«Убийство в старом доме»

Убийство в старом доме (fb2) - Убийство в старом доме 993K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Зуфар Максумович Фаткудинов

Зуфар Максумович Фаткудинов Убийство в старом доме

Глава 1

День угасал, и к вечеру поднялся ветер. Но дневная жара, казалось, не насытилась своей изнуряющей властью и никак не хотела уходить. Огненно-красные лучи заходящего солнца, словно сгорая дотла от удара о каменистые вершины близлежащих холмов, ложились на дорогу обуглившейся чернотой. Дорога поворачивала вправо и вскарабкивалась на холм, напоминавший спину великана, который припал к реке, чтоб утолить жажду, затем перевалила через зыбкий бревенчатый мост с покосившимися дощатыми перилами и исчезла в глубокой лощине.

Лейтенант милиции Назип Данишев не спеша поднялся на холм, что перед речкой, поставил чемодан и устало опустился на обочину дороги, поросшую редкой травой. По лицу медленно катились липкие прозрачные горошинки пота, но уже не было сил, вернее, желания, чтоб смахнуть их с лица. Он прошагал по жаре без малого километров семь, но сломавшийся автобус, на котором ехал в райцентр — по месту назначения, — так и не догнал его. Собственно, на это он особенно и не надеялся: у автомашины полетела коробка передач. Конечно, можно было бы остановить какой-нибудь грузовик и благополучно добраться до райотдела милиции, но захотелось воочию посмотреть близлежащие места небольшого города, где ему предстояло работать следователем. Когда же дорога и жара основательно выжали из него силы, лейтенант хотел было уже остановить трехосный грузовик «КамАЗ», появившийся из-за поворота. Но передумал, увидев вдали, за холмами, разноцветные, как крылья бабочек, крыши домов.

И вот теперь он уже на последней возвышенности перед населенным пунктом, где и решил малость перевести дух.

«Интересно, где тут дом, в котором отведут мне угол? — подумал Данишев, разглядывая дома, гнездившиеся за лощиной. — И как тут сложится жизнь? Лишь бы молодежи было побольше в этом городе. Тогда будет интересно жить и работать», — заключил Назип, спускаясь к реке.

Было уже около девяти вечера, когда лейтенант Данишев поставил свой чемодан перед новой, сверкающей синей краской и серебряными буквами вывеской райотдела милиции. Зеленая дверь двухэтажного кирпичного здания то и дело распахивалась, и входившие и выходившие люди, бросив короткий взгляд на незнакомого высокого лейтенанта, молча проходили.

— Не к нам ли на заработки? — послышался голос за спиной Назипа.

Лейтенант обернулся. Перед ним стоял молодой, плотного телосложения капитан милиции с большими карими глазами.

— Вроде так.

— Ну что ж, хорошо. Давайте тогда знакомиться. — И капитан протянул руку: — Начальник райотдела милиции Минаев Георгий Давыдович.

— Выпускник юрфака Казанского университета Назип Данишев, — ответил тот, пожимая руку своему начальнику. И тут же добавил: — И бывший сержант Альметьевского горотдела милиции.

— Значит, не новичок в милиции? — уже чисто служебным тоном спросил Минаев, направляясь в помещение.

— Три года там служил. Да пару лет носил сапоги в армии.

Они вошли в кабинет, располагавшийся на втором этаже.

— Стало быть, в пехоте служили, — продолжил разговор капитан.

— Служил на Курилах. Там местные моряки нас, сухопутных, называли «сапогами».

Начальник милиции, приветливо взглянув, произнес:

— Я сам морячил, это слово и у нас пускали в оборот. Ну как же! Мы-то ходили в ботиночках, в красивой форме, вот гордость и вырывалась из нас, как пар из раскаленного котла. Хотя сейчас уже понимаешь, что это ребячество...

Они помолчали, осторожно, точнее, украдкой, поглядывая друг на друга, как смотрят при сватовстве жених и невеста. При этом капитан рылся в ящиках стола.

Назип тем временем оглядел кабинет начальника, где ему предстояло побывать еще не раз. Над столом висел портрет Дзержинского, справа на стене располагалась картина Шишкина «Лесные дали», которая, несомненно, сглаживала впечатление от казенного вида этой небольшой комнаты, где так монументально, прямо под картиной, возвышался мощный стальной сейф.

— Этот шедевр XIX века меня всегда волнует, как волнует родной Омск, когда я приезжаю туда в отпуск, — перехватив его взгляд на картину, произнес капитан Минаев с грустными нотками в голосе. — Сколько ни смотрю на эту вещь, всегда нахожу что-то новое, как при чтении стихов Михаила Лермонтова или Габдуллы Тукая. — Минаев вздохнул и как-то отрешенно, словно думая о чем-то другом, усталым голосом продолжил: — Поразительная штука классика: будь это в области поэзии, музыки, живописи или в какой другой, результаты творения человеческого таланта все время остаются неизменными в восприятии разных поколений; они, как хлеб, никогда не надоедают и всегда нужны, являясь вечными духовными источниками жизни.

Слушая начальника районной милиции, в сознании Данишева пронеслось: «Похоже, он не заскорузлый службист, а человек понятливый. И лицо волевое. С этим начальником, пожалуй, сработаемся».

Капитан внимательно посмотрел на Назипа и, словно прочтя его мысли, как-то проникновенно и просто сказал:

— Эта картина всегда следует за мной, как жена, где бы я ни работал. До этого висела в райкоме комсомола, где я секретарил. Надеюсь, что она здесь получила постоянное место жительства.

Он чуть помолчал и уже ровным голосом произнес:

— Ну ладно. Это все лирика. Теперь перейдем к прозе. — Минаев вытащил из стола бумажку и вновь изучающе взглянул на собеседника. — Вот по этому документу устраивайтесь сейчас с жильем. Комната там, конечно, не будуар итальянской княгини, но и не бычье стойло...

— Что-то среднее между ними? — с усмешкой спросил Назип.

— Сами увидите. В общем, коммуналка на пять семей. Со временем, если женитесь — мне звонили сверху и кроме других сведений сообщили, что вы холостой, — выбьем в исполкоме квартиру. Но дом, в котором вы поселитесь, необычный: памятник культуры восемнадцатого века. Он представляет собой сочетание различных архитектурных эпох, один фасад исполнен в стиле поздней готики, а противоположная сторона — олицетворение классического барокко...

У Назипа мелькнула мысль: «Что это — попытка скрасить впечатление от коммуналки или прощупать мою общую эрудицию? Так или иначе, видимо, надо поддержать этот разговор, чтоб он знал, что я не дремучий мужик из сибирской тайги».

— Извините, товарищ капитан, я буду дышать атмосферой семнадцатого века[1] или жить, подобно немецкому барону, в готическом замке пятнадцатого века?

— Будете взирать на улицу через стрельчатые окна, товарищ лейтенант, — довольно улыбнулся Минаев.

— Значит, как барон...

Капитан чуть заметно кивнул, встал из-за стола, посмотрев на свои электронные часы, заметил:

— Сегодняшние двенадцать часов работы, как бешеные вороные проскакали. И так почти каждый день.

Уже расставаясь, капитан Минаев, как старый добрый учитель своему ученику, посоветовал:

— Настраивайтесь, Данишев, сразу же на большую, очень нелегкую работу. Только этим можно утвердиться здесь. Ну, а я вам всегда буду готов помочь.

Капитан распорядился доставить нового сотрудника на своей «Волге» до дому, а сам не торопясь отправился на речку.

Глава 2

Острый серп месяца пронзил темную тушу облака, напоминавшего кабана, и бросил зыбкий желтоватый свет на слабые очертания небольшого деревянного дома. Некогда плотный деревянный забор, огибавший дом, зиял с улицы выломанными досками, но в слабом отблеске ночного светила это можно было заметить, лишь остановившись у самого забора на расстоянии вытянутой руки. К щели забора приникла сгорбившаяся фигура мужчины с ружьем. Он внимательно вгляделся в темноту двора, воровато посмотрел в обе стороны пустынной улицы и юркнул во двор заброшенного дома № 19 по улице Рахматуллина.

Мужчина прикрыл за собой калитку, и слабая тень его высокой фигуры медленно заскользила в глубь двора за крыльцо дома; потом он прислонился спиной к забору и притаился в самом конце двора. Снял с плеча двустволку, взвел курки и стал кого-то ждать. Около полуночи, когда молодой месяц выглянул из-за крыши дома и по заросшему бурьяном двору задвигалась какая-то слабая неясная тень, прогремели выстрелы: послышался поначалу собачий визг, и тут же темноту прорезал пронзительный крик женщины, и все разом затихло. Только где-то далеким эхом отозвался лай встревоженных собак.

Мужчина с ружьем перемахнул через забор и как призрак исчез в темноте.

В первом часу ночи Данишева вызвал дежурный по райотделу милиции и сообщил о совершении покушении на гражданку Аушеву Зейнаб, которая возвращалась домой из отпуска. Данишев уже не застал потерпевшую на месте происшествия, ее срочно отправили в больницу. Но прокурор-криминалист, опередивший всех, сумел сделать пару снимков, где лежала тяжело раненная женщина.

Лейтенант Данишев по поручению Минаева участвовал в осмотре места происшествия. Протокол вел лысый сутуловатый следователь прокуратуры. Он то и дело светил карманным фонариком с большим отражателем, нагибался к земле, записывал интересующие его сведения шариковой ручкой, потом вся эта процедура повторялась.

Когда Данишев обнаружил в заборе пулевое отверстие, следователь Карим Нуркаев обрадовался:

— Это уже кое-что! Значит, стреляли не с улицы, а со двора.

Теперь взоры всех присутствовавших были обращены во двор бесхозного дома.

— А ведь это бывший дом Цветовой, которая повесилась в прошлом году, — вещал в темноте чей-то голос.

— Вот и не верь, что есть проклятые, несчастливые дворы и участки, — обронил сокрушенно участковый инспектор.

Осмотр места происшествия закончили только к рассвету, когда уже вовсю горланили неутомимые в своих обязанностях петухи.

Установили: преступник стрелял с шестидесяти пяти метров, находясь за яблоней, что росла в самом углу двора. Это подтвердила и баллистическая экспертиза. На бывшей грядке, заросшей лебедой, остались отпечатки обуви, но очень слабые, непригодные для идентификации. Размер обуви удалось установить — сорок пятый. Отсюда напрашивался вывод: мужчина крупного телосложения. Других примет не было. Как не было ответов на многочисленные вопросы: мотивы совершения преступления (у потерпевшей ничего не взяли), местный ли житель преступник, откуда у него ружье — свое или чужое и вообще зарегистрировано ли оно и т. д.

В качестве вещественных доказательств приобщили к делу полуобгоревшие комочки бумаг, найденные недалеко от крыльца; предположили: преступник использовал их в качестве пыжа для зарядов. Это были обрывки из школьной тетради и из старых бухгалтерских отчетов. Здесь же оказался и обрывок входного билета, то ли в кино, то ли в театр.

Все молча, угрюмо рассматривали найденные пыжи-бумажки, каждый думая о чем-то своем. Лишь весельчак следователь Нуркаев оптимистично бросил:

— А что?! Вот и визитки преступника. Правда, зашифрованные, но по ним же можно работать. А?

Начальник райотдела милиции Минаев угрюмо бросил:

— Работать можно по любой зацепке, даже по надуманной. Но не любая зацепка является той единственной дверью, через которую попадешь прямо в опочивальню преступника или хотя бы к людям, которые назовут его имя. А если это прожженный негодяй, который специально подобрал все эти бумажки в каком-нибудь мусорном ящике в чужом дворе да решил их использовать для стрельбы, чтобы пустить следствие по ложному пути. Тогда как?

— Ну, Георгий Давыдович, — упавшим голосом проронил Нуркаев, — вы уж сразу самый неприятный вариант подбросили, как увесистый кусок льда за шиворот.

— Я бы очень хотел ошибиться в своем предположении. — Немного помолчав, капитан Минаев добавил: — Надо срочно выяснить личность потерпевшей.

Тяжелораненая Аушева Зейнаб во время войны была в партизанском отряде. Имела правительственные награды. После войны и до настоящего времени работала на швейной фабрике мастером.

Все эти автобиографические сведения о лицах, с которыми она так или иначе сталкивалась, были вскоре выяснены следствием.

«Может, Аушеву кто-то решил убрать как опасного свидетеля? — размышлял следователь Нуркаев. — Скажем, в связи с ее деятельностью в партизанском отряде. Такие случаи не новы в следственной практике». На совещании у прокурора района эта версия в числе других была оставлена для проработки.

Глава 3

Лейтенант Данишев поселился на последнем, пятом этаже дома, некогда построенного богатым царским вельможей. Последним хозяином перед революцией оказался один из местных крупных воротил. После революции дом пополнил жилищный фонд города.

Комната, как и ожидал Назип, не произвела на него впечатления. Единственное достоинство ее, как решил новый хозяин, — это высокий потолок да два окна, выходившие в сторону запущенного сада, который подковой охватывал старый кирпичный забор. Комната требовала основательного ремонта.

Не успел еще он подумать, куда поставить раскладушку, как в комнату кто-то постучал. И тут же в приоткрывшуюся дверь просунулась ежиком стриженная седая голова маленького старика с очками на носу.

— Дозвольте зайти? — прогнусавил он.

— Да. Входите!

— Доброе здоровьице, мил человек. Пора нам и познакомиться.

— Но я только что...

— Знаю, знаю, мил человек. Я тут в этой квартире на общественных началах, так сказать, интересуюсь, забочусь обо всем и поэтому знать должен все и вся. Зовут меня Анатолий Григорьевич Винокуров.

— Назип Гатаулович Данишев.

— Очень приятно, мил человек, очень. Вы к нам как, любезный Назип Гатаулович, временно или с прописочной постоянной?

— Думаю, постоянно буду жить.

Старик непонимающе, как глухонемой, уставился на лейтенанта, шмыгнул носом и неудовлетворенно, о чем-то раздумывая, сказал:

— Ага. Значит, думаете. А когда перестане... вернее, когда окончательно придете к выводу...

В коридоре сильно хлопнули входной дверью, кто-то, шумно ступая, словно на ходулях, прошел мимо двери. Тут же пьяный охрипший голос завыл, изображая подобие какой-то кабацкой полублатной песни:

А за стеною фраера Всю ночь гуляли до утра. И шмары там, и шмары там, и шмары...

Старик поднял указательный палец:

— Это, мил, человек, член нашей общей квартиры Мурадов Самат. Вконец спился. Уж не рад я, ох не рад, что мы сюда переселились с женой с первого этажа.

Снова хлопнула дверь где-то уже в другой стороне и пьяное завывание повторилось:

...Я институтка, я дочь камергера, Я черная моль, я летучая мышь, Я фея из бара...

— Там-то сыровато, а у меня ревматизм. А до меня работяги в моей бывшей комнате жили. Сам я был ответственным работником ЖЭКа, бухгалтером. Так вот, эти работяги-то, чтоб не выносить использованную воду — канализацию недавно сделали, — стали выливать её через люки в подвал. Образовалось эдакое домашнее болото. Да к тому же работяги разобрали еще и паркет — пол стал холоднющий, как ледяной. Правда, по подвалу перестали шарить какие-то темные личности.

— Значит, кикиморы не польстились на это болото, не переехали к вам в подвал, — усмехнулся Назип. — А наоборот, свои домовые и лешие сбежали.

— Это вы напрасно, любезный... э-э-э...

— Назип Гатаулович.

— Да-да, Назип Гатаулович. Склероз... Я вам правду говорю. Дело в том, — перейдя почти на шепот, заговорил он, — что какие-то темные личности по ночам частенько шарили по подвалу с ломами да лопатами...

Уже много позже Данишев поймет, какую серьезную информацию о событиях в подвале поведал ему старик, и как неожиданно она вплетётся в очень серьезное уголовное дело, которое ему доведется расследовать. И уже потом он даст себе зарок: всегда серьезно слушать любого собеседника, другое дело — как оценивать эти сведения.

А пока что Назипу казалось, шел пустячный, никчемный разговор. И, не желая обидеть старика, он для приличия спросил его:

— А почему эти типы не были задержаны?

— А видите ли, мил человек, они проникали туда через траншею, которую выкопали для канализации. Трубы-то с улицы прокладывали. Целых два года эта канитель тянулась. Вот жулики и авантюристы лазили туда под фундамент, а оттуда напрямик в подвал. Поначалу-то думали, что это рабочие в ночную выходят. А потом кто-то пожаловался, что спать не дают по ночам. Вот и вскрылось. Вызывали и милицию. Да разве их изловишь?! Уходила эта шпана каждый раз как вода через сито. Да ну их! — Старик недовольно махнул рукой. — Это дела минувших дней. Тут вот поважней нынешние. Никак не можем Самата Мурадова нашего, теперь уже общего с вами соседа в норму привести — баламут. А как начинаешь совестить, так мат-перемат. А перегар от него! — Винокуров закрыл лицо рукой. — Ей-богу, как вторая голова Змея Горыныча: дыхнет в лицо — одурманит наповал. Вся надежда теперь на вас, Назип Гатаулович!

Старик оперся о подоконник, поправил очки на унылом длинном носу и тяжело вздохнул:

— Да еще Розка, что за этой стенкой живет, — он показал рукой на потемневшую с глубокими оспинами, как от гранатного разрыва, стену. — Эдакая нервная да вспыльчивая — пуще всякой драматической актрисы на сцене, решившей утопиться. Всегда огрызается: «Не буду, говорит, убирать общие места. Пусть кто нагадил — тот и убирает». Прямо беда с ней. С мужем-то в разводе. На руках у нее двенадцатилетний мальчонка. Но сама она — созревшая клубника! Любишь клубнику?! Ух какая! — Анатолий Григорьевич покачал головой из стороны в сторону. — Но при появлении положительного героя, то есть интересного мужчины в нашей коммунальной квартире, меняется на глазах к лучшему. Но у нее при этом странная какая-то философия. — Винокуров выпрямился, почесал затылок. — По моим наблюдениям, она считает, что, если мужчина сразу же полез к ней под юбку, значит, он в нее безумно влюбился. Вы как страж порядка должны об этом знать. А то ведь леший может попутать и вас...

Анатолий Григорьевич хитро улыбнулся, подошел к лейтенанту и осторожно, словно прикасался к тонкой хрустальной вазе, взял его за локоть:

— Дозвольте, мил человек, вам один документ показать, устанавливающий режим одного заведения.

— Давайте попозже.

— Нет-нет, мил человек. Уж вы извольте с самого первого дня усвоить правила этого монастыря. — Старик, улыбаясь, настойчиво потянул его за руку в коридор. — Вам как стражу всеобщего порядка...

— Ну, хорошо, хорошо.

Анатолий Григорьевич по невзрачному темному коридору подвел его к местам общего пользования, ткнув красным сморщенным пальцем в какую-то приколотую к стене засаленную бумажку, спросил:

— Согласно этому документу — графику, когда вам угодно посещать эти заведения? Иначе говоря, определите день купания в ванной и минуты посещения туалета утром. У нас, как в будке телефона, там долго в это время сидеть не дозволено, максимум десять минут.

Винокуров долго говорил о необходимости соблюдения порядка и чистоты, вписал его фамилию в графики, в том числе и в график уборки коридора и других мест.

В это время из комнаты, что напротив кухни, вышла стройная, очень миловидная черноволосая девушка и, замедлив шаг, вопросительно вскинула красивые тонкие брови на Анатолия Григорьевича: дескать, откуда и зачем пришел сюда милиционер?

— А, Асия. Очень кстати. Это наш новый сосед. Познакомьтесь.

Она совсем не ожидала, что этот симпатичный лейтенант — их новый сосед.

Она на миг остановилась и, еле заметно кивнув, тихо произнесла:

— Асия Галимова.

— Назип.

И девушка легкой, изящной походкой прошествовала на кухню.

— Вот эта барышня, — Винокуров кивнул в сторону кухни, — никогда не нарушает установленных предписаний. Одним словом, барышня, можно сказать, из института благородных девиц. — В словах старика слышались одобрительные нотки. — Удивительно, но факт.

Старик взглянул на свои графики и, словно спохватившись, что много отнял времени у лейтенанта, быстро затараторил:

— Извольте, мил человек, соблюдать эти правила, как соблюдаете устав милицейской службы.

Из кухни с чайником появилась девушка.

— Можно, вы будете регулятором этих общественных отношений? — тыча пальцем в бумажки, спросил Анатолий Григорьевич у Назипа.

Асия, увидев смущенного, нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу офицера милиции, прыснула от смеха и отвернулась.

— Ведь вам это с руки, — продолжал старик. — Вам, мил человек, стоит только мысленно представить — это не трудно сделать, — что наша непривлекательная коммунальная квартира — продолжение, пристройка городской бани или вокзала и...

— Нет-нет, Анатолии Григорьевич! — перебил его Назип, глядя вслед очаровательной соседке. — У вас это здорово получается. Вы, вы останетесь на этом важном посту. Лучше вас решительно никто с этим не справится. Договорились?!

— Пожалуй, вы правы, — обрадовался старик. — Я уж тут давно...

— Ну вот и прекрасно, — облегченно вздохнул Назип. Тем временем дверь за девушкой затворилась. И Данишев поспешил от докучливого старика в свою комнату.

Глава 4

На следующий день начальник районного отдела милиции капитан Минаев первым осведомился у Назипа: как тот устроился с жильем.

— Вот видите, — продолжал капитан, — даже поспать в первую ночь не пришлось на новых пуховиках. Но дело о покушении — сложное. А для вас — польза: не часто приходится участвовать в подобных осмотрах места происшествия в начале следственной карьеры. Это дело будет вести прокуратура. Но не исключено, что и вам по нему придется поработать.

Затем капитан с присущей ему энергией принялся информировать лейтенанта о состоянии дел с преступностью в городе.

— В общем, крутимся все каждый день как колеса маршрутного автобуса, — подытожил Минаев вводную часть разговора. — К сожалению, уголовных дел еще немало. Но я вам пока что дам всего два материала. Все-таки в этом деле вы новичок.

Минаев подошел к сейфу, внимательно посмотрел на картину «Лесные дали», словно верующий на икону, и, глубоко вздохнув, стал открывать сейф.

«Удивительно, как он преображается, — заметил Назип, — как актер. И главное — без театральней бутафории. Но если актер перевоплощается путем восприятия, иначе говоря, под воздействием уготованной ему роли, определенной чужими мыслями, — и в этом заключается неестественность поведения актера, — то капитан, несомненно, перевоплощается исходя из собственных мыслей и душевных порывов, собственного восприятия реальных вещей, и в этом его естественность». Данишев давно заметил, что у людей с тонким восприятием обычно хорошо развит навык самоанализа (очень редкое и ценное качество человека), который является фундаментом самокритики. Самокритичность неведома жестоким и тупым.

Капитан положил перед Назипом две коричневые папки, завязанные тесемками.

— В верхней папке — сообщение из районной больницы об избиении гражданина Гавашева неизвестными лицами. Потерпевший в бессознательном состоянии. — Минаев подошел к окну, взглянул на улицу и, не поворачиваясь, продолжил: — Подготовьте постановление о возбуждения уголовного дела и действуйте. Начните с составления плана расследования. — Он резко, словно на строевом плацу, повернулся, подошел к столу и сам развязал одну из коричневых папок, вытащил оттуда потрепанные разноцветные листки.

