«Единственный свидетель»

Наталья АЛЕКСАНДРОВА ЕДИНСТВЕННЫЙ СВИДЕТЕЛЬ

* * *

В самый разгар рабочего дня из солидных черных с золотом дверей «Бэта-Банка» вышли крупный представительный мужчина в длинном кашемировом пальто и молодая элегантная женщина.

Мужчина подошел к припаркованному у самого подъезда черному БМВ и, взявшись за ручку двери, сказал своей спутнице:

— Леночка, я попрошу вас, спросите у дежурного в операционном зале, приходил ли сегодня Арсеньев из «Альбы». Я подожду в машине.

Девушка кивнула и пошла вверх по ступеням, Мужчина сел в машину и захлопнул дверцу. Подойдя к двери банка, девушка оглянулась. И в это самое мгновение прогремел взрыв. Черная машина превратилась в пылающий факел. От грохота все на какое-то время оглохли, и все вокруг стало беззвучным, как будто кто-то выключил звук у слишком громкого телевизора. Улица была полна машин, они продолжали двигаться, как казалось, в полной тишине. Девушка на ступенях банка стояла как громом пораженная, она не могла поверить в реальность происходящего. Из банка выбежали охранники, увидев, что произошло, один из них бросился обратно — сообщить начальству, позвонить в милицию и в «скорую», второй обнял девушку за плечи:

— Елена Юрьевна, пойдемте, пойдемте отсюда! Не надо смотреть!

Выбежали еще два человека с огнетушителями и стали пенными струями сбивать пламя, когда это удалось, они с трудом открыли дверцу машины и вытащили на тротуар обожженное, изувеченное взрывом тело, не подающее признаков жизни.

Девушка пыталась вырваться из рук охранника, и наконец ей это удалось. Она подбежала к обгорелому трупу, упала возле него на колени и зарыдала.

Раньше милиции и «скорой помощи» к месту происшествия подъехала на белой «тойоте» высокая, со вкусом одетая женщина — жена покойного, которую перехватили по мобильному телефону. Выйдя из машины и увидев плачущую на тротуаре девушку, она одним движением бровей подозвала охранника и негромко сказала:

— Вон там, видите, автобус теленовостей приближается. Так что во избежание-неприятностей… — Она не закончила фразу, но охранник понял и почти насильно увел плачущую девушку.

Вечером в передаче телевизионных новостей показали груду искореженного металла. И голос за кадром сказал:

«Похоже, что профессия банкира стала в наше время одной из наиболее опасных. Сегодня днем в результате срабатывания взрывного устройства погиб в собственной машине заместитель управляющего Бэта-Банка» Александр Васильевич Строганов".

* * *

Лена находилась как во сне. Какие-то люди давали ей воды, потом расспрашивали о случившемся, она отвечала машинально-утвердительно на все вопросы: да, собирались обедать, да, его машина стояла на обычном месте, да, в машине никого не было, ведь он всегда сам садился за руль.

Она задержалась всего на минуту и увидела пылающий костер, а потом его обгорелый труп.

Мысль о том, что если бы он не попросил ее выяснить какой-то пустяк и не отправил обратно в банк, то она села бы вместе с ним в машину, и тогда после взрыва обнаружили бы два обгорелых трупа, пришла ей в голову только дома вечером, но она не испугалась — какое имеет значение то, что она осталась жива, если его больше нет!

«Это не правда, — говорила она себе, — этого не может быть, чтобы он погиб».

«Правда, — стучало у нее в мозгу. — Ведь ты сама видела взрыв и его труп».

Лена лежала в темноте, уткнувшись в подушку, которая была мокрой от слез. В соседней комнате у Ангелины орал телевизор, она нарочно переставила его к их общей стенке и не убавляла громкость до часу ночи. Лена делала вид, что не обращает внимания.

В этой квартире она жила вместе с братом, его женой и племянником, то есть они жили не вместе, а каждый сам по себе, даже хуже, чем в коммуналке, потому что в коммунальной квартире каждый сосед имеет свои права, а у Лены никаких прав не было, так уж устроила Ангелина.

Квартира принадлежала Лениным родителям, папа был профессором физики, и три года назад его пригласили работать во Францию в маленький городок под Парижем. Лена училась на третьем курсе Финансово-экономического института, брат был уже женат и работал, так что родители рискнули оставить своих взрослых детей и уехали в Париж вместе.

Это мама настояла, чтобы Лена поступала на экономический, хватит в семье физиков, говорила она. Лена изучала банковское дело, папа обещал потом устроить ее стажироваться во Францию. На каникулах после третьего курса она на две недели приехала к родителям в Париж. Собственно, жили они не в Париже, а в маленьком университетском городке Орсе, до которого из центра Парижа можно было доехать за тридцать минут в скоростной электричке. От станции к их дому нужно было подниматься по длинной-длинной лестнице, но зато сверху открывался прекрасный широкий вид на окрестные поля — зеленые и золотые квадраты убегали к горизонту и таяли в солнечной дымке.

Лена просто не узнала родителей — они помолодели, лица у них светились, они держались за руки и обнимались, как влюбленные подростки… Такими она их и запомнила.

Отец преподавал физику в университете, а мама была свободна, и они с Леной на целый день уезжали в Париж, чтобы окунуться в его нескончаемый праздник.

Ей все нравилось в этом городе — и бесконечная суета Латинского квартала, греки, продающие огромные бутерброды с уличных лотков, студенты, смеющиеся, галдящие, целующиеся, и яркие уличные карусели у подножия Сакре-Кер, и негры-уборщики в зеленой униформе с нарядными зелеными метелочками, и кривые горбатые улочки Монмартра, и уличные торговцы, запускающие в небо сувенирных игрушечных голубей, вспархивающих в воздух с оглушительным стрекотом, распугивая стаи своих живых собратьев, и солидные черные няни, выгуливающие малолетних белых разбойников в Люксембурском саду, и Пале-Рояль…

Потом Париж очень часто снился ей, но попасть туда наяву ей больше не удалось. Той же осенью ее родители поднимались по ступенькам станции метро Сен-Мишель, когда прогремел взрыв. Ответственность за него приняла на себя какая-то экстремистская мусульманская организация. При взрыве погибли семь человек, в том числе профессор из России с женой.

Когда Лена с мамой гуляла по Парижу, она поначалу долго оглядывалась в поисках урны, чтобы выбросить туда обертку от мороженого. Все урны были зачем-то затянуты пластиковой пленкой. На ее вопрос мама ответила, что так стали делать, чтобы террористы не могли подбрасывать в урны взрывные устройства. Лена пожала плечами: это показалось ей чудачеством перестраховщиков-французов.

Родителей похоронили в Париже на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Через месяц в Россию прислали страховку. Благодаря ей Лена смогла закончить учебу и вообще жить эти годы.

Родители снились ей почти каждую ночь — молодые, улыбающиеся, счастливые, какими они были в Париже.

Денег от страховки, которые они поделили с братом пополам, хватило на скромную жизнь, учеба в институте подходила к концу, но вопрос с работой оставался открытым. Ленины однокурсницы, посматривая на нее свысока, обсуждали между собой, в какую престижную фирму устроят их родители благодаря своим друзьям и связям.

Лене приходилось рассчитывать только на собственные силы, на свои способности, знания и трудолюбие, то есть рассчитывать ей было не на что — так, по крайней мере, считали ее однокурсницы.

Когда были живы родители, у Лены с братом были хорошие отношения, они с детства дружили, хотя он был старше на восемь лет. Брат женился рано, в двадцать четыре года, привел Ангелину — худенькую, невысокого роста, какую-то незаметную. Лена сразу поняла, что матери она не понравилась, но мама ничем не показывала своего отношения, наоборот, была с Ангелиной преувеличенна любезна. Сама Лена как-то не могла найти с невесткой точек соприкосновения, да особенно и не стремилась к сближению. Когда пришло сообщение о смерти родителей, Лена с братом горевали вместе, как раньше в детстве, когда они все делали вместе. Он приходил вечерами в комнату Лены, и они сидели, обнявшись, на диване, Лена плакала у него на плече, он только гладил ее и вздыхал. Но Лене становилось легче от присутствия родного человека.

Ангелина после смерти родителей расцвела пышным цветом. Для начала она прекратила утешительные посещения брата, да он и сам понемногу отвлекся — семья, работа отнимали много времени. Ангелина задалась целью показать Лене, кто в доме хозяйка, и довольно скоро в этом преуспела. Все складывалось из мелочей, жаловаться брату было бы просто глупо — мужчины не обращают внимания на такие вещи. Тем более что вначале Лена была в таком состоянии, что вообще не реагировала на окружающих. Именно тогда она встретила Вовчика. Вовчик был другом детства. Еще давно, в детстве, когда они с родителями жили в маленькой двухкомнатной квартирке в пятиэтажке на Малой Охте, на площадке с ними жили два мальчика. И Лена с ними образовала, так сказать, соседское сообщество. Они не очень афишировали свою дружбу, но часто встречались то у Лены, то у Жоры. Третьим был Вовчик, Жорка был постарше их на два года, но уважал Лену за серьезность и часто пользовался библиотекой ее отца. Как раз наступило такое время, когда Ленин брат повзрослел и отдалился от нее, поэтому дружбой с Жоркой она очень дорожила, а Вовчик был примкнувший к ним.

Родители тоже общались по-соседски. Компания распалась окончательно, когда Жоркина мать развелась с мужем и по прошествии некоторого времени собралась замуж за английского юриста, которого она совершенно случайно подцепила в «Интуристе», где подрабатывала-то всего два месяца летом. Юрист приехал посмотреть Советский Союз, потому что его прабабка была из России. Никаких следов прабабкиного дома он, естественно, не нашел, но зато в процессе поисков близко познакомился с молодой русской переводчицей Галиной, очень ей увлекся и предложил выйти за него замуж. Лена помнит, как Жоркина мама приходила к ее родителям советоваться, как они долго сидели на кухне, и отец уговаривал тетю Галю уезжать.

— Мир поглядишь! Поживешь по-человечески! Ведь не за людоеда какого-нибудь в Африку — приличный человек, обеспеченный!

У юриста там, в Англии, была практика, дом в предместье Лондона и мама, пожилая, но бодрая.

— Да, конечно, но любовь… — слабо возражала Галина.

— Ты что, с ума сошла? Какая любовь, тебе сорок лет без малого!

— Тебе хорошо говорить, — вздыхала тетя Галя, глядя, как Ленины родители сидят рядышком на одном кресле, — вы друг на друга не надышитесь, весь дом про это знает.

— Вот что, Галина, езжай, не думай, не съедят тебя там. Сыну приличное образование дашь!

Это верно, юрист обещал оплатить Жорке вполне приличное образование. И тетя Галя с Жоркой уехали в Англию.

Первое время приходили восторженные письма, в которых изредка проскальзывали тоскливые нотки. Галина писала, что все очень хорошо, что дом большой, и что свекровь, встретившая русскую невестку поначалу настороженно, теперь души в ней не чает, потому что Галина, как большинство русских женщин, не избалованных плодами капиталистической цивилизации, оказалась мастером на все руки, сама может чинить сантехнику, сама переклеила в гостиной обои (что их клеить, писала Галина, когда они самоклеющиеся), сама переделала занавески, а эти англичане такие беспомощные: лампочку перегоревшую сменить, и то мастера вызывают. Письма приходили все реже, тоскливых нот в них становилось все меньше, а потом Галина привыкла и совсем перестала писать. Жорка же прислал Лене всего одну открытку на Рождество, там был изображен Санта-Клаус под огромными часами-башней — Биг Бэном.

Без Жорки Лене с Вовчиком было скучно, а вскоре они вообще переехали из этого дома.

Через два месяца после смерти родителей они столкнулись с Вовчиком на улице, он первый ее окликнул. Родители Вовчика к тому времени разбогатели, отец владел сетью продуктовых магазинов, они жили в шикарной пятикомнатной квартире, а когда Вовчик, узнав про ее горе, привел Лену к себе домой, его мать встретила ее как родную. Лена была рада увидеть людей, которые знали ее родителей в молодости, можно было говорить с тетей Валей о прошлом, предаваться воспоминаниям. А потом у них с Вовчиком завязался роман. Чужого человека Лена рядом с собой не потерпела бы тогда, а Вовчик был свой, из детства. Все это было так спокойно, не торопясь. Вовчик встречал ее после института, водил в кафе, один раз Лена даже затащила его в театр. Всеми этими ночными развлечениями — клубами, дискотеками — Лена не увлекалась, ей это не нравилось, и она мотивировала свой отказ тем, что не может развлекаться, когда после смерти родителей прошло так мало времени. Иногда Вовчику удавалось затащить ее в постель. Там тоже все было спокойно и непритязательно.

Родители Вовчика очень приветствовали их отношения, и Лена скоро поняла, почему — Вовчик был шалопаем. Он нигде не учился, от армии отец его, естественно, откупил, его пытались пристроить к делу на родительской фирме, но безуспешно. Родители надеялись, что он женится на Лене и остепенится. Лена дипломатично отговаривалась учебой. Когда у нее была сессия или зачетная неделя, Вовчик впадал в загулы с девицами, потом каялся, плакал и просил у Лены прощения. Лена сама удивлялась, насколько мало ее это трогало.

Дома Ангелина шипела:

— Выходи за него! Пробросаешься! Упустишь!

Потом локти будешь кусать!

Наконец Лена сказала ей, чтобы оставила в покое, потому что ее это абсолютно не касается.

Тогда Ангелина совсем озверела и начала делать гадости исподтишка, потому что ей очень хотелось, чтобы Лена вышла замуж, и тогда она стала бы полноправной хозяйкой в квартире.

В коммунальной квартире у каждой соседки свой стол на кухне, свой холодильник, своя посуда, замок на двери, наконец. В родительской квартире все было общее.

Ангелина в холодильник ставила свою рыбу таким образом, чтобы пропитался запахом Ленин сладкий творожный крем. Стиральная машина тоже была общая. И однажды Ангелина умудрилась подсунуть к Лениному белому белью лиловый трикотажный костюмчик своего сына, и все Ленины вещи после стирки приобрели грязно-сиреневый оттенок. Кроме того, Ангелина настраивала племянника против Лены и поощряла его агрессивные наклонности. После того, как он сломал рамочку, в которой стояла на столе последняя парижская фотография родителей и вырезал кусок из Лениной шелковой блузки, Лена стала запирать на ключ письменный стол и шкаф, а ключи прятать.

Но самым любимым развлечением Ангелины было следующее. В их доме всегда был слабый напор холодной воды, поэтому одновременно можно было делать только одно — либо принимать душ, либо пользоваться холодной водой на кухне. Ангелина специально караулила, когда Лена в душе, а потом открывала кран на кухне, причем просто так, а потом, нагло глядя в глаза ошпаренной Лене, говорила, что забыла.

Брат не вмешивался, он много работал, старался поменьше бывать дома, потому что Ангелина и на него все время ругалась. Брат зарабатывал прилично, но Ангелине все было мало.

Она хотела все самое лучшее, и притом немедленно. Сама она нигде не работала, сидела дома с ребенком, причем сыном, как замечала Лена, тоже абсолютно не занималась, а только смотрела телевизор. Мальчишка рос злой, капризный и совершенно неуправляемый. Ангелина на него тоже все время кричала. Голос у нее, обычно негромкий, при крике становился ужасно визгливым.

«Господи, что он в ней нашел?» — не уставала удивляться Лена, день за днем наблюдая за Ангелиной, но спрашивать об этом брата ей не приходило в голову.

* * *

Мать Вовчика тетя Валя относилась к Лене очень хорошо, всегда радовалась ее приходу. Они не виделись лет десять, но тетя Валя за это время значительно изменилась к лучшему. Она очень похудела, сбросила килограммов двенадцать, занялась собой — один раз в неделю обязательно сауна, два раза массаж, два раза бассейн. Кроме этого тетя Валя ежедневно истязала себя по два часа на тренажерах. В квартире была специальная комната, вся заставленная тренажерами. Только после двух часов интенсивных тренировок, тетя Валя позволяла себе прилечь на диван и посмотреть телесериал или фильм по видику, А ведь еще надо было приготовить обед и к приходу мужа наложить легкий макияж.

Жизнь тети Вали была заполнена, но однообразна — в квартире все было сделано: и евроремонт, и куплены все необходимые и не самые необходимые бытовые приборы. Читать она как-то смолоду не привыкла, правда, в последнее время пристрастилась к любовным романам. Что касается заграничных поездок, то муж тети Вали, отец Вовчика, много работал, был очень занят своим бизнесом и едва-едва мог выкроить две недели для отпуска. Они ездили и на Кипр, и в Испанию — туда, где проводят время обеспеченные русские люди. Одна же тетя Валя ездить никуда не хотела — во-первых, она не знала языка и чувствовала себя заграницей некомфортно, а во-вторых, не хотела надолго оставлять мужа без присмотра — только зевни, и набегут молодые длинноногие и наглые…

Поэтому тетя Валя так хотела, чтобы Вовчик женился на Лене, чтобы появились внуки — она жаждала новых впечатлений.

— Мы так славно с тобой заживем, — говорила она Лене, — будем всюду ходить вместе — в сауну, по магазинам. Купишь себе все, что хочешь. Я всегда мечтала о дочке.

И Лена знала, что так и будет, тетя Валя будет баловать сначала ее, Лену, а потом внука или внучку. Тетя Валя ее искренне любит, муж ее ни во что не вмешивается, а Вовчик, хоть и шалопай, но характер у него легкий, и ужиться с ним будет достаточно просто. Но Лена все медлила с окончательным решением. Ее пугала мысль, что замужество будет не началом, а концом всего.

После свадьбы у нее начнется такая же спокойная и размеренная жизнь, как у тети Вали, но тетя Валя любила и уважала своего мужа, была благодарна ему за то, что он создал для нее эту жизнь. Кроме того, их связывали годы совместной жизни, а что будет связывать Лену и Вовчика, кроме общего ребенка, да и каким Вовчик будет отцом?

Дома ненависть Ангелины набирала обороты, ее изобретательность и деловитость не знали пределов. Как-то в выходной, когда Лена решила побыть дома и заняться хозяйством, Ангелина умудрилась зажечь полный газ под кастрюлей с тушившейся капустой, хотя Лена точно помнила, что поставила ручку на минимальное деление. Капуста сгорела в уголья, вдобавок еще жутко воняла, а Ангелина еще имела наглость устроить скандал из-за испорченной кастрюли! И пока она отвлекала Лену криками о неумехах, которые даже простого дела не могут сделать, а только портят чужие вещи, хотя кастрюля была еще мамина, племянник, этот отвратительный мальчишка, успел тайком поставить деление термометра в стиральной машине вместо тридцати градусов на девяносто, а в машине находилась белая шелковая пижама, подаренная ей матерью в Париже.

Папа не одобрял их с мамой походов по магазинам, говорил, что Лена приехала на две недели и жалко тратить на это время — надо смотреть Париж. Вот в следующий раз, когда Лена будет отдыхать подольше, да и денег будет побольше, тогда пожалуйста, бегайте по магазинам, покупайте себе тряпки…

Следующего раза не получилось.

Мама смеялась и отмахивалась от отца. "Что ты понимаешь в тряпках и вообще в женщинах!

Быть в Париже и не купить одежды! Да ее подруги засмеют".

Они ходили в недорогие магазины — «Тати», С&А.

«Это ничего, что тут самообслуживание, — говорила мама, — и к нам не бросается десяток продавщиц. Мы люди не гордые. Зато тут подешевле».

Но в последний день мама повела Лену в дорогой приличный магазин «Макс и Спенсер».

"Выбирай, что хочешь, в подарок, — сказала мама и добавила, смеясь:

— Разумеется, в разумных пределах".

Лена выбрала белую шелковую пижаму, как у Ким Бессинджер в фильме «9 1/2 недель». Абсолютно бесполезная вещь, но подарок есть подарок.

Она редко надевала пижаму, берегла как память.

И вот сегодня черт дернул ее положить пижаму в стиральную машину! Но она ведь поставила щадящий режим и всего тридцать градусов.

Вытащив из машины разползшуюся пижаму, Лена почувствовала, что терпение ее лопнуло. Она вышла в коридор, где племянник гонял французскую инерционную машинку. Увидев ее лицо, он заорал, хотя Лена даже не сделала попытки к нему подойти. Тут же выскочила Ангелина и стала причитать над ним фальшивым голосом. Лена молча смотрела на них и внушала себе, что это сын ее родного брата и внук родителей, что в них есть общая кровь. Ничего не помогало.

Наверное, Медея сварила своих детей за что-либо подобное, а не потому, что хотела отомстить Язону!

Ребенок замолчал, Ангелина тоже. Лена выбросила в мусоропровод остатки пижамы, отправила туда же капусту вместе с кастрюлей, не слушая протестов Ангелины, потом ушла в свою комнату и стала собирать вещи, глотая слезы.

Что-то сегодня ей было совсем плохо. Может быть, потому что пресловутые критические дни все не наступали, уже была задержка на полторы недели? Лена чувствовала себя плохо и уже почти уверилась, что беременна. Она знала, что стоит ей только сказать об этом Вовчику, как жизнь ее волшебно изменится. Тетя Валя будет ходить с ней по врачам, закармливать фруктами и витаминами, устроят пышную свадьбу, все девять месяцев будут сдувать с нее пылинки…

Лена набрала номер телефона Вовчика, там было занято. Его мобильник был отключен. Лена прислушалась. Вернулся брат, все семейство ужинало на кухне. Она тихонько проскользнула в ванную, привела себя в порядок и вышла подышать свежим воздухом. Нужно было заниматься, но болела голова, да и настроение хуже некуда.

Если она выйдет за Вовчика, то зачем ей вообще институт? Она купила в ларьке два банана и съела их прямо на улице. На сегодня вопрос с питанием решен, можно не появляться на кухне. Поздно вечером она опять позвонила Вовчику. Тетя Валя извиняющимся тоном сказала, что не приходил.

Лена поняла — Вовчик опять загулял. Рано утром она поняла, что критические дни все же наступили. Лена приободрилась, задвинула подальше недособранную сумку и побежала в институт, с облегчением выбросив из головы мысли о замужестве. Она не любит Вовчика и никогда не полюбит. Жаль тетю Валю, была бы у Лены изумительная свекровь! Но не судьба. Сам виноват, злорадно подумала Лена про Вовчика, если бы он был вчера дома, я бы вышла за него замуж.

А через месяц в институт приехал Александр Васильевич Строганов.

* * *

Заведующий их профильной кафедрой был моложавый профессор Георгий Валентинович. Хотя лет ему было прилично за сорок, но, как он сам про себя говорил, для мужчины это не возраст, тем более что выглядел он очень молодо. Он был деловит, уважал сам себя за то, что в свое время выбрал специальность, которая теперь приносит немалый доход, а то преподавал бы какую-нибудь техническую науку и прозябал бы сейчас на нищенскую зарплату. Институт процветал, его кафедра тем более. Все среднеобеспеченные люди хотели дать своим детям экономическое образование, хотя, положа руку на сердце, Георгий Валентинович мог сказать, что оно поможет богатым деткам как мертвому припарки. И дело даже не в том, что детки совершенно не хотели постигать азы науки, а в том, что банковское дело в нашей стране совершенно неразвито, и о какой науке может идти речь, если вообще еще неясно, по какому пути страна пойдет — может, через несколько лет при следующем президенте пошлют весь этот псевдокапитализм подальше и выдумают совершенно новый строй в одной отдельно взятой стране, как утверждал давнишний вождь и учитель. Но мысли эти Георгий Валентинович держал пока что при себе. Хотят люди обучать детей экономике и финансам — да пожалуйста, хотя, видит Бог, для какого беса нужно столько специалистов, никто не знает. Но люди хотят и ничего для своих детей не жалеют. Не может чадо учиться как следует — папа окажет институту спонсорскую помощь, и ничего в этом плохого нет. А уж на платном отделении деньги текут рекой совершенно официально. Словом, Георгий Валентинович жил хорошо. Он был всегда весел, приветлив, в хорошо сидящем дорогом костюме.

Кроме того, Георгий Валентинович любил бывать в окружении молодежи, особенно хорошеньких студенток. Этого в институте было много — девочки из обеспеченных семей, одеты, ухожены, посмотреть приятно.

Георгий Валентинович был человеком общительным, при его работе иначе и нельзя, имел множество знакомых и старых друзей тоже не забывал, мало ли кто пригодится! Среди бывших одноклассников и сокурсников были разные люди, кто-то устроился в жизни хорошо, кто-то — не очень. Георгий Валентинович очень обрадовался, когда позвонил ему старый приятель, бывший одноклассник Сашка Строганов и попросил встретиться. Александр Строганов стал большим человеком, заместителем управляющего крупным банком, это была хорошая карьера, поэтому Георгий Валентинович назначил встречу как можно скорее. Очень полезно оказать хоть маленькую услугу такому человеку, мало ли как потом жизнь сложится, придется, может быть, и к нему обратиться.

Они посидели немного в кабинете Георгия Валентиновича одни, выпили коньячку, вспомнили молодость.

— Вот что, Георгий, — сказал Александр, — подбери мне девчушку какую-нибудь скромненькую, хочу ее в банк взять.

— С чего это ты благотворительностью решил заняться? — неподдельно удивился Георгий Валентинович.

— Да так. Понимаешь, и те давят, и эти, все хотят своих племянниц да любовниц устраивать, а мне это надо? А так возьму кого-то со стороны и скажу, что место уже занято, чтобы никому не обидно было.

Георгий Валентинович удивился, с чего это заместителю управляющего заниматься такими пустяками, дел у него больше нет, что ли? Но потом он решил, что действительно, там, в банке, свои интриги, а ему ведь не трудно подобрать девочку.

— Тебе какую — блондинку, брюнетку? — рассмеялся он.

— Да все равно! — с досадой махнул рукой Строганов. — Не в этом же дело! Только чтобы поскромнее была, не из этих крутых.

— У нас ты поскромнее не очень-то найдешь, хотя.., есть тут одна, Леночка Барташова, такая бедненькая-бледненькая, у нее вообще родителей нет, ни крутых, вообще никаких.

— Как она к вам попала?

— Как все, а потом, два года назад, родители у нее погибли, оба. В Париже, от взрыва террористической бомбы.

— Не повезло девочке.

— Да уж. А слушай, — оживился Георгий Валентинович, — сделай доброе дело, устрой девчонку на приличное место. Она вообще-то с головой и старательная, учится хорошо.

— Разве в вашем институте это имеет значение? — удивился Строганов.

— Я же все-таки преподаватель, я научить их чему-то хочу. Меня иногда, не поверишь, тошнит от дур этих без мозгов!

— Понимаю, — согласился Строганов. — Мы вот что сделаем, ты мне дай дела их личные почитать, выбери человек шесть подходящих. А потом я приеду, и мы устроим как бы собеседование, чтобы все как по-настоящему. Навешай им лапши на уши, чтобы все официально было, а то начнутся расспросы, за что взяли да почему? А я уж выберу, кто понравится, может, и эту возьму, как ее — Лена?

* * *

Георгий Валентинович собрал их пятерых в кабинете.

— Вот что, мои дорогие девочки. Завтра приедет к нам в гости мой приятель, заместитель управляющего банком. Ему нужны кадры, так что предстаньте перед ним во всей красе. Все, что от меня зависело, я сделал, а теперь вы уж сами постарайтесь, в грязь лицом не ударьте.

Девчонки засуетились, ах как интересно, только Лена была спокойна — ей ничего не светило.

Вика Королева, которая считалась первой красоткой на курсе, хотя, по мнению Лены, если бы не косметика и безумно дорогие шмотки, от Викиной внешности ничего бы не осталось, нахально сказала, что эта работа считай что у нее в кармане.

На вопрос девчонок, почему это она так уверена, она загадочно улыбнулась и ответила, что у нее свои источники информации. Как будто для кого-то было секретом, что у нее с Георгием Валентиновичем были свои особые отношения. Она сама трепалась, как он возил ее на дачу и как там какие-то бабы, не то соседи, не то знакомые, громко говорили, так чтобы все слышали, что они в первый раз видят у Георгия любовницу-брюнетку.

Дальше Вика переходила на шепот и хихиканье.

Лена в таких разговорах участия не принимала, ей было неинтересно.

Банкир приехал, он был ужасно интересный, как заметила Вика, и тут Лена не могла с ней не согласиться. От него исходило чувство уверенности и силы, он был спокоен, вежлив и приветлив. Он поговорил с каждой из них. Лене он задал вопросы про учебу, Лена стеснялась, отвечала тихо.

— Не надо меня бояться, я не кусаюсь! — рассмеялся он.

Лена посмотрела на него и увидела, как он хорош. Он был высокий, крупный, вальяжный, волосы, чуть тронутые сединой, лежали свободной волной. Они поговорили еще немного, он спросил ее, где она живет, будет ли ей удобно ездить. Она посмотрела на него удивленно.

— Да-да, я думаю, вы нам подойдете. Вам сколько еще учиться?

— Месяца два, — ответила Лена чуть не шепотом, она не могла поверить своему счастью.

— Значит, вот вам номер моего мобильника, звоните лично мне, как только будете готовы. Но я советую вам не тянуть.

— Конечно!

— До свидания, Лена.

Немного обалдевшая, Лена вышла из кабинета.

Строганов уехал, девчонки все узнали от Георгия Валентиновича, он сказал, что банкир выбрал Лену за отличную учебу и знания. Фыркнув на Лену, они удалились, потом толстая добродушная Света Новикова вернулась и поздравила ее.

— Вообще-то, если за учебу, то все правильно, не зря же ты корпела!

— Георгий Валентинович! — Вика проскочила к кабинет. — Как же так?

— Вот так, киска, — он успокаивающе похлопал ее по попке, — говорил же я тебе, что знания никогда не помешают, а ты сопротивлялась, не хотела загружать свою хорошенькую головку, вот банкир и взял умницу Леночку.

— Мымра! Целый год ходит в одной юбке!

— Вот она станет работать в банке и оденется как следует, — поддразнивал он Вику, — а ты не завидуй. У тебя папа с мамой есть, а ей помочь некому.

Лена до самого последнего времени не верила, что ей досталась такая работа, пока после получения диплома не позвонила Строганову с замирающим сердцем, и он не пригласил ее прийти.

* * *

Лене очень нравилось в банке. Ее окружали независимые, свободные, решительные люди. Казалось, у них не было мелких бытовых проблем, так портящих других людей, прежних Лениных знакомых. Ей нравилась ее работа, хотя пока она была только исполнителем — старательным и аккуратным, но она чувствовала важность, ценность своего труда, ее волновало ощущение мощи протекающих через ее компьютер огромных финансовых потоков, запах больших денег, как бы аккумулирующих человеческий труд, время, судьбы.

Только много позже она почувствовала скрытую жизнь банка, царящие в нем интриги, игры интересов и влияний, страсти и амбиции, скрывающиеся за уверенными лицами и широкими улыбками этих, на первый взгляд, свободных, сильных, решительных людей. Много позже она узнала, в чем крылась причина радушного отношения к ней окружающих: ее привел в банк Строганов, о ней ничего не знали, считали его человеком и гадали — почему он ее привел — то ли за ней кто-то стоит, у нее есть мощные связи, нужные Строганову, то ли Строганову нужен свой, надежный человек в отделе ценных бумаг, потому что он копает под начальника отдела, то ли просто постельные дела, — короче, считали ее темной лошадкой, от которой всего можно ожидать, и поэтому старались на всякий случай не портить с ней отношения.

Сам Строганов какое-то время как будто не проявлял к ней интереса, в отдел не заходил и случайно с ней в коридорах банка не сталкивался. Лену это немного задевало, ей казалось естественным, чтобы он заглянул как-нибудь к своей «крестнице», поинтересовался, хорошо ли ей на новом месте; но сама она, разумеется, инициативы не проявляла. Один-два раза заметив его издали, она не могла не сказать себе, как он красив и уместен в банке — казалось, та финансовая мощь, что циркулировала в этих стенах, наполняла его силой, энергией, уверенностью, и, наоборот, его энергия перетекала в финансовые артерии банка. Он и банк составляли единое целое, единый живой организм, казалось, он говорит, как персонаж известного рекламного ролика — «это мой банк!».

И это ощущение исходящей от Строганова силы и уверенности странно волновало Лену.

Однажды, возвращаясь с работы, она решила немного пройтись. Отойдя от банка на два-три квартала, она услышала рядом с собой вкрадчивый шорох шин тормозящей машины. Оглянувшись, она увидела черный БМВ. Дверца распахнулась, и мягкий бархатный баритон Строганова произнес:

— Садитесь, Леночка, я вас подвезу.

Позже она с удивлением думала: почему она ему починилась? И что было бы, если бы она тогда вежливо отказалась? Изменилась бы ее жизнь, или судьба всегда находит способ настоять на своем? Скорее всего, она уже тогда была заражена его обаянием, обаянием силы и власти. Во всяком случае она не раздумывала, не колебалась, она села в черную машину, тем самым предопределив свою судьбу — а может быть, не только свою.

Он расспрашивал ее о работе, о том, как отнеслись к ней сотрудники, о том, хватает ли ей полученных в институте знаний, а она ему отвечала, но то, что происходило в это время между ними, было за словами и над словами: ее завораживал сам его глубокий бархатный голос, уверенные мужественные интонации. Она чувствовала, как тело ее сладко слабеет.

Он привез ее в известное кафе на Измайловском проспекте. Поздними вечерами и ночью это кафе с самым знаменитым в городе стриптиз-шоу всегда наполнялось людьми, но сейчас было еще рано, зал почти пуст. Он что-то заказал, она ела, не чувствуя вкуса того, что ела и пила: она только слушала музыку его голоса. Он взял ее за руку, поцеловал тонкие пальцы, и ее словно пронзило высоковольтным разрядом.

Почувствовав ее состояние, он расплатился и вышел с ней из зала. В машине он позвонил какому-то другу — он назвал его Юрием, скоро она узнала, кто этот друг, — и попросил разрешения воспользоваться его квартирой.

Они подъехали к дому на набережной Карповки. В холле сидел охранник — Строганов поздоровался с ним, и охранник протянул ему ключ.

«Юрий Николаевич просил вам передать», — сказал он вполголоса, но не позволяя себе каких-нибудь улыбочек или заговорщицкого тона, но тем не менее Лена почувствовала себя невероятно неловко, ей показалось, что охранник, демонстративно ее не замечая, только подчеркивает свое презрение, а сам готов раздеть ее взглядом, но она отбросила эти мысли. В состоянии все того же сладкого гипноза она поднялась со Строгановым на третий этаж, вошла в большую, прекрасно отделанную квартиру — опять-таки только позже она разглядела эту квартиру, а тогда, в первый раз, она ничего вокруг себя не замечала.

Он полностью взял на себя инициативу, быстро и уверенно раздел ее — его руки, казалось, сами сделали это, прошли многократно хоженую, хорошо знакомую дорогу, в то время как его голос продолжал обволакивать, опутывать, гипнотизировать ее…

Он овладел ею уверенно, но нежно. Ей не было в тот раз особенно хорошо, но это даже показалось ей не важным: важно было чувство его власти, чувство подчиненности его рукам, его телу, его желаниям. Она была как мягкий воск в его сильных руках, и это опьянило ее больше физического наслаждения. Она могла позволить себе стать слабой, и это было прекрасно.

Потом они лежали, усталые и умиротворенные, и разговаривали. Они беседовали ни о чем, но она вдруг неожиданно для себя заговорила о своих родителях, она ни с кем о них не говорила, это причиняло ей боль, но вот сейчас, с ним, после ласк, слова полились, будто прорвало какой-то шлюз.., и она почувствовала облегчение. Она взглянула на него — он внимательно слушал, и в глазах его Лена заметила сострадание.

— Бедная девочка. — Внезапно он встал, вышел из комнаты и вернулся с бутылкой шампанского и двумя бокалами.

— «Дом Периньон» восемьдесят шестого года, — сказал он, и в его голосе прозвучала гордость.

— Я не разбираюсь в таких дорогих винах, — ответила она смущенно, хотя это было не совсем так, отец в Париже прочитал ей краткую лекцию о французских винах, он вообще был человек очень увлекающийся, вина хорошие любил, а когда французский коллега пригласил его как-то к своим родителям в Бургундию на уборку винограда, отец поехал с удовольствием, подружился там с хозяином и вникал во все тонкости виноделия.

— Ты будешь в них разбираться, я тебя научу.

Мы поедем с тобой в Париж, ты мне покажешь свой Париж — музеи, Латинский квартал, и это аббатство, как ты сказала, оно называется?

— Клюни.

— Вот-вот, Клюни. А то я там был уже столько раз, а все одни и те же места: Лидо, Мулен-Руж, в лучшем случае — галерея Лафайет…

Потом они собрались и ушли, он отвез Лену домой, а наутро ничем не показал, что помнит, где они с Леной были вчера и чем занимались.

* * *

На следующий день после катастрофы Лену вызвал к себе начальник службы безопасности банка Костромин.

— Присаживайтесь, Елена Юрьевна! — Костромин указал ей на глубокое кожаное кресло, а сам встал, вышел из-за стола и подошел к ней.

Рослый, плечистый мужчина, он тем самым еще больше увеличил их разницу в росте, навис над ней с какой-то невысказанной угрозой.

— Елена Юрьевна, я понимаю, вы переживаете смерть Строганова… Я тоже был его другом, но тем не менее есть моменты, которые мы с вами должны прояснить.

— Да, конечно.., спрашивайте, я постараюсь помочь вам всем, чем могу.

— Елена Юрьевна, от сотрудников банка мне стало известно, что вы с покойным были.., в близких отношениях.

Лена посмотрела на него с удивлением. Если кто-то из сотрудников банка и знал об их близких отношениях с Александром, то в первую очередь это был Костромин, его близкий друг… Но если он сейчас так говорит — значит, так ему зачем-то надо. Лена примет его игру, потому что ей все равно.

— Допустим, это так.

— Я не собираюсь выяснять у вас подробности, но я хотел бы спросить, не заметили ли вы в последние две недели каких-либо странностей в поведении Александра Васильевича.

— Нет, ничего такого, — она пожала плечами,. — все было как обычно.

— А не говорил ли он вам о каких-то своих планах, о возможности больших перемен, не собирался ли он куда-то уехать?

— Нет, ничего этого он мне не говорил.

— А не передавал ли он вам? — Костромин наклонился к ней, навис над ней, и голос его стал тихим и угрожающим:

— А не передавал ли вам покойный какую-нибудь дискету или, может быть, компакт-диск?

— Нет, ничего он мне не передавал. — Лена попыталась отстраниться, но только вжалась в мягкую спинку кресла. — А в чем дело? Что происходит, Юрий Николаевич?

— Ничего. — Он выпрямился, взглянул на нее тяжелым продолжительным взглядом близко посаженных глаз, затем отошел к окну, отвернулся. — Но если вы что-то вспомните, я надеюсь, что вы это мне сообщите.

И так же, не поворачиваясь, как будто он разговаривал не с ней, а с кем-то невидимым, прячущимся за окнами банка, он закончил разговор, холодно бросив:

— Вы свободны.

Через полчаса Костромин вошел в кабинет управляющего банком. Управляющий смотрел на него зверем. Его одутловатое лицо было мрачнее тучи.

— Ну?

— Она все отрицает.

Лицо управляющего еще больше побагровело.

Он грохнул кулаком по столу и заорал:

— Отрицает? А ты у меня на что? Девке сопливой язык развязать не можешь?

— Не могу же я ее пытать… Пока, по крайней мере. Будет следствие по поводу взрыва, а она — свидетель, самый главный. С ней будут работать.

Если она сейчас исчезнет, следствие этим заинтересуется…

— Ты идиотом-то не прикидывайся! Я тебе не велю ее пытать! Ты что, первый день на свете живешь, не знаешь, как девке язык развязать?

Учить его надо! Подпои, в постель уложи… Что ты младенца-то изображаешь?

— Артур Виленович, вы твердо уверены, что это дело рук Строганова?

— Еще как уверен! Без его ведома такая сумма из банка уйти не могла! Только два человека имели доступ к этим счетам — он и я! Я еще не сбрендил, и знаю, что ничего не делал, а ты, уж не на меня ли думаешь?

— Что вы, Артур Виленович, — Костромин скромно потупил взор, — но ведь Строганов погиб…

— А ты дружка-то своего не защищай. Я ведь не забыл еще, что это он тебя привел. Ну и что, что погиб! А денежки-то уплыли. Такие огромные деньги! — Голос управляющего стал тише, в нем зазвучали даже какие-то доверительные интонации:

— Пойми, Юра, пропали такие огромные деньги, что если мы их не найдем — понимаешь меня? Мы, мы с тобой! — то нам не только в банке не работать, но и на этом свете, скорее всего, не жить.

— Понимаю, Артур Виленович. Понимаю…

— Так что можешь использовать все возможности банка, любые средства, но деньги эти ты мне найди.

Лена была в недоумении. Чего хотел от нее Костромин? Какой-то пустой разговор, ни к чему не обязывающий. Раньше он всегда был с ней безукоризненно вежлив, а впрочем, они мало общались, Может быть, теперь все будут с ней так?

Ведь она была человеком Строганова, Строганов погиб, значит, и Лена теперь никому не интересна. Вряд ли она долго продержится на этой работе. Как ни была Лена расстроена смертью Александра, мысль, что она потеряет такую хорошую работу, не улучшила ее настроение — мало навалилось на нее всего, так еще и это! Костромин — начальник службы безопасности банка, ему по должности положено расследовать смерть заместителя управляющего, но неужели он не сообразил, что таким путем он ничего от Лены не добьется. Даже если бы она и знала что-то о смерти Строганова, то ничего не сказала бы Костромину.

Вот если бы он поговорил с ней по-хорошему… хотя теперь Лена знает, что он ведет свою игру, и вообще не будет с ним разговаривать.

Лена с трудом дождалась окончания рабочего дня. Теперь ей было невыносимо находиться в банке. То ли дело раньше, когда она летела на работу как на крыльях, зная, что встретит там Александра. И хоть днем на работе они мало общались, все равно было так приятно его видеть…

* * *

После первой их встречи тогда, на квартире Костромина, прошла неделя. В тот следующий вечер они встретились тоже как бы случайно. Лена заметила знакомую машину, подбежала с радостно бьющимся сердцем. Он улыбался, но краешком глаза она уловила тень заботы на его лице — он не хотел, чтобы их видели вместе.

Сегодня он был молчалив, вел машину, не отвлекаясь. Лена с удовольствием смотрела на его сильные руки, уверенно лежащие на руле.

— Куда мы едем? — наконец спросила она.

— Узнаешь! — Он загадочно блеснул глазами.

Они приехали в район, удаленный от центра, он поставил машину на стоянку, потом они шли мимо ларьков между домами, обошли детский садик.

— Сюда! — сказал он. — Запомни номер дома.

Дом был обычный девятиэтажный, подъезд довольно обшарпанный, домофона на дверях не было. Они поднялись на лифте на шестой этаж, он открыл своими ключами дверь однокомнатной квартиры.

— Вот, теперь это наше временное пристанище!

— Чья эта квартира?

— Наша, — он засмеялся, — я снял ее для нас.

— Правда? — Лена не верила своим ушам.

Значит, та встреча не была мимолетной, не была его случайным капризом, и все его слова про Париж и про дальнейшую счастливую жизнь тоже могут быть правдой? И дело даже не в Париже, значит, действительно он хочет с ней быть, проводить с ней время, значит, она ему нравится!

Александр провел ее в комнату.

— Вид, конечно, пока не обжитой, но ты наведешь тут уют.

— Конечно! — прошептала она, глядя на него счастливыми глазами.

— И давай договоримся, девочка моя, мы будем приходить сюда порознь, и ты никому не будешь рассказывать про эту нашу квартиру. Видишь ли, не надо, чтобы в банке ходили всякие сплетни про нас, и потом, я все-таки человек женатый. — Он виновато улыбнулся.

— Конечно, я все сделаю, как ты хочешь, я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были неприятности.

— Умница. — Он поцеловал ее нежно-требовательно, потом отвел в прихожую.

— Вот смотри! — Он закрыл дверь на все замки. — Теперь к нам никто не сможет войти, пока мы сами не откроем. И еще. — Он достал из кармана пальто мобильный телефон и отключил его.

— А теперь мы только вдвоем и времени у нас предостаточно. Иди сюда!

У Лены было мало опыта. Вовчик, а до него один парень из института — вот и все. Теперь она поняла, что все прошлое было ничто. Она даже посочувствовала бедному Вовчику. Бегает, суетится, меняет девиц как перчатки, а для чего?

В комнате был полумрак, на письменном столе горела только настольная лампа. Они лежали рядом молча, успокаиваясь.

«Вот как это бывает, — думала Лена. — И все правда, как в книжках пишут».

Но невозможно, чтобы так было у всех, у ее родителей — да, конечно, но у Ангелины с братом?

Чтобы после такого кричать друг на друга и обсуждать мелочные проблемы? Нет, так не у всех, это большая редкость, ей повезло. И это сделал он, этот человек рядом с ней, он волшебник.

«Я люблю его», — думала Лена.

Время протекло незаметно, надо было собираться.

— Мы будем приходить сюда так часто, как только возможно, — прошептал он.

Когда стояли в прихожей и Лена надевала пальто, он достал из бумажника несколько крупных денежных купюр.

— Да, малыш, совсем забыл — купи себе что-нибудь.

На долю секунды Лена застыла на месте.

«Что это? Деньги? Мне?»

Он все понял, прежде чем она успела что-либо сказать, схватил ее, обнял крепко-крепко.

— Прости, прости меня. Я не хотел. Просто мне некогда искать тебе подарок, я хотел, чтобы ты сама купила, на свой вкус.

Он подхватил ее, понес в комнату и усадил там на диван.

«Черт, черт, черт! — стучало у него в мозгу. — Как же я так прокололся? С ней так нельзя!»

Он встал на колени и заглянул в ее глаза, полные слез, взял ее руки в свои, целовал тонкие пальцы.

— Не надо, не надо плакать. Прости меня, я дурак.

Лена посмотрела на его расстроенное лицо и перевела дух.

— Никогда больше так не делай! — прошептала она ему куда-то в плечо.

Дома Ангелина кое о чем догадалась, посмотрев на Лену и сопоставив ее позднее возвращение с усталым видом. Пока Лена рылась в холодильнике, с отвращением нюхая сыр, который весь был облит чем-то красным, не то кетчупом, не то вареньем, Ангелина стояла в дверях и наблюдала. Лена подошла к пеналу, где у нее, она знала, оставалось полпачки крекеров. Но крекеры оказались съеденными, только пакет пустой лежал.

— Тебе что, своего печенья не на что купить? — разозлилась Лена. — Чужое подъедаешь!

— Что? — Ангелина страшно обрадовалась, что ее провокация удалась и можно устроить скандал, но все же время было позднее, брат и племянник спали, и они переругивались злым шепотом.

— Что я, по-твоему, воровка? — взвизгнула Ангелина.

— И дура к тому же! Думаешь, так просто меня выжить из квартиры! Я тут прописана, вот разделю ордер, а потом поменяюсь и вселю вам алкоголика! — Лена сама от себя не ожидала таких слов, а тем более таких действий, все дело было в том, что последний раз она ела сегодня в три часа и больше маковой росинки во рту не было, даже кофе.

Есть хотелось зверски, и она безумно разозлилась.

— Да я сейчас Лешу разбужу! — не унималась Ангелина.

— Иди, иди, он тебе тоже скажет, что ты дура.

И только попробуй опять холодную воду пустить, пока я моюсь, — выскочу в чем есть и так тебя огрею!

Ангелина трусливо удалилась с поля боя, а Лена легла спать на голодный желудок, зато с чувством морального удовлетворения.

* * *

Через некоторое время Александр стал для нее всем. Он просто заполнил собой все окружающее ее пространство и заменил собой всех. Больше Лене никто не был нужен — ни родственники, ни подруги, которых и без того было мало. Институтских знакомых Лена встречала редко, а в банке к ней относились настороженно. Лена была от природы очень сдержанным человеком, смерть родителей еще более усугубила эту черту ее характера.

Теперь даже воспоминания о родителях отошли не на второй план, нет, а куда-то в глубину сердца.

С ним Лене было хорошо и интересно. На работе ей нравилось смотреть на него исподтишка, разговаривать с ним вежливо-спокойным тоном, если ему что-то надо было выяснить. Когда они оставались одни в их маленькой снятой квартире, Лене нравилось слушать звук его голоса. Он был хорошим рассказчиком, очень наблюдательным и вообще далеко не глуп. В постели он околдовывал и завораживал ее так, что она переставала себя ощущать. Глядя в его темные непроницаемые глаза, ей хотелось уйти в них и раствориться там навсегда. Волосы у Лены были темно-русые, а кожа светлая, нежная как у блондинки. В первое время Лена стеснялась, когда он пристально ее рассматривал, пока он не объяснил ей, что мужчинам это нравится. Он гладил ее кожу, ему нравилось, что она такая шелковистая, он ласково называл Лену Белоснежкой.

— Ты совсем не такая, как кажешься! — с удивлением говорил он, Лена только позже поняла, что он имеет в виду.

Лена никогда не считала себя красивой. В их семье детей воспитывали так, что они больше интересовались внутренним содержанием. А потом, после смерти родителей, Лена вообще потеряла интерес к собственной внешности.

Александр научил ее относиться к своему телу, как к драгоценной вещи. Теперь Лена холила и лелеяла себя. Зарплата ее в банке была вполне приличная, хватало денег на красивую одежду и дорогую косметику. Они встречались с Александром раза два-три в неделю, не больше, а в остальное время Лена не спеша ходила по магазинам, присматривая, выбирая, создавая свой стиль. Она была выше среднего роста, ноги длинные, лишнего веса не было, скорее, наоборот. Ей шли строгие деловые костюмы классического покроя — жакет, прямая юбка. Вечерами Лена придумывала, примеряла, рассматривала себя перед зеркалом. Понемногу она сформировала свой гардероб и вообще весь внешний вид с учетом своих желаний, возможностей и специфики работы. По прошествии нескольких месяцев по взглядам женщин в банке Лена поняла, что добилась успеха. Теперь по утрам из большого зеркала в коридоре на нее смотрела стройная элегантная молодая женщина в строгом деловом костюме, длинные волосы забраны в гладкую прическу, на лице выделяются лучистые серые глаза, кажущиеся еще больше из-за косметики, но, Боже упаси, никаких теней и подводок! На лице чуть-чуть тонального крема, минимум пудры и достаточно бледная помада под цвет лака на ногтях.

Ангелина, тихонько подглядывая за Леной в щелку двери своей комнаты, испускала шипение разъяренной кобры, но молчала. Она вообще в последнее время поутихла, но Лена знала, что это затишье перед бурей, что Ангелина просто так не оставит ее в покое. Пока же Лена отбросила от себя эти мысли.

Куда приятнее было заниматься собой, создавать себя для него, как произведение искусства.

Одежда, аксессуары, красивое белье, духи… Вот с духами было непросто. Александр делал ей мелкие подарки, но никогда не дарил духов. Тогда Лена сама купила себе маленький пузырек «Клима». Он говорил ей, что любит запах ее тела и не нужно никаких духов. Но если женщина пользуется французскими духами, то понемногу запах их проникает всюду. Даже если не брызнуть несколько капель за ушами перед свиданием, в комнате все равно появится легкий аромат — от белья, от носового платка. В тот вечер Александр потянул носом и слегка поморщился: «Я же просил!». Лена вспомнила, как долго он принимает душ после их занятий любовью, как тщательно осматривает себя перед выходом, не дай Бог, останется на одежде длинный волос или пятнышко от косметики… Лена поняла, что его жена пользуется другими духами, не «Клима».

Александр никогда не рассказывал ей о своей семейной жизни, Лена не расспрашивала, знала только, что у него есть жена, что брак их длится достаточно долго, что жена занимается бизнесом — вот и все. И еще она знала, естественно, что она не первая его любовница, что их у него было предостаточно. Александр редко упоминал об этом, кое-что проскальзывало в намеках банковских дам, да Лена и сама понимала. Она много думала об этом, и вообще об их отношениях. Она лежала дома в темноте с открытыми глазами и задавала себе два вопроса: что Александр в ней нашел и что с ней будет, когда она ему надоест?

Маловероятно, что она понравилась ему тогда в институте, она была серенькой закомплексованной мышкой. Сейчас, конечно, по взглядам мужчин на улице она знает, что с ней нигде не стыдно показаться. Но он высмотрел ее именно тогда, и вряд ли его привлекли ее отличные отметки — проработав несколько месяцев в банке, Лена хоть и не полностью познала весь сложный мир банковских интриг, но узнала достаточно, чтобы понять, что знания при приеме на работу в банк играют небольшую роль.

Конечно, приятно было бы думать, что она нравится Александру, что его к ней тянет, что с ней у него совсем не так, как с другими, но как бы Лена сама ни была в него влюблена, она понимала, что рано или поздно наступит момент, когда он, отведя глаза, скажет, что не может снимать больше квартиру, приведет какие-то убедительные причины, и она, Лена, сразу поймет, что все кончено. Что будет с ней тогда? Сможет ли она жить без него? Этого Лена не знала. Этот вопрос оставался открытым. Кроме всего прочего, когда она Александру надоест, ему не захочется видеть ее рядом с собой на работе, там она тоже не будет ему нужна, поэтому ее уволят. Что тогда? Возвращаться к Вовчику? Ни за что! Лена с удовлетворением думала, что как хорошо, что она отказала Вовчику окончательно и бесповоротно еще раньше, до того, как она поступила на работу в банк, до того, как она вообще познакомилась со Строгановым. Иначе многие думали бы, что она была с Вовчиком из-за денег, хотя, видит Бог, денег она от него никогда не брала.

В тот последний раз, когда Лена чуть не проявила слабость и готова была сдаться, а Вовчик так кстати загулял, что она успела опомниться, Лена дождалась, когда он появился через три дня с виноватым видом, и спокойно высказала ему все.

Они не любят друг друга, из Вовчика не получится хорошего мужа и вообще ничего путного, Лена не хочет выходить за него замуж и жить на деньги его отца.

Был грандиозный скандал. Вовчик вообще обожал страстные сцены с рыданиями и битьем посуды, он в противовес Лене выходил из них посвежевший, с блестящими глазами. В этот раз Лена смотрела на него и ясно видела, какой он глупый. Но он очень помог ей прийти в себя после смерти родителей, развлекал, даже по-своему заботился. Поэтому Лена говорила с ним как можно мягче, но была непреклонна. Вовчик стоял на коленях, долго ее о чем-то умолял, потом им обоим как-то сразу это надоело, и он ушел. Только Лена вздохнула с облегчением, как приперлась Ангелина, вся белая от злости, и сказала, что раз Лена такая дура, то пусть на них с мужем больше не рассчитывает, никто не собирается ее содержать, устраивать на работу, и вообще, возиться с ней никто больше не будет. Лена страшно удивилась, как будто раньше с ней кто-то возился. Но Ангелину уже понесло, она орала, не помня себя.

И так визжала, что в ответ залаяла собака соседа снизу. Лена даже забеспокоилась — может, у Ангелины с психикой не в порядке? Надо будет посоветовать брату показать ее врачу. На следующий день она вызвала слесаря из ЖЭКа, он поставил замок на дверь ее комнаты.

* * *

Жить без него было невыносимо. Лена по инерции ходила на работу, покупала продукты, вечером ужинала и ложилась пораньше. Он часто ей снился, таким, каким он был тогда, в то счастливое время, когда они были вместе. Один раз она поймала себя на мысли, что жалеет о том, что они не сели в его машину вместе. Она тут же опомнилась, нельзя так думать, иначе судьба накажет еще больше, надо жить, сколько отмерено свыше, но как же тяжело это переносить.

Слишком много утрат для нее одной за такое короткое время. Но сейчас ей было даже тяжелее, чем после смерти родителей. Потому что она ни с кем не могла разделить свое горе.

Однажды после особенно яркого счастливого сна она услышала свой голос, произнесший вслух:

«Больше всего на свете я боюсь, что там, в той, другой, жизни, мы с ним не встретимся».

Однако надо было решать неотложные проблемы. Лена позвонила хозяйке квартиры, что снимал Александр для их встреч, та сказала, что квартира оплачена до конца апреля, то есть если не будете дальше пользоваться, то к тридцатому попрошу освободить площадь. Оставалось две недели, и Лена наконец решила зайти туда, забрать кое-какие мелочи, убрать там и попрощаться с местом, где она была так счастлива.

После работы Лена поспешила в этот однокомнатный рай, как называл его Александр. Ее терзала смутная тревога, какое-то беспокойство.

Сама не зная почему, она проехала лишнюю остановку на троллейбусе, прошла через два проходных двора… Она не понимала, зачем это делает — чисто инстинктивно, как преследуемое животное, она запутывала свои следы. В квартире было тихо и пусто. Все напоминало о нем. Лена поплакала немного, но взяла себя в руки, собрала свои вещи, кое-что приготовила в пакете, чтобы выбросить по дороге, вытерла пыль и на прощание решила немного посидеть на диване. Она обвела глазами комнату, теперь уже ничего не осталось, что напоминало бы Александра. Вот она уйдет, завтра отдаст ключи хозяйке, и никто не узнает, что несколько месяцев они провели здесь в радости.

Лена перевела глаза на письменный стол, в голове у нее мелькнуло какое-то неясное воспоминание.

За несколько дней до трагедии, войдя в эту квартиру, она из прихожей услышала звук запираемого замка. Однако когда она открыла дверь комнаты, Александр сидел в кресле и читал газету. Все было бы хорошо, но краем глаза Лена заметила какое-то движение на письменном столе. Взглянув в этом направлении, она увидела качающееся хрустальное пресс-папье — ненужную старую безделушку, которая две-три минуты раскачивалась, стоило ее случайно задеть. Тогда Лена не придала значение этому эпизоду. Ведь он ее ждал, соскучился и, улыбаясь, протянул к ней руки… Но теперь она сообразила, что Александр тогда стоял у письменного стола, что-то там делал, но, услышав звук отпираемой двери, торопливо сел в кресло и сделал вид, что он спокойно ждет Лену…

Лена подергала ящики письменного стола. Два верхних легко выдвинулись, в них ничего не было, как Лена и предполагала, — эта квартира была снята для тайных любовных свиданий, а не для работы, и письменный стол был тут случайно, это была хозяйкина мебель. Но третий, самый нижний, ящик был заперт на ключ. Ключа, естественно, Лена не нашла и задумалась, чем бы его заменить. Она вытащила заколку-невидимку из собственных волос и попыталась повернуть ее в замке. Как ни странно, это простейший инструмент помог: замок щелкнул, и ящик удалось выдвинуть. Но он был так же девственно чист, как и другие.

Лена застыла в раздумье. Если ящик пуст, то зачем он заперт. А ведь тогда она слышала именно этот щелкающий звук. Значит, Александр запирал этот замок. Ругая себя за то, что в последние минуты в этой квартире она занимается ерундой, Лена тем не менее полностью выдвинула ящик и запустила руку внутрь. К задней стенке стола позади выдвинутого ящика кусочками скотча был прикреплен длинный белый конверт.

Неожиданно внизу под окнами раздался резкий скрип тормозов. Лена выглянула в окно, осторожно смотря через тюлевую занавеску, и увидела, что внизу остановилась большая темно-синяя машина, дверцы ее одновременно распахнулись, из машины выскочили четверо мужчин и быстрым шагом направились к подъезду. Леной руководил все тот же инстинкт затравленного животного. Она поспешно сунула белый конверт в сумочку, выскочила в прихожую, подхватила пакет со своими вещами и мешок с мусором, огляделась, не забыла ли чего, и выскочила на лестницу, накинув пальто.

Снизу доносились шаги быстро поднимающихся людей. Лифт наверняка просматривается. Лена, стараясь ступать бесшумно, поднялась вверх по лестнице и замерла, прислушиваясь.

Шаги остановились возле ее квартиры. Инстинкт преследуемого животного не подвел. Люди недолго повозились с замком и вошли. Лена хотела было спуститься, но вовремя сообразила, что в машине наверняка остался шофер, поэтому села на ступеньку, прислушиваясь, надеясь, что никто из соседей не поинтересуется, зачем это она тут сидит. Через полчаса дверь ее квартиры снова тихо открылась.

«Если пойдут искать по лестнице, буду кричать, что пожар, — подумала Лена. — На пожар кто-нибудь да выйдет».

Она тихонько подошла к лестничному окну и приоткрыла его. Двое уже сидели в машине, а двое стояли рядом и, судя по жестам, ругались.

Один, помордатее, наседал на другого, а тот разводил руки.

"Ругается, что тот, маленький, меня упустил, — поняла Лена. — Очевидно, он за мной от самого банка следил, а пока эти подъехали, он отвлекся.

Видно, их встречал, потому что на словах не объяснить, как к этому дому на машине подъехать можно. Похоже, не зря Строганов этот дом выбрал".

В машину сели все четверо и уехали. Трясясь от страха, Лена спустилась на свой этаж. В квартире царил такой хаос, будто там только что порезвилась банда махновцев. Ящики стола были вынуты и валялись на полу. Лена порадовалась своему везению: она успела найти конверт раньше незваных гостей. Было страшно задерживаться в этой разгромленной квартире, и Лена, поборов свое любопытство, не заглядывая в конверт, поспешила домой. Квартира больше ничем не напоминала однокомнатный рай. Лена опустила ключи в почтовый ящик, решив просто позвонить хозяйке, чтобы избежать скандала. Договаривался с ней покойный Строганов, так что она про Лену ничего не знает. Красть в квартире нечего, кроме хрустального пресс-папье, а замки после такого погрома хозяйка все равно поменяет.

Дома, конечно, присутствие Ангелины превращало родительскую квартиру в трехкомнатный ад, но из всех зол Лена выбрала меньшее.

Подходя к дому, она нос к носу столкнулась со странным молодым человеком. Он был невероятно ярко и безвкусно одет — длинное бежевое кашемировое пальто, из-за маленького роста оно доходило молодому человеку до пят, розовая рубашка, оранжевый галстук в синих разводах, его сложная прическа была щедро сдобрена пенкой для волос и зверски благоухала.

Видно было, что вещи все на нем дорогие, из хороших магазинов, но кричащие цветовые сочетания, длинное пальто, в полах которого путались его короткие ноги, и суетливые движения делали его облик карикатурным. Лена сразу же про себя назвала его попугаем.

— Елена Юрьевна! — радостно воскликнул «попугай». — Безумно рад вас наблюдать! То есть как это.., лицезреть.

— Вы кто такой? — невежливо осведомилась Лена.

— Ах, Господи, конечно! Вы же меня не знаете! Мы же не были приставлены друг другу!

— Представлены, — холодно поправила его Лена.

Ситуация начала ее раздражать.

— Да-да, конечно, представлены. Я так и сказал. Меня зовут Гарик.

— Допустим, что мне очень приятно, Гарик, но я хотела бы знать, кем мы не были приставлены, по вашему выражению.

— Как, я разве еще не помянул? Так Александром же Васильевичем Строгановым.

Лене показалось, что на нее выплеснули ведро холодных помоев. Упоминание имени Строганова само по себе причиняло ей боль, а в устах этого карикатурного безграмотного пижона прозвучало вообще пародийно. Лена отшатнулась от своего собеседника.

— Вы разве не знаете, — сказала она ледяным тоном, — Александр Васильевич скончался. Точнее, — она поправилась, — трагически погиб.

— Знаю, знаю, — «попугай» трагически, как он думал, замахал на Лену коротенькими ручками, — как же, такая драмма!

Это отчетливо прозвучавшее двойное "м" доконало Лену. Видимо, этому кретину казалось, что так должны произносить слова культурные люди, к которым он себя, безусловно, причислял.

— Молодой человек, — еще более холодно сказала Лена, — оставьте меня в покое. Я совершенно не настроена с кем бы то ни было говорить о покойном.

— Да-да-да! — защебетал «попугайчик». — Всеконечно! Пренепременнейше! Я только хотел вас спросить — Александр Васильевич ничего не просил передать Гарику? Мне то есть?

Лена посмотрела на него диким взглядом и медленно, раздельно, как глухому повторила:

— Александр Васильевич скончался! Вы что — не понимаете русских слов?

— Да-да, конечно! — энтузиазму молодого идиота не было предела. — Разве же я с вами спорю? Я и всех, кто меня спросит, точно так же информирую: Александр Васильевич скончался!

И все. Концы в воду. Но только, может быть, он мне все-таки что-нибудь передал? Совсем немножко? Пакетик, может быть, или сверточек?

И совсем другим, очень серьезным тоном, лишенным пародийности, он добавил:

— Он остался мне должен.

Произнеся эту фразу, Гарик протянул Лене свою визитную карточку, сделал прощальный жест ручкой и растворился в наступающих сумерках. Лена на какое-то время лишилась дара речи и способности передвигаться. Она стояла и смотрела вслед этому карикатурному видению, в волнении повторяя про себя его слова:

«Александр Васильевич скончался — и все. Концы в воду. Концы в воду».

Дома, едва Лена вошла, Ангелина устроила скандал на пустом месте, орала, что она не домработница убирать тут за всеми, и пусть Лена не думает, что ей все сойдет с рук. Не слушая ее, Лена вскипятила чайник, налила чашку и прошла к себе. Есть ей не хотелось. Ангелина сунулась было в дверь, но Лена опять-таки молча оттолкнула ее и захлопнула дверь. Было слышно, как вмешался брат и пытался Ангелину урезонить, она переключилась на него, и они ушли доругиваться в свою комнату.

Едва прикоснувшись головой к подушке, Лена провалилась в душный тяжелый сон.

Она стояла на краю тротуара, и перед ней снова распускался огненный цветок взрыва. Пылающие обломки разлетались в стороны, едва не задевая ее лица. Горящая машина разваливалась на куски.

Лена смотрела в ужасе на эту катастрофу, не в силах пошевелиться. Она хотела убежать, но ноги были словно налиты свинцом, хотела закрыть глаза, но даже это сделать была не в силах. Скованная ужасом, она смотрела на пылающую машину как зачарованная. И вдруг из недр пламени поднялся человек. Он раздвинул огонь, как ветки кустарника, и пошел к ней, к Лене. Господи, как он был страшен! Обгорелое, обугленное лицо, покрытое жуткими черными струпьями, казалось, отваливалось кусками, обнажая голые кости черепа, одежда свисала черными лохмотьями… Но самое страшное было то, что этот монстр, этот движущийся труп был Александром, ее Александром. Он тянул к ней страшные обгорелые руки и говорил жалобным умоляющим голосом:

— Не уходи! Помоги мне!

А она и не могла уйти от него при всем желании, ее тело было приковано к месту, парализовано ужасом.

— Не уходи! Ты мне нужна! Ты очень мне нужна!

Лена чувствовала бесконечный невыразимый ужас, и страшнее всего была ее полная беспомощность. Обугленный монстр приближался к ней, вот он рядом. Его руки, обгоревшие до костей, тянулись к Лениному лицу.., и в тот самый момент спазм отпустил ее голосовые связки, и она истошно закричала. И проснулась от собственного крика.

Она сидела в кровати с бешено колотящимся сердцем среди сбившихся в комок простыней, вся в липком холодном поту. С трудом отдышавшись, она встала, открыла окно — в комнате было нежарко, но как-то омерзительно душно, как в склепе. Глоток холодного ночного воздуха помог ей прийти в себя. Никогда в жизни ей не снилось такого ужасного кошмара. Очевидно, после смерти Александра у нее сильно расстроены нервы.

Ужасно хотелось пить, и Лена, набросив халат, прошла на кухню. В коридоре стояла Ангелина, всклокоченная, в ночной рубашке и шлепанцах.

Увидев Лену, она зашипела на нее злобно:

— Ты ш-што это себе позволяеш-шь? Ты ш-што, не знаешь, ш-што в доме ребенок маленький? Ты ш-што орешь по ночам как резаная?

Лене было не до того. Она сунула руку в холодильник, где была оставлена бутылка минералки, бутылки не было и в помине — Ангелина постаралась. Тогда Лена схватила «кока-колу», которую Ангелина тоннами покупала для племянника, несмотря на то что у него была от нее аллергия, залпом выпила чуть не полбутылки и пошла к себе.

Ангелина продолжала шипеть возле своей двери.

Лена наугад кинула пустую бутылку на голос и, судя по тому, что Ангелина замолчала, попала.

У себя Лена улеглась в постель, но сон не шел.

Она перебирала в уме события минувшего дня, прокручивая их в обратном порядке, как будто они удалялись от нее, уменьшаясь в обратной перспективе: странный молодой человек в попугайской одежде… Что он имел в виду, говоря о долге Строганова? До того — разгром их с Александром тайной квартиры… Кто были эти люди? Во всяком случае не милиция — те приехали бы открыто, вызвали понятых. Нет, эти выследили Лену от банка, Лена задумалась, ей было смутно знакомо лицо их главного, такой мордатый. Почему-то мордатый связывался в ее памяти с Костроминым. Значит, это люди Костромина, он приказал за ней следить.

И что же они искали в той квартире? Не тот ли конверт, который она, по счастливой случайности, нашла раньше их? Черт! Лена подскочила как ужаленная. Конверт! События минувшего дня так выбили ее из колеи, что она забыла посмотреть, что же находится в этом конверте.

Лена бросилась к столу и схватила свою сумочку. Конверт был на месте. Она поспешно его вскрыла и в изумлении уставилась на его содержимое.

В конверте было всего два предмета. Одним из них был заграничный паспорт на имя Елены Беляковой. Фамилия была не Ленина, но фото на паспорте ее. Лена пролистала новенький паспорт. Никаких отметок, только одна виза — Соединенное Королевство Великобритания!

Вторым был авиабилет бизнес-класса на рейс компании British Airways Петербург — Лондон — дата, время вылета… Елена Белякова.

Вот так номер! Александр получил для нее фальшивый паспорт с британской визой, он хотел, чтобы она летела в Англию. Но почему только один билет? И почему на чужую фамилию?

* * *

Лена пришла на работу не выспавшаяся, с больной головой, но все же, что ни говори, утро вечера мудренее, и она решила, что ей обязательно надо поговорить со вчерашним карикатурным молодым человеком, как же его звали? Гарик! Она нашла его визитку, но звонить из банка не хотела, даже по мобильному телефону. Мобильник подарил ей Строганов. Она не хотела принимать от него такой дорогой подарок, но он убедил ее, что делает это для себя, так он всегда может позвонить ей и договориться о встрече. На всякий случай она вышла из здания банка — она не разбиралась в подслушивающих системах и не знала, могут ли они перехватить разговор по сотовой связи.

Устроившись с чашечкой кофе в бистро на углу, она огляделась по сторонам и достала из сумочки маленький «эриксоновский» телефон. Трубку сняли мгновенно, как будто ждали ее звонка.

— Гарик?

— Совершенно точно. Я абсолютно весь во внимании.

— Вы меня узнали?

— Одинажды услышав ваш голос, позабыть вас невозможно.

Лена вскипела:

— Прекратите ваши дурацкие безграмотные комплименты!

Гарик обиделся и посерьезнел:

— Вы же сами мне телефонируете, значит, имеете интерес к взаимной беседе!

— Имею, имею, не обижайтесь. Как вы думаете, ваш телефон не прослушивается?

— Я не думаю, — ответил Гарик серьезным и вполне человеческим тоном, — я знаю. Я в этом разбираюсь. Не только мой, но и ваш телефон не прослушивается, у меня установлена специальная аппаратура для контроля. Так что говорите спокойно.

— Будьте через сорок минут на углу Гороховой и Большой Морской.

— Понял.

Лена вышла из бистро. План у нее созрел несколько раньше. Неподалеку был платный туалет, отличавшийся тем, что его отделения «для дам» и «для джентельменов» выходили на разные улицы. Лена вошла через дамский вход, краем глаза заметив молодого человека, со скучающим видом, прохаживающегося по тротуару на противоположной стороне улицы, демонстративно не поворачиваясь в ее сторону, но не отрывая взгляда от зеркальных витрин. Лена не присматривалась, но парень вполне мог быть из той вчерашней четверки — не может же у Костромина на зарплате быть целое подразделение!

Войдя в туалет, Лена не задержалась там ни на минуту, а тут же, на глазах у изумленной дежурной, прошла через соединяющую две его разнополые части дверь, предназначенную для старухи-уборщицы, и оказалась на мужской половине.

Посетители этой самой половины от изумления пооткрывали рты, но больше никак не успели отреагировать на появление в «святая святых» молодой элегантной леди. Лена, махнув им рукой, бросила: «Продолжайте, мальчики!» — и, провожаемая изумленными взглядами, выскочила на улицу и бросилась к автобусной остановке. Она успела впрыгнуть в автобус, особенно не интересуясь его маршрутом — ей было важно оторваться от скучающего молодого филера. Автобус свернул на соседнюю улицу и проехал мимо молодого человека, который уже отбросил свой скучающий вид и прилежно наблюдал за дверью дамского туалета.

Два раза пересев с транспорта на транспорт, Лена к условленному времени еле успела к углу Гороховой и Большой Морской. Издали она заметила бежевое пальто и немыслимую прическу Гарика. Он прохаживался, поглядывая на часы, и жевал резинку. Увидев Лену, он вытащил резинку изо рта и, не найдя вокруг урны для мусора, прилепил резинку к афишной тумбе. Лену передернуло от омерзения. Заметив ее недовольный взгляд и поняв его причину, Гарик произнес:

— Вы не думайте, я очень культурный человек. Здравствуйте, Елена Юрьевна.

Лена не удержалась и прыснула.

— Да, я вижу, очень культурный. Но, впрочем, это не важно. Я не для этого хотела с вами встретиться.

— Я понимаю. Вы общались с Александром Васильевичем…

Лене кровь бросилась в лицо:

— Что вы несете! Как я могла с ним общаться!

Он умер, погиб у меня на глазах!

— Разве я с вами спорю? Погиб, разумеется, погиб. Это был наилучший выход из положения.

Он ведь очень рисковал… Такие огромные деньги! За них действительно могли убить. А так погиб — и все, взятки гладки. Но в такой оппозиции, Елена Юрьевна, вы оказываетесь на первом, извиняюсь, плане. В самой большой опасности, хотя Александр Васильевич с самого начала возлагал на вас наиглавнейшую роль.

— Я совершенно ничего не понимаю. С самого начала — чего?

— С самого начала операции.

— Какой еще операции? Объясните мне наконец, что вас связывало со Строгановым? Кто вы такой, вообще? На финансиста вы совершенно не похожи…

— Почему не похож? — Гарик слегка обиделся. — Вообще-то я и правда не финансист, я — компьютерщик, классный хакер…

— Это который в чужие компьютерные сети влезает?

— Ну не только. — Гарик смущенно потупился, как кот Матроскин из мультфильма, казалось, он сейчас добавит: я и на машинке могу…

— Все-таки, что вас связывало с Александром Васильевичем?

— Значит, он с вами операцию еще не обсуждал… Странно, время-то идет… Ну во всяком случае ему придется со мной связаться — ведь половина кода у меня.., я предусмотрел такой вариант, что он захочет исчезнуть… Нельзя шутить с хакерами, ведь в компьютерах они разбираются гораздо лучше простых людей, скажу без ложной скромности. Но если он еще с вами не обсуждал завершительную часть операции… Лондон и так далее, то я пока откланиваюсь. Мне еще с вами разговаривать не время…

С этими словами Гарик юркнул в открытые двери троллейбуса. Троллейбус укатил, оставив совершенно ошарашенную Лену. Все, что говорил Гарик, казалось ей абсолютным бредом — но упоминание о Лондоне так точно совпадало с найденными ею билетом и паспортом, что заставляло всерьез отнестись к словам Гарика, хоть он и был по виду совершенным чучелом. Лена думала над его словами и отказывалась их понимать. Какую операцию Гарик имел в виду? О каких огромных деньгах он говорил? И какую важную роль должна была играть во всем этом она, Лена?

Лена подняла глаза и вдруг увидела проходящего по противоположной стороне улицы мужчину. Она видела его только со спины, но осанка, походка, наклон головы… Это был Александр!

Сердце у Лены бешено забилось, она перебежала улицу, чуть не угодив под колеса проезжающих машин, бросилась мужчине вслед… Она громко назвала его по имени, но он не обернулся, как будто не слышал. Лена обогнала его, заглянула в лицо.., это был не он. Мужчина, увидев догоняющую его девушку, готовно улыбнулся и спросил:

— Я могу вам чем-то помочь?

— Извините, я обозналась…

— Что ж, я могу только позавидовать тому, с кем вы меня перепутали!

— Не надо завидовать, — пробормотала Лена и отошла поскорее.

Что с ней происходит? Пристает к незнакомым мужчинам на улице! Снова взглянув на этого мужчину, она удивилась, как могла принять его за Александра: он почти ничем не был на него похож — просто тоже крупный представительный хорошо одетый мужчина.

Что же такое с ней творится? Так недолго и свихнуться. Видимо, так повлияли на нее слова Гарика, его уверенность, что Александр жив и все идет по плану. Но она-то своими глазами видела, как Строганов погиб. Она видела взрыв, разлетающиеся куски покореженного металла…

До сих пор, закрывая глаза, она видела полыхающую чудовищным факелом машину. И она знала, что под обгоревшими обломками найдут труп Александра. Она не сомневалась в этом до сегодняшнего дня. Но теперь, после разговора с Гариком, червь сомнения зашевелился у нее в груди. Иначе, разве побежала бы она за незнакомым мужчиной? Значит, она поверила Гарику в глубине души.

Но если он жив, что все это значит? Это значит, что его смерть в пламени горящей машины у Лены на глазах — ловко разыгранный трюк? Не говоря уже о том, что за этим трюком стоит какая-то финансовая афера, о чем и намекал ей разноцветный Гарик, Лену больше всего поразило, как мог Александр настолько пренебречь ее чувствами. Неужели он способен был причинить ей такую боль? Получается, что она для него ничего не значила, ее горе недорого стоит в его глазах.

Когда на одну чашу весов он положил ее горе, а на другую — большие деньги, деньги, разумеется, перевесили. А она-то, наивная дурочка!

Но все это справедливо только в том случае, одернула себе Лена, если Строганов действительно жив, а взрыв машины — ловко разыгранный спектакль. Поверить в это Лене было невероятно трудно — ведь все происходило у нее на глазах.

А может, все так и было специально рассчитано, чтобы она была свидетелем смерти Строганова, причем таким достоверным свидетелем, в чьих показаниях невозможно сомневаться. Неужели он заранее рассчитывал на силу ее горя, которое и должно было убедить всех в подлинности его смерти? Лена не могла поверить в такой холодный расчет и обдуманную жестокость. Скорее она готова была поверить в то, что этот Гарик, который был ей неприятен, ведет какую-то свою, непонятную ей игру. А может, он связан с банковскими? Маловероятно, уж очень разные они люди. Но Костромин тоже ведет с Леной какую-то свою непонятную игру, это он приставил к ней слежку. Интуитивно Лена чувствовала, что вокруг нее плетется сложная интрига. Но зачем им всем нужна рядовая служащая банка, от нее мало что зависит. У нее нет никаких связей среди сильных мира сего, никаких возможностей, чтобы повлиять на происходящие в банке события. Лена почувствовала, как она погружается в царящий в мыслях и душе хаос. Может, это все ей привиделось, может, она сходит с ума? Мания преследования, вполне распространенная вещь…

Лену отрезвила весьма конкретная вещь: авиабилет в Лондон и фальшивый паспорт. Это уж не могло ей показаться, это факт.

Лена вспомнила, как у них с Александром зашел однажды разговор о путешествиях. Александр сам начал этот разговор.

— Солнышко, как ты смотришь на то, чтобы съездить этой весной в Лондон?

— С тобой — куда угодно, хоть в Сыктывкар.

Лондон — это неплохо, но вообще я ужасно хочу показать тебе Париж.., такой, настоящий Париж.

Ты, конечно, бывал там гораздо чаще, но всегда шел одними и теми же путями — путями отдыхающих бизнесменов. Ты даже отдыхал в спешке, на скорую руку. Мой отец говорил, что Париж не создан для спешки, в нем нельзя торопиться. Мы с мамой как-то полтора часа провели в саду Тюильри, наблюдая за уроками верховой езды для самых маленьких. Этакие крохи шести лет учились ездить верхом — конечно, не на лошадях, а на пони.

У всех настоящие костюмы для верховой езды — бриджи, высокие сапоги, на головах для безопасности каски. Тренер — молодая интересная женщина — сначала показывала прием с каждым из учеников, потом они все скакали по кругу на своих пони… Зрелище незабываемое! А мы с мамой сидели в тенечке на стульях, там не скамейки, а стулья, которые можно взять и поставить куда хочешь, так вот, мы сидели на стульях, ели что-то вкусное и смотрели на малолетних джигитов…

Тогда я ничего не понимала, но потом, после всех несчастий.., не знаю, как тебе объяснить.

Знаешь, это не моя мысль, я где-то читала, что человеческая жизнь состоит из мгновений счастья, остальное не в счет. Тем, у кого этих мгновений много, повезло. А те, у кого их мало, зато сильнее их ощущают. И мне так хочется повторить это с тобой!

Тут Лена заметила, как он украдкой посмотрел на часы, потом сказал:

— Конечно, солнышко, мы туда поедем, но чуть позже. А сначала — в Лондон. Тебе там тоже понравится. Посмотришь на гвардейцев у Букингемского дворца, на бифитеров в Тауэре, покормишь уток в Сент-Джеймс-парке — в общем, там есть на что посмотреть…

— Если мы все это будем делать с тобой, то я согласна.

Тогда Строганов промолчал, перевел разговор на другую тему, и она не придала этому разговору большого значения. Но теперь, после всего, что случилось, особенно учитывая найденный билет, Лена поняла, что тот разговор Александр завел неспроста, он исподволь приучал ее к мысли, что она должна будет поехать в Лондон. Что она проболтается кому-нибудь, он не боялся — он знал, что Лена ни с кем и никогда не обсуждала их отношений. Она была очень сдержанна и неболтлива, об этой черте ее характера Александр знал.

Зачем же она была нужна Александру в Лондоне, потому что о том, что он позовет ее туда просто так, чтобы провести там с ней время, теперь уже не могло быть и речи.

В этот же день Костромин снова был на ковре у управляющего.

— Артур Виленович, нашел я их гнездышко, все там перетряхнул, иголку не пропустили ребята мои. Ничего, с деньгами связанного, нету.

— Ох и зря я тебе деньги плачу! Немалые, между прочим, где ты еще такую работу найдешь? Конечно, так он тебе и оставит на виду финансовые бумаги. А ты проверил, никуда он не собирался?

— Обижаете, Артур Виленович, за мальчика меня держите. Искали билеты, заявки на бронирование мест — ничего. Единственно, что на размышление наводит, в шкафу куча рекламных проспектов, гостиницы на Кипре, отели…

— Ага! А ты говоришь, ничего нет. Значит, отдыхать собирался, на Кипре, значит… У меня были подозрения, что деньги ушли на Кипр, там все проще… Похоже, эта версия подтверждается.

Так. Что с девкой?

— Следим за ней. У меня впечатление, что она в курсе дела — проверяет наличие слежки, вчера днем от наблюдения ушла.

— Ну ты даешь, профессионал хренов! Если от тебя девчонка неопытная уйти смогла, то как же ты за серьезными-то людьми следишь?

— Артур Виленович, молодой парень ее вчера упустил, я ему уж врезал по полной. Думаю, после его смерти она растерялась и так или иначе проколется.

— Ты мне очки-то не втирай! Мне так или иначе не годится! Ты вот хочешь в живых остаться? Так или иначе тебя, верно, тоже не устроит?

И меня тоже! Ты хоть понимаешь, в какую парашу мы влипли? Ты ведь в курсе, знаешь, как дело было. Пришли деньги от калмыцкого офшора, огромные деньги, два с половиной миллиона зеленых! Причем, сам знаешь, какие люди за офшорными фирмами прячутся. Сам понимаешь, что эта зелень наркотой пахнет. А где наркота — там человеческая жизнь недорого стоит. И вот эти-то деньги ушли в неизвестном направлении.

Судя по всему, работал крутой программист-хакер в паре с кем-то из банковского руководства.

Все на Строганове сходится. Он обеспечил хакеру вход в банковскую сеть, дал ему пароли, коды доступа, что там еще нужно. После этого хакер имитировал недостающие реквизиты, а когда деньги ушли, замел в сети все следы, так что теперь никакими силами не установить, куда эти деньги делись. Строганов убит, самое вероятное, что его партнеры взорвали. Из-за таких денег не мудрено. А как теперь хакера найти, — это уж твоя забота, ты у меня за это деньги получаешь.

Девка твоя вполне может с ним на связь выйти, но если хакер Строганова убил, то он и девку убьет, ему она живая не нужна. А раз она от слежки уходит, значит, рыльце у ее в пушку, что-то знает. Последняя это наша ниточка. Глаз с нее не спускайте, все должны знать — куда ходила, что делала. И учти, Юра, я не забыл, что тебя в банк Строганов привел, так что ты землю рой, если не хочешь, чтобы от дружка твоего покойного на тебя подозрения упали!

— Артур Виленович, можете на меня положиться! Все, что могу, сделаю, и что не могу — тоже.

— Смотри у меня!

Двумя часами позже Костромин вышел из банка, проехал остановку на троллейбусе, вышел, прошел проходным двором, убедился, что за ним нет слежки и, пройдя еще один квартал, сел в ожидавшую его белую «тойоту».

* * *

Саша Строганов и Юра Костромин дружили с самого детства, еще со школьной скамьи. Буквально со школьной скамьи и началась их странная дружба. Костромин был в классе новеньким.

Когда рассаживались по партам, он отметил красивого широкоплечего Сашу и подумал, что обязательно сядет с ним за одну парту. Когда прежний сосед Строганова, лопоухий очкарик Витька Чернышев по прозвищу Жаконя, пошел на свое привычное место, Юра ловко подставил ему ножку. Жаконя под злой смех одноклассников растянулся на полу, рассыпал учебники, Юра со скромной улыбкой сел на его место, взглядом спросив разрешение у Строганова и получив такое же безмолвное согласие.

Саша Строганов был красив, удачлив и самоуверен. Он нравился девочкам, нравился учителям. То, что он получал как само собой разумеющееся, то, что приходило к нему само, Юра Костромин должен был зарабатывать бесконечным трудом, напряжением сил и воли. Они получали одинаковые оценки, хотя затрачивали на учебу несоизмеримые усилия. Тем не менее, говоря о Строганове, учителя всегда не скрывали своего восхищения, а Костромин.., да, вы знаете, это очень упорный настойчивый мальчик. Позже он понял, что на мнение учителей влиял тот незначительный факт, что мать Саши Строганова работала в то время в орготделе горкома партии.

Тогда еще не было термина «спонсорская помощь», но Александра Викторовна Строганова была очень полезным человеком, о чем никогда не забывал директор школы, а значит — и все его подчиненные.

В отношениях с девочками, конечно, мама из Смольного не играла такой прямой роли… Хотя Саша всегда хорошо одевался, у него водились карманные деньги и многое другое, но, в общем, он и так пользовался бы успехом — крупный, красивый, уверенный в себе с легким, слегка барственным характером. И здесь тоже ему само в руки шло то, за что Юре Костромину приходилось долго и упорно бороться.

Они закончили разные институты, но после окончания оказались в одном и том же оборонном НИИ — Строганов — рядовым инженером, Костромин — рядовым сотрудником первого отдела.

Строганов знал, что он не будет заниматься инженерной работой, и на все попытки своего непосредственного начальника включить его в работу отдела отвечал с величественной снисходительностью. Зато он активно включился в работу комитета комсомола, мгновенно вступил в партию и, еще не доработав обязательных для молодого специалиста трех лет, ушел в райком комсомола на небольшую, но выигрышную должность.

Далее он совершил характерный для тех времен зигзаг — проработав какое-то время в райкоме и поднявшись на одну-две ступеньки по кадровой лестнице, он снова вернулся в родной НИИ, но уже в должности секретаря парткома. Молодой секретарь выигрышно смотрелся на трибунах разных пленумов и партхозактивов, обещал поднять отечественную науку на небывалую высоту, очень понравился высокому партийному руководству (Александра Викторовна все еще держала в своих руках целый ряд ключевых вопросов, хотя ей давно уже пора было на пенсию), — и наконец, успешно завалив два-три важных правительственных заказа, Строганов перешел на долгожданный высокий пост в горкоме комсомола.

К моменту перехода его школьный друг Юра Костромин, который для стороннего наблюдателя по-прежнему работал в первом отделе, тоже совершил немало подвигов на своем невидимом фронте и дослужился за рекордно-короткий срок до майора известного комитета. Наиболее замечательным вкладом Костромина в дело государственной безопасности было разоблачение многообещающего молодого ученого, научного сотрудника одного из отделов и ведущего специалиста темы. Как выяснил Костромин путем напряженной агентурной работы, этот специалист вступил в контакт с иностранным гражданином, подданным Марокко, с целью приобретения у последнего альбома группы «Юрайя Хип». Конечно, такому морально неустойчивому человеку было не место на переднем крае советской науки. Он был немедленно лишен допуска к секретным работам, за чем, естественно, последовало увольнение из оборонного НИИ, где без допуска делать нечего, и запрет работать по специальности. Ученый через родственников устроился приемщиком посуды, разбогател, но стал пить. Хотя это — совершенно другая история. Для нашего повествования важно, что за это Костромин получил крупную майорскую звезду, хотя по специфики своей работы ходил исключительно в штатском.

Александру Строганову, который намерен был прочно укорениться в вожделенных коридорах Смольного, нужен был надежный человек в пресловутых органах. Он вспомнил о старом друге, узнал о том, что Юрий на хорошем счету, и помог ему перейти в городское управление КГБ.

При этом Строганов дал ему понять и прочувствовать, кому он обязан этим повышением, заручился его обещанием хранить верность покровителю и при случае помочь компроматом на коллег и сослуживцев.

Костромин присягнул на верность, устроил роскошный банкет с сауной и девочками, где обнимал своего школьного друга, размазывал по щекам пьяные слезы и повторял, что ближе Строганова у него человека нет и не будет. Но в душе Костромин затаил на друга нехорошее и поклялся самому себе устроить Сашке Строганову варфоломеевскую ночь. Как-нибудь, при случае и со временем.

Время, однако, покатилось по новым рельсам и дошло до того, что Александр Васильевич Строганов, процветающий партийный функционер, подал заявление о выходе из партии. Товарищи его поняли и не осудили, тем более что сами назавтра поступили так же, но старые связи не ржавеют, и очень скоро Строганов уже сидел в мягком кожаном кресле заместителя управляющего «Бэта-Банка». Здесь он тоже не забыл однокашника и, помня слова классика о том, что кадры решают все, переманил его из сильно пошатнувшихся органов на хорошо оплачиваемый пост начальника управления безопасности банка. Костромин, принимая решение о переходе, долго колебался: конечно, платили на новом месте не в пример лучше, да и работа была, честно говоря, не пыльная, но спецслужба нужна всегда и любому правительству — ну, сегодня платят хуже и нет прежних привилегий, но завтра все может измениться, а банк может лопнуть в любой момент, и придется тогда бегать в поисках другой работы или проситься обратно в органы…

Но подлинной причиной его колебаний было не это. В действительности ему чертовски не хотелось снова попадать в зависимость к старому другу-сопернику, снова чувствовать себя обязанным ему новой, хорошо оплачиваемой работой, не хотелось снова оказаться в его тени, пусть даже благожелательной, покровительственной тени. И конечно, он знал по опыту прежней работы со Строгановым, что тот потребует от него ответных услуг — не очень частых, не очень обременительных.., то квартирой его воспользоваться, чтобы провести часок-другой с новой пассией, то заставит подтвердить перед женой свое алиби после очередной эскапады, но чаще всего будет требовать компромат на своих коллег — на управляющего, на начальников отделов и департаментов банка.

Костромин не ошибся в своих ожиданиях.

Александр Васильевич сказал ему прямо:

«Я взял тебя на эту работу, так же как в свое время я перевел тебя в Большой дом. Ты — мой человек, и не забывай этого».

Когда Костромин начал оснащать новое здание банка системой видеокамер, предназначенных для обеспечения безопасности, Строганов настоял на том, чтобы такие камеры были установлены во всех отделах банка, — как он сказал управляющему, это должно было повысить дисциплину сотрудников, а также полностью исключить любые злоупотребления и попытки воровства среди работников банка. И уже в приватном разговоре с Костроминым он приказал ему тайно установить камеры в кабинетах всех руководителей банка, кроме своего собственного, конечно, и даже в кабинете управляющего.

Костромин решил, что безопасность не знает исключений, и в один из выходных дней установил такую же камеру в кабинете самого Строганова, наблюдал за ним лично, наводил справки обо всех его посетителях, прослушивал его разговоры и искал компромат на школьного дружка гораздо усерднее, чем на кого-либо другого. Он ждал удобного случая, чтобы нанести ему коварный удар из-за угла, а пока с готовностью выполнял все его приказы и мелкие частные просьбы — все то же самое, что и в прежние годы их плодотворного сотрудничества: оставлял ключи от своей квартиры, прикрывал перед женой и ждал своего часа.

Ему надоело всегда быть вторым, надоело быть у одноклассника на побегушках. Он всю жизнь завидовал Строганову, которому все давалось удивительно легко, удача сама шла к нему в руки, все лучшее в жизни принадлежало ему по праву рождения. Костромин жил один. Когда-то в ранней молодости он был недолго женат на своей однокурснице, но настоящей семьи у них не получилось. Как-то он сдуру познакомил жену со Строгановым, а несколько дней спустя, когда одноклассник подвозил его на работу, тогда они еще оба работали в НИИ, он нашел в машине Александра ее сережку. Юрий не стал выяснять у жены, молилась ли она на ночь, и вообще не сказал ни ей, ни Строганову о своей находке, но семейная жизнь дала трещину, и через полгода они развелись. Больше он не женился, вел жизнь преуспевающего холостяка и, как мы уже знаем, частенько оставлял другу ключи от своей холостяцкой квартиры. Правда, у него, спустя некоторое время, появилась интересная традиция. Он старался найти потом тех девушек, с которыми встречался у него Александр, познакомиться с ними и снова привести их в свою квартиру… Интересно было смотреть на лицо его гостьи, когда она в недоумении оглядывалась, войдя в его дом, но никто из них никогда не проговорился Костромину, что бывал в его доме при других обстоятельствах. Эта двусмысленная ситуация — ты знаешь, что я знаю, но оба мы молчим, — чрезвычайно его возбуждала. Такие знакомства приносили Юрию некоторое удовлетворение, он как бы ненадолго торжествовал над соперником, хотя позже бесился, не находил себе места от неутоленной злобы, понимая, что и здесь он довольствуется обносками, остается на втором месте.

Аделаида Семеновна несла трудовую вахту на ниве отечественной почтовой связи. Проще говоря, Аделаида всю жизнь проработала на почте.

В последнее время, уже после достижения ею пенсионного возраста, ее перевели в отдел выдачи корреспонденции до востребования. Это было хорошо, потому что зарплата та же, а работы гораздо меньше, чем в отделе выдачи пенсий, — там вечно толпятся старики и скандалят. В прошлом году Аделаида Семеновна сама вступила в могучее братство пенсионеров, но старухой себя не считала и стариков вообще не уважала.

«Поддаваться старости — это проявлять слабость, — утверждала она. — Почему, если женщина на пенсии, она сразу же перестает красить губы и вообще следить за собой?»

Сама Аделаида Семеновна следила за собой очень тщательно, особенно за своей верхней половиной, памятуя о том, что именно она видна посетителям в почтовое окошечко. Поэтому волосы Аделаиды Семеновны, аккуратно подкрашенные краской «Лондаколор» (всегда номер 14), были уложены в высокую прическу, укрепленную сзади шиньоном, губы красиво накрашены сердечком, а на руках всегда был достаточно яркий маникюр.

Нижняя половина Аделаиды Семеновны, та, которую было не видно в окошечко, была необъятна и едва умещалась на обычном стуле, но об этом Аделаида Семеновна предпочитала не думать.

Впрочем, одну слабость Аделаида Семеновна себе позволяла. В тумбочке стола у нее стоял маленький черно-белый телевизор. Ее любимый колумбийский сериал «Черная устрица» шел каждый день в пять часов, и она не могла найти в себе силы отказаться от ежедневного просмотра. Работы в отделе выдачи до востребования было мало, и когда не было народа, Аделаида Семеновна тихонько открывала дверцу стола и включала телевизор. Она ставила минимальную громкость и уже почти научилась читать по губам.

В этот раз она включила телевизор чуть раньше пяти, еще не кончились новости. Аделаида Семеновна осторожно выглянула из окошка, увидела, что у пенсионного, как всегда, гвалт, и рискнула отрегулировать звук. Она повернула ручку регулятора громкости вправо больше, чем нужно, и отчетливо услышала:

«Продолжается следствие по делу убийства заместителя управляющего Бэта-Банка» Александра Васильевича Строганова, который был взорван десятого апреля в своей машине возле банка. Сотрудники ГУВД считают, что это несомненно заказное убийство. На вопрос нашего корреспондента: не может ли быть связано это убийство с нестабильной ситуацией в банке в последнее время, управляющий банка отказался дать какие-либо пояснения".

Дальше пошли спорт и погода, а к окошку Аделаиды Семеновны подошел клиент.

— Слушаю вас, — любезно улыбнулась Аделаида Семеновна.

Недавно дочка дала ей денег на новые зубные протезы, так что за свою улыбку она была спокойна.

— Посмотрите до востребования заказное письмо. — Мужчина протягивал ей паспорт.

«Строганов Александр Васильевич», — прочитала про себя Аделаида Семеновна и удивилась, бывают же совпадения! Совершенно машинально она посмотрела в паспорте адрес — Фурштатская, дом пять, квартира семнадцать. Она проверила корреспонденцию и нашла письмо, адресованное Строганову А. В., до востребования. Аделаида Семеновна отдала мужчине письмо и паспорт и протянула ему ручку: «Распишитесь вот здесь». Он поставил закорючку на квитанции и отдал ей ручку. Аделаида удивилась — ручка была совершенно мокрой.

— Спасибо, — сказал мужчина глухо.

— Будьте любезны, — ответила Аделаида Семеновна.

Он ушел, а она скосила глаза в стол, где Патрисия как раз собиралась бросить Хосе-Аркадио и связать свою жизнь с его сводным братом Рамоном.

День выдался удачным, и за время сериала Аделаиду Семеновну побеспокоили всего два раза.

Ближе к окончанию работы на почту зашел охранник из соседней сберкассы Петя. Сберкасса и почта находились рядом, входная дверь была одна, а дальше — налево почта, направо сберкасса. Сберкассу недавно отремонтировали, сделали там все новое современное — глухая стена от пола до потолка, сверху из толстого пуленепробиваемого стекла, только узкие щели для денег, куда даже рука не пролезет. Так что охранник Петя сидел в общем зале и маялся дурью.

Взяли его на эту работу за то, что он приходился деверем заведующей сберкассы. Петя чувствовал себя на работе свободно, пытался заигрывать с кассиршами, но они-то не были родственницами заведующей и соблюдали трудовую дисциплину.

Поэтому Петя изредка позволял себе прогуляться на почту или в соседний продуктовый магазин, чтобы развеяться.

На почте он общался преимущественно с Аделаидой Семеновной, потому что опять-таки остальные сотрудники были заняты. Так и сегодня вечером Петя подошел к окну до востребования и начал болтать:

— Слыхали, по телику передавали, опять банкира угрохали?

— Слышала, — сдержанно отвечала Аделаида Семеновна, она вовсе не собиралась рассказывать Пете про спрятанный телевизор.

— А знаете, что этот банкир жил на Фурштатской улице? Почтовое отделение не ваше, но все равно недалеко — Фурштатская, дом пять.

— А ты откуда знаешь?

— У меня брат двоюродный в милиции служит, он рассказывал. Ух и вздрючили их на это дело! Шухер такой начальство навело!

Болтая так, Петя стоял к Аделаиде полубоком и косил алчным глазом на хорошенькую Любу, которая выдавала подписавшимся гражданам газеты и журналы. Поэтому он не сразу заметил, что с Аделаидой творится не то. Она побледнела, прижала руки к полному бюсту и сдавленно вскрикнула.

— Что с вами, Аделаида Семеновна? — всполошился наконец Петя. — Вам плохо?

«Не то слово, — подумала Аделаида Семеновна. — Мне не только плохо, у меня грядут большие неприятности».

Получалось, что она выдала заказную корреспонденцию покойнику или человеку, выдающему себя за него, а это было еще хуже, потому что паспорт-то был его, а на фото Аделаида не посмотрела. По инструкции полагалось обо всех чрезвычайных происшествиях немедленно сообщать начальству, но, помня о спрятанном телевизоре, Аделаида медлила.

— Да что случилось-то? — теребил ее Петя.

— Ох, Петя, прямо не знаю, что и делать, может, это совпадение? Не может так быть, чтобы в том же доме жил еще один Строганов Александр Васильевич?

— Ну вы даете, Аделаида Семеновна! — изумился Петя. — Какое совпадение?

— Да вот он тут сейчас был, прямо перед тобой.

Аделаида Семеновна, ежеминутно оглядываясь на кабинет заведующей почты, шепотом поведала Пете всю историю.

— Аделаида Семеновна, в милицию надо! — категорически сказал Петя. — Дело серьезное.

— Ох, Петя, — испугалась Аделаида Семеновна.

— Что вы, — загорелся Петя, — не бойтесь, Аделаида Семеновна, премию дадут. А что? Запросто! Теперь за банкиров или еще каких известных людей большую награду назначают.

Аделаида дала себя уговорить, о чем впоследствии горько пожалела.

На следующий день по сигналу Пети явился на почту его двоюродный брат. Молодой человек вежливо расспросил Аделаиду Семеновну, убедился, что она ничего не путает и не выдумывает, а потом уже началась официальная процедура изъятия квитанции.

Аделаиду Семеновну вызвали на допрос, где немолодая следовательша в очках вцепилась в нее как клещ.

«А как он выглядел?» — спрашивала следователь.

«В кепочке», — отвечала Аделаида Семеновна, а больше она ничего не помнит.

«А почему вы не посмотрели на фото и не сравнили его с оригиналом?»

«Мы так никогда не делаем, — отвечала Аделаида Семеновна. — Просто сверяем фамилию на письме и на паспорте».

«Так вы могли бы кому угодно выдать письмо по этому паспорту?» — спрашивала следователь с сарказмом.

«Уволят с работы, как минимум», — решила Аделаида Семеновна и сказала, что нет, женщине она бы по этому паспорту она ничего не выдала.

«Ну хоть какие-то приметы этого человека вы можете вспомнить?» — спрашивала следователь.

«Если уволят, то наплевать, — решила Аделаида Семеновна. — Одежду буду в секонд-хэнде покупать, а на еду пенсии хватит».

Она приободрилась и вспомнила, что у мужчины отчего-то сильно потели руки.

«И на том спасибо!» — вздохнула следователь и отпустила ее, даже не поблагодарив.

Вот и помогай после этого милиции!

* * *

После разговора с Гариком Лена не спала всю ночь. Хакер сумел поселить в ее душе сомнения во всем — в порядочности Александра, в его чувстве к ней, и даже в самом факте его смерти. Она поднялась задолго до звонка будильника, оделась и вышла из квартиры, стараясь не разбудить брата и его благоверную. На лестнице она выглянула в окно и увидела то, чего и опасалась: среди оставленных на ночь возле дома соседских машин стояла, как акула в стайке мелкой рыбешки, хорошо знакомая ей темно-синяя иномарка — та самая, на которой приехали люди, на днях устроившие погром в их с Александром снятой квартире. Удивляясь своему спокойствию, Лена стала прикидывать в уме, как обмануть слежку.

Снизу на лестнице послышалось звяканье ведер — это дворничиха тетя Катя мыла полы. Лена бегом кинулась к ней.

— Тетя Катя, выручите! Ко мне тут один тип вяжется — кавказец какой-то, чеченец, что ли, не знаю, настырный такой, прямо проходу не дает. Представляете, даже сейчас возле дома караулит с утра пораньше. Можно мне через подвал от него уйти, а то сил больше нету!

Тетя Катя посочувствовала бедной Лене, которой из собственного дома приходится выбираться украдкой и достала заветную связку ключей. В подвал она спустилась вместе с Леной.

— Ты не бойся, девонька, тут крыса одна есть, так я впереди тебя пойду, ее шугану.

По затхлому сырому подвалу тетя Катя провела Лену к выходу на другую сторону дома, выпустила ее из подвала и проследила, как девушка без всяких приключений добралась до остановки, напоследок крикнув, чтобы Лена ничего не боялась, а то можно участковому пожаловаться, что еще эти черные выдумали, совсем в городе хозяевами стали, девчонке проходу от них нет!

Лена приехала в тот район, где находился рабочий офис Гарика, адрес был указан на его визитке.

Поскольку время было раннее, а свободные художники, вроде этого попугая, спят долго и на работу раньше одиннадцати не являются, Лена зашла в кафетерий, вспомнив, что утром забыла позавтракать. Коротая время за чашкой кофе и сдобной булочкой с маком, она поглядывала по сторонам.

Пока вокруг все было тихо, очевидно, ее преследователи сидят себе спокойно в машине и треплются.

Она взглянула на часы — пора идти, потому что те, в машине, увидят, что она не вышла в положенное время, и забеспокоятся. Если она не застанет Гарика, то хоть узнает, где он работает, чтобы потом быстро найти его, не расспрашивая никого.

Указанный в визитке дом оказался двухэтажной стекляшкой, в которой раньше, видимо, располагался торговый центр с какой-нибудь захудалой шашлычной на втором этаже, теперь же он был разбит на недорогие офисы разных сомнительных фирм.

Сначала Лена ошиблась дверью и ткнулась в комнату, из которой доносился жуткий рев и гром музыкальных инструментов. Заглянув внутрь, она увидела гору ревущей электронной аппаратуры и двух молодых парней в наушниках, которые, страшно ругаясь, переставляли с одного магнитофона на другой огромные бобины магнитофонной пленки. Один из парней заметил Лену и крикнул, стараясь перекрыть рев аппаратуры:

— Вы — Алиса?

Лена, не надеясь на свои голосовые связки, помотала головой.

— А к кому вы тогда? — проорал парень.

Лена достала из кармана визитку Гарика и показала. Парень взглянул на визитку, потом повнимательнее на Лену и махнул рукой:

— Следующая дверь!

Лена с облегчением захлопнула дверь — еще одной минуты такого грохота ее барабанные перепонки не выдержали бы. Оглянувшись в коридоре, она заметила, как захлопнулась дверь, выходившая на лестницу, и поняла, что кто-то только что вышел, подумав при этом, не разминулась ли она с Гариком. На соседней двери не было ни таблички, ни надписи. Войдя в нее, Лена с облегчением отметила, что в комнате полная тишина.

— Гарик, вы здесь?

Ей никто не ответил. Комната была заставлена электронной аппаратурой, но только не звуковой.

На столах и стеллажах стояли несколько компьютеров, два принтера, большой планшетный сканер. Названий остальной техники Лена не знала, тем более что многие аппараты были явно самодельные.

Против двери стоял письменный стол, девственно чистый. Оглядевшись, Лена увидела, что бумаги с него были сброшены на пол. Лена убрала в сумочку визитку и решила подождать Гарика, потому что вышел он явно ненадолго, раз дверь не закрыл. Она шагнула к столу и ахнула — из-за стола выглядывала мужская нога в дорогом итальянском ботинке. По инерции сделав еще шаг, Лена увидела все остальное.

Гарик лежал на полу мертвый на все сто процентов. Лицо было синим, неимоверно распухшим, глаза вылезли из орбит. Его шею пересекала багровая линия на том месте, где в кожу глубоко врезался туго затянутый шнурок.

Лена вскрикнула от ужаса, уронила сумочку и в панике бросилась бежать к дверям. Уже выскочив в коридор, она поняла что в руках ничего нет и вспомнила про сумку — прямо возле трупа она оставила доказательство, этого только не хватало!

Она резко развернулась, снова вбежала в комнату, встала на колени и принялась запихивать подряд все вещи в свою раскрывшуюся сумку, потому что все содержимое сумки было на полу. Лена поспешно сложила в сумочку косметику, разные мелочи, документы, всякие бумажки, застегнула замок и снова выбежала в коридор. Там она затравленно огляделась — не видел ли ее кто-то, а потом выглянула в окно. Хорошо, что она это сделала, потому что по подъездной дорожке выруливала к дому хорошо знакомая ей синяя иномарка.

Лена в панике заметалась по коридору. Спускаться по лестнице было поздно — она попадет прямиком в лапы своих преследователей. С одной стороны от комнаты убитого Гарика находилась студия с ревущей звукоаппаратурой, а с другой — располагалась дверь чулана, где, по-видимому, держала свои ведра и швабры уборщица.

Лена юркнула в этот чулан и затаилась.

В чулане было темно и пыльно. На всякий случай, чтобы ее не заметили, Лена пробралась в самую глубину и прижалась к стене. Сердце ее колотилось от страха, она замерла, ожидая самого худшего. Через несколько мгновений она услышала отчетливые шаги и голоса. Казалось, кто-то ходит совсем рядом. Она прижалась щекой к стене — звуки стали еще слышнее. Стенка, отделявшая чулан от офиса Гарика, была очень тонкой. В комнате разговаривали три человека.

— Вот те раз, кто-то успел раньше нас побывать.

— Перед уходом протрешь тут все, чтобы пальцев наших не осталось. Нам интерес милиции ни к чему. Давайте, ребята, собирайте бумаги.

— Наверняка тот, кто его удавил, все нужное унес.

— Не факт. Может, у них другие счета были.

По другому делу парня пришили. Вон сколько бумаг валяется. Забирайте все, пусть шеф сам с ними разбирается. Сказано, бумаги привезти, мы и привезем.

— Нам еще было сказано этого типа привезти, а он покойник. Опять шеф скажет, что мы упустили, начнет кишки на спину наматывать.

— Погляди-ка по соседству, может, кто тут сшивается подозрительный, но сам не лезь на рожон, чтобы все тихо было. Там в соседней комнате какие-то хмыри музыку записывают, они ни фига не услышат, хоть будет последний день Помпеи, а вон там в кладовочке погляди-ка повнимательнее.

Лена, услышав эти слова, в ужасе вжалась в угол, ожидая, что ее сейчас найдут.., что с ней будут делать, она не знала, но ничего хорошего не ждала. Дверь чулана со скрипом отворилась, в чулан заглянул молодой коротко стриженный парень.

«Старый знакомый», — подумала Лена, это он упустил ее вчера у общественного туалета.

И тут произошло нечто такое, что заслонило в глазах Лены труп в соседней комнате, грозящую ей опасность и прочие большие и малые неприятности: она почувствовала, как по ее ноге пробежали чьи-то маленькие лапки!

Невероятным усилием воли она преодолела неудержимое желание завизжать, для этого пришлось вцепиться зубами в собственную руку.

А мерзкое создание, нисколько не стесняясь присутствия людей, пробежав по Лениной ноге, выскочило прямо к двери чулана. Парень отшатнулся и выругался вполголоса:

— А, сволочь! Чертова крыса! — и тут же захлопнул дверь чулана, очевидно, он тоже боялся крыс.

В соседней комнате парень докладывал старшему:

— Чулан пустой, нет никого.

— Хорошо проверил?

— Да, осмотрел там все.

«Абсолютно бездарный тип! — злорадно подумала Лена. — Вчера упустил меня, потому что поленился проверить, есть ли второй выход у туалета, а сегодня испугался крысы, как кисейная барышня. Ну и работничков подбирает себе Костромин!»

По коридору прозвучали шаги уходящих людей, все стихло. И тут до Лены вдруг дошло, что ни убийцы, ни этих парней никто не видел, а ребята в соседней комнате видели только ее, Лену, и она спрашивала их про Гарика. А уж Лену-то они запомнят, ишь как один из них засмотрелся, — как же, стала красавицей на свою голову! Но сейчас надо взять себя в руки и тихонько дать отсюда деру, если она не хочет иметь дело с милицией.

И Лена бросилась прочь из этого здания, где ей пришлось пережить столько волнений. Обитатели соседней комнаты так и не вышли, они вообще понятия не имели о кипящих рядом с ними страстях и творящихся по соседству трагедиях.

Выбежав из дома, Лена была настолько расстроена и напугана всеми свалившимися на нее несчастьями, что плохо соображала, где она находится и что делает, и выскочила на проезжую часть прямо под колеса вишневой «семерки». Тормоза взвизгнули, машина замерла в каком-нибудь сантиметре от Лены, как вздыбленный конь. А сама Лена, шарахнувшись в ужасе прочь, споткнулась и упала на асфальт. Она не очень ушиблась, но порвала новые колготки (а еще «Омса»), и эта мелочь оказалась каплей, переполнившей чашу терпения.

Лена разревелась прямо тут же на асфальте, при людях, чего не позволяла себе с самого детства.

Из машины выскочил худущий рыжий веснушчатый парень. Он бросился к Лене, сидящей на асфальте, обхватившей ушибленную коленку и горько рыдающей. Парень поднял ее как пушинку и потащил к своей машине, ругаясь на чем свет стоит.

— Ты, ненормальная, куда ж ты под машину прешься? Чучело несчастное, я же тебя угробить мог! Ну что тут у тебя? Сейчас в больницу поедем! Господи, бывают же такие психованные!

— Ничего со мной не случилось, поставь меня на место! Подумаешь, колготки порвала да коленку расшибла! Не надо меня в больницу! — Все это Лена высказала ему сквозь непрекращающиеся рыдания, пытаясь высвободиться из сильных рук перепуганного не меньше ее водителя.

— А чего же ты тогда ревешь?

— А какое тебе дело? Ты тут ни при чем, жизнь меня просто достала. Поставь, говорят тебе, на место!

Парень посмотрел на нее с подозрением, но на землю не опустил.

— Это тебе сейчас кажется, что ничего не болит. С перепугу всегда так бывает, а пройдет полчаса, и что-нибудь проявится. Надо тебе в больницу!

— Не надо, не хочу ни в какую больницу! — завизжала Лена таким противным голосом, какого и сама от себя не ожидала. — Что они там со мной будут делать? Да и некогда мне по больницам шастать, мне на работу надо!

— Если бы ты себя со стороны видела, то на работу бы так не рвалась.

— Что ты хочешь этим сказать? — возмущенно закричала Лена, мгновенно перестав плакать.

— Зареванная вся, глаза размазаны, помада на щеке вместо губ, колготки рваные — в зеркало-то на себя взгляни. Если не в больницу, то давай тебя домой отвезу, там успокоишься, переоденешься.

Лена посмотрела на него с подозрением.

— Ишь, какой нашелся! Тоже мне, добрый самаритянин! Сначала сам чуть не задавил, а потом жалеет! Ну ладно, вези меня. Только для начала все же на землю меня поставь, а то люди смотрят.

— А ты точно не упадешь? — Парень осторожно, как фарфоровую статуэтку, поставил Лену на асфальт, внимательно глядя, устойчиво ли она держится на ногах.

— Не бойся, не упаду.

Когда она села в машину и достала зеркальце, то ахнула.

— Ну и вид! Не смотри на меня, пожалуйста!

Ужас какой!

— Я тебе предупреждал! А ты еще на работу ехать хотела в таком виде!

— Мой вид тебя не касается! — огрызнулась Лена. — Сам довел меня до этого. Дорожный террорист!

— Ну ты даешь! Сама же под колеса бросилась! Тоже мне, Анна Каренина нашлась!

— Ну хорошо, меня зовут не Анна, а Лена.

— А меня — Сергей.

— Можно сказать, познакомились. Только ты смотри уж на дорогу, пожалуйста, а не на меня. — Лена с помощью носового платка и слюней пыталась придать себе подобие приличного вида.

— Только мне и дела — на тебя смотреть. А что с тобой стряслось, что ты решила под машину броситься? Поссорилась с кем-нибудь?

— Что ты пристал? Ни с кем я не ссорилась!

Только одно объяснение тебе в голову приходит.

— Не хочешь говорить — не надо, — обиделся он.

И тут Лена поймала себя на мысли, что ей как раз хочется с кем-нибудь поговорить. Этот пустой треп отвлекал ее от страшных мыслей, от воспоминаний о жутком задушенном теле, которое лежало там среди компьютеров, и они смотрели на своего хозяина мертвыми выключенными экранами мониторов. Этот рыжий чудак, которого она видела, наверное, первый и последний раз в жизни, казался ей вполне подходящей кандидатурой для того, чтобы слегка пожаловаться ему на жизнь.

Они подъехали к Лениному дому. Сергей остановил машину и неуверенно взглянул на Лену.

— Ты как.., сможешь одна подняться?

Лена дотронулась до коленки и жалобно застонала.

— Ох, мне так неловко тебе просить, но если бы ты помог мне подняться…

— Что за вопрос! — Сергей явно обрадовался. — Сейчас мигом тебе донесу!

— Нет, нести не надо, — Лена слегка остудила его пыл, — давай я лучше обопрусь на твою руку, я все же не инвалид безногий.

Сергей не стал настаивать, и она, периодически жалобно вздыхая и очень эффектно кривясь от боли, поднялась до своего этажа. У двери квартиры она заметила, что Ангелина дома, поэтому, чтобы ее позлить, пригласила Сергея в дом.

— Сережа, ты ведь не откажешься от кофе?

— Да, если это.., тебя не затруднит. — Сергей стал смущаться, вообще его отношение к ней понемногу менялось, что бы это значило?

Ангелина, открывшая на звонок, вытаращила глаза и даже забыла ответить на приветствие Сергея. Они с племянником как раз собрались уходить, чему Лена очень обрадовалась. Ангелина же, наоборот, расстроилась, что пропустит подробности, но делать было нечего, они уже стояли в прихожей одетые, и сын ныл, что хочет гулять. Когда за ними закрылась дверь, Лена отправила Сергея на кухню, показала, где кофеварка, а сама занялась приведением своей внешности в относительно пристойное состояние.

К тому времени, как Сергей принес из кухни дымящийся кофе, Лена уже смогла узнать свое отражение в зеркале. Зато Сергей, увидев преображенную Лену, чуть не уронил поднос с кофе, что показалось Лене удивительным. Чашка хорошо сваренного кофе подняла ей настроение, и она решила, что зря привела в дом незнакомого человека и что свои неприятности она преодолеет в одиночку. Сергей смотрел на нее с восхищением, Лена подумала, что он не избалован женским вниманием. Он рвался выслушать ее, утешить, защитить. Но Лене разговаривать с ним уже не очень хотелось, и она наскоро сочинила трогательную историю о том, как к ней вяжется бабник-начальник, доводит ее до слез, а работа хорошая, высокооплачиваемая, и бросать ее жалко. Вот из-за этого она сегодня в расстроенных чувствах чуть не угодила под машину. Хорошо, что Сергей оказался порядочным человеком, еще и до дома довез.., в общем, она навешала ему лапши на уши, наговорила комплиментов и отправила восвояси в самом умиротворенном настроении, убедив, что с бабником-начальником разберется сама.

* * *

Инна Казакова многим была обязана Светлане Анатольевне. Когда ее сын вернулся из чеченского плена, вошел в свою комнату и лег на диван лицом к стене, ни с кем не разговаривая, не отвечая на вопросы и на вставая даже, чтобы поесть, Светлана Анатольевна предоставила Инне отпуск, несмотря на то что на носу был квартальный отчет, и дала денег в долг. «Потом отработаешь», — сказала она, и Инна старалась отработать свои долги. Правда, это ей никак не удавалось — Павлику все время нужны были новые лекарства, очень дорогие, и Инне приходилось обращаться к Светлане Анатольевне снова и снова… Светлана никогда ей не отказывала, но всегда напоминала, как многим ей обязана Инна.

Что делать, ради сына Инна была готова на все.

Павлик начал хотя бы вставать с постели, он бесцельно слонялся по квартире, стараясь побыстрее миновать окна. Чужих людей он совершенно не мог переносить — бледнел, начинал дрожать крупной дрожью и пытался спрятаться. В квартире, кроме них с матерью, жила только соседка тетя Даша, простая и добрая деревенская старуха, Павлик знал ее с детства и теперь быстро привык оставаться с ней дома, пока Инна работала.

Сам он никогда не рассказывал о том, что пережил в плену, а Инна его, разумеется, не расспрашивала. Однажды, месяца через три после возвращения Павлика, к ним пришел демобилизованный солдат, его однополчанин. Павлик, увидев его, затрясся и заплакал, тогда Инна вышла с парнем на улицу — проводить, и поговорили в скверике возле дома. Парень рассказал Инне, как они нашли живого Павлика под грудой искалеченных мертвых тел в захваченном горном ауле, как он тогда уже трясся и плакал, и пытался уползти в темноту, чтобы спрятаться от людей и света… Его психика не смогла справиться с пережитым ужасом, и в нем, казалось, не осталось ничего человеческого…

Ночами Инна сидела у постели сына, смотрела на его изможденное, измученное лицо, гладила покрытый испариной лоб. Она видела, что ему снятся кошмары — он стонал и метался во сне, а иногда начинал бормотать на незнакомом гортанном языке.

Лекарства и материнская любовь понемногу делали свое дело, сын хотя бы внешне становился постепенно похож на прежнего Павлика, исчезла его страшная худоба, сошел странный желто-серый загар — Инне казалось, что такой загар может быть только у грешников в аду, она только не понимала, за какие грехи попал в ад ее Павлик?

Светлана Анатольевна не раз заставляла Инну подписывать достаточно сомнительные документы. В первый раз, когда Инна заметила несоответствие в цифрах и осмелилась обратить на это Светланино внимание, та посмотрела на Инну долгим внимательным взглядом и сказала вполголоса:

— Ты не хочешь это подписывать… А не забыла ли ты, сколько ты мне должна? Я говорю не только о деньгах… Мне кажется, я всегда тебе помогала, чем могла. Но люди не помнят добра… Что ж, я думаю, ты не забыла очереди в службе занятости…

Инна очень хорошо помнила те очереди. Она провела в них полгода, и каждый раз инспектор говорил ей одну и ту же фразу:

— Извините, для вас ничего нет. Одно место было, но фирма выбрала более молодого кандидата.

К счастью, в то время Павлик был еще в армии. Как бы она прожила с ним на жалкое пособие по безработице, Инна не могла себе даже представить.

Когда все средства найти работу были испробованы, она решилась позвонить Светлане. Когда-то, давным-давно, они вместе учились в школе, в одном классе, но Светлана тогда была девочкой из обеспеченной семьи, и они близко не дружили. Несколько раз Инна была у нее дома, и четырехкомнатная квартира показалась ей излишне огромной.

«Как вы здесь убираете? — спросила она. — Это же столько работы!»

Светлана посмотрела на нее в недоумении, а потом громко расхохоталась. Инна раньше никогда не слышала слова «домработница».

Зато когда они однажды случайно зашли домой к Инне, и Светлана увидела ее жалкую комнату в коммуналке, то посмотрела на одноклассницу с таким презрением, что Инна никогда больше ее к себе не приглашала.

И вот, отчаявшись найти работу через службу занятости, Инна позвонила Светлане. Та узнала ее сразу, только, когда Инна обратилась к ней по имени, поправила;

— Не Светлана, а Светлана Анатольевна, — тем самым сразу поставив Инну на место.

Но это было не важно, потому что работу она действительно Инне предложила — в ее фирме тогда как раз был нужен бухгалтер со знанием персонального компьютера, и возраст Инны Светлану нисколько не пугал.

Упоминание об очередях на бирже достигло своей цели. Инна подписала сомнительные бумаги, не задавая лишних вопросов, и подписывала их в дальнейшем также без сопротивления.

Она не могла себе позволить потерять работу, имея на руках больного сына.

Так прошло больше года, и однажды Светлана Анатольевна вызвала Инну в свой кабинет.

— Завтра ты поедешь в фирму «Виза-Бизнес» и оформишь себе загранпаспорт. Деньги на оформление я тебе выдам.

Инна привыкла не задавать вопросов, но сейчас распоряжение было настолько необычным, что она замерла перед столом с изумлением на лице. Светлана Анатольевна правильно поняла ее изумление и пояснила:

— Ты поедешь на Кипр. Там ты должна будешь прийти в банк, я подробно объясню, где он находится, как называется и прочее, но ты ни в коем случае не должна ничего записывать, все выучи наизусть. В банке ты предъявишь номер счета и код доступа и снимешь со счета деньги наличными. Все деньги. Это будет очень большая сумма. Затем ты проедешь на машине — машину останови на улице, не рядом с банком, — проедешь к другому банку, где арендуешь сейф.

Деньги положишь в сейф, а ключ привезешь мне.

И все это ты сделаешь именно так, как я тебе сказала, — Светлана Анатольевна вперила в Инну холодный жесткий взгляд, — иначе ты пожалеешь, что родилась на свет. Все подписанные тобой бумаги хранятся у меня в сейфе. Их достаточно для того, чтобы посадить тебя лет на десять. Что тогда будет делать без тебя больной сын? И что он будет делать, если тебе придет в голову не возвращаться с Кипра, хапнуть эти деньги и пожить красивой жизнью?

Инна побледнела. Она представила, что такой человек, как Светлана Анатольевна, может сделать с Павликом, с ее Павликом.., и ей стало страшно. Впрочем, делать с ним ничего не нужно, Павлик просто умрет, оставшись без матери.

— Светлана Анатольевна, неужели вы во мне сомневаетесь? По-моему, я уже доказала вам свою преданность.

— Доказала, но тем не менее мой жизненный опыт говорит, что людям можно верить только тогда, когда держишь их за горло.

— Я сделаю все точно так, как вы мне скажете.

— Не сомневаюсь, милая. Я так только, для верности напомнила тебе о сыне и о документах в сейфе.

* * *

Костромин опять вызвал Лену к себе в кабинет. Во-первых, он выполнял указания управляющего, а во-вторых — что-то ему было не по себе.

Казалось, что он чего-то не предусмотрел, упустил. Он разглядывал сидящую напротив него девушку и поражался той перемене, что произошла в ней за несколько месяцев ее работы в банке.

В молодой женщине с трудом можно было узнать ту тихую скромницу, которая пришла к ним работать по рекомендации Строганова. Та не была дурнушкой, просто находилась вся в себе. И теперь за несколько месяцев из куколки появилась бабочка-красавица. Гладкие блестящие волосы, огромные глаза, одета со вкусом, держится с достоинством, но нет высокомерия и самоуверенности. И дело тут не в том, что теперь у нее появились деньги на одежду и прочие дамские штучки, это сделал Строганов. Хотя на пустом месте ничего не бывает. Все это было спрятано в ней глубоко, а он сумел разбудить и выпустить на поверхность ее очарование.

Костромин смотрел на Лену, глубоко задумавшись… Слишком, слишком хороша… И явно неглупа. Не ошибся ли Костромин, все ли сделал как надо?

— Леночка, — обратился он к ней ласково, — как вы себя чувствуете?

— Что вы этим хотите сказать? — удивленно отозвалась она.

— Ну я хотел сказать, — он сделал вид, что смутился, — вы так переживаете смерть Александра Васильевича…

Она демонстративно промолчала, тем самым давая ему понять, что не хочет обсуждать этот вопрос.

— Все это очень печально, — продолжал Коетромин, — но, видите ли, в чем дело. Я вынужден снова вас побеспокоить, ибо… — Он остановился, заметив в ее глазах насмешливые искорки, так она отреагировала на слово «ибо», раньше совершенно ему не свойственное.

Впрочем, она тут же придала взгляду спокойную безмятежность и опустила длинные ресницы.

Костромин против воли залюбовался ею и подумал, что если бы не сегодняшняя взрывоопасная ситуация в банке, он бы не отказался завести с ней легкую интрижку, совсем необременительную и ни к чему не обязывающую. Но тут же отбросил от себя эту мысль, потому что, во-первых, момент для интрижки сейчас был самый неподходящий, а во-вторых, в глубине души он понимал, что эта девушка не станет заводить мелкие интрижки вообще ни с кем, а уж с ним в особенности.

Лена, в свою очередь, рассматривала Костромина из-под ресниц и думала о том, как он ей неприятен. Казалось бы, во внешности его не было ничего отталкивающего и обращался он с ней подчеркнуто вежливо, но смутное чувство поднималось в ней всегда, когда они разговаривали или просто находились рядом. Чувство свое она понемногу определила, это было недоверие.

Лена никогда не доверяла этому человеку… Все началось с того, когда она, придя на работу через несколько дней после того, первого, свидания с Александром в квартире Костромина, поймала на себе его внимательный взгляд.

«Он знает!» — подумала тогда Лена.

И хотя на ее вопрос, знает ли Костромин, что именно она, Лена, была у него дома со Строгановым, а не какая-то другая женщина, Александр отвечал отрицательно, Лена поняла: Костромин все про нее знает. Это было неприятно. Случайно, не акцентируя внимания, она потихоньку расспрашивала Александра про Костромина — кто такой, откуда взялся.

— Мы старые знакомые, — отвечал Строганов, — учились вместе.

— Дружили? — уточнила Лена.

— Ну да, — ответил он, чуть помедлив, и этой крошечной паузы оказалось достаточно, чтобы Лена прониклась к Костромину еще большим недоверием.

И когда Вовчик, никак не хотевший угомониться и все преследовавший Лену, хотя она не давала ему никакого повода, выследил ее как-то со Строгановым у банка, а потом ворвался домой, устроил скандал, она сдуру пожаловалась Александру. Тот предложил поручить пустяковое дело Костромину, но Лена даже переменилась в лице.

— Ни в коем случае! Я сама все улажу!

— А то смотри, у него для этой цели есть ребята, научат твоего хахаля уму-разуму — на километр к тебе не подойдет! — Александр засмеялся как-то неприятно, и Лена поняла, что сделала большую глупость — ведь все мужчины ревнивы.

Давать Костромину такой козырь против себя Лена никак не могла. Следовало срочно нейтрализовать Вовчика, пока он не попался на глаза банковским. Пришлось привлечь к сотрудничеству его мать. Тетя Валя встретила Лену не слишком любезно, но увидев, как та теперь выглядит, только тяжело вздохнула — она поняла, что Вовчик Лене не пара. Лена умоляла ее повлиять на сына, и тетя Валя сделала все, что могла. Вовчика отправили за границу на месяц, там он подцепил новую девицу и понемногу успокоился, во всяком случае Лене больше не докучал.

Сейчас Лена была сильно обеспокоена: чего хочет от нее Костромин? Был ли он в курсе ее встреч с Гариком? Кто убил Гарика и почему?

— Лена, — перебил ее мысли Костромин, — с вами ничего за последнее время не случилось?

Уже после смерти Александра Васильевича.

— Ничего особенного. — Она пожала плечами.

— Ну а конкретней? — насторожился он.

— Потеряла перчатки, парижские, — вздохнула Лена, — вы не представляете, как жалко.

Да она издевается над ним! Костромин почувствовал, как вспотели ладони.

— Послушайте, дорогая моя девочка, — он заметил, что Лена слегка поморщилась от такой фамильярности, — вас брал на работу Александр Васильевич Строганов, и при всем моем уважении к покойному, сейчас, когда банк переживает тяжелые времена и грядет большое сокращение, я не смогу вас защитить, если вы сами не хотите пойти мне навстречу. Вам ясно?

— Куда уж яснее! — усмехнулась Лена. — Что вы хотите?

— Я хочу, чтобы вы рассказали мне, ничего не утаивая, какие события произошли с вами за последнее время.

— А почему вы думаете, что за последнее время со мной должно было что-либо произойти? — удивилась Лена, и он понял, что сболтнул лишнее.

«Он знает! — пронеслось в голове у Лены. — Он следит за мной по долгу службы или сам по себе, но он знает, что я встречалась с Гариком и что бедный попугайчик сообщил мне кое-что интересное. Но знает ли он, что именно Гарик мне сообщил? И кто же все-таки его убил?»

— Уверяю вас, Юрий Николаевич, вы ошибаетесь, со мной ничего не случилось.

«Все врет! — думал, в свою очередь, Костромин. — Она должна была рассказать мне хотя бы то, что за ней идет явная слежка. Она это скрыла, но почему? Что рассказал ей Строганов? Или она ведет свою игру?»

На столе у Костромина зажглась кнопка местной связи.

— Юрий Николаевич, возьмите трубку, это из прокуратуры, — раздался голос секретарши.

Костромин сухо кинул Лене: «Вы свободны!» — и взял трубку.

Лена выскочила из кабинета очень обеспокоенная. Костромин прямо угрожал ей увольнением. Она уже привыкла к этой мысли, ведь теперь, когда Строганова нет, она долго в банке не продержится. Она заскочила по пути в туалет, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Копошась в сумочке, она заметила, какой там беспорядок. С тех пор, как она выскочила сломя голову из офиса убитого Гарика, руки не доходили привести содержимое сумки в порядок. Пока она нетерпеливо искала в этой беспорядочной куче мелочей пудреницу, ей под руку попалась какая-то бумажка. Листок был тонкий, почти прозрачный и, вероятно, разрезан пополам. На нем была напечатана цепочка цифр, обрывавшаяся по линии разреза. Очевидно, где-то существовала вторая половина разрезанного листка. Откуда бумажка попала к ней в сумку?

И Лена вспомнила, как она поспешно собирала высыпавшиеся из сумочки вещи там, возле мертвого Гарика. И листочек взяла с собой в суматохе, по ошибке, иначе никак нельзя было объяснить его появление. И что это за цифры? Лена в задумчивости сложила листок в четыре раза и убрала в потайное отделение сумочки, потом наскоро припудрила нос и щеки, подправила рисунок губ и поспешила на рабочее место.

Гарик сказал: «Все идет по плану», — и еще:

«Он мне должен». План явно не предусматривал для Гарика такого конца — убийства за собственным компьютером.

Нехорошие мысли преследовали Лену весь день. Вечером она ужинала в своей комнате и думала, думала… Что могло связывать двух таких разных людей — Гарика и Строганова? Какие у них были общие дела, за которые Александр остался должен бедному Гарику? Упоминание о Лондоне, номера счетов… Неужели Александр задумал ограбить собственный банк? Лена чуть не подавилась бутербродом. Все сходится, сделать это он хотел с помощью Гарика, тот сам сказал про себя Лене, что он классный хакер. С виду полное чучело, а голова верно соображала. Во всяком случае, первая половина плана явно удалась. Не зря Костромин так дергается — деньги пропали. Его тягают по начальству, потому что из банка уплыла крупная сумма денег, а вовсе не потому, что погиб Строганов. И Костромин так нервничает вовсе не из-за смерти своего друга, если можно так выразиться.

Всем, кто знал про деньги, велено молчать, но какие-то слухи и намеки доходят даже до Лены, а уж о том, что в банке неприятности, знают все.

Но получается, что те, кого могут обвинить в пропаже денег, сами убиты. Лена вспомнила, как Гарик не обращал внимания на ее слова про смерть Строганова… Стало быть, вот какой у них был план… Если в банке куда-то уплыла крупная сумма денег, то подозрение падает на того, кто об этом знал. А так получается — нет человека и спроса с него никакого.

Не могу поверить, сказала Лена самой себе, это чудовищно и абсолютно не правдоподобно.

Но почему же тогда Александр так странно вел себя в тот последний день? Ведь они всячески скрывали свою близость, он очень на этом настаивал, а в тот день вдруг подошел при всех, к ее столу, выдумал какую-то ерунду, оторвал от дела, а потом сказал тихонько, глядя в ее удивленные глаза:

— Поедем куда-нибудь пообедаем!

Лена подчинилась, недоумевая. И потом, когда спускались по лестнице, и он послал ее обратно в банк выяснить мелкий вопрос, Лена тоже удивилась, но пошла. Александр раньше никогда так не делал, он вообще никогда ничего не забывал. В первые дни после трагедии Лена думала, что Александр предчувствовал свою смерть и захотел проститься с ней, Леной. Но теперь-то она понимает, что все было задумано заранее.

Но ведь она видела его в горящей машине, возразила сама себе Лена.

«Нет, — ответил ей внутренний голос. — Ты видела, как он сел в машину, а потом только горящий факел, уже после взрыва, через секунду, но после. А милиции ты сказала, что видела все».

Она вообще тогда ослепла и оглохла от горя, и ничего не помнит. Неужели это тоже было частью его плана? Ее горе, ее рыдания там, у машины. Она — свидетель. Она рассказала, что видела, и ей поверили, вот какой замечательный план разработал Александр!

Допустим, сказала себе Лена. Допустим, она дура, ее использовали и заставили сделать все, что нужно. Судя по найденному билету и паспорту, Александр и дальше хотел ею управлять.

Но для этого он должен был с ней связаться. Он этого не сделал и с Гариком тоже не встретился.

Легкомысленный попугай забеспокоился и побежал к Лене. Очевидно, Строганов должен был передать ему оставшуюся плату за услуги. То ли произошел какой-то сбой, то ли Александр теперь действует по своему собственному плану, отличному от плана Гарика. Но тогда Гарик становится опасным для Александра, он слишком много знает и имеет доказательства…

Лена почувствовала, что не хватает воздуха, и раскрыла окно. Сердце пронзила такая боль, что она чуть не вскрикнула. Она поняла, кто убил Гарика.

Немного отдышавшись, она взяла в руки конверт с паспортом и билетом, засунула туда же половину листочка бумаги с колонкой цифр и задумалась, куда понадежнее спрятать документы, чтобы не нашла Ангелина. Она роется в Лениных вещах, Лена знает. Несмотря на замок на двери, она все же проникает в комнату и рыщет по углам. Что она пытается здесь найти? Скорее всего, бесится от нечего делать. Или хочет точно знать, сколько у Лены денег. Лена напряженно размышляла. Письменный стол не подходит, его Ангелина обыщет в первую очередь. Книжный шкаф? У Ангелины полно времени, она перетряхнет все книжки. В платяной шкаф, в белье?

Это не оригинально, Ангелина обязательно догадается там посмотреть.

Лена подошла к старинной швейной машинке, еще бабушкиной. Машина была с ножным управлением, убиралась внутрь, и сейчас в нерабочем состоянии напоминала небольшой изящный столик. Разумеется, Лена давно на ней не шила, но жалко было выбрасывать бабушкину память, и мама так считала. Ангелина при виде машинки пренебрежительно фыркала — зачем, мол, Лена держит в доме это старье, и никогда к ней и близко не подходила. Племянник тоже, потому что однажды, когда он полез тайком что-то там крутить и разбирать, ремень порвался, тяжеленная машина сверзилась на пол. Он успел отскочить, ничего себе не повредил, но ушибся и испугался, поэтому потерял к машине всяческий интерес. Лена вытащила машину, приклеила конверт скотчем к внутренней поверхности столика, потом опять убрала машину внутрь и легла спать, вздохнув с облегчением.

Утром, когда Костромин пришел в свой рабочий кабинет, у него на столе заверещал зуммер внутреннего телефона.

— Юрий Николаевич, — защебетала в трубке секретарь управляющего, — зайдите срочно к Артуру Виленовичу!

По ее тону Костромин понял, что дело нешуточное и действительно срочное. Он чуть не бегом отправился к шефу. В приемной секретарша Раечка шепнула ему, указывая на дверь:

— Двенадцать баллов!

Это было серьезно. До сих пор ее штормовые предупреждения не поднимались выше девяти.

Костромин глубоко вдохнул и выдохнул воздух, распахнул дверь и вошел в кабинет.

Шеф сидел за столом, набычившись, красный и толстый, как астраханский помидор, и смотрел на вошедшего взглядом, полным такой ненависти, что Костромин ощутил, как на нем дымится костюм.

— Артур Виленович, вызывали?

— Вызывал, вызывал, — голос управляющего был подозрительно тих, почти ласков, — ну и как у тебя идет расследование? Нашел пропавшие деньги?

— Артур Виленович, вы же понимаете, все непросто! Я, со своей стороны, делаю все возможное…

— Все возможное?! — заорал шеф так, что с полки свалился сувенирный хрустальный кубок и разбился вдребезги. — Все возможное ты делаешь?! А ты, козел, знаешь, что дружок твой Строганов жив-здоров и по городу шляется?

— Что вы, Артур Виленович, — забормотал Костромин, — как это возможно… Он же погиб, в машине сгорел напрочь… Прямо здесь, все видели…

На глазах свидетельницы… Этого никак не может быть, чтобы он жив…

— На глазах свидетельницы, так ее разэтак!

Свидетельница — его девка, весь банк про это знает, она не только покажет, что смерть его видела, она покажет, что он из мертвых воскрес, если он ей велит! Я когда еще сказал ее в работу взять, а ты, так твою разэтак!

— Артур Виленович, поясните, пожалуйста, откуда такая информация, что Строганов жив? — лебезил Костромин.

— Откуда-откуда! — Шеф начинал понемногу отходить, выбросив, видимо, излишек адреналина. — От верблюда! Следователь прокуратуры со мной разговаривала, Громова, оказывается у них есть сведения, что Строганова видели позавчера, живого и невредимого.

— Где его видели? — спросил Костромин сухим деловитым тоном.

— В почтовом отделении, почти рядом с домом, как говорится, по месту жительства. Корреспонденцию получал до востребования.

— Достоверны ли эти сведения? — позволил себе усомниться Костромин. — Даже если допустить, что Строганов действительно жив, — Костромин произнес эти слова с интонацией сугубого недоверия, — то неужели он пришел бы получать корреспонденцию под собственным именем, да еще рядом с домом? Ведь его кто угодно мог опознать — жена, соседи… Кроме того, ведь был же труп в машине!

— А кто тебе сказал, что это был его труп?

Положил вместо себя бомжа какого-нибудь, а сам смылся!

Юрий Костромин много лет отработавший в так называемых «компетентных органах», конечно, никогда не выдавал своих эмоций — он не краснел, не бледнел, не заикался; но одно внешнее проявление стресса он так и не научился контролировать. Когда он нервничал, у него потели ладони. Вот и сейчас, при последних словах управляющего, его ладони предательски покрылись испариной. Никак не выдавая волнения ни голосом, ни мимикой, он сказал управляющему:

— Все происходило на улице, днем.., нет, не могу себе представить, чтобы он успел выскочить из машины и заменить себя другим человеком!

Но теперь это уже не проверишь…

— Почему же не проверишь? Ты из себя дурака-то не строй. Следовательни.., как ее… Громова уже получила санкцию прокурора на эксгумацию трупа.

— Вот даже как! Но ведь там все сгорело!

— Ну почему же все.., зубы-то наверняка остались, а по зубам человека элементарно опознать можно… Он же лечился небось у зубного, там карточка есть, все написано — где пломба, где коронка… Так что, Юра, если дружок твой жив, — управляющий с явным злорадством сделала ударение на слове «дружок», — мы это уже послезавтра узнаем и будем сами его искать!

— Артур Виленович, очень хорошо, что следствие стронулось с мертвой точки, я этому искренне рад, — произнося эти слова, Костромин как бы ненароком отошел за сейф, где управляющему его не было видно, и вытер руки носовым платком — на тот случай, если он удостоится «высочайшего» рукопожатия.

— Вот ты мне и скажи — где твой дружок закадычный зубы лечил. Ты ведь по должности все про всех знать должен, а уж про него-то и подавно — небось все вместе делали — и в баню, и по бабам, и к зубному.

— Разумеется, я знаю. Кстати, мы с ним в разные поликлиники ходили, я — в «Меди», а он — в «Стому».

— Вот и славно. Завтра его, любезного, откопают, ты сообщишь.., как ее.., все фамилию забываю… Громова! Ты ей сообщишь, что дорогой покойник лечился в «Стоме», а там уж она пусть сама разбирается — сам он в машине сгорел или исполняющий его обязанности неизвестный.

И учти, Юра: если в машине не Строганов сгорел, — управляющий снова поднял на Костромина тяжелый взгляд, — ты у меня пожалеешь, что на свет родился.

Костромин беспокоился напрасно — Артур Виленович на прощание руки ему не пожал, а просто отпустил кивком головы. После его ухода управляющий задумался: раньше он никогда так много с Костроминым не общался, и теперь его терзал вопрос — от природы ли тот такой дурак и Строганов привел его в банк, чтобы иметь преданного человека, или Костромин весьма неудачно притворяется полным идиотом и размазней, чтобы свалить потом все дело на него, управляющего, и выставить его перед хозяевами денег в невыгодном свете. Он вызвал свою личную охрану и приказал в ближайшие два дня не спускать глаз с Костромина, а после этого еще долго сидел в кабинете, мрачно насупив брови.

* * *

Следователь Громова послала своего молодого сотрудника Диму Вострикова в стоматологическую фирму с недвусмысленным названием «Стома» за зубной картой покойного Строганова. Дима приехал в эту фирму не без мелкой внутренней дрожи — он, как и большинство настоящих мужчин, с детства ужасно боялся зубных врачей. Сейчас его страх был совершенно необъясним: он не собирался лечить свои зубы, в этой фирме ему лечиться было просто не по карману, но от правды никуда не денешься — Дима боялся.

Помещение фирмы было отделано с пугающей роскошью. Подвесной потолок чуть ли не золотой, отделка стен вызывала в памяти сказки тысячи и одной ночи. Дима робко вошел.., в обычной поликлинике это называют регистратурой, но в данном случае такое вульгарное слово было явно неуместно.

Очаровательная девушка в чем-то, на Димин неопытный взгляд, не то от «Диора», не то от «Кардена», стилизованном под белый халат медсестры, вспорхнула ему навстречу с ослепительной улыбкой. Правда, разглядев Димин неказистый костюм, девушка поубавила сияния.

— Чем я могу вам помочь?

— Я.., вот. — Дима очень смутился при виде красавицы и всего этого великолепия, покраснел и полез в папку за предписанием об изъятии медицинской стоматологической карты.

При виде официальной бумаги с солидной круглой печатью лицо девушки прошло ряд сложных трансформаций. От дежурной радостной улыбки при виде потенциального клиента (пусть даже не очень яркой по причине скромности его костюма) лицо ее перешло к мимолетному хорошо закамуфлированному испугу (Кто ж это? Инспектор? Санитарный, пожарный или, не дай Бог, налоговый?) и, наконец, к полному разочарованию, когда она поняла, что перед ней и не клиент, и не инспектор, а самый что ни на есть обыкновенный милиционер.

Быстро пробежав глазами предписание, она вернулась к своему столику и включила переговорное устройство.

— Девушка, вы проверьте, — пробасил ей еле справившийся со своим голосом Дима, — был ли Строганов А. В, вашим клиентом?

— Зачем мне проверять? — усмехнулась красавица. — Разумеется, Александр Васильевич был нашим очень хорошим клиентом.

Она прекрасно помнила интересного моложавого банкира. И она прекрасно понимала, что значит изъятие стоматологической карты: она изымается только для опознания сильно поврежденных трупов. Поэтому девушка и сказала: «он был нашим клиентом», а не «он наш клиент». Но высокий профессионализм, за который ей хорошо платили, не позволил ей продемонстрировать свои эмоции. Она просто сказала в переговорное устройство:

— Розалия Марковна, будьте любезны, принесите, пожалуйста, карту Александра Васильевича Строганова! Тут представители милиции хотят с вами поговорить!

Через минуту в комнату вошла полная немолодая брюнетка в белом халате. Ей в этой фирме платили не за сдержанность, а за то, что она первоклассный стоматолог, поэтому она с порога запричитала:

— Какое горе! Ну это какое же горе! Он ведь был такой молодой, еще и пятидесяти не было!

И всего-то четыре пломбочки! Такие еще хорошие зубы! Нет, ну это просто такое горе!

Дима Востриков поскорее оформил изъятие карты и ретировался.

Инна плохо переносила самолет, и раньше любой, даже самый небольшой перелет, был для нее мукой. Но теперь появились импортные лекарства на все случаи жизни. Инна перед полетом на Кипр зашла в аптеку и попросила девушку посоветовать ей что-нибудь от морской и воздушной болезни. Таблетки были дорогие, но Инна вспомнила, какие мучения она испытывала раньше при взлете и посадке, и пошла к кассе.

Так что в этот раз она впервые в жизни получила удовольствие от полета. Она любовалась снежной пустыней облаков под крылом самолете, потом — бескрайним бирюзовым выпуклым морем… Потом внизу показался огромный зелено-желтый остров, самолет заложил вираж, мир за иллюминатором предательски накренился, но даже это было Инне нипочем — чудодейственные таблетки делали свое дело.

В аэропорту толпились предприимчивые киприоты-таксисты, наперебой расхваливая гостиницы и пансионаты, которые, естественно, платили им вознаграждение за каждого постояльца.

Большинство таксистов зазывало клиентов по-русски — русские давно уже стали основным доходом гостиничного бизнеса, да и весь остров в значительной мере процветал за счет русских долларов.

Инна доверилась смуглому разговорчивому аборигену, который привез ее в маленький отель недалеко о банка, что был ей нужен.

— Очен, очен хороша отель, очен все ин рашен говорить, дешевый цена. Очен удобно!

Отельчик был более чем скромен, но по крайней мере Инна приняла душ, переоделась в легкое платье — на острове стояла летняя жара, а Инна прилетела из Петербурга в теплой одежде и чувствовала себя, как белый медведь в тропиках.

Не тратя времени даром, она отправилась в банк. Большую сумму наличных денег подготовить не так просто, на это требуется время, поэтому она хотела заранее предупредить сотрудников банка о том, что собирается снять деньги со счета. Все ее действия на Кипре были заранее регламентированы Светланой Анатольевной, все инструкции Инна выучила наизусть и твердила теперь про себя, чтобы ничего не забыть в этой жаркой незнакомой стране.

В банке к ней тут же вышел сотрудник, говорящий по-русски. Она сказала ему, что хочет снять очень крупную сумму наличными. Сотрудник не удивился, а вежливо попросил ее назвать номер счета. Инна продиктовала ему по памяти. Он набрал номер на клавиатуре компьютера, взглянул на экран и все так же вежливо сообщил ей:

— Сожалею, мадам, но на вашем счету денег нет.

У Инны земля ушла из-под ног. Она так побледнела, что сотрудник банка забеспокоился.

— Мадам, вы плохо себя чувствуете? Должно быть, вы не привыкли к нашему климату? У нас в это время уже достаточно жарко. Мадам, может быть, налить вам воды?

— Да, воды.., пожалуйста, — слабым голосом произнесла Инна.

К ней подбежали еще двое, усадили в кресло, принесли стакан минеральной воды. Немного отдышавшись, Инна снова обратилась к обслуживающему ее сотруднику:

— Вы уверены, что мой счет пуст?

— Совершенно уверен, мадам.

— Но на него должна была поступить эта сумма денег!

— Я очень сожалею, мадам, но никакие суммы на это счет не поступали, — твердо ответил клерк.

Оставалась надежда, что из-за проклятой жары и разницы во времени Инна перепутала номер счета. Она закрыла глаза и увидела наяву кабинет Светланы, услышала ее голос, как та диктует ей цифры… Нет, все верно, у Инны всегда была хорошая память. Она ощутила, как к горлу подкатила волна черного ужаса. Светлана Анатольевна сотрет ее в порошок. Конечно, Инна нисколько не виновата, что на счет не поступили деньги, но разве Светлану это волнует? Инна не привезла деньги, стало быть, она во всем и виновата. К тому же Светлана может подумать, что это она, Инна, что-то сделала с деньгами.

Светлана способна на все. Что делать? Не возвращаться? Но у Инны мало денег, еле хватило на плохую гостиницу, на руках только обратный билет, и тот нельзя сдать — он аппексный, не подлежащий возврату. А самое главное — как она может не вернуться, если дома ее ждет Павлик, ее бедный искалеченный чеченским пленом сын… Она и так с тяжелым сердцем оставила его по безвыходности своего положения на соседку тетю Дашу, и душа болит — как он там, не впал ли в еще большую депрессию, ест ли, спит ли…

— Простите, мадам, вам уже лучше? — вторгся в ее безрадостные мысли настойчивый голос сотрудника банка.

Инна поняла, что он вежливо намекает на то, что ей пора покинуть банк и не отрывать людей понапрасну, раз счет ее пуст.

— Да, конечно.., я ухожу… Только, если можно, не могли бы вы дать мне выписку о состоянии моего счета… Сальдо или что-то в этом роде…

— Разумеется, — не моргнув глазом, согласился клерк, хотя обычно клиенты не обращались к нему с просьбой подтвердить нулевое сальдо на своем счету.

Он протянул Инне листок с распечаткой и с облегчением проводил до дверей странную нервную клиентку, от которой можно было ожидать чего угодно. Не дай Бог, в обморок грохнется или истерику устроит — возись с ней потом!

Инна не помнила, что делала до обратного вылета. Кажется, она просидела все время в своем маленьком неудобном гостиничном номере.

Когда до самолета осталось два часа, она, как автомат, спустилась к стойке портье и расплатилась. Портье вежливо осведомился, довольна ли она номером, и огорчился, что она пробыла у них так недолго. На улице Инна остановила такси — ей опять попался уже знакомый болтливый киприот. Он тоже удивился ее быстрому возвращению, начал было болтать, как это делают все таксисты в мире, но Инне было не до разговоров.

Таксист обиделся и замолчал.

В самолете соседом Инны оказался высокий пожилой священник с проницательным взглядом темных выразительных глаз. Когда самолет набрал высоту и лег на курс, священник обратился к Инне на хорошем русском языке:

— Простите, что я нарушаю ваш покой, но я заметил, как вы расстроены. Вы, конечно, можете сказать мне, что это не мое дело, но я всю жизнь, сколько себя помню, занимаюсь в основном не своим делом. Позвольте представиться:

Гвидо Монигетти.

— Инна Казакова, — механически ответила женщина.

— Очень приятно. Думаю, вам станет легче, если вы расскажете мне, отчего же так расстроены. Мне всегда посторонние люди рассказывают о своих несчастьях. Бывает, удается чем-то помочь — мои собственные возможности невелики, гораздо больше возможности церкви, — но человеку становится зачастую легче просто оттого, что он рассказал свое горе.

Инна действительно заговорила со священником. Она не стала говорить ему о истории с деньгами, о Светлане Анатольевне, — это было бы разглашением чужой тайны, но она рассказала ему о своем сыне, о том, каким он вернулся с войны, как она пыталась помочь ему, боролась за его жизнь и рассудок…

Священник слушал очень внимательно, ни разу не перебил, и по его глазам было видно, как глубоко он заинтересован ее рассказом и как он сочувствует ее горю. Инна закончила рассказ, замолчала и поняла, что ей стало легче, пусть ненамного.

— Я понимаю всю глубину вашего горя, — начал священник, — война приносит несчастья в каждую затронутую ею страну. Прошу вас, дайте мне ваш адрес и номер телефона. Возможно, мне удастся что-нибудь сделать для вашего сына…

— Простите, как вас принято называть, — вероятно, святой отец…

— Не важно, называйте, как хотите.

— Простите, святой отец, вы же совершенно меня не знаете, и я вас не знаю. В наше время родственники — и то не очень друг другу помогают…

— Очень печально, что вы так думаете. Наверное, вам не повезло, долгие годы вас окружали черствые, бездушные люди.

Священник протянул Инне визитную карточку. Карточка была напечатана по-английски и еще на одном иностранном языке, судя по всему, это должна была быть латынь. Инне удалось понять только имя священника и еще слова «общество Иисуса». Она с интересом и недоверием взглянула на своего соседа:

— Вы — иезуит?

— Да, я принадлежу к обществу Иисуса.

— Надо же! Я думала, что иезуитов уже нет.

Я про них читала только в романах Дюма.

— Что вы! Наше общество — один из важнейших и мощнейших институтов церкви, мы традиционно занимаемся образованием, здравоохранением и благотворительностью, финансируем и поддерживаем собственным трудом тысячи школ, сотни колледжей и больниц, десятки университетов во всем мире.

— Где вы так хорошо изучили русский язык?

— Я изучал русский в молодости в Калифорнийском университете, позже я много работал в Америке среди русских эмигрантов, а в годы перестройки — в Москве. Сейчас я лечу с богословской конференции на Кипре в Санкт-Петербург, где должен встретиться с группой православных священнослужителей. Как бы то ни было, я прошу вас позволить мне записать ваш адрес и телефон, возможно, мне удастся что-то сделать для вашего сына.

Инна неуверенным движением вырвала листок из своего блокнота, написала на нем телефон и адрес и дала священнику. Кто его знает, сможет ли он помочь бедному Павлику? Но вреда от него точно не будет…

В аэропорту они распрощались, и Инна выбросила Гвидо Монигетти из головы. У нее и без того хватало забот, в данный момент она больше всего беспокоилась о том, как обойдется с ней Светлана Анатольевна, узнав об Инниной неудаче.

Светлана ждала ее в кабинете за своим столом, храня на лице непроницаемое и холодное выражение. Увидев в дверях Инну, она совершенно не изменила выражения лица, не поздоровалась, но, протянув вперед руку ладонью вверх, повелительно произнесла:

— Ключ.

— Понимаете, Светлана Анатольевна… — Набрав в легкие воздуха, Инна, как будто бросившись в прорубь, выпалила на одном дыхании:

— Делайте со мной, что хотите, но денег там нет!

Вот теперь Светлана Анатольевна изменилась.

Ее красивое холеное лицо побагровело, перекосилось, мгновенно утратило свою привлекательность, покрылось отвратительными пятнами. Она схватила со стола пластмассовую подставку-органайзер со вставленными в нее ручками, карандашами и прочей канцелярской мелочью, яростно швырнула органайзером в Инну, не попала, что еще больше разъярило ее, и, как дикая кошка, не то завизжала, не то зашипела:

— Что значит нет денег?

— На это счет деньги не поступали.

— Ты стерва, дура, дрянь безмозглая! Ты меня что — обмануть вздумала? Ты — меня?!! Да ты понимаешь, кто ты такая? Ты — грязь у меня под ногами! Я тебя!.. Ты представляешь, что я с тобой сделаю?

Глаза ее стали более осмысленными, целенаправленная слепая ярость сменилась в них холодной собранной жестокостью, в голосе стало меньше кошачьего визга и больше змеиного шипения:

— Ты представляешь, что я сделаю с твоим чокнутым сыном?

Этого Инна не перенесла. Она шагнула навстречу Светлане, подошла к ее столу, оперлась о него обеими руками и, уставившись на Светлану взглядом, полным решимости и способным воспламенить горючие вещества, прошипела почти таким же голосом, как сама Светлана:

— Павлика сюда не вмешивай! Только попробуй его пальцем тронуть! Я тебе глаза выцарапаю! Я тебя собственными руками задушу!

Светлана Анатольевна встряхнулась, огляделась и как бы протрезвела:

— Инна, что там на Кипре? Объясни толком!

Инна пришла в себя не так быстро. Потом она вынула из сумочки банковскую распечатку и протянула ее Светлане Анатольевне.

— Взгляните. Сальдо нулевое. Деньги на счет не поступали.

Светлана Анатольевна внимательно прочитала листок и бросила его на стол.

— Так, значит, деньги ушли не на Кипр… — протянула она задумчиво. — Ну что ж, разберемся.

Снова подняв глаза на Инну и как будто удивившись, что она все еще здесь, Светлана произнесла внешне спокойным голосом:

— Можешь идти домой. У тебя, верно, дел домашних накопилось за время отсутствия.

Инна сухо поблагодарила ее и вышла. Она удивилась, что Светлана ее отпустила так, среди рабочего дня, но решила, что та чувствует себя виноватой из-за Павлика — не надо было при Инне его упоминать. Как только за ней закрылась дверь, Светлана Анатольевна нажала одну из кнопок на своем столе и сказала в микрофон:

— Зайди!

Открылась дверь, которую обычные посетители ее кабинета считали дверью стенного шкафа, и вошел человек, увидев которого один раз, трудно было забыть.

Он был среднего роста, но очень плотный, тяжелый и неповоротливый. Его узкий лоб, с выпуклыми, как у неандертальца, надбровными дугами, был весь покрыт жесткими курчавыми черными волосами почти до самых глаз — маленьких, глубоко посаженных, жестоких. Лицо его было покрыто густой черно-синей бородой, а левую щеку пересекал кривой багровый шрам.

Войдя в кабинет, он безмолвно остановился и выжидающе посмотрел на Светлану Анатольевну.

— Инну ты знаешь. Где живет — тоже.

Она не ждала ответа, но Муслим утвердительно кивнул.

— Пойдешь к ней домой. Позже, чтобы тебя никто не видел. Ее уберешь так, чтобы было похоже на несчастный случай. Эта дура слишком много всего знает. Сын у нее чокнутый — ну, смотри по обстоятельствам. Его можешь не трогать, совсем кретин, не опасен. В остальном решай сам. Все понял?

Муслим снова утвердительно кивнул и удалился в ту же дверь, откуда вышел. За этой дверью у него была маленькая потайная комнатка, где стояли мониторы, позволявшие наблюдать за всеми помещениями фирмы и за входом, чтобы он мог проверять не только сотрудников, но и гостей. Здесь же он хранил свой маленький арсенал, которого хватило бы, чтобы произвести государственный переворот в небольшой латиноамериканской стране.

Но никакие латиноамериканские страны Муслима не интересовали, а в родную Чечню путь ему был заказан: три года назад случилась у него ссора с одним очень наглым молодым парнем, после чего ему пришлось срочно удирать в Россию.

С чего началась ссора — Муслим уже не помнил, а кончилась она хорошо: он разрядил в того шакала полный рожок «Калашникова»… Муслим любил использовать в спорах неопровержимые аргументы. Одно плохо — брат этого молокососа был настоящий джигит, большой человек, как тогда говорили — полевой командир… Муслиму не хотелось вспоминать, как он прятался двое суток в подполе у одной своей знакомой за мешками с картошкой, пока бойцы Сулеймана искали его по всему аулу. Не любил он вспоминать и о том, как знакомый старик вывез его из аула, заваленного горой кукурузных початков. Это было унизительно, недостойно настоящего джигита. Потом он шел ночами по горным тропам, отсиживался в кустах… Нет, этот период он не любил вспоминать. Выбравшись из Чечни, он поехал в Петербург, где жил родственник, хороший, авторитетный человек. Но родственник, увидев его, побледнел как женщина и чуть не затрясся от страха.

— Ты с ума сошел, — сказал Муслиму трус-родственник, — если Сулейман узнает, что я тебя прячу, всей моей семье настанет конец. Сулейман — страшный человек, он всех убьет — и сыновей, и дочь.

— Я думал — ты мужчина, — сказал Муслим своему родственнику.

Тому стало стыдно, он вспомнил, что такое кровное родство. Он подумал немного, потом сказал:

— Я тебя не могу взять в свою группировку, Сулейман узнает. Но я тебя устрою к хорошему человеку на службу, там никто не спросит, кто ты и откуда. Только будь верен и держись в тени, чтобы тебя меньше видели и реже слышали, — у Сулеймана людей везде много, он тебя еще долго будет искать.

И родственник привел его к Светлане, она как раз искала нужного человека. Сначала Муслиму обидно было служить женщине, но потом он лучше узнал ее и понял, что не всякий мужчина с ней сравнится — с ее жестокостью, решительностью, с ее хваткой. Он был ей предан, выполнял все ее приказы беспрекословно, и ему ни разу не пришлось об этом пожалеть. Вот и сейчас он не торопясь продумал свои действия, выбрал необходимый инвентарь, надел неприметную темную куртку, натянул пониже спортивную шапочку, повыше поднял воротник — людей у Сулеймана много, не дай Аллах, встретишь случайно на улице, — и отправился исполнять приказ.

* * *

Павлик был дома один — тетя Даша, дождавшись Инниного возвращения из-за границы, уехала на несколько дней к своей сестре в Купчино.

При виде сына Инну пронзила острая жалость — он сидел посреди кухни на табуретке, уставившись в стену потухшим взглядом, и что-то заунывное напевал, раскачиваясь в такт. На появление матери он никак не отреагировал, даже не посмотрел в ее сторону. Инна подошла к Павлику, прижала к себе его голову, погладила по волосам.

— Бедный мой! Ну как ты тут без меня?

От ее ласки он немного обмяк, перестал раскачиваться, но не прекратил унылого пения. Она мягко отстранилась и стала готовить ему еду.

Из-за плеска воды в мойке и скворчания масла на сковородке она не сразу расслышала подозрительный шум в прихожей. Только когда чуть слышно лязгнули замки на входной двери, она прислушалась.

— Тетя Даша! — крикнула она, вытирая руки. — Ты вернулась, что ли?

На возглас никто не ответил, и Инне стало страшно. Она огляделась в поисках какого-нибудь орудия самообороны и уже протянула руку к увесистому топорику для отбивания мяса, когда на пороге кухни появился плотный коренастый мужчина с низким обезьяньим лбом и черной бородой до самых глаз. Заметив ее движение, он молниеносно перехватил руку, потянувшуюся за топориком, и, резко заломив руку за спину, толкнул Инну на пол. Потом он вынул из кармана кусок пластыря, залепил ей рот, чтобы не кричала, а сам повернулся к Павлику. Павлик при виде незнакомца страшно побледнел, затрясся всем телом и тоненько заскулил, как раненая собака. По щекам его побежали ручейки обильных слез. Увидев, в каком он состоянии, бандит с отвращением сплюнул:

— А, идиот! Совсем идиот! Ну шайтан с тобой, руки марать противно.

Он отвернулся от Павлика, поднял с пола вяло сопротивлявшуюся от страха Инну и потащил ее в ванную комнату. Здесь он крепко связал ей руки и ноги широкой матерчатой лентой, она не оставляет на коже следов, в отличие от веревок.

Потом он осмотрелся в поисках вещи, необходимой для инсценировки несчастного случая. Он собирался наполнить ванну водой, опустить туда Инну и бросить в воду какой-нибудь включенный электроприбор нормального женского обихода — фен, щипцы для завивки, — что-нибудь, что он сможет найти на месте, чтобы не оставлять в квартире незнакомых вещей, которые могли бы навести милицию на подозрения. На глаза ему попался вполне подходящий для его черного дела электрический фен. Он положил его поближе и открыл краны. Инна с ужасом следила за его приготовлениями, начиная догадываться, какую смерть он ей готовит, но не в состоянии ему помешать. Струя воды хлестала в ванну, наполнив ее до половины. Убийца включил фен в розетку и повернулся к Инне, собираясь раздеть ее и бросить в ванну, как вдруг за спиной у него раздался яростный крик.

Муслим резко обернулся. В дверях ванной стоял тот жалкий псих, о кого он не захотел пачкать руки, но как он изменился! Лицо его было не мертвенно-бледным от страха, как минуту назад, а багровым от ярости, глаза пылали ненавистью, а в руках он держал все тот же злополучный топорик для отбивания мяса.

Муслим вытащил из ножен на поясе большой десантный нож, но не успел им воспользоваться: топорик обрушился на его лицо, разрубив бровь и залив кровью глаза. Муслим, мгновенно ослепший от крови и ярости, ткнул вслепую ножом, но не попал в своего противника, а топорик снова обрушился на его лицо. Бандит яростно вскрикнул — ему было обидно, что его ранил жалкий идиот, но он и мысли не допускал, что тот сможет победить его, убить, помешать ему выполнить приказ Светланы… Сознание его мутнело, мутнело.., ему внезапно захотелось спать, спать…

Топорик опускался на его голову раз за разом, превращая ее в кровавое месиво. Инна с ужасом смотрела на то, что делает ее сын. Она понимала, что он спас себя и ее от смерти, но все равно ей было страшно смотреть на него сейчас — багрового от ярости, наносящего удар за ударом по уже безжизненному телу. Постепенно поворачивая кисти связанных рук, Инна смогла освободить руки от веревок. Павлик наконец прекратил свою ужасную работу — вряд ли он понял, что его противник мертв, скорее всего, просто устал.

Он выронил из рук окровавленный топорик, бессильно опустил руки и по-детски, навзрыд, заплакал.

Инна смотрела на него снова с привычной жалостью — это опять был ее Павлик, несчастный обиженный ребенок, тот самый Павлик, кого она по утрам водила в детский сад, в морозы до глаз обматывая теплым шарфом, Павлик, которого она учила читать и писать, с которым выводила в первом классе длинные ряды аккуратных палочек, Павлик, которого она собирала на школьный выпускной вечер. Сейчас он стоял перед ней — несчастный, искореженный войной, больной, плачущий человек с окровавленными руками, в залитой чужой кровью одежде… Кто сделал его таким? Кто виноват в его искалеченной судьбе?

Инна обняла сына, прижала его к себе, не думая про окровавленную одежду, прижала, как прижимает к себе, любая мать, чтобы защитить его, уберечь от окружающего бесконечного зла, от внешнего мира с его опасностями и невзгодами.., она прижала к себе своего несчастного сына и заплакала вместе с ним.

* * *

Юрий Костромин плохо спал ночь. Это бы еще ничего, но он плохо спал не первую ночь.

Он плохо спал с того самого дня, когда…

Когда прогремел взрыв, оборвавший жизнь крупного российского финансиста и тэ дэ и тэ пэ Александра Васильевича Строганова, — с того самого дня, когда он убил своего школьного друга.

Он всегда ему завидовал. Все этому паршивцу доставалось так легко, почти даром. Он все мог себе позволить, имея такие тылы. Такую мамашу, эту железную леди. И с женщинами ему тоже везло… Но что хуже всего, за что Костромин его особенно ненавидел — это за его покровительственный тон. За то, как он изображал из себя благодетеля: «Я тебя сюда устроил — значит, ты — мой человек».

Когда замаячила история с «калмыцкими» деньгами… Когда же Юрию пришла в голову идея операции? Как-то сама собой она сложилась у него в мозгу. И потом в дружеских беседах с Александром он незаметно, ненавязчиво подкидывал ему эту идею раз за разом, пока до того не дошло. Так что у этого кретина сложилось впечатление, что он сам придумал операцию. Как же! Сам он мог придумать, только как очередную девку задурить. С ним было даже неинтересно — так легко он заглатывал любую наживку, так легко поддавался убеждению.

Юрий волновался, сумеет ли он убедить Строганова, что после операции тот должен исчезнуть, лучше всего умереть. Оказалось — зря он волновался, процесс убеждения прошел как по маслу. Александр даже сам подсказал некоторые детали. Тогда они и придумали замечательный трюк с взрывающейся машиной. Строганов должен был сесть в свою машину на глазах всего одного свидетеля, желательно такого, который смотрел бы только на него, на несравненного, неповторимого Александра Васильевича Строганова, и не заметил бы вторую машину, невзрачные неброские «Жигули», подъехавшие слева к шикарной строгановской БМВ.

На этом этапе операции главная роль отводилась Костромину. Он должен был заранее, подъехав вплотную слева к машине Строганова и улучив момент, когда вокруг не будет посторонних глаз, открыть левую дверцу БМВ (Строганов дал ему дубликат ключей) и втолкнуть в машину пьяного до бесчувствия бомжа приблизительно такого же роста и комплекции, как Александр. Найти бомжа и довести его до нужной кондиции тоже входило в его задачу. Затем он должен был крутиться на «Жигулях» поблизости и ждать появления Строганова. Как только тот вышел из банка, обеспечив себе свидетеля, Костромин должен был снова подъехать к БMB, чтобы Строганов, сев в свою машину справа и перебравшись через бесчувственное тело, тут же незаметно выскользнул из нее слева и пересел в «Жигули» Костромина.

Через секунду должен был прогреметь взрыв, изуродовав до неузнаваемости ни в чем не повинного бомжа и открывая перед Строгановым двери в новую безбедную и свободную жизнь.

Так видел операцию Строганов. Костромину он, как всегда, отводил самую трудную часть работы и справедливую, как он полагал, долю прибылей — двадцать пять процентов. Костромин скрипнул зубами и согласился. Сам он видел операцию несколько иначе.

В тот роковой день Строганов вышел из банка, отослал назад свою девицу — так, чтобы она не успела дойти до дверей и стала бы надежным и искренним свидетелем его гибели. Взглянув на нее в последний раз, он открыл дверцу своей БМВ с тонированными стеклами, не позволявшими видеть внутренность салона, заметил силуэт мужчины на сиденье и сел рядом, чтобы секундой позже перелезть через своего соседа и выскочить из обреченной машины. Он захлопнул за собой дверцу и повернулся лицом к бесчувственному телу. Забавно было наблюдать, как менялось выражение его лица. В первый момент он еще ничего не понял — человек в машине был одет в плащ с высоко поднятым воротником, примерно такой же, как у самого Строганова, отчасти закрывавший лицо… Но когда он открыл глаза и подмигнул Строганову, тот узнал в нем Костромина, и на лице этого любимца судьбы появилось сначала недоумение, непонимание, потом — растерянность, потом — обида капризного ребенка, которому подарили на Новый год не ту игрушку.

Обида была тем более искренней, что он никак не ожидал неприятностей именно от Юры, своего школьного приятеля, кому он сделал в жизни так много хорошего. Он еще не понял, чем грозит ему эта неожиданность, он понял только, что операция отклонилась от намеченного плана, и хотел спросить Костромина, в чем дело и где бомж. Но Костромин вынул из-за пазухи револьвер, направил его на своего школьного друга и покровителя и сказал с неожиданно злой усмешкой:

— Бомжа ищешь, Саша? Так ты и есть бомж.

Извини, дорогой.

С этими словами он ударил Строганова рукояткой револьвера в висок.

У Строганова все поплыло перед глазами, но он не потерял сознания и видел, как Юрий обшаривает его карманы. Вытащив из нагрудного кармана бумажник, Костромин быстро распахнул левую дверцу машины, пригнувшись, перепрыгнул в свои «Жигули» и резко сорвался с места.

Строганов проводил его мутным взглядом. От удара в голове пульсировала тупая боль, глаза застилал красный туман, все тело охватила невыносимая слабость. Он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой и мучительно пытался понять смысл последних слов Юрия: «Ты и есть бомж».

Вдруг в голове мгновенно прояснилось, и он с ужасом понял все. Все события, начиная с того, как он сел в БМВ, заняли не больше трех секунд.

И в этот момент страшный взрыв разорвал его на куски, охватил пламенем его жалкую трепещущую плоть, перемешал с исковерканным металлом некогда роскошной машины в одно кровавое пылающее месиво.

Александр Васильевич Строганов был далеко не глуп, как думали многие, просто жизнь никогда не давала ему повода усомниться в себе.

Он шел по жизни легко, снисходительно принимая подарки от судьбы, ему все удавалось, от этого в его характере гипертрофически развилась одна черта — самоуверенность.

Однако в этот раз судьба в лице Костромина сыграла с ним злую шутку, которая оказалась роковой.

Костромин, пересев в свою машину и резко рванув с места, чтобы уйти из зоны взрыва, где сейчас появится куча людей — милиция, врачи, пресса, просто зеваки, жадные до чужой крови, — был совершенно уверен, что операция прошла именно так, как он задумал, что наконец-то он раз и навсегда отомстил своему ненавистному покровителю, дорогому другу детства, что он рассчитался с ним сполна за все унижения, за все подачки, за все его высокопарные улыбочки и похлопывания по плечу. Конечно, кроме мести, какой бы сладкой она не была, он огреб еще солидный куш — все «калмыцкие» миллионы, которые Строганов, по его, Костромина, идее, перевел в маленький банк на Кипре. Однако в бумажнике Строганова не оказалось распечатки с кодами доступа и номером счета. Костромин испугался было, но заметил лежащую тут же квитанцию на отправление заказного письма. Строганов зачем-то отправил письмо самому себе до востребования, хотел подстраховаться, чтобы не носить такой важный документ с собой. Хотя зачем ему это было надо, Костромин не понял. Что ж, имея на руках паспорт Строганова, Юрий теперь спокойно сможет получить конверт — почтовые служащие никогда, не смотрят на фотографию; документ предъявлен — следовательно, все в порядке.

И действительно, на почте ему выдали конверт Строганова, где он, как и ожидал, нашел необходимый для получения денег код. Казалось бы, все шло так, как было задумано, но какое-то непонятное чувство томило Юрия. Что-то было не так, он чувствовал это с самого начала, с самого дня того, что он не хотел называть убийством, а другого названия придумать не мог. Ему мерещилось непонятно что; он уже готов был поверить, что Строганов, кому всегда так бесчестно везло, и здесь сумел как-то выкрутиться и остался в живых. Хотя он прекрасно помнил его бессильно обмякшее тело и мутный взгляд за две секунды до взрыва, как он мог спастись?!

Этого не может быть! И однако, когда управляющий банка сказал ему об опознании трупа по стоматологической карте, Костромин еще больше заволновался. А вдруг эксперт покажет, что не Строганов погиб в машине? Вдруг Строганов жив и прячется где-то рядом, наблюдая за ним и готовясь нанести удар, тем более страшный, что Костромин совершенно его не ждет?

А когда управляющий снова вызвал его и сказал, что звонила Громова и просила приехать к ней, чтобы ознакомиться с результатами экспертизы, и что самому управляющему этим заниматься некогда, — Костромин поехал к Громовой с бьющимся от волнения сердцем, нехорошими предчувствиями и влажными ладонями.

Громова ждала его в своем кабинете за столом, заваленным бумагами. При его появлении она оторвалась на секунду от бумаг, поздоровалась, указала жестом на стул — садитесь — и снова уткнулась в очередной документ. Если бы Костромин не был так взволнован, он бы только усмехнулся, он хорошо знал такой психологический прием — я, мол, так занята, так занята… — с одной стороны, внушаешь посетителю ощущение своей значимости и страшной занятости, с другой — заставляешь его подождать и понервничать, тем самым подготавливая к очередному нелицеприятному разговору. Но сейчас Костромин был так взволнован, что не воспринял поведение Громовой как обычный психологический трюк, а занервничал еще больше. Он посмотрел на ее склоненную голову. Лет этак за пятьдесят, но еще не пенсионный возраст. Одета вроде бы и прилично, но неинтересно — еще бы, где ей об одежде думать, надо преступников ловить! Громова оторвала взгляд от бумаг и подняла глаза:

— Извините, Юрий Николаевич…

— Что вы, — Костромин в первое мгновение удивился — откуда она знает его имя и отчество, но потом сообразил, что он только что оформлял внизу пропуск и ей его данные, конечно, сообщили.

— Нами произведена экспертиза эксгумированных останков, предположительно приписываемых Александру Васильевичу Строганову, — начала Громова, и Юрий похолодел: «предположительно приписываемых!». Значит, еще не точно!

Громова продолжала:

— С санкции прокурора была произведена эксгумация вышеназванных останков и изъятие в стоматологической клинике «Стома» зубной карты Строганова. Экспертом Новиковым Андреем Ивановичем было произведено сличение зубного оттиска нижней и верхней челюстей эксгумированных останков с данными стоматологической карты. На основании этого сличения эксперт Новиков подтвердил, что эксгумированные останки принадлежат Строганову Александру Васильевичу.

Костромин почувствовал, как с его души свалился камень величиной с постамент Медного всадника. Строганову не удалось-таки выкрутиться, смерть не перехитришь. Он заметно повеселел и спросил у Громовой:

— Вы пригласили меня только для того, чтобы сообщить результаты экспертизы? Больше я ничем не могу вам быть полезен?

— Не мне, — строго поправила его Громова, — не мне, а следствию. Разумеется, можете быть полезны. Я хотела бы спросить вас о двух вещах.

Во-первых, как вы считаете, кто мог быть заинтересован в смерти Строганова?

«Больше всех — сам Строганов», — подумал Костромин, но вслух он этого сказать не мог, поэтому слегка замялся:

— Вы понимаете.., человек, работающий с большими деньгами всегда находится как бы в зоне риска…

— Но ведь такое убийство никак не может быть сопряжено ни с ограблением, ни с попыткой вымогательства денег — у покойника ничего уже не отнимешь. Вы не могли бы мне сказать — возможно, ему кто-либо угрожал, шантажировал его?

— Мне о таких фактах ничего не известно.

— Кроме того, что вы занимаете пост начальника службы безопасности банка, вы еще и были другом покойного Строганова, и даже достаточно близким? Кажется, вы с ним учились в школе?

Чертова баба, сколько сарказма она вложила в это «кажется»! Наверняка знает точно, что они со Строгановым знакомы еще со школы, потом работали вместе, это нетрудно выяснить.

— Вам не кажется, Анна Николаевна, мы действительно учились с ним в школе. — Как только Костромин убедился, что Строганов мертв, он решил показать зубки.

— Обычно школьная дружба — самая долгая и самая близкая. Следовательно, вы со Строгановым были близкими друзьями. Не могу понять, почему вы так боитесь признать этот факт.

— Я ничего не боюсь признать, просто хотел бы сказать, что наша дружба была не настолько близкой, чтобы он делился со мной своими тайнами…

— Пусть даже так. Но вы не могли не заметить, хотя бы по долгу службы, если бы он был в последнее время подавлен и обеспокоен?

— В наше время все обеспокоены и большинство людей подавлены, «Он мне будет рассказывать!» — подумала Громова.

— Все же, я думаю, перед такими людьми, как Строганов, не маячит призрак нищеты!

— Как вам сказать… Зато ему есть что терять.

Бедному человеку терять нечего, и он чувствует себя спокойнее…

— Весьма оригинальный взгляд на вещи! — Громова сняла очки и даже чуть привстала из-за стола, чтобы лучше разглядеть своего собеседника. — Надо будет рассказать о вашей точке зрения моему соседу, подполковнику, который полгода не получает жалованье, и у него даже нет денег на лекарства от астмы, которую он заработал за двадцать лет службы в отдаленных гарнизонах… Впрочем, я отвлеклась. Вернемся к непосредственной теме нашего разговора. Значит, у вас не сложилось впечатления, что покойный Строганов был в последнее время чем-то обеспокоен больше чем обычно?

— Совершенно верно, — немного обиженно ответил Костромин.

— Ну что ж… Давайте ваш пропуск, я подпишу. Кстати, до меня дошли сведения, что в банке, кроме убийства заместителя управляющего, имело место.., еще одно ЧП, скажем так.

— Что вы имеете в виду? — насторожился Костромин, он уже забрал пропуск и собрался уходить, в связи с чем успокоился и несколько расслабился.

— Что я имею в виду? Какие же неприятности могут произойти в банке? Разумеется, связанные с деньгами. Большими деньгами…

Разнюхала-таки! Не зря чуть не половина банка перебывала у нее на допросах, кто-то трепанул, а ей много не надо, теперь вцепится как бульдог и начнет копать!

— Что-то вы, Юрий Николаевич, побледнели? — продолжала Громова откровенно издевательским тоном. — Вам нехорошо? Может быть, в кабинете слишком душно? Идите, я вас не задерживаю. Все равно вы мне про ЧП ничего не расскажете.

Костромин добежал до своей машины, резко сорвал ее с места и вытащил мобильник. Набрав знакомый номер, он коротко бросил:

— Надо встретиться. На том же месте, ты знаешь. Через полчаса.

Через полчаса, оставив машину неподалеку, он прошел по безлюдной аллее парка Лесотехнической академии и сел на зеленую садовую скамью.

Светлана торопливо подошла пятью минутами позже, запыхавшаяся и злая.

— Что за спешка? И вообще — договорились же, никаких незапланированных контактов!

— Я только что от следователя. Она что-то разнюхала про калмыцкую историю и недвусмысленно дала мне понять, что связывает ее со взрывом.

— Пусть себе связывает на здоровье. Доказать ничего она не сможет. Самое главное — нет человека — нет проблемы.

— Одно радует.., провели экспертизу, и она подтвердила, что в машине был он.

Светлана посмотрела на Юрия подозрительно.

— А ты что — сомневался? Ты же мне говорил, что сам его приложил и взорвался он у тебя на глазах? Или все было не так?

— Все так, успокойся. Просто я нервничать стал — он же, собака, хитрый был, как не знаю кто…

— Это он-то — хитрый! Ой, не смеши! Да ему самому ни одна мысль в жизни в голову не пришла, все ему туда вкладывать приходилось!

— Ладно, Света, это все пустое. Ты мне скажи — что на Кипре?

Она помрачнела:

— На Кипре ничего нет.

— Что? И ты об этом так спокойно говоришь?

Как это — ничего нет? Теперь ты со мной играть вздумала?

— Юра, мы с тобой в одной лодке. Если перегрыземся — так влипнуть можем, что страшно подумать. Подожди кипятиться. Я послала туда послушную бабу — шагу без команды не ступит, у нее здесь сын-инвалид, трясется за него… Она была в банке, и там ей сказали, что на этот счет деньги не поступали — ты меня понимаешь? Вот, распечаточку выдали! — Светлана протянула ему листок.

— Что ты мне подсовываешь? — закричал он, — Я тебе таких полсотни распечатаю за минуту! Где баба? Я сам с ней потолкую.

— Нет ее уже.

— Что значит — нет?

— Нет — значит, нет! Ты что думаешь, я смогу спокойно существовать, когда такой свидетель по земле ходит? Если только в банке или в милиции про Кипр узнают…

— А со мной посоветоваться не могла? Сама решила — сама сделала!

— Не ори, — спокойно сказала Светлана и закурила сигарету, — если не веришь мне, так и скажи.

Он молча думал. Ей он, разумеется, не верил, там, где замешаны большие деньги, верить вообще никому нельзя. Строганов вот ему поверил, и где он теперь?.. Строганов… Внезапно Костромин понял, что его все время беспокоило в этой истории. Тогда за тысячную долю секунды перед взрывом, когда он рванул машину с места, чтобы уехать, он не удержался и кинул последний взгляд назад. Строганов в последний момент пытался открыть дверцу, но вместо этого приоткрыл окно. Костромин вспомнил его последний взгляд, в нем было прозрение, ужас перед надвигающейся смертью и еще что-то. Только теперь Костромин понял, что это было злорадство.

Да, несомненно, у покойного Строганова на том свете была причина радоваться. Деньги уплыли не на Кипр. Строганов решил кинуть своего школьного друга, так же как и Костромин. Возможно, он тоже собирался его убить. Костромин успел раньше, но деньги… На Кипре денег нет, Светланина баба не врет. Однако вслух он сказал:

— Все же ты поторопилась. Возможно, я что-то сумел бы из нее вытянуть.

— Хватит, дружочек, ты мне лучше скажи, почему это на Кипре денег нет? Что же, наш дорогой усопший успел перед смертью нас кинуть на ржавый гвоздь? Или, может быть, ты, радость моя, конвертик на почте получил, а бумажку в нем — того, подменил?

Взгляд Светланы при этом лучился таким дружелюбием и такой теплотой, которым позавидовали бы три из четырех гремучих змей и все до одного ледники Гренландии.

— Света, не горячись, — Костромин погладил женщину по руке, — ты сама говорила, что мы с тобой в одной лодке. И раскачивать нам ее сейчас никак нельзя. Давай вместе подумаем, что же случилось.

Светлана глядела на него с подозрением, но тон несколько сбавила.

— Допустим, если ты меня не надул с посланием с того света…

— И если твоя бедная овечка не отдала тебе денежки с Кипра, о чем ты скромно умалчиваешь…

Светлана издала змеиное шипение, но тут же взяла себя в руки.

— Похоже, нам ничего не остается, как продолжать доверять друг другу…

«Как бы не так!» — подумал Костромин.

— Правда, ты убедил меня в свое время, что мой покойный муж полностью тебе доверял…

— Так и было…

— Удивляюсь я на тебя, дружочек, как ты с таким знанием людей смог проработать много лет в своей серьезной организации! Стало быть, покойник решил тебя обмануть — тебя, потому что про меня, надеюсь, он ничего не знал.

— Если бы знал, то думаю, надул бы тебя с еще большим удовольствием, — не удержался Костромин.

— Но, — продолжала Светлана, никак не отреагировав на его колкость, — тебе никогда меня не убедить, что он придумал все это сам. Не могу поверить, что он со своими двумя извилинами — причем изгибающимися в одну и ту же сторону, — смог бы перехитрить меня, я хотела сказать нас, таких умных и предусмотрительных. Так вот, получается, что в деле участвует еще кто-то четвертый, кого мы пока не знали, точнее, не принимали в расчет. И вот этот четвертый придумал финт, который мы не учли, и сумел прикарманить денежки. Хакер! Ведь хакер знал, куда ушли деньги!

— Но придумать он ничего не мог, видела бы ты его! Абсолютно ненормальный тип, одет как попугай, дергается все время!

— Однако знал же он! А ты его…

— А что мне оставалось делать? Банковские у него на хвосте висели. Я буквально на полчаса опередил! Если бы они его достали — все равно пропали бы денежки И к тому же я не знал, что на Кипре ничего нет! Бабу надо было сразу же на Кипр послать!

— Нельзя, я должна была несколько дней изображать безутешную вдову… Не могла же я на следующий день после смерти мужа на работу выйти как ни в чем не бывало! Значит, хакер отпадает…

И остается — кто? Знаешь, дружочек, с кем бы я хотела поближе познакомиться? С той девчонкой, которая тогда рыдала, как на сцене, возле нашего дорогого покойника, сразу после взрыва.

— Лена? Да, — как-то неуверенно ответил Костромин, — надо бы… Но трогать всерьез ее сейчас нельзя, — решительно сказал он. — Если с ней что-то случится, тогда обязательно свяжут с пропавшими деньгами. Громова мне прозрачно намекала…

— А хорошо бы ее как следует допросить, — мечтательно проговорила Светлана, — у Муслима любая заговорит…

— Кто это — Муслим? Которого ты послала ту бедную бабу убить?

— Да, но вот что-то он еще не доложился.

— Так, может, еще не убил?

— Ты его не знаешь. Ему сказала — значит, все. Считай, человека нет.

"Так, так! — подумал Костромин. — Вот какие у нас дела. Мне недвусмысленно дают понять, что в случае чего прикажет своему бандиту — и меня нет. Рано, Светик, ты меня списываешь.

Я тебе не мать-одиночка с сыном-инвалидом".

Он смотрел на нее и не понимал, как его могло к ней тянуть как к женщине. Это случилось два года назад. Он к тому времени уже совершенно озверел от ненависти к Строганову. Встречи с его бывшими пассиями не помогали. Тем более, до него дошло, что, находясь в его квартире, женщины невольно вспоминают, как им было со Строгановым, и сравнение было явно не в его пользу. Костромин умирал от желания спросить об этом, но держался из последних сил.

И однажды он встретил Светлану Строганову.

Они были знакомы раньше, но виделись нечасто — у нее была своя жизнь, в дела мужа она не вмешивалась. В тот раз они поболтали, потом договорились о встрече. Она сама дала ему понять, что не будет против. Когда они стали любовниками, он почти успокоился. Все было совсем не так, как с посторонними девицами, объедками с барского стола Строганова, тех он давно бросил, а Костромин подбирал. В данном же случае Костромин отнял у друга то, что принадлежало ему по праву. От мысли, что он владеет чем-то принадлежащим Строганову, Костромин приходил в такое возбуждение, что готов был встречаться со Светланой хоть каждый день.

Она сама регламентировала их свидания, держалась осторожно. Иногда он даже хотел, чтобы все раскрылось.

После смерти Строганова все прошло, как отрезало.

— С девчонкой сейчас так нельзя! — твердо сказал он. — Их любовное гнездышко я обыскал, ее допросил, ничего нет.

На самом деле, у него были подозрения насчет Лены Барташовой. Но их он решил держать при себе.

— На работе — тоже смотрели, а вот с квартирой проблема: она живет с семьей брата, и невестка все время торчит дома, никак не улучить момент для основательного обыска.

— Я чувствую, дружочек, что без меня ты будешь возиться до второго пришествия. Господи, ну как вы там работали, в вашем Комитете! Или ты такой особенно талантливый…

— Я не намерен выслушивать твои бесконечные оскорбления!

— Ладно, не обижайся. Знаешь, пожалуй, я смогу предложить тебе чисто женский хитрый ход. Сделай-ка ты, дружочек, вот что…

* * *

Юрий Костромин познакомился с Максом Широковым при не совсем обычных обстоятельствах. Пару лет назад, уже работая в «Бэта-Банке», Костромин получил задание проверить надежность и платежеспособность одного из клиентов банка, обратившегося с просьбой о довольно значительном кредите. Клиент представил банку финансовую документацию своей фирмы, внешне производившую вполне приличное впечатление, Костромин по своим старым каналам навел о нем справки, и тоже все было на первый взгляд вполне благополучно, однако старый опытный адвокат Лев Исаевич Шапиро, изредка и не слишком охотно консультирующий Костромина, который знал деловой мир Петербурга лучше, чем содержимое собственного кармана, при упоминании имени потенциального должника едва заметно поморшился. Ничего конкретного Шапиро не сказал, но в душе у Костромина зародились сомнения, и он решил понаблюдать за клиентом.

Припарковавшись в конце рабочего дня недалеко о офиса подозреваемого, он вместе с одним из своих ребят выбирал удобную позицию для наблюдения, как вдруг заметил подозрительное движение возле машины. Он вернулся, крадучись, и увидел мужчину, как сейчас выражаются, кавказской национальности, пытающегося завести автомобиль, не пользуясь ключом зажигания.

Костромин распахнул дверцу и основательно заехал неудачливому угонщику в ухо. Тот пытался сопротивляться, впрочем, достаточно неумело, но потом быстро раскис и стал умолять не сдавать его в милицию, поскольку у него с ней и так весьма натянутые отношения. Костромин еще немного его побил, а потом отобрал документы на имя Максима Ивановича Широкова, уроженца Ростова-на-Дону. Костромин высказал сомнение в их подлинности — русская фамилия угонщика плохо сочеталась с его кавказским профилем и акцентом.

— Что поделать, дорогой, какие документы достал, с теми и живу, других Бог не дал.

И тут у Юрия Николаевича возникла идея — сам он человек серьезный, достаточно законопослушный. Наружное наблюдение — это одно, а если он или его сотрудники проникнут с целью сбора информации в офис клиента, — а у того наверняка понатыкано везде разных охранных систем, телекамер и прочего, и зафиксирует он на видеокассете факт взлома и проникновения — так потом ведь не отмоешься! А не отправить ли туда вот этого проходимца — с него и взятки гладки, его если и поймают, то никому его особа не интересна.

Костромин пообещал Максу не сдавать того в милицию, да еще заплатить неплохие — по меркам Макса — деньги, если тот залезет в нужный офис, откроет несгораемый шкаф и переснимет для Костромина кое-какие финансовые и бухгалтерские документы. Макс довольно легко согласился и ловко справился с поставленной задачей.

Костромин понял: ему в руки попал подлинный талант.

Переснятые документы помогли выяснить действительное состояние дел потенциального получателя — состояние было препаршивым, так что в кредите ему отказали, — а Костромин посчитал новое знакомство ценным и, пользуясь методом кнута и пряника, то есть поочередно угрожая Максу милицией и подкидывая ему небольшие суммы денег, использовал его для выполнения разного рода мелких делишек, слишком дурно пахнущих, чтобы ими занимался сам Юрий Николаевич. Были у него раньше, в прошлой жизни, свои информаторы, да они не годились, потому что Юрий Николаевич в Комитете специализировался преимущественно на режимных предприятиях, а там работал народ немолодой, за много лет привыкший действовать по указке, и сейчас, при новых условиях работы, они терялись и не удовлетворяли повышенным требованиям.

И в этот раз, когда возникла проблема с обыском в квартире Лены Барташовой, и Светлана, с чисто женским коварством, предложила свой план, Костромин сразу же вспомнил о секретном сотруднике. Поскольку Макс был нужен ему довольно часто и в самый неожиданный момент, то Костромин купил ему пейджер. Макс очень пейджером гордился — ему казалось, что теперь он — настоящий деловой человек.

Костромин передал ему на пейджер просьбу встретиться в обычном месте, и Макс примчался мгновенно: он знал, что вызовы от шефа всегда приносили ему деньги, и летел на встречу на крыльях любви. К деньгам, разумеется.

* * *

Ангелине было ужасно скучно. Она отвела сына в бассейн, и теперь надо было убить на что-то часа полтора времени. Она плелась по улице нога за ногу, любуясь своим отражением в стеклах витрин.

Конечно, можно было пройтись по магазинам, но доехать до приличных магазинов она не успела бы, а здесь возле бассейна были такие лавчонки, куда респектабельной женщине и заходить-то стыдно.

Кроме того, ходить по магазинам без денег — это какой-то садомазохизм. Ангелина обычно бегала по магазинам со скоростью три-четыре тысячи в час. Это если не делать крупных покупок. Но муж совершенно ни на что не годился, денег жене почти не приносил (разве можно было назвать деньгами ту мелочь, что ему удавалось заработать!), так что Ангелина уже забыла, когда она получала настоящее удовольствие от жизни.

Боковым зрением она заметила, что рядом с ней возле самого тротуара медленно едет машина.

Осторожно скосив глаза, Ангелина разглядела: машина была так себе, даже не «мерседес», всего лишь «вольво», но ухоженная. За рулем сидел жгучий брюнет довольно пошлого вида в неплохом костюме, но скверно подстриженный и пожирал ее, Ангелину, глазами. Это, конечно, говорило о его хорошем вкусе. Сегодня Ангелина была очень довольна своей внешностью: она попробовала новую краску для волос, и эффект превзошел все ее ожидания — волосы приобрели изумительный цвет, в котором было что-то от малиновой роскоши бархатного переходящего знамени «Победителю в социалистическом соревновании», что-то от строгого канцелярского фиолетового цвета, каким отливает штамп «Уплачено», и немного тропической яркости, по словам очевидцев, присущей закатам на острове Борнео.

Короче, Ангелина была собой довольна и вполне понимала восторг, светившийся в глазах брюнета за рулем. Заметив ее осторожный взгляд, брюнет расцвел, распахнул дверцу машины и выскочил перед ней на тротуар, протягивая букет пунцовых роз.

— Девушка! — чуть не на всю улицу завопил галантный кавказец. — Я второй день на тебя любуюсь, такой красоты никогда в жизни не встречал, поедем в самый хороший ресторан, я от тебя исключительно без ума!

— Тише, тише, — зашикала Ангелина, — на нас и так все смотрят. Ишь, выдумал — ресторан!

Я тебя знать не знаю! К тебе только сядь в машину — и поминай как звали! А ну проваливай, а то сейчас милицию позову!

Конечно, никакую милицию она звать не собиралась, но и садиться в машину к незнакомому джигиту тоже. Он произвел на нее не самое лучшее впечатление, но искреннее восхищение, сверкавшее в его взгляде и звучавшее в голосе, немало ей льстило. Тем более что на ее горизонте давно уже не маячили восхищенные поклонники и вообще какие-нибудь заинтересованные лица мужского пола, если не считать мужа, а считать мужа — это уж последнее дело.., кроме того, кавказцы, говорят, довольно щедры и темпераментны.., и вообще, такая скука…

— Девушка, зачем милиция? Какая милиция?

Я же от тебя исключительно без ума! Поехали в ресторан, я же к тебе исключительно по-хорошему!

— Никакого ресторана, — отрезала Ангелина, — и оставьте меня в покое. Я сейчас за ребенком пойду. И оставьте меня в покое!

Джигит почувствовал недостаток металла в ее голосе и прибавил оборотов:

— Девушка, сегодня не можешь — завтра тебя здесь ждать буду. Розы только возьми, красивые, как ты.

— Куда я с твоими розами? С ума ты сошел!

— Возьми, как сестру прошу, возьми!

— Сказала, отвяжись!

Кавказский кавалер изобразил на лице невыносимое страдание и в сердцах зашвырнул букет в урну, откуда его тотчас вытащила пьяная тетка бродяжьего вида и потащила прочь. Ангелина проводила букет взглядом, в котором сквозило необъяснимое сожаление. Джигит в расстроенных чувствах сел в машину, откуда наблюдал некоторое время за женщиной своей мечты.

На следующий день сцена повторилась до мелочей, только Ангелина оставила сына не в бассейне, а на занятиях лепкой и рисованием. Были те же страстные вопли, такой же букет, Ангелина даже сначала подумала, что — тот же самый, но отогнала от себя эту мысль. Закончилась сцена в точности так, как накануне.

На третий день Ангелина уже ждала появления брюнета на «вольво», но он не явился. Ангелина почувствовала, с одной стороны, облегчение — этакие сцены на улице мало кому понравятся, а с другой стороны — обиду: что же это за мужчина — то чуть не на коленях стоял со своим веником, а то сразу же утратил всяческий интерес! Ангелина погрустнела и поняла, чего ей не хватает в жизни — поклонения! Ей хотелось чувствовать себя центром мироздания, ей хотелось страстей — пусть пошлых и мелодраматических. Сама того не сознавая, она хотела превратить свою жизнь, пусть ненадолго, в латиноамериканский телесериал, и вульгарный жгучий брюнет на «вольво» подходил для этого как нельзя лучше. Поэтому, когда на четвертый день брюнет снова появился, издали размахивая немыслимым букетом, сердце Ангелины забилось в ритме танго, и она встретила своего поклонника достаточно благосклонно.

* * *

В банке уже все знали, что прокуратура производила эксгумацию останков тела Строганова, что эксперт по зубам определил, что труп принадлежит покойному заместителю управляющего и никому больше.

Лена была в таком состоянии, как будто все началось сначала, как будто только что прогремел взрыв, и она увидела огненный смерч, в котором сгорел Александр. Ведь она была почти уверена, что он жив, что они еще встретятся, и она хоть ненадолго сможет забыться в его объятиях.

Он в свое время разбудил в ней такую бурю чувств, ее до сих пор страшно тянуло к нему.

Только после его смерти она поняла, что такое одиночество. Даже после смерти родителей Лена не испытывала такого. Тогда было страшное горе, тяжелое, изнуряющее, а теперь ко всему прибавилось еще и женское одиночество. Она ворочалась ночами без сна, вспоминая время, проведенное с Александром.

Он никогда не любил ее, она нужна ему для реализации своих преступных замыслов, но вспоминая его руки, его губы, блуждающие по ее телу, она отказывалась в это поверить. Сможет ли она когда-нибудь его забыть? И сможет ли она полюбить кого-нибудь, даже если встретит подходящего человека?

И вот, когда у нее появилась надежда, что Александр жив, что она сможет заглянуть снова в его непроницаемые глаза, разгладить маленькую морщинку у него на переносице, все рухнуло.

В этот день Лена никому ничего не сказала, просто ушла с работы. Все равно ее скоро уволят, а сидеть и слушать шушуканье за спиной у нее не было больше сил. Она тащилась от метро пешком домой, чтобы закрыться в своей комнате, лечь, укрыться с головой и не о чем не думать, ею овладела странная апатия, как вдруг ее окликнули из припаркованной машины. Лена оглянулась и узнала Вовчика. Она подошла машинально.

— Привет, что это ты на машине, у тебя же прав нету?

Вовчик ленился ходить на курсы, а хотел права просто купить, но отец его тут уперся, он говорил, что Вовчик либо сам разобьется, либо кого-нибудь угробит, так что при расплате никаких денег не хватит, а то и тюрьмой дело кончится. Теперь Вовчик гордо ответил, что взял себя в руки и сдал на права, и отец отдал ему свою старую машину.

— Ну что, — сказал Вовчик, — видел я по телевизору, что от твоего хахаля осталось.

— Ты за тем приехал, чтобы мне это сообщить?

Вовчик не смутился.

— А я тебя предупреждал, чтобы с ним не связывалась — банкиры долго не живут!

Мгновенно Лену охватил приступ неистовой ярости. Она обежала машину, открыла дверцу и скользнула на переднее сиденье рядом с Вовчиком.

— Так это не ты ли здесь руку приложил? — спросила она свистящим шепотом и вцепилась в лацканы Вовчиковой куртки. — Да я же тебя сейчас собственными руками задушу, да я жизнь на это положу, но тебя убью…

— Ленка, ты что? — отбивался Вовчик. — Да ты рехнулась, что ли? Нужно мне было больно на убийство идти, да он тебя все равно бы скоро бросил.

— А ты откуда знаешь? Ты вообще откуда знаешь, что мы с ним? Я тебе ничего не говорила.

— Отпусти меня. А то не скажу! Ну следил я за вами, ну и что. Видел, как ты с ним в ту квартиру ходила.., где вы трахались…

Лену передернуло.

— А если ты думаешь, что одна у него была, то ошибаешься, — продолжал Вовчик.

— А с кем ты его еще видел? — встрепенулась Лена.

— Ну прямо с бабой-то я его не видел, но зато видел, как он еще в один дом так же осторожно ходил. Вы ведь тоже поодиночке приходили. Так и тут — идет он, оглядывается, машину в стороне ставит, а какая баба туда приходила — я без понятия, в лицо-то я ее не знаю.

— Где это было?

— В районе Сенной площади.

— Вези меня сейчас туда, — решительно распорядилась Лена, — покажешь на месте.

— Да зачем тебе? — заупрямился Вовчик.

— Вези, тебе все равно делать нечего.

— С чего ты взяла, что мне делать нечего?

— Тебе всегда делать нечего, иначе бы ты не приперся сегодня на меня смотреть, как я переживаю.

— Смотри, — сказал Вовчик, остановившись в маленьком переулке, — вон там, во дворе.

— А парадная какая?

— Парадная третья, а больше я ничего не знаю.

Дом был небольшой, четырехэтажный, вернее, пятый этаж был, но странный — невысокий с маленькими окнами. Что Александр мог делать в этом доме? Куда он мог ходить украдкой? Вовчик ошибается, думая, что тут дела любовные. Нет, Лена могла бы приблизиться к разгадке тайны гибели Строганова и пропавших денег, что-то подсказывало ей это. Что ж, надо уходить, пока она ничего не может выяснить, не торчать же тут без толку.

— Едем домой, Вовчик, и больше ты за мной не шпионь.

— Ладно, Ленка, я, конечно, по-свински себя вел, но неужели мы с тобой больше не увидимся?

— Ох, Вовчик, оставь ты меня в покое и не болтай никому ничего! — с сердцем сказала Лена.

* * *

На следующий день Лена в задумчивости вышла из метро «Сенная площадь» и пошла к переулку, что указал ей вчера Вовчик. Зачем она это делает, она и сама не знала. Может быть, если она узнает, зачем Александр ходил в этот дом, ей станет ясно, из-за чего он погиб? Кто его убил? То есть, из-за чего, она знала — из-за больших денег.

Но кто-то сумел помешать его планам, убил сначала его, а потом Гарика. И теперь злоумышленники считают, что Лене что-то известно. Но Лена ничего не знает, кроме того, что Александр купил ей билет в Англию и достал фальшивый паспорт с английской визой…

Из нужной парадной вышла женщина и, устало передвигая ноги, направилась к воротам. Женщина тащила за собой пустую сумку на колесиках.

Поравнявшись с Леной, женщина замедлила шаги, потом остановилась, что-то вспомнив, пошарила по карманам, убедилась, что все нужное на месте, и хотела было идти дальше, но Лена несмело ее окликнула:

— Простите, вы не Надежда Николаевна?

Женщина вгляделась в Лену и ахнула:

— Господи, Леночка! Как же ты изменилась, такая стала красавица!

Надежда Николаевна была подругой Лениной мамы, не самой близкой, но раньше, в детстве, Лена помнит, что они встречались довольно часто. Брат долго дружил с Аленой, Надеждиной дочкой, они были почти одного возраста. А потом Алена вышла замуж, брат женился, родители уехали за границу. Потом случилась трагедия. Лена вспомнила, как Надежда Николаевна звонила после смерти родителей, предлагала помощь, но чем она могла помочь? Да и Лена тогда никого не хотела видеть.

— А вы, Надежда Николаевна, разве тут живете?

— Да нет, — та махнула рукой, — работаю я тут. Ты торопишься? А то пойдем куда-нибудь, поговорим, расскажешь, как ты живешь.

Пошел дождь, поэтому они уселись в «Макдоналдсе» у Сенной площади. Не дожидаясь вопросов, Лена рассказала, что закончила институт, работает в банке, живет по-прежнему там же, в родительской квартире. Лена остановилась, так как почувствовала, что Надежда Николаевна сейчас задаст вопрос — что она делала в этих краях?

Поэтому она решила перевести разговор на другое и спросила, что же за работа тут у Надежды Николаевны?

— Ох, — вздохнула та, — уж и не рада, что связалась. Приятельница моя давнишняя, она меня постарше будет, работала тут уже года три, знаешь, от собеса к пенсионерам ходят. И так ей нравилось, старушки все знакомые, на нее не нахвалятся, а все-таки возраст после пятидесяти — где другую работу найдешь? И вдруг приходит ей приглашение из Германии, от племянника, они там живут в эмиграции. Там племянниковой жене предложили какие-то хорошие курсы, надо идти, а с ребенком маленьким сидеть некому. Денег на няню у них нет, вот они и решили тетку вызвать на два месяца ребенка нянчить. Ну что, надо ехать, решила она увольняться, так старушки чуть не плачут, говорят, пришлют из собеса кого незнакомого, они и дверь побоятся открыть. Вот она и уговорила меня эти два месяца за нее поработать. У нас в НИИ зарплату не платят, так что я взяла за свой счет и работаю. Да только умаялась по лестницам бегать. И еще мужу боюсь сказать, он мне ни за что бы не разрешил — по лестницам, да тяжести таскать, да с чужими деньгами. А отказаться нельзя — приятельницу подведу. Да уж ладно, три недели осталось, дотерплю как-нибудь.

Но что мы все обо мне, расскажи еще о себе, замуж не собираешься?

— Что вы, Надежда Николаевна, зачем мне?

— Как — зачем? Вот какая красавица выросла, неужели и нет никого?

— Нет, — твердо ответила Лена.

Надежда Николаевна испытующе нее посмотрела и недоверчиво усмехнулась:

— Ну не хочешь, не рассказывай.

Они еще посидели, помолчали, приглядываясь друг к другу, Лена вспомнила, как раньше, еще давно, отец отзывался о Надежде Николаевне весьма одобрительно. У Лениной мамы было мало подруг, им с отцом было достаточно общества друг друга. Лена помнит, как отец критиковал очередную мамину приятельницу по работе, называл глупой пустышкой, а мама обижалась, мол, все у тебя плохие, а отец отвечал, что нет, не все, вот у Надежды, например, и голова на плечах, и без бабьих глупостей.

— Надежда Николаевна, — решилась Лена, — вы почти полтора месяца в этот дом ходите и даже в ту самую парадную. Вы никогда не встречали этого человека? — Она показала фотографию Строганова.

Месяца два назад в банк приезжали телевизионщики, снимали рекламный ролик, а потом подарили несколько фотографий, Лена выпросила у Александра одну — он был на ней такой красивый…

— Вот оно что, — пробормотала Надежда, разглядывая фотографию, — в каком, говоришь, ты банке работаешь?

— В «Бэта-Банке», — Лена решила не скрывать очевидные вещи.

— Значит, это и есть банкир Строганов? Хорош, ничего не скажешь, я хоть криминальные новости редко смотрю, но про это дело уж так трубили…

— Ну так что, Надежда Николаевна, видели вы его?

— Вот что, Лена, — твердо сказала Надежда, — этого человека я не видела. Но зато я видела в одной квартире его фотографию. Человек там живет пожилой, одинокий, так что прежде чем тебя туда пустить, я должна знать, что ей ваша встреча ничем не повредит. И ты мне расскажи, зачем тебе нужно знать, что делал в этой квартире твой погибший любовник.

— Как вы догадались? — покраснела Лена.

— Это нетрудно, — усмехнулась Надежда. — Еще когда во дворе на тебя посмотрела, сразу поняла, что у тебя мужчина есть. И не просто мужчина, а любимый мужчина. Это сразу по женщине заметно. Мужики такое инстинктом замечают, ну а женщины — кто понаблюдательнее. А потом смотрю — ты расстроенная такая, глаза беспокойные.

Что же случилось, Леночка?

От участия, прозвучавшего в голосе Надежды Николаевны, Лене стало еще хуже. Слезы предательски набежали на глаза.

— Ну-ну, не надо плакать, теперь уж слезами не поможешь. Надо смириться с его гибелью. Ты молодая, все понемногу забудется.

— Дело не в этом. Не считайте меня ненормальной, но происходят странные вещи.

И Лена рассказала Надежде про взрыв, про убитого Гарика, про то, как он утверждал, что Строганов жив, про билет в Лондон и паспорт, про Вовчика и его наблюдения за домом у Сенной, про подлеца Костромина, про то, что за нею следят, кстати, она и сейчас не знает, возможно, за ними наблюдают.

Надежда Николаевна слушала очень внимательно, не перебивая дурацкими вопросами, не ахая и не всплескивая руками. Потом они долго молчали.

— Надежда Николаевна, вы мне верите? Верите, что я ничего не придумала?

— Конечно, девочка, конечно. Ты никогда не была истеричкой, у вас в семье все спокойные разумные люди. Но все, что ты рассказала, очень опасно. Там, где замешаны большие деньги, всегда опасно.

— Но я должна выяснить, отчего погиб Александр!

— Прежде всего, ты должна выяснить, что угрожает тебе самой, — строго сказала Надежда, — и постараться уберечься от опасности. В милицию идти тебе не с чем — что такое паспорт с билетом.

Билет — может, Строганов хотел тебе сюрприз сделать, а паспорт фальшивый сам по себе ничего не доказывает. А ты вообще в милиции была? Тебя допрашивали в связи со взрывом?

— Конечно, там такая тетка въедливая, всю душу из меня вытрясла, сидит в кабинете, как сыч, очки то снимет, то наденет…

— Не Громова ее фамилия? — полюбопытствовала Надежда.

— Точно, а вы ее знаете?

— В некотором роде, — угрюмо пробормотала Надежда. — В общем, про Гарика Громовой говорить ничего нельзя, она тебя из здания не выпустит, прямо там и арестует, а потом уже будет доказывать, что ты не виновата, если посчитает нужным. Ты у нее будешь первая подозреваемая, ведь свидетели тебя запомнили…

— Да у меня сил бы никогда не хватило его задушить!

— Это как сказать, — задумалась Надежда. — Ладно, мы вот что сделаем. Я завтра зайду в ту квартиру, где видела фотографию Строганова.

Живет там замечательная старушка, родственница композитора Верстовского. Она старая, но голова абсолютно ясная, и память — будь здоров, получше нашей будет. Спрошу я ее прямо, можно ли тебя привести. Если она согласится, то позвоню тебе и вечером к ней отведу, потому что тянуть с таким делом никак нельзя.

* * *

Инна сидела возле постели сына и безнадежно смотрела на безжизненное тело. Сын был жив, но никак не реагировал на внешние раздражители. Она кормила его с ложечки, убирала за ним.

Врачи сказали, что такое растительное состояние может продолжаться сколь угодно долго — человек молодой, сердце здоровое. Предлагали взять его в больницу, но Инна отказалась — известно, какой там уход, будет лежать целый день в грязи!

Ухудшение началось в тот самый день, когда к ним в дом проник неизвестный убийца. Инна вспомнила, как они плакали вдвоем с Павликом обнявшись, а на полу остывал окровавленный труп. Немного опомнившись, Инна встала и потянулась было к трубке телефона, чтобы вызвать милицию, но страшная мысль остановила ее. Ведь Павлика заберут в психушку! Даже если в милиции поверят, что сын защищался, что он спас от смерти ее, Инну, стоит им только посмотреть на изуродованное тело, как они сразу же объявят, что Павлик опасен для общества, и заберут его навсегда. Никто ничего не докажет. Инна в ужасе заметалась по квартире. Она не может допустить, чтобы сына забрали, лучше сразу его убить!

Павлик по-прежнему сидел на полу возле трупа. Откуда взялся этот тип? Грабитель? У них нечего красть, все знают, а замки крепкие, Инна специально поставила, чтобы Павлик, будучи не в себе, не открыл и не ушел на улицу. Бандит хотел ее убить, он специально пришел, чтобы ее убить — Инна вспомнила про ванну и про фен.

Павлика он бы не тронул, потому что Павлик не сумел бы ничего рассказать милиции. Но зачем кому-то понадобилось ее убивать? Она не сделала никому ничего плохого. Что же делать? Инна остановила свой безумный бег по квартире и села на диван. Сына она не отдаст. Пусть он убийца, но он свое получил в Чечне. На убитого бандита ей наплевать, получил по заслугам. Теперь главное, чтобы никто не узнал. Значит, надо спрятать труп так, чтобы не нашли, а если нашли, то не связали бы труп с Павликом. Хорошо, что у них старый дом, соседи ничего не слышали, стены толстые! Только бы не вернулась тетя Даша в самый неподходящий момент!

Инна достала из кладовки старое одеяло, сняла с покойника куртку и свитер, он остался в черной футболке. Кровь из ран уже перестала течь, она наскоро обмыла лицо, стараясь не смотреть, и завернула верхнюю часть тела в одеяло, обвязав для прочности веревкой. Потом она выволокла труп в коридор и занялась Павликом.

Она раздела его, вымыла окровавленные руки и лицо, переодела в чистое. Отведя сына в комнату, она вымылась сама, переоделась, вымыла пол в ванной сначала просто горячей водой, потом — с порошком, а потом добавила в воду стакан уксуса, чтобы отбить запах. На стене и на дверях тоже были брызги крови, Инна отдраила их чистящим порошком, что нашла у тети Даши, потому что все современные средства в данном случае не годились. После этого она вымыла саму ванну, хотя крови в ней не было, замочила одежду Павлика в порошке «Омо» — за ночь отойдут любые пятна, никакая экспертиза ничего не найдет! Куртку, свитер и шапочку убийцы она аккуратно прожгла во многих местах, оторвала рукава — привела в негодный вид. Теперь можно безбоязненно выбросить одежду в мусорный бак, никто не позарится и не обнаружит пятен крови.

Инна завернула нож, часы и еще какие-то железки — наверное, это были отмычки — в тот же мешок, что принес с собой бандит и отложила его пока в сторону. Хорошо бы отправить туда же и топорик, но тетя Даша хватится, начнет спрашивать, куда делся. Инна залила топорик горячей водой в большой миске и плеснула туда щедрую порцию жидкости для мытья посуды, главное — чтобы не осталось следов человеческой крови.

Она пошла в комнату проведать сына и увидела, что он сидит так же, как она его оставила, не меняя позы. Сердце привычно сжалось, но некогда было расслабляться. Был одиннадцатый час вечера. Тетя Даша не приедет, заночует у сестры, она боится ходить вечерами. Инна оделась потемнее, брюки и старую куртку, и вышла через черный ход во двор вынести мусор. Черная лестница в их доме была в ужасном состоянии, и пользовались ей, только когда ходили на помойку. На лестнице жили бездомные коты и крысы, причем прекрасно друг с другом уживались. Инна осторожно спустилась, держась за скользкие перила, по дороге не встретив ни души. Она засунула пакет с одеждой поглубже в контейнер и ушла. Затем она подхватила мешок бандита с ножом и всяким барахлом и вышла на улицу, заперев предварительно Павлика на все замки. Труп по-прежнему лежал в коридоре.

В нескольких кварталах был старый заброшенный дом, а рядом начали было рыть котлован, да так и бросили. Большая яма была заполнена водой и всякой дрянью. Инна пролезла на запрещенную территорию через дыру в заборе, она помнила эту дыру, еще когда ходила сюда искать подростка Павлика — почему-то мальчишки ужасно любят играть в таких местах.

Стараясь не оступиться в темноте, Инна подошла к краю котлована и бросила мешок как можно дальше. Теперь, если даже летом яма высохнет, в грязи на дне вряд ли что обнаружат!

Оставалось самое важное — труп. Конечно, хорошо бы притащить его сюда и тоже бросить в котлован, но сил не хватит переть на себе такую тяжесть. Инна помнила, каким плотным показался ей бандит, наверное, он здорово тяжелый.

Поэтому она выбрала вариант попроще. Она вернулась домой, Павлик молча лежал, скорчившись на своем диване, и молчал. Инна напилась холодной воды из чайника и перевела дух. Успокаиваться рано, завтра с утра может приехать тетя Даша, она из ранних пташек, любит вставать в шесть утра по деревенской привычке. Инна осторожно выглянула в окно на кухне, оно выходило во двор. Окна почти все были темными — второй час ночи, люди спят. Пошел дождь, Инна была этому рада — меньше людей. Пора!

Она вышла в коридор, открыла дверь на черную лестницу, подхватила труп за плечи и попыталась сдвинуть его с места. — Это оказалось очень трудно. Не тащить же его волоком всю дорогу.

Инна решительно прошла в комнату и потрясла сына за плечо.

— Павлик, вставай!

Он недоуменно моргал, но встал и даже сам зашнуровал ботинки.

Инна надела ему куртку и вывела в коридор.

— Бери его за ноги!

Павлик мотал головой и порывался заплакать.

— Помогай, живо! — прикрикнула Инна. — Видишь, мне одной не справиться.

Он испуганно подчинился. Вдвоем дело пошло лучше. Они вытащили труп на лестницу, пронесли его по крутым ступеням, причем Павлик два раза умудрился уронить свою часть с грохотом, но Инне было уже все равно. С трудом спустившись во Двор, они пронесли труп вдоль дома за угол, где, как помнила Инна, находился люк. Судя по всему, там внизу протекала горячая вода, потому что зимой голуби всегда выбирали крышку люка местом своих собраний — они грелись и заодно решали наболевшие вопросы. Свалив свою ношу в темный угол возле люка, Инна сбегала к помойке, она заранее приметила там удобную железную не то палку, не то кусок лома.

Эта штука пригодилась, чтобы открыть люк. Они столкнули в люк тяжеленное тело, которое плюхнулось вниз с глухим плеском. Крышку она закрывала одна, потому что Павлик совсем обессилел. Потом она взяла сына за руку и отвела домой, а наутро, проснувшись после тяжелого сна, увидела, что он лежит в постели, ни на что не реагируя.

* * *

Обежав магазины и удовлетворив все запросы подопечных старушек, Надежда поднялась на пятый этаж к Ольге Варсанофьевне Верстовской.

В дверях она столкнулась с двумя бравыми плечистыми молодыми людьми. Парни держались миролюбиво и даже вежливо поздоровались с Надеждой.

— Ольга Варсанофьевна, вот ваш заказ. Мука, макароны, молоко, вот квитанция на квартплату, вот лекарства.

— Спасибо вам, Надя, садитесь, отдохните.

Тяжело по лестницам-то без лифта бегать.

Надежда присела к столу. Она специально так подгадала, чтобы Ольга Варсанофьевна была последней, и теперь никуда не торопилась.

— Ольга Варсанофьевна, — Надежда не смогла справиться со своим любопытством, — а что это за молодые люди от вас сейчас выходили?

Старушка страшно оживилась.

— Наденька, это такая история.., вы себе чая налейте и мне за компанию, вот это варенье попробуйте, айвовое. Да, так вот, началась эта история примерно месяц назад. Приходят ко мне эти двое.., молодых людей, как вы справедливо изволили выразиться, очень вежливые, даже непривычно как-то. И говорят: «Ольга Варсанофьевна, вы ведь внучка композитора Верстовского?»

«Не внучка, а правнучка», — отвечаю.

"Ну это нам без разницы. Сути дела не меняет.

А мы, говорят, представители фирмы Дионис"".

Я сразу заподозрила, что фирма у них связана со спиртными напитками, и не ошиблась. Производит этот «Дионис» разные крепкие и крепленые напитки. Ну, говорю, а я-то вам зачем?

Я в жизни ничего крепче чая в рот не брала.

А мы, говорят ребята, именно к вам, как к последней родственнице великого композитора.

Дело в том, что наша фирма хочет взять имя вашего прадеда в качестве фирменного наименования. Есть же, говорят, водка «Распутин», водка «Менделеев», а мы решили выпускать водку «Верстовский». И не только водку. А целую серию напитков. Например, сувенирный набор небольших бутылочек — с названием какого-нибудь произведения вашего знаменитого предка.

Я сначала даже растерялась. Как вы, говорю, молодые люди, это себе представляете? Ну допустим, наливка «Черная шаль», по названию известного романса, — это куда ни шло, водка «Громобой» — в общем, тоже неплохо, это у него такая опера была (а парни, смотрю, сидят довольные и записывают — видно, раньше ничего про моего прадеда не знали, кроме фамилии), — «Пан Твардовский», говорю — тоже для крепкого напитка вполне подходящее название, «Тоска по родине» — может иметь успех у наших эмигрантов, «Сон наяву» — для спиртного название подходящее, но как-никак самая известная опера Алексея Николаевича — «Аскольдова могила», а уж это название, извините, кого угодно отпугнет.

Есть еще, конечно, «Бабушкины попугаи» — водевиль такой у прадеда был, но уж не знаю, куда такое название вы приспособите.

А они только глазами хлопают и руками машут. Это ничего, кричат, Ольга Варсанофьевна, все названия пристроим, нам главное ваше согласие получить, потому что теперь закон такой — имя в рекламных целях можно использовать только с согласия самого человека, а для покойника — с согласия его наследников. А мы для вас сделаем все, что вы попросите, — разумеется, что в наших силах. Вы не подумайте, что мы пожилого человека обидеть хотим. Мы старость уважаем.

Тут я призадумалась и говорю, что мне-то для себя уже ничего не нужно, доживу как-нибудь свой век, а вот лучше сделайте вы что-нибудь для прадедушкиной памяти…

Вот что, ребята, говорю — хотелось бы мне в память моего прадеда восстановить усадьбу в селе Селивестрове Тамбовской губернии, — или там теперь область? Или опять губерния? Не важно.

Он в этом селе родился, детство и юность провел, так хорошо бы усадьбу восстановить и организовать там музей.

Они помялись немножко. Что делать? Поедем, говорят, посмотрим на месте. Я вижу, серьезно люди настроены, может, и правда сумеют имение восстановить. Ну и спрашиваю: «А скажите мне, ребята, почему вы именно Верстовского выбрали? Не самый, честно говоря, известный композитор, кроме Аскольдовой могилы» мало кто его слышал. Почему, например, не Мусоргский или не Чайковский?"

Они немножко смутились, потом один и говорит:

«Понимаете, Ольга Варсанофьевна, наш, как бы это сказать, типа руководитель, он высокий очень, длинный.., ну и у него по жизни, типа того, кличка такая — Верста. Ну а ему один.., как бы друг, возьми и скажи, что был такой композитор — Верстовский, он лично где-то слышал. Нашему-то как загорелось — сделать такую водку. Как бы… типа того, чтобы кличку свою обессмертить. Ничего, говорит, не пожалею, только чтобы была такая водка! И поручил нам сделать все как надо».

— Ну и как, — включилась Надежда, допивая чай, — получилось с имением-то?

— Как раз сейчас они приезжали, мне рассказывали. Осмотрели усадьбу, а там один фундамент остался. Пригласили специалистов — историка, чтобы он им прежние изображения дома нашел, архитектора, прораба. Те им только приблизительно оценили стоимость работ, и получилось восемнадцать миллионов долларов. Они — ко мне. «Ольга Варсанофьевна, — говорят, — не подумайте, что мы люди несерьезные, слова не держим, но такая сумма для нас нереальна. Может быть, договоримся на что-нибудь другое?»

— И как вы — придумали?

— Я, Наденька, вот что придумала. Видите ли, иногда разные зарубежные меценаты, интересующиеся прадедушкиным творчеством, чаще всего русского происхождения, жертвуют разные суммы для восстановления имения, и вообще — для увековечения памяти Алексея Николаевича.

Но у нас ведь как — деньги перечисляют на счет Министерства культуры, а там они бесследно растворяются — министерство большое, а с культурой плохо, и никаких концов уже не найдешь. Так вот, я попросила «Дионисов», чтобы они открыли благотворительный фонд имени композитора Верстовского, глядишь и набежит на реставрацию имения, если деньги будут прямо в фонд поступать. А «Дионисы» так обрадовались, говорят, что такой фонд они мне в момент устроят. Тут же и побежали к своим юристам фонд организовывать, даже чая не попили. Кстати, как вам, Надя, варенье айвовое понравилось?

— Замечательное варенье, Ольга Варсанофьевна. Я хотела с вами поговорить еще об одной вещи.

— Слушаю вас, Надя, — насторожилась старушка.

— Вы уж простите меня, Ольга Варсанофьевна, но я случайно видела у вас в книге фотографию и узнала, что это банкир Строганов, который недавно погиб. А вчера я совершенно случайно встретила свою знакомую, молодую девушку. Я ее с детства знала, мы с матерью ее дружили. И она рассказала мне, что работала в том же банке, знала Строганова достаточно близко, вы меня понимаете?

Старушка кивнула головой.

— Уж так она по нему убивается, — продолжала Надежда, она решила немного сгустить краски, — что я за нее волнуюсь. Родители ее погибли три года назад, совсем одна осталась, тут еще эта смерть страшная…

Ольга Варсанофьевна долго молчала.

— Ольга Варсанофьевна, я за Лену как за себя ручаюсь! Семья у них была очень приличная. Может быть, если у вас есть что рассказать, мы смогли бы с Леной к вам прийти на днях. Потому что у нее там, в банке, неприятности, сами понимаете — такая смерть, большие деньги…

— Понимаю… — задумчиво сказала старушка. — Что ж, Саше уже не повредишь. Приводите ко мне девушку, я сама на нее посмотреть хочу.

Саша мне не чужой был, племянник он мой, не родной, правда, да других у меня не было.

* * *

На следующий день Лена с самого утра пребывала в раздумьях — как ей обмануть слежку.

Обязательно надо появиться у Сенной площади, не имея за собой «хвоста», иначе она подведет Надежду Николаевну и неизвестную старушку.

В конце концов она решила положиться на случай и импровизировать по ходу дела.

Ближе к концу рабочего дня у Лены в сумочке тихонько пискнул мобильник. Надежда Николаевна сообщила, что старушка Верстовская согласилась на встречу, сегодня вечером она приглашает их с Леной на чай. Затем Надежда объяснила обрадованной Лене, как пройти дворами, чтобы по-лисьи замести следы.

Лена вышла из дверей банка и огляделась. Вот они, голубчики, даже машину поменять не могут!

Четверо здоровенных амбалов следят за одной девушкой, за что им только деньги платят. Не оглядываясь, Лена быстро пошла в сторону станции метро. Она не сомневалась, что машина тихонько двинется за ней.

Вот и станция. Лена деловым шагом прошла внутрь, подождала в холле, демонстративно поглядывая на часы, а потом, как будто что-то вспомнив, стремглав бросилась к выходу. Она увидела, что за ней метнулись две фигуры — значит, их всего двое, остальные остались в машине. И машины тоже на улице не было, очевидно, сидящие в ней решили, что Лена поедет на метро, и нет смысла ждать. Лена быстренько обежала вокруг и вошла в метро со стороны выхода, столкнувшись с потоком приехавших пассажиров. Выбрав мужчину поприличнее и покрепче, она бросилась ему наперерез, так что он вынужден был остановиться, наклонилась и, прошептав ему на ухо: «Простите меня», — сунула в карман проездную карточку за прошлый месяц, Лена давно собиралась ее выбросить. Мужчина удивленно воззрился на Лену, он и не заметил, что в кармане у него оказался посторонний предмет, зато те двое заметили. Лена видела, как один из парней побежал за мужчиной, а сама, отодвинув временное заграждение, проскочила на другую сторону, где был вход в метро. Дежурная только рот раскрыла — она и представить не могла элегантную молодую женщину, занимающуюся мелким хулиганством. Зато уж, когда следом за девицей рванулся здоровенный парень, дежурная была начеку. Она вцепилась в парня как клещ и подняла такой крик, что вся конспирация полетела к чертовой матери. Чтобы не связываться, парень обежал вокруг, но Лены уже и след простыл.

«Это был последний раз, — думала Лена, — потому что я уже иссякла»;

Но каковы эти балбесы? Где их только Костромин откопал? Известно где, — ответила она самой себе, — наверняка чьи-то родственники или знакомые. Все протежируют своим, забывая о профессиональных качествах. Порочная система!

Надежда Николаевна ждала Лену, страшно обеспокоенная — та опаздывала на пятнадцать минут. Они поднялись в квартиру и позвонили.

Дверь открыла высокая худая старуха с абсолютно прямой спиной. Лена поздоровалась, старуха окинула ее внимательным взглядом, глаза ее потеплели, она улыбнулась и пригласила их зайти.

Они вошли и оказались в странном помещении. По логике вещей, сразу за входной дверью полагалось быть прихожей. На первый взгляд так оно и было — у двери висела вешалка и стояла подставка для обуви. Помещение было большое, но неудобное — узкое и длинное, с одним окном. Недалеко от входной двери, вдоль длинной стены сразу же за вешалкой, располагалась ванна. Самая настоящая ванна, Лена вначале думала, что ванна стоит просто так, но потом заметила кран и сливную трубу — все как полагается, в ванне мылись. Дальше за ванной располагались газовая плита и подвесной шкафчик для посуды.

На противоположной стене была дверь в комнату. Как сообразила Лена, прихожая выполняла функции всех подсобных помещений, такая уж это была квартира. Женщины разделись и прошли в комнату. Комната тоже была большая, заставленная старой мебелью. Старушка все время внимательно смотрела на Лену. Надежда Николаевна представила их друг другу, потом прошла на кухню, чтобы приготовить чай — она в этом доме была уже своим человеком.

Лена уже знала, что Александр приходился Ольге Варсанофьевне племянником, ей было интересно послушать, каким же он был в детстве?

— Что, милая, — неожиданно спросила старуха, — скучаешь по Саше?

— Очень, — ответила Лена хриплым голосом, и это была абсолютная правда.

— Вот какая ты молоденькая да красавица, — вздохнула Ольга Варсанофьевна, — и что ему еще нужно было? Сашка, Сашка… Испортила тебя жизнь!

Надежда вошла тихонько, принесла чашки и печенье в вазочке.

— Он моего двоюродного брата сын, — начала Ольга Варсанофьевна, — мы с братом с детства дружили, было время — здесь все вместе жили, мы с мамой и он с тетей Аглаей. Потом они квартиру получили, Василий вырос, учиться поступил, потом женился. Вот жена ему всю жизнь и сломала. Такая попалась.., никак они друг другу не подходили. Она сначала комсомолкой была, выдвиженкой, потом по партийной части, а потом в начальство выбилась, в Смольном чем-то там руководила. Но это уже позже, брат к тому времени умер. Он рано умер, в сорок лет — инфаркт. С такой женой долго не протянешь. — В голосе Ольги Варсанофьевны послышались ненавидящие нотки. — Она ведь не женщина была, а руководящий работник. Ни улыбнуться, ни пошутить, мужу слова ласкового не скажет. Но Сашу она любила, что есть, то есть, врать не буду. Сашка у них уж такой удался — все лучшее взял от родителей. От брата — голову хорошую, характер легкий, а от матери — внешность, она в молодости видная была женщина, статная. И сыну передала свою силу жизненную и уверенность. Так он и шел по жизни легко, все ему удавалось. Да мать еще помогала с работой да с карьерой. Жену тоже мать ему подобрала, да только тут она ошиблась, не разглядела.

Им, Строгановым-то, отцу с сыном, с женами не повезло. И еще Саше детей Бог не дал, уж не знаю почему, кто там из них виноват.

Ольга Варсанофьевна помолчала, отпила чаю, потом сказала:

— Я, конечно, ни с той женой, Александрой-то, ни с этой Сашиной, Светланой, не много общалась. Откровенно говоря, Светлану вообще ни разу не видела. Но люди-то мы родные, хотя Саша в последнее время не очень много про жизнь свою семейную рассказывал, но ведь по человеку все видно.

— Часто он здесь в последнее время бывал? — Надежда попыталась навести разговор на нужное, потому что на Лену нахлынули воспоминания, и она могла только молча слушать. Александр приходил сюда, сидел в этом кресле, пил чай из этой чашки… На Лену вновь навалилась тоска.

— В последнее время достаточно часто, — ответила Ольга Варсанофьевна, — домой не торопился. Здесь посидит, на крышу ходил.

— На крышу? — очнулась Лена. — Зачем на крышу?

Старушка рассмеялась.

— Это у нас с братом Васей еще в детстве такая игра была. Вот пойдемте. — Она прошла в соседнюю комнату.

Там стояли только кровать, письменный стол и большой фикус в кадке.

— Ой, — Надежда бросилась к фикусу как к близкому человеку, — сто лет его не видела, думала, больше фикусов ни у кого не осталось!

Ольга Варсанофьевна выглядела очень довольной.

— Куда же он денется? Так с ним вместе и живем.

Окно было странной формы — низкое, полукруглое.

— Открывайте, Надя, смелее!

Они выглянули в раскрытое окно. Квартира Ольги Варсанофьевны располагалась не совсем на пятом этаже, а как бы на четвертом с половиной, в мезонине. Из окна можно было вылезти прямо на крышу и оказаться в маленьком закутке. С одной стороны он был отгорожен глухой стеной соседнего шестиэтажного дома, а с другой от всей остальной крыши его отделяла железная решетка.

— Это управдом во время войны поставил, — объяснила Ольга Варсанофьевна, — там склад был на чердаке… А когда мы с братом маленькие были, то по всей крыше можно было бегать.

В закутке еще оставались старые деревянные ящики для цветов и прохудившиеся кастрюли.

— Пока тетя Аглая здесь жила, у нее целый огород был, — вспоминала Ольга Варсанофьевна, — да и я цветы любила сажать. Мама садик наш называла Аркадией… Но теперь уж трудно мне…

— Я к вам в мае приду и посажу, — живо откликнулась Надежда, — и семена принесу. Такой садик сделаем — залюбуетесь!

— Спасибо вам, Надя. А вон там у нас с братом тайник был. — Она показала в угол. — В стене кирпич вынимается. И Саша, конечно, про тайник знал. Вы, Лена, помоложе, ну-ка посмотрите, что там.

Лена, обменявшись взглядом с Надеждой, вылезла на крышу. Вот нужный кирпич в углу. Лена осторожно вынула кирпич и вытащила из углубления плоскую жестяную коробочку. Коробочка была старая, наверняка он выпросил ее у той же Ольги Варсанофьевны. Сверху лежали деньги, около пяти тысяч долларов, паспорт, естественно, фальшивый, с фотографией Александра Строганова, авиабилет, не на ту дату, что у Лены, а позже, и не в Лондон, а в Вену, и маленький листок тонкой, почти прозрачной бумаги с напечатанной на нем цепочкой цифр. А сверху на листке был адрес — Лондон, «Лайон-Банк», Флит-стрит, 18.

Лена быстро выхватила листок из общей стопки и закрыла коробочку. В комнате она показала содержимое коробки Ольге Варсанофьевне. Та не выразила особого удивления, только горестно покачивала головой.

— Он говорил: тетя Оля, если узнаешь, что меня убили — не верь, даже если по телевизору своими глазами увидишь — все равно не верь.

Я потом к тебе сам приду и все объясню.

— Убили его, — Лена уже плакала навзрыд, — милиция точно установила.

— Я знаю, — вздохнула Ольга Варсанофьевна, — раз не пришел, значит, несчастье случилось.

А ты, девочка, успокойся. Его уж не вернешь.

— Я хочу знать, кто его убил! — упрямо проговорила Лена сквозь слезы.

Ольга Варсанофьевна взглянула на Надежду, та беспомощно развела руки — что тут сделаешь?!

— Что будем делать с этим? — обратилась Надежда к старушке, указывая на коробку. — Деньги все-таки…

— А зачем они мне? — живо откликнулась та. — Пусть там и лежат до случая. Только вот что, — она посмотрела Лене в глаза, — Надя говорила, у тебя неприятности. — Она наугад разделила пачку денег пополам и сунула их Лене:

— Это на крайний случай. Знаешь, бывает, пустяк какой-то, а поможет.

Потом она вдруг обняла Лену и поцеловала.

— Береги себя, он тебя любил…

У Лены не было ни сил, ни желания разубеждать старушку.

Раздался звонок в дверь.

— Кто еще? — побледнела Надежда, — Лена, иди в ту комнату.

Ольга Варсанофьевна уже беседовала с нежданной гостьей.

— Надя, идите сюда, это по вашу душу!

В прихожей стояла женщина помоложе Надежды, но в глазах у нее было такое, что она казалась глубокой старухой. В глазах у женщины было горе, причем не сиюминутное, не только что случившееся, а давнишнее, но такое сильное, что привыкнуть к нему невозможно.

— Познакомьтесь, Надя, соседка моя, Инна.

Беда у нее, просит вас о помощи.

— Ольга Варсанофьевна, вы уж сами расскажите, а я побегу. — И Инна помчалась вниз по лестнице.

— Ох, Надя, такое у женщины несчастье, что врагу злейшему не пожелаешь. Она сына одна растила, ушел он в армию, попал в плен в Чечне, и после этого с головой у него не в порядке, тронулся умом от ужаса. Всего девятнадцать лет мальчику.

У Надежды сжалось сердце, она в который раз мысленно поблагодарила Бога, что он послал ей дочку, а не сына, хоть этих материнских страхов она избежала.

— Сначала совсем плох был, потом стал мать узнавать, потом вдруг ухудшение, лежит как мертвый, предлагали в больницу забрать, Инна не дала, — с горечью продолжала старушка, — а третьего дня вдруг встал, по дому ходит, бегает прямо, все хватает, но совершенно ничего не соображает, прямо хуже младенца. И сильный такой, не справиться с ним. Оставить одного ни на секунду нельзя — дом подожжет или над собой что сделает. Инна боится, что соседи узнают, вызовут из психбольницы транспорт, заберут сына, там он навсегда и останется. И просит она тебя хоть временно продукты покупать, лекарства. Она заплатит.

— Да мне нетрудно, все равно в эту парадную хожу. Завтра к ней с утра зайду.

Опять раздался звонок в дверь.

— Да что это сегодня ко мне прямо нашествие! — удивлялась старушка.

На пороге стояли «Дионисы», как всегда, двое.

Они принесли Ольге Варсанофьевне документы по открытию благотворительного фонда имени композитора Верстовского.

— Спасибо, молодые люди, но сегодня уже поздно, я уж сама потом просмотрю, а вы приходите утречком. Дам вот моих знакомых подвезите.

При виде Лены «Дионисы» оживились и выразили согласие.

— Всегда пожалуйста! — галантно воскликнул старший.

В машине Надежда безапелляционным тоном сказала:

— Сначала подвозим девушку!

«Дионисы» разочарованно подчинились. Они с шиком подвезли Лену прямо к подъезду и задержались немного, расспрашивая Надежду, как ехать к ней.

Лена вошла в полутемный подъезд, и тут же из угла к ней метнулись какие-то тени. Один из нападавших ударил ее в живот, другой стал вырывать сумочку. Лена завопила как резаная, моля Бога, чтобы «Дионисы» с Надеждой не успели уехать. Сумочку она инстинктивно прижала к себе и вцепилась в нее, что было сил. Один хулиган отнимал у нее сумку, другой бил куда попало.

Вдруг дверь подъезда распахнулась, и как вихрь влетели разъяренные «Дионисы». Они отшвырнули хулиганов как котят и принялись их молча лупить. Лена отдышалась и остановила их:

— —Ребята, вы же их насмерть забьете!

— Не бойся, — повернулся старший «Дионис», — что-что, а бить мы умеем, не переборщим.

Хулиганы молили о пощаде нецензурными словами. В их нечленораздельных выкриках Лена расслышала что-то про мужика, который нанял горе-грабителей.

— Какой мужик? — подскочила она поближе, а старший «Дионис» подкрепил ее вопрос солидной порцией тумаков.

— Слышал, что девушка говорит? А ну, колись, какой мужик, где стоял, чего говорил? — И опять подкрепил вопрос таким ударом в ухо, что хулиган посчитал доводы своего противника весьма убедительными и начал быстро рассказывать:

— Крутой такой мужик, прикинут, в натуре… не бедный.., пальто дорогое такое…

— Кашемир, что ли?

— Во-во…

— А из себя какой?

— Ну. — Хулиган напряг мозги и вспомнил:

— Высокий такой, худой довольно, на лису, что ли, похож. Лицо, блин, такое острое, глаза вот так близко…

Лена замерла. Пожалуй, трудно было точнее описать Юрия Николаевича Костромина.

— Лоб с залысинами? — спросила она с волнением.

— Во-во, не то чтобы лысый, но так, начинается…

— И что он вам велел сделать?

— Описал тебя и говорит: войдет в парадняк, надавайте ей как следует, чтобы долго помнила, и сумку отнимите. Деньги себе возьмите, а сумку мне принесете, я вам еще пару сотен отвалю.

— Где он вас ждет? — выкрикнула Лена, она страшно разозлилась и теперь с помощью «Дионисов» хотела проучить подлого Костромина.

— Там, на углу.

«Дионисы» бросили хулиганов и вылетели из подъезда, Лена припустила за ними.

Оставленные без присмотра хулиганы радостно помчались восвояси, довольные, что легко отделались.

На указанном месте, разумеется, никого не было — заказчик заметил, что в подъезде творится что-то не то, и смылся. Тем не менее Лена горячо поблагодарила своих спасителей. «Дионисы» даже немного смутились — им нечасто выпадала благородная миссия спасать прекрасных дам. Они галантно обещали Лене любую помощь.

— Вы скажите, если догадались про этого мужика — только скажите, кто, — мы его достанем, какой бы ни был крутой. Скажите, Леночка, — замочим, в натуре…

— Что вы, что вы! — опомнилась Лена. — Об этом не может быть и речи! Да я и понятия не имею, кто это может быть, — соврала она на всякий случай.

«Дионисы» проводили Лену до самой двери в квартиру и удалились.

* * *

Лена вошла в квартиру, открыв дверь своим ключом. Ангелина, хоть никогда так не делала, выскочила к ней навстречу.

— Попозже не могла прийти?

— А что случилось? С Лешей что-нибудь?

— Я тут. — Брат вышел из кухни. — Понимаешь, Ленка, нас, кажется, обокрали.

— Обокрали? — Лена почувствовала неладное. — Что унесли-то?

— Да, понимаешь, у нас-то как раз ничего не унесли, ты у себя посмотри.

Дверь Лениной комнаты была распахнута настежь, там был форменный бедлам.

— Ангелина хотела прибрать, да я не дал, — продолжал брат.

Лена машинально про себя удивилась на Ангелину — с чего это ее обуяло хозяйственное рвение?

— Ну что, пропало у тебя что-нибудь? — как-то нервно спросила Ангелина, очевидно, ей не терпелось порадоваться на чужую беду.

— Где ребенок? — спросила Лена для того, чтобы ее отвлечь.

— Я его вчера к матери отвезла, ты забыла?

— Вот что, ребята, — решительно высказалась Лена, — вы идите, я переоденусь, сама все посмотрю, потом вас позову.

Ей хотелось остаться одной, чтобы посмотреть, как поживают документы в швейной машинке.

Она плотно закрыла дверь. Ящичек для ниток и шпулек был вытащен и валялся на полу. Лена подняла крышку столика и сунула руку внутрь. За убранной машиной она нащупала плотный конверт. Лена не стала его отклеивать и проверять, это можно сделать потом, потому что вряд ли у преступника хватило ума и сообразительности найти конверт, вытащить его содержимое и приклеить конверт на место. Лена прошлась по комнате, пытаясь определить, что же пропало.

В ящике письменного стола у нее лежало немного долларов. Ящик был выдвинут, деньги валялись на полу. Странный грабитель, не взял даже доллары! Но Лена знала, что искали — сведения о покойном А. В. Строганове. Она довольно спокойно проверила одежду в платяном шкафу и документы. Все было разбросано, с вывернутыми карманами, но ничего не пропало. Лена подняла с пола одежду и книги, кое-как разобрала по местам. Несомненно, грабитель был мужчина. Только мужчина мог не догадаться про швейную машинку, женщина бы поняла, а мужики вообще боятся дамского рукоделия. А почему она называет его безлично — грабитель? У него есть имя, его зовут Юрий Николаевич Костромин. Лена в этом уверена.

— Лена, иди ужинать! — позвал брат. — Ну что будем делать? — спросил он. — В милицию обращаться?

— Не знаю, — Лена пожала плечами, — у меня вроде все цело.

— Вот и у нас тоже — и деньги, и Ангелинины побрякушки. Одного я не пойму, — задумчиво продолжал брат, — как они в квартиру попали? Замки все целы, а замки у нас хорошие, просто так не откроешь.

— Верно. — Лена внимательно посмотрела на Ангелину и встретила ее беспокойный бегающий взгляд.

Ангелина облизнула губы и затараторила:

— Сейчас такие отмычки, такие отмычки, что хочешь откроют! А что не взяли ничего, так видно, их кто-то спугнул.

— А ты-то где была? — обратилась Лена к Ангелине. — Ты же все время дома.

— На процедуры ходила.

Брат по совету Лены отправил Ангелину к платному врачу, тот нашел, что у Ангелины расшатана нервная система, и выписал два раза в неделю какие-то процедуры.

— А когда вернулась? — не унималась Лена.

— Так в том-то и дело, что она отсутствовала всего час какой-то, и они за час успели!

— Час? — Лена удивленно посмотрела на брата, но ничего не сказала, а пошла к себе.

Осмотрев еще раз комнату, она задумалась. Все говорило о том, что комнату обыскивали тщательно, даже землю из цветочных горшков вытряхнули. На одну Ленину комнату ушло часа два, не меньше. И ведь нужно было еще в остальной квартире порыться. Лена была плохим специалистом по взломам, но смутно представляла себе, что отмычкой надо пользоваться достаточно долго — у них две двери и четыре замка. Стало быть, за час взломщик не успел бы. Значит, Ангелина отсутствовала дольше. Где она была? Ходила по магазинам? Вряд ли, потому что получка у брата послезавтра, а Ангелина тратит все деньги, сколько бы он не заработал. Значит, денег у нее сейчас нет, а просто так она по магазинам не ходит, ей всегда надо сразу же купить то, что понравится.

У подруги? Почему не сказала сразу? Лена вспомнила, какой виноватый был у Ангелины вид, вид дешевой потаскушки, как она суетилась и отводила глаза при разговоре. Ах ты, Господи! Эта дура завела любовника! Да кто же на нее польстился? Значит, она отсутствовала целый день, может, вообще не ходила на свои дурацкие процедуры. И как раз так совпало, что ее не было дома.

Совпало ли? Ведь весь подъезд, да и весь дом, пожалуй, знают, что Ангелина целыми днями сидит дома, только с ребенком ненадолго выходит.

Не стал бы Костромин или его человек рисковать нарваться на Ангелину. Значит… Значит, все было подстроено. Лена даже засмеялась, настолько хорошо все укладывалось в ее схему. А она-то недоумевала, какой ненормальный мог увлечься Ангелиной, особенно после того, как та выкрасилась в невероятный малиново-лиловый цвет. Следовательно, эту идиотку кто-то заманил на свидание и держал там столько времени, сколько понадобилось на полный обыск квартиры. Лена вспомнила про отмычки и догадалась — они забрали у Ангелины ключи, поэтому так легко и попали в квартиру. Лешка, дурачок, ей полностью доверяет, но ведь все дело шито белыми нитками.

Ангелина, конечно, будет молчать, хоть и догадалась, что ее использовали, — не полная же она дура!

Лена прислушалась. Брат уже лег, Ангелина копошилась на кухне. Вот она направилась в ванную, но Лена перехватила ее по дороге и проскочила в ванную вместе с ней.

— Ты что это? — начала было Ангелина, но Лена не дала ей договорить.

Она включила воду, наклонилась к уху Ангелины и спросила:

— Ты думаешь, я поверю, что ты здесь ни при чем?

— Что? — Ангелина отшатнулась. — Да как ты смеешь? Что я, по-твоему, собственную квартиру обокрала?

— Не ори, если не хочешь, чтобы Леша проснулся и я ему по минутам доказала, что не могли они за один час столько всего тут натворить.

Факт, что тебя дома полдня не было.

— Да что ты пристала? — отбивалась Ангелина злым шепотом. — А может, я у врача задержалась?

— А может, ты вообще сегодня ни на какие процедуры не ходила? Там, между прочим, все записывают, так что можно пойти и проверить, была сегодня Ангелина Барташова или нет.

— Я там была, а потом в магазин ходила! — В голосе Ангелины послышались злые слезы.

— Врешь все! С хахалем ты была, он тебя нарочно заманил, да пока ты в постели млела, ключи из сумочки спер. А потом те ключи обратно подвезли, вот почему двери так аккуратно были открыты.

— Только попробуй Лешке что-нибудь сказать, — шипела и брызгала слюной Ангелина, — он все равно не поверит.

— А я и не собираюсь ему говорить. Хоть ты стерва и шлюха, пусть он узнает это не от меня.

А я пойду в милицию и скажу, что злоумышленники проникли в квартиру, пусть расследуют!

— Станут они тебя слушать, ведь не обокрали же нас!

— А я скажу, что у меня пропала крупная сумма денег, пять тысяч долларов. Поверить они, может, и не поверят, а дело заведут. И начнут расследовать и всех расспрашивать. Мне — что, я целый день на работе была, а вот тебя они и спросят, куда тебя черти носили. И в поликлинике проверят, уж им-то скажут. И по квартирам прогуляются, а вдруг кто-нибудь видел, когда ты ушла да когда вернулась. У дворничихи тетя Кати, например, глаза ой зоркие, все она видит!

Ангелину уже колотило от страха и бессильной злобы.

— Что тебе надо? Погубить меня хочешь?

— Заманчиво, да Лешка тебя правда любит, уж и не знаю за что.

В дверь постучал брат:

— Девчонки, вы что там заперлись?

— Уйди, не мешай, — отмахнулась Лена, — мы купальник новый примеряем. Ну вот что, — обратилась она к Ангелине, — давай, говори быстро, кто с тобой был, приметы какие, как зовут.

Хотя имя он небось наврал. Где были, адрес какой?

— Не помню, — потупилась Ангелина, — там все дома одинаковые.

— Идиотка! Но хоть что-то ты помнишь?

— Номер машины помню, — неожиданно здраво ответила Ангелина, — 783 СЕТ, на всякий случай запомнила.

— Как тебе удалось?

— Я номера хорошо запоминаю, ничего не записывала, посмотрела один раз и запомнила.

А сама машина — «Вольво-440».

— Хоть на это ума хватило! Вот что, сейчас иди спать, Лешке про это я пока не скажу, но если опять будешь мне жизнь портить — он все узнает.

И какого рожна тебе надо? С жиру бесишься! Хорошего отношения не понимаешь. Лешка тихий-тихий, но гулянок твоих терпеть не будет — разведется. И куда ты пойдешь? Делать ничего не умеешь, мужа нового вряд ли найдешь, особенно с такими волосами.

— Леше понравилось, — вставила Ангелина.

— Кому такое понравится, — вздохнула Лена, — просто с тобой спорить — себе дороже.

Одним словом, Лена разошлась и еще долго воспитывала Ангелину. Правду говорит народная мудрость — золовка хуже свекрови!

Наконец измученной Ангелине удалось вырваться из ванной. Держа в руках бумажку с номером неизвестной машины, Лена задумалась.

Кто бы помог узнать по номеру машины фамилию владельца? Такие сведения есть в ГАИ. Но у Лены не было знакомых гаишников, зачем, ведь у нее нет автомобиля. Брата сюда вмешивать она не могла. Через Вовчика действовать тоже не хотелось. Лена пролистала записную книжку и увидела свежезаписанный номер Сергея. Тот самый веснушчатый рыжий парень, под колеса чьей машины она чуть не бросилась, когда в ужасе бежала из офиса убитого Гарика. Маловероятно, что он поможет, но попробовать стоит — машина же у него есть, значит, могут быть и знакомые в ГАИ. Сегодня уже поздно звонить малознакомому мужчине, но завтра она это сделает прямо с утра.

Утром перед уходом на работу Лена набрала номер Сергея. Ответил женский голос.

— Простите за ранний звонок, но не могу ли я попросить Сергея?

— Пожалуйста. — Голос у женщины был неестественно ровным.

— Алло, алло! — кричала трубка.

— Это я, Лена, мы с вами познакомились недавно и случайно.

— Я слушаю. — Голос у него мгновенно сел.

— Сережа, я, может быть, не вовремя, но у меня к вам небольшая просьба.

— Это прекрасно, но не лучше ли будет обсудить это при встрече? — спросил он.

— Да, конечно, вы торопитесь, тогда сегодня в шесть ждите меня на углу у «Бэта-Банка», вы знаете, где это?

— Конечно, я буду.

Лена повесила трубку и подумала, не напрасно ли она с ним связалась? Однако в шесть часов, когда она вышла из банка, его «Жигули» стояли за углом. У Лены сжалось сердце, ведь не так давно, всего несколько дней назад, она после работы высматривала другую машину или ехала на троллейбусе в их однокомнатный рай, где ждал ее Александр. И вот, прошло так мало времени, а она садится в другую машину, приветствует другого мужчину, улыбается ему и, судя по всему, собирается провести с ним вечер.

— Давайте скорее поедем, не надо тут долго стоять. — Она не хотела, чтобы банковские видели, в чью машину она села.

Дойдет до Костромина, неизвестно, как он отреагирует. Лена не хотела вмешивать в свои неприятности постороннего человека, хотя человек явно был не прочь вмешаться. Он смотрел на нее абсолютно обалдело. Еще бы, при первой встрече она показалась ему совершенной замарашкой, растрепанная, с растекшейся тушью, а сейчас перед ним сидела интересная молодая женщина, дорого и со вкусом одетая. Они поехали, Лена сама указала ему маленькое недорогое кафе, она не хотела вводить его в лишний расход — судя по далеко не новым «Жигулям» и скромной одежде, он был человек небогатый. За чашкой кофе Лена изложила ему свою просьбу. В первый момент он растерялся, и она тут же пожалела, что позвонила ему утром. Но потом он закивал — да, да, конечно, он попробует, найдет знакомых. Лена поняла, что нет у него никаких полезных знакомств, просто он не может ей отказать, потому что иначе они больше не увидятся.

— Сережа, если вы откажетесь, я не обижусь, только скажите мне это прямо сейчас, время дорого.

Но он достаточно уверенным тоном сказал, что все будет в порядке, только дайте ему два дня, он весь город на уши поставит. После этого Лена сочла своим долгом развлекать его весь вечер. Она расспрашивала его о жизни, он осторожно отвечал, что работает в маленькой фирме, живет один.

— А кто это к телефону подходил?

— Соседка. Такая, знаешь, везде все подслушивает. Так что лучше я тебе сам буду звонить. — Они как-то незаметно перешли на «ты».

Потом они долго болтали о пустяках, выпили по две чашки кофе, Лена даже на время забыла о своих неприятностях. Он отвез ее домой, и весь вечер в его глазах читалось искреннее восхищение.

* * *

Инна Казакова стояла возле телефона и собиралась с силами, чтобы позвонить на работу. После того случая, когда на нее напал в собственной квартире убийца, она на работе не появлялась. На следующий день, когда, проснувшись, она увидела, что Павлик лежит в постели как мертвый, она позвонила Светлане Анатольевне, крикнула в трубку, что пусть с ней делают что хотят, но на работу она выйти не может, и бросила трубку, не слушая ответа. Потом начались кошмарные дни, когда сын лежал полутрупом и врачи пожимали плечами. Иногда Инна вспоминала о работе, ждала, что позвонит Светлана и закатит скандал.

Светлана так и не позвонила, а Инна махнула рукой на работу, ей было не до этого. Время шло, надо было что-то решать. Инна поймала себя на мысли, что почти жалеет о тех днях, когда Павлик неподвижно лежал на кровати. Тогда она могла оставить его ненадолго, сходить в аптеку, в магазин, со временем поручить его тете Даше и пойти на работу, потому что деньги катастрофически таяли. Но теперь об этом не могло быть и речи.

Сын встал, он все время бегал по комнате, суетливо хватал вещи, ломал, бил посуду, он мог поджечь квартиру, если бы Инна не убирала спички, мог порезать себя ножницами или бритвой. Нужно было все время держать его в поле зрения, он был страшно возбужден и засыпал ненадолго, на несколько часов. Врачи опять пожимали плечами и неуверенно предлагали поместить его в больницу, Инна отказывалась из последних сил, понимая, что долго она не продержится и все равно дело этим кончится.

И теперь она опять звонила в офис, надеясь, что ей удастся вымолить у Светланы отсрочку еще на несколько дней.

На звонок ответила сама Светлана Анатольевна. Узнав голос Инны, она побагровела и так стиснула телефонную трубку, что хрупкая пластмасса чуть не треснула. Инна не могла видеть ее реакции и обратилась к ней с просьбой:

— Светлана Анатольевна, моему сыну стало намного хуже, я не смогу сейчас ходить на работу. Позже я сделаю все, что нужно…

— Можешь сидеть со своим придурком сколько влезет, фирма в твоих услугах больше не нуждается. — Голос Светланы напоминал шипение кобры перед тем, как плюнуть ядом. — Только помни, дорогая, что у меня столько бумаг, подписанных тобой, что упечь тебя в тюрьму хватит за глаза и за уши. Ты у меня на крючке, помни это! Только попробуй растрепать кому-нибудь про все — что делала, куда ездила… Слово скажешь — конец тебе! — И Светлана швырнула трубку на рычаг.

Светлана была явно не в себе и наговорила лишнего, но Инна была, если можно так выразиться, еще более не в себе, поэтому слова Светланы про тюрьму оказались для нее последней каплей.

Она побледнела, на глазах выступили слезы, руки затряслись. Она едва повесила телефонную трубку, как раздался звонок в дверь. Инна вздрогнула и нетвердыми шагами подошла к двери.

— Кто здесь?

— Это я, Надежда Лебедева. Я принесла продукты.

— Ох, простите меня, Надя, я сейчас.

Надежда вошла в квартиру и заметила, в каком Инна состоянии. Она проводила хозяйку на кухню, усадила на стул. Из комнаты доносился бессмысленный смех Павлика.

— Все так же? — кивнула Надежда на дверь. — Не лучше?

— Какое там! — Инна махнула рукой. — Еще хуже стало.

— А врачи что?

— Да ничего. Говорят, надо колоть.., вот. — Инна протянула Надежда рецепт, лекарство было написано очень неразборчиво. — А я узнавала, оно успокаивать-то успокаивает, да только при длительном применении разрушает мозг, и человек становится полным идиотом.

— Ужас какой! Не соглашайтесь, Инна, ищите других врачей, не может быть, чтобы никто не помог! Хотите, я вам порекомендую. Есть у меня знакомый. Не близкий, случайно мы с ним в прошлом году столкнулись, доктор Крылов, он консультирует, сюда может прийти. Не бесплатно, разумеется, но…

— Да, конечно, — вздохнула Инна, — но у меня скоро и на еду не хватит. Только что звонила — с работы меня уволили.

— В коммерческой фирме работали? — догадалась Надежда.

— Да, у подруги школьной, — горько улыбнулась Инна, — вот мне за дружбу и… Спасибо вам, Надя, извините, что я из-за Светланы сорвалась. Как раз я ей сейчас звонила, просила подождать с увольнением, а она, ведь знает, что с Павликом несчастье, так нарочно по самому больному бьет.

— Бывают такие люди жестокие…

— Да уж, таких сволочей, как наша Светлана Анатольевна, поискать! Человеческих чувств она никогда не испытывала. У самой муж недавно погиб, ей — хоть бы хны. Для приличия даже не горевала. Сколько я на нее работала, а она теперь подставить меня хочет, в тюрьму посадить! Пугает, а что я ей плохого сделала?

— И какая ей радость от того, что вы в тюрьме окажетесь?

— Не знаю, по подлости характера, должно быть.

«Так не бывает», — подумала Надежда, но ничего не сказала.

Она ушла, пообещав зайти завтра пораньше.

Сергей позвонил не через два дня, а на следующий день.

— Лена, я выполнил твою просьбу, давай встретимся!

Лена хотела было выяснить такой простой вопрос по телефону, но не решилась.

— Хорошо, Сережа, я согласна.

Опять она села в его машину, и он поскорее отъехал от банка.

— Ну так что же ты сумел выяснить? — спросила Лена.

— Ты только не удивляйся. Но машина за этим номером принадлежит Строганову Александру Васильевичу.

— Что? — закричала Лена, но тут же опомнилась:

— А почему ты считаешь, что я должна удивиться?

— Про «Бэта-Банк» все сейчас все знают, — усмехнулся он.

«Что за чушь, — металось у Лены в голове. — Это не может быть так».

— Ты не врешь насчет машины, ты точно проверил?

— Точно. — Он остановился у края тротуара, повернулся и взял ее руки в свои. — Послушай, Лена, расскажи мне, что случилось, я должен знать.

Ей не понравились властные нотки в его голосе — что еще такое. Знакомы всего ничего, нельзя уж попросить такую малость, сразу же начинаются сложности. Она вовсе не собиралась рассказывать малознакомому человеку о своих проблемах, достаточно того, что она впутала в них Надежду Николаевну. Но та хоть человек надежный, Лена знает ее с детства, а этот — откуда он вообще взялся? Чувствовала же она, что не надо было с ним связываться! Лена тут же одернула себя. Человек к ней по-хорошему, выяснил же все, что она просила. Кроме того, она ему явно нравится, вон как смотрит. Но этого-то как раз Лене сейчас и не надо было — хватит уже с нее любовной горячки!

— Сережа, — начала она решительно, — я тебе очень благодарна, но сейчас мне нужно идти, у меня дела.

— А когда мы увидимся? — спросил он упавшим голосом.

— Потом, как-нибудь.., мне правда сейчас очень некогда.

— Я не могу тебя так отпустить, у тебя неприятности! — взволнованно проговорил он. — И еще… ну, просто не могу, и все. Лена, Леночка… — Он погладил ее по щеке, потом опять схватил за руки.

Лена попыталась мягко освободить руки, он не пускал. Ей стало его жалко. Наверное, он совсем одинокий, раз случайная встреча с молодой женщиной так на него повлияла. Но, однако, надо что-то делать, не сидеть же тут вечно. Она вгляделась и вдруг заметила у него на правой руке на безымянном пальце белый ободок. Маловероятно, чтобы он носил какое-то другое кольцо, кроме обручального.

— Что это? — спросила она, указывая на его руку.

Он проследил за ее взглядом и все понял.

— Ну да, я был женат, но это было давно.

Сейчас я свободен.

— Давно? — рассердилась Лена. — Если бы давно, то следа от кольца бы не осталось. Небось сегодня утром его снял, когда ко мне на свидание ехал? То-то по телефону я чувствовала, что-то не то. Соседка, подслушивает, я тебе сам позвоню! — передразнила она. — Тебе самому-то не стыдно передо мной и перед женой?

— Лена, у нас с ней все кончено, мы чужие люди! А живем в одной квартире временно, так уж получилось.

— А ты, значит, почувствовал себя свободным и с девушками знакомишься. Может, и домой меня к себе пригласишь время провести, чтобы жена за стенкой все слышала? У тебя совесть есть?

— Перестань, ну перестань, — бормотал он, — не надо так…

Лена уже открыла дверцу машины и выскочила на проезжую часть. Она ринулась на другую сторону улицы, чтобы попасть на станцию метро, там он не будет ее преследовать.

Сергей рывком тронул машину с места, на перекрестке светофор мигал ему еще желтым, но какой-то наглый джип «чероки» уже несся по проспекту. Сергей, очевидно, следил глазами за Леной и заметил его, только когда джип врезался в «Жигули» со стороны водителя. Лена услышала визг тормозов и звук удара. Через минуту она уже была рядом. Сергей не шевелился, голова его была залита кровью. Из джипа вывалились четверо мордатых парней, двое бросились осматривать свою драгоценную машину.

— Побили! — заорал один. — Ну, козел, ты мне ответишь!

Собралась небольшая толпа, один пожилой мужчина пытался открыть дверцу «Жигулей». Парни матерились. В толпе угрюмо молчали. Мужчина открыл дверцу и сказал парням из джипа:

— В сторонку отойдите, дайте его осмотреть, я врач.

Ловкими руками он ощупал голову Сергея, посчитал пульс и сказал:

— Никто вам не ответит, мертвый он.

Лена окаменела. В толпе глухо заворчали. Парни быстро собрались, поскакали в свой джип и уехали.

— Номер, номер записать надо! — азартно орал в толпе какой-то мужичонка.

— Все равно отмажутся! — возражали ему.

— Мобильника ни у кого нет? — обратился пожилой в толпу. — «Скорую» вызвать надо.

— Да зачем, если он мертвый?

— Живой он, это я нарочно сказал, чтобы те сволочи к парню не цеплялись. Они за свой джип душу бы из него вытрясли.

— У меня есть, — сказала Лена сквозь слезы, — вот, звоните.

Мужчина позвонил, поговорил немного, машина с красными крестами приехала довольно быстро. Сергея вытащили из «Жигулей», Лена прыгнула в «скорую» вместе с ним.

В больнице веселый врач вышел к Лене через полчаса.

— Ничего с твоим парнем не случилось. Голова маленько побита и два ребра сломаны.

— А почему он без сознания?

— Шок у него, но это пройдет.

— Вы кто ему будете? Родственница? — это сестричка готовилась заполнять историю болезни.

— Я знакомая, не очень близкая. Я сама ему домой позвоню.

Лена отошла в сторонку и набрала домашний номер Сергея. Ответил тот же настороженный женский голос.

— Вы — жена Сергея Воронина?

— Я слушаю, — откликнулась женщина.

— Понимаете, это говорят из больницы, — Лена назвала адрес, — ваш муж попал в аварию…

— Что с ним? — закричала женщина. — Он жив?

— Состояние средней тяжести.

— Я сейчас приеду!

Лена отошла в глубь холла и спряталась за колонной. Через полчаса в приемный покой вбежала женщина, растрепанная, в пальто, застегнутом не на те пуговицы. Она поговорила о чем-то с сестричкой у стойки, та оглянулась в поисках Лены и, не увидев ее нигде, удивленно пожала плечами. Женщина сняла пальто, бросила его прямо тут же, в холле, и побежала по коридору.

«Чужие люди! Все кончено!» — вспомнила Лена слова Сергея.

Если бы было все кончено, она не примчалась бы сломя голову с таким лицом. Какие все-таки мужики идиоты!

Она набрала номер Надежды Николаевны и трагическим голосом сообщила ей, что машина человека, который, судя по всему, участвовал во взломе их квартиры, хотя и косвенно — нейтрализовал ее невестку Ангелину, — эта машина принадлежит покойному Александру Васильевичу Строганову.

— И ты, конечно, подумала, что без мистики здесь не обошлось? — спокойно поинтересовалась Надежда.

Лена промолчала.

— Ничего странного тут нет, просто у него было две машины. Эта — старая, стояла где-нибудь в гараже или на стоянке. И кто теперь распоряжается его вещами? — сама себе задала Надежда вопрос. — Разумеется, жена. Как зовут жену, не знаешь?

— Строганова Светлана Анатольевна, — неуверенно ответила Лена.

— Что еще про нее знаешь?

— У нее свой бизнес, кажется. Ездит на белой «тойоте», я видела.

— Все ясно. Без жены тут не обошлось. Как ты сказала? Светлана Анатольевна? Неужели такое совпадение?

— Что случилось?

— Ладно, я тебе завтра перезвоню, а ты пока сиди тихо, не высовывайся. — И Надежда бросила трубку.

* * *

Павлик не спал ночью, и Инна вместе с ним.

Не выспавшаяся, с головной болью, она едва открыла дверь Надежде.

— Инна, простите меня, но это очень важно: фамилия вашего директора — Строганова?

— Ну да, жена банкира погибшего, а вы ее знаете?

— Не то чтобы знаю, но кое-что про нее знаю, она — очень опасный человек.

Инна оживилась:

— Вот в этом я с вами совершенно согласна.

Какие только методы она не использует. Меня она в свое время заставила подписать фиктивные бумаги, угрожая увольнением, а потом ими же стала шантажировать. Угрожает посадить в тюрьму, если я расскажу…

— О чем же вы можете рассказать, чего она так боится?

Инна посмотрела на Надежду с Подозрением, потом махнула рукой:

— Мне уже все равно, хуже не будет, должна я с кем-то поделиться! Вас мне Ольга Варсанофьевна рекомендовала, я ее с детства знаю. Несколько дней назад я по приказу Светланы летала на Кипр…

Надежда заинтересованно выслушала рассказ Инны о ее странной поездке на Кипр, о реакции Светланы Анатольевны на ее результат.

— Значит, денег не было, и она разозлилась?

— Страшно разозлилась, я ее раньше такой никогда не видела.

— А потом что было?

— Ничего, она отпустила меня домой, к Павлику.

— А когда Павлику стадо хуже? Я к тому спрашиваю, что больше вы со Светланой не виделись?

Странно, что она вас так отпустила.

— А что она должна была со мной сделать по-вашему? — Инна уже кричала. — Убить?

— Да успокойтесь, Инна, выпейте воды.

Инну затрясло крупной дрожью, она, не сознавая, что делает, вцепилась в кухонный стол так, что заныли пальцы. Перед ее глазами прошли события, которые произошли после того, как она вышла в день прилета с Кипра из офиса фирмы и вернулась домой. Светлана сама ее отпустила, Инна даже тогда удивилась — чтобы Светлана что-то сделала хорошее! Она вернулась домой, и буквально через полчаса пришел убийца. Все поплыло у Инны перед глазами, она заговорила сбивчиво, торопливо, захлебываясь словами… Когда она дошла до того, как они с сыном выносили труп, Надежда прервала ее криком:

— Стойте! Я про это ничего не хочу знать. Не нужно мне знать, куда вы его дели.

Инна очнулась и посмотрела на нее со страхом — что теперь будет?

— Вот что, Инна, она вас в покое не оставит, это у нее просто руки не доходили. Вам надо уехать.

— Куда с таким? — Инна безнадежно махнула рукой в сторону комнаты, откуда слышались бессмысленные крики Павлика.

— В рассказе о поездке вы упомянули, что в самолете познакомились с католическим священником?

— Да, — Инна слегка оживилась, — представляете, настоящий иезуит!

— У вас сохранился его телефон?

Инна прошла в коридор, залезла в карман плаща, в котором летала на Кипр, и нашла там маленькую визитную карточку.

— Вот она, так, это в Европе, а вот тут от руки приписан петербургский номер.

— Звоните ему!

— Зачем? Думаете, он поможет?

— Это ваш последний шанс! Звоните и просите о встрече срочно!

— Но я не могу оставить Павлика…

— Зовите его сюда, — жестко произнесла Надежда, — в эту коммуналку, пусть он посмотрит на вашего сына, и пусть его католический бог только попробует придумать причины, по которым вам нельзя помочь!

Инна позвонила господину Монигетти и, повинуясь настойчивым взглядам Надежды, сделала все так, как она велела. Священник обещал приехать завтра к десяти утра.

* * *

В двенадцатом часу в самый разгар работы к подъезду банка с мягким шорохом шин подкатили три черные машины — большой представительский «Мерседес-320» и две «ауди». Дверцы машин синхронно распахнулись, из них выскочили бравые коротко стриженные парни в хорошо отглаженных темных костюмах, не скрывающих атлетическую мускулатуру. Чуть позже медленно и с чувством собственного достоинства из «мерседеса» выбрались двое людей среднего возраста, очень друг на друга похожих: оба невысокого роста, пузатые, с маленькими, заплывшими жиром глазками. В околокриминальных кругах они были известны как братья Косые, хотя на самом деле братьями не были. Кличку свою они получили не из-за плохого зрения, а из-за фамилии одного из «братьев» — Леонида Косырева, или Ленчика.

«Братья» в окружении охраны неспешно взошли по ступеням банка, прошествовали мимо охранника — у бедного парня вытянулось лицо, — и он, еле дождавшись, когда «братья» пройдут мимо, торопливо доложил старшему о визите.

Информация мгновенно поступила к управляющему, и когда «братья», миновав второй, внутренний, пост охраны, подошли к его кабинету, Артур Виленович уже с широкой, хотя и несколько кривоватой улыбкой распахивал перед ними двери.

— Рад видеть, рад видеть! Раечка, кофе всем сообрази!

«Братья» вошли в кабинет, охрана застыла в коридоре. Артур Виленович усадил гостей в лучшие кресла, Раечка внесла кофе и исчезла. Управляющий, не давая установиться гнетущей тишине, начал:

— Чему обязан посещением?

— Да знаешь ты, Артур, чему обязан. Деньги из Калмыкии через тебя шли? Через тебя! Где они?

Управляющий посерьезнел.

— Так вы, мужики, за калмыцкой фирмой стояли? Я не знал.

— А тебе и знать не обязательно. Ты, Артур, своим делом занимайся: бабки перекачовывай.

А чьи это бабки — тебя по жизни не должно волновать.

Ленчик говорил за обоих «братьев», второй, Мишаня, сидел насупившись, мрачнее тучи, и всем своим видом изображал крайнее недовольство. Получалось у него хорошо, потому что Артур Виленович постоянно чувствовал его мрачное тяжелое присутствие и сбивался с мысли. Ему было скверно: и так-то история с калмыцкими офшорами была не из приятных, но теперь, когда за ней замаячили мрачные фигуры «братьев» Косых, история эта становилась просто страшной, она начинала пахнуть кровью.

— Ну что я вам могу сказать, — замямлил он, — дрянное дело с этими деньгами получилось. Зам у меня был.., вроде нормальный мужик, со связями, никогда не пакостил. А тут, видно, на деньги большие польстился и загнал их куда-то на сторону. А зам по безопасности — Юра Костромин, из комитетчиков бывших, — похоже, прозевал это дело или сам его шлепнул.

Я ему велел деньги искать, если жить хочет…

Мишаня вдруг очнулся и шарахнул по столу волосатым кулаком:

— С шестерками своими не можешь разобраться! Да мы тебя сожрем — не подавимся! Мразь болотная! Ты себя кем воображаешь?

— Погоди, погоди, Мишаня, — с ласковой улыбкой остановил его Ленчик, — не кипятись.

Артур — мужик авторитетный, ну, может, не понял, по жизни, в какое дерьмо вляпался, так мы ему объяснили. Теперь он все понял. Правда ведь, Артур, понял?

— Конечно, мужики, я понял. Я разберусь, не сомневайтесь.

— Мы и не сомневаемся. Три дня, говоришь?

Пусть будет три дня.

Артур Виленович ни про какие три дня не говорил, но намек понял и возражать не стал.

— Как ты говоришь, — продолжал Ленчик, — твоего зама-то зовут? Не того, что грохнули, а по безопасности?

— Костромин.

— Ну, Артур, ты извини, но мы с ним сами все-таки поговорим. Для верности. А то вдруг он тоже не понимает? У вас тут в банке все какие-то непонятливые.

Артур Виленович промолчал. Возражать «братьям» при таком раскладе было опасно, согласиться — и унизительно, и опять же опасно: это значит показать свою слабость и неумение справиться с собственными людьми. Таким людям, как «братья», слабость показывать нельзя — это все равно что волку подставить незащищенное горло. Хотя он как-то случайно смотрел по телевизору передачу, где чудак-биолог утверждал, что для волка чужое незащищенное горло означает капитуляцию, и благородный хищник не вцепится в него зубами, а скромно отвернется.

Н-да, хотел бы он посмотреть, решится ли сам биолог на такой эксперимент! Кроме того, волки и «братья» Косые — не одно и то же.

«Братья» встали, считая разговор оконченным, и вышли, не прощаясь. Управляющий банком сидел за столом, потупясь. Ему было очень нехорошо. Он и так знал, что, как справедливо выразился Ленчик, вляпался в дерьмо, но до сегодняшнего дня не подозревал, что увяз в нем по уши.

Тем временем Косые с охраной спустились этажом ниже и подошли к кабинету Костромина.

Юрий Николаевич не ждал, что они снизойдут до него, и к дверям не выскочил. Он сидел у себя в кабинете и мирно разговаривал по телефону.

«Братья» ворвались к нему, как пираты на захваченный корабль противника. Часть охраны они взяли с собой — пусть мальцы видят, что старики еще многое могут. Ленчик в два шага пересек кабинет, заехал Костромину в свободное от телефонной трубки ухо, а саму трубку, которую Костромин от неожиданности выпустил из рук, перехватил в воздухе и оторвал от аппарата.

Юрий Николаевич осел в кресле и в ужасе уставился на нежданных гостей. Мишаня подскочил к нему с другой стороны, схватил волосатой лапой за нижнюю челюсть, так что Костромин открыл рот, и тут же Мишаня засунул ему туда ствол огромного револьвера.

Костромин посерел лицом и облился холодным потом. Кисловатый привкус металла во рту и жирная горечь смазки пронзили его невыразимым ужасом. Это был вкус и запах смерти. Костромин ни о чем не думал, страх составлял все его существо. Жизнь закончилась, и никакие ее картины не проходили у Костромина перед глазами, как это непременно бывает с героями литературных произведений. Были только ужас и металл во рту. Мишаня, увеличивая эффект, прокрутил барабан револьвера. Убедившись, что жертва доведена до нужной кондиции, он хриплым голосом спросил:

— Ну что, голубь, обмочился? Теперь слушай меня. Я не говорю, чтобы ты слушал внимательно — ты еще никогда в жизни так внимательно не слушал. Так вот. Я тебя даже не спрашиваю, сам ты спер наши деньги или просто пронюхал про своего дружка. Мне только одно нужно, чтобы через три дня деньги были у нас. Как ты это сделаешь — твой вопрос, но ты это сделаешь обязательно. Иначе… — И барабан револьвера снова прокрутился со страшным лязгом.

Мишаня убрал револьвер. Костромин закрыл рот, но не избавился от мерзкого привкуса. Откашлявшись и пытаясь преодолеть отвратительную слабость, он проговорил:

— Девчонка его все знает, где деньги. Я ее пасу, она меня к кассе приведет…

— Это хорошо, — улыбнулся Мишаня, — это очень хорошо, только не забудь, что у тебя всего три дня. А с девчонкой мы поговорим, обязательно поговорим, это уж ты будь уверен.

* * *

Надежда вызвала Лену к себе для разговора.

Лена приехала вечером после работы, удивленная, что за ней нет слежки.

— Садись, кофе хочешь? Слушай меня внимательно, Лена. Похоже, втянули тебя в очень неприятную историю. По моим представлениям события развивались следующим образом. Старые друзья, одноклассники, работали вместе в банке, и кому-то из них пришла в голову мысль похитить в собственном учреждении кругленькую сумму денег. В стране кризис, банки лопаются, как грибы-дождевики, доллар лезет вверх, и на всех не хватит.

Жизнь банкира весьма тяжелая, много риска и никаких гарантий. Твоему Строганову было сорок пять лет, он и рассудил — вот, не дай Бог, лопнет банк, — куда ему податься? В другой банк? Там место занято, опять же возраст. С нуля начинать — и время не подходящее, и сноровка не та.

Вот он и решил пока не поздно ограбить собственный банк и смыться с деньгами. И разработали они план. Нашел Строганов в институте девочку скромную, тихую, небогатую, а самое главное — ни родственников сильных, ни знакомств, никто тебя не знает. Протащил он тебя в банк, влюбил в себя, но сначала немного недооценил, потому что, наблюдая за тобой, понял, что может тебя использовать еще лучше, чем раньше задумал. А задумал он кинуть своего приятеля Костромина и кто там с ним еще был. Костромин был в курсе того, что тебя используют, как свидетеля смерти Строганова. А Александр Васильевич решил пойти дальше и привлечь тебя потом уже лично к своему плану.

Деньги должны были быть переведены на Кипр с помощью небезызвестного тебе Гарика. А Строганов перевел деньги в Англию, опять же с помощью Гарика. Он планировал после своей мнимой смерти исчезнуть, послать тебя в Англию, а самому потом встретиться с тобой там. А уж что дальше он собирался с тобой делать, ты меня не спрашивай, не знаю я.

Лена сидела бледная и только согласно кивала головой.

— Идем дальше. Во всей этой истории только ты сделала именно то, что должна была. Ты, увидев взрыв машины и гибель Строганова, перенесла ужасное потрясение, плакала и подтвердила милиции и банковским, что Строганов сел в машину и взорвался. А еще ты сказала, что больше никого рядом с машиной не видела. И вообще ничего странного не заметила.

Со своей стороны, Гарик оказался не полным дураком и решил подстраховаться, он не надеялся на честность Строганова, подозревал, что тот его обманет — не заплатит обещанных денег, и, кстати, правильно делал. Уж не знаю, что Строганов собирался с ним делать после своей мнимой смерти, по логике вещей ему надо было Гарика убить. — Заметив Ленин протестующий жест, Надежда сказала:

— Я ничего не утверждаю, зря на покойника наговаривать не буду, но Гарик как свидетель был очень опасен, ведь он знал, что деньги в Лондоне. Далее, выждав положенный срок после взрыва машины и думая, что все идет по плану, Гарик слегка забеспокоился, ведь Строганов обещал с ним связаться, а сам исчез. Поэтому он пришел к тебе, думая, что ты уже полностью в курсе плана Строганова. Ты встретила его с недоумением, в общем, вы друг друга не поняли. Тогда он решил затаится, зная, что Строганов обязательно должен выйти с ним на связь, потому что половина кодов была у него.

Но Костромин тоже имел свой план — уничтожить Строганова и самому хапнуть деньги, и я сильно подозреваю, что союзницей его была супруга Александра Васильевича. Вот уж не повезло человеку! А с другой стороны — какое легкомыслие, за столько лет не разглядеть рядом с собой змею подколодную!

Костромин свой план выполнил, убил своего школьного друга. Подробности убийства мы никогда не узнаем.

— Это ужасно! — вырвалось у Лены. — Костромин — чудовище!

— Это — деньги, — тихо сказала Надежда. — Огромные деньги делают из человека чудовище.

Дальше все у всех пошло наперекосяк. Думая, что деньги на Кипре, — вероятно, они имели какие-то фальшивые коды и пароли, Светлана послала туда Инну, свою подчиненную, несчастную одинокую женщину с больным сыном. Светлана шантажировала ее сыном, зная, что Инна обязательно вернется с деньгами, сына она не бросит.

— Откуда вы узнали?

— Ты видела Инну у Ольги Варсанофьевны, по случайному совпадению они оказались соседями. Я говорила с Инной вчера, она рассказала, что денег на Кипре не оказалось, и Светлана, узнав про это, пришла в такую ярость, что Инна испугалась. Как оказалось, не напрасно, потому что сразу же после разговора, в тот же день, Инну пытались убить. Сейчас уже поздно, я потом расскажу тебе все подробно, чтобы ты знала, как опасна жена Строганова. И хочу тебе сказать: я не завидую Костромину — у таких женщин виноватым всегда окажется мужчина, во всем, включая плохую погоду, — я не завидую Костромину и очень боюсь за тебя.

— Но кто убил Гарика?

— Разумеется, Костромин. Он ведь не мог допустить, чтобы банковские дознались, что он участвовал в плане Строганова, а Гарик про это мог знать. И тут у них вышла промашка, Костромин убил Гарика в то время, когда Инна находилась на Кипре, и они не знали, что денег там нет.

— Теперь я понимаю, почему Костромин так странно себя вел, когда допрашивал меня в банке, — задумчиво проговорила Лена, — ему вовсе не нужно было, чтобы я сразу проговорилась про деньги, тем более, в банке, там же везде подслушивающие устройства.

— Вот-вот, а теперь, Лена, самое главное. Ты теперь единственный свидетель всех их преступлений, ты единственная что-то знаешь и можешь сообщить милиции. Ты для них очень опасна.

— Я знаю, что делать. Я пойду завтра прямо к управляющему и расскажу ему обо всем — про Костромина, про Строганову.., про Александра тоже придется рассказать. И отдать ему номер счета в «Лайон-Банке».

— Послушай меня, Лена, — очень серьезно сказала Надежда. — Ради всего святого, ради памяти родителей, не делай этого. Конечно, они не оставят тебя в покое, деньги надо вернуть, но ты должна убедить управляющего в своем полном неведении. Притворись полной дурой, ты ничего не знаешь. Александр погиб, ты была в шоке, убирала в той вашей снятой квартире, нашла бумажки, совершенно случайно их не выбросила, а потом, когда просочилась информация, что из банка пропали большие деньги, ты сообразила, что листок может быть важным, вот и принесла его управляющему. В подъезде тебя не грабили, квартиру не обыскивали, с Гариком ты никогда в жизни не встречалась… Костромин тебя допрашивал, но страшно хамил, поэтому ты ему ничего не сказала, а пришла прямо к управляющему.

Пусть он сам разбирается с Костроминым.

— А милиция?

— Если найдутся деньги, управляющий нажмет на все пружины, и дело спустят на тормозах, банку не нужна скандальная известность, какое может быть финансовое доверие к банку, если заместитель управляющего из него тащит! Костромина потихоньку уволят, тебя, разумеется, тоже, и это будет самый лучший вариант.

— Наверное, вы правы, но я хочу им отомстить за убийство Александра…

— Выброси это из головы! Лена, ты же умная девушка, пойми наконец, что твоя жизнь в опасности, а Строганову ведь все равно!

— Жуткая ситуация… Поздно уже, Надежда Николаевна, я пойду.

— Хочешь, оставайся у меня, поместимся как-нибудь.

— Нет, пойду, позвоню от метро Леше, чтобы встретил меня у подъезда.

* * *

Однако когда Лена позвонила брату, никто не ответил, и Лена с досадой вспомнила, что все семейство уехало в гости к приятелям с ночевкой и будет только послезавтра. Что делать? Опять тащиться на другой конец города к Надежде Николаевне ночевать? Сил нет, лучше подождать соседей и вместе войти в подъезд. Но время было достаточно позднее, никто не шел. Лена постояла немного на улице, это было еще страшнее. Она рассердилась, отбросила свои страхи и вошла в подъезд. И в ту же секунду что-то влажное с резким медицинским запахом закрыло рот и нос, в глазах потемнело, и Лена потеряла сознание.

Придя в себя, она почувствовала тошноту, головокружение и страшную жажду. С трудом открыв глаза, она тут же их закрыла — так больно резанул по зрачкам яркий свет. Со второго раза попытка увенчалась несколько большим успехом. Лена смогла немного оглядеться. Судя по всему, она находилась в гараже, в чьем — она быстро догадалась, увидев высокого худого мужчину, наклонившегося над ящиком с инструментами. Видимо, она шевельнулась, потому что Костромин выпрямился и шагнул к ней.

— Ну, я смотрю, ты пришла в себя.

— Что вам от меня нужно, Юрий Николаевич? — Лена постаралась произнести это достаточно твердо, но ей плохо удалось — пересохшие губы не повиновались.

— Ты прекрасно знаешь, что мне нужно.

Деньги.

— У меня нет никаких денег… Пить… Дайте воды, пожалуйста.., мне больно говорить…

— Конечно, у тебя нет денег. Ты их не успела получить. Для этого тебе нужно съездить за границу. Но где находятся деньги, ты знаешь.

— Пить… — Лена тянула время.

— Черт с тобой. — Костромин взял с полки открытую бутылку минеральной и протянул Лене.

Выпив чуть не всю воду, Лена почувствовала, что ожила.

— Ну а теперь, говори, я жду. — Костромин подошел ближе и достал из кармана зажигалку.

В это время снаружи послышался шум проезжающей машины. Костромин повернулся на звук, Лена увидела перед собой его коротко стриженный затылок и поняла, что сейчас у нее появился единственный шанс на спасение. Она крепко сжала в руке бутылку, радуясь, что та была стеклянная, и ударила Костромина по затылку. Тот охнул и упал на четвереньки. Лена вскочила и бросилась к двери гаража, моля Бога, чтобы она была не заперта. Дверь была закрыта только на засов, Лена схватилась за него обеими руками.

Тяжелый ржавый засов не поддавался. Она оглянулась и увидела, как Костромин со стоном поднимается на ноги. От страха силы ее утроились, Лена отодвинула засов и выскочила наружу. Она оказалась в огромном гаражном массиве. Одинаковые гаражи тянулись в обе стороны длинными рядами. Кое-где между соседними гаражами были зазоры, куда мог влезть худощавый человек. Лена слышала тяжелые шаги Костромина у двери и видела, что по проходу прямо к ней едет машина.

Первым побуждением Лены было броситься наперерез и попросить помощи, но инстинкт самосохранения удержал ее. Вместо этого она юркнула в щель между гаражом Костромина и соседним, моля Бога, чтобы Костромин не догадался там ее искать.

Она не видела, что творится снаружи, но услышала, как машина остановилась перед гаражом Костромина, кто-то вышел, хлопнув дверцей, и тут же раздался удивленный голос Костромина:

— Ты зачем сюда приехала?

— Побеседовать, дружочек, — ответил женский голос, и стукнули двери гаража — оба вошли внутрь.

Лена выскочила, собираясь убежать, но хватилась сумочки. Сумка осталась в гараже, Лена решила, что как-нибудь обойдется, доберется до дома и так, но, пробегая мимо стоявшей у гаража машины, увидела, что это «Вольво-440». Чтобы проверить мелькнувшую у нее догадку, Лена притормозила и прочитала номер. Как она и предполагала, номер машины был 783 СЕТ. Значит, в гараже с Костроминым была Светлана Строганова.

Лене невыносимо захотелось подслушать, о чем разговаривают ее злейшие враги, оставшись наедине. Страх и желание убежать отсюда отступили на второй план. Чтобы не стоять у дверей на виду, она прошла вдоль гаража по узкому проходу, добралась до шва, соединяющего два листа металлической обшивки, и прижалась к нему ухом.

— ..опять упустил? — закончил фразу напряженный и злой женский голос.

— Ты же мне и помешала! Если бы не ты, я бы ее догнал!

— Черт с ней! От меня она никуда не денется!

— От тебя? Уже не от нас?

— Ты лучше скажи, что у тебя произошло с так называемыми «калмыками»?

— Наехали на меня по-страшному. Три дня дали, чтобы деньги вернуть, иначе на кусочки разрежут.

— Вот видишь, какой ты теперь опасный человек. От тебя надо держаться подальше…

— Ты с ума сошла! Мы уже почти вышли на след денег!

— Почти — не считается, — неприятно засмеялась женщина, — и потом, денежки-то ты ведь теперь для своих «калмыков» ищешь?

— Уйдем мы от «калмыков», уедем…

— Нет, дружочек, от таких людей не просто уйти. Они теперь за тобой как пришитые ходить будут. Странно, что сейчас… Нет, дорогой, ты от них не уйдешь. Вот я — уйду.

— Не валяй дурака, сама говорила — мы в одной лодке, вместе все это придумали, вместе до конца идти будем.

— Это тебе так показалось. А Саше покойному казалось, что это он все придумал. А на самом деле, дружочек, придумала это все я, я одна, тебя убедила, что мы вместе, а мужа моего мы потом вместе убедили, что это он организатор. Ох, мужики, до чего же вы самоуверенны. Вас в чем хочешь убедить можно, если самолюбию вовремя подыграть.

— Так, значит, ты с самого начала меня тоже кинуть хотела? И все два года ты нарочно притворялась?

— Ох, не смеши меня, откровенно говоря, в постели ты оставляешь желать лучшего… Вот покойник в таких делах был царь и Бог, этого у него не отнимешь…

Лена за стенкой почувствовала сильнейшее желание встретиться со Светланой Анатольевной на узкой тропинке и схватиться с ней врукопашную.

Она страшно на себя рассердилась — ей грозит смертельная опасность, а она мечтает выцарапать глаза бывшей сопернице, именно бывшей, потому что предмет их спора давно мертв.

— Так что на фиг ты мне сдался, — издевательски продолжала Светлана, — таких, как ты, на цент дюжину дают! А теперь ты вообще стал опасен — у тебя и «калмыки» на хвосте, и следствие к тебе прицепилось, и свои банковские к тебе повышенный интерес имеют… Сам посуди — мне это надо?

— Что.., что ты…

В гараже наступила тишина, сколько Лена ни прислушивалась, ничего не смогла расслышать.

Через несколько минут лязгнула входная дверь и послышался шум отъезжающей машины. Лена переждала еще немного и выбралась из своего укрытия.

Дверь гаража была приоткрыта. Лене было очень страшно, но она должна была проверить свою жуткую догадку, кроме того, в гараже осталась сумочка, а в ней — деньги, документы и мобильный телефон, по всему этому Лену могли легко отыскать.

Внутри вроде бы все было так же, как до ее побега, но не совсем — ящик с инструментами и шкафчик распахнуты, инструменты вывалились наружу, а в углу из-за груды коробок торчал мужской ботинок. Вся дрожа от ужаса и волнения, Лена заглянула в угол и увидела картину, которая подтвердила ее самые худшие подозрения: на полу лежал Юрий Николаевич Костромин, глаза у него были открыты, и в них запечатлелись изумление и смертельная обида.

Лена зажала рот, чтобы унять тошноту и не закричать. Она сделала было шаг к дверям, но взяла себя в руки и поняла, что в сложившихся обстоятельствах она должна непременно найти свою сумку, иначе ее найдут на месте преступления. Она обежала гараж, сумки нигде не было видно, неужели эта злодейка забрала ее и теперь будет Лену шантажировать? Но нет, вот ящик с инструментами стоит криво, Лена с трудом сдвинула его и заметила в полу маленький лючок.

Внизу лежали пакет с бумагами и ее злополучная сумка, зачем только Костромин ее туда засунул?

Лена схватила сумку и бросилась прочь из этого страшного места. Мимо сторожа гаражного кооператива она пролетела как ракета, надеясь, что он не обратит на нее внимания.

Запыхавшаяся, перепуганная она добежала до автобусной остановки. Было поздно, людей вокруг не было. Она поняла, что в пустой квартире ни за что одна ночевать не сможет, и решила позвонить Надежде Николаевне. Надежда схватила трубку сразу же — она не спала, потому что волновалась, — Лена не позвонила ей из дому, и там никто не отвечал.

— Надежда Николаевна, приезжайте ко мне ночевать, я через сорок минут буду дома, после все расскажу…

— Поняла, сейчас выезжаю.

Надежда, радуясь, что муж на выходные уехал на дачу и никто не будет задавать недовольные вопросы, куда это она несется среди ночи, выскочила из подъезда.

Лена же, решив, что в ее случае бояться ночью подсесть к случайному водителю просто смешно, махнула рукой первой попавшейся машине. Они подъехали к дому Лены почти одновременно.

В подъезде было темно, но у предусмотрительной Надежды оказался фонарик. Ничего страшного они не нашли, просто хулиганы опять разбили лампочку. В квартире тоже, судя по всему, никто не побывал.

— Лена, немедленно прими горячий душ и выпей чаю!

Надежда не успокоилась, пока Лена не подчинилась. После душа и чая, Лене стало лучше, все происшедшее показалось ей дурным сном. Тем не менее она связно и подробно пересказала Надежде все. Та выслушала ее очень внимательно и удовлетворенно резюмировала:

— Так я и думала. От Светланы Анатольевны всего можно ожидать. Костромин был для нее опасен — она его убрала. А поскольку убийцы подручного у нее сейчас при себе нет — его Иннин сын зарубил топором, когда тот мать его пытался убить, пришлось Светлане все своими руками сделать. До чего женщина докатилась!

Очевидно, она нарочно морочила ему голову разговорами, подошла ближе — и…

Надежда передвинулась на узком кухонном диване, и вдруг сам собой заработал телевизор.

— Господи, что за автоматика, так можно заикой сделаться!

Лена рассмеялась:

— Просто вы на пульт сели, племянник вечно его сюда засовывает, а потом все ищут.

Лена хотела было выключить телевизор, но Надежда ее остановила. Передавали ночной выпуск криминальных новостей.

«…Заметили открытую дверь гаража, — говорил перед камерой дядечка средних лет, — хотели хозяина позвать, от аккумулятора зарядиться, кричим, кричим, а ответа нет. Ну мы заглянули, мало ли, плохо человеку стало, смотрим, а он лежит…»

Дальше продолжил репортер:

«Свидетели вызвали опергруппу, она убедилась, что потерпевший мертв и налицо все признаки убийства. Личность убитого выяснили быстро: им является сотрудник „Бэта-Банка“ Юрий Николаевич Костромин. Важные показания дал сторож гаражного кооператива…»

Камера снова сместилась, и на экране показался бравый толстячок пенсионного возраста.

«Он сам часа два назад проехал, и девушка рядом с ним, симпатичная. Ну, я думаю, — дело молодое, а тут часа через полтора, может, меньше, бежит она, будто кто за ней гонится…»

«Кто бежит?» — уточнил репортер.

«Ну та женщина, что с ним рядом в машине сидела».

На экране снова возник репортер.

«Как рассказал нам один из сотрудников опергруппы, производивший первичный осмотр места происшествия, пострадавший Костромин убит ударом в сердце холодным колющим оружием с очень узким лезвием. По мнению сотрудника, удар такой силы вполне могла нанести женщина…»

Потом в передаче начался другой сюжет. А Лена с Надеждой, потрясенные, молчали.

— Ну, Елена, — наконец вымолвила Надежда, — вот теперь твое дело действительно труба!

Они тебя вычислят к завтрашнему утру, а к обеду уже в банке будут, уж я-то Громову знаю, оперативная женщина!

— Откуда вы ее знаете? — машинально спросила Лена.

— Да, старая история, сейчас не до этого, — отмахнулась Надежда. — И знаешь, что я тебе скажу? Если ты даже с утра придешь к управляющему и отдашь ему тот листок, он тебя неминуемо сдаст милиции. Теперь ему очень удобно будет все на тебя списать — смерть Костромина, да и со Строгановым дело нечисто.

Свернет все на бытовуху. Мол, Костромин к тебе приставал, заманил в гараж, там вы поссорились. А в банке десять баб подтвердят, что видели, как он к тебе приставал, людям только повод дай! Жена Строганова — вне всяких подозрений, если ты что-то про нее сказать осмелишься, все ведь знали, что Строганов твоим любовником был, скажут, что ты с ней счеты сводишь. Если «калмыкам» прямо деньги отдать, то ты им станешь не нужна, они тебя защищать не будут, а может, и убьют, чтобы лишнего про эти деньги не болтала.

— Что делать? — стонала Лена. — Неужели все кончено, мне не спастись?

— Сядь! — приказала Надежда. — Прежде всего, не теряй головы. «Калмыки» не спасут, в банке подставят, Светлана своими руками удушит, милиция не защитит. Миленькая перспективочка!

Как у вас молодых на современном языке такая ситуация называется?

— Я неприличными словами не ругаюсь, — угрюмо сообщила Лена.

— То неприличное слово я и сама знаю! — рассмеялась Надежда. — Вот что, моя дорогая, у тебя на билете какая дата стоит?

— Завтра, — изумилась Лена, она уже вытащила из швейной машинки конверт и теперь с интересом рассматривала его содержимое.

— Собирай вещи и лети в Лондон.

— И что я там буду делать? У меня в Лондоне никого и ничего, документы — и то фальшивые!

— Насколько я по твоим рассказам могу судить о покойном Строганове, документы он тебе сделал достаточно надежные. Прилетишь в Лондон, разберешься с теми проклятыми деньгами, а там уже решишь, что делать. Если с деньгами что-то не так, тебя арестует английская полиция, это не наши, они там все джентльмены. Язык ты знаешь, объяснишь им все подробно. Решай, не тяни, время дорого!

— Как будто у меня есть выбор!

— Вот и умница, а сейчас надо ложиться. Сегодняшний день у тебя был не из легких, а завтрашний может быть самый трудный в жизни…

Они легли, но долго не могли заснуть, потому что перебирали в памяти всю историю, случившуюся с Леной за последние несколько месяцев.

Утром Надежда выглянула в окно и помрачнела. Неподалеку от Лениного дома стояла черная «ауди» с затемненными стеклами. Надежда показала машину Лене и спросила, не попадалась ли она раньше ей на глаза. Лена пожала плечами:

— Вообще-то, когда в банк приезжали так называемые «калмыки», одна из их машин похожа, но ведь это ничего не доказывает, таких сейчас сколько угодно, просто кто-то оставил ее на ночь у нашего дома.

— Посмотри на нее внимательнее, — возразила Надежда, — и на соседние машины тоже. Ночь была холодная, и остальные машины запотели, а эта — нет. Значит, в ней включена печка, то есть в ней сидят люди. Сама машина типично бандитская. Все одно к одному — тебя пасут. Думаешь, вчера одни мы телевизор смотрели? Самая популярная у бандитов передача — криминальные новости! Теперь Костромина нет, одна ты у них осталась.

— Что же делать? Самолет в час дня улетает!

— Дай подумать… Где вещи твоего брата?

— В их комнате, конечно. Пойдемте прямо туда.

— Так, нам нужен плащ, ботинки, пожалуй, брюки… Хорошо, что Леша невысокого роста…

Знаешь, — Надежда засмеялась, — Алена моя мне как-то призналась, что расстались они из-за его роста маленького, она, мол, подружек стеснялась, что каблуки высокие не надеть. Вот жила бы по-человечески, а то нашла себе красавца-моряка, двухметрового, а зарплату не получает, — вздохнула Надежда.

— Все хорошо не бывает, — философски заметила Лена, при мысли о брате у нее защемило сердце.

— Надежда Николаевна, — взмолилась Лена, — а мне обязательно надевать его брюки и ботинки?

Может, сойдут кроссовки?

— Любительство здесь недопустимо. Многие девушки ходят в джинсах и кроссовках, это не изменит твоего облика, а с мужским плащом они будут выглядеть неестественно. Мужчина с джинсами носят куртки, а под плащ — брюки и ботинки. Тащи, что ведено.

Лена принесла бежевый Лешин плащ и старые брюки. Брюки были велики, и Надежда, вооружившись булавками, взялась за работу.

— Ангелина озвереет, — мечтательно протянула Лена.

— Не особенно на это рассчитывай, — прошепелявила Надежда с полным ртом булавок, — я встречусь с тобой в аэропорту, привезу чемодан с вещами, а Лешино положу на место. С чемоданом тебе из дома выходить нельзя, а в таком виде тебя ни один пограничник не пропустит.

Кстати, не забудь деньги, те, что Ольга Варсанофьевна дала, сейчас как раз настал такой момент, когда они понадобятся.

Брюки закрепили подтяжками и укоротили булавками до приличной длины, в Лешкины ботинки напихали газет, чтобы не сваливались с ноги. Плащ болтался на Лене как на вешалке, но Надежда, придирчиво осмотрев творение рук своих, сказала, что сейчас так ходят. Для завершения образа выкопали в стенном шкафу старую Лешину кепку, аккуратно убрали под нее волосы и закололи шпильками, чтобы не вылезли из-под кепки в самый неподходящий момент.

— Для парня ты слишком хорошенькая, — огорченно сказала Надежда, — давай черные очки. Но только мужские.

Лена с трудом нашла в вещах брата солнцезащитные очки, подумала, что скажет Ангелина по поводу устроенного в их комнате погрома, но ей было все равно.

В зеркале отражалось форменное чучело — в кепке, темных очках и плаще с чужого плеча, но узнать Лену в таком виде действительно было невозможно.

Надежда была не очень довольна, но смирилась.

— Будем надеяться на фактор неожиданности. Они ждут красивую девушку. И вряд ли обратят внимание на такого чудака. Пройдись-ка!

В больших, набитых газетами ботинках идти было невозможно.

— Это не годится! — решительно закричала Надежда. — Слушай, забудь ты на время, что ты молодая женщина. Никакого покачивания бедрами! Лучше волочи ноги, как будто у тебя к ним гири привязаны. Шаркай ногами, но никакой женственности в походке!

Лена ссутулилась, засунула руки в карманы плаща и пошла, уныло уставившись в пол и шаркая ногами.

— Вот! — обрадовалась Надежда. — Так и ходи! Как будто ты с похмелья и тебе жизнь не мила! Вживайся в образ! Теперь договоримся, где ты будешь ждать меня в аэропорту…

* * *

Лена вышла на улицу с таким чувством, с каким начинающая актриса выходит на сцену в своем первом в жизни спектакле, с ужасом ощущая на себе взгляды полного зрителей зала. Разница была в том, что провал грозил ей гораздо большими неприятностями.

Она шла отрепетированным в квартире шагом изможденного и тоскующего мизантропа, бросая из-под темных очков взгляды в сторону черной машины. Стараясь не торопиться и не привлекая к себе внимания, Лена перешла улицу, завернула за угол и облегченно вздохнула. Аплодисментов не последовало, да это и не входило в ее планы.

Самое главное, что зрители не вызвали ее на бис.

Теперь не торопиться и ехать в аэропорт общественным транспортом — у такого чучела не может быть денег на такси.

В аэропорту Лена устроилась на скамейке в уголке, делая вид, что читает газету, а на самом деле не отрывая взгляд от входной двери — она волновалась, сумеет ли Надежда без приключений выбраться из дома, не привяжутся ли к ней бандиты, и не выследит ли Надежду Светлана Строганова, ее Лена боялась больше бандитов.

Надежда появилась в дверях с Лениным чемоданом как ни в чем не бывало, и прошла в туалет, Лена устремилась за ней, как назло, столкнулась в дверях туалета с какой-то теткой, та изумленно ахнула, но Лена проскочила в кабинку, делая вид, что не замечает ее. Они с Надеждой немного шепотом поговорили в кабинке, Надежда обещала потом, когда все уляжется, связаться с Лениным братом и сообщить ему кое-что про Лену. Еще она рассказала, что звонила Инне, там все хорошо, иезуит обещал помощь и уже начал хлопотать о том, чтобы Инну с сыном хотя бы ненадолго отправили в католический монастырь в итальянских Альпах в верховьях реки Адиджи, там потрясающее волшебное место, монастырь шестнадцатого века стоит на горе, и дивный горный воздух. Покой, горы и заботы монахов могут излечить душевную болезнь Павлика.

Через несколько минут из туалета вышла уже молодая девушка, правда, на элегантную Лену Барташову она была непохожа, у этой был стиль спортивной студентки. Джинсы, кроссовки, ветровка, только дорогой кожаный чемодан несколько выбивался из общего стиля. Длинные волосы были затянуты в хвост простой резинкой. Надежда постояла в зале, наблюдая за тем, как Лена прошла регистрацию и направилась на таможенный и паспортный контроль. Ее пропустили без задержки, Надежда в последний раз увидела, как мелькнули в толпе темно-русые волосы, и сообразила, что в своих разговорах они с Леной не обсудили того, как Лена сообщит ей, все ли будет в порядке в Англии.

Ни Надежда, ни сама Лена не заметили, как девушка у регистрационной стойки попросила соседку присмотреть за ее окошком и отошла к телефону. Набрав номер и дождавшись ответа, она прикрыла трубку ладонью и сказала:

— Светлана Анатольевна, она прошла регистрацию. Рейс на Лондон. Да, я уверена.

Самолет летел над Англией. Туманный Альбион встречал Лену ярким солнцем и изумрудной травой лужаек. Уже можно было различить внизу стада пасущихся овец — сверху они казались игрушечными. Лена смотрела на них, прижавшись лицом к иллюминатору, и радовалась, как ребенок. Ей казалось, что все проблемы, все невзгоды остались далеко позади — там, в унылом и дождливом Петербурге.

Как ни странно, в очереди на таможне ей пришлось простоять достаточно долго — англичане, смертельно боявшиеся террористов, дотошно обследовали каждого второго из прилетевших, а подозрительную девушку с зонтиком даже увели в служебное помещение. Лена у них подозрений не вызвала.

Она прилетела не в старый многолюдный знаменитый аэропорт Хитроу, а в новый суперсовременный, но пока еще не популярный Стэнстед.

Огромное здание было безлюдно и насыщено потрясающей автоматикой. У таможенного терминала остановился автоматический поезд из нескольких маленьких прозрачных вагонов без машиниста. Лена нерешительно вошла в вагон, и через пять минут поезд довез ее до станции обычной скоростной электрички, на ней можно было добраться до Лондона. Поезд остановился, но двери почему-то не открывались. Оказалось, что в английских электричках нужно нажать специальную кнопку для открытия дверей. Народу в поездах мало, англичане не могут позволить себе такое расточительство — понапрасну автоматически открывать двери!

Новая обстановка, незнакомое окружение, непривычные условия так приглушили Ленино внимание, что она не заметила высокого мужчину в темно-синем плаще, что шел за ней от самого таможенного терминала. Когда она села в поезд, он буквально в последнюю секунду вскочил в соседний вагон и стал наблюдать сквозь прозрачную стену за девушкой.

* * *

Светлана была у родителей поздним ребенком.

Мама рожала ее очень тяжело, долго болела, и сама Светлана росла слабенькой, переболела в детстве всеми инфекционными болезнями в самой тяжелой форме. Родители тряслись над ней и очень баловали. Возможности у них были — отец работал в партийном руководстве, сначала — в райкоме, а потом в горкоме партии. Должности были невысокие, но он медленно продвигался наверх. Светлана понемногу выправилась, благодаря заботам мамы и возможностям отца. Она закончила английскую школу, поступила в университет.

Была она не глупа, достаточно трудолюбива, очень целеустремленна, училась всерьез. Увлекалась, конечно, мальчиками, вечеринками и нарядами, но все в меру. Однажды летом, в крутом доме отдыха для золотой молодежи Светлана познакомилась с Сашей Строгановым. Он ей понравился. Осенью она познакомила его с отцом. Он сказал, что знает мать Саши, очень серьезная женщина. По интонации Светлана поняла, что отец Строганову уважает и даже боится, ее многие боялись. Дело понемногу шло к свадьбе, мать Саши не препятствовала, это Светлану радовало — значит, она считает Светланиного отца ровней. И тут вдруг тяжело заболела мама. Сначала не думали, что все так серьезно и отложили свадьбу на время, потом началось страшное. Мама умерла, отец очень сдал, он был сильно к ней привязан. Однако Саша с постоянством, удивлявшим всех его друзей, продолжал встречаться со Светланой. Выждали положенное время и опять назначили день свадьбы. Но тут в Смольном начались какие-то кадровые перестановки, и Светланиного отца подвинули. Так и говорили в кулуарах — подвинули, что означало — оттеснили от кормушки. Отец отнесся к этому довольно спокойно, но Светлана была вне себя. Она злилась, что отец не предпринимает никаких шагов, не интригует, не восстанавливает старые связи, ее бесила ужасающая несправедливость. Когда она упрекнула в этом отца, он непонятно хмыкнул и сказал, что сам, по собственной воле, согласился уступить место начальника.

«Я устал, — заявил отец взбешенной Светлане, — устал трястись и прогибаться перед вышестоящими. Все мои возможности и связи не спасли жизнь твоей матери. Дело того не стоит».

«А я? — закричала Светлана. — Обо мне ты подумал? Сашка завтра же меня бросит, а ты даже не сможешь устроить меня на приличную работу».

«Если любит — не бросит», — отвечал глупый и старомодный человек, называющий себя ее отцом.

Однако Саша и правда ее не бросил. Светлана не знала, что Александра Викторовна Строганова забила тревогу и начала было отговаривать сына от сомнительной свадьбы. Но неожиданно столкнулась с твердым решением сына жениться. И махнула рукой — у нее хватит связей на двоих!

Они поженились. Шло время, Светланин отец тихо закончил свою трудовую деятельность в должности заместителя заведующего какого-то не делающего погоду отдела Смольного, вышел на пенсию и переехал жить на дачу. Там у него были огромная плантация тюльпанов, так что весной участок представлял собой феерическое зрелище, и две собаки. Светлана отца почти не навещала, она была зла на него, и к тому же ей надоедали вечные разговоры про цветы. Отец загорелся мыслью вывести настоящий черный тюльпан, как в детском романе Дюма, что за чушь, ей-богу!

У мужа был уживчивый характер, свекровь пока не вмешивалась, но намекала на внуков, а вот с этим не получалась. Тайком от мужа Светлана ходила на обследование, и врачи сказали, что это наследственное. У ее матери было то же самое, но мама лечилась долго и упорно, многие годы, и родила Светлану. Прошло несколько лет, Светлана не беспокоилась, потому что муж собирался делать партийную карьеру, а в этой среде разводиться было не принято. А потом началась перестройка, и вся размеренная налаженная жизнь ушла в прошлое. Муж плюнул на карьеру, вышел из партии и, с помощью маминых связей, сделался финансистом. Светлана быстро привыкла к богатству, дорогим красивым вещам, поездкам за границу. Муж менял машины и женщин, Светлану это не очень беспокоило, потому что она сумела создать дома удовлетворяющий его комфорт, а мужчины не любят ничего менять. Понемногу она поняла, что Александр был поверхностным человеком, серьезные отношения были ему ни к чему, а жену свою он если не любил, то ценил и был по-своему к ней привязан. Но годы шли к сорока, Светлана с огорчением рассматривала появившиеся морщинки, и червячок сомнения точил ее душу — а вдруг Александр все-таки даст себя увести какой-нибудь молодой и предприимчивой девице? С чем тогда останется она, Светлана? Она привыкла жить обеспеченно и свободно, опять же, банкир — это так ненадежно. Откладывать деньги на старость? Скучно и противно…

* * *

Три года назад Светлане позвонила ее институтская подруга Лариса. Лариса была замужем за крупным бизнесменом из тех, кого называют новыми русскими. У ее мужа были крупная строительная компания и собственный банк, он очень много работал, предоставляя жене полную свободу и возможность тратить его деньги. Часть года Лариса проводила в Париже, оттуда она и звонила Светлане, чтобы пригласить ее в гости. Светлана охотно согласилась. Паспорт у нее был с многократной шенгенской визой, и она решила, что заслужила неделю отдыха в цивилизованной стране.

Лариса встретила ее в, аэропорту, усадила в свой серебристый «ситроен» и повезла к себе.

Светлана переживала острые муки зависти: она и сама была женщина небедная, но квартира Ларисы, туалеты Ларисы, окружение Ларисы дышали таким умопомрачительным богатством, что у Светланы закружилась голова и засосало под ложечкой.

Лариса держалась просто и искренне радовалась подруге. Сначала они пообедали в тихом ресторане на бульваре Сен-Жермен, потом провели несколько восхитительных часов, гуляя по дорогим магазинам, где персонал старательно вылизывал их и вел себя до неприличия подобострастно.

Вечером Лариса повела подругу на роскошный прием, где министры и миллионеры жужжали важными шмелями, а их жены демонстрировали туалеты стоимостью со сверхзвуковой самолет.

И вдруг, среди всего этого великолепия, Лариса сжала Светланин локоть и круглыми от восхищения глазами указала ей на невысокого смуглого человека с узкими злыми губами и крючковатым носом:

— Смотри, кто пришел! Это Эспиноса!

— Кто? — переспросила Светлана, уже несколько уставшая от окружающего блеска и пышных имен, перекатывающихся в зале.

— Руис Эспиноса! Вот кто по-настоящему богат!

В устах Ларисы это прозвучало так значительно, что Светлана потребовала продолжения.

— Он колумбиец, там, в джунглях, у него огромный дворец, точнее, замок — готический, с башнями, подземными ходами и львиными рвами. Ну и, конечно, с аэродромом, вертолетными площадками и тому подобным. Там у него своя армия, своя полиция, гарем. В общем, он живет там у себя, как средневековый владыка. Чем занимается — никто не знает. Скорее всего — наркотики, но это не важно. У него такие миллиарды… — Взгляд Ларисы мечтательно затуманился, и требовать от нее продолжения было бесполезно.

Светлана с любопытством посмотрела на богатого колумбийца — но что ей до него? Они существовали в разных мирах.

Однако два дня спустя, ужиная в знаменитом ресторане на Елисейских полях, Светлана в другом конце зала увидела смуглое лицо с узкими злыми губами. Эспиноса сидел за столиком на двоих. Его визави Светлана видела только со спины — длинные, слегка вьющиеся седые волосы падали на воротник темного пиджака. Но седовласый собеседник колумбийца ее мало интересовал. Точнее, он интересовал ее постольку, поскольку таинственный миллиардер допустил его в свой мир, сидит с ним за столиком и о чем-то разговаривает. Светлана внимательно вгляделась в губы Эспиносы.

Дело в том, что давным-давно, когда Светлане было четыре года, она перенесла тяжелейшую скарлатину. Родители и врачи боялись, что девочка не выживет. Она выжила, но осложнением болезни стала глухота. Три года спустя знаменитый профессор в институте уха, горла и носа на Бронницкой улице сделал ей успешную операцию, и Светлана снова стала слышать. Но три года в мире безмолвия не прошли для нее даром.

Она научилась понимать человеческую речь по губам и с годами не утратила эту способность.

Позже, студенткой, когда она на филологическом факультете изучала языки, она научилась понимать по губам и английскую речь. Это вышло случайно. У них была преподавательница английского, немолодая, скромно одевающаяся женщина, всегда почему-то с ярко накрашенными губами.

«Это профессиональное, — говорила она. — Губы должны быть видны четко, запомните это, девочки, на будущее».

В то время на филфаке готовили почти одних преподавателей, была одна элитная группа переводчиков, но туда брали исключительно молодых людей, и по окончании университета они шли по линии КГБ.

Глядя на шевелящийся ярко накрашенный рот преподавательницы, Светлана как бы сама собой, без напряжения научилась понимать по губам английскую речь, не подозревая, что умение пригодится ей через много лет.

И вот теперь в ресторане, глядя на тонкие хорошо очерченные губы колумбийца, Светлана достаточно точно уловила смысл его слов:

— ..Эти русские имена! Невозможно запомнить! Как, ты говоришь? Бар-та-шофф? Язык сломаешь. Короче, ты должен его купить. За любые деньги. Любые, ты понимаешь?

Седовласый ответил длинной горячей тирадой, энергично жестикулируя и встряхивая серебристой гривой, но Светлана могла только гадать о ее содержании, потому что он сидел к ней спиной. Снова заговорил Эспиноса. На лице его было брезгливое недовольство:

— Вот даже как… Бывают же такие идиоты…

Трудно поверить. Что ж, тем хуже для него. Я все равно получу его изобретение, чего бы мне это не стоило. Точнее, сколько бы ни стоило. Его изобретение принесет мне огромную власть… Но если русский такой идиот, что отказался даже говорить на эту тему… Его изобретение должно принадлежать только мне! Мне, и никому больше! Ты понимаешь?

Колумбиец встал и удалился, махнув рукой почтительно кланявшемуся метрдотелю. Его собеседник остался в ресторане, но Светлану он не интересовал. Ее интересовал теперь таинственный русский профессор Барташов, чье изобретение так волновало великого колумбийца.

Светлана почувствовала горячее дыхание судьбы. Не случайно Лариса привела ее на прием, не случайно показала Эспиносу. И уж наверняка не случайно она оказалась сегодня в одном ресторане с ним: совпадения такого рода маловероятны — наверняка их свела судьба. И уж совсем невероятной волей судьбы перенесенная в детстве скарлатина и глухота позволили ей сегодня прочесть по губам слова миллиардера и узнать о его сокровенном желании. Как найти профессора Барташова, как купить или похитить его изобретение, — Светлана не знала, но она верила, что рука судьбы и дальше будет подтасовывать ей карты.

И она не ошиблась, невероятное сцепление случайностей продолжалось. На следующее утро, подходя к «Галерее Лафайет», Светлана почувствовала чью-то руку у себя в кармане. «Железная леди» отреагировала мгновенно: одной рукой сжала пальцы карманника, а другой в быстром повороте ударила его, как она думала, в подбородок. По крайней мере, удар приходился на уровне подбородка обычного мужчины, но этот вор оказался двухметрового роста, и удар пришелся ему в грудь, не нанеся особого урона. Самое занятное, что карманник вдруг захохотал и бросился обниматься. Светлана возмущенно оттолкнула его, вгляделась.., и тоже захохотала.

Перед ней стоял Эдик Тароянц, однокашник по филфаку из такой же, как Светлана, влиятельной и богатой партийной семьи, приятель студенческих лет и недолгий любовник.

Внимательно осмотрев Эдика, Светлана удивленно произнесла:

— Дорогой, ты что, совсем обнищал? Кошельки у туристок тыришь?

— А что? — На лице Эдика не было и тени смущения. — Мне нравится. Я живу в Париже, совершенно свободен, женщины меня любят…

— И тебя устраивает такая жизнь? А что твой отец — знает о таком образе жизни?

Эдик помрачнел.

— Папочка выпал из обоймы. Не смог вписаться в новую жизнь. Порядочность в нем, что ли, взыграла, а скорее — просто не хватило ума и гибкости.

Светлана кивнула — ситуация была ей до боли знакома. Они пошли с Эдиком в дорогое кафе, платила, разумеется, она, но Эдика нисколько такой расклад не задевал. Потом Светлана повела его к себе, точнее, к Ларисе.

После постели они лежали и разговаривали о прошлом и настоящем. Светлана слушала циничный рассказ Эдика о его жизни мелкого парижского жулика, «фаворита луны», и думала, что судьба ведет ее прямой дорогой к цели. Эдик замолчал, почувствовав, что она отвлеклась, и смотрит на него долгим задумчивым взглядом.

— Что — еще? — воскликнул он с комическим ужасом.

— Нет, не бойся, — усмехнулась Светлана, — я думаю совершенно о другом. Смог бы ты.., украсть для меня одну вещь?

— Конечно, смог бы. И не одну.

— Мне нужны документы. Материалы одного русского профессора.

— Русского? Опять какие-нибудь гэбистские разборки?

— Нет, нет! — отмахнулась Светлана. — Это чисто коммерческое мероприятие. Сначала хотя бы найди его и проследи за связями, привычками… Ну не мне тебя учить.

— Кто это?

— Фамилия его Барташов, больше я ничего не знаю.

— М-да… Информация скудноватая. А гонорар?

Светлана покосилась на дешевые Эдиковы шмотки, валяющиеся на роскошном белоснежном Ларискином ковре, и, достав с тумбочки листок бумаги и «паркер», написала знак доллара, единицу и четыре нуля. Эдик, взглянув на цифру, исправил единицу на двойку.

— Ну что ж, — протянула Светлана, откинув простыню и оценивающе рассматривая всю его мускулистую фигуру, — тогда тебе придется сейчас еще немного потрудиться…

Эдик без труда нашел Барташова — не так уж много русских профессоров преподает в Париже.

Посмотрев на профессора вблизи, он подумал, что Светланины деньги достанутся ему довольно легко, — обокрасть такого сентиментального чудака, как профессор Барташов, ничего не стоит.

Проблема была только в том, чтобы найти у него нужные бумаги и убедиться, что это именно они.

Однако, продолжая наблюдать за профессором, Эдик очень скоро заметил, что делает это не он один. Неподалеку от Барташова постоянно мелькала парочка подозрительных типов, один — молодой плотный коротышка, второй — значительно старше, худощавый среднего роста, гибкий, как леопард, с длинными седыми волосами и желтыми глазами хищника на плоском невыразительном лице. Эдик про себя окрестил его «индейцем».

Сомнительная парочка постоянно попадалась Эдику на глаза, вначале его это огорчало, но потом ему пришло в голову, что из такой конкуренции можно извлечь пользу. Светлана дала ему слишком скудную информацию, она сама не знала, как выглядят таинственные документы. Эдик надеялся, что «индеец» с напарником осведомлены лучше и знают, что нужно искать. Значит, ему, Эдику, не надо похищать у профессора «то — не знаю, что», а нужно только внимательно следить за конкурентами, дождаться, когда они похитят документы и обокрасть их самих. Конечно, обокрасть вора — совсем не то же самое, что обокрасть интеллигентного профессора, но Эдик в себя верил и трудностей не боялся.

Теперь главной его задачей стала слежка за соперниками. Учитывая его рост, это было трудно, но он знал Париж как свои пять пальцев, и великий город помогал ему, как мог.

Барташов преподавал не в самом Париже, а в маленьком университетском городке поблизости.

В таких городах трудно следить за человеком незаметно — там все люди на виду, но, к счастью для Эдика, в настоящий момент был перерыв в занятиях, и профессор с женой поселились у друга в Париже.

Прошло несколько дней непрерывной слежки, и однажды утром Эдик почувствовал, что настал решительный момент: профессор и его жена отправились на прогулку, седовласый «индеец» пошел за ними, а коротышка, немного выждав, вошел в дом профессора с невзрачным кейсом в руках. Эдик видел точно такой же кейс в магазинчике по соседству и решил, что коротышка, не мудрствуя лукаво, там его и купил. Эдик быстро забежал в тот же магазин и купил там точно такой же кейс. План у него уже созрел.

Он вернулся на свой наблюдательный пункт и стал ждать. Прошло не более получаса, и коротышка вышел из дома с кейсом. Он сел в малолитражку и, прежде чем отъехать, достал из кармана мобильный телефон. Эдик почти не сомневался, что коротышка звонит своему седовласому компаньону и докладывает ему, что дело сделано.

Эдик приступил к выполнению своего плана.

Среди припаркованных поблизости машин он нашел самую подходящую для угона — старенький «пежо», который можно было открыть ногтем мизинца и завести пилочкой для ногтей. Проблем не возникло, и Эдик на небольшом расстоянии поехал за своей дичью.

Расчет был правильным: не прошло и десяти минут, как они оказались в пробке. Здесь надо было действовать быстро: Эдик выскользнул из машины, добежал до преследуемой малолитражки и молниеносным ударом ножа прорезал шину правого заднего колеса.

Машины тронулись, Эдик ловко лавируя в пробке, догнал малолитражку и поехал рядом с ней в левом ряду. Коротышка почувствовал, что у него спустилось колесо, затормозил и, чертыхаясь, выскочил взглянуть. При этом он, как и рассчитывал Эдик, оставил кейс на переднем сиденье. Эдик в это время уже подъехал вплотную к малолитражке, и пока хозяин обходил ее сзади, громко ругаясь, Эдик приоткрыл дверцу, схватил с сиденья один кейс и бросил туда другой, предварительно набитый газетами.

Потом он резко дал газу и постарался уехать как можно дальше от места происшествия.

Оказавшись достаточно далеко, он, прежде чем бросить угнанную машину, открыл кейс и с любопытством глянул на его содержимое. Внутри были в беспорядке сложены стопки листов, исписанных математическими формулами и комментариями, недоступными пониманию простого парижского жулика, пусть даже и с высшим гуманитарным образованием. Здесь же лежали четыре компьютерные дискеты — профессор Барташов был вовсе не чужд технического прогресса.

Эдик удовлетворенно хмыкнул, закрыл кейс и, покинув чужую машину, поехал к себе домой на метро.

Вечером того же дня, сидя в бистро за рюмкой коньяку, он с профессиональным интересом смотрел криминальные новости. Одно из сообщений очень Эдика заинтересовало. Среди жертв террористического акта, приписываемого арабской террористической организации «Черный понедельник», опознаны двое русских — профессор Барташов, приглашенный преподаватель известного университета, и его жена.

Эдик вспомнил звонок, сделанный обворованным им коротышкой, и мысленно подверг сомнению участие во взрыве арабских террористов.

Он скорее поверил бы, что как только коротышка сообщил об удачном завершении операции с кейсом, «индеец» устранил профессора: тем, кто гонялся за документами, наверняка не нужен был русский ученый, который, во-первых, может заявить в полицию о краже и поднять шум в прессе, и во-вторых, может создать документы заново, тем самым лишив похитителей монополии на свое изобретение. Что же это за изобретение, Эдик не знал, и знать не хотел, но твердо понял, что оно стоит больших денег, и решил, что Светлана при всех своих достоинствах не отделается жалкими двадцатью тысячами долларов.

Его решение еще больше укрепилось на следующий день, когда в тот же час в том же бистро за такой же рюмкой, в криминальных новостях Эдик увидел выловленный в Сене неопознанный труп мужчины среднего роста, худощавого, с длинными седыми волосами.

Эдик понял, что такова была плата за кейс, набитый газетами, и что вокруг документов покойного профессора Барташова ведется очень крупная игра, а ставки в ней настолько высоки, что лучше держаться от игроков подальше. Он допил свой коньяк, расплатился и пошел домой. Дома он зашил злополучный кейс в холстину, взял его под мышку и поехал к своему старому другу Чаку Френсису, который держал на Монмартре маленький зал для боксеров-любителей и спортивный тотализатор.

Чак, толстый веселый негр, встретил его радостно, угостил крепчайшим кофе по-турецки, варить который научил его именно Эдик. Эдик посидел несколько минут, а потом сказал:

— Чак, я знаю, что на тебя можно положиться. Спрячь вот эту штуковину, — он протянул Чаку зашитый в ткань кейс, — спрячь как следует и никому, кроме меня, не отдавай. Если меня убьют, — он бросил на Чака неожиданно серьезный взгляд, — если ты узнаешь точно, что меня убили, уничтожь это. Сожги или утопи на дне Тихого океана, — не важно как, но уничтожь, чтобы это никому не досталось.

— Хорошо, друг, — кивнул Чак, — как скажешь, так и сделаю.

На следующий день Эдик позвонил Светлане и назначил ей встречу. Она нашла его в толпе возле центра Помпиду. Светлана была взволнованна.

— Что происходит? — спросила она злым приглушенным голосом. — От тебя никаких вестей, а профессора убили!

— Профессора убили без моего участия, — усмехнулся Эдик, — и не только его. Убили и того человека, что охотился за бумагами, как и я.

Так что теперь цена бумаг выросла.

— О чем ты говоришь? Как теперь достать бумаги?

— В том-то и дело, радость моя. Бумаги у меня.

— Правда? Ну ты просто чудо!

— Чудеса, радость моя, стоят недешево, особенно после того, как вокруг стали умирать люди.

— Ладно. Я согласна. Пусть впереди будет не двойка, а четверка.

— Нет уж, радость моя. Впереди пусть будет та же самая двойка, но вот сзади прибавятся еще два нуля.

— Что?! Ты сбрендил? Два миллиона? Да где же я тебе их возьму?

— А это, радость моя, твое дело. Просто я свою жизнь ценю дорого, она у меня одна. Рисковать за жалкие двадцать или даже сорок кусков — уж увольте.

— Эдик, золотко мое, возьми же себя в руки! — Светлана ласково взяла Эдика под руку, прижалась к нему грудью и заглянула в глаза. — Мы же с тобой такие друзья!

Эдик усмехнулся:

— Дорогая моя, неужели ты думаешь, что я оценю дружбу женщины, пусть даже такой очаровательной, как ты, — в два миллиона зеленых!

Да ты обо мне слишком хорошего мнения! Короче, хочешь получить кейс — достань деньги.

И учти: если ты попробуешь обокрасть или ограбить меня — ничего не выйдет, а если.., если я почему-либо случайно погибну — ну, допустим, мне на голову упадет астероид, или — совершенно случайно — темной ночью посреди Парижа меня растерзают волки, — в этом случае кейс будет уничтожен окончательно и бесповоротно.

Имей это в виду. Так что, радость моя, иди и зарабатывай два миллиона зеленых — любыми способами, на скачках или на панели, или ограбь банк, но если ты хочешь получить кейс — запомни мою цену. Мне спешить некуда, жизнь в Париже мне нравится, я тебя буду ждать по вечерам в бистро на авеню де Клиши, напротив гостиницы «Манифик». Ну, конечно, я там бываю не каждый вечер, но три раза в неделю — уж обязательно.

— Я вижу, молодой человек, у вас есть постоянные привычки, — справившись с собой, иронично проговорила Светлана, — это похвально и редко встречается в вашем возрасте.

Ее душила ненависть к этому мерзавцу, к вору, к паршивому парижскому жиголо… Но Светлана постаралась сдержать это чувство, тщательно его скрыть. Она знала — нет большей слабости, чем показать противнику свои истинные эмоции. Каков ублюдок! Два миллиона! Да твоя паршивая жизнь и двадцати тысяч не стоит, в России тебя за пятьсот баксов прирезали бы и замуровали в бетон. Ладно, она с Эдиком еще посчитается. Но хитер, скотина, наверняка не блефует, подстраховался с кейсом, так что убивать его нельзя. Сейчас нельзя, а потом, когда кейс будет у нее, она Эдику отомстит.

Светлана вспомнила лицо колумбийца, когда он говорил об изобретении Барташова. Он заплатит за него сколько угодно, это было видно. Значит, кейс надо выкупить. Два миллиона — это очень большие деньги, но не фантастические.

Для той же Ларисы это не было бы проблемой…

Что мерзавец Эдик сказал еще? На панель, ограбь банк… Банк? Ерунда, он молол чушь, говорил первое, что пришло в голову. А что, если ограбить банк мужа? Вряд ли что-нибудь выйдет.

Да и как это сделать? Такие суммы наличными банк не держит, да и охрана очень хорошая, муж рассказывал… Нет, ерунда.

— Ладно, — сказала Светлана, — жди. Только имей в виду — если ты попытаешься искать другого покупателя, — это для тебя плохо кончится.

— Я знаю, — серьезно сказал Эдик. — Я видел труп, который выловили в Сене.

— Какой еще труп?

— Труп человека, у которого я увел кейс. Его за это убрали.

— Да, — задумчиво подтвердила Светлана, — за всей историей с профессором Барташовым стоит очень, очень серьезный человек… Так что в твоих интересах иметь дело только со мной. Это, по крайней мере, не так опасно.

Эдик посмотрел на нее с сомнением. Если бы на ее месте была гремучая змея или кобра — тогда действительно было бы не так опасно.

Вернувшись в Россию, Светлана стала искать способы раздобыть вожделенные два миллиона — он не могла забыть выражения лица, с которым Руис Эспиноса говорил об изобретении профессора Барташова и верила, что, раздобыв деньги и выкупив документы у Эдика, она сможет вступить с колумбийцем в переговоры и добиться от него всего, что угодно. Она даже не конкретизировала свои мечты — колумбиец казался ей высшим существом, полубогом, ей представлялось, что он может открыть перед ней двери новой, немыслимо прекрасной жизни.., или хотя бы заплатит баснословные деньги.

Так или иначе, Светлана — разумеется, при поддержке мужа, используя взятый в его банке кредит, — открыла собственное дело. Она пыталась торговать всем, чем угодно — от компьютеров до памперсов, от куриных окорочков до списанных противогазов, но как она ни крутилась, как ни гоняла своих подчиненных, как ни интриговала в административных службах — миллионами и не пахло, прибыли еле хватало на повседневные Светланины запросы, как говорят, на булавки.

И в какой-то момент, почувствовав тщетность своих попыток заработать нужную сумму честным трудом, Светлана вспомнила слова Эдика «…ограбь банк». Ей еще тогда, во время их парижского разговора, пришло в голову, что единственный банк, который можно ограбить, — это «Бэта-Банк», где работает муж, но тогда она подумала про это не всерьез, просто чисто теоретически. Теперь, покрутившись в бизнесе, познакомившись с особенностями безналичных расчетов, с прохождением денег из банка в банк, со счета на счет, она поняла, что грабить банк нужно не среди ночи с фонарем и отмычкой, а среди бела дня, в рабочее время за клавиатурой компьютера. Похищать надо не наличные деньги в банковских пачках и холщовых мешках, а чистый, никем не опознаваемый безнал, те деньги, которые действительно не пахнут. Для такой операции не нужны подручные с ломиками, отмычками, автоматами Калашникова, но надежный помощник ей нужен.

Тогда-то Светлана и обратила внимание на Юрия Костромина.

Она увидела, что за его всегдашней показной дружбой со Строгановым, за его преданностью ему, готовностью выполнить любую его просьбу, даже не высказанную, кроется жгучая зависть к удачливому красивому богатому другу, которому все в жизни дается легко, как бы само собой, по праву рождения, — и эта зависть перерастает в черную тоскливую, безысходную ненависть слабого человека к сильному.

Светлана поняла, что чувства Костромина позволят ей манипулировать им и использовать его в своих целях. Она стала его любовницей, хотя как мужчина он оставлял желать лучшего. Вскоре она поняла, что само чувство того, что он соблазнил жену шефа (она позволила ему думать, что Костромин ее соблазнил), что, соблазнив жену шефа, он мстит ему за годы подлинных и выдуманных унижений, вызвало в душе Юрия если не любовь, то, во всяком случае, неистовую страсть. Он добивался встреч чуть не каждый день. Это немного забавляло ее, тешило женское тщеславие и позволяло держать Костромина в руках очень крепко.

Тем временем, исподволь выведывая подробности работы банка у мужа и у любовника, пользуясь своим собственным опытом работы в коммерческой сфере, Светлана продумывала методику предстоящего хищения.

Разузнав, что через банк периодически проходят очень крупные суммы денег, отмываемых разными полулегальными фирмами, причем все делается для того, чтобы как можно больше запутать следы отмываемых денег, Светлана поняла, что следует только подключиться в нужный момент к этой перекачке, немного изменив направление трансфера, и направить деньги на свой собственный счет — разумеется, в какой-нибудь либеральной стране, сквозь пальцы взирающей на игры богатых людей. Конечно, в такой операции обязательно должен был участвовать Светланин муж, имеющий доступ ко всем секретным операциям, происходящим в банке. Естественно, на него первого и пали бы подозрения в случае пропажи денег.

Тогда-то у Светланы и возникла идея. После исчезновения денег Строганов тоже должен исчезнуть. Причем его нужно убедить в том, что смерть его будет только инсценировкой, в действительности же он вместе с деньгами вскоре окажется далеко, в благословенных теплых краях, например, на Багамах.

На самом же деле Светлана не собиралась делить деньги ни с кем, они ей были нужны самой. Ее ждал в Париже кейс профессора Барташова.

Поэтому, так же как плановый перевод денег с целью их отмывки легким нажатием клавиши компьютера должен был превратиться в ограбление, — так же и инсценировка убийства банкира Строганова точным вмешательством в нужный момент должна была превратиться в самое что ни на есть настоящее убийство.

Светлана продумала операцию в деталях и начала действовать. Понемногу она внушала идею безналичного ограбления своему любовнику Юрию Костромину, каплю за каплей, как яд в ухо. В один прекрасный день Костромин поверил, что идея операции возникла у него самого.

Самым привлекательным для него во всей операции было то, что он сможет поквитаться со Строгановым, отомстив тому так жестоко, как только возможно. Он представлял себе, как за мгновение до смерти Александр увидит его и поймет, что все кончено, что спасения нет, и что именно Костромин, его вечно униженный друг, разрушил все тщательно продуманные планы — и сладкое предчувствие прекрасного мгновения наполняло его душу торжеством.

Светлана долго раздумывала, рассказать ли мужу про свое участие в операции и пришла к выводу, что не станет этого делать. Ведь Александра надо будет убедить, что после похищения денег перед ним откроется совершенно другая, новая жизнь, а какая же может быть новая жизнь со старой женой?

По наущению Светланы Костромин тонко и расчетливо стал убеждать Строганова в том, что он зарабатывает деньги несоизмеримо малые по сравнению с его нервным и ответственным трудом, что банк отнимает у него все силы и саму жизнь, что будет только справедливо присвоить незаконно отмываемые деньги. Со своей стороны, Светлана дома утроила заботы о муже, с тревогой говорила, что он переутомляется и плохо выглядит, что совершенно не думает о своем здоровье и так далее…

Надо сказать, Александр Васильевич сопротивлялся недолго. И когда ему как будто сама собой пришла в голову мысль провернуть перекачку денег «себе в карман» и после этого исчезнуть, имитировав собственную смерть, радости Костромина не было предела. Он поражался собственной хитрости, умению мастерски плести интригу, и ему даже в голову не приходило, что Светлана использует его так же, как своего мужа, и точно так же планирует его смерть после завершения операции.

С полным удовлетворением Светлана убедилась, что правильно поступила, когда не стала говорить мужу о своем участии в операции, посчитав, что это могло его отпугнуть. По тем крупицам сведений, что Костромин вылавливал из реплик Строганова и подробно пересказывал Светлане, она поняла, что муж в своих планах на новую жизнь ей там места не предусмотрел.

Александр Васильевич Строганов не желал зла своей жене, просто за без малого двадцать прожитых совместно лет она порядочно ему надоела, поэтому он решил, что после его мнимой смерти ее никто не обидит, а средства к существованию он оставит ей все же немалые. Детей у них нет, больше их ничто не связывает. Немного беспокоила его мысль о том, что для успешного завершения операции придется убить ни в чем неповинного бомжа, но он отгонял от себя эту мысль — таким неприятным делом займется Костромин, ему небось не впервой, у них там в Комитете раньше всякое бывало…

Для осуществления задуманного нужен был свидетель смерти Строганова, причем свидетель достаточно надежный, убежденный, искренний и при этом единственный — он должен был видеть происшествие с такой точки, откуда невозможно заметить другую машину. И тогда Светлане пришла в голову идея удивительно изощренная и, надо отдать ей должное, на редкость подлая. Она внушила мужу через Костромина мысль найти совершенно постороннюю девушку, не замешанную ни в какие банковские интриги, соблазнить ее, влюбить в себя — она прекрасно знала, что муж пользуется успехом у женщин и сделать такое ему не составит труда, он с удовольствием этим займется. Влюбленная в Строганова девушка, став свидетелем его смерти, так искренне горевала бы, что ни у кого и мысли бы не возникло об инсценировке.

Строганов приступил к выполнению плана. Он нашел девушку совершенно со стороны — только с институтской скамьи, взял ее на работу в банк, обольстил, сделал своей любовницей с большим удовольствием, потому что девушка ему понравилась своей искренностью и порядочностью. К тому же через несколько месяцев она так расцвела и похорошела, что Александр Васильевич очень жалел, что в целях конспирации ему нельзя часто показываться с ней на людях. Разговаривая с Леной, проводя с ней достаточно много времени, Александр Васильевич сделал вывод, что девушка не только красива, но и умна. Кроме того, она была влюблена и очень ему преданна.

Строганов жаждал новой жизни, но вот уж с кем он не хотел делиться деньгами, так это с Костроминым, поэтому он решил несколько изменить первоначальный план в свою пользу, привлечь к нему Лену. Он не сомневался, что когда после шока от его страшной смерти, Лена узнает, что он жив, она так обрадуется, что все сделает, как он велит, ничего не забудет и не перепутает.

Они встретятся за границей, получат деньги, а дальше.., дальше он не загадывал. Девочка очень хороша, к тому же прекрасно знает английский, она будет ему полезна. Словом, Александр Васильевич сам того не сознавая, привязался к Лене и не хотел ее потерять.

Светлану не интересовала личность новой любовницы ее мужа, девушка была для нее всего лишь орудием, марионеткой. Но когда она случайно узнала, что фамилия Лены — Барташова, ее на мгновение охватил озноб. Она верила в судьбу, в ее могущество, и ей на мгновение показалось, что судьба в лице Лены Барташовой приготовила мстителя, палача… Но Светлана отбросила такую мысль: мало ли на свете однофамильцев. Она хотела было навести справки о девушке, узнать, кто ее родители.., но что-то ее остановило: не то чтобы страх, но какое-то неуютное чувство.

Светлана взяла себя в руки, отбросила все опасения и приступила к осуществлению грандиозного плана.

Поначалу все шло хорошо. Деньги исчезли со счетов банка, ушли в неизвестном направлении.

Не успело еще начаться банковское служебное расследование, как Строганов взорвался в своей машине. Костромин разыграл свою часть партии безупречно, еще бы, план так хорошо был продуман Светланой, а самим Костроминым руководила сильнейшая зависть к другу-начальнику. Юрий, разумеется, не знал, что самому ему жить осталось тоже недолго: Светлана собиралась по окончании основной части операции поручить его ликвидацию своему преданному убийце Муслиму.

Но сначала нужно было убедиться в том, что деньги пришли по назначению, и положить их в собственный сейф. Светлана не могла, конечно, сделать это сама — она была на виду, в поле зрения следствия по убийству мужа. И она послала на Кипр Инну — бессловесную запуганную мать ненормального сына. Светлана была уверена, что уж Инна-то не посмеет ослушаться ее приказа.

И когда Инна вернулась без денег, для Светланы это прозвучало как гром среди ясного неба.

Инне она поверила — та не посмела бы соврать, Конечно, Инна была приговорена в любом случае: Светлана не собиралась оставлять в живых такого важного свидетеля, она послала к Инне Муслима. Но что же произошло? Куда делись деньги? Объяснение могло быть только одно — ее муж, этот негодяй, вышел из-под контроля и заслал деньги в другое место. А может, он и не погиб? Эти двое, муж и любовница, сговорились у нее за спиной и обманули Костромина? На Костромина Светлане было плевать, но она страшно злилась, что не разглядела в собственном муже тайных замыслов. Как он посмел? Светлане стало страшно, ситуация выходила из-под контроля.

А когда Муслим не вернулся с задания, Светлана вообще почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Что могло случиться с Муслимом? Это был железный человек, сильный, жестокий, преданный. Он был очень многим ей обязан, и самое главное, без ее прикрытия он не сумел бы спастись, — его преследовали земляки за какие-то кровавые дела, а Светлана надежно прятала его и неплохо платила. Когда она услышала в трубке Иннин голос и поняла, что та жива и здорова, — она вообще перестала понимать, что происходит.

Может, Муслима убили по дороге на задание те самые земляки? А может быть, и это более вероятно, кто-то уже ведет охоту за ней, Светланой, и сжимая вокруг нее кольцо, устраняет преданных людей?..

Когда следователь проверил зубную карту Строганова и эксперт подтвердил, что сгоревший в машине человек — действительно Александр, Светлана испытала двойственное чувство. С одной стороны — ушло ее подозрение, что муж с любовницей спелись за ее спиной и устроили собственную игру. С другой стороны — этих двоих она хорошо знала и не боялась, а если не они ведут игру за ее спиной, то кто же тогда? Неизвестный враг всегда опаснее известного, неизвестность угнетает.

И снова Светлана вспомнила о любовнице своего мужа, непонятной загадочной Лене Барташовой. Возможно, все странные события последнего времени связаны с ней? Может быть, она не случайно возникла на горизонте, а подставлена кем-то Александру? И совпадение ее фамилии и фамилии убитого в Париже профессора — тоже не случайность?

А потом на горизонте возникла реальная грозная опасность: безымянная калмыцкая офшорная фирма материализовалась в лице серьезных криминальных авторитетов — знаменитых «братьев»

Косых. И эти страшные «братья» сразу же заинтересовались Костроминым. Незадачливый любовник и без того не был нужен Светлане, только путался под ногами и разевал рот на деньги, а теперь он становился смертельно опасен: стоит Косым взять его в оборот — и он тут же заговорит, все расскажет о проведенной операции и сразу же назовет ее, Светлану. У таких специалистов, как «братья», заговорит любой. Пока не поздно, Юрия Костромина надо было убирать.

Светлана нашла его в гараже. Там он пытался что-то выведать у Лены Барташовой и — вот уж идиот, так идиот! — умудрился ее упустить. Нет, зря Светлана с ним связалась, от него одни неприятности.

Она усыпила внимание бывшего любовника разговорами, подошла к нему вплотную, будто собиралась приласкать, и вдруг неожиданно резким движением вонзила в сердце шило. Юрий изумленно охнул, захрипел, пытаясь вдохнуть последний в своей жизни воздух, и повалился на спину.

Крови совсем не было — Светлана зря беспокоилась, что запачкает одежду. Вообще она зря боялась, убить человека оказалось необыкновенно легко — короткий взмах руки, и можно уходить. Напоследок она осмотрела гараж, но не нашла ничего опасного, а долго оставаться рядом с убитым все же не хотелось.

Однако, разделавшись с Костроминым, она ни на шаг не приблизилась к деньгам. Правда, теперь она не сомневалась, что к исчезнувшим миллионам ее приведет Лена Барташова. Трудность ситуации заключалась в том, что у Светланы не осталось людей, чтобы следить за Леной. Решение пришло само. К счастью, в Петербурге только один международный аэропорт — Пулково-2. Светлане не раз приходилось улетать из этого аэропорта, и верная правилу везде и всюду заводить только полезные знакомства (а других она не признавала), она познакомилась с одной из девушек, дежуривших на регистрации, и периодически привозила ей из зарубежных поездок недорогие безделушки. Теперь знакомство пригодилось. Светлана съездила в аэропорт, дала девушке фотографию Лены, которую в свое время по какому-то наитию раздобыла у Костромина, и попросила позвонить, если Лена улетит из страны. За такой звонок Светлана пообещала регистраторше пятьсот долларов, посчитав, что в таком деле скупиться нельзя. Деньги для простой служащей достаточно большие, и она будет внимательна, не пропустит девчонку, даже если та полетит по фальшивым документам.

Регистраторша внимательно всматривалась в каждую пассажирку, боясь упустить свой приз, даже передала фото Лены своей сменщице, посулив ей половину гонорара. Но делиться ей не пришлось: Лена появилась перед стойкой регистрации в ее смену. Стараясь ничем не выдать своего волнения, девушка у стойки закончила все формальности и помчалась к телефону.

Светлана Анатольевна, узнав, что Лена вылетела в Лондон, вздохнула с облегчением, тому были две причины — во-первых, она убедилась, что была права, и Лена приведет ее к деньгам, более того, ей уже стало ясно, в какой банк попали исчезнувшие деньги: в Лондоне у «Бэта-Банка» были корреспондентские отношения только с «Лайон-Банком». Во-вторых, то, что Лена улетела именно в Лондон, значительно упрощало задачу, это был просто подарок судьбы: в Лондоне у Светланы имелся давний знакомый, не слишком щепетильный в делах коммерсант Тони Маклауд, с которым Светланина фирма неоднократно проворачивала полузаконные сделки, в том числе с пресловутой английской говядиной. Светлана позвонила Тони, назвала номер рейса и фамилию, под которой Лена вылетела в Англию, и попросила проследить за девушкой, пообещав за это щедрое вознаграждение. Тони, разумеется, тут же уточнил сумму, и, поскольку у английского бизнесмена, даже не очень щепетильного, аппетиты не такие скромные, как у простой российской служащей, пришлось пообещать ему за помощь пять тысяч английских фунтов. Зато Маклауд, услыхав про такие деньги, мгновенно собрался в Стэнстед, и Светлана была уверена, что мимо него не то что девчонка, а и муха незаметно не пролетит.

Сама же Светлана Анатольевна срочно сложила самые необходимые вещи, все деньги, что удалось собрать за полчаса, и помчалась в Пулково.

Знакомая регистраторша, получив свои пятьсот баксов, охотно помогла ей попасть на следующий рейс в Лондон, еще раз подтвердив правильность Светланиной веры в полезные связи.

В Лондоне, как всегда, вопреки расхожему убеждению, была прекрасная солнечная погода.

Знаменитый лондонский смог навсегда исчез в начале двадцатого века вместе с угольным отоплением.

Светлана Строганова остановилась, как всегда, в недорогой, но достаточно уютной гостинице недалеко от вокзала Кинг-Кросс. Более дорогие гостиницы в фешенебельных районах были ей не то чтобы не по карману, но у нее при виде выставляемых там счетов так портилось настроение, что она решила не расстраиваться и выбрала для себя отель поскромнее.

На стойке гостиницы ее уже ждало письмо от Тони. Он сообщал, где остановилась Лена, и назначал встречу вечером в небольшом ресторане в Сити, который оба они хорошо знали.

Вечером они наметили план действий. Светлана, конечно, не посвятила Тони во все детали, но по самому характеру инструкций и по проскользнувшим намекам он кое о чем догадался и потребовал увеличения гонорара.

Светлана тяжело вздохнула — деньги пока были все так же недостижимы, а расходы катастрофически росли. Однако помощник был ей жизненно необходим, и она удвоила обещанную сумму.

Они решили на следующее утро ждать Лену прямо возле «Лайон-Банка», на Флит-стрит, 18.

Тони наблюдал сегодня за девушкой весь день и знал, что в банке она еще не была, отложила его посещение на завтра. Светлана сказала, что в банк девчонку надо пропустить беспрепятственно, потому что у нее наверняка есть какой-то секретный пароль или что-то подобное, а вот затем, когда она получит наличные, — а в том, что Лена, как всякий русский человек, предпочтет живые деньги, Светлана не сомневалась, — вот тогда-то Тони обманом или силой затащит ее в свою машину.

В этом месте Тони, до некоторой степени все же законопослушный, как все англичане, застонал и снова завел песню о повышении гонорара, но взбешенная Светлана так на него взглянула, что он прикусил свой английский язык.

* * *

Утром Лена с бьющимся от волнения сердцем вошла в отделанный черным мрамором холл банка на Флит-стрит, 18. Служащий в окошечке, которому она протянула листок бумаги с цепочкой цифр, не понял, что от него хочет дама, но как настоящий английский служащий, ни одним намеком этого не показал, а, сохранив полную невозмутимость, обратился к своему непосредственному начальнику. Непосредственный начальник тоже ничего не понял, но, сохранив еще большую невозмутимость и достоинство, вызвал из внутренних помещений мистера Ричардса. Мистер Ричарде внимательно изучил листок с цифрами и с неподражаемым изяществом и уже почти немыслимой невозмутимостью кивнул и позвал Гарри Хьюза. Гарри вышел из своего кабинета, дожевывая гамбургер, взял листок жирными пальцами, при этом мистер Ричарде еле заметно поморщился, и, прочитав цифры, воскликнул:

— А, появилась русская леди!

Затем Гарри вернулся к себе в кабинет и взял там фотоаппарат «Полароид». Он вышел в зал, поздоровался с Леной и попросил у нее разрешения сделать снимок. Лена не поняла, для чего это нужно, но не стала возражать.

Гарри Хьюз сфотографировал девушку и ушел с фотографией в свой кабинет. Служащие банка проводили его любопытными взглядами — к нему относились с некоторым недоверием — в нем не было невозмутимости и достоинства, столь необходимых уважающему себя клерку, но Гарри был как-никак начальник, и методы у него были прелюбопытные.

У себя в кабинете Гарри пропустил Ленину фотографию через сканер, а затем сравнил полученное изображение в компьютере с другим изображением, присланным ему по электронной почте незадолго до поступления крупной суммы денег из России. Компьютер подтвердил, что девушка на фотографии — именно та, которой надлежит выплатить полученные из России деньги.

Гарри удовлетворенно кивнул, снова вышел в зал и с неожиданно появившимся у него достоинством сообщил Лене, что она подтвердила свои полномочия, и он готов выплатить ей два с половиной миллиона долларов в той форме, в какой она сочтет нужным.

Услышав, какую сумму он назвал, Лена едва не потеряла сознание. Гарри уже собирался прийти на помощь привлекательной и очень богатой молодой леди, но она взяла себя в руки, поблагодарила его и попросила открыть для нее депозитный счет и поместить на него названную господином Хьюзом сумму.

Гарри был приятно удивлен: обычно так называемые «новые русские» предпочитают таскать с собой чемоданы наличных денег, что вызывает шок у каждого уважающего себя банкира.

Вообще лондонские банкиры не любят иметь дело с «новыми русскими», от них всегда можно ожидать любых неприятностей, они часто нарушают закон и попадают в поле зрения полиции, и другому русскому клиенту Гарри отказал бы в открытии счета, но данная молодая леди была очень мила, она произвела на него весьма благоприятное впечатление, а кроме того, два с половиной миллиона — очень значительный депозит, и если Гарри не пойдет ей навстречу, леди может перейти на другую сторону улицы — банков на Флит-стрит так много, и клерки, допустим, «Барклай-Банка» могут оказаться более сговорчивыми.

В общем, Гарри мило улыбнулся молодой русской леди (как раз на два с половиной миллиона долларов) и сказал, что рад ей служить. Лена в считанные минуты закончила свои дела и пошла к выходу из банка.

* * *

Светлана Строганова и Тони сидели в неприметном «воксхолле» и наблюдали за дверью «Лайон-Банка» Они наблюдали за этой дверью так внимательно, что не заметили двух широкоплечих молодых людей в одинаковых темных плащах, которые подошли с двух сторон к их машине. Наклонившись к окошку со стороны водителя, один из незнакомцев любезно сказал Тони:

— Сэр, не шевелитесь, пожалуйста, на вашу печень направлен ствол сорок пятого калибра.

Тони замер, как превратившаяся в соляной столп жена Лота. Направленный на его печень сорок пятый калибр так подействовал на его воображение, что он даже перестал дышать. Второй незнакомец распахнул левую дверцу машины и столь же любезно обратился к Светлане Анатольевне:

— Мэм, прошу вас, пройдемте с нами. Ради всего святого, не поднимайте шума, а то мне придется отстрелить вам почку.

Светлана побледнела и безвольно, как тряпичная кукла, позволила вывести себя из машины.

Ее пересадили в большой черный «гранд чероки» с затемненными окнами. Тони оставили в его «воксхолле», посоветовав на прощание не дергаться.

Немного оправившись в джипе от потрясения, Светлана стала обдумывать ситуацию. Куда ее везут и самое главное — кто? Полиция? Но английская полиция оружия не носит, и, наверное, ни одна полиция в мире не пользуется такими дорогими джипами. Неужели здесь, в Лондоне, ее достали «братья» Косые? Для их молодчиков слишком приличные манеры… Хотя черт их знает, может, они держат специальных воспитанных бандитов со знанием английского языка для таких вот загранкомандировок… Как бы там ни было, но Светлана явно влипла. Не говоря уже о том, что она упустила Лену Барташову со всеми деньгами. Тони, идиот, конечно, сидит сейчас в машине мокрый от страха и не посмеет ничего предпринять… Да если бы у него и хватило решимости похитить выходящую из банка Лену — ему одному с такой задачей не справиться, а главное, если деньги будут при ней и Тони чудом их отнимет, Светлане все равно придется о них забыть: что-что, а уж хапнув миллионы, Тони ни за что с такими деньгами не расстанется.

Светлана тяжело вздохнула и мысленно призналась самой себе, что операция провалилась окончательно и бесповоротно. Деньги, из-за которых она убила мужа и любовника, причем последнего — собственными руками, уплыли от нее в голубую даль. Кейс с изобретением профессора Барташова останется в Париже невостребованным. На мечтах о великолепной необычной жизни с огромными возможностями можно было поставить крест.

Джип вырулил на мрачную окраинную улицу, застроенную кирпичными и железобетонными складскими помещениями. В одном из зданий подняли огромные металлические ворота, и машина въехала внутрь. Дверцы джипа распахнулись, и Светлану вытолкнули наружу. Всю вежливость ее конвоиров как ветром сдуло.

В нескольких метрах от машины Светлана заметила силуэт человека в инвалидном кресле.

В помещении было полутемно, и пока глаза не привыкли к освещению, она не могла разглядеть сидящего. Зато она сразу узнала звучный язвительный голос, который произнес:

— Ну здравствуй, невестушка. Как доехала?

Светлану прошиб холодный пот. Глаза привыкли к полутьме, и она узнала женщину в кресле — свою свекровь Александру Викторовну Строганову. Она всегда недолюбливала эту женщину и боялась ее. Надо сказать, что нелюбовь была взаимной, и когда свекровь в годы перестройки уехала за границу по официальной версии поправлять здоровье, по неофициальной — по каким-то таинственным делам, а на самом Деле, как считали многие — жить спокойно в цивилизованной стране с нахапанными партийными деньгами, Светлана вздохнула с облегчением.

Время от времени они с мужем получали короткие открытки и посылки без обратного адреса к разным праздникам — сначала к революционным, потом — на Рождество и на Пасху, и Светлана начала думать, что ей со свекровью повезло.

Так она думала до сегодняшнего дня.

Свекровь рассматривала ее внимательно и безжалостно, как энтомолог рассматривает отсутствующую в своей коллекции бабочку перед тем, как наколоть ее на иголку.

— Да, невестушка, постарела ты, подурнела.

Ну да это роли уже не играет, больше ты не постареешь. Что ж, давай, рассказывай, как ты сына моего убивала.., дурака этого несчастного… не послушался он меня, женился на тебе.., сыночек мой единственный…

Голос старухи дрогнул, и Светлане показалось даже в полумраке склада, что на ее щеках заблестели дорожки слез.

— Я ни при чем, — начала было Светлана, но ее жалкая попытка оправдаться была пресечена в корне.

Жестким и безжалостным голосом, в котором и намека не было на дрожь и слезы, Александра Викторовна остановила ее:

— Не надо, невестушка, воздух зря сотрясать.

Я свое расследование провела и все про тебя знаю.

И про шашни твои с Юриком Костроминым — упокой. Господи, душу неблагодарного дурака!

Сколько мы для него сделали, а ты только пальцем поманила, деньгами позвенела — и забыл парень все хорошее! И про то знаю, как ты его самого зарезала. И самое главное — про то знаю, как вы с ним Сашеньку моего приговорили и на тот свет отправили. Нет большего горя, чем собственного ребенка пережить. Врагу не пожелаю. Впрочем, тебе, невестушка, это не грозит. И детей у тебя нет и не было — пустоцветом ты прожила, — и пережить ты уже никого не переживешь, последний твой час уже настал. Как узнала я про Сашину смерть, — продолжала Александра Викторовна, — так хотела туда, в Россию, ехать, но обезножила вот, от горя-то. Поручила верным людям расследование провести. А как узнала, что ты сама сюда пожаловала, так обрадовалась — есть Бог на свете, внял он моим молитвам!

Светлана хотела было что-то сказать в свое оправдание, но поняла, что все бессмысленно, что старуха действительно все узнала и все для себя решила.

Пытаясь разыграть последнюю карту, Светлана начала было:

— Но деньги… Я могу вам сказать, где сейчас деньги, у кого они…

— Деньги? — Голос старухи зазвенел такой ненавистью, которой трудно было ожидать от старого и больного человека, — Деньги?! Мне на деньги наплевать! У меня денег достаточно, а к этим, из-за которых сына моего убили, я никогда в жизни не притронусь! Пусть за ними другие гоняются, кровь проливают! Мне только одно теперь нужно — за сына своего отомстить!

Александра Викторовна подняла сухую, но еще крепкую руку и махнула охранникам:

— Делайте, что ведено!

Светлана почувствовала, как сильные мужские руки схватили ее за плечи и поволокли в глубь склада. Там ее столкнули в квадратную яму в полу глубиной больше двух метров. При падении Светлана сильно расшибла колено. Она поднялась на ноги, потирая ушибленное место, и огляделась. Стены ямы были гладкие, бетонные, зацепиться не за что, руки не доставали до краев.

Рядом заработал мотор. Светлана оглянулась на шум и увидела, что над краем ямы накренился барабан бетономешалки. Она в ужасе закричала, догадавшись, какую страшную смерть уготовила ей свекровь.

Цементный раствор хлынул на дно ямы густой вязкой массой. Светлана попыталась вжаться в дальнюю стену, но это было бесполезно: бетон растекался повсюду. Цементная тяжесть сковала ей ноги, она больше не могла передвигаться. Вот уже по колени она схвачена страшной вязкой смертью. Вот уже бетон поднялся до бедер, до пояса… Невероятная тяжесть сдавила ее тело.

Вот уже она не может пошевелить ни рукой, ни ногой, вот уже не может дышать… Последние капли жизни, последние капли кислорода Светлана израсходовала на страшный безумный крик, в котором слился безмерный страх смерти и плач по растраченной впустую жизни.

* * *

Утро следующего дня выдалось солнечным, да и каким еще может быть майское утро? Александра Викторовна Строганова пила кофе у себя на кухне. Кухня стандартного английского домика — большая светлая комната в задней половине первого этажа, выходящая в сад стеклянной стеной-дверью. Домики у подавляющей части англичан почти одинаковые, об благосостояния зависит только район проживания, размер садика за домом и количество ванных комнат. У Александры Викторовны садик был достаточно большой, с просторным газоном, а по бокам как раз сейчас отцветали рододендроны.

Кот с многообещающей кличкой Распутин (британский, черепаховый) с оглушительным мявом просился в сад. Александра Викторовна его воспитывала:

— Ты же прекрасно знаешь, что птичек в саду ловить нельзя, я этого не одобряю.

Распутин дал понять, что в сад просится по совершенно другому и очень спешному делу.

Александра Викторовна укоризненно вздохнула и подъехала в кресле к садовой двери. Распутин подошел к ней вплотную, заглянул в душу своими глазами, похожими на неграненые изумруды, хозяйка прихватила его за шкирку и надела на шею ошейник с колокольчиком:

— Вот теперь ты не сможешь подкрасться к птичкам незаметно, будешь вести себя прилично.

Кот разочарованно мурлыкнул и выскочил в сад. На столе зазвонил телефон. Строганова вытащила из кармана переносную трубку и поднесла ее к уху. Звонила миссис Гриффин из благотворительного фонда поддержки бездомных животных. Она благодарила миссис Строганофф за щедрый дар, сделанный обществу накануне, и приглашала на ежегодный праздник «день котенка». Миссис Строганофф сердечно поблагодарила за приглашение и обещала посетить праздник.

Не успела она убрать трубку, как телефон зазвонил снова.

— Да, я слушаю.

Звонивший назвался, но она и так узнала его — у нее была хорошая память на голоса, и она узнавала всех, кто на нее работал. Он спросил, должен ли он продолжать наблюдение за известной ей особой.

— Нет, снимайте наблюдение. Операция закончена, остальное меня не интересует.

Она убрала телефонную трубку в карман и подъехала в кресле к стеклянной двери в сад. Распутин крался в траве, а нахальная птичка смотрела на него с нескрываемым ехидством с верхней ветки отцветающего рододендрона.

Александра Викторовна перевела взгляд на большую фотографию сына, стоявшую в деревянной рамке на столе, и тихо сказала:

— Ну вот, Саша, не знаю, как ты к этому отнесся, но свое главное дело я закончила. Остались старухе кошечки-цветочки.., эх, сыночек…

* * *

Закончив все дела в банке, Лена почувствовала опустошенность. Ей некуда было идти, нечего делать, не с кем поговорить. Она ходила по Лондону — весенний город был необыкновенно хорош, сосредоточенные джентльмены в синем оккупировали Сити, нарядные толпы — Ковент-Гарден и Риджент-стрит… Лена вспоминала, как радостно было с мамой гулять по Парижу, и представляла, как хорошо было бы ей здесь, в Лондоне, с Александром. Но сейчас она не могла наслаждаться городом, ее угнетала тоска. Кроме одиночества и чувства утраты, ее угнетала и неопределенность ее положения. В России ее поджидали бандиты, здесь у нее не было никого и ничего. У нее были деньги, и очень большие, но даже документы были фальшивые.

Неожиданно Лена приняла решение поехать в Париж. Казалось, что в этом городе бесконечного праздника ее жизнь приобретет какой-то смысл, и еще хотелось побывать на родительской могиле.

Шенгенская виза в паспорте позволяла без труда совершить такую поездку, и Лена, расплатившись в гостинице, уже к вечеру шла по Трокадеро.

Но и здесь ее ожидания не оправдались. Негры-уборщики бастовали, город был по щиколотку завален мусором. Кроме того, в Париже было пасмурно и шел мелкий дождь (для парижского мая явление просто уникальное), и толпы парижан казались унылыми и бесцветными. Туристы бестолково роились у стеклянной пирамиды — входа в Лувр, чтобы пробежать там по залам, традиционно остановившись у статуи Ники и у Джоконды. Лена вспомнила, как она и тогда, в свой первый приезд в Париж, не могла понять, почему у Леонардо считается шедевром эта картина, где изображена некрасивая женщина с лицемерной улыбкой, к тому же, судя по желтому цвету лица, у нее явно больная печень.

Лена остановилась в недорогом отеле совсем рядом с галереей Лафайет, оставила вещи и поехала на русское кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. У служителя возле ворот она спросила, где находится могила профессора Барташова. Тот очень заинтересовался, стал расспрашивать, кто она, кем приходится погибшему профессору. Лена отвечала уклончиво. Его интерес показался ей подозрительным. Служитель отвел ее к могиле, Лена дала ему щедрые чаевые и осталась одна.

На строгой гранитной плите были вырублены имена родителей. Лена положила на камень букет маминых любимых ирисов и особенно остро почувствовала свое одиночество. Она была совершенно одна и не представляла, что ей дальше делать. Поездка в Париж не помогла преодолеть одиночество.

Возвращаясь с кладбища на такси, Лена не заметила, что за ее машиной следует неприметный светло-серый «ситроен».

«Ситроен» следовал за ней до самого отеля, а когда она поднялась в номер, в отель вошел худощавый подтянутый мужчина средних лет и навел о ней справки у портье, подкрепив свои вопросы стофранковой купюрой.

Лена приняла душ, переоделась и отправилась пообедать в небольшое уютное кафе поблизости от гостиницы. Когда она села за столик, к ней подошел незнакомый мужчина и по-английски попросил разрешения присесть за стол. Лена не возражала. Незнакомец сел напротив, посмотрел на Лену долгим пристальным взглядом и сказал:

— Здравствуйте, Лена.

Девушка вздрогнула и непроизвольно сжала руки. Неужели питерские бандиты дотянулись до нее даже здесь? На бандита незнакомец был не похож, но внешность бывает обманчива…

— Не беспокойтесь, я не причиню вам никаких неприятностей, — сказал мужчина, заметив ее волнение.

— Кто вы? Что вам от меня надо? Откуда вы меня знаете?

— Меня зовут Клод Арно. Я сотрудник одной не правительственной организации. То есть отчасти правительственной, но правительство постоянно от нас открещивается: когда кому-то не нравятся методы нашей работы или когда эту работу надо финансировать… Смысл моей работы — борьба с международным терроризмом. Это и смысл моей жизни. У меня с террористами свои счеты, личные…

— У меня — тоже, — вставила Лена, незнакомый мужчина, точнее — Клод Арно, начинал вызывать у нее доверие и вообще он почему-то ей сразу понравился.

— Я знаю, поэтому я и захотел с вами встретиться. Я расследовал убийство ваших родителей.

— И что вам удалось узнать? — Лена сжала пальцами край скатерти.

— В действительности их убили совсем не те люди, которые взяли на себя ответственность за взрыв. Так бывает часто — малозначительные террористические группы приписывают себе чужие акции, чтобы преувеличить свое влияние, придать в глазах общественности себе больший вес…

— Кто же убил моих родителей на самом деле?

— Из убили по приказу колумбийского миллиардера Эспиносы, крупнейшего наркодельца.

Это мне удалось выяснить точно. Вы не представляете себе, сколько крови на совести этого человека. Разумеется, он все делает чужими руками, руками наемников, а к нему самому не подберешься — он бывает на самых роскошных великосветских приемах в Париже, его принимают в самых влиятельных кругах… Честно скажу вам, Лена, разделаться с Руисом Эспиносой — самая горячая моя мечта, но неосуществимая. У нас слишком маленькие возможности, а у него — слишком большие. За ним стоят колоссальные деньги, связи и влиятельные люди.

— Все же, скажите мне, Клод, как вы меня нашли?

Клод улыбнулся:

— Я мог бы сказать, что это профессиональный секрет, но не буду надувать щеки из-за такой ерунды. Я просил служителя русского кладбища сообщить мне, если кто-то будет искать могилу Барташовых… А взглянув на вас, я тут же вас узнал! Ведь ваша фотография, естественно, была в деле. И наконец, зачем я вас искал. Для того, чтобы ответить. Я должен вам все рассказать. Возможно, вы поможете мне кое в чем. Ваш отец был талантливым физиком…

— Я знаю.

— Вы знаете, что он был хорошим преподавателем, профессором, но мало кто знает о его выдающемся открытии — излучателе пси-волн и датчике их регистрации.

— Почему я никогда не слышала об этом открытии?

— Потому что ваш отец побоялся его опубликовать. Он беспокоился о том, что его изобретение могут использовать для создания еще одного нового и страшного вида оружия.

— Что же это за пси-волны?

— Об их существовании догадывались очень давно, фактически, намного раньше, чем о существовании электромагнитных волн. Пси-волны — это те колебания, которые передают мысли и образы от человека к человеку. Они лежат в основе таких явлений, как телепатия, ясновидение, а возможно — телекинез и левитация.

— Знаете, то, что вы говорите, мне кажется шарлатанством. Не хочу никого обидеть, но парапсихология — это ведь ненаучно, а мой отец был серьезный ученый, физик…

— Вот именно как физик он и подошел к проблеме. Вы знаете, что он занимался вопросами лазерного разделения изотопов, и в своих исследованиях столкнулся с необычными резонансными явлениями, которые и привели его к мысли, что на результаты эксперимента влияет неизвестное излучение…

— Честно говоря, я хоть и дочь физика, сама в этой науке не сильна, мне трудно понять ваши объяснения. Но скажите, если отец скрывал результаты своих исследований — откуда же вы все знаете?

— К сожалению, не все. Дело в том, что один пронырливый французский журналист заинтересовался работами вашего отца и, почувствовав, что тот чего-то не договаривает, провел целое расследование. Он беседовал с ассистентами вашего отца, студентами, секретаршами и лаборантами, кого-то уговорил, кого-то сумел подкупить мелкими подарками и составил общую картину исследований. Его статья не стала сенсацией, потому что серьезные физики не поверили изложенным фактам, а сам профессор Барташов категорически отрицал все. Один только человек отнесся к статье достаточно серьезно — Руис Эспиноса. Он провел собственное расследование.

Насколько мне известно, все факты, изложенные в статье, полностью подтвердились, во всяком случае Эспиноса нанял людей, чтобы похитить всю документацию по изобретению вашего отца, а самого его убить. Наша организация, надо сказать, тут очень виновата, мы вовремя не вмешались, сработал стереотип — сомнительная статья, профессор-иностранец и так далее…

— Зачем же было Эспиносе убивать папу?

— Чтобы стать единоличным владельцем пси-оружия. Ведь Эспиносу открытие профессора Барташова интересовало лишь как оружие — самое мощное, самое страшное… Он мечтал и мечтает о мировом господстве. Это страшный человек. Я знаком с его методами, он для своих целей предпочитает покупать людей — специалистов в любой области. Не исключено, что сначала он открыто обратился к вашему отцу с предложением работать на него, но получил категорический отказ. Вот тут ему и надо было обратиться в соответствующую организацию, то есть к нам, но он этого не сделал…

— Думаю, что тоже сработал стереотип, — грустно сказала Лена, — иностранец, в чужой стране… Мы в России не привыкли ждать защиты от государства. Так как же люди Эспиносы смогли похитить папино открытие? Эспиноса получил свое вожделенное оружие?

— Насколько я знаю — нет. События развивались так: два человека, нанятых Эспиносой, следили за вашим отцом. Убедившись, что документы находятся в его парижской квартире, они приступили к активным действиям. Один из них проник в квартиру и похитил документы. Он тут же сообщил об этом напарнику, и тот устроил взрыв, инспирировав террористический акт. И в этот момент произошло нечто совершенно неожиданное.

У самого похитителя украли документы, кажется, в русском языке есть такая поговорка — вор у вора что-то украл.., я не помню, что именно. Кейс с документами просто подменили. Похитителя спасло только то, что он случайно заглянул в кейс и, обнаружив подмену, в тот же день сумел уехать из страны. Через полгода наш агент с трудом и совершенно случайно отыскал его в Гонконге, от него мы узнали часть истории. Второй наемник был убит Эспиносой, его труп выловили из Сены. Барон не прощает ошибок.

— Где же теперь пропавшие документы?

— Никто не знает. Они нигде не всплывали.

Либо они просто пропали — сгорели, утонули — либо кто-то их спрятал и ищет покупателя, стараясь обеспечить при этом свою безопасность.

А может, таинственного похитителя давно уже нет в живых — надо признать, что работа у него опасная, нарушить планы самого Руиса Эспиносы — страшнее, чем отнять кусок мяса у голодного тигра. Мы зашли в тупик. Открытия вашего отца у Эспиносы нет, это нам удалось выяснить точно. Я хватаюсь за любую соломинку и хочу узнать — не осталось ли после вашего отца документов там, в России?

— Не думаю. В последнее время наука в России была не в почете, отец собирался уезжать надолго, хотел искать в Европе постоянную работу, думаю, он все взял с собой.

— Ну что ж, во всяком случае вашим близким там, в России, ничего не грозит, а я рад, что познакомился с такой очаровательной девушкой, — галантно произнес Клод.

— Неужели больше ничего нельзя сделать, чтобы отомстить за смерть родителей? — воскликнула Лена. — Клод, вы можете мне доверять.

— Тогда еще последний вопрос. Мы как следует потрясли того журналиста, что заварил в свое время эту кашу, и он вспомнил, что в то время, когда погибли ваши родители, он говорил как-то с одной русской, она была в Париже как турист, и когда в разговоре промелькнуло имя профессора Барташова, она слишком заинтересовалась. Взгляните на эту фотографию — где вы ее встречали?

Клод достал из бумажника небольшую цветную фотографию. Лена взглянула, и ей показалось, что столик, да и все кафе покачнулись, как будто вдалеке прошел Годзилла. На фотографии была Светлана Строганова в шикарном туалете на каком-то приеме.

— Я ее знаю. Это Светлана Анатольевна Строганова.

Клод согласно кивнул.

— Мы ее вычислили, что вы еще можете мне рассказать про нее?

— Не имею представления, как она может быть связана с моими родителями, в России они не встречались.

— Вот как.., и все же, связь должна быть. По моим сведениям, эта женщина несколько дней назад прилетела в Лондон. Мы за ней следили, но она бесследно исчезла.

В Лондон? Значит, Светлана таки ее выследила? Лена не знала, что и подумать. Если Светлана прилетела следом за ней в Лондон, то почему она позволила Лене получить деньги и не попыталась остановить ее? И куда она могла пропасть? Выжидает, но чего? Ведь до денег ей уже не добраться. Кстати, не факт, нужно срочно предпринять некоторые шаги.

— Вы уверены, что этой женщины нет в Париже? — с тревогой спросила Лена. — Она могла приехать по чужим документам…

— Исключено, ее узнали бы по фотографии, — твердо ответил Клод.

Он убрал фотографию Светланы, испытывающе посмотрел Лене в глаза, но ничего не спросил.

— Прощайте, Лена. Так или иначе, работа продолжается, я надеюсь, рано или поздно мне удастся зацепить Эспиносу.

Неожиданно Лена, повинуясь внезапному порыву, схватила Клода за руку и воскликнула:

— Клод.., можно мне вас так называть?

— Разумеется, я сам хотел просить вас об этом.

— Понимаете, мне попали в руки достаточно большие деньги.., это долгая история.., криминальная, но я ни в каких преступлениях не замешана. И сейчас я, как ни странно, богата, очень богата. И я хотела бы, чтобы ваша организация приняла от меня часть этих денег.., не удивляйтесь.., вы говорили, что у вас проблемы с финансированием. Так я вам предлагаю миллион долларов.., я хочу, чтобы эти деньги помогли в борьбе с убийцами моих родителей.

Клод смотрел на нее с изумлением. Откуда у приличной скромной русской девушки могут быть такие деньги?

— Вы.., вы получили их за архив вашего отца?

— Нет, я вам кое-что расскажу, раз уж вы были со мной откровенны. Мы встречались с этой женщиной, Светланой Строгановой, в России. Вернее, с ее мужем, я работала в его банке.

Светлана с мужем и еще с одним человеком задумали ограбить банк, с помощью хакера они перевели криминальные деньги в Лондон. Мужа своего Светлана убила, помощника тоже. Меня втянули в эту историю без моего ведома. Я им была нужна как свидетель. Крови на моих руках никогда не было, совершенно случайно ко мне попали номера счетов в лондонском банке. Там, в России, мне удалось ускользнуть от Светланы, она прилетела за мной в Лондон, но куда потом делась — не представляю. Теперь я нахожусь на распутье. Я не могу вернуться в Россию — там меня убьют бандиты, у которых похищены деньги. Причем, даже если бы я и отдала им деньги, в живых они меня все равно бы не оставили — я слишком много знаю про них. Эти деньги нужно использовать во благо, на них можно сделать много полезного, если бы они помогли вам разделаться с убийцами моего отца — я была бы счастлива!

Клод смотрел на Лену задумчиво:

— Пожалуй, это действительно верное решение — использовать преступные деньги на борьбу с преступниками… Не скрою, нашей организации очень пригодится такой дар. Могу ли я со своей стороны для вас что-то сделать?

— Можете. На родину в Россию мне пути нет.

Там меня ничего не ждет, кроме неприятностей.

Но здесь, во Франции, да и везде, я не смогу жить с такими документами. Откровенно говоря, паспорт фальшивый, сейчас к русским везде относятся настороженно, поэтому не могли бы вы помочь мне с документами? Конечно, я понимаю, это не совсем законно, но у вашей организации должны быть возможности.

— Это мы уладим. Такая служба в нашей организации существует и работает профессионально. Все наши сотрудники действуют под чужими именами…

— Значит, и вы не Клод Арно? — засмеялась Лена.

— Откровенно говоря — да. Документы у нас делают очень хорошо, и благодаря поддержке правительства они заносятся во все базы данных, так что никто не сможет назвать их поддельными. Давайте встретимся здесь же через два дня, я надеюсь к этому сроку подготовить все необходимое. Подданной какой страны вы хотели бы стать?

— Наверное, какой-нибудь англоязычной, ведь я знаю только английский… А вы что посоветуете?

— Что вы скажете об Австралии или Новой Зеландии?

— Я очень плохо их себе представляю.

— Зато Австралия далеко, никто не станет вас проверять.

— Уговорили! — улыбнулась Лена.

Следующие два дня Лена отсыпалась в отеле, часами нежилась в ванне, смотрела телевизор и думала, куда могла деться Светлана Анатольевна Строганова. Теряясь в догадках, она все же решила, что с бывшей женой Александра случилась какая-то неприятность, иначе она ни за что не дала бы Лене уйти с деньгами. Это еще больше укрепило Ленино решение — как можно скорее избавиться от бандитских денег.

Вечером второго дня Клод Арно ждал ее в том же кафе. Он показал ей новенький австралийский паспорт и на прощание сказал, чтобы она уезжала из Европы куда-нибудь подальше, на время. Деньги у нее есть. Можно позволить себе отдохнуть на курортах и попутешествовать.

— Возвращайтесь в Европу не раньше, чем через полгода, если будут какие-либо проблемы, найдете меня по этому телефону. — Он протянул ей карточку, поцеловал руку и ушел.

* * *

Наутро Лена пошла в парижский филиал «Лайон-Банка» и вызвала клерка. Увидев сумму на ее счете, к ней вышел не простой клерк, а старший.

— Я хочу сделать кое-какие распоряжения.

— Прошу вас, мадемуазель, вот сюда.

Лена писала недолго. Через двадцать минут она протянула клерку листок бумаги.

— Один миллион долларов должен быть переведен вот на этот счет, — далее был указан номер счета, который дал ей утром Клод Арно. — Далее, пятьсот тысяч долларов должны быть перечислены на счет благотворительного фонда имени композитора Верстовского в России, думаю, вам не составит труда выяснить точный номер счета.

Она вопросительно взглянула на служащего, тот согласно кивнул.

— И последнее. Пятьсот тысяч долларов должны быть перечислены на счет монастыря Сан-Бенедетто в итальянских Альпах, а также вот мое сопроводительное письмо господину Гвидо Монигетти, католическому священнику, он не живет в монастыре, но, думаю, в ближайшее время его можно будет там застать. Письмо обязательно должно быть вручено ему одновременно с прибытием денег на счет, чтобы не было путаницы.

Клерк кивал головой как китайский болванчик, но Лена знала, что он слушает ее очень внимательно.

«Уважаемый господин Монигетти! — писала Лена. — Эти деньги для Инны Казаковой и ее сына. Передайте Инне, что Светлана исчезла, скорее всего, погибла, а деньги — компенсация за искалеченную жизнь ее сына и за попытку убийства ее самой. Вы можете распорядиться деньгами по своему усмотрению, лишь бы Инна ни в чем не нуждалась, а сыну ее было предоставлено самое лучшее лечение. Главное, чтобы они никогда не возвращались в Россию, это может быть опасно для них. Мое имя ни вам, ни Инне ничего не скажет, передайте Инне, что я жертва той же самой истории, что и она. Нас связывают двое общих знакомых — Ольга Варсанофьевна и Надя, она поймет. Желаю здоровья Павлику, и да поможет ему Бог».

Клерк с вежливым изумлением смотрел на молодую женщину, за двадцать минут лихо расправившуюся с таким состоянием. Лена улыбнулась ему на прощание и вышла. Куда теперь? На счету оставалось пятьсот тысяч долларов, достаточная сумма, документы были надежные, что сказал Клод? «Поездите по миру, отдохните от неприятностей, оглядитесь». Что ж, он прав, все свои дела Лена закончила, самое время отдохнуть и прокутить деньги, а потом, если уж никак не устроиться, можно вернуться в Париж и попросить у Клода какой-нибудь работы, он поможет.

Остаток дня Лена провела в магазинах и парикмахерском салоне.

Через несколько часов по ступенькам отеля поднималась молодая женщина потрясающей элегантности. Дорогой костюм прекрасно сидел на стройной фигуре, волосы скручены красивым узлом, на вид просто, но опытные парижанки с уверенностью могли сказать, сколько времени эта женщина провела в парикмахерской. Уже второй день стояла прекрасная погода, изнуряющие дожди, такие непривычные для парижан, ушли в прошлое, к тому же негры-уборщики, добившись от магистрата уступок и повышения зарплаты, вышли наконец на работу, и город блестел чисто вымытыми мостовыми и тротуарами. Портье, увидев через стеклянную дверь потрясающую красотку, вытянул шею из-за стойки.

Девушка немного задержалась на ступенях, ей не хотелось уходить от ласкового солнышка в темный холл. В это время к отелю подъехал небольшой крытый грузовичок. Он остановился чуть поодаль, из кабины выскочил молодой человек в защитной куртке и спортивных ботинках, крикнул что-то внутрь грузовика и побежал к дверям отеля. Светлые волосы непокорно торчали в стороны, очки были запылены, и вообще, молодому человеку срочно нужна была ванна. Парень был высокий, в два прыжка он преодолел ступени и уже взялся за ручку двери, как вдруг его остановил изумленный возглас:

— Жора?

Молодой человек пробежал было по инерции внутрь, потом вернулся, озираясь, он никак не мог предположить, что его окликнула потрясающе красивая парижанка, стоящая почти рядом.

Выяснив, что вокруг никого подходящего нет, он с недоумением воззрился на девушку.

— Простите, мадемуазель, это вы мне? — вежливо спросил он по-французски.

Она стояла молча, глядя на него с улыбкой. Он снял очки, протер их пальцами и снова надел, потрогав ложбинку на носу — натертый след от очков. Этот жест полностью убедил Лену в том, что перед ней Жорка, тот самый Жорка, с которым в детстве они читали взрослые книжки из отцовской библиотеки, который уехал с матерью в далекую Европу и прислал Лене всего лишь одну открытку на Рождество, а в России его тогда и не справляли.

«Если он узнает меня сам, без подсказки, все будет хорошо», — быстро загадала Лена.

Она стояла, боясь произнести хоть слово, чтобы не спугнуть свою удачу, ведь в таких делах надо быть честной. Жорка внимательно смотрел на девушку, в этих огромных серых глазах было что-то удивительно знакомое, в памяти проносились годы учебы — где он мог ее видеть? В конце концов до него дошло, что девушка окликнула его по-русски…

— Не может быть… Елки-палки, — протянул он с забавным акцентом.

— Уже по-русски разговаривать разучился, — рассмеялась Лена.

— Неужели это ты? Ленка, откуда ты взялась?

Портье даже крякнул, увидев как потрясающая красавица повисла на шее у какого-то замурзанного типа. Поймешь этих женщин!

Смеясь и держась за руки, они вошли в холл отеля. Тут только Лена обратила внимание на то, какой он грязный.

— Что это с тобой? Валялся где-то?

— Нет, это мы собирали оборудование на складе, там было пыльно. Очень торопились, времени мало, надо все успеть до послезавтра… Но расскажи о себе!

— Сначала ты! Ты здесь остановился?

— Послезавтра я уезжаю в экспедицию в Африку.

— В Африку? Зачем?

Они говорили быстро, перебивая друг друга, потом Лена заметила, что портье пялится на них, забывая о своих обязанностях.

— Пойдем куда-нибудь, поговорим спокойно.

— Дай мне полчаса, — взмолился он, — я хоть вымоюсь.

— Хорошо, через полчаса приходи вот в этот номер. — Она показала ему ключ.

Он прибежал через двадцать пять минут, приглаживая влажные волосы. Чтобы не смущать его, Лена переоделась попроще, распустила волосы.

— Вот, сейчас прежняя Ленка, — улыбнулся он, — сейчас я бы тебя сразу узнал. Так как ты здесь?

Она решила, что нельзя откладывать важный разговор, придется кое-что Жорке объяснить, разумеется, не все, они тут в Европе такие законопослушные, всего он не поймет.

— Жора, меня зовут Хелен, вот смотри. — Она показала ему австралийский паспорт. — Не удивляйся, тут все законно, я не преступница. Это сложная история, дело в том… — она замялась, — дело в моем отце, ты помнишь папу?

— Конечно!

— Три года назад они с мамой погибли здесь, в Париже, при взрыве бомбы, — быстро проговорила Лена.

Он не нашелся сразу, что ответить, потом обнял ее и привлек к себе. Этот жест очень Лене понравился — значит, Жорка ей верит и сочувствует. Кроме того, приятно было ощущать себя в крепких мужских объятиях.

— Отец преподавал в университете и работал в его лабораториях, — продолжала Лена, — в его смерти не все ясно, вернее, все неясно. От отца остались кое-какие деньги и страховка. А мне дали другие документы, это вроде как…

— Защита свидетелей? — подсказал он.

— Ну да, — обрадовалась Лена, — я могу понадобиться здесь, в Россию возвращаться не буду.

Объяснения были шиты белыми нитками, но он ничего не заметил. Он все еще держал Лену в объятиях, судя по всему, ему тоже это нравилось.

— Жора, расскажи теперь про себя. Как мама?

— Мама с мужем живет в Бормвуте, двадцать минут от Лондона на электричке. Чувствует себя прекрасно, такая стала респектабельная! — засмеялся Жорка. — Я заканчиваю Кембридж, сейчас вот попросился в экспедицию с профессором Лефевром от парижского Географического общества.

— Что они будут делать в Африке? — полюбопытствовала Лена.

— Бабочек ловить.

— Что-что?

— Я энтомолог, — серьезно ответил он, — вот найду неизвестную бабочку и назову ее твоим именем. Ее выставят в музее, так и будет написано Helenia.

— И куда в Африку?

— Сначала в Кению.

— В Кению? Там львы? — ахнула Лена. — Всю жизнь мечтала увидеть львов в нормальных условиях.

— Помню, как ты возмущалась в зоопарке, что нельзя держать хищников в клетках, это для них оскорбительно, — засмеялся Жорка.

Лена смотрела на него очень серьезно.

— Тебя ждет кто-нибудь там, в экспедиции?

Есть у тебя подружка?

— Нет, никого нет.

— Жорик, — жалобно проговорила она, — возьми меня с собой в Африку. Мне тут совершенно нечего делать. Я умру от тоски. Возьми, милый, а?

— Я же ничего не решаю, — растерялся он, — это профессор…

— Скажи своему профессору, что я пожертвую в фонд музея кучу денег!

Он заглянул в умоляющие серые глаза и начал колебаться.

— Сто тысяч долларов, а Жор?

— Хватит и пятидесяти! — решительно ответил он.

Она поцеловала его в нос и закружилась по комнате.

— А сегодня вечером идем в самый шикарный ресторан, я угощаю! У тебя есть приличный костюм? Возьмешь напрокат!

Видя, что он нахмурился, Лена остановилась.

— Жорочка, милый, у меня куплена куча умопомрачительных тряпок! И теперь все это придется оставить здесь — в Африке они мне не понадобятся. А вот это, — она показала ему шикарное вечернее платье, — я умру, если не надену.

Он чувствовал легкое головокружение, никак не мог опомниться, еще утром ничего не было, а сейчас в его жизнь вошла эта удивительная девушка, и ему совсем не хочется с ней расставаться.

В ресторане они болтали друг с другом, не замечая никого вокруг, он все смотрел в ее серые глаза и чувствовал, что понемногу тонет в них.

Танцуя, он прижимал ее к себе гораздо сильнее, чем позволяли приличия.

«Все будет, — думала Лена. — Не сегодня и не завтра, потом, позже. Бедный Жорка и не подозревает, что его ждет. Не зря Александр говорил, что я очень способная ученица, а уж он-то знал толк в любви».

Она поймала себя на мысли, что впервые думает о погибшем не с привычной болью, а со спокойной грустью. Мудрые люди правы: боль проходит, остаются воспоминания…

* * *

Следующий день прошел в сумасшедшей беготне. Профессора Лефевра полностью убедили пятьдесят тысяч долларов, и он не возражал против Лениного участия в экспедиции. Лена купила подходящую одежду и еще много нужных вещей, и даже умудрилась сделать нужные прививки. Уже в здании аэропорта она увидела маленький магазинчик с необычайно знакомым названием «Тоска по родине».

— Зайдем на секунду! — потянула она Жорку за рукав.

— Ты что? — удивился он. — Это же русская водка! Ты что, тайная алкоголичка?

— Я тебе потом расскажу, зайдем, не пожалеешь!

Они вошли в стеклянную дверь, к ним тут же бросился белобрысый продавец в красной косоворотке и удивительно скрипучих сапогах.

— Добро пожаловать! — выдал он все свои познания в русском языке и перешел на английский. — Вы пришли в фирменный магазин, торгующий знаменитой и непревзойденной русской водкой «Композитор Верстовский». Эта водка пользуется неизменной популярностью в России более ста лет! Ее любили пить по утрам такие знаменитые русские, как Иоганн Грозный, Теодар Шальяпин, шахматисты Альехин и Карпов, ну и, конечно, Солженицын и Горби. Мы предлагаем нашим покупателям различные сорта водки «Композитор Верстовский», названные по именам его выдающихся произведений. Вот, например, специальная легкая водка «Тоска по родине», ее очень охотно покупают русские эмигранты первой и второй волны… Эмигранты третьей волны почему-то относятся к ней не так позитивно.

Продавец показал посетителям красивую поллитровку, на этикетке был изображен процветающий господин в смокинге, с неизбывной тоской во взоре нюхающий какой-то неопределенный цветок, похожий на хризантему, очевидно, художник имел в виду что-то чисто русское, вроде ромашки или василька.

— А вот это — звезда нашей коллекции, лидер продаж! — Белобрысый продавец протянул роскошно оформленную литровую бутылку с этикеткой, изображающей пышное кладбищенское надгробие и картинно горюющую группу — старушку в черном платочке и с клюкой, — видимо, безутешную мать, — балерину в костюме Жизели, вытирающую глаза кончиком кружевной шали, и замечательно красивую русскую борзую, поднявшую морду к невидимой луне и, по-видимому, жалобным воем оплакивающую почившего хозяина.

— Неужели — «Аскольдова могила»? — восхитилась Лена.

Продавец взглянул на нее в уважением.

— О, я вижу, мадам — знаток!

— А это что такое? — заинтересовался Ленин спутник, увидев подарочную коробку на двенадцать шкаликов.

— О, это особенный образец! Подарочный набор «Пробуждение двенадцати спящих дев». Обратите внимание на эти голографические изображения, — продавец показал на этикетки — на каждой изображалась спящая дева в весьма пикантном одеянии, — когда вы откупориваете шкалик, спящая дева на этикетке открывает глаза, тем самым полностью оправдывая название набора.

— Молодцы «Дионисы»! — восхитилась Лена. — Быстро развернулись и на широкую ногу дело поставили… Ох, как же я забыла! Жора, мы не успеем послать письмо?

— Какое письмо? Мы скоро на самолет опоздаем!

— Хорошо, тогда из Африки…

* * *

Надежда Николаевна Лебедева проснулась в прекрасном расположении духа. На дворе был конец мая, приятельница вернулась из Германии, и Надеждина утомительная беготня по чужим квартирам закончилась. Однако за два месяца кое-что Надежда заработала, и теперь она сможет купить мужу приличный подарок на день рождения. На работе опять обещали распустить на все лето, но это даже хорошо, она поживет на даче с матерью, да и вообще накопилось множество дел. Завтра они повезут своего рыжего кота Бейсика на летние квартиры, муж уже заранее переживает, он обожает своего ненаглядного котика, а Надежде хочется от кота отдохнуть. Надежда повернулась на другой бок и не увидела рядом с собой мужа. Все ясно: опять с утра пораньше побежал к ящику за газетами, боится, что утащат.

— Надя, тебе письмо, — окликнул муж.

Надежда открыла один глаз и распечатала конверт, в котором находилась яркая открытка. На открытке по-русски было написано одно предложение:

«Над всей Аркадией безоблачное небо».

И все, ни пояснений, ни подписи.

— Вот оно что, — пробормотала Надежда, — значит, все в порядке…

— Надежда, — муж изумленно рассматривал конверт, — кто у тебя в Найроби?

— Никого, — быстро ответила Надежда, и это была совершенная правда, потому что Лена с Жоркой, а вернее, с Джоржем Гриффитсом, как его теперь называли, сидя обнявшись на заднем. сиденье экспедиционного джипа, пили воду из одной бутылки, хохотали и пытались помогать водителю, черному как гуталин, петь его негритянскую песню.

Найроби остался позади, впереди Лену ждали львы, бабочка Helenia и новая жизнь.

Оглавление

* * *

Реклама на сайте