«Вендетта для Святого»

Не подлежит сомнению, что мафия является одной из главных причин несчастий жителей Сицилии. Каждый раз, когда совершаются противоправные действия, тут твердят: "Это дело рук мафии".

Мафия означает таинственное чувство страха, которое знаменитый преступник вызывает у слабых. Мафиози может творить что угодно, и никто не возразит из страха перед ним. Носит недозволенное оружие, затевает драки, наносит удар в спину, делает вид, что прощает обиду, чтобы потом свести счеты.

Основной закон мафии — кровная месть.

Нужно отдавать себе отчет, что обычаи мафии передаются от отца к сыну, как наследственное заболевание. Мафиози повсюду, на каждом шагу, от барона в замке до землекопа в серной шахте.

Луижди Берти, префект Агридженто, 1875 г.

Глава I Как был испорчен ленч Саймона Темплера, и как от этого пострадал его гардероб

1

Была та минута короткого перерыва после закусок, когда здоровый аппетит, только что возбужденный ими, отдыхал в приятном ожидании дальнейших деликатесов.

Еще ощущая на языке прохладу и легкость «Роса Везувия», Саймон Темплер — Святой приготовился предаться всем гастрономическим наслаждениям Неаполя, стараясь не думать о развлечениях иного рода, которыми этот город тоже в своем роде знаменит. Где-то далеко позади, в утробе ресторана «Ле Аркейт» лангуст уже покидал свой панцирь, вступая в королевство гурманов в убранстве «арагоста алла Везувио». Приближался миг отведать его на вкус и насладиться им от всей души.

Внезапно дивное настроение Саймона Темплера было нарушено возбужденным и гневным голосом, который грубо и вульгарно вторгся в мир его мечтаний.

— Убирайся! — рычал голос. — Я тебя не знаю!

Саймон слегка повернулся в кресле, чтобы лучше видеть разыгравшуюся сцену, но не проявил к ней особого интереса.

Грубый голос принадлежал сидевшему через несколько столиков мужчине далеко за пятьдесят, пузатую фигуру которого удачно маскировал мастерски сшитый костюм из плотной саржи жемчужно-серого цвета. Рубашка из тончайшего батиста была стиснута расписным галстуком с бриллиантовой булавкой, а на запястьях — сапфировыми запонками, в десять карат каждая. На пальцах с изумительно выполненным маникюром, сверкал большой перстень из массивного золота, служившего оправой к изумруду величиной с голубиное яйцо. Но, несмотря на всю эту роскошь, лицо его с трудом поддавалось описанию и казалось примитивно слепленным из глины. Все черты этого лица были словно недоделаны, кроме щели безгубого рта и широкой, старательно уложенной пряди волос, зачесанной вокруг сверкающей лысины.

Его спутник был моложе лет на двадцать, одет в двадцать с лишним раз дешевле, мускулистый, с черными кудрями и типичной внешностью венецианского гондольера в представлении никогда не бывавшей в Венеции старой девы. Если судить с интеллектуальной стороны, то между ними было еще меньше общего, хотя за время, пока Саймон их равнодушно наблюдал, они едва обменялись парой слов. Закончив ленч, эти двое попивали кофе, когда появилось третье действующее лицо.

Им был, несомненно, англичанин, причем джентльмен. Его фланелевые брюки и твидовый пиджак безошибочно выдавали происхождение, а факт облачения в них в Неаполе, в разгар лета доказывал, что владелец, привыкший к более прохладному и влажному климату, упорно считал их единственно допустимым костюмом для отдыха в какой бы то ни было стране. Крой и фактура ткани, благородный блеск кожаных ботинок с аккуратно завязанными шнурками говорил о человеке обеспеченном и обладающим хорошим вкусом в пределах строго трактуемых традиций. Тем не менее, он совершил ужасную для британца бестактность, ввязавшись в разговор посторонних, обратившись после некоторых колебаний к верзиле с грубо слепленным лицом.

— Дино, — воскликнул турист с нескрываемым удивлением, от которого его румяное лицо запылало еще ярче, — я знаю — все было так давно, но разве ты меня не помнишь?

— Какой еще Дино? — В ворчливом ответе звучал американский акцент, который в то же время был неуловимо итальянским. — Не знаю никакого Дино. Не морочь мне голову.

— Я Джимми Астон, — упорствовал англичанин, пытаясь держать себя в руках. — Ты не помнишь Палермо? Банк? Этот шрам на твоей щеке?

Пальцы сидевшего мужчины непроизвольно коснулись не слишком бросавшегося в глаза шрама на щеке.

— Ты просто ошалел от жары, — сказал он, — убирайся, пока я не рассердился!

— Но Дино!..

В ответ последовало всего лишь движение пальцем, легкое движение головой, и этого хватило, чтобы сидевший рядом мужчина тут же встал. Он схватил англичанина и…

Рот Астона беззвучно открылся, и его румяное лицо побледнело. От внезапного спазма он согнулся вперед. Саймон, который знал такие приемы как свои пять пальцев, мигом понял, что случилось: кудрявый красавец нанес короткий безжалостный удар в солнечное сплетение.

Но этим не удовлетворился. Плечи нападавшего вновь напряглись, и дешевый костюм в полоску натянулся на буграх мощных мышц. Новый удар был нанесен с достаточной силой, чтобы переломить ребра, но на этот раз он не получился. Даже стальные клещи, прикованные к каменному столбу, появись они вдруг, не смогли бы остановить локоть здоровяка с большей силой. Опешивший гондольер недоуменно обернулся на смуглые пальцы, которые, как капкан, замкнулись на его руке.

Потом его взгляд поехал вверх по широкой грудной клетке и мускулистой шее, пока не уставился в лицо незнакомца с небесно-голубыми смеющимися глазами, взгляд который был холоднее Ледовитого океана.

— Это очень нехорошо, — констатировал Саймон.

Если бы не напряжение, вызванное ожиданием неминуемого взрыва, эта тройка выглядела бы даже комично: плечом к плечу три подвыпивших приятеля, готовые вот-вот запеть на радостях. Но далеко не радостным был пожелтевший взгляд обезвреженного наемника, а сквозившая в нем глухая угроза вызвала у Саймона довольную усмешку.

— Попробуй тронуть меня, браток, — ласково предложил он, — попробуй, если хочешь, и обещаю, что окажешься в больнице.

— Хватит, — вмешался мужчина, который не признал себя знакомым англичанина. — Вы, наверно, сбежали из одного сумасшедшего дома. Пошли отсюда.

И вмиг грозившая взрывом ситуация разрядилась. Здоровяк отпустил Астона и сделал шаг назад, чтобы вернуться на свое место за столом рядом с шефом. Саймон отпустил его неохотно, только придя к выводу, что возможное блестящее приключение было бы, вероятно, прервано полицейским, любящим лишать людей удовольствия, и в результате его «арагоста» остыла бы еще до вскрытия.

Банкнота с шелестом скользнула между чашками с кофе, и вызывающе элегантно одетый мужчина вышел, а за ним и его двуногий пес. Саймон пожал плечами и опят взглянул на Астона.

Лицо пожилого англичанина все еще было бледно и покрыто каплями пота из-за полученного им жестокого удара.

— Присядьте пока за мой столик, — сказал Саймон, отводя его в сторону. — Выпейте немного вина. — Он наполнил бокал. — А как насчет чего-нибудь покрепче, нет желания? Вам здорово досталось.

— Спасибо. Скоро все будет в порядке.

Румянец медленно возвращался к нему по мере того, как он «заправлялся», причем, по мнению Саймона, видевшего, как багровеет его лицо, под самую завязку. Астону не только нанесли публичное оскорбление, он еще оказался обязанным совершенно незнакомому человеку.

— Меня зовут Астон, — совершенно излишне представился он. — С вашей стороны было очень мило прийти мне на помощь, мистер…

— Томбс, — сказал Саймон, — Себастьян Томбс. Не думайте больше об этом. Но в следующий раз, если вы обознаетесь, не стоит настаивать на своем.

— Но тут не было никакой ошибки, — сказал Астон, вытирая пот со лба. — Я клянусь, это Дино Картелли, с которым я до войны работал на Сицилии. Я готовился к работе в иностранном отделе «Сити энд Континенталь», и практика в Палермо была частью курса. Дино был моим ближайшим коллегой и другом. За исключением того случая, когда на его лице появился шрам.

— Как это случилось?

— Это я его ударил. Ну, знаете, разница взглядов, темперамент и всякое такое по поводу одной девчушки. Я схватил нож и ударил его. Никогда не делал этого ни до, ни после, но мой клинок навсегда оставил эту метку…

Заинтересованный Саймон искоса вопросительно взглянул на англичанина.

— Ага, значит поэтому он не хотел признавать в вас давнего приятеля?

— О нет, тогда между нами не началось никакой вендетты. Девушка сбежала с кем-то еще, а мы оба остались с носом. Мы помирились и снова стали добрыми друзьями, а потом меня перевели в другое место. А теперь он не только делает вид, что меня не знает, но еще вместе с тем типом ведет себя просто, как гангстер!

— Да, есть немного, — задумчиво согласился Саймон. — Вы твердо уверены, что не ошиблись?

— Да. Я убежден, что это был Картелли. А когда он заговорил, последние сомнения исчезли. Всегда дразнил его, говоря, что у него голос, как у жабы, а не как у Карузо.

Атмосфера взаимопонимания была прервана лангустом, которого заждался Саймон и который торжественно выехал на столике в окружении официантов, оставляя за собой шлейф божественных запахов.

— Не хотите ли составит мне компанию? Поделим этого красавца, а тем временем приготовят следующего.

Однако Астон, видимо, счел, что уже и так зашел слишком далеко для случайного знакомства. Отодвинул кресло и поспешно встал.

— Очень мило с вашей стороны, мистер Томбс, но я уже достаточно доставил вам хлопот. К тому же сейчас я не в состоянии думать о еде. — Он достал из бумажника визитную карточку. — Если будете когда-нибудь в Лондоне и я могу как-то быть вам полезным, прошу звонить. Еще раз благодарю за помощь.

Он крепко пожал Саймону руку, повернулся и торопливо удалился, навсегда скрывшись с глаз Темплера. Пожав плечами, Саймон счел инцидент исчерпанным и перенес все свое внимание на «арагосту». Размышления на затронутую Астоном тему неприятных сюрпризов, поджидающих каждого, рискнувшего покинуть землю Альбиона, могли бы служить занятным аккомпанементом к обеду, но не настолько, чтобы потерять от этого аппетит. А саму встречу, вызвавшую весь этот инцидент, Саймон все же был склонен отнести на счет обычной человеческой ошибки. Интереснее всего, что Астон умудрился нарваться на типа, все приметы которого свидетельствовали о его длительном пребывании в США, в кругах, пользующихся не лучшей репутацией в иммиграционной службе. Такой точки зрения он придерживался до следующего утра. Наутро, завтракая в номере, он пытался отвлечь внимание от мерзкого вкуса кофе чтением итальянской газеты, но без особого успеха, несмотря на обычное обилие сообщений о международных кризисах и местных скандалах, пока на глаза не попалась короткая заметка на второй странице. «Зверское убийство английского туриста» — гласил заголовок.

В мозгу Темплера прозвучал сигнал тревоги еще прежде, чем он дочитал второй абзац, сообщающий, что убитый мужчина опознан как Джеймс Астон из Лондона.

2

Саймон не мог простить себе, что приписав бандитское поведение нелепому стечению обстоятельств, он позволил Астону отправится на верную смерть, что легко можно было избежать. Он чувствовал себя невольным виновником совершенного преступления и не мог простить собственной близорукости. И тем более не мог простить людей, совершивших такое. Значит, он ни в коем случае не должен оставить безнаказанным того, кто был когда-то Дино Картелли. Совершенно очевидно, что путешествие Джеймса Астона было безжалостно прервано только потому, что он опознал Дино. Будь это сходство случайным, Астону не пришлось бы расстаться с жизнью. В газетах, разумеется, говорилось об ограблении. Тело Астона с разбитой головой и очищенными карманами было найдено в аллее в нескольких кварталах от отеля, он шел пешком по дороге домой, когда на него напали. Нельзя было исключить и стечение обстоятельств, хотя инстинкт Святого, предельно обостренный, уже отбросил эту версию.

Все эти мысли родились у Саймона под душем, после которого он оделся и вышел на раскаленные и пышущие печным жаром улицы Неаполя, вовсе не для прогулки и знакомства с городом.

Было еще слишком рано для «пранцо» — ленча, который в Италии не начинается раньше часа, а вместе с послеобеденной дремой, необходимой для лучшего усвоения пищи и вина, может растянуться до раннего вечера. Но в «Ле Аркей» несколько сонных официантов подметали, вытирали пыль, меняли скатерти и серебряные приборы на столах, чтобы все было готово к наплыву посетителей. Без особого желания один из них дал себя уговорить и удалился в служебные помещения, чтобы поискать шефа.

В грязной рубашке без воротничка, с подвернутыми до локтя рукавами, он был не так представителен, как на службе, но на вызов в нерабочее время отреагировал с профессиональной выдержкой и уверенностью в себе.

Он сдержанно пожал Саймону руку, совершенно не изменившись в лице, увидев свернутый банкнот. Тот исчез в кармане с ловкостью, достигаемой многократной тренировкой, а шеф только склонил голову, внимательно ожидая разъяснения, какого рода услуга была оплачена.

— Если вы помните, я вчера у вас обедал, — начал Саймон.

— Да, синьор, помню.

— В то же самое время тут был мужчина по имени Дино Картелли.

— Тот, кто подсел к вам на несколько минут? Я думал он англичанин.

— Тот — да. Но я говорю не о нем.

Лоб шефа начал морщиться, но лицо осталось лишенным какого-либо выражения.

— Картелли? Такого я не знаю.

Если только он не был прекрасным актером, он говорил правду. Святой обычно не ошибался в людях. Но если ему поверить, Картелли не просто не хотел быть узнанным: у него было новая фамилия, и он не желал, чтобы всплыла старая.

— Итальянец, — напомнил Саймон, — в светло-сером костюме. Массивный, почти лысый, голос низкий, хриплый. Сидел с молодым мужчиной вон за тем столиком.

На этот раз детектор лжи не был нужен. Когда глаза шефа прогулялись в указанном направлении и вернулись обратно, в их взгляде, устремленном на Святого, любезностью и не пахло.

— Я не помню, синьор. Понимаете, Неаполь большой город, а этот ресторан очень популярен. Невозможно знать всех.

Он проводил Святого, рассыпаясь в сожалениях, что не смог ему помочь, но не до такой степени, чтобы вернуть деньги, которым уже нашлось место в его бумажнике. Придется ему перед следующей мессой исповедоваться в невыполненном обещании. Но Саймон отдавал себе отчет в том, что дискуссия с ним на эту тему была бы потерей времени.

Снаружи швейцар, еще не надевший свою импозантную форму, лениво подметал замусоренный за ночь участок тротуара, подлежащий его опеке. Святой подошел к нему.

— Вы не помните, случайно, одного человека, обедавшего тут вчера, такой толстый, лысый, с хриплым голосом, в сером костюме?

Зажатый кончиками пальцев банкнот обещал вознаграждение вперед, поэтому рука швейцара автоматически потянулась к нему, хотя суть вопроса до него еще не дошла. А когда дошла, возникла обратная реакция, и пальцы вдруг отдернулись как от огня. Швейцар бросил быстрый взгляд через плечо, после чего с лица его словно смыло всякое выражение.

— Нон ми рикордо,[1] — пробормотал он. — Столько клиентов… Всех не запомнишь…

И продолжал уборку значительно энергичнее и старательнее, чем раньше.

Саймон взглянул в ту же сторону, что и швейцар, и увидел шефа, все еще стоявшего во входных дверях. Разочарованно пожал плечами, отвернулся и ушел. Но впечатление проигрыша длилось только до той минуты, когда он свернул за угол. Шаг его сразу стал легче и шире, по мере приближения к ресторану с противоположной стороны. Этот маневр легче было начать, чем закончить, поскольку итальянские города, пересекаемые совершенно бессистемной сетью улочек и лестниц, проложенных не иначе как по проекту любителей головоломок, не слишком похожи на прямоугольную систему застройки в американском стиле. Напрягая все свои способности к ориентации, Святой все же смог достичь цели. Удивительно быстро, никем не замеченный никого не встретив, он одолел свой путь с бесконечными поворотами и оперся о стену соседнего дома как раз в тот момент, когда швейцар с уже вернувшимся обычным равнодушием махнул щеткой в его сторону.

— Амико,[2] — приглушив голос сказал Святой, не хотите ли еще раз порыться в памяти?

Призвуке этих слов бедняга окаменел. Потом мучительно медленно его взгляд обежал Святого целиком с ног до головы.

— Не уходите и не прекращайте уборки, — деликатно настаивал Саймон. — Никто снаружи меня не видит, и никто никогда не узнает, что я возвращался. Пошевелите мозгами, чтобы припомнить фамилию человека, о котором я спрашивал.

— Нон каписко,[3] — отрезал швейцар охрипшим голосом и сделал вид, что взялся за уборку, но поверить в это мог бы только дефективный младенец.

Из правила, что деньги говорят сами, есть исключения, но что-то подсказывало Святому, что он имеет дело с человеком, который не останется глух к достаточно убедительном у доводу. На этот раз он вынул банкнот в десять тысяч лир и развернул его во всю длину, на солнце тот отливал золотом. Снова свернул его в трубочку и разжал руку. Швейцар жадно следил, как тот падал, пока его не прикрыла стопа Саймона.

— Вы понимаете? Вы могли бы его просто замести…

— Нет, — ответ был машинальным, но убежденность ослабла.

— Вы могли бы, по крайней мере, подсказать, где я смогу что-нибудь узнать. Например, отель, в котором он живет? Это мог бы мне сказать водитель такси, на котором он уехал отсюда. Никто не узнает, что информацию я получил от вас.

Капли пота выступили на смуглом лице. Страх боролся с жадностью. Саймон достал еще один банкнот в десять тысяч лир и свернул его также старательно, как первый.

— «Экцельсиор». — Швейцар тяжело дышал.

Саймон долго смотрел на него, и, поскольку мужчина продолжал молчать, стало ясно, что он назвал самый роскошный отель в Неаполе.

— Благодарю, — сказал Святой. Уронил второй банкнот и отвернулся, не дожидаясь, когда он вместе с предыдущим окажется в кучке мусора, которую швейцар старательно погнал к соседнему углу. Теперь, если только информация была верной, Саймон мог быстро продвинуться вперед.

Черно-зеленое такси подвернулось, когда он сворачивал на Виа ля Фальконе и ехало за ним, пока водитель расхваливал достоинства своего экипажа и его невиданную скорость… Саймон приказал вначале остановиться перед магазином кожаной галантереи, который заметил неподалеку от отеля «Экцельсиор».

Купил там прелестный футляр для сигар из свиной кожи с позолотой, не желая ради экономии поступиться своим изысканным вкусом. Для него это были обычные производственные расходы, точно такие же, как те, которые распечатали казавшиеся немыми уста швейцара. Забрав футляр, он с той же целью отправился в «Соль и табаки», находившиеся чуть дальше. При случае его развлекло бы вовлечение торговца в длинные и серьезные дебаты на тему выбора сорта соли, которая по причинам, совершенно не понятным для неитальянцев, продается в тех же фирменных магазинах, что и табак. Но этим утром он был слишком охвачен нетерпением, чтобы тратить время на что-нибудь иное, кроме покупки двух отборных сигар, и торговец, продавший их гораздо выше обычной цены, никогда не узнал, какая мука его миновала.

Саймон вложил сигары в футляр и, держа его в руке, вошел в пышущий роскошью холл отеля «Экцельсиор», направившись к стойке портье.

— Мне кажется, это принадлежит одному из ваших клиентов, — сказал он. — Вы не будете так любезны передать вещь хозяину?

Футляр, который Саймон положил на стойку, портье осмотрел с олимпийским безразличием, соответствовавшим его положению, которое все портье считают лишь немногим ниже ранга директора.

— А вы знаете, чье это? — спросил он, давая понять, что в сферу его деятельности входят дела не тысяч, а десятков тысяч особ и что каждый, кто не отдает себе в этом отчет, просто деревенщина.

Саймон покачал головой.

— Боюсь, что нет. Я случайно увидел, как он садился в такси, и услышал, как велел шоферу везти его сюда, а потом увидел на тротуаре эту вещицу. Я окликнул, но такси уже тронулось и он не услышал.

— Как он выглядел?

— Плотный, около шестидесяти, немного рябоват, почти лысый, в костюме из серой саржи, бриллиантовая заколка в галстуке, запонки с сапфирами, золотой перстень с большим изумрудом.

Портье, который как и все члены этого уникального европейского братства, считал, что знает каждого из гостей, слушал с вниманием, возраставшим от вежливого равнодушия и сочувственной настороженности до мгновенного озарения.

— Ах так, ну тогда, думаю, речь идет о синьоре Дестамио.

На неуловимый миг Святой задержался с ответом.

— Не Карло Дестамио?

— Нет. Его зовут Алессандро Дестамио. — Футляр исчез под стойкой. — Я оставлю для него.

— Минуточку, — вежливо сказал Саймон, — а почему бы не позвонить ему в номер и не спросить, терял ли он ту вещицу? По правде говоря, я не видел, чтобы она выпала у него из кармана. Может, просто лежала там уже давно?

— К сожалению, сейчас я не могу его спросить. Он уехал вчера вечером.

— В самом деле? — Саймон не моргнул глазом. — Как неудачно! Я, разумеется, нашел это вчера, но был слишком занят, чтобы прийти пораньше. И куда он уехал?

— Понятия не имею.

— А как же тогда вы сможете его спросить?

По потемневшему лицу, сразу приобретшему кислую мину, было заметно, что портье без энтузиазма относился к подобного рода расспросам.

— Спрошу, когда вернется. Он не турист, у нас постоянно держит свой номер. Если вы хотите оставить свое имя и адрес, я отправлю вам эту вещицу, если он от нее откажется.

Таким безупречным способом он давал понять: если речь идет о вознаграждении, не волнуйся, постараюсь, чтобы ты его получил, раз тебе это так важно.

— Не забивайте себе этим голову, — беззаботно сказал Саймон. — Если он откажется, возьмите эту безделушку себе. Только раскуривая их, будьте с этими сигарами поосторожнее, на случай, если их подкинул какой-нибудь шутник.

Он счел, что такая концовка оставляла интересные перспективы для будущих контактов.

И, кроме того, в результате визита он добился всего, чего желал: он узнал имя и фамилию.

Алессандро Дестамио.

3

Наиболее образованные американцы, взгляд которых, оторвавшись от ближайшего телевизора, еще способен воспринять печатное слово, сумеют отличить имя Алессандро Дестамио от всех ему подобных, которые появляются на экране.

Это имя, как вспомнил Саймон, принадлежало тому, кто был принудительно выселен на родину после годичного курса в Ливенуорт,[4] что стоило правительству США лишь немногим дороже, чем сумма вмененный ему в вину нарушений.

Хотя дядя Сэм недооценил его и выпроводил ударом под зад, здесь, на родной земле, Алессандро ничем не напоминал жертву кораблекрушения. Он, скорее, пользовался внимание, которому мог позавидовать любой блудный сын.

Размышляя над этим, Саймон возвращался в отель. По рекомендации заботливого друга Святой зарезервировал себе номер в отеле, поскромнее, чем «Экцельсиор», расположенном немного дальше по Виа Партеноле, бегущей вдоль моря. Он оказался значительно менее роскошным, чем отели, в который Саймон обычно останавливался последнее время; однако, приехал он поздно ночью, номер показался ему достаточно чистым и удобным, поэтом у не стоило тратить силы на поиски другого на те несколько дней, которые он собирался здесь провести. В отеле было мало постояльцев и немного меньше прислуги, чем в конкурирующих заведениях, но этот недостаток никогда не обратил бы на себя его внимания, если бы ни мимолетное знакомство с покойным мистером Астоном.

Он сам взял ключи со стойки, за которой в разное время дежурили управляющий, кельнер или одна из горничных, все, кто был свободен, а если их не было, приходилось нажимать звонок для вызова персонала, и вошел в автоматический лифт, чтобы подняться на свой этаж. Когда он выходил, из коридора выбежал какой-то человек, торопясь к лифту. Святой обернулся и с внезапным интересом посмотрел на него. Интерес этот был вызван тем, что на побережье Средиземного моря в летний сезон никто никогда никуда не спешит, а тем более к лифту. Вот по этому Святой постарался как следует запомнить остроносое лицо, выступающие зубы, тонкую ниточку усов, костюм в широкую полоску и множество самых банальных деталей, не заслуживающих внимания, прежде чем странный незнакомец торопливо вскочил в кабину лифта и скрылся из виду.

Все это заняло не более трех секунд и закончилось раньше, чем значение этого инцидента могло проникнуть сквозь первое удивление. А в тот момент, когда он вошел в свой номер, раздумывать было уже не о чем.

Двери были лишь немного приоткрыты, и он их просто толкнул. Сказать, что комната подверглась обыску, это назвать ураган сильным ветром, причем надо учесть, что ураган не нанес бы таких убытков. Кто бы тут ни побывал, — а у Святого уже не было сомнений, что это дело спешившего типа с крысиной физиономией, — ему удалось разодрать на части буквально все.

Неизвестный не ограничился тем, что вывалил на пол содержимое всех ящиков и чемоданов, но и оторвал рукава у одного из шедевров швейного искусства Севиля Роу и распорол в нем все швы. Тот же клинок вспорол подкладку и отсек каблуки у ботинок, не говоря уже о том, что он сделал с матрасом.

Только человек, знающий манеры Святого, был в состоянии оценить спокойствие, с которым он наблюдал размеры потерь, стряхивая пепел на кучу тряпья перед собой.

— Че коза фаи?[5] — раздался за ним потрясенный голос, и Святой, обернувшись, увидел горничную, которая, разинув рот, заглядывала в номер из коридора.

— Будь кто-нибудь внизу, этого бы не случилось, — холодно ответил он. — Прошу навести порядок. Одежду, которую можно починить, можете подарить своему мужу или любовнику, это как вам угодно. А если директор захочет со мной объясниться, пусть ищет меня в баре.

На счастье в баре среди других лекарств нашелся и «Питер Даусон», чья двойная порция со множеством льда и капелькой воды оказалась в состоянии притупить пронзительную остроту его гнева и погасить жажду, накопившуюся в нем на обратном пути. Погибший гардероб был только временной неприятностью: телеграмма в Лондон обеспечит ему новый костюм, да и здесь были отличные итальянские закройщики и лучшие в мире портные. Вдобавок, последний след сомнений, не вызвана ли смерть Астона стечением обстоятельств, теперь исчез.

Картелли, он же Дестамио, настолько заинтересовался вмешательством Темплера, что устроил за ним слежку и обыскал вещи, чтобы определить его связи с криминальными или государственными структурами.

Быстрота и легкость, с которой его обнаружили, указывал на организацию внушительных размеров и возможностей и могли испугать любого, но не Саймона. Он серьезно сомневался, что даже местная полиция со своей властью и следственным аппаратом справилась бы лучше. Но трезвая оценка неравных шансов никогда не пугала Темплера, только делала игру еще интересней.

Вскоре явился управляющий или муж управляющей. Он долго ломал руки над последствиями печального инцидента, после чего сказал:

— Не стоит беспокоиться. Мы все заменим и просто включим это в ваш счет.

— Как это мило, — хмыкнул Святой. — Не хотел бы показаться неблагодарным, но вообще-то я немного переживаю из-за моих уничтоженных вещей, а все из-за того, что у вас так легко бандитам попасть в номер.

Руки, плечи и брови управляющего одновременно взлетали в порыве недоверия, возмущения, упрека и боли:

— Но, синьор, мы не виноваты, что у вас есть друзья, способные натворить такое ради дурацкой шутки.

— Это довод, — признал Саймон. — И потому будет лучше, если вы вообще забудете о счете, иначе я могу попросить других своих веселых друзей прийти сюда и пошутить точно так же во всех ваших номерах. — Он вернул собеседнику счет и добавил: — Да, и благодарю за угощение.

* * *

Остаток вечера он чувствовал себя лучше, но соблюдал осторожность, садясь за стол спиной к стене и внимательно осматривая поданную бутылку вина перед откупоркой. То, что какой-нибудь закулисный Борджиа мог добавить чего-нибудь в еду, было риском, с которым приходилось мириться, но в своих расчетах он учел, что по какой-то неясной причине яд никогда не был в чести у братства, членом которого явно был Аль Дестамио.

Но ничто, даже малейшее беспокойство, не испортило ему этот вечер, утро же следующего дня началось с совершенно неожиданного события.

Когда после завтрака он спустился вниз и отдал ключ, стоявший у стойки, унылый тип в костюме шофера приблизился к нему и уважительно поклонился.

— Прошу прощения, — начал он на терпимом английском, — синьор Дестамио хотел бы увидеться с вами и прислал меня с машиной. Он не хотел вас беспокоить, поэтому приказал дождаться, пока вы спуститесь вниз.

Святой молча разглядывал его.

— А если у меня были другие планы? — спросил он. — Например, пойти купить себе новый костюм.

— Синьор Дестамио надеется, что вы поговорите с ним, прежде чем что-то предпринять, — ответил шофер с непроницаемым лицом. — Мне приказано передать, что вам не придется жалеть о своей любезности. Автомобиль перед входом. Прошу вас.

Широким жестом он подкрепил приглашение, одновременно указав направление, однако ни в жесте, ни в тоне голоса не было угрозы. Передав поручение, шофер не выказывал признаков нетерпения, ожидая, когда Саймон примет решение.

«Что ж, — думал Саймон, — когда-нибудь я неизбежно совершу свою фатальную ошибку, но не думаю, что это произойдет сегодня». И как бы там ни было, возможность завести знакомство с таким типом, как Дестамио, была слишком большим искушением.

— О'кей, — небрежно бросил он, — я воспользуюсь приглашением.

Машину ему искать не пришлось. Было ясно, что стоявший на улице «кадиллак» мог быть единственным вариантом. Автомобиль был черный, длиннозадый, огромный, отполированный до зеркального блеска и выглядел совершенно неуместным на этой узенькой старинной улочке. Без колебаний Святой нырнул внутрь и не удивился, оказавшись в одиночестве. Каковы бы ни были намерения Дестамио, он наверняка не был таким идиотом, чтобы убивать его в собственном автомобиле в центре Неаполя. Окна были закрыты, и слышался тихий, мягкий звук работающего кондиционера. Саймон откинулся на сиденье, предвкушая приятное путешествие.

Путешествие было недолгим, но доставило достаточно впечатлений. Повинуясь командам водителя, автомобиль, как левиафан, погрузился в уличный поток. Лавины юрких автомобилей мчались во всех направлениях, клаксонами расчищая себе дорогу в толпе лениво двигающихся пешеходов — взрослых, детей и животных. Через толстое стекло и плотную обивку весь этот шум долетал до Саймона не громче слабого шелеста. Прохладное дуновение освежало лицо и уносило табачный дым в тот же момент, когда Саймон выпускал его изо рта.

Левиафан величественно плыл в стае мелких рыбок в направлении залива. Не тормозя, проехали ворота порта, караульные у которых уважительно отдали честь. Саймон взглянул на суда — здесь стояли только лайнеры; паромы и всякая мелочь находились за оградой, в открытой гавани — и на миг испытал опасение, что его похитили, но тут автомобиль плавно затормозил у суперсовременной бетонной конструкции, похожей на огромный бильярдный стол на паучьих ножках. Несколько секунд он пытался угадать ее назначение. Потом услышал рев винтов, и все стало ясно.

— Ичия или Капри? — лениво спросил он шофера, выходя из машины в солнечный зной.

— Капри. Туда, пожалуйста.

Эти два уединенных места радости и солнца были расположены в восемнадцати милях от города, у другого берега залива. Обычно туда добираются катерами, паромами, рыбацкими шхунами, приспособленными для пассажиров, и такое путешествие занимает от одного до четырех часов, в зависимости от умения лодочника морочить голову пассажирам. Прогресс и техника пошли навстречу избранным с туго набитыми кошельками, предоставив в их распоряжение вертолеты, которые то же расстояние преодолевают за несколько минут. Один из них, оказывается, ожидал только Саймона; как только он оказался на борту, люк закрыли, и он плавно, как лифт, поднялся в воздух.

Они летели над невероятно голубыми водами залива, и перед Саймоном простиралась чудная панорама, прелесть которой он не мог не признать, хотя до этого считал, что путеводители слишком преувеличивают. Вертикальные скалы Капри, вздымавшиеся прямо из моря, с воздуха производили еще большее впечатление, чем обычно. Пилот развернулся над Марина Гранда, сделал круг над вершиной Монте Солодро, так, чтобы пассажир смог увидеть самые эффектные места острова, потом легко опустился на отмеченную кругом площадку в районе Дамекута, где находился один из дворцов, которые цезарь Тиберии разбросал по своему любимому острову. Выходя, Саймон гадал, каким же средством передвижения его снабдят на последнем участке пути. Не сомневался, что по изысканности оно не будет уступать предыдущим.

Показался некто в мини-шортах и купальнике — на острове это был максимум одежды, — и Святой с удовольствием стал изучать обширные пространства неприкрытого тела, зная по опыту, что женщины, одетые, или точнее, раздетые, таким образом, рассчитывают на подобное внимание. Чудо с длинными загорелыми ногами и золотыми кудрями приблизилось к нему роскошным пируэтом с полным эффектом продемонстрировав еще не изученные фрагменты.

— Мистер Темплер? — спросило чудо низким голосом, мягким и безумно теплым.

— И никто иной, — с восторгом ответил он. — Как вы меня нашли в такой толпе?

Пилот вертолета и дежурный, представлявшие весь персонал и единственную аудиторию, с удовольствием наблюдали за ними, ожидая, когда богиня обернется и продемонстрирует остальные свои потрясающие выпуклости. Дама указала на стоянку.

Поскольку ширина дорого на Капри позволяет разъехаться в лучшем случае двум детским коляскам, там пользуются только маленькими автомобилями, и даже автобусы — только миниатюрные. Поэтому ожидать еще один «кадиллак» было трудно, но он заметил идеально маленький «альфа-ромео» кремового цвета, который собиралась вести та самая нимфа, потрясающим образом демонстрировавшая свои прелести.

Не менее потрясающей была ее манера вождения: автомобиль сорвался с места, как пуля, беря повороты вившегося по горам серпантина с таким азартом, что Святому оставалось только надеяться, что она знает, что делает. Несколько раз он украдкой взглянул на нее, но губы, покрытые толстым слоем помады, были неподвижны, а верхнюю часть лица закрывали огромные темные очки в оправе из цветов, полностью скрывавшие глаза и всю мимику. Казалось, ее внимание сосредоточено исключительно на дороге, и в этой ситуации Саймон чувствовал, что не по-джентльменски будет вступать в разговор. Тем более что ехали они по краю скалы, обрывавшейся в такую пропасть, что корабли сверху казались детскими игрушками на пруду. К счастью для его нервной системы, милашке не представилась возможность разогнаться как следует, и, даже не включив еще последнюю передачу, они добрались до места назначения — виллы с видом на пляж и залив Марина Пикколо.

Бдительность вернулась к нему, когда он шел по выложенной каменными плитами дорожке. По своей воле, без сопротивления он дал привезти себя в то место, которое выбрал Дестамио, и возможно, очень скоро выяснится, что поступил легкомысленно. Святой даже не устыдился того облегчения, которое испытал, когда дивное видение само нажало звонок, сняв все его подозрения относительно опасности скрытого там механизма. Не раз в прошлом он мог убедиться, как смертоносны бывают эти безобидные устройства. На этот раз кнопка не привела в действие ни отравленных стрел, ни скрытого оружия, ни бомб, ни распылителей газа; двери открылись самым обычным образом, и показался объемистый живот синьора Дестамио, одетого в вишневую рубашку и пурпурного цвета шорты, скрывающие его грушеобразную фигуру гораздо меньше, чем модный костюм, в котором Саймон увидел его в первый раз.

— Мистер Темплер! Как мило с вашей стороны! — заскрипел знакомый голос. Дестамио протянул руку и проводил Саймона внутрь. — Я хотел поговорить с вами и подумал, что здесь нам будет удобнее, не так ли?

— Возможно, — осторожно ответил Саймон. Он незаметно, но внимательно осмотрел все углы, ниши и выступы стен, но нигде не было видно ничего подозрительного, и пока ситуация выглядела относительно безопасной.

— Прошу, проходите, устроимся на террасе, там прохладно и прелестный вид на море. Лили принесет нам что-нибудь выпить и исчезнет.

Если Лили и обиделась, то не подала виду. Как только Дестамио и Саймон уселись за кованым металлическим столом со стеклянной крышкой, она прикатила бар на колесиках и вышла. Саймон услышал звук захлопнувшихся дверей где-то внутри дома.

— Прошу, — сказал Дестамио, не стесняйтесь, наливайте. Мне бренди и «джид жер эль», если вас не затруднит.

Взяв бутылку и два бокала, Саймон постарался тактично устранить свои опасения из-за напитка. Проявив осторожность, наполнил бокалы из одной бутылки. С удовлетворением отметил, что коньяк был марки «Жюль Робен», хотя обычно он не пил его перед едой.

— Вы случайно не работаете последнее время на мерзавцев из Федерального налогового управления? — спросил вдруг Дестамио, не меняя предыдущего тона. При этом он всматривался в Саймона, потом его лицо приняло деланно равнодушное выражение, совсем не скрывавшее, однако, угрожающих огоньков в глубине глаз.

Святой пил коньяк маленькими глотками и внутренне был не менее спокоен, но мозг у него лихорадочно работал. Упоминание о налоговом ведомстве внезапно открыло карту, которую он давно уже ждал.

— Хорек, — медленно произнес он, — Хорек Дестамио. Разве это не ваша кличка?

— Мои друзья зовут меня Аль, — буркнул тот. — И вот что я хочу знать: на чьей вы стороне?

— Разве обязательно быть на чьей-то стороне? — лениво спросил Святой. — Я ненавижу налоги, как и все, поэтом у не могу не испытывать своего рода симпатию ко всем, кто имеет проблемы с налоговым ведомством. Но ведь уклонение от налогов — не самое тяжелое преступление, в котором вас обвиняют, правда?

Аль-Хорек-Дестамио достал из кармана измятый мешочек и вынул из него предмет, который можно было бы назвать сигарой, хотя в действительности он больше походил на кусок затвердевшей глины, замоченной в дегте и на много лет закопанный в земле. Разрезав ножичком этот предмет, он половину подал Святому. Саймон вежливо покачал головой и с интересом смотрел на хозяина, который из одной половинки вытащил пожелтевшую соломку и приложил к ней горящую спичку. Когда этот отталкивающий предмет наконец разгорелся, он поднес его ко рту и затянулся, выпустив клубы дыма.

Саймон чуть отодвинулся, чтобы оказаться вне досягаемости чудовищной отравы пресловутой тосканской сигары.

— Все слышали обо мне! — сказал Дестамио, очевидно, не замечая разрушительного воздействия дыма на горло и легкие. — В этом все дело. Верят в это вранье, напечатанное в газетах, и думают, у меня не больше прав, чем у бешеного пса. А я мирный человек. Попросту хочу покоя.

— Думаю, что никто из Синдиката не хочет ничего иного, — сочувственно поддакнул Саймон.

— Выдумки, выдумки и клевета, — бормотал Дестамио, не слишком горячась. Он словно произносил монолог, который столько раз повторял журналистам, полицейским и судьям. — Приезжаю из Италии в Штаты с несколькими долларами, вкладываю их в экспортный бизнес, ну и зарабатываю немного деньжат. Еще немного, потому что люблю играть на скачках, и мне везет. Возможно, я совершаю ошибку, не сообщая о выигрышах, а они сразу думают, что у меня какие-то огромные заработки. Это все предубеждение. Я итальянец, а многие гангстеры — итальянцы, ну и называют меня мошенником. Я люблю Америку, но она поступает со мной непорядочно.

Монолог был окончен и Дестамио понизил уровень жидкости в бокале сразу на целый дюйм.

Теперь Саймон припомнил продолжение истории, включая некоторые подробности, которые хозяин обошел. Дядя Сэм сумел наложить руку едва ли на одну десятую левых доходов Дестамио и в ответ смог только лишить его свежеобретенного гражданства и отослать в родные края. Как восприняла это Италия, история умалчивает, но когда ее об этом спрашивали?

— Ну вот, вы знаете обо мне все, мистер Темплер, — сказал Дестамио. — И я о вас много чего знаю. Не знаю только, почему вы вдруг так заинтересовались мною. Почему?