Капитан помолчал, потрогал рукой подбородок:

— Это материал о самоубийстве гражданки Цветовой. Случилось это в прошлом году в июле месяце. Кстати, жила она в соседнем доме, где вы сейчас поселились. По этому материалу провели проверку, но криминала не обнаружили. Судмедэкспертиза тоже подтвердила, что смерть наступила от асфиксии: Цветова повесилась. Поэтому тогда это дело прекратили. Сейчас пришел новый прокурор и начал перетрясать прошлогодний архив. Наткнулся на этот материал и... вынес постановление о возбуждении уголовного дела и направил его к нам. Как вы сами понимаете, этот материал требует проведения оперативно-розыскных мероприятий. Это функция инспектора уголовного розыска, а не следователя. К сожалению, на сегодняшний день трое сотрудников угро отсутствуют по различным причинам. А остальные по самую макушку завалены срочной работой. И им надобно подсобить. Так что с месячишко вам придется поработать в основном инспектором уголовного розыска, хоть вы и направлены сюда следователем. Но должность следователя за вами, естественно, сохранится. Как говорится, будете одновременно жнецом. Это вам пойдет только на пользу. — Капитан немного помолчал. — Собственно, что меня настораживает в деле Цветовой. Старуха была очень набожна. А религия, как известно, не разрешает накладывать на себя руки — это великий грех. Кроме того, из протокола осмотра места происшествия следует, что в квартире царил идеальный порядок. Во всех ящиках комода — тоже порядок. Но в одном из них — полный ералаш. Похоже, чего-то искали. Я не думаю, что там она искала эту злосчастную веревку. Тогда зачем же педантичной женщине перетряхивать этот ящик кверху дном? Ведь педант всегда знает, где что лежит. Педантичность — черта характера. Ну, а черта характера, это такая крепкая и тяжелая цепь, от которой человеку очень трудно освободиться даже перед смертью... Черта характера сродни надежде — они умирают последними, с той лишь разницей, что за характером уходит, угасает надежда. — Минаев прошелся по комнате и продолжил: — Таким образом, товарищ лейтенант, перед вами стоит дилемма: отмести мои сомнения, которые гложут меня как черви, либо доказать, что это убийство! Прошу через пару деньков сообщить, что намерены предпринять по этому материалу. Но учтите, что в отличие от своего начальника, который придерживается принципа установленного царем Петром I: «Запретить читать по написанному, дабы дурь была видна каждого», я придерживаюсь несколько иного принципа: чтобы каждый подобный доклад, о коем идет речь, был детально разработан на бумаге. А форма изложения доклада — дело вкуса.

В тот день на этом они и расстались.

Следователь Данишев понимал, что из двух переданных материалов дело о самоубийстве Цветовой — более сложное, и решил начать с него.

Психологически он не стал настраиваться, что это самоубийство, ибо понимал, как опасна собственная предвзятость. Хотя казалось бы просто: доказав одно — опровергается другое. Но это не всегда бывает так. Заранее отдавая предпочтение одной версии, следователь обычно мало придает значения различным мелочам по другой версии, которые в дальнейшем и оказываются ключом к раскрытию преступления. У Назипа приверженность к какой-нибудь одной версии ассоциировалась с переживаниями за любимого боксера: когда болеешь за одного боксера, больше видишь его удары, чем удары его противника. И в результате часто бывает неожиданным для себя итог этого поединка, и затем пытаешься понять: почему твой любимец потерпел поражение. И что характерно, причину ищешь не там, где следует. Так же и при расследовании уголовного дела, когда не видишь преимущества другой версии.

Назип ломал голову: с чего начать, хотя материал о смерти Цветовой изучил почти наизусть. Видимых зацепок, за что можно было бы ухватиться, не было. «Да, мое положение как у зависшего на скале альпиниста, который никак не находит, за что зацепиться, чтоб двинуться к намеченной цели», — размышлял он. Данишев попытался разработать версию об убийстве Цветовой, но она, как бумажная ладья, попавшая в воду, оказалась недолговечной. Версию подмачивали и разваливали результаты судебно-медицинской экспертизы и тот факт, что дверь в помещении, где наступила смерть Цветовой, была заперта, а ключ нашли в кармане покойницы. Отмычками, без дубликата ключа, очень трудно было открыть дверь быстро и бесшумно. К тому же Цветова всегда находилась дома.

«Кажется, все здесь, глухо, как в засмоленной бочке, — подумал Данишев. — Люди, занимавшиеся этим материалом, тоже не дураки». У следователя Вафина, который, как он уже узнал, вел это дело, большой опыт работы и зря постановлениями об отказе в возбуждении уголовного дела он не будет раскидываться. «Тут, пожалуй, все ясно, — рассматривая свой небольшой уютный кабинет, вздыхал Назип, — видимо, придется с ним согласиться. Но надо попытаться сказать и свое слово. Посмотрю-ка историю болезни Цветовой. Насколько она совпадает с результатами судебно-медицинской экспертизы?»

С этими мыслями Данишев отправился в местную поликлинику. Там он быстро отыскал историю болезни Цветовой. Оказалось, что она страдала ревматизмом сустава правой руки. В заключении же судебно-медицинской экспертизы отмечалось: припухлость в районе локтевых суставов обеих рук.

«Почему же в истории болезни не отмечается, что у нее болели обе руки? — задал себе вопрос Данишев. — А может, она просто давно не обращалась к врачам и за это время заболела и левая рука?»

Он посмотрел на последнюю дату приема в поликлинике. Цветова обращалась за медицинской помощью за два дня до своей смерти! И при этом не жаловалась на боль в суставе левой руки! Странно. Очень странно! Пойти лечить правую руку и ни гугу про левую? А затем, после лечебной процедуры, повеситься?! Следователь от сильных смутных подозрений привстал из за стола, облокотился на стол и стал лихорадочно перелистывать паспорт здоровья Цветовой.

Назипу неожиданно пришла мысль: «А что, если ей вывернули левую руку в локтевом суставе, она потеряла сознание, и преступник, воспользовавшись этим, инсценировал самоубийство, повесив ее?» После разговора с лечащим врачом подозрение его не рассеялось.

В полдень Данишев выяснил, что вскрытия локтевых суставов при экспертизе трупа не производилось: эксперт полагал, что это ревматические опухоли.

Глава 5

Данишев, взвесив все обстоятельства, вынес постановление об эксгумации трупа. Той же ночью на кладбище при свете мотоциклетных фар вскрыли могилу Цветовой. Экспертиза показала: левая рука трупа вывихнута, причем сухожилия в локте порваны! Сомнений не было — догадка молодого следователя верна: совершено убийство! На следующее утро Данишев подготовил дело об убийстве Цветовой, как велит закон, для передачи по подследственности. И капитан Минаев, подписывая соответствующую сопроводительную бумагу, сказал:

— Дела об убийствах подследственны нашей строгой тёте — прокуратуре. Это ее епархия. Но милицию в подобных случаях, Назип Гатаулович, еще ни один земной бог не освобождал от бремени поиска преступников. Так что действуйте...

«Какие мотивы убийства? — размышлял следователь. — Ограбление? Но что брать у одинокой старой женщины, получавшей небольшую пенсию?» Судя по протоколу осмотра места происшествия, разбойное нападение в целях завладения имуществом почти не просматривалось. Единственная, маленькая зацепка за эту версию — следы поспешного поиска в одном из ящиков комода. Но эта зацепка, как прелая соломинка, была слишком слабой, чтобы можно было за нее ухватиться сразу обеими руками.

Данишев решил начать свои поиски с осмотра дома, где жила потерпевшая.

Небольшой дом, сложенный из красного кирпича почти полторы сотни лет назад, предназначался для челяди, обслуживающей особняк богатого сановника; он находился за высоким зеленым забором. Цветова прожила здесь, как выяснил следователь, около пятидесяти лет. После ее гибели наследники не объявились, и дом был передан исполкому местного Совета. Но не был заселен — требовался капитальный ремонт.

Назип открыл калитку: в глубине двора тонул в зелени дом, чуть накренившись, словно старый пароход, получивший пробоину. От калитки тянулся толстый поржавевший провод, который проходил мимо самого крыльца дома. «Собачья канатная дорога», — отметил про себя он, глядя на большую собачью конуру, сбитую из грубых неотесанных досок. Назип обошел кругом дом и заметил, что проникнуть в него можно было практически только через крыльцо: все окна покрывала паутина железных решеток толщиной с большой палец. «Не дом, а сущая гауптвахта», — лейтенант окинул его взором от фундамента до крыши. На кирпичной трубе, вытянувшись в стрелу, словно приготовившись к прыжку, чернел петух-флюгер на фоне голубого неба. Флюгер то и дело поворачивался, издавая чуть слышный тонкий, тоскливый скрип, как бы подчеркивая заброшенность этого старого несчастливого дома.

Внутренний осмотр «каталажки», как мысленно называл Данишев это строение, ничего практически ему не прояснил. Во всяком случае, после осмотра он не знал: где та единственная тропинка, которая должна привести к цели. Лейтенант осмотрел двор. Многие грядки, находящиеся за домом, размыло дождями, а для сорняков, покрывавших участок непролазным ковром, наступили лучшие времена. Чуть дальше, к забору, начиналось царство крапивы, буйствовавшее с весны до самой поздней осени.

Данишев еще раз взглянул на дом — какая-то сила снова манила его туда. Но это уже был, пожалуй, не долг следователя, а чисто человеческое любопытство к таинствам прошлого века. В восемнадцатом веке рядом с дворцами царских вельмож строили миниатюрные красивые домики, которые кое в чем копировали основное здание, а век спустя: какие-то избушки на курьих ножках; нравы, что ли, испортились?

Из небольшого квадратного отверстия в фундаменте, жалобно мяукая, вылезла облезлая полосатая рыжая кошка.

— А подвал-то я не осмотрел! — вслух произнес следователь, заспешив в дом. И в протоколе осмотра места происшествия подвал не фигурирует!

Назип вошел в дом. Лишь через полчаса после тщательного поиска следователь обнаружил люк в подвал. Вход оказался в сенях и довольно искусно замаскированным. Назип по наклонной лестнице, словно по детской горке, спустился в глубокий подвал.

Первое, что бросилось ему в глаза, — подвал был перекопан, точнее, его половина; перекопан так, как будто что-то там искали. Кругом зияли глубокие ямы, словно намеревались вкапывать столбы.

И тут Данишев вспомнил рассказ своего соседа Винокурова о том, что у них в подвале какие-то лица вели раскопки! «Есть ли связь между всеми этими раскопками? — подумал он. — И что здесь и там искали? Совпадают ли по времени эти события? Связаны ли эти раскопки с убийством?»

Пока следователь размышлял и тщательно осматривал грунт, пытаясь определить время раскопок, наверху послышались чьи-то шаги, скрипнули половицы в сенях. Он насторожился, пытаясь понять, кому и что здесь понадобилось.

Сверху оглушительно, как показалось Назипу, захлопнулась крышка люка, ведущего в подвал.

Сотрудник милиции мгновенно рванулся вверх по лестнице, но сильно ударился головой о нависавшую балку: в глазах потемнело, и он бессильно присел. Сквозь боль на короткое время затмившую сознание и слух, стало явственно доноситься, как кто-то заваливал люк.

Превозмогая боль и зло ругаясь, больше от обиды, чем от страха быть заживо погребенным, он полез наверх.

— Откройте немедленно люк! — крикнул Данишев незнакомым для себя голосом, вытаскивая оружие.

Наверху все замерло.

— Буду стрелять!

Снова послышался грохот падающих предметов. «Гады, заваливают!» И лейтенант несколько раз выстрелил.

Тотчас все стихло.

Назип уперся обеими руками о крышку и, изо всех сил напрягаясь, как штангист, начал поднимать ее над головой. Сначала образовалась щель, затем с люка что-то с грохотом упало. Наконец ему удалось открыть крышку и благополучно выбраться из этого кратковременного заточения. Он бросился осматривать дом — никого не обнаружил. Ничего не было ни во дворе, ни на улице. Неизвестный человек, словно привидение, таинственно исчез.

Следователь осторожно, озираясь по сторонам, готовый в любую минуту к нападению, вернулся в сени, осмотрел огромный, обитый железом сундук, которым кто-то пытался заточить его в подвале. В сенях на полу обнаружил еле заметный белый отпечаток обуви: кто-то наступал на известь. Но где эта известь?!

«Кто же это был? Значит, следили?! А может, случайно?»

Он вышел на крыльцо, нервное напряжение не спадало; обошел еще раз двор, внимательно осматривая забор. Данишев обратил внимание на примятую траву у забора, за которым возвышался серой зубчатой скалой готический фасад дома, где он жил сам. Данишев подошел к забору, потрогал посеревшие от дождей доски: две из них внизу не были приколочены! Он пролез в щель. С обратной стороны одна из раздвигающихся досок у самого основания была чуть заметно испачкана известью. Данишев внимательно осмотрел доски забора и направился по еле заметной тропинке к кирпичной ограде, затем свернул направо. Остановился. Посмотрел по сторонам, взглянул на окна своей комнатушки, куда недавно вселился, и направился к подъезду дома. Рядом у входа в подъезд стояли емкости со строительным материалом. «Ага, никак ремонт квартир затевают, — подумал Назип, подходя к каменным ступенькам подъезда. — А утром еще их не было».

Одна из крайних бочек, что ближе к подъезду, прохудилась: из нее просачивалась известковая вода и у подъезда образовалась небольшая белая как молоко лужица. Назип отчетливо увидел, что кто-то нечаянно наступил на краешек этой лужи. Следы вели в сторону дома Цветовой. От волнения Данишев вспотел. Он вернулся назад в сени, измерил и срисовал отпечаток обуви, но уже при понятых.

«Кто же это был? Почему неизвестный прошел через двор нашего дома, а не через калитку? Значит, следил отсюда!»

Потом лейтенант заспешил в подвал своего дома; там обнаружил знакомый характер раскопок: неширокие, но глубокие (метра на полтора) квадратные ямы, вырытые в шахматном порядке (как и в подвале дома для дворовой челяди, где было совершено убийство!). Его охватил нервный озноб, похожий на тот, какой однажды испытал после схватки ночью с преступниками: когда был тяжело ранен его товарищ по наряду. Следователь чувствовал: именно эти раскопки — ключ к разгадке мотива убийства Цветовой. А это, как он считал, уже было своеобразным указателем на пути к цели. Во всяком случае, Данишев рассчитывал построить прочную, как железная дорога, версию, которая неизбежно приведет следственный поезд к станции назначения.

Он по-мальчишечьи, будто наперегонки с кем-то, влетел, запыхавшись, на пятый этаж. Стал поспешно доставать ключ от входной двери, но дверь вдруг распахнулась — перед ним стоял рослый с опухшим от пьянки серым лицом мужчина. То был Мурадов, сосед, с которым он уже виделся в коммунальной квартире, Мурадов бегло окинул его взглядом и, словно раздирая слипшиеся губы, с трудом открыл без двух передних зубов рот и хрипло прошепелявил:

— А... Сосед. Куда летишь?

— Домой.

Мурадов медленно отошел в сторону, настороженно вглядываясь в лицо своего нового соседа.

«А неприятный, липкий у него взгляд», — подумал Назип, направляясь в комнату к Винокурову.

Глава 6

Анатолий Григорьевич, поминутно зевая после обеденного сна, никак не мог взять в толк, зачем к нему явился этот молодой человек. Он вздыхал, охал, потом наконец сел на край кровати.

— Дак, говорите, кто копал у нас в подвале? А бес его знает. Слышал даже, что эти неизвестные маски надевали, чтоб не узнали... — Винокуров краешком простыни вытер слезы, выдавленные нещадной зевотой. — Почему, спрашиваете, копали неизвестные лица в подвале сего дома? Вишь ли, мил человек, хозяин этого дома был богатейшим тузом на всю округу. А бежал он отсюда, говорят, в одних подштанниках. Как убежал — так и сгинул. А деньжищи-то не держал в банке. Это уж я вам как финансист скажу...

— Откуда вы это знаете? — не вытерпел Данишев.

Подавив очередную зевоту, старик прикрыл ладонью рот:

— Это мой учитель — царство ему небесное — мне говорил. Он у него служил... он все знал...

— Выходит, этот туз деньги при себе держал? — предположил следователь.

— Выходит, да не совсем. Ведь он с собой их не прихватил.

— А это откуда известно?..

— Молва, мил человек. Молва... Оба помолчали.

— Что нагишом бежал, об этом как будто бы его кучер говорил. Ну, а народ ведь смекалистый, мил человек. Особенно до чужих денег...

— Вы-то, Анатолий Григорьевич, как считаете?

— Моя думка такова: зарыл он, хозяин-то, капиталец. Одним словом — спрятал. Вот всякие авантюристы и рыскали как голодные шакалы по нашему дому. — Винокуров перестал зевать, и в его глазах появился холодный блеск. — А этот... как его, ну... кучер хозяина дома, жил, говорят, в той самой квартире на первом этаже, которую позднее предоставили мне. Вот так, мил человек.

— А как фамилия этого кучера?

— Чего не знаю, мил человек, того не знаю. Тут в этом доме есть старожилы, живут с двадцатых годов...

Винокуров ничего толком не знал про Цветову, только слышал, что она, как он выразился, рассчиталась с жизнью в этом бренном мире по собственному желанию.

Данишев разузнал в жилищной конторе о старожилах. До позднего вечера он ходил по квартирам, собирая нужную информацию и просеивая ее через сито анализа. И теперь поздно вечером, расположившись на раскладушке у себя в комнате, он сопоставлял добытые крупицы информации с тем, что уже было ранее известно по делу об убийстве Цветовой.

— Итак, — начал рассуждать Данишев, напрягая утомленный мозг, — покойная Цветова, оказывается, была горничной хозяина этого дома господина Аршева и по совместительству его возлюбленной. И было ей тогда около двадцати...

В дверь постучали.

— Входите, не заперто, — отозвался Назип.

То была соседка Асия. Она, как ребенок, всхлипывала, вытирая глаза платком.

— Извините, что беспокою... — начала она. Данишев мигом встал:

— Слушаю, слушаю вас! Что случилось?!

— Я хотела обратиться к участковому, а они не дали выйти обратно из подъезда.

— Кто «они»?

— Да эти, субъекты... выпивальщики. Они там в подъезде стоят и пристают к женщинам. Сначала меня не пропускали домой... а потом один из них оскорбил меня и сорвал с меня бусы — подарок матери... они там рассыпались... собрать не дали... еле вырвалась от них... Превратили подъезд эти проклятые алкоголики в конюшню — тут же выпивают, тут же и оправляются. Запах в подъезде как в запушенном туалете...

Назип не мешкая бросился вниз. Форму не стал надевать, чтоб не терять времени.

Три подвыпивших парня, расположившись на лестничной площадке, громко и развязно разговаривали. Двое из них пили водку из горлышка, подбоченившись.

— Вы почему здесь распиваете спиртные напитки? — строго спросил Данишев.

Один из них оторвался от бутылки и осоловелыми глазами непонимающе уставился на Назипа.

— Чего-чего, — приставил ладонь к уху другой. И, скорчив устрашающую гримасу, шагнул ему навстречу: — Ты, фраер, кто такой? А?

— Я работник милиции. Вот мое удостоверение.

Один из парней в кепке, сидевший на подоконнике, подбодрил своих собутыльников:

— Брешет, кошкоед! Я всех мусоров во всей округа знаю. А этот — лжемильтон... Бумагу нам сует — удостоверение мать-героини своей мамашки. Дайте ему пинка под зад — пусть отвалит. Да еще спасибо пусть нам скажет, что так легко отделался. Хотя зачем нам его спасибо? Не н-надо! Спасибо в стакан не нальешь! Тогда отвесьте ему пару пендалей. Мы гуман...

Последних слов тот не договорил: когда в него буквально припечатался его дружок, который пытался достать ногой Назипа, но получил сильный удар. Другой парень — низкорослый, чернявый — замахнулся на Данишева бутылкой, Назип успел прыгнуть к нему, подставить руку и присесть. Бутылка, пролетев над головой, вдребезги рассыпалась, оставив мокрое пятно на кирпичной стене.

В тот же момент офицер милиции схватил нападавшего одной рукой за выдвинутую вперед ногу, а другой — за ворот куртки и перебросил через себя. От приема «мельница» чернявый неподвижно распластался на каменном полу.

Увидев такой оборот, «вдохновитель» в кепочке, сидевший на подоконнике, резко вскочил и сильно толкнул своего дружка, корчившегося от боли, на Назипа. А сам метнулся, уронив кепку с головы, к выходу и тут же растворился в темноте.

Сверху послышались шаги.

— Ой, как я за вас переживала... Не надо было мне говорить. Ведь они могли... — начала было Асия, но, увидев распластавшихся на полу хулиганов, замолчала. — А вы, оказывается, опасный кулачный полемист... И часто вам приходится вступать в подобные кулачные дискуссии? Назип, усмехнувшись, пожал плечами:

— Представьте себе, не очень часто. — Он старался казаться спокойным, но его возбужденное состояние она уловила.

— Извините еще раз за доставленное волнение и за неприятность... Вы ведь уже отдыхали...

Он махнул рукой:

— Да что вы, это ж обыденность нашей милицейской жизни. Наша работа. Давайте лучше соберем ваши бусы. — И лейтенант присел на корточки. — Ага, — обрадовался он, — вот я парочку бусинок, кажется, узрел. — Он поднял их с пола. — Ого! Да это ж топаз!

Девушка с удивлением на него взглянула и сказала:

— Почему-то многие не отличают топаз от хрусталя, а вы вот сразу же определили. Этим бусам около двухсот лет, еще прабабушка их носила... — И тут же спохватилась: — Да что это я, как мещанка... Тут надо срочно в милицию звонить, чтоб их увезли в вытрезвитель.

Назип позвонил в райотдел. Вскоре приехала милиция и хулиганов увезли. А они еще долго собирали рассыпанные бусы, заглядывая в разные углы и щели под плинтуса. После долгого молчания Назип как бы между прочим обронил:

— Я различаю не только ценные камни, но и хороших людей.

— Вот как? — отозвалась Асия, положив очередную бусинку в карман. Она прислонилась к стене и внимательно взглянула на молодого человека. — Интересно, откуда же у вас такие познания? Ведь разбираться в людях намного сложнее, чем разбираться в чем-либо. Вас что, на службе всему этому учат?

— Милицейская служба — целый университет, правда, тяжкий, суровый. Но в суровой, неблагоприятной обстановке человек в отличие от растений зреет значительно быстрее... Наверное, это и является основной причиной понимания многого...

— Я уже вам, Назип, сказала, что вы опасный человек, — улыбнулась приветливо она. — И не узнаешь, как причислят к отрицательным персонам в этой героике коммунально-кухонной жизни. Мне, право, как преподавателю литературы не хотелось бы...

— О-о, да вам не стоит беспокоиться, — перебил ее шутливо Назип. — Вы — идеальная...

— А вы что понимаете под этим словом?

— Видите ли, — не меняя своего веселого тона, продолжал он, — один выдающийся писатель сказал, что женщины вдохновляют мужчин на великие дела, но не оставляют для этого времени. Развивая эту мысль, можно утверждать, что идеальная женщина та, которая вдохновляет мужчин на великие дела и создает для этого условия!

— И на кого же это я так воздействую?..

— ...Например, на меня...

— На вас?! — удивилась девушка. — Это как же?..

Назип опустил голову, потом смущенно посмотрел ей в глаза.

— Ну как... — мялся он, краснея, — ну тем, что очень поднимаете настроение, так сказать, жизненный тонус... Иначе говоря — вдохновляете... И создаете условия: помыли за меня места общего пользования. Мне, правда, очень неудобно за это перед вами... Я вам обязан...

— Да полноте. Это вы напрасно.

— Что напрасно? — тотчас же насторожился Назип.

— Сделать приборку — дело пустячное...

— А-а... — облегченно вздохнул он. И уже вновь веселым тоном продолжил: — Если же вам более близки, понятны сравнения вашей личности с литературными персонажами, то вы, пожалуй, как Катерина из «Грозы» Островского — луч света в темном коммунальном царстве.

Асия весело улыбалась:

— Вы совсем нашу коммунальную квартиру раскритиковали. Она не так уж и плоха...

Она еще что-то хотела сказать, но, увидев близко его карие глаза, серьезный взгляд, отвернулась и пошла к себе. Потом остановилась, негромко произнесла: «До свидания».

Назипу очень хотелось еще с ней поговорить, но он переборол это желание и не остановил девушку.

Уже через несколько минут Данишев смотрел в узкое стрельчатое окно своей комнаты, пытаясь рассмотреть в темноте дом, где жила Цветова, и размышлял о том, кто мог совершить убийство. Кто закрыл люк подвала? Связано ли это с убийством? А может, кто-то решил грубо подшутить? Точнее говоря, из хулиганских побуждений заваливал выход. Если так, то это случайность. А если нет? Значит, следили. Тогда инцидент с люком связан, наверное, с убийством Цветовой. Вообще-то маловероятно... Зачем преступнику подвергать себя опасности, когда следы преступления он мог замести давным-давно. Кстати, он и так это уже сделал. Подтверждение — заставил всех поверить в самоубийство Цветовой. Тогда в чем причина?

Связан ли случай с ним в подвале с преступной акцией против Аушевой? «А может, убийство Цветовой, попытка заточить его, следователя, в подвал и покушение на Аушеву — звенья одной цепи?» — пришла вдруг Данишеву фантастическая мысль. Но, поразмыслив, тут же опроверг себя: не видно внутренней связи между событиями. Нет логики в действиях преступника. Мысли, однако, рассеивались, как восходящие лучи солнца, обнажая лишь отдельные предметы, по которым нельзя было еще увидеть весь ландшафт преступления. Конечно, выпуклые, рельефные места уже были видны сейчас, но они пока свидетельствовали, пожалуй, только о мотиве преступления.

Данишев сел на раскладушку, взял свои записи. Но перед глазами виделись лица пьяных хулиганов, столкновение с ними.

«Можно ли было избежать всего случившегося? — который раз мысленно задавал себе вопрос следователь. — Пожалуй, нет». Он анализировал свои действия, пытаясь найти в них изъян. Данишев, работая еще постовым милиционером, понял, что если человек безнадежно заражен бациллами хамства — диагноз один, это общественно больной человек. Лекарство, исцеляющее эту болезнь, — жесткий отпор; ибо хам, как и всякое животное, понимает только один присушки ему язык — язык силы.

Он еще долго не мог успокоиться, прежде чем взялся вновь за свои бумаги. С улицы донесся отдаленный протяжный вой, напоминавший вой изголодавшегося волка за деревенской околицей в зимнюю ночь. Через минуту снова: «У-у-у-у-у». Но уже ближе.

Данишев открыл окно и выключил свет, чтобы видно шло в темноте. Нагоняющий жуткую тоску, протяжный вой опять повторился, почти совсем под окном.

Фонарь рядом с домом не горел, и Назипу ничего не удалось рассмотреть.

«Откуда здесь взялся этот плачущий пес?». В детстве Назипу мать в таких случаях говорила: «Собака не воет, а оплакивает беду, которая скоро придет или уже пришла».

Тогда и у них выл пес — верный друг его детства Кобик — за месяц до кончины матери, когда Назипу было одиннадцать лет. С тех пор он и верит, что собаки не воют, плачут.

Данишев прикрыл окно и лег на раскладушку. Собачий вой то приближался, то отдалялся. «А не хозяйку ли, покойницу Цветову, оплакивает эта собака?» — пришла ему в голову мысль. Но тут же эта мысль показалась неправдоподобной, дикой. Ведь уже прошел год, как ее не стало. Незаметно для себя Назип заснул. Очнулся далеко за полночь. Голова была свежей, свободной от впечатлений прошедшего дня. Он пришел к выводу: убийство совершено из корыстных мотивов в целях завладения ценностями, находящимися в ее доме; составил план розыскных мероприятий, как подобает усердному инспектору утро.

Следователь полагал, что искать ценности мешала Цветова, поэтому ее и убили. Он склонялся к мысли, что ценностями (видимо, большими) преступники овладели. В раскопках участвовали, видимо, два человека. К этому выводу он пришел, сопоставляя показания свидетелей. Видевшие «ночных рабочих» говорили, что это рослые мужчины, причем один из них блондин довольно молодой, а другой — чернявый как смола; но лица этого «черного демона», как окрестила его свидетель — пожилая женщина, которая видела одного из громил в черной маске, вернее, в черном капроновом чулке, надетом на голову, — никто не видел.

Данишев полагал, что неизвестный «землекоп» вынужден был скрывать лицо — боялся, что узнают. «Видимо, этот преступник — местный житель, — размышлял он. — А почему же его соучастник не боялся быть узнанным? Ведь город небольшой. Неужели приезжий?»

Глава 7

Назип не заметил, как совсем рассвело. Из-за облаков выглянуло солнце, и от дома потянулись длинные неровные тени.

С утра он зашел к участковому. Старший лейтенант Шамов был из тех людей старшего поколения, которые дослужились до офицерского звания без специального образования. За его живыми темными глазами угадывалась большая энергия. Седая шапка волос была аккуратно причесана.

Участковый приветливо встретил молодого лейтенанта с университетским ромбиком. Данишев, поприветствовав его, изложил цель своего визита.

— Да-да, помню. Было заявление жильцов дома по улице Рахматуллина о том, что неизвестные лица не дают им по ночам спать. Проверял, но этих нарушителей спокойствия, к сожалению, задержать не удалось.

Шамов достал из стола папку с бумагами, немного покопавшись в ней, подал следователю лист бумаги:

— Вот оно. Я по этой бумаге организовал дежурство дружинников, да и сам ждал их в подъезде этого дома несколько раз, но безрезультатно. Их словно кто-то предупреждал. А стоило нам не появиться — они тут как тут. А если кто-то из жильцов шел звонить по телефону, они успевали уйти. Их явно кто-то предупреждал. У дома один автомат, и кто-то из сообщников, видимо, подслушивал разговоры, находясь у будки.

Данишев посмотрел на дату заявления:

— Это заявление написано четырнадцатого июля. Значит, пятнадцатого числа вы туда вечером приходили?

— Да. Приходил по звонку. Но они ушли через подъезд. Раньше дважды уходили через траншею под фундаментом. Но к тому времени она была уже засыпана.

«Выходит, что двоим, которых видели, ничего не оставалось, как пройти через люк в коридоре. И они конечно же знали, что их увидят. Вот почему один из преступников вынужден был напялить на лицо капроновый чулок, — пронеслось в голове у Назипа. — А самоубийство они инсценировали двадцать пятого июля. Все верно. Убедившись, что ценностей в подвале нет, решили направить свои стопы к дому Цветовой. Значит, они знали, что в давние времена эти дома принадлежали одному хозяину — богачу. И что ценности он спрятал, не взял с собой, А это значит, — следователь потер рукой лоб, — значит, что кто-то из преступников располагает обо всем достоверной информацией. А ценности, видимо, были большими, раз преступники пошли на убийство». Он знали на что шли. Ведь убивая человека, преступники тем самым заказывали себе в определенной мере путевку в могилу, к мертвецам. По крайней мере, они отчетливо представляют, что убийство, совершенное по этому мотиву, будет квалифицироваться статьей УК[2], которая предусматривает и исключительную меру наказания — смертную казнь.

Неужели один из преступников из окружения бывшего хозяина этого дома и винного завода? Сами преступники вообще-то по возрасту не подходят, вот их родители — вполне.

Данишев отложил бумагу и взглянул на участкового:

— А как вы охарактеризуете жильца этого дома Мурадова? Вам что-нибудь известно о нем?

— Фамилия знакомая, — наморщил лоб Шамов. — Да-да. Он, этот Мурадов, пребывал в лечебной амбулатории: лечился от алкоголя. Была еще тогда на него жалоба, что самовольно покинул это заведение не долечившись. Все это лечение пошло ишаку под хвост...

Только сейчас Данишев обратил внимание на волжский выговор участкового. Должно быть, большую часть жизни прожил в деревне на Волге, в соседней Горьковской области, решил он.

— Работал грузчиком в универмаге; за пьянку вынесли его вперед ногами: уволили за прогулы. Теперь перекочевал на фабрику. Разнорабочий.

— А как он ладит с Уголовным кодексом?

— Пока за ним ничего не числилось, — пояснил участковый. — Он, насколько мне память не изменяет, из Казани. Отец у него большой ученый: то ли академик, то ли профессор. А вот сынок явно не по той борозде пашет.

«На детях гениев природа отдыхает», — подумал Назип, а вслух поинтересовался:

— А что, так и не нашлись родственники Цветовой? Никто не обратился за наследством?

— Родственники не отыскались. Сама Цветова жила нелюдимо, как в лесу. Не видно было ее.

— Значит, она ни с кем не общалась?

— Не общалась. Разве что в магазин сходит разок в неделю да раз в месяц на почту за пенсией...

— Но пенсии обычно приносят домой. Участковый пожал плечами.

— После гибели Цветовой в ее доме никто из посторонних не был?

— Дом опечатали. Я постоянно туда наведывался, но никто этим строением не интересовался. Соседи обходили его стороной, как заколдованное болото. Правда, жизнь подсказывает, что бесхозное строение обычно как магнит притягивает разных темных людишек. И если прозеваешь, может стать заразным источником — притоном.

«Отсюда следует, — размышлял Данишев, — что преступники рыли в подвале глубокие ямы в то время, как над ними в петле висела, повешенная ими, хозяйка дома Цветова. Это надо иметь изуверское нутро, людоедское хладнокровие. И так они рылись в подвале, судя по объему выкопанной земли, не менее двух дней».

От участкового Данишев направился на почту.

Светловолосая молодая женщина с симпатичными ямочками на щеках не торопясь, обстоятельно ответила на его вопросы. Оказалось — потерпевшая Цветова сама просила оставлять пенсию на почте, за которой аккуратно являлась. Писем ей никто не присылал, газет не выписывала. И вообще из работников почты дома у нее никто не бывал.

Опрос соседей подтвердил, что Цветова ни с кем не общалась. Ее уединению от окружающего мира, в том числе от любопытных вездесущих мальчишек, помогал огромный волкодав, который после смерти хозяйки куда-то запропастился.

После обеда Данишев доложил начальнику райотдела милиции капитану Минаеву о том, что ему пришлось применить оружие в доме Цветовой, и приготовил было для доклада свой план расследования.

Капитан резко отодвинул от себя стакан с чаем (пил черный чай от головной боли) и поспешно встал со стула.

— Что за мерзавцы крутятся вокруг этого дома? — Минаев прошелся вокруг стола. — Неужели одни и те же лица?

Он хлебнул чаю, помассировал затылок и сел на стул. Немного подумав, взял у Данишева исписанные листки, внимательно просмотрел план расследования.

— Для начала очень даже неплохо. — Минаев встал и спросил: — А вы не усматриваете противоречия между вашей точкой зрения о том, что преступники завладели ценностями, и тем, что вас кто-то пытался заживо захоронить в подвале дома Цветовой? Напрашивается вопрос: зачем преступникам мешать осмотру подвала, если уже там нет ценностей? Какой смысл препятствовать вашей работе? Это ведь весьма рискованно.

— Я думал над этим, товарищ капитан; не исключаю того, что преступник этим шагом решил еще больше запутать следствие. Допускаю, это могло быть сделано и по каким-то иным соображениям.

— То есть?

— Могло быть разногласие между преступниками. Иначе говоря, несогласованность между собой. А может — раздор...

— А вы, Назип Гатаулович, случайно, не усматриваете связь между убийством Цветовой и покушением на Аушеву?

Лейтенант пожал плечами:

— Пока не вижу, что их объединяет.

— К сожалению, я тоже пока ничего определенного сказать не могу. По делу Аушевой необходим следственный эксперимент: мне представляется странным поведение преступника. Свои сомнения в деталях высказал следователю Нуркаеву. Так что будем ждать результатов этого эксперимента.

Капитан отпил глоток чая и надолго задумался.

— Ну, а теперь по вашему плану расследования. — И словно по телеграфу пошли четкие, лаконичные фразы: — Первое. Преступников было трое, а не двое. Третий был сторожем-информатором. Поэтому и исчезали преступники. Второе. Ценности найдены. Это подтверждает степень и характер раскопок. В доме Цветовой подвал перекопан лишь наполовину. Им ничего не мешало перекопать весь подвал. Третье. Преступники узнали о расследовании. Источником информации для них служит: свежевыкопанная могила Цветовой либо периодическое наблюдение за ее домом. Четвертое. Один из преступников — местный житель. Доказательства: прекрасная ориентация, основанная на знании прошлых событий — вокруг дома богача Аршева; использование маски при раскопках — боязнь быть узнанным. Преступник из близкого окружения Цветовой — он бы без взлома не попал к ней в дом.

Телефонный звонок прервал размышления капитана. И Данишев тотчас же вернулся из мысленного экскурса в область сравнения и полностью сосредоточился на материалах следствия.

Начальник райотдела милиции, закончив разговор, спросил Назипа:

— Как, возражения есть по моим уточнениям?

— Пожалуй, нет.

Минаев утвердительно покачал головой:

— Ну и хорошо. Какие оперативно-розыскные меры намерены предпринять в самое ближайшее время?

— Составить фоторобот блондина. Проверить; не приезжий ли кто-нибудь из них? Преступник, возможно, проживал в гостинице. Расколки велись недолго, правда, с перерывами. Где-то ведь они должны были остановиться.

Лейтенант вытащил из кармана свои записи и заглянул в них:

— Кроме того, надо дать запрос: не был ли кто задержан за продажу золотых изделий и прочих драгоценностей с августа прошлого года.

Данишев убрал бумажку и посмотрел на капитана:

— Вообще-то, у меня все. Но хотелось бы вас попросить, чтоб присмотрели за домом.

Минаев согласился с предложениями следователя и подчеркнул о необходимости проверки лиц, уволившихся и выехавших в конце июля и в первой половине августа прошлого года.

Капитан встал из-за стола и несколько раз прошелся вдоль окон.

— Вы, Назип Гатаулович, упустили одну важную деталь. Это упущение уже тянет на солидную ошибку.

Данишев напрягся.

— Вы измерили и срисовали отпечаток обуви неизвестного, но почему вы остановились на полпути и не сделали срочную проверку: кто был в это время в вашем доме! Я имею в виду мужчин. Это мужская обувь: сорок третий размер ботинок. Похоже — рабочая обувь. Ограничили бы число подозреваемых лиц. Сами подумайте, лучшего места откуда можно наблюдать за домом Цветовой, чем ваш дом, не найти. И мне кажется, что именно из вашего подъезда следили за вами. Я этот дом, его расположение хорошо знаю. Это доказывает и след, оставленный на заборе.

Минаев сел на стул и внимательно, словно стараясь прочесть его мысли, посмотрел на лейтенанта и поинтересовался материалом о нанесении тяжких телесных повреждений Гавашеву. Узнав, что Данишев еще не был у него в больнице и не допросил потерпевшего, капитан нахмурился.

— Приучитесь одновременно, как говорится, пахать и сеять. Время можете упустить. Свежесть впечатлений дотерпевшего исчезает с каждым днем, детали забываются. Правило: «время — друг мой, время — враг мой», имейте виду, распространяется и на работу следователя. То, что мы ведем расследование и шаг за шагом приближаемся цели, — время работает на нас. А то, что свидетели начинают забывать увиденное и услышанное, исчезают постепенно улики и доказательства и так далее, — в этом случае время работает против нас. Иначе говоря, оно наш враг. Прошу только, Назип Гатаулович, не расценивать мои слова как школярские поучения.

Уже прощаясь, начальник райотдела милиции подбадривающе заметил:

— Начали неплохо. И думать умеете. Ну, а опыт, как и седина, появится с годами.

Глава 8

Администратор гостиницы «Заря», маленькая худая женщина, посмотрев на удостоверение Данишева, сухо произнесла:

— Я подготовила карточки проживавших в прошлом году в июле — августе. Но в следующий раз, пожалуйста, предупреждайте хотя бы за день.

Она положила на стол небольшую стопку яблочно-зеленых листков и вышла из своего кабинета.

Лейтенант принялся энергично просматривать бумаги. Он откладывал в сторону карточки мужчин в возрасте до сорока лет.

Если приметы при составлении словесного портрета и фоторобота ему еще кое-где удалось подвести к общему балансу, то определить возраст «землекопа» — блондина оказалось делом нелегким. Его видели люди разного возраста. У них понятия «молодой» и «старый» очень разнятся. К примеру, для семнадцатилетних те, кому под тридцать пять, — это пожилые, а для семидесятилетних и сорокалетние — молодые люди. Поэтому Назип и решил брать на заметку лиц до сорока лет.

В райцентре мало было организаций и учреждений и командированных оказалось немного. Собственно, их Данишев всерьез не брал во внимание. Маловероятно, чтобы кому-то удалось совместить командировку с обусловленным преступниками временем и пробыть здесь более месяца. Он знал, что время командировки ограничено, обычно не превышает двух недель, максимум — месяца. И действительно, из командированных более месяца в гостинице никто не пребывал.

В поле зрения его попали лишь два человека, которые останавливались в гостинице на месяц. Но после разговора с администратором и горничной один из них отпал. И в тот же день в Бугульму полетел запрос:

Весьма срочно

Начальнику Бугульминского горотдела милиции.

Прошу Вас в порядке отдельного поручения сообщить данные для следствия о Гуцаеве Петре Владимировиче, 1951 г. рождения, включая словесный портрет.

Начальник районного отдела милиции капитан Минаев.

Затем Данишев составил телефонограмму в Казань:

Министерство МВД Татарской АССР.

Прошу Вас сообщить сведения о случаях незаконной продажи драгоценных металлов и камней с августа 1981 года в связи с расследованием убийства гражданки Цветовой Анастасии Федоровны и незаконным присвоением преступниками ценностей, находившихся в ее доме.

Начальник районного отдела милиции капитан Минаев.

К вечеру, когда солнце было закрыто плотными белыми облаками, подул резкий ветер. Данишев направился в отдел кадров фабрики. Начальника на месте не оказалось, В проходной ему сказали, что через часок она придет; убежала за сапогами в промтоварный магазин. Назип, возмутившись, позвонил директору. Кадровичку вскоре отыскали и дали «накачку». Та пришла злая, как сиамская кошка. Раскрытое окно, единственное в небольшой комнатушке, где располагался отдел кадров швейной фабрики, с шумом захлопнулось от порыва ветра. Кадровичка, нервная женщина с желтоватым лицом, вздрогнула, хотела произнести какое-то увесистое слово, но, покосившись на Данишева, лишь что-то пробурчала себе под нос. Лейтенант просматривал приказы о принятии на работу и увольнении.

Хозяйка кабинета быстро встала и толкнула створку рамы:

— Задохнуться можно в этой конуре под занавес работы.

В комнату то и дело заглядывали, но, увидев работника милиции, дверь тотчас же закрывали.

Под окном, где стояла скамейка, послышался громкий разговор мужчин: тенор с фальцетом уговаривал кого-то продать ему свою автомашину. Другой мужчина, с сильным кавказским акцентом, неторопливо отвечал: «Щто ти уговариваешь мэня как дэвушку. Ни продам свой черный „Волга“», — «Но ты же одну продал Махмутову, а мне — лучшему другу не хошь? Пойми, у меня скоро свадьба. На чем за невестой ехать, а? На ишаке прикажешь?» — вопрошал тенор. Кавказец спокойно отвечал: «Тот, хто часта прадает черный „Волга“, часто приабритает „черный ворон“. Дарагой, кацо, лучше бить паследним на свобода, чем первым в тюрьмэ».

— Вот идиоты! — подскочила кадровичка к окну. — Нашли место, где обтяпывать свои дела. — И уже громко. — Что вы тут заладили: «Продай, продай!» Работать мешаете, и товарищу из милиции — тоже.

За окном наступило молчание, а потом:

— Вай, вай, вай! И товарищу из милиции, гаварите, мищаем?!

— А вы как думали? — крикнула уже женщина.

— Вот видишь, дарагой! Я жже тибе гаварил, щто ни успеем дагавариться, как «черный ворон» пададут к маему крильцу. Нашел гыде гаварить!

За окном все затихло.

Тем временем Данишев составил список лиц, уволившихся в августе прошлого года. Среди них Гуцаев не значился, как не значился он и в других организациях, в которых лейтенант успел побывать. Следователь попросил личные дела лиц, которые его заинтересовали.

Данишев уже перебрал почти всю кучу папок и поглядывал на часы, давая понять работнику отдела кадров, что вот-вот закончит. Рабочее время давно истекло, как вдруг он увидел лицо блондина, похожего чем-то на составленный им портрет преступника. На синей картонной папке была наклеена бумага с напечатанным на машинке текстом: «Шпыру Михаил Давыдович, 1949 г. рождения, слесарь».

Следователь с волнением, осторожно, словно исторически ценный, но обветшалый материал, начал перелистывать содержимое папки. Он выписал все необходимые данные и спросил хозяйку кабинета:

— Что это за работник? Какова причина увольнения?

— Работник как работник. Но работал недолго. Меньше года. Уволился, как объяснил, по семейным обстоятельствам. С увольнением торопился. Но потом почему-то долго не приходил за трудовой книжкой. Вообще-то, так и не пришел. Пришлось выслать по почте.

— Вот как? — задумался следователь. — А по какому адресу? Ведь он прибыл сюда из Одессы.

— А я выслала по местному адресу. — Она заглянула в папку. — Вот по этому, по Генерала Сафиуллина. Я хорошо помню.

— А когда вы выслали?

— Через неделю после увольнения. Я думала, что он придет. И немного обождала с высылкой.

— Уволился он второго августа. Значит... — Данишев быстро собрал свои записи и заторопился: — Видимо, я еще к вам загляну...

Данишев извинился перед ней и, попрощавшись, направился к выходу.

Через полчаса он уже был на улице Генерала Сафиуллина, семнадцать. Это был маленький кирпичный домик. В нем проживали подслеповатая согнутая временем старушка и прикованный цепями болезни к кровати белый, как лунь, старик. Они довольно отчетливо ответили на все вопросы следователя. Назипу повезло: они даже запомнили число, когда видели последний раз своего квартиранта, — второго августа прошлого года. В этот день хозяину дома исполнилось восемьдесят лет.

— Мы его тогда позвали к столу, — пояснила старушка, — а он, сославшись на дела, ушел, да так и не пришел обратно-то. А нам раньше-то сказывал, што скоро уедет...

— А трудовую книжку его получили?

— Получили, получили, — прошамкала старуха. — Да потом пришел какой-то мужик агромадного росту — повыше тебя и толще — и унес. И его вещи все унес. Сказал, что Миша заболел и в больнице лежит. И што он, Миша, просил его взять вещички-то. Мы все отдали. Нам чужово-то не надобно...

Следователь долго еще расспрашивал, как тот мужчина выглядел и во что был одет.

На следующий день Данишев размножил фотокарточки Михаила Шпыру: его признали жильцы дома, где проживал Назип. Теперь нужно было его найти. Но следователя насторожил странный отъезд Шпыру. Оказалось: в районной больнице в прошлом году он лечения не проходил. Послали телеграмму по месту его прежнего жительства.

Начальнику УВД Одесского облисполкома. Весьма срочно.

Просим Вас принять меры, к розыску и задержанию Шпыру Михаила Давидовича, уроженца г. Одессы, 1949 г. рождения, который подозревается в участии в совершении убийства в июле прошлого года гражданки Цветовой А. Ф.

Начальник райотдела милиции капитан Минаев.

Через несколько дней пришло сообщение, что Шпыру в г. Одессе и области не проживает: выписался 4 января 197... года. Родственники не имеют о нем никаких сведений. Далее сообщалось, что он был ранее судим за хищение личного имущества и приговорен Советским районным народным судом г. Одессы к пяти годам лишения свободы.

Всем было ясно — нужно объявлять всесоюзный розыск соучастника преступления Шпыру.

Глава 9

Капитан Минаев и Данишев пришли к выводу, что нужно срочно ознакомиться с уголовным делом Шпыру.

Ведь могло оказаться, что с ним был кто-нибудь из прежних коллег по скамье подсудимых.

Потом Минаев показал ему ответы на запросы, сказав, что проживавший длительное время в гостинице Гуцаев Петр никаким краем не подходит к делу Цветовой. По запросу о продаже ценностей тоже ничего утешительного, добавил он.

— Но вот по делу Аушевой Зейнаб кое-что проясняется.

Данишев встрепенулся:

— С моим делом связано?..

— Не спешите, Назип Гатаулович. Тут вот какое дело. Следственный эксперимент показал, что преступник не видел со своей позиции Аушеву в момент выстрела.

— Но забор-то не сплошной...

— В том-то и дело, что она, двигаясь со стороны автовокзала, находилась в момент выстрела в той части забора, который еще не подразобран. Все доски там целы. Пуля, как вы помните, прошла именно через глухую часть забора. А доски оторваны в метре от пулевого отверстия.

— Иначе говоря, чтобы ее увидеть со стороны яблони, откуда стрелял преступник, нужно было ей сделать еще один-два шага, — догадался Данишев.

— Совершенно верно. Она эти шаги сделала, но уже по инерции, когда пуля пронзила ее. Это нас тогда и ввело в заблуждение. И второе важное обстоятельство: с расстояния, с которого стрелял преступник, почти ничего не видно, что происходит на улице. Во всяком случае, надо обладать кошачьими глазами, чтобы четко узреть человеческую фигуру на улице. К тому же в ту ночь не было даже полнолуния. И наконец, последнее: зачем преступнику, который охотился на Аушеву, так далеко прятаться, ведь он мог поджидать ее непосредственно за забором или в крайнем случае за углом дома Цветовой. Так?

— Согласен с вами.

— Ну, коли согласен, тогда какой вывод?

— Аушева — случайная жертва...

— Верно, товарищ лейтенант. Пуля предназначалась не для нее!

— Но ведь кого-то преступник подстерегал?..

— Конечно. Но тот, кого преступник хотел застрелить, видимо, не явился. Всего скорее, явился, но стрелявший промахнулся.

— Значит, преступник знал, что жертва должна прийти во двор этого дома.

— Знал. По всей вероятности, знал. Так что, Назип Гатаулович, вот теперь и отвечайте на свой же вопрос: связано ли убийство Цветовой с этим ночным выстрелом?

Данишев пожал плечами.

В комнату, постучав, вошел участковый старший лейтенант Шамов.

— Товарищ капитан, разрешите передать вам рапорт об одном странном происшествии.

— Докладывайте, Тарас Владимирович.

— Вчера на улице Рахматуллина, дом № 19, огромная собака неожиданно напала на мужчину лет сорока — сорока пяти. Сбила того с ног и основательно покусала. Чем бы это все закончилось — неизвестно, если бы не подоспели на помощь дружинники. Наверное, загрызла бы. Но не это главное, — участковый вытер пот со лба и продолжил: — Через несколько минут и я туда прибыл. Помог этому гражданину добраться до больницы. В приемной он назвался Джемалетдином Силагаевым. Его положили в больницу. Но сегодня, как мне позвонили оттуда, он бесследно исчез. Я проверил названные им данные — ничего близкого и в помине. Он положил на стол рапорт:

— Зачем же честному человеку врать? Тем более убегать из больницы сильно искусанным?

Капитан Минаев нахмурился, нервно потер ладонью виски, пытаясь хоть немного снять утомленность.

— Н-да... загадочная история. — Начальник районной милиции прочитал рапорт и сказал: — Опишите как можно подробнее внешность потерпевшего. Возможно, где-то этот лже-Силагаев всплывет.

— Товарищ капитан, я этой собаки вчера не видел, но, судя по приметам, такую же одичавшую овчарку пытались изловить зимой местные собаколовы. Так тот пес сбил с ног одного из тех, кто был со стальной удавкой, — и был таков. И главное: даже не укусил нападавшего.

— Тарас Владимирович, надо исключить подобные нападения собаки на людей.

— Есть, товарищ капитан, будет выполнено.

...После обеда Данишев в больнице допросил Гавашева, которого зверски избили. Потерпевший с трудом приподнялся и сел в постели, прислонившись к стене. И поведал о своем злоключении.

В тот злополучный день он возвращался поздно вечером домой — задержался у тещи. Сумерки уже гнездились в кустарниках и подворотнях. Гавашеву показалось, что кто-то за ним незримо следует. Это ощущение у него появилось за несколько минут ходьбы до дома. Он оглядывался, но сзади никого не было.

Когда переходил улицу Пушкина, увидел справа, чуть впереди, как обогнал его высокий тучный мужчина, который нырнул в темный проходной двор. Гавашев уже поравнялся было с кирпичным двухэтажным домом, как вдруг из-за угла выскочил, как ему показалось, тот самый тучный мордоворот, нанес ему оглушающий удар по голове каким-то тяжелым предметом. Он упал, но сознания не потерял. Нападавший принялся молча с остервенением пинать его. Гавашев пытался хоть как-то прикрыться руками от зверских ударов...

Затем в руках бандита появился нож с длинным, как у морского кортика, лезвием.

Предсмертное отчаяние страшным прессом выдавило из Гавашева последние силы, обращенные в крик:

— А-а-а-а-а!!! По-мо-ги-те-е-е!!!

— Дурак. После такого орания последних прохожих распугал, — хладнокровно произнес запыхавшийся бандит. — А те, что дома сидят, на лишние запоры замкнулись. Ну, получай теперь, Самат, должок, а то ты мне до смерти надоел. — Преступник не спеша, деловито, словно мясник, собиравшийся зарезать очередного барана, присел на корточки, чтоб вонзить в него кинжал.

— Я не Самат! Я не Самат! — прерывистым, клокочущим хрипом исходил Гавашев. — Вы меня с кем-то путаете! — Изо рта ручьем хлынула кровь, и он уже не мог говорить.

Бандит наклонился к лицу жертвы, пошарил в его карманах, но в это время из-за угла показалась автомашина — подвижная милицейская группа. Увидев машину, преступник бросился в проходной двор.

Начальнику райотдела милиции капитану Минаеву Г. Д.

8 августа

РАПОРТ

7 августа сего года в 23.05 во время патрулирования участка нас остановила гражданка и сообщила, что слышала страшный крик, взывающий о помощи, который донесся с соседней улицы. Мы отправились туда и у дома № 7 по улице Пушкина увидели мужчину, который бросился во двор.

Покинув автомашину, я начал преследовать его. Мужчина высокого роста, плотного телосложения бежал через проходные дворы, где нельзя было проехать на автомашине. Преследуемый пробежал арку дома и исчез в одном из подъездов пятиэтажного дома. Я тоже бросился в подъезд и поднялся по лестнице, полагая, что он побежал наверх. Но там никого не оказалось. Потом я бросился в подвал и через него попал в соседний подъезд. И когда выскочил оттуда, увидел отъезжавший легковой автомобиль марки «Жигули» белого цвета, в котором находились двое. Преследовать его не было возможности — рядом не оказалось никакого транспорта. Оружия не применил, потому что не был уверен, что это тот самый преступник, который — как выяснилось позже — нанес гражданину Гавашеву М. X. тяжелые травмы.

Старший сержант Жванов Н. П.

Этот рапорт дошел до Данишева лишь сегодня, 14 августа, через неделю, впрочем, как и до самого начальника райотдела милиции. Когда капитан Минаев увидел его, он с иронией выговаривал командиру взвода патрульной службы перефразированными словами известного поэта: «Ваш рапорт как свет умерших звезд доходит, как доходит к нумизмату стершийся пятак...» Тот оправдывался, что старшего сержанта Иванова неожиданно прихватил в ту ночь приступ аппендицита и он госпитализирован... не успел передать рапорт.

...Следователь Данишев уже в больнице еще раз прочитал этот рапорт и, сверив показания потерпевшего Гавашева, положил его обратно в портфель.

— Итак, Минихат Хабибович, вы точно слышали, что преступник называл вас Саматом?

— Слышал, товарищ следователь, как вас сейчас. Правда, состояние у меня тогда было аховое...

Лейтенант долго еще выяснял интересующие его детали и особенно маршрут его движения. Мысль лихорадочно металась: «Действительно ли его с кем-то перепутал этот нападавший? Или это просто маньяк-садист, который наслаждается предсмертным состоянием своей жертвы?» Такие случаи в уголовной практике бывали. Назип знал о них.

Потерпевший начисто отрицал наличие у него врагов и завистников: «Откуда же им взяться у маленького инженера с окладом 120 рэ. А личных столкновений у меня ни с кем не было».

— Вы бы знали, товарищ следователь, — продолжал Гавашев, — что я пережил! Все это видится мне теперь как кошмарный сон.

Уже в дверях палаты, когда уходил, Данишев повернулся к больному, чтобы махнуть ему на прощание рукой. В глаза следователю бросились издалека резко очерченные угловатые плечи и короткая толстая шея с большой кудлатой головой. «Где же такую очень похожую фигуру я видел прежде? Определенно видел! Но то, что такие фигуры встречаются редко, — это точно. Вполне возможно; что в темноте по особенностям очертания фигуры его и принял преступник за того, кого поджидал».

Следователь чувствовал, что от этого зависит и ход расследования. «Или мне показалось, что он похож? Ибо когда у человека появляется необходимость, частенько желаемое и действительное смешиваются».

Эта мысль не давала покоя; и она, как будто связанная с пульсирующей веной на виске, которую Данишев чувствовал от перенапряжения бессонных ночей, билась в черепной коробке ровно и настойчиво: «На кого же он так; похож, на кого же он так похож...».

Назип заставлял свой усталый за день мозг снова и снова напрягаться изо всех сил.

«Итак, есть логическая посылка — преступник поджидал в определенном месте свою жертву. Какое умозаключение можно на этом построить? Значит, преступник заранее знал маршрут следования своей жертвы! Так... так... А что же дальше? А отсюда можно предположить, что человек, на которого готовилось нападение, должен был идти домой? Но откуда? Из гостей? С работы? Если с работы, то этот вариант можно еще проверить. А если из гостей — дохлый номер. А вдруг все же с работы? Тогда какая организация завершает работу в эти вечерние часы? Надо выяснить, где имеются вечерние смены».

И Данишев пошел по маршруту, по которому следовал Гавашев. Когда он добрался до того места, где преступник напал на Гавашева, в свой карманный блокнот он занес швейную фабрику и вечернюю школу. «Интересно, работают там мужчины по имени Самат? Вообще-то, редкое имя». И чуть ли не бегом бросился проверять свою очередную идею.

Через полчаса следователь был уже на знакомой швейной фабрике и перебирал, как интересные праздничные открытки, трудовые книжки работников. Взяв очередную, механически прочел: «Мурадов Самат» — и хотел было положить на место. Но тут же встрепенулся, словно с него неожиданно свалилась тяжелая цепкая дремота.

«Самат Мурадов», — про себя произнес Данишев. Память побежденно-услужливо подсказывала теперь ему детали фигуры его соседа. Ну совершенно точно! Фигура Гавашева и фигура Самата Мурадова похожи как две шахматные пешки!

Следователь с волнением услышал от той нервной, грубоватой кадровички, что Мурадов работал в тот день в вечернюю смену. И теперь эта женщина показалась ему очень даже приятной.

Мысль нервно, лихорадочно, словно слабеющий луч фонаря заблудившегося в пещере спелеолога, металась в поисках выхода из создавшегося положения. О чем это совпадение говорит? Что за ним скрыто? Хотели убить Мурадова? Кто и зачем?

Мурадов — спившийся человек. А раз так, может пойти на все, лишь бы удовлетворить жгучую, ненасытную жажду организма в спиртном.

Но здесь и исчезнувший Шпыру работал! Случайность? Знали ли они друг друга? А может, они пили одно преступное зелье, настоянное на крови Цветовой? А теперь хотят от него, Мурадова, избавиться как от преступного V орудия, как от нахлебника-свидетеля!

Да и Шпыру загадочно исчез. Возможно, его уже прикончили дружки. Такие «старатели» не любят делиться добытым золотом и драгоценностями.

«А может, я тут все нафантазировал?» Эта мысль, как бадья колодезной воды, остудила его воспаленное, как ему показалось, воображение. Назип решил до конца проверить, есть ли еще лица с именем Самат. Но таких не оказалось ни на швейной фабрике, ни в вечерней школе.

Вскоре лейтенант Данишев докладывал капитану Минаеву о ходе поиска преступников.

— Ну это уже кое-что! — Минаев потер руки. — Есть за что ухватиться. А то шли пока что как с завязанными глазами, как в тумане.

Минаев вызвал к себе начальника уголовного розыска:

— Шаукат Идрисович, немедленно установите наблюдение за гражданином Мурадовым Саматом. Есть основания полагать, что он замешан в деле об убийстве Цветовой. В какой степени — трудно сказать. Но, по-видимому, его хотят теперь убрать.

Глава 10

Назип, выйдя из райотдела, поспешил в продуктовый магазин, который уже заканчивал работу. Но в сквере столкнулся с Асией, с соседкой.

Первое мгновение оба удивленно смотрели друг на друга, словно вспоминали, где же они раньше встречались.

— Вы?! — первой опомнилась девушка.

— Добрый вечер, Асия. Признаться, не ожидал встретиться.

— Вы так, Назип, спешили... я вас не задерживаю? — Она стеснительно опустила голову.

— Да что вы!..

Ни о чем не спрашивая друг друга, направились к городскому парку, как будто их маршрут был заранее обговорен.

В парке было много отдыхающих. Невдалеке кипела разноцветьем танцевальная площадка, охваченная сумасшедшим джазовым ритмом.

— Да-а... — задумчиво произнес Назип, глядя на огороженную железными прутьями танцплощадку, — а жизнь-то идет своим чередом... А нам уже так прыгать не хочется. Одним словом, стареем...

Асия коротко взглянула на него и лишь улыбнулась: «Вот старик отыскался, цветущий здоровьем и внешностью».

Они прошли через весь парк под густыми кронами деревьев, образующих наверху сплошную зеленую арку. Остановились у невысокой ограды, отделяющей зелень парка с его ровными асфальтированными дорожками от крутого спуска в глубокую балку, за которой беспорядочно рассыпались домики садовых участков. Вдалеке, меж высоких холмов, поблескивала узкая кривая полоска реки.

— Небольшие города удобны тем, что в любой конец города можно быстро добраться пешком. Я люблю ходить. И до природы далеко не надо ехать, рядом... — заметила девушка.

— Да. Это точно. Мне здесь нравится. Немного помолчали.

— Асия, а где вы раньше жили?

— В Бугульме. Здесь я по распределению... на три года... — Она прислонилась к ограде, провела пальцами по деревянным доскам, словно проверяя, насколько их отполировали многочисленные руки отдыхающих, и добавила: — Хочу сюда мать перевезти. Она там одна...

— А отец?..

— Он умер...

На скамейке, стоящей недалеко от ограды, расположилась ватага ребят. Мальчишки и девчонки громко разговаривали, смеялись под аккомпанемент большого переносного стереомагнитофона. Магнитофонная запись доносила притягательный голос Вахтанга Кикабидзе, который пел о богатстве прожитых лет.

Когда люди мало знакомы, тема разговора, как в калейдоскопе, легко и быстро меняется: не только потому, что людям хочется узнать, как они ориентируются в разных областях жизни, узнать друг о друге как можно больше, но главным образом из-за того, что они не знают, о чем говорить, что больше интересует собеседника; поэтому любой, даже незначительный, внешний фактор и оказывает существенное влияние на предмет беседы.

— Глубокий смысл слов у этой песни, — задумчиво произнесла Асия: — «Мои года — мое богатство».

Назип лукаво улыбнулся:

— Это верно. Но на все богатство прожитых лет не купишь и часа молодости.

— Подмечено вами неплохо... Но...

— Вы хотите сказать, что это из области перефразирования?

— Перефразирование выражений, даже самых знаменитых, сродни перелицовке старой одежды — никогда не воспринимается как нечто абсолютно новое. Но я, Назип, не это хотела сказать. Богатство прожитых лет понимайте как богатство приобретенных знаний, проделанной большой работы...

— Согласен, согласен с вами, Асия, — весело произнес Назип. Его умиляла ее серьезность и какая-то нежная кротость. И он решил слегка подтрунить над ней: — В связи с этим еще пару слов скажу. Но это уже вовсе не перефразировка выражения, а ее развитие. Можно?

— Конечно же.

— Прожитые годы, несомненно, богатство, от которого, однако, каждый бы хотел избавиться и быть банкротом.

Асия улыбнулась:

— Очень интересно. Сами придумали афоризм?

Назип промолчал.

— Молчание — знак согласия. Так ведь в подобных случаях трактовало римское право?

— Верно. — Назип с интересом глянул на девушку. — А вы откуда эта знаете?

Она выпрямилась, горделиво подняла голову:

— Бесспорно, юристы разбираются во многих областях жизни, но иногда полагают, что представители других профессий мало читают книжек из области права, его историю.

— И вы читали? — поинтересовался Назип.

— Я вычитала, например, для себя один примечательный исторический момент. До наших дней дошли некоторые дела Наполеона Бонапарта как юриста — его гражданский кодекс, которым руководствуются во Франции и в ряде стран и поныне. Видите, исторический казус — его хобби: деятельность как юриста оказалась сильнее и долговечнее, чем его основное занятие — как полководца! Мирные дела, наверное, всегда будут более долговечны, чем результаты завоевательских походов, которые должны навсегда исчезнуть.

— Да, мирные дела — вечны, только за ними будущее.

— Ну вот, — спохватилась девушка, — от юристов мы уже незаметно сползли к глобальным вопросам. Это, наверное, потому, что такие вопросы они любят и понимают их. Верно?

Назип весело взглянул на нее:

— Спасибо, если не шутите. Хоть вы понимаете это.

— Одна из моих любимых песен, — встрепенулась Асия.

Сквозь шумный гвалт толпы прорывался красивый голос певицы.

— Это «Дикие гуси». Поет Вафира Гизатуллина, — пояснила она.

Когда песня закончилась, Асия заметила:

— А из народных мне очень нравятся украинские песий. У них удивительная мелодичность.

Наверху зашелестел листвой деревьев ветер.

Асия посмотрела на небо и негромко воскликнула:

— Ого! Дождичек надвигается. Пойдемте, пока не поздно.

Назипу не хотелось уходить, но, вспомнив о своих срочных делах, медленно шагнул за девушкой. И настроение стало сумрачным. Асия взглянула на него и шутливо произнесла:

— На вашем челе печать уныния я читаю.

Он улыбнулся.

— Вы любите цветы? — спросила его девушка.

Он кивнул.

— Тогда я вам немножко расскажу о них. Хотите?

— Хочу.

— О разновидностях цветов не буду рассказывать. О них многие знают. А вот об искусстве составления букетов скажу несколько слов. Можно?

— Мне это интересно, Асия. Пожалуйста...

— В Древнем Риме, у греков праздники сопровождались цветочными венками, а в восточных странах — гирляндами. Нынешние же букеты появились лишь в эпоху Возрождения, причем...

Назип пристально смотрел на девушку: на ее большие блестящие глаза, слегка припухлые губы, на яркий румянец на щеках, и ему нестерпимо хотелось поцеловать ее. Он не слышал, о чем она говорила.

Девушка заметила этот взгляд и покраснела.

— Я вам говорю про цветы, а вы, по-моему, думаете о чем-то постороннем, — мягко, с чуть заметной обидой проговорила она.

— О цветах, только о цветах и думаю! — как заклинанье произнес он. — Разве можно думать о чем-то другом, когда вы так интересно рассказываете.

Она с недоверием посмотрела на него, но продолжила рассказ.

— Букеты в эпоху Возрождения были небольшими. Позже они стали внушительными, кажется, в XVIII веке. Но потом... — Асия взглянула на него, но не нашла ничего предосудительного в поведении Назипа, — потом массивные букеты уступили место букетам из трех цветков...

Она снова перехватила его пристальный взгляд и смолкла.

Они не заметили, как вышли из парка и оказались на своей улице. Ветер все усиливался. Разбуженная пыль нехотя поднималась над дорогой и тут же снова лениво ложилась, словно не в силах преодолеть неглубокую, поросшую травой канаву, которая тянулась вдоль всей дороги.

Во дворе их дома встретился весь мятый Мурадов, словно его только что вытащили из походного мешка. Он тащил большую холщовую сумку, из которой торчали пустые бутылки.

— Ох. Вот и начальничек наш домовой. — Мурадов осклабился, приподнял огромную серую кепку и, не останавливаясь, зашагал дальше.

Они поднялись на свой пятый этаж. В коридоре Асия подала ему впервые на прощание руку; со стороны могло показаться, что они живут на разных улицах.

Глава 11

Гроза пришла поздним вечером. За окнами бушевал ливень. Его струи время от времени хлестали по пыльным стеклам окон, по открытой форточке, и мелкие брызги падали на подоконник, давно не видевший краски. Огненные сполохи врывались в комнату, на миг выхватывая из темноты убогую обстановку.

Назип не включил свет — сидел и блаженствовал, вспоминая весь сегодняшний разговор с Асией.

Между раскатами грома, сотрясающими стены комнат ты, с улицы донесся протяжный глухой собачий вой.

«Опять эта собака?! А может, это та, что напала на неизвестного гражданина, который потом бесследно исчез из больницы? А вдруг это одна и та же собака? И почему она плачет именно здесь, у нашего дома? Надо будет все это выяснить...»

Данишев раньше слышал, что иные породистые собаки намного хуже относятся к своим бывшим хозяевам, чем к незнакомым людям. В детстве он смотрел фильм «Ко мне, Мухтар», и там собака набросилась на бывшую хозяйку, как на врага. «Может, и здесь такой же случай», — подумал он.

Мысль его прервали: кто-то громко постучал в дверь.

— Входите!

В комнату вошел мальчик лет двенадцати.

— Дяденька, я живу в соседней комнате. Мы с мамой сегодня приехали из отпуска. Ее сейчас нет дома. А я боюсь...

Назип включил свет.

— Как тебя зовут?

— Ахат.

— Садись, Ахат, на стул.

— Дяденька, это воет собака тети Анастасии. Мне страшно. Она очень большая. Тетя Анастасия умерла, и она убежала. В прошлом году она тоже так же выла. Потом ее долго не было... Собака очень злая. Дяденька, пойдемте ко мне в комнату. Я вам покажу эту собаку. Ее видно из окна, когда сверкает молния. А потом мне хочется спать...

— Ну, пойдем, пойдем...

Но собаки они не увидели.

Вскоре в комнату вошла стройная женщина лет тридцати. Она удивленно посмотрела на Назипа.

— Мамочка, это дядя Назип, наш новый сосед. Мне было страшно. Я его позвал...

— Роза, — представилась хозяйка и протянула Назипу руку. — Спасибо вам, что...

В это время дверь в комнату открылась и на пороге появился Мурадов. Он удивленно посмотрел на Данишева, а потом на Розу:

— Уже ручки пожимаете... Скорость, я вам скажу!.. Только вроде Розочка вошла и — на тебе... Хотя ночь уже наступает. А у ночи свои законы.

— Чего тебе! — грубо оборвала его тираду хозяйка квартиры.

— Пардон... пардон, Розочка.

Мурадов, покачиваясь, весь промокший, оставляя мокрые следы, прошел к кровати и сел на нее.

— Я пришел, Розочка, засвидетельствовать свое почтение. Очень соскучился по этому ложу. — Мурадов хлопнул рукой по кровати. — А этот начальник, — показывая рукой на Данишева, — наводит порядок в сердцах женщин нашей коммуналки... И уже на этот стан... хочет запрыгнуть.

Данишев заметил отпечатки обуви Мурадова: обильно налипшая к рабочим ботинкам жидковатая грязь четко очерчивала на чистом деревянном полу их размер и особенности подошвы. И он уже не слышал, о чем разглагольствовал этот субъект. Все его мысли были направлены на то, чтобы снять отпечатки обуви Мурадова.

Хозяйка квартиры тем временем решительно попросила Мурадова покинуть комнату.

Тот нехотя поднялся и, направляясь к выходу, начал, перевирая, громко цитировать поэта Бодлера:

— Вас, женщин — дев и дьяволиц, страдалиц и чудовищ, люблю я вас. Вы исчадье тьмы и ада!

Уже на пороге он оглянулся:

— Начальник, думаю, что ты не последний, кого Розка своими дарами природы, — он жестом изобразил ее высокие груди, — бросит в свои жаркие объятия!

— Пошел вон, негодяй! — возмущенно взвизгнула хозяйка комнаты.

Выходя, Мурадов грохнул дверью и начал орать в коридоре разные непристойности, склоняя на все лады имя лейтенанта Данишева.

Назипа занимала только одна мысль: пока не высохли следы, нужно их скопировать. Он тут же принес из своей комнаты большой лист папиросной бумаги, осторожно накрыл им след от ботинка Мурадова и обвел его карандашом. Затем попросил у хозяйки школьную линейку. Пригласил понятых.

Хозяйка квартиры решительно не понимала, что делает ее сосед. Для чего измерял линейкой след, прикладывал чистый лист бумаги к следам, оставленным Саматом Мурадовым, и документально оформил все это.

Потом он попросил, чтобы они никому не рассказывали об увиденном.

Когда выходил из ее комнаты, в коридоре столкнулся с Асией.

— Вы... вы туда... к ней... — Она стояла растерянная и бледная. — Зачем вы... Значит, Самат прав... — Она бросилась к себе в комнату.

В первое мгновение Назип ничего не понимал, но когда он собрался было все объяснить, она уже удалилась. Он бросился за ней, открыл дверь ее комнаты:

— Это недоразумение, Асия. Меня позвал мальчик... Я по делам...

Асия сидела на диване, закрыв лицо руками. Она и сама не понимала, почему так повела себя, и хотела осознать: что же с ней случилось? Ведь таких порывов не было у нее никогда. Может, потому, что ко всем она была равнодушна, никто не нравился? Сегодня утром Асия поймала себя на мысли, что ей хочется видеть и слышать Назипа, этого обаятельного и, как ей показалось, умного человека. И вот сейчас... Что же случилось? Она пыталась разобраться в самой себе и не могла...

В комнату постучали, в приоткрывшуюся дверь сосед Анатолий Григорьевич крикнул:

— Пожар! Дом горит!

Дверь осталась приоткрытой, шаги удалились. И слышно было, как Винокуров вторит свое тревожное сообщение соседям по коммуналке.

Назип бросился в свою комнату. В окно было видно, как ярким багровым костром пылает дом покойницы Цветовой!

— Так вот почему плакала собака! — вслух произнес он. — Конечно же это ее собака! Прощалась с последней своей обителью.

За окном раздались сирены пожарных машин.

Данишев бросился к выходу, но тут же вернулся. Он подумал, что мало чем может помочь горящим стенам пустого дома, тем более что прибыли пожарники. Для него как для следователя важно было определить: кто совершил поджог. А он был уверен, что это, по всей вероятности, сделал тот, кто был замешан в деле Цветовой.

Следователь сопоставил отпечатки обуви Мурадова и неизвестного, которые он зафиксировал в сенях дома Цветовой, — они полностью совпадали. «Неужели поджог совершил он?» — подумал лейтенант и поспешил в комнату соседа. Комната была заперта, но в двери торчал ключ. Данишев осмотрел все общие места — Мурадова нигде не было! И он понесся вниз по лестнице. Где же Мурадов?!

Ночь дохнула на него прохладной свежестью. Гроза громыхала слабым всплеском света где-то далеко за окраиной города. Назип направился к пожарищу. Вокруг дома собралось много зевак.

Пламя красным всепожирающим чудовищем, изрыгая искры и пепел, уже поглотило драночную крышу, деревянное крыльцо, оконные рамы и даже собачью конуру. Струи воды пожарных машин, как длинные серебристые копья, вонзались в это чудовище, которое, слабея, испускало белый пар.

Мурадова на пожарище не было. «Куда он подевался? — забеспокоился Данишев. — Уж не прознал ли он, что напали на след его? А вдруг пожар это лишь отвлекающий трюк от чего-то более серьезного?!» И он решил осмотреть прилегающие узкие улочки.

Лейтенант потом не мог объяснить, почему направился именно в безлюдный Сенной переулок, который, как узкий фарватер реки, раздваивался на такие же улочки с высокими заборами; за ними прятались приземистые одноэтажные дома.

Через несколько минут Данишев дошел до трехэтажного кирпичного дома, стоявшего как форпост посередине Сенного переулка, и повернул налево. Метрах в двухстах впереди при свете уличного фонаря белым пятном выделялась из темноты легковая автомашина. Назип ускорил шаг. Из автомобиля как-то неуклюже вывалился высокий мужчина, вслед за ним — другой. Лейтенанту вдруг показалось, что те двое мужчин начали драться. Он бросился во весь дух к машине, вспомнив, что в рапорте сержанта фигурировали белые «Жигули». Может, те самые?!

Глава 12

Когда Мурадов вышел из подъезда и направился к горящему дому, пламя багровыми искрящимися спиралями поднималось в ночное небо. Вокруг дома Цветовой было светло как днем. Он решил послушать, что говорят в толпе, которая плотным пестрым кольцом охватила огромный пылающий костер.

Из темноты его кто-то окликнул. Мурадов остановился, озираясь.

— Привет, Самат! — негромко поздоровался незнакомый мужчина. — Отойдем в сторонку на минуту.

— А в чем дело?

Чернявый мужчина в низко надвинутой на лоб кепке вытащил из кармана пачку пятирублевых купюр и подал Самату.

— Это тебе от Мишки Шпыру. Он просил меня передать тебе свой должок.

— Он мне полтора куска должен!

— Вот об этом, Самат, и поговорим в сторонке.

Они отошли в тень за угол дома.

— Остальные он просил передать тебе товаром. А товар у меня в машине, — зашептал на ухо Самату незнакомец. — Ты сейчас дуй к любопытствующей толпе. Минуту-две постоишь и двигай на Сенной переулок. Там за трехэтажкой налево завернешь и жди у фонаря. Туда иди через проезд Гафиатуллина, обходом. А то тут какой-то тип крутится вокруг дома. Похоже, чей-то хвост. Может, твой?

Мурадов небрежно махнул рукой:

— Какой хвост! На мне ничего не висит. А то, что сторожил раскопки, тут криминала нет. Так что чихал я на всех...

Незнакомец повторил, как Мурадов должен идти к Сенному переулку, и исчез в темноте проезда Гафиатуллина.

Самат, сделав пару кругов вокруг горящего дома, двинулся по маршруту, определенному чернявым мужчиной. Теперь он вспомнил, что раньше этого типа видел вместе с Мишкой Шпыру. Ну, конечно! Это он участвовал вместе с Мишкой в раскопках в подвале их дома. Правда, этот субъект держался особняком, скрывал свое лицо темными очками и надвинутой на глаза кепкой. Мурадов тогда не задавал себе вопроса, кто из них, как говорится, король, а кто — черный кардинал. Он без обиняков воспринимал — Мишка — «бугор», а тот — «на подхвате». Ведь свое участие в этом предприятии он оговаривал с Мишкой. И о вознаграждении — тоже.

Когда же Шпыру исчез, не рассчитавшись с ним, Самат предпринял поиски того. И однажды, казалось, он встретил его помощника (который сегодня наконец привез его «кровные»), но тот заявил, что он, Мурадов, обознался, и сразу же затерялся в толпе. Весной этого года Мурадов снова увидел дружка Шпыру — тот сидел за рулем «Жигулей». Самату показалось, что и этот тип заметил его.

И вот теперь подручный Мишки сам отыскал Мурадова. Через четверть часа Самат был уже на Сенном переулке у фонарного столба...

...Инспектор уголовного розыска младший лейтенант Чаев дежурил у дома № 17 по улице Рахматуллина, когда в 0 часов 20 минут языки пламени вырвались из чердачного окна бывшего дома Цветовой. Он тут же бросился к телефону-автомату и сообщил по «01» о пожаре. Потом вернулся на свой пост — нельзя было упустить из вида Мурадова. Вскоре прибыли пожарные машины.

Инспектор Чаев заметил Мурадова сразу же, когда тот вышел из подъезда. Видел, как к нему подошел какой-то высокий мужчина и они, о чем-то поговорив, разошлись. Инспектор стоял в противоположной стороне от горящего дома и на фоне его хорошо видел все происходящее во дворе пятиэтажного дома. Чаев силился, как следует рассмотреть незнакомца, разговаривавшего с Мурадовым, но тот старался держаться в темноте.

Мурадов пошел к горящему дому и, покрутившись там, нырнул в темноту узкого переулка. Инспектор последовал за ним, стараясь ни на секунду не выпустить его из поля зрения. В темноте это не так-то просто. Когда Чаев пересекал полосу яркого света, падавшего из большего незашторенного окна жилого дома, словно из-под земли вырос перед ним баскетбольного роста крепко сложенный мужчина с поднятой над головой рукой.

Младший лейтенант, не ожидавший нападения, успел отклонить голову, и удар пришелся по плечу. Острая боль парализовала левую руку, он понял: нападавший переломал ему ключицу. От второго удара ему удалось увернуться. И тут же, как на тренировке, уклоняясь от подобного удара, он резко ударил головой в лицо нападавшему, а правой рукой нанес сильный удар в живот.

Нападавший согнулся, и в этот момент Чаев пытался нанести ему удар ногой, но тот подставил свою увесистую руку, а другой — перехватил ногу. Инспектор оказался на земле.

— Самат! — крикнул бандит. — Скорей сюда! — И тут же попытался навалиться на упавшего.

Офицер милиции, превозмогая боль, успел подтянуть ноги и нанести ими встречный удар мужчина отлетел к стене. И тут из темноты вынырнул Мурадов, склонивший чашу весов в пользу бандита.

В тот момент, когда инспектор достал пистолет, Мурадов сильно пнул его ногой, и от резкой боли в плече Чаев потерял сознание.

Эту схватку увидели из окна дома и позвонили в милицию.

Через несколько минут первым на место происшествия прибыл участковый Шамов. Когда он начал переносить инспектора Чаева, тот очнулся:

— Где они?.. — Он ощупал грудной карман. — Нет пистолета... Они забрали пистолет... Мурадов с неизвестным...

Потом инспектор, словно окончательно освободившись от боли, быстро зачастил:

— Пусти. Они рядом. Они пошли в сторону Сенного переулка. Скорей туда. Скорей. Ты слышишь. Я умоляю. Они с оружием...

Участковый Шамов положил инспектора на скамейку и бросился к Сенному переулку. И когда он завернул в этот переулок, раздались выстрелы. Он по привычке прыгнул в сторону и прильнул к забору.

Тут же громыхнули еще три выстрела.

Кто стрелял и в кого, Шамов понять не мог. Вдруг в темном переулке показался белый «жигуль». Участковый рванулся на середину дороги, чтобы остановить автомашину. Выдернул из кобуры пистолет.

— Стой!!! Стой!!! — размахивал оружием он. «Жигуль» замедлил скорость.

Шамов заметил бегущего за машиной человека. Это на мгновение отвлекло его внимание. И автомобиль неожиданно рванулся прямо на него. Отскочить в сторону участковый уже не мог. Он принял единственно правильное решение, которое давало какой-то шанс, чтобы остаться живым: Шамов прыгнул на капот машины. Рассыпавшееся вдребезги ветровое стекло немного смягчило удар, его отбросило в сторону. И он оказался в канаве для стока воды.

Автомашина на повороте «боднула» правым крылом забор: посыпались сломанные доски. Вслед машине снова прогремело несколько выстрелов.

Начальнику райотдела милиции

капитану Минаеву Г. Д. 18 августа с. г.

РАПОРТ

Мною установлена причастность Самата Мурадова к делу по убийству Цветовой. В связи с этим возникла необходимость опроса Мурадова, однако в 0 часов 30 минут 18 августа его дома не оказалось. Полагая, что подозреваемый может скрыться, осуществил попытку найти его и задержать.

В 0 часов 55 минут в Сенном переулке заметил автомашину «Жигули», из которой вышли двое мужчин. Между ними началась драка. Я бросился к ним. Когда до них оставалось метров 50–70, один из них дважды выстрелил в другого. Затем вооруженный мужчина кинулся в машину и поехал.

Мною применено оружие: трижды выстрелил по колесам автомобиля, но промахнулся.

Дорогу преступнику неожиданно для меня пытался преградить, как оказалось, участковый старший лейтенант Шамов Т. В. Но водитель не остановил машину и сбил Шамова Т. В.

Прежде чем автомашина скрылась за углом, я успел еще два раза выстрелить в нее. После чего «Жигули» наехали правой стороной на забор и с деформированным кузовом, с разбитым ветровым стеклом скрылись. Полагаю, что на кузове или на боковых стеклах машины имеются пулевые пробоины.

На месте остановки автомашины оказался тяжелораненый (с двумя пулевыми ранениями) Мурадов, который был доставлен в бессознательном состоянии в местную больницу. Представляется, что в него стрелял сообщник по делу Цветовой, который, очевидно, полагал, что на след Мурадова напали. На месте драки дорога была усыпана пятирублевыми купюрами.

Старший лейтенант Шамов Т. В. получил легкие телесные повреждения.

В связи с изложенным, считаю необходимым ограничить доступ лиц к раненому Мурадову С.

Лейтенант И. Данишев.

Через четверть часа, как скрылся на автомашине преступник, из ГАИ МВД автономной республики полетело указание:

Всем постам ГАИ. Принять меры к задержанию автомашины марки «Жигули» белого цвета, с выбитым ветровым стеклом, с вмятинами на правом переднем крыле. На кузове автомашины возможны следы пулевых пробоин. Машина скрылась с места происшествия в 0 часов 55 минут. Преступник вооружен огнестрельным оружием.

Зам. министра МВД ТАССР.

Старшина ГАИ Рябов как раз принимал сообщение о розыске и задержании автомашины марки «Жигули», когда за окном служебного помещения, как снежный ком, падающий с горы, пролетел автомобиль белого цвета.

«Вот стервец, под девяносто гонит, — отметил про себя старшина. — Ну ничего. Я его тоже проверю».

Через несколько минут он уже сидел за рулем «Волги» и гнал, выжимая из нее все что можно. Стрелка спидометра остановилась на отметке «130».

«Если это та самая машина — далеко не уйдет, — размышлял Рябов. — Без ветрового стекла ехать под сто километров дьявольски трудно: в машине гуляет бешеный ветер, как при урагане, а по лицу хлещет такая струя воздуха, как будто в рот тебе сунули шланг от работающего компрессора».

Уже минут через десять адской гонки Рябов заметил, впереди белое пятно машины. Она, не снижая скорости, резко повернула в сторону и помчалась по проселочной дороге.

Старшина напрягся: появилась небольшая надежда на то, что это именно та самая машина. В нормальном состоянии водитель так рискованно не будет поворачивать. Такие лихие повороты делают обычно лишь при автогонках или когда...

Внимание старшины привлек резкий поворот машины влево, отчего она какое-то время ехала, накренившись вправо, на двух колесах. Такие фигуры «высшего пилотажа» он видел на стадионе на показательной езде зарубежных автотрюкачей.

Свет фар «Волги» разогнал темноту по сторонам и Рябов уже мог различить марку автомашины. Это были «Жигули» белого цвета! Надежда стала перерастать в уверенность, и старшина от напряжения вспотел.

«Жигуль» мчался к реке, за которой начинался рабочий поселок. Рябов знал, что эта проселочная дорога перед речкой поворачивала к небольшой сосновой роще, а затем вскарабкивалась через узкий мост на возвышенность, где и начинались первые дома поселка.

Неожиданно для старшины преследуемая машина сбавила скорость и резко затормозила на мосту. Ее развернуло поперек. Проехать было уже невозможно.

Из кабины выскочил мужчина, пробежав немного, выстрел ил в бак автомашины. К черному, набухшему дождем небу взметнулось пламя, мгновенно охватившее всю машину.

Когда старшина подлетел на своей «Волге» к мосту, преступник уже несся словно ошалелый к рабочему поселку. Но стоило Рябову выпрыгнуть из автомашины как беглец несколько раз пальнул в его сторону. Одна пуля угодила в радиатор. Старшина бросился на землю. Но тут же, встав, рванулся к пылающей костром автомашине и, Прикрывая форменной курткой лицо от огня, проскочил между перилами и горящей машиной, пробежал мост и остановился у телеграфного столба. Ослепленный ярким пламенем горящего автомобиля, он почти минуту ничего не различал в темноте, хотя до боли в глазах напрягал зрение.

Тем временем преступник растворился в ночи.

Поиски его не дали никаких результатов. А «Жигули» как оказалось, были угнаны в тот день у одного торгового работника из соседнего райцентра.

Глава 13

Прошло несколько дней. Уголовное дело об убийстве гражданки Цветовой Анастасии Федоровны находилось в производстве у следователя прокуратуры Нуркаева, которому лейтенант Данишев регулярно сообщал результаты оперативно-розыскных мероприятий. Все эти дни они частенько виделись главным образом для обсуждения дальнейших шагов поиска преступников. Тяжелый груз поиска убийцы так и остался на Данишеве.

Ознакомление с уголовным делом Михаила Шпыру ничего существенного не дало. Его соучастник по квартирной краже Ким Петросвинов «завязал» с прошлым и не знал, почему Шпыру перебрался из Одессы в Татарию. В местах лишения свободы, как пояснил он, Шпыру ни с кем не сближался.

Вернувшись в райцентр после ознакомления с этим уголовным делом, следователь Данишев направился в больницу к Мурадову. Но он, как выяснилось, все еще находился в критическом состоянии и о беседе не могло быть речи.

Капитан Минаев посоветовал следователю заняться родословной потерпевшей Цветовой и попытаться собрать сведения в архивах о личности бывшего хозяина дома богача Аршева.

Немного подумав, сказал:

— Неплохо было бы, насколько это возможно, собрать информацию о людях, которые крутились вокруг своего хозяина. Но это очень кропотливая, изнуряющая работа. В помощь вам подключу двух сотрудников.

В паспортном столе по карточке учета Данишев установил, что Цветова Анастасия Федоровна, уроженка города Казани, прибыла в уездный городок в 1917 году.

«Значит, сюда приехала в возрасте восемнадцати лет, — подумал следователь. — А меняла ли она фамилию? Выходила ли замуж?»

Поездка в Казань внесла определенность: Цветова меняла фамилию, а документов, говоривших о ее замужестве, не было. В церковной книге даты рождения значилась также и ее сестра — Анна Цветова. Но ее судьба была неизвестна. И соответствующие запросы ничего путного не дали.

Родственников бывшего хозяина дома не установили. Старухи говорили, что он был один как перст божий и что родом он из Казани. Но бумаг, свидетельствующих обо всем этом, не нашли. О кучере богача, кроме его имени «Микола», никто ничего не знал. К тому же объявленный всесоюзный розыск Шпыру пока ничего не прояснил.

Все эти поиски, поездки, бесчисленные запросы убедили лишь в одном: искать преступников надо более продуманно и тщательно и исходя из других факторов. Данишев вспомнил слова одного профессора, преподававшего в университете, который подчеркивал, что отрицательный результат в научном поиске — это тоже результат, но свидетельствующий о необходимости избрания нового направления научных поисков. А расследование сложного уголовного дела — это вид научного исследования. Во всякой случае, оно имеет все элементы научного поиска.

«Прошло столько времени, — сокрушался Данишев, — а реальных концов, за что можно ухватиться, не видно. Какой же ход избрать, чтоб найти этого головореза? Казалось, вот-вот возьмем! Уже, можно сказать, был в руках и — вырвался. Ушел, да к тому же его соучастник Мурадов малость помешался. Психические отклонения его и вовсе — неожиданность; все карты спутали».

Следователь понимал, что попал в мертвую точку; когда дело не сдвинешь теми средствами, что есть в наличии, а инерционная сила иссякла.

За весь месяц работы он не испытывал такого огорчения, как сегодня. Настроение — препаршивое. Часто вспоминал Асию, и грустная улыбка отражалась на его лице. Ее он почти не видел с тех пор, как она на него разобиделась за то, что заходил к соседке Розе. Приревновала. Видел ее раз в коридоре. Но она лишь холодно поздоровалась. Назип, придя домой, завалился спать. Утром позвонил в больницу, решил попробовать побеседовать с Мурадовым.

В восемь утра был уже в палате. Мурадов, в бинтах, бледный как бумага, с почерневшими, впавшими, казалось, застывшими глазами, напоминал скорее мумию, чем выздоравливающего человека. Взгляд его был бессмысленным, но когда Данишев близко подошел к кровати, глаза Мурадова дрогнули и оживились.

Он тут же хриплым тихим голосом произнес:

— А-а. Сосед. Начальник. — Больной приподнял голову и напряженно уставился в лицо следователя. Потом как будто решил выложиться в одной длинной тираде. Быстро, неестественно для своего тяжелого состояния заговорил: — Я подозревал. Сразу подозревал. Ты — подсадная утка. Зачем? Зачем говорю? А затем — хошь изгнать из коммуналки, Нет-нет! Не надо, начальник. Не надо! Не надо, говорю. Без коммуналки — как без жратвы. Ах да, жратва, жратва! — Мурадов схватился рукой за голову. — Я у одного соседа картофелину — ам! У другого сухарик — ам! На кухне у зазевавшегося из кастрюли мосол — ам! Погрызу, погрызу, бултых обратно в кастрюлю. Так и живу! Жи-и-иву-у. Не надо меня. Не надо. Оставь. Оставь, начальник, в коммуналке. Оставь. Господи-господи! Оставь меня и ты... — Мурадов начал издавать нечленораздельные звуки.

На все вопросы подследственный повторял как попугай одно и то же про жратву и коммуналку.

С тяжелым неприятным осадком на душе покинул Данишев больницу.

«Неужели надо поворачивать оглобли следствия в иную сторону и снова двигаться по кочковатому бездорожью поиска? А воз расследования очень тяжел. И главная тягловая сила — следователь, — вспомнил Назип слово одного старого криминалиста, у которого проходил стажировку — с каждым шагом этот воз еще больше тяжелеет: события время наваливают новый груз — загадки, козни преступника, факты и многое другое. И следователь порой, как лошадь в пустыне, тянет этот воз из последних сил, изнывая не только от тяжести и жажды, но и от бесконечности пути к той единственной истине, которая, как мираж, кажется то близкой, то бесконечно далекой, а то и вовсе, как ночная мгла, невидимой».

Назип зашел в магазин, купил продуктов и направился домой. На душе было тошно, такого скверного настроения не помнил. Ему казалось: обстоятельства двойным тяжелым прессом давили на психику: неудачи по службе и поражение на личном фронте. Он понимал, что для любого человека такое перекрестие — всегда тяжко; одни сникают, другие (их меньше) становятся еще настойчивее, злее. Данишев давно понял одно: у каждого человека бывают (в не раз) черные полосы в жизни, для преодоления которых нужно просто некоторое время терпеть. Упорно работать и терпеть. И это упорство, это терпение (иногда в течение нескольких лет, месяцев) оказывается чаще всего единственным выходом, через который можно дойти до заветной цели.

«А может, я сгущаю краски и зря настраиваюсь на долготерпение? Ведь у меня так уже бывало, когда не совсем правильно оценивал ситуацию, в которую попадал».

Глава 14

Данишев только что спустился со своего пятого этажа и в нерешительности остановился возле подъезда, куда пойти: в райотдел или зайти и еще раз посмотреть на то, что осталось после пожара от соседского дома?

— Здравствуйте, Назип, — послышался столь желанный нежный голос Асии.

Он, оглушенный радостью, медленно повернулся.

— Асия... Как вы здесь оказались?..

Она рассмеялась:

— А где же мне быть? Вспомните, я ведь тоже здесь живу. А вы так быстро забыли меня, что уже и не помните, где я живу. — Чувствовалось, радость клокотала в ней горячим источником. — Забыли, да?..

— Что вы, Асия. Я так часто вспоминал... Хотя, что я говорю. Ведь чтоб вспомнить — надо хоть на миг забыть. А вы у меня всегда в сознании...

Она, ничего не отвечая, лишь улыбалась, чуть наклонив голову к плечу.

Асия не стала рассказывать ему, что к ней вчера вечером подошел Ахат, сын Розы, и спросил: «Почему дядя Назип мокрые следы с пола срисовывал у нас в квартире, после того как дядя Самат наследил?»

И тогда она сразу поняла все, и исчезновение Мурадова — тоже.

Девушка, краснея, лишь тихо произнесла:

— Простите меня, Назип... если можете...

Радостный порыв шквалом ворвался в его сознание, и он, не в силах совладать с собой, просто обнял девушку и поцеловал.

Асия, которая никогда не испытывала мужских объятий, не испугалась, не оскорбилась, потому что эти чувства были разом вытеснены огромным, прекрасным, щемящим сердце чувством, которое сразу охватило все ее существо. Она только не могла понять: когда же это чувство пришло к ней? Пришло сразу или постепенно, как приходит весна. Наверное, как весна... А это неожиданное объятие — лишь солнце, которое растопило застывшие от холода подозрений и обиды ее горячие чувства любви.

Назип понял ее состояние, и в сознании промелькнуло: «А вот и жену себе нашел».

— Доброе здоровьице, — прогнусавил вдруг старческий голос.

Они обернулись.

То был Винокуров, их сосед, опоясанный, как патронташем, кругляками туалетной бумаги. Он что-то еще хотел сказать, но, чуть потоптавшись на месте, засеменил к подъезду.

Асия, тихо промолвив: «До свидания», не оглядываясь, пошла за стариком.

Данишев не помнил, как оказался во дворе дома Цветовой. Радость внесла в него новый прилив сил; усталости ни физической, ни умственной он больше не чувствовал.

Следователь медленно обошел весь двор, обгорелые деревья со скрученными засохшими листьями, поваленный забор, затоптанный кустарник. От дома остались только закопченные кирпичные стены. Он знал заключение пожарно-технической экспертизы — «поджог с применением легковоспламеняющегося вещества».

Кто поджег: Мурадов или его сообщник? Назип не знал. И капитан Минаев и Данишев не сомневались, что поджог был совершен с целью замести следы, завести следствие в тупик.

Назип уже в который раз задавал себе вопрос: хотел ли преступник тем самым завести в заблуждение только относительно присвоения ценностей или нет? Но даже если ценности остались в одном из двух домов, следствие будет продолжаться. Это понимают и убийцы Цветовой. Тогда для чего этот рискованный шаг с поджогом? Отвлечь внимание от Мурадова? Но наблюдение за ним установлено только что, и об этом преступника не знали, а если узнали, то в самый последний день. К тому же для Мурадова ее создано полное алиби. Точнее говоря, его вовсе нет. Поджог можно отнести и на счет Мурадова. А убрать его сообщники могли и без фейерверка с домом. Нет, все это не то. Тут явно что-то другое. Здесь убийца хотел спрятать какие-то концы, которыми он связан. Он их боится. Вдруг мы их потянем и вытянем его, как клеща?

«Итак, что же было во дворе, когда я сюда приходил до пожара? — стал прикидывать Данишев. — Нет, пожалуй, лучше установить, что сгорело. — Следователь окинул двор и кирпичные стены. — Крыша... потолок... пол... рамы... крыльцо... собачья конура... Стоп!»

Мысль лихорадочно заработала. Он подбежал к крыльцу, вернее, к его обгорелому остову. Посмотрел на метровую высоту кирпичного фундамента этой хозяйственной пристройки. Смерил расстояние от фундамента крыльца до собачьей будки, вернее, где она до пожара стояла: пять метров! Могла ли она воспламениться?

И тут следователь вспомнил, что, когда он обходил горящий дом, от будки остались одни светящиеся головешки; в то время когда огонь вовсю пировал еще только в верхней части крыльца. Вряд ли собачья будка воспламенилась сама. Если, конечно, не упали на нее горящие доски. Данишев, однако, очень усомнился в этом. Всего вероятнее, что и конуру подожгли. Для чего? Не для того ли, чтобы о существовании этой собаки ничего не напоминало. Пожалуй!

Вдруг у Данишева мелькнула уже совсем неправдоподобная мысль: дом сожгли из-за собачьей конуры! Да-да. Никому и в голову не придет об этом подумать. Все будут копаться, как нищие, в поисках чего-то полезного именно в головешках дома.

«А ведь что-то я об этой собаке уже думал там, у себя в комнате? Но что? Мне показалось, что эта собака тоже какое-то отношение имеет к расследованию. И ход мыслей был у меня тогда обнадеживающий! Но меня отвлекли. Ахат отвлек. Началась тогда гроза... Какой же ход мыслей был у меня?»

Лейтенант отыскал уже проржавевшую проволоку, натянул ее и попытался определить, где, в каких метрах проходил собачий блок от крыльца и конуры.

Получалось, что собака своими клыками могла достать любого, кто пытался войти в дом. Но в дом вошли. Значит, это был знакомый хозяйки? А может, этого человека раньше знала собака!

И тут Данишев воскресил ход мыслей в грозовую ночь. Откуда у Цветовой появилась эта собака? И кто ее продал?! Ведь если она пустила убийцу в дом хозяйки, которая вообще никого к себе не пускала, значит, это был ее бывший хозяин! Но Данишев знал много случаев, когда собака не хотела отличать бывших хозяев от незнакомых людей: и она платила человеку, отказавшемуся от нее, той же монетой. Ибо предательство, по собачьим законам, считается противоестественным поступком, непонятной подлостью. Ну, а вдруг эта собака простила своего бывшего хозяина?

«Но как узнать, кто ее продал Цветовой? Ведь саму ее об этом уже не спросишь. Придется поинтересоваться у соседей. Нужно, пожалуй, определить, возраст этой собаки, кличку и, самое главное, родословную, и найти ее! Немедленно!»

Вскоре он кое-что узнал. Собака по кличке Барс появилась у Цветовой около пяти лет назад. Порода — московская сторожевая овчарка. Но кто продал ее — осталось неизвестным. Ничего не известно было и о судьбе этого животного. Где эта собака теперь?

Местные собаколовы тоже ничего не знали о ней. Мысль торопливо, беспокойно заметалась в поисках собаки. И Данишев следовал за ней, как нитка за иголкой. Географический принцип поиска привел в тупик. Никто не хотел признавать огромной сторожевой овчарки ростом с хорошего теленка, рыжевато-серой масти с белым галстуком (приметы помогли составить соседи).

Потом следователь решил искать родителей Барса, а вернее, их хозяина по иному принципу. Он навел справки: где в республике имеются животноводческие колхозы и совхозы. Их оказалось немало. Начал со своего района, затем перебрался в соседний, и в колхозе «Первомайский» нашелся пастух, признавший эту собаку!

Махмут Зинатуллович, так звали его, пригласив гостя домой, угощал чаем, разными прочими напитками и степенно говорил:

— Родители собаки еще живы. И всех их щенят помню В Собак с детства люблю. Веду их родословную, чтоб не шло смешения. Сам, сынок, понимаешь, что супротив волков нужны ох какие собаки! Иначе загрызут вместе с баянами и самого пса. Так-то. Я всех не упомню, кому подарил, а кому продал, значит, веду бумажки, где в аккурат все записываю.

— И эти бумаги у вас все хранятся? — с замиранием сердца спросил Данишев.

— А как же, сынок, хранятся.

Данишев с каким-то страхом, нерешительно, словно боясь обидеть этого доброго человека, спросил:

— Кому был продан Барс?

— Чтоб собаки-то не вырождались, — издалека начал Махмут Зинатуллович, словно испытывая терпение следователя, — обычно записывают фамилии новых хозяев. Так то, сынок. — Старик глотнул горячего черного чая к поудобней устроился на диване: — Вишь ли, какое дело-то. Все бумажки у меня в шкатулке. А шкатулку во время ремонта дочка куда-то положила. Я уж искал, да не нашел.

Назипу казалось: вот-вот сердце остановится; и он хрипло спросил:

— Шкатулка не потерялась? Найдется?

— Найдется, сынок. Обязательно найдется. Завтра приедет дочка с отдыха. Вот она и найдет. В дому-то у нас еще ничего не терялось.

— А ваша дочь, Махмут Зинатуллович, завтра обязательно приедет?

— Как же не приедет? Завтра, сынок, ей уже на работу.

Данишев коротко поведал, для чего нужно имя покупателя собаки.

— Махмут Зинатуллович, а приметы покупателя Барса, случайно, не помните?

— Не помню, дорогой... старость... Он, этот мужчина, откуда-то издалека. Приезжал на машине... На легковушке.

— Марку, цвет автомобиля не помните?

Старик этого не помнил. И Данишев начал расспрашивать о привычках собак, их нравах.

— А может собака напасть на своего бывшего хозяина?

Махмут Зинатуллович задумался, шумно высморкался в клетчатый платок с вензелями и сказал:

— Ежели очень шибко обидели — может.

Назип посидел еще немного и засобирался в райцентр, в гостиницу.

— Да куда же ты, сынок, на ночь-то глядя пойдешь? Уж оставайся у нас. Постелю тебе на полатях.

Лейтенант, подумав, решил остаться. Уж очень хотелось поскорее узнать: кому продана собака. И тогда убийцу нетрудно будет разыскать.

Глава 15

Назип заснул быстро. Он не слышал, как хозяин выходил в сени покурить, его глухое покашливание от крепкого табака — самосада, как принес со двора охапку хвороста.

В полночь постучали в окно. Хозяин дома спал в передней на железной кровати. Махмут Зинатуллович был немного глуховат после фронтовой контузии, и его крепкий храп говорил, что он не проснулся. Стук в оконную раму — уже громкий и настойчивый — повторился.

Данишеву снилось: они в туристском походе всем своим пятым курсом юрфака и утром их будит дежурный, его приятель Колька Сергеев ударами палки по пустой жестянке, из которой только что вылил бензин в неразгоравшийся костер.

Назип очнулся и не мог понять, где он находится. Шарканье шлепанцев и покашливание хозяина, который шел отворять двери, вернули его в действительность.

«Но почему тогда пахнет бензином? — удивился Данишев. — Или мне кажется после сновидения. — Он потянул носом теплый воздух. — Нет, определенно откуда-то сильно несет бензином, — забеспокоился лейтенант. — Надо будет сказать хозяину».

В сенях хлопнула дверь, послышался приглушенный голос хозяина, скрип половиц, звук упавшего таза.

«Уж не дочь ли его вернулась?» — радостно встрепенулся Данишев. Он не видел, кто вошел в прихожую, но чей-то грубоватый мужской голос погасил всколыхнувшуюся было радость. И Назип закрыл глаза, пытаясь заснуть.

— Дак вы говорите, дорогой, что из милиции? — донесся голос Махмута Зинатулловича до Данишева. — Но ведь...

— Кто еще есть дома? — перебил хозяина тот же грубый голос. — Включите свет!

Под потолком сиротливо загорелась слабая электрическая лампочка без абажура.

Данишев с любопытством приподнялся и глянул вниз.

Мужчина был в кепке с большим козырьком, который почти закрывал глаза. Падавшая от козырька тень делала лицо незнакомца неестественно длинным и угрюмым, похожи на мрачную темную маску. Ночной пришелец снова повторил:

— Родственники дома?

— Да нет... — неторопливо ответил старик. — А они вам зачем, родные-то?

Мужчина, словно не слыша вопроса, заглянул в горницу и, стоя в дверях спиной к хозяину, неприятным голосом холодно произнес:

— Дело есть, старик. Проходи сюда, в переднюю, — словно хозяин, командовал незнакомый гость. — Тут и поговорим.

— Али чего с моей дочкой случилось?.. — испуганно спросил старик, медленно опускаясь на стул.

Незнакомец посмотрел на часы и заторопился:

— С дочкой твоей пока ничего не случилось. Тут другой разговор. Мне нужны все бумаги с именами людей, которые приобретали у тебя собак.

Данишев опешил, потом хотел было вскочить, да вспомнил, что находится на полатях. И тут в глаза ему бросился высокий рост незнакомца, темные волосы. «Уж не тот ли гад, которого ищу! — мелькнула у него мысль. — Только убийце нужны эти бумажки, ибо в одной из них заключена теперь его жизнь или смерть».

Старик неожиданно оказался на редкость догадливым и громко, словно с глухим, заговорил, расхаживая по комнате:

— Вишь ли, дорогой! Я ведь давно с собаками не вожусь. Много хлопот. Стар уже. И бумажки, знамо дело, мне теперь не надобны. А какие были — потерялись.

Махмут Зинатуллович встал так, чтобы незнакомец повернулся спиной к полатям: Данишев мог теперь тихонько спуститься вниз.

— Ты что, сволочь, мне на уши портянки накручиваешь! — окрысился незваный пришелец, вытаскивая из кармана пистолет. Он схватил старика за ворот и зашипел: — Врешь все, падла! Не бросил ты это дело! Вся деревня знает.

Мужчина резко оттолкнул старика и тот упал.

— Если не отдашь бумаги — застрелю, а дом спалю, — прорычал преступник, наводя пистолет на старика. — Ну! Тащи! Не то и дочь твою прик...

— Руки вверх!! — скомандовал лейтенант.

Бандит застыл от неожиданности, затем медленно начал поднимать руки.

— Не поворачиваться, не то пристрелю!

Но когда следователь хотел было скомандовать: «Брось оружие», произошло неожиданное. Поднятая рука преступника случайно коснулась лампочки, и тот мгновенно среагировал: ударил по ней и прыгнул к старику.

Не успели еще упасть на пол осколки лампочки, как бандит пальнул в лейтенанта из пистолета. Данишев был готов к тому, что преступник будет стрелять в него, поэтому стоял у печки. Он знал — подобные типы, которым грозит расстрел, обычно всегда пытаются пробить себе лазейку к спасению пулями и кинжалами. И когда хлопок разлетевшейся лампочки возвестил темноту, лейтенант рванулся за печку.

— Дом окружен! Сдавайся! — крикнул лейтенант. Снова прогремел выстрел. Пуля ударила в печь, и кирпичные крошки градом осыпали дощатую перегородку.

Следователь не стрелял: боялся попасть в хозяина. Потом послышался хрип.

— Что ты, ирод, делаешь? — донесся сдавленный голос старика.

Данишев понял: преступник, прикрываясь хозяином, как щитом, решил бежать через окно. Лейтенант приготовился было броситься к ним, как вдруг наверху (на чердаке или крыше — он не знал) что-то громыхнуло, голубоватым пламенем осветив дремлющий двор.

«Гроза, — в первое мгновение подумал Назип. Но темнота вокруг дома начала отступать под напором огненных всполохов. — Пожар?» По двору поползли зловещие тени — это дым на короткое время черным крылом заслонял землю от пламени, бушевавшего на крыше.

Ни хозяин дома, ни Данишев не знали, что, прежде чем попасть в избу, преступник слазил на чердак и вылил там полканистры бензина. Поставил две коротенькие стеариновые свечки на тряпку, намоченную бензином. И прежде чем уйти с чердака, зажег свечи (рассчитанные на десять-пятнадцать минут), поставил рядом канистру с бензином, так, чтобы конец тряпки опускался как фитиль в емкость с горючим. Потом выбрался на крышу пристройки, а оттуда по деревянной лестнице вниз во двор.

Преступник рассчитывал, что за пять, максимум за десять минут он получит от хозяина бумагу (которая, как мост, давала возможность следователям пройти через пропасть неизвестности прямо к нему в дом), прикончит его и уйдет. А пожар заметет все следы. Собственно, ему важно было знать: где находится роковая для него бумага, Если у продавца собак дома — ее не обязательно было и получать: все равно бумаги сгорят вместе с хозяином.

Взорвавшаяся канистра с бензином затруднила положение противоборствующих сторон. Яркая вспышка пламени осветила стол, стулья, дверь в переднюю, за которой притаился бандит... Теперь бросаться лейтенанту к преступнику — что бросаться на штык: наверняка пронзит пулей насквозь. А он даже выстрелить не сможет, бандит прикрывается стариком.

Но и преступник понимал — он уязвим, теперь, как мишень, виден. Особенно когда будет выпрыгивать из окна и бежать по освещенной местности. Шансов уцелеть немного. Преступник, обхватив левой рукой шею старика, прикрывался его телом и был готов в любую секунду выстрелить в лейтенанта, при этом лихорадочно соображал, что если дом оцеплен, он пропал. Если же нет, значит, следователь явился сюда недавно и интересующих сведений еще не добыл; иначе бы зачем ему здесь торчать, ведь в их конторе в подобных случаях спешат как на пожар. К тому же следователь не знал, что кто-то сюда заявится именно в этот же день. Даже предположить не мог. И правда — не вероятный случай. Если сейчас прикончить старика и смыться — следователю не обязательно и преследовать его. Потушат разгорающееся пламя — и конец: при обыске извлекут бумажку с его фамилией и адресом. Стало быть, надо здесь торчать, пока пламя не охватит весь дом. По крайней мере, пока можно будет терпеть жару и дым: «О! — осенило преступника. — Под прикрытием дыма моя, но будет проскочить мимо всех...»

И началось выжидание. Только слышны были потрескивание горящих стропил да причитания хозяина: «Шайтан на мою голову явился. О проклятье... Мой дом...»

Сначала появился запах гари, потом сквозь щели потолка начал просачиваться, как песок, желтоватый дым, медленно оседая вниз, к полу.

Данишев присел на корточки: дым разъедал глаза, к горлу начал подкатывать ком, стало трудно дышать. Жара нагнеталась быстро, как в бане, когда плещут воду на раскаленные камни.

На улице послышались крики. Но к дому никто не подходил. Лейтенант понял: избу уже не спасти — в деревне нет пожарных машин. А бочки с водой, пока привезут от колхозной конюшни, хватит только затушить головешки, которые останутся от этого дома; время упущено!

Назип глянул из-за печки — в плотном дымном мареве показалась фигура, которая двоилась, словно он смотрел туда через ненастроенный объектив фотоаппарата.

«Опять, паразит, прикрывается телом безвинного человека, — пронеслась у него мысль. — Хочет выпрыгнуть через боковое окошко. Нет, гад! Не выйдет! И лейтенант несколько раз выстрелил, целясь чуть левее сдвоенной фигуры. — Нервы у тебя, шкура, не выдержат!»

Фигура отпрянула вправо, но тут же преступник огрызнулся пистолетным огнем. Одна из пуль снова угодила в печь, и мелкие кирпичные осколки больно ударили Данишева по глазам. Он инстинктивно зажмурился, когда с большим усилием разомкнул веки — слезы и резь в глазах почти ослепили его. «Еще этого не хватало».

Назип слышал, как зазвенели стекла. «Уходит!» И он бросился напролом на этот звук, к окну.

Преступник, намереваясь уже спрыгнуть с подоконника во двор и выстрелить в хозяина, неожиданно в метре от себя увидел силуэт следователя и вскинул пистолет. В этот момент старик, почувствовав себя свободным от захвата, ринулся вперед головой в окно, и бандит от удара полетел с подоконника вниз. Выпущенная пуля лишь слегка царапнула плечо Данишеву.

Лейтенант подскочил к окну, но ничего не видел: все сливалось в красновато-темное пятно. Он выстрелил наугад, но, услышав неподалеку голоса, побоялся применять оружие — в кого-нибудь мог попасть.

Назип, как во сне выбрался вместе с Махмутом Зинатулловичем из пылающего дома. Тут же под окном хозяин рухнул: потерял сознание. Лейтенант поднял его с трудом; кто-то помог ему вынести старика из зоны огня.

Преступнику удалось бежать...

Глава 16

Следователей и ученых объединяет очень многое. Для них, например, окончание официального рабочего дня обычно мало что значит, потому как «производственная» мысль, связанная с поиском, нервное напряжение, переживания и бессонные ночи следуют за ними по пятам и в так называемое время отдыха.

Но главное, что еще их объединяет, — частые неудачи после большой кропотливой работы в течение многих месяц, когда проделанная работа идет прахом. И все надо начинать сначала. Такие неудачи у тех и других — вроде обыденное дело. Например, любая версия из доброго десятка версий, которые составляются при расследовании сложного уголовного дела, требует для проработки массу времени, много нервов и сил. А ведь эта версия одна из многих. Значит, это одна из тропинок в лесу среди множества их. Только одна из них может вывести к цели. Точно так же как поиск ученого в науке.

Вроде бы психологически следователи и ученые готовы к неудачам, и им, должно быть, легче переносить в какой-то степени «запланированные» провалы. Ан нет!

Любая большая, сложная работа, которую только начинают, страшит, пугает человека, даже если он смелый и волевой. Но вдвойне она тяжела, вдвойне страшит, когда человек реально представляет огромный объем работ и при этом ему неизвестно, каков конец.

Двойной психологический груз испытывал на себе и Назип Данишев после неудачи в командировке, когда преступник бесследно исчез. Известно, неудача не добавляет уверенности человеку в себе, а, наоборот, размывает зыбкую почву уверенности. Тем не менее Данишев из всех передряг вынес для себя одно: он в состоянии строить солидные магистральные версии, по которым можно дойти до искушенного преступника. То была уверенность в своих потенциальных способностях вести борьбу с хитрым противником. А это для него многое значило.

После бурных событий в доме собаковода у Данишева появился неприятный нервный тик. Но зрение нормализовалось. Врач успокоил, что подергивание глаза скоро пройдет.

По приезде лейтенант доложил Минаеву о своих злоключениях в командировке и в тот же день отправился в прокуратуру к Нуркаеву.

Еще раз побывав на месте пепелища дома Цветовой, и Данишев, и Нуркаев пришли к одному выводу: преступник караулил не Аушеву (она случайная жертва), а собаку.

Посреди двора был небольшой холмик, и когда они сопоставили по результатам баллистической экспертизы полет пули, то оказалось — пуля пролетела в полуметре от возвышения земли, где обнаружили следы крупной собаки.

Они оба понимали: история с собакой — это уже выработанный пласт в руднике поиска; но она свидетельствовала о том, что преступник, убивший Цветову и ранивший Аушеву, — одно и то же лицо. И именно в этом направлении нужно искать преступника. Не было сомнения, этот же бандит нанес тяжкие телесные повреждения Гавашеву.

После всех замеров в этом мрачном дворе Карим Нуркаев с наслаждением затянулся сигаретой и весело сказал:

— Ну, вот, Назип. Теперь дело за пустяком — найти этого разбойника с большой дороги и поставить к стенке.

Данишев мрачно улыбнулся:

— Боюсь, что этот пустячок заставит нас проползти на животе не один километр. Что касается стенки, то это уж пусть суд его ставит туда.

— Я бы эту сволочь собственной рукой шлепнул и глазом не моргнул.

— Да, это понятно. Я сам должен был уложить его в горящем доме, да господин случай... Одно утешает, кое-какие приметы имеются, все-таки живого видел. Увижу — узнаю. В общем, приметы преступника совпадают с теми, которые отразил в своем рапорте участковый инспектор Шамов.

— Значит, собака тогда напала на своего бывшего хозяина?

— Да, да... Тогда в больнице преступник назвался Силагаевым.

— Это уже все история, золотко мое.

— Что предлагаешь, славный витязь прокуратуры?

— Ты знаешь, Назип, сегодня, когда шел на работу, бабка перешла мне дорогу с пустой корзинкой. А я намеревался с утра работать с пыжами. Вот и решай. Если я возьмусь — будет пшик. А ты — чего-нибудь выйдет. Примета такая.

— «Примета!» — хмыкнул Данишев. — Скажи, что пришел в тупик с содержанием бумажек. Что касается суеверия, так на это даже церковь косо смотрит. Не признает. Единственный случай, когда я с ней согласен. Вот так, добрый молодец прокуратуры...

— Ну, если серьезно, — сказал Нуркаев, затаптывая сигарету, — по пыжам много поработали. Как ты помнишь, в ствол ружья были забиты три бумаги; две из них — обрывок бухгалтерского отчета и листок школьной тетради — отработаны. Пусто. Минаев оказался прав. А вот с билетом — туман.

Он подробно рассказал Назипу, что выяснили по обрывку билета. Экспертиза установила — это билет в театр. На нем обнаружили буквы «Ка», цифру «7», а рядом с ней — букву «и». В поле зрения попали два казанских театра: Татарский академический имени Камала и Русский драматический имени Качалова. Буквы «Ка» были началом фамилий выдающихся деятелей, имена которых присвоили театрам. Цифра «7» и буква «и» относились к календарным датам. Оба театра в июле и августе были на гастролях. Поэтому речь должна идти об июньских спектаклях. Но датой спектакля могло быть и не только 7 июня, во и 17, и 27 число.

Следователь Нуркаев встал, снял пиджак.

Хотя солнце давно прошло зенит и собиралось спрятаться за холмами, сильно парило.

Карим посмотрел на небо, покрутил головой по сторонам.

— Похоже, нынче дождя не миновать. — Потом встал напротив Данишева и заметил: — Физиономия у тебя, старик, уж больно кислая. Не соответствует никаким стандартам бойца, как пишут в газетах, фронта борьбы с преступностью.

Назип недовольно взглянул на него.

— Нет, ей-ей. С таким настроем, золотко мое, Назип Гатаулович, только на помин души любимого человека...

— Да хватит тебе, — прервал его Данишев. — Заладил одно и то же. Излишний оптимизм ни к чему, как бантик быку.

Оба помолчали, каждый думая о чем-то своем.

— Скажи, Карим, а ты полагаешь, что театральный билет имеет отношение к преступнику? То есть он ходил в театр?

— Видишь ли, по школьной писанине и бухгалтерской бумажке установили дом, где живут эти авторы бумаготворчества. Это двухэтажка на Смоленской, Предполагаю, эти бумажки были взяты из одного мусорного ящика. Отсюда вывод: кто-то из жильцов этого дома был в июне в Казани и посещал театр. Но таких лиц в доме не оказалось. Опрашивали также приезжавших гостей и жителей близлежащих домов. И ничего. Трудно предположить, что преступник копался специально в другом мусорном ящике или ведре, чтобы извлечь оттуда малюсенькую бумажку для пыжа. Ему и тех хватало. Он и так был уверен: две разнокалиберные по содержанию бумаженции и так уведут следствие в дебри поиска и запутают следы. Полагаю, этот билет попал в ствол ружья в какой-то мере случайно. Этому обрывку просто не придавалось никакого значения. Преступник затолкал его как мусор, который собирался выбросить на помойку. И он прав. По нему искать — дохлый номер. Так и я оцениваю с моим оптимизмом, по которому ты уже изволил; пройтись, драгоценнейший мой. Ты сам посуди. Разве контролер театра на входе может как-то запомнить из нескольких тысяч лиц — одного, примет которого мы не знали? Конечно, нет. Таким образом, билет в этом случае свидетельствовал только об одном: преступник, возможно, был в июне в театре. А этот факт сам по себе ни к селу ни к городу.

Нуркаев помолчал, потом заметил:

— Смотри. А дождичек-то и впрямь сюда направляется. Вон какие тучки. Пойдем или ваша милость души изволить принять?

Прощаясь, Нуркаев бодро напутствовал:

— Ничего, старик. Прорвемся. Сейчас хоть зацепка есть — приметы этого шаловливого мальчика двухметрового роста, возрастом под сорок и с повадками гюрзы.

Глава 17

Данишев через сорок пять минут, как вылетел из райцентра, был уже в старом аэропорту Казани. Недавно здесь прошел дождь, и все дышало свежестью. Из-за белесой тучки с подпалиной показалось солнце, и где-то над рекой Казан кой повисла разноцветным коромыслом радуга.

На душе у Назипа не было ни радости, ни печали, как у человека, который переволновался, перегорел в ожидании больших, решающих для него событий. Но когда троллейбус остановился на площади Свободы и он вышел — нервы, словно по команде гипнотизера, напряглись; под ложечкой неприятно заныло.

Через несколько минут лейтенант стоял уже перед театром Камала. В этом театре он бывал раньше, ходил с удовольствием. Выстаивал длинные очереди за билетом, выкраивая деньги из скудной студенческой стипендии, которая была единственным источником его существования.

Театр Камала ассоциировался у Данишева с огромным океанским пассажирским кораблем со счастливой судьбой. На этот театральный корабль трудно попасть — желающих вступить на его борт всегда больше, чем количество мест. Отправившись на нем в путешествие по разным континентам культуры, глубже познаешь (в сравнении) культуру и язык своего народа и культуру других народов, и прежде всего русского народа; увидишь людскую жизнь разных эпох; познаешь для себя много нового и обогатишься чувствами любви к людям, доброты и житейской мудростью. Это театральное судно удивительно еще тем, что хотя со временем полностью меняются составы команд капитаны, — корабль остается блистательным, притягательным, крайне необходимым и очень полезным в воспитании новых поколений, потому, что с правильно взятого курса его ничто не сбивает: ни штормы, ни айсберги и подводные рифы, ни буйные леденящие ветра с горных вершин.

Раздумья Данишева прервала хлопнувшая входная дверь театра. На пороге появился представительный, ею молодой мужчина. Лейтенант узнал у него (он оказался администратором), где можно сейчас увидеть билетершу, которая работала в июне месяце.

Оказалось: театр — на гастролях, а обслуживающий персонал — в отпуске; дежурила в июне Нагима Бадретдинова (ее сменщица болела).

Следователь прошел в кабинет администратора, выписал названия спектаклей, которые шли 17 и 27 июня (7 числа спектаклей не было), узнал адрес билетерш и отправился на улицу Аделя Кутуя, где она проживала.

Бадретдиновой дома не оказалась, ему сказали, она будет дома в 23 часа.

Данишев вышел во двор и присел на лавку под огромный тополь. Зеленая туча листьев, нависшая над ним, плотно заслоняла палящее полуденное солнце, К толстой, растрескавшейся глубокими продольными шрамами коре была прилеплена бумажка с объявлением:

ВНИМАНИЕ

доминошников-козлятников! Мухи — переносчики заразных болезней. Чем забивать козла, бить мух — полезней.

Администрация ЖЭК.

Назип улыбнулся и стал размышлять, куда девать себя до двадцати трех часов. Пошел в парк Горького, там на афише увидел, что в театре оперы и балета вечером идет «Черноликие» («Проклятая любовь»).

Год назад он слушал эту оперу, несколько дней ходил под ее впечатлением. Назип решил отправиться в оперу. До начала — полтора часа.

Снова Назип был в восторге от оперы. И когда он шел после спектакля по вечерней малолюдной улице, мирские проблемы казались мелочью...

В 23.00 он был в квартире Бадретдиновой. Хозяйка чаевничала. Пригласила к столу и его. Коробка конфет, которую гость прихватил по дороге, оказалась кстати. Данишев за чаем рассказал хозяйке, что его привело сюда в столь поздний час.

Потом неуклюже, плохо слушавшимися от волнения, словно озябшими пальцами, он вытащил из внутреннего кармана фотокарточку (фоторобот) преступника. Хозяйка пристально посмотрела на изображение и пожала плечами.

— Вроде видела, а вроде и нет. Ведь перед глазами у меня ой как много народу-то проходит за день, как у кондуктора автобуса. Поди ж ты, всех запомни...

— Он двухметрового роста, плотного телосложения, как борец, глаза небольшие, брови черные, нависший лоб, мясистый нос, — скороговоркой ориентировал Данишев билетершу.

— Погоди, погоди, сынок, — заговорила Бадретдинова, — тут вот вспомнила один случай. Да, пожалуй, и не случай, а просто... Ну, как ево... — она наморщила веснушчатый лоб, потом досадливо махнула рукой, — короче, видела я как-то одного детину агромадного роста. Может, и поболе двух метров-то. В театр к нам приходил. Да не один, с девицей какой-то. — Хозяйка повернулась к окну. — Может, это и был он?

— Ну и что? Что этот детина, знакомый?

— Да не-е... Запомнила по случаю... Рубль обронил и не стал подымать. Поначалу-то вроде и хотел, да передумал: грязно у двери-то было, натоптали. Накануне дождичек брызгал.

— Значит, рубль в грязь упал?

— Да, да. В грязь. Но я подняла скомканный рубль и хотела отдать мужчине. Окликнула его, но он даже не оглянулся. А вот его дева — остановилась. Детина-то этот что-то сказал женщине. Я расслышала только имя.

— Как ее зовут?

— Найлой зовут.

— Может, Неля или Наиля?

— Нет, нет. Я хорошо слышала имечко ее. Он именно так и назвал. Я запомнила, потому что так зовут соседскую собаку, сучку. Здешние все ее знают. Очень уж она, эта собака, смешная. У них, у соседей-то, еще кот Мартын живет. И собака, и кот — не разлей вода, дружат. Вместе гуляют.

Данишев хотел было перебить ее, но передумал: могла рдеться, потом замкнется и будет отвечать односложно: «Да», «нет». Он почувствовал, что хозяйка очень любит животных. И, рассказывая про этих «меньших братьев» видимо, далеко не первый раз, получала большое удовольствие.

— ...Так вот, когда по нужде кот Мартын идет в туалет я не может туда открыть дверь, начинает жалобно мяукать, упираясь передними лапами в дверь. А собака Найла, как услышит зов своего дружка, разбежится и толкает дверь передними лапами. Дверь открывается. Кот закрывает дверь, усядется на толчок, потом спускает воду. Выйти-то не может. Снова мяукает, вроде как просьбы шлет из-за двери. Собака снова бежит и открывает дверь. Выпускает кота Мартына из туалетного заточения.

— Скажите, Нагима-апа, их где-нибудь видели потом?

— Нет, Не видела. А хотела.

— Почему?

И она рассказала о том, что в скомканном рубле оказался смятый талон на автобус. Причем использованный уже, так сказать, побывавший в железных зубах компостера: продырявленный. На этом талоне был, кажется, записан чей-то адрес.

— Вот и подумала: понадобится адресок-то. Поэтому и хотела бумажку передать. За свои двадцать лет работы в театре ко мне не раз подходили с просьбами найти обменную бумагу или какой-нибудь документик. Ведь такая спешка и толчея создается у дверей театров — сравнить можно разве что с вокзалами, — при которой людям приходится еще нашаривать по своим карманам. Ну, а спешка, сами знаете, чего только не делает с людьми; порой заставляет их своими руками выбрасывать из кармана нужные бумаженции.

— Понятно, Нагима апа. А куда вы дели потом этот талон?

— Да он, по-моему, в ящике стола, в театре. А может, и выкинула. Время-то сколько прошло!

— Когда это было? Когда нашли талон вместе с рублем?

— Убей не помню. Помню, что в июне.

— Какой шел спектакль в тот день?

Билетерша задумалась.

— Случаем, не «Голубая шаль»? — подсказал лейтенант, заглядывая в свои записи с июньским репертуаром театра.

— Это было перед самыми гастролями театра. Да, да. Вспомнила! «Голубая шаль». Ну конечно! На этот спектакль народ валом валит и зимой, и летом, и в холод, и в дождь.

Позднее Данишев установит, что именно 27 июня шел в Казани дождь. И уже можно было предположить, что преступник (если он ходил в театр) был, во всей вероятности, именно 27 июня.

У следователя не было ни малейшей уверенности, что разговор с билетершей идет именно о разыскиваемом преступнике. Вполне возможно, что тем мужчиной, детиной, как его называла Бадретдинова, был совершенно случайный человек. Но его служебная обязанность заставляла все делать добросовестно, до конца, верить в правильность своих действий, верить, что в конце концов придет успех.

Утром, наскоро перекусив в буфете гостиницы «Татарстан», где он остановился, отправился пешком в театр Кабала.

Бадретдинову долго не пришлось ждать. В присутствии Назипа она открыла ящик стола в своей каморке. Но, к великому сожалению его, автобусного талона в ящике не оказалось.

Билетерша развела руками:

— Так и есть, выбросили...

— Куда выбросили? — облизывая пересохшие от волнения губы, спросил Данишев.

— Да в корзину, куда ж еще.

— А вы не помните, что там было написано?

Бадретдинова задумалась, потом неуверенно произнесла:

— Вроде там было нацарапано слово какое-то. Я еще, прочтя его, о чем-то подумала. О чем же я тогда подумала... Ах да! Об отдыхе. Мой брат еще там отдыхал...

— Там было написано название дома отдыха?

— Да, да. Точно. Теперь вспомнила. Кажется, название санатория. Вроде, «Маркваши». Нет-нет, не «Маркваши». А как его, ну... — Бадретдинова схватилась за лоб. — Футы, запамятовала...

Она пошла звонить. Через несколько минут вернулась.

— Вспомнила. «Крутушки». На талоне было написано: «Крутушки». Брат мой нахваливал этот санаторий, весной там побывал.

Через два часа Данишев уже сидел в регистратуре санатория «Крутушки» и перебирал анкеты на прибывших в санаторий в июне месяце. Отдыхавшую гражданку по имени Найла он нашел быстро. Проживала Найла Мурлыкина, согласно путевке, 6 по 30 июня в двухместной комнате № 520.

Лейтенант выписал из анкеты паспортные данные Мурлыкиной. Просмотрел анкету и женщины, которая проживала с Мурлыкиной в одной комнате. Обе они, Найла Мурлыкина и Розалия Ахметшина, проживали в Казани.

Только выйдя из здания, Данишев заметил, в каком красивейшем месте расположен санаторий. Автобус отходил через полчаса, и он решил немного побродить по территории здравницы. Когда остановился у крутого обрыва, рядом с бывшим купеческим двухэтажным особняком, забыл обо всем на свете. Перед его взором предстала величественная, дивная панорама природы: вдалеке, за пышными кронами деревьев, которые вплотную подступали к возвышенности и обрыву, ковром стелились до самого горизонта зеленые поля; слева, по холмам и кручам, цвели желто-зелеными и красноватыми бутонами деревья, а где-то внизу, под обрывом, сквозь густую, чуть тронутую ранней осенью пеструю листву тополей, берез и кленов отзывалась веселыми солнечными блестками река Казанка. Несколько минут Назип стоял в оцепенении и не в силах был ни шелохнуться, ни сдвинуться с места...

Потом Данишев спустился к реке — хотел искупаться вместе с многочисленными отдыхающими, но передумал, и заспешил к автобусной остановке.

Желание поскорей поговорить с Мурлыкиной Найлой гнало лейтенанта в Казань, на улицу профессора Камая, где она проживала.

Дверь отворила сама хозяйка, молодая, очень привлекательная особа. Она лишь мельком взглянула на милицейское удостоверение Данишева и молча отступила в сторону.

— Чем могу быть полезна? — спросила Мурлыкина, когда они уселись в глубокие кресла у низкого журнального столика.

— Найла Владимировна, у меня к вам два небольших вопроса.

Она закурила сигарету и, внимательно взглянув на него, сказала:

— Я вся внимание.

— Скажите, вы были в театре Камала в июне этого года?

Хозяйка медленно стряхнула пепел с сигареты, поправила черные волосы и негромко проронила:

— Кажется, была. А что, разве спектакль запрещенный?

Следователь обрадовался и быстро, непринужденно ответил:

— Что вы, Найла Владимировна. Напротив!..

Он немного выждал, посмотрел на ее оголенные красивые ноги, которые невольно притягивали взгляд, и, пытаясь перевести разговор с официального на непринужденный лад, заметил:

— Я не отрываю вас от дел?

Мурлыкина улыбнулась:

— Это что, второй вопрос, с которым вы сюда пришли?

— Почти.

— Интересно. — Найла Владимировна откинулась на спинку кресла, и ее ноги еще больше оголились; короткий халатик держался на одной верхней пуговке. — А вы ничего, в моем вкусе, — по-своему расценила ситуацию она, чувствуя, какое впечатление производит на этого парня.

— Ну, а вы вообще почти неотразимы, — в тон ей произнес Назип, озорно поглядывая на собеседницу.

— Почему — «почти»? Надеюсь, это «почти» не относится к вам, — полушутя-полусерьезно проговорила Мурлыкина с претензией на кокетство.

Данишев лишь улыбнулся. Она взглянула на часы:

— Скоро муженек явится.

— Это страшно?

— Не знаю. В роли мужа мой Валерик всего лишь третий день. И его ревность в этом качестве мне еще не знакома.

— А в роли жениха не ревновал?

— Он одержимый научный работник. А они не от мира сего. Ничего не замечают. Он больше наслаждается наукой. Ему она дороже...

— Тогда вам легко живется. Хороший человек?..

Мурлыкина хмыкнула и бесцветным, скучным голосом заявила:

— В женихах немного выпивал, но горьким пропойцей не был. Писем невесте с нецензурными словами не писал.

Тон хозяйки, как показалось лейтенанту, свидетельствовал, что тема жениха для разговора ей не нравится.

— Так я вас, Найла Владимировна, поздравляю с медовым месяцем.

Она слегка кивнула.

— Видимо, вы в медовый поход собираетесь?

— Я уже, к сожалению, отпуск отгуляла.

— Хорошо отдохнули? — следователь медленно подбирался к своему основному вопросу.

— Ничего-о... — томно протянула Мурлыкина, жеманно двигая плечиками. — «Крутушки» мне приглянулись. Можно еще съездить.

— И жених, наверное, остался доволен?

Она улыбнулась:

— С женихами да с мужьями отдыхать — аллергию наживать. Они никуда не денутся.

— Да, но ведь есть и обратная, неудобная сторона поклонники, как гончие псы, будут носиться за вами целой ордой. Наверное, отбиваться тяжело. Ведь есть среди них, как звери, свирепые до женщин...

— Напугал бабу поцелуем да силой мужской... — грубо ответила хозяйка и нагло усмехнулась.

— Ну и что за поклонник вас пугал? Наверное, был такой, что всех остальных расшугал, как цыплят. Могучий, крупного телосложения, ростом под два метра, брюнет. Ага?

Следователь понял: перед ним — пустая бабенка с налетом цинизма, склонная к острым ощущениям. Он не стал задавать ей вопросы в лоб; решил подойти к цели постепенно, учитывая ее психологию.

Найла Владимировна хихикнула.

Лейтенант понял — попал в точку: у ней был роман с верзилой, с которым она побывала в театре. Но кто он? Убийца или нет?

— Я уже ревную вас. Кто же сумел покорить сердце столь красивой женщины. А?

Она глубоко затянулась сигаретой, многозначительно взглянула на Данишева:

— Разве это имеет значение? О прошлом женщины, как и о ее возрасте, не принято говорить, по крайней мере, при ней.

— Прошлое женщины — самое интересное, из того, что она имеет, — туманно возразил следователь, не желая сходить с пути к намеченной цели.

Щелкнул замок, открылась дверь, и с улицы донесся веселый детский гомон. В дверях появился среднего роста худощавый шатен.

— А вот и мой муж, Валерий. — Она встала и, не глядя на Данишева, пояснила: — А это товарищ из милиции. — И тут же: — Да за кого вы меня принимаете?! У меня был жених, теперешний муж. И на отдыхе я думала только о нем. Скучала. Специально приезжала из санатория домой, чтоб его увидеть, моего Валерика.

Мурлыкина так вошла в роль идеальной жены, что сама стала верить своей выдумке. Сколько ни допрашивал ее Данишев наедине в другой комнате, она твердила одно и то же.

Пришлось отыскать соседку по комнате санатория — Ахметшину Розалию. Та описала приметы мужчины, который приезжал на «Жигулях» к Мурлыкиной. У них был бурный роман. И что поразило лейтенанта — приметы мужчины, описанные Ахметшиной, совпали с приметами убийцы. Звали мужчину Федором.

При повторном допросе Мурлыкина, сознавшись под давлением показаний Ахметшиной, дополнила эти сведения. По отчеству мужчину звали Николаевич; на левой руке, выше запястья, татуировка: «Не забуду отца родного».

Фамилии и адреса не знала. Обещал позвонить ей в конце года, когда вернется из длительной командировки.

Данишев, возвращаясь после допроса к себе в номер гостиницы, думал, что некоторые современные молодые женщины стали своеобразными селекционерами — пытаются (и небезуспешно) вывести новую породу мужчин: чтобы можно было его доить (как корову), ехать на нем верхом (как на скаковой лошади), наставляя ему же ветвистые рога.

Глава 18

Командировка в Казань оказалась для Данишева трудной, хлопотливой. Не хотел он вновь встречаться с Мурлыкиной, но все же пришлось — выяснял номер «Жигулей» Федора Николаевича. Кроме того, что цвет автомашины белый, она ничего не запомнила. Правда, Мурлыкина и Ахметшина помогли составить словесный портрет Федора Николаевича и фоторобот; это изображение было во многом схоже с тем, что он уже имел. Данишев, конечно, не был уверен, что любовник Мурлыкиной — преступник, тот самый, с которым он уже сталкивался. Но косвенные доказательства, совпадения порождали большие подозрения.

Лейтенант чувствовал, что та тропинка, которая должна его вывести на преступника, находится где-то рядом. И он, как одержимый, метался по городу: из управления милиции поехал в автоинспекцию республики наводить справки — задерживались ли автомашины марки «Жигули» белого цвета в городе или по дороге в «Крутушки» в июне месяце. Просеял все материалы — ничего утешительного.

После обеда позаботился, чтобы разослали фотографии предполагаемого преступника по райотделам милиции республики. Вечером помчался в театр — решил узнать у билетерши: не нашелся ли автобусный талон с записями. Бадретдинова пояснила, что этот талон, возможно, попал в мешок к Анне Ефимовне, уборщице; та собирает макулатуру и регулярно сдает ее.

— Так что же вы раньше-то об этом не сказали? — встрепенулся Данишев.

— Дак ведь она уж с июля, кажись, даже с конца июня не работает — болеет.

— Она уносит бумагу с собой?

— Да нет, Анна Ефимовна оставляет мешок в подсобке, А как мешок раздуется, так и увозит. Сын на машине приезжает.

Бадретдинова проводила следователя в хозяйственную комнатушку; у двери стоял большой холщовый мешок, наполовину набитый бумагой.

— Не успела снести-то. Еще не наполнился. Должна эта бумажка здесь быть, — с подъемом проговорила билетерша, видя, как обрадовался следователь.

И лейтенант начал копаться в мешке, неторопливо вытаскивая каждую бумажку в отдельности.

Вечерний спектакль давно окончился, когда Данишев нашел то, что так скрупулезно, старательно искал.

Хотя найденный разовый автобусный талон ничего нового и не прояснил, тем не менее давал возможность следователю определить — по какому маршруту ехал это мужчина.

В автобусные парки Казани Назип пошел на следующий день. Но маршрута, по которому ехал подозреваемый, не установил. На автобусах не было ни одного компостера, который пробивал бы два треугольника. Именно такие фигурки-знаки оставили зубья компостера на автобусном талоне. В поисках этого автобуса пролетело несколько дней, но безрезультатно.

Данишев предположил, что автобусный талон пробит где-то в другом городе. И прежде чем совсем отказаться от этой версии поиска преступника, лейтенант решил ознакомиться с июньскими происшествиями, которые приключились на городском транспорте. В милиции было зафиксировано одно происшествие — хулиганство по пятому маршруту трамвая. Четверо парней избили пожилого человека прямо в трамвае; за то, что тот сделал им замечание: не выражаться нецензурно. Ни среди задержанных, ни среди свидетелей мужчин с приметами преступника не оказалось. Собственно, следователь особо и не надеялся на удачу. Тем не менее — расстроился. Иссякали заслуживающие внимания ходы. Дальше надо было искать вслепую. Обратно из райотдела милиции Назип возвращался в гостиницу на трамвае. В салоне — несколько человек. На площади Свободы в трамвай впорхнула молодая парочка.

Данишев безучастно смотрел в окно.

— Вы пару талончиков не продадите, — обратился к Назипу парень. — Есть у меня троллейбусные талоны, а вот трамвайных нет.

— Все-таки удобнее оплачивать за проезд наличными, чем талонами, — подала голос из-за спины паренька его юная спутница. — Ведь талоны нужно приобретать заблаговременно. В спешке забываешь. Нам на следующей выходить, а водитель продает талоны только на остановках...

— К сожалению, у меня нет талонов.

— Бывает. Пробью-ка я троллейбусные талоны. Ведь для государства все едино. Да еще выгода...

— И верно, — поддержала девушка. — Чего это мы раньше не допетрили.

— Мать честная! — неожиданно для себя вырвалось у Назипа. — И преступник ведь тоже мог пробить автобусный талон в трамвае или троллейбусе! Вот олух я!..

Парень с девушкой с удивлением взглянули на него и заспешили к выходу. На площади Куйбышева и он вышел.

После двух дней скитаний по троллейбусным и трамвайным паркам Данишев все-таки установил — подозреваемый ехал в троллейбусе по второму маршруту.

Водитель троллейбуса, компостеры которого гасили талоны двумя треугольниками, ничем не обрадовал следователя. «Такого пассажира я не видел, — произнес он, глядя на фоторобот. — А высоких мужиков сейчас навалом...»

Данишев вспомнил, что автобусный талон оказался смятым в денежной купюре. Значит, пассажир мог не обнаружить его в момент проверки. Ведь бывает со многими так: в нервном состоянии начинает человек шарить по карманам и не может найти нужную вещь, хотя знает, что она находится в карманах. Не произошел ли такой казус и с этим типом?

— Скажите, пожалуйста, — обратился лейтенант к водителю, — а по вашему маршруту проверяли контролеры билеты в июне?

— Да, конечно. Частенько контролеры садятся и в мою карету. А потом и я сам перед выходом с передней площадки проверяю.

— Штрафуете «зайцев»?

— Бывает.

— А на городскую фотовитрину не помещаете?

— И такое случается.

Данишев, расспросив о контролерах, проводивших проверки в июне, направился к ним.

Там ему крупно повезло. Контролер Перфильев, проверяя билеты в июне на троллейбусном маршруте, оштрафовал несколько безбилетников. Наиболее нахальных из них сфотографировали на доску «зайчатников». Среди них оказалась и фотография с изображением мужчины, черты которого были очень схожи с физиономией преступника, с которым он вступил в перестрелку в доме собаковода!

— Не может быть! — не поверил своим глазам Назип, вспотев от волнения. — Неужели он?!

— Мы его не стали помещать на городскую доску, что висит на площади Куйбышева. Он оказался приезжим из района. — Перфильев наморщил лоб. — Дай бог памяти, он то ли из Альметьевска, то ли из Бугульмы. Мы решили сделать ему письменное сообщение на работу. Этот лоботряс хотел мне сунуть червонец. Одним словом, откупиться, лишь бы телегу на работу не направляли — как он выразился. Меня взорвало, товарищ лейтенант, то, что он мне нагло врал, дескать, у него есть билет; пробивал якобы даже с переплатой. Грубил мне. Во хам! Ну ладно, был бы студентом — можно было бы еще понять. А то ведь солидный, здоровый хлюст в дорогой одежонке.

Данишев с волнением выписал из копии сообщения сведения об этом гражданине: «Мревлиев Федор Николаевич, работает в отделе бытового обслуживания райисполкома».

«В моем же городе живет!» — пронеслось у него в мозгу.

Лейтенант взял фотокарточку Мревлиева, горячо поблагодарил за все контролера Перфильева и поехал к Мурлыкиной. Та сразу же признала в нем своего поклонника.

В тот же день Данишев вылетел домой. Он понимал, что арест Мревлиева сейчас преждевременен. Тот будет все отрицать. В крайнем случае может заявить, что в дом к собаководу Махмуту Зинатулловичу его послали дружки, скажем, Шпыру. И убийство Цветовой свалит на него или на Мурадова. А как это опровергнуть? Мурадов, похоже, свихнулся. А Шпыру бесследно исчез, а возможно, убит. И этот бандюга может открутиться от вышки, хотя пуля рыдает по нему. Ох как рыдает!

К вечеру, когда солнце раскаленным красным шаром закатывалось за холмы, Данишев прибыл в райотдел милиция.

Обычно спокойный, капитан Минаев от нетерпения встал из-за стола и застыл в ожидании, когда молодой следователь начнет докладывать.

Данишев рассказал о своих путешествиях и поисках.

Немного его не дослушав, капитан нервно схватил трубку телефона:

— Сообщите, пожалуйста, место жительства Мревлиева Федора Николаевича!

Через минуту поступила информация. Мревлиев Федор Николаевич проживает по улице Декабристов, 3.

Навели справки: Мревлиев Ф. Н., 1942 года рождения, женат. Работает в отделе бытового обслуживания, ведает похоронными делами. Имеет «Жигули». Уточнили: цвет автомашины — белый. В 9.00 Данишев уже сидел в кадрах отдела бытового обслуживания. Сам «командующий кладбищем», как тут называли Мревлиева, — в отпуске. Отгуливает сразу за два года. Уехал по путевке в Казань, в санаторий «Казанский». Выходит, что в день разбойного нападения на Гавашева, во время пожара и покушения на Мурадова подозреваемый грел телеса на солнце. Это совпадение бросило Назипа в отчаяние. Но все-таки он размножил фотографию Мревлиева и отправился в больницу.

Больной Гавашев долго всматривался в фотографию, потом виновато проронил:

— Темно было. Не разглядел лицо нападающего. Вот если бы посмотреть на живого... Он, как жираф, высок.

А поведение Мурадова было неожиданным. При виде фотографии сжался и от испуга отшатнулся к стене, словно к его лицу поднесли ядовитую змею. Такая реакция Мурадова ободрила следователя.

Потом фотография Мревлиева кочевала по приемной райбольницы, куда был доставлен покусанный собакой гражданин, назвавшийся Джемалетдином Силагаевым. Но определенного никто ничего не сказал. Равнодушно отнеслись к фотокарточке и старик со старухой, у которых проживал Шпыру.

Обрадовал участковый Шамов, помогавший добраться до больницы неизвестному, на которого напала собака. Из нескольких фотографий разных мужчин участковый решительно показал на снимок Мревлиева:

— Он! Он был тогда. Я хорошо его запомнил!

Значит, этот отдыхающий приезжал из Казани! Это уже обнадеживало. Следователь обрадовался: «Неужели из полсотни тысяч граждан этого города — это тот самый, которого мы ищем в поте лица!»

И начальник райотдела милиции Минаев и Данишев понимали — сами по себе собранные сведения еще не доказывали прямую причастность Мревлиева к убийству Цветовой, покушению на Аушеву. Чтобы предъявить официально обвинение в убийстве, нужны веские доказательства, но где их взять?

Глава 19

Сегодня свой рабочий день Минаев начал в семь утра. Следователь Данишев появился через час. И как будто они не расставались на ночь, капитан спросил:

— Вы задумывались, Назип Гатаулович, почему по Шпыру?

— Думал, товарищ капитан. Склоняюсь к мнению, что его убили. Эта уверенность появилась после покушений на Мурадова.

— Верно. Верно, Назип Гатаулович. Один из преступников решил убрать своих сообщников. — Капитан подошел к картине «Лесные дали» и, словно прочитав там то, что нужно дальше говорить, продолжил: — Но он хочет отделить грешные души от плоти так, чтобы это не привлекло никакого внимания. Исчез и — концы в воду. Убийца Цветовой явился к своему сообщнику не как архангел: пешком или на крыльях, а на белых «Жигулях». А отправлять в небесное царство легче всего... на кладбище. Да, да. На кладбище. Да, да. И легче всего это делать кладбищенскому распорядителю. Например, Мревлиеву. Благо, там по его разнарядке рабочие копают могилы. Ведь никто не знает, законно человека хоронят, так сказать, со всеми сопроводительными документами, или нет. Ревизию могил не проводят. И инвентаризацией мертвых душ не занимаются. Благодать!

— А разве у сообщников не возникают подозрения, когда он везет их на кладбище?

— Они могут быть оглушены или убиты до ворот кладбища. А потом этому извергу остается только сбросить в готовую яму и закопать, да еще воткнуть крест с табличкой. Все чин чинарем. Вот так, товарищ лейтенант. А может быть, Шпыру он говорил, что там у него ценности, которыми поделиться обещал. А вместо ценностей тот получил по голове ломом.

Капитан встал перед Данишевым, скрестил руки и веско произнес:

— Если на кладбище найдем Шпыру — убийца Мревлиев. Короче, убийцу назовет кладбище.

Капитан распорядился о машине:

— Сейчас. На кладбище... — Он подошел к окну. Потом задумчиво добавил: — Кладбище, вернее, состояние кладбища — это степень осознания долга и благодарности живущего поколения к ушедшему...

В комнату вошел дежурный и доложил:

— Машина подошла.

Когда приехали на место, солнце затерялось где-то среди ватных кучевых облаков. Но день не хотел быть сумрачным, и облака время от времени пропускали веселые яркие лучи солнца, которые будоражили природу, и она отзывалась громким пением птиц и серебряным блеском небольших водоемов. Овальный полузаросший пруд, покрытый неровными островками тины, дремал у кладбищенских ворот. Железные ворота, сваренные из арматурных поржавевших прутьев, были широко раскрыты.

Какой-то хохмач от безделья приляпал к столбу ворот объявление:

«Добро пожаловать! Кладбище не гостиница — всем места хватит».

Прочитав эту бумажку, шофер проронил:

— Местный философ.

«Можно было бы, — подумал капитан Минаев, — сказать им: „Граждане! Если вас замучила алчность, душевная черствость, чаще заглядывайте на кладбище. Хотя кладбищенская атмосфера и не действует на самочувствие, как бальзам или женьшень, не обогащает память интересной информацией, как театр или концерт, не удовлетворяет плоть, как ресторанно-кабацкие попойки и веселье, зато убедитесь в бессмысленности обогащения, тем самым приобретете человеческий облик, который стоимостью выше любой ценности; будете понимать, что жизнь ваша не вечна“».

...Сотрудники милиции прошли по тенистой аллее, окаймленной по сторонам железными оградами, к захоронениям прошлого года.

После длительного молчания капитан Минаев спросил:

— Когда была убита Цветова?

— Судя по судмедэкспертизе, 25 июля.

— Значит, отсчет надо вести именно с 25 июля. Все другие события произошли позже...

Капитан посмотрел на памятники и кресты, сверил с книгой записей.

— Вот отсюда, — он махнул рукой, — по правому ряду могил — проверить. Здесь начинали хоронить с конца июля и до середины августа.

Потом лейтенант Данишев отправился в районный загс для сверки своего списка с документацией.

Когда число захоронений по составленному работниками милиции списку не совпало с количеством выданных загсом свидетельств о смерти (обнаружилось одно лишнее, неучтенное захоронение), Данишев от волнения ощутил во рту сухость. Встал. Попросил воды. И снова начал сопоставлять числа. Результат — тот же.

Следователь попросил у высокой худенькой девушки журнал регистрации выданных документов. Но и в журнале, как он обнаружил, не упоминалась фамилия Челидов!

— Скажите, пожалуйста, — обратился он к девушке, — а не может быть так, что при записи в журнале по ошибке пропустили чью-то фамилию?

— Это исключено. Видите, перед каждой фамилией умершего стоит подпись родных или близких о получении документа. Если мы забудем — напомнят они...

Через несколько минут Данишев уже мчался в райотдел докладывать...

К ночи по звездному небу поплыли тонкие грязно-серые, как войлок, облака. И луна, словно стараясь изо всех сил напомнить землянам о своем существовании, пронизывала своим бледно-желтым светом этот зыбкий темный шатер облаков, расстелившийся над местностью.

— Да, маловато света дает этот небесный ночной фонарь, — бросив короткий взгляд вверх, произнес капитан Минаев, который вместе со всеми товарищами направился к могиле Челидова.

По приказу капитана оцепили участок, где должны были осмотреть подозрительное захоронение. Установили аккумуляторное освещение. Вокруг могилы скопилось с десяток людей: сотрудники уголовного розыска, судмедэксперт, фотограф, представитель прокуратуры. Ожидали найти там труп Шпыру, а также ценности.

Копали молча.

Глядя на могилы, Минаев размышлял о том, что смерть слишком безжалостна к человеку.

Смерть по своей сущности чудовищна. В ней заключены потрясающие разум немыслимые крайности; она скупа — не оставляет умершему ничего; она щедра — никого не забудет, всех оделит своей холодной милостью; она жестока — лишает жизни дорогих людей; она милосердна — умерщвляет тиранов и заклятых врагов; она сильна — перед ней падают ниц даже императоры и короли; она слаба — не в силах уничтожить жизнь на земле.

Вокруг все оживились. Лопаты уперлись в крышку гроба. Только капитан сразу же сник. Он один из немногих присутствующих понимал — гроба не должна здесь быть! Тут что-то не то! Преступник не будет заказывать гроб своей жертве. Это привлечет внимание. И Минаев тихо спросил следователя:

— Назип Гатаулович, вы ничего там не перепутали в загсе?

Данишев понял состояние своего шефа.

— Трижды проверял, товарищ капитан.

Мрачные предположения подтвердились: в могиле лежал седовласый длинный старик.

То ли от расстройства, то ли от всего увиденного, Назип бессильно привалился к дереву. Он с трудом вбирал в себя тяжелый воздух.

Кто-то подал ему сигарету:

— Закурите. Полегчает.

Он затянулся и, как старик, страдающий недугом, тяжело, с надрывом закашлялся до слез. Тот же голос:

— Некурящим тоже надо испытать вкус табачка. А в такой момент — особенно.

Минаев распорядился положить линейку на тело усопшего и сфотографировать.

Все было кончено, когда луна собиралась спрятаться за густыми кронами кладбищенских деревьев.

К лейтенанту Данишеву вернулось прежнее самочувствие. Правда, в голове поселилась какая-то леность, сдерживающая мысли. И он тяжело думал: «Неужели подменили гроб, вернее, мертвеца? Как же так? А может, где-то сбились с пути поиска? Ищем не там?»

Уже утром, в кабинете начальника, настроение было намного лучше. Капитан Минаев высказал предположение, что, по всей вероятности, преступник подменил надгробие, сменил табличку. Именно к этому выводу пришел в эту бессонную ночь и он — Данишев. Мысли совпали.

И следователь бросился проверять эту идею, собирать необходимые сведения об умерших. И в первую очередь — кто захоронен под именем Челидов.

Минаев полагал, что комбинация с подменами надгробий преступник без какой-либо опаски мог проделать с теми могилами, где захоронены одинокие люди, не имеющие родственников.

Лейтенант Данишев и инспектор уголовного розыска Чаев провели опознание захоронений. Сложности с опознанием возникли с захороненным студентом — родственники проживали в другом городе.

Умерший Нукимов проживал последние годы в Доме престарелых. Родственников не имел. Обслуживающий персонал его помнил: то был высокий седовласый старец.

«Уж не он ли под именем Челидова покоится?» — подумал следователь.

Но никто толком не знал места захоронения Нукимова. Лейтенант в своем списке против его фамилии поставил знак вопроса.

Судя по надгробным табличкам, этот усопший покоился рядом со старой лиственницей. Это было недалеко от места, где они уже были ночью.

Через несколько дней снова собрались прокурор, следователь Нуркаев, капитан Минаев, Данишев и еще несколько человек из милиции и понятые. Но на этот раз на кладбище царила темень. Луна была полностью закрыта черной ширмой облаков.

Когда начали вскрывать захоронение Нукимова, Назип подумал: «Если закончится благополучно вся эта эпопея значит, я на своем месте. Значит, достоин занимать должность следователя...»

На метровой глубине лопаты звякнули о железо. Мысли Назипа прервались. Он был удивлен. Шутка ли, копавшие вытащили большой чугун, закрытый жестью.

Чугун вскрыли. Вытащили тяжелый сверток в несколько килограммов. Развернули прорезиненную ткань, затем целлофан. И в свете карманных фонарей тысячами искр рассыпались драгоценные камни, золотые броши, серьги, кулоны...

На лице Назипа была радость. Самое главное — теперь он может сделать предложение Асии... Так он загадал перед этой операцией...

Его кто-то взял за руку. Он повернулся. Капитан Минаев. Начали поздравлять и другие. Данишев, смущенно улыбаясь, говорил: «Я только исполнял... Это вот товарищи...»

Хотя труп соучастника не найден, капитан знал, что сейчас уже не составит особого труда заставить преступника прийти за этим богатством. Ведь ради этих ценностей он шел на все.

Собственно, Минаев ожидал, что преступник в одной могиле не будет хоронить труп Шпыру и ценности.

Его повадки он хорошо изучил. Это был хитрый и коварный тип. Ведь Мревлиев (теперь Минаев уже в этом не сомневался) понимал, что, если его застигнут, когда он будет вытаскивать эти ценности из могилы, да еще обнаружат в этой яме труп, дураку ясно, что это все — его работа. Совсем другое дело, когда, кроме драгоценностей, в могиле ничего не обнаружат. В одном случае наказание — расстрел, в другом — несколько лет заключения...

Начальник милиции не удивился и особо не расстроился, когда не обнаружили труп.

— Может быть, копнуть могилу утопшего студента? — спросил Данишев начальника райотдела милиции.

— Нет. Мы этого не можем сделать. Нет разрешения компетентных органов. Сами знаете, на каждый случай выдается особое разрешение. Иначе нас с вами самих привлекут по статье УК за надругательство над могилами.

...Тем временем Мревлиев вернулся из отпуска и приступил к работе...

Капитан Минаев и следователь Данишев задумали несложную комбинацию. Она сводилась к тому, чтобы заставить преступника прийти за сокровищами на кладбище. С этой целью одной из сотрудниц загса, хорошо знавшей Мревлиева, было сказано, чтобы она передала ему «по секрету», что милиция очень интересуется в загсе захоронениями за июль — август минувшего года. И что собираются вскрывать их...

Преступник, как ненасытная пиранья, мгновенно заглотил наживку. В тот же вечер, после сообщения сотрудницы загса, Мревлиев сел в свои белые «Жигули» и в сумерках прибыл на кладбище. Быстро осмотревшись, начал махать совковой лопатой, как заведенный механизм. Уже через какой-нибудь десяток минут, обливаясь потом и нервно вглядываясь, откопал чугун, положил его в брезентовый мешок и... увидел милиционеров.

Бандит на миг растерялся, потом рванул из кармана пистолет, но выстрелить не успел: выбили из рук. Инспектор Чаев поднял оружие.

— Ну вот и нашелся мой пистолетик. Тебе он уже больше не понадобится...

— Вон ведь какой буйный, — проронил Минаев. — Так и норовит пальнуть. И Мурадова Самата из него чуть на тот свет...

Преступник сжался, побледнел.

— Где Мишку закопал? — спросил капитан.

— Не знаю такого, — хрипло ответил Мревлиев.

— Цветовой небось внучатым племянником доводишься, а? — выложил Минаев свое давнишнее подозрение.

— Откуда вам это известно? — вытаращил глаза бандит.

— Нам все известно.

Когда преступника в наручниках повели по аллее, капитан остановился у одной из могил.

— Слушай, Федор Николаевич, — обратился он к Мревлиеву. — Ты хочешь сюда еще возвращаться?

— Кто ж хочет сюда?..

— Будешь выкапывать своего дружка Мишку Шпыру из могилы утопшего студента или уж мы сами?..

Мревлиев сразу же сник и безвольно махнул рукой:

— Вы сами...

Так было установлено местонахождение трупа Михаила Шпыру.

Потом преступник рассказал, как поджег дом, как трижды бежал от милиции, как сделал попытку убить своего сообщника Самата, который был опасным свидетелем и мог его выдать...

Мревлиев на очередном допросе спросил следователя:

— Скажите, где та зацепка, которая вывела следствие на меня?

— Главная зацепка — собака. Потом — театральный билет...

Преступник схватился за голову.

— Ведь я ее, эту тварь, купил. Потом продал Цветовой: она воров боялась. Я же отравил этого пса. А он ожил. Ожил, гад! Появился снова через полгода. Однажды напал на меня, когда собирался спалить дом.

— Почему вы вспомнили о доме, о свидетеле лишь через год?

— Что-то мне стало не по себе в последние месяцы. Решил посмотреть могилу и дом. Взглянул на могилу — сердце захолонуло: перекопанная. Значит, начади искать. Дураку понятно. А у меня две ахиллесовы пяты: собака и старик, у которого купил ее. Да в придачу — Самат Мурадов. Решил убрать их... — Преступник, как от сильной зубной боли, завыл. — Ведь в прошлом году я безболезненно все это мог проделать. Безболезненно! И жил бы на этот миллион припеваючи. Ох, дурак! А теперь — вышка. Вот уж точно: был богачом — а стал мертвецом. — Преступник причитал, как помешанный. — Вот уж поистине: затишье — хуже всякой опасности. Не надо было верить этой тишине, благополучию...

Столь откровенный цинизм не смутил Данишева, и он заметил:

— Вы, гражданин Мревлиев, сами того не зная, повторяете иезуитские принципы. Иезуиты тоже утверждали: «Затишье — опаснее и хуже всякой бури, и самый опасный враг — отсутствие врагов».

Преступник небрежно махнул рукой: дескать, что ты, молокосос, понимаешь в жизни!

Данишев задал давно мучивший его вопрос:

— Откуда вам стало известно о существовании ценностей?

Мревлиев, словно готовый к этому вопросу, быстро ответил:

— От бабки письмо осталось. Оно было адресовано тете. Писал ей богач. Владелец дома и винного завода Аршев. Он любил Анастасию Федоровну. Письмо потом перекочевало к моей бабке. Я его нашел пару лет назад.

— А что, в письме прямо сказано о ценностях? Преступник пожал плечами.

— Прямо, не прямо. Но там было написано, что бежал почти нагой. И что богатство осталось у него дома... Вот я и прикинул (я все ж вуз закончил), решил — закопаны денежки. Так оно и вышло. А эта старая скряга, как собака на сене, близко к дому не подпускала. Я б подождал, пока она околеет, да прослышал, что исполком решение принял о сносе этого дома. Задумали кинотеатр поставить. Это и толкнуло.

«Да. Образованность и знания — страшные орудия в руках жестоких, эгоистичных, безнравственных людей», — подумал Данишев и распорядился увести обвиняемого.

Потом к Назипу зашел капитан Минаев.

— Ну, что ж, Назип Гатаулович. Вот вы и опровергли первоначальную версию о самоубийстве. Она, как оказалось, ошибочна. А ошибка в версии, как вы сами убедились, утверждает в конечном счете зло, жестокую несправедливость. Несправедливость: когда изуверы, негодяи и прочая мерзость блаженствуют на земле, вместо того чтобы нести наказание...

Позвонил участковый инспектор Шамов и сказал, что собака поймана, попала в капкан, поставленный на огороде.

У хозяина какой-то зверь крал кур и уток. К псу никто не решается подойти. Он одичал. Видимо, придется пустить в расход: на людей нападает. Пошли вот уже за ружьем, — Данишев доложил об этом Минаеву, и спросив у него разрешения, пулей вылетел из кабинета. Взял дежурный «Москвич» и понесся по адресу этого хозяйчика.

В огороде собралось несколько человек. Хозяин зарядил ружье, и все отошли в сторону.

Собака, вздыбив шерсть, то и дело показывая огромные клыки, зло смотрела на человека, нацелившего на нее ружье. Барс понимал, что происходит. Ведь он еще, будучи щенком, когда ходил со своими родителями паств стада овец, узнал, каким огнем грохочет эта палка с ремнем в как замертво падают извечные собачьи враги — волки.

Теперь почему-то люди стали к нему относиться, как к волку. Он понимал, что это злые, жестокие люди. Все беды начались у него через них прошлым летом. Но Барс не хотел принимать новый удар судьбы и, видимо, теперь уже последний. И самое обидное, что он ничего не мог этим людям поведать; что не он крал кур и уток. Сюда он забежал переночевать — уж очень напоминало это место его родной двор и его счастливую собачью жизнь...

Машина остановилась у самых ворот, выкрашенных в зеленый цвет. Назип с силой толкнул дверцу машины и бросился к воротам. Увидев, как пожилой мужчина поднял ружье, закричал так громко, как будто от этого зависела жизнь близкого человека:

— Останови-и-итесь!!! Что вы делаете! Стой!!!

Прицелившийся мужчина повернул голову и, увидев милиционера, опустил ружье.

— А что с ним делать? — оправдывался хозяин. — Он ведь вон какой зверюга... Голову откусит...

Назип направился к овчарке. За шаг до нее остановился.

— Ба-арсик! А я тебя давно ищу. А ты где-то пропадал. Про-опада-ал. И я смотрю, чуть совсем не пропал. Как же ты так, а? А еще таким умным считаешься. Умница ты? У-умница? У-умничка.

Назип присел на корточки, И морда Барса оказалась почти над его головой.

Пес увидел решительный взгляд добрых глаз этого человека и перестал злиться. Потом сел на задние лапы я стал скулить.

Данишев немного подождал:

— Барсику больно. Больно? Бо-ольно хорошему. Бо-ольно умничке. Ну что? Снимем капкан с твоей лапы? Сни-имем. Сейчас сни-имем.

Но собака снова зарычала, и в ее глазах блеснули злые огоньки, не предвещавшие лейтенанту ничего хорошего.

Пес привстал, мохнатый, закрученный колесом хвост выпрямился и казалось что он вот-вот прыгнет на Назипа и сомкнет свои огромные челюсти на его шее. Но малейшее движение вызывало у собаки сильную боль, парализующую ее желание и она, громко взвизгнув, снова приняла смиренную позу Данишеву почудилось, что у несчастного Барсика блеснули на глазах слезы, он тоскливо заскулил. Вдруг пес задрал голову кверху и завыл так громко и жалобно, что раздирающий душу собачий плач, казалось, заледенил безысходной тоской сердца всех присутствовавших здесь людей.

Данишев крепче сжал зубы и решительно протянул руки к капкану.

Пес сидел смирно и, словно не желая показать, как ему больно отвернул морду в сторону. Назип осторожно снял с лапы капкан. Барс хотел было вскочить, но, взвизгнув, опять сел на задние лапы.

— А ты, Барсик, так резко не вставай. Потихонечку. Ага? Сейчас ты пойдешь ко мне и будешь жить у меня будешь? Молчишь — значит, будешь. Я тебя познакомлю с одним хорошим человеком. Зовут ее Асия. Вот мы и будем жить все вместе, ты, Барсик, Асия и я.

1982–1983

Примечания

1

Время расцвета архитектурного стиля барокко в Европе.

(обратно)

2

Уголовный кодекс.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg