ослепляла его. Кроме того, он не любил Артура. Нет-нет, Берт не признался бы ему даже под пытками!

Джерико сделал шаг в сторону и впервые за все время разговора взглянул на бледное лицо Алисии. Он неожиданно почувствовал жалость к этой глубоко несчастной женщине. Джерико смотрел на миссис Пелхам и, как ни силился, не мог себе представить, как она выглядела в послевоенную пору.

— А что собирался сделать доктор Пелхам, когда Артур начал его шантажировать? — спросил он. — Судья Бекет намекнул, что ваш муж намеревался сам все рассказать.

— Да, он хотел это сделать и даже советовался со мной. О, как он был зол тогда! Фредерик терпел Артура только ради Джорджианы. Но он не мог допустить, чтобы его кто-то использовал, а тем более Артур. В истории, которую мы долго скрывали, было и хорошее и плохое, белое и черное, а Луиза уже была достаточно взрослой, чтобы все правильно понять. Так сказал мне Фредерик. Он не видел ничего постыдного в том, что тогда совершил.

— Возможно, что после многих лет он решил исповедаться перед Луизой, — сказал Джерико.

Алисия крепко сжала подлокотники кресла.

— Он думал только о себе, но не считался с остальными! — воскликнула она.

— С вами и Луизой, — спокойным голосом произнес Джерико.

— О нет, мистер Джерико, не только с нами. Он не подумал, как его откровения подействуют на остальных членов семьи, на тысячи мальчиков, которые обучались в Пелхам-Холле и считали его образцом для подражания. Ведь доктор Пелхам оставался для них символом чистоты и добропорядочности. Когда-то давным-давно церковный начальник Фредерика спросил его о Луизе, но тот сказал, что это всего лишь пустые слухи. Скажи он тогда правду, Артур был бы первым, кто поднял своего тестя на смех.

— Миссис Пелхам, вы очень откровенны со мной даже в тех вопросах, которые причиняют вам боль, — сказал Джерико. — Поймите меня правильно: мой интерес к ним вызван не простым любопытством. Кто-то из вашей семьи совсем обезумел, и я хочу его остановить. Поэтому, будьте добры, ответьте мне еще на один вопрос.

Алисия наклонила голову, но слова «нет», которое приготовился услышать Джерико, она не произнесла.

— После того как был убит ваш супруг, в его личный сейф кто-то лазил. Я опросил многих и выяснил, что код сейфа был известен только судье Бекету. Это правда? А у вас самой этого кода не было?

— Нет. Насколько я знаю, Фредерик сообщил его одному Тиму.

— Миссис Пелхам, в сейфе должно было храниться то, что подтверждало догадки Артура.

— Очень даже возможно. Полагаю, что в течение семи лет после рождения Луизы Фредерик регулярно сообщал Марго об их дочери. Наверняка и она писала ему письма, в которых интересовалась, как живет Луиза. Так что эти письма могли и сохраниться. Не исключено, что и сам Фредерик вел дневник. Не думаю, что он его бы уничтожил.

— А где сейчас находится этот сейф?

— Все там же — в кабинете покойного доктора Пелхама, — ответила женщина. — Сейф замуровали в стену при строительстве дома.

— А нынешний управляющий Пелхам-Холла им пользуется?

— Нет, — с горькой улыбкой на губах ответила Алисия. — Все, что было священно для Фредерика, новое руководство школы не трогает. Так что с момента его смерти сейфом никто не пользовался. После того как Тим открыл его и ничего не нашел в нем, его уже больше не открывали.

— Спасибо, миссис Пелхам, — поблагодарил Джерико и, выйдя из комнаты Алисии, плотно затворил за собой дверь.

Он осмотрелся, но никого в коридоре не заметил. Двери всех комнат на втором этаже были закрыты. Неожиданно в глазах Джерико вспыхнули огоньки, и он, резко развернувшись, направился к двери комнаты Луизы. Едва он постучал, как дверь отворилась и на пороге появилась Луиза.

— Джонни! — воскликнула она.

— Под домашним арестом? — шутливо спросил Джерико.

— Как там Дрю? Новости какие-нибудь о нем есть?

— Пока нет. А твой бывший супруг отличный мужик.

— Джонни, а я никогда не говорила тебе, что он плохой. Просто он не тот человек, который мне нужен. Вот и все. Так что я не задумываясь помогла бы ему в любой беде.

— Я вот о чем хотел тебя спросить. К этой «игрушке» есть еще патроны? — вынимая из кармана маленький пистолет Луизы, спросил Джерико. — Те, которые в нем были, я уже использовал.

— Входи.

Джерико вошел в комнату, а Луиза подошла к туалетному столику и, выдвинув его ящик, принялась искать в нем патроны. Отыскав коробку, она протянула ее Джерико.

— Джонни, что происходит? — спросила Луиза.

Джерико, заряжая пистолет, мрачно посмотрел на нее.

— Луиза, ты поверишь мне, если я скажу, что знаю, кто убил твоего отца? — сказал он.

— Джонни!

— Пока доказать не могу, но если мне повезет, то сделаю это очень скоро.

— Кто это, Джонни?

— Называть его не буду до тех пор, пока не получу веские доказательства, — ответил Джерико и посмотрел Луизе в глаза. — Я хочу обследовать кабинет.

— Зачем?

— Возможно, что там мне удастся обнаружить то, что расставит все по своим местам, — ответил Джерико и улыбнулся. — Не будешь возражать, если я тебя поцелую?

Луиза удивленно посмотрела на Джерико, а затем произнесла:

— Вообще-то я думала, что это произойдет несколько позже. Но если я сейчас откажусь, то боюсь, что другого шанса сорвать с тебя поцелуй мне уже не представится.

Джерико, сделав шаг вперед, обнял женщину и страстно поцеловал ее в губы. Руки Луизы обвили его, ее тело плотно прижалось к нему.

— Луиза, на этом пока все. Рисковать сейчас мы не имеем права, — мягко сказал Джерико, высвободившись из объятий сексуально неудовлетворенной женщины, и вышел из комнаты Луизы.

Спускаясь по лестнице, он знал, что Луиза наблюдает за ним, но оборачиваться не стал. Оказавшись в вестибюле, Джерико направился в крыло дома, где жила обслуга. Войдя в комнатку, где обычно отдыхал персонал, обслуживавший семейство Пелхамов, он увидел в ней сидевшего за столиком Берта Уолкера. Перед ним на маленьком столике стояла чашка с дымящимся кофе.

— Какие новости о мистере Стивенсе, сэр? — спросил Берт.

— Пока никаких, Берт. У вас найдется карманный фонарик?

— Да, сэр. Он должен быть в кладовке. Сейчас я вам его принесу.

— Луна уже вот-вот спрячется за горизонт, — глянув в темное окно, сказал Джерико. — Хочу отправиться в кабинет мистера Пелхама. У меня такое чувство, что если я побуду в нем и посмотрю на фотографии Старика, то для меня многое прояснится.

Берт удалился и вскоре вернулся с фонариком. Перед тем как отдать его Джерико, он для проверки несколько раз щелкнул выключателем.

— Раньше мне тоже казалось, что если зайти в кабинет мистера Пелхама и немного в нем подождать, то непременно явится его дух и все расскажет, — сказал Берт. — А вы, сэр, хоть кого-нибудь в его убийстве подозреваете?

— Пока нет. Спасибо, Берт, за фонарик, а то, пока я доберусь до кабинета Старика, шишек себе набью.

— Выключатель, сэр, находится слева от двери, — предупредил Берт.

Как только Джерико захлопнул за собой парадную дверь, он сразу же очутился в кромешной темноте. Перед тем как отправиться в Эссембли-Холл, он, включив фонарик, обернулся и посмотрел на дом.

Вскоре перед ним в темноте выросло увитое плющом кирпичное строение. Войдя внутрь, Джерико прислушался и только потом открыл дверь кабинета.

Он не стал включать в комнате свет, а направил луч фонарика сначала на одну стену, потом на другую и наконец нашел дверцу встроенного сейфа. Высветив в темноте диск набора, Джерико вгляделся в него. Диск оказался большого диаметра и очень старой конструкции. На нем значились как цифры, так и буквы.

Джерико опустился на одно колено, переложил фонарик в левую руку, размяв пальцы правой руки, и с легким свистом глубоко вздохнул. Затем, покрутив наборный диск то вправо, то влево, он повернул массивную ручку сейфа.

Дверца открылась.

Осветив внутренности сейфа, Джерико, как и ожидал, ничего в нем не увидел.

И тут Джерико замер — шеей своей он ощутил легкий сквозняк. Выключив фонарик, он отшатнулся от сейфа и, прижавшись к стене спиной, выхватил пистолет Луизы. За дверью послышался легкий скрип, а затем наступила полная тишина.

— Я не стал включать свет, хоть вы и посоветовали это сделать, — сказал Джерико. — Не хотел облегчать вам жизнь, Берт.

Снова все стихло, а затем в темноте раздался голос Берта:

— Как вам удалось открыть сейф?

— Я, как и вы, Берт, человек сентиментальный. Я подумал, что Старик мог в качестве шифра использовать такую комбинацию букв: эм — а — эр — ге — о.

— О Боже! — выдавил из себя Берт.

— Перед тем как вы начнете стрелять, Берт, хочу вас предупредить, что я тоже вооружен. Так что ведите себя благоразумно. Артур оставил судье Бекету письмо, в котором описал результаты своих расследований. Сегодня вам стало известно, что и Дрю Стивенс также посвящен в семейную тайну Пелхамов. Так что, Берт, убив меня, вы ничего не добьетесь.

— Но из-за вас история, о которой все, кто знал ее, уже успели позабыть, снова всплыла, — срывающимся от волнения голосом произнес Берт.

Джерико почувствовал, как у него засосало под ложечкой, — у него не было уверенности в том, что в такой кромешной темноте он сможет попасть в Берта из крошечного пистолета Луизы.

— Единственное, чего я не в силах понять, так это чью репутацию вы охраняли. Старика или Марго?

Послышался тяжелый вздох Берта.

— Ее настоящее имя было Марго Дженкс, — прохрипел Берт. — Фамилию Стэндиш она взяла, когда стала выступать на сцене. Мой отец служил официантом в баре Челси, которым владел ее отец. Так что мы с Марго росли вместе. Мне кажется, что я был влюблен в нее с восьмилетнего возраста и всегда считал, что я ей не пара. Но я ее продолжал беззаветно любить. Она стала известной актрисой, настоящей леди, а я остался тем, чем и был. Если бы не Старик, я мог бы плохо кончить. Я Марго ни к Дэвиду, ни к доктору Пелхаму никогда не ревновал, потому что знал, что моей она никогда не будет. Мне ничего не оставалось, как только помогать ей. Я считал, что Дэвид достоин ее — такой умный, красивый и смелый. Самым счастливым днем в моей жизни был тот, когда мы с Капитаном присутствовали на их свадьбе.

Голос Берта Уолкера дрогнул, и он тихо кашлянул.

— Сразу же после их свадьбы Капитан вернулся в Америку, а я продолжал работать в баре отца Марго. Вскоре я понял, что в отношениях Марго и Дэвида что-то происходит. Я слишком хорошо ее знал, чтобы это не почувствовать. Однажды, когда она пришла навестить отца, я спросил ее, что с ней творится. Марго ответила мне, что Дэвид болен. Его внешний лоск оказался красивой оболочкой, под которой скрывался истеричный ребенок со слабой психикой. Как она объяснила, Дэвид на войне получил шок, от которого никак не может оправиться. Несмотря на заключение врачей, Марго верила, что у него это со временем пройдет. Думаю, что она сама себя пыталась убедить, что муж ее скоро поправится. Она ведь так любила Дэвида и ради него готова была страдать.

Слушая рассказ Берта, Джерико дюйм за дюймом продвигался к двери.

— Прошло около года, и Марго вместе с труппой стала собираться на гастроли в Нью-Йорк. Дэвид ехать с ней не собирался — как мужчина он был абсолютно беспомощен, а кроме того, был завален работой. Так что ее временное отсутствие его не волновало. Для Дэвида самое главное, чтобы Марго его не оставила насовсем. Перед отъездом Марго в Америку я попросил ее передать от меня привет Капитану. Если конечно же она его увидит.

После этого мы не виделись с ней несколько месяцев. По возвращении в Лондон Марго навестила отца. Едва увидев ее, я понял, что с ней что-то случилось. Я приставал к ней до тех пор, пока она все мне не рассказала. Марго сообщила, что беременна от Капитана. Что же делать? Ребенка она хотела сохранить. Тогда я посоветовал ей рассказать об этом Капитану. Но мой совет она отвергла — сказала, что он ни в чем не виноват, а кроме того, он собирается жениться, и это известие расстроит его брак. Тогда я отправил Капитану письмо, в котором сообщил, что у Марго от него будет ребенок. Вскоре он и его молодая жена приехали в Лондон, а затем вместе с Марго уехали в Швейцарию. Они удочерили девочку, которую там родила Марго, и вернулись в Америку. Я боготворил Капитана, а его жену, которую знал как романтически настроенного ребенка, стал считать самой благородной и доброй женщиной на свете. Перед отъездом в Штаты Капитан предложил мне отправиться вместе с ними. Я подумал, что ему нужен человек, который бы в любую минуту мог поддержать его жену, и согласился.

Джерико продвинулся вдоль стены еще на один дюйм.

— Последний раз я видел Марго перед самым отъездом из Лондона. О, это были тяжелые минуты расставания! Она рыдала и умоляла меня заботиться о ее дочери и Капитане. Я обещал ей это и слово свое держал целых тридцать два года! Все шесть лет, пока Марго была жива, я писал ей о ее дочери. Письма свои я высылал ей на адрес бара ее отца. Ну, а о том, как она погибла, оставив завещание, вы знаете. Все эти годы мы прожили здесь. Школа, которую возглавлял Капитан, стала одним из самых известных в стране учебных заведений. Все это время я смотрел на Луизу и думал о Марго. А затем появился этот Артур! Мерзкий подонок!

Джерико понял, что находится теперь всего в паре футов от двери.

— В поисках информации о Марго он рыскал по всему Лондону. И вот совершенно случайно ему становится известно, что она ездила на континент в то время, когда мадам родила своего первого ребенка. Этот факт его насторожил. Артур отправился в Швейцарию и после долгих поисков нашел женщину, которая прислуживала в доме, арендованном Капитаном. Он заставил ее написать бумагу, в которой подтверждалось, что матерью Луизы является Марго Стэндиш. Вернувшись домой, Артур показал эту бумагу Капитану и за свое молчание потребовал у него деньги. — Берт глубоко вздохнул и продолжил. — Наверное, Капитан был по-своему прав. Он рассказал мне про Артура. Он не хотел, чтобы его зять разгласил их семейную тайну. Если потребуется, сказал Капитан, он сам все расскажет своей семье. Никто не вправе обеспечивать себе роскошную жизнь за счет ошибок других. Да, он так и сказал. Капитан понимал, как будет расстроена Мадам, остальные члены семьи и в особенности Луиза. Он полагал, что дети уже взрослые и поймут его правильно. Я умолял его не делать этого ради Мадам и Луизы, но в основном все же ради Марго. Я не хотел, чтобы память о ней обросла грязью. Ведь ее многие знали и все еще помнили.

Голос Берта задрожал.

— Я не мог ему этого позволить. Я же обещал Марго защищать Луизу. Мне… мне ничего не оставалось, как застрелить Капитана. Я, как и вы, догадался, каким был код сейфа. В нем лежали письма, документы и даже свидетельство о рождении Луизы. Я забрал их и сжег. Времени на это у меня было достаточно, поскольку выстрела моего никто не услышал. Об убийстве Капитана я сообщил, когда уничтожил все улики. Собака не лаяла только потому, что сделавшим все это был я. Она любила меня почти так же, как и своего хозяина… Вы, мистер Джерико, уже почти добрались до выключателя, — уже совсем другим голосом произнес старик. — Не бойтесь, я не вооружен.

По его голосу Джерико понял, что их разделяет всего пара шагов. Он провел рукой по стене, нащупал выключатель и зажег в комнате свет.

Берт стоял, прислонившись к письменному столу. Его опущенные руки были пусты. По его испещренному морщинами лицу струился пот.

— Когда вы стали копаться в этом деле, мистер Джерико, — сказал он, — я увидел, что Артур встревожился. Возможно, он решил, что вы в конце концов доберетесь до сути, и тогда шантажировать ему будет нечем. Я стрелял в вас, когда вы были с Луизой, для того, чтобы вы прекратили свои расследования и уехали из «Манса». Мои выстрелы напугали Артура. Я понял, что он, спасая свою шкуру, все вам расскажет. Мне ничего не оставалось, как дождаться удобного момента и убить его. Таким образом я рассчитался с ним за Марго, Капитана и Луизу. Затем мне стало известно, что вы едете к мистеру Стивенсу. Вы подозревали, что он что-то знает. Поэтому я спустился к озеру и взял из сарая моторную лодку. Я надеялся вас опередить. И действительно, я оказался возле дома мистера Стивенса раньше вас. Я вылез на берег и стал ждать. Когда вы с ним вошли в дом, я улучил момент и выстрелил. К сожалению, мистера Стивенса я не убил — пуля прошла всего в паре дюймов от его сердца.

— А где ваша винтовка? — спросил Джерико.

— На дне озера, сэр. Я был вынужден от нее избавиться. Вы же могли позвонить сержанту и все ему рассказать. Нельзя же, чтобы меня схватили с ней, когда я стал бы выходить на берег.

Джерико холодно посмотрел на старика.

— Берт, а как бы я до него дозвонился? — спросил он.

— В домике мистера Стивенса есть телефон, сэр. Так что я ожидал, что меня возле причала обязательно схватят.

— Вы лжете, Берт, — тихо произнес Джерико. — С начала до конца вы мне лгали. Если бы вы и в самом деле были возле коттеджа Дрю Стивенса, то знали бы, что телефоном я воспользоваться никак не мог.

— А он что, сэр, не работал?

— Да, Берт, не работал. Тот, кто ранил Дрю Стивенса, оборвал телефонный провод. Да и откуда вы могли это знать — вас же там не было! Так что ваша история — чистой воды ложь! Зачем вы пытаетесь выгородить Луизу?

Старик качнулся и чуть слышно произнес:

— О Боже!

Джерико сделал шаг вперед, схватил Берта за плечи и встряхнул его.

— Послушайте вы, идиот! — воскликнул он. — Вы видели, как она стреляла в своего отца?

— Нет, сэр, не видел. А кто еще это мог быть?

— Вы видели, когда она делала и все остальное?

— Нет, но…

— Тогда почему, узнав, что в меня стреляли, а Луиза как раз в тот момент была со мной, вы не перестали ее подозревать? Такое впечатление, что вы, Берт, все это время видите дурной сон и никак не можете проснуться. Ведь против Луизы нет ни одной улики.

Берт качнулся и стал падать. И в этот момент послышался голос Луизы:

— Джонни! Джонни!

Тяжело дыша, Луиза вбежала в кабинет отца и прислонилась спиной к дверному косяку. Лицо ее было серого цвета, глаза часто моргали.

— Это — Уолтер! — прошептала она. — Вокруг коттеджа Дрю обнаружены следы его теннисных тапочек. В кустах сержант нашел винтовку с отпечатками его пальцев. На моторке тоже его отпечатки. Но Джонни, он же еще ребенок!

Глава 5

— Дед собирался отправить моего отца в тюрьму. Поэтому я его и застрелил, — по-детски звонко произнес Уолтер.

Все члены семейства Пелхамов, окружной прокурор, сержант Риган, Джерико и Берт собрались в оной комнате.

— Но тебе тогда было всего-то восемь лет! — удивленно воскликнул прокурор.

— Да, сэр, восемь.

— А сегодня ты убил своего отца? — спросил Риган.

— Да, сэр.

— Почему?

— Потому что он собирался на меня донести! — облизнув губы, ответил Уолтер.

— Прошлой ночью ты стрелял в мистера Джерико?

— Да, сэр.

— А то, что ты сегодня вечером стрелял в мистера Стивенса, мы уже знаем.

Все Пелхамы сидели с каменными лицами и смотрели на младшего члена их семейства. Из них одна только Джорджиана выглядела живой — по ее лицу текли слезы, и она молча их вытирала.

— Да, сэр, это был я, — подтвердил Уолтер.

Глаза парня были ясными, а на лице — ни тени испуга.

Прокурор и полицейский переглянулись. Вот и все, что требовалось доказать, означали их взгляды.

— Могу я задать Уолтеру вопрос? — спросил Джерико.

Риган в ответ молча кивнул.

— Уолтер, ты хорошо стреляешь из винтовки?

— Из нашей семьи — лучше всех, — ответил парень.

— Даже лучше своего деда?

— Нет, он у нас всегда выходил победителем.

«Это просто уму непостижимо, — подумал Джерико. — Похоже, что преступления, которые совершил парень, его совсем не пугают».

— Уолтер, если бы сейчас у тебя в руках было оружие, ты бы попал в меня?

— Вы шутите, сэр. С такого расстояния я бы не промахнулся, — уверенно ответил Уолтер.

— Тогда получается, что ты не собирался убивать Дрю, — заметил Джерико. — Ты, стоя за окном, находился ближе к нему, чем сейчас ко мне.

Уолтер отвел глаза от Джерико и произнес:

— Я только хотел, чтобы он заткнулся!

— Не хотел, чтобы он мне что-то рассказал? А что он мог мне рассказать?

— Ну, о нас, о Пелхамах, — ответил парень.

— Но ты же, Уолтер, не Пелхам, а Фрост.

— Нет, я Пелхам! — неожиданно взвизгнул Уолтер.

— Я ото всего этого уже начинаю уставать, — спокойным голосом произнес Джерико. — А вам, миссис Фрост, эти разговоры еще не надоели?

Красные от слез глаза Джорджианы уставились на Джерико.

— Все сидящие здесь охотно поверили тому, что восьмилетний ребенок с расстояния в пятьдесят ярдов застрелил своего дедушку за то, что тот пригрозил отправить в тюрьму его отца. Чудеса, да и только! Я же полагаю, что мальчик только видел, кто стрелял в его деда. Это его так потрясло, что он начал заикаться. Сегодня же он стал свидетелем второго убийства, и это излечило его от заикания, поскольку посчитал, что вынужденное молчание, которое он хранил долгие десять лет, искуплено. Вот только так я могу объяснить то, что произошло с Уолтером. Миссис Фрост, а вы не хотите что-нибудь добавить?

Ярко-красные губы Джорджианы дрогнули, но она ничего не ответила.

— Вы не имеете права так с ней разговаривать! — выкрикнул Уолтер. — Я уже все вам рассказал. Все!

— Уолтер, тебя не удивит, если я скажу тебе, что еще один из вас признался мне, что именно он и совершил все эти убийства? — сказал Джерико и посмотрел на Ригана. — Думаю, что и вы, сержант, рассматривали вариант, по которому преступления совершил не один человек, а несколько. Возможно, что и все члены семьи Пелхам каким-то образом замешаны в убийствах. Пока для нас вполне очевидно, что трое или даже четверо из них пытаются выгородить одного и того же подозреваемого. — Джерико повернулся к Луизе. — Поздравляю, Луиза, у вас целая армия защитников. Это — Берт, Дрю и судья Бекет. Они делают все, чтобы доказать вашу невиновность.

— Мою невиновность? — удивленно переспросила Луиза. — В чем?

— Об этом вы рано или поздно узнаете, — ответил Джерико. — Убийства совершались частично из-за вас. Миссис Пелхам, вы ей сами расскажете или это сделать мне?

Алисия Пелхам вздрогнула и в знак того, что говорить не станет, замахала перед собой руками.

Джерико нахмурился.

— Нет, сейчас говорить об этом не совсем удобно, — сказал он. — А вы, Луиза, даже и не пытайтесь догадаться о том, чего пока не знаете. У вас все равно ничего не получится. Дело в том, что Артуру Фросту стало известно то, что доктор и миссис Пелхам тщательно скрывали более тридцати лет. Раздобытую им информацию он попытался использовать против доктора Пелхама, чтобы вытянуть из него деньги. Однако Старик на его шантаж не поддался и денег ему не дал. Он предпочел разгласить семейную тайну и пообещал Артуру упрятать его за решетку. Полагаю, что о своей готовности обратиться в полицию доктор сообщил Джорджиане. Это так, миссис Фрост?

Джорджиана не только ничего не произнесла в ответ, но даже и не пошевелилась.

— Возможно, что Артур Фрост и не являлся идеальным супругом, — продолжил Джерико, — но он как ни как доводился ей мужем. Джорджиана ревновала его к старшей сестре и вот теперь из-за нее должна была потерять Артура. Более того, она считала, что отец ее не любит и что виной тому Луиза. И вот она решила убить его. Маленький мальчик услышал, как его мать среди ночи вышла из дома, последовал за ней. Он увидел, как выстрелила Джорджиана, и до смерти испугался. Но что бы произошло, если бы Уолтер все рассказал полиции? Дедушка, которого он обожал, был уже мертв, а его мама попала бы в тюрьму. Отец, его последняя в этой жизни надежда и опора, в качестве наказания за свидетельство против матери мог бы отвернуться от него. Короче говоря, восьмилетний мальчик решил молчать.

И вот прошло десять лет. Для всех членов семьи эти годы были полны страха и взаимных подозрений. Особенно тяжелыми они оказались для Фростов. Их супружеские отношения ухудшились, и Джорджиана окончательно понимает, что, убив родного отца, она так ничего и не достигла. Неожиданно в их доме появляюсь я и начинаю повсюду совать свой нос. Желая, чтобы я поскорее убрался восвояси, она решает меня припугнуть и делает несколько предупредительных выстрелов. Предполагаю, что после этого Артур, не потерявший надежду запустить руку в карман семейства Пелхамов, сообщает ей, что знает тайну семьи. Таким образом, он начинает шантажировать свою собственную жену: если она не даст ему денег, то он сообщает полиции, что доктора Пелхама застрелила она. Поняв, что ей грозит, Джорджиана подстерегает Артура и убивает его. Я слышал выстрел и слышал, как она вскрикнула. Тогда мне показалось, что крик донесся из окна, поскольку прозвучал он за моей спиной. Но Джорджиана находилась на улице, и ей, для того чтобы вернуться в дом, надо было пройти мимо меня. Ты, Уолтер, видел ее, не так ли? Поэтому сержант Риган не смог найти винтовку, из которой стреляла твоя мать? Ты поднял ее, а потом где-то спрятал? Ведь у тебя уже никого, кроме матери, не оставалось. Ты был готов ее спасти любой ценой, даже взяв на себя вину за все ее действия.

В комнате воцарилась гробовая тишина. Было такое впечатление, что все разом прекратили дышать.

— Заметьте, сержант, что я сказал «за ее действия», а не «за ее преступления», — продолжил Джерико. — Истинный виновник разыгравшейся здесь трагедии уже наказан. Это — Артур, подлый и жаждавший больших денег вымогатель. Он довел интеллигентную, психически уравновешенную женщину до такого состояния, что ей пришлось убить двоих. Если бы не он, Джорджиана никогда бы этого не сделала. Мне очень жаль, что суд будет вынужден признать ее хоть и отчасти, но все же виновной.

— А у вас, мистер Джерико, есть хоть какие-то доказательства того, о чем вы только что нам рассказали? — спросил окружной прокурор.

— Нет, мистер Харрис, — ответил Джерико. — Но я художник и изображаю то, что вижу вокруг себя. Возможно, вы видите все по-другому, но той картиной, которую вам представил, я очень доволен. В том, что произошло именно так, я нисколько не сомневаюсь. Однако не мне принимать окончательное решение — я же не полицейский.

Джерико уложил свои чемоданы в багажник красного «мерседеса», когда солнце только еще поднималось из-за горизонта. Утро было прохладным, а трава сгибалась под тяжестью росы.

С чувством исполненного долга он покинул библиотеку после того, как изложил свое видение произошедшего, прошел в отведенную ему комнату и занялся упаковкой чемоданов. Ему удалось найти ответы, за которыми приехал в Пелхам-Холл, и теперь он хотел как можно скорее вернуться домой и заняться любимой работой.

Он уже открывал дверцу машины, когда на пороге дома в бежевой курточке появилась Луиза. Она окликнула Джерико, сбежала по ступенькам крыльца и протянула к Джерико руки.

— Алисия мне только что рассказала, — произнесла Луиза. — Я имею в виду, нашу семейную тайну.

Джерико взял ее руки и, крепко сжав их, сказал:

— Ведь ничего ужасного в этой истории нет. Правда? Ты — плод большой любви, и тебя все любили и продолжают любить. А что еще человеку нужно?

— Бедняжка Джорджиана.

— Да, действительно бедняжка. Мне очень жаль ее.

— А что теперь с ней будет?

Лицо Джерико стало серьезным.

— Трудно сказать, как отнесутся к ней судьи, — ответил он. — Будем надеяться на благосклонность правосудия и ее медицинское освидетельствование.

Луиза прильнула к Джерико и положила свою светлую головку ему на плечо.

— У меня такое чувство, будто я заново родилась, — сказала она. — Знаешь, Джонни, я хочу побольше узнать о своей матери.

— Да?

— Ты мне в этом поможешь?

— Конечно. В любое время, — ответил Джерико и нежно поцеловал ее в губы. — Послушайся моего совета, дорогая. Попробуй взглянуть на своего бывшего мужа другими глазами. Он же прекрасный человек.

— Джонни, ты опять меня отвергаешь?

— Радость моя, я просто даю тебе хороший совет. Тебе нужен тот, за кого будешь крепко держаться. А я никак не соответствую этому требованию. Помнишь, как началось наше знакомство? Ты сказала, что ты такая, какой тебя сделали окружавшие тебя люди. Я тебе возразил и только теперь понял, что был совершенно не прав. Меня же тоже сделало мое окружение. Ты, Джорджиана, Алисия, Фред и Уолтер носите в себе отпечатки воспитания Старика. — Джерико улыбнулся, а затем добавил: — Когда вы, мадам, окончательно в себе разберетесь, поймете, что вам действительно нужно, тогда приезжайте ко мне и посмотрите на мои гравюры.

Луиза прижалась подбородком к щеке Джерико.

— Да, Джонни, я приеду к тебе. Обязательно приеду, — нежно прошептала она.

Оглавление

Часть первая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

Часть вторая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

Часть третья

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

Реклама на сайте