Вопрос был задан вполне естественным тоном, но Саймон знал, что в нем суть дела. Единственная причина, почему его привезли сюда с такой загадочной обходительностью. Многое могло зависеть от его ответа, между прочим, и его жизнь тоже. Однако Святой держался свободнее, чем хозяин, и рука его твердо держала сигарету, и дым неподвижным столбом поднимался в спокойном воздухе. Он ответил откровенно и честно, решив про себя, что это будет самая простая и действенная стратегия. Заодно хотел узнать, как Дестамио отреагирует на некое имя.

— Я все думаю, что стало с Дино Картелли?

Глава II Как Алессандро Дестамио клялся, а Марко Понти рассказывал

1

Если Святой ожидал в ответ какого-то бурного взрыва, то его ожидало разочарование. Или эта фамилия Дестамио ничего не говорила, или, ожидая такой вопрос, он успел к нему подготовиться. Он только фыркнул и покачал головой.

— Картелли? Не знаю. Почему вы спрашиваете? Что за любопытство? Мне все время сообщают, что вы обо мне выспрашиваете, люди с моим положением этого не любят. Многие хотели бы наделать мне неприятностей, так что я должен принимать меры предосторожности.

— Такие, как уничтожение моих костюмов? — ледяным тоном спросил Саймон.

Дестамио снова фыркнул.

— Возможно. Часто с теми, кто сует нос не в свое дело случается и похуже. Вы не ответили на мой вопрос. Почему я должен знать о каком-то Картелли?

— Потому что кто-то именно так назвал вас вечером в «ле Аркейт». Казалось, он был совершенно уверен, что вы — Дино Картелли. Я слышал его слова.

Саймон добился только фырканья, которое на этот раз было громче обычного.

— И это все? Тот тип был с приветом. Мир полон психов. — Дестамио щелкнул пальцами и искоса взглянул на Святого.

— Ну вот, теперь я все узнал. Это вы сидели за столиком рядом и задирались с Рокко. Я вас узнал только сейчас. Мы ушли, чтобы не устраивать скандала. У меня их довольно.

Дестамио навалился на подлокотники и, жуя черный, безобразный огрызок своей сигары, маленькими свиными глазками буравил Святого.

— И это единственная причина, чтобы лезть в мои дела? Из-за того, что какой-то псих обознался?

— В этом все и дело, — спокойно ответил Саймон. — Ведь этот псих, как вы его назвали, сегодня ночью был убит. Похоже, он мог знать о вас что-то такое, что доставило бы вам еще больше неприятностей.

Дестамио долго молчал, крутя в пальцах сигару и холодно смотря на Святого.

— И вы думаете, что я приказал его убрать? — наконец произнес он. Стряхнул пепел через балюстраду террасы куда-то в море и вдруг рассмеялся: — Черт возьми, это все? Знаете, я вам верю. Может быть это глупо, но верю. И вы, значит, решили, что должны что-нибудь сделать для этого несчастного глупца, чтобы восторжествовала справедливость? Как ваше имя? Саймон? Называй меня Аль, Саймон, все мои друзья называют меня Аль. И давай еще выпьем… — Теперь он совсем расслабился и почти развеселился.

— Значит, вас никогда не звали Дино Картелли? — настаивал Саймон, демонстративно не реагируя на внезапную смену настроения собеседника.

— Никогда меня так не звали и не будут звать. И не убивал я того придурка. Это стечение обстоятельств оставило тебя в дураках. Подожди, я кое-что покажу.

Дестамио тяжело поднялся и повел Саймона в гостиную. Указал на что-то, на первый взгляд похожее на стенную роспись.

— Множество бродяг приезжают в Штаты, меняют фамилии и в ус не дуют, потому что они никогда ничего не значили. Но я — Алессандро Дестамио и тем горжусь. Мой род существует с незапамятных времен, и смею полагать, последний король был нашим кузеном в восемьдесят втором колене или что-то в этом роде, сам взгляни!

Саймон вдруг понял, что роспись представляла собой полное генеалогическое дерево с гербами, множеством ветвей, отростков и переплетений. Красиво выписанные имена поднимались вверх и переплетались, будто листья цветущего дерева, на вершине которого, как прекрасный плод красовалось имя Микеля Дестамио.

— Это мой отец. Он всегда гордился своей семьей. А вот моя метрика.

Дестамио ткнул толстым пальцем в рамку, в которой красовался документ с восковой печатью, уведомляющий, что потомок Микеля Лоренцо Дестамио будет наречен Алессандро Леонардо. Документ выглядел вполне убедительно.

— И неизвестно, почему этот человек, как там его звали, Уильям Чаринг Кросс, должен был погибнуть? — спросил Саймон.

— Понятия не имею, — невозмутимо ответил Дестамио. — Никогда раньше его не видел. И имени его не знал бы, если бы ты не сказал. Но если это так важно, могу поспрашивать о нем кое-где. Возможно, кое-что и узнаем. Сделаю все, что хочешь… О-ла-ла! — он щелкнул пальцами, как будто что-то вспомнил. — Я забыл, что натворили мои ребята. Сейчас вернусь.

Вышел в соседнюю комнату, и вскоре Святой безошибочно опознал сухой звук запираемой двери сейфа. Дестамио вернулся с пачкой банкнотов в руке.

— Прошу, — он подал их Святому. — Эти ребята, работающие на меня, перестарались. Все это было без моего ведома. Возьми и купи себе все, что нужно. Если мало, скажи.

Саймон взял банкноты. Сверху была американская сотенная, а когда провел пальцем по краю пачки, и другие сотни засверкали своими полями.

— Благодарю, — сказал он без всякого восторга и спрятал деньги в карман.

Дестамио добродушно ухмыльнулся, дожевывая оставшуюся половинку своей помятой сигары.

— Пойдем поедим, — сказал он, делая жест в сторону стола, уже накрытого серебром и хрусталем. — И поговорим. Тут можно одуреть без собеседника.

Он сел, энергично потряс маленьким ручным колокольчиком, и трапеза началась еще до того, как ослепительная Лили к ним присоединилась.

Аль Дестамио в основном говорил, а Саймон слушал.

Если у Лили и были иные таланты, кроме головокружительной манеры вести машину, то умение вести светскую беседу к ним не относилось. Она занялась едой с такой сосредоточенностью, что стало ясно — ее стройная фигура могла быть только феноменом обмена веществ, и Саймону стоило немалых трудов не последовать ее примеру, ибо, несмотря на свою вульгарность, Дестамио держал прекрасного повара.

Единственной темой беседы, скорее монолога, была коррупция, царящая в министерстве юстиции, и злостное преследование невиновных иммигрантов, которым удалось хоть чуть-чуть выбиться в люди. Дестамио продемонстрировал выдающиеся знания сложных предписаний, касающихся налогового законодательства, что несколько противоречило его утверждению о нарушениях, допущенный им по незнанию. Саймон считал возможным есть, пить и ограничиваться короткими междометиями, подтверждающими, что он слушает, в то время, как оратор откровенно наслаждался хрипловатой убедительностью своей речи. Таким образом, Святой мог скрыть свой отсутствующий взгляд, пока мысли его блуждали далеко от монотонной болтовни в поисках все еще недостающей информации, которая стала бы ключом для решения загадок прошедших дней, но все еще упорно ускользала от него.

Наконец трапезу завершил кофе. Дестамио зевнул и, не сдержав отрыжки, выразил готовность вздремнуть. Саймон принял это за сигнал к отъезду и не встретил возражений.

— Рад, что мы познакомились, Святой, — сказал Дестамио, пожимая руку с сердечностью профессионального политика. — Если у тебя будут проблемы, приезжай ко мне, клянусь, я все улажу.

Невероятно сдержанная Лили еще раз выступила в роли водителя. На этот раз она была одета в кашемировый свитер и брюки — настолько обтянутые, что если бы у нее была татуировка, узор выступил бы наружу. Саймон с удовольствием отметил, что татуировки не было.

Когда она снова начала, как безумная, пришпоривать свой «альфа-ромео», Саймон решил на прощание проверить, умеет ли она вообще разговаривать.

— Вы тут живете или тоже приехали в гости? — спросил он для начала.

— Да.

Он долго смотрел на нее, пытаясь понять смысл ответа, но если что-то и прочитал по ее лицу, это не помогло. Решил попробовать еще раз:

— Вам случается путешествовать?

— Иногда.

Уже лучше. Нужно только запастись терпением.

— Надеюсь, мы с вами еще встретимся.

— Зачем?

— Мне интересно какое у вас лицо. Узнаю ли я вас без очков?

— Нет.

Снова тот же голос, волнующий и ко всему безразличный.

— Аль ревнив?

— Не знаю.

Святой вздохнул. Возможно, его обаяние не так уж неотразимо. Он всерьез задумался над этим открытием. Так или иначе, она явно была способна владеть собой. По крайней мере, он должен был продолжать, потому что давно мучившая его мысль наконец вынырнула из закоулков мозга, где долго и упорно пряталась.

— Вы знаете, почему его зовут Хорек? — спросил он.

— Нет.

— Тогда я не буду забивать вам голову. Когда вернетесь, просто скажите ему, что я это знаю. Так вот — раз и вспомнил. Сделаете?

— Да.

Они были уже на месте, и винт вертолета уже лениво вращался, готовясь к отлету. Но Святой хотел убедиться, что его просьба обязательно будет передана. Он встал с сиденья, остановился, не закрывая двери, вынул смятую пачку «зелененьких», которую сунул ему Дестамио, решительно помахал перед носом Лили, потом протянул ей одну бумажку.

— Прошу передать, что эти листочки мне нравятся. Но только плохо, что их маловато. Покажите ему это, чтобы знал, о чем речь. Скажите ему, что теперь все будет стоить дороже из-за Хорька. Вы считаете, что все поняли?

Она спокойно кивнула.

— Желаю удачи, — сказал Святой.

Он захлопнул дверку и наклонился к Лили. Оставался еще последний штрих, в котором он никак не мог себе отказать, каким бы излишним он ни казался. Прежде всего он должен быть убедительным.

— А если вы хотите узнать, ревнив Аль или нет, скажите ему, что я сделал вот это.

Он нагнулся пониже и поцеловал ее в губы, у которых был вкус теплой краски.

2

Вертолет поднимался в небо, и вместе с ним воспарили мысли Саймона. То, что началось, как банальный случайный скандал, подкрепленный короткой заметкой в прессе, выросло до размеров большой грязной интриги.

Он ощущал себя рыбаком, собиравшимся побаловаться сардинкой и ненароком поймавшим тунца. То делать с тунцом, пойманным на тонюсенькую нитку? Но никто, кроме Саймона Темплера не мог ухватить снасть так надежно. Одна из главных хитростей в рыбной ловле — заставить рыбу работать на рыбака. И Святой был уверен, что его рыба в ближайшее время покажет свой характер. Как только заглотнет крючок с Хорьком.

На языке американского уголовного подполья, с которым Дестамио, несомненно имел контакты, «Хорек» означает специалиста по вскрытию всевозможных хранилищ с ценностями. Эта деталь лингвистического характера поставила крест на всем вранье, которое пытался всучить ему Дестамио, и обнаружила явную связь с внезапной смертью Джеймса Астона, эсквайра, бывшего банковского чиновника. В глазах Саймона, чуткого к красоте, эта мысль могла скрасть даже самые черные тучи, собиравшиеся над Ичией.

Когда вертолет приземлился в Неаполе, Саймон подождал, пока не пришел пилот, чтобы сообщить, что его билет оплачен только досюда.

— Я решил лететь дальше, в Каподичино.

— Нужно доплатить.

— Сколько? — небрежно спросил Саймон.

Его меньше волновала возможность быть принятым за пресыщенного плутократа — это бы он пережил, — чем возможность внезапного выпада Аль Дестамио — этого он мог и не пережить. Даже за те минуты, которые длился полет, Лили могла вернуться на виллу, Дестамио мог по телефону связаться со своими людьми на суше, и аэродром в Неаполе превратился бы в опасную ловушку.

С другой стороны, перелет в Каподичино мог еще больше возмутить его врагов, и, возможно, подтолкнуть их на немедленные меры.

Ему пришло в голову, что если уж заметать следы, то в Неаполь не надо возвращаться совсем. Его вещи практически утратили всякую ценность, поэтому он прямо с аэродрома позвонил, что позднее заберет кое-что из оставшегося. В голосе администратора послышалось опасливое недоверие, когда Саймон заверил его, что тогда же уплатит по счету. Но Святой оставался тверд, подумав, что тем более приятной будет неожиданность, когда отель в самом деле получит от него деньги.

В киоске его снабдили книгой, воспевавшей прелести Сицилии, взяв сумму, только чуть превышающую означенную на обложке, и после этого у него осталось ровно столько времени, чтобы успеть на вечерний рейс в Палермо.

В Палермо было еще жарче, чем в Неаполе, а на Сицилии, несмотря на крайнюю необходимость, слишком мало номеров в отелях снабжено кондиционерами, но благодаря изощренному инстинкту, соединенному с выдержкой, удачей и убедительными суммами чаевых, Святому удалось найти подходящее жилье. В результате он остановился в отеле с удивительно неподходящим названием «Радость». Тем не менее ему удалось спокойно провести ночь, а счет, нанесший только ничтожную убыль авансу, полученному от Аль Дестамио, доставил Святому одно удовольствие.

Утром, после неторопливо съеденного завтрака, побрившись бритвой, одолженной у портье и больше годившейся, чтобы перерезать горло, в относительно чистой и элегантной сорочке, обязанной своим состоянием изобретательности синтетических тканей, не требующих глажки, он вошел в городской банк «Сити энд Континенталь», вспомнить о котором портье в отеле смог, только освежив память изрядным вознаграждением. Это было настолько скромное здание, рассчитанное, видимо, исключительно на туристов, что импозантная вывеска едва поместилась на его фронтоне.

Темноволосая девушка с глазами героинь Боттичелли улыбнулась ему из-за стойки и осведомилась, чем может быть ему полезна, и Святой должен был напрячь все силы, чтобы не сказать ей правду.

— Я хотел бы увидеть, если можно одного из ваших сотрудников. Он работал здесь много лет назад, так что, возможно, его куда-то перевели.

— А как его зовут?

— Дино Картелли.

— Мадре миа! — девушка задохнулась, вытаращив свои огромные глаза и бледнея…

Отойдя, она что-то сказала мужчине, работавшему за другой стойкой, который выронил ручку, не обратив даже внимания на кляксу, получившуюся на странице книги. Окинув Саймона удивленным подозрительным взглядом, он поспешно пошел вглубь конторы, потом вернулся.

— Вы не хотели бы поговорить с директором?

Ничего иного Саймон и не желал. Прошел за чиновником в само святилище, где ему пришлось повторить свой вопрос. На этот раз реакция была не столь эффектна, если не считать высоты, на которую поднялись брови директора.

— Вы хорошо знали Дино Картелли?

— Никогда его не видел, — весело сообщил Саймон. — Его старый приятель, Джеймс Астон, которого вы, возможно, помните, просил меня отыскать его, когда я буду на Сицилии.

— Ах, так, мистер Астон… Тогда все ясно.

Директор уставился на свои руки, сложенные на столе. Это был очень старый человек с редкими седыми волосами и лицом, которое явно пожертвовало собой в пользу черепа.

— Это было так давно, — сказал он. — Он ничего не знал.

— Кто и о чем ничего не знал?

Саймон переставал что-либо понимать.

— Дино Картелли нет в живых. Он погиб как герой, — сказал директор деликатно приглушенным голосом похоронных дел мастера.

— Каким образом?

— Это случилось однажды ночью зимой 1949 года. Ужасная ночь, которую я никогда не забуду. Дино оставался один в банке, приводил в порядок учетные книги. Предстояла ревизия, и у него было много работы. Он был очень старателен. И погиб, хотя его смерть ничего не изменила.

— Он что, надорвался на работе?

— Нет. Его убили.

— Вы не расскажете мне поподробнее, что произошло? — терпеливо спросил Саймон.

Директор склонил голову и помолчал.

— Никто ничего не знает точно. Когда я нашел его утром с размозженной головой и изувеченными руками, он был уже мертв. Никогда не забуду этой картины. Сейф был развален взрывом, и все деньги исчезли. Полиция решила, что его застали врасплох. Он знал секретную комбинацию сейфа, но не выдал ее. Видимо, пытался их обезоружить, пока его не убили выстрелом в лицо.

— И какова была их добыча?

— Банкноты многих стран: фунты, доллары, швейцарские франки и так далее. Самая твердая валюта на сумму около ста тысяч фунтов, к тому же немного ценных бумаг и драгоценностей. Некоторые из них нашлись, но большинство пропало бесследно. И грабителей никогда не поймали.

Саймон задал еще несколько вопросов, но больше ничего не добился. Как только он убедился, что источник информации исчерпан, поблагодарил директора и собирался распрощаться.

— Прошу передать Астону привет от меня, — сказал директор. — Боюсь, что эта история его расстроит. Дино и он были добрыми друзьями.

— Скорее ему это скажет сам Дино, у меня такой возможности не будет.

Директор замер с беспомощным лицом.

— Астона тоже нет в живых, — пояснил Саймон. — Прошлой ночью его убили в Неаполе.

— Господи Иисусе! — директор был потрясен. — Что за трагическое совпадение! Очевидно, эти два случая никак не связаны?

— Очевидно, — ответил Святой, не видя причин тратить время на дискуссии на тему своих соображений.

* * *

Улицы уже плавились от полуденного зноя, но Саймон этого почти не замечал. Голова его была слишком занята новой нитью, вытащенной из клубка.

По крайней мере, один факт подтверждался: огромная добыча, наличие которой он предполагал теоретически, стала реальностью и могла быть идентифицирована. Оставался вопрос, была ли она разделена или до сих пор где-то укрыта. Но вторая сторона проблемы стала еще темнее. Если Дестамио не Картелли, то почему он на него похож?

— Скузи, синьоре, а ун фьямиферо?[6] — Худой мужчина с неприкуренной сигаретой в руке задержал его у входа в узкий переулок, отходивший от главной улицы. Вторую руку он, чуть склонившись в вежливом полупоклоне, держал под пиджаком.

Саймон полез за зажигалкой, вокруг них тек обычный уличный поток.

— Прошу вас! — и машинально щелкнул зажигалкой, занятый своими мыслями. Мужчина с сигаретой наклонился вперед и, выхватив другую руку, ткнул ножом прямо в живот Саймона.

Точнее он собирался это сделать, и любой, кроме Саймона, получил бы в желудок шесть дюймов стали. Но Саймон уже давно не был ротозеем, и многозначительное движение спрятанной руки вызвало молниеносную реакцию, вполне достаточную, чтобы ускользнуть от смертоносного острия. Тем не менее конец оказался достаточно близко, чтобы задеть пиджак, распоров его на изрядной длине.

Саймон Темплер не часто приходил в ярость из-за испорченной одежды, но не надо забывать последнее приключение с остальным его гардеробом. Теперь он был в единственном уцелевшем костюме, и тот вдруг тоже превратился в лохмотья.

Вместе с вполне естественным возмущением всякими типами, которые, играя на его лучших чувствах, пытаются втыкать стилеты в его пищеварительный аппарат, это было уже слишком.

Но гнев не ослепил его, а только прибавил точности движениям. Схватив руку с ножом и вывернув ее, он крепко сжал плечо худого мужчины. С холодным расчетом он сохранял эту позицию так долго, пока не убедился, что собралось достаточно свидетелей, отчетливо увидевших, чья рука держит нож, потом сделал всего одно быстрое резкое движение, после которого раздался треск сломанной кости и короткий вопль жертвы. Нож упал на мостовую.

Не разжимая захвата, которым он удерживал руку противника, Саймон освободил свою другую руку, внимательно проверил положение цели и напряг все силы, нанося левым кулаком удар по физиономии нападавшего. От этого удара нос и все лицо деформировалось с более чем убедительным хрустом; мужчина, не вскрикнув, рухнул и остался лежать без движения. Поскольку гнев покинул Саймона та же быстро, как и охватил его, он постарался убедить себя, что это только гуманное обезболивающее средство, рекомендуемое при переломах лучевой кости.

Весь инцидент занял едва ли несколько секунд. Осторожно оглядевшись вокруг, не грозит ли ему новое нападение, он заметил маленький «фиат», стоящий на противоположном конце переулка, там, где тот выходил на соседнюю улицу. Дверь со стороны Саймона была открыта, и какой-то небритый тип бандитской наружности, сидевший за рулем, пялился на Саймона, разинув рот. Тут он вдруг ожил, захлопнул дверцу и изо всех сил нажал на газ.

Не обращая внимания на собравшуюся толпу, которая жестикулируя и подталкивая друг друга, держалась все же на безопасном расстоянии, Саймон поднял лежавший на мостовой стилет. Он был отлично уравновешен и остер как бритва — смертоносное оружие в руках специалиста.

Святой без тени сожаления подумал о том, что один из таких виртуозов теперь на время обезврежен.

Когда, наконец, протиснувшись сквозь толпу, появился полицейский с рукой на кобуре, Саймон холодно обратил его внимание на оригинальную рукоять.

— На меня тут напали, — сказал он, стараясь не демонстрировать уверенность в себе, — все эти люди видели, как я обезоружил вон того типа. Я с удовольствием помогу вам доставить его в участок и дам соответствующие показания.

3

Полицейский обвел холодным профессиональным взглядом толпу, которая тут же пришла в движение, так как зеваки, стоявшие впереди, вдруг захотели оказаться сзади.

Саймон наблюдал, как его свидетели стремительно исчезают, но, прежде чем исчезли последние, испуганные присутствием представителей власти, полицейский, привыкший к обращению с беглецами, перепуганными его мундиром, сделал шаг вперед и ухватил за воротники двоих — конопатого подростка с острым заиканием и солидную матрону, увешанную браслетами, как передвижная выставка.

Единственное, что их объединяло, — они оба видели нападение и оба не собирались признаваться в этом полиции. Тем не менее полицейский добился от них вынужденного признания в том, что произошло, хотя дефект зрения младшего свидетеля ставил под сомнение весомость его показаний. Потом забрал у них удостоверения личности, которые они могли вернуть, только явившись в участок для дачи показаний. Свидетели облегченно удалились, а полицейский продолжал свое дело, обратившись к Святому.

— Зачем вы его убили? — спросил он, перенося сонный взгляд с рукоятки ножа, который держал в руке, на фигуру, лежавшую на тротуаре.

— Я его не убивал, — терпеливо возразил Саймон. — Он пытался убить меня, но я ему этого не позволил. Отобрал нож и обезвредил. Нож, который вы держите, — его, а не мой.

Полицейский осмотрел оружие, еще раз приведя в действие механизм. Закрыл нож одной рукой и нажал кнопку предохранителя отработанным движением, говорившем о его давнем знакомстве с такого рода снаряжением.

Показались еще двое полицейских, и поредевшая толпа окончательно утратила интерес к дальнейшему развитию событий. Тот, который первым прибыл на место происшествия, отдал честь старшему по чину из вновь прибывших и пробормотал что-то на местном диалекте. Его начальник недовольно взглянул на Святого, но не проявил интереса к дальнейшей дискуссии на тему поведения в общественных местах. Святой отнесся к кислым минам полицейских с величественным безразличием и даже позволил втолкнуть себя на заднее сиденье маленького патрульного автомобиля. Развития событий следовало ожидать в квестуре.

Внутри ее старого здания процедура допроса и составление протокола проходили традиционно нудно. Сопровождалось все бесконечной писаниной и заполнением всяческих формуляров под аккомпанемент непрестанного стука множества печатей, этого символа бюрократии. В тот момент, когда Святой предложил для проверки свой паспорт, единственным нарушением безжалостной рутины было легкое движение бровей и понимающий взгляд, дававший понять, что его имя известно даже здесь.

Когда доставили типа с ножом, Саймон заметил, что полицейский врач уже успел указать ему кое-какую помощь: руку в лубках подвесили на перевязи, а на нос прилепили большой ватный тампон. Из-под тампона налитые кровью глаза уставились на Саймона, ответившего широкой улыбкой.

По окончании предварительного допроса распахнулись двери, и во всем великолепии своей представительной фигуры в комнату вступил младший сержант. Его мундир и фуражка с роскошными галунами и нашивками не оставляли сомнения в значительности ситуации. Голова благородных римских форм и седеющие виски как нельзя больше соответствовали представлениям о внешности Цезаря, хотя безвольный подбородок заставлял думать скорее о Нероне, чем о Гае Юлие.

Он, не поворачивая головы холодно взглянул на Саймона, потом его зрачки, как черные дула заряженного ружья, нацелились в забинтованного бандита.

— Ну, Тони, — равнодушно буркнул он, — не долго ты погулял на этот раз.

— Я ничего не сделал, сержант, ничего! Клянусь могилой матери. Это все он, вон тот псих, — Тони здоровой рукой махнул в сторону Саймона, — он во всем виноват. Он точно псих. Хватает меня на улице, бьет, хватается за нож! Я ничего не сделал!

Сержант просмотрел заполненные бумаги, после чего перенес свой властный взгляд на Саймона.

— Что вы можете на это сказать?

— Ничего, кроме того, что Тони не слишком уважает могилу своей матери, — спокойно ответил Святой. — Когда он нападал на меня с ножом, вокруг стояло множество людей. Все видели, как я его разоружил. Некоторые из них могли видеть и сообщника, который ждал по близости в машине и сразу смылся, когда Тони арестовали. Если этого недостаточно, прошу спросить, каким образом оказался распорот мой пиджак, если я пытался его убить.

Сержант слушал, поджав губы, лицо его оставалось равнодушной маской. Ткнул в паспорт Саймона, лежавший на столе перед ним.

— Мы тут не любим всяких международных аферистов, — сказал он, — которые приезжают под видом обычных туристов и нападают на наших граждан.

Глаза Саймона Темплера на миг расширились от удивления, потом тут же сузились в две полоски голубого льда, столь же холодные, как и резкий тон его голоса.

— Вы хотите сказать, что в словах этого ублюдка есть хоть капля правды?

Перед столь явным вызовом царственные манеры сержанта несколько поблекли. Он поежился под своим великолепным мундиром и, казалось, почувствовал облегчение, переключившись на Тони.

— Не о том речь. Это следствие, и мы должны рассмотреть любую возможность. Среди свидетелей есть расхождения в оценке происшествия. А вы должны признать, синьор Темплер, что ваша репутация не безупречна.

Саймон обвел взглядом карабинеров, равнодушно пялившихся на своего начальника, и по его спине пробежал холодок при мысли, что такая бесстрастная ненависть может оказаться опаснее любого бандита с ножом.

Вошел еще один человек, одетый в штатское, но его значимость непонятным образом настолько превосходила расшитого галунами сержанта, что нараставшее напряжение каким-то чудом разрядилось.

Он был среднего роста, худой, сероглазый, с курчавыми светлыми волосами, какие бывают только у жителей северной Италии. Его смуглое лицо на первый взгляд производило впечатление мальчишеского, пока не становилась заметна сетка мелких морщин, которые сразу добавляли лет двадцать.

Он задержался перед Тони, внимательно всмотрелся в него и сказал:

— Я счастлив, что кто-то, наконец, разукрасил твою паскудную рожу, крыса! — Добавил еще несколько очень живописных определений, которые в любой таверне на Сицилии вызвали бы поединок не на жизнь, а на смерть, но в глазах раненого Тони только вспыхнуло пламя, а губы еще крепче сжались.

Остальные молчали, а вновь прибывший повернулся в сторону сержанта и взглянул на лежащие бумаги.

— Саймон Темплер! — прочитал он вслух, поднимая взгляд и смеясь. — Кажется на этот раз вы поймали крупную рыбу!

Подошел к Саймону и протянул ему руку.

— Позвольте представиться. Я — Марко Понти. Здешний полицейский детектив. Теперь вы знаете обо мне все. Но и я о вас кое-что знаю. И, поскольку уж вы здесь, обязан спросить, что привело вас на Сицилию.

— Исключительно те же удовольствия, что привлекают сюда тысячи туристов, — отрезал Святой, позволив себе чуть-чуть расслабиться. — Разумеется, в их число не входят попытки вышей местной шпаны проткнуть меня ножом.

— Ах, бедная Италия, несчастная Сицилия! Люди здесь просто мрут от голода и потому идут на преступления, чтобы набить желудок. Хотя это их, конечно, не оправдывает. Но не сомневайтесь, справедливость восторжествует. Прошу только поддерживать с нами контакт, чтобы при необходимости подтвердить свои обвинения.

— С удовольствием, но мне кажется, с эти могут возникнуть некоторые проблемы.

— Проблемы? — Понти удивленно поднял брови. Повернулся к столу и снова просмотрел бумаги. — Если речь обо мне, то, по-моему, все в порядке или нет, сержант?

Тот пожал плечами.

— Никаких проблем, я только задал пару вопросов.

— Вот и предлагаю, синьор Темплер, дать нам название своего отеля — да вы это уже сделали, я видел ваши показания. Это все, что сейчас нам от вас надо. Мы вам сообщим, когда дело поступит в суд первой инстанции. Разве что сержант хочет еще о чем-нибудь спросить.

Интерес сержанта к делу был удовлетворен самым исчерпывающим образом. Умудрившись одновременно пожать плечами, развести руками и величественно покачать головой, он дал понять, что устал, что сыт всем этим по горло и хочет только, чтобы его оставили в покое.

— А вы, синьор Темплер, ничего больше не хотите сказать? — Понти в упор посмотрел на Святого, и тому вдруг показалось, что молодой задор перестал быть главной особенностью его лица. Вместо него появилось напряженное внимание. Казалось, даже морщины на его лице превратились в линии букв, по которым легко читался вопрос-приказ.

— Абсолютно ничего, — решительно ответил Святой.

Он инстинктивно подчинился тому немому приказу. Что бы ни происходило до сих пор, появление Понти придало всему иной оборот. А Саймон Темплер был не из тех, кто отказывается от спасательного круга, гордо уходя под воду. Кроме того, он прекрасно ощутил разницу между сделанным Понти предупреждением и угрозой, нависшей над ним перед этим. Впрочем, все дела, связанные с Понти, могут и подождать, пока, слава Богу, можно покинуть этот чертов участок. Он начал уже испытывать своего рода клаустрофобию, как всегда в местах, связанных с заключением.

Понти снова засиял в улыбке, когда взял в руки паспорт Саймона и вручил его хозяину.

— Мне искренне жаль, что вас задержали так долго, — сказал он, — ваше обычное время обеда, вероятно, давно прошло. Смею надеяться, что это только поможет лучше оценить нашу сицилийскую кухню.

— Где бы вы рекомендовали мне это сделать? — спросил Саймон.

— Здесь неподалеку «Каприс», и там появляются первые баклажаны в сезоне. Вы не должны покидать Палермо, не попробовав их в «капонето де меланзане». И к ним — бутылку «Циклопе делла Этна».

— Займусь немедленно, — пообещал Саймон.

Они снова пожали друг другу руки, и один из карабинеров со стоицизмом прислушивавшийся к разговору, распахнул перед ними двери.

После душной атмосферы комиссариата воздух снаружи, хотя и насыщенный богатыми запахами Палермо, подействовал бодряще. «Каприс», который Саймон отыскал без всякого труда, оказался прохладной пещерой, дающей убежище от уличного зноя. Он с удовольствием прошел вглубь, выбирая столик, соответствующий его привычке, чтобы за ним была стена, а перед ним — ничем не закрытый обзор.

— Синьор желает аперитив? — спросил официант, которому было не меньше девяноста лет.

— Кампари с содовой. Побольше льда и лимон.

— А потом?

— Закажу попозже. Жду приятеля.

В этом Саймон был абсолютно уверен. Он ни на миг не вообразил себе, что детектив Марко Понти потрудился порекомендовать ему этот ресторан исключительно по гастрономическим соображениям. Потихоньку потягивая прохладный напиток, он тешил себя надеждой, что предстоящая встреча прольет свет и на нападение, и на особую антипатию к нему сержанта.

Вскоре двери с улицы снова открылись; но, хотя в них появилась не фигура долгожданного детектива, Святой не почувствовал себя разочарованным.

Это была девушка, но какая! Иногда кажется, что в природе Италии существует какое-то равновесие, когда небывалая красота молодости компенсирует преждевременное старение, подстерегающее в этой стране большинство женщин. Задолго до среднего возраста большинство из них в результате осложнений после беременности и родов набирают излишний вес, а водянка превращает их тело в бесформенную тушу. И тогда их единственно возможной одеждой становятся похожие на накидки черные платья. Лица их начинают покрываться курчавой порослью, которой мог бы позавидовать любой молодой гвардеец. Зато совершенство лица и тела, которыми судьба награждает итальянок до этого, не случайно вызывают восторг киноманов всего мира. И этот случай был убедительным доказательством, что даже полки тертых кинопродюсеров сняли не все сливки. Ее волосы оттенка сонной полночи, с тяжелым металлическим блеском, окружали нежный овал лица с кожей, как цветок магнолии, полными губами и огненными уголками глаз. Ее простое шелковое платье скорее подчеркивало, чем скрывало формы, итак и рвавшиеся наружу. Бросалось в глаза, что никакие ухищрения портного не нужны, чтобы подчеркнуть фигуру, едва ли не излишне закругленную в бюсте и бедрах, но зато разделенную пополам осиной талией. Чтобы завершить это потрясающее зрелище, Саймон позволил своему взгляду отправиться вниз по смуглым стройным ногам до самых маленьких стоп в сандалиях, а потом ошеломленно вернуться обратно.

В ответ он получил взгляд, полный убийственного презрения, явно тренированный в укрощении нахалов и удержании в рамках приставал, недвусмысленно означавший, что, как и большинство красивых итальянских девушек, она была крайне строгих правил. Только непогрешимая вера Святого в чистоту его намерений позволила ему принять этот отпор с ангельской улыбкой, в которой даже не было упрека, — пока она не отвела взгляд.

Кассир восторженно и уважительно поклонился ей и после короткого обмена репликами взял телефонную трубку. Саймон с сожалением понял, что девушка зашла сюда не поесть, а попросить вызвать такси — обычный метод в этих краях, где отыскание телефона всегда было большой проблемой.

После кратких слов благодарности она направилась к выходу, и входящий мужчина посторонился, придержав перед ней двери. Она проплыла мимо, принимая услугу как дарованную ей свыше, а он в награду должен был удовлетвориться наблюдением, как она садится в такси, которое волей случая было старомодным, с высокой подножкой. Только разделив с ним это удовольствие, Саймон заметил, кем был этот новоприбывший, который, закрыв наконец двери, подошел к нему.

— Марко Понти… Что за сюрприз, — сказал он тихо, не проявляя никакой реакции. — Не хотите составить мне компанию? Хотя мне, конечно, трудно состязаться с особой, которую вы только что созерцали.

Понти сделал классический жест, которым итальянцы могут выразить все что угодно и который на этот раз означал: «А кто бы не созерцал? Но это только перевод времени!» — и сел.

— Боюсь, что швейцарский монастырь, в котором она получила образование, на некоторое время остудил в ней южную кровь, — сказал он. — Но в один прекрасный день она снова взыграет. Я надеялся, что по возвращении завяжу с ней знакомство, но Джина Дестамио и я вращаемся в разных кругах.

— Как вы ее назвали? — спросил Саймон, не скрывая удивления.

— Это имя вам что-нибудь говорит?

— Да, если она родственница некоего Аль Дестамио, сомнительным гостеприимством которого я пользовался вчера на Капри.

Улыбка снова, как маска, скрыла лицо детектива, но Саймон ощутил скрытое под ней разочарование.

— Это его племянница, — сказал Понти.

4

За последние время Святой пережил столько потрясений, что привык не высказывать своей реакции.

— В конце концов, это маленькая страна, — заметил он. Взглянул на свой искрящийся карманный аперитив и кивнул официанту. — Хотите что-нибудь подобное перед едой?

— Если не возражаете, предпочел бы бренди. «Бутон веккио», хотя он у них самый дорогой. Как низкооплачиваемый муниципальный служащий я редко могу позволить себе подобную экстравагантность. — Понти подождал, пока официант, шаркая ногами, отошел, и спросил: — Что привело вас к Дестамио?

Вопрос был задан непринужденно, но глаза его, не моргая, впились в лицо Святого.

— Мне самому это интересно, — холодно ответил Саймон. — Мы как-то случайно встретились, и очень скоро у нас возникли серьезные расхождения во взглядах. Настолько серьезные, что меня бы не удивила его причастность к сегодняшнему нападению Тони.

Детектив обстоятельно взвесил слова Святого, и на его лице снова блеснула улыбка:

— Я слышал о вас немало историй, некоторые, несомненно, придуманные, некоторые, возможно, правдивые. Но ни в одной из них не говорилось ничего о том, что ваши связи с этими людьми могут быть устойчивыми. Тем не менее мне интересно узнать поподробнее о том расхождении во взглядах, которое вы упомянули.

В этот момент вернулся официант, принесший бренди. Прежде чем он снова удалился, Саймон воспользовался случаем заказать еду или, точнее, позволить, чтобы это сделал Понти, с удовольствием предоставив инициативу знатоку, который его сюда направил.

Когда официант был уже вне пределов слышимости, Святой, опустив последний вопрос Понти, спросил сам:

— Вы не имеете ничего против того, чтобы объяснить мне, что означают слова «этими людьми»?

— Мафия, — спокойно ответил Понти.

Теперь уже Саймон позволил вздрогнуть своим векам.

— Вы полагаете, Тони наняли они?

— Этот кретин, очевидно, один из них. Но я уверен, что Аль Дестамио — крупная рыба, хотя и не могу этого доказать.

— Это становиться интересным, — заметил Святой.

Понти маленькими глотками потягивал свой коньяк.

— Вы что-нибудь знаете о мафии?

— Как и всякий другой — то, что читал в газетах, и то, что литературная фантазия накрутила в покетбуках. Но, строго говоря, даже не знаю, что значит это слово.

— Это старинное слово, и никто толком не знает, откуда оно взялось. Существует легенда, что возникло оно здесь, в Палермо, в XII веке, когда французы владели Королевством обеих Сицилий. Якобы некий молодожен после венчания выходил из церкви и, разговорившись со священником, на мгновение расстался с новобрачной. Пьяный француз, сержант, оттащил ее в сторону и начал насиловать, а когда она попыталась убежать, убил ее. Несчастный муж опомнился слишком поздно, чтобы ее спасти, но накинулся на француза и прикончил его, крича: «Морте алля Франция!»[7] Палермо тяжело страдало под бременем оккупации, вспыхнул бунт и за несколько дней все французы были схвачены и истреблены. «Монте алля Франция — Италия анела»[8] — стало боевым кличем. Разумеется, потом французы вернулись и перебили большинство бунтовщиков, а те, кому удалось уцелеть, попрятались в горах. Они и сохранили аббревиатуру боевого клича «мафия» как свое название. Такова одна из версий.

— Трудно представить мафию своего рода движением сопротивления, длящимся тринадцать веков.

— Сейчас — разумеется, но вначале все так и было. До самого объединения Италии мафия была на стороне угнетенных. Только потом начались вымогательства и убийства.

— Мне кажется, что-то похожее я слышал о тамплиерах. С ними произошло нечто подобное, — подумав, сказал Саймон, — но независимо от этого не понимаю, какую вы видите связь между ними и мной?

Понти подождал, пока подали «капонето ди меланзане» и бокалы, наполненные вином. Потом продолжал:

— Все очень просто. Вольно или невольно вы оказались замешаны в дела мафии. Я только что сказал вам, что Тони получит свое. Но я не рассчитываю, что он сознается в действиях по команде Дестамио, скорее выдвинет версию самообороны, после того как вы поймали его руку в своих карманах. Найдутся свидетели, которые покажут, что это вы напали на него. И никто не сможет заставить его признать знакомство с Дестамио. Это — омерта, закон молчания. Умрет, но не скажет. Возможно, не по кодексу чести, а просто потому, что, заговори он — и нигде ему не спрятаться, не останется для него места на земле. В мафии нет предателей, имеется в виду — живых, и умирают они нелегкой смертью.

Саймон попробовал «Циклопе делла Этна». Вино было легким, с деликатным изысканным вкусом, составлявшим хороший аккомпанемент к острым блюдам.

— В квестуре, — сказал он, — мне показалось, что Тони был в лучшем положении, чем я. Значит, длинные руки мафии на этом острове проникают даже в ряды неподкупной полиции?

— Это вполне возможно. — Понти прекрасно владел собой.

— На этом несчастном острове мафия — это сила. Поэтому я и дал вам понять, что стоит поговорить в другом месте.

— А я должен понять, что вы единственный полицейский, кто вне подозрений?

Детектив не обиделся и позволил себе улыбнуться, так что Саймон снова мог убедиться в прочности этой маски, за которой могло скрываться что угодно.

— Синьор Темплер, разрешите рассказать вам еще одну историю, на этот раз не легенду. Она касается одного человека, который приехал с севера, из Бергамо, чтобы открыть на острове магазин. Вначале дело шло трудно, но через некоторое время все наладилось, и он смог обеспечить семье скромный доход. Тогда появились люди мафии с требованием дани, а он по незнанию или из-за самоуверенности отказался платить. Когда прислали человека, чтобы публично побить его палкой, вырвал ее и избил посланца. Но немного перестарался, и тот умер. Потом бывает только одно: вендетта или смерть. Торговец, его жена и дочь были убиты, и уцелел только сын, которого заранее отправили к родне в Бергамо, а те, как только узнали об этом, переправили его к друзьям в другой город, где его выдавали за родного сына. Мальчик, однако, знал всю историю и вырос, ненавидя и мечтая вступить на тропу войны с мафией. А когда вырос, понял, что вендетта — это не тот способ.

— И поступил в полицию, чтобы попытаться что-то сделать легально?

— Это не слишком доходное место, как я уже говорил, и небезопасное, если работать как следует. Но неужели вы думаете, что человек с такими воспоминаниями может быть на стороне убийц?

— Но, если ваш комиссариат — гнездо мафии, как вы сможете что-то сделать? Этот двуличный сержант перед вашим приходом едва не посадил меня за покушение на убийство. Потом все вдруг изменилось. Или они догадываются, что вы подозреваете их?

— Еще нет. Думаю, что я просто блаженный дурачок, корчащий из себя начальника не там, где надо, честный глупец, который отказывается от взяток и докладывает обо всех подобных предложениях. Люди на моей должности долго не задерживаются, поэтому местные скрывают от меня все, что только могут, и терпеливо ожидают моего перевода. Поскольку я с севера, прошло немало лет, немало пришлось мне задействовать тайных пружин, чтобы попасть сюда, и я не собираюсь трогаться с места, пока не добьюсь своего.

Редко когда Саймону доводилось слышать столь откровенное признание.

— Значит, вы хотите услышать мой рассказ, — неторопливо сказал он. — Но, зная мою репутацию, поверите ли мне? И, кстати, вас совсем не волнует, что при случае я сам могу попасться?

— Я не веду с вами игры, синьор, — отрезал детектив. — Меня не интересуют ваши секреты. Можете мне сказать, что собственноручно прикончили тринадцать жен, это ваше дело, меня это не касается, если вы мне можете помочь в том деле, которое для меня значит больше, чем жизнь.

Саймон решил рассказать.

— Ладно, — сказал он, — посмотрим, что это вам даст… — Со спокойной объективностью он описал события последних дней. Ничего не упустил, не сделал никаких выводов, ожидая, что скажет Понти.

— Это ясно как день, — заявил наконец детектив. — Вы думаете, что англичанин Астон убит в Неаполе, потому что опознал Дестамио как некоего Картелли. Но Дестамио подтвердил вам свое происхождение, а здесь, в Палермо, вы узнали, что Картелли много лет как мертв. Похоже, вы, как говорят американцы, рубите не то дерево?

— Возможно. — Саймон допил вино. — Но в таком случае, как вы объясните связь между убийством Астона и внезапным интересом Дестамио к моей персоне, деньгами, которые он мне дал, и попыткой меня убить?

— Если есть какая-то связь, то могут быть только два объяснения: или Дестамио был раньше Картелли, или Картелли — это Дестамио.

— Не иначе.

— Но обыкновенный мошенник не мог занять место Дестамио, одного из главарей мафии. И если человек, погибший в банке, был не Картелли, то кто?

— Эти загадки я и должен решить и собираюсь копать настолько глубоко, пока не докопаюсь.

— Если пока кто-то другой не выкопает для вас могилу, — вздохнул Понти и глубоко затянулся.

Саймон улыбнулся и заказал кофе.

— Мне повезло, что вы ввязались в это дело, — сказал Понти чуть погодя. — Вы взбаламутили воду, и на поверхность может выплыть Бог весть что, возможно, ценное и для меня. В моем положении приходится быть осторожным. А вот вы неосторожны. Возможно, вы не верите в силу и возможности этих людей, хотя допускаю, что для вас это безразлично. Но я вам помогу чем могу. За это прошу сообщить мне все, что станет вам известно насчет мафии.

— Охотно обещаю, — ответил Саймон.

Он не счел нужным уточнить, что при всем удовольствии, которое доставит ему возможность поделиться добытыми сведениями, главное, на что он наткнется, по праву будет считаться его собственной добычей.

— Вы могли бы начать с рассказа о том, что знаете о Дестамио, — сказал Святой.

— Ну, это вам не особенно поможет. В основном это гипотезы и догадки. Все тут или члены мафии, или слишком боятся, чтобы говорить. Но, судя по кругу его знакомств, по образу жизни и расходам, по страху, который он вызывает, можно сделать вывод, что он действует на высшем уровне организации. Остальные члены его семьи кажутся не вовлеченными в мафию, что, вообще-то, невиданное дело, но я за ними приглядываю.

— Увидев его племянницу Джину, я понимаю, за кем вы приглядываете. Кто еще входит в его семью?

— Сестра донна Мария, истинная «фачча тоста».[9] И старый дядюшка, очень дряхлый. У них дом за городом, это старое баронское поместье, заброшенное и приходящее в упадок.

— Вы должны мне сказать, как туда попасть.

— Хотите снова увидеть Джину? — спросил Понти с понимающей улыбкой.

— Возможно, мне повезет больше, чем вам, — ответил Святой, — и это мне кажется наилучшем местом, чтобы начать зондаж семейных дел Дестамио и его прошлого. Кроме того, подумайте, какое впечатление произведет на него то, что я посетил его дом и познакомился с семьей.

Понти окинул его долгим скептическим взглядом:

— Один из нас сошел с ума, а может, и оба. Но я нарисую вам схему и объясню, как туда проехать.

Глава III Как Саймон раздобыл музейный экземпляр, и Джина Дестамио стала любезна

1

Приняв решение, Саймон Темплер, не откладывая, собрался нанести визит в поместье семейства Дестамио, поскольку полагал, что чем быстрее будет действовать, тем сильнее дезориентирует Дестамио и тем больше выиграет сам. Но, чтобы произвести надлежащее впечатление, прежде всего нужно было отремонтировать пострадавший костюм.

Кассир подсказал ближайшее заведение, хозяин которого как раз отпирал его после трехчасовой послеобеденной сиесты. В результате весьма оживленной и колоритной дискуссии была согласована цена, учитывающая крайне необходимую срочность, но все же несколько уступавшая стоимости новой вещи. Хотя срок для завершения ремонта и был ограничен получасом, Святой, прекрасно понимая, что в лучшем случае это займет в три раза больше времени, отправился на поиски остального реквизита.

Портной направил его в соседний квартал, где симпатичная вывеска обещала «Превосходные услуги автопроката». Увы, ни одного свободного автомобиля не осталось. Возможно, это было временное явление, вызванное сезонным наплывом туристов. Единственный автомобиль, попавший в поле зрения, был старым, помятым «фиатом-500», основательно разобранным механиком, который при появлении Саймона выполз из-под заржавленных останков, вытирая руки грязной ветошью.

— У вас есть машины внаем?

— Си, синьоре, — умный взгляд мужчины зафиксировал неитальянскую внешность Саймона. — Вы хотите нанять автомобиль?

— Хотелось бы, — осторожно сказал Святой, решив не торговаться из-за цены, которая автоматически удвоилась с того момента, когда хозяин опознал в нем иностранца.

— У нас множество машин, но, черт побери, все уже поразобрали, осталось только это дерьмо.

Было очевидно, что познания хозяина в английском были почерпнуты из такой неиссякаемой лингвистической сокровищницы, как американский армейский лексикон.

— Вы имеете в виду вот это? — спросил Саймон, показывая на раскуроченный «фиат».

— Си, синьоре, это просто игрушка, изумительно вынослив. К вечеру будет готов.

— Мне он не нужен, даже если вы соберете его немедленно. Не потому, что я вам не верю, а просто потому, что это не для меня. Может быть, вы мне подскажете, где можно найти что-нибудь поприличнее.

— Вы, наверное, хотите шикарный автомобиль, «альфа-ромео» или «феррари»?

Задиристый тон вопроса Саймон решил игнорировать, рассчитывая сэкономить время для дальнейших поисков.

— Мне случалось на них ездить. Водил также «бентли», «лагоду», «ягуара», а в добрые старые времена — «хирондел».

— Что, вы ездили на «хиронделе»? Ну и как он?

— Просто дьявол! — с уважением ответил Саймон. — Но это не имеет ничего общего с предметом нашей беседы. Мне по-прежнему нужен автомобиль.

— Хотите увидеть нечто необычное, чтобы уже не вспоминать о «хиронделе»?

— Конечно.

— Идите за мной.

Он провел Саймона сквозь двери внутри гаража на пыльный задний двор. За штабелями ржавого автомобильного хлама и старых покрышек стоял какой-то длинный бесформенный предмет, покрытый брезентом. Благоговейно, словно поднимая вуаль невесты перед супружеским поцелуем, механик развязал шнуры, державшие брезент, и осторожно снял его. Солнечный свет засверкал на кроваво-красном кузове и хромированных деталях, и Святой позволил себе от всей души присвистнуть в знак восторга.

— Неужели это в самом деле то, о чем я подумал?

— Наверняка, — ответил механик, зажмурив глаза от удовольствия. — Перед вами настоящий «бугатти».

— И если я не ошибаюсь, тип «41 Рояль».

— Вы, профессор, я вижу разбираетесь, — сказал хозяин машины, титулуя Саймона с уважением, достойным его эрудиции.

Была когда-то горстка энтузиастов, которая относилась к автомобилям не только как к кондиционированным, моторизованным транспортным средствам для доставки домой покупок; и среди них все еще находились любители, утверждавшие, что только в золотые 1919–1930-е годы строились настоящие автомобили; они отвергали все автомобили, построенные после той эпохи, как презренные убожества. Святой не был подобным фанатиком, но его художественный вкус испытывал восхищение перед шедеврами того великого десятилетия.

Сейчас перед ним был один из величайших экспонатов. Имя Эттори Бугатти звучит также магически для энтузиастов автомобилизации, как имя Карла Маркса для поклонников другой веры. Бугатти был эксцентричным человеком, который проектировал автомобили по своему вкусу, не обращая внимания на то, что делали другие конструкторы. В 1911 году, когда все гоночные автомобили были грубо тесанными чудовищами, огромный ревущий «фиат» завоевал Гран При. Этого все ожидали. Но полной неожиданностью было второе место, завоеванное первым гоночным автомобилем марки «бугатти», выглядевшим по сравнению с «фиатом», как муха рядом со слоном, с двигателем в одну восьмую гиганта-победителя. Бугатти и в дальнейшем творил подобные чудеса механики. Потом, в 1927 году, когда все конструировали малые автомобили, он выставил колосса, которого теперь пожирал взглядом Саймон.

— Таких сделали только семь, — бормотал хозяин, заботливо стирая пыль со сверкавшего крыла. — Бугатти сам разбил один, и теперь во всем мире их только шесть.

Гигант — это не преувеличение для подобной машины. Размещенный на раме более четырнадцати футов длиной, закругленный кузов типа «купе-де-вилль» казался уходящим вдаль, если смотреть на ничем не скрытую длину чудовищных размеров капота. Передние крылья гордо вздымались ввысь, медленно опадая сзади и переходя в подножку.

— А вы посмотрите сюда, — механик поманипулировал со сложными замками и зажимами, крепившими капот, и с усилием поднял его. Его просто распирало от гордости, когда он демонстрировал безупречный мотор, который больше подошел бы для локомотива, чем для автомобиля. В длину тот был не менее пяти футов.

— Я слышал, что бугатти заводится с полоборота.

— Вот именно. Соно раффинате,[10] вы правы, он рвется с места, как горячий конь. Хорошо отлаженный, заводится сразу. Сейчас я вам покажу.

Механик включил зажигание, поставил ручной газ, потом засунул в отверстие огромную заводную ручку. Кивнул Святому, приглашая его театральным жестом.

— Попробуйте сами, профессор.

Саймон приблизился, осторожно дослал заводную ручку на место и одним ловким движением энергично сделал пол-оборота. Без кашля и храпа мотор сразу ожил с ревом, который все же не заглушил удивительно приятного металлического звука, немного напоминавшего звук швейной машины.

— Да, — Святому пришлось немного повысить голос, — на нем я бы с удовольствием поездил пару дней.

— Нет, нет, — запротестовал хозяин — это невозможно, я его не сдаю в прокат. Слишком большая ценность, ему место в музее. Я только хотел его вам показать…

Голос его сорвался при виде банкнотов, которые разворачивал Святой. Сумма, на которой Саймон остановился, возможно, была экстравагантно высока, но он так не считал, получая в результате огромное удовольствие воспользоваться таким раритетом. А кроме того, это были деньги Аль Дестамио.

Итак, получив пиджак за то время, что ушло на оформление проката автомобиля, заполнив и подписав неизбежные бумаги. Святой сел да руль, включил первую скорость и легко отпустил сцепление. С радостной дрожью могучее создание рванулось вперед и через открытые ворота помчалось по дороге, в то время как его владелец растроганно махал ему вслед.

Для автомобилиста с изысканным вкусом вести автомобиль марки бугатти — примерно то же, что слушать классическую симфонию в первоклассном исполнении. Легкая динамика и идеальный контакт с дорогой — вот те черты, которых прежде всего добивался Бугатти и, будучи человеком бескомпромиссным, достиг этого в полной мере. Руль нежно вибрировал в руках Святого, словно часть живого тела, ощущавшего его легчайшее прикосновение; управлять машиной было так же легко, как, резать масло горячим ножом. Несколько труднее было с тормозами, поскольку синьор Бугатти строил свои машины, чтобы они ездили, а не стояли, но и с ними удалось справиться, умело понижая передачи и помогая дополнительно ручным тормозом. Восхищенный Саймон, минуя кучки веселых оборванцев и зевак на выезде из города, нажал на клаксон, который издал низкий, похожий на сирену звук. Мотор радостно взревел под длинным красным капотом, и автомобиль принялся пожирать километры сельских пейзажей. Приметы карты, набросанной Понти, стремительно пролетали мимо Саймона, и вот за последним поворотом он увидел перед собой поместье семейства Дестамио. С явным сожалением он свернул с дороги и остановил машину в тени дерева.

Высокая стена с толстым слоем битого стекла наверху окружала резиденцию, закрывая дом до самой крыши. Саймон нажал кнопку возле массивных деревянных ворот с железными оковками и стал терпеливо ждать, пока, наконец, заскрежетал допотопный замок и со скрипом распахнулась калитка. Низенькая загорелая женщина в фартучке служанки смотрела подозрительно.

— Буона сера,[11] — приветливо сказал он. — Меня зовут Темплер, я хотел бы видеть донну Марию.

Он смело шагнул вперед, и служанка впустила его. Его целью было создать впечатление, что его ждут, и на этом основании продвинуться как можно дальше, но этого оказалось недостаточно, чтобы проникнуть внутрь дома.

На террасе, окруженной балюстрадой, и тянувшейся вдоль всего фасада дома, служанка движением руки указала ему в сторону садовой мебели:

— Прошу подождать здесь, синьор. Я доложу донне Марии. Как, вы сказали, ваша фамилия?

Саймон повторил и, не садясь, стал разглядывать постройки тяжеловесной и отталкивающей архитектуры, с облупленной штукатуркой, выкрашенной в блеклый розовый цвет, с давно некрашенными рамами, что создавало резкий контраст на фоне старательно поддерживаемого в безупречном состоянии сада. Услышав за спиной тяжелое, одышливое дыхание, он обернулся.

— Донна Мария, — сказал Святой, улыбаясь так обаятельно, как только мог, и протягивая руку. — Мое им Саймон Темплер. Я старый друг вашего брата Алессандро. Когда он узнал, что я собираюсь в Палермо, просил меня нанести вам визит.

2

Женщина стояла неподвижно, глядя на руку Саймона, как на дохлую рыбу. Это выражение лица прекрасно подходило к линии ее рта и раздутых ноздрей. У нее были черные усики, а тяжелая масса волос, стянутая назад, имела цвет матовой стали. На голову ниже Саймона, но по крайней мере в два раза шире, вся эта туша была втиснута в корсет настолько жесткий и неэластичный, что в форме, которую он придавал ее фигуре, мало что осталось человеческого. В традиционном черном бесформенном платье она напоминала одетую в траур бочку с ножками от рояля.

— Я никогда не встречаюсь с друзьями моего брата, — сказала она. — Свои деловые интересы он не связывает с семейной жизнью.

Так же, как ни одно украшение не оживляло ее туалета, ни одна нота дружелюбия не добавляла тепла ее сухим словам. Только такая самоуверенная личность, как Саймон к тому же подталкиваемая крайней необходимостью, могла бы пережить подобный прием, и Саймон нахально продолжал все так же обаятельно улыбаться.

— Это говорит только о том, как он ценит нашу дружбу. Мы работали вместе в Америке, откуда я родом, были почти компаньонами. И когда я пару дней назад обедал с ним на Капри, взял с меня слово, что я вас навещу.

— Зачем?

Вопрос это был явным вызовом и почти полным отказом. Было ясно, что Дестамио не присылал друзей к своему родовому очагу, подчиняясь порыву души, если присылал их вообще. Саймон отдавал себе отчет, что нужно найти весомый предлог, и быстро, иначе через несколько секундой снова окажется за воротами, не добившись ничего, кроме зрелища отталкивающих форм донны Марии.

— Алессандро настаивал, чтобы я познакомился с вами, — сказал он, постаравшись придать своему голосу разочарованный и холодный тон. — Рассказывал, какая замечательная у него сестра и как бы он хотел быть уверен, что в такую трудную минуту вы будете знать, к кому из его друзей можно обратиться.

Двусмысленность этих слов возымела свой эффект; заметный по изменению драконьего взгляда хозяйки; вначале в нем появилась неуверенность, а потом вроде даже ослабла ее непобедимая враждебность.

— Сегодня очень жарко, и перед уходом я вас угощу чем-нибудь холодненьким.

— Вашему гостеприимству нет предела, — ответил Саймон, каким-то чудом избежав саркастического тона.

Кивнув служанке, которая молча ждала поблизости, хозяйка тяжело упала в одно из кресел.

Саймон обернулся, чтобы взять кресло для себя, и при этом наткнулся на зрелище, которое превзошло его самые неправдоподобные ожидания.

Со стороны беседки из вьющихся роз, образовавшей вместе с оградой укромный уголок для загорания приближалась Джина Дестамио в бикини настолько крохотном, что обе части вместе не превышали размера солнечных очков. Ее кожа сияла золотом в последних лучах солнца, открытые детали ее фигуры более чем соответствовали чудесным ожиданиям, возникавшим у видевшего ее одетой. От этого вида даже такой старый циник, как Саймон Темплер, взялся бы писать очередной сонет. Но только не донна Мария, которая втянула воздух, как пылесос, страдающий астмой, а потом выпустила его, взорвавшись короткой фразой, сверкавшей молниями и грохотавшей, как извержение вулкана. На этом диалекте Саймон не понимал ни слова, о затронутые темы были совершенно ясны, судя по тону: бесстыдство, позорящее семью перед посторонним человеком, и общая деморализация молодого поколения. Громы и молнии обрушивались на растрепанную голову Джины, но она только улыбалась. Какими бы ни были другие результаты ее законченного швейцарского образования, но почтение к нормам матриархата миновало для нее бесповоротно.

Святому она подарила такую улыбку, что он едва не растаял.

— Вы должны меня извинить, — сказала она, — я не знала, что у нас гость.

— Это вы должны извинить меня, что я вторгся без спроса, — ответил Святой. — Но я даже не могу сказать, что сожалею об этом.

Она неторопливо набросила на себя лиловый жакетик, висевший на ее руке, в то время как растерянная донна Мария заставила себя заняться запоздалым представлением:

— Моя племянница Джина. Это синьор Темплер из Америки.

— Не видела ли я вас раньше? — невинно спросила Джина на прекрасном английском.

— Не думаю, что вы меня заметили, — ответил он тоже по-английски, — Вы смотрели сквозь меня на стену, как будто я — грязное окно, которое забыли вымыть.

— Извините. Но у нас тут старомодные обычаи. И так целый скандал, что я иногда езжу в город одна. Если бы я улыбалась всем, не представленным мне как положено, мне бы жизни не стало. Любой симпатичный сицилиец, тут же сделал бы ложные выводы. Но сейчас я счастлива, что представился удачный случай.

— Нон каписко,[12] — прошипела донна Мария.

— Моя тетка не знает английского, — пояснила Джина и перешла на итальянский. — Вы приехали по делам или ради удовольствия?

— Вначале я полагал, что по делам, но когда ваш дядя направил меня сюда, это вдруг стало доставлять мне удовольствие.

— Дядя Алессандро? Я рада, что вы его знаете. Он был так добр ко мне…

— Джина, — прервала ее хозяйка поместья голосом, похожим на скрежет пилы по металлу. — Я уверена, что синьора не интересуют наши семейные дела. Мы только угостим синьора чем-нибудь освежающим, и он распрощается.

Служанка вернулась на террасу как раз вовремя, неся поднос с бутылкой вермута, чашу с кусочками льда, сифон и бокалы.

— Чудесно! — воскликнула Джина. — Я тоже хочу пить. Наливайте.

Тетка наградила ее убийственным взглядом, который открыто выражал горькое сожаление, что племянница уже вышла из того возраста, когда можно было перекинуть ее через колено и отвесить заслуженную кару. Однако это не произвело на девушку никакого впечатления. Когда она с привычной ловкостью занялась приготовлением напитка, за ее спиной Королева драконов только мрачно сверлила ее взглядом исподлобья.

— Вы уже видели что-нибудь в Палермо? — спросила Джина, как бы подыскивая нейтральную тему с учетом повысившегося кровяного давления своей надзирательницы.

— Немного, — ответил Саймон. — А что, по-вашему мнению, стоит посмотреть?

— Все! Собор, часовню Палатинов, Каса Професса, и еще вам нужно поехать в Монреале, это всего несколько километров отсюда, посетить романский собор и монастырь.

— Да, этим надо заняться, — согласился Саймон с энтузиазмом, удивительным для человека, который вопреки своему прозвищу редко считал соборы и монастыри интересными объектами. — А вы не хотели бы выбраться туда со мной и все мне показать?

— Я бы не против…

— Моя племянница не может вас сопровождать, — хриплым голосом заявила донна Мария. — Для этого есть профессиональные гиды.

Джина открыла рот, собираясь протестовать, но, видимо, передумала. Очевидно, она знала по опыту, что такие битвы без хитрости не выигрываются. Задумчиво взглянула на Святого, прикусив губу, словно прося, чтобы он придумал способ обойти этот запрет.

Саймон галантно поднял бокал за здоровье надзирательницы и начал понемногу пить, сожалея об отсутствии выбора.

Он так и не привык к вермуту в чистом виде и признавал его только как ароматическую добавку к джину или бурбону.

— Я не хотел бы быть причиной недоразумений, но это Алессандро подал мне идею, что, возможно. Джина захочет составить мне компанию.

Донна Мария уткнула в него мрачный взгляд, но не могла решиться назвать его лгуном или допустить, что он говорит правду.

— Я должна проверить нашу программу на неделю и выяснить, найдется ли у нее время, — сказала она наконец. — Извините меня. — Она заколыхалась и утиной походкой вошла в дом, не ожидая ответа на свои слова.

— Боюсь, я не понравился вашей тетушке, — заметил Саймон.

— Не только вы, — успокоила его Джина. — Она ненавидит всех, особенно мужчин. Временами я думаю, что это помогает ей жить. Так пропиталась собственным ядом, что, наверное, стала бессмертной. Будет сидеть здесь еще лет пятьдесят.

— Забавно, такая разница между ней и ее братом! Аль такой душевный парень!

— Это правда! Вы знаете, он опекает всю семью и покрывает все расходы! Отправил меня в пансион и занялся нашими делами. Если бы не он, не знаю, что бы мы делали. Когда мои родители погибли в автокатастрофе, они не были застрахованы, и в банке почти не осталось денег. Мне было тогда всего семь лет, но помню, как люди осматривали дом и говорили о продаже. К тому же дядя Аль был тогда очень болен и все думали, что он умрет. Но он поправился, поехал в Америку и скоро начал присылать деньги. С того времени всегда заботится о нас, хотя редко сюда приезжает. Тетка Мария говорят, что он не хочет огорчать нас, напоминай, как многим мы ему обязаны…

Святой удобно развалился в кресле, вытянув ноги, неохотно попивая вермут и слушая с деланным вниманием, но, прикрываясь этой маской, мозг его работал как компьютер, регистрируя каждое слово, сопоставляя с предыдущей информацией, перебирая гипотезы на основе различных комбинаций данных. Что-то из подсознания давало ему понять, что решение загадки Картелли-Дестамио где-то близко.

В тот момент, когда фрагменты начали собираться в единое целое, они вдруг снова разлетелись вдребезги от грубых звуков голоса, раздавшегося за спиной:

— Синьор, уже слишком поздно возвращаться в город. Было бы просто неприлично отпустить друга Алессандро на ночь глядя. Останетесь поужинать?

Еще более потрясающим, чем перемена в поведении, было выражение ее лица. Волна жизни пронеслась по неподвижным щекам, и бескровные губы раскрылись, показывая лузгающий оскал желтых клыков. Вначале Саймону показалось, что она может броситься на него и разорвать в клочья, но потом он решил, что это своего рода судорога, вызванная нервным спазмом. Прошло несколько секунд, прежде чем до него дошло, что происходит: донна Мария пыталась улыбнуться.

3

— Благодарю, вы очень любезны, — сказал Святой, сделав героическое усилие, чтобы справиться с потрясением, которое вызвало в нем это ужасное зрелище.

Джина явно была еще больше потрясена происшедшей переменой, и ей понадобилось больше времени, чтобы прийти в себя.

— Извините, мне надо переодеться. — Она вбежала в дом.

— А я должна дать несколько указаний прислуге, — донна Мария с трудом пыталась быть любезной, что было заметно по ее лицу. — Прошу, располагайтесь и выпейте еще.

Она ушла, и Саймон остался один, задумавшись над этой странной переменой.

Минутой позднее снова вошла служанка, принеся бутылку джина «Ллойд», присоединив его к напиткам на подносе.

— Донна Мария подумала, что вам это больше по вкусу, — сказала она и снова исчезла.

Саймон закурил и осмотрел бутылку. Она была, судя по всему, неначатой, с нетронутой пробкой, и Марии наверняка не хватило бы времени добавить туда наркотики или яд и восстановить закупорку; а поскольку бутылка эта явно хранилась в доме Дестамио без всякой гадости, можно было приняться за нее без лишнего риска. Разумеется, в разумной дозе… Святой с удовольствием вылил содержимое своего стакана в кашпо с цветами и занялся приготовлением очень сухого мартини, испытывая при этом чувство блудного сына, для которого семья зарезала лучшего барашка.

Тем не менее в глубине души он чувствовал какую-то странную пустоту, которая только обостряла его восприятие и готовность действовать по любому сигналу.

Он не питал никаких иллюзий насчет того, что его шарм и светские манеры вдруг растопили каменное сердце донны Марии. Для всей этой метаморфозы следовало найти реальное объяснение и выяснить, что было ее причиной.

Возникал вопрос: что это за причина?

Где-то в глубине раздался бой часов, открылась дверь, и на террасе показалось кресло-каталка. Сидевший в нем старик был, очевидно, ровесником усадьбы — выглядел он достаточно старым, чтобы когда-то самому ее построить.

— Прекрасный вечер, — не выдержал в конце концов Саймон, когда стало ясно, что инициатива оставлена за ним.

— Ах, — отозвался старец.

Протянул сморщенную дрожащую руку, но не для приветствия, а в сторону бутылок на столе.

— Чем вас угостить? — спросил Саймон.

— Ах…

Саймон в порядке компромисса смешал поровну сладкий и сухой вермут и подал старику стакан.

— Ах… — повторила почтенная мумия, отпив маленький глоток и расплескав остальной напиток на пол террасы.

— Что вы думаете о последней книге Данте? — Саймон рискнул начать разговор.

— Ах, — произнес патриарх голосом мудреца и уселся поудобнее, чтобы со вкусом пожевать беззубыми деснами, уставив на Святого моргающие и влажные провалы глаз.

Возможности светской беседы были исчерпаны, и Саймон уже задумался, не стоит ли сделать что-нибудь приятное своему визави, пытаясь его расшевелить, но его спасло возвращение Джины, на этот раз одетой в нечто прямое и очень тонкое, провокационно прилегающее к закруглениям ее фигуры, которую он мог воспроизвести по памяти с клинической точностью.

— Дядюшка вам надоел?

— Вовсе нет, — ответил Святой. — Только мне не удается найти общую тему разговора. А может быть, ему мешает мой акцент?

— Бедный дядюшка, — сказала Джина, улыбаясь, похлопывая старика по руке. — Я всегда помню его таким же старым, но он всегда очень любил меня. Рассказывал мне забавные истории, как воевал с Гарибальди в его последней кампании, и его не волновало даже, когда нас чуть не выбросили на улицу.

— Ах, ах, — произнес старец, чуть выпрямившись, как будто эти слова оживили какие-то давно забытые воспоминания, но порыв его тут же иссяк, и он снова осел в кресле, отказавшись от дальнейших комментариев.

— Дядюшка? Он что, брат Алессандро?

— Ох нет. На самом деле он дядя Алессандро и донны Марии.

Как будто на звук своего имени снова появилась хозяйка дома. Если она и сменила свой туалет на вечернюю модель, то только взгляд специалиста мог бы уловить разницу, поэтому на шее появилась золотая цепь, а в волосах — гребень, усыпанный бриллиантами, чтобы особо подчеркнуть торжественную официальность туалета.

— Не обращайте внимания на дядюшку, синьор Темплер, — сказала она с деланной улыбкой, запоминавшей оскал скелета. — Он плохо слышит и еще хуже соображает, но ему приятно быть вместе с нами. Если вы допили свой аперитив, можем идти ужинать.

Она первой вошла в дом, в обширный, слабо освещенный холл, из которого резная деревянная лестница вела куда-то в темноту, и Саймон бы не удивился, вылети оттуда нетопыри. Джина отодвинула с дороги кресло, и Святой взялся ей помогать, надеясь встретиться с ней взглядом. Столовая была таким же пристанищем духов, что и холл. Освещенная только пламенем свечей, бросавших блики на темные портреты предков, сердито взиравших со стен, она выглядела так же мрачно.

— Надеюсь, что вы извините бедность нашего меню, — сказала Джина. — У нас не бывает гостей, и кухарка умеет готовить только простые деревенские блюда. Я уверена, что к ним вы не приучены.

— Для разнообразия это будет только приятно.

Его оптимизм не был безосновательным. Домашняя кухня в некоторых частях света ассоциируется с едой, на скорую руку приготовленной из консервов или полуфабрикатов, но в Италии она все еще остается домашней в традиционном смысле этого слова, здесь даже существуют рестораны с вывеской «казалинга», где можно отведать простую пищу высокого класса. Но настоящую, подлинную кухню здесь приберегают для дома, для родных я близких, и иностранец, редко бывает принят в этом узком кругу.

Гостиную освещали три тусклые лампочки, так что в ней было не светлее, чем в столовой. Массивная и неудобная мебель, барокко неопределенных эпох, была обита тем же выцветшим бархатом, что пошел и на тяжелые шторы. Донна Мария вошла с пыльной бутылкой, за ней служанка на подносе несла кофе.

— Будьте любезны, откройте, синьор Темплер. Я уверена, что вы лучше управитесь, чем мы, женщины.

Саймон орудовал штопором ловко, осторожно, но его не покидала мысль, что эту работу поручили ему только для того, чтобы успокоить его подозрения. Как он имел возможность убедиться, эту бутылку, покрытую многолетней паутиной, было еще труднее подвергнуть каким-либо мошенническим манипуляциям, чем бутылку джина, которую он пил перед обедом. Сквозь слой пыли, покрывавший драную этикетку, он с уважением разобрал название фирмы «Жюль Робей» и щедро наполнил напитком все бокалы, появившиеся из какой-то темной ниши, не исключая бокала дядюшки, в котором вдруг проснулись человеческие черты, пока он подслеповато разглядывал бутылку.

— Салют! — сказал Саймон, постаравшись убедиться, что все остальные пьют, до того, как пригубить самому.

Коньяк был превосходным; он, видимо, лежал в погребе со смерти отца Джины, и непохоже было, чтобы кто-то сумел влить туда что-нибудь усыпляющее или ядовитое.

Ведь внезапное гостеприимство было не чем иным, как игрой в затяжку времени, чтобы Аль Дестамио успел собрать команду головорезов, выслать их в семейную резиденцию и похитить Святого или аккуратно убрать его. Сам не понимая почему, он убедил себя, что Джина тут ни при чем. Снова взглянул на ее смеющееся лицо, светившееся нечаянной радостью пребывания в таком обществе, в которое ее раньше явно не допускали, и решил не пожалеть усилий, чтобы выяснить, как далеко могла продвинуться их взаимная симпатия.

— Я предвкушаю завтрашние впечатления, даже если мне придется воспользоваться услугами наемного гида, — сказал он, обращаясь к донне Марии. — Но теперь, когда мы уже немного познакомились, может быть, вы измените решение и позволите Джине сопровождать меня?

Сторонний наблюдатель, не посвященный в ситуацию, мог бы вообразить, что донна Мария пытается незаметно проглотить лягушку, нечаянно попавшую ей в рот с глотком бренди.

— Возможно, я была не права, — наконец выдавила она. — Поскольку вы такой близкий друг Аля, у меня нет никаких возражений. Что вас больше всего интересует?

Завязалась дискуссия на тему сицилийских достопримечательностей, на этот раз без участия Джины, чьи глаза увлажнились, а губы задрожали то ли от восторга, то ли из-за опасения, как бы ее вмешательство в разговор не привело к очередной перемене решения тетушки.

Бокал Саймона наполнили снова, на этот раз бесцеремонно отказав старичку, который, разомлев от первой порции, жалобно тянул руку за следующей. Потом уже не было причин оставаться, разве что спросить хозяйку дома, нет ли у нее свободной комнаты для ночлега.

— Значит, до завтра, Джина, — сказал Саймон, вставая из-за стола. — Я непременно расскажу Алессандро, как вы были добры ко мне.

Последнее замечание, помянувшее тирана, правившего этим домом, вызвало неожиданную реакцию дядюшки, который явно не привык к таким сантиментам.

— Ах, Алессандро, — проскрипел он, как будто невидимый рубильник привел в действие дряхлые механизмы его мозга. — Я ему говорил, я его предупреждал. Говорил ему, чтобы не ездил в Рим.

— Уже поздно, дядюшка, тебе давно пора в постель, — торопливо прервала его донна Мари крутанула каталку так резко, что голова старика дернулась, как шарик на веревочке. На лающий окрик прибежала служанка и быстро укатила кресло с его бормочущим содержимым.

— Буона нотте,[13] синьор, — сказала донна Мария с еще одной судорогой усталых лицевых мышц, походившей на гримасу кота сицилийско-чеширской породы, и впечатление от этой улыбки сохранялось и после того, как за ней закрылись входные двери.

Небольшое пространство до ворот Саймон пересек с нервами, натянутыми как струны, его взгляд и слух напряженно анализировали все вокруг. Но ни звука шагов, ни движения, выдающего присутствие наемных убийц, ни выстрела, ни свиста пули. Распахнув настежь калитку, он ринулся вперед кошачьими прыжками, которые должны были обмануть потенциальных нападавших, но нападения не последовало. Над холмами вставала полная луна, освещая пустынную дорогу, на которой стоял только его автомобиль, стоял на том же месте, где он его оставил, а единственным долетавшим звуком был настойчивый писк комаров. Охваченный каким-то странным чувством, он обернулся, закрыл калитку и направился к автомобилю, на всякий случай обходя его по широкой дуге со стороны дороги, но и там никого не было.

Значит, его задержали не для того, чтобы выиграть время и организовать нападение?

Но тут заговорил инстинкт человека, привыкшего защищать свою жизнь собственными силами, и рефлексы, натренированные в подобных ситуациях, не дали усыпить бдительность кажущейся безопасностью обстановки. Они подсказывали, что опасность была даже сильнее, чем обычно, и надо было отыскать противоречие, вызванное несходством впечатлений и интуиции.

Садясь за руль, он уже вставил было ключ зажигания, но когда снова поднял голову и бросил взгляд вперед, собираясь запустить мотор, на сверкающей поверхности капота вдруг заметил пятно, совершенно не гармонировавшее с заботливо отполированным лаком. В лунном свете отчетливо выделялся отпечаток замасленной ладони.

4

Саймон как можно осторожнее вынул ключ, вылез из машины и остановился у капота, чтобы осмотреть его вблизи. Ему показалось, что жирный след исчез. Наклонился, почти коснувшись лицом металла, взглянул в сторону радиатора, и в свете луны снова показалась грязная полоса.

Волосы зашевелились на его голове, когда он представил себе, как близок был к тому, чтобы пропустить этот след. Выйди он на несколько минут раньше или позднее, лунный свет падал бы под другим углом и не сделал бы видимым отпечаток руки. Не настройся он на предельное внимание, и не заметил бы ничего. Тут он вспомнил, с какой заботой хозяин мастерской вытирал капот после демонстрации ему двигателя, и теперь знал точно, что никакого следа на капоте не оставалось.

По дороге сюда он нигде не останавливался, так что никто не мог приблизиться к машине, пока он не поставил ее здесь. Значит, след появился после его приезда, пока он наслаждался гостеприимством донны Марии.

Как можно осторожнее он коснулся замков капота и поднял его. С помощью фонарика, который всегда был у него при себе, выяснилось, что колоссальных размеров мотор был на месте, но с новой дополнительной деталью, при виде которой синьор Бугатти просто бы онемел. Приличного размера брусок чего-то, напоминавшего замазку, был плотно приклеен к задней части двигатель. Из этой массы торчал тонкий цилиндр, похожий на авторучку, от которого отходили два провода, исчезающие в общем жгуте электропроводки.

Точными движением хирурга Святой извлек металлический цилиндр, потом аккуратно отцепил по очереди оба проводка. Лишенная детонатора пластиковая бомба стала безвредной, как глина, на которую она была так похожа.

— На это раз у тебя почти получилось, Аль, — тихо шепнул он. — И если бы вышло по-твоему, винить мне нужно было бы только себя. Я тебя недооценил. Но больше такое не повторится.

На пластичном материале были отлично видны отпечатки пальцев пиротехника. Стараясь их не повредить, Саймон отлепил мягкий брусок от двигателя и уложил его в безопасном месте, чтобы не сдвинулся при езде.

Завел двигатель и не спеша поехал обратно в Палермо, погруженный в мысли, которым двигатель вторил нетерпеливым рыком.

Мало того, что его все время подстерегают из-за угла, превратив в мишень непонятной вендетты, так теперь эти варвары выдали всю глубину своей подлости, готовые уничтожить заодно такую музейную редкость, как этот уникальный автомобиль.

Из этой ситуации следовало, что стоило не пожалеть никаких усилий, чтобы Аль Дестамио провел самую беспокойную ночь в своей жизни, даже ценой нечеловеческих усилий получить междугородную телефонную связь, невзирая на время и допотопную технику…

Только безграничная уверенность в неотразимости собственного обаяния и такая же безграничная решимость наказать врага за его вероломный замысел позволили Святому справиться с трудностями.

* * *

Телефонистки бормотали что-то, что Саймон предпочитал не слышать, в трубке звучала широчайшая гамма звуков от вульгарного треска до нечеловеческой музыки сфер, но после бесконечно долгого ожидания его упорство было вознаграждено, когда он услышал ответ:

— Синьор занят. Ему нельзя мешать. Позвоните утром.

— Меня не интересует, чем он занят, — холодно сказал он. — Прошу сказать ему, что звонят с Сицилии, есть новости, которые он захочет услышать.

Раздался резкий треск, как будто аппарат разбился вдребезги. Некоторое время было похоже, что собеседник собирался повесить трубку, но не решился, и наконец хрипло отозвался другой голос, который невозможно было не узнать, даже несмотря на искажение.

— Парла, аскольто![14]

— Алессандро, дружище, я знал, что будешь рад моему звонку даже в это время.

— Кто говорит?

— Саймон Темплер, Аль. Я звоню, чтобы сказать, что твои опереточные убийцы снова провалились и что я не хочу продолжения этой комедии. Отзови их по-хорошему.

— Не понимаю, о чем ты, Святой! — В грубом голосе звучало возмущение. — Ты не перепил сегодня вечером? Откуда ты звонишь?

— Из моего отеля в Палермо, который ты с легкостью, я уверен, можешь отыскать. Но не напускай на меня больше твоих головорезов. Мне это уже надоело. Фейерверк, который они приготовили в моей машине, пока донна Мария гостеприимно меня принимала, не сработал. Зато во время визита я узнал много интересного, особенно в сочетании с тем, что знал раньше. И хочу тебе сказать, что все сведения записаны и помещены в такое место, откуда они попадут в руки более честные, чем у купленного тобой сержанта, разумеется, если со мной что-нибудь случится. Так что, Аль, скажи своим бандитам, пусть оставят меня в покое.

— Не понимаю! Ты что, с ума сошел? — истерически завизжал Дестамио. — Что тебе от меня нужно?

— Узнаешь, — вежливо ответил Святой. — И надеюсь, твой банковский счет это выдержит. А пока — приятных сновидений…

Осторожно положил трубку, после чего швырнул аппарат в мусорную корзину, где тот долго отчаянно тарахтел, пока не замолк.

И как бы в ответ раздался легкий стук в дверь. Открывая, Святой использовал все предосторожности. Вошедший Марко Понти с легким удивлением взглянул на револьвер, нацеленный ему в живот. Потом плотно закрыл за собой дверь.

— Это не слишком гостеприимно, — заметил он, — и нелегально, поскольку у вас нет итальянского разрешения на ношение оружия.

— Я собирался просить вас о нем при следующей встрече, — сказал Святой, с невинным видом пряча револьвер, — но не ожидал, что она произойдет так скоро и в такое время, мой друг.

— Это не светский визит. Я хочу знать, как прошла ваша поездка. И у меня есть для вас ценная информация.

— Возможно, она окажется связана с тем, что я расскажу вам.

— Не думаю, — сказал Понти. — Вы дали мне фамилию, а я проглядел все дела. Хотя и сам я смеюсь над страстью собирать горы дел, случается найти в них настоящие жемчужины. Мне не удалось найти в них никакого упоминания убитого банковского служащего Дино Картелли, но я обнаружил его старшего брата Эрнесто, которого убили нацисты.

Саймон наморщил лоб:

— Что-то я не понимаю. Почему это должно быть ценной информацией?

— В первый период своего правления дуче организовал кампанию по ликвидации мафии, возможно, считая, что в стране вполне достаточно одной преступной организации — его. Он вытащил мелкую рыбешку, а кое-кого подвесил в клетках на посмешище. Позднее свой узнал своего, мафия объединила с ним свои силы, но это уже другая история. Во всяком случае, в одной из этих ранних операций Эрнесто Картелли нарвался на чернорубашечников, и оказалось, что они стреляют лучше.

— Значит, вы хотите сказать, — Саймон неторопливо развивал свою мысль, — что, если Эрнесто был членом мафии, им мог быть и его брат Дино?

— Со всей уверенностью — хотя, разумеется, не могу этого доказать. Но мафия — замкнутое общество, в которое трудно проникнуть, и, если кто-то является ее членом, как правило, его ближайшие родственники тоже там.

— Значит, мафия возвращается, — сказал он. — Аль Дестамио состоит в ней. Дино Картелли, видимо, был в ней тоже, если они не одно и то же лицо, и я у них числюсь в списке людей, от которых надо избавиться. Думаю, вас заинтересует тот факт, что сегодня вечером меня пытались убрать.

— Не в доме Дестамио?

— Перед самым домом. Если бы все получилось, у них даже могли бы вылететь стекла.

Рассказав о своем рискованном приключении, Саймон закончил:

— А на взрывчатке остались отчетливые отпечатки пальцев, они совершенно целехоньки.

— Отличная новость, — Понти был в восторге. — Мафия обычно умеет выкрутиться, подставляя фальшивых свидетелей, но с отпечатками пальцев — другое дело. Это нам, по крайней мере, скажет, кто подложил бомбу, а там доберемся и до кого-нибудь еще.

— Я надеялся, вы обрадуетесь тому, что я уцелел! — с иронией сказал Святой.

— Мой дорогой друг, у меня нет слов. Желаю вам побольше таких оказий, из которых вы выйдете живым с вещественными доказательствами. Разумеется, они у вас с собой?

Саймон криво усмехнулся и бросил ему ключи от машины.

— Найдете все в багажнике. Прошу оставить ключи под передним сиденьем, это достаточно безопасное место. Думаю, Алессандро не задержится со следующим ходом.

— Надеюсь, что все это не слишком продлится, — сказал детектив, — но если вам понадобится связаться со мной, вот мой номер телефона. — Он подал Саймону листок из блокнота. — Это не квестура, а место, где вы можете спокойно передать любое поручение и где меня всегда быстро найдут. Доброй ночи и успехов.

— Взаимно, — ответил Саймон.

Он закрыл двери, задвинул засов, улегся и уснул как ребенок.

Это был удачный день, полный впечатлений, а завтрашний день обещал еще больше. Он придерживался радостного убеждения, что мир — прекрасное место, сулящее немало радостей.

Глава IV Как Святой отправился на кладбище, и дон Паскуале сделал предложение

1

Ровно в десять пронзительным гудком клаксона, эхо которого разнеслось по окрестным холмам, Саймон сообщил о своем прибытии к вратам поместья Дестамио. В ответ тут и там раздался собачий лай, и стая голубей взлетела над головой, когда он повторил это известие в более вежливой форме, нажав звонок у входа.

Он не думал, что существует серьезная опасность новой выходки со стороны Дестамио, но был только один способ проверить, что будет дальше: позвонить и ждать.

Калитка распахнулась, и в лучах утреннего солнца изящной, танцующей походкой появилась Джина, а Саймон, тоже сияя улыбкой, распахнул перед ней дверцу автомобиля.

Что бы ни произошло дальше, приключение развивалось в лучшую сторону.

— Честно говоря, я уже не надеялся, — сказал он, когда Джина заняла место на кожаном сиденье, и огромный автомобиль устремился вперед, как молния.

— Почему?

— Боялся, что донна Мария изменит свое решение и не отпустит вас со мной или заставит вас передумать.

— Зачем ей так делать? Ведь нет ничего плохого в том, что мы встретились, правда?

Она сказала это с улыбкой, но легкая скованность в ее голосе подсказала ему не только то, что ей определена некая роль, но и то, что она от нее не в восхищении. Фальшь была не менее заметна, чем вчерашняя искренность. Но Саймон не счел нужным дать понять, что он это заметил.

— Как можно, — ласково ответил он. — Ведь никто из нас не задумал ничего дурного?

Он удержался, чтобы не подчеркнуть сознательной двусмысленности своих слов, и взглянул на нее, чтобы проверить произведенное впечатление, но по ее молчанию понял, что она над ними задумалась. Удовольствие ожидания следующего ее хода только дополняло радость начала многообещающего дня.

— Сицилия, чудная Сицилия, — продекламировал он, когда пауза в разговоре затянулась. Развел руками, как будто желая обнять залитую солнцем роскошь садов и долин. — Тут пересекались древние дороги Средиземноморья, греки воевали с финикийцами, а римляне — с греками. Здесь свет христианства столкнулся с варварством вандалов, готов, с византийцами и арабами… Видите, я уже проштудировал путеводитель…

— Вас в самом деле зовут Саймон Темплер? — спросила вдруг она.

— Да. И разрешите мне отгадать, почему вы об этом спрашиваете. Интересуясь историей, вы не можете позабыть о талантливых загадочных рыцарях с сомнительным благородством целей. Вам интересно, не веду ли я свой род от одного из них. Все зависит от точки зрения. Я никогда не интересовался особо генеалогией моей семьи, но…

— Святой — это вы?

Саймон вздохнул:

— Значит, вы раскрыли мою тайну. А я надеялся, этого не случится, и вы будете принимать меня за обычного коммерсанта, который ездит из страны в страну, продавая… скажем, авторучки. Мне и не снилось, что моя не лучшая популярность преодолеет даже стены вашего альпийского монастыря.

— Я не была целиком отрезана от мира, — с горечью сказала она, — всегда читала газеты, но поначалу просто не могла сопоставить вас с вашим описанием. Что вы здесь делаете?

— Отдыхаю. Разве я не говорил вам вчера? Мне часто не верят, но могу, положив руку на сердце, сказать, что в Италию я приехал, чтобы осмотреться, выпить и закусить, отдохнуть, как каждый турист.

— Но даже в своей стране вы ведь не разъезжаете как торговец авторучками?

Немногие женщины могли похвастаться тем, что сумели удержать Святого от подходящей реплики, а Джина могла быть первой, которая сделала это просто случайно. Ее вопрос был задан вполне всерьез. Монастырское образование было не настолько религиозным, как он полагал, но в современных вопросах в нем явно были некоторые пробелы.

— Нет, — неуверенно ответил он. — Честно говоря, я нигде не работаю всерьез, потому что не хочу занимать чужое место.

Теперь уж она задумалась, прежде чем спросить:

— Куда мы направляемся? Я полагала, вы попросите меня показать вам достойные интереса места, но, кажется, вы сами знаете дорогу.

— За завтраком я проштудировал карту в путеводителе, — ответил он. — Думаю, будет лучше, если агнец сам попадет на первый жертвенный алтарь.

— Не знаю, есть ли такие в окрестностях Палермо, — серьезно сказала Джина, — уцелело совсем немного языческих святилищ и уж наверняка ни одного алтаря.

— Что ж, тогда вместо этого совершим короткую прогулку, — разочарованно сказал Святой.

Въехали на бесплатную стоянку, где с него содрали обычные чаевые за пригляд, чтобы никто не угнал машину или не лишил ее съемных частей.

— Сан Джованни дельи Эремити, — радостно зааплодировала Джина. — Это здесь, пожалуй, самый романтичный старый собор. Еще со времен норманнов. Как вы хорошо ориентируетесь, раз попали сюда!

— Это естественное взаимное влечение одного раритета к другому, — сказал Святой, подняв взгляд на старинные стены, многочисленные рубцы которых служили свидетельством бесчисленных битв, кипевших возле них. — Это стоит как следует осмотреть.

Он позволил провести себя сквозь ветхую роскошь, колонн и портиков, несомненно бывших частью мечети, вокруг которой экономные крестоносцы построили собственное культовое сооружение. Когда, наконец, добрались до премиленького монастырского садика, он опустился на скамью в тенистой аллее и потянул Джину, чтобы села рядом.

— Это была чудесная прогулка, и я не нахожу слов благодарности за то, что вы показали мне дивные уголки Палермо.

— Но ведь мы только начали… — запротестовала она. — Здесь очень много соборов, кладбище, музей…

— Этого-то я и боюсь. Вопреки моему прозвищу я всегда предпочитал оставить соборы и кладбища более заслуженным святым. Но мы обещали дорогой тетушке, что займемся их осмотром, и теперь вы можете честно смотреть ей в глаза и в полном соответствии с правдой поклясться, что так и сделали. Так что, полностью сдержав слово, мы можем вернуться к тому, что больше подходит для этого климата, чем прогулки по руинам, где нечем дышать от пыли. Давайте откровенно, если бы не я, выбрались бы вы сегодня на экскурсию?

— Нет, но…

— Никаких но, нет вполне достаточно. Это значит, я навязываю вам занятие, которое вас совсем не привлекает. Для меня это совсем непереносимо. Поэтому не лучше ли искупаться?

— Ну, возможно. Но я даже не думала… и не взяла купальный костюм…

— И не можете теперь вернуться домой, чтобы не нарваться на тетушку. Мелочи. Любая женщина, которая в бикини выглядит так фантастически, как вы, должна менять их каждый день. — Саймон встал. — Идемте, и прошу вас приготовиться к любимому женскому занятию — безумному налету на галантерейные магазины.

Любые доводы были бы потерей времени, поэтому бугатти сорвался с места и через несколько минут уже мчался по шоссе. В ближайшем курортном местечке Романьоли они нашли магазинчик возле пляжа, имевший в продаже необходимый минимум купальных костюмов, и в мгновение ока Святой уже стоял на пляже в плавках, разглядывая Джину, выходившую из кабинки в чем-то, приближавшемся к костюму Евы настолько, насколько позволяли приличия.

— Я не заметила, чтобы вы что-то покупали, — удивленно заметила Джина.

— В этом не было нужды, — не смущаясь, ответил он. — Все было в машине, так, на всякий случай, если бы мы вдруг решили изменить в программу. А теперь — в воду, освежимся, пока вы не довели половину мужчин на этом пляже до инфаркта.

Они купались, смывая пыль и пот жаркого дня, пока не почувствовали себя свежими и достаточно остывшими, чтобы снова жариться на солнце, которое опять стало доставлять им радость. Когда вышли на берег, одетый в белое официант поклонился им, протягивая меню.

— Экко ля мета делле виванде,[15] синьор, — сказал он. — Я уверен, что вы уже решили пообедать в лучшем ресторане на нашем пляже.

Саймон уже заметил несколько ресторанчиков, эффектно украшенных противосолнечными маркизами, и догадался, что наиболее расторопные хозяева не оставляли выбор клиентов на волю случая.

Трудно было устоять перед такой инициативой.

— Что вы рекомендуете?

— У нас все на уровне, но лангусты — нет слов. Прошу подождать, я покажу.

Кельнер поспешил удалиться, чтобы через несколько минут вернуться с проволочной корзиной, в которой барахталось несколько живых арагосто, слабея в напрасной борьбе с судьбой…

— Думаю, они могут надоесть, если прожить здесь достаточно долго, — сказал Саймон, — но пока я далек от этого. А вы, Джина?

— Кухня донны Марии не отличается экзотичностью, так что это для меня большой соблазн.

— Значит, надо воспользоваться случаем. — И Саймон заказал обед.

Кельнер принял заказ и ушел, пообещав прислать за ними, когда все будет готово; они разостлали на песке взятые напрокат полотенца и улеглись на них, отдавшись блаженной лени.

— В такие минуты, — сказал Святой, — я часто задумываюсь, кем был тот болван, который выдумал, что работа дает удовлетворение. Или это был гений, который придумал, как дурить простаков, чтобы они делали неблагодарную работу, да еще и любили ее.

— Но ведь должно быть у вас какое-то занятие? — спросила Джина.

— Я стараюсь, чтобы оно было как можно реже.

— Вы говорили об участии в делах дяди Алессандро.

— Разве похоже, что у меня могут быть с ним общие дела?

— Нет, — уверенно сказала она и удивленно раскрыла рот. — Я имею в виду…

Он поморщился:

— Вы имеете в виду то, что сказали. Мне никогда не убедить вас, что я вхож в обычный мир бизнеса, поскольку вы прекрасно помните то, что читали о моих приключениях сверх программы вашего образования. Кроме того, вы, очевидно, понимаете, что тайные делишки дядюшки Ала гораздо хуже любых, в которые может быть замешан такой относительно порядочный авантюрист, как я.

— Я этого не говорила, — взорвалась Джина. — Знаю, все говорят, что он сделал деньги на контрабанде алкоголя, на всяких махинациях и Бог весть на чем еще там у вас в Штатах; знаю, что у него были проблемы с полицией из-за налогов или что-то в этом роде. Когда я училась в пансионе, об этом писали в газетах и ко мне приставали все девочки — из-за фамилии. Я не отважилась признаться, что он мой близкий родственник. Потом он мне рассказывал, что все порядочные люди поддерживали с ним отношения, но американцы очень себе на уме, и он просто наткнулся на нечестных политиков. Он всегда был так добр к нам…

— Разумеется, и поэтому, когда он в телефонном разговоре сказал, что я хочу ему навредить, и попросил использовать эту встречу, чтобы вытянуть из меня все, что возможно, вы сочли себя обязанной выполнить поручение.

Вначале глаза ее вспыхнули от гнева, она, видимо, собралась возмущенно возразить, но потом это пламя погасло в предательской влаге. Губы задрожали, и она вдруг закрыла лицо руками.

Саймон сочувственно похлопал ее по плечу:

— Не надо расстраиваться, у вас, просто нет такого самообладания, как у Маты Хари.

— Вы чудовище, — всхлипывала она.

— Ни в коем случае. Я милый парень с хорошая манерами, который не может отказать прелестной девушке. В доказательство я постараюсь ответить на все ваши вопросы.

Мягкий атлас ее кожи продолжал вздрагивать под его рукой, отвлекая внимание и волнуя мысли, но Саймон настойчиво продолжал гнуть свое:

— Нет, я не полицейский. Нет, я не работаю на ФБР и ни на какую-то другую правительственную службу. Да, в отношении вашего дяди Алессандро у меня самое плохое мнение. Я считаю, что он очень плохой человек, что на его совести множество убийств, не считая преступлений поменьше, но есть одно преступление, где в его вине я абсолютно уверен, и постараюсь добиться, чтобы он понес за него ответственность. Если, конечно, ему не удастся прикончить меня раньше.

Она внезапно выпрямилась, и Саймону пришло в голову, что только очень юная особа может так дивно выглядеть с покрасневшими глазами и слезами на щеках.

— Хватит, — сказала она, — лучше отвезите меня домой.

— Не перед обедом. Как бы вы могли жить с сознанием, что напрасно отправили на смерть одного из этих лангустов?

— Я надеюсь, вы съедите обоих.

— С чего бы мне заниматься обжорством? От того, что вы не хотите слышать правду?

— Не могу я вас слушать. Это было бы нелояльно. Вы плохо говорите о моей семье, называете дядю Алессандро убийцей. Я хочу вернуться домой.

— А вам не кажется, что было бы лучше, если бы Аль Дестамио вовсе не был вашим дядей?

Эффект оказался сильнее, чем он ожидал. Внезапная реакция Джины соединила всю гамму явлений — от вытаращенных глаз и отвисшей нижней челюсти до каталептического оцепенения и полного отключения от внешнего мира.

После такой явной реакции не имело смысла молчать или притворяться.

— Значит, вы знаете, — наконец, шепнула она.

— Ну, пока еще только подозреваю, — откровенно сознался Саймон. — Не могу пока доказать. Но надеюсь, что скоро смогу. Мне нужна помощь. И думаю, вы можете это сделать. Сейчас вы дали мне понять, что подозреваете то же самое, правда?

Он не спускал с нее взгляда своих голубых, как магические кристаллы, глаз, словно предлагая попытаться перехитрить их. Но на этот раз она и не пыталась противостоять их силе.

— Да, — призналась она, — уже давно. Но сама боялась в это поверить, хотя и отдавала себе отчет, как бы мне этого хотелось.

— Но если бы оказалось, что мы с вами правы, — продолжал он, и признание их интересов словом мы прошло так гладко, что она, скорее всего, ничего и не заметила, — дл вас это стало бы началом новой жизни.

— Да.

— Ну, так в чем проблема? Аль просит вас поучаствовать в чем-то, что вам кажется грязным делом, потому что опасаетесь возможной ошибки и последствий для вашей семьи. Я не из полиции, но зато помешан на справедливости. Считаю, я для вас просто дар Божий.

— Вы просто прелесть, — сказала она и, стремительно наклонившись, горячо поцеловала его.

У Саймона возникло подозрение, что пребывание в монастырском пансионе не смогло окончательно подавить ее средиземноморские инстинкты.

— Ла паста э пронта,[16] — сообщил излишне услужливый официант с идеальной пунктуальностью.

2

Зал ресторана оказался верандой, затененной тростниковыми циновками, с видом на море и пляж, а кухня и все хозяйство размещались в щитовом домике сзади. Погреб заменял огромный застекленный холодильник, из которого извлекали вино, охлажденное до температуры горного потока, при которой нужно пить его в этом климате, особенно если речь идет о крепких сицилийских сортах. Сам обед, приготовление которого требовало немалого труда, чтобы качество блюд не обмануло ожиданий, мог оправдать перерыв в чем угодно, кроме того, что было прервано услужливым официантом. Но зато Святой получил возможность выслушать до конца исповедь Джины в не столь бурном настроении.

— Это чувство… оно нарастало многие годы. Сначала все казалось таким неправдоподобным, что я даже смеялась. Но мелочи складывались вместе, и не видеть этого было нельзя. Теперь, как я вспоминаю, все началось тогда, когда дядя Алессандро лежал больной в Риме. Я говорила вам, что этот период моей жизни помню плохо, была еще слишком мала. Знаю, что у него был рак, и мне кажется, говорили, что он неизлечим, но теперь донна Мария утверждает, что я ошиблась, это вовсе был не рак и дядя выздоровел. Такое возможно?

— Вообще-то возможно. Скажем, врачи ошиблись. Или было что-то вроде лечения — операция, облучение или даже то, что называют самоизлечением, когда врачи не знают почему, но человек вдруг выздоравливает.

— Но ведь такое случается нечасто?

— Не слишком часто, если случай считался неизлечимым, а пациент выглядит таким здоровым, как Аль несколько дней назад.

— Меня удивило, что в семейных альбомах нет никаких фотографий дядюшки Алессандро в его молодые годы. Когда я спросила донну Марию, та сказала, что в молодости он был очень суеверен и никогда не позволял себя фотографировать. А потом мать одной девушки, которая знала все обо всех, сказала мне, что, видно, дядюшке подлечили не тело, а мозги, раз у него так здорово пошли дела в Америке, а здесь в Италии он только промотал остаток семейного капитала.

— В самом деле.

— Ох да. Даже дядюшка, когда у него еще не было проблемы с речью, рассказывал мне, как глуп был наш дядя и какие безумные идеи поглотили все его деньги. И я не могла поверить, что он вдруг стал другим человеком.

Саймон кивнул.

— Если он просто не другой человек.

— Но как это может быть? Разве дядюшка…

— У которого голова, скажем так, не слишком варит…

— И донна Мария…

— Да, она должна быть в это замешана. — Святой спокойно выдержал ее взгляд. — Прошу не убеждать меня, что вы представить себе не можете, чтобы такая милая, любезная старая дама была замешана в нечто неприличное.

Джина даже не пыталась возражать. Казалось, она как-то повзрослела. Только спросила:

— Почему?

— Ну, теперь, когда мы все знаем, можно найти множество ответов.

— Вы хотите, чтобы я вам верила, — сказала она после паузы, — но вы все еще не рассказали о себе… Если вы не детектив, то как случилось, что вы заинтересовались дядей Алессандро?

Он на миг заколебался, но, решив, что риск для него невелик, рассказал всю историю от случайной встречи с покойным Джеймсом Астоном до пластиковой бомбы, которую обезвредил предыдущей ночью, не упоминая только о своей беседе с Марко Понти. Она слушала с широко раскрытыми глазами, прикусив губу.

— Мне трудно в это поверить… Бомба перед нашим домом, когда мы сидели за столом…

— Самое время для таких вещей. Ведь трудно подложить бомбу в машину, когда в ней кто-то сидит и едет со скоростью шестидесяти миль в час.

Весь этот разговор был растянут во времени перерывами, необходимыми для дегустации, обоняния, жевания, глотания, поглощения и наслаждения, и к тому же прерывался официантом, который подавал, менял тарелки и напрашивался на восхищение.

Позднее, после одной из пауз, посвященной оценке гастрономии и приведению в порядок мыслей, Джина заметила:

— Я когда-то задумывалась, как можно выяснить, что дядя Алессандро и мой дядя — один и тот же человек, но, честно говоря, это выше моих сил.

— Если дело только в этом, то нет проблем. Меня всегда упрекали, что у меня нет нервов. Что нужно сделать?

— Все очень просто. Если моего дяди нет в живых, а этот человек — мошенник, то настоящий дядюшка должен быть похоронен в семейном склепе. Нужно только открыть склеп и взглянуть.

Святой наморщил лоб.

— Разве одно автоматически вытекает из другого? Разве не правдоподобнее, что они похоронили его где-то в другом месте, под другим именем?

— О нет? Я не могу поверить, чтобы они зашли так далеко. Вы не знаете, до чего на Сицилии придерживаются традиций во всем, а особенно в такой старинной семье, как моя. Даже если донна Мария и дядюшка позволили этому Алессандро Дестамио выдавать себя за моего дядюшку ради денег или по другой причине, ничто бы их не заставило согласиться похоронить настоящего дядю под фальшивой фамилией и не в склепе, где хоронили всех членов рода Дестамио уже триста лет. Это было бы святотатством.

Саймон задумался над этим, деликатно манипулируя ножом и вилкой с последним аппетитным кусочком. С психологической точки зрения это было возможным и одновременно давало прекрасное обоснование дальнейшим действиям.

— Вы не хотите побеспокоить предков, спящих вечным сном в склепе? По крайней мере, показать мне, где это, и заглянуть туда?

— Я поеду с вами.

Обед был увенчан поданными на десерт великолепными свежайшими золотистыми персиками, достигшими вершины прекрасной сахарной спелости, после чего Джина заказала кофе, а Святой предпочел закрепить нежный вкус фруктов бокалом вина на дорожку.

— Когда у вас появится желание встать из-за стола, — сказал он, — вы могли бы одеться и отправиться посмотреть на заведеньице? Прошу простить мне это выражение. Все равно нельзя сразу идти в воду, объевшись до такой степени.

Так что чуть позже они уже вернулись в Палермо, следуя указаниям Джины, причем Святой мысленно отмечал на карте в своем мозгу каждый поворот, чтобы найти его днем или ночью. Вдали замаячила группа стройных кипарисов, которые в Италии служат отличительным знаком любого кладбища.

— Наш склеп вон там, — показала Джина.

Скорее не склеп, а мавзолей, занимавший большой участок кладбища, сооружение из гранита и мрамора настолько солидное, что Саймон принял его вначале за часовню. Входные двери из дуба, окованного бронзой, могли бы служить тюремными воротами. За ними узкий проход вел к алтарю, находившемуся е противоположном конце здания, на фоне огромного витража, пропускавшего достаточно света. Только через некоторое время, когда глаза его привыкли к полумраку, он сообразил, что коридор на самом деде был только проходом между рядами плотно поставленных саркофагов стоявших один на другом, как кирпичи в сушке, и местами достигавших потолка.

— Кажется, здесь тесновато, — заметил он. — Не думаю, что места хватит на несколько следующих поколений. У вас зарезервировано место или тут живая очередь?

— Я не понимаю таких шуток, — холодно сказала она, напомнив тем самым, что вопреки всему, что их сблизило, между ними всегда будет оставаться определенная дистанция.

Саймон видел уже достаточно, чтобы подготовить все что нужно и вернуться сюда ночью, не вызывая излишних подозрений. Однако возникло неожиданное осложнение, когда он предложил Джине продолжить купание, потом поужинать и вернуться, когда стемнеет. Солнце стояло еще высоко, когда Джина сказала:

— Я не смогу поужинать с вами. Если я не вернусь домой до темноты, донна Мария сойдет с ума и никогда уже не позволит мне встретиться с вами, даже если попросит дядя Алессандро.

— Возможно, вы правы, — признал он. — Я понимаю, что вам не хочется вместе со мной играть в вампиров. Одевайтесь, чтобы не дать тетушке повода для скандала.

По дороге домой она в основном молчала, только спросила:

— Что мне рассказать им о вас?

— Все, что я рассказал вам за обедом, если хотите. Но, разумеется, не о нашем плане проникновения в склеп.

— Ну а о ваших намерениях?

— Лучше скажите, что вам не удалось их раскрыть. Мол, я дал понять, что что-то задумал, но отказался беседовать на эту тему. Ну и можете еще им сказать, что вы могли бы меня обезвредить, будь у вас больше времени, чтобы заняться мной, и что для этого вы условились встретиться со мной завтра. Тогда, можете быть уверены, не только позволят, а еще будут вас уговаривать.

«Бугатти» остановился перед неприветливыми воротами. Саймон обошел машину, подал ей руку, помогая выйти, и продолжал держать, когда надобность в помощи уже отпала.

— Значит, до утра, — сказала она, и напряженный взгляд черных глаз неотрывно замер на его лице, как будто пытаясь запомнить навсегда.

Но когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, чуть отшатнулась, быстро вырвала руку и заторопилась к калитке, хотя и обернулась, чтобы, прежде чем исчезнуть, наградить его еще одной обворожительной улыбкой.

Святой подумал, что завоевание Джины Дестамио может быть похоже на переход через Альпы по козьим тропам на велосипеде с шестиугольными колесами.

Ее образ не оставлял его, несмотря на напряженное обдумывание предстоящих действий, все время, ушедшее на аперитив и ужин, и отошел на второй план только в ту минуту, когда он решил, что кладбище уже достаточно опустело и можно безопасно нарушить его вечный покой. Миновав кладбищенские ворота и свернув в сторону, он остановил автомобиль и тихонько двинулся пешком. Луна, которая так помогла ему прошлой ночью, появилась снова, гораздо более яркая, чем ему бы хотелось, но зато затруднявшая возможность укрыться для любого нападавшего. Однако вокруг в самом полном смысле слова не было ни единой живой души, а единственным звуком — нерешительный шелест листьев.

Кованые ворота были закрыты и распахнулись с легким скрежетом. Идя к мавзолею Дестамио, Саймон инстинктивно держался подальше от могил и надгробных камней, но эта элементарная предосторожность казалась такой же излишней, как и короткие взгляды через плечо во время перерывов в манипуляциях с замком, охранявшим тайну склепа. Под его умелыми руками тот сдался за какие-нибудь три минуты, и Саймон, осторожно оглянувшись в последний раз, вошел внутрь, оказавшись в проходах между рядами выстроившихся каменных саркофагов; здесь ему пришлось достать фонарик, чтобы заняться изучением надписей.

В тот же момент он почувствовал сильную боль в затылке и рухнул в сверкающую тьму.

3

Далекие ритмичные удары, как будто из глубин земли, все нарастали. Прошло немало времени, прежде чем Саймон осознал, что грохочет его собственная голова, и каждый удар сопровождался новой волной ужасной боли. Возвращавшееся сознание еще усилило боль, и только собрав все силы, он смог овладеть собой в достаточной степени, чтобы быть способным что-то воспринимать.

Лицо его упиралось во что-то мохнатое и пыльное, пахнущее козлом, а когда он попробовал изменить позу, понял, что руки связаны за спиной. Понадобилось новое усилие воли, чтобы заставить себя лежать спокойно, пока не вернутся силы и медленно разойдется паутина, спеленавшая мозг.

Было до обидного ясно, что его огрели по голове, как типичного частного детектива в заурядной бульварной книжонке; и хуже всего была мысль, что, раз это случилось, значит, кто-то разгадал его намерения. Ему почему-то казалось, что давно прошел тот этап, когда кто угодно мог напасть на него сзади, тем более если он был так настороже, как на этот раз. И теперь ему пришла запоздалая мысль, что, обрадовавшись успешному проникновению в склеп, он и думать забыл, что кто-то мог пробраться туда до него и закрыть потом дверь снаружи. Достаточно было взобраться на ряд гробов и терпеливо подождать, пока он пройдет внизу.

Теперь встал другой вопрос: каким образом засада могла быть запланирована с такой уверенностью насчет его возможного появления?

Поблизости открылись двери, и раздались тяжелые шаги по плиткам пола, потом эти шаги затихли около него.

— Аль, — рискнул начать Святой, — если ты так хотел меня увидеть, то почему просто не прислал приглашение?

Знакомое хриплое бурчание подтвердило его догадку. Стоило немалых усилий подняться, поскольку каждое движение вызывало грохот молотков, бьющих по черепу; наконец, он сумел повернуться так, что лицо не касалось грязной подстилки. То, что предстало перед его глазами, явно не стоило таких мук. Он находился в небольшом помещении с побеленными стенами, освещенном голой лампочкой, с дверьми и окном, закрытым короткой заляпанной занавеской. Там не было никакой мебели, кроме раскладушки, на которой он лежал. Большую часть этой унылой обстановки заслоняла фигура Аля Дестамио, нависавшая над ним как тяжеловесный символ угрозы.

— Не трать время на шутки, — рявкнул тот. — Давай говори, что мне нужно, тогда, может, и сохранишь свою шкуру.

Саймон сумел сесть, опираясь о стену, и только тонкая струйка пота на его лбу говорила, чего ему это стоило. Дестамио же увидел только вызывающую усмешку, и ярость сдавила его горло.

— Ты будешь говорить или дурака валять?

— Поговорить я люблю, — спокойно ответил Саймон. — Никому никогда не приходилось тянуть меня за язык. О чем ты хочешь поговорить, Аль? Или я должен поблагодарить тебя за тот способ, которым ты меня сюда заполучил? Да, много лет прошло с тех пор, как я в последний раз так попался. Но то, что твоего парня заперли внутри склепа, было ловко придумано. Это стоит запомнить.

— Тебе еще повезет, если выживешь, а не то, что вообще что-то будешь помнить.

— Ну что же, мне всегда везло, Аль. Разумеется, не так, как тебе. — Его слова были прерваны, когда Дестамио размахнулся рукой величиной с лопату и огрел Святого так, что тот свалился на бок с рассеченной перстнем щекой.

— Без шуток, Святой, я тебе уже говорил. Сиди тихо, отвечай как следует и не зли меня.

Саймон потряс головой, пытаясь избавиться от шума в голове, вызванного новым ударом.

— У меня была прекрасная идея, Аль, — сказал он как можно спокойнее, хотя ледяная стужа его голубых глаз испугала бы любого менее чувствительного, чем стоящий перед ним мафиози. — Ты просто гениально сообразил, что прежде всего я проверю твой семейный склеп. Или это Джина тебе сказала?

— Она знала?!

Святой был готов откусить себе язык. Теперь, если Джина не выдала его, он предал ее. Оказалось, что с головой у него хуже, чем казалось.

— Не в том дело, — пробовал он исправить ошибку. — Мне просто интересно, ты сам додумался или она помогла? Уж больно она старалась меня расколоть целый день. Но я ей не говорил, не настолько я глуп, чтобы не сообразить, к чему все это.

С непроницаемым лицом Дестамио всматривался в Саймона:

— Я хочу знать гораздо больше того, что ты ей сказал. Что ты хотел рассказать полиции, когда меня пугал, ожидая, что я захочу тебя убрать? И как собираешься сделать это теперь?

— Очень просто, — ответил Саймон. — Все записано, положено в конверт и будет передано куда надо, если обладатель конверта не будет регулярно получать от меня вестей. Такие штуки практикуются издавна и все еще срабатывают. И не думай, что заставишь меня позвонить этому человеку и заявить, что все в порядке, потому что если я не воспользуюсь оговоренным кодом, там поймут, что кто-то держит меня на мушке.

— Я думаю, ты блефуешь, — ледяным тоном сказал Дестамио. — Но это не имеет значения. Прежде чем сдохнуть, ты скажешь мне, у кого конверт и какой код.

— Ты так думаешь?

Дестамио несколько секунд выдерживал неподвижный, спокойный взгляд Святого, потом откуда-то, из района его пупка вырвался хриплый хохот, как глухой отзвук землетрясения, раздвинув щель его безгубого рта.

— Не делай вид, что ты крутой. Я видел много таких, уделанных разными способами, и мало кто из них не проболтался. Но сегодня этого уже не нужно. У нас есть научные методы развязывать языки, и мы сразу будем знать, говоришь ли ты правду. Поэтому я не собираюсь тебе ничего обещать, как раньше. Просто сделаем укол, а когда ты все выложишь, сам пристрелю тебя. — Он подошел к дверям и позвал: — Энтра, дотторе.[17]

Саймон Темплер почувствовал, как замирает его сердце, и не только в переносном смысле. Аль Дестамио явно не шутил. Даже Святой со всей своей отвагой и выдержкой не мог бы противостоять химическим средствам. С улыбкой идиота говорил бы правду и только правду, и тогда помоги ему Господь.

Вошедший мужчина был коренастым и полным, он ничуть не походил на Дестамио. Ему даже не нужен был опознавательный знак в виде черной врачебной сумки, которую он держал в руках.

— Кто пациент? — спросил он, как будто придя домой с визитом.

— Это я, если хотите прописать мне что-нибудь от головной боли, то лучше всего стакан виски со льдом, — сказал Саймон.

Не реагируя, доктор открывал свою сумку.

— У вас нет противопоказаний? — спросил он равнодушным голосом специалиста. — Случается, пентотал натрия дает побочные эффекты, как, впрочем, и скополамин. Иногда трудно определить, что из них лучше.

— У меня аллергия на шарлатанов, — отрезал Святой. — Но не хочу быть невежливым. Возможно, вы авторитет среди коновалов.

— Афреттате, дотторе,[18] — подгонял Дестамио.

Но доктор был невозмутим. Он неторопливо вынул ампулу с прозрачной жидкостью и шприц, наполнил его и, подняв вверх, привычным жестом выдавил излишек жидкости, чтобы убрать пузырьки воздуха. Это явно было излишней предосторожностью, если учесть обещанную Дестамио программу, сулившую лучшие результаты, чем случайная закупорка.

Святой напряг кулаки, пробуя, как они связаны. Оказалось, они спутаны тонкой веревкой, ветхой от времени, эластичной и поддающейся растяжению, что он мог использовать, но чтобы это сделать, надо было придать плечам определенное положение, хорошо известное каскадерам для поддержания максимального равновесия, и мобилизовать все силы его необыкновенных мышц. Знал, что в конце концов сумеет освободиться, но предстоит несколько трудных минут. Ног ему не связали, и, пока врач приближался, Саймон собрал все силы и прицелился, приготовившись нанести безжалостный удар, который, если бы удался, несомненно, вызвал бы перерыв в процедуре допроса. Любыми средствами, не останавливаясь ни перед чем, ему нужно было выиграть драгоценное время. Оно чудесным образом было даровано ему человеком, который был похож на кого угодно, только не на посланца провидения и который в эту самую минуту широко распахнул двери и протарахтел что-то Дестамио на местном наречии. Саймон не разобрал ни слова, но на того, к кому обращались, сообщение подействовало немедленно. Дестамио повернулся и, чертыхнувшись, торопливо направился своей утиной походкой к дверям.

— Подождите, пока я вернусь, — бросил он через плечо, выходя.

Саймон пригляделся к доктору, который осторожно положил шприц в сумку и подошел к окну. Отодвинул грязную штору, распахнул окно, и Саймон без помех смог увидеть ночное небо. Отсутствие решеток было почти символичным; Саймон почувствовал внезапный прилив надежды. За его спиной мышцы рук торопливо, но аккуратно напрягались, натягивая веревки, делая все возможное, чтобы использовать посланный небесами шанс на спасение, избегая одновременно резких движений, которые могли бы его выдать.

— Что там случилось такое необычное, дотторе, — спросил он, не столько ожидая ответа, сколько стараясь заглушить звуки своих упражнений.

— Это дон Паскуале, — сказал доктор, стоя к Саймону спиной и продолжая дышать свежим воздухом. — Он очень стар и очень болен, и кроме меня здесь еще два медика, только чтобы еще раз доказать, что наука может облегчить старость, но никогда ее не излечит.

— Простите мне мое невежество, но кто такой дон Паскуале? И почему столько возни с его особой?

Доктор обернулся и с интересом взглянул на него.

— Ваше невежество действительно удивительно для человека, который обладает информацией, крайне нужной мафии. Дон Паскуале стоит во главе организации, а когда он умрет, придется выбирать нового вождя. Вот почему все остальные доны тоже тут.

— Грифы слетаются… — Саймон старался не показать того усилия, с которым напрягались и расслаблялись его мышцы. — Мне кажется, мой толстый приятель дон Алессандро хотел бы занять это место.

— Сомневаюсь, что его изберут. Слишком долго он не был на родине. Здесь на юге мы держимся замкнуто и несколько подозрительны в отношении всего заграничного.

— Что, кажется, никогда не мешало вашему экспорту эмиссаров мафии в менее замкнутые страны, вроде Соединенных Штатов. Думаю, ваша организация успешно соединяет свои бандитские схватки с международным опытом.

Доктор равнодушно пожал плечами. Или он был слишком сдержан, чтобы дать втянуть себя в дальнейшую дискуссию, или просто не интересовался, для чего Саймон оказался здесь. По-прежнему смотрел на Саймона так равнодушно, как будто разглядывал анатомический атлас, и Святой отчаянно напрягал свою изобретательность, чтобы придумать какой-то иной способ отвлечь внимание от все еще продолжавшихся упражнений.

Потом оба обернулись на звук открывшихся дверей. В них показался тот же посланец, который отозвал Дестамио.

— Ты, — обратился он к Саймону на нормальном итальянском языке, — пошли со мной.

— Синьор Дестамио хочет, чтобы он был здесь, потому что ему надо лечиться, — возразил доктор без всякого выражения.

— Это придется отложить, — отрезал мужчина. — За ним посылает дон Паскуале.

4

После такого разъяснения доктор тут же утратил интерес и занялся укладкой сумки, пока посланец поднимал Саймона с кровати, помогая ему встать на ноги. Они прошли затхлым коридором, по нескольким каменным ступеням поднялись в огромную кухню, потом через еще один короткий коридор и еще одни двери вошли в обширный зал в стиле барокко с роскошными коврами, картинами, коллекцией оружия и великолепными резными деревянными панелями. Тут Саймон понял, что каморка, в которой он пришел в себя, была только жалким чуланом в подвале дома, который вполне заслуживал название «палаццо».

Тут было полно мужчин в черных облегающих костюмах, оттопыривавшихся под мышками, на всех лицах застыло выражение врожденной враждебности. Не нужно было других доказательств, что он проник в самое сердце вражеского лагеря, хотя и не совсем тем способом, каким хотел.

Посланец подтолкнул его к парадной лестнице, которая начиналась из центра зала. По ней поднялись на галерею, откуда Саймона направили через полуоткрытые двери в прихожую. За ней находились запертые двери, очень импозантные, в которые посланец деликатно постучал. Изнутри не последовало никакого ответа, но он, казалось, его и не ожидал, раз тихонько нажал на ручку и открыл дверь. Сам он остался снаружи, а Саймон от его толчка оказался внутри комнаты.

Это была спальня, своими пропорциями соответствующая ранее виденным комнатам, со стенами, покрытыми темно-красным бархатом, заставленная крупной и уродливой мебелью, почерневшей от старости.

Окна, тщательно запертые от нездоровых ночных миазмов, так же эффективно задерживали полузатхлые, полулекарственные запахи больничной палаты. Воде кровати с широким балдахином стоял эмалированный металлический столик, заставленный пузырьками аптечного вида и прочими лекарствами, около которого крутились двое мужчин того же бесспорно профессионального вида, что и медик, посетивший Саймона, один худой и седой, другой низенький, с испанской бородкой.

Остальные мужчины, собравшиеся возле постели, были пожилыми и создавали особую атмосферу личного авторитета, несмотря на подобострастие, выказываемое центральной фигуре всей композиции. Их было четверо, всем за пятьдесят. Пожалуй, старшим был Дестамио. Толстый мужчина с гладкой кожей, в очках, мог сойти за шефа предприятия международного масштаба, у другого был жесткий взгляд и фигура боксера, а густые усы придавали ему псевдоармейский вид. Самый молодой, нервный, судя по первому впечатлению, был почти так же высок и тонок в талии, как Святой, но с носом гигантских размеров, которому мог бы позавидовать андорский кондор. Убедившись посредством зеркала, что ему никак не удастся уменьшить свой орган обоняния, хозяин носил его с вызовом, который привел бы в восторг Сирано де Бержерака.

Это было ближайшее окружение — вассалы, собравшиеся вокруг смертного ложа своего короля, чтобы отдать ему долг и решить вопрос о наследнике. Они обернулись, чтобы взглянуть на Святого, одним резким движением, как связанные ниточками марионетки, оставляя свободным подход к ложу.

В свои лучшие годы лежавший там человек, судя по крепости его сложения, был великаном. Но какая-то страшная болезнь ухватила его своими костлявыми руками, уничтожая клетку за клеткой, приковав его к ложу, на котором он вскоре должен был умереть. Уже были видны признаки приближавшейся неизбежной смерти. Кожа, когда-то обтягивавшая мышцы, теперь свисала на шее вялыми складками. Под ввалившимися глазами появились черные пятна, а седые волосы, редкие и безжизненные, упали на клочковатые брови. Но тяжелая болезнь не лишила его привычки приказывать. Глаза его сияли огнем безумия или мученичества, в голосе, хотя и ослабшем, звучали тона оперного баса:

— Вэни куи.[19]

Это была не просьба и даже не приказ, а только переданная словами уверенность в подчинении. В такой манере в прошлом должны были обращаться к народу абсолютные монархи, владыки жизни и смерти своих подданных, и дон Паскуале был одним из последних наследников такого рода власти.

Но Саймон помнил, что это было не достойное уважения королевство, а безжалостное тайное общество, не считавшее отвратительным ни одно преступление, если оно приносило достаточную прибыль. Он счел королевско-церковную атмосферу этого сборища совершенно неуместной. Губы его искривила цинично-издевательская усмешка.

— Чао, Паскуале, — весело бросил он, как коллега коллеге.

Тут же почувствовал, как окружавшие Паскуале вожди вздрогнули и застыли при таком оскорблении величества, но человек, подпертый подушками, казалось, вообще не обратил на это внимания, возможно, потому, что не поверил своим ушам, или потому, что для его верховной власти это имело не большее значение, чем ковыряй он в носу.

— Значит, это тебя называют Святым. Когда-то давно ты уже доставил нам неприятности. Алессандро, что Святой натворил на этот раз?

— Он собирается наделать мне неприятностей. Наступает мне на пятки, шпионит за мной, проник в мою семью, выспрашивал, пытался меня шантажировать. Нужно допытаться, что ему известно и кому это известно еще, а потом убрать.

— Ладно, но зачем ты притащил его сюда?

— Я думал, это самое надежное место, а кроме того, я не хотел отлучаться отсюда в такую минуту…

— Какой информацией мог обладать Святой, чтобы шантажировать Алессандро? — Вмешался новый голос, и Дестамио даже подпрыгнул при его звуке. Принадлежал он мужчине с величественным носом, в котором Саймон инстинктивно определил наиболее активного члена Совета.

— Ничего, Сирано, ничего особенного, — голос Дестамио звучал еще более хрипло, чем обычно. — Но я хочу знать, с чего вдруг он вообразил, что может доставить мне неприятности и с кем он работает, чтобы покончить со всем этим.

— Если он не представляет опасности, то чего ты боишься, Алессандро? — безжалостно настаивал он. — Чем здесь тогда заниматься?

— Баста, — прервал хозяин, прежде чем Дестамио нашел слова. — Можете подождать с вашими склоками, пока я умру. А до того я решаю.

Его губы едва шевелились, а на бледном лице не было никаких следов оживления или волнения. Только глаза, невероятно живые, снова смотрели на Святого с почти физически ощутимой сосредоточенностью.

— Я давно хотел посмотреть на тебя, Саймон Темплер, — продолжал он на классическом итальянском, который, очевидно, служил компенсацией разницы диалектов, которые были свойственны большинству присутствующих и которые делали сицилийца таким же непонятным для жителя Калабрии, как и для любого иностранца. — Никто из тех, кто бросал вызов мафии, не оставался в живых так долго, как ты. И вот ты снова стоишь на нашем пути. Но я не уверен, неизбежно ли тебе быть нашим врагом. Опираясь на нашу мощь, ты мог бы стать гораздо богаче, чем сейчас. С твоей ловкостью и отвагой мы могли бы стать еще сильнее.

— Значит ли это, — медленно спросил Саймон, — что после всего, что было, ты предложил бы мне шанс присоединиться к вам?

— Это возможно, — сказал дон Паскуале. — Такие вещи случались. Даже великие народы, бывшие смертельными врагами, становились союзниками.

Святой на миг задумался, прикидывая, какую пользу он мог бы извлечь из такого фантастического предложения и как долго он мог бы вести такую игру. Перед его мысленным взором пронеслось множество различных возможностей.

Но впервые в жизни непроницаемость его лица не стада преградой для неотрывного испытующего взгляда.

— Но нет, — дон Паскуале заговорил раньше, чем Святой смог сформулировать ответ, — ты думаешь только о том, как бы это использовать, чтобы выбраться из ситуации, в которой ты оказался. Вот почему мне нужно было тебя увидеть, самому услышать твой ответ. Аудиенция окончена.

Дестамио толкнул Святого так, что тот налетел на бандита, ждавшего за дверью, и рявкнул:

— Забери его обратно и запри как следует!

Массивные двери захлопнулись; эскортировавший Саймона бандит схватил его за локоть и силой потащил через прихожую, галерею и по великолепной лестнице так грубо, что Святому пришлось напрячь все силы, чтобы сохранить равновесие и не слететь по ступеням вниз головой.

Последний удар коленом швырнул его в ту же камеру. Двери захлопнулись, и ключ заскрежетал в замке. Теперь, оставшись в одиночестве, Святой мог приложить все силы, чтобы избавиться от пут. Меньше чем через три минуты одна рука его уже была свободна, а с другой он свивал остаток веревки. Еще не сбросив ее на пол, он одним прыжком оказался у окна.

До того он понятия не имел, как долго был без сознания после удара по голове в мавзолее, а связанные руки не позволяли взглянуть на часы. Но сейчас, когда лампочка осталась за спиной, он увидел, что небо уже посерело от первых признаков рассвета. И этих жалких проблесков оказалось достаточно, чтобы стало ясно, почему его похитители оставили открытым окно без решетки.

Палаццо прилепилось к самому краю пропасти. Окно, из которого он выглядывал, находилось в гладкой стене без какого бы то ни было отверстия на пятнадцать футов в одну и другую сторону. Внизу стена сливалась с вертикальной скалой, служившей фундаментом. Еще ниже скала отвесно падала в непроницаемую тьму.

Глава V Как Саймон Темплер разгуливал по солнцепеку и пил из разных бутылок

1

Пиджак Святого исчез, и карманы брюк были опустошены полностью, кроме горсти мелочи, оставленной словно в насмешку. Он взял пятилировую монету и, просунув в окно руку, бросил ее в пропасть. Как ни напрягал слух, звук удара, однако, не долетел. Что бы там внизу ни было, до него было очень далеко.

Двери шансов не оставляли. Они были сделаны солидно, из толстых досок, соединенных в шип и окованных железом; с замком, вероятно, можно было поупражняться соответствующими инструментами, но ни при себе, ни в пустой камере не было ничего, чем можно было бы воспользоваться. Окно же могло оказаться разновидностью русской рулетки с пятью вместо одного патронами в барабане, тем не менее это был единственный возможный путь к спасению. А оставаться — означало верную смерть.

Не теряя времени, Саймон содрал с кровати покрывало и начал рвать его на узкие полосы. Связанные вместе с веревкой, снятой с запястий, они давали около тридцати футов длины, правда, сомнительной прочности. Он, как и все, часто читал об этом способе, но не имел случая в нем практиковаться. Испытать импровизированный канат не было другой возможности, кроме как тянуть изо всех сил; при этом никаких дефектов вроде бы не обнаружилось. Не прошло и десяти минут, как один конец веревки был уже привязан к раме кровати, а та уперта в стену под окном так, чтобы этот импровизированный спасательный канат свешивался как можно ниже. Саймон сел на подоконник, свесив ноги в бездну, и насколько возможно оценил ситуацию. Хоть детали пропасти внизу еще были скрыты утренней мглой, небо начинало быстро светлеть, все подробнее проясняя детали топографии местности.

Скала, на которой возвышалось здание, была частью одного из склонов узкой долины, вдоль которой растянулось небольшое селение с высоким шпилем церкви, возвышающимся над белесыми домами. За местечком снова вздымались холмы, а вдали — даже высокие горы, закрывавшие небо. С левой стороны сквозь рассеивавшийся туман можно было различить тонкую нитку дороги, взбиравшейся по противоположному склону; справа, как казалось отсюда, дорога спускалась вниз. Удерживаясь одной рукой и высунувшись как можно дальше, он был вознагражден видом солнца, отражавшегося вдали в воде. Значит, дорога справа вела к морю и должна была стать путем его бегства. Он не имел понятия, где находится, но знал, что внутренние районы Сицилии почти полностью занимают горные цепи, а все главные дороги тянутся вдоль побережья этого треугольного острова, соединяя крупные города, лежащие у моря.

За дверьми снова раздались шаги и послышался металлический скрежет ключа в замке. Если он вообще собирался отсюда сматываться, оставался, пожалуй, последний шанс.

Он развернулся, соскользнул с подоконника и повис, удерживаясь только кончиками пальцев. Потом ухватил одной рукой самодельный канат и постепенно перенес на него вес тела, проверяя прочность. Старый брезент растянулся, но не разорвался; теперь главным желанием Саймона стало как можно скорее расстаться со своим канатом, поэтому, спускаясь со скоростью циркового акробата, он старался избегать рывков, которые могли бы превысить предел прочности сомнительного спасательного средства.

Он был на середине спуска, когда в окне над ним показались вытаращенные глаза, и еще на два ярда ниже, когда потрясение оформилось в слова:

— Че коза фаи?[20]

Учитывая, что человек, задавший подобный вопрос, в этих обстоятельствах не мог всерьез ожидать ответа, Саймон вопрос проигнорировал и стал еще больше внимания уделять своим гимнастическим упражнениям. Он смотрел вниз, когда человек наверху вынул револьвер, и узнал об этом, только услышав грохот выстрела и визг пули, срикошетившей от стены возле головы. Нужны были железные нервы и стальное самообладание, чтобы не нарушить ровного ритма спуска, но Саймон был больше обеспокоен прочностью каната, чем квалификацией стрелка наверху.

Потом он услышал голос Аля Дестамио, громко препиравшегося со стрелком. Ему показалось, что Аль не желает дальнейшей стрельбы, но причины этого не могли его слишком обрадовать. Пока они спорили, Саймон съехал еще ниже и повис на конце каната. Судорожно сжимая его в руках, он взглянул вниз и увидел, что его ноги еще на целый метр не достигают основания стены, фундамент которой начинался в полуметре от края скалы. Ниже этого края стена круто падала вниз под углом градусов в восемьдесят, и высота этого обрыва была достаточна, чтобы раскрыть парашют, об отсутствии которого Саймон в этот миг горько пожалел. Тем более что спор в окне над ним очевидно разрешился компромиссом, поскольку кто-то начал отчаянно трясти и дергать его единственную опору. Ничего не оставалось, как рискнуть еще раз. Он разжал руки и прыгнул…

Приземлился мягко, на пальцы, согнув колени, чтобы погасить инерцию. Обломки и мусор скатились в обрыв, но скала оказалась достаточно прочной. Он чуть отдохнул, прижавшись к гладкой стене здания и завидуя осьминогам с присосками на щупальцах. На расстоянии двадцати шагов справа от него был поворот за угол. Добравшись туда, он мог определить свои дальнейшие шаги в зависимости от того, какие там откроются возможности. Далее его план не распространялся, и, как оказалось, не зря. Один из охранников, видимо, уже находившийся снаружи, услышав выстрелы, высунулся из-за того угла, к которому направлялся своим опасным маршрутом Саймон.

— Буон джорно,[21] — сказал Святой с максимальной убедительностью. — Скажите, я здесь пройду в ванную?

Реакция была столь же ясной и недвусмысленной, как трюк с замедленной съемкой в немых фильмах. Отвисшая челюсть охранника превратила его удивленный рот в подобие вытянутого о, демонстрируя интересную коллекцию золотых зубов вперемежку с почерневшими корнями их менее привлекательных соседей, которым еще не подошла очередь укрыться золотом.

— Че коза фаи?

— Эббене,[22] — ответил он, осторожно опускаясь на одно колено, другую ногу он опустил в обрыв, нащупывая опору. — Знаете, были жалобы на фундамент этого замка. Нельзя, чтобы конец дона Паскуале наступил раньше времени от того, что комната, в которой он лежит больной, обвалилась под ним. Поэтому меня вызвали для проверки состояния кладки. Мы подозреваем грунтовые воды. Вы считаете это правдоподобным?

Мнение его слушателя, который в тупом оцепенении стоял как загипнотизированный, пока Святой до подбородка не исчез под скальным выступом, так и осталось неизвестным, потому что тот отлетел назад и вместо него появился человек, стрелявший из окна наверху.

— Назад! — закричал он с идиотской самоуверенностью, одновременно пытаясь прицелиться.

— Очень жаль, но мой профсоюз разрешает мне только спускаться вниз. Если вы хотите, чтобы я поднимался, придется вам обеспечить лифт.

Этот рассудительный ответ не остудил запала стрелка, но у того возникли дополнительные трудности, вытекавшие из возникшего положения. Пропасть начиналась прямо у его ног, а цоколь здания с правой стороны почти смыкался с ее краем. Будь это с противоположной стороны или будь он левшой, не было бы ничего проще, как высунуть голову и руку с револьвером за угол дома и стрелять. Но, привыкнув пользоваться правой рукой, он не мог как следует прицелиться, так как не было места, чтобы сделать шаг за угол, просто было некуда поставить ногу. Он пробовал несколько раз пальнуть без опоры, выгнув наружу руку в запястье, но, разумеется, промазал, а отдача едва не лишила его неустойчивого равновесия на краю пропасти. Тогда Саймон бросился по вертикальной стене с неожиданной ловкостью, сделавшей бы честь и покорителям Эвереста. Он в свое время немного занимался скалолазанием, так же как и любым другим необходимым видом спорта, но никогда не считал себя настоящим альпинистом. Высокооктановый адреналин был единственным горючим, двигавшим Святым, распластавшимся как паук на почти отвесной стене. Пальцами ног он нащупывал неровности, дающие хоть малейшую возможность для упора, пальцами рук цеплялся за выбоины и трещины, которые в этом неуступчивом камне могли образовать только столетия воздействия атмосферных осадков.

После нескончаемо долгого спуска что-то вдруг задело его по плечам и оказалось кривой суковатой ветвью. Сделав резкий поворот, он ухватился за нее, спрыгнул на землю и помчался между деревьями.

Далеко вверху раздался звук стартера, перешедший в рев автомобильного мотора. Кто-то понял, что легче отрезать его от конечной цели, чем пытаться достать из начальной точки.

Он бежал.

Полоса открытого поля разделяла лес и сады, и, когда он пересекал ее, сзади что-то загрохотало, что-то просвистело высоко над ним и врезалось в землю. Он воспринял это спокойно, потому что понимал, что на таком расстоянии пистолет был не более опасен, чем удачно брошенный камень. Гораздо серьезнее была другая угроза. Он вдруг услышал вой перегруженного мотора, и огромный черный лимузин, удивительно напоминавший фильмы из эпохи сухого закона в Америке, с грохотом вылетел на дорогу, бежавшую мимо дома вниз и свернул к городку. Судя по безумной скорости спуска и лихости прохождения поворотов в клубах пыли по самому краю обрыва, намерение его седоков было весьма решительным. Хотя скальная эскапада закончилась благополучно, путь ему все равно мог быть отрезан… Святой ускорил шаг и почти съезжал по склону, перескакивая каменные изгороди, противопоставляя свою скорость и силу длинной окружной дороге, по которой приходилось двигаться автомобилю. Оказавшись под защитой деревьев, резко свернул вправо, и эта перемена курса сделала его невидимым для наблюдавших с вершины. Лимузин тоже скрылся за деревьями, но Саймон мог следить за его продвижением по вою переключаемых передач и протестующему визгу шин на поворотах. Фактором раздражающей неопределенности была неясность, в каком месте пересечется его путь с дорогой.

Боль от удара по затылку давно уже прошла или была вытеснена более актуальными переживаниями. Перед ним выросла новая изгородь, которую он преодолел, как бегун с барьерами, и только в воздухе обнаружил, что за ней был шестифутовый склон, спускавшийся к дороге. Сделав невероятный кульбит, сумел кое-как подняться на ноги, одновременно заметив среди оливковых зарослей крышу черного лимузина в каких-нибудь ста ярдах выше по склону. Только крутой поворот почти на 360 градусов, который как раз преодолевал автомобиль, помешал пассажирам его заметить.

Учитывая скорость приближения автомобиля, эта удача позволила выиграть еще несколько секунд. Саймон двумя огромными прыжками перескочил дорогу и нырнул вниз головой через ограду на противоположной стороне. Приземлился на руки и, совершив еще один кульбит, прижался к земле.

В тот же миг автомобиль провизжал шинами на повороте, резко затормозил и остановился чуть ли не на том месте, где Святой пересек дорогу, настолько близко к нему, что камни из-под колес застучали по изгороди, а пыль повисла над головой Саймона.

Опоздай он на долю секунды, его схватили бы на дороге; продлись его головоломный спуск еще десять секунд, и его бы взяли в садах, прочесыванием которых занялись мафиози.

Осторожно приподнявшись. Святой увидел неподалеку мокрую от пота спину самого Аля Дестамио, выкрикивавшего приказы своей рассыпавшейся в цепь банде. Вся их активность была направлена вверх от дороги, видимо, из-за твердой уверенности, что опередить их он никак не мог. Соблазн ударить с тыла был слишком велик, но Святой вынужден был признать, что в данном случае доводы здравого рассудка должны взять верх над соблазнительным удовольствием эффектной операции. Он отвернулся, с сожалением вспоминая времена своей юности, когда он, несомненно, поступил бы иначе, и тихо пустился вниз по винограднику, в котором очутился.

Позволил себе короткий отдых, пока преследователи впустую прочесывали склоны, на которых, как они полагали, он был отрезан. Учитывая такую их уверенность, понадобилось бы не менее часа, чтобы убедиться, что Святой сумел ускользнуть, а не притаился где-нибудь в укромном месте. Потом предстояло передать эту новость в замок, чтобы расширить район поисков. Началась бы масштабная акция с участием всех членов мафии и сочувствующих им, то есть большинства населения острова. Все были бы против него; Саймон отдавал себе в этом отчет. Эти мысли все сильнее досаждали ему, пока он ускорял шаг. Не дать поймать себя в сети мафии может оказаться самой трудной задачей в его карьере, но если ему удастся унести ноги, то он справится и со всем остальным. Безымянный городок, лежавший перед ним, уже пробудился к жизни, и, как все живое на юге, лихорадочно засуетился в часы утренней прохлады, чтобы потом со вкусом вздремнуть в часы полуденного зноя. С главной площади открывался роскошный вид не только на палаццо, на нависшую над долиной скалу, но и на дорогу, которая пересекала долину и уходила в сторону невидимого моря. Он знал, что дорога была путем не к спасению, а только к смерти. Хотя дорога и производила впечатление пустынной, именно ее стерегли бы прежде всего и именно там поджидали его ловушки. Членов мафии могли не слишком интересовать дела Дестамио, но они были оскорблены сопротивлением, которое с таким упорством оказывал Саймон, поэтому все их возможности, охватывавшие окрестности, явно будут мобилизованы с единственной целью — поймать беглеца. И прежде всего они перережут дороги.

На другой стороне площади, перед единственным в городке отелем, группа непроспавшихся туристов загружала свой багаж и детвору в несколько автомобилей. Два семейства румяных баварцев в непременных кожаных шортах и с пивными животами, очевидно путешествующих вместе в одинаковых горбатых «фольксвагенах», француз средних лет в невзрачном «пежо» с эффектной красоткой, никоим образом не походившей на его жену, огромный «комби», слишком длинные крылья которого и задние фары величиной с крышки от мусорных баков выдавали его заокеанское происхождение еще до того, как можно было различить на заляпанном номере черно-красную эмблему американских вооруженных сил в Европе. Крикливая псевдогавайская сорочка, как кофта беременной спадавшая на потертые джинсы, плотно обтягивавшие зад их владельца, несколько смягчала впечатление от воинственно выпяченной челюсти и жесткого взгляда, которые всегда отличали армейского сержанта, что в военное, что в мирное время.

Надежда шевельнулась в сердце Саймона. Не то чтобы фортуна ломилась в его двери, но с учетом такой встречи он, можно сказать, услышал ее робкий стук. Подождав, пока последний чемодан был засунут в кузов машины, величиной с грузовик, и последний визжащий отпрыск пойман и усажен, он подошел в тот момент, когда водитель сел и запустил мотор.

— Я терпеть не могу навязываться, — сказал он с чисто американской смесью непринужденности и повелительного тона, — но не могли бы вы подбросить меня на несколько миль вдоль долины? Мне пришлось оставить свою машину в мастерской, и она будет готова только вечером.

Пока сержант в силу укоренившейся среди всех сверхсрочников подозрительности колебался, его жена подвинулась, освободив место на переднем сиденье.

— Разумеется, — сказала она, приняв решение за мужа, как все порядочные американские жены. — Нет проблем.

Святой сел, и они тронулись. Саймон представил себе, как Дестамио вместе с первой поисковой группой задумывается, не упустили ли они его, остановившись на полпути.

— Чем вы тут занимаетесь? — дружелюбно спросил сержант через некоторое время.

— Отдыхаю у родственников, — уклончиво ответил Святой, зная, что его черные волосы и смуглая кожа могли отчасти подтвердить наличие каких-то итальянских предков. — У них усадьба чуть дальше у дороги. Я здесь первый раз, моя семья эмигрировала, когда меня еще не было на свете.

— А сами вы откуда?

— Из Нью-Йорка.

Выбор не из лучших, но он хотел быть уверенным, что не споткнется на каких-нибудь топографических подробностях, и с координатами достаточно неопределенными, чтобы не попасться в ловушку типа вопроса:

— А вы не знаете Джо Блоу?

— А мы из Далласа, Техас. А сейчас в отпуске.

Все шло гладко, и любого бы одолел соблазн использовать эту удобную оказию так долго, как только удастся, но Святой дожил до своего возраста главным образом потому, что не был тем самым любым. Очень скоро его преследователи в зону своих поисков включат и городок, найдут на площади какого-нибудь бродягу, который видел, как Саймон садился в необычный автомобиль. В результате по телефону будут оповещены все собратья вдоль побережья, и, прежде чем они туда доберутся, дорога в обоих направлениях будет взята под контроль, и, где бы он не покинул машину, от погони не уйти. Заметив съезд в сторону, он сказал:

— Это здесь. Прошу, не надо сворачивать, там трудно развернуться. Премного благодарен.

— Ну что вы, нам было очень приятно помочь.

Саймон вышел, помахав на прощание. Теперь, пока не задержат автомобиль и не допросят водителя, свора Дестамио будет отчасти сбита с пути — ведь человек, идущий пешком, может выбрать любое направление, и он не настолько глуп, чтобы, имея возможность обойти горы низом, полезть в такую жару наверх. Но именно это и собирался сделать Саймон.

По своим предыдущим поездкам по Сицилии он знал, что в глубине большинства сбегавших к морю долин прячутся деревушки и даже городки. Хотя между ними было всего несколько миль по прямой, единственным способом попасть из одной в другую было спуститься к морю и потом снова карабкаться в гору, что в местном климате становилось весьма утомительным аттракционом. Поскольку Святой собирался совершить нечто неожиданное, он решил пойти через горы в соседнюю долину, рассчитывая, что оповещать тамошний филиал мафии будут в последнюю очередь. Но эксцентричность эта могла дорого ему обойтись, причем он получил возможность понять, почему, несмотря на привлекательность скал Этны, Сицилии не суждено было стать Меккой альпинистов. Чем выше он взбирался, тем сильнее старался заставить себя забыть не только о полученном ударе по голове, но и о том, что со вчерашнего незабываемого обеда ничего не ел и не пил. Когда сады и виноградники уступили место корявым кактусам на каменных выжженных склонах, самой мучительной стала даже не жара, а постоянно возникавшее в мыслях изобилие прохладительных напитков, что только усиливало муки жажды. Когда он добрался до вершины, то почувствовал, что его мозги медленно плавятся внутри черепа. Зато, если он верно выбрал направление, теперь он мог спускаться в долину, ведущую к морю с совсем другой стороны и совсем не в том районе, где искали его люди Дестамио.

Сквозь заливавший глаза пот он различил два высохших дерева на фоне раскаленного неба; взяв направление на них, с натугой взобрался на следующий голый гребень и получил возможность насладиться видом, оправдавшим пот и муки его предприятия.

2

В тенистом углублении между горами далеко внизу белели домики еще одной деревушки, а среди них уходила дорога в ущелье, которая явно вела к побережью. У него возникло ощущение, что появляются интересные возможности.

Спуск с горы только казался пустяком по сравнению с предыдущим восхождением. Учитывая, что завтрак Святого состоял исключительно из свежего воздуха и ленч, видимо, продолжит это меню, Саймон почувствовал, что он усыхает от жажды, слабеет от голода, падает от усталости и вконец изжарился, но над этим он предпочел не задумываться. Напротив, новая надежда оживила его силы и помогла ему забыть об усталости. Тем не менее он трезво и объективно сознавал, что не может без конца держаться только на силе воли и запасах энергии. Нужно было найти что-нибудь для питья и хотя бы скромную еду. Миновав деревню, он бы быстро добрался до побережья, но в таком состоянии не смог бы противостоять мафиози, наткнувшись на них по дороге. Риск обратить на себя внимание, появившись в деревне, был бы компенсирован восстановлением бодрости духа и тела.

Как и все сицилийские деревни, она состояла из улицы шириной всего в несколько шагов. Проблемы уличного движения явно предстояло решать где-то в отдаленном будущем. Крутые закоулки, изгибаясь между домами, сбегались на площадь, которая, несомненно, называлась центральной. Саймон решительно вступил на улочку, заваленную отбросами, и вдоль облупленных стен, увешанных увядшими цветами, добрался до той самой пьяццы. Все окна, выходившие на площадь, были старательно закрыты ставнями, создавая бесконечно сонную атмосферу. Наработавшись с самого утра, обитатели деревни теперь свято блюли законы послеобеденной сиесты. Никто не подавал признаков жизни, кроме мух, крутившихся над захудалым псом, спавшим мертвым сном в какой-то тенистой нише.

На площади не было фонтана, но где-то поблизости должен же быть кран, колодец или, по крайней мере, пойла для скота. Саймон держался в тени, пытаясь сообразить, когда откроется хоть какая-то лавка.

— Эй, Мак, хочешь побриться и освежиться?

Он чуть не подпрыгнул, услышав эти слова, произнесенные на беглом английском, правда с сильным акцентом, когда проходил мимо открытых дверей. Над ними виднелась неумело сделанная надпись: «Перуччерия». Занавеска из бус, типичное для Южной Европы примитивное, но эффективное средство защиты от мух, скрывала помещение от людских глаз, и Святой решил было, что двери оставлены открытыми для проветривания, а парикмахер храпит где-нибудь в глубине, но, видимо, мастер уже проснулся и из своего убежища следил, нет ли потенциального клиента в пределах досягаемости.

Саймон остановился, проехался рукой по своей щетине и сделал вид, что раздумывает над сделанным предложением. В действительности пересчитывал мелочь в кармане, решая, может ли он это себе позволить. Бритье не только избавит его от вида несчастного беглеца, но и поправит настроение; там, разумеется, будет вода — сама эта мысль уже толкнула его внутрь, — и он мог бы получить множество сведений… чем черт не шутит, может быть, даже серьезных.

Доводы за и против он взвесил за долю секунды и не колеблясь сделал выбор.

— Ты меня убедил, братец, — сказал он, входя.

Его охватила приятная прохлада, всегда потрясающее явление внутри толстостенного каменного дома, своего рода микроклимат, придуманный задолго до изобретения механических кондиционеров. Ничего не видя в полутьме, дал провести себя к парикмахерскому креслу, усевшись в которое с наслаждением расслабился, пока на шею ему навязывали чистую салфетку. Потом, когда его взгляд привык к полумраку, заметил нечто, показавшееся ему вначале галлюцинацией. Белый ящик из пенопласта стоял под стеной, наполненный кусочками льда, из которого торчали горлышки четырех бутылок.

— Что это вы там держите во льду? — спросил он голосом, полным надежды.

— Немного пива, Мак. Так, несколько бутылок, вдруг кто захочет.

— На продажу?

— Разумеется.

— Я беру.

Парикмахер сделал четыре шага, чтобы дойти до ящика, в котором лед роскошно захрустел при извлечении бутылки, и четыре шага обратно. Саймону, умиравшему от нетерпения и жажды, каждый шаг казался вечностью. Наконец с хлопком отлетела пробка, и он смог ухватить холодную и мокрую бутылку, показавшуюся ему прекраснее ценнейшей вазы эпохи Минь.

— Ваше здоровье, — сказал он и одним глотком осушил половину.

— Спасибо, — ответил парикмахер.

Саймон сделал паузу перед следующим глотком, наслаждаясь первой реакцией, вызванной в его организме холодной и вкусной жидкостью.

— Нет ли у вас тут чего-нибудь перекусить? — спросил он. — Я считаю, что вкус пива улучшается с закуской.

— Есть хорошее салями, если вы его любите.

— Обожаю салями.

Парикмахер исчез за еще одной занавеской в глубине и вернулся через минуту с несколькими щедрыми ломтями на выщербленной тарелке. За это время Саймон уже прикончил свою бутылку и выразительным жестом показал, что к колбасе потребуется еще одна.

— Что подало вам мысль обратиться ко мне по-английски? — с любопытством спросил он, открывая вторую бутылку.

— Судя по тому, как вы оглядывались, я решил, что вы никогда раньше не были здесь, — тихо сказал парикмахер, — и я обратил внимание, как вы пострижены, и как вы одеты, и как вы двигаетесь. У жителей разных стран совершенно разные выражение лиц, движения, походка. Переоденьте немца в итальянский костюм, он все равно не будет похож на итальянца. Я шестнадцать лет работал в Чикаго и навидался всякого.

Каким образом он оказался в Америке и почему вернулся в это сицилийское захолустье, Саймон не знал и знать не хотел, но был уверен, что вскоре услышит все в мельчайших деталях. Пока он сам был еще в состоянии говорить, пока губы его еще не были скрыты пеной. Святой решил, что нужно хотя бы намекнуть, откуда он тут взялся.

— И только турист, говорящий по-английски, может в такой день, как сегодня, лезть сдуру от моря в горы, — сказал он, надеясь, что эта версия продержится хоть немного и создаст видимость, что он пришел совсем с другой стороны.

Мастер ловко смыл пыль с лица Святого и покрыл его нежным бальзамом пены.

— Полагаю, вы очень любите прогулки?

— Меня убедили отправиться в вглубь острова, чтобы увидеть настоящую Сицилию, с которой не сталкиваются обычные туристы, — ответил Саймон между двумя глотками из следующей бутылки. — К несчастью, я забыл о таких деталях, как рельеф и климат. И рад, что попал в ваш городок, но не могу сказать, что с удовольствием думаю о возвращении по той же дороге. Здесь можно поймать такси или кто-нибудь дает машину напрокат?

— Нет, ничего подобного, Мак, — Мастер занялся бритвой устрашающих размеров. — Два раза в день ходит автобус. Утром и вечером.

— Когда?

— Всегда в шесть. Не ошибетесь.

Далекий от шутливого настроения парикмахер казался еще более унылым перед лицом бездонной убогости этого захолустья, куда забросила его судьба. Натянув большим пальцем кожу на щеке Святого, он с нажимом провел по ней своим дедовским лезвием.

— Вы поступили очень неразумно, вступив в схватку с мафией, — сказал он, не меняя тона.

Необходимо признать великое искусство Саймона владеть собой, в результате чего он умудрился даже не вздрогнуть при этом убийственном замечании. Острие бритвы с легкостью пера на бесконечно долгий миг уперлось в его горло, парикмахер невозмутимо смотрел ему в глаза, на что Саймон ответил таким же неподвижным взглядом. Потом парикмахер пожал плечами и отвернулся, чтобы вытереть пену со своего смертоносного орудия о края служащей для этого поношенной резиновой мисочки.

— Я вас не понимаю, — сказал Саймон, чтобы поддержать беседу.

— Это вы так только говорите. Я тут сидел и видел дорогу до самого поворота, вы пришли не оттуда. Нет, простите, вы пришли со стороны гор, из Мистрета, и, наверно, это вы наделали там у них дел.

Он приступил к обработке другой щеки; на этот раз Саймон уже спокойнее воспринимал прикосновение бритвы. Если у мастера и были кровожадные намерения, он не преминул бы воспользоваться предыдущей оказией.

— Что случилось в Мистрета? — спросил Саймон, с успехом подражая чревовещателю и оставляя в неподвижности лицевые мышцы.

— Не знаю и знать ничего не хочу. Мне уже звонили, три раза звонили в эту дыру и сказали, что я должен делать. Сообщили, как вы выглядите, что говорите по-английски и что все должны за вами следить.

Дальнейшее притворство не имело смысла.

— Они знают, что я здесь?

— Нет. Это общая тревога. Они не знают, где вы, и просто передают, чтобы все были настороже.

— А я уже подумал, что вы меня выследили, как Шерлок Холмс.

— Не надо смеяться. Я хотел послушать вас и убедиться, что вы за тип.

— Так почему же вы при оказии не перерезали мне глотку? Глядишь, получили бы награду.

— Слушайте, а зачем мне вас убивать? Достаточно дать вам уйти и позвонить куда следует. Мафия сама все сделает. А я останусь в стороне и наверняка поимею свой интерес. Так что лучше не дразните меня.

— Простите, — сказал Святой. — Но вы должны признать, что каждый бы удивился, наткнувшись в этих местах на такого порядочного человека, как вы.

Мастер вытер бритву и снова начал точить ее плавными взмахами, глядя на лезвие, сверкавшее в лучах света, падавшего через дверь.

— Я ж ни за вас, ни за мафию. Никому ничем не обязан. Они, конечно, приглядывают за тобой, как гангстеры в Чикаго. Только в Чикаго я зарабатывал гораздо больше и больше мог себе позволить. Я свое дело знаю. Мне нужно было остаться там, где дела шли хорошо, но я подумал, что здесь будет спокойнее, с социальным страхованием и вообще с тем, что я поднакопил, можно будет жить припеваючи. Нужно было как следует подумать.

— Все это, однако, не объясняет, почему вы меня не выдали.

— Вы слушайте меня. Позвонив, они сообщили ваше имя, Саймон Темплер. Вероятно, этой деревенщине оно ничего не говорит. Но я-то повидал свет. Я знаю, кто вы такой. Знаю, что вы дали прикурить многим преступникам. Это мне нравится. Я выдал бы вас, не раздумывая, придись мне выбирать ваша голова или моя. Но совсем другое дело сейчас, раз я могу помочь вам выбраться из западни, не вмешиваясь во все это. Я даже скажу вам, как выбраться из города.

Неожиданно послышался рев поднимающегося в гору мотоцикла, который влетел на площадь, как огромный шершень, страдающий икотой. Парикмахер замер, и Святой заметил, как кровь отлила от его лица. Это мог быть только посланец мафии.

— Быстро! — шепнул Саймон. — Мокрое полотенце!

Получив приказ, совпадавший с его профессиональными рефлексами, парикмахер метнулся к ящику со льдом и выхватил из-под кусков льда и оставшихся бутылок мокрую салфетку. Поспешно завязал ее на шее Саймона и ловко накрыл ему лицо в ту самую минуту, когда зловещий звук шагов раздался у входа, занавеска из бус зашелестела и кто-то заглянул внутрь.

Это была интересная ситуация, правда, скорее для зрителей, чем для участников. К счастью, ее продолжительность не превысила возможностей самообладания Саймона. Ответы парикмахера были короткими и невнятными, наконец занавеска зашелестела снова, шаги удалились, и все стихло.

Полотенце было поспешно сорвано с лица Саймона.

— Быстрее уходите, — хрипло произнес хозяин, горло которого сдавило страхом.

— Что он сказал? — спросил Саймон, спокойно вставая с кресла.

— Уходите отсюда, — парикмахер дрожащим пальцем указал на двери. — Это посланец мафии, он приехал оповестить всех членов мафии в селении. Они убедились, что из Мистрета вы не отправились на побережье, значит, будут искать в горах. Еще не знают, что вы были здесь, но через несколько минут вы потеряете последний шанс. Убьют вас, а если узнают, что вы были здесь, убьют и меня. Поэтому уходите, уходите!

Святой был уже у дверей, осторожно глянул сквозь занавеску.

— Как, вы говорили, можно выйти из города?

— Убирайтесь!!!

Только страх, что его услышат снаружи, превратил в писк этот отчаянный вопль, и Саймон понял, что исчерпал остатки оказанного ему гостеприимства. Единственным утешением было то, что в безумном желании избавиться от нежеланного гостя парикмахеру некогда было вспомнить о плате за пиво и салями, не говоря уже о бритье, к превеликому удовольствию Святого, сэкономившего остатки мелочи в кармане на другой крайний случай.

— В любом случае, спасибо за все, дружище, — сказал он и вышел на площадь.

3

Опертый о бордюр мотоцикл был большим искушением, но, поскольку Саймон Темплер дорос до автомобилей задолго до того, как появились агрегаты такого рода, выяснение каким образом можно привести его в движение, заняло бы слишком много времени. Тем более что на данном средстве передвижения нечего было и думать о скрытной езде: грохот мотора послужил бы прекрасным ориентиром для преследователей. Он с сожалением решил, что это не для него.

Теперь, когда каждый шаг удалял его от центра городка и риска полного окружения, дух в нем снова взял верх над телом, которое, отдохнувшее и освеженное в убогой парикмахерской, восстановило силы до такой степени, что когда Святой увидел какого-то недотепу, вытаращившегося на него у последних домов поселка, это только послужило вызовом его извечному отчаянному лихачеству. Умышленно не сворачивая, он шел, не отводя глаз, пока тот не дрогнул, сломленный самоуверенностью пришельца.

— Чао, — покровительственно сказал Святой с надменным неаполитанским акцентом. — Он будет здесь через несколько минут. Но не вздумай на него пялиться, он заметит и сбежит.

— Ну так что мне делать? — буркнул гигант.

— Сделай вид, что занят чем-то другим. А когда пройдет, засвистишь Ариведерчи, Рома, да погромче. Мы услышим и будем настороже.

И пошел дальше, не потрудившись обернуться, чтобы посмотреть, как принят к исполнению его приказ, хотя и чувствовал какой-то зуд в затылке.

Но результат был налицо. Саймон прорвал очередной кордон, и способ, которым он это сделал, доказывал, что он обретал прежнюю форму. Чувствовалось, что он снова воспрянул духом.

С той стороны, куда он направился, послышался какой-то жалобный скрип, и Саймон снизил темп, пытаясь различить, что это такое. Писк повторялся с регулярными промежутками, но не усиливался, поскольку Саймон пошел медленнее. Тогда он ускорил шаги с удвоенной энергией, и прерывистый писк становился все громче, значит, Саймон догонял его источник, чем бы он ни был.

Осторожность требовала держаться на безопасном расстоянии, но любопытство было сильнее, к тому же он не мог позволить себе замедлить шаг из-за неизвестного препятствия. Снова ускорил шаг, и вот уже оно было перед его глазами.

Впереди дорога делала два поворота в форме подковы, открывая вид вдаль, и он увидел, что там движется живописная повозка, запряженная мулами, та самая, запечатленная на миллионах открыток, Карретера Сицилиана. Ритмичный визг, который он слышал, издавали ее несмазанные колеса. В ней не было груза и, за исключением возницы, пассажиров тоже; зато ее бока украшал танцующий хоровод деревенских девушек и сатиров в венках, а переплетенные в сложном узоре фрукты и цветы на спицах высоких колес заставляли зажмуриться своим фейерверком ослепительных красок.

Не колеблясь, Саймон сбежал с дороги и помчался наперерез экипажу. Поравнявшись с ним, он увидел, что возница — крестьянин с седыми бакенбардами, казалось, дремал с вожжами, свисавшими через руку, в шляпе, надвинутой на глаза, но тут же поднял голову и грозно насупился, когда Саймон оказался поблизости.

— Буен джорно,[23] — Саймон снова шел прогулочным шагом, стараясь удержать дыхание, чтобы не выдать, что только что бежал.

— Не сказал бы, что он добрый, если бы слышал, как моя старуха мелет языком спозаранку, — сердито сказал возница.

— Каттива джорната,[24] — находчиво ответил Саймон.

— Э раджоне.[25] Такой день — хуже всего. На, выпей.

Из-под груды лохмотьев под ногами он достал запотевшую бутылку и подал ее Святому. Святой с радостью сделал большой глоток и вернул ее. Возница воспользовался оказией и выпил сам, а потому, как он потряс ее сверху вниз, стало ясно, что сегодня это не первый раз. Святой не мог поступить невежливо и, когда бутылка снова была подана ему, вынужден был отпить еще немного легкого, чуть терпкого вина, придерживаясь за телегу, в то время как та неторопливо катилась дальше.

— Куда идешь? — спросил возница.

— В Палермо, — ответил Саймон.

Он рассчитывал, что Аль Дестамио, дойди эта новость до него, автоматически решит, что на самом деле он пробирается в противоположном направлении, в Мессину, а ведь Саймон и действительно хотел попасть в Палермо. Там ждало его предостаточно незавершенных дел, и среди них Джина — не в последнюю очередь.

— Поедем вместе, — сказал Саймон и, ловко подпрыгнув, оказался на сиденье возле возмущенного возницы.

— Кто тебя звал? — ошалело вопрошал тот. — Что ты делаешь?

— Я подсел к тебе, чтобы мы могли быстро доехать до ближайшего винного подвала и купить еще немного этого прелестного напитка, которым ты щедро поделился со мной. И вот тебе за это.

Саймон бросил на деревянное сиденье горсть мелочи. Сумма была небольшая, но достаточная, чтобы купить два-три литра вина по местным низким ценам. Крестьянин взглянул на деньги и тут же забрал их. И даже дал Саймону без всяких просьб с его стороны отхлебнуть из бутылки еще.

Святой внимательно вслушивался в рев мотора приближавшегося сверху мотоцикла.

— Пей, — подбодрил он возницу, — я тебя выручу.

Говоря так, он осторожно перехватил вожжи, свисавшие из рук возницы. Тот обернулся и открыл рот, чтобы взорваться от возмущения, но натолкнулся на такую ангельски невинную и дружелюбную улыбку, что забыл, чего хотел, и послушно отхлебнул изрядный глоток. Когда он запрокинул голову, добирая последние капли, телега так удачно подпрыгнула, что у него свалилась шляпа. Саймон ловко поймал ее и надвинул себе на глаза. Тут же его плечи устало опустились, а вожжи так же вяло повисли меж пальцев, как и у предыдущего возницы.

Все было сделано быстро и вовремя. Когда мотоцикл с оглушительным треском обогнал телегу, ездок мог увидеть только двух местных жителей, младшего, дремавшего с вожжами, и старшего, который что-то искал в телеге на ощупь.

Тем не менее ездок нажал тормоз и остановился, подняв клубы пыли, поперек дороги перед ними. То, что он не угрожал оружием, все еще оставляло Саймону надежду, что это только обычный контроль с целью допросить возниц, не видели ли они беглеца. Его примитивная маскировка все еще могла рассчитывать на успех, поскольку опиралась на подлинность попутчика и повозки.

— Эй, — крикнул мотоциклист, — нужно поговорить.

— Что это за новости! — возмутился хозяин повозки, недовольный задержкой.

Только тогда, повернувшись к своему пассажиру за подтверждением этих слов, он увидел такое, что полностью отодвинуло более сложные проблемы от его затуманенного мозга.

— Ты украл мою шляпу, ландроне! — заорал он. Сорванная с головы Саймона шляпа покатилась прямо под ноги растерянного мотоциклиста. Правая рука мафиози полезла в карман, чтобы вынуть забытый им револьвер.

Саймон Темплер оказался ловчее. Он перебросил ноги через борт повозки быстрее, чем тот успел выстрелить, после чего раздался хлесткий звук удара, когда носок его ботинка угодил в висок стрелка.

Тот бесшумно рухнул на землю, лицом в пыль. Саймон нагнулся, чтобы добавить еще и кулаком, пока его противник падал, но дополнительных усилий не понадобилось. Мотоциклист потерял всякий интерес к своей миссии, и казалось маловероятным, чтобы он в ближайшее время к ней вернулся.

Святой быстро забрал у него револьвер и засунул его себе под рубашку, за пояс брюк. Потом обыскал остальные карманы и нашел пружинный нож и набитый бумажник. Потом взглянул вверх и увидел, что его товарищ слез с повозки и с растущим изумлением вглядывался в эту сцену.

— Что происходит? — обеспокоенно допытывался он.

Саймон оказался перед новой проблемой. Мафия возьмется за старика, и его ждут тяжелые минуты, если заподозрят его соучастие в бегстве Саймона, если не будет доказательств, что он только несчастная жертва во все увеличивавшемся списке.

Вытащив из бумажника четыре банкнота по пять тысяч лир. Саймон засунул их под мешок с дынями, показав это вознице.

— Не говори никому и не доставай, пока не приедешь помой, — сказал он. — И помни, что это я тебя заставил. Мне жаль, что придется отплатить тебе неблагодарностью, но, если мафия заподозрит, что ты мне помог, будет еще хуже.

— Что ты там говоришь о мафии? — дрожа, пробормотал старик.

— Смотри, вон птичка полетела, — сказал Саймон, слегка придерживая его, и, когда тот задрал голову вверх, ударил его в челюсть так сильно и аккуратно, как только смог.

Возница, не пикнув, отключился.

Уже второй раз мотоцикл соблазнял Саймона, но он все еще был в той ситуации, когда скрытность была полезнее, чем скорость.

Одним выстрелом он продырявил бензобак, чтобы исключить возможность погони, и снова двинулся вперед бегом, пытаясь перетерпеть жару.

Срезая очередной серпантин по руслу сухого ручья, он услышал рев газующего автомобильного мотора, приближавшегося со стороны долины, и без всякого дара ясновидения смог догадаться, что ни одно невинное транспортное средство для туристов не стало бы так спешить в старую деревушку у истока Богом забытого ущелья.

На плоском ложе ручья негде было спрятаться, и его тут же заметили бы из любой машины, переезжающей каменный мост всего в сорока ярдах от него. Сам мост был единственным возможным укрытием, но тут предстояло бежать навстречу приближавшемуся автомобилю, и нужно было быть уверенным, что удастся выиграть это состязание. Саймон умудрился скользнуть в тень моста лишь за один удар сердца до того, как автомобиль загрохотал по настилу и с ревом начал карабкаться на подъем.

Саймон позволил себе задержаться еще полминуты, пока тот не исчез из виду, а его легкие перестали хрипеть. Потом снова выбрался на дорогу.

Решение не пользоваться мотоциклом оправдалось даже раньше, чем он ожидал. Теперь через просвет между горами, тянувшимися перед ним, он увидел благословенную синеву Средиземного моря, до которого оставалось меньше мили.

Проблема, однако, была в том, успеет ли он туда добраться, прежде чем преследователи развернутся и догонят его.

Глава VI Как Святой участвовал еще в одном собрании и как Марко Понти поспешил с отказом

1

Каждый картежник знает, что после полосы невезения неминуемо должна начаться полоса удач, пусть даже ненадолго; и когда Святой наконец, добрался до главной дороги, противники все еще находились в ущелье, тщетно пытаясь найти место, чтобы развернуть огромный автомобиль. Ему показалось, что и вправду пошла его игра, когда меньше чем в ста метрах он увидел перегруженный автобус, натужно ревущий на подъеме, с многообещающей табличкой Палермо за ветровым стеклом.

Пока не видно было никаких иных средств передвижения и никаких потенциальных противников, которые могли бы прятать в карманах оружие. Достаточно было дать знак водителю, и тормоза сердито завизжали, автобус, дернувшись, остановился, Саймон прошел внутрь, двери за ним захлопнулись, и машина снова двинулась в путь.

Однако, заплатив за проезд, он заметил, что его личность вызвала легкое оживление среди пассажиров. Это был пригородный автобус, а пассажиры в большинстве своем производили впечатление окрестных жителей, которые везли с собой пожитки, детей и покупки. Возможно, в этом была причина их любопытства: Святой явно был чужаком, и за неимением лучшего занятия они разглядывали его, сделав темой для пересудов. Однако, казалось, существует еще какая-то причина, создавшая напряжение, кроме свойственного деревенским жителям любопытства. Не отличаясь чрезмерной подозрительностью, он все же заметил, что пассажиры стараются отодвинуться от него так далеко, как только позволяла давка в автобусе.

Принимая во внимание запахи чеснока и пота, наполнявшие автобус в самых невероятных комбинациях с другими, не поддающимися идентификации запахами, трудно было сказать, чего же не выдерживают эти закаленные сицилийцы. Возможно, его подозрительность была необоснованна, но последние события подорвали его убежденность в своей популярности и неотразимости.

Попробовал самым невинным и обаятельным образом улыбнуться одной из женщин поблизости, которая напряженно вглядывалась в его лицо, словно пытаясь загипнотизировать. В ответ та перекрестилась и в паническом страхе втиснулась в окружающую толпу.

У него не осталось сомнений. Кто-то опознал его, и весть об этом расходилась как круги по воде. Ни один из этих людей не пытался напасть на него, но и не оказал бы ему помощи. Издавна запуганные, они сделали бы все, что прикажет мафия.

Автобус упорно взбирался на подъемы и, отчаянно дребезжа, съезжал вниз. С каждым километром ситуация становилась все более напряженной. Временами автобус останавливался, чтобы высадить пассажиров и забрать новых, и Саймон прекрасно понимал, что, как только вышедшие дорвутся до телефонов, провода раскалятся от потока рапортов о его опознании.

И на каждой остановке происходила перегруппировка сидевших и стоявших пассажиров, пока вокруг него не оказались одни мужчины, обеспокоенные, но нерешительные. Прикидывая, когда кто-нибудь из них поддастся соблазну получить за него награду. Святой передвинул руку поближе к револьверу, спрятанному под рубашкой. Сосредоточившись на окружавших его пассажирах, он не упускал из виду и обстановку на дороге, и это неожиданно оправдалось. Большой американский лимузин с включенной скоростью выехал из-за автобуса и поравнялся с ним, в то время как его пассажиры внимательно изучали внутренность автобуса.

Стараясь не привлекать внимания. Святой на полусогнутых начал продвигаться в противоположном направлении, пригнув голову, чтобы стать меньше ростом, и стараясь спрятать лицо за головами пассажиров.

Маневр был правильным, но вызвал слаженную реакцию, лишившую его всякого смысла. Его попутчики, увидев автомобиль, дружно подались в стороны, обнаружив Саймона самым фарисейским образом и заодно исчезая с возможной линии выстрела. Так или иначе, результат оказался фатальным. В середине автобуса образовался проход, по обе стороны которого люди наступали друг другу на доги, оставляя свободным пространство между Саймоном и окнами. Даже сидевшим пассажирам вдруг наскучила их позиция, и они вскочили, присоединившись к остальным, сдавленным как сельди в бочке.

Теперь Саймон Темплер волей-неволей получил возможность беспрепятственно любоваться на пассажиров автомобиля, как и они на него. Но только одно лицо с первого взгляда приковало его внимание: лицо мужчины на переднем сиденье рядом с водителем. Толстая, багровая, небритая физиономия, прорезанная щелью искривленного гримасой безгубого рта, напоминающая морду оскалившейся ящерицы.

Лицо Аля Дестамио.

Саймон пожалел, что нет у него шляпы, которую можно было бы приподнять в приветственном жесте. Что еще ему оставалось? Вместо этого он удовольствовался только пламенной улыбкой и дружеским взмахом руки, что, впрочем, отнюдь не вызвало такой же ответной реакции.

Радостная гримаса на лице Дестамио уступила место зловещей. Дуло большого пистолета, крепко сжатого обеими руками, появилось в открытом окне автомобиля. Улыбка Святого тоже исчезла, когда он резко выхватил револьвер из-за пояса, присев за стеной автобуса, хотя та была весьма сомнительным укрытием. У него не было сомнений в возможном исходе перестрелки, если к ней присоединятся спутники Дестамио, которых не остановит возможность гибели посторонних лиц, поэтому Саймон задумался о возможных последствиях схватки на этой скорости с водителем автобуса.

Проблема временно разрешилась, когда Дестамио вдруг пропал. Его удивленное лицо исчезло, а вместе с ним и весь автомобиль; только потом Саймон понял, что водителю автомобиля пришлось резко затормозить и заехать за автобус, чтобы избежать лобового столкновения с огромным грузовиком с двумя прицепами. За ним потянулась длинная колонна сигналящих автомобилей, загородивших всю дорогу.

Святому этого было достаточно. Его ангел-хранитель явно пытался превзойти самого себя, но не было гарантии, что его возможностей хватит надолго. Нужно было использовать по максимуму то, что было, и до того, как перерыв в движении по встречной полосе даст автомобилю с мафией шанс нагнать автобус.

Через широкое лобовое стекло он уже видел окраины городка и трепетавший флаг с зубчатым колесом и приглашением посетить Ротари-клуб, а за ним щит с надписью Чефалу. Теперь он знал, где находится, и этого было достаточно. Когда он снова протолкался вперед к дверям, один из мужчин, сидевших сразу за шофером, зашептал тому что-то на ухо, и автобус притормозил.

— Не надо останавливаться, — отчетливо произнес Саймон, — никто не собирается выходить, — и продемонстрировал свой арсенал.

— Но я должен здесь остановиться, — пробормотал тот, нерешительно балансируя ногой между тормозом и педалью газа.

— Эта остановка отменена, — сказал Святой, и его указательный палец шевельнулся на курке. — Поехали!

Автобус двинулся дальше, пассажиры продолжали смотреть на него исподлобья, шофер неподвижно уставился вперед и держал руль, как будто это была скользкая змея.

Сзади долетели звуки клаксона догонявшего их лимузина, и новые капли пота оросили и без того мокрый лоб водителя. Через салон автобуса Саймону был виден мелькавший раз за разом лимузин, нетерпеливо выжидавший возможности для обгона, но оживленное движение этого не позволяло. Ситуация была благоприятной только временно: очень быстро ее могли изменить светофор или регулировщик на перекрестке, или же мафиози в приступе ярости могли открыть стрельбу по шинам.

Саймон решил, что лучше держать инициативу в своих руках. Он внимательно всмотрелся в дорогу, потом жестом потребовал от пассажиров повиновения.

— Поставь ногу на тормоз, — сказал он водителю, — но не тормози, пока я не скажу. А потом — выжми до пола! И смотри мне! А вы держитесь, — предупредил он пассажиров. — Я не хочу, чтобы вы покалечились при резком торможении.

Когда толпа расступилась. Святой заметил лимузин, осторожно выдвигавшийся из-за левого заднего крыла. А винный магазин, который он выбрал как точку отсчета, был как раз на уровне шофера.

— Давай! — крикнул он и уцепился изо всех сил за поручни.

Автобус затрясся и остановился. Стоявшие пассажиры спотыкались и падали друг на друга, с проклятиями хватались за что попало, всеми силами стараясь не упасть на Саймона, а сзади раздался удар и скрежет, сопровождаемый небольшим сотрясением, что подтвердило самые смелые ожидания Саймона.

Едва автобус остановился. Святой одним движением выключил зажигание и забрал ключи.

— Каждый, кто выйдет раньше чем через две минуты, будет пристрелен на месте, — сказал он и потянул рычаг, открывавший дверь.

Взгляд, брошенный через плечо, подтвердил, что лимузин мафии весьма результативно состыковался с задней частью автобуса. Перекошенные двери были все еще закрыты, а пассажиры, находившиеся внутри, если и не пострадали серьезно, то только пытались подняться с пола или помочь друг другу. Как бы там ни было, автомобиль надолго был исключен из погони, потому что автобус полностью загородил проезд по улочке, став поперек нее с такой симметрией, что Саймон сам не смог бы сделать лучше.

Саймон успел спрятать револьвер под рубашку и теперь ничем не бросался в глаза, за исключением того, что широким шагом удалялся от места происшествия, вместо того, чтобы спешить к нему, как каждый нормальный туземец. Но, во всяком случае, те, кого он миновал, слишком торопились занять места в первом ряду толпы зевак, чтобы обращать внимание на его эксцентричное поведение.

Сделав несколько поворотов наугад, он знал, что теперь Аль Дестамио со своей бандой мог напасть на его след только случайно. Но это не означало, что он в безопасности. Теперь мафии было известно, что Саймон в Чефалу, и город становился ловушкой не меньше, чем прежние. Единственным спасением было покинуть его поскорее. Купив в киоске карту города и установив, где он находится, он двинулся в сторону вокзала в надежде поймать какой-нибудь поезд, пока враги организуют его перехват.

На вокзале бурлила космополитическая толпа туристов и невероятное количество местной публики, путешествующей по своим делам. Саймон затесался в говорливую группу французских студентов, спешащих к выходу на перрон к уже ожидавшему поезду. Не знал, куда они едут, но это и не имело значения. Это была либо Мессина, либо Палермо, и оба места были довольно хороши, если ему удастся достаточно долго оставаться необнаруженным. Казалось, сама фортуна расчищает его дорогу: студенты были одеты так же, как он, и при необходимости он мог сойти за француза, за руководителя или экскурсовода. Только немногие мафиози знали его в лицо, а словесного портрета было явно недостаточно, чтобы распознать его в толпе. Возможность выбора вокзала как места засады людьми Дестамио, знавшими его в лицо, была относительно мала. Он старательно убеждал себя в этом, когда вдруг увидел Лили, стоявшую у выхода на перрон, и в ту же самую минуту она увидела его.

2

В долю секунды он на ходу оценил все возможности, вытекавшие из ее присутствия здесь, и понял, что, скорее всего, она лишь часть большой сети, раскинутой мафией по окрестностям, и, поскольку она была в состоянии его опознать, ей доверили важнейший стратегический пункт.

Саймон продолжал к ней идти, как будто они условились о встрече, и улыбка его по мере приближения стала еще шире и ослепительней.

— Ну, ну, — начал он веселым тоном, которым становился еще веселее, когда вокруг все шло из рук вон плохо. — Когда же это мы последний раз виделись? Мне кажется, это было миллион лет тому назад!

Крепко схватив ее за руки, он всматривался в огромные темные очки, украшенные пластиковыми цветами. Было интересно, какие у нее глаза и увидит ли он их вообще. Может, их просто не было? К счастью, ее полные алые губы были покрыты всего лишь помадой. Он поцеловал ее второй раз, и снова почувствовал вкус теплой краски.

— Не кричи и не пытайся сделать вид, что я к тебе пристаю, — сказал он с самой щедрой из своих улыбок, — потому что тогда мне придется сломать тебе нос и повыбивать все передние зубы, пока кто-нибудь не прибежит на помощь. И будет жаль, если такая прелестная мордашка, как твоя, будет помята, как старое корыто.

Он на всякий случай продолжал держать ее за руки, но сопротивление было слабым и мимолетным.

— Почему? — спросила она тем же лишенным эмоций органным голосом.

— Значит, ты не ждала тут меня?

— Почему я должна была ждать?

— Потому что тебя прислал Аль.

— Зачем?

Это была отличная защита. Он рассмеялся.

— Только не говори мне, что ты забыла о последнем моем поручении. Ты ведь передала ему, правда?

— Да.

— Тогда ты знаешь, как обстоят его дела. С того времени он еще много чего наделал. Он не говорил тебе, почему хочет наложить на меня лапу?

— Нет.

— Ты влипла, Лили, — спокойно сказал Саймон. — Ведь ты здесь для того, чтобы показать меня бандитам, а не для того, чтобы снять клиента в этом новом платьице.

Послушная традициям, она была в длинной юбке, до половины закрывавшей ее фантастические ноги, но верхняя часть фигуры была выразительно подчеркнута свитерком без рукавов, в котором ей не позволили бы пересечь границу Ватикана.

— Где твои компаньоны? — спросил он, незаметно для постороннего взгляда сильно сжав ее руки.

Лили чуть повела головой, словно оглядываясь, хотя этого нельзя было заметить сквозь роскошно разукрашенные темные очки.

— Не знаю, о чем вы, — сказала она.

Не отпуская ее рук, словно в туре вальса на свидании истосковавшихся любовников, он сделал поворот, чтобы поменяться местами и оказаться плечами к перилам, но не увидел ничего, что бы могло указывать на присутствие членов мафии. И его все больше удивлял тот факт, что она все еще не проявляла ни малейшего желания позвать на помощь.

Его угроза могла удержать ее вначале — достаточно долго, чтобы он мог исправить свою позицию, использовав Лили как защиту на первой линии огня. Но теперь она должна была бы искать спасения, разве только мозг у нее был таким же неповоротливым, как язык.

Если рядом и находилось какое оружие, то только малого калибра. Но у него появилась шальная мысль, что может и не быть никакого. Железнодорожная станция Чефалу лежала в стороне от главных дорог, и был небольшой шанс, неправдоподобная возможность, что девушку послали туда наугад, без всякого сопровождения, занятого в других, более вероятных местах. Можно было вообразить, что, если вдруг каким-то чудом он появится там, она сможет задержать его, открыто или украдкой, до тех пор пока…

— Не нужно, чтобы нас видели вместе, — сказала она. — Может быть, пойдем куда-нибудь и поговорим?

Саймон охотно принял это предложение, рассчитывая использовать его впоследствии.

— Почему бы и нет? — сказал он.

Быстро обернулся и сменил захват быстрее, чем она могла использовать миг свободы. Теперь он прочно ухватил пальцы ее правой руки своей левой и, взяв ее под руку, быстро повел к выходу с вокзала, так плотно прижав к себе, словно они были сиамскими близнецами. Она, однако, шла послушно, как марионетка, и если даже люди Дестамио ждали сигнала, непохоже было, что они его дождались.

Перед вокзалом он распахнул двери первого же такси и усадил ее, не выпуская руки.

— Полагаю, ты знаешь этот город, — сказал он. — Есть здесь какое-нибудь безопасное место, где мы не наткнемся на Аля или его компанию?

— Отель «Баронале», — тут же сказала она, и Саймон повторил ее слова шоферу.

Разумеется, отель «Баронале» был местом, которого следовало избегать в первую очередь, но Саймон подождал, пока машина свернула на первом перекрестке, потом наклонился вперед и протянул шоферу через плечо банкнот все из той же пачки мотоциклиста.

— Боюсь, что жена следует за мной, — сказал он охрипшим голосом. — Попробуйте оторваться от тех ребят, что наступают нам на пятки. И вместо «Баронале», думаю, будет лучше, если мы выйдем у собора, если вы меня понимаете.

— Понимаю ли я? — с энтузиазмом сказал шофер. — Я вас так хорошо понимаю, что мне стыдно брать эти деньги.

Ему, однако, удалось в достаточной степени подавить чувство стыда, и деньги исчезли, как будто всосанные пылесосом. Однако он старательно взялся их отработать, не обращая внимания на тех бедняг, которые почему-то решили, что даже на Сицилии существуют правила движения.

Оглянувшись через заднее окно, Саймон с удовлетворением отметил, что если на вокзале у Лили и было какое-то второсортное прикрытие, то теперь им уже никто не мешал.

— Чего ты так боишься? — простодушно спросила Лили.

— В основном того, что меня убьют раньше, чем я сделаю все, что важно, — ответил Саймон.

— Видно, это рука провидения, что мы встретились, — ее голос зазвучал вдруг торжественно. — Никогда не думала, что это может случиться. Думала о тебе, но не знала, где тебя искать.

Это многословие было так неожиданно, что Саймон удивленно уставился на нее.

— С чего это ты вдруг думала обо мне? — спросил он, решив играть в открытую.

— Я бросила Аля. Когда узнала, что он замешан в такие вещи, перепугалась.

— Не знала, когда стала его приятельницей?

— Это длилось недолго. Я танцовщица. Была с труппой в турне. Встретила его в клубе в Неаполе, и он уговорил меня остаться с ним. Сначала он мне понравился, и я даже поругалась с нашим антрепренером. Аль взял все на себя, но я понятия не имела, во что влипла.

Наговорив столько сразу, она невольно выдала загадку своего таинственного акцента; с легким удивлением Саймон наконец распознал его происхождение из лондонских предместий, слегка приглушенное уроками школы красноречия и подкрашенное легкой, неопределенной иностранной интонацией, которая ей понадобилась для пущей красоты.

— Но если ты ушла от Аля, как оказалась в Чефалу?

— Боялась, что он меня поймает, если захочу уехать из Италии в таком месте, о котором он знает. Знаешь, я прихватила немного денег, так получилось. Приехала в Палермо и думала, что полечу в Лондон ближайшим рейсом, но уже не было билетов. И всего один рейс в день. Я боялась ждать в Палермо, потому что у Аля там полно друзей, вот и приехала сюда, чтобы подождать до утра.

Святому ни за что было не догадаться, то ли она импровизировала, то ли старательно выучила, что предстоит говорить, но поддакивал он со всем вниманием.

— То, что мы встретились, — большая удача, чем ты думаешь. Эти люди очень опасны.

Такси занесло, когда шофер взял последний поворот и с визгом шин затормозил перед собором.

Саймон бросил ему на колени еще один банкнот, быстро высадил Лили и потащил ее по тротуару.

— Зачем нам туда? — запротестовала она, спотыкаясь на каждом шагу, пытаясь успеть за ним на высоких каблуках.

— Затем, что у всех соборов есть боковые выходы. Если у этого таксиста голова варит, они не смогут от него добиться, куда мы пошли потом.

Внутри собора Святой пошел спокойнее, поскольку ему стало казаться, что здесь им ничего не угрожает. Теперь он понимал, что сейчас, когда Лили на некоторое время лишена опеки бандитов Дестамио, которые могли быть расставлены в окрестностях отеля «Баронале», в ее собственных интересах держаться поближе к нему, а не сбежать, ибо, упусти она его след, неприятные последствия трудно было даже вообразить. Почувствовал себя настолько свободно, что открыл свой путеводитель и начал листать страницы, как обыкновенный турист.

— Колонны, — наставительно говорил он, косясь в путеводитель, — обрати особое внимание на колонны, такую прелесть увидишь нечасто. А эти византийские капители, чередующиеся с римскими, это фантастика! И все четырехугольные колонны поддерживают острые готические арки. Разве тебе это ни о чем не говорит? А может быть, ты плохо себя чувствуешь?

— Мы не можем здесь оставаться, — сказала Лили, с трудом сдерживая раздражение. — Если ты сцепился с Алем, то тебе надо сматываться из города.

— Что ты предлагаешь?

— Если боишься железной дороги, есть еще автовокзал.

— Я прибыл сюда автобусом, — сказал он, — и при этом кое-что произошло, что вынуждает меня предположить, для автобусных линий я теперь пассажир нежелательный.

— Тогда что же?

— Я должен думать о тебе, Лили. Ты заказала билет на завтрашний самолет в Лондон?

— Да.

— Тогда тебе не стоит возвращаться в Палермо. За это время Аль мог уже проверить все рейсы и знает о тебе. Мы его одурачим, если поедем в противоположную сторону, в Катанию. Откуда есть рейс на Мальту, а это британская территория.

— Как мы туда попадем?

— Ты не любишь прогулки?

Она взглянула на него с немым возмущением.

— Может, это и далеко, — признал он, — но попробуем поймать машину, хотя об этом, разумеется, подумают и люди Аля… Но ведь должно же быть еще что-то, что им и в голову не придет…

Он листал путеводитель, словно пытался найти стоящую идею среди описаний старинных достопримечательностей и современных удобств города. Затеряться в городе, число жителей которого не достигает и двенадцати тысяч, это совсем не то, что в Нью-Йорке или даже Неаполе. Но какой-то выход должен был быть, всегда должен быть.

И друг он увидел его, настолько простой, что раньше и в голову не приходило.

— Итак, — сказал он, — мы пойдем на пляж и освежимся.

Лили от удивления разинула рот, как рыба, вытащенная на берег. Саймон умел удивлять, и это всегда доставляло ему удовольствие. Не собираясь раньше времени выводить ее из состояния растерянности, он снова схватил ее за руку и провел через двор к тенистому кладбищу. Оттуда через калитку они вышли на Виа Мандралиска, если верить плану города, и свернули в сторону моря. Ведя все еще ошеломленную, но послушную Лили, он задержался у первой лавчонки и купил тенниску в голубую и белую поперечные полосы и пару дешевых сандалий. Быстро переодевшись в первой же подворотне, бросил свою грязную рубашку и ободранные ботинки в мусорный ящик. Чуть дальше в сувенирной лавке, занявшей своим товаром весь тротуар, купил пару темных очков и огромную сумку из соломенной плетенки кричащей расцветки, вручив ее Лили.

Не доходя до моря, к которому они все время направлялись, он задержался в последний раз, на этот раз в продовольственной лавке, где ничего не подозревающий хозяин охотно завернул им приличные порции сыра, ветчины, колбасы, оливок, хрустящий батон и внушительную бутылку красного «Корвио» для лучшего переваривания всех этих деликатесов. Все это вошло во вместительную сумку, которую Саймон вручил Лили именно с этой целью.

— Для чего это все? — жалобно допытывалась она.

— Для нас обоих, если проголодаемся. Неизвестно, когда нам удастся как следует пообедать.

До пляжа они добрались без лишних хлопот, похожие на любую другую пару туристов в этом пестром муравейнике, где каждый развлекался, как мог, в меру своего возраста и темперамента.

Оказавшись среди них, Саймон стал вообще неразличим, после того как, снял полосатую рубашку и сандалии и завернул брюки до колен. Его загар не уступал загару большинства отдыхающих, а если мускулатура и была незаурядной, то все равно не выделялась среди многих пляжных атлетов. В нем не осталось ничего, что можно было бы запомнить и описать.

Лили замаскировать было потруднее, но он посоветовал ей подвернуть свитерок под груди, чтобы он выглядел как бюстгальтер, расстегнуть юбку, чтобы открыть бедра на всю длину, и идти босиком, как он, спрятав туфли в ту же сумку. Ослепительно светлые волосы она повязала косынкой еще раньше, когда он переодевался.

И вот так, держась за руки, они шли по пляжу, как обычная типичная пара отдыхающих, и дошли до воды, где стояли водные велосипеды, самые популярные плавательные средства Средиземноморья, игрушка, придуманная как раз на двоих, чтобы сесть рядышком и лениво крутить педали. Они могут передвигаться даже быстрее, чем обычная весельная лодка, и гораздо удобнее для морских переходов при умеренно плохой погоде; именно мысль об этом прибрежном чуде привела сюда Саймона.

Хозяин причала вышел навстречу при их приближении, засияв при виде клиента.

— Че беллиссимо джорно, синьоре![26] Прекрасный вечерок для поездок в «москоне»! Это лучшее время дня!

— Уже поздно, — с сомнением сказал Саймон. Любое проявление спешки могло вызвать подозрение и повод вспомнить о них позднее. — И солнца уже не будет.

— Впереди еще половина дня! — запротестовал сицилиец, воздевая руки к небу в подтверждение своих слов. — А когда солнце заходит, самое удовольствие и прохлада. К тому же для вас совсем даром!

— Сколько?

Немилосердно поторговавшись, они, наконец, договорились о таксе на часы, остававшиеся до сумерек. Саймон заплатил сверху.

— Если мы вдруг немного запоздаем, — сказал он, многозначительно подмигнув, — не стоит беспокоиться.

Хозяин оскалился, дав понять, что все понял.

— Капито! Грация! Э буна сорте![27]

Саймон подал руку Лили, которая заняла свое место, и помог хозяину столкнуть велосипед на воду; ловко вскочил на него сам, взялся за руль, направив велосипед на запад, и они синхронно заработали педалями.

И вот теперь ему пришлось напрячься, чтобы сдержать взрыв смеха. За ним остался город, кишевший прислужниками Дестамио. Они теперь явно прочесывали вокзал и автостанцию, если сам Дестамио серьезно не пострадал в столкновении с автобусом, он мог организовать блокаду всех дорог и тропинок, не исключая, разумеется, порта; но Саймон готов был побиться об заклад ценой собственной головы, что он все-таки нашел единственный возможный выход, о котором даже такой прожженный тип, как бывший Дино Картелли, никогда бы не подумал.

— Разве Катанья в той стороне? — спросила вдруг Лили.

— Ты умница, — заверил он. — Наш курс на Палермо. Этот человек должен видеть, что мы плывем туда. Только ты и я должны знать, куда мы плывем на самом деле.

Когда они удалились достаточно далеко и их лица уже было не разглядеть с берега, но не настолько, чтобы подумать, что они уплыли насовсем, Саймон взял курс вдаль берега, вглядываясь в него в поисках подходящего места. Вскоре он его нашел. Маленькую бухточку с песчаным пляжиком в форме полумесяца, чуть шире, чем длина «москоне», окруженную крутыми скалами футов двадцати и более высотой, у подножия которых пенился прибой, так что доступ в нее был только со стороны моря. До ближайшего публичного пляжа было не менее мили. Саймон направился туда, по мере приближения все больше убеждаясь в ее удобном положении, и крутил педали то тех пор, пока поплавки не ткнулись в песок. Он вскочил, подал руку Лили, чтобы помочь ей удержать равновесие, когда она прошла по понтону и спрыгнула на берег, не замочив ног, потом вытащил велосипед подальше на сушу, чтобы его не унесло шальной волной, забрал набитую сумку и, усевшись выше линии прилива, поставил ее рядом с собой.

Лили недоуменно смотрела на него.

— Ты что, собираешься здесь остаться?

— Только до захода солнца. Потом вернемся, обогнем Чефалу и поплывем дальше в Катанью. Нам нужно отплыть подальше, чтобы миновать оцепление, выставленное Алом, и высадиться на берег под покровом ночи.

Он похлопал рукой по песку, приглашая ее занять место рядом с ним.

— У нас тут приятный холодок и все что нужно, чтобы не умереть от голода и жажды. Почему бы нам этим не воспользоваться?

Она нехотя села, а Саймон тем временем открыл бутылку вина, которая, плотно завернутая, лежала на дне сумки, защищенная от жары и солнца, и наполнил пластиковые стаканчики, которые негоциант не преминул включить в счет.

— Теперь мы в одинаковом положении, Лили, — сказал Святой. — Но ничего, прорвемся. Только держись меня. Я не могу себе простить, что ты из-за меня разошлась с Алом. Но постараюсь тебя отблагодарить.

Она окинула его долгим, непроницаемым взглядом, за которым прямо слышался скрежет шестеренок примитивной счетной машинки. Ей были подвластны только простейшие арифметические действия, но побочные результаты могли далеко выйти за эти границы.

Саймон терпеливо ждал.

— К черту Аля, — наконец сказала она. — Ты мне нравишься больше.

А когда еда и вино стерли теплую краску, губам ее вернулась свежесть лепестков розы.

3

Когда короткие сумерки сменились ночной тьмой, Саймон встал и отряхнул брюки.

— Все хорошее когда-нибудь кончается, — грустно сказал он. — Все было чудесно, но нам пора.

Стало прохладнее, так что он с удовольствием натянул полосатую тенниску, пока Лили приводила себя в порядок. Достал сандалеты из сумки, отнес ее в «москоне» и положил между сиденьями. Потом, приподняв нос ближнего поплавка, толкал велосипед до тех пор, пока он не оказался на воде.

Лили спустилась к воде.

— Минутку, — вежливо сказал он.

Она остановилась, он тем временем влез в «москоне» и устроился на правом сиденье. Ноги поставил на педали и быстро сделал несколько оборотов назад, сразу удалившись от берега.

— Мне очень жаль, что я должен это сделать, Лили, — сказал он. — Взять тебя с собой я не могу. Если будет холодно, заройся в песок, он согреет. Утром тут будет полно народу, и если покричишь, кто-нибудь приплывет. Не советую карабкаться на скалы в темноте — обувь у тебя неподходящая, еще ногу сломаешь.

— Ты с ума сошел! — завопила она.

— Это мне уже говорили. А кое-кто даже думал, что меня можно одурачить глупейшими россказнями. Причем твои, о том, как ты оказалась в Чефалу и случайно проходила мимо вокзала, просто превзошли всякую меру. Если я сделал вид, что поверил, то только потому, что не было другого выбора. И я тебе премного благодарен, что помогла мне избавиться от неприятностей.

Если ему и нужно было подтверждение, то им мог служить эпитет, которым она его наградила и который просто не поддается цитированию на страницах сколько-нибудь уважающего себя издания.

— Ты нехорошая девочка, Лили, — укоризненно сказал он. — Ты не видела ничего плохого в том, чтобы выдать меня мафии, точно так же была готова сделать это в Катанье и сбежать, как только я буду у них в руках. Если хочешь разыгрывать Мату Хари, научись с усмешкой принимать поражение.

Уже после захода солнца он снял с нее последнее — темные очки и убедился, что у нее все-таки есть глаза — туманно-серые, затянутые сонной дымкой истомы. Теперь он уже не видел их в темноте; менее щепетильный автор написал бы, что они метали молнии.

Она шагнула вперед, не глядя зашла в воду до щиколоток, потом до колен, потом до середины бедер… Саймон тут же отъехал назад, чтобы сохранить дистанцию.

— Здесь слишком далеко, чтобы вернуться вплавь, — предупредил он ее, — если ты не пловчиха из тех, кто пересекает Ла-Манш. И особенно в этих водах, где водятся такие жуткие мурены с острыми зубами. Не стоит, честно тебе говорю. Уверен, Аль тебя поймет.

Стоя в воде, она награждала его все более яркими эпитетами, резко контрастирующими с обычной неразговорчивостью, а он тем временем развернулся и начал стремительно удаляться.

— И не порть мне воспоминания, Лили, — попросил он напоследок. — Я ведь отблагодарил тебя, правда?

Его усилия были напрасны. Цветистые выражения еще долго неслись ему вслед над морской гладью и заставили его сокрушенно задуматься, каким образом милая девушка могла обзавестись таким словарным запасом. Он плыл на Полярную звезду, пока крики не стихли, потом не спеша повернул налево.

На запад. В Палермо, не в Катанью. Это, конечно, была злая шутка, которую он сыграл с Лили за ее излишне старательную службу мафии, но ему было не до сантиментов. Когда ее найдут или она сама доберется до телефона, то будет клясться, что Святой плывет в Катанью. Это могло сыграть большую роль в его первые часы в Палермо. Ноги его крутили педали в том темпе, который он мог поддерживать часами и который придавал велосипеду максимальную скорость. Она была вполне приличной для средства передвижения, абсолютно не предназначенного для такого рода рейсов.

Легкий вечерний ветерок успокоился, и море вместе с ним. Полярная звезда по левому борту подсказывала верное направление. Мерцавшие огни прибрежных селений и блики фар, появляющиеся время от времени на шоссе, указывали линию берега; он держался в достаточном отдалении, чтобы чувствовать себя в безопасности от случайного обнаружения.

Наконец, приближаясь к огням очередного городка, он увидел в лунном свете длинную полосу пустынного пляжа, к которому и пристал.

Надпись на павильоне железнодорожной станции, на которую он наткнулся, двинувшись в вглубь острова по рельсам, гласила: «Кампофеличе ди Рассела»; зал ожидания был пуст. Саймон вошел внутрь, изучил расписание на стене, купил билет до Палермо. Ближайший поезд через десять минут точно по расписанию затормозил у станции, постоял, пока не села горстка пассажиров, и тронулся дальше. Немногочисленные сонные крестьяне и несколько щебечущих семейств сгоревших до красноты туристов — вот и все пассажиры. За час езды до Палермо никто не обратил внимания на Святого. Топот и крики погони, видимо, остались далеко позади и — он надеялся — удалялись в другом направлении.

Выйдя со станции, он слился с густой толпой пассажиров и подчинился ее потоку, пока не оказался в таком месте, которое его устраивало.

Это была небольшая, но залитая светом траттория, где он выпил пол-литра вина и запасся мелочью для телефона. Набрал номер, который ему дал Марко Понти, и, когда услышал энергичный голос детектива, хотя и расслышал в нем резкий и нервный тон, понял, что с картой ему продолжает везти.

— Просто! Кон чи парло?[28]

— Старый друг, у которого есть интересные новости о некоторых других давних ваших друзьях.

— Святой! — затрещала трубка. — Что с вами случилось? Где вы? Я уже боялся, что вас и в живых-то нет! Неправдоподобно громадный «бугатти», как мне сообщили, нашли брошенным на дороге, и его притащили сюда, в полицейский гараж. По счастливой случайности нашелся хозяин, который сказал, что это вы его наняли. Минутку, минутку, а что вы сказали о наших друзьях? Вы имеете в виду…

— Да. Тех, кого мы с вами так сильно любим. Но вначале скажите мне, где автомобиль?

— Хозяин пришел в квестуру с запасными ключами и хотел его забрать, но я не позволил, потому что вначале нужно было установить, что с вами произошло, на случай, если его придется подвергнуть досмотру, так что он под замком.

— Боже! Я уже хотел сказать, чтобы вы захватили такси и мчались сюда, но «бугатти» для этого больше подходит. У меня множество новостей о наших знакомых, пересказ их по телефону займет слишком много времени. Так почему бы вам не взять автомобиль из гаража и не приехать с ним сюда? Я в ресторанчике «Ла Джемма» где-то в районе вокзала, вы наверняка его знаете. Тут такие ароматы, что у меня слюнки текут, так что я что-нибудь закажу и подожду. Но поторопитесь, думаю, этой ночью у нас будет много работы.

В ответ собеседник просто бросил трубку. Святой усмехнулся и вернулся к своему столику, чтобы обдумать меню. Со времени его пикника с Лили прошло немало времени, причем с разнообразными физическими нагрузками, так что на аппетит ему жаловаться не приходилось. К счастью, обильный ужин в этот поздний час не противоречил южным традициям.

Он уже добирал корочкой хлеба остатки самого душистого «лепро ин сальми», когда услышал неповторимый рев своего чудовища и увидел Понти, раздвинувшего ленточную штору. Саймон махнул ему рукой, приглашая занять место напротив, где уже стоял чистый бокал и графинчик вина.

— Я пришел сюда не для того, чтобы пьянствовать, — сказал детектив, наполнив себе бокал и отпив половину. — Рассказывайте поскорее, что случилось.

— Ну, кроме всего прочего, я получил по голове, меня похитили, в меня стреляли, за мной гонятся, и все это дела той банды, которой следовало бы уважать вашу почтенную организацию. Но, полагаю, вас не интересуют мои личные дела. То, что вас, по-моему, заинтересует, касается существования кастелло, или палаццо, где вы сможете найти, если поторопитесь, богатый набор главарей известного общества, собравшихся на пленарное заседание вместе с самим предводителем, имя которого Паскуале.

Хотя они и разговаривали вполголоса, чтобы их не было слышно с соседних столиков, осторожность по-прежнему требовала оперировать условными выражениями.

— Я знаю об этом сборище все, — сказал Понти, — все, за исключением места. Где это?

— Не знаю, как вам объяснить, но могу вас туда отвезти. — Саймон наполнил бокалы. — Но вы меня удивляете: оказывается, вы больше знаете об этой организации, чем во время нашего последнего разговора.

— Мне бы следовало заявить, что это благодаря напряженным и тайным поискам, но я слишком скромен. Всему этому я обязан изучению одного из объектов, оставленного в вашей машине, того, который должен был сделать большой «бум»! Вы помните, что на пластике осталась своего рода подпись. Я сам ее сфотографировал и проверил по картотеке, пока сотрудник был на обеде. Судьба для разнообразия мне улыбнулась, и я выяснил, что отпечатки принадлежат местному торговцу по имени Никколо, который уже обвинялся в торговле подобными вещами, но вышел сухим из-за недостатка доказательств. Я пригласил его в кабинет и имел с ним беседу.

— Но эти люди никогда ничего не говорят. Омерта, и все такое. Вы сами меня убеждали, скорее умрут, чем заговорят.

— Это правда. Но бывают и исключения, обычно это женщины. В 1915 году некая Франчески Серио обвинила четверых таких молодцев в убийстве ее сына. Они получили пожизненное заключение. В 1962 году уже другая. Роза Риккобоно, которая из-за вендетты потеряла мужа и троих сыновей, дала нам список двадцати девяти человек, обвинив их в рэкете. Эти женщины, которыми двигала любовь или горе, не испугались кары. Если речь о Никколо, я использовал другой аргумент. На меня снизошло вдохновение.

— Нашли что-то худшее, чем смерть?

— Для него — да, ибо пытка стала бы бесконечной.

— Тогда рассказывайте.

— Я одел в белый халат старичка, который у нас убирает. Очень солидный дедуля, но котелок не варит, и выложил перед ним набор мясницких ножей и противогазовую маску. Сказал Пикколо, что дадим ему легкий наркоз, но если не скажет… — Понти нагнулся и начал говорить еще тише, каким-то замогильным шепотом, — то, проснувшись, обнаружит, что его кастрировали.

Саймон взглянул на него с нескрываемым уважением.

— Я сразу, с первой встречи, почувствовал в вас искру гения, — откровенно сказал он. — И Никколо заговорил?

— Среди членов организации давно ходит слух, что дон Паскуале по состоянию здоровья вынужден отойти от дел. А когда предводитель уходит, главари собираются, чтобы выбрать наследника. В такой критический момент организацию охватывает своего рода слабость, и у нас есть шанс ее использовать. Все, что мне было нужно, это место сбора. Если вы его знаете, можем начинать. Пошли?

Спокойный, сдержанный голос детектива резко контрастировал с напряжением и спешкой, отражавшимися на его живом лице. Святой вопросительно поднял бровь, потом передумал.

— Как вам угодно, Марко, — согласился он и поискал взглядом официанта. Через несколько минут они уже были на улице, где за поворотом их поджидал сверкавший шедевр маэстро Этторе, но когда Саймон машинально хотел занять место водителя. Понти вежливо воспрепятствовал этому:

— Позвольте мне. Так будет лучше, поскольку я знаю дорогу.

— Куда?

— То, что я узнал от Никколо, было достаточно интересным, чтобы отправить заранее заготовленный рапорт в Рим, и в результате на Сицилию примчался отряд отборных берсальеров. Я хотел иметь под рукой силу, на которую мог бы рассчитывать и которой мог бы воспользоваться, как только получу недостающую информацию. Теперь дело за вами.

— Значит, дорогу знаю только я?

— Но не туда, где размещен отряд.

Саймон кивнул и пошел вперед, чтобы завести мотор ручкой. Мотор завелся с пол-оборота, гораздо быстрее, чем от электростартера, потом Саймон сел рядом с водителем.

— Вы хотите действовать, минуя полицию? — спросил он, когда машина рванулась вперед.

— Я — полиция, — сказал Понти. — Но я не знаю, кому можно доверять. Попробуй я действовать через них, началась бы суматоха и операция бы увязла. К моменту прибытия на место в кастелло никого бы не было. Об этом я знал еще до приезда на Сицилию, и уже в Риме было договорено, чтобы берсальеры ждали наготове, когда бы они ни понадобились.

— И вы уверены, что на них можно положиться?

— Абсолютно. Только командир знает их задачу, а его люди целиком ему преданы и готовы за ним хоть в пекло. Пока что можно рассчитывать, что мафия не проникла в их ряды, к тому же им нравится идея расправиться с этими канальями. А теперь расскажите мне обо всем, что произошло.

4

Понти за рулем оказался неробкого десятка и так разогнал огромную машину, что другой пассажир давно бы уже машинально нажимал двумя ногами на тормоз и шептал молитвы; но Святой был фаталистом и обладал к тому же стальными нервами, так что во время езды сумел рассказать свою историю не прерываясь и не теряя нить. Единственное, о чем он умолчал, это некоторые детали личного характера, которые, как он полагал, не заинтересовали бы Понти и не повлияли бы на характер предстоящей акции.

— Итак, — закончил он, — они должны все еще быть убеждены, что оцепили меня в Чефалу, и, даже найдя Лили, подумают, что я еду в Катанью. Но никак не могут догадаться, что пора спешно покидать свою штаб-квартиру. По их мнению, я все еще занят спасением своей шкуры. И Алю никогда в голову не придет, что мы с вами задумали.

— Я тоже постарался, — сказал Понти, — издал приказ, в котором потребовал доставить вас для допроса под видом розыска по политическим мотивам. Сделал это для того, чтобы напасть на след и одновременно обезопасить вас от усердия какого-нибудь дурака полицейского, который, заполучив вас, решил бы, что поймал обычного преступника. Я убедился: если речь идет о политике, полиция предпочитает действовать осторожно.

— Когда я вспоминаю свои нашумевшие резкие высказывания о полицейских, — сказал Святой, — у меня перехватывает горло от волнения из-за вашей заботы обо мне. Никому бы и в голову не пришло, что вами руководят высокие мотивы.

— Всего один мотив. Показать этим фамуллоне,[29] что право сильнее их. И у меня есть возможность это сделать.

Коварная горная дорога закончилась у ограды из колючей проволоки, у прохода в которой стоял часовой с карабином и штыком. Он преградил им путь, а когда Понти назвал себя, откуда-то из темноты вынырнул молодой офицер и отдал честь.

— Иль маджоре ля спетта,[30] — сказал он. — Машину оставьте здесь.

Единственным освещением был фонарь у въезда и свет фар их машины, и, когда те погасли, они шли, спотыкаясь в колеях, пока из темноты не вынырнули неясные формы какого-то здания. Открылись двери, бросив яркий луч света; потом вошли в голый деревянный барак.

— Понти, — сказал старший офицер в расстегнутой полевой форме, пожимая детективу руку, — хорошо, что мы, наконец, займемся делом. Все готово. Когда выезжаем?

— Сейчас. Это синьор Темплер. Он знает места, куда мы направляемся. Майор Оливетти.

Командир повернулся к Саймону и завершил процедуру знакомства стальным рукопожатием. Макушка его лысого черепа едва доставала подбородка Саймона, зато грудная клетка была, как бочка, а плечи — как древесный пень. Правая сторона его лица была покрыта паутиной шрамов, выделявшихся на смуглой коже, а черная повязка закрывала глаз, что придавало бы ему угрюмый вид, если бы не веселый блеск уцелевшего глаза.

— Пьячере.[31] Слышал о вас, мистер Темплер, и рад, что вы с нами. Здесь все карты Сицилии, самые подробные. Можете показать, куда нам предстоит двигаться?

— Думаю, да, — сказал Саймон, склоняясь над столом. — Эта дорога немощеная, — провел он ногтем линию вниз от цели. — Я не был на верхнем ее участке, но их машина спускалась без проблем. Ничего не знаю о другой дороге, отмеченной на хребте горы.

Оливетти с профессиональной дотошностью изучал местность.

— Существует риск, что по обе стороны расставлена стража, которая неминуемо предупредит их при нашем приближении. Вы сказали, что спустились со скалы в темноте. Могли бы наши люди взобраться наверх?

— Даже альпийским стрелкам пришлось бы применить крючья, а их забивание наделало бы слишком много шума. Я спускался только от безвыходности, а местами просто падал, соскальзывал, надеясь, что все обойдется.

— Можно развернуть моих людей в цепь вот отсюда и двинуться пешком, но тогда я не могу гарантировать, что доберемся затемно.

— Судя по тому, что я знаю, у этой компании нет причин сматывать манатки среди ночи, — сказал Понти. — Но нужно признать, что с каждым часом, пока ловушка не захлопнута, шансы найти ее пустой все увеличиваются.

— Могу я кое-что предложить? — спросил Святой.

— Разумеется. Вы единственный, кто видел эту местность при дневном свете.

— Думаю, стоит делать ставку на скорость, а не на скрытность. Разумеется, надо блокировать все телефонные линии, иначе какой-нибудь член мафии наверняка успеет предупредить кого надо. Но потом жать изо всех сил, ни на что не обращая внимания. Ваш отряд наверняка моторизован, майор?

— Танков, правда, нет, но есть грузовики и вездеходы.

Саймон показал на обе дороги, ведущие к убежищу мафии.

— Значит, если вы разделите их на две группы и пошлете каждую по своей дороге, чтобы они встретились наверху, то они, начав движение, заблокируют этой банде оба пути к отступлению, если они, разумеется, еще тут. Но если сориентируются, что они окружены, они станут решать, сражаться или сдаться. Вы готовы принять бой?

— Я только этого и жду! — рявкнул Оливетти и так грохнул кулаком по столу, что тот еле выдержал. — Если Понти уполномочен…

— В том все и дело, — согласился Саймон, оборачиваясь к детективу. — Как, по-вашему, оправдано ли начало подобной операции?

Понти оскалил зубы.

— Да, если вы меня не обманываете и не хотите подложить мне свинью. Ибо в таком случае я лично позабочусь, чтобы вам досталось похуже, чем я обещал Пикколо. На основании ваших показаний их можно обвинить в чем угодно: нападение, похищение, покушение на убийство. Кроме того, существует возможность очень серьезного обвинения в преступном заговоре, который подразумевается в случае подобного сборища лиц известной репутации. Но лучше всего было бы кому-то из них открыть по нам огонь. Тогда больше ничего не понадобится.

— Ну, тогда решено, — с энтузиазмом заявил Оливетти. — Техники отправятся вперед, парами на мотоциклах. Потом первый и второй взводы.

Его подчиненные столпились, чтобы увидеть на карте пункты, на которые он показывал, развивая свой план. Понти перехватил взгляд Саймона и отозвал его в сторону:

— Я понимаю, что вы хотите вернуться в отель и хоть немного поспать, но это небезопасно. Возьмите ключ от моей квартиры. Мафия никогда не станет вас там искать. Когда все кончится, я за вами заеду. Вам придется опознать тех, кого мы поймаем, и дать показания. Вот адрес.

Саймон покачал головой, даже не дослушав его.

— Вы снова хотите проявить свое гостеприимство, Марко, — шепнул он. — Я чувствую себя неблагодарным, отклоняя ваше предложение, но я принимал участие в слишком многих сценах этого спектакля, чтобы почивать на лаврах до большого финала. Пойду с вами и помогу советами, если военным они понадобятся.

— Но вы же штатский. Вы не должны рисковать.

— Это вам нужно было говорить пару дней назад. Но теперь у меня свои счеты, о которых вы кое-что знаете, и хочу с ними разобраться до того, как ваши слишком ретивые берсальеры лишат меня возможности услышать ответы на мои вопросы. Если вы откажете мне в этой любезности, я могу разволноваться и из-за амнезии буду просто не в состоянии опознать ваших пленников.

Понти сжал зубы.

— Это бесстыдный шантаж. Мне придется отступить. Но я не несу никакой ответственности ни за вас, ни за юридические осложнения, которые могут возникнуть.

— А с вами такого никогда не случалось, правда? — с невинным видом спросил Святой.

Совет над картой был закончен, и офицеры поспешно вышли.

— Итак, операция начинается через восемь минут, — сообщил Оливетти. — Полная готовность была введена по вашему приказу, Понти, после этого отсюда никто никуда не звонил.

Широко улыбаясь, он сделал жест, подразумевавший, что все линии перерезаны.

— Я не хочу рисковать, — сказал он и взглянул на Святого. — Я рад, что вы едете с нами. Хорошо, что будет человек, знающий, что там к чему.

Саймон проверил масло и бензин в своем чудо-автомобиле, когда умчался патруль разведчиков, разорвав ночную тишину ревом своих мотоциклов «гуцци», издали напоминавшим жужжание ос. Следом за этим раздался рев разогреваемых моторов грузовых автомобилей. Довольный, что у гиганта еще хватит бензина на все предстоящие километры. Святой захлопнул капот, и в ту же секунду возле него затормозил вездеход «фиат», врывшись всеми четырьмя колесами. Майор Оливетти сидел за рулем, за ним со стоическим спокойствием — сержант и радист, явно привыкшие к лихой езде своего командира; только Понти, сидевший впереди, рядом с майором, изо всех сил ухватился за щиток, кислой миной давая понять, что предпочел бы автомобиль, которым прибыл сюда.

— Двигайтесь за моей колонной, — прокричал ему Оливетти, — и присоединяйтесь к нам, когда остановимся. У вас есть оружие?

Саймон показал револьвер:

— Я знаю, что ношение огнестрельного оружия иностранцам в этой стране запрещено. На всякий случай я тут одолжил кое-что у мафии. Но не говорите об этом своим друзьям в полиции.

Понти открыл рот, но если и собирался что-то сказать, то оставил это при себе; по крайней мере, Саймон ничего не расслышал, потому что в ту же секунду майор, оскалив зубы, отпустил сцепление и вездеход исчез в темноте таким прыжком, от которого пассажиры вполне могли свернуть шеи. Колонна грузовиков с ревом двинулась за ним, пока Саймон заводил мотор и разворачивался. Он догнал их и пристроился за вездеходом, замыкавшим колонну.

Его не интересовало, что случилось с Лили, но как там Джина? Джина с черными глазами и невинным взглядом, с телом фривольной нимфы, пылом молодости и неясной судьбой, Джина, бывшая частью жестокого мира Алессандро Дестамио, которая могла погибнуть вместе с ним, если с ней уже не расправились…

Глава VII Как случился большой фейерверк, и как нос Сирано торчал кверху

1

Ехали медленно. Оливетти, несомненно, сдерживал скорость, чтобы дать техникам полчаса преимущества. Если он правильно спланировал время операции, они должны были догнать мотоциклы в момент, назначенный для начала атаки.

Не видно было моря, ни побережья, поскольку майор предусмотрительно выбрал глухие дороги, шедшие по горам. Большинство этих дорог были в плохом, а часто — в ужасном состоянии. Временами, когда они съезжали на немощенные участки, чтобы миновать населенные пункты, тучи пыли вздымались ввысь и опускались на машины, затрудняя дыхание. Саймон несколько раз останавливался, чтобы переждать, пока осядет пыль, потом снова догонял колонну, не опасаясь потерять ее, поскольку тянувшийся пыльный шлейф указывал путь ее продвижения.

Такая мучительная езда продолжалась до самой полуночи, когда у Саймона появилось ощущение, что до гнезда мафии осталось немного. Они проехали темную деревню, потом стали подниматься по крутой дороге, пробитой в скале.

Световой блик от зеркала ударил в глаза Святого, когда догнавший его автомобиль дал сигнал, что идет на обгон. Он вежливо принял в сторону, и в тот же миг его охватило предчувствие опасности.

С чего вдруг этот автомобиль оказался поздней ночью на такой дороге и при этом настолько спешил, чтобы рискнуть обгонять колонну грузовиков на столь опасном участке? Только очень важная миссия, нечто более важное, чем бессмысленная спешка. Необязательно в нем ехали приверженцы мафии, но из-за нарушенной телефонной связи каждому, кто хотел предупредить штаб-квартиру о приближении колонны, пришлось бы воспользоваться этой дорогой. Эта мысль мелькнула у Саймона в короткий миг обгона, и, пропустив машину вперед, он включил свои мощные фары. Они засияли, как два зенитных прожектора, и в их лучах показался длинный, открытый «альфа-ромео», не новый, но все еще способный развить приличную скорость. Шофер смотрел на дорогу, но мужчина, сидевший рядом, обернулся, прикрывая лицо полями черной шляпы.

Саймон нажал клаксон, чтобы привлечь к себе внимание, а офицер в переднем джипе тоже был не лыком шит. Он дал «альфа-ромео» знак рукой остановиться, когда тот попытался его обогнать, и вынул револьвер, чтобы показать, что он не шутит.

Ответ из «альфы-ромео» последовал незамедлительно. Шофер прибавил газу, а его товарищ выхватил револьвер и открыл стрельбу по джипу. Офицер упал на сиденье, и «альфа» проскользнула по краю дороги между грузовиком и краем пропасти.

Шансы были слишком неравны, но было похоже, что нападавшие могут прорваться. Грузовики двигались по правой стороне дороги, в то время как автомобиль мафии мчался по левой, всего в дюйме от неогражденного обрыва. Джип выехал из колонны и помчался за ним, и пассажиры обоих автомобилей обменялись выстрелами, хотя и безрезультатными.

Развязка наступила внезапно, когда один из водителей грузовиков в голове колонны, видимо, понял, что происходит. Вероятно, заметил вспышки или сквозь рев моторов услыхал выстрелы и отреагировал с похвальной ловкостью и инициативой. Когда «альфа-ромео» собрался его обогнать, он выехал из колонны, сужая пространство между собой и краем пропасти. Мафиози, поджимаемый наступавшим джипом, отчаянно жал на сигнал, требуя пропустить его. Грузовик невозмутимо держался прежнего курса и даже еще больше придвинулся к краю. В итоге машины столкнулись боками, будто мячик для пинг-понга ударился о паровоз. «Альфа-ромео» попросту отлетел в сторону и свалился с дороги. Через несколько секунд из глубины пропасти долетели грохот и вспышка взрыва, но конвой был уже далеко.

Это было единственное осложнение, угрожавшее экспедиции. Через несколько минут подъем кончился, загорелись тормозные сигналы, и колонна остановилась. Автомобиль майора Оливетти с ревом промчался вдоль колонны и затормозил возле Саймона.

— Техники здесь, они докладывают, что все линии связи перерезаны согласно приказу. Мы готовы к действию. Судя по карте, дом находится в километре от сюда. Разведчики пойдут первыми, я за ними, вам лучше всего держаться со мной. Мне нужно как следует осмотреться, прежде чем начнется стрельба.

Саймон добавил газу, и «бугатти» помчался следом за джипом, пока мотоциклист не дал рукой знак остановиться. Въехали в сад, и Святой машинально развернул автомобиль, чтобы можно было выехать без задержки. Потом прошли через сад пешком, пока деревня не кончилась и на открытом пространстве их глазам не предстал вид на палаццо, темный и тихий.

— Это то место?

— Возможно, — ответил Саймон. — Я не совсем уверен, потому что не видел его с этой стороны. Как будто похоже. Он действительно стоит, как я говорил, на краю скалы?

— Именно. И разведчики утверждают, что поблизости нет ни одного дома, подходящего под описание. Вы видите начало дороги, которая спускается в деревню; она посыпана щебнем, как вы и говорили. Вторая колонна — там внизу, отрезает возможность бегства в ту сторону. Можем начинать, как только вы окончательно убедитесь, что это то самое место.

— Все ваши люди уже на местах?

— Все. Минометы должны быть внизу, прицелы установлены, пулеметы тоже.

— Может, мне пойти позвонить у входных дверей? — спросил Саймон, выпрямляясь и делая несколько шагов по открытому пространству, залитому лунным светом.

— Вы что, обалдели? Скорее назад! Вас могут заметить.

— Мне того и надо, — воскликнул Саймон. — Они не могли нас не услышать и, если у них нечиста совесть, перепугались и теперь внимательно ведут наблюдение.

Он стоял несколько секунд, напряженно всматриваясь в здание, потом осторожно отступил за толстый ствол дерева. С безумной точностью он рассчитал впечатление, которое произведет эта демонстрация, и допустимое время. Раздался грохот выстрелов, и очередь пуль пролетела рядом, а некоторые угодили в ствол.

— Кажется, проблема решена, — холодно заметил Саймон, — теперь, когда они начали стрелять, у вас есть достаточное основание ответить им тем же.

Ободренная этим аргументом или же обойдясь без него, часть солдат, рассыпавшихся в цепи, уже открыла огонь. Дом тут же засверкал вспышками выстрелов, показывая, что его обитатели приняли вызов. Пули, завывая при рикошетах, пролетали в кронах деревьев. Кто-то направил на дом прожектор, и, когда раздались выстрелы, стало заметно, что тяжелые ставни были приоткрыты на дюйм-другой, чтобы просунуть дуло револьвера, и казалось, что все огневые точки задействованы.

— Прекрасно, — сказал Оливетти, присев возле Саймона и Понти. — Вы меня просили помочь в организации облавы на уголовников, но не сказали, что предстоит небольшое сражение.

— Ми диспьяче, команданте,[32] — ответил Понти. — Такого я не планировал.

— Вы сожалеете? Это лучшее, что могло случиться. Летом нельзя кататься на лыжах, и все, что моим ребятам остается, это охота на девок и пьянка. Этой ночью у них с потом все вино выйдет. Только я еще хочу знать, в каком состоянии нам нужны те люди, что внутри? Если годятся покойники, это упростит дело. Понадобится несколько минометных залпов, и перед входом в каждую комнату бросим по паре гранат. Но тогда пленных будет маловато.

— Нескольких я хотел бы взять живьем, — сказал Понти. — Только главарей. Ваши солдаты могут испытать свои снайперские способности и сэкономить судам немало дополнительных расходов. Но мне нужна верхушка, чтобы всех опознать и организовать публичный процесс, который привлечет внимание всей страны. Если они погибнут здесь, то станут мучениками, новые главари займут их место, и вся организация вскоре расцветет снова.

Саймон подумал, что стоит напомнить ему о Джине Дестамио, которая, судя по всему, тоже могла находиться в доме. Но если она там, мафиози сами бы охраняли ее, чтобы использовать как заложницу. Одно только предположение не оправдывало промедления с атакой.

— Это дело потруднее, но можно попробовать, — сказал Оливетти. — Взрывом разнесем входные двери и окна первого этажа и атакуем с трех сторон. Жертвы будут, но…

Вдруг возле дома засверкали фары, и автомобиль так рванул вперед, что чуть не перевернулся на повороте. Сразу за ним ехал второй. Это были большие лимузины, явно хорошо экипированные, поскольку из их окон сверкали выстрелы.

— Целься по шоферам! — рявкнул майор так, что перекрыл нараставший грохот боя. — Этих брать живьем!

Первый автомобиль мчался прямо на военный грузовик, специально поставленный поперек дороги, врезался в него и застыл, охваченный пламенем. Люди как сумасшедшие выскочили наружу, спотыкаясь, скрылись в темноте. Второй автомобиль резко затормозил, но не настолько, чтобы потерять инерцию, когда ударился в багажник первого. Теперь стало ясно, что весь маневр был задуман заранее: первый удар отбросил грузовик настолько, что между его бампером и каменной стеной на краю дороги оказался просвет, через который второй автомобиль толкал перед собой пылающий остов первого, словно таран.

Солдаты, стреляя, подбежали со всех сторон. Казалось невероятным, что второй автомобиль мог еще двигаться: два колеса были спущены, бензин вытекал из бака. Но все же задние колеса крутились, цепляя дорогу, и автомобиль пер вперед со страшным скрежетом и хрустом металла, толкая перед собой остатки первого и расчищая таким образом дорогу.

— Дай-ка мне! — рявкнул майор и выхватил у одного солдата автомат.

Казалось, он совсем не целился, но автомат дал пять коротких очередей, и у автомобиля вылетело переднее стекло. Человек за рулем уронил голову, а автомобиль в безумном рывке помчался дальше и ударился о дерево. Два пассажира вывалились из него и исчезли в темноте.

— Мне нужны оба этих бандита, — орал Оливетти, — но только раненые! В тюремном госпитале их подлечат.

— Не думаю, что кто-то из главарей был в этой машине, — вмешался Саймон, подходя к нему. — Эти ребята только пробивали дорогу. Нужно ждать следующих.

Его подозрения подтвердились в ту же минуту, когда черный силуэт третьего автомобиля свернул с боковой дороги на шоссе. Видимо, он стоял за тем же углом дома, что и два предыдущих, во дворе, по сторонам которого находились бывшие конюшни, и его пассажиры могли спокойно грузиться, воспользовавшись возникшим замешательством. В свете горящих остатков машин Саймон узнал автомобиль, который преследовал его во время бегства; тогда он напомнил ему бутлеггерские лимузины времен «сухого закона», и это сходство оказалось не только внешним. Когда он помчался вперед, солдаты обрушили на такую отличную цель сплошной поток автоматных очередей, но все окна остались закрыты и целы, в ответ не прозвучало ни выстрела.

— Он пуленепробиваемый! — в бессильной ярости рычал майор. — Шины! Стреляйте по шинам!

Но и тогда стрельба не принесла результата: видимо, шины были из сплошной резины. Они, конечно, не создают комфорта при езде, зато гарантируют от повреждений. Автомобиль на всем ходу направился к проходу между стеной и грузовиком, сцепившимся с горящим лимузином, и с грохотом проскочил в него, зацепившись только крыльями. Град пуль испещрил его высокий прямоугольный багажник, но не проник внутрь. Все выбежали на дорогу.

— Лейтенант Фуско, бери мой джип и догони этих мерзавцев! — подпрыгивая от ярости, закричал майор. — Забросай их гранатами, если удастся, и в любом случае сядь им на хвост и будь со мной на связи. Эй, вы, там, сколько я буду ждать, чтобы вы вычистили это крысиное гнездо?

Солдаты с тренированной ловкостью взялись за дело. Базука, уже наведенная на цель, впустила снаряд по фасаду дома, и на месте одного из окон, закрытых ставнями, образовалась брешь. Джип, подпрыгивая, уже мчался по дороге, когда Саймон ухватил за плечо Понти, стоявшего в нерешительности, к кому присоединиться.

— Поедем со мной, — крикнул он. — Солдаты займутся домом, но ручаюсь, там не осталось никого, кто бы вас мог интересовать. — Говоря так, он подгонял ошеломленного детектива, чтобы тот не отставал. — Крупная рыба сбежала в автомобиле, а у «бугатти» больше шансов их догнать, чем у «фиата».

«Бугатти» взревел от восторга, когда Саймон его оживил, и, как только Понти уселся на заднее сиденье, рванул вперед, как гангстер из ограбленного банка, захлопывая двери резким ускорением. Погнал, начав со стремительного обгона, и то на третьей скорости, джипа Фуско, которому Саймон снисходительно помахал рукой.

Уходивший лимузин, несмотря на тяжесть брони и перегруженные рессоры, догнать было труднее, что хотя бы отчасти подтвердило предчувствие Святого, но через несколько минут они уже увидели его на повороте. Тут Саймон что-то заметил и резко затормозил, когда навстречу ему вылетели языки пламени и следом за ними, как удар бича, прогремел выстрел.

— Очень красиво, — сказал Саймон, — настоящие гангстерские штучки. Прямо под окном сзади есть бойница, я видел, как высунулось дуло. К счастью, дорога слишком ухабиста, чтобы попасть в нас на таком расстоянии, но это может случиться, если мы подъедем ближе. Значит, попросту придется следить за ними с безопасного расстояния, а вы тем временем подумайте, как их задержать.

2

Понти ругался себе под нос, но не настолько тихо, чтобы лишить Саймона возможности услышать самые эффектные выражения. Оглянулся назад, пытаясь увидеть джип, но тот остался далеко позади, и расстояние это все увеличивалось.

— Нам нужны хотя бы гранаты. На одном из поворотов можно бы бросить одну перед ними. Или нужно притормозить и дождаться лейтенанта Фуско.

— И потом уже никогда не увидеть нашей добычи, — отрезал Святой. — Вы замечали, что спидометр почти все время показывает около ста пятидесяти километров в час? При такой скорости на любом перекрестке они могут вмиг исчезнуть из виду, и что тогда, играть в орла и решку, чтобы угадать, куда они поехали? Эта машина смотрится, как музейная, но видите, как тянет! Мы не можем себе позволить большую дистанцию, лишь бы не попасть под выстрел.

Понти ответил короткой репликой, которая со всем смаком подытожила ситуацию.

— Совершенно согласен, — вежливо согласился Святой. — Но все равно нам не останется ничего, кроме как ехать за ними, пока вам не придет в голову что-нибудь конструктивное.

Решение было явно непростым. Их ситуация была похожа на классическое положение человека, державшего тигра за хвост. Казалось, нет способы поймать его, и хотя решение отпустить могло иметь менее фатальные результаты, над таким выходом они даже не задумывались.

— В конце концов у них кончится бензин, — заявил Понти не слишком уверенно, следя за красными огнями, плясавшими на дороге перед ними.

— И у нас тоже. Разумеется, если у них кончится раньше, мы с вами можем их окружить.

Саймон Темплер был в гораздо лучшем настроении, возможно потому, что в своей жизни имел уже возможности держать тигра за хвост. С его точки зрения, ночь, по крайней мере пока, выдалась очень удачной. Люди в удиравшем автомобиле, несомненно, были крупнейшими и сильнейшими претендентами на трон мафии, и среди них, несомненно, Аль Дестамио, он же Дино Картелли, из-за которого Саймон ввязался в эту аферу.

Он боялся подумать, что судьба отнимет у него шанс окончательно свести с ним счеты.

Показалась деревня, растянувшаяся вдоль дороги, освещенная фарами лимузина, мчавшегося в четверти мили впереди. Казалось, лимузин притормаживает, вместо того, чтобы отрываться, и Саймон тоже сбросил газ и даже немного отстал.

— Что вы делаете? — рассердился Понти. — Это же шанс их нагнать!

— Чтобы они нас размазали по стенке? — возразил Саймон. — Или чтобы в нас удобнее было целиться? Нет, спасибо, я думаю, они нас просто провоцируют.

Но впервые интуиция, казалось, подвела его.

Автомобиль перед ними резко затормозил и, наклонившись и проехав юзом, свернул в проулок, отходивший перпендикулярно главной дороге, если такое определение можно было отнести к той, по которой они ехали.

Саймон, приняв влево, сделал этот поворот по широкой плавной дуге, потому что место идеально подходило для засады. Переулок шел прямо, но через сто ярдов так же резко сворачивал влево, и снова Святому пришлось пройти поворот чрезвычайно осторожно.

Но засады там не было, а черный лимузин находился в каких-нибудь пятидесяти ярдах от них и набирал ход, взбираясь на подъем, с которого начиналась дорога. Саймон мог оценить ускорение по собственным усилиям прибавить газу, причем ему нескоро удалось уменьшить расстояние между машинами.

И вот когда «бугатти» начал на каждом очередном повороте выигрывать по нескольку ярдов, Саймон что-то сообразил и громко рассмеялся от радости.

Понти удивленно уставился на него.

— Можно узнать, что вы так развеселились?

— Таинственные прихоти Провидения и философия напрасного труда, — объяснил Саймон. — Мы тут ломаем головы, чтобы изобрести способ, как сдвинуться с мертвой точки, забывая, что противники делают то же самое. Теперь они сделали ход, и, я, кажется, знаю, какой. Догоним их и убедимся.

— Вы сошли с ума! Минуту назад вы этого делать не хотели, опасаясь, что нас изрешетят пулями!

— Но теперь я думаю, что этого не будет. Если только один способ проверить это — попробовать.

— Я был просто дураком, что вообще связался с вами, — сказал Понти, доставая оружие и готовясь умереть с честью.

Через несколько минут после очередного поворота они вплотную приблизились к лимузину, но никто их не обстреливал и бойница была закрыта. Фары «бугатти» теперь на прямой ярко освещали сквозь заднее окно внутренность лимузина.

— Сбежали! — недоуменно выкрикнул Понти. — Нет никого, кроме шофера. Или спрятались?

Саймон прибавил газу, и «бугатти» рванулся вперед, как будто его подтолкнула гигантская рука.

— Нет, там только шофер, — спокойно сказал он, когда машины поравнялись. — Думаю, он совершает роковую ошибку, открывая свое окно, чтобы в нас выстрелить.

Понти был наготове. Он повернулся боком, левой рукой поддержал локоть правой и старательно прицелился. Когда пуленепробиваемое стекло достаточно опустилось, а шофер еще только поднимал свой револьвер, Понти сделал всего один выстрел. Голова шофера дернулась в сторону и упала на руль; Саймон резко затормозил, а лимузин тем временем завилял, пошел юзом и, подпрыгивая, исчез из виду.

Саймон развернулся, затормозил и вышел.

— За телом можно прислать позднее, а сейчас садитесь за руль. У вас снова есть случай повести эту великолепную машину.

— Зачем! — глупо спросил Понти, пока Саймон усаживался рядом с ним.

— Затем, что вдвоем мы можем устроить фокус, какой им и не снился. Вы заметили, сколько времени они потеряли, дважды затормозив в деревне, и как близко к ним мы оказались, хотя я специально снизил скорость? И все потому, что, скрывшись от нас, они остановились, чтобы высадить пассажиров, рассчитывая, что шофер уведет нас в горы догонять его, пока не сломаем шею.

Понти тронул машину с места.

— Значит, скорее всего, они прячутся в деревне. Нужно только найти дом.

— И выставить себя в качестве мишени. Я видел в машине четверых, и прячутся они не где попало, а в каком-нибудь гнезде мафии. Нет, надо возвращаться навстречу джипу лейтенанта Фуско и по радио вызвать подкрепление.

— И позволить этим фамуллоне сбежать?

— Я потому т передал вам руль. Вы поедете через деревню, наделав побольше шуму и визжа резиной на всех поворотах, чтобы все слышали и не сомневались, что мы убрались оттуда. Но на самом деле, когда доедете до главной дороги, притормозите, и я вас покину. Если они попытаются бежать, то я или последую за ними, или постараюсь их задержать.

— Безумный план. У вас же нет шансов!

— А что, есть другой выход? Старайтесь мыслить позитивно, Марко мио. Смотрите на вещи проще. Быть может, именно здесь злодеи попадут к нам в руки. Я чувствую, сегодня удача на моей стороне!

Спускаясь, они неожиданно быстро оказались в деревне и миновали поворот закоулка, выезжая к главной дороге.

— Включайте вторую скорость! — рявкнул Саймон. — Побольше шумовых эффектов! Слыша визг тормозов, выстрелы глушителя и вой мотора, они убедятся, что мы промчались как сумасшедшие и никогда не догадаются, что мы их разыграли.

— Мне остается только надеяться, — жалобно сказал Понти, — что у вас есть знакомый миллионер, который примет на работу уволенного с работы полицейского, а уволят меня неминуемо, если труды сегодняшней ночи ничем не кончатся.

Однако послушный полученным инструкциям, он лихо прошел поворот на двух протестующе визжащих колесах и позволил проскользнуть сцеплению, чтобы извлечь дополнительный рев их двигателя. Саймон приоткрыл дверцу со своей стороны и придержал ее, готовый распахнуть в нужную минуту. Увидев издалека въезд на главную дорогу, Понти с новой энергией нажал клаксон, его громкое эхо отразилось от сонных домов и зародило в сердце Саймона надежду, что он сможет задержать любой транспорт, который угораздило ехать по главной дороге. Потом еще раз завизжали шины и «бугатти» сделал крутой поворот.

Понти выжал сцепление, как только машина выровнялась, но продолжал держать газ, чтобы не снизить рев мотора, и на этой минимальной скорости Саймон выскочил. Он еще не коснулся земли, когда Понти снова отпустил сцепление, и красное чудовище помчалось вдаль.

Саймон несколькими длинными прыжками оказался в тени каких-то ворот. «Бугатти» исчез из виду, рев его затих вдали, и тишина снова покрыла все своим покрывалом.

3

Он снова оказался один в логове потенциальных врагов. На светящемся циферблате часов было двадцать минут четвертого. Так много всего произошло этой ночью, что, казалось ему, она уже должна была кончиться, но теперь он знал, что может рассчитывать еще на час темноты. Это было очень много и одновременно крайне мало. На первый взгляд найти убежище Аля Дестамио и его приятелей среди всех этих наглухо запертых и молчаливых зданий могло показаться невозможным. Однако такой поиск вовсе не казался Святому безнадежным мероприятием. Прежде всего, это должно было быть место, срочное укрытие в котором было им гарантировано. Скорее всего, дом одного из них. А если он принадлежал высокопоставленному члену мафии, то должен был быть более представительным, чем дома простых соседей. Существовали и другие признаки, на которые Саймон рассчитывал.

Довольный, что за ним никто не наблюдает, Саймон Темплер бесшумно, как кот, направился в проулок. Двигаясь вдоль стены как тень, он услышал доносившийся из-за угла мягкий звук шагов, и сразу кровь начала сильнее пульсировать в жилах, как будто подтверждая его уверенность, что именно здесь затаились Дестамио и компания.

Вжавшись в стену, повернув голову так, чтобы заглянуть за угол только одним глазом, он заметил темный силуэт, который выдвинулся из ворот и остановился, чтобы взглянуть в одну и в другую стороны. Крошечный, как светлячок, кончик сигареты вспыхнул сильнее, освещая суровое лицо типичного головореза и отражаясь на продолговатом контуре чего-то, что выглядело как двустволка, зажатая под мышкой.

Это был решающий аргумент. Большой дом за высокой оградой и вооруженный охранник перед домом. Теперь Саймону следовало убраться так же незаметно, как и пришел, дождаться Понти и солдат и привести их на место.

Но он ждал не двигаясь, с бесконечным терпением, пока стражнику, наконец, не надоело, и он не вернулся в ворота. Крадясь тихо, как тигр, Святой догнал его и прыгнул. Первое, что ощутил стражник было скольжение чьего-то плеча по его лопатке и резкий удар по горлу согнутым большим пальцем. Парализованный, не способный ни дышать, ни кричать, второго удара по шее, который лишил его сознания, он уже не чувствовал.

Святой схватил выпавшую двустволку, другой рукой поддержал свою жертву, чтобы та бесшумно осела на землю. Потом оттащил тяжелое тело с дорожки в тень кустов. Дорожка вела прямо к двери гаража, потом Саймон на цыпочках поднялся на крыльцо, и входные двери подались под его рукой — враги его не были настолько запуганы, чтобы закрываться, держа вооруженного охранника в саду. В холле было темно, но через щель под дверью в глубине пробивался свет, и слышались голоса людей, разговаривавших шепотом. Держа двустволку наготове, Саймон шаг за шагом приближался к двери, стараясь не наткнуться на какое-нибудь препятствие.

Голоса долетали сквозь щель довольно отчетливо, так что он мог отличить Дестамио по его хриплому голосу, но разговор шел в основном на сицилийском диалекте, причем слова вылетали как из пулемета, так что он никак не мог за ними угнаться. Время от времени кто-нибудь переходил на чистый итальянский, что мешало ему еще больше, ибо ответы становились так же непонятны, как предшествовавшие им вопросы. Все это производило впечатление дискуссии, оставаться ли им здесь, прорываться ли на автомобиле, который уже был подготовлен, или рассыпаться поодиночке. И нужно ли считать, что текущие дела уже решены или отложены. Мнения сталкивались, причем голос Дестамио набирал силу, казалось, он мог возглавить оппозицию. Но вот другой, самый решительный и, видимо, самый спокойный голос, внес, наконец, какое-то предложение, которое, казалось, получило всеобщее одобрение: общий гомон согласия смешался с грохотом отодвигаемых стульев и звуком шагов людей, встававших из-за стола, за которым шло совещание, и готовых продолжать бегство.

И именно тут Саймон решил вмешаться. Не было времени обдумать какой-то план, приходилось действовать под влиянием первого порыва, но, по крайней мере, неожиданность давала ему в руки инициативу, да и им могло бы показаться, что он владеет ситуацией. Итак, Саймон распахнул двери и стал, загородив проход, с ружьем у бедра.

— Вы меня искали? — вежливо спросил он.

Все были настолько потрясены, что замерли в странных позах, как будто, в стоп-кадре, смешно разинув рты и вытаращив глаза. Появление у врата их тайного конклава человека, с которым они уже день и две ночи пытались расправиться любыми способами и из-за которого потерпели такое поражение, о котором они имели полное право думать, что избавились от него на некоторое время, — было достаточно, чтобы ошеломить их на миг, даже не угрожая оружием.

Их было четверо: ближе всех к Святому — толстый мужчина со свиноподобной физиономией и шрамом, затем высокий, похожий на скелет с толстыми губами, придававшими ему вид мертвой головы негра, — обоих он видел у ложа дона Паскуале, за ними Аль Дестамио и человек, которого звали Сирано из-за его носа. Сидели вокруг обеденного стола, на котором стояли бокалы и бутылка «граппы» под бронзовой люстрой в форме широкого зонтика с единственной лампочкой.

Пепел и окурки сигарет и сигар наполняли тарелку с отбитым краем, использованную как пепельница.

Дестамио первым пришел в себя:

— Он блефует, у него только два патрона. Не посмеет стрелять, потому что знает, что если даже уложит двоих из нас, то остальные двое с ним справятся.

Он сказал это на чистом итальянском, чтобы и Саймон понял. Тот усмехнулся:

— Ну, так кто из вас хочет стать героем и пожертвовать собой для других?

Добровольцев не нашлось.

— Ну, тогда осадите назад, — приказал Саймон, взмахнув ружьем. — Вам некуда деться.

Тип со шрамом и скелет послушались бы без возражений, но Дестамио стоял за «скелетом», фигуры которого не хватило, чтобы закрыть его торчащий локоть, когда Аль полез правой рукой в карман. Напряженный взгляд Саймона поймал это движение, и его голос словно клаксон рассек густой от дыма воздух. Или вы никогда не узнаете, что это за подозрительный тип.

— А я хотел бы узнать, — сказал Сирано и оскалился в усмешке, образовавшей две глубокие складки по бокам его величественного носа.

При этом он сделал кое-что еще. Схватил Дестамио за правое запястье, заблокировав его движение в сторону бедра. Несколько мгновений они напрягали мышцы, пока Дестамио не понял, что его затея сорвана, и тогда всех их залило почти ощутимой ненавистью.

— Ты что, будешь слушать каждого, лишь бы против меня, нон э веро?[33] — рявкнул Дестамио. — Даже этого…

— Хороший руководитель слушает любого, прежде чем принять решение, Алессандро, — спокойно сказал Сирано. — Если хочешь, можешь быть первым, кто пожертвует собой, как он сказал, но ничего не случится, если услышишь, что он нам хочет сказать. Тебе ведь нечего скрывать, правда?

Хрип вырвался из горла Дестамио, который не сумел дать более вразумительного ответа. Неохотно пожал плечами, словно пытаясь сказать, что только идиот может интересоваться такими глупостями. Но злость и беспокойство сверкали в его глазах.

— Вот так-то лучше, — процедил Святой, — теперь можем поговорить культурно.

Подошел к столу, чтобы взять бутылку, и изрядно отхлебнул, не отведя глаз от своих слушателей-пленников. Поморщившись, пожал плечами, но бутылку не оставил.

— Бр-р, — голос его чуть смягчился. — Неудивительно, что людям, которые пьют такую гадость, приходит в голову вендетта. Я начал бы с производителя…

— Как ты сюда попал? — грубо спросил Сирано.

— Аист меня принес, — ответил Святой.

— Но раз ты уже здесь, чего ты хочешь?

— Кое-какую информацию об Алессандро, взамен могу предоставить другую.

— Он тянет время! — закричал Дестамио. — Что бы он мог такого обо мне сказать?

— Вот и я хотел бы знать, — сказал Сирано, как вампир, шевеля своим большим носом.

Он был не глуп. Понял, что Святой не без причины прорывался сюда, чтобы говорить. И не склонен был верить словам Дестамио. Даже малая вероятность того, что это не просто игра с затяжкой времени, не могла быть им отброшена, поскольку могла повлиять на исход их соперничества. Уже зная, как далеко оно зашло, Саймон рискнул своей жизнью, сделав ставку на поддержании вражды, чтобы не дать им вернуться к тому факту, что вместе они могут его уничтожить, достаточно собрать отвагу и заплатить свою цену.

— Разумеется, вы знаете все о его зрелых годах — мягко Саймон. — Но я говорю об его прошлом, когда Аль был еще щенком, извините за грубое слово. Дон Паскуале, несомненно, знал секреты вас всех, но унес их с собой. Аль старше всех вас, и здесь уже никто не может сказать, что рос вместе с ним. Немногие из вас могут надеяться дожить до столь почтенных лет; слишком много у вас профессиональных проблем. Так что немного найдется людей, способных распознать его под именем, которое он носил до отъезда в Америку.

— Он ошалел, — выдавил Дестамио. — Вы же знаете мою семью.

— Все вы знаете семью Дестамио. Это почтенное для мафии имя. И достойное происхождение для вашего шефа. С другой стороны, разве в наше беспокойное время вы можете себе позволить избрать шефа, на котором висит обвинение в нападении на банк и убийстве, за что ему не миновать заключения, а там он не преминет выдать вас всех.

4

Саймон Темплер знал, что сумел произвести впечатление. Это было заметно по тому, как уставились «скелет» и мужчина со шрамом на Дестамио — с непроницаемым выражением на лицах они ждали его слов. В таких случаях ни одно подобное обвинение, каким бы оно ни оказалось, нельзя оставить без ответа.

— Клевета! Одна клевета! — грохнул Дестамио, как будто пытаясь разрушить обвинение одной силой голоса. — Несет сам не знает что.

— Тогда почему ты кричишь? — сразил его Саймон. — Или совесть нечиста?

— О каком другом имени ты говоришь? — спросил Сирано.

— Я уверен, что Дино Картелли.

Дестамио, следившему за лицами своих коллег, явно придало сил то, что имя это не произвело на них никакого впечатления.

— Кто он такой, этот Картелли? — процедил он, — Святой просто хочет наделать мне хлопот. Думаю, он работает на правительство Штатов.

— Это очень легко проверить, — спокойно сказал Саймон, обращаясь к Сирано, как будто это было их личное дело. — Нужно только взять отпечатки пальцев Аля и поручить полиции в Палермо проверить их по карточке Дино Картелли. У вас, несомненно, есть там связи, возможно, этим займется сам сержант? Картелли, разумеется, числится умершим, значит, они будут весьма удивлены, что по земле ходит некто с идентичными отпечатками. Только я советовал бы пока запереть где-нибудь Аля, пока все не выяснится, поскольку человек в его возрасте может сдать вас всех, чтобы избавиться от шанса провести остаток жизни в тюрьме.

Лицо Дестамио приобрело темно-пурпурный оттенок, но он еще крепче взял себя в руки. Должен был это сделать, если хотел отвергнуть обвинения и удержать пошатнувшийся авторитет своего руководства.

— Я охотно сам займусь этой проверкой, — сказал он. — И каждый, кто усомнился во мне, на коленях будет просить о прощении.

Это была стратегия монументального блефа, такая бесстыдная, что почти неуязвимая; и если бы она не сработала, оставалась надежда придумать еще какую-нибудь уловку.

Достаточно было видеть, как Сирано стиснул зубы, чувствуя, как снова отдаляется уже развевавшаяся за его плечами мантия дона Паскуале.

— Только для этого нужно время, — тянул Дестамио, усиливая свою контратаку. — Я говорю вам, он просто пытается отвлечь вас и протянуть время, пока не появятся войска или полиция.

Вдруг он уставил свои бегавшие глазки куда-то за спину Саймона, и они при этом чуть расширились. Эта непроизвольная реакция совпала с чуть слышным скрипом половиц в той же стороне, куда взглянул Дестамио, неосторожно подчеркнув важность происходящего.

Святой сделал пол-оборота, чтобы увидеть в чем дело, прекрасно понимая, что рискует не меньше, чем дрессировщик львов, вынужденный отвести взгляд от одной стаи зверей, чтобы успокоить другую, рычащую у него за спиной, и в свете, падавшем из комнаты на лестницу, увидел силуэт полной женщины в халате с высоким воротником, пытавшейся прицелиться в него из старомодного револьвера, который дрожал в ее руках. Жена или экономка того из его врагов, кто был хозяином дома; она явно слышала все, происходившее здесь, и теперь готова была выполнить свой долг.

Он молниеносно повернулся лицом в комнату и, пока те четверо отчаянно суетились, извлекая оружие из карманов и из-за пазухи, он запустил бутылкой, которую все еще держал в руке, в люстру. Та громыхнула, как гонг, разлетаясь во все стороны, и свет погас.

Старый револьвер грохнул, как пушка, а из темноты послышались выстрелы помельче калибром, но Саймон был уже в холле, цел и невредим. Выстрелил из одного ствола в сторону столовой, целясь пониже, и услышал вопли боли и ярости. Такая дробь не могла сразить насмерть, но зато могла на одного или двоих уменьшить состав участников предстоявшей погони. Он предусмотрительно задержал палец на другом курке, понимая, что память о нем несколько умерит пыл его врагов.

Несколько пуль, выпущенных из-за дверей столовой, просвистели мимо, когда он одним прыжком пересек расстояние до входных дверей, зато уважение к огневой мощи его двустволки позволило ему без новой стрельбы спуститься по ступенькам и перебежать к воротам.

За воротами он остановился, прислушиваясь, но шагов не услышал. Зато долетели совсем другие звуки: далекий рев моторов. Все перекрывал хриплый рык мотора «бугатти», сопровождаемый аккомпанементом более высоких и резких звуков. Свет фар уже показался на повороте. «Бугатти» с Понти за рулем и лейтенантом Фуско рядом с ним был уже виден в свете фар джипа, идущего сзади, пока его собственные фары не осветили Саймона. Он побежал им навстречу, подняв обе руки вверх, держа в одной руке ружье и надеясь, что это удержит какого-нибудь рвущегося в бой карабинера, готового по ошибке принять его за атакующего противника.

Шины «бугатти» завизжали, и Саймон шагнул в сторону, подождал, пока машина остановиться, потом обратился к Понти.

— Что-то вы долго, — резко сказал он. — Или забыли, как включается четвертая скорость?

— Лейтенант Фуско не хотел бросать свой джип, и пришлось ехать так, чтобы не отрываться от них, — оправдывался детектив. — Ну, как успехи?

— Прекрасно. И по-разному, — Саймон решил, что детали могут подождать. — Их как минимум шестеро в доме за забором: четверо живых, крупные рыбы, охранник, которого я мог и убить, и женщина, которая с успехом могла бы быть матерью людоеда.

Фуско вскочил и закричал солдатам:

— Сообщите майору, где мы и куда идем, а потом догоняйте нас.

— Они уже знают, что мы здесь, — сказал Саймон, — вопрос только, решат они сдаться или примут бой.

Через ворота прошли вместе. Понти вынул фонарик и осветил входные двери, которые Саймон оставил полуоткрытыми.

— Выходите с руками за головой, — приказал он, остановившись у крыльца, — или мы сами вами займемся.

Ответа не последовало, и луч фонаря никого не обнаружил в холле.

— Теперь моя очередь, — сказал Понти и, оттолкнув Саймона в сторону, взбежал по ступеням. Фуско помчался за ним. Их не встретили выстрелами: и холл и лестница были пусты. Только какой-то трепещущий свет выбивался из-под дверей столовой, и, приблизившись к ним, они увидели «скелета» и мужчину со шрамом, со стонами корчившихся на полу, пока женщина, та самая хранительница дома, при свете свечи пыталась перевязать их окровавленные ноги.

Сирано тоже лежал на полу, но не стонал. На его сорочке было только одно маленькое кровавое пятно, открытые глаза глядели в пустоту. Его величественный нос торчал между ними вверх, как надгробный памятник.

Понти на мгновение склонился над ним и взглянул на Святого:

— Это ваша работа?

Саймон покачал головой.

— Нет. Те двое — да, я угостил их вот этим, — он переломил ружье, вынимая пустую гильзу и патрон. — Револьвера у меня не было. Были они у Дестамио, у этих двоих, ну и у Флоренс Найтингейл. Я разбил люстру, — он показал на пустой абажур, — и все стреляли наугад. Это могло быть случайностью. Вам придется идентифицировать пули. Но одного револьвера не достает. — Дове[34] Дестамио? — обратился он к женщине.

Та дико уставила на него, но не ответила.

— Должен быть черный ход, — сказал Саймон, — или…

Он обернулся к двум берсальерам, толкавшимся в дверях.

— Быстро к гаражу! И заблокируйте ворота вашим джипом.

Пройдя через холл, распахнул дверь с другой стороны. Та вела в кухню, освещенную только слабой электрической лампочкой, висевшей над раковиной. Подошел к другим дверям, распахнутым настежь, и Понти за ним. Они вышли во тьму, на сильный ветер.

— Вот вам и черный ход, — сказал Понти. — Нужно было найти его, прежде чем входить.

— Если Аль им воспользовался, то еще до вашего появления, — ответил Саймон. — Теперь он прячется где-то в деревне или пробует убраться отсюда пешком. Если Оливетти и его люди достаточно скоро присоединятся к нам, еще можно будет окружить деревню.

Детектив водил фонарем во все стороны. Они находились в небольшом дворике, окруженном стеной, со старым колодцем в одном углу, мусорными баками в другом и проходом на узкую улочку — в третьем. Свет фонаря передвинулся в четвертый угол, и короткое грозное проклятие сорвалось с языка Понти.

— Думаю, уже слишком поздно.

В том углу дорожка вела к большим, настежь открытым дверям, за которыми зияла пустота, а за ней — еще одни двери, запертые.

— Чтоб черти взяли этот гараж! — заскрежетал зубами Саймон. — Двое дверей с обеих сторон и запасной выезд. Как и положено шефу мафии. А если и машина у него, как положено шефу, то он уже далеко отсюда.

Они вернулись к дому, и Саймон прошел через входные двери к воротам. Понти его сопровождал.

— Охранник, которого я обезвредил, лежит в тех кустах, — показал Саймон, проходя мимо.

— Куда вы? — спросил Понти.

— Забираю машину и возвращаюсь домой, выражая вам благодарность за прекрасный вечер, — ответил Саймон. — Мне тут уже нечего делать. А если мне удастся снова встретить Аля, дам вам знать.

— Благодарю за то, что вам пришло в голову, где его искать, хотя я и должен был запретить вам самому заниматься этим делом, — буркнул Понти. — Но раз вы все равно откажетесь, прошу только об одном — дать мне увидеть его живым, если можно. Двое, которых вы продырявили, мне знакомы, и их приятно будет увидеть за решетками, но Дестамио бы еще лучше.

— Постараюсь помнить об этом, — сказал Святой, двусмысленно усмехнувшись. Крутанул заводную ручку и сел в машину. — Как выехать на приморское шоссе?

— Поверните направо на главной дороге и на первом перекрестке — налево. Это недалеко. Ариведерчи.

— Чао, — сказал Святой, подал автомобиль на дорогу и помчался стрелой.

* * *

Действительно, до приморского шоссе было менее десяти минут пути, и он с радостью в сердце ощутил наконец его твердое покрытие и относительно плавные повороты. Несмотря на стальную выносливость, переутомление и бессонница последних дней недели свое взяли, и Саймон с трудом боролся с усталостью. Проще всего было поспешить, поэтому он давно превысил все возможные ограничения и большинство правил движения; к счастью, было еще слишком рано для полицейских машин и мотоциклов.

Небо светлело, когда он достиг предместья в Палермо, и сбавил ход, чтобы пробраться через уже знакомые ему окраинные улочки. Было еще одно обстоятельство, нужное ему, чтобы покончить с делом, и когда он наконец остановил машину, в свете фар возникли кладбищенские ворота.

Они не были закрыты, но на мавзолее Дестамио снова висел замок. На этот раз у него не было ключа, но из машины он захватил монтировку, которая сработала не хуже, хотя не так изящно. Металл заскрежетал, лопнул, и замок упал на землю.

Он знал, что нет более ошибочного представления, чем то, что молния не бьет дважды в одно и то же место, но не верил в возможную засаду. Абсолютно уверенный, что судьба не допустит такого бездарного дубля, вошел внутрь без тени беспокойства, направляясь к саркофагу, который в прошлый раз ему так и не дали осмотреть.

Карманного фонаря у него давно уже не было, но в «бардачке» он нашел коробку спичек. Чиркнул, и огонек осветил ему мрачное сооружение. Почти на уровне его глаз находилась бронзовая урна, казавшаяся новее других, хотя тоже стояла тут немало лет и была покрыта толстым слоем пыли. Второй спичкой он осветил потемневшую табличку на ее боку.

Прочитал надпись:

«АЛЕССАНДРО ЛЕОНАРДО ДЕСТАМИО

1898–1931».

Глава VIII Как Дино Картелли откопал свое, и как Святой принес жертву

Ворота в поместье Дестамио стояли открытыми настежь. Такое Святой увидел впервые, и сердце его забилось чаще при мысли, что это может означать. В тусклом свете, падавшем от входных дверей, он заметил маленький, но мощный и современный автомобиль, стоявший перед домом. Он был развернут к воротам, словно наготове к скорейшему отъезду; было ясно, что в этом автомобиле человек, известный как Алессандро Дестамио, выскользнул из своего тайника в деревне, а положение автомобиля подсказывало, что бегство еще не кончилось. Тем не менее, именно здесь могло все кончиться.

Саймон пришел пешком, оставив свой автомобиль ярдов за двести, чтобы его мощным рокотом не насторожить чуткие уши. Теперь он, подкрадываясь, слышал доносящиеся из дома равномерные удары, грохот которых с успехом мог заглушить все наружные звуки. Несколько удивленный таким шумом в доме, Святой интуитивно понял его причину, и глаза его загорелись довольной улыбкой.

Минутой раньше, любуясь открывавшимися перед ним видами, он внимательно осмотрел окна верхнего этажа. Все они были закрыты, за исключением одной из рам, положение которой показывало, что окно не заперто изнутри. Окно это выходило на балкон, образованный портиком над главным входом. Для прекрасного спортсмена влезть по колонне и оказаться в комнате наверху было ненамного труднее, чем войти через крыльцо.

Проходя через комнату, услышал тяжелое дыхание, потом вдруг у кровати зажегся ночник, высвечивая мумифицированные черты дядюшки, сидевшего в постели в ночной сорочке, застегнутой под самое горло, и в настоящем ночном колпаке с кисточкой. Святой ему ободряюще улыбнулся.

— Буон джорно, — сказал он. — Я хотел только взглянуть, все ли у вас в порядке. Теперь прошу полежать спокойно, пока принесут завтрак.

Беззубый старческий рот расплылся в улыбке, давая понять, что его узнали, и дядюшка послушно лег.

Саймон выскочил в коридор, куда подал слабый свет с лестницы; он хотел проверить, дома ли Джина. Лестница вела в маленький коридорчик с четырьмя дверьми. В одной из них ключ торчал снаружи. Прислушавшись, он понял, что там кто-то есть, и, не ища других объяснений, повернул ключ и шагнул внутрь.

В пустой комнате, куда через единственное окно в скошенном потолке начал уже проникать бледный рассвет, сидела Джина, которая при виде Саймона бросилась к нему в объятия.

— Ну, ты жива и здорова, — сказал он, — это отлично.

— Меня обвинили в том, что я показала тебе склеп. Я, разумеется, отрицала, но без толку. Дядя Алессандро приказал донне Марии держать меня под замком, пока не скажу, что тебе еще известно, и обещал позаботиться, чтобы ты больше не доставлял ему хлопот. Я думала, что он тебя прикончит, как это делают в гангстерских фильмах.

— Полагаю, так могло случится, — сказал он, — но и у других бывали такие планы, только все без толку.

— Но как ты сбежал? Что случилось?

— Я тебе все расскажу позднее. Но самый важный ответ ты услышишь уже скоро, когда мы с Алем встретимся в последний раз.

Он с трудом отогнал от себя соблазн ее нежного, дрожащего тела.

— Ну, за мной.

Они вышли в коридор. Снизу по-прежнему доносился грохот.

— Что это? — шепнула она.

— Думаю, дядюшка Аль открывает еще один склеп, — сказал он тоже шепотом. — Увидим.

Когда они оказались в холле, Святой достал пистолет, первый раз с того момента, когда вошел в дом.

Двери в комнату, тот самый унылый салон, где принимали официальных гостей, были раскрыты настежь, открывая царивший там беспорядок. Мебель из дальнего угла была беспорядочно сдвинута в сторону, ковер свернут, а плиты пола разбиты тяжелой кувалдой. Потом ломом было пробито отверстие в слое бетона под плитами. В отверстии показалась ржавая железная плита, которую Дестамио как раз выворачивал ломом. Он был без пиджака, грязный, растрепанный, истекающий потом и сопящий от ярости и чрезмерных усилий.

Донна Мария, положив одну руку на спинку кресла, а другой судорожно сжимая полу фланелевого халата, закрывавшего ее формы до щиколоток, стояла неподвижно, наблюдая за разрушением с беспомощной обреченностью.

— Ты мне обещал, что никаких неприятностей не будет, — причитала она. — И прежде всего обещал, что уедешь за границу и не вернешься и что у нас всегда будут деньги.

— Я вернулся не по своей воле, — рявкнул Дестамио. — Что мне оставалось делать, если американцы меня выслали?

— Потом ты снова обещал, что все будет в порядке, что не будешь нас вмешивать в свои дела. А теперь все это свалилось на нас.

— Не моя вина, что этот негодяй Темплер стал всюду совать свой нос, понятно? Но теперь все кончено.

Ворча и ругаясь, он, наконец, оторвал стальную плиту и с грохотом отшвырнул ее в сторону. Присев, залез в образовавшееся отверстие и вытащил оттуда дешевый фибровый чемодан, покрытый пылью и грязью. С трудом подняв его, вставая, и небрежно поставил на полированный столик.

— Я забираю свое, и больше ты меня не увидишь.

Саймон решил, что ждать более драматического момента для своего появления не стоит. Не потому, что утратил вкус к драматическим ситуациям, а потому, что лучший момент мог уже и не представиться. Он пнул двери, распахнув их еще шире, и спокойно вошел в комнату.

— Фамосе ультима пароле,[35] — сказал он.

Головы Алессандро Дестамио и донны Марии, словно дернутые невидимыми нитями, совершили одновременный и резкий поворот, едва не сломав их шеи. При виде чужака глаза их чуть не вылезли из орбит.

Дестамио сделал инстинктивное движение к боковому карману.

— Не советую, — вежливо заметил Святой, чуть приподняв револьвер, чтобы тот был лучше виден.

Дестамио опустил руку и выпрямился. Глаза его вернулись на место, и по направлению взгляда Саймон понял, что в комнат за ним вошла Джина.

Не поворачивая головы, Саймон свободной левой рукой сделал широкий жест, приглашая ее сопоставить разгром в помещении с пыльным чемоданом на столе.

— Игра называется «поиски клада». Но боюсь, что Аль жульничает. ОН все время знал, где все спрятано, потому что закопал его сам после того, как ограбил банк в Палермо, где работал под другим именем.

— Это правда, дядя Алессандро? — тихо спросила Джина.

— Я тебе не дядя, — последовал нетерпеливый ответ охрипшим голосом. — Никогда не был твоим дядей, и ничьим дядей, и вообще забудь об этих глупостях.

— Его настоящее имя — Дино Картелли.

Глаза Картелли-Дестамио пылали от ненависти, когда он взглянул на Саймона.

— Ладно, умник, — буркнул он по-английски. — Теперь давай действуй. Расскажи мне, что ты раскопал.

— Ну, раз ты просишь, — вежливо ответил Святой. — Посмотрим, что можно сделать. Дино — человек многосторонне одаренный, с большими амбициями, так что забудем про сказочку об Алессандро Дестамио. Когда-то у него был хорошее место здесь в Палермо, в филиале английского банка, но перспективы такой карьеры казались ему недостаточными. Вступил в ряды мафии и начал думать о быстрых способах извлечения из банка крупных сумм денег.

Глаза Картелли сузились и забегали, и Саймон знал, что он лихорадочно ищет выхода, и, именно чтобы выиграть время, дал ему возможность говорить.

— Неплохое начало, — прохрипел Картелли, — что дальше?

— Была это идея самого Дино, потихоньку доившего кассу и узнавшего о ревизии, или он выполнял приказ более высокопоставленных лиц — это уже другое дело и ничего на сей счет сказать не могу, да это и неважно. Главное, что банк был ограблен бандой, которая ворвалась туда, когда Дино работал до глубокой ночи. Считается, что он героически дрался, пока не погиб, искалеченный до неузнаваемости, но все вы в состоянии догадаться, как было на самом деле.

— Ну-ну, говори, — сказал Картелли, — ври дальше.

— Для дебютанта номер был хоть куда, — невозмутимо продолжал Саймон. — В действительности нападавшие были приятелями Дино, и он сам их впустил. Помог им управиться с сейфом и забрать добычу, потом поменялся одеждой с кем-то, кого привели в качестве жертвы, и того прикончили так, что никто не усомнился, что это честный служащий Дино Картелли. За то, что исчез, Дино получил свою долю, изрядная часть которой в этом чемодане. Я полагаю, мафия забрала остальное, и все были довольны, за исключением страховой компании, которая понесла большие убытки. И может быть, кроме убитого без лица. Кто это был, Дино?

— Никто, — хрипло ответил Картелли, — может тот, кто предал мафию? Не знаю. Не говори мне, что тебя интересует этот сукин сын!

— Возможно, и нет, — ответил Святой. — Если мафия сама расправляется с заблудшими овцами, это их дело. Но потом, через много лет, в один прекрасный день, когда Дино и думать забыл о том убийстве, дела вдруг пошли наперекосяк. Один глупый старый англичанин, турист по имени Астон, который когда-то работал с Дино в банке, через столько лет вдруг узнал его в ресторане в Неаполе, отчасти по шраму на подбородке, оставшемуся на память о какой-то их стычке в молодости. И Астон был слишком глуп и упрям, чтобы дать себя убедить в ошибке. И тогда без особого волнения Дино его ликвидировал. Тут я им заинтересовался, и все, что произошло за последнее время, — это результат усилий Дино подкупить меня или убрать.

— А мой дядя? — спросила ошеломленная Джина. — Он-то тут причем?

— Твоего дяди нет в живых, — мягко сказал Саймон. — Перед приездом сюда я посетил мавзолей и закончил свои изыскания. Алессандро Дестамио действительно умер в Риме в 1931 году, как ты и подозревала, и Дино занял его место. Но семейные узы были достаточно сильны, чтобы урну Алессандро поместить в фамильном склепе. Почему они одолжили Дино свое имя, можно только догадываться.

— Я скажу тебе, Джина, — вступила в разговор донна Мария, голос ее дрожал от ненависти. — Твой дядя был добрым человеком, но промотал все наше состояние. Он умирал, когда Дино предложил помочь содержать дом и семью. Я согласилась, когда поняла, что он не собирается жить с нами, но вначале он не сдержал слова, а теперь хочет забрать у нас все.

— Вам нужно было оставить его добычу в залог, пока еще был шанс, — сказал Святой, коснувшись замка чемодана.

Матрона гордо выпрямила всю свою солидную фигуру.

— Я не воровка: — заявила она. — Я не коснулась бы краденых денег.

Саймон пожал плечами, не понимая капризов человеческой натуры:

— Хотел бы я видеть разницу между ними и деньгами, которые он присылал вам из Америки.

— Она еще забыла, — ядовито вставил Картелли, что дядюшка сам был когда-то в мафии доном…

— Ста цитто![36] — взвизгнула Донна Мария.

— И она была не против его помощи. А потом, когда его парализовало и он стал ни на что не годен, дон Паскуале предложил ему наш уговор как своего рода ренту, которую он с удовольствием принял.

— Хватит, вильяччо![37] Дядюшка больной, умирающий, не смей так говорить о нем!

— Я говорю правду, — жестко отрезал Картелли. Потом перешел на английский. — Слушай, Святой. Эти люди для тебя ничего не значат. Я прикончил Астона и хотел убрать тебя для самообороны. Ничего личного. Да, на этот раз я остался в дурака. Ты натравил на меня жандармов, и даже мафии я стал неугоден, раз принес им столько неприятностей. Н мы с тобой еще можем договориться.

Замок чемодана под пальцами Святого отскочил. Он поднял крышку и взглянул на содержимое — старательно связанные и аккуратно уложенные пачки банкнотов, судя по размеру и цвету содержавшие валюту разных стран.

— Насчет этого? — спросил он.

— Да. Не стоило их трогать. Все время обходился без них, да и в швейцарском банке у меня достаточно, чтобы не умереть с голоду, когда покину Италию. Возьми это, дай немного старухе и Джине, остальное оставь себе. Здесь достаточно, чтобы компенсировать все твои неприятности. — Отчаянная мольба зазвучала вдруг в его хриплом голосе. — Никто ничего не узнает, если дашь мне шанс выйти отсюда.

Саймон Темплер, присев на стол, в глубокой задумчивости водил пальцем по пачкам банкнотов в открытом чемодане. Казалось, он напряженно пытался услышать, какой совет даст ему внутренний голос. Наконец он поднял взгляд и усмехнулся.

— Ладно, Дино, — сказал он. — Раз так хочешь, уходи.

Джина тихо вздохнула.

Картелли не издал ни звука, схватил свой пиджак и, торопливо одевая его на ходу, исчез.

Саймон проводил его до дверей и закрыл их на запор.

Подождал, пока маленький автомобиль не уехал.

Когда он вернулся в гостиную, донна Мария ждала в кресле, закрыв лицо руками, а Джина уставилась на него с видом обманутой в своих ожиданиях.

— И ты позволил ему уехать, — с вызовом сказала она. — За его краденные деньги!

— Ну, его аргументы были убедительны, — весело ответил Саймон.

— И думаешь, я к ним прикоснусь?

— Ты заговорила как донна Мария. Так не прикасайся. Но я уверен, что банк или страховая компания выложат изрядную сумму за возврат этих денег. Что в этом плохого?

— Но после всего, что он натворил, после убийств…

Снаружи до них вдруг донеслись звуки тормозящих автомобилей, грохот, крики, выстрелы, снова крики и еще несколько выстрелов. И тут же снова тишина.

— Что это? — шепотом спросила Джина.

Саймон закурил, испытывая истинное удовольствие.

— Думаю, это было последнее появление Дино на публике, — спокойно сказал он. — Как он и обещал, никогда теперь не вернется за этим сувениром своей бурной юности. Но, — тут он перешел на итальянский из-за донны Марии, которая тупо подняла голову, полная страха перед своими догадками, — алчность сбила его с пути истинного, и только справедливо, что алчность его подвела. Пока он выкапывал свои деньги, я просто тянул время, чтобы меня успели догнать полиция и военные. Этим вечером много чего произошло, и мне будет, сто тебе рассказать. Но шеф полиции оказался умным малым, и я знал, что не пройдет много времени, пока он догадается, куда я поехал.

— Полиция, — тупо повторила донна Мария.

Саймон в упор взглянул на нее.

— Марко Понти не такой, как все остальные тут на Сицилии. Думаю, я сумею уговорить его похоронить Дино Картелли под его собственным именем как убитого при попытке к бегству. Перед этим он выкопал свою часть добычи от ограбления банка, которую прятал в доме Дестамио, где его с детства гостеприимно принимали как друга, ничего не зная о его связях с мафией. Думаю, он не будет возражать оставить дядюшку на милость Всевышнего, перед которым он и так скоро предстанет. Думаю, Марко все это устроит, если вы согласитесь не удерживать Джину против ее воли.

— Но куда я поеду? — спросила Джина.

— Туда, где светит солнце и где ты сможешь танцевать, смеяться и веселиться, как это должна делать красивая девушка в твои годы. Можно попробовать Сен-Тропез, для смены обстановки. Или Копенгаген, Нассау или Калифорнию, или любое другое место, которое ты мечтала увидеть. Если хочешь, я поеду с тобой.

Ее дивные глаза все еще пожирали его с вызывающим восхищением, когда резкий дребезг звонка у входа отвлек их, но не надолго.

Примечания

1

Non mi ricordo (итал.) — я не помню.

(обратно)

2

Amico (итал.) — приятель.

(обратно)

3

Non capisco (итал.) — не понимаю.

(обратно)

4

Тюрьма.

(обратно)

5

Che cosa fai? (итал.) — Что это?

(обратно)

6

Scusi, signore, ha un fiammifero? (итал.) — Простите, синьор, нет ли спичек?

(обратно)

7

Morte alla Francia (итал.) — Смерть Франции!

(обратно)

8

Italia anela (итал.) — Италия жаждет.

(обратно)

9

Faccia tosta (итал.) — дословно: неподвижная (твердая) поверхность; здесь: глухая стена.

(обратно)

10

Sono rafinate (итал.) — изысканный звук.

(обратно)

11

Buona sera (итал.) — добрый день.

(обратно)

12

Non capisco (итал.) — не понимаю.

(обратно)

13

Buona notte (итал.) — доброй ночи.

(обратно)

14

Paria ascolto (итал.) — говорите, слушаю.

(обратно)

15

Ecco la meta delle vivande (итал.) — вот перечень кушаний.

(обратно)

16

La pasta e pronta (итал.) — Кушать подано.

(обратно)

17

Entra, dottore (итал.) — входите, доктор.

(обратно)

18

Afrettate, dottore (итал.) — торопитесь, доктор.

(обратно)

19

Veni qui (итал.) — иди сюда.

(обратно)

20

Che cosa fai? (итал.) — Что вы делаете?

(обратно)

21

Buon giorno (итал.) — здравствуйте, добрый день.

(обратно)

22

Эббене — итал. — все в порядке

(обратно)

23

Buon giorno (итал.) — добрый день.

(обратно)

24

Cattiva giornata (итал.) — неважный денек.

(обратно)

25

Е ragione (итал.) — ты прав.

(обратно)

26

Che belissimo giorno (итал.) — прекрасный день.

(обратно)

27

Capito! Grazie! E buona sorte! (итал.) — Понятно! Благодарю! Желаю удачи!

(обратно)

28

Pronto! Con chi parlo? (итал.) — Слушаю! Кто говорит?

(обратно)

29

Famullone (итал.) — идиоты, олухи.

(обратно)

30

Il maggiore l'aspetta (итал.) — майор ждет.

(обратно)

31

Piacere (итал.) — очень рад.

(обратно)

32

Mi dispiace, commandante (итал.) — я сожалею, командир.

(обратно)

33

Non e yero? (итал.) — Не правда ли?

(обратно)

34

Dove (итал.) — где.

(обратно)

35

Famose ultime parole (итал.) — славные последние слова.

(обратно)

36

Sta zitto (итал.) — молчи.

(обратно)

37

Vigliacco (итал.) — трус.

(обратно)

Оглавление

Глава I . Как был испорчен ленч Саймона Темплера, и как от этого пострадал его гардероб

  1

  2

  3

Глава II . Как Алессандро Дестамио клялся, а Марко Понти рассказывал

  1

  2

  3

  4

Глава III . Как Саймон раздобыл музейный экземпляр, и Джина Дестамио стала любезна

  1

  2

  3

  4

Глава IV . Как Святой отправился на кладбище, и дон Паскуале сделал предложение

  1

  2

  3

  4

Глава V . Как Саймон Темплер разгуливал по солнцепеку и пил из разных бутылок

  1

  2

  3

Глава VI . Как Святой участвовал еще в одном собрании и как Марко Понти поспешил с отказом

  1

  2

  3

  4

Глава VII . Как случился большой фейерверк, и как нос Сирано торчал кверху

  1

  2

  3

  4

Глава VIII . Как Дино Картелли откопал свое, и как Святой принес жертву . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